"Фантастика 2024-75". Компиляция. Книги 1-25 [Олег Игоревич Бондарев] (fb2) читать онлайн

Александр Санфиров ВОВКА-ЦЕНТРОВОЙ

Стюардесса была очень красива. Когда она наклонилась к Федору Ивановичу, он даже сглотнул, увидев в небольшом вырезе форменного платья молочно-белые полушария с розоватыми ореолами сосков. Она заметила его взгляд, но не улыбнулась, как бывало еще лет десять назад, равнодушно посмотрела и молча поставила маленький поднос на откидной столик.

Челенков печально вздохнул.

«Да, старость не радость, как-никак седьмой десяток. Эх! Если бы не команда, давно сидел бы я на бережку и ловил карасей», — подумал он.

Он посмотрел по сторонам, ребята, утомленные последним матчем, почти все спали, не собираясь перекусывать, только Серега Андреев, запасной вратарь команды, что-то говорил стоявшей около него стюардессе, которая улыбалась ему во все тридцать два белейших зуба.

Мерно гудели моторы «Боинга», до Москвы оставалось еще около часа полета, и Челенков, выпив бокал лимонада, откинулся на спинку кресла и задремал.

От дремы его оторвал неожиданно заговоривший динамик.

— Уважаемые дамы и господа, командир корабля предупреждает вас о входе в зону повышенной турбулентности, просим пристегнуть ремни и выполнять все указания стюардессы.

Вокруг зашушукались, пассажиры зашевелились, застегивая ремни.

В иллюминаторе резко потемнело, и затем темноту разрезал удар молнии.

«Вот гадство, — подумал Челенков, — попали в грозовой фронт».

Летая на самолетах уже неизвестное количество раз, он видел и не такое, поэтому, пристегнувшись, собирался вновь задремать. Неожиданно над ним послышался треск, он поднял голову и увидел, как огненный столб надвигается на него… и пришла темнота.

Когда в салоне раздался треск, все непроизвольно повернули головы в ту сторону и увидели, как толстая извивающаяся молния проходит через замершего пассажира. В воздухе резко запахло озоном и паленым волосом, а подбежавшая стюардесса коротко вскрикнула и упала без чувств, увидев черное, выжженное отверстие в голове пожилого человека…

…Вначале появился сумрачный свет и голоса, что-то невнятно бубнящие, потом уже вполне понятные, как будто несколько мальчишек переговаривались рядом с ним.

— Ну чо, пацаны, делать будем? Вовку-то, похоже, молния убила, вон лежит и не шевелится, все, нам хана, надо взрослых звать, ох огребем мы на свою жопу, — сказал срывающийся мальчишеский голос.

— Да погоди ты поносом срать, — вступил в разговор второй, — ты смотри, он же дышит, видишь, грудь и живот поднимаются.

— Точно, мужики! — раздался третий радостный голос. — Живой Вовка! Ему надо, эта, как его, искусственное дыхание сделать.

— Ты чо, Мишка, с горы упал, какое дыхание, он живой! Вишь, дышит!

— Ну и что, это не помешает, — не унимался Мишка.

— Ну не помешает, так и делай, — был ответ его собеседников.

— Так я, эта, не умею, — сообщил Мишка.

В это время Федор Иванович наконец почувствовал, что у него имеются руки и ноги, которые, казалось, сейчас отпадут от боли, он зашевелился, и его голову пронзила такая боль, что он на долю секунды вновь потерял сознание.

Через какое-то время он опять пришел в себя, судорожно закашлял, затем, ерзая ногами по земле, сначала встал на четвереньки, потом выпрямился и огляделся вокруг.

Вокруг него простирался большой пустырь, по краю которого виднелись убогие домишки, за ними поднимались высокие кирпичные трубы какого-то завода, из которых валил густой черный дым. А прямо перед ним стояли десятка полтора мальчишек возрастом от двенадцати до пятнадцати лет, во все глаза разглядывающие его.

Одеты они были бедно, у большинства — старые застиранные рубашки, у многих с заплатками и дырками, шаровары или короткие смешные штаны. На ногах в основном были сандалии, но вот у двоих надеты старые разбитые бутсы и даже выцветшие гетры. Где-то в глубинах его памяти всплыла похожая картина детства…

… — Вовка, ты живой? — почему-то шепотом спросил тот парень, которого назвали Мишкой.

Федор Иванович смотрел на него и ничего не мог сказать, голова была совершенно пустая, в ушах все еще звенело.

— Я не Вовка, — сказал он наконец хриплым голосом и вновь закашлял, при этом опустив голову, сейчас разглядывал свои голые, грязные, исцарапанные до невозможности мальчишеские коленки.

«Что происходит, куда я попал, что со мной?» — панические мысли возникали в его голове.

— Слушай, ребя, Вовку-то молнией шарахнуло, он даже имя позабыл! — восторженно взвыл один из парней помладше. И ему тут же прилетел хороший подзатыльник от Мишки.

— Ты чо, Гусь, радуешься, человек понять не может, что случилось, а ты смеешься! Сейчас еще получишь, понял? — зло выпалил тот.

— Да я, Миха, ничо, не радуюсь, так, удивился просто, — пробормотал мальчишка, названный Гусем.

— Вовка, ты как, пришел в себя или еще ничего не соображаешь? — обратился вновь Мишка к Челенкову.

Челенков, не слушая, начал лихорадочно осматривать себя. Да, точно, он — мальчишка, сухой, тощий, в старой гимнастерке и коротких штанах, на ногах разбитые сандалии, мокрые от дождя.

— Вовка, ты что, совсем псих? Отвечай, вспомнил чего или нет? — вновь закричал Мишка, в его голосе явно нарастала паника. — Батя точно нас отлупцует как сидоровых коз, когда со смены придет.

— А ты кто? — наконец выдавил из себя Челенков.

Вокруг послышались удивленные голоса.

— Ну, Вовка дает, придуривается только так!

— Да Мишка я, твой брат младший, ну что, вспомнил! — уже чуть не плача сказал парень.

— Нет, не вспомнил, — уже понемногу начиная соображать, сказал Федор Иванович. — Скажи, а что со мной случилось, я не помню ничего.

— Мы играли в футбол, потом началась гроза, все побежали в башню, ты начал под дождем прыгать, ну тут в тебя молния и ударила, — хором заговорили ребята.

Федор Иванович лихорадочно размышлял.

«Никогда не думал, что со мной случилось то, во что совершенно не верил, от удара молнии мое сознание переместилось в какого-то мальчишку».

Он напрягся, но кроме вертящейся на языке фамилии ничего вспомнить не мог и тут же уточнил:

— Миша, мы с тобой Фомины?

Тот радостно закричал:

— Вот видишь понемногу начал вспоминать! Давай пошли домой, а то мамка заругает, мы и так задержались. А я тебя по дороге проверю, может, что еще вспомнишь.

— Ну, пока ничего путного в голову не идет, — буркнул Вовка, то есть Федор Иванович, до которого в полной мере начало доходить, что он не в современном ему мире.

— Мишка, а день-то хоть какой сегодня? — спросил он, когда они уже шли вдвоем в сторону домишек.

— Ты и этого не помнишь? — вздохнул брат. — Сегодня второе июля 1947 года, запомнил?

Федор Иванович остановился, к его удивлению, он непроизвольно заплакал.

— Ты чо, Вовка, ноешь? — с удивлением в голосе спросил Мишка. — Ну, тебя, однако, и треснуло, ныть стал. Ты ведь, даже когда батя лупцевал, никогда не плакал.

Челенков шмыгнул носом и вытер его рукавом. Жесткая заплата больно ширканула по коже. Но слезы капать перестали.

«И ведь наверняка это переселение навсегда», — думал он. Но по мере того как они приближались к своему дому, в который ноги вели его сами, в душе тоска и уныние проходили, при мысли, что судьба дает ему шанс прожить еще одну жизнь.

Когда они вошли в грязный коридор, пропахший нафталином и дустом, Вовкины руки автоматически сняли сандалии и надели почти такие же домашние тапки.

Мишка первый прошел дальше, и когда Вовка последовал за ним, то обнаружил, что находится в маленькой кухне, в которой стоит спиной к ним худенькая женщина, что-то размешивающая в кастрюльке, стоявшей на гудящей керосинке.

На шум она повернулась к ним, и Вовка увидел лицо еще молодой женщины, чуть старше тридцати лет, когда-то очень красивой, но видимо, бремя забот и тяжелый труд раньше времени состарили ее.

Мама вначале поглядела на них с улыбкой, но затем ее лицо стало задумчивым, потемнело, а потом она произнесла:

— Ну, быстро колитесь, что стряслось, и не врите мне, я вас вмиг на чистую воду выведу!

Федор Иванович стоял молча, искоса поглядывая на Мишку, наконец тот решился и, как ухнув в воду, сказал:

— Мама, ты только не волнуйся, в грозу Вовку молния стукнула.

Женщина побледнела, оперлась о стол испачканными в муке руками.

— Вовик, это правда? — рыдающим голосом обратилась она к старшему сыну.

— Да, — коротко ответил Челенков.

— Давай скорей раздевайся, я посмотрю, что там у тебя, может, надо врача вызвать, — засуетилась она.

— Да ладно, мама, не надо, у меня все хорошо, вот только я плоховато все помню, — начал отнекиваться тот.

Мать подошла к нему и, не слушая возражений, содрала гимнастерку. За спиной Федор Иванович услышал ее вскрик и восхищенное: «О-го-го!» своего брата.

— Что там у меня? — ринулся он в угол, где висел умывальник и над ним на полочке стояло небольшое зеркало. Но как ни старался, увидеть свою спину не мог.

— Вовка, — успокаивающе сказал младший брат, — потом посмотришь, там у тебя такое дерево во всю спину выросло, как на картинках рисуют.

— Вова, немедленно раздеваться и в кровать, — скомандовала мама. — Мишка, сбегай до телефона на проходной, вызовешь неотложную помощь, скажешь, мальчика ударило молнией. Всё понял?

Мишка скорчил гримасу, потому что до заводской проходной путь был неблизкий, но тем не менее послушно без звука выбежал из дома.

Вовка, как теперь следует называть заслуженного тренера России, чемпиона Олимпийских игр, неоднократного чемпиона Советского Союза в составе ЦСКА — центрального нападающего Федора Ивановича Челенкова, лежал на сколоченной из досок двухъярусной кровати в большой комнате, укрытый одеялом, и шарил глазами вокруг. На другой стороне комнаты висела ситцевая занавеска, закрывавшая нишу, в которой стояла родительская кровать. Стены комнаты были оклеены выцветшими от старости обоями, кое-где висевшие кусками, и там было видно множество черных точек, которые оставляли за собой клопы, удаляющиеся под утро, напившись досыта человеческой крови. Рядом с окном стоял большой раскидистый фикус в кадке, а над ним со стены торчал большой черный репродуктор, из которого доносилась тихая музыка.

Посреди комнаты стоял большой стол, также сбитый из досок, без скатерти, а над ним горела тускло-желтым светом лампочка под большим оранжевым абажуром.

Над кроватью у Вовки висел коврик с оленями в альпийских горах. Глядя на него, он вспомнил точно такой же из своего детства и юности, висевший у его бабушки, только этот казался новым, и краски на коврике были яркими.

На деревянной полочке, рядом с несколькими фотографиями, стояли в ряд учебники и лежала стопка тетрадок. Под ней на гвозде висели два потертых офицерских планшета, из одного торчал учебник.

«Понятно, — подумал Вовка, — нет у нас портфелей. Ходим с планшетами», — и про себя начал истерически смеяться.

Больше в этой комнате кроме нескольких табуреток ничего не было. Мать продолжала возиться на кухне, стараясь успеть приготовить ужин к приходу отца. Она периодически забегала в комнату, трогала Вовкин лоб и спрашивала, что у него болит.

Через полчаса прибежал Мишка и с порога крикнул, что вахтер на проходной помог ему дозвониться и вызвал неотложку, те обещали приехать, как только освободятся.

— Ну, чо, Вовка, ты как? — спросил он, ворвавшись в комнату.

— Ну так, вроде ничего, вот только как забыл всё, так ничего вспомнить не могу. Послушай, Миха, — спросил он шепотом, — как родителей зовут наших?

Мишка широко открыл глаза.

— Ну, бля, тебя и тряхануло, даже это забыл! Маму зовут Людмила Николаевна, а отца Павел Александрович, запомнишь? — также шепотом сказал он.

Эти имена отозвались у Вовки в голове чем-то знакомым, и на секунду ему показалось, что он сейчас вспомнит всё из короткой четырнадцатилетней жизни паренька, в которого попал нежданно-негаданно. Но, увы, это только показалось, память так и не пришла.

У него опять закапали слезы.

«Да что за чертовщина, — подумал он, — почему плачу всю дорогу? Не плакал черт знает сколько времени, и вот на тебе, может, это подростковый организм так на мое сознание действует?» — промелькнула мысль.

В это время раздался стук в дверь. Было слышно, как мама в коридоре здоровается с врачом и просит его пройти. Вскоре к Вовкиной кровати присел доктор — пожилой сухонький старичок с острой бородкой и в пенсне.

— Ну, здравствуй, молодой человек, давненько я тебя не видел, пожалуй, года три прошло, рассказывай, что сегодня приключилось?

— Так вот, доктор, говорят, меня молния ударила, — опять сиплым голосом сообщил Вовка.

— Ты что, меня не узнал? — удивленно спросил старичок. — Ты же меня всегда по имени-отчеству звал.

— Не-а, не помню, все забыл после того, как молния стукнула, — ответил Вовка.

Мать, стоявшая за доктором, заплакала.

— И маму не помнишь, как зовут? — спросил тут же старичок.

— Маму помню, Людмила Николаевна, — ответил Вовка, косясь на подмигнувшего ему Миху.

Мама плакать перестала и продолжила стоять за спиной врача.

— Ну, давай, Володя, раздевайся, надо тебя осмотреть.

Увидев спину раздевшего мальчишки, доктор протяжно засвистел что-то из оперетты Кальмана.

— Однако, действительно, Людмила Николаевна, вашего сына ударила молния, я за всю жизнь наблюдал такое один раз, и тогда больной погиб. А вашему парню повезло, повезло. В общем, так, я забираю его в больницу, дома оставаться ему нельзя, мало ли что, поздние осложнения и все такое. Давайте соберите ему кое-что и в путь.

— Ох, Леонид Афанасьевич, а без больницы никак нельзя?

— Никак, — категорично сказал врач.

Мама опять зарыдала и пошла собирать вещи в больницу. В это время в коридоре что-то загремело, упал какой-то таз или ведро, после чего в дом завалился Павел Александрович.

Он своей громоздкой фигурой заполнил почти всю комнату.

— Что тут у нас происходит?! — забасил он. — Люда, ты, что ли, заболела, смотрю, машина санитарная стоит?

— Паша, ты не волнуйся только, сегодня Вовку молния ударила, — пролепетала мама.

— Что-о, — взревел отец, — я вам сколько раз говорил не прыгать под дождем, когда гроза идет. Ну, Вовка, вернешься из больницы, получишь у меня. А ты, Мишуня, тащи сюда ремень! Сегодня твоя жопа за себя ответит и за Вовку.

— Паша, ты что, людей бы хоть постеснялся, — воскликнула Людмила Николаевна, густо покраснев.

— Да, действительно, Павел Александрович, у вас методы воспитания дедовские какие-то, надо вам их менять, — вмешался доктор.

— Леонид Афанасьевич, я вас, конечно, уважаю, — ответил Павел Александрович, — но другие методы на этих башибузуков не действуют. Я их еще мало колочу, надо бы больше.

Когда Вовка в сопровождении матери и доктора вышел на улицу, то обомлел: почему-то, прекрасно уже зная, в каком году находится, ожидал увидеть обычную машину «скорой помощи», а тут стояло какое-то чудовище, он не мог даже понять, что это за марка. Но тут его нетерпеливо подтолкнули сзади.

— Ну, чего встал, машины, что ли, не видел никогда, — сказал ему врач, и Вовка полез по приставной лестнице в фанерный короб.

Внутри было совсем темно, и он на ощупь нашел жесткое сиденье, уселся на него и только чертыхнулся, когда не обнаружил ремней безопасности.

Врач сел в кабину рядом с водителем, и машина, зарычав, двинулась, в темноту, а на крыльце, освещаемые тусклой лампочкой из открытой двери, темными силуэтами виднелись его родители и брат.

Минут двадцать спустя поездка закончилась, они остановились у двухэтажного каменного здания, около которого горели два фонаря, болтавшиеся от ветра. Когда Вовка вылез из машины, водитель уже колотил ботинком в запертые двери.

Но все же кто-то внутри наконец проснулся, в окне приемного покоя загорелся свет, а двери открылись, и оттуда высунулась усатая физиономия пожилой санитарки.

— Ну, чо ты, Демьяныч, колотишь, двери ведь пробьешь, тебе сколько раз говорили, звонок для этого есть. Вот сейчас дам шваброй по башке, будешь знать, как двери ломать!

— Да ладно ворчать, Наталья Петровна, давай открывай, — подошел к дверям Леонид Афанасьевич.

— Ой, да никак вы, Леонид Афанасьевич, нынче дежурите, я-то и не знала, проходите скорее, кого это вы нам привезли? — заюлила санитарка.

Двери распахнулись шире, и приехавшие прошли вовнутрь. Приемный покой представлял собой маленькую комнату с кушеткой и письменным столом, на котором стоял старый аппарат Рива-Роччи, склянка со шпателями и термометрами.

Вовку посадили на кушетку, а доктор исчез в дверях, которые выходили в высокий широкий коридор с мраморными полами. Оттуда несло карболкой.

Через несколько минут послышались шаги, это шли Леонид Афанасьевич и еще один врач, помоложе, который все пытался что-то выспросить у старшего товарища.

Они вновь раздели Вовку и полюбовались картинкой на коже его спины. Но на этот раз ему все же удалось увидеть в трюмо, стоявшем в раздевалке, часть своей спины с багровым следом молнии. Санитарка отвела его затем в душ и, после помывки под жидкой струей теплой воды, выдала ему полотенце и больничную одежду, которая была велика на несколько размеров. Но после того как он закатал рукава и брюки, все вроде стало нормальным, и его отвели в палату, где уже спали сладким сном несколько человек.

Утро пришло неожиданно. Из открытой форточки веял прохладный ветерок с запахом травы, цветов и прошедшего ночью дождя. Вовка сначала даже не понял, где он находится, ему показалось, что он в своем загородном доме под Москвой, и сейчас надо вставать, чтобы ехать в спортивный лагерь. Но заводской гудок за окном быстро нарушил его иллюзии. Зато соседи по палате отреагировали на этот гудок вполне предсказуемо. Они проснулись и начали приводить себя в порядок.

Один из больных, однорукий пожилой мужчина, глянул в Вовкину сторону и удивленно спросил:

— А ты, парень, когда сюда попал, вчера тебя вроде не было видно?

Вовка без особого желания ответил:

— Да вот молнию словил, меня и запихали сюда…

— Ух ты! Вот это дела! — восхитились больные. — Смотри-ка, живым остался, ну ты и везунчик.

Однорукий, пристально глядя на Вовку, сказал:

— Увы, не всем так везет, мимо меня вот осколок не пролетел.

Лежащий в углу палаты старый, заросший бородой дед не преминул заметить:

— Хватит тебе, Валентиныч, бога гневить, ты живой остался и на ногах, а сколько народа полегло.

В это время в палату заглянула санитарка и завопила:

— Ну, сколько можно лясы точить, вперед на завтрак, скоро Ирина Васильевна на обход придет.

Вовка вскочил с кровати, и в палате сразу раздался дружный возглас удивления:

— Эко тебя раскрасило, пацан, — прокряхтел дед, — в тюряге такую наколку не нарисуют!

Вовка хотел накинуть больничную рубашку, но столпившиеся вокруг любопытные не давали ему этого сделать.

— Да отвалите вы все нафиг, — пробурчал он, и тут же получил подзатыльник от одного из взрослых.

Нетренированное тело подростка плохо повиновалось его командам, но вбитые с детства навыки не подвели. Удар без замаха в челюсть — и мужчина уселся на пол, недоумевающе глядя по сторонам и потирая лицо. В палате наступила мертвая тишина.

— Ну что уставились, — вызывающе пробурчал Вовка, — в следующий раз подумает, как подзатыльники раздавать.

Он вышел в коридор и по запаху начал искать столовую.

В палате, когда Вовка оттуда ушел, старый дедок сказал:

— Ну и молодежь пошла, слова ей не скажи, сразу в морду бьет. Эй, побитый, хватит на полу сидеть, давай подымайся.

— Нет, вы все видели? Этот хмырь меня ударил! — внезапно вернулся к жизни сидевший на полу мужик. — Ну, это дело ему так не пройдет.

— Отвянь, Игорек, ты сам первый начал, — успокаивающе сказал однорукий, — а паренек, видать, боксер, как он тебя ловко приложил. Тебе лучше помолчать, а то выпишут на хрен, и будешь свой геморрой дома лечить.

После этого все пошли на завтрак, и только деду принесли жидкий чаек, кусок белого хлеба и кашу-размазню прямо в палату.

Когда все шесть человек вновь оказались в палате, там опять настала неловкая тишина.

Игорь, молодой парень лет двадцати пяти, бросал ненавидящие взгляды на Вовку.

Тому, с его почти семидесятилетним опытом, было это глубоко параллельно, но соседи так не считали.

Но тут двери распахнулись, и в палату вошла женщина средних лет, в очках и белейшем халате.

— Здравствуйте, товарищи, — громко поздоровалась она и, кинув любопытствующий взгляд на Вовку, подошла тем не менее в первую очередь к дедушке. До Вовки она добралась в последнюю очередь.

— Тебя ведь Володя зовут? — спросила она, смотря в историю болезни.

— Да, — коротко ответил он.

Ирина Васильевна удивленно вскинула брови и продолжила:

— Ну, расскажи, пожалуйста, что с тобой случилось?

Вовка скупо, в нескольких словах рассказал о вчерашнем событии, и с его рассказом брови врача поднимались все выше.

— Интересно, интересно, — сказала она, — понимаешь, Вова, я ведь первый раз вижу человека, которого молния ударила. Ты бы не мог рассказать о своих ощущениях подробней.

После опроса она тщательно осмотрела его, покачала головой, увидев красно-черные разводы на спине, и назначила ему рентген и анализы. Лекарств, после долгого раздумья, не назначила вовсе.

Только она вышла за дверь, как к Вовке сразу подскочил Игорь.

— Ну, фраер, ты попал, здесь тебя не трону, но подожди немного и узнаешь, как прыгать на незнакомых. У меня Софрон в кентах, понял? — прошипел он, брызгая слюной из дырки, которая была у него вместо двух верхних передних зубов.

Вовке, который не знал здесь никого, было фиолетово, Софрон в друзьях у парня, которого он ударил, или еще кто, поэтому он только с любопытством спросил:

— Так это Софрон тебе зубы выбил, чтобы легче у него отсасывать было?

Парень побелел и ушел на свою койку Потом собрал свои вещи, пошел к дверям, около них остановился, сказал, обращаясь к Вовке:

— Ты труп. — И вышел, хлопнув дверями.

— Зря. Зря, ты, паренек, так сказал, — неодобрительно буркнул однорукий, — ты что, не в курсах, что софроновская кодла здесь весь поселок держит, так что херовато тебе придется, на ножи поставят.

— Валентиныч, ну чо ты опять к парню пристал. Ты не понял, что он от молнии все соображение потерял, слыхал, как он с докторшей говорил, как не русский, — опять подал голос дед с дальней койки. — Ты лучше расскажи ему, что да как, объясни, а то выйдет из больницы и зарежут в подворотне.

— Да бросьте вы, мужики, меня пугать, — ломающимся голосом сказал Вовка, — если из-за каждого петуха серьезный вор будет на перо ставить, так его самого живо опустят. Если этот Софрон узнает, что этот пидор его другом назвал, сами представляете, что с ним будет.

Опять в палате повисло молчание.

И тут подал голос один из молчащих до сих пор больных. Это был крепкий мужчина с насмешливыми, внимательными глазами. Уши у него были, видимо, сломаны неоднократно, и Вовка давно просчитал, что это кто-то из бывших борцов.

— А скажи, парень, где это ты так наблатыкался, что понимаешь, когда ставят на перо, а когда нет.

— Так что тут такого, дяденька, у нас в поселке через дом да через два кто-то сидит, а кто-то выходит, не надо специально учиться, улица научит.

Говоря так, Вовка ничем не рисковал, и хотя он пользовался своей памятью, его память подростка пятидесятых годов вряд ли сильно отличалась от сегодняшних реалий.

— Ну-ну, — неопределенно протянул мужчина, — а кто тебе удар ставил, расскажешь?

— Простите, а не скажете, как вас зовут? — спросил его в свою очередь Вовка. — Мне дяденькой называть вас вроде неудобно.

Тот засмеялся.

— Меня Николай Петрович зовут, так можешь и обращаться.

— А меня Владимир Павлович, но можете звать Вовкой, — прозвучал ответ.

Николай Петрович с удовольствием сказал:

— Шустер, парень, так скажи, у кого занимаешься?

— Николай Петрович, понимаете, я вчера после молнии вообще ничего не помнил, вот только сейчас кусками стала память возвращаться. Мне кажется, что я ни у кого не занимался, может, к вечеру вам точнее скажу. А сейчас мне конкретные вопросы задавать ни к чему, вряд ли правильно отвечу.

— Ну что же, — подумав, сказал мужчина, — понятное дело, повидал я контуженых, а тут целая молния шарахнула, как ты еще имя свое не забыл?

— Так я и забыл, — сказал Вовка, — хорошо хоть рядом брат да товарищи были, те мне всё и рассказали.

Они еще немного поговорили, но разговор не очень получался, потому что Вовке все время приходилось ссылаться на дырявую память. В конце концов, Николай Петрович написал карандашом на листе бумаги свой адрес и сказал:

— Тренер я, брат, понимаешь, вот только учеников у меня пока маловато. Только полгода как демобилизовался. Школа спортивная у нас этим летом организовывается. Вот с сентября будем набирать учеников, тебя я приглашаю, есть у нас тренер по боксу, так что если ты ни у кого еще не занимаешься, то приходи.

— Николай Петрович, скажите, а футбол у вас будет? — живо спросил Вовка.

— Будет, почему же не быть, и тренер у нас будет, до войны играл за «Торпедо», так что разбирается. Если в футбол хочешь, приводи и друзей, только сам понимаешь, придется тебе норов свой умерить, нельзя кулакам так волю давать, — серьезно сказал Николай Петрович.

— Угу, — буркнул Вовка, — а взрослым, значит, можно?

— Хм, — замялся тренер, — ну, иногда и можно.

— И в данном случае тоже? — ехидно поддел его мальчишка.

— Странное дело, разговариваю с мальчишкой, а ощущение — вроде как с взрослым, как будто тебе не четырнадцать лет, а все пятьдесят, — удивился его собеседник.

Тут Вовку забрали на рентген, и разговор на этом завершился. После рентгена его путь лежал в лабораторию, где ему иглой Франка хотели взять кровь.

Но когда лаборантка, мазнув спиртовым шариком сначала по игле, а потом по пальцу, хотела взять кровь, Вовка спрятал руку за спину.

— Ты что, мальчик, трусишь? — удивленно спросила девушка, едва ли старше его лет на пять.

— Нет, не трушу, а колоть этой иглой не дам. Мне гепатит Б совсем ни к чему.

Лаборантка открыла рот от удивления.

— Какой гепатит, я не знаю такого.

— Ну, в общем, или доставай иглу, которой сегодня еще не кололи, или не дам брать кровь, — сказал Вовка и демонстративно отвернулся.

Девушка, что-то бормоча о малолетних придурках, подошла к стерилизатору и достала другую иглу.

Вовка крикнул:

— И не вставляй ее в эту хреновину, уколи без нее.

То ли от растерянности, то ли от злости, но лаборантка так ему уколола палец, что кровь потекла чуть ли не ручьем. После взятия анализа он пошел в палату, в которой уже сидел его брат.

— А ты откуда взялся? — удивился Вовка.

Вместо ответа тот показал на распахнутое окно.

— Ну, ты как здесь? — спросил Мишка с опаской. — Тебе лекарства не кололи?

— Не, лекарства не кололи, зато вон видел, как палец пробили, — Вовка показал палец с намотанным на него окровавленным ватным тампоном.

— Вот это да, — с тоном знатока заценил Мишка, — больно было?

— Да так, ерунда, — сказал Вовка, — лучше скажи, тебе-то вчера попало?

— Да не, батя два раза только хлестанул, вот когда пряжкой первый раз попал, так больновато пришло. Мамка закричала, что хватит, ну он и отстал.

Тут в их беседу вмешался дедок.

— Так вы Пашки Фомина сыновья, што ли?

— Ну да, — дружно ответили оба брата.

— А я-то все думаю, кого ты, пацан, мне напоминаешь, а вот как твой брательник-то в окно залез, тут я и понял, кто ваш батя. Он, стервец, мне в сад лет двадцать назад вот так же залезал. Ох, я его потом крапивой и отмутузил, — с ностальгией произнес дедка, — я ведь его с сорокового года не видал. Он в больницу не собирается зайти? — с надеждой спросил он.

— Нет, — ответил Мишка, — он в эту неделю в первую смену, некогда ему по больницам шастать.

— Ну, лады. Тогда привет передайте ему от деда Вегелина, может, когда соберется и в гости ко мне в Верховье, ежели меня в этой больнице не залечат.

— Хорошо, дедушка, — вежливо сказал Мишка и повернулся к брату.

— А мы сегодня снова на пустыре в футбол гоняли, только без тебя у нашей команды плохо получается, парни говорят, скажи, пусть Вовка быстрее поправляется, а то сегодня вчистую проиграли забугорским.

— Мишка, так я что, в футбол хорошо играю? — тихо спросил Вовка.

— Конечно, ты вон вчера, до молнии, сразу трех забугорских обвел и гол им залепил.

Они бы еще болтали, но тут в палату быстрым шагом вошла Ирина Васильевна.

Мишка даже не успел нырнуть в окно, как она была уже около них.

— Мальчик, а ты что тут делаешь? Откуда ты взялся? — спросила она, слегка улыбаясь.

Мишка разом потерял все свое красноречие.

— Так вот, эта, к брату, навестить.

— Ну, навестил, и хорошо, а сейчас выйди, и не через окно, а как все люди — через дверь.

Тот боком протиснулся мимо нее и пулей выскочил в коридор, оттуда крикнул:

— Вовка, я к тебе завтра приду! — И убежал.

— Так, Володя, будь добр, объясни, что ты наговорил Анне Семеновне?

— Простите, Ирина Васильевна, я не имею чести ее знать, — ответил Вовка.

Со стороны больных послышались смешки.

— Вова, это лаборантка, которая брала у тебя кровь, так что ты там устроил? Говори!

— Да ничего я там не устроил, не хочу, чтобы у меня нестерильными иглами брали кровь, и всё.

Врачиха обвела глазами вдруг напрягшихся больных, взяла его за руку и повела из палаты. Они пришли в ординаторскую, небольшую комнатку, в которой стояли два облупившихся от времени стола, на них кипой лежали истории болезней, несколько чернильниц. А в бокалах стояли перьевые ручки и карандаши.

— Садись и расскажи, почему ты считаешь, что тебя кололи нестерильной иглой, — с серьезным выражением лица спросила Ирина Васильевна.

— Ну так, что тут думать, — произнес Вовка, — если этой иглой она у десяти человек кровь взяла и спиртом только слегка протирала. Так это что, стерилизация?

— Так-так, Вова, а в каком ты классе учишься? — неожиданно спросила врач.

— Наверно, в седьмом, — неуверенно ответил Вовка.

— Ну вот, наверно, в седьмом, а откуда ты узнал слова «стерилизация», «гепатит», тебя в школе этому учили?

— Ирина Васильевна, ну что вы меня спрашиваете, сами понимаете, меня вчера молния ударила, что я вам могу толкового сказать, — пожал плечами мальчишка, — наверно, где-то прочитал, откуда еще?

— М-да, интересно, в какой такой книжке это написано и с чего ты вдруг решил ее читать.

— Да не помню я, Ирина Васильевна, и вообще вы когда меня домой отпустите?

— Ишь, чего хочешь, ты еще суток не пробыл, а уже домой запросился, вот понаблюдаем за тобой дня три, и если все в анализах будет хорошо, выпишем. Ладно, иди в палату и смотри мне, чтобы вел себя хорошо.

— Конечно, Ирина Васильевна, никак иначе, — сказал Вовка и вышел из ординаторской.

Оставшись одна, Ирина Васильевна вытащила пачку «Казбека» из ящика стола, прикурила папиросу от зажигалки, сделанной из крупнокалиберного патрона, которую в конце войны подарил один из больных. Она медленно выпускала кольца дыма к потолку и размышляла.

Тут в ординаторскую зашел Леонид Афанасьевич.

— Что, Ира, решила перекурить, дай-ка и мне папиросину.

Ирина Васильевна раскрыла вновь пачку, и врач, осторожно вытащив папиросу желтоватыми от курева пальцами, размял ее и прикурил.

— Третьего стрелка для снайпера у нас сегодня нет, — благодушно сказал он.

— Да, Олег там совсем пропал на приеме, — сказала Ирина Васильевна, — а ты, Леня, чего приперся, у тебя же отгул.

— Так вот хочу на паренька взглянуть, не каждый день такое случается, да еще и живой остался.

— Ты знаешь, Леня, что этот пацан сегодня отчудил?

— Ну, и чего?

— Он в лаборатории отказался сдавать анализ крови, пока ему не взяли чистую иглу из стерилизатора. И представляешь, чем он это мотивировал, что может через иглу заразиться гепатитом Б. Ты когда-нибудь слышал о таком?

— Да, очень интересно, а как он это объясняет?

— А никак, отперся от всего, дескать молния стукнула и ничего не помнит.

— Ты понимаешь, Ира, вообще его рассуждения не лишены логики, ведь следы крови на игле могут остаться даже после протирания ее спиртом, а в крови, может, имеется какой-то инфекционный агент, ведь так? Вот только он конкретно утверждал, что это болезнь — гепатит Б. Логически рассуждая, какой мы знаем с тобой гепатит? Болезнь Боткина, ведь так? То есть это гепатит А, а гепатит Б — это еще один микроб, или вирус, поражающий печень. Может, он действительно прочитал какую-то статью в медицинском журнале, например, которую мы пропустили, а после того, как молния его шарахнула, он и вспомнил про нее. Ты знаешь, а ведь это не пустяки, может, нам вместо иглы Франка скарификаторы использовать начать? Вон, помнишь, у нас были ведь желтухи непонятные, и на Боткина не очень похожи, может, от иголок и получены?

— Да ты что, Леня, где мы их возьмем, вон педиатры плачут, что им реакцию Пирке делать нечем.

— Ну, милая, под лежачий камень вода не течет, надо с главным переговорить, может, чего и получится, и в литературе посмотреть, где это парень про гепатит углядел. В общем, я пошел в палату, гляну мальчишку и домой.

Вовка тем временем пообедал, больничный обед был совсем неплох, суп с мясом, на второе пюре с треской и на третье компот.

Он лежал и размышлял о своей необычной судьбе, когда в палату вошел Леонид Афанасьевич.

— Ну что, герой, пообедал? — с порога спросил он.

— Так точно, — вскочив, ответил Вовка.

— Ну вот, пользуйся моментом, дома-то тебя так не накормят.

— Это, да, — вздохнул дед, прислушивающийся к разговору. — Интересно, когда карточки отменят, сил уже нет по очередям стоять?

— Отменят, отменят, Егор Кузьмич, обязательно отменят. Товарищ Сталин, если что обещал, обязательно выполнит. Мы в такой тяжелой войне победили, все сразу не получится, — сказал ободряюще врач и попросил Вовку раздеться. Он обстукал и осмотрел его со всех сторон, и продолжалось это минут десять.

— Неплохо, неплохо, все вроде в норме, — сказал он наконец.

— Леонид Афанасьевич, — спросил Вовка, — а эти ожоги на спине у меня пройдут?

— Ну, не знаю, — замялся доктор, — вроде они на всю жизнь остаются, вот только краснота наверняка пройдет.

— Ну и на этом спасибо, — вздохнул мальчишка, — а может, вы меня домой отпустите?

Леонид Афанасьевич улыбнулся.

— Нет уж, твой врач сейчас Ирина Васильевна, она всё и решит. Ну, товарищи, — обратился он к остальным больным, — желаю всем быстрее поправиться, до свидания.

— Твои бы слова да богу в уши, — пробурчал Егор Кузьмич, когда дверь за врачом закрылась. — Ходют, ходют, а толку нет.

Еще два дня Вовка провел в больнице, в это время он собрал все газеты, какие только мог, и внимательно их прочитал от корки до корки, до ухмылки соседей, не ожидавших от мальчишки такого усердия. Он даже сходил на политинформацию, которую проводила старшая медсестра для сотрудников отделения. На него там посмотрели с недоумением, но не выгнали. Но политинформация его разочаровала. Большую часть времени медсестра рассказывала, как тяжело приходится труженикам Североамериканских Штатов и других капиталистических стран и про героическую борьбу компартий Франции и Италии за права рабочих. Он, собственно, все это уже прочитал в газетах и каждое утро слышал из репродуктора.

Вовка пошел обратно в палату, там, на койку, которую вчера освободил Игорь, устраивали средних лет мужчину. На плечиках его кителя были майорские погоны и эмблемы авиатора. Его ноги были ампутированы по среднюю треть бедра, поэтому под кроватью стояло несложное приспособление из досок с приделанными подшипниками и деревянная палка, которыми инвалид должен был отталкиваться при езде.

На кровати лежала гитара, явно сделанная под заказ.

Летчик между тем оживленно говорил соседям по палате:

— Вот, мужики, сердечко прихватило, так в больницу забрали, и на какой, спрашивается, черт. Мне дома сын все сделал для удобства, а тут ни посрать, ни поссать по-нормальному.

— Да ты не стыдись, мил человек, — вступил в беседу дед, — мы же всё понимаем, ты за Родину в боях пострадал, лежи, не стесняйся. А вот струмент ты чего приволок, никак играешь?

— Да вот однополчане недавно подарили, — застеснялся майор, — приезжали ко мне и трофей из Германии привезли, знают, что я тренькать люблю. Вот с собой взял, чтобы скучно не было, еще осваиваю ее пока.

— Дак тогда сыграл бы хоть что, — продолжал приставать Егор Кузьмич, — душу хоть бы потешил.

Летчик, поломавшись для приличия, взял гитару и начал наигрывать и тихо подпевать себе под нос:

Гитара была чуть-чуть расстроена и резала слух Вовке, но он, как и все, захлопал в ладоши после незамысловатого исполнения майора.

— Товарищ майор, — сказал он нерешительно, — мне кажется, что гитара слегка расстроена. Давайте я ее настрою.

Летчик без слов протянул гитару.

Вовка бережно взял в руки инструмент и пропал, это была такая вещь, сразу стало ясно, что это ручная работа, да и сами струны были высший класс.

Он осторожно тронул колки, гитара на это отозвалась мелодичным гулом. Расстроена она была совсем немного, и через минуту Вовка взял звучный аккорд. С этими пальцами было немного непривычно, но тем не менее за этим аккордом последовал другой и третий.

— Слушай, парень, — сказал летчик, — я гляжу, ты в этом деле дока. Может, и споешь что-нибудь.

После недолгого раздумья Вовка сказал:

— Хорошо, я вам спою песню, совсем недавно услышал, парни во дворе пели. Она про летчиков.

Он дважды сделал проигрыш, и его пальцы уже почти свободно бегали по грифу.

Затем вдохнул и начал петь своим ломающимся, юношеским тенорком:

При первых же словах песни пилот замер и слушал не дыша.

Да и вся палата слушала, затаив дыхание. На середине песни майор заплакал, по его лицу текли крупные слезы, но он не обращал на это никакого внимания и был весь там, в бою.

Но вот отзвучал последний аккорд.

И тут пилот очнулся.

— Парень, скажи прямо, ведь это ты сочинил? Не слышал я такой песни никогда. Вот, как ты так смог, ведь это прямо про моего друга, как будто он здесь был!

Вовка смущенно сказал:

— Да нет, точно не я, где мне такие песни сочинять.

— Лады, — решительно сказал майор, — мне другую гитару найдут, а за эту песню вот тебе подарок, гитара твоя! Вот только слова песни запиши мне, пожалуйста, — добавил он.

— Слушай, Володя, может, что еще споешь, неплохо получается у тебя, — попросил Николай Петрович, — я хоть в разведке был, но все равно за душу взяло.

«Ага, сейчас я вам весь репертуар Владимира Семеновича выложу, — подумал Вовка, — вот уж дудки, и так палюсь по полной программе».

— Да я про войну больше не знаю новых песен. И вообще у нас вечером больше уркаганские песни пели. Вот тех кучу знаю, — признался он.

Летчик поморщился.

— После этой песни об урках петь преступление.

— Ну отчего же, — вступился за Вовку Николай Петрович, — есть у них жизненные песни. Сам, небось, знаешь, от сумы да от тюрьмы не зарекайся.

— Это да, — задумчиво произнес инвалид, почесывая плохо заживший шрам на бедре, — тут дело такое.

Вовка тронул гитарные струны и тихо начал:

Когда он закончил длинную тоскливую песню, все сидели задумавшись.

— Ну ладно, сейчас напоследок спою вам песню Клавдии Ивановны Шульженко, — сообщил Вовка и вновь запел уже осипшим голосом:

Когда он закончил, то почти не мог говорить.

— Ты, внучок, водицы испей, — неожиданно ласково предложил дед, — или лучше иди-ка сюда, мне вечор из дому кваску самодельного принесли, тебе в самый раз выпить будет. Голос-то, вишь, у тебя сейчас ломается, много петь нельзя, а то осипнешь на всю жизнь. А вы, молодежь, — обратился он к остальным, — не насилуйте парня, совсем из-за вас голос сорвет.

Следующим днем Вовка покидал больницу, доктора, как ни старались, ничего у него не нашли, анализы и рентген были в норме. Мишка уже с утра ожидал его на скамейке.

— Вовка, ты где гитару взял? — восторженно завопил он, увидев брата с гитарой за спиной и узелком, в который заботливый дед сложил половину того, что принесли ему из дома.

— Бери, — сказал он отказывающемуся парню, — у тебя растущий организм, надо много есть, а мне, сам видишь, даже больничной пайки много.

— Да не ломайся ты, как девка, — сказал летчик, — бери, пока дают.

Вот сейчас Вовка вышел в залитый жарким солнцем больничный двор. Он молча сунул узелок Мишке и, сказав:

— Подарили мне ее, — пошел к воротам.

Мишка вприпрыжку побежал за ним.

— Вовка, а чо в узелке у тебя вкусно пахнет? — крикнул он вслед брату.

— Да вот дед один дал, сказал, что съесть не может, — сказал Вовка, — хочешь, так давай посмотрим, что там?

Они присели на скамейку сразу у ворот и быстро просмотрели содержимое. После завтрака Вовке есть не хотелось, и он с удовольствием наблюдал, как его братец расправляется со стопкой ржаных блинов.

Съев все до последней крошки, Мишка побежал к колонке, которая была тут же у дороги.

— Вовка, подержи ручку, а то у меня не получается сразу и пить и ее держать!

Вовка нажал ручку, и тут почему-то его свободная рука нажала на Мишкин затылок, сунув его голову под холодную струю воды.

Мишка выскочил из-под колонки и закричал:

— Ты опять за свои штуки взялся, ведь обещал же так не делать больше.

Вовка стоял в недоумении.

«Интересно, что меня толкнуло, ведь даже мыслей не было этого сделать. Видимо, пробивает потихоньку детскую память моего нового тела», — решил он.

— Да ладно, Мишка, не злись, сегодня жарко, так что полезно окунуться.

— Ага, сам-то что не окунулся, — сказал Мишка с обидой, но долго злиться он не мог. — Слушай, а что ты сегодня делать хочешь? Мамка на работу уходила, сказала, чтобы с больницы прямо домой шел и ни на пустырь, ни на речку не ходил, —сказал он.

— Миха, а до какого времени мама на работе? — спросил Вовка.

— О, так ты до сих пор ничего не вспомнил, — разочарованно протянул брат, — я-то думал, раз сунул меня под колонку, так все уже в порядке. Она к шести придет, не раньше.

— Ну, раз так, тогда что нам дома делать, я есть не хочу, ты вон тоже все блины съел, давай идем домой, переоденемся и пойдем, поиграем в футбол. Ты меня хоть со всеми перезнакомишь, видишь, что я еще не помню ни черта, как буду в школе учиться, не понимаю? — с горечью сказал Вовка.

— Точно, — вдохнул Мишка, глядя на него круглыми глазами от удивления, — ты же все забыл, так тебе, что в первый класс придется идти?

— Ну наверно, в первый класс я не пойду, но вот учебники придется все прочитать, а то точно двоек нахватаю, — согласился Вовка, — и тебе задание, все мне рассказывать о тех, кто нам будет встречаться, понял?

Пешком до дома от больницы оказалось совсем не так быстро, как на машине. Пришли они уже в первом часу Есть хотелось уже прилично. Мишка вытащил из духовки кастрюлю с постными щами, и они, усевшись за стол, быстро срубали ее, заедая невкусным черным хлебом.

— Слушай, Вовка, я совсем забыл, — сказал Мишка поникшим голосом, когда достал половинку черной буханки, — ведь надо было зайти в магазин, хлеб получить по карточке. Да еще сегодня должны были масло подсолнечное давать. Ну все, батя выпишет сегодня ремня нам по жопе.

— Мишка, так пошли сейчас, возьмем все, что нужно, — сказал Вовка.

— Не ты точно, Вовка, совсем ни хрена не помнишь, сейчас магазин поселковый закрыт до четырех часов. А в других нам ничего не дадут. А там очередь уже с обеда стоит. Мы, конечно, встанем, но сегодня может и не хватить ничего. А если хватит, то мы уже в темноте пойдем, отберут у нас всё, да еще и навешают. Нашего батю в поселке боятся, но ему некогда по улицам ходить, искать концы, он лучше нам навешает, чтобы драться могли. Ты помнишь, как нас на прошлой неделе отоварили? Да не помнишь ты ни хрена, — сказал в полном унынии Мишка. — Ты сам сидел и ныл, когда тебе Граф в глаз дал.

— А это еще кто такой? — спросил удивленный Вовка. — Что еще за графья тут живут?

— Да не графья, а Граф, шестерка Софрона. Ты когда сказал бате, что тебя Граф побил, так он тебе еще добавил, сказал, что если не можешь сдачи дать, не жалуйся, вдвойне огребешь.

Вовка задумался.

Да, у Павла Александровича воспитание было то, что надо. Ну что же, пора менять приоритеты.

— Миха, давай, бери карточки и сумку, мы идем в магазин, — скомандовал он.

Брат окинул Вовку сомневающимся взглядом, но все же полез в комод и вытащил из верхнего ящика два желтоватых листка карточек, из которых сегодня продавцы вырежут два прямоугольничка, по которым им придется получить хлеб и масло.

Когда они подошли к магазину, очередь из бабок и дедок выходила из магазина метров на двадцать. Сначала Вовка слегка сдрейфил, в его детстве он такие очереди видел только в 1964 году, когда в Союзе был неурожай. Но потом, когда он заметил, что никто не лезет вперед и сзади к магазину никто не подходит, то решил, что и сегодня они получат всё, что нужно. В очереди их знали многие, и те, кто знал, знали и о молнии, и вскоре его уже задолбали вопросами о самочувствии. Время в очереди шло медленно, но все же она двигалась. К шести вечера они попали в магазин.

— Хорошо, я мамке записку написал, а то побежала бы искать, — сказал Мишка, — она уже домой скоро придет.

Когда с хлебом и маслом, налитым в бутылку из-под ленд-лизовского американского виски, они вышли на улицу, уже смеркалось.

— Ну вот, Вовка, давай бегом домой, а то опять, как в тот раз, кодлу встретим, и всё. Хлеб отберут, а тебе морду начистят.

— А тебе что, не чистят, что ли, — удивился Вовка.

— Не, я еще маленький, — сказал Мишка, — считается западло меня бить.

Они шли по плохо освещенной улице, до дома оставалось совсем немного, когда из-за ближайшего угла вышли четверо парней.

— Эй, парнишки, ну-ка швартуйтесь к нам, — прозвучал уверенный голос, — деньги, махру сразу доставайте.

— Я же тебе говорил, — раздался в Вовкином ухе жаркий Мишкин шепот, — сейчас все отберут да опять тебе морду начистят.

Подойдя ближе, Вовка в свете ближайшего фонаря оценил диспозицию. Трое парней, его одногодков, и парень постарше года на два. Все они строили из себя урок и были одеты соответственно. Вокруг не было ни души.

— Ты опять здесь, пацан! — вновь раздался обрадованный голос. — Мало получил в прошлый раз?

— Представьтесь, ребята, а то нехорошо, вы меня знаете, я вас нет, — спокойно ответил Вовка.

Парни недоуменно переглянулись. Потом один из них, мелкий веснушчатый мальчишка в надвинутой до ушей кепке, заикаясь, сказал:

— П-п-парни, его же на днях молнией ша-шарахнуло, г-г-говорили, что о-он п-п-память п-потерял.

— Ну, сейчас он ее снова потеряет, — сказал главный в этой компании, надевая на правую руку свинцовый кастет.

— Так нечестно, — пискнул Мишка из-за Вовкиной спины, — вас четверо, да еще кастет. Я завтра всем расскажу, что вы поселковых, как городских, бьете.

Парни переглянулись, и кастет был убран.

Вовка, пользуясь заминкой, быстро сказал, обращаясь к старшему:

— А давай один на один стукнемся, или зассышь, кодлой бить будете?

— Нет, вы слышали, что он сказал? — обратился заводила к остальным. — Неделю назад ныл почти на этом месте, а сейчас драться хочет.

Мальчишки дружно засмеялись. Еще бы, их предводитель был почти на полголовы выше Вовки и килограммов на десять тяжелее.

Он вышел вперед и выплюнул окурок, который во время беседы торчал из угла рта.

Неожиданно его нога, обутая в кирзовый сапог, вылетела вперед. Он метил Вовке в пах. Но тот, отскочив назад, резко разорвал дистанцию.

— О, глядите, да он, как козел, заскакал, — раздались насмешливые выкрики.

Но Вовка уже ничего не слышал. Давно не испытываемое чувство вновь захватывало его, а в голове крутились бесконечные драки его прежнего детства, когда он сам был их заводилой. Видимо, выражение его лица настолько изменилось, что его противник тоже стал серьезен и уже без пренебрежительной улыбки пошел в наступление. Вовка хорошо понимал, что стоит ему пропустить удар от значительно более тяжелого противника, и он уже не боец. Поэтому он все делал, чтобы уйти от этого удара. А тот, никак не попадая в юркого мальчишку, уже совсем забыл об обороне и размахивал руками, как граблями. Вот на таком замахе и подловил его Вовка, четко ткнув кулаком в подбородок. Его противник, постояв долю секунды, кулем упал на землю.

После этого Вовка повернулся к растерянно смотревшим на это хулиганам и сказал:

— Кто следующий получить хочет?

Заика пятился назад, повторяя без заикания:

— Вовка, не надо, мы же с тобой в одном классе учимся.

Но когда тот шагнул вперед, вся троица бросилась в темноту, оставив своего вожака лежать на дороге.

Вслед за ними по пустынной улице разнесся победный Мишкин вопль. Он подбежал к поверженному врагу и хотел с разбегу заехать ногой ему под ребра. Но Вовка вовремя крикнул:

— Не смей, сейчас сам получишь, нельзя лежачих бить!

Он наклонился над лежащим парнем и спросил:

— Мишка, а это кто?

— Ты что, Вовка, и Графа не узнал? Это же Витька Графов, это он тебя на прошлой неделе отпинал. Тогда тебе батя еще добавил за нытье и жалобы.

Вовка потрепал Графова по щеке, тот в ответ открыл глаза и начал медленно оглядываться.

Затем он медленно сел и с удивлением спросил:

— Так ты что, пацан, меня отрубил, что ли?

— Выходит, что так, — ответил Вовка.

— А что, кенты мои сдернули?

— Сдернули. Сдернули! — злорадно завопил Мишка. — Бежали, только пятки сверкали.

Графов, пошатываясь, поднялся.

— Ну, Фома, у тебя и колотуха, оказывается, а я тебя за пустое место держал, — сказал он, оглядываясь по сторонам. — А мои действительно сдернули, послушай, — обратился он вновь к Вовке, — давай к нам в компанию приходи, где мы собираемся, знаешь, но долго не думай, я один раз приглашаю.

После этой речи Витька, потирая челюсть и слегка пошатываясь, исчез в темноте.

Пока шли до дома, Вовка устал от восторженного описания боя. Мишка то и дело комментировал:

— Он ногой, а ты ее рукой отбил! А он со всего размаха! А ты ему в челюсть тырс и отрубил!

— Дома не говори, — буркнул Вовка перед дверями, Мишка послушно кивнул головой. Но когда они зашли в дом, Мишка вылетел в комнату, где за столом сидели родители, и с ходу заорал:

— А Вовка сейчас Графа вырубил! На нас у дома Кияновых его кодла наехала, а Вовка один на один Графа уделал.

Мать побледнела и ахнула. А вот эмоции Павла Александровича были не так понятны.

Он почти не изменился в лице и с надеждой спросил:

— Вовка, это правда, точно отрубил Витьку?

— Да, папа, одним ударом, — кратко прозвучал ответ.

Отец медленно встал из-за стола и почти уперся головой в потолок.

— Мать, — сказал он, — достань-ка чекушку, которая у тебя лежит, это дело надо отметить! Я уже не верил, что такое случится. Вовка, иди ко мне, дай тебя обниму, сынок, нет, все-таки заиграла в тебе моя кровь!

Недовольная мать со стуком поставила на стол чекушку водки. А Павел Александрович тем временем шарил по карманам.

Он вытащил из них несколько бумажек и сказал:

— Вот, бери, тут на мяч должно хватить. Это тебе мой подарок за то, что человеком стал, а не размазней. — Потом обратился к матери: — Ну что, Люда, нахмурилась, радоваться надо, а то всю дорогу парень битый приходил, а теперь, вишь, как дело повернулось. Хоть не стыдно соседям в глаза смотреть.

Павел Александрович налил граненый стаканчик себе, а во второй чисто символически налил несколько капель.

— Ну, Люда, давай за наших обормотов, чтобы все у них было хорошо.

Он единым махом опорожнил стопку и тут же налил себе следующую. Выпил ее уже без тостов, с сожалением посмотрел на пустую бутылку и принялся за свежую картошку, поджаренную на плохом подсолнечном масле. Вовка и Мишка, усевшись за стол, не отставали от него. А мама, уже поужинавшая, с удовольствием глядела на своих мужчин. Но затем она устроила Вовке целый допрос, и с каждым его ответом становилась все мрачнее и, наконец, заплакала.

— Ну что ты плачешь, Людочка, — неожиданно ласково заговорил ее муж, — ну забыл парень после молнии что-то, со временем пройдет, а может, и к лучшему, если бы помнил, как его Витька колотил, и сдачи не смог бы дать как следует. Главное, доктора сказали, что здоров, так что пусть гуляют, пока время есть. В следующем году уже так не получится, на завод его возьму, пусть в учениках слесаря поработает. А ты смотри, Вовка, нынче тебе в восьмой класс идти, а ты не помнишь ничего, так что придется вечерами учебники читать.

По окончанию нравоучений и мытья посуды все уселись за стол и начали играть в лото под звуки классической музыки из репродуктора.

Через час отец скомандовал спать, Мишка полез на верхнюю койку, а Вовка улегся вниз.

Свет был потушен, за окном была темнота, и только от завода слышался далекий скрежет работающих механизмов.

Вовка лежал на кровати, упершись взглядом в доски второго яруса, сна не было ни в одном глазу Минут через двадцать, когда Мишка громко засопел, за ситцевой занавеской у родителей ритмично заскрипела кровать, вскоре раздался сдавленный женский стон, после чего оттуда донесся храп отца.

Вовка все не мог заснуть, он думал, что и как делать. Плыть по течению, оканчивать школу, поступать учиться дальше или сразу пробиваться в футболе, показать себя, хотя что значит в это время быть футболистом, ничего особенного, только известность, от которой нет особого проку. Так ничего и не придумав, он решил, что пока надо просто жить и, только осмотревшись, предпринимать какие-либо шаги. Все же он через какое-то время заснул, несмотря на шипение закончившего передачи радио.

Его, как и родителей, разбудил рупор.

Отец и мать, переговариваясь, одевались у себя за занавеской, Мишка спал как убитый, несмотря ни на что. В рупоре играл гимн Советского Союза.

Отец, выйдя в комнату, удивленно посмотрел на него.

— А ты чего вскочил, спал бы еще. Куда тебе торопиться?

— Да не, батя, — сказал Вовка, — что-то не спится, сейчас на зарядку сбегаю, потом ополоснусь.

— Мать, ты слыхала, что сын говорит, — засмеялся отец, — а ты рыдала вчера, всех бы так молния ударяла, было бы здорово.

Между разговором отец ловко правил опасную бритву на широком кожаном ремне и затем, намылив лицо помазком, уверенными широкими движениями начал бриться.

«Хорошо хоть во взрослого не попал, — мелькнула мысль у Вовки, — хрен бы я побрился, скорее горло перерезал».

Пока отец умывался, мать успела собрать завтрак на столе: холодная вареная чечевица черного цвета и чай с ржаным хлебом. Родители быстро поели и стали собираться на работу Заводской гудок уже гудел вовсю.

— Вова, — сказала мать, — когда свою зарядку сделаешь, разбуди брата, вам сегодня задание распилить два бревна на дрова. Если не помнишь где что, Мишка покажет, и в магазин сходите, может, сегодня сливочное масло будет, говорили, что по пятьдесят граммов на человека дадут. В духовке луковый суп, не забудьте поесть.

Говоря все это, она полезла под кровать братьев и начала там что-то искать. И со звоном извлекла оттуда гитару.

— Пашка, ты посмотри, что у парней под кроватью! — упавшим голосом произнесла она.

Отец, уже стоявший у дверей, быстрым шагом подошел к старшему сыну и схватил его одной рукой за грудки и легко поднял в воздух. Старая гимнастерка подозрительно затрещала, а у Вовки сперло дыхание.

«Сейчас задушит», — мелькнула мысль. Между тем Павел Александрович побагровел и, продолжая легко держать сына на весу, закричал:

— Ты что, воровать начал, признавайся, да я тебе сам руки выдерну, если что. У Фомина сын вором стал! Признавайся! — И тряхнул Вовку еще раз. Тот, полузадушенный, махал руками, не в силах ответить, и только пронзительный вопль проснувшегося Мишки спас положение.

— Папка, ему летчик гитару в больнице подарил! Не бей его!

Отец разжал руку, и Вовка почти упал на пол. Он стоял, растирая шею, а отец со смущенным видом стоял рядом.

— Паша, вот ты так всегда, сначала не разберешься и дров наломаешь, — сказала ему жена. Она стояла красная от волнения и тяжело дышала. — Я думала, ты его сейчас задушишь.

Тем временем отец, подозрительно глядя на сына, спросил:

— Так за какие такие заслуги тебе гитару подарили?

— Ну, я песни в палате спел, летчику понравилось, он и подарил мне гитару, у кого хочешь можешь в больнице спросить, — обиженно сказал Вовка. — А вчера просто после драки забыл про нее, хотел ведь на стену повесить.

— Так, так, — задумчиво сказал отец, — слыхал раз, как ты в компании во дворе на чьей-то гитаре тренькал и песню орал, за такое пение я бы ноги выдернул, а не инструмент немецкий дарил.

Вместо ответа сын взял гитару из рук матери, уселся на табурет и сделал пару проигрышей.

— Ах ты, шкет сопливый! — в полном восторге воскликнул Павел Александрович. — Когда и успел так научиться. Ну прости, погорячился, ладно, пора на работу, а придем домой, ты уж тогда нам сыграешь и споешь.

Когда родители ушли, Мишка слез со своей верхотуры и сказал:

— Слушай, я думал, тебя батя задушит, ну и видуха у него была. Я чуть не обоссался от страха.

От перенесенного волнения Вовке уже не хотелось никуда бежать на зарядку.

«Ай, ладно, мать сказала пару бревен на чурки распилить, вот и зарядка будет», — подумал он.

— Ну, Миха, спасибо, что крикнул, а то я даже слова не мог вымолвить, — поблагодарил он брата. — Ты знаешь, мама сказала, чтобы мы дрова напилили и в магазин сходили, давай сразу сейчас чаю попьем и с утреца дрова распилим.

Мишка скорчил недовольную гримасу, но промолчал.

Чайник, поставленный на старую обгоревшую, замызганную электроплитку с открытой спиралью, еще до ухода матерью, начал только пошумливать. Братья заправили кровати. Вовка нашел гвоздь и молоток, с помощью Мишки повесил гитару на стенку рядом с планшетами. Затем они пили чай, мирно разговаривая о том, о сем. После чая они вышли во двор, бревна были видны издалека, это были старые телеграфные столбы, сгнившие снизу. Братья вытащили из дровяника старые козлы и пилу. Рассматривая их, старший брат понял, что их батя особым трудолюбием дома не отличался, козлы были ушатаны, а пила тупая и нуждалась в разводке и заточке.

— Мишка, а где у бати напильники и другой инструмент, — спросил он у брата.

— Так вон ящик в углу сарая лежит, там все и есть.

К счастью, несколько напильников и плоскогубцы там присутствовали, поэтому полчаса было посвящено пиле. Мишка пристально следил за ловкими руками брата и только один раз высказал свое удивление вслух:

— Вовка, точно тебе молния в нужное место стукнула. И Витьку побил, на гитаре играешь, и даже пилу точишь ловчее, чем батя.

Затем они водрузили столб на козлы, и работа закипела. Первое время у них не получалось вовремя ритмично тащить пилу на себя, но затем, после непродолжительной перепалки, дело пошло. Через час около дровяника лежала куча ровных чурок, и братья, довольные собой, стали собираться в магазин. Глянув на будильник, Вовка обнаружил, что еще только десятый час.

«Во, точно, кто рано встает, тому бог подает, — подумал он, — сейчас сбегаем в магазин и займусь своими делами».

Но так просто слетать в магазин не получилось. Народ, возбужденный слухами о сливочном масле, столпился у магазина в огромном количестве. Карточки на масло давали только семьям с детьми, но такие были почти все, и сейчас стоявшие в очереди люди были озабочены, сколько масла будут давать на одну карточку. Счастливцы, которые занимали очередь уже с шести утра, начали понемногу появляться с товаром, и вскоре все узнали, что дают по пятьдесят граммов на ребенка. Очередь шла быстро, и к двенадцати часам парни, получив свои сто граммов масла и две буханки хлеба, пошли домой с чувством исполненного долга.

Луковый суп был выхлебан, и Мишка захотел удрать на улицу, пока его брат мыл посуду. Но был пойман за шкирку прямо у дверей.

— Ты куда намылился без меня? — поинтересовался Вовка.

— Да мне с тобой надоело, — прямо высказался младший, — то одно надо сделать, то другое, а мы бы уже в футбол сыграли пару раз и на Волгу пошли. А тут сиди с тобой.

— Миха, — проникновенно сказал брат, глядя ему в хитрющие глаза, — а тебе меня не жалко? Я ведь ничего не помню, куда идти, кто у меня друзья, кто враги. Давай договоримся, ты меня приводишь на пустырь. Если там играют пацаны, я с ними знакомлюсь, может, там мои друзья будут, я-то ведь их не узнаю. Ну, а после этого можешь со своими друзьями играть, я ведь вижу, что тебе до жути приключениями хочется похвастать, но смотри не переусердствуй.

Мишка несколько повеселел после этих слов.

— Слушай, Вовка, гитару с собой возьми, там все обалдеют, когда ты заиграешь, — тут же предложил он.

— Нет уж, мне пока вчерашних приключений хватило, жалко же будет такой инструмент о чью-то башку сломать, — сказал старший брат и пошел переодеваться.

— Миха, а у меня плавки были? — крикнул он, застегивая застежки на сандалиях.

— Есть, конечно, они на веревке во дворе висят, — сообщил тот в ответ.

Они закрыли дом и тропинкой между домами направились к пустырю. Когда они вышли к месту, которое считалось футбольным полем, там было около трех десятков детей самого разного возраста, от пяти лет до шестнадцати, многие пришли со своими братьями и сестрами, за которыми надо было присматривать, и теперь, гоняя мяч, одним глазом глядели, что там творят их младшие родственники.

Когда Фомины подошли, игра прекратилась. Все собрались вокруг братьев и забросали их вопросами. Отношение было предупредительно-уважительное, а пара человек и вовсе бросали опасливые взгляды.

«Понятно, — вздохнул Вовка про себя, — уже знают про Графа, а и хорошо, больше уважать будут».

— Ну, здорово, мужики, — сказал он, — придется мне со всеми заново знакомиться, так я ничего и не вспомнил.

После его слов раздался всеобщий вздох удивления.

Но тем не менее процедура знакомства была начата, все было, как у людей, рукопожатия и объяснения, кто есть кто. Но вот, когда к нему подошел невысокий светловолосый крепыш и представился Славкой, Мишка быстро сказал:

— Вовка, это же твой друг лучший, вы в школе за одной партой сидите.

Вовка после этих слов вновь пожал тому руку и сказал:

— Слава, прости, так получилось, не помню ни хрена. Надеюсь, что мы с тобой будем и дальше дружить, мне все кажется, что вспомню хоть что-нибудь.

— Конечно, Фома, я ведь видел, как тебя тряхануло, тут всё забудешь, неудивительно нисколько.

Вовка повернулся к Мишке.

— Ну давай, беги к своим друганам, но на Волгу без меня не ходи, понял?

Мишка только замотал головой и удрал к своим одногодкам, которые соблюдали дистанцию и не лезли в разговоры старших.

— Ну вот, Слава, давай теперь ты начинай мне объяснять всё сначала, кто здесь кто, с кем играем, да и вообще про наш класс расскажи.

Тот улыбнулся.

— Надеюсь, ты в футбол не разучился играть?

Его собеседник засмеялся.

— Да нет, почему-то это не забылось.

— Ну, тогда давай знакомиться по-настоящему.

Через пятнадцать минут Вовка уже знал, кто в какой команде и за кого он сейчас будет играть. Особо он имена не запоминал, надеясь, что за время игры это произойдет само собой. Один из парней взял на себя судейство и даже бегал с настоящим жестяным свистком. Мяч был старый, драный, и по форме больше напомнил ему яйцо, чем шар.

И вот игра началась. Через несколько минут Вовка убедился, что играть здесь никто не умел. Все, когда получали мяч, начинали бегать с ним как придется, об игре в пас понятия никто не имел, а уж про что-то другое и тем более, также не было разбивки на защиту и нападение, короче, все играли везде. Вместо ворот лежали несколько камней, которые вратари во время игры незаметно сдвигали, что периодически приводило к шуму и ссорам. Тем не менее он смог себя показать. Несколько раз, отбирая мяч, он легко обводил бегущих навстречу ему мальчишек и спокойно закатывал мяч в ворота, как стоячего обводя и вратаря.

Поэтому минут через двадцать игра завершилась, так как другая команда стала предъявлять претензии, что треснутый молнией Фома стал слишком шустрым, и пусть он лучше судит игру, а то так совсем нечестно.

И хоть ему совсем этого не хотелось, следующую игру пришлось судить ему. Когда же все убегались и сидели на траве около истоптанного до голой земли поля, откуда-то к их грязной компании подошли несколько девчонок. Они, как все девчонки, начали загадочно хихикать и болтать, но их взгляды все время останавливались на Вовке.

Он тихо спросил у Славки:

— Слушай, а чего вон та рыжая девочка с косами длинными все на меня глазами зыркает.

Славка засмеялся.

— Это же Нинка Скобарева, она сзади тебя за партой сидит, самая любопытная девка в классе. Думаешь, чего они прибежали, уже все знают, что ты Графа вырубил, так что готовься, они за тобой теперь ходить будут, ты ведь герой у нас.

Вовка в Славкином голосе без труда определил нотки зависти. Но решил промолчать и не накалять остановку.

— А рядом с ней это кто, с темными волосами, симпатичная такая?

— Ну, это наша красавица, Ленка Климова. Только она занята давно. Жбан сказал, чтобы к ней никто не подходил, увидит — отметелит.

— А Жбан — это кто?

— Ну, Вовка, с тобой теперь не соскучишься, Жбан это десятиклассник один, Генка Жбанов. Он с прошлого года, как у Ленки титьки стали расти, в нее втюрился и сказал, чтобы к ней никто не подходил. А сам-то — зубы гнилые, дурак дураком, но здоровый. Ха, ты же зассал Ленку зимой на Новый год на вальс пригласить, может, вспомнишь? Ходил, ходил вокруг, а как поглядел на Жбана, так и испугался.

В это время Нинка Скобарева громко заявила, обращаясь к Ленке:

— Ой, ладно, и чего ты нас сюда притащила, тоска здесь смертная, мелкота мячик пинает. Пошли лучше на пляж, там хоть позагорать можно да искупнуться.

Вовка в этот момент обдумывал, что сказать своему так называемому другу. Что-то он ему не очень понравился. Настоящий друг вряд ли бы стал завидовать, что его приятель отколотил своего врага, и по поводу девиц тоже вряд ли стал бы подкалывать.

«Нет, — все же решил он, — пока нет других вариантов, будем дружить, а там посмотрим». Когда он услышал громкие Нинкины слова, то сразу понял их подоплеку.

Он вскочил и обрадованно сказал:

— Девчонки, вы на пляж, а можно и мы с вами пойдем?

Те переглянулись, как бы советуясь друг с другом, как будто только что не провоцировали мальчишек.

— Ну ладно, — снисходительно сообщила Нинка, — можете идти с нами, только, чур, ты расскажешь, как дрался с Графовым.

— А кто вам такое сказал? — удивленно раскрыл глаза Вовка. Он сделал это так естественно, что Славка засмеялся, а девочки растерянно посмотрели на него.

— Да что вы его слушаете, придуряется он, — басом сказала третья девчонка, которая была на голову выше своих подруг, и к тому же на ней, единственной из всех, был сейчас повязан пионерский галстук.

На вопросительный взгляд Славка с готовностью шепнул:

— Это наша председатель совета пионерского отряда Ирка Петрова. Она совсем стукнутая на голову. Учится на одни пятерки, плачет, когда четверку поставят. Видишь у нее галстук шелковый, так все время ходит, выделывается.

— Вы чего там шепчетесь? — с подозрением глядя на них, спросила Ирка. — А ты, Фомин, оказывается, драчун, ну ничего, до школы остался месяц, и в сентябре как раз будет время разобрать твое поведение. Мы ведь в октябре будем вступать в комсомол, так что смотри.

— Ира, скажи, пожалуйста, — тут же спросил ее Вовка, — откуда ты узнала, что я якобы дрался с Графовым?

— Хм, — та презрительно скривила губы. — Мелкий, то есть Генка Смирнов, уже всё рассказал.

— Значит, получается так, председатель совета отряда пионерка Петрова не верит своему товарищу пионеру Фомину, а доверяет доносам хулигана Смирнова, который дружит с подозрительными личностями, по ночам шастает по улицам и занимается неизвестно чем? — с ехидцей заключил мальчишка, в голове которого был разум пожилого человека, прошедшего такие баталии в жизни, какие пока и не снились Ирке Петровой.

Ирка покраснела как маков цвет и только разевала рот, не зная, что сказать, а ее спутницы с интересом взглянули на Вовку. Славка переводил глаза с Ирки на своего друга и, видимо, не мог понять, откуда у того появилось такое красноречие.

Но тут Климова, пользуясь авторитетом красавицы, которого не было у подруг, капризно сказала:

— Ну хватит вам ругаться, пойдемте на реку, а то пока болтаете, и не позагорать будет.

Девушки втроем пошли в сторону реки, за ними немного поодаль шли Вовка со Славкой и прибежавший к ним Мишка.

На песчаном берегу было пустынно, несколько лодок стояли недалеко от берега, в них сидели старички рыболовы. Посреди реки шли баржи, которые тащили юркие буксиры. Вовка с интересом оглядывался по сторонам. Было понятно, что сегодня рабочий день и большинство людей на работе, но просто для него было очень необычно видеть пустой берег в такой хороший, погожий день середины июля.

Они расположились около огромного ствола, выкинутого сюда течением, и начали скидывать на него свою одежку. Парни быстро засунули под трусы свои плавки и завязали шнурки. После чего, сдернув трусы, кинулись сразу в воду. Девчонки делали это гораздо медленнее. Первой разделась Ленка Климова, она была в самодельном купальнике, который, видимо, сшила сама. У Скобаревой был закрытый купальник, а Ирка осталась в майке и спортивных трусах. Они долго бродили вдоль воды, взвизгивая, но наконец залезли в воду. Далеко заплывать никто не стал, потому что течение было сильным и возвращаться к месту купания пешком было накладно. На Вовкину спину все пялились молча, никто по этому поводу его не спрашивал.

Накупавшись до дрожи, все вылезли на берег и рухнули в горячий песок. Вовка лежал на спине с закрытыми глазами, в небе кричали чайки, он слушал плеск волн, девчачий смех и думал: «Интересно, за что мне выпало такое, прожить вторую жизнь, кто за это в ответе, или это просто так распорядилась судьба, ничего не требуя взамен?»

В это время ему на живот полилась холодная вода. Он открыл глаза, над ним стояла Ленка и поливала его из ладоней. Вовка вскочил и с криком «Ах, так», — кинулся за ней.

Та легко бежала по мокрому песку и смеялась. Оставшаяся у дерева компания кричала и улюлюкала.

Он догнал девочку и, подхватив на руки, кинулся к реке. Ленка визжала и совсем ничего не имела против того, что ее окунают в воду. Ее талия была тонкая и упругая. И тут Вовка неожиданно почувствовал, что его орган не остался к этому равнодушен.

«Что я делаю, — вдруг подумал он, — пожилой человек, дед, и забавляюсь, как ребенок, с девчонкой».

Он отпустил руки, и Ленка встала напротив него, недоумевая, что случилось, почему он прекратил нравящуюся обоим возню. Несколько мгновений он стоял, как бы раздумывая, что делать, но затем, глядя в смеющиеся Ленкины глаза, решил: «А кто это знает, кроме меня, и нечего об этом задумываться» — и с новой силой начал топить в воде радостно визжащую девчонку.

Когда они выбежали на берег, держась за руки, мимо проходили несколько парней постарше, они ничего не сказали, но заинтересованно посмотрели на парочку и пошли дальше, оживленно переговариваясь.

Ленка сразу перестала смеяться и стала серьезной.

— Ну вот, я тебя подвела, — сказала она со слезами в голосе.

— А в чем дело? — удивился Вовка.

— Ты что, действительно, ничего не помнишь. Я думала, мальчишки шутят, — сказала девушка. — Это одноклассники Жбана, этот урод ко мне уже год пристает, из-за него меня все парни стороной обходят. Да ты сам, я же помню, как зимой смотрел на меня, а танцевать не пригласил, — с упреком добавила она.

«Ой, девочка, — думал Вовка, — а вот мне кажется, что подстроила ты всё классно. А я-то, старый дурак, думал, что к семидесяти годам начал понимать женщин. И сейчас чуть не поверил, что ты все делаешь искренне. Еще пару дней назад ты бы и не подошла ко мне, а теперь куда я денусь от этого Жбана, придется драться, что же поделаешь, не объяснять же тому, что Лена нашла способ решить проблему, стравив двух петухов».

Вслух он этого, конечно, не сказал, а по-прежнему держа ее за руку, повел к ребятам.

Пока они шли, Ленка негромко спросила его:

— Вова, а у тебя теперь на спине эта штука так и будет?

— А что, очень страшно? — переспросил Вовка.

— Нет, очень похоже на темное деревце с ветками, только еще немного красноты есть, тебе не больно?

— Ты знаешь, на удивление не больно, в больнице тоже доктора удивлялись, что у меня сильного ожога нет, а просто как татуировка получилось.

— Бедный, — с сочувствием произнесла девушка и легко провела пальцем по его спине, сделала она это уже рядом с лежащими на песке девчонками.

«Вот же девка! — восхитился Вовка. — И ведь не учит никто, на одних инстинктах понимают, как надо поступать».

Славка смотрел на него со смесью зависти и жалости.

— Ну всё, приятель, Жбану уже сегодня доложат, что ты Климову в воде щупал, — шепнул он другу, когда тот улегся рядом с ним. — Не знаю, правда, где он сейчас, его что-то давно не было видно. Может, уехал куда? Но все равно к школе прикатит.

— Слушай, Славка, а как ты думаешь, кто сильней, Граф или Жбан, — заинтересовался Вовка.

— А не знаю, они одногодки, только Граф уже два года, как ушел из школы, где-то вроде работает. Хотя раньше они между собой не дрались, но в классе все равно Граф макуху качал. Жбана бы тоже давно выгнали, но у него мать учительница, поэтому и учится еще.

Солнце начало опускаться к закату, когда все начали расходиться по домам. Мишка исчез со своими друзьями, заверив, что найдет дорогу домой и без старшего брата. Славка ушел с двумя одноклассницами, оставив друга вдвоем с Ленкой.

Они дождались, пока все скроются из виду, и тоже пошли в сторону поселка. Им навстречу двигались многочисленные желающие искупаться после трудового дня.

Неожиданно Ленка спросила:

— Вова, ты меня простишь?

— За что? — ненатурально поинтересовался тот.

— Перестань, ты же обо всем догадался, я сразу поняла, — сообщила Ленка. — Ты знаешь, как мне надоел этот Генка, и вообще я ни о чем таком не думала, но вот когда увидела его друзей, так и решила с тобой искупаться. Ты ведь его побьешь, правда? — наивно спросила она. — Ведь Графа смог побить.

Вовка засмеялся.

— Ну, не знаю. Я, если честно, его совсем не помню, увижу, скажу.

Они медленно прошли по широкой улице до дома, где жила Лена. Он ничем не отличался от их четырехквартирного дома, такой же маленький палисадник, и внутренний двор с дровяниками. Во время этой прогулки их внимательно осматривали все, кто в это время находился на улице.

Когда они прощались, Ленка пристально посмотрела на него и сказала:

— Ты знаешь, Фомин, я никогда не думала, что ты можешь быть таким внимательным и интересным. Ведь ты еще в прошлом году бегал по партам в классе и пел похабные частушки. Даже не верится. Может, завтра мы с тобой снова сходим на Волгу?

Вовка про себя засмеялся. Конечно, от такого предложения первой красавицы класса любой мальчишка потерял бы остатки соображения, но он-то не такой.

— Леночка, — проникновенным голосом сообщил он в ответ, — обязательно сходим, если так тебе хочется, но давай не будем загадывать, ты ведь завтра пойдешь в магазин?

— Ну да, — растерянно сказала Лена, — и что из этого?

— Вот и мы с братом завтра с утра там будем, — улыбнулся ее собеседник. — Там и договоримся, когда встретимся, потому что мне надо еще с ребятами в футбол сыграть.

Он не стал говорить девушке, что ему надо как можно быстрее запоминать окружающих, а в игре это можно было сделать гораздо быстрее и непринужденней, чем в обычном разговоре.

— Ну, раз тебе футбол интереснее, чем со мной загорать, тогда иди и играй, — сказала, надув губы, его собеседница. — Очень надо. Я-то тебя как человека пригласила.

«Ого, какие заявления в столь юном возрасте, — восхитился про себя Вовка. — Вот оказывается, когда нами уже начинают командовать».

— Лена, ну, в общем, завтра я тебя встречаю утром у магазина, — сказал он, повернулся и быстрым шагом пошел по улице, чувствуя спиной недоумевающий взгляд девчонки.

Дома, когда он пришел, были все и, похоже, его уже ждали.

Мама, подозрительно ласково улыбаясь, смотрела на него.

«Ясненько, — понял Вовка, — Мишка заложил».

— Ну как, напровожался? — с ходу спросил отец. — Что-то ты зазнобу свою рано отпустил?

— Вечно тебе, Паша, надо влезть, — заступилась мать, — не смущай парня.

— Да я и не смущаюсь, — ответил сын, — действительно, мы с Леной Климовой прошлись до ее дома после пляжа, и всё.

— Лиха беда начало, — подмигнул отец, — сначала до дома, потом до сеновала.

— Паша, ты о чем с сыном говоришь, какой сеновал, им по пятнадцать лет еще, — закричала мать. — Прекращай этот разговор!

— Хорошо, хорошо, — засмеялся чем-то довольный отец.

— И ржать перестань, — добавила мама, — радуешься, как будто сам провожался.

— Люда, да ты посмотри, парень на глазах взрослеет, себя наконец поставил среди ребят, на гитаре играет, да еще и самую фасонистую девку в поселке прибрал. Фомин, одним словом! — И батя горделиво выпятил грудь. — В общем, сейчас ужинаем, а потом нам старший на гитаре сыграет, а мы послушаем и решим, стоило ли ему гитару дарить, — сказал он свое веское слово.

Ужин прошел, как будут писать когда-нибудь в газетах, в теплой и дружественной обстановке, и после него Вовке пришлось взять гитару в руки.

— Батя, так что сыграть? — спросил он у отца.

Тот долго не раздумывал.

— Спой, сынок, про войну. Два года, как я дома, а все она, проклятая, мне снится.

— Ладно, бать, тогда начну вот с этой, — сказал в ответ сын и ломким негромким голосом начал:

После первого куплета Павел Александрович закрыл глаза, присоединился и начал подпевать своим низким голосом. И вскоре вся семья дружно выводила тоскливую, тревожную песню войны.

Когда они закончили петь, мама вынула платок из кармана и вытерла заслезившиеся глаза.

Вовка же почти без перерыва начал следующую песню:

Закончилась эта песня, и тут в двери постучали. На приглашение зашли соседи, которых Вовка еще не знал: пожилой усатый одноглазый мужчина с ожоговыми шрамами на лице и полная темноглазая женщина.

— Слухай, Паша, Люда, вы тут так спиваете, можно, и мы с вами посидим, подпоем?

— Конечно, Василий Егорыч, какие разговоры, присаживайтесь за стол, у нас тут свой музыкант появился, не гармонист, конечно, но и на гитаре неплохо играет. Ну что бы ты хотел спеть, старшина? — спросил отец.

— Что спрашиваешь, понятное дело, о танкистах.

И понеслась песня о танкистах, которые задали перца самураям.

Когда вступила в общий хор жена дяди Васи, Татьяна, Вовка играть перестал. Он просто сидел и слушал, как ее высокий голос сплетается с баритоном ее мужа. Пели они хором часа два, после чего дядя Вася сказал:

— Эх, душевно посидели, — и стал прощаться.

Вовка не выдержал и сказал:

— Тетя Таня, вам бы в опере петь с таким голосом.

Та же со своим мягким хохляцким акцентом сказала:

— Эх, хлопчик, какая опера, когда нужно было учиться, мы в деревне работали, очень тяжело, голодно было. А потом перед войной полегче стало, прослушали меня и пригласили в филармонию, а тут война, и пришлось вместо филармонии санитаркой в медсанбате, вот там и своего суженого встретила, — и она погладила своего усатого дядю Васю по руке.

Они ушли, и семейство Фоминых начало собираться ко сну.

На удивление, Вовка заснул сразу, как положил голову на подушку.

«Наверно, привыкаю», — была его последняя сознательная мысль.

Утром будильник и гимн разбудили его вместе с родителями. Отец только усмехнулся, увидев, что его старший надел шаровары и, как был в майке, выскочил на улицу. Когда Вовка прибежал, вспотевший, через полчаса домой, его уже ждали у дверей.

— Вова, вы должны сегодня расколоть все дрова, сходить в магазин и наносить воды. Сегодня суббота, завтра я буду стирать белье. А вечером мы идем в баню, так что не задерживайтесь со своим футболом. Всё понял?

— Так точно, мама, — весело ответил сын и пошел к умывальнику Там он открыл круглую коробку зубного порошка и начал чистить щеткой зубы.

Затем чайник был вновь поставлен на плитку, но тут под ним вспыхнул огонек, и только что желтая спираль потемнела.

«Вот же не вовремя плитка перегорела», — подумал Вовка. Снял чайник и осторожно вытащил спираль из лабиринта фарфорового изолятора, и та немедленно развалилась на несколько кусков.

Он чертыхнулся и, сев за стол, начал аккуратно скручивать кончики нихромовой проволоки. Когда уже заканчивал последнюю скрутку, через плечо склонился проснувшийся Мишка.

— Ага, опять спираль перегорела, — воскликнул тот, — папка всего несколько дней назад скручивал, как раз, когда тебя молния долбанула.

Вовка аккуратно вставил спираль в изолятор и воткнул вилку в болтающуюся розетку.

«Ох, Павел Александрович и лентяй, да и мой предшественник тоже», — подумал он.

Плитка задымила и начала греться, на нее сразу был водружен чайник.

Когда сели пить чай, Мишка был поставлен в известность о колке дров, но воспринял это стоически и только горестно вздохнул.

После скудного завтрака Вовка полез в коридоре в щиток, выкрутил пробку, в которую был вставлен медный жучок, и под комментарии младшего брата быстро прикрепил розетку к стене. Затем они отправились к дровянику. Где лежит колун, Вовка уже знал и, вооружившись им, начал колку. Высохшее дерево кололось с трудом, но тем не менее дело двигалось. Мишка таскал наколотые дрова в сарай, старательно уворачиваясь от разлетающихся поленьев. Дров оказалось совсем немного, поэтому работа была завершена в рекордные сроки.

После короткого перерыва была принесена вода, а затем они взяли список, который оставила мать, карточки и отправились в магазин.

Когда они подошли туда, оказалось, что Климова уже там. Она, видимо, уже заняла очередь и теперь стояла немного поодаль, ожидая их.

— Ну наконец-то соизволил прийти, — ядовито сказала она, — сам сказал, что с утра будешь ждать.

Младший брат, навострив уши и открыв рот, смотрел на них.

— Ты, Мишуня, иди, занимай очередь, а мы поговорим, — сказал Вовка и подтолкнул того в сторону магазина. Мишке до смерти не хотелось уходить, а послушать, о чем будут говорить брат и девушка, но пришлось идти.

— Лена, прости, у нас были дела, да вообще-то сейчас еще утро. Вон магазин еще не открыт.

— Фомин, тебе не кажется, что ты нахал? — спросила Лена. — Ты что, теперь будешь все время пользоваться тем, что я чувствую себя виноватой перед тобой?

— Кажется, — сказал тот, улыбаясь, — но буду пользоваться, когда еще так повезет.

Ленка рассмеялась, и в этот момент была так хороша, что Вовка открыл рот.

— Ладно, тогда рассказывай, что мы будем сегодня делать? — спросила она.

— Так будем делать всё, как вчера. После магазина по домам. Потом мы с Мишкой пойдем на футбольное поле. Хочешь, приходи пораньше, посмотришь, как я играю, а потом отправимся на пляж. Только сегодня мы в баню идем, так что как вчера не удастся позагорать, — ответил он.

К Вовкиному удивлению, Лена согласилась и сказала, что обязательно придет. Между тем магазин открылся, и вся очередь начала заходить внутрь, поэтому разговор пришлось прервать.

Когда они пришли на пустырь, Мишка немедленно убежал к своим одноклассникам, и оттуда уже слышался его звонкий голос. Сегодня на пустыре народа было поменьше.

Но тем не менее хватило, чтобы собрать две неполные команды.

Вовкино появление было встречено с радостью, и немедленно разгорелась перепалка, в какой команде он будет играть. Пришлось даже кинуть жребий. И только тогда этот вопрос был решен. Как ни странно, Вовка запомнил тех, с кем вчера играл, и уже безошибочно называл всех по именам.

Когда игра была уже в разгаре, краем глаза он заметил тоненькую фигурку Лены Климовой, которая пришла на этот раз одна и сейчас внимательно следила за перипетиями игры. Вот только он не заметил молодого мужчину спортивного вида, который внимательно наблюдал именно за егоигрой.

Сегодня Вовке не везло, хотя его команда выиграла с разгромным счетом, но это случилось только потому, что половина другой команды следила именно за ним. И сейчас он усиленно массировал свои голеностопные суставы, которым неоднократно доставалось от сандалий и ботинок противников.

— Очень больно? — послышался девичий голос.

Он поднял голову, рядом стояла Климова и сочувственно улыбалась.

— Ну, как сказать, — в раздумье протянул парень, — бывало и больней.

В это время к ним подошел мужчина, наблюдавший за ходом игры.

— Ты ведь Володя Фомин, не так ли? — сразу перешел он к вопросам.

— Ну да, а что вы хотите?

— Ну, во-первых, я физорг нашего завода, зовут меня Юрий Александрович, так вот, Володя, ты наверняка знаешь, что наша партия и правительство и лично товарищ Иосиф Виссарионович Сталин уделяют огромное внимание развитию в нашей стране физкультуры и спорта. А вот, чего ты не знаешь, что в этом году нам пришла директива организовать заводскую футбольную команду. Ты, конечно, по возрасту еще нам не подходишь, но мы тут с директором завода и профкомом обговорили и решили, что нам нужна еще молодежная команда, которая будет резервом нашей основной. Поэтому я который день обхожу такие самодеятельные игровые площадки и агитирую игроков, которые выделяются на общем фоне.

— И много вы таких игроков нашли? — спросил Вовка с интересом.

— Вполне достаточно и даже с избытком, — в тон ему ответил физорг, — я и тебя уже видел недели две назад, но тогда ты на меня впечатления не произвел, а сегодня временами показывал что-то похожее на игру. Это правда, что тебя молния ударила?

— Да было дело, — сказал Вовка и задрал майку.

— Однако! — воскликнул Юрий Александрович. — Но все равно, если пройдешь наших эскулапов, то я тебя возьму, а там посмотрим. Ты-то как, согласен?

— Да, я согласен, вот только вам надо с моим отцом поговорить, он хотел, чтобы я десять классов закончил и пошел учиться на инженера. А так ведь мне придется поступить рабочим на завод.

— Послушай, парень, — серьезно посмотрел ему в глаза физорг, — ты будешь работать, получишь рабочую специальность и сможешь угостить девушку мороженым, — тут он кинул взгляд на Лену, — на свои заработанные деньги, которые не надо клянчить у родителей. Притом у тебя будет укороченный рабочий день еще два года, хватит времени на тренировки, и никто не мешает тебе идти в вечернюю школу. А потом все равно ты пойдешь служить в армию. И подумай сам, кем там будет служить хороший футболист? Конечно, если ты им станешь, — оговорился он под конец.

— Хорошо, Юрий Александрович, я согласен, — легко сказал Вовка, — ваше дело переговоры с моим отцом.

— А он у тебя в партии?

— Да, он с сорок второго года коммунист.

— Ну, какие тогда проблемы, позовем в партком, сообщим о чести, которой удостоился его сын, думаю, проблем не будет.

«Хрен его знает, будут они у вас или нет, Павел Александрович человек настроения», — подумал Вовка.

На этом они распрощались, договорившись, что о результате ему расскажет отец, и Юрий Александрович целеустремленно двинулся дальше.

— Вова, так что, ты с нами не будешь учиться? — разочарованно спросила Лена. — А как же я?

«Ох, ничего себе, моя девушка расстроилась, что не будет мордобоя», — восхитился он.

— Лена, ну что ты, мы же можем встречаться и вне школы, я могу даже в гости к тебе приходить, — нахально предложил он.

— Хорошо, мы еще поговорим об этом, а пока давай пошли быстрее, там, видишь, рыжие косы Скобаревой торчат, — нетерпеливо сказала Климова.

В это время к Вовке подлетел Славка.

— Ты что, уже уходишь, а мы с парнями идем в водонапорную башню. Сашка Плесковский у отца мелкашку взял и патронов тридцать штук. Пошли, может, и нам раза по три выстрелить дадут.

Вовка посмотрел на Лену, которая с тревожным выражением лица следила, как к ним подбираются ее заклятые подруги, и с сожалением сказал:

— Нет, Слава, как-нибудь в другой раз.

— Ну и дурак, другого раза может и не быть, — сказал Славка и побежал к четверым парням, ждавшим его неподалеку.

После этого Вовка и Лена, взявшись за руки, побежали и скрылись из вида разыскивающих их подруг, и в той стороне некоторое время были слышны затихающие возмущенные Мишкины вопли.

— Погодите, и я с вами!

Накупавшаяся троица сидела в тени кустов, потому что июльское солнце жарило со страшной силой, и, кроме того, они надежно защищали их от нескольких девчонок, которые уже пару раз проходили мимо, периодически пытаясь докричаться до Климовой.

Мишка увлеченно строил замок из песка, который при своих сверстниках строить бы не стал. А Вовка с Леной болтали за жизнь. За последний час Вовка узнал о своих одноклассниках столько, сколько, вращаясь только среди парней, просто никогда бы не услышал. Вот только сведения эти были ему теперь практически ни к чему. Свидетельство об окончании семи классов у него было, и на завод его могли взять хоть завтра. Так что в школу он этой осенью не идет. Он не сомневался, что отец не пойдет против партийного комитета и разрешит всё, что там попросят. Конечно, не очень улыбалась перспектива плыть по течению, но в настоящий момент ничего лучшего у него не было.

Рассуждая про себя, он не забывал болтать с Леной, шутил, рассказал несколько анекдотов, которые не сильно выходили за рамки этого времени.

Поэтому, когда наступило время идти домой, Ленка поднялась с песка неохотно и, натягивая через голову платье, сказала:

— Никогда не думала, что с мальчишкой буду сидеть и болтать лучше, чем с подружкой. Ты, оказывается, Фомин, еще тот болтун.

Они вместе дошли до поселка.

Дома был кавардак, с кроватей снято все постельное белье, которое горой лежало на полу. Павел Александрович бережно строгал хозяйственное мыло в большой оцинкованный бак с краями, проржавевшими от старости.

— Где черти вас носят, — недовольно сказал он, — знаете же, баня сегодня.

В это время мама начала скидывать белье в бак, залила его водой и, сказала:

— Пусть замокнет. — Потом закрыла крышкой.

Сумки в баню были давно готовы, и они отправились в путь. Когда семейство Фоминых вышло на улицу, таких семейств, идущих в баню, было не один десяток. Все вежливо здоровались друг с другом и продолжали не спеша идти по краю пыльной дороги.

— Батя, — зашептал Мишка, — ну давай хоть раз быстрее пойдем, хоть кого-нибудь обгоним.

— Я тебе обгоню, — лаконично ответил отец, — как придем, так и придем, баня, пока кто-то будет мыться, не закроется.

— Ага, а пар? Ты сам все время говоришь, что пару не хватило.

— Ну, это такое дело, сынок, пару, вишь, всегда не хватает.

Они зашли в почти полностью заполненный вестибюль, люди сидели на стульях, ступеньках лестницы и даже на своих сумках. Мама прошла к кассе, у которой, как ни странно, народа не было, и купила четыре билета.

После этого они разошлись, отец с сыновьями занял очередь в мужской гардероб, а мать в женский. Настало томительное время ожидания. Время от времени со второго этажа спускался распаренный побритый мужичок, вальяжно подходил к стойке гардероба и протягивал алюминиевый номерок на шнурке. В ответ ему выдавались кепка или куртка, и потом он нырял в темный проход, откуда раздавались мужские голоса и звяканье пивных кружек. Счастливчик из очереди срочно отдавал гардеробщику какую-нибудь вещь и почти бегом устремлялся наверх. Не прошло и трех часов, как Фомины получили два номерка и двинулись наверх.

В раздевалке в три ряда стояли шкафчики с номерами. Мишка, бегущий впереди, быстро нашел нужные, соответствующие номеркам гардероба.

Сумки были поставлены на пол шкафчиков, грязная одежда сложена в пакет, вытащены лыковые мочалки и куски банного мыла. И, наконец, батя, развернув основной пакет, вытащил сухой дубовый веник.

— Ты, Лександрыч, я гляжу, веников на год вперед сушишь, — сказал, улыбаясь, раздевающийся рядом мужчина. — Лето на дворе, можно и свежий нарвать, он духовитей будет.

— Ага, — скептически ответил батя, — духовитей — это да, а вот лист, как сопли, липнуть на теле будет. Я уж лучше прошлогодним побьюсь.

Его старший сын, из своего опыта, гораздо большего, чем у отца и его соседа, мог бы многое добавить по этому поводу, но благоразумно промолчал.

— Вовка, сходи-ка к тетке Марье, пусть наши шкафчики закроет, — сказал отец и встал, собираясь идти в мыльню.

Тот отправился к выходу из раздевалки и дошел до стола, за которым пила чай неопрятная старуха, равнодушно взирающая на мужские муды.

— Э-э, здравствуйте, батя шкафчики просил закрыть, — сказал он бабке, даже не поднявшей на него взгляда.

Вместо ответа она вздохнула, встала и взяла ключ, представлявший собой ручку с короткой изогнутой углом толстой проволокой. Она прошла за ним, вставила проволоку в дырку на дверце и поворотом ручки закрыла его, потом второй.

— Номерок не потеряй, тетеря, — сказала она Вовке, увидев, что тот вертит его на пальце.

— Не, бабуля, не потеряю, — ответил тот и пошагал в мыльню. В большом гулком зале мылись несколько десятков мужчин и детей самого разного возраста, не было только самых мелких. Пока Вовка ходил, брат и отец уже нашли себе место, и на лавке стояли три шайки с положенными туда мочалками. Места эти уже были окачены кипятком и слегка парили. Батя обвел глазами зал и, не найдя больше свободных тазов, в своем запарил веник. Номерки были привязаны к ручкам шаек.

— Ну что, орлы, пошли в парилку, — сказал отец.

— Да ну ее, там страшно, ничего не видно, шум такой, все кричат, можно я здесь посижу, буду мыться, честно! — начал ныть Мишка.

Отец посмотрел, махнул рукой.

— А-а, сиди, а то, как в прошлый раз, не дашь посидеть нормально. Пошли, Вовка.

Они зашли в дверь парной, и замешкавшемуся Вовке сразу крикнули сверху:

— Эй, пацан, двери закрывай!

Да, пожалуй, такой парилки ему видеть не приходилось. К ее обустройству отнеслись очень просто, про сухой пар здесь никто знал. Под возвышающимися к потолку сиденьями из стены торчала труба с вентилем, откуда с шумом, клубами тумана вырывался пар. В этом пару было почти ничего не видно, одна лампочка под стеклянным колпаком не могла хорошо осветить эту камеру пыток. И на всех ступенях сидели и хлестали себя вениками десятка полтора мужиков. Кто есть кто, можно было разглядеть только с полуметра, но старшего Фомина узнавали по размерам.

— О, Пашка зашел, ну давай к нам на верхотуру залазь! И сынка привел, правильно. Ох ни … себе, это что у него от молнии, что ли, — разошелся один дедок, увидев Вовкину спину.

— И вечно ты, Ермолаич, лезешь с вопросами своими, — прогудел с верхней полки здоровый черноволосый амбал. — Пашка, давай сюда сразу наверх, и сынка волоки, будем его по-нашему лечить, по-деревенски.

Они уселись на горячую мокрую широкую скамью. Некоторое время сидели молча, ожидая, пока кожа даст пот. Но во влажном пару было трудно определить этот момент.

Нет, конкретно, эта парилка Вовке не нравилась, очень влажно, душно. Но другой, увы, не пока не было.

Он посидел среди мужиков, без особого желания попарил себя веником.

Мужики же, от души нахлестывая себя вениками, разговаривали о том, о сем. Как вдруг один из них сказал:

— Слушайте, собрался в баню, выхожу на улицу, а к Плесковским черный «воронок» подъезжает…

Все на мгновение замолчали, потом уверенный голос Ермолаича нарушил тишину:

— Да что вы, робя, приуныли, что там с Мишки взять, работает на своем компрессоре и знать больше ничего не знает. Может, перепутали с кем?

Постепенно разговор оживился, всем хотелось, чтобы у Мишки, который, видимо, был известен всему поселку, все было хорошо.

Но в Вовкиной памяти прозвучали Славкины слова: «Сашка Плесковский взял у отца мелкашку пострелять».

Ему вдруг надоело в парной, он вышел и присоединился к Мишке, который сидел около тазика и валял дурака.

С его приходом брат оживился и начал кое-как мыться. Вскоре к ним присоединился и отец. Он был мрачен и несколько раз выругался, а Мишка словил подзатыльник. Они помылись, до красноты натерли друг другу спины и, ополоснувшись, пошли одеваться. Увидев очередь в парикмахерскую, отец чертыхнулся и направился в буфет. Мама, как и следовало ожидать, еще не появлялась.

Буфет также был полон народа, но из этой очереди Павла Александровича уже было не выдернуть. За стойкой стояла огромная буфетчица. Увидев Фомина, к которому была явно неравнодушна, она воскликнула:

— С легким паром, Павел Александрович, вам как всегда?

И тут же налила ему две кружки «жигулевского», причем шапка пены была не в пример меньше, чем у его предшественников.

Парням было куплено по бутылке ситро, они подошли к одной из пустых бочек, во множестве стоявших в зале, и принялись за питье.

Краем уха Вовка слышал разговор стоявших за соседней бочкой.

— Это пацанье, придурки, стреляли в водонапорной башне. Представляешь, по газетному портрету Сталина, суки. Ушли и даже пробитую газету не сняли. Кто стукнул, х… знает. Только кипеш такой поднялся, всех парней и родителей взяли, что теперь будет…

Батя тоже услышал этот разговор и, наклонившись к Вовке, очень тихо спросил:

— Ты-то почему не там? Славка же твой другая лепший?

Вовка в тон ему шепнул:

— Я отказался, пошел гулять с Леной.

Отец выпрямился и облегченно вздохнул, по его лицу потек пот, он залпом выдул вторую кружку и пошел еще за двумя.

Вскоре в дверях буфета появилась мама, она с тревогой оглядывала зал, но, увидев своих, мгновенно успокоилась.

— А-а, вы еще лимонад пьете, налейте и мне стаканчик, — попросила она, тщательно заматывая голову полотенцем.

Закончив с пивом, отец повел свое семейство домой. Уже совсем стемнело, и только редкие фонари освещали улицу, по которой шли такие же припоздавшие банщики.

Когда пришли домой, мать стала разбирать сумки, отец взял кисет с махоркой, ловко, не глядя, скрутил самокрутку и предложил Вовке прогуляться.

Они медленно шли по улице, было тепло и даже душно, наверно, скоро соберется гроза.

Отец курил и молчал. Стоявшая на углу стайка подростков приблатненного вида, увидев их, перебежала на другую сторону улицы и оттуда робко поздоровались.

— Ну что, сын, ты понял, что все не так просто, — наконец, спросил, — ведь эта девочка тебя сегодня спасла от тюрьмы, ты понимаешь?

Вовка сделал вид, что проникся, не будет же он говорить отцу, что если бы он присутствовал при этом событии, то просто не дал бы повесить такую газету в качестве мишени.

— Ты уже взрослый парень, понимать должен, что можно, что нельзя.

— Папа, — прервал его сын, — ты знаешь, сегодня ко мне физорг завода подходил, спрашивал, не соглашусь ли я в молодежной заводской команде играть.

Отец нахмурился.

— Ну, а ты что сказал?

— Я сказал, что, в общем, не против, но чтобы он сам с тобой поговорил, разрешишь ты или нет.

Старший Фомин повеселел:

— Ну, если с моего разрешения, тогда подумаем. Тебе же придется на работу устраиваться на завод. Я слышал про эту команду, говорили, завод купит форму спортивную, отдельный паек у вас спортивный будет, по крайней мере на партийном собрании это дело мы обсуждали, все понимают, что если после работы, да еще и бегать, без еды вы ноги протянете. Ну а учиться сможешь в вечерней школе, да и деньги не лишние в семье будут. Ты знаешь, я, пожалуй, и соглашусь, только вот возьмут ли тебя? Хлюпик ты у меня еще.

Ну, тут батя, пожалуй, хватил лишку, хотя, конечно, он сравнивал сына с собой. Только что сравнивать кряжистого мужика 190 сантиметров роста и 120 килограммов веса, который на войне чуть ли не одной рукой подталкивал снаряд «катюши» на направляющие вместе с двумя заряжающими, тащившими этот снаряд на лямках, и паренька пятнадцати лет, который только начинает по-настоящему расти. А так он ничем не был хуже своих сверстников.

Они пришли домой, ужин уже грелся на плите рядом с огромным баком, в котором мама собиралась кипятить белье.

— Ну что, насплетничались, — с любопытством спросила мама, — со мной-то поделитесь, о чем разговор был?

— Так вот, мать, будет наш сын футболистом, честь завода защищать, — громко сообщил Павел Александрович.

Мать села на табуретку.

— А как же школа, мы уже и деньги на учебу отложили? — спросила она.

— А что, деньги пригодятся, парень работать будет, тренироваться, ну и вечернюю школу будет посещать, — бодро сообщил батя.

— Ну вот, Вовка на завод пойдет работать, а мне в эту школу снова идти, так нечестно, — заныл Мишка.

Отец улыбнулся.

— Учись, парень, ученье свет, а неученье тьма. Кто это сказал, не помнишь?

Мишка уныло покачал головой.

— Великий полководец это сказал — Александр Васильевич Суворов, так что учись, сынок, ты у меня точно офицером станешь, — сообщил отец.

Вовка мог бы уточнить происхождение русской пословицы, но не стал, зачем вносить смуту в тихий вечер и говорить о Библии.

Когда сели за стол, отец огласил программу на воскресенье:

— Так, завтра встаем в пять часов, Вовка помогает матери с бельем разобраться. Мишка за червями. Я готовлю снасти. И чтобы к шести мы были уже на реке.

— Ура-а, рыбалка! — раздался Мишкин вопль.

Мама сердито сказала:

— Паша, ты опять за свое, сколько можно, один выходной, а ты опять на рыбалку и парней за собой тащишь. А кто уборку делать будет, белье полоскать?

— Люда, это ты опять за свое. Ну, что ты переживаешь. Посидим зорьку и часам к десяти-одиннадцати придем. Парни займутся уборкой, а мы на колонку пойдем белье полоскать. Ну что ты хмуришься, моя желанная.

Отец обнял маму за плечи, та казалась в его объятьях маленькой девочкой.

— Паша, ну так нельзя, то меня в упор не видишь, а как что-то нужно, так сразу желанная, — воскликнула мама. Но по ее порозовевшему лицу и улыбке было видно, что Павел Александрович хорошо знает, как разговаривать со своей женушкой.

— Ладно, — сказала она, — идите уж, но смотрите, если к одиннадцати утра не появитесь, худо вам будет.

— Появимся, мама, появимся, — хором заверили три мужика, сидящие за столом.

Когда сильные руки отца сдернули с Вовки одеяло, тот еще спал и видел сны, как он вколачивает очередной гол в ворота соперников на стадионе в Лужниках и тысячи людей на трибунах кричат: «Го-о-ол!!!»

— Вовка, вставай, пора, — шепнули ему в ухо.

Он открыл глаза, было еще совсем темно. Над ним отец расталкивал не желающего вставать Мишку. Тот сонно ворочался в постели и отбивался, как мог. Отцу надоело, и он просто взял и вытащил его оттуда.

Чайник уже гудел на плитке. Вовка выжимал еще горячее белье и складывал его в таз, из которого потом мать будет его доставать и отстирывать на стиральной доске. Мишка схватил жестяную банку в коридоре и саперную лопатку, убежал с воплями в палисадник копать червей.

Отец тем временем заварил сухарницу, их любимое блюдо. Полпакета черных сухарей с небольшими вкраплениями единичных белых сухариков было щедро посыпано солью, мелко нарезанным луком, это все он залил бурлящим кипятком и удобрил двумя столовыми ложками постного масла.

Мишка, зашедший через двадцать минут, восторженно взвизгнул:

— Ура-а, тюрю будем есть!

— Тише, — угрожающе сказал батя, — сейчас мать разбудишь, получишь по башке!

Они сели за стол и в три ложки в мгновение ока подъели всю сухарницу из большой жестяной миски. Потом был кирпично-красный чай с отколотыми кусочками кускового сахара вприкуску, и затем рыбаки, накинув куртки, отправились к реке. По широкой тропе таких рыбаков двигалось немало. Они тихо беседовали между собой, старательно избегая темы рыбной ловли. Когда пришли к реке, то солнце уже освещало берег. Другая же сторона была еще в тени.

Старая плоскодонка лежала, затопленная в воде. Отец напрягся, мышцы на руках вздулись буграми, и он с хеканьем за цепь вытащил лодку, заполненную водой, на берег. Потом они повернули ее на бок и смотрели, как оттуда выливается вода, вместе с мальками и прочей живностью.

— Батя, — спросил Вовка, — а почему у нас лодка затоплена в воде?

Тот с недоумением посмотрел на сына.

— Ох, я все забываю, что ты не помнишь ни черта, — ругнулся он. — Да все руки, понимаешь, не доходят высушить, а потом проконопатить и просмолить. А так по крайней мере, если и течет, то самую малость.

«М-да, — подумал Вовка, — вот еще у меня одна задачка появилась». — Рыбалку он любил не меньше, чем его новый отец.

Из прибрежных кустов были извлечены весла, две доски и камень с веревкой, какие-то глиняные шары. Со скрежетом открылся замок на цепи. И через несколько минут лодка была уже на воде.

— Вовка, Мишка, давайте на весла и на наше место гребите, — сказал отец и уселся на заднее сиденье, отчего нос лодки немедленно задрался вверх.

Парни налегли на весла и медленно двинулись вверх по течению. Двигались они недолго, до большого затона, и по указанию отца встали как раз в том месте, где течение реки встречалось с медленной водой затона, образуя заметную струю с мелкими водоворотами.

Тем временем, пока они пыхтели на веслах, отец разбирал удилища.

Когда встали на якорь и течение развернуло лодку, батя вручил им удочки. Длинные сухие ореховые удилища были в общем неплохи. Но вот все остальное… Толстая, пожелтевшая леска, наверно с полмиллиметра, конечно, никаких катушек, ржавые крючки и поплавок из пробок, через который продернута леска и заткнута спичкой. Грузила были сделаны из свинцовой ленточки, обернутой вокруг лески и закушенной зубами.

«М-да, — скептически подумал Вовка, — и кто на это, интересно, клюнет?»

В это время на дно с плеском и шумом ушел первый глиняный шар, за ним второй.

— Ну, всё, — с удовлетворением сказал отец, — теперь ловим.

— А что там, в шарах? — спросил Вовка брата.

— Ох, Вовка, трудно с тобой, — вздохнул тот, — мы же сами ракушки собирали и камнями молотили, чтобы потом с глиной смешать. Батя все говорит, что на тухлятину сом придет.

Но сомов пока не было, зато крупная густера начала хватать наживку не раздумывая, и вскоре на дне лодки уже заметно отсвечивало серебром. В очередной заброс Вовкин поплавок ушел под воду, и он подсек что-то приличней, чем густера. Минута борьбы — и на поверхности блеснул желтизной большой лещ.

Отец закричал:

— Осторожней, не поднимай!

Но Вовка и не собирался этого делать. Он аккуратно подвел рыбину к лодке, и та моментально попала в стальные пальцы бати, который не возил с собой подсачок.

За таким клевом время шло незаметно, но солнце поднималось, и рыба клевала все реже.

Было поймано еще три крупных голавля, но леща, такого, как у Вовки, больше не было.

Наконец был отдан приказ поднять якорь, и лодку медленно понесло течением туда, откуда она пришла три часа назад. Вовка, подправляя веслами путь, размышлял: «Интересно, сколько рыбы можно будет поймать, если заиметь нормальные снасти?»

На берегу они переложили всю рыбу в мешок. Вновь затопили лодку и с осознанием хорошо сделанного дела пошли домой.

Батя был доволен и, пыхтя самокруткой, по дороге разглагольствовал, что давно так не отдыхал. И что теперь густеры навялит прилично, а уж лещ с голавлями пойдут сегодня на сковородку. Все равно хранить негде.

Когда они пришли домой, мама уже заканчивала стирку, на улице в тачке лежала оцинкованная ванна и белье в тазах. Сама мама сидела на кухне и сплетничала с соседкой. Увидев рыбаков, та льстиво начала расспрашивать:

— Лександрыч, я смотрю, удачно вы порыбалили, мешок-то эвон какой несете, рыбки мне на бедность не подкинешь?

Батя сморщился, но сунул руку в мешок и, вытащив одного из голавлей, сунул в руки настырной бабе. Та рассыпалась в благодарностях и выскочила за дверь.

Когда дверь за ней закрылась, он с недоумением сказал:

— И ведь как узнает, что с рыбой мы сегодня? Вот в прошлый раз не поймали ничего, и этой профурой тут и не пахло.

— Ой, ладно, Паша, не обеднеешь ты от одной головы, помогать соседям надо, — наставительно сказала мама.

— Ага, обеднеть не обеднею, только она к нам как на работу сюда ходит, — уже спокойнее сказал Павел Александрович.

На этом беседа закончилась. Отец подхватил тяжелую тачку и отправился на колонку вместе с женой. А братьям осталось задание засолить всю рыбью мелочь и приготовить остальное к жарке. Они занимались этим на улице, и скоро около Мишки собралось несколько пареньков, которые о чем-то с ним шушукались. Когда они убежали дальше, по своим мальчишечьим делам, Мишка сказал:

— Вовка, слышь, ребята рассказали, что сегодня с утра почти всех парней с родителями домой отпустили. Оставили только Сашку Плесковского и Славку Свистунова, говорят, их судить будут. Ну и правильно, ишь чего придумали, в самого Сталина стрелять, — добавил он с ожесточением. — Если бы не Сталин, нас бы всех фашисты убили, а они сволочи, так им и надо, — завершил он свою краткую речь.

Его брат, в этот момент заливавший солевым раствором рыбу, согласно кивнул головой. Хотя, в отличие от Мишки, он так категорично не считал, ведь когда ребята вешали эту газету на стену, они не размышляли, кто там изображен, а просто думали, что это удобная мишень, и если бы у них был выбор, то, скорее всего, на стене висело другое изображение.

— Вовка, пойдешь сегодня на танцплощадку? — неожиданно спросил Мишка. — Ты ведь все время со Славкой туда ходил.

— Я что, на танцы ходил? — удивился тот.

— Конечно, ты этим летом все время с ним шлялся. Хотя пацаны говорили, что вы только рядом ошивались, а на саму площадку не заходили.

— Мишка, ты же знаешь, что я не помню ничего, ты все, что хочешь, сейчас можешь насочинять.

— И ничего я не сочиняю, — протянул тот обиженно. — Мне Жека рассказывал, что вы со Славкой только стояли и рты раскрывали.

— Понятно, — сказал Вовка, — не, Миха, на танцплощадку я не пойду, что-то нет желания.

— Конечно, я так и думал, — вздохнул младший, — с тех пор, как тебя молния треснула, ты здорово изменился. Мама тут папке сказала, что ты резко повзрослел и тебя просто не узнать. Когда поняла, что это ты розетку прикрутил, так бате сразу фитиль вставила. Она-то сначала думала, это батя постарался. Ну ладно, если ты не хочешь на танцы идти, может, пойдем к Кияновым, где на углу дрова лежат, вечером все там собираются, а ты гитару возьмешь.

«Конечно, — подумал старший брат, — хочет прильнуть к славе гитариста, и песни там придется петь соответствующие».

— Мишка, ты же сам только сказал, что все мои одноклассники на танцплощадку пойдут, так мне что, с мелкотой твоей сидеть?

— Вовка, ты знаешь, — неожиданно серьезно сказал Мишка, — после того, как ты Графа побил, ты у нас считаешься самым здоровым. Меня тут раньше Генка Чернов все подлавливал и колотил, если я вовремя не удеру. А когда про тебя узнал, начал за руку здороваться, все спрашивает, когда ты в софроновскую кодлу пойдешь. Вот было бы здорово! — добавил он мечтательно. — Меня бы тогда тоже зауважали.

— Забудь, — жестко ответил Вовка, — никаких кодл не будет, ты что, вором хочешь стать? Узнаю, что корешишься с такими обалдуями, сам, без бати тебе плюх навешаю.

— Да это я так, думаю просто, — поспешно ответил Мишка, — а все-таки здорово, — добавил он мечтательно, — вон Чернов так плюется, цикает на два метра, самокрутки курит и никого не боится, потому что кодла за ним, кепка у него тоже клевая, нам бы купили такие, а то все тюбетейки носим. А стрижка у него какая — полубокс, а нас-то в парикмахерской налысо стригут.

На этом их диалог на некоторое время прекратился, потому что в конце улицы показались родители. Отец вез тачку с прополосканным бельем, а рядом с гордым видом шла мама.

«Да уж, — мелькнула мысль у Вовки, — действительно, может гордиться, муж прошел всю войну и пришел домой без единой царапины, когда вокруг сирот полным-полно, и сейчас вдовы смотрят на нее из-за занавесок. И сегодняшняя гостья не зря сюда бегает, а она-то ее как раз зря привечает».

— Ну что, сынки, у вас всё сделано? — спросил батя.

— Конечно, — гордо заявил Мишка, — мы даже не перекуривали ни разу. Густера в рассоле в ушате придавлена, рыба почищена и нарезана, можно уху сварить и пожарить.

— Отлично, — воскликнул отец. — Мишка тащи керосинку сюда, сейчас я ушицу забабахаю, пальчики оближешь! Вовка, давай помогай матери белье развешивать, и потом рыбу жарить. Люда, шкалик у тебя ведь есть в наличии?

Тут в разговор вступила мать.

— Паша, ты что несешь, кого белье просишь помогать развесить. Вовка так навешает, что потом в кучу всё не соберешь. Пусть лучше идет рыбу жарить, у него в этом году получается. А шкалик присутствует, не боись.

Тут все засуетились, Мишка вытащил керосинку во двор и унесся к картофельным грядкам, выкопать несколько картофелин. Отец между тем заливал керосин из огромной стеклянной бутыли в керосинку.

— Мать, — крикнул он жене, которая уже развешивала ветхое белье на веревке, — керосин-то заканчивается, на дне в бутыли осталось.

— Ну так что, — крикнула та в ответ, — наши обормоты пусть вместо футбола своего в очереди за керосином завтра постоят.

Мишкино радостное лицо сразу вытянулось.

— Вовка, — горестно шепнул он, — всё, завтра день пропал.

— Почему? — не понял тот.

— Так керосин три дня в неделю продают, там знаешь в лавке какая очередь, за продуктами столько не стоит народу. Пока бочку привезут, пока там бумажки всякие подпишут, потом только начнут продавать. Надо снова в пять утра, как сегодня, вставать, чтобы очередь занять. Если в девять придем, можно даже очередь не занимать, все равно не хватит.

— Да ладно, не писай, я встану, пойду за керосином, а ты потом пойдешь за продуктами, зачем нам вместе ходить, — предложил Вовка.

Мишка, лихорадочно дочищая картошку, заулыбался и сказал:

— Ну да, так лучше будет.

Со стороны бати, где на столике уже вовсю гудела керосинка, донесся нетерпеливый крик:

— Мишка, чего телишься, тащи картошку, вода уже закипает!

Вовка ушел домой, включил электроплитку и открыл настежь окна.

«Сейчас рыба будет жариться, не продохнуть будет», — подумал он. Налил на сковороду масла и, обваляв в сухарях куски леща, приступил к жарке.

Через час все семейство Фоминых торжественно восседало за столом.

В тарелках дымилась уха, пахнущая перцем и лавровым листом. Около бати стоял шкалик, на который он периодически с вожделением поглядывал.

Но тут в открытое окно они увидели, как к калитке, опираясь на палку, подошла высокая нескладная фигура.

Вовка тихо спросил у Мишки:

— Это кто?

— А это пьяница один, Никифор, он инвалид, что-то у него на войне случилось с головой, вроде контузило или еще что. Теперь вот ходит, побирается, его сколько раз хотели куда-то отправить, так он прячется, никто найти не может.

Между тем высокий человек, с окладистой седой бородой в старой прожженной шинели и мятой фуражке со снятой кокардой, продолжал молча стоять у калитки. Мать встала из-за стола, вытащила из газетницы старую газету, положила на нее кусок черного хлеба, сверху кусок рыбы и, закрыв еще одним куском черняшки, завернула.

— Вовка, иди, подай человеку, — сказала она.

Тот взял сверток и вышел из дома. Никифор, стоявший у калитки, без выражения смотрел на него. Когда Вовка подошел ближе, на него пахнуло таким знакомым запахом бомжа, что он чуть не представил себя где-нибудь на вокзале в Москве.

Но вот выражение лица этого нищего было совсем не такое, как у тех бомжей. Он смотрел так, как будто имел право требовать с них, с живых и здоровых, того, чего был сейчас лишен. Он с достоинством взял из Вовкиных рук газетный сверток, глянул на него, так, как будто знал какую-то истину, недоступную остальным, и, не говоря ни слова, пошел прочь.

Вовка посмотрел, как Никифор, тяжело опираясь на сучковатую палку, прошел дальше по улице, и вернулся в дом.

За столом его ждали, неловкое молчание нарушил отец. Он налил себе стопку и сказал:

— За все хорошее. — Потом залпом выпил.

Постепенно неловкость прошла, и за столом вновь воцарилась атмосфера выходного дня.

И тут батя с подколкой спросил:

— Вовка, сегодня опять на танцульки пойдешь, будешь слюни глотать со стороны?

Вовка укоризненно посмотрел на Мишку.

Но Павел Александрович сказал:

— На Мишку не поглядывай, он у нас кремень, это из моей бригады тебя парни видали, как ты вокруг площадки бродил и нос в щели между досками совал.

К батиному удивлению, сын нисколько не смутился.

— Папа, а ты что, меня отпустишь на танцы, да еще, может, денег на билет дашь? — спросил он, улыбаясь.

Озадаченный неожиданным ответом, батя почесал затылок.

— Ну, не знаю, так ты что, танцевать там собрался? Не боишься, что затопчут?

Тут в разговор вступила мама:

— Перестаньте дурью маяться, Паша, ты прямо как пацан сына подначиваешь. Сам же знаешь, он этого хулигана побил. Витька Графов, если его встретит, уж так просто не отпустит. Там и так каждые выходные драки. Пусть дома сидит.

— Да ладно, мама, — примирительно заговорил Вовка, — я и не собирался. Вот вечерком погоняем мяч немного, а потом, может, учебник почитаю.

— Ну вот это правильно, — заулыбалась та, — умную книгу почитать никогда не вредно.

После обеда Мишка удрал на улицу, а Вовка пошел в сарай ремонтировать козлы.

Затем он нашел место в тени за сараем и там, лежа на прохладной траве, слушал стрекот кузнечиков и размышлял о будущем.

«И что мне теперь делать? Хорошо, пойду на работу в завод, буду играть за заводскую команду. Мне пятнадцать лет, до взрослой команды самое малое два года, значит, за это время надо сделать всё, чтобы наша команда стала известной. Это уже сорок девятый год. А в пятьдесят втором мы проиграем югославам Олимпиаду.

Что, товарищ Фомин, попробуешь сделать так, чтобы Олимпиада была нашей? А для этого надо всего ничего, чтобы тебя заметили и взяли в сборную страны. Ну что же, как задача максимум пойдет, а как задача минимум — чемпионат мира, двумя годами позже. Ха — ничего себе задача минимум! Так, но придется не просто тяжело, а очень тяжело, не знаю, как буду справляться. Эх, судьба, судьба, а чем тебе еще, товарищ дорогой, заниматься? Тренером в ДСШ ты всегда успеешь стать. Нет! Надо попробовать взять от новой жизни всё, что только возможно. Интересно, завтра физорг уже с батей переговорит? — подумал он и улыбнулся про себя. — Надо же, Павла Александровича действительно воспринимаю уже как отца».

Но тут его размышления были прерваны.

— А, вот ты где! — раздался чем-то довольный голос отца. — Загораешь? А там к тебе твоя краля пришла, — заговорщицки сообщил он, появляясь из-за угла, — иди, ждут тебя.

Когда Вовка, приглаживая непослушные вихры, вышел к калитке, то увидел интересную картину: его мама что-то оживленно обсуждала с Леной Климовой, а та примерно кивала головой. Увидев сына, мама закричала:

— Иди себя хоть в порядок приведи, не стыдно перед девушкой в таком виде ходить?

Вовка оглядел себя и ничего страшного в своем виде не нашел.

Но на всякий случай зашел домой и накинул перешитую под него гимнастерку. Когда он подошел к калитке и поздоровался, выжидательно посматривая на девочку, та, глядя мимо него, сказала:

— Вова, а может, мы погуляем сегодня, на речку сходим, потом в парк, а то мне скучно одной. Нинка на воскресенье уехала к бабушке. Приедет только завтра.

«Да, — подумал Вовка, — не хватало мне с моими запросами только нечаянной любви. Нет уж, этот номер не пройдет. Но погулять придется, не обижать же девчонку, да и не поймет никто. Батя так точно на смех поднимет».

Вовка зашел в дом, трогать деньги, которые ему были выделены на мяч, он не хотел, поэтому подошел к сидевшему за столом отцу и прямо спросил:

— Батя, выручай, подкинь деньжат, хотя бы на квас или ситро, с первой получки отдам.

Тот загоготал, хлопнул в полном восторге себя по коленям, полез в карман, вынул оттуда несколько свернутых в трубочку банкнот и сказал:

— Держи, ухажер, пользуйся моей добротой, а с получки, смотри, чтобы все до копейки вернул, — и снова засмеялся.

Он смотрел, как сын бежит к калитке, качал головой и думал: «Господи, как время бежит, вроде вчера еще в люльке лежал, а гляди, уже девки сами к воротам приходят, ну молодец парень у меня!»

«С деньгами в кармане всегда чувствуешь себя увереннее, даже если их всего ничего», — думал Вовка, подходя к калитке.

— Мам, мы погуляем, сколько, уж не знаю, но, думаю, поздно не приду, — сказал он извиняющимся тоном.

— Да уж иди, гуляка, — добродушно сказала мать, — смотри, не попадите в историю какую.

— Так, — деловито продолжил он, обращаясь к Лене, — командуй, куда сейчас идем?

Лена сегодня была в легком отглаженном ситцевом платьице, белых носочках и сандалиях. Она по-прежнему смущалась, было видно, что чувствовала себя немного скованно.

— Мне казалось, что ты придумаешь, — наконец ответила она, — ну, давай погуляем у реки, помнишь, где мы всем классом любили собираться?

— Нет, — легко сказал Вовка, — не помню, но надеюсь, ты мне покажешь.

Он взял ее за руку и увлек за собой.

Мать провожала их пристальным взглядом, пока из глаз не покатились одинокие слезинки. Она вздохнула и пошла в дом.

— Вот, Паша, и дети начали взрослеть, — сказала она, сев рядом с мужем за стол.

Тот обнял ее за плечи.

— Ну что пригорюнилась, моя хорошая. Мы сами еще с тобой хоть куда. Можем еще с тобой таких детей кучу сделать.

Он поцеловал ее и, легко подняв на руки, понес за занавеску.

И через минуту оттуда только слышалось:

— Пашка, дурак! Хоть дверь на защелку закрой! Ну, погоди, погоди, я сама сниму, иди, закрой дверь и окошко захлопни, ради бога!

Гуляющая парочка между тем медленно шла по поселку. Вначале разговор не клеился, но когда Вовкина мама ушла в дом, Лена явно приободрилась. Они прошли уже знакомой тропинкой к песчаному пляжу и затем пошли берегом вверх по течению. Немногочисленные загорающие провожали их равнодушными взглядами. Постепенно берег поднимался, и скоро они уже были на вершине холма, с которого открывалась широкая панорама, река и противоположный лесистый берег были видны как на ладони. Несколько чурбаков стояли вокруг кострища. Но рядом не было ни души.

— Ну вот мы и пришли, может, хоть сейчас вспомнил? — требовательно спросила Климова.

— Нет, Леночка, ничего на ум не идет, не могу я вспомнить.

— А я вот до сих пор помню. Нас сюда после первого класса Анна Ивановна привела в поход. Твой папа с нами был. Мы купались, хлеб жарили на прутиках, весело было. А через две недели началась война. — Она грустно огляделась, потом тщательно смахнула с чурбака воображаемую грязь и присела.

— Ты, такой смешной был, толстый, — продолжила она свои воспоминания, — все время бегал за мной, дергал за косы, а когда я заплакала, сказал, что возьмешь меня в жены.

«Ого, какой я, оказывается, был негодяй! — подумал Вовка. — В обеих своих ипостасях девочек за косы таскал».

Он улыбнулся.

— А я, Лена, теперь не помню ничего, что ты рассказываешь, ты ведь знаешь об этом.

— Да я тебе поэтому это и говорю, и сюда привела специально. Все думаю, может, вспомнишь хоть что-то, — терпеливо объяснила девушка.

— Ну, раз мы здесь, расскажи еще что-нибудь. Может, я еще тебе потом и в любви признавался? — предположил Вовка.

— Ну, так вот прямо, конечно, нет, — заулыбалась Лена, — но кто-то мне яблоки в прошлом году в окно кидал. Твой дружок всё рассказал. Ты, конечно, сейчас от всего отопрешься, опять скажешь, что не помню.

— Конечно, отопрусь, не помню, — вновь улыбнулся ее собеседник, — слушай, что мы сидим, пошли искупаемся!

Лена замялась:

— Вова, я сегодня не могу, да у меня и купальника нет. Ты, если хочешь, иди, а я посижу рядом на берегу.

Тот вздохнул.

— Ладно, тогда и я не буду, ты наверняка завидовать будешь.

Они просидели на берегу еще какое-то время и пошли обратно. Лена осторожно взяла спутника под руку, и Вовка сам удивился, как привычно согнулась его рука для этого жеста.

— Странно, Фомин, — сказала она, — я тебя просто не узнаю, неужели это все от молнии?

— А кто его знает, — сказал тот, — может, и так, перевоспитала она меня.

— Кстати, Вова, как твоя спина?

— Да я про нее и не вспоминаю. Вроде не болит, и ладно.

Они вновь вышли на пляж, где народа прибавилось, и на них уже со стороны с любопытством поглядывали сверстники.

Когда навстречу вышла мощная фигура Ирки Петровой, прятаться было уже поздно.

Ирка, босиком, в засученных до колен шароварах, рубашке и непременном галстуке, грозно глядела на них.

— Так-так, интересно, — громко произнесла она. — Лена, я от тебя такого не ожидала, что это за поведение? Гуляешь неизвестно где, да еще под ручку с известным хулиганом и двоечником.

Лена робко попыталась выдернуть свою руку из-под Вовкиной, но тот прижал ее, не давая этого сделать.

— Ира, спокойно, — сказал он, — а что ты имеешь против того, что мы гуляем вдвоем? Это что, запрещено? По какому праву ты делаешь нам замечание?

Ирка покраснела и громко запыхтела, видимо, не зная, что сказать. В это время несколько парней помладше начали прыгать вокруг и кричать:

— Тили-тили-тесто, жених и невеста!

Вовка, не обращая внимания на эти выкрики, продолжил:

— И вообще, Петрова, ты должна, наоборот, похвалить пионерку Климову. Она по собственной инициативе решила заняться моим перевоспитанием. К твоему сведению, я не буду больше учиться, а пойду на завод. Как примерный пионер и в скором времени комсомолец, я должен всеми силами помогать стране восстанавливать народное хозяйство. А учиться буду в вечерней школе. Так что, Ира, отдыхай спокойно, а мы пойдем еще погуляем.

Обе девчонки были красные, как раки. Но если Петрова была красная от злости, то Климова от стыда. На нее, в отличие от Фомина, вопли «жених и невеста» произвели гораздо большее впечатление.

— Ну так что, Ира, мы пойдем дальше? — предложил вопросительно Вовка. — У тебя больше нет к нам вопросов?

— Проваливайте куда хотите, — был ее ответ. — А с тобой, Ленка, я еще поговорю!

Вовка нахмурился.

— А почему председатель совета отряда разговаривает со своими товарищами таким непозволительным образом, грубит, угрожает. Лена, тебе не кажется, что когда вы начнете учебу, необходимо поднять вопрос о ее переизбрании?

Пунцовая Климова стояла, как столб, и не молвила ни слова. Зато Петрова преобразилась в один момент.

— Ой, Вова, ну что ты такое говоришь, какая грубость? Я просто переживала за вас, моих одноклассников, думала, что ваше поведение могут неправильно понять. Конечно, идите, гуляйте, вон погода какая хорошая, — рассыпалась она в извинениях.

— Вот и прекрасно, — сказал Вовка и двинулся вперед, а Лена, как сомнамбула, пошла заним.

Ирка стояла и смотрела им вслед и удивлялась, как резко изменился ее хулиганистый одноклассник.

— Нет, точно, молния его шлепнула капитально, — решила она, — говорил прямо как наш директор Николай Николаевич, даже страшно стало.

Некоторое время парочка шла молча. Румянец медленно покидал щеки Лены.

— Вова, — некоторое время спустя раздался ее тихий голос, — спасибо! Я так испугалась, когда Ирку увидела. Даже сказать ничего не могла.

Фомин остановился и посмотрел ей в лицо.

— Лена, а действительно, чего ты испугалась, мы просто шли под руку и всё, что в этом плохого.

— Ой, Вовка, ты что, Ирку не знаешь, она из ничего раздует историю, — воскликнула Климова.

— Теперь не раздует, — уверил ее собеседник, и они пошли по улице поселка.

Так случилось, что их путь в новый парк культуры и отдыха лежал мимо Лениного дома.

Когда они проходили мимо, Лена решительно сняла свою руку и пошла рядом со спутником на пионерском расстоянии. Но это не помогло. Из раскрытого окошка послышался женский голос:

— Лена, ты что, еще домой не пойдешь?

— Нет, мама, мы с Вовой Фоминым в парк сходим, а потом уже пойдем домой.

— Так, может, зайдете чаю выпьете, уже ведь часа два, как из дома ушла, — последовало мамино предложение.

Лена вопросительно глянула на Вовку, и тот согласно кивнул головой.

— Хорошо, мама, сейчас мы зайдем.

В голове Фомина родился вопрос: «Интересно, это все случайно произошло, или так и задумано? Хотя вряд ли, — ответил он сам себе. — Кто я такой, чтобы на меня такими силами охоту начинать».

Когда они зашли в добела выскобленный коридор, где перед дверями лежала влажная тряпка, ему стало несколько не по себе. Пришлось снять сандалии и пройти дальше в сшитых из шинели тапочках. Внутри все было почти так же, как у них. Маленькая кухонька с плитой и стояком, где даже не было места присесть, а дальше комната с нишей, завешенной тяжелой шторой. На кухне стояла молодая женщина, удивительно похожая на Лену, казавшаяся не мамой, а ее старшей сестрой. Она с явным любопытством разглядывала Вовку. Тот вежливо поздоровался, она в ответ улыбнулась и сказала:

— Ну, здравствуй, герой, ты у нас теперь местная знаменитость. Проходи в комнату, не стесняйся.

Лена провела его в комнату, и он пораженно осматривался вокруг. В отличие от их достаточно запущенной квартиры, здесь царил идеальный порядок. Выцветшие обои были почти полностью закрыты различными вышивками и рисунками. Некрашеный пол был так же, как и в коридоре, выскоблен добела. На столе лежала ветхая скатерть.

В углу стоял старинный комод с завитушками, а на нем салфетки с кружевами и ряд желтых слоников, один меньше другого. Центральное место на нем занимала большая фотография военного моряка с траурной ленточкой. Рядом стояла этажерка, на которой также теснились всяческие безделушки и красивая малахитовая шкатулка. А с другой стороны стояла дореволюционная швейная машина, на которой висело что-то недошитое.

Кровать, на которой спала Лена, стояла так же, как и у Фоминых. На ней лежали пяльцы с начатой вышивкой.

Но какое-то шестое чувство подсказывало Вовке, что здесь царит гораздо большая нищета, чем у них, это проскальзывало во всем, а больше всего в той аккуратности и чистоте, за которой хотели это скрыть.

Он подошел к комоду и начал разглядывать фотографию.

— Это папа, — сказала Лена, — а фотография сделана еще до войны. Он служил моряком на торпедном катере и погиб еще в сорок первом году.

Вовка на это только промолчал, что он мог ей сказать, у него-то отец был жив и здоров. Потом он начал рассматривать вышивки, которые были очень неплохи.

— Это ты или мама вышиваешь? — спросил он притихшую девочку.

— Здесь в основном все мамино, но и кое-что мое есть, у меня крестиком очень хорошо получается, — ответила она. — Вот, можешь посмотреть, — подала она Вовке пяльцы с натянутой основой. Тот с видом знатока посмотрел и одобрительно покачал головой.

Тут в комнату зашла мама и поставила закипевший чайник на широкий покрашенный кирпич, видимо лежавший на столе для этой цели.

— Ну что, молодежь, садитесь за стол, будем пить чай.

Они сидели за столом, пили некрепкий чай вприкуску с маленьким кусочком сахара и грызли мелкие черные сухарики, которые Ленина мама сушила по своему рецепту и посыпала солью, смешанной с молотым перцем. Но Татьяна Николаевна, так звали маму, в покое Вовку не оставила. Она быстро выспросила у него все подробности его встречи с молнией и удивленно ахнула, как будто в первый раз услышала, что он потерял память. И очень неодобрительно отнеслась к тому, что он пойдет работать на завод и будет еще играть в футбол. Она считала это совершенно несерьезным занятием.

— Володя, я считаю, что ты совершенно зря это делаешь, тебе надо учиться и получать высшее образование, тем более что ваша семья вполне может это себе позволить. Павел Александрович хороший специалист и зарабатывает неплохо.

— А вы кем работаете, Татьяна Николаевна? — спросил Вовка без задней мысли.

— А я, Вовочка, работаю уборщицей в цеху, и то мы с Леной смогли сэкономить ей на учебу, — горделиво сообщила она. — Леночка у меня просто золото, сама кроит, шьет и учится отлично.

«Однако это, как понимать, меня что, уже за жениха держат по полной программе, — запаниковал Вовка, — или это я, обжегшись на молоке в прошлой жизни, сейчас дую на воду?»

— Мама, перестань, пожалуйста, — засмущалась Лена, — ну чего ты так разошлась. Всё, мы чай попили и сейчас пойдем. Вова, давай вставай.

— Лена, — удивленно воскликнула мать, — ну разве так можно. Вова, ты ее не слушай, у тебя даже полкружки не выпито.

— Нет, спасибо большое, Татьяна Николаевна, мы пойдем, а то время к вечеру, я ведь тоже обещал дома пораньше вернуться.

Вовка решительно встал и, задвинув табуретку под стол, начал прощаться.

Они шли по направлению к парку, и оттуда все громче доносилась музыка. Парк был одно название, в прошлом году на субботнике заводчане высадили там множество саженцев, и в этом году они представляли собой жалкое зрелище. Но центр парка был засажен еще до войны, и там уже росли большие тополя и раскидистые липы. Парк находился рядом с дорогой, соединяющей окраину поселка с городом, и поэтому в нем в выходной день всегда было немало городских, но так как в основном они тоже работали на заводе, все друг друга знали, хотя поселковые парни били городских не в пример крепче, чем своих, и наоборот. По дорожкам ходило множество людей, было шумно, у бочки с квасом стояла длинная очередь, точно так же, как около продавщицы газированной воды. Вовка даже не поверил своим глазам, когда ее увидел. И тупо встал, глядя, как она поворачивает краник стеклянной колбы с вишневым сиропом, чтобы налить его на дно граненого стакана. Он сразу вспомнил хрустальную мечту своего детства — выпить всю это колбу до дна.

— Вова, ты что, газировки захотел? — спросила Лена, увидев, что он остановился.

— Да нет, — смущенно ответил он, — так просто, любопытно стало.

Они прошли дальше, около приземистого небольшого тира тоже толпился народ.

— Стрельнем? — предложил Вовка, и они встали в небольшую очередь. Когда дошли наконец до прилавка, то он купил десять пулек и начал заряжать винтовку для Лены. Он неосторожно полуобнял ее, когда показывал, как правильно держать винтовку, и нечаянно попал рукой на ее маленькую упругую грудь. Лена, увлеченная винтовкой, даже не заметила этого момента. Но Вовку в этот момент пронзило такое острое желание, что он на миг потерял дар речи. Его неловкое движение увидел только хозяин тира, который понимающе улыбнулся шустрому парню.

Лена недоумевающе обернулась.

— Вова, ты что замолчал, говори, что дальше делать?

Вовка пришел в себя и продолжил свои объяснения. Пневматические винтовки были первых довоенных выпусков и стреляли куда бог пошлет, поэтому они не попали в цель ни разу, посмеялись над меткостью друг друга и пошли дальше. Лена несколько раз останавливалась и болтала со своими знакомыми, которые кидали любопытные взгляды на ее кавалера, с Вовкой тоже периодически здоровались, но этих ребят он еще не знал и только переспрашивал у спутницы, кто это такие.

Потом они стояли в очереди за квасом, и пока она до них дошла, уже начало темнеть. Народа в аллеях убавилось, но зато со стороны танцплощадки с новой силой зазвучал духовой оркестр.

Лена предложила:

— Может, пройдем до танцплощадки, посмотрим сверху, как танцуют?

Вовка тут же вспомнил насмешки отца и чуть не отказался, но потом сказал:

— Ладно, давай поглядим и пойдем домой, все же обещали вернуться не поздно.

Они пошли по боковой аллее, которая должна была вывести их на возвышенность, с которой можно было увидеть сверху танцующих, вместо того, чтобы разглядывать их через щели в заборе. В аллее никого не было, и только на холме стояло несколько человек, которые также смотрели на вальсирующие пары. Когда они уже почти дошли до цели, со стоявшей там скамейки встали три парня. Лена остановилась и судорожно вцепилась в Вовкину руку.

— Вовка, там Жбан! — сказала она плачущим голосом.

Вовка мгновенно почувствовал знакомый холодок в животе.

— Не бойся, — шепнул он Лене, — иди рядом. — И ровным шагом продолжил идти вперед.

— Ого, какие люди! — преувеличенно радостно приветствовал их высокий толстый парень с прыщавым лицом. — Вы только посмотрите! У нашей красавицы появился провожатый. Фома, а ты не забыл, что я обещал сделать с тем, кто будет гулять с ней? Да, говорят, ты ее вчера еще и общупал всю, пока в воду макал.

Пока он говорил, его приятели начали обходить парочку с двух сторон.

— Ну щупал, и чо? — спросил Вовка равнодушно и демонстративно сплюнул. — Твое какое дело, с кем хочу, с тем и гуляю. Драться хочешь, давай один на один выходи, уделаю и тебя.

Генка Жбанов ядовито улыбнулся:

— Глядите, бля, какой пацан решительный, а кто тебе сказал, что я с тобой один на один махнусь. Я же не чокнутый на всю голову, как Граф. Сейчас тебя втроем отпинаем, родная мама не узнает.

Вовка быстро шепнул Лене:

— Отойди в сторону, ты мне мешаешь, тебя все равно не тронут.

Однако та вцепилась в его руку, как клещ.

Но тут со стороны раздался уверенный голос:

— Я что-то недопонял, меня тут вроде каким-то нехорошим словом назвали?

Вовка обернулся. Вслед за ними из аллеи вышли двое мужчин. Один из них был явно Витька Графов, а вот другой, средних лет, слегка небритый и улыбающийся золотым зубом, был ему незнаком.

Он вновь глянул на Жбанова. Генка на глазах сдулся, его жирные щеки дрожали.

Граф же снова с ухмылкой спросил:

— Так что, Гена, я, по-твоему, неправильный пацан? Живу неправильно, веду себя неправильно. А если бьюсь один на один — это тоже неправильно?

— Софрон, — обратился он к своему спутнику, — скажи, как по закону я должен поступить? Слышал ведь, как этот фраер меня назвал.

Софрон, криво улыбаясь исковерканным когда-то ударом кастета ртом, шепеляво сказал:

— За слова должен ответить, но тебя он явно не уважает.

Генка неизвестно откуда выхватил финку с наборной ручкой и ловко завертел между пальцами.

«Каждый день, наверно, тренируется», — невпопад подумал Вовка.

В это время раздался треск веток, это друзья Жбана ломанулись в кусты. Жбан хотел сделать то же самое, но Вовка рванулся вперед, таща Лену за собой, и успел поставить подножку. Генка с размаху грохнулся на землю.

Граф подошел к нему и, когда тот хотел встать, поставил ему ногу на задницу.

— Лежать, гнида толстожопая, — сказал он, и тот послушно замер.

Софрон же продолжал внимательно рассматривать Вовку.

— Послушай, паренек, мне тут птички начирикали, как ты с одним фраерком разобрался и вмиг его место определил, и про меня правильные слова сказал. А вроде ты не из шпаны местной?

Вовка улыбнулся.

— Так у нас в поселке, где шпана, а где нет, очень трудно разобраться, да и рассказы по вечерам одни и те же слушаем.

В это время Витька с силой заехал своим сапогом по лежащему Жбану.

— Быстро встал, урод! — скомандовал он ему. Тот встал, по лицу потекли слезы.

— Витя, не надо меня бить, — дрожащим голосом закричал он, — я же совсем не хотел, с языка нечаянно сорвалось!

Но тут Витька коротким боковым ударом запечатал ему рот. Генка схватился за лицо, через пальцы у него закапала кровь из разбитой губы.

— Ну что, Фома, хочешь добавить Жбану? — спросил Граф у Вовки.

— Да ну его, — с презрением сказал тот, — я даже не думал, что он такой бздун. Не хочу пачкаться обо всякое говно.

— Хе-х, — усмехнулся Софрон, — ну лады, паренек, давай тогда гуляй. И помни, тебе Граф серьезное предложение сделал, второй раз не будет такого.

Они развернулись и ушли в темноту. Жбанов остался стоять рядом с Вовкой, продолжая всхлипывать и размазывать кровь по лицу.

Жалостливая Лена не могла выдержать такого зрелища.

— Гена, тебе очень больно? — спросила она у него. — Давай я тебе кровь вытру.

Но тот замотал головой и быстро ушел в сторону танцплощадки.

— Знаешь, Лена, сегодня мы, наверно, достаточно погуляли, — сказал Вовка и, подхватив Лену под руку, повел ее в сторону дома.

Девочка шла вначале молча, видимо, все еще переживая недавнее событие, но постепенно разговорилась. Опять они болтали ни о чем, старательно избегая говорить о случившемся. Около калитки она мазнула губами Вовкину щеку, видимо, обозначив таким образом поцелуй, и сказала:

— Спасибо.

Фомин с облегчением вздохнул, потянулся и быстрым шагом отправился домой.

Дома, как ни странно, его никто не ждал, под музыку из репродуктора все были заняты игрой в лото. Выигрывал Мишка, около него скопилась уже горка копеечных монет.

Батя, вопреки обыкновению, ничего не сказал, но мать не преминула спросить, довел ли он Лену до дома. Услышав положительный ответ, она предложила ему поужинать на кухне холодной рыбой с картошкой, раз не приходит, как человек, вовремя.

Вовка смолотил всю рыбу со сковородки, запил холодным чаем и уселся рядом с Мишкой, взяв себе две карточки лото.

— Батя, — спросил он немного погодя, — так как, может, завтра сам мой вопрос провентилируешь? Если этот физорг тебя не найдет, хотелось бы всё быстрей решить.

— Ишь, какой быстрый! — шутливо возмутился тот. — Ты видал, какой у нас завод, я пока хожу, сколько времени потеряю рабочего. Ладно, если он не появится, постараюсь его у проходной поймать, но не обещаю.

После игры в лото семейство отправилось спать. Вовка лег в постель с гудящими ногами.

Прошедший воскресный день показался ему бесконечным.

«Интересно, — размышлял он уже лежа в кровати, — вроде бы где-то читал, что с возрастом время ускоряет свой ход, а у меня этого нет, хотя моя личность вполне почтенного возраста. Что же получается, ощущение бега времени зависит от тела, а не от сознания?»

С этими мыслями он заснул.

Утро как всегда ознаменовалось звоном будильника. Его сборы на зарядку уже не вызвали особого интереса, только когда он спросил, можно ли будет сегодня съездить в город, купить мяч, мать озабоченно закричала:

— Езжай куда хочешь, но чтобы в магазин сходили и все купили по списку, понятно? Мишку возьми с собой, чтобы без тебя по поселку не болтался.

Когда он прибежал весь взмокший с зарядки, Мишка уже не спал, но все еще лежал в кровати.

— Ну ты, Вовка, стукнутый совсем, охота тебе по утрам бегать, а зимой тоже побежишь? — крикнул он ему оттуда.

— Ничего, Мишуня, скоро и ты со мной бегать будешь, — обнадежил старший брат младшего.

— Ага, сейчас побежал, — крикнул тот, — я мамке всё расскажу.

— Ах, так, — крикнул Вовка и стащил малого сверху вместе с матрацем. После небольшой кучи-малы все утихомирилось. А после того как Мишка узнал, что сегодня они едут в город, все распри были забыты. Теперь он уже торопил брата все делать быстрее.

— Вовка, хватай бутылку и гони за керосином, сам обещал, а я через час в магазин за продуктами сбегаю.

Вовка почесал затылок.

— Ну, тогда расскажи хоть, где эта лавка? — спросил он.

После торопливых Мишкиных объяснений он взял авоську с бутылкой, деньги и отправился за керосином.

— Мишка, — на всякий случай предупредил он брата, — смотри, карточки не потеряй, сам знаешь, что будет.

— Не учи ученого, — сразу последовал ответ.

Действительно, стояние за керосином было гораздо более долгим, чем за хлебом. В очереди стояла толпа бабок, и Вовка услышал море новостей, типа скоро будет новая война с Америкой и немцами, кто-то уже слышал, что уже где-то кого-то на границе снова бомбили. Что на следующей неделе отменят карточки, а другая бабка сообщила, что, наоборот, нормы урежут в два раза или три и керосин подорожает. Когда он пришел домой, брат уже был там и чуть ли не нарезал круги по комнате от нетерпения.

— Ну, давай пошли быстрей, автобус скоро должен прийти! — сразу завопил он.

Закрыв дом, они отправились на автобусную остановку. Там уже стояла огромная толпа народа. Действительно автобус с выдающимся вперед капотом, на котором красовалась гордая надпись «ЗИС-16», подошел очень быстро. Вовка глядел на эту рухлядь и удивлялся, как она еще ездит.

У него мигом вспомнились наработанные инстинкты детства, когда он боролся за место в автобусе, и, схватив Мишку за руку, он рванулся туда, где по его расчетам должны были открыться задние двери. Расчет футболиста оказался точным, и их толпой сразу приперло к дверям, которые из-за этого открывались с огромным трудом. Но когда те все же открылись, можно было даже не перебирать ногами, их обоих просто занесли внутрь.

Большая часть ожидающих осталась на остановке, и только парочка мужиков пыталась с разгона пролезть между торчавшими из дверей задницами счастливцев. Но у них ничего не получилось, и автобус, тяжело переваливаясь на ухабах, двинулся дальше.

Вовке с Мишкой не удалось подняться, и они стояли на ступеньках, упираясь носами в спины впереди стоящих людей.

За перегородкой на высоком узком сиденье восседала кондукторша с большой кожаной сумкой, а на груди у нее висело устройство, на котором висело штук восемь рулонов с билетами разного цвета.

Она в это время, повернув голову в сторону водителя, диким голосом орала:

— Борька, сукин сын, больше до города не останавливайся, не видишь, что творится, опять двери выломают.

По мере того как автобус двигался дальше, давка в салоне стала менее заметна, и кондукторша приступила к обилечиванию пассажиров.

— Мальчики, вам куда? — спросила она у братьев.

— Нам до барахолки, — сразу закричал Мишка, — два билета.

Им тут же было оторвано два билета, за которые пришлось выложить два рубля.

Действительно, автобус до самого города больше не останавливался, проехав мимо двух остановок, заполненных людьми. И только в самом городе народ начал потихоньку рассасываться. Вовка смотрел на тротуары, заполненные людьми, редкие автомобили, на которые никто из пешеходов не обращал внимания, переходя улицы где придется. На деревянные трамваи, которые, похоже, ездили еще с дореволюционных времен. Он читал кумачовые лозунги, от которых уже давно успел отвыкнуть, и только сейчас, именно здесь до него по-настоящему, полностью дошло, что он в прошлом, и ему надо будет прожить его еще раз.

Когда они доехали до своей остановки, которая, конечно, называлась совсем не барахолка, из автобуса вышли почти все пассажиры и отправились в широко раскрытые ворота. Из репродуктора, висевшего на столбе, доносился голос диктора, читающего новости, на который никто не обращал внимания. Два милиционера, лениво лузгающие семечки, внимательными взглядами окидывали огромную толпу снующих туда-сюда людей. Вместе с потоком посетителей братья прошли дальше и начали разглядывать длинные ряды стоявших за прилавками продавцов. Вот кого здесь было много, так это инвалидов. Казалось, что почти половина из стоявших за прилавками была представлена именно ими. Одноногие — с грубыми деревянными протезами на ремнях, однорукие — с железным крючком вместо кисти, в поношенном солдатском обмундировании, с медалями и орденами на груди. А продавалось здесь всё, что только могло продаваться.

Между пришедшим на барахолку людом то и дело мелькали подозрительные лица с бланшами под глазом. В тупике за углом дома храпел безногий пьяный инвалид, с завернутыми и завязанными веревкой на бедрах штанинами. Его доска с подшипниками лежала у него прямо на животе, и во сне он крепко прижимал ее к себе обеими руками.

Вовка крепче взял за руку в испуге глазеющего на инвалида Мишку и пошел вдоль рядов, разыскивая, где могут продаваться футбольные мячи.

Они прошли уже прилично, разглядывая все, что лежало на прилавках. Но как всегда, когда нужно купить что-то конкретное, именно этого конкретного никогда не найти. Они прошли всю барахолку и уныло возвращались к выходу, мячей они так и не увидели.

Когда уже почти дошли до ворот, Вовка краем глаза заметил что-то знакомое в куче хлама, разложенного на куске старого брезента. Не веря в удачу, он подошел и увидел не надутый, а согнутый вдвое футбольный мяч. Рядом с этим хламом стояла толстая пожилая тетка, весьма подозрительно глядящая на братьев.

— Можно мяч посмотреть? — спросил Вовка.

Тетка явно оживилась.

— Посмотри, посмотри, — быстро зачастила она, — мячик новый, еще довоенный, в чемодане семь лет пролежал.

Вовка взял мяч, слежавшаяся плотная кожа разворачивалась с трудом. Разрез для камеры не был зашнурован, и он быстро вытащил ее из мяча. Та явно не была в деле, ни одной заплатки. Он сунул конец резиновой трубки в рот и надул, сколько мог. После чего оба с Мишкой сосредоточенно слушали, не сифонит ли где-нибудь воздух. Потом начали рассматривать сам мяч. Действительно, мяч было совсем не использованный.

«Намажу маслом подсолнечным, — подумал Вовка, — кожа отмякнет».

— А сколько вы хотите за него? — наконец спросил он у тетки.

Та внимательно посмотрела на мальчишек и назвала цену. Вовка внутренне присвистнул, это было немногим больше, чем расщедрился отец.

— Ладно, Мишка, пошли, — сказал он, обращаясь к брату, — видно, не судьба нам мяч купить.

Тетка явно забеспокоилась.

— Парнишки, так что, дорого это для вас?

— Это не для нас дорого, тетя, — наставительно сказал Вовка, — это за ваше утильсырье дорого. Ждите, может, какой дурак за эту цену и купит.

— А за сколько ты бы купил? — уже серьезно спросила торговка.

— Вот если бы у вас еще насос был, тогда за всё мог бы заплатить половину вашей цены.

Та язвительно улыбнулась.

— Ты, парень, нахал, однако насос тоже денег стоит. — Но нагнулась и вытащила старенький насос из-под груды железяк.

Вовка посмотрел насос и демонстративно им побренчал.

— Насос-то ваш нерабочий, тетя.

В итоге через пятнадцать минут торгов они шли с мячом и насосом, и в кармане у него оставалась еще пара бумажек, на которые Вовка хотел купить десяток хороших рыболовных крючков, примеченных у одного инвалида.

Сесть на автобус, идущий в поселок, удалось без труда, народа было совсем немного. Они сидели на дерматиновых сиденьях и всю дорогу глядели в окно. Мишка был в восторге и говорил не умолкая, как будет здорово, когда они придут на поле со своим мячом. А то Юрка Серов совсем задрал нос и выделывается, хотя мяч у него даже по земле катиться не может.

Домой они приехали часа в четыре. Родители были еще на работе, и можно было заняться своим приобретением. Первым делом Вовка густо намазал мяч подсолнечным маслом и убрал в сторону. Затем разобрал насос и начал думать, чем заменить совсем истрепавшийся поршень, но тут Мишка проявил инициативу и приволок откуда-то старую велосипедную камеру, из которой поршень и был вырезан. Солидола в хозяйстве Павла Александровича не было, поэтому пришлось использовать для герметизации мамин вазелин, за который еще придется ответить. Потом Вовка взял самую страшную отвертку и начал обтачивать ее напильником. Заинтригованный Мишка крутился вокруг и спрашивал, что это будет. На этот вопрос Вовка отвечал одно:

— Догадайся.

Но даже когда Вовка в обточенном конце просверлил отверстие и немного изогнул получившуюся петлю, Мишка ничего не мог понять. За час, который они возились, мяч, конечно, еще не отмяк, но Вовка все же надеялся, что при накачивании кожа не потрескается. Он вставил камеру в мяч и накачал его как следует, согнул резиновую трубку вдвое и завязал суровой ниткой. Запрятав завязанную трубку в разрез мяча, он предложил Мишке:

— Теперь попробуй зашнуровать мячик.

Тот жадно схватил мяч в руки и попробовал пропихнуть кожаный шнурок в дырочку, но у него ничего не получалось.

— А теперь гляди, — сказал старший брат, взял свой инструмент, провел его в дырку, вставил в петлю конец шнурка и спокойно продернул его.

— Ух ты! — восторженно завопил Мишка. — Как просто, а наши парни про такую штуку даже не знают. Ты, Вовка, даешь, не помнишь, кто с тобой за партой сидит, а такую хреновину сделал! Всё, давай бежим на пустырь, надо обновить, мы таким мячом еще никогда не играли!

Когда братья вышли из дома, то они увидели нескольких цыганок, с шумом и гамом идущих по улице, их длинные юбки вздымали пыль с земли. Они бесцеремонно заходили в калитки и стучали в двери. Там, где им кто-нибудь открывал, сразу начинался громкий разговор. Чаще всего он заканчивался тем, что им что-нибудь подавали, и они шли дальше. В дома их не пускал никто. На идущих мальчишек с мячом они даже не глядели. Но Вовка им предупредительно крикнул, когда они направились к их калитке.

— Эй, чавелы, дома нет никого, идите дальше, — потом он спросил у брата: — А эти попрошайки откуда взялись?

Тот растерянно пожал плечами.

— Не знаю, я их этим летом еще не видел.

Они по тропинке вышли к пустырю и тут поняли, что футбол на сегодня откладывается. Половину пустыря занимал огромный цыганский табор. Цыгане ставили палатки, жгли костры, на которых уже висели закопченные котлы. Между палатками и телегами бегали цыганята, малышня вся была голая. Ребята чуть постарше носили рубашонки. Обуви не было ни у кого. Женщин почти не было, видимо, все ушли попрошайничать, гадать и воровать. На телегах сидели совсем дряхлые старухи и громкими голосами обсуждали какие-то проблемы. Чуть подальше цыган-кузнец уже разводил огонь в горне и собирался перековывать лошадей. На Вовку и Мишку никто не обращал внимания, каким-то шестым чувством цыгане знали, что с братьев взять нечего. Только черный жеребец со спутанными передними ногами подскакал к ним и вытянул губы, ожидая лакомства.

— Что же я тебе дам, — пробормотал Вовка, — нет у меня ничего.

Жеребец постоял мгновение и, разочарованный, неуклюже запрыгал дальше.

— Эй, мальчишки, — раздался сзади звонкий голосок, — давай погадаю, судьбу вашу расскажу, что грядущее готовит, что завтра вас ждет.

Обернувшись, они увидели трех цыганских девчонок, одна из которых была так красива, что у Вовки перехватило дыхание.

Девчонка между тем продолжала говорить медленным протяжным голосом:

— У кого хотите спросите, все скажут, что Василиса всегда правду говорит, вижу я, что есть у вас чем мне за гадание заплатить, по три рубля давайте, всё расскажу.

Мишка «поплыл» почти сразу, его глаза начали стекленеть.

— Вовка, — шепнул он, — у нас же есть четыре рубля, пусть она нам погадает, ну пожалуйста.

Вовка смотрел на замызганную цыганскую красотку и думал: «Ох, и талантливая девка, сколько она народу еще обует».

Он толкнул Мишку в бок, и тот тревожно завертел головой. Девчонка поморщилась, но продолжала их убалтывать.

— Хорошо, — «сдался» Вовка, — за два рубля погадаешь?

Та сразу шагнула вперед и выхватила с его руки две бумажки, запихала их за лиф и вдруг опрометью бросилась бежать к табору. Ее товарки бежали вслед за ней. Около телег она остановилась.

— Ты что, думаешь, тебе бы гадать стала? — крикнула она. — Я за два рубля могу только это сделать!

Она повернулась задом, наклонилась и задрала юбку, на парней смотрела симпатичная круглая голая девичья попка, только слегка грязноватая. Девчонка похлопала себя рукой по заднице и крикнула:

— Вот вам и все гадание. — После чего скрылась в кибитках.

Мишка восторженно крикнул:

— Вовка, ты видел? Она нам жопу показала!

— Да видел, видел, — равнодушно ответил тот, — пошли-ка лучше домой, сегодня нам тут делать нечего.

Они отправились назад. Уже почти у дома Мишка встретился со своими приятелями, и оттуда можно было слышать его звонкий голос:

— Да точно, голую жопу показала, не верите, у Вовки спросите!

Видимо, авторитет старшего брата сработал, и сомневающихся голосов оттуда больше не поступало.

Вовка прошел в калитку и уже открывал дверь, когда откуда-то выскочили две цыганки и нахально начали просить милостыню, притом порываясь войти вместе с ним в коридор.

Он придерживал дверь, не давая им войти.

Наконец не выдержал и прямо им в лицо закричал:

— Джа по кар!

Цыганки опешили, переглянулись, резко замолчали и отправились восвояси.

— Уф! — сказал он сам себе, зайдя в коридор и сразу закрыв дверь на задвижку. — Ну всё, теперь будем жить на военном положении, неделю или больше. Хрен уйдешь, вынесут всё, что тут есть.

У него резко испортилось настроение, сидеть дома совсем не хотелось, надо было набирать информацию, общаться с парнями, а теперь придется остаться дома и ждать родителей.

Он уселся на кровать, снял со стены гитару и начал перебирать струны. Потренировался в аккордах, спел пару песен, и хотя кончики пальцев горели от струн, почувствовал себя немного лучше.

В дверь кто-то дернулся войти, потом раздался стук и возмущенный Мишкин голос:

— Вовка, ты чего закрылся?

— Закроешься тут, — ворчал тот, открывая дверь, — цыгане в момент всё вынесут.

Тут он заткнулся, за Мишкиной спиной стояла Лена.

— Вова, ты знаешь! — слишком оживленно заговорила она. — Я тут мимо проходила, а Миша пригласил зайти, сказал, что вы новый мяч купили.

Вовка показал кулак брату, когда Лена начала оглядываться по сторонам, но тот беззвучно одними губами произнес:

— Жених и невеста. — И ухмыльнувшись, опять удрал на улицу.

Лена, которая наверняка впервые была в их доме, стояла посреди комнаты и внимательно оглядывала всё. В ее глазах было очень странное выражение. Вовке неожиданно стало стыдно за то домашнее неустройство, которое у них было, хотя его личность к этому еще никакого отношения не имела.

Но тем не менее первым нарушил неловкое молчание и заговорил:

— Ой, Леночка, ну что ты стоишь, проходи, присядь, я сейчас чайник поставлю.

Он почти силой усадил молчавшую девчонку за стол и метнулся на кухню за чайником.

— Вова, я вроде не хочу ничего, — вдруг ожила его собеседница.

— Ну, конечно, — взмутился он шутливо, — я у вас чай пил, теперь ты тоже пей!

Лена продолжала оглядываться, и тут ее взгляд упал на гитару.

— Вова, а кто у вас на гитаре играет, наверно, папа? — тут же спросила она.

— Нет, это моя, — нехотя выдавил он, предполагая, что будет дальше.

Ленка посмотрела на него недоверчивым взглядом.

— Фомин, врать нехорошо, ты на уроках пения пел так, что Наталья Николаевна за уши хваталась.

Вместо ответа он взял гитару и сел на табуретку напротив Лены, осторожно тронул струны, и гитара мелодично откликнулась ему.

Прозвучал первый аккорд, и он начал петь своим негромким ломающимся голосом:

Он пел и думал: «Что я делаю, дурак, дурю девочке голову, зачем?» Но тем не менее продолжал петь:

С первых слов Лена превратилась в слух, даже приоткрыла рот от удивления. Когда Вовка закончил, она уже вовсю хлюпала носом, вытирала слезы и, пристально глядя на него, удивленно сказала:

— Никогда не думала, что ты меня так любишь. Признайся, ты ведь эту песню для меня сочинил?

«Ого, вот это называется спел! — подумал Вовка. — Вот давай теперь объясняйся».

— Ну что ты, Леночка, — уже вслух сказал он, — куда мне такие песни сочинять. Это поэт известный сочинил, Сергей Есенин. А песню я в больнице услышал, вот и запомнил. А сейчас просто решил для тебя спеть.

«Надеюсь, Заболоцкий меня простит, понятия не имею, написал он уже эти стихи или нет, — подумал он, — но пусть лучше будет Есенин, чем я».

— Понятно, — сказала девушка, но по ее виду было ясно, что она нисколько не поверила Вовкиным оправданиям и осталась при своем мнении. — Ты знаешь, Вова, мне очень понравилась песня. Напиши мне слова, пожалуйста, я потом в свой песенник перепишу.

Когда закипел чайник, в двери вошла Вовкина мама. Она при виде сидящей за столом Лены и сына, усердно что-то пишущего на тетрадном листке, широко распахнула глаза, но быстро пришла в себя и взяла процесс угощения в свои руки.

По ходу Вовка объяснил ей ситуацию, что из-за цыган боялся оставить дом. После чая, за которым обе особы оживленно разговаривали, забыв о нем, он проводил Лену и пошел обратно.

Когда пришел домой, отец уже сидел за столом, увидев сына, с серьезным видом произнес:

— Садись, поговорим. Послушай, Вовка, тебе не кажется, что ты слишком много девушкам внимания стал уделять? Мне тут мать столько наговорила.

— Батя, ну что ты, в самом деле, ничего я не уделяю, не переживай, все будет в порядке, лучше расскажи, что-нибудь получилось узнать у физорга? — попробовал тот перевести разговор на другую тему. И у него это получилось.

Отец оживился и начал рассказывать:

— А всё в порядке, Саныч сам пришел к нам на участок. Мы с ним поговорили, так что отдых у тебя заканчивается. Завтра идешь со мной на завод, будем тебя оформлять. Сам-то уже думал, кем бы хотел работать?

Вовка задумался, в прошлой жизни начинал он свою рабочую карьеру токарем, может, и сейчас пойти по той же специальности, хоть это и было в далекой юности, но все же не с нуля начинать, и быстрее можно нормальные деньги зарабатывать.

— Пап, а кем ты бы хотел, чтобы я работал? — на всякий случай спросил он.

Тот почесал голову.

— Ну, может, пойдешь ко мне в бригаду, учеником сварщика. Токарей у нас не хватает, фрезеровщиков.

— Тогда всё, буду токарем, — решительно сказал Вовка.

Батя хмыкнул, но согласно кивнул головой.

— Хорошо, токарем так токарем. По поводу тренировок Саныч сказал, что пока у вас тренера нет, он есть у основной команды, ну а за вами будет сам пока присматривать. Вроде есть у них кто-то на примете, но пока будете тренироваться сами. Эх, везет же тебе, форму футбольную, бутсы, все за счет завода! Ну, и доппитание в нашей столовой.

Тут к беседе присоединилась мама.

— Вова, все это хорошо, но скажи, пожалуйста, что ты за шуры-муры заводишь, не рано ли тебе, да еще и девочку такую хорошую с пути сбиваешь.

— Ты чего, мама, — удивился тот, — кого это я сбиваю с пути и зачем мне это нужно?

Мать посмотрела по сторонам и, не обнаружив Мишки, продолжила:

— Сам все знаешь, девочка на пятерки учится, в институт собирается, а ты тут со своей гитарой ей мозги компостируешь. Смотри, если что, башку оторву.

— Мама, ты думаешь, что говоришь? — возмущенно закричал сын. — Ничего я ей не компостирую, и вообще мы просто дружим.

— Знаю я дружбу такую, — сказала мать, — а потом дети появляются. Вон верзила какой становишься. А ты что улыбаешься, — накинулась она на отца, — доволен, что сынок в тебя пошел, такой же гулена становится.

Отец заговорщицки подмигнул сыну и сказал, обращаясь к жене:

— Да ладно, успокойся, этих девок у него еще воз и маленькая тележка будет, пока нагуляется, нечего тебе об этом раньше времени переживать.

— Ну ладно, — сказал Вовка, — вы уж тут решите все вопросы, а мы с Мишкой на Волгу сходим, хоть искупнемся вечерком.

— Идите, только долго не задерживайтесь, я ужин второй раз разогревать не буду, — сказала мама.

Утром заводской гудок разбудил все семейство Фоминых и даже создал некоторые неудобства по причине очереди к умывальнику.

Мишка был также поднят, и мама ему долго внушала, что сегодня ему придется сидеть дома и никуда не уходить, а если цыгане попытаются лезть в дом, то стучать в стенку бабке Насте, чтобы та их разогнала.

За завтраком все были молчаливы и сосредоточены, и даже Мишка, недовольный сегодняшним распорядком, сидел хмурый и злой.

Когда они вышли на улицу, гудок еще звучал. Повсюду из домов также выходил народ и направлялся в сторону завода. Неожиданно гудок замолчал, а люди на улице шли, по ходу движения сбиваясь в компании и что-то рассказывая друг другу. С Фомиными также здоровались, проходились по поводу нового представителя рабочего класса, некоторые рабочие дружески ерошили Вовкину голову.

Постепенно ближе к заводу рядом друг с другом уже шли сотни людей, раздавался смех, шутки. Из громкоговорителя, установленного на крыше заводоуправления, раздавались бодрые звуки маршей. Почти половина идущих сейчас на завод были фронтовиками, солдатами, и они невольно начинали идти в ногу под эту музыку. Вовка тоже поддался этому и начал идти в ногу со всеми.

Из динамика на крыше в это время раздались хорошо знакомая мелодия.

Колонна прибавила шаг, и он поймал себя на том, что сейчас идет и про себя напевает:

Он шел рядом со своими родителями и размышлял, почему так светло и хорошо у него на душе, может, оттого, что он знал, что жизнь в его стране при всех недостатках, послевоенной разрухе будет становиться действительно все лучше и краше еще не один десяток лет. Сейчас, когда он шел среди тех, кто искренне верил в это, ему казалось, что он выплыл из тяжелой мутной трясины, в которой находился долгие годы. А впереди у него еще много лет для занятия любимым делом.

«А может, сдохнет Горбач да Борька заодно? — неожиданно пришла мысль ему в голову. — Кто его знает, и все будет в порядке? Да нет, — признался он сам себе, — тут дело не только в этих, и без них хватало уродов».

Тут его тронули за плечо.

— Эй, Вовка, ты где! О чем задумался? — сказал отец. — Нам в заводоуправление надо.

Они вышли из плотной колонны рабочих, идущих к проходной, и пошли к двухэтажному зданию заводоуправления.

В заводоуправлении было не шумно, изредка по коридору проходили озабоченные сотрудники. Отец с сыном подошли к кабинету с надписью «отдел кадров» и, постучавшись, зашли.

— Здравствуйте, Марья Петровна, как поживаете? — улыбаясь, сказал Павел Александрович полной женщине, строго смотрящей на него из-под очков. — Вот привел своего охламона старшего, будет династию продолжать.

Марья Петровна улыбнулась и сразу стала совсем нестрогой теткой, которой явно нравится Вовкин отец.

— Паша, так он тоже проходит по разнарядке, что вчера мне спустили? Юный футболист? — спросила она, роясь в бумагах на столе.

— Так точно, Марья Петровна, — доложил отец и добавил: — Ну вы тут его оформляйте, а я побежал, надо успеть номер табельщику кинуть, а то опоздание впаяют.

Он выскочил за дверь, и Марья Петровна снова стала строгой внимательной кадровичкой.

— Ну-с, молодой человек, давайте мне все ваши документы.

Вовка протянул свидетельство о рождении и свидетельство о семилетнем образовании. Мария Ивановна внимательно ознакомилась с ними и вновь подняла свой взгляд на него.

— И кем же юный футболист хотел бы работать, не скажешь? — спросила она, улыбаясь.

— Так мы с отцом уже все обсудили, я хочу токарем работать, — сказал в ответ Вовка.

— Погоди, парень, сейчас посмотрю заявки по цехам, кого они требуют. Ага, вот в цеху металлоконструкций на вспомогательном участке есть возможность тебя устроить учеником токаря, и работа там интересная, каждый день что-то новое. Да и отец твой в этом цеху работает, так что направит на путь истинный, если что не так. Вот тебе ручка, чернильница, пиши заявление, на столе образец лежит, или тебе продиктовать?

— Нет, спасибо, Мария Петровна, я разберусь, — ответил Фомин и уселся писать заявление. Как он ни старался, но первое заявление запорол, когда-то наработанные за много лет навыки письма перьевой ручкой исчезли, и он посадил кляксу прямо посреди листа. Мария Петровна, видимо, списала это на счет волнения и не обратила особого внимания, хотя укоризненно покачала головой.

Второе заявление он все же кое-как накорябал. Кадровичка, посмотрев на его писанину, горестно вздохнула, но ничего не сказала, достала из сейфа тонкую серую трудовую книжку, каллиграфическим почерком вписала туда его данные и вручила ему для росписи. Потом она достала еще какую-то карточку и что-то долго записывала в нее.

— Номер приказа впишу потом, когда Иван Васильевич подпишет заявление, — пояснила она. — А сейчас вот тебе бумага, иди на проходную в отдел пропусков, там тебя оформят, выдадут табельный номер, и можешь дуть на участок, грамотей.

Вовка сказал спасибо и отправился на проходную, там он предъявил вахтеру свою бумагу, и тот без слов махнул ему в сторону дверей, где было написано «отдел пропусков». На его двери висел старый плакат, где строгий военный подносил палец ко рту, а надпись гласила: «Берегись шпионов». В практически пустом кабинете сидел однорукий мужчина в военном кителе с широкой планкой орденов. Он вопросительно глянул на вошедшего.

— Добрый день, мне бы оформить пропуск и табельный номер получить, — сообщил Фомин.

Начальник отдела улыбнулся.

— Не спеши, не так все быстро, давай сюда свои бумаги.

Он от корки до корки прочитал все его бумажки, после чего достал огромный гроссбух и аккуратно вписал туда его данные, потом так же медленно и тщательно выписал пропуск и выдал табельный номер.

— Вот теперь уже всё, можешь идти на свой участок, я сейчас мастеру позвоню, чтобы тебя ожидал. Дорогу-то найдешь?

— Ну, если вы объясните, наверно, найду, — ответил Вовка и после непродолжительных объяснений отправился искать свое место работы.

Он шел по широкой дорожке, выложенной утрамбованным шлаком, к огромному цеху, откуда уже доносились звуки работающих механизмов. Зайдя внутрь, он был разочарован,ничто не напоминало ему те цеха, где ему довелось работать в прежней жизни. Довольно низкие потолки, с закопченными грязными стеклами окон, никакой приточно-вытяжной вентиляции. Широкие ворота были открыты настежь. Шум и лязг были со всех сторон. Он шел по широкому проходу и периодически спрашивал про вспомогательный участок цеха металлоконструкций. По дороге он сунулся в боковой проход, думая, что, может быть, ему надо пройти туда, но тут же был схвачен за шкирку пожилым охранником с винтовкой.

— Ты куда, пацан, намылился, ты вообще кто такой?

Пришлось доставать пропуск и объясняться. По-прежнему глядя на него с подозрением, охранник показал, куда ему идти, потом улыбнулся и сказал:

— Вот когда шестой разряд получишь, может, и в этом цеху будешь работать.

Но все же язык его, в конце концов, довел до цели. Он подошел к огражденному сеткой участку, где стояла небольшая бытовка, рядом с которой протянулись пара десятков станков, за которыми усердно трудились рабочие. За станками уже возвышалась кирпичная стена, в которой виднелись двери с надписью «столовая».

«Надо же, как повезло, — подумал он, — на обед далеко ходить не надо».

Он зашел в бытовку, в ней было немногим тише, чем снаружи, но все же можно было говорить нормальным голосом. За столом сидели двое мужчин, один уже пожилой толстяк с седыми усами усмехнулся:

— Гляди, Юра, молодое пополнение притопало. Футболист, мать его, небось, парень, о славе Пашки Бурмистрова мечтаешь? — спросил он у Вовки.

— А почему бы нет, он ведь тоже когда-то с этого начинал, — храбро ответил Фомин.

Мужики засмеялись.

— Ладно, — сказал пожилой, — шутим мы. Короче, меня зовут Василий Иванович, начальник участка, а это Юра Ковшов, сменный мастер, — кивнул он на молодого парня в спецовке. — Хотя для тебя он Юрий Сергеевич, уяснил?

— Так точно, уяснил, — ответил Вовка.

— Вот и молодец. Юра, не в службу, а дружбу, кликни Толю Семенова сюда.

Через минуту в бытовку зашел светловолосый молодой мужчина и вопросительно глянул на начальника.

— Ну что, Толик, пора тебе за ум браться, опыт передавать, вот видишь, паренек сидит, твоим учеником будет. Сынок Павла Фомина, знаешь ведь такого?

— Знаю, как не знать, — отвечал явно растерявшийся Семенов. — А как я его учить буду, работаю ведь на сделке, станок все время занят?

— А это, Толя, нас не волнует, как хочешь, а чтобы парень через полгода сдал на третий разряд и начал работать, уяснил? — с напором произнес Василий Иванович.

— Уяснил, — с тоской произнес токарь.

— Ну, вот и отлично. Юра, проведи с ним инструктаж, потом отправь к кладовщику, может, у того что-нибудь из спецухи найдется, парень пока не больно велик, не папаша, уяснил? — После этого Василий Иванович поднялся и, не дожидаясь ответа, покинул бытовку в неизвестном направлении.

После отбытия начальника Семенов дал волю языку и пару минут рассказывал, где и в каких позах он его имел. Ковшов слушал с равнодушным видом и рылся в журналах инструктажей. Затем он, взяв Вовку с собой, вышел из бытовки и устроил ему небольшую экскурсию по участку, объяснив, что он может делать и что нет. Потом вновь завел в бытовку, заставил расписаться в трех журналах и затем отправил к кладовщику, дверь к которому была в той же кирпичной стене, что и столовая.

Кладовщик долго его разглядывал, затем полез на практически пустые полки и сунул в руки Вовке черный комбинезон и ботинки.

— Вот, держи, повезло тебе, размер небольшой, как раз подойдет. Ну, а больше пока ничего нет, извиняй, брат, сам понимаешь, вот, думаю, годик-другой и получше с этим делом станет.

Вовка не стал переодеваться, он не рассчитывал и на это, поэтому был уже одет для работы, завернув выданную спецодежду в оберточную бумагу, он поблагодарил кладовщика и вернулся на участок. Его наставник был хорошо заметен своей шевелюрой, и он сразу прошел туда. Встав так, чтобы не мешать, он начал разглядывать станок, на котором ему придется работать. В прошлой жизни он работал на станке 1К62, на этом же станке виднелся шильдик с надписью ДИП-200. Но внешне станки были все же несколько похожи.

Семенов сосредоточенно работал, якобы не замечая стоявшего сзади ученика. Металлическая стружка завитками падала в поддон, а обработанные детали аккуратно укладывались одна за другой на тумбочке рядом со станком. Неожиданно грохот и гул начали стихать. Семенов тоже выключил станок и вытер руки тряпкой, висевшей на ручке тумбочки.

— Ну что, ученичок, звать-то тебя как? — широко улыбнулся он.

— Вовка меня зовут, — пробурчал Фомин.

— Отлично, а как меня звать, ты уже слышал. В общем, учеников у меня не было никогда, так что буду учить, как когда-то учили. А сейчас пойдем в столовую, видишь, уже все туда собираются.

В это время к ним подошел Ковшов.

— Фомин, вот возьми, я на тебя талоны получил на доппитание. Распишись только в получении, — сказал он и вручил Вовке похожий на хлебные карточки листок.

— Юра, вовремя надо все делать, — нравоучительно сказал Семенов и направился в сторону столовой. Двери туда были еще закрыты, и около них скопилась уже толпа желающих пообедать.

Когда двери наконец открылись, вся эта толпа ринулась к прилавку, за которым стояло несколько поварих. Привычных полок, холодильных камер здесь не было и следа. Да и аппетитных запахов особо не было. Пахло кислой капустой и комбижиром. Когда очередь дошла до них, подавальщица устало сказала:

— Обед три блюда — восемь рублей.

Вовка протянул ей деньги и карточки. Та удивленно на него посмотрела, вырезала один талон и на отдельное блюдце положила кусочек черного хлеба и кусок колбасы толщиной с сантиметр. После этого налила тарелку жидких щей, в другую кинула половник непонятной каши, по которой расплывался тающий комбижир, плюс положила еще один кусочек черного хлеба. Дальше стояли стаканы с непонятным зеленым содержимым. Фомин осторожно понюхал его, пахло мятой и еще чем-то.

— Бери, — сказал сзади Семенов, — это витаминный напиток, говорят, там мята, щавель и что-то еще, ревень какой-то вроде.

Они перенесли все это богатство на ближайший свободный стол.

— Слушай, Толя, — спросил Вовка, — а что все на руках носят тарелки, у вас подносов, что ли, нет?

— Да ты что, у нас вообще недавно так стало, еще в прошлом году мы за столами садились, а нам подавальщицы все носили. Ох, и морока была. Сейчас в два раза быстрее можно пожрать, — с энтузиазмом сказал Толя и тихо добавил: — Только вот пайка с войны нисколько не подросла. А про какие подносы ты говоришь?

— Ну как же, вот примерно такие штуки, — Вовка обрисовал руками, — видишь, примерно такого размера из жести, ну там, или фанеры, поставил все и отнес на стол, ничего нового.

— А-а, понял, — сказал Толя, — мне кто-то рассказывал, что в ресторанах на таких носят еду. Слушай, так ты дело сказал, не знаю, почему до сих пор у нас на руках всё таскают, ты Василию Ивановичу свою идею подкинь, он с заведующим столовой дружен.

После этого они принялись за еду.

Да, сейчас Вовка понял, как, оказывается, хорошо готовит его мать из тех же продуктов, что и здесь. Столовские щи были жидкими и безвкусными, привкус комбижира в каше отбивал аппетит вообще, колбаса, которая была выдана доппайком, мясом не пахла. Но тем не менее он съел все и корочкой хлеба подобрал остатки. Хотя он никогда особо хорошо не знал историю, но был осведомлен, что в ближайшие два года жизнь будет не очень сытная. И если так кормят рабочих оборонного завода, что делается в деревне, можно было себе представить. А вот витаминный напиток оказался вполне съедобным и даже вкусным, несмотря на то что в нем было море щавеля.

Встав из-за стола, он обнаружил, что обеда как бы и не заметил.

«Ну что же, будет легче работать», — решил он и вместе с наставником пошел обратно на участок.

Семенов шел назад очень быстро, хотя на больших часах до конца перерыва оставалось еще почти двадцать минут. Вовка подозревал, зачем он так торопится, и оказался прав. За большим столом рядом с бытовкой сидели несколько человек и с размаху шлепали на него самодельные костяшки домино. За ними стояли еще желающие сыграть и периодически тревожно посматривали на часы. Толик облегченно вздохнул и сразу влез на место проигравшего, раздались возмущенные возгласы, но он в ответ тоже возмущенно заорал:

— Вы чо, я еще до столовки занимал очередь!

Вовке были не интересно смотреть на игру, и он подошел к станку и стал его разглядывать. От стола периодически слышался дружный смех и вопли:

— Рыба!

Тут кто-то тронул его за плечо. Это был молодой парнишка, чуть постарше его, улыбчивый, с комсомольским значком на спецовке.

— Привет, ты наш новый ученик токаря? — утверждающе спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил: — А меня зовут Паша Чернавский, я фрезеровщик и комсорг участка. Рад, что молодежи у нас прибавилось, ты ведь комсомолец?

— Нет, — ответил Вовка, — меня весной не успели принять в школе, я думал, что осенью примут. Но видишь, пошел на работу.

Чернавский задумался на минуту.

— Нет, так дело не пойдет, ты теперь рабочий класс. И должен быть в комсомоле. Или ты не хочешь вступать? — спросил он вдруг с подозрением.

Вовка про себя вздохнул. «Так и знал, что без этого не обойдется. Ну что же, придется становиться комсомольцем», — подумал он. В его памяти сразу всплыли комсомольские собрания первой молодости, на которые было потрачено столько времени, — но что же делать, без этого не обойтись.

— Ты что говоришь, Паша, конечно, хочу, вроде бы я из пионерского возраста вышел, — обиженно ответил он.

— Ну мало ли, что вышел, — с серьезным видом сказал Чернавский, — у нас тут хватает людей, которые не хотят в комсомол вступать, взносов им, видите ли, жалко. Не хотят принимать участия в общественной работе. Хорошо, раз ты согласен, тогда принесешь мне характеристику из школы, и учи устав, чтобы цели и задачи нашего Союза у тебя от зубов отскакивали, понял?

Вовка еще раз мысленно вздохнул и бодро произнес:

— Все понял: характеристика, устав и чтобы всё от зубов отскакивало.

Пашка засмеялся, стукнул его по плечу.

— Молодец! Наш человек! Ну, давай, действуй, а я побежал к станку, мне пахать надо, деньги зарабатывать.

И он действительно почти побежал на другую сторону цехового пролета, где встал у фрезерного станка, хотя до конца перерыва оставалось еще десять минут.

Тут из-под стола с огорченным видом, под взрыв хохота прокукарекал Толик, вылез и подошел к Вовке.

— Опять продул, — пожаловался он, — уже третий день подряд вылетаю. К тебе чего Чернота приставал?

— Это Чернавский, что ли? — переспросил Вовка. Семенов кивнул.

— Ну, он по комсомольской линии, узнавал, комсомолец ли я, ну и всё такое. Послушай, Толя, что это он сразу работать побежал, может, стахановцем хочет стать?

Семенов махнул рукой:

— Да какой там стахановец, у него сын недавно родился, жена не работает, дома сидит. А у нас ползарплаты последний раз облигациями займа выдали. А Пашка комсорг, вот он на три четверти зарплаты и подписался. Теперь дома жрать нечего. Мы ему, дураку, уже собирали кое-что, чтобы семья с голоду не померла. А он теперь любую минуту на работу тратит. Ковш ему тут работу денежней нашел, так у него прынципы, — с легкой насмешкой сказал Толик. — Ведь отказался, сообщил, что ничем не лучше остальных и на поблажки не собирается рассчитывать. Так, ну, что мне с тобой делать, ты хоть какое понятие имеешь о токарном станке?

— Да, конечно, — ответил Вовка, — пожалуйста, вот станина, это суппорт. Вот это передняя бабка. Здесь ручка обороты переключать, здесь автоматическая подача суппорта.

— Хм, ты что, уже где-то видел такой станок? — заинтересованно спросил Толя. — Может, еще кое-что знаешь?

Вовка лихорадочно перебирал в своей памяти хоть что-то оставшееся там с времен юности.

— Ну, про посадки знаю; горячая, прессовая, скользящая.

— Понятно, — вздохнул токарь, — ладно, пошли со мной.

Они прошли к такому же станку, за которым сегодня никого не было.

— Тут у нас девушка работает, симпатичная, — подмигнул наставник, — Валя Силкина. Заболела она, так что сегодня и завтра станок простаивает. Сейчас мы обучение с тобой и начнем. Видишь, у меня лежат отливки болтов. Ты сейчас их будешь протачивать, а я нарезать резьбу, ну чего, не сдрейфишь?

— Постараюсь, — буркнул Вовка, — только ты мне уж расскажи и покажи на первый раз, что да как.

— Тогда тащи сюда несколько заготовок, — распорядился Семенов, — а я пока станок буду настраивать.

Пока Фомин таскал тяжелые болты, Толик быстро установил обороты и сейчас вертел в руках резец.

— Смотри сюда, пацан, видишь — это проходной резец для черновой обработки из специальной быстрорежущей стали, сейчас я его немного подправлю, и начнем.

Он подошел к наждаку и, включив его, слегка коснулся резцом наждачного круга, брызнул сноп искр. Глянул на свет и удовлетворенно кивнул головой.

После этого сам закрепил резец в креплении суппорта и скомандовал:

— Ну, давай закрепляй болт в кулачках.

Вовка схватил ключ и начал зажимать в кулачках передней бабки головку болта.

Семенов проверил, как закреплен болт, включил станок и, легонько постукивая молотком, убрал видимое на глаз осевое биение болта, после закрепил его другой конец коническим центром задней бабки.

— Понял, а теперь сними этот болт и повтори с другой заготовкой, — сказал он своему ученику.

Тот быстро снял болт, закрепил новый и повторил всю нехитрую процедуру центрования.

— Смотри, центруй лучше, — предостерег Семенов, — хоть тут и допуски большие на отливке, если промахнешься, всё в брак пойдет. А высчитают из нашего с тобой кармана.

Он еще раз проверил, как закреплена деталь, вновь включил станок и начал протачивать ее на ручной подаче.

— Пока рука не набита, автоматическую подачу включать не будешь, мне пятого класса чистоты не надо, как получится, так и хорошо, — сказал он, — главное, вот видишь деление, чтобы резец дальше ни на микрон не выходил.

— Прямо уж на микрон? — переспросил Вовка.

— Шучу, — коротко ответил Семенов, заканчивая проточку болта, который сейчас своей блестящей поверхностью уже ничем не напоминал ту ржавую отливку, которую они только что закрепляли в станке, — если в сотке удержишься для начала и то отлично. А теперь давай при мне повтори все, что я показал.

Когда он увидел, что у его ученика, несмотря на легкий мандраж, всё получилось, то сказал:

— Давай работай, а мне надо своим делом заниматься. — Пошел к своему станку. Вокруг все уже давно работали, забыв про домино.

Вовка старательно работал, у него с каждым болтом получалось все лучше. Все же навыки, где-то хранившиеся больше сорока лет, начали потихоньку подниматься из глубин памяти. Он уже подумывал, не увеличить ли скорость резания, которую Семенов сделал для него минимально возможной, когда его тронули за плечо.

Сзади стоял мастер.

— Эй, салага, — сказал он, — уже три часа, деткам пора баиньки. Убираешь свое рабочее место и можешь дуть домой. Я смотрю, Семенову понравилось, вон рожа довольная какая, с твоей помощью почти в полтора раза больше сделал, чем вчера, если бы я не увидел, ты раньше пяти не ушел. Где раздевалка и душевые, знаешь?

Вовка мотнул головой.

— Хорошо, уберешь станок, потом я тебе покажу, и свободный шкафчик найдем. Вот только с мылом у нас проблемы. Может, кто поделится, а вообще батя у тебя должен был сообразить. Да, станок хорошо убирай, а то Валька придет, начитает вам с Толиком. Она сменщика своего так допекла с чистотой, что тот от нее прячется. Да, и самое главное, звонил физорг, завтра у вас собрание, сразу после работы, что уж там будет, я не в курсе, но он просил взять с собой форму для игры, потому что для вас еще ничего не приобретали.

Тщательно убрав станок и выбросив стружки в железный ящик, Вовка протер руки масляной тряпкой и пошел в бытовку.

Затем вместе с мастером они прошли в раздевалку, сейчас народа в ней не было. Она представляла собой странное длинное помещение, по углам которого была свалена куча топчанов. А дальше рядами стояли шкафчики, явно сваренные из всякого хлама.

Увидев удивленный Вовкин взгляд, Ковшов сказал:

— В войну тут рабочие спали, некогда им было по домам ходить. Это вам, поселковским, почти рядом. Зимой, когда снега полно, куда пойдешь. Так что с завода, считай, и не выходили. А шкафчики мы только в этом году начали делать, и душевые тоже теперь у нас есть, — добавил он горделиво.

Они прошли дальше и вскоре обнаружили свободный шкаф с торчавшим в замке ключом.

— Ну, вот тебе и шкафец подобрали, — сказал Ковшов, — давай там робу свою пристраивай и не забудь номер табельный у табельщика забрать. Знаю я вас, пацанов, один ветер да девки в голове.

«Конечно, можно подумать, что у тебя там что-то другое, — подумал Вовка, — сам еще пацан пацаном».

Но вслух, конечно, ничего такого не сказал. Он повесил спецовку на крючок и поставил ботинки. Больше у него ничего не было.

«Щелоку, что ли, дома наварить, сюда принести, — подумал он, — даже соды кальцинированной нет, грязь оттереть. Хм, а чем батя моется, что-то я и не приметил?»

В душ он не пошел, по причине отсутствия полотенца и мыла. Но ему повезло, на полу около умывальников валялось два небольших обмылка, которые он использовал, чтобы хоть чуть-чуть отмыть руки. Потом, насвистывая марш авиаторов, бодро направился к окошку табельщика.

В пятом часу он был уже дома, и радостный Мишка, спросив разрешения, тут же убежал на улицу. Ему, похоже, было до лампочки, что у родного брата был первый рабочий день.

Зато, когда через полтора часа появилась мама, то вопросам не было конца. Её интересовало всё, что сказала Марья Петровна, как его встретили на участке, и многое другое. Но больше всего её интересовало, какую он будет получать зарплату.

«Вот это да! — ахнул про себя Вовка. — Похоже, у меня в голове уже полная перестройка, ведь даже не вспомнил про неё, родимую».

— Ты знаешь, мама, — сказал он смущенно, — мне как-то неудобно было спрашивать про деньги, вот получу, тогда и узнаем.

Мать заулыбалась.

— Так и знала, что не спросишь, весь в отца, гордый. Я уже и без тебя узнала, двести пятьдесят рублей будешь получать, как ученик, как раз тебе на обеды хватит и, может, какая копейка в кармане останется.

«М-да, негусто, — скептически подумал Вовка, — через пятнадцать лет не в пример больше ученики будут получать». Тут он вспомнил свой костюм, купленный с первой зарплаты, после чего у него еще хватило денег проставиться своему наставнику и мастеру смены в какой-то забегаловке.

— Мама, я схожу на Волгу, искупаюсь до ужина? — спросил он.

— Иди, работничек, — улыбнулась та, — смотри только на ужин не опоздай, Мишку с собой возьми.

Вовка вышел из дома. Конец июля был жарким, солнце все еще пекло по-настоящему. Он быстро нашел брата, который в переулке болтал со своими друзьями, и уже вдвоем они отправились на реку. По дороге Мишка ругал цыган, которые сегодня несколько раз стучались в двери, и переживал, что из-за них все еще не обновлен новый мяч. На реке народа почти не было, но на берегу сидела стайка девчонок. Они, похоже, уже собирались домой. Увидев Фоминых, замолчали и ждали, когда они подойдут.

Мишка шепнул:

— Ну всё, Вовка, это девки из твоего класса, сейчас будут твою спину разглядывать. Может, смотаемся отсюда куда подальше?

— Ещё не хватало! — возмутился тот. — Будем еще от девчонок бегать.

Они расположились недалеко от девочек и начали раздеваться. Между тем две девчонки решительно направились к ним. Впереди шла Ирка Петрова, а сзади светила своими рыжими волосами Нинка Скобарева. Они подошли и глядели сверху вниз на сидящих на песке братьев.

— Вова, здравствуй, — громко сказала Ирка, — ты что, нас избегаешь, даже не подошел, как будто не учились столько лет вместе.

— И вам не хворать, — ответил Вовка. — Ира, ты же знаешь, что я память после молнии потерял, вот теперь и стесняюсь всего.

— Знаю, конечно, — ответила та, кидая взгляд на Вовкину спину, — так давай я тебя снова с девочками нашими познакомлю. — И, не дожидаясь его согласия, закричала: — Девочки, идите сюда!

Галдящие на берегу девчонки рванули к ним, как подстреленные. И вмиг вокруг братьев образовался круг из шести девчонок, с любопытством разглядывающих Вовку. Мишка затравленно озирался по сторонам.

— Вовка, я пошел купаться, а ты как хочешь, — сказал он и побежал к реке.

— Послушай, Вова, — необычайно ласковым голосом начала говорить Ирка, — я сейчас тебя познакомлю с девочками. Ну, Нину Скобареву ты уже видел.

Тут она начала перечислять имена, которые Фомин безуспешно старался запомнить.

«Интересно, к чему весь этот балаган?» — размышлял он. Девчонки в это время в открытую пялились на его спину со следом от молнии, но ничего не говорили. Но тут до его слуха кое-что донеслось.

— Оказывается, мы про тебя так много не знали, — говорила Ирка. — Ты хорошо играешь на гитаре и даже сочиняешь стихи, может, ты нам что-нибудь расскажешь об этом.

«А-а, вот откуда ветер дует, Климова уже рассказала, как я ей серенаду пел, — наконец догадался Вовка. — Ну всё, теперь эти любопытные сороки от меня не отстанут».

— Откуда вы взяли, — возмущенно заговорил он, — никаких стихов я не пишу.

— Ха! Не пишет он, рассказывай, — хихикнула Скобарева. — Мы вчера всего Есенина в библиотеке пересмотрели, нет у него таких стихов, как ты Ленке своей написал.

— А почему сразу и своей? — попытался он валять дурака.

Петрова скорчила презрительную гримасу.

— Фомин, не оправдывайся, мы всё знаем, и радуйся, что пока только хорошее.

Но тут Ирку кто-то ущипнул за бок, потому что она вздрогнула и замолчала. А Скобарева льстиво продолжила:

— Володя, ты знаешь, мы бы хотели тоже послушать, как ты играешь, может, ты нам что-нибудь споешь такое же, как Ленке. Вот, например, сегодня вечером мы в беседке у школы собираемся, ты бы пришел, а? Лена туда тоже придет.

Фомин про себя засмеялся: «Вот и пой песни девушке, на следующий день все будет рассказано и, по возможности, показано. Да ее же в качестве приманки выставят подруги. Ай, ладно, пойду прогуляюсь, вечер хороший, посижу, спою несколько песен. Со шпаной вроде пока разобрался, вряд ли кто пристанет».

— Хорошо, девочки, — сказал он вслух, — спасибо, обязательно приду. Скоро тренировки у меня начнутся, уже времени столько не будет свободного.

Одноклассницы загалдели и шумной компанией отправились в поселок.

«Наряжаться побежали», — подумал Вовка, вздохнул и отправился в воду.

За ужином отец сидел явно довольный.

— Слушай, мать, сегодня Василия Ивановича видел, так тот сказал, мол, Паша, хорошего хлопца вырастил, и руки к месту приставлены. О как! Смотри, Вовка, так держать! Чтобы мне ни одна падла ничего сказать не могла! — воскликнул он.

— Паша, ты опять ругаешься, ну сколько можно мне с тобой воевать, — рассердилась мама, — парни ведь с тебя пример берут.

— А что я сказал, — удивился батя, — падла, так это слово не ругательное, а просто обычное слово, нехороший человек и всё.

Мать слабо улыбнулась.

— Тебя не переспоришь, но больше не ругайся.

Ужин завершился в молчании, и тут Вовка сказал:

— Мама, я пройдусь немного, до школы, там наш класс собирается. Просили гитару взять.

— Ох, Вовка, недолго ты дома сидел, опять за свое, прогулки эти вечерние, а теперь еще и с гитарой. Поставят тебе фингал под глаз да гитару отберут, вот и вся прогулка, — занервничала мать.

— Люда, помолчи, пусть парень идет, ничего с ним не случится.

Отец подмигнул Вовке и показал глазами на дверь. Тот схватил гитару и выскочил на улицу. А из дома слышался раздраженный голос матери и бас отца.

Мишка, как ни странно, хорошо объяснил ему, как пройти к школе, поэтому он без труда обнаружил беседку, в которой уже сидели несколько девчонок, присутствовали и парни, троих из которых Вовка уже знал, познакомившись с ними во время игры на пустыре. Он вежливо поздоровался с девчонками, а парням солидно пожал руку. Лена Климова тоже сидела среди подруг, раскаяния на ее лице за длинный язык явно не наблюдалось.

«Женщина! — вздохнул про себя Вовка. — Что тут можно сказать».

После приветствий на некоторое время возникло неловкое молчание, во время которого парни завистливо глядели на гитару, а девчонки тихо шушукались между собой. Эту паузу нарушила Ирка Петрова.

— Вова, спасибо, что пришел, раз гитару взял, значит, споешь. Может, ты знаешь песни не только о любви, но о нашей стране, о том, как у нас будет хорошо. Если есть такая, пожалуйста, спой, а потом пой, что хочешь.

«Да, — подумал Вовка, — председатель совета отряда, комсорг — это навсегда».

— Хорошо, — сказал он вслух, — есть одна песня, не знаю, понравится она вам или нет, но она именно о будущем.

Он чуть подстроил гитару и, тронув струны, запел:

Он пел, а одноклассники молчали и слушали его голос.

Когда Вовка закончил петь, наступила тишина. Через какое-то время ее нарушил недоуменный голос одного из парней:

— Вовка, а космонавты — это кто?

— Ну ты, Саня, даешь, — ответил тот, — ты что, фантастику не читаешь, Беляева, например? Космонавты — это люди, которые полетят в космос на ракетах, на Луну и Марс.

— Здорово, — сказал кто-то, — неужели такое скоро будет? Я бы хотел на Марс слетать, да и на Луну тоже. Интересно, мы первей всех в космос полетим?

Разгорелась дискуссия, в которой принимали участие только парни. Девчонки слушали внимательно, но по их лицам было видно, что они послушали бы что-нибудь еще.

— Ну, хватит, ребята, думаю, что мы точно в космос первыми полетим, — закончил Вовка дискуссию, — а сейчас я спою песню, которую вы уже знаете.

И он запел вновь «Я склонюсь пред твоими коленями».

Девушки слушали не дыша, а некоторые периодически кидали завистливые взгляды на Ленку, которая сидела с таким видом, как будто все здесь происходит только ради нее.

Вовка спел еще пару песен, они были встречены таким же восторгом, как и предыдущие. Тут он взмолился, чтобы ему дали отдохнуть. И началась беседа, в которой он не мог принимать участия, потому что ничего не знал из того, о чем сейчас болтали его, теперь уже бывшие, одноклассники. Но тут кто-то вспомнил, что Фомин уже работает на заводе, и к нему сразу пристали с просьбой рассказать, как у него прошел первый рабочий день. Он вкратце поделился своими впечатлениями и похвастался, глядя на Ирку, что его уже в августе примут в комсомол. Ирка скорчила в ответ на это гримасу, но не такую сильную, как ожидал Вовка, видимо, его песни и на нее произвели впечатление.

После перерыва он пел и пел, пока подушечки пальцев, еще непривычные к струнам, уже не смогли их прижимать к грифу. Поняв, что песен больше не будет, все еще немного посидели и начали расходиться. И конечно, когда все разошлись, на скамейке с ним осталась сидеть одна Лена. Вовка смотрел на сидящую напротив девочку и мысленно улыбался. «Вот чего ты сидишь, глупышка болтливая, все равно ничего не высидишь», — думал он.

— Вова, ты меня прости, пожалуйста, я сама не понимаю, как рассказала всё Скобаревой, — неожиданно произнесла девушка, — ты, наверно, злишься?

— Ну, что ты, я совсем не злюсь. Пойдем, Лена, поздно уже, — сказал он в ответ.

— Нет, ты скажи, что простил меня, — настаивала та.

— Да, простил, простил, — сказал Вовка и, взяв Лену за руку, повел ее к выходу со школьного двора.

Разговор не клеился, и они молча дошли до ее калитки. Сухо попрощавшись, Лена убежала в дом.

Облегченно вздохнув, Фомин направился домой.

«Нет, — думал он, — пора с этим завязывать, на фиг мне это нужно, впереди столько дел, а тут такие проблемы».

Дошел до дома он спокойно, все уже собирались укладываться и ждали только его.

Утром все было, как обычно, и в восемь часов он уже стоял за станком пока еще отсутствующей Вали Силкиной, которую так боялся его наставник. Семенов был в отличном настроении и сообщил, что пока он работает с этим заказом, работа у Вовки будет прежняя — протачивать болты. Однако с утра работа не пошла, первый же болт был отцентрован плохо, и резец сломался. Пришлось бежать в инструменталку, брать новый резец, поскольку у Семенова второго не было. В такой суете и беготне прошло время до обеда. После обеда все вроде вошло в колею, и в три часа Вовка был свободен. Он взял свою спортивную форму и отправился в сторону заводского стадиона. Стадион располагался неподалеку от завода и представлял собой футбольное поле со шлаковыми беговыми дорожками. С двух сторон вокруг него возвышались деревянные трибуны, возведенные еще до войны и сейчас представлявшие довольно печальное зрелище. Около стадиона также имелось небольшое двухэтажное деревянное здание, в которое и надо было идти. Когда Вовка подходил к стадиону, то заметил несколько парней своего возраста, которые также шли в ту сторону, неся с собой свертки с формой. Когда он зашел в двери, сидевшая у входа бабка сразу отправила его на второй этаж.

— Иди, милок, наверх, вас там уже давно ожидают, — сказала она.

И действительно, на втором этаже в большой комнате за столом сидели двое мужчин. На стене за ними на полках стояло несколько кубков и висели грамоты.

Одного из сидящих Фомин уже знал — это был физорг завода Юрий Александрович, а вот второго он видел в первый раз, пожилой суховатый мужчина с быстрым взглядом.

«Тренер наш, наверно?» — подумал он и уселся рядом с уже сидящими на стульях ребятами.

Минут через десять после этого Юрий Александрович посмотрел на часы и сказал:

— Ну что же, у нас не пришли два человека, но семеро одного не ждут, так что начнем.

Он встал, откашлялся и без всякой бумажки начал свою речь.

— Дорогие товарищи, сегодня у нас знаменательный день. Согласно решениям партии и правительства и лично нашего вождя, вождя мирового пролетариата Иосифа Виссарионовича Сталина, на нашем заводе будет организована юношеская футбольная команда. Иосиф Виссарионович Сталин зорко смотрит вперед и всегда правильно определяет наши приоритеты. В числе этих приоритетов и воспитание нашей молодежи в спортивном духе. Товарищи, вы были приняты в состав этой команды на основании просмотра нескольких сотен подростков. И это накладывает на вас определенные обязательства. Наша страна еще не оправилась от ран, нанесенных ей фашистской Германией, и напрягает все силы, чтобы выстоять в схватке с мировым империализмом, и вам придется приложить все усилия, чтобы оправдать то доверие, которое вам оказано. Поэтому ваша задача — тренироваться, тренироваться и еще раз тренироваться, чтобы делом ответить на заботу нашего великого руководителя генералиссимуса Иосифа Виссарионовича Сталина. Я не могу гарантировать, что вы останетесь в составе этой команды, все будет зависеть только от вас, вашего старания и усердия.

Сейчас я представлю вам второго тренера нашей футбольной команды, вы все ее знаете — это «Крылья Советов», Сергея Яковлевича Крылова, который, несмотря на занятость, все же согласился прийти сегодня и провести с вами первую тренировку. Сейчас мы срочно ищем тренера, который смог бы постоянно заниматься с вашей командой. Пока же вам придется тренироваться самостоятельно, ну может, я найду возможность с вами проводить общую физическую подготовку, но обещаю, что в крайнем случае через десять дней тренер у вас будет. А сейчас передаю слово Сергею Яковлевичу.

Крылов в это время сосредоточенно изучал конторскую книгу, которую держал в руках. После слов физорга он аккуратно ее закрыл и положил на стол.

Так же, как и Юрий Александрович, он встал и начал говорить.

— Ребята, вам очень повезло, вы попали в заводскую юношескую команду, практически ничего не сделав для этого. Но на этом везение закончилось, впереди вас ждет тяжелый труд, тренировки, чтобы доказать, что вы способны защищать честь вашего предприятия. Чтобы вы прониклись, я вам сейчас скажу, что в нашей области в августе и сентябре пройдут соревнования юношеских футбольных команд. Уже сейчас имеются не менее двух десятков заявок на участие. Руководство вашего завода несколько запоздало с созданием команды, — тут он неодобрительно посмотрел на Юрия Александровича, который сделал вид, что это высказывание к нему не относится, — и поэтому у вас нелегкая задача сделать так, чтобы вы не оказались последними в этом состязании. К сожалению, мы не имеем сейчас возможности выделить вам тренера, ну просто никак не получается! — тут он даже беспомощно развел руками. — Но надеюсь, что к двадцатому августа вы хоть немного сыграетесь и сможете достойно выступить на этом турнире. Сегодня я проведу небольшую тренировку, посмотрю, кто чего стоит. А сейчас проверим присутствующих.

Он вновь взял в руки книгу и начал выкликать фамилии. Проверив всех, он удовлетворенно захлопнул журнал и спросил:

— Может, у кого будут вопросы, задавайте сейчас, пока есть время.

Тут же вверх взлетел лес рук.

— А когда нам выдадут форму? — был вопрос большинства.

Тренер повернулся к физоргу.

— Не волнуйтесь, парни, сейчас запишите все свои размеры, и через пару дней всё у вас будет. Со снабженцем этот вопрос уже решен, — сразу ответил тот.

Было еще несколько вопросов, которые уже интересовали ребят значительно меньше. И тут Вовка тоже поднял руку:

— Сергей Яковлевич, за какие проступки будет проходить отчисление из команды?

Тот пристально посмотрел на Фомина, пожал плечами и ответил:

— Я бы мог вам говорить, что за плохую учебу, хулиганство, да, это тоже будет причина отчисления. Про запрет курения и питье вина даже не буду говорить, второе — это пропуск тренировок. И главное, к сожалению, я вам прямо скажу, если в спортивной школе мы должны учить всех, кто к нам приходит, то в нашей команде должны быть только талантливые ребята. Поэтому первые отчисления будут, скорее всего, по этой причине.

Лица пацанов стали серьезными и задумчивыми, никто не хотел быть отчисленным из команды из-за неумения играть.

— Собрание закончено! — скомандовал Крылов. — Выходи на улицу строиться.

Все встали, толкаясь и гремя стульями, вышли из тесной комнаты, спустились на первый этаж и прошли в раздевалку.

В раздевалке пахло, как во всех футбольных раздевалках, — неистребимый запах мужского пота, сопревших носков и смазанных бутс. Вдоль стен стояли вешалки и низкие длинные скамейки.

Вовка провел пальцем по одной. Ему сейчас казалось, что его детство и юность никуда не уходили, и он сейчас, как всегда, побежит на тренировку. А все его воспоминания — это просто сон, и ничего этого никогда не было.

Но пока он все это продумывал, его руки машинально делали свою работу, и вскоре он был в трусах и майке. На ноги были надеты рабочие ботинки, бутс пока что не предвиделось. Сергей Яковлевич нахмурился.

— Молодежь, пошевеливайтесь, мне с вами некогда возиться.

Он ключом открыл большой шкаф и достал оттуда несколько мячей. Пацаны, открыв рот, смотрели на это богатство.

— Так, кто переоделся, берите мячи и на поле.

Через несколько минут все двадцать мальчишек высыпали на стадион. Вовка уже успел его оценить, пока они шли сюда. Редкая трава, полностью выбитая у ворот, там же у ворот поле бугрилось от множества битв, кипевших в этом году.

Тренер свистнул, и все попытались выстроиться в одну шеренгу, кое-как это получилось.

Сергей Яковлевич стоял перед ними со свистком, висевшим на груди, и с усмешкой рассматривал юное пополнение.

— Так, для начала проведем небольшую разминку, — сообщил он шеренге. — Направо бегом марш! — скомандовал он. — Три круга вокруг стадиона, без ускорения.

Фомин бежал легко, под ногами привычно хрустел утрамбованный шлак, рядом пыхтели товарищи по команде, некоторые явно не поняли команды «без ускорения» и уже бежали далеко впереди, а некоторые после первого круга стали отставать. Но ни один не думал останавливаться. Пробежав три круга, они все сгрудились вокруг тренера, который с неудовольствием взирал на эту неразбериху.

— В одну шеренгу становись, — приказал он, и на этот раз построение было выполнено в два раза быстрее.

Крылов задумчиво посмотрел на тяжело дышащих парней.

— Да, с дыхалкой вам работать и работать. Парни, кто-нибудь знает комплекс физических упражнений для разминки? С завтрашнего дня вы остаетесь на десять дней без тренера, так что желательно иметь не только старосту, но и капитана, — сказал он наконец.

Фомин вздохнул и поднял руку:

— Сергей Яковлевич, я знаю пару комплексов.

Тот ободряюще улыбнулся и сказал:

— Ну что, давай выходи, командуй, посмотрим, что ты знаешь.

— На первый-второй рассчитайся, — была первая команда Вовки. — Первые номера два шага вперед. Начинаем комплекс упражнений. Первое: поставили ноги на ширину плеч…

Когда разминка закончилась, Сергей Яковлевич с интересом спросил:

— Слушай, а ты откуда взял восьмое и десятое упражнения? Я их не знаю.

Вовка махнул рукой.

— Да была у меня книжка какая-то, в ней много нарисовано упражнений, вот оттуда и научился.

— Интересно, а кто автор, не помнишь?

— Да что вы, Сергей Яковлевич, там даже половины страниц не было, понятия не имею, кто автор.

— Ну ладно, не знаешь так не знаешь, — махнул рукой тренер. — Так, сейчас проверю, как вы стометровку пробежите, потом часик поиграете, я хоть присмотрюсь к вам.

Он вытащил из кармана секундомер и направился к финишной черте. Через несколько минут испытание было завершено. Вовка, пробежав стометровку, почувствовал себя неуютно. Тяжеленные ботинки здорово убавляли скорость, и он знал, что пробежал не очень хорошо. Но видимо, были бегавшие и хуже его, потому что Сергей Яковлевич, записывавший результаты на клочок бумаги, повернулся к двух парням с худшими результатами.

— Сегодня стоите на воротах, посмотрю на вас в игре, а дальше видно будет, — сказал таким тоном, что опечалившиеся мальчишки даже не подумали с ним пререкаться.

После уже привычного построения шеренга была разделена на первых и вторых, и две команды начали игру.

Тренер в игру не вмешивался, а только свистел в свисток при нарушениях. На поле царил сумбур, не знающие друг друга ребята пытались показать все, что могли, из-за этого придерживали мяч у себя, стараясь в одиночку пройти до ворот, вовремя не отдавали пас.

Но постепенно в команде стали появляться явные фавориты. И одним из них был Фомин.

Ему несколько раз удалось то, что не удавалось другим, за счет дриблинга он в одиночку, проходил до ворот и забивал. Минут через двадцать его товарищи уже всерьез прислушивались к его крикам, и ему удалось организовывать что-то похожее на взаимодействие. В другой команде такого лидера не нашлось, и они продолжали действовать разрозненно. В итоге, когда Сергей Яковлевич засвистел, обозначая конец игры, счет был шесть два в пользу команды Фомина. Тренер, когда выстроил всех, долго стоял перед Вовкой, раскачиваясь с ноги на ногу, и наконец спросил:

— Где играл?

— Нигде, то есть не нигде, на пустыре в поселке.

— М-да, есть таланты в земле русской, — выдал Сергей Яковлевич, — эх, годков тебе маловато, я бы тебя в дубль-команду взял. Ладно, буду присматриваться. Как говоришь, тебя зовут?

— Фомин Володя.

— Ну что же, Фомин, назначаю тебя капитаном. Тренировки у вас будут четыре раза в неделю, расписание завтра будет вывешено. Ваш тренер, надеюсь, появится на днях. Послезавтра тренировка в это же время. Значит так, ваш капитан Фомин Владимир, будет руководить тренировкой, — обратился тренер к ребятам. — Всем понятно?!

В ответ раздались вялые выкрики.

— Не понял, так всем понятно? — вновь громко повторил Сергей Яковлевич.

На этот раз ответ прозвучал бодрее, и тренер скомандовал:

— Тренировка окончена. Фомин, ко мне, остальные разойдись!

— Ну что, Вова, справишься? — с улыбкой спросил он.

Вовка, глядя в глаза тренеру, серьезно сказал:

— Постараюсь.

Тот в ответ успокаивающе сказал:

— Не переживай, я видел, как ты проводил разминку, есть у тебя хватка, а уж про игру и не говорю, не у всякого взрослого так получится. Тебе, собственно, три раза надо будет провести занятия. Если Саныч не найдет тренера, я вам из своих игроков кого-нибудь подыщу. Так что не мандражируй. Ну ладно, давай иди, переодевайся, вон твои товарищи уже разбегаются. А у меня сейчас тренировка с дублерами предстоит. Так что извини, нет времени с тобой больше говорить.

Вовка оживился.

— Сергей Яковлевич, а можно я тренировку посмотрю? Интересно ведь, никогда не видел, как у вас она проходит.

Тот улыбнулся.

— Отчего же нет. Смотри, учись, если есть желание.

Когда Вовка зашел в раздевалку, его сверстников там уже не было. Она была полна молодых парней лет двадцати, которые негромко разговаривали, ругали какого-то Борьку. Один сидел, бинтовал голеностоп широким марлевым бинтом, рядом лежали самодельные щитки для защиты голеней, парень матерился, обещая подковать своего соседа в отместку за позавчерашнюю травму. Увидев Вовку, футболисты не обошлись без подколок.

— О, мужики, смотри, наша смена растет, пионеры не спят. Ты что, пацан, с нами сегодня играть собираешься, не забздишь?

— Да нет, — ответил Фомин, — с вами мне рановато, вот через годик весу наберу, тогда посмотрим.

— Ха-ха, — засмеялись футболисты, — да ты, парень, от скромности не умрешь.

Вовка переоделся, вышел, уселся на сиденье в первом ряду и приготовился смотреть. Когда на поле выбежали игроки, его опять посетило странное чувство, что ничего в его жизни не менялось, а все, что было в прошлом — просто приснилось.

Он без особого интереса просмотрел разминку, испытав чувство неудовлетворения от небольших нагрузок, которые давал тренер.

«Да с такой подготовкой на скоростях два тайма не отыграешь», — подумал он. Ну а когда футболисты начали играть, чувство дежавю окончательно исчезло. Его раздражала медлительность игроков, их увлеченность индивидуальной игрой.

«Странно, — думал он, — всегда вспоминал былое с ностальгией, ставил своим ученикам в пример футболистов прошлого, а оказывается, все было совсем не так хорошо, как казалось».

В небольшой перерыв к нему подошел Сергей Яковлевич.

— Ну, кактебе, Фомин, тренировка, нравится? Я тут пару раз глянул на тебя, так ты рожи недовольные корчил, что-то не так? — улыбаясь, спросил он.

Вовка задумался, совсем не хотелось выкладывать свои соображения и мысли по поводу тренировочного процесса, тренера, пожалуй, от его высказываний еще кондрашка хватит.

— Ну, мне, Сергей Яковлевич, показалось, что нагрузки у ребят слабоватые и скорости не хватает, — наконец высказался он.

— Хе-х, — усмехнулся тренер, — может, зря тебя назначил капитаном, похоже, ты своих друзей до смерти успеешь загонять. Смотри, не переусердствуй. А нагрузки у нас все по науке делаются, понял. Целый институт физкультуры в Советском Союзе имеется, к твоему сведению.

«Ага, институт имеется, потом их будет еще больше, а чемпионов мира мы так и не увидим», — подумал Вовка.

На вторую половину тренировки Фомин не остался, все же с непривычки рабочий день и тренировка были приличным испытанием для него. И когда он дошел до дома, то чувствовал усталость. Все уже были дома и ждали только его.

— Ну, как дела, труженик! — приветствовал его отец. — Не хочешь до кучи еще дровец поколоть?

Но мама, увидев усталое лицо сына, срочно пришла на помощь.

— Ты что несешь, Паша, ну точно с возрастом в детство начал впадать. Парень еле ноги домой приволок, а ты еще смеешься. Вовик, ты как, не сильно устал? — тут же спросила она.

— Да нет, мама, все нормально, надо втягиваться в работу и тренировки, — ответил ей сын и набросился на еду.

После ужина он прилег на кровать и, взяв гитару, начал напевать себе под нос любимые мелодии.

— Вова! — из кухни крикнула мама. — Пой громче, мне нравится, и откуда ты эти мелодии берешь, ведь не слыхала ни одной.

— Не знаю, мама, сами в голове всплывают, — спокойно сообщил сын.

«Все-таки хорошая штука молодость», — подумал он, когда понял, что усталость куда-то исчезла, оставив после себя немного побаливающие мышцы ног. Но сидеть дома уже не хотелось.

— Мама, я пойду, прогуляюсь часик-другой, — сказал он, когда собрался уходить.

— Иди, иди, — сказала мать, — небось, опять на свидание побежишь?

— Не побегу я никуда, — ответил Вовка, — схожу на Волгу, хочется искупаться после тренировки.

Он сходил, искупался в теплой, парной водичке, потом уселся на бревно, лежащее на берегу, и бездумно смотрел на проходящие буксиры с баржами и редкие колесные пароходы. Волны после них накатывали на берег, оставляя за собой на песке трепещущую рыбную молодь, солнце склонялось к закату и светило ему прямо в лицо. Редкие высокие облака обещали назавтра опять хорошую погоду. Было тихо, и только иногда громкие гудки буксиров нарушали эту тишину.

Пожалуй, в первый раз за эти дни он был предоставлен сам себе, и никто не нарушал его размышлений.

«Плохо, — думал он, — хотя я и в теле пацана, но, похоже, мне его радостей не испытать, хотя, может, со временем и смогу перебороть свою сформировавшуюся личность. Интересно, а дряхлеть раньше времени не начну, с таким серьезным отношением к окружающему. Вот же черт! Но все равно по-любому не получится быть проще. Не заслужить бы еще кликуху Старикан или что-нибудь типа этого».

Он еще сидел с час, пока солнце не скрылось за горизонтом, и затем потихоньку пошел домой.

Подойдя, он увидел брата. Тот сидел на крыльце и намывал ноги после футбола. Мишка сразу, с восторгом, начал рассказывать, какой фурор произвел мяч на парней, и что теперь благодаря этому он может играть, а не ждать, когда его согласятся взять в игру. Тут в дверях показалась мама и сообщила, что время позднее, а некоторым надо рано утром на работу. Вовка зашел домой, разделся, рухнул в кровать и мгновенно заснул.

Когда утром Фомин пришел на работу, Семенов его встретил с какой-то книжкой в руках.

— На вот, нашел я тебе старый учебник для фабзайцев, у приятеля выпросил. Он немного потрепанный, но читать можно. Держи, будешь изучать по вечерам вместо гульбы.

Вовка поблагодарил и взял учебник. Тот представлял собой весьма печальное зрелище. Он был весь в чернильных рисунках, которые должны были по задумке авторов означать обнаженных женщин с огромными грудями, потом эти рисунки зачеркивались, но понять, что хотел изобразить автор, все же было возможно. Фомин, пролистав несколько страниц, обнаружил еще рисунки лошадей, которые уже не зачеркивались. Он засмеялся. Семенов, который стоял рядом, заржал еще сильнее.

— Я тебе покажу потом этого художника, никогда не догадаешься, кто это был, — таинственно сказал он. — А сейчас послушай, у меня сегодня новая работа, она простая, нудная, а главное дешевая. Но есть оснасточка одна, с ней мы сегодня этих гаек накрутим до хрена. Вот смотри.

Он подвел Вовку к своему станку.

— Видишь шестигранник прокатанный, сейчас я отрезным резцом проточу несколько гаек до необходимого диаметра, а потом сверлом их высверлю, всё понятно?

— Вроде всё, — сказал ученик.

Семенов быстро поставил отрезной резец и приступил к работе, вскоре десяток будущих гаек был уже намечен. Остановив станок, Семенов поставил нужное сверло в заднюю бабку вместо конуса и начал высверливать гайки, и вскоре все они оказались на сверле.

Наставник быстро снял гайки с него и пустился в объяснения.

— Видишь, по технологической карте мы должны резцом снять внутреннюю фаску, а потом еще и резцом нарезать резьбу. Представляешь, сколько времени на это уйдет, если каждую гайку будем в кулачки зажимать. Короче, ты становись к станку, твоя забота крутить гайки, а я займусь фасками и резьбой, только аккуратней с резцом, чтобы гранями не ломало, потихоньку начинай протачивать, видел, как я работал?

Вовка молча кивнул и спросил:

— Толя, а ты что будешь делать?

Тот улыбнулся.

— Я буду на сверлильном станке работать, а ты гляди, если кто посторонний на участок придет, сразу меня предупреди.

Фомин спросил:

— Толя, я так понимаю, что это рационализация у тебя такая, может, лучше тебе рацпредложение сделать?

— Ты что, парень, мне за эту рацуху пятьсот рублей кинут, а норму выработки раз в пять поднимут, я что, враг себе? Поэтому и надо, чтобы технологи это дело не заметили. Вон Пашка Чернавский, у него котелок здорово варит, он уже несколько рацух придумал, а толку? Получил премию шиш с нишишом и всё. Конечно, если бы премия была приличная, тогда можно бы каждый день что-то придумывать, но эта оснасточка пока пусть на наш участок поработает.

— Понятно, — сказал Вовка и приступил к работе. А Семенов забрал будущие гайки, достал из тумбочки еще одно сверло, метчик, свою оснасточку и, посвистывая, пошел к сверлильному станку.

Вовка еще не закончил высверливать первую партию гаек, когда к нему подошел Семенов и высыпал на тумбочку пригоршню готовых гаек с внутренними фасками и резьбой.

Фомин протянул ему свой полуфабрикат и пошел посмотреть, как работает Толя.

Его оснасточкой оказалось приспособление, закрепляемое на станине сверлильного станка, в которое можно было вкладывать гайку. Оно центровалось точно под сверло, которым Толя снимал внутреннюю фаску. Сделал он это буквально за пару минут, после чего вставил вместо сверла метчик и так же быстро нарезал резьбу.

— Понял, пацан, — сказал он, улыбаясь, — если бы мы это на токарном станке резцом делали, как раз до обеда провозились. Одну гайку пришлось бы два раза закреплять в кулачках, а тут раз-два и готово.

После обеда Семенов чуть не писал кипятком от восторга.

— Слушай, Вовка, мы сегодня две нормы выполнили, понял! Завтра еще так отработаем, и гайки закончатся, терпеть их не могу. Это всё из-за Вали, она заболела, и её работу мне пихают. Хоть бы скорей она вышла на работу.

Вовка уныло спросил:

— Если она выйдет, я на чем работать буду?

Семенов махнул рукой.

— Всё нормалек, видишь, там станок стоит, его сегодня ремонтники начнут восстанавливать. Не ДИП, определенно, но тебе вполне пойдет. Так что Валька с выходных выйдет, а у тебя уже свой станок, ну не свой, конечно, во вторую смену на нем кто-нибудь будет пахать. Это ты у нас известный спортсмен, только в первую смену работаешь, — беззлобно поддел он ученика.

Тут к ним подошел Ковшов.

— Что, Толя, раскусил, что с учеником вполне можно работать, гляжу, у тебя гаек многовато лежит. Может, с технологами переговорить?

Семенов изменился в лице.

— Ты чего, Юра, какие технологи, мы вдвоем пахали как проклятые.

Мастер понимающе усмехнулся:

— Да пошутил я, пошутил, что, шуток не понимаешь. Главное, ты мне план делай и сильно не высовывайся.

Семенов вроде пришел в себя и тоже, как бы между прочим, сказал:

— Мы тут с Вовкой один учебник токарного дела разглядывали, а в нем куча рисунков похабных, одни сиськи да жопы лошадиные, интересно, кто рисовал, не знаешь случайно?

Ковшов слегка покраснел, но ничего не ответил и пошел в свою бытовку.

— О! — торжественно сказал Толя. — Видал, как правда глаза колет. Что написано пером, не вырубишь топором, — нравоучительно сообщил он Вовке. — Ладно, двигай на свою тренировку, пинай мячики.

— А ты что, Толя, футбол не уважаешь? — удивленно спросил Фомин.

— Уважаю, — ответил наставник, — особенно когда с собой на стадион два шкалика притащишь, очень неплохо посидеть. А самому мяч гонять, уволь, это не мое. Но за тебя болеть приду обязательно.

Через сорок минут Вовка уже сидел в раздевалке на стадионе, вокруг переодевались его товарищи по команде и искоса поглядывали на него. Волнения не было абсолютно, план тренировки был продуман вчера, оставалось только претворить его в жизнь, хотя составлять его было затруднительно, все же он практически никогда не имел дела с юношеским футболом, а сейчас тренировать надо было подростков четырнадцати-пятнадцати лет. В раздевалке между тем завязалась оживленная дискуссия. Оказывается, вчера, пока Вовка сидел на берегу, многие его товарищи по команде услышали сообщение об очередной встрече в чемпионате Союза, где «Крылья Советов» вничью, один — один, сыграли с киевским «Динамо», а дублеры, тренировку которых позавчера видел Фомин, продули три — ноль. И сейчас все парни дружно поливали своих земляков, из которых только один Соломатин, забивший гол киевлянам, удостоился похвалы.

«Ничего удивительного, — подумал Фомин, — с такой игрой странно, что они с большим счетом не проиграли».

Он оглядел раздевалку и скомандовал:

— Выходи строиться!

Ребята без энтузиазма поднялись и начали выходить на улицу.

Вскоре нестройная шеренга парней выстроилась вдоль бровки футбольного поля и с любопытством, а некоторые и с пренебрежением смотрели на своего нечаянного, временного тренера. И тут один крепкий паренек, Игорь Костин, не утерпел и высказал общую мысль:

— Ты что, Фома, выделываешься, думаешь, если тебя командовать назначили, так ты лучше нас стал? Смотри, как бы в лобешник не получить. Тут таких тренеров до… и больше.

Вовка улыбнулся.

— Отлично, очень здорово, ну что же, Игорь, я ухожу, а ты командуй, проводи тренировку, — и с этими словами встал в строй.

Только что уверенный в правоте своих слов парень сдулся и начал смотреть по сторонам, ища поддержки. Но одобрительных взоров не было.

— Ну чо, Игорек, давай начинай, проводи тренировку, раз такой умный! — раздались возгласы с обеих сторон.

— Да что вы, парни! — начал оправдываться Игорь. — Я просто хотел сказать, что Фома о себе возомнил до хрена, а так я ничего против него не имею. Слушай, Вовка, — обратился он к Фомину, — ты эта, не обижайся, давай командуй, честно, больше ничего не скажу.

Фомин вышел на поле и повернулся к парням:

— Ребята, вчера меня назначил капитаном тренер, а сегодня вы сами попросили меня вести тренировку, поэтому давайте сразу договоримся, я командую, вы делаете, если кто не согласен, пусть идет и занимается самостоятельно. Ну что, начинаем тренировку или будем базар разводить?

Строй озадаченно молчал, никто не ожидал от Вовки такой проникновенной речи.

— Ну, молчание знак согласия, — продолжил он свою речь. — Направо! Бегом вокруг стадиона три круга марш!

С этими словами он вместе со всеми побежал уже по знакомой беговой дорожке.

Сегодня он сам задал нужный темп, и через пару кругов сформировалась основная группа и несколько отстающих. Когда пробежка была закончена, он подозвал тех, кто не смог удержаться в основной группе.

— Ну что, поняли, что надо делать?

— Не, не знаем, — раздался общий ответ.

— А вот я знаю, сегодня в конце тренировки кросс три километра, — улыбаясь, сообщил Фомин.

Раздался общий вздох негодования, но сразу смолк, когда Вовка вопросительно посмотрел на вздыхавших.

— Так, сейчас у нас разминка, комплекс упражнений, потом будем отрабатывать удары по неподвижному мячу, — продолжил он говорить, — затем час игры в двухсторонке, ну и, как уже было сказано, закончим все небольшим кроссом.

После тренировки Вовка шел домой покачиваясь, учитывая, что он наравне со всеми принимал участие во всех нагрузках, а во время игры еще и судил, успевал давать указания обеим соперничающим командам, что и как делать, сейчас его штормило и бросало по сторонам.

«Однако! — думал он. — Еще пара таких тренировок — и меня придется выносить на руках. Что-то я слишком резво взялся за дело. Но без этого не обойтись, — был холодный вывод. — Если хочу, чтобы меня заметили, а еще и слушали, что говорю, надо зарабатывать авторитет».

И, действительно, сегодня он уже заработал себе авторитет, по крайней мере среди своей команды, ведь к концу тренировки его слушались с полуслова. Сейчас с ним шли, оживленно болтая, несколько человек, которые уже считали его лидером, и не просто по должности, которую ему определил тренер, а именно по его сегодняшним заслугам.

А бабка, которая сидела при входе в здание, где располагалась раздевалка, и смотрела на тренировку, вообще его уважительно назвала Владимиром Павловичем.

— Слушай, Володя, а что мы будем завтра делать? — спросил его один из мальчишек, которые сейчас шли рядом с ним.

— Как что будем делать, тренироваться, вы же все слышали, что через три недели начнутся областные соревнования среди юношеских команд. И мы должны выиграть эти соревнования. Так что будем тренироваться столько, сколько потребуется.

Он сказал эти слова и задумался.

«Наверно, придется побеседовать на эту тему с физоргом, если руководство завода хочет, чтобы их команда побеждала, хотя бы на пару недель надо ей устроить что-то вроде сборов с усиленным питанием и тренировками. Вот только если это все действительно предоставят, придется побеждать».

Понемногу его спутники расходились, и вскоре он уже шел в одиночестве. Когда пришел домой, мама с сочувствием посмотрела на него и положила полную тарелку каши. Батя тоже сидел молча и разглядывал сына, как будто в первый раз увидел.

— Ну, и умотали тебя сегодня, ты что, вагоны разгружал, Вовка, на тебе лица нет?

Мама в свою очередь жалостливо спросила:

— Вовик, может, бросишь это дело, на тебя смотреть страшно, как умаялся.

— Мама, ну что ты говоришь, я теперь это дело не брошу, — ответил он.

— Правильно, — загрохотал отец, — это мужик сказал. Молодец, Вовка, так держать. Мы, Люда, еще за него поболеем на трибунах. А сейчас сюрприз, мы все в субботу едем на Кинель рыбу ловить. Нас на локомотиве дядя Петя отвезет.

Мишка, сидевший до этого, как мышь, тут же радостно заорал:

— Ура-а, рыбалка, а в Кинеле и вода теплущая!

Батя между тем, искоса взглянув на жену, продолжил:

— Мне тут один приятель удочку одну продал, спиннинг называется, говорит, рыбы на нее немерено можно наловить. Вот ее и испробуем.

Мама вкрадчиво спросила:

— Паша, а сколько твоя удочка новая стоит? Скажи, пожалуйста.

Отец смутился.

— Да ладно, Люда, разве дело в деньгах, а он мне еще катушку дал в придачу и леску.

Вовка воскликнул:

— Папа, покажи хоть, что там есть.

Отец скрылся в коридоре и вскоре появился со спиннингом в руках. Вовка взял в руки так хорошо ему знакомую снасть. Обычный клееный деревянный спиннинг, алюминиевая простая катушка, полумиллиметровая леска и все.

— Батя, а блесен твой друг тебе не предлагал? — тут же спросил он.

— Блесен? — растерянно переспросил отец. — Нет, а зачем они нужны, тут разве не на крючок рыбу надо ловить?

— Почему же, на крючок, — сказал сын, — вот только крючок должен быть на блесне.

— А где их взять? — последовал вопрос отца.

— Я завтра пяток штук сделаю на работе, — самонадеянно заявил Вовка, — надо бы еще стальные поводки, чтобы щука леску не откусывала, и тройники нужны.

Отец задумался.

— Я, кажется, знаю, где можно тонкой стальной проволоки взять. Ну а ты, коли обещал, то расстарайся. Из чего хоть делать собрался?

— Да я пуансоны выточу на наждаке и на прессе из медных обрезков выдавлю, хорошо бы пару штук отникелировать, да надо в гальванический цех идти, — вздохнул он.

Но батя, поверивший в реальность нового способа рыбной ловли, сказал:

— Я к тебе завтра зайду, посмотрю, что ты там намастрячишь, если что толковое, то сам к гальваникам схожу.

— Погоди, папа, тут еще карабинчики нужны, вот такие, — и Вовка на тетрадном листе нарисовал карабин, — они нужны, чтобы леска не закручивалась.

— Вот черт, — с досадой сказал отец, — знал бы, что столько хлопот, с этим спиннингом и не связывался.

Вовка улыбнулся.

— А ещё придется учиться блесну забрасывать, — с ехидством добавил он.

Мать тут же добавила:

— Вот видишь, надо было сначала хотя бы сына спросить, а потом деньги отдавать.

— Да ладно, мама, — тут же исправился Вовка, — спиннинг хорошая штука, все щуки на Кинеле наши будут.

Утром, когда он шел на работу, мышцы ног ощутимо побаливали, как и брюшной пресс.

«Интересно, как там ребята, все ли хоть придут сегодня на тренировку?» — в который раз мелькнула мысль.

На работе он сразу зашел в бытовку и попросил разрешения позвонить физоргу.

Василий Иванович недовольно шевельнул усами, но разрешил.

— Юрий Александрович, здравствуйте, это вас Фомин беспокоит, я бы хотел поговорить с вами о ближайших соревнованиях и как к ним готовиться, — произнес он в трубку, когда услышал голос физорга.

— А, Володя, это ты? Молодец, хорошо, что позвонил, а то я собирался сам тебя разыскивать. Тут такое дело, хе-хе, мне рассказали про твою вчерашнюю тренировку, ты не слишком резво взялся за дело?

— Юрий Александрович, вы же сами понимаете, что у нас абсолютно несыгранная команда, не имеющая представления о правильной игре, поэтому надо интенсивно заниматься, — с напором произнес Фомин.

— Ага, а ты, значит, имеешь представление? — язвительно спросил физорг.

— Да, имею, поэтому и звоню, как бы нам сегодня встретиться и поговорить?

— Ну давай ближе к перерыву я подойду к вам на участок. Мне все равно в ту сторону надо попадать, тогда и поговорим.

— Хорошо, Юр Саныч, — сказал Вовка и положил трубку.

Василий Иванович, удивленно подняв брови, внимательно смотрел на него.

— А ты, пацан, оказывается, непрост, непрост, — наконец сообщил он и вернулся к своим делам.

Вовка подошел к своему наставнику.

— Толя, послушай, мне кровь из носа надо сегодня несколько блесен сделать, ты как, поможешь?

Семенов улыбнулся.

— Помогу, если за эти блесны никуда не потащат.

— Да это мелочь, просто нужно небольшие обрезки медного листа, я видел, что его куда-то возили на раскрой, я сейчас пуансоны выточу, так, на глаз, а вот где обрезки медные взять, понятия не имею.

Толя почесал голову.

— Ну, положим, где эти обрезки взять, я тебе подскажу, а что еще-то надо?

Вовка улыбнулся.

— Да, собственно, больше ничего, просто дай мне пару часов на это дело, лады?

— Лады, — ответил Семенов и добавил: — Но после обеда обеспечиваешь ударный труд.

— Без проблем, — ответил Вовка и побежал искать в горе использованного металла пару стальных пластинок для пуансонов.

Около двенадцати на участке появился Павел Александрович, в робе сварщика он был еще массивнее. Рядом с ним мужики, работавшие на участке, казались мелкотой. А Вовке в голову пришла неприятная мысль. «А я ведь могу и в батю комплекцией пойти, какой же из меня тогда нападающий получится, дай бог в полузащите, и то не факт».

— Ну, давай, где там твои блесны? — нетерпеливо сказал отец. — Показывай.

Вовка достал довольно неряшливо выдавленные ложкообразные медные заготовки, которые уже были слегка обработаны на точиле. Батя посмотрел, покачал головой и сунул их к себе в карман.

— Ладно, я пошел сначала в гальванику, а потом в инструментальный цех, мне там карабинчики твои сделают, да и стальной проволоки найдут, — сказал он и быстро ушел.

Не успел он уйти, как на горизонте нарисовался физорг и сразу наехал на Василия Ивановича за то, что на его участке очень низок процент сдавших ГТО, и это надо немедленно исправлять. Потом он подошел к Вовке, который уже усиленно трудился над гайками.

— Володя, сейчас будет перерыв, давай в столовой за обедом переговорим, — предложил он Фомину.

— Хорошо, — ответил тот и, выключив станок, начал вытирать руки.

Через пятнадцать минут они уже сидели за столом и, подъедая неважнецкий обед, негромко разговаривали.

— Юрий Александрович, — начал Вовка, — как я понимаю, вы бы хотели, чтобы наша команда хорошо выступила на турнире. Я вчера вечером посмотрел тут кое-какие статьи в газетах по командам из районов и пришел к выводу, что это вряд ли получится. Хотя вы отобрали неплохих ребят, но тем не менее пока у нас команды нет.

Физорг посмотрел на Вовку с усмешкой.

— Ты что, думаешь, я этого не вижу, все это понятно, но если ты хотел со мной поговорить, наверняка у тебя есть предложения по этому поводу.

— Да, Юрий Александрович, предложение у меня есть. Оно заключается в том, чтобы команда до начала турнира провела что-то вроде сборов. У нас есть в запасе почти три недели, и я предлагаю, чтобы нас освободили от работы на это время, выделили дополнительное питание. Но зато тренировались бы мы не по два часа, как сейчас, и четыре раза в неделю, а два раза в день по три часа, а то и по четыре. Я уверен, что при таких условиях мы наверняка сможем на равных выступить с остальными участниками игр, — заявил Фомин.

— Однако, — протянул физорг, — ты и нахал, я такого еще не слышал. Конечно, в твоих словах резон есть, особенно если вам еще тренера найти приличного, послушай, это ведь ты сам, без ребят, придумал, а вдруг они не захотят так тренироваться, света белого не видеть?

— Кто хочет побеждать, тот должен трудиться, — безапелляционно сказал Вовка, — а кто не хочет, скатертью дорога.

— М-да, удивил ты меня, парень, рассуждаешь по-взрослому, — сказал физорг, — но я один ничего не могу решать. Завтра партком собирается, я там этот вопрос поставлю, и тебя приглашу, сможешь так же, как мне, всё рассказать? Ведь там и директор наш будет присутствовать.

— Расскажу, почему нет, — спокойно сказал Фомин.

— Ну, тогда завтра жди вызова, я позвоню, придешь в заводоуправление, надеюсь, партком найдешь?

— Найду, конечно, — был ответ парня.

Юрий Александрович окинул его взглядом.

— Интересное поколение вы, ребята, — дети войны, одним словом, — сказал он и, попрощавшись, пошел по своим физкультурным делам.

После обеденного перерыва пришлось, действительно, работать ударно. Семенов нервничал, работа над гайками его достала.

— Понимаешь, парень, — мечтательно говорил он, — душа интересного дела просит, а эти гайки, тьфу на них. Ну, ничего, к концу года сдам на шестой разряд и в инструментальный цех перейду, там леркой болты не придется нарезать.

Вовка к этому времени и сам заметил, что наставник у него очень неплохой специалист. Его периодически отвлекали от работы коллеги, чтобы что-то уяснить для себя. Вот только частенько от Толи по утрам попахивало перегаром. И опытный глаз старого тренера заставлял Вовку сомневаться, что его учитель сможет провести все свои планы в жизнь.

Но все же к трем часам работу они завершили, довольный Семенов побежал в бытовку выбивать себе у мастера более денежную работу, мотивируя это тем, что за гайки ему заплатят копейки.

Фомин уже привычно убрал за собой станок и отправился в раздевалку.

Так получилось, что на стадион он пришел чуть раньше остальных ребят. И сейчас наблюдал, как поодиночке или по двое-трое они заходят в двери раздевалки. Сегодня привычного шума и смеха не замечалось, было видно, что вчерашняя тренировка их утомила.

«Да, вчера я, пожалуй, перестарался», — решил Вовка и, встав, бодро спросил:

— Ну, как настроение, парни?

— Херово, ты нас, паразит, вчера загонял, — за всех ответил Костин. Но сам при этом улыбался. Было понятно, что именно его «загнать» не удалось. Но остальные нестройным гулом поддержали его слова.

Фомин положил к себе на колени журнал и сразу провел перекличку. На тренировке присутствовали все.

— Ребята, — начал он говорить, — вы знаете, что через три недели начинается турнир юношеских команд области, и нам надо срочно сыграться, чтобы не остаться последними. Я завтра иду вместе с физоргом к директору завода, если все получится, то нам на это время будет представлен отпуск для тренировок и, надеюсь, в одной из столовых нам будет организовано дополнительное питание.

Когда он сказал про питание, то вокруг раздались одобрительные возгласы.

— Ну ты, Фома, молоток! Шамовка — первое дело, — громко сказал кто-то из парней. И все вокруг явно повеселели.

— Ну а сейчас выходи строиться, — скомандовал юный тренер, и ребята гурьбой двинулись на стадион.

Тренировка проходила почти так же, как вчера, но сегодня в разминке больше уделялось внимания специальным упражнениям, направленным на координацию. Пока Фомин командовал и вместе со всеми выполнял все задания, в его голове неспешно текли мысли. «А ведь придется сегодня весь вечер сидеть, надо составить план сборов, расписание тренировок, что от них хочу получить, примерный рацион составить, а из чего его составлять? Ладно, составлю, как надо, а что уж там получится, будем посмотреть. А без плана разговор будет ни о чем».

После разминки народ повеселел, заулыбался.

Когда закончилась часовая отработка ударов по мячу и объявлено о том, что сейчас будет игра в двухсторонку, все довольно завопили. Фомин подошел к одному из игроков, высокому сухощавому пареньку, своему тезке Владимиру Третьякову.

— Слушай, Володя, сегодня постоишь на воротах, мне кажется, что вратарь из тебя получится классный, реакция есть, прыгучесть отличная.

Тот скорчил гримасу, но ничего не сказал и только согласно кивнул.

«Ха, похоже, авторитет начинаю зарабатывать», — обрадованно подумал Вовка.

Началась игра. Фомину пришлось для лучшего управления наблюдать за ней со стороны. Увлекшиеся игрой мальчишки послушно выполняли его указания, но вот неожиданно игра остановилась, на поле возникла ссора. Игорь Костин тряс за футболку Дениса Миронова, который в комплекции значительно ему уступал, оттуда слышались ругань и матерщина.

Фомин дунул в свисток и подбежал к ним.

— Что случилось? — спросил он командным тоном.

— Да пошел ты, тренер херов, — пренебрежительно ответил Игорь, — суешься во все дырки, сейчас без тебя разберемся.

— Так, Костин, ты больше не играешь, выходи и посиди на скамейке. Отдохнешь, подумаешь о своем неправильном поведении с товарищами, — резко сказал Вовка.

— Чего? — протянул Игорь и посмотрел Вовке в глаза.

Тот не отвел взгляд и пристально смотрел в глаза оппоненту. Стоявшие вокруг ребята молча следили за поединком взглядов. Все понимали, что сейчас решается вопрос, кто будет в команде не официальным, а настоящим лидером.

— Иди, ты сегодня больше не играешь, а до конца тренировки сидишь на скамейке запасных, — вновь жестко повторил Фомин. — Не хочешь, можешь собирать вещи, нам не нужны недисциплинированные игроки.

Кулаки Игоря, готовые к драке, неожиданно разжались, и он, резко выдохнув, почти жалобно сказал:

— Фома, ну прости, я погорячился, бывает.

— Нет, я своих решений не меняю, — сказал Вовка, — иди и смотри, как играют те, кто не устраивает драки со своими товарищами по команде.

Игорь, понурившись, пошел к краю поля, а Вовка вновь дунул в свисток, обозначая продолжение игры.

По окончанию тренировки Фомин подошел к Костину и присел рядом с ним.

Ребята, проходящие мимо, с любопытством смотрели на них, но ничего не говорили.

— Послушай, Игорь, — начал Вовка, — я не хочу разбираться, в чем вы не поладили с Денисом, но сам понимаешь, что так себя вести недопустимо. Нам нельзя допускать ссор в команде. Если бы сегодня на моем месте был взрослый тренер, ему было бы гораздо проще убрать тебя из команды и взять другого, более управляемого игрока, ты это хоть понимаешь? Я могу понять, что тебе не нравится, что твой сверстник проводит тренировку, но ты же сам позавчера с этим согласился, а раз согласился, будь, пожалуйста, любезен выполнять мои требования, договорились? — миролюбиво закончил он.

— Договорились, — после непродолжительного молчания нехотя буркнул тот.

— Ну и отлично, тогда без обид?

— Без обид, — сказал Игорь, и добавил: — Я постараюсь, но Мирон меня сегодня так толкнул, что просто сил не было сдержаться.

Фомин улыбнулся.

— Все понятно, там, где ты играл, тебя, наверно, тронуть боялись, зная, что сразу в ухо прилетит, но мы вскоре будем участвовать в настоящих соревнованиях, где никто тебя не знает, и не исключено, что и по ногам получишь, и за футболку тебя сзади защитник прихватит. Так что всех бить будешь? Судья удалит с поля, и все дела, а мы матч проиграем. Или в ответку плюху такую получишь, что играть не сможешь.

Игорь напыжился:

— Ну, насчет плюхи, это ты зря сказал, я здесь любого положу, у нас сосед боксер, он меня драться научил.

Фомин скептически хмыкнул:

— Не знаю, если это действительно боксер, он бы учил тебя боксировать, а не драться. Но, в принципе, это твое дело, только тренировки не пропускай и с парнями не ссорься. Ну давай, пошли переодеваться да по домам.

Когда они пришли в раздевалку, там уже никого не было. Переодевшись, они распрощались и отправились домой.

Когда Вовка пришел домой, там была только мама. Пустые тарелки стояли на столе.

— Мам, а где батя с Мишкой? — удивленно спросил он.

Та раздраженно сказала:

— Они тоже тренироваться пошли. Спиннинг свой кидают на пустыре. Если не сильно устал, сбегал бы хоть до них, а то ужин в помойное ведро вылью, так и передай.

— Да не, не надо выливать, сейчас сбегаю, — сказал сын и отправился на пустырь.

Когда он там появился, то первым делом увидел отца, который возвышался над десятком мальчишек, толпившихся вокруг него. Мишка сидел на земле, на коленях у него лежал спиннинг, и он распутывал огромную «бороду» на катушке.

— Ну, я себе и мороку купил, — сказал отец, увидев старшего сына, — никак не могу вовремя пальцем катушку остановить. Как ни кину, так борода получается.

Мишка поднял раскрасневшееся лицо и выпалил:

— Я его просил, чтобы мне дал кинуть, у меня бы все получилось, так не дает, а только леску заставляет распутывать, сейчас распутаю и уйду, Вовка дальше пусть всё делает.

— Батя, там мамка ругается, говорит, если не придете, ужин выбросит, — сообщил Вовка.

Батя засмеялся.

— Она такая, может и выкинуть. Мишка, хватит, пошли домой, там леску распутаем до конца.

Мишка со вздохом облегчения встал, и они, уже втроем, отправились на ужин. По пути отец рассказал, что блесны отполированы, а две еще и облужены, стальные поводки в наличии есть, как и свинцовые грузила, про которые Вовка совсем забыл, имея дело с безынерционными катушками последние сорок лет. Но слесаря про них не забыли и нашли готовые, как и карабинчики. Теперь осталось самое простое — наловить рыбы, чтобы оправдать все свои усилия по приготовлению снастей.

После ужина отец и Мишка начали готовиться к завтрашней рыбалке. Вовка отговорился тем, что ему завтра выступать на парткоме, надо готовиться, и сел за стол с карандашом и тетрадкой. С перьевой ручкой он все еще не мог справиться.

Отец, услышав о парткоме, сделал большие глаза.

— Володя, ты как туда попадешь и о чем хоть будешь говорить? — недоуменно спросил он. Он совершенно не понимал, о чем серьезные люди могут говорить с пятнадцатилетним подростком.

— Батя, мы сегодня с Санычем говорили, и я ему идею подкинул, чтобы перед соревнованиями нам предоставили отпуск для подготовки. Он сказал, что один ничего не решает, поэтому пригласил на партком. Вот сейчас буду составлять план занятий на эти три недели, чтобы на парткоме выступить.

Отец громко засмеялся:

— Люда, ты слышала, план он будет составлять, у вас что там, кроме тебя некому этим заняться? — сказал он.

— Ты, батя, зря смеешься, — серьезно сказал сын, — я уже вторую тренировку сам провожу, поэтому меня Юр Саныч выслушал, а иначе он, наверно, так же, как и ты, посмеялся бы.

Мать уселась рядом с ними за стол и взяла в руки тетрадь, в которой Вовка начал писать свои соображения.

— Паша, ты словно не дома живешь, разве не заметил, что после того, как Вову молния ударила, он словно другой человек стал. Ты сам-то вспомни, когда последний раз он что-нибудь натворил? — с укоризной сказала она. — Ты на его почерк посмотри, он раньше, как курица лапой корябал, а теперь глянь, — и она сунула под нос отцу тетрадку, в которой округлым четким почерком было несколько предложений.

Батя озадаченно глядел в тетрадку.

— Действительно, я за этот месяц тебя не лупил ни разу, такого, пожалуй, как я домой вернулся, не было никогда. Интересно, на самом деле это молния на тебя так повлияла или просто взрослеешь? — спросил он у сына.

— Не знаю, — засмеялся тот, — наверно, все сразу: и молния, и взрослею, но будем считать, что второе, а то еще меня, как лягушек, начнут изучать.

Мать нахмурилась.

— Каких еще лягушек?

— Ну, ученые, там, лягух режут, над собаками опыты ставят, может, и меня начнут рентгеном просвечивать…

Отец с матерью молча смотрели друг на друга.

— Во как, — наконец сказал батя, — даже не похвастаться теперь, что сын поумнел, сразу молнии всё припишут.

— А вы поменьше про нее говорите, — посоветовал Вовка, — и через полгода об этом никто и не вспомнит.

Мать встревоженно сказала:

— Ну, Вовка, ты меня до смерти напугал. Тебя же в больнице уже смотрели, чего еще надо, доктора ведь сказали, что всё хорошо.

— Да ладно, мама, что ты засуетилась, я же просто пошутил, — сообщил сын.

— Я тебе пошучу, сейчас дам половником по башке, сразу все шутки вылетят! — разошлась мать.

Отец поглядел на раскрасневшуюся жену, махнул рукой и вышел на кухню, где Мишка, сидя на полу, продолжал распутывать бороду на катушке.

Вовка снова приступил к составлению плана тренировок, а мама еще минут десять рассказывала, как её достали муж и дети, от которых ей одно расстройство.

Но потихоньку буря улеглась, и семейство Фоминых мирно готовилось к завтрашнему дню.

Когда утром Вовка появился на работе, не успел он осмотреться, как к нему подскочила симпатичная светловолосая девушка.

— Мальчик, — требовательно обратилась она к нему, — это ты работал на моем станке в дневную смену?

— Какой я тебе мальчик, — буркнул Фомин, — у меня имя есть и отчество, Владимир Павлович, понятно?

Мужики, которые с любопытством наблюдали за их беседой, дружно заржали. Девушка метнула в их сторону вопросительный взгляд, и те сразу замолкли.

— Хорошо, — с непонятной улыбкой сообщила блондинка, — а почему у меня станок такой грязный, Владимир Павлович? Я уже узнавала, на нем после тебя никто не работал.

— Какой грязный? — удивился Вовка. — Вчера я его убирал.

— А это что? — девушка ткнула пальцем в поддон. — Разве не грязь?

Мужики уже вновь заливались смехом, а один даже повизгивал. Вовка наклонился, на чисто выметенном поддоне, куда указывал палец, лежала крохотная стружка, наверно размером с миллиметр.

— Вот видишь, — победно заявила девчонка, — разве так убирают механизм? И потом, почему станок не протерт тряпкой? В общем, я у тебя станок не принимаю, пока ты его не приведешь в порядок. Всё понятно?

— Да всё, всё, успокойся, сейчас уберу, — сказал Вовка и, взяв тряпку, стал протирать станок.

После того, как он закончил, девушка сказала:

— Ну вот, так уже лучше, хотя грязи еще много, и больше за этот станок не вставай, я только сменщика приучила к аккуратности, как тут ребенка на работу взяли, мне на голову.

Тут к ним подошел Семенов, оказывается, это он повизгивал от смеха, он и сейчас еще держался за живот.

— Ой, Валька, ты с утра насмешишь, даже живот заболел, — сказал он, всё ещё посмеиваясь.

— А я ничего смешного здесь не вижу, — вновь завелась девица, — вы тут все грязью заросли, а ты, Семенов, чему своего ученика учишь? Лучше бы научил для начала, что рабочее место должно содержаться в чистоте.

— Ладно, ладно, Валюша, научу, иди, ради бога, к мастеру, он там тебе заказ на гайки оставил, — сказал Толя и потянул Вовку за рукав к станку, за которым тот должен был работать с сегодняшнего дня.

— Слушай, Вовка, извини, забыл тебе сказать, что Силкина сегодня выйдет на работу. Ха, давно мы её воплей не слышали, она обоих сменщиков так выучила, они в конце смены станок только что не вылизывают. Ладно, ближе к делу, вчера вечером наладчики оба станка проверили индикатором, так что сегодня будет работа интересней. Вон, видишь, бронзовые втулки с литейки привезли. Будешь снаружи по размеру протачивать и внутри, но внутри потом я буду доделывать, там скользящая посадка нужна, ты пока до такой работы не дорос. А чтобы времени не тратить, будем со станка на станок переходить, понял? Токари-многостаночники, хе-хе. Так, давай за дело, вот тебе чертеж, смотри, я пока сбегаю за нутрометром и калибром.

Фомин посмотрел чертеж и начал устанавливать отливку в кулачки. Несколько минут размышлял, дожидаться ему возвращения Семенова или нет. Еще раз глянул в чертеж, установил резец, режим резания и приступил к работе. Когда запыхавшийся наставник пришел, то в станке уже желтела проточенная втулка.

— Ого, — сказал Семенов, — не стал меня дожидаться? — Тут же схватил штангенциркуль и начал измерять диаметр.

— Хм, все нормально, — сказал он, и из его голоса явно ушло напряжение. — Слушай, Фомин, ты уж в следующий раз дождись меня, а потом приступай к работе, — сказал он раздраженно, — ты хоть знаешь, сколько эта калабаха стоит?

Вовка, удивленно глядя на взволнованного учителя, сказал:

— Толя, так ты сам сказал, посмотри чертеж и за дело, я и решил, что надо начинать работать.

— Смотри, парень, ты мне больше сюрпризов не устраивай, пока всё делаешь только под моим контролем и никак иначе. Ну, сейчас гляди, как надо растачивать втулку изнутри. Вот видишь, растачиваешь под такой размер, миллиметр туда-сюда значения не имеет. А я уже потом окончательно протачиваю и буду сотки ловить под посадку.

Вскоре оба с головой ушли в работу. Работа шла вроде неплохо, но как Толя ни старался, а две заготовки он запорол, и когда проверял испорченную втулку калибром, его маты разносились по всему участку и были хорошо слышны, несмотря на грохот и шум станков.

Силкина, стоявшая за соседним станком, молча крутила свои гайки и только ехидно улыбалась, слыша цветистые выражения Семенова.

Обед прошел под ругань Семенова, который все прикидывал, сколько у него вычтут из получки, ругал Ковшова, который якобы не дает ему сложной работы, из-за этого падает квалификация, а в результате он начинает гнать брак. Потом он все же успокоился и даже начал улыбаться.

— Видишь, хорошо, что калибры взял, а то повез бы втулки на ОТК, там бы это дело на весь цех разошлось, а так ладно, бронзу обратно в литейку увезут, на следующей неделе недостающие втулки сделаем, — сообщил он Вовке.

Когда они пришли на участок, там, как всегда, за столом хлопали костяшками домино. Но Фомин не успел даже посмотреть, кто там играет, как в дверях бытовки появился Ковшов.

— Володя, зайди, с тобой физорг хочет поговорить, — крикнул он.

Когда Вовка взял трубку и сообщил, что он слушает, в ней жизнерадостно раздался голос Юрия Александровича.

— Ну что, пацан, здравствуй, медвежья болезнь еще не началась? Да ладно, шучу, давай двигай в заводоуправление. Партком уже два часа как работает, скоро и до нас очередь дойдет. Я тебе с запасом позвонил, но ты, смотри, не задерживайся. В кабинет не заходи, я сам выйду, тебя приглашу, усек?

— Усек, — сказал Фомин, но в трубке уже были короткие гудки.

Он положил трубку и повернулся к мастеру.

— Да слышал я всё, — сказал тот, — ты, парень, растешь не по дням, а по часам, скоро будем гордиться, что с тобой на одном участке работали. Ладно, иди, переодевайся и шуруй на партком, все равно уже до трех не успеешь вернуться.

Через полчаса Вовка шагал по коридору заводоуправления, где после шумного цеха, казалось, царила полная тишина. Кабинет, где располагался партийный комитет, он обнаружил без труда и уселся на стул рядом с дверями, сжимая в руках клеенчатую тетрадку. Оттуда доносились голоса, тянуло махоркой, но разобрать, что говорилось там, не было никакой возможности.

А говорилось там следующее:

— Товарищи коммунисты, — начал парторг завода, сидевший во главе стола, справа от него сидел директор, а слева главный инженер, ну а дальше все члены комитета сидели в том порядке, в каком они удосужились сесть, — вроде все основные производственные вопросы мы обговорили, новые инструкции я довел до вашего сведения. А сейчас заслушаем нашего физорга Лукина Юрия Александровича. Пожалуйста, Юрий Александрович, докладывайте.

Юрий Александрович встал и начал деловито рассказывать о спортивной работе, проводимой на заводе. Слушали его довольно внимательно. Но вот он перешел к вопросу, который очень волновал Фомина.

— Товарищи, хочу вам доложить, что в этом году нам наконец удалось создать юношескую футбольную команду. Как вы знаете, наш завод идет в авангарде спортивных достижений области и заслуженно гордится участием в создании футбольной команды, которая сейчас принимает участие в чемпионате Советского Союза. Однако мы в своей работе забыли о главном, о привлечении молодежи к спорту. Но наша партия в лице ее вождя товарища Иосифа Виссарионовича Сталина четко и своевременно указала нам на недостатки в работе, и, руководствуясь этими указаниями, спортивная организация быстро исправила этот недостаток, и сейчас у нас на заводе трудятся двадцать два молодых человека в качестве учеников токарей, слесарей и других специальностей. С помощью дирекцииудалось организовать их регулярные тренировки, снабжение формой и дополнительным питанием. К сожалению, сейчас остро стоит вопрос с тренером. Дело в том, что те два преподавателя, с которыми я имел разговор о принятии на работу, сейчас устроились тренерами в ДЮСШ, которая начала работу этим летом в городе. И таким образом, на данный момент ребята, собственно, тренируются самостоятельно. Но я обещаю, что в ближайшую неделю этот вопрос решу.

— Юрий Александрович, — прервал парторг физкультурника, — давай ближе к делу, я ведь тоже слышал, что у тебя появился паренек, который так тренировки проводит, что после них ребят лежа качает.

— Так я к этому и веду разговор, Андрей Николаевич. Очень перспективный парнишка, имеет явный организаторский талант. А вчера подал мне идею по подготовке к футбольному юношескому турниру Мы ведь уже отрапортовали о создании команды, придется выставлять ее на соревнования, но ведь не хочется упасть лицом в грязь, не последнее же место занимать, надо хотя бы в десятку попасть. Так вот он просит предоставить всем членам команды отпуск до начала турнира, с тем чтобы они могли тренироваться не только после работы, а в течение всего дня. От нас требуется на время этих сборов обеспечить им усиленное питание. Я пригласил его на партком, чтобы он здесь сам рассказал о своей идее.

Парторг крутнул колесико зажигалки и закурил очередную беломорину.

— Ну что же, пригласил, так выслушаем, — сказал он и усмехнулся. — Как говорится, молодым везде у нас дорога. А мы посмотрим, что за кадры ты нам в команду подобрал. Приглашай, пусть заходит!

Вовка мысленно проговаривал свою речь, когда дверь парткома открылась и высунувшийся физорг сказал:

— Володя, заходи.

Фомин спокойно зашел в кабинет, остановился около стола и поздоровался. На него с любопытством смотрели двенадцать человек. Кто-то кидал скептические взгляды. Кто-то доброжелательно улыбался. Перед ними стоял сухощавый, русый паренек с серьезным выражением лица, видимо, нисколько не переживавший, что попал в такую взрослую компанию.

— Ну, молодой человек, — сказал парторг, — рассказывай, какие у тебя есть мысли о дальнейших действиях по подготовке футболистов. Вот Юрий Александрович считает, что ты дело предлагаешь.

Вовка вздохнул, положил тетрадь на стол перед собой и начал говорить:

— Товарищи коммунисты, наверняка сегодня вы решали здесь многие вопросы производства, выполнения плана и многое другое. Хочу сказать, что вопросы спорта являются не менее важными для нас, чем план, потому что только здоровый и образованный рабочий и служащий может выполнять те задания, которые требуют от нас партия и правительство. Но чтобы привлечь людей в массовый спорт, нужны маяки, на которые могли бы равняться тысячи людей. И таким маяком для подростков могла бы стать наша команда, но при условии, если она будет побеждать. Но вот в ближайшем турнире, который состоится в августе, наша команда хорошо выступить не сможет, потому что ее по существу пока нет. Поэтому я прошу представить членам команды отпуска на время подготовки и проведения турнира и обеспечить нас дополнительным питанием. — Он взял в руки тетрадь. — Вот, товарищи, здесь у меня разработан план тренировок, режим дня и питания на это время. Можете с ним ознакомиться. Я же со своей стороны заверяю, что мы сделаем в играх все возможное, чтобы не подвести наш завод.

— Вот это да, — удивленно сказал парторг, — парень, ты в школе, наверно, комсоргом был, где речи толкать научился?

Пока Вовка собирался с мыслями для ответа, Юрий Александрович схватил тетрадку и начал ее просматривать.

— Нет, товарищ парторг, комсоргом я не был, в комсомол только собираюсь вступать. А насчет речей, так я газеты регулярно читаю, от корки до корки, — сообщил Вовка.

За столом зашумели, контраст между возрастом парня и его речью был разительным и не мог оставить никого равнодушным. И тут за столом послышались тихие слова:

— Молния, молния.

— Так это тебя недавно молния ударила? — внезапно заинтересовался директор завода. — А врачи тебе разрешили тренироваться?

— Так точно, Николай Михайлович, меня обследовали в больнице и не нашли никаких отклонений.

— Слушай, Фомин, — а кто тебе это все написал? — спросил физорг. — Ни за что не поверю, что ты сам этот план составил.

— Ну-ка дай сюда, я посмотрю, — сказал парторг. Он взял тетрадь, и они втроем, с директором и главным инженером, начали ее просматривать.

— Что скажешь? — через некоторое время спросил с ухмылкой парторг у физорга. — Ты ведь у нас тут один с высшим физкультурным образованием, а я от тебя ни одного такого документа не видел, может, нам есть смысл тебе помощника в лице Фомина взять, бумаги в твоей епархии разгребать? А ты, парень, теперь расскажи, как это расписание составлял, чем пользовался, какими справочниками, таблицами? Больно всё у тебя здесь гладко расписано.

Глядя в глаза пожилому опытному человеку, Вовка спокойно сказал:

— Никакими документами не пользовался, просто вспоминал, что читал в газетах, я ведь про футбол ни одной статьи не пропускаю. А потом сидел, думал, что и как можно улучшить.

Нахально говоря все это, Вовка думал: «И что вы сделаете, не пытать же меня будете? А если правду скажу, сразу поеду в психушку».

— Саныч, ты скажи, что сам по поводу всего этого думаешь? — потряс парторг тетрадкой.

Юрий Александрович взял у него тетрадь и, раскрыв, стал комментировать:

— Товарищи, если бы не знал, что это написал парень, закончивший семь классов, то подумал, что это работа кого-то из преподавателей. Наши тренеры такое обоснование вряд ли напишут. Да еще без ошибок. Мне тоже кажется, что без помощи хорошего специалиста он бы не смог это написать. Только вот специалистов таких нет.

— Ладно, товарищи, — вступил в беседу директор, — довольно парня пытать, нет в этом смысла, мы и так уже долго заседаем. Считаю, что Юрий Александрович и его подшефный правы, надо их просьбу выполнить, тем более что для двадцати человек мы такую возможность найдем. В нашем профилактории, где сейчас проживают немцы, с другой стороны есть глухое помещение, там вполне можно организовать место отдыха. А в столовой для немецких рабочих и так питание значительно лучше, чем в наших. Выдадим ребятам талоны, и пусть питаются там, только надо решить вопрос со временем приема пищи, чтобы никаких контактов с немцами. За этим проследит Валерий Павлович.

Один из мужчин, сидящих за столом, в военной форме без погон, молча кивнул головой и что-то пометил себе в записной книжке.

Директор посмотрел на физорга.

— Юрий Александрович, помощник у тебя, конечно, деловой и целеустремленный, но чтобы на следующей неделе у них был тренер, иначе бросишь все дела и сам будешь команду тренировать, всё понятно?

Лукин вскочил и отрапортовал:

— Так точно, Николай Михайлович, тренер на следующей неделе будет. В понедельник не обещаю, но во вторник появится обязательно.

— Хорошо, — устало сказал директор, привычно насыпая махру из кисета на газетный листочек, — можете быть оба свободны, а мы тут еще кое-что обсудим.

Когда физорг и Фомин вышли из кабинета, там с минуту царило молчание.

Потом парторг с улыбкой спросил:

— Как вам молодое поколение?

Валерий Павлович немедленно отреагировал на этот вопрос:

— Товарищи, все это очень странно, мальчишка в возрасте пятнадцати лет показывает знания, которых у него не должно быть. А вы заметили, как он себя вел? Как будто мы для него не старшие товарищи, а просто коллеги по работе. Очень подозрительно и нуждается в расследовании.

Директор улыбнулся:

— Интересно, если бы тебя, Палыч, молния долбанула, как бы ты себя вел. У парня месяц после травмы не прошел, он уже в футбол вовсю гоняет. И что ты расследовать собрался. Они тут в поселке все на виду, ничего ни от кого не скроешь. А что касается знаний, читал я где-то, что после удара молнии те, кто в живых остается, частенько совсем другими становятся, возможно, и здесь такой же случай. Ладно, товарищи, что там у нас осталось? Давайте обсудим, да по домам. Суббота все же. Мне бы хоть раз в баню как человек сходить, месяц кручусь, как белка в колесе, — пожаловался директор на тяжелую жизнь.

— Ты, Михалыч, на жалость не жми, — засмеялся парторг, — сейчас золотые деньки, ты вспомни, что пару лет назад было.

Директор махнул рукой:

— И не говори, тогда что суббота, что воскресенье, не до бани. Полночи ждешь, позвонит Сам или нет.

За столом опять на некоторое время воцарилось молчание. Окружение прекрасно знало, чем в те времена могло закончиться общение с Самим.

Между тем Вовка с физоргом шли по коридору. Когда они спустились на первый этаж, Юрий Александрович неожиданно сказал:

— Погоди, Володя, сейчас ко мне в хозяйство зайдем.

Они спустились в подвал, где физорг крутнул колесо на толстой стальной двери, и они вошли в бомбоубежище. Длинный зал с горящими в защитных колпаках лапами, побеленные стены и скамейки вдоль них. Больше ничего там не было. Но Юрий Александрович шел вперед и подошел уже к обычной деревянной двери, на которой висел замок. Когда они, открыв дверь, зашли в следующий зал, Вовка почуял давно знакомый запах спортивной амуниции, побывавшей деле, вдоль стен стояло десятка два старых велосипедов, на вешалках висела футбольная форма, мячи футбольные, волейбольные. Куча драных бутс была сложена почти посредине комнаты. В закутке у стены стоял стол и стул. Лукин уселся на стул и сказал:

— Ну, как тебе мое логово?

Вовка обвел глазами вокруг. Все было знакомо до боли. Почти в таком же подвале располагалась его первая ДСШ, в которой он постигал футбольные и боксерские азы.

— А что, Юр Саныч, у вас тут неплохо, вот только вокруг одно старье лежит.

— Да это так, насобирал тут за два года то там, то тут. Как говорится, с миру по нитке — голому рубашка. Я тебя чего сюда привел. Дело обстоит так. Слышал, что Николай Михайлович сказал, кровь из носу, а тренера ему выложи. А с начальством у нас не спорят. Короче, есть у меня на примете футболист бывший, Серегин его фамилия, до войны он играл неплохо и даже физкультурный техникум закончил. Вот только во время войны руку потерял. Ну, и сам понимаешь, за воротник слегка закладывает. Я про него особо не думал. А сейчас после того, как в твою тетрадь глянул, то решил, что предложу я ему эту работу. В понедельник ты с утра еще работаешь, приказ об отпуске на сборы будет только со вторника. Так что подойдешь сюда, когда я позвоню, мы втроем обсудим полномочия ваши, так сказать, разграничим. Он мужик нормальный, правда тренером не работал никогда, хоть и учился для этого. Но сам по себе пробивной, вы с ним не пропадете, и всю футбольную братию в городе знает. И к тому же в понедельник снабженец форму обещал привезти и обувь, так что будет теперь в чем тренироваться. А тетрадь свою оставь, я сейчас посижу, посмотрю внимательней, что ты там напланировал. Давай иди домой, отдыхай, как я понимаю, у тебя на ближайший месяц больше выходных не будет.

— Это точно, — вздохнул Вовка, — теперь до двадцать первого августа тренировки каждый день, а с двадцать первого турнир на две недели. Ну ничего, мы сегодня с батей на рыбалку рванем, так что отдохну.

— Да, рыбалка — это неплохо, — согласился физорг, — но я больше охоту уважаю, ну тогда ни хвоста, ни чешуи, бате привет передавай. Напомни, что скоро начнем тренировки, у меня на него большие планы, надеюсь, что кубок города по классике будет наш.

Вовка впервые услышал, что отец занимается борьбой, но что-либо уточнять не стал, надоело всем объяснять, что ничего не помнит из своей жизни.

Когда Вовка пришел домой, сборы заканчивались. Снасти уже стояли в углу, собранные в самодельный чехол, на полу лежали три упакованных вещмешка.

— Наконец явился, — недовольно пробурчал Павел Александрович, — знаешь ведь, что едем, мог пораньше прибежать. Давай переодевайся, и выдвигаемся к автобусу на товарную станцию.

Мать укоризненно сказала:

— Хоть бы дал парню перекусить, дорога-то дальняя.

— Ничего, — ответил муж, — потерпит до деда. У того найдется чего пожевать, сама знаешь.

Но мама упрямо сунула сыну в руки кусок черного хлеба, посыпанный солью, и стакан с чаем.

— До автобуса еще долго, успеете, — сказала она.

— Вовка, давай быстрей, — заныл Мишка, — вдруг автобус раньше придет. Мы пешком до станции полтора часа идти будем. Дядя Петя без нас уедет.

Через пятнадцать минут они шли по направлению к автобусной остановке.

На товарной станции они долго шли по путям, мимо них несколько раз громыхали составы, влекомые пыхтящими паровозами, резкие паровозные гудки били по ушам. С маневровой «кукушки» Павла Александровича приветствовал приятель и быстро объяснил, где найти дядю Петю.

— Повезло, — сказал довольный отец, — поедем сегодня не на локомотиве, а на дрезине, с удобствами.

Они прошли до депо и подошли к дрезине, вокруг которой ходил пожилой железнодорожник.

— Ну что, явился, не запылился, — приветствовал он племянника, — вишь, как подвезло вам. Мне срочно в Толкай надо дрезину отогнать, а завтра вечером обратно, так что прямо как по заказу. Орлов своих тоже взял, правильно, пусть к рыбацкому делу приучаются. Давай, пацаны, залезайте в дрезину, сзади садитесь и не лезьте никуда.

Батя с дядькой еще постояли, покурили и тоже залезли в кабину. Мерно заработал двигатель, дрезина быстро выскользнула из депо и, набирая скорость, помчалась по рельсам.

«А ведь я в первый раз в жизни еду на дрезине, — подумал Вовка, — да и видел их нечасто».

Из-за шума и стука колес разговаривать было затруднительно. Мишка прилип к окну, разглядывая мелькавшие мимо окраины города. Вовке делать было нечего, и он неожиданно для себя заснул.

Проснулся он от того, что его трясли за плечо.

— Эй, засоня, вставай, приехали, — сказал отец, — да пошевеливайся.

Когда они выпрыгнули на насыпь, оказалось, что до самой станции дрезина не доехала, Вовка повернул голову в сторону брата, но тот сам ему сообщил:

— Так до деда ближе идти.

Они поудобней устроили вещмешки на спине и вслед за отцом двинулись по тропинке в сторону поселка. Когда добрались до дедовского дома, уже совсем стемнело. На улицах не было ни одного фонаря. В доме деда в окошке светился желтоватый огонек. Даже в темноте домик оставлял жалкое впечатление: четырехскатная крыша, отваливающаяся штукатурка, два окна, забитые фанерой, вокруг двора покосившийся плетень с парой горшков.

Дверь была на задвижке, но после стука сразу распахнулась и на улицу вышел небритый пожилой мужчина, весьма смахивающий на Павла Александровича, но значительно уступающий ему в комплекции.

— Пашка, ты, что ли, заявился на ночь глядя! — радостно воскликнул он. — И внучата здесь! Ну всё, гуляем! — с этими словами он широко открыл дверь.

Внутри дом представлял одну-единственную комнату, посреди которой возвышалась русская печка. На утрамбованном земляном полу почти вплотную лежали самодельные половики. Освещалось все это великолепие керосиновой лампой, стоявшей на столе. Но из горшка, стоявшего в печке, доносились очень аппетитные запахи.

— Ну, молодцы, наконец решили деда навестить, — суетился хозяин, — и прямо к ужину поспели. Я ведь недавно с работы пришел. У нас сегодня на бойне аврал, целое стадо пропустили. Так руки уже топор не держат. Зато сейчас свежей убоинки отведаете.

— Батя, так что, вам разрешили мясо покупать? — полюбопытствовал сын.

Дед усмехнулся.

— Да когда такое было? Легкое с печенкой чуток, да картошечку поставил, сейчас уже потушится. А ты пока, Пашка, доставай, неужто к отцу без поллитровки приехал?

Отец полез в вещмешок и извлек бутылку. Дед опытной рукой крутнул ее на столе и глянул на пузырьки.

— Ништо, пить можно, — сказал он сам себе.

— Деда, — крикнул Мишка, — мы ведь на рыбалку приехали, завтра будем рыбу на спиннинг ловить.

— На какой, на какой хер ловить будете, Мишаня? Извини, не понял, — переспросил дед.

— На спиннинг, дедушка. Удочка такая, на нее щук ловят, — объяснил внук.

— Ага, ну если вам щук надобно, тогда завтра вам к старой плотине надо топать. Я там каждый день самоловки ставлю, без рыбы не ухожу, — сообщил дед.

— Мишка, а как деда зовут? — тихо на ухо спросил Вовка.

Тот, нисколько не удивляясь, в ответ также прошептал:

— Александр Михайлович.

Между тем дед прибавил света в лампе, и в доме можно было разглядеть друг друга.

— Вот, на станции электричество есть, а когда у нас появится, толком сказать не могут, — сообщил он, ставя чугунок с тушенкой на стол. С полки достал жестяные миски и большим половником положил в них варева до краев.

Никто из младших Фоминых от такого предложения не отказался, и все интенсивно заработали ложками.

Видимо, от усталости деда развезло уже со второй рюмки, и он начал жаловаться на свою жизнь. Дескать, как померла жена, нет ему ни в чем радости. Вот и внуки могли бы целое лето у него жить, все было бы веселей. Сын начал его утешать, объяснять, что не хочет его еще и внуками нагружать. Они выпили еще по паре стопок, и повеселевший Александр Михайлович сказал:

— Пашка, а давай мою любимую споем, а парни пусть подпевают. — Сразу и затянул песню на мотив известной народной песни:

Дед допел песню, разлил остатки водки в стопку и лихо кинул ее в рот. После этого он быстро показал, где кому улечься и куда бежать, если прижмет, прикрутил фитиль лампы и, сказав, что завтра идет с ними на речку, сам улегся спать.

Вовка лежал на широкой лавке, рядом с печкой, от нее несло теплом, и было душно. Он потихоньку встал и вышел на улицу. На улице было темно и тихо. Только со стороны станции изредка доносился шум проходящих составов. В траве трещали цикады. А на черном небе светили яркие звезды, среди которых не пролетал еще не один спутник. Он уселся на скамейку, стоявшую около дверей, и размышлял о том, как жить дальше. Пока все складывается так, как ему бы хотелось.

«А ведь я помню результаты десятков футбольных матчей, — неожиданно пришло ему в голову. — Очень интересно, это можно использовать в дальнейшем. Хотя, может, теперь, когда я здесь появился, результаты будут совсем другими. Да, а какие еще события я помню? Так, будет война в Корее, потом, когда Сталин умрет, Хрущев что-то замутит. Ага, еще Карибский кризис, черт, а когда он был? Вроде в 1961 году, нет, в 1961 году полетит в космос Гагарин. М-да, хреновато что-то вспоминается, как там было в истории. И записывать нигде не получится, вдруг найдут».

С такими мыслями он просидел около часа. Потом с реки потянул прохладный ветерок, и Вовка, поежившись, ушел спать в дом.

Утром он проснулся от шума самовара. Мишка еще спал, разметавшись на топчане. А отец с дедом уже сидели за столом и что-то тихонько обсуждали.

— О, гляди, вот и старший проснулся, — сказал дед. — Давай, Вовка, подымайся, сейчас чайку попьем и в путь.

Батя встал из-за стола и начал будить Мишку, тот сопел, отмахивался, но ему отец сказал в ухо:

— На рыбалку не пойдешь!

Тот моментально вскочил и начал быстро одеваться. После чая все, взяв снасти, дружно пошли на улицу. С утра было свежо, на траве лежала обильная роса, и вскоре ноги у всех были напрочь мокрые. Но когда Фомины вышли на берег Кинеля, они были мокрыми уже от пота, дед тихо ходить не умел. Выше по течению была видна старая, заросшая травой плотина, из-под которой шумела вода, сразу за плотиной это течение терялось в небольшом плесе, за которым речка сужалась и исчезала в ивовых зарослях. С воды поднялась в воздух огромная стая уток — крякв и чирков. Дед проводил их взглядом и сказал:

— Видал, Пашка, уже все на крыле. На следующий выходной на охоту приезжай.

Сын, тоже с тоской проводивший взлетевшую дичь, сказал:

— Не, батя, не получится ничего. Вот к концу августа обязательно приеду. Да и Вовку возьму, он в прошлом году неплохо стрелял.

Вовка вступил в беседу:

— Папа, вряд ли я с тобой поеду, у нас же турнир будет проходить в это время.

В это время Мишка уже деловито привязал леску к длинному ореховому удилищу, достал консервную банку с червями и, насадив червя, пошлепал вдоль берега, искать место для заброса.

— Всё, хватит болтать, — скомандовал дед и сам начал разматывать леску на своей удочке. — Сейчас мелочи наловлю и самоловки переставлю.

Отец, глядя на них, сказал старшему сыну:

— Вовка, может, ты попробуешь спиннинг в деле, а я пока к плотине с удочкой сбегаю, там место есть, где язь крупный выходит.

Тот кивнул головой и достал из чехла спиннинг, присоединил катушку и начал привязывать стальной поводок с блесной. Пока он возился, уже взошло солнце и начало слегка пригревать спину. По воде начали стлаться клубы тумана, исчезая под солнечными лучами. Вовка привязал, как ему показалось, самую удачную блесну и сделал первый заброс. Блесна упала в том месте, где он и планировал, рядом с листьями кувшинок, метрах в пятнадцати от берега. Катушка неприятно обожгла большой палец при торможении.

«То ли еще будет», — подумал он, подматывая блесну. Первый заброс удачи не принес, второй тоже. Через полчаса не выдержал сидевший неподалеку дед, который уже наловил с десяток пескарей и собирался ставить самоловки.

— Вовка, хватит тебе воду зря хлестать, бери лучше удочку да лови плотву, вон у Мишки цельный кукан уже висит, — проворчал он.

Вовка подумал и решительно снял блесну, взял в коробке тройник, примотал к нему несколько мелких утиных перышек, в изобилии валявшихся на берегу. Затем привязал его впереди грузила, решительно сделал заброс на середину плеса. И только он начал подматывать леску, как последовал рывок и на спиннинге появилась приятная тяжесть.

«Щука? — думал он. — Вроде не похоже».

Когда подтащил рыбину к берегу, та сверкнула серебристой чешуей. Он осторожно вытащил ее на илистый берег.

— Жерех! Ничего себе, — раздался сзади голос деда, а прибежавший Мишка уже судорожно отцеплял добычу от тройника.

Дед опытной рукой перенял у него рыбу и сказал:

— Да, килограмма на полтора, не меньше, на что ты ее хоть поймал? Что, на эту хренотень?! Быть того не может!

Вовка улыбнулся:

— Дед, так ты же сам видел.

Тот, забыв про свои самоловки, скомандовал:

— Давай кидай снова.

И очередной заброс опять принес жереха. Когда от плотины прибежал отец, на берегу уже лежало с десяток рыбин.

Без разговоров спиннинг был изъят из Вовкиных рук, и первый же заброс Павла Александровича принес очередную бороду.

Дед, понаблюдав минут пять за ее распутыванием, пробормотал что-то вроде:

— Не к рукам… так хуже лаптя. — И ушел ставить самоловки.

Мишка, понимая, чем грозит лично ему эта борода, сразу исчез из пределов видимости. Какое-то время гордость не позволяла отцу привлечь к распутыванию сына, но, в конце концов, он сунул ему спиннинг в руки, снова взял удочку и побрел искать своих язей. Между тем на берегу появились еще несколько рыбаков, они приходили, узнавали, как клев, и разбегались по своим местам. Вовка все же распутал бороду и снова стал пробовать ловить на свою самодельную муху. Но то ли он выловил всех жерехов, то ли они перестали клевать, больше не взял ни один. А два окуня граммов по триста после жерехов уже не впечатляли.

Он вновь поставил блесну и перешел ближе к плотине. Первый заброс — и крупная щука схватила блесну. Через час вернувшийся дед посмотрел на толпу рыбаков, собравшихся вокруг его внука, на большую груду рыбы, лежавшую на траве, и крикнул:

— Сейчас тачку привезу. — Он почти побежал по направлению к дому.

Только во второй половине дня в доме у деда закончилась суета. Когда удачливые рыбаки пришли домой, начались суровые будни, стояла задача сохранить улов. Поэтому вскоре в огромной кастрюле на плите варилась уха, рядом стояла сковородка, в которой жарилась рыба. А четверо мужиков разного возраста продолжали готовить рыбу к засолке и сушке. В течение двух часов к ним забегала то одна, то другая соседка…

— Михалыч, слышь, ты, говорят, порыбалил удачно, может, рыбки подкинешь немного, — все в основном начинали разговоры с этого.

Дед делился добычей, успевая выторговать себе что-нибудь из овощей, потому что у него на дворе росла только трава.

Несколько рыбин отец тщательно вычистил, переложил крапивой и завернул в тряпку.

— Хочу свежей до дому довезти, — пояснил он детям.

К четырем часам все было сделано, распластанная рыба лежала на противнях в русской печке для сушки. Часть солилась в бочке. А наевшиеся от пуза рыбаки осоловело сидели вокруг стола.

Еще через полтора часа они катились в мерно постукивающей по рельсам дрезине обратно в город. А дед, уже где-то раздобывший шкалик, засунул его в карман и пошел домой, спрыснуть удачно проведенный день.

Ужинали они уже дома, довольная мать нажарила полные сковородки рыбы, чтобы хватило на завтра, и, пожалуй, в первый раз за все время пребывания в новом мире Вовка понял, что он не испытывает легкого чувства голода. Мишка был в своем репертуаре и в подробностях рассказывал всем за столом, как проходила рыбалка.

После такого дня никуда уже идти не хотелось, и через час все семейство мирно улеглось спать.

На следующий день физорг позвонил на участок после обеда и предложил Фомину прийти к нему. Узнав об этом, Семенов скорчил недовольную гримасу. Ему очень понравилось использовать своего ученика для выполнения черновых работ, которые ему были не по нутру, а сейчас снова придется браться за них.

Когда Вовка зашел в бомбоубежище, Юрий Александрович был не один, рядом с ним у стола сидел молодой мужчина в спортивном костюме. Вот только левый рукав у него был аккуратно подвернут и закреплен резинкой.

— А, вот и твой помощник, — сказал физорг, обращаясь к своему собеседнику, — это его сочинение ты сейчас читал.

Мужчина встал и, улыбаясь, протянул руку.

— Ну, здравствуй, герой. Я, признаться, думал, что старше выглядишь. Будем знакомы, меня зовут Серегин Анатолий Иванович. Юрий Александрович уговорил поработать с вашей командой. Давай присаживайся, поговорим. Мы тут уже многие вопросы обсудили. Саныч рассказал, как ты тренировки проводишь. Скажи, пожалуйста, вот ты тут много умных вещей понаписал, может, прикинул уже, кто на какой позиции играть будет.

— Конечно, — сказал Вовка, — сейчас в момент накидаю список.

Он взял карандаш из стоявшей на столе банки, начал писать. Когда он закончил, Серегин молча прочитал список пока еще ничего не говорящих ему фамилий.

— Володя, а себя забыл написать, ты сам-то в каком качестве на поле себя видишь? — спросил он.

— Я себя вижу в качестве центрального нападающего, — спокойно ответил тот.

Мужчины переглянулись.

— А ты, я смотрю, нахал, — с ноткой удовлетворения сказал Серегин, — себя не обидишь. Что такое чеканка, знаешь?

— Конечно.

— Тогда покажи, что умеешь, — тут же предложил новый тренер.

— Пожалуйста, — пожал плечами Фомин, — только тут потолок низковат, головой не получится работать.

— Да ладно, пока без головы покажи.

Вовка выбрал мяч, отошел на свободное место, подкинул мяч и начал его подбивать. Вначале он делал это только правой ногой. Потом попеременно левой, правой, использовал колено. Через несколько минут, не переставая чеканку, он сел на скамейку и продолжил чеканить мяч уже сидя.

— Ну как, потянет? — спросил он, поймав мяч и вставая со скамьи.

— Однако орел! — улыбнулся Серегин. — Честно признаться, такого не ожидал. Хорошо, давай о деле. Я все же уже семь лет не играю, а тренером не работал вообще. У тебя вроде неплохо получается с тренировками, сегодня-завтра понаблюдаю за тобой, что за упражнения даешь, какие нагрузки. Посмотрю, как у вас с игрой. Сразу расставим всех игроков, как ты предложил. А дальше уже будем посмотреть. Я кое-какую литературу почитаю, с ребятами пообщаюсь, в ДСШ схожу, гляну, как там дела идут, у них наверняка одна из сильнейших команд будет. Тогда и скажу, есть у нас шансы или нет.

— Ты чего, Толя, ты что говоришь? — возмутился физорг. — Какие шансы, нам нужно призовое место, ну на крайняк в пятерку войти. Мне твое пораженческое настроение не нравится.

— Юра, ты тоже не напирай так, сам же только что сказал, команда с бору по сосенке набрана, три тренировки всего было. Считай, команды у тебя нет, — с ходу ответил Серегин.

— Товарищи тренеры, хватит пререкаться, давайте лучше подумаем, как сделать так, чтобы появилась у нас настоящая команда, — влез в разговор Фомин.

— О, устами младенца истина глаголет, — сказал Лукин. — Давайте-ка обсудим, Володя, твои предложения по сборам втроем.

Уже через пять минут обсуждений оба взрослых поняли, что разговор идет на равных и их собеседник нисколько не тушуется и готов отстаивать свою точку зрения.

В конце разговора Серегин то ли в шутку, то ли действительно ему было любопытно, спросил у физорга:

— Юра, не очень понимаю, зачем я тебе вообще нужен. У тебя такой специалист есть, все тебе расскажет и покажет, откуда только что берет?

— Вот-вот, — сказал Юрий Александрович, — если бы он был тренер дворовой команды, никто бы ничего спросил, получается и ладно. У нас, Толя, команда официальная, заводская, здесь такой номер не пройдет. Так что приступай. Гляжу на вас и думаю, что сработаетесь. А сейчас давайте двигайте, у вас тренировка скоро. Завтра с утра можете подходить за формой, ее сюда привезут. Талоны на питание тоже завтра выдам. Да, Фомин, послушай, кормить вас будут два раза в день, обед и ужин. Разносолов там особых не будет, но питание значительно лучше, чем обычно в наших столовых. Что хочу сказать, дома у большинства твоих товарищей с едой негусто. Так вот, завод тратит деньги не для того, чтобы вы носили ее домой. Если такие факты вскроются, придется делать далеко идущие выводы по этим ребятам, вплоть до отчисления из команды. Всё ясно?

— Всё, — вздохнул Вовка, — я проведу беседу по этому вопросу, но будет лучше, если питание, что нам будут давать, просто нельзя было унести в карманах.

Юрий Александрович засмеялся.

— Хорошо, я поговорю с завстоловой, там у вас по пятьдесят граммов шоколада через день было предусмотрено, придется лучше в виде какао наливать, а то все домой утащите.

На такой обнадеживающей ноте разговор был закончен, и Вовка с тренером отправились на стадион.

Пока они шли, Вовка видел, что Серегин мандражирует.

«Конечно, я бы тоже дергался, первый раз идти тренировать мальчишек, притом не младших школьников, а подростков, для которых надо стать авторитетом», — сочувственно думал он.

— Послушай, Иваныч, — тихо сказал он Серегину, — когда придем, я ребят построю, доложу, тебя представлю. Ты, главное, уверенней себя веди. Всё будет нормально.

Тот принужденно засмеялся.

— Во, дожил, пацан успокаивает. Да ты не волнуйся, я в порядке. Просто четыре года ничем не занимался, куда без руки пойдешь. Это у Саныча положение безвыходное, вот он меня и взял. Сейчас, как договаривались, ты разминку проведи, я посмотрю, может, чего по ходу подскажу. У меня дома конспекты лежат еще с техникума, только там специально по футболу ничего нет.

Вовка улыбнулся.

— Зато у меня, — он постучал по голове, — кое-что имеется.

— Имеется, так хорошо, — сказал Серегин, — мы тут с Юрой уже по этому поводу беседовали, есть такие мысли, что от удара молнии с тобой такая петрушка приключилась. Меня бы такая молния ударила.

— Ты что говоришь, — удивленно посмотрел Вовка на тренера, — я чудом жив остался. Сейчас в раздевалке посмотришь, что у меня на спине творится, да и на шее тоже.

За такими интересными разговорами они дошли до здания, где располагались все стадионные службы.

Бабка, которая сидела на входе, вперила свой взгляд в Серегина.

— А я ведь, милок, помню, тебя Толик зовут, ты до войны тут тренировался.

— Точно, бабуля, — весело ответил тот, — а теперь вот тренером у этих обормотов буду.

— А это хорошо, хорошо, а то Владимир Павлович устает, ему самому надо тренироваться, а ему приходится еще и этими башибузуками командовать.

Серегин глазами спросил Вовку: «Это она тебя так тебя зовет?»

И Вовка согласно кивнул.

Анатолий Иванович ухмыльнулся и покачал головой.

— Ну, уж если тебя Лукерья за взрослого держит, нам и подавно надо это сделать, — прошептал он, когда они поднимались наверх, в тренерскую комнату.

Когда Вовка зашел в раздевалку, там уже было несколько человек, которые сразу накинулись на него с расспросами.

— Слушай, Фома, а что это за мужик с тобой пришел, это тренер наш будет? А чего он однорукий, что ли? А откуда он?

— Тихо, парни, не все сразу, — громко сказал Фомин, — да, это наш тренер, зовут его Анатолий Иванович. Ну а руку он потерял на войне, где же еще.

— Ха-ха, — засмеялся кто-то из парней. — Всё, Фома, кончилось твое время, над нами не будешь измываться, теперь мы будем в футбол играть, а не бегать, как лошади по беговой дорожке.

— А вот и нет, — с удовольствием произнес Вовка, — мы уже договорились, разминку провожу я.

Наступило молчание.

— А что этот будет делать? — спросил Денис Миронов.

— Не этот, а Анатолий Иванович, — наставительно сказал Вовка, — думаю, он хочет посмотреть, как мы тренируемся. Потом сбегаем стометровку, а по результатам уже распределит, кто кем будет играть.

Денис скорчил гримасу, парень был выносливый, но вот скоростных качеств ему не хватало, а защитником он быть не хотел.

Вскоре подошли уже все ребята, и Фомин привычно подал команду:

— Выходи строиться.

Построив ребят, он доложил Серегину, который стоял с журналом в руке, что команда для тренировки построена. Тот в свою очередь скомандовал вольно и сказал:

— Ребята, я буду вашим тренером, надеюсь, что мы с вами сработаемся и сделаем совместными усилиями команду, которая сможет побеждать. Зовут меня Анатолий Иванович. Так же, как и вы, не так уж много лет назад я начинал играть в футбол. К сожалению, ранение не дало возможности продолжить спортивную карьеру, поэтому постараюсь, чтобы смогли ее продолжить вы, мои будущие воспитанники. Сейчас я проведу перекличку, чтобы хоть немного познакомиться с вами, сразу, конечно, всех не запомню, но думаю, через день-два буду знать большинство.

По окончанию переклички он сказал:

— Парни, вам, кстати, очень повезло, у вас неплохой капитан, и сейчас он проведет первую половину тренировки, разминку и работу с мячом. Я же понаблюдаю, кто чего стоит. А во вторую половину мы проведем игру, притом уже распределим всех игроков в защите и в нападении. Сегодня в игру я вмешиваться не собираюсь, потому что номеров у вас нет, фамилий я ваших еще не запомнил. Но выводы для себя по ее ходу буду делать. Вопросы есть у кого?

Вопросы были, и не один, ребят интересовало, за какую команду их тренер играл, сколько ему лет и тому подобное. Поэтому Фомину пришлось это дело прекратить, и они приступили к тренировке. К своему удивлению, он сам под взглядом Серегина в какой-то момент почувствовал неуверенность, но в ходе занятий это ощущение прошло. После отработки ведения мяча двумя игроками передачами со сменой мест он объявил небольшой перерыв перед стометровкой. Во время него тренер тихо сказал:

— Слушай, Фомин, короче, придется тебе для меня писать план на каждую тренировку подробно, я половины этих упражнений не знаю.

По итогам пробежки стометровки Серегин распределил игроков и ухмыльнулся, практически всё совпало со списком, который ему был написан. После чего началась игра.

Когда Вовка первый раз получил пас и повел мяч, он вдруг понял, что может это делать почти как в прежней жизни. Когда он играл на пустыре, такого ощущения еще не было. Видимо, его новому сознанию и телу было необходимо время, чтобы синхронизироваться друг с другом, а сейчас чувство свободы и почти полета переполняло его. Он неожиданно для себя засмеялся и ловко обошел казавшегося почти неподвижным соперника, следующий защитник ворот упал, когда попался на его финт. И только когда закрученный мяч улетел в верхний угол ворот, он понял, что прошел без проблем почти от своих ворот до ворот противника.

Серегин стоял у края поля, открыв рот от удивления. Выпавший оттуда свисток болтался на шнурке.

Когда разыгрывали мяч с середины поля, Игорь Костин, криво улыбаясь, сказал:

— Ну всё, Фома, это твой последний мяч сегодня, втроем тебя будем держать.

И действительно, был мяч у Фомина или нет, его все время сопровождали защитники, и он, забыв о своем желании забивать, попытался организовывать командную игру. В какой-то мере у него это получилось, и длинные передачи вразрез начали растаскивать защиту противника, и тогда он, получив мяч, ловко избежал положения вне игры, о котором, скорее всего, знал только сам, забил второй гол.

После второго гола соперники, забыв о других игроках, на своей половине поля начали преследовать его еще сильней, чем собственно разрушали свою оборону. Этим воспользовался Денис Миронов и, пройдя по левому краю, забил третий гол.

На этом игра завершилась, и начался ее разбор. В своих характеристиках тренер не щадил никого, указал на явные ошибки в игре, указал на массу технических погрешностей, над исправлением которых придется работать и работать.

Единственно, кому он ничего не сказал — это Фомину.

Когда ребята пошли в раздевалку, Вовка, воспользовавшись этим обстоятельством, спросил:

— Иваныч, а чего ты мне ничего не сказал?

Серегин вздохнул, посмотрел ему в глаза и сообщил:

— А что прикажешь тебе говорить, ты их на голову перерос. По-хорошему тебя надо в дубль взрослой команды брать, да кто тебя в пятнадцать лет возьмет. Я глазам своим не верил, когда на игру смотрел. А скажи, этот пас пяткой ты где подсмотрел?

— Да нигде не подсмотрел, — сказал Вовка, мысленно попросив прощения у Стрельцова, кумира своей юности, — сам придумал.

— Вот видишь, ты, парень, прирожденный футболист, — как бы подтверждая свои мысли, кивнул Анатолий Иванович, — я еще не видел, чтобы получилось сразу и распасовщиком быть и нападающим. Это, конечно, у тебя получилось из-за неопытности остальных ребят.

— Это точно, — подтвердил Вовка, — так ты же видел, что мне пацаны играть совсем не давали, толпой вокруг бегали, приходилось сразу мяч распасовывать, зато Денис сыграл как надо и гол забил.

— Вот видишь, смог организовать свою команду, и показали хоть что-то похожее на игру. Только мне не очень ясно построение, я пытался понять, но до меня не очень дошло, что ты там хотел изобразить?

Вовка в ответ сказал:

— Иваныч, пошли в тренерскую, там постараюсь объяснить, что, как ты говоришь, я хотел изобразить.

Они поднялись на второй этаж и уселись за стол. Фомин выдрал из журнала пару страниц и приступил к объяснениям.

Первым делом он нарисовал схему «дубль вэ» из двух перевернутых английских букв W и начал объяснять.

— Видишь, мы все сейчас играем по этой схеме и считаем, что другого быть не может. Но время не стоит на месте, и мне кажется, что эта тактика устарела. Поэтому нам сейчас надо действовать по-другому, — и он нарисовал другую схему, четыре два четыре.

— Вот смотри, в этой схеме четыре игрока у ворот, следовательно, мы усиливаем свою оборону и облегчаем отбор мяча у нападающих, а два хавбека могут легче подключаться к атакам, видел, как Денис сегодня прошел по краю и забил гол. И им не надо так тщательно, как раньше, контролировать инсайдов. А при обороне все четыре нападающих возвращаются на середину поля.

— Ну ты даешь, — скептически сказал Серегин, — ишь, тактик нашелся, там люди думали не нам чета, ничего у тебя с этим не получится.

— А почему не получится, — с энтузиазмом заговорил Вовка, — ты видел, когда я оттягивался к середине поля, защитники за мной бежали, а за ними дыра в обороне получалась, если бы ребята были пошустрей, мы бы еще не один гол забили. А давай завтра проведем эксперимент, одна команда будет по этой схеме играть, а вторая по старой, и посмотрим со стороны.

— Ха, — по-прежнему скептически произнес Серегин, — выиграет та команда, в которой ты будешь играть, да и ребята вряд ли смогут выполнить эти требования. Сам понимаешь, дворовые привычки игры быстро не пройдут.

— Ну и что, у нас впереди три недели, вот за эти три недели придется отучать от этих привычек, — решительно ответил Фомин.

Серегин неуверенно сказал:

— Ну ладно, давай попробуем, может, что и получится. Я сегодня зайду к своим приятелям, посоветуюсь, что они скажут.

— Не надо никуда ходить, Анатолий Иванович, ты сам посуди, для них это будет так же ново, как и для тебя, — начал убеждать его Вовка.

«Надо же, как повезло, — думал он в это время, — если бы Саныч нам нормального тренера нашел, тот бы меня сразу послал в известном направлении и сказал: или делай, как я говорю, или вали на все четыре стороны».

Но свои мысли он благоразумно держал при себе и продолжал усиленно вешать лапшу на уши совсем ничего не соображающему под его натиском Серегину. В конце концов, они, наговорившись досыта, разошлись по домам.

Раннее августовское утро помощника командующего ВВС МВО Василия Иосифовича Сталина было омрачено головной болью. Во рту было мерзко, и в целом не очень хорошо.

«Интересно, чем вчера закончился вечер, ни черта не помню», — подумал он.

— Катя, ты где? — крикнул он жене. — Дружок, будь добра, принеси воды попить.

— Что, голова болит, — язвительно спросила Екатерина Семеновна, — меньше водки надо употреблять, дорогой.

— Ох, хоть ты ничего не говори, — поморщился Василий, — и так некоторые товарищи указывают, как надо жить.

Он жадно выпил большую кружку воды и неожиданно притянул к себе жену и повалил в кровать.

— Ну ты и паразит, — смеясь, сопротивлялась та, — то у него голова болит, то что-то другое встает.

В это время раздался звонок. Жена, воспользовавшись моментом, встала с кровати и, запахнув халат, отправилась к дверям. Василий на всякий случай глянул на календарь, на нем краснело двадцать четвертое августа.

«Если бы что по службе, позвонили бы домой», — подумал он.

— Вася, — послышался голос жены, — иди, распишись, тебе телеграмма.

Он привычно быстро оделся и вышел в коридор. Молодая женщина-почтальон с восторгом в глазах смотрела на него.

— Товарищ Сталин, вам телеграмма, пожалуйста, распишитесь, — пролепетала она и дрожащей рукой подала ему бланк для росписи и телеграмму.

«Новенькая, — равнодушно подумал он, — не привыкла еще».

Он расписался и отдал бланк почтальону, поблагодарил и закрыл за ней дверь. После чего начал внимательно читать немаленький текст, который гласил:

Товарищ генерал, Вам обращаются летчики полка ВВС, расквартированного городе Куйбышеве. Мы знаем Вас как человека неравнодушного спорту, частности футболу. В августе Куйбышеве начался футбольный турнир молодежных команд, котором принимает участие юношеская команда детей военнослужащих N-ской части. Эта команда успешно начала турнир, и мы надеемся, что она будет числе призеров. Нашей части служит много ваших бывших однополчан, и они просят, если вас есть такая возможность, приехать и поболеть за нашу команду, а если бы Вами приехали один-два известных игрока, было бы вообще замечательно.

Ваша поддержка даст нашей команде еще больший стимул к победе.

Командир N-ской части

полковник Герасименко.

— Ну, что там? — нетерпеливо спросила Екатерина Семеновна. — Опять уезжаешь?

— На, погляди, — сказал Сталин и подал телеграмму жене.

— И что, поедешь? — спросила та.

— Не знаю еще, — задумчиво сказал муж, — все-таки однополчане просят, не хухры-мухры. Сам Колька Герасименко просит. Если командующий добро даст, полечу обязательно. Надо расписание игр посмотреть, кого из футболистов с собой взять.

Он оживился и пошел бриться в ванную комнату, на ходу говоря:

— Катюша, давай позавтракаем, а потом я начну отзваниваться и рапорт сяду писать.

Жена печально вздохнула:

— Так и знала, ранние звонки ни к чему хорошему. Опять на неделю укатишь.

— Катя, ну что как не родная, ты же с детства к такому привычна, — весело крикнул из ванной Василий, правя бритву.

— Привычна-то привычна, так ведь ты, Васька, без тормозов. А там все твои друзья боевые, смотри, получишь от отца нагоняй.

— А волков бояться, в лес не ходить, — ответил муж и добавил: — Там у нас в заначке коньяк имеется, сейчас побреюсь, и давай нальем по пятьдесят граммов за успех команды ВВС.

Прошло еще два дня. Моросил мелкий дождик, но из-за сильного ветра он как иголками колол лица летчиков, стоявших на летном поле. Небольшой транспортный самолет только что приземлился и сейчас разворачивался, чтобы подъехать к встречающим.

Вот заглох мотор, открылась дверь, и по скинутому трапу вниз спустился молодой человек в генеральской форме. К нему сразу подошел седоватый полковник и, отдав честь, принялся докладывать. Но генерал, засмеявшись, сказал:

— Коля, брось тянуться, я рад тебя видеть, ведь в сорок пятом последний раз встречались. Ну, давай рассказывай, как тут у вас дела?

Пока они оживленно беседовали, из самолета вышел гражданский, мужчина около пятидесяти лет в плаще и шляпе, и принялся с любопытством оглядываться по сторонам.

Генерал повернулся к нему и сказал:

— Борис Андреевич, знакомься, это мой фронтовой товарищ Николай Герасименко, а ныне командир летной части. Коля, прости, но не получилось с игроками, сам понимаешь, сейчас некогда им. Но вот Борис Андреевич Аркадьев, главный тренер ЦДКА, любезно согласился слетать со мной сюда на несколько дней. Хочет он посмотреть, как у вас дела с подготовкой молодежи обстоят. Так что знакомьтесь.

Фамилия произвела впечатление на летчиков, и они начали переглядываться.

— Коля, ну давай докладывай, какие планы на сегодня. Зная тебя, не сомневаюсь, что все проработано до мелочей.

— Так точно, товарищ генерал, — лаконично ответил полковник.

— Николай Петрович, ты что, поссориться со мной хочешь? — с нажимом произнес Сталин. — Когда-то я для тебя Васей был.

— Ну, тогда Василий Сталин был еще не генерал, — улыбаясь, сказал Герасименко. — Ладно, слушай, через два часа мы едем на стадион. Сегодня наша команда играет с заводскими ребятами. Там команда одно название, ее, по моим сведениям, кое-как слепили месяц назад. Но вот каким-то чудом они прорвались через отборочные игры, и сегодня первая игра, вышло в финал восемь команд, и теперь будем играть по круговой системе. Наш тренер сказал, что сегодня проблем победить не будет.

— Это что же, — неожиданно спросил Аркадьев, — он и команду так настраивал?

— А что? — удивился полковник. — Он чистую правду сказал.

— Ну-ну, — сказал тренер, — мне кажется, что надо настраивать команду на победу, но не уважать противника нельзя ни в коем случае.

— Это все хорошо, — прервал разговор Сталин, — а какие дальнейшие планы на сегодняшний день?

Герасименко улыбнулся.

— Что же, для начала сейчас едем в городок, в офицерской столовой пообедаем, потом зайдем в спортклуб, покажу, как мы всё обустроили. Ну, а затем на футбол. Организаторы, как узнали о твоем приезде, сразу этот матч на центральный стадион «Локомотив» перенесли, по идее-то он должен был на запасном поле проходить.

Когда они зашли в столовую, там все сверкало и блестело. Старшина — главный повар в белоснежной куртке и колпаке, стоял впереди официанток, которые были в симпатичных платьишках и не менее белоснежных передниках и кокошниках.

Когда повар начал рапортовать, Василий Иосифович махнул рукой.

— Все в порядке, старшина, чем сегодня угощаешь?

— Рыбный день, товарищ генерал, — бодро ответил тот и показал рукой на столы, на которых лежали осетры, стерлядка, в кастрюлях дымилась уха, и среди этого рыбного изобилия стояли многочисленные вазочки с черной и красной икрой. Несколько бутылок с прозрачным содержимым дополняли эту композицию.

— Опять икра, — тоскливо произнес генерал, — у вас что, даже холодца нет?

Полковник улыбнулся.

— Да будет тебе холодец и огурчики малосольные тоже.

Василий Иосифович плотоядно посмотрел на стол и предвкушающе потер руки.

— Товарищ генерал, — спокойно сказал Аркадьев, стоявший рядом, — вы только, пожалуйста, не забудьте, что нам еще на футбол.

— Да помню я все, Борис Андреевич, не волнуйся. Сейчас перекусим и вперед, — ответил Сталин.

Обед прошел в теплой и дружеской обстановке. Но все же увлекшемуся гостю пришлось напомнить о времени, и он в сопровождении командного состава части внимательно осмотрел помещения спортклуба, футбольное поле и хоккейную коробку. Осмотром он остался доволен и сообщил, что обязательно отметит полезные инициативы командования. После чего все отбыли на стадион.

К удивлению гостя, около стадиона было довольно много народа, большая часть которого была подростками. Они, приехав из разных районов города, стояли кучками, о чем-то переговариваясь, и потихоньку двигались к входу.

— Однако, — удивленно сказал генерал, — я не думал, что этот турнир так посещается.

Герасименко пожал плечами.

— Я вообще-то в первый раз пришел, мне говорили, что на отборочные игры не очень много зрителей приходило. Но сегодня первая игра второго круга, и она уже привлекла внимание.

Когда они пробирались к своим местам, бодрая музыка, льющаяся из громкоговорителя, внезапно прекратилась и взволнованный женский голос произнес:

— Товарищи, сегодня на футбольном матче присутствуют гости из Москвы. К нам приехал поболеть за своих летчиков сам Василий Иосифович Сталин. Поприветствуем нашего гостя!

И стадион взорвался приветственными криками.

Недовольный генерал помахал рукой, чем вызвал новый шквал приветствий.

— Не могли по-тихому все это сделать, — пробурчал он в сторону Герасименко.

Тот виновато пожал плечами.

— Не получилось по-тихому, — ответил он.

Устроившись на неудобных деревянных скамейках, гости начали разглядывать стадион, который, собственно, ничем не отличался от десятков других виденных ими. Так как он не был заполнен полностью, то болельщики без подсказок распределились по трибунам. С одной стороны сконцентрировались летчики, родители, родственники, друзья игроков.

С другой стороны сидели такие же родственники и друзья заводских игроков. Но все же молодежь города большей частью уселась туда.

— Я смотрю, у вас болельщиков меньше, чем у заводчан, — намекнул Сталин.

— Ну так, что же сделаешь, — со вздохом сказал Герасименко, — они за своих болеют. Если бы наша команда сейчас с иногородними играла, тогда все бы за нас болели.

Но в это время раздались звуки известного марша, и под него на поле выбежали игроки обеих команд.

— Слушай, Коля, откуда ты такую форму ребятам раздобыл, да еще с номерами, — спросил генерал у своего приятеля, — я думал, у вас без номеров еще играют.

И действительно форма у игроков была красивой, яркие желтые футболки с номерами, темно-коричневые футбольные трусы и гетры.

— Обижаешь, мы в курсе, а по форме пришлось потрудиться, — шепнул тот в ответ, — из Германии привезли, на самолете.

— Понятно, — коротко ответил Сталин и вновь начал смотреть на поле.

В это время команды, выстроившись, приветствовали друг друга, после чего подошедший судья пообщался с капитанами и подкинул монетку. Начинать довелось команде летчиков.

Они медленно разыгрывали мяч в середине поля, как бы ожидая, что будут делать соперники. А те, оттянувшись полностью на свою половину, в свою очередь внимательно следили за ними. На трибунах пока криков болельщиков особо не было слышно. Но вот пас получил центральный нападающий летчиков и пошел напролом через защитников к воротам. И трибуны сразу зашумели. Но рывок не удался, и мяч у нападающего был отобран. И сразу игра обострилась. Защитник, отобравший мяч, сразу ловко отпасовал его одному из двух нападающих, которые уже начали выдвигаться в сторону ворот летчиков. Нападающий с номером девять, крепкий плотный парень, спокойно обвел хавбека летчиков и сделал пас набегающему в штрафную площадку нападающему с десяткой на спине. Тот не глядя принял мяч и сразу пробил по воротам. Мяч прошел низом почти рядом со штангой и закатился в сетку. Вратарь даже не успел среагировать. Он стоял и растерянно смотрел в угол ворот на лежащий там мяч.

На стадионе на долю секунды воцарилась тишина, которая взорвалась радостными криками болельщиков заводской команды. Если бы этот матч комментировал Вадим Синявский, то сейчас он бы радостно кричал в микрофон про гол на первой минуте игры. Но Синявского здесь не было. И комментировали все на трибунах. На щеках Герасименко появились красные пятна. Василий Иосифович коротко глянул на него, но ничего не сказал.

Зато Аркадьев толкнул своего спутника в бок и сказал:

— Видал, явно домашняя заготовка. Интересно, что там дальше будет.

И вновь мяч был разыгран с середины поля, и летчики пошли вперед всей командой. Хотя было видно, что неожиданный гол их потряс и они начали нервничать. Но тренер команды заводчан, видимо, дал своим воспитанникам четкие установки, игрока с мячом встречали сразу два защитника, а двое оставшихся и полузащитники держали под контролем свободных игроков. Нападающий летчиков решил не рисковать и издалека пробил по воротам. Мяч ушел в аут. Вратарь заводчан тут же пробил от ворот прямо на своего защитника. Тот без промедления переадресовал хавбеку. Как только мяч оказался у полузащитника заводчан, игра вновь обострилась, ребята действовали абсолютно нешаблонно и опять на удар вывели игрока под номером десять. Тот резко пробил по воротам, и мяч, пролетев красивую дугу, ушел в девятку справа. Рослый вратарь авиаторов пытался в прыжке достать этот мяч, но ему удалось только коснуться его кончиками пальцев.

Трибуна, где сидели летчики, угрюмо молчала. Зато с другой стороны послышались крики:

— Вовка-центровой, давай вперед!

Эти крики становились все дружней, и скоро вся трибуна распевала:

После второго гола игра несколько выровнялась, воспитанники воинской части наконец поняли, что сегодня они играют всерьез, и начали уделять внимание не только нападению, но и защите. Но атаки, которые они пытались организовать, безуспешно разбивались о защитников, с которыми они ничего не могли сделать. А те несколько дальних ударов, которые им удались, были без труда отбиты вратарем.

— Очень грамотно играют пацаны, — опять прокомментировал Аркадьев ход матча, — надо будет с тренером встретиться после игры.

Герасименко молча глянул на него и отвернулся, по его скулам ходили желваки. К концу первого тайма было видно, что летчики устали, а вот заводчане казались свежее. До свистка оставалось минуты две, когда мяч снова получил игрок с десятым номером. И тут весь стадион охнул. Парень прошел через защиту противника, как будто те стояли на месте, двое из них даже упали в безуспешных попытках его остановить. А тот вышел в штрафной один на один с вратарем и спокойно забил очередной гол. Он стоял и смотрел на мяч, когда сзади на него налетел защитник и ударом по ноге сбил его на землю.

И тут трибуны взорвались возмущенными криками.

Нападающий заводчан лежал на земле и держался за голень. Вокруг него столпились свои игроки. А судья подбежал к защитнику и что-то ему объяснял.

Наконец упавшего футболиста подняли и под руки повели с поля. Когда он очутился на гаревой дорожке, то, уже прихрамывая, пошел сам.

Аркадьев с интересом смотрел, как тот остановился у скамейки запасных и что-то начал говорить своему тренеру. Оба они размахивали руками, что-то доказывая друг другу, вот только тренер делал это одной рукой.

— Смотри, Василий, — толкнул он соседа, — а тренер-то у них инвалид.

Но Сталин, расстроенный неудачей команды, не обратил на его слова никакого внимания.

Между тем тренер заводчан что-то сказал судье, и тот, поняв, что замены делать команда заводчан не будет, продолжил игру.

И тут сразу команда летчиков пошла в атаку, и в штрафной площадке заводчан даже поднялась пыль от столпившихся там игроков, неожиданно оттуда вылетел мяч и, пролетев мимо вратаря, вкатился в ворота. И теперь уже трибуна летчиков взорвалась радостными криками.

Василий Иосифович вместе с сидящими рядом офицерами, удивляясь сам себе, кричал слова поддержки.

В это время Борис Андреевич, держа в руках старый потертый бинокль, разглядывал лицо травмированного нападающего заводчан. Тот не спеша спустил гетру и аккуратно перематывал ногу бинтом. Улыбаясь, он что-то говорил тренеру.

Тут раздался свисток судьи, означающий окончание первого тайма. Игроки медленно потянулись с поля.

Герасименко резко встал и хотел куда-то пойти.

— Коля, ты куда собрался? — удивленно спросил генерал.

— Да хочу с нашим тренером поговорить, с мудаком этим, — и тут из уст полковника посыпались одни маты.

— Сядь, — резко приказал Сталин, — что сейчас идти, все равно уже ничего не исправишь. Только ему остатки настроения собьешь, не мешай, он сейчас команде указания дает, как во втором тайме играть.

Аркадьев между тем тоже встал и собрался куда-то пойти.

— Борис Андреевич, а ты куда пошел? — спросил Василий Иосифович.

— Да вот хочется поговорить с тренером заводской команды, поближе парнишек разглядеть, — туманно ответил тренер.

— Ну-ну, давай сходи, — буркнул Сталин и принял из рук Герасименко стопку, налитую до краев, и кусок черного хлеба, посыпанный солью, — а мы тут пока выпьем за победу нашей команды.

Когда Аркадьев зашел в раздевалку, к его удивлению, привычного гомона в ней не было. Футболисты сидели на скамейке и увлеченно слушали игрока с грубо нашитым на спине десятым номером. А тот не менее увлеченно что-то им объяснял, размахивая руками. Но больше всего поразило Бориса Андреевича то, что тренер, стоявший рядом с этим парнишкой, также внимательно внимал его рассказу.

Увидев его, паренек замолчал, нахмурил брови и вежливо спросил:

— Борис Андреевич Аркадьев, если не ошибаюсь?

— Не ошибаешься, — улыбнулся последний. — Откуда меня знаешь? — сразу последовал вопрос от него.

— Да видел как-то в газете ваш портрет, — объяснился игрок.

— Ну, у тебя и глаз, по снимку в газете сложно узнать человека, молодец. Ребята, извините, что оторвал вас от обсуждения, можете продолжать, а я тут постою, в сторонке, послушаю, — сказал Аркадьев.

Десятый номер начал было говорить, что они уже вроде все обсудили, как двери раздевалки вновь открылись и туда ворвался старший тренер команды «Крылья Советов» Александр Абрамов. Он прошел и встал напротив Аркадьева.

— Ну, здравствуй, Боря, какими судьбами к нам в город? — спросил он, напряженно улыбаясь. — Я смотрю, сразу быка за рога берешь.

Аркадьев слегка смутился и сказал:

— Да вот, Александр Кузьмич, по просьбе Василия Иосифовича прилетел посмотреть на ваших ребят.

— Да уж вижу, как ты смотришь. Так вот, здесь тебе делать нечего, наши парни будут играть в этой команде и нигде больше, уяснил?

— Да уяснил, уяснил, — миролюбиво ответил Борис Андреевич, — я зашел, в общем-то, больше с тренером поговорить.

— Знаю, знаю, о чем ты с ним говорить будешь, — почти закричал Абрамов.

Он, не обращая внимания на ребят, сидевших с открытыми ртами, повернулся к Серегину и сказал:

— Толик, не слушай, что тебе этот товарищ будет обещать. А у меня ты после этого турнира будешь в штате, я тебе работу с молодежью на откуп отдам.

После этих слов рот от удивления открылся уже у Серегина.

— Александр Кузьмич, так вы же меня год назад сами не взяли, — удивленно воскликнул он.

— Не взял, а сейчас беру, — сердито ответил тот, — мне такие люди нужны. — Он горделиво посмотрел на Аркадьева. — Видал, какие у нас кадры есть, за месяц из говна конфетку делают.

После этого он пошел к десятому номеру, оглядел его со всех сторон и хмыкнул:

— Ишь ты, Вовка-центровой, забей гол головой, и откуда ты такой только взялся?

Тут Аркадьев прервал разговорившегося тренера:

— Александр Кузьмич, так вы не против, если я запишу данные этого примечательного молодого человека.

— Да, пиши, что с тобой сделаешь, — махнул тот рукой, — только учти, в следующем году парень будет у меня в основном составе играть, всё ясно?

При этих словах парни, не пропустившие ни слова из разговора, резко оживились и зашушукались. А тренеры, только после этого осознавшие, что ссорятся в присутствии ребят, резко замолчали.

Аркадьев вытащил из кармана записную книжку, ручку-самописку и тщательно записал все Вовкины данные.

После этого он тихо предложил:

— Отойдем в сторонку на минутку.

Они отошли в конец комнаты под подозрительным взглядом Абрамова.

— Сдается мне, — сказал тихо Аркадьев, — что на поле во время игры руководишь ты, а не тренер.

— Ничего подобного, — возмутился парень, — мы выполняем установки Анатолия Ивановича, ну, а я все же капитан, конечно, приходится немного руководить.

Аркадьев улыбнулся.

— Хотел улететь через два дня, а сейчас передумал. Посмотрю все ваши игры, так и знай, и разберусь, кто у вас чем командует.

Он громко попрощался со всеми и, пожелав удачи, вышел из раздевалки.

— Ты только посмотри, — возмущенно сказал Абрамов, обращаясь к Серегину, — столичные тренеры на ходу подметки рвут. Что он тут вам наговорить успел?

— Да, собственно, ничего, Александр Кузьмич, он и слова не успел сказать, как вы появились, — сказал Анатолий Иванович.

— Ладно, — оценил обстановку Абрамов, — скоро второй тайм, не буду вам мешать, но после игры мы поговорим обязательно. Я ведь сегодня случайно здесь оказался. Крылов, когда рассказал про вашу команду, у меня и в мыслях не было, что вы реально на что-то будете претендовать. А вы тут такое устроили! Молодцы, парни! — обратился он к игрокам. — Желаю вам сегодня победы.

После этих слов он тоже ушел.

Когда задумчивый Аркадьев прошел на закрытую гостевую трибуну, то увидел, что рядом с Василием Иосифовичем сидят несколько гражданских лиц, а офицеры расположились поодаль. Выражение у Сталина было страдальческое.

«Понятно, — вздохнул про себя Борис Андреевич, — видимо, обком и горком пожаловали, а может и МГБ».

Генерал, увидев его, радостно закричал:

— Ну что, прогулялся, садись рядом, расскажешь, что узнал.

После чего предложил подвинуться сидевшему с ним рядом мужчине в кожаном пальто.

— Понимаете, Василий Иосифович, — начал говорить тренер, когда устроился на скамейке, — меня привлекли тактические построения в игре у этой команды. Тренер у них, видимо, нестандартно мыслит, и паренек у него Вовка, очень перспективный. Недаром Абрамов как подстреленный сразу вслед за мной прибежал. Он почему-то подумал, что я тренера буду к себе сманивать. Не дал ведь даже поговорить по-человечески. Не знаю, чего он разошелся, я вроде и повода не давал.

В это время оттиснутый генералом мужчина влез в разговор:

— Товарищ Сталин, так что насчет поездки сегодня в загородный пансионат?

Василий Иосифович вздохнул и сказал:

— Фрол Романович, ну будьте человеком. В кои веки из Москвы выбрался, чтобы однополчан увидеть, я здесь еще два-три дня буду, давайте созвонимся, и тогда я буду в вашем распоряжении. Так и Пузанову передайте.

Второй секретарь обкома встал и, попрощавшись, покинул трибуну, вслед за ним ушли и его сопровождающие.

— Фу-у — выдохнул Сталин, — так и знал, что везде найдут. Слушай, полковник, сразу после матча садимся в машину и в часть, а то еще и ребята Лаврентия Павловича нарисуются. А ты, Борис Андреевич, не переживай, уж очень нервно всегда к таким разговорам относишься. Будь проще.

Тут на поле начали выбегать игроки, и внимание сидящих на трибуне зрителей было вновь приковано к ним.

За время перерыва болельщики уже успели обсудить все перипетии прошедшего тайма и сейчас гулом встретили игроков.

На этот раз разыгрывали мяч заводчане. Они непривычно быстро перемещались по полю и не держали мяч у себя больше нескольких секунд. И вот мяч опять у «десятки», но тот, вместе того чтобы идти к воротам, откуда к нему уже устремились два защитника, начал смещаться назад и к левому краю поля. А в тот момент, когда защитники уже настигли его, он фантастически точно выложил мяч своему полусреднему нападающему правого края. Между тем и воротами, где суетился вратарь, никого не было. Он пробежал еще метров десять и ударил по воротам. Мяч резко понесся вперед и отлетел в сторону.

— Штанга!!! — разочарованно выдохнули трибуны.

— Товарищ генерал, вы видели, что пацаны творят! — восторженно зашептал Аркадьев, косясь на Герасименко. — Они защиту летчиков на раз сделали. Опять домашние заготовки.

Сталин кивнул, довольно равнодушно глядя на игру. Он, похоже, как и все, уже считал, что в ней вряд ли что можно изменить.

Мяч от штанги улетел в аут, и его выбрасывала команда летчиков. Они явно продолжали нервничать, потому что, когда защитник выкинул мяч одному из нападающих, тот, не решаясь идти вперед, замялся и отпасовал его своему левому крайнему И тут же, воспользовавшись этой секундной заминкой, мяч у него отобрал полузащитник заводчан и навесил его на штрафную площадку, где уже крутилось человек восемь и пыль стояла столбом. Из этой кучи навстречу мячу выскочил десятый номер и, боднув его головой, отправил в дальний угол ворот.

— Го-о-ол!!! — заревела трибуна заводчан. — Вовка, давай еще. Давай дожимайте вояк.

Но сразу после этого гола игра успокоилась. И это явно была работа заводской команды, ребята старались теперь подержать мяч подольше, разыгрывали сложные комбинации, а когда мяч попадал к авиаторам, резко откатывались к своим воротам и не давали тем никаких шансов на удар.

Тренер летчиков что-то кричал своим воспитанникам, размахивал руками, а когда его команда собралась разыгрывать угловой, прибежал туда и сам начал руководить игроками. Судья равнодушно глядел на его действия.

Удар — и мяч, точно навешенный на штрафную, отлетает сторону, и сразу раздается свисток арбитра.

— Игра рукой, — вздыхают трибуны.

Воодушевленные авиаторы недолго спорят, кто будет пробивать одиннадцатиметровый удар. К мячу выходит один из защитников и бьет по воротам. Вратарь заводчан, купившийся на финт, только разводит руками, глядя на мяч, спокойно лежащий в сетке.

После второго гола авиаторов как подменили, похоже, второй гол придал им уверенности, и они все чаще стали беспокоить ворота заводских, поэтому вратарю пришлось не раз выручать свою команду, и пока делал он это удачно.

В ответ на такую игру заводчане в который раз сменили тактику и на постоянное давление авиаторов отвечали редкими, но опасными контратаками. В результате к последним десяти минутам матча летчики еле шевелили ногами. А вот заводские в эти минуты буквально взорвались чередой атак на их ворота. И результат не замедлил себя ждать, в одну из таких атак мяч попал вновь к десятому номеру, стоявшему спиной к воротам противника, и тот с лету ударом через себя отправил мяч в ворота абсолютно не ожидающего этого удара вратаря. И тут же сделал подряд два кульбита.

Не ожидавшие такого финта трибуны уже разошлись по-настоящему, и даже со стороны болельщиков авиаторов послышались одобрительные крики.

Аркадьев, внимательно следивший за игрой, достал свою записную книжку и жирно подчеркнул в ней фамилию Фомин.

Несколько оставшихся минут игра протекала без особых эмоций, и только на трибунах продолжали обсуждать сегодняшние события.

Когда прозвучал финальный свисток, под шум трибун Василий Сталин спросил у своего соседа:

— Ну, что скажешь, Борис Андреевич, про сегодняшнюю игру?

Тот, пожав плечами, сказал:

— Понимаете, товарищ Сталин, очень странное впечатление. Ребятишки играют не по-детски, очень рационально, как будто маленькие взрослые. Конечно, техники у них почти никакой, но вот тактика и нападающий у них отличные. И руководит он на поле грамотно.

— Так что, товарищ Аркадьев, может быть, парня пора к нам брать? Как ты считаешь?

Тренер замялся.

— Товарищ генерал, мне кажется, что этого не стоит делать. Абрамов его собирается в следующем году в основной состав на пробу ввести. Зачем вам эти скандалы. Хватает у нас своих кандидатов. А если он в следующем году будет в чемпионате участвовать, посмотрим на его прогресс. А там, через три года ему в армии придется служить.

— Хорошо, ход ваших мыслей понятен, товарищ Аркадьев, — сказал Сталин.

Он повернулся к своему другу.

— Ну что, товарищ полковник, просрали твои пацаны игру. Ладно, не переживай. Насколько я понял, впереди у них еще шесть. Пусть выигрывают остальные. А сейчас давай поехали, а то меня опять кто-нибудь перехватит.

После окончания игры у входа в раздевалку было не протолкнуться от желающих поздравить игроков, поэтому Серегин и Вовка, правильно оценив ситуацию, решили оставить разбор игры на сегодняшний вечер.

— Ну, орлы, спасибо за игру, — сказал Анатолий Иванович, — у вас три часа личного времени, потом сбор на нашем стадионе. Сегодня у нас еще легкая тренировка, разбор игры и ужин.

Привыкшие за последний месяц к большим нагрузкам ребята не протестовали и, переодевшись, довольные собой, выходили на улицу, где их уже ожидали друзья и знакомые. Когда на улицу вышел Фомин, то его ожидала не менее торжественная встреча. Похоже, в поселке сегодня в футбол никто не играл, все разновозрастные мальчишки стояли здесь, желая хоть одним словом выразить свое восхищение своим кумиром. Брат тоже был среди встречающих.

— Вовка, а ты слышал, как мы тебе кричали, — первым делом сказал он, — сегодня все наши на стадионе собрались.

— Слышал, конечно, — соврал брат не моргнув глазом, — молодцы, ладно, давай пошли, нам еще до дома добираться.

Они с трудом прошли через толпу поздравляющих их парней. По дороге Вовке пришлось пожать множество рук, но все же они наконец добрались до выхода со стадиона и отправились на автобусную остановку.

В автобусе Фомин с радостью увидел пустое место и немедленно плюхнулся туда. Усевшись, он с удовольствием вытянул ноги, потом наклонился и тронул через брюки ушибленную голень.

«Вот же скотина, — вспомнил нехорошим словом он защитника летчиков, — хорошо еще вскользь попало, а так мог бы на неделю из строя вывести».

До поселка ехать было долго. И Вовка, отключившись от окружающего, сидел, вспоминая прошедший месяц, который промелькнул как один день, в то же время успевая изредка односложно комментировать Мишкин словесный понос.

На следующий день после беседы у физорга команда в полном составе явилась к тому в подвал для получения формы.

Ничего выдающегося в этой форме не было, но все же темно-синие футболки и настоящие футбольные трусы произвели на мальчишек огромное впечатление. Они разбрелись по всему бомбоубежищу для примерки, и потом их пришлось собирать, чтобы раздать желтые ленточки, которые надо было пришить в качестве номеров. Вопросов сразу появилось море, и пришлось много всего объяснять. Но все же через полтора часа футболисты с довольными лицами, талонами на питание в карманах и свертками под мышками вышли на белый свет и отправились на стадион.

Первая трехчасовая тренировка закончилась благополучно, никто от нагрузок не стонал. Парни без слов выполняли все требования тренера, настолько их вдохновило получение формы.

После тренировки все толпой отправились в столовую. Серегин, правда, все порывался вести их строем, вспомнив свое военное прошлое, но потом отказался от этой мысли.

Гомонящей толпой футболисты зашли в столовую, где еще никогда не бывали, и гомон неожиданно утих.

Они находились в довольно большом зале, в котором рядами стояли столики, накрытые белыми скатертями, на столах в тарелках свободно лежал нарезанный черный хлеб и стояли бутылочки с перцем, солью и горчицей.

Все робко прошли вперед и, стараясь не шуметь стульями, уселись за столы.

Так они сидели, с любопытством оглядываясь по сторонам, а кое-кто посмелей уже прихватил по куску хлеба. В это время к ним вышла пожилая женщина в белом халате.

— Ну-ну, — не очень приветливо сказала она, — спортсмены, значит, пришли, давайте сюда ваши талоны.

Она собрала выложенные на стол бумажки и ушла, а минут через десять две официантки начали разносить тарелки.

— Ни хрена себе как немцев кормят! — в удивлении сказал кто-то из парней, когда увидел содержимое.

— Не немцев, а вас, — наставительно поправил его тренер. — Завод денег не пожалел на питание, так что сами понимать должны, чем надо на заботу отвечать.

— Победами! — сказал кто-то.

— Вот именно, только победами, — подтвердил Анатолий Иванович.

Оголодавшие после тренировки ребята смолотили все, что стояло на столах, за несколько минут. Хлеб, свободно лежавший в хлебницах, также полностью исчез из них.

Когда, закончив трапезу, юные футболисты вышли на улицу, двое из них достали из кармана по самокрутке и собирались закурить.

Вышедший вслед за ними тренер с удивлением посмотрел на наглецов.

— А вам, ребята, что, закон не писан? — жестко спросил он. — По-моему, предупреждение уже было, все вы знаете: или курим, или играем, иного не дано. Так что выбросить дрянь немедленно, и чтобы я больше этого не видел!

Парни нехотя выкинули самокрутки в урну, стоявшую у входа, а один тихо пробурчал другому, но с явным расчетом, чтобы тренеру было слышно:

— Конечно, нам нельзя, а половина мужиков в основном составе махру смолит.

— Они взрослые и сами решают, что делать, — категорично сказал Анатолий Иванович, — если хотят играть долго и результативно, курить не будут. А у нас в команде, пока я тренер, чтобы ни одного с папиросой не видел. И больше предупреждений не будет, всё понятно? — спросил он, обращаясь ко всем.

— Понятно, — нестройно сообщили пацаны.

«А молодец Серегин, — подумал Вовка, — пожалуй, будет из него толк, ведь мог бы и отвернуться, но нет, мимо не прошел».

— Итак, — продолжил Анатолий Иванович, — у нас сейчас перерыв и отдых. По домам не расходимся, идем в заводской пансионат. Нам выделено там помещение. Два часа — спокойный здоровый сон, потом теоретические занятия, будем разбирать обязанности футболистов на поле, а потом вторая тренировка, все, что разбирали на занятиях, будем закреплять практикой. Сегодняшнее занятие проведет Фомин, а вы мотайте на ус, потому что каждый из вас должен будет провести такое же занятие.

Парни заволновались.

— Мы что, еще и здесь школу устроим. На фиг эти занятия нужны, — раздались возмущенные возгласы. — Надо играть больше, там и научимся.

— Спокойно, — сказал тренер, — мне виднее, чем вам заниматься. Разговорчики закончены, выдвигаемся в пансионат.

Вовка шел рядом с Серегиным и думал, что ему не удается найти с парнями такой контакт, как с тренером. Тот, видимо, инстинктивно чувствовал в нем взрослого и общался на равных. А вот ребята, хоть его и слушались во время тренировок, но вот некое отчуждение все же было, эта его «взрослость» мешала им принять его как сверстника.

А тренер молодец, быстро осадил ретивых парней. Не зря в войну был командиром стрелкового взвода, ему справиться после такой практики с мальчишками нет проблем.

В пансионате, увидев кровати, заправленные белоснежными простынями, ребята нерешительно смотрели на свои далеко не чистые ноги и одежду.

— Ну, что встали, — опять вмешался Анатолий Иванович, — хватайте полотенца, быстро в душ и в кровать.

С радостными воплями все помчались в душевые кабины. Большинство только слышало о таком способе мытья.

Но после душа опять появились возмущенные выкрики, не всем хотелось ложиться отдыхать.

На это тренер равнодушно сказал:

— Мне все равно, спите вы там или что еще делаете. Но чтобы в кроватях лежали все. Хотите с завтрашнего дня книжки берите или вязание, можете крестиком вышивать.

Мальчишки засмеялись и начали расходиться.

Как ни странно, через пятнадцать минут спали уже все, в том числе кричавшие, что они в жизни днем не заснут.

А вот Вовке не спалось, но он все же вылежал для приличия около сорока минут. Потом тихо оделся и зашел в небольшую комнатку, выделенную для тренера. Тот сидел за столом и внимательно читал какой-то журнал. Увидев Фомина, он улыбнулся и сказал:

— Так и думал, что ты придешь. Присаживайся, видишь эту тетрадку? — и он показал на новую клеенчатую тетрадь, лежавшую на столе.

— Володя, не знаю, как в твоей голове оказалось столько знаний про футбол, — продолжил он, — может, это действительно из-за удара молнии, я тут нашел литературу, так там говорится, что вроде даже на других языках начинали после этого говорить, врут, наверно. Но я в такие дебри не буду углубляться. А просто попрошу, все, что сможешь вспомнить, записывай сюда, лады? — обратился он к своему ученику.

— Лады, — легко согласился тот, — нет проблем. У меня только будет пара просьб в связи с этим.

— Слушаю, — насторожился Серегин, — чего ты хочешь?

— Анатолий Иванович, я ведь сам не понимаю, откуда всё берется, хоть и уверен, что идеи правильные, но лучше по этому поводу не распространяться и самим их вначале обкатывать. И про меня, чем меньше будут говорить, тем лучше, сам понимаешь почему. Меньше знают, крепче спят.

Серегин хмыкнул.

— По-хорошему тебе надо бы с учеными связаться, а не в футбол играть. Мне ведь Саныч рассказывал, что тебя видел до удара молнии, так говорит, там смотреть не на что было. Нет, конечно, ты и тогда был парень крепкий, скоростной, но вот в игре ни ума, ни фантазии, — сообщил он юному собеседнику.

— Послушай, Иваныч, — проникновенно сказал Вовка, — а оно тебе надо, эту волну гнать. Ты подумай, мы вдвоем команду нашу наверх поднимем. Я не знаю, получится ли за это время так сыграться, чтобы выиграть турнир, но заметят нас точно, обещаю. А тогда ты уже будешь не просто инвалид Серегин Анатолий Иванович, прости за такие слова, а тренер перспективной команды, которого будут знать в городе. Вот признайся честно, когда тебя Саныч на работу уговаривал, что тебе обещал?

— Ну, — замялся Серегин, — сказал, мол, до осени потренируй, а там посмотрим, как себя покажешь.

— Вот видишь, так что будем себя показывать, ты в создании команды, а я в игре. Надо нам за эти теперь уже неполные три недели сделать рабочий коллектив, в котором каждый игрок знает свой маневр.

— Ишь, — восхитился Серегин, — как заговорил, Суворов ты наш. А вообще, Володя, когда тебя слушаю, если бы не голос, так подумал бы, что мой комбат говорит, а ему было за пятьдесят.

«Если бы ты знал, сколько мне на самом деле, — подумал Вовка, — так ведь не скажешь. Точно в психушку поеду».

— Иваныч, — вновь обратился он к тренеру, — наш единственный выход, чтобы победить, необходимо интенсивней проводить занятия, чтобы, когда мы подойдем к турниру, наши парни на голову превосходили соперников по физической подготовке и в командной игре. Как ни крути, а за это время хорошим технарем не станешь. Я так понимаю, что другие команды таких сборов не проводят?

— Ну, насколько я знаю, нет. Вот обычно в ДСШ, к примеру, три тренировки в неделю по два часа. Про летчиков, правда, ничего не знаю, они у себя в городке тренируются, ну а у районных команд кто на большие расходы пойдет, нет у них таких шефов. Это вы с физоргом так удачно на партком сходили, и твои подсчеты на них подействовали.

— Да нет, — задумчиво сказал Вовка, — здесь наверняка другое. Они же тоже понимают, что команда была организована поздно и на турнире не вышла бы из отборочных игр. А мы дали надежду, что этого не случится, вот они и ухватились. И поэтому нам нельзя проигрывать, точно ведь припомнят все это. — Вовка широким жестом обвел комнату.

— Это да, — кивнул головой резко ставший серьезным Серегин, — я с этой точки зрения на это дело не смотрел. Ведь, действительно, скажут, что же вы, ребята? Мы вам все условия создали, а вы в полной жопе. Послушай, Фомин, а мы парней не загоняем? Никто ведь таких тренировок не проводит. Я когда учился, о таких нагрузках нам ни один преподаватель не рассказывал, — подумав, спросил тренер.

Вовка улыбнулся.

— Так для этого есть известные методы контроля, разве вам в техникуме об этом не говорили.

— Ну да, что-то было, — наморщил лоб Серегин, — вроде пульс считать надо, а больше ничего не припомню.

— А я помню, — категорично заверил Вовка и встал. — Ну что, тихий час закончился, пора будить наших будущих чемпионов.

Вторая тренировка далась трудно. К ее концу ребята на поле еле переставляли ноги. Но оба «кровопийцы» — Серегин и Фомин — оставались недовольны.

Игроки, уже получившие свое амплуа, никак в него не вписывались и в пылу пытались то и дело влезть куда не надо. Игра тут же останавливалась, и начинался разбор ошибок. Виновники каялись, говорили, что все поняли, и через несколько минут все начиналось сначала. Но все же ошибок становилось меньше, и ребята, увидев преимущество командной игры в пас, внимательней вслушивались в слова тренера.

Когда прозвучал финальный свисток, все явно обрадовались и, сразу сбавив темп, медленно потянулись к раздевалке.

Вовка, переодеваясь, не чувствовал ни рук ни ног.

«Капитально упахался, — подумал он, — как завтра буду вставать?»

Серегин тоже выглядел неважно, ему тоже пришлось побегать немало, хотя и не как Фомину.

Но все же юность имеет свои преимущества, когда парни подходили к столовой, то уже смеялись и обсуждали эпизоды игры и разыгрываемых комбинаций.

После ужина Серегин отпустил всех, кто жил неподалеку, по домам. Он заметил, как несколько парней все-таки сунули в карман по куску хлеба, но ничего не сказал, а только погрозил пальцем.

Вовка тоже попрощался с тренером и направился в сторону дома.

Дома его не ждали.

— А мы думали, ты будешь в пансионате ночевать, — удивилась мать, — у нас и поесть нечего, чаю пустого выпьешь?

— Да нет, мама, я поужинал, ничего не хочу, — и Вовка присел на край застеленной кровати.

— Бог ты мой! — вскликнула мама. — Да на тебе лица нет. Умаялся ведь до смерти.

— Ничего, Люда, пусть тренируется, — сказал отец, — без тренировок никуда.

Пересиливая себя, Вовка встал, прошел на крыльцо и начал мыть ноги, шипя от боли, когда пальцы касались полученных сегодня ушибов.

— Может, возьмешь гитару, сыграешь, сынок? — спросил отец, когда Вовка, приведя себя в порядок, зашел в комнату. — Давно я тебя не слушал.

— Не, батя, — улыбнулся сын, — сегодня не могу, правда, вот через пару дней войду в норму, тогда без проблем сыграю и спою.

— Вовка, — влез в разговор младший брат, — а сегодня Ленка Климова про тебя спрашивала, что делаешь и куда пропал.

— Ну, а ты что сказал? — спросил Вовка.

Мишка гордо напыжился.

— Я ей сказал, что брат тренируется целый день и ему некогда со всякими девками по улице бродить.

— Ха-ха, — засмеялся батя, — ну ты, Мишаня, даешь, разве с девчонками так надо разговаривать?

— А чего с ними делать, — возмутился младший, — от них одни неприятности. Вовка должен тренироваться, а не по улице шататься, наша команда должна первое место занять на турнире.

— Это точно, — со вздохом сказал тот, разделся и рухнул в постель.

Он уже не видел, как к нему подошла мать, вгляделась в его осунувшееся лицо и, вздохнув, подоткнула одеяло.

— Я смотрю, что тренер резко за дело взялся, насмерть парней загоняет, — сказала она отцу, курившему у открытого окна.

— Не загоняет, — махнул тот рукой, — правильно делает, пусть целый день будут заняты, как в армии. Через несколько дней все будет нормально.

— Твои слова да богу в уши, — вздохнула жена.

Утром как всегда зазвенел будильник, и Вовка вскочил, собираясь идти на работу, и только через пару минут вспомнил, что ему сегодня туда не нужно.

Родители ушли, и он не торопясь позавтракал, разбудил брата и отправился на стадион. Пока шел туда, из мышц медленно уходила ноющая боль, и ноги стали сгибаться в коленях гораздо легче. Пришел он почти первым и наблюдал, как в дверях раздевалки один за другим возникают недовольные товарищи, их плющило после вчерашних нагрузок не меньше, чем его.

Вскоре появился Серегин,окинул всех понимающим взглядом и приказал выходить на построение.

После пробежки и разминки все повеселели и с энтузиазмом начали работать с мячом.

Сегодняшние нагрузки были, в принципе, не больше вчерашних, но «спеклись» ребята сегодня гораздо быстрее. Озабоченный Серегин хотел сократить нагрузки второй половины дня, но Фомин убедил их не снижать.

— Иваныч, это не дело, ничего страшного не происходит, тяжело в ученье, легко в бою.

— Ну ты, Володя, скажешь, вы же не стайеры, на длинные дистанции не бегаете, — начал было возражать тот.

— Как это не стайеры, а кто же мы, спринтеры, что ли? Два часа надо отбегать в игре. И вообще надо забыть, что кто-то на поле может стоять. В этом будет наша сила. Конечно, со временем мы все компоненты подтянем, а сейчас физо, физо и тактика. Задача состоит в том, чтобы к концу сборов вечерняя тренировка проходила у нас так же интенсивно, как и первая. И чтобы после нее мы шли домой не как беременные бегемоты.

— Как ты сказал, как беременные бегемоты? — засмеялся Анатолий Иванович. — Ха, надо запомнить. Ладно, согласен, работаем, как вчера, нагрузки не снижаем.

Прошло несколько дней, и тренировки уже не казались такими страшными, парни повеселели и по утрам не появлялись на тренировке с кислыми лицами. Серегин тоже взбодрился и больше не высказывал сомнений по поводу якобы больших нагрузок. Но вот Фомину было сложно. Все-таки много лет он не занимался юношеским футболом и позабыл многое, ведь к нему в команду приходили футболисты, прошедшие сложный отбор, и их не надо было начинать учить с азов. А сейчас приходилось тренироваться самому, пытаясь вспомнить всё, что когда-то умел, и научить этому свое новое тело. И тащить за собой остальных ребят, которые сейчас беспрекословно выполняли его распоряжения. Что же касается тренера, то Вовка благодарил судьбу, что Лукин нашел именно его. Сейчас у них сложился отличный тандем, в котором младший играл роль генератора идей, а старший воплощал их в жизнь. Пару раз к ним на тренировки забегал физорг, спрашивал, как идут дела, и, быстро глянув на работающих с мячами игроков, убегал дальше по своим делам.

А Вовка, когда видел его, каждый раз думал, что у Юрия Александровича неплохое чутье, ведь в команду он набрал неплохих кандидатов, и, скорее всего, человек пять-шесть из них имеют неплохие шансы продолжить свою карьеру. Особенно ему пришелся по душе тезка Вовка Третьяков, Когда он смотрел на этого почти двухметрового жилистого парня с отличной прыгучестью, то думал, что если все пойдет, как надо, то у Хомича и Льва Яшина появится неплохой напарник в будущих баталиях. Второй вратарь, Олег Артамонов, звезд с неба, конечно, не хватал, но ворота ему вполне можно было доверить. И еще один паренек — Сашка Талья, сухой, тощий, но невероятно скоростной и талантливый. Он схватывал на лету всё, что ему объясняли, и очень неплохо чувствовал себя в роли нападающего, а в чеканке он и так обошел всех, в том числе и Фомина.

Вовкин соперник по лидерству в команде Игорь Костин явно считал себя его заместителем, но на место лидера больше не претендовал, хотя и второе место отдавать никому не собирался. Он чувствовал себя в роли полузащитника очень уверенно и, похоже, обладал талантом распасовщика. Еще один полузащитник, Денис Миронов, был практически ничем не хуже Игоря, может, просто не такой нахальный.

Было еще два-три неплохих паренька, ну а остальные ребята старательно тренировались и играли, но опытный глаз старого тренера за это небольшое время четко определил их потолок.

— Эй, Вовка, ты что, заснул? — раздался у него в ухе Мишкин голос. — Наша остановка, давай просыпайся!

Фомин, ушедший в свои мысли, вскочил и вместе с братом побежал к дверям, под неодобрительное ворчание кондукторши.

«Вот черт, надо же, чуть не задремал», — думал он, тронув ушибленную ногу, которую вновь стукнул в автобусе.

Они вышли на залитую солнцем остановку. Несколько парней, сидевших на скамейке, увидев их, вскочили и, подбежав, начали поздравлять его с победой.

— Эй, парни, вы откуда узнали, вроде не так давно игра закончилась? — удивленно спросил он.

Те засмеялись.

— Так по заводскому радиоузлу уже два раза передавали, что наша команда победила пять — два. А, оказывается, ты им все пять штук законопатил. Молоток!

Мишка стоял рядом с таким гордым и счастливым видом, как будто это он лично забил все эти голы.

— Спасибо, ребята, за поздравления, — сказал Вовка, — но надо идти, сами понимаете, времени почти нет, впереди тренировка.

Мальчишки с важный видом кивнули головой, мол, мы все понимаем, голы так просто не даются.

Пока они дошли, их останавливали, наверно, еще раз десять, но все же до дома они добрались. Отец еще был на работе, но мать уже была дома, тоже поздравила его с очередной победой и достала из духовки огромный рыбник.

— Вот видишь, — сказала она, обращаясь к старшему, — пока ты там мяч гоняешь, отец с Мишкой рыбу ловят. Давайте садитесь, и пока не съедите, из-за стола не выйдете.

Но что об этом говорить двум молодым парням, пирог был приговорен в считанные минуты, и ей пришлось достать еще один. А вот со вторым пирогом так быстро уже не получилось. Но через полчаса они все же, согнувшись, вышли из-за стола и брякнулись на кровати.

Фомин лежал, перебирал струны на гитаре и периодически поглядывал на будильник. До следующей тренировки оставалось уже совсем немного времени, и скоро надо будет вставать и шлепать на стадион.

Мать, заметив эти взгляды, всплеснула руками:

— Да что же это творится, и сегодня пойдешь на свою тренировку?

Вовка, кряхтя, встал и сказал:

— Есть, мама, такое слово — надо, так что придется идти.

Когда он появился на стадионе, почти вся команда была уже в сборе. У входа в раздевалку несколько человек окружили Серегина и о чем-то с ним переговаривались.

Когда Вовка подошел к ним, разговор прекратился и все уставились на него.

— А вот и наш герой, — ласковым голосом произнес Сергей Яковлевич Крылов, тренер второго состава «Крыльев Советов», — а мы тут одну проблему решаем, интересную, — сообщил он Фомину.

Тот выжидающе молчал, ожидая продолжения.

Серегин, стоявший с озабоченным видом, сказал:

— Володя, тут такое дело. Мне предлагают по окончанию турнира тренировать молодежный состав «Крыльев Советов», я, в общем, согласен, вот только хотел бы взять тебя игроком в команду и в качестве моего помощника.

Один из мужчин, стоявших рядом с Крыловым, произнес:

— Я все же не понимаю вас, Анатолий Иванович. Фомин — парень, конечно, талантливый и может претендовать на место в команде, но что означает помощник тренера, до меня не доходит?

Серегин, набычившись, упрямо сказал:

— Понимайте как хотите, это мое условие, не согласны, и ладно, продолжу тренировать пацанов. А что означает, вполне понятно, если парень будет работать со мной, ему должны платить зарплату.

— Подумайте, Анатолий Иванович, — продолжил мужчина, — вы человек со средним специальным образованием, вас можно без проблем принять на работу в качестве тренера. Но объясните нам, пожалуйста, кем мы примем парня, у которого образование семь классов.

В это время к ним подошел еще один нежданный гость.

Увидев его, Крылов недовольно наморщил лоб, но тут же расплылся в улыбке.

— Добрый вечер, Борис Андреевич, вот уж кого не ждали, так это вас.

— Добрый вечер, товарищи, — поздоровался в ответ Аркадьев, — зацепила меня сегодня игра, решил познакомиться с командой поближе, глянуть на тренировку. Надеюсь, вы не против? — он вопросительно глянул на Серегина.

Тот смущенно забормотал:

— Что вы, Борис Андреевич, конечно, смотрите, сколько хотите, хотя после Москвы что вы тут увидите. Ничего у нас особенного нет.

Аркадьев улыбнулся.

— Если бы нечего было смотреть, то я бы и не появился. Но игра вашей команды меня приятно удивила. Вы, наверно, давно с ней работаете?

Серегин смутился еще больше.

— Да нет, я всего лишь около месяца как приступил к тренировкам. А команда создана в конце июля.

У Аркадьева от удивления чуть не вылезли на лоб глаза.

— Да что вы говорите, не может быть! Я думал, что ребята играют вместе не первый сезон. Вы, наверно, шутите.

Серегин слабо улыбнулся.

— Не верите, спросите у Сергея Яковлевича, он проводил с ними первую тренировку.

Аркадьев повернулся к Крылову.

Тот, принужденно засмеявшись, сказал:

— Все так и есть, в конце июля я этих пацанов первый раз увидел. Парнишки, конечно, неплохие собраны, но команда была никакая.

По виду Бориса Андреевича было видно, что этим утверждениям он верит с большим трудом.

Однако после появления тренера команды ЦДКА разговор о приеме на работу был скомкан.

— Хорошо, — сказал все тот же мужчина, — мы подумаем над вашей просьбой, Анатолий Иванович, может, что-нибудь сможем вам предложить. Не будем вас больше отвлекать от тренировочного процесса.

После чего он в компании еще одного товарища покинул стадион.

Но оба тренера, Крылов и Аркадьев, немного поговорив, уселись вместе на трибуну с явным желанием посмотреть тренировку.

Серегин вопросительно посмотрел на Фомина, а тот в ответ пожал плечами, как бы говоря: «Ну что тут поделаешь, надо начинать».

После построения, как обычно, тренировка началась пробежкой. Потом разминочным комплексом. Оба тренера, сидевшие на трибуне, почта одновременно достали записные книжки и начали делать в них пометки, с любопытством разглядывая незнакомые упражнения.

Они также с живым интересом наблюдали за всем, что происходит на поле, за отработкой работы с мячом, отработкой наигранных комбинаций и прочим.

Когда тренировка закончилась и ребята побежали в раздевалку, оба тренера вновь подошли к Серегину.

— Анатолий Иванович, — спросил Аркадьев, — а вам не кажется, что проводить такую интенсивную тренировку сразу после матча и в преддверии завтрашней игры несколько неосторожно.

Серегин улыбнулся и придержал за руку проходившего мимо Вовку Третьякова:

— Борис Андреевич, а вы спросите у нашего вратаря, как ему нагрузки.

Аркадьев повторил свой вопрос, глядя снизу вверх на долговязого подростка.

Тот озадаченно почесал затылок.

— Так мы сегодня вроде почти и не тренировались, так, размялись да мячик попинали чуть-чуть, — ответил он удивленно.

Крылов засмеялся.

— Анатолий Иванович у нас новатор, мы с ним сколько по этому поводу беседовали, но что тут скажешь, победы сами за себя говорят. Команда пока без поражений идет. Парней загонял так, что они сегодняшнюю тренировку за отдых считают. А с ним, как ни начнешь разговаривать, он все тетрадкой своей машет. «Не мешайте, у меня все по плану идет».

По заблестевшим глазам Аркадьева было видно, что он совсем не против внимательно ознакомиться с тетрадкой Серегина.

— Анатолий Иванович, — тут же спросил он, — так, может, вы сможете подробней рассказать о ваших методах и требованиях.

Серегин уже раскрыл рот, чтобы ответить согласием. Но Фомин, стоявший за спинами тренеров и внимательно слушавший разговор, отрицательно покачал головой.

Смутившийся тренер резко закрыл рот, а потом неопределенно сказал:

— Ну, не знаю, Борис Андреевич, я еще только начал все обдумывать, может, как-нибудь позднее, а сейчас очень сырой материал, так что пока поделиться просто нечем, вы извините, но у команды ужин впереди, а потом еще обсуждение плана завтрашней игры. Так, что я вынужден вас оставить.

Оба тренера стояли и смотрели, как Серегин и Фомин идут вместе в раздевалку. И последний что-то настойчиво внушает старшему товарищу.

— Однако, — сказал Аркадьев, — интересно девки пляшут, завтра обязательно приду на игру. С кем они завтра встречаются? — спросил он у Крылова.

Тот наморщил лоб.

— Так сразу и не скажу, я, честно признаться, не планировал следить за этим турниром, у меня своих проблем хватает. — Но все же, подумав, сказал: — Завтра у них игра вроде бы с командой городской ДЮСШ. Та пока тоже без поражений движется. Я с самого начала, кстати, не сомневался, что она займет первое место. А вот теперь даже не знаю, что сказать. Ну, завтрашняя игра покажет. Ладно, пойдемте, Борис Андреевич, а то вам еще в военный городок попадать. Я вам сейчас объясню, как туда лучше проехать.

И оба тренера чуть ли не как лучшие друзья, выйдя со стадиона, направились в сторону автобусной остановки.

После ужина разговор тренера и Фомина с командой изрядно затянулся, вновь обсуждали ошибки сегодняшней игры, решали, как и что делать завтра. Как обычно вел эти разборы Фомин, а Серегин в это время слушал его не менее внимательно, чем ребята, и строчил и строчил в своей тетрадке.

Когда Вовка уже собрался домой, на улице стемнело.

— Слушай, может, сегодня останешься в пансионате, — предложил Серегин, — завтра игра в десять часов, чего тебе лишнего бегать.

— Да не, Иваныч, — сказал Фомин, — дома думают, что я ночевать приду, знаешь, какой шум мать поднимет?

Он шел по вечернему поселку. Как обычно на улице в это время почти никого не было. Когда до дома оставалось всего ничего, навстречу ему вышло два парня, лет восемнадцати.

По виду явно они косили под урок.

— Ну чо, пацан, — сказал один из них, — давай выворачивай карманы.

Вовка, глянув назад, увидел, что из темноты появляются еще два силуэта, и спокойно спросил:

— Мужики, я вас не знаю, вы ведь не из поселка? Знаете, что с вами будет?

Один из парней сплюнул и, матерно выругавшись, сказал:

— Кранты тебе, футболист, просил один человек с тобой серьезно поговорить. Приветы передать от Гены Жбанова.

В это время Вовка, уловив движение за собой, резко отпрыгнул в сторону и в место, где он только что стоял, ударила тяжелая арматурина. И тут же ему пришлось дернуть головой, мимо нее пролетел кулак, сильно зацепив ухо, от боли Вовка зашипел, но, не потеряв присутствия духа, прыгнул вперед и ударом головой в грудь сбил разговорчивого парня. Он уже собирался удрать в открывшееся окно, как на плечо обрушился мощный удар, и он от боли потерял сознание.

Когда он пришел в себя, то услышал стоны и сосредоточенное хеканье. Правое плечо жутко ломило.

Открыв глаза, он увидел, как несколько парней увлеченно пинают два валяющихся тела, от которых и слышались стоны.

Он попытался пошевелиться, и плечо пронзила такая боль, что он сам непроизвольно застонал.

— Эй, Фома, ты как, живой? — спросил знакомый голос.

Открыв зажмуренные от боли глаза, Вовка увидел лицо Витьки Графова, склонившегося над ним.

— Живой, — хрипло сказал Фомин и с помощью Витьки встал на ноги, опять не удержавшись от стона. Услышав этот стон, пинающие начали бить лежачих еще яростней, приговаривая: — Совсем падлы городские рамсы попутали, в поселок, как к себе домой ходят.

Увидев, что Вовка, хоть покачиваясь, но стоит, Графов отошел от него и подошел еще к двум своим приятелям, которые, заломив руки городскому парню, уткнули его чуть ли не в землю носом.

— Ну-ка, дайте взгляну, кто тут у нас беспредел устроил. Ба, да это Сережа Мальцев нарисовался! — радостно воскликнул он. — Так ты чо, Серега, думаешь, если центр под собой держишь, то и к нам в поселок можешь заходить?

Мальцев, скрипя зубами, выдавил:

— Граф, мы тут по нужде одной. Надо было пацана этого наказать. Больше ничего не собирались делать.

Графов ощерился и с правой ударил Мальцева в нос, у того оттуда струйкой брызнула кровь.

Но тот не испугался, а, брызгая кровью, начал кричать:

— Ну все, вы тут все покойники. Завтра ждите мою кодлу, весь город приедет вас п…ть.

Граф еще ударил его в ухо, и Мальцев замолчал.

Витька подошел к двум валяющимся парням, чьи лица уже напоминали отбивные.

— Ну чо, мужики, давайте колитесь, чего до нашего Фомы докопались, кто просил, зачем? Если не скажете, сами знаете, что будет.

Пока Граф разговаривал с избитыми напрочь хулиганами, Вовка пытался понять, что с ним. При попытках пошевелить рукой, боль в плече становилась невыносимой. Он попробовал прощупать ключицу, та вроде была цела, но из-за болей и уже начинающегося отека было трудно сказать, нет ли там перелома.

«Ну, вот и отыгрался, — пришла унылая мысль, — хрен знает, надолго ли затянется выздоровление. Уж точно до конца турнира такая травма не пройдет».

Тут к нему снова подошел Витька Графов.

— Ну что, Фома, повезло тебе, мы этих козлов еще с остановки пасли, все думали, зачем братва городская сюда подвалила. А они, суки, тебя поджидали. Ты вот тогда пожалел Генку, даже пару раз по роже не дал, а он, паскуда, все про тебя своему брату двоюродному выложил. А у того Мальцев в приятелях, вот они решили тебя отмудохать. Генка им обещал за это жратвы да бухла подогнать. Ну, теперь пусть только здесь появится! — Витька выругался и сообщил, что будет со Жбаном, если его увидят в поселке.

— Ты сам как? — наконец поинтересовался Граф здоровьем спасенного. — Играть сможешь? Мы ведь завтра сто пудов на игру собирались. А тут у тебя такая непруха.

Вовка, скривившись от боли, сказал:

— Спасибо, Граф, если бы не вы, на этот раз я бы точно забыл про футбол. А так не знаю еще. Но завтра играть наверняка не смогу.

В это время двое избитых парней, держа под руки третьего, под шуточки и свист поселковой шпаны, пошатываясь, уходили в сторону автобусной остановке, а вдалеке маячила фигура одного из городских, которому посчастливилось удрать раньше. И теперь он ожидал своих товарищей, благоразумно держась подальше.

Парни, слушавшие разговор, разочарованно зашумели:

— Ты чо, Вовка, не подводи наших, может, там тебе какой укол сделают. Ты сегодня пять штук летунам накидал, мы думали, завтра столько же будет. А без тебя игры не получится.

Вовка слабо улыбнулся.

— Ну прямо, не получится, что, мы зря тренировались. Сыграют и без меня. Но завтра будет видно, может, сам смогу выйти на поле.

Он распрощался с галдящими парнями, которые были довольны, что отпинали городских, и направился домой.

Когда он зашел домой, на него был сразу устремлен мамин подозрительный взгляд.

— Вовик, ты почему грязный такой, ты что, по дороге еще в футбол играл, а что у тебя с правой рукой? Что стряслось? Говори!

— Да там, мама, ничего страшного, подрался по пути домой.

Отец, как всегда сидевший у стола с папиросой, встал и подошел к сыну, внимательно посмотрел на него.

— У тебя ссадина на виске, что, в ухо прилетело? — спросил он.

— Да ухо ерунда, — скривился Вовка, — мне, похоже, колом по плечу попало. Батя, помоги снять рубашку.

Когда та была снята, раздался восхищенный Мишкин возглас, а мать охнула и заплакала.

— Говорила ведь тебе не ходи по ночам, вот и доходился, — обвиняюще закричала она.

Вовка посмотрел на правое плечо, на нем сейчас была большая багровая опухоль.

— Дай руку, — сказал отец, и взяв ее в свои ладони, начал двигать, несмотря на Вовкин скрежет зубов. Затем он прощупал плечо и удовлетворенно сказал: — Ни вывихов, ни переломов нет, зуб даю. А вот трещина в ключице или лопатке запросто может быть, придется тебе с фиксирующей повязкой пару недель походить.

— Да ты что, батя! — воскликнул Вовка. — У меня же соревнования, турнир!

— Ну и что, — хмыкнул отец, — все равно ведь играть не сможешь.

В это время мать, вытерев слезы, предложила:

— Вовик, давай намажем йодом и забинтуем, все быстрее пройдет.

Отец с сыном посмотрели друг на друга и оба засмеялись.

— Эх, если бы от йода все заживало, — с грустью сказал батя, — а вот зафиксировать руку придется, а то и спать не сможешь. Давай садись, горе ты наше, сейчас повязку тебе сделаю, еще не забыл это дело.

Вскоре повязка была наложена, и семейство село за вечерний чай.

Брать чашку левой рукой было очень неудобно, но пришлось.

Вовка, фыркая, пил горячую жидкость и представлял, сколько ласковых слов завтра ему скажет Серегин.

Борис Аркадьевич проснулся рано. Он ночевал один в небольшом номере офицерской гостиницы. В коридоре стояла тишина. Когда вчера вечером он пришел в номер, Василия Иосифовича, естественно, не было. Дежурная на входе с улыбкой сообщила, что товарищ Сталин вместе с охраной убыл на банкет, который устраивают в его честь.

— А вас, товарищ Аркадьев, тоже приглашали. Вы ведь знаете, где офицерская столовая? — сказала она, продолжая улыбаться.

Но тренер, находившийся досыта за день, только отрицательно помотал головой.

— Нет, спасибо, я лучше отдохну, — сказал он и пошел к себе.

Дежурная пожала плечами и вернулась к своей книге. Ее не интересовали гражданские мужчины в возрасте.

Заснул он сразу, но ближе к двум часам его разбудил шум в коридоре.

«Понятно, — подумал он в полусне, — Васю привели», — перевернулся на другой бок и заснул.

Он быстро привел себя в порядок, у дежурной стрельнул кипятку и, выпив чаю, на всякий случай хотел заглянуть к своему спутнику, которому, собственно, был обязан этой поездкой. Но к телу сына вождя его не допустили.

Борис Андреевич попросил охрану передать тому, что он уехал смотреть игру заводской команды, и направился на остановку.

Сегодняшняя игра проходила на заводском стадионе, которому было далеко до «Локомотива», где проходила вчерашняя игра. Но зато трибуны были заполнены до отказа. И большинство болельщиков, как понял Аркадьев, болело за заводскую команду. Городские ребята, приехавшие поддержать своих, были в явном меньшинстве.

Он посмотрел на часы, на них было уже минут пять одиннадцатого, однако начало игры задерживалось. Судья и тренеры команд что-то обсуждали. А когда к ним подошел паренек с белеющей на правой руке повязкой, на трибунах послышались разочарованные возгласы.

«Да это же Фомин! — узнал наконец тренер лучшего игрока заводской команды. — Что, интересно, с ним произошло?»

Он склонился через перегородку, отделяющую его небольшую ложу от основных трибун, и спросил у нескольких парней, которые увлеченно что-то обсуждали.

— Ребята, не знаете, что произошло, почему Фомин сегодня не играет?

Те закричали все сразу, перебивая друг друга:

— Фому вчера городские подловили и отпинали. Он из-за этого сегодня не играет. Но наши все равно выиграют. А всем городским после матча будет кирдык.

— Вы чего, ребята, из-за нескольких поганцев будете бить всех, кто здесь находится? Так же нельзя, — попытался внести свою лепту в успокоение пацанов Аркадьев.

В ответ раздались громкие голоса убежденных в своей правоте мальчишек, которые не сомневались, что городские не должны уехать из поселка невредимыми.

В это время прозвучал свисток и из раздевалки выбежали обе команды.

Их встретили возмущенные крики с трибун. Поддерживающие возгласы городских ребят за этими криками были не слышны. Выстроившиеся посреди поля игроки ДЮСШ недоуменно переглядывались, не понимая, почему их появление вызвало столько отрицательных эмоций.

К судье подошли капитаны, от заводской команды подошел игрок с девяткой на спине.

Подкинута монетка, и игру, под крики болельщиков, начали воспитанники ДЮСШ.

Быстро разыгран мяч в центре поля, и гости перешли в наступление, но защита заводской команды на высоте, мяч отобран, и вот уже нападающий заводчан идет вперед.

Борис Андреевич внимательно наблюдал за игрой. Команда ДЮСШ явно играла лучше, чем летчики, ребята были техничней и старались играть комбинационно. Но вот игру заводской команды он не узнавал. Она была совершенно другой. Когда игроки гостей забегали на половину поля заводчан, они как будто вязли в трясине. Играть им не давали совершенно, притом заводчане старались прессинговать их и на чужой половине поля.

«Интересно, — думал Аркадьев, — сколько они так продержатся, ко второму тайму, скорее всего, играть не смогут. Но все же это надо же так перестроиться, и как Серегин их так натаскал за это время?»

Однако пока игра была ровная, но прессинг свое дело делал, городские начали нервничать, допускать ошибки, торопиться с передачей мяча, и в один из таких моментов мяч попал к «девятке» заводчан, он обвел защитника и вышел один на один с вратарем, качнувшись вправо, забил мяч в левый угол.

От визга сидевших рядом мальчишек у Бориса Андреевича заложило ухо.

— Го-о-ол!!! — кричали они. — Костян, молодец! Вдуй еще городским!

Команда ДЮСШ после гола не растерялась и прибавила в скорости, у них стали понемногу получаться проходы ближе к штрафной площадке, и несколько раз они били издалека по воротам. Но вратарь легко брал эти мячи, и игра продолжалась.

Но все же класс команды брал свое, и в один момент нападающий гостей удачно вышел на удар и метров с двадцати четко пробил в девятку. Прыжок вратаря, и он, не успевая поймать мяч, отбивает его обратно в поле, прямо под ноги набегающему полузащитнику гостей. Второй удар — и мяч вкатывается в сетку ворот команды заводчан.

По трибунам пронесся горестный вздох.

Но свою тактику заводская команда не изменила, по-прежнему она встречала нападавших на своей половине. И все ухищрения гостей и их техническое превосходство разбивалось о каменную стену защиты заводчан.

К перерыву обе команды явно подустали, и темп игры снизился. Она велась в основном в центре поля, потому что заводчане практически не пытались идти вперед, а лишь перекидывали мяч друг другу, растягивая защиту гостей. А те в свою очередь никак не могли вывести своих нападающих на ударную позицию.

Но тем не менее команда ДЮСШ явно расслабилась, и ее защитники почти не обращали внимания на периодически набегающих на их половину полузащитников заводчан. Вот в такой ситуации неожиданный пас полузащитнику по левому краю резко обострил игру. А тот, выйдя вперед, почти от линии ворот выложил мяч прямо на ногу своему нападающему. Удар — и мяч влетел в ворота команды ДЮСШ.

С трибун раздались мальчишеские вопли. Поселковые ребята радовались за своих игроков.

Аркадьев сидел в раздумье.

«Откуда только этот Серегин взялся? Ведь явно у него команда ниже классом, и тем не менее играет на равных и даже ведет в счете. Чертовски талантливый тренер! Похоже, „Крылышкам“ повезло. Если он возьмется за молодежь, мало всем не покажется.

Пожалуй, вот с кем надо поговорить. Насколько понимаю, его здесь ничего особо не держит. Если предложу в Москву перебраться, наверняка согласится. Странно только, что он так за своего Фомина ратует, чтобы к себе забрать, может, тот ему действительно советы ценные дает», — подумал он и сам засмеялся над своим предположением.

Тем временем прозвучал свисток, и на перерыв команды ушли с поля со счетом два — один в пользу заводской команды.

Борис Андреевич встал и заколебался, идти ли ему в раздевалку, или не смущать тренера, когда тот будет давать ценные указания команде. Но любопытство пересилило.

Он спустился с трибуны и прошел в здание, где находились раздевалки. Двери в раздевалку команды ДЮСШ были открыты, и он увидел ребят, устало сидящих на скамейках. Они перешнуровывали бутсы, поправляли гетры и не особо внимательно слушали тренера, который громко перечислял все их промахи и неудачи.

А вот дверь в раздевалку заводской команды была закрыта, но тут один из парней, видимо ходивший за водой, прошел туда и оставил дверь неплотно прикрытой.

Ругая себя за неприличное любопытство, Аркадьев заглянул туда и обомлел. Все игроки внимательно слушали своего товарища, Вовку Фомина. А тот, встрепанный, с синяком на левом виске и с прибинтованной к телу правой рукой, что-то говорил им и неуклюже левой рукой рисовал мелом на небольшой доске типа школьной. Серегин, сидя рядом с ним, что-то тем временем писал в своей тетрадке.

Борис Андреевич, не веря своим глазам, глянул еще раз на небывалую картину и вышел на улицу.

«Ну и дела, — подумал он, — куда это я попал? В жизни такого не видел. Яйца курицу учат! Вот, оказывается, почему он так парня за собой тянет. Нет, надо мне с ним поговорить, что, собственно, я теряю, прямо спрошу у него, что все это значит. Вот матч закончится и спрошу».

С этими мыслями он пошел обратно на трибуну.

Еще какое-то время он слушал, как сидевшие за перегородкой парни обсуждают игру и радуются забитым голам, но вот прозвучал свисток, и игроки выбежали на поле. Начался второй тайм.

Как и первый, он начался атаками команды ДЮСШ, а заводская команда больше находилась в обороне и по-прежнему внимательно опекала всех нападающих противника.

В такой игре прошло минут двадцать. И за это время нападавшим ДЮСШ так и не удалось распечатать ворота противника. Болельщики заводской команды презрительно свистели, когда те пытались зайти на половину хозяев и почти сразу теряли мяч.

Но вот Серегин, наблюдающий за игрой с бровки поля, посмотрел на секундомер и что-то крикнул своим игрокам. И тут стадион ахнул. Заводская команда резко ускорилась, парни начали перемещаться по полю, как в начале игры. А противник явно не успевал за ними.

«Неужели они смогут в таком темпе доиграть? — думал Аркадьев. — Ведь еще минут пятнадцать до конца».

Но ребята играли. И сейчас вся техника и комбинационная игра ДЮСШ проигрывала физической подготовке противника. Нападающие реально убегали от защитников, и вот уже по воротам был нанесен первый удар. Воодушевленные трибуны требовали гола, напрочь заглушив слабые голоса городских болельщиков.

Промах — мяч пролетел выше ворот. Мяч в игру вводит вратарь, отпасовывая его своему защитнику. Но у него подкатом мяч тут же был выбит набежавшим игроком, и его уже перехватил нападающий заводчан, он легко ушел от еле двигающихся защитников. Удар!

— Го-о-ол!!! — закричали трибуны. — Заводские, вперед! Давай четвертый!

Но команда Фомина уже резко сбавила темп и практически полностью перешла на свою половину поля и вновь вернулась к прежней тактике прессинга. Только теперь ей было гораздо легче, игроки противника вымотались полностью за эти несколько минут и сейчас приходили в себя, чтобы вновь организовать атаку на ворота заводчан. Однако до этого не дошло, пока они собирались с силами, свисток рефери положил конец игре.

Парни, сидевшие по соседству с Аркадьевым, орали, подкидывали вверх кепки. А потом резко засобирались к выходу.

— Давайте быстрее! — крикнул один из них еще остающимся на трибунах ребятам. — Граф говорил, чтобы сразу после игры все подходили к остановке. Сейчас там уделаем городских!

И начал вытаскивать из кармана сложенную велосипедную цепь.

Борис Андреевич окинул взглядом трибуны. Но ни одного милиционера в пределах видимости не наблюдалось.

Он встал и пошел в раздевалку. Когда туда зашел, ребята стягивали с себя промокшие от пота майки и трусы. По их осунувшимся лицам было видно, что последний спурт дался нелегко. Но все же здесь раздавались смех и шутки, в отличие от другой раздевалки, в которой царило гробовое молчание.

«Да, — сочувственно подумал Борис Андреевич, — после такого проигрыша не до шуток».

Он посмотрел на Серегина, тот сам был не лучше своих воспитанников. Уставший и потный, он стоял посреди комнаты и раздавал указания. Фомин сидел на скамейке и, морщась, потирал забинтованную руку. Аркадьев подошел к нему и спросил:

— Что случилось, тебя действительно специально хотели вывести из строя?

Фомин, глядя честными глазами, сказал:

— Да что вы, Борис Андреевич, это наши местные дела и к футболу отношения не имеют.

— Ну и как с рукой-то, серьезно?

Вовка махнул здоровой левой рукой.

— Да нет, просто ушиб, думаю, что послезавтра на следующую игру уже выйду как штык.

— Это хорошо, — согласился Аркадьев, — хотя, я смотрю, команда и без тебя неплохо справляется.

Вовка замялся, видимо думая, что сказать, но сидящий рядом игрок радостно сообщил:

— Конечно, мы этот вариант игры уже сто раз обсуждали и тренировали.

Под укоризненным взглядом Фомина парень заткнулся, но слово не воробей, вылетело, не поймаешь.

— Сдается мне, — задумчиво сказал пожилой тренер, — что у вас тут не так всё просто. — Он посмотрел на Серегина, который в свою очередь недоброжелательно косился на него.

— Борис Аркадьевич! — не выдержал наконец Анатолий Иванович. — Давайте сейчас я закончу, и мы с вами поговорим, а пока не отвлекайте ребят, пожалуйста.

Аркадьев коротко извинился и вышел из раздевалки. Из открытой двери с другой стороны неожиданно послышались тревожные голоса игроков ДЮСШ.

— Слышь, парни, я сейчас тут узнал! — закричал один. — Поселок нас бить хочет. За стадионом уже толпа собирается. Говорят, за то, что мы подговорили своих Фому отпинать.

Снова воцарилось молчание, на этот раз тревожное. Все знали, что в заводском поселке ребята серьезные и шутить не любят.

Из дверей вышел тренер команды и зашел в раздевалку заводчан.

— Толя, — обратился он к Серегину, — ты в курсе, что за стадионом сейчас драка будет?

Анатолий Иванович удивленно посмотрел на своего конкурента.

— Женя, ты что говоришь, из-за чего парням драку устраивать?

— А вот из-за него, — кивнул тот на Фомина, — местные считают, что его избили по просьбе или наводке наших парней. Как хочешь, так и понимай.

Серегин тревожно посмотрел на Вовку.

— Ты же мне сказал, что из-за девчонки всё случилось?

— Так и есть, — в ответ сказал Фомин, лихорадочно соображая, что делать.

Парни зашумели.

— А что, — сказал Игорь Костин, — правильно и сделают, не хрен к нам приезжать и по ночам с колами по улице бегать.

Вовка сразу ему ответил:

— Игорь, ты думай, что говоришь. Во-первых, сам знаешь, из-за чего ко мне пристали, и если бы не Жбан, то ничего бы не было. А во-вторых, мы из-за этого дела можем запросто из турнира вылететь. А команда здесь вообще ни при чем.

Он повернулся к тренеру ДЮСШ и твердо сказал:

— Не переживайте, всё будет в порядке. Мы все пойдем вместе с вами и поговорим с народом. Думаю, что всё обойдется.

Тренер, с сомнением глядя на него, сказал:

— Что-то, паренек, с трудом верится, там, я слышал, уже за сотню человек собралось. Послушаются ли вас?

Фомин сам был далеко не уверен в этом, но вновь твердо заявил:

— Конечно, послушаются. Мы же все здешние, и нас двадцать человек, так что всё будет нормально.

— Вот же у вас тут деревня! — со злостью произнес тренер. — Даже телефона нет, хотя бы милицию можно было вызвать.

Внимательно слушающие разговор ребята скептически заулыбались, а Костин пояснил причину:

— Да к нам пока мусора приедут, можно десять раз подраться и разбежаться. Они всегда к шапочному разбору приезжают.

Серегин слушал эти разговоры и смотрел то на своего коллегу, то на ребят. Хотя сам он жил в городе, но прекрасно знал, какие иногда бушуют страсти между городом и поселком.

— Володя, а почему ты думаешь, что тебя послушают? — спросил он наконец.

— Ну, просто думаю, что знаю некоторых заводил этого дела, — уклончиво ответил тот.

— Ладно, — вздохнул тренер, — все равно надо отсюда выбираться, пойдем вместе.

Когда ребята вышли на улицу, там их ожидали немногие приятели и друзья. К Фомину сразу подбежал Мишка и начал выкладывать новости.

— Вовка, ты представляешь, что творится! Сейчас кучу городских отметелили у остановки, а остальные огородами удрали. Народу тьма собралось и не расходятся. Хотят за тебя городскую команду побить.

Городские пацаны, услышав эти слова, начали тоскливо озираться по сторонам.

Но выхода не было, и обе команды двинулись вперед. Когда они подошли ближе к остановке, то оказалось, что там народа осталось немного, гораздо меньше, чем говорила молва. Видимо, большая часть парней, набегавшись по огородам за улепетывавшими городскими, успокоилась на достигнутом и отправилась домой. Но человек пятьдесят на дороге стояло. Ребята вооружились досками, кольями, кое-где крутили велосипедными цепями, насаженными на деревянные рукоятки.

Когда они увидели идущих к ним игроков обеих команд, среди них на какое-то время воцарилось недоуменное молчание. Не дожидаясь, когда это молчание перейдет в крики: «Бей городских», Вовка шагнул вперед.

Он уже заметил, что одним из первых в рядах драчунов стоит Витька Графов. Подойдя к нему вплотную, он тихо сказал:

— Слушай, Граф, ты понимаешь, что если сейчас начнется драка, то нашу команду просто снимут с соревнований, и хрен что мы выиграем. Прошу, угомони парней, чтобы разошлись. Ты ведь, сто пудов, знаешь, что команда ДЮСШ не при делах.

Окружающие внимательно прислушивались к его словам. А Графов скривился и сплюнул.

— Ну, Фома, мать твою, не дашь даже повеселиться, ладно, черт с ними, пусть валят, — выдавил он наконец.

Потом повернулся к толпе и громко крикнул:

— Ша! Мужики, футболистов не пинать! Разбегаемся.

Видимо, пыл у ребят уже прошел, так как они, выслушав речь своего вожака, понемногу начали расходиться, бросая по сторонам дороги ненужные больше деревянные орудия. Некоторые, впрочем, были не очень довольны этим обстоятельством и выкрикивали угрозы, проходя мимо стоявших на дороге игроков.

Фомин вздохнул облегченно, он сам не очень верил в то, что ему удастся договориться, но все же это получилось.

Повеселевший тренер ДЮСШ громко спросил у своей команды:

— Ну что, ребята, пехом пойдем или будем ждать автобуса?

— Пошли пешком, — раздались возгласы в ответ. Ребята предпочли не рисковать и быстрей покинуть поселок.

«Вот и славненько», — подумал Вовка.

Команды распрощались, пожав друг другу руки. А Вовке была пожата левая здоровая рука тренером Евгением Альбертовичем.

Тот серьезно глядя ему в глаза, сказал:

— Спасибо, парень, честно говоря, не ожидал такого финала.

Потом он подошел к Серегину и, также пожав руку, сказал:

— Молодец, Толя, хороших ребят воспитываешь.

Подмигнул ему и сообщил:

— Астафьев-то волосы на заднице рвет, что весной тебя к нам не взял, вчера еще на совете плакался, говорил, кто же знал, что у человека такой тренерский талант откроется.

— А то, — важно сообщил Серегин, — он еще меня не один раз вспомнит.

Аркадьев, шедший вместе с ними, также стал прощаться.

— Однако, — сказал он, — у вас тут футбольные страсти вовсю кипят. Не ожидал, что в такую передрягу с вами вместе попаду, — озабоченно улыбнулся он. — Анатолий Иванович, хотелось бы в ближайшее время с вами встретиться и переговорить, — обратился он к Серегину.

Тот пожал плечами.

— Борис Андреевич, пока не закончится турнир, я как на казарменном положении. Поверите ли, дома за месяц всего несколько раз был, — сообщил он московскому тренеру, — так что не знаю даже, когда смогу уделить вам время.

— Вы что, с ребятами целый день проводите? — удивился Аркадьев.

— Борис Андреевич, вы же сами не так давно удивлялись, что за месяц команда сделана. Так ведь это не просто получилось, — ответил Серегин, — второй месяц, что я, что ребята, только футболом и живем.

Аркадьев замялся. Было заметно, что ему до смерти хочется поговорить с тренером заводской команды, но, видимо, его поджимало время, потому что он несколько раз глядел на часы.

— Хорошо, — сказал он, подумав, — перед отъездом постараюсь с вами встретиться.

Он попрощался и побежал к остановке, к которой как раз подъехал рейсовый автобус.

Когда тренер и команда остались на опустевшей грунтовке, Серегин нахмурился:

— Ну, парни, не знаю, что завтра судейская коллегия решит. Будем надеяться, что останемся в соревнованиях.

Василий Иосифович вспомнил о своем спутнике, которого он почти насильно привез в Куйбышев, только к вечеру. Он сегодня вновь поехал со своим фронтовым приятелем на соревнования. Но смотреть там было не на что. Их команда с разгромным счетом обыграла одну из районных команд, и поэтому они уехали, не дожидаясь конца матча. Генерал очень не хотел, чтобы его вновь успели поймать местные партийные руководители, поэтому все время торопил Герасименко. Тому тоже не было возможности рассиживаться на юношеском футболе, поэтому они вернулись в часть, где после того, как полковник разобрался с неотложными делами, они продолжили вчерашний банкет.

Когда в зале столовой появился Аркадьев, Василий Иосифович был уже на кочерге.

— А-а-а, вот и тренер появился. Садись, Борис Андреевич, доложи, как у тебя день прошел. А мы с Колей празднуем, его мальчишки тринадцать — три выигрывали, когда мы уезжали. Понял, как дети летчиков играть должны?! — почти закричал он своему спутнику.

За столом кроме него сидели несколько человек из командного состава части. Все также были изрядно подшофе.

Борис Андреевич сел за стол, и ему немедленно налили штрафную. Будучи в жизни вежливым, скромным человеком, он не смог отказаться и выпил налитый небольшой стакан и решительно отставил его в сторону.

— Андреевич, — удивленно сказал Сталин, — ты что, меня не уважаешь, ладно, не уважаешь меня, так выпей за друзей моих боевых, за победу.

Изрядно набравшийся Герасименко повернулся к Василию и сказал уже без всякой субординации:

— Ну чего ты к мужику пристал. У нас свобода, кто хочет, пьет, кто не хочет, не пьет.

— Верно, Люда? — спросил он у пышной официантки, разносившей еду.

— Как скажете, товарищ полковник, — дипломатично ответила та и ловко убрала свой зад в сторону от настырной руки Герасименко.

Видевшие этот момент засмеялись, а полковник сделал вид, что он просто хотел подвинуть стул.

— Ладно, — вздохнул Василий Иосифович, — давай пожуй чего да расскажи, как там твои вчерашние любимчики отыграли.

— Товарищ Сталин, очень интересная игра была, мне понравилась. Честно сказать, я вам благодарен, что меня сюда вытащили, — сообщил Аркадьев, накладывая себе картошки с тушенкой, — познакомился здесь с интересными людьми. Особенно команда заводская внимание привлекла и ее тренер.

— А наша команда, значит, вас совсем не заинтересовала, товарищ Аркадьев? — ревниво спросил полковник.

— Понимаете, Константин Николаевич, — пустился в объяснения Борис Андреевич, — ваша команда обычная юношеская команда, играет, как и должна играть. По вашим местным меркам вполне неплохая. А вот заводская команда, она играет совсем в другой футбол, и мне кажется, что если бы они тренировались месяца на два-три больше, то споров о том, кто займет первое место, не было бы вообще.

Сталин, заинтересовавшись словами Аркадьева, спросил:

— А ты сам как думаешь, почему они так играют?

Тот с сомнением в голосе ответил:

— Тандем у них у команде интересный, тренер и паренек один, ну, тот, что вчера вашим пять штук навалял, похоже, они вдвоем команду тренируют, как это ни смешно звучит.

Тем не менее сидящие за столом офицеры дружно засмеялись.

— Наверно, у завода все силы ушли, чтобы взрослую команду в чемпионате Союза держать, вот детей и берут тренироватьюношеский состав, — сказал кто-то из присутствующих.

Борис Андреевич спорить ни о чем не стал и приступил к еде.

Ребята из заводской команды шли нестройной толпой, громко обсуждая едва не случившуюся драку. А Вовка и Серегин следовали сзади, негромко переговариваясь.

— Ну как? — спросил тренер у Фомина. — Сильно рука болит, играть завтра сможешь?

— Не знаю еще, — ответил тот, — пока повязка руку фиксирует, вроде и не больно. Завтра утром будет видно. Может, ребята без меня еще раз сыграют? А то один лидер в команде — не очень хорошо.

— Нет, — сказал Серегин, подумав, — не будем рисковать. Если сможешь, сыграешь.

— Хорошо, — покладисто согласился Вовка, — сегодня на вечерней тренировке разомнусь немного, посмотрю, как дела пойдут.

— Так ты сегодня домой не идешь? — спросил Серегин.

— Не пойду, я брату уже сказал, чтобы тот родителей предупредил, — останусь ночевать в пансионате.

— Отлично! — воскликнул Анатолий Иванович. — Мне тоже надо кое-что уточнить. Так что посидим пару часиков, поговорим?

— Без проблем, — сказал Фомин, улыбаясь.

Когда они подошли к столовой, у ее дверей топтался физорг завода.

Он, улыбнувшись, пожал руку Серегину и громко сказал:

— Товарищи футболисты, руководство завода, партийная и профсоюзная организации довольны игрой команды в прошедших матчах. Поэтому для вашей команды заказана форма, которая будет не хуже, чем у летчиков. Поздравляю вас с победой. Так держать и дальше.

Ребята радостно завопили и с гамом начали заходить в столовую. Там их встретили улыбающиеся официантки. Если в начале сборов персонал столовой довольно настороженно отнесся к ребятам, то сейчас после очередного выигранного матча их встречали уже как настоящих победителей.

Юрий Александрович уселся за стол к Серегину и, пока тот расправлялся с первым блюдом, начал говорить:

— Анатолий Иванович, послушай, у меня есть одна идея. Я в курсе, что тебе предлагают место тренера в дублерах наших «Крылышек». Но сейчас уже сентябрь, после окончания турнира соревнований у нас больше не предвидится. Вот скажи, зачем тебе на зиму уходить от нас? Я слышал, ты еще и Фомина за собой тянешь. Так ведь нельзя поступать.

Серегин перестал есть и молча смотрел на физорга, ожидая, что тот скажет дальше.

— Ну, так вот, — продолжил свою речь Юрий Александрович, — я понимаю тебя и не отговариваю от перехода. Но пойми и меня. Через три месяца уже хоккейный сезон. Мне что, вновь тренера искать? Я ведь помню, ты неплохим нападающим был. Давай договоримся, ты остаешься до марта у нас, ну а дальше, как решишь.

— Послушай, Саныч, — сказал Серегин, — ты что, хочешь, чтобы я еще и хоккейную команду тренировал?

— А чего такого? — удивился тот. — Я теперь точно знаю, что ты справишься.

Анатолий Иванович задумался, потом посмотрел по сторонам и крикнул Фомину:

— Володя, бери свои тарелки пересаживайся к нам.

Вовка в это время уже доедал второе — тушеную капусту с сарделькой. Его соседи за столом также почти расправились со своей едой. Собственно, ничего собой не представляющее питание для них казалось верхом роскоши, и хотя они уже больше месяца столовались за счет завода, привыкнуть к такой кормежке они не могли до сих пор.

Он взял тарелку с остатками капусты и стакан компота из щавеля и мяты, пересел за стол к взрослым и вопросительно глянул на Серегина.

— Тут такие дела, — сказал тренер, — предлагает мне Юрий Александрович пока не уходить и зимой заняться хоккейной командой. Может, ты мне что присоветуешь?

Вовка заулыбался.

— Ну, Анатолий Иванович, и нашел советчика. Наверняка Юрий Александрович лучше, чем я, может это сделать.

— Нет, Володя, ты на Лукина не кивай. Сам-то что по этому поводу думаешь? — вновь спросил Серегин.

И тренер, и физорг без улыбок смотрели на него и ждали, что скажет им пятнадцатилетний пацан.

«А ведь они вполне серьезно ждут, что я скажу, — подумал Фомин, — надо же, заработал авторитет!»

— Хорошо, скажу, только для начала спрошу кое-что, — ответил он.

— Ну давай, спрашивай, — сказал Юрий Александрович.

— Я так понимаю, что в хоккейной команде вы думаете сохранить основной костяк нашей футбольной команды?

— Конечно, чего тут решать, — было сказано ему в ответ.

— Хорошо, тогда нам следует подумать над такими проблемами; начнем с игроков, как они бегают на коньках, мы понятия не имеем, поэтому сразу придется думать о пополнении команды. Потом, если мы до сборов работали в первую смену и успевали еще и тренироваться вечером, то как мы будем тренироваться зимой на неосвещенных площадках, большой вопрос. И, наверно, главный вопрос, в какой хоккей мы будем играть — русский или канадский?

— Однако ты сразу столько наговорил, — сказал физорг, — а сам ты как с клюшкой управляешься?

— Хм, — произнес Вовка и непроизвольно дотронулся до затылка, где у Федора Челенкова был большой уродливый шрам, скрытый волосами. Но сейчас его рука коснулась кожи, на которой не было и следа от травмы, полученной в юности, когда шайба, пущенная сильным броском, попала ему в голову, и его, обливающегося кровью, унесли со льда. Медсестра, дежурившая на матче, забинтовала ему голову, и он через пятнадцать минут, еще не очень соображая, вновь рвался в игру. И только категорический запрет тренера остановил эти попытки.

— Нормально я управляюсь, — сказал он, — не хуже, чем мячом.

Юрий Александрович между тем продолжил:

— Я все понимаю, ведь многие ребята захотят продолжить учиться в вечерней школе, вот посмотри, вы заканчиваете работу в три часа и вполне можете тренироваться, допустим, с четырех до шести. С освещением катка мы вопрос решим. Так что после тренировки успеете еще заниматься в вечерней школе. Тем более что тренировки будут ведь не каждый день?

Вовка улыбнулся.

— Ну, наверно, не каждый, сейчас же у нас не стоит задача с ходу выиграть турнир. Надеюсь, до первых соревнований мы успеем сыграться. А вот, в какой хоккей мы будем играть, вы так и не сказали.

— Ты знаешь, — обратился к нему физорг, — честно говоря, я и сам не знаю. До войны я шарик вовсю гонял. Вот с твоим тренером не раз друг против друга бились. Я бы лично для себя только в хоккей с мячом и играл. Но вот сейчас что-то много стали внимания канадскому хоккею уделять. Не знаю, чего в нем такого уж привлекательного. Бегай в этой коробке тесной, ни ума, ни фантазии. То ли дело в русском хоккее. Но вот приходят указания о необходимости развития канадского хоккея. Думаю, что надо будет в тренировках сделать уклон в его сторону.

— Понятно, — вздохнул Фомин. — Юрий Александрович, я ведь не так просто спрашивал про хоккей. Вот скажите, много команд этой зимой будут участвовать в соревнованиях по хоккею с шайбой?

Тот почесал затылок.

— Ну, две-три команды, наверно, будет.

— А в хоккей с мячом?

— Наверно, десятка полтора команд.

— Ну, вот видите, наверно, пока лучше играть нам в хоккей с мячом. Ну а если вдруг возникнет вопрос о проведении соревнований по хоккею с шайбой, думаю, что если неплохо будем играть с мячом, то и с шайбой не отстанем.

Фомин посмотрел на Серегина и добавил:

— Анатолий Иванович, давай соглашайся. Все равно для футбола осталось нам меньше трех месяцев. Соревнований впереди не предвидится, если только сами не устроим игры, к примеру, на заводской кубок. А потом плавно перейдем на коньки.

— Тьфу на тебя, — ругнулся Серегин, — мы еще в этом турнире пять игр должны сыграть, а ты уже о заводском кубке речь завел. Не ясно еще ничего. Ладно, понял я твои резоны. Юрий Александрович, — обратился он вновь к физоргу, — ты прости, но я еще подумаю. С Крыловым переговорю, как они на это смотрят.

Вовка, улыбаясь, его перебил:

— Анатолий Иванович, если у нас еще и хоккейная команда неплохо будет играть, думаю, что шансы работать в «Крылышках» будут еще больше.

Юрий Александрович вздохнул:

— Нашел тренера себе на голову, не успел начать работать, как уже переманивают.

— Послушай, Владимир Павлович, — обратился он к Вовке по отчеству, — у меня и к тебе есть предложение. Я так понимаю, что ты видишь свое будущее в спорте, ведь так?

— Допустим, — осторожно сказал тот.

— Ну, так вот, я взять тренером тебя не могу, сам понимаешь. Но вот есть у меня должность кладовщика. Сам видел, сколько у меня спортинвентаря, а будет еще больше. Я тебя взял бы к себе на эту работу. Думаю, что вполне справишься с ней. И времени для учебы и тренировок будет больше. Ну как, подходит тебе моя задумка?

Фомин задумался.

— Вы сегодня, Юр Саныч, идеями так и сыплете, — сказал он, — разрешите, я тоже подумаю, как и Анатолий Иванович. Завтра-послезавтра дам ответ. Ведь это не к спеху?

— Хорошо, Володя, подумай, может, тебе и не подойдет этот вариант, все же ты наверняка токарем будешь зарабатывать гораздо больше. Дома посоветуйся. Но все же у токаря на заводе будет намного меньше свободного времени. К тому же у тебя неплохо получается тренерская работа, и если станешь работать у меня, для нее также найдется время, — приступил к дальнейшим уговорам физорг.

— Да я все понимаю, — досадливо сказал Вовка, — не знаю, правда, как дома на это отец посмотрит.

— А что отец, — обрадованно воскликнул Юрий Александрович, — я с ним поговорю, думаю, он поймет. А тебе по окончании вечерней школы такие рекомендации дам, что ты в институт физкультуры без проблем сможешь поступить.

На этом разговор завершился, и заводской физорг умчался по своим неотложным физкультурным проблемам.

— Ну и дела пошли, — сказал Серегин, выбирая из стакана остатки щавеля, — смотри, на нас с тобой какая охота началась. Как волков флажками обложили.

— А если займем в турнире одно из призовых мест, — усмехнулся Фомин, — думаю, что тебя, Иваныч, придут еще куда-нибудь приглашать.

Они засмеялись, на этот смех сидящие рядом ребята заинтересовано поворачивали головы, стараясь понять, о чем таком смешном говорят тренер и Вовка.

На вечерней тренировке Фомин попытался начать разминку, но ничего не получилось, при движении руки в правом плече так стреляло, что он с трудом удержался, чтобы не закричать. Увидев его перекошенную физиономию, Анатолий Иванович махнул рукой.

— Ладно, все тобой ясно, на завтра тоже не игрок.

Он отошел с ним в сторону от разминающихся игроков и спросил:

— Ну, что с тобой делать будем?

— Ну, что делать, что делать, — буркнул Вовка, — буду плечо лечить, повязку согревающую на ночь сделаю, лопух привяжу. Надеюсь, что еще пару дней и смогу выйти на игру. А так сегодня после ужина надо опять завтрашнюю игру обговорить, а то ребята услышали уже, что Сызрань летчикам тринадцать — три продула, так думают, что завтра и мы так же их обыграем. Этот настрой надо сбивать.

— Это ты правильно говоришь, — согласился Серегин и начал рассказывать, как когда-то его команда также в пух и прах проиграла один матч, хотя собирались без проблем выигрывать.

Вовка сделал вид, что внимательно слушает воспоминания тренера, а сам вновь размышлял, как поступить с предложением физорга.

Уж очень оно ему пришлось по душе. Работа кладовщиком предполагала практически свободный график работы и возможность когда надо заняться своими делами, но вот зарплата оставляла желать лучшего.

«Да ладно, — подумал он, — делов-то на полгода, если все пойдет, как надо, в следующем году я уже буду играть в дубле, а там посмотрим, не так много мне и надо пока для жизни».

Он ушел в свои мысли и, только когда его тронули за плечо, вернулся в действительность.

— Эй, Фомин, ты где? — спросил недовольный тренер. — Ты что, меня не слушал совсем?

— Да слушал, Анатолий Иванович, слушал, просто отвлекся, извини, — пробормотал он.

— Ну, тогда давай, дуй в пансионат, раз сегодня не можешь тренироваться. Найди фельдшера, может, он тебе мазь какую посоветует, получше лопуха, — усмехнулся Серегин, — лечи свою руку и готовься, вечером надо настраивать команду на завтрашнюю игру.

— Лады, — ответил Вовка и побрел в раздевалку.

На следующее утро заводской стадион вновь был заполнен поселковыми ребятами и кое-где сидели взрослые, желающие поглядеть игру своей команды.

У команды из Сызрани своих болельщиков не было, и со всех сторон слышались только крики и свист, поддерживающие заводчан.

Но, увы, с самого начала игра не задалась. Сызранские парни, проиграв с разгромным счетом вчера, сегодня начали матч крайне осторожно, практически не атаковали и самоотверженно защищали свои ворота. Заводчане, начавшие игру с непрерывных атак, играли крайне небрежно, защита больше глядела, что происходит у ворот противника, а не у себя под носом. А робкие действия нападающих Сызрани еще больше заставляли их расслабиться. Несмотря на указания тренера, игра никак не могла выйти в конструктивное русло. На перерыв команды ушли с нулевым счетом под откровенный свист трибун, недовольных таким итогом.

В раздевалке Серегин почти кричал, требовал от ребят собраться и начать играть по-настоящему. Вовка тоже пытался внести свою лепту, но возбужденные парни его почти не слушали.

— Да что вы переживаете, Анатолий Иванович, — лениво процедил Костин, — сейчас соберемся и сделаем этих ребят, они и мяч толком не могут отпасовать. Играть ни хрена не умеют, только у ворот толкутся. А ты, Вовка, не играешь и вообще помолчи, нечего было по ночам бродить да на плюхи нарываться.

Фомин от злости заскрипел зубами.

«Вот черт, — переживал он, — не работал с юношами никогда, так огрехи и получаются, не смогли настроить вчера ребят на серьезную игру. А сейчас ни хрена не получится, заменить бы Игоря, с таким настроением делать ему нечего на поле, да на кого?»

Он посмотрел на Серегина, тот по-прежнему убеждал ребят более ответственно подойти к игре, но, похоже, это было бесполезно.

Вскоре раздался свисток, и заводская команда, презрительно поглядывая на бегущих рядом сызранцев, выбежала на поле.

Второй тайм начался так же, как и первый, сызранцы «окопались» у своих ворот, и нападающие заводчан буквально вязли в их обороне. Минут через пятнадцать игра полностью перешла на ту сторону. Вовка Третьяков надвинул кепку на лоб, стоял, опершись о штангу, и демонстративно плевался семечками. Трибуны шумели и требовали гола. И тут из суматохи, которая царила в штрафной площадке гостей, неожиданно кто-то из них отдал удачный пас своему полузащитнику, тот, не видя перед собой препятствия, храбро понесся в сторону ворот заводчан, около штрафной довольно неуклюже обвел защитника и вышел один на один с вратарем. Третьяков, забыв про семечки, пытался выскочить ему навстречу в попытке перехватить удар. Полузащитник явно заволновался и ударил по мячу, не пытаясь обвести вратаря, при этом еще умудрился попасть бутсой по земле. Но тем не менее мяч пролетел буквально в сантиметрах от пальцев бросившегося на него вратаря и медленно вкатился в ворота, остановившись сразу за белой линией.

Трибуны на долю секунды ошеломленно замолчали и затем взорвались негодующими криками.

— Позорники! Тупари! Сызрань — молодцы.

После пропущенного гола игра у заводчан не заладилась еще больше, они начали нервничать, попытки начать атаки не удавались. А у сызранцев, воодушевленных удачей, начало получаться всё. Уже дважды их нападающие били по воротам, и только благодаря собравшемуся вратарю, счет в игре не стал больше.

Вовка смотрел на его легкие прыжки и думал, что если надежды оправдаются, то сделает всё, чтобы Третьяков не оставил футбол и играл вместе с ним в одной команде.

Но вот то, что эта игра сдана, сомнений уже не было. Он прекрасно сам помнил такие моменты, когда вдруг всё перестает получаться и все попытки что-то изменить ни к чему не приводят.

Хотя заводчане по-прежнему значительно превосходили противника в физической подготовке и в последние минуты встречи все пытались пробить его оборону, но командной игры не было абсолютно.

Костин рвался вперед, пытался обвести сразу нескольких защитников и, в конце концов, терял мяч. Единственно, что после пропущенного мяча защита перестала ловить мышей и внимательно следила за действиями сызранцев. Но те, поняв, что не успевают за быстрым противником, вновь ушли в глухую оборону, даже и не думая атаковать.

Концовка матча прошла в постоянных атаках заводчан. Но гола так и не было. Раздался финальный свисток, и под оглушительный свист трибун игроки заводской команды, не глядя друг на друга, уныло побрели с поля.

В раздевалке впервые за последние две недели было тихо, ребята молча, без обычных шуток и подколок переодевались. Серегин стоял в углу, глядел на угрюмых пацанов и тоже ничего не говорил. Но когда тот или другой парень ловил на себе его изучающий взгляд, то сразу вспыхивал краской, думая, что именно его тренер считает виновником сегодняшнего проигрыша.

Зато в соседней раздевалке стоял неимоверный шум, сызранцы до сих пор не могли поверить, что они выиграли у заводской команды, которая до сих пор шла без поражений. Они кричали, смеялись, делились впечатлениями.

Когда оттуда в очередной раз донеслись слова:

— Оказывается, у заводских только понты и были, — кто-то из ребят не выдержал и плотно закрыл дверь.

— Что, правда уши колет? — жестко спросил Фомин и снова приоткрыл дверь. — Вы слушайте, слушайте, может, что полезное узнаете.

— Володя, закрой дверь, — сказал Серегин, — ребята и так переживают, они всё поняли. Поговорим о сегодняшней игре вечером и обсудим все ошибки. Пока же скажу, что еще не всё потеряно, и мы вполне можем побороться за первое место, если только больше не будем проигрывать. Давайте переодевайтесь и двигаем в пансионат.

Когда ребята вышли из здания, обычной сутолоки вокруг не наблюдалось, с трибун уже ушли все зрители.

Вовка шел, внутренне улыбаясь, глядя на унылые лица товарищей по команде.

Пожалуй, сегодняшний проигрыш пришелся очень кстати, а то у мальчишек уже звездная болезнь начиналась. Но вообще-то надо быстрей поправляться и выходить на поле, а то, не дай бог, продуем пару игр — и привет трудящимся. В поселке возьмут да еще кому-нибудь наваляют вечерком за хреновую игру.

В классе было тихо, и раздавалось только тихое шуршание перьев по бумаге. Сидеть за партой было неудобно. Вовка в который раз оторвался от писанины и задумчиво прикусил зубами кончик ручки, который и так уже представлял собой сплошной огрызок. За окном было темно, мела метель, порывами ветра в стекло бросало тучу снежинок, которые, шурша по стеклу, падали вниз. Декабрь выдался на удивление снежным.

— Фомин, Володя, ты чего не работаешь? — спросила его учительница литературы Варвара Николаевна, встав около него и разглядывая каракули в тетрадке. — Время уходит, скоро урок заканчивается, а у тебя сочинение почти не написано.

Вовка тяжко вздохнул.

«Господи! Как было бы хорошо, если бы в вечерней школе не было литературы. И кто ее только придумал. Мало я мучился в прошлой жизни, так теперь и здесь пришлось писать сочинение. Ёлы-палы! Целую вечность про Печорина не вспоминал, а теперь хочешь не хочешь, а пиши», — опять подумал он.

Варвара Николаевна проследовала к столу и, закутавшись в шаль, уселась на стул. В это время Вовка почувствовал, как ему на колени что-то положили, он глянул и увидел там пару тетрадных листков, исписанных аккуратным округлым девичьим почерком. Он глянул на свою соседку Лена Климова усердно писала что-то в своей тетрадке. Заметив его взгляд, она прошептала, не поворачивая головы:

— Вова, это тебе, я вчера для тебя приготовила. Только аккуратней списывай.

— Спасибо, — чуть слышно прошептал он в ответ и, храбро вложив листы в свою тетрадь, приступил к списыванию.

Рука, которой он сегодня со всего маху ударился о бортик, распухла и посинела, но ручку держать могла. Он автоматически переписывал то, что ему подсунула Климова, и даже не пытался вдуматься в смысл текста. Ленка всегда писала сочинения на пятерки. Фомин в который раз подумал: «Повезло, что Климова сама села ко мне за парту».

И сам смутился от этих мыслей. «Чего радуюсь, девчонке пришлось из-за болезни матери идти работать, школу бросить, а я доволен: есть кому подсказать».

Он усердно списывал дальше и вспоминал прошедшие месяцы, которые пролетели в трудах и заботах. Их команда все же выиграла осенний турнир, в дополнительной игре обыграв команду ДЮСШ. Приходил Аркадьев и еще раз пытался уговорить Серегина уехать в Москву, с Вовкой он не разговаривал, но Анатолий Иванович рассказал, что настырный москвич выспросил всё про лучшего игрока команды. После турнира всё вошло в свою колею, вновь начались трудовые будни в качестве ученика токаря, тренировки и учеба в вечерней школе. Но физорг своей задумки не оставил и все же уговорил Павла Александровича не противиться переходу его сына на работу кладовщиком. Как потом признавался Вовке, он изрядно струхнул, когда тот при первом разговоре побагровел и послал его подальше.

— Я, Володя, подумал, что быть мне битым сегодня, — признавался Юрий Александрович впоследствии своему юному кладовщику.

— Да не, Юр Саныч, у меня батя отходчивый! — махнул рукой Вовка.

— Ага, отходчивый, — согласился физорг, — вот только когда над тобой такая махина нависает, поневоле задергаешься.

Так что вскоре пришлось Вовке прощаться со своим участком и наставником. Толик ему намекнул, что на сухую прощание не пройдет, поэтому пришлось идти с ним в рюмочную, где после двух стаканов вермута Семенов на удивление быстро опьянел, после чего Вовке пришлось вести его домой. Ковшов уже на следующий день узнал о таком событии, но особо по этому поводу не выступал. И на прощание пожелал отличной спортивной карьеры.

Тренировки команды продолжались до снега, а после того, как была залита коробка, ребята приступили к тренировкам на льду. И сразу выяснилось, что почти треть команды на коньках стоит неважно, что совсем не прибавляло оптимизма ни Вовке, ни тренеру.

А тут еще возникли проблемы с вечерней школой. Когда он собирался идти туда, казалось, что никаких затруднений у него не будет. И действительно, обширные знания и жизненный опыт сразу выделили его из массы рабочих, приходящих на занятия. Но оказалось, что в его памяти осталось далеко не всё, что нужно для хорошей учебы. Поэтому в первый месяц он удивлял учителей, которые его отлично помнили.

— Вова, — как-то сказала ему учительница химии Светлана Михайловна, которая в прошлом году была у него классным руководителем, — я тебя совершенно не узнаю, в том году ты, конечно, не блистал знаниями, но все же кое-что в твоей голове было. А сейчас такое впечатление, что ты всё напрочь забыл.

— Так и есть, — охотно согласился Фомин, — Светлана Михайловна, а вы помните, что со мной летом случилось?

— Ой, Вова, прости меня, пожалуйста, — заволновалась учительница, — у меня совсем из головы вылетело, что у тебя была амнезия. Тебе теперь придется потрудиться, чтобы наверстать все, что ты когда-то выучил.

Светлана Михайловна в учительской, наверно, обсудила это со всеми преподавателями, и они старались во всем помочь Фомину. Однако учительница литературы, наверно, шестым чувством чуяла отношение своего ученика к ее предмету. Поэтому в классном журнале напротив его фамилии по литературе стояли двойки вперемежку с редкими тройками. А первое его сочинение она с удовольствием прочитала вслух под смешки одноклассников.

Но все же ему повезло. В один прекрасный вечер, когда почти все уже сидели за партами, двери класса отворились и в них вошла Лена Климова. По рядам пронесся гул, разновозрастный контингент класса с интересом разглядывал красивую девочку. Она в свою очередь окинула взглядом парней и решительно направилась к парте Фомина.

— Вова, здравствуй, ты здесь один сидишь? — тихо спросила она.

— Один, — выдавил тот.

— Ну, вот и хорошо, я сяду с тобой, — заявила она и решительно уселась за парту.

Сзади послышался завистливый шепот.

— Конечно, вся школа знает, что Ленка по Фомину сохнет.

Вовка повернулся, и шепоток сразу прекратился.

Лена сидела молча, смотрела на доску, и только ее покрасневшие щеки выдавали волнение.

Когда Фомин немного пришел в себя, то сразу спросил:

— Лена, что случилось, почему ты пошла в вечернюю школу?

Та укоризненно посмотрела на него.

— Послушай, Вова, как ты живешь? Вообще не знаешь, что в поселке делается, — сердито сказала она, — я думала, что все слышали про нас.

— Леночка, — прошептал ей в ухо Фомин, — ты знаешь, мне так некогда, что прихожу домой и сразу вырубаюсь. Нет времени ни на что, а на сплетни и тем более.

В это время в класс вошла учительница, они встали, загремев крышками парт, и разговор пришлось прекратить.

После уроков они пошли домой вместе, получилось это вроде само собой. По дороге говорила в основном Лена, она рассказала печальную историю, что ее маме не так давно сильно не повезло, на ногу свалилась тяжелая чугунная отливка, перелом был сложный, и в больнице хотели вообще ампутировать конечность, но все же поставили гипс, а доктор сказал, что работать, как прежде, она не сможет. И теперь они с тревогой ждут снятия гипсовой повязки.

— Ты знаешь, Вова, — говорила Лена, — я сразу после этого пошла в заводоуправление, и меня взяли на мамино место, та, конечно, была против, но сделать ничего не могла.

Пока Климова выкладывала ему эту историю, Вовка вспомнил, что уже слышал дома об этом случае, вот только ему было в то время не до этого события, а потом оно и вовсе вылетело из головы.

…Резко зазвенел звонок. Учительница пошла вдоль рядов, собирая тетради. С вздохом облегчения Фомин дописал несколько слов, незаметно вытащил листки и сунул их в ящик под парту.

— Ну как, Володя, ты успел закончить работу? — ехидно спросила Варвара Николаевна. — Надеюсь, на этот раз ты смог раскрыть образ Печорина? Удивительно все же, с грамотностью у тебя дело обстоит неплохо, хотя над синтаксисом работать и работать, а вот писать сочинение совсем не можешь. Бери пример со своей соседки. Лена, взяла бы ты над ним шефство, что ли? Попробуй его подтянуть немного, скоро четверть заканчивается, а у него по литературе двойка намечается.

— Хорошо, Варвара Николаевна, — примерно ответила Климова и согласно кивнула головой.

Когда спускались по лестнице, мимо них, громыхая по ступенькам, с хохотом промчались несколько парней из Вовкиной команды. Они уже давно не предлагали ему ходить вместе домой. Все знали, что у него есть для этого спутница. Но когда Вовка подавал Лене пальто, один из парней, уже выбегая в двери, крикнул:

— Вовка, завтра приходи на работу пораньше, ты обещал, что с утра доделаем щитки для вратаря и ловушку.

Фомин поморщился, травмированная рука болела все сильней.

«Ладно, намажу на ночь растиркой, — подумал он, — с утра еще поработаем над доспехами. К тренировке разойдется».

Когда физорг звал его на работу, то, конечно, обещал почти золотые горы и манну небесную. Ничего, конечно, такого Вовка не ожидал, но на него вдобавок свалилась забота по экипировке своей команды. Он, когда начал работать кладовщиком, не знал никого и ничего. Работать было неимоверно трудно. Для начала никто из тех, с кем ему приходилось общаться, не воспринимал его всерьез. Только сейчас, через три месяца, он потихоньку начал обрастать нужными связями и налаживать снабжение, и даже пользоваться определенной известностью в специфических кругах. Нигде ничего просто так достать было нельзя. А формы для хоккеистов не было вообще. Поэтому почти всё пришлось делать самим. Он привлек к этому несколько человек, у которых росли руки из нужного места, но все равно свободного времени у него не оставалось совсем. Но все же он, вспоминая свою первую юность, понимал, что быть кладовщиком спортивной базы большого завода гораздо лучше, чем кладовщиком, который когда-то был у них в спортивной школе. Иметь большой завод за своими плечами совсем не то, что какое-то роно. Всегда находились варианты для нужных обменов и прочего. Поэтому сейчас ребята катались на вполне приличных коньках, а не на тех страшилищах, которые валялись в куче хлама, которую он давно разобрал и списал. Хотя Юрий Александрович горестно кричал, что это хорошие коньки, только немного ржавые, и отличные ботинки, ну а то, что в носах у них дырки, в которые вылезают пальцы — это ничего страшного. Все в таких играют.

Да что говорить, даже изоленту для клюшек так просто было не найти.

Очень помог Серегин, он знал всю физкультурную мафию города и быстро свел его с нужными людьми. Так что к Новому году и первым соревнованиям в январе их команда подходила прилично экипированная, хотя и не очень сыгранная.

Когда они вышли на улицу, ветер стих, но снег начал валить еще сильнее. За полгода Фомин заметно подрос и сейчас был почти на голову выше своей спутницы. По пути домой Лена, смеясь, рассказывала, как он писал сочинение.

— Ты, Вовка, сразу можешь делать два дела. Я же видела, что ты списываешь, но витаешь где-то в облаках. Ошибки, наверно, не успел проверить?

— А ты что, с ошибками писала? — тут же спросил Фомин. — Я списывал все, как есть.

Лена глубокомысленно сказала:

— Все равно, надо было проверить, может, я где-нибудь и ошиблась.

Вовка махнул рукой:

— Ай, да ладно, там и без меня будет, кому двойки ставить.

— Нет, Вова, тебе получать двойки стыдно, смотри, у нас даже два фронтовика учатся, они столько лет пропустили, и то стараются, а у тебя только три месяца каникул и всё, — ответила Лена на эти слова. И тут же начала извиняться, вспомнив про амнезию.

— Да ладно, — спокойно сказал Фомин, — я уже вроде как привык, вот только очень много надо учить, а времени не хватает.

— Может, я смогу тебе помочь? — с надеждой в голосе спросила его спутница. — И Варвара Николаевна меня попросила об этом.

— Нет, — категорично отрезал Вовка.

Некоторое время они шли молча. Через какое-то время он глянул на обиженное лицо Климовой и решил объясниться.

— Леночка, понимаешь, у меня никакой возможности толком заниматься. Я постоянно занят, и просто нет свободного времени для таких занятий. Обещаю, что учебу подтяну сам.

Несмотря на его старания, до дома девушки они дошли в молчании. Она сухо попрощалась и пошла к себе.

Фомин тяжело вздохнул и отправился дальше.

«Черт, вот ведь нескладуха получается, — думал он, — точно девка неровно дышит ко мне. Эх, плюнуть бы на всё, да роман закрутить, и на хрен нужна вся карьера, в прошлой жизни в этом возрасте на меня такие красавицы не западали».

Он шел и сам смеялся над этими мыслями, ему было совершенно ясно, что роман не состоится. Не до романов, весной его ждет большой футбол.

Когда он пришел домой, там аппетитно пахло пирогами. Мать суетилась у печки, а отец методично выжимал две двухпудовые гири. Мишка, лежа на кровати, с завистью смотрел на его вздувающиеся бицепсы и грустно поглядывал на свои тощие плечи.

Павел Александрович, увидев старшего сына, не прекращая упражнений, сообщил:

— А вот и наш махинатор явился, кладовщик недоделанный, скажи, когда про тебя в «Крокодиле» статью будем читать?

Очень не по нраву ему была новая Вовкина работа. Утешало его лишь одно, что с весны она закончится, но язвил он по ее поводу постоянно.

Мать немедленно ответила на его слова:

— Паша, ну что ты третий месяц парню покоя не даешь, тот работает, зарплату домой носит, пусть и небольшую, начальство довольно. Не цепляйся к нему больше.

Последние две недели мама была счастлива. Когда в конце ноября она пришла домой и начала говорить, что вроде бы реформа денежная скоро грядет, старший сын тут же сообщил, что тоже слышал об этом. И настойчиво посоветовал положить все деньги, которые у них были, на сберкнижку. Денег в загашнике у мамы было всего полторы тысячи, и нести их в сберкассу она категорически не хотела. Однако настойчивость сына сделала свое дело, и она унесла все сбережения в сберкассу Очередь из желающих сдать туда свои деньги несколько убедила ее в правоте сына. А когда в декабре по радио зачитали новость о денежной реформе и о том, что деньги, хранящиеся на дому, обмениваются в расчете один новый рубль на десять старых, она гордо ходила мимо соседей, которые не догадались сделать так же и сразу обеднели в десять раз. Поэтому старший сын у нее стал непререкаемым авторитетом в денежно-кредитной политике страны, и не только в ней.

Вот и сейчас она крутилась вокруг него.

— Вовик, ну давай умывайся и к столу, я ужин разогрела. Паша, ты тоже садись, небось проголодался после своих гирь.

Батя доделал свою сотню выжиманий и аккуратно поставил гири в угол. Умылся вслед за сыном и уселся за стол.

— Ну давай рассказывай, как дела, — сказал он, — как учеба?

Вовка замялся, не очень желая говорить о своих неудачах.

— Да ты не менжуйся, — добродушно прогудел отец, — ты теперь вроде мужик самостоятельный, если двойки получаешь, так я за них спрашивать с тебя вроде не должен.

— Да ничего, батя, — сообщил он отцу, — понемногу втягиваюсь, сам понимаешь, не помню ни хрена, надо читать и читать, а времени нет. Вот завтра опять с утра с парнями формой займемся. Потом по работе надо съездить в пару мест. А там уже и тренировка.

Тут мама заметила его опухшую, посиневшую кисть.

— Вовик, да что же это делается! Вы там на своем хоккее все убьетесь. Ни дня без болячек и ушибов не проходит, — запричитала она.

— Ладно, мам, не переживай, вот скоро доспехи сделаем, как надо, перчатки, и все будет в порядке.

— Вовка, а мне когда доспехи будешь делать! — закричал Мишка. — У нас каждый день такая заруба идет! И ты мне коньки обещал, на снегурках надоело кататься. Ребята смеются, говорят, что брат всей команде доспехи сделал, а брату не может.

— Действительно, Вовка, что ты Мишке до сих пор доспехи не сделал? — спросил отец.

— Ну ты, батя, даешь, — улыбнулся Вовка, — то ты меня статьями в «Крокодиле» подкалываешь, то про левые доспехи и клюшки говоришь.

— А почему про левые? — возмутился тот. — Я на заводе работаю, ты работаешь, мать тоже мимо не прошла. Так что в выходной идите в ваш подвал и подгони на брата. Что-нибудь из того, что вы там наваяли. Я днем вчера заходил к Санычу, так видел, сколько всего ты натаскал. Никогда не думал, что у меня сын таким жучилой вырастет.

— Паша, ты перестанешь или нет, — вновь вступилась мама, — смотри, договоришься, без ужина останешься. Такими словами кидаешься. Будто не знаешь, что кладовщик запасливым должен быть. Если у него на складе пусто, зачем он тогда нужен. А ты, Вова, молодец, я до сей поры в тебе этой жилки не видела, а вишь, как получилось, чужой человек ее углядел.

На этом временно разговоры закончились. В семье Фоминых свято соблюдался закон «Когда я ем, я глух и нем». А нарушителю запросто могло прилететь ложкой в лоб.

После ужина Мишка опять завел разговор про коньки.

— Вовка, так ты найдешь для меня коньки? — начал он ныть, поглядывая на отца.

— Ну ты, Мишка, и нахал, — ответил старший брат, — твои друзья почти все на снегурках в валенках катаются, а тебе уже снегурки с ботинками не в нос. Может, тебе еще канадки дать?

— Да не, не надо, — заскромничал Мишка, — мне и гаги сойдут.

— Ладно, — вздохнул Вовка, — будут тебе коньки, вот только ботинки у них совсем хреновые.

Но по заблестевшим Мишкиным глазам было ясно, что тому и хреновые ботинки будут в радость.

Шла вторая половина января. Несмотря на мороз, юношеская заводская команда проводила очередную тренировку.

Настроение у ребят и тренера было отличным, в только что закончившемся турнире по русскому хоккею среди городских команд они уверенно заняли второе место, уступив лишь команде ДЮСШ, и сейчас готовились к очередным соревнованиям уже по хоккею с шайбой.

На льду еще шла разминка, когда к Серегину, который стоял у борта и что-то кричал ребятам, подошли двое мужчин. Один из них несильно хлопнул по плечу увлекшегося тренера.

Тот повернулся и расплылся в улыбке:

— О, кого я вижу, Костя, Основин! Какими судьбами в наши края? Володя, и ты здесь! Рад вас, ребята, видеть, — обрадовался он.

Они поздоровались, крепко пожав руки и глядя на тренирующихся ребят, продолжили разговор.

— Слышал про вашу первую игру, — сочувственно сказал Серегин главному тренеру хоккейной команды «Динамо». — Что же вы так несерьезно? Проиграть пятнадцать — один одноклубникам в Свердловске — это надо суметь.

Насупившийся Основин буркнул что-то в ответ и продолжил разглядывать парней, носящихся по льду.

Второй мужчина, которого Серегин назвал Володей, как бы извиняясь сказал:

— Что же делать, класс у нас с ними разный. Ничего не могли сделать, как ни старались.

— Ну, а к нам сюда каким ветром вас занесло? — уже с подозрением спросил Анатолий Иванович, пытаясь понять, с чего это динамовцы явились к нему.

Основин смущенно кашлянул и сказал:

— Послушай, Толя, ты не серчай, пришли глянуть на твоих ребят. Тут наши парни побывали на турнире и разве что сказки не рассказывают про вас.

— Шли бы вы, мужики, отсюда, — насупился Серегин, — понял я, чего вам надо. И так в декабре весь город обчистили. Всех приличных игроков себе забрали, да еще в «Локомотив».

В это время Володя толкнул Основина в бок:

— Ты погляди, что парень делает!

Основин вместе с Серегиным взглянули на площадку. Там один из игроков ловко ударил по шайбе, и та, пролетев выше перекладины, ударилась в грубо сбитый из досок щит, стоявший за воротами.

— У вас что, все так могут? — спросил Основин у Серегина.

Тот, не поняв вопроса, молча смотрел на динамовского тренера.

Грустно усмехнувшись, Основин пояснил:

— У нас только Костя Семенов может шайбу поднять в воздух.

Серегин удивленно посмотрел на собеседников.

— Не знаю, как-то даже не задумывался над этим, у нас почти все так могут с шайбой работать, — сказал он.

— А у вратарей твоих откуда щитки такие классные? — вновь пристал к нему Основин.

— Сами сделали, — спокойно ответил Серегин.

Оба пришедших тренера посмотрели друг на друга, и Основин наконец приступил к делу.

— Короче, Толя, наше руководство вышло на заводское начальство и партийную организацию, от них получено добро на перевод к нам двоих игроков, Фомина и Третьякова. Парни будут защищать честь области в чемпионате Союза.

— Мужики, — вздохнул Серегин, — вы меня без ножа режете. Лучших игроков забираете!

Основин ухмыльнулся:

— Это ты так считаешь, а парни до потолка будут прыгать, что во взрослую команду попали.

Серегин от души выругался матом, не забыв упомянуть при этом всех начальников.

Потом уныло сказал:

— Понятно, как вас увидел, сразу понял, что ни с чем хорошим не придете. Что же, с начальством не поспоришь. Забирайте парней, хоть научат вас, как играть надо.

— Но-но, ты говори, да не заговаривайся, играть они нас научат, как же! — пробурчал Основин. — Я еще погляжу на них в тренировках, может, они у нас и не приживутся, все же с взрослыми парнями дело будут иметь.

Серегин усмехнулся:

— Погляди, погляди, поймешь, как тренировать хоккеистов надо.

Он остановил разминку и подозвал Третьякова и Фомина к себе. Оба динамовских тренера с любопытством смотрели на молодых игроков. Высоченный вратарь в самодельной проволочной маске сразу приковал их внимание.

— Ну, Серегин! — с оттенком восхищения сказал Основин, глядя на маску. — Голь на выдумки хитра, ты, что ли, придумал? У нас вратарь вышел из строя, в последней игре шайба в лицо попала. Так теперь из-за этого месяц не сможет играть. Из-за чего у вас и побираемся.

— Нет, — сказал Серегин, — это не я придумал, есть у нас генератор идей, — и показал на Фомина.

— Понятно, — сказал Основин. — Щит за воротами тоже твоя идея? — неожиданно спросил он у Вовки.

— Моя, — ответил тот односложно и вопросительно глянул на Серегина.

Анатолий Иванович вспылил:

— Ну, что уставился, вот, пришли тут, черт бы их побрал, покупатели, мать вашу! Забирают вас, ребята, в «Динамо», играть у них, видите ли, некому!

— Простите, — вежливо обратился Фомин к незнакомцам, — я так понимаю, что достигнута договоренность о переводе в общество «Динамо» с нашим заводским начальством? Может, расскажете, на каких условиях это будет происходить. Насколько я в курсе, весной мы с Третьяковым должны были уже тренироваться во втором составе нашей футбольной команды.

— Однако, парень, ты наглец, — с усмешкой сказал Основин, — я считал, вы прыгать будете от восторга, а тут куча вопросов, что да как.

— Конечно, — сказал Фомин, — мы оба работаем на заводе, получаем зарплату, тренируемся в заводской команде. А как будут дела обстоять у вас, я понятия не имею, вот и интересуюсь.

Тренер смотрел на него открыв рот.

— Парень, ты в своем уме? — воскликнул он. — Да любой на твоем месте сейчас бы от радости прыгал! Тебя берут в динамовскую команду, будешь за область играть! А ты про зарплату тут разговор заводишь. Не волнуйся, все уже решено без сопливых. На время соревнований будут талоны на дополнительное питание, как у всех, и стипендия будет не меньше, чем твоя зарплата кладовщика. А ваш Саныч до тебя со всем сам справлялся, не переломится, поработает один до весны. Но пока губу особо не раскатывай, я еще посмотрю на вас обоих на тренировках. Не придетесь ко двору, будем искать других игроков. Всё понятно!

— Понятно, — хором сказали парни, поглядев друг на друга.

Вовка тяжело вздохнул и спросил:

— И что нам дальше делать?

Основин уже спокойно начал объяснять:

— Где тренируется команда, вы знаете, где общество «Динамо» находится, — тоже. Так что завтра в десять утра на тренировку, а потом в общество с документами, чтобы все формальности утрясти. Насколько я знаю, вам уже по шестнадцать лет? — утверждающе спросил он.

— Да, — за себя ответил Вовка, — неделю назад исполнилось.

Третьяков мрачно сказал:

— А мне через три месяца уже семнадцать будет.

— Ну и отлично! — непонятно чему обрадовался Основин. — Тогда завтра жду вас на тренировке.

Тут он сделал смущенный вид.

— Вот только было бы неплохо, если вы пришли со своей экипировкой, у нас пока трудности с этим, — выдавил он, не глядя на Серегина.

Тот живо встрепенулся и сказал:

— Костя, я все понимаю, первая хоккейная команда области и всё такое, но так, по нахаловке, обдирать своих мальчишек не позволю. Мы всю осень форму и клюшки искали, ребята по вечерам трудились. Так, парни, чтобы ничего с собой не забирали, — жестко сказал он. — Особенно к тебе относится, — повернулся Анатолий Иванович к Третьякову, — чтобы маска, щитки, ловушка и обе клюшки вратарскиеостались здесь. Ладно, — после недолгого раздумья вздохнул он, — коньки оставьте себе, да и доспехи можешь забрать, — сообщил он вратарю, — все равно у нас таких здоровых, как ты, больше нет.

Досадливое выражение, появившееся на миг на лице Основина, исчезло, и он бодро сказал:

— Нет так нет, поищем сами.

Он попрощался с ребятами, тренером и, еще раз напомнив про завтрашнюю тренировку, ушел вместе с товарищем.

— Анатолий Иванович, — спросил Фомин, — а кто был второй мужчина? Он что-то молчал всю дорогу.

— Да это твой тезка, Володя Белоусов. Пока единственный игрок в команде, который шайбу забил свердловчанам, — рассеянно ответил Серегин. Он явно был расстроен от свалившейся ему на голову новости.

— Ну что, молодцы, — обратился он к двум Вовкам, — можете быть свободными, это мне надо думать, как теперь быть.

— Послушай, Иваныч, — тронул Вовка тренера за рукав, когда Третьяков покатил в раздевалку, — как думаешь, Саныч в курсе?

— Конечно, — без раздумья ответил тот, — как будто ты его не знаешь, он мужик неплохой, вот только если начальство прикажет, у него возражений не будет никогда.

— Тогда я побежал, — озабоченно сообщил Вовка, — попробую его застать, договориться о ревизии на складе.

Серегин засмеялся.

— Слушай, Вовка, тебе всего шестнадцать лет исполнилось, а ведешь себя, как старик какой-то. Другой бы пацан сейчас домой несся, рассказать, какое счастье выпало. А ты о ревизии думаешь. Ладно, не бери в голову, давай двигай. А вообще, от души тебя поздравляю! Надеюсь, не подведешь наш коллектив, удачи тебе, будет время, забегай, расскажешь, как дела идут. Думаю, что в апреле все будет, как планировали.

Вовка попрощался и покатил к выходу, у которого уже собралась толпа вокруг Третьякова. Когда Фомин подъехал туда, тоже получил свою долю восторгов от товарищей по команде. Быстро распрощавшись со всеми, он переоделся и, собрав в огромный рюкзак свою амуницию, отправился в заводоуправление, где надеялся успеть встретиться с физоргом.

Когда он зашел в ставший почти родным подвал, то ему пришлось несколько раз стукнуть в закрытую металлическую дверь. На осторожный вопрос физорга: «Кто там?» — Вовка закричал:

— Да я это, я, Юрий Александрович, открывайте!

Дверь, заскрипев, открылась. За ней стоял раскрасневшийся Саныч.

— Заходи быстрей, — шепнул он Вовке и, когда тот шагнул внутрь, сразу щелкнул замком.

Вовка шел за своим непосредственным начальником и размышлял, с кем сегодня Юрий Александрович так секретничает.

В принципе, он догадывался, кто это мог быть. Последнее время к ним на базу частенько заходила молоденькая бухгалтерша Тамара Николаевна, которая вела бухучет по физкультурной деятельности. Но Фомин чуял, что здесь имеют место не только деловые отношения. И действительно, когда он прошел в следующую комнату, навстречу поднялась из-за стола Тамара Николаевна. Выглядела она не менее раскрасневшейся, чем Юрий Александрович, и сейчас судорожно пыталась застегнуть непослушную пуговицу на блузке.

«Ха, на ловца и зверь бежит», — подумал Вовка, но вслух лишь вежливо поздоровался с бухгалтером, затем повернулся к физоргу и спросил его о каком-то пустяке. Через пару минут он вновь глянул в сторону смущенной девушки и обрадованно сказал:

— Тамара Николаевна, вы так кстати зашли! Не ожидал, что так повезет.

Та уже пришла в себя и сейчас с деловым видом слушала его предложение о внеплановой ревизии.

Договорились провести это мероприятие в ближайшие дни, и тут Саныч начал поздравлять Вовку с переходом в команду «Динамо» на зимний сезон. Сам он был не очень доволен этим обстоятельством, но намекнул, что вопрос с переходом решался в таких сферах, где его мнение никого не волновало.

Пока он разливался соловьем, Тамара Николаевна из-за его плеча с интересом поглядывала на Вовку.

«Ну вот, — подумал тот, увидев ее заблестевшие глаза, — все начинается снова, как когда-то, только в этой жизни на пару лет раньше, помню хорошо такие женские взгляды. Нет, мои дорогие, в этот раз у вас ничего не получится», — решительно сказал он сам себе, припомнив бурные бракоразводные процессы прошлой жизни.

— Юрий Александрович, — сказал он, обращаясь к физоргу, — я пойду, не буду вас задерживать.

И хотя сладкая парочка начала уверять его, что он нисколько им не мешает, Вовка, собрав кое-какие свои вещички, отправился домой.

— Что-то ты сегодня рановато приперся, — ласково приветствовал его отец, — ничего не случилось?

— Случилось, батя, — честно ответил сын, — с завтрашнего дня я играю в динамовской команде, в чемпионате Союза.

У матери, мывшей в тазу посуду, зазвенели тарелки.

— Господи, что творится! — в сердцах воскликнула она. — Неужто играть в хоккей ваш больше некому, что мальчишек в команду берут?

— Видимо, так, мама, — сказал Вовка.

Зато брат, читавший на кровати учебник, вскочил и забегал по комнате.

— Ха! Ты, Вовка, даешь! Ну всё, теперь пацаны меня точно зауважают по-настоящему. А ты не врешь случайно?

— Ша, тихо, замолчали! — стукнул отец ладонью по столу. — Давай, сын, рассказывай подробно, что, чего и как.

После Вовкиного рассказа он покачал головой.

— Ну что же, весь расклад понятен. Набрали со всего города игроков, а команды не получилось, будут теперь эксперименты проводить, — сказал он осуждающе. — А ты, мать, не волнуйся, на нашего молодца погляди, это он рядом со мной хлипким кажется, а так для шестнадцати лет вполне крепкий парень, думаю, что со взрослыми в команде вполне играть сможет.

Мишка между тем разочарованно спросил:

— Вовка, так что, мне канадок не будет, раз ты с работы уходишь?

Тот вместо ответа начал развязывать свой вещмешок с амуницией, поглядывая в сторону брата, долго копался в нем и, наконец, за шнурки вытащил коньки с ботинками. Мишка взвизгнул, выхватил из Вовкиных рук и немедленно уселся натягивать их на ноги. Ботинки и переточенные под канадки коньки были далеко не новые и видавшие виды, но Мишка светился от счастья.

— Это мне насовсем? — дрожащим голосом спросил он.

Вовка улыбнулся.

— Нет, только на эту зиму, откатаешься, и я их сдам обратно. Да не переживай, они все равно тебе на следующий год будут малы, — успокоил он напрягшегося брата.

Мишка продолжал разглядывать свое приобретение, а Вовка достал еще один сверток и подал отцу.

— Батя, а это тебе, у тебя ведь тоже скоро соревнования, вот я для тебя нашел по случаю вещички.

Отец, нахмурившись, начал разворачивать газету и обнаружил в свертке новое борцовское трико и борцовки.

— Ну ты, Вовка, и жук, — сказал он огорченно, — откуда в тебе такая черта появилась, что-то достать, выменять? Не было у Фоминых такого никогда.

— Да ладно тебе, батя, — успокаивающе сказал сын, — у нас для всей команды форма приготовлена, не только тебе, так что не переживай, белой вороной не будешь.

— Вот это другое дело! — воскликнул повеселевший Павел Александрович. — Теперь вижу, что ты за общее дело болеешь, не только за своих.

После чего он решил, что ему тоже необходимо примерить новое трико, и скрылся за занавеской. Немного погодя оттуда раздалось довольное ворчание.

Через некоторое время он вновь вышел в комнату и уселся за стол.

— Да, — задумчиво сказал он, глядя на Вовку, который уже собирался в вечернюю школу. — Ну, и каша заварилась! Если бы кто год назад сказал, что ты будешь в чемпионате Советского Союза играть, я бы тому точно в лоб дал. Ты хоть понимаешь, какая это ответственность? Смотри, если не будешь справляться, лучше сам уйди. Как мне людям в глаза смотреть, если вы проигрывать будете? А ведь ваша команда не шибко хорошо играет. Я совсем недавно прочитал, что они свердловчанам пятнадцать — один продули. Так что, если так будете и дальше играть, домой лучше не приходи — пришибу.

— Паша! Ты что несешь! — ахнула мать. — Разве можно сыну такое ляпнуть? Как будто он один за всю команду отвечает.

Павел Александрович слегка сдулся, понимая, что сказал лишнего. Но тем не менее спросил у жены:

— Люда, ты вот скажи, я хоть раз соревнования проиграл?

Та махнула рукой:

— Ой, опять ты, Паша, за старое, ну не проиграл, так что? Ты на себя-то посмотри. Я когда за тебя ходила болеть, мне твоих соперников всегда жалко было. И чего ты всегда мелких таких выбираешь.

Отец раздраженно сказал:

— Ничего они не мелкие, нормальные мужики, и я их не выбираю, к тому же я не виноват, что здоровей меня в городе никого нет, а победы не так легко доставались, как ты считаешь. Ладно, Вовка, не переживай, — ободряюще сказал он старшему сыну, — это я так, для острастки выдал, чтобы не расслаблялся. Раз взялся за гуж, не говори, что не дюж.

— Послушай, — добавил он немного погодя, — я смотрю, ты мясом начал обрастать, плечи вон какие появляются. Может, ты по моим стопам пойдешь, борьбой займешься? Классика — это вещь! Не то что мячи гонять да шайбу.

— Нет, батя, — улыбнулся Вовка, — классической борьбой точно заниматься не буду, а вот если бы время было, боксом бы занялся с удовольствием. Только вот нет для этого времени совсем.

На следующее утро Вовка отправился к динамовскому стадиону, расположенному в одном из районов Куйбышева. Когда он подошел к хоккейной коробке, расположенной рядом с катком, залитым на месте футбольного поля, там уже готовились к тренировке несколько игроков. Фомин вежливо поздоровался с ними и представился, в ответ послышалось несколько приветственных возгласов. Он заметил несколько удивленно-любопытных взглядов. Раздевалки у хоккеистов не было, и они переодевались в открытой всем ветрам фанерной будке. Места там было впритык, хватало только чтобы не задевать друг друга задницами. Не особо рослому Фомину внимания уделялось мало, зато появившийся Вовка Третьяков вызвал почти фурор. Особенно восторгались все его габаритами.

Когда же оба Вовки приступили к переодеванию, вокруг воцарилось озадаченное молчание. Столпившись вокруг них, хоккеисты во все глаза рассматривали никогда до этого не виданные доспехи.

— Эй, молодежь! — обратился к новичкам один из стоявших. — Где это вы такие штуки раздобыли и на какой хрен они вам нужны?

— Где раздобыли, там уже нет, — уклончиво сообщил Фомин, — а для чего нужны, узнаете, когда будем играть.

Когда на горизонте появился тренер, почти вся команда была готова к тренировке.

Основин, чем-то капитально озабоченный, сразу приступил к разминке. Разминка продолжалась недолго. По ее окончанию тренер построил команду и, оглядев своих воспитанников, заметил недовольное выражение на лице Фомина.

— Чем недоволен, Володя? — спросил он. — Какие проблемы?

— Да нет, все нормально, Константин Андреевич, — миролюбиво ответил тот.

Основин повысил голос:

— Давай говори, я же вижу, ты чем-то недоволен, может, разминка не устраивает?

Фомин вздохнул и сказал:

— Да всем недоволен, разминка ладно, так себе, а вон от этих парней перегаром несет, вратарь уже три беломорины до начала тренировки засмолил. Мы куда попали? Это что, команда? Неудивительно, что чемпионат начали с проигрыша.

Игроки зашумели, а вратарь, криво улыбнувшись, подкатил к Вовке и, нависая над ним, сказал:

— Пацан, ты вообще кто? Тебе слова здесь никто не давал, ты что, мой папа, чтобы про курево разговор заводить.

Два подгулявших игрока не вступали в пререкания, но периодически бросали на Вовку злобные взгляды.

Тот не стушевался и спокойно стоял, игнорируя грубые выкрики в ожидании ответа тренера.

Основин уже пришел без настроения, а тут еще молодой пацан вздумал указывать ему на огрехи в работе, и он окончательно взбеленился. В хоккейной коробке раздались его громкие маты и крики, досталось на орехи всем: и выпивохам, и курильщикам, а заодно и Вовке, которому было сказано:

— Сначала авторитет заработай, а пока ты никто и звать тебя никак!

Только минут через десять взбудораженные неожиданной перепалкой игроки были разбиты на две команды и начали игру.

Вовку ехидно улыбнувшийся Основин поставил центральным нападающим, а двух игроков, от которых действительно прилично несло перегаром, тоже определил в его пятерку.

Игра началась нервно, разозлившиеся хоккеисты решили устроить «веселую жизнь» малолетнему наглецу. Но Фомин, не обращая особого внимания на эти неприятности, действовал спокойно и уверенно и уже через пару минут сделал сольный проход и забил шайбу в левый верхний угол ворот. Игра была остановлена, взрослые мужики удивленно переглядывались, а Основин молча поднял большой палец вверх. Через полчаса он остановил игру и сказал:

— Ну что, ветераны, мать вашу, как вас сынок сделал! Смотреть стыдно, ни хрена за ним не успеваете, скорости не хватает. А ты, Фомин, молодец, особенно последнюю шайбу ловко забил, вратарь даже среагировать не успел.

— Меньше курить надо, — буркнул Вовка.

Основин, довольный новым пополнением, сделал вид, что ничего не услышал, а когда вратарь начал вновь возмущаться нахальным салагой, сказал:

— Мужики, про это уже сто раз сказано, не курить во время игр и сборов. Короче, мне надоело, увижу еще кого с папиросой, из команды вылетаете со всеми вытекающими последствиями. И до конца чемпионата чтобы про вино все забыли.

«Да уж, — подумал Фомин, — вот чем любительский спорт всегда будет отличаться от профессионального. Был бы контракт в несколько лимонов баксов, посмотрел бы я, как игроки режим нарушали. Штрафец приличный прилетел, сразу бы вся выпивка из головы вылетела. А тут уговоры, то да се. А я-то чего, интересно, сегодня сам раздухарился? Мне ведь в этой команде недолго играть».

Но в глубине души он прекрасно знал ответ на вопрос к самому себе.

Тренер, отдавший спорту большую часть жизни, не мог остаться равнодушным к команде, в которой он будет играть, пусть даже это всего лишь короткий эпизод в его новой жизни.

Основин же продолжал свой монолог.

— Короче, парни, как вы знаете, через два дня мы играем на своем поле с челябинским «Дзержинцем». Команда, насколько я знаю, сильная, сыгранная, у нас же пока в этом плане конь не валялся. За оставшиеся два дня мы, конечно, все не сделаем, но сегодня займемся составлением вариантов троек нападения, надо прикинуть, как лучше использовать потенциал нашего юного дарования.

Он на мгновение замолчал, и Фомин тут же влез снова.

— Константин Андреевич, мне кажется, что лучше бы было сразу наигрывать вариант стабильных пятерок.

Среди игроков вновь послышались возмущенные возгласы.

Тренер криво усмехнулся и глянул на возвышавшегося среди игроков Вовку Третьякова.

— Слушай, твой приятель у вас тоже командовал или так не наглел? — спросил он у вратаря.

Третьяков сумрачно посмотрел на тренера и, сплюнув на лед, сказал:

— Вы бы, Константин Андреевич, послушали, что вам Фомин говорит. Он зря языком не треплет. Наш тренер всю дорогу с ним советуется. А команда ваша хреново играет, даже мы бы, наверно, у нее выиграли.

На слова нового вратаря команда отреагировала еще большим шумом.

Основин несколько секунд беззвучно открывал рот, глядя на наглую молодежь.

— Костя, да что ты с ними вообще разговариваешь! — крикнул один из игроков. — Гони ты их отсюда нах! Набрал детей, а они тут права качать начали!

Однако тренер молчал, понемногу багровея. Вовка даже слегка испугался, не хватит ли того удар.

Но постепенно багровый цвет лица у Основина исчез, он выдохнул и предложил всем продолжить тренировку. А Фомина подозвал к себе.

— Значит, считаешь себя умнее всех, не так ли? Ну давай, выкладывай, чего ты там напридумывал.

Фомин, спокойно глядя в глаза тренеру, сказал:

— Умнее всех себя не считаю, а вот насчет тренировочного процесса мнение своё имею. Вы же сами видели нашу тренировку вчера.

— Постой, постой, — прервал его Основин, — ты хочешь сказать, что всё, что я вчера видел, придумал ты?

— Ну конечно, не всё, — пожал плечами Вовка. — Но Анатолий Иванович талантливый тренер, он сразу видит, будет толк от моих идей или нет. Мы с ним хорошо сработались.

— Понятно, — протянул Основин, — а я, значит, бестолочь, раз не хочу выслушать такого великого специалиста, как ты.

Вовка придвинулся ближе к тренеру и, пристально глядя на него, сообщил:

— Послушай, Андреевич, я ведь к вам в команду не набивался. Ты сам нас приметил и сделал всё, чтобы забрать к себе. Но раз уж я здесь, то просто проигрывать игру за игрой не собираюсь. Я тебе прямо скажу, будешь прислушиваться к моим советам, может быть, и вылезем в середину турнирной таблицы, а может, и выше. Хотя, конечно, взрослых мужиков научить играть по-новому так быстро, как пацанов, не получится.

Возмущенный этими словами Основин усмехнулся и хотел послать надоедливого, строптивого парня подальше. Но когда глянул в глаза собеседника, посылки так и остались у него на языке. В этот момент ему показалось, что на него смотрит его командир батальона, отдающий боевой приказ. По спине у разозлившегося тренера пробежали мурашки.

«А парень-то непрост, ох непрост, взгляд, как у снайпера, а говорит так, как будто жизнь прожил, — подумал он. — И как только с ним Серегин справлялся? Да и идей у него полно, одна маска вратаря чего стоит».

— Ладно, — сказал он, — давай выкладывай всё, что хотел.

— Хорошо, — кивнул головой Фомин, — только этот разговор не на пять минут и не на тренировке. Может, сегодня попозже встретимся?

Они быстро обговорили время и место встречи, после чего Фомин присоединился к игре, а тренер стоял у борта и глядел, как его новый игрок без труда разбирается с защитниками, отлетавшими в стороны от самодельных доспехов, и загоняет одну за другой шайбы в ворота.

«Ну и дела, скажи кому, засмеют, как меня пацан построил! — в который раз подумал он. — А построил и ладно, — мелькнула холодная рассудочная мысль, — вдруг его советы будут так же хороши, как игра, а это совсем неплохо. Все равно окружающие будут считать, что это моя заслуга. Зря я его пригласил прийти в общество, пожалуй, лучше домой к себе позвать. Ай, ладно, тренировка закончится и скажу. Вот же черт! Неужели пацан вчерашний что-то толковое сможет посоветовать?»

Субботним январским вечером на стадионе «Динамо» было необычно людно. Над хорошо освещенным большим катком разносились звуки маршей и военных песен. Но вот людей на льду почти не было, что для субботы было невероятно. Зато неподалеку, около хоккейной коробки, на деревянных трибунах, буквально за несколько дней сколоченных, расположились сотни людей. Мороз стоял под тридцать градусов, однако народ все прибывал. Даже на ветках тополей, растущих поодаль, как вороны, сидели десятки мальчишек. Сегодня в Куйбышеве происходило знаменательное событие — первый матч по хоккею с шайбой среди команд группы «Б» Советского Союза. Каждый болельщик знал, что первое или второе место, занятое в этом турнире, обеспечит их команде выход в следующем году в первую группу и даст возможность бороться уже за звание чемпиона Советского Союза. Собравшиеся здесь прекрасно знали, что первый матч динамовцы позорно проиграли своим свердловским одноклубникам, но сейчас это было забыто, все надеялись на победу.

Но вот хоккеисты начали выезжать на лед, а из громкоговорителя диктор начал называть фамилии игроков. Пока назывались фамилии гостей — челябинского «Дзержинца», по трибунам проходил лишь легкий гул. Зато когда началось перечисление динамовцев Куйбышева, каждого игрока встречали громкими криками. Больше всего одобрительных возгласов досталось Белоусову — лучшему снайперу команды. Когда прозвучала фамилия Фомина, трибуны озадаченно замолкли, но через полминуты вновь пришли к жизни.

На одной из трибун сидели отец и сын Фомины, которые пришли поболеть за команду и за Вовку. Мишка оживленно объяснял сидевшим рядом мужикам, какой отличный игрок его брат и что сейчас он начнет заколачивать шайбы одну за другой.

— Да брось, пацан, заливать, — снисходительно сказал пожилой мужик в тулупе и солдатской шапке-ушанке, — я давно слежу за всеми событиями в хоккее, газеты каждый день читаю, а про твоего брата впервые слышу.

Мишка насупился:

— Зря вы так, дяденька, говорите, вот увидите, сейчас Вовка шайб челябинцам накидает.

Тут Мишку дернул за рукав отец:

— Ты что несешь! Смотри, сглазишь еще, ох и получишь тогда.

После этих слов Мишка испуганно замолчал и опять уставился на лед. А там уже разворачивалась спортивная баталия.

Как только шайба, подкинутая судьей, упала на лед, динамовцы ринулись вперед. Шайба оказалась у Вовки, и он, почти от средней линии, мощным щелчком отправил шайбу в ворота.

Основин, стоявший рядом с запасными игроками, аж задохнулся от радостного предчувствия победы. Трибуны ответили на гол радостным ревом.

— Кто, кто забил? — болельщики спрашивали друг друга.

Мишка, ошалевший от неожиданности, громко заорал:

— Это брат мой забил! Я же говорил, что забьет! Во-о-овка, давай еще, молодец!

Прошла только минута первого тайма, а игра вновь начиналась с розыгрыша шайбы.

Челябинские хоккеисты, выиграв вбрасывание, в свою очередь пошли в атаку. Их тренер, размахивая руками, что-то объяснял стоявшим около него игрокам. Защитники динамовцев без труда отобрали шайбу и вновь отпасовали Фомину. Тот опять, как стоячих, обошел пытающихся его остановить игроков, вышел один на один с вратарем, ловко обманув его финтом, резко заколотил шайбу.

Трибуны взорвались криками, многие повскакивали с мест и махали шапками.

Но тут, неожиданно для болельщиков, да и для тренера и игроков «Дзержинца», вся пятерка «Динамо» перемахнула через борт, и на лед выбежали свежие игроки.

Игра сразу выровнялась и даже склонялась в сторону гостей. Было явно видно, что вышедшие на замену динамовцы уступают в классе. Челябинцы все чаще гостили на их половине. И вот прошел первый бросок по воротам Вовки Третьякова. Вратарь динамовцев спокойно махнул ловушкой, поймал промелькнувшую в воздухе шайбу и легко вытряхнул ее в руку подъехавшему судье. Второй удар по его воротам не заставил себя ждать, и Вовка, практически сев на шпагат, опять поймал, казалось, неотразимую шайбу. Трибуны ахнули.

Вновь прошла смена игроков у «Динамо», а челябинцы все играли первой пятеркой. Только минут через десять, когда они уже не могли угнаться за отдохнувшим противником, тренер произвел замену, но только нападающих. И тут на льду вновь появилась пятерка Фомина. Челябинцы, настропаленные тренером, вмиг забыли о нападении и принялись пасти юркого нападающего. Когда Вовка попытался пройти левым краем, ему наперехват кинулись сразу трое. Фомин, прижатый к борту, все же успел отдать шайбу напарнику, и трибуны ревом приветствовали третью шайбу в воротах гостей. Воспользовавшись моментом, защитник челябинцев с силой ударил клюшкой по Вовкиным крагам и как ни в чем не бывало отъехал в сторону.

«Вот сучонок, — подумал Фомин, — хорошо, что сшил краги по уму, сейчас бы пальцам песец пришел. Ну погоди, я тебя еще подловлю, поганец!»

На перерыв команды ушли при счете четыре — ноль в пользу «Динамо», и три шайбы были забиты Фоминым. Игроки уселись на промерзшие скамейки и оживленно начали обмениваться впечатлениями. Некоторые с тоской принюхивались к запаху табачного дыма, обильно плывущего с трибун.

Основин, довольный первым таймом, бодро расхаживал перед хоккеистами.

— Товарищи игроки, пока все нормально, отыграли, как планировали. Но во втором тайме так уже не получится. На тебя, Фомин, — обратился он к Вовке, — будет обращено все внимание защитников. Так что, ребята, придется тактику немного сменить. Ну, вратарь, не оплошай, — обратился он уже к Третьякову, — чувствую, работы у тебя сейчас прибавится. А так держался молодцом.

В это время в соседней будке, также продуваемой всеми ветрами, шел разбор первого тайма тренерами и игроками челябинской команды. Собравшись в кружок и дымя папиросами, они обменивались впечатлениями от игры.

— Да, Николай Федорович, — оправдывался один из нападающих, — вы же сами видели, у них в основном команда так себе, как мы и считали. Но вот пацан этот юркий, с ним ничего сделать нельзя, как мышь мимо нас проскакивает. И вратарь непробиваемый, я тут прикинул, мы раз пятнадцать, если не больше, по воротам били, и ни хрена.

— И надето у этого Фомина под курткой черт знает что, — вступил в беседу один из защитников, — попытался его придержать, так он меня плечом так двинул, я думал, у него там железо вместо мышц, и весу центнер, наверно. А маска какая у вратаря, видели?

— Да видели мы, как ты от него отлетел, — угрюмо сказал тренер. — Ты осторожней действуй, нам еще не хватало в меньшинстве играть, они в момент выпустят орла своего. Ребята, вы заметили, как они часто смены проводят, и притом сразу всю пятерку меняют?

— Конечно, — загомонили игроки, — зато носятся потом по льду, как подстреленные. Не угнаться за ними.

— Однако, — задумчиво сказал тренер, — не ожидал, не ожидал от «Динамо» такой игры. Уж очень их свердловчане хорошо обули. Видимо, после проигрыша сделали соответствующие выводы. Ладно, ребята, об этом поговорим позже, а сейчас о деле, итак, задача стоит перед нами следующая…

На трибунах, несмотря на мороз, царило праздничное настроение. Болельщики были уверены, что их команда и во втором тайме покажет противникам кузькину мать.

В небольшой кабинке наверху одной из трибун сидели трое мужчин. Они, как и остальные зрители, кричали и переживали все перипетии игры, а сейчас громко обсуждали свои проблемы.

Председатель ЦС ДСО «Динамо» генерал-полковник Аполлонов Аркадий Николаевич сегодня не собирался идти на этот матч и вообще приехал в Куйбышев совсем по другому поводу. Но его спутник уговорил пойти поглядеть, как будут играть их провинциальные одноклубники.

И сейчас они бурно обсуждали эту игру и ее главного героя.

— Слушай, Федя, — первым делом обратился генерал к председателю общества «Динамо» Куйбышева, — ну что жмешься, давай колись, кто этот парень, откуда взялся?

— Товарищ генерал-полковник, — хмурился тот, — может, не надо, мне этот паренек и так непросто достался. Пришлось на обком выходить, не хотели его «Крылышки» отдавать, согласились только на зимний сезон.

— Ого! Так вот ты каким макаром его к себе прибрал! Молодец, молодец, ничего не скажешь! Своих-то что, не удается воспитывать? — засмеялся одобрительно генерал.

— Обижаете, товарищ генерал-полковник, пополнение готовим. Но от хороших игроков грех отказываться.

Тут в беседу вступил спутник генерала:

— Федор Игнатьевич, мне бы хотелось после матча встретиться с этим пареньком, да и с вратарем было бы неплохо пообщаться.

Лицо председателя куйбышевского общества «Динамо» приняло чуть ли не плачущее выражение.

— Товарищи, ну что вы в самом деле. Турнир в самом разгаре, а вы у меня игроков уводить собрались.

Аполлонов покровительственно сказал:

— Не понимаешь ты, Федя, настоящего момента, нет в тебе масштабного мышления. Ты не только о своем, о местном, должен думать, надо шире смотреть. Всё решается в Москве.

Прозвучал свисток, прервавший этот увлекательный разговор, и собеседники всё внимание обратили вновь на ледовую арену.

Второй тайм начался с бурных атак гостей, они накатывались волнами, действуя очень быстро и изобретательно, и только когда на лед выходила пятерка Фомина, преимущество в игре сразу переходило к динамовцам. Но все равно тактика тренера «Дзержинца» свои плоды принесла, и под ропот трибун Вовка Третьяков клюшкой выбил из сетки ворот запутавшуюся там шайбу.

Воспрянувшие духом челябинские хоккеисты с новыми силами принялись атаковать ворота противника. Однако надолго их не хватило.

Еще через несколько минут игра понемногу выровнялась, видимо, спурт, который устроили челябинцы, изрядно их ослабил. И тут один из нападающих «Динамо», выйдя на ударную позицию, отправил шайбу в сторону ворот. Вратарь гостей буквально прыгнул на шайбу, накрыв ее телом. Очередное вбрасывание у ворот гостей выиграли куйбышевцы. Фомин, получив шайбу, набежал на ворота, дернувшись влево, легко ушел от защитника, быстро проехал за воротами и, резко остановившись, легонько втолкнул шайбу между правой штангой и щитком вратаря, опоздавшего повернуться в эту сторону.

Трибуны взревели.

До этого момента Павел Александрович сидел молча, стараясь ничем не выдавать свои эмоции. Лишь изредка поглядывал на младшего сына, у которого этих эмоций было за двоих.

Однако после этого гола он не выдержал и заорал вместе со всеми:

— Вовка, молодец, давай еще. Ур-ра! Наши вперед!

В кабинке наверху генерал Аполлонов пристально глядел на бегающего, как метеор, Фомина и размышлял вслух.

— Однако у вас тут и самородки появляются. Нет, этот парнишка должен быть у меня. Второй Бобров подрастает — это вам не шутки.

На поле между тем напряжение нарастало, динамовцы, окрыленные забитыми шайбами, начали давить все сильней. А у гостей нарастал разброд. Не получались даже самые наигранные комбинации. Крик тренера, который пытался руководить игрой, ни к чему хорошему не приводил, и на пятнадцатой, последней минуте тайма Фомин мощным щелчком отправил шайбу в ворота.

«Жаль, Толя не увидит, — подумал он, — наверно, похвалил бы».

Раздался свисток арбитра, и под крик трибун игроки отправились на перерыв в свои промороженные будки.

Вовка сидел на скамейке, почти у входа, и краем глаза замечал взгляды, которые на него кидают его товарищи. В них было всё: от восхищения до зависти, и Фомин знал, что теперь его мнение будет игроками учитываться в полной мере. Он усмехнулся про себя, когда заметил, что Основин, давая установку на последний тайм, тоже периодически посматривает в его сторону, как бы ища у него подтверждения правильности своих слов.

В соседней будке тренер челябинской команды спокойно разговаривать уже не мог. Для начала отчитал всех игроков, а потом обратился с прочувствованной речью:

— Мужики, ну вы чего раскисли, соберитесь! Мать вашу! У них один пацан всю игру сделал, неужели вы его держать не можете. Так, у нас имеется пятнадцать минут, есть небольшой шанс вытянуть игру. Парни, что мне вас учить надо? Сделайте что-нибудь с пацаном. По крайней мере, может, на ничью выйдем.

— Николай Федорович, — осторожно прервал тренера один из игроков, — так у них еще вратарь стоит классный. Вы видели, как он этой штукой машет, шайбы ловит. Может, к судье обратиться, сказать, что не по правилам это.

Тренер безнадежно махнул рукой.

— Ничего не получится, они уже с судейской коллегией обговорили этот вопрос, — сказал он, — так что не снимут его с игры. А вот нам бы такая ловушка тоже не помешала. Ладно, все это потом, сейчас надо выиграть концовку матча. Сережа Серов, ты у нас специалист, — обратился он к одному из защитников, — постарайся. Я тебя буду выпускать на лед против этого Фомина, и смотри, он не должен больше забить ни одной шайбы. И чтобы он от тебя больше не убегал. Ты понял?

— Да понял, чего там непонятного, — буркнул здоровый плотный мужик, весом пудов под семь, — только убежит он от меня по-любому, не успеваю я за ним.

— Значит, встречай так, чтобы больше не бегал! — разозлился на тугодума тренер. — Что тут непонятного?

Лицо Серова озарило понимание:

— А-а, вот оно что, ясно.

Окружающие засмеялись.

— Ну, Серега, до тебя всегда, как до утки, на третьи сутки, доходит, — сказал защитник, который исподтишка ударил Фомина клюшкой по руке. — Слышь, мужики, я тут нечаянно заехал пацану клюшкой по руке, думал, что пальцы перебил, а ему хоть бы что.

— Ага, знаем мы твое нечаянно, — засмеялись остальные.

Тренер озабоченно сказал:

— Парни, смотрите, играйте жестко, но без таких дел. Если дисквалифицируют, что потом делать будем?

Третий тайм вновь начался атаками гостей. Они полностью доминировали на льду, и если бы не вратарь, то две-три шайбы точно побывали бы в воротах динамовцев.

Когда же выходила пятерка Фомина, ему просто не давали играть, прессингуя по всей площадке. Несколько раз он падал на лед, столкнувшись с массивным защитником. Но судья не находил причин для удаления. И опять, как и во втором тайме, такая тактика принесла челябинцам успех. Они забили вторую шайбу. Но последние пять минут игры все же остались за «Динамо», и всё благодаря Фомину, который, казалось, совсем не устал. Когда же защитник гостей, хотевший прижать Вовку к борту, в результате сам врезался в неструганые доски и, прихрамывая, уехал со льда, трибуны разразились смехом и презрительными криками. Тот, болезненно морщась, прошел к скамейке запасных и сказал тренеру:

— Видел, как он меня нае…л, я плечом здорово треснулся, да еще, похоже, заноз нацеплял, щиплет что-то руку, извини, Федорыч, играть больше не смогу.

С уходом защитника игра гостей совсем разладилась. И еще две шайбы побывали в их воротах. Вовка заметил, что вратарь гостей вообще не может брать летящие шайбы, старался при броске поднимать их как можно выше, и те влетали прямо под перекладину под победный рев трибун.

И вот прозвучал финальный свисток, и понурые челябинцы направились к своей раздевалке. В это время на лед выбежала огромная толпа. Фомин пытался удрать, но безуспешно. Его подхватил десяток мощных рук, и он взлетел в воздух.

Сверху за этим наблюдало руководство «Динамо».

— Пожалуй, мы отложим беседу на завтра, — улыбаясь, сказал довольный генерал-полковник, — пусть народ порадуется, да и не будем портить настроение команде. Но завтра, чтобы оба игрока и тренер были в клубе, я сам поговорю с ними. А сейчас поехали ко мне, в гостиницу МВД, надо отметить такое событие.

Качали Фомина долго, так что у него закружилась голова. Поэтому, когда он наконец встал на ноги, его повело в сторону. Вот только людей вокруг собралось столько, что падать было просто некуда.

Когда он отправился в раздевалку, перед ним шел Мишка, держа клюшку брата, рядом с ним еще один мальчишка, гордо глядя по сторонам, тащил краги. В раздевалке было не протолкнуться, со всех сторон летели поздравления. Раскрасневшийся Основин не успевал пожимать тянущиеся к нему руки.

Но тут в раздевалку зашел директор завода. Он без слов крепко обнял Вовку и гордо огляделся по сторонам.

— Видали, — громко заявил он, — каких орлов растим. Молодцы, ребята, не посрамили наш завод. Надеюсь, что весной вы вернетесь в свой родной клуб, — с этими словами он пристально посмотрел на помрачневшего тренера.

Директор долго не задержался, крепко пожал всем игрокам руки и, пообещав помочь с инвентарем, ушел.

Понемногу толпа болельщиков расходилась. Но когда Вовка вышел из будки, то обнаружил, что его дожидается десяток мальчишек, среди которых сразу разгорелась борьба за право нести его амуницию.

Вовка шел рядом с отцом, парни во главе с Мишкой неслись впереди, оживленно обсуждая прошедшую игру.

Под ногами скрипел снег, на душе у Фомина было легко и светло.

— Знаешь, сын, — неожиданно сказал отец, — честно скажу, никогда не ожидал от тебя таких талантов. Да что говорить, год назад ты совсем другим человеком был. Я же тебя драть не успевал, лупцевал как Сидорову козу. Неужели это молния так твою жизнь повернула? Не понравилось мне, что работу токаря ты бросил. Все же это надежный кусок хлеба. Но теперь ясно вижу, талант у тебя имеется. Смотри только не пропей и не прогуляй его.

— Ты что, батя, — оскорбился Вовка, — я что, повод дал тебе так думать?

Павел Александрович покрутил головой.

— Ну, если бы ты повод дал, то я бы не посмотрел, что ты нынче известный спортсмен, жопу бы заголил и ремнем вразумил.

Вовка засмеялся.

— И не стыдно тебе было бы взрослого сына, которому директор завода руку жмет, ремнем стегать?

Батя в ответ также усмехнулся:

— Да ладно, это так, для порядка сказал. Если ты заметил, то и Мишке с лета ни разу еще не перепадало. Даже странно, что вы оба за ум взялись.

Дома уже в коридоре аппетитно пахло пирогами.

Мишка с грохотом бросил всю Вовкину амуницию и побежал делиться с мамой всеми событиями сегодняшней игры. Та с улыбкой слушала его слова и пыталась сказать, что уже все это знает из сообщения по репродуктору. Когда Вовка разделся до пояса, чтобы умыться, она подошла к нему и провела пальцем по свежим кровоподтекам.

— Тяжело, Вовик, победа далась? — тихо спросила она.

— Да ты что, мама, это разве синяки? — воскликнул сын. — Это ерунда, вот на спине у меня действительно отметина так отметина, на всю жизнь!

Ужин не затянулся, Вовка устал так, что лежа качало, и как только добрался до койки, его сморил сон.

Воскресным утром все еще спали, когда Фомин встал и начал собираться на тренировку.

Мать, услышав сборы, выглянула из-за занавески и шепотом сказала, где лежат оставленные для него пироги.

Вовка перекусил, оделся и, нагрузившись рюкзаком, отправился на тренировку.

Пеший путь занял у него почти полтора часа. Когда он подошел к хоккейной коробке, уже рассвело, и он сразу заметил фигуру Основина, стоявшего около нее.

Фомину сразу не понравилось угрюмое выражение его лица.

— Что случилось, Константин Андреевич? — тут же спросил он.

Тренер вздохнул.

— Не переодевайся, сейчас дождемся Третьякова и поедем в клуб. Руководство с нами желает поговорить.

В пустом, продуваемом ветром автобусе было холодно, почти как на улице. Кроме тренера и двух его учеников, в нем сидело всего несколько пассажиров. В воскресное морозное утро большинство горожан предпочитали подольше поспать. Основин всю дорогу ничего не говорил, сидел с мрачным видом. Вовка, уже примерно понявший, чего ему ждать от сегодняшнего события, размышлял, как ему построить разговор в клубе, и только Третьяков то и дело выдувал небольшие дырочки на замороженном стекле и одним глазом наблюдал за тем, что происходит на улице.

В помещениях общества также никого не было, только у входа сидела тепло одетая бабка-вахтерша и вязала носки.

Внимательно оглядев вошедших, она узнала Основина и шепотом сообщила:

— Костя, вас уже ждут, поднимайтесь на второй этаж. С нашими московский генерал пришел, важный такой, чего это вас к нему позвали, али провинились в чем? — полюбопытствовала она.

Основин промолчал, зашел в пустой гардероб, разделся сам и аккуратно повесил одежду ребят. У зеркала он оглядел себя, зачесал назад волосы и решительно пошел к лестнице.

Когда они зашли в кабинет председателя, там попахивало свежаком, хотя на столе было пусто. Но по виду присутствующих было заметно, что они уже изрядно клюнули. За председательским столом сидел кряжистый генерал в расстегнутой шинели и задумчиво дымил папиросой.

— Ага, — сказал он, — вот и наши герои, что-то вы долго до нас добирались.

— Извините, товарищ генерал, — сказал Основин, — мне пришлось ждать, пока ребята подойдут.

— Ты чего, тренер, я тебя что, спрашивал? — изумился Аполлонов. — Сиди и слушай, что тебе старшие говорят. Короче, товарищи хоккеисты, сообщаю вам следующее, вы нужны нашей московской команде. У нас сейчас решается вопрос ребром, кто будет чемпионом Советского Союза. С вашим местным руководством я уже всё утряс, так что сегодня вы собираетесь и уезжаете вместе со мной. Билеты на поезд у меня уже в кармане.

Основин уныло сказал:

— Товарищ генерал-полковник, а как же мы? Нам без этих игроков придется нелегко.

— А ты как думал? Легко только в бане ссать, дорогой товарищ, — грубо сказал Аполлонов, — работай, тренируй команду, что вы, без двух игроков пропадете?

— Интересно, — шепнул Вовка на ухо Третьякову, — а нас здесь хоть о чем-то спросят?

Сказал он это в расчете, что генерал услышит его слова.

И действительно, лицо Аркадия Николаевича побагровело, он пронзительно глянул на Фомина.

— А тебе, парень, слова не давали. Молод еще старшим указывать. Сиди и молчи в тряпочку.

Фомин встал и сообщил:

— Ну что же, раз с нами никто не хочет разговаривать, значит, делать нам тут больше нечего.

Он повернулся к своему товарищу и сказал:

— Пошли, Володя, отсюда, на хрен все игры, завтра на работу пойдем.

Аполлонов повернулся к председателю общества:

— Ничего себе вы тут молодежь воспитали, старшим дерзит, пререкается, что за дела, я вас спрашиваю?

Председатель общества побледнел, потом покраснел и дрожащим голосом произнес:

— Товарищ генерал, парней этих мы, можно сказать, напрокат взяли, на сезон, они до этого играли в юношеской команде «Крылышек».

Вовка между тем уже дошел до дверей и ждал, пока то же самое решится сделать Третьяков.

Аполлонов озадаченно спросил:

— Так они что, молокососы еще, им сколько хоть лет?

— Мне шестнадцать, — от дверей уточнил Вовка, — а вот ему семнадцать скоро будет, — показал он на Третьякова.

Генерал кинул смущенный взгляд на своих подчиненных и уже другим тоном обратился к Вовке:

— Погодите, парни, не уходите, садитесь ко мне поближе. Что вы хотите узнать?

— Товарищ генерал, в первую очередь хотелось бы знать, в качестве кого вы нас берете с собой, — начал Вовка, — сомневаюсь, хоть вы и председатель общества, что тренер вашей команды, даже если вы ему прикажете, сразу возьмет нас в игру Чтобы с вами не ссориться, он нас не выгонит, но играть не даст, и будем мы сидеть до конца сезона на скамейке запасных, вместо того чтобы играть за свою команду. Следующий вопрос: где мы будем жить и на что? Потом, мы оба ходим в вечернюю школу. Я, конечно, люблю спорт, но образование получить тоже нужно. Вот вкратце то, что я хотел бы узнать от вас.

— И это всё, — удивился Аполлонов, — парни, послушайте меня, всё будет нормалек. Жить будете в общежитии МВД, для хороших игроков найдем места без проблем. К сожалению, возраст у вас подкачал, так что получать пока можно только будет стипендию от общества. Но если все пойдет, как надо, через год-два возьмем в милицию, дадим звание, и зарплата прибавится. Кроме того, не забывайте, что на сборах и на соревнованиях будете получать талоны на усиленное питание. Ну а вечернюю школу выберете любую — это без проблем.

Вовка слегка усмехнулся.

— Вы знаете, товарищ генерал-полковник, летом к нам Аркадьев Борис Андреевич на тренировку приходил, интересовался, не хотим ли мы в Москву податься.

Аполлонов нахмурился.

— Это он сюда вроде с Василием Иосифовичем приезжал?

— Так точно, — подтвердили ему сзади.

— Ну и что, — воодушевился он снова, — видали, какой у меня глаз, не хуже, чем у тренера ЦДКА. Так что, ребята, долго думать я вам не дам, надо всё решить сейчас. Поезд у нас отходит в восемнадцать ноль — ноль, времени на сборы в обрез.

Третьяков умоляющими глазами смотрел на Фомина.

Как Вовка его понимал.Такой шанс бывает только раз в жизни, играть в известной московской команде, что может быть более ценным в жизни?

Он вздохнул и сказал:

— Хорошо, Аркадий Николаевич, мы согласны на ваше предложение. Но есть одна трудность, не знаю, как у моего друга, а мне надо получить согласие родителей, так что я сейчас еду домой и после разговора с ними вам сразу отзвонюсь с заводской проходной. Напишите мне только номер телефона, пожалуйста.

Генерал вырвал листок из записной книжки, вытащил из кармана немецкую авторучку и быстро написал номер.

— Держи, — протянул он листок Фомину, — думаю, что твои родители умнее, чем ты думаешь, и много вопросов задавать не будут. Если что, пусть твой батя сам мне позвонит. Он, кстати, фронтовик?

— Конечно, — сказал Вовка, пряча листок в карман.

— Ну а ты что скажешь? — повернулся генерал к Третьякову.

Тот задергался, глянул в Вовкину сторону.

— Да я, да как скажете, я только домой сбегаю, документы соберу, мне никого спрашивать не нужно. Я уже полгода один живу, — быстро заговорил он.

Глядя на его суету, окружающие засмеялись. И даже угрюмый Основин слегка улыбнулся.

Парни попрощались со своим руководством, выслушали последние наставления генерала и отправились по домам.

Вовка шел по поселку, прикидывая, чем может кончиться разговор с отцом. Он считал, что не расстроится в любом случае. Ведь впереди у него была новая, неизведанная жизнь, к превратностям которой он полностью готов.

Андрей Готлибович Шопперт Вовка-центровой. Среди легенд

© Андрей Шопперт, 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2023

Глава первая

Метель, как ураган,

Метет средь бела дня.

Замерзший мальчуган.

О боже, это – я.

«Сборная Союза»

Поезд полз по промерзшей заснеженной земле. Деревья в снегу, избы редких деревень. Все в снегу. И метель еще. Вышел он из Куйбышева в восемь вечера и должен прибыть в Москву в полночь на следующий день. Билеты генерал Аполлонов купил в плацкартный вагон. Не для себя. Сам ехал в личном вагоне. Большая шишка. Да нет, правда, большая. Все же заместитель министра МВД. Самого же министра звать… (Берия? Нет. Не угадали. Абакумов Виктор Семенович? Опять нет.) Круглов Сергей Никифорович, и он тоже генерал-полковник.

Билеты в плацкартный вагон генерал купил для двух Вовок – Фомина и Третьякова. Вратарь сейчас мирно дрых на нижней полке, высунув ноги поперек прохода и почти полностью его перегородив. Благо два часа ночи, и шастанье по вагону туда-сюда прекратилось, все спят. В вагоне стоит тяжелый дух и холодина одновременно. Пятьдесят с чем-то человек, хотя нет, детей полно, так что человек семьдесят выдыхают углекислый газ, винные и водочные пары, ароматы чеснока и табака. Все это озоном назвать сложно. Плюсом запах портянок и сапог, надраенных гуталином. И поверх всего этого из щелей, которыми изобилует старенький довоенный вагон, врывается запах угля. Паровоз недалече. Первым прицеплен вагон Аполлонова, потом два купейных и вот четвертым вагоном их – плацкартный.

Не все ведь запахи. Про детей уже говорил. Дети разных возрастов. Одни носились весь вечер по вагону, знакомились и играли в войнушку, другие кричали, приняв участие в конкурсе, кто громче надрывается, а между раундами гадили. Некрасивое слово. Дети – цветы жизни. Непонятно, зачем зимой, в такой мороз, эти цветы в продуваемом всеми ветрами вагоне перевозить. Вымерзнут. Груднички эти, а было их четыре человека, человечка, пачкали пеленки, а совсем даже не гадили, с интервалом в пару часов. И ночь их не остановила. Вот только последний хриплым дискантом покричал немного, сообщая матери об очередной порции. Вставать бедняжке, подмывать мелкого пакостника, маслицем смазывать и идти полусонной в туалет с наплывами льда на полу, в ледяной воде эту тряпочку застирывать. Не фланелька. По виду остатки мужниной рубахи.

Бедно живет страна? Хрен там. Бедно, это когда БЕДНО. А тут почти за гранью нищеты. А еще ведь недавно сильнейший удар нанесли по благосостоянию простых людей. Проведена денежная реформа 1947 года.

Федор Челенков про нее матери вовремя сказал, и они небольшие свои сбережения, что копили для обучения Вовки в старших классах, положили в сберкассу. (Здесь, в этом времени, образование после седьмого класса и в институтах платное.) Там при сумме до трех тысяч рублей меняли деньги один к одному. При Гайдаре пытались провести точно такую же реформу, и в обоих случаях эффект половинчатый. Это не реформа 1961 года, когда деньги меняли один к десяти и соответственно в десять раз (ну почти, за редким исключением) и цены понизились. Нет. Деньги просто меняли старые на новые. Причина понятна, за время войны на руках у населения оказалась огромная денежная масса, и ее нужно было изъять. Сам народ почти нищий, задумка была очередной раз ударить по артельщикам, по цеховикам, по спекулянтам. У них деньги, а их можно поменять только один к десяти, да и то ограниченное количество. Не получилось провести, как задумывали, по той простой причине, что верхи протекли, и в массы ушла информация о механизмах реформы. Все богатенькие бросились снимать деньги в сберкассах и дробить их на трехтысячные вклады на родственников или в другом городе на себя же любимого. Огромные очереди выстроились в сберкассы уже в августе и до самого конца декабря не уменьшались.

Карточки отменили вместе с реформой. Цены на всё почти подняли, а цены в коммерческих магазинах, где разница достигала десяти раз с теми, что выдавали блага по карточкам, снизились в два раза. В результате в коммерческих магазинах теперь разница с государственными всего в два раза. Зарплаты остались те же. И как итог – очередное резкое обнищание народа. Обычного. Артельщики и серые цеховики часть денег потеряли, но жить хуже не стали, а вскоре и вернули себе деньги. А простые люди?

Вот два примера. Мясо. Как было и что стало.

Пайковая цена 12 рублей. Коммерческая – 120 рублей. На базаре можно было купить за 80 рублей. После реформы в магазине установили цену в 30 рублей. Обеспеченным стало легче жить. А простому токарю третьего разряда или кладовщику (Вовке) при зарплате в двести рублей кило говядины можно теперь после отмены карточек только рассматривать сквозь витрину, отстояв многочасовую очередь.

И хлеб. Который всему голова. Пайковая цена около рубля. От сорта зависит и места на карте. Коммерческая – около десяти рублей. На колхозном рынке еще дороже, до тринадцати руб лей. После реформы цена в магазине стала три рубля. Еще один продукт стоит назвать, динамика та же, цена интересна. Теперь сливочное масло стало стоить шестьдесят четыре рубля. Ну, зарплату кладовщика помним. Три кило можно купить за месячную зарплату.

Вовка, он же Федор Челенков, уснуть на своей второй полке не мог. Под хлипким, почти прозрачным одеяльцем холодно, забрался тогда вообще под матрас и на жесткой полке теперь толком и не повернуться. От окна дует. Закрыл щель подушкой и лежал с закрытыми глазами, пытаясь понять, правильно ли поступил, что подчинился рваческому настроению генерала Аполлонова. Увидел председатель спортобщества «Динамо» двоих неплохих игроков на фоне убожества команд второй лиги и захотелось ему заполучить их в свой удел. Обычная практика для этого времени. Один Василий Сталин с его ВВС чего стоит. Всех уже ободрал. А ведь через два года та самая катастрофа, когда практически вся команда погибнет при аварии самолета, и снова Василий Иосифович обдерет все команды в СССР, чтобы возродить свою. Не лучше и ЦДКА, и вот «Динамо». Плохо это или хорошо… Вовка считал, что хорошо. Хотя бы на высшем уровне нужен чемпионат с сильными командами, а иначе как состязаться с зарубежными сборными и клубами. А еще ведь проблема с детскими и юношескими школами, с инвентарем. Просто нет коньков и мячей. Нет клюшек, нет формы. Пусть хоть десять клубов в стране соревнуются, хоть несколько сотен человек, на должном уровне. Через несколько месяцев Аполлонова снимут с зама министра МВД, за всякую хрень типа дешевой мебели, что зэки для него сделают. Это для бумаг. На самом деле снимут и назначат председателем вновь созданного Комитета по физкультуре и спорту из-за регулярных позорных проигрышей наших спортсменов на международной арене.

Железный занавес вещь сложная. Он не только шпионов не пускает, он еще и мысли держит по ту сторону. В своем соку вариться можно, иногда и на пользу, но в большинстве случаев во вред.

Вовка под матрасом, по толщине скорее напоминающим ватное одеяло, почти согрелся. Даже в сон начало клонить, но… Тут о себе напомнил мочевой пузырь. Говорит: «А какого черта ты, Вовкофедор, на сон грядущий три стакана кипятка, чем-то подкрашенного, выдул. Ах, мамин пирог с капустой запивал. Одобряю. А теперь пожалуйте на выход».

Из-за матраса, лежащего поверх тушки, пришлось устроиться на животе, что процессу планирования похода к удобствам еще больше способствовало. Тяжко вздохнув, потом ведь опять согреваться час придется, а там и утро, Вовка вылез из-под обломков уюта и спрыгнул на пол. Ледяной. Прямо обжигает босые ноги. Валенки, с виду вполне себе теплые, тоже обманули. Портянки выложил, и, на босу ногу надев предательские валенки, Фомин устремился в конец вагона. Места им достались почти в самом центре, и пришлось половину пройти. Торчали ноги не первой свежести. В третьем закутке мать перепеленывала того самого полночного испражненца, амбре холода не испугалось, источалось, в последнем стоял чудовищный запах перегара и не менее чудовищный храп. Здоровые люди не храпят? А какие здорово храпят?

Туалет был свободен. Беда только в нем образовалась. Кто-то неудачно в унитаз сходил, и это дело замерзло, потом еще один, потом… Сейчас унитаз был полон газет и всяких других разных вещей, а ведь еще сутки ехать. Что-то тетка в ватных штанах серых, что играла роль проводницы в их вагоне, с этой ролью плохо справлялась. Чая ждали больше часа, титан пустой, и вот удобство неудобное.

За фанерной стеной туалета, с той стороны, где тамбур, мужской голос что-то неразборчиво сипел, а женский плакал. Их дело. Вовка сунул руки под ледяную струю, хорошо хоть вода не перемерзла, и вышел из туалета в вагон. Решил проводнице рассказать про унитаз и постучал в ее каморку. Ни ответа, ни привета. В просвете вагона тоже никто не маячил. Так, может, плакала проводница в тамбуре? Выглянул.

Твою же мать! Что ж не везет-то так.

В тамбуре происходило следующее. Мужчина среднего роста в сером пальто, явно недешевом, держал нож у горла проводницы одной рукой и пытался расстегнуть пуговицы на ее ватных «левисах» другой. «Страусы» надеты были явно в обтяжку, и у обладателя пальто дело на лад не шло, тем более что хозяйка ватных штанов ими явно дорожила и снять с себя не позволяла, чуть вертясь и отстраняясь и от ножа, и от ручки загребущей. Процедура, по всей видимости, уже какое-то время тянулась, так как проводница почти зажалась в угол тамбура, а гражданин распалился, сипел и слюной брызгал, ничего вокруг не замечая. Вовку, открывшего дверь у него за спиной, тоже.

– Кхм.

Гражданин обернулся. Нож от горла не убрал и руку вторую продолжал греть за поясом ватных «вранглеров».

– Товарищ, я тоже бы хотел поучаствовать.

– Становись в очередь.

– В очередь? Ну, не знаю, а вдруг у вас чего венерическое, нос вот ваш мне не нравится.

– Нос?

– Ну да, провалился он у вас, уважаемый.

– Да, врешь ты все, молокосос, все у меня с носом в порядке.

– А теперь?

Не было этого диалога. Вовка ровно секунду раздумывал, если сейчас ударить товарища в пальто, то он может и воткнуть острие финки в горло проводницы. Отвлечь надо.

– Смотри, Гитлер! – Фомин вытянул левую руку, показывая на швабру, застывшую в углу тамбура, в противоположном от места действия.

– Где? – Голова повернулась, и рука с ножом чуть опустилась.

– На бороде! – Вовка прямым джебом правой нос антифашисту сломал.

Звякнула финка, падая на железо у двери, и звякнула голова насильника от второго удара. На этот раз свинг левой. Ударилась о стекло двери на сцепку вагонов и разбила его. Товарищ в красивом сером пальто, даже не хрюкнув, как описывают в бульварных романах, стал сползать по стеночке. В глубоком нокауте пребывал. Растянулся, из носика провалившегося стала лужица натекать. Фомин его на живот перевернул, а то еще захлебнется кровью и концы отдаст, отвечай потом за него. Ехать вместо Москвы на Колыму (речка такая) Федору не хотелось, да и Вовке не очень.

– А-а-а! – заголосила проводница.

Вовка отпрыгнул.

– Что?

– А-а-а!

– Ясно. Товарищ проводник, а в поезде есть милиция?

Лязгнули зубы, и песня оборвалась на самом верху крещендо.

– Ладно, зайдем с другой стороны. Зовите начальника поезда. Быстро!

Женщина оправила задранную фирменную тужурку, перестав хвастать белым пузом, и мотнула головой туда-сюда.

– Начальник поезда! – напомнил Вовка.

– Спасибо, молодой человек, – проводница еще раз оправила на себе одежду и протиснулась мимо Вовки в вагон.

Фомин потрогал пульс на шее антифашиста. Нормальный. Чуть наполнение страдает, но это уже к врачам. Встал, прошелся от одного выхода к другому. Ночь за окном. Темень. Вечером метель была и сейчас продолжается, наверное, вон завывает, пробиваясь даже через тух-ту-дух. Еще раз прошел, невелика дорога. Три шага в одну сторону, три в другую.

Замерзать Вовка начал, он-то в отличие от специалиста по ватным штанам не в пальто драповом, в свитере драном. Да хоть даже и в целом. И в валенках на босу ногу, а этот любитель сладкого в меховых унтах. Вообще, неплохо упакован индивид. Федор Челенков всю жизнь был законопослушным человеком. Даже в машине пристегивался всегда. И дорогу по светофору переходил, почти… А тут вдруг нагнулся и проверил карманы пальто. Ничего, а нет, во втором хорошие кожаные тонкие перчатки. В такой мороз вещь ненужная. А раз ненужная, то и не надо. Антифашисту. Вовка сунул их за голенище валенка. После пальто дело пошло быстрее. В карманах брюк оказалась приличная пачка денег. Рублей пятьсот. Вон даже сторублевые розовые бумажки есть. Дела. Зачем ему в тюрьме? Сколько там за изнасилование дают, да с оружием? Семь лет?! Нет. Точно не пригодятся. Тоже за голенище валенка последовали.

Ух ты! Мать моя женщина! А это чего? Это же золотые часы «Победа» у будущего сидельца на руке. Отберут менты или зэки. Да сто процентов менты. Динамовцы. Ох, не хотелось мародерствовать. Ох, заставили. Вот чего он к женщине с ножом лез именно в это время? Нужны ведь часы, а то опоздает на тренировку или на игру. С кем там «Динамо» будет играть? Какие самые важные матчи? Там ведь то ли в прошлом году, то ли в этом чехи заявятся со странным названием. Вот, опоздает на игру с чехами. Международный скандал. Аполлонов его убьет. Придется взять, на ту стипендию, что ему генерал-полковник пообещал, золотые часы не купишь. Это ведь рублей сто. В валенок их.

Всё, главное – вовремя остановиться.

Вовремя, оказывается, начальник поезда через вагон от их. Потом узнал, при составлении протокола.

– Что тут происходит? Ты его вырубил? – Твою ж дивизию, мужик был не меньше ростом, чем старший Фомин, да в плечах если и уступал, то самую малость. В тамбуре сразу стало тесно.

– Я.

– Кто такой? – Товарищ навис над высоким Вовкой.

«А ударим-ка из главного калибра», – решил Фомин.

– Владимир Фомин, мы с генерал-полковником Аполлоновым вместе в Москву едем. Хоккеист. Динамовец. – Всё ведь правда.

– С Аркадием Николаевичем? Динамовец? Замечательно! – прояснилась физиономия у гренадера.

– Надо милицию вызвать…

– Разберемся. Вот что, товарищ хоккеист, помогите мне этого товарища связать, – в руке бугая появилась веревка.

Конечно. Наручники даже у милиционеров еще очень редкая вещь. Агрегат сложный в изготовлении и часто ломающийся. Замочек там очень ненадежный. Ну, и начальник поезда ни разу не милиционер. А потому понятно, веревочка.

Вовка завел обе руки начинающего ворочаться насильника и помог власти связать упыря.

– Я на следующей станции сдам его. А сейчас поднимай его, и пойдем ко мне в купе.

– Товарищ начальник, – пискнула проводница, – станция через пять минут.

– Да? Ладно. Здесь подождем. Что там, Казань?

– Да, Казань. Сорок пять минут стоим.

– Хорошо, успеют протокол составить. А ты, парень, чего здесь ночью делал?

– Кхм, – не хотелось подставлять обладательницу ватных штанов. Но ведь должна быть стопроцентная отмазка. Не курит ведь не соврешь, что выходил подымить. Врать вообще лучше пореже. – Проводницу искал, вышел в туалет, а там засор.

– Татьяна! Опять! – Туша вылетела из тамбура, похлопала дверьми и вернулась (даже соскучиться никто не успел) с красной мордой лица. – Живо пробить. Ох, скажу я твоему отцу, что у тебя в вагоне вечно засоры. Хотя нет, Николай Михайлович такого не заслужил. Иди, убирайся, пять минут у тебя есть. Татьяна, Татьяна…

Ушли ватные штаны. Может, и не насильник? Просто руки хотел погреть?

– Товарищ начальник поезда, а можно я оденусь, а то простыну.

– Одна нога…

Ту-гудым, ту-гудым.

Глава вторая

Люблю я макароны,

Любовью к ним пылаю неземною.

Люблю я макароны —

И что хотите делайте со мною!

Для вас это – ерунда,

Подумаешь еда!

Полейте их томатом,

Посыпьте черным перцем,

Смешайте с тертым сыром,

Запейте их вином.

Юлий Ким

Сидели, пили в своем купе чай. Не совсем купе, в том же плацкартном вагоне ехали, но как-то этот закуток ведь называется, пусть будет купе для простоты написания. Было утро. Да даже день уже, одиннадцать часов. Только Канаш проехали. Железнодорожный узел, соединяющий столицу Чувашии Чебоксары с остальным миром.

Вовка вылетел на перрон и купил у торговок вареной картошки и пирожков с рыбой. Дорого, но денег теперь немного было. Даже чуть больше, чем немного, перед Канашем Фомин их из валенка вынул и посчитал, оказалось, что розовых новых сторублевок там не одна, а аж семь штук, плюс другие боны, в сумме получилось без пяти рублей девятьсот. Дядька в «пальте» оказался старателем с Урала, где-то под Нижним Тагилом золото мыл. Деньги получил и решил к себе на 101-й километр податься. Увидел в позе зю подметающую проход проводницу, и взыграло ретивое. Сидел уже за изнасилование. Теперь на вторую ходку раскрутился. Вовку хотели в Казани задержать и вдумчиво показания снять. Пришлось козырнуть Аполлоновым. Не поверили и пошли начальника поезда назад выцеплять. Тот подтвердил, и тут какой-то капитан уперся. Нет и все. Дело, мол, нечистое. А у самого лицо нечистое. Весь в следах оспы и еще фурункул сине-желтый у уха. Бр-р. Не сильно хотелось с ним вдумчиво беседовать Федору Челенкову.

Вовка попросил Ивана Никифоровича – начальника поезда – сообщить генералу. Упирался здоровяк здорово, боялся гнева разбуженного в неурочное время вип-пассажира, но потом махнул рукой:

– Ладно, парень, ты мне почти дочь спас. Это дочь фронтового друга. У него плохо все со здоровьем, сердце шалит. Опекаю, вот и его и дочь тоже, жизнь три раза он мне на фронте спасал. Если бы не ты, мог и его и Татьяны лишиться. Рискну. Разбужу генерала.

Абакумов, и Берия, и Ежов, наверное, больше бы ужаса вызвали, но генерал-полковник в полной форме, орущий на весь линейный отдел в здании железнодорожного вокзала в Казани, тоже зрелище для бывшей столицы Казанского ханства явление неординарное.

– Ты, сучонок, у меня на Сахалин поедешь, завтра же рядовым, там будешь между медведями порядок наводить. На допросы их вызывать.

– Товарищ генерал-полковник, разрешите…

– Пошел вон отсюда. Кругом. Шагом марш. Да, б****, ты и ходить не умеешь. Кто тут старший есть?

И еще пять минут в том же духе. Потом глянул на сидевшего в изоляторе за решеткой Вовку.

– За женщину заступился. От насильника спас. Молодец. Орел. Ты меня, Владимир, второй раз удивляешь. Часов в десять зайди ко мне в вагон.

Вовка добрался до своего места. Попросил что-то шмыгающую носом проводницу разбудить его в девять, мол, «енерал» видеть хотят, опять угнездился под матрасом, но тут его потрясли за ногу. Оба-на! Проводница.

пропел Вовка полушепотом.

Татьяна охнула. Татьяна присела. Татьяна схватилась за щеки.

– Боже…

– Тихо. Тихо. Это песня есть такая. Чего вы хотели?

Убрала руки от щек и одной шлепнула по одеяло-матрасу. Приблизительно по тому месту, где у Вовки зад выпячивался.

– Напугали женщину. У меня сын.

– Поздравляю вас. Вы что-то хотели? – Ну их, этих проводниц.

– Владимир, мне все равно не спать. Ты, если хочешь, иди в мое купе. Там и сквозняков нет, и одеяло у меня толстое.

А чего? Поспать в тепле хоть до девяти часов. Пошел. И прямо вырубило. Еле растолкала его Татьяна. За окнами сумерки еще. Только светать начало.

– Девять часов, Володя. Я тут чай заварила. Будешь с сухариками? Папа жарит с чесночком и лучком.

– Конечно, пойду, умоюсь и зубы почищу.

– Кхм. Там очередь. Большая. Ты лучше к дяде Ване в вагон. Ну, к Ивану Никифоровичу, у него вагон купейный – пассажиров не много.

Зря сухариками хрустел. Теперь выхлоп чесноком. Как от Ван Хельсинга, ну, который с вампирами рубился. Выглянул Вовка в коридор. А там опять очередь. Так и поперся к генералу. Горынычем.

Вагон не производил впечатления – дорохо-бохато. Потертое зеленое сукно на столе, да еще и в кляксах чернил. Стулья разномастные. Не для веселого путешествия апартаменты, для рабочих поездок. Вот и к приему Фомина никто не готовился и разносолов с икрой черной и заморской баклажанной не выставлял. За длинным столом для совещаний из закусок был только графин с водой. Сам председатель всесоюзного общества «Динамо» сидел за письменным столом, заваленным бумагами, и что-то строчил перьевой ручкой, часто макая ее бедную с головой в обычную стеклянную непроливайку.

– А, Володя. Ты в следующий раз днем дерись. Разбудили среди ночи, так и не уснул больше. Поворочался и работать пошел. – Аполлонов и правда осунувшимся выглядел.

– Я…

– Да я шучу. Слушай, Володя, я что хотел спросить-то. Вот у тебя форма была другая. Где взял?

Н-да. Где взял, легко ответить. Сам сделал. Труднее, а откуда мысли про такую экипировку. Врать надо красиво. И умно.

– Сам сделал. Смотрел, как люди калечатся на играх, и как-то само в голову пришло, что нужно некоторые места защитить. Нет ведь ни у кого защитного снаряжения. И спортивной формы единой тоже нет. Игроки некоторых команд выходят на лед в футбольных трусах и рейтузах, другие – в сатиновых шароварах, надетых поверх теплого белья, третьи – в байковых тренировочных костюмах. Слышал от тренера, что в Москве нападающие и защитники покупают в спортивных магазинах тяжелые вратарские щитки для игры в бенди и привязывают их к голени. Это затрудняет бег, зато предохраняет от ударов шайбы и клюшки. Вот и экспериментировал. Видели ведь, как меня несколько раз специально соперники и клюшкой били, и о борт ударить хотели. Один прямо по пальцам клюшкой стукнул, хотя уже не играли. Был бы без защиты, в больнице сейчас лежал с переломами голени и пальцев.

– А как же «в хоккей играют настоящие мужики, а не трусы»?

– Аркадий Николаевич. Вот представьте. Просто представьте. Заявились мы в следующем году играть на кубок Шпенглера. Сборной Москвы, например. А в чемпионате Боброву вот так по голени стукнули и сломали ногу Чернышеву, а Анатолию Викторову пальцы сломали. Тот же товарищ, что и мне хотел. Поедем на кубок без ведущих игроков и проиграем позорно, а все потому, что не надели амуницию, все потому, что не трусы. Приедут проигравшие хоккеисты, а руководство нашей страны решит, что раз проигрываем, то и не нужно этот спорт развивать. Или играют все у нас в хорошей защитной экипировке. Специалистами изготовленной по моим образцам. И все здоровые поехали на этот турнир и завоевали первое место. Кубок в СССР привезли и выставили в стеклянном ящике перед входом на стадион «Динамо». И у нас народ будет гордиться нашими победами, и там, на Западе, будут знать, что у нас выросло поколение победителей, и нам все равно надо воевать и побеждать. Или играть в хоккей и побеждать. Мы всегда победители.

– Ух ты! Словно не пацан шестнадцатилетний, а член ЦК сказал. Сильно. Можешь все это на бумаге оформить? Я команду дам, в «Советском спорте» напечатают! – генерал от избытка чувств даже вскочил и круг у Вовки за спиной сделал. Потом подошел и хлопнул его по плечу.

– Ох! – Хлопок так хлопок, чуть ножки у стула не подломились. Точно синяк будет.

– Молодец, Володя. Вот этого мне и не хватало. Статью в «Комсомольской правде» читал?

– Нет. – Такой газеты и не выписывали в тех местах, где он мог прочесть. Только если специально в библиотеку идти, так еле живым вечером до дому после тренировок добирался.

– Держи. И скажи, как прочтешь, что думаешь, – Аполлонов сунул ему «Комсомолку» со статьей на первой странице, исчерканной карандашом. – Да, кто бы сказал. До седых волос дожил и у пацана совета спрашиваю. – Вовка оторвался от статьи. – Да ты читай, – увидел генерал-полковник, – это я по старости сам с собой уже разговариваю.

Газета была от 11 января 1948 года. И заголовок в «Комсомольской правде» придумали красивый – «Законный вопрос». Вовка прочитал. Потом посмотрел на генерала и попросил дать ему еще раз прочитать, получив кивок, прочел еще раз. Молодцы. Статья была замечательна своей резкостью и бескомпромиссностью. Передовица и подписей нет. Писал или писали ее люди, явно болеющие всей душой за «народный» русский хоккей, только вот, сами того не желая, авторы фактически признали начало конца гегемонии русского хоккея в СССР. В статье выражается недовольство тем, что «многие комитеты по делам физкультуры и спорта, добровольные общества занялись развитием канадского хоккея, совершенно забросив русский хоккей». А ниже идет обвинение канадского хоккея в том, что он буржуазен по своей сути и поэтому чужд советскому человеку. Но обвинениями в адрес самой игры автор или авторы не ограничиваются, обвиняя газету «Советский спорт» в неправильно занятой позиции по этому вопросу: будто журналисты «Советского спорта» захлебываются от восторга при рассказах о первенстве по канадскому хоккею и успехах советских хоккеистов и специально порочат русский хоккей.

– Не правы они.

– В чем же? Ты, вот, как молодежь, что думаешь? – Аполлонов глянул на заваленный бумагами стол.

Вовка взгляд перехватил. Так вот он над чем всю ночь работал.

– Я знаю, как ответная статья в «Советском спорте» должна называться, – улыбнулся Фомин.

– Ну-ка, ну-ка! – сел на краешек стола генерал и прямо вперился в Вовку.

– «Ненужное противостояние».

– Ладно, название принимается. Так название не главное, ты суть давай.

– Товарищ генерал-полковник, а можно мне карандаш и пару листков бумаги, я сяду у себя в вагоне и тезисы накидаю. Я ведь не журналист. Я семь классов только окончил. Ошибок понаделаю. А вы потом какому журналисту мои тезисы покажете из «Советского спорта», и он хорошую статью напишет, – попытался снизить градус вовлеченности Вовка.

– Твою мать! Вот что ты за человек, Фомин?! Я тут, понимаешь, всю ночь пишу, рву и снова пишу. Завтра должна статья выйти в «Советском спорте». Не просто ведь всё. У русского хоккея полно защитников на самом верху. – Аполлонов ткнул пальцев в потолок вагона. Вовка себе верх представлял именно вот сидящим перед ним заместителем министра МВД. А там еще выше есть? Аполлонов между тем снова пару восьмерок нарезал. – До двух часов у тебя время. В два обедаю. Стоп. Приходите оба на обед, я команду в вагон-ресторан дам. Разносолов особых не будет. Всё…

– Товарищ…

– Аркадий Николаевич.

– Товарищ Аркадий Николаевич, вы мне свои черновики не дадите, – хоть вникнуть в суть вопроса.

– Бери. Вот эти два листа. Последний вариант. Всё, иди, Володя. Может, теперь хоть усну.

Только дошел до своего вагона, а тут Чебоксары и стоит поезд прилично. Сбегал, купил поесть и растолкал Третьякова. Когда еще те два часа, а молодому растущему организму нужны белки и углеводы. Есть ведь в пирожках пару граммов рыбы, значит, и по одному углеводу на брата должно быть.

После перекуса с настоящим горячим чаем, что от щедрот отлила Татьяна, Фомин залез на верхнюю полку и углубился в мысли генерала, или каляки-маляки. Ну, если нужно загубить дело, то именно такая статья и нужна. Сплошь оправдания и извинения, не буквально, понятно, но смысл статьи именно в этом.

Давным-давно, еще когда учился в институте, Федор Челенков прослушал лекцию о первых годах канадского хоккея в СССР. О становлении. Полно было проблем, и вот что говорил об этом Анатолий Тарасов: «Почему сомнения появлялись? Потому, что у ряда наших самых выдающихся хоккеистов, мастеров хоккея с мячом, – Михаила Якушина, Павла Короткова, Александра Игумнова, Валентина Гранаткина – игра не пошла. А если уж не получается у великих…»

Вот от этого и будем плясать. Легко сказать. До двух и промучился.

Пришли в вагон к генералу они с Третьяковым с урчанием в желудках. Только раздразнили аппетит пирожками да картохой. И когда это было. Полжизни назад. Обед как обед. Борщ с мясом на первое. Жиденький. Гречка с котлетой. Маленькой. Компот. Почти не сладкий. Булочка. Воздушная. Хоть хлеба в избытке. Они уже с тезкой компот допивали, когда Аполлонов отставил тарелку с борщом, чуть не доев.

– Лихо. Поговорку мне отец в детстве часто повторял: «Кто плохо ест – плохо работает». Кулаки, говорил, так работников нанимали. Поставят огромную миску с кашей и смотрят, кто как ест. Самых прожорливых и нанимали, – зам министра подвинул к себе второе. – Может, поделите? Не лезет. Только проснулся.

Два раза просить не надо. Ну, и потом можно будет, сплевывая через зуб, рассказывать, что кашу из одной миски с грозным генералом Аполлоновым ели. Тем самым, что выселял во время войны целые народы с Кавказа, да и не только с Кавказа.

– Аркадий Николаевич, – неожиданно влез Третьяков, – а как вы себе наше будущее в «Динамо» видите. Там такие зубры играют. Не выпустит нас на лед Аркадий Чернышев.

– Ты хитрый, пацан! Хочешь, чтобы я пришел, кулаком по столу стукнул, а ну, тренер, ставь этих пацанов на игру. Покажите на тренировках себя. Заслужите место в первом составе. Потом, это ведь не последний в вашей жизни чемпионат. Будет и следующий год. Может, вам и правда нужно заматереть и опыта набраться. Про жизнь вашу в Москве говорил уже и вам, и отцу твоему, Владимир. Жить будете в общежитии МВД, для хороших игроков найдем места без проблем. К сожалению, возраст у вас подкачал, так что получать пока можно только будет стипендию от общества. Но если все пойдет, как надо, через год-два возьмем в милицию, дадим звание, и зарплата прибавится. Кроме того, не забывайте, что на сборах и на соревнованиях будете получать талоны на усиленное питание. Ну, а вечернюю школу выберете любую – это без проблем.

Вовка пока писал статью в «Советский спорт», тоже думал про житье-бытье в столице. И интересная ему мысль в голову пришла. А чего, за спрос денег не берут.

– Аркадий Николаевич, – Вовка с тоской проводил исчезающую в генеральском рту булочку, – а вы ведь можете нам приказать новые паспорта выдать. Третьякову год добавить, а мне полтора. Скажем, у меня день рождения третьего января, а у Вовки второго. Тогда нам будет по восемнадцать лет, и нас можно устроить на работу в милицию.

– Хрена себе! Ты, Володя, откуда такой взялся, не с Марса? Может, ты инопланетянин? Амуницию выдумал, какой нет нигде, статью замечательную написал. Про ошибки не знаю, там проверят, кому положено, а вот по содержанию мне понравилось. Я с тобой вместе подпишусь, для авторитета и тренера вашего Чернышева еще возьмем за компанию. Достойный ответ «комсомольцам». Теперь вот с паспортами. Точно не с Марса?

– С Тау Кита, – оттуда же к Высоцкому инопланетянка прилетела.

– Проблема есть. В милицию берут только после армии. А что – мысль хорошая. Чего мне-то самому в голову не пришла? Гайдар вон себе приписал годков и в свои шестнадцать уже полком командовал. И во время войны многие себе годки приписывали, чтобы на фронт попасть. Вы ведь тоже не в тыл. Подумаю. Проблем-то нет. Ну, паспорта новые сделать и даже свидетельства о рождении. Потеряли старые во время войны. Давайте, парни, так. Две недели вам. Покажете себя, и будете милиционерами. У тебя вон и задержание опасного преступника уже есть. Где так драться научился?

– У нас поселок такой, без бокса труба, – пожал Фомин плечами.

– Н-да, много после войны шпаны всякой и урок образовалось. Ну что, договорились? Две недели у вас испытательного срока.

Глава третья

На стадионе в центре Москвы

Бились всегда за нас тигры и львы.

Наши легенды помним и чтим,

Нашу историю гордо храним.

Мы «Динамо» – это навсегда

Выбор сделан, вера тверда.

Николай Арутюнов

И опять ночь бессонная. Фомин сидел на кресле в зале ожидания на Казанском вокзале в Москве и честно пытался заснуть. Все мысли из головы вымел и не давал новым туда забраться. И ничего. Не спалось, может, из-за того, что днем выспался, после генеральского обеда до семи вечера проспал. На глазах теплело, метель за окном унялась, и даже стало солнышко временами выскакивать на несколько минут из облаков. Пришли с Третьяковым и спать завалились, даже матрасом укрываться не пришлось. Проснулся от дергания за ногу. Опять Татьяна с материнской заботой. Осмотрелся. Ба! Да она его еще и своим одеялом успела укрыть. Правильно в мультике говорят: «Делай добрые дела и кидай их в воду».

– Мальчики, живо вставайте, я вам чаю заварила, и печенье выдам из резерва дяди Вани.

Третьяков и сейчас спит. Завидно. Генерал сошел на перрон, осмотрел двух хоккеистов с огромными самодельными баулами и чемоданами и чертыхнулся.

– Твою ж налево. И чего не подсказал, раз такой умный, – не зло, но осуждающе попенял Фомину. – Полночь ведь. Куда я вас дену? Не домой же к себе. Жена не оценит. Да и дочь приболела. Простыла. Общежитие закрыто на ночь и там только вахтер, некому селить. На гостиницу у вас денег нет, – Аполлонов почесал репу под папахой. Красивая. Новая. С круглой генеральской кокардой и васильковым верхом, обшитым золотым сутажем.

– И что нам теперь делать? – вылез Третьяков.

Ребенок наивный, генеральские проблемы решать надо, а не вешать на него новые и свои. Ничем хорошим это не закончится.

– Аркадий Николаевич, мы можем на вокзале до утра перекантоваться, а к восьми приехать на стадион «Динамо», – решил поучаствовать в прениях Вовка.

– Молодец! Ты мне, Владимир, определенно нравиться начинаешь. Ординарцем тебя взять? Нет, помоги «Динамо», что-то не идет игра у них в последнее время. Пошли на вокзал, команду дам, чтобы вас в депутатском зале ожидания устроили на ночь.

Дал. Устроили. В смысле тетечка хмуро посмотрела на пацанов и сказала:

– Сели вон в том углу и тихо мне. Депутаты хреновы!

Благо в этом углу аж две батареи. Тепло. А в буфете даже беляши есть с мясом и бутерброды с красной рыбой. Истратили почти тридцать рублей, но наелись. До икоты. В каком ресторане столько дефицитов и за триста рубликов не купишь. И запили настоящим нарзаном в стеклянных темно-синих бутылках. Лепота! Жизнь удалась. Вовка Третьяков сыто икнул, запрокинул голову, вытянул свои длиннющие ноги-ходули и отрубился. Умеют же люди. А вот Фомину не спалось. Отбросил в дальний угол головы желание заснуть и стал вспоминать все, что он в последнее время прочел в газетах про команду «Динамо» (Москва) и про весь канадский хоккей, который сейчас в противовес русскому хоккею – бенди, называют – шинди.

Как там сказал генерал, не идет игра в последнее время? Хуже все. Наверное, комплексы накинулись. Хоть на выезде, хоть дома «Динамо» громит всех соперников, иногда просто с астрономическим счетом, как 9:2 и 8:1 «Спартак» из Каунаса. Не идет игра с лидерами, даже на своем стадионе. А уж тем более «на выезде». Выездом при этом эти игры назвать нельзя – дерби. ЦДКА, «Спартак» и ВВС все клубы московские. ЦДКА вообще сейчас монстр, ведомый двумя супермонстрами. Старший тренер (играющий, каждую игру по одной-две шайбы соперникам заносит) Анатолий Тарасов, а лучший бомбардир – Всеволод Бобров. Да плюсом Евгений Бабич у них. Один из лучших распасовщиков страны.

У «Динамо» своих звезд хватает. Стоит отметить, что Всеволод Блинков, Василий Трофимов и Сергей Соловьев из той самой футбольной команды лейтенантов, что так успешно выступила в Англии два года назад. Даже «Арсеналу» напинали и «Челси» не проиграли.

В чем беда? Были ведь в прошлом году чемпионами первого чемпионата страны динамовцы. С одной стороны, беду человеку из будущего видно невооруженным взглядом, в команде всего двенадцать человек, из них двое – вратари. Однако это на самом деле одна сторона. Ведь то же самое и в других командах. Основные игроки, типа Боброва, проводят на площадке весь матч без замены и отдыха, только перерыв между периодами. Вот теперь на два человека увеличится команда. Хрен! Один – опять вратарь. То есть один Вовка должен склонить чашу весов? Шестнадцатилетний пацан?! Против Боброва и Тарасова! Даже не смешно. Нужна коллективная игра, а ее противопоставить индивидуальному мастерству Тарасова и Боброва. Оставить их без шайб. Ну, для начала нужно хотя бы выйти на лед.

Чемпионат в этом году, в отличие от прошлогоднего – первого чемпионата с очень сложным графиком, сделан гладким. Десять команд играют в два круга у себя и в гостях. Пять команд из Москвы, две из Ленинграда и три прибалтийские команды. Почему Прибалтика? Очень просто. Там играли в канадский хоккей еще до войны и с радостью его возродили в 1946 году. Есть еще чемпионат «Б», там тот же принцип, но там пятнадцать команд и есть сложный чемпионат по зонам РСФСР. Там совсем все плохо. Уже половина матчей сорвано. Не приехали соперники. Скорее всего, у предприятий, при которых команды, тупо денег нет.

Что еще интересного вычитал. Да, есть прямо прикольный момент. В прошлом году размеры площадки ограничивали, как и в русском хоккее, поваленными на бок скамейками, и вся прелесть хоккея с шайбой – игра у борта, оказалась просто невозможной, да и борта низкие. Шайба часто улетала за пределы площадки и терялась в снегу. С шайбами, как и с клюшками, все плохо, ее долго искали и возвращали в игру. Отбирая, бывало, у зрителей с дракой и разбитыми носами. Во втором чемпионате, то есть в этом, борта нарастили до нормальной величины – 107 сантиметров. И поперло?! Два раза «ха»! Ведь на этом же самом поле проводятся игры и по русскому хоккею. А значит, закреплять борта нельзя, на следующий день убирать. Сколотили щиты и прибили их к тем же скамейкам. Почти все, нет ведь лишних стадионов, а значит, борта есть, а играть, используя их, опять нельзя. Они просто завалятся. Вот у них в Куйбышеве сделали один стадион отдельно, и зрители на деревьях висели, трибун почти нет. Не успели как следует подготовиться. А здесь огромный стадион «Динамо». Тут борта с контрфорсами, вмороженными в лед, не установишь. И ничего не придумаешь? Подумать надо. Долго ведь делить двум хоккеям и футболу один стадион и одних игроков.

– Эй, пионеры, вставайте, завтракайте и выметайтесь. Время половина седьмого. Скоро начальник вокзала придет, увидит вас, мне достанется, – заведующая депутатским залом, или как ее должность называется, трясла Вовку за плечо. Уснул-таки. Хорошо. День непредсказуемый. И хлопотный. Устроиться в общежитие, познакомиться с командой, как-то быт в этой общаге наладить. Примус попытаться добыть или электроплитку. Кастрюли. Да много чего надо. Дома только ложки с вилками взяли. И подстаканник мать Вовке всучила. Дома не пользовался никогда, а тут барствовать будет. Стаканов тоже нет. Зато есть у Третьякова стальная кружка.

Купили те же беляши, их даже подогрели в духовке. Фомин сразу в этой жизни решил в депутаты выбиться. Сжевали беляши и бутерброды, умылись в туалете с теплой водой и потянулись к выходу.

Федор Челенков Москву знал хорошо, потому уверенно зашагал к входу в метро. Площадь трех вокзалов на месте, не заблудиться. Спустились. Билеты оказались по сорок копеек, почти бесплатно. Скоро должны поднять до пятидесяти, слухи ходят. Федор с улыбкой вспомнил 1997 год, когда цена билета достигла максимума. 2000 рублей за один билет.

До «Динамо» без пересадок не доедешь. На них косились с баулами да чемоданами, но народу было не много. Еще не забито, как в будущем метро, да и рано, на работу народ только собирается. Пока ехали в скрипучих вагонах метро, Челенков вспомнил нашумевшую статью в «Советском спорте», год точно не помнил, но перестройка уже была, раньше бы не опубликовали. Статья о том, как «Динамо» досталось первое место в прошлом году. Случай, заслуживающий внимания. Перед последним и решающим матчем ЦДКА с «Динамо» за первое место врач команды ЦДКА «угостил» хоккеистов фенамином, таблетками, своеобразным допингом. Там есть нюансик, таблетка после приема оказывает воздействие через определенное время. Но начало матча перенесли, и когда хоккеисты вышли на лед, то ощутили апатию и усталость. Первые жертвы допинга. Ну, и травма Боброва резко снизила возможности армейцев. Сейчас здоров как бык и на пике формы, без всякого фенамина обходится.

Приехали, вышли. Время без двадцати восемь. Подошли к центральному входу стадиона, думали, закрыт. Нет, даже люди за дверьми оказались. Вошли, сгрузили баулы и огляделись. К ним тут же вахтер прихромал. Военный китель без погон, но с орденами и медалями.

– Вам чего, молодые люди? – смотрит, как сквозь прицел танковый.

– Нам бы Чернышева Аркадия Ивановича, – вышел чуть вперед Фомин.

– Зачем? – любопытный товарищ.

– Играть будем за «Динамо», – вылез Третьяков.

– За юношей? – допрос целый.

– Нас генерал-полковник Аполлонов пригласил в основной состав «Динамо», – пора бить из главных калибров.

– Ох, мать твою! Иваныч! Тут по твою душу. Асов прислали.

Вся группа людей, что стояла иразговаривала у входа, прямо ринулась к ним. Подошли быстрым шагом и стали по кругу обходить, рассматривать. Мелкие все. Третьяков их на две головы выше со своими двумя метрами, да и Вовка с метром восемьдесят на голову почти всех выше. Не старые еще, некоторые в шрамах и все со стальными зубами и неровно сросшимися бугроватыми губами. Как бандиты и драчуны какие.

– Фомин и Третьяков? – закончил круг почета играющий тренер «Динамо». Вовка его по фото в газете узнал.

– Так точно. – Майор, кажется, сейчас Чернышев.

– Звонил генерал Аполлонов. Сказал вас не трогать. Скоро сам приедет и все объяснит. Слушай, парень, – тренер приблизился к Фомину и даже на цыпочки встал, – ты, правда, думаешь, что сможешь играть в нашей команде?

– Извините, но для ответа нужно потренироваться с вами и сыграть хотя бы в спарринге. А лучше в ответственном матче с сильной командой. А иначе, как судить вам о моих возможностях, а мне о ваших, – как можно шире улыбнулся Вовка.

– Шутник. Хорошо. Может, и действительно молодой Бобров? Он анекдоты любит рассказывать. У тебя как с ними? – Странный разговор, явно выбит из колеи тренер-легенда звонком председателя спортобщества «Динамо» и по совместительству заместителя министра МВД.

– А чего, собирайте народ. Выступлю.

– Ну, ты гусь! – хлопнул по руке Вовку Чернышев, до плеча еще ведь тянуться надо. – Ребята, идите сюда. Тут артист нарисовался.

Так эти десять человек и есть все «Динамо»?! Твою ж налево! Как тут можно чего-то выиграть?!

Собрались и смотрят оценивающе. Ну, начнем вживаться в коллектив. Главное, помнить надо, что сейчас за анекдот могут расстрелять. Потому местом действия пусть будет США.

Что рассказать? Пошлое нужно, но в меру, чтобы всем понравилось.

– Это не анекдот будет, а зарисовка из жизни богатого американского фермера.

– У-у-у, – зашумели.

– Вбегает шестилетняя девочка домой и кричит маме: «Мама, мама, у нас на сеновале голые». – «Кхм, – краснеет мама. – Это, наверное, какие-то дикие, вот у них и нет одежды». – «Ну, не знаю, – пожимает плечиками девочка, – тетя-то точно дикая, орет как сумасшедшая и стонет, а папа у нас разве дикий?»

Хрюк. И потом общий гогот. Простые люди. На бородатый анекдот такая реакция.

– Ты, артист, полегче, чуть сердце не зашлось, – первым набрал воздуха молодой парень с большим картофелеобразным носом.

– Ну, молоток! Еще знаешь? – отсмеялся и Чернышев.

– Еще? Ладно. Мне твоя жена вчера такой смешной анекдот в трамвае рассказала, что я чуть с кровати не упал.

Тишина, потом хихикнул тот самый с носом.

– Кровати в трамвае, – пояснил он народу. И тут грянуло.

– Что тут творится, – рыкнули сзади. Обана, генерал-полковник Аполлонов собственной персоной.

Народ, как мог, встал по стойке «смирно». Очень высокое милицейское начальство пожаловало.

– Аркадий, так что вы ржете, как кони стоялые? – Встал ведь в такую рань ради двух Вовок. Фомин прямо проникся к генералу. Может, помочь ему, сказать про мебель? Подумать надо.

– Да вот Фомин смешные истории рассказывает из жизни американских фермеров.

– А ты, Володя, в Америке был, что ли? – глаза выпучил.

– Да что вы, Аркадий Николаевич. Это просто преамбула к анекдоту.

– Преамбула?! Мать твою! Ты семилетку закончил? Ох, интересный ты парень, Фомин. Что за анекдот-то? – покрутил головой в сомнениях, может, этот мальчик и точно с Тау Кита, как и говорит.

– Можно другой, товарищ генерал. Жизненный. У нас в Куйбышеве говорят, что вратарь московского «Динамо» Павел Забелин жутко боится шайбы. Но у него очень неважная реакция, и ему редко удается увернуться.

– С-сука, – прохохотавшись вместе с командой над покрасневшим, как рак, Павлом, одобрил анекдот Аполлонов. – Еще можешь? Жизненный. Про хоккей.

– Можно. Приятель приглашает друга на хоккей. Тот отказывается – жена не пускает. «А ты задери ей юбку, всыпь ремня как следует и уходи». На хоккей друг не пришел. Приятель его спрашивает: «Ты сделал, как я учил?» – «Да, задрал юбку, посмотрел и подумал: на фига мне этот хоккей?»

Пять минут ржали. в вестибюле собралась целая толпа.

– Видишь, Аркадий, какого я тебе кадра привез. Он и на льду такой. Шутит над соперниками. Ладно. Закончили дебаты. У вас завтра игра? Вот попробуй только не попробовать этих двоих. Я тогда попробую разозлиться. Так, сейчас я их забираю. На часик, устрою в общежитие и назад привезу. За амуницию, – Аполлонов ткнул в баулы, – головой отвечаешь. Это почти государственная тайна. Чтобы пост выставили. С кем играете, я тут занят был, все в голове перемешалось? С «Крылышками»?

– Так точно, товарищ генерал-полковник.

– Обязательно буду. Всё, ребятишки, берите чемоданы и за мной.

В «Победе» Аполлонов обернулся к притихшим ребятам и пояснил:

– Плохо все с жильем в Москве, сами понимаете. Такая война. Еле нашел для вас местечко. Хотел в обычное общежитие, но нигде мест нет, пришлось в совсем уж не по чину жилплощадь вас определить. Будете жить в общежитии Высшей офицерской школы МВД СССР. Это по Малому Ивановскому переулку, дом два. Там до метро «Площадь Революции» с километр. Утром пробежаться. Вы же спортсмены. Приехали.

Вовка генерала слушал, но сам в окно уставился. Да, еще разрушенные здания есть, не все разобрали и отстроили заново. В основном маленькие коробочки двухэтажных домов, только в самом центре дома повыше. Машин почти нет. Автобусов тоже, зато маленькие неказистые трамваи в огромном количестве. И людей в них битком. Ну, конечно, сейчас-то уже люди с работы с ночной смены едут и те, кто на работу к девяти. Бурлит жизнь в столице. Вон и детишки с красными флажками улицу переходят, не иначе в музей идут.

Вылезли из «Победы» на мороз. В ней тоже не жара, ну, хоть ветра нет. А тут ветер вдоль улицы промозглый. Улицы? Со всех сторон церкви да соборы. А надпись «Общежитие № 3», надо понимать, на входе в бывший монастырь. Ого. В келье будут жить.

Так и оказалось. Однорукий мужчина с буденновскими усами в офицерском кителе с несколькими орденами и медалями, и тремя нашивками за ранение, желтой, красной и черной, проводил их на второй этаж и открыл своим ключом келью-комнату. Малюсенькую с двухэтажными нарами и письменным столом с настольной лампой под зеленым абажуром. Штор и занавесок нет. Есть стул со сломанной ножкой.

– Починим, – буркнул комендант и, осмотрев Вовок, пробухтел: – Всяких тут постояльцев видел, но таких молодых в первый раз. Да еще и зам министра привез. Вы кто, ребята?

Глава четвертая

Мой конек скок-поскок,

Режет лед, словно масло.

Верный знак: будет синяк,

Значит, жизнь не напрасна.

Я скольжу и твержу

Про себя, как заклятье:

«Помни: шайба – не игрушка,

Это маленькая мушка

На суровой ледяной щеке».

«Смешарики»

Вся команда «Динамо» стояла и смотрела раскрыв рты, как облачается в свои самодельные доспехи Фомин. Вовка попросил специально Третьякова облачиться после того, как сам закончит. Тут вообще челюсти у некоторых, и сломанные, и не сломанные, попадали на холодный бетон раздевалки. Подобрали их чемпионы страны, вставили на место и осмотрели себя критически. Спортивные штаны с отвисшими коленками, рубашки шерстяные тоненькие, у некоторых вязаные спортивные шапочки, вот и вся защита от ударов клюшек и попадания мороженой шайбы на скорости в семьдесят километров в час. Нет, еще есть защита у некоторых, у вратаря обычная шапка-ушанка. У второго Михаила Степанова обычная кепка. Ну, как у Хомича или Яшина будет.

– Мешать будет, – высказал свое мнение основной в этом году вратарь, Павел Забелин, и ткнул пальцем в маску вратарскую.

– Посмотрим, – менее категорично прокомментировал действо Чернышев. – Всё, мужики, курните и на лед, разминаться будем.

«Курните?!» – и это тренер команде перед тренировкой. Полный кирдык. И все ведь взрослые дядьки, уже не переделать их. Вовка с тоской посмотрел на стопроцентный исход команды. А нет, один вот остался. Сергей Соловьев – один из знаменитой команды лейтенантов.

– Пойдем, Артист, дорогу покажу.

Поцокали по бетону, нет еще чехлов для лезвий. Ну, вот и первое «прогрессорство» можно внедрить, про пластмассовые не стоит и думать, а вот сшить из брезента и пары резинок даже на руках можно. Да и нужно.

Зато сразу рухнуло другое усовершенствование, что хотел внедрить. Оказывается, матчи по «хоккею с шайбой», как велено в этом году называть канадский хоккей, проходят не на основном стадионе «Динамо», а на боковой пристройке. Получается, что зря инженерил, решая, как борта закреплять так, чтобы их можно было снимать перед матчами в русский хоккей. Даже до закладных элементов, в лед вмурованных, додумался с резьбой и вворачиванием труб в эти закладные. Выкрутил после матча трубы и опять большое поле, только пару ведер воды в дырки залил. Зря, в общем, мозги напрягал. «Все украдено до нас». Боковое поле было летом, скорее всего, полем для тренировок. Поставили деревянные борта и завалили их с той стороны снегом, для надежности. Трибуна только одна, небольшая, стоят в пять рядов скамейки, к стене стадиона прилепленные. Есть еще одна трибуна! Голь на выдумки хитра. Нагородили с противоположной стороны огромную кучу снега, и в ней энтузиасты вырубили уступы и ступеньки. Амфитеатр, мать его! Колизей из снега. С боков поля стоят лавочки для команд и тренеров, и с правой стороны еще одна калитка есть. Н-да. Жаль, фотоаппарата нет, и нельзя эти кадры в будущее себе отправить. Из решеток и заграждений, которыми рассекают толпу болельщиков на входе в стадион, сделана самая настоящая клетка. Как в зверинце каком. И табличка. «Скамья для штрафников». А чего? Страна должна знать своих «героев»! Нарушил правила и сиди в клетке. Шутка вспомнилась из тех времен: «Нравится мне хоккей, долбанул человеку по голове клюшкой от души, и все наказание за это – две минуты отдохнуть на скамейке».

Проехался Вовка по льду. Вечером заливали, не искромсан еще. Заливал конченый дебил. Холодной водой. Потому сплошные наплывы и ступеньки. Или все еще хуже, и на стадион не заведена горячая вода? Проехал по этим ступенькам. Непросто будет. Как-то к такому льду привыкать придется. Запнуться не «можно», а определенно запнешься, и не раз за игру.

Потрогал надежность бортов. Как каменные. Только сделаны из неструганых досок, и нахватать заноз в тоненьких штанишках можно без проблем, а если незащищенной физиономией тебя по этим занозам шаркнут… Так можно и уродом на всю жизнь остаться. Слава богу, на нем такая же сетка, как и на вратаре. Доехал до ворот, ну, хоть не закреплены. А то в Куйбышеве додумались их вморозить в лед. Чтобы переломать игроков, не иначе.

– Тут у нас проводятся все матчи московских команд. И между собой, и с приезжими, – подкатил к нему Чернышев. Тоже, блин, в кепке.

– То есть это главная площадка страны, отсюда Синявский комментирует?

– Точно. Вон, видишь, у него будочка рядом со столбом электрическим.

И правда. Скворечник в прямом смысле этого слова, прилепленный к столбу. И столб стоит не просто так. Над всем стадионом поперек поля протянуты около десятка проводов, и там видны патроны и лампочки, сейчас не горят, но зима ведь, темнеет рано, и матчи, значит, если не в воскресенье проводятся, то при искусственном освещении. Всё для болельщиков. Один стадион на всю Москву. Значит, соперники тренируются на больших площадках, все еще скамейками ограниченных, а потому играть в борт не умеют. Запомнить это надо. Вот завтра и посмотрим.

– Давайте на разминку со всеми вместе, – поманил играющий тренер за собой вставших чуть в сторонке двух Вовок.

Минут пять катались по кругу, пару раз ускоряясь цепочкой, потом пару раз нырнули вперед рыбкой, проехали половинку круга задом. Всё!!! Пришел пацанчик лет двенадцати и высыпал на лед ведро шайб. Штук пятнадцать-двадцать. И все начали бить по пустым воротам, когда шайбы закончились, пацан их собрал и опять высыпал. Еще побили. Так раз пять. И потом еще один раз с Забелиным на воротах, а второй со Степановым.

– Иди, твоя очередь, – подтолкнул к воротам Третьякова Чернышев.

Один Вовка покатился в ворота, а второй к борту, чтобы со стороны посмотреть на процесс. Что можно сказать? Можно сказать, что поднимать шайбу не умеют. А если она и отрывается ото льда, то не по хотению игрока, а по недоразумению. И летит в таком случае не куда нужно, а куда захочется гравитации и приложенному неудачно моменту силы. И, естественно, летит «бабочкой». Девяносто же шайб из ста летит низом. Все до единой Третьяков их взял, а летящие, кувыркаясь, верхом, перехватил ловушкой. У динамовских вратарей не было. Простые краги надеты. Вовка хотел было выпендриться и покидать Забелину верхом, отправляя шайбу щелчком. Уже даже замахнулся, когда его очередь настала, и передумал. Сейчас будет спарринг, и вот тогда эти удары будут для вратаря полной неожиданностью.

После того, как каждый раз по десять пробил по воротам Третьякова, Чернышев свистнул, и пацан, собрав шайбы в очередной раз, унес их с поля. Народ бросился к длинному Вовке, рассматривать ловушку, а тренер подъехал к стоящему у борта Фомину.

– Пару игр точно поможет выиграть! Потом все понаделают, – и кривая усмешка.

– Аркадий Иванович, не все так просто, Третьяков не с первого броска их брать научился, и потом, Вовка – гений, у остальных так не получится. Только ведь это плохо, а не хорошо. Нужно, чтобы у всех вратарей такие были. Чтобы игра на новый уровень поднялась. Победа в своем чемпионате, безусловно, важна, но гораздо важней выиграть чемпионат мира и Олимпиаду. На эту уже не успеем. А вот через четыре года у нас все вратари хоккейные должны так уметь, чтобы было из кого выбирать.

– Прислали, блин! Парень, ты пока не в сборной СССР, которой нет, и еще десяток лет не будет. Ты в московском «Динамо», и нам нужно повторить прошлогодний успех. Нужно выиграть этот чемпионат. И это против Боброва и Тарасова.

– Аркадий Иванович! – Вовка разозлился. – Хотите будущее предскажу. Сборную создадут через полтора месяца. И мы с вами будем в ней.

– Блаженный ты. – Тренер «Динамо» махнул рукой. – Пошли, сыграем тренировочный матч.

– Подождите, Аркадий Иванович. Можно я себе команду выберу? – борзеть так борзеть, но нужно сразу показать товар лицом, легче будем потом продвигать новшества. Чтобы не в штыки встречали придурь и блажь пацана безусого.

– Точно блаженный! Подожди, скажи состав «твоей» команды, – улыбка до ушей.

Фигня. Удивим. Он сейчас думает, что я лучших попрошу. Не угадал. Нужны исполнительные, и не лидеры. Весь «Советский спорт» за последние полтора года Фомин прочел и мнение об игроках составил. Вот теперь и проверим. Испытаем теорию практикой.

– Я, Третьяков…

– Предсказуемо! – опять улыбка. Вовка не стал гримасничать и назвал двух защитников и двух нападающих.

– Василий Комаров, Револьд Леонов – это защитники. Сергей Соловьев и Виктор Климович – нападающие.

– Хм. Не Блинков и не Поставнин? Ну, лады. Если бы не приказ Аполлонова, даже разговаривать бы не стал. Сколько тебе? Семнадцать?

– Шестнадцать.

– Твою мать. Проиграем пацанам – позор. Выиграем у пацанов – еще больший позор. Разозлил ты меня, Фомин, сверх меры. По-взрослому все будет. Не будем в поддавки играть. Хоть сто генералов за тебя.

– Только калечить не надо. Лады?

– В хоккей трусы не играют.

– Не пожалейте. У монеты две стороны.

– Мужики, подъехали сюда! – заорал Чернышев на весь стадион.

За ненаших вышли лучшие игроки «Динамо». На воротах Павел Забелин. В защите Борис Бочарников и Олег Толмачев. Тройка нападающих: Всеволод Блинков, Николай Поставнин и Василий Трофимов. Лучшие бомбардиры команды и одни из лучших в стране.

Перед игрой Вовка отвел в сторонку «свою» команду.

– Мужики, вы нас с Вовкой не знаете, и если что пойдет не так, то плюньте на нас и играйте, как привыкли, но сначала просьба. Сделайте пару раз, как я сейчас скажу.

Револьд, отвоевавший все четыре года и заслуживший два ордена и кучу медалей, серьезно посмотрел на Фомина и спросил без улыбки:

– Думаешь с ними потягаться? – Всего-то двадцать четыре года. Разница в восемь лет и целая пропасть размером в Великую войну между ними.

– Если будете делать, как я скажу.

– Говори.

– Заходим в зону и выстраиваем звезду, ты, Сергей, становишься за воротами. Я на правом фланге, Виктор, ты на левом. Защитники почти на средней линии, чуть ближе к воротам, но от линии далеко не отъезжайте. Пас на меня, я вдоль борта отправляю шайбу Сергею, и он из-за ворот на пятачок, куда я уже и подъеду. Второй раз почти так же. Они уже будут меня опекать, и потому шайбу защитники дают на Виктора. Он снова на защитника. Тот опять ему, только с небольшой задержкой, и Виктор на Сергея, ну, а ты для меня снова из-за ворот на пятачок. – Вовка оглядел внимательно слушавших динамовцев. – Договорились?

– А ворота кто прикрывать будет? – покивал Вася Комаров.

– Там Вовка Третьяков, ну, и конечно, как потеряем шайбу – отходим и навязываем борьбу, пока не отберем. И снова звезда.

– А что?! Мне нравится, – стукнул кулаком Вовку по плечу Револьд, – может сработать.

Свистнул судья, и шайба полетела на лед, Вовка за нее бороться не стал, хотел посмотреть, на что способны динамовцы при вбрасывании. Предсказуемо. Убирать шайбу под себя обратным хватом не умеют. Шайбу просто зачем-то ударили клюшкой, куда бог пошлет. Бог послал Комарову. Тот не задумываясь отправил ее Фомину, ну, в этой ситуации устраивать звезду не имело смысла, Вовка обработал шайбу и хлестким щелчком отправил от средней линии в ворота. Забелин упал на колени. Вовремя среагировал. Шайба на эту уловку не поддалась и спокойно, никого не трогая и в прения не вступая, залетела в девятку правую.

Свистнул судья. Пятнадцать секунд. Чернышев для порядка поорал на Блинкова, выбившего шайбу не туда. Вовка опять поехал на вбрасывание и по дороге шепнул Сергею Соловьеву:

– Выбью точно на тебя. Играем звезду один.

Подъехал, взял клюшку обратным хватом и легко у себя под ногами отправил ее Соловьеву. Тот поехал на свое место. Фомин ринулся на свое. Сергей доехал до ворот, неуклюже немного развернулся и послал шайбу почти на пятачок. Вовке пришлось тяжело. Он еле достал до шайбы, которая почти уехала в усы, и Фомину пришлось продемонстрировать «спин-о-раму» или «Вертушку» – очень эффективный, но технически сложный финт, связанный с резким разворотом игрока с шайбой на 360 градусов. На этот раз бросок, но с подъемом шайбы. Правая девятка. 2:0. Сорок пятая секунда матча.

На пятой минуте при счете 4:0 Чернышев остановил игру и подозвал всех к себе. На Фомина не смотрел. Смотрел на своих асов.

– Вы чего творите? Фомин. Идешь на скамейку. Я за тебя выйду на несколько минут. Всё. Продолжили.

Продолжили. Вовка наблюдал, как играющий тренер пытается повторить и его отбор шайбы, и звезду. Ну, ни у кого с первого раза не получается. Дорвались до заветной шайбы бомбардиры и доехали до самых ворот, удар низом и Третьяков отправляет шайбу Соловьеву. Тот мчит за ворота. Подача на пятак, но Чернышев поднять шайбу не смог, и Забелин бросается на нее.

Вбрасывание у ворот, и тренер легко обратным хватом забирает. Пытается после передачи от Соловьева щелкнуть, но получается бабочка медленная, и голкипер, спокойно сбив ее на лед, накрывает.

Настырный. С четвертого раза получается, и довольный Аркадий Иванович едет на скамейку запасных.

– Давай, Артист, продемонстрируй еще чего, – теперь не улыба, а улыбка на лице.

Соперники устали. Они не привыкли к такой игре. Все настолько быстро происходит, что ничего не успеваешь. Потому носятся и все больше и больше устают. В один из моментов при счете 7:1 кто-то из защитников опять послал бабочку, выбивая шайбу от своих ворот. Тупо уже на отбой играли, Вовка рукой сбил ее на землю и закатил буквально в домик опешившему вратарю.

– Всё! Закончили. Фомин, сюда давай. Третьяков тоже. Завтра в восемь быть на тренировке. Играете в основе против «Крылышек». Вопросы есть?

Вопросы были. Фомин хотел рассказать о смене пятерок. Потом передумал. Сейчас они тут разбор полетов будут устраивать. Орать, материть, курить. Потом пробовать и снова орать. Нельзя все яйца в одну корзину, на сегодня довольно прогрессорства. Тут переборщишь и только загубишь дело, будут считать непререкаемым авторитетом, гением и сами отучатся думать. А нужно с точностью до наоборот. Научить думать, а не лупить по шайбе.

– Аркадий Иванович, а амуниция? – уже вымывшись в теплой воде, значит, есть (тогда какого черта заливают холодной?), обратился Вовка к Чернышеву.

– Помню я, что генерал сказал. Давай тащите ко мне в кабинет. Я так понимаю, что ведь не шутил Аполлонов, у вас и правда государственный секрет, видел, как от тебя защитники отскакивали. Завтра к восьми приходите. Народу я скажу, чтобы к девяти подтягивались. Нужно поговорить серьезно. За форму отвечаю.

– Мокрая…

– В кабинете сам вечером на стулья развешу. Давайте, ребята, устраивайтесь. Да, Фомин, ты за языком следи. Это ведь милицейское общежитие. Не сболтни там какой политический анекдот. Там вам не тут. – Ни хрена себе! Вот у кого Черномырдин поговорку свою лучшую спер.

Доехали на метро до площади Революции и спросили дорогу. Про школу народ насупливался, а когда монастырь упомянули, сразу прояснялся.

– Иоанно-Предтеченский монастырь, так вам, ребята, так-то и так-то.

– Спасибо, бабуля.

– Да какая я вам бабуля, я коммунистка с дореволюционным стажем.

– Спасибо, товарищ коммунистка.

– То-то же. Да, вы там живете, что ли?

– Да, вот поселили сегодня, – Вовка умилялся старушке. Таких больше не делают.

– Миронычу привет.

– Мироныч это кто?

– Комендант. Тимофей Миронович. Вместе воевали.

– Воевали?

– Ох ты, невежливый ты, сынок, женщине о возрасте нельзя напоминать. Я профессор медицины, всю войну на передовой, полевыми госпиталями руководила, потом поездом санитарным. А Тимофей Миронович у нас политруком был в полку. Граната в окоп залетела, он ее выбросить хотел и выбросил почти, только она ему на прощанье руку оторвала. Зато всех нас с девчонками спас.

– А вас как звать? – Вовка по-другому себе хирургов в полевых госпиталях представлял, да и особистов тоже.

– Александра Ивановна. Привет передавайте.

Распрощались. Пошли указанной дорогой. И наткнулись на коммерческий магазин. Ну, мяса брать не стали. А вот две булки хлеба, белого и черного, печенья, пачку чаю и примус с чайником купили. Триста рублей с хвостиком. Вовремя насильник появился.

Глава пятая

Без расчету, без лишнего риску,

Предвкушая судьбу ее вдовью,

Полюбил я швею-мотористку

Замечательной зрелой любовью.

Я дарил ей цветы и ириски,

Песни пел, изрекал изреченья,

И в объятьях швеи-мотористки

Издавал небольшое свеченье.

Владимир Саран

Вечер прошел в хлопотах. Получили у коменданта Тимофея Мироновича матрасы с подушками ватными, одеяла серые солдатские, при этом в разных кладовках, хоть обе были полупустые. Вовка, понятно, полез выяснять причину.

– Так моль и клопы.

– Клопы? – Блин, мама, роди меня обратно. Вовка тяжко вздохнул.

– Ты мадонну из себя не строй, – нахмурился бывший политрук. – Что, клопов не видел? Только у нас нет почти. Матрасы с подушками прожариваем. Одеяла тоже, только потом одеяла дустом пересыпаем. И храним отдельно. Моли развелось. Второй год борюсь.

– Тимофей Миронович, мы вашу однополчанку сейчас видели – Александру Ивановну. Профессора. Она вам привет передавала, – влез Третьяков не вовремя. Туз ведь замечательный в рукаве, чтобы задобрить сердитого коменданта.

А, нет. Оказалось, как раз вовремя.

– Александру? Блин горелый, давно не видел. Зайти надо. Обязательно. Вот завтра и соберусь. Она мне ведь жизнь спасла.

– А она говорит, что вы ей и медсестрам. Геройский поступок совершили. – Молодец Третьяков.

– Ну, сначала я им, потом они мне. Кровью истекал в окопе под обстрелом. Так она мне операцию на дне окопа сделала. Лохмотья, что от руки остались, отрезала и зашила. А девчонки санитарки над нами плащ-палатку держали. Обстрел ведь. Земля летит, да и осколки. Немец из пулемета лупит. Одну пигалицу тогда тоже ранило, так другая на ее место встала. Ну, я не видел, без сознания был, Александра потом рассказала. – Глаза коменданта заблестели, он отвернулся и левой рукой пошаркал по лицу.

– А вы в каком звании были, Тимофей Миронович? – продолжил расспросы Третьяков.

– В звании? – вернулся из воспоминаний комендант. – Старший батальонный комиссар. Подполковник, если по шпалам считать. Если б руки не лишился, то к концу войны и до генерала бы дослужился. Дивизионным комиссаром бы стал. Тьфу. В конце сорок второго ведь отменили комиссаров. Упразднили. Политруками стали. У нас заместителем начальника политуправления Северо-Кавказского фронта был бригадный комиссар Леонид Брежнев. Слышали. Сейчас Днепрогэс восстанавливает. Статью в «Правде» недавно видел. За успехи в возрождении металлургического завода «Запорожсталь» и восстановлении Днепрогэса Брежнев награжден орденом Ленина. А я так вот с конца сорок второго и мыкаюсь, куда приткнут. Спасибо генералу Аполлонову, сюда вот пристроил. Хороший человек, – опять рукавом утерся.

– Да, Аркадий Николаевич и нам вот помогает, – ввернул Фомин.

– Так, парни, а бросьте-ка вы одеяла эти на место. Тут вчера новые привезли. Потолще этих будут и нафталином еще не пропахли. Выдам вам. Пошли, они у меня пока в комнате. Еще не оприходовал. Простыл. Только вчера на ноги встал. Испанка, будь она неладна.

В комнате, которая являлась и жильем комиссара, и кладовкой одновременно, Тимофей Миронович выдал им новые одеяла, и точно гораздо толще первых, и простыни две с наволочками, полотенца. Потом посмотрел на пацанов желторотых, но снизу вверх, покивал своим мыслям головой и выдал ведро новое и небольшую кастрюльку.

– Или есть у вас? – держа дефицит в руке.

– Откуда. Спасибо вам, Тимофей Миронович. – Вовка тоже взялся за кастрюльку.

– Все просто Мироныч зовут. Привык, – комендант отпустил ценный предмет утвари домашней.

– Спасибо. Запомним.

– Ладно, парни, вот тут распишитесь и свободны. Стул я вам починил уже. Два было сломанных. Один собрал. Знали бы вы, как хорошо жить с двумя руками. Намучился. Берегите! И стул, и руки, – опять рукавом глаза вытер.

Вовка себе верхние нары выбрал, но пришлось перебираться вниз. Двухметровый Третьяков внизу не помещался, он и вверху не помещался, но сходили, попросили у Мироныча пару дощечек и прибили. Удлинили. Комендант стоял, хмыкал. Потом выдал:

– Хохму про длинных, ха, высоких, знаете?

– Нет, – хором. Оба не карлики.

– «Ешь кашу, вырастешь большим и сильным», – говорила мне мама. Я маму слушал, теперь у меня два метра роста и я грузчик, – закхекал. Не до конца еще выздоровел.

– У меня отец был тоже высоким, – стукнул себе по пальцу молотком Третьяков. – На войне погиб.

– Н-да. Всё, парни, некогда мне, нужно стенгазету выпускать. – И ушел.

Поели хлеба с печеньками. По булке схомячили. Чай на новом примусе сварганили и спать улеглись. Так до утра и проспали. Двенадцать часов.

В этот раз в метро в самый пик встряли. Ужас. Фомин, уже привыкший к переполненным автобусам от их поселка до Куйбышева, теперь в полной мере оценил, что такое на самом деле забитый под завязку транспорт.

Команды не было на стадионе. Тренер пил чай, осмотрел Вовок и, подавив жабу тяжким вздохом, спросил:

– Чай будете? Жена, вон, расстегаи спроворила. Или завтракали?

– Нет, – как всегда выскочил со своей непосредственностью вперед Третьяков.

– Ну, садитесь.

«Сколько может получать тренер динамовской команды? Рублей… Хотя ведь майор. За тысячу? Плюс талоны на питание, пайковые, премии, наверное, все же прошлогодние чемпионы СССР и в этом году в призерах и без Вовок будут. Не объедим», – решил Фомин и тоже потянулся к пирогу.

– Фомин, мы вчера немного твою звезду поотрабатывали. Не выходит ведь ничего. Ты сам-то каждый раз шайбу в девятку заносишь. Приподнимаешь. Секрет какой есть? – Чернышев забрал со стола тарелку с пирогами, видя, с какой скоростью ее содержимое развоплощается.

– Конечно, Аркадий Иванович. Покажу. Только нужно чуть клюшки переделать. Крюк малость изогнуть, вот как у меня, – он кивнул на стоящую в углу кабинета тренера клюшку. Не спутать. Изолентой вся перетянута, чтобы в крагах не скользила и не ломалась. Особенно тщательно, с помощью сначала казеинового клея и бинта, обработан крюк, который потом тоже обмотан тонким слоем черной изоленты. Все равно сломается, но попозже. Страшный дефицит. Пойди достань!

– Посмотрели. Завхоз говорит, что из Чехословакии должны два десятка клюшек привезти. Когда только?! Придут к концу сезона. Изоленту заказал. Пойдемте на поле, ну да, на площадку, все не привыкну. Покажешь, как шайбу поднимать, чтобы не кувыркалась.

Команда подтянулась, когда Чернышев почти освоил щелчок. Игроки «Динамо» сгрудились у борта, наблюдая, как пацан учит чемпиона страны и заслуженного мастера спорта бить по шайбе. Концерт целый устроил. Артист. Понятно.

– Шайба должна быть на комфортном для вас расстоянии, чтобы плечи ни в коем разе не уходили вперед. Примерно в полуметре. Ноги должны быть чуть согнуты. Клюшку так высоко задирать не надо. Примерно на уровне плеч. Ваша ошибка, что вы хотите ударить по шайбе. Нужно, чтобы какое-то время крюк до соприкосновения с шайбой шел по льду. Плечевой пояс при этом должен быть расслаблен, и напрягаться нужно только в момент соприкосновения крюка с шайбой. После соприкосновения нужно еще довернуть бросок плечами, и крюк должен получиться в оконцовке параллельно льду.

Щелк. Бряк. Кряк.

– Сссссука. Кхм.

– Аркадий Иванович. Главная ваша ошибка теперь, что шайба далеко от вас. Вы к ней тянетесь плечами, и понятно, что из такого положения щелчок не получится. Еще рука должна быть верхняя прямая, а вы локоть прижимаете к себе.

Щелк. Бряк. Кряк.

– Стоп, Аркадий Иванович. Вот вы чуть отпустите шайбу, так, теперь догоняйте и одновременно разворачивайтесь, чтобы вы к направлению броска были под девяносто градусов. Стоп. Это не девяносто. Шутку знаете: «Это вода кипит при ста, а прямой угол девяносто градусов». Так у вас все сто двадцать. Резче разворачивайтесь. Мля, не отпускайте шайбу так далеко. Дайте покажу. Вот, просто ведь все… Стоять. Опять клюшка выше головы… Стоять. Теперь слишком рано клюшку об лед трахнули. Ну, показывал же. Десять сантиметров. И провожаем до конца плечами.

Михаил Якушин, игравший в прошлом году за «Динамо» в хоккей и ставший чемпионом страны, а вообще – главный тренер футбольного клуба «Динамо» и по совместительству тренер команды «Динамо» по русскому хоккею, стоял у поваленных скамеек вместе с возвышающимся над ним на целую голову Виктором Дубининым – вторым тренером и качал головой. Завтра на большом стадионе должна состояться очередная игра по русскому хоккею, и команда пришла на тренировку. Вон уже выкатилась на лед. А тут такой аттракцион.

– Иваныч? Это что за кадр с тобой? – Якушин выкатился на лед.

«Хитрым Михеем» еще не прозвали, но Вовка его узнал. Вот к кому ему нужно попасть после окончания сезона в канадском хоккее. Он все же футболист. И с хоккеем в СССР и так все будет отлично, а вот с футболом будет по-разному. Всегда будут в одном шаге от громкого успеха. Ну, разве золото Олимпиады в Мельбурне. Но тогда будет тренером Гавриил Качалин. Да и там все настолько на тоненького пролезло, что не иначе какой-то бог футбольный подыгрывал.

– Учителей Аполлонов прислал, – огрызнулся Чернышев и поманил Вовок. – Довольно, ребята. На этом стадионе сейчас тренировка будет. На нашем нельзя, лед угробим, сейчас побегаем немного, на турниках повисим и обедать поедем. Автобус, наконец, отремонтировали.

Побегали вокруг стадиона, повисели на турниках. Вовка продемонстрировал и выход силой, и подъем переворотом, и даже недавно освоенную склепку. Оказался не единственным. Кроме склепки почти все повторили. Параллельно бегали юноши «Динамо». Далековато было, но один из пацанов был на голову выше остальных.

«Неужели Яшин. У него, кажется, 193 сантиметра. Познакомиться надо», – решил Фомин, но тут Чернышев глянул на часы и прокричал: – Всё, мужики, давайте мыться и строиться, через полчаса автобус придет, повезут на фабрику-кухню завода «Динамо» обедать.

Вовка вышел на улицу одним из последних. Рожков в душе три всего, а народу тринадцать человек. Тереться голой задницей среди намыленных мужиков, как делали некоторые, не хотелось от слова совсем. Не то воспитание. Не коммунист. Сегодня дорожную телогрейку, в которой приехал в Москву, Вовка сменил на новое черное пальто. Почти новое, пару недель походил. В магазине такого не найти, да и где такие деньжищи взять. Пальто досталось по случаю.

Ну, это целая история.

У Павла Александровича – Вовкиного отца – был день рождения. Особо звать в гости некого было. Пришел дядя Петя (тот, что возил их на дрезине к деду на рыбалку железнодорожник) с женой тетей Фросей и их дочка восемнадцати лет – Ольга. Старший сын у Петра Александровича на войне погиб, а средний сейчас в армии на границе с Китаем служит. Война там, в Китае, гражданская. Коммунисты воюют с бывшими коммунистами. Вовка точно знал, что вскоре Мао Цзэдун победит, а Чан Кайши сбежит на Тайвань, но делиться этой информацией ни с кем не собирался. Да никто и не спрашивал.

Уже выпили по паре рюмок, в смысле взрослые, и тут Мишка, черт бы его подрал, как-то дернулся за столом неудачно и опрокинул на пол бутылку с самогонкой. Бросились поднимать и вдобавок и бутылку с водкой уронили. Еще полгода назад Павел Александрович выпорол бы пацана, и Вовке бы досталось за компанию, но тут мать с Вовкой у него на руках повисли и назад на лавку усадили.

– Не специально же. Хотел тете Фросе хлеб передать, она потянулась, – вступился за брата Вовка.

– Пух-пух, – попыхтел чемпион города по борьбе. – А что теперь за праздник без спиртного?

– Вова, сынок, ты сходи к тетке Матрене, возьми у нее литр самогонки, – сунула деньги и банку мать Вовке.

Вовка быстро встал и начал одеваться, и тут в коридор все высыпали и стали советы давать, как узнать хороший самогон или плохой. Вовка натянул ватник старенький, а дядя Петя и говорит:

– Здоровый парень вымахал. Жених уже, правда, Оля? – Дочь кивнула и засмеялась своим низким грудным голосом. Тоже выпила немного. А дядя Петя продолжил: – И не идет тебе эта обдергайка. Слушай, племяш, нам тут новые шинели выдали, а старая у меня еще вполне. Ты забеги завтра, я ее тебе и отдам. Швею найдете, перелицуете и пальтишко себе спроворишь. Будет у тебя красивое черное пальто.

Так и сделали. Сходил вечером Фомин к дяде Пете и получил шинель со споротыми пуговицами и в нагрузку еще и шапку цигейковую, почти новую. Дома отдал матери. Та подергала, проверяя, не сгнила ли ткань, вывернула и посмотрела внутреннюю сторону.

– Вполне целая, чуть выгорела с лицевой стороны, но внутренняя сторона нормальная – черная. Хорошая вещь. Замечательное пальто будет. Собирайся, Вовка, пойдем к Светке. То есть к тете Свете. Она по-божески возьмет. Я ей кое-чем помогла летом по работе. Должна добро помнить.

Стемнело уже. Часов семь вечера. Оказалось недалеко. Фомин эту женщину видел один раз, седьмого ноября на демонстрации, она шла вместе с Фомиными, пела под гармонь частушки задорно, не отказывалась от рюмочки, что из-под полы наливал Павел Александрович. Вообще, веселая женщина.

Постучали, там что-то прокричали за дверью, и через минуту примерно появилась эта самая Светка. В халатике и без шапки, оказалось, что и не тетка совсем. Нет, не дядька, но для семидесяти лет Федора Челенкова так просто девочка. Лет двадцать пять.

– Ой, да вы с женихом. Здрасьте, меня Света зовут. – Протянула, улыбаясь, руку Вовке. – Свататься пришел?

– Прекрати, Светка. – Мать даже пальцем ей погрозила. – Вот, пришли, как договаривались, мерку снять и шинельку принесли.

– Здоровый какой, весь в Павла Александровича. И глаза его, и волосы вон блондинистые, а уж рост-то и подавно. Тоже богатырем будет. Шинелька-то не мала? – женщина схватила Вовку за руки, вывела в комнату на свет и покрутила туда-сюда.

– Это дядьки его. Там лишка еще останется. Он не сильно меньше Паши.

– Хорошо. Так, жених, раздевайся. Портки можешь оставить, если хочешь, – и залилась колокольчиками.

– Светка! – сморщилась мать.

– Все, все. Вовка, скидывай ватник, валенки и шапку на вешалку, и я сейчас тебя мерить буду.

Измерила всего. При этом Вовке показалось, что когда швея его сзади измеряла, то умышленно своей полной «троечкой» навалилась.

– Все, дорогие товарищи, можете быть свободны. Послезавтра приходите на примерку так же часов в семь вечера. Нужно будет фасон обговорить и предварительно померить.

Послезавтра было четвергом и мать пришла поздно с работы, конец месяца, чего-там не ладилось у них.

– Вов, ты сходи один на примерку, не заблудишься. А то мне еще суп варить и картошку жарить. Только сильно не задерживайся. Не знаю, как получится. И не слушай ее. Вечно шутит. Зато мастерица знатная.

Фомин устал на тренировке и идти не хотел, ноги гудели, но вылезти из коротковатого ватника и заиметь настоящее пальто хотелось. Оделся и вышел в метель. Второй день мело. Пришел весь, как снеговик, и долго отряхивался в подъезде. Нет, подъездом это назвать нельзя. Дом такой же, как у них – четырехквартирный, и маленькие сени или тамбур. Открылась дверь и из полутьмы прихожей раздался веселый голос портнихи:

– О, Вова, ты чего не стучишь, не заходишь. Боишься меня?

– А должен? – решил подыграть Вовка.

– Не съем. Заходи, раздевайся.

Фомин разделся и зашел в комнату. Там по всем стульям и спинкам кровати были развешаны уже распоротые, выстиранные и отглаженные куски черной драповой материи. Понятно, шинель бывшая.

– Так, модник, скажи, а какое тебе пальто нужно? Вон журнал видишь, посмотри, какое нравится.

Убожество. Мешки. Ни вкуса, ни фантазии. Да лучше в ватнике ходить!

– Тетя Света, а можно мне карандаш и листок бумаги?

– Какая я тебе тетя. Просто Света. – Встала, уперев руки в хорошие такие бедра тетя. При этом верх халатика, надетого, видимо, без лифчика, разошелся, и «троечка» себя проявила.

– Хорошо, просто Света. Есть карандаш?

– Держи, – и она протянула Фомину ученическую тетрадку и химический карандаш.

Вовка его мусолить не стал, он положил перед собой журнал, как образец, срисовал пальто из него, а потом стал карандашом, уже наслюнявленным, добавлять и урезать. Получилось вполне модное пальто из следующего века. Такое, какое как-то в Англии Челенков себе купил. Просто Света сначала молча стояла у него за спиной, а потом придвинулась и, нависнув над сидящим Вовкой и пристроив груди ему на плечо, стала спрашивать пояснения.

– Кхм, Просто Света…

И тут она укусила его за ухо. Не сильно и не больно. Прикусила, играя, и погладила по голове. Одной рукой. Вторая в это время пошла от груди на живот и уперлась в резко обозначившийся бугорок.

– Готов! – и она, развернув Вовку на табуретке, впилась в него губами.

Страсть есть. Умения нет. Пришлось продемонстрировать. Поделиться опытом.

Добрались до кровати, и там оказалось, что страсть лучше опыта. Нафиг та Камасутра со всякими «фейерверками», «наездницами» и «блестящими треугольниками». Пришлось подушкой голову закрывать Просто Света выгибалась, кричала, рычала и, наверное, хотела поделиться ощущениями со всем их поселком. Ни с чем подобным Челенков в прошлой жизни не сталкивался.

Н-да. Закончилось только все довольно быстро. Так показалось, а когда на будильник, упавший от их разгула, глянул Вовка, то поморщился. Час почти. Задаст ему мать и всю душу вытрясет. Опоздал к ужину.

– Ты, Вовочка, умойся, сходи на кухню, проветрись как следует, а то мать учует запах духов. Приходи завтра, подкладку примерим. Стой. Вот синяя саржа есть и черная. Какую хочешь? – Просто Света запахивала халатик. Под ним, как оказалось, вообще ничего не было. Словно знала, что матери с Вовкой не будет. Будущее предвидит. «Хогвартс» заканчивала. Ведьма.

– Синий. И если есть пуговицы темно-синие.

– Да я для тебя, Вовочка, из-под земли достану.

Бежать надо. А то опять набросится. Дома хватятся. Искать сюда придут.

Глава шестая

В небе – злая грозовая панорама,

Мяч плывет у ворот по воде.

Но упрямо едет прямо на «Динамо»

Вся Москва, позабыв о дожде!

Удар – короток, и мяч в воротах!

Кричат болельщики, свисток дает судья.

Вперед, друзья!

Анатолий Новиков, Лев Ошанин

В тридцатые годы, до войны, умным людям пришла в голову «умная мысль» – массовое потребление пищи должно отвратить население от мещанской старорежимной традиции «домашних обедов» и сгладить неудобства, связанные со столпотворениями на коммунальных кухнях. Даже дома начали проектировать без кухонь. Есть, мать его, столовая в здании, вот, мил человек, и прогуляйся с семьей, и откушай, что и все граждане великой страны. Еще и денег сэкономишь, ведь когда готовят блюда сразу на пятнадцать тысяч человек, то хоть как, а выйдет дешевле, чем ты у себя на кухне. При этом почти правы умные люди. Ведь газа и электрических плиток нет. Либо дровяная печь, либо примус, да и то с примусами не все просто. Керосин огнеопасен и вонюч. Тут все должны представить, сколько дров нужно в городе с населением в несколько миллионов. И заодно вспомнить про уголь, которым до появления газа топили в основном котельные во всех городах Европы. Вот вам и смог. Никаких машин не надо.

Фабрика-кухня завода «Динамо», который вообще не имел ничего общего с командой «Динамо» (Москва) и со всем чекистским обществом «Динамо», находилась на улице Ленинская Слобода и представляла собой изыск архитектуры тридцатых годов, когда всякие пилястры и прочие украшательства признали буржуазными и даже отковыряли кое-где от стен.Вместо барельефов с горгульями теперь ломаные формы и большие окна. И конечно, функциональность. Так, крышу здания сделали плоской, и летом в жару можно было принять кушанье в себя на крыше, запивая пивком, которое свободно продавалось и в общем зале, и в буфете, и алкоголем вообще не считалось. Еще архитекторы разделили потоки голодных с сытыми (условно), были спроектированы параллельные лестницы и раздельные вход и выход. Конвейер по приему пищи. Люди подходили к витринам, хватали две тарелки, совали компот под мышку и хлеб в зубы, расплачивались и уходили работу работать. На девяносто процентов обедали в этом храме пищеварения работники электромеханического завода «Динамо». Это было крупнейшее предприятие, где создавали генераторы, электродвигатели для поездов, трамваев, троллейбусов и другое электрооборудование. Динамо, в общем.

Команду довез до фабрики-кухни мастодонт, похожий на автобус Глеба Жеглова. Ехал он целый час, так как стадион был на севере столицы, а завод с одноименным названием на юге. Почти в противоположных концах города. В автобусике, кашляющем, всего шесть двойных скамеек, и Вовкам пришлось сначала стоять, на них не рассчитано. Молодые динамовцы, самые субтильные, потом все же сдвинулись на своих скамеечках, и вторую половину пути проехали пацаны сидя.

Кормили команду в отдельном зале, когда приехали, уже накрыли на них, и грузный мужчина на Чернышева начал шипеть, что опоздали, скоро приедет на обед ЦДКА. Вовка напрягся. Сейчас ведь живьем увидит легенду – Боброва. Вот те молодые парни, что тряслись с ним в автобусе, тоже почти поголовно легенды, ан нет, пиетета не вызывают. Не тот уровень? Хотя ведь Чернышев ничем не уступает по известности и той роли, что сыграл в развитии хоккея с шайбой в стране, но нет. Имя! Сейчас будем посмотреть.

Суп грибной с парой маленьких, не резаных картох и куском какого-то сельдерея или пастернака, перловка, чуть переваренная, и небольшая котлетка, сверху компот из калины и два куска хлеба. В этом всем калорий меньше, чем организм истратил за часовую поездку в автобусе, мастодонте трофейном. Ложки мелькали у народа со скоростью крылатых ракет. Меньше пяти минут и алес, все усиленное питание закончилось. Сытости не вызвав. Тренер прошел по столам и раздал талоны.

– Куда это? – вылез Третьяков.

– В буфете шоколад возьмете.

– Здорово. Нам в Куйбышеве тоже давали.

– Все, парни, выходим, вон армейцы идут, – подогнал своих Чернышев.

И точно, в зале со стороны входа начали появляться чужие. В таких же спортивных штанах и шапочках. Вон и Бобров, на голову возвышающийся над остальными. Прошел мимо Вовки, когда тот стоял в углу. Одного роста. Шея потолще и в плечах поширше будет. Так Вовке еще расти, да и шею с дельтами накачает. Рязанская физиономия с довольно длинными, зачесанными назад волосами, как раз шапочку снял и пятерней поправил, нос большой. Для этого времени настоящий богатырь. Поздоровался с динамовцами Сева за руку, о чем-то спросил Чернышева, гыгыкнул и продолжил здороваться, дошел до Вовок. Снизу вверх оценивающе глянул на Третьякова и остановил взгляд на Фомине.

– Молодежь? Сева, – протянул граблю. И что теперь, неделю руку не мыть?

Зрителей было много. Как-то читал в далеком будущем Челенков, что и по двадцать тысяч приходило. Ну, только не на этом, как бы назвать-то – стадиончике. Люди заняли настоящую трибуну, при минус пятнадцати садиться никто и не думал. Стояли, согреваясь водочкой и портвешком, никто глинтвейн в термосах не разносил. Противоположная народная трибуна из снега была еще плотнее заполнена, в такой тесноте, да не в обиде, и теплей. Борта же площадки, где располагались скамейки запасных и тюрьма, обрешеченная для штрафников, были сугробами отгорожены от болельщиков, и они теснились чуть поодаль, но возвышение было невысоким, и смотреть игру с него было неудобно, все равно по паре тысяч с каждой стороны кучковалось. Ребята в основном. Подпрыгивали, надеясь увидеть кумиров, облепили несколько стоящих с обломанными предыдущими болельщиками берез. Синявский в своем скворечнике уже вещал, и хриплый узнаваемый голос, усиленный десятком рупоров, разносился далеко по окрестностям.

Поле было искусственно освещено. По бокам площадки к бортам было прибито несколько жердей и поперек поля натянуто десять гирлянд с лампочками. Треть не горела. Полумраком не назовешь, но и нормальным это освещение можно признать для какой дворовой площадки, а не для главной хоккейной арены страны. Смотрел ведь Федор киноэпопею «Освобождение», где показывали танковую атаку с использованием прожекторов. Выходит, они есть и это не дефицит, раз на сотни танков поставили. Тогда почему нельзя построить пусть деревянные вышки по углам площадки и осветить тут все по-человечески?

Спросил Вовка об этом Чернышева.

Аркадий Иванович полапал себя за нос:

– Я разговаривал с директором нашим. Он сказал, что осенью 1933 года несколько матчей на главной арене прошли при свете подвесных электрических ламп, но уровень освещения оказался недостаточным. Потому сняли. В 1940 году по углам стадиона были установлены высокие вышки с прожекторами, при свете которых московское «Динамо» приняло динамовцев из Риги. Наши тогда выиграли (4:2), но тогда электроосвещение было сочтено экономически нецелесообразным. А сейчас? Не знаю. Нет, не пойдут на это. Ладно. Поговорю завтра. Ты ведь в курсе, что все ответные матчи второго круга будут проводиться здесь на малом стадионе. Чем черт не шутит, вдруг расщедрятся. Синявского возьму в соратники. Стой. Может, тебя Аполлонов послушает? Поговоришь?

– Конечно, поговорю, Аркадий Иваныч.

– Все, беги, переодевайся. Тебя и Вовку твоего выпустим во втором периоде. Как раз «Крылышки» подустанут. А ты пока посмотри свежим глазом на их и наши ошибки. Блин, кто бы еще вчера сказал, что у детей совета буду спрашивать. Убиться легче! Сгинь с глаз моих!

Матч начался для динамовцев ушатом холодной воды. Перед матчем в раздевалке стояло шапкозакидательское настроение. «Крылья Советов» – команда как раз того самого завода «Динамо», в столовой которого они обедали, в прошлом году отказалась участвовать в первенстве СССР по канадскому хоккею, и опыта у игроков было с гулькин… клюв. Не самое последнее место занимала команда из десяти участников, но и не лидер точно. Только вернулись из Ленинграда, проиграв местному «Динамо» 5:1. А ленинградцы совсем в хвосте пусть и не обретались, но тоже на днях проиграли явному аутсайдеру рижскому «Динамо». Как-то хитро в головах экстраполировав эти два матча, все игроки «Динамо», и тренер тоже, решили, что порвут «Крылышек» они сегодня, как Тузик грелку.

Бам. И на второй минуте Паша Забелин вынимает шайбу из ворот.

«Гол в ворота „Динамо“ забил Алексей Гурышев», – прозвучал, как показалось Вовке, радостный голос Синявского.

Так и было. Этот здоровяк стоял перед пятачком и ждал шайбы, а когда получил, то практически впихнул ее в ворота динамовцев. Он Забелина тяжелее в два раза и на целую голову выше. Машина. Ничуть не меньше Боброва. У динамовцев и нет в команде таких. Даже защитники, что должны быть высокими и здоровенными, просто коротышки рядом с этим Гурышевым.

Федор Челенков его помнил. Из той жизни. Бобров скоро сдуется, и ему на смену придет именно Гурышев, и с ним «Крылья» даже чемпионом станут. Лет через шесть. Но тех времен Федор не застал, ясно дело. Он другого Гурышева помнит. Закончив карьеру хоккеиста, Алексей станет ведущим хоккейным арбитром СССР. И еще ведь двумя вещами знаменит. Во-первых, скоро снимется в фильме, вот название в памяти не удержалось, где будет играть самого себя. Ну, это ладно, фильм не станет культовым, как «Карнавальная ночь». Режиссер не тот. Второй – тоже случай, связанный с кино. Именно Гурышев стал прототипом героя хоккеиста из оскароносного «Москва слезам не верит». Только там будет Гурин, кажется. Эх, его бы в «Динамо» залучить. Будет неубиваемая команда. Бобров скоро окажется в ВВС у товарища Сталина, и тогда можно с ЦДКА соперничать на равных. Но насколько помнил Челенков, Гурышев и от уговоров ЦДКА отказался, и от посулов Василия Сталина, в отличие от его вчерашнего партнера Револьда Леонова, тот даст себя «Ваське» уговорить и мог погибнуть вместе со всей командой под Свердловском, летя на матч с тем самым челябинским «Дзержинцем», который раскатали три дня назад в Куйбышеве, не без помощи Вовки, местные динамовцы на глазах у Аполлонова.

Получив ушат за шиворот и шайбу в ворота, динамовцы не одумались и вместо командной игры устроили дворовый навал, и, забыв обо всем на свете, стали демонстрировать персональное мастерство, вместо слаженной командной игры. Длилось это долго. Минут пять по чистому времени, а так все пятнадцать. Обе команды стали грубить, один раз даже до драки дошло команда на команду, еле судьи и выскочившие на лед тренеры растащили.

Чего ждать? Вовка хлопнул Чернышева по плечу, тот увлеченно орал на ребят, еще больше усложняя и ухудшая обстановку.

– Аркадий Иванович! Делайте замену, выпускайте меня с Третьяковым и тех ребят, с которыми мы играли! – кричать прямо в ухо пришлось.

– Да иди ты! Без сопливых! – и дальше орать.

Чуда не произошло. За грубость удалил-таки судья защитника динамовцев Бориса Бочарникова, и через полминуты «Крылышки» реализовали большинство. 2:0.

– Арка…

– Вижу. Выходите. Ребята! Замена. – Не сдулся, но поскучнел играющий тренер.

– Мужики, играем первую звезду.

– Там…

– Мужики. Остановитесь. Выдохните. Не надо подвигов. Просто играем, как на тренировке. – Фомин осмотрел «свою» пятерку. Нет, не остыли, в бой рвутся. Еще раз повторил: – Ну, остыньте. Точно, как на тренировке играем. Сергей Соловьев. Сразу за ворота.

– Понятно.

Ну, раз, два, три. Начали.

Зачем проводится вбрасывание, вышедший оппонентом Вовке Гурышев не знал. Нужно ударить по шайбе. Если попадет к своим, хорошо. Вовка обратным хватом и молодой реакцией легко отобрал шайбу и у себя между ног отправил Револьду. Еле успел доехать, получил пас. Не обрабатывая, добавил и вдоль борта отправил Соловьеву. И вперед, пока защитники смешались в кучу. Бросок. Что и требовалось доказать. Шайбу тоже от волнения чуть высоковато поднял, ударилась в крестовину, но под нужным углом. Бамс, и за спиной воротчика. 1:2.

Точно под копирку еще раз. 2:2.

«Крылья» поменяли вратаря. Неожиданно. Стоп. Там ведь на трибуне генерал Аполлонов. Нужно тоже выдохнуть. Вовка даже не потянулся к шайбе на вбрасывании. Играющий без замены весь период Гурышев попал, куда надо, и понесся вперед в надежде на шайбу, Револьд только успел уйти с дороги этого бульдозера. Гут. Защитник точно отправляет шайбу вставшему перед воротами «крыльчатнику», и тот с чудовищного замаха бьет по воротам. Стадион взрывается криком, но вскоре умолкает. Никто не видел, куда делась шайба. В воротах, понятно. Где еще?

Третьяков спокойно вытряхнул ее из ловушки подъехавшему судье. Теперь взрывается другая половина болельщиков. Такого тут еще не видели. Болельщики «Крыльев Советов» кричат и свистят, не по правилам, мол. Низзя так! Только вот от них ничего не зависит. Чернышев все это согласовал с судейской бригадой под одобрительное молчание присутствующего при разговоре генерал-полковника МВД Аполлонова Аркадия Николаевича. Эмиль Фрэнсис изобретет свою через два года. Точнее, уже изобрел, но еще не встретился с главой НХЛ Кларенсом Кэмпбеллом, который после личного разговора разрешит пользоваться ею новатору. Над «изобретателем» Фрэнсисом долго будут смеяться в НХЛ. И только в конце двадцатого века это изобретение станет применяться массово. Только ведь нигде в правилах канадского хоккея нет ни одной строчки, ее запрещающих. По крайней мере, под грозными очами генерала судьи в правилах ничего не нашли.

Вовка дал сопернику бросить еще раз, будучи уверенным в тезке на сто процентов. На этот раз Третьяков отбил шайбу блином под ноги своему защитнику, тот рванулся к воротам «крылышек» и только пересек линию, отдал шайбу спокойно стоявшему на своем месте в звезде Фомину. Не стал Вовка мудрить. Удачно, никто не мешает, щелкнул. 3:2.

И игра у соперника посыпалась, за несколько секунд до конца первого периода счет стал 4:2.

Вовка ехал к скамейке своей команды, и тут ему в голову пришла интересная мысль. Как-то читал сетования этого самого изобретателя из Чикаго – Эмиля Фрэнсиса, что он не додумался запатентовать оба своих изобретения. Просто хотел улучшить игру, а мог бы стать миллионером. А кто мешает это сделать Вовке? Нужно будет поговорить после игры с Аполлоновым. Пока его ништяки не ушли в народ. Он с этого ничего не получит. А вот СССР… Ну, хотя ведь какую-то премию и изобретатель получает. Поговорить все равно нужно. А то получится так, что кто-то из чехов, что приедут через месяц, запатентует, и СССР придется платить деньги за свое же изобретение.

Велосипед вон с парашютом не запатентовали. Лампочку. Сколько это могло денег стране и изобретателям принести? Незнание законов не освобождает от ответственности. А знание?

Во втором периоде Фомина на лед не пустили. Чернышев вышел сам и насколько раз попробовал щелкнуть с дальней дистанции. И ведь пару раз получилось. Деморализованные игроки «Крылышек» совсем на отбой играть стали. В результате за второй период счет стал 7:2. А в третьем пятерка Фомина, вышедшая с самого начала, довершила «избиение младенцев». 10:2.

Генерал-полковник МВД Аполлонов после матча лично пожаловал в раздевалку, поманил к себе Фомина и Чернышева и спросил тренера:

– Как пополнение, Аркадий?

– Золотые ребята! Где вы их только взяли? – радостный, дерби удалось.

– Где взял, больше нету. Всё, Аркадий, иди мне нужно с молодым дарованием пошептаться.

Тренер почти по-военному развернулся и пошел переодеваться.

– Так, Володя. Не нужны тебе и Третьякову испытательные сроки. Сам все видел. Молоток. Значит, мы вот как поступим. Завтра в половине седьмого за тобой мой шофер заедет и тебя ко мне на квартиру отвезет. С собой возьми аттестаты, свидетельства о рождении и паспорта. Свидетельства и паспорта новые выдадим. Будет вам по восемнадцать лет. Дам тебе образец заявления. Напишете в общежитии с Третьяковым. Считайте с завтрашнего дня уже себя милиционерами. Стой. Ты ведь преступника обезвредил, и сегодня игру важную спас. Считай подарком. Присвою тебе через недельку звание ефрейтора, на несколько рубликов больше будешь получать. Всё, не благодари, заслужил.

Глава седьмая

Всех вас вместе соберу,

Если на чужбине

Я случайно не помру

От своей латыни.

Если не сведут с ума римляне и греки,

Сочинившие тома для библиотеки.

Если те профессора, что студентов учат,

Горемыку-школяра насмерть не замучат.

«Из вагантов» (перевод Л. Гинзбурга, муз. Д. Тухманова)

Девочка была зачетной. Просто на пять с тремя плюсами. Штучный товар. Таких делают одну на миллион. Ну, как Наталью Варлей или Веру Брежневу. Эта была не похожа ни на ту, ни на другую. Может, чуть на Брежневу. Когда она с гривой растрепанных искусным визажистом пшеничных длинных волос, чуть закрученных. Даже родинка присутствовала, но не под нижней губой, а над верхней. Чуть заметная, как у Наталии Орейро. Вот на нее немного похожа, такой же правильный овал лица, зеленые глаза и запоминающаяся улыбка с сильно приподнятыми уголками рта. Только высокая блондинка.

В школьной форме с белым передником словно сошла с экрана какого-то порнофильма. Так внешность не шла к передничку и воротничку кружевному.

Ладно-ладно. Пусть будет по порядку.

Есть поговорка или пословица… А чем отличаются? Недосказанностью? Поговорка – это часть пословицы? «Работа – не волк…» – это поговорка. А «Работа – не волк, а произведение силы на расстояние» – пословица.

В этот раз на сто процентов сработала поговорка-пословица: «Оказанная услуга ничего не стоит».

Вовка Фомин ехал на тренировку с самым что ни на есть приподнятым настроением. Сейчас он научит играть в канадский хоккей этих футболистов. Объяснит заслуженным мастерам спорта, что курить нельзя, особенно в перерыве между периодами. Дышать надо, а не никотин в себя всасывать. А еще нужно разминаться не пять-десять минут, а полчаса, а иногда и два часа. Тренировка – это не тот же хоккейный матч, но не с соперниками, а с частью своей команды, нет. Тренировка – это либо отрабатывание приемов, либо работа над определенными качествами. Скорость, там, выносливость, умение на коньках стоять.

Приехали они с Третьяковым чуть пораньше и катались по льду, изрезанному вчера в хлам, отрабатывали броски под острым углом. Чернышев в кабинете писал что-то, и от него пусть не сильно, но перегаром несло.

– Покидайте пока. Заявку рожу и приду.

Потихоньку, с заметным опозданием, стали подтягиваться динамовцы. Стекла в машине сразу бы запотели. Такой выхлоп стоял. Отмечали милиционеры вчера великую победу. Над принципиальным соперником. Прямо бразильцам в футбол насовали 10:2. Вяло катались, вяло по шайбам стучали клюшками. Подъезжали к борту и, на него опершись, трендели.

– Артист! Рассказал бы анекдот. – Василий Трофимов, лучший нападающий «Динамо», подъехал к продолжающему пытаться забить шайбу в ворота тезки, практически с отрицательного угла из-за ворот Фомину.

– Анекдот? С условием. Поотрабатываем после этого отбор. Я еду к воротам со средины поля, а ты у меня отбираешь.

– Лады, если минуту буду смеяться. – И дохнул. Да, ему сейчас рассольчику и в баню, а не на тренировку.

– Договорились. Встречается порядочная девушка с хоккеистом одним. – Народ всей десяткой окружил спорщиков. – Разговор о том, о сем. На детей – цветы жизни перескочил. Она говорит: «Вася, знаешь, что самое плохое в жизни?» – «Что, Светик?» – «Это аборт». – «Точно, точно, сначала головой о борт, а затем клюшкой по ребрам!»

Может, и не минуту. Может, и две. Так как Револьд, только народ почти успокаивался, с задумчивым видом произносил: «Аборт», и веселье вспыхивало вновь.

Пришлось легенде поработать защитником. Что и следовало ожидать. Задом кататься на коньках Василий практически не умел. Фомин, где прибаутками, где подначиванием, вынудил всю команду по очереди задом покататься. Это, мля, чемпионы Союза, и они хотят и в этом году ими стать снова. Правильной ведь дорогой идут. Вся команда курит, вся команда через день бухает, вся команда еле-еле стоит на коньках и вся команда не тренируется. Да их юношеская команда в Куйбышеве лучше играет, а в следующем сезоне, даже без него, разорвет как Тузик грелку этих чемпионов. Одного не отнять. Все эти двенадцать человек в футболе гении. Как заставить их соблюдать режим и профессионально относиться к своему телу и к игре? Один любительский энтузиазм. Ну да, талант еще.

К концу тренировки появился Чернышев, тоже покидал шайбу по воротам, проверил реакцию Третьякова. Тот одну из двадцати все же пропустил. У тренера не получился щелчок, и шайба пошла бабочкой, а Вовка Третьяков как на нормальную среагировал. Бабочка ударилась о перекладину и в ворота запрыгнула.

Фомин подъехал к обрадованному тренеру и стал рассказывать о низких нагрузках, надо, мол, на выносливость поработать и еще надо третье звено в атаке создавать.

– Артист, ты талант, спору нет, и тренер у вас был хороший, но давай ты своим делом будешь заниматься, а я своим. Ты будешь тренироваться, как я скажу, и шайбы забивать, а я буду команду тренировать и за нее отвечать. Лады? – Подергал себя за ухо, видно сдерживаясь, чтобы не наорать на оборзевшего школьника, и все же заорал: – Всё, мужики, тренировка окончена. Сейчас лед заливать будут. Завтра тренировка в восемь. Потом обед и разминка небольшая. В шесть часов игра с ВВС. Сегодня не пить, будет кто с запахом, отправлю на хрен домой и премии лишу. Переодеваемся, моемся, сейчас в столовую «Динамо» повезут.

Фомин стоял пристыженный и оплеванный. В конце тренер разошелся и даже слюной стал брызгать.

После обеда одноименного клуба в столовой одноименного завода Вовки поехали по магазинам. Баулы с экипировкой опять оставили в кабинете у Чернышева, тренер бы и хотел побухтеть, про «прачечную», устроенную из его штаба, но против приказа целого генерал-полковника даже бухтеть боязно. Единственное, на этот раз Вовки переодели трусы, майки и носки, сложили все это в сумку, что в комплекте с пальто из остатков шинели и кусочков кожи по эскизу Фомина сшила швея Света еще в Куйбышеве. По подобию пакета из будущего. Сейчас-то все сумки широкие и не глубокие.

Для нормального житья-бытья не хватало стаканов, заварочного чайничка, да и самого чайника. Стаканов решили взять десяток, мало ли кто в гости завалится. Стоили они два рубля и от десятка не разорятся. В магазине и тарелки были. Простые белые без мадонн и видов собора Василия Блаженного. Взяли по пять штук.

Все это фарфорово-стеклянное богатство было с толстенными стенками, не экономят на глине и песке. Сумка предательски потрескивала нитками, и, во избежание, пришлось с покупками заканчивать.

В овощном, отстояв почти часовую очередь, добыли начинающую подгнивать морковь, мороженую капусту и грязную, всю в коричневой глине, картошку. Да, еще пяток начинающих прорастать луковиц. На этом ассортимент благ и закончился. Ни тебе ананасов с манго, ни даже огурцов с помидорами и яблоками. Даже сухофруктов, что Фомин помнил из детства, и то не наблюдалось.

В общежитии познакомились, пока на общей кухне пытались сварить овощной суп, с несколькими соседями. Не пацаны желторотые, в звании младше капитана и не оказалось никого. Не простая школа, где эти звенящие медалями и орденами школяры учатся. Под пристальным взглядом седого, несмотря на довольно молодое лицо, капитана Вовки вымыли овощи и, почистив, стали опускать в закипающую воду.

– Постный суп варганите? – прервал исследование чужого ужина капитан.

– Первый день, не знаем, где тут чего купить можно, – пояснил словоохотливый Третьяков.

– Предложение есть, парни, – капитан вытянул руку. – Меня Семеном зовут. Мы с напарником в долю войдем. С нас мясо и ложки. У вас кастрюлька как раз на четыре порцайки.

– Договорились. – Энергии за день потратили уйму, и на постном супе можно и ноги протянуть. Белки нужны, тем более что организм расти продолжает.

Вовка протянул свою руку и пожал узкую и хрупкую на вид ладонь капитана. Что вот за люди в этом времени (они же хроноаборигены)? Обязательно нужно сдавить со всей силы, чтобы проверить силу рукопожатника. Фомин церемониться не стал и тоже даванул. Капитан усилил давление. Вовка тоже напряг из последних сил, даже бисеринки пота на висках у капитана выступили.

«Напарник» капитана пожал руку Третьякову, тоже капитан, но эмблемы на погонах другие, прокурор, наверное, не разбирался Челенков, щиты с перекрещенными мечами. Стоп, точно прокурор, получается. Звездочки не как у капитана, а вдоль всего погона и погон как-то чуть уже смотрится и серебристый.

– Юрист первого класса Третьяков.

– Кто? – не понял вратарь.

– Я – юрист первого класса Третьяков, – ткнул себя в грудь «напарник» капитана, все еще пытающего пересилить Фомина.

– А я вратарь команды «Динамо» по канадскому хоккею Третьяков, – чуть помедлив, почти солидно: – Владимир.

На эту парочку стоит посмотреть. Не отец с сыном. Двухметровый и худой, как выходец из Бухенвальда, Вовка с копной блондинистых волос и маленький, ростом метр шестьдесят где-то, крепыш и немного толстячок брюнет короткостриженый.

Капитан сдался первым.

– Закипит ведь скоро, за мясом надо идти, – просипел он и разжал руку.

– И то, – Фомин тоже разжал руку, – ничья?

– Легко отделаться хочешь, хлопчик. Потом посмотрим на тебя, во двор после ужина сходим. Глянем на гимнастической площадке, на что ты способен.

– Не сегодня, – развел руками Фомин и решил выпендриться. Гормоны. Никуда не денешься. – Генерал-полковник Аполлонов Аркадий Николаевич к полседьмого машину пришлет, в гости зовет.

Правильно сказал. Принесли просто огромный кусок мяса и как-то уважительно смотреть стали.

– Так у вас игра завтра с ВВС?! – хлопнул себя по колену капитан Семен, когда уже ужинать садились у Вовок в комнате. У напарников тарелок и стаканов запасных не оказалось.

– Да, в шесть тридцать. Приходите, – с полным ртом промычал Третьяков-длинный.

Еще бы. Суп получился на пятерочку. Когда мяса в нем половина объема, даже отсутствием перца трех цветов и майонеза или сметаны не испортишь.

Всю кастрюлю и умяли. Практически в полной тишине. Ну, у Вовки так в семье заведено, а Семену с Иваном Третьяковым тоже не до разговоров было. Видно было, что первый раз за день вкушают.

Вовка, пока Третьяков мыл посуду, достал и уложил аккуратно их документы. Файлов на молнии нет. Завернул в бумагу, потом в клеенку и, предупредив вратаря, что если что, то пусть без него чай пьет, вышел на улицу. Надеялся, что генерал напоит.

Шофер довез Фомина до генеральского дома быстро и вышел с ним, на недоуменный взгляд Вовки пояснил:

– Там охрана, не запустят.

И правда, в вестибюле стоял бравый милиционер. А, нет, форма милицейская, но погон нет и герба на фуражке. Просто вахтер, но с кобурой и явно не пустой. Когда мужчина шагнул к ним, то стало понятно, почему этот здоровяк уволен из милиции. Протез ниже колена на левой ноге.

– Это к Аркадию Николаевичу, он вызывал, – пояснил водитель и вышел из подъезда на улицу.

– Второй этаж, третья квартира, – хрипловатым голосом, оценивающе оглядев Вовку, сообщил вахтер и прошел к себе за стол.

Поднялся Фомин на второй этаж, покрутил барашек звонка. Такие только в фильмах видел.

Дверь без всяких там вопросов «Кого нелегкая принесла» открылась, и на пороге стоит она. Та самая девочка на пятерку с тремя плюсами. Гибрид Веры Брежневой, Наталии Орейро и порноактрисы из фильма про развратных старшеклассниц.

– Ты к нам? – взгляд оценивающий. Так есть что оценивать. Просто супер-пресупермодное черное длинное пальто, цигейковая шапка, тонкие дорогие кожаные перчатки на руках.

– Меня Аркадий Николаевич просил зайти, – пришлось головой тряхнуть. Прямо так и хочется встать на одно колено и попросить руки и сердца. Или нет, это у родителей просят руки и прочие органы, а у самой дивчины чего? Печень? Ножки? Титьки?

– Пап! – И упорхнула. Даже зайти не предложила. Как там, в «Кавказской пленнице»: «Плохо еще мы воспитываем нашу молодежь».

Генерал появился через пару минут, Вовка уже отчаялся «папу» увидеть.

– А, Володя, проходи. Принес бумаги? – Аполлонов был мокрый, из ванной только вышел.

Фомин протянул ему «файл». Потом одумался и снял обертки с «пакета документов».

Генерал осмотрел внимательно паспорта и свидетельства о рождении. Не поленился и аттестаты изучил.

– Пятерка по английскому? Спикаешь? – Сунул в карман роскошного парчового халата. Явно вещь заграничная.

Федор Челенков английский знал хорошо. Свободно говорил. Жизнь заставила, а потом загорелся и поставил себе цель выучить язык «вероятного противника». Даже на курсы ходил. Где в группе изучают. Метод глубокого погружения. Словом, оксфордского акцента нет, но свободно поговорить и ответить на вопросы журналистов на пресс-конференции после матча мог.

– Да, Аркадий Николаевич.

– Семилетка, говоришь?

– В восьмом в вечерней школе учусь… учился.

– Ладно. Не паникуй. Завтра скажу там кому, найдут тебе вечернюю школу с…

– А при этой высшей школе милиции нет? Ну, чтобы далеко не ходить…

– Ты борзый хлопец, генерал-полковников перебиваешь. Ладно, тебе прощу, при одном условии. Заходи, раздевайся. Сейчас ужинать будем, – не дал Аполлонов Вовке сообщить, что только две тарелки супа умял, укосолапил по коридору длиннющему.

Вовка повесил пальто на вешалку, подумал и свитер тоже снял, остался в рубашке. Рубашка была из той же серии, что и пальто. Из двадцать первого века, с кучей погончиков и карманчиков, с цветной вставкой по воротнику и с двойным рядом пуговиц в цвет вставок. Белая с красным. Света, когда примеряла готовую на Вовку, не удержалась, сорвала с него и снова на кровать завалила. Бывает. Теперь вот как без нее?

Никто провожать его в гостиную не выходил, пошел на голоса. Генерал уже переоделся. Надел форменные штаны и рубашку. Широченные красные лампасы. Казак!

У которых были красные? У енисейских? Челенков хобби себе завел на старости лет – раскрашивать оловянных солдатиков. Появились уже специализированные магазины с солдатиками и всякими приспособлениями для окрашивания. Там и аэрографы, и кисточки малюсенькие, и краски сотни расцветок. Так и узнал, какие цвета какому казачьему войску соответствуют. Эх! Какая коллекция пропала! Там на сотню тысяч долларов набралось. Так не в деньгах дело. Сколько труда вбухано?! Сколько радости при окончании раскраски очередного маленького воина?!

Зашел, оказалось, что семейство Аполлоновых не в гостиной вкушают пищу, а как большинство советских людей на кухне, причем не очень и большой. Контрастировала с огромным коридором.

– Так, Наташа, это Володя, второй Бобров.

– Кто? – девушка сняла школьное платье и надела халат. Чуть маленький. Быстро росла в последнее время. Всего по колено и на груди не очень нахлестываются полы. Оставляют место для фантазии.

– Хоккеист хороший. С нами поужинает. Ты еще один прибор поставь.

– Тоня, мы есть будем?

На кухню вошла женщина, которая не была ухудшенным и состаренным вариантом школьницы. Красивая, холеная. В роскошной прическе. Вечером? Для кого? Ну да! Для себя и любимого мужа. Чтобы по секретаршам не бегал.

– Тоня, это Володя. Поужинает с нами. Не обеднеем? Хочу его озадачить. Вообще, он милиционер и игрок хоккейной команды «Динамо».

– Антонина Павловна, – женщина кивнула головой и оценивающе посмотрела на Вовку. Как на потенциального жениха. Наверное, все мамы дочек старше шестнадцати так на молодых людей смотрят.

Вовка стушевался.

– Присаживайтесь, Володя. Вот на этот стул, у нас сегодня антрекоты с печеной картошкой. Какая у тебя рубашка необычная. Красиво. Где покупал? Импортная?

– Швея – мамина знакомая, сшила, – потерял кучу строчек в рейтинге Вовка.

Наташа в это время наложила на четыре тарелки тонкие куски мяса и рассыпчатый белый картофель.

«А чего, – решил Фомин, – дают – бери». Уселись, и тут он генерала удивил, взял по привычке вилку в левую, а нож в правую. Хозяева были людьми простыми и правилам этикета обучены не были. Взялись наоборот. Резали ножом, зажатым в левой руке.

– Твою налево! Семь классов, говоришь, и родители простые рабочие? Мать, ты посмотри, как он вилку держит, как на приеме в английском посольстве! – Аполлонов переменил приборы в руках.

– Мне так неудобно, – через минуту пожаловалась Наталья, тоже поменявшая приборы местами.

– Наташа, ты знаешь, зачем я Володю пригласил? Он тебе поможет английский выучить.

– За один вечер! – фыркнула блондинка.

– Почти, – улыбнулся девушке Вовка, стараясь продемонстрировать голливудскую улыбку.

Дальше ели молча и быстро. Потом пили чай с небольшими пироженками. А вот после генерал скомандовал:

– Так, школьники, давайте в свою комнату и не подслушивать, мне несколько звонков сделать надо.

Н-да, у Натальи в комнате стоял огромный стол и вся стена в книжных полках. Ровно и аккуратно заправленная узкая кровать, и даже кресло под торшером имелось. Что тут скажешь – генеральская дочка.

Дочка села на стул у стола, сдвинув плотно ноги, и указала пальцем Вовке на кресло. Чуть ниже сидишь и прекрасные круглые коленки перед глазами. Твою ж налево. Мозг на раз отключает.

– Чего сидишь? Учи! – и ногу на ногу закинула. Специально. Смотрела «Основной инстинкт»? Или этот инстинкт и правда основной?

– А в чем у тебя проблема? – Вовка собрал растекшиеся по древу мысли в кучку. Как-то смотрел по зомбоящику, наткнувшись при переключении каналов, что Заболоцкий неправильно перевел с древнерусского. Мысь – это не мысль, а белка. Белка растекается по древу. Ну, да черт с ним, с Заболоцким. Нужно на генеральской дочке сосредоточиться, а не на ее коленках.

– Какая проблема? – откинулась на стуле, при этом вырез халата чуть больше разрезался. Твою ж!..

Опять белок в кучу.

– Произношение, грамматика, запоминание слов.

– Ну, про первые два не знаю, а вот запомнить слова правда не получается, – девушка надула губки, сердясь, очевидно, на Шекспира с лордом Байроном.

Давно, в школе еще, читал Федор в журнале «Юность» повесть небольшую. Называлась «Милый Эп». Сильная вещь для того времени. Там девушка учит этого самого Эпа английскому, используя всякие разные глубокие погружения, в том числе и языка своего в его рот. Главное же было в следующем.

– Наташик, можно я тебя буду так называть?

– Не можно, – но улыбнулась.

– Наталья Аркадьевна, принесите мне, пожалуйста, листок бумаги, ножницы и карандаш простой, но хорошо заточенный. – Вовка млел.

«Наташик» начала подниматься, и птички чуть не выпорхнули из халатика. Потом еще предательский халат и коленки повыше показал.

Появились испрашиваемые вещи. Вовка нарезал бумагу на полоски и стал с одной стороны писать цвета, все какие знал на английском, потом перевернул бумажки и написал перевод крупными печатными буквами. Ну, там, «еловый» – значит желтый. А «brown» – коричневый. Потом принялся за туалетные принадлежности. На оставшихся бумажках написал предметы одежды. Получилось сто бумажек-полосок. Прошли в ванную, и Вовка за висевшее на стене зеркало запихал бумажки с ванными принадлежностями английскими словами наружу. Эдакая ромашка получилась из круглого зеркала.

– Смотри, Наталья Аркадьевна, подходишь к зеркалу, чистишь зубы или умываешься и читаешь. Пытаешься перевести. Не получается, отгибаешь бумажку и подсматриваешь. Так несколько раз за день. Через три-четыре дня бумажки переверни, а через неделю придумай новые, на предметы, которые мы еще не охватили. Вот душ, например, забыли. Шланг. А оставшиеся бумажки так же в тех местах, где часто бываешь, сунь. В комнате у себя на столе в книги. Проходишь и пытаешься перевести. Уверяю, скоро все нужные слова выучишь, но на этом не останавливайся, дальше учи и время от времени старые бумажки для закрепления вставляй.

– Хитрый. Может и сработать. Хорошо, вот, выучу я эти слова, и что мне за это будет? – и смотрит, как боярыня Морозова на протопопа Аввакума.

Вопрос. Чем там главная героиня этого Эпа стимулировала? Обещала поцеловать. Да легко.

– Я тебя поцелую.

Глава восьмая

Синий лед…

В жарких схватках раскаленный лед…

Парни в шлемах, словно пять ракет,

Летят вперед, чтоб у чужих ворот

Зажечь победы свет!

Вьется над нами

Ветер, как флаг, ветер, как флаг!

Мы пишем коньками

Песни атак!

Н. Добронравов, С. Гребенников

Матч состоится при любой погоде! Что имели в виду? Дождь? Плохо все с дождями в Москве в январе. С неба-то его вылили. Не пожалели. Потом одумались, жахнули тридцатиградусным почти морозом, и дождик выпал мелким колючим снегом. Шел он уже не первый час и даже не думал заканчиваться. Перед самым матчем пацаны из детских секций при «Динамо» прошлись с большими деревянными скребками и собрали снег в одну приличную кучу за воротами, туда пришло пару парней постарше с деревянными лопатами. Вовка Фомин, уже выкатившийся на площадку разминаться, с интересом наблюдал, как будущий «черный паук» неуклюже перебрасывает снег за борт почти сломанной лопатой. Вот он взял приличную порцайку уплотнившегося снега, и лопата не выдержала, развалившись на составляющие. Яшин осмотрел обломки, взял фанерку руками и продолжил порученное дело. Настырный и упертый. Вот как бы его упертость повернуть на желание бросить курить? Подумать надо.

Лампочки горели над головой все. Добыли милиционеры. Вывернули в подъездах? Обе трибуны были забиты до отказа, а ведь без преувеличения мороз градусов двадцать пять. Потеплело на пару дней и хватит. Еще Грета Тунберг не придумала «глобального потепления» и в Москве зимой холодно, а не слякотно.

Чуть отдельно друг от друга, но в пределах досягаемости плевка смачного, сидели на вип-трибунке два генерала с подпевалами, тьфу, помощниками и заместителями всякими. Правее, ближе к скамейке команды «Динамо», председатель этого общества Аркадий Николаевич Аполлонов, а слева окруженный веселыми летчиками генерал Василий Иосифович Сталин, вчера назначенный командующим ВВС Московского военного округа. До этого занимавший должность помощника по строевой части командующего ВВС Московского военного округа. Учил летчиков маршировать? Нужное дело. У летчиков Вовка заметил, как мелькают в свете лампочек стеклянные стаканы. Продолжают обмывать назначение.

Перед матчем в раздевалке Фомин поинтересовался у Чернышева, собирается ли он ставить их с Третьяковым на игру и вообще каков план у играющего тренера. Типа, не ссыкотно вы играть у любимой игрушки сына Вождя.

– Не смеши мои тапочки, – сказал Аркадий Иванович после тяжелейшего вздоха.

– Бегают его зазывалы. Бочарникова хотят выцыганить, но тебе-то какое дело? Ох, мать твою! А ведь прав ты, парень. На вас сразу глаз положит. Нет, ну, нечестно так! – кепку свою на уши натянул.

– Аркадий Иванович, вы нас с Вовкой в первом периоде не выпускайте. Проигрывать нельзя. Я оставшиеся матчи по расписанию посмотрел, только победа над «Спартаком» и ВВС могут вывести на второе место. Постарайтесь звенья почаще менять.

– Без сопливых, – выдал свое резюме Чернышев и сам вышел на вбрасывание.

Сидеть на скамье в такой мороз – смертельный номер. Потом мышцы так задубеют, что травма гарантирована, если не обморожение. Потому, когда минут через семь Чернышев все-таки произвел замену, Вовка уговорил его с Третьяковым не морозить и отпустить погреться в своем кабинете, в раздевалке тоже по шкале Фаренгейта ноль, а по Цельсию минус семнадцать, никто туда батареи не проводил.

– Открыто, – буркнул тренер, и Вовка чуть не силой уволок с собой болеющего за своих Третьякова.

На площадке шла заруба. Счет не открыли. Мог отметиться нападающий МВО ВВС Юрий Жибуртович, но каким-то чудом Паша Забелин шайбу плечом отбил. У «Динамо» же особых успехов не было. Чернышев пару раз выигрывал вбрасывание, но защитники ВВС Виноградов и Андрей Чаплинский каждый раз сольные проходы динамовцев прерывали.

Стадион ревел, зрители болели неистово, подогретые водкой, и когда через полчаса наступила тишина, Вовка понял, что первый тайм окончен и пора двигать в раздевалку. От игроков вверх поднимались клубы пара. Прямо как в бане. Все тяжело дышали, а Забелин стал стаскивать с себя свитер.

– Плечо болит, сил нет.

Врач помог Паше раздеться и стал ощупывать.

– Да у тебя, скорее всего, перелом ключицы, трещина-то точно. Все, меняйте его, – врач обернулся к Аркадию Ивановичу.

– Лады. Займись им, Семеныч. Повязку наложи. «Скорую» вызови. – Чернышев оглядел все еще тяжело дышащую команду. Потом повернулся к сидящим чуть в стороне молодым. – Что, Третьяков, готов?

– Конечно, Аркадий Иванович, – Вовка-длинный радостно улыбнулся.

– А ты? – снял кепку и, полотенцем вытирая голову, повернулся к Фомину тренер.

– Со своей пятеркой? – Вовка замерз немного, но тут уж где разминаться.

– Конечно.

Второй период начался предсказуемо. Вовка легко отобрал шайбу при вбрасывании у Анатолия Архипова и покатил на свое место у борта. Револьд отправил ему шайбу чуть рано, Соловьев еще не развернулся у ворот летчиков, и пришлось отпасовать назад на Леонова. Получив снова шайбу и совершенно запутав игроков ВВС этими пасами, Вовка отправил ее Сергею Соловьеву за ворота и, обогнув одного из защитников, выехал на усы. Бить с левой руки было немного неудобно, но Фомин сумел шайбу приподнять, и севший на колени вратарь летчиков Исаев даже не понял, что ему гол забили, не видел ее. Только по реву трибун до него дошло, что шайба уже в воротах.

Как положено в прошлом-будущем, Вовка покатил меняться, и наткнулся у борта на непонимающий взгляд Аркадия Ивановича.

– Чего тебе, Артист?

Н-да. Ведь уже десяток раз твердил, что меняться нужно при первой возможности. Оглянулся, никто из динамовцев, находящихся на льду, и не думал за ним последовать. Конечно, для товарищей хроноаборигенов его действия совершенно непонятны. Меньше минуты на льду. Нужно забивать и забивать, пока масть прет.

Пришлось ехать опять на точку вбрасывания. Стадион притих, и Вовка прямо всей прикрытой и неприкрытой кожей чувствовал, как на него устремлены десять тысяч пар глаз. И среди этих пар есть пьяненькие глаза Василия Сталина и старшего тренера МВО ВВС Матвея Гольдина, совсем даже не пьяные, а оценивающие и завидуще-загребущие. Ох, предсказуемо после матча агитировать будут за советскую власть. И в данном случае ему Аполлонов не помощник и не защитник, какой же дурак полезет против сына самого «товарища Сталина». Нет таких дураков.

Разыграли, и Вовка умышленно не стал усердствовать в борьбе. Не проканало. Виктор Леонов, вставший напротив, отправил шайбу точно на Виктора Климовича, занявшего левый фланг звезды. Передача Револьду, тот в одно касание вдоль борта. Фомин шайбу принял и не стал мудрствовать, щелкнул по воротам. Вратарь ВВС словно почувствовал, что шайба будет верхней, и смог крагами отбить, но на беду на Соловьева, притаившегося за воротами, Сергей, как и отрабатывали, отправил Вовке. 2:0. И рев на пару минут на трибунах. Красиво, чего людям не радоваться.

Опять поехал меняться Фомин и сам себя остановил. Ну да, прошло чуть больше минуты. Вернулся и со злости на судьбу, на Чернышева и обоих Сталиных легко выцарапал шайбу у Леонова и отправил Револьду. Щелк, шмяк, бряк. 3:0.

На этот раз Вовка плюнул на все и, открыв калитку, ушел с площадки. А чего теперь бояться?! Чернышев сам завтра подойдет и скажет, что есть мнение передать до конца сезона ефрейтора Фомина на усиление команды ВВС.

Странно, но ни крика, ни взглядов осуждающих. Чернышев крикнуть-то крикнул, но оставшимся на льду динамовцам:

– Смена, мужики! – и сам первым выкатил на лед, по дороге шепнув Фомину: – Спрячься в кабинете!

Вовка сел в кабинете застол и вырвал из тетради-блокнота Чернышева листок, разделил его на две части. Плюсы и минусы перехода в ВВС. Главный минус – это гибель команды через два года в Свердловске. Что еще? Вечно пьяный самодур Сталин-младший.

Еще тренер, который на самом деле хозяйственник, до этого двадцать лет проработал главным технологом Большой спортивной арены Центрального стадиона имени Владимира Ленина (он же «Лужники»). Выживет, не попав на самолет, так как его перед вылетом Василий Сталин отстранит от руководства командой. Матвей Иосифович Гольдин. Куда после катастрофы денется этот тренер, Федор Челенков не знал. Тренера заменят, обдерут в третий раз все хоккейные команды, и ВВС то ли трижды, то ли дважды станет чемпионом. А потом в 1953-м Василия Сталина снимут, а команду расформируют, лучших добавив в ЦДКА, в том числе и Боброва в родные пенаты вернув.

Нет, не хотелось Вовке в эту команду.

Ну, а плюсы? Есть?

Есть. Можно легко получить доступ в ВИАМ, где делают так называемую дельта-древесину. Если из нее делают самолеты, то сделать клюшки и часть защитной амуниции легко и просто. Василий Иосифович стукнет по столу, и ведущие инженеры авиационной отрасли за неделю сделают и щитки, и клюшки, и прочие ракушки. Это не хуже пластмассы, а может, и лучше, исходя из того, что пластмассу начнут в СССР выпускать только в середине этого года. И делать пока из нее будут украшения. Про дельта-древесину Федор Челенков знал точно, что еще с 1940 года делают. Читал как-то в интернете про рус-фанер, он же «кукурузник». Тот да, из фанеры, а вот гораздо более совершенный самолет ЛаГГ-3 – истребитель конструкторов Лавочкина, Горбунова и Гудкова, из этой самой дельта-древесины. А самое интересное – из нее сделаны винты вертолета Ми-10. Согласитесь, нагрузки на вертолетный винт больше, чем на хоккейные щитки. Технология простейшая – березовый шпон пропитывается спиртовым раствором фенолформальдегидной смолы, прессуется, затем слои склеиваются. Не горит, не режется, не боится влаги.

Второй плюс. Это тот же Гольдин. Он может и прислушаться к мнению Фомина, особенно если ему Вася Сталин это посоветует. Можно начинать собирать и, правда, команду будущего.

Еще ведь и лейтенанта может Сталин дать, офицер летчик явно получает денег больше, чем ефрейтор милиционер.

Стоп. Так ведь можно договориться до того, что надо идти и самому проситься в ВВС.

Ага, забыл один плюсик за «Динамо» поставить – это Наталья Аркадьевна Аполлонова. Школьница с золотыми волосами, зелеными (прямо как вымытая дождем трава) глазами и маленькой родинкой над губой.

Опять замолчали трибуны, и Вовка поперся в раздевалку, предварительно листок с плюсами и минусами уничтожив. Тупо сжег в пепельнице и пепел, перемешав, вытряхнув в урну.

Сидели, развалившись, в благодушном настроении динамовцы. Закатили летунам еще две, и только одну Третьяков пропустил, да и то автогол. Не ожидал. Была толкучка у ворот, и шайба от конька Бориса Бочарникова залетела в угол. Интересно. Прямо мистика. Именно Бочарников в следующем году станет ренегатом и будет играть за ВВС, вот раньше стал за них голы забивать. Оговорочка по Фрейду. Н-да. И погибнет.

– Фомин. Ты переодевайся и дуй домой, я скажу, что ты плохо себя почувствовал, – отведя его к двери, приказал Чернышев.

– Аркадий Иванович, давайте подождем. Нельзя проигрывать, даже ничья нас от второго места отделит. Нужна обязательно победа.

– А Сталин Василий Иосифович?

– Скажу, что не пойду. Мне ведь только шестнадцать.

– Ладно. Сиди.

Зря сидел. Еще раз обменялись голами в третьем тайме и всё.

Все интересное случилось после игры. Ожидаемо. Первым в раздевалку, практически вместе с командой, завалился тоже далеко не трезвый генерал-полковник Аполлонов с адъютантом.

– Молодцы! Орлы! Тезка, дай тебя обниму, – и повис на Чернышеве, тот на коньках, да и так выше ростом. Немного шкодная картина.

– Спасибо, товарищ генерал, – тренер даже назад прогнулся, чтобы не упасть, на бетоне ведь стоял и на коньках.

– Васька, – Аполлонов повернулся к адъютанту, – выдавай премию. По сто рублей вам выпишу. Классно об…

Тут в раздевалку и товарищ младший Сталин зашел. Оглядел всех. Зам министра МВД не вытянулся по струнке, но подобрался. Остальные точно вытянулись. Вовка попытался бочком протиснуться за спину Бочарникова, рядом с которым стоял.

– Этот? – Василий Иосифович ткнул пальцем в Фомина и повернулся к пришедшему с ним полковнику.

– Так точно, товарищ генерал! – и пьяно покачнулся, расплылся в улыбке.

– Хорошо играл, жаль, не за мою команду. Хочешь летчиком стать? – пьяный, а речь вполне связная и взгляд осмысленный.

– Мне всего шестнадцать лет, – помотал головой Вовка.

– Ух ты?! Правда, что ли? – повернулся к Чернышеву.

– Так точно, товарищ генерал.

– Подождем. Андрей, запиши его данные, как восемнадцать исполнится, в армию заберем, – ткнул пальцем в адъютанта и вышел, не прощаясь, из раздевалки.

Тишина еще долго стояла, даже после ухода полковника Андрея.

Протрезвевший почти Аполлонов прокхекался, наконец, и, пожав руку Чернышеву, повернулся к Вовке.

– Выйдем.

Вышли. Генерал вдруг финт ушами изобразил. Подошел и обнял Фомина по-отечески, к груди прижимая.

– Молодец! И за игру, и за ответ… летчику. Только вот что теперь с документами делать? – Аполлонов отстранился и вопросительно посмотрел на пацана шестнадцатилетнего. Совета от него дожидаясь.

– Придется оставить мои документы в прежнем виде. Третьяков пусть милиционером будет, а я пока стипендию от общества получать буду.

– Сдохнешь с голоду на той стипендии. Ну, не сдохнешь, но тебе расти ведь надо. Мясо там жевать – пережевывать. Н-да. Задача. Ладно, Фомин. Я подумаю. Ты сейчас со мной поедешь. Давай переодевайся, я тебе тогда твои документы верну и Третьякова новые. С Натальей еще позанимаешься, она сегодня пятерку по английскому получила. Скоро придет из музыкальной школы. Как раз поужинаешь у нас. Давай быстро переодевайся, я тебя в машине жду.

Как люди, причем всякие ведь шишки, ездят в «Победах» зимой? Холодина страшная. Дует из всех щелей, бензином воняет и страшная холодина… говорил уже. Печки ведь нет, как и подогрева сидений. У Федора Челенкова «мерин» был в той жизни. МЛ-350. Умная, заботящаяся о хозяине машина. И вот это. Еще ведь и роскошь «Победа» на сегодняшний день. Простой человек и не купит. Стахановым нужно стать.

Так, под стариковское брюзжание комсомольца, и доехали. Ничем ужин от прошлого не отличался, только вместо антрекотов была печень говяжья по-строгановски (почти), а вместо картошки гречка. Очень вкусно и порцию специально для Вовки огромную подали.

Наталья была в платье фланелевом и кофте. В доме было холодновато, на улице похолодало и в квартире тоже. Нет автоматики, поддерживающей одну температуру. На диване в гостиной, куда отправились пить чай, и где Вовка еще не был, сразу бросались в глаза три вещи. Дорогое немецкое пианино. Черное, с золотом надписи и отражениями света от лака, без единого пятнышка. Еще был саксофон, лежащий на диване. Маленький. Они ведь как-то разделяются, насколько Федор помнил? Это альт, должно быть? И на стене висела точно такая же гитара, что подарил военный Вовке в первый день его пребывания в этом мире, в больнице. Рука сама потянулась.

– Ты, Володя, играешь на гитаре? – заметила его жест мама Тоня, как про себя ее обозвал Вовка.

– Немного.

– Сыграй! – Наталья вскочила на кресло и потянулась за гитарой.

Ох, блин. Ослепнуть, что ли? Умеет создатель красивые ножки создавать.

Гитара была настроена. Кто-то играет? Чуть все равно поправив, Вовка перебрал струны, думая, что бы спеть. И тут хулиганская мысль пришла в его бестолковку. Он тронул струны и начал:

Может, и не Дима Билан с «Лейся песнями», но ведь вещь-то для сорок восьмого года убойная.

Женщины плакали. Генералы тоже.

Глава девятая

Чтобы всегда здоровье было в норме,

Кипела жизнь, энергия в крови,

Ты должен быть всегда в спортивной форме,

В друзья ты спорт с собою позови.

У нас в районе созданы условья,

Для всех, кто хочет быть собою горд,

Богатым быть и силой, и любовью,

Ведь здесь любой ты можешь выбрать спорт.

Маленькая интерлюдия^[1]

Молотов Вячеслав Михайлович – министр иностранных дел СССР, посмотрел на Сталина и протянул двум стоящим в кабинете вождя мужчинам в «просторных» серых пиджаках бумагу.

Пиджаки были разные. У того, что помоложе, с зачесанными назад длинными волосами, что прикрывали намечающиеся залысины, он был в узкую полоску вертикальную. Звали хозяина полосато-мешковатого пиджака Николай Николаевич Романов, и был он председателем Всесоюзного комитета по делам физической культуры и спорта при СМ СССР. Молодой совсем. Всего тридцать пять лет. Только пару месяцев назад, уже будучи председателем комитета, сбросил с плеч другие погоны – секретаря ЦК ВЛКСМ по работе среди школьной молодежи и пионеров. Занимал Николай Николаевич этот пост уже третий год и решал (и небезуспешно) поставленную ему еще в 1945 году задачу – вывод советского спорта на международную арену. Одним из шагов в реализации этого плана было развитие в стране видов спорта, входящих в программу Олимпийских игр. Среди этих видов был и канадский хоккей, или хоккей с шайбой.

– Гдэ этот Санкт-Мориц? – Сталин не курил, просто пустую трубку держал в руках, изредка намереваясь ее в рот засунуть, но, не донеся до губ, одумывался. Пустая же.

– В Швейцарии, почти на границе с Италией, товарищ Сталин. Расположен на берегу одноименного озера. Там уже проводились олимпийские игры в 1928 году, – вытянулся Романов.

– Почему только хоккей этот? Сколько там видов спорта будет? – Сталин отложил трубку и ослабил пуговицу на кителе.

В кабинете было жарко. На улице, наконец, ударили настоящие морозы и не поскупились, ударили так ударили, а то всю осень слякоть стояла. Вот и натопили со всей дури.

– Девять видов спорта, товарищ Сталин, двадцать восемь стран участниц, – чуть замялся, но потом еще сильнее вытянулся и продолжил: – Из них шесть социалистических. Это Болгария, Венгрия, Польша, Румыния, Чехословакия и Югославия.

– Хм, – Сталин ткнул пальцем в бумагу. – Ви будете хоккей изучать, – он перевел взгляд на хозяина второго серого пиджака.

– Так точно, товарищ Сталин, – гаркнул от волнения на весь Кремль Сергей Александрович Савин – известный довоенный спортсмен, арбитр, в том числе и по канадскому хоккею.

– Чего кричишь? Думаешь, я глухой? – Сталин улыбнулся в желтые усы.

– Никак нет, товарищ Сталин, – на этот раз шепотом с перепугу, и очки тяжелые роговые сразу запотели. Снял их и сунул в карман.

– Так почему только хоккей? Пошлите специалистов по всем девяти видам спорта. Или нам у них нечему учиться? Всэх и так победим? А?

– Слушаюсь, товарищ Сталин! Отправим специалистов по всем видам спорта.

– Хорошо. Ви свободны, товарищи. Товарищ Молотов, подготовьте документы и справку по всэй делегации. Завтра. До свидания, товарищи.

На следующий день после матча «Динамо» с МВО ВВС двое из этой четверки сидели в кабинете Романова и пили чай. Только закончилось совещание по подведению итогов чемпионата мира по конькобежному спорту в Финляндии. С женщинами все было не просто хорошо, а очень хорошо, абсолютной чемпионкой мира стала Мария Исакова, а в десятке сильнейших всего одна иностранная спортсменка. С мужчинами было похуже. Но разговаривали Романов с Савиным не о конькобежцах, а о вчерашнем хоккейном матче, на котором они оба присутствовали. Василий Иосифович Сталин пригласил.

– Сергей Александрович, видел, какая форма была на вратаре динамовцев? – Романов с хрустом раскусил сушку.

– Не так, Николай Николаевич. Там еще на том нападающем, что за минуту три шайбы забросил, тоже необычная амуниция, словно рыцарь в доспехи закован. – Савин сушку сунул в горячий чай. Размочить. Половина зубов железные, половина болит.

– Точно. Интересно, а почему он вышел на пять минут, даже меньше, наверное, и больше не появлялся?

– Игру сделал, – усмехнулся Романов. – Так ты не знаешь этих двоих?

– Нет, Николай Николаевич. Первый раз вижу. Может, кого из другой команды взяли.

– Должно быть. Сергей Александрович, ты зайди завтра к Якушину, узнай, – Романов, пользуясь молодостью, разгрыз вторую сушку.

– Хорошо, только у них Чернышев тренер – Аркадий Иванович.

– Иваныч так Иваныч. А видел, как вратарь этот длинный шайбы ловит? Все узнай и про нападающего, и про вратаря. Хорошо?

– Сделаем, Николай Николаевич.

– Постойте. Сейчас в Управление промышленного снабжения при комитете нашем позвоню. Пусть Исаак Аронович с тобой прогуляется, если придумки полезные, то пусть оценит, сможем ли мы в промышленных масштабах это делать. Подожди. Чего-то туплю сегодня, заодно кого из Бюро изобретательства с собой захватите.

– Прямо думаете, что сразу патентовать придется? – размочил, наконец, сушку Савин.

– Почему нет, если это стране и хоккею на пользу, да и присмотритесь, нельзя ли это перенести на русский хоккей, вид хоть и не олимпийский, но народ пока у нас больше наш русский хоккей любит. А этот канадский, может, и не приживется, – хозяин кабинета чуть ослабил галстук.

– Думаю, наоборот будет, Николай Николаевич. Видели, что вчера на трибунах творилось. И потом Сталин и правительство дали четкое указание развивать олимпийские виды спорта, – Савин потянулся было за второй сушкой, но передумал, чая немного осталось, и он почти остыл.

– Да, есть сермяжная правда в твоих словах.

– Пойду я, Николай Николаевич, теперь самому не терпится на те доспехи рыцарские глянуть. Вы в управление позвоните, – Сергей Александрович одним глотком осушил стакан и поднялся.

– Выдвигайся, пока до них дойдешь, я уже и туда, и туда дозвонюсь, дам команду тебя сопроводить.

– До свидания.

– Если что дельное, сразу отзвонись.

Вовка проснулся и долго разглядывал доски нар над головой. Спешить было некуда. Тренировка молодежной секции «Динамо» в два часа дня, и до нее нет никаких срочных дел. Зарядку сделать? Надо, но ничего за десять минут не изменится. Поесть приготовить? Не долго, картошку можно пожарить.

Над ним никого не было. Не торчали, как обычно, ноги Третьякова, даже на пристройку к нарам не умещаясь. «Динамо», вся команда, вместе с Третьяковым уехала вчера вечерним поездом в Ленинград. Там у них на выезде две игры запланировано. Первая завтра с одноклубниками – «Динамо» (Ленинград). Вторая через день с «Дзержинцем». Обе не представляют ничего опасного и интересного, а потому Чернышев дал команду Вовке в поездку не собираться, а потренировать молодежку.

– Тебе же хочется свое звено иметь. Вот присмотрись и проверь ребят. В Ленинграде без тебя спокойней будет. И потом, как вернемся, у нас ведь матч со «Спартаком». Считай за второе место. Слушай, Фомин, а почему ты думаешь, что нам первого места в этом году не видать. Если выиграть обе игры у «Спартака» и одну оставшуюся у ЦДКА, то у нас одинаково очков будет, – играющий тренер ткнул пальцем в «шахматку» турнирной таблицы, что Вовка ему вчера и нарисовал в общаге.

– Там Бобров и Тарасов с Бабичем. А у нас все либо с похмелья, либо вообще пьяные утром приходят. Вся команда курит и никто толком не тренируется. Я ведь несколько раз вас просил отдать мне мою пятерку отдельно тренироваться. Аркадий Иванович, вы же видите, что если играть, как я с ними, то против этой тактики никто ничего противопоставить не может. Да, у нас очень хорошие скорости, все привыкли играть в русский хоккей на больших полях, да, у нас замечательное личное мастерство, и даже мышление у игроков на пятерку. Все ведь футболисты, там думать надо. Планировать свои действия. Остается малость, наладить командную игру, наладить взаимодействие нападающих с защитниками. Защитники должны при атаке поддерживать тройку нападения. Нужно научиться выстраивать квадрат при игре в меньшинстве…

– Да остановись ты, Артист! Откуда только такой взялся на мою голову?! Лады! – Чернышев взял Вовку за плечи и усадил в свое кресло. – Мы в Ленинград уезжаем на пять дней. Займись молодежкой. Воспитай себе звено. Ладно, чего мелочиться, всю пятерку. Третьякова возьмем. Основной вратарь Паша Забелин в гипсе. Ему шайбой ключицу сломало. Вот, еще амуницией займись, я Якушину сказал, он в курсе, так что, если чего надо, ты к Мише сразу. Он что хошь из-под земли достанет.

Вот и остался один.

В дверь затарабанили. Не ожидавший такой громкости и напора Фомин подскочил на нарах и врезался головой в доски верхней лежанки.

– Эй, ребята, вы тут? – донесся голос коменданта.

– Иду, иду! – Вовка вылез из-под обоих одеял, приватизировал у Третьякова, пока того нет. Холодно в комнате.

За дверью стоял наглаженный и причесанный Тимофей Миронович.

– Тут звонят со стадиона «Динамо». Какая-то сурьезная комиссия из Спорткомитета приехала по твою душу. Тренер ваш звонил. Ты, Вовка, поспешай. Подожди, я как раз чай заварил, одевайся и ко мне. Подождут три минуты. У меня меда трошки есть. И хлебушко белый. Умывайся и ко мне.

Даже не заметил, как опростал стакан и большущий кусок хлеба с медом умял. Все гадал, чего от него каким-то людям из Спорткомитета нужно. На ум только одно приходило. Василий Сталин на них надавил, и его теперь будут «уговаривать» перейти играть за ВВС.

И в метро об этом же думал, уже даже мысленно смирившись. Только ведь до середины февраля, а там футбол. Или Сталин его и в футбол заставит за ВВС играть. Но там слабая команда и вообще не команда, а сборная несыгранных между собой хороших игроков. Спился бы уж лучше окончательно. Отравился же алкоголем в 1962-м. Чего раньше не отравиться? Сделал бы стране такой подарок.

На стадионе Фомин сразу к Якушину в кабинет пошел. Там нет никого. Вернее есть, уборщица, полы моет. Но она явно не из Спорткомитета.

– Извините, не…

– Фомин? – женщина поправила выбившиеся из-под косынки седые волосы.

– Фомин. – Нельзя старушек обманывать.

– Иди к вашему тренеру. Там все. Тебя ждут.

Послали – пошел. Кабинет на этаж ниже. На первом самом. Еще издали услышал голоса. Ругали швею.

Открыл дверь. Там пять человек склонились над его нагрудником и пытаются распороть его лезвием. Забыв на секунду, что ему шестнадцать, Вовка гаркнул:

– А ну прекратить!

Товарищи порольщики подпрыгнули, а самый очкастый выронил из рук бритвочку.

– Фомин?

– Что тут происходит. Кто вам дал право копаться в моих личных вещах. Вы кто такие? – пока кураж не прошел.

– Вы – Владимир Фомин? – дядечка явно еврейской наружности, только пейсов и не хватает, сделал шаг вперед и протянул руку:

– Вайлштейн Исаак Аронович – заместитель начальника Управления промышленного снабжения Всесоюзного комитета по делам физической культуры и спорта при Совете Министров СССР.

Вовка осмотрел остальных. Тоже солидные дядечки. Якушин с ними.

– Я – Фомин. А теперь, может, расскажете, зачем вы решили испортить мой нагрудник?

– Исследовать, молодой человек. Исследовать. Вот смотрю, как и из чего он сделан. Товарищ Романов мне поручил разобраться, сможем ли мы изготавливать такую форму на наших предприятиях для всех игроков.

– А как же авторские права…

– Фомин! – прикрикнул Якушин.

– Спокойно, Михаил Иосифович. Володенька правильный вопрос задал. Вот знакомьтесь, молодой человек, – Вайлштейн оторвал от карандаша с блокнотом худого носатого мужика. Тоже в очках. Да, все трое были почти в одинаковых толстых роговых очках с явно серьезными линзами. Глаза казались огромными. – Это Гершель Соломонович. Он как раз из Бюро изобретательства при нашем комитете. Обязательно все зарисует и проверит на патентную чистоту, и если это на самом деле ваше изобретение, то вы, уверяю вас, молодой человек, хорошую премию получите.

– И кто вас сюда прислал? – Неожиданно. О такой удаче Вовка и надеяться не смел. СССР может стать ведущей страной по выпуску хоккейной экипировки. А так как ничего другого те же канадцы придумать не смогут (все украдено до нас), это чуть не семьдесят лет эволюции формы. Страна может заработать кучу денег и еще большую кучу престижа. Вот только при куче «но».

– Председатель комитета, товарищ Романов Николай Николаевич.

– Младший или старший? – пошутить решил.

– В смысле? А, это. Да, вы историю знаете? Нет. К великим князьям Николай Николаевич не имеет никакого отношения. Тем более что оба уже на том свете.

– И что, вы правда сможете изготовить форму для всей страны? – Сейчас ведь куча других проблем у еле пережившей Великую войну страны.

– Вот мы и смотрим. Идея мне лично нравится. Вот эта штучка, для защиты хозяйства, так просто шедевр. И очень полезная вещь не только для хоккея вашего. Налокотники и наколенники тоже хороши, а вот эта броня ваша… Не тяжело в ней? – Аронович приподнял нагрудник. – Тут килограмма два-три.

– Два с половиной. Я знаю, как можно облегчить некоторые детали амуниции. Вы слышали о дельта-древесине?

– Я-то слышал, товарищ Фомин, а вы откуда? – вдруг свел брови Вайлштейн. Прямо взглядом зыркнул. Тем самым.

Оба-на! Это что, секретная вещь? Штирлиц был близок к провалу, как никогда. Как он там выпутался? Семью какого-то полковника не эвакуируют из Берлина? В какой-то газете или журнале видел?

– В газете или журнале…

– Ладно, в газете так в газете. А как форму… Ну да, пресс-формы. Отличная идея! А теперь давайте все же распорем ваш нагрудник и посмотрим, как вы его изготовили сейчас. Жесть, я так понимаю? И что на подкладку? Ага! Конский волос. И войлок. Замечательно.

Переволновавшийся Вовка сел на скамью, что стояла вдоль боковой стены кабинета Чернышева, и оперся спиной о стенку. Не нужен он им. Эти увлеченные дядьки и так весь труд его и его матери угробят. Без него. Кто вот только потом будет восстанавливать?! Интересно, а Наталья умеет шить? Или только на саксофоне играть?

Ту песню про то, что дни потеряны и их вернуть нельзя, он исполнил потом второй раз, потом третий, при этом мама Тоня пыталась подстроиться на пианино, потом четвертый и при этом длинноногая и зеленоглазая Наталья пробовала войти в припев с сольной партией на саксофоне. Потом был седьмой, восьмой, пока не пришел сосед – министр МВД и не прекратил этот шабаш.

Ага. Это Вовка зря обрадовался.

– Сергей Никифорович. Вы только послушайте, какая песня! – бросилась к Круглову мама Тоня.

И девятый раз пришлось исполнять. А потом для всего семейства Кругловых и десятый. А что, с саксофоном и пианино и хором на припеве, вполне получилось достойно. Не Лещенко. Такие голоса штучно делают, но ведь и не Дима Билан, он же Виктор Николаевич Белан. Можно ехать на Евровидение.

– Фомин! – вырвал его из лап воспоминаний Якушин. – Тут меня попросил понаблюдать Чернышев, как ты будешь молодежку тренировать. Во сколько тренировка?

– В два часа, Михаил Иосифович.

– Хорошо, приду. Мудрите вы с Иванычем. Я бы послал его лесом. И тебя хотел. А тут, едрить-колотить, такие люди приехали. Да с приказом самого Романова. И оказалось вдруг, что ты прямо уникальный изобретатель. А для футбола ничего не изобрел?

А что можно изобрести? Обрезанные бутсы с шестью длинными шипами для игры на раскисших полях?

– Возьмете меня летом в футбольную команду?

– Ты не виляй. Есть что? – теперь не отцепится «Хитрый Михей».

– Я подумаю.

– Ну, и я подумаю. Закончится пусть сперва зима. Думай. Есть еще время.

Глава десятая

С рождения Бобби

Пай-мальчиком был,

(Молодец…)

Имел Бобби хобби —

Он деньги любил,

(Хороший мальчик…)

Любил и копил.

(Что было дальше?)

Все дети как дети —

Живут без забот,

(Счастливое детство…)

А Боб на диете —

Не ест и не пьет,

(Бедненький мальчик…)

В копилку кладет.

Молодежка «Динамо» – это… Нет. Все проще. Почему в этом времени нет чистых хоккеистов или футболистов? Все перемешано. Зимой играют люди в хоккей, в основном в русский, а летом бегают по полю с мячиком. Все ведь просто. Сезоны короткие, игр мало. И чем футболисту зимой заниматься, никто товарища на сборы в Испанию и тем более Мексику не повезет. Потому и совместители все. Можно и на снегу играть в футбол, но денег у страны мало и цель в 1948 году у нее другая. Хозяйство разрушенное всей страной нужно восстанавливать. Мужчин и так очень мало. Выбила война. Потому держать огромные команды с кучей всяких менеджеров и десятком тренеров никому в голову не придет. Все хоккейные команды – «канадцы» – это двенадцать человек в лучшем случае. Может быть плюсом только играющий тренер. Такие, как Чернышев или Тарасов.

А что с молодежкой? Да то же самое. Пришло на тренировку около двадцати пацанов семнадцати-шестнадцати лет. Вышедший из кабинета Хитрый Михей, пока им не ставший, построил ребят и сказал, что сегодня тренировку с ними проведет игрок основного состава «Динамо» Владимир Павлович Фомин. Он же, растудыт его в качель, отберет четверых лучших для создания резервной пятерки для хоккеистов «Динамо».

– А что с футболом? – Угадайте с трех раз, кто вылез.

Фомин осмотрел нескладного юношу. Только два месяца в клубе. Призвали в восемнадцать в армию, повезло. И Льву, и «Динамо», заприметил его Чернышев и через генерала Аполлонова добился перевода в молодежную команду клуба.

На себя, с тех фотографий, что все видели, и каким его помнил Федор Челенков, не походил от слова совсем. Юношеская, даже детская почти округлость лица, темные волосы, чуть слипшиеся на лбу. Где-то уже успел вспотеть. Все же скуластость чуть начинает вылезать, но все одно, не знал бы Фомин, кто перед ним, скорее всего не узнал бы.

– В футбол летом обязательно будем играть и станем чемпионами страны. А пока давайте просто поработаем на выносливость. Сейчас по дорожке вместе со мной бежим десять кругов. Меня не обгонять. Темп выбран специально, – Вовка улыбнулся ребятам. В основном ровесники или на год старше. Вот разве Яшин и еще парочка уже милиционеры.

Побежали. Что ж, десяток кругов осилили не все. Пять человек отстали почти на круг. Если дорожка это четыреста метров, то ведь всего четыре километра пробежали. И темп совсем ни о чем.

– Так, парни, сейчас на турник и просто висим, пока не отвалитесь.

Хреново. Даже и двух минут не провисели. Слабые кисти. Как с клюшкой весь матч? Что ж, те, кто последними прибежали, те первыми и перекладину отпустили. Хилые. Этих вычеркнул Вовка. Осталось десять, и Яшин с ними. Нет. Не нужно делать из него хоккеиста? Или нужно? Вовка подошел к отобранным парням и спросил, кто курит. Четверо, в том числе и Лев Иванович, руки подняли. Пытаться отучить курить по существу взрослого человека с десятком лет стажа у некоторых? Зачем. Он им не мать и не отец. Да даже не дядя тренер. Хотя попробовать ведь стоит.

– Сейчас снова бежим круги. На скорость. Пять кругов. Четверо первых попадут в мое звено. Стоп. А на коньках-то все умеют кататься? Товарищи?

Один из шестерки стушевался. Блин, так и выбирать будет не из кого.

– Чего там уметь, – пробасил невысокий паренек.

– Вот и проверим после пробежки.

Нет у парней никаких кроссовок. Кто в чем бежал. Основная масса в милицейских ботинках. Теперь растянулись ужасно. Первых четверых Вовка записал, Яшин прибежал пятым. Судьба, может. Взять его к себе, физику улучшить, попытаться отучить курить и тем самым продлить жизнь легенде. А, была не была. Потом, чтобы себя не корить, что не попробовал.

– Все, закончили бегать и висеть на турниках. Надеваем коньки и на лед. Клюшек не брать.

А ведь это динамовцы. Молодежка чемпиона страны. Коньки разномастные, у некоторых переточенные из беговых. У всех очень короткий язычок и нет задников. Вовка пока работал кладовщиком, используя связи Серегина, нарастил и сами ботинки, и задники с язычком. Теперь нога более или менее защищена. А тут… Косточки на ноге практически не прикрыты, очень низкие ботинки. Хочешь в старости хромать на обе ноги, именно на таких и катайся. Сколько раз за игру тебе по кости клюшкой перепадет?

Блин блинский, чего утром и коньки не показал бо-ольшим начальникам из Спорткомитета. Не забыть нужно, послезавтра обещали снова появиться, сообщить, о чем договорились с авиаторами. А если их не допустят до ВИАМа? Поговорить с Василием Сталиным? Ну, будем посмотреть. Общаться с Василием Иосифовичем не хотелось, даже с трезвым.

Вовка опять выстроил в цепочку ребят и стал круги по стадиону наматывать, ускоряясь на поворотах. Оглядывался время от времени на вверенных ему динамовцев. Повороты держали не все, многие замедлялись, но на радость Фомина, отобранная им четверка не подкачала и здесь. В принципе, все ясно и дальше отбор уже не нужен, но раз доверили провести тренировку, то и никуда не денешься, нужно провести.

– Все подъехали сюда, – подозвал Фомин парней, – теперь катаемся взад.

Практически никто не умеет. У четверых только почти нормально. Вовка разбил группу на пятерки, поставил руководить ими тех умельцев «парковаться задом», сам стал обучать теперь уже «свою» пятерку. Двое, Ишин Владимир и Юрий Лебедев, совсем слабо катались, зато двое других ребят, Наумов Анатолий и Михаил Рыжов, вполне с упражнением справились.

– Кто на какой позиции играет в канадский хоккей? – обратился Вовка к подопечным. Оказалось предсказуемо, Наумов и Рыжов, как раз защитники, и им умение кататься назад нужно больше, чем нападающим. Яшин катался средне.

– Мужики. Давайте я вам покажу упражнение, как научиться кататься назад. Постройтесь в линию.

Парни собрались и пусть не в шеренгу, но построились. Вовка вышел перед ними.

– Смотрите. Нужно для начала научиться делать передние «фонарики». Разводим ноги, сводим, почти круг ими выписываем. Да стойте вы! – Все сразу бросились вихлять ногами. – Теперь нужно то же самое сделать задом.

Показал. Потом продемонстрировал «полуфонарики». Это когда только одна нога кругаля выписывает. В целом через час уже вся пятерка пусть и медленно, но умела кататься в обоих направлениях. Можно сказать, что день прожит не зря. Самое интересное, что остальные пятнадцать молодых динамовцев бросили слушать неуклюжие попытки товарищей научить их этому в целом не такому и сложному приему и стали кататься вместе с избранной пятеркой. Так у некоторых и лучше даже получалось. Но менять решения Вовка не стал. Там курильщики и слабые физически. В хоккее нужны масса и скорость, а ничего этого у «отбракованных» нет.

С тренировки Вовка шел хоть и вымотанный физически почти до дрожания в коленках, но довольный. Очень удачный день. И форму показал тому, кому нужно, и четверых учеников нашел. Ребята фанаты и готовы тренироваться день и ночь, но не все просто, часть в вечерних школах учится, часть в обычных. Только Яшин свободен. С ним насчет курения Фомин поговорил, но пока услышан не был. Покивал Лев Иванович, улыбаясь. Ничего, надо что-то придумать. Капля камень точит.

Направился Вовка все в тот же коммерческий магазин. Картошка заканчивалась, и кроме того, решил он еще и сковороду купить, а то вчера жарил картошку на соседской. Понятно, соседи сразу на хвост упали. Не то чтобы жалко, но кормить двоих чужих ему людей… при том, что и им-то с Третьяковым скоро придется затянуть пояса, те добытые неправедным путем деньги уж больно быстро подходят к концу. Сковорода чугунная без ручки стоила сорок восемь рублей. Продавщица молоденькая уже Вовку знала и сразу ткнула пальцем в штуковину, что на витрине лежала.

– Чапельник обязательно возьмите, молодой человек.

– Чапельник? – Вот надо две жизни прожить, чтобы наконец узнать, как эта съемная ручка называется.

– Всего пятнадцать рублей, зато не будете обжигаться, – и опять улыбается.

Эх, где мои семнадцать лет? А ну да, через полгода. А почему бы не пошутить с этой обладательницей таких милым ямочек.

– Пятнадцать так пятнадцать. Заверните. Постойте! – вдруг отстранился. – Вы тоже дышите кислородом? У нас с вами столько общего.

– Что? – синие глаза полезли на лоб.

– Девушка, вы потерялись? Ведь небеса так далеко отсюда.

– Небеса?

– Вы могли бы меня ущипнуть? Кажется, я вижу ангела. Во сколько вам нужно обратно на небеса?

– Небеса?

Эх, заело. Где небеса и где чапельник?!

– А тебя как зовут? Ты смешной, – протянула покупки.

Нет. Или да? Эх, все же нет. Нет ни времени, ни денег на красивых девушек, да и тут вам не там. Тут сразу к родителям и в загс. Рано. Тогда зачем? Не для того его молния шарахнула. Эх, благими намерениями дорога в ад выстлана.

– Вовка. (Н-да?!) Владимир Фомин – игрок московского «Динамо».

– А я Света.

– Света! Так где вы прячете свои крылья, Света?

– Ну, перестань уже. Третий раз не смешно.

– Света, а ты умеешь делать искусственное дыхание, а то у меня его перехватило при виде тебя? – Фомин, блин, ну, зачем, куда тебя несет.

– Я до семи работаю, может быть, подойдешь? – и опять ямочки.

– Прогуляемся?

– Проводишь, а то темно. Трясусь каждый день. Ты милиционер ведь, раз в «Динамо» играешь?

Не говорить ведь про шестнадцать лет. Блин, запуталось все.

– Хорошо, Света. Я буду в семь часов тебя ждать у магазина. Провожу до дома и поругаю всех хулиганов.

– А у тебя пистолет есть? – девушка спросила серьезно вполне.

– Нет, я так-то не настоящий милиционер, я в хоккей играю. – Куда ты влез?

– Жаль. Там, у моего дома, бандиты всякие иногда сидят.

Вот тебе и ангел. Не то чтобы Вовка испугался, но лезть с головой в омут чужих приключений… Отступать поздно.

– Прорвемся.

– Спасибо тебе, Вова, ты хороший. Только ты перестань про всяких ангелов. Я комсомолка, еще кто услышит. Нет никаких ангелов, там космос и звезды.

«Такие девушки, как звезды, такие звезды, как она». Про светлую Свету с ямочками песня.

В соседнем магазине на автомате Фомин купил картошки и килограмм говядины. Магазин коммерческий и очередь небольшая, но постоять все равно пришлось. Так что в общежитие он заявился уже после пяти часов. Соседей дома не было, и Фомин решил пожарить себе картошки и потушить мяса. Потом передумал. Примус один, а времени до назначенного свидания уже совсем немного осталось. Потому сразу поставил жариться мясо, добавив туда немного лучка и моркови, а сам за это время почистил и порезал картошку. Треть гнилой оказалась, не дают ведь выбирать. Подставишь сумку, и продавщица чуть приоткрывает заслонку, сколько и чего получилось, что ссыпалось в подставленную сумку, то и взвесили ему. Плати и отчаливай, не задерживай других покупателей. Далеко еще до помытой и упакованной в сеточки картошки одного практически размера.

Масло горело, и еще он решил на секунду отвлечься и в чемодане найти кастет, который взял с собой из Куйбышева. Кастет нашел, а картошка подгорела и чадить начала, даже комендант заглянул, поинтересовался, не пожар ли.

Ужинал Вовка уже без аппетита. Зачем девушку с пути сбивает? Может, проводить и сказать на прощанье, что ему и семнадцати лет еще не исполнилось? Точно языком себе могилу роем. Пальто выпендрежное надевать не стал. Если вдруг будет драка, то могут порвать или порезать, а ведь это чуть ли не единственная у него приличная вещь. Надел старый ватник. И сразу себя чуть увереннее стал чувствовать.

Метели с холодами решили Москву на время оставить, чуть потеплело и ветра почти не было. Как и все безусые юноши, Вовка прилетел к магазину на двадцать минут раньше назначенного времени. Сначала вышагивал вдоль подслеповатых окон магазина. Он находился в полуподвальном цокольном этаже, и хоть снег почистили, и он не заваливал окна, но видно все равно через них ничего не было. Все в морозных толстенных узорах. Через десять минут топтания Фомин начал замерзать и, пересилив какую-то дурацкую детскую застенчивость, спустился в тепло магазина.

Света обслуживала покупателя. Мужчина в белом тулупе покупал набор серебряных вилок. Шесть штук. Тридцать шесть рублей. Словно не из серебра сделаны. Стоп.

Серебро столовое. Клад Нарышкиных в Ленинграде. Что-то под пятьсот килограммов и сотни изделий плюс изделия из золота и платины, да еще не факт, что те таджики отдали все, уж больно легко они отказались от прав на тот клад. Про клад этот столько шуму было в газетах и на телевидении, что каждый гражданин СНГ всю эту историю наизусть выучил.

Ремонтировали таджики бывший особняк Нарышкиных и нашли между вторым и третьим этажами, где половинки «Г»-образного здания соединяются, на черной лестнице, потайную комнату с ящиками, полными серебра. О своей находке рабочие, граждане братского солнечного Таджикистана, не сообщили ни владельцу здания, ни государству. А найденные ценности попытались тайком вывезти со стройплощадки и продать.

При попытке вывоза они и были задержаны. Сторожу стройки показалось подозрительным, что мусор вывозится ночью и на обычной «Газели». Да и мешки как-то странно позвякивали. Сторож решил проверить, а уж не цветмет ли вывозят рабочие, чтобы сдать в металлолом? Таджики они еще и не на такое способны. Оказалось, что в мешках именно металл, да еще какой! Нет, не цветной. Благородный. Серебро самой высокой пробы.

Однако к ответственности за кражу бедолаг не привлекли, поскольку заявления о хищении ни от собственников здания, ни от Смольного в полицию не поступило. Задержанные даже на перекрестном допросе и очной ставке заявили, что никакого клада и вовсе не находили. Нет тела – нет дела. Раз клад не находили – то и на процент от государства претендовать не будут. За такую сговорчивость они отделались только штрафом за нарушение миграционного законодательства, без возбуждения уголовного дела.

– Вова, ты чего на стул смотришь? Купить хочешь? Он дорогой, – тронула его за плечо Света.

Размечтался. А если… Нет… А вот если… А вот это попробуйте.

– Вова, что с тобой?

– Сколько, говоришь, стул стоит?

– Сто пятьдесят семь рублей.

– Ого. Ты скоро?

– Да, сейчас уже закрываться будем. Ты меня на улице подожди.

Фомин вышел на свежий воздух и легкий морозец, и мысли чуть прояснило, как там у Ильфа и Петрова про бриллиантовый дым? «Бриллиантовый дым держался под потолком» и что-то там про прыгающие жемчужины.

В Москве ведь тоже клад нашли незадолго до его переноса в это тело, делали раскопки в старом Гостином дворе и нашли два больших кувшина, полных серебряных монет. Что-то около ста тысяч серебряных чешуек семнадцатого века, да еще сколько-то талеров и серебряная посуда. Уже точно Челенков не помнит, но больше сотни килограммов серебра. Стоит прогуляться там и посмотреть, как это выглядит в 1948 году. От их общежития всего с километр. Только там ведь при сносе старых домов нашли в подклети, так что, скорее всего, этот клад сейчас недоступен. Никто сносить Гостиный двор не даст. Тогда на самом деле только Ленинград остается. Но прогуляться и посмотреть стоит.

– Все, Вова пошли, – вывела его из задумчивости девушка. – Нам туда, – и они потянула его вдоль улицы.

Глава одиннадцатая

Поехали на дачу.

Там солнце греет жарче

И все от счастья плачут.

Поехали на дачу.

Поехали на дачу.

Пораньше, не иначе.

И станет жить чуть слаще.

Поехали на дачу.

Натали

Света была ростом примерно метр шестьдесят. Схватилась за локоть, выставленный Фоминым, и почти повисла на нем. Спускались под небольшим уклоном. Впереди была накатанная ледовая дорожка, и девушка бросила Вовку на произвол судьбы и, чуть разбежавшись, на валенках, покатилась по льду. Упала в конце и весело засмеялась, зазвенела колокольчиками. Беда.

Дорожки такие до ее дома еще несколько раз попадались, и каждый раз Света бежала прокатиться и почти каждый раз падала, Вовка бросался поднимать, в последний раз она специально дернула его на себя, и Фомин бухнулся сверху, припечатав хрупкое создание к тротуару. Света только пискнула. Их лица находились рядом совсем, и так и тянуло попробовать на вкус чуть розовые, без следов помады, губки.

– Молодые люди, тут ведь дети ходят! – проскрежетало над ними.

Встали, отряхиваясь, аж подскочили. Никаких детей рядом не было, стояла женщина в белом полушубке и укоризненно качала головой. Прохожие были, но далеко, и детей среди них не наблюдалось. «Облико морале».

Дом Светы находился как бы внутри двора из более высоких домов и даже не двора, чуть ли не парка. Высокие липы и березы. Липу с другим деревом зимой не спутаешь, она словно забыла сбросить свои цимозные зонтиковидные соцветия. Или свиристелей ждет, чтобы рассеять деток по окрестностям.

Они подошли к подъезду. В этом дворе-парке, чуть дальше вглубь, раздавались пьяные выкрики и даже свист. Вовка потянул Свету к двери от беды, а второй рукой стал нащупывать кастет в кармане, когда там метрах в тридцати грохнул выстрел, и крики смолкли. Потом бахнул еще один, и послышался шум разбегающихся людей и крик: «На помощь!»

– Быстрее заходи, дверь закроем, – дернула его Света.

– Товарищи, помогите, милиционер ранен! – раздалось одновременно со стороны двора.

Вовка задвинул девушку в подъезд и, надев кастет на пальцы, чуть согнувшись, от дерева к дереву двинулся на голос. Из-за толстого дерева, что было последним, Вовка выглянул с опаской. Метрах в пяти от него, перед скамейкой лежал на снегу человек в милицейском черном тулупе и рядом склонился другой, расстегивая пуговицы на тулупе лежащего. Больше не раздумывая, Фоминбросился к милиционерам.

– Что тут…

– Фомин? Вовка? Ты что тут делаешь? – к нему повернулся тот, что сидел и расстегивал полушубок.

Вовка обоих сразу узнал. Это были капитаны из соседней с ним комнаты, те самые, с которыми вскладчину суп варили. Лежал на земле капитан Семен со смешной фамилией Радостин, а склонился над раненым юрист первого класса Иван Третьяков.

– Ранен? – нагнулся над Семеном и Вовка, стал помогать расстегнуть полушубок.

– Наверное…

Твою ж налево! Не просто ранен, а очень хреново ранен. Явно в легкое. Из черного пятна на кителе пузырилась кровь, выталкиваемая наружу. Легкое прострелено.

– Иван, бери его за ноги, я под мышки подхвачу, тащим вон в тот подъезд. Нужно милицию и врачей вызвать, – Фомин подхватил раненого и потащил к Светиному подъезду. Ноги неуклюже, не попадая с Вовкой в ногу, тащил Третьяков. Уронил один раз.

– Ну, держи же! – прикрикнул на Ивана Фомин.

Света стояла, открыв дверь подъезда, и узкая полоска света указывала направление. Затащили и уложили на деревянный с облупившейся краской пол на лестничной клетке.

– Свет, вызывай милицию и врачей, – обернулся Вовка к девушке, которая стояла у него за спиной, прикрывая рот варежкой.

– У меня папа милиционер, – пискнула.

– Ну, так зови! Быстрее! – поторопил девушку Фомин.

Света, поскальзываясь на мокрых валенках, поскакала на второй этаж и забарабанила там в дверь.

Вдвоем с Третьяковым они расстегнули на капитане и китель, через гимнастерку продолжала пузыриться кровь.

– Зажми рану пальцем, – гаркнул на побелевшего прокурора Фомин и стал стучаться в ближайшую квартиру.

Тишина. Вовка перешел к следующей. Там открыли сразу, словно за дверью стояли, женщина в свитере и с шалью на плечах. Даже старушка почти.

– Что случилось? – И пытается на цыпочки встать заглянуть через плечо Вовки в подъезд.

– У вас в доме врачей или медсестер не живет?

– Я врач!

– У нас милиционер раненый.

– Ох ты! Отойдите со света! – старушка отстранила Третьякова и склонилась над раненым. – Нож нужен! Парень, на кухне у меня… А, сама.

Бабушка бросила раненого и поспешила к себе в квартиру, вернулась с полотенцем и ножом.

В это время с верхнего этажа послышались грузные шаги, доски деревянных ступеней заскрипели. Спускающий, без сомнения, был милиционером. Он был в кофте, но при этом в милицейских галифе, синих с красным тонким лампасом. Сапог не было, вместо них обрезанные рыжие валенки.

– Что тут происходит. Кто старший? – голос у дядьки был начальственный. Вот тебе и Света, и кто же у нас «папа»?

– А вы кто? – оторвался от раненого на секунду Третьяков. – Вызвали милицию и «скорую»?

– Подполковник Россохин. Московский уголовный розыск. Вы кто?

– Юрист первого класса Третьяков Иван Федорович – учащийся Высшей школы милиции, – вытянулся прокурорский.

– А это? – «папа» подошел ближе к раненому. Из-за его плеча показалась зареванная почему-то физиономия Светы.

– Капитан Радостин Семен Петрович. Тоже учащийся Высшей школы милиции. У нас был рейд, подошли к подозрительным гражданам недалеко от вашего дома, представились, а они без предупреждения открыли по нам огонь из пистолета. Одна пуля попала в Семена, с меня шапку пулей сорвало. Шесть человек их было. Два раза один выстрелил, а потом все убежали. Я не погнался, остался с раненым. Тут на счастье Вовка Фомин подошел. Вот мы вдвоем и перетащили капитана сюда. «Скорую» вызвали, товарищ подполковник?

– Вызвал. Ты кто? – «Папа» сурово глянул на Вовку. – Что здесь делал?

– Он меня до дому провожал, – раздалось из-за плеча.

– Вот как? Документы! – «папа» еще посуровел.

Вовка паспорт, как чувствовал, с собой взял. Достал из внутреннего кармана ватника и протянул подполковнику-муровцу.

«Папа» внимательно пролистал серую книжицу и присвистнул.

– Тридцать первого года рождения. Шестнадцать лет. Что в Москве делаешь? Паспорт с куйбышевской пропиской.

– Играю за московское «Динамо» в канадский хоккей.

– Шестнадцать! – выдохнула испуганно из-за плеча Света.

– Твою ж через коромысло! – Повернулся муровец к дочери. – Провожал?! – Снова к Вовке оборотился передом. – Не рано тебе, хлопчик, девушек провожать. Света, а ну живо домой. И чтобы я тебя рядом с этим канадцем не видел. А ты, парень, чего о себе возомнил. Девушке девятнадцать лет. Она в институте на заочном учится. Тоже чтобы дорогу в ее сторону забыл.

Папа набрал в легкие воздуха для еще более грозной отповеди молокососу, но тут в подъезд вломились люди. Много людей, и врачи, и милиционеры. Так что Вовка так и не узнал, что товарищ подполковник сделает с ним, если еще раз увидит рядом с дочуркой. В общем, сходил за сладким. Их с юристом первого класса Третьяковым только в три часа ночи домой в общагу доставили. Причем на «скорой», нет, не побитых до изумления. Просто машины все на выезде, а «папа», руководивший опросом-допросом, решил сжалиться над ухажером и попросил дежурившую у отделения ту самую машину «скорой помощи» отвезти этих «придурков» в общежитие.

Интересная машина. Прямо правительственный лимузин. ЗИС-110А (санитарная модификация знаменитого лимузина ЗИС-110). Эх, себе бы такую. Это не генеральская «Победа». Вещь.

Засыпая уже, Вовка успел подумать, что хорошо, что «папа» запретил встречаться со Светой. Рано ему со студентками шуры-муры заводить. Урок будет.

Хорошо, что тренировка в два часа. Выспался Вовка от души. Только в половине двенадцатого проснулся. Хорошо будильник не подвел. Быстро умылся, зубы порошком ароматизированным почистил. Купил за пять рублей в том же коммерческом магазине у Светы, еще в первое посещение. Натянул пальто и бегом к метро. В прямом смысле бегом. В полпервого отходит автобус с командой по русскому хоккею на фабрику-кухню на обед. Талоны вчера Якушин выдал и за два прошлых дня тоже.

– Просрочены? – повертел зеленые бумажки Фомин.

– Ничего, в буфете шоколада возьмешь.

Успел в последнюю секунду, уже отъезжал мастодонт немецкий. Сидячих мест опять не было. Команда по русскому хоккею даже больше на пару человек, чем по канадскому, плюсом Вовка и примкнувший к ним Яшин. Это Вовка уговорил Якушина поставить Льва Иваныча на довольствие, а то парень на солдатских харчах такой режим тренировок не выдержит. Смешно смотрелось. Немцы они чудные ребята, или карлики все. Вовка со своими метр восемьдесят два и Яшин с метр девяносто три стояли в проходе, чуть согнув ноги в коленях, и все одно упираясь головой в фанерный потолок. Потом надоело на колдобинах биться и приседать, сели на корточки. Час в такой позе – тоже зарядка.

В буфете четыре шоколадки дали на два талона и шепнули, что могут за половину цены и на деньги поменять. Нет уж, граждане хорошие. Продукты, они важнее денег в этом пространственно-временном континууме. Суп был даже с небольшим куском мяса на косточке. Кости у всех собрал Якушин, грызть талисману «Динамо» мелкому кобельку Борьке, что жил при стадионе. А гречка пахла прелым. Видно, слишком долго держали на складе или попала под дождь осенью. Ничего, в животе не дураки, разберутся. Зато калорий, да даже килокалорий вон сколько, еще ведь и котлета. И кусочек масла на хлеб. После такого обеда и погонять можно сверстников.

Так и получилось. Якушин ничего слушать не захотел о собственной пятерке.

– Ты, Фомин, как с другой планеты. Из капиталистической какой-то. Пятерка своя, амуниция своя. Может, тебе еще и раздевалку с душем отдельную на стадионе построить. Талоны получаешь – отрабатывай, эти пять дней молодежку ты тренируешь. Разговор окончен. Кругом шагом марш.

Пришлось повторить практически вчерашнюю тренировку. Мышцы у всех забиты молочной кислотой, еле ходят ребята, к таким нагрузкам не привыкли. Заставил сначала в раздевалке парней друг другу помассировать-помять икры и плечи. Потом в прежнем режиме десять кругов по стадиону, турник, еще пять кругов и учеба ездить на коньках. Отрабатывали те же приемы: езды назад и дополнительно Вовка ввел резкое торможение. Думал, плохо все, ан нет. Как раз быстро ездить вперед и резко тормозить парни умели. Сказывалась специфика русского хоккея с его футбольным полем. Время оставалось, и, бросив «русских» повторять езду задом наперед, Вовка с отобранной четверкой и Львом Иванычем выстроил звезду канадскую и поучил их передавать шайбу не по льду, а поднимая ее, при этом используемые вместо защитников «бревна», те только глазами хлопали, когда шайбы над ними проносились. Не привыкли. Как же удивятся настоящие защитники.

– Фомин! – на поле выскочил пока не Хитрый Михей. – К телефону, живо. Генерал Аполлонов!

Ничего плохого, кажется, не делал. Или тоже «папа» будет от дочки отлучать?

Якушин зашел в кабинет вместе с Вовкой и сделал вид, что ветошью прикидывается. Интересно Михаилу Иосифовичу. Ему генерал-полковники каждый день не трезвонят.

– Да, Аркадий Николаевич, Фомин слушает.

– Володя. Тут… – помолчали там. – Чем занят?

– Тренировка с молодежным составом.

– Скоро закончится? – вздохнули.

Ой, не понравились Фомину эти вздохи.

– Закончилась почти.

– Хорошо. Ты не подумай, Володя, не в службу, а в дружбу. Сейчас за тобой приедет машина. Довезет до общежития твоего. Одевайся во все парадное, и потом шофер довезет тебя до нас. Час у вас с Наташкой на репетицию. У нее, оказывается, подготовка к какому-то там отчетному концерту в музыкальной школе. Вот пристала ко мне, хочет эту твою песню спеть вдвоем. Она на саксофоне, а ты на гитаре. Я даже и ругаться пытался. В слезы. И младшая еще реветь начала.

– Младшая?

– Лена, да ты не видел. В больнице с корьевой краснухой лежала. Для детей не опасна, а вот для взрослых… Ну, все кончилось, сегодня выписали. Ладно, заканчивай тренировку, мойся, машину высылаю.

Не хотел. Точно не хотел воровать песни, ни разу никому не сказал Фомин, что сам сочинил. Во дворе услышал, ребята пели. Всякие другие отмазки придумывал. Никто, блин, не верит, про Есенина вообще весело получилось. Все книжки поэта во всем Куйбышеве из библиотек девчонки изъяли, искали песню, что Вовка якобы для Лены сочинил. Не нашли. Так и не могли.

Теперь вот на-гора выдал «Где же ты была». Добрынина с Дербеневым обокрал. Нет, он семейству Аполлоновых честно сказал (чуть сдуру не перекрестился), что песня не его, и он ее от ребят в Куйбышеве слышал. Усмехаются. В усы. Нет, даже у главы семейства усов нет. Была крамольная мысль попросить генерала целого полковника помочь песню в каком ВУОАПе зарегистрировать и деньги пачками рубить, как Симонов. Не надо. Ну, его. Засосет, а потом на уже написанной песне проколешься. Позор на всю страну. Да и не хотелось воровством заниматься. Не так воспитали родители, так что решил Фомин, что стоит на своем. Ребята во дворе пели.

Девочка Лена Аркадьевна была сущим бесенком. Было ей лет восемь, и о перенесенной краснухе следы зеленки на щечках и общее покраснение этих щечек «ярко» сигнализировали. Сразу отстранила мать от репетиции, и сама давай на пианино лабать. И ведь как ни удивительно, мелодию схватила и вполне в ноты попадала.

Час позанимались. Получилось очень неплохо. Наталья, где нужно, очень четко вступала саксофоном, и музыка приобретала волшебные краски. Талантливая девочка и красивая. Да!

В машину все, да с инструментами еще, не влезли, отвез шофер их с Натальей и мамой Тоней до музыкальной школы, а потом вернулся за генералом с младшей дочерью. На саксофонистке Аполлоновой было темно-синее платье чуть ниже колена и белые гольфы. Еще туфельки-босоножки. Простенько, но со вкусом.

Федор Челенков внутри Вовки Фомина паниковал. Он никогда не выступал перед таким большим скоплением народу. Да вообще никогда не выступал. Огромный актовый зал, человек на пятьсот, так еще и в проходах стояли. Дети все семьи притащили. Хотя нет. Не так. Это в будущем куча фильмов мериканских, о том, как занятой отец опаздывает вечно на выступление сына или дочери. Здесь воскресенье, и люди, не избалованные концертами, и на самом деле гордящиеся своими детьми, научившимися играть на музыкальных инструментах, пришли сами, да еще и родственников привели. Все ведь в основном из крестьян или рабочих, и вдруг отпрыск или девочка-припевочка играет на пианино или совсем уж на саксофоне, мать его.

Сидели с Натальей за кулисами и тряслись оба. Фомин все старался панику в себе задушить. Отвлечься надо. И главное, Наташу отвлечь. Это ему семь десятков. А она ведь пацанка совсем.

– Наташ, как с английским?

– Нормально. – Не прокатило.

– Слушай, подруга, а что ты не заразилась от Лены?

– Я болела уже. – И эдак не получается.

– Достает тебя?

– Достает? – глаза чуть ожили.

– Ну, пристает к тебе, задирает?

– А, это. Слушай, хоккеист, надо отвлечься. Трясусь вся. Хочешь историю про Ленку расскажу. В позапрошлом году было, летом 1946-го.

– Конечно, сама видишь, пытаюсь тебя отвлечь.

– Плохо пытаешься. Все, слушай, – она сняла с колен саксофон и встала, прошлась по комнатке туда-сюда. – У отца дача есть. Не наша. Казенная. Ленка тогда в школу еще не ходила, только осенью должна была в первый класс идти. Разбила она стакан. Он тоже государственный. Испугалась, что ее ругать будут, взяла, осколочки собрала и пошла и у забора закопала. Это было в субботу, а вечером на следующий день, в воскресенье, когда мы собралась уезжать в Москву, смотрительница дачи преградила папе дорогу, поскольку не досчиталась казенного стакана. Искали мы все этот стакан и ничего, как испарился. Несколько часов кряду искали, пока мама не подластилась к Ленке и не убедила ее признаться… Ладно, признаться она призналась, а указать, где точно этот проклятый стакан зарыла, не может. Взяли мы все лопаты, даже к соседям сходили, у них пару штук взяли, и вчетвером, с водителем дядей Степой, перекопали всю землю вдоль забора. Нашла мама. Сложили осколки, вроде получается стакан. Только тогда нас смотрительница отпустила.

– Аполлонова! Ты следующая.

А ведь отпустило.

Глава двенадцатая

Домик в деревне маленький,

Солнцу открыты ставенки,

Весь деревянный, старенький…

Как хорошо мне в нем!

Теплые руки мамины,

В печке ворчанье каменной,

И ощущеньем радости

Мой старый наполнен дом.

Сергей Ковальский

Странное ощущение, словно муха из паутины вырывается, бьется крылышками – и ничего, только еще больше запутывается. Так вот и Вовка, проснулся утром от звонка будильника, а сон не отпускает, опять тянет накрыться с одеялом головой и хоть пять-десять минут еще полежать – покемарить. Никогда такого с Федором Челенковым не было, он всегда легко просыпался. Прозвенел звонок, значит, пора. Шел умываться, зубы чистить, потом минут десять на зарядку, завтрак не тяжелый и на тренировку. И сейчас надо так, а вот тело Вовки лежит под одеялом и прямо стонет, ну еще пяток минут.

Ну уж дудки! Мы рождены, чтоб сказку сделать былью. Вскочил. Холодно, когда уже потеплеет?! Неужели теперь придется каждую зиму мерзнуть? Есть выход. Нужно построить себе коттедж на Рублевке, рядом маленькую котельную и нанять кочегара, по совместительству садовника, зимой топит и тропинки в снегу на участке прокладывает, для утренней пробежки, а летом выращивает всякие цветочки и голубые елочки.

Несбыточная мечта. Почему? Михалков и Чуковский сейчас так почти и живут. Разве что печка в доме, да и не одна, а штуки три. Легко можно до их уровня добраться. Он знает несколько десятков песен и все без исключения станут хитами. Зарегистрировать в ВУОАПе, и все, ходи потом снимай со сберкнижки, как Симонов.

Ох, как тянет именно так и поступить, особенно вот сейчас, стоя босыми ногами на холодном полу и пытаясь разжечь непослушный примус. И рассуждалка в голове подзуживает. А с чего это ты, Феденька, решил, что тебя забросили сюда с целью сделать СССР великой футбольной державой? Может, это просто случайность, может, ты не один, может, цель другая? Хрущева пристрелить? Дать народу много новых хороших песен? Заслужили ведь люди, такую ВОЙНУ пережив. Будет сидеть Марья Иванна, доить корову и слушать «Русское поле», или копаться в вечно ломающемся тракторе Иван Митрофанович и слушать «Комбат батяня», и трактор у него от подъема духа быстрей заработает. Или под какую другую песню познакомятся на танцах мальчик и девочка, и родится потом у них новый Эйнштейн. Как вот определить, на кой черт его забросили в это тело и именно в 1947 год?

Про песни вспомнилось из-за концерта позавчерашнего. Вышел Вовка на сцену, и коленки опять задрожали. Полный зал. Битком, как говорят. Сел на стул, как сомнамбула, а тронул струны, вспомнил про стакан разбитый и успокоился.

Наташа вступила с саксофоном. И вдруг… раз и уже овации. И громче, и громче. Не отпустили со сцены, пока второй раз не спели. Некоторые припев даже подпевать начали. И еще бы не отпустили, но вышла директриса музыкальной школы и одним взмахом руки порядок навела. Умеют некоторые.

– Товарищи, ребята, у нас запланировано еще семь выступлений. Давайте придерживаться регламента. – И выпустила скрипачку.

Что-то тоскливое девочка с косичками исполняла. Вовка не вникал. Купался в лучах славы. Взрослый ведь человек. Песня не его, а вот хлопали люди, и такой подъем на душе.

После завершения концерта встал опять вопрос, как до дому добираться. Все ведь опять в «Победу» не влезут, инструменты еще. А на улице явно подмораживает.

– Я до метро прогуляюсь, – предложил Фомин, но не тут-то было.

– Ничего подобного, Володенька, – остановила его за рукав Антонина Павловна. – Сейчас едем к нам пить чай. А мы с Аркадием Николаевичем и по стаканчику того вина из Молдавии, что тебе привезли недавно, откушаем. Не каждый день дочь в таких овациях купают. Поедем так. Аркадий, ты садишься на первое сиденье и берешь с собой гитару и саксофон. Я беру на колени Леночку, и все тогда уместимся.

Вовка попал: с краю, с одной стороны сквозь щели задувал в двери ветер и мороз, а с другой стороны было горячее бедро Наташи, хоть и под шубкой цигейковой и через сукно его пальто, а все одно обжигало.

Дома у Аполлоновых тоже прохладно, и все сгрудились на кухне, там и примус чуть воздух согревает, и надышали. Мама Тоня принялась доставать из стола стаканы и вытащила первой турку, а потом только добралась до двух рюмочек. В вазочке на столе лежало штук пять мандаринок и, совместив все это в мозгу, Вовка выдал:

– Антонина Павловна, а у вас свечка есть?

– Естественно. Вон на подоконнике.

– А небольшие деревянные острые палочки?

– Спички подойдут? – закрыла стол хозяйка.

– А чуть длиннее? – Со спичками не комильфо, решил Вовка.

– Спицы вязальные? – наморщила лоб мама Тоня.

– Замечательно, несите. Сейчас будем готовить вкусняшку.

Сам Фомин сходил в прихожую и принес четыре шоколадки, что выдали ему в обед на просроченные талоны. Разломал их на небольшие кусочки под пристальным взглядом надувающих ноздри девчонок и зажег свечку от примуса, на который уже поставили большой семейный чайник. Турка была медная, и на боку на трех языках было написано «Армения».

– Вот такие подойдут спицы, Володенька? – мама Тоня принесла две деревянные спицы.

– Две так две, – прокомментировал Фомин и стал бросать кусочки шоколада в турку. – Наташа, Лена, чистите мандарины.

Фондюшницы не было, потому просто стал руками держать турку над свечкой. Вскоре аромат шоколада заполнил квартиру, и все Аполлоновы встали вокруг Вовки, заглядывая ему через плечо и гадая, чего динамовец делать собирается.

– Какао, что ли?

– Нет, конфетки.

– А мандарины и спицы зачем?

Расплавился.

– Наташа, наколи дольку мандарина попрочнее на спицу и суй в шоколад. Макнешь и сразу вынимай, и чуть повращай.

Блондинка проделала эту процедуру и уставилась на Фомина, принюхиваясь.

– Пробуй.

Осторожно куснула, сок из мандаринки брызнул, и девушка быстро засунула всю конструкцию в рот.

– И?.. – нетерпеливо подтолкнула дочь мамам Тоня.

– Вкусно.

– И я, и я хочу, – тут же взвыла зелено-красная Лена.

Мандаринки кончились мгновенно. А в турке еще прилично шоколада осталось, все же плитки шоколада были толстые и большие, время тонюсеньких подделок еще не наступило. И это был именно шоколад, не сворачивался, а только таял и разливался бесподобным ароматом по всей кухне.

– Можно кусочки белого хлеба макать или печеньки.

Печенье нашлось, спицы уже не годились, но мигом отыскался пинцет. Бамс, и остатки выскребли со дна.

– Володя, а откуда у тебя столько шоколада? – первая опомнилась мама Тоня.

– В буфете на талоны дали. Мне ведь дополнительное питание от клуба положено.

– Ой, – всплеснула руками хозяйка. – Получается, мы тебя объели. Тебе ведь хорошо питаться надо, ты еще растешь. Ой, как некрасиво получилось.

– Да что вы, Антонина Павловна, нормально я питаюсь. А скоро вот еще обещали стипендию дать, и, может быть, премию за изобретение хоккейной амуниции.

– Аркадий! – отмахнулась хозяйка. – Что там со стипендией и премией?

Генерал-полковник вытер перепачканные шоколадом руки и, чуть стушевавшись и поморщившись, ответил:

– Про изобретения и премии ничего не знаю, но завтра разберусь, а вот со стипендией не очень все. Только двести семь рублей получается. Черт бы побрал этих летчиков. У ефрейтора милиционера почти восемьсот рублей зарплата вместе с пайковыми.

– Аркадий Николаевич, – строго глянула на мужа мама Тоня. – Придумай. Ты ведь заместитель министра. На двести рублей мальчик с голоду умрет. Как он будет еще и в хоккей этот играть, тут ноги бы не протянуть.

– Подумаю.

Команда из Ленинграда прибыла в обед, и люди пошли по домам, только Чернышев, живущий в двух кварталах от стадиона, по дороге заглянул, посмотреть, чего нового творится. Застал интересное действие, молодое дарование гоняло других молодых, но менее даровитых. Отрабатывали передачу поперек поля, и весь лед был завален бревнами.

И ведь получалось у пацанов, крюком необычно зацепляли шайбу и через бревно перебрасывали. Шестеро отрабатывали, остальные висели на турниках. Не подтягивались, а именно висели. Аркадий Иванович постоял и посмотрел, не понимая смысла этого упражнения. Вот пацаны стали один за одним падать. Помассировали руки и снова на турник. Опять висеть.

– Фомин! – окликнул Вовку тренер.

– Аркадий Иванович, здравствуйте, как съездили? – подкатил к тренеру Вовка без своих обычных доспехов.

– Нормально съездили. 8:1 с «Динамо» и 9:0 с «Дзержинцем». Тезке твоему за две игры только один гол и забили, да и то из-за того, что динамовцы уперлись, что с ловушкой играть нельзя и судей местных настропалили, я на следующий день Аполлонову позвонил, он им мозги-то вправил, судьям в смысле, но вот первый матч пришлось Третьякову в чужих крагах играть. Палец ему в первой игре выбили. Просто железный хлопец, вторую игру через боль играл. Ну, мы с парнями тоже помогли, зажали дзержинцев на их половине, – Аркадий Иванович еще раз осмотрел Вовку. – А ты чего без амуниции своей, тоже запретили? Так тренировка вроде.

– Нет, Аркадий Иванович, приезжали два раза из Спорткомитета, первый раз распороли весь нагрудник, а через день вообще забрали всю экипировку и с собой увезли. Сказали, что им лично Аполлонов звонил и просил для динамовцев каждому комплект сделать. Так что мой завтра только перед игрой сам Романов привезет.

– Ого, высоко ты, Артист, взлетел, падать, если что, больно будет.

– У нас в команде травм нет других? – Вовка смотрел, как все еще неуклюже перебрасывают шайбу молодые динамовцы через бревна. Поднимать научились, теперь бы еще научились кидать ее куда надо, а не туда, куда бог пошлет.

– Нет. Ну, кроме Третьякова. Палец немного распух. Врач мазь дал. За пару дней хорошо бы зажило. Со «Спартаком» ведь играем завтра. Это не «Дзержинец». Считай, матч за серебро.

– Аркадий Иванович, вы все же пытайтесь звенья почаще менять. Забили гол, заменились, поиграли минуты две, заменились, пусть соперники играют по-старому, они к концу периода устанут, а мы свежее будем. А к концу третьего и подавно. Кроме того, я тут одного пацана присмотрел, его несколько раз можно со мной выпустить и дополнительно кому из основных игроков дать отдохнуть.

– Который? – неуверенно склонил голову набок Чернышев и чуть скривился. Опять яйца курицу учат.

– Ишин Владимир, 1930 года рождения. Весной восемнадцать стукнет. Нападающий. Скорость просто потрясающая, словно родился на коньках.

– Ладно, Володя, я домой. Завтра чуть пораньше приходи, поговорим, а тезка твой пусть тоже подойдет, Ишин который. Посмотрим, на что способен. Может, и прав ты.

Игра со «Спартаком», который по потерянным очкам сейчас занимал вторую строчку в нарисованной Вовкой шахматке, собрала не меньше зрителей, чем матч с МВО ВВС. Все что можно люди оккупировали, в том числе и мальчишки, ломаные-переломаные березы.

Вовка забрал домой подшивку «Советского спорта», и все, что там было написано про «Спартак», выписал в отдельную тетрадку. Получалось, что там есть двое очень хороших нападающих Зикмунд Зденек и Иван Новиков.

Зденек вообще легенда. Он черт знает сколькократный чемпион СССР по теннису. В парном разряде им с Озеровым просто равных нет. Они бы и с элитными заграничниками на равных бились, но, к сожалению, сейчас советский спорт варится в собственном соку. Василий Сталин в следующем году заберет из «Спартака» это великолепное звено нападения Иван Новиков – Зденек Зикмунд – Юрий Тарасов, а через год они все погибнут в аэропорту Кольцово в Свердловске. Юрий Тарасов – это младший брат Анатолия Тарасова. Новиков тоже один из лучших теннисистов СССР и один из лучших нападающих в канадском хоккее. И ведь тоже погибнет. Есть еще время подумать, как спасти ребят. Плохо, что не помнит Федор Челенков дату трагедии, но это не страшно, точно известно, что хоккеисты и командование клуба летело на матч с челябинским «Дзержинцем». Будет опубликовано расписание игр. Дожить надо.

Теперь нужно думать, как это великое теннисно-хоккейное звено нейтрализовать. Стоп, сам себе думаю, а сам дальше иду. Не надо об этом думать. Пусть Чернышев думает. Один ведь из лучших тренеров СССР всех времен. Есть простейший способ. Выпускать на поле Вовку и его пятерку не против звена Зденека, а против второго звена. Даже если теннисисты и переиграют первое звено «Динамо», то пятерка Фомина ответный ход организует. Значит, и думать не о чем. Нужно просто уговорить Аркадия Ивановича на этот эксперимент.

На счастье болельщиков, потеплело к вечеру. На счастье игроков, тоже потеплело. Не до нуля. Чернышев сказал перед матчем, что минус тринадцать, по сравнению с минус двадцать пять, что держалось всю неделю, так просто жара.

Матч начался тяжело. Прямо рубкой. Вовка смотрел со скамейки и поражался, просто огромные скорости, соизмеримые с теми, которые будут показывать лучшие команды НХЛ в будущем. Хуже с командной игрой, все, блин, мастера, все сами стремятся шайбу довести до ворот и забить. Нет, пасуют, конечно, партнерам, но только тогда, кода самого уже зажали. Защитники даже при успешной атаке помогать нападающим не спешат.

Зденек Зикмунд хорош, и не скажешь, что теннисист по основной специальности, такие финты закручивает и бьет по воротам очень точно, поднимать шайбу не может, и потому забить Третьякову не получается, да даже и подними, все одно Вовка-длинный возьмет. Здесь в Москве никто уже против его ловушки не вякает. Почти привыкли. Вот через три дня игра с лидером ЦДКА, посмотрим, как они отреагируют. Первыми забили «динамовцы» на третьей минуте. И покатились, как и насоветовал Чернышеву Фомин, меняться. Хрен на рыло. Играют дальше. И пропускают через минуту. В куче-мале, что организовалась у ворот Третьякова, кто-то коньком или уж непонятно чем, шайбу пропихнул. Нет просмотров с трех камер, и определять, умышленно ли протолкнули шайбу или она отскоком заскочила, не сможет судья. Залетела, значит, гол.

– Аркадий Иванович! – Вовка не мог понять, почему, мать его, этот умнейший человек и фанат хоккея не хочет его услышать.

– Смена, – крикнул на весь стадион Чернышев.

Ха, а спартаковцы меняться не поехали. Там, вообще, все плохо со вторым звеном. Вовка смотрел, за ними почти нет голов. То есть старший тренер «Спартака» Александр Игумнов собирается с «Динамо» играть одним звеном. Ну-ну.

Спокойно, как у стоячего, Фомин отобрал шайбу у Юрия Тарасова при вбрасывании и отдал защитнику, тот – назад ему. Вовка пробросил вдоль борта, чего защитник Анатолий Сеглин, игравший против него, совсем не ожидал. Сергей Соловьев не подвел, спокойно обработал шайбу, благо за воротами ему никто не мешал. Пас на усы, и Вовка щелчком отправляет в ближнюю девятку, хоть и черную, но совершенно невидимую вратарем шайбу. Он-то ее низом ждет. 2:1. А через полторы минуты, когда спартаковцы вообще еле ползали по льду, с использованием запутывающего поперечного верхового паса, Вовка еще одну забил. И ведущее звено «Спартака» поехало меняться. Вовка своих тоже увел, и получилось, что против слабой пятерки, пока не красно-белых, вышло сильнейшее звено, пока не бело-голубых, Блинков – Поставнин – Трофимов.

Бам, бац, 4:1. Бам, бац, 5:1.

После перерыва спартаковцы рубились, как сумасшедшие. Даже до драки команда на команду дошло. И те, и другие начали грубить, и судья не успевал удалять игроков, чаще всего играли три на три. Вовку Чернышев в конце второго тайма в такой игре три на три и выпустил вместе с Ишиным и защитником Василием Комаровым. Выстроили треугольник и передавали друг другу верхом, пока все спартаковцы не вытянулись от ворот. Щелчок Фомина, и счет становится разгромным. 7:2.

В третьем тайме обменялись голами, но уже без Вовки. Они с Ишиным ушли в кабинет тренера, Чернышев сам отправил.

– Нечего к тебе внимание привлекать. Сделал свое дело и сиди в тепле, подальше от шпионов. Вон, второй тренер ЦДКА сидит с блокнотиком. Молодцы вы с Ишиным. Будем вашу связку нарабатывать.

Глава тринадцатая

Пусть в эту страну

Не идут, не идут поезда,

Нас мамы впервые

Приводят за ручку сюда.

В стране этой звонкой, веселой

Встречают нас как новоселов, —

Страна эта в сердце всегда.

Константин Ибряев

Генерал-полковник Аполлонов душкой только казался, да и не казался. С Романовым, который не великий князь, но тоже Николай Николаевич, они вместе в раздевалку ввалились после игры. Пьяненькие. Не-ее… Пьяные. Аркадий Николаевич полез обниматься с Аркадием Иванычем. А Романов с Вовкой… обниматься не полез. Хлопнул по возвращенному буквально за пару минут до игры нагруднику и потянул от обнимашек в сторону. Не дали. Аполлонов увидел и обоих назад в гущу событий вернул.

– Говори, Николай Николаевич! Вот, что мне сказал, ему говори, – и как тыкнет в Вовку пальцем.

Вовка стоял на коньках. Ешкин кот, прилетело по голове, так ведь и не сшил, пусть даже матерчатые, чехлы. Даже иголку с ниткой достал и назад убрал. А из чего шить? Толчка пальцем с размаха Фомин не ждал, а потому стал назад заваливаться, пытаясь за воздух схватиться. Нет, руки не загребущие. Рухнул. На скамейку. Спасло от переломов его ребра и скамейку то, что она была вплотную к стене прислонена. Просто «присел отдохнуть».

– Вот, я тоже на ногах не стою, – самокритично поведал Аполлонов, – говори, Николай Николаевич.

– Я тут переговорил с умниками моими, решили повторить весь твой комплект амуниции и отдать на испытание в команду «Динамо». Сейчас Гершель Соломонович – глава Бюро изобретательства при нашем комитете, – оформляет за тебя пять патентов. Цени! Кандидат наук за школьника работает.

Хотелось Фомину сказать, что хорошо, что работает, плохо, что сам ничего изобрести не может. В реальной истории сфотографировали форму у чехов и свою похуже сделали. Но сейчас как бы не наоборот может получиться. Чехи приедут и «ноухаву» украдут. Беда. Нельзя.

– Спасибо.

– Потом скажешь… Когда оформим. Я пообщался с людьми. Вайлштейн Исаак Аронович – заместитель начальника Управления промышленного снабжения нашего Комитета по делам физической культуры и спорта при Совете Министров СССР… Опять цени! Так вот, Исаак Аронович с летчиками по твоему совету договорился. Месяца три и готово будет.

– Смеетесь? – не понял Вовка.

– Чего смеемся? – пьяно сфокусировал глаза на Вовкином носу.

– Ровно через месяц чемпионат закончится. И чехи… – Мать-перемать, чуть не проговорился, что в конце февраля после олимпиады чехи приедут нас учить играть в хоккей. – И чихать тогда на всю амуницию.

– Правда, Николай Николаевич, что-то затупил и я. Двенадцать комплектов через три месяца, летом, когда она уже никому на хрен не нужна, не в футбол же в ней играть, – Аполлонов пресек попытку Вовки встать и сам плюхнулся рядом.

Команда столпилась за спиной Романова и тоже осуждающе осуждала. Молчали насупленно. От Якушина уже все знали, что им такую броню сделают, а тут такой облом.

– Пресс-формы…

– А как шестнадцатилетний пацан один сам все сделал? А у тебя фабрики, бюро всякие, не, не пойдет так. Через неделю, – Аполлонов показал Романову два пальца, потом мотнул головой, соглашаясь, что мало, и еще пятерню к ним присовокупил.

– Товарищ генерал! Вы ставите нереальные сроки. – Вот откуда Гайдай лучшую фразу для «Кавказской пленницы» спер. «Вы даете нереальные планы! Это, как его, волюнтаризм!!!»

– Володя! Скажи ему, – генеральский палец угодил в председателя комитета, – за сколько сам сделаешь, если… – Аполлонов обвел указующим и наказующим своим перстом нагрудник, – тебе нитки дать.

– Войлок, конский волос, куски ко…

– Фигня. За три дня сделаешь?

– Сделаю. Только…

– Слышал, Николай Николаевич, пацан, школьник, за три дня. А у тебя, мать их, кандидаты и производство.

– Ну, – Романов тоже сел на скамью и оглядел мутноватым взглядом притихшую команду.

– Ну, – поторопил его генерал.

– Двенадцать комплектов? Ну… – почесал затылок, бобриковая шапка свалилась.

– Ну? – все хором.

– А! – махнул рукой. – Приедут завтра в восемь утра мерки снимать. Все у тебя, может, тогда в ресторан? – Романов отстранил рукой сидевшего между ним и генералом Фомина.

– Не, не, Николай Николаевич, ты скажи, что Володе причитается за изобретение?

– Считать надо. Думаю, премия за все пять авторских свидетельств составит примерно тысячи три – тысячи шесть… сот рублей.

– Вы там хорошо посчитайте. Комсомолец вон чего придумал, и в газету его. В «Советский спорт» и «Комсомольскую правду».

– Подумаем.

– Вот теперь можно и в ресторан победу отмечать. Михаил Иосифович, ты с нами?

Стоящий чуть в стороне от места действия Якушин тяжело вздохнул.

– Конечно, товарищ генерал.

– Да! Это… Аркадий Иваныч, ты вот раздели… Общество «Динамо» за победу принципиальную выделяет вам от нас им два талона на костюмы. В Военторге. Самый настоящий бостон.

– Бостон?

– Бостон. Чистая шерсть, от этих, как их, «мериносов». Козлов, в общем.

– Спасибо, товарищ генерал.

– Вам, мужики, за победу спасибо. Как ребенок радовался. Каждую шайбу в анналы нужно. Красота. А, Володя?! Когда втроем. Шедевр. Скажи, Николай Николаевич.

– Шедевр.

Вовки приехали в общагу усталые, но довольные. Матч был тяжелейший и чуть ли не самый важный за сезон. Даже если теперь проиграют ЦДКА, то серебро в кармане. А Фомин еще и надеялся, что совсем даже и не глупый, а скорее наоборот, умнейший тренер Чернышев сделает выводы из игры и поймет, что меняться нужно при первой же возможности. Это не футбол. Совершенно другая нагрузка на ноги.

Приехали, пришли на кухню картошки сварить, а там все смурные.

– Что случилось? – спросил Фомин у ожесточенно надраивающего сковороду Третьякова-маленького.

– Семен в больнице помер. Заражение пошло. А пенициллина не достали. В бреду и горячке помер. Врачи только руками разводят. А у него жена в Краснодаре и двое детишек малых. Как им теперь? – Иван тяжко вздохнул, ополоснул сковороду и, шмыгая носом, ушел с кухни.

Челенков знал, что пенсию назначат, есть в СССР такой закон. Вот только маленькая она. Если капитан получал зарплату за тысячу, то теперь жене с двумя детьми прожить на пенсию в 125, ну, даже 250 рублей будет ой как не просто. И помочь он не в состоянии. У самого последние сто рублей остались, а пока ни стипендии от «Динамо», ни премии за форму, дадут и то и то, но потом. Какое счастье, что насильник подвернулся. Одним хлебом бы они сейчас с Третьяковым питались, да обедом, усиленным, в столовой завода «Динамо».

Деньги кончатся через три, четыре дня. И на что жить? Правда, на следующей неделе Третьякова должны милиционером устроить. Завтра уже идет заявление писать. Сегодня Чернышев обрадовал. Придется пока тоже хлеба побольше покупать, да вот картошка еще есть.

Поели картошки, и Третьяков залез на свою верхотуру, а Вовка в паршивом настроении от известия о смерти капитана Радостина, повздыхав и побегав из одного угла их комнатушки в другой (целых три с половиной метра на три), решил домой письмо написать. Неделя с лишним прошла, а он обещал матери писать каждую не делю.

Сел, написал «Хелоу, предки», в смысле: «Здравствуйте, папа и мама» и остановился. О чем писать? О Наташе, о Свете, о смерти капитана Радостина, о победах и забитых шайбах. Нет. Там родители с ума сойдут. Мать сойдет. Отец только посмеется и скажет, хлопнув огромной ладонью по их чуть колченогому столу: «Наша порода. Фомин растет».

Потому ничего про женский пол писать не стал. Вот про то, что их с Вовкой Третьяковым поселили в одну комнату в очень хорошем общежитии, написал, про то, что купили чайник и сковороду, стаканы и даже заварочный чайничек. Добавил, что комендант кастрюльку выдал, вот только что в ней картоху варили. Чтобы мать не паниковала, а отец, грозно глядя на нее, не спрашивал, а деньги у него откуда, приврал, что выдали ему и Третьякову стипендию от общества «Динамо». Передал привет Мишке. Куцее письмо получилось, почти телеграмма. Опять задумался, что добавить. Не про погоду же?

Решил потрафить матери и написал, что кормят их еще дополнительно в столовой при заводе и даже шоколад в буфете дают, но он постоянно вспоминает ее пирог с рыбой, который она сделала после возвращения с рыбалки у деда.

Чуть лучше. Уже половина страницы. А, добавил, что ничего у него не сломано и не болит, и только что матч со «Спартаком» выиграли, и он три шайбы забросил, о чем, возможно, в «Советском спорте» напечатают.

Всё. Выдохся. Попрощался и, сложив письмо, засунул в выданный матерью конверт.

Заснул быстро. А вот сон был плохой. Нет, сон был хороший. Он играл в хоккей за «Динамо» с ЦДКА, и их команда побеждала, но тут Бобров забросил шайбу и счет сравнялся. И тогда Вовка пошел на сольный проход. Он применил мельницу против Анатолия Тарасова, опрокинув его на лед. Классным хитом врезался в Боброва, отшвырнув того к борту, а потом подъехал к воротам и вынул за плечи из них вратаря ЦДКА Валентина Григорьева. А потом, спокойно насвистывая, медленно-медленно закатил в пустые ворота шайбу.

Проснулся от свиста. Третьяков встал пораньше и делал зарядку. Рука еще перебинтована. Палец заживал медленно. Махал руками и насвистывал. Вот к чему этот дурацкий сон? Начал одеваться для похода к удобствам и понял вдруг, что сон нужный. Нет, не надо легенд опрокидывать. Через месяц пожалуют чехи. И они начнут применять против наших вот эти самые приемы, разрешенные в канадском хоккее, а наши судьи будут их удалять за грубую игру, а потом русские озвереют и в ответ на якобы грубость чехов начнут грубить по-настоящему.

Ну, ладно, вот есть теперь напоминалка из прошлого-будущего, и что делать ему, учить судей правильно судить матчи, по правилам, а не по справедливости. Это не добро и зло, это такая игра. Есть у соперника шайба и можно против него силовые приемы применять, нет, и это нарушение правил и грубость. В настоящее время ни мельницы, ни хиты никто правильно делать в СССР не умеет. Он тоже не великий спец, нужно потренироваться и повспоминать далекую-далекую молодость.

Поговорить с Аполлоновым? Нет. Вот тут точно нельзя. И так светится уже не первый раз, не зря тот вопросы задает, ты, мол, точно семиклассник? С Чернышевым говорить тоже нельзя. Перебор, добиться бы от него, чтобы тот осознал нужность и важность частых замен. Вот и получается, что сон вещий, и ему надо валить именно Тарасова и Боброва, чтобы эти супертренеры будущие на себе преимущество силовой игры прочувствовали. Только бы еще понять, а зачем он на вратаря напал. Этого никакие правила не допускают.

– Вовка, ты не забыл, сегодня на стадион нужно к восьми, форму приедут замерять, – вывел его из задумчивости Третьяков.

Фомин глянул на будильник. Половина седьмого. Действительно, пора собираться.

Замерили. Как там, в «Истории рыцаря»: «Ты был взвешен, ты был измерен и был признан никуда не годным». «Мене, текел, фарес». Из иврита ветхозаветного. Последнее лишнее. Тетечка с дядечкой сняли с четырнадцати человек все размеры и остановились перед Вовкой.

– А вы зачем здесь, молодой человек. У вас ведь есть защита, – подергал себя за пейсы Гершель Соломонович. Хотел подергать. А может, и не хотел, может, хотел затылок почесать. Что и проделал. Почесал со скрежетом.

– Так-то нечестно будет. У всех будет из дельта-древесины легкий комплект, а у меня из железок тяжелый.

– И это вы говорите о честности, ой, вей, куда катится мир. Да на вас лучшая форма в СССР.

– Постойте, – Вовка приостановил собирающего оставить собеседника разговаривать в одиночку, главного спортивного изобретателя страны, – Гершель Соломонович, ведь правда, нечестно.

– Это была шутка, молодой человек. Ваши размеры у нас есть, вы, надеюсь, помните, что мы два дня изучали ваши рыцарские доспехи.

– Н-да, шутка удалась, не смешная, ну, может, это у меня с чувством юмора не все хорошо. Подождите все равно, Гершель Соломонович, я вам свои коньки хочу показать. Тоже придумалкое-какие усовершенствования. И травмоопасность меньше, и нога гораздо меньше устает, и на льду человек увереннее себя чувствует, они ногу жестче фиксируют.

– Интересно, интересно. Показывайте.

Показал. Подергал изобретатель за язычки, за ботинок нарощенный, повыворачивал, как получилось, наизнанку.

– Немного ботинок от фигурок напоминает. Пожестче. Заберу? – И уже потянулся за вторым.

– А назад? – Сегодня ведь в два у Фомина опять тренировка с молодежкой. Чернышев еще хитрее Хитрого Михея оказался.

– Ты, Фомин, взялся тренировать сверстников, так и не бросай. Я с руководством стадиона переговорю. Возьмем тебя на полставки тренером. Свою половинку отдам.

– Спасибо, Арка…

– Нет, этим не отделаешься. Магарыч с тебя. С первой зарплаты. Да, и про команду не забывай. И вот держи, мы вчера вечером костюмы бостоновые поделили. Один Бочарникову, один тебе. Цени. И оправдай высокое доверие. Там мужики взрослые за тебя проголосовали, – Аркадий Иванович протянул Фомину зелено-коричневую бумажку с расплывчатым фиолетовым штампом, приблизительно размером с банковскую карту из прошлого-будущего. Поверх штампа бала надпись от руки, «Костюм мужской, одна штук». Потеряли буковку «А». Или чернила сэкономили.

– Постараюсь.

– Не переживайте, молодой человек, я Фиму – сынка пошлю, он через пару часов коньки назад привезет. Тоже хоккеистом стать мечтает, – отвлек от костюмных воспоминаний Вовку изобретатель.

У Фомина на сегодняшний день на утро план был. Решил он по Гостиному двору прогуляться, посмотреть, можно там этот громадный клад с серебром отыскать или нет.

Доехал до «Площади Революции» на метро, вышел и дотопал по плохо чищенным улицам до памятника архитектуры. Обошел двухэтажное строение, постоял, полюбовался входом, даже на задний двор проник, что интересно, там двухэтажное здание стало трехэтажным. То ли задумка архитектора, то ли снаружи нарастили культурный слой. Да нет, все же архитектор специально, наверное, занизил двор внутренний, чтобы попадать в этот полуподвал, и там склады всякие спроектировал.

Вывод же после всех этих рекогносцировок был неутешителен. Полно металлических конструкций и просто огромная территория, так что про клад серебряных чешуек царствования первых Романовых можно забыть. Его обнаружат, когда станут ломать этот Гостиный двор и строить на его месте новый, лет через пятьдесят.

Повздыхав, что одна из мечт точно не сбудется и тут денег не достать, Фомин побрел к метро. Надежда не умерла окончательно. Еще ведь оставался клад Нарышкиных в Ленинграде. И даже по дороге наметил Вовка, как можно попытаться легализовать знания о ленинградском кладе. Нужно будет записаться в Ленинскую библиотеку. Стоп. Пора ведь и с вечерней школой определиться. Нужно будет попытать Аполлонова. Обещал ведь.

Тревожить генерала не пришлось. Помог подопечный. Сам того не желая.

Началась тренировка молодежи, и Фомин побежал уже обычные для ребят десять кругов по стадиону, когда его догнал Володя Ишин.

– Товарищ тренер, а можно я сегодня пораньше уйду?

Разговаривать при беге последнее дело. Дышать надо. Потому Вовка ответил односложно:

– Зачем?

– Да сегодня в вечерней школе сочинение писать будем по Лермонтову, а я и не читал еще, – пристраиваясь в ногу с Вовкой, пояснил сочинитель.

Вечерняя школа? Только ведь вспоминал.

– А ты где живешь и в какую школу ходишь? – пора ведь записываться, а то год насмарку уйдет.

– Недалеко от площади Революции школа номер четыре. А живу прямо рядом.

– Володя, а давай мы с Третьяковым с тобой пойдем. Мы ведь в восьмой класс ходили в Куйбышеве.

– Мне жалко?! Давайте у входа в метро в пять часов встретимся.

– Договорились. А сейчас хватит разговаривать. Дыхание контролируй. Сейчас ускоряться будем.

Глава четырнадцатая

А карманнику жилось вроде неплохо на земле,

Он пил, гулял и добывал лихой свой хлеб.

И часто все сходило с рук, а если нет,

То и в тюрьме, друзья, игра, менты свои —

Проблем там нет.

Школа бурлила, не так как на переменах в школе из детства Федора Челенкова. Не бегали мальчишки по коридору, устраивая мелкие потасовки, без кулаков, просто кто кого повалит, не звенели колокольчиками смеха стайки девчонок у подоконников, покрытых морозных узором окон, не ходила по коридору строгая завуч с шишаком на голове и в больших с толстой черной оправой очках. Как Гитлер со стеком, только с указкой. Идет и бдит, не дай бог, кто из более старших обидит малышню.

Нет. Бурлила не так. В туалете направо от длинного коридора и рядом с ним стояла целая толпа взрослых или почти взрослых мужиков, в основном в гимнастерках или кителях, и курила. Хотя курила это не тот глагол. Она, эта толпа, окутывалась сама и окутывала все вокруг сизым, в неярко освещенном коридоре, дымом. Слева был женский туалет, там толпа была пожиже, но и вокруг них клубился дым. А вот в коридоре самом броуновское движение и происходило. Ходили взрослые дядьки и читали на ходу учебники, все подоконники были облеплены списывающими домашнее задание, а те, у кого списывали, ходили с понурым видом вдоль шуршавшей карандашами группки и канючила: «Ну, скоро, ну, скоро? Спалят же».

Вовки, все трое, проследовали мимо этих живописных групп, и Ишин, подойдя к двери с надписью «завуч», уверенно постучал.

Там ответили, и он как к себе домой толкнул дверь и вошел, сразу к столу направившись. Фомин с Третьяковым скромно переступили порог и встали.

– Ираида Константиновна, к нам в команду московское «Динамо» перевелись из Куйбышева ребята. Они там у себя в восьмом классе вечерней школы учились. Их в нашу школу принять надо, – он обернулся и размашистым жестом представил неофитов.

– Спасибо, Володя. Иди в класс. Можно, я с молодыми людьми сама пообщаюсь, – Ишин так себя и в команде вел. Эдакий пробивной и не ведающий застенчивости борец за всеобщее счастье.

– Это лучший вратарь страны, – продолжил парень, уже отойдя от стола и, схватив за руку, подвинул к нему Третьякова, – а это второй Бобров и наш тренер. – Володя и Фомина двинул вперед. При своих метре семидесяти и довольно субтильной фигуре в окружении этих двух гигантов совсем маленьким казался.

– Иди, Володя, на урок опоздаешь. Слышишь звонок?

До этого звонка не было, но вот седая дама поднялась из-за стола и звонок зазвенел. Волшебница. В Хогвардс попали.

Ираида Константиновна протиснулась через Вовок и, выглянув в коридор, громко скомандовала:

– Все в классы. Кто звонка не слышал?

Затопали, хлопали двери, и вскоре все успокоилось.

– Знание – сила, – кому-то за спинами застывших посреди небольшого кабинета Третьякова и Фомина сказала завуч и закрыла дверь.

«Это у них заклинание такое, – предположил Вовка, – типа „Арресто моментум“, которое замедляет или полностью останавливает объект. Использовалось Альбусом Дамблдором, чтобы порядок навести». Вот и тут. «Знание – сила», и тишина в коридоре.

Волшебница поправила седой шиньон на голове и вновь уселась на свое место, откуда обозрела двух алчущих знаний хоккеистов.

– Почему наша школа, ребята? – без тени улыбки.

– Мы тут живем недалеко, – и Третьяков стал жизнерадостно описывать общежитие Высшей школы милиции.

– Спасибо, – остановила его Ираида. – А какие успехи у вас были в Куйбышеве?

– Успешные, – решил пошутить Фомин, но не улыбнулась завуч четвертой школы.

– Я биологию преподаю, – женщина вытащила из сумки учебник, – до какого места вы дошли в прошлой школе? Восьмой класс, я правильно поняла?

Вовка понял, что сейчас экзамен начнется, и тяжко вздохнул, и вдруг его осенило. Он вспомнил, как смотрел по ящику одну передачу по биологии. Тут, наверное, до этого еще и не додумались. Блеснуть?

– Ираида Константиновна, я знаю, как сделать видимыми молекулы ДНК.

Завуч захлопнула книгу и почти положила голову на плечо, разглядывая Фомина.

– Любопытно. То, что такие слова знаете, уже похвально. Слушаю.

Вовка набрал воздуха в легкие, все не мог продышаться после никотиновых облаков в коридоре.

– Нужно взять граммов сто теплой воды и растворить поваренную соль, столько, сколько позволит растворимость этой соли. Примерно тридцать пять граммов. Потом набирать полученный раствор в рот и пару минут полоскать, и сплевывать назад в стакан с раствором. Так пару раз. Дать полученному раствору отстояться и аккуратно перелить часть в пробирку. Туда же капнуть сильный мыльный раствор. Потом в эту пробирку тонкой струйкой по стеночке влить примерно соизмеримое количество холодного спирта. Перевернуть и дать отстояться. Несколько часов. На свету в пробирке видны нити. Это и есть молекулы ДНК.

– Однако. – Ираида Константиновна даже поаплодировала. – Молодец какой. Как вас звать коллега?

– Владимир Павлович Фомин. – Ну, раз коллега.

– Замечательно, Владимир Павлович. Если у вас и по остальным предметам такие познания, то я за вас спокойна. Давайте так, я вас в восьмой «А» определю к вашему товарищу. Сейчас быстренько напишете заявление, и я отведу вас на урок. Тетрадки, ручки, чернила с собой? – она ткнула в портфели желтоватым пальцем.

– Так точно! – просиял смотревший на Вовку с открытым ртом Третьяков.

Опять, блин, засветился. Ну, зато аплодисменты от руководства школы. Может, и пригодятся когда.

К этому шагу приготовился Вовка. Все на тоненького. Все от одной особы женского пола зависит, а женщины они… женщины. Во, как Сенека сказал, записать куда надо. Операция многоходовая. И главное во всех этих ходах то, что никто из ходоков не должен догадаться, что его ведут.

После тренировки с молодежкой «Динамо» Фомин позвонил из телефона в кабинете Якушина в квартиру Аполлоновых. Надеялся, что взрослая часть семейства работу работает и дома только девочки. Желательно вообще одна девочка.

– Квартира Аполлоновых, – чуть приглушенный расстоянием, но вполне узнаваемый голос.

– Наташик, привет, тут с тобой поговорить хотят.

– Фомин, Вова. Здравствуй. Кто со мной хочет поговорить?

– Парень один.

– Ты там вообще с ума сошел? Какой такой парень? Фомин, это что, ты там сводничеством занялся? – А злости сколько. Походу, переборщил.

– Наташик, вот вечно ты, я пошутить хотел. Я тот парень.

– Сам ты, Фомин, дурак и шутки у тебя дурацкие! – Это ведь из фильма какого?

– Не сердись, золотце, я тут со стадиона, тренировка кончилась, хочу заехать к тебе, английский проверить. Неделя ведь прошла.

– Золотце? Тебе шайбой в голову попали?!

– То есть не ехать?

– …

– Ладно. До свида…

– Приезжай. Только мне через час во дворец пионеров, Ленку забирать.

– Вместе заберем.

– Хм, тут… Ладно, интересно будет посмотреть.

Почти час и добирался. Сначала метро, потом еще две остановки на трамвае. Прекрасная девятиклассница была в том синем платье, что и на концерте. То есть надо понимать, оно парадное, и его надели ради Вовки. А говорит – дурак.

– Долго, уже идти скоро. Раздевайся быстрей.

Выпрыгнул из валенок, и пальто само на вешалку повесилось.

Вовка прошел за Натальей в комнату и осмотрелся. Его ленточки с английскими словами торчали отовсюду и, кроме того, появились новые, легко заметить. Он писал на вырванном из тетрадки по математике листе в клеточку, а новые были из более плотной белой бумаги, наверное, из альбома для рисования лист изъяли.

– Смотрю, новые бумажки появились. Выучила старые?

– Выучила. Наверное, тебе спасибо нужно сказать? – улыбнулась краешком губ, и родинка над губой чуть дрогнула. Красивая. Не родинка, а хозяйка, хотя и родинка тоже.

– Значит, пришла пора выполнить и мне свое обещание.

– Какое? – и одну бровь слегка приподняла и изогнула. Ну вот как это некоторые делают?

– Поцеловать тебя. – И чувствуя, что сейчас на неприятие наткнется, Фомин быстро продолжил. Главное ведь запал из пушки вынуть. – Существуют четыре вида поцелуев. Сказать, каких?

– Математик и теоретик? – фыркнула.

– Первый – это «бабушкин», в лобик, поглаживая по русым волосикам. – Клыки спрятала. – Второй – это «дружеский». Производится в щечку, при этом своей щекой касаясь щеки оппонента, и обязательно нужно похлопать по плечу дружески в конце. – Опять попыталась улыбнуться, не теряя лица. – Третий – это «платонический». В носик. Руки в этом случае просто лежат на плечах красавицы. – Вот теперь улыбнулась, и глаза зеленые перестали быть кошачьими с вертикальным хищным зрачком. Человеческими стали, в которых можно свое отражение увидеть. – А четвертый – это «романтический» в уголок губ, и руки в данном случае лежат на талии, даже чуть сжимая ее, чтобы девушка не взлетела случайно и не упорхнула.

Засмеялась. Даже не хихикнула, а именно засмеялась, всю комнату наполнив колокольчиками и весной. Стоять бы с закрытыми глазами и слушать вечно. Как все же хорошо быть молодым.

– Тебе бы, Фомин, стихи писать. А, ну да, ты же пишешь.

– Да где мне, – и чуть-чуть ближе подошел.

Не отстранилась, стояла, своими глазами зелеными в его синих купаясь. Из-за разницы в росте чуть на цыпочки встав.

– Так какой ты из четырех выбираешь? Нет, не говори, давай я угадаю, – Вовка потянулся к талии и крепко обхватил ее, чуть выше приподнимая девочку на носки, притянул к себе, и когда она зажмурила глаза, даже чуть вытянув губы, чмокнул в носик. И не отпустил.

– Неправильно ты угадал, Вова. Я выбрала «бабушкин»… – хриплым голосом.

Пятым поцеловал в мягкие розовые губы. Ох, как хотелось по-настоящему, но пересилил себя взрослый Федор Челенков, боясь напугать девочку, которая целуется точно первый раз в жизни. Со сжатыми губами.

Не трепыхалась, стояла, голову запрокинув, и снова глаза закрыв. Все, скомандовал себе Вовка и поставил Наташу на землю, опустил туда же. Она еще секунд десять стояла с закрытыми глазами, а потом распахнула их, залив весь мир зеленым светом.

– Это и был «бабушкин», – чтобы разрядить обстановку, кто эти гормоны знает, куда по несут.

– Фу. – Наташа мотнула головой. – Ты врун, Фомин. Сказал, английским заниматься будем.

Вовка глянул на ходики, висевшие на стене, еще минут десять.

– Чего врун, вот хотел тебе фразу одну на английском сказать. «Ай, ван ту кис ю».

– Все? Это все, что ты знаешь на английском? – бровки сдвинула.

– You have no idea how badly I want to kiss you right now.

– Гад. Опять что-то пошлое.

И вдруг подошла и чмокнула в щеку.

– Пошли. Пора за Ленкой ехать.

Оделись и вышли из подъезда. Вахтер – консьерж – бывший милиционер записал в журнал. Строго все. Десять минут назад пускать не хотел. Набрал квартиру, поинтересовался, ждут ли гостей.

Только отошли от подъезда, как навстречу из подворотни на свет божий выбрались трое парней. Один чуть ниже Вовки и коренастый, крепко сбитый такой, а двое пониже и пожиже. Прихлебатели. Банда, мать их. Нет. Не банда, вон как прилично одеты.

– Привет, Наташа, это кто? – коренастый перегородил Фомину дорогу.

– Познакомьтесь, мальчики. Это – Вова Фомин, он – хоккеист из «Динамо».

«Мальчик» оценивающе глянул на Вовку и решил обострить.

– Иди давай, хоккеист, на тренировку.

– Неожиданно, я думал, автограф попросите, – усмехнулся Вовка.

– Клоун, что ли? Иди отсюда, в цирке народ смеши. – Коренастый сделал шаг вперед.

– Толик, ну-ка прекрати! – Аполлонова втиснулась между ними.

– Уйдет, прекращу, – попытался сдвинуть Наташу парень.

– А если не уйду? – Вовку ситуация не забавляла. Он взрослый человек и драться с пацанами из-за девушки… Как давно это было. Хотя ведь в Куйбышеве тоже досталось. Чудом не покалечили. Но отступать нельзя. Что подумает Наташа. Сейчас еще те времена заповедные, когда за девочек нужно драться, а не кошельками мериться. А еще понимал Челенков, что не может Аполлонова учиться в простой школе, а значит, и ее одноклассники, а это несомненно они, из совсем не простых семей. Как родители себя поведут? И как это отразится на Аркадии Николаевиче? Под ним через несколько месяцев и так кресло рухнет. Твою ж налево, как все не вовремя!

– Физию начищу! – убрал все же защитницу крепыш, просто приподняв ее и отодвинув.

– Один не справишься, подмогу привел? – Ребенок же, поймаем на слабо.

Сработало. Толик оглядел «защитников» чуть презрительно и выдал желаемое.

– Вон туда пойдем. Один на один, – он сделал широкий мах рукой и попал по плечу снова попытавшейся влезть между ними Наташе.

– Ой.

Вот до этого момента хотелось все на тормозах спустить. Вовка вполсилы отпихнул Толю.

– Вырву ведь дрыгалки.

Не упал. Отшагнул только и шапку снял. Протянул одному из неназванных.

– А ну, пошли.

– Хорошо, дорогой товарищ, потом папе не жалуйся, да и маме тоже.

Шмяк. Ух ты?! Боксер. Только чудом Фомин уклонился. Просто ждал. Толик без замаха продемонстрировал хук правой. Серьезный противник. Вовка чуть отпрыгнул назад, и вовремя. Джебом порадовал Толик. Надо его удивить.

– Смотри, Толик, – громко крикнул Фомин, чтобы точно привлечь внимание, – сейчас я досчитаю до пяти, и ты упадешь. Тоже считай. Раз. Два. Три. Четыре, – одноклассник моргнул и повторил: – Четыре.

– Пять.

– Пя… – Вовка сделал шаг навстречу, сокращая дистанцию, и обозначил правой ногой подсечку, а когда боксер среагировал и перенес вес на правую ногу, левой рукой четко попал по правой скуле. Рухнул. Не сильно бил, еще покалечить одноклассника не хватало. Но снег, скользко, да и стоял практически на одной ноге.

– И что дальше? – Вовка, шагнул к двум прихлебателям. Нет, ничем не запахло и ничего ниоткуда не полилось. Это все врут фантасты. Ни разу ничего такого не наблюдал Челенков.

– Да ты…

– Не кричите, а то милицию вызовут и вас привлекут за нападение на девочку. Забирайте Толика и идите подобру-поздорову.

Не получилось по-быстрому и по-хорошему. Толик сам вставать начал. Поднялся на колени и, зачерпнув снега, умылся им. И стал подниматься. И стал возбуждаться. И стал «угрожаться».

– Я тебя сейчас убью, – боксер пошел на чисто самбистский прием. Кинулся в ноги.

Как ни хотелось, Вовка его коленом в нос встретил и сразу разорвал дистанцию.

И тут свисток раздался, и от подъезда дома Аполлоновых к ним, как мог, бежал вахтер-консьерж.

– А ну прекращайте. Что тут происходит?

Плохо как все. Точно ведь дети каких шишек. Есть у Берии или Абакумова сыновья Толики?

– Дядя Паша, он меня защищал! – Ух ты, Наташа, наконец, дар речи обрела, да еще какой нужной и правильной в данный момент речи.

– А ну пошли отсюда, сейчас милицию вызову! – отставной милиционер схватил одной рукой вновь вставшего на колени Толика и приподнял. – Хулиганье! Среди бела дня! – Развернул и неплохой поджопник отвесил, и только после этого повернулся к Наташе. – Все в порядке с тобой?

– Да, спасибо, дядя Паша. Вова меня защищал.

– Я видел. Покурить как раз вышел из подъезда. Совсем хулиганы распоясались. Около такого дома на детей нападают. Ты отцу-то скажи. Пусть поищут. Знаешь их? А ты, паря, молодец, не испугался против троих выйти.

Во дворец пионеров на десять минут опоздали. Руководитель танцевального коллектива, куда ходила самая младшая Аполлонова, недовольно побурчала, что последняя, мол, всех уже забрали.

– Извините, Тамара Борисовна, трамвай переполненный был, не смогли вовремя вылезти. – Нет, не соврала Наташа, так все и было. А еще в этом трамвае у Фомина подрезали карман пальто и забрали последние деньги. Да и черт бы с теми восьмьюдесятью рублями. Но вот порез длиннющий на единственном и таком красивом пальто. День, что называется, не задался.

– Пойдем к нам. Мама зашьет, – чуть не плакала, переживая больше самого Вовки, Наташа.

– Шутишь.

– Пойдем, я говорю, тем более что дядя Паша обязательно папе доложит. Это ведь Толик Козлов, у него отец министр животноводства СССР.

– Козлов. Хорошая фамилия. Пойдем. Все равно ведь вас провожать. Только у меня денег на трамвай нет.

Глава пятнадцатая

Находить восток и юг,

Рисовать квадрат и круг

Учат в школе, учат в школе,

Учат в школе.

И не путать никогда

Острова и города

Учат в школе, учат в школе,

Учат в школе.

Михаил Пляцковский

Дома… Ну да, у Аполлоновых дома, Фомина посадили в кухне за стол и пообещали накормить перловой кашей с мясом. Даже пахло вкусно, когда примус Наташик разжигала и крышку кастрюли приподняла.

– Товарищ Аполлонова, – Вовка поймал мечущуюся девушку за рукав, – можно ваш дневник посмотреть?

– Чего это ты на вы перешел, мы ведь на брудершафт целовались? – послышалось.

– Чего это? Ты мне мама и папа в одном лице? – даже суету перестала суетить.

– Пожалуйста, просто хочу посмотреть, что у вас за предметы. Ну, и какая ты у меня отличница.

– Хм. Собственник. Дурак какой. Ладно, покажу. – Вернулась вместе с Леной, та мылась после горячих танцев в холодном дворце пионеров.

Отлично-то как, обрадовался Фомин, бегло пролистав дневник. Ему нужно было узнать, что у Натальи с историей. С историей у старшей Аполлоновой было как раз то, что и требовалось Вовке. Спорная между пятеркой и четверкой.

– Наташа, совет хочешь, только никому не говори, что я тебе подсказал.

– Заинтересовал. Секреты я люблю. Сейчас покормлю вас с Ленкой, и пойдем ко мне в комнату, расскажешь.

– Эх, вкусно как, и добавку бы съел, да не лезет уже. Нас ведь кормили в столовой в обед, – отодвигая пустую тарелку, похвалил хозяйку Вовка.

– Говори, – спросил, когда закрылись в комнате. Лену посадили в зале уроки делать. Бесенок, может, и подслушивает, но секрет не страшный, просто не нужно, чтобы потом генерал-полковник Аполлонов связал вместе несколько совпадений.

– Напиши доклад по истории, у вас ведь сейчас проходят революцию, вот напиши доклад, как буржуи драпали из страны с чемоданами ценностей. Из Москвы и Ленинграда, ну, тогда Петрограда. Только сначала напиши, а потом подойди к учительнице и расскажи ей о своей задумке. Уверен, что она обрадуется, ты на уроке его прочтешь, и тебе поставят пятерку, и когда она будет решать в конце года, что тебе ставить, пятерку или четверку, то про доклад твой вспомнит и поставит пятерку.

– Интересный ты семиклассник, Вова. Где только таких выпускают? Только в Куйбышеве? Хорошо. Идея мне нравится. Поможешь написать?

Ес-с! Именно на этой просьбе все и строилось.

– Конечно. Только ты попроси отца… Подожди, – видя, как вскинулась девушка, усадил ее назад в кресло Вовка. – Ты ему скажи, что хочешь такой доклад написать, чтобы он позвонил в Ленинскую библиотеку и там подобрали материал.

– Ага. А я-то гадаю, где можно такие данные взять. Поговорю. Только чтобы ты со мной пошел, – что и требовалось доказать.

– С радостью, с огромной радостью, радость моя.

По потерянным очкам ЦДКА (Центральный Дом Красной Армии) шел на первом месте, у них только одно поражение от «Спартака». На второе место после разгрома этого самого «Спартака» поднялось с третьего «Динамо» (Москва), красно-белых туда опустив. При этом у «Динамо» есть поражение, которое уже не исправить. За пару дней до того, как Аполлонов забрал Вовок из Куйбышева, москвичи проиграли на выезде матч своим одноклубникам в Риге. По тем же потерянным очкам рижские «динамовцы», проигравшие ВВС и ЦДКА, уже лишь теоретически могут претендовать на медали. Нужно в гостях выигрывать у тройки сильнейших, что из области фантастики.

Вот сегодня в очной встрече с армейцами московские «динамовцы» могут переместиться на первую строчку, чуть меньше чем через месяц вторая встреча, именно в ней, скорее всего, и будет определен чемпион страны.

Составители календаря предполагали, что матч будет зрелищным и важным, а потому, чуть сдвинув его из общей сетки, перенесли на воскресенье и на два часа дня двадцать пятого января 1948 года. Крещенские морозы отгремели, уступили место солнечной и чуть морозной погоде. Днем держалось в районе минус пяти градусов, ночью из-за ясной погоды слегка подмораживало. Матч, был не «Динамо» – ЦДКА, а ЦДКА – «Динамо», но из-за того, что с площадками все плохо, оба матча должны пройти на малом стадионе «Динамо».

Руководство стадиона отреагировало на критику в газете «Советский спорт» и озаботилось доставкой снега на восточную «трибуну» для продолжения тех самых ступенек, что настроили энтузиасты. Они же (энтузиасты) вчера вечером после работы достраивали из снега эту часть трибуны. Пришли люди, отработав на производстве или отсидев уроки в школе, со своими лопатами и часа три кидали и утрамбовывали снег. Кроме восточной снежной трибуны, руководство «Динамо» (в основном усилиями Аполлонова) навозило снега и на северную часть хоккейного корта. Тут уже днем нагнанные солдатики построили трехуровневую трибуну. Для себя. На матч пришло пару тысяч солдатиков внутренних войск.

Вовка, который Третьяков, мандражировал. Палец на правой руке почти зажил и ловушку у него никто не отнимет в этот раз, но ведь ему играть предстоит против легендарного Всеволода Боброва. Который один шайб забивает за игру больше, чем все остальные игроки ЦДКА, вместе взятые, и чуть ли не больше, чем «динамовцы» забили в этом сезоне. А ведь рядом еще и Тарасов будет. Тот тоже меньше двух шайб за игру не забивает. Потому и трясся. Вратарь первым переоделся в свою «броню» и выкатился на лед, размяться. Хотел побыть в одиночестве и успокоиться. Ни того, ни другого не произошло. В одиночестве?! До матча еще добрых полчаса, а на тех трибунах, что люди сами сделали из снега, уже собралось несколько тысяч человек. Вовка Третьяков замер у борта. Его заметили, народ на трибунах колыхнулся. Несколько человек засвистело, и вся многотысячеглазая масса народа теперь смотрела на него. Скорее всего, половина еще не видела нового вратаря «Динамо» с его шлемом и сетчатой маской, с огромным блином в специальных, из фанеры и жести, изготовленных щитках. Он резко отличался от тех вратарей в кепках или в лучшем случае в танковых шлемах и щитках, позаимствованных из русского хоккея и никак не спасающих, ладно, почти никак не спасающих от попадания летящей со страшной скоростью шайбы. Пока этих вратарей спасало только то, что поднять специально шайбу нападающие в канадском хоккее еще не умели, а если у них это получалось случайно, то шайба летела бабочкой, и удар был не сильный. Исключения случались, поднялась же шайба и сломала ключицу основному вратарю московского «Динамо» Павлу Забелину. Возможно, такая шайба причинит серьезный ушиб и ему, но кость точно не сломает. На месте, где под кожей прощупывается ключица, находятся наплечники из фанеры и жести, и дополнительно прокладка из войлока. С непривычки все это чуть сковывало движения, но за пару месяцев, что Вовка носил эту амуницию, он уже сросся с ней, как со второй кожей.

Народ свистел все громче и даже завывать начал. Изредка слышались крики «Ура!» и «„Динамо“, даешь!». Третьяков совсем разволновался и даже хотел уйти назад по проходу в раздевалку, но тут стали выкатываться на корт и другие игроки «Динамо». Чуть отпустило молодого вратаря, а когда в своей броне и маске выехал Вовка Фомин, то Третьяков успокоился окончательно. Он сделал пару кругов по площадке и стал в ворота. Нет, никто по нему с ходу бросать шайбы не начал, тем более что пока их и не было на площадке. Вовка проделал несколько упражнений по вставанию с колен и выкатыванию из ворот, продемонстрировал и езду назад. Неожиданно для него зрители опять начали свистеть и даже аплодировать. Третьяков опять стушевался, приняв это на свой счет, но оказалось, что зря попытался пройти те самые «медные трубы». Под их свирепый рык на площадку из прохода выкатывалась тройка нападения ЦДКА Бобров – Тарасов – Бабич. Который из них, видел же фотографию в газетах и в столовой завода «Динамо», но там все одеты были, по-другому выглядели. То есть вон тот невысокий и не слишком здоровый человек без головного убора и есть легендарный Всеволод Бобров.

Вовка Фомин Боброва видел в той жизни. Более того, читал в интернете, что в этом году случится серьезное несчастье с легендой. Может быть, именно в этом матче. Сева ударится о борт, и у него случится инфаркт. Самый настоящий. Из-за чего до конца жизни Бобров испытывал сердечную недостаточность. Играл через не могу и через нельзя. А потом будет жечь свое больное сердце, работая в ЦДКА тренером. И в результате умрет в пятьдесят шесть лет. Правда, не сердце будет тому виной, а тромбоз. Кто виноват или что? Причин у тромбоза несколько. Малоподвижный образ жизни? Это у Боброва?! Повышенная свертываемость крови. Надо больше пить. Нет, не водки. Воды. Чтобы кровь не густела. И одной из причин считается курение. Смолил чуть меньше Яшина. С курильщиком Яшиным Вовка уже полторы недели борется. С Бобровым, в смысле курильщиком, будет не в пример сложней.

Грозный нападающий ЦДКА проехал мимо Фомина. Без шапки, без малейшей защиты, в спортивных штанишках, ветром даже продуваемых, и шерстяном свитере. Ну, хоть краги, но и они не защита от удара клюшкой или шайбой. Видимость одна. Щупленький маленький юноша по сравнению с одетым в броню Вовкой. Сантиметров на пять ниже ростом и без наплечников, вмонтированных в нагрудник, совсем не богатырь. Тарасов с Бабичем, проехавшие следом, совсем игрушечные. Даже неудобно стало.

Проехали, сделали круг по стадиону и вернулись. Подкатили к Вовке. Нагрудника и другой защитной амуниции на Вовке ведь почти не видно. Сверху на нагрудник надета майка широкая с самолично пришитой еще в Куйбышеве эмблемой «Динамо». Мать сшила, когда Вовку перевели играть за местное «Динамо». Ракушку прикрывают сшитые Светой (не хватает сейчас) по заказу из шерстяной плотной ткани просторные длинные, почти до колен трусы. Что можно увидеть из непривычной для 1947 года экипировки? Специальные щитки из войлока и жести спрятаны под гетры. Их видно, сквозь гетры выступают, но до разглядывания ли чужих ног во время хоккейного матча. На виду коньки с наращёнными задниками и язычком, и пришитыми еще в Куйбышеве высокими, как коньки у фигуристок, голенищами, что ли. Самое главное это шлем с решетчатым забралом, как у вратаря. С медициной сейчас швах и получить шайбу в лицо не хотелось. Вон половина хоккеистов с железными зубами, а ведь только второй год играют в СССР в канадский хоккей, значит, удар мячиком в русском тоже сказывается на количестве и материале зубов. А еще у половины хоккеистов губы порваны и плохо (неровно) срослись, буграми. Не хотелось Федору Челенкову так выглядеть, вот сидел на работе и дома, шлем изобретая. Пластмассы нет. Обшивал чем попало танковый, чуть обрезанный шлем, купленный на барахолке в Куйбышеве.

– Фомин?! – Старший майор Тарасов подъехал к Вовке первым. – Откуда такой взялся?

Подкатили и остальные армейцы, последним подрулил вратарь Григорий Мкртычан. Мкртычан выглядел, как и положено мкртычанам – большой нос, большая кепка, большая улыбка.

И никакой нафиг вообще защиты, чуть не в майке-алкоголичке. В тоненьком шерстяном свитере-водолазке. Даже волосы сквозь него на груди просматривались. И по нему Вовке через пару десятков минуть щелкать, а при щелчке шайба летит со скоростью 110–120 километров в час, а кто-то там из великих запустил вообще со скоростью 190 километров в час. Не самый главный эксперт в хоккее, Федор Челенков читал, что есть знатоки, которые утверждают, что лично видели, как Фирсов одним сильным броском прошил сетку ворот, а заодно и борт хоккейной площадки. Сам не видел. И из чего тогда делали именно на той игре борта, не знает. Но вот представить себе, как после его щелчка шайба впечатывается в улыбку Мкртычана, вполне себе не сложно. Что там останется от улыбки. Вес шайбы сто семьдесят граммов, и сила удара при щелчке профессионального хоккеиста превышает пятьсот килограммов. И это в улыбку или грудь. Смертники. Тот Мкртычан весит всего пятьдесят. Щуплый, совсем маленький, жилистый. И по нему пятью сотнями кило.

– В куйбышевском «Динамо» играл, – ответил Вовка, не снимая шлема. Потом с застежками возиться.

– Шлем, как у рыцаря, боишься? – Тарасов хмыкнул.

Сегодня Вовка хотел обокрасть Тарасова. Плохо или хорошо воровать песни? Кто знает. Песни – душа народа, и если хорошая песня появится раньше, не после того, как Союз развалится, может, вот этой соломинке и хватит, чтобы переломить хребет верблюду под названием «преклонение перед Западом». Пусть они у нас песни воруют и «Эмми» всякие присуждают, пусть завидуют русским, имеющим ТАКИЕ песни. Но решил Вовка песнями не заниматься. Может, и дурак. А вот сегодня он украдет разработку Тарасова из 1967 года. Тогда на Венском чемпионате Тарасов и Чернышев применят свое изобретение – так называемую «систему». Это новое построение атаки – эшелонированное. По «системе» двое нападающих активно атакуют двумя рядами, и тем самым дают возможность для неожиданного вклинивания двух хавбеков^[2] в переднюю линию. Главное в ней, что при потере шайбы эти четверо атакующих игроков четко уверены в своем тыле. Там находится стоппер или оттянутый центральный защитник. Нападающие могут не спешить откатываться к синей линии. Они имеют возможность активно прессинговать, так как каждый игрок, сражающийся за шайбу, постоянно ощущал активную поддержку минимум трех партнеров.

Три дня со своей пятеркой Вовка отрабатывал эту атаку. Против ЦДКА с Бобровым и Тарасовым одна звезда или позиционная атака может и не сработать. Умные, найдут противоядие, тем более казачка с блокнотиком на матч со «Спартаком» засылали.

Что там Тарасов спросил? Вовка отвлекся. А, про то, что боится ли он попадания шайбы в голову.

– Конечно, боюсь. Я ведь молодой, мне еще жениться надо, девочку красивую закадрить, а без зубов и с порванными губами может и не согласиться красавица целоваться.

– Девушки трусов не любят, – серьезно так сказал Бобров, тоже пока холостой и молодой. Всего двадцать пять.

– А кого любят? – вылез вперед Мкртычан.

Вовка решил схохмить.

– Кавказцев. Случай расскажу. Заходит в магазин молодая и красивая девушка и спрашивает у продавца армянина: «Сколько стоит эта ткань?» – «Нэдорого. Для такой красавыцы – одын мэтр – одын поцелуй». – «Да, действительно дешево. Я возьму десять метров. Вот мой адрес, бабушка заплатит».

Народ кхекнул. Народ прыснул. Народ шлепнул грозного воротчика по плечу. Грозный воротчик упал. Лед скользкий. Народ хлопнул по плечу Вовку и отбил руку.

– Ого, там железо у тебя? – стал общупывать Вовку Бобров, прекратив смеяться.

– Вот и я про это. Есть перманентное желание остаться здоровым.

– Покажешь? – хором Тарасов и Бобров.

Что сказать великим? Конечно, нужно всем им такую защиту, и чем быстрее, тем лучше, ведь почти все хоккеисты молодыми умирают. Ну, ладно, не старыми. И все, надо думать, уже в следующем сезоне будут играть в такой, как у него, защитной экипировке. Высшая лига. И чехи украдут, а у них канадцы и шведы с финнами. Нет. Надо насесть на Аполлонова, чтобы не пожалели денег и запатентовали все это в Америке, иначе украдут и не поморщатся.

– Покажу. После матча. Размяться надо, а то мышцы не согреются и потянуть можно.

– Опять боишься. Трусливый ты парень, Фомин. – Уехали.

Как оплеванный стоял. И ведь именно они не правы.

– Вовка, ты чего не разминаешься? – Подъехал к нему Третьяков. – Слушай, а о чем вы с Бобровым и Тарасовым разговаривали, смеялись. Анекдоты им опять рассказывал?

– Анекдоты. Ты как, настроился?

– Боязно, – честно признался Третьяков.

– И мне боязно. Не думай, что против Боброва будешь играть. Думай, что против Севы. Они нас больше гораздо боятся. «Динамо» чемпион страны, и в последнем матче мы просто разгромили «Спартак», который выиграл у них. Коленки у них трясутся только от одного нашего с тобой вида. Потому и подъехали. Не трусь.

Глава шестнадцатая

Звенит в ушах лихая музыка атаки.

Точней отдай на клюшку пас, сильней ударь.

И все в порядке, если только на площадке

Великолепная пятерка и вратарь.

Суровый бой ведет ледовая дружина.

Мы верим мужеству отчаянных парней.

В хоккей играют настоящие мужчины,

Трус не играет в хоккей!

С. Гребенников, Н. Добронравов

Чернышева не переделать. Авторитарный руководитель и лидер. А еще он, как и все хроноаборигены, ребенок. Не в смысле мозгов, а в смысле восприятия мира. Ему надо вечно с чем-то или кем-то бороться, доказывать, что лучше, сильнее, умнее. Нужно мериться…

Стартовый состав поэтому был понятен, сам вышел и лучших с собой в бой повел. И противная сторона не подкачала. Вышло звено нападения Боброва во главе со старшим тренером ЦДКА Анатолием Тарасовым. И началась рубка. Скорости просто огромные, НХЛовцы двадцать первого века позавидуют. Нервно курили бы в сторонке, но точно не курят, там платят огромные деньги, и за эти деньги требуют работать и беречь свой организм. Это у нас все любители. Играть любят, курить любят, да и водочку любят, да много чего любят, что тот самый организм гробит. С обеих сторон просто сыпались десятки бросков из любого положения. Есть у тебя шайба, сделал пару финтов, переложив корпус пару раз, и, обойдя замешкавшихся от твоего напора защитников, лупи по воротам.

Вовка смотрел за этой феерией со скамейки за бортом и радовался, что поднимать шайбу еще не умеют. Она с такой силой врезалась в доски бортов, что эти доски трещали. А если бы умели поднимать? Ведь нет пластиковых экранов. И команды, сидевшие по флангам площадки, и зрителей бы покалечили. Он вот учил Чернышева щелкать. Да хрена с два этот прием применишь в той круговерти, что завязалась на ставшей сразу маленькой площадке. А ведь это не канадская площадка. Это у них 60 метров на 26. Сейчас же заруба происходила на площадке размером 61 метр на 30. Еще есть различие, которое уменьшает канадскую площадку. Это углы. У нас они, конечно, не прямые, есть скругление, но на канадской это скругление гораздо сильнее, и еще десяток квадратных метров у льда отрезано.

Вовка смотрел и улыбался мысленно, восхищаясь азартом и напором обеих команд. Бобров с Тарасовым действительно хороши, может, «Сева» чуть статичен. Стоит перед воротами и ждет шайбу, ну, если уж дождался, то вратарю кирдык^[3]. Обведет, обманет, переиграет. Всех.

Нет сейчас в хоккее канадском вратарей. Они все перекочевали из русского, и у них другой менталитет. Шайба летает по льду, и нужно эти низовые шайбы уметь останавливать. Ногами. А у них совсем не та экипировка. Обычные круглые, если так можно сказать, щитки вратарские, доставшиеся по наследству от «русского собрата». У Третьякова они жестче и прямо угольные, плюс нагрудник, шлем с сеткой да ловушка. Он не боится шайб. И он умеет правильно двигаться на коленях.

Бобровское звено переиграло звено Чернышева, раза в два больше по воротам жахнули. Только впустую. Третьяков все шайбы выловил. Плохо, что почти все вбрасывания у его ворот, кстати, круги еще на льду не рисуют, только красной краской точку вбрасывания. Вот центральный синий круг есть и синие линии у центра поля. Чернышев зато удивил армейцев, он раз за разом показанным ему Вовкой способом, используя обратный хват, выцарапывал шайбу. И не просто выцарапывал, а почти всегда доставлял ее своему защитнику. Как это Боброва бесило, аж на скамейке был слышен его зубовный скрежет. Так минут пять продолжалось, пока он тоже не перехватил клюшку. Умный и обучаемый! И сразу игра у динамовцев разладилась. Это против Фомина Бобров не гигант, даже ниже на пять сантиметров, и против Чернышева, в котором тоже 180 сантиметров, не пляшет, но вот когда на вбрасывание выходил Василий Трофимов, в котором всего 160 сантиметров и вес в два раза меньше, чем у Севы, то шайба всегда выцарапывалась армейцем. Прием не отработан еще, и далеко не каждый раз она оказывалась у хоккеистов ЦДКА, но ведь один черт все это происходило в непосредственной близости от ворот «Динамо».

Вовка сидел как на иголках, когда, наконец, эти взрослые дядьки устанут, не могут же они весь период на льду находиться, да еще при таких скоростях. Минуте на десятой он уже начал сомневаться, что там, на площадке, вообще люди. Это, наверное, вообще виртуальная реальность, и он не в прошлое попал, а в компьютерную игру.

Скорости стали все же снижаться, люди устали до невозможности, видно было, что только на закушенных губах уже катаются. Принципиальное соперничество и никто не хочет уступать, а еще ревет стадион, посчитать невозможно, но далеко ведь за десяток тысяч. Гвозди бы делать из этой десятки на льду и забивать по шляпку. Это соперничество личное вредит игре. И Вовка решился, пусть потом получит нагоняй.

– Смена! – заорал он, когда Третьяков в двадцатый уже раз прижал шайбу ко льду.

Разъяренный Чернышев обернулся и испепелил Фомина взглядом, точно испепелил, аж волосы на макушке задымили. Или это только пар.

– Смена! – еще громче, чем в первый раз, закричал Вовка.

Его ткнул в плечо Сергей Соловьев:

– Ты чего делаешь?! Совсем охренел?!

Следом и Вася Комаров подключился, пытаясь ему рот закрыть. Не вышло, там маска сетчатая.

– Смена!

Поехали динамовцы вслед за Аркадием Иванычем к своему борту.

– Ну, Артист, получишь ты у меня! – а сам перешагнуть небольшой бортик не может, до того устал.

– Все после матча, Аркадий Иванович.

Фомин выехал на лед, и за ним остальные игроки второй пятерки. Вовка глянул на противоположный борт, где сидели армейцы. Обана!!! А Бобров с Тарасовым и Евгений Бабич остались на льду, только двое защитников поменялись. Стратеги. Думают, что своим сильным звеном смогут в блин раскатать слабую пятерку динамовцев.

– «Систему» играем, – крикнул начавшим разъезжаться партнерам Вовка и поехал на вбрасывание.

Что и следовало ожидать, напротив, взяв клюшку обратным хватом, тяжело дыша и широко улыбаясь, устаканился Бобров. Пар от легенды так и валил, он сейчас килограммами вес сжигает. Молодость против усталости и энтузиазма. Вовка шайбу у легенды отобрал и точно послал между ног Комарову, тот мгновенно переправил Леонову, но смотреть на это времени у Фомина не было, он уже летел к воротамармейцев. Летел по правому краю, по левому, лишь на пару метров отставая, бежал, как на стометровку Николай Климович. Добежали, никого, а вот и шайба, ее, как и тренировались, вдоль правого борта, как только пересек синюю линию, отправил Леонов. Нападающий «динамовцев» Медведев и Комаров летели вторым эшелоном.

Вовка принял шайбу, легко ее обработал, никто не мешает, «мешальщики» ближайшие отстали на пять метров. Осмотреться даже время есть. Бросок, чуть приподняв шайбу, на Климовича, тот имитирует удар и легонько отпасовывает набегающему Медведеву. Вратарь среагировал на обманное движение и ворота наполовину, правую, оставил совершенно не прикрытыми. Шелк. Бам. Звяк. Шайба от штанги залетела в ворота. 1:0.

Выехали на вбрасывание. Опять Тарасов или Бобров, кто уж у них рулит, не увели звено меняться. Ход мыслей понятен. Азарт. Отыграться хотят, отлично понимают, что их второй эшелон даже не классом ниже, а двумя классами. Эти студенты, те восьмиклассники.

– Играем звезду, – крикнул своим Вовка и подождал, пока Соловьев не укатится подальше к воротам соперника.

Злость у Боброва, накопившаяся за последнюю минуту, на нем самом и отыгралась, он с такой силой шарахнул клюшкой по льду, что она переломилась. Перо отчекрыжил. Вовка вместе с шайбой отправил Леонову и перо бобровское. Это помешало Револьду нормально обработать шайбу, и по идее, должно было сорвать намеченную атаку, но получилось еще лучше, чем планировали. Сначала Леонов отшвырнул перо, а взмыленный Тарасов среагировал на него и бросился на «перехват». Перед воротами остался один защитник, так как защитник Андрей Старовойтов поддержал рывок тренера. Револьд спокойно отправил шайбу Соловьеву, тот на ход Вовке. И щелчок. Самый верх правой штанги, и шайба залетает за спину Мкртычана, ударяется в нее и, упав за бедной спиной, вкатывается в ворота. 2:0. Следом на лед падает Григорий Мкртычан. Удар хоть и рикошетом, но очень сильный и прямо сзади по ребрам. Дух выбил.

Все шестеро армейцев едут на скамейку. Первым появляется второй вратарь ЦДКА Борис Афанасьев, потом за ним появляются защитники Меньщиков и Никаноров, и как на Голгофу выползают нападающие Веневцев, Давыдов и Орехов. Не мальчики для битья, но и не первое звено армейцев. Вовка на это действо посмотрел, подумал и поехал меняться. Нужно восстанавливать реноме тренера играющего. Ему сейчас обязательно со своим звеном нужно забить.

На перерыв ушли при счете 4:0 и просто под ужасный крик трибун. Болельщики «Динамо» кричали «Ура». Болельщики ЦДКА свистели.

Вовка последним заходил. Притормозил у дверки с площадки и стал натягивать на лезвия коньков чехлы, что ему сшили. Мысль сделать была давно, но не было ни материалов, ни даже идеи, из чего их шить. А тут возвращались они с тренировки с Третьяковым в общагу и решили через овощной магазин пройти. Праздник все же. Вовке-тезке дали аванс и подъемные, он теперь самый настоящий милиционер. Только формы пока не выдали, на его двухметровую фигуру не нашлось у старшины. Пошел к начальнику тыла, тот посмеялся над нескладной фигурой Третьякова, но потом посерьезнел и сказал, что для вратаря «Динамо» разобьется в лепешку, но и повседневную, и парадную форму Вовке добудет, причем из самого лучшего материала – кашемира.

Денег дали прилично. Двести рублей подъемных и триста аванса, так что ребята решили закупиться, явно соседи на хвост упадут, узнав о празднике. Вышли затаренные всякой всячиной овощной и по пути, буквально десяток шагов сделав, наткнулись на мастерскую по ремонту обуви. Чем черт не шутит, решил Фомин и потащил вратаря в полуподвал. Попросил старшего позвать у веснушчатой рыжекудрявой приемщицы. Та хромая ушла и вернулась со своей копией, только на двадцать лет старше, но рыжие кудряшки те же, и самое прикольное, прямо ярко-рыжие брови и ресницы у обеих. Нет еще моды на нарисованные брови и черные наращённые ресницы.

Вовка достал коньки из сумки и показал, что хотел бы от самого передового в Москве и окрестностях обувного комбината получить. А потом изобразил иностранного шпиона и, воровато оглядевшись, шепотом добавил, что если все получится, как надо, у «директора комбината», то заказами не самых бедных людей в стране он ее обеспечит.

Вот первый день тестирует совершенно бесплатную рекламную продукцию, а еще говорят, что в СССР секса не было. Тьфу, предпринимательской жилки у людей нет.

В раздевалке народ весело переговаривался и шутил, развалившись на лавке. Хоть в Москве и потеплело, но это никак не отменило того факта, что отопления в раздевалке не было. От всех игроков прямо клубы пара поднимались, словно не в раздевалке хоккейно-канадской команды находишься, а в русской бане.

– О, герой! – заметил Вовку Чернышев. Встал, подошел, покачиваясь, и обнял неожиданно. – Молодец! Правильно все сделал! – и шепотом добавил: – Но больше так не самовольничай. Выгоню на хрен из команды.

– В ВВС зовут, – так же тихо прошептал Вовка. Нельзя сейчас уступать Чернышеву. Он не прав, и он должен понять, что он не прав, запомнить это и сделать правильные выводы.

– Эй, хватит обниматься, – прервал их перешептывания Всеволод Блинков. – Вован, покажи, чего это ты себе на коньки надел.

Вовремя прервал. Неизвестно, чем бы закончилось. А так все потянулись к снятым Фоминым с коньков чехлам и стали их натягивать себе на лезвия, пробуя ходить.

– А что нормально. Где взял? – последним опробовал обновку играющий тренер.

Вовка объяснил, как найти мастерскую. Народ почесал репы, и Чернышев, оглядев команду, сказал:

– Все в разных концах Москвы живут. Ты, Артист, закажи, сколько нас, тринадцать пар чехлов, а как готовы будут, мы тебе деньги дадим и выкупишь. Только Михаилу Иосифовичу пока не говори, а то и он влезет, тогда все это на месяц затянется.

– Так-так, – Хитрый Михей появился у него за спиной. – Чего это мое имя всуе тут изволят трепать?

– Сюрприз будет, Михаил Иосифович, – спрятал за спину чехлы Фомин.

Второй тайм начался вяло. Первое звено армейцев наелось? Или это тактика такая была – усыпление бдительности? Тем не менее катались медленнее горячие финские парни обеих команд и в основном проверяли вратарей дальними бросками. И тут Чернышев отличился. Он классно щелкнул, буквально как на тренировке, шайба взвилась и, почти прикрытая своими защитниками, незаметно юркнула в девятку слева от вратаря. Судья вот увидел и свистнул. Тарасов покатил к воротам, разбираться, а потом к Чернышеву, что-то на него покрикивая. С чего бы это? Что не так? Ага, вона чего, должно быть положение вне игры, шайба пересекла синюю линию.

Драться начали. Нервы у играющих тренеров. В кучу-малу ринулись и остальные игроки, находившиеся на площадке. Чего делать, лезть разнимать? Вовка, конечно, один из самых габаритных игроков высшей лиги, но лезть в эту махаловку с непредсказуемым финалом очень и очень не хотелось. К счастью, пока раздумывал, судьи растащили драчунов и удалили обоих тренеров. Остались на поле по четыре человека.

Вовка подошел к клетке.

– Аркадий Иванович, давайте я смену произведу и своих на площадку выведу, мы отрабатывали игру четыре на четыре.

– А, выводи! – махнул рукой Чернышев. Тридцать три года дядьке, сидит весь в крови, нос разбили, и руками эту кровь размазывает по лицу. Прямо Виннету – сын Инчу-Чуна.

Игру уже начали, и Бобров первый добрался до шайбы, бросил, она пошла низом, попала в конек защитника «Динамо» Бориса Бочарникова и залетела в малюсенькую щелку между правым щитком и штангой. 4:1.

– Смена, – крикнул Вовка, когда команды покатили на вбрасывание.

В отсутствие сидевшего в клетке Тарасова Бобров командовал. Он людей своих не увел. Решил еще раз проверить молодого.

Вовка не пошел на вбрасывание. На тренировке несколько раз попытался применить мельницу против обладающего почти теми же габаритами, как и Бобров, Всеволода Блинкова, одного из команды лейтенантов, а сейчас, как и Бобров, даже старшего лейтенанта. Не сразу, но приноровился. Чернышев, смотря на это феерическое зрелище, только крякал. Сам попробовал, но в результате оба чуть не покалечились.

– А что, судьи умышленной грубостью не посчитают? – спросил, массируя выбитое плечо.

– Атака хоккеиста, не владеющего шайбой, – это нарушение правил, а этот же прием против хоккеиста, который катит к твоим воротам с шайбой, это в пределах правил, – Вовка врезался коленом и шипел это сквозь приступы боли, волнами накатывающие на ногу.

– Ну, будем выигрывать с крупным счетом – примени. Посмотрим, что скажут судьи и что скажут газеты.

Вот время и пришло, пусть счет и не крупный, но запас в три шайбы есть.

Бобров летел вперед с шайбой. Прямо к воротам по кратчайшей траектории. Вовка чуть присел, готовясь к приему. И когда до легенды оставалось пару метров, развернулся и спиной вперед, присев, как мог, наехал на Севу, тот уже ничего сделать не мог. Вовка резко выпрямился, и Бобров полетел, выронив клюшку и переворачиваясь в воздухе. Приземлился на спину, ничего себе не сломав, но встреча со льдом на такой скорости и так неожиданно выбила дух из богатыря. Лежал, осмысливал перспективы полетов без летательных аппаратов, и медленно продолжал скользить к воротам «Динамо».

Вовка ждать не стал. Нет свистка, он подхватил шайбу и погнал на ворота армейцев очередную «систему», ну почти, стоппера-то нет, но он в такой ситуации и не нужен. Пока Бобров оклемается и вступит в игру, дело уже будет сделано. Пас Револьду, ответный на ход и щелчок. 5:1.

Матч получился долгий и грубый, армейцы начали не просто грубить, ну, там подножки клюшками делать, локтями пихаться, атаковать как раз игроков, не владеющих шайбой, они вообще озверели и еще два раза устраивали битву команда на команду. Что там Озеров скажет? «Такой хоккей нам не нужен»? Вот именно тот случай. Почти весь остаток игры команды неполными составами играли. Армейцы еще две в большинстве забили, но и сами одну пропустили. В итоге 6:3. Дружба не победила. Болельщики «Динамо» были довольны, а вот будущие красно-синие уходили побитые со стадиона. Не физически, как их кумиры, а морально. Не ждали такой игры от легенд. Кулаки показывали динамовским болельщикам, типа, ничего, будет ответная игра, мы подготовимся, с велосипедными цепями придем.

После матча, едва хоккеисты туда вошли, сразу в раздевалке появился чуть подшофе Аполлонов. Оттащил Вовку, обнял и строго так по-отечески спросил:

– Володя, что это за выверт с Ленинской библиотекой? Твоя работа?

– Нет, я, как мог, отнекивался, – и честные голубые глаза, не отводя взгляда от чуть затуманенных генеральских.

– Я дал команду, там Наташе подберут не секретные материалы. Ты это, выбери пару часов, помоги дочке, не убудет. Торт с меня. А, да, все, утвердили тебе стипендию. Двести восемьдесят семь рублей и тренером молодежной секции утвердили, там триста семьдесят рублей. Шестьсот пятьдесят рублей будешь получать. Для шестнадцати-то лет неплохо.

– Спасибо, Аркадий Николаевич.

– Нормально все. Как ты сегодня Севу! А красота! Давай переодевайся, к нам поедем. Жена праздничный ужин готовит. У Лены день рождения.

– Так я не знал, без подарка, – развел руками Вовка.

– Ерунда. Ты сам как подарок.

Глава семнадцатая

Если мечтаешь найти чудеса,

В сказку попасть ненароком,

Вовсе не надо бродить по лесам

И колесить по дорогам.

Есть по соседству библиотека!

В ней лекарства, словно в аптеке,

От коварства, глупости, лени

Лечат книги без промедлений.

Татьяна Бокова

Библиотека была шикарной. Древние, времен Рюрика столы, настольные лампы на них, по верху балкончик с перильными балясинами, и там тоже небольшие столики. Внизу столы на два человека, и видно сразу, когда эти двое пришли вместе, а когда сошлись за одним столом волею случая. В первом варианте – сидели близко друг к другу, во втором – разъехавшись, как поругавшиеся супруги. Где-то Челенков выражение слышал: «Знакомиться надо не на дискотеке, а в библиотеке».

Вон сидит милая девушка со смешными косичками, был бы Вовка один, подошел, отодвинул прыщавого недомерка, угнездившегося рядом, и, чуть кашлянув и подвинувшись верхней частью туловища к косичкам, шепотом произнес:

– Девушка, вы так серьезно и сосредоточенно выглядите, наверное, в туалет хотите и не знаете, где он, пойдемте, я вас провожу.

Не, не. Это не пойдет. Лучше вот так:

– Девушка, вы так интересно пахнете. Вот не пойму, вы доярка или свинарка.

Нет. Для первого свидания перебор.

Может, вот так, серьезная ведь:

– Девушка, вы так мило шевелите губками, проговаривая творения Овидия. Не Овидий? Гомер? Сеченов?! А это тот самый, что научил Павлова собак резать.

Обидится. Видно же, что вся отдалась биологии.

Что же сказать хозяйке косичек?

– Милая девушка, я хотел бы быть косым, чтобы видеть вас дважды.

Это ведь тоже биология. Или так:

– Девушка, вы что-то уронили. Ох, блин, да это же моя челюсть.

Анатомия разве не часть биологии?

А если она, ну, с косичками и в милой застиранной кофточке с вытертыми почти до прозрачности локтями, не биолог, а физик.

– Девушка, а что это у вас за учебник? Физика. Теперь все понятно. Вы физик и случайно проглотили магнит, вот почему меня так тянет к вам.

Но сейчас не один, да и не ловелас. Скорее, застенчивый однолюб. Страшно вот так подойти к незнакомой девушке и заговорить. Пошлет и будет на одну фобию больше.

Сейчас с Натальей им тут рандеву назначено. Важное.

Вовка подошел к сидевшей чуть сбоку от остальных смертных почти богине. Женщине средних лет с красивой прической и в черном свитере-водолазке. Смотрительница зала номер три.

– Извините. Нам бы повидаться с Татьяной Семеновной.

– По какому вопросу? – богини, они всегда смотрят свысока. Или это муза? Эвтерпа, вон у нее томик Есенина на столе.

– Нам назначено! – И палец к губам… Не так, как Аршавин показывает. А как Дуглас какой в ствол револьвера огромного калибра дует.

Эвтерпа потянулась к телефону, подозрительно оглядывая двух непонятных молодых людей.

– Татьяна Семеновна, тут вас молодые и странные люди спрашивают. Говорят, что вы им встречу назначили, – ввернула шпильку, победно глядя поверх очков.

Положила трубку на черный телефон, по которому еще Бухарин говорил, когда тут Конституцию писал.

– Сейчас заведующая спустится.

Спустилась.

Много есть ценителей женской красоты. Все по-разному и разное ценят. Про цвет волос не будем. Тут ведь как. У кого жена блондинка, ну или подруга, того вечно тянет на брюнеток, а счастливые обладатели под боком брюнеток обязательно сворачивают шеи на блондинок. Остановимся на фигуре. А, нет. Тут не то же самое? Тут все как бы то же самое, а на самом деле совсем не то же самое. Вот есть ценители женской красоты, которые уверяют, что женская грудь должна влезать в ладонь. Наслушались их всякие разные Донателлы Версаче, Дольче с Габбаном, Пьеры с Карденом, Пако Рабаны, Карлуша Лагерфельд и как давай шить одежду для вешалок. Сошьют, повесят на манекенов-манекенщиц и распространят слухи, чтобы это продать, что женщина должна быть с плоской грудью. Понятно. На нормальный бюст шить не умеют, там вытачки всякие нужны, а тут балахон по краям прихватил и стриги капусту.

Федору Ивановичу Челенкову одноладошницы не нравились. Лучше, если можно двумя ладонями прикрыть. А еще лучше – тремя. Вот есть ведь Анна Семенович. Все у нее на месте. И лицо, и глаза, и то место, куда глаза сами опускаются. И талия тоже, как ни странно, на месте. Вот навстречу она и шла. Вовка сразу понял, что строгая, в смысле в строгом черном костюме, молодая женщина с фигурой Анны Семенович и есть искомая заведующая третьим залом Татьяна Семеновна.

Ужель та самая Татьяна? Так и хотелось продекламировать. Женщине было лет под тридцать, Вовка сразу глянул на… Нет, на палец. Кольца не было. А, нет, есть, но на другой руке. Предположить, что Татьяна Семеновна католичка, можно было, что-то шведское в ее золотой головке было, но, скорее всего, все же вдова. И муж сгинул на этой страшной войне… Сразу и игривое настроение у Вовки исчезло.

– Ты Наташа Аполлонова? – проигнорировала восходящую звезду канадского хоккея красавица.

– Да, – школьница серьезно кивнула. Нет. Почти нет еще золотой молодежи. По крайней мере, эта точно не из них. Вон, стесняется, что папа за нее тут похлопотал.

– А вы с Наташей? – все же удостоили взгляда. Эдакие пыльные серые глаза. Шарм ушел окончательно.

– Мы с Наташей, – Вовка кивнул головой, здороваясь. – Я – Владимир.

– Пройдемте, молодые люди.

Заведующая третьим залом уверенно стала подниматься по лестнице, По правилам этикета именно в этом случае женщин пропускать вперед не следует, но зав решительно шагнула на лестницу, ведущую на балкон, и Вовка вынужден был подниматься за ней.

Легкий аромат духов заставлял поднимать голову, а поднятая голова упиралась взглядом в округлые формы. Шарм снова появился. Да еще какой. Не отдыхала природа на заведующей. Осиная талия, и Гурченко позавидует, и вполне себе сформированные формы. И прямо ведь перед носом. Крутая лестница. Поднялся Фомин на балкон в «приподнятом»… настроении.

За рядами книжных полок наметился проход, и они, ведомые строгой белокурой заведующей, протиснулись в него. Потом поворот опять между полок, потом еще один. Назад самому и не выйти. Все это источало свойственный только старым библиотекам запах. Его даже описать невозможно. Пыль. История. Сопричастность. Пахнут ли великие мысли, превращенные в черные буквы на белой бумаге? Пахло временем.

Дверь была под стать полкам. Старинная, резная из чего-то типа мореного дуба, почти черная и толстенная. И стол за дверью был из этого же набора, темно-коричневый и огромный. Родственник Резолюту, только орла не было. На краю этого монстра стояла стопочка папок и даже сверху две книжки.

– Вот, вам подобрали материал. Можно поинтересоваться, на сколько минут вы, девушка, планируете доклад? – ткнула строгая дама в стопку материалов на столе.

Наташа поплыла. Не готова была к такой встрече и к такой горе материала. Заморгала испуганно.

– Минут на пятнадцать, – пришлось Вовке вмешаться.

– Хватит тогда. Вопросы есть или приступите к работе? – и глазами, вдруг переставшими быть пыльными и ставшими насмешливыми, юных историков оглядела.

– Про золото Колчака спрашивать не будем и про вывезенное царскими родственниками тоже. Интересны скорее отдельные там графья да князья, купцы миллионщики, – Вовка взял верхнюю книгу из стопки в руки.

– Знаете, ребята, я перед самой войной выбирала материалы по тем ценностям, что вывез Врангель, так и знала, что спросите. Вот листочек подготовила. Врангель вывез огромное количество ценностей, в основном церковных. И в наших архивах сохранилась история, как в 1922 году группа американских миллионеров осмотрела вывезенное. Купить хотели. Опасаясь огласки, они заявили, что камни из окладов икон необходимо вынуть, а все золотые вещи превратить в лом. За дело взялись офицеры Русского общевоинского союза^[4]. Это недобитые белогвардейцы. Так сорок человек занимались этим два месяца, по итогам которых были затарены 700 ящиков по 15 пудов каждый, всего – больше 10 тысяч пудов. Если на килограммы перевести, то получится чуть не сто семьдесят тонн золота. Американцы купили все это за 50 миллионов франков, переданных лично Врангелю. А вот что стало с драгоценными камнями, неизвестно. Подумайте, сколько можно было бы приобрести нашей стране заводов или продовольствия во время неурожая тридцатых годов. Я представляю себе, как выглядят оклады икон и другая церковная утварь, там огромное количество камней, и думаю, что сумму за золото можно смело удвоить, если камни забрали эти же миллионеры из САСШ. – Зав залом обвела Вовку с Наташей серьезным взглядом и, обозначив легкую улыбку, продолжила: – Полезное дело ты, Наташа, хочешь сделать, если твой доклад мне понравится, то может, мы его даже в слегка отредактированном виде опубликуем в… скажем в «Комсомольской правде». Всё. У меня сейчас совещание. Оставляю вас на час.

– Подождите секундочку, Татьяна Семеновна, а сколько вообще эмигрировало человек из царской России? – остановил женщину Фомин. Любопытно просто. Никогда не знал размеров той трагедии.

– Американский Красный Крест называет цифру в один миллион девятьсот шестьдесят шесть тысяч человек. Безусловно, кто-то из них смог вывезти некие ценности. А кто уехал между февральской и октябрьской революциями, тот мог и очень приличные деньги, и ценности вывезти. Все, ребятки, бежать надо. – И ведь убежала. Роскошно переставляя черные туфельки. И учить, как вешалок, походке по подиуму не надо. И так все как надо двигалось. Знойная, блин, женщина, мечта поэта.

Вовка усадил Наталью за начальственный «резолют» и открыл перед ней тетрадку.

– Запиши пока, что Татьяна Семеновна сказала про Врангеля.

– А ты?

– А я пока материалы посмотрю.

Вообще, во всей этой истории Вовку только одно интересовало. Ему нужен был документ, написанный в 1917 году, и чтобы там стояла дата. Оптимальным был бы лист со второй чистой половиной. Что задумал? Да просто все, на таком листе нарисовать сажей, разведенной в спирте, место клада в доме Нарышкиных и написать под листом левой рукой и специально коверкая почерк: «There’s silver»^[5].

Наташа писала, старательно макая в чернильницу, принесенную с собой, перо, и от усердия даже высунула язычок. Вовка открыл первую же папку и присвистнул. Н-да. Такого в учебниках не писали. И это не бомба, конечно, но явная пятерка Аполлоновой уже.

– Пиши, Наташ. Принадлежавшие им уникальные драгоценности, полученные при ограблении собственного трудового народа, пытались сохранить члены семьи отрекшегося императора Николая Второго, которые оказались под строгим домашним арестом. Бывшая государыня Александра Федоровна и четверо царских дочерей украдкой от охраны, на протяжении длительного времени зашивали бриллианты, изумруды и рубины в свои корсеты и швы пышных юбок. Эти, с позволения сказать, белошвейки действовали столь ловко, что эти тайники были обнаружены лишь во время расстрела императорской семьи. Комиссара Юровского очень удивило, что выпущенные им из нагана пули отскакивали от одежды женщин. Только обыскав тела убитых, нашли эти многочисленные тайники в одежде.

– Вот ведь гады какие, – прокомментировала советская школьница.

Точно гады. И те, кто детей расстреливал, и те, кто довел своей бездарной политикой страну и семью до такого результата. Святым объявили. Детей можно. Они ни при чем. А вот этого придурка за что? Человека, на совести которого десятки миллионов смертей и в десять раз больше переломанных судеб. Святым?

– О, смотри, Наташ, тут интересные данные о балерине Матильде Кшесинской – любовнице Николая Второго. Как она прятала бриллианты. Стандартный брусок мыла – это средство повседневной гигиены аккуратно разрезала надвое и выковыривала в каждой из половинок достаточно большое углубление. После этого закладывала в эти полости колечки, сережки, «камешки» и вновь соединяла обе части вместе, а сам разрез присыпала мыльной стружкой, обминала и потом «обкатывала» получившийся единый кусок под струей воды, добиваясь, чтобы шов стал незаметен. Получившийся в результате обмылок не мог привлечь внимание даже самого бдительного революционера. Это она уже за границей хвасталась. Или хвастается, вернее. Она ведь жива и живет в Париже.

– Гадина.

А вот следующая бумажка, которую Вовка выудил из одной из папок, была просто замечательная. Лучше для его плана и не придумаешь. Это была расписка об изъятии ценностей у княгини Веры Дмитриевны Лобановой-Ростовской. Вера Дмитриевна перед обыском соорудила из своих пышных локонов хитрую прическу, которая скрывала внутри себя довольно большое пространство, заполненное ювелиркой. Но при обыске наклонилась неловко, и из ее головы посыпались ценности, которые и изъяли. И подпись есть, и число. Остается только чертеж нарисовать.

Фомин аккуратно сложил листок и сунул в карман. Вряд ли кто хватится такой мелочи.

Доклад в результате получился толстенный, всю тетрадку Наталья исписала. Помогла в поиске и вернувшаяся вскоре прекрасная заведующая третьим залом.

Покидала оплот науки и литературы СССР и Москвы Наталья Аполлонова довольная. Такой серьезный и интересный доклад подготовила, его даже потом в «Комсомолке» напечатают. Вовка тоже был доволен. Второй этап операции «Бриллиантовый дым» прошел успешно. Теперь осталось нарисовать чертеж и заинтересовать генерала Аполлонова. Сам Аркадий Николаевич, естественно, не подпишется. Нужно попросить у него какого-нибудь отставника спецслужб. Можно… нет, даже желательно инвалида. Скажем, без одной руки. Стоп. А ведь он знает одного такого. Еще раз стоп. А чем комендант их общаги хуже консьержа в доме генерала? Тут подумать надо.

Вовку опять оставили на хозяйстве. Команда поехала на две выездные игры: в Таллин, играть с тамошним «Динамо», и в Каунас, с местным «Спартаком». Обе команды глубокие аутсайдеры, и срывать Фомина, неожиданно ставшего официальным тренером молодежки, не стали. Да и Чернышев хоть на словах и простил Вовку, но лицезреть его физиономию каждый день не хотел. Тем более что все члены команды работники МВД и почти все офицеры, и им положен билет в плацкартный вагон, а Фомин никто, простой пацан, и с билетом проблема, нет, не достать, покупать отдельно, потом отчитываться. Кому это нужно? Вот и оставили.

Стать лучшим бомбардиром этого чемпионата Вовка уже не мог, а потому даже обрадовался, что в Прибалтику не поедет. Есть дела. Нужно аферу с кладом довести до конца.

Два вечера он просидел у Аполлоновых, шлифуя доклад Наташи по драгоценностям, что вывозили буржуи из страны. Готовую версию прочитал папа вслух маме Тоне. Мама даже прослезилась от гордости за дочь. Целый научный доклад, да еще и в «Комсомольской правде» напечатают. А вот папа выманил пальцем Вовку в коридор, потом оттуда на кухню и за ухо схватил, стал выворачивать, хоть это ему и не просто было, пониже ведь ростом, и силы несоизмеримы, у каждый день занимающегося Фомина и сидящего в кресле, ну, ладно, на стуле целый день генерала, не сильно и молодого. Вовка попытался вывернуться и уронил на пол примус, тот открылся, и керосин стал вытекать, на шум прибежала мама Тоня и, отхлестав обоих медведей полотенцем, выгнала из кухни.

– Что случилось-то, Аркадий Николаевич? – застирывая штанину от керосина, поинтересовался Вовка.

– Два дебила малолетних. Ладно она, но тебя-то я за взрослого считал. Ты какого хрена про расстрел царских дочерей написал. Совсем из ума выжил. Что народ подумает, что большевики расстреливали детей. Девочек маленьких. Дебилы конченые. Завтра же и вас на Лубянку потащат, и меня следом. И еще эта клуша в библиотеке. Специально, что ли, подставить решила? Ну, я ею завтра займусь! – Закурил, чуть успокоившись, Аполлонов, и уже почти нормальным голосом сказал: – Все нормально с остальным докладом, а вот про царскую семью вычеркните. А так молодцы. Хорошо поработали. Про Кшесинскую так просто отлично.

– Аркадий Николаевич, – Вовка решил, что момент подходящий. Он без штанов, генерал тоже в трусах семейных. Пар выпустил. – Я там одну интересную бумажку украл. Из Ленинской библиотеки.

Глава восемнадцатая

Где бы ни были мы, но по-прежнему

Неизменно уверены в том,

Что нас встретит с любовью и нежностью

Наша пристань – родительский дом.

Родительский дом – начало начал,

Ты в жизни моей надежный причал.

Родительский дом, пускай много лет

Горит в твоих окнах добрый свет.

Михаил Рябинин

Людмила Николаевна и Павел Александрович Фомины сидели за столом их квартиры в рабочем поселке возле Куйбышева и сосредоточенно читали газеты. Дело настолько редкое в их семействе, что Мишка даже не решался начать канючить, что он тоже хочет прочитать статью о Вовке. Он подходил, то к отцу сбоку пристраиваясь и пытаясь увидеть фотографию в «Советском спорте», то убедившись, что батя еще водит пальцем по строкам и даже половины статьи не осилил, перебегал к матери с другой стороны стола и заглядывал в «Комсомольскую правду».

Газеты с работы принес батя, Фомины, как и все в поселке выписывали, конечно, газеты, но не «Советский спорт» и «Комсомолку». И без этого хватало. Отец в этом году выписал обычную «Правду» и городскую «Волжскую зарю». Мать же выписала «Волжскую коммуну». А тут вдруг на пятиминутку, перед работой, их мастер Иван Петрович приносит две газеты и говорит, что сегодня вместо политинформации прочитает народу одну статью из «Комсомольской правды». И прочитал. В статье говорилось о том, что необходимо развивать в СССР олимпийские виды спорта, в том числе и хоккей с шайбой, который еще продолжают некоторые недальновидные товарищи называть «канадским», противопоставляя его «русскому». Только вот «русский» хоккей не очень популярен в мире, и когда наши спортсмены поедут выступать на Олимпийские игры, то окажутся в дураках из-за того, что вовремя не озаботились развитием в стране именно этого зрелищного и уже любимого многими в СССР вида спорта.

Статья была довольно длинная и умная. Все рабочие согласно кивали головами, соглашаясь с автором статьи. Заканчивалась она призывом к трудовым коллективам и организациям не в ущерб русскому хоккею развивать и хоккей с шайбой.

– Петрович, а, Петрович, а чего это ты эту статью нам прочитал, из нас, стариков, что ли, команду будем создавать, так у нас никто и на коньках стоять не умеет, – кхекнул бригадир сварщиков Иван Кузьмич Столяров, перекладывая маску сварочную с колена на колено.

Раздались смешки, но больше озадаченно люди смотрели на мастера.

– Ага, Петрович, ты народу-то поясни, чего вдруг. У нас ведь есть на заводе команда, там вон недавно совсем сынок Павла Александровича ребят наших тренировал, – приподнялся с места комсорг участка.

– Вот, – мастер приподнял руку и слегка прихлопнул по газете. – Вот об том и говорю.

– О чем о том? О Павле? – опять переложил маску бригадир.

– Ну, почти. О сынке его. О Вовке. Ой, звиняйте. Читаю. Авторы статьи: председатель спортивного общества «Динамо», заместитель министра МВД генерал-полковник Аполлонов Аркадий Николаевич и нападающий московского «Динамо» Владимир Павлович Фомин.

– Да и иди ты, Петрович! Вовка наш! С генералом статью в «Комсомолке»? – не поверил комсорг.

– Читаю для особо тугоухих и контуженых. Автор статьи – нападающий московского «Динамо» Владимир Павлович Фомин.

– А ну покажь, – Столяров передал сварочную маску сидевшему рядом «Пашке» и потянулся за газетой.

Мастер передал бригадиру сложенную четвертинкой газету. Заголовок статьи и фамилии авторов были подчеркнуты красном карандашом.

– Пашка, магарыч с тебя. Сегодня ведешь всех в пельменную. Закусь-то сами купим, а вот пиво с беленькой с тебя.

– Мужики, а может, в пивную завтра, я рыбки вяленой прихвачу. Там такие голавлики есть, прямо капает с них жир. С Вовкой и ловили.

– Ну, если с Владимиром Павловичем ловили, тогда конечно, тогда да, – передал газету «Пашке» Иван Кузьмич.

– Иван Петрович, не дашь газету, вырежу, на стенку повешу, да и жене Люде показать надо.

– Не, Павел Лександрыч не могу, видишь дырочки сбоку, это с подшивки снял, вернуть надо. – И, видя, как скукожился Фомин, взял со стола другую газету. – Вот эту возьми, парторг завода специально для тебя по моей просьбе нашел. Вырезай и в рамочку, вон деда Коля, – он кивнул на старичка, сидевшего с краю, – красивые режет.

– Николай Ильич? – Фомин навис над маленьким лысеньким электриком.

– Ежели с магарычом и голавликами, чего не сделать-то. Вырежу, размеры только скажи. С паспарту даже.

– С паспортом? Каким? – Вся бригада недоуменно скрестила взгляды на электрике.

– Темнота. Сделаю – увидишь. Ты как придешь на рабочее место, замерь размер и мне на листочке накарябай. Дома-то уже и готовые есть. На продажу резал. Завтра в пивной и передам, ежели с голавликом-то. Чего не передать?!

– Все, мужики, давайте по рабочим местам. Слышите звонок, – мастер первым поспешил к выходу из пятиминутки.

И ведь не закончились чудеса этим утром. В обед Павла Александровича нашел взмыленный физорг Лукин Юрий Александрович и тоже газету сунул.

– Спасибо, Лександрыч. Так есть у меня уже, хотя лишней не будет, брательнику подарю, – пожал руку физоргу Фомин и тут увидел, что газета-то другая. Это был «Советский спорт».

– А, это ты про «Комсомолку»? Читал, грамотная статья, молодец твой Вовка. Но это другая статья, тут обзор последних матчей по канадскому хоккею в группе «А». Там про Вовку твоего много, два абзаца. Хвалят его. Вторым Бобровым называют, а в конце даже советуют Боброву с Тарасовым поучиться играть у молодого «динамовца». Сам Синявский статью написал…

– Мать, – дочитав в десятый раз статью, – передал газету Мишке Павел Александрович, – а доставай-ка «зубровочку», по паре стопочек примем с тобой на радостях. Не каждый день про сынка в газетах пишут. Вот Мишка, как был оболтусом полгода назад, так и остался, а Вов… А Владимир Павлович вместе с генералами статьи пишет, и хвалят его, большим спортсменам в пример приводят. Минька, ты как летом гроза будет, тоже в том месте встань. Может, и тебя шандарахнет. Тоже в газетах про тебя потом писать будут.

– Ты, Паша, совсем с ума сошел! – вскинулась Людмила Николаевна. – Дурной ведь. Еще и правда побежит в грозу под молнию. Мишка, узнаю, что в грозу бегаешь по полю, высеку, как и папка не лупцевал.

Вовка Фомин развернул сложенный в восемь раз листок старой желтой совсем бумаги и протянул Аполлонову. Штаны не надели, Аркадий Николаевич даже и свитер снял, нарядившись в красивый парчовый, как в фильмах про девятнадцатый век, халат. Из ванной их мама Тоня выгнала, понюхав брючину застиранных Вовкой штанов.

– С мылом надо несколько раз. Идите пока в гостиную, на кухне воняет после вашего разгула.

Теперь можно будет Фомину гордиться, генеральши ему штаны стирают.

– И зачем эту ерунду надо было воровать из библиотеки, сходи завтра и верни, – прочитав расписку в изъятии драгоценностей у княгини Веры Дмитриевны Лобановой-Ростовской, Аполлонов повертел гнутый-перегнутый листок и вернул его Вовке.

– Аркадий Николаевич, вы не там читаете и не туда смотрите, – кладоискатель перевернул бумагу и протянул генералу лист стороной со своими каракулями.

Аркадий Николаевич повернул лист несколько раз по кругу. Остановился на правильном расположении и потрогал пальцами Вовкины каракули. Тот подстраховался, где-то смотрел или читал Федор Челенков, что свежие чернила умеют криминалисты определять. Потому нарисовав и сделав надпись собственноручно изготовленными чернилами, он просушил ее утюгом, потом чуть подержал над паром и снова прожарил. Третья экзекуция карты сокровища была совсем сложной. Вовка нашел в раздевалке «Динамо» самое пыльное место на шкафчиках со сменкой и повозил по нему листком, а потом, придя домой, снова прогладил. В результате надпись чуть расплылась и испачкалась, но зато лист сильно пожелтел и посерел одновременно, и стал выглядеть ну очень древним. Вовка даже решил, что перестарался. Все еще иногда забывает о своем перемещении в 1947 год. Ведь с революции прошло всего тридцать лет.

– И что тут тебя в этих каракулях заинтересовало? – генерал серьезно смотрел на голоногого Вовку.

– Надпись, Аркадий Николаевич.

– Вот эти каракули? – Аполлонов послюнявил палец и потер одно место на надписи, которое испачкалось сильнее всего. Но чернила не поддались. Три прожаривания утюгом свое дело сделали.

– Там написано: «There’s silver». Это английский. Переводится примерно так: «Там спрятано серебро».

– Дом Нарышкиных? – генерал повертел листок снова. – Где это?

– В Ленинграде. Тут вот стрелочка. То ли рисовали второпях, то ли этот клад между этажами, – Вовка ткнул пальцем в стрелочку.

– Между этажами? Возможно. Не по центру же комнаты лежит. Черт с ним, с расположением. Если там, то найдем. Ты мне скажи, а чего ты, молодец, задумал? Хочешь тайно клад откопать и для этого в помощники взять заместителя министра МВД?! Ты совсем с ума сошел?! – Нет, в парчовом халате «папа» грозно не смотрелся.

– Да что вы, Аркадий Николаевич. Я, может, и молодой, но не дурак же. И не вор точно. Найдем клад и, как положено, сдадим государству.

– Наивный. Не все так просто. Можно вместо денег и пулю получить. Ну, и сам должен понимать, что я в этом участвовать не могу, – генерал закурил и подошел к форточке, открыл ее. Холодный воздух сразу пополз по голым Вовкиным ногам.

– И что же делать? Хотелось бы немножко денежек, может, домик купить и родителей перевезти.

– Думать. Все обставить так, чтобы ни у одного человека сомнения не возникло, что это именно находка. И понятно, что тебе нужен старший и опытный напар… помощн… товарищ старший нужен. Обязательно коммунист и герой войны. Чтобы кристальная биография.

– Комендант нашего общежития Тимофей Миронович Смагин, – закинул удочку Фомин. Тот ведь говорил, что его туда устроил Аполлонов, значит, знает и доверяет. Не алкаш и не дурак. Инвалид войны, коммунист и даже политрук или комиссар. Идеальный компаньон, если согласится.

– Тимофей Миронович? Тимофей Миронович?! Да, это хорошая кандидатура. Слушай, Володя, давай-ка мы бросим эту тему. Нет, здесь меня никто не прослушивает. Я предпринял меры. Просто мне подумать надо. И сжиться с этой мыслью. Ты листок забери. Не нужно, чтобы там мои отпечатки нашли. Как следует ваткой протри и прогладь утюгом. Дай мне недельку подумать и, если надумаю, план составить. С Миронычем ни полслова. Нет, сдавать не побежит, но лучше, чтобы это я ему сказал.

– А если пытать начнут? Может, ваше участие лучше вообще не афишировать.

– Афишировать? Слова умные знаешь, семиклассник? Может быть. Всё. Закончили. Мне нужно подумать. Слушай, Володя, а почему вокруг тебя все время всякие странности происходят? То молния шибанет, то клад найдешь, то форму изобретешь. Дико все это со стороны смотрится, ты не думал об этом? Ладно. Не отвечай. Пойдем чай пить, да я шофера вызову, не с мокрыми же штанами тебе домой добираться, еще отморозишь себе там чего. Меня потом Наташка убьет. Шучу. Ты Наташке сильно голову не дури. Молодая она еще. Подрастет пусть. Школу окончит. Да и тебе того же желаю, если выживешь после этого приключения. А так, конечно, дружите. Положительно ты на нее влияешь, так, смотришь, и с золотой медалью школу закончит.

Толик Козлов не успокоился. Тот самый, который сын Козлова, который министр по разведению козлов в том числе. Место встречи изменить нельзя. Из двора, где жили Аполлоновы, можно попасть на улицу только через длинную подворотню, ну, тоннель такой посреди дома. В этот день Фомин приобщился к мировой культуре. Он посмотрел его. Великий трофейный фильм. Ну, так считали хроноаборигены. Марика Рёкк была красива и фильм был легкий, цветной, с музыкой и песнями. Заставка в начале фильма гласила: «Этот фильм взят в качестве трофея». Сильно.

Федор Федорович Челенков, проживший в другое время длинную жизнь, понимал, почему от этого фильма без ума люди этого времени. Он показывает другой уровень жизни. Есть красивая одежда, продукты, красивые витрины магазинов, нет идеологической накачки, просто история любви и там нет войны. Там счастливая красивая жизнь. Там то, чего нет у тех миллионов людей, готовых отдать последние деньги, последние медяки, чтобы в пятый или десятый раз окунуться хотя бы на полтора часа в эту другую жизнь.

Вовка ходил на «Девушку моей мечты» не сам по себе. Ходил с девушкой… своей мечты. Почему нет. Красивая, умная, воспитанная, не испорченная сознанием причастности к элите. А еще у нее прекрасные зеленые глаза. Так и получается, ходил на «Девушку моей мечты» с девушкой своей мечты. Пришлось почти два часа простоять на морозе, чтобы купить билеты. В кинотеатр не запускали, продавали через маленькое окошечко в пристрое к кинотеатру. Билетерша с Альцгеймером выдавала билеты в час по чайной ложке, и очередь почти не двигалась, хорошо, что спешить было некуда, Вовка уже провел тренировку с молодежкой и даже поучаствовал в тренировке под руководством Якушина «русских» хоккеистов, чтобы понять, чему и как учит своих подопечных Хитрый Михей. И разочаровался от слова «совсем». Разве это нагрузки для лидера страны. И это опять была не тренировка в понятии Челенкова, это был просто очередной хоккейный матч, который не давал спортсменам ничего, ну, разве поддерживал в той форме, в которой они находились на данный момент.

Пальто красивое с дыркой на кармане мама Тоня очень аккуратно заштопала. Почти и не видно, а уж вечером и подавно. Сеанс был на восемь вечера, и Вовка зашел за Наташей чуть пораньше, хотел прогуляться на свежем воздухе, но нет. Генерал с генеральшей усадили за стол. И оправдания в виде «сытый» и «полный живот» не проканали, тем более что живот был полностью пустой, из-за этой огромной медленно движущейся очереди поесть толком Фомин не успел. Сделал себе бутерброд… Не, бутерброд это хлеб с бутером, то есть с маслом. А Вовка намазал на хлеб мед, а значит, получился – медоброд. Стоп. Как там мед по-немецки? Ага. Хониг. Съел два куска хонигброда и полетел задрав хвост на свидание.

Хорошо, что есть на свете мама Тоня. Ели вареники с творогом. Макали в настоящую густую сметану. Красота.

Погулять уже не получилось. Зашли в кинотеатр, выпили в буфете стакан ситро, почти не сладкого, и уселись на свои места. Наташа фильм не видела. Она с первой минуты наклонилась вперед и прямо отключилась, вся там, в горах Германии. Вовка взял ее холодные пальчики в ладони и не почувствовал неприятия или протеста, девушка обхватила его ладони второй рукой и так и просидела все полтора часа.

Всю дорогу киноманка щебетала о фильме, и, что удивительно, не о нарядах, и не о красивой мирной заграничной жизни, она говорила о сюжете и игре актеров, вспоминала веселые или грустные моменты. А у квартиры позволила чмокнуть себя в щечку и даже чмокнула сама в ответ. Ну, жизнь точно начинает налаживаться.

Почтисчастливым Вовка выходил со двора, когда в этой самой подворотне увидел Толика и еще троих парней. И ждали они, без всяких сомнений, именно его. И Толик не был самым здоровым, как в прошлый раз. Рядом стоял парень ростом с Фомина и не менее широкий в плечах, и в руках у этого здоровячка, который, не надо гадать с трех раз, находится здесь, чтобы проучить зарвавшегося плебея, была велосипедная цепь.

Вообще, по идее, нужно бежать назад в подъезд и попросить консьержа-охранника вызвать милицию. Но ведь потом это станет известно Аполлонову, а значит, и маме Тоне, ну и потом Наташе. Что лучше, быть побитым или быть посрамленным? И ведь кастет, как назло, выложил из кармана пальто, собираясь в кино. Забыл совсем, в какое время попал и какие тут нравы.

Драться так драться, может, удастся снова сыграть на слабó этого боксера-недоучки.

– А, Толик-ссыкло. Сам-то боишься, кодлу привел. Чем бы драка ни закончилась, я Наташе скажу, какое ты ссыкло, и она всем в школе расскажет. Как там на тебя смотреть будут?

– Ты доживи до разговора, – оскалился сын главного по козлам.

Глава девятнадцатая

До утра не погаснет окошко,

Глеб Жеглов и Володя не спят.

Пресловутая «Черная кошка»

                             забоится наших ребят!

Глеб Жеглов и Володя Шарапов

                         заслужили в боях ордена.

После мирного дня трудового будь спокойна,

                                         родная страна!

Атас! Эй, веселей, рабочий класс. Атас!

Танцуйте, мальчики, любите девочек! Атас!

Пускай запомнят нынче нас,

                                  малина-ягода. Атас!

Ата-атас!

Александр Шаганов

– О, Володя, очнулся! – голос знакомый, но как сквозь толстую подушку, невнятный.

Вовка попытался открыть глаза, но ничего не получилось. Что вообще происходит, где он?

– Эй, молодой человек, вы меня слышите? – Нет, это другой голос, а может и тот. Показался просто знакомым.

– Володя, хорош прикидываться, давай говори, где чего болит. – Опять первый голос. Значит, разговорщиков двое.

– Пить, – точно, пить очень хочется, во рту прямо Сахара.

К губам поднесли стакан с теплой противной водой. Фанты бы холодненькой. Настоящей, из газированного автомата, после олимпиады московской появившихся. Сейчас так не могут. Не та фанта.

– Володя, давай глаза открывай.

– Ох, блин. Голова.

– Голова болит, молодой человек, что голова? – второй голос.

– Болит. Раскалывается. – Федор еще раз попытался открыть глаза. О, один получилось. Над ним склонился человек, высокий и тощий, с чеховской бородкой. В одной руке он держал белую таблетку, а во второй стакан с той самой, наверное, противной теплой водой.

– Новальгин тебе достал. Немецкий. Выпей, – раздался голос слева, и Челенков повернул туда голову.

Там стоял не старый еще мужчина в генеральском мундире. Аполлонов Аркадий Николаевич. Вспомнил Федор. Ешкин кот, по голове! Какой Федор? Какой Иваныч? Какой Челенков? Он ведь сейчас Вовка. Владимир Павлович Фомин. И тут прямо рывком память вернулась. Вспомнил всё, и ту драку в подворотне.

Нет. Надо было отступить. Не храбрость это, а дурость. Взрослый ведь человек, семь десятков лет за плечами, и полез в драку, как шестнадцатилетний пацан.

«Конечно, – хихикнули в голове, – сбежишь один раз, и потом всю жизнь будешь бегать».

Да, крепко перепало. Уже раздвоение личности началось.

Началось… Драка началась с того, что эти школьники, мать их, попытались его окружить. Эти мелкие пошли вдоль стены. Ну уж хрен. Вовка резко рванулся к первому из шнырей и пробил ему ногой. Куда уж получилось. Целил в причинное место, но шибздик успел отскочить, и удар пришелся куда-то в колено. Да и не важно. Главное, что сработало. Хитрован завалился на камень тротуара. Или дороги? Как это место под этой аркой вообще называется? Второй пробираться перестал и шмыгнул за спину бугая с велосипедной цепью. Этот подходил не спеша. Кусок цепи сантиметров семьдесят. И не подойдешь на расстояние удара. Сделав еще шаг, «цепочник» взмахнул орудием своим, и та пронеслась в нескольких сантиметрах от Вовкиной головы.

Федор Федорович Челенков чемпионом мира по боям без правил не был. Ходил в детстве и юности в секцию бокса, но особых успехов не добился, да и потом в его жизни появился футбол. Как противодействовать таким орудиям убийства, он не знал. Просто отступил пока на шаг. Пока есть куда. Здоровяк еще пару раз махнул цепью и при этом один раз неудачно. Все ведь смотрели американские фильмы с Джеки Чаном, когда новичок пытается работать нунчаками. Смешно режиссеры обыгрывают. Каждый раз по голове себе самому прилетает. Цепь – оружие приблизительно того же типа. «Цепочник» попал себе по ноге. Взвыл и наклонился. Естественная реакция организма на боль.

Вовка дожидаться выпрямления противника не стал и со всей силы пнул в правое предплечье. Попал. Бугай взвыл и повалился на брусчатку. Фомин шагнул к нему и левой ногой без замаха ударил куда-то в район лица. И сразу отскочил. И вовремя, на сцене появился сам Толик. Он вполне удачно выстрелил двоечкой. Первый удар прошел вскользь по плечу, а вот второй попал в ухо Вовке. Тоже по касательной, но, блин, как больно. Ухо, наверное, сломал.

Толик после удара провалился, Вовка ведь с траектории ушел, он оказался с левого бока Козлова и без замаха, в целом не очень сильно, чтобы случайно не убить, пробил тому по почке.

– А-а-а! – И Толик падает.

Вовка огляделся. Остался последний шибздик, и он шагнул к нему. Почувствовал какое-то движение сзади, но среагировать не успел. Удар по голове. Острая боль. И темнота.

Вовка проглотил большую горькую таблетку и запил невкусной водой.

– Аркадий Николаевич, где я?

– В госпитале нашем. Подлечим. Не боись. Ничего страшного. Руки-ноги целы. Голова только…

– Что с головой? – не дождался продолжения Фомин.

– Пять швов. Да не беда. Шрамы украшают мужчину. А у тебя и не видно будет. Да, доктор? – генерал повернулся к врачу. Сразу видно, в белом халате и с бородкой чеховской. Чехов ведь врач? Врачам положены бородки. И пенсне еще. Не было пенсне. Были золотые очки.

– Рана в волосистой части головы. Зарастет. Шевелюра у молодого человека роскошная. Нет, ничего видно не будет. Потом. Сейчас-то лысый, как биллиардный шар, и все, естественно, видно.

– Слышал, Володя. Все пока видно. Я сегодня фотографа пришлю. Запечатлеет тебя в бинтах и шрамах для семейного альбома. – Аполлонов хекнул, засмеялся, наверное, потом вздохнул тяжело и повернулся к «Чехову». – Доктор, вы не оставите нас. Мне с вашим пациентом по делам милицейским поговорить надо.

– Конечно, конечно. Не долго только. Сейчас его повезут в палату. Тут все же реанимация. Нечего ему здесь делать.

– Пять минут… – Генерал-полковник натянуто улыбнулся.

Врач кивнул и процокал подковками ботинок по камню пола. Аполлонов подождал, пока закроется дверь, и придвинулся к Вовке.

– Знаешь, кто на тебя напал? – Вовка не понял, голова продолжала болеть, не подействовала пока таблетка.

– А как я сюда попал? – нормальный еврейский вопрос.

– Милиционер заглянул в арку и там тебя увидел лежавшим, голова вся в крови.

– Н-да, и давно я здесь? – И что говорить. Какие доказательства. Стоп. А ведь он нанес несколько ударов, и должны быть синяки на определенных местах у определенных лиц, которых точно знает Наташа.

– Так что, ты знаешь нападавших?

Вовка решился, Аркадий Николаевич не следователь. Рассказал об обеих драках с сыном министра животноводства СССР.

– Козлов. Алексей Иванович. Вот как? Вот как? Вот как так? – генерал-полковник присел на краешек стола, на котором лежал Вовка.

– Наташа и консьерж из вашего дома видели.

– Подожди, Володя, я с первого раза услышал. Думаю. Козлов человек Маленкова. Всё. Знаешь что, ты давай выздоравливай. Сейчас к тебе дознаватель подойдет. Ну, в палате уже. Ты ему все расскажи. Да, у тебя деньги при себе были? – Аполлонов поморщился.

– Рублей двадцать.

– Скажи, триста семьдесят.

– Зачем?

– Хочу посмотреть, что произойдет.

– Так ведь это обман. – Вовка чувствовал, что генерал хочет втянуть его в серьезную политическую интригу. Если там бодаются такие люди, как Маленков, то ничем хорошим для него лично эта оговорочка о трехстах рублях кончиться не может.

– Вы уверены, Аркадий Николаевич?

– Не уверен. В том-то и дело, что не уверен. Пока бумажка у меня полежит. Протокол опроса. Выздоравливай. Завтра Наташка хотела прийти. Родную дочь ни во что опасное втравливать я не собираюсь, ну, а значит, и тебя тоже. Выздоравливай. – Аполлонов встал и медленно, опустив голову, вышел из реанимации. Интриги.

Вовка ведь так и не сказал Аркадию Николаевичу, что ему осталось работать заместителем министра МВД считанные дни. Правда, потом он взметнется до зама главы КГБ. Может, и не нужно ничего говорить. Да и развитие спорта при Аполлонове хороший пинок получит. А что с деньгами? Хм, элементарно, Ватсон. Если подрались мальчишки, то это либо неприязненные отношения, либо в лучшем случае хулиганка. Отец легко отмажет. Школа на поруки возьмет. А вот если пропали деньги, а человек попал в больницу, то это грабеж. Серьезная статья. А еще врач может признать опасным для жизни и здоровья полученные раны, и тогда это разбой. И цепь признать, использованную как оружие. И группа лиц. И тогда это чуть не расстрел, и уж точно школа на поруки не возьмет. Там руководство школы полетит с должностей, за плохое воспитание нашей советской молодежи. И комсорга сметут. Разбойника в комсомол принял. Сразу найдутся десяток малышей, у которых Козлов и его подпевалы копейки отбирали. Следом и министр полетит. Или не полетит? Маленков это второй человек в государстве.

Куда влез?..

Два года назад в 1946 году Сергей Александрович Савин получил от Романова команду внедрить в СССР новый вид спорта. «За рубежом играют в канадский хоккей, надо разобраться, что это такое и можем ли мы в него играть. Ведь он входит в программу Олимпиады. Савин тогда искренне заинтересовался новым видом спорта и с 1946 года возглавил работу по его продвижению и распространению в СССР. Начинать Сергею Александровичу – начальнику отдела футбола и хоккея Спорткомитета – пришлось с нуля. С полного нуля.

В то время в Москве не было ни шайб, ни амуниции, ни правил, ни информации – ничего, на что можно было бы опираться при создании клубов и турниров. И как же начинать? Подсказал тот же Романов. До Второй мировой войны, а точнее до 1939 года, в буржуазной Прибалтике в этот хоккей играли. Савин отправился сначала в Каунас, а затем в Ригу, где познакомился с игроком и тренером местного «Динамо» Эдгаром Клавсом. Разговорились, выпили «рижского бальзама» и поняли друг друга, на прощанье Эдгар подарил Сергею Александровичу канадские коньки, клюшку, шайбу и небольшую брошюру с правилами игры. Ну и что, что на латышском языке. В Москве быстро сделали перевод на русский.

Савин принял решение привлечь к поставленной задаче тренеров, судей и других специалистов из русского хоккея и футбола. Первыми откликнулись Анатолий Тарасов (ЦДКА), Аркадий Чернышев («Динамо»), Александр Игумнов («Спартак»). Провели учебные сборы, семинары. Спорили, высказывали даже самые маловероятные, нереальные мнения и доводы. Обсудили и решили: начинать развивать канадский хоккей без всякого промедления, сразу с проведения чемпионата страны.

Теперь вот уже перешагнули экватор второго чемпионата, и тут эта командировка в швейцарский Санкт-Мориц на пятые зимние Олимпийские игры.

Добирался Сергей Александрович до этой малюсенькой горной деревушки целых четыре дня. И вымотался как грузчик, которого заставили одного разгрузить вагон с мукой, а когда он закончил, то обрадовали, что вон второй стоит. Сначала из Москвы он долетел до Праги, оттуда до Венгрии и только из Будапешта удалось купить билеты до Цюриха. И еще целые сутки с пересадками с поезда на автобус добираться до этой затерянной в горах на границе Швейцарии и Италии деревни или малюсенького городка Санкт-Мориц. Только доехал, а по городу из всех репродукторов уже объявляют, что открытие пятых зимних Олимпийских игр начнется через полчаса в десять ноль-ноль по среднеевропейскому времени. Даже вымыться и переодеться не успел, хорошо хоть номер посольские в гостинице забронировали заранее. Причем четырехместный. Но остальные члены советской делегации застряли в Венгрии. Что-то там с паспортами. У него же был уже иностранный паспорт, и одному пришлось ехать. В посольстве СССР в Будапеште сказали, что опоздают на денек, но открытие ведь не главное, нужно смотреть не как маршируют команды с флагами, а как проходят соревнования.

Огромная помощь и даже спасение, что в посольстве СССР в Цюрихе вошли в его положение и выделили переводчика. Атташе по культуре. Старичок почти, очень немногословный, зато был в этом старичке-боровичке, крепеньком таком лысоватом мужчине, огромный плюс. Он был практически полиглотом. Знал французский, английский, немецкий и итальянский. В Швейцарии ведь три государственных языка и не дерутся, нашли «общий язык». Сначала глазели на то, как проходят страны-участницы, а их в этом году оказалось рекордное количество, целых двадцать восемь. По сложившейся традиции колонну возглавили спортсмены Греции, а замыкали эту колонну представители Швейцарии – страны – организатора Игр.

Спортсменов Германии и Японии не допустили к участию в играх, как представителей стран, развязавших Вторую мировую войну.

Зато было четыре страны дебютанта: датчане, исландцы, чилийцы и корейцы.

Потом смотрели выставочные выступления спортсменов. Это предложили включить в программу следующих олимпийских игр две новые дисциплины. Соревнования горных патрулей Сергею Александровичу понравились, по снегу с различными препятствиями на лошадях. Красиво.

А уже после обеда стадион привели в порядок, и начались некоторые соревнования, в том числе и хоккей. И было чему удивляться. Вот такого точно не могло произойти в Советском Союзе. Просто какой-то выверт капиталистического сознания, который обязательно нужно будет отметить при докладе Самому, а что такой доклад будет, Савин не сомневался. С первых минут в Санкт-Морице разразился скандал вокруг двух американских хоккейных команд. Дело в том, что США была представлена в хоккейном турнире двумя сборными, одна из которых не была признана НОК США. Это, однако, не помешало ей принять участие в турнире. Зарегистрировали и включили в расписание игр.

И это не все еще, канадцы направили в Швейцарию не сборную, а один из своих клубов. Родоначальники хоккея были представлены командой военно-воздушных сил «РКАФ Флайерс» из Оттавы. Что-то похожее на ВВС МВО в СССР.

Появились новые правила. Число участников одного матча увеличилось до 15 хоккеистов, а заявки команд на турнир – до 17 игроков. На турнире играло 9 команд, турнир проходил по системе «каждый с каждым».

Неприятно поразили Савина полупустые трибуны. И трибун-то этих был кот наплакал, вряд ли тысяча человек бы поместились, так еще и на треть пустые. Как резко это отличалось от матчей в Москве с десятком тысяч болельщиков, полюбивших новый вид спорта.

Вовку выписали через три дня. Сам уговорил докторов. Головная боль, мучившая его первые два дня, прошла, и чувствовал он себя вполне сносно. Каждый день приходила Наташа и кормила его из судочков борщом или котлетами с гречкой, а еще после ее ухода и пирожки, нажаренные мамой Тоней, оставались. Лежи себе да болей, газеты читай. А вот не лежалось. Тем более что завтра возвращалась из Прибалтики команда. Играть ему еще нельзя, не дай бог шов на голове разойдется. Целых пять стежков врачи сделали, его тупую голову зашивая. Ну, вот нужно было одному и совершенно не подготовленному к этой драке выходить на четверых. Чем еще все это закончится?

Дознаватель с совершенно бесстрастным лицом выслушал рассказ Фомина и только один раз уточнил. Сколько точно было денег, до копейки. И какими купюрами? Пришлось цифру чуть скорректировать. Сказать, что было триста семьдесят три рубля семнадцать копеек.

– В вашем пальто мы обнаружили как раз семнадцать копеек, – чуть-чуть не бесстрастным голосом, проскользнула удовлетворенность, проговорил дознаватель и сунул Фомину протокол на подпись.

«Ну, ни хрена себе!» – чуть не подпрыгнул Фомин. Так эти золотые мальчики у него все же по карманам пошарились и последние, пусть и не большие, деньги вытащили. Ну, упыри. Встретимся.

Хотя, как ведь повернется все, могут и на суде встретиться.

Встречала его у выхода из госпиталя «Победа» Аполлонова. И повезла не в общагу и не в квартиру к Аркадию Николаевичу. Повезла на знаменитую Петровку, 38. Шофер сказал, заметив, что Вовка крутил забинтованной головой.

«Во как, значит, ничего не успокоилось, – решил Фомин. – Ха, сейчас Шарапова с Жегловым увижу, и еще бандитов из „Черной кошки”».

Провел его коридорами, требующими капитального ремонта, молодой капитан и завел в комнату с цифрой восемь на двери. А там два человека и один из них Аполлонов. Второй в штатском, серьезный такой дядька.

– Семен Семеныч, ты выйди на секунду, я с молодым дарованием пообщаюсь, – попросил генерал серьезного и указал Вовке на стул у приставного столика, прямо напротив на стене висел портрет Дзержинского. Необычный. В гражданском пиджаке главный чекист и бородка чуть растрепана, не клинышком.

– Володя, дела закрутились. Представляешь, эта контра недобитая, ну сынок Козлова, в школе избил Наташу. Угрожал, что если она чего вякнет, так он ее изнасилует. Это уже все границы перешло. Я дал команду его арестовать. Папа, понятно, побежал к Маленкову. Тот затребовал документы. Вот, сидим, ждем. И ты посиди.

– Аркадий Николаевич, – Вовка все же решил рояль в кустах использовать, – откуда в комнате Наташи книжные полки?

Глава двадцатая

Реет в вышине и зовет олимпийский огонь золотой.

Будет Земля счастливой и молодой.

Нужно сделать все,

Чтоб вовек олимпийский огонь не погас.

Солнце стартует в небе, как в первый раз.

Роберт Рождественский

– Полки? Заказал в Красногорске на зоне. Пришли, замерили, сделали, установили. Не понял, тебе это зачем? – Аполлонов подозрительно сощурился на Вовку.

– Так мы же с Третьяковым в школу теперь ходим вечернюю. Даже учебники получили, а книжных полок в комнате в общежитии нет, куда учебники с тетрадками ставить, валяются по углам, – заготовленную правду выдал Фомин.

– А, вон чего, а то я ерунду уже всякую подумал, – облегченно вздохнул генерал. Ну, значит, правду потом в интернете напишут, что заместитель начальника МВД СССР, используя служебное положение, заказал на зоне и выкупил потом за копейки мебель. Только там про этажерки, этажерки в гостиной тоже есть, на них слоники стоят, балерины фарфоровые. Все, как и положено в сороковых годах. И сейчас зоны подчинены МВД.

Как намекнуть генералу, что через пару дней кто-то на него донос напишет про эти этажерки.

– Аркадий Николаевич, а сколько стоят, может, и мы с Третьяковым закажем?

– Стоят. Тут думать нужно, как выжить… Стоят? Стоят! – Ну вот, не дурак. Сработало. Да, дураки заместителями министра и не работают. Тем более такого министерства.

– Аркадий Николаевич?

– Подожди, Володя. Мне тут отойти надо. Дельце одно порешать. Я быстро. Сюда Семен Семеныча пришлю, пусть с тобой посидит.

Закрылась дверь за генералом, и Вовка облегченно выдохнул. Получилось! Так и хотелось «Йес» сказать, но не дали, вошел серьезный муровец.

– Семен Семенович, я тут в трамвае ехал, и люди шептались про банду «Черная кошка». Правда, такая неуловимая?

– Нет никакой «Черной кошки». Были воришки долбанутые в сорок пятом – рисовали на ограбленных квартирах эту кошку. Мы их поймали давно. Только вот слухи просочились в народ, и теперь всякая шантрапа использует эту «кошку». Даже малолетки. Поймали мы тут на днях одну такую «кошку». Смех, в «Крокодиле» бы напечатать. «Бандитами» из «Черной кошки» была группа подростков третьего, пятого и седьмого классов, которые решили напугать соседа и написали ему записку угрожающего содержания, тот к нам. Пришлось силы от настоящих преступников отвлекать. Хоть садись и статью в газету пиши, что нет давно этой «кошки» драной. Выдумки и подражания.

Вовка даже вздохнул разочарованно. Такая замечательная история оказалась пшиком. Не встретит он тут Жеглова с Шараповым.

Аполлонов пришел через полчаса. Вовку успел серьезный Семен Семенович напоить чаем невкусным без сахара и полностью прокоптить его папиросным дымом. Прямо одну «Новость» от другой прикуривал. Половину пачки за эти полчаса извел. В кабинете № 8 даже при открытой форточке дышать нечем стало. И не скажешь ведь: «Товарищ опер, а можно не курить при ребенке». Не оценят юмора. Пришел Аполлонов и сразу тоже закурил. Теперь вдвоем дымили. Звонок телефона всех троих подбросил.

Снял генерал.

– Аполлонов, слушаю. Так точно. Нет, Сергей Никифорович… Даже так? Есть. Товарищ министр… Понял. Сергей… Понял. Хрен им на воротник. Да пошли они… Есть, товарищ министр.

Аполлонов положил трубку черную на черный телефон и чертыхнулся.

– Министр звонил – Круглов Сергей Никифорович. Не до нас. Завтра будет постановление Совета Министров СССР о реорганизации ряда министерств и комитетов. Министерство животноводства упраздняется и много там еще всяких перестановок. Козлова хотели перевести заведующим сельскохозяйственным отделом ЦК ВКП(б). Передумал Маленков. Отправлен Козлов заместителем министра сельского хозяйства в Казахстан. Уезжает через три дня. С сыном. Тех двоих одноклассников тоже приказано освободить. А вот этого урку с велосипедной цепью привлечь по статье «разбой». Школьники пойдут как свидетели. Козлова-младшего и Ильицкого с Прохоровым, которые в «банде» его, приказано исключить из комсомола. А тебе, Фомин, приказано помалкивать. Сначала и тебя хотели за драку исключить, но раз ты потерпевший, то устным порицанием отделаешься. Закончилось вроде все. Повезло. Вовремя тут реорганизация случилась. Слухи ходили… Ладно, тебе не следует лишнего знать. Сейчас тебя в общежитие отвезут. Я шоферу скажу. Полки, я договорился, сделают. Передашь мне размеры и эскиз, если есть мысли какие необычные.

– Спасибо, Аркадий Николаевич.

– Спасибо! Зачем ты полез на четверых?!

– Трус не играет в хоккей…

– А, потому и вожусь с тобой. Всё, езжай. Там Третьяков уже небось паникует, да и команда. Мне Якушин звонил. Появись завтра утром. Играть не можешь еще, но тренировать молодежь ведь способен. Бывай, – протянул руку. Первый раз.

Сергею Александровичу Савину, начальнику отдела футбола и хоккея Спорткомитета, прямо опротивел этот чертов канадский хоккей за эти десять дней, что шла Олимпиада в Санкт-Морице. Всего ведь заявилось девять команд, ерунда, кажется. А на самом деле катастрофа настоящая. Явно не продумано что-то у Олимпийского комитета. Каждый должен сыграть с каждым. И получается, что на одной площадке за девять с половиной дней нужно провести тридцать шесть матчей. По четыре игры в день. Начинали в восемь утра еще в сумерках и заканчивали в восемь, а то и в девять вечера. Был перерыв между двумя матчами, когда заливали каток, и спортсмены, и организаторы отправлялись на обед.

Команды были совершенно разного класса, некоторые настолько слабые, что игроков даже хоккеистами назвать язык не поворачивался. Взять хотя бы игру команды США с итальянцами. Американцы забили тридцать одну шайбу!!! В последнем периоде полностью деморализованной команде Италии закинули аж четырнадцать шайб. Чуть не от ворот кидали американцы и забивали. Будто и не стоит никто в воротах. Вот такую команду позориться точно не стоит везти на Олимпиаду.

Сергей Александрович мысленно поставил на место итальянцев наших ребят. Ту же тройку Боброва, Тарасова, Бабича. Нет, неизвестно, выиграли бы у американцев или нет, но уж со счетом 31:1 точно бы не проиграли. Даже аутсайдер второго чемпионата СССР в группе «А» «Спартак» из Каунаса выглядел бы лучше.

В итоге итальянцы проиграли все восемь встреч и пропустили в свои ворота 156 шайб. Точно позориться приехали. Чуть не по двадцать за игру. В СССР поснимали бы всех тренеров и организаторов за такую игру. Самое интересное, что итальянцы не сильно выделились на фоне сборной команды Польши. Хоккеисты Польской Народной Республики тоже напропускали чуть не сто шайб. Маленько не дотянули до круглой цифры. 97 пропустили и заняли седьмое место, выиграв только у несчастной Италии и ничем не превосходящей ее команды Австрии. Те стали предпоследними. Победили только Италию.

Неплохо выступили шведы и американцы. Став четвертыми и пятыми. Но команду США в итоге все же дисквалифицировали из-за скандалов в их Национальном олимпийском комитете, и шведы стали четвертыми.

А вот тройка лидеров играла хорошо. Чехи сыграли с канадцами 0:0, и чемпионами Олимпийских игр в пятый раз стали хоккеисты Канады из-за лучшей разницы забитых и пропущенных шайб. При этом чешские хоккеисты забили больше – восемьдесят против шестидесяти четырех, но и пропустили больше, двенадцать против пяти у канадцев. А хоккеисты Канады медалей получили аж два комплекта. Кроме самих олимпийских золотых медалей получили еще и медали чемпионов мира. Произошло это потому, что этот турнир стал по совместительству 15-м чемпионатом мира по хоккею с шайбой 1948 года и 26-м чемпионатом Европы по хоккею с шайбой 1948 года. Канадцы стали двенадцатикратными чемпионами мира. А чехи, ставшие вторыми, получили золотые медали чемпионов Европы, став восьмикратными чемпионами континента. И понятно, серебряные медали чемпионата мира и серебряные олимпийские медали. Третьими стали хоккеисты хозяйки Олимпиады Швейцарии. Они проиграли только двум лидерам.

Игра швейцарцев Савину не понравилась. Ее можно характеризовать одним словом – трусливая. С сильными командами они сидели на своей половине поля и лишь изредка контратаковали, зато резвились с мальчиками для битья, с той же Италией, забив шестнадцать шайб. Лучшим нападающим Олимпиады был признан капитан чехословацкой сборной Владимир Забродски, забросивший 28 шайб. Уверенная игра на турнире чехословацких мастеров хоккея с шайбой буквально потрясла Савина. Отличное взаимодействие между игроками команды, высочайшая техника никого не могли оставить равнодушным. Вот и он не остался. А еще понял, что чуть не туда двигается советский хоккей. Там сделали ставку на индивидуальное мастерство и почти не занимаются совершенствованием командной игры. Вот разве чуть выбивались из этого ряда игры «Динамо» (Москва), когда там на площадке пятерка этого молодого паренька Фомина из Куйбышева. Там именно командная игра, и как бы и не лучше, чем то, что демонстрируют чехи, но… Это всего лишь коротенькие эпизоды, а тут восемь матчей как под копирку.

После завершения турнира Сергей Александрович подошел к тренерам и руководителям чехословацкой команды и пригласил их от своего имени приехать в конце февраля в Москву на несколько товарищеских игр и на пару-тройку выставочных матчей.

– Поучите нас играть в канадский хоккей, – подошел он к легендарному тренеру лучшей команды Чехословакии клуба ЛТЦ и сборной Чехословакии, состоящей в основном из игроков ЛТЦ, Майку Букне.

– С радостью! – ответил канадец чешского происхождения. – Давно хотел побывать в Москве. Думаю, и игроки поедут с удовольствием. Вы только решите этот вопрос с руководителем нашей делегации. У них несколько иные планы.

Капитан команды Владимир Забродски тоже прямо просиял от этого предложения. Он же потом в разговоре пояснил, почему их команда так называется. В принципе, все то же самое, что и в СССР. Только летом чешские хоккеисты играют не в футбол, а в теннис, потому и команда называется Lawn Tennis Club (LTC). И не просто играют, на уровне сборной двора, как раз все наоборот. Хоккеисты пражского клуба – Ярослав Дробны и Владимир Забродский, считаются первой и третьей ракетками Чехословакии. При этом Дробны стал поистине мировой звездой тенниса, неоднократно выигрывал турниры большого шлема, в том числе и Уимблдонский турнир.

Возвращался в Москву Савин довольный проделанной работай. Чехословацкая делегация согласилась приехать в Москву в конце февраля. Хоть он и немного нарушил планы хоккеистов. Через несколько дней после окончания хоккейного турнира на Зимних Олимпийских играх в Санкт-Морице хоккеисты команды, вместе с тренером Майком Букной, должны были отправиться на отдых в немецкий Гармиш-Партенкирхен. Поездка в этот рай зимнего отдыха и горных лыж должна была стать наградой чехословацким хоккеистам за отличное выступление на играх. Ведь несмотря на то, что чемпионами стать не удалось, они ни в чем не уступали победителям, хваленым канадцам.

Только Москва ведь с ее театрами и музеями не хуже.

Кроме хоккеистов советской делегации удалось уговорить приехать в Москву и лучшую фигуристку Чехословакии Дагмар Лерхову. А Ярослав Дробны будет участвовать не в хоккейных баталиях, а в теннисных. Сыграет с лучшими советскими теннисистами: Зденеком Зикмундом, Николаем Озеровым и Иваном Новиковым (первый и третий хоккеисты «Спартака»).

Вовка приехал на тренировку основной команды «Динамо» по канадскому хоккею. Молодежка соберется только в два часа, а одержавшие две победы в Прибалтике «динамовцы» после одного дня отдыха прибыли на тренировку к девяти утра. Поездкой в Каунас и Таллин москвичи завершили первый этап чемпионата СССР 1947/48 годов. Второй этап был составлен так, что практически все игры будут проходить на малой арене стадиона «Динамо». Единственное исключение – это прибалтийское и ленинградское дерби. Вовка посчитал, что с учетом уже проведенных матчей из 91 матча (включая один аннулированный) 68 будет проведено в Москве на стадионе «Динамо». Каждый день по паре игр теперь будет проводиться, а в субботу и воскресенье по три. Ведь чемпионат заканчивается 19 февраля. Осталось всего чуть больше двух недель.

Чернышев и Якушин сидели в кабинете играющего тренера и ругались. Чего уж не поделили, Вовка узнать не успел, так как оба гуру сразу грызню между собой закончили и окрысились на Фомина.

– Володя, ты понимаешь, что со страшной силой подвел всю команду, – первым начал Аркадий Иванович.

– И молодежку бросил, только расшевелил людей, и на больничку. Так не делается! – ткнул пальцем в повязку на голове Вовки Якушин.

– Ладно, первые два матча у нас со слабыми командами. «Крылья Советов» и «Динамо» (Ленинград), но седьмого числа у нас игра с ВВС. Ты это понимаешь?! – добавил жара Чернышев.

– К седьмому числу должен поправиться, – тяжко вздохнул Фомин. Сомневался. Голова уже не болела, а только чуть саднила, заживая, но вот зарастет ли довольно глубокий и длинный шрам на затылке к этому матчу, уверен он не был, – а молодежную секцию я с сегодняшнего дня снова буду тренировать.

Легенды переглянулись.

– Врач сказал, что пять швов и три недели больничный, – озвучил сомнения Хитрый Михей.

– Мазями помажу. Бередить не буду. Да, может, я и не понадоблюсь так уж, чтобы «или-или». Давайте я эти дни с ребятами из моей пятерки позанимаюсь как бы без меня, – Вовка посмотрел на словно проглотившего стопку уксуса Чернышева.

– Поглядим. Ты вот скажи, Фомин, ну неужели нельзя было избежать драки? – Иваныч осуждающе потряс руками.

– Да совсем уже было собрался убежать, а потом вспомнил поговорку, если раз побежишь, то потом всю жизнь будешь бегать.

– Да. Так и есть. Ладно. Артист, переодевайся и займись второй пятеркой. Если Сереге Соловьеву щелчок поставишь, то, может, что и получится. Только тебя там один черт некому заменить, у тебя вес и сила. А там маленькие и легкие все. С Бобровым и Тарасовым им не совладать.

Вовка, пока в больнице эти дни лежал, всю тетрадку карандашом исписал. Все вспоминал, чему его молодого еще учили на хоккейных тренировках и что потом вскользь, занимаясь футболом, на семинарах запомнил или в книгах прочитал. Получилась целая методичка. Похуже, чем та, что Серегину в Куйбышеве оставил по футболу, так он и не был никогда ни настоящим хоккеистом, ни тем более хоккейным тренером.

Открыл тетрадь, пока не подошли игроки, и стал перебирать, с чего бы начать-то. Вот это точно одно из самых важных в хоккее.

«Самое важное в подготовке хоккеиста – это смотреть на корпус своего оппонента, а не на шайбу. Это дает возможность не замораживать свой взгляд на шайбе, а следить за перемещением соперника по площадке. А значит, и играть на опережение, это позволит вовремя отсечь противника от шайбы. Особенно актуально это умение для нападающих игроков, так как скоростной дриблинг и смены направления будут неожиданностью для защитника и дадут достаточно большое преимущество на льду».

Коряво написал. Ничего, ему не книгу издавать, а достаточно опытных хоккеистов чуть подправить.

Пришли игроки основы «Динамо» и, как обычно, минут десять покатались и опять попытались устроить междусобойчик. Чернышев не дал. Заставил первую пятерку кататься по кругу в рваном темпе с ускорениями и смотреть, как Вовка пытается заменить себя на Соловьева. Ничего не получалось. Третьяков легко брал все шайбы. Сергей щелчок с горем пополам освоил, но одно дело уметь бросать шайбу со статичного положения и совсем другое – это делать, когда у тебя на принятие решения и замах из неудобного положения считанные мгновения, даже не секунды. Смотревший на это искоса и постоянно плюясь, Аркадий Иванович не выдержал и попробовал заменить Соловьева при отработке атаки «звездой», с использованием паса из-за ворот. Может, и лучше, но все равно очень демонстративно. Вовка-длинный на воротах заранее знал и видел, куда полетит шайба, и легко ловушкой забирал ее.

– Закончили! Фомин…

– Аркадий Иванович, так нельзя. Нужно отрабатывать. Вы ведь понимаете. Тысячу раз отрабатывать.

Глава двадцать первая

Не прячьте ваши денежки

по банкам и углам,

несите ваши денежки,

иначе быть беде.

И в полночь ваши денежки

заройте в землю там,

и в полночь ваши денежки

заройте в землю где?

Булат Окуджава

Вовка мылся в душе под едва теплой водой. При этом вода еще и меняла температуру рывками. И кардинально. Течет тонкой струйкой двадцатиградусная, а потом без всякого предупреждения, бамс, и градусов десять в ней. Скорее всего, это связано с заливкой катка. Туда холодная вода бежит по толстой трубе, а потом по не менее толстому шлангу, а когда этот шланг перекладывают, то воду перекрывают, чтобы не облиться, и напор в системе холодной воды увеличивается и пересиливает тоненькую струйку теплой.

Лед, с точки зрения человека из двадцать первого века, выглядит непривычно. Он не белый. Он такой, каким и положено быть льду – грязно-серый. Как машинам в будущем удается делать лед таким молочно-белым, Федор Челенков знал. Просто добавляют белую краску. Физика тут явно ни при чем. Но прогрессорствовать и учить людей делать белым лед при послевоенной разрухе – это идиотизм полнейший. Вот сделать бы его чуть ровнее, но для этого нужны специальные машины. В СССР пока точно не до них.

– Фомин? – Вовка открыл глаза и увидел перед собой милиционера в новенькой синей форме. Старшего лейтенанта.

– Да. – Что, неужели эта история еще не закончилась?

– Поторопитесь. Я вас в коридоре подожду. – Милиционер ушел. Ну, значит, не арест. Так бы голому руки заломили и уволокли.

Тем не менее поспешил Фомин закончить водные процедуры и одеться, пока такую возможность дают. Вышел из подтрибунного помещения и не обнаружил лейтенанта. Вернулся. Вон что. Милиционер вышел на малое поле и стоял, смотрел матч. Играли ЦДКА с «Дзержинцем». Вовка тоже хотел посмотреть, чтобы понять, как противостоять первому звену армейцев, но вот теперь, значит, не судьба. Он тронул милиционера за плечо.

– А, Фомин, пройдемте.

– А что случилось? Матч тоже хотел посмотреть.

– Нет, не получится. Мне приказано к пяти доставить. А еще ехать почти час. Пойдем.

Ехали долго на самом деле, и это была не «Победа» Аполлонова, а другая машина бежевого цвета, в такой цвет сейчас такси красят. Правда, Вовка всего пару машин и видел в Москве с шашечками – редкий это пока зверь в столице. Потом свернули на проселок, выехав из Москвы. Показались домики. Но не деревня. Переделкино? Остановилась «Победа» у третьего с краю небольшого домика. От калитки вела к крыльцу недавно проделанная тропинка. Лейтенант пошел по ней первым. Не боится, что Вовка убежит, и спину подставляет. Получается, точно не арест. В машине ничего нового Вовка не узнал, наоборот, самому почти целый час пришлось рассказывать про канадский хоккей, какие правила, да кто лучше всех. Видно, что милиционер не болельщик, но когда Фомин сказал, что в принципе у «Динамо» московского остались еще шансы во второй раз стать чемпионом СССР, то возбудился, достал блокнотик и попросил сообщить, в какие числа и в какое время будут проходить матчи с участием «динамовцев».

Перед самым носом милиционера дверь в домике распахнулась, и из нее высунулась довольная физиономия Аркадия Николаевича. Генерал был в полушубке и папахе, явно в домике холодно, дымка над ним точно не было. Труба черным огрызком торчала над крышей.

– Володя, заходи. Ваня, подожди нас в машине, мы не долго, не глуши.

– Есть, – Ваня покосолапил назад по козьей тропинке.

– Так, Володька, заходи.

– Это ваша дача, тут вы стакан искали?

– Рассказали? Смешно. Да, это дача, только не моя. Выделили, пока работаю. Потому и стаканы тоже не мои, а государственные. Все, Володя, времени в обрез. У меня вечером важное совещание. Сюда приехал специально, с тобою клад этот обсудить. Навел я справки кое-какие, сам с этим делом никогда не сталкивался, так что пришлось по крупицам, из разных источников, эту информацию добывать.

Вовка прошел в маленькую комнатку, что была за сенями. Печка небольшая, круглая. И перегородка из даже не побеленных кирпичей. Убого все. Стулья разномастные. И это дача заместителя министра МВД?

– Слушай, что нарыл. А нет, скажи мне, Володя, что ты под кладом понимаешь? – генерал сел на заскрипевший под ним стул.

Фомин огляделся, его габариты второй такой же стульчик точно не выдержит, да он в него и не залезет. Стулья были венскими с гнутой полукруглой спинкой и на кривых тоненьких ножках. Потому угнездился на лавку, что вдоль печи стояла.

– Клад – это то, что в землю закопали… Хотя там, между этажами… То есть клад – это ценности, которые спрятали.

– А что ты знаешь о «Законе о Земле»? – хитро прищурился Аполлонов.

– Ленин который принял? Вся земля крестьянам!

– Н-да, плохо. Хотя у тебя ведь семь классов образование. На самом деле так: 8 ноября 1917 года Вторым Всероссийским Съездом Совета рабочих и солдатских депутатов был принят «Декрет о Земле». Если говорить коротко, то на основании этого Декрета все земли, где была установлена советская власть, становились «имуществом, принадлежащим отныне всему народу». За исключением земли рядовых казаков и крестьян. Вот поэтому все клады, найденные на народных землях, принадлежали всему народу и должны были сдаваться в Гохран. Дальше пойдем. Я тебя про клад спросил. Так вот. По закону, в СССР кладом считаются деньги или ценные предметы, сокрытые до ноября 1917 года. Деньги или ценные предметы, утерянные после принятия «Декрета о Земле», то есть после 8 ноя бря 1917 года считаются находкой. Ты должен сдать находку в милицию. И если милиция не может установить собственника данных ценностей, то правообладателем, в полном объеме, становился гражданин, нашедший данные ценности.

Пока все понятно? – генерал усмехнулся чему-то своему и вытащил пачку сигарет «Новость». Зажег спичку, прикурил и выпустил в потолок облачко дыма.

И тут Вовку, нет, Федора Ивановича Челенкова, как осенило. Он все время поражался абсурдности ситуации, показанной в фильме «Бриллиантовая рука». Зачем везти из-за границы царские червонцы, которые были найдены в коробочке из-под «Монпансье» Шефом, закапывать и потом прилюдно откапывать. Ведь тебе только четверть достанется. Ты ведь клад нашел. И что тогда отправлял за границу Шеф, чтобы получить назад золото. Теперь после слов генерал-полковника все встало на свои места. И фильм перестал быть бредовым. В те времена рубль стоил дороже доллара, и СССР со многими странами торговал на эти рубли. То есть вывозить за границу можно обычные рубли. Но это не так важно. Важно, зачем завозить золото. Итак, коробочка из-под леденцов была выпущена после революции. Скажем, в двадцатых годах. Тогда Шеф находит в ней золото, и это не клад, который нужно сдать государству, а это «находка», которую нужно сдать в милицию. Понятно, что хозяина не найдут, и тогда все сто процентов находки становятся собственностью Шефа. Есть «но», у нас владение золотом запрещено, а потому монеты, один черт, поступят в Гохран, который по цене лома золота посчитает их стоимость и выдаст нашедшему в пересчете в рублях.

Сколько там было червонцев в той коробочке, что откопал Шеф на субботнике? Штук пятьдесят? Пусть пятьдесят. А, нет, там ведь четко было видно, что одни монетки побольше, а другие поменьше. Пусть это будут николаевские червонцы и пятаки, его же. И черт с ним, будет их поровну. Считаем. Вес червонца, кажется, около 8 граммов, а тогда пятака 4 грамма. Двадцать пять умножаем на 8 и двадцать пять умножаем на 4. Суммируем и получаем около трехсот граммов золота. В 1967 году, когда снимали фильм, цена золота 25 рублей за грамм. Умножаем на триста и получаем больше семи тысяч рублей. Шеф по совету друзей купил себе автомобиль «Москвич-412», который стоил чуть больше четырех тысяч в то время. Вот, все и сходится. У него еще останется три тысячи, чтобы содержать Миронова, Папанова и Светличную. Ну, и плюсиком к этим рассуждениям, что просто так «Москвич» не купить, а вот на положенную от государства премию – легко. А ведь народ, не понимая сути, смеялся над придурками,которые в СССР золото завозили. Над собой смеялись, над собственной неграмотностью.

– Эй, Володька, ты что там, уснул? – толкнул в плечо Фомина Аполлонов.

– Нет, думаю.

– Правильно думаешь. Теперь еще вводные. За утаивание и сокрытие клада или попытку самостоятельно продать драгоценные предметы из клада в СССР существует уголовная статья – хищение социалистической собственности. Гражданин, утаивший клад, получит от двух лет уголовного срока до высшей меры наказания – расстрел. Там есть градация, – Аполлонов затянулся и снова выпустил огромное облако дыма. – Хищения до 500 рублей – это мелкий размер, наказание до двух лет уголовного наказания. Хищение на сумму от 25 тысяч до 100 тысяч рублей считается крупным размером и наказывается исключительно уголовными сроками от двух до восьми лет. Хищения свыше 100 тысяч рублей – это уже особо крупный размер, и в этом случае уголовное наказание до 15 лет заключения, либо в случае выявления большой общественной опасности преступления применялась высшая мера наказания – расстрел. Если клад большой, то легко можно попасть под высшую меру, если его утаить.

– Постойте, Аркадий Николаевич, – вновь осенило Вовку, – там на обороте…

– Вот! Я знал! – прямо просиял генерал. – Молодец, твою мать! Точно, на обороте стоит дата 30 декабря 1917 года. Это по старому стилю, то есть это 12 января 1918 года. После принятия «Декрета о Земле», а значит, там не клад, а «находка». Ее нужно сдать в милицию вместе с чертежом или планом, наверное. На чертеж те каракули не тянут. Остается соблюсти две необходимые в таком случае штуковины. И это очень важно и очень непросто. Нужно несколько свидетелей, что вы, именно вы, именно в это время и именно по этому листку нашли вышеозначенную «находку». И второе, вы до последней самой малюсенькой сережки все передали в милицию под опись.

– Аркадий Николаевич, а почему мы здесь об этом разговариваем? – Вовка отогнал руками очередное облако табачного дыма.

– Ладно, спортсмен, не буду, – Аполлонов затушил сигарету. – Какое-то непонятное шевеление вокруг меня началось. Слухи разные ползут. Нет, – видя, что Вовка подобрался, махнул рукой генерал. – С тобой и Козловым это никак не связано. Хозяин зачем-то дело мое затребовал.

Вовка, вернее, Федор Челенков, точно знал, что за шевеления. Завтра в реальной истории Аполлонова снимут с зама министра МВД и назначат председателем Комитета по физкультуре и спорту, или как тут пока это еще называется. Но ведь там прикопались из-за покупки на зоне мебели, а сейчас, надо понимать, эту угрозу от себя Аполлонов отвел. Там ведь эпизод будет интересный. Как только снимут с МВД и эту дачу отберут, и мебель эмвэдэшную из квартиры вынесут. Аркадий Николаевич купит несколько досок и собьет из них себе и дочерям нары – кровати, и они несколько лет будут спать на этих нарах. Вот так сейчас живут люди из первой сотни в стране. Не Абрамович со своими яхтами и «челсями».

– Так, Володя, информацию я тебе дал. Ты парень умный, хоть и дурак, подумай, как два этих условия выполнить. Сроку тебе несколько дней. Может, и прояснится, что за непонятные интриги вокруг плетутся. Круглов молчит. Ну, ладно, тебя это не касается, – и вдруг сник. – Володя, ты, если что, Наташку-то не бросай. Увези к своим, что ли. Малую не тронут. А ей уже шестнадцать есть. Семнадцать даже.

– Аркадий…

– Нет, ничего такого не должно быть, только ты уж пообещай, – и почти жалостливо посмотрел на Фомина.

– Обещаю, Аркадий Николаевич.

– Вот и хорошо. Только сразу. Не тяните. Есть у тебя дед там или бабка, что живет не в Куйбышеве?

– Есть дед.

– Все, мне ничего про него не говори. Мало ли. Есть, мля, методы языки развязывать. Ладно, Володя, поехали в Москву. Тебя куда отвезти? Домой? – Генерал вновь стал заместителем министра.

– На стадион. Хотя уже поздно, закончился матч. Домой тогда.

– Поехали. Про Наташку, смотри, с того света спрошу.

Московские «Крылья Советов» обыграли «динамовцы» со счетом 7:2. При всем желании первого звена показать класс, шайб забили больше как раз игроки «Вовкиной» пятерки. Четыре на их счету. Выяснилось при этом, что при отработке комбинации не надо ставить в ворота Третьякова. Он-то верхние шайбы берет, и игроки, когда у них забить не получается, теряют веру в себя. А у «Крыльев Советов» нет Третьякова, нет человека, умеющего пользоваться ловушкой, и смело бросающегося под любую шайбу. У них на воротах стоит Василий Чепыжев, он хоть и старше на пару лет Вовки-длинного, но до его уровня расти и расти еще, и физические данные у Чепыжева другие, всего сто семьдесят сантиметров.

Вовка игру смотрел со скамейки и по договоренности с Чернышевым в доспехах своих. Тень на плетень нагонял. Зачем? А чтобы снующие везде шпионы ВВС и ЦДКА не прознали-проведали про нетрудоспособность юного дарования. Пусть знают, что он есть и вон сидит на скамейке. Пусть заранее мандражируют. Что там, в «Искусстве войны», у Сунь-Цзы про это сказано? А сказано вот что: «Если ты не знаешь ни себя, ни своего врага, ты всегда будешь создавать для себя опасности».

«Динамовцев» из северной столицы переиграли с еще большим счетом 8:1. И здесь Чернышев опять закусил удила и почти не давал второй пятерке играть, и пять шайб на счету мастеров шайбы, но при этом Соловьев три штуки за игру одноклубникам, при гораздо меньшем времени, проведенном на площадке, заколотил. И все три щелчками в девятки. Вовка, сидевший на скамейке, поначалу все хотел крикнуть Аркадию Иванычу, что нужно менять, потом рукой махнул. Зачем. Соперник дает забивать себе голы, и ничего страшного произойти не может. Пусть легенды потешат свое эго. Впереди три серьезных матча.

И вот седьмое февраля настало, и никуда не деться. Суббота, шесть вечера. Стадион забит до отказа. На снежных трибунах дети даже сидят на плечах у взрослых. И гул стоит, словно авиационный полк садится, а не тринадцать безлошадных летчиков пожаловало. Одна из самых важных встреч сезона, которая во многом определит места в турнирной таблице. Если «Динамо» проиграет, то первого места уже не видать, а за второе придется серьезно бороться со «Спартаком» и ЦДКА. Надо выигрывать. Счет не имеет значения, все решат две очные встречи со «Спартаком» и ЦДКА. Есть, конечно, вариант, что ЦДКА проиграет «Спартаку», а «Спартак» «летчикам» или еще кому, тогда все упростится для «динамовцев», но не стоит ждать подарков от природы, нужно их отобрать, как Мичурин сказал кому-то из великих. Или всему народу?

Вовка всю неделю, как мог, рану на голове берег, ничем ее старался не тревожить, даже один раз перевязку пропустил, думал, так лучше зарастет, но потом бинт пришлось отмачивать, чтобы заменить, так прирос к дебильной голове. Швы не снимали, и сукровица иногда выступала. А еще один раз разболелась голова. Все-таки прилично ему перепало. И вот так вечно из-за девочек. Все зло в мире от женщин.

Летуны – Александр Афонькин, Юрий Жибуртович и Александр Моисеев – вышли на лед с твердой решимостью в этот раз отплатить «динамовцам» за прошлое поражение. В защите Александр Виноградов и Евгений Воронин. В воротах Еремей Воронин. Сильнейший состав.

Чернышев сам не вышел, но тоже лучших послал. Всеволод Блинков, Николай Поставнин и Василий Трофимов, у каждого больше десятка заброшенных шайб, а у Васи Трофимова ровно двадцать. Вторым идет после Боброва по забитым.

Сразу скорости включили обе пятерки запредельные, разница лишь в том, что при атаке оба защитника ВВС оставались за синей линией, а «динамовцы» взяли на вооружение кусочек «Системы» и шли в атаку вчетвером, оставляя прямо у синей линии стоппера.

Но как всегда, кто-то там предполагает, а бог хоккейный располагает.

Глава двадцать вторая

Лед и пламя, страсть и слезы,

           каждый раз шипы и розы,

Звон коньков нам будет сниться,

        пусть все это вечно длится,

Лед и пламя, свет софитов,

                  чемпионы не забыты,

Ждет нас самый трудный бой,

                    бой с самим собой.

Олег Газманов

Беды ничего не предвещало. Игра шла у ворот ВВС, и казалось, еще один бросок и гол неминуем. И тут шайба, посланная сильнейшим ударом «динамовца» Николая Поставнина, попадает в штангу, отскакивает от нее и, лавируя между десятью хоккеистами на половине поля летчиков, докатывается почти до синей линии, и первым к ней успевает один из погибших в авиа катастрофе под Свердловском Александр Моисеев. Дальше все понятно, практически буллит. Почти отбил Третьяков, случай. Опять штанга, и уже от его конька шайба закатывается в ворота. Ничего не крякает и свет не загорается. Нет еще таких чудес кибернетики этой второй буржуазной лженауки. Судья свистит. 0:1 повели хоккеисты ВВС.

Чернышев состав не заменил, и разозленные лидеры «Динамо» продолжили прессинг на ворота ВВС. Два раза Вовка просто был уверен, что шайба залетит в ворота, но сначала была штанга, а вторая оказалась прижатой щитками Еремея Воронина ко льду. Успел в последний момент.

Не менял состав Чернышев и соответственно не меняли и летуны, не выставлять же против сильнейшего состава «динамовцев» молодых.

– Аркадий Иванович, замену делайте, вы же видите, как игроки устали, уже еле ползают, – подергал Вовка увлеченно орущего на игроков своих и чужих тренера играющего.

– Они ведь тоже устали, – отмахнулся Чернышев.

И еще пять минут почти пытались забить лидеры «Динамо». И забили все же, за пять минут до конца периода, отыграв без смены почти пятнадцать минут. И не давая замениться соперникам. Милиционеры перебегали летчиков. Понятно, лед не их стихия. Еле вползли обе команды на скамейки запасных. Чернышев выпустил вторую пятерку, и Вовка успел им сказать, чтобы попробовали звезду изобразить. И все почти получилось, выцарапали шайбу на вбрасывании, и отдали за ворота, и щелкнул Виктор Климович. Даже шайбу поднял. А Еремей чудо совершил, схватил ее рукой в обычных крагах. И свалился на лед вместе с шайбой и сломанными пальцами на левой руке. Увели стонущего на стадион, а ВВС выставило резервного вратаря. Федор Челенков, читал про то время, что это была самая частая травма у хоккеистов первых чемпионатов СССР. Не было защиты для рук, и шайбы, посланные верхом, просто калечили вратарей.

Вторым вратарем у летчиков был Борис Тропин. Этот не полетит в Челябинск и останется живым. Его заменит Харий Меллупс и погибнет. (Наверное, тот самый из книги Алексеева «Нападающий вратарь».) После трагедии станет основным у ВВС и завоюет золото в 1951 году.

Получилось со второго раза. Револьд отдал замечательный пас Климовичу, тот за ворота на Сергея Соловьева и поближе к воротам выдвинулся. Соловьев чуть передержал шайбу, надеясь выманить на себя защитников ВВС, выманил, но Климович оказался прикрыт, и Сергей поступил точно так, как и отрабатывали в подобной ситуации, послал шайбу вдоль борта на противоположный край площадки. Лед не тот, что будет в следующем веке. Не такой скользкий, и потому шайба до Васи Комарова не доползла, но и это отрабатывали. Комаров практически один на своей половине поля, доехал до шайбы без проблем и назад на Николая Медведева. А тот уже Климовичу. Удар из немного неудобного положения и с левой руки, но этого удара никто и не ждал. Вратарь уже сместился к противоположной штанге. 2:1 повели «динамовцы».

До перерыва больше ничего интересного не произошло. Пару раз прорывались нападающие ВВС на половину поля динамовцев, но удары были предсказуемые, и Вовка Третьяков их легко брал. Мог еще раз отличиться Климович, но угодил во вратаря. Удар был сильный и попал в грудь, а там ведь никакой защиты. Вовка еще подумал, что угодив в район сердца, и остановить ведь может. На этот раз обошлось. Когда же будет обещанная амуниция? Обещали через неделю, а уже девять дней прошло. Выходит, что-то пошло не так. Пресс-форму не успели сделать или с авиаторами проблема. Не дают дельта-древесину. Неужели до сих пор секретная разработка. Из нее же в шестидесятых уже шкафы обычные делать будут.

В раздевалке радостное оживление, пусть и с минимальным счетом, но «Динамо» впереди. Чернышев похвалил Вовку Третьякова. С его появлением в команде нападающие и защитники стали смелее ходить в атаки. Ворота, как граница, теперь на замке.

Второй период начался с обоюдного удаления, подрались почти из-за ничего два защитника: Борис Бочарников, который тоже погибнет, перейдя в ВВС, и Евгений Воронин, разделивший его судьбу. Сейчас в разных командах и шайбы у них не было, а вот зацепились и устроили потасовку. Судьи разняли и отправили в клетки. Уже почти две минуты прошло, когда «Динамо» увлеклось атакой, и летчики воспользовались, организовали молниеносную контратаку, и Юрий Жибуртович после паса Моисеева низом пропихивает шайбу в ворота.

Чернышев сменил составы и почти целый период менял через пять минут приблизительно. Ничего это не дало. ВВС решили играть от обороны, словно ничья с «Динамо» это их основная цель в жизни. Так второй период и закончился 2:2.

Теперь в раздевалке веселья не наблюдалось. Все понимали, что поражение лишает медалей золотых, да и серебряных, скорее всего, а ничья сильно осложняет будущее. Останется только выигрывать и у «Спартака», и у ЦДКА, а обе команды сильнее летчиков.

Вовка был в форме, и уже было собирался предложить Чернышеву сделать ход конем. Сейчас ведь ВВС выставит, как и обычно, в начале периода сильнейший состав, вот и вывести его с пятеркой, ну, с четверкой, против них, продержаться, а когда летчики проведут замену, тоже поменяться, и тогда сильнейший состав «Динамо» будет играть против слабого звена ВВС. Чернышев подошел сам.

– Ну что, Артист, готов? – одного роста, потому прямо в глаза посмотрел.

– Готов. – Не футбол, головой играть не надо. Она качественно забинтована и будет под шлемом еще. Главное, не падать. Ну, так забивать и не надо. Нужно выдержать напор ведущих нападающих ВВС.

Оказалось, что ни хрена не готов. На тренировке катался и нормально было, а тут прямо почувствовал при резком торможении, как рана открылась и сукровица из нее побежала. Плюнул и дальше стал играть. Две минуты продержались. Три. Если летчики упрутся и не сменятся, то можно ведь и как в первом периоде все пятнадцать минут без замены отыграть. Четыре минуты, ручеек крови побежал по шее. Или, может, пота? Пять минут. Голову в том месте, где швы на затылке наложены, стало щипать. Нет, уходить надо. При вбрасывании очередном выцарапал шайбу и удачно отдал Соловьеву. Звезда, наработанная, не получилась, но защитник ВВС сделал проброс, и игру остановили. Вовка поехал к скамейке. Чернышев словно ждал, заменил его. Больше никто меняться не поехал.

Первыми не выдержали летуны, поехали меняться при очередном вбрасывании, увел своих и Чернышев. Осталось играть семь минут. Первое звено «Динамо» словно с цепи сорвалось, такую карусель завертели. А шайба, словно заговоренная, не идет в ворота, то вратарь, то штанга, то перекладина на пути встают. Последняя минута пошла.

– Давай «Систему»! – заорал Вовка, и Аркадий Иванович следом:

– Сева, Блинков, давай «Систему»!

Дали. Выстроились в два эшелона и вчетвером пошли в последнюю атаку. Добрались до ворот и устроили перепасовку поперек поля. Запутали защитников и оттянувшихся форвардов ВВС, и буквально за несколько секунд до свистка Василий Трофимов забил свой двадцать второй гол в этом чемпионате. 3:2. Тяжко досталась победа. Вовка сразу бросился к врачу на перевязку. А оттуда в больницу увезли, два шва из пяти разошлись, пришлось новые стежки накладывать. Может, поберечься нужно было? А еще лучше от драки убежать. А еще лучше… спокойно сидеть в Куйбышеве и тренировать пацанов.

Форму новую привезли на следующий день. Утром на тренировку основного состава Фомин не пошел. Вновь разболелась голова, и решил полежать. Потом только в два часа нужен на тренировке молодежки. А вот к обеду и приедет на стадион, съездит с командой поесть в столовую и устроит ребятам силовую тренировку, а сам на скамейке посидит, пока они друг друга будут на закорках таскать и крокодилами ходить. Вспомнил, как наблюдал за тренировкой хоккейного ЦСКА при Тихонове, так тот чуть не половину тренировки заставлял заслуженных мастеров спорта и неоднократных чемпионов всего, что только возможно, делать пистолетик. Говорил, что это упражнение положительно влияет на скорость. Почему бы и не внедрить его ноу-хау на несколько десятков лет раньше. Пусть делают пистолетик, а он посидит на скамейке.

Только приехал на стадион, а тут товарищи на автобусе из Спорткомитета прибыли. Форму привезли. Вайлштейн Исаак Аронович – заместитель начальника Управления промышленного снабжения Всесоюзного комитета по делам физической культуры и спорта при Совете Министров СССР почтил своим присутствием лично. Без главного изобретателя тоже не обошлось. Гершель Соломонович – глава Бюро изобретательства Спорткомитета лично вручил застывшему с блаженной улыбкой Вовке его комплект амуниции.

Это была гораздо более весомая победа, чем в чемпионате страны. Конечно, приятно повесить на стену золотую медаль, хоть она и не золотая. А нет, на стену не повесишь. Медаль сейчас и выглядит как медаль. На колодке висит, а не на ленточке. Приятно увидеть свое имя в газете с припиской – самый молодой чемпион СССР по хоккею с шайбой, приятно получить звание «мастер спорта». Все это позволит чувствовать себя в дальнейшем гораздо увереннее. Но вот эти щитки, раковина, нагрудник – они важнее, это тоже гарантия, гарантия того, что СССР выйдет на первое место в мире не только по игре, но и по производству хоккейного снаряжения. Пусть та же Канада выпустит быстрее и лучше по качеству, у них не было войны и не лежит половина территории страны в руинах, у них не живет еще больше миллиона человек в землянках. Они сыты и довольны жизнью, но это они будут покупать у СССР лицензию на выпуск хоккейной амуниции и тратить на это деньги. А СССР на эти деньги будет строить дома для сирот или новые хоккейные площадки для пацанов, да даже просто бараки, для тех, кто сейчас живет в землянках, потому что его дом спалили, а леса в степной зоне Украины, чтобы построить новый дом, нет. А глину, чтобы изготовить саманные кирпичи, тоже взять негде, там очень часто песчаные почвы. Да и сил на строительство нового дома у вдовы погибшего на войне солдата, оставшейся с тремя малолетними детьми, нет. Нужна помощь государства, нужны деньги, и вот пусть немного он, Вовка Фомин, для страны добудет.

Вовка бережно разложил вытащенный из бумажного свертка комплект на скамейке. Красота. Не его самодельный рыцарский доспех. И любая деталька легче. Нет толстой жести. Есть толстое, но дерево, ну, или фанера. Все прошито толстыми суровыми нитками в две строчки, как на джинсах. А еще есть большая мешковатая бело-голубая футболка и широкие черные трусы, чтобы скрыть под ними защиту. Все как он с Гершелем Соломоновичем и обсудил. Маленький большой начальник спортивного изобретательства стоял у Вовки за спиной и тоже сиял, как начищенный царский пятак. Прямо светился счастьем. Дядька четко понимал, что ушли, и от волка, и от зайца, и даже от лисы. Не то что перегнать нас, даже канадцы, не смогут, а и просто догнать у них не выйдет. Тут десятилетия лучшие умы человечества думали. Может, про десятилетия невысокий, почти лысый и в то же время кудрявый изобретатель и не знал, но потенциал этих вещей осознавал.

– Гершель Соломонович, а что с патентами? – Вовка оторвался от созерцания этой роскоши.

Глава Бюро изобретательства Всесоюзного комитета по делам физической культуры и спорта хитро подмигнул Фомину и полез в портфель. Порылся там и достал несколько исписанных листков. Разложил их перед Вовкой на свитере бело-голубом.

– Это тебе, товарищ Фомин, нужно подписать. Я заявки полностью оформил. Сейчас подпишешь и передадим куда положено. На новизну мы уже проверили, так что тут промедления не будет. Уже в следующем месяце получишь патенты на пять изобретений. Доволен?

– Спасибо, Гершель Соломонович, сейчас сходим в кабинет к Якушину и подпишу. А что с признанием этих патентов за рубежом, а то ведь украдут у нас? Те же канадцы легко все это освоят. Да еще сделают большую часть из пластмассы. Она легче и от удара не сломается.

– Канадцы могут украсть. Сейчас у нас получишь патенты и начнем оформлять международные. Может, сразу в нескольких странах: и в США, или, как их у нас называют САСШ, и в Канаде, и в Швейцарии. Это ведь законодатели мод в канадском хоккее?

– Эти, плюс еще Чехословакия.

– Ну, с братушками проще всего, на этих и нажать можно.

Игроки «Динамо» словно дети малые толкались в раздевалке, примеряя на себя обновки. За этим занятием их и застал приехавший посмотреть на новую экипировку генерал-полковник Аполлонов. Тоже на себя подходящую по размеру нахлобучил и посетовал, что ни зеркала нет, ни фотографа.

– Кто же вам мешает, товарищ генерал, – показал большой палец Якушин, – приводите завтра фотографа, и вы сфотографируетесь, и мы всей командой в новой форме.

– А ведь и правда. Так и сделаем, – генерал повернулся к разглядывающим нового «динамовца» Фомину и Чернышеву. – Приведу завтра фотографа, чтобы все побрились и подстриглись, будем для газеты фотографировать вас.

– Аркадий Николаевич, может быть, для газеты не надо. Газеты ведь и в посольствах получают. Я вообще сомневаюсь, а нужно ли нам в этой форме новой выходить завтра на игру. Очень хочется, но что люди скажут? «Динамовцы» вон в какой защитной экипировке, а все остальные команды как голыми играли, так и продолжают играть. Нечестно. И если станем чемпионами, то успех припишут не нашему мастерству, а именно новой амуниции. Некрасиво получится. – Чернышев стал стягивать с себя нагрудник.

– Твою мать! – Аполлонов тоже стал разоблачаться.

Снял, осмотрел еще раз по очереди каждый предмет «обмундирования хоккейного» и плюнул на пол.

– Твоя правда, Аркадий Иванович. Именно так и скажут. И еще все газеты по нам пройдутся, особенно «Комсомольская правда». Уж те от ыграются. Что получается, будем и дальше людей калечить, только чтобы в нас пальцем не тыкали. Подожди, а Фомин с Третьяковым? – надежда в глазах генерала затеплилась.

– Они пришлые и их всего двое, да по существу только один. Фомин, он всего несколько раз выходил на замену, да, это были ключевые моменты в самых важных матчах. Только, один черт, это маленькие эпизодики, и полностью его экипировки никто не видел. А вратарь – это вратарь, они все одеты кто во что горазд. А вот если мы все выйдем четырнадцатого против «Спартака» или восемнадцатого против ЦДКА в этой броне, то вся страна хай подымет. Еще и дисквалифицировать могут.

– Ну, нет, дисквалифицировать нет. Романов сам эту экипировку делал, столько сил и труда в нее вложил. Только и на самом деле, и болельщики, и газеты хай подымут. И что делать? – он повернулся к Вовке.

До чехов светить новую амуницию нельзя. Да и чехам, может, не все показывать. Пока нет международных патентов, легко оказаться в результате этой пары товарищеских матчей и без патентов. Украдут и размножат. Эти товарищи от войны не так сильно пострадали. Челенков, зная все про дальнейшие отношения с чехами, вообще не понимал Сталина. С чего он ярых фашистов: румын, венгров и чехов записал в братушки и братские народы. Гнобить надо было. Вывезти у них все оборудование, а мужчин всех отправить в СССР отстраивать разрушенную ими страну, и не выпускать ни немцев, ни остальных «братьев», пока полностью не восстановят все разрушенное. Потом заставить платить огромные репарации, а всякие Варшавские договоры и нафиг не нужны, нужен договор с Америкой о превращении этих стран в демилитаризованную зону с записью в их конституциях о невступлении ни в какие блоки. Пусть американцы в них деньги вбухивают, Советскому Союзу и без братушек есть, что восстанавливать и куда деньги тратить. А вместо поднятия экономики в своей стране будем Варшаву и Дрезден с Берлином из руин на наши деньги восстанавливать.

– Значит, будем играть в старой экипировке, ну разве ракушки и щитки можно уже сейчас применить.

Глава двадцать третья

Что за мусорная яма

Это общество «Динамо»?

Что за яма рядом с ней,

Это общество коней.

А над ними реет знамя.

Знают все уже давно:

Мы едины, непобедимы,

Мы «Спартак», а вы г…о.

Четырнадцатого февраля в шесть часов должен состояться матч второго тура со «Спартаком». В принципе, вообще осталось три игры «динамовцам» провести. Вот с красно-белыми, потом через день – шестнадцатого февраля снова со «Спартаком», но из Каунаса, и восемнадцатого – заключительная и самая важная игра сезона, с ЦДКА. У «Спартака» московского пять потерянных очков. Проигрыш ЦДКА и «Динамо», и ничья с ВВС. Даже если выиграют у «Динамо», то первыми не станут. Могут стать вторыми при том, что бело-голубые проиграют и им, и армейцам. Шестнадцатого «Спартак» как раз с ЦДКА и встречается.

Чернышев вчера на собрании команды все это долго и даже настойчиво доводил до «канадских» хоккеистов. А сидевший чуть позади и как бы сбоку (показывая, что он тут якобы гость) Якушин в завершение кхекнул и перевел все на русский язык:

– Чего размусоливать, чтобы стать чемпионами страны, нужно обе игры выигрывать. У армейцев только одно поражение от «Спартака», если нас не считать, и в случае равенства очков они выйдут вперед по разнице забитых и пропущенных. У них Бобров уже сорок шесть шайб наколотил. На мировой рекорд замахнулся.

Вовка сидел с другого бока на скамейке и пытался шевелить кожей на затылке. Не получалось. Брови шевелились, даже уши, а затылок не хотел. Рана заживала. Те швы, что наложили снова, еще мокнут, а вот остальные вполне уже молодой кожицей покрылись. Это ему так Наташа сказала, сам ведь свой затылок не увидишь. Вчера забежал в гости на пару минут, а бинт на тупой башке размотался. Вот боевая подруга и перебинтовала, заодно рану разглядев.

Понятно, что мельницы Боброву устраивать с такой головой не получится, но несколько минут выстоять можно попытаться. А то и забросить чего Мкртычану.

Утром они с Вовкой Третьяковым доели то, что вчера от стряпни, которую Фомин замутил, осталось. Блюдо получилось почти спонтанно. Вечером предыдущего дня возвращались с тренировки и зашли в магазин продуктовый, а там хоть и большая довольно очередь, зато дают говядину, по полкило в руки. Тридцать один рубль. Дорого, но мясо же. Охота. Отстояли час и получили от тощей, как мумия, тетки два приличных куска мяса, почти без костей. Наверное, продавщица на «Кремлевской» диете сидит. Принесли домой, хотели суп варить и полезли в сундучок за картошкой и морковкой, а там сверху лежит бумажный пакет.

– Что это? – удивился Фомин.

– А, тебя не было, ты пацанов тренировал, приходил тезка мой, ему посылка из дома пришла. Вот, нам чуть отсыпал. Там чернослив. Потом можно будет сварганить компот.

– Компот – это хорошо. Не, слушай, Вовка, давай чисти морковки побольше, сейчас вкуснятину одну сделаем. Мать готовила как-то. Пальчики оближешь. – На самом деле мать Фомина ничего такого не готовила. Готовила жена Челенкова – Ольга, когда дочь Настя еще жила с ними. Это было ее любимое кушанье. Называлось блюдо «Мясо с черносливом». Рецепт не сложный, но Федора Ольга всегда задействовала, доверяя нарезать мясо аккуратными тоненькими полосками, как на бефстроганов.

Этим он, как следует промыв оба доставшихся им куска темно-красной говядины, и занялся. Третьяков в это время почистил две приличные морковки и пару зубчиков чеснока.

– Вовка, а у нас лук есть? – копаясь в сундучке, что-то Фомин там его не заметил.

– Нет, тут соседи приходили, позаимствовали позавчера.

– Ладно, обойдемся.

– Так я схожу, может, уже купили, отдадут, – подхватился Третьяков.

– Не надо. Получится с точностью до наоборот – на хвост сядут. А тут на двоих еле-еле порция получится. Лучше большую горсть чернослива порежь на кусочки. Не, такие мелкие не надо. Просто пополам режь.

Раскочегарили примус и стали морковь с чесноком на постном масле жарить. Когда морковь размякла и зашкворчала, бросили туда, чуть воды долив, мясо, по идее, нужно соус терияки или томатную пасту бросить, но в 1948 году с соусами терияки не все просто. Даже самому не сделать. Тут про соевый соус и имбирь никто и не слышал, даже в самых престижных ресторанах. Закрыли крышкой сковороду, потушили немного и высыпали чернослив. С укропом или петрушкой зимой в Москве тоже не задалось. Говядина это не курица и даже не свинина, пришлось целый час тушить, при этом весь этаж, уловив запах, к хоккеистам пожаловал. Под разными поводами заходили от «соли попросить» до «а давайте вместе приготовим, у нас черствый хлеб есть, вам не нужен». В другое время повелись бы на предложение, но тут эксклюзив и мало. Обрубили хвосты. Милиционеры уходили расстроенными, уж очень аппетитно пахло.

Пока мясо доходило, уже без огня, быстро пожарили картошки и, наконец, приступили к трапезе. Фомину показалось, что, несмотря на отсутствие соуса терияки, получилось даже вкуснее, чем у Ольги в будущем. Или это от обилия слюны во рту? В двенадцать в столовой покормили, а ведь после этого двухчасовая интенсивная тренировка, да тут сколько возились. Еле остановил Фомин Третьякова, когда тот за остатками потянулся.

– Это на завтрак, игра ведь. Мясо не помешает перед игрой.

Вот Челенков очень много, как тренер футболистов «Спартака», знал о питании спортсменов, когда нужно и что есть. Так это желательно, при таком ритме, что они сейчас ведут, по три раза в день макароны по-флотски есть или рисовые каши с мясом. И где это здесь сейчас взять? Ладно, взять на рынке или в коммерческих магазинах можно, но сколько на это денег уйдет. Тут и у генерала зарплаты не хватит. Но вот перед важным матчем со «Спартаком» мяса поели. Осталось только выиграть.

По дороге к метро Вовка купил в киоске две газеты, «Советский спорт» и «Правду». Зашли в метро, час пик уже прошел и вагоны полупустые. Сели на скамейки, и Вовка сразу, открыв «Правду» на первой странице, наткнулся на интересную статью. Этой частью истории особо никогда Челенков не интересовался, а сейчас читал и думал: так происходило и в его мире, и он просто не в курсе, или это параллельный мир. Про волнения и кризис власти в Чехословакии в 1948 году ничего не помнил.

Статья называлась: «Коммунисты наступают».

«В феврале коалиционный кабинет правительства Чехословакии, сформированный в 1946 году премьер-министром Клементом Готвальдом, в который входили члены всех крупных партий республики, раздирает острый политический кризис. Причиной его стало требование представителей Национально-социалистической партии предоставить отчет о действиях МВД, возглавляемого членом президиума ЦК Коммунистической партии Вацлавом Носеком, поскольку его действия были сочтены попыткой провести политически мотивированную чистку личного состава. Так на днях из МВД были уволены восемь старших офицеров некоммунистов. Когда МВД отказалось выполнить указания кабинета, министры от Национально-социалистической, Народной и Демократической партий подали в отставку, предполагая тем самым повлечь роспуск правительства и новые выборы. Однако Социал-демократическая партия это решение не поддержала, и два беспартийных министра тоже, и таким образом, поскольку покинули свои посты лишь 12 из 26 членов кабинета, правительство, которое возглавляет коммунист Клемент Готвальд, сохранило свои полномочия, и премьер-министр потребовал от президента Бенеша мандат на замещение выбывших министров новыми».

Почему-то Федор считал, что после 1945 года во всех государствах, что освобождала от фашистов Красная армия, были приведены к власти коммунисты, а вот оказывается, что в Чехословакии куча различных партий у власти, прямо как в СССР сразу после революции.

Почему обратил внимание на братушек, так просто все. Точно помнил Челенков, что почти сразу после этого чемпионата в гости приедет клуб чешский с каким-то теннисным названием, учить русских играть в канадский хоккей и на самом деле многому научат. Не будь этой поездки, и неизвестно, сколько бы еще СССР варился в собственном соку. А вот если сейчас там начнется революция, то приедут ли чехи?

Вчера на тренировку заявился Аркадий Николаевич Аполлонов. Уже не заместитель министра МВД. Все-таки сняли. Сам Сталин, лично. Почти с той же формулировкой, что и в прошлый раз. И никакие этажерки и полочки, оплаченные генералом на этот раз в полном объеме, не помогли.

Аркадий Николаевич сам отвел Вовку в сторонку и поделился этой новостью.

– Слушай, зятек, закончились все эти шушуканья вокруг меня. Постановлением № 1039 от 12 февраля 1948 года освободили меня от должности заместителя министра внутренних дел СССР и назначили председателем Комитета по делам физической культуры и спорта при Совете Министров СССР. Ерунда какая-то. Получается, что даже повысили. Почти министр теперь. А вот когда приказ про освобождение от должности зачитывал Круглов, то я думал, что расстреляют. Прочти, вот что в докладной записке Управления кадров ЦК ВКП(б) написано, – Аркадий Николаевич протянул Вовке бумагу.

«…С переходом на мирный период т. Аполлонов провел значительную работу по укреплению государственной границы и улучшению дела подготовки офицерских кадров, но ослабил внимание к вопросам укрепления политико-морального состояния личного состава и воинской дисциплины. В 1946 году личный состав войск совершил большое количество воинских преступлений и аморальных явлений. В среднем за квартал нарушения дисциплины среди офицеров войск составляют 13 процентов.

Тов. Аполлонов не уделяет должного внимания руководству политотделами войсковых управлений, слабо занимается воспитанием руководящих кадров, не ведет решительной борьбы с проявлением мелкособственнических настроений со стороны отдельных руководящих работников войск…»

– Аркадий Николаевич, а зачем вы мне это все говорите и показываете? – Вовка все это и так знал, и даже попытался помочь, но видно, там другие камешки на весы падали, и полки эти чертовы ни при чем.

– Сам не знаю. Посоветоваться не с кем. Думал, может, семиклассник один что умное скажет, – отобрал зло бумагу бывший генерал. Или не бывший.

– А вас звания не лишили?

– В том-то и дело, что нет. Сам поражен до глубины души. Чертовщина. Вроде под зад коленкой пнули и при этом повысили. – Аполлонов сложил бумаги в папку и растерянно улыбнулся. – Что думаешь, зятек?

– Я думаю, Аркадий Николаевич, что руководство страны и лично товарищ Сталин хотят, чтобы СССР принял участие в ближайших Олимпиадах и летней, и зимней, и, кроме того, стал участвовать в большинстве чемпионатов мира. И тут важно, чтобы мы не выглядели мальчиками для битья, а наоборот, по возможности вышли на ведущее место во всех соревнованиях. А для этого нужно поднимать спортивное движение в нашей стране. Сталину нужен очень хороший организатор. Лучшие организаторы – это военные. А лучший из них это вы. Вот вас и поставили на эту должность. Но там за бугром корреспонденты всякие узнают ведь, что вы руководили в НКВД. И будут грязью поливать и вас, и весь советский спорт. Вот для этого вас и сняли, так сказать показательно. Мол, провинился, и мы его выгнали. Маскировка все это. И теперь вам обязательно нужно за четыре года поднять наш спорт на самый высокий уровень. Железной рукой поднять.

– Твою мать! Володька, ты чего наговорил? Так в СССР не делается, какие-то тайны мадридского двора. Вызвал бы Сталин и четко задачу поставил, а тут хрень какая-то. – Махнул рукой новый председатель.

– Уж поверьте, Аркадий Николаевич, вызовут и скажут. Если вас интересует, что нужно делать для канадского хоккея, то скажу. В следующий новый год нам нужно обязательно попроситься на кубок Шпенглера. Проводится в швейцарском Давосе в период с католического Рождества до Нового года. Если хорошо подготовимся, то серебро получим обязательно, а может, и чехов обыграем, и золото увезем. А самое главное, поваримся в горниле международных соревнований.

– Наговорил. Швейцария. Володя, а ты точно семиклассник из Куйбышева? Ни хрена на него не похож. Выше меня ростом и умней.

– Я восьмиклассник уже.

– Точно! Ну, тогда ладно. Тогда это все объясняет.

– Аркадий Николаевич, а можно поинтересоваться, если вас поставили председателем Комитета, то куда дели Романова? У нас тут с ним дела всякие.

– Смешно, у восьмиклассника с председателем Комитета дела. Он теперь председатель Организационного бюро Центрального Совета Союза спортивных обществ и организаций СССР. То есть будет заниматься созданием и развитием спортивных обществ в стране. Почти параллельная комитету моему структура. Соревноваться будем, кто больше пользы для развития спорта в СССР принесет.

– Понятно.

– Понятно ему, – хмыкнул Аполлонов, – мне вот ни черта не понятно.

Матч со «Спартаком» проходил при искусственном освещении. Выглядело довольно пугающе. Освещена только площадка, несколькими гирляндами лампочек, висевшими над ней. А все трибуны, и сколоченные из досок, и вылепленные из снега, все это в темноте. Только папироски светятся тысячами красных глаз и изредка зажигаются на несколько секунд огоньки спичек, чтобы очередную сигаретку или папироску зажечь.

Первый период прошел под диктовку «Спартака» – все же первое звено красно-белых это мощь. Они просто волшебники. Переиграли и скоростями, и головой. И если бы еще им чуть больше командной игры, то вышел бы разгром. А так обменялись голами. У «Динамо» прошла «Система», а у «Спартака» пара защитников Сеглин – Соколов вывела на пятачок Зикмунда Зденека, который забил свою двадцать пятую шайбу в чемпионате. Вовку Чернышев пока не выпускал.

– Ты у нас будешь оружием возмездия, если понадобится. Сволочь ты, Фомин! Вселил надежду и сам же все этой дракой похерил! Ты скажи еще, что могло тебя и не быть в команде, сидел бы в своем Куйбышеве и в ус не дул, обыгрывая дворовые команды, – понес на Вовку в перерыве взмыленный Чернышев.

– Извините, Аркадий Иванович. Постараюсь больше не драться. – Зачем усугублять. Прав ведь, как ни крути.

– Да уж постарайся.

Вовка подошел к почти не уставшей второй пятерке. Сделать замену «спартаковцы» Чернышеву не позволяли, их первое звено Зденек— Новиков – Тарасов не уходило и словно напилось энергетического напитка. А может, и напилось, пытались же принять допинг в прошлом году хоккеисты ЦДКА, и ведь сработало бы, если бы матч с «Динамо» из-за незастывшего льда не перенесли.

– Мужики, как выйдем, сразу применим «Систему». Получится – хорошо, не получится – повторяем раз за разом. Работаем на полную. Как устанем, нас сразу сменят.

– Понятно, только когда нас Иваныч выпустит, – отмахнулся Комаров.

– Сейчас попытаюсь договориться.

Вовка пришел к сидящему чуть отдельно Чернышеву и озвучил свою задумку.

– Забьем или нет, даже не важно. Мы сменимся, и вы выйдете против сильно уставшего противника. А смениться они побоятся, их второе звено совсем слабое.

– А давай! – показал ему кулак играющий тренер. – Только пропустите, выгоню на хрен из команды!

Получилось на третьей атаке. Только перед этим Зденек еще одну шайбу Третьякову закатил. По глупости. Темно, и Вовка-длинный ее в куче-мале у ворот просто не заметил. «Система» сработала, доехали вчетвером до ворот и устроили перепасовку. Всех запутали и себя тоже. Шайбу потеряли, но Юрий Тарасов отбил ее неудачно прямо на крюк Вовке, и тот отблагодарил «спартаковцев», послав шайбу в девятку. И сразу поехал меняться. По шее опять поползла струйка сукровицы, а может, и крови.

Дальше случилось все, как Фомин и рассчитал, вылетевшие на площадку легенды «Динамо» переиграли вымотанных «спартаковцев», за две минуты забросив две шайбы. «Спартаковцы» сменились, уже даже ползать по площадке не могли, а вторая пятерка уже без уехавшего в больницу Вовки довершила разгром, на второй перерыв ушли под трибуны команды со счетом 5:2. Третий тайм сгоняли по нулям. А Вовке озверевший врач снова два новых стежка на затылке сделал, и целый час на него кричал. Да еще специально очень больно и медленно шил.

Эскулап. Что с него возьмешь?

Глава двадцать четвертая

Человеку надо мало:

чтоб искал

            и находил.

Чтоб имелись для начала

Друг —

          один

и враг —

          один…

Человеку надо мало…

Роберт Рождественский

Давно, да что там, очень давно, жил да был русский писатель Федор Михайлович Достоевский. Большим был писателем. И как все великие, время от времени мысли высказывал.

Федор Челенков лежал в больнице тоже давно, в той жизни, и в тумбочке нашел забытую предыдущим болезным книжку из серии ЖЗЛ про Достоевского. Не пошла. Тяжеловато написана, да и персонаж был тяжелый, а еще постоянно болела голова. Просто раскалывалась. Сказывались микротравмы, полученные от игры в дождь с мокрым футбольным мячом. Ударить такой мяч головой это все равно, что чугунной сковородой получить по башке. Так вот, книга не пошла, но запомнилось одно высказывание классика. Прямо лучше любой бабушки Ванги и даже самой Кассандры предсказал будущее Федор Михайлович. Словно тоже попаданцем был. Сказал следующее:

«По внутреннему убеждению моему, самому полному и непреодолимому, – не будет у России, и никогда еще не было, таких ненавистников, завистников, клеветников и даже явных врагов, как все эти славянские племена, чуть только их Россия освободит, а Европа согласится признать их освобожденными… Начнут они непременно с того, что внутри себя, если не прямо вслух, объявят себе и убедят себя в том, что России они не обязаны ни малейшей благодарностью… что они племена образованные, способные к самой высшей европейской культуре, тогда как Россия – страна варварская, мрачный северный колосс, даже не чисто славянской крови, гонитель и ненавистник европейской цивилизации».

Могут же люди? Вот откуда?

К чему это? А вот к чему. Вовка лежал в госпитале. Лежал уже неделю. Сразу после матча с ЦДКА бывший заместитель министра МВД еготуда упек. Упек правильно. В третий раз эти злополучные два шва на затылке открылись. И это случилось не по щучьему велению. Случилось почти по Вовкиному хотению. Хотел, но не рану разбередить. Хотел остановить один двух сильнейших хоккеистов в СССР. Шел третий период матча, можно сказать, финального. За первое место так точно. Восемнадцатого февраля при переполненных трибунах встретились два лидера. По потерянным очкам выходило так, что кто побеждает, тот и становится чемпионом СССР. У «Динамо» на очко больше и можно сыграть вничью. Только играть на ничью в те времена еще не умели. Это было поколение победителей и, значит, максималистов.

Рубились отчаянно. Бобров закинул «динамовцам» две шайбы и одну Тарасов. В ответ отметились Чернышев и Поставнин. Шел третий период. Чернышев глянул на Вовку, дождался согласного кивка и выпустил против уставшей пятерки Боброва и Тарасова пятерку Фомина. Попробовали «динамовцы» свою звезду организовать, но Леонов потерял шайбу, и ЦДКА организовал контратаку. Бобров кинул издалека, но Третьяков шайбу отбил, низом шла. Комаров подхватил и понесся вновь к воротам армейцев, а Вовка сломал клюшку и ринулся в противоположную сторону – менять. Пока доехал до своей скамейки и получил новую клюшку, обстановка опять кардинально изменилась. «Динамовцы» вновь шайбу упустили, и по тому борту, где стоял Фомин, несся Тарасов, а по центру на свой излюбленный пятак летел Всеволод Бобров.

Забыл Вовка о голове. Прямо просилась «мельница». Тарасов большой и тяжелый, и никаким другим способом его уже не остановить. Поднырнул и аккуратно, чтобы не сломать шею будущему великому тренеру, уложил его на лед. Самодельная каска при этом слетела и бинты вместе с ней. А Тарасов, хватаясь за воздух, в падении саданул точно, словно прицеливался, по открывшемуся шву. Будто бы снова той цепью получил Фомин по голове, все померкло перед глазами, и он прикорнул рядом с Тарасовым, вся разница, что Анатолий Владимирович на спине, а Вовка на животе.

Как из-под воды видел, что Револьд шайбу подхватил и усвистал к воротам ЦДКА, а еще через пару мгновений рев трибун возвестил, что счет стал 3:3. Вовку с Тарасовым судьи и доктора с поля унесли. Как потом сказали уже в госпитале Фомину, ничего страшного с играющим тренером ЦДКА не случилось, просто от падения на такой скорости дух выбило. Продышаться не мог. Вовка все же себя корил. У Тарасова в реале три инфаркта было, не его ли прием тому виной. Тьфу! Как это может быть причиной, если его не было в той истории на этой площадке, даже не родился еще в это время?!

Матч так и закончился 3:3. И чемпионом СССР во второй раз стали хоккеисты московского «Динамо».

Вовке об этом сообщил Аркадий Николаевич Аполлонов. В госпитале. Забрали ведь когда на «скорой», еще не закончилась игра. Что-то там Тарасов сильно повредил ему на затылке, потому что Вовку всего в крови привезли в операционную и в полуобморочном состоянии. Зашили и снотворного лошадиную дозу дали, чтобы смирно лежал и про подвиги хоть на время забыл.

Пришел Аполлонов не один. Пришел с дочерью и мамой Тоней, и не с пустыми руками. Принес медаль. Медаль, как настоящая, с колодкой из красной ленточки и кругляшом размером с юбилейный рубль. Хоккеист вычеканен. Желтенькая, новенькая, сверкающая. В нагрузку к ней грамота. И не все еще подарки. У Вовки, так уж получилось, что никакого разряда не было. Ничего не успел выиграть и даже нормы ГТО не сдавал. А тут сразу стал чемпионом СССР, и ему вместе с Третьяковым присвоили звание «Мастер спорта СССР». Значок, удостоверение и зачетную книжку, все тоже новенькое и блестящее, Аркадий Николаевич положил на тумбочку прикроватную рядом с медалью. И аттракцион невиданной щедрости продолжился. Следом лег как раз значок БГТО. Красный, прямо как орден, и тяжелый, не те, которые помнил Челенков из далекого будущего.

Последними на тумбочку легли пять авторских свидетельств на защитную экипировку для хоккеистов и вратарей в «анадском хоккее. Что именно изобрел, хрен узнаешь. Надпись лаконичная. «На изобретение по заявке № 367223». Ниже приписочка: «Материалы к авторскому свидетельству хранятся во Всесоюзном комитете по делам физической культуры и спорта при СМ СССР».

Последним штришком щедрости были не бумаги, был небольшой торт от мамы Тони. А перед уходом семейства еще и чмок в щечку от Натальи. И это при родителях! Что бы это значило?

Так при чем здесь Федор Михайлович Достоевский и братья Кара… А нет, братья славяне. При том, что, как и в реальной истории, чехи через неделю приедут учить сиволапых русских играть в хоккей. Первый матч назначен на 23 февраля, а на следующий день еще один. Эти встречи будут называться: «Тренировочные игры» и пройдут на стадионе «Динамо» при пустых трибунах.

А вот 26 и 28 февраля игры пройдут там же на «Динамо», но уже в присутствии зрителей.

Федор Челенков читал давным-давно книгу Всеволода Боброва «Самый интересный матч», и там было, пусть и немного, об этих играх, сейчас воспоминания почти стерлись, было только ощущение, что чехи приехали учить медведей кататься на велосипеде. Снисходительно-заносчивые приехали. А закончилось все это кровавой рубкой и вмешательством посла Чехословакии, для того чтобы закончить матч. Отказывались учителя выходить на лед против грубиянов и нечестно играющих русских.

Чехи!!! Несколько десятилетий главные соперники сборной СССР по хоккею. Учителя?!! Конечно, учителя, но очень часто не просто соперники, а настоящие враги. Прямо навскидку можно несколько эпизодов вспомнить, которые замалчивались советской прессой, чтобы не сеять раскол внутри соцлагеря, и которые выплеснулись на страницы книг и газет, как только началась перестройка и гласность.

Враги?! Часто. И это они записали себя во враги. Советские хоккеисты ничего для этого не делали. Политика. Самые рьяные русофобы Европы на протяжении целых десятилетий – это чехи. Потом на первые места выйдут поляки.

Лежал Вовка на скрипучей госпитальной койке и вспоминал услышанное или прочитанное. Началось все с той самой «Пражской весны».

В 1969 году чемпионат мира и Европы должен был пройти в столице ЧССР – городе Праге. Однако наши партийные и спортивные руководители, понимая, каким взрывоопасным для нашей сборной может сложиться этот турнир, который должен был состояться спустя всего-то семь месяцев после августовских событий прошлого года, убедила ИИХФ перенести турнир в другое место. И добились своего. ЧМиЕ согласилась принять Швеция (Стокгольм).

Отгородились от болельщиков кордонами. Только вот накал противостояния между сборными СССР и ЧССР от этого отнюдь не снизился. В Стокгольм сборную ЧССР провожали тысячи болельщиков, которые скандировали: «Они нам танки, мы им – бранки!^[6]» Часть сбежавших диссидентов добрались до Стокгольма и на матч купили билеты.

28 марта, по окончании второго матча между нашими командами (оба матча СССР проиграл), произошел знаменитый «расстрельный» эпизод: игрок сборной ЧССР Ярослав Холик упал на лед и, имитируя клюшкой пулемет, направил ее в сторону скамейки сборной СССР и начал… «расстреливать» советских игроков вместе с их тренерами.

Попалось Челенкову и интервью после матча Холика: «Мы с братом Иржи всегда относились к советским ребятам со злостью и в то же время с восхищением за их мастерство. Хотя злость все-таки доминировала – на площадке мы были готовы лед грызть, только чтобы победить русских. Сколько я ударов от советских защитников получил и раздал в ответ – не перечесть. Особенно доставал меня Рагулин – на коньках-то он катался плоховато, зато силищей обладал неимоверной. Помню, в Москве он меня с размаху приложил ко льду и держит. Я дергаюсь: „Пусти, гад!“ – кричу. А он мне еще долбанул и на смену поехал. „Ну, ладно, – думаю. – Я тебе отомщу!“»

Следующий яркий эпизод произошел с другим игроком через год.

Матч 27 марта 1970 года изобиловал ударами исподтишка, словесными оскорблениями со стороны игроков сборной ЧССР. А потом произошел настоящий скандал. Примерно в середине матча, когда наши уже уверенно вели со счетом 4:0, игрок чехословацкой сборной Вацлав Недомански через плечо нашего капитана Вячеслава Старшинова плюнул в лицо Александру Мальцеву. Этот эпизод удалось поймать в объектив своего фотоаппарата одному из шведских корреспондентов, и уже на следующий день этот снимок был вынесен на первые полосы всех шведских газет, а потом и по всей Европе разлетелся.

Спустя два года – в феврале 1972 года – на зимних Олимпийских играх в Саппоро снова отличился все тот же Вацлав Недомански. Во время встречи сборных СССР и ЧССР он схватил со льда шайбу и запустил ее… в советского тренера Анатолия Тарасова. К счастью, у того оказалась отменная реакция, и он успел вовремя увернуться от резинового снаряда. Как объясняет сам Недомански: «На Тарасова я до сих пор имею зуб. Какими словами обзывал он меня со скамейки запасных, не передать. Не думал, наверно, о том, что русский язык мы тогда изучали в школе, и что я его прекрасно понимал. Вот я и не сдержался в конце концов…»

В другом эпизоде того же матча от Недомански уже досталось другому нашему тренеру – Аркадию Чернышеву. Произошло это после того, как Александр Якушев красиво припечатал товарища Недомански к борту, на что Чернышев отреагировал громкой похвалой. Услышав это, чех ударил кулаком советского тренера.

Много было грубости и хамства от чехов и после. Так учителя или враги? Все просто. Мы большие и добрые, как все медведи, а они маленькие и г…, как все шакалы. Но вот в этих предстоящих через день матчах они пока высокомерные учителя.

Это с точки зрения человека двадцать первого века. А какие «мы» с точки с точки зрения человека из 1948 года? Мы идиоты. Живем в землянках, умираем с голоду и восстанавливаем Прагу и Варшаву. Заботимся о вечных врагах.

Вовку выгнали из больницы 22 февраля в обед. Пока обход прошел, пока поел. Где потом питаться? Пока вещи выдали. Причем два комплекта. Аполлонов, видимо, команду дал или Чернышев, но привезли его в хоккейной экипировке, а выдали сначала обычную гражданскую одежду, а потом уже плюс и баул самодельный с формой. Выходит, что не обделили вниманием, вспомнили и одежду из раздевалки привезли в госпиталь.

Вовка постоял с баулом на крыльце, соображая, куда податься. Подался на стадион «Динамо». Зачем делать лишние рейсы с баулом. Тем более новости хотел узнать, Аркадий Николаевич сообщил на бегу, что чехи должны приехать, награды выдал и усвистал – занят подготовкой к играм с «учителями».

Приехал на стадион, а там… Сотни солдат на носилках носят снег на центральную арену. Разбирают самодельные трибуны вокруг хоккейной площадки и все это переправляют на футбольное поле стадиона «Динамо». Там на льду установили борта, разобрав на маленьком стадиончике, вморозили их частично в лед и попробовали, запустив Чернышева, как торпеду. Борта удара восьмидесятипятикилограммового играющего тренера не выдержали и часть рухнула. Тогда вот и приняли решение ту часть стадиона, которая между гаревой дорожкой и бортами, засыпать снегом и утрамбовать его вдоль бортов. Мысль здравая.

Вовка обошел большую строительную площадку и выматерился. Правильно. Доверили работу молодым солдатикам. Бери больше, кидай дальше. Те, с их точки зрения, поступили разумно. Снег, утрамбованный десятками тысяч ног, очень плотный, и потому снимать его нужно послойно. Так и сделали. Разбивали ломиками и таскали на стадион. И там нашелся умный старшина и дал команду сперва засыпать дальнюю часть стадиона. Солдатики и засыпали. Надолбили и засыпали. Прямо напротив центральной трибуны.

Есть только одно «но». Снег не просто грязный. Он ужасно грязный. В него втоптано не меньше миллиона чинариков. На него пролиты гектолитры портвейна и прочего «Солнцедара», или что там пьют болельщики, не «Киндзмараули» же. Еще есть подозрительные желтые куски, видимо, собачки бывают в поисках оставленных недоеденных пирожков. Сами пирожки тоже встречаются, уронил, размахивая руками при забитой шайбе, затоптали сразу, не поднимать ведь.

В итоге получилось «как всегда». Снег прямо перед центральной трибуной выглядел очень непразднично. Потом солдатики углубились в монолит, и торцы уже закиданы вполне белым снегом. Вовка хотел пойти, кому-нибудь указать на недостатки, но не успел, прибежал на поле директор стадиона и стал на старшин и сержантов рычать. Те, не ведая, что разговаривают с полковником, отрыкивались. Долго бы продолжалось, но тут приехала машина Аполлонова. Погоны генерал-полковник снял, а вот штаны с лампасами и папаху оставил. Солдатики пререкаться бросили и «внимательно выслушали» директора стадиона.

– Володька, ты чего здесь, – заметил председатель Спорткомитета стоящего с баулом Фомина. – Я дал команду неделю тебя в госпитале держать. Неужели уже неделя прошла. С этими чехами поспать некогда.

– Здравствуйте, Аркадий Николаевич, пять дней прошло. Надоело там валяться. Скучно. Обещаю ничем не заниматься, ходить и свежим воздухом дышать.

– Воздухом это хорошо. Там в кассу стадиона сходи, премию получи, за первое место общество «Динамо» выписало вам премию в тысячу рублей. Чтобы проел все, а то вон тощий какой.

Вовка хотел поблагодарить, но бывший генерал сразу ушел на другой конец поля. Да, другие времена. Можно сказать, министры сами занимаются благоустройством одного небольшого стадиона. Пошел Фомин разгружаться. Команды не было, все закрыто, взглянул на трофейные часы, доставшиеся от паровозного насильника, понятно, укатили в столовую. Скоро вернутся.

Фомин сгрузил с плеча баул и хотел было идти в кассу за деньгами, но по коридору шлялись солдатики бесхозные, и Вовка свои сокровища бросать не решился. Новая экипировка лежала под замком у Якушина, так что другой пока нет. Сезон-то закончил, но зная, как с чехами играли в реальной истории, и зная максимализм советских партийных и спортивных руководителей, Вовка был уверен – в последнем матче без него не обойдется. Все как всегда. Проигрывать нельзя! Победа нужна любой ценой!

Глава двадцать пятая

Вот и этот закончился матч,

Все на свете имеет свой срок.

Череду неудач и удач

Подытожил судейский свисток.

Пусть не даст нам уснуть до утра

Эта схватка ледовых парней.

Завтра ждет нас другая игра:

Что ты делаешь с нами, хоккей?

Лев Вайнштейн

Вовка Фомин сидел на трибуне стадиона «Динамо» чуть повыше за спиной разных всяких генералов в окружении двух девиц. Девицы были сестрами. Нет, не близняшками, к сожалению. Одна была старше другой на десять лет. Старшая холодными пальцами держала Вовку за руку. Пришлось поменять диспозицию. Взял эти холодные длинные пальчики в свои, совсем не музыкальные, мозолистые грабли, поднес ко рту, подышал теплым воздухом, с ароматом только съеденной пироженки, и положил себе на колени. За что был обласкан зелеными, как трава в мае, глазами. Родинка над губкой верхней поползла вверх, но совместить в одной раскадровке родинку, улыбку и зеленые глаза не получалось, потому Вовка об улыбке только догадывался, сосредоточив взгляд на зеленых омутах.

Младшая Аполлонова пискнула про «жениха и невесту», и пришлось «жениху» оторваться от глаз и сосредоточиться на игре. Шел первый период первого тренировочного матча сборной клубов СССР с клубом ЛТЦ (Прага). Как бы одноклубники Вовкины были на поле. «Динамо»? Собрали игроков нескольких команд. Большая часть была все же из московского «Динамо», добавил организационный комитет вратаря – Григория Мкртычана из ЦДКА. «Динамо» (Ленинград) делегировало Евгения Старикова, Анатолия Викторова и трех братьев Валентина, Василия и Дмитрия Федоровых, и еще одного одноклубника из Риги прихватили – Роберта Шульманиса. Не поставили в ворота Вовку Третьякова. Почему, понятно.

Первые две игры с чехами решили наши спортивные и партийные чиновники провести при пустых трибунах, чтобы если что, то народ не узнает и СССР не опозорится. И еще решили через чехов пропустить в этих четырех матчах максимальное количество ведущих игроков в канадский хоккей.

Решение совершенно правильное, лучше бы и Вовка не смог вновь назначенному председателю Спорткомитета подсказать. Вызвали больше сорока игроков из всех ведущих клубов. С москвичами все понятно, а вот рижане и ленинградцы все эти дни будут жить прямо на стадионе «Динамо», в довольно-таки спартанских условиях, хоть и не спартанцы и даже не «спартаковцы».

Игра проходила на огромных скоростях, и взвинтили ее динамовцы. Вовка был мыслями там, когда до его ушей донесся шипящий шепот сидящего прямо перед ним Аполлонова:

– Это и есть своеобразный фронт, где поражения принимаются очень тяжело. Достаточно упомянуть события десятидневной давности, когда после неудачного выступления советских конькобежцев на чемпионате мира 1948 года Романов был освобожден от занимаемой должности. Вот так при пустых трибунах первый матч может пройти как угодно, но две игры при зрителях нужно выигрывать или сводить к ничьей.

– Это ведь суперклуб. Сильнейший в мире.

Вовка не видел, кто подсел к Аполлонову, был зелеными глазами занят, чуть наклонился, чтобы хоть сбоку посмотреть. Ба. Товарищ Сталин. Хорошо хоть не тот. Этот.

Этот Сталин словно почувствовал взгляд и обернулся. Смотрел на молодежь минуту почти, и наконец, в глазах понимание нарисовалось.

– Фомин. Не надумал в ВВС перейти?

– Василий Иосифович, ну нельзя так, – толкнул его локтем «папа».

– Нет, Аркадий Николаевич, только так и надо! Нам нужен суперклуб, чтобы на равных вот с этими выступать! – почти зло сказал. По буквам слова проговаривая. Любимой игрушки хотят лишить.

– Если будет один суперклуб, то не будет конкуренции, и не догонять их будем, а отставать. Да, клуб может выиграть кубок Шпенглера, скажем, а сборная потом на чемпионате мира проиграет. Нужно много сильных клубов, нужно много стадионов, нужно много детских и юношеских секций. И главное, нужно хотя бы два стадиона с искусственным льдом. Вот только тогда мы через несколько лет сможем противостоять чехам и канадцам, – Вовка не хотел отвечать, но начал, а потом завелся и последние слова чуть не кричал, пытаясь пересилить трибуны. Те орали и свистели. Поставнин забил гол в ворота чехов.

– Да ты кто такой, чтобы меня учить?

– Василий Иосифович, ты на пацана не обижайся, его летом молния прямо в голову шандарахнула, памяти лишился и стал, как блаженный, ерунду всякую говорит. Правда, молния, – видя, что Сталин начинает закипать, приобнял его Аполлонов. – Сам видел. Не молнию, конечно. Спину у этого гаврика, там дерево коричневое растет. След от молнии. Страшно смотреть. Так что не слушай его. Блаженный. А то и вовсе дурачок. Вот играет неплохо. Только все равно дурачок. – И Вовке свободной рукой кулак показал.

– В голову? – Сталин присел назад на скамейку. – А ну, покажь!

«С-сука. Клоуна нашли», – Вовка хотел было послать обоих генералов, но тут его легонечко толкнула кулачком Наталья.

– Правда дерево?

– Покажи! – это маленькая Аполлонова.

– Кхм. Люди…

– Ты же не муд… Ты спину. На пляже что, не был ни разу. Там есть у вас в Куйбышеве пляжи? – гоготнул пока совершенно трезвый «Васька».

Хрен с вами, решил Вовка и стянул пальто, расстегнул пиджак, купленный по талону. Из бостона. И, задрав рубаху, повернулся.

– Мать моя женщина! – присвистнул Сталин.

Охнула Наталья и хихикнула Ленка.

– А я чего говорю, – обрадовался Аполлонов. – В ванной увидел – ошалел прямо. Справки навел. Врачи говорят, жить будет, а вот счастливо или нет, не говорят. – Поржали все вместе, даже младшая зазвенела. На них стали оборачиваться.

Да, партия и правительство решили провести матч при пустых трибунах. Но вот в первых рядах сидит человек сто хоккеистов. В том числе и первая сборная Москвы. Бобров своей лохматой головой, несмотря на минус три, выделяется.

А вон сидят остальные «динамовцы» во главе с Хитрым Михеем, кто же их с родного стадиона погонит. А вон половина Комитета по физической культуре и спорту. А вон работники предприятий по производству спортинвентаря. Им дана команда обследовать форму чехов после матча и сравнить с тем, что придумал Фомин, и в результате изготовить на сборную Москвы к 26 февраля комплект формы. Ту трибуну оккупировали милиционеры и работники КГБ, которые должны не допускать на матч посторонних. Там же, но чуть сбоку, работники стадиона «Динамо» и спортсмены общества по всяким там конькам и лыжам.

Вовка прикинул, что пустые трибуны вместили приблизительно тысячи две «незрителей».

Матч между тем продолжался и счет уже стал 2:3 не в нашу пользу.

Чехи приехали два дня назад, их поселили в «Метрополе», одной из самых престижных в Москве гостиниц, в работе над оформлением которого принимали участие художники Коровин, Васнецов и Врубель.

График тренировок чехословацких спортсменов, как и культурная программа, которая включала посещение Третьяковской галереи, концертного зала имени Чайковского, Большого театра и других, был расписан буквально по часам. Ни о какой спонтанности или частной инициативе речи не было и быть не могло. Вчерашняя тренировка чехословацких спортсменов вызывала огромный интерес. Все фиксировалось на кинокамеру для дальнейшего изучения. Позже к тренировкам подключились и советские хоккеисты. Не все и не простые. Всего несколько человек и все играющие тренеры команд лидеров чемпионата СССР.

Вовка перед игрой подошел к Чернышеву, которого на вип-трибуну под часы никто не приглашал, и напомнил:

– Аркадий Иванович, вы посмотрите, как они будут менять пятерки и как играть в обороне.

Сейчас и сам смотрел. Красавцы. Каждые две-три минуты вся пятерка меняется. Обычно на вбрасывании, и игроки сразу без раскачки врубаются в игру. Седьмую или восьмую шайбу чехи забили прямо с вбрасывания. Почти как Фомин один раз. Только тут еще короче получился момент. Один из братьев Забродских, то ли Владимир, то ли Олдржих, выиграл вбрасывание и между ног отправил шайбу братану, а тот резким ударом в девятку. Даже не дернулся Мкртычан.

Еще один гол запомнился. В меньшинстве чехи выстроили квадрат, отобрали шайбу и все вчетвером ломанулись в нашу сторону, на ходу передавая шайбу поперек поля. Защитники встали, не понимая, что делать, и на очередной перепасовке удар по воротам. А вратарь ждет шайбу с другой стороны.

Игра закончилась со странным счетом. Для всех странным. Чехи явно этого не ждали. Как сказал их начальник команды в интервью Юрию Ваньяту: «Мы не ожидали от русских таких скоростей. Ваш русский хоккей приучил вас быстро ездить и думать, как футболисты. Мы к этому были не готовы». А итог 7:11. Накидали, и как накидали.

На вторую игру девчонки не пошли, и Вовка перебазировался к своим, бросив генералов на произвол судьбы. Надо при этом отметить, что генералы на сухую не болели, но и меру соблюли, если и выпили по двести граммов на брата, то держались вполне трезво, да при таком болении и на морозце легком двести граммов и не доза.

Вторая тренировочная игра проводилась там же, опять при пустых трибунах, на следующий день. Команда русских «канадцев» была гораздо слабее. Пополам приблизительно смешали двух летунов. Сборная была составлена из игроков ВВС и «Крыльев Советов», только Мкртычан по-прежнему стоял на воротах, и теперь уже было непонятно, почему. Вратарей хватало, и он был не лучшим. Только в третьем периоде при счете 9:1 его сменил Борис Запрягаев, который одну шайбу всего пропустил.

В этот раз учили русских хоккею чехи совсем по-другому. Они не рвались вперед. Закончились у братьев по соцлагерю шапкозакидательские настроения. Они неожиданно для себя поняли, что играть с русскими на индивидуальном мастерстве опасно, отвечают тем же. И чехословаки стали играть в красивый комбинационный хоккей. Так, наверное, они играли с канадцами. А еще они решительнее стали применять силовые приемы. Наши судьи было заартачились и стали удалять чехов, но судивший встречу чешский арбитр Херман отвел коллег в сторонку и объяснил, что это еще цветочки, сыграли бы вы с канадцами. И все это допускается правилами. Хит – это разрешенный силовой прием, если твой соперник с шайбой.

Летуны опозорились. Чего и боялись наши руководители. Игра закончилась полным разгромом 10:1.

Сидевший рядом с основной сборной Москвы, которую берегли для матча уже со зрителями 26 февраля, Вовка все время шепотом указывал Чернышеву, что наши делают неправильно. Матч закончился, команды ушли в раздевалку, а Чернышев вдруг разоткровенничался.

– Знаешь, Володька, как я постигал азы этого канадского хоккея и где?

– Ну, семинары были, прибалты приезжали.

– Это тоже было. Но я чуть раньше начал. Еще весной. Футбольный сезон еще не начался, и я подошел к Аполлонову и попросил его узнать, нет ли среди немецких военнопленных людей, профессионально до войны игравших в канадский хоккей. К нам ведь в 1932 году приезжал их клуб «Фихте». Тоже учили нас канадскому хоккею. Вот и вспомнил. Думал, пошлют меня куда подальше с такими просьбами.

– Послали? – Вовка заинтересовался, ни о чем таком не слышал. Умели секреты в СССР хранить.

– Послали. В лагерь вместе с Олегом Толмачевым. И Аполлонов Аркадий Николаевич с нами ездил. Два дня мы там с одним бывшим хоккеистом общались, секреты из него выуживая. Котлетами кормили. Самое интересное, что он оказался как раз игроком того самого клуба «Фихте», что к ним приезжал. Я даже попытался уговорить генерала нашего прикомандировать его к команде. хотя бы на месяцок. Не вышло. Он там неблагонадежным оказался, даже бежать пытался.

– Интересная история. Аркадий Иванович, а вас Василий Сталин не переманивал к себе в ВВС?

– Ха, не переманивал. Лично домой ко мне пришел, всякие золотые горы обещал, в том числе и в звании повысить, и квартиру новую, и машину даже, – Чернышев изобразил, как сидит в машине и рулит.

– А вы?

– А я ему сказал: «Ну какой ВВС? Я динамовец!» Недовольный ушел. Он тогда с Тарасовым разругался. Вообще тренера не было у летунов. Слушай, ты видел, как они при встрече с нашими защитниками играют.

– Конечно. Я же вам почти то же самое говорил. Встретив сопротивление на нашей половине, они стараются не обводить игроков, а швырнуть шайбу в борт с левой или с правой стороны вратаря. Делается это для того, чтобы уйти от защитников, подъехать поближе к вратарю и с ходу забросить отскочившую шайбу в ворота.

– Вот и я об этом, все точно, как ты и пытаешься со второй пятеркой проделать. Не всегда получается. Ну, это просто опыта нет. Наберемся. Только вот объясни мне. Они с канадцами рубятся. У этого клуба в этом сезоне, Савин говорил, больше пятидесяти встреч и из них сорок международных, а ты это откуда знаешь? И про экипировку?

Да, сложный вопрос. Вовка, как и по футболу, придумал слабенькую отмазку.

– Книжка у меня была немецкая по хоккею, там все это описано и нарисовано. Схемы перемещений были нарисованы.

– Почему «была»? – Хороший вопрос.

– Украли. Оставил на столе, в столовой в Куйбышеве, спохватился, вернулся, а ее уже нет. И никто ничего не видел.

– Хреново. Ладно, Артист, иди домой. В первой игре при зрителях ты не участвуешь, там состав определен, так что до 28 февраля пока свободен. Ты не забывай, что тренер молодежки, а то вечно за тебя Якушин отдувается, а за деньгами в кассу-то не забудешь прийти. Да шучу я, но завтра чтобы был у них на тренировке.

Вовка попрощался с тренером и пошел в раздевалку, хотел вымыться, а то в общежитии вечно очередь в душ, по два часа ждешь. Пришел и застал шабаш. Чуть не сотня человек шныряет по раздевалке и зарисовывает и фотографирует амуницию чехов. Все точно, как в статье в «Советском спорте», которую он читал в перестройку, когда решили пролить свет на первый международный матч наших хоккеистов. Там еще было написано, что вещи чехов назад аккуратно не положили «как було», а побросали все в общую кучку, а когда чехи спросили, какого, мол, черта, то свалили все на уборщицу и даже, кажется, уволили ее. Или сделали вид, что уволили. Но ведь сейчас у Гершеля Соломоновича есть гораздо более продвинутая форма, зачем копаться в чешской. Да, вот и зверь на ловца.

– Добрый вечер, Гершель Соломонович, – поприветствовал Вовка лысокучерявого изобретателя.

– А, Володенька? Выздоровел?! Обрадовать тебя хочу, должен до конца месяца ты получить премию за изобретения. Ты завтра можешь к нам заехать и номер сберегательной книжки сообщить, ну, и расписаться там, в куче бумаг надо.

– Сберкнижки? Да у меня и нет такой.

– Так чего стоишь, беги в ближайшую сберкассу и открой. До семи работают. Еще час целый.

– Эх! Помыться хотел. Все, все, побежал.

Глава двадцать шестая

Если упадешь, помогут друзья.

Команда для тебя сегодня

              одна большая семья.

С ними вместе, ты непобедим.

Все мы разные – хоккей один.

Вовка нашел глазами Василия Сталина. Сегодня это было сделать непросто. 26 февраля на первом открытом матче между сборной Москвы и хоккейным клубом ЛТЦ (Прага) зрителей привалило. Стадион вмещает тридцать пять тысяч зрителей. Столько и укажут в газетах. Столько продано билетов. На самом деле было еще как бы не десяток тысяч безбилетников. Аншлаг. Первый международный матч по хоккею с шайбой. Там на вип-трибуне между двумя башенками стадиона «Динамо» среди других генералов и высших руководителей страны, ну, может, не самых высших, Маленкова и Сталина нет, а вот Молотов сидит, очками сверкает, где-то среди маршалов и генералов, и Василий Иосифович Сталин – главный летчик Москвы и ее окрестностей. Зачем искал?

Аналогии навеяло. Вот играет команда из «братской» Чехословакии. Суперклуб. По существу, это еще и сборная Чехословакии. На прошедшей только Олимпиаде в Санкт-Морице из семнадцати игроков сборной четырнадцать игроки ЛТЦ (Прага). Стали они серебряными медалистами, по существу не уступив канадцам. Так, в две шайбы разница в забитых и пропущенных. Знали бы, чем дело закончится, и напихали бы тем итальянцам или полякам на три шайбы больше. Но сложилось как сложилось. Они получили серебро, плюс серебро чемпионата мира и золото чемпионов Европы. Один турнир решили за три засчитать. В прошлом году, кстати, одиннадцать игроков из приехавших в Москву стали чемпионами мира. Может, и не по заслугам. В Канаде несколько любительских лиг еще и профессиональные, и вот спор разгорелся между ними и международной федерацией хоккея ЛИХГ, кого считать любителем, а кого профессионалом, и в результате не поехал в Прагу на чемпионат мира и Европы, тоже совмещенный, никто. Американцы другую бучу устроили, у них там несколько лиг любительских, но все же команду прислали, и они стали пятыми.

В чем же аналогии? В судьбе команды, той, что в этом году создаст Василий Сталин, и хоккейным клубом ЛТЦ (Прага). Через пару лет погибнет большая часть созданного сыном вождя суперклуба МВО ВВС. А что же с пражскими теннисистами-хоккеистами? Да, тоже погибнут. И тоже на самолете.

Они в начале сезона 1948/49 годов, то есть через восемь месяцев, поедут учить играть в хоккей, но уже за деньги, французов в Париж, а оттуда должны полететь учить играть англичан в Лондон. У части команды не окажется виз, но большие хоккейные начальники это дело разрулят, и этих шестерых несчастных отправят маленьким самолетиком, пилотируемым французом – героем войны. Взлетят и исчезнут навсегда. Сгинут на дне Ла-Манша. И у них погода испортится.

Не все еще аналогии. Команда Василия Сталина возродится и выиграет чемпионат СССР, а команда ЛТЦ (Прага) тоже возродится и выиграет кубок Шпенглера в очередной раз, но и, составив почти на сто процентов сборную Чехословакии, побьет канадцев и выиграет чемпионат мира.

Всё? Да нет, только начало. Правда, уже не такие точные аналогии. Политика вмешается в судьбу обеих команд. После смерти старшего Сталина посадят младшего, а команду разгонят. А ЛТЦ? Чуть раньше. На чемпионат мира 1950 года ребята собирались в очередной раз дать бой канадцам и стать трехкратными чемпионами мира. Команда уже садилась в самолет, но руководство их развернуло. Оказалось, что части чешских журналистов не дали аккредитацию в Лондоне. Хоккеистов сняли с рейса и выгнали из самолета, отправляющегося в Лондон. Раздосадованные решением своих спортивных чиновников, они отправились в бар «У Герцлику», где от отчаяния выпивали и произносили немало критических слов в отношении правящего режима страны. Кто-то обо всем донес, и там же, после стычки с представителями госбезопасности, они были арестованы. Им предъявили обвинения в государственной измене и подготовке провокаций. А также в намерении сбежать из страны. Почти все игроки ЛТЦ (Прага) и соответственно сборной Чехословакии были осуждены и приговорены к различным срокам тюремного заключения. Еще повезло ВВС, тех просто к ЦДКА присоединили в основном.

Вовка, наконец, увидел Василия Иосифовича. Тот как раз опрокидывал в себя стакан водки. Наверное, все же не полный. Что же так не везет стране? Почему не родился у вождя деятельный трезвомыслящий сын. Взбалмошная дочь и сын алкоголик. За грехи наказан.

После первого периода, когда разгоряченных бойцов ледяного поля выгнали под трибуны, Вовка, сидевший рядом с Чернышевым на скамейке запасных, решил пройти в раздевалку вместе со всеми и подбодрить чуть скисших хоккеистов. Историю одну вспомнил. Прямо не история, а «пальчики оближешь». По ней можно книгу написать, а то и фильм снять. И назвать его «Патриотизм».

В раздевалке чего-то ругались почти на повышенных тонах и чуть друг друга за грудки не хватали. Оно и понятно, сборная солянка, которая ни разу вместе не играла, а их против сильнейшей команды мира поставили. Вот ребята и психуют. Хотят ведь как лучше.

– Мужики!!! – попытался перекричать гвалт Фомин. Не сразу, но успокоились.

– Чего тебе, Артист? – в целом беззлобно поинтересовался Всеволод Блинков – один из немногих «динамовцев» в сборной Москвы.

– Хотите, расскажу, как чехи в прошлом году стали чемпионами мира? – Чернышев и пришедший с ним какой-то руководитель партийный сейчас ведь накачивать начнут, а команде это не надо. Им успокоиться надо, а то перегорят.

– Анекдот опять? – хмыкнул Бочарников, еще один «динамовец».

– Быль, но лучше всякого анекдота.

– А чего, – поднял руку Бобров, привлекая внимание команды, – интересно. Трави, малец.

– Шел первый послевоенный чемпионат мира и Европы, они совмещены, – начал издалека Вовка, чтобы дать команде успокоиться.

– Что, сразу две медали дают? – перебил Иван Новиков – лучший бомбардир «Спартака».

– Если канадцы победят, то одну, а если, как в том году чехи, то да, две медали.

– Хорошо устроились! – Хлопнул себя по коленям «спартаковец».

– Ну, тихо. Давай, Артист, рассказывай, а то кончится перерыв, – остановил ажиотаж медальный Бобров.

– Канадцы в том году не приехали, у них там спор вышел с комитетом, кого профессиональными игроками считать, а кого любителями, обиделись и не послали команду. Чехи у всех выигрывали, пока со слабыми командами играли, а предпоследняя игра у них со шведами состоялась, и чехи ее продули. Счет не помню, но минимальный. И осталось командам по одной игре сыграть. Чехам с американцами, которые тоже слабую команду послали, студентов, а шведам и того проще играть с австрийцами, которых чехи расчихвостили со счетом 13:5. Король Швеции Густав V отправил даже заранее своим поздравительную телеграмму. Мол, «робяты», молодцы, приедете, расцелую и всем ордена дам. Но… – Вовка выдержал мхатовскую паузу.

– Да говори! – не выдержал кто-то.

– Чемпионат, как вы знаете, проходил в Праге. И ушлые партийные руководители Чехословакии предложили австрийцам сделку: если австрийская команда сумеет обыграть Швецию и принести чемпионство Чехословакии, то чехословацкие шахтеры будут на протяжении двух суток работать, добывая уголь, который позже отправится в Австрию за копейки. Вы ведь знаете, что Австрия, и особенно ее столица Вена, сейчас находится в полуразрушенном состоянии: ни коммуникаций, ни дорог, повсюду стройка, нет топлива. Поэтому победа для австрийцев стала не делом престижа, а способом выжить в непростых условиях. Вот и представьте настрой сборной Австрии, которая выходила на ту игру против ничего не подозревающих шведов. Скандинавы так ничего и не смогли поделать с сорвавшимися с цепи австрийцами, проиграв 1:2. А чехи разгромили американцев.

– Вот хитрованы! – чуть не подпрыгнул Бочарников.

– А ты это откуда знаешь, придумал сейчас? – поморщился Тарасов, который Анатолий.

– Нет. В Ленинскую библиотеку ходил, в английском журнале «Sporting Magazine» прочел.

– Так ты что, английский знаешь? Прямо как Аркадьев у нас?! – Бобров, встал и хлопнул Вовку по плечу. – Молодец, Артист, вовремя рассказал, теперь мы этих хитрованов точно порвем.

И ведь порвали. Если первый период игра шла почти на равных, и закончился он с минимальным преимуществом сборной Москвы, то во втором чехи сдулись. 4:2. И по сумме двух периодов 6:3. Почти разгром. Четыре шайбы забросил Сева Бобров.

Вторую игру играли другие чехи. Тем надавали по соплям ученики и лапотники в велосипедных да танковых шлемах. Эти вспомнили, что они, мать ее, чемпионы мира и вообще урчум-бурчум – лучшая команда в мире. И как такое возможно? Практически разгром от сиволапых неандертальцев в семейных трусах и кожаных обычных перчатках. В обрезанных беговых коньках. Этого быть не могло.

Ребята не зря все в медалях, побазарили, оценили и взвесили противников, и выехали играть 28 февраля в другой хоккей. В очень осторожный и с индивидуальной опекой Боброва. Поразил их Сева до глубины их чешской души.

Из газет:

КОМСОМОЛЬСКАЯ ПРАВДА

«Второй матч этих же команд начался при несколько ином методе игры чемпиона мира. Команда играла явно осторожнее, чем в первый раз. Защита не покидала своей зоны, несмотря на непривычность этого тактического приема. И все же исключительно высокий, даже для такой команды, как ЛТЦ, темп игры советских хоккеистов снова дал свои результаты.

Положение для ЛТЦ было угрожающим. Однако вскоре игра изменилась. Темп ее стал вялым. Частые остановки игры судьями, неполные составы команд (временами игра шла три на три) привели к большому количеству случайных моментов у ворот советской команды. Счет стал 3:3, а затем 5:3 в пользу Праги».

СОВЕТСКИЙ СПОРТ

«Потерпев досадное поражение, чехословацкие хоккеисты торопились вновь встретиться с москвичами. Второй матч состоялся через два дня. Проанализировав причины проигрыша и учтя допущенные в игре ошибки, гости играли в очень строгий и осторожный хоккей. Прежде всего они очень плотно опекали Всеволода Боброва, не стесняясь при этом применять по отношению к одному из лидеров советской команды недозволенные приемы. Защитники ЛТЦ не рисковали уходить далеко от своих ворот, опасаясь быстрых контратак хозяев площадки. В упорной борьбе пражане все-таки сумели взять реванш. Матч завершился со счетом 5:3 в пользу ЛТЦ».

Вовка четко понимал, что произошло. Вся игра команды была построена на индивидуальном мастерстве Боброва и его звена Тарасов – Бабич. Чехи тоже это поняли и оставили Боброва без шайб, а Чернышев, который руководил игрой и который, как думал Фомин, должен был понять, что нужно как можно чаще менять пятерки, вообще не менял защитников, они чуть не весь период были на поле. И в конце матча просто сдохли. Не супермены. Обычные люди, не могут эти самые люди три периода без замен играть на одном уровне. Блин-блинский, ну, ведь очевидно все, какого черта этого не может понять один из лучших тренеров СССР Аркадий Иванович Чернышев.

Чехи прикрыли Боброва и загоняли защитников, которые в оконцовке матча просто за ними не успевали. Вот и все. Ничего экстраординарного. Ну, и добавить нужно, что братья Забродские, особенно Владимир, ничуть не хуже Боброва. Плюс командная игра.

Вовка-то знал, что так будет, а вот руководство Спорткомитета находилось в легкой панике. Это низшее руководство. А высшее тряслось, как осиновый лист. И листом этим был не кто иной, как всесильный чекист еще две недели назад – генерал-полковник Аполлонов Аркадий Николаевич. Не бегал и руки не заламывал. Не бился головой о стенку. Сидел на табуретке, из пенька сколоченной, на кухне и водочкой наклюкивался.

Вовка пришел, как обычно, проверить выученные Натальей слова и попрактиковаться в произношении неправильных глаголов.

– Володя! – позвал с кухни Аркадий Николаевич.

– Да, – прошел, запинаясь о разложенные кухонные принадлежности.

– Слышал, что их начальник команды заявил? Антонин, Водичка…

– Нет, Аркадий Николаевич.

– Требует третий матч, чтобы определить, кто победитель. У них в газете Mlada fronta разгромная статья вышла, что они тут водку пьют, а не в хоккей играют. Боятся домой ехать. Да там еще вчера революция произошла, коммунисты к власти пришли во главе с Клементом Готвальдом. «Победный февраль» у них называется.

– Радоваться надо. Нам тоже эта непонятная ничья не нужна. Нужно победить, чтобы хоккеисты себя уверенно чувствовали. Кроме того, они ведь еще какие задумки, ранее не показанные нам, применят, а мы это все запишем на камеры.

– Дурак ты, зятек. Хоть и умный. Правильно я Ваське сказал. Блаженный и есть блаженный. А если мы проиграем… Вон Романову под зад коленкой дали, за проигрыш мужчин на чемпионате мира по конькобежному спорту. А меня куда? Начальником лагеря на Колыму пошлют. И это еще за благо, – потянулся Аполлонов к бутылке.

Вовка ее нечаянно локтем уронил.

– Аркадий Николаевич, мы выиграем. Чуть помогите Чернышеву правильным советом.

Аполлонов посмотрел на разлитую водку и крикнул:

– Тоня. Подойди, я тут уронил, – повернулся совершенно трезвый к Вовке и приказал: – Ну, пойдем. Расскажешь, чего я тренеру посоветовать должен.

В кабинете мебель не тронули. Или еще не тронули. Стоял и стол, и два стула.

– Садись, говори.

Сел. Сказал.

– Нужно поставить Третьякова с первой минуты и не менять ни при каких обстоятельствах. Кончились игры и тренировки. Рубилово будет.

– Дальше.

– Скажите Чернышеву, чтобы каждые три минуты менял пятерки полностью. Тожепри любых обстоятельствах. Скажите, что по часам проверяете.

– Смешно. Дальше.

– Я выйду в третьем периоде.

– А с башкой что? – генерал указующий перст на бинты направил.

– Ну, еще раз зашьют. Да нет, Аркадий Николаевич. Даже не болит уже ничего. Швы послезавтра снимать собираются и так.

Матч выдался кровавым.

Из газеты Mlada fronta (ЧССР)

«Густав Бубник – нападающий ЛТЦ (Прага):

– Я помню, в одном из матчей мы уже тогда с ними так страшно подрались, что на площадке буквально фонтаном била кровь. Их судья, конечно, не владел правилами хоккея, и поэтому он нас постоянно удалял, так как они просто не знали, что такое – играть телом. Мы все время играли вчетвером или втроем, и в итоге мы потерпели поражение…

Владимир Забродский – капитан ЛТЦ (Прага):

– Я заявляю, что уже сейчас московские хоккеисты представляют грозную силу. По быстроте бега на коньках они не имеют равных. Им только еще нужно поработать над техникой, использовать игру корпусом. Не сомневаюсь, что через год-два советская команда может стать сильнейшей в мире. Такие игроки, как Бобров, Тарасов, Блинков, уже сейчас – законченные мастера…»

КОМСОМОЛЬСКАЯ ПРАВДА

«Снова москвичи предложили тот же быстрый темп. На этот раз команда ЛТЦ безоговорочно отказалась от своей испытанной тактики игры, приняв против советского нападения советскую же систему защиты. Эта система оказалась наилучшей, хотя у защитников ЛТЦ не всегда хватало для этого необходимой быстроты.

Наши хоккеисты, используя замену игроков сразу пятерками, обеспечили исключительно высокий темп игры. Все чаще Бобров, Бабич, Тарасов в первой тройке и особенно Трофимов, Блинков, Новиков во второй тройке прорывали защиту ЛТЦ, и только искусная игра вратаря чехословацкой команды Богумила Модры не давала открыть счет».

Вовка вышел в третьем периоде. До этого был международный скандал. К тому моменту «братушки» уже не были теми высокомерными европейцами, приехавшими просвещать «варваров», и выглядели весьма и весьма нервными и агрессивными. Еще бы, ведь «варвары» уже ни в чем им не уступали и даже совсем наоборот – в азарте уж точно превосходили. Поэтому матч превратился в настоящее кулачное побоище. На площадке не только трещали клюшки, но и кровь фонтаном била. Чехи то и дело удалялись на скамейку штрафников, а хозяева в это время забивали шайбы.

В итоге после второго периода хоккеисты Чехословакии отказались продолжать матч, обвинив советских в неспортивном поведении. Ситуация создалась патовая.

Разрешать ее пришлось послу ЧССР Лаштовичке, который, к счастью, был на матче. Он пришел в раздевалку к своим землякам и долго и упорно уговаривал их продолжить игру, угрожая международным скандалом. Чехи на лед вышли.

Вовка пару раз был близок к взятию ворот, но то штанга, то поистине фантастическая работа вратаря. Этот Богумил Модры Третьякову не уступал.

Оставалась буквально минута чистого времени, когда, получив в очередной раз шайбу еще за синей линией и не увидев ни одного своего за этой синей линией, Вовка бросился в гладиаторскую атаку. И получил то, чего заслуживал и о чем мечтал. Его схватили за свитер защитники чехов, вдвоем с разных сторон, и уронили.

Чешский судья, которому после скандала доверили рулить на площадке, был вынужден свистнуть и показать буллит, скрестив руки со сжатыми кулаками над головой.

Фомин глянул на башенки. Там красовались две двойки.

Ну, или пан, или пропал.

Трибуны замерли, словно и нет тех тридцати пяти тысяч.

Вовка катнул шайбу, глянул на чешского голкипера и, оттолкнувшись ногой, потихоньку заскользил вперед…

Андрей Шопперт Вовка-центровой – 3

Глава 1

Событие первое

Природа дала людям один язык и два уха, чтобы мы больше слушали других, нежели говорили сами.

Эпиктет

– Дядя Паша, посмотри так пойдёт? – Вовка, весь в мыле, отложил дощечку с ручкой, к которой был прибит кусок наждачной бумаги, и окликнул плотника.

Павел Савельич отложил рубанок неохотно, высморкался в клетчатый платок, сунул его в карман и только тогда повернулся к Фомину. Посмотрел, как капельки пота сбегают по Вовкиному лицу, на секунду зависая на кончике носа и, махнув рукой, как бы говоря, нахрена связался с криворуким, подошёл к его верстаку. Но сразу проверять урок не стал, достал кисет с махрой и, распустив тесёмку, вынул сначала из него заготовленные квадратики газетные, потом, взяв верхний, чуть его согнул посредине и, запустив пальцы в кисет, ухватил там щепоть табака, поднёс к носу чуть красноватому и крючковатому и высыпал на листок.

– А ну снимай портки, – показал половинкой рта дырки, что вместо большей части зубов во рту образовались, и стал сворачивать самокрутку дальше, затем лизнул языком край бумажки и свернул небольшим конусом, потом, чуть согнув её, потянул в рот.

– Штаны? – Фомин осмотрел брюки, что из батиных перешила ему мать, на коленях двойные уже заплатки и сами штаны уже скорее бриджи напоминали, до середины голени едва доставали. Вырос.

– Хочешь штаны сымать, так штаны и сымай, хочешь портки, так портки, мне як тому попу, коли тоби все равно, так и делай по-моему, – старик попытался выпустить колечки, но не получилось, закашлял, надрывно, а косячок огромный скрутил. Не бережёт здоровье.

– Дядя Паша, а штаны-то зачем снимать? – Вовка опасливо посмотрел на цигарку, ещё начнёт о голую задницу тушить. Якушин, он же Хитрый Михей говорил, что их плотник дядя Паша, контуженный на войне и с придурью. Наверное, на той ещё – Германской войне, для этой староват.

– От людина, всё ему по три разу разжёвывать. Сядешь на доску своим гузном и будешь туда-сюда возить, ежели не нахватаешь заноз, так и сгодится, а ежели нахватаешь, то и пригодится. В следующий раз сам зразумеешь, колы пойдёт.

– А другого способа нет? – нет, этот прибор для определения гладкости поверхности Вовку не впечатлил.

– Так языком попробуй. Слушай, парень, ты же говорил, что для дивчины своей цю хрень задумал, а у ней кожа ще нежней, мобуть её попой проверим?

– Дядя Паша, я же серьёзно! – Вовка начал закипать.

– Всё, всё, а то последние зубы ще выбьешь. – Павел Савельич провёл рукой по доске, и удовлетворённо кивнул. Потом глянул на чертёж, что висел на магнитике над верстаком и стал искать эту доску на нём. Да, нужна была спецификация, не додумал Вовка.

– Щ-4, - подсказал Фомин.

– Ща-4, так вона конгруэнтна Эм-4?

– Конгруэнтна?! – Вовка присвистнул, не ожидал от старичка этого слова.

– Эх, молодёжь. В яком ты классе штаны, ось енти, просиживаешь, гутаришь? – дядя Паша затянулся вонючим самосадом, что присылали ему родственники из Запорожья и выдохнул на верстак деревянную пыль сдувая.

– Восьмой заканчиваю скоро.

– А у меня университет за плечами.

– Ничего себе, а почему вы тогда плотником на стадионе работаете?

– Це долгая история. Тащи Эм-4.

Вовка подошёл к стеллажу, на котором были разложены, заготовки и выбрал нужную доску. Дядя Паша за штангенциркулем не полез просто глянул на доски и замотал головой, не интенсивно, а так лениво, типа, да я и так об этом знал, а ты – дурья башка, сам-то проверить не мог.

– Портач, ты Фомин, кулёма. Смотри. Ось, бачишь, тут скругление десять миллиметров, а то и одиннадцать, а на «Щ» только восемь от силы. На глаз же видно. Ох, намаюсь я с тобой. Ты кажи, что не хочешь и гуляй смело. А ежели хочешь, то и не халтурь. Нельзя хлыздить. Один раз решишь, что и так пойдёт, второй, и все, не мастер ты уже, а портач.

– Дядя Паша, а приборов каких нет, а то всё в ручную? – Вовка вздохнул и стал снова прилаживать доску на верстаке. Ещё три миллиметра скругления выводить.

– Е, как же не быть. Тильки у меня немае. Да и не приборов, якийсь приборов, а инструментов. Штабгалтель называется. Ты же «Каштанку» читал. Или её в девятом классе проходят? Читал? Гарно. Так знаешь, чем плотник от столяра отличается. Всякие штабгобель или штабгалтель, али федергубель, то у столяров. Та ты не журись. Осталось-то три заготовки и собирать начнём. Трохи осталось.

Фомин вздохнул, взял из нарезанных листов наждачной бумаги тот, что с более крупной крошкой и хотел уже пройтись по грани доски, но получил по рукам.

– Опять хлыздишь. О, цей. Да, подольше, а так ризки останутся, начнёшь выводить и получится миллиметров двенадцать, потом снова первую доводить. Эх, Вовка, вот если бы не твоя интересная задумка, то и не связывался бы я с тобой. Нет, не выйдет из тебя столяра. Спешишь вечно. Точно «Каштанку» читал?

– Так тренировка скоро. Не успею. – Фомин набросился на Ща-4.

– Сказал же, завтра собирать начнём. Остатние сам выведу. Самому интересно посмотреть, що це воно получится. Ни разу таких кроватей не бачил. Как тебе в голову твою восьмиклассную такой фендебобер пришёл.

А как пришёл. Был в очередной раз у Аполлоновых, зашёл в комнату Наташи, а там стоят четыре стула, а на них доски брошены. И вот на этом спит дочь по существу министра. Председателя комитета при Совете Министров СССР. Вспомнил, что, если верить интернету, то Аркадий Николаевич сам купит доски и для дочерей сколотит двухъярусные нары. Решил скреативить. Помнил, как смотрел в интернете, что китайцы с мебелью вытворяют. В смысле, трансформеры всякие выпускают. Вот и решил сделать гибрид книжного шкафа и кровати. Вечером разложил, утром дёрнул за верёвочку и опять шкаф стоит у стенки. А ножками у кровати служат полки, весь минус, что с них вечером, если что поставил, то снимать надо, книги там или слоников фарфоровых.

Нарисовал Вовка эскиз и пошёл к главному плотнику стадиона «Динамо» – Краморенко Павлу Савельевичу. Типа, не сделаешь, дядя Паша, больше не знаю к кому обратиться.

Тот повертел эскизы, хмыкнул, пропел куплет песни: «мы рождены, чтоб сказку сделать былью» и выдал:

– Возьмусь, только при одном условии. Ты мне помогать будешь. Хоккей закончился у вас, футбол ещё не начался. Есть время. У двох-то быстро сробим. Али срочность не нужна?

Вовка представил, как ночью падает со своей шаткой конструкции девочка с зелёными глазами и кивнул.

– Да, хотелось бы побыстрее.

– Отлично. Завтра в восемь жду.

– Так как тебе сия фигулька в голову пришла? – оторвал Фомина от воспоминаний плотник с университетским образованием.

– Да, ничего экстраординарного. Увидел, как полку в вагоне к стене пристёгивают.

– Экстраординарного, да ты парень сам хват.

– С точки зрения банальной эрудиции, не каждый локальный индивидуум компетентен отрицать тенденции ортодоксальных эмоций, – вспомнил Челенков прикол из будущего.

– Ортодоксальных значит? Сейчас обижусь, и сам будешь собирать семейное ложе, – дядя Паша загасил сигаретку, подмигнул и вдруг бросил свой суржик и на чистом русском спросил.

– А ещё так можешь? До шестидесяти лет прожил, а такой заковыки не слыхал. Сильно.

– C точки зрения дедукции, индукции и мозговой продукции вы некомпетентны в этом вопросе, поскольку каждый пессимистически настроенный индивидуум катастрофически модифицирует абстракции реального субъективизма.

– Ты это, Фомин, запиши мне эти два экивока. Вверну, где за кружечкой пива. Завтра, шоб бул в восемь. Собирать начнём.

Событие второе

Люди охотно верят тому, чему желают верить.

Гай Юлий Цезарь

Конечно, кровать вещь не просто необходимая, она ещё ведь и символ, что ли. Чего? Уюта? Достатка? Нет, мелко. Это символ дома. Символ того, что в доме живут люди, которые планируют будущее…

Вот, о планах на будущее. Кровать Вовка непременно хотел Наташе Аполлоновой на Восьмое Марта подарить. Успели они с дядей Пашей. Пришлось половину команды с собой брать, на трудовой подвиг сагитировав. Это сейчас шкафы, да и спинки кроватей из бумаги и картона делают. Этот шкаф – трансформер был сделан из дерева и весил за двести кило. Почти два метра высотой и два с половиной шириной, да и в глубину метр без пяти всего сантиметров. И доски не пятимиллиметровые – всё же кровать. Скачут, бывает, на ней. Наездницы. Хотели собрать, потом разобрать и собирать уже в квартире, но то ли на беду, то ли на счастье, Якушин проследил, где это тренер Молодёжки всё время пропадает в подтрибунных помещениях, и выследил, таки. Застукал с поличным. В тот момент, как уже совсем было решили начать разбирать. Шкаф и сам по себе не простой, конечно, не модерн, да сейчас никто и не поймёт. Как Вовка к минимализму главного плотника «Динамо» не склонял, тот упёрся. Или красота или пошёл отсюда. Пришлось согласиться на красоту. Узнал Фомин кучу новых терминов. Вот даже не слышал до этого, а если случайно и слышал, то значения некоторых слов просто не знал. Абака, например. Это такая доска, что по верху шкафа идёт и составляет верхнюю часть капители колонны. А акант – или украшения капителей. Или совсем уж изыск – акротерион. Шишка такая по центру шкафа.

Стоят они с дядей Пашей и вздыхают. Естественно, не на гвозди собирали, а на шурупы, но если разобрать, а потом собрать, то конструкция гораздо более шаткая получится. Опять же на шпунты стенки собраны. Ещё раз вздохнули.

– Фомин, это что такое!? – возник Михаил Иосифович за спиной.

– Шкаф это, тащ майор, – за Фомина ответил плотник.

– Да я вижу, что не скамейка, которую я заказал неделю назад для раздевалки. Или скамейка? – «Динамо» это же милицейская организация, какая там статья об использовании государственного имущества для … Нет, без кодекса не разобраться.

– Ось ваша скамейка. В углу. А цей шкаф Вовка в нерабочее время из купленных им досок делал. – Вовка про доски и не думал, а дядя Паша раз и подсунул Хитрому Михею квитанцию. Вот блин. Всё забывает, в каком времени очутился. Хорошо, что есть такие дяди Паши. Нет, Якушин бы не сдал. Но «Динамо» большое. Слухи бы просочились. А так бамс и есть бумажка. Нужно будет потом отблагодарить плотника с университетским образованием. Не юридическим ли?

– А ну, Фомин, рассказывай. Я же был у вас в комнате в общежитии, там такой монстр просто не влезет. Да и дверь двухметровую нужно, чтобы его затащить. – Якушин подошёл к шкафу, похлопал по боковым стенкам, проверяя на прочность.

– А это что, – ухватился за ременную петлю.

– Дёрни, деточка, за верёвочку – дверь и откроется, – подбодрил главного тренера дядя Паша.

Хитрый Михей, он человек решительный. Дёрнул.

Так спланировано, и собрано, что почти не нужно усилий для превращения книжной полки в кровать. Пришлось слесаря стадионовского подключать и даже с Московского завода малолитражных автомобилей (МЗМА), товарища одного, для вытачивания четырёх шестерёнок.

– Мать вашу, етить колотить! – Якушин отскочил, когда от лёгкого рывка стенка шкафа начала опускаться и прямо на глазах превратилась в кровать. – Да ты, Фомин, охренел в качель. Это што?

– Михаил Иосифович, вы же знаете, что у генерала Аполлонова всю мебель МВД из квартиры вывез. Там его дочерям даже спать негде. Вот я решил на Восьмое Марта старшей подарить. Всё сделано своими руками. – Теперь уже радостно квитанцию в нос сунул и охренел, краем глаза цифру, заплаченную Краморенко Павлом Савельичем, увидев. И ведь молчал. Чудны дела твои господи.

– Жених, блин. И как вы это собираетесь переть чрез половину Москвы? – Якушин снова потянул за верёвочку, теперь вверх. Хлоп и снова книжный шкаф стоит, – Вещь! Ты Фомин, где идеи-то берёшь, то форма, то шкаф. Стоп. Обещал, что-то про бутсы или путаю? – махом про шкаф забыл.

Дядя Паша не дал.

– Разберётся с бутсами хлопец. Ты, Мишутко, лучше народ бы собрал, помог парню до дома невесты мебель довезти и поднять там, в подъезде, до квартиры. На каком этаже зазноба живёт? – уже к красному, как флаг революции, Вовке обернулся.

– На третьем. Не будем тогда разбирать? – Обрадовался Вовка.

– Сколько же он весит? – Якушин попробовал приподнять шкаф за одну сторону, – Основательно, растудыт твою налево. За две сотни, наверное.

Организовал главный тренер и машину и половину команды в качестве грузчиков привлёк.

Мама Тоня разорилась, каждому из великих спортсменов рюмочку поднося. Фомина же усадила на стул в кабинете у генерала и потребовала квитанции. Нет, потом по вихрам прошлась и обнимашки изобразила, но после квитанций.

– Вова, это очень дорого! Откуда у тебя такие деньги?

– Ну, мне же за изобретения выплатили деньги, – нужно будет снять с книжки и отдать дяде Паше.

– Ох, и забыла. Представляю, сейчас Наташа придёт, обрадуется. Прямо царский подарок. Стой, а где ты такую штуку подглядел?

– Так в поезде же полки складываются.

– В поезде? Ой, вон и Наташа пришла!

Событие третье

Солнце светит всем.

Петроний Арбитр Гай

Живи как можешь, раз нельзя как хочется.

Цецилий Стаций

Наташа обрадовалась? Наташа пришла смурная. Наташа села на стул в прихожей и на все вопросы, что случилось от матери и Фомина, только сопли на кулак наматывала. На самом деле – сидела и носом шмыгала.

– Да что случилось, доченька, кто тебя обидел? – мама Тоня, как курица наседка, бегала вокруг обиженки. Нет, не та ассоциация. Наседки они эдакие толстенькие. Антонина Павловна была не тощей, конечно, но не толстой уж всяко разно. Крепенькая такая высокая женщина.

– Секретарь комсомола. Сволочь эдакая, не утвердил меня на праздничный концерт к 9 Мая. – И всхлипывания усилились.

Вовка подвис. Он сам бы и за коврижки не пошёл выступать ни на какой концерт. Одного хватило. Каждый раз вспоминал с содроганием. Так и сказал. Дурак.

– Наташ, ты же сама мандражировала на том концерте. Тряслась. Может и хорошо?

– А-а-а! – И в слёзы уже настоящие.

– Так. Стоп! – мама Тоня взяла операцию в свои руки, – Ну-ка говори толком, какой концерт, почему не утвердили? Наташа! – голову великовозрастной плаксе подняла.

– Хнык, хнык. Девятого мая в школе будет концерт. Я хотела с нашей песней выступить, а секретарь сказал, что это песня не патриотическая. И все патриотические песни уже заняты. Хнык. Хнык. – И горе настоящее в зелёных глазах, и носик милый красный.

– Володя? – мама Тоня повернулась к виновнику слёз дочери.

– Я поэт, зовусь я Светик, от меня вам всем приветик.

– Что? – обе глаза выпучили.

Блин, Носов ещё «Незнайку» не написал, что ли?

– Володя, нужна патриотическая песня про войну!

– Хнык, Хнык.

– Я …

– Володя!

– Хнык, Хнык.

– Я постараюсь.

– Володя!

– Антонина Павловна, хорошо, будет песня про войну. Только …

– Володя!

– Хнык, Хнык.

– Уже ушёл писать. Наташ, ты хоть зайди в свою комнату, я тебе подарок приготовил. Да, я пойду …песню писать.

– Ни куда ты не пойдёшь, я пирог со сливовым вареньем готовлю … Ой, чувствуете? Горит! – Тугудым, тугудым.

– Пойдём, подарок покажу, – Фомин стал поднимать девочку со стула в прихожей.

– Правда песню напишешь? – и поцеловала солёными от слёз губами.

Эх, так не хотел воровать песни.

– Три …

– Три песни?

– Три поцелуя за песню …

– Тогда шесть.

– Нет. Только три.

– Пойдём, сначала подарок покажешь.

Зашли в комнату. Конструкцию из стульев и досок вынесли в кабинет к генералу, а тут громоздился, сияя белым деревом, шкаф.

– Книжный шкаф? – оторопела.

– Дерни деточка за верёвочку, – Вовка указал на ременную петлю.

Дёрнула. Резко. Кровать мигом разложилась. Еле успел выдернуть экспериментаторшу. И оставил так в руках, к себе прижатой. Смотрел в зелёные глаза и пропадал. Касался солёных от слёз глаз губами и уносился в космос. Зарывался носом в пахнущие весной волосы, чуть духов у матери стащила, и аж голова кружилась.

– Вова, поставь её. – Блин не заметили, как мама Тоня появилась. – Сейчас Аркадий Николаевич звонил. Уже выехал, хочет на это чудо посмотреть.

– Он, что, дочери не видел? – решил пошутить Фомин.

Зазвенели колокольчики. Как здорово быть молодым.

Глава 2

Событие четвёртое

Каждый мужчина состоит из мужа и чина.

Не всякий генерал от природы полный.

Умная женщина подобна Семирамиде.

Козьма Прутков

А что, вполне себе праздник. Сидели на … Как эта конструкция должна называться? Поставлены две табуретки и на них дверь положена, снятая с петель. Это стол. Есть минусов пару. Он низкий. И он не ровный. Дверь, ведь, наборная, в центре и по краям утолщения. А вот сидели. С обеих сторон этого узкого стола стояли по два стула. Больше их просто не было, а едоков пять, включая Фомина. В прихожей пятый был, но весь обшарпанный и кривоногий. Не за праздничный стол же тащить. Потому, с той стороны, где приземлилась молодёжь, на стулья бросили доску, что ещё недавно была частью кровати для Наташи. Не подумали про силу земного притяжения. Девки сели по краям, а в центр на почётное место сунули Вовку. Итог печален. Он чуть не рассчитал высоту этой лавки импровизированной и всеми своими семьюдесятью пятью кило с размаху сел на дюймовую дощечку. Хрясь и Вовка лежит на полу, а на нем две визжащие Аполлоновы. Хорошо хоть в правильном порядке, сначала Наташа, а уж вишенкой на торте Ленка. Даже успел чуть прикоснуться к округлостям. Хотелось бы подольше, но зрители … Поднялся. Мама Тоня оглядела испорченную мебель эксклюзивную и серьёзно так, не по-детски, глянула на министра почти. Генерал-полковник прикинулся ветошью и, поправив волосы, прокашлялся.

– В процессе. На складе старьё одно. Некогда. Ты …

– Аркадий!

– А вот Фомин! – генерал нашёл выход.

– Чего Володя должен сделать? Стол? – не дала слабину Антонина Павловна.

– Володя? – генерал почти просительно глянул на Фомина.

– Баш на баш. – Борзеть, так борзеть.

– Тебе стол нужен? – не понял Аркадий Николаевич.

– Кубок Шпенглера.

– Ну, ты гусь. Сам понимаешь, что если я даже начну этот вопрос решать, то Сам будет принимать окончательное решение. И все …

– Володя принеси другую доску, а то пельмени остынут, – мама Тоня спор на время прекратила.

Фомин сходил за последней доской и на этот раз в центр посадили мелкую. Ели почти молча. Вовка-то привык. У Павла Александровича не забалуешь, мигом ложкой деревянной в лоб отхватишь. Здесь ложки были мельхиоровые, ещё больнее будет, правда, Челенков себе с трудом представлял генерала стучащего тяжеленой ложкой по лбу Ленкиному.

Генерал сидел теперь напротив Вовки и из высокой прозрачной бутылки щедро наливал себе водочки. Детям и женщинам не предлагал. Только праздник, и мама Тоня сама подсуетилась. Где-то добыла бутылку вина. Початую, бумажной пробкой заткнутую. Вовка у Якушина на столе раз видел такое. Портвейн «Агдам» азербайджанский. Пивная коричневая бутылка. Написано, что «Портвейн белый» и 19 оборотов при 8 сахара. Серьёзная вещь. Открыли и стали разливать, даже Вовке и Наташе мама Тоня плеснула по десять граммов в гранёные стаканы. Себе половину набулькала под снисходительную усмешку генерала.

У Аркадия Николаевича «Водка Московская особая». Вовку ещё ругающийся, как три сапожника сразу, отец насчёт качества водки просветил. Основная масса людей пила совсем другую водку. Наиболее популярной и дешёвой водкой сейчас была, так называемая, водка «Сучок». В её основе лежал гидролизный спирт, получаемый из «чёрной патоки» – фактически из древесины, осахаренной при помощи гидролиза. Древесное происхождение используемого для изготовления водки спирта и легло в народное название этого крепкого алкогольного напитка. «Сучок» имел неприятный химический запах, а его употребление провоцировало ярко выраженный перегар. Ну, нанюхался его Фомин в раздевалке «Динамо», а до этого в токарке на заводе в Куйбышеве. Официальное название было «Водка обыкновенная», разливалась она в тару 0,5 литра, пробка была картонная, залитая красным сургучом. Цена водки в СССР в этом пространственно-временном континууме составляла 21 рубль 20 копеек.

У Председателя Спорткомитета на столе стояла совсем другая продукция завода «Главликёрводка» – «Московская особая», которую в простонародье называли «белая головка». Это была пол-литровая бутылка, картонная пробка которой заливалась сургучом белого цвета. И бутылка была в экспортном исполнении – прозрачная. Стоимость её составляла в коммерческих магазинах 60 рублей 65 копеек.

Уверенный, что первую антиалкогольную компанию замутил Горбачёв, Челенков столкнулся с тем, что она в это время вовсю ведётся. Везде, где можно и нельзя, висели плакаты с надписями: «Папа приходи домой трезвый!», «Папа не пей!», «Не спирт, а хлеб!». В кабинете Чернышёва были все три. И под ними стояла пустая бутылка из-под пива.

– Вова тебе может в честь праздника побольше? – мама Тоня неуверенно зависла с портвейном над стаканом Фомина.

– Что вы, Антонина Павловна, мне теперь ещё песню писать, – в общем и целом и не хотелось, да и цвет озадачил.

Написано на бутылке «портвейн белый», а он коричневого цвета. Не красный, а именно коричневый. Печень одна. Да и на тренировку завтра с самого утра. А вот на пельмени пора набрасываться, а то не достанется. Чокнулись со звоном стаканов. В серванте раньше рюмки стояли у Аполлоновых, но сервант и комод МВД у бывшего заместителя министра изъял вместе с кроватями и столом. Только и остались те самые этажерки и книжные полки, что генерал на зоне в Красногорске заказал. Теперь рюмки где-то в углу в корзинах вместе с остальным скарбом. А стаканы вещь повседневная – оставили.

Пельмени с рубленым мясом, а не молотым. Как-то на базаре Фомин видел специального армянина, что стоял в углу с мясорубкой и прокручивал фарш. К нему очередь из всяких мамаш и домработниц. Купили тут же мяса, и чтобы деткам котлетки намутить, подходят к специально обученному «мясорубу» и подают ему кусочки. После каждого клиента товарищ в белом колпаке и цветастом фартуке прокручивал картофелину. Сервис, мать его.

У Аполлоновых на кухне имелась специальная сечка и корытце деревянное. Надо полагать, мама Тоня с самого утра секла тут начинку для пельменей. Аркадий Николаевич на работе. Спортом рулит, дочери в школе, а домработницу не завели. Как-то спросил об этом Наташу, а она так сморщилась и говорит, что, мол, они с мамой и так справляются, а то и так тесно, а тут ещё чужой человек будет вечно мешаться. Понятно, со слов мамы Тони говорила, но Вовка порадовался, в правильном ключе девочку воспитывают.

Пельмени были вкусными, только слепили и сразу в кастрюлю, а потом маслицем облила мама Тоня и поставила остывать, а когда народ пришёл, то на большой чугунной сковороде поджарила опять на сливочном масле. Корочка светло-коричневая замечательная получилась и всю эту роскошь в блюдечко с саморазведённой горчицей ядрёной тыкать. Мечта. Самое интересное, что Агдам неожиданно оказался очень ароматным, то ли из изюма какого делают, то ли ароматизаторы добавляют. Но вкусно. Вовка даже позволил себе кивнуть головой, когда Антонина Павловна себе вторую налила и над его стаканом вопросительно горлышком поводила.

А Аполлонов старший, после половины бутылки «Особой», наоборот, решительно встал и убрал её со стола на подоконник.

– Смотри Володя, из-за тебя, – прокомментировал, усаживаясь вновь.

– Чего это? – с набитым ртом поинтересовался самой молодой чемпион СССР по канадскому хоккею.

– Про Шпенглера сейчас мне рассказывать будешь. Я Савина пытал. Послушаю и другую сторону, – и взгляд на подоконник осуждающий бросил. Выдохнется.

Событие пятое

Денежные массы до народных почему-то не доходят.

Сергей Иванюк

Деньги – очень полезная штука. Они позволяют не делать того, чего ты не любишь делать, а я не люблю делать почти ничего.

Граучо Маркс

А что Вовка Фомин мог знать о кубке Шпенглера? Не Фёдор Челенков. Ну, разве название. Откуда? Тут про газеты и старые книжки без обложки не соврёшь. Была статья в «Советском Спорте», пару недель назад, что чехи, которые приехали в Москву – обладатели кубка Шпенглера. Всё. Ну, мог он говорить с кем из чехов? Да, нет, все они были на виду, был потом совместный банкет, не фуршет, как порядочные люди за столами сидели, только на нём было чекистов больше, чем хоккеистов, разве рукопожатиями мог обменяться с учителями, а вот информацией о кубке этого самого Шпенглера, тут из области фантастики.

Аркадий Николаевич, хоть и приговорил половинку белоголовкки, вполне себе чётко артикулировал слова, и вопросы грамотные задавал, начал с такого.

– В 1949 году – в чехословацком городке Шпиндлерув-Млыне будут проходить VIII Международные зимние студенческие игры, как думаешь – выиграем? – Аполлонов потянулся за папиросой в коробочке зелёной Герцеговина Флор, но, уже взяв, положил на место, подёргал щекой, – Ладно потерплю, знаю, не любишь. А батя у тебе дымил?

Вовка в бардаке кабинета, который сейчас с изъятием мебели у генерала напоминал о Мамаевом побоище, устроился в уголке на стопке книг и чувствовал себя зажатым. Генерал не дурак, а он уже десяток раз прокалывался – демонстрируя умения и знания, коих иметь шестнадцатилетнему пацану не полагалось.

– Курил, но мать его в коридор отправляла или тоже в форточку дымить. У вас ведь дочь маленькая, можете спровоцировать бронхит или астму курением при ней. – Вовка посмотрел на скривившегося собеседника и решил тему срочно сменить, – У нас только одни соперники, всё тот же чешский ЛТЦ (Прага). Остальные, раз их чехи обыгрывают с двухзначным счётом нам не соперники.

– Это мне и Савин Сергей Александрович – начальник отдела футбола и хоккея спорткомитета сказал. Я тебя, как игрока, спрашиваю, ты же играл с чехами. Выиграем? Ты, пойми Володя, что даже второе место – это будет Самим расценено как поражение. То же самое и твой Кубок Шпенглера в Давосе швейцарском. Там опять будут чехи. Может, рано? Потренируемся ещё. Два чемпионата ещё только провели, куда спешить?

– Аркадий Николаевич, мне шестнадцать лет. У меня юношеский максимализм в заднице играет. Мне хочется с ЛТЦ этим силами померяться. Клубом, любым, нам у них не выиграть. А вот сборной вполне. Конечно, можно финт ушами сделать, призвать всех в армию на две недели, ну или на месяц и объявить всё это командой ЦДКА или, чтобы Василию Сталину потрафить – «ВВС МВО». Правда, боюсь, он назад может и не отдать людей. Если будет в команде первое звено ЦДКА, первое звено «Спартака» и наше первое звено, только вместо Чернышёва я, то мы с чехами справимся. Плюс приедем уже в настоящей форме. Это серьёзный козырь. Ну и тут ещё сыгранность звеньев имеет значение. Нужно тогда не тройки, а пятёрки из этих трёх команд брать. Как раз регламентом семнадцать человек разрешено. Плюсом два вратаря. Трерьяков и Харий Меллупс из Динамо (Риги). Чернышёв тренером и тренер должен быть только один. Человек должен понимать, что только он один за всё отвечает и только с него спросят.

Генерал, слушая Вовку, забыл об обещании не курить, и задымил, опомнился и через корзины и стопки книг пошёл к форточке. Там прямо кричали в неё обнаглевшие воробьи.

Когда открыл её Аполлонов, то ворвались прямо эти звуки в кабинет и, отразившись от стен и потолка, напомнили людям глупым, что всё, кончилась зима, и пора о лете думать.

– Супер команда. Всё, как Васька хочет. На Рождество католическое говоришь? Ладно, дожить надо. Слушай Володя, а на самом деле сделай стол, богом прошу. На складе рухлядь одна, даже стыдно в дом везти, а новые только к концу месяца обещают. Надоело как на фронте жить. С дверью этой.

– А что, в магазине нет мебели? Я в коммерческий заходил, там стулья очень красивые видел. Резные.

– Прав Якушин, ты словно в каком-то другом мире живёшь, как в Америке. Я один работаю, две с небольшим тысячи получаю. Четверых человек кормить одевать надо. Еле-еле концы с концами сводим. А там один стул полтысячи стоит. Так сделаешь стол?

– Конечно, Аркадий Николаевич. Лакировать нужно? – для приёма редких гостей у Челенкова был стол в угол задвинут, у которого две половинки, как крылья поднимались. Прикрутил к ним ножки и готов стол, а не нежен такой большой, сложил опять крылья. Одна минута. Такой и сделает Аполлонову, если дядя Паша поможет.

– Лакировать? Если ровно получится.

Стоять. Бояться.

– Аркадий Николаевич, а что если мне открыть артель по производству эксклюзивной мебели? Вот такой, как кровать Наташе и стол я вам хочу особый сделать, – Вовка сначала произнёс, а потом понял, кому говорит. Хотя …

– Артель. Там же сам должен будишь работать. Слов нет, вещь получилась уникальная. Уверен, раскупят в один миг. Даже ни в какие магазины возить не надо. Прям от верстака заберут. Да ещё и драку устроят. А с хоккеем и футболом что? Забросишь? – Аполлонов загасил папиросу в пепельнице хрустальной и прикрыл форточку, объявляя воробьиный концерт оконченным.

– Нет, конечно. Но ведь можно технологом там работать или дизайнером.

– Володя, ты не шпион? И не смотришься на шестнадцать лет. Вон выше меня. Что такое дизайнер? Слово не наше совсем. – Аркадий Николаевич прислушался, за стеной чего-то девочки кричали.

– Ещё вот песню писать, – услышав слово «война» вспомнил Вовка.

– Что за дизайнер?

– Художник. Проектировщик. Конструктор.

– Ясно. И ты хочешь, чтобы я тебе помог? Нет, даже если краем коснусь, и потом вскроется, то голова слетит вместе с фуражкой. Хотя. Дам я тебе одну фамилию и адресок. Инвалид один живёт. Он в МВД завхозом был одно время. Потом в командировку в Берлин отправили, а он на мине подорвался. Без ноги остался. Тот ещё жук был, всё, что хочешь, из-под земли достанет. Не знаю, там ли ещё живёт, но адрес завтра узнаю. Старый. Захочешь, найдёшь. Так ты не ответил Володя, что с футболом?

– С футболом всё плохо, Аркадий Николаевич. Меня Якушин в команду основную не возьмёт, а если возьмёт, то будет под свою манеру игры ломать. Я так не хочу.

– Смешной ты. В сорок пятом чемпион страны в сорок шестом и сорок седьмом серебро. Чем тебе плохо? Куда дальше-то, чемпионом мира стать?

– Точно. Чемпионом мира. Нам нужно ехать в 1950 году на чемпионат мира в Бразилию, в Рио-де-Жанейро, И я хочу стать чемпионом мира. И это зависит только от вас. Нужно срочно заявить нашу сборную в отборочные игры. Пока не поздно. Нужно создавать сборную и для этого нужно играть товарищеские международные матчи. Может даже снова сборной в Англию ехать. На этот раз собирать деньги на восстановления Петергофа разрушенного немцами. Или даже снова на восстановление Сталинграда. Фотографии Черчиллю показать. Да они и сами захотят реванш взять.

– А ты знаешь Фомин, сколько стоит перелёт в Бразилию? Сколько будет стоить подготовка команды. Думаешь, государству денег больше не на что тратить? – Конечно, Фомин знал, что СССР предложат принять участие в чемпионате мира в 1950 году. И СССР откажется, из-за финансовых проблем, как и все до единой социалистические страны. Разве что Югославия полетит и даже пройдёт довольно легко отборочную сетку. Вообще об этом чемпионате можно целую книгу написать, там столько интриг и отказов даже уже в финале. Один только отказ Индии от участия в финальной стадии чего стоят. Индийцы не поедут из-за того, что перед самым чемпионатом ФИФА примет правила запрещающие играть в футбол босиком. А индийцы именно так и играли.

Вообще, в результате всех отказов и споров чемпионат получился очень слабым и занять на нём призовое место вполне по силам тем игрокам, которые сейчас играют в чемпионате СССР. Ещё бы им чуть больше практики. И эти две вещи можно совместить. Заработать денег и набраться опыта международных встреч. Для этого нужно выступить в нескольких коммерческих матчах или турнирах, таких как вояж команды лейтенантов в Англию. Есть Испания не пострадавшая от войны, есть Италия с их фанатами, есть Франция. Да та же богатенькая Швейцария.

Вовка, как мог, рассказал этот план Аполлонову.

– Да, Фомин, ты прямо Остап Бендер. Так и фонтанируешь идеями. Взять тебя на работу в Спорткомитет в отдел по, как ты выражаешься, коммерческим турнирам. Деньги будешь для государства зарабатывать. Нет. Подрасти. Успеешь. Я с грамотными людьми твои фонтаны и загибы пообсуждаю. Тебя, понятно, называть не буду. С тебя формы хватит и так всё ещё некоторые товарищи в комитете вопросы задают, откуда мальчик в шестнадцать лет таких вещей напридумывал. Тут только молнией, что тебе в башку попала, и можно отбрехаться.

– Точно во всём молния виновата.

– Ладно, Володя, вон девки драку опять начали. Иди, успокой их. И пиши свою песню про войну. Не подведи Наташу. Она в тебя верит, чуть не молится на тебя. Карточку ей подари.

– А вы не верите?

– Верю, Иначе бы и не сидел тут с тобой. Да, про стол не забудь.

Глава 3

Событие шестое

В музыке есть нечто волшебное, он заставляет нас верить, что возвышенное принадлежит нам.

Иоганн Вольфганг Гёте

Песни про войну? Первой, что пришла в голову, когда Вовка взял гитару, была «Комбат – батяня». Попробовал взять аккорды и сразу забросил. Он кроме припева ничего и не знал, да и песня была мужская совсем. Нужно, что-то под звонкий женский голос. А ещё не про саму войну, а мальчишек на неё ушедших и не вернувшихся. «Журавли»? Самая великая песня о войне. Нет. И голос нужен очень специальный, и вот её воровать совсем совестно. Там, правда, была уж совсем неподражаемая вещь. Как-то слышал на концерте Фёдор Челенков «Журавлей» в исполнении группы «Високосный год». С ног свалит. Нет, всё же Расула Гамзатова обворовывать не мог себя заставить. «День Победы», «Десятый наш десантный батальон»? Блин, нет, не прозвучит это в исполнении семнадцатилетней девочки с непоставленным даже голосом. Можно загубить шедевр. Оставить народ без великих песен.

А что есть, женскими голосами исполненные? «Если б не было войны». Нет. Не вытянет. Нужна более современная. Ага, современная для Челенкова. Кто там пел позднее? Побренчал Фомин на гитаре под пристальным взглядом Наташи и понял, что вот в таком антураже ничего толкового в голову не придёт.

– Пойду я в общежитие. Не получается тут. Ты меня отвлекаешь.

– Да, сижу, молчу! – надула губки. Красивые. Мягкие.

– Именно этим и отвлекаешь. Обещаю, что за три – четыре дня напишу. Нужно в тишине одному посидеть.

– Ладно, но я с тебя не слезу, – двусмысленно прозвучало. Дала лёгкую затрещину и выпроводила из комнаты.

Ехал на трамвае и всё вспоминал. Как нарочно, всё лезли в голову уже написанные песни, типа той же «Смуглянки», либо совсем для девичьего голоса не подходящие, а уж тем более для сопровождения саксофоном. Как будет звучать «Баллада о матери» под саксофон? Вот то-то же…

Третьяков сидел голодный. Чай с сухарями поглощал. Вовке даже неудобно стало, он под завязку заправился пельменями и пирогом со сливовым вареньем, а друг сухари с несладким чаем истребляет. Третьяков его иногда чуть бесить начинал. Совершенно неприспособленный к жизни человек. Наверное, и картошку себе поджарить не сможет. Сухари, между прочим, не потому что хлеба девать некуда, а потому, что их Вовка специально приготовил. Порезал хлеб чёрный на тонкие ломтики, пожарил в подсолнечном масле и натёр чесноком, когда затвердели. Получилась отличная замена чипсам, ещё пока в каждом магазине не продающимся. Да и в некаждом тоже.

– Ты чего, Вован, не приготовишь себе? Понятно всё, – оглядел растерянную физиономию двухметрового ребёнка, – Давай борщ сварим постный. Картошка с моркошкой есть, свекла тоже. Иди на кухню чисти, а я пока примус разожгу. Слушай, Вован, а давай скинемся и купим электроплитку. Надоела керосин нюхать.

– Дорого и спираль всё время перегорает, – есть сермяжная правда, вон даже у генерала вечно на керосинке еду мама Тоня готовит. Спираль всё время перегоревшая.

– Ничего не бедствуем же, купим в запас пару спиралей.

– Давай. – Третьяков, как всегда, на всё согласен.

– Что у вас с тренировками, – поинтересовался, вытаскивая из сундучка пару картофелин и морковок.

– Как обычно. Побегали, потом играли, – не сильно обогатил знаниями.

– Иди, чисти.

Фомин разжёг, подкачав, примус и поставил на него кастрюльку с водой. Есть не хотелось, но длинного Вовку нужно кормить. Так получилось, что виделись теперь только вечерами. Тренировки в разное время. Третьякова Якушин взял вторым вратарём. В помощники к Алексею Хомичу. А Николая Медведева, которого планировали вторым вратарём, вернули в дубль.

Кроме Медведева Хитрый Михей спустил в дубль ещё троих из основного состава вратаря абхаза Вальтера Санаю, защитника Васю Комарова и нападающего Николая Поставнина.

Теперь основа тренировалась в одно время, вместе с дублем, а двадцать человек, в том числе и Яшина, полностью отдали Фомину. Интересно, что хоккеисты, тоже теперь сами по себе, там у них Чернышёв есть. Состав совсем куцым оказался. Часть канадцев, с появлением травки, опять стала футболистами. Всеволод Блинков, Сергей Соловьёв и Василий Трофимов стали играть за основной состав «Динамо», а Вася Комарова и Николай Поставнин за дубль.

Вовку Фомина Якушин принципиально не замечал. Лишь время от времени напоминая, что тот хотел новые бутсы изобрести. А сам Фомин сильно и не рвался. Рана на голове ещё до конца не зажила, а что за футболист, если он головой не может играть, тем более – нападающий. Тренирует себе молодёжку и ладно. Была мысль расплеваться с Динамо и уехать к себе в Куйбышев, но … Да, целая куча «но» этих. Вместе со стипендией от общества и зарплатой тренера «молодёжки» у него выходило за шестьсот рублей. Столько у него и отец не зарабатывал, да ещё талоны на питание. А что там в Куйбышеве. Пусть даже его возьмут за дубль «Крыльев Советов» играть. Будет числиться токарем, с тем же ученическим разрядом и получать около трёхсот рублей. И уж точно играя за «Крылья» в провинции не протолкнуть идею участия в чемпионате мира 1950 года. Для этого нужно быть под боком у Аполлонова. Там он сейчас и находится. Через «постель» пробился.Шутка. Даже с языком ещё не целовался с Наташей. Боялся напугать девушку.

Как попасть в основу «Динамо»? Был план. И Вовка его уже второй месяц претворял в жизнь. Тренируя юношей? Молодёжь? Именно. На апрель месяц, как сказал Якушин, «Динамо» отправится в Гагры на серию товарищеских игр. Вернётся в конце апреля, а уже второго мая первая игра дома с «Динамо» из Сталинабада, ну, в Душанбе потом переименуют. Вот, в этот промежуток Фомин и хотел предложить Хитрому Михею пару игр его пацанов с дублей и основой. Есть ли шанс? Есть. У него целых три туза. Он сам. Лев Яшин. И выносливость. Ну, а если с бутсами получится, то и четыре.

Событие седьмое

Жуликов надо ловить, а не деньги перепрятывать…

Евгений Максимович Примаков

Всякий, кто украдёт из казны настолько, сколько стоит верёвка, на той же верёвке повешен будет.

Пётр I

– Вова, там тёзка предложил скооперироваться опять, даёт сто пятьдесят грамм сала, – заплыла в дверь сияющая физиономия Третьякова.

– Третьяков? – уточнил Фомин, – он же уезжал на праздники?

– Уезжал, но обещал вернуться.

Стоп. Вот же песня. Самое оно. Придётся обокрасть Окуджаву. «До свидания, мальчики! Мальчики. Постарайтесь вернуться назад». Фёдор Челенков слышал как-то на концерте в исполнении Анжелики Варум. И голос у неё похож на голос Наташи Аполлоновой. Замечательно получится. А Булат Шавлович? Ну, что теперь, другую сочинит. Ещё лучше. Бывший миномётчик Булат Шалвович Окуджава как-то писал, что очень долго не мог эту песню о сверстниках написать. Память войны не отпускала. Значит, в 1948 году её ещё точно нет.

Стал аккорды после еды подбирать Вовка и понял, что песня не та. Нет, её тоже можно спеть Наташе на концерте, но тут саксофон не лезет ни в одну ноту, от слова совсем. Чистая гитара. Нужна вот такая же песня о пацанах и о войне. Нужна. Нужна. Нужна. Блин, ведь сотни песен слышал.

Вовка перебирал струны на гитаре. Хоть самому садись и пиши. Нет. Не может, тут нужен настоящий поэт. Гений. Фомин вспомнил клип на песню, там Варум пела за кадром, а на экране шёл видеоряд из военных фотографий.

Стоп, стоп, стоп. Эврика! Фотография! Что-то копошилось в мозгах. Нет, не вспоминается.

Девушка пела. Что-то про фотографии.

Руки сами взяли другие аккорды. Точно. Вот именно эту песню и надо петь Наташе на концерте и вместо одного из куплетов проигрыш на саксофоне. Вернее, между куплетами. Теперь только бы слова вспомнить.

Нет, слово «свято» нельзя. Зарубят. Пусть будет «честно».

Вовка стал мурлыкать песня, подбирая следующий куплет.

Потом следующий:

Ну и последний припев, нужно металлу в голос добавить. Лежал на нарах закрыв глаза, вспоминал песню.

Фомин допел и приподнялся на нарах, чтобы записать песню … И остолбенел. Вся милицейская общага засунула головы в их дверь и вытирала слёзы на глазах. Два десятка человек, как минимум. Даже не хлопали. Стояли и плакали, утираясь рукавом.

Первым очнулся старший Третьяков.

– Ты, Фомин, откуда эту песню взял? – продолжает слёзы утирать. Вовка на автомате хотел сказать, что во дворе слышал, но в последний момент передумал. Песня очень не простая. Обязательно попадёт в репертуар известных певиц и на пластинки. А раз так, то будут искать автора. Поедут к ним в посёлок, а там никто ничего подобного не слышал, зато вспомнят историю с Есениным. Что делать-то?

– Неужели сам сочинил такую хорошую песню? – кто-то из дальних рядов.

Вовка уже совсем было хотел про лётчика сказать, с которым в больнице лежал, когда его молнией по кумполу шарахнуло, но его опередил Третьяков длинный.

– Конечно, сам, он нам ещё в Куйбышеве свои песни пел, одна лучше другой.

– Фомин, уважь общество, спой эту песню ещё раз, – опять из-за спин тот же голос.

Пришлось. Все милиционеры хором упросили. Почти все воевали. Про них песня.

Событие восьмое

Настоящий футбол можно увидеть во дворах, когда мальчишки в рваных кедах, до потери сознания сражаются за каждый мяч. Все остальное – шоу, снятое для красоты.

Тренировки теперь у Молодёжки «Динамо» было две. Вовка решил их насмерть загонять. Ну, это так Чернышёв с Якушиным решили. На самом деле Фёдор Челенков помнил, что Лобан, он же, Балерина, он же Валерий Лобановский, своё киевское «Динамо» и по восемь часов в день тренировал, а Челенков обычно по шесть. Но сейчас, в 1948 году, проблема с питанием, и восьмичасовую, как и шестичасовую тренировку в день люди просто не выдержат. Они сгорят. Неоткуда столько калорий взять. Еда очень дорогая. Для шестичасовой тренировки нужно как минимум два раза в день есть макароны по-флотски или плов с большим количеством мяса. Нужно много углеводов медленных и белков. Потому, всего две тренировки по два часа и при этом вторая тренировка скорее на растяжку, чтобы калории эти самые по минимуму сжигать. Зато первая тренировка была на выносливость. Бегали с привязанными к телу, то спереди, то сзади блинами от штанги, кому и двадцатикилограммовый доставался, как и самому Фомину, а доходягам малорослым хватало и десятикилограммового. Ходили целыми кругами по стадиону гусиным шагом. Ускорялись. Старались мгновенно остановиться, бегали, резко меняя направления. Бегали с партнёром на плечах. В мяч почти не играли. Да, даже, можно сказать, вообще не играли. Просто негде. Поле берегли, если на него сейчас выйти, хоть снег и растаял уже, это просто смерть будет для газона, вырвут всю траву и перемесят с грязью.

На второй тренировке висели на турниках, делали упражнение «пистолет», просто тянулись, пытаясь сесть на шпагат и в заключении, прежде чем идти в душевую, приходил, по договору с Вовкой, тренер гимнастов динамовских и учил футболистов кульбитам. И вперёд и назад. Была у Фомина мысль научить хоть парочку будущих нападающих в кувырке через голову забивать мяч в ворота. Приём уже известный. Только вот исполнить его во всём мировом футболе могут единицы.

Девятого марта Вовка пошёл искать в подтрибунных помещениях плотника дядю Пашу и нашёл целую похмеляющуюся компанию. Лезть с просьбой, бросить все дела, и начать делать снова мебель для семьи Аполлоновых, было временем явно неподходящим. Во-первых, свидетели, нежелательные, а во-вторых, градус в компании уже великоват, уже пошли вопросы про уважение. Вот где люди деньги на водку берут? Как там, у Владимира Семёновича Высоцкого: «У них деньги куры не клюют, а нам, блин, на водку не хватает». Пришлось менять планы. Поехал искать очередной кирпичик в той пирамиде, что должна вывести сборную СССР по футболу на вершину этой самой футбольной пирамиды. Привести к званию «Кампионе» – чемпион. Отнять у бедняг уругвайцев.

Кирпичик имел имя отчество и фамилию. Более того, он имел мастерскую. Работал в мастерской. Фёдор Челенков про этого человека только легенды слышал, поздно родился, не застал. А вот сейчас этот человек жив – здоров и снабжает своими бутсами почти всех известных футболистов в СССР. И ещё долгонько будет снабжать.

До революции в мире спортивной обуви остаётся ещё шесть лет, и пока в СССР самым знаменитым «бутсоделом» был Александр Иванович Мокшанов. В руках у Фомина был журнал «Смена» за прошлый год и там как раз про Мокшанова статья напечатана: «Полки в шкафу уставлены колодками известных футболистов. Бывает, что левая нога у спортсмена короче, уже правой или наоборот. Для каждой ноги мастера изготовляется своя колодка, и Мокшанов часами „колдует“ над ней: то подобьёт кусочек кожи на подъёме, то подточит пятку. Нападающие любят низкий, отлогий носок, защитники – носок повыше. Задники у бутс должны быть жёсткими, чтобы они не гнулись, даже если на них встать ногой. В носок подкладывается „бомба“ – подкладка из подошвенной кожи. Чтобы носок не боялся сырости и не размягчался, эту подкладку, жёсткую, как жесть, обжигают спиртовым лаком. Кожа слегка поджаривается и становится водонепроницаемой».

А что же с революцией? В 1954 году сборная ФРГ поедет на чемпионат мира в бутсах от Ади Дасслера. Того самого. Основателя «Аdidas». Он облегчит бутсы, сделает их ниже и тоньше, но это не главное. Сборная ФРГ выиграет у непобедимых венгров, потому, что финальный матч будет проходить в дождь. И тогда и скажется новое изобретение товарища Дасслера. Немцы выкрутят короткие шипы и вкрутят длинные и на раскисшем поле за счёт лучшего сцепления переиграют скользящих в грязи венгров. Ещё, кроме съёмных шипов Ади изменит их форму шипов, сейчас они просто круглые. А он их сделает прямоугольными.

Кто мешает украсть у немца-перца-колбасы эти изобретения и поделиться ими с нашим не менее изобретательным Александром Мокшановым. Да, он не создаст фирму «adidas», так просто страна не та. В Германии бы вполне по силам было. Адрес Якушин Фомину сказал, далеко, почти на другой конец столиц добираться. Больше часа ушло на дорогу с тремя пересадками, потом и пешочком ещё гулять до заветного подвала.

Увиденное ужаснуло. Тесно, грязно, убого, темно. И воняет противно клеем. Прямо настолько густой запах, что себя обмазанным этим клеем чувствуешь.

– Мне бы товарища Мокшанова, – обратился к косматой почти полностью седой женщине – приёмщице заказов.

– Ходют тут всякие. Я заказы принимаю. Чего мастера отвлекать?! – И не обойдёшь.

– Мне нужно переговорить. Я от тренера Якушина Михаила Иосифовича, – попытался Вовка.

– Та, хоть от самого Иосифа, ой! – Прикрыла рот рукой грязной, в чернилах вся.

– Вот, вот. Позовите, пожалуйста.

– Ваныч, выйдь на минуту, к тебе хутболист. Малолетний.

Ваныч был не так и стар, лет пятьдесят. В клее руки, молоток в руку обувной специальный. Не отложил, может, он приклеился к руке.

– Хочу бутсы себе необычные заказать. – Обрадовал легенду Фёдор Челенков.

– А хотелка выросла уже? – гыгыкнул и мотнул головой, за собой приглашая.

Вот там-то в самой полуподвальной мастерской Вовка и столкнулся с этим убожеством. Да, не «Адидас». Мать его. Ну, мы ведь их победили, почему так? И у них половина страны в руинах. План Маршала? Ладно, надо будет поговорить с Аполлоновым и его фирмачами, что производством спортинвентаря заведуют. Как только этих еврейских личностей заинтересовать? Патентами на съёмные шипы? А что мысль.

Фомин объяснил мастеру, чего он от него хочет и потом ещё раз, зачем это нужно.

– Дождь, говоришь. Смешной ты парень, Володя, думаешь первый. И поди-ко самым умным себя считаешь? – Мокшанов был на две головы ниже, но посмотрел свысока.

– А, нет? Я таких бутс не видел. – Удивился Вовка.

– Ну, я некоторым шесть шипов креплю. Для грязи. А вот по форме? По форме … Прямоугольные, ну, так-то оно конечно. Хорошо, паря. Только сами шипы и винты эти с тебя. Когда сможешь принести? – махнул рукой с молотком, чуть Фомину не по коленке.

– Послезавтра. Ещё вот …

– Принесёшь, поговорим об остальном. Всё парень, работу надо работать. Неси. Как придёшь, решим. – Не попрощавшись, ушёл за натянутую поперёк прохода брезентуху, оставив Вовку одного среди полок с колодками.

А что, не ожидал даже Вовка, что так легко получится. Теперь бы ещё знакомого фрезеровщика найти. Да, придётся искать Гершеля Соломоновича. У него производство в руках. Разберётся с двенадцатью шипами. Ну и чуть денег за патент тоже не повредит.

Глава 4

Событие девятое

В жизни – как в шахматах: когда партия заканчивается, все фигуры – пешки, ферзи и короли – оказываются в одном ящике.

Ирвин Ялом

Всегда лучше жертвовать фигурами своего противника.

Тартаковер

Обидно немного. Всё почти «Динамо» улетело в Гагры. Тепло там. Лазурное море ласковыми голубыми волнами омывает поросшие лесом горы, что не оставили людям и сотни метров для строительства их уродливых сооружений, разрушающих эту красоту. Вот разве замок принца Ольденбургского Александра Петровича органично вписывается. Так его ещё до революции строили, жили тогда архитекторы. Челенков десятки раз был в Гаграх, вот так с командой весной. Селились в полукруглой гостинице «Скала». Играли на уютном стадионе, о котором ещё не ходили слухи, что абхазы там играли в футбол головами убитых грузин. Пока все себе мирно сосуществуют. Как до такого довели? Кто виноват? Можно ли исправить? Как исправить? Найти сейчас мальчика Горбачёва и стукнуть камнем по меченой головке. Хрущёва подкараулить? Ельцина? Разве может один человек с пути свернуть двухсотмиллионную страну? Где-то глубже всё зарыто.

Тряхнул головой Вовка, мысли бесполезные из неё вытряхивая. Приехал трамвай. Выходить надо. Уже две недели они тайком с Наташей репетируют песню, пока никого нет дома, буквально час у них есть, пока за Ленкой, что учится во вторую смену, мама Тоня ходит, из школы забирая. Иногда чуть больше получается, заходят те по дороге в магазин за продуктами. Очереди. Карточки отменили, а очереди отменить забыли. Магазинов мало, а в них мало продуктов. Как-то, уже после перестройки, задумался Челенков, почему очереди были. Могли ли больше магазинов открыть? А ведь не могли, не то что безработицы не было. Везде и всегда рабочих рук не хватало. Страна строилась. Дома, заводы, садики, школы. И везде нужны люди. А тут война, унёсшая десятки миллионов человек и ещё несколько миллионов сделав инвалидами. Чтобы открыть больше магазинов нужно от настоящей работы, созидательной оторвать миллион людей. Из штукатуров в продавцы. Ничего продавцы в отличие от токарей или штукатуров не производят. Ну, и открыли бы больше магазинов, исчезли бы очереди и появились пустые полки. Фёдор детство вспомнил, как стоял почти каждый день в очереди за молоком и всё боялся, что отстоит часовую очередь, и прямо перед ним молоко закончится. Да и заканчивалось. И не раз. И вечное: «За молоком, или творогом, или сметаной больше не занимайте»! Открыли больше магазинов, отстоял очередь не час, а десять минут, и всё равно перед самым носом молоко закончится. А почему полны магазины после перестройки? Нет. Не экономист. Но откуда-то взяли.

Песня не давалась. Всё же Наташа не певица, то тут сфальшивит, то интонацию не ту даст. И хуже всего, что Фомин и слышал-то песню всего несколько раз, не помнит точно, а как должно быть в идеале. Просто интуитивно понимает, что не правильно. Не так надо. А как надо? Вот и бились, через тернии к звёздам прорываясь. Per aspera ad astra. Древнеримлянин Луций Сенека сказал. Сказал и помер, (насмерть) хорошо ему, а они вот мучаются. На сегодня решили песню первый раз представить на суд зрителей. Ну, в смысле, спеть для остального семейства Аполлоновых.

Мандражировали. Не так чтобы совсем тряслись, но волновались и потому финальный прогон без зрителей прошёл совсем плохо. Наташа даже заканючила, что лучше ещё недельку поготовиться, есть же время ещё до девятого мая.

– Пошутить?

– Чего пошутить? – глазами зелёными захлопала. Красота, аж пришлось головой тряхнуть.

– Про тебя и твои отговорки пошутить?

– Издеваешься. Шути! – теперь глаза осуждающие.

– Если я боюсь – это осторожность. Если ты боишься – это трусость!

– Гад.

– Полегчало?

– Нет. Ещё давай. Шути, – а глаза теперь, как трава в мае. И чуть менее испуганные.

– На детских утренниках мальчиков всегда одевали зайчиками, а девочек – снежинками. Вот и выросли – трусливые женихи и ледяные женщины.

– Зайчик, – колокольчики зазвенели.

– Наташик, ты мне три поцелуя за песню обещала, – вот лучший способ отвлечь.

– Точно зайчик.

Это в смысле – трусливый. Приди и возьми, если смелый, или это про «похотливый как заяц», а нет, там кролики. Ну, значит про смелость. Вовка подошёл к «певице» и забрал у неё саксофон. Положил на самодельную кровать. Притянул зеленоглазую к себе. Не сопротивлялась. Губы встретились на полпути и … Тут же отпрыгнули, как коты, в разные стороны бросившись. В двери входной заскрежетал ключ. Мама Тоня с мелкой не вовремя вернулись.

– Это не считает.

– Конечно, зайчик.

Потом Фомин помогал чистить картошку и варить суп. Из комнаты Наташи раздавались звуки саксофона, и Вовка с чувством удовлетворения отметил, что вот в этот раз и не фальшивит ни капельки. Помогла смехотерапия.

Генерал Аполлонов пришёл в плохом настроении. Чего-то со спортом не ладилось? А точно, во всех же газетах есть. Матч века. Сейчас большие шахматисты переехали в Москву из Гааги. Идёт самый необычный турнир в истории шахмат. Два года назад умер Алёхин, который чемпион. И ФИДЕ (интересно, что «Е» – это шахматы) решила сделать ход конём, каламбур получается, провести матч с участием шести лучших шахматистов в мире, но перед самым началом турнира американец Ройбен Файн отказался от участия, а ФИДЕ опять сделало ход конём, решило оставить количество игр неизменным и провести турнир по пяти круговой системе, вместо четырёх, сначала в два круга в Гааге, а потом три в Москве. Вот, приехали в Москву, а лидер – Ботвинник взял и проиграл партию голландцу Максу Эйве. Есть о чём Аркадию Николаевичу переживать. И не успокоишь, пообещав, что чемпионом всяко-разно станет Михаил Ботвинник. А вторым Смыслов, совершенно не о чем переживать. Не поверит, но запомнит, а потом спросит, откуда сорока на хвосте принесла.

– А ты, Володя в шахматы играть умеешь? – отложив неожиданно ложку и, прямо вперившись в Фомина, спросил Аркадий Николаевич. Ну, значит, точно, про шахматный чемпионат думка.

– Второй юношеский, – сказал и чуть не схватился за голову. Откуда это у Фомина. Неоткуда. Это Челенков в детстве в шахматный клуб ходил. Потом футболом увлёкся и бросил.

– Ботвинник проиграл, – принял, как должное, генерал.

– У него же запас.

– Запас, завтра Сам вызывает. Не по шахматам, как раз по твоему футболу, в том числе. Пришло приглашение от ФИФА принять участие в Чемпионате мира. Я докладную записку написал, всё как ты говорил, и про коммерческие турниры в том числе. Вот, завтра на восемь вечере вызывает. А тут Ботвинник, чёрт бы его побрал, проиграл. Обязательно Иосиф Виссарионович напомнит. Не вовремя как.

– Михаил Ботвинник выиграет этот турнир, – как мог более пренебрежительно, махнул рукой Вовка.

Доели молча суп.

– Товарищи Аполлоновы, мы тут с Наташей песню новую разучили про войну. Хотим силу искусства на вас опробовать. Согласны побыть подопытными кролик… зайцами?

Событие десятое

Если тебе грустно, то не нужно петь весёлую песню. Если тебе грустно, то нужно петь очень грустную песню. И тогда снова станет весело.

Лиза Фитц

Вовка отложил гитару. Всё время, пока Наташа пела, был к ней повёрнут и спиной к зрителям. Помогал, то глазами, то кивком головы, то улыбкой одобряющей. Почти зря волновался, начинающая певица отыграла на саксофоне свою партию на пять, а спела на четыре. Повернулся к семейству и чуть не присвистнул. Аполлоновы плакали. Все трое, причём мама Тоня навзрыд. Лучше всего держалась мелкая Ленка – просто сопли по мордашке размазывая. Генерал сидел с красными глазами и из правого глаза, сидел чуть голову наклонив, слезинки стекали на кончик носа и с него срывались.

– Кха, Кха, – Аркадий Николаевич рукавом халата барского домашнего вытер слёзы, встал и ломанулся в прихожую. Вода зажурчала на кухне в умывальнике. Потом что-то сгрохотало. На помощь убежала мама Тоня и только мелкая осталась реветь.

– Нда, Наташ… – договорить не успел вернулись умытые Аполлоновы.

– Володька вот скажи, мать твою, ну, почему ты не можешь жить как все люди? Вечно чего-нибудь такого отчебучешь, что после этого хоть стой, хоть падай. Вот что делать теперь? Ты представляешь, во что ты нас всех в очередной раз втравил? – даже ответа ждать не стал, махнул в сердцах рукой и пошёл к себе в комнату за папиросами. Зашёл уже с дымящейся, но, бросив взгляд на ревущую Лену, прошёл к форточке, открыл, в неё выдохнул.

– А что не так, «снайпера» убрать? – не понял Фомин. Вроде нормальный текст. Ну, вот снайпер в зелёнке, хотел же поменять.

– Снайпера? – генерал помотал головой, улыбнулся, – Мозги тебе надо поменять. Ты, даже не представляешь, сколько нам с Антониной теперь бегать придётся и денег тратить.

– Каких денег? – совсем ничего не понятно.

– Надо будет Наташеньке репетитора нанимать из консерватории – голос ставить, – подключилась мама Тоня.

– Зачем, чтобы спеть на школьной концерте? – всё ещё Вовка не въезжал.

– Да какой школьный концерт, вон вымахал выше меня на целую голову, а ума не набрался. Да ты такую великую песню написал, что теперь Наташе придётся петь её и на радио и на концертах, может даже перед Самим. Это же на уровне «Землянки» или «Жди меня». Это мне придётся такие связи поднимать, чтобы на тебя эту песню зарегистрировать. У тебя же ни музыкального образования ни … Да вообще у тебя никакого образования нет. И у Наташи нет. Кто ей такую песню доверит.

– Я доверю, – было бы из-за чего шум поднимать. Ну, пусть её заслуженные артистки поют. Русланова. Ага, уже раскручивается трофейное дело и скоро Русланову арестуют.

– Ты уже своё дело сделал! Как в это болото литературно-музыкальное лезть? – генерал затушил сигарету, но форточку не закрыл. Звенели трамваи вдалеке, ветер трепал на соседней крыше полуоторванный кусок жести.

– Надо на пластинку договориться записать, – плеснула бензина мама Тоня.

Аполлонов подпрыгнул и пальцем в Вовку ткнул:

– Ну, понял теперь!

Словно не слушая их, Антонина Павловна сама с собой продолжила.

– На маленькую пластинку четыре песни надо. Если с одной стороны две военные, а с другой две лирические. Вова, – она вспомнила о виновнике кипеша, – Нужно ещё две песни и одну обязательно военную. Для женского голоса. Срочно нужно!

– Ага, добился! – обрадовался Аркадий Николаевич, – Впредь думать будешь, своей ударенной молнией головой. Тут, мать их, сейчас такой аппетит у всех проснётся.

– А малой кровью нельзя? – Фомин повернулся к Аркадию Николаевичу, – Споёт Наташа песню на концерте этом школьном, похлопают ей и забудут через неделю.

– Володенька, ты с ума сошёл, нельзя, чтобы такая песня пропала. Нужно обязательно пригласить на этот концерт известных журналистов и кого-нибудь из Союза Композиторов. Аркадий? – Антонина Павловна включилась в процесс раскручивания новой эстрадной звезды.

– Всё, Володька, самолёты задом не летают. Садись, пиши ещё две песни.

– Ну, одну я написал, – Нда, Окуджаву решил не обворовывать, но раз надо. Да и вон как глаза зелёные сверкают, – Хотел её Наташе отдать, но там саксофон никак не вписывался, пришлось другую придумывать.

– Пой, – бам и гитару уже в руки мама Тоня сунула. Деловая женщина.

– Это на ту же тему.

Опять слёзы, теперь у всех четверых. И зелёные глаза смотрят влюблённо.

Простите, Булат Шавлович, ей нужнее.

Событие одиннадцатое

Пить надо уметь, но лучше уметь не пить.

Александр Перлюк

Алкоголь убивает нервные клетки. Остаются только спокойные.

Джордж Бернард Шоу

Со столом для кухни Председателя Спорткомитета не заладилось. Так и хочется сказать от слова «совсем», но есть нюансик, потому от слова «твою мать». Главплотник стадиона «Динамо», он же дядя Паша, он же товарищ Краморенко, оказался запойным пьяницей. Вот почему у плотника высшее филологическое образование. Кому нужен филолог или скажем учитель Литературы, который по неделе в месяц просто в дымину пьяный. И самое не комильфо, что пьёт на работе. Это если на школу экстраполировать, то приходит он в класс на урок, открывает учебник и говорит:

– Сегодня ребята у нас Лермонтов. «Бородино». Кто скажет, как оно начинается?

– Я. Я. Я.

– Ну, давай Иваньков, у тебя самая длинная рука.

– Не правильно Иваньков, Садись два, на самом деле Лермонтов написал так:

А всё почему. Культурно отдыхать мужу мешала. Вот принял бы он на грудь мерзавчик «Зубровки» и спокойно спать завалился, ан нет. Нашла заначку и перепрятала. Дал он, ну, я, ей в глаз. И по дороге сюда купил, таки, мерзавчик. Ну, вы уткнули носы в книжку и не подсматривать. А я быстренько опохмелюсь и продолжим Лермонта изучать, – достаёт чекушечку и прямо из горла. Занюхал рукавом…

Ну, как-то так. Выперли, понятно. И из школы и из семьи. На стадион «Динамо» дядю Пашу устроил Владимир Савдунин – полузащитник, один из знаменитой команды лейтенантов. Пришлось им вместе недолго повоевать и там лейтенант Краморенко спас жизнь Володьке. Вовке тёзка так эту историю поведал: «В сорок втором году дело было. Однажды ехал в трамвае на работу, и меня одолели мысли о том, что вот я, здоровый парень, сижу здесь, в тылу, в то время как идёт такая страшная война. В тот же день подал заявление на фронт.

Направили меня сначала в пехотное училище в Ярославль, откуда уже после окончания на передовую в район Харькова отправили. В первом же бою, наш отряд попал под массированную танковую атаку врага. У пехотинцев была одна винтовка на пятерых, у артиллеристов – по три снаряда. Разбили нашу часть. Почти живых не осталось. Меня в блиндаже засыпало. Сам бы не выбрался, ещё и бревном ноги зажало, не пошевельнуться, вот дядя Паша меня и откопал. Часть нашу из-за огромных потерь расформировали, так что больше я лейтенанта Краморенко и не видел. Меня-то под Воронеж отправили, а он, как потом выяснили, в Курске оказался. А в прошлом году встретил его в Москве. У магазина копейки выпрашивал на опохмелку. Поговорил с Якушиным. Тот договорился с директором стадиона – плотником взяли. Ещё бы пить бросил. Золотые ведь руки у человека».

Руки и, правда, золотые. Как там, в «Джентельменах удачи» – слабохарактерный. Запой закончился только через неделю после того, как зарплату выдали. Ходил дядя Паша злой и работящий. Всё что нужно и не нужно быстро починил и пришёл за замечаниями к директору, а у него как раз Вовка сидит. Вовка договаривался, что пока команды не будет, он на малой арене со своими «молодёжниками» поиграет. Получил разрешение и подождал за дверью, пока выпивоха с золотыми руками получит «последнее» предупреждение.

– Дядя Паша, есть один интересный заказ. Стол хочу разборный сделать. Не поможешь.

– Ни! Ни! Семёныч ругается! – кивнул на кабинет директора.

– Я сам не справлюсь. Там массив набирать надо.

– Ни. Лается, вылупком назвал (Выродок), – отошли уже, но шёпотом сказал.

– Дядя Паша. Ну, очень нужно. Я генералу Аполлонову обещал. Да и невеста обедает на двери, которую на табуретки положили.

– Для дивчины? Це святое. Дашь на опохмелку.

– Нет. Дядя Паша, может, попробуешь бросить пить-то. У меня мысль есть, открыть артель по производству мебели, мои эскизы, помещение. Инструмент подберём. А ты там рулить будешь. Только сам понимаешь, рулевой и пьянка вещь несовместимая.

– Ни, Володька, шо я навижэный (сумасшедший) не смогу. Сто раз бросить хотел. Слово себе давал, та и жёнке. Дочери. А як иду мимо магазина, так ноги сами туда несут, и пока всё не пропью, не могу остановиться, – вздохнул тяжело и посмотрел ну очень просительно.

– Нет, дядя Паша, стол же будем делать.

– Тоды не будемо.

– Будем. И артель организуем. Слушай, а если это будет, где в лесу, ну, где нет магазинов. Где нет водки.

– Лес це не преграда.

– Стоять. А, ну это я себе. Я знаю, что нужно сделать и знаю место, где водки не достать.

– И где? – а в глазах мутных надежда засветилась.

– Сначала стол для Аполлоновых, – понятно с генералом же о непростой вещи придётся договариваться.

– Пошли. И что точно оградишь меня от змея зелёного, сразу на чистом русском, без мовы. Филолог же.

– Христом богом клянусь.

– Я – коммунист!!!

– Тогда Карлом Марксом. Вылечить не знаю, хоть и поспрашиваю про экстрасенсов, а вот огражу от змея точно.

– Ох, не отставай, мигом тебе стол изладим. Опять с секретами всякими. – уже чуть не вприпрыжку понёс свои старые кости к мастерским.

– Опять, дядя Паша. Опять.

Глава 5

Событие двенадцатое

Разум всегда сдаётся первым, не тело. Секрет в том, чтобы заставить твой разум работать на тебя, а не против тебя.

Арнольд Шварценеггер

Что тренируется, то развивается…

Алексей Ефимов, из книги «Некродуэт»

Получив, наконец, в своё распоряжение поле футбольное, а не только засыпанную шлаком беговую дорожку, Фомин забросил нафиг все эти хрени с набором спортивной формы и всякие другие беги с утяжелением и теперь только занимался двухсторонкой. Разделил своих двадцать великовозрастных пацанов пополам и играл с ними часами в футбол.

Счас! Первая тренировка была, как и раньше, чистое ОФП. Поднялось ворчание. И так-то двадцатилетние почти дядечки по непонятной причине должны слушаться шестнадцатилетнего пацана, так теперь поле есть, а в футбол всё одно играть не даёт. Фашист проклятый. Если бы хотели стать бегунами, то пошли бы в секцию лёгкой атлетики, а пошли в футбольную, мать её, секцию. Подавай футбол! Даёшь футбол! Даёшь футбол!!!

Вторую тренировку и стали проводить на поле. Только в футбол в прямом смысле этого слова один чёрт не играли.

– Мужики. Просто бегать и пинать мяч дело интересное, но мастеров из вас не сделает.

– А что сделает? Бег с блинами? – раздались почти выкрики. Да, чего уж почти, выкрики и раздались.

– С блинами тоже. Только раз поле есть, будем теперь финты разучивать, – Вовка увидел ожидаемую реакцию. Народ аж подпрыгнул от радости. Финты – это да! Это лучшее, что есть в футболе! За финты двумя руками. И ногами.

– А ты знаешь? – этого сам Вовка в Молодёжку затащил, вспомнив фамилию и отыскав с помощью Аполлонова – Валька Жемчугов. В реале в «Динамо» появится через год.

– Показали парочку, – поскромничал. Знал десяток.

– Давай! Показывай! – хором заорали.

Ну, Вовка и показал. Красивый и не самый сложный. Финт Зидана, или как его в литературе называют – «Марсельская рулетка». Футболист, пытаясь обыграть соперника, слегка приостанавливает мяч правой ногой, позволяет ему катиться назад, а затем резко совершает поворот вокруг своей оси и продолжает движение вперёд, одной из ног перекатывая мяч по направлению своего движения, одновременно укрывая его корпусом от защитника.

– Смотрите, этот финт нужен не для того, чтобы зрителям или там невесте показать, какой ты крутой футболист. Он нужен для создания свободного пространства, в условиях плотной опеки нападающего защитниками. Ещё можно использовать, если вратарь очень далеко выходит из ворот, вот тогда можно использовал его для обхода вратаря противника.

– А как называется? – Это Лев Яшин про вратаря услышал. Кстати, будущий «Чёрный паук» любит выбежать вперёд.

Да, название финта – это очень важно. На самом деле. Комментатору нужно блеснуть красивым термином, журналисту количество строчек важно в статье, и описание финта с названием – это целая куча этих строчек. Да и для футболистов важно, нужно же и после матча в раздевалке себя похвалить. И услышать от тренера подсказку. «Финт Зидана»? Так ещё и не родился Зинедин Язид Зидан. Даже родители этого товарища, наверное, в своём Алжире не родились ещё.

Назвать «Марсельская рулетка»? Нет. Ведь его будут заимствовать другие игроки, из всяких вражеских стран в том числе. Пусть заимствуют русский финт. И как же назвать?

– Русская мельница!

– Ура! Даёшь «Русскую мельницу»!

– Ещё раз, мужики, смотрите. Для такого сложного трюка есть только три решающих шага. Во-первых, начните с медленного прохождения шагов. Шаг первый: подойдите к защитнику с мячом, катящимся перед вашими ногами. Когда вы будете готовы, остановите мяч и слегка потяните его назад своей правой ногой. – Вовка медленно показал.

– Да понятно всё! – не терпится людям.

– Шаг второй: развернитесь на 180 градусов и поставьте ту же ногу между вами и защитником. Теперь ваша спина должна быть обращена к защитнику.

– Понятно, а если я левша? – вот уже сложности пошли. Вовка поменял ноги и продемонстрировал оба шага для левши. Нашёлся один. Фомин раньше и не обращал на это внимание. Ну, и замечательно, сюрприз будет для соперника.

– Шаг третий: поймайте мяч своей левой ногой, Игорь, для тебя правой. Катите мяч назад и в сторону, продолжая свой бег. Вы должны завершить поворот на 360 градусов. В этом случае вы будете двигаться уже влево или вправо от защитника. И последнее – этот финт лучше всего работает, когда защитник идёт на вас сбоку или под углом, а не прямо. – Вовка несколько раз продемонстрировал «Русскую мельницу» перед, в нетерпении уже подпрыгивающими, футболистами. Блин, по двадцать лет мужикам, а всё ещё как дети.

Разбил их по парам. И все начали отрабатывать!!!! Сейчас. Мячей всего три. Да и то один насмерть убитый и не круглый уже. Не квадрат, понятно. Но и не сферический конь в вакууме. Только таким яйцеобразным этот трюк не отработать, только себя, а не соперника можно запутать. Потому два часа споров и криков, когда кто-то решал оказаться умнее других и влезть не в свою очередь. Две пары отрабатывали с мячом, а остальные почти с таким же энтузиазмом вообще без мяча. Поле скользкое и грязное, потому пришли в раздевалку свинюшками ещё теми, особенно те, кто сегодня защитников изображали. Им ведь непременно нужно помешать товарищу мимо проскользнуть. Падали в грязь регулярно.

Зато сколько радости на лицах. Всё, добрались, наконец, до футбола.

– Володя, а завтра новый финт покажешь? – Валька, как самый общительный, высказал общую надежду.

– Нет. Я знаю ещё пару финтов, но будем неделю отрабатывать этот, пока не будет получаться автоматически.

– Ну, хоть покажешь???!!! – хором.

– Через неделю…

– У-у-у!!!

Событие тринадцатое

Личность ухмыльнулась.

– Знаю, Бритт. Знаю. У тебя нет предубеждений. Ты понимаешь, что я человек, который случайно оказался в инвалидном кресле. А не инвалидное кресло, в котором случайно оказался человек.

Фредерик Бакман, из книги «Здесь была Бритт-Мари»

Бывшего завхоза МВД – бывшего полковника – Игнатова Петра Ильича Вовка по адресу не застал. Вообще, странно, большой же шишкой был, а тут «Марьина роща» и двухэтажный деревянный барак, ну ладно не барак, а дом, но это точно не «Дом на Набережной». Неужели завхоз не мог себе в таком ведомстве нормальной квартиры пробить.

Неправильные люди!!! Всё для государства, для Родины и ничего себе. Сталин вон тоже шинель внукам и сапоги стоптанные оставил. А где дача на Рублёвке, или как у Лунтика – поместье? Нет. Не правильный завхоз, а ещё Аполлонов его жучилой назвал. Какой он нафиг жучило, если живёт в бараке в «Марьиной роще». Улица называлась Шереметьевская. Добирался долго, сначала на метро до станции Маяковская, потом автобусом. Жалко было времени потраченного. Хоть оставайся и жди у подъезда. Ну, раз оказался в таком известном районе, то решил хоть осмотреться. История. Снесут здесь всё и домов нормальных понастроят. Но никакой историей и не пахло. Словно к себе в посёлок рядом с Куйбышевом попал. Кирпичные старые коробки каких-то заводов, бараки, дома старые, видимо ещё купеческие. Ничего интересного. Бандиты тоже пачками не ходили. Как, впрочем, и милиционеры. Домогаров вот не попался. Опять в кино соврали. Обычный промышленный район. Вернулся назад, снова постучал в обшарпанную тёмно-тёмно-коричневую дверь квартиры. Глухо. Как в танке.

Вышел на улицу, прошёл десяток шагов по направлению к автобусной остановке и тут глаз зацепился за стол с лавками в соседнем дворике под липами. Зелени ещё нет на деревьях. Только почки начали раскрываться, но вот липу из-за прошлогодних соцветий с другими деревьями не спутаешь. За столом сидело четверо мужиков и играло в домино. Обычная картина. Одно но. У одного мужчины не было ноги. Подвёрнута штанина чуть ниже колена и рядом два костыля стоят.

Нет, завхоз сделал или добыл, там, себе протез бы, и не на костылях передвигался, а с палочкой. Нет, не может этот лохматый гражданин был полковником. А ноги сами несли к столу. Мужики, как раз сделали рыбу, и дружно гоготали над проигравшей парочкой. Громче всех как раз инвалид и заливался, такой смех картинный, как за кадром в плохих американских комедиях, где зрителям показывают, что всё мол, братан, вот тут надо смеяться. Пора, а то пропустишь смешной момент.

– Извините, товарищи, – подошёл Фомин к столу, – не знаете, где может быть Игнатов Пётр Ильич вон из того дома?

– О, Петро, по твою душу, не иначе комсомольцы опять на собрание в президиум хотят посадить, – мужичок неказистый, что сидел напротив инвалида, тоже инвалидом оказался. Руки левой не было. По самое плечо. Неудобно, наверное, с одной рукой играть в домино. Видимо справляется.

– Вы – полковник Игнатов? – обрадовался Вовка.

– Точно в президиум, – резюмировал однорукий и на удивление ловко, стал себе самокрутку сооружать.

– Я, – ох, ты, а взгляд-то милицейский. Вмиг всего Вовку взглядом этим обшарил и даже на зашитом кармане пальто на секунду задержался.

– Пётр Ильич, мне Аркадий Николаевич Аполлонов вас порекомендовал. Дело у меня к вам есть, – самого козырного туза зашёл Фомин.

– Аполлонов? Не комсомолец выходит? – тоже стал себе самокрутку сворачивать бывший полковник.

– Ну, почему же – комсомолец.

– Спортсмен. Стой, да ты Фомин!? В газете видел фото. – Полковник привстал чуть пересев от края, место Вовке уступая, – Садись. Мужики это же тот самый Фомин из «Динамо» нашего, что чехам победный гол забил. Ну, в «Советском спорте» статья была. Молоток, так им братушкам и надо. Но играли они хорошо. Уважаю. Только и наши молодцы не уступили чемпионам мира. Надо и нам на чемпионат съездить, расколошматите там и их и канадцев хвалёных? – протянул кисет.

Мужики полезли пожимать Вовке руку, хлопали по плечам, потянули к нему кисеты, а невысокий седой мужчина с повязкой на глазу и большим шрамом через всё лицо протянул пачку «Новости».

– Спортсмен же, не курю, но за предложение спасибо.

– Молоток паря! – опять по плечам могутным постукали. Получается, что все четверо инвалиды, у четвёртого тоже руки нет, только обрезана ниже, только кисти не хватает.

Много, даже очень много ещё инвалидов в стране. Миллионы, наверное. Фёдор Челенков читал как-то в интернете, что их (инвалидов) в начале пятидесятых годов всех из Москвы и других крупных городов вывезут чуть ли не за одну ночь в специальные интернаты, созданные в отдалённых уголках огромной страны. На Валааме в том числе. Вот ходили они по улице, милостыню просили или, как эти четверо, в домино играли, а настало утро, и нет ни одного в Москве. Верилось в это с трудом. Тем не менее, в воспоминаниях детства Фёдор Челенков почти не помнил этих инвалидов, какая-то правда видимо в той статье была. Может, и не за одну ночь, но точно вывезли.

– Пётр Ильич, нам бы поговорить, – Вовке ещё к Аполлоновым надо было успеть. Песню очередную разучивать, а эти спортивные воспоминания могли надолго затянуться. Скучно мужикам, а тут такой повод поговорить. С настоящим хоккеистом. Не легендой, но всё же.

– Поговорить? – Полковник с сожалением глянул на доминушки, словно предчувствовал, что прощается с ними. Что не просто так этот хоккеист здоровущий припёрся и жизнь теперь у бывшего завхоза МВД круто изменится, не до доминушек станет.

– Поговорить, – покивал Вовка его невысказанным мыслям.

– Что ж, пойдём, паря. Не ждите мужики. Чувствую, от этого комсомольца так просто не отделаться. Да и ужинать пора скоро. Покедова, – он ловко подхватилкостыли и гигантскими шагами кузнечика, прямо по рыжему ещё от прошлогодней травы газону, заспешил к своему подъезду.

Событие четырнадцатое

Тому, кто знает, как упорядочить свою жизнь, будет уютно даже в аду.

Какое же это счастье – отпереть входную дверь и вдохнуть запах родного дома!

Полковник так Вовку вперёд и не пропустил, ну, там дверь в подъезд придержать, сам управлялся. Дошли до двери в квартиру. Не коммуналка же. Квартира. Многие всё ещё в деревнях, где война врезала, так врезала, и в землянках живут.

Игнатов снял с карниза над дверью, лежавший там ключ, и отпёр дверь. Стоит ли закрывать, если ключ вот он, доступен для любого. В однокомнатной, но довольно большой квартире было чисто и опрятно, чувствовалась женская рука. Вовка огляделся, как тут себя ведут, разуваются, тапочки тогда должны быть. Ага, вон стоят, как в музеях, сшитые из куска плотной ткани.

– Заходи, комсомолец, только обувку снимай, А то Галина придёт по ушам и тебе и мне надаёт.

Прошли, понятно, на кухню. Там все великие дела решаются, там правительству указивки выписывают. Ещё не диванные эксперты все, а кухонные.

– Чай будешь? – Игнатов мотнул головой, показывая на, стоящий на электроплитке, большой зелёный эмалированный чайник.

– Плитка у вас самодельная? – Вовка устал от примуса. Надо себе такую же.

– Так тебе плитку надо? – как-то поскучнел полковник.

– Плитку? Плитку надо. А вы что ли сами делаете? – врубился Фомин.

– Так ты за плиткой или не за плиткой? – перевалился с костыля на костыль Пётр Ильич.

– Нет, товарищ полковник, я не за плиткой, но если вы их делаете, то я две штуки куплю. – Точно надо одному генерал-полковнику плитку добыть, а то там тоже всё на примусе готовят. Вон штаны и через два месяца чуть керосином пованивают. После того как Аполлонов на него его опрокинул и разрушил эту конструкцию.

– Чего же не продать. Пятьдесят рублей. Только не говори, «ого», не хочешь, так и не бери. Другие желающие найдутся, – как-то скуксился, невместно полковнику торговать. Да, вот жизнь заставит и не так раскорячешься.

– Хорошо, Пётр Ильич, я две штуки куплю, если есть. – Фомин достал из кармана подаренный на 23 февраля мамой Тоней кошелёк, вытащил единственную оставшуюся с зарплаты сторублёвку. Там ещё рублей на тридцать оставалось мелочёвкой. Ничего, на Третьяковские деньги, что он ему оставил, уезжая в Гагры, проживёт. Плитки нужны. Давно ведь хотел купить. Срослось, – Только я не за плитками, товарищ полковник. Я хочу вам предложить артель создать по производству мебели. Есть у меня пара идей.

– Ну, ты Фомин, врезал сейчас. Комсомолец! Непман недоделанный! – а глаза весёлые.

– Я тут эскиз и как бы чертёж кровати совмещённой со шкафом нарисовал, посмотрите. – Вовка протянул доработанный с помощью учителя черчения в их вечерней школе эскиз шкафа – трансформера.

Игнатов принял листки, рассмотрел внимательно, перевернул, нет ли чего на обороте, и, хмыкнув, сунул, сложив, в карман поношенного пиджачка, в котором остался сняв шинель. Почему не в кителе? Бережёт, наверное. На парады и для встречи в коллективы комсомольцев надевать увешанный орденами мундир. Наверное? А может просто стесняется, слесарь, блин – полковник?

– Интересная штуковина. Не дурак ты Фомин. Аркадию Николаевичу спасибо скажи. Теперь давай по порядку. Что есть, что нужно? Аппетиты? На мебельную фабрику замахнулся? – выходит не обманул генерал – «Жучило».

Вовка рассказал о кровати, о дяде Паше, о том, что не плохо бы всё это организовать за колючей проволокой из расконвоированных, или как там это называется, но чтобы доступа к водке не было. Достал второй рисунок со складным столом. Рассказал о шкафе-купе, вписанном между тремя стенками. Словом, целый час бизнес план рассказывал.

Полковник чувств не выражал, слушал молча, иногда поводил бровью, но что это – неприятие или одобрение по физиономии не скажешь. Спокойное расслабленное лицо. Закончил Вовка и спросил, что думает по этому поводу Игнатьев.

– Ты, Фомин, молодец. Говорил уже. И мысли не плохие про мебель. Про зоны … Там и так мебель делают. Не такую, спорить не буду. Тут ты всех обскакал. И то, что двух убогих хочешь приставить к делу – молодец. А вот то, что ты динамовец – это плохо.

– Я не совсем динамовец, ну, в смысле я не милиционер. Я – пацан. Мне шестнадцать лет.

– Ни хрена себе поворот! – чуть не подпрыгнул на одной ноге инвалид, – Правда, что ли?

– Правда. В «Динамо» работаю на полставки тренером молодёжки. И ещё стипендию получаю.

– Тренером в шестнадцать. Да, комсомолец, умеешь ты удивить. Ну, тогда попроще. Давай так мы с тобой договоримся… – Полковник глянул на отрывной календарь, что висел на кухне, приподнялся на руках, опираясь на стол, и снял его. Полистал, потом положил на стол и припечатал ладонью. – Пятнадцатого апреля приходи. Если какие вопросы будут, я тебя через Аркадия Николаевича найду. Да, Фомин, тебя же Вовкой зовут?

– Вовкой, – согласно кивнул.

– Так вот, Вовка, ты пока этому дяде Паше ни полслова. Усёк?

– А что?

– Ну, пьяные компании языками мелят. Нам это не надо. Ну, нам, если я решусь. Пока просто поузнаю, связи кое-какие подниму. Подумаю. Пятнадцатого жду. У Аполлонова стол и кровать эта?

– Да, в квартире.

– Хорошо. Давай, освобождай помещение. Сейчас Галина придёт, не любит гостей. Ругаться будет.

Глава 6

Событие пятнадцатое

Тёлки, тачки, бабки… Милые картины родной деревни…))

Самые хорошие домашние животные – комары: кормить не надо,…хоронить тоже.

Бывший старший батальонный комиссар Тимофей Миронович Семёнов, работавший сейчас комендантом общежития Высшей офицерской школы МВД СССР горькую не пил. Нет, по праздникам мог позволить себе грамм сто водочки, да и то под нормальную закуску и с двух подходов. Выпить пол стопочки, закусить, чем бог на праздник послал, и, допив остатки, уже налечь на праздничный обед, что сам себе и приготовил. Семьи не было. Погибла на войне вся. Под Запорожьем, в пригороде, в частном секторе, в доме на две семьи. Жили. Да, правильное слово «жили» … Как сказали потом соседи по улице, уже после войны, когда смог наведаться в город, бомба авиационная большая попала в их дом, и не выжил никто. Даже раскапывать никто не стал. Потом уже, после освобождения, завал разобрали и похоронили всех в братской могиле. Семёнов уже в то время работал комендантом этого общежития и возвращаться в Запорожье не захотел, что ему там делать. В Москве хоть какой угол есть, и при деле, хотя и инвалид. Жил в этой же общаге, занял на первом этаже бывшего Иоанно-Предтеченского монастыря келью кого-то из начальствующих раньше здесь монахов, и на жизнь, в смысле, на житьё-бытьё, не жаловался. Угол и неплохой есть, зарплаты на еду хватает, а главное, при том, что инвалид и руки одной нет, при деле. Весь день в заботах, с этой молодёжью, хоть они и из органов, всё проблема на проблеме, руками мало что умеют делать, вот и приходится, несмотря на то, что рука-то одна, то плотника из себя изображать, то сантехника, то кровельщика. Приноровился.

Пристроил его на эту должность по знакомству генерал-полковник Аполлонов Аркадий Николаевич бывший заместитель министра МВД. Сейчас направили Председателем Спорткомитета при Совете Министров СССР. Повышение, наверное. В этот вечер Тимофей Мирович сварил себе картошки в мундире, порезал купленное на рынке сало и глянул на тумбочку, в которой стояла початая бутылка беленькой, только потянулся, решив, что раз суббота и неделя трудовая закончилась, то остограмиться и можно бы. Тем более, сегодня – «Родительский день». Нет, шибко в бога бывший комиссар не верил, да в принципе и не шибко тоже не верил, но вера, она верой, а помянуть родителей, да и жену с двумя ребятишками никто не может и коммунисту запретить. Вспомнить, жену Людмилу и пацанчиков Вовку и Стёпку.

Встал и направился к тумбочке и тут на полочке у двери задребезжал телефон. Кому ещё чего на ночь глядя нужно? Не ждал комендант звонков. Если только с самого верха, опять кого поселить из не очень больших милицейских начальников на несколько дней. Гостиницы не забронировали вовремя. Пришлось сменить маршрут и подойти узнать, чего звонят в неурочное время.

– Слушаю вас, – поднёс тяжёлую трубку к уху Степанов.

– Привет, Тимофей Миронович. Это Аполлонов тебя беспокоит, не забыл, – ох, ты неожиданно.

– Что вы, Аркадий Николаевич, рад, что старика вспомнили. Поселить кого надо на пару деньков? – хотя, ведь не в МВД теперь служит. Ну, да ладно, найдётся местечко.

– Нет, спасибо, но по другому делу звоню. Тут… – там замялся генерал на пару секунд, – Словом, Мироныч, архиважное дело у меня к тебе есть. И это не телефонный разговор. Если не занят сверх меры, то подъеду минут через пятнадцать.

– Под водочку разговор? – сколько там осталось в начатой бутылке. Нет, на двоих не хватит.

– Нет, Мироныч. Без водочки. Очень серьёзный разговор. На трезвую голову нужно всё обдумать и обговорить.

– Понял, Аркадий Николаевич. Жду. – Интересно, чего это генералу могло от него такого серьёзного понадобиться.

Бывший старший батальонный комиссар повесил трубку и глянул на стол. Ну, раз угощать Аполлонова не нужно, то не мешает и перекусить, а то в обед и поесть не успел, со студентом одним, проштрафившимся, пару листов железа на крыше меняли. Подтекать стала. Извозюкался весь и устал, не простое это дело с одной рукой по крышам лазать. Один раз чуть не сорвался, хорошо студент придержал. А то и не с кем бы было генералу дела не телефонные обсуждать.

Поел, вымыл тарелку Семёнов и решил выйти на двор бывшего Иоанно-Предтеченского монастыря – встретить гостя. Аполлонова привезла чёрная эмка. Остановилась за воротами. Одетый в тёмное длинное пальто Аполлонов издали увидел коменданта и махнул рукой подзывая. Снял шляпу здороваясь.

– Давай, Мироныч, пройдёмся по двору твоему, а то целый день на совещаниях да бумаги подписывал, даже задница сплющилась.

– Чего не пройтись, вон там садик, правда, ещё не цветёт ничего. А когда черёмуха-то цветёт, запах, проходишь, и аж с ног валит.

– Пойдём в садик, – прошли по мощёной булыжником дорожке и оказались в монастырском, укрытым высокой стеной от любопытных, дворике.

– Мироныч, тут такое дело, – не затягивая начал Аполлонов, – Фомин, постоялец твой, учудил тут.

– Вовка, хороший же парень, а песни какие поёт, всё общежитие собирается послушать, – встал на защиту Вовки комендант.

– Слов нет, хороший парень. Зятем, даст бог, станет. Не об том сейчас. Он в Ленинской библиотеке бумажку нашёл, у какой-то графини изъятую в революцию. Нет, там … В общем, на той бумажке чертёжик есть, и написано, что там клад спрятан.

– Ох, ты. Так клад нужно государству сдать. – Даже и не раздумывал Семёнов.

– Клад, да, положено сдавать государству. Но это не клад, он спрятан после революции.

– А в чем разница? – мотнул головой комендант.

– Раз спрятан после приёма декрета о земле, то это находка. Не клад. Если там драгоценности, то нужно сдать в милицию, и они должны искать собственника, ну, а раз графиня или граф, а может и оба, сбежали за границу, то находка достаётся тому, кто нашёл. Он её всё одно должен сдать, а ему в рублях стоимость драгоценностей выплатят. – Аполлонов остановился и посмотрел бывшему старшему батальонному комиссару в глаза.

– Вот как, ясна диспозиция. Мне найти нужно? – чуть боязно. Могут обвинить в сокрытии части клада-находки.

– Да, вдвоём с Вовкой. Вот только нужно это сделать при свидетелях, чтобы точно никто не смог потом сказать, что что-то себе взяли. – Ну, значит, правильно Семёнов подумал.

– Так, как бы свидетели тоже не стали на долю претендовать, – хмыкнул Тимофей Миронович.

– Видишь сколько заковык. Да и это Вовка уверен, что клад там, а, может, и нет там ничего, – скорчил рожу генерал и руками развёл.

– И где это? В Москве? – уже включился в решение задачки комендант.

– Нет. В Ленинграде. Там ведь до революции все князья да графья жили. В доме этой бывшей графини, ну или графа.

– Обмозговать нужно, Аркадий Николаевич.

– Обмозгуй, Мироныч, и я ещё подумаю, лежал тридцать лет, ещё пару недель полежит. Давай на следующую субботу договоримся. Позвоню, опять здесь встретимся, обговорим окончательно.

– Договорились.

– Что-то и не спросил, здоровье-то как у тебя? – протянул руку, прощаясь Аполлонов.

– Да чего мне старому пеньку сделается, покопчу ещё небо.

– Жениться-то не надумал, пенёк?

– А чего, вот разбогатеем, и женюсь, а то и жену вести некуда, ни кола ни двора. А так можно будет домик купить, где под городом, чтобы на электричке добраться можно.

– Это правильно. Может и мне рядом? Всё, бывай, Мироныч. Обмозговывай. – Аркадий Николаевич ещё раз пожал руку бывшему комиссару и пошёл, чуть сутулясь, к машине.

Событие шестнадцатое

Мало попасть в ворота, надо ещё промахнуться мимо вратаря.

Константин Мелихан

Если ты не знаешь, что делать с мячом, запульни его в сетку, а нюансы мы уже обсудим потом.

Боб Пейсли

Неделю отрабатывали финт Зидана, а, нет, «русскую мельницу». Вовка, хоть и понимал, что время сейчас такое, снова сходил и к завхозу, и к директору стадиона и три мяча ещё выцыганил. Один тоже убитый, но хоть на четырёх можно уже отрабатывать, а то игроки больше спорили, чья очередь владеть мячом, чем занимались. Директор Капитон Матвеевич, покрутил пальцем у виска и, поругавшись, пообещал прийти на тренировку проверить, это за каким, мать его, хером нужно шесть мячей, чтобы в футбол играть. И не обманул же, пришёл, посмотрел на чехарду на поле, и поманил Вовку к себе пальцем.

– Ты, уверен Фомин, что Якушин это бы одобрил? Он за тебя поручился и Чернышёв, и даже гол твой чехам в газетах прописали, только вот вернётся Михаил Иосифович, и я ему поведаю, что вы тут вместо того чтобы учиться в футбол играть дурака валяете, – не стал ждать ответа. Ушёл, гордо лысую голову неся. Немножко на Хрущёва похож. Может, под него и подстраивается. Стоп. Хрущёв ещё и не лысый совсем, есть ещё волосы, он сейчас на Украине – Первым секретарём ЦК КП(б). Недавно в «Правде» фотография была.

Фомин посмотрел вслед директору стадиона и пошёл, организовал на всякий случай двухсторонку. Но не просто мяч попинать, а постараться финт изученный применить. Получилась полная лажа. Никто толком не играл, все старались эту мельницу и крутить. Вот, заставь дурака богу молиться. Вовка игру остановил и, построив народ, спросил:

– Что происходит? Зачем? В футбол играют, чтобы голы забивать, а не для того, чтобы красивый приём показать. Если он нужен, то, конечно, нужно применять, только это не цель, а инструмент. Давайте начнём сначала, только без фанатизма, играем в футбол, а не красуемся друг перед другом.

Только начали снова, и даже командная игра начала вырисовываться, как пришёл Чернышёв с остатками «канадцев» и тут как по заказу Володя Ишин совершенно правомочно и главное красиво финт Зидана и провернул Вальку Жемчугова, игравшего сегодня на месте правого защитника, обыграв.

– Ох, твою налево, Фомин, твоя работа? – Чернышёв чуть сам на поле не выбежал, чтобы такое повторить.

– Ребята во дворе показали, давно, – что ещё можно сказать?

– Удивительный город Куйбышев. Ничего, скоро съезжу, посмотрю на него. У вас же игра с их Крыльями, прямо одна из первых. За свои деньги билет куплю, посмотрю, на эти чудеса.

– Нда. Там Серёгин может вполне достойную встречу организовать, – не заметил, как вслух сказал Вовка.

– Серёгин? Это тренер твой? – заинтересовался Аркадий Иванович.

– Ну, да, он сначала нас мальчишек тренировал, а потом его в «Крылья Советов» забрали. И, правда, скоро встретимся.

– Вовка, давай финт показывай, – тут же налетели и остальные хоккеисты. Всё же ещё год назад футболистами все были. Толком ещё и не разделились, кто станет окончательно хоккеистом, кто футболистом. По большому счёту, сейчас «Динамо» на чемпионат может и две команды выставить.

Пришлось показывать теперь и этим. Правда, увёл с поля на гаревую дорожку, чтобы не мешать молодёжке самозабвенно рубиться друг с другом.

На следующий день уже тренировались вместе. И Вовка решил ещё один из будущего финт показать. Этот был чуть сложнее. Финты – удел физически не самых сильных. Так, кажется, скажет через много лет Бесков. Именно Фёдору Челенкову скажет, смотря на его несерьёзные выкрутасы.

Есть просто замечательный финт, который мало кто может повторить. Сам Месхи как-то жаловался Фёдору, что его финт даже сын собственный не может повторить, как он его не учил. Вот сейчас нужно трём десяткам стоящим полукругом фанатам футбола показать. Не ударить бы в грязь лицом. Давненько Фёдор делал его в последний раз.

Сейчас он стоит лицом к защитнику. Резкий старт вправо с одновременным разворотом к сопернику боком. Мяч остаётся сзади у толчковой правой ноги – дальней от противника. При переносе центра тяжести на левую ногу, правая посылает мяч перпендикулярно движению тела, чуть подкрутив. На пути мяча ног нет – соперник рефлекторно рванулся за Вовкой. Далее взрывное ускорение – чтобы успеть «перебежать дорогу» перед соперником – и встреча с подкрученным мячом, который спешит навстречу Фомину. Если траектории мяча и игрока соединить – получится овал, посреди которого недоумевает бедняга-защитник. Фу, получилось.

– Да, ты Володя, уникум какой-то, говоришь, молния в голову прилетела. А ну-ка покажи, – Чернышев нагнул голову Вовке и ощупал всю, даже подул, чтобы волосы с темечка убрать. – Голова как голова. Ладно, чёрт с ней с молнией. Давай, ещё раз медленно показывай.

В этот день вторая тренировка растянулась на все четыре часа, пока обе команды попробовали.

Распуская всех, Чернышёв сказал, что с завтрашнего дня будут вместе тренироваться.

– А то так и отстать от жизни можно. Ты, небось, опять чего нового завтра придумаешь.

Мысль интересная. Есть ведь ещё один финт Месхи. Тот вообще за гранью. У самого Миши не часто получался. На скорости ведь делать надо. Тут и без рывка вперёд попробуй, сделай. Мяч захватывается двумя ногами и «брыкающим» движением пятки, как из пращи, посылается через собственную голову вперёд. Ну и рывок. Показать можно. Сейчас все фанатики, вдруг у кого и получится.

Событие семнадцатое

Деревенский изобретатель Кузьмич собрал автомобиль, работающий на спирту. Но Кузьмич всё равно ходит пешком. Зато в хорошем настроении.

Людская изобретательность имеет пределы. В конце концов начинаем повторяться. А потом зацикливаемся на старине.

Стивен Кинг

Вайлштейн Исаак Аронович – заместитель начальника Управления Промышленного Снабжения Всесоюзного комитета по Делам Физической Культуры и Спорта при Совете Министров СССР в рабочем кабинете смотрелся гораздо солиднее, чем когда бритвой собственноручно пытался в январе разрезать Вовкин нагрудник, чтобы посмотреть, а что там внутри. И стол солидный. Да в этом времени все столы такие. Большие, с двумя тумбами, обтянута столешница зелёным сукном и обязательно бронзово-малахитовый письменный прибор. И пресс-папье со следами чернил, тоже малахитово-бронзовое.

– Володенька, рад тебя видеть. Ох и задал ты нам задач своими новеллами. Канадцы патент выдавать долго отказывались, говорили, что у них уже есть это. Пришлось судом пригрозить, согласились только на условиях, что патент им будет продан в бессрочное пользование.

Фомин вздохнул и руками развёл, чего-то такого и ожидал. Маху дал. Он сразу постарался изготовить форму уже следующего тысячелетия, а ведь промежуточной было полно, можно было внедрять всё постепенно и быть всё время на шаг впереди главных конкурентов. А теперь что? Всё – форма идеальная, ну, потом дельта-древесину заменят на разные пластмассы, когда их изобретут, на углепластик всякий, но это очень далёкое будущее, до него и не дожить, а сейчас эту форму улучшить уже нельзя и потому продавать патент, как бессрочный, это нести огромные убытки.

Исаак Аронович вышел из-за стола эдак, по-отечески, пожал руку Вовке двумя руками и ленинским жестом предложил присесть за приставной столик.

– Мне Аркадий Николаевич сказал, что у тебя и по футбольной экипировке есть идеи. Там, что можно улучшить, трусы сделать в обтяжку, как у борцов вольников или классиков трико, ещё на пару грамм облегчить? – раздвинул дверцы шкафа и вытащил сахарницу с конфетами шоколадными. – Наденька сделайте нам с молодым дарованием чайку покрепче и послаще, мозг сахаром питать надо, – выглянул в приёмную.

Наденька на длинноногих высоко… грудых секретарш двадцать первого века не походила ни разу. Это была маленькая серая пожилая женщина с сером костюме, роговых очках и с чёрными пальцами, из-за того, что не ладилось, что-то с пишущей машинкой, и она всё время ленту пальцами поправляла. Но чай принесла, словно кулер стоял у неё в подсобке. Прямо через минуту.

Вовка, пока процесс приготовления чая длился, сунул главному спортивному промышленнику эскиз бутс и шестью шипами и рисуночек самих съёмных прямоугольных шипов разной длинны.

– Это нужно чтобы не скользить на сырых и вообще плохих газонах, особенно если игра проходит весной или в дождь. Я договорился, что одну пару таких бутс по моей ноге изготовит в обувной мастерской Александр Иванович Мокшанов. Нужно только изготовить закладные элементы, ну и сами шипы двух видов со штифтами резьбовыми. Да, я тут подумал, как это объяснить, ну, в общем, что-то типа рекламы, нужно Бескову или Соловьёву такие же сделать, за счёт вашего управления. Это ведущие игроки страны. Они оценят новшество и тогда все захотят иметь такие бутсы. Если их внедрять насильно, то начнутся всякие трения, куча недовольных ретроградов появится, которые будут утверждать и с пеной у рта доказывать, что старые бутсы лучше. Потому надо сделать наоборот. Нужно чтобы все захотели иметь бутсы, как у Бескова. Почему Бескову с Соловьёвым можно, а мне нет, я ничем не хуже. Подать сюда Ляпкина – Тяпкина. Ну, вас в смысле.

– Ух ты! Как продумано всё у тебя, Володенька! Я кликну сейчас Гершеля Соломоновича. А вот и чаёк. Наденька, позвоните в Бюро Изобретательства, пусть Гершель Соломонович спустится в наши Палестины. Да и для него чашечку чая, пожалуйста, и не пускайте никого, чувствую, беседа с этим молодым человеком у нас сегодня затянется.

Затянулась. Ещё как затянулась. Опять про патенты и премии. Нет, Вовка не просил. Просто эти бумажные душонки не отпустили молодое дарование, пока заявку, как положено, не оформили.

Вовка выходя даже улыбался. Не ожидал, что все пройдёт как по маслу, ну, штыков тоже не ожидал, но чтобы два человека, которые отвечают за производство на десятках заводов и фабрик, будут полдня обычным школьником заниматься, тоже не ожидал. Или их Аполлонов настроил по-генеральски, или это авторитет самого великого изобретателя Фомина уже работать начинает. Ну, в смысле сначала ты на него, а потом он всю жизнь на тебя. А вот интересно, а звание «Заслуженный изобретатель СССР» за сколько изобретений дают? Чего бы ещё можно такого из спорта изобрести?

Глава 7

Событие восемнадцатое

Чем положение безвыходнее, чем более все сводится к одному отчаянному удару, тем охотнее хитрость становится рядом с отвагой.

Карл Филипп Готтлиб фон Клаузевиц

Если кто-то по простоте душевной думает, что это сейчас всё плохо с чиновниками. И дураки они и хапуги, то глубоко он заблуждается. Ну, или «ОНА», но тоже заблуждается. Про глубину упустим. Всегда были и всегда будут. И дураки будут. И … Ну, всякие были и будут. В 1948 году тоже люди жили. И чиновники были. Никто их так не называл, «товарищами» называли. Были товарищи и во Всесоюзном комитете по Делам Физической Культуры и Спорта при Совете Министров СССР. Они хотели как лучше. И никто им в этом замечательном порыве помешать не мог. Один человечек был, но он просто забыл об одном нюансике. Так, на подкорке было смутное чувство, что чего-то не так, или не совсем так, но чувство это в осознание, что именно не так, не воплотилось, и потому, всё пошло точно так, как и в Реале. А в Реале все пошло не так. В смысле, всё пошло оно… В общем, как и положено, при благих намерениях, все пошло вкривь и вкось. И это очень мягко сказано.

Разговор о чемпионате СССР по футболу. Это был уже десятый – юбилейный чемпионат. И составляли календарь и принимали решения, кто будет играть и как, победители и максималисты. Уничтожили фашизм, победили Гитлера и всю Европу, что уж чемпионат самый лучший в мире провести не сможем. Легко!!!

Итак. Турнир 1948 года задумывался как состязание команд всех союзных республик и крупнейших промышленных центров РСФСР и Украины. Решили максималисты всё же остановиться на цифре 30 (тридцать). Тридцать команд в чемпионате при практически полном отсутствии пассажирской авиации. На игры нужно ехать поездом. Но максималисты и это предусмотрели. Они разбили СССР на две зоны или группы.

2 мая 1948 начались игры 30 команд в двух подгруппах (зонах). Однако календаря игр не было, планировалось, что команды проведут игры по системе «каждый с каждым» в один круг. В период со 2 по 14 мая состоялось 30 матчей, 22 из которых были аннулированы в связи с изменением системы розыгрыша. После этих 30 игр максималисты одумались. Чемпионат продолжили 14 команд, в том числе и ВВС, которая должна была перейти классом ниже по итогам прошлого турнира. Выбыли в основном команды, что представляли столицы Союзных республик. Кроме них отцепили и Свердловск с Челябинском. Уж слишком далеко добираться. На что максималисты рассчитывали, что в одночасье в Сталинабаде (Душанбе) или Кишинёве с Ташкентом футбол разовьётся до уровня чемпионата страны? Нет, так мальчиками для битья и остались. Ну, максималисты.

Но это попозже будет. И единственный, кто мог эту дурость предотвратить, Фёдор Челенков, он же Фомин Вовка про этот кусочек истории забыл. Только когда вернулась команда из Гагр, и сказал Якушин, что полного расписания чемпионата десятого по футболу ещё нет, но вот первая игра уже второго мая и приедет их испытывать на прочность именно самая настоящая тёмная лошадка – «Динамо» (Сталинабад). А уже через четыре дня им надо быть в Ашхабаде. Где это вообще? И там играть с местным «Локомотивом».

Вовка сразу вспомнил про этот чудесатый чемпионат. Эти две игры будут аннулированы.

Идти и говорить Аполлонову, что это не просто дурь, а дурь, так дурь, Вовка не решился. Раз в памяти отложилось, что чиновники от футбола всё исправят, то и не надо прогрессорствовать и лишний раз светиться. Всё и само устаканится. Был, между прочим, и один замечательный момент в этой чехарде. И этим моментом Фомин решил воспользоваться. Шанс был не велик. Говорил ведь уже, что в 1948 году все вокруг максималисты. Хитрый Михей исключением не был. Более того, был в его биографии прискорбный факт… А ну да, не было в его биографии… Словом, все же знают про команду «Динамо» (Москва). Как она два года назад слетала в Англию и очень неплохо там нашумела. Прямо не «Динамо» (Москва), а гордость всего Советского спорта, да, что там, всего СССР. Так про Якушина Михаила Иосифовича. В 1945 году проиграли кубок СССР армейцам под руководством Аркадьева, той самой «команде лейтенантов», в 1946 году проиграли и чемпионат, вторыми стали за армейцами. В 1947 опять им же уступили, пусть и по дополнительным показателям. ЦДКА и Аркадьев были лучше, на полноготка, но лучше. В этом сезоне Якушин решил дать Аркадьеву бой.

И вот тут странный эдакий чемпионат. И Вовка, если сравнит таблицу прошлого розыгрыша и этого, мог вполне вычислить какие команды после первых туров будут сняты с чемпионата и результаты игр с ними у оставшихся команд будут аннулированы. «Динамо» или повезло, или не повезло, как уж судить, но будут аннулированы результаты обоих первых игр.

И во тут-то Челенкову и пришла в голову идея – как чуть помочь «Динамо», стать в этом году чемпионами СССР. Решил он уговорить Михаила Иосифовича не лететь всей командой в этот неизвестно где находящийся Ашхабад, а отправить туда только Молодёжку чуть усиленную парочкой игроков из дубля. Само же «Динамо» в это время будет активно готовиться к настоящему чемпионату. Челенков помнил, что динамовцам, чтобы стать чемпионами СССР, не хватит одного очка. Вот, может этот двухнедельный этап подготовки, когда все будут уродоваться, по стране разъезжая огромной, и будет той соломинкой, что армейскому верблюду с его Аркадьевым и Бобровом хребет переломит. Осталось малость самая – уговорить Хитрого Михея. Перехитрить. Стать Хитрющим Вовкой.

Событие двадцатое

Будут в твоей жизни и взлёты, и падения, и удачи, и разочарования. Но помни, сынок, самое главное – как бы ни сложилась твоя судьба, в какие бы обстоятельства ты ни попал, при любом раскладе надо оставаться человеком! Хитрой, коварной, беспощадной тварью!

Пётр Бормор

Бутсы получились вполне себе, гораздо ниже, чем те, что делают в этом времени и кожа помягче и потоньше. При этом носок был вполне твёрдый, не сломаешь пальцы о дубовый мяч современный. А в целом получились раза в два легче, чем те, в которых Вовка до этого бегал. Поле сохло плохо. Несколько раз за неделю на небе включали опцию под названием: «моросящий дождь» и вроде уже почти, ну вот чуть осталось, просохшее поле, снова набухало. Каждая тренировка – битва в грязи.

С прибавлением в тренируемой Вовкой команде Чернышёва с остатками хоккеистов, набиралось людей на две полноценные команды и даже на судей. В первую же такую игру Вовка договорился с полузащитниками, что попали к нему в команду по жребию, что один старый трюк продемонстрирует, чтобы не растерялись и подхватили атаку. Со своими старыми бутсами на этот финт очередной не рискнул бы пойти, а вот на шести длинных прямоугольных шипах – совсем другое дело. Только нужно ещё подгадать, чтобы Чернышёв был поблизости и оценил, а уж то, что Аркадий Иванович поделится информацией с Якушиным, Фомин не сомневался. Эти два, пока ещё не мастодонта, вполне каждый вечер ему косточки перемывают.

Был, а нет, есть такой футболист сейчас. Зовут, как бразильца прямо – Пека. На самом деле – Пётр Дементьев. Выступает в этом году за «Динамо» (Киев). Челенков Фёдор у него позаимствовал интересный финт, ну, даже не финт, а хитрость одну.

На полном ходу Пека мог незаметно для соперников остановить мяч и бежать без него вместе со своими сторожами. Потом тормозил, под хохот трибун возвращался к мячу и снова устраивал чехарду, сводя с ума защиту. Ну, это выпендрёж, а Челенков развил эту задумку до отличного игрового момента. Чуть позади него бежит полузащитник, и когда Фёдор останавливал мяч, и бежал, оттягивая защитников за собой, второй, так сказать, номер, делал резкое ускорение и оставался один без опеки прямо напротив ворот. Оставалось только промахнуться мимо вратаря.

Получилось замечательно, он легко остановил мяч, прочно врезавшись шипами в газон, и даже чуть катнул его назад, и как ни в чём не бывало, помчался дальше. Бамс и полузащитник Николай Медведев вколачивает мяч Льву Яшину. Тот сместился в воротах вслед за Фоминым. Повезло, судил как раз Чернышёв, а Хитрый Михей за игрой наблюдал. Он уже вывел своих на тренировку, те начали разминку, а сам он внимательно следил за игрой команд с необычным составом. Все, и хоккеисты канадские, и хоккеисты с мячом, и футболисты вперемежку.

– Всё, мужики, поле освобождайте. Кончилось ваше время. Фомин, а ну-ка подойди, покажи бутсы. Ну, ни хрена себе. Это и есть те самые, что ты хотел мне показать? – сорвал с ноги Вовки обувку одну. Потрогал пальцами шипы.

– Так точно, товарищ майор, – подпрыгал к Третьякову на одной ноге опёрся о его плечо. Не в грязь же наступать.

– А чего молчишь, как партизан? – Посгибал туда-сюда.

– Испытать хотел.

– Видел сейчас твоё испытание. В большого футболиста вырастишь … через пару лет. Нет. Не проси, в основу не возьму, молод ещё. Покалечат. Мне потом оправдывайся перед некоторыми … Да. Успеешь.

– Я договорился с Вайлштейном Исааком Ароновичем – заместителем начальника Управления Промышленного Снабжения Всесоюзного комитета по Делам Физической Культуры и Спорта, чтобы нам всей команде такие сделали. Он через пару дней должен подъехать, обговорить с вами размеры и количество.

– Вот за что тебя ценить можно, так это за самостоятельность, даже и не верится, что тебе только шестнадцать лет. Пошёл в Спорткомитет, пнул дверь ногой и пожалуйста – бутсы. Меня туда и на порог не запустят. А только ничего у тебя не выйдет. Всё равно не проси, в основу не поставлю. Тренируй молодёжь. Здорово у тебя получается.

– А давайте, Михаил Иосифович, проведём завтра небольшую встречу. Молодёжь против асов. Только Третьяков за нас сыграет.

– А чего. За такой подарок, – Хитрый Михей снова помял бутсу, – уважу. Завтра в двенадцать. Приводи болельщиков.

– Болельщиков? – Вовка глянул на пустые трибуны стадиона.

– Невесту, которой кровать делал, – усмехнулся Якушин.

– А, так она в первую смену учится. На уроках будет. Стоп. Хорошо, Михаил Иосифович, будут болельщики.

– Ох, не нравится мне твоя хитрая физиономия. Зря, поди, согласился. Но слово не воробей, да вон уже весь народ слышал. Посмотрим на тебя в деле. Только даже если вы у нас шесть – ноль выиграете, всё одно в основу не возьму. Подрасти.

Да, Вовка ни о чем особо хитром и не думал. Хотел позвать Аполлонова. Ну, а он всё семейство. Отпросит Наташу с одного урока. Кроме того хотел пригласить Гершеля Саломоновича с Исааком Ароновичем, ну и самого Мокшанова. Тут их всех и свести. Нужно открывать артель по производству нормальных бутс. Как раз все нужные персонажи в одном месте соберутся. Что если при таком раскладе не взлетит «Адидас»? Забьёт его, под плинтус запинает «Мокшадас».

Событие двадцать первое

Труслив и тот, кто не хочет умереть, когда нужно, и тот, кто хочет умереть, когда не нужно.

Иосиф Флавий

Благодаря моим качествам лидера: паранойе, трусости и готовности сделать ноги – мы опять спаслись от врагов.

Капитан Смек

Вот так так. Кто же ожидал? Нет, трибуны не были заполнены под завязку, но всё же пару тысяч человек там сидело. А, может, и побольше. Вовка сначала понять не мог, что такое, откуда люди. Никто же билеты не продавал. И такая масса «блатных». Подошёл к Чернышёву, спросил, что такое происходит.

– Эх, молодёжь, вот умный же на первый взгляд парень, даже сопли научился сам вытирать, а простых вещей понять не можешь. Какое сегодня число? – Аркадий Иванович указал на пространство между башенками.

– Твою же налево. – С этим футболом забыл о самом грандиозном почти празднике в СССР. Ну, ещё и то наложилось, что после перестройки люди почти забыли об этой дате.

– Сегодня день рождение Ленина. Праздник. Физкультурники пришли на стадион, а тут оказывается футбол, а ещё взгляни, половина в милицейской форме. Откуда-то в отделениях милиции прознали про этот матч. А ведь народ за зиму соскучился по футболу. Вот, все кто мог и не мог, пришли. Со всех секций динамовских, милиционеры, начальники всякие. Вон даже Аполлонов почти со всем своим комитетом на гостевых трибунах. Ага, а вон и Василий Сталин с лётчиками. А рядом полно генералов. Это надо думать болельщики ЦДКА.

– Аркадий Николаевич, это же просто тренировочный матч. Пацаны будут учиться играть на настоящем уровне. – Вовка всё равно не понимал. Все же жизнь в послеперестроечной России, когда вот такое количество зрителей на трибуне считается чуть ли не успехом, изменила восприятие. Об этом обязательно в новостях покажут там. Нет, тогда. А сейчас другое время и Ленинградский стадион имени Кирова через два года на проходные матчи будет собирать по сто тысяч болельщиков. А на ключевых будет переполнен, и по сто двадцать тысяч народу будет приходить посмотреть на футбол, на своих любимцев, на «Звёзд».

– Нервничают пацаны? – подошёл к Фомину Якушин.

– Не знаю. А должны? – Вовка оглянулся на разминающихся пацанов. Ладно – юношей. Самому молодому семнадцать исполнилось, а Яшину уже девятнадцать в этом году осенью стукнет, а Вальке Жемчугову позавчера двадцать стукнуло. Самый старый в Молодёжке.

Владимир Ишин ещё девятнадцатилетний. И всё. Остальные семнадцатилетние пацаны.

– Долго вы разминаться будете? – Вовка даже усмехнулся. Точно, сейчас почти не принято проводить разминку перед матчем. Так, пару минут попрыгают люди и в лучшем случае кружок по поля. А ведь на улице градусов пять или семь всего. Во как пар изо рта пыхает.

– Минут пять ещё.

– Лады. – Хитрый Михей пошёл к динамовцам остепенённым. Вовка мотнул головой. Несколько человек стояли, курили. Это прямо перед игрой. Нет, пока будет этот любительский футбол – курение и пьянки спортсменов не искоренить. А с другой стороны, вот эти курильщики завоёвывали и олимпийские медали и золото чемпионата Европы брали и десятилетиями были в лидерах мирового футбола, а потом, все стали профессионалами, бросили пить и курить, а где награды. За доблесть выход в полуфинал или вообще попадание на чемпионат. Ну, разве пляжный футбол и футзал кое-чего достигли. Видимо курение не самое главное. Главное – желание.

Махнул рукой на взрослых дядек Фомин и подозвал своих. Яшина, кстати, за четыре месяца тренировок почти отучил курить. Дома может и выкуривал пару сигарет вечером, а вот днём от него табаком точно пахнуть перестало. Обнюхивал всех перед тренировкой и тех от кого пахло табаком, отделял и потом такую нагрузку давал, что сами до раздевалки дойти не могли, и каждый раз объяснял, за что товарищ расплачивается.

– Лев Иванович, ты во втором тайме выходишь в первом Третьяков постоит. Так, мужики послушали! Замен три и потому у нас есть шанс с аксакалами справиться. Первый тайм они понятно нас мастерством задавят, но они выдохнутся, не хватит их на два полноценных тайма. Потому, уверен на сто процентов, что концовка матча будет за нами. Выиграть, вряд ли выиграем, но забить звёздам пару голов престижа в самом конце должны. Да, обязаны просто.

– Ты тренер сам не мельтеши. Думаешь, мы трусим. Да, ни фига. Нам в радость с этими людьми сыграть и силами померяться. Проиграть мы не боимся. Боимся если чего, так это выглядеть неумехами. Считай, на настоящий экзамен пришли. Вот сегодня и узнаем, правильно ли ты нас учишь. Да, и за тобой два гола. Это тебе комсомольское поручение. – Комсорг команды – здоровущий, почти с Вовку ростом, то есть за 180 сантиметров, Володька Кесарев, которого, как и Жемчугова Фомин нашёл, вспомнив лучших игроков «Динамо» пятидесятых годов, хлопнул его по плечу. – Сам не струсь. Смотри, народ на тебя смотрит.

– Хорошо, парни, играем от обороны. Но к воротам не жмитесь, как появится возможность, отправляйте мяч мне. Я по центру. Длинные пасы отрабатывали, давайте попробуем их применить.

В это время на трибунах начали возмущённо улюлюкать. Ну, люди пришли на футбол смотреть, а не на тренировку.

– Ну, что парни, пошли. Не чешуи нам, ни хвостика.

Глава 8

Событие двадцать второе

Смелость и риск – это разные вещи. Риск – это значит делать, как никто до тебя ещё не решался.

Людмила Марковна Гурченко

Человек должен рисковать хотя бы раз в день, иначе так никогда и не узнает, что он удачлив.

Джим Джонс

Матч начался неожиданно. Монетка показала, что разыгрывать нужно Молодёжке. К мячу вышел Валька Жемчугов и вполне выверенным ударом отправил его несущемуся к воротам Фомину. Уже перед самой штрафной Вовка его догнал и обработал. Впереди только один защитник – капитан команды Михаил Семичастный. Вовка, раз уж случай представился подходящий, уложил его на траву тем самым финтом Месхи и понёсся к воротам. Хомич выбежал навстречу. Удар и очень хороший вратарь, наверное, лучший сейчас в Советском Союзе отправляет мяч на угловой. Кулаком отбил, но чуть вскользь.

Стадион загудел. Якушин закричал, а Вовка побежал бить угловой. Справа. Хомич посеменил к воротам. Подбегая к флажку, Вовка вспомнил, как читал про Хомича в воспоминаниях кого-то из великих. Кажется, Бескова, что сейчас перед ним маячил. Ещё и не великий.

«Мы знали, что перед некоторыми играми Хома (как называли голкипера в команде) варил клей. Делал он этого для того, чтобы мяч не выскальзывал из рук. Так вот в одном из матчей шла атака на наши ворота. Удар у соперника не получился, и, казалось, Хома легко поймает мяч – помню, он успел даже кому-то крикнуть, что, мол, отдаст ему передачу. Но по привычке потёр друг о друга руки… Перчатки, смазанные клеем, слиплись намертво. Так и влетел мяч в сетку наших ворот. После этого Хомич клей больше не варил».

Интересно, а сейчас у него смазаны клеем перчатки?! Фомин огляделся. Половина его команды осталась на своей половине, ну, сам же такую вводную дал, чего теперь. И по этой причине в штрафной площади было просторно. Всего пятеро динамовцев (настоящих) и трое его учеников в линялой голубой, почти белой, форме. Надеяться, что пацаны переиграют опытных защитников, в явном меньшинстве, не приходилось, и Вовка решил рискнуть. Попав в тело Фомина, Челенков часами, при любой возможности, нарабатывал утраченные навыки. Главное в таком виде спорта, как футбол – это мышечная память. Не было её у Вовки. От слова «вообще». Футболистом он был слабеньким. Почти нулевым. Фантазии ноль, умения ещё меньше, ну, вот только энтузиазма хоть с соседями делись. Так, в этом времени все мальчишки такие. А нет, за исключением тех, кто на скрипке играет.

Так вот, Вовка при любой возможности старые свои умения старался реанимировать. Отрабатывал дриблинг, удары по воротам с дальних дистанций, пасчерез всё поле. Много всего. Среди них и никогда не дававшийся ему «Сухой лист». В этом теле тоже не получалось. Может, удар был слабоват? Или чуть не так закручивал? Почти несколько раз получалось, но штанга мяч останавливала. (Не там поставили).

А что, в этот раз, коли отдавать круглого в штрафной некому – решил Фёдор Челенков рискнуть.

– Ну, дорогие товарищи, смотрите и учитесь, – сказал флажку и боковому судье и отошёл почти что не на край гаревой дорожки. Бежал целую минуту, так показалось, чуть не запыхался. Удар, и мяч полетел в центр штрафной, проводил его Вовка взглядом и уже вздохнуть хотел, опять не получилось. И тут круглый передумал огорчать Вовку и решил для разнообразия огорчить Хому. Развернулся, чуть не на одной ноге, и впритирочку вошёл в ворота, даже чуть чиркнув о дальнюю штангу.

– Ну, ты Володька даёшь, – полез обниматься Серёга – один из его Молодёжки, что сейчас играл роль бокового судьи.

Стадион не взорвался криками ура. Народ такого ещё не видел, и потому прокручивал кинохронику в головах раз за разом, не врубаясь, как это мяч смог такое учудить. Бракованный, наверное, не круглый – «круглый».

Чернышёв, который претворялся судьёй в поле, подбежал к мячу и всяко-разно его покрутил, тоже, по-видимому, дефект выискивая. Возможно, дырка образовалась и реактивной струёй мяч развернуло. Не нашёл изъяна Аркадий Иванович и свистнул в жестяной свисток большущий. А потом, как бы, не понимая, чего творит, указал рукой на центр поля, одновременно плечами пожимая. Один – ноль на второй минуте. И вот тут те две с лишним тысячи зрителей взорвались. Даже крики: «Вовка давай!» послышались.

Ну, на этом везение не закончилось. Осталось чутка. Василий Карцев удачно выбил мяч с центра на Бескова и тот, пробежав ещё несколько метров, сходу запулил по воротам. Далековато и читаемо. Третьяков легко взял и катнул Володьке Кесареву, тот в одно касание, как на тренировке сотню раз отрабатывали, паснул Жемчугову. Валька понёсся к воротам. Не повезло опять капитану динамовскому, он бежал наперерез, точно так, как и требовалось для финта Зидана, он же – «Русская мельница», он же «Марсельская рулетка». Бамс и пацан уже почти один на один с Хомичем, справа на полном ходу мчится защитник Всеволод Радикорский, но ему уже тридцать четвёртый год идёт, не успевает, только фолить, и он ныряет ногами вперёд. Сносит Вальку в площадке штрафной. И сносит грубо. Попал шипами по косточке. Оба двое поле покинули. Всеволода Чернышёв удалил. Можно сказать, что красную карточку показал. Только проблема ещё с этой красной карточкой, не придумали её. Лет двадцать ещё до неё. А Валька ускакал, прихрамывая и постанывая.

Лучше всех бил пенальти в молодёжке, как это ни странно, не Вовка, вернее Вовка, но не Фомин. Пушечный удар был у Третьякова. Эх, его бы сейчас! А кто мешает? Пенальти же. Если забьёт, то будет время вернуться, ну, а если не забьёт, и мячом старички завладеют, то ведь не корову же проигрываем. Как там, где-то прочитал: «Когда ты рискуешь, ты познаешь себя». Рискнём. Познаем!

Стадион заулюлюкал. Время идёт, а Фомин шепчется о чем-то с вратарём. Но почти сразу и притих. Третьяков, гораздо больше Яшина сейчас похожий на «Чёрного паука» и ростом выше и форма чёрная, а не синяя, подошёл к мячу, поправил, и с очень короткой пробежки, буквально три шага, пробил по воротам. Хома угадал направление. Но удар чудовищный, хоть мажь клеем перчатки, хоть не мажь. Чиркнул по пальцам и влетел в правую девятку. Два – ноль. Седьмая минута игры, так это ещё пару минут, Вальку уводили и Фомин с Третьяковым шептались.

«Молодцы, молодцы», – стадион кричал минуты три. А ещё там стало заметно больше народу. Да и вон, через открытые ворота ручейки стекаются на трибуну.

Вовка же побежал к орущему на динамовцев Якушину.

– Михаил Иосифович, вы скажите мужикам, что это не финал Кубка Советского Союза, а тренировочная игра. Зачем пацанов калечить? Не пойдёт так! Уйдём сейчас с поля!

– Без сопливых! Что, по-твоему, я им кричу? Я устрою ему! Севке! Что с этим?

– «Этого» зовут – Валька Жемчугов. Пойдёмте, посмотрим. – Подошли, посмотрели. Болевой шок. Кожа не порвана, кость не сломана. Нда, а вот если бы Вовка со своими шипами въехал так в ногу Вальке, то точно бы была травма.

– Сможешь играть? – Это пристыженный Якушин. Даже ногу потрогал молодому.

– Смогу.

– Ну и пошли на поле, чего время тянуть. – Злой Хитрый Михей, понятно, и счёт два – ноль, и теперь вдесятером играть, да и ладно бы, но при нескольких тысячах зрителей взрослые мужики – заслуженные мастера спорта проигрывают желторотым пацанам, да ещё и калечат их. Стыдоба – стыдобушка.

Во второй раз начинали с центра поля динамовцы под свист и улюлюканье трибун. Хладнокровия это им не добавило.

Событие двадцать третье

Бывает, что всё удаётся. Не пугайтесь – это пройдёт.

Жюль Ренар

Удача окрыляет только умеющих летать.

Тамара Клейман

Это был навал. Просто – тупой навал. Старички разозлились и шли в атаку раз за разом. Отобьются молодые, выпнут мяч со своей половины, а основа «Динамо», его вернёт и опять или Соловьёв или Карцев лупят со всей дури, на какую способны, по воротам. А мячик бабка отшептала. Он летит в штанги, в перекладину, в крестовину, или точно в руки Вовки Третьякова. Всё же зря Фомин на первое место в стране среди вратарей Алексея Хомича поставил, он, наверное, третий. Вторым – Яшин идёт, а вот первым, к гадалке или к этой бабке-шепталке не ходи, на полголовы выше остальных и в прямом, и в переносом смысле – Вовка Третьяков. Младший сержант милиции. Повысили ему звание после того, как «Динамо» по канадскому хоккею стало чемпионом страны.

Третьяков при этом, в отличие от великих, мяч не выбивает кулаками, он его ловит. Ловит и отправляет чуть не к воротам Хомича. Тот выбегает, тоже ловит, разбегается, пинает … и так по кругу. И на всё это время нужно. Пять минут штурма, десять минут, тридцать минут. Наконец, бабка эта шептать перестала, утомилась, и очередной прострел вдоль ворот увенчался успехом, от ноги своего же защитника круглый низом вкатился в ворота Молодёжки. Два – один. Вовка на секунду своих собрал и сказал, что всё ребята, переходим к активным действиям. По старичкам было видно, что они уже еле ползают по полю, столько сил этому тридцатиминутному штурму отдали, что только один за другого не держатся. Пацаны тоже устали, но и молодость и тренировки четырёхчасовые с утяжелением на их стороне.

Фомин подал на разбегавшегося Вальку Жемчугова, тот на Александра Терешкова. Санька наискосок чуть назад на набегающего Вовку. Бамс. Перекладина, но мяч отскочил в поле, Вовка к нему не успевал, а вот Михаил Семичастный вполне успел и отправил по левому краю на Савдунина почти через половину поля. Опыт, блин, он и в Африке опыт. Пацаны увлеклись, против Савдунина и Архангельского один Володька Кесарев. Обыграли и забили. Остаток первого тайма какашку пинали. Пацаны несколько раз пытались слабенькую атаку организовать через Вовку и Жемчугова, но те вязли в плотных рядах откатившегося почти в автобус «Динамо». Свисток спас от освистывания трибун.

В раздевалке сидели молча. Слышно было, что старичков в соседней песочат с матом и всякими высокохудожественными оборотами.

– Так, братва, легли на пол. – Скомандовал Вовка, когда чуть продышались. – Руку вытянули вдоль тела, глаза закрыли…

Ну и рассказал им про шум прибоя, и что их то левая, то правая нога, теплеет и становится невесомой. Никаких накачек и установок на победу. Им и не надо. Куда уж больше мотивации – обыграть в семнадцать лет основной состав «Динамо», тех самых великих футболистов, что всего два года назад в Англии с «Челси» вничью сыграли. А общий счёт четырёх игр вообще 19 – 9.

Звоночек звякнул.

– Всё, товарищи футболисты, встаём. Помните, они устали и к концу тайма устанут окончательно. Играем, как после первого гола нам. Заброс на середину и быстрая атака. И защитники, я понимаю, что вам тоже хочется гол забить, но не в этот раз, со своей половины поля ни ногой. Всё пошли.

Динамовцы, получив накачку в перерыве, попытались организовать, наконец, настоящую комбинационную игру. Чего уж, это те самые динамовцы. На этот раз в воротах стоял молодой ещё Лев Яшин, ещё и не паук ни какой. Так – паучок. Потому уже на пятой минуте мяч он пропустил. А ещё через пять минут и второй. Болельщики оживились. Ну, из чувства противоречия они в первом тайме даже болели за молодёжь, но всё же динамовцы были любимцами москвичей и поболеть народ пришёл именно за них.

Пацанам прижавшимся к воротам стали свистеть и всякие выкрики выкрикивать. И это подействовало. Не на пацанов подействовало. А на старичков. Они успокоились. Стали играть гораздо медленнее, опять купались в славе.

Фомин оставался эти пятнадцать почти минут без мяча. Так, челноком туда-сюда бегал на половине поля «Динамо», и всё ждал мяч. Вот на пятнадцатой минуте и дождался. На его правой половине народу было лишку. Решил и ещё чуть собрать. Повёл к воротам медленно. Сунулся чуть ещё правее и вышел на Всеволода Блинкова, не стал всякие финты крутить, просто прокинул у него мяч почти между ног и резким рывком обогнул. Александр Петров это увидел и поспешил навстречу. Вовка ещё добавил. Видя, что Петров вряд ли успеет, Соловьёв и Семичастный тоже побежали навстречу Вовке. Ну, вот это уже другой разговор. Он даже чуть притормозил. Всё, теперь на левой половине вообще никого, даже Малявкин сместился. Фомин высоко парашютиком отправил мяч набегающему Жемчугову. Бабах, мяч летел прямо в ворота и Хомич его тоже отлично видел, но угол довольно острый и ловить не решился, выбил кулаком. Удачно. Для Вовки. Защитники, поняв, наконец, что их провели, бросились назад и теперь Фомин вообще был один, только в десяти метрах левее был капитан «Динамо» Михаил Семичастный. Был.

Он уже понял, что всё идёт не так, но не успевал, потому решил под мяч подставиться. Фомин от души пнул. Семичастный успел. Перерезал мячу дорогу. Только попал мяч в руку. Может и неумышленно, но Чернышёв был как бы ещё левее, видел только, что мяч от руки отскочил, и не стал разбираться, свистнул.

Надо отдать должное и Семичастному, и остальным динамовцам, никто спорить с судьёй не побежал. Штрафной, так штрафной. До ворот прилично. Ничего страшного. Стенку поставят. Есть такой футболист Алессандро дель Пьеро. И он забивает, наверное, самые красивые голы в футболе будущего со штрафных. Мяч летит по сложнейшей кривой. Облетает стенку и вратаря и прошмыгивает под самой перекладиной. Челенков бил штрафные почти так же. Тот Челенков, в своём теле. Здесь в теле Вовки Фомина он этот удар тоже отрабатывал, но не часто. Все откладывал на потом. Некогда, вместо того, чтобы своё мастерство повышать, всё время приходилось повышать чужое. Далеко ему сейчас до итальянца из Ювентуса. Но ведь не корову…

Ударил по кожаному. Бабка, что шептала у их ворот переместилась … а нет, бабка на месте осталась, это они, как и положено, воротами поменялись после перерыва. Бам, бамс, фьють. И мячик, ударившись в самый низ перекладины, все же Фомин не докрутил чуть, врезался в спину Хомичу и залетел в ворота.

Стадион взорвался. Опять необычный мяч.

Событие двадцать четвёртое

Футбольный матч – это поединок свистка судьи со свистом трибун.

Велика Россия, а в футбол играть не кому…

«Счёт четыре – три в пользу команды „Динамо“ (Москва)», – вдруг объявили по громкоговорителю и на табло, до этого ничего не изображающее, появились эти цифры. Прямо, как настоящий матч, уже. Это же голос Синявского. Тренировочная игра прямо на глазах превращается в матч, как там, в будущем – «который разберут на цитаты». Так завтра и в газетах могут пропечатать. Нет ведь других футбольных новостей, а народ соскучился.

Константин Бесков начал с центра поля в очередной раз. Он никому отдавать не стал и сам, медленно сначала, а потом всё ускоряясь, побежал к воротам Яшина. Предвидя это, Вовка оттянулся почти в защиту. Бескову бежать было тяжело, во-первых, устал порядочно, а во-вторых, короткие круглые шипы его бутс не работали почти на непросохшем разбитом поле. Потому Вовка догнал и легко мяч у будущего великого тренера выбил из-под ног, прямо на Володьку Кесарева. Тот легко поймал и отдал пас на левого полузащитника, а тот в одно касания, толком не дав мячу приземлиться, отправил Жемчугову. У ворот динамовцев было многолюдно. Они устали и атаку Кости Бескова не поддержали. Дёрнувшись туда-сюда, Валька потерял мяч. Защита «Динамо» – одна из лучших в стране, где против неё пацану, да ещё в одиночку.

Соловьёв отпасовал Хомичу, и тот далеко вынес его вперёд, даже почти прицельно на другого Соловьёва – Сергея, но у того тоже не заладилось. Отобрали, и опять по левому флангу до Жемчугова мяч добрался. На этот раз Вальке было кому отдавать. У правого почти флажка углового находился Фомин. Вовка мяч принял и огляделся, свои набегали, но такой домашней заготовки не было, а просто отправлять круглого в штрафную площадку – это всё равно, что просто отдать его сопернику.

Пришлось самому вести. Петров на пути. И к нему Соловьёв поспешает, но не успеет. Фомин финтом Зидана оставил Александра Петрова позади и чуть в поле оттянулся, чтобы Леонид Соловьёв со стороны ворот его атаковал. Этот нёсся как паровозик, а Вовка всё смещался понемногу в поле, одновременно выходя на возможный уже удар. Ну, пан или пропал. Финт «Бабочка» или «Радуга» редко кто делает. На высокой скорости почти невозможно сделать, но у Вовки время было, с разных сторон к нему неслись Петров и Соловьёв. Фомин остановил мяч, выждал момент, когда те уже кинутся к круглому и начал. Нужно использовать одну ступню для того, чтобы поднять мяч по другой ноге. Затем нужно пнуть мяч противоположной пяткой, чтобы он аккуратно пролетел по дуге над головой. Пнул. Чуть сильно и мяч улетел на пару метров дальше, чем планировал, но может и к лучшему. Всё, там больше никого кроме Хомы. Вовка рванулся за мячом, догнал, приземлил и не стал бить, угол всё ещё островат. Повёл дальше. Хомичу бы выходить из ворот надо, а он стал пятиться, Вовка ещё прокатил дальше, а вратарь продолжал пятиться. Это что – игра в поддавки? За спиной уже сопели защитники, хоть игра и товарищеская, сейчас точно срубят. И Вовка, плюнув на правила и комбинации, просто повёл мяч дальше. В последний уже момент, когда до ворот оставалось метров пять, а то и четыре Хома опомнился и бросился к мячу. Финт Месхи и Вовка просто завёл мяч в пустые ворота.

Четыре – четыре.

«Вовка! Вовка! Вовка!» Ну, хоть центровой не кричат. Он же правый сейчас.

Глава 9

Событие двадцать пятое

Никто, кроме тебя, не несет ответственности за твое счастье.

Регина Бретт

Мы ответственны не только за то, что делаем, но и за то, что не делаем.

Мольер (Жан Батист Поклен)

Сидели в кабинете Якушина на втором этаже. Вдвоём сидели. Два тренера.

– Ну, чего голову повесил, думаешь это уже ягодки? Нет, цветочки только. Сколько этот Артист из меня за два месяца кровушки выпил! Иногда так треснуть клюшкой хотелось… – Чернышёв даже замахнулся, держа в руке воображаемую клюшку.

– И? – Якушин отхлебнул остывший несладкий чай.

– И потом дотумкиваешь, что опять прав пацан. Вот, не может этого быть, а прав…

– И?

– Чего икаешь? И стал прислушиваться. Как-то само получилось. Всё внутри протестует. Пацан же шестнадцатилетний! Я себе оправдание придумал, – Аркадий Иванович кривовато улыбнулся, как бы себя за такую капитуляцию осуждая.

– И?

– Не смешно уже. И вот чего надумал. В газете читал про случай, не помню, «Известия», кажется, так там говорилось, что женщину молния ударила, и она заговорила на неизвестном языке. Отвели к учёным, и те обнаружили, что это португальский, да не современный, а времён шестнадцатого века.

– А Артист при чём тут?

– Тётке молния язык дала, а Вовке умение в хоккей играть, а ну, да, теперь и в футбол.

– И как это в газете объяснили? – Михаил Иосифович допил невкусный чай и, чуть поморщившись, отодвинул от себя чашку.

– Не помню. Кажется, что-то про память предков. Нет, не помню. А может и не объясняли. Загадка. – Посмотрел на потолок. Нет, грозовых облаков на потолке не было.

– Да, загадка. Только это может объяснить, почему он лучшим в стране футболистом стал. Вон что на поле вытворял. Последний гол – это просто, ни в какие ворота. Да и со штрафного… Мяч не может так лететь. Это против законов физики. Волшебником стал после удара молнии. Так я в эти сказки не верю. Нет никаких колдунов, только в сказках.

– Я думал, что шайбу точно под перекладину заложить с двадцати метров тоже невозможно, а сейчас и сам так умею, – Чернышёв развёл руками.

– Опозорились на всю страну. Синявский после матча подошёл, спросил, чего это было такое. Точно завтра в «Спорте» пропишут, что пацанам семнадцатилетним чуть не проиграли.

– Проиграли.

– В смысле?

– Ну, я на поле же был. Видел, что Фомин бегал и уговаривал пацанов в конце матча не бить по воротам и сам не бил, специально передерживал мяч, чтобы отобрали. Твои сдохли, еле ноги передвигали. Думаю, захотел бы Артист и счёт совсем другим был. Они тоже не огурчиками были в оконцовке, но бегали в разы быстрее мастеров. Эпизод с Семичастным помнишь. Вовка его минуту гонял, ушёл бы спокойно. Можно сказать, просто пас отдал. Сопернику. Не хотел, чтобы вас по-настоящему опозорили в газетах. А так боевая ничья. Динамовские тренеры ответственно подходят к подготовке молодёжи, готовят смену. Честь им и хвала. Особая заслуга в этом старшего тренера Михаила Иосифовича Якушина. Вот с кого надо брать пример тренерам других клубов страны.

– Издеваешься, – Якушин, посмурнел. Куда уж больше. А вот можно, оказывается.

– Ни чуть. Если в газетах что и напишут, то именно это. Уверен! – хлопнул его по плечу Чернышев, – Что теперь делать собираешься? Я вот своих приставил к Артисту, пусть тренируются. Хуже точно не будет. Физику ребятам подтянет. Уже бузят … без меня. Но ходят исправно на обе тренировки. Ведь во второй он эти свои финты показывает.

– Финты! Мать их! Он просит отправить молодёжь на игру в Ашхабад, мол, они его выиграют, а основная команда будет спокойно ещё почти две недели готовиться. Всем, типа, выгодно, – Михаил Иосифович, показывая, как далеко тот Ашхабад, махнул рукой баскетбольным жестом, мяч в корзину с центра поля отправляя.

– Ашхабад? Да, намудрили с чемпионатом. Не близко. Туда напрямую и самолёты, должно быть, не летают. Через Ташкент, наверное. Да в Ташкент тоже с посадкой или с пересадкой. А чего, пошли Артиста с его пацанами. Ну, усиль парочкой человек. Явно ему ещё одного хорошего нападающего не хватает, носится по всему полю сам. Двужильный.

– А если проиграем, и именно этих двух очков не хватит? – Якушин, встал, подошёл к окну, открыл форточку, там, за окном, опять моросил дождь. – Плохая весна.

– Ну, скажешь, если вас могли выиграть, то уж с Ашхабадом справятся. Я даже не знаю, как там команда называется. То есть, они и до второй группы ещё не доросли.

– «Локомотив» (Ашхабад) называется. Играет во второй группе среднеазиатской зоны. На самом деле по информации, что из газет удалось собрать – слабая команда. Просто представляет столицу Союзной республики, – пояснил Хитрый Михей.

– Вот и отправь пацанов. Справятся. Нужно опыт набирать им. Это ладно, ты, скажи друг ситный, а что ты с Артистом собираешься делать? Поставишь его в основу?

– В основу! – Якушин мотнул головой. – Тут проблемка есть. Подходит ко мне не так давно Аполлонов и говорит шёпотом: «Береги Вовку, если его сломают, то я лично тебе все ноги переломаю». А ты говоришь в основу. Там в «Спартаке» такие костоломы в защите. А он лезет вечно вперёд. Как бог черепаху разукрасят. Вот и думай. И потом. Про газеты ты правильно сказал. Нужно смену готовить. Вот, пусть и готовит. А когда восемнадцать исполнится, тогда и ладно, тогда почему бы не поставить.

– Хм. Я уверен, что если бы не Фомин, нам бы чемпионами в этом году не стать. Там Бобров в раж вошёл. Его не переиграть. Вот только за счёт Вовки и превозмогли. А тут у тебя снова Бобров. Ну, есть ещё время подумать. Но в выигранных матчах его засветить надо. В конце. А то вдруг вы выиграете, а он без медали останется. Шучу.

– Чего – «шучу»? Выиграем!!! Третьяков вон вратарь от бога. Соловьёв в этом году в хорошей форме. Выиграем! Охо-хо. Хорошо. Уговорил. Отправлю ребят в Ашхабад. – Улыбнулся кисло. – Под твою ответственность.

Событие двадцать шестое

Только о двух вещах мы будем жалеть на смертном одре – что мало любили и мало путешествовали.

Об этом человеке известно только, что он не сидел в тюрьме, но почему не сидел – неизвестно.

Марк Твен

– Ало, Мироныч, целый день тебе звоню, ты, где исчез? – голос в трубке хрипел. Телефон в последнее время барахлил. Нужно попытаться новый добыть. Бывший старший батальонный комиссар Тимофей Миронович Семёнов, работавший сейчас комендантом общежития Высшей офицерской школы МВД СССР, постучал трубкой по руке. Иногда помогало.

– Аркадий Николаевич? Слышно плохо, хрипит всё. Телефон менять нужно, – узнал еле-еле Аполлонова. С прошлого разговора уже больше десяти дней прошло и у Тимофея Мироновича были новости для генерала.

– Кр … бр … Хр …Выр … Приед… раз. – Трубка замолчала. Гудками тоже хриплыми и прерывистыми забибикала.

– Чего сказал? – почесал голову оставшейся в наличии рукой комендант. Решил, что приедет Аполлонов. Когда, вот только. Ну, да ладно, подождёт на улице. Тем более, там и работа была. Нужно было ограду побелить. Всё же праздник на носу, даже и не на носу, а вот прямо послезавтра. И так в райкоме интересовались, а чего это забор не побелен к празднику. Так кто его белить будет? Он с одной рукой. Но тут вовремя попались Фомин с Третьяковым. Принесли в общежитие плитку электрическую и сожгли провод, всем же говорил, что проводка слабая. Оставили на сутки весь, мать его, монастырь без света. Починили теперь-то уже, но раз провинились, то пусть отрабатывают.

Комендант дошёл до комнаты, где хоккеисты устроились и постучал. О, опять хулюганят. Стоят на руках и отжимаются от пола. Ногами при этом по стене побеленной мелом елозят. Вон, уже борозды целые прокопали в побелке, всю красоту на нет свели.

– А ну, отставить! Чего вам не имётся, то одно учудите, то другое. Чтобы через десять минут были на улице, по возможности не в парадной одежде. Будете забор белить монастырский, раз проштрафились.

Вышел на улицу, ведро с разведённой известью вынес. Маловато. Только на наружную сторону и хватит, да и то на раз. Вот чего эту стену монастырскую не снесут к чертям собачьим. Это монахи от мира прятались, а милиционерам чего от него прятаться. Они, ну, милиционеры, наоборот должны всегда на виду быть. Смешно должен выглядеть милиционер от народа за забором прячущийся.

Вовки неумехи. Возможно, они и хорошие хоккеисты, а вот малярить не приучены. Мазки неровно ложатся, а потому приходится снова по тому же месту ещё раз мазать, а известь-то не бесконечная. Вот ведро только есть. Так и не хватит на забор.

Комендант вырвал у Третьякова – длинного как жердь и нескладного парня кисть мочальную за деревяшку и, пусть и одой рукой, но показал, как аккуратно нужно наносить известь. Экономить! Мать вашу! А то половина на земле, а половина вкривь и вкось положена. Потом пришлось то же самое со вторым Вовкой проделывать. За этим занятием и застал Тимофея Мироновича приехавший на своей старенькой Эмке Аполлонов.

– Мироныч, а ты про Тома Сойера читал книжку? Марк Твен написал. – Протянул руку генерал.

– И вам не хворать, Аркадий Николаевич. Это вы думаете, что они меня за огрызок яблока купили. Так я вам скажу, что напраслина это. За целое яблоко продался, – усмехнулся в свои поистине будёновские усы бывший старший батальонный комиссар Семёнов.

– Тогда другое дело. Парни у вас ещё яблоко есть? Я бы тоже принял участие в столь эпическом действие. Комсомольцы и партработники монастырь к празднику прихорашивают.

– Аркадий Николаевич, хоть вы скажите Миронычу. Не виноватые мы. У него проводка древняя и слабая, а мы виноваты, – Фомин утёр рукавом, побеленным уже, мнимые сопли и испачкал нос в извести. Защипало. Начал утираться взаправду, и только усугубил ситуацию, уже все рукава перемазали в извести.

– А ну тихо, – Генерал достал из пиджака платок и как маленькому утёр им этому великовозрастному дитяте нос, – Да, неправильно мы ещё воспитываем нашу молодёжь.

– Ух ты… – чуть не сказал Вовка, что теперь знает, кто Гайдаю лучшую фразу в фильме «Кавказская пленница» подсказал.

– Так, ребятки, перекур у вас десять минут, сходите, умойтесь и в ведро с известью чуть воды добавить нужно. Загустела. Нам надо с Аркадием Николаевичем переговорить.

Ушли. Чего не уйти, раз отпускают.

– Ну, что Мироныч надумал чего? – смотря вслед удаляющимся орясинам спросил генерал.

– Так точно. Случайно получилось, но как наворожил кто. Подходят ко мне двое позавчера в каморку и говорят, что на девятое мая уезжают домой, спрашивают, нужно комнату сдавать или просто закрыть.

«Надолго»? – спрашиваю.

«Да нет, на четыре дня».

«Тогда ничего сдавать не нужно. А где проживаете-то»? – спрашиваю.

«В Ленинграде», – говорят.

«Родители там»? – поинтересовался, про Ленинград услышав.

«Нет», – один говорит, – «У меня родители в командировку уехали в Монголию. С Чумой борются. Медики они у меня».

«Это хорошо», – говорю, – «Эх я бы тоже в Ленинград съездил, на дворцы всякие посмотреть, в музеи сходить».

«Так давайте с ними, Тимофей Миронович. У меня трёхкомнатная квартира пустая. Родителей-то нет. Разместимся».

– Вот такой разговор у меня состоялся. Сказал, что подумаю. И вот думаю. Взять Фомина с собой, упросить парней, чтобы они нам дворцы всякие показали и этот тоже, где клад спрятан в том числе. Ну, и найти там, пока они, скажем, за мороженками ходят или за булочками. Что скажите, Аркадий Николаевич? – комендант, радостно улыбался, почти решил ребус, что ему генерал загадал.

– А ведь и, правда, всё замечательно складывается. Ребята милиционеры, на хорошем счету. Офицеры. Родители, видимо, положительные. Идеальный вариант для свидетелей. Договаривайся Мироныч, только нужно Фомина как-то залегендировать, чтобы без всяких подозрений и вопросов.

– Подумаю …

– Стоп. Отлично. Тогда и я там буду. Подстрахую если что. Там 8 мая игра второго тура чемпиона: Зенит (Ленинград) – Торпедо (Горький). Вот. И я Вовку на неё могу взять. За компанию. А там встретимся на стадионе. Я вам рядом с нами места организую. Ну, потом ты и предложишь на дворцы Фомину посмотреть.

– Отлично, Аркадий Николаевич. Прямо, как разведчики мы во вражеском тылу, – гыгыкнул комендант. И сделал вид, что воровато оглядывается.

– Ну, не во вражеском. Но лучше перебдеть. Целее будешь, – невольно бросил взгляд по сторонам и Аполлонов.

– Не буду спорить. Так утверждаем план?

– Утверждаем. Зови этих Рублёвых. Пусть дальше красоту наводят. За что хоть страдают?

– Да плитку электрическую принесли в общежитие, а тут проводка ещё с дореволюционных времён. Пожгли всю.

– Вона чё. Мне Фомин тоже электроплитку принёс. Поехал-ка я домой быстрее, а то сгорят мои девки.

Событие двадцать седьмое

Ашхабад переводится с персидского языка как «Город любви».

Ашхабад встречал зеленью. После Москвы, где только почки на деревьях набухать стали, здесь уже вовсю цвели всякие яблони, груши, персики или, может, что экзотическое, как там выглядит эта самая смоковница в цвету.

Городом, по большому счёту, назвать Ашхабад было нельзя. Это одноэтажные саманные домики стоящие ровными рядами. Огромное село. Ах, да кишлак. Или аул? Как здесь сёла называются? И только в центре самом на площади Карла Маркса были ряды двухэтажных зданий. Горком партии. Милиция. Дома для работающих в этих зданиях и общежития. Городок по количеству жителей не большой. В самолёте сказали, что сто двадцать тысяч. И как это не странно половина население – это русские. Их завезли сюда в войну, руководить и работать на нескольких оборонных заводах.

Центральная площадь эта, имени русофоба Карла Маркса, представляла удивительно зрелище. Она огромна и всю её занимает клумба. Да не во множественном числе, а в единственном, вся площадь – это одна клумба, вся засажена цветами. Они ещё далеко не все цветут, всё же 7 мая на дворе, но летом будет чудесный вид. Не меньше пары гектар клумба. Наверное, можно подавать заявку на рекорд в книгу Гиннеса.

Прилетели странным составом. С ног на голову поставленным. Есть дубль – и это почти настоящий дубль московского «Динамо». Разве чуть разбавленный молодёжью. А вот основной, так сказать, состав – это как раз Молодёжка, усиленная только двумя динамовцами взрослыми. Отправился, как бы старшим, в это турне капитан команды Михаил Семичастный. Он 1910 года рождения, а значит, самый настоящий аксакал и саксаул, и ветеран. Тридцать восемь лет человеку. Все остальные его на двадцать лет младше, а, следовательно, в сыновья годятся. Папой Мишей называть не комильфо, и Вовка его Дядей Мишей зовёт, а тот его теперь «Племяшом-беляшом» кличет.

Дядя Миша был страстным охотником и рассказчиком многочисленных охотничьих баек. Всю дорогу туда, в обоих самолётах, провёл в обществе Вовки, воспылав к нему отеческими чувствами. И всю дорогу эти свои охотничьи байки травил. Если честно, то довольно однообразно. Хорошо – обратно отдельно лететь.

Вторым гуру был Сергей Соловьёв. Центральный нападающий и тоже старичок. Тридцать три года. Фомин помнил, что в этом году лучшим бомбардиром Первой группы, читай – Высшей лиги, станет именно Соловьёв. Количество голов не помнил, но что-то не сильно много. Зато другой факт из его биографии помнил отлично. При этом очень неправдоподобный. Просто даже за гранью фантастики. Однако его Фёдор Челенков помнил точно. В этом году Сергей установит никем не побитый, до момента переноса Челенкова в прошлое, рекорд скорострельности. Он забьёт за три минуты три гола московскому «Торпедо». Как это вообще возможно?! Что ж, раз оказался в этом времени, да ещё не в своём «Спартаке», а в «Динамо», то можно будет своими глазами поглядеть на это чудо.

Разместились в небольшой гостинице недалеко от стадиона. Все и влезли-то с трудом. Практически казарма. Только для аксакалов и начальника команды отдельную трёхместную комнату выделили.

Шестого числа сыграли между собой дубли. Чудес не произошло «Динамо» напинало «Локомотиву» шесть безответных мячей. Вовка сильно и не волновался. Всё же команды разного класса. Волновался как раз, взваливший на себя ношу руководителя, Семичастный. Принёс программу, в которой состав «Локомотива» указан. Примечательная особенность одна. Там нет ни одного туркмена – русские и грузины.

Что-то резануло Вовке глаза, но как не вчитывался в программку, ничего необычного не нашёл.

Понимание пришло, уже в раздевалке, снова взгляд зацепился за программку. Лежала свёрнутой. На первой странице не очень резкое фото какого-то здания и надпись «Ашхабад – 1948». Твою же, налево. 1948 год! Ашхабад. В этом году, где-то осенью, город будет полностью разрушен и погибнет каждый третий житель. В Туркмении, именно почти в самом центре Ашхабада, случится одно из самых сильных землетрясений в СССР, до десяти балов в эпицентре. Город полностью будет стёрт с лица земли. Фёдор Челенков вспомнил, как смотрел уже после перестройки фильм про это землетрясение. Две вещи запомнил, прямо врезались в память. Погибнет очень мало мужчин. Всего шестнадцать процентов от общего числа. И страшное объяснение – почему. Их просто нет. Всех жителей мужского пола отправили на войну и почти никто не вернулся. Город вдов и детей. Вот они и погибнут. Саманные домики с глиняными многослойными потолками похоронят их. Выживут в основном те, кто живёт в настоящих домах или был на работе. Дети будут засыпаны глиной прямо в кроватках. А потом начнётся пожар. По разным данным погибнет от тридцати пяти до пятидесяти тысяч человек.

И что теперь делать? Он не знает дату, и даже если бы и знал, то кто ему поверит.

Глава 10

Событие двадцать восьмое

«В футбол я бы играл даже бесплатно».

Lionel Messi

«Смотришь на Месси и думаешь: зачем я пошёл играть в футбол?»

Андрей Сергеевич Аршавин

Поле стадиона было очень близко к идеальному. Ровное, сухое. Может, чуть травы маловато. Так это надо всё лето заливать, чтобы не выгорала. Жара же летом несусветная. Наверное, либо денег нет, либо желания. На месте Аполлонова, Вовка здесь бы, в Ашхабаде, построил настоящий хороший стадион, несколько общежитий, несколько тренировочных полей. И именно сюда весной заманивал команды из теперь, почти на половину, социалистической Европы.

Кто мешает проводить Кубок армейских команд. Потом, скажем, Кубок динамовских, потом железнодорожных. Сейчас футбол в Советском Союзе варится в собственном соку, там, в Европе, проводят всякие чемпионаты, «Кубок Ярмарок», а здесь вот придумали чемпионат на замену со всеми Союзными республиками. Ну, есть один плюс, если бы довели это до того же абсурда, что и в Болгарии. Там всего несколько классных команд и полно вот таких – «Локомотивов». И как итог – болгарские футболисты становятся, ну, ладно станут, обладателями «Золотой бутсы». Кто может помешать Сергею Соловьёву вот таким «Локомотивам» по пять голов за игру забивать? Зато у нас будет хоть одна «Золотая бутса».

Вот бы сюда «Венгров» следующей весной залучить и с ними сыграть несколько тренировочных и товарищеских матчей. Как готовиться к Чемпионату Мира не играя с этим самым миром? Нет, разумом Вовка, или, точнее, Фёдор Челенков, понимал, что только прошла тяжелейшая Великая Отечественная война, унёсшая почти тридцать миллионов человеческих жизней, что страна в руинах, что промышленность на территории европейской части СССР ещё в больших руинах. Один Сталинград чего стоит. Но это разумом. А вот Вовкин юношеский максимализм хотел всего и сразу. Стоп. Нельзя в Ашхабад. Тут осенью и города не останется. Всё начнут с нуля. Да ещё не в чистом поле, а завалы разгребая. Похуже Дрездена. Там, в том документальном фильме, который Челенков вспомнил, говорилось, что до семидесятого года разгребали и отстраивали. А население Ашхабада со ста тридцати тысяч уменьшилось до шестидесяти или семидесяти. Какой уж тут футбол. Да. А было бы заманчиво.

Сочи, Гагры и Батуми всякие не очень хорошая замена. Там весной сыро. Грязь только месить.

Прозвенел звонок в раздевалке и команды потянулись на поле. Тысячи две должно быть зрителей. И все болеют за своих. Даже местные милиционеры. Свистят, кричат, чего-то, своих подбадривая. Праздник у ашхабадцев, в первый и последний раз команда выступает в Высшей лиге. Вовка чуть волновался. Как ни как это первая официальная игра в его новой жизни. Не считать же детский турнир за официальную игру. А ещё настораживали аксакалы. Нет, они лучшие в СССР, но они играют в другой футбол, и они не выдержат предложенный Молодёжкой темп и будут его даже пусть и не умышленно тормозить. А ещё они будут стараться перетягивать игру на себя. Ну, типа, подносите мальчишки нам мячи, а мы по ним пинать будем. Если Хитрый Михей хотел этими людьми укрепить и усилить Молодёжку, то, что у него получилось, узнаем, через несколько минут.

Вводить мяч досталось ашхабадцам. Вовка стоящий невдалеке поразился, кидали царский начищенный пятак, аж горел медью на солнце. Очевидно, какой-то талисман команды. Человек с ярко выраженной грузинской внешностью ударил по мячу и второй такой же, получив его, резво так побежал к воротам. По центру. Ну, необычная тактика – один и по центру, уж на что надеялся. На персональное непревзойдённое мастерство? Семичастный отобрал, как у стоячего, и отдал Ишину, тот через половину поля Жемчугову. Валька опять через всё поле Вовке. Всё это время, почти, «Локомотив» мчался чуть ли не в полном составе догонять грузин. Теперь, осознав, что круглый в другой стороне, у их ворот, товарищи развернулись и опять всей командой побежали назад. Можно было только два «предположения» предположить. Первое. Мужики первыми освоили «Тотальный» футбол. И второе. Это просто «дворовый» футбол. Там мальчишки всей гурьбой за мячом бегают и про защиту просто не знают.

Фомин мудрить не стал, обошёл единственного правого защитника, нет, не в том порядке слова. Обошёл правого защитника – единственного, и отдал пас набегающему Соловьёву. Удар. Ух, ты, а вратарь хорош. Поймать не поймал, но за боковую выбил. Фантастический прыжок, а ведь на две головы ниже Третьякова.

Выбил на левую сторону и угловой пошёл бить Жемчугов. Хорошо Валька навесил, но все «локомо…мотчане» уже собрались в штрафной, и после нескольких ударов выбросили, таки, мяч подальше от ворот и поближе к центру поля, и опять все бросились за ним. Ну, точно – «Тотальный» футбол. Семичастный обработал и послал Вовке на правый фланг. Повторить решил Фомин, удар прямо на ногу Соловьёву и мяч влетает в нижний правый угол. Ну, такой бы удар и Третьяков не взял. И тут судья свистит и руками машет. Офсайт. Да, а, вроде, был защитник? Ну, с судьёй чего спорить.

Ввели ашхабадцы и грузины с греками опять на прорыв пошли. Оттянувшийся назад Александр Терешков мяч у грека Павлиди забрал и отдал Володьке Кесареву. Тот по самому краю катнул Фомину. Всё. Хватит, натерпелись. Вовка сам пошёл вперёд. Пробросил мяч мимо защитника и оказался один на один с вратарём. Просто просилась «Бабочка», её и сделал. Мяч над головой вратаря Николая Мошкина залетел в пустые ворота. Ну, наконец-то. Один – ноль.

Событие двадцать девятое

Подлецы – самые строгие судьи.

Максим Горький

Судья, отступающий от текста закона, становится законодателем.

Фрэнсис Бэкон

А вообще «Локомотив» из солнечного Ашхабада молодец. Мужики рубились за каждый мяч. Особенно один полузащитник понравился Фомину. Если они номера в рекламке правильно написали, то зовут футболиста – Виктор Шалимов. Понятно, что не тот. Тот ещё и не родился. Высокий, почти с Вовку ростом и крепенько так сбит. Килограммов восемьдесят в человеке. И физиономией и пропорциями и цветом волос похож на актёра Дольфа Лундгрена. А цепкий, до невозможности. Обойти попробовал один раз его Фомин с помощью финта Зидана и обнаружил, что ни Зидана, ни мяча, ну, в смысле, Шалимов уже ведёт мяч к воротам «Динамо». Следующий раз опять об «Дольфа» споткнулся и так раза три за первый тайм. Прямо скала. А пацан ещё молодой. Постарше Фомина, но девятнадцати лет ещё нет, раз в армию не забрали. Нужно его залучить в «Динамо». Всё же, как ни крути, а низковат основной состав бело-голубых. Вовка у них легко в тренировочном матче верховые мячи забирал. Как бы те ни прыгали.

На перерыв ушли со счётом четыре – ноль. По два гола за Соловьёвым и Вовкой.

В перерыве Фомин уложил пацанов, как обычно на пол, но сеанс релаксации доверил проводить Третьякову, а сам отозвал в сторону начальника команды и попросил того подумать, как бы этого Виктора Шалимова в Молодёжку залучить.

– Поговорю. Только если ему девятнадцати нет, то, что мы можем ему предложить?

– Я попробую через Аполлонова договорить, чтобы его в милицию взяли. Вы пока просто пообщайтесь и разузнайте, нет ли у парня желания в Москву перебраться.

– А ты что же?

А вот тут заковыка. Вовка назад с командой не летит. Аркадий Николаевич рассказал ему, что операция по изъятию клада «из Дворца» вышла на финишную прямую и ему восьмого числа, то есть, завтра нужно быть в Ленинграде. И не просто в Ленинграде, а успеть на матч «Зенита» с торпедовцами. Получается, в пять вечера нужно быть на стадионе. Маршрут Аркадий Николаевич разработал. Тут будет в восемь вчера самолёт до Ташкента почтово-пассажирский. На него билет, точнее, место забронировано. Потом ночь в Ташкенте и рано утром самолёт летит до Москвы, а уже оттуда в полдень в Ленинград. Тютелька в тютельку, если погода лётная и никаких других катаклизмов не случится, то успевает на футбол. Ну, а там все свои. А два соседа по общежитию, должны на правах хозяев показать Вовке и Миронычу город. Нужно только, чтобы как-то маршрут мимо особняка Трубецких-Нарышкиных по улице Чайковского прошёл. В целом ничего сложного, все экскурсии Литейный проспект не обойдут, (Символ же), а там свернут в подворотню на Чайковского – бывшая Сергиевская. Сейчас там располагается «Трест столовых», и кроме него несколько коммунальных квартир. Но интересен не сам двухэтажный особняк, а трёхэтажный флигель или пристрой. Вот там, в комнатке высотой два метра и площадью шесть метров квадратных, и замурован клад. Между вторым и третьим этажом. Небольшая комнатушка. А внутри скрывалась обширная коллекция ценностей, оставленная семьёй графьёв Нарышкиных.

Было не очень понятно, как в неё пробраться, не с кувалдой же на экскурсию идти. Ну, не обязательно ведь сразу в первый же набег найти клад. Может, даже и лучше, если в первый раз не получится, сказать, что посмотрели со стороны и странной планировка показалась. Вот и решили вернуться проверить. Как-то так. На месте будут решать. Нашли же как-то таджики. Чем они хуже, тем более что Фёдор точно знает, где искать в отличие от таджиков.

На второй тайм представители «Локомотива» вышли прямо настроенные дать бой. И дали. Только поняли они это превратно и начали по ногам динамовцев лупить. Пришлось Семичастному к судье обратиться, как капитану. Тот не внял и грубость продолжилась. Это увеличиваться счёту не мешало. Гол забил Фомин и Жемчугов, опять не засчитали Соловьеву. От защитника Георгия Хачатурова Вовка в очередной раз получил по ногам, причём в штрафной, а судья не свистит. Вовка, конечно наногах устоял, но это не повод не удалять товарища Хачатурова, мяч-то он потерял.

– Товарищ, судья, я близко знаю Аркадия Николаевича Аполлонова, – подошёл Вовка к судье, – Если сейчас его не удалите и не прекратите грубость, то больше вам с футболом будет не по пути, кроме того в МВД заинтересуются, с чего это вы до такого дошли. Подумайте. – Прошептал на ухо и убежал.

Судья никак не отреагировал. Так и доиграли матч, регулярно по ногам получая. Хорошо хоть без травм обошлось, только ушибы. Вовка зарубочку сделал. Нужно с грубостью и подсуживанием бороться. Закончился матч под свист трибун. Локомотив проиграл семь – ноль. Четыре мяча за Фоминым. После матча уже начальник команды поговорил с ашхабадским Дольфом. Тот на переезд в Москву был согласен. Имелось только небольшая проблемка. Парень месяц назад женился на учащейся медицинского техникума. Согласен на переезд, если помогут с техникумом для жены и общежитием, соответственно. Не простая задача. А с другой стороны … Плюс тоже есть. Нужен массажист в команду. Почему бы жене товарища Виктора Шалимова ею и не стать.

Вовка еле успел на самолёт. Прямо бегом бежал, его на взлётной полосе догоняя. Вначале ничего такой гонки не предвещало. Заранее договорился с таксистом, что тот его перед стадионом будет ждать. Ждал тот, как и договорились. Вот только на старенькой Эмке на полдороге мотор заглох. И дальше ни в какую. Хорошо ехал пацан на велосипеде и согласился довезти Вовку до аэропорта. Местами-то сразу поменялись и это Вовка пацана вёз. Всё же в нём метр восемьдесят восемь сантиметров. Ещё на сантиметрик подрос. Да и в плечах раздался. Скоро с амплуа нападающего придётся завязывать, тяжеловат становится. Придётся в полузащиту отходить распасовщиком.

Событие тридцатое

Подлинное богатство Узбекистана – это его гостеприимный, трудолюбивый народ.

Ислам Абдуганиевич Каримов

Я остаюсь в гостях, но если в полдень меня не будет, вернётесь рассчитаться за гостеприимство.

Цитата из фильма «Белое солнце пустыни»

Это просто счастье, что Вовка минут по десять в день кувыркался. Вестибулярный аппарат тренировал. Так бы вывернуло наизнанку. Маленький почтовый У-2 то и дело падал в ямки, потом выбирался из них и падал в ямы, а ещё время от времени падал в ямищи. Тогда, даже у тренированного Вовки ком к горлу подкатывал. А мужичка, что сидел рядом, их двоих только и везли, полоскало регулярно. Запах стоял в салоне так себе, хотя его и продували сквозняки. Долетели, и без аварий и приключений сели в Ташкенте. Вовка дошёл до касс и поинтересовался, всё ли в порядке со следующим самолётом. Полетит?

– Конечно, дорогой, ещё как полетит. Быстро полетит. Это же бывший военный скоростной бомбардировщик. Был АНТ-40, теперь стал ПС-40. Только это название сменилось, самолёт-то прежним остался, – обрадовал его словоохотливый мордатый мужик в окошечке кассы. Изыск. Обычно девушки сидят, а тут совсем и не девушка.

У Вовки Фомина при себе только небольшой военный вещмешок с мыльно-рыльными принадлежностями. Всю амуницию в бауле по договорённости доставит Третьяков до их общаги. Одел он, собираясь в эту поездку, всё то же драповое перешитое модное пальто, ну, альтернативой только вельветовая куртка, но в Ленинграде может быть прохладно, Всё же май месяц непредсказуем, может и снежок выпасть и морозец слабый ударить, не хватало простуду схватить. Не вовремя, что-то сразу столько дел навалилось, и артель мебельную открывать, и артель по производству бутс, да ещё клад. На голове фуражка восьмиклинка. Под пальто бостоновый костюм, что куплен на талон, выделенный спортобществом «Динамо». На руке золотые часы, снятые с насильника. Одним словом, настоящий пижон. Пора вызывать на комсомольское собрание и пропесочивать.

В бауле имелся бутерброд, в котором место колбасы, за неимением оной, занимала котлета. Гамбургер. Так как целые сутки предстояло провести в дороге, то Вовка купил пять котлет таких в столовой и бутербродов наделал. Неизвестно, есть ли в тех аэропортах буфеты и даже если и есть, то, сколько стоит удовольствие в них поесть, читай – отравиться. Республики южные. Мало ли чем немытым накормят.

Выкупив заказанный для него Аполлоновым билет, Вовка, вышел на улицу подышать ароматным южным воздухом. Рядом со зданием аэропорта цвели какие-то деревья, но аромата не чувствовалось. Не сирень и не черёмуха, от запаха которой лёгкие сами расширяются.

Стоял, смотрел на садящееся за горы солнца и всё обдумывал, как же залегендировать ломание стены в жилом доме, или в этом «Тресте Столовых», ничего интересно в голову уставшую не приходило. Нужно было сходить в туалет и поспать те четыре часа, что оставались до его рейса.

– Парень, закурить не найдётся? – нет, не узбек. В этом времени узбеки ещё не курят. Разве насвай свой сосут. Подошедший был русский, щетина, фиксы железные. Кепка на глаза надвинутая.

– Не курю.

– Спортсмен?

– Ну, да спортсмен, – говорить не хотелось, но этот пристал, как клещ, не отдерёшь.

– А время не подскажешь, спортсмен? – мужичонка был на голову ниже и угрозы Вовка не чувствовал.

– Скоро восемь, – на часы глянул.

– В Москву? Есть время. Тут за углом Равшан плов варганит, недорого. Пальчики оближите. Пойдём? – Как-то так сказал, мелкий, что ответить ему «нет», не получалось. Словно загипнотизировал. Какое-то нейролингвистическое программирование.

Вовка молча пошёл за мужичком. Здание аэропорта, необычное. Изыск архитектуры среднеазиатской. Или греческой? Вдоль всего здания колонны. От начала до конца и крыша как бы лежит на этих колоннах. Получается такой, как это называется – балкон, нет. Балюстрада? Нет – это лестница. А как тогда? Портик? Точно, наверное, портик, только не украшенный всякими ионическими колоннами. Колонны простые. Ни каких украшений. В летнюю жару, Ташкент же, наверное, хорошо постоять под этим портиком, обдуваемым ветерком с гор. Дошли до поворота и Вовка увидел, что и правда, там варили плов – настоящий узбек в полосатом ватном халате. Дымок как раз в их сторону слабым ветерком сносило.

– Ай, брат, подходи такой палов вкусный. Сам бы всё съел. Тебе как другу один коса насыплю. Двадцать сом.

Двадцать рублей? Не бесплатно.

Большой казан, почерневший от огня, и с крышкой, тоже почерневшей. Рис янтарного цвета. Даже кусочки разорванного мяса видны и большая головка чеснока сверху. Эх. двадцать рублей не деньги, решил Вовка, и присел на небольшую скамеечку. Что там той котлеты было после двух часов тяжёлого футбольного матча, он килограмма три всяко-разно потерял. И огромную кучу килокалорий. Футболистов толстых не бывает. Все сухие. Побегай полтора часа по полю.

Косушка, это миска такая небольшая, получилось на один зуб. Так хотелось ещё с двадцатью рублями расстаться. Вот только в туалет сходить надо.

– Слушай, уважаемый, – обратился Фомин к повару, – где тут у вас удобства?

– Какой удобства? А, эти удобства. Нет ни какой удобства. Вон, туда в посадку иди, там неудобно, но мал-мал удобно.

– В эти? – Метрах в пятидесяти было что-то типа аллеи, ну, или на самом деле посадок.

– Та, туда ходить.

– Я провожу, да и самому надо, – поднялся зазывала, что его сюда заманил.

Дошли до аллейки этой. Там сразу запах мочи проявился. Да, мал-мал удобно. Вовка расстегнул штаны и тут какой-то подозрительный шум за спиной образовался.

Глава 11

Событие тридцать первое

– Кошелёк или жизнь?

– Мне и то, и другое.

Ольга Дэв

Дамы и господа! Мы покажем вам традиционное шоу Дикого Запада, вы о нем наслышаны. Оно называется «ограбление». Сохраняйте спокойствие, и все пройдёт хорошо.

Цитата из фильма «Красное солнце»

Вовку кто-то ворочал. Что вставать пора? А будильник? И Третьяков почему-то молча его ворочает. А не аккуратно трясёт за плечо со словами: «Фома, подъём!». Ерунда какая. А голова почему болит? Простыл? Заболел? Стоп, он же плов ел. Отравился, но при отравлении не голова болит, а совсем другое место. Его опять перевернули и стали штаны снимать. Врачи? Понятно, в больницу попал.

Фомин попытался открыть глаза. Какая-то корка мешала. Получилось только один. Он лежал не на кровати или, там, на каталке в больнице, а в той самой аллейке, куда и пошёл насущную потребность организма осуществить. Прямо перед глазами маячила чья-то голова, и голова была почему-то в его фуражке восьмиклинке. Вовка попытался второй глаз открыть, но только боль в затылке усилилась. В это время товарищу, что снимал с него бостоновые брюки, это удалось, и он выпрямился, встав на колени. Оба-на. Да это же тот самый фиксатый зазывала, что уговорил его «палова» попробовать. И спрашивается, зачем он с него штаны снял?

Мать твою, налево, да он извращенец! Ну, нет, так дело не пойдёт! Тут вам не толерантная Америка! Вовка подобрал правую ногу и со всей силы вдарил голой пяткой в нос извращенцу. Хрясь. И нос товарища вдавился в голову, а из того места, где он был до этого, прямо хлынула кровь, не как у Тарантины фонтаном, а пузырями и ручейком. Фиксатый хрюкнул и завалился на бок. А пятка почему голая? Где дорогущие казачки, что ему в сапожной мастерской сшили? Половину зарплаты отдал за них.

Вовка попытался подняться. Пусть и со второго раза, но удалось сесть. Фиксатый лежал на боку и заливал кровью его штаны от наградного костюма. Блин блинский, кровь же не отмывается толком. Фомин попытался вытащить брюки из-под извращенца, но острая боль в затылке как даст, словно раскалённую иглу в голову воткнули. Тогда попытался тянуть медленно. Фиксатый застонал и заворочался. Не пойдёт так. Вовка с трудом отполз чутка, опять подобрал ногу, и врезал снова по тому месту, что кровь исторгала. Нос, наверное, там раньше был. Опять извращенец хрюкнул и дёргаться перестал.

Это напряжение опять иглой голову прострелило. Вовка даже лёг назад на травку и прошлогоднюю листву. Полежал пару минут. И понял, что пора подниматься, а то извращенец опять очухается и на третий удар сил не хватит. Снова сел. Пальто и пиджак с него фиксатый успел снять. Лежали они рядом и были аккуратно сложены. Странный извращенец?! Фетишист. Ого, и часов на руке нет. Да и фуражку забрал. Да, твою же налево, это просто грабитель! И они с поваром этим банда какая-то, должно быть. Выбирают прилично одетого пассажира и заманивают вкусным и не сильно дорогим пловом. А потом вот сюда в аллейку эту заманивают и по голове, чем металлическим. Точно, вон арматурина лежит. Повезло, что не насмерть. А должно быть на это и был расчёт. Нет, повезло то, что решил выпендриться и эту фуражку восьмиклинку в ателье себе заказал. Нужно же весной в чём-то было ходить, в цигейковой шапке красиво, конечно, но в мае могут люди не оценить. Ещё пальцем начнут показывать, как на дурачка, вот и решил себе сначала кепку купить. Но в магазине чёрных под цвет пальто не было и тут вспомнил фуражку, в которой Жириновский ходил. Ходит? А нет, будет ходить. Вот себе такую и надо заказать. Пошёл в ателье. А там говорят, что вон почти такая готовая есть. Посмотрел. Ну, не такая, у того круглая, а тут восьмиклинка и она в виде кепки.

– А можно тулью стоячую сделать? И чтобы околыш виден был. – Спросил у мастера.

– Сложно. Это как фуражку? – руку к голове приставил, как бы честь отдава.

– Нет, – Вовка попросил карандаш и нарисовал фуражку Жириновского.

– Хорошо, молодой человек. Картонную вставку, как на фуражке придётся делать.

– А нельзя по-другому? – Ну не может быть, чтобы у Владимира Вольфовича была там картонка вставлена.

– Можно кожаную вставку изнутри сделать. Так может вам и тулью кожей усилить, тогда форму точно держать будет. – Предложил мастер еврейской наружности.

Согласился. И вот теперь не пожалел, довольно толстая кожа смягчила удар. Не насмерть извращенец завалил.

Вовка посидел и попытался встать, получалось через боль. Что же это так в новой жизни не везёт, всё время по голове огребает. Раз до крови пробили, то опять пару месяцев играть нельзя будет. Пошатываясь, надел штаны, ботинки и пиджак, перекинул через руку пальто и склонился над бандитом, забрать кепку. И тут опят иголку раскалённую в мозг сунули. Свалился на колени. Забрал через минуту отдышавшись, фуражку спасшую жизнь и вспомнил о часах. Залез фиксатому в карман пиджака, а там и часы его, и билет, и деньги. Блин, и забыл об этом. Выгреб всё и проверил второй карман. Там ещё немного денег было и узелок из носового платка. Не стал развязывать, боль победила любопытство. Нужно идти в аэропорт и обратиться к милиционеру и медпункт может у них есть, хотя, вон, темнеет уже, могли, если тут медики и есть, домой уехать. В Ташкенте в отличие от остальных городов СССР аэропорт прямо в городе. Значит, должна быть недалеко больница.

Вовка встал и, пошатываясь, побрёл к аэропорту.

Событие тридцать второе

Ну что у нас за терминология: пионер-лагерь, зона отдыха…

Виктор Шендерович

Тебя посодют, а ты не воруй.

Цитата из фильма «Берегись автомобиля»

Кутузка была замечательная. Не воняли бомжи, не хохотали проститутки. Братва местная понты не колотила. Вовка, получивший первую медицинскую помощь, которая заключалась в отмывание крови с его головы и в перебинтовывание оной, был помещён в одиночную камеру ИВС какого-то ташкентского отделения милиции, вплоть до выяснения. Нар не было. Не понятно, как эта штука называется, но это был помост размерами почти во всю камеру. На нём сейчас Фомин и лежал, пытаясь заснуть. Рейс самолёта всё одно уже пропустил. Так что спешить до утра, когда его потянут на допрос было некуда. Чего бы не поспать? Не спалось. Вот, блин, как он умудряется всё время влипать в ненужные неприятности.

А неприятности были. В платочке, что он на автомате сунул в карман, оказались женские золотые украшения.

– Твои, – скривился милиционер, дежуривший ночью в аэропорту, к которому ноги Вовку и принесли.

Этому предшествовало задержание фиксатого и попытка найти повара. Но узбека не нашли, а «извращенца» без сознания отвезли в больницу. После чего старлей и занялся Фоминым.

Вовку мутило. Однозначно сотрясение. Крепко ему арматуриной перепало. Фиксатый бил, с такой силой, чтобы потерпевший в живых не остался. Фуражка жизнь спасла. Нужно будет потом выпить сто грамм за здоровье Владимира Вольфовича. Он уже родился ведь?

– Нет. У бандита взял.

– Ограбил? – как-то хищно прицелился в него сощуриным глазом милиционер.

– Нет. Взял, чтобы сдать. Там ещё немного денег было. Я, наверное, не единственная жертва, можно опознать по украшениям. В розыск, может, подали.

– Не получается. Ты, вон, жив, а «бандит», как ты его называешь, в больнице. У него пустые карманы, а у тебя чужие деньги и рыжьё. Никакого повара нет. Как и казана с пловом. Не получается.

– А вот это?! – Вовка показал на забинтованную голову.

– Тот, второй, защищался.

– Это у вас не получается. Удар по затылку. Я сам к вам пришёл. Зачем? Чтобы вам было легче меня, эдакого преступника, поймать. Кроме того, я случайно в Ташкенте. Еду с игры домой. Я динамовец. И более того, я чемпион страны по хоккею. Канадскому.

– Канадскому. Да, ты ещё и шпион. Замечательно. Отвезу я тебя, шпион, в ИВС, там следователь утром разберётся, просто грабитель ты или шпион. Диверсант, мать твою.

– Вы это серьёзно?! У меня в полночь самолёт на Москву, а там дальше до Ленинграда, где меня ждёт бывший заместитель министра МВД, а теперь председатель Всесоюзного Спорткомитета при Совете Министров СССР генерал-полковник Аполлонов Аркадий Николаевич.

– Вот ты, канадец, выдумывать горазд! Ничего, органы разберутся, как ты связан с бывшим генералом. Всё, пошли. Отвезу тебя в ИВС. Шнурки вынимай и ремень снимай. Живо, – прикрикнул, видя, что Вовка смотрит на него оторопело.

Так вот и оказался в камере. Ну, теперь точно до утра делать нечего. Вовка снова прикрыл глаза и постарался удобнее разместиться на пальто. Воротник в крови. Наверное, не отстирается. Брюки в крови, фуражка в крови. У него из одежды-то ничего не останется, даже если удастся выпутаться из этой передряги. Как дальше жить? И на что? С «Динамо» могут и турнуть. Он теперь играть долго не сможет, да и тренировать Молодёжку только сидя на скамеечке.

– Тьфу. Какие нахрен тренировки, для начала надо в тюрьму не сесть, – прошептал Фомин. Нет, не спалось. Мысли дурную и больную голову распаляли.

– Эй, просыпайся, не на курорте, – сержант милиции тряс его за ногу.

– Что? – Фомин в первую секунду не сообразил, где он и что тут милиционер делает.

– Вставай, сейчас на дальняк отведу, потом завтрак, а там и следователь дежурный придёт, – пояснил усатый товарищ, что Вовку разбудил. Вот, сразу всё и на свои места встало. Следователь это хорошо. В десять часов утра прилетают динамовцы из Ашхабада, там-то его знают и объяснят местным «Ху из Ху».

– Пойдёмте, – Вовка приподнялся. Чуть замутило. Серьёзное всё же сотрясение схлопотал, на сколько, интересно, запретят врачи заниматься?

Завтрак состоял из четвертинки хлеба чёрного-пречёрного и кислого и половины чашки какого-то супа, но идентифицировать его не удавалось. Плавало в нем пара мелких картох и кусочек жёлтой моркови. А ещё парочку зёрен перловки. Рассольник, должно быть, только мяса с огурцами маринованными забыли положить. Горе, а не повара.

Но, несмотря на отсутствие некоторых ингредиентов, суп Вовка выхлебал, во-первых, есть хотелось, а во-вторых, неизвестно в свете сложившихся обстоятельств, будет ли вообще обед сегодня.

Голова почти не болела, так саднил затылок, по которому арматурой и прилетело, а ещё как-то зрение чуть расфокусировалось. Напрягаться приходилось, чтобы всё резко видеть. Не дай бог, что серьёзное со зрением, как же потом играть, если мяч двоиться будет.

К следователю тот же сержант, что и завтраком облагодетельствовал, отвёл. Кабинет находился здесь же в ИВС. Маленький, вдвоём еле уместились. Столик, прикрученный к полу, и два стула, тоже намертво притороченные.

– Фомин, Владимир Павлович? – лысый майор вертел в руках Вовкин паспорт

Событие тридцать третье

В любой день в больнице ты сможешь найти людей с лучшим днём в их жизни, с худшим днём в их жизни, с первым днём в их жизни и с последним днём в их жизни.

То же самое может произойти и в городской больнице. Сначала деньги, затем всякий бюрократизм, и уже потом помощь.

Эрих Мария Ремарк, из книги «Три товарища»

В целом самочувствие Вовкино всё же даже до троечки не дотягивало, и он с радостью приземлился на стул.

– Фомин. Да, Владимир Павлович, – лоб от прохода по коридору испариной покрылся. Или это нервное?

– Ну, и что вы мне скажите, гражданин Фомин?

– А что вам сказал тот бандит, который на меня напал? – ничего говорить Фёдор Челенков пока не собирался. Семидесятилетний опыт жизненный приучил больше слушать, чем говорить.

Майор с неприкрытым любопытством уставился на Фомина. Пожевал тонкими как ниточки губами, провёл рукой по лысине, очевидно, что-то для себя решая и решился таки.

– К сожалению, этот гражданин уже ничего не скажет …

Вовка похолодел. Неужели он вторым ударом что-то тому в черепушке серьёзно повредил. Хреново. Стоп, но ведь он жив был. когда он милиционеру рассказал, того на скорой увезли. Значит, жив был. Ну, хоть не убийство, а нанесение тяжких телесных. Ничего, Стрельцов сидел, и он, в худшем случае, лет пять отсидит. Может и по УДО, как Стрельцов выйдет.

– Помер? – вздохнул и от тяжёлого вздоха сразу голова заболела.

– Помер? – майор мотнул головой, – Нет, сбежал из больницы. Пост поставили, а он как очнулся, из окна вылез, больница-то одноэтажная.

– Слава богу…

– Вы не комсомолец, вот же комсомольский билет при вас? – посуровел майор.

– Простите, а как вас зовут, товарищ майор.

– Товарищ, ну, пусть будет пока товарищ. Зовут меня – следователь Авдеев.

– Товарищ майор, у вас имени отчества нет. Неудобно мне шестнадцатилетнему пацану к вам «Следователь Авдеев» обращаться, – Челенков в голове продолжал работать.

– Иван Александрович, – снова губами тонкими пожевал.

– Иван Александрович, невиновному человеку зачем убегать из больницы? А виновному как раз есть, зачем бежать. А узбека, что плов варил, нашли? Хоть искали? Следы костра? Казан не маленький?

– Ох, тяжело с тобой Фомин. Я думал, ты чистосердечное признание напишешь. Да, чего там Трошин написал про то, что ты назвался канадским шпионом?

– Знаете, Иван Александрович, сейчас в Ташкент должна прилететь команда «Динамо» по футболу, там есть те самые люди, что в 1945 году ездили в Англию играть в футбол. Заслуженные мастера спорта, орденоносцы. И они вам подтвердят, кто я. А я чемпион СССР по канадскому хоккею или по хоккею с шайбой, а ни какой не канадский шпион. А ещё я тренер Секции «Динамо» по футболу. Молодёжной команды. Как восемнадцать лет исполнится, пойду служить в МВД. Ну, если вы сейчас дров не наломаете. И последнее, я летел отсюда не с командой, чтобы успеть на матч «Зенит» – «Торпедо» (Горький), куда меня пригласил бывший заместитель министра МВД – генерал полковник Аполлонов Аркадий Николаевич. Это тоже могут подтвердить люди, что прилетят сейчас из Ашхабада, где я вчера, играя за основной состав «Динамо» забил четыре мяча, – такая длинная речь. Фомин просто еле последние слова проговорил, – зрение совсем расфокусировалось. – Мне плохо, товарищ майор, вызовите врача. В больницу мне надо, и я не сбегу.

– Твою… – следователь выскочил в коридор, – Врача. Скорую вызовите.

Дальнейшее Вовка помнил урывками. Несли на носилках, грузили в машину, машина не доехала до больницы, заглохла (не везёт Вовке с транспортом в последнее время), и его пересадили в такси. Потом дали пару каких-то таблеток, перевязали голову и все ушли. Только рядом на табуретке через минут десять обнаружился сержант милицейский со зверским видом на Фомина посматривающий. Накрутили, наверное, милиционерам хвоста за побег извращенца фиксатого.

Вовка полежал, и вырубило его, очевидно среди выпитых таблеток и димедрол какой был, или ещё сейчас не придумали его. Ну, другое снотворное. Вырубило.

Проснулся внезапно. Рядом на табуретке, уронив фуражку на пол, спал сержант. Очень хотелось в туалет. Не решился один идти, ещё проснётся не вовремя милиционер и пальнёт в спину.

– Товарищ сержант, – потрогал спящего караульного за ногу.

– А чего? Фомин? – подорвался тот и, на самом деле, за кобуру схватился.

– Товарищ сержант, мне бы в туалет, не проводите, – озвучил просьбу.

– В туалет? – тупой, что ли, всё по два раза повторяет.

– В туалет, проводите меня. Где здесь?

– Пойдём. И у меня придавило, – вдруг стал человеком. Может и был, просто спросонья перенервничал. Ещё бы, не каждый день, поди-ка, опасные преступники из-под стражи сбегают.

Пожурчали вместе. Вовка отметил, что боле-менее себя чувствует, голова не болит, вот только живот подвело. Голод не тётка пожаловал. Не зря утром до последней крошки и ложки завтрак съел.

– Эх, сейчас бы хлебушка, – вслух помечтал.

– Так у тебя на тумбочке обед стоит. Остыл, конечно, но хлеб-то там есть, – обрадовал Фомина сержант.

– Ну, вот, а жизнь-то налаживается…

Глава 12

Событие тридцать четвёртое

Честь дороже золота. Ибо не продаётся. Свобода тоже дороже золота. Ибо не покупается.

– Что у тебя там?!

– Золото, брильянты!

Цитата из фильма «Бриллиантовая рука»

– Сволочь ты, Володька!

– Я-то …

– Ты старших не перебивай. Сказал, сволочь, значит, сволочь. Да, не простая ещё сволочь, а … последняя ты сволочь. Девок моих до истерики довёл. Два министерства заставил меня на ноги поднять.

– Аркадий Николаевич …

– Я-то Аркадий, а вот ты сволочь. Да, ещё ведь мероприятие сорвал. Уважаемых людей подвёл. Ты меня уважаешь?

Сюр. Не вошла ещё фраза в анекдоты?

– Я же ничего не делал. Это, наверное, молния …

– Молния? При чём тут молния? – генерал поскрёб затылок, пытаясь ход мыслей душевно-больного понять. Да, как их понять!? Хрень несут. Как там – поток сознания. Потому их в Кащенко и отправляют.

Так всё и есть, Фомин лежал сейчас в той самой больнице. Ну, много у неё названий. Официально называется: «Психиатрическая клиническая больница № 1». Ещё называют – «Кащенко» по имени первого главврача. У товарища Высоцкого упомянута, как «Канатчикова дача». Здесь уже у доктора Вовка узнал и почему так называется больница № 1. До, этого не задумывался. Оказывается – это фамилия купца, что продал городу землю под строительство. А – «дача», так психов, чтобы не просто лежали и хлеб на удобрения переводили, привлекли с сельхоз труду. Целое сельхозпредприятие создали, благо земли той чуть не тридцать гектаров. Не справедливо же, здоровые за копейки горбатятся, а Наполеоны эти сран… лежат на кроватях и попёрдывают в потолок.

Вовка не в том отделение лежит, где Наполеон или кроль Лир, он попал в Медико-реабилитационное отделение центра для лечения раненых с черепно-мозговыми травмами. Центр почти пустой. Всех раненых, что с войны тут были, в те или иные места определили, кого на кладбище, кого в нормальную жизнь, а некоторых и в соседнее отделение. Голова, как скажет Броневой, предмет тёмный и изучению не подлежит. Как и лечению, иногда. Вовка на днях разговаривал с главврачом Ильёй Натановичем Кагановичем. К «завхозу» Сталина Илья Натанович отношения не имеет. Однофамилец. Простой врач. А нет – главный. Так вот, страшную новость для себя узнал. Оказывается, фильм «Полёт над гнездом кукушки», не выдумка ни какая. Так всё и есть. Основным методом, применяемым для лечения душевнобольных, была и остаётся электросудорожная терапия.

– Меня не надо!!!!! – возопил.

– Надо, молодой, человек! Надааа! – и электроды к побритой налысо голове эскулап тянет.

Фух! Проснулся!

– Эй, парень, ты чего орёшь? Чего тебе не надо? – над Вовкой склонилась милая медсестричка. Большой бюст, пуговка не застёгнута верхняя. И четвёрка прямо вывались наружу при наклоне, а ещё халат на бёдрах натянулся, и там щель образовалась, между полами …

– Эй, парень, ты чего орёшь? – усатый и лысый санитар (хотя, нет, санитарище) тряс Фомина за плечо. – Укол ставить пришёл. Переворачивайся.

Вчера было. Сегодня вон генерал пришёл проведать.

– Так молния ведь не в брата Мишку долбанула, а в меня, да там, на футбольном поле, ещё два десятка пацанов было. А эта молния, будь она неладна, именно в меня шандарахнула. Я несчастья притягиваю. Или после её удара притягивать стал?! Второе более вероятно, так как в детстве я такого за собой не замечал. – Фёдор Челенков и сам на эту тему задумывался. Почему всякие приключения на него сыпятся? Вот к такому выводу пришёл. Правда, второй вывод, который тоже напрашивался, был, как бы, правдоподобней, что ли. Он, ведь, «Историю» пытается поменять. А она, эта «История», всячески сопротивляется. И придумала простой способ, втравливать этого Фомина в неприятности, желательно с получением черепно-мозговых травм. И чем сильнее он её пытается изменить, тем сильнее ему перепадает. Тут задуматься стоит, а что если ему удастся ход этой «Истории» изменить настолько, что СССР поедет и попытается выиграть Чемпионат Мира по футболу в 1950 году. А ведь у СССР сейчас один из самых вероятных шансов. Так «История», чтобы Уругвай без золота не оставить, может и из какой снайперской винтовки пулю остроконечную в голову залепить. Будет черепно-мозговая травма несовместимая с жизнью.

– Скажу я Наташке, чтобы она подальше от тебя держалась, да и сам забуду, как звать тебя. Вы, кто молодой человек? – Аполлонов сделал брови домиком.

– Правильно, – мотнул головой Фомин и зацепил бинт о пуговицу на подушке, – А-аа.

– Чего орёшь, пошутил я! – Подскочил Аркадий Николаевич.

– Рану задел. Больно. – Потрогал бинты Вовка.

– Ладно, Володька. Выздоравливай. Стой. Главное-то я тебе не сказал, зачем приходил. Вот, – Аполлонов достал папку из портфеля, с которым припёрся в палату. Красная с гербом СССР золотым на обложке сафьяновой. – Держи. Нет. Я ничего не организовывал. Сами.

Вовка взял папку и открыл, там грамота находилась. Прочёл. Министерство Внутренних Дел Узбекской ССР награждает почётной грамотой комсомольца Фомина Владимира Павловича за помощь в разоблачении преступной банды и задержании особо опасного преступника. Круто.

– Что поймали этого извращенца фиксатого?

– Извращенца? – генерал снова сел, – Не понял.

– Ну, я когда очнулся, то он с меня штаны снимал. Я и подумал, что он того … мужеложец.

– Ха-ха, – Аполлонов минут пять ржал в полный голос, и санитар заглядывал, и врач, и даже милиционер, что, очевидно, вызван был от входа.

– Мне не смешно было, – изобразил обиду Вовка.

– Всем расскажу. А нет. Наташке не буду. Да и Ленке. Тоне … Блин тоже нельзя. Ну, вот, что ты за сволочь Фомин! Такой анекдот, и не придумаешь сам-то. Эх, жаль. Ладно, никому, не буду рассказывать. Да, поймали их. Третьим в их банде, как раз милиционер из аэропорта был, который тебя посадил в каталажку. Он и вывел на подельников, когда прижали его, да вдумчиво побеседовали. Восемь трупов на них.

– Вот, гады…

– Точно. Гады. Ну, Советская власть воздаст по заслугам. Ладно, пойду. Стоп, опять, Я, конечно, понимаю, любовь-морковь, но не слишком ли дорогие подарки ты Наташке решил подарить? – нахмурился и снова сел.

– Подарки …

– Я без тебя передавать не стал. Сам дари… Только не дорого ли?! Я Антонине столько не подарил за всю жизнь.

– Подарки? – ничего Вовка понять не мог. Это про шкаф-кровать что ли? – Так я думал …

– Думал, он. Вот держи. Сегодня вечером они с Тоней тебя навестят. Сам дари. Только день рождение у неё позавчера было. Испортил девке день рождение. Плакала.

– Я …

– Да слышал я про молнию. Держи. Всё, ушёл, там работы край … непочатый. – Генерал сунул Вовке коробку, как из-под конфет в будущем, но не цветную с розочками всякими, а просто картонную. Сунул и ушёл.

Вовка дождался, пока Аполлонов закроет дверь палаты, и открыл коробку. Чего это он такого дорогого Наташе купил? Мать, перемать! Это что такое? Как это так? Что за невезуха? Почему все неприятности, которые могут случиться, случаются? И что теперь делать?

В коробке на вате лежали те самые золотые украшения, что он завязанные в носовой платок забрал у фиксатого извращенца. Пара серёжек, кольцо из одного с ними гарнитура. Вставлены зелёные камни, но, наверное, не изумруды. Что там есть: шпинели, аметисты варёные? Нет. Вещь явно старая. Стоп. Он, конечно, не ювелир, но был в Праге несколько раз. Ходил там по ювелирным магазинчикам. Очень похожие камешки. Скорее всего, это довольно редкие зелёные гранаты. Ещё была золотая цепочка, а вот на ней маленькая подвеска с гранатом.

Так, голова, думай, новую шапку куплю. Ему эти вещи узбекские следователи подбросили, чтобы подставить? И его и людей, что Аполлонов подключил к расследованию? Так-то бред. Это кто будет против московских генералов мутить. Даже подумать об этом могут, только под одеяло забравшись, и дверь в спальню забаррикадировав. Так-то, 1948 год на дворе. Не те репрессии, что в 1937 году при Ежове, но тоже – мама не горюй. Отметаем, эту версию, как нежизнеспособную.

Аполлонов дал ему, чтобы проверить честность Вовки? Ага, а он Наташе подарит. И у неё потом изымать и говорить, что вещи ворованные. Бред. Ещё больший бред, чем узбеков в плювание против ветра подозревать.

А ведь ларчик, скорее всего, просто открывается. Нашли фиксатого и спрашивают: «Твои»? Если говорить тому, что да, мол, мои, то, значит, ещё один эпизод на себе вешать. А если отпереться, или чтобы избежать лишнего эпизода, либо, чтобы Вовке насолить, тот и сказал, нет, у пижона этого московского забрал. Загрузили все Вовкины вещи в коробку и отдали генералу, что Аполлонов прислал разбираться. А тот их Аркадию Николаевичу и передал. И грамоту вот ещё привёз. Прав был Теркин. Медаль была бы лучше. Но таких медалей ещё не придумали.

Вопрос пустой голове, и что же с цацками делать? Отдать и сказать, что это не моё, мол. Нет, вон как Аркадий Николаевич обрадовался, что Вовка о дне рождении подруги не забыл и подарок приготовил. Как там, дают – беги, бьют – кричи. Как-то похоже.

Что-то глаза слипаются, после котлеток, что генерал принёс.

Что нам сказала незабвенная Скарлетт О’Хара: «Не буду думать об этом сейчас. Подумаю об этом завтра». Ещё там есть хорошая мысль: «Жизнь не обязана давать нам то, чего мы ждём. Надо брать то, что она даёт, и быть благодарным уже за то, что это так, а не хуже». Будем жить по заветам Маргарет Митчелл.

Событие тридцать пятое

Рука закона нужна, чтобы бить в челюсть.

Залог успеха полицейской службы – способность сидеть на жопе ровно, когда все носятся.

Цитата из сериала «Готэм»

Выбраться Вовке из той заварушки помог сержант, коего бдеть за ним поставили. После облегчения «души» вернулись они в палату, а там и правда на тумбочке у кровати стоит тарелка с супом, тарелка с кашей перловой, даже со следами мяса, и компот в стакане и два больших куска хлеба (белого!), прямо и в ресторане лучше не закажешь. Вовка взял ложку и принялся суп есть, и тут взглядом за сержанта зацепился, тот слюну кадыком туда-сюда гонял.

– Держите, – Вовка подал милиционеру тарелку с кашей и один кусок хлеба. – Вас, наверное, и поесть не отпускают.

– Так ты больной, – откинулся на табурете своём сержант, руками отгородился.

– Берите, берите, мне столько не съесть. Тем более, при жевании голове больно. – На самом деле так и было. Каждое жевание в голове молоточком отдавалось. Потому, даже хлеб взял, раскрошил в холодный суп.

– Ладно. Только ты никому. – Мужику на вид лет тридцать. Была нашивка жёлтая на кителе. Ранен был, значит, воевал, должно быть, или тут с бандитами. Тоже, блин, война.

Поели. Сержант взял грязную посуду и вынес из палаты, вернулся через пару минут. Стакан с водой холодной принёс Вовке, на тумбочку поставил.

– А вы когда меняетесь? – спросил его Вовка.

– В два часа. А что, надоел? – улыбнулся.

– Товарищ сержант, а как вас зовут? – мысль у Вовки родилась.

– Петром кличут.

– А по отчеству?

– Ну, по отчеству. Молод ещё, а вообще Иваныч, – физиономия такая простая, ещё рязанскими обзывают.

– Пётр Иваныч, а можно вас об одной услуге попросить. – Сейчас откажет. Поморщился.

– Говори.

– Я не понимаю, почему меня задержали. На меня этот бандит напал, который сбежал из больницы, я потерпевший. Случайно жив остался, а этот милиционер из аэропорта зачем-то меня в ИВС отправил, ну, а потом сюда привезли. Просьба такая. Я футболист. Московское «Динамо». Мы были на игре в Ашхабаде, а теперь вот домой летим. Я чуть раньше остальной команды отправился. Мне нужно было в Ленинграде встретиться с бывшим заместителем министра МВД Аполлоновым Аркадием Николаевичем. Так вот, сейчас в аэропорту все наши. Самолёт, кажется, в четыре часа. Вы не могли бы, как сменитесь, найти там Михаила Семичастного. И рассказать ему обо мне. Хоть тренерам объяснит, а то те волноваться будут.

– Тот самый Семичастный? Капитан команды, что англичанам наваляла? – загорелись глаза у сержанта.

– Да, тот самый. Там из того состава ещё Соловьёв будет. Если попросите, то автографы вам напишут, – обрадовался Фомин. Похоже, Пётр Иваныч болельщик. Может и получиться задумка.

– Давай-ка парень так. Я схожу. Не похож ты на преступника. Повидал за жизнь. На вид ты нормальный парень. Да динамовец ещё. Наш значит. Ты возьми листочек и напиши им записку, а я и передам.

– Спасибо, так ещё лучше будет. Только…

– Я сейчас у сестры возьму листочек и карандаш. Только быстрее давай, а то скоро уж меняться, – сержант ушёл и через пару минут и правда принёс и листок в клеточку, из тетради вырванный, и карандаш химический.

Вовка за пять минут, написал капитану «Динамо» записку с объяснением, что произошло, и с просьбой сообщить по прилёту в Москву сразу Якушину. И чтобы тот позвонил домой Аполлонову, телефончик написал, и сообщил Антонине Павловне, что бедняга Фомин попал в такую вот историю, и у него ощущение, что без помощи Аркадия Николаевича он из этой заварухи не выпутается.

Сержант сменился через час примерно. Ушёл, с собой заветную записку унося. На табуретку сел тоже сержант. Узбек. Ну, наверное, узбек. Не русский, точнее не европеец. С Вовкой говорить отказался, открыл газету на местном языке и уткнулся в неё. Так и просидел восемь часов. В полночь его тоже поменяли. Но Вовка это сквозь сон видел. У него опять разболелась голова и медсестра поставила ему какой-то укол. На следующий день пришёл следователь. Не тот дежурный из ИВС, а другой. Тоже местной национальности и петрушка с тем, зачем Вовка напал на человека началась по новой. Ещё через день, всё повторилось. А потом, как по мановению волшебной палочки, всё изменилось. Пришли военные и погрузили Вовку на носилки. Довезли в полуторке до аэропорта и загрузили в военный самолёт. А из Домодедово уже вот в Кащенко отвезли.

Отделался, можно, сказать лёгким испугом. Ага, ещё двумя новыми швами на голове, подстрижкой под ноль, сотрясением мозга и теперь ещё и справку дадут, что псих. С такой справкой в милицию не возьмут.

Шутка. Не будет справки. Нет, справка будет, но другая. Что на два месяца от активного занятия спортом освобождён.

Да, зима повторяется. Ну, там принял участие в решающем матче, помог динамовцам стать чемпионами СССР. Тут, скорее всего, то же самое повторится. Опять только к решающим матчам оклемается и форму физическую наберёт.

Событие тридцать шестое

Любовь и слава… вот что одушевляет пылкую молодость и что её убивает.

Симадзаки Тосон

Слава! Я тебя не хотела; Я б тебя не сумела нести…

Марина Ивановна Цветаева

Зеленоглазая девушка пришла злая. Нет, конечно, встревоженная и даже заботливая, но злая тоже. И с порога выдала:

– Ты, Вова, только о себе думаешь!

Во как!? Чего опять не так подумал? Шестого мая, как и было запланировано, состоялся концерт с актовом зале школы, в которой сёстры Аполлоновы учились. Вовка даже вечернюю тренировку на Чернышёва переложил. Взял немецкую гитару и отыграл свою партию. Наташа пела песню про фотографии и очень прилично сыграла проигрыш на саксофоне. Понятно, что уровень настолько выше среднего по школе, да ещё песня новая, что долго хлопали и требовали повторить и ученики, и конкурсанты, и родители. И, между прочим, сама Дива – Русланова. Как уж Антонине Павловне удалось её заманить, не понятно, но вот пришла.

Ну, второй раз петь не стали. Спели вдвоём, как и положено мужскую и женскую партию разделив, лучшую песню Окуджавы – «До свидания мальчики».

Эффект ожидаемый. Взрослые плакали, дети молчали. Первая хлопать начала Русланова Лидия Андреевна (при рождении Прасковья Андриановна Ле́йкина-Горшенина). Вовка, зная, что генерала Крюкова арестуют буквально через считанные месяцы, а потом и саму Русланову, то ли в конце года, то ли в самом начале следующего, тем не менее, ничего сказать Антонине Павловне не мог. После концерта Русланова чмокнул Наташу в щёку, и похлопала по предплечью Вовку, дальше не дотянулась. Такая каланча вымахала. Садясь в машину, пообещала замолвить за «Наташеньку – птичку» словечко, где надо.

На следующий день Вовка улетел в Ашхабад. И вот через неделю почти объявился в Кащенко. А тут на самом деле Русланова чего-то кому-то сказала, и их песню согласился выслушать сам Утёсов. Он-то согласился, а Вовка, сволочь такая, в дурдом угодил. Скрывается от славы заслуженной и Наташу за собой на дно тянет. Самому Утёсову отказали. Ну, не совсем отказали, а объяснили, что автор и гитарист, мать его – виртуоз, сейчас приболел. Вот, как только, так сразу.

– На созвоне, – сказал Леонид Осипович Утёсов, он же Лейзер Иосифович Вайсбейн.

– Наташ, а ты уверена, что тебе это надо? – Фёдор Челенков совсем уж тусовщиком и завсегдатаем светских мероприятий не был, так краем иногда касался, но что-то там счастливых певиц не знал, вечные склоки-интриги, слёзы, разводы. Там нет счастливых людей. И эта слава ничего за собой не несёт. На западе хотя бы деньги. А тут каторжный труд, отсутствие нормального питания, ночёвка с гостиницах с тараканами и клопами. Пьянки вечные, ах, да, отмечание удачных гастролей в ресторане с лучшими людьми города. Вот как мог сейчас всё это зеленоглазке рассказал.

– А ты-то, откуда знаешь? – обиделась.

И мама поддержала:

– Ничего ты, Володя, не понимаешь, это же счастье, когда тебя на улице узнают, когда люди восхищаются твоими песнями.

– Это горе! – нет, не сказал. Ещё не хватало поссориться со школьницей. Он ведь старше на шестьдесят лет почти. И мамы Тони старше. Значит, нужно быть мудрее.

– Наташ, извини, что не смог на твоём день рождении быть. Надеюсь, что был бы приглашён. Но подарок я тебе приготовил. Недоедал, недоспал. Готовил и готовил. Поздравляю тебя с восемнадцатилетием. Ты теперь стала совершеннолетняя, а, значит, и подарки тебе надо дарить совершенные. Вот, прими, – и коробочку с украшениями сунул.

Чёрт его знает, правильно ли поступил? Где теперь бывшая хозяйка?

– А-а-а! Мама, смотри! Дай я тебя поцелую.

А, гори оно всё огнём. Он не Раскольников. Старушку не убивал.

А какой радостью горят зелёные глаза. Так и хочется в них смотреться.

Глава 13

Событие тридцать седьмое

Мы все учились понемногу когда-нибудь и кое-как,

И вот теперь умнее стали необразованных макак.

Шопперт Андрей Готлибович

Вовка спал,накрывшись учебником.

Врачи его выписали из психушки, и он уже собирался отправляться домой, мыльно-рыльные принадлежности упаковывал, как в палату вошёл Аполлонов.

– Ты чего вскочил? – в сетке кастрюлька в полотенце, не иначе мама Тоня передачку прислала.

– Так выписывают. Хорошего помаленьку, мне через пару недель экзамены за восьмой класс сдавать. И так отстал. – Вовка указал на учебник физики, что как раз убирал в вещмешок.

– Прижми задницу. Тут самое спокойное место в мире, чтобы к экзаменам готовиться. Кормят опять-таки бесплатно. Режим. Пойду я поговорю с лекарем твоим. Пусть тебе ещё недельку выпишет постельного режима.

– Аркадий Николаевич, там ведь, команда! Ну, и в школе же надо показаться. Артель мебельная ещё. Бутсы …

– Вот! Услышал себя, там ты будешь мотаться по городу, как угорелый, вечно в мыле и ни фига к экзаменам не подготовишься. И потом, мне твоя голова ещё понадобится. Во, и Наташке тоже! Кого она будет за уши таскать? Всё, бултыхайся назад. А нет. Сядь вон, поешь, пока тёплое, там пюрешка с котлетами, котлетки Наташа Тоне помогала лепить. Ешь. Я пойду разговоры разговаривать. – Генерал прошагал к двери, но открывая, обернулся, увидел, что Фомин так и стоит в размышлизмах, и рявкнул (ну, генерал же) – Ешь, кому сказал!

Пришлось садиться к тумбочке и приниматься за еду. Пюре было на молоке, Котлетки на пару, а соус Хайнц … Эх, соуса, кетчупа и прочей подливы не было. Вынужден был так давиться. Раз, и всё раздавил, даже и не заметил. Эх, жениться пора. Тьфу. Семнадцати даже нет. Какой, к чёрту, жениться?! Потом, думал, ведь уже, что эту жизнь нужно посвятить футболу, попытаться вывести сборную СССР на первое место в мире.

– Что поел? – в палату вошёл Аполлонов с его лечащим врачом.

– Спасибо передавайте Антонине Павловне и Наташе, всё было очень вкусно, даже и не заметил, как проглотил.

– Володя, ты сейчас, когда пищу пережёвывал, не отдавалось болью в голове? – Врач за стетоскопом не потянулся. Голова же болит, а не лёгкие или сердце, чего они там вовнутрях слушают. А интересно, всё время хотел Вовка спросить, чем стетоскоп от фонендоскопа отличается? Сейчас самый подходящий момент спросить.

– Немного совсем …

– Ну, вот, я же вам говорил, прямо обрадовался Аполлонов. Даже пищу ещё пережёвывать перетёртую не может. Пусть лечится. Это, можно сказать, надежда Советского футбола.

О, как. Надежда!

– Так, Володя, закрой глаза и пальцами рук кончик носа достань, – проигнорировал наезд генеральский маленький щуплый мозгоправ. Он Вовке даже до плеча не доходил.

Фомин потянулся, к носу и весело ему это показалось. Хихикнул и пальцем промазал.

– Ещё раз. Посерьёзнее, больной.

На этот раз чуть заволновался Вовка и стал делать медленно. Фу, попал!

– Хорошо, Аркадий Николаевич, согласен я с вами, больному ещё на недельку нужен постельный режим. Да и мне сей пациент любопытен. Говорите, несчастья притягивать стал после того, как молния ему в голову залетела. Володя, а ты не против будешь, если я фотографа приглашу твою спину запечатлеть?

– Для науки я на всё согласен, даже на двойную порцию, – решил пошутить.

Зря. Не то сейчас время. Люди Великую Войну пережили, голодали почти все, да и сейчас живут в большинстве своём впроголодь. А он тут их объедать будет. Хотя, насколько помнил Челенков, его-то не коснулось, но от Дасаева, кажется, слышал, что при росте 190 сантиметров в армии в будущем будет положено двойное питание. А ему всего пары сантиметров не хватает.

– Двойную? – Михаил Иосифович, поджал губы. Глянул на генерала, тот мотнул головой на кастрюльку.

– Прокормим.

– Нет, что же мы будем вас заставлять по три раза в день сюда ездить. Хорошо, Володя, я переговорю на кухне, вам поставят полуторную норму. И вот, что. У нас во дворе есть группа, что в реабилитации нуждается. Ты бы не мог с ними по утрам зарядкой заниматься. Они все ходячие… Ну, хорошо, некоторые не очень. Так возьмёте над ними шефство, молодой человек? Вы же спортсмен?!

Ну, и как откажешь, на неделю оставляют, полуторное питание выбьют.

– Конечно, Михаил Иосифович, позанимаюсь, только нас с этой группой свести надо. Ну, и чтобы они пацана слушались.

– Я утром зайду за тобой. Познакомлю. Да, извините, Аркадий Николаевич, но у нас сейчас партсобрание и политинформация. Мне идти надо, а то заругают. Парторг у нас строгая.

– Конечно, доктор, – попрощались за руку.

Вовка присел, на кровать. А, блин, учебники?!

– Аркадий Николаевич, а вы бы не могли позвонить в общежитие, чтобы Третьяков мне учебники и тетрадки принёс.

– А сам чего? А ну, да. Тут с телефонами строго. Договорились. Позвоню. Так, Фомин, тут человек к тебе завтра придёт. Ты его знаешь. Будет тебя в артель по производству мебели на работу устраивать. А ещё Наташа придёт вечером, гитару принесёт. Мне Антонина всю плешь проела, надо им четвёртую песню. Короткую. Уже даже ходила куда-то договариваться, чтобы Наташку на пластинку записали. Ох, втравил ты меня. Вот зачем мне это?! Жил себе, как человек, а теперь по богеме этой хожу. Тьфу. Может, ты больше не сможешь песни писать? Вон, по башке получил, и все музыкальные таланты в тебе кончились? А, Володя? – смеётся, гад.

– Я им так и скажу.

– Но, но. Ты меру-то знай. Ишь, смелый стал. Всё, музыкант, а нет … Всё, Артист, до завтра. Сам привезу, знаешь кого, он с одной-то ногой, тот ещё путешественник. Выздоравливай.

Вовка проводил, Аполлонова до двери и вернулся на кровать, стал распаковывать вещмешок. Усмехнулся. Так и не узнал у доктора, чем стетоскоп отличается от фонендоскопа. Записать вопрос нужно. А ещё пора вплотную заняться учёбой. А то ведь и на самом деле отстал и завалит ещё экзамены. Физики-то учебник есть, почему его не начать зубрить. Лёг, открыл, прочитал страницу и вырубило. Так и заснул с учебником на покоцанной голове.

Событие тридцать восьмое

Желаешь без печалей обойтись, Наукам и ремеслам обучись.

Алишер Навои

Ну, я такой магией не владею. Она сложная и встречается очень редко. Называется «руки-из-правильного-места».

Бывшего завхоза МВД – бывшего полковника – Игнатова Петра Ильича Вовка сразу и не узнал. Тогда, в начале апреля, видел в задрипанном пиджачке и непричёсанным каким-то. Сейчас Игнатов был в милицейской форме без погон. Ордена висят на груди, медали. Усики тонкие появились. Чисто выбрит и подстрижен. Полковника привёз Аполлонов. Пропустил, придерживая дверь, потом сам зашёл, поставил на тумбочку очередную кастрюльку.

– Щи, там. Ты, может, сначала поешь, а потом болтай, кастрюльку-то мне забрать надо. Не напасёшься на вас психов. А мы покурим пока с Ильичом. Дохромаешь до форточки. Спортсмен, не любит, когда курит кто рядом. Ругается. Стыдит, – улыбаясь, мотнул головой генерал на Вовку.

– Чего уж. Уважим, – отхромали оба к окну. Аркадий Николаевич, не попадал в ногу с широко шагающим бывшим завхозом. Сбивался.

Вовка, позавтракал нормально, на самом деле порции увеличили, но раз дают, надо брать, тем более мама Тоня старалась. Щи пахли офигительно. Прямо такой настоянный мясной дух. И косточка мозговая, что дух этот и дала, была в кастрюльке, просилась расколоть её и мозг из неё высасывать. Лепота. Не заметил, как и выхлебал всё, а говорил, что сытый.

Милиционеры бывшие покурили, как раз, и вернулись, уселись против Вовки. Сидели, смотрели на него. Как тот пальцем пытается мозг достать, как высасывает его. Зрители, мать их.

– Говорите, – отложил Фомин кость.

– Ну, пока ты по стране Володя путешествовал, да тут харю отъедаешь на казённых и домашних харчах, я чуть нашей обшей проблемой озаботился, – начал полковник, оглядев на всякий случай палату. Прослушку ожидая увидеть, а как сейчас микрофоны выглядят? Там слово «микро» лишнее. Просто «фон».

– Слушаю вас внимательно. – Вовка стеснялся, сам затеял и, вот, получается, подвёл людей.

– Поговорил я с Краморенко твоим. Лечить надо. Ну, я в это не верю. Захочет, сам бросит. А я помогу трошки. Он ещё одного столяра с собой привёл. Такой же, как я – безногий. И тут мне по голове и шарахнуло. А что если поискать среди инвалидов?! Однорукие-то в плотники не подойдут, а если вот с одной ногой, так не сильно и мешает. Ну, я так подумал. Не специалист. Бросил клич, общества всякие прошерстил и Аркадий Николаевич связи старые поднял. Так и получилось у нас десяток очень приличных столяров разыскать. И бухгалтера. Вот тот с одной рукой, но на счётах стучать это ему не мешает.

– А водка? – встрял Фомин. Он-то видел, что с дядей Пашей после получки происходит.

– Ты не перебивай старших. Генерал подсказал. Понятно, что на зону никто их, нас, то есть, не запустит. Там мы ход конём придумали. Договорились с зоной в Красногорске, там как раз мебельное производство. Так вот, договорились, что в посёлке у них, ну, там где бесконвойники работают, мы огородим себе место забором из колючки и там ангар с тёплым цехом построим. Выход наружу закрыт. Среди этих инвалидов таких дядей Паш твоих больше половины. Спиваются мужики. От никчёмности и неустроенности. Так что, спасение для них будет.

Игнатов замолчал. Потеребил воротник кителя. Жал, что ли. Отвык.

– А по материалам, инструментам, питание опять. Удобства.

– Вот, я и говорю, что ты парень больно умный для своих шестнадцати лет. Не дураки и мы, решаем вопрос. Промбанк ссуду даст. И кое-кто из тех, кому мебель в первую очередь делать будем, – полковник глянул косо на Аполлонова, – предоплату согласны сделать. Так, что деньги есть и всё завертелось. Тебя Володя, мы берём в штат артели, будешь, как ты и сказал – конструктором. Только твои эскизы и рабочие чертежи, это две разные разности. Потому мы девчушку одну, чертёжницу ещё возьмём, она же и ОТК будет возглавлять. Сестру ещё её в ОТК возьмём. Девушки сироты. Нашего с Аркадием друга дочери. В детском доме были, еле разыскали. Старшая, в техникум поступила. Фамилию сменили … Ну, тебе это знать не надо. Та, что постарше, завтра к тебе придёт. Нарисуешь ей идеи свои, а она потом их в чертежи превратит. Ну, вот как-то так. Вопросы есть?

– От меня только рисунки? – круто всё развернулось. Да, к тому же столько инвалидов к делу приставили. Уже можно сказать, что попадание молнии в черепушку пацану отработал. Сирот вот опять пристроили. Ну, мебели он всякой повидал. Стоп. – А резчики по дереву будут?

– От тебя рисунки и роспись в ведомости на зарплату. Двести рублей тебе пока положим. Ежели развернёмся, то, понятно, и зарплаты подымятся. А по резчикам, это ты правильно спросил. Ищем настоящих. Так-то помаленьку все столяры, что мы нашли, умеют, но мастера надо. Ищем.

Полковник посидел, на Вовку пристально смотря. Потом решился.

– Бегает у нас во дворе пацан шестнадцатилетний. Сосед мой. В футбол гоняет, папиросы у отца тырит. Песни тоже, как и ты на гитаре бренчит. И вот смотрю я на тебя и на него смотрю. Объясни мне дебилу, хоть ты и сам в психушке лежишь, почему он просто пацан в свои шестнадцать лет, а ты вот такой? Был я у Аркадия Николаевича дома. Смотрел кровать, что ты Наташке сделал. Это даже представить себе невозможно. А ещё чемпион СССР, а ещё тренер. И песни пишешь, Аркадий говорит. Объясни?

Да, Штирлиц как никогда был близок к провалу.

– Молния.

– Хорошее объяснение. Только оно ничего не объясняет. Особенно кровать. – Развёл руками и на потолок посмотрел. – Ладно, бывай, псих. Маринка придёт, голову ей не дури. Похромали мы. Дел из-за тебя столько навалилось, что и с тремя ногами не управиться.

– А протез …

– Ты и по протезам мастер? – назад сел.

– Нет, но это же несложно.

– Ссука. Нет, не ты. Рисуй!

Событие тридцать девятое

Глагол «любить» трудно спрягать: прошедшее время – сложное, настоящее время – индикатив, а будущее время – всегда условное.

Жан Кокто

Две дивчули пришли одновременно, прямо, столкнулись в дверном проёме. Схватили друг друга за волосы и давай в партер загонять, а загнав стали срывать друг с друга одежду, визжать и мордашкою тыкать соперницу в грязь. Быстро остались в одних купальниках. Как только груди из бюстгальтеров не выпрыгивают. Грязь тела и купальники облепила и не видно даже, есть ли они. Стояли на коленях высоко зады отклячив и таскали друг друга за волосы. Одна брюнетка плотненькая невысокая, а вторая блондинка стройная с зелёными глазами. Фантазии …

Две дивчули пришли одновременно, прямо, столкнулись в дверном проёме. Зашли и, бросая друг на друга косоватые взгляды, уселись на стулья около кровати. Вовка точно знал, кто одна из них. Это была боевая подруга – Наташа Аполлонова. Вторая? Как её назвал бывший полковник Игнатов – Марина? Мария? Что-то с памятью стало. Чертёжница.

– Хотите анекдот. Учительница Черчения не попадёт в рай, потому, что она – чертила.

Даже мускул ни один не дрогнул на лицах девушек.

– Вова, ты песню написал? – улыбнулась хищно зеленоглазка.

Нет, она не такая. Ревнует. Выбило её из колеи появление девушки в палате у Вовки. На самом деле добрая и ранимая.

– Знакомьтесь. Это Наташа. Она … моя подруга. А это – Марина?

– Марина Первых, – даже не посмотрела на соперницу.

– А это Марина Первых, она будет работать в артели, которая будет делать мебель. В том числе и такие кровати – шкафы, что я для тебя сделал. Наташ, а ты потом не могла бы пригласить Марину в гости и показать ей шкаф и стол?

– Да, было бы интересно увидеть все эти чудеса, о которых говорил дядя Петя, вживую, – повернулась к Аполлоновой, скучно так.

– Нет, красавицы, так не пойдёт, чего вы как мыши на крупу дуетесь. Стоп. Вот сейчас только подумал. А откуда пошло это выражение, ну «дуется, как мышь на крупу»?

– Не знаю.

– Не знаю.

Почти хором.

– Ну, нет, так точно не пойдёт, Наташ, пойдём в коридор, поговорим. – Встал и пошёл не оглядываясь.

Вышла. Злая.

– Чего происходит-то? Это по работе. Я её вижу в первый раз. Чего ты на неё пыхтишь? Я тебя люблю. Наверное. Когда ты нормальная. Весёлая. Вот такая, – пальцами растянул ей губы в улыбке. Прыснула. Ну, во уже лучше. Поцеловал в носик, – Наташик. Это по работе. Это позволит мне заработать немного денег и даст работу десятку инвалидов. Героям войны поможем нормальную жизнь наладить. Что ты устроила?

– А чего она? – законный вопрос.

– А чего она? Пришла работать. Ей из моих рисунков нужно настоящие чертежи сделать. Вы давайте подружитесь. У тебя, кстати, что по черчению? Четвёрка? – Кивок смущённый. – Вот, она тебе в следующем году поможет по этому предмету пятёрку получить. Тебе ведь нужно золотую медаль?! Как ты будешь в актрисы пробиваться без золотой медали? Так, что иди, мирись, и в гости приглашай. Ей нужно увидеть и шкаф – кровать и складной стол.

– А ты?

– Чего я? Я через неделю выпишусь и тоже в гости приеду, нужно же маму Тоню поблагодарить за обеды. Ну и песню обещаю за неделю написать.

– Я тоже помогала готовить! – носик задрала. И получила в него поцелуй. Обнимашки.

– Кхм, молодые люди, место нашли! – за спинами образовался доктор мозгоправ Михаил Иосифович. Кажется, он даже ни разу фамилию не называл, да и медсёстры и санитары, все его Михаилом Иосифовичем кличут, и никто по фамилии.

– Всё, не будем. Вы же понимаете Михаил Иосифович, это все Окситоцин.

– Что простите, какой токсин?

Штирлиц опять был близок к провалу, как никогда. Значит, учёные ещё не выделили Окситоцин – гормон, который вырабатывается в мозгу, точнее в гипоталамусе, и который отвечает за любовь.

– И причём тут роды? Она беременна?

Ага, то есть гормон уже открыли. Только не знают, за что он отвечает.

– Вова, что ты говоришь? – зелёные глаза округлились, а лицо стало красное.

Твою, налево. На самом деле, чего плетёт.

– Что-то я переучился. Пойдём, Наташа. Неудобно Марину одну оставлять. Она же работать пришла.

– Вы недолго, через полчаса у меня вечерний обход пациентов, – доктор с неизвестной фамилией ушёл, подозрительно оглядываясь на шарахнутого молнией. Он вспомнил, что читал про гормон Окситоцин, который открыли англичане, и который проделывал разные выкрутасы с организмом женщин. Но этих данных даже в учебниках специальных нет. Откуда это школьник может знать?

Глава 14

Событие сороковое

Мы учимся, увы, для школы, а не для жизни.

Луций Анней Сенека

Школа – это место, где учителя требуют от ученика знаний по всем предметам, в то время как сами знают по одному.

Константин Мелихан

Ираида Константиновна пришла вовремя. Фомин лежал и читал учебник биологии.

– Здравствуй, Володя, – учительница подошла к кровати и чуть наклонив голову заглянула под локоть, чтобы рассмотреть обложку. – Молодец. – Ну, ещё бы учительнице биологии не обрадоваться, что ученик даже на больничной койке, да ещё в психушке, её предмет изучает.

– Здравствуйте, Ираида Константиновна. – Вовка подорвался на кровати.

– Лежи, лежи. Я на минутку буквально. Пришла вот спросить, не нужна ли помощь тебе, по каким предметам. Третьяков Вова говорит, что тебя бандиты избили, но ты хочешь всё же экзамены сдавать, – завуч присела на край табуретки.

Фомин выглядел впечатляюще. Его побрили налысо, и замотали голову бинтами, но так, что лысая макушка со следами от прошлого издевательства над его головой, а именно, пятью швами, была на виду. На всякий случай сегодня на перевязке медсестра решила и их мазнуть зелёнкой, но не рассчитала Вовкиного темперамента. Она мазнула, намотанной на стеклянную палочку ваткой и часть зелёнки брызнула Вовке на нос, он дёрнулся и стал вставать. А Зинаида Васильевна держала над его головой во второй руке пузырёк с зелёнкой. Он перевернулся и щедро окатил Фомина содержимым. Сейчас вся макушка и половина щеки была у Вовки зелёная. Пытались смыть, но эффект получился чуть ли не обратный. Цвет стал не такой насыщенный, а как Фантомаса рисуют, такой бледно-серо-зелёный.

Одним словом – заслуженный раненый Советского Союза. На себя страшно в зеркало смотреть. Всё утро после перевязки, Вовка мучил гитару. Старался написать песню. Хотя слово «Написать» тут не с большой буквы, а с маленькой. Ни разу не Вертинский и даже не Пахмутов. Потому написать – это значит, вспомнить слова. Перебрал кучу песен из молодости своей, и ни на одной не остановился. Они были другой эпохи. Не прозвучат. Да, ещё и по шапке получить можно. Совсем уже хотел остановиться на «Надежде», но совесть заела. Это перебор. Это одна из лучших песен у Пахмутовой и вообще в СССР. Это всё равно, что Гимн украсть. Потому отбросил Челенков гитару и, посмотрев на стопку учебников на тумбочке, взялся за биологию. Там задачек и примеров нет, просто читай текст.

И только пару параграфов прочёл и тут как раз учительница биологии. Прямо в жилу. Прогнулся. Фёдор Челенков Биологию в школе и потом в горном институте любил. Потому надеялся, что хоть и учился этот год урывками, сдать на четвёрку, а то и на пятёрку. И тут вот такой плюсик.

– Спасибо, Ираида Константиновна, учебники мне Вовка принёс. Лежу, вот, читаю, что ещё в психушке делать.

– Да, в психушке. Ну, надеюсь, с головой у тебя все нормально будет. Умный же парень, – завуч ткнула пальцем на стопочку учебников на тумбочке у изголовья. За ними стояла та самая немецкая гитара. – Играешь на гитаре? И песни поешь?

Настроение петь учительнице у Фомина не было, но тем не менее мотнул головой и ожидаемо услышал:

– У нас выпускной будет двадцать пятого мая, может, что сыграешь?

Выпускной! Бинго! Как сам-то не вспомнил. Вот лучшая песня для Наташи. Она именно в темпе вальса написана, как раз по современной моде, и она вполне на нейтральную тему. Если в семьдесят каком-то на всю страну прозвучала, то на тридцать лет раньше просто-напросто порвёт просторы интернета. Нда, жаль, интернета ещё нет.

– Хорошо, Ираида Константиновна могу спеть песню.

– А послушать можно? – ну, да сейчас не те времена. Ещё взбредёт в голову ушибленную какую-нибудь зэковскую – дворовую спеть.

Ну, ударим Окуджавой по неокрепшим юношеским мозгам. Вовка взял гитару устроил её на коленке и начал:

Смотрел на гитару и старался чуть речитативно – протяжный стиль Булата Шалвовича повторить.

Вовка допел, положил гитару на кровать и только тут взглянул на завуча. Ираида Константиновна плакала. Нет, она ревела. Слёзы прямо ручейками стекали по щекам, добирали до подбородка и капали на сложенные на коленях руки. И она не пыталась этими руками вытереть их. Она и не думала о слезах. Она вся была в песне. Что-то задел в душе. Вовка глянул на эти руки. Вон следы мела под ногтями совсем даже без лака, а вон и кольцо на левой руке обручальное. Вдова. А сколько лет ей? Вовка и не задумывался. Тридцать? Может чуть больше? Уже была учительницей в 1941 и так же вот провожала учеников после экзаменов на Войну. И мужа проводила. Тоже, наверное, учителем был.

Фомин положил гитару и, убирая руку, чуть за струну задел. Она тренькнула и вывела учительницу из транса.

– Какая замечательная песня! Где ты её слышал, Володя? – завуч стала доставать платок из кармашка на кофте. Шерстяная вязаная плотной вязки, но старенькая. Всегда получали учителя копеечную зарплату и будут получать. Они сделают СССР самой грамотной и самой читающей страной в мире, но вот партия, а потом правительство этот их труд не оценит. Зарплата соизмерима с зарплатой дворника. Так тому ещё и квартиру сразу дадут. Нельзя получать больше гегемонов. И учёным нельзя и инженерам и конструкторам.

А настанет капитализм с человеческим лицом, и мерчендайзеры станут получать больше учитилей. То есть, по сути, тупые грузчики.

– А? – Вовка вынурныл из общечеловеческих проблем.

– Я спрашиваю, Вова, чью ты сейчас песню пел?

Чью?! У Руслановой уже засветился, а послезавтра идти петь все три песни Утёсову. И вроде кто-то там из композиторов будет. Поздно говорить, что во дворе услышал.

– Свою.

– Не может быть! – прямо откинулась на табуретке и платок выронила.

«Вот, допрыгался»! – в очередной раз укорил себя Челенков.

– Ну, как-то так получилось. Батя у меня всю войну прошел. Рассказывал. Да и при мне наши мальчишки из школы прямо в первый день пошли в военкомат, мы тоже туда с парнями пошли проситься на войну. – А как ещё объяснить? Фёдор Челенков родитсятолько в 1959 году. И к войне никак, ни каким боком, ну только по книгам и фильмам.

Стоп. Ладно. Потом.

– Это просто замечательная песня. Её бы на два голоса спеть.

– Мы так с Наташей Аполлоновой и пели у них в школе. – покивал Вовка.

– Наташа?

– Ну, типа, девушка моя.

– Типа! У тебя странный язык, Володя, словно не из этого времени. Жаргонизмы, англицизмы. Будто где-то в Англии или Америке в эмиграции жил.

Нда, Штирлиц, ну, вы поняли.

– Это всё от двора.

– Англицизмы. Странный у вас двор. Ну, да не важно. Можете вы с этой Наташей вашу песню спеть двадцать пятого мая у нас на выпускном.

– Ну …

– А заешь, что, Вова, я вижу, что Биологию, ты учишь. Вот, чтобы у тебя стимул был песню спеть, я тебе свой предмет автоматом зачту. Надеюсь на твою порядочность, и ты об этом трубить не будешь на каждом углу, и читать учебник не бросишь. Ну, да мы с тобой ведь на следующий год встретимся. Проверю, как ты моим доверием воспользовался.

– Хорошо, Ираида Константиновна, мы придём с Наташей и споем песню. Может даже две. А если Математику зачтут, как Биологию, то и три.

– Смешной ты, мальчик. Если песни достойные, то подумаю.

Ха. Да, вы просто не представляете товарищ завуч насколько достойные.

Событие сорок первое

Я современный кинематографист, потому что я жив.

Жан-Люк Годар

Кино – это всегда выход из положения. Там каждый о чём-то может помечтать.

Эрих Мария Ремарк, из книги «Три товарища»

Фёдор Челенков прямо с трудом дождался, когда уйдёт завуч их вечерней школы. Просто на две замечательных мысли она его навела. Может, опять «История» подтолкнула Ираиду Константиновну, чтобы направить его на путь истинный? Как-то же получилось у кого-то переместить его сознание в тело этого мальчишки. Зачем? Он футболист, и там, где-то, решили помочь Советскому футболу? Помочь СССР стать Чемпионом Мира?! Тогда, проще в Сталина. Или, вон, в Аполлонова. Ну, как там, нету гербовой, будем писать на туалетной. Получается, он – Фёдор Челенков или теперь Фомин Вовка – это туалетная бумага. Обидно. Ну да, какие карты выдали, теми и играть придётся. (Ты с ума сошла, коза? Бьёшь десяткою туза!) Ещё подсказала биологичка песню, ну, к ней можно и через час вернуться, не убежит. Фёдор эту песню пел на выпускном и отлично её помнит.

Гораздо важнее вторая мысль подсказанная учительницей. Итак – фильмы.

В 12 лет он снялся в эпизоде детского фильма «Ни слова о футболе», где забивает гол «ножницами». Искали по секциям пацана, который мог забить красивый гол, и увидели, как Фёдор забивает гол в падении через себя. Потом ещё, себя самого играя, снимется в эпизодах двух сериалов, но не о них речь, а именно о том детском фильме. Какой год был? Семидесятый или семьдесят первый. Да, не важно. Вот сейчас, что Вовка-Фёдору в голову побитую пришло. Нужно договориться с Аркадием Николаевичем и снять учебный фильм для пацанов, который назвать как-то броско, ну, что-то вроде: «Как научиться применять финты в футболе»? Или даже так: «Финт в футболе»! Все мальчишки страны по сто раз сходят на этот фильм и потом часами во дворах и в секциях будут их отрабатывать. И это подстегнёт и так сумасшедшую популярность футбола в СССР. И это повысит класс молодых футболистов, которые придут через пару лет в молодёжные составы основных команд, а то и дубли, а ещё через пару лет Советский футбол по мастерству дриблинга, по мастерству владения мячом, будет на порядок выше бразильского или венгерского.

Осталось малость. Ну, чего уж, две малости. Во-первых, уговорить это сделать Аполлонова, но это и, правда, малость. Аркадий Николаевич – человек разумный и важность такого проекта для развития спорта в СССР осознает. Вот второй нюансик похуже. Тут главное – правильно приоритеты расставить. Хочет он стать чемпионом СССР по футболу, обладателем Кубка СССР? Несомненно, хочет. И его финты, его умения, позволят динамовцам переиграть Боброва и компанию, и эти трофеи добыть. Или важнее поднять общий уровень советского футбола и стать чемпионом мира? А то и двукратным. Ведь чемпионский титул ещё подстегнёт популярность игры, а, следовательно, приток новых мальчишек и приток денюшки от правительства, для строительства стадионов и открытия новых секций.

Что важнее? С Якушиным посоветоваться. Стоп, опять. А ведь Хитрому Михею тоже можно морковку перед носом подвесить. Кто не хочет стать тренером команды выигравшей Мундиаль? А, ну да, сейчас ещё этого термина почти никто не знает. Слово «мундиаль» – испанского происхождения и обрело популярность в 1982 году, когда Чемпионат Мира принимала Испания. В переводе с испанского «мундиале» означает «всемирный». Пока просто Чемпионат Мира.

Если с помощью Фомина «Динамо» станет чемпионом СССР, то когда будут создавать сборную СССР, то Якушин станет «главным подозреваемым». Тьфу. Главным претендентом на этот пост. Следовательно. Если Аполлонов у главного тренера спросит о нужности такого фильма и о его своевременности, то Хитрый Михей при правильной мотивации этот фильм должен поддержать. И сниматься с финтами в этом фильме будут кумиры молодёжи, те самые парни, что насыпали англичанам перца под хвост в 1945 году.

Бобров главный кумир? Вовка не помнил точно, но что-то с Севой будет не так в 1948 году. Не зря же лучшим бомбардиром станет Соловьёв, а не Бобров. Обойдётся фильм без Боброва. Своих звёзд в «Динамо», хоть взаймы давай.

Ну, вроде бизнес план … Стоп. Если это будет просто учебный фильм, то сработает, естественно, но … Фильм должен быть игровым. Скажем, мальчишка пристаёт к тренеру, чтобы тот его финтам научил, а он ему в сердцах и говорит, иди вон на «Динамо» и проси у них. Пусть они тебе финты показывают. А мальчишка и пошёл и пристал к Якушину. Тот его к Фомину. И Вовка показывает ему финты, и в игровых эпизодах настоящих матчей, как бы воспоминания идут. А потом сам пацан, научившись, показывает сверстникам во дворе и тренеру даже своему. Ну, а тренер идёт знакомиться с Вовкой и просит того тоже научить нескольким финтам.

Вот и сценарий замечательный готов. Ничем не хуже того, что снимут про пацана на Мексиканском чемпионате мира.

Событие сорок второе

Тёща поставляется только в комплекте с женой. Помнишь, был при большевиках такой приём – товар в нагрузку? На полкило конфет два ящика дверных петель.

Олег Дивов, из книги «Мастер собак»

Песня? Песню знают все, даже те, кто думает, что не знает, всё равно знает. И фильм уже забылся, и о том, что в этом фильме играл сам … Нет, САМ Харатьян Дмитрий Вадимович, забудут. Да уже забыли. А вот песня живёт и тысячи школ на всех необъятных просторах одной шестой суши, да чего там, и мокроты тоже, ставят её в день, когда десятиклассники прощаются со школой. Ладно, ладно, одиннадцатиклассники.

Называется песня … Вот называется ли она как-то вообще, Фёдор Челенков не знал. Вообще-то, наверное, «Школьный вальс»? Так нет, «Школьный вальс» это песня Дунаевского. Того ещё – Исаака.

Эта песня тоже ещё не написана и Челенков её тоже знает. Обе эти песни пел на выпускном. Но это разные песни и Фомин решил, что вторая на порядок лучше.

Так что сейчас он сидел на кровати и, перебирая струны, напевал другую песню:

Чуть подзабылись слова. Потому, перебирая струны, записывал вспоминающиеся слова в тетрадку, и всё у него не получалось. Куда-то припев исчезал. Целую страницу покрыл стихами, а припев не вытанцовывается. Да, что за хрень, ведь десятки раз это песню пел. Что не так?

Вовка отложил гитару и речитативом песню прочитал. Вроде всё нормально, а припева нет. Походил из угла в угол небольшой палаты, побился забинтованной головой о стены. Мысленно. И снова взял гитару. Спел, то, что в тетрадку накарябал.

– Браво, бис! – из двери торчали три рожицы. А нет, одна рожа и две рожицы. Опять не так. Чего это у мамы Тони – рожа, но ведь и не рожица. Физиономии? Не-а, по физиономии бьют. Личики? Это у ангелов. Ну, одна-то точно ангелочек, вон, как глаза зелёные горят. Сейчас целовать бросится.

Жаль, что за ворованную песню. Даже не знает Фомин, ни кто автор, ни кто композитор, выветрилось за пятьдесят лет.

Но целовать бросилась не дочь, а мать. Мама Тоня обняла Вовку и облобызала всего. Теперь у него рожа обслюнявленная. Дочь стояла, матери завидовала. Очереди ждала, но не дождалась. Антонина Павловна Вовку усадила назад на кровать, сунула в руки гитару и потребовала спеть ещё раз.

– Мы самого начала не слышали, да такую замечательную песню и второй раз не грех послушать.

Куда деваться. Назвался груздем – проверься у психиатра. Благо уже в Кащенко.

Спел.

– Всё, решено. Это и будет четвёртой песней. Наташа, учи слова. Вова, дай ей текст, Аркадий … а, сейчас подойдёт, он с твоим лечащим врачом остался покурить. Ты Вова должен учиться на композитора. На поэта. На …

– Тоня, чего ты тут раскричалась. – В двери стоял генерал с эскулапом, из-за его плеча выглядывающим.

– Аркадий, ты всё пропустил, Володя придумал замечательную песню для Наташи. Теперь не стыдно и к Утёсову ехать. Во… Нет, Володя спой ещё раз. Аркадий Николаевич послушает и Михаил Иосифович.

Вот, не дай бог, такая деятельная жена достанется. Правду, ли говорят, что если хочешь узнать, как твоя жена будет выглядеть через двадцать лет – взгляни на тёщу. А характера это тоже касается или только талии и физиономии? Ну, если только по внешности, то Антонина Павлова в свои, даже не сорок, смотрелась вполне себе. На взгляд семидесятилетнего Челенкова, так просто девочка. А вот если Наташа такой же деятельной особой станет, то беда. Сам Фёдор шума не любил, и скорее домоседом был, а вот пришлось всю жизнь на людях провести, может, из-за этого и начались расстройства с головой у него. А, может, и слишком часто тяжёлым и мокрым мячом в голову прилетало. А голова предмет тёмный. Почему-то сейчас, проведя год уже почти в теле пацана, Фёдор ни разу симптомы своей болезни не наблюдал. Неужели прошло, и это несмотря на то, что регулярно по этой голове перепадало. Теперь не мячом, а всё больше железками разными.

– Зовите, Михаил Иосифович, всех докторов и сестёр с отделения, спою пару песен на прощанье. Выписываете же завтра.

Глава 15

Событие сорок третье

Для артиста не может существовать концерт в Доме культуры или концерт в Метрополитен-опере. Он везде должен показать себя на высоком уровне.

Ирина Винер-Усманова

Выбыв на две с лишним недели из общественно полезной жизни, Вовка пропустил пару очень важных матчей «Динамо». Скорее всего, да ладно, чего себя обманывать, наверняка, Якушин бы Фомина не поставил в стартовый состав. И даже на замену бы не выпустил, вот тут, уже – скорее всего. Ну, напинали какой-то дворовой команде. Что с того, не повод грандов на пацанов менять. И это при условии целой головы. Чемпионат, кровь из носу, надо выигрывать. Всё, новый регламент десятого чемпионата СССР утвердили в федерации и кучу результатов уже сыгранных матчей отменили. В том числе и этот злополучный с «Локомотивом» из Ашхабада. Сейчас в турнире осталось четырнадцать сильнейших команд.

Тем не менее, Вовка даже просто на скамеечке для зрителей бы на первом матче посидел. Ведь 16 мая приехала в Москву команда, которая, конечно его родной не стала. Он даже не знал там ни одного футболиста. Не в том смысле, что знать я их не знаю. Видел и даже здоровался с некоторыми кивком головы, приходил на их матчи, будучи пацаном, но даже и не мечтал Вовка Фомин среди этих футболистов оказаться. Куда там, с калашным рылом. (Со свиным-то рылом, да в калашный ряд лезут в футболисты все подряд…).

Серёгин, писал брат Мишка каракулями в письме, в команде взрослой не прижился, и его отправили в дубль и не основным тренером, а так – мячи подносить. Наверное, и там не задержится и вернётся молодёжь тренировать, ну, так сами пацаны Мишке говорили. Брат Мишка теперь в городе в околофутбольных кругах завсегдатай и уважаемая личность. Ни у одного человека в Куйбышеве брат родной не играет в той самой «Динаме», что побило англичан, что стало чемпионами СССР в самом первом послевоенном чемпионате в 1945 году. Ну, заняли потом вторые места два раза. Ничего страшного, в этом с помощью нашего Вовки точно победят.

«Да, и иди ты!!! Тренером в „Динамо“ работает? Да врёшь ты все малой! Там Якушин тренер. Ах, в молодёжном составе, ну, держи краба, брательнику привет передавай», – это сам Граф Мишке сказал и руку сунул. Сам, мать его, Граф. Мишка, наверное, потом неделю руку не мыл. И не брал в неё ничего, одной обходился.

Хотелось Вовке всё же с Серёгиным увидеться, вдруг бы приехал с дублем. Интересно, почему у него не заладилось в основной команде? Хотя … А почему Вовка не играет в основной команде, а Якушин, открыв рот, не ходит за ним и все его перлы записывает. Да, всё очень просто. Такие тренеры, как Якушин – это очень авторитарные руководители. У них есть своё видение футбола, и они прут, как танки к этой цели. А тут пацан Вовка или инвалид Серёгин, который ничего и никого до этого не тренировал, будет учить их – великих тренеров жизни. Очень тяжело себе такую картину представить. Да, просто не возможно.

Тогда зачем Серёгин? О чём с ним говорить? А помнишь … А вот тогда … Хрень. Уже не интересно. Другой город, другие проблемы. Вернуться в Куйбышев? Там стать звездой в местной команде. Ерунда. «Крыльям Советов» не победить в Чемпионате СССР. Один человек с такой машиной как «Динамо» или ЦДКА не справится, даже если главный тренер «Крылышек» будет к его словам прислушиваться, А это не факт. Вернее, это настолько маловероятное событие, что об этом и думать не стоит. Тогда зачем хотел увидеть Серёгина и посмотреть игру «Динамо» против «Крыльев»? Ностальгия?! Так Куйбышев сто процентов не его город. Он, как там улицы называются, не знает. Москва, Он – москвич. И хоть волей судьбы оказался в «Динамо» вместо «Спартака», всё равно, он москвич и это его город. Он его любит. Он его знает. И он связал свою жизнь с этим городом снова. Остаётся предположить, что это тот самый мальчик Вовка Фомин в душе шевелится. Накладывает свои переживания на него.

Кроме матча с «Крыльями Советов» из Куйбышева, Фомин пропустил и дерби с «Локомотивом». Наши напинали паровозникам, «пятому колесу», «паровозам», «кочегарам», «проводницам» пять мячей и пропустили только один.

Но вот на матч с Зенитом, что состоится при переполненном стадионе «Динамо» 25 мая, Фомин хотел попасть обязательно. На этот день ещё два мероприятия запланированы. Два концерта, вроде как. Мама Тоня подсуетилась и теперь они с Наташей на выпускном в их школе сначала песню споют, а потом после обеду уже в Вовкиной вечерней.

А вечером футбол.

Антонина Павловна вообще взялась за него всерьёз. Не только командовала. Жить тоже помогала. Вовкины вещи все в крови засохшей привезли из Ташкента. Половину сам Фомин залил, половину извращенец фиксатый. Так она их отнесла в химчистку. Врут должно быть про то, что кровь не отстирывается. Всё отстирали, пропарили, погладили. Получилось, почти, как новое. Кроме того, пока лежал в больнице актуальность пальто резко уменьшилась. Почти лето и тепло. Единственное, что светлый образ советского комсомольца портил, так это бинты на голове. И ещё сама голова. Её же побрили, за две недели с небольшим волосы защетинились немного, но парадного вида физиономии не придали. Да и на сцене с тюрбаном на голове выступать не хотелось.

Спросил Фомин маму Тоню, не знает ли она кого, женщину, которая свяжет ему шапочку типа тюбетейки из чёрной шерсти, ну и чуть длиннее, чтобы бинты и уши закрывала. Сейчас уже появились у самых модных модников спортивные шапочки, но они сделаны в виде пилоток и даже кисточка присутствует. Вовка же хотел себе обычную шапочку «минингитку» трикотажную из будущего. С машинной вязкой не просто, но обычная на спицах, если спицы взять потоньше, тоже должна получиться такая, чтобы сквозь неё бинты и лысина не просвечивали.

Забирать его из Кащенко приехал генерал и Антонина Павловна, принесла две вещи. Первая понятно, шапочка. Ну, не Адидас, но для 1948 года вполне себе. А вторая, прямо, интересная. Это альбом с нотами и текстами его четырёх песен изданный типографским способом. Расстаралась мама Тоня. И обрадовала, что на двадцать седьмое число она передоговорилась, что их с Наташей послушает сам Утёсов. Причём вместе с дочерью Эдит или Дитой.

Что-то опять голова от таких новостей закружилась у Фомина. Головокружение, блин, от успехов.

Событие сорок четвёртое

Всемирный день математики празднуется шестого марта… никем.

Джимми Карр

Любая формула, включённая в книгу, уменьшает число её покупателей вдвое.

Стивен Хокинг

Песню спели плохо. Даже отвратительно. Особенно в школе у Наташи Аполлоновой. Не «репетепитировали» толком. С такой ехать к Утёсову стыдно. Так и сказал боевой подруге. Та согласно кивнула головой, слезинки в глазах зелёных. Мама Тоня, не музыкальный критик, но тоже шмыгнула. После провального выступления долго хлопали в обеих школах, учителя лезли целоваться, девушки выпускницы строили Вовке глазки. Даже завуч Ираида Константиновна сообщила с улыбкой от уха до уха, что Володенька молодец и пусть уже дырочку для ордена ковыряет, в смысле, что «Биологию», он уже сдал, так как умеет во всех шести чувствах разбираться.

Фомин решил, что наглость второе счастье, и хотел было спросить про автомат по Математике, но тут сама математичка подошла, чмокнула его в район шеи, дальше не дотянулась, даже встав на цыпочки, и прошептала: «Это твёрдая пятёрка. Это не песня, а прямо теорема Лагранжа на музыку положенная».

Это чуть настроение подняло. Может, он слишком строго к себе подошёл. Или даже не к себе, а к Наташе, она время от времени выбивалась из ритма. И фальшивила на саксофоне. За собой тоже пару раз замечал, но себе простил, он пивцом и тем более гитаристом, вообще, не собирался подвязаться. Заканчивать нужно. Осталось два года до чемпионата мира, а он ничего, да нет, ни черта, да, даже, во как – ниху… не сделал. Пора!

Прямо из школы их забрал на Эмке Аркадий Николаевич и повёз на стадион «Динамо». Но упрямо едет прямо на «Динамо» вся Москва, позабыв о дожде. Так и было, Москву накрыл тёплый летний дождь. Чуть поспешил, ещё пять дней до лета. Пока ехали, он и кончился,прогрохотав где-то за Воробьёвыми горами. Унесло тучу. Народ, текущий ручейками на стадион стянул куртки и пиджаки с голов (обоив полов), пару богатеньких, даже зонтики закрыли. У мамы Тони тоже был, и она даже с сожалением посмотрела на убегающую тучу, не дала проклятая покрасоваться красивым розовым зонтиком. Не иначе трофей из Фатерлянда. Вообще, Челенков в интернете часто натыкался на это «Трофейное дело», когда даже Жукова и Русланову не пожалели, а многие генералы типа Крюкова, так и вполне серьёзно пострадали. И не появись Хрущёв, который их реабилитировал, так и не дожили бы до освобождения. Так вот, Аполлонов видимо из другой породы. Если можно так сказать, то нищий, как церковная крыса. Ничего из Германии не привёз, ни на чём руки не нагрел. Зонтик, скорее всего, перекупил у кого-то.

«Динамо» играло с «Зенитом». До этого у москвичей было четыре победы, которые федерация поделила пополам, аннулировав встречу с «Локомотивом» из Ашхабада и одноклубниками из Сталинабада (Душанбе). Хорошо или плохо, что чемпионат переделали, но получается – московскому «Динамо» не повезло. А вот Ленинградцам наоборот. Не в смысле повезло, а в смысле его игры не изъяли из обращения. Он играл с командами, что остались в чемпионате. Проиграли ленинградцы в Москве торпедовцам 2 – 1 и потом сыграли два матча дома. Так себе. Нулями разошлись с киевским «Динамо» и выиграли с минимальным счётом 1 – 0 у ВВС, ещё не у того. Там почти нет ещё грандов. Только начал младший Сталин собирать. По итогам прошлого чемпионата вообще вылететь из Первой группы должны были, но тут вдруг непонятный чемпионат, а потом видимо в федерации футбола и вообще в Спорткомитете «передумали». Интересно, как Сталин с Аполлоновым договаривался, что предложил один, и от чего не смог отказаться другой. Или как в фильмах: «Есть мнэние, что команда ВВС должна играть в Пэрвой группе чемпионата СССР». Спросить у товарища генерала или не стоит, думал Вовка и решил, что не стоит. Захочет, сам скажет. Сейчас есть гораздо более важная тема для разговора с Аркадием Николаевичем. Фильм. Вовка даже несколько строчек чиркнул в тетрадку. Не сценарий. Синопсис. Или даже намётки к нему. Не Толстой. Так, Достоевский. Зато он точно знал, кому надо идею подкинуть. Есть в СССР очень замечательный писатель. Лев Кассиль. Он уже написал книжку «Вратарь республики» и по ней снят фильм «Вратарь». Ещё далеко до «Хода белой королевы». А вот фильм про мальчишку футболиста, что хочет выучить финты, Фёдор Челенков думал, что Льва Абрамовича заинтересует, тем более, если Аполлонов пообещает снять по книге фильм. Осталось только уговорить обоих.

Итак, нужен Лев Кассиль. Что-то у Вовки в мозга побитых шевельнулось. Точно. Лев Кассиль введёт в оборот термин «Матч смерти». Он уже пять лет назад написал статью в газету, но повесть напишет кто-то другой. И фильм снимут вообще намного позже. А нужно бы сейчас. Как это поднимет интерес у детей, и этот фильм можно будет долго катать по соц странам. Словом, Лев Кассиль нужен срочно. И Вовка, ну, нет, Фёдор Челенков точно знает, где он сейчас живёт. Много раз он проходил мимо дома, на котором была мемориальная доска. И он жил в этом доме, отпечаталось в памяти с 1947 года. В Камергерском переулке, дом № 5 или 7. В начале самом. Это в районе Тверской. Сейчас должен называться по-другому. Как? Фёдор напряг память. Смешное и неправильное название какое-то. Бинго – «проезд Художественного театра». Ещё в детстве удивлялся, как это улица называется «проездом». Может, есть улицы и – «выезды»? Так, а Тверская сейчас – улица Горького. Значит, нам туда дорога.

Событие сорок пятое

Командовать в доме должен кто-то одна.

Мужчина без жены – как дуб без дятла.

Зенит, это не тот Зенит, что был при Челенкове … Будет. Пока это мелкий захолустный клуб без стадиона. И в Ленинграде кроме него есть «Динамо» Ленинград, которое вполне себе один из лидеров футбола в СССР. А Зенит? Мальчики в Первой группе для битья. Что же интересного хотел Фомин увидеть на этой встрече? Просто соскучился. Сто лет вот так не сидел на скамейке и не наблюдал с хороших мест за игрой. Тем более, было за кого поболеть. Это первое. Второе тоже важно. В больницу два дня назад приезжал Третьяков Вовка и сказал, что Якушин решил его попробовать в настоящей игре и выпустить его в стартовом составе.

Есть Хомич. Он хороший вратарь, и он в реальной истории сильно задержит восход звезды Льва Яшина. И теперь ситуация только хуже станет. Фомин был уверен, что его тёзка и земляк отстоит этот матч со слабым соперником хорошо. И вот, что получится, в «Динамо» одновременно теперь не два, а три супервратаря. И что делать? Играть всем троим по очереди? Бред. Так в футболе нельзя, тем более, вратарям. Нужна постоянная игровая практика. И даже если прибавить сюда игры дубля, то это ничего не изменит, там ещё и Николай Медведев в том дубле, тоже очень хороший вратарь. В аренду сдать одного? Кого? Все хороши, всех жалко.

Вовка улыбнулся, как будто Якушин спросит его мнение по этому вопросу. Даже не смешно. Якушин вообще заморачиваться не будет. Есть хороший запасной вратарь и замечательно, пусть взрослеет, матереет, перенимает опыт у старших товарищей. Это по Третьякову. А Яшин, который Лев?

«Динамо» начало атаковать с первых же секунд и уже через пять минут Сергей Соловьёв открыл счёт в матче. До перерыва ещё и Константин Бесков мячом отметился. Второй тайм был скучнее, но свой шанс лучший бомбардир клуба и страны Соловьёв не упустил. Матч закончился со счётом 3 – 0 – очередная крупная победа бело-голубых в чемпионате.

Третьякова было Вовке даже жалко, «Зенит» в лице Анатолия Короткова произвёл всего один удар в створ ворот, да и то с приличной дистанции. Третьяков легко мячом завладел и с ходу пробил в сторону Бескова. Можно сказать, пас отдал. Жаль Бесков в перекладину попал. Так бы Синявский по стадиону объявил, что мяч с подачи Третьякова забил Бесков. Прикольно.

А в целом Вовке не понравилось, как играют одноклубники, это просто был навал. Ни попыток раздёргать соперника, ни передач вразрез, да и точность передач оставляет желать лучшего. Эх, сюда бы Игоря Нетто, поучить ребят отдавать выверенные и точные пасы. А где сейчас его одноклубник и тренер? Так, 1948 год. В основной состав, наверное, через год попадёт. Весело. А получается, что Игорь Александрович сейчас его ровесник и играет, пусть, будет «играет» в Молодёжке «Спартака». Вот это выверт судьбы. Бесков одноклубник, а Нетто одногодок. А ещё с будущим старшим тренером отдела футбола и хоккея ЦС «Динамо» Михаилом Семичастным они недавно в Ашхабаде в одной команде играли. И легендарный Бобров, тут же под боком. В замечательное время попал.

В перерыве Вовка, воспользовавшись тем, что Аполлонов с друзьями – генералами принял на грудь пару стопочек водочки, под занюхивание рукавом, подобрел и с оптимизмом смотрит на мир, пристал к нему с просьбой познакомить его с Львом Кассилем.

Аполлонов, расфокусировал глаза, очевидно вспоминая, что это за перец такой, потом сфокусировал их на Вовке как-то чуть пренебрежительно.

– Хочешь через него пробраться в союз писателей со своими песнями?

Мать же ж, твою же ж, всё семейство Аполлоновых помешалось на этих песнях. Нет, нужно с ними завязывать. Вот только Наташа … Ну-ка, ну-ка … А что если у этого пацана, который в фильме охотится за финтами будет сестра старшая – спортсменка динамовка и она согласится провести его на «Динамо» и познакомить с кем-то из футболистов. Есс!!

– Аркадий Николаевич, я вообще о такой ерунде не думал даже. Я думал, о том, как из Наташи настоящую актрису сделать.

– И ты туда же! А причём тут Кассиль? – но заинтересованность в серых глазах появилась. Вот интересно, у отца глаза серые, у матери голубые, но довольно блёклые, а у дочери зелёные, и не просто зелёные, а такого насыщенного цвета, что так и хочется спросить, где она такие линзы добыла! Шутка.

– У меня есть задумка написать с ним совместно сценарий футбольного фильма. Будет настоящий блокбастер.

– Бастер – это по-английски – разрушать. Я с тобой английский тоже скоро выучу. Читаю же эти Наташкины бумажки. Не захочешь, а выучишь. А твоей методой даже на работе делюсь, а то приходится встречаться с иностранными делегациями, а английский никто не знает. Полиглотом скоро стану. Ладно, и чего ты с писателем разрушать собрался?

– Блокбастер – это кино очень популярное, на которое прямо ломиться будет зритель, всё на своём пути разрушая.

– Наташу в кино?! – услышала и мама Тоня. Ну, всё прения можно закрывать. Ночная кукушка в деле.

– Может, если дело выгорит, то и два фильма.

– Аркадий Николаевич.

– Ну, Вовка, погоди!

– Зайчик!

Глава 16

Событие сорок шестое

Неверные весы – мерзость пред Господом, но правильный вес угоден Ему.

Царь Соломон

Покупай не то, что нужно, а то, что необходимо.

Катон Марк Порций Цензорий

Взвалил, так взвалил. Правильно генерал говорил, нужно было всеми правдами и неправдами в больнице задержаться, пока экзамены за восьмой класс не сдаст. Вовка только два предмета автоматами сдал. Ещё куча целая впереди. Хорошо будет школьникам через пару десятков лет. Они будут сдавать четыре экзамена в восьмом классе и семь или восемь в десятом. И генуг. Сейчас всё серьёзней. Во всех классах есть экзамены. Вовке нужно было сдать следующие: знание Конституции страны, по русскому языку письменно (изложение) и устно, физику, алгебру, географию, историю и биологию. Русский и письменный и устный Челенков надеялся сдать нормально. Всё же семьдесят лет прожил. Успел и книжки почитать и даже несколько статей в газеты написать. Единственное, что до сих пор так толком и не научился – справляться с перьевой ручкой, вечно чуть сильнее надавит и вуаля, пятно чернильное, в простонародье именуемое – клякса. Алгебру с биологией долой, остаётся физика, география и история. И самое сложное – это история. Главное, не ляпнуть там чего. Времена серьёзные тут двойкой можно не отделаться. Кроме того за двойку ещё и заплатить придётся. Привыкший к реалиям другого времени здесь Фомин столкнулся, что практически всё образование платное. Начиная с восьмого класса. А институты все платные. В Москве и Ленинграде дороже. Так за обучение в восьмом классе в Куйбышеве родители отдали сто пятьдесят рублей. А в Москве это стоило 200 целковых и это при средней зарплате по стране рублей в триста. Людям приходилось серьёзно копить, чтобы дать ребёнку образование. Как всегда правительство классную формулировку введению платного образования в СССР нашло: «Учитывая возросший уровень материального благосостояния трудящихся и значительные расходы Советского государства на строительство, оборудование и содержание непрерывно возрастающей сети средних и высших учебных заведений, Совет Народных Комиссаров СССР признает необходимым возложить часть расходов по обучению в средних школах и высших учебных заведениях СССР на самих трудящихся …»

Учитывая возросший уровень?!!!! Люди впроголодь жили. Шестьдесят рублей килограмм масла и триста сорок рублей средняя зарплата по стране. А ведь в каждой семье несколько детей, не два. Пять – шесть. Вот и накорми всех маслом и оплати учёбу всех пятерых.

Так за повторный экзамен ещё и заплатить нужно.

Фомин засел за Историю. Тяжко, все эти съезды партии учить. Да даты сражений. А в это время голова вечно старалась чем другим заняться. Но это не главное, на учёбу время ещё найти надо. После матча они с Аркадием Николаевичем зашли в раздевалку команды, поздравить динамовцев с победой, и, увидев прямоходящего Фомина (Сапиенса), Якушин и Чернышёв просто набросились на него.

– Ты, Артист, кончай симулировать. Почему за тебя другие должны горбатиться. Завтра чтобы был на тренировках, – это Михаил Иосифович.

Аркадий Иванович Чернышёв, который и горбатился все эти три недели за Фомина, был чуть менее категоричен.

– Бегать тренеру по полю не обязательно, тем более, мячи на голову принимать. Нужно командную игру налаживать, а это и со скамейки можно делать.

Зашли поздравить, ёшкин кот. И не скажешь ничего про экзамены. Просто не поймут. А как же другие? У тебя в команде почти все учатся и не бухтят, а в основной команде и в дубле многие учатся в техникумах и институтах. Давай, им на время экзаменов отменим матчи. Чего уж, сами пойдём мяч пинать.

Так и получилось, что прямо по выходу из Кащенко на третий уже день снова проводил две двухчасовые тренировки, а в перерыве ездил в комбинат питания на обед с командой. Усиленное питание впитывал. Оставалось после этого два часа до следующей тренировки сиди в кабинете у Чернышёва и учи на здоровье. Сщас!!! Проявился второй кооператив, Артель назвали «Робутса» – это сокращение от «Российские бутсы». Эти подвижник хотели назвать тупо обувная артель «Бутсы». Фёдор Фёдорович Челенков покриативил немного и вспомнил про одного из титанов будущего по производству спортивной одежды и обуви. Называется – «Reebok». Ну, не наше слово, но сейчас эта артель будет делать лучшие бутсы в мире и название должно быть запоминающееся для иностранцев. Нужно будет после победы на Мундиале в Бразилии выходить на международный уровень. Продавать их за рубеж. Вот и нужно красивое броское название. «Адидаса» ещё толком нет. Пока есть «adiˌ,das». Это имя и фамилия основателя. И его ещё знать никто не знает. Нужно отобрать у товарища Ади пальму первенства. Как-то читал в книге про компанию «Адидас» Фёдор Челенков, что в 1947 году наёмные работники фирмочки получали зарплату товаром (дровами, пряжей и т. п.). Не лучше наших живут, а то и похуже. А дальше ещё лучше, вот именно в этот момент братья поссорились, подрались и начали раздел имущества. Годик им будет не до бутс. И три полоски появятся только через год. Хрен им на воротник. Робутсы будут с тремя полосками.

С первой мебельной артелью всё просто было. Ею занялись компетентные люди. Там от Вовки только рисунки рисовать и деньги лопатой грести, все двесссссти рублей, три раза ха. Ха. Ха. Ха. С ателье пошивочным оказалось сложней. Не в смысле оформление или оборудование сложней. Просто ещё одного желающего взвалить на себе нелёгкое дело создания артели сразу не нашлось. Вовка сдуру решил, что он крутой бизнесмен. И сам попытается справиться. Наивный албанский юноша. Но остатки здравого смысла остались. Потому направил свои стопы в том самый дворик в «Марьиной роще» с доминушниками. Полковника за столом ожидаемо не застал. Пошёл, стукнул в дверь. На пороге образовалась вполне себе ухоженная дама, только вот с бигудями на голове, куда это она прихорашивается в семь вечера.

– Постой. Похож. Так ты этот фрукт?

– Я скорее овощ, меня в Кащенко держали, – пошутить решил.

Не сработало. Не те ещё ассоциации слово «овощ» вызывает. Когда придумают?

– Петя, тут к тебе фрукт этот пришёл. Только не долго. Не забывай, в восемь такси приедет, – мадам не слишком одобрительно глянула на Вовку и подмигнула неожиданно, – Баклажан. Шапка у тебя интересная. Не видела таких.

Бывшего завхоза МВД – бывшего полковника – Игнатова Петра Ильича на этот раз Вовка застал почти в неглиже. Был в трусах сатиновых длинных почти до колена и в майке алкоголичке. С отвёрткой в зубах и очередной электроплиткой недоделанной в руке. В другой руке трость самодельная.

– А, дизайнер, дерзай, заходи, только разувайся, а то влетит от Галины, – перехватил отвёртку пальцами, чуть плитку не выронив. Неожиданно был уже на протезе, что Вовка ему десять дней назад нарисовал. Золотые руки у человека, если сам сделал и отличные организаторские способности, если уже выпуск организовал.

Прошли на кухню совмещённую с мастерской. Полковник освободился от инструмента и агрегата, что чуть не спалила женский монастырь бывший.

– Что-то конкретное нужно или просто зашёл жизни поучить? – эдак серьёзно, вот и думай то ли смеяться, то погодить.

– Тут такое дело, я в ещё один кооператив влип. Тоже дизайнером …

– Одобряю, решил ещё инвалидов к делу пристроить? – Постучал отвёрткой по протезу. – Есть недоделки, но гораздо лучше, чем раньше, вообще без ноги, Галина, вон, даже в театр уговорила сходить, продемонстрировать обновку.

– Обувную артель. Спортивную обувь шить.

– А что ты, Дизайнер, вообще об артелях знаешь? – Пётр Ильич сел на табурет с облупленной краской.

– Ну, что-то вроде колхоза, – именно, что ничего не знал, потому и пришёл.

– Думаешь, начали мы, на самом деле очень хорошую, твою мебель делать и озолотимся все?

– А нет?

– Нда, Плохо ещё мы воспитываем нашу молодёжь! – где-то слышал Фомин уже эту фразу.

– Ну, я слышал, что цена может быть только на 13 процентов выше, чем в магазине государственном, и что наёмных рабочих может быть не более 25 процентов от общего числа работников артели. – Поделился Фомин знаниями.

– Правильно. Ещё пара моментов для начинающего кооператора нужных подскажу. Промысловая артель – это предприятие местной лёгкой промышленности, в котором, как правило, работают от 10 до 200 работников. Для создания промысловой артели в селе требуется как минимум 9 человек, в городе – 15 человек. То есть в твоей обувной артели должно быть не меньше 15 человек. Вступить в артель могут все граждане от 16 лет, кроме «лишенцев». То есть, аккуратнее с набором людей. Главный руководящий орган артели – общее собрание. Собрание назначает прочие управляющие и контролирующие органы, решает все организационные вопросы. Усвой, что артель – это артель, а не твоё частное предприятие. Теперь о (или об) огромных деньжищах. Их нет в артели. Если ты решил там заработать себе на дворец в Крыму, то не получится ничего. По закону между членами артели распределяется до 25 % сверхприбыли в качестве дополнительного вознаграждения. Получить что-либо кроме зарплаты и премиальных, как и в советской торговле, можно только одним способом – незаконным, то есть, махинациями. Ну, продашь ты без документов стол, там, или бутсы твои. Раз продашь. Два продашь, на третий тебя посадят, даже и не пытайся органы надуть. Ещё о деньгах, – улыбнулся бывший завхоз МВД, видя вытянувшееся Вовкино лицо, – У промкооперации имеется ещё и обязательства по приобретению облигаций Госзайма. Их доля в общих бюджетных платежах примерно к 23 – 25 процентов.

– А куда же деньги от прибыли идут? – Нда, а Вовка и, правда, на домик в Переделкино замахнулся. И родителям рядом.

– Деньги? Давай пока про саму артель. Артель невозможно купить, продать, передать по наследству – всё её движимое и недвижимое имущество находится в равноправной коллективной собственности работников предприятия, право пользования которым аннулируется при выходе или увольнении. Просто аннулируется. Понятно. Теперь про деньги. Главная цель производства артели заключается не в извлечении прибыли, а в увеличении благосостояния всего советского общества. Это такое же предприятие и оно живёт по тем же законам, что и вся страна. А ещё есть заказы государства и там цена фиксирована. То есть, Аполлонов через свой комитет закажет тебе бутсы, а цены назначит, пусть, двадцать пять рублей. Вы изготовите, подсчитаете, и у вас получится себестоимость пятьдесят рублей. И вы всё одно будете продавать по двадцать пять, работая в убыток. Правда, предусмотрена компенсация из центрального фонда долгосрочного кредитования Всекопромсовета. А фонд этот и формируется из отчислений лишних заработанных денег. Ну и на приобретение нового оборудования можно пустить или на путёвку в Крым, в тот домик, что ты решил себе забабахать. Ещё детский садик можешь построить. Ну, а если кооператив большой, то даже пионер лагерь или дома для работников. Там, правда, проблем выше крыши, но есть такая возможность. Ты же конструктором у нас числишься, вот можем тебе чертёжный кульман с карандашами заказать. Рейсфедер. Надо?

– Надо.

– Ну, ты не скисай, не всё так плохо. Если вещь не имеет аналога, то цена почти договорная. И если специалист очень ценный, то зарплата будет по высшему государственному тарифу. Поверь, это не так и плохо.

– Товарищ полковник, – Вовка понял, что лучше всего оставаться дизайнером. – Не подскажите фамилию и адрес человека, который бы на себя это взвалил. Ну, вот как вы. И там есть в обозримом будущем вероятность, что будут покупать даже всякие англичане с испанцами и итальянцами. Там никаких добавочных благ нет?

– Благ. Там геморрой добавочный и огромный, но тут ты прав, там валюта появляется, с ней сложно все. Там Внешторгбанк, но можно будет на валюту кое-что закупить из техники вражеской. Не куксись. Например, спецодежду. Смекаешь.

– Джинсы?

– Джинсы? Ну, я о другом думал, но можно и американскую спецодежду. Я-то о ботинках и сапогах. Так. Ясно всё с вами с молодёжью, которую мы ещё плохо воспитываем. Поищу я человечка. На примете нет, но поспрашаю. Давай-ка выметайся, Дизайнер, заговорился с тобой, сейчас Галина с причёской закончит, а я тут в труселях. Получим оба мокрым полотенцем, она за восемь лет впервые в театр собралась. Брысь отсюда. Я завтра узнаю и через Аркадия Николаевича сообщу.

– Петя! – точно предчувствовал бывший завхоз МВД.

– Уходит Дизайнер, уходит, не кипятись.

Событие сорок седьмое

Один плохой главнокомандующий лучше двух хороших.

Наполеон

У настоящего генерала и мечты с лампасами.

Авессалом Подводный

У Фёдора Челенкова была не любовь к четвёртым числам. Вечно с ним четвёртого числа что-то обязательно случается, даже уже привычка выработалась, если есть возможность, то четвёртого из дома не выходить. Получалось крайне редко. Летом сплошные игры и разъезды. Разве зимой, да и то, обязательно придумает руководство «Спартака» сборы в Испании. Сегодня было четвёртое июня и прямо сердце покалывало, предвещая неприятности. Сначала подумал, что что-то с командой может случиться. Сегодня должны из Киева приехать. Ехали поездом. Позавчера выиграли там у местных одноклубников с разгромным счётом 0:4. Два мяча на счету Соловьёва. Всё, вроде бы, хорошо. По реальной истории помнил, что … Точнее, не помнил, ни каких катастроф железнодорожных, в которых что-то случалось с командой «Динамо» (Москва).

Почти успокоился и пошёл с утра, как и обычно, на двор монастыря делать утреннюю гимнастику. Сильно не усердствовал, боялся, что опять швы разойдутся. Подрыгал ногами, поподтягивался немного и уже совсем было собрался подниматься в комнату, как во двор стали милиционеры заходить. Первым шёл какой-то генерал. Штаны были с лампасами. Горели, прямо, красным. Вовка стал задом пятиться, стараясь непонятному начальству на глаза не попадаться. Лучше бы вытянулся во фрунт и глазами вращал от усердия, как заповедовал прусский король Фридрих II, известный также по прозвищу «Старый Фриц». А так был замечен и к тому же, наверное, не совсем правильно себя вёл с точки зрения генерала. Тот остановился, повернулся к Фомину и головой мотнул, мол, кто таков, твою налево. Чьих будешь? И опять Фомин себя неправильно повёл. Остановился и стоял, ничего не предпринимая. Генерала это стало раздражать, и он повернулся к сопровождающим.

– Это кто? Он что немой?

– Разрешите доложить, товарищ комиссар милиции III ранга, – пришлось выходить вперёд Миронычу.

– Докладывай, – и продолжает на Вовку пялиться, как на жирафу какую.

– Это динамовец Владимир Фомин. В настоящее время работает тренером молодёжного состава команды «Динамо» (Москва) по футболу.

– Тренером? А здесь тогда он что делает? Он офицер? Молодо больно выглядит! – Вовка оторопел. Ну, ни хрена себе. Это что же сейчас будет.

А сейчас было «Ни чего хорошего». Блиииин, четвёртое число.

– Никак нет, товарищ генерал, он не милиционер, ему всего шестнадцать лет. – Пояснил, покачивая головой Вовке, комендант. Типа, ну, какого хрена ты тут нарисовался.

– Шестнадцать???! Мать вашу, что тут у вас творится! Это общежитие Высшей школы милиции, а устроили детский сад! Выселить немедленно. – И довольный, что нашёл нарушение, пошёл в монастырь женский. Делегация из полковников и подполковников следом потрусила.

Вовка остался в майке и спортивных штанах стоять на улице. Соображал. Вспомнил, что в милиции нет генералов. Там комиссары всяких разных рангов. Так хрен, блин, редьки не слаще. Сейчас дёргаться уже поздно. Конечно, можно позвонить Аполлонову, да даже нужно, наверное, но … Но стоит подумать о последствиях. Аркадий Николаевич сейчас для милиции никто. Наоборот, его как бы сняли. Он сейчас председатель комитета по Физической культуре и спорту. И что, какое дело этому генералу до спортсменов? А может это вообще заход против генерал-полковника? Челенков в этих послевоенных реалиях ни в зуб ногой, но в газетах клеймят космополитов, со дня на день начнётся гонение на генетику, если память не изменяет. Потом ещё дело врачей и вообще наезд на всех евреев. Антифашистский комитет разгонят и пересажают, а то и расстреляют. Сложные времена и сейчас не хватало ещё подставить Аркадия Николаевича.

А где жить? Стоп, а где живёт Яшин? Он ведь служит в МВД. Какая-то казарма или другое общежитие, даже и не спросил ни разу, а ведь полгода уже почти тренирует. Ну, чего уж теперь. Поживёт вместе с Яшиным … Стоп. Хрен. Он, блин, редьки не слаще. Яшин – милиционер. А товарищ Фомин никто. Вот же, влип. Ну, чего четвёртого числа дома не сиделось. Знал же. Сто раз проверено. Четвёртого числа случаются неприятности, и их лучше всего переживать лёжа на кровати или диване. Нет, выперся.

Глава 17

Событие сорок восьмое

Союз писателей состоит не из писателей, а из членов Союза писателей.

Зиновий Паперный

Есть люди, которые читают лишь для того, чтобы находить у писателя ошибки.

Люк де Клапье де Вовенарг

Лев Абрамович Кассиль встретил Вовку настороженно. Был в сером красивом пиджаке и брюках тоже серых, но не от костюма. Даже в галстуке. И в тапочках при этом. На носу большие чёрные роговые очки с приличными диоптриями, глаза из-за этого большими казались, как в мультиках японских.

– Я так понимаю, вы молодой человек – Владимир Фомин? – нос такой еврейский и чуть волосы кучерявятся, открывая огромный лоб. И не приглашает войти. Ответа что ли ждёт?

Вовка с писателем был знаком. Заочно. И не Вовка. Фёдор Челенков в детстве ещё прочёл и повесть «Вратарь республики» и рассказ «Пекины бутсы». Потешался, сидя в читальном зале библиотеки, над незадачливым Петром Дементьевым, который в Турции купил себе зачем-то огромные бутсы и несколько раз из-за насмешек других игроков пытался от них избавиться. И каждый раз они догоняли незадачливого Пеку. Дементьев и сейчас играет ещё в киевском «Динамо». Старенький уже, тридцать пять лет, но если Фёдору память не изменяет, то ещё года четыре будет играть, а потом тренером будет работать.

О встрече договорился Аполлонов. Вовка ему пока ничего о выселении не говорил. Его и не выселили совсем. Мироныч дал ему три дня на то, чтобы он себе жильё новое нашёл. Вчера Третьяков вернулся из Киева, как раз, против Пеки и играл. Вовка вспомнил про рассказ и посоветовал тёзке прочитать. Третьяков чуть не плакал. Расстроился, что Вовки не будет. Переживал, что поселят к нему чужого человека, который к тому же храпеть станет.

– Да, нормально всё будет. Может, я квартиру найду, чтобы снять, или комнату.

Вовка кивнул писателю и протянул руку.

– Фомин. Вовка. – Кассиль руку пожал, но вяло. Напугал его, что ли, звонок с самого верхнего верха. Ну, понятно, с евреями сейчас в стране борются, а его младшего брата в тридцать седьмом арестовали и через год расстреляли. Попал в «Ежовые рукавицы».

– Проходите, – и на пороге опять дорогу в квартиру перегородил, – Мне сказали, что у вас ко мне дело. По литературной части? Принесли рассказ написанный? – У Вовки тетрадка в руках с синопсисом.

– Лев Абрамович, давайте всё же пройдёмте в кабинет ваш и присядем. Нужно переговорить и разговор долгий. Думаю, вас заинтересует. Даже отпускать не захотите, – попытался максимально открыто улыбнуться Фомин.

– Даже, так, – чуть губы скривил, но пошёл вглубь квартиры, Вовку не пригласил, и сам догадается.

Кабинет писателя ничем особым от кабинета Аполлонова не отличался большой древний стол, книжные полки вдоль стен. На видном месте сочинения Сталина. Красно-коричневый переплёт золотые буквы на корешках. Под номером тома мелкими золотыми буквами: «институт Маркса Энгельса Ленина». Всё же, чуть отличается, цветы везде, словно в оранжерее, а не в кабинете.

Сам хозяин как-то крадучись уселся в кресло деревянное у стола, а Вовке указал на стул.

– Слушаю вас, молодой человек. – Сам ещё не старый. Лет сорок.

Вовка набрал воздуха и на одном дыхании рассказал о задуманном фильме. Кассиль слушал не перебивая. Руки сложил на колени и лишь изредка похлопывал правой рукой, как бы в такт своим мыслям. Фомину минут пять потребовалось. Описывал финты, даже сценки кое-какие в лицах пытался изобразить. Закончил и стал реакции метра ждать.

– Слушаю вас, молодой человек. – Чего это было? Спал что ли писатель с открытыми глазами? А нет, он же рукой по колену хлопал. В трансе был? Глуховат?

– Ну, я, то есть мы … Да, я рассказал о своей задумке Аркадию Николаевичу Аполлонову и мы … Он предложил … Вам надо написать такую книгу и по ней сделать сценарий, по которому снимут фильм. – Вовка замялся. Энтузиазм из Льва Абрамовича не фонтанировал.

– А сами чего же. У вас всё не плохо продумано, садись да пиши. – Кассиль опять кривовато улыбнулся.

Блин, да что такое, где и что пошло не так? Звонок от Аполлонова, как то он связан с расстрелом брата? Сложные времена.

– Лев Абрамович, я не писатель, тем более даже не представляю, чем повесть, скажем, или роман от сценария отличается. Давайте я вам первоначальную задумку озвучу.

– Озвучу? Слово какое-то интересное. Ну, озвучьте, молодой человек. – Вроде улыбнулся или это мошка в нос попала.

В прямом смысле. В кабинете писателя было полно горшков с цветами и фикус и ещё всякие традисканции и видимо в них, как и положено, расплодились мушки, заварку в фикус выливают. Мушек было прилично. Фомину и самому уже одна в нос залетела. Чуть не чихнул.

А как залегендировать знание финтов? Твою ж налево! А он уже их пять штук показал и никто ни Чернышёв, ни даже Якушин не спросил, а откуда шестнадцатилетний пацан знает приёмы, которыми в стране никто не владеет. От слова «СОВСЕМ». Привыкли, что Артист знает и умеет то, что не знает и не умеет никто, даже те же чехи с канадцами. Откуда? Да, от верблюда. Его же молния шарахнула. Вон, какое дерево без горшка на спине вырастила. Самосевом. Да, он, вообще, псих, и даже на Канатчиковой даче уже лечился.

– Я тренирую молодёжный состав «Динамо». И показываю ребятам всякие вот такие финты. Вот и подумал, а что если показать фильм документальный в кинотеатрах с этими финтами, с детальным разборам. Для мальчишек в футболе, это почти что главное. Дриблинг, обводка. Этот фильм увеличит популярность футбола в СССР и привлечёт ещё больше мальчишек в секции и через несколько лет поднимет уровень нашего футбола на недосягаемую высоту. И мы даже можем замахнуться на чемпионат мира.

Вовка проговорил это в запале и вдруг остановился. Кассиль сидел напротив и впервые улыбался.

– Ну, а потом я подумал, что если фильм будет игровой с актёрами, то эффект будет ещё больше. А ещё вам надо написать сценарий и по нему нужно снять фильм про «Матч смерти». И назвать надо именно так. И показывать во всех соцстранах.

– Ого. – Кассиль встал, открыл форточку и закурил «Герцеговину Флор». Выпускал струйки дыма туда в чирикающее воробьями зелёное шевелящееся марево и думал. Затушил, не докурив и половины папиросы. Вернулся к столу.

– Занятный вы молодой человек. Ну, товарищ Аполлонов меня предупредил, что вы с другой планеты. Просил сильно серьёзно ваши слова не воспринимать. Вечно, говорит, несёт чего-то. Прав, на сто процентов прав, товарищ Аполлонов, вы с другой планеты. С какого-то коммунистического завтра. У меня были другие планы. Пишу сейчас повесть «Улица младшего сына» в соавторстве Максом Поляновским о жизни и смерти юного партизана Володи Дубинина – героя Великой Отечественной войны. Про Керчь. Послезавтра туда собираюсь на месяц другой. Оторвали вы меня. Ну, в смысле отрываете, То есть собираетесь оторвать. Тьфу. Прямо хоть бросай «Улицу младшего сына». Вечно всё не успеваю. Ещё вот домработница уволилась и уехала, не знаю на кого квартиру на эту пару месяцев оставить.

– Лев Абрамович, а давайте я у вас два месяца поживу. Меня из общежития выселяют. А вы что же с детьми и с женой в Керчь?

– Да, там, в санатории нам две комнаты выделяют. Правда, поживёте, за фикусами и канарейками поухаживаете?

– Конечно. Мне же жить негде …

– Вот и замечательно. Я обещаю вам, молодой человек, что закончу повесть за эти два месяца и, как вернусь, мы с вами и напишем повесть про финты в футболе. Именно с ВАМИ. Будете моим соавтором.

Событие сорок девятое

Знаменитость – человек, который всю жизнь кладёт на то, чтобы добиться известности, а потом ходит в темных очках, чтобы его не узнали.

Фред Аллен

Попав на выставку не изображай из себя знаменитость, пока не убедишься, что тебя там никто не знает.

Козьма Прутков

Эту неделю можно назвать неделей походов по звёздам, первым был писатель Лев Кассиль, вторым – поход к целому семейству звёзд. Всё не получалось, то Вовка приболел, то заболел сам Лазарь Вайсбейн, простыл. Теперь вот все в более или менее нормальном здравии.

Сказать, что Фомин не хотел идти в эту квартиру на Красносельской в недавно построенном Доме железнодорожников, так это ещё ничего не сказать. Всё естество противилось. И если бы не настойчивость Антонины Павловны, то ещё бы оттягивал и оттягивал «визит вежливости». Но мама Тоня железной рукой боролась за счастье дочери. Пока у неё ничего не получалось. Да, приехала в школу, устроив переполох, Русланова, да сказала «Гут» и всё, ну, разве что, рассказала о хорошей песне Утёсову, сказала и исчезла, укатила на юга с гастролями. Юга это не Сочи, это Ташкент, Сталинабад, Фрунзе и прочие Ашхабады с Ленинаканами.

Леонид Утёсов во второй раз согласился послушать молодое дарование. На этот раз Аркадию Николаевичу пришлось для этого просить самого Кагановича позвонить мэтру. Леонид Осипович, он же Лазарь Вайсбейн был обижен на правительство, но отказать Кагановичу не мог. Обидел же не он, а сам товарищ Сталин. Чем обидел? Не дал премию своего имени. Тихон Хренников включил его в список лауреатов Сталинской премии, однако Сталин его фамилию из списка вычеркнул. Он при обсуждении небрежно бросил: «Это какой Утёсов? Который песенки поёт? Но у него же в голосе ничего нет, кроме хрипоты!»

Самое интересное, что тот же Каганович говорил, что Сталину очень нравятся блатные песни в исполнении Утёсова, при любой возможности заставляет ставить себе пластинку на граммофон с песней «Лимончики» и «Гоп со смыком». Вот и пойми великих.

Вовка не считал, что Утёсов это тот человек, который может помочь маме Тоне сделать Наташу певицей. А ещё он ну очень сильно не хотел, чтобы она этой певицей становилась. Перед глазами была судьба Игоря Нетто, который женился на известной актрисе. Какая там жизнь, если то он всегда в разъездах по стране, то она. И чем она на тех съёмках и гастролях занимается – неизвестно. А когда Игорь заболел, испытывал проблемы с памятью, то просто сбежала от больного мужа. Вот так и не получилось у Игоря с Ольгой Яковлевой. «Клянусь любить тебя в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас».

Но чего не сделаешь, чтобы зелёные глаза светились радостью. Приехали вчетвером к Утёсовым. Кроме самих Утёсовых послушать молодое дарование приехала и его дочь Эдит или Дита с мужем. «А кто у нас муж»? Нет не волшебник, всего лишь известный кинорежиссёр Альберт Гендельштейн. Который впоследствии даже в Каннах приз отхватит.

Семейство див встретило в полном параде. И мать, и дочь все в золоте и бриллиантах. Мужская же составляющая – во фраках. Прямо, приём во дворце. Когда Наташа нацепила на себя гарнитур с зелёными камнями, Вовка на неё зашипел. Зачем? Мы туда не пиписьками меряться едем. Их не превзойти в бриллиантовости. И главное – это для будущей «дружбы» противопоказано. Нужно выглядеть очень скромно, пусть звёзды потешат свое эго.

Вовка специально купил даже пластинку и поставил у Аполлоновых на граммофон с песней этой Эдит. «Песня о неизвестном любимом». С точки зрения искусства – хрень полная, противный детско-писклявый голосок. Но сейчас все певицы поют таким. Потому, наверное, и рванёт вверх Эдита Пьеха. Другой голос, настоящий.

Мама Тоня тоже всё золото, что было в доме надела, даже с дочери цепочку сняла. Фомин тяжело вздохнул, отвёл Аркадия Николаевича и объяснил, что это будет неправильно. Не богатством же едем меряться. Нужно наоборот – выглядеть как можно скромнее. Нет маленького чёрного платья? Наташу уговорил надеть то синее, что ей чуть мало и белые гольфы. Девочка. Припевочка. Глава семейства заржал и сказал, что встревать в это не будет. Если на русский перевести, то звучит это так: «Я жизнь не на помойке нашёл».

Пришлось самому. Пять минут. Десять. Как там про пять стадий?! Все пять отразились на лице. На губах. Всё они изобразили.

– Тоня опаздываем, ты готова? – прервал воспитательный процесс голос Аркадия Николаевича.

Мама Тоня фыркнула и пошла к двери в золоте, но дойдя до зеркала, что висит в прихожей, остановилась и поглядела на себя.

– Володя, ты умный мальчик. – И сняла с себя всё, даже серёжки.

А вот дамы семейства Утёсовых не поскупились, все в бриллиантах предстали, как ёлки новогодние блистают. Дита на пластинке выглядела просто красавицей. На самом деле, была довольно толстенькой, и при этом слишком зализанной. Наверное, мода такая. Себе бы такой жены Фёдор не хотел.

Уселись, Вовка забрался за фикус на стул с гитарой, а сильные мира сего завели разговоры про погоды. Так это смешно смотрелось со стороны, что Вовка даже успокоился, перестал его бить мандраж. Великий певец? Да, бесспорно. Ну, и что, а Аркадий Николаевич – великий организатор. А Фёдор Челенков – великий футболист. Шутка юмора. А сейчас они с Наташей им споют песни, которые на века останутся, когда уже про «Песню о неизвестном любимом» ни один человек даже и не вспомнит.

Наконец, приличия были соблюдены и Мэтр своим хриплым голосом произнёс долгожданное:

– Молодые люди вы я вижу с инструментами пришли. Споёте нам что-нибудь ваше – молодёжное.

Так засмеяться захотелось Фомину. Цирк уехал, клоуны остались. С ним блин сам Каганович договаривался, а он тут Ваньку валяет.

– Вам хочется песен? Их есть у меня.

Событие пятидесятое

Я не люблю выходить в свет, не люблю, когда меня узнают. Не хочу, чтобы на меня смотрели. Я очень не люблю выходить на сцену, но, тем не менее, я же мазохист, и это идеальное наказание.

Питер Стил

Хотели они с Наташей начать с песни Григория Кропивского «Это просто Война». Там зеленоглазка могла блеснуть проигрышем на саксофоне. Только встреча семейства Наташу, Вовка видел, выбила из колеи. Какой там саксофон. Налажает. Нет. Бросим сперва тактическую ядерную бомбу. Прорвём эшелонированную оборону. Растопим лёд сомнения радием.

– Наташ, отложи инструмент, споём «До свидания мальчики» на два голоса.

Как сомнамбула.

– Наташ! Очнись! «До свидания, мальчики». Начинай. Нет. Вступишь на второй строчке. Соберись. Подошёл, ущипнул за мочку уха.

– Ай! Ты что?! Люди!

– Наташ. Соберись. Начнём.

Нет. Анжелику Варум не перепеть. Там такой голос. А ему далеко до самого Окуджавы. Зачем всё это. Угробим песню. Вовка смотрел на Наташу. Специально отвернул стул от «зрителей». Свой женский первый куплет завалила, на троечку с плюсом. Два раза не попала в ноты, а вот последний припев, после его мужского про платьица белые, спели замечательно, Вовка сам почти кураж поймал.

Встал, повернулся. Ну вот, картина маслом. Это вам не про Париж петь. Утёсовы плакали все вчетвером, вместе с двумя Аполлоновыми и какой-то тёткой, что сунула нос в комнату из-за занавески на двери. Опять Любовь Орлова в роли домработницы.

Момент мог бы длиться и дольше. Прямо всхлипывала тётка за занавеской и под эти всхлипы лились тонкими ручейками слёзы у остальных. Испортила все Антонина Павловна. Нет, не специально. Просто гордость за дочь.

– Правда, ведь, молодцы?

– Это что было? Кто эту песню написал?! – Очнулся с противной стороны первым кинорежиссёр Альберт Гендельштейн.

– Постойте, папа, пусть ещё раз споют, – Дита выхватила у мужа из нагрудного кармана пиджака платок и, утерев сопли, сунула ему назад, в карман.

– Кхм, – папа, тоже из кармана платок достал, хотел глаза промокнуть, но увидев состояние жены сунул ей, сам кулаком утёрся. – Девушка …

– Наташа – подсказала мама Тоня.

– Наташа, а можете чуть ниже. – Точно вот Вовка нихрена не музыкант, но сравнивая с Варум понимал, что слишком высокий голос у боевой подруги.

– Попробую …

Нужно, срочно, пока момент не ушёл, решил Фомин и задел струны немецкой гитары.

На этот раз слёзы сдержали. А Наташа успокоилась и спела гораздо лучше и чуть ниже. Он-то сам постарался голос Окуджавы речетативный выдать.

– Ах, как хорошо! – бросилась обнимать Наташу Дита.

– Да, это твёрдая пятёрка по пению, – попытался пошутить режиссёр и был зашикан, – Чего я? Я говорю, что оченьздорово. Нужно обязательно исполнить её на радио. Я договорюсь.

– Ой, спасибо вам, – Антонина Павловна хотела броситься обнимать Альберта, но Аркадий Николаевич её чуть притормозил.

– Там ведь ещё три песни есть. Может, нужно все их послушать.

– Этого же уровня?! – прямо выпучила чёрные глаза Дита.

– Ну, не нам судить. Володя, спойте про фотографии.

– «Это просто война» называется. Наташ, бери саксофон.

Да, а тут Зару не перепеть. Но с саксофон получилось великолепно. И Наташа ни разу не сфальшивила.

И опять слёзы. А вы как хотели? Пятьдесят лет прогресса.

– Кхм, Дита, принеси, пожалуйста, капель, что-то сердце зашлось, – Леонид Осипович и, правда, бледный сидел.

Глава 18

Событие пятьдесят первое

Выбирай себе друзей тщательнее, а враги выберут тебя сами.

Роберт Линн Асприн

Если дружба закончилась, значит её и не было.

Марк Твен

Пока Вовка болел, Чернышёв почти все его задумки похерил. Он ещё с горем пополам проводил первую силовую тренировку, и то в усечённом виде, и превратил вторую просто в игру. Разбивались на две команды по жребию, почти, и играли два тайма по тридцать минут. Что это могло дать? Ну, разве синяки на ногах. Фомин осмотрел ноги Молодёжки и присвистнул. Ну, ладно, приходится считаться с тем, что сейчас футбол – это не жёсткая мужская игра, а жестокая. Работа защитников – это свалить нападающего, заехав от всей широты русской души ему по ногам. Нет ещё жёлтых карточек, и не скоро появятся. Нет и красных, но хоть удаляют иногда. Только за очень серьёзные нарушения. Играй, как говорится – не хочу.

Вовка учил защитников чистым отборам, подкатам не в ноги, а в мяч, и видел в том матче с основным составом, что у ребят начало получаться. А тут всё… Всё, что нажито непосильным трудом… Магнитофон импортный. Два. Два человека сидят на скамейке. Вчера крепко досталось по ногам.

Как хотелось поорать, прямо брызгая слюной в лицо Чернышёву. Ну, зачем? Ну, почему? Что не так? Ведь сам видел, что ребята семнадцатилетние играют на равных с самым сильным клубом страны. Надо было не останавливать пацанов в конце матча, и самому, бляха муха, ускориться. Разорвать нахрен оборону этой «Динамы» и напинать им в конце мяча три. Может, тогда бы поняли? Нет. Не поняли. Сейчас это тенденция мирового футбола. Сейчас «наши» ещё очень даже аккуратно играют. У нас почти не уносят игроков с поля на носилках. Ну, так, одного за игру. Мелочи.

Вот разве Бобров. Опять его свалили. Опять сбежал из больницы. Эх, а как будет не хватать здорового полноценного Боброва в том роковом матче с Югославией в 1952 году.

Ха! Как-то подзабылась эта история. Не так, чтобы совсем. Помнил Фёдор Челенков про неё, но … Она его никаким краем не коснулась, в той реальности. Он был спартаковцем, и до истории армейского клуба дела ему почти не было. К тому же, та история была в пятидесятых годах, когда Фёдор ещё и не родился. В 1951 году команду ЦДКА переименуют. Понятно, ни какой «красной армии» больше нет. Армия Советская. А команду станут называть Спортивный клуб Центрального дома Советской Армии (ЦДСА). В 1951 году переименуют, и это (Эта?), (Этот?) ЦДСА просуществует даже меньше года.

Принято считать, что Иван Иванович поссорился с Иваном Иикифоровичем. На самом деле похоже. Однако, когда Челенков жил в Париже и играл за «Ред Стар» (Париж) ему попалась эмигрантская газета, в которой объяснялся тот старый конфликт, который и привёл к умножению на ноль команды ЦДСА. Ссора Иосифа Сталина с Иосипом Тито, возникла не на пустом месте и не из-за того что в экономике и либерализме Югославия пошла своим путём, удалившись от Марксизма – Ленинизма – Сталинизма. На самом деле «Неугомонный» Иосип сначала решил откусить кусок от Италии, потом от Австрии, ну, возможно прав был, не так границы проведены, но там ведь американцы с англичанами стоят. Им это не понравилось. После этого Иосип решил аннексировать Албанию, а потом с лидером Болгарии Георгием Димитровым решили замутить конфедерацию из всех соцстран Европы, включая Польшу и … Спровоцировали США и Великобританию на создание блока НАТО. Болгарина или болгара Димитрова и югослава Броз Тито Сталин вызвал в Москву пожурить, Димитров приехал и получил разрешение создать конфедерацию с Югославией, а Тито не поехал, больным сказался, а когда его посланцы вернулись из Москвы, то прямо на Политбюро ЦК КПЮ Иосип стал поливать Иосифа последними поносными словами. Доложили Сталину «добрые люди». Так вот и разругались. А тут проигрыш на олимпиаде югославам нашей только созданной сборной по футболу. И тренером Аркадьев Б. А. у проигрунов, и приличная часть сборной – футболисты ЦДСА. Расформировал Сталин с подачи спортивных функционеров в гневе. Проиграли Идеологическому врагу.

К этому 1948 году, всё ещё не так. Югославия стала самым верным и самым крупным союзником СССР в Восточной Европе – именно союзником, а не оккупированной территорией без личной воли. Москва возлагала на Белград большие надежды и вложила беспрецедентные средства в перевооружение югославской армии. Сами нищие и в землянках, а деньги, как всегда, не считая, братушкам.

Фёдору вспомнилась статья в «Советском Спорте», который он нашёл и специально прочитал, вернувшись из Парижа.

«Отметить, что команда ЦДСА неудовлетворительно выступила на Олимпийских играх, проиграв матч югославам, чем нанесла серьёзный ущерб престижу советского спорта и советского государства…». Только вот никакой ЦДСА на Олимпиаде не было.

И дальше: команду снять с первенства и расформировать, а Аркадьева, мать его, лишить всех званий и реагалий, остальных отдельных футболистов пожурить.

Так про травмы, отвлёкся Фомин на Историю, которая за ним серьёзно, по его ощущениям, присматривает, по голове регулярно, чем железным, стукая. Вся команда на Олимпиаду поехала травмированная и старая. Вот эти старички поехали. Особенно травмирован был Бобров у него уже и менисков-то не осталось. И он совершил чудо в первом матче. Вытянув игру со счёта 5 – 1 в пользу югославов до ничьей. В повторной игре уже все были еле живые и Бобров хуже все себя чувствовал.

А, если прекратить сейчас калечить друг друга? Если ввести настолько драконовские меры к ударившим по ногам, чтобы больше … никто и никогда. Выводить, нахрен, на гаревую дорожку и предлагать зрителям камнями закидывать, ну, перебор, тухлыми яйцами. А потом тот, которого по ногам подковали ещё и плетью десяток ударов обязан со всей силы хлестануть по обидчику. Чтобы защитники и тренера, наконец, начали учиться и учить играть, а не ломать соперника.

Эх, мечты. Что там есть – кнут и пряник? Ещё пока ЦДКА, именно с помощью Боброва совершит в этом году два маленьких футбольных чуда, проигрывая одно очко вырвет финал, на последней минуте мяч Сева забьёт и выиграют Кубок СССР в двух матчах в полуфинале вынеся «Динамо». Одного даже с дополнительным временем не хватит. Это произойдёт уже после чемпионата. В октябре. Нужно подготовить пару игроков на финальный матч чемпионата и на полуфинальный Кубка СССР.

Событие пятьдесят второе

Но разве со стороны бога не было ошибкой поселить евреев в России, чтобы они мучались, как в аду? И чем было бы плохо, если бы евреи жили в Швейцарии, где их окружали бы первоклассные озера, гористый воздух и сплошные французы? Ошибаются все, даже бог.

Исаак Бабель, из книги «Одесские рассказы»

Фомин Чернышева Аркадия Ивановича в первый же день возвращения в строй оттёр от руля. Даже повод подходящий нашёлся – нужно было организовать, как это действие называется, пусть будет примерка. Нужно было организовать обмер ног у всех футболистов «Динамо» и прочих примкнувших к ним канадцев и русичей в новой обувной артели у Мокшанова. «Робутсы» ещё не выпускали, переезжали, закупали оборудование, кожи с резинами и прочими нитками. Кроме того, это только в кино и Америке есть такое понятие, как «одно окно», пришёл, подал заявку на создание артели и работай прямо на следующий день. В реале даже при Сталине было чуть сложнее. Согласований хватало.

Полковник, пусть и бывший, нашёл через милиционеров человечка, которого хотели посадить за махинации всякие и взял на поруки. Иван Иванович Иванов, был дядечкой ушлым и лысым. Не совсем, по бокам черепа волосики чёрные курчавились, нос был с горбинкой, и в глазах была та самая вековая тоска. На самом деле звали нового управляющего Исхак Иосифович. Переводятся на русский как «Смех» и «Преумножение». Это сам Иван Иванович пояснил.

– Таки, я вам тут все со смехом преумножу, можете сухари сушить. Та, даже не сумлевайтесь, я вам покажу, где у курицы сиськи…

– Иван Иванович, вы только ведите дела честно, от этого предприятия зависит будущее Советского спорта, – Фомину этот персо… персонажик (рост метр пятьдесят пять, как раз Вовке по пояс), не нравился.

– Вовочка, ты говоришь обидно! Я имею Вам кое-что сказать… – он обвёл скорбными глазами бывшего завхоза МВД и попаданца настоящего, – Исхак Имергут добро помнит. Там были обстоятельства. Тут я вижу идею. – И вполне серьёзно и без Одесского фольклора, – Я же понимаю, что «Динамо» это милиция. Не переживайте, товарищи. Комар носа не подточит.

И прямо закипела работа, и машинки американские «Зингер» нашлись, и Промбанк выдал максимально возможный кредит в сто пятьдесят тысяч рублей, и чуть не в центре Москвы нашлось приличное полуподвальное помещение. А самое главное, прямо очередь выстроилась из желающих работать в артели «Робутса». Пожилые евреи с огромным опытом и не меньшими носами.

– Пётр Ильич, – Вовка позвонил Игнатову, понаблюдав за этой кипучей деятельностью, – Боязно мне.

– Я своего бухгалтера буду время от времени присылать «на помощь», не дрейфь, Фомин. Занимайся своими делами. По основной профессии ты кто? Тренер. Вот и тренируй подрастающее поколение. Ну и про эскизы новые не забывай. Тут Маринка по тебе сохнет.

– Нет, спасибо…

– Эх, молодость. По мне бы такая девка вздыхала. Всё, не трусь. Своими делами займись.

В итоге, пока ещё не шили бутсы, но Иван Иванович позвонил и сказал, чтобы начали клиентов приводить. Изготовление спортивной обуви вопрос не простой. Нужно для каждого футболиста сначала колодки на обе ноги изготовить.

Вовка Чернышёва и загрузил. А сам начал исправлять, то, что за три недели без него нагородили. Увеличил снова нагрузки на первой силовой тренировке. Мышцы у пацанов снова заболели. Ходили прихрамывая враскоряку. Приходилось начинать тренировку с растяжек. Потом пробежка, ну, а когда футболисты начинали на людей походить, а не на жертв репрессий, опять работа с утяжелением.

Вторую тренировку теперь не в футбол гоняли, а отрабатывали точный пас. Нету взрослого Игоря Нетто с его умением вовремя и очень точно отдать пасс, но Фёдор Челенков и сам кое-что умел. Сначала пробовали отдавать с места строго определённому игроку, а не «в ту сторону», потом чуть Фомин усложнил, принимающий бежал, и нужно было рассчитать и послать мяч так, чтобы два одиночества встретились. И сразу дело пошло вразнос. Неделя понадобилась, чтобы хоть в «ту сторону» стало получаться. Потом ещё неделя, чтобы футболист, бегущий к воротам, получал мяч прямо перед собой и успевал его обработать.

Между тем чемпионат продолжался. «Динамо» как-то поменяло для себя игры в турах и у него получились две домашние встречи. Фомин в эти дела не лез. С его головой на поле не выйдешь. Играют дома и хорошо. Некоторые из старичков захаживают на его вторую тренировку, шепчутся с вернувшимся с примерок Чернышёвым. Оба двое Соловьёвых даже попробовали себя в обоих качествах и пасующего и получающего мяч. Вышло так себе, хуже, чем у пацанов. Сергей Соловьёв, всё же хорош, не отнять, почти посылал мяч в нужное место, но ключевое слово, почти. Получивший пас футболист всё одно, должен был приличное время затрачивать на обработку мяча.

Восьмого июня «Динамо» принимало одноклубников из Тбилиси. Сильная команда, очень скоростные и техничные футболисты. Идут по пропущенным очкам пока на третьем месте, но насколько помнил Челенков, так до конца турнира не продлится, там всегда борьба за медали шла между московскими командами. Вовка посмотрел напечатанный в «Советском спорте» отчёт о начале чемпионата. Дома грузины рвали всех, а московский «Локомотив» с каким-то счётом из дворового футбола победили 9:2. На выезде дела у одноклубников были похуже. Так и в этом матче. Наши выиграли в итоге 4:2, но одно время счёт сравнялся, и Якушин изменил своей спокойной манере ведения игры и бегал вдоль бровки, чуть сам мяч не пиная. И какой Фомин вывод сделал? Физическая форма грузин ещё хуже, чем у москвичей. Они сдулись во втором периоде. Может, конечно, и длительный перелёт сказался. Устали, но, вероятнее всего, недостаточные нагрузки на тренировках. Там тоже тренер считает, что можно дать на тренировке ребятам мяч, а уж они разберутся, что делать.

Тем лучше для «Динамо» (Москвы) и тем хуже для Советского футбола.

Вторая домашняя встреча была с «Торпедо» (Сталинград). Четырнадцатого июня в шесть вечера началась. Это был понедельник и нихрена Фомин не мог понять составителей календаря, не Григорианского, а чемпионата. Ну, проведи встречу тринадцатого, в три часа дня, скажем, и полный стадион обеспечен. Вся Москва придёт за своих поболеть. А так треть трибун пустует. Почему? Нет компьютера? Но здравый-то смысл есть. Неужели нельзя наложить два календаря. Даже сам хотел это сделать и Аркадия Николаевича носом ткнуть вот в такие ляпы, но вовремя дал себе оплеуху. Хватит отсвечивать. Нужно поберечь хорошее расположение главного физкультурника и спортсмена страны на что-то более важное.

Матч проходил под нудный дождик. И видно было, что и те и другие игроки скользили, особенно сильно это было у ворот, там травы нет, сплошная грязь. Кроме того там ещё и четь ниже, чем на остальном поле, а дренаж у газона видимо хреновый и перед воротами целые озёра образовались. Сейчас бы ребятам, в смысле нашим, в смысле динамовцам, новые бутсы с длинными прямоугольными шипами и дело приняло бы совсем другой оборот. А тут опять сплошная нервотрёпка. При счёте 3:3 Хитрый Михей Хомича на Третьякова заменил. Мудро. У Вовки как раз бутсы уже с переделанными шипами. Ему Фомин в первую очередь сделал. И Вовка длинный отстоял свой кусок матча на сухую, а вот Соловьёв свой очередной и такой нужный мяч в этом матче в ворота сталинградцев вкатил. Вкатил, в прямом смысле этого слова. Перед воротами всё же срубили его, но он по инерции ногами до мяча дотянулся и въехал с ним в ворота пустые. Вратарь выбежал, попытался вернуться и тоже лёг. Выиграло «Динамо» 4:3. А Якушин на следующий день подошёл к Вовке и спросил грозно так:

– Ну, Артист, и где же новые бутсы.

– Шьют. В пятницу обещали первые пять пар выдать. Там больше времени уходит на изготовление колодок именных. Зато потом человек может без всякой примерки получать бутсы прямо по ноге. Не надо будет разнашивать, мозолей не будет.

– Ну, ну, – и удалился, даже и взглянув на тренировку.

Событие пятьдесят четвёртое

Свобода не в том, чтобы делать то, что хочешь, а в том, чтобы не делать того, чего не хочешь.

Жан-Жак Руссо

Дерево Свободы должно время от времени омываться кровью патриотов.

Томас Джефферсон

Двадцать второго июня прошёл последний экзамен в вечерней школе. Была География. География была экономическая и там всякие полезные ископаемы проходили. Нет. Вовка бежать к Сталину и рассказывать про алмазы в Якутии и про нефть в Башкирии и газ на Ямале не стал. Так бы, конечно побежал, но врачи ещё бегать быстро не разрешали и Вовка переживал, что может от сотрудников КГБ, что бдили в Кремле не убежит. Здоровый бы убежал, а с повязкой на голове не убежишь. И потом было у него подозрение, что Власик людей натренировал, и они стрелять умеют. И, ну, тут под вопросом, кто его знает, говорили, что в советское время милиционеры в кобурах огурцы носят. А вдруг у офицеров из охраны Кремля не огурцы, а настоящие ТТ, да ещё и заряженные. Так, что не побежал Вовка Сталину рассказывать про алмазы.

Если честно, то и не хотелось. Как-то всё его прогрессорство пока боком выходит. В смысле, всё время ему бока наминают, а потом и по голове чем железным.

Повязку на голове Вовка перемотал и попросил Наташу йодом её чуть раскрасить. И в таком виде пришёл на экзамен.

– Ох, Вова, у тебя всё ещё не зажила рана? – вскочила учительница Географии Розалия Генриховна, – Зачем же ты пришёл?

– Это же последний экзамен. Выдержал предыдущие – выдержу и этот.

– Похвально, ну, бери билет. Да, хотя не надо. Я знаю, что ты и так подготовился. Давай я задам тебе пару вопросов и на этом мучать тебя закончим. Болей на здоровье. Шучу.

– Смешно. На перевязку ходил сегодня в травмпункт.

– Да и что, – очки приподняла географичка.

– Спрашиваю: «Кто последний в травмпункт»? Мужчина с перебинтованной ногой руку тянет: «Я, а передо мной вон та женщина, во все более красном платье».

– Да и что … Ха-ха. Это ты придумал. Сейчас. Всем расскажу, прелесть такая. Необычный такой юмор. Дурацкий, но смешно.

– Давайте ваши вопросы заковыристые Розалия Генриховна, – напомнил о цели своего визита Фомин.

– Хорошо. Тогда самый заковыристый. Что ты знаешь о месторождениях никеля в СССР?

Вот так вот, не в бровь, а в глаз. Кто же не знает о гигантском комбинате Норильский Никель. Всё же он горный институт заканчивал. А вот что с ним в 1948 году? Должен уже быть, что-то по радио слышал.

– Норильский горно-металлургический комбинат. Но там комплексные руды, добывают вместе с никелем платину, медь, серебро, золото, кобальт. Причём платины там очень много, практически всю платину в СССР получают при разделении руд в Норильске.

– Молодец. Мы этого даже не проходили. Газеты, наверное, читаешь?

– Газеты? Да. Золотая Рыбка сильно напряглась, когда услышала, что первые два моих желания – это пиво и газета.

– Рыбка? А! Ха-ха. Ох, уморил. Разве можно так издеваться над старушкой. Ладно, Володенька иди, ставлю тебе пятёрку. Предмет ты знаешь, и на моих уроках не всегда спал, только на девяносто пяти процентах. Ха-ха.

Вовка вышел на улицу с учебником под мышкой. Зубрил, нет, пытался учить, пока своей очереди ждал, а тут вон всё как лихо. Да ещё пятёрка. Как там у Семёнова? Воздух свободы вскружил голову профессору Плейшнеру. Эх, пивка бы на самом деле с воблочкой.

Ну, да сегодня ещё одна тренировка. Какой-то неправильный воздух свободы.

Глава 19

Событие пятьдесят пятое

Среди увлекающихся азартной игрой нет пессимистов.

Рюноскэ Акутагава

В казино выигрывает только тот, кто владеет этим казино.

Михаил Задорнов

Лёжа на собственных убеждениях что-то построить не просто. Лёжа хорошо правительство критиковать. Удобно. Мягко. Ещё смотреть, как «наши» опять чего-то там проигрывают и поносными словами поносить тренеров и игроков. Легко. И опять-таки удобно и мягко. Работать же тяжело. Грязно, пот глаза заливает. А ещё думы в голову другие лезут, не «Как нам реорганизовать Рабкрин», а как семью прокормить на гроши или, если семьи нет, то, как прожить на копейки и ещё к осени на ботинки накопить. А, да, на ботинки и оплату за вечернюю школу – двести рублей надо накопить. И поесть вечером, чтобы живот не водянистым супом с картошкой набить, а хоть крылышко куриное в том супе найти.

А вот товарищу Фомину Владимиру Павловичу такие думы в голову не лезли. Просто богач по нонешним меркам. С четырёх источников деньгу гребёт. Стипендию от «Динамы» получает, полставки тренера получает. Получает? Получает, в сумме шестьсот рублей с копеечками. Теперь ещё конструктором в артели «Домашний уют» работает, хрясь, ещё двести рублей. И теперь снова конструктором в артели «Робутса». Бамс и ещё двести пятьдесят рублей семьдесят две копейки. Итого, больше тысячи рублей. Минус примерно три сотни рублей. Что за минус? Фёдор Челенков, когда в новом теле устроился на работу токарем, столкнулся с этой принудительной … Нет. Принудительным … Что-то опять с падежом. Словом, государство усиленно приучало народ к азартным играм с самим государством. Примерно треть зарплаты вынь да положь на «Облигации». В 1947 году они назывались: «Выигрышный 3 % заём 1947 года на Восстановление народного хозяйства». В 1948 году заём сделали 2 %. Не сильно и много Вовка успел напокупать. Матери отдавал под её «радостно» кривоватую усмешку. Кормилец.

– Вот, Тамара Семёновна в прошлом году выиграла тысячу рублей, а Фёдор, дворник на заводе у нас, так вообще две с половиной. Почему нам не должно повезти? Чем больше облигаций, тем больше надежды.

– Надежды, хрен, тут, а не надежда! – рыкнул Павел Александрович и тоже матери целую пачку синих бумажек сунул.

– Паша, ну чего ты опять при детях, Мишка вон тебя послушает и ляпнет чего на улице. – Отец грозно глянул на Мишку и кулачище огромный показал.

– Я тебе ляпну! Богатеи, пошли дрова колоть. Холопы нам не наколют. Минька, ты поленницу-то перевязывай, а то завалится и похоронит тебя богатея.

В письме от Мишки, которого и выставили родители главным вестником семейных новостей, Вовка узнал, что кроме денег, так удачно вложенных матерью в Сберкассу в прошлом году, теперь настала очередь менять облигации. Их в семье Фоминых накопился целый сундук. Простой работяга мог или немного купить при выдаче зарплаты, либо, вообще, месячишко проигнорировать, ссылаясь на необходимость детям одёжку к школе справить. Коммунистам и комсомольцам было сложнее. А Павел Александрович был коммунистом. Так что, каждый месяц вынь да положь. И не на десять, там, рубликов, а четверть или треть зарплаты, а к ноябрьским праздникам и к майским, вообще по пятьдесят процентов. Ну, назвался груздем … съедят под водку. Сыграй с государством в азартную игру на ползарплаты. Потом после перестройки удивлялись жены, почему муж у автоматов игровых трётся и деньги, с таким трудом заработанные, проигрывает. Приучили за целые поколения к играм. Потом будут миллиардами заманивать. А люди? А люди будут верить и играть. Только потом уже не с государством, а с мошенниками.

Так вот, Мишка писал, что поменяли все старые облигации на новые. Все 8 %-облигации 1927–1928 годов и облигации 1936–1945 (кроме выигрышных 1938) были заменены по установленному курсу 3:1 на 2 % заём 1948 года, рассчитанный на 20 лет. Выигрышный заём 1938 года конвертировался в 3 % заём 1947 года, но уже по курсу 5:1. От сундука осталась треть. Вовка, разбирая каракули брата, в конце наткнулся на приписку, явно позже сделанную карандашом. «Я посчитал, Вовка, все облюги, и знаешь, что получилось? Двадцать пять тысяч с хвостиком. Представляешь, какие деньжищи!»

Мать, когда Вовка уезжал, пыталась ему сунуть пару таких тысяч, типа, вдруг выиграют, да и твои, мол, тоже тут есть, но Челенков в этом сильно сомневался и втихаря сунул их Мишке, чтобы он их потом матери вернул.

И вот прошло полгода всего, а у самого уже в газету завёрнута целая пачка. Чего вспомнил. А всё случилось точно так, как мать и «выдумывала». Они выиграли!!! Много выиграли. И сразу две облигации сыграли. Мишка письмо коротенькое написал. Выиграла одна облигация 1948 года и принесла Фоминым тысячу рублей и одна облигация прошлого года ещё пятьсот. Мишка со слов матери срочно звал Вовку домой. Нужно эти деньжищи левые быстрее истратить, и не придумали ничего лучшего родители, как детям справить зимнюю одежду. Светка, та самая швея, обещала все заказы отложить и для Фоминых всё сшить в первую очередь. И нужно потому Вовке срочно ехать в Куйбышев, будет Светка с него мерку снимать. Подрос же, наверное, и раздался во всех местах.

Вовка хмыкнул. Ну, в том месте вряд ли раздался. Это, должно быть, константа. Но прямо до мурашек по коже захотелось съездить и «мерку снять».

Событие пятьдесят шестое

Нет толстых женщин, есть маленькая одежда.

Покупайте меньше и выбирайте лучше.

Фаина Георгиевна Раневская

В СССР за прогул, могут легко уволить, и в те былинные времена даже посадить, а сильно захочется и расстрелять. Не пришёл на работу, чтобы предприятие не выполнило план, из-за чего не сделан самолёт, и в результате нанесён ущерб обороноспособности страны. Да, ты, сволочь эдакая, враг народа.

А так хотелось съездить домой, повидать родителей, Мишку побуцкать в шуточной борьбе и, конечно же, пойти к швее на снятие мерки. Нет, Наташа Аполлонова красивая и умная девочка. С ней весело, и с ней приятно целоваться. Но это Вовке Фомину ещё семнадцати нет. А Фёдору Фёдоровичу Челенкову семь десятков, и каждый раз во время этих поцелуев приходится себя прямо какими-то неимоверными усилиями останавливать.

«Динамо» уехало в Минск инспектировать тамошних одноклубников. Вовка даже не сомневался, что «победа будет за нами». «Динамо» (Минск) один из самых слабых среди оставшихся в Первой группе команд. С ними и Чернышёв укатил. Даже отпроситься не у кого. Отпуск никто не даст. В общем, куда не сунься, везде засада.

А приехала команда и ничего не изменилось. Вовка попробовал с Якушиным договориться, но тот зыркнул и сказал, что если не хочет нормально работать, то скатертью дорога, не держит. Фомин сначала обиделся. Даже мысля в голову заползла, пойти отловить на каком матче Василия Сталина. Ну, в той жизни был спартачом, почему обязательно нужно держаться за «Динамо»?! Чем ВВС хуже?

Ну, это от обиды. Такую «примерку» Хитрый Михей обломал! Так ещё ведь и, правда, нужна одежда к зиме. Продолжает Вовка расти, а самое главное в плечах серьёзно раздался и модное, хоть и покоцанное пальто, к зиме тупо мало станет. Да, теперь прилично зарабатывает, но непонятен вопрос с жильём, если придётся снимать, то это не малые деньги, если не угол в клоповнике искать и не подвал, чтобы туберкулёз схватить. А ещё Вовка выбрал время и прошёлся по магазинам. Да, эти макинтоши обозвать-то пальто язык не повернётся. Легче просто взять кусок ткани, да дырку для головы вырезать. И то приличнее вид будет.

Разочарованный, Фомин налёг на тренировки. И себя загонял, до кругов перед глазами и ребятам досталось. Себя больше мучал. Повязку сняли с головы, волосы даже начали отрастать, но Вовка пока вязаную тюбетейку не снимал. Как-то спокойней себя в ней чувствуешь. Оказалось, что почти два месяца без активных занятий тело расслабили, и нужно было вновь форму набирать. Потому, носился по стадиону, как угорелый, и по часу в день отрабатывал «Сухой лист» и удар внутренней стороной стопы с одиннадцатиметрового.

Даже не сомневался, что среди пацанов тут же найдутся подвижники, которые останутся после выматывающей тренировки, чтобы освоить очередную футбольную премудрость. Вовка заметил, что сейчас никто не уделяет должного внимания постановке опорной ноги непосредственно перед ударом. Как встала, так и встала. А при ударе внутренней частью подъёма никто не наклоняет туловище в сторону опорной ноги. Пришлось включить это во вторую тренировку. И тут выяснилось, что и удар средней частью подъёма народ неправильно делает. Самая типичная ошибка – цепляют носком за траву или чаще за землю. Пришлось брать кусочек ткани белой и каждый раз прилеплять его на мяч, чтобы футболисты видел точку, по которой нужно бить. Их-то учили, прилепив к мячику лейкопластырь, только это 1948 год, а не 84 и в аптеках «побежали» с лейкопластырями. Ещё один удар добавился к тем, что осваивали на тренировках.

Только пообещал «ученикам», что начнут играть хоть по пятнадцать минут два тайма, а тут опять отработки. Но никто не «швырял каски на лёд», уяснили уже, что Фомин плохому не научит. Однако, как-то замешкался у шкафчика, а у него угловой был, да ещё за поворотом раздевалки и ребята думали, что он ушёл. Высказались, что неплохо бы было с равным соперником схлестнуться, проверить всю эту учёбу на практике. Фомин, вышел, попрощался, спустился в метро, и там задумался. Игры молодёжных команд не проводят, никаких соревнований типа «кожаного мяча» нет. Можно сходить в «Спартак», повидаться с Игорем Нетто, ставшим одногодком и уговорить их тренера провести товарищеский матч. Приехал домой, ну, в квартиру Льва Кассиля, и, полив цветочки и покормив канареек, задумался.

Мысль голову шитую – перешитую посетила. Нужно поговорить с Аполлоновым Аркадием Николаевичем. Куда без него. Есть же динамовские команды во всех социалистических странах. Есть «Динамо» (Дрезден). Стоп. Наверное, ещё и нет. Да и ладно. Точно есть «Динамо» (Загреб). Те самые Югославы, и именно они, те, которым сейчас по восемнадцать будут играть на олимпиаде в 1952 году. Вывод. Нужно уговорить Аркадия Николаевича либо отправить их молодёжку в Загреб, либо пригласить из Загреба молодёжный состав «Динамо» тамошнего на товарищескую встречу.

Это раз. А во-вторых, пусть генерал прошерстит, ему проще, может, и другие уже есть динамовские команды и в других социалистических странах. Устроить международный турнир молодёжных команд «Динамо» в Москве. Должны быть чехи. «Динамо» (Чеське-Будеевице), может уже и создан клуб. Тот же Дрезден. Тоже пусть посмотрит Аркадий Николаевич. Сто процентов было «Динамо» (Бухарест). А ведь есть ещё «Динамо» (Киев) и «Динамо» (Минск), и «Динамо» (Тбилиси). В результате получится замечательный молодёжный турнир. Но это на перспективу. Сейчас нужно с югославами разобраться. Благо и повод есть к Аполлонову заглянуть, у младшей – Ленки день рождения. И Вовка, понятно, приглашён.

Событие пятьдесят седьмое

Лампу может найти только тот, в чьём сердце нет алчности.

Цитата из фильма «Аладдин»

Двадцать четвёртого июня был звёздным часом динамовцев. На стадионе «Сталинец» они должны были играть с московским «Торпедо». «Динамо» вернулось из Минска, «Торпедо» из Ленинграда. Бело-голубые разгромили одноклубников 4:0, а торпедовцы чуть не разошлись вничью с одной из сильнейших команд страны. Ленинградцы лишь на самых последних минутах закатили трудовой мяч. В итоге 2:1. В результате, по потерянным очкам «Торпедо» сейчас уверенно занимает пятую строчку таблицы. «Динамо» (Москва) на недосягаемом первом месте. Рядом никого нет. ЦДКА без Боброва буксует. И вот домашнее дерби.

История этого помпезного стадиона необычна. Челенкову как-то статья в «Советском спорте» перед Олимпиадой 80 попалась. А потом уже во времена перестройки узнал и подробности. Малоизвестный факт, но в 1936 году Олимпиаду могли провести не в Берлине, а в Москве. «Сталинец» по приказу вождя и начали возводить для Олимпийских игр 1936 года. Строили по большей части заключённые. Но Гитлер переиграл Иосифа Виссарионовича – Олимпийские игры состоялись тогда в Берлине. Автор проекта «Сталинца» – известный архитектор Колли был расстрелян, а вместе с ним, так, на всякий случай, расстреляли десяток инженеров, участвовавших в строительстве, а само строительство было законсервировано. Это должен быть целый комплекс. Комплекса не вышло, а вот стадион достроили почти. И только к олимпийским играм 1980 года стадион принял проектный вид.

Не повезло «Сталинцу» и на этот раз. И Гитлер тут уже ни при чём. Матч перенесли на «Динамо» из-за того, что вместимость стадиона больше, а желающих попасть было очень много.

Торпедовцы вышли в своих традиционных белых футболках и чёрных длиннющих трусах. На стадионе аншлаг, все возможные 70 тысяч зрителей собрались.

Сразу на первых минутах игры темп, предложенный динамовцами, не был принят защитными линиями «Торпедо». Вскоре, в момент подачи углового удара, мяч влетел в сетку торпедовских ворот от ноги своего же защитника Евсеева. Спустя минуту торпедовская защита позволила Архангельскому с двух шагов вбить в ворота второй мяч. Уже на 11-й минуте счёт был 2:0 в пользу «Динамо». Чёрно-белые автозаводцы после этого попытались что-то организовать, но наткнулись на непробиваемую защиту «Динамо», возглавляемую капитаном команды Леонидом Соловьёвым.

Защита же «Торпедо» не могла сдержать технически сильных форвардов «Динамо», которые, красиво передавая друг другу мяч, то и дело угрожающе подходили к воротам, сильно и точно били. К перерыву счёт был 3:0 в пользу «Динамо». Снова отличился Архангельский.

А после перерыва настало время Сергея Соловьёва и лучший бомбардир чемпионата закатил целых три мяча в ворота автозаводцев. Ещё один мяч на счету Карцева. Но это ладно. Вот он – непобитый никогда и никем рекорд. Даже рядом никто не отметился Сергей Соловьёв совершил чудо, под занавес матча за три минуты он забил три мяча. На 83, 84 и 85 минутах.

Теперь московское «Динамо» ещё более прочно укрепилось на первом месте. Команда из 16 возможных набрала 15 очков при отличном соотношении забитых и пропущенных мячей (33:8). И никакого Фомина им не надо. Прямо машина для забивания. Голов.

Вовка сидел на трибунах рядом с подпрыгивающим от радости Аполлоновым и вспоминал разговор на дне рождения Ленки. Гостей было много и молодёжи места за общим столом не досталось, они с ещё несколькими детьми были в комнате у Наташи. Там теперь просторно. Нет кровати. Поднял и вся комната пустая. Туда на сдвинутых стульях детей и пристроили. Вовка конкретно тяготился мероприятием. Не так представлял. Хотел чинно за столом завести беседу о поездке в Загреб или приглашение хорватов к нам. А тут малышня и гомон. Да, даже зеленоглазку не пощупаешь за коленку. Кругом облом.

Вышел, когда народ потянулся взрослый в подъезд перекурить, выглянул в дверь, но там одни министры, в том числе и МВД. Ну, хоть Берии нет. Пришлось идти возиться с малышнёй. Стал с ними песню разучивать «Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам». Про вертолёт там, конечно, для 1948 года натяжка. Есть только геликоптер соосной схемы КА-8 «Иркутянин», что построил Камов. Недавно в газете было фото. Так бы и ладно, но слова «вертолёт» ещё не существует. Геликоптер! Ну как будет звучать: «Прилетит к нам волшебник в голубом геликоптере». Бред. И потом это, именно «это», КА-8 «Иркутянин» – чудовище. Нет, для волшебника не подходит. Пришлось на ходу чуть изменить текст. Нужно что-то попроще. Как там в реале:

Пусть будет:

Ну, ничем не хуже. Когда отрепетировали и грянули для гостей подвыпивших, то аплодисментам не было конца.

Праздник всё тоже не кончался. Наконец, уже когда дети прямо за столом уснули, министры и генералы стали расходиться, Вовка остался помогать мыть и убирать посуду, а Аркадий Николаевич вполне трезво вышел опять в подъезд и поманил Вовку с собой.

Сам разговор, можно сказать, о футболе начал.

– Разговаривал я с народом про поездку на чемпионат мира в Бразилию. Опасаются все.

– Аркадий Николаевич, есть идея, как вселить уверенность в этих сомневающихся.

– Ну-ка? – словно и не пил, взгляд трезвый и строго-скептический. Мели, мол, Емеля.

Ну, Вовка и рассказал о двух идеях с чужими «динамами».

– Заргеб? Югославия. Выиграешь?

– Должны. Только вы имейте в виду, что хорваты это одна из самых сильных команд мира, а уж Европы-то точно.

– Так что, лучше туда ехать или сюда их звать?

– Хорошая мысль Аркадий Николаевич.

– Я что за мысль такую сказал? Поясни?!

– Не там и не тут. А тут и там.

– Помедленней, я записываю. – Показалось.

– Помедленней.

– Мы летим к ним, а они потом совершают ответный визит вежливости к нам.

– Смотри, какой я умный. Правда, не плохо. Подумаю. Югославия это хорошо и вовремя. Думаю, даже Сам будет за.

Глава 20

Событие пятьдесят восьмое

Есть два рода дураков: одни не понимают того, что обязаны понимать все, другие понимают то, чего не должен понимать никто.

Дураки умирают по пятницам, а кто же еще будет умирать тогда, когда впереди два выходных.

Московский «Спартак» с «Динамо» (Загреб) встречался. В том самом Загребе в 2008 году. Хорватия тогда была уже почти двадцать лет отдельным государством и «Динамо» тамошнее практически каждый год становился чемпионом страны. Челенков напряг память. Это был дождливый холодный день конца ноября. Команды встречались в матче группового турнира на кубке УЕФА. Спартак тогда победил в гостях с минимальным счётом 0:1. Игра была нервная и грубая. Первыми бить по ногам и придерживать спартаковцев за футболки стали хорваты и нервы у красно-белы сдали, нахватали карточек, в том числе одну красную. Гол во время всех этих грубостей забил Иван Саенко. Или нет? Раз Саенко забил, то его не удалили. Забывать стал Фёдор. Скорее всего, жёлтую карточку ему дали, а не красную. Ага, вот один интересный факт вспомнился, на воротах «Спартака» стоял хорват Стипе Плетикоса. Против своих играл. А тренером главным у них был тогда датчанин Микаэль Лаудруп. Так себе тренер, почему на него позарились, до сих пор Челенкову не понятно. У себя всё провалил, так его в Россию позвали. Уволен с поста главного тренера «Спартака» в апреле 2009 года в связи с неудовлетворительными результатами команды на старте сезона 2009. Позже Лаудруп признал работу в «Спартаке» ошибкой, поскольку он не знал культуру страны. Культуру?! Мать его! Смешно! А культуру своей страны знал??? Тогда почему Дания ничего не показала под его руководством? Ни сборная, ни клубы? Потом из испанской «Мальорки» выгнали. Да, бог с ним. Какой только непонятной братии не побывало на постах главных тренеров в Российском футболе.

О Загребе. Красивый такой средневековый ухоженный городок. Небольшой, тысяч на тридцать пять стадион современный, в который кучу бабок впулили. И он был почти пустой на той встрече. Холодно, дождь. А главное, наверное, что все эти европейцы пресытились футболом. Устали от него. А в России тоже низкая посещаемость, из-за того, что ни клубы, ни сборная ничего показать не могут. Разладилась машина. Буксует. Когда это началось. Ведь были прорывные сезоны у «Зенита», ЦСКА, да и «Спартак» иногда очень хорошо выступал. И футболисты перевелись, негры, из Африки, бразильцы не самые сильные. Европейцы средние. На хороших давно лапу гранды наложили. И почти нет наших в элитных клубах Европы.

Как зовут конкретного виновника? Платные секции? Компьютеры? Да, хрен его знает?! Но не идут мальчишки в футбольные секции, а во дворах не вечный футбольный бой, а самостийная стоянка для машин. Никто целыми днями, а особенно вечерами не гоняет в этих дворах в футбол. И некому и негде, не по крышам иномарок же бегать.

Ладно, к «Динамо» (Загреб) вернёмся. Челенков когда был на том стадионе, (Как то он назывался необычно) ну, потом вспомнится, так вот, когда был на том стадионе, была там витрина с кубками разными, и отдельно был стенд, говорящий о том, что «Динамо» тамошний был обладателем «Кубка Ярмарок». Год уже выветрился из пробитой башки, но это был один из последних кубков. На следующий год или через год этот турнир отменили и сделали кубком УЕФА. Значит, конец шестидесятых.

То есть, период рассвета у них впереди. Но и сейчас это «Динамо» чемпион Югославии. И, следовательно, одна из сильнейших команд в Европе. Там сборная Югославии наполовину из загребчан состоит.

Боязно. Но нужно обязательно. Без двух побед, и у них и дома, Аполлонову Сталин не разрешит принять участие в бразильском чемпионате мира. А вот если раскатать их в блин и правильно преподнести Сталину, что это молодёжная сборная по существу Югославии и именно она и будет играть на чемпионате мира 1950 года, тогда можно надеяться.

А «Партизан» югославский, интересно, к какому ведомству принадлежит. Это примерно равная по силам с «Динамо» Загреб команда. Вот бы ещё и с их молодёжкой договориться о встрече. «Партизан» играл в 1945 году с ЦДКА. «Динамо» (Москва) полетело в Англию, а армейцы в Белград. Но у них там армейская команда это – «Црвена звезда». Но раз «Партизан» играл с ЦДКА, то они тоже армейцы?

И?

И нужно срочно бежать к Аполлонову и менять программу. Сначала матч в Загребе с Молодёжкой «Динамо», а потом в Белграде с Молодёжкой «Партизана» или «Црвены звездны», а в идеале с обеими командами. А потом все три к нам.

Аполлонов на телефонный звонок ответил сам без всяких секретарей и пару минут слушал новые прожекты молнией стукнутого Вовки. Молча слушал, не перебивал и трубку не бросал, что уже вселяло надежды.

– К восьми вечера домой приходи. Есть две новости, ну, заодно и о футболе поговорим. Ох, втравил ты Наташку Володя. Ох, втравил. – И трубку положил. Не дал оправдаться, что идея-то была мамы Тони. Он просто поддался на «уговоры».

– Почему только «Партизан». Тогда ЦДКА четыре матча провёл: 3:4 выиграл у Партизана, потом вничью 2:2 сгонял со Сборной этого самого Загреба, в Сплите у местного «Хайдука» выиграл 0:2. И потом опять в Белград вернулся и как раз с «Црвеной Звездой» сыграл 1:3, выиграл. И это без Боброва. С ним разорвали бы ту Югославию…

– На Британский флаг порвали, – хмыкнул Фомин.

– На Британский?

– Ну, Аркадий Николаевич, он у них и прямой крест имеет и Андреевский, на восемь кусочков развален.

– На Британский флаг порвали! Хорошо! Звучит! Запомню. В общем, предварительная договорённость о вашей поездке в Югославию есть. Может быть, вам просто повторить маршрут ЦДКА. Люди … Ну, которые тот матч организовывали, а потом туда ездили, все на месте. Так, что, думаю, особых проблем нет. Слушай, Володя, я вот тебе регулярно поражаюсь, то ты знаешь то, что другим неведомо, то элементарных вещей не знаешь. Вся страна в декабре 1945 года в километровые очереди за газетами выстраивалась, чтобы узнать, как ЦДКА играет вЮгославии. А ты тут Америку открываешь. Словно и не знаешь об этом, – генерал развёл руками, типа, как так, брат.

– Аркадий Николаевич, я не помнил, как у меня отца с матерью звать, когда очнулся после удара молнии. Хорошо хоть говорить не разучился. А школьную программу тоже всю забыл.

– Бляха муха, забываю всё время, что ты стукнутый по голове. И что ни чему тебя это не научило. Всё время башку свою дурацкую под удары подставляешь. А вдруг у тебя после всех этих ударов дети дебилами родятся. Вот скажи, оно мне надо – внуков дебилов. Как там термин есть? Дуан?

– Даун.

– Вот, вот, зачем мне внуки дауны. Может, тебе ещё в Кащенко полежать. Пусть они в тебя всяких разных иголок повтыкают, электричеством полечат. Хочешь? Стой. Вот говоришь, всё забыл, а термин специальный медицинский знаешь. Это как?

– Вспомнил.

– Чего вспомнил, почему термин знаешь? – наклонил голову Аполлонов на бок, к космосу прислушиваясь.

– Стадион в Загребе называется «Максимир».

– Понятно. Он – Максимир, а ты дебил. Поэтом скоро с тобой стану.

Событие пятьдесят девятое

Люблю, когда кого-нибудь в кино сбрасывают с горы. И не только в кино. Да, особенно не в кино.

Джордж Карлин

Продолжительность фильма должна быть строго привязана к выносливости мочевого пузыря.

Альфред Хичкок

Сидели за почти праздничным столом. Или вообще за праздничным. Мама Тоня по такому случаю вместе с … Как это ипостась называется? Ну, не актриса же? Сейчас с актрисами всё сложно. Как называется человек, которого в массовках задействуют или в эпизодиках мелких? Словом, с массовочницей сварганили пирог из ревеня. Большой такой ароматный, истекающий при откусывании горячим кисло-сладким соком. И тесто поднялось в меру. Воздушное, белое, чуть дрожжами отдаёт. Корочку сверху помазали яйцом и она светло-коричневая от румянца и похрустывает. Эх, мать его за ногу, жениться пора. Каждый бы день массовочница пирог такой стряпала после двухсекундного эпизодика в документальном фильме. Про корочку Фомин не большой специалист. Мама Тоня рассказала:

– Если смазывать только желтком, корочка получается очень румяной, коричневатой, яркой, глянцевой. Обычно делаю смесь из желтка с водой или молоком, в пропорции на один желток ложка жидкости.

Даже слушать приятно, не то что пробовать.

В будущем великий режиссёр, а пока не очень великий – Альберт Александрович Гендельштейн, он же по совместительству зять Утёсова, снимает сейчас документальный фильм «В гостях у старейших». И вот там решил в эпизодике, несколько секунд длящимся, запечатлеть Наташу. Не потому, что прямо без неё фильм провальный выйдет. Нет. Это нужно для дела. Решил товарищ Гендельштейн … Нет, по порядку. После того, как они с Наташей спели все четыре песни, последней свою первую, «А до этих пор, где же ты была», долго все охали, ахали и переживали, какой талант пропадает. Вовка на себя это не экстраполировал. Чего уж сову на глобус натягивать. Это они про феерическую вокальную партию зеленоглазки и искромётные её же проигрыши на саксофоне. Умничка. Красавица. Комсомолка.

Стоп. Комсомолка. Сели пить чай, что почти Любовь Орлова накрыла в огромной гостиной. А Вовке все комсомолка покоя не даёт. Из фильма Гайдая. Песенку она там про медведей поёт.

– Альберт Александрович, вы же документалист?

– Ну, можете меня с этим поздравить, – сделал вид, что гордо нос задирает. А нет, именно, гордо нос задрал.

– Поздравляю! – Поржали дружно. – Альберт Александрович, представьте документальный фильм, снятый по песне «До свидания мальчики». Идёт выпускной бал. Это 21 июня 1941 года. Потом слова Молотова, потом очередь в военкомат. И всё это под мотив песни, но без слов. Просто гитара, небольшим фоном. А потом идёт загрузка в воинский эшелон, девушка провожает одноклассника, с которым танцевала на выпускном, и начинается песня. И в это время документальные кадры боёв, взрывы, танки фашистские ползут, потом этот парень берёт гранату и бежит на танк, в него попадают пули, но он продолжает бежать. Останавливается после очередного попадания пуль в него и оглядывается на нас. В эту секунду кино становится цветным. Видны алые пятна крови на телогрейке, струйка крови показывается изо рта. Он улыбается, закрывает глаза и кидает гранату под гусеницу танка. Фильм снова становится чёрно-белым.

В это время начинается второй куплет песни. И там, узнав от матери парня про похоронку, девушка идёт в военкомат и записывается в санитарки. Потом медсанбат показан, и она тащит с поля боя бойца. И в это время взрыв снаряда. И фильм опять становится цветной. И похожие на них мальчик и девочка слушают под столбом о капитуляции Германии.

– Боже мой, – всплеснула руками мама Тоня. И все женщины за столом опять заплакали.

– Нда, молодой человек, это жёстко. Да меня расстреляют за такой фильм. Но мысль я уловил. Надо парня и девушку оставить живыми и именно они, обнявшись, слушают в Берлине о капитуляции Германии. А потом вальс и они кружатся где-то перед разрушенным рейхстагом. Вот это уже другое дело.

– Альберт, немедленно начинай снимать этот фильм, – стукнула кулачком пухленьким по столу Дита.

– И, правда, Бертик, нужно это снять, – Елена Иосифовна Утёсова кулачком не стукала, а посмотрела почти просительно, но и с нажимом. Как на непослушного мальчика. «Бертик, иди, делай уроки».

– Кхм. Это ведь не моя частная студия. Я на «Моснаучфильме» работаю.

– Ты вашему редактору все расскажи. Уверена, он человек разумный и всё сразу поймёт, – отринула возражения Дита. – Альберт, я на тебя обижусь.

– Кхм. Мне нужна запись песни. Наташа очень хорошо спела. Только ей учиться надо. В Консерваторию поступить. Всё, всё, – видя, что жена начинает вставать и в руке у неё ложка, – замахал режиссёр руками. Я попробую. Ничего не обещаю. Да, Наташа, я тебе выпишу пропуск на киностудию. Мы ведь военные фильмы снимали, там всё строго у нас на киностудии. Я попробую тебя снять в небольшом эпизодике. Нужно понять, как ты держишься, как выглядишь на экране.

– Твою мать! – сказал Аполлонов.

– Мать же ж, твою же ж!!! – подумал Фомин.

Вот, теперь Наташу сняли, шла она куда-то по лесной тропинке. Хорошо хоть лицо снимали, а не … ну понятно, вобщем. Не со спины.

На даче скосили ревень весь и забабахали вот это пироговое чудо.

– Так, поэт, даун, да … Володька. Позвонили мне с киностудии «Моснаучфильм». Берут они твою идею в разработку. От тебя. Да, хотел пошутить, но за столом. Нет. Ты мне столько уже нервов вытянул, что всё одно пошучу. От тебя только анализы. Ха-ха. Придёшь, передашь слова и споёшь песню. Там люди будут с музыкальным образованием, всё запишут и оранжировку или оранжеровку, им виднее, сделают.

– Аранжировка.

– Не интересно с вами. Злые вы. Уйду я от вас, – послышалось.

– Вот как отца звать не помнит, а такую хрень знает! Всё, завтра в девять за тобой к общаге подъедет моя Эмка.

– К общаге? Аркадий Николаевич, тут такое дело, я за канарейками у Льва Кассиля в квартире присматриваю, там живу.

– За канарейками? А Третьяков?

– Что Третьяков?

– Он тоже у Льва Кассиля живёт?

– Ну, ладно, меня как не имеющего отношения к МВД выселил из общежития генерал какой-то.

– В милиции нет генералов, Там комиссары. А я всё жду, когда ты мне расскажешь, мне Мироныч ещё пять дней назад позвонил. А ты?

– Ну, я подумал, что вы теперь не в МВД работаете. Потом …

– Потом суп с котом. Но тебя понимаю. Молодец. К тому же – огромная квартира, канарейки опять же, девочек можно водить.

– Девочек? – глаза стали жёлтыми как у рыси.

– Тихо, тихо. Шучу. Что вы за люди, даже пошутить нельзя.

– Папа, пусть его вернут в общежитие!!! – бросится сейчас.

– Я лучше нашёл выход. Тут товарища одного отправляют в Германию налаживать … Ну, вам знать не нужно. Так у него квартира двухкомнатная почти в центре. Поживёте с Третьяковым два годика там. Там ещё комнатка для прислуги. Сможешь оплачивать женщине? Больше меня денег зарабатываешь.

– А она такие пироги печь умеет? – Газпром, мечты сбываются.

Событие шестидесятое

В футбол играют 22 человека, а побеждают немцы.

Гари Линекер

Прогнозы – это такая вещь, которую лучше всего делать после матчей!

Жоау Домингос Пинту

– Мужики, я вам одну умную вещь скажу, только вы не обижайтесь, – Вовка собрал Молодёжку, чтобы объявить о предполагаемом турне в Югославию.

Собрал-то Молодёжку, но решило поприсутствовать всё «Динамо». А это куча народа. Просто – куча. Основной состав, дубль, хоккеисты во главе с Чернышёвым, ну и своих уже двадцать три человека. Потихоньку Челенков вспоминает перспективных футболистов и заманивает их калачами. Пока не много заманил, троих всего. Но это плюс три, а не минус. Так хотелось ему сходить и перетащить к себе Игоря Нетто. Прямо до зубовного скрежета. Даже уже слово себе давал, что вот, завтра точно съездит и попытается хоть познакомиться по новой, ну, а там как карта ляжет. Может, Игоря там притесняют?

И останавливался. Как может существовать Спартак без Игоря Нетто? Или потом без Бескова? Никак. Представлял, что вот удастся ему залучить Игоря, и это будет уже совсем другой «Спартак» и другая сборная. Нет. Разрушить легко, нужно самому готовить профессионалов уровня Нетто. Ну, без сопливых скользко. Есть такая хрень как ТАЛАНТ. Нетто, Бобров. Месхи, Стрельцов, Метревели. Хватает. Только у всех у них кроме таланта было и зашкаливающее трудолюбие и фанатизм футбольный. Они не могли без игры, не могли без футбола.

А что у него сейчас в команде четверо игроков того же уровня. Есть Яшин, Есть, мать его, Фомин. Ишин просто замечательный игрок. Володя Ильин. Чуть бы ему роста ещё, и был бы золото, а не нападающий. 173 сантиметра сейчас это средний рост. Но там, в будущем, в сборной нужно будет бороться у ворот за верховые мячи с рослыми противниками, и пяток сантиметров не помешает. Фомин для него специальную систему тренировок разработал, тянуться на турниках, плавать и всё время прыгать за каждым листочком. Это его Ринат Дасаев научил. Чёрт его знает, вдруг и сработает. Вырос же сам Дасаев.

– Говори, Володя, не тяни, – подтолкнул его сидящий рядом Якушин. Ну, вот уже Володя, а не Артист. Хотя Вовке это прозвище нравится. У всех почти футболистов сейчас есть прозвище, и это ничем не хуже любого другого.

– Где-то через месяц мы с вами едем на товарищеские матчи в Югославию, предположительно, будут те же соперники, что и у ЦДКА в 1945 году.

– Взрослые?! – кто-то с места присвистнул.

– К сожалению нет. Хотелось бы победить именно взрослых, но придётся показывать доминирование Советского футбола сверстникам. Будем играть с такими же Молодёжками, как и мы. Со сверстниками.

– Ты, Володя, не булькай, а конкретно говори, – вновь подтолкнул его Хитрый Михей.

Ну, он и рассказал.

– А сколько человек поедет? – тот же голос с места. Яшин блин. Торопыга.

– Семнадцать. Это вместе со мной и Чернышёвым. Он будет числи… Он будет у нас тренером.

– А остальные? А кто не поедет? – теперь уже все «взвились соколы орлами».

– Легко. Догадайтесь с трёх раз?

– Артист! – Нет, Якушин не перестроился. Хотя четвёрка за попытку.

– Будут проведены тесты на скорость, на выносливость и потом ещё стыковых пару матчей с основой и дублем. Вот по результатам всех этих действий и отберут попаданцев.

– Кого?

– Попаданцев. Тех, кто попадёт на самолёт. При этом нужно подать списки за две недели, так что времени у нас две недели, и осталось неделя на тренировки и неделя на тесты и спарринг игры. Нужно пять – ноль победить дубль. И три – один основу.

– ФФФомин!!! – рывком посадили на скамейку, с одной стороны Чернышёв, с другой Якушин, дёрнули.

– Так, ребята. – Встал Главный. Он же Хитрый Михей, он же Якушин Михаил Иосифович. – Володя всё правильно сказал, ну, кроме последнего. Хотя, если победите, буду только рад. Значит, достойную смену растим, и, значит, не будем краснеть за вас, читая газеты и радио слушая.

– А потом? – опять Яшин.

– Лёва, потом всё только начнётся. По планам Спорткомитета после этого нашего турне, эти четыре команды приедут к нам, и тут будет проведён мини-турнир молодёжных команд. Так как получается пять команд, то ещё будут приглашены три команды, Скорее всего, «Спартак», ЦДКА и «Торпедо».

– Классно!

– Точно. Сам боюсь.

Глава 21

Событие шестьдесят первое

Правила футбола чрезвычайно просты. Если мяч движется, пни его. Если не движется, пни, чтоб двигался.

Фил Вуснам

Рано или поздно это должно было случиться. «Динамо» выигрывало матч за матчем, громя просто соперников, и Фомин уже начинал беспокоиться. Может, он тут изменил чего кардинально. ЦДКА уже существенно отстало по потерянным очкам, а ведь точно будет финальный матч, в котором Бобров на последних минутах лишит бело-голубых золотых медалей, следовательно, они должны прийти к этому финальному матчу с разницей в одно очко, а сейчас этих очков уже четыре. И вот История напомнила товарищу Челенкову, что она дама серьёзная и её мелкий попаданец, да, даже и крупный попаданец, с дороги намеченной не свернёт так просто.

29 июня при переполненных трибунах стадиона «Динамо» хозяева, то есть спартаковцы сегодня (Нет у них пока своего стадиона.) порвали в клочья эту «динаму». Фомин всё ждал чего-то подобного, но не разгрома. А когда матч закончился, вспомнил книгу, которую читал в юности, уже даже автора не помнил, а вот описание этого матча всплыло. Не потому, что первое за сезон поражение лидера, а по совсем другой причине. Десять лет «Спартак» не мог победить динамовцев. Последняя победа была аж в 1938 году. И вот в книге было написано, что спартаковцы десять лет копили силы, чтобы выстрелить в самый решительный момент. Что ж, выстрел получился наповал.

Что будет дальше, Вовка теперь знал точно. Получив такую громкую оплеуху, игра у динамовцев разладится. Будут ничьи и поражения, и в итоге, отстающие сильно армейцы подтянутся почти вплотную, и ещё у них будет набирать форму побитый в очередной раз Бобров.

Самое интересное, что матч мог и по другому сложиться. Во-первых, судья Дмитриев встречу почти не судил. Ну, свистел, когда мяч покидал поле и всё. Он не пресекал грубость, от слова «совсем». Пока не стало поздно. Словно такое указание с самого верха получил. Только что мордобоя хоккейного не было. Бескова раз пять по ногам оприходовали, в результате и так страдающий от ушиба колена Костя вынужден был замениться. А без него нападение у «Динамо» совсем разладилось. И только тут судья вспомнил, чего это он на поле вышел. Посвистывать стал.

Во-вторых, случайный по существу гол в ворота бело-голубых в первом тайме, как-то не так мотивировал команду. Они вместо того, чтобы броситься отыгрываться, ушли в глухую оборону. Спасло от разгрома в первом тайме команду Якушина то, что в «Спартаке» два персонажа вообще играли в странный футбол, словно сборная России в каком ответственном матче. Нападающий Чучелов (центральный) получал мяч, добегал до ворот, и вместо того, чтобы бить или, на худой конец, послать прострельную передачу вдоль ворот, он разворачивался … и отдавал мяч назад. Вот у кого учились играть наши будущие звёзды. Второй персонаж, как бы лидер нападения «Спартака» Дементьев надел обувь со смещённым центром тяжести. Он раз десять из очень выгодных позиций бил по воротам и даже в створ ни разу не попал.

Вот только долго так продолжаться не могло. По логике вещей после перерыва ситуация должна было поменяться. Она и поменялась. Заменили Чучелова на Смыслова, и игра «Спартака» преобразилась. Всё чаще и чаще стали возникать опасные моменты у ворот Хомича. Бам. И второй мяч в воротах. Сейчас, в 1948 году, почти не употребляют термина пробить угловой, говорят: – бьют корнер. (Англофилы, мать их). Вот корнер и пробили спартачи с правого угла. И этот самый Смыслов ударом через себя забивает мяч опешившему Хоме. Что на стадионе творится?!! Минут пять зрители неистовствовали. Красавец гол! Ножницы, вообще, красивый удар, а тут так неожиданно, да ещё лучшему, по мнению болельщиков, голкиперу страны.

После завершения матча Вовка сидел, не мешая семидесяти тысячам человек покинуть в страшной давке трибуну, и думал, а можно ли было переломить игру после второго гола. Очень сомнительно. Крупные победы перед этим матчем расхолодили лидера. А ещё «Динамо» играло медленно. Оно «ИГРАЛО» люди водились, бежали за мячом через половину поля, попинывая его. Зачем? Получил мяч, оглядись, найди впереди свободного голубого и отправь ему мяч точным пасом. Нет. Так не могут, получил или выцарапал мяч и несётся тот же Бесков, задрав хвост метров тридцать, собирая толпу вокруг себя, и когда нужно уже что-то делать, то делать нечего, все вокруг него и свои и чужие. Эдакий тотальный футбол наоборот. Ещё можно было минуту назад, собрав защитников, отправить мяч на другой фланг Соловьёву или кому-нибудь другому, но нет, нужно держать мяч до последнего.

А ушёл организатор атак Бесков, и вообще всё развалилось. Полузащитники вдруг решили переквалифицировать в защитников. Не англофилы же – хавбеки в беков. «Динамо» нужен ещё один организатор атак и нужно играть в длинный пас. С таким дворовым футболом победить бразильцев из области фантастики. Зря он на это дело Аполлонова подталкивает. Нельзя сборную доверять Якушину. Он консерватор. Аркадьев? Ну, нужно посмотреть на игру ЦДКА с Бобровым и без Боброва. Фомин был уверен, что без Боброва, как и «Динамо» без Бескова, это другая команда. Трусливая.

– Что думаешь, Артист? – спросил его подошедший Чернышёв.

– Правду знать хотите, Аркадий Иванович, или утешения ищите, – махнул рукой Вовка.

– Давай с первого начнём, – не рассердился, присел рядом.

– Послезавтра в товарищеском матче мы их с ещё большим счётом выиграем. Это довоенная дворовая игра, которая строилась на одном Константине Бескове. Сломали его и алес. Полный генуг. Сдулись. Теперь пойдёт полоса неудач, как все подумают. На самом деле, некому Соловьёву мячи подносить. Плохая средняя линия.

– А как же все предыдущие победы с разгромным счётом?

– Бесков великий созидатель, а слабых бить приятно и интересно. Тяжело играть с равными.

– А ты? – интересный вопрос.

– Ну, я тоже нападающий. И меня Михаил Иосифович не поставит на старте. Кроме того, мы скоро улетаем на две почти недели. Но я вернусь к решающим матчам. «Спартак» играет неровно. Это мы ему позволили себя обыграть, а не он это смог. Так что, они нам не конкуренты, всё будут решать две очные встречи с ЦДКА. Вот на них меня ставить и надо.

– А ты регламент чемпионата знаешь? – хмыкнул вдруг Чернышёв.

– Регламент? В каком смысле? Нельзя ставить несовершеннолетних? Или нужно быть милиционером?

– Нет, про это я ничего не слышал. Хотя, про милиционеров, нужно посмотреть повнимательнее. Я о другом. Чтобы получить медаль, нужно принять участие в десяти играх чемпионата.

– И …

– Не нужна медаль?

– Вопрос интересный. Только дурак откажется.

– Я с Мишей говорил. С завтрашнего дня будешь во всех играх числиться в запасе и по возможности …

– Лучше при необходимости.

– Конечно, и при необходимости он будет тебя выпускать. Впереди ещё восемнадцать игр, и несколько ты пропустишь, так что, нужно почти в каждой игре тебе, Артист, или сразу выходить или на замену. Не благодари. Ещё те медали завоевать нужно.

– Спасибо, Аркадий Иванович.

– Вот, говорил же. Выиграем, давай сначала.

Событие шестьдесят второе

Моё поражение не будет означать, что нельзя было победить. Многие потерпели поражение, стараясь достичь вершины Эвереста, но в конце концов Эверест был побеждён.

Че Гевара

Первого июля состоялся матч реванш. Не со «Спартаком». А «Динамо» со своими юношами. Вовка голову полностью залечил, но на всякий случай свою минингитку не снимал. Дал себе напутствие на матч. «Ты Вовка-Фёдор не дури, не лезь головой с мячом бодаться, твоя голова это достояние Советского народа. Она в гораздо более важных матчах пригодится. Так, что играй ногами, а головой думай».

Афоризм ещё выдумал перед матчем. Вот вернётся из Югославии и журналистам, что выстроятся в длиннющую очередь за его эксклюзивным интервью, выдаст: «Гениальность тренера это выбрать из того что есть».

– Чего, простите, выбрать? – Это Синявский первый слово получит.

– Трусы, понятно. Гораздо же приятнее в синих играть, чем в чёрных. В чёрных себя неуверенно чувствуешь, словно в семейниках сатиновых на поле вышел.

– Какая мудрая фраза! – скажет Синявский и обязательно ввернёт её в свою статью.

На самом деле с формой пока побежали. Но … СССР это такая правильная страна. Она в затрапезном виде своих сынов в чужие Палестины не выпустит. Русо туристо, тьфу, русо футболисто – облико … Просто «облико». Динамовцы до сих пор ходят в пальто и костюмах, что срочно сшили для них перед поездкой в Англию. Молодёжь решили тоже одеть. Очень обидно, что не поздней осенью отправляют. Пальта не дадут. Даже шляпы не дадут. Аполлонов сказал, что будут шить костюмы.

– Аркадий Николаевич, а можно вместо костюмов брюки и ветровки, я нарисую.

– Хрен тебе за воротник. Будете страну позорить. Поедете все в чёрных костюмах.

– Мать вашу, Родину, нашу!!! (Не сказал понятно про Родину). Аркадий Николаевич, это Средиземноморье, почти, там будет влажно и жарко. Мы летом в чёрных костюмах там сдохнем. Будем, ходить всё время мокрые и над нами все братушки смеяться будут.

– Мать вашу, Родину, нашу!!! Твоя правда, зятёк, что-то недодумали помощники мои. Я их завтра в чёрных костюмах в Ташкент пошлю. И чтобы не меньше шести часов на солнце проводили. Ладно, слушаю тебя. Что такое ветровка?

– А ещё бандану.

– Какаю такую «Бамдаму»?

– Это такой платок мужской на голову повязывают. Нам нужно бело-голубой с логотипом «Динамо». Как у пиратов был.

– Вот тут точно хрен тебе, а не платок, пират недоделанный, страну мне будешь позорить, – и ведь на самом деле сердится, глазами сверкает, молнии из них пущает.

– Аркадий Николаевич, ну тогда хотя бы спортивную повязку на голову.

– Как это?

– Когда по жаре бегаешь, то потеешь, и пот заливает глаза, играть очень тяжело, вот чтобы такого не происходило можно на голову, на лоб, надеть такую немного эластичную повязку, чтобы она пот задерживала. А на лбу можно либо герб наш, либо логотип «Динамо». Или с одного бока герб, а с другой «Д» динамовское.

– Уверен? Что-то я ни на ком не видел? – Опять Штирлиц был в шаге от провала. Заделали бы уже, что ли, зачем Остап Бендер деньги собирал?

– Уверен, я вам покажу, мы с пацанами так в Куйбышеве играли. Я и здесь бы ребятам сделал, да жары пока не было, а вот там будет.

– Принеси, покажи и нарисуй потом. Стоп. Я к тебе Гершеля Соломоновича пришлю. Может, и что путное выйдет из твоей очередной бредятины. Точно не хочешь ещё в Кащенко полежать? Шучу.

Так что теперь вся страна непосильным трудом готовит молодых динамовцев к турне по братской ещё два года Югославии. Будут сшиты кремовые брюки и курточки лёгкие типа ветровок, правда молнии не будет. Будут пуговицы, но впотай. Правильно называется, объяснил главный рационализатор Спорткомитета Гершель Соломонович – Супатная (потайная) застёжка. Трусы будут гораздо короче нонешных и синего цвета, а футболки голубого. И голубая спортивная повязка. А ещё артель «Робутса» получила государственный заказ, бросить все дела и изготовить семнадцать пар бутс ребятам. Пошипели старички евреи и инвалиды, и устроили двенадцатичасовой рабочий день. Как в Войну. Так война и есть – за доминирование в мировом футболе.

Матч описывать не интересно. Победили пацаны, как и предрекал Фомин, со счётом 3:1. И это был настоящий результат, никто никому не поддавался. Правда, заметно было, что защитники «Динамо» сдерживают себя из последних сил. Они честно играть просто не умеют. Как это пропустить мимо себя человека, который тебе сейчас гол забьёт и ноги ему не переломать. Но…

Вовка перед матчем вместе с Аполлоновым, которого уговорил «рядом постоять», подошёл к Михаилу Иосифовичу и сказал. Про ноги, про честную игру, про взаимоуважение и про прочую белиберду с точки зрения Главного тренера «Динамо».

– А не пошёл бы ты, Артист, – ответил Якушин.

– Фомин, что опять? – очнулся, стоящий рядом генерал. Он смотрел на трибуну и там что-то не то творилось.

Никто Председателю спорткомитета не ответил, все, разинув рты, смотрели на трибуну для вип персон.

– Ешкин по голове! – первый озвучил увиденное Хитрый Михей.

– Вы понимаете, Михаил Иосифович, что я прав? – улыбнулся Фомин, а сам прямо потом холодным покрылся.

– Чего он хочет, Миша? Поддаться? – грозно отвёл взгляд от трибун генерал.

– Если бы! Хочет, чтобы мы по ногам не лупили пацанов, говорит, они им в Югославии пригодятся, честь Советского Союза защищать, – за Хитрого Михея ответил Вовка.

– Так? – подтянулся генерал.

– Так.

– И?

– Как …

– Володя он псих, конечно. Даже даун. Только он всегда прав. Ссука! Ни разу нельзя подойти потом и сказать, а ведь ты Фомин не прав оказался. Всегда … Поговори с мужиками. Не поддаваться, но по ногам ребят не бить. Особенно этого ухаря. – Аполлонов посмотрел снова на трибуну, там действие развивалось. – Мать перемать, да это Молотов! А рядом Берия! Твою ж! И Сталин Василий Иосифович. Что творится-то?!

– Аркадий Николаевич, зачем это? – прямо побелел Якушин.

– Хотел бы и я узнать. Там на трибунах представителей МГБ с полтысячи. И наших, ну милиционеров, не меньше, а вон и Круглов Сергей Никифорович. И не предупредил. Побежал я, странная компания для обычного товарищеского матча с пацанами. Ох, не к добру!

– Михаил Иосифович?

– Да, понял, я всё. Скажу мужикам. Как думаешь, что это значит? – мотнул головой Якушин в сторону трибуны между башенками.

– Могу высказать предположение …

– Ну, так высказывай, чёрт тебя подери!

– Решили вместе с командой послать делегацию. И главным будет кто-то из правительства, – и Вовка головой мотнул, – Хотят убедиться, что мы именно те за кого себя выдаём.

– В смысле?

– Ну, что играть умеем и не опозорим страну. Михаил Иосифович, вы ребятам про удары по ногам скажите, но и объясните, что играть нужно в полную силу, даже выше этой полной, чтобы у тех бонз даже подозрения не возникло, что вы поддаётесь.

– Даже так. Ну да, Сталина Василия не обмануть, да и Молотов болельщик со стажем. А не боишься, что именно опозоритесь?

– Мы выиграем у вас. Команда играет хреново, одни косолапые, скорости нет. Вратарь просто дырка, защитники трусы, а нападающие все косые. Так им и скажите. Именно этими словами.

– Ха-ха, – невесело посмеялся Главный тренер «Динамо» и ушёл в подтрибунный проход.

Выиграли. 3:1. Всё три гола забил Фомин. Один со штрафного красивый кручёный – неберущийся и два с игры, в конце второго тайма, как стоячих обходя еле ползающих от предложенного запредельного темпа молодыми. Хватило «старичков» чуть больше, чем на один тайм. А потом посыпались. Сказалась ну, очень разная, физическая готовность. И главное, не умеет «Динамо» играть без Бескова.

Событие шестьдесят третье

Мужчина не проиграл, если потерпел поражение. Он проиграл, если сдался.

Ричард Милхаус Никсон

По ногам немного всё же перепало, но Вовка тоже не вчера родился и щитки надел. Серьёзных ударов была два, один пытался мяч в подкате выбить защитник Леонид Соловьёв. Здоровущий тридцатилетний дядька лишь чуть меньше Фомина. Ударил в ногу, не специально, но испугался до икоты. Чуть не массаж стал делать пацану прямо на поле. Если бы не щиток, то Югославия бы подождала годик. Без Вовки везти туда команду небезопасно.

Второй раз, пытаясь выбить мяч из под ноги, попал опять же в щиток полузащитник Всеволод Блинков – один из участников легендарного турне по Англии. Но этот даже не заметил, что попал по щитку, а не по мячу. В послеперестроечные годы точно бы горчичник заработал, а тут даже не свистнул никто.

Вот после душа Вовка сидел и массировал ногу, когда с выпученными глазами в раздевалку вбежал Якушин.

– Володя, пойдём быстрее в кабинет директора. Там нас с тобой Молотов хочет видеть.

– Ох. А я штаны застирал. Думал, посидеть, пока подсохнут. – Фомин глянул на штаны, что висели на дверце шкафчика, низ штанин был мокрый.

– Володя! – Якушина потряхивало.

– Понял. – Вовка надел штаны. Как только теперь? Видно, что штанины другого цвета.

– Пошли, Артист. Теперь клоуном будешь.

Пришли, в кабинете дым коромыслом. Сидит человек шесть народу и все одновременно дымят. Почти не видно, товарищей высоких. Не такие к тому же и высокие где-то под метр семьдесят все, но по сравнению с Ежовым, и Сталиным, в которых по полтора метра, так точно высокие.

Зашли в кабинет, Якушин кашлянул, специально или дыма хлебнул.

– О, футболисты пришли, – от окна отделился Берия.

Народ высокопоставленный бросил курить и обсуждать процент надоя от каждой курицы несушки после обмолота зяби. Повернулся к вошедшим.

– Владимир Фомин, – Молотов надел очки и Вовку почти по кругу обошёл, – Богатырь. Гвардеец.

– Илья Муромец. Вячеслав Михайлович вам надо на его спину посмотреть. Стоит того, – из за спины вышел Василий Сталин.

– Что он девка, чтобы я на его спину смотрел. Обойдусь. Скажи, Фомин, как так получается, что вы обыграли основной состав, чемпионов страны и заслуженных мастеров спорта? Старые они стали? – И, правда, ведь интересно человеку, по глазам видно.

– Очень интенсивные тренировки, плюс большое время на тренировках отведено отработке ударов из стандартных положений.

– Вот так, а почему Главный трэнер так нэ трэнирует основной состав Дынамо? – Подошёл Берия.

– Ну, это вам надо у Михаила Иосифовича спросить. У каждого тренера свой подход. Под руководством товарища Якушина «Динамо» добилось больших успехов и уверен в этом году станет чемпионом СССР.

– Молодэц. А скажи какие советы ты хочешь дать Сталину.

Это чего сейчас было. Берия, что знает, что он попаданец, и что все попаданцы должны давать советы Сталину. Что-то там про командирскую башенку надо, и что про алмазы и про землетрясение в Ашхабаде.

– Что молчишь, Видишь, Василий ждёт.

Фу. Ешкин кот. Так и родить можно с перепугу. Это Берия спрашивал про младшего Сталина, как ему свой занююююханный футбольный ВВС в лидеры вывести.

– Я думаю, что Василию Иосифовичу нужно создавать везде, где есть такая возможность футбольные школы для детей. И чтобы проходили турниры между ними. И заниматься селекцией молодых футболистов. Конечно, можно пройтись по клубам Первой и второй группы и набрать хороших футболистов типа Боброва, но если при этом не будет постоянного притока воспитанной в клубной традиции молодёжи, то такая команда долго не протянет. Кроме того, это ухудшает конкуренцию между сильными клубами Первой группы, и когда будут комплектовать сборную СССР по футболу для участия в международных соревнованиях, то эта негативная практика скажется на силе нашей сборной.

– Вот это да? – Молотов даже отступил на шаг, – Ты чего сейчас наговорил.

– Вячеслав Михайлович, вы всё же взгляните ему на спину, – захихикал Василий Сталин.

– Кхм, а что у тебя Фомин со спиной.

– Вячеслав Михайлович, вы его сильно-то не слушайте. Ему молния в прошлом году в голову ударила, всю память отшибло, даже как родителей звать не помнил, а вот время от времени такую ересь несёт, да ещё избили его почти до смерти недавно, по голове трубой стукнули. Почти месяц в Кащенко лежал, – попытался защитить Фомина Аполлонов.

– В Кащенко? – Берия подошёл к Фомину поближе. – Ну, покажи спину, раз Василий советует. Ты ему советуешь, он тебе. Взаимообмен получается.

Чё уж, назвался подберёзовиком не расти под осиной. Пришлось раздеться. Повернулся. Ну, дальше всякие междометия. Оделся.

– Значыт, говорышь нужно пацанов начинать учить футболу, а нэ перэманивать взрослых игроков? – Берия снова закурил.

– Да, товарищ маршал. А ещё, чтобы клуб был успешный, нужно тренировочное поле, манеж и обязательно стадион.

– Интэресный ты парень, Фомин. Шестнадцать лет, сказал Аркадий Николаэвич. Хорошего человека твои родители вырастили. Благодарность им передай. Нэ подвэдёшь в Югославии?

– Мы страна победителей. Мы не можем проиграть.

– Страна победителей? Молодэц. Иди, мы тут с тренэром твоим пока поговорим. Да, Фомин, я присматривать за тобой буду, как подрастёшь, пойдёшь в МГБ служить. Нам такие умные пациэнты Кащенко пригодятся. Ха-ха, – сильные мира посмеялись, а Вовка, пошатываясь, вышел. Лучше бы ещё один тайм сыграл. Теперь не только брюки мокрые, но и вся одежда.

Глава 22

Событие шестьдесят четвёртое

Нет, кто уж кулак, тому не разогнуться в ладонь.

Николай Васильевич Гоголь, из книги «Мёртвые души»

Все знают, что на Руси было монголо-татарское иго. Триста лет топтали поганые … Есть и другие варианты, типа, мир, союз, жвачка. Да и пусть бы, но перед этим Батый большую часть городов сжёг. А что, нашествие же зимой было. Холодно, грелись поганые.

Уже гораздо меньше народу знают, что был такой писатель Василий Ян, и он написал книжку «К последнему морю». Хотя ещё не написал, где-то в середине пятидесятых годов напишет.

И уж совсем мало народу знает, что Бытый выполнил волю своего дедушки любимого – Сотрясателя Вселенной и дошёл до этого моря (последнего). Так вот, для тех, кто в монголов не верит, он в 1242 году сжёг тот самый Загреб. (Ударение, кстати, на последнем слоге, а не на первом.) Там, наверное, тоже холодно было. Сжёг и разрушил. А потому, что – нефиг. Всем же сдаться предлагал. Предлагал. Никто не хочет по-хорошему. Тогда, как стращают нас невротики: «всё хорошо – будет плохо».

Всю эту душещипательную историю рассказал красивый гид. Не, это девушка с огромными карими глазами. Но у слова «ГИД», нет же женского рода. Не говорить же «красивая гидша». Гидина?! Ходила под зонтиком гидина, а русо-туристо мокли под этой моросью. Дождь. Принесло, чего-то с Венецианского залива. Нахмурилось небо и выдало … слякоть. А завтра игра. А сегодня нет. Сегодня экскурсия и концерт вечером. Петь будут русские артисты, ну и Фомин с ними.

Артисты настоящие. Одна так просто дива. Даже диво – дивное. Якобы, по слухам, была подругой маршала Рокоссовского. Врут, наверное, про маршала, а вот то, что Валентина Серова жена Симонова это точно. Будет петь свою известную песню «Все стало вокруг голубым и зелёным» из кинофильма «Сердца четырёх». Ещё пару артистов с ними в делегации. И вишенкой на торте руководитель их делегации. Это ни кто иной, как сам товарищ Сталин. Только Василий.

Он на экскурсию по разрушенному Батыем Загребу не пошёл. У него мероприятия. С ним мужичок в штатском. Вовка думал, что это Берия приставил своего человечка к Василию Иосифовичу, чтобы тот не позволил ему упиться.

Не до конца Батый разрушил. Красивый большой город. Что-то гид говорила про шестьсот с лишним тысяч жителей. Сюда, в Хорватию, из Белграда добирались поездом. Больше четырёхсот километров. Но почти и не заметили. Вечером после игры с молодёжной командой «Партизана» сели и утречком в семь утра прибыли. Спали под чух-чух. И бельё в поезде не влажное. Специально для русских высушили? Гады! Вышли на перрон, а тут дождик. В Белграде было ясно, жара под тридцать, а тут, как в другой мир попал. Влажно, душно и мокро, в смысле, лужи везде. А ещё, так же как и в Сербии, язык совершенно не понятный, хоть и тоже вроде славяне. Сербский и хорватский это почти один язык, разница в написании у сербов кириллица, а у хорватов – латиница. Водили по соборам. Тут в Хорватии католики живут. Живут видно, что плохо. Дома ободранные, зелени вообще почти нет в городе. Серый в центре и безликий город, но вот если встречается старинный квартал, то красиво, как во Львове или в Праге. Подальше от центра, точно, как и в Праге, пошли живописные улочки с брусчаткой и двухэтажные домики – коробочки.

Подвели к памятнику на коне, какой-то Томислав – объединитель Хорватии, а потом в Кафедральный собор дружной толпой по лужам потопали. Вот собор это вещь. В будущем, когда Челенков был в Загребе, то, понятно, никто их на экскурсии не водил, пробежались по центру и домой. А вот сейчас, после собора, зашли на центральный рынок Загреба. И ведь что удивительно – центральный рынок находится в центре города.

Вовка не удержался, купил себе кулёк клубники, выдали им местных денюжек немного, на наши деньги сто рублей. Им дали боны по пять динар. Зелёного, как доллар, цвета. Только нарисована пейзанка с серпом. Хотел один кулёк купить, но бойкая тётка отобрала бумажку и сдачи отдавать не захотела, сунула второй кулёк. Как самый настоящий «джентельмен», Фомин вручил его торжественно с маханием головой Серовой. Маленькая, весёлая, красивая. Голосок разве подвёл, чуть пищит. Но понимал Вовка-Фёдор маршала и поэта, и сам бы влюбился в такую.

– Телефончик не дадите?

– Ох, на что вы честную девушку толкаете?

Нет, не решился, улыбкой удовольствовался.

Белград больше и красивей. Средних размеров, эдакий – европейский, уютный стадион, который ещё достраивали, вмешает чуть больше тридцати тысяч зрителей, и он был полон. Как будут местные побеждать русов пришли посмотреть и стар и млад. Стадион называется «Стадион Югославской народной армии». И «Партизан» – это армейская команда. Как таковой Молодёжки у них не оказалось. Получилась, как понял Фомин, из объяснения, ходившего на встречу с журналистами, Чернышёва, сборная солянка. Часть футболистов с дубля, часть из детских секций.

То, что это не сыгранная команда, стало ясно на первых же минутах игры. И семь или восемь человек из дубля самого «Партизана» вообще не взаимодействовали с мальками. По существу играли десять на семь. И это огромная разница в количестве сказалась мгновенно. Не прошло и пяти минут, как раздёргав защиту диагональными передачами, Ишин с Фоминым ворвались в площадку и, продолжая бежать и пасовать друг другу, вынудили вратаря ошибиться. Фомин послал пас партнёру, и тот в пустые ворота не промахнулся. Гол был красив, и вопли советской делегации поддержали и местные ценители. Второй гол Фомин забил со штрафного через три минуты. Мяч по фантастической дуге обогнул стенку, которая, раскрыв рот, проводила самопроизвольно сменивший направление полёта мяч. А он снова изменил траекторию и впритирочку зашёл под перекладину.

На этот раз, оценив мастерство исполнения, гудел весь стадион.

«Партизаны» попытались наладить командную игру, но всемером против десятерых, это даже не смешно. Кроме того, зря пугают этими югославами. Именно вот они, наверное, и будут наших гонять на Олимпиаде в 1952 году. Ну, пока ещё молодые и зелёные. Пас не точный, скорости не те. И та же ошибка, что и у «Динамо». Они ИГРАЮТ в футбол. Главная цель в их жизни, это получить мяч и вести его к воротам соперника. Понятно, что сейчас так играют все. И даже гордятся дриблингом. Гаринча там прорывы по краю своему устраивал, Стрельцов у нас. Долго ещё будут футболисты бегать за мячом.

Вовка своих отучил. Распределились по зонам и за несколько секунд и два паса мяч уже снова у Вовки. «Партизан» играл, используя систему «дубль-ве». Тут главная фишка заключается в том, что основной задачей является доведение мяча до вингеров, которые должны обладать высокой скоростью. В футболе, в который играл всю жизнь Челенков, такая расстановка не используется уже много и много лет. Потому что она уж слишком атакующая и похожа, скорее, на хаотичный навал. Получил вингер мяч и впятером все несутся к воротам. Потому команды, через десяток лет, которые освоят «Катеначчо» или другие бетоны защитные, будут легко побеждать команды, которые будут продолжать играть в атакующий футбол. На огромном пространстве позади этой пятёрки нет никого, там одинокими столбами стоят два инсайда и всё, потом у самых ворот три защитника. А тут ещё так совпало, что трое молодых – как раз защитники. Яшин надёжно стоит в воротах, даже и навалились на него «партизаны», а нет – «партизанчики», он мяч забирает и одним ударом отсекает семерых из десяти игроков соперника. А там пятеро динамовцев, как со стоячими разделываются с пацанами, что в защите. На перерыв команды ушли со счётом шесть ноль.

В раздевалку почти сразу ввалился совсем чуть «весёлый» Василий Сталин.

– Фомин, ты попридержи коней. Ты чего удумал, двенадцать им забить. Так же нельзя. Они хозяева, праздничный обед после матча будет. К тому же на стадионе всё руководство армии и сам Иосип Броз Тито.

Нда. И что делать? Сказать сейчас ребятам, мол, мимо мяча пинайте.

– Пусть взрослый состав «Партизана» выставят.

– Да, ты, Фомин, точно чокнутый. Все мозги тебе молния сожгла. А если вы и у них выиграете? Это как к нам тут после этого относиться будут?!

– Вот и проверим. Предложите руководству.

– Думаешь? – Сталин, видно, что, прямо, захотел, так и сделать, но осознание, что он – руководитель делегации, сдерживало.

– Василий Иосифович, ну, ЦДКА их в сорок пятом обыграло, и я не помню международного скандала.

– У тебя же память отшибло! А, ладно! Пойду, спрошу, за спрос денег не берут.

«Партизаны» на второй тайм вышли другие. Настоящие, дядьки такие усатые. Лохматые все, битлаки, мать их. Эти были и сыграны и скорости повыше и парочка настоящих профессионалов была. И ничего почти не изменилось. Они тоже играли в свою «дубль-ве», или если на русский перевести, то атакующий навал. Только вот мяча им никто не давал. Опять семеро отсечено от круглого, чего-то топают сзади, чего-то кричат друг другу. Пропустили два быстрых мяча и откатились в защиту всей командой. И стали очень грубо играть. Обращаться к судьям не имеет смысла. Потому Вовка увёл своих на другую половину поля и только стал изображать атакивремя от времени. «Партизаны» под свист стадиона пошли в атаку и опять получили быстрый мяч.

Так бы матч и закончился, но Вовка не дурак и пробежался по ребятам и сказал им, чтобы на последних минутах сыграли в поддавки, типа, вымотались все и еле ходят уже. Сербы купились, мяч престижа Яшину, прыгнувшему в противоположный угол ворот, забили. Ох и взревел стадион. Словно не взрослые дядьки ушли от разгрома, с пацанами играя, а «Кубок Ярмарок» завоевали.

Событие шестьдесят пятое

Компромисс сам по себе – весьма неприятная пилюля, и не каждый готов её проглотить.

Вуди Аллен (Аллен Стюарт Кенигсберг)

Концерт был странный. Ненастоящий. Квартирник какой-то. Небольшой зальчик кафе и там два десятка человек. Охреневшие эти хорваты. Они тут все – усташи или фашисты. Как-то читал про них Челенков, что это были товарищи покруче самого Геббельса или Степана Бандеры. Волынская резня, это просто хулиганство мелкое по сравнению с тем, что устроили усташи. Они геноцидили, так геноцидили. Полностью зачистили Хорватию во время Второй Мировой от сербов, евреев и цыган. Чуть не миллион жертв, и это на такой крохотной территории. И теперь они, все эти фашисты хорватские, сбежали на Запад, а фашистиков оставили. Был у них лидер, фамилию которого Фёдор не запомнил, но вот высказывание было настолько знакомо, что забыть сложно: «хорватский национализм должен быть крепостной стеной западной цивилизации». «Хорватская миссия – это борьба с „Востоком“ в интересах европейской цивилизации». После распада Югославии всех этих фашистов реабилитируют. Героями национальными сделают. Знакомое что-то. А с другой стороны, кто должен стать национальным героем, понятно – националисты. Однокоренные же слова.

На них пальцем в городе не показывали, в спину не плевали, но и не бросались обниматься. Не кровные враги, но недруги.

Василий Сталин после этого странного концерта, где были только секретари города и республики, даже без жён, (а зачем старые жёны, когда там молодые официантки) пришёл в номер, где футболисты расположились в гостинице, и позвал Фомина за собой. Зашли в большущий номер сына Вождя, с эдаким итальянским изяществом обставленный, Сталин налил Вовке пепси-колы из маленькой бутылочки и долго так на него смотрел.

– Не пойму я тебя Фомин. Что ты за человек? Цель у тебя какая в жизни?

– Агитировать за ВВС будете? – ответил по-еврейски.

– За ВВС? Нет. Сейчас о другом разговор. Конечно, хотелось. Тебя да Боброва. Вы вдвоём – это уже гарантированная победа над любой командой. Но сейчас не о том разговор. Вот какая цель у тебя в жизни?

– Да, я вас тоже не очень понимаю, товарищ Сталин, но отвечу, раз спрашиваете, хочу, чтобы по футболу нашей стране равных не было, чтобы мы стали пятикратными чемпионами мира. Чтобы шестикратными олимпийскими чемпионами. Для достижения этих целей нужно приложить много старания, кровью и потом умыться. Но вот сейчас у СССР есть такой шанс и его нужно не упустить. – Блин, опять завёлся, ругнул себя Челенков.

– Да, примерно так и думал. Крепко тебя шандарахнуло молнией. Ты не человек, а непонятное существо из железа. Идёшь к цели и рушишь всё перед собой.

Василий Иосифович, открыл шкафчик зеркальный на стене и достал бутылку коньяка.

Martell (Мартель), прочитал Вовка. Не плохо встречают сына вождя. Набулькал в пузатую рюмку, поболтал. Подержал в ладонях, согревая. Умеет. Опытный ценитель.

– Завтра играете с основным составом.

– Это они предложили или это вы, товарищ Сталин? – ну, ожидаемо.

– Я. Знаешь, почему? – отхлебнул, клопами запахло. Но ноздри щекочет, даже захотелось и самому приобщиться к дегустации, сомелье изображая.

– Нет. Боитесь, что мы разорвём их молодежку, и руководители Хорватии будут точить зуб на СССР? – чуть отошёл, чтобы не нюхать.

– Да плевать мне на эту Хорватию. Зуб. Выбьем зуб, если надо. Фашисты недобитые, так и норовят нож в спину воткнуть. Нет. Совсем по другой причине. Точно почти, как у тебя в мечтах. Нужно порвать, как ты выражаешься не пацанов желторотых, а взрослых, чтобы боялись и знали всегда, что русских нужно бояться. Именно не уважать, а бояться. Мы кошмаром для них должны стать. Чтобы сидели тихо под веником. И завтра ты свои пять копеек внесёшь. Нужно порвать этих усташей. Они ещё вчера с гитлеровцами в футбол играли. Надо показать, что мы Гитлера разбили … и их разобьём, – Василий допил коньяк, потянулся снова за бутылкой, но потом глянул на Фомина и отдёрнул руку.

– Я вас понял, товарищ Сталин. Согласен, на все сто. Приложу все силы.

– Во-во, приложи. Ты пообещай! – серьёзно так. Что должен сказать? Честное комсомольское, товарищ генерал-лейтенант, пацаны завтра порвут один из самых сильных клубов Европы.

– Обещаю, товарищ Сталин, что мы с ребятами сделаем всё, чтобы победить.

– Ну-ну. Иди, Фомин. Да, ты про ВВС-то думай. Понимаю, что молод. Так жизнь не завтра закончится. Квартиру в Москве дадим. В училище лётное поступишь. Как учишься-то?

– Закончил восьмой класс без троек, – уже с порога ведь вернул.

– Молодец, иди с ребятами поговори, да я и сам и Владимира Сергеича, что от ЦК с нами…

– Василий Иосифович, пожалуйста, не надо ребят заводить. Они и так всё понимают, только хуже сделаете, перегорят.

– Да, Фомин, крепко тебя молнией шандарахнуло, ты хоть осознаёшь, что и кому говоришь? Иди. Сам не приду и Сергеича не пуще. Но смотри мне! Не подведи. С тебя спрошу.

Фомин вернулся к себе в комнату, ребята уже ложились спать, комнаты были на восемь человек. Рядами кровати железные стояли.

Хотел пройтись по комнатам, собрать и переговорить с пацанами и Чернышёвым и одёрнул себя. Пусть выспятся спокойно. А то будут волноваться и ещё сон пропадёт, и будут завтра варёными ходить. Нет. Плавали, знаем. Любые накачки перед игрой всегда только вредят. И почему это чиновники от спорта не понимают и коммунисты всех мастей – большой вопрос. Так верят, в то, о чём говорят? Что вот вы обязаны победить, что на вас смотрит вся страна, что солнце завтра не взойдёт, если проиграете.

Утром спокойно разомнёмся без накачек, проведём небольшую тренировку на новых длинных шипах на раскисшем поле. Это ведь какой козырь. А перед матчем уже в туннеле скажет: «Да, мужики, всё забываю вам сказать, что играем мы сегодня не против Молодёжки, а против самого „Динамо“ (Загреб). Но нам это без разницы, наш первый состав били, „Партизан“ разгромили, а этих фашистов уж и подавно обыграем. Сегодня начнём от обороны. Они на своих коротких круглых шипах будут скользить. Потеря мяча, сразу обработать и дальней передачей вперёд. И ещё мяч будет мокрый и тяжёлый потому, на голову не принимать, ни при каких обстоятельствах, ну разве чуть в ворота подправить. Да, ребята и за ногами смотрите. Это Европа. Тут играют ещё грязней, чем у нас. Защита „Спартака“ по сравнению с этими костоломами, это просто белые пушистые котики. Все, мужики, порвём фашистов».

Глава 23

Событие шестьдесят шестое

Если ты первый, ты первый. Если ты второй ты никто.

Я плакал, потому что у меня не было футбольных кед, но однажды я встретил человека у которого не было ног.

Поле было замечательным. Наверное, ни одного даже близкого по качеству нет в СССР. Ещё до разноцветных полос травы не доросли, но травка была зелёная и очень аккуратно подстрижена. То есть, явно машинкой специальной косили, а не косой. Да и на пятачке перед воротами была трава, пусть и чуть реже, с небольшими проплешинами. Интересно, это климат или тут очень хороший мастер занимается газоном. Нужно будет откопать кусок травы и посадить где-нибудь с краешку на «Динамо». То, что сейчас на центральном стадионе Страны Советов, назвать газоном-то язык не повернётся. Нет, понятно, что там проходят чуть не ежедневно матчи из-за того, что почти все московские команды играют на «Динамо», но всё же, вдруг дело и в траве тоже.

Стадион был забит. Если тридцать тысяч вместимость, то тридцать и пришло. Свободных скамеек нет. Гул стоит и дым над трибунами. Хоть и проходит игра под открытым небом, но тридцать тысяч человек одновременно закурили, а давление низкое, как в белом мареве стадион. С погодой загребчанам повезло. Вчера был дождь, и утром ещё морось стояла, но после обеда откуда-то с северо-запада подул правильный ветерок, и тучи с дождём поволокло на Албанию, а тут к шести вечера, на которые матч и назначен, практически ясное небо и солнышко принялось сушить стадион. Своим – местным хотело помочь.

Поздно пить боржоми. Как там, написано на чьём-то памятнике: «В жизни все приходит с опозданием, кроме смерти». В этот раз солнце опоздало. Зрителям хорошо, тепло лето – солнышко, а вот футболистам точно противоположный знак в этом уравнении. Влажно, душно, от поднимающихся испарений, а поле скользкое и вязкое. Подбросили монетку, и первый удар достался хорватам. Стадион повернут не с востока на запад, а с юга на север и выбирать половину, чтобы солнце слепило в глаза сопернику, не имеет смысла, солнце всем мешать будет одинаково.

Вовка перед матчем сказал пацанам, что сначала попробуем играть от обороны, нужно понять, что за соперник им достался. Оттянулись и легко отбирали мячи у скользящих на мокрой траве динамовцев чужих. Пару раз тем всё же удалось добраться до штрафной, но Яшин играл уверенно и мячи ловил. Пока в атаку не шли, даже Фомин был на своей половине поля.

Он-то был без мяча почти всё время, и мог чуть со стороны наблюдать за игрой. Всё тот же навал. Против зонной защиты это не работает, от слова «совсем». Кроме того, длинные шипы сразу показали, что прогресс – это не выдумка. Ребята уверенно стояли на ногах и не скользили. Раз за разом защитники спокойно отбирали мяч и переводили игру на другую половину поля. Нужно было это видеть, хорваты ещё всей командой мчатся в атаку, а мяч уже в десятках метрах от того места куда они так целеустремлённо несутся.

Классно, наверное, это смотрится с трибун. Словно мышка с кошкой играется. Продолжалось это издевательство ровно до тех пор, пока навал не сработал, всей толпой, нарушая правила и толкаясь, они всё же доставили мяч в район одиннадцатиметровой отметки и нападающий с красивой фамилией Беда пробил низом. Лев Иваныч угадал, но на долю секунды опоздал. Мяч чиркнул по пальцам летящего Яшина и закатился в ворота. Стадион заревел, засвистел. И даже горн в одном месте чего-то бравурное сыграл.

Всё, публику потешили, теперь можно и начинать. Пятнадцать минут всего прошло, а скорости у хорватов заметно упали. Фомин оббежал ребят при очередном ауте и сказал, что теперь идём в атаку. Ишин далеко выбросил мяч в поле прямо Вовке в ноги, а сам пустился к воротам. Привыкшие уже за пятнадцать минут играть на чужой половине поля динамовцы местные на этот рывок никак не отреагировали. У ворот только правый защитник, инсайды ушли вперёд.

Вовка пробежался, натягивая на себя полузащиту и дожидаясь, когда Володька займёт место там, где ему никто не сможет помешать принять и обработать мяч. Коричневый круглый намок и стал тяжёлым, но ноги сами рассчитали силу удара, и мяч, пролетев метров двадцать, приземлился прямо против левого нападающего. Ишин спокойно принял мяч и стал потихоньку смещаться к центру. К нему бросились и центральный и правый защитник, тоже фамилия у товарищей запоминающаяся. Братья. А фамилия – Хорват. Неожиданно. Вовка же наддал по своему правому флангу. Никого нет, никто не мешает, беги не хочу, главное в офсайд не забежать. Остановился и руку поднял. Удар Ишина и мяч, пусть и в паре метров, но, как приклеенный, без всяких подскоков, приземлился. Есть плюсы в мокром тяжёлом мяче. И вообще никого перед воротами, и вратарь Монсидер ещё маячит у левой стойки. Он рванулся, поскользнулся, но не упал, выправился и побежал, чуть выбегая из ворот, к Вовке. Наивный албанский юноша, ну или хорватский, и не юноша, а взрослый мужик. И не наивный, а … Нет, так ничего от поговорки не останется. Вовка бежал к воротам, чуть провоцируя защитников, отпуская мяч. Все трое высунули языки и рванули к нему. В определённой точке оказались все вчетвером вместе с вратарём. А Фомин остановился и подал коричневого чуть назад и налево. И набегающий за спинами защитников Ишин спокойно вколотил мяч в пустые ворота.

Ничему не научил этот гол хорватов, они продолжили свой навал и бросились теперь уже совсем всей командой отыгрываться. Яшин мяч из кучи – малы выцарапал и отправил Вовке наискосок через половину поля. А у ворот только один Хорват и хорват тоже один. Фомин, как принято в этом времени, повёл мяч к воротам. Товарищи хорваты его своей игрой поразили. Они стали отступать оба к воротам и вратарь, и центральный защитник. Что-то новое в тактике. Интересно, на что надеются, это же не хоккейные ворота, а футбольные. Они побольше будут. Собой не закроешь. Стал Вовка чуть вправо забирать и два вратаря послушно оттянулись вправо. Удар кручёный, и мяч обогнув Хорвата и хорвата залетает в левую девятку. Монсидер даже не прыгнул, ему собственный защитник мешал.

В третий раз, начав с центра поля, динамовцы из Загреба пошли вперёд осторожно. Переправили мяч правому вингеру, и он почти по бровке побежал к флажку. Витька Васин потрусил навстречу, чуть сместился и второй защитник Виталий Костарев. Поняв, наверное, что дальнейший бег ничего не даст, хорват с очередной красивой фамилией Качан рванул вместе с мячом к штрафной. Васин его настиг и мяч выбил. Неудачно. Аут, вводят хорваты. Тот же Качан и побежал. Выпрыгнул Беда, и тут же потерял мяч, подоспел Костарев, он, как и учили, тут же отправил мяч на противоположный фланг. Левый полузащитник Володька Шабров круглого принял, и ни куда не понёсся, стал ждать попутчиков.

Хорваты, как дети. Всей толпой ломанулись. Устроили тотальный футбол. Шабров чуть помедлил и покатил тяжёлый мяч перед собой, обозначая атаку. Хозяева ускорились, от ворот навстречу поспешил один из братьев Хорватов и левый защитник Лойен. Пора, и Вовка понёсся по своему краю. Удар и мяч парашютиком через всё поле перелетает хорватскую бегущую толпу и приземляется перед Фоминым. Он в двадцати примерно метрах от ворот. Побежал, далеко круглого не отпуская. Наученный горьким опытом, Монсидер выбежал навстречу. И ещё второй Хорват к мячу спешит. Вовка продолжил сближаться, и когда оставалось метров пять до товарищей, применил финт Зидана, ах, да – «Русскую мельницу». Хорваты оказались позади и он спокойно, под рёв и свист трибун, завёл мяч в ворота, до самой невидимой черты довёл. Просчитал, когда Хорват прыгнет ногами вперёд, чтобы хоть на угловой выбить и подпрыгнул. Брат и впихнул мяч в ворота.

Три – один. А ведь ещё только полчаса прошло.

Теперь уже поймавшие когнитивный диссонанс динамовцы Загреба вообще не спешили. Им сказали, что они будут играть с семнадцати – восемнадцатилетними пацанами. Хоть и победившими в Белграде у сверстников в непонятном матче. Вышли и эти русские струсили и ушли вглухую защиту. И точно пацаны, даже усы ещё не растут. А потом как-то совершенно незаметно они ажнать три мяча пропустили. И все три раза не сработали, как надо, защитники. Тренер покричал, и инсайды больше в атаку не ходили. А русские опять оттянулись в защиту и ломали все их наработки. Даже до штрафной никто не добирался. Играть впятером против десятерых на скользком газоне бессмысленная трата сил. Ты носишься весь в мыле, а русские пацаны стоят на месте и спокойно мяч отбирают и при этом они вообще не скользят, словно у них бутсы волшебные.

Еле живые после свистка хорваты ушли в раздевалку. Русские тоже ушли, в прямом смысле этого слова. Пешком, чуть не вразвалочку, явно провоцируя стадион.

Вовка решил досчитать до ста. Должен же и работник ЦК прибежать и Василий Сталин. Он их видел. Они сидели на вип трибуне вместе с бывшим мэром Загреба Германом Загребским (Может в его честь и город назвали?) и нынешним первым секретарём компартии Хорватии Владимиром Бакаричем. Оба были вчера на квартирнике. До ста досчитал, а товарищей руководителей нет.

– Так, парни, легли на пол, помедитируем. Всё развивается нормально. Сейчас будет опять навал, а минут через двадцать они сдохнут. Тогда ещё пару мячей закатим. Ну, а если пропустим один в начале, так ничего страшного, по такому полю и погоде, они к концу второго тайма даже ходить будут не в состоянии, не то что бегать. Всё, легли. Глаза закрыли. Вы на берегу горного озера, поют малиновки …

– Фомин! – влетел Иосифович.

– Лев, продолжи за меня. Пойдёмте, товарищ Сталин, в коридор.

– Чего это они? Почему лежат? Устали? – оглядываясь, вышел Василий Иосифович за Фоминым. Маленький, щуплый, помятый, с душком перегара. Да, на детях природа отдыхает. А ведь был геройским лётчиком, что-то под тридцать боевых вылетов и шесть сбитых фрицев. Правда – геройский. Ещё бы пить бросил, и пользоваться начал головой, а не служебным положением.

– Медитируют. Восстанавливаются.

– Нда, крепко тебе досталось. Ну, молнией по голове. А разбор ошибок, а установка на второй тайм?

– Василий Иосифович, вы что-то хотели? – Соперник же, зачем все секреты выдавать.

– Хотел. Добей этих гадов. – Глаза горят, из ноздрей дым валит. С чего бы это?

– Что-то случилось, товарищ Сталин? – Вовка прокрутил в голове первый тайм, вроде всё нормально, стадион, правда, в конце свистел на своих, так за дело. Зажались, ошибок много стали допускать.

– Они вас всякими поносыми словами ругали. На немецком, думали, я не знаю. А у меня в школе по этому предмету всегда пятёрка была, да и на войне приходилось с немцами сталкиваться, – блин блинский, а ведь он пацан ещё совсем. Двадцать семь лет только исполнилось.

– Ах, они сволочи! – попробовал добавить пафоса в голос Фомин.

– Ты, что издеваешься? – точно пацан.

– Василий Иосифович, извините, не удержался. Вы вчера дали команду разгромить хорватов. Мы их разгромим, а ещё вы обещали накачек не устраивать. Мы получили приказ, мы его выполним. И мы понимаем, что вся страна за нами.

– Ну, ты Фомин и гусь. Тебя на опыты надо в Кащенко назад отправить. Мало тебя там продержали. А, вообще, молодцы. Голы просто красавцы. Приедем за твой последний гол премию тебе выпишу.

– Крайний.

– Крайний? – глазами хлопает.

– Да, это не последний. Ещё забьём. Потому – крайний.

– Ну, гусь! Как там тебя обзывают – Артист?! Артист и есть. Ладно. Пошёл. Передай пацанам, что молодцы. Отметим.

Убежал. Фомин стоял и думал. Фанатик. Может, и правда, податься в ВВС. Там и Бобров со следующего года будет. А по хоккею даже с этого. Силища. Не зря сразу чемпионами станут.

Надо подумать. Нет. Не надо. Тут Аполлонов. Тут Наташа. Чего это ему Боброва бояться. Пусть наоборот будет.

Событие шестьдесят седьмое

Боль проходит, а слава длится вечно.

Джордж Бест

Я не против проигрывать в каждом матче, лишь бы только мы выиграли весь чемпионат!

Всё точно по плану прошло, кроме того, что Ишина унесли с поля на носилках. Хорваты озверели в конце второго тайма и стали специально бить нападающим по ногам. Вовке тоже досталось, но вскользь, сработал щиток дюралевый. У Ишина, как и у всей команды, тоже были, но ему пнули в колено, а там щитка нет. Как бы парень по образу и подобию того же Боброва вообще без менисков не остался. Колено воспалилось и набухло. Плохо. Такая сыгранная у них пара была. Придётся в остальных двух матчах из полузащиты извлекать Владимира Шаброва. Очередной Вовка. Чуть не половина команды с таким именем.

В итоге забили динамовцам из Загреба семь мячей и два пропустили. Стадион рычал и свистел на своих. У гостиницы ошивались весь вечер подозрительные личности, и Вовка пацанов после ужина из гостиницы не выпустил. А утром поездом уехали в Сплит. Там предстояло помереться силами с местной командой «Хайдук». Тоже один из лидеров югославского футбола. В Сплите, что находится на берегу Адриатического моря, стояла жара и было тоже влажно. Ветер согнал тучи, как раз сюда, и они выпали настоящим ливнем. Такая парилка была организована природой специально для русских, что форму спортивную высушить после матча не получилось, так в баулы влажную и запихали утром. Сплит – это тоже Хорватия. Встретили, не сказать, чтобы враждебно, но и девушек с огромными букетами цветов, как в Белграде, не было. Руководство города и футбольной команды на провокации Василия Сталина не поддалось, и динамовской молодёжке выпало играть против сверстников. И опять грубая игра, даже до драки дошло. Судья удалил местного игрока и Виталия Костарева. Тот бросился защищать Льва Яшина. Даже смешно. Невысокий Виталий и длиннющий Яшин. Фомину два раза специально били по ногам и ещё пару игровых моментов. Весь в синяках садился в поезд на Белград.

Понятно, что у сверстников выиграли. Те ушли в глухую оборону и разгромного счёта не получилось. Получился крупный. Выиграли три – ноль. Вовка все три и забил. Ишина нет, а с тёзкой другим понимания сразу не возникло. Пришлось играть на индивидуальном мастерстве. Все три мяча залетели в ворота Молодёжки Сплита со штрафных.

Оставалась последняя игра с «Красной звездой» (Црвена Звезда). Вовка перед отъездом зашёл в Ленинку и прочитал все статьи в газетах про те матчи ЦДКА. Оказалось, что наши, как и с «Динамо» подстраховались и отправили в Югославию не совсем ЦДКА, усилили команду немного. В состав ЦДКА во время турне по Югославии были включены Архаров, Дементьев, Севидов из «Крыльев Советов», и Соколов, Малинин из «Спартак». Последний матч у них тоже был с «Црвеной Звездой» и армейцы победили три – один. Три вообще игры выиграли и лишь одну со сборной Загреба свели вничью два – два. У ЦДКА была насыщенная культурная программа, не как у них сейчас, один день и до свидания, армейцы почти три недели гостили в Югославии. И все четыре матча, если верить газетам, это были битвы в грязи. Ну, правильно, матчи проходили в октябре, а здесь в непосредственной близости от Средиземного моря – это сезон дождей.

Сейчас лето. В Белграде опять жара. «Красная Звезда» тоже взрослых против молодняка выпускать отказалась. Фомин их понимал. Скорее всего, проиграют. И тогда это будет позор, как и в Загребе. А если проиграют пацаны пацанам, то и не так страшно. Чего с них с пацанов взять?! Переволновались. Не собрались.

«Црвена Звезда» – побратим «Спартака», Челенков несколько раз встречался с лидерами фанатов обоих клубов. Всё началось ещё в 2005 году, когда в Москву приехали лидеры этих фанатов. А на матч открытия обновлённого стадиона «Спартак» пригласил на товарищеский матч именно «Красную Звезду» из Белграда вместе с болельщиками (с фанами).

Но всё это будет в таком отдалённом будущем, что до него и дожить-то непросто. Сейчас красно-белые белградцы выставили молодёжный состав и проиграли со счётом девять два. Яшина во втором тайне Чернышёв по совету Вовки заменил, а сам Фомин сказал ребятам, чтобы снизили обороты. Вот под занавес два мяча и пропустили. Доставили радость болельщикам. Вовка и сам заменился сразу в перерыве. Ноги после Сплита с его «Хайдуком» болели. Нужно, поберечь. Могут, ведь, и пригодиться ещё в жизни. Вот в ЗАГС, например, сходить.

Глава 24

Событие шестьдесят восьмое

На груди его могучей, Одна медаль висела кучей.

Валерий Мелик

Есть у великого русского писателя Льва Николаевича Толстого рассказ «После бала». Ну, это, где товарищ влюбляется в Вареньку. А батянька полковник с ней мазурку танцует. И этот хлыщ, не, не батянька, а Ванька, влюбляется в неё и «без вина был пьян любовью». Там потом всё плохо кончилось, татарина побил полковник, и «любовь ушла – завяли помидоры». Так речь не о татарине. И даже не о полковнике. О бале. Надо отдать должное товарищу Иосипу Броз Тито, в отличие от хорватов прижимистых, глава коммунистов Югославии устроил в «Народно позориште у Београду» (Национальный театр Белграда) совместный концерт русских и югославских артистов. Настоящий концерт, при переполненном зале.

В первом отделении, на разогреве, выступали местные «песняры», а во втором после перерыва, где народ пивнул слегка шампанского, пели уже русские. Долго не отпускали Серову, прямо вынудили спеть вторую песню. Но видно вторая песня из кинофильма «Жди меня» «Ты, крылатая песня, лети» похуже зашла братушкам, чем «Все стало вокруг голубым и зелёным». Хлопали не так интенсивно и дали актрисе скрыться за занавесом.

И тут настал черёд Вовки защищать Советское эстрадное искусство. Он вышел на сцену. Микрофонов нет. Фанеры тоже. Живой, что называется, звук. Посмотрел на переполненный зал и заволновался, вот неделю назад в Загребе на «Квартирнике», вышел и спел спокойно, а тут большущий зал театральный и всякие члены Политбюро в ложах лорнеты на него направляют. Ссыкотно.

Поклонился народу и зашёл обратно. Нет, не в туалет, с перепугу, потянуло. Вспомнил, как Окуджава свои песни пел, сидя перед залом на стуле. Видел там за кулисами стул. Прихватил его, поставил, так, чтобы не видеть зевающих в яме оркестрантов и уселся, ещё раз поклонившись. Жиденькие аплодисменты раздались. И ведь, как бабка отшептала, пока ходил за стулом, бояться братского сербского народа перестал. Один хрен тухлыми яйцами не закидают. И не принесли, ну, и ФСБ ихнее под названием «Служба државне безбедности» не позволит. Тут первые лица в ложах сидят, а ну как этот огромный русский перехватит тухлое яйцо да в дорохого товарища Иосипа запустит в обратку. Освистать, так тоже побоятся, по той же причини – Служба Безбедности.

Уселся, пристроил немецкую гитару на коленях, и чуть подкрутил колки. Специально, делал вид, что настраивает. Народу сербскому должно понравиться. Процесссс идёт. Мэтр выдаст сейчас …

Выдал «До свидания Мальчики».

Сербский язык отличается, довольно прилично отличается от русского, но Вовка слышал, как в первых рядах припев даже пытались повторять за ним несколько человек. Югославия, а особенно сербы, в эту войну потеряли тоже огромное количество своих сыновей и дочерей. В процентном отношении, как бы ни больше, чем СССР. Вовка закончил и взглянул на зал. До этого сидел, смотрел на руки. Всё же боялся в зал-то смотреть. Много людей и язык не понятен. Это русских текстом цепляет. Проникновенными словами, а тут простенькая мелодия и далеко не выдающиеся вокальные данные.

Зал вставал. Вовка глянул. Руководство Югославии уже стояло. Видимо зал по их примеру встал. Ну, конечно. Тито ведь жил в России и русский отлично знает. В плену был в Ленинграде во время Первой Мировой.

А потом было целых пять минут аплодисментов. Вовка то вставал и кланялся, то снова садился. Должен же ещё одну песню по программе спеть. Гад Аполлонов, зачем разболтал Василию Сталину. Нашли, блин, певца оперного.

Наконец, сел Броз Тито и зал послушно занял места согласно купленным билетам.

Вовка договорился с Серовой, что после первого куплета, она выйдет на сцену, и будет танцевать вальс под музыку с воображаемым партнёром. Валентина долго отнекивалась. Но услышав песню, чмокнула Вовку в щеку и согласилась. И вот сейчас Вовка пел песню, переставив стул в угол сцены и повернувшись к залу боком, чтобы видеть эту сцену. Надо отдать должное актрисе, она проделала это на пять. В белом платье с воланами на рукавах, она просто девочкой смотрелась. Той самой, от лица которой и пелась песня. Да не хватало проигрыша на саксофоне. Вообще был бы убийственный эффект.

Вовка отложил гитару и поймал остановившуюся было Валентину, и стал кружить её по сцене в вальсе. Сначала под раз – два – три – раз. Но уже через несколько секунд дирижёр оркестра в яме проснулся и дал вальс. И ведь молодец. Сначала начал с духовых, потом полным оркестром грянул и потом остановил всех и только пара скрипок всё тише и тише.

Музыка закончилась, и Фомин с Серовой поклонились. Нда, такого Вовка не ожидал. Народ ломанулся к сцене и стал закидывать их цветами. Розами. Пришлось обойти яму и спуститься со сцены. Тогда полезли панёнки целовать его. Досталось и Серовой и цветов и поцелуев.

Наконец, казалось нескончаемый поток девушек, закончился, и Фомин с Валентиной с огромными охапками цветов зашли на сцену. Поклонились и хотели уходить, но зал, а главное Иосип Броз Тито не дал. Продолжили хлопать. Вовка больше ничего петь не хотел. Там и после него должны были советские настоящие певцы петь, но не уйдёшь же когда тебе Иосип Броз Тито, он же Иосип Францович Брозович – Генеральный секретарь ЦК Коммунистической партии Югославии и Министр народной обороны Югославии настойчиво хлопает и требует «продолжения банкета».

– Валентина. Я сейчас спою песню. Вальс. Иди и пригласи Тито на танец, как только я начну.

– Ты с ума сошёл, Вова??!!

– Я, сказал, пригласи! – Прошипел, Вовка.

– Ну, смотри …

Всё же дирижёр этого «Народного Позорища» был профессионал, он в момент уловил мелодию и включил в Вовкино треньканье первую скрипку.

Валентина подошла к правительственной ложе и сделала книксен перед откинувшимся в кресле маршалом. Оба-на, встал Генсек и вышел в проход. Закружились в вальсе перед сценой.

Вовка допел. Но скрипка продолжала вести мелодию, а потом и весь оркестр грянул. Ещё почти пару минут звучал «Школьный вальс». Нет, дирижёр мужик, как правильно всё сделал. И даже закончил замечательно. Опять одна скрипка и Вовке головой машет. Ну, конечно, и Фомин последний куплет ещё раз спел.

Броз Тито проводил Серову на сцену, поцеловал ей руку, и потом обнял Вовку. Похлопал по плечу. Сказал: «Молодец», и руку пожал. Что теперь не мыть неделю?

И тут зал опять грянул. Бедный Пласидо Доминго в гробу перевернулся, ему в этом зале так не хлопали. Или нет, этот ещё пацан, Карузо перевернулся. Точно – Карузо. Бедный Энрико, как он там, на животе, будет лежать в своём стеклянном гробу. А свеча огромная в его честь, которой должно хватить на 18 веков, не загорится, задуют аплодисменты Вовкины даже через океан.

Зал все не стихал и не стихал. Нет. У Вовки нет больше песни. Не петь же после этих песен «А до этих пор, где же ты была?». Всё. Генуг гегенубер. Уходить надо.

Ушли, а зал не смолкает. Опять с Серовой вышли. Поклонились. Не смолкают.

– Валентина Васильевна. Читайте «Жди меня», а я вам подыграю. Когда будет нужно, я вам дам знак, и вы замолчите. Понятно?

– Как подыграете?

А как? Да просто. Челенков Фёдор десятки раз слушал это стихотворение и всё время удивлялся, а почему на него песню хорошую не напишут. Есть на музыку Блантера в фильме «Парень из нашего города» песня, но и музыка так себе, и эти тогдашние писклявые голоса, просто бесят. Даже сам несколько раз пробовал переделать, нет. Не музыкант. И уж тем более не композитор. И вот как-то переключал каналы телевизора в гостиничном номере в Прибалтике. Город уже не вспомнить, и что за матч был, тоже, да и не о них речь. Он наткнулся на песню написанную на эти великие стихи, местным композитором. Борис Леви. Челенков так загорелся, что нашёл потом эту передачу по компьютеру, и выучил песню. И почти никогда не пел. Для такой песни нужен повод. И вот он. Кто бы мог подумать, что понадобится в Югославии через …, а нет перед… Тьфу. Но понадобится спеть, да ещё в дуэте с самой Серовой.

Вовка тронул струны и мигнул дирижёру, с которым теперь на одной волне. Уже на втором куплете Фомин остановил Серову и дал отмашку оркестру, дирижёру. Оркестр не заиграл и скрипка тоже. Запела труба, ну или как там этот духовой инструмент называется. Не в теме.

Вовка запел, стараясь подражать Борису Леви. Далеко до него. Спел куплет и тоже остановился, шикнул Серовой:

– Продолжай.

Серова смолкла, а оркестр заиграл. Подобрали мелодию. Молодцы. Сильно получилось.

Зал опять содрогнулся от аплодисментов. И маршал опять стоя аплодировал. Да! Перебор! Точно с туром по стране отправят.

Нет, на этот раз отпустили. Видимо Тито пожалел их.

А после бала был банкет. Нет, не фуршет. Сидели за столами. Русская делегация, ну, без футболистов. Только Вовка и Чернышёв в трусах. Не, не, без трусов. Опять не так. В модных кремовых штанах и ветровке. А на Вовке ещё и рубаха модная от «примерщицы» Светланы. Блин, нужно пару дней за свой счёт взять после этих гастролей. Вон как съездили хорошо, должен Хитрый Михей отпустить. А то ведь можно без пальто зимой остаться. Вымерзнет. А ещё и без примерки. Жуть.

Вдруг заиграл туш. Чего это? Твою же налево, внесли несколько коробочек бархатных красных. Кольца будут Серовой дарить. Будут у неё от двух маршалов подарки.

Нет. В смысле, да. Серову тоже позвали. А ещё Вовку, Чернышёва и Василия Сталина. А в коробочках не кольца с бриллиантами, а медали или ордена. Тут без удостоверения не разобраться.

Всё же орден, раз без колодки. Прояснил ситуацию переводчик. Чернышёва наградили орденом Труда III степени, Фомина и Серову – II степени, а Василия Иосифовича Сталина – I степени. Интересно, что орден один, ну, если степени не считать, а называются все по разному Сталину Василию дали Орден Труда I степени с названием – Орденом Труда с Красным знаменем, Им с Валентиной Васильевной достался Орден с названием – Орден Труда с золотым венком, а Чернышёву – с серебряным венком.

Поздно вечером добрались до гостиницы, в которую их определили. Подвыпившая Серова на прощанье смачно поцеловала Вовку в губы. Блин. Везёт попаданцам.

Событие шестьдесят девятое

Лучше довольствоваться меньшим, чем быть недовольным всем.

Юрий Зарожный

Реальность – это разница между тем, что доставляет нам удовольствие, и тем, чем мы вынуждены довольствоваться.

Габриэль Лауб

Москва встречала фанфарами. Нет, правда. Именно оркестром прямо на лётном поле. Как и в Белград, назад летели на двух пассажирских самолётах. В Лондон динамовцы в 1945 году летели на одном самолёте типа «Дуглас», назывался – Ли – 2 и выпускался по американской лицензии. Самолёт мог вместить 14 человек. А тут только команда 17, да Сталин, да артисты. Вот и пришлось лететь сразу на двух самолётах. Василий Сталин хотел ещё звено истребителей для прикрытия взять, но видимо батянька не разрешил. Лететь же над «нашей», освобождённой от гитлеровцев частью Европы. Да и такой дальностью истребители не блистали. Ли-2 мог спокойно 3000 километров преодолеть.

«Динамо» в 1945 провожал Сам, а тут обошлось. Накануне отъезда в Лондон тогда команду «Динамо» принял в Кремле сам Сталин, на встрече также присутствовал Берия, внушавший футболистам, что уступать представителям капиталистического строя нельзя ни в коем случае, на худой конец допустима лишь ничья… В этот раз Берия тоже был, но сказать, что представителям социалистического строя нельзя уступать постеснялся. Сказал, что в ребят верит, и будет встречать тоже лично. И пальцем погрозил Вовке. На что-то очевидно намекая.

И на обманул. Советские «Дугласы» едва остановились и пилот открыл дверь, как на аэродроме грянул оркестр и из Packard 180, что стоял чуть поодаль, вылез человек в бежевом костюме поблескивая пенсне.

Василия обнял и задвинул за спину, и пошёл со всеми ребятами здороваться. Вовка замешкался. Летел в другом самолёте, с артистами. Не сам такой фортель выкинул. Серова настояла, требовала научить её этим песням, что пел на концерте. Пришлось лететь на втором самолёте с бомондом. Весь полёт югославскую сливовицу дегустировали и песни пели. Все, только вот Фомин и Серова оторвались от коллектива. Сидели на узких креслах в хвосте и обжимались. Ну, не так, как хотелось бы, но к Вовкиным бежевым штанам регулярно колено Васильевны прижималось, нужно надеяться, что ненароком. А ещё кружил голову аромат духов. И близость губ. Фух, нужно выдохнуть и сосредоточиться на аккордах.

Выбежал Фомин из самолёта с гитарой и пристроился в конце шеренги футболистов, как раз за секунду перед тем, как Лаврентий Павлович подошёл к последнему в стою надежд Советского спорта.

– А ордэноносэц. Покажи. Молодэц. Вот такыми должны быть комсомольцы. Еслы играть в футбол, то лучшэ всех, Еслы петь, то тоже лучшэ всех. Всэ молодцы. А ты почему с перемотанной ногой? Ранили? – Берия вернулся к Ишину.

– Нечестно играли хорваты, по ногам били. Не могли смириться с тем, что их чемпионов Югославии семнадцатилетние пацаны обыгрывают, – за взбледнувшего Володьку ответил Фомин.

– Да пысали наши газэты, что грубо играли. Тэм более, молодцы. Три года назад, когда ваши старшие товарыщи вэрнулись из Англии, то многим было присвоэно звание заслуженный мастер спорта. Вам рано, конэчно, но вот звания мастер спорта заслужили. Две взрослые самые сыльные команды Югославии побэдили. Тогда всем динамовцем дали премию по дэсять тысяч рублэй. Ну, они взрослые у них жёны, дэти. Вы же ещё не женаты, а потому руководство СССР приняло рэшение наградыть вас премией в пять тысяч рублэй. Ну, раз второй половинки у вас нэт. – Посмеялись дружно.

– Ладно, ребята бэгите домой, родытелей обрадуйте. Свободны все. «А вас, Штирлиц, я попрошу остаться». (Послышалось). А ты Фомин погоды. Скажи, почему у них ты песни поешь, а у нас нэт.

– Да, какой из меня певец, товарищ маршал Советского Союза, – ээх, гитару бы спрятать.

– Василий, какой из него пэвец? – повернулся Берия к младшему Сталину.

– Не Шаляпин. Голоса нет, играет плохо. Так что – это лучший певец СССР. Весь зал плакал, я прямо за сердце хватался на первой песне, а когда он заставил Броз Тито танцевать с Серовой, то у меня глаза на лоб полезли.

– Заставил Броз Тито? А почэму газэты об этом не пысали? – Берия повернулся снова к Фомину. – Я думаю, это не правильно будэт, что Броз Тито танцевал под твои песни, а я их даже нэ слышал. Василий Иосифович, ты пригласи нас в гости с футболистом на дачу к отцу, мы там всэ вместэ его и послушаем.

– Лаврентий Павлович, а Серова?

– А зачем нам Сэрова, мы Сэрову сто раз слышали. Что там с запысью пэсни на киностудии? – Блин всё знает, специально сведения собирал.

– Две недели дома не были. Не знаю. – Пожал Вовка плечами.

– Точно. Василий, ты Аполлонова с дочкой тожэ пригласы. Послушаем молодёжь.

– С удовольствие, Лаврентий Павлович.

Ну, то ещё удовольствие. Как там сказал товарищ Эпиктет: «Чем реже удовольствия, тем они приятнее».

Глава 25

Событие семидесятое

Я вегетарианец не потому, что я люблю животных, просто я ненавижу растения.

Уитни Браун

Пока Молодёжка «Динамо» громила югославов, взрослые тоже играли. Два матча провели. Совершенно разные матчи. 10 июля динамовцы 4:2 выиграли у ВВС, а через пять дней выиграли у Крыльев Советом (Москва) – 3:0. Но если в первой игре это была заруба, то в следующем матче, играя с самым слабым клубом группы, выиграли, конечно, но именно на классе, а не на задоре. Бегали, попинывая мяч.

Вовка вернулся 18 июля, а 20 должен был состояться один из самых важных матчей чемпионата. Предстояла встреча с ЦДКА.

Якушин завёл Вовку к себе в кабинет после тренировки и мотнул головой, указывая на стул венский.

– Ты что Фомин верующий? – как на больного Хитрый Михей посмотрел. Нашёлся, блин, воинствующий атеист.

– Нет. А что опять случилось Михаил Иосифович? – ох, уж эти хроноаборигены. Учудят иногда такое, что хоть стой, хоть падай.

– Ну, ты сейчас по краю поля ползал на коленях и поклоны бил. Ты комсомолец? – взгляд не изменился.

– Фу, напугали вы меня, товарищ тренер. Это я в Югославии с трёх стадионов кусочки газона откопал и теперь у нас с краешку поля прикопал пока, нужно будет с директором стадиона поговорить. Не знаю секретная ли это трава, но на тех трёх стадионах, что в Хорватии, что в самом Белграде газон ни в какое сравнение с нашим лысым не идёт.

– Партизан ты …

– Точно с «Партизана» самая лучшая трава.

– Артист, бляха муха. Вот что Володя. Не совсем тебя понимаю, и не верил в твою галиматью. Но это, блин горелый, работает. Пацаны взрослых громят. И у нас, и там, в Югославии. Кроме того Аполлонов на меня рычит, чтобы пригляделся к твоей методике, и в то же время всеми карами небесными стращает, если я тебя угроблю. Словом… – Хитрый Михей покачал головой видно сам себе удивляясь. – Завтра играешь во втором тайме, в независимости от результата. Гранаткин Валентин Александрович сказал, что медаль будет выдаваться игроку – принявшему участие в десяти играх, в том числе и решающих. Так что, готовься, почти в каждой игре будешь выходить.

– Спасибо, Михаил Иосифович.

– Пока не за что.

– А тренировки? – начал вставать Вовка.

– Тренировки? Не тренировки пока я сам буду вести, ты уж со следующего года. Да, шучу. Напиши план.Будем потихоньку внедрять, сам понимаешь, если в середине сезона резко нагрузки увеличить, то можно и навредить больше, чем это пользы принесёт. Со следующего года. А с пацанами сам уж. Даже лезть не буду.

– Понятно.

– Нет. Не понятно тебе. Рожа не сияет. Сам – говорю. На полную ставку тебя оформим тренером. Там полно бумажных препятствий было. Но ты их одним махом смёл. Мастер спорта может работать тренером без специального образования. А сегодня в газете сам читал, что ты теперь мастер спорта.

По стадиону, я поговорю с директором, подойдёт к тебе Василий Семёнович, покажешь, куда ты ворованную траву прикопал. А говоришь, комсомолец, у братского югославского народа траву украл. Позорище.

– Позорище по-сербски – это театр.

– Точно. Артист.

Событие семьдесят первое

Сколько ни путешествуй, а все равно домой тянет. Борща хочется!

Андрей Данилко (Верка Сердючка)

Ничто так не привязывает к дому, как перспектива жить на улице.

Геннадий Ефимович Малкин, из книги «Мысль нельзя придумать»

Генерал-лейтенант Пономарёв Иван Михайлович хлопнул Вовку по плечу, неожиданно обнял и снова хлопнул. Фомин ничего такого не ожидал. Даже оторопел.

– Ладно, племяш, держи ключи. Девок … Да, чего там, нужно так и девок води, мебеля только не громи, жена ругаться будет. Я тебе с оказиями, может, и ещё пришлю. Да и денег на содержание подкидывать буду. – Усатый генерал в очередной раз хлопнул Фомина по плечу и сунул ему связку ключей. – Держи ключи, бывай, племяш, а то самолёт без меня улетит. – И опять хлопнул.

Странный дядюшка. Родственник неожиданный затопал сапогами вниз по лестнице, а Вовка закрыл дверь квартиры и присел на табурет в прихожей. В последние два дня подарки на него сыпались со всех сторон. То Генсек Тито орденом пожаловал, то наш Генсек дал звание мастера спорта и пять тысяч рублей премии, потом сын Генсека сдержал слово и от ВВС ему премию в тысячу рублей выписал. Так сказать, за демонстрацию превосходства Советского спорта.

Следом отметился Хитрый Михей, обещавший заиграть его за основной состав. Это как минимум серебряная медаль Чемпионата страны, а если сегодняшний матч выиграют у ЦДКА, то при прочих равных и не будет валидольной финальной встречи. Просто отставание будет в два очка и при большей разнице забитых и пропущенных у «Динамо», последнюю игру ЦДКА можно просто слить. А можно выкинуть фортель и поставить против ЦДКА 24 сентября Молодёжку. Выиграют, какой щелчок будет по носу армейцам, а проиграют пацаны, то можно говорить, что вот, мол, думаем о будущем, и потому решили в ничего не значащим матче детишек заиграть. Но Фомин думал, что детишки выиграют. Еле живые к концу чемпионата, побитые все, армейцы и ещё больше набравшие форму «его» ребята. Стопчут просто армейцев. Один Бобров в поле не воин.

И вот очередной подарок. Сдержал слово и Аркадий Николаевич Аполлонов. Он договорился со своим другом генералом Пономарёвым Иваном Михайловичем, что тот пропишет у себя в квартире в Москве «племянника» из Куйбышева. Сам генерал отбывал в Берлин. Назначили его Начальником политуправления Группы советских войск в Германии. Так бы пришлось квартиру сдавать в Москве, возможно, а теперь, раз Фомин там будет прописан, то огромная двухкомнатная квартира в двух шагах от дома Аполлоновых останется за Пономарёвым. Все довольны и счастливы. Может, в управлении, что ведомственными квартирами в армии занимались и наточили уже зубы на престижную жилплощадь, но против личного друга Жукова переть не стали. Сказал, что племянник, значит, племянник. В домовую книгу вписали, штамп о прописке поставили в серпастом молоткастом. До этого у Фомина была лишь временная прописка на год, что ему Аполлонов в общежитии обеспечил, теперь вот – настоящий «масквич».

Кроме него будет ещё проживать в генеральской двухкомнатной квартире и домработница «Стеша». Ну, на «Стешу», тётка Степанида похожа, разве что, в темноте со спины. Похожа она на монстра. Лицо обожжено и половина его красное в рубцах. Керогаз разжигала и на себя как-то там плеснула? Смотрится довольно жутко. А так почти весёлая тётка лет сорок. Мужа нет, погиб в войну, и детей нет, отправили в эвакуацию в сорок первом, и они от тифа в Ташкенте померли оба. Два мальчика было. Стеша выжила, хоть и тяжело перенесла, а потом там и ожёг, в этом проклятом Ташкенте, заработала. Вернулась в Москву и генеральша Понамарёва её и приютила, дальняя родственница, седьмая вода на киселе, свояченица тётки свёкриного брата. Стешу генерал с собой в Германию не взял, хотел за квартирой бдить оставить, но раз «племянник» нашёлся, то и ещё лучше, не уплотнят. Смирилась тётка Степанида с обрушившимися на неё несчастьями и зажила тихой и обеспеченной жизнью у родичей. Газеты любила читать и сейчас, наверное, в «своей» комнате читает.

Вовка поднялся с табуретки и пошёл, теперь уже по-хозяйски, осматривать доставшуюся жилплощадь. Если сравнивать с теми квартирами, что будут или точнее, наверное, были у Фёдора Челенкова, то эта не идёт ни в какие сравнения. Потом будут коробки строить с малюсенькими ванными и совсем уж, хрен развернёшься, туалетом. Комнаты смежные, кухонька, ну, в общем, всё для людей, гуляй на всю зарплату. Эта квартира явно не для людей строилась. Даже не понятен замысел этого архитектора неизвестного. На входе небольшая прихожая, прямо «крохотная» – метров десять длинной и точно не меньше двух с половиной метров шириной. Упирается крохотулька в кухню. Тоже децельную, пять на три, должно быть. В два окна. Ну, чтобы хозяйка с домработницей задами не тёрлись у плиты. Дровяная плита с двумя, как эта вещь называется, конфорки пусть, закрытые кольцами чугунными. Для регулировки пламени, что дно кастрюльки облизывает. Есть ещё печь типа буржуйки рядом, и есть настоящая буржуйка в большой комнате. С войны осталась, и её никто не демонтировал, запас карман не тянет.

Дальше коридор поворачивает и ведёт в ванную комнату. Удобства совмещены. Но комната эта, как бы, не три на четыре метра. При большом желании можно и перегородку поставить. И это именно комната. У неё есть окно. Занавесочки висят, в форточку открытую воробьи чирикают, обсуждая нового жильца. А будет ли он крошки со стола на подоконник высыпать. Или жмот жмотский. Огромная, метра в два в длину, чугунная ванна стоит не в уголке. А на постаменте в центре этой комнаты. Ноги литые от льва присобачены и краны из бронзы. Вещь! Буржуйсто настоящее. Ещё бы плитка не Метлахская, и прямо, как в дорогущём итальянском президентском люксе, где-нибудь в Роме.

Напротив кладовая или гардеробная. Размер тот же, но в ней не вещи висят ненужные, а живёт нужная домработница Стеша. Минус у этой комнаты есть. Она как раз без окна. Кладовка в общем. За дверью еле слышно газета зашуршала, хотел Фомин постучать и сообщить, почти оглохшей после пожара на её голове Степаниде, что всё, генерал уехал, но передумал. Пошёл дальше хоромы осматривать. Осталось ещё две комнаты. Одна была спальней. Стояла явно импортная широкая кровать железная с финтифлюшками разными на спинках. Кровать двуспальная. Большая. Наверное, два на два метра. И она занимала половину небольшой спальни. Ещё шкаф коричневый древний стоял и две тумбочки по краям кровати в изголовье. Вовка прошёл, открыл, нет ничего, всё выметено, и убрано, и потом ещё и тараканьи трупики выметены. Тараканы есть. Куда без них. Соседи человечества. «Машеньки» пока не придумали. И клопы есть. Это плохо. Но нужно будет как-то сосуществовать. Травят же их, наверное. Карбофос, может, уже какой изобрели.

Осталась ещё одна комната. Она перегорожена ширмой на две, ну, не до конца. Комната большая – пять на шесть метров, тоже в два окна, и ширмой полностью не перегородишь. За ширмой стол письменный и кресло с книжными полками. Надо понимать – генеральский кабинет. На оставшемся, не огороженном, месте стоит кожаный потёртый диван, кресло в комплекте, та самая буржуйка и трюмо. А ещё по бокам от него две этажерки со следами чего-то. Стояли всякие слоники, но их захватили с собой хозяева в Германию. В центре большой круглый стол с массивными резными нож … Не – с ногами.

Вот такие апартаменты достались. Даже в мечтах Вовка ни о чём таком не мечтал. Хоромы. И всё ему одно… Ну, да со Стешей. И на переезд сюда Третьякова генерал своё категоричное «нет» сказал.

Срок неизвестен. Человек военный, но если только отправили, то завтра точно назад не вернут.

Так надо найти бычок недокуренный на шкафу и бутылку водки в холодильнике и можно воспроизвести фразу: «А жизнь-то налаживается». Подпрыгнул, при его росте в метр девяносто. Высоченные и потолки и шкаф. Нет бычка и пыли нет. Молодец Стеша. А ещё и холодильников-то нет. Жаль. Такая фраза пропадает.

А что в кастрюльке на плите стояло? Вернулся в кухню. Варёная картошка, ещё тёплая. И в хлебнице в полотенце хлеб.

Нет. А жизнь-то налаживается?

Событие семьдесят второе

Забегающим вперёд паровоза – выпадает нелёгкая доля стрелочников.

Самая несчастная пара на свете, сидорова коза с козлом отпущения!

Фомин ехал на игру. В метро. Сегодня, так сказать, у него звёздный час. Он впервые по-настоящему сыграет за футбольную команду московское «Динамо». Тот матч в Ашхабаде не стоит считать. И результат аннулирован и играло не «Динамо», а его пацаны с двумя только настоящими динамовцами. Про Ашхабад Вовка думал. Как спасти людей? Ничего в ударенную молнией голову не приходило. Все попаданцы пишут письма Сталину. Ему вон проще всего, подбросил в раздевалке кому из команды ВВС конверт с надписью «Для Сталина». И передадут Василию Иосифовичу, ну, а тот отцу уже. Ни каких Андроповых с Бериями. Прямо в руки. И что он в письме напишет? Что в Ашхабаде когда-то, осенью, будет землетрясение и погибнет больше тридцати тысяч человек и город прекратит существовать. Число не знаю, мол, но, дорогой товарищ Сталин, держите всю осень людей на улице. Не давайте в дома заходить, и не давайте работать в ночную смену. А ещё лучше пригоните туда бульдозеры и сносите город. Так хоть можно что ценное, ну, кирпичи и мебель, спасти. Бред! Самый настоящий бред! Ничего такого Сталин делать не будет. Разве, что настанет та ОСЕНЬ и он вспомнит о письме, но будет поздно. Вот если потом он второе письмо напишет, то … То вот не помнил Фёдор, в отличие от приличных попаданцев, про все катастрофы и фамилии предателей, тем более они ещё пацаны, а не предатели и маньяки. Будет землетрясение в Ташкенте. Когда? В шестидесятых. Так Сталина не будет. Про бомбу. Так её и без него испытают на днях. Книга была, которую начал читать Фёдор Челенков, но бросил потом. «Бесполезный попаданец», вот с точки зрения советов Сталину, он и есть бесполезный попаданец. Ничего толкового для страны сделать не может.

Стоп. Всё не так. Всё пусть чуточку, но не так. Неслась себе История по железнодорожным рельсам, на полном ходу неслась, а сегодня он ей камешек под колеса положил. Со страшным скрежетом, успел обходчик камешек увидеть, и перевёл стрелку. С ещё большим скрежетом, с визгом колёс, поезд истории свернул на эту неизвестную ей колею. Защищалась она, как могла, два раза по голове со всей силы Челенкову врезала, а он выжил и подложил, таки, подлец, камешек. И даже стрелочника этого нашёл. Указал тому на камешек, и что интересно, нормальный бы стрелочник ещё раз дал по голове и пинком сбросил камешек с рельс. А этот почему-то пошёл на поводу у пацана и, рискуя оказаться под завалом при крушении поезда, перевёл историю на другие путь. Другой путь?

Выглядело это так. Ехали они сегодня после утренней тренировки Молодёжки с Председателем Спорткомитета Аполлоновым в его Эмке к дому генерал-лейтенанта Пономарёва Ивана Михайловича и уже почти подъехали, когда Аркадий Николаевич повернулся к Вовке, вздохнул тяжко-тяжко и прокричал, пересиливая рёв мотора.

– Радуйся, зятёк. Подставился я сегодня по крупному.

– А почему я должен радоваться? – прокричал Фомин в ответ.

Машина остановилась у дома, и они вышли в лето из этого орущего и дребезжащего раритета.

– Сегодня Сам вызвал утром неожиданно и дал команду готовить сборную команду СССР по футболу на чемпионат Мира 1950 года.

– Ого! Но это же замечательно, Аркадий Николаевич. – Фомин чуть обниматься не полез.

– Знаешь, что будет, если без медалей приедем?

Фёдор Челенков точно знал. Он помнил про расформирование ЦДСА и гонения на Аркадьева. Досталось ли в прошлый раз Аполлонову, он не знал. Да и будет ли «тесть» руководить тогда спортом тоже не знал. Кажется, его в КГБ или МГМ заберут. Но это так, как-то сто лет назад, что-то в интернете искал и наткнулся на Аполлонова, про снятие и этажерки запомнил с кроватями для девочек, а вот, когда его назад в органы заберут, не помнил.

– Мы обязательно будем в призёрах, а если чуть напрячься, то можем и победить.

– Успокоил. Ладно. Вечером после матча поговорим. Посмотрим на тебя – победителя. Бобров там.

Бобров. Да Бобров это гений. Уйдёт он из ЦДКА в этом году и сдуются армейцы.

Стоп. Ещё раз стоп. И снова Стоп. Челенков ни разу не динамовец и историю клуба в эти годы досконально не помнил, но вот сейчас всплыл в голове кусочек книги написанной Якушиным. Ссуки. В смысле футболисты «Динамо», за которых ему сейчас придётся жопу рвать. Самые настоящие. И ничего не изменить? Он шестнадцатилетний пацан. Они его слушать не будут. Даже выходить на поле расхотелось.

Или можно это изменить? Как? Стать за год, в шестнадцать лет, лидером и капитаном команды. Даже не смешно. Ну, ссуки. Отлавливать по одному и вразумлять в подворотне.

Сил хватит? По одному хватит. Только это ничего не даст. Или даст? Бояться будут?

Ну, почему когда вот замаячил свет в конце туннеля, когда даже Сталин поверил в команду, он вспомнил про этих уродов. А ведь среди них и Бесков и Семичастный. Что делать.

– Остановка «Динамо», – прохрипел – прошипел голос в вагоне.

И История уже красивым и чистым голосом добавила.

– Хрен тебе за воротник, Федя. Не тебе Челенков…

– Выходите, дяденька? – пацан толкнул в спину.

Глава 26

Событие семьдесят третье

Чтобы вылечить звёздную болезнь, достаточно, однажды, как следует звездануться…

Короны творят странные вещи с головами, на которые надеты.

Джордж Мартин

К стадиону текли ручейки. Много, со всех сторон, нарушая все законы Ньютона, да и Дорожного Движения тоже. Народ стремился увидеть битву титанов. В той настоящей Истории сыграли вничью. Счёт Фёдор не помнил, но как-то в разговоре с Бесковым всплыло, что могли ещё один гол забить и тогда стали бы чемпионами. Реальный гол. Чуть промахнулся Бесков. Вот такие люди были раньше. Сорок лет себя корил Константин Иванович, что не хватило этого сантиметра. Титаны.

Чёрт побери! А вот в вагоне метро Фёдор вспомнил про этих же титанов совсем другое. Эти титаны – «Зазвездятся». И не по мелкому, как Кокорины всякие. Они, вот именно эти титаны, разрушат Советский футбол. Да, потом будут взлёты. И две олимпиады и четвёртое место на Мире и на Европе всякие разные места, в том числе и первое, но это именно взлёты. Почти сломает систему Лобановский, но и тут те же самые титаны … Что б им …

И что же вспомнил? Как-то от турне по Англии при воспоминании о Якушине мозг щёлкнул и Челенков вспомнил про другое турне. Он почти не пересекался сейчас с динамовцами. У них тренировки в разное время, а на матче, они там, на поле, а он рядом с Аполлоновым. Опять не вместе. Встречаются, когда из душа выходят основные, а они приходят на вторую тренировку с пацанами, ну, обменялись рукопожатиями, да и то не со всеми. Так что даже расспросить про то турне не получалось.

Ну, по порядку. Все знают про турне по Англии. Было четыре матча с тремя нормальными командами и одной не совсем. Там одну у «Арсенала» выиграли, с «Челси» и «Рейнджерс» разошлись в ничью. И только «Кардифф Сити» побили 10:1. То есть, победные реляции, что общий счёт 19:9 – это правда. Но кривоватая. «Кардифф Сити» это дворовая непрофессиональная команда. Клуб третьего дивизиона. Собираются, после изнурительной работы под землёй в шахте при недостатке кислорода, настоящие шахтёры и часик мяч пинают, ностальгируя по детству. Вот этим шахтёрам десять мячей и забили. А если бы играли с их сыновьями десятилетними, то и одиннадцать бы забили. Ну, это брюзжание Фёдора, от осознания того, что надвигается.

Про турне ЦДКА в Югославию, знают чуть меньше народу. Хоть играли с более сильными соперниками армейцы. Никаких «Кардиффов» там не было. Только самые сильные команды.

А есть ещё одно турне. Экзотическое и почти забытое. А зря, оно из этих трёх самое важное. Просто об этом ещё никто не знает, а когда узнают, то нужных выводов не сделают. Итак, «Скандинавское турне» Московского «Динамо». Оно состоялось в октябре прошлого 1947 года. Некоторые могут почесать репу и сказать: «Скандинавия? Да там кроме „Русенборга“ даже специалисты не сильно-то быстро вспомнят другую команду». Это сейчас, да и то шведы знают, что наши их боятся. А тогда шведы были почти лидерами. Уж в Европе-то точно. В 1948 году пройдёт Олимпиада летняя с 29 июля по 14 августа в Лондоне, Англия. Через десять дней начнётся и наших футболистов там не будет. Жаль.

К турне надо вернуться. В первой игре, которая прошла 26 октября, «Динамо» (Москва) обыграли «Норчепинг», который в 1945 – 1948 годах был чемпионом Швеции, со счётом 5–1. Хеттриком тогда отметился Константин Иванович Бесков. Игра со второй шведской командой, которая состоялась 2 ноября, «Гетеборгом» так же окончилась со счётом 5–1. Потом динамовцы отправились в Норвегию, где 7 ноября разбили в пух и прах чемпиона Норвегии команду «Шейд» 7:0. В этом турне блистали Бесков и Трофимов, Константин записал на свой счёт 9 мячей.

Интересна предыстория Турне. На этот раз напутствовал команду не Сам – товарищ Сталин с Берией, а чуть ниже рангом фигура. Перед отъездом команду принял маршал Ворошилов Климент Ефремович. Был очень приветлив, напутствовал оптимистично: «Выиграйте там у них со счётом пять – ноль! Ну, если не пять – ноль, то, в крайнем случае, пять – один. Один гол можно и пропустить». И как в воду глядел бывший нарком. Тоже попаданец?!

Вот теперь стоит вернуться к Олимпиаде. Чемпионами Олимпийских игр по футболу стала команда – … Швеции, которая в финале победит Югославию. А Югославы уберут в полуфинале Англию, пусть Великобританию.

Вывод, наши выиграли в этих турне у трёх сильнейших наций в мире по футболу на тот момент. Причём, чемпионов – Швецию просто разорвали на их флаг, хотя и на Британский тоже. Значит, поехали бы наши футболисты на эту Олимпиаду и вполне на золото могли претендовать. К несчастью, история, та самая, которая История сослагательного наклонения не приемлет. Не поехали.

Вот, а теперь о звёздной болезни динамовцев. Они выиграли чемпионат СССР 1945 года, выиграли это турне в Англии и стали заслуженными мастерами спорта. Потом, правда, три вторых места, но в 1949 году они опять станут победителями. И ещё это триумфальное турне по Скандинавии, где они раздолбали будущих олимпийских чемпионов.

И поймали товарищи звёздную болезнь. О чём и напишет в своей книге через многие годы Якушин.

Стартует чемпионат 1950 года, первый матч динамовцы выиграют, затем – две ничьи и три поражения подряд. «Смотрю, – напишет Якушин, – плохо двигается команда, решил увеличить нагрузки в тренировках, что вызвало общее неудовольствие. Говорят, не в этом, мол, дело. А в чем? Состав я якобы неверно определял. Чувствую, расходимся мы с командой, а руководство клуба (генерал некий) после бесед с рядом игроков стоит вовсе не на моей стороне». А дальше, всё ещё хуже. Поедут на игру в Харьков. И опять Якушин вспомнит: «Я обнаруживаю, что некоторые футболисты, не спросясь, в поездку взяли своих жён, словно на экскурсию отправились. Это переполнило чашу моего терпения. Я понял, что дальнейшая совместная работа не может удовлетворить ни меня, ни футболистов, и подал в отставку».

И чем закончится. Провал и падение на пятое место в чемпионате. И только тогда вспомнят о Якушине и вернут. Под занавес чемпионата 1953 года. Наладьте, Михаил Иосифович, игру, дисциплинируйте команду.

Вопрос, а кто тот генерал в руководстве клуба? Тот, который занял сторону звёзд, не желающих увеличивать нагрузку, Аполлонов?

И что теперь с Чемпионатом Мира 1950 года. «Динамо» и Якушина не будет. В ЦДКА не будет уворованного в ВВС Боброва, полностью к тому же его там переломают. Кто поедет на Чемпионат Мира? Несыгранная сборная под руководством Аркадьева?

– Что Челенков, добился своего? – хихикнула История.

– Что Фомин, добился своего, играешь, сегодня? – толкнул его плечом в раздевалке Семичастный.

– Добьюсь.

Андрей Шопперт Вовка-центровой 4

Глава 1

Событие первое

Бытиё определяет сознание.

Карл Маркс

Генерал-лейтенант Пономарёв Иван Михайлович, назначенный начальником Политуправления Советских войск в Германии, девок водить разрешил Вовке. Что тот при первой возможности и сделал. Привёл двух девок и усадил их на огромную скрипучую кровать. Скрипели пружины, ну, или как эта конструкция называется — небольшие пружинки натянутые на колечки и перемычки там всякие. Пусть будет — пружинная сетка. Скрипели спинки, скрипели шарниры или колёсики внизу. Словом — музыкальная кровать. Девки принялись прыгать на кровати, вызывая, скорее всего, у обитательниц соседних квартир понимающие ухмылки на подмигивающих своим половинам физиономиях. Слышимость в доме была приличная. Виной тому, наверное, куча всяких воздуховодов и дымоходов в стенах. Обычный разговор в соседней квартире слышался невнятным бубнежом, а вот покрикивание на детей вполне себе слышалось отчётливо. Есть плюсы в будущем, построил себе коттедж на Рублёвке с участком в гектар и скрип вечером кроватей у соседей едва ли услышишь.

Ещё один минус был у квартиры генеральской. Вовка сначала подумал, что это раз лето, то потому и нет горячей воды, но тётка Степанида его радужные заблуждения развеяла. В доме нет ни горячей воды, ни центрального отопления. Потому и стоит буржуйка. Её зимой нужно топить. Вроде управдом говорил, что летом следующего года во дворе построят котельню небольшую на пять-шесть соседних домов и тогда будет и тепло и вода горячая круглый год, а пока перекантуетесь. Благо в подвале дома для каждой квартиры оборудован дровянник и генерал его ещё весной забил под завязку берёзовыми дровами и углём.

Девки попрыгали на кровати и захотели чая. Вот с чаем была проблема. И не только с чаем. Проблема была с любой едой. Степанида Гавриловна, как её Вовка называл, после того как в Ташкенте плеснула на себя керосин и обгорела, ни примус, ни керогаз на дух не переносила, и впала в истерику, когда Вовка предложил купить керогаз.

Вообще, столкнувшись с этим изобретением человечества впервые уже в Москве, дома у Фоминых была электроплитка, Вовка его тоже невзлюбил, не до истерики, как «Стеша», но зубами скрежетал каждый раз, как наступала необходимость использовать эту вундервафлю. Эта штука была не газовая плита, повернул себе вентиль и электроподжиг сам всё зажжёт, и через пару минут чайник уже кипит. Тут вам не там. Керогаз был сложнее в «управлении». В разы сложнее, в десяток раз сложнее, и в десяток раз грязнее. Для разжигания керогаза надо было наполовину разобрать его. То есть, снять конфорку и газосмеситель, затем зажечь аккуратно фитиль по всей окружности, ибо сам он не так-то легко вспыхивал, не газ это, и после этого вновь водрузить газосмеситель и конфорку на место. И ставь чайник?! Хрен, даже не начало, так мелочь по сравнению с мировой революцией. Пойдём дальше. Подождав около 5-10 минут, (ерунда какая), пока газосмеситель разогреется, надо было вручную, поворотом фитиля, отрегулировать пламя, и только после этого можно было поставить на керогаз то, что надо было готовить: варить, кипятить или жарить. И будет вам счастье? Ну, уж хрен.

Поспешишь … Ну, да вы знаете. Ведь возня с запачканными керосином и копотью частями дивайсами керогаза, их съем и установка на место, требовали после всех этих операций обязательно крайне тщательно вымыть руки, прежде чем приступать к «варить, кипятить или жарить». И об этом не забудешь, запах напомнит, ну и вишенка на торте, производить операцию мытья рук кое-как при пользовании керогазом было нельзя. Требовалось мыть эти руки по-хирургически, то есть тёплой водичкой с мылом (желательно земляничным), тщательно, и притом каждый пальчик отдельно. Только в таком случае придание керосинового «аромата» кушаньям исключалось. Ну, и руки при смаковании чашечки кофею не будут вонять керосином, и отбивать запах кофе по-турецки.

Да, тут ещё ключевое слово «тёплой водой» Холодной керосин не отмыть. Вопрос? Знатокам. Где взять тёплую воду, пока не согрел её на керогазе? Да, есть плюсы в будущем.

Примус? Есть примусы, но это, мать его, настолько капризный прибор, что капризнее только часы наручные фирмы «Заря» — они всё время ломались. Только когда Фёдор Челенков оказался в теле Вовки Фомина, он понял, почему в фильмах про это время ходили по дворам всякие умельцы и кричали: «Точу ножи, примусы починяю».

Примус по существу, это та же самая паяльная лампа, там нет фитиля и пламя нужно отрегулировать. Женщины их боялись, мужей вызывали разжечь.

Словом, в квартире генерала с примусами и керогазами — «побежали».

Нужно разжигать плиту, чтобы вскипятить воду для чая. Что с электричеством? То же самое, что и с электричеством в их общаге милицейской. Проводку в доме «провели» при Александре, каком-то по счёту. Тусклую лампочку она переносила стоически, а вот от киловаттной самодельной плитки горела, потому уезжая, генерал-лейтенант Пономарёв Иван Михайлович строго настрого предупредил, чтобы электроплиткой в его квартире и не пахло.

Девки принялись хозяйничать, склонившись над дверкой печи. Домовитые. При этом на одну из них было вполне себе в такой позе приятно посмотреть. Округлая такая попка через гороховое платье проступает. Так почему бы ей не проступать, если обладательнице горохового платья восемнадцать лет. И стоит хозяйка горохового платья в низком поклоне, стоит и вертит задом. Не специально, дым в глаза лезет. Ну, в общем, зрелище. Как там по-сербски — «позорище». На вторую дивчину смотреть не стоило, тоща, мала и она, нахрен, экстрасенс. Попробуй на неё посмотреть, она почувствует взгляд спиной и скажет:

— Наташ, а Вовка на нас пялится.

— Не выдумывайте, Елена Аркадьева. Не на что у вас пока пялиться. Вот у Натальи Аркадьевны совсем другое дело.

— Вова, ты что при ней, она же маме всё расскажет. — Наташа вскочила, бросив раздувать бумажку, не желавшую гореть.

— Нет, она будет молчать как рыба об лёд, а то я ей песню детскую не напишу к первому сентября.

— Я язык проглотила. Помогите, люди добрые. Есть язык? Нет? — и сует свою, перепачканную сажей рожицу всем под нос. Нос точно есть — полосато-черно-розовый.

Эх, загубила «позорище». Пришлось самому огонь в печи разводить.

Событие второе

Музыка ужасна, когда ни такта в ней, ни меры нет.

В. Шекспир

Вовка девок позвал не на кровати попрыгать. С одной хотелось. Нет, не так, хотелось бы … Помнил, «кто у нас папа». И помнил, сколько лет Фомину. Да вымахал метр девяносто, взрослее не стал, по крайне мере, по паспорту. Это бьют по роже, а смотрят всегда в паспорт. До восемнадцатилетия ещё больше года. Позвал Фомин одну Наташу и не для прыжков, позвал песню отрепетировать. Была отдушина в сплошной череде матчей и тренировок. Устроил под брюзжание Михея себе перерыв однодневный, тренировку с молодёжкой Михаил Иосифович согласился на Чернышёва переложить. Даже не сильно ворчал, не насупливал кустистые брови. Так под нос сказал, что-то про Шаляпиных — Шляпиных. Все знали (ну, кому положено), что через три дня Вовка будет петь песни Василию Иосифовичу Сталину и Лаврентию Палычу Берии. Ну, мало ли кто «Ваське» песни поёт, частенько в ресторанах бывает, там, в ресторанах всегда песни поют. Тут место имеет значение. Аркадия Николаевича Аполлонова, Владимира Павловича Фомина и Наташу пригласили спеть песен парочку на «Ближнюю дачу».

Фёдор Челенков всю жизнь прожил в Москве и отлично знал, в отличие от большинства населения страны, что эта «Ближняя дача», что расположена в «Матвеевском лесу» на самом деле чуть ли не в центре Москвы расположена. От Кремля чуть больше восьми километров. Напрямик по Кутузовскому проспекту. В кино же всегда машина долго едет по заснеженным просторам. По лесам дремучим. По горным кручам (Ну, там ведь Воробьёвы горы недалеко, можно и через них ехать. Тем более что перестраховщик Власик раньше регулярно маршрут правительственных кортежей менял.). Даже был там Фёдор на этой «даче» после Перестройки на экскурсии. Длинное двухэтажное зелёное здание. Прямо морщишься, когда подъезжаешь. Архитектор недоучился. Или учился не там и не тому. Хотя, может это команда такая была — барак построить. На Сталинградский тракторный деньги нужнее.

Позвал порепетировать Наташу и заодно квартиру новую показать. Домохозяин теперь. Урчум-бурчум! Племяш. Была и «тёмная» мысля. Хоть поцеловаться, пообжиматься, за коленку начинающую актрису потрогать. Но его хитрющие планы мама Тоня разгадала и отвесила «наш ответ Чемберлену».

— Здорово как, я как раз уборкой займусь. Вы с собой Леночку возьмите, ей тоже интересно будет посмотреть, как ты Володенька устроился. Правда, доча?

— Само собой!! — с мефистофельской улыбкой.

Послышалось.

— Возьмите меня с собой! — улыбка та же.

Потому, девки две. Песня одна. Понятно, что все четыре песни Берия их петь заставит, но …

Как-то давным-давно Челенков смотрел фильм про Сталина, теперь уже и не вспомнить, как называется. Там прямо красной нитью шло, что Сталин любил полублатные песни, которые пел Утёсов. «Лимончики» Иосифу Виссарионовичу особенно нравились и «Гоп со смыком»^[7]. Даже пластинка у Вождя была с этими песнями, и он её регулярно слушал на граммофоне, сам ручку накручивая.

Фильмам верить, как и Википедии, нельзя. Не, верить можно, доверять нельзя. Только есть такое выражение в русском языке: «А вдруг». Челенков взрослый человек и решил соломки подстелить, тем более что была одна песенка именно такого содержания, которую он любил исполнить в кругу друзей. Настроение поднимала и настраивала дальнейшую беседу на шутливый лад. По стихам же она была на порядок лучше «Лимончиков».

Её и хотел отрепетировать с Наташей. Петь там женским голосом не надо. А вот поддержать гитару в паре мест саксофоном прямо напрашивалось. Не стоит и тем пренебрегать, что Сталину нравились блатные песни именно в исполнении оркестра Утёсова, может не только в словах дело, но и в музыкальных инструментах, там, в оркестре, точно есть саксофон и мэтр частенько использует этот инструмент для сольных партий.

Фёдор услышал эту песню в Одессе. Год стёрся в памяти, но до перестройки, или в самом начале. После игры с «Черноморцем» их повели в ресторан, и там он, отправив команду после ужина в гостиницу, с местными товарищами задержался, нет, не водку с коньяком дегустировать. Почти ведь не пил. Остался послушать Евгения Чумаченко, что по заверениям местных, поёт просто замечательные песни.

Ну, не Лев Лещенко. И песни слабые. Коробили некоторые. Какой-то блатной жаргон. Ну, да тогда в моду входило, но не цепляло Челенкова. А вот первая песня была другая. Прямо вещь. Даже подошёл после концерта Челенков к артисту и попросил слова переписать. И вместо этого, тот продал ему кассету со своими песнями. По кассете и выучил песню. Исполнял множество раз под улыбки слушателей. Не сфальшивит и на этот раз. Осталось подключить к действу Наташу.

С чаем провозились бы до утра, но на запах дыма вылезла из своего гардероба Степанида Гавриловна, зыркнула на Наташу и хотела ей нравоучение нравоучить, но тут из-за печки вылезла мелкая и необожжённая часть лица «Стеши» расцвело материнской улыбкой.

— Идите девочки в комнату, я вам через полчаса чая с блинами сделаю. Мёд ещё генеральский, ему знакомые с Алтая бидон привезли.

И, правда, в углу кухни стоял засахаренный мёд. Пятилитровый бидон и почти полный. «Стеша», когда Вовку с порядками знакомила, сообщила со вздохом, что вот добро пропадает. Никто не ест. А он засахарился и теперь и неудобно доставать.

— Так надо на водяной бане. — Поделился жизненным опытом Фёдор Челенков.

— Не, испортится, — махнула рукой домохозяйка.

Не стал Фёдор умничать. Взял большую кастрюлю, налил в неё воды. Потом поставил в неё кастрюлю поменьше, туда только на донышке воды плеснул. И поставил на плиту. Стеша побухтела, но разожгла печь и, отойдя в угол, скрестила руки на груди, осуждающе глядя на «новатора». Новатор, взял полулитровую банку стеклянную, наскрёб из бидона с помощью ножа и ложки серебряной толстенной почти полную белого твёрдого мёда и поставил банку в маленькую кастрюльку. После того как вода закипела в первой кастрюльке прошло пятнадцать минут и в стеклянной баке выше половины образовалось ароматной янтарной густой жидкости. Настоящий свежий мёд. Но, самое главное запах. Прямо как попал на завод по вытапливанию мёда из сот. Вся кухня благоухает. Лепота.

Стеша понюхала, залезла в банку пальцем, палец понюхала, попробовала и показала другой палец. Гут. Вот, теперь чуть не каждый день блины с мёдом трескают.

Событие третье

Как говорят французы «Ля кукиш».

Борис Сичкин

Порепитировали. Поели. Попопили, Поцеловались, испачкавшись в мёде, пока мелкая ходила в туалет. Попрощались. Повздыхал. Пошёл, бухнулся на кровать. Поволноваться.

И чуть не уснул, на сытый-то желудок, блинами с мёдом забитый.

Позвонили и, не дождавшись ответа и привета, постучали.

Да, настойчиво так. Сразу прямо по стуку слышалось, что право имеют так стучать.

Фомин вынырнул из дремоты и в трусах сатиновых, брюки снял, мёдом перемазанные, когда девки ушли, и застирал штанину, пошёл открывать дверь. Пока шёл, снова затарабанили. Вот же приспичило кому, словно в телефонной будке двушкой по стеклу.

Вовка открыл дверь. При метре девяносто, ни разу ещё в этом времени, ну, за редким редким исключением, не разговаривал с людьми глядя в глаза. Вот двое всего на ум и приходят, Яшин и Третьяков. Два супервратаря динамовских. И тут столкнулся с человеком, который смотрел ему прямо в глаза. Так это ещё не всё, что Яшин, что Третьяков это сухостоины. В них веса по семьдесят кило. Этот был толстый. Толстый почти двухметровый капитан.

Капитан, видимо, тоже не привык разговаривать с равными, смотрел на трусы Фомина. Хотя кто их знает этих непрошенных гостей, может и умышленно туда смотрел. Глаза потом сразу поднял и чуть ощутимым перегаром дохнул, запах «Шипра» перебивал, но чуть сивушными маслами попахивало, и глаза слегка мутные. Да и не глаза. Глазки. Они потонули в приличной ряхе и были закрыты брежневскими бровями.

— Слушаю вас, — Вовка не отступил в квартиру, приглашая капитана. Не звал гостей. Если это к генералу, то он уже давненько уехал, в общем, товарищ не сильно понятный и пускать его в квартиру, прямо нутром Вовка чувствовал, не стоило.

— Владимир Фомин? — попытался напереть пузом капитан.

— Владимир Фомин, — отзеркалил Челенков.

— У меня ордер на подселение к вам семьи Игнатовых. В качестве уплотнения, пропустите, мне нужно осмотреть квартиру.

Вовка бы так и сделал. Пропустил, дал осмотреть, да и подселить к себе непонятных Игнатовых бы позволил. Времена такие, ко всем подселяют и уплотняют. А тут вдвоём в огромной квартире живут. Если семья, то большую комнату, то бишь зал и генеральский кабинет в придачу отберут, и он останется в небольшой спальне. Но это не главное. Жить вместе с чужими людьми. Семья, значит, дети. Жить с маленькими детьми. Да уж лучше в общаге.

Вовка бы запустил. Челенков решил встать на пути счастья семьи Игнатовых. Побороться и за свое счастье, и за будущее счастье генерала Пономарёва Ивана Михайловича. Вернётся он из Германии, а тут целое семейство проживает, и разгромило его мебеля резные. Дети цветы жизни, вот весь паркет ещё будет вспучен. Дети поливали.

— Ошибочка у вас, капитан, вышла.

— Пропусти. — Опять пузом напирать стал, подселенщик.

— Стоять. Сначала спич.

— Что? — но отступил. На полшажка.

— Вы, гражданин, удостоверение не показали. Это два. Но есть ещё и раз. Эта квартира генерал-лейтенанта Пономарёва начальника Политуправления Группы Советских Окупационных войск в Германии, но это ладно. Он ещё ко всему и лучший друг маршала Жукова, который его туда и отправил. Уезжая дядя, ну Иван Михайлович Пономарёв чётко мне дал указание и телефон личный Жукова Георгия Константиновича на такой вот случай. Я сперва маршалу позвоню и спрошу его пускать ли вас. — Капитан отступил, но Вовка его за пуговицу кителя поймал и назад притянул.

— Я …

— Я ещё к тому же женюсь скоро на дочери генерал-полковника Аполлонова ему я сейчас тоже звякну. Стой, стой. Пуговицу оборвёшь. Четвёртое — меня тут Василий Иосифович Сталин пригласил на «Ближнюю дачу» его отцу песни спеть, которые я пел маршалу Иосипу Броз Тито. Ну и Василий Сталин очень хочет меня в свой ВВС переманить в футбол и хоккей играть, и если у меня будут проблемы, прямо требовал, лично ему звонить и не стесняться. Не помогут двое первых, позвоню Василию Иосифовичу. Ах да есть ещё и в пятых. Когда Лаврентий Павлович встречал нас после турне по Югославии, то лично мне сказал, что я молодец и если есть просьбы или проблемы, то смело прямо к нему обращался. Что это с вами?

— Воды. Воды можно. Что-то с сердцем. — Отступил всё же капитан.

Вовка вышел в кухню набрал стакан воды из-под крана и вернулся в коридор. Там никого не было. На полу в подъезде пуговица только лежала блестящая. Когда успел оборвать?

А вообще, кто это был? Фёдор Челенков не сильно в форме современной разбирался: однобортный мундир с малиновым галуном — окантовкой, шестиугольные погоны серебристого цвета, просвет бордовый, звёздочки золотистые, выпушка по краям малиновая, эмблемы войск, вообще, странные — золотые серп и молот, а на них сверху красная звезда, фуражка — околыш малиновый, тулья цвета хаки. Или околыш не малиновый, а краповый. Чем эти цвета отличаются? А краповый — вроде ГБ цвета. Надо как-нибудь попросить Аполлонова плакат с этими самыми формами и эмблемами, есть же наглядные пособия для училищ или школ. Хоть выучить, а то так можно и вляпаться в неприятность. Ну, как на «контору глубокого бурения» наехал. Ну, хотя и у них кишка тонка против Берии идти. Или нет? Что-то же читал про борьбу с Берией именно в это время. С Абакумовым?

Теперь уж чего. Раз капитан сбежал и пуговицу даже оставил, то выходит, напугался. Может, проще всё. Решил под шумок друга подселить или родственника, а может и за деньги эту операции решил провернуть. Чтобы в этом времени такие телеса отъесть, нужно ну, очень хорошо питаться. И это на зарплату капитана? Что-то Хитрый Михей с майорскими погонами и то не больно шикует. Всё забыли. Нужно подумать о другом. А ну как Сам скажет: «Ты, Вовко-Фёдор, молодец, такую душевную и смешную песню спел. Понравилось нам. Есть такое мнение, что тебе нужно ещё одну сейчас такую же спеть».

Глава 2

Событие четвёртое

Запах кофе — это аромат рая.

Габриэль Гарсиа Маркес

Утром нужно выпить чашечку кофе. Да, чёрт с ней с чашечкой, пусть будет стакан. Хотя … Пить кофе из стакана в мельхиоровом подстаканнике это всё равно, что лилии нюхать в противогазе. Нужна фарфоровая кружка. С поселением в квартиру генерала у Фомина такая возможность, как пить кофе из специальной фарфоровой чашки появилась, в буфете стоял чуть разукомплектованный чайный сервиз, явно из Фатерлянда, в плен захваченный. Был молочник, был чайник заварочный, но где-то в процессе взятия в плен пристрелили сахарницу, одну чашку и пяток разных блюдец. Их по два к каждой чашке. Было. Если перед гостями баварским фарфором хвастаться, то вопросы гости начнут задавать, где остальные девайсы, а вот пить кофе из приличного размера чайных ёмкостей эта разукомплектованность не мешала, от слова, ну, да вы знаете.

Мешало другое. Мешало третье, а особенно мешало четвёртое. Четвёртым была турка. Про кофемашины даже и думать не стоит. Больше их Челенкову не видать. Когда они появятся, ему не до кофе будет. Давления всякие и прочие подагры с простатитами, будет пилюли пить, а не кофе. Турки в квартире «дядюшки» любимого (самых честных правил) не было. Ещё не было газа и электричества … Настоящего. Радио играет и пару лампочек горит, вот и всё, на что проводки древней хватает. Хоть договаривайся с электриком стадиона «Динамо» и проводи себе, как там это в будущем будет называться — «выделенная линия».

Ещё кофе самого не было. Вовка шмон на кухне произвёл. Горох был, нелущённый. Манка была. Даже рис в стеклянной баночке. Бурый, наверное. За таким в будущем гоняться будут, тут, должно быть, гоняться не надо, другого не бывает. Были цветы ромашки и ещё какая-то сушёная до чрезвычайной ломкости трава горько пахнущая. С кофе побежали. Спасла Фомина Стеша. Он при ней посетовал, что кофе хочется, и она, сверху вниз посмотрев на гиганта безусого, он как раз, стоя на коленях, печку разжигал, молвила:

— За углом есть кондитерская коммерческая. Дорого там.

Вовка по дороге с тренировки в кондитерскую зашёл. Запах. Прямо с ног валил. Лохматый мужичок с большущим носом и чёрными, как смоль усами и бровями, священнодействовал. Он брал совком специально обученным, небольшим таким — деревянным, из мешка джутового зёрна зелёного кофе и высыпал их на сковороду, которая раскалялась на электроплитке. Вот, в соседнем доме можно же было электричество наладить! Сковорода была с высокими стенками. Большая такая,чуть почерневшая снаружи, прямо чувствовалась массивность чугуна. Высыпал южный носатый мужичок зёрна на сковороду и деревянной лопаточкой помешивал их. При этом всякие эфирные масла и прочие фитонциды от жара сковороды покидали трупики кофейных зёрен и, воспаряя, окутывали большеносого. Покрутившись вокруг освободителя, души кофейные пускались в путешествие. Они хороводом, даже невооружённым экстрасенсорными способностями глазу видимым, кружились вокруг грека, грузина или армянина и потихоньку всё расширяли этот свой танец освобождения. Хоровод захватывал людей зашедших в кондитерскую, проникал им в ноздри, и душа угрюмых москвичей тоже воспаряла и уносилась в тропические леса Бразилии или оазисы Марокко. Прямо слышался щебет попугайчиков, хрустели костями белых путешественников — первопроходцев пираньи в Амазонке, свистели стрелы бедуинов. Стоило только глаза закрыть, и души кофейных зёрен подхватывали твою серую душонку и увлекали за собой на недосягаемую высоту. Человек, вовлечённый в этот хоровод смерти и жизни, останавливался, его ноздри расширялись, и он, сделав глубочайший в своей жизни вздох, замирал в блаженстве.

Соврал Иван Васильевич, с балкона любуясь на серые панельные многоэтажки. Не там лепота. Здесь.

— Лепота! — Вовка даже пошатнулся от удара обонятельного.

— Чэго изволыт молодой человэк? — сделал тайный знак иллюминатов, покрутив перед носом Вовки специально обученным совочком для трупиков кофейных зёрен, греко-грузинский армянин.

— Этот чэловэк изволит кофе приобрэсти, — зачем-то спародировал греко-грузина Вовка.

— Йасас! Сколько вам, юноша? — точно грек. Их приветствие. Бывал Челенков в Греции со «Спартаком» и сборной. О, сейчас удивит товарища. Одну фразу заучил. Посланный с ними в одной из игр переводчик научил. Когда они по магазинам решили прошвырнуться.

— Посо костизи? (Сколько это стоит?) — нет, не округлились глаза, зато улыбнулся товарищ грек. Акцент, наверное, чудовищный или как-то исковеркал фразу. Давно ведь было. Лет … Да, хрен сосчитаешь с этой двойной бухгалтерией.

— Шэсдэсят рублэй за банку и шэсдэсят рублэй за кофе. — Вовка посмотрел за спину грека. Точно, там стояли банки. Из жести, закрывающиеся крышками. Явно ручная работа. С чеканкой каких-то гор. Чего там, в Греции, не Арарат же? Олимп! Где-то жестянщик не покладая рук трудится. А чего, ненавязчивый сервиз. Хочешь кофе — покупай банку. Жестянщик, точно родственник. И всего сто двадцать рублей за … Ну, граммов двести — триста влезет в такую банку. Правду, сказала Степанида Гавриловна — дорого здесь. Ну, хотя одна-то банка нужна. Кофе же хранить в чём-то надо. Не в кульке же бумажном. Он выдохнется. Ни вкуса не останется, ни аромата.

— А турка есть? — ну, не в кастрюльке же варить.

— Джезва. Медэдная. Кованная. Сто восемьдэсят. Всэго трыста.

Ну, ни хрена себя, зашёл за кофе. Триста рублей!!! Это у него год назад, когда он кладовщиком работал в Куйбышеве, зарплата месячная меньше была. Обманула Стеша. Дорого, это другое понятие. Это называется — писец.

И чего? Как там, у Высоцкого: «И что ж, мне пустым возвращаться назад!» «Зачем мне рубли за подкладкой?».

Рубли были, вчера выдали три зарплаты. Они-то в путешествиях по Европам отлучались, а календарю, фиолетово. Положено семнадцатого зарплату получать, получите и распишитесь. Одну зарплату Чернышёв из кармана вынул.

— Пересчитай.

— Вы, серьёзно Аркадий Иванович?

— Не хочешь, не считай. Магарыч с тебя. Две недели почти за тебя работал.

— Я вам вина хорватского домашнего привёз. Хвалили на рынке в Загребе.

— Так бы и сказал сразу! — взрослый серьёзный мужик, а улыбка такая детская доверчивая, что ли.

Потом принесла деньги Марина Первых — конструктор артели «Домашний уют». Двести рублей, хотя в этом месяце Вовка там ни сделал ничего. Девушка как-то мельком поинтересовалась, нет ли новых идей, вогнав Фомина в краску. За что деньги-то получает? Клятвенно пообещал, что будут. Вспомнил кресло-кровать. Надо только напрячься и нарисовать механизм шарнирный.

В «Робутсу» за деньгами пришлось ехать. Тем более что за турне по Югославии почти убил бутсы. Прямоугольные длинные шипы повредили подошву серьёзно. Не те ещё материалы. Главный артельщик «Робутсы» Иван Иванович Иванов двести семьдесят рублей считал десять минут. Может надеялся, что Вовка откажется. На его удивление Фомин деньги взял. Теперь при этих самых деньгах.

Фомин достал триста рублей из кармана и передал греку.

А дальше опять действо началось. Лохматый чернявый товарищ взял свой деревянный волшебный совочек и горячие ещё зёрна кофе со сковородки стал в банку жестяную засыпать. Вовка не успел испугаться, что кофемолки у него тоже нет, но не так прост грек оказался. Он открыл какую-то крышку на непонятной конструкции и высыпал туда коричневые источающие волны аромата зёрна. Потом закрыл назад крышку и щёлкнул обычным чёрным эбонитовым выключателем. Раздался грохот и треск. Да, это мельница такая. Кибернетика. Полуавтоматика.

Агрегат порычал, потрещал пару минут. Потом волшебник с подножий Олимпа щёлкнул выключателем назад и открыл крышку. Запах! Вот теперь ЗАПАХ, до этого слабенький аромат был. Все посетители кондитерской опять замерли и стали дышать полной грудью, даже дамочка у которой грудь и так была полной. Фито, мать её, терапия. Грек вынул часть мельницы и ссыпал молотый кофе на лист бумаги. А чего, приличная такая горка получилась. Потом он взял листок за края и ссыпал порошок в банку. Написал на ней химическим карандашом сегодняшнее число, закрыл плотно крышкой и передал торжественно, как кубок Дэвиса, Вовке.

— Владэй. Кончытся адрэс знаэш.

— Спасибо. — А, да, как там, помнил же? — ЭфхаристО.

— ПаракалО. — Ага, «Пожалуйста», должно быть.

Вовка открыл крышку и сунул туда нос. Лепота! Лепота-то какая.

Событие пятое

Будь поучтивее с людьми, которых встречаешь, взбираясь наверх, — ты ещё встретишься с ними, когда будешь спускаться

Уилсон Мизнер

Удача она ведь женского рода. А женщины всегда предпочитают компанию. Так и в этот раз получилось. Улыбнулась удача, добыл сразу и кофе и турку — джезву, красывую, мэддную и позвала она, не турка — удача подружку. А чтобы Вовка не догадался, что так задумано изначально было, обставила она это знакомство необычно. Вовка всё же догадался, но значительно позже. Сначала не до того было.

На следующий день ехал он с игры. «Динамо» выиграло, Фомина, как и обещал, Якушин выпустил на семидесятой минуте. Играли с «Крылья Советов» (Москва). Далеко не самый сильный клуб. Шли они по потерянным очкам на одиннадцатом месте из четырнадцати возможных. «Динамо» вернулось из Сталинграда, где разгромило местное «Торпедо» (Сталинград) со счётом 5:1. А «Крылышки» рубились с одним из лидеров тоже «Торпедо», но московским и добились боевой ничьей 3:3. Вышли «Крылья» на матч уставшие и без огонька, пытались построить игру с лидером от обороны, но получалось у них слабо. К перерыву счёт был уже 3:1 и двумя голами отметился лидер гонки бомбардиров — Соловьёв. Вовку выпустили, правда, когда неожиданно воспрявшие соперники сократили отставание до минимума. 3:2. Бесков подустал и Вовка, понадеявшийся на связку с ним, понял, что слева ему помощи не будет, а если и отдаст хороший пас будущий его тренер Константин Иванович, то пользы это принесёт мало, впереди всё одно автобус. Оставалось идти напролом. Что он несколько раз и попытался сделать. Нет, автобус не пройти. Надо хоть немного эти сложенные «Крылья» расправить. Фомин попытался передачами поперёк поля запутать соперника, и почти ведь получилось, но Бесков всё испортил, ринулся в атаку, и опять организовал автобус.

Тогда Челенков, вспомнив похожий матч с датчанами, стал пытаться дальними высокими ударами перебросить мяч через столпившихся в штрафной футболистов «Крыльев». На четвёртом или пятом ударе, наконец, получилось, и вратарю пришлось выбивать мяч кулаком, и попал он в своего же защитника. Круглый бросился назад к воротам, и тогда другому защитнику ничего не оставалось, как отправлять его за линию ворот. Бить пошёл Костя Бесков, а Фомин занял место у дальней стойки, его пытались толкать защитники, чтобы сбить прицел, но самый высокий из них был на голову ниже и на двадцать кило легче. Бесков молодец, увидал голову, заштопанную в нескольких местах, с ярмолкой на макушке и отправил прямо на дальнюю штангу, тяжёлый и сырой мяч. Чуть низковато и далековато. Но чуть не считается, Вовка даже выпрыгивать не стал, развернуться тоже не получалось, зажали, потому боднул пролетающее чугунно-коричневое ядро ухом. Мяч послушно запрыгнул в ворота. А вот уху хана. Не сломал, и даже не оторвало мячом, но шоркнуло прилично. Больно, слёзы прямо ручьями, как в сказках Птушко, хлынули. Больше ничего сделать не удалось. «Крылья» спрессовались ещё плотней. С точки зрения нормального человека, ну очень странная тактика. Какова цель? Ну, проигрываешь, расслабься и попытайся наладить игру в атаке, ну или хоть на контратаках. Нет, ушли в глухую оборону. Зачем? Чтобы счёт не стал 6:2? А какая разница, пять или шесть. Устал Вовка за эти двадцать минут, пытаясь сквозь частокол пробиться, страшно. Еле до душа дошёл. А он, ёкарный бабай, холодный. Ну, не четыре градуса, но пятнадцать. День пасмурный, утром дождик был, Хотелось постоять под тёплыми упругими струями, а тут бодрящий дождик. Ополоснулся, как мог, и вылез растираться полотенцем, пока не простыл.

От стадиона «Динамо» до квартиры теперь с двумя пересадками нужно добираться. Но сначала метро. Дело уже к позднему вечеру, и не так много людей в вагоне, не давка, но и не пустыня Калахари. Все сидячие места заняты и петли ремённые, что для придания устойчивости пассажиров с потолка свисают, тоже. Вовке одна досталась и он, ухватившись за петлю, приготовился к дёрганию в момент начала движения. Рядом пристроилась девица. Сверху лицо было не рассмотреть, но брюнетка с густыми чуть кудрявыми волосами, поверх этих волос шляпка прикольная. Вовка прослушал предупреждение и напряг ногу, чтобы спружинить, и тут поезд тронулся, а девица кудряво-шляпная сунулась именно в это время хвататься за воздух. Ну, а за что ещё, если все петли заняты.

Хрясь, это она с размаху Вовке по наджабленному уху заехала, хорошо хоть не кулаком, пальцами растопыренными. Хотя, чего уж тут хорошего, больно. Опять слёзы брызнули.

— А-а! — не, не Вовка. Это девицу, которая так ни за что и не ухватилась, поволокло назад.

Фомин решил прийти ей на помощь и попытался ухватить её за локоть, но кучерявую уже прилично уволокло по проходу, пришлось ему сильно наклоняться. Машинист чуть снизил ускорение и девушка оттолкнувшись от Вовкиного соседа, пошла совершать обратно-поступательное движение. При этом опять предприняла попытку за что-нибудь вверху зацепиться. Этим «что-нибудь» оказалось ухо Фомина.

— А-а! — теперь это уже Вовка заорал.

Поезд выровнялся и они с обладательницей шляпки заняли, наконец, вертикальное положение.

— Прости, я не специально, — пискнула девица.

— Бывает. Держитесь за меня, — изобразил из себя женьтельмена Вовка.

— Спасибо, — бамс и носительница шляпного искусства схватилась за ремень Вовкиных штанов бостоновых. Тот опешил. Думал, возьмётся за локоть, а тут такой радикальный метод. И в это время, по мановению волшебной палочки, ну или расписания, машинист начал тормозить. Девица была довольно высокой, Вовке выше плеча даже, и когда вагон стал тормозить, её бросило на Фомина. И рука кучерявой соскользнув с ремня, провалилась гораздо глубже. Ну, в общем, вам по пояс будет.

— А-а!! — это оба два закричали. Девица от ужаса, нащупав чего-то, за что можно схватиться, а Вовка от неожиданности.

— Твою же налево!

— Ой, простите. — И вся пунцово-красная. Только волосы чёрные и глаза. Глаза с таким чуть неправильным разрезом. Еврейка?

— Ну, теперь как порядочный человек я обязан на вас жениться, — попытался рассмешить и успокоить девушку Челенков, прямо покатываясь, правда, про себя от хохота, такого с ним за две жизни ещё не было.

— Ирина.

— В смысле?

— Меня зовут Ирина. Прежде чем идти в загс нужно познакомиться.

— Фомин, а ну да, Владимир.

— Отпустите меня Владимир Фомин, я выхожу, — точно и не заметил Вовка, как поезд остановился.

— Я тоже.

Вышли на улицу, тихую и пустынную после грохота метро. Там всё кричать приходилось.

— Я вот тут живу. С родителями, когда будете знакомиться? — чёрные глаза смеялись.

— Понятно, что сейчас. График у меня напряжённый, следующий раз не знаю, когда свободный вечер выпадет.

— Пошли.

— Пошли.

Подъезд пах мочой. Кошачей, мышачей и человечачей. Ну, не специалист Челенков, но воняло противно.

Папа точно был еврей, да и мама. Папа был похож на Макаревича в поздние годы или на Эйнштейна. Густая такая копна мелких седых кучеряшек.

— Папа, мама, Володя сделал мне предложение! — и почти ведь не смеётся.

— Ой, молодой человек, а что вы весь в крови. Это вас Ирина била и заставляла делать предложение. Не смогли отбиться. Не та пошла молодёжь!

— Руки были заняты.

— Ой, вей. И чем настолько важным были заняты ваши руки, что вы разрешили избить себя до крови.

— Да, нет, это Бесков, пнул коряво.

— Ой, вей. Вам какой-то бес пнул в ухо. Вы бесоборец?

— Я футболист, Бесков — это наш динамовский нападающий. Он низко мяч послал, и мне пришлось гол ухом забивать. Разодрал, — Вовка заглянул в зеркало, что висело в прихожей. Да, тот ещё видок, видимо Ирина сковырнула запёкшуюся кровь и та накапала на шею и рубашку.

— Исаак, отпусти мальчика, Володя проходите на кухню, я медсестра, обработаю вам рану. А то ещё нагноится. — Мама решительно взяла его за руку, а дело в свои руки.

— Конечно, Розочка, вылечи мальчика, зачем нам нагноившийся зять.

— Какая у вас интересная рубашка, Володенька. Кто это шил? Я не встречал ничего подобного. Это из-за оттуда? — Папа отвернул воротник, осмотрел, как сделаны погончики и кармашки, расправил на животе и посмотрел на пуговицы в три ряда. — Нет, материал наш, и оверлог совсем плохой. Так кто вам шил эту замечательную рубашку?

— Папа закройщик в ателье «Радуга», — поспешила оправдать ощупывание будущего зятя отцом Ирина.

— Понятно. Ой!

— Потерпите, Володенька, сейчас станет ещё больней. Нужно смыть запёкшуюся кровь. Там может быть грязь. Зачем вам грязь в ухе? — Прижала его к стулу «будущая тёща».

Портной. Вовремя-то как, а то Вовка уже из всей своей одежды вырос, особенно из пальто модного порезанного. А «Зима близко». Портной — это хорошо.

— Исаак …

— Для вас просто — папа. Шучу, вы так мило краснеете, Володенька. Исаак Яковлевич Розенфельд — старший закройщик ателье «Радуга» к вашим услугам. Так кто вам шил эту рубаху великолепную?

Глава 3

Событие шестое

Вытирать руки о штаны некультурно! Это вам объяснит любой, чьи штаны вы выбрали.

Стас Янковский

В дверь опять тарабанили. И звонили одновременно. То есть, капитан не унялся и милиционера с собой прихватил. Вовка потянулся на кровати генеральской семейной. Коротковата будет. Длинной панцирно-скрипучее чудо передовой буржуазной мысли была метр восемьдесят. Благо, что прутья в спинке были на существенном расстоянии друг от друга и ноги можно вытащить сквозь них. В первый день, правда, чуть не сломал, то ли ноги, то ли прутья. Забыл об этом просачивание сквозь спинку и решил соскочить, проснувшись, на пол. Соскочил, вдарившись плечом об пол, и чуть не перевернув скрипучее чудо. Еле выпутался.

Потому, сейчас извлёк по очереди все ноги из-за решётки и затопал босыми этими ногами в прихожую. Хорошо «Стеше», она почти глухая. Вовка, однако, одну странность заметил, так-то с ней надо разговаривать, повышая голос, а вот по телефону с какой-то подругой она вполне нормально разговаривает. Сейчас Стеша не услышала, и пришлось идти открывать. Взглянул на часы в огромном длиннющем коридоре. Половина седьмого. Оборзел капитан. Точно надо Аполлонову пожаловаться.

Спрашивать «Кто там?», не стал, отдёрнул засов, такой приличный, на который Степанида Гавриловна всегда на ночь дверь закрывает и распахнул створку. Капитана не было. Милиционера не было тоже. Перед дверью стояла в курточке бежевой Наташа Аполлонова. Стояла и смотрела на его сатиновые трусы и майку алкоголичку. А где взять другую?

— Ой. — Отвернулась.

Вовка посмотрел на трусы чёрные. Ну, утро, естественная реакция организма. Поднял глаза на посетительницу. Не одна пришла. Взяла, наняла эскорт. Любой другой девице не дёшево бы обошёлся. Позади, стояли в полной парадной форме с кучей орденов и медалей, два генерала. Молодых довольно, без седин и усов будёновских. У того, что поменьше ростом была «Золотая Звезда Героя» на сине-зелёном кителе.

— Ты, Фомин, вообще оборзел? — маленький и сказал. Генерал-лейтенант.

— Да, Володька, ты срам-то прикрой, девушку привели. — Тот, что постарше показал Вовке кулак. Этот вообще — генерал-полковник.

— Заходите, я мигом, — метнулся Вовка прочь.

А чего одеть? Треники с отвислыми коленями? Домашние штаны, которые малы и с заплатами из старых отцовых армейских бриджей выкроенные? Бостоновые постирала вчера Степанида Гавриловна, дождь же был, пока добирался от родичей «невесты» все устряпал — забрызгал. Есть только штаны от костюма бежевого, что сшили по спецзаказу для команды юношей «Динамо» перед их турне в Югославию. Но они висят в шкафу в большой комнате, а туда уже гости набились. Опять в труселях семейных выцветших дефилировать.

Спас положение Василий Сталин, заглянул в спальню и головой мотнул, типа, чего телишься. Пора, труба зовёт.

— Василий Иосифович, у меня в шкафу в той комнате бежевые брюки висят, не принесёте. Пожалуйста. — Сталин хмыкнул, присвистнул и громко специально, гад спросил:

— А носки вам, Владимир Палыч, не постирать? — поржал, но брюки через пару минут принёс, — Детям будешь рассказывать, что тебе сам Василий Сталин штаны надевал, и нос вытирал. Платок нужен? Стой, а чего у тебя ухо в крови и зелёнке. Платок нужен?

Вовка про ухо почти забыл, ну саднило. Видимо когда на кровати изворачивался, ноги из прутьев вынимая, опять содрал коросту. Блин блинский. Сегодня же ехать на «Ближнюю дачу». Как с таким зелёным кровавым ухом?

— Мяч вчера головой забил. Ухом. Надо прижечь зелёнкой снова. — Вовка в большое с резной рамой зеркало попытался ухо рассмотреть. Да, ещё и опухло. Не вовремя.

— Пойдём. Я на фронте даже раны сам перевязывал ребятам. Справимся с твоим ухом. — Василий Иосифович кинул ему брюки и пошёл в ванную комнату, там Фомин зелёнку видел.

Пришли генералы не просто так. Как уж у музыкантов это действо называется. Финальный прогон? Генеральная репетиция? Контрольный выстрел? Вот, перед поездкой на дачу к Самому и заочковали генералы, а ну как дуэт чего не того споёт, ну, или не так. Не понравится «лучшему другу детей».

Вообще, Вовка и сам зубами стучал. Больше даже за Наташу переживая. Эх, «фанеры» ещё не изобрели, есть ведь уже первые магнитофоны, записал и дрыгай ногами под запись, рот открывая.

Сталин Вовку обработал почти, как мама Розенфельдов. Приговаривая, что не кричи, сейчас ещё больнее будет. Теперь ухо и даже часть шеи были зелёного презелёного цвета. Можно «зелёного человечка» без грима играть.

Встреча в верхах назначена на два часа дня, час положили на дорогу и час на завтрак. Всё остальное время с семи утра решили посвятить репетициям.

Вовка на эту провокацию не повёлся, ну сорвёт голос и приедет к Сталину старшему охрипшим. Кому станет лучше? А ещё пальцы заболят. Медиатора нет, приходится подушечками пальцев бить по струнам (иногда, правда, — бить), сотрёт и будет больно, начнёт беречь и ошибаться. Вот такую речугу жури ответственному и двинул.

Генерал Аполлонов глянул на Василия Иосифовича, на дочь и махнул рукой.

— Ладно, давайте сначала чай попьём.

— А кофе вам не сварить ваши превосходительства? — Вовка показал приёмной комиссии новую сверкающую красной бронзой турку армянскую.

— А можешь? Хотя о чём это я, ты Володя, вообще, хоть чего-нибудь не можешь? — Аркадий Николаевич отобрал джезву, повертел в руках. — Красивая. Генеральская?

— Купил позавчера. Аркадий Николаевич, а можно вас попросить об одной вещи? — Вовка вспомнил про электричество.

— Ох, плохо начинаешь …

— В квартире проводка слабая, а Степанида Гавриловна после пожара примусы и керогазы не переносит. Хотелось бы купить электроплитку, ну, как у вас. А тут проводка. Может, можно там, где-нибудь, дать указание в квартире заслуженного генерала проводку поменять?

— Жук. Самый настоящий жук и заслуги Пономарёва Ивана Михалыча приплёл.

— Володька, а переходи в ВВС, и я тебе сюда дам команду и проводку протянуть и электроплиту поставить, — Ну, кто о чём, а вшивый о бане.

— Нельзя, Василий Иосифович, получается, я и Аркадия Николаевича и Чернышёва и Хитрого Михея и ребят своих предам. Зачем вам в команде предатели?

— Вот жук. Правильно ты Аркадий Николаевич его обозвал. Теперь себя паршиво чувствуешь. Как будто, виноват перед пацаном. Лады. За твои подвиги в Югославии, и если отцу сегодня твои песни понравятся, то, как и обещал и проводку протянем и плиту поставим. Так, если репетировать не будем, зачем мы сюда припёрлись? — Вскочил лётчик. Заозерался, будто только увидел, что в чужой квартире.

— Сейчас я разбужу Степаниду Гавриловну, она разведёт огонь в печи и поставит чайник, а мы пока пару песен повторим. Потом попьём, кто чай, кто кофе, и ещё пару песен. Потом завтрак. Я гречки купил и две банки тушёнки. Потом я вам одну песню новую спою и поедем.

Событие седьмое

Прежде чем диагностировать у себя депрессию и заниженную самооценку, убедитесь, что вы не окружены идиотами.

Зигмунд Фрейд

Точно, всё как Фёдор Челенков и запомнил на экскурсии в далёком будущем. Длинное зелёное строение и деревья вокруг убраны, голое место, нет, потом-то лес, а вокруг самой дачи приличный кусок простреливаемого пространства. Власик видимо дал команду всё расчистить, чтобы нельзя было незамеченным проникнуть на охраняемую, как ядерный объект, дачу Вождя.

Сам Николай Сидорович в генеральском мундире стоял на крыльце несуразного строения и о чём-то разговаривал с Лаврентием Палычем. Тот в штатском был, если бы не пенсне знаменитое, то и не узнать.

Машины к самой даче подогнать не разрешили, даже Василий поставил свой вишнёвый «Кадиллак» на стоянку в трёх десятках метрах от входа. Рядом припарковал выданный ему недавно ЗИС-110 Аркадий Николаевич. Вовка видел новую машину спортивного начальника впервые. Красавец. По нонешним временам просто высший класс. Умели же делать. Даже указатели поворота уже есть. Ещё бы зеркала заднего вида и можно на выставку в Париж везти. Первое место обеспечено.

Зрелище со стороны было прикольное, наверное. Идут два генерала в парадной форме при всех орденах, а следом Фомин, возвышаясь на голову, и гитара в руке, чёрным лаком бликует. Он в чёрном бостоновом костюме и орден югославский на груди, а рядом медаль чемпиона СССР по хоккею с шайбой на красной колодке. Замыкает шествие Наташа Аполлонова в белом с черными крупными горохами платье и бежевой курточке вельветовой. В руках сверкает на солнце медью саксофон. Трубадуры понаехали.

Вовка всё ждал, будут его обыскивать или нет, ну и Наташу тоже. Представлял, как чужие руки охлопывают её. Брр.

Остановились генералы на крыльце, а Вовка с Наташей чуть ниже, шагах в двух. У Фомина только вот сейчас поджилки затряслись, не страх, другое чувство, ответственность. Так почти всегда бывает перед важным матчем, особенно, если это финал. Не зря в будущем у каждой нормальной команды есть психолог, любой человек — паникёр. Сказки это всё про бесстрашных «капитанов Америка». И обязательно нужен человек, который, хлопнет по плечу, скажет: «Не робей, Фёдор, прорвёмся, пусть они нас боятся». Сейчас рядом никого, кто поддержал бы, и хлопнул по плечу, не было, даже Аркадий Николаевич от них дистанцировался. Ну, значит, сегодня психолог он.

— Наташ! Наташик! — Глаза стеклянные у начинающей певицы.

— А? — и не повернула головы, в папу, в его спину взгляд нацелен. Родной человек. Защитит. Не защитил, что стоило под руку дочь взять.

— Наташик, как думаешь, нам свадьбу лучше сыграть в Крыму или на Кавказе в Сочи, например, или в Сухуми. Солнце, море тёплое, ветер играет белым платьем. Снимешь туфли после загса и, поддерживая подол платья, пробежишься по песочку, по щиколотку в зелёных волнах.

— Ты, дурак, Фомин!? — но глаза стали вновь зелёные и живые.

— Думаешь, лучше в тундре. Ну, да, согласен. Нанять надо оленью упряжку и погонщика, Наташ, а не знаешь, как называется погонщик оленей?

— Ты, Вова, чокнутой. Какой погонщик сейчас песни петь самому …

— Тихо, тихо, не кричи. Ты же сегодня пела песни уже Сталину, и он хлопал. Значит, и отцу понравится. Яблоня от яблока далеко не убежит…

— Яблоко от яблони. — Глаза злые зелёные искры пускают. Другое дело.

— Наташ, — это отец подозвал, — Володя, идите сюда.

Подошли, поздоровались. Никто руки начинающей певице целовать не стал, Вовке тоже. Но и Власик и Лаврентий Павлович для рукопожатия протянули свои. Первым Берия. Тёплая такая мягкая ладошка, Вовка от волнения чуть не сжал, вовремя опомнился, а вот седой генерал-лейтенант Власик сжал со всей силы. На что надеялся, что спортсмен, по часу в день занимающийся на турнике, заверещит: «Ой, не надо дяденька». Тоже надавил. Оба-на, и главный телохранитель страны не прост, явно гирями занимается. Нажал. Вовка улыбнулся и ещё давление добавил. Заскрипели зубы у Николая Сидоровича, и он даже чуть присел, чтобы ещё силы в руку добавить. Силен. А ведь человеку за пятьдесят. Поддаться или нет? Вот в чём вопрос?! Поддашься — посчитает слабаком. Победишь — злобу затаит. Возможностей навредить столько, что мама не горюй. Да. Семь бед — один ответ. Фомин тоже всю силу вложил в рукопожатие. На них уже смотрели. Всё же Берия великий психолог, ну до таких высот власти дураки и не добираются. Положил свою ладошку на их покрасневшие.

— Всэ джигыты, побэдила дружба. — Разжали.

— Силен ты, певец, впервые равного нашёл, — с улыбкой хлопнул его по плечу генерал Власик. — Ну, пойдёмте, готова уже, наверное.

Так и хотелось спросить: «Кто готов?». Женщина здесь? Ха. Не надо спрашивать, тут только одна представительница женского пола может быть — Светлана Аллилуева. Прихорашивалась.

Событие восьмое

Только буржуа покупают мебель; настоящие аристократы мебель наследуют.

Кейт Фокс

По длинному коридору прошли в гостиную. Два дивана в чехлах по стенам. Огромный, человек на двадцать, стол в центре комнаты, чуть дальше и ближе к другой стене два кресла низких, тоже в чехлах, и столик небольшой. У стены комод и на нём патефон стоит. Небольшой, без этой смешной огромной трубы, как-то по-другому усиление звука происходит. Он играл. Звучала песня в исполнении Утёсова, про улицы:

Дослушать не дали про Варшаву. Скромная тихая молодая женщина с очень красивыми темно-рыжими волосами, волнами уложенными, подошла и сняла иголку с пластинки. Потом тихо, как бы, подплыла к Наташе, игнорируя всех прочих, взяла её под локоть и увела к креслу, что-то по дороге шепча той на ухо.

Сталина не было. Пожилая женщина расставляла на столе посуду, тарелки большие, явно суповые, рядом обычную ложку укладывала аккуратно, не тот сервиз, что Вовка так в Ленинграде и не удосужился пока из заточения извлечь на свет божий.

Вдруг суета прекратилась, все развернулись ко второму выходу из гостиной. Старческой шаркающей походкой входил Сталин. Голову чуть опустил, ссутулился и смотрел в пол. Седой весь. Белый китель без всяких наград. Сапоги короткие. Только дойдя до угла стола, поднял голову и осмотрел присутствующих. Именно осмотрел, так, переходя взглядом с одного на другого, оценивая и взвешивая. Добрался до Вовки. Фомин, почувствовал, как мурашки бегут по спине, ещё эта дурацкая гитара в руке. На Вовке Вождь задержался, с ног до макушки ощупал взглядом. Хорошо было при общении с царями. Поклонился и стой, согнувшись, голову опустив, рассматривай себе трещинки в половицах. Или вот фашистам тоже не плохо. Выдернул руку вверх и ори себе «Хайль Гитлер». А тут что делать?

— Здравствуйте, товарищ Сталин, — проблеял, себя-то еле услышал.

Сталин кивнул, ещё раз взвесил взглядом и переключился на дочь с Наташей. К тем даже подошёл, ну, шагнул, вернее, там кресла как раз недалеко от входа-выхода стояли.

— Здравствуйте, товарищ Сталин! — чуть не выкрикнула Аполлонова. Голос сфальцетил.

Светлана погладила девушку по плечу, успокаивая. Наташа была выше дочери Сталина на голову почти.

— Красывая, настоящая артыстка, — голос был тихий, но других звуков в огромной комнате не было, все стояли, замерев, и старались дышать про себя и пореже.

— Папка, чего ты девочку пугаешь?! — встала грудью на защиту Светлана.

— Я что сказал? Правду сказал. Красывая. — Сталин улыбнулся и пошёл назад, сделал пару шагов и сел на отодвинутый Власиком стул в торце стола.

— Лаврентий, ты сказал малчик? Где он? — Иосиф Виссарионович снова повернул голову к Вовке. Даже не голову, как волк, всем телом развернулся.

— Подрос, — усмехнулся Берия.

— Хорошо подрос. Еслы ещё подрастёт, будет дядей Стёпой. В «Дынамо» же. Милиционер?

— Нет, Коба. Малчык. Ещё семнадцати нэт. — Берия подошёл к Вовке и, дурачась, встал рядом и присел чуть. По пояс почти Фомину став, — Високый малчик.

— Ха-ха, — надреснутый такой смех, как кашель, — Молодэц. Расты большой. Володя, да Лаврентий?

— Владимир Фомин, Коба, чемпион страны по хоккею канадскому. Сам нэ поверил, когда услышал, что ему шестнадцать лэт. Лучше Боброва играет.

— Так он в хоккей тут играт будэт! — Сталин снова засмеялся. Генералы разные тоже забухали, поддерживая шутку.

— Папка, что ты над ним издеваешься! Я сына бросила! Васька сказал, что лучшие в стране песни будут петь! — Светлана оставила Наташу и подскочила к отцу, почти решительная. Смотрелась такой маленькой и беззащитной.

— Конэчно. Володя, раз с гитарой прышёл, спой нам песню. Потом пообедаем вместе, — Сталин чуть откинулся на спинку стулу. Высокий, но спинка почти вертикальная. Сильно и не откинешься. Неудобно должно быть сидеть.

— У нас грустные песни …

— Ты не набивай себе цену, спой про мальчиков, — влез Василий Иосифович.

— Да, Володя, спойте песню, — зыркнула на него сестра.

Фомин оглядел огромную гостиную, ну, наверное, лучшее место и будет у кресел. Он обогнул стол и Подошёл к вскочившей Наташе.

— Каюр. Погонщик оленей — это каюр, — шепнул опять девочке со стеклянными глазами.

— А? — и поняла, еле заметно улыбнулась.

Вовка сел на кресло, чуть отодвинув от себя девушку. Тронул струны гитары, проверяя настройку, и начал, пальцами перебирая:

Глава 4

Событие девятое

Испытай один раз полет, и твои глаза навечно будут устремлены в небо. Однажды там побывав, на всю жизнь ты обречен тосковать о нем.

Леонардо да Винчи

Не было слёз. Да и аплодисментов не было. Двое из трёх генералов уже по нескольку раз прослушали. А маршал с генералисимусом люди видимо закалённые и их песенками не взять. Оставалась только молодая мама Светлана Аллилуева, бросившая сына Иосифа, чтобы именно эту песню и услышать. Вовка постучал пальцами по верхней деке, изображая шаги уходящих девочек и поднял глаза на слушательницу. Светлана стояла у стола по левую руку от отца и держалась за его плечо. Стояла и смотрела в окно, что было за Вовкой и Наташей. В гостиной «Ближней дачи» повисла тяжёлая тишина.

А ведь хорошо спели. По идее, сначала девочка обращается к мальчикам и все разы, когда репетировали и исполняли перед аудиторией, то начинала петь Наташа, но Вовка на последней генеральной репетиции чётко осознал, что зеленоглазка заволнуется и завалит всё выступление, и они решили поменять, Он обращается к мальчикам, а она к девочкам. Думал будет так себе, а получилось даже лучше, чем обычно и Наташа только один раз сфальшивила, да и то, если не слышать оригинала, то и не поймёшь, может это она слезу в голос пустила.

Тем непонятнее было это молчание и тишина. Первой отмерла всё же Светлана.

— Папка, это было здорово. Не соврал Васька — это лучшая песня в СССР.

— Ну, ну. — Сталин похлопал дочь по руке, — Грустная у тебя песня, мальчык. Не соврал. А вот ты, Лаврентий, соврал мне.

Берия сдернул пенсне?

— В чём, Ко… В чём я соврал, товарищ Сталин? — И никакого акцента.

— Ты сказал, что это лучшая песня в СССР. Нэправда. Это — самая лучшая песня в СССР. Даже не верится, что мальчык мог такую написать. Жаль, что она грустная. — Сталин достал из кармана платок и промокнул слезинку в правом глазу, — У тебя, Володя, есть не такые грустные пэсни?

— Фомин, а мне говорили, что у тебя про лётчиков есть песня? — Выскочил, как чёртик из табакерки Василий.

Про лётчиков? Фёдор Челенков, закрыл глаза. Ничего такого он никому не говорил. Як — истребитель? Высоцкого? Но ведь он её пел всего один раз в больнице лётчику, когда тот подарил ему эту гитару. Ещё в Куйбышеве в первый или второй день, как оказался в теле Фомина. Вот это да! Что получается? Получается, что Берия послал в Куйбышев людей или человека, который или которые, всё про Вовку до и после попадания молнии разузнали. Да, КГБ не дремлет. Тьфу, сейчас МГБ. Ну, а чего он хотел? Чтобы его допустили до Самого не разузнав о нём всё, вплоть до цвета носок.

— Як — истребитель? — Вовка посмотрел на теребщего пенсне в руках Берию.

— Пой, давай, Фомин, не томи! — подбежал почти к нему Василий Иосифович.

— Як — истребитель. Необычная песня. Она как бы … Нет. Ладно. Только она уж точно не весёлая.

Вовка снова сел вкресло перебралструны вспоминая аккорды и начал. Пытался хрипотцы Высоцкого в голос дать, но не получилось, заперхал. Плюнул на хрипотцу и нацал по второму разу:

Раскатистое «ррр» пришло само. Вовка успокоился после первого куплета, смотрел на Василия Сталина и видел, как по мере повествования меняется его лицо. Непонимание, глаза расширюятся. Словно спросить хочет, что это дернулся к Лаврентию Палычу, ну точно, он рассказал лётччику Сталину про песню, а потом улыбка тронула сморщеное лицо и оно разгладилось. Когда Вока дошел до куплета про смерть ведомого Ваилий Иосифович сник, вспомнил, видимо, эпизод военной своей жизни.

Вовка как мог прорычал изображая мотор на форсаже. И резко ударил по струнам, которые обиженно зазвенели. А вот дальнейшего не ожида. Василй, как-то подпрыгнул что ли рубанул кулаком по воздуху и через всю гостинную бросился к Фомину. Тот еле успел гитару за спину задвинуть. Сталин младший обнял вскочившего Вовку и ткнулся лицом в плечо. Что блин делать. Обнять в ответ по спине похлопать успокаивая. Пацан же ещё совсем. Ну. по сравнению с Челенковым-то точно. Положил руки всё же на плечи успокаивая. Васька всхлипнул и ещё сильнее вжался в плечо. И тут это же проделала и Светлана. Подбежала и сбоку Вовку и брата заодно обняла.

Событие десятое

У нас мало песен веселых. Большая часть наших песен отличается тяжелой грустью.

Николай Александрович Добролюбов

Стояли так минуту целую. У Фомина просто дыхание остановилось. Боялся вспугнуть этих воробышков, без матери и отца выросших.

— Кхм. — Кашлянул Сталин и достал из кармана чуть мятого белого кителя трубку короткую, — Опять удивил ты меня малчык. Хорошая пэсня, толко опять грустная. Да. — Он, огляделся и тут же Власик положил перед Вождём коробочку зелёно-чёрную с папиросами Герцеговина Флор. — Да, война была тяжёлая. Много хороших смелых людей погибло. — Он сломал одну папиросы, отделяя гильзу от мундштука и замерли руки. — Много, очень много погибло. Только мы победили. Радоваться надо. Теперь будем хорошо и всё лучше и лучше жить. Нужны весёлые пэсни. Люди и так всё про войну плохое знают. У тебя, малчык, есть весёлые песни?

Челенков совсем исходя из других соображений подготовился. Считал, что раз Сталин любит блатные песни в исполнении Утёсова, то ему просто именно блатные песни и нравятся. А нравились не блатные, а весёлые. А их почти не было в стране. Ну, вот только у Утёсова, наверное и были. Ту же песню про околевшую кобылу и пожар регулярно по нескольку раз в день гоняли по радио.

Челенков подготовил блатную, ну, почти блатную. Но заканчивалась она вполне себе весело. Её они с Наташей и готовили, последние дни. Её и генералам представили. Васька отреагировал тогда бурно в квартире, потребовал слова и с ними стал петь второй раз. Не попадая в ноты, но довольный страшно.

Младшие Сталины отошли от Вовки, оба слёзы вытирая.

— Так точно, товарищ Сталин, у меня есть весёлые песни.

— Еслы есть, то пой, посмотрым, как молодэж умеэт шутить, да Лаврентий? — Иосиф Виссарионович отмер и стал набивать чёрную от времени трубку серо-зелёными табачными стружками.

— Я, думаю, Володя нас опять удывит. Удывительный малчык, — Берия подошёл поближе к Сталину и уселся на краешек стула, через ряд от Самого.

Вовка, пихнул замершую с саксофоном Наташу, опять зависла будущая артистка. Ну, после обнимашек с детьми Сталина у Вовки у самого голос дрожал, но получалось от этого только лучше, словно и, правда, обиженный мальчик поёт. Но вот Наташе отключаться нельзя, иначе песня рваная получится и весь её шарм уйдёт, развалится на куски. Зеленоглазка не подвела, вступила и в ноты попала точна.

Опять вступил саксофон поддерживая обиду маленького мальчика.

Фомин наблюдал за Сталиным. Тот сделал затяжку из трубки, неглубокую, а потом понемногу выпуская дым, стал наклонять голову к правому плечу, как бы прислушиваясь одним ухом к словам. На втором куплете улыбка чуть тронула губы, кончики усов седых поползли вверх. После третьего куплета Вождь даже ухмыльнулся и несколько раз качнул головой в такт песне.

«Дядьку Вовку в дом к нам не пускать» — пропел саксофон зеленоглазки и музыка оборвалась^[8].

Первым засмеялся Сталин, при этом глаза в основном смеялись, лучики пуская, остальное лицо только пыталось глаза эти поддержать, кончики губ вверх поползли, лоб наморщился. Сталин кхекнул даже пару раз.

— А, Лаврентий, скажи, смешная песня!? Молодэц мальчык. Скажи, Лаврентий.

— Да, Коба, смешная песня и Володя молодэц. Не зря ему Тито орден дал.

— Ордэн. Нет. За одну песню у нас в стране ордена не положены. У тебя, Володя, есть ещё весёлые пэсни? — Сталин вновь сунул трубку в рот, до этого просто в руке держал, забыв о ней. Песню слушал. Трубка успела погаснуть. Он недовольно крутнул рукой с зажатой в ней чёрной трубкой. Сейчас же подошёл Власик и, чиркнув спичкой, поднёс Сталину огонёк. Тот сделал два глубоких вдоха и окутался дымом как вулкан Тятя на Камчатке.

— Есть одна песня, только она немного неприличная. — Фомин встал и посмотрел на Светлану.

— Матершиная что ли? — водрузил пенсне на нос Берия.

— Нет, не матершинная, ну, — Вовка замялся. — Про баню.

— Еслы не матершиная, то пой. Чего время тянуть, — Сталин вновь окутался дымом.

Ну, напросились. Фёдор Челенков чувствовал, что одной песней не обойтись, и долго вспоминал блатные, даже «Владимиский Централ» пытался вспомнить Михаила Круга. И уже, взяв ручку и написав первый куплет, понял, что нет, не пойдёт. И тут мысль метнулась в стронону и выдала на гора другую песню Круга:

Не смотрел на зрителей. Песню всего несколько раз прорепетировал и боялся, что собьётся, перебирал струны, пел, и только когда дошёл до мочалки тети Зины, решил взглянуть на людей, что собрались позади Сталина. Но взгляд дёрнулся и зацепился за Лаврентия Палыча. Тот прямо хохотал. Потом и на Сталина перевёл глаза, тот тоже смеялся и прихлопывал ладонью в такт по столу.

Сделал паузу. Длинную. И закончил чуть тише:

Не удержался и похулиганил, повторив ещё раз:

Событие одиннадцатое

Цель средней школы — средний ученик.

Тамара Клейман

Наилучшее в мире образование — полученное в борьбе за кусок хлеба.

Уэнделл Филлипс

Заставили спеть ещё раз. Припев про маминых подружек уже все подпевали, особенно выделилась Светлана, стараясь при этом не захохотать и всё равно прыская.

После второго раза уже спокойнее подошли генералы, все трое и похлопали Фомина по плечу. Генералиссимус и маршал хлопать не пошли. Они разговор затеяли.

— Нет, Лавренийй, опять ты не прав, — сказал Сталин молча утирающему слёзы на глазах от смеха выступившие баленьким серо-зелёным платочком Берии.

— В чём, Коба? — Лаврентий Павлович встал.

— Даже за две песни… Даже за две очэн хорошие песни… За две смешные песны в СССР ордена не дают. Пусть Тито дал, а мы не дадим. Мы по-другому поступим. Ты, Лаврентий, свяжись с Александром Фадеевым пусть Владимира Фомина примут в Союз Писателей СССР. Там две или три рекомендации нужны. Ну, скажи, что ты рекомендуешь и я рекомендую. Как думаешь, достаточно наших рекомендаций будем Фадееву? — чуть дёрнул правой щекой Сталин.

— Я его очень сильно попрошу, товарищ Сталин, — повторил половину улыбки Берия.

— Хорошо, очень попроси. Я, что думаю, орден у малчыка уже есть, а вот дэнег, наверное, мало. Молодой, дэнги нужны, за дэвочкой, вот, ухаживать, — Сталин кивнул на Наташу Аполлонову, — цветы дарить, конфетами угощать. Хорошие песни пишет, вся страна будет петь, пусть заработает на конфеты и цветы. У нас в стране любой труд почётен и конечно любой труд должен быть справедливо оплачен. Есть такое мнение.

— Так может, Коба, и в Союз композиторов позвонить. Мелодия у второй песни прямо так и заставляет ногами притопывать. — показал, как притопывал в такт песне Берия.

— А вот тут ты прав, Лаврентий, очэнь хорошая мелодыя. Кто у нас председатель Союза Советских композиторов СССР (ССК СССР).

— До этого года работой Союза Советских композиторов руководил Оргкомитет. Первый съезд Союза композиторов состоялся в апреля этого года. Председателем Союза композиторов СССР на этом съезде был избран Борис Асафьев, он же стал после съезда и генеральным секретарём СК — выдал справку быстрее и качественнее Википедии Берия.

— Борис, так Борис, позвони Борису. Давай, тоже вдвоём поручимся за малчыка.

— Там сложность возникнет, Коба. Членом Союза Советских композиторов может стать только человек с музыкальным образованием. — усмехнулся Берия, специально назвав проблему громко, чтобы все слышали. Ну, все и так прислушивались к разговору. Тишина в гостиной стояла.

— Вай. Да, нэхорошо. Володя у тебя какое образование?

— Восемь классов, товарищ Сталин, — вытянулся Фомин.

— Подожды. А как же ты собыраешься ехать в следующем году на фестиваль молодёжи и студентов в Вэнгрию. Аркадий Нокалаевич сказал, что туда нужно футбольную команду вэсти и лёгкоатлетов. Товарищ Аполлонов, ты же говорил, что нэобходимо быть студентом, чтобы принять участие… — Сталин всем телом, не поворачивая головы, развернулся к Аркадию Николаевичу.

— Мы подумаем, товарищ Сталин …

— Ай, что думать, Лаврентий, нужно мальчика записать в Школу милиции. Он же динамовец. Ещё ведь не поздно, есть время?

— Так точно, товарищ Сталин, приём заявлений в Московскую ССШМ до двадцатого августа.

— Вот и хорошо, запиши малчыка. А по композиторам. Что ж, пусть один раз сделают исключение. Только один раз, Лаврентий. Володя, а ты не хочешь учыться на музыканта? — Сталин опять всем телом развернулся к Фомину.

— Нет, товарищ Сталин, я хочу стать футболистом.

— Да, а хоккей, товарищ Аполлонов говорил, что нужно вести команду на кубок Шпенглера-менглера в Швейцарию. Выиграэте в хоккэй канадский?

Вовка завис. А потом, что про промежуточный патрон советы давать, или что Хрущёва нужно не допускать до власти. Даже не смешно. Только отвечать нужно, сам ждёт. Как начать-то правильно.

— Должны победить, товарищ Сталин, очень сильны канадцы и чехи. Но ведь, когда война начиналась, нам не сразу удалось немцев побеждать. Сначала учились воевать. У них был опыт, они всю Европу захватили. Мы тоже приобрели опыт и стали бить их. Так и в любом спорте. Обязательно надо принимать участия в международных соревнованиях и набираться опыта. Наберёмся и всех будем бить. Хоккеисты станут многократными чемпионами Мира, Европы и Олимпийских игр. Там проще, всего два настоящих соперника — Канада и Чехословакия. В футболе много сильных команд. Особенно в Южной Америке. Потому, нашей команде обязательно нужно ехать на чемпионат Мира в Бразилию. Мы побеждали европейские команды, южноамериканские сильнее, нужно научиться побеждать, их и тогда нам не будет равных в Европе. — Опять занесло, но начав говорить и поймав кураж какой-то Вовка уже не смог остановиться. Глядел прямо в глаза Сталину и говорил и говорил. Еле одёрнул себя.

Сталин усмехнулся и переглянулся с Лаврентием Павловичем.

— Вот тут ты точно прав, Лаврентий, крепко его молния ударила. Мне почти то же самое товарищ Аполлонов говорил, я слушал его и сомневался, а тут малчик шестнадцатилетний говорит лучше генерала. Ему верю. Всё правильно говорит. Понять бы ещё откуда он это всё знает. — Сталин подозвал рукой Власика.

— Власик, распорядись, пусть обед подают. Песен напелись, проголодались.

Да, Лаврентий, ты позвони Борису этому в Союз композиторов, пусть на пластинки запишут мне песни, что этот малчик Володя поёт. Устанешь вечером, поставишь эту пластинку про голенких подружек маминых и полегчает, как думаешь, Лаврентий.

— Обязательно, Коба и с режиссером поговорю, пусть быстрее фильм по песням снимает.

— Хорошо, давайте все за стол.

Глава 5

Событие двенадцатое

Что было — уже есть, и чему быть — уже было.

Царь Соломон, из книги «Экклезиаст»

Добрый день, уважаемые читатели. Данная глава написана в основном Дмитрием Политовым автором присутствующего на АТ романа «Выключай телевизор, хэппи-энда не будет!» Я лишь немного подправил. Если вам нравятся книги про футбол, то обратите внимание на его цикл.

Пробкам на улице Горького и Ленинградском шоссе Вовка уже не удивлялся. Вот, вроде, и машин в Москве раз-два и обчёлся, но в день матча, казалось, они собирались неподалёку от стадиона «Динамо» не только со всей столицы, но и из области. Как минимум. Даже десяток автобусов, как у групы Жеглова притарахтело, пофыркивая чёрным дымом из ржавого глушителя. А уж сегодня, когда решалась судьба чемпионства … Даже невзирая на довольно прохладную погоду — синоптики пообещали всего-то пять градусов тепла — уже часов с двух к Петровскому парку всеми маршрутами шёл люд футбольный. И плевать, что у большинства из тех, кто стоял сейчас терпеливо у ограды динамовского комплекса, не было даже теоретических шансов попасть внутрь, болельщики не уходили, а жадно ловили шум с переполненных трибун, сопереживая происходящее со счастливыми обладателями билетов.

Генерал-полковник Аполлонов перехватил Вовку в тоннеле подтрибунного помещения, когда юный форвард собирался выйти на предматчевую разминку с остальными динамовцами.

— Ну что, Володя, — несколько возбуждённо сказал он, крепко сжав плечо парня. — Надеюсь, не подведёшь. Все, что мог, сделал. Четыре часа, если не в курсе, копья ломали, кого назначить судить игру. Сошлись на Сааре. Товарищ спокойный, уравновешенный — настоящий прибалт. Зато свистками ненужными дёргать не будет. Тем более что в пристрастности никогда замечен не был, всегда судил объективно.

— Саар? — наморщил лоб Вовка, вспоминая. — А, видел такого. Он ещё любит на месте нарушения по стойке «смирно» замереть и требует, чтобы штрафной пробивали именно с этого места. Ни сантиметра вправо-влево не отойдёт. Забавный.

— Не знаю, что ты в этом увидел такого забавного, — сухо произнёс генерал, — но жду от тебя результат. И учти, от того, как вы сегодня сыграете, а, в частности, ты сыграешь, зависит принятие многих важных решений. Не маленький, чай, понимать должен, что отстаивать твои предложения по международным турнирам будет легче, если исходят они не от самонадеянного мальчишки, а от чемпиона страны. Усёк?

— Да ладно вам, Аркадий Николаевич, — проворчал Вовка. — Что я, совсем уже того? Молнией ушибленный? Понимаю все.

— Хрен тебя знает, стукнутого, — откровенно признался генерал. — Ты ведь как мина замедленного действия, никогда не знаешь, что сотворишь в следующую секунду. Одна твоя речь на «Ближней даче» чего стоит. А, вон, на выезд отправился, так в больнице полумёртвого еле отыскали, — Аполлонов кивнул на «героические» отметины на многострадальной черепушке пацана. — Ладно, двигай.

А вот это было обидно. Обидно и несправедливо. Фомин хотел было сдерзить, но взглянул на напряжённое лицо Аркадия Николаевича и промолчал. Нервничает «тестюшка». Понять его можно. Что ж, постараемся, как говорится, не посрамить, оправдать и прочая, прочая. Ага, Филатов за него сказал, даже думать не надо: «Оправдаю. Отслужу. Отстрадаю. Отсижу».

Рёв семидесяти тысяч зрителей оглушил, едва только Вовка вышел из тоннеля. Юноша осмотрелся. Люди толпились даже в проходах. Кто-то из футболистов говорил, что на эту встречу со всех уголков страны поступило чуть ли не полмиллиона заявок. Где-то там и зеленоглазка. А ведь он пообещал, что обязательно забьёт сегодня. Забьёт и посвятит этот гол ей. Так и скажет Синявскому, когда тот будет интервью брать у самого молодого чемпиона СССР по футболу: «Не видел я мяча, и ворот не видел, только глаза зелёные перед глазами стояли». Тавтология. Тогда так:

— Что, пионер, ссыкотно? — И сильный шлепок по плечу, вырвал из воспоминаний. — Коленки не трясутся?

А это кто у нас тут такой дерзкий? Фомин резко повернулся, слегка сжав кулаки.

Высокий плечистый парень со стрижкой под «бокс», как у многих фронтовиков, смотрел на него с широкой доброй улыбкой. Бобров.

— Да нет, — как можно спокойнее ответил Вовка. — Чай, не в первый раз на поле выхожу.

— Ну-ну, — усмехнулся нападающий армейцев и побежал на свою половину поля. Фомин проводил его внимательным взглядом. От того, как сегодня покажет себя центрфорвард ЦДКА, тоже многое будет зависеть для итогового результата. Интересно, он уже пообещал Василию Сталину перейти в его команду? Ладно, проехали.

Компанию Вовке в передней линии сегодня должны были составить Бесков, Трофимов и Ильин. Под ними, в полузащите, Блинков и Малявкин. Петров, Радикорский, Леонид Соловьёв (капитан команды) и Савдунин — в обороне. Ну и Хомич в рамке. Жаль, конечно, что Третьяков пока сыроват. Так, по крайней мере, считает Михей. Фомин с ним был не совсем согласен, но, покамест, не обострял. Надеялся, что земляку представится возможность показать, на что он способен.

Собственно, классические 4-2-4. Якушин уже играл по этой схеме в 45-ом, но почему-то без особого продолжения. Похоже, сам не понял, что здорово опередил свое время в плане тактических построений. Хорошо, что сейчас не стал выдумывать, а согласился с предложениями Фомина. И динамовцы усердно отрабатывали на тренировках взаимодействие, исходя именно из этой расстановки. Наигрывали комбинации, доводили до автоматизма действия на стандартах. Игроки ворчали, не желая мириться с новшествами, что исходили от зелёного мальчишки, но результаты … результаты заставляли замолкнуть даже самых недоверчивых. Да и игры с «бубликами» ещё были свежи в памяти. И то, как их, заслуженных-перезаслуженных возили такие же сопляки.

Свисток. Начали!

Армейцы, которым сегодня нужна была только победа, с первых минут пошли на решительный штурм. И как тут сдержать обещание, невольно подумал Вовка. Ломят, черти в красных майках, как будто им в раздевалке скипидара на одно место капнули. Нет, капнули и тряпочкой фетровой усугубили.

Особенно легко нападающие ЦДКА прорывались по флангу, который должен был держать Саша Петров. Да-да, тот самый, что забил пятый гол на Олимпиаде в Хельсинки в злосчастном матче с югославами. Но в нынешней истории это уже вряд ли произойдёт. Так вот, сегодня явно был «не день Бэкхема» — Гринин раз за разом прокидывал мяч мимо растерявшегося вконец защитника «Динамо». Поначалу все заканчивалось благополучно. Но, как только в одном из эпизодов центральный защитник Леонид Соловьёв покинул свое место и устремился на помощь провалившемуся опять партнёру, как немедленно последовала расплата. Гринин вырезал точную передачу в опустевший центр штрафной, где кожаную сферу уже караулил стряхнувший своего опекуна Бобров. 1-0.

Трибуны зашлись от восторга. Особенно та их часть, что до сих пор носила солдатские и офицерские шинели. Болельщики «Динамо» горестно молчали. Свисток арбитра, который указывал на центр, был практически неразличим в шуме стадиона.

— Зачем? — страдальчески простонал на скамейке запасных Якушин, хватаясь за голову. — Черт возьми, почему оставили зону? Сто раз ведь предупреждал. Эх!

— Подожди, не паникуй раньше времени, — Чернышев, сам бледный и дёрганый, постарался приободрить старшего тренера. — Сейчас Фомин им покажет, где раки зимуют.

— Да что твой Фомин?!! — взорвался вдруг Якушин. — Где он? Растворился, исчез! Ни одного полезного действия.

— Так прошло всего три минуты, — Аркадий Иванович демонстративно указал на часы. — Весь матч впереди.

— Ну-ну, — с угрозой процедил Якушин и отвернулся.

Динамовцы чувствовали себя на поле неуютно. Поймавшие кураж армейцы играли раскованно, легко. Наигранные комбинации следовали одна за другой. Казалось, что ещё немного и они отгрузят в ворота Хомича голов пять-шесть, не меньше.

А Вовка в эти минуты вообще оказался на голодном пайке. До него попросту не доходили передачи. Они с Бесковым даже отошли назад, почти к центральному кругу, в надежде, что пройдёт какой-нибудь пас. Но тщетно.

Тем неожиданнее для зрителей оказалась ситуация, когда Фомин вдруг подкараулил неудачный отскок мяча, мимо которого махнул ногой защитник ЦДКА Нырков и рванулся вперёд, будто выпущенная из лука стрела. Крутанул изящной «русской мельницей» Кочеткова и вот уже впереди маячат лишь ворота соперников.

— Пас! Дай пас! — закричал отчаянно Бесков, летя с ним параллельным курсом. А, пожалуйста. Вовка показал вышедшему вперёд голкиперу, что будет уходить направо, обыгрывать, а сам вдруг взял, да и катнул аккуратно круглого на партнёра. И даже не стал досматривать эпизод до конца, а спокойно повернулся и пошёл обратно. Чего там неясного? 1-1.

Среди шквала аплодисментов, которым взорвались трибуны, показалось, или взаправду различил голос Наташи Аполлоновой? Да ну, точно показалось. Хотя…

— Повезло тебе, пионер! — больно врезался в плечо кто-то из армейцев. — Смотри, в следующий раз ноги с корнем вырву.

Да-да, мели Емеля, пока твоя неделя. Трус, как всем давным-давно известно, ни в хоккей, ни в футбол не играет.

— Что я тебе говорил! — радостно тряс Якушина за рукав воспрявший духом Чернышев. — Фомин — это уникум! Видел, как защитника финтом убрал? Как ребёнка развёл. А пас, пас какой отдал Бескову? Чертёнок!

— Не кажи гоп раньше времени, — хмурился Михей.

И ведь как в воду глядел. Его подопечным сейчас бы взять, да и добить растерянного таким неожиданным поворотом соперника, а динамовцы решили удержать победный для них ничейный результат и стали осторожничать. Отошли назад и расположились в оборонительном построении. И что? А вот дали таким образом футболистам ЦДКА прийти в себя, перестроиться и, получите, стремительный, словно ртуть, Валентин Николаев обвёл двух соперников и, не сближаясь, нанёс точный удар в верхний угол. 2–1. Вовка был далеко, но видел через спины, что Хомич даже не дёрнулся. Ждал видимо, что армеец будет ещё правее смещаться. Дождался! У моря погоды.

Гроза гремела в перерыве в динамовской раздевалке. Якушин обрушился на своих игроков, что устало расселись по своим местам. Вовка вытирал лицо полотенцем, когда вдруг прилетело и ему.

— Выгоню! — ярился Михей. — К чёртовой матери выгоню. Ещё один такой фортель, Фомин, и пойдёшь пешком обратно в Куйбышев!

— Какой фортель? — растерялся Вовка. Он никак не мог понять, в чем именно его обвиняет старший тренер. Играл пусть и не на высший балл, но уж и не на «неуд».

— Играть надо с партнёрами, — подскочил к нему Якушин. — А не перед девочками на трибунах пижонить. Почему Трофимов дважды вхолостую по краю проходил? Не заметил?

— Так там сначала Бесков в выгодной позиции находился, а потом Ильин, — пытался оправдаться Вовка.

Но старший тренер лишь ещё больше завёлся и принялся отчитывать его уже не по-детски.

— Ни одной толковой передачи, — громко говорил он, глядя немигающим взглядом на Фомина. — Сегодня ты толком не отдал ни одной толковой передачи. Твоё наплевательское отношение к коллективу удивляет и настораживает. Ребята в тебя верят, ждут, а ты лишь покрасоваться жаждешь.

Вовка вскинулся. Да сколько можно терпеть и слушать эту откровенную чушь? Но вдруг парень заметил, как из-за спины Якушина ему предостерегающе машет руками Чернышев. «Молчи!» — прочитал форвард по губам тренера. — «Молчи!» И Фомин покорно опустил голову, чтобы вошедший в раж Михей не прочитал на его лице истинные чувства. Как там однажды сказал Борис Михайлов, когда Тарасов разрешил ему бить в ответ распоясавшихся сверх меры канадцев: «Мы их голами накажем!»

Правда, легче сказать, чем сделать. ЦДКА — это вам не какой-нибудь «Локомотив» из Ашхабада. Здесь тоже собраны отменные мастера. И сушить игру они умеют великолепно. Пару раз Вовка прорывался через частокол ног, но на его пути неизменно вырастал, как из-под земли, очередной игрок в красной майке и мяч выбивали куда подальше. А наладить нормальную комбинационную игру с одноклубниками все никак не получалось. Такое ощущение, что динамовцев сегодня словно подменили, настолько они беспомощно выглядели именно в командной игре, что так долго и кропотливо ставили команде в последние месяцы. Неужели уже начали сливать Якушина, пришло невольно на ум Вовке. Да нет же, не враги ведь они себе. Эх, сюда парочку человек из его молодёжки, да хоть одного Ишина с его точными пасами поперёк поля. Нет, всё забыли «звёзды» опять если у тебя мяч оказался, то надо «бросить все дела» и вести его к воротам, дриблинг демонстрируя. Зря он уговариваей Аполлонова. Вот с такой манерой игры их бразильцы с уругвайцами под плинтус загонят.

В очередной атаке Фомину удалось накрутить опекуна и проскочить по центру почти до границы штрафной.

— Бей! — зашлись криком болельщики «Динамо». — Бей!!!

Но Вовка коварно выдержал паузу, дождался, пока под его замах бросится на землю в отчаянной попытке заблокировать удар Анатолий Башашкин и выдал диагональный пас на ворвавшегося слева Трофимова. Тот прошёл почти до лицевой, а потом сильно прострелил вдоль ворот Никанорова. И, надо же случиться такому, Иван Кочетков, пытаясь перехватить эту передачу мастерски залепил мяч прямо под перекладину мимо опешившего голкипера. 2-2.

Если подумать, игрока армейцев было даже немного жаль. Забить автогол в таком матче. Нет, это и врагу не пожелаешь. Фигура застывшего футболиста ЦДКА, что схватился в отчаянии за голову, всем своим видом выражала вселенскую скорбь. Даже самые рьяные поклонники «Динамо» в этой ситуации выражали свой восторг довольно сдержанно.

— Затравят парня, — сочувственно крякнул в ложе почётных гостей Василий Сталин, потянувшись за графинчиком. — Если только сейчас армейцы не забьют.

— Василий Иосифович! — вскинулся Аполлонов, что сидел рядом с сыном вождя. — Что ж вы так «Динамо»-то не любите?

— А вот перейдёт ко мне твой Фомин и этот, как его? А, точно, Третьяков, тогда и полюблю! — весело ухмыльнулся Сталин-младший. — А пока, извини, Аркадий Николаевич!

По старой традиции за пять минут до конца матча на стадионе прозвучал гонг. Одним он намекал, что осталось продержаться совсем чуть-чуть, другим — идите вперёд, терять уже нечего!

И ЦДКА отчаянно пошёл в последнюю атаку. А нет, «кони» ломанулись. С диким ржаньем. Или это сап такой громкий? Сип? Да, кто их коней разберёт? На самом же деле было не до шуток. Начал её главный антигерой встречи, защитник Кочетков. Получив пас от Башашкина, он смело двинулся за центральную линию. Прошёл на скорости Блинкова, а потом сделал точную передачу на Николаева. Форвард армейцев находился в выгодном положении, но, как и Фомин немногим ранее, сам бить по воротам Хомича не стал. Тем более что по левому краю уже устремился в штрафную его партнёр по атаке Соловьев.

— Плотнее! Держите плотнее, — вскочил на ноги Якушин, предчувствуя недоброе. Но Блинков и Леонид Соловьёв словно оглохли в тот момент и упустили соперника.

Удар!

Мяч со звоном ударяется в штангу и отлетает в поле. А там уже набегает Бобров. Го-ооол!

«Бобров — золотые ноги!» — кричал в этот момент в свой микрофон комментатор Вадим Синявский на всю страну. — «Золотые ноги Боброва делают ЦДКА чемпионом!»

— Хома, что с тобой? — игроков «Динамо» в этот момент заботил, как ни странно, даже не пропущенный мяч, а то, что их вратарь никак не может подняться с газона. Секундами ранее он совершил отчаянный бросок и, по всей видимости, сильно врезался в стойку ворот.

— Рука, — едва проговорил-прошептал белый от боли Хомич. — Руку совсем не чувствую.

— Доктор! — крикнул Леонид Соловьёв, пытаясь перекричать шум торжествующего и, одновременно, страдающего стадиона. — Доктора на поле!

Помощь голкиперу динамовцев оказывали минут пять. Все это время сухопарый эстонец Саар терпеливо ждал, пристально наблюдая за действиями врача. Наконец, Хомич занял свое место в воротах. Правая рука у него висела, как плеть.

Интересно, подумал Фомин, даст эстонец доиграть это время или свистнет сразу же, как только мы разыграем с центра? Вообще-то он педант страшный, должен дать время хотя бы на одну атаку.

— Константин Иванович, давайте, как на последней тренировке, через забегания, — Вовка прикрыл нижнюю часть лица рукой, чтобы никто из соперников не прочитал его по губам. Смешно, конечно, предлагать сыграть таким образом человеку, который спустя много лет как раз и будет ставить такую игру в московском «Спартаке». Вот ведь, выверты мироздания.

Отпасовав Бескову, форвард помчался вперёд. Бежал и не слышал шум на трибунах, почти с закрытыми глазами, умоляя судью не свистеть. Несколько точных передач и вот уже Ильин бежит по правому краю, высоко подняв голову и высматривая возможного адресата для последней, голевой передачи.

— Судья, время! — истошный вопль какого-то болельщика прорезал тишину, которая неожиданно опустилась над стадионом. Семьдесят тысяч зрителей замерли, ощущая буквально кожей, как стремительно тают песчинки последних секунд, отпущенных динамовцам на эту атаку.

— Заткнись ты! — резко бросил крикуну седой как лунь мужчина в распахнутой на груди солдатской шинели, где на выцветшей добела гимнастёрке виднелись два ордена Славы. А ещё две золотистые ленточки за тяжёлые ранения. И замахнулся костылём. — Смотреть не даёшь, гад!

И вот, в этот самый миг, когда должна была прозвучать резкая трель свистка, Ильин по красивой дуге направил мяч в центр штрафной. А секундой ранее Вовка отпихнул рукой повисшего на нем армейца, взлетел в воздух, не сводя глаз с опускающегося прямо на него кожаного снаряда и, поймав с точностью компьютера ту самую, нужную точку, сложился и с силой пробил по нему через себя «ножницами».

Глава 6

Событие тринадцатое

Наличие хорошего врача в городе — благодеяние Господне.

Парацельс

Иногда доктора бывают полезны.

Антон Павлович Чехов

24 сентября закончился один из самых неоднозначных чемпионатов СССР по футболу. Не стоит думать, что в Спорткомитете собрались дебилы и другие разные, которые нихрена в футболе не понимают. Нет, там сидели умные люди. Профессионалы. Тогда почему устроили эту чехарду? Максималисты. Поколение победителей. Хотелось вовлечь в футбол весь огромный Советский Союз. Подтянуть республики Кавказа и Средней Азии к уровню Москвы и ведущих клубов Украины. А ещё понимали, что если футбол будет замкнут практически на одной Москве, то прогресса не будет. Решили, что такие города, как Свердловск и Челябинск смогут создать приличные команды. И может быть, у них всё бы получилось и совсем по-другому через пять, ну, десять лет, выглядел бы футбольный Советский Союз. Массовый интерес вытащил бы наверх новых звёзд, а в республиках создали бы школы, построили стадионы. Играет же двух или трёхмиллионная Швеция на уровне грандов мирового футбола, так в Ташкенте одном населения не меньше, чем во всей той Швеции. Нужно просто заразить жителей этого Ташкента любовью к футболу.

Не получилось. Малости не хватило. И эта малость называется — авиасообщение. Как добираться из Свердловска в Ашхабад? Самый большой пассажирский самолёт на то время — Дуглас, или его лицензионная копия Ли — 2, летал со скоростью в среднем двести семьдесят километров в час, и мог перевезти шестнадцать человек на расстояние чуть больше двух тысяч километров. При этом на перелёте от Свердловска до Ашхабада он сожрёт такую массу бензина, что матч по футболу между «Локомотивом» Ашхабада и «Авангардом» Свердловским можно будет в книгу рекордов Гиннесса заносить, как самый дорогой матч в Мире. Нужно ведь как минимум два самолёта, дубль нужно с собой основе прихватить. Расход топлива на Советском Дугласе 250 приблизительно литров в час. А лететь с посадками и дозаправками чуть не сутки. Вот и посчитайте.

Хотели чуть исправить ситуацию организаторы, разбили команды на зоны, но даже с этой разбивкой получалось слишком далеко и дорого. Было куда деньги девать в разрушенной войной стране. Люди в землянках жили, питались впроголодь.

Потому, чемпионат прервали, переформатировали и оставили четырнадцать команд из тридцати. Семь московских команд, две Ленинградские, ну и Тбилиси Киев, Минск. Из промышленных центров только две команды и осталось: «Торпедо» Сталинград и «Крылья Советов» Куйбышев. И обе не показали ничего выдающегося. Восьмое и одиннадцатое место из четырнадцати возможных.

Закончился чемпионат победой московского «Динамо».

25 сентября Фомин встал с железной скрипучей кровати с трудом. Сам поскрипывая. Забивая золотой матч «ножницами», и пах растянул, и крайне неудачно приземлился на спину. Сейчас и ноги отказывались ходить по-человечески, и спина скрючилась. Думал, по дороге, да в метро расходится, но получилось, наоборот, в метро какой-то активный на всю голову пассажир, прозевал, видимо, объявление об остановке и стал распихивать преграду между собой и вожделенной дверью локтями. Ну и саданул Вовке по больной спине, того, аж ток прошиб вольт в 300. Чуть не заорал на весь вагон. Продышался, согнувшись, и когда остановку его объявили, хотел выпрямиться и выйти. Выйти-то вышел. Народ вынес, а вот выпрямиться не получилось, так, скрючившись, и добрался до раздевалки. Основе Михей дал два дня отдыха, перед играми на Кубок время было, ну, а мужики должны же были отметить выстраданную победу. С Вовкой всё не так просто, да, в списки на награждение Якушин его внёс. Хотя десятая игра за команду была под вопросом. Это и был тот самый отменённый матч с «Локомотивом» из Ашхабада. Но награда, наградой, Вовка всё же надеялся, что его не вычеркнут, он же решающий мяч забил, да и Аполлонов по-любому будет списки утверждать, не вычеркнет же «зятя». Так медаль, медалью, а вот отменять тренировку «Молодёжки» никто не стал. Положена в десять утра, будьте добры, товарищ Фомин, присутствовать. Нет, не присутствовать — проводить, так как, денюжку за это получаете.

Зашёл Вовка в раздевалку согнувшись и за спину держась, да ещё и правую ногу подволакивая, а там Хитрый Михей и Чернышёв переодеваются, решили стариной тряхнуть и побегать, попинать круглого.

— Доброе утро, — попытался разогнуться Вовка.

— Да, Артист, тебе опять, что ли по голове прилетело? Или ты с утра, что не с той ноги … по заднице получил?!! — покачал своей короткостриженой головой Михаил Иосифович, пытаясь не лыбиться.

— Упал неудачно вчера …

— Ну, ну. Стой. Ты ведь домой просился, что-то про пальто мне рассказывал. Езжай. Недели тебе хватит. Не заслужил, конечно. Половину сезона, вон, Аркадий Иванович за тебя молодёжь тренирует. Но куда тебе со спиной бегать. Езжай. Третьего октября награждение. Чтобы был как штык. Всё, иди с глаз моих, а то передумаю. — И штаны спустил, поджарый зад заголяя.

Вовка проверять не стал, передумает старший тренер или нет. Пятясь, вышел в дверь. Шутку вспомнил по дороге: «Избушка, избушка, повернись к лесу передом, и пошла в зад».

Домой не поскакал, аки сайгак молодой. Пошёл в медпункт. Там было пополнение. После окончания чемпионата, своего, где-то там, в Средней Азии, приехал в Москву защитник «Локомотива» из Ашхабада Виктор Шалимов, которого Вовка приметил ещё весной. Пригласили парня, но то жилплощади в Москве не было, то жена у него заболела. Потом ещё руководство «Локомотива» упиралось. Но вот теперь и сам Виктор приехал и даже уже пару недель в «молодёжке» тренируется и жену привёз, учащуюся медицинского училища. Аполлонов пошёл Вовке навстречу и договорился, что Виктора призовут в армию во внутренние войска, хотя ему ещё девятнадцати нет, только через месяц исполнится, а жену устроили на «Динамо» в медпункт, расширив штат на одного человека. Будет теперь в команде штатный массажист.

К нему, в смысле, к ней, к Галине Шалимовой, Вовка и пошёл. Похромал. Пошкондыбал.

Галина только называлась массажистом, ходила на курсы, училась в своём медучилище, там один из преподавателей был в Китае в тридцатых годах, работал в Харбине и нахватался немного у местных целителей.

Полезла разминать спину Фомину и ничего хорошего из этого не вышло. Больно. Какие-то блокады в будущем будут ставить. А сейчас чего делать?

— Давай я тебя мазью Вишневского намажу, и ты полежишь под одеялом. — Предложила девчонка.

— Давай. — Ну, хуже-то не будет. Челенков, когда начинал в футбол играть, не раз и не два ею спасался. Потом пришли другие доктора в команду и сказали, что мазь эта вредная и может вызвать рак кожи.

Запахло специфически дёгтем и касторкой и почти сразу чуть полегчало, тепло стало по спине разливаться. Шалимова накрыла Вовку простынкой, сверху положила одеяло, и он лежал, чувствуя, как потихоньку боль уходит. Галина о чём-то щебетала, рассказывала, кажется, о соседях по общежитию и вдруг, прямо вырвала Фомина из этого полудремотного состояния.

— В Ашхабаде, сейчас арбузы на рынке просто копейки стоят.

В Ашхабаде! Там ведь не сегодня, так завтра, случится это землетрясение, погибнет пятьдесят тысяч человек. Фёдор Челенков поморщился, он ни на минуту о нём не забывал, всё ждал, как осень наступила, что вот сегодня, ну, тогда завтра. Когда приехали Шалимовы даже обрадовался. Что ж, хоть двоих человек спас. Потом на даче у Сталина несколько раз во время обеда хотел сказать, что я, мол, сон видел, что в Ашхабаде случится землетрясение и погибнет половина жителей города. Не сказал. Не знал число. А если это ноябрь? То что, люди будут три месяца на улице жить? Да и не поверит Сталин. Зато потом, когда оно на самом деле произойдёт, и люди погибнут, то его товарищ Берия точно в оборот возьмёт и на опыты пустит.

Не сказал. И вот уже скоро октябрь. Шанс на то, что оно случится в ближайшие дни, вырос на треть.

— Галина, а что у тебя и у Виктора родители тоже в Ашхабаде живут?

— У меня да, а у Виктора они уехали в Курск на родину в этом году весной.

— А у тебя, чем родители занимаются? — может хоть этих удастся спасти.

— Медики. В военном госпитале работают. — Галина подоткнула Вовке одеяло, лежал на узкой и короткой медицинской кушетке, и одеяло всё время сползало с одного бока.

— В гости в Москву ещё не звала? Похвастать, как устроились.

— У них отпуск. Хотели приехать. Только, где же они жить будут? У нас крохотная комната в общаге, а там папа, мама и две сестрёнки. А хотелось бы им Москву показать, сестрёнок Катьку и Светку в зоопарк сводить. На Красную площадь.

— А зови. Пусть срочно выезжают. Я им одну комнату на недельку уступлю.

— Правда, вот, здорово! — захлопала в ладоши Галина. — Я тогда сегодня же в обед и позвоню. Папке на работу. Там дядя Ваня ему передаст потом. А то отпуск кончится, а они и не успеют приехать. Спасибо тебе, Вова, и что нас сюда вытащил, тоже спасибо. Москва. Я вчера на трибуне столько людей видела известных. Даже самого Василия Иосифовича Сталина. Мне Витька дал в бинокль посмотреть. В орденах весь и медалей десяток на груди. Лётчик! — Девочка вдруг прекратила болтать и подошла к Вовке вплотную. Спросила шёпотом.

— Вова, а правду говорят, что Василий Иосифович тебя в свою команду зовёт, и что ты от нас уйдёшь?

— Тьфу. Пошли их всех этих сплетников! Никуда я из «Динамо» не уйду.

— Здорово. Я им всё скажу. Пусть только ляпнут ещё раз.

Событие четырнадцатое

Моя вина только в том, что я хотел быть лучшим.

Бензин кончился — летим на самолюбии.

Валерий Павлович Чкалов

Надобность в пальто отпала. Исаак Яковлевич Розенфельд — старший закройщик ателье «Радуга» сшил Вовке и пальто и двое штанов и пиджак новый, при этом старые вещи все распорол, материал прогладил и, сложив в стопочку и перевязав верёвочкой, вручил Фомину.

— Вы говорили, Володенька, что у вас брат есть младший, так та швея может ему отличные вещи сшить по его размерам. Надеюсь, она жива и здорова, дай бог ей счастья и мужа непьющего.

— И я на это надеюсь. — Сходить на примерку к тёте Свете или «Просто Свете» ну очень хотелось. А про мужа? Так, опосля примерки …

Усугубил всё это богатство Вовка ещё несколькими вещами. Он заказал Исааку Яковлевичу три рубашки. Не множа сущности за образец взяли рубаху, которую Фёдор нарисовал портнихе «тёте Свете» в Куйбышеве, и которую та в перерыве между «подходами» к Вовке отлично сшила, только в этот раз кроме белой сшили ещё и чёрную и из добытого «тестем» вражеского материала типа джинсового ещё и синюю плотную рубаху.

После мази Вишневского полегчало, и Вовка спокойно доехал до Казанского вокзала на метро, правда, всё же стараясь спину, озабоченным срочным покиданием вагона метро, гражданам под тычки и прочие удары не подставлять. Одного раза утром хватило.

Билеты продавали в нескольких кассах, Вовка прошёлся вдоль очередей, выбрал ту, что покороче, но на всякий пожарный занял место и в соседней, так и ходил от одной к другой. Двигалась очередь не спешно. Каждый билет кассир запрашивала по телефону. Потом выписывала на нём номер вагона, место, время отправления, станцию назначению, без электроники тяжело, да даже без обычных шариковых ручек тяжело. Пока макнёт в чернильницу непроливайку перо, пока выведет пару слов, потом снова макнёт. Так что, простоять пришлось без малого три часа, так это ещё хорошо, что догадался в две очереди сразу занять место. В той, что покороче случился облом. Кассир ушла на обед.

Где-то в конце уже как-то незаметно, по чуть-чуть опять заболела спина, а у самой кассы всё же получил по ней и локтём, счастливый обладатель билета стал вылезать, стоящая перед Вовкой щуплая бабушка ломанулась к освобождающему окошку и мужчине пришлось выпутывать, из её кошёлок, тут Вовке и прилетело. Хорошо вскользь.

А потом, когда сам уже с билетами туда и обратно вывёртывался ужом из опять уплотнившейся очереди, то о край чемодана, что высокий мужчина в шинели держал под мышкой, опять спиной напоролся. Дошёл на улице Вовка до ближайшего телефона автомата и набрал медчасть стадиона «Динамо». Галина Шалимова на месте оказалась. Вовка договорился с ней, что заедет снова на процедуру и опять спустился в метро. Спустился и вышел. Там такая давка стояла, что живым и здоровый не каждый доедет. А с его спиной лучше и не пытаться. Пошёл ловить такси.

Повезло. Нет, такси не поймал. Неожиданно прямо перед ним остановился вишнёвый «Кадиллак» Василия Сталина.

— Фомин, — опустилось стекло в дверце, а там улыбающаяся чему-то физиономия Василия Иосифовича.

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант. — А что теперь учащийся средней школы милиции принятый туда вопреки всем нормам. Нет девятнадцати лет, и в армии не отслужил. Самый молодой за всю историю школы, да даже, всех школ милиции в СССР. Но рекомендации Лаврентия Палыча Берии хватило. Так что теперь, как бы почти милиционер. В школе, правда, был всего раз пять за месяц. То игры, то тренировки, то запись песен на пластинки на «Мелодии». А тут ещё одно отложенное дело проявилось. Вернулся из творческого отпуска Кассиль Лев Абрамович. Из Керчи, где в ускоренном порядке закончил повесть «Улица младшего сына» про пионера героя Володю Дубинина.

Загорелся идеей писатель создать ещё одну книгу о футболе и написать сценарий по ней для фильма. Фильм и книга будут называться «Русская мельница». И там мальчика футболисты будут учить финтам и вообще дриблингу. Пришёл писатель на стадион и неделю мучил молодёжку, заставляя по сто раз один и тот же финт показывать, и медленно, и быстро, и в игре. Вовка в первый день чуть не закипел. Однако у любого дрючка второй конец тоже есть. За эту неделю и все игроки основы, и все дублёры, худо бедно, освоили и финт Зидана, он же «Русская Мельница», и финт Месхи, и «Бабочку» или «Радугу», и даже финт не финт, но интересный приём Пеки. Это когда он бежит дальше, увлекая за собой игроков соперника, а мяч оставляет следующему за ним без всякой опеки партнёру. С «Сухим листом» не заладилось. Тут сотни тренировок нужно. Ну и потом, уж очень сильно траектория мяча зависит от погоды. Если натренировал этот удар в сухую погоду, то хоть сто раз потом в дождь мокрым мячом пытайся повторить, ничего не выйдет. Мышечная память. Лев Касиль ходил довольный. Так показа ему мало оказалось, сам засучил штанины и стал защитника изображать, которого финтом обводят. Огорчался, что как мальчика его разводят. Вовка один раз попросил Ишина поддаться. И Лев Абрамович смог у него мяч отбить, ух радости-то было. Солидный человек и заслуженный всякий писатель прыгал как молодой козлик вскидывая руку вверх и крича «но пасаран». Неделю промучал «Динаму» и стал требовать познакомить его с Наташей, которую метили на роль сестры главного героя. На вопрос: «Почто? Ещё завезёшь девчонку». Не поняв, чего это Отелло нахмуривается, сообщил: «Ну, должен же я понять характер одной из главных героинь». Пришлось Вовке три дня Отеллу изображать, пока «голубки» чирикали. Дивчули молодые, они натуры увлекающиеся, а тут известный писатель. Лучше перебдеть.

— Такси ловишь? — Сталин дождался кивка и махнул головой. — Садись, поработаю таксистом. Нужно с тобой за песню рассчитаться. Стой! Не, не садись. Это я вспомнил тут. Вчера пластинку мне привезли с песней «Я — Як истребитель». Раз шесть прослушал. Сильная вещь. Так вот, скажи мне, Фомин, если мы тебя попросим очень и очень, ну, все ребята мои — лётчики. Ещё одну напишешь? Я тебя месяц по Москве катать буду.

Нда. И что опять воровать? А у кого? Что-то Вовка и не помнил особо песен про лётчиков. Ну, разве песня Пахмутовой: «Если б ты знала, как тоскуют руки по штурвалу». Нет, сколько можно воровать песни. Пусть Пахмутова и напишет. Разве шуточную песню Макаревича: «Мама а я лётчика люблю». Старшему Сталину точно понравится.

— Я не знаю, товарищ Сталин. Никогда не писал песен по заказу, они сами приходят. А на заказ ерунда получится.

— Ну, согласен, но ты всё равно попробуй. Не обижу. Попробуй. Что хорошее, если получится, не стесняйся, меня набери. Нет. Так не получится. Ну, через Аркадия Николаевича. У него получится. А тебя куда отвезти-то. Куда собрался.

— На «Динамо» в медпункт, спину прихватило. Нужно мазью намазать спину.

— Херня, не надо тебе на «Динамо», тебе ко мне домой нужно. Я ведь тоже со спиной маюсь. Сейчас приедем, и тебе Катька моя баночку выдаст. Мне отец её — маршал Тимошенко из Германии присылал. Много. Стоят, пылятся. Выделю тебе баночку. Видел я, как ты гол вчера забил. Красавец. По заслугам чемпионами стали. Приехали. Выходи.

Глава 7

Событие пятнадцатое

Все дороги ведут домой. Возможно, не туда, где человек родился, но туда, где его дом.

Иван Сергеевич Тургенев

— Дорога легче, когда встретится добрый попутчик.

Белое солнце пустыни

Поезд в Куйбышев, на который Вовка купил билет, отходил поздно вечером. Фомин, как дурак, припёрся на вокзал в половине девятого, почти за час до отправления поезда, всё шатался по генеральской квартире, места себе не находил. Да, ещё Степанида Гавриловна своей заботой утомляла. То яйца ему с собой сварит, то блинчиков напечёт, то в бумагу малосольных огурчиков завернёт. Вот в такие минуты отчётливо понимаешь, что изобретение полиэтиленовых мешочков, это и есть — самое великое изобретение человечества. Бумажные пакеты даже из провощённой бумаги огурцы изолировать от окружающего их бардака в чемодане отказывались. Рассол просочился и испачкал весь чемодан, да ладно бы просто испачкал, от чемодана теперь несло закусками за версту. Вовка их демонстративно выложил изчемодана, но получил по рукам и злополучные огурцы вновь оказались в красно-коричневом новом, купленном в Югославии, чемодане.

— Потом спасибо скажешь, — и пальцем пригрозила, заметив движении руки «племянника».

Вот, чтобы ещё чего «Стеша» не сунула ароматное, и сбежал. Дебил. Сидячих мест в зале ожидания не было. Было душно и запах от огурчиков сразу на нет сошёл, потерялся в общем «аромате» вокзала. Люди поедали варёные яйца, кто-то неподалёку от пристроившегося у стены на чемодане Вовки раздирал на куски и совал детям рыбу горячего копчения, справа два алконавта, шифруясь от милиции, употребляли из полулитровой банки самогонку, выгнанную не иначе из навоза, такой от банки тошнотворный запах шёл. Вообще, если все запахи слить в один и попытаться одним словом и охарактеризовать, то так должно быть пахнет бомжатник. Перегар, пот, да и запах мочи из туалета и от отдельных индивидов свою нотку вплетал.

Когда поезд объявили по громкоговорителю хрипяще-сипящему, то Вовка, прямо, подскочил со своего чемодана и ринулся на перрон, позабыв о спине. Спина вскоре напомнила. Уже протискивался в вагон и чемоданом зацепил за узел крикливой женщины с целым выводком детей, и тут же получил от неё толчок в спину. Может мазь, доставшаяся Фомину от самого маршала Тимошенко, и была чудодейственная, как уверял Василий Сталин, но болью прострелило изрядно.

Досталось Вовке нижняя полка в плацкартном вагоне. Он засунул под лежанку твёрдую (как спать на такой с больной спиной?) чемодан и хотел забиться в угол, пережидая сутолоку «вселения» временных жильцов, но не тут-то было. Эта самая крикливая тётка оказалось соседкой и, уперев руки в то место, где должна быть талия, поинтересовалась, а не охренел ли «дядя Стёпа», она будет с двумя маленькими детьми и одним побольше лазить по верхним полкам, как обезьяна, а здоровый лоботряс (или долботряс, Вовка не расслышал, у тётки яблоко в зубах было) занимать нижнюю полку. Уточнять лоботряс он или долботряс, Челенков постеснялся. Вдруг, третье, какое, прозвище получит. Мысль она материальна, признаешь, что ты долботряс, так им и станешь.

Хотел Фомин сказать, что он не здоровый, а больной «лоботряс», но представил это ползанье по полкам выводка всю ночь и решил, что лучше один раз пострадать и взгромоздиться наверх, чем терпеть это всю ночь и всё утро. Правда, был минус. Нет, он так и так был. Плацкартные вагоны для людей ростом метр девяносто приспособлены, ну, очень на «троечку». Ноги будут торчать поперёк прохода и товарищи, которым приспичит шляться ночью туда-сюда, будут на них постоянно натыкаться. Нижняя полка чуть шире, и там можно хоть колени подтянуть к себе и улечься на бок, а на верхней в такой позе можно и вниз сгрохотать. И головушкой о стол. Пардону просим — Фейсом об тейбл.

— Сейчас выдадут бельё, и я поднимусь на вторую полку, — пообещал Вовка и попытался отрешиться от суеты вагона, но не тут-то было. Напротив, на вторую нижнюю полку, уселся дедок, с медалями, в солдатской форме без погон, и сходу приступил к трапезе. Всё те же яйца, и всё те же огурцы солёные. И ещё что-то кислое и вонючее, что Фомин идентифицировал, как самодельный козий сыр. Запах раздражал. Проведший половину жизни в разъездах, Фёдор Челенков, наверное, вот только сейчас полностью осознал, что прогресс — это просто замечательно. Так хорошо, молния его в СССР послевоенный запулила, а ну как отправила бы в средневековую Европу с её вечными войнами и антисанитарией.

Перед тем, как завалиться на свою теперь верхнюю полку, Вовка опять намазался маршальской мазью. Если честно, то мазюка Вишневского помогала лучше, после неё намазанное место горело прямо, и эта теплота заглушала любую боль. Так, что Вовка даже пожалел, что Василия Сталина послушал и взял у него эту мазь. Эта наоборот чуть холодила, значит, была с новокаином, наверное, до каких высот достигла сейчас фармацевтика в Германии, понятия не имел Челенков. Боль тоже почти прекращалась, но через час действие импортного средства заканчивалось.

Дедок военный разделался с вонючим сыром и, отвернувшись к стенке, дал храпака. В прямом смысле этого слова. Он храпел как разъярённый буйвол. Хотя не так, храпел дедок на два голоса. Вдыхал мерзко, как разозлённый сурикет попискивая-пошипывая, а вот выдыхал, как потревоженный в болоте индийском буйвол.

Когда организмус Челенкова кое-как смирился с храпом — рёвов — пошипыванием соседа, за стенкой начался концерт. Ребёнок не хотел спать, получил по заднице, слышный даже в соседнем вагоне, шлепок и заплакал, заревел, забулькал. Долго, навзрыд. Рёв этой белуги заглушил и даже разбудил дедка, который длинно и витиевато выругался и гаркнул, чтобы «поймали тишину», а сам этим гарканием разбудил самого маленького из выводка крикливой соседки, и ни с того ни с сего тоже заревел малыш. Чтобы крик не пропал понапрасну, тётка отвесила ему затрещину, а заодно и сестрёнке его. Теперь ревели на три голоса.

Вовка бы повернулся на другой бок и закрыл голову подушкой, но даже не шевельнулся, и спина ныла и начни он переворачиваться, может и навернуться. С подушкой не лучше. От окна свистало холодны вонючим паровозным воздухом. И гарь и пыль. Уберёшь подушку, которая хоть немного щель прикрывала и можно с простудой проснуться и чёрным, как стадо негров.

Событие шестнадцатое

Дуракам нельзя давать делать доклады! Дураки должны выступать в прениях!

Виктор Ардов.

От недомолвок докладчик перешёл прямо к намёкам.

Александр Коротко

Ничего удивительного. В Москве при отправлении поезда начался дождик, нудный, противный, осенний. Дома у Вовки в Куйбышеве, в семь часов вечера, вся семья за ужином всегда слушала радио, и после выпуска новостей диктор обязательно говорил про погоду в Москве на завтра. Павел Александрович, иногда вздыхал, а иногда указывал пальцем на тарелку чёрную и говорил: «О, послезавтра потеплеет. Погода из Москвы до нас как раз день добирается». И на самом деле, погода, объявленная в Москве на завтра, через два дня добиралась до Куйбышева. Мишка даже как-то Вовке тетрадку под нос сунул и какую-то цифру приличную показал.

— Смотри Вовка, вот с такой скоростью облака движутся. Это я расстояние до Москвы на двадцать четыре часа разделил. — Вовка тогда глянул на задачку и щелбан брату отвесил.

— А ну-ка, ещё раз раздели.

Мишка снова послюнявил карандаш. Пыхтел, выписывая в тетрадке столбик цифр, все губы сине-зелёные стали. Голову потирал, искоса поглядывая на старшего брата. Выпыхтел всё же.

— Так что — тридцать семь километров?! Да, я на велике пашкином эти облака обгоню! — и, задрав хвост, усвистал на улицу, к Пашке, должно быть, облака на его велике обгонять.

Поезд приехал в обед и на улице шёл тот же самый дождик, что провожал их из Москвы, нудный, противный, холодный, осенний. Вовка хотел выйти на перрон при полном параде. На новом бостоновом костюме, «тестюшкой» построенном, на лацкане висел югославский орден, а рядом два значка, точнее, медаль и значок. Значок был в виде развивающегося на ветру красного знамени с серебряным портретом Горького вверху — членский значок «Союза писателей СССР». Медаль была «золотая» На самом деле — бронза или латунь, с хоккеистом на аверсе и красной колодкой — медаль чемпиона СССР по хоккею с шайбой. Если бы поехал на неделю позже, то медали были бы две, добавится почти такая же медаль за победу в Чемпионате СССР по футболу за 1948 год. Это потом медали будут на ленточках выдавать, сейчас в СССР они и имели вид настоящих медалей. На колодке.

Похвастаться значком члена «Союза композиторов СССР» не получилось. Почему-то не было такого значка. Вовка, получая красное удостоверение из рук самого Бориса Асафьева, даже хотел спросить, типа, а значок-то где, но передумал. Главный музыкальный начальник смотрел на великана, выше его на две головы и не знающего даже, как ноты называются, не снизу вверх, а наоборот, сверху вниз и даже с презрением. Вышел в приёмную, там всякие разные «великие» композиторы толпились, видимо специально пришли на это чудо чудное и диво дивное посмотреть. Вовка им головой мотнул, сказал, провоцируя, нарочито бодро и громко:

— Здравствуйте, товарищ композиторы!

— Доброе утро, молодой человек, — ответил лишь один, некоторые даже не кивнули. И все ломанулись в кабинет Асафьева. Новости узнать про нового «члена».

Вовка ни у одного из них значка с каким-нибудь скрипичным ключом не заметил. Интересно, почему у «Союза писателей» есть значок, и в приёмной у Фадеева и другой значок на груди мужичка в военной форме без погон видел, «Союз архитекторов СССР», очень похожий на значок мастера спорта, а у «союза композиторов» своего значка нет. Шифруются композиторы. А то будут прямо посреди улицы в Москве останавливать и требовать автограф: «Ведь это вы написали сюиту „Утро на синоферме“?»

Вышел, попал под дождь этот нудный, и пришлось открывать чемодан и плащ доставать. Плащ купил в Белграде на блошином рынке. Стоял огромный серб, наверное, и держал это произведение портняжного искусства на вытянутых руках. Серб был даже выше Вовки. Все два метра. И в плечах поширше. Углядел, проходящего мимо Фомина, и дёрнул к себе. И как давай рассказывать чего-то. Быстро-быстро и непонятно-непонятно. Не «зразумил» ни слова Вовка, тогда мужик на него плащ накинул.

— Мал. Сам мал.

Вона чё, мужику плащ маловат, понял Фомин. Он надел плащ тёмно серый, с большими пуговицами тоже серыми, ремнём и даже узкими погончиками. Красота, пришлось у Ишина занять двадцать динар. Свои уже истратил почти все деньги. Последнее выгреб из кармана даже мелочь, в том числе и советскую.

Шёл Фомин по вокзалу, с муравейником людским внутри и вдыхал влажный пахнущий углём и дымом воздух с удовольствием. Ночью спина решила проявить чувство сострадания и перестала почти болеть, ну или маршальская мазь германская подействовала. Дошёл до автобусной остановки и всё, хорошее настроение улетучилось. Люди штурмом брали небольшой автобусик, что ходил до их посёлка. Мазь, мазью, а рисковать уплотняться в этом автобусе Вовка не решился. И при этом отлично понимал, что следующий будет так же забит по самое не балуйся.

Такси не наблюдалось. Хоть пешком иди, только дождь и грязь по дороге страшенная, да и не близкий путь, неизвестно, что лучше, полчаса пешей прогулки или давка в автобусе для спины.

И тут Вовка увидел физорга их завода Лукина Юрия Александровича и Серёгина рядом. Инвалид стоял возле полуторки и ругался, размахивая одной рукой, с шофёром. Анатолий Иванович ничуть не изменился, такой же взъерошенный и боевой. Лукин степенно прохаживался вдоль машины и в перебранку не вступал. Вовка даже про спину забыл, поспешил к землякам.

— Юрий Александрович, Анатолий Иванович! Здравствуйте! — Фомин почти подбежал к бывшим своим руководителям.

Немой сцены, как у Гоголя не получилось. Узнали. Обниматься бросились. Вовка, конечно, понимал, что серьёзно подрос, но вот тут, наконец, ощутил это зримо. Серёгин был лишь на сантиметров пять ниже его, а физорг завода, и вовсе с него ростом, когда они летом прошлого года познакомились. Но это год назад. Теперь он почти на голову над ними возвышался. Как там Гус Хиддинк потом обзовёт Павлюченко — «Спящий гигант». Когда Челенков уже тренером в «Спартаке» работал, руководству клуба удалось перекупить Романа у «Ротора» и Челенков был заметно ниже Романа, у того рост был под метр девяносто. Так он сам теперь дорос до этого же размера, ну и худой и даже тощий Павлюченко, гигантом, если честно, не смотрелся, скорее жердью. А вот вымахавший в отца не только в длину, но и в плечах, Фомин точно теперь гигантом стал, тем более, что и рост средний в стране сейчас на десяток сантиметров меньше, чем на рубеже веков.

— Ух, а вырос-то, — первым отступил, чтобы осмотреть с головы до ног Фомина, Лукин, — Ого, Володя, это что — орден? А это медаль чемпиона страны по канадскому хоккею? Знай наших Самарских!

— А ты на долго, Володя? — продолжая похлопывать Фомина по плечу отступил и Серёгин.

— На три дня. Третьего награждение. Нужно в Москве быть.

— Ох, мать же ж, да ты ведь с «Динамо» чемпионом страны стал. Так… — Лукин сдвинул кепку на лоб и почесал затылок. — Так, завтра в восемь, чтобы был на проходной завода. Соберу актив и парторг, наверное, своих соберёт. Выступишь перед земляками, про чемпионат расскажешь, про Москву, про вашу поездку в братскую Югославию. Ясно, подготовься, материалы последнего пленума почитай, народ обязательно про международное положение вопросы будет задавать.

— Юрий Александрович, может не надо. Какой из меня лектор про Международные отношения. — Вот уж про Югославию братскую Челенков Фёдор точно рассказывать не хотел. Вилка, как в шахматах, получалась. В середине следующего года, а может и в начале, точно Фёдор не помнил, но Сталин вусмерть разругается с Тито. Друг друга будут клеймить, и втянут в это и обе страны поголовно. Но сейчас мир и дружба. Спросят про братушек, и что отвечать, хвалить и говорить, что они верные ленинцы, а потом через полгода, допустим, когда драка лидеров начнётся ему это припомнят и обязательно донос напишут, вот, мол, приезжал ренегат Фомин и врага всех коммунистов проклятого Тито хвалил, значит, сам оппортунист и троцкист. А ещё орден у него от самого Тито. Не шпион ли он Югославский. А если прямо сейчас «братушек» и маршала Тито ругать, то донос прямо сейчас и напишут. Не успеет проходную завода в обратном направлении перейти.

— Не выделывайся, Фомин, загордился, что ли, и не хочешь с товарищами поговорить. Ты ведь комсомолец. Ну, поиграешь там, в Москве, несколько лет и домой, на свой завод вернёшься, так что не выпендривайся, завтра в восемь, чтобы был на проходной.

— А ты, Володя, садись в кузов, сейчас поедем. Ещё раз Гришке нотацию прочту, и поедем, представляешь, пока мы ходили форму получали на станцию товарную, он за червонец договорился людей в кузове довезти до посёлка. Вон стоят. Мы их и так бы взяли. Наши же, поселковые. А он — Гусь, хотел на них заработать. Залазь в кузов. Эй, земляки, давай тоже залазьте.

Вовка сам залесть не смог, снизу какая-то бабёнка смутно знакомая его за задницу поддержала, сверху Серёгин одной рукой подтягивал. В результате, когда через борт переваливался, то сполз прямо головой на сапоги мужика с большим узлом, чего-то мягкого. И щекой всю эту грязь собрал. Уселся на чемодан, поправил плащ, и выматерился про себя. Рукав весь в рыжей глине. Как вот таким красивым домой идти?!

— Вова, держи платок, оботрись, — Вовка повернулся на голос. Ох, мать же ж, твою же ж! Тётя Света. Как не увидел до этого?

Глава 8

Событие семнадцатое

Если ты просто позволишь своему телу и разуму отдохнуть, исцеление придет само

Тич Нхат Хан

Величайшая исцеляющая терапия ― это дружба и любовь.

Хьюберт Х. Хамфри

Шли крадучись. Старались протискиваться под деревьями и вдоль заборов. Вовка идти-то хотел к «Просто Свете» одежду почистить и умыться. Ну и «чаю попить». Родители всё одно на работе, даже Мишки может дома не быть, школьные занятия закончились и пацаны, без всякого сомнения, на пустыре или на школьном дворе в футбол играют. Мишка с собственным футбольным мячом, настоящими бутсами, что ему прислал Вовка, и братом чемпионом СССР по футболу сейчас в их посёлки главный футбольный авторитет. Как может какой-нибудь матч без него состояться?!

Словом дома до шести, а то и до семи вечера делать нечего. А вот у тёти Светы совсем другое дело. Было два «но». Первое «но» это обязательно найдутся «разведчики», которые проследят, а кто это такой красивый к Светке-швее заходил днём. Проследят, выявят и всем, кому положено и не положено, доложат и Вовкиным родителям в том числе. Ну, Вовка отбрешется, а вот про тётю Свету молва пойдёт. Не хотелось бы женщину подставлять.

Второе «но» было ещё хуже, да просто в разы хуже. «Но» называлось — спина. Нет, болела уже не как вчера, но вот в машине, при перелазе эпическом через борт и потом, прыгая на ухабах вместе с ГАЗ-АА, (то ли дороги плохие, то ли шофёры дураки, извечный русский вопрос) спину опять растревожил. Ныла и предупреждала, что кувыркания на кровати она не выдержит и откажет в самый интересный момент. То есть «НО» были весомыми, но пошёл. Если язык до Киева доведёт, то …

Крались, в общем. Повезло, возле дома, где тётя Света проживала, бабушек на скамейке не наблюдалось. Хотя, если по чесноку, то и скамейки не наблюдалось. Домик — барак двухэтажный на четыре семьи был окружён небольшим жухлым и жёлтым сейчас палисадником, в котором только оранжевые бархатцы напоминали о лете. Рядом со входной дверью, сейчас открытой стоял табурет самодельный и на нём сидел здоровый рыжий котяра, который подозрительно посмотрел на Вовку и сказал ему: «Мяв».

— И тебе не хворать, приятель, — решил Фомин проявить вежливость.

— Мяуа.

— Нет, брат. Так себе здоровье, упал позавчера и спину повредил. Болит, — ну, раз спрашивает, чего не ответить-то.

— То-то я смотрю, ты скрючившись идёшь и в машину залезал не как спортсмен, а как дед старый, — подтолкнула Вовку к двери тамбура тётя Света. Хорошо не в спину толкнула, а по … По заднице, чего уж скрывать.

В квартире, Света первым делом сняла с Вовки плащ и в тазу замыла рукав, повесила сушиться, а потом повела к рукомойнику и кавалера. Умыла, осмотрела и стала пиджак расстёгивать. Вовка думал, что уже началось, но обломался. Швея вывернула его новый лапсердак на изнанку и хмыкнула.

— Хороший мастер делал. О, и рубаха не моя, хотя и похоже. Кто это шил? — и металл ревности в голосе.

— Исаак Яковлевич Розенфельд — старший закройщик ателье «Радуга». — Нужно говорить правду. Когда это выгодно.

— Исаак?! — и как давай на нём рубашку р… рассссстёгивать. А потом с себя платье через голову сдёргивать. Запуталась, косами застряла. Пришлось помогать, но сначала от бюстгальтера освободил. Чего женщину мучиться с его сниманием заставлять.

Не до спины. Через некоторое время, отдышавшись, повторили марафон. И тут в дверь затарабанили.

— Светка, шалава, прекрати визжать! Дети же дома! — И Вовку скрючило от неожиданности. Так в согнутом состоянии и завис над спиной, на самом деле, не визжащей, а, скорее, рычащей тёти Светы.

— Ох, — еле выпрямился. Да и то не до конца.

Просто Света бить морду соседке не пошла, засмеялась, весёлыми колокольчиками заливаясь. Потом потрогала аккуратно пальчиками спину стоящего знаком вопроса Фомина.

— Ай. — Нажала чуть сильнее, около позвоночника.

— Так, кавалер, давай одевайся, потом чай попьём. Завтра. У меня отпуск ещё четыре дня. Сейчас к бабке Фросе тебя отведу.

— А бабка Фрося это кто — мануальный терапевт? — на автомате выдал Вовка.

— Терапевт? Какой ещё коммунальный? А это — который по домам ходит. Нет, она просто бабка Фрося, бабка мужа моего погибшего. Она травками всякими народ лечит потихоньку, ну и иногда вывихи вправляет, да зубы заговаривает.

— Меня тут мазью из Германии лечили, сам Василий Сталин дал, ничего не помогает, — пожаловался Фомин.

— Сам Сталин. Ох, высоко ты Вовочка взлетел, больно падать будет. Ну, да я за тебя свечку поставлю. Одевай штаны, пошли.

У самого не получилось. Пришлось женские руки привлекать. И заблудились они. Но через десять минут, всё же штаны были натянуты, как и рубаха с пиджаком и даже ботинки с трудом надели. Вовка вышел из подъезда походкой робота из плохих фильмов американских категории «Б». Далеко бы не дошёл, каждый шаг давался с трудом. К счастью, бабка Фрося жила всего в нескольких сотнях шагов в таком же точно двухэтажном деревянном домике. Жила не одна. С ней жила ещё и дочь с мужем и двое детей, для двух небольших комнаток, наверное, тесновато, но сейчас дома был только один мальчик лет десяти, делал уроки. Остальные, кто на работе, кто в садике.

Мануальщица помогла сама Вовку раздеть тёте Свете, а потом выгнала ту на кухню, чайник ставить. Бабка ничего особенного из себя не представляла, ни бородавки на носу, ни косм седых, да даже бельма на глазу не было. Опрятная невысокая женщина лет шестидесяти, такие в будущем будут на скамейках вечером у подъездов сидеть в больших городах. Она погладила больную спину, потрогала сухими холодными пальцами позвоночник и ушла. Вернулась с зелёной мазью.

— Ложись, голубь. Сейчас намажу, а потом вправлю тебе хрящ. Когда подействует мазь.

От банки воняла точно так, как и от мази Вишневского, касторкой, то есть, состав был схожий, так и действовал, стало припекать, после того, как Вовке спину намазала бабка Фрося. А зелёного цвета? Так травками полезными разбодяжена касторка. Потом неправильная ведьма без бородавки на носу похимичила чего-то с позвонками, и вдруг с силой нажала на один из них. Вовка от боли чуть не намочил штаны. И отрубился на несколько мгновений.

— Всё, голубь, одевайся. Поболит ещё пару дней, потом пройдёт. Ну и береги теперь спину. Светка сказала спортсмен, футболист. Недельку вообще не бегай. И это дело бабе поручи, пусть сама на тебе прыгает, а ты лежи на спине и потолок разглядывай.

Вот, старая школа. Современный врач бы запретил. Так — страховая медицина. Перестраховываются.

Событие восемнадцатое

Дожили: орденоносцу кроме ордена и надеть нечего…

Михаил Мамчич

Иногда, только не получив то, чего достоин, начинаешь понимать, что получил по заслугам.

Аврелий Марков

Людмила Николаевна Фомина по дороге домой зашла в магазин и, отстояв приличную очередь, купила слив. Продавщица просто высыпала их из ящика, даже попадающиеся листочки и начинающие загнивать сливки не убирала. Покупательницы, женщины в основном, ругались и пытались перебрать продукцию агропрома, извлекая совсем уж гнилые, продавщица начинала кричать, чтобы не задерживали очередь. Её обзывали воровкой, ну и по кругу. Можно сказать, что не скучно время провела.

На вечер еда ещё со вчерашнего дня оставалась. Вчера огромную пятилитровую кастрюлю борща сварганила. Пашка выбрался опять к деду на рыбалку с меньшим и приволок чуть не два десятка кило рыбы. Пяток кило и поменяла Людмила Николаевна у соседа на пару килограмм говядины, которую тому родичи из деревни привезли, кости в основном, кто же настоящее мясо отдаст, но для борща хорошая мозговая косточка даже лучше, чем большой кусок чистого мяса, навару больше, и вкус, именно, мясной получается. Ну и действо само, после того, как последняя юшка выскоблена кусочком хлеба — кость нужно разбить и мозг из неё высосать. Пашка переломил об угол стола. Силища в руках и Мишке половину отдал.

— Расти тебе надо, Вовка, вон, вымахал, пишет, одёжка мала, а ты на месте стоишь.

Подходя к дому, заметила Людмила Николаевна, что с противоположной стороны улицы навстречу ей движется высокий городской парень в длинном сером плаще и необычной фуражке, на военную похожей. В одной руке парень держал красивый тёмно-красный чемодан, а во второй кулёк бумажный. Ёкнуло сердце, и ускорила шаг Людмила Николаевна.

Парень подошёл к их дому и поставил на скамеечку, что Пашка с соседом из горбыли сикось-накось собрали, чемодан красивый. И руки развёл.

— Вовка, — Людмила бросилась со всех ног к сыну.

Когда первый порыв прошёл, Людмила Николаевна отошла на шаг от первенца и оценивающе окинула его взглядом. Правда, вымахал, уже с Пашку ростом.

— Пошли быстрее домой, папку обрадуем! — дёрнула сына за рукав красивого, явно ненашенского, плаща.

— Мам, у меня спина болит, упал неудачно. Да, нет ничего страшно, проходит уже, — ладонями остановил подавшуюся к нему мать, — Только ты первой зайди и скажи бате, чтобы он меня не тискал и не бил по плечам. Врачи сказали резких движений не делать и обнимашками не заниматься.

— Так надо к бабке Фросе сходить! — завертела головой мать.

— От неё и иду. Мам, ты просто папке скажи, чтобы аккуратней. А, вот, конфеты возьми, — Вовка протянул ей большой кулёк пахнущий шоколадом, — я тут постою, а то бросится.

— Бросится?! Точно, бросится. Ну, пойду, попробую. Вымахали бугаями.

После ужина, когда пили чай с большими шоколадными конфетами, Павел Александрович впервые за много лет нарушил своё же правило и заговорил за столом.

— То-то я понять не мог, чего это физорг наш Лукин Юрий Александрович хитро так на меня смотрел, когда сказал в восемь тридцать на партсобрание и спортивный актив в заводоуправление подойти завтра. Говорит, приедет известный спортсмен, многократный чемпион СССР и расскажет о развитии спорта в СССР и о международном положении.

Бах. Это Вовка затрещину огрёб.

— Не мал ты ещё сынок, чтобы учить нас войну прошедших мужиков, коммунистов, международной политике учить. Иш выискался учитель. Тебе лет-то сколь, позволь полюбопытствовать? — Встал и прощёл к шкафу, достал оттуда парадную гимнастёрку с орденами и медалями., — Вот она где вся международная политика. Это — за Белград. Эта за Вену, эта за Будапешт. Вот — международная поллитика.

Вовка почесал затылок. Не больно. Так, обидно. Он тут вась-вась с самим товарищем Сталиным, а ему затрещину и маленьким называют. Тоже встал и пошел к чемодану. Не хотел. Ну, раз так получилось. Открыл его достал пиджак с наградами и, накинув на плечи, вернулся в кухоньку.

— Паш, а у него тоже орден, да иностранный и медаль, — всплеснула руками Людмила Николаевна.

— Вовка, это что — медаль чемпиона СССР по канадскому хоккею, — Бросился к пиджаку Мишка и тут же тоже затрещину схлопотал.

— Сидеть, — Павел Александрович притянул старшего к себе и чуть щурясь рассмотрел иконостас.

— А что там Лукин про «неоднократный чемпион» говорил, — с хрипотцой в голосе спросил.

— Так «Динамо» чемпионами страны позавчера стало, — Влез опять Мишка. Вовка кивнул, подтверждая слова брата.

— Третьего числа награждение. Я в списках.

— Ну, что чемпионами стали это все знают, и что ты победный гол забил, тоже теперь вся страна знает. Значит, ещё одну такую медаль дадут, — Павел Александрович ткнул мощной своей сарделькой в жёлтый кругляш. А это что за знамя с портретом?

— Членский значок Союза писателей СССР, писатель я теперь. Это Максим Горький на флаге.

— Писатель? — Фомин старший даже рот открыл.

— Ну, поэт, точнее. Я тут вам три пластинки привёз с песнями, что на «Мелодии» записаны.

— Минька. Беги к дяде Пете его зови, жену его и Ольгу дочку. И патефон пусть возьмут. Бегом. Да бегом, я сказал.

Мишка вьюном вывернулся из-за стола и шмыгнул в коридор, а Вовка вспомнил об одном важном деле.

— Мама, пап, нам за победу в турне по Югославии премию дали. Я вам привёз.

— Ой, да ты бы лучше на одежду себе потратил, — всплеснула руками Людмила Николаевна.

— Я другую премию на одежду потратил, а это и вам, — и Вовка достал из кармана пиджака пачку пятидесятирублёвок.

— Мать твою, через …

— Паша!

— Сорок лет Паша, а таких деньжищ не видел. Это больше моей годовой зарплаты.

Событие девятнадцатое

Можно любить тех, кому приказываешь, но нельзя говорить им об этом.

Антуан де Сент-Экзюпери.

Вовка спал отвратительно. Его сбитая из досок отцом кровать, точнее, двухъярусные нары, оказались малы. Да не просто малы, а малы, так малы. Да, генеральская кровать тоже не рассчитана на людей с ростом в метр девяносто, но там можно ноги высунуть сквозь прутья решётки, а здесь они в доску упираются. Так, скрючившись, и лежал. И всё удивлялся, а как же год назад всего на ней спал. Или тогда лишь чуть длины не хватало, поджал чуть ноги и нормально, а теперь подрос на десять, а то и на двенадцать сантиметров. И приходится ноги серьёзно поджимать, к подбородку почти. А ещё мешало уснуть ненужное ему мероприятие, в которое угодил с корабля на бал.

Правильно отец ему затрещину вчера отвесил. Ещё даже семнадцати лет нет, а он будет учить взрослых людей и руководителей завода в основном, как им жить. Полная хрень. Ворочаться не получалось, если к стенке повернуться, то коленями в неё упираешься. Лежал и думал, чего он будет завтра рассказывать.

Легли поздно, пока дядя Петя семейство собрал, пока притащились, пока настроили музыку, и … И тут началось, едва зашипел граммофон, как припёрлись соседи, вот интересно, кто им сообщил о вечере встрече с известным поэтом песенником и ещё более известным в узких кругах композитором, а да, ещё и певцом, Больших и Малых. Три Вовкины пластинки прослушали в результате раза четыре. А потом принесли совершенно расстроенную и дребезжащую гитару и потребовали продолжения банкета. Мужская половина при этом раздобыла где-то пару бутылочек красноголовки. Не упились в хлам, но ходили донельзя весёлые и довольные.

А Вовку прямо вырубало, наелся от души, и плюсом вчерашнюю ночь из-за спины почти не спал. Спел им «Дядьку Вовку» и специально, сильно дёрнув струну, порвал. Всё, окончен концерт, дорогие радиослушатели. Пока не лёг, думал, донесёт голову до подушки и уже утро, а перенервничал и вот. Не может заснуть. А только уснул и батя уже будит.

— Подъем поэт. На завод пора собираться. Хоть бы рассказал, как нас жизни учить будешь. — Сдёрнул с него одеяло Павел Александрович.

В актовом зале заводоуправления собралось человек пятьдесят. В основном не увешанные наградой ветераны, как Вовка предполагал, а молодёжь. Видимо комсомольский и спортивный актив. Фомин всмотрелся в лица. Почти не было знакомых. Ну, а чего хотел, сидел кладовщиком в своём бомбоубежище, с рваными мячами общался больше, чем с народом. Тренеры были. Куйбышевские «Крылья Советов» в этом году заняли одиннадцатое место из четырнадцати возможных, но команды не было, только пару тренеров и начальник команды. А вот директор завода и весь партактив был в наличии.

Вовка надел парадный бостоновый пиджак новый с орденом и медалью. Поправил перекосившийся значок писательский с Горьким. Вышел на сцену, думал, сейчас хлопать будут. Нет, даже не заулюлюкали. Молча сидели.

Почти успокоился Фомин, он примерно понял, что нужно людям говорить. Не нужно про политику, про поездку в Югославию можно подробно рассказать, про чемпионат. С этого и начал. Рассказал об играх в Загребе, Сплите и Белграде, сообщил, точно не знающим этого факта слушателям, что сам Батый дошёл до этого Загреба в 13 веке и разрушил его. Посетовал, что там гораздо лучше, чем у нас газон и даже рассказал, как с каждого стадиона откопал немного ножичком дёрна и посадил в уголке на «Динамо» и что потом директор сам их выкопал снова и отдал ботаникам в МГУ на изучение. Рассказал о концерте и о песнях, что они с актрисой Серовой пели в театре в Белграде.

А закончил тем, что описал предварительный сценарий фильма, что они сейчас вместе с писателем Львом Кассилем сочиняли.

— Надо, чтобы руководители города и завода обратили внимание на дворовый футбол, нашёл же меня товарищ Лукин на пустыре. А если вот в такие дворовые команды будут хотя бы пару раз в неделю приходить настоящие тренеры и учить ребят, а завод или домовые комитеты выделят деньги ребятам на мячи, то через несколько лет сначала в команды юношеские, а потом и в команды мастеров придёт гораздо более подготовленная молодёжь. И если Куйбышев будет зачинателем этого движения, то почему бы лет через пять «Крыльям Советов» не побороться за чемпионский титул. И самое главное, нужно начать бороться с курением среди спортсменом и особенно среди мальчишек, может даже, парторганизации завода начать пропаганду здорового образа жизни и выйти на городскую парторганизаию с просьбой запретить продавать сигареты без предъявления паспорта молодыми людьми.

— Да, у тебя у самого в «Динамо» все поголовно курят, — не выдержал тренер «Крыльев Советов» Александр Абрамов.

Блин, год назад чуть ли не стариком казался, а ведь всего тридцать пять лет.

— Точно. И я ничего с этим поделать не могу. Там не я тренер. Там — Якушин Михаил Иосифович. Зато, я тренер молодёжного состава «Диномо». И вот там я с курильщиками борюсь. Почувствую запах, и гоняю, пока не упадёт курильщик, и так, пока не поймут, что курить вредно. Из пятнадцати человек девять полностью бросили курить, а остальные резко уменьшили и позволяют себе только пару сигарет после второй тренировки.

— Второй. Ты что две тренировки в день у них проводишь? — Это встал капитан «Крылышек» Андрей Ржевцев, Вовка его из-за спин и не заметил.

— Да, сначала силовая, бегаем с утяжеление …

В общем пришлось полчаса рассказывать о тренировке «Молодёжки». И самое интересное, что ни партийные деятели, ни комсомольские недовольства не проявляли, сидели и слушали, а некоторые и записывали карандашиками в блокнотики.

После собрания этого пообедать сходил вместе с парткомом. Пригласили.

За столом поинтересовались и про значок с Горьким. Рассказал про пластинки. Провожал до проходной Вовку физорг завода Лукин.

— Спасибо тебе, Володя. Много полезного рассказал. Возьму на заметку. Не хочешь в нашу команду вернуться? Поможешь тренеру, чемпионами не чемпионами, а в призёры должны с тобой попасть.

Челенков не очень отчётливо помнил, но через три или четыре года «Крылья Советов» и без него, вроде бы, в призёры выбьются. Отказал вежливо.

Ну, а теперь на «примерку» к тёте Свете. Нет, правда, сначала примерка. Решил Вовка себе нормальную футболку сшить из нескольких маек алкоголичек.

Глава 9

Событие двадцатое

Увы или ура, пока не ясно.

Виктория Лабокайте

Сомнения, как и замыслы, бывают творческие, фантастические и никчёмные.

Авессалом Подводный

Добрый день, уважаемые читатели. Эта глава тоже написана в основном Дмитрием Политовым. Я лишь немного подправил.

Шопперт Андрей

17 октября 1948 года. Полуфинал Кубка СССР

— …Боягун? Трясутся коленки?!

Третьяков отчаянно замотал головой.

— Врёшь! — с удовольствием припечатал Вовка и плотоядно усмехнулся. — Будем работать.

Вратарь опасливо отодвинулся.

— Может, не надо?

— Надо, Федя. Надо! — не отказал себе в удовольствии процитировать классику советского кинематографа Фомин. И плевать, что этот шедевр пока ещё неизвестен.

А с тёзкой в самом деле творилось неладное. Крупная дрожь, белый цвет лица, подгибающиеся ноги — к гадалке не ходи, мандражирует парень. Что ж, придётся заняться уже привычным аутотренингом и прочими психологическими штучками-дрючками из будущего. Главное, непонятно, с чего вдруг распсиховался друг-приятель. Ну, да, полуфинал Кубка страны. ЦДКА! Бобров сам с бобрятами! И что? В недавнем матче за «золото» отбились, нужный результат показали? Показали. Почему сегодня должно быть иначе? Чего там сказано с умным видом. Вроде бы Конфуцием. «Посеешь случай — пожнёшь привычку». Для любого человека для любой команды, да даже для любого государства это должно стать лозунгом. Нужно научиться побеждать. И это не просто вера в себя. Тут серьёзней. И именно этой привычки побеждать, а не веры в свои силы чаще всего не хватало сборной СССР по футболу, ну и унаследовала это неверие в себя и отсутствие привычки побеждать сборная России.

Вдвойне странно подобное поведение Третьякова и с той точки зрения, что это уже не первая его игра за основу. После травмы Хомича в том самом сентябрьском матче с армейцами, когда на последних минутах легендарный «тигр» неудачно врезался в стойку собственных ворот и серьёзно повредил руку, молодой вратарь успел принять участие в двух кубковых встречах. 1/8 и ¼Кубка страны соответственно. Правда, соперники там попались, скажем прямо, так себе: ташкентский Дом офицеров и харьковский «Локомотив». И счёт в этих матчах говорил сам за себя: 3–0 и 7–1. Размялись.

Якушин после валидольной концовки игры с ЦДКА смотрел на Вовку волком. Почему-то Михей вбил себе в голову, что все проблемы, которые возникли по ходу матча, корнями уходят в то тактическое построение, которое так упорно пробивал Фомин. И хоть кол ты ему на голове теши, никак не может принять тот факт, что нынешние 3-2-5 — это уже вчерашний день. И в играх на кубок Михаил Иосифович, как баран снова перевёл команду именно на эту схему. Старичкам-ветеранам раздолье и форменная лафа, Вовке — бессонные ночи и зубовный скрежет. Хочется взять что-нибудь тяжёлое, да и врезать по хитрой михеевской морде! По наглой, по рыжей морде. Стоп, это уже из другого анекдота. Ага, песня была во время лихих девяностых: «А мы ему по морде чайником. И научим танцевать».

Фомин оба матча начинал на скамейке. Раздевался в запас и терпеливо ждал своего часа. Ну, или не терпеливо. Осень холодно. Вспомнил будущее и принёс из генеральского дома верблюжье одеяло. Сидел в него укутанный под взглядами молниями старичков из «Динамо».

Как правило, благодушный из-за довольно удачно складывающегося хода что одной, что другой игры, Якушин величественно снисходил до наглого пацана и выпускал его после перерыва. Дескать, иди, показывай, что ты там опять нафантазировал. Плохо, что команда это настроение своего старшего тренера прекрасно чувствовала и совсем не спешила следовать тем указаниям, что Фомин немедленно принимался раздавать, едва оказывался на поле. К товарищу Берии на приём что ли записаться, пожаловаться на саботаж отдельных несознательных индивидуумов? После памятного турне по Югославии и не менее памятной поездки на дачу к Вождю, в принципе такая возможность имелась. Но… опять это проклятое «но»! Не мог Вовка себя пересилить и опуститься до подобного. Хоть застрелись! Но помечтать-то можно? Приходит он к Лаврентию Палычу и говорит: «Мешают мне играть в „тотальный футбол, товарищ маршал Советского Союза“. „Кто этот нэхороший человэк“? — сверкнёт очками „Лучший антикризисный менеджер“». «Хитрый Михей, да и всё „Динамо“». «Харашо. Расстреляем завтра. Адын будешь играть. Нэ подвыды». Ну, его. Будем капать на камень.

Поэтому, сцепив в очередной раз зубы, он упрямо демонстрировал на тренировках, в двусторонках и даже в официальных встречах — шаг за шагом, раз за разом, — как именно нужно принимать мяч, двигаться, отдавать передачи, встречать соперника.

Для Фёдора Челенкова азы, для нынешних футболистов — заоблачные дали. Хорошо ещё, что Михей разрешил привлекать парней из молодёжки. Они-то своим примером не давали старичкам и Якушину поставить крест на вовкиных начинаниях. Ну а как, если в тех же тренировочных играх сопляки постоянно переигрывали заслуженных мастеров? Значит, не совсем ерунду двигает товарищ Фомин в массы? Эх, взять бы пару-тройку обученных мальчишек, поставить вместо ветеранов — сразу дело стронулось бы с мёртвой точки. Мечты, мечты. А часики-то неумолимо тикают, отборочные к Чемпионату мира не за горами. И с кем прикажете выигрывать кубок Жюля Риме?

«Ладно, хватит ворчать, как старый дед» — в очередной раз пнул себя Вовко-Фёдор. Нет его больше, деда, остался в другой вселенной. Будем жить с чистого листа. И работать с тем, что в наличии.

Пару мячей Вовка в тех матчах на кубок забил. И ещё отметился несколькими хорошими передачами. Позднее их начнут засчитывать, как в хоккее с шайбой, как голевые. Здесь пока игнорируют. Да и флаг им в руки. Кому надо, запомнит.

К сегодняшнему полуфиналу с ЦДКА динамовцы подошли с определёнными потерями. В лазарет, помимо Хомича, попал Василий Карцев. И Якушин, не мудрствуя лукаво, поставил вместо него универсала Савдунина, которому по ходу было все равно, где именно играть. Как шутили в команде, Владимир разве что ещё амплуа голкипера не попробовал.

А вот у их соперников, наоборот, появился выздоровевший Григорий Федотов, которого ЦДКА явно не хватало в сентябрьском матче. Что и говорить, серьёзнейшее усиление.

Вовка невольно вспомнил, как на предматчевой разминке один из величайших игроков этого времени бил по воротам. Не смог удержать, вот и нет-нет, а посматривал на половину поля армейцев. Интересно ведь.

На стадионе ещё было пусто, болельщики из самых нетерпеливых только-только подтягивались, и в безветренной тишине гулко звучали мощные удары по кожаной сфере. Федотов, что вышел почему-то в сером неброском пиджаке, который он накинул поверх тренировочного костюма, поначалу стоял за воротами Никанорова и наблюдал за тем, как его товарищи по команде отрабатывают то стандарты, то удары с разных дистанций. Вроде бы даже что-то подсказывал.

Угловые подавал маленький Демин, а замыкали их чаще всего Бобров или Николаев. И если Сева, как обычно, клал круглого, будто рукой, в любой угол — на выбор, то у его партнёра сегодня дело не клеилось. Мяч после его мощных ударов то шёл выше ворот, то скользил по газону и голкипер довольно легко их забирал.

И прославленный бомбардир в какой-то момент не выдержал.

— Ты сложись, сложись, когда на мяч идёшь! — громко закричал он, раздосадованный очередным выстрелом по воробьям.

Николаев в ответ огрызнулся, и Федотов от неожиданности начал растерянно озираться, словно ища поддержки.

— Григорий Иванович, ты бы сам показал ему, как надо, — вмешался в назревающий конфликт своих игроков Аркадьев. — Пробей разок.

Даже динамовцы в этот момент прекратили разминку и с интересом стали наблюдать за происходящим у других ворот.

Федотов набычился, глянул на тренера исподлобья, потом молча скинул прямо на землю пиджак и вышел на поле.

— Размяться бы надо, — с досадой сказал он. — А, хрен с ним. Леха, — крикнул он Гринину. — Подай!

Товарищ пошёл на угол поля, а форвард занял свое излюбленное место в штрафной. Двигался он теперь по кошачьи упруго, с экономной быстротой, что отличает большого мастера. Вот напрягся, развернулся и, хотя с виду оставался в той же позе — немного ссутулившись и опустив руки — Вовка с отчётливой, кристальной ясностью игрока, что и сам не обижен техникой и видением игры, понял, что Федотов приготовился нанести тот самый, знаменитый резкий, кинжальный удар.

Мяч после подачи Грининапошёл изумительно точно. По красивой дуге, прямо на нападающего. Кожаный снаряд начал снижаться, а Григорий Иванович мелко-мелко засеменил, выбирая практически незаметными глазу шажочками место, которое пригодно для разгона и удара. Крутой — почти параллельно земле — наклон и пушечный удар! Никаноров даже не дёрнулся, хотя мяч летел в ближний от него угол.

— Офигеть! И Охренеть! — выдохнул Третьяков. Вовка и не заметил, как приятель подошёл к нему. — Видал?! И как такого удержать?

— Очкуешь?..

По логике вещей, армейцы сегодня должны были подсесть. Это ведь динамовцы спокойно разобрались с харьковчанами вполноги, а подопечным Аркадьева пришлось отчаянно сражаться в повторном матче с земляками-торпедовцами. Ведь первая их встреча закончилась грандиозным скандалом, мимо которого не прошла советская пресса, а руководство автозаводцев по итогам игры подало протест.

В газете «Советский спорт» появилась заметка с красноречивым названием «При плохом судействе». Как легко можно догадаться, в первую очередь досталось арбитру Дмитриеву. Дескать, при его полном попустительстве, футболисты обеих команд продемонстрировали открытую грубость и откровенно грязную игру. Особо выделили капитана ЦДКА Гринина. А рэфери ещё и подлил масла в огонь, несправедливо удалив торпедовца Сочнева и закрыв глаза на два гола, которые армейцы забили с нарушением правил. «До каких же пор футбольный отдел Всесоюзного комитета и его начальник тов. Дубинин будут потворствовать такому состоянию судейства и воспитательной работы в командах?» — гневно вопрошал автор заметки^[9].

Там, на самом самом футбольном Олимпе, глас народа услышали.

И уже 11 октября Комитет по делам физической культуре и спорта при Совете Министров СССР рассмотрел поданный торпедовцами протест, признал его справедливым и постановил провести переигровку. А судью злополучного матча дисквалифицировал.

Пусть и с трудом, отыгрываясь по ходу встречи, но армейцы в повторной встрече победили. Должны были подсесть. И грязью облили, и матч супержёсткий дополнительный провести заставили. Должны были … А теперь неожиданно для многих с первых же минут ЦДКА обрушил яростный шквал атак на ворота Третьякова. Молодой голкипер метался из угла в угол, раз за разом ликвидируя опасные удары армейцев. Что-что, а бить умела прекрасно вся атакующая пятёрка ЦДКА.

Фомин на скамейке сгрыз ногти до основания, наблюдая за тем, что творится на поле. Все же, самому играть как-то проще, чем смотреть со стороны. Не случайно, наверное, в прошлом сезоне сдали нервишки у тренера ВВС Анатолия Тарасова, и он полез на поле. Детство босоногое вспомнил. После этого инцидента, к слову, скамейки запасных перенесли из-за ворот.

— Лёня, держи Бобра!.. Сева, плотнее играй с Николаевым! — возгласы-указания, которыми то и дело Якушин пытался руководить действиями своих футболистов, разносились с такой силой, что иногда, казалось, перекрывали шум трибун. — Радикорский, ты что творишь, опять своего упустил!

Армейцы постепенно нащупали слабое звено в обороне «Динамо». Всеволод Радикорский, один из опытнейших защитников страны сегодня представлял собой жалкое зрелище. Вовка с некоторой оторопью смотрел на то, как его легко проходят то Демин, то Бобров. И лишь надёжная игра Третьякова пока выручала динамовцев от крупных неприятностей.

— Дыру зашей, чучело! — заорали с трибуны, когда Федотов издевательски пробросил мяч между ног Радикорского и нанёс отменный удар. Мяч, к счастью, прошёл чуть выше перекладины. — Михей, убери инвалида!

Якушин дёрнулся, словно от удара, побледнел и, сгорбившись, спрятал лицо, закрыв его ладонями.

— Михаил Иосифович, — осторожно потянул его за рукав Фомин. — Не обращайте внимание, дураков всегда хватает. Давайте после перерыва к моей схеме вернёмся. Савдунина на левый край, чтобы он не давал их нападающим так свободно себя чувствовать. Вы же видите, этот план не работает. И с блуждающими форвардами пора завязывать. Чего они без толку носятся, сами себя больше запутывают. Расставились по зонам, быстро отсекаем соперника пасами. Мяч, всяко, быстрее человека летит.

Якушин опустил руки и зло взглянул на Вовку.

— Радуешься, Фомин? Дескать, смотрите, я ведь говорил, предупреждал. Так?

Парень растерялся.

— Зачем вы так, я ничего подобного и в мыслях не держал. Но ведь нам и, правда, надо что-то менять, иначе дожмут вояки. Ей богу, дожмут. Не сейчас, так после перерыва.

Михей сжал губы в тонкую нитку. Белую.

— Я сам решу! — сказал, как отрезал.

Вовка тихонько вздохнул. Вот упёртый. И ворота, вроде, не новые. Старенькие, с облупившейся краской. Почему нельзя признать очевидное? Эх, вот, если бы он, Фомин, стал старшим тренером! Тьфу, черт, надо же куда занесло. Юноша с опаской посмотрел на багрового от злости Якушина, словно опасался, что тот узнает о его мыслях. Нет, вроде не обращает внимания.

Светлым лучиком в царстве беспросветного мрака, царящего на поле в первые сорок пять минут, был, разве что, сильный удар Бескова по воротам Никанорова за пару минут до судейского свистка. Пусть и с трудом, но вратарь ЦДКА с ним справился. А в остальном… А в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хо-ро-шо!

Мурлыча себе под нос прилипчивые строчки утёсовской песенки, Фомин в перерыве высокими прыжками, чтобы согреться, доскакал до туннеля под трибуны и, первым делом, подошёл к устало развалившемуся на скамейке в углу раздевалки — законном месте вратаря, Третьякову.

— Молоток! — подбодрил он приятеля. — Классно первый тайм отыграл. Видишь, как я и говорил, не так страшен черт. Давай-ка мы с тобой ещё разок проработаем установочку.

— Слышь, Фомин, — окликнул вдруг Вовку бедолага Радикорский. — А со мной можешь так же поработать?

В раздевалке стихло. Маститые, заслуженные футболисты, которые прошли и Крым, и рым, и медные трубы, удивлённо смотрели на своего товарища.

— Севка, ты чего? — попытался было обратиться к товарищу Леонид Соловьёв. — Ты что, правда, веришь, что все эти штучки-дрючки помогают?

— Отстань! — набычился защитник. — Мне плевать, как это работает, но я же вижу: мелкий со своим дружком перед матчем какой-то фигнёй позанимался и теперь тот стеной стоит. А ведь чуть раньше у него коленки тряслись. Признаться по правде, думал, сейчас с центра поля пропускать начнёт. Полную авоську нам накидают. Так что, идите на хер! Фомин, я — следующий после Третьякова.

— В общем-то, можно групповой сеанс провести, — потёр подбородок Вовка. Неужели стронулось? Тихо, главное, не спугнуть клиента!

Неизвестно, что именно повлияло: психологическая установка или самовнушение, но после перерыва Радикорский стал играть гораздо увереннее. По крайней мере, Якушин перестал хвататься за сердце всякий раз, когда мяч оказывался на левом фланге динамовской обороны.

Да и остальные игроки его команды ожили, задвигались, начали все активнее отвечать атакой на атаку, проводить осмысленные комбинации.

— Ну вот, видишь, стоило лишь правильно с ними поговорить и все стало иначе! — орлом глядел на Фомина повеселевший Михей. — Костя, смелее иди на него, смелее!

Вовка отвернулся, пряча улыбку. Ишь, возгордился-то как. А в первом тайме как мокрая курица сидел.

А потом случилось страшное.

Радикорский, которого во втором тайме будто подменили, в очередном единоборстве с Грининым явно не рассчитал, как именно следует останавливать настырного нападающего ЦДКА и срубил его в штрафной площадке. Да так неудачно, что и сам неловко упал на кочковатый газон и зашёлся в крике боли.

А скрипучий гудок судьи матча — знакомого до боли эстонца Саара — и его решительный жест оповестили зрителей, что назначен одиннадцатиметровый.

— Да твою же мать, — выругался Якушин. Незряче посмотрел по сторонам и снова выругался. Длинно и витиевато. Вовка аж заслушался. Эх, помнится, как-то довелось ещё в начале восьмидесятых, когда ни о каком Интернете никто и слыхом не слыхивал, общаться с одним историком. Сосед по даче у друзей, ага. Так тот, однажды, случайно саданув себе по ноге лопатой, как выдал тираду на несколько минут. Да такую, что все рты пораскрывали. «Большой загиб Петра Великого» оказался. А учёный тот, позже выяснилось, кандидатскую по русской обсценной лексике писал. Они ещё потом за ним с тетрадками бегали и просили повторить под запись.

— Фомин, — отмер, наконец, Михей. — Выйдешь вместо Радикорского. Он сегодня, судя по всему, отыгрался. Савдунин идёт на его место. И, Володя, попробуй что-нибудь сделать, я тебя очень прошу!

— Да ладно, чего уж, — неловко сказал Вовка. — Все будет тип-топ, Михал Йосич!

Бить пенальти пошёл Демин. Обычно штрафной удар выполнял Гринин, но его после столкновения с динамовским защитником пришлось заменить.

— Ты сможешь! — подбежал к Третьякову Вовка. — В глаза мне смотри! Реагируй по удару, не гадай. Слышишь?

Третьяков часто-часто закивал.

— Не боись, — с нервной улыбкой сказал он. — Я в порядке, Вов. В крайнем случае, просто обратно в Куйбышев отправят, верно?

— Я тебе дам Куйбышев! — рассердился Фомин. — Нам с тобой ещё в Бразилии за золото играть. Давай!

— Ото-о-йдитте за линнннию, — о, а вот и судья со своим смешным акцентом. Законник, блин. Да иду я, иду.

Демин начал свой разбег. Болельщики затаили дыхание. Кто окажется сильнее, вратарь или форвард? Форвард или…

— Да! — заорал Вовка и первым бросился к лежащему на земле товарищу. — Молодец! Намертво забрал!

А дальше было уже неинтересно. Просто в дополнительное время Фомин разбросал финтами уставших защитников ЦДКА и выкатил мяч Бескову, как на блюдечке. Но разве это они тогда выиграли? Конечно, же нет. Они победили в тот момент, когда нескладный худой верзила Третьяков вытянулся в струну двухсполовинометровуюююю и вытащил, выцарапал сильно пущенный мяч из «девятки» собственных ворот.

Радикорский — третий.

Глава 10

Событие двадцать первое

Причина вашего провала проста. Вы мало тренировались.

Ваш главный соперник — в зеркале.

Главное в спорте — не проиграть духом.

Только Вовка пристроился на разложенную кровать рядом с Наташей Аполлоновой… Нет, не лёжа. Сидели, обнявшись, и целовались, ну, начали целоваться, как загрохотала входная дверь в квартире. Так входил только хозяин. Генерал. То ли сил девать некуда, то ли специально, предупреждая домашних, что хозяин пришёл, но Аркадий Николаевич всегда толкал с силой дверь, перед тем как зайти. И она, повинуясь какому-то по счёту закону Ньютона, (или Кирхгофа?) врезалась в стенку. Громко. Вовка, когда в один из первых своих посещений генеральской квартиры эту вмятину в стене с осыпающейся штукатуркой увидел, то думал, что случайно, так, кто-то толкнул, и всё жильцам заделать дыру некогда. А оказалось, что это фишка у генерал-полковника. Должно быть, с тридцатых годов привычка у Аркадия Николаевича. Там, генерал ты не генерал, хоть маршал даже, придут и арестуют чекисты с чистыми руками, вот и завёл себе правило один из главных чекистов, проверять, не прячется ли кто за дверью. Так, хоть успеет выхватить наган и пару горячих сердец остановить, спрятать семью и застрелиться потом.

Нет, никто это Вовке не говорил, но привычка была у Аполлонова странная и, пытаясь объяснить себе её, до чего другого не додумался.

Штукатурка при очередном «заходе» генерала домой из дыры продолжала осыпаться и мама Тоня, вечером всякий раз, замывая угол в коридоре, ворчала. Вовка решил помочь «сожителям» генерала. Добыл в мастерской на стадионе кусок железа в три миллиметра толщиной, просверлил в четырёх местах по углам, обтянул её кожей толстой, от порванного мяча, сделал четыре чопика деревянных, выпросил у слесаря коловорот и пришёл с этим всем в гости. Под вздохи мамы Тони просверлил дырки в стене, вогнал туда чопики и пришурупил железку.

— Не эстетично… — резюмировала, не догадываясь о будущем шедевре Гайдая, с выражением Миронова на лице, будущая тёща.

— Зато дёшево, надёжно и практично, — попытался Челенков спародировать голос Папанова.

Генерал вечером конструкцию на надёжность проверил. Обычного грохота не получилось, покрышка мяча удар почти погасила. Всем семейством собрались посмотреть. Лепота, ни одной крошки штукатурки на паркете. Аркадий Николаевич, тоже осмотрел дивайс и, хмыкнув, пошёл переодеваться, ни одобрения, ни возражения не высказав. При этом, как показалось Фомину, теперь, заходя в квартиру, дверь толкал ещё сильнее. Вот и сейчас, ручка двери ударилась о мяч и предупредила целовальщиков, что не вовремя они это дело затеяли. Непруха пришла. Вовка глянул на часы золотые. Да, нет, они-то нармально уселись пообниматься, это Аркадий Николаевич не вовремя пришёл. Ещё час до конца рабочего дня. Случилось что-то.

— Володька, подлый трус, выходи! — ну почти так.

— Володька, подлый подстрекатель, выходи!

Вышел, не в шкаф же прятаться. Так, и нет шкафа. Сам такую конструкцию соорудил, что и прятаться некуда.

— Туточки мы, Аркадий Николаевич. «Смотрит царь на Федьку, как язвенник на редьку», — Вовка выглянул из двери девичей светёлки.

— Чего?! — генерал застыл на одной ноге, перестал ботинок разувать.

— Стих придумываю, Аркадий Николаевич. Что случилось? «К нам на утренний рассол.

Прибыл аглицкий посол»? — не удержался. А зачем кайф обламывать.

— Чего?! — так и стоит на одной ноге. Аист. Или цапля?

— Извините, Аркадий Николаевич. Это всё стих. Что случилось?

— Ты Федька, тьфу, Вовка, берега-то видь. Выполнил я хотелку одну твою. Доложил сегодня Молотову Вячеславу Михайловичу, а он говорит, что всё правительство на игру придёт. Сам, мол, организует. Культпоход! Мать его! Вечно ты меня в историю втравишь. — Аполлонов, наконец, отмер и ботинки стащил. Надел сшитые в артели «Робутса» меховые тапочки и прошёл на кухню, — Тоня где?

— Поехала Лену забирать из хореографического кружка, — высунулась из-за плеча Вовки Наташа. Помада не размазана. Нет помады.

— Ясно, марш уроки делать, мне с женихом твоим, как он выражается, «покалякать» надо. Иди сюда, голубь! Стой, Наташ, поставь там чайник на плитку, холодно на улице, ветер, продрог. Специально машину в двух кварталах остановил, пройтись хотел, прикинуть, что делать. Только вымок и замёрз весь, ничего кроме идеи Василия Сталина собрать сборную Москвы в голову не приходит. Эх, Володька, чего я тебя тогда в Куйбышеве не оставил?! Жил бы, как человек.

— Да, что случилось-то, Аркадий Николаевич? Что сборная Англии по хоккею на траве к нам едет?

— Весело ему. Нет, не сборная Англия. Едет венгерский клуб футбольный. «Вашаш» называется. Серебряный призёр их чемпионата. Опозоримся, всех поснимают.

— Аркадий Николаевич, Хотите, я вам расскажу, до чего вы с руководителями футбола нашего додумались. — Фёдор Челенков отлично про это турне венгров в СССР знал. Сто раз про него Бесков Константин Иванович рассказывал. Фишка у него была. Как кто запаникует, так Константин Иванович начинает рассказ, как они хвалёных «ВЕНГРОВ» под плинтус запинали.

— Умный. Ну, расскажи, — Аполлонов сел за изготовленный Вовкой стол на кухне и мотнул головой, предлагая «Дяде Степе» не отсвечивать под потолком, а оказаться «адекватным» собеседником, — Садись на табурет, что я должен слушать, голову вверх задрав, и так раскалывается.

— Вы с начальником футбольного отдела Всесоюзного комитета вашего товарищем Дубининым Виктором Ивановичем и прочими большими начальниками решили, что первый матч венгры сыграют с московским «Торпедо», якобы, а на самом деле сборной Москвы. Добавите туда с ЦДКА и «Спартака» лучших. А второй матч с нами, ну, то есть, с Чемпионом СССР. И нам на усиление ещё Боброва или кого из нападения сосватаете. Нельзя же проигрывать. Тем более что теперь вот, оказывается, что всё правительство СССР на матчах будет. Угадал?

— Мал ты ещё … Ну, в смысле, не ростом. Мал ещё учить … Тьфу, на тебя. Меня мал учить, говори, что не так, по роже твоей улыбчивой вижу, опять умничать будешь. Только учти, Фомин, что от этих матчей, считай, на девяносто процентов зависит, поедет сборная СССР в Бразилию или нет. Ага, репу зачесал.

— Да, шрам заныл на башке, сегодня отрабатывали дриблинг с мячом на голове. Ну, цирк.

— Потом про цирк, говори, что не так!!! — поднялся из-за стола, нахмурившись, Аполлонов, — Наташ, что с чаем?

— Всё, сейчас закипит. На электроплитке-то пара минут.

— Да, спасибо ухажёру скажи. Хоть запах керосина из квартиры ушёл.

— Аркадий Николаевич, ещё одну предсказушку хотите? — вспомнил Вовка рассказ Бескова и про матч первый этого «Вашаша» с «Торпедо».

— Ну, плюй в душу. — Сделал вид, что рванул на себе рубаху генерал.

— Перед игрой с этими «металлистами»…

— С кем? — дёрнул головой Аркадий Николаевич.

— «Вашашем», они же из Будапешта, металлурги.

— А! Ну, точно, Гранаткин говорил, клуб создан работниками металлургической промышленности. Ну, и что с «металлистами»?

— Вы уже договорились с Лихачёвым накрутку сделать «Торпедо», напомнить им, что Советские футболисты не могут проиграть «сраным» венграм.

— От, ссука!!! Я, вот, сейчас, шёл домой под дождём и именно это мне в голову пришло. Лихачёва Иван Алексеевича подключить. Крепко тебя молнией шарахнуло, мысли читать научился.

— Зачем? Это обычная практика, и в Англию, и в Югославию, и в Скандинавию, всё время, команды на время усиливали игроками других команд. Это глупость страшная. Игроки не сыграны, друг друга не понимают, а ещё обязательно будут передерживать мяч, во-первых, потому, что не знают партнёров, что у того в голове. А, во-вторых, они будут даже непроизвольно стараться обратить на себя внимание руководства, чтобы доказать ему, что он классный футболист, Что дриблинг у него лучший в стране, и в следующий раз за рубеж его снова нужно брать. Он — супербобёр.

— Хм. А сам Бобров? В Англии, не помог разве «Динамо»? — и не собирался сдаваться генерал.

— Не знаю, не был. Может, и помог? А, может, навредил? Бобров это финишный удар, он не создаёт игру, он нацелен на ворота. На него должна вся команда играть. Так, что может и навредил своим присутствием динамовцам. Не о нём речь. Бобров это лучший игрок мира на сегодняшний день. Даже спорить не о чем. Разговор о тенденции. Вы боитесь проиграть, ну, что команда проиграет, и начинаете её накачивать. А они же не дети, и понимают, зачем вы это делаете, не верите в них, боитесь. И они начинают бояться. Страхом человека очень легко заразить. Надо по-другому. Сказали тренеру, «Михаил Иосифович, верим в тебя!» и ВСЁ, не надо больше ничего. Всё остальное только во вред.

— Говорил мне Василий Сталин про загибы твои в Югославии. Думал, привирает. Нет. Правду сказал. То есть, не веришь в правильный настрой, что нужно создать у ребят перед матчем? — брови свёл и навис над, сидящим на своей табуреточке, Вовкой.

— Настрой? Не буду спорить. Более того, обязательно настрой нужно создать, но совсем другими словами и не прямо перед матчем. Так только закрепостятся игроки. Пусть им тренер лучше пример из своё карьеры спортивной приведёт. Ладно, Аркадий Николаевич, так мы далеко зайдём. Я про другое хотел сказать. Нужно не просто обыграть этих венгров, нужно их унизить.

— Хрена се? Это как? После победы жопу им голую показать. Твою!

— Пап! — пискнула зеленоглазка.

— Прости, доча. Стоять! А чего ты тут подслушиваешь, Я тебе сказал уроки идти учить, а не мужские разговоры подслушивать про жопы.

— Пап!

— Всё, иди, в свою комнату. Потом тебе жених всё расскажет. Чай где? — Аркадий Николаевич развёл руками, показывая, что на столе пусто.

— Так вы ругаетесь …

— Ничего мы не ругаемся, диспут у нас. Давай, чай налей, печенье поставь в вазочке и дуй уроки делать. Шагом арш …

— Пап!

Посидели молча, подождали.

Когда Наташа ушла. Аполлонов по-деревенски или по-купечески, вылил часть чая в блюдце, чтобы быстрее остыл и, прихлёбывая по капельке, и всё одно обжигаясь, спросил:

— Так что там с жопами? — булькнул чаем.

Вовка соображал лихорадочно, как преподнести идею так, что бы сразу отторжения не вызвать. Одно дело доубедить «руководство», и совсем другое — переубедить.

— С жопами? Показать, конечно, можно. Только не поймут они, если перед этим их не разгромить. Не победить, а именно разгромить.

— То есть, сборную Москвы организовывать? — обжёгся в очередной раз Аркадий Николаевич и отставил, блюдце, лужицу на столе в виде Московской области «организовав».

Тяжело! Вовка вздохнул. Из рассказов Бескова он отлично помнил, что динамовцы во втором матче, точно, разорвут именно, венгров хвалёных. 5: 0. Василий Карцев забьёт несколько и Бесков. Бескова, кстати, сломают обозлённые разгромом венгры и, вообще, начнут играть не просто грубо, а запредельно грубо.

А вот первую игру «разагитированные» торпедовцы, усиленные и не сыгранные, сольют 1:2. Как там Бесков сказал: «обещали выложиться до конца, но… играли безвольно».

— Аркадий Николаевич, нужно чтобы первую игру играло «Динамо» и никем его не усиливать. Тем более что люди ведь не дураки, они Боброва увидят и подумают, что вы, вы — руководство футбольное, «Вашаша» боитесь и потому «Динамо» усилили. Не надо этого делать. Сейчас «Динамо» на пике. Разорвут хвалёных венгров на британский флаг.

— А потом кого? ЦДКА? — Аполлонов схватился за выложенные из пиджака сигареты «Новость», но взглянул на отстранившегося сразу Вовку и, хмыкнув, сунул назад в карман.

— И в чём тогда унижение? — Фомин, пожал плечами, — Равноценные почти команды, даже ЦДКА с Бобровым сильнее «Динамо», ну, без меня, хотя хвастаться и не сильно хорошо. Не надо, ни сборной Москвы, ни коней на поле выпускать. Нужно выпустить против «Вашаша» импортного нашу …

— Не томи, — хлопнул ладонью по столу генерал, превратив Московскую область в Свердловскую.

— Молодёжку «Динамо».

Аполлонов туда-сюда и снова сюда-туда мотнул головой, как бы говоря, «нет», но пока молчал. Пальцем превратил Свердловскую область в сферического коня в вакууме и глянул на Фомина исподлобья.

— Ну, идея понятна. Мол, какие такие грозные венгры, если их пацаны восемнадцатилетние, как ты говоришь под плинтус запинали?! Мальчики для битья. Ох, и нахватался я с тобой слов непонятных и выражений, Володька. Красивый ход. Ничего не скажешь. А хватит сил победить? Нет, не победить, сам сказал. Разгромить надо. Пять или шесть голов забить. Может, вам Боб…

— Аркадий Николаевич.

— Ссука! Не в игры же играем, может, будущее футбола в стране от нас двоих сейчас зависит. Победите со счётом пять — ноль?

Так хотелось сказать, что «легко». Только, на самом деле, это не так. Это одна из лучших команд Европы. То, что серебро у неё, а не золото, не важно. Однако, если «Динамо» в нормальной истории побило хвалённых венгров 5: 0, то его пацаны, эту «динаму» уже три раза побеждали. Так это было весной. Сейчас, вообще, стопчут. «Динамо» выдохлось к концу сезона, а они сейчас в лучшей своей форме, и подросли, и в росте, и в мастерстве.

— Порвём, как тузик грелку.

— Хочется поверить тебе, зятёк. Ох, как хочется. Ты своим одноклеточным мозгом даже не представляешь, какие силы с небес за этим матчем смотреть будут. Уверен, что если Сам не придёт, то по радио будет слушать. Если проиграете, то меня, может и не расстреляют, но турнут колхозом в Ивановскую область руководить. А тебе прямая дорога в дворники в Куйбышеве. Не разрешат больше играть. Понимаешь это?! — Аполлонов всё же закурил, прошёл к форточке. — Понимаешь? — Махнул рукой, — Ни, хера ты не понимаешь. Сейчас такое время неудачное эксперименты проводить. Ладно. Чем либо, помочь могу?

— Естественно. Нужно притащить на стадион полевую кухню. — Челенков вспоминал, как они в Куйбышеве готовились к детскому турниру. Блин, ведь и полутора лет не прошло.

— Кухню? Ну, решаемо. И цель ясна, не ездить чёрте куда на автобусе за жиденьким супчиком.

— Точно. Нужно готовить три раза в день, а то и четыре, блюда, типа, макарон по-флотски. Рис с большим количеством мяса постного, гречку тоже с мясом или с печенью, ещё лучше, и много сладкого чая. Ночевать ребята должны в одном месте и их туда должны довозить машинами, или лучше автобусами, чтобы не продуло. Подождите, Аркадий Николаевич, а когда игра-то? — Вовка, себя по лбу хлопнул. Организатор, блин! Может, венгры завтра приедут.

— Двадцать шестого октября. На следующий день после финала кубка.

— Двадцать четвёртого финал же, — мотнул головой Вовка, не справившись с математикой.

— Ну, они двадцать пятого приедут. Первая игра двадцать шестого, а вторая двадцать девятого. Синоптики обещают, что снега ещё не будет. Хотя дожди возможны.

— Аркадий Николаевич, а кто знает про этих венгров с голыми жопами? — Только про психологию Челенков Аполлонову втирал. А ведь буквально через несколько дней финал Кубка СССР по футболу и играть не с кем-нибудь, а со «Спартаком», который настроен на реванш. То есть, если по честному, то, на самом деле, одной из самых сильных команд в СССР на сегодняшний день. В реальной истории оба эти трофея, разделавшись с «Динамо» и со «Спартаком» поочерёдно, выиграли армейцы с Бобровым. Тут динамовцев спасло его участие в Чемпионате. Но Кубок, это Кубок. Тут всё нужно начинать с нуля. И у «Спартака», ставшего третьим в чемпионате, есть огромным стимул взять второй трофей, раз уж первый буквально на расстоянии вытянутой руки оказался, да не дался. Вот, нужно отомстить динамовцам. Замотивированы спартачи будут. С первых секунд бросятся атаковать.

— Ну, прилично народу, а что? — дымит, стоит, довольный, спихнул с больной головы на здоровую проблемищу.

— Не говорите Якушину и вообще никому в «Динамо». И вообще, максимально засекретьте информацию. Нет, нужно сообщить во всех газетах, что приедут эти «Вашиши», но с кем будут играть, не говорить. Наоборот. Даже в газетах устроить конкурс читательский, кто правильно первым назовёт обе команды — тому приз в десть билетов бесплатно. А ещё лучше первым десяти человекам. И всем по десять билетов. Сильно-то и не рискуете, не думаю, что вообще кто-нибудь про две «динамы» угадает.

— Боишься за игру со «Спартаком», разволнуются твои от информации, что им с венграми потом играть? — Раскусил его Аполлонов, но Вовка и не собирался скрывать.

— Да, Аркадий Николаевич. Боюсь. Очень не простая игра. И, наверное, главная в моей жизни.

— Добро. Переговорю с Дубининым прямо сейчас по телефону, пусть всех обзвонит и предупредит, чтобы молчали, как ты говоришь? «Как рыбы об лёд». Ох, и интересная молния тебя стукнула.

Глава 11

Событие двадцать второе

24 октября 1948 года. Финал Кубка СССР

Холодный октябрьский день. То выглядывает робко солнышко, то набегают тучи и начинает моросить противный дождь. А сильный ветер добавляет «радостных» эмоций и футболистам, и зрителям. И если первым ещё куда ни шло — после того, как побегаешь хотя бы минут пять, уже перестаёшь обращать внимание на капризы природы, то болельщиков было откровенно жалко. Сидят, бедолаги, на продуваемых всеми ветрами трибунах. И, что удивительно, продолжают азартно болеть, словно и нет никаких проблем с льющейся сверху водой. Вот ведь поколение. Да и «Охота пуще неволи».

Вовке-то грех жаловаться, опять взял проверенную «верблюжку» и закутался в нее по самые уши. А на голову шапочку. К слову, сегодня и остальные запасные притащили с собой кто пледы, кто — одеяла. И правильно, не хрен уши и прочие важные органы морозить. Не май месяц.

А вот то, что Якушин, чтоб его приподняло и потом приплющило, снова не поставил Фомина в основу, уже начало раздражать. Что ему, спрашивается, еще надо — выходит Вовка на поле и, как правило, обеспечивает результат. Даже Аполлонов уже с некоторым недоумением стал интересоваться, что это, мол, зятек, ты все время на «банке» начинаешь — неужто со здоровьем проблемы? И посмеивается так ехидно. На Наташку поглядывает. Дескать, смотри, доча, может бросить тебе этого инвалида-доходягу, пока не поздно? А у той сразу глаза на мокром месте. И тревога: «Скажи, что это неправда?!» Эх, Аркадий Николаевич, закатать бы вам в ухо за каждую ее слезинку!

Ответил один раз, после чего «папа» ржал целый час.

— Вы Аркадий Николаевич — «Свадебный генерал».

— Это как? — шляпу сдвинул пижонскую набекрень.

— Ну, меня всё зятьком обзываете, выходит о свадьбе думаете. Получается — «Свадебный генерал».

— Уморил, «зятёк». — отсмеявшись и, вытерев слёзы выступившие, иахнул рукой генерал-полковник.

Поле на «Динамо» сегодня, мягко говоря, не радовало. И так-то игры поздней осенью в Москве почти всегда напоминали борьбу в грязи. Ага, и в качестве участниц девицы в бикини — довелось как-то Федору во время турне «Спартака» по США наблюдать за подобным кувырканием. Та еще веселуха. Главное, рядом с ареной не сидеть, брызги во все стороны летят. Но сегодня газон вообще представлял собой жалкое зрелище. Ну а что вы хотели, за две-три недели его усердно вспахали не по одному разу в кубковых баталиях. А сверху потом еще и дождичек отлакировал. Наслаждайтесь, товарищи футболисты, и ни в чем себе не отказывайте.

В будущем будут оговорить: «битва на картофельном поле». Садисты, блин.

Было, правда, одно обстоятельство, которое вселяло надежду на то, что динамовцы сегодня получат серьезное преимущество над своими соперниками. И звалось это самое обстоятельство «мокшановскими бутсами». Нежданно-негаданно перед самым финалом приехал мастер на базу, где команда готовилась к игре и торжественно вручил каждому игроку основы по паре новехонькой спортивной обуви. Той самой, в которой Вовка уже как-то над «заслуженными» издевался. Обрезанные, с шестью ввинчивающимися прямоугольными шипами. Как раз для мокрой погоды и тяжелого грунта. А если учесть, что колдовал чудо-мастер над каждой парой не по-детски, то времени на разнашивание не требовалось — надевай и вперед, на поле.

Михей аж затрясся от восторга, когда увидел новенькие бутсы. И потом, в кои-то веки, пожал Фомину руку: «Не обманул, малец, выполнил обещание». Да и футболисты от своего тренера не отставали. И потому плечи Вовке отбили качественно, со всей пролетарской мощью. Или с милицейской? Даже за спину опять побаиваться стал.

Эх, вот бы, как прежде, размечтался парень. Выдают перед сезоном по одной паре шести- и тринадцатишиповок в обязательном порядке, владей и пользуйся. Тот же шестишиповый «Адидас» Федору Челенкову целых три года верой и правдой прослужил. Правда, надевал его только в сырую погоду. А белые тринадцатишиповые от «Мизуно»? На ноге как носок сидели. Уже шитые-перешитые, а расстаться сил не было — это ж как с любимым другом попрощаться. В сборной как-то на них внимание Блохин обратил, так у него глаза на лоб полезли: «Что это у тебя?» Они ведь к тому времени уже и цвета непонятного были. Хотя сам Федор их в шутку всегда «белоснежками» называл.

— Фомин, а почему у них шипы покороче сделаны? — подошел к Вовке с вопросом Бесков. — На твоей прежней паре длиннее были, я точно помню.

— Понимаете, — пустился в объяснения юный изобретатель-рационализатор. — Я специально попросил так сделать. Как раз по опыту с той парой. В бутсах с длинными шипами бежать труднее, уж очень они в газон вгрызаются. Да и сам себя в таких шипах зацепить можешь.

— Любопытно, — задумался Бесков. Вот-вот, мотай на ус, Константин Иванович, потом пригодится, когда сам тренировать начнешь.

В общем, благодаря так вовремя появившейся «вундервафле», очень хотелось верить, что золотой дубль вполне по силам. И к знамени чемпиона страны «Динамо» добавит еще и хрустальный кубок. Другое дело, что спартаковцы, которые в два предыдущих сезона выигрывали этот почетный трофей, вряд ли горели желанием с ним расстаться. Особенно, на фоне не слишком удачного сезона. Всего-то «бронза».

Глядя за тем, как капитаны команд — Леонид Соловьев и Василий Соколов — обмениваются букетами цветов и кидают жребий перед началом матча, Вовка ощутил некоторый дискомфорт. В самом деле, ему, коренному спартаковцу, чья судьба была красно-белой с самого детства, сегодня, возможно, предстояло сделать все, чтобы кубок прописался на год в Петровском парке. И это после въевшегося под кожу девиза Николая Петровича Старостина: «Бей „динаму“ проклятую!»

Фомин тихонько вздохнул. Да уж, судьба играет человеком. А человек играет на трубе. Ладно, будем отталкиваться от того, что имеем. И, если сегодня доведется выйти на поле, «треху» некогда родной команде отгружать не будем. Но все равно, смотреть на кумиров юности: Сальникова, Парамонова и других, не менее знаменитых спартаковцев было интересно. Тем более, что сейчас-то они молодые и можно вживую увидеть их игру.

Больше трех десятков репортеров и кинооператоров атаковали обе команды перед началом игры. Под стрекот камер и вспышки фотоаппаратов завершилось определение начала встречи и принадлежность половин поля в первом тайме. Игроки заняли исходные позиции. Свисток Николая Латышева, погнали!

Как Вовка и ожидал, грунт поля был скользкий и вязкий. И очень быстро мяч набух, впитав в себя приличное количество влаги. Эх, остается только мечтать о специальной пропитке. Кстати, не забыть себе поставить зарубку в памяти, вдруг уже изобрели подобную? А что, подкинуть идейку артельщикам о новой возможной статье доходов. Озолочусь!

Игроки «Спартака» на таком поле играли неважно. Осторожничали, предпочитая длинные забросы в надежде на «авось, пройдет» коротким точным передачам ближнему.

Их соперниками было проще. Ну а что, если уверенно стоишь на ногах, не едешь, будто на коньках, можешь себе позволить многое. Немудрено, что инициатива в матче практически с первых минут перешла к динамовцам. Держались они по-хозяйски и даже защитники при первой возможности выходили далеко вперёд, играя в высокий прессинг, пресекая попытки «Спартака» атаковать на дальних подступах к воротам Третьякова.

Удивляла некоторая пассивность средней линии красно-белых. Так-то у них полузащита всегда задавала тон и в последней очной встрече, когда «Динамо» потерпело сокрушительное поражение 0–3, именно превосходство в этом компоненте предопределило итоговый результат. Правда, ближе к середине тайма спартаковцы все же наладили взаимопонимание и все чаще стали тревожить Третьякова. Но к огорчению их болельщиков, встрепенулись их любимцы уже после того, как пропустили.

На двадцатой минуте Сергей Соловьев с видимым удовольствием продемонстрировал опекавшим его защитникам тот самый финт Пеки Дементьева, при помощи которого Вовка как-то издевался над игроками основы. И Анатолий Сеглин не придумал ничего лучше, как схватить нападающего «Динамо» и завалить того на самой границе штрафной.

Возле мяча собралось сразу несколько игроков атакующей команды. После короткого совещания, после сигнала арбитра, сам же пострадавший от души приложился по мячу. Тот буквально прошил рассыпавшуюся стенку и вонзился в пустой угол ворот Алексея Леонтьева. 0-1.

Якушин расцвел. С широкой улыбкой обменялся крепким рукопожатием с Чернышевым и с удовольствием, точно кот, наевшийся сметаны, продолжил смотреть за игрой. А повернувшись ненадолго к Вовке, постучал по ботинку и показал большой палец. Фомин понимающе кивнул. Конечно, бутсы первый класс. Кто бы спорил. Не забыть Мокшанову премию в случае победы пробить. Заслужил. А что, вроде бы где-то в ложе почётных гостей сегодня сам Лаврентий Павлович мелькал, вот пусть и примерит на себя роль золотой рыбки. Главное, умело подать заслуги мастера. Не все же спортсменов баловать. Пора, пора уже понять, что команда — это не только игроки. И без тех, кто обеспечивает им возможность демонстрировать свои лучшие качества, многого не добьёшься. Жаль, что даже в позднем СССР функционеры частенько забывали об этом. А ведь умелый массажист, сапожник, точильщик коньков — это та самая соломинка, что ломает хребет слону. Или кому там? Муравью?

После пропущенного гола «Спартак» ринулся отыгрываться. Наплевав на осторожность, красно-белые уходили в набег аж вдевятером, оставляя позади лишь голкипера и одного защитника. Такая авантюрная манера сразу дала о себе знать. Три раза подряд с глазу на глаз с Леонтьевым оказывались Бесков и Сергей Соловьёв. И только собственная небрежность и великолепные броски спартаковского вратаря не позволили изменится счёту на табло стадиона.

В конце концов, даже благодушный поначалу Михей вскочил на ноги и начал громко кричать что-то нелицеприятное в адрес своих форвардов. По-хорошему, прав, конечно. Перевес всего в один мяч очень скользкий. Мячик-то круглый, залетит «дурак» какой-нибудь и привет, начинай все сначала.

Но в целом работы было объективно больше у Третьякова. Соперники взялись за него всерьёз и совсем скоро Володька напоминал персонажа стихотворения Чуковского «Мойдодыр»: «Ах ты, гадкий, ах ты, грязный, Неумытый поросёнок! Ты чернее трубочиста, Полюбуйся на себя…» Зато не холодно!

В одном из моментов Сергей Сальников пошел напролом, продрался сквозь динамовскую оборону и Третьяков в последнюю секунду, когда весь стадион уже зашёлся в предвкушающем «Ну?!», в отчаянном броске пролетел-проскользил по грязи в тучах брызг и забрал круглого намертво. При этом ещё и получил мощный удар бутсой в плечо, так как нападающий красно-белых ногу убрать уже не успевал.

Вся скамейка «Динамо» в это время дружно ахнула. Неужели ещё одна травма голкипера? А ведь в запасе лишь Яшин. Михей за сердце схватился. Но Володька кое-как поднялся. Хоть и морщился, тряс ушибленной рукой несколько неловко, но замену или помощь доктора не просил. И даже мяч выбросил вполне уверенно.

Так и дотянули до перерыва. В раздевалке Фомин сразу же бросился осматривать Третьякова. Синяк, конечно, уже проявился. Да и морщился Володька, когда приятель-эскулап его ощупывал. Но храбрился.

— Ерунда, Вов. Небольшой ушиб и все.

— Ну-ка, подними руку, — недоверчиво кривился Фомин. — А теперь помаши. Да резче, резче!

— О, интересную вещь вспомнил, — сказал вдруг Всеволод Радикорский, наблюдая за тем, как вратарь выбрасывает руку вверх. После травмы, полученной в игре с ЦДКА, он сегодня даже не раздевался в запас, но команду поддержать пришёл, дома не остался. — Сейчас, наверное, мало кто помнит, но в сороковом, прямо перед войной, я вместе со «Спартаком» на игры в Болгарию ездил.

— Подожди, как это тебя к ним занесло? — удивился его тёзка Блинков.

— А, обычное дело, — усмехнулся Радикорский. — У нас же как, едет кто-нибудь заграницу и на всякий случай нескольких игроков из других клубов одалживает. Вон, тот же Бобёр за нас в Англии бегал. Так вот, Болгария. Они ж тогда у Гитлера в союзниках ходили. Но, несмотря на это, нас встречать почти вся София вышла. Люди улицы заполнили до отказа. В газетах даже тогдашние правители их возмущались: как же так, царя и правительство встречает несколько сотен человек, а каких-то футболистов — несколько сотен тысяч! А особо активных граждан били и в тюрьму бросали.

— Вот, гады! — зло бросил Третьяков. — Фашисты проклятые!

— И не говори, — вздохнул защитник. — Представляешь, каково нам было смотреть, как человека, который нам букет цветов бросил или просто крикнул что-нибудь хорошее, полиция окружает, бьёт, затаскивает в автобус и увозит? Кулаки сжимались, очень хотелось броситься на помощь, отбить, спасти. Но, — Всеволод с сожалением развёл руками, — нельзя.

— Почему? — искренне удивился молодой вратарь. — Вмазали бы этим сволочам!

— Почему-почему. По кочану, — передразнил его Радикорский. — Знаешь поговорку: «В чужой монастырь со своим уставом…» Нам строго-настрого товарищи из посольства запретили вмешиваться. Чтобы на твоих глазах не случилось, стой и терпи. Зубы сцепи и молчи! Политика, брат.

— Да хорош перебивать, пионер, уши оборву! — не выдержал Бесков. Он слушал товарища с интересом. — Дай человеку рассказать.

— А там уже немного осталось, — улыбнулся Всеволод. — Простые люди за нас были, не скрывали симпатию к Советскому Союзу. Но их царь-батюшка под немецким влиянием находился. Я почему ту поездку вспомнил: смотрел, как руку вскидываешь, — Радикорский показал на Третьякова, — а перед глазами футболисты болгарские стоят. Мы первую игру со «Славией», по-моему проводили. Так представляете, мужики, эти уроды не нашли ничего лучшего, как нас приветствовать фашистским салютом!

— Да ладно, — не поверил Савдунин. — Что, прямо всерьез, как «Хайль, Гитлер»?

— Представь себе.

— Порвать сволочей надо было, — хмуро процедил сегодняшний сменщик Радикорского, еще один ветеран «Динамо» Иван Станкевич. — В землю втоптать!

— А мы так и сделали, — улыбнулся Всеволод. — И так уже на взводе были после всего, что на улицах увидали, а здесь такая злость взяла — шесть штук им положили. Даже, несмотря на то, что жарища жуткая на улице, в тени под сорок. Никого подгонять не требовалось, все бились, как в последний раз. Самое смешное, что тогда на матче какие-то министры из Германии присутствовали. Вот мы им праздник-то подпортили. Они ж собрались посмотреть, как Советы продуют. А вместо этого такой конфуз. 6–1 Не верите? Можете у Михея спросить, он в том матче тоже играл. Там, если разобраться, сборная Москвы бегала. О, вспомнил, Федотов из ЦДКА у нас нападающим был.

Динамовцы восхищенно загалдели. На лицах у них появились одобрительные улыбки.

— Здорово! Молодцы! — с жаром воскликнул Третьяков, возбужденно подпрыгивая на месте. — Умыли гадов!

— Сиди спокойно, — строго прикрикнул на него Фомин. — Ишь, распрыгался, кузнечик чумазый. Иди вон, лучше, моську оботри, а потом пусть тебе массаж сделают. Лишним не будет.

Футболисты заржали.

— Кузнечик чумазый! — утирал слезы Блинков. — Вот сказанул, так сказанул!

— Так, кузнечики, — ухмылялся в дверях раздевалки Якушин. — Готовьтесь к выходу. У нас еще, если не забыли, второй тайм.

Прекрасно понимая, что преимущество пока зыбкое, динамовцы после перерыва сразу решили додавить «Спартак». Забить гол, а лучше два, и снять все вопросы о победителе матча. Но и красно-белые вовсе не собирались сдаваться. И потому на поле разгорелась жесткая, мужская борьба. Которая то и дело переходила границы дозволенного. Латышев с ног сбился, фиксируямногочисленные нарушения. А вот зрителям такое развитие событий явно пришлось по душе. По крайней мере, шум и крики с трибун не умолкали ни на секунду. Вовка даже заметил, как пару раз в сектора, где страсти кипели особенно сильно, вламывались наряды милиции, чтобы удалить заводил. Ха, это здесь еще не додумались из пожарных шлангов фанатов поливать. По нынешней погоде такое себе развлечение. На любителя.

Михей минут через пятнадцать не выдержал и отправил Вовку разминаться. И вскоре Фомин вышел на поле вместо наевшегося Сергея Соловьева. Зябко поеживаясь на холодном ветру, дождался первого паса, совершил хороший рывок. В конце, правда, не очень получилась передача на Бескова, но, лиха беда начало. И вскоре уже здорово принял верховую передачу от Савдунина, перебросил защитника и сильно приложился подъемом по опускающемуся мячу. И ведь почувствовал каким-то верхним чутьем, что попал, как надо. Леонтьев даже не дернулся, а лишь заворожено наблюдал за тем, как кожаная сфера сначала взмыла вверх, а потом вдруг резко клюнула вниз и влетела точнехонько в «девятку». 0-2.

— Хорошо положил, — легонько потрепал Фомина по стриженному затылку Бесков. — Молодец. Давай еще одну. А то видишь, народ зрелища требует.

Вовка оглянулся. Трибуны и точно, словно сошли с ума. Народ вскочил с мест и бурно праздновал забитый мяч. В воздух то тут, то там взлетали шапки, кепки, фуражки. «Чепчики».

Спартаковцы сникли. По инерции еще попробовали несколько раз пойти вперед и, чем черт не шутит, отквитать один гол, зацепиться за игру, вытащить ее на зубах. Но оборона «Динамо» стояла насмерть. И вскоре красно-белые завяли окончательно. Игра их стала тусклой, без огонька. Чувствовалось, что они и сами уже не верят в благоприятный для себя исход. Из того, что заслуживало внимания — особенно для Фомина — был разве что появление совсем молодого сутуловатого парня в центр полузащиты «Спартака». Вовка вздрогнул, когда диктор по стадиону объявил, что: «Вместо Олега Тимакова на поле вышел Игорь Нетто…» Надо же, еще одну легенду довелось увидеть на взлете.

А окончательно все стало понятно, когда Вовка разыграл изящную трехходовку с Трофимовым и Бесковым и Константин Иванович несильно, но очень точно пробил в правый от вратаря нижний угол. 0-3.

Эх, жалко, что здесь пока еще медалями не награждают, мелькнула в голове у Вовки шальная мысль. А как было бы здорово бросить их в завоеванный Кубок, наполненный до краев шампанским и встретить губами, словно целуя. Что ж, придется опять довольствоваться сладкими губами Наташи Аполлоновой.

Глава 12

Событие двадцать третье

Настоящая ответственность бывает только личной. Человек краснеет один.

Фазиль Искандер

Вопреки всему, что сказал Аполлонову про накачку футболистов перед матчем руководителями партии и правительства, сам Фомин решил капельку этой самой накачки на заметно волнующихся динамовцев капнуть. Якушин перед матчем смотрел на пришедшего в раздевалку Фомина в своей манере, чуть наклонив голову к правому плечу и почёсывал ухо.

— А, ты, Артист, чего не переодеваешься. Как ты там своих пацанов смешишь: «разминаются только трусы»? Ты не трус?

— Так я же двадцать девятого играю, Михаил Иосифович. — Тоже ухо чесанул.

— Ну, уж позвольте, Ваше Величество, мне решать, кто и когда у меня в команде играет. Быстро переодевайся и айда разминаться. Выпущу, если всё нормально будет на последние десять минут, ну, а если что пойдёт не так, то уж пусть твоя королевская милость не погнушается ребят поддержать. Правда, Орлы?

Орлы чего-то пробубнили. В раздевалке было прохладно. Теплее, чем на улице. Там, вообще, градусов пять, не больше и это при том, что солнышко почти весь день светило. В раздевалке было градусов десять, пар отдыхивался, и народ старался на себя амуницию быстрее надеть. Тепло проводили, но пока не дали ещё горячую воду в трубы.

Тут Вовка и решил дополнительно народ простимулировать. Только рот открыл, как его опередил Якушин и простимулировал его самого.

— Фомин, ты хоть бы спасибо сказал, — тренер правую руку ладонью кверху повернул и чуть вытянул по направлению в Вовке.

Ага, привет тебе мартышка. Где?

— Спасибо, — жалко, что ли.

— Эх. Дебил ты малолетний, ну, хотя зачем тебе деньги. Ни жены, ни детей.

— Детей? — ничего не понятно. Так и сказал. — Михаил Иосифович, ничего не понял, причём тут дети?

— О-хо-хо. Да, просто всё, если выиграем, а мы обязательно выиграем, то нам за эту игру и руководство общества «Динамо» премию выпишет и, скорее всего, Спорткомитет тоже не обидит. Понял, теперь, за что спасибо. Если выпущу хотя бы на десяток минут, то и тебе премия будет положена, а если при этом ещё и забьёшь гол, то даже вопросов ни у кого не возникнет.

— Спасибо, Михаил Иосифович, правда, не думал об этом. — И тут Челенков точно понял, что нужно сказать команде, чтобы они на самом деле захотели порвать хвалёных венгров.

— Михаил Иосифович, а можно, я мужикам секрет раскрою. Мне Аркадий Николаевич Аполлонов сообщил. До этой вот минуты тайна была, а теперь думаю можно, да и нужно сказать.

— Ну, если думаешь, говори, чего это тебе такое важное Председатель Спорткомитета по секрету рассказал.

— Слушайте, мужики, — Вовка повернулся к команде, но те уже и так прекратили одеваться и уставились на Фомина, — В общем, так, там, на верху, решили, что это будет контрольная встреча, которая решит, поедет ли сборная СССР на чемпионат мира в Бразилию. Выиграем, и Федерация футбола СССР заявит нашу сборную на отборочные игры. Нет. Ну, сами понимаете. Нужно выиграть. И плюсиком. Летом следующего года будет фестиваль Молодёжи и Студентов в Будапеште. В Венгрии этой. И там будет футбольный турнир. Наши всё ещё думают заявлять ли на этот турнир команду. Вот, если победим венгров, да ещё с крупным счётом, то поедем на этот турнир. Вы же все почти студенты. Как раз на основе нашего «Динамо» и сформируют команду. Съездим за границу, себя покажем, народ посмотрим.

— Ну, Артист, это и, правда, хорошие новости. — Якушин сделал вид, что удивился. А может и на самом деле не знал про фестиваль. СССР та ещё страна. Тайну народ хранить умеет. Приучен не болтать особо. Чревато.

— Так ещё выиграть надо всё это, — буркнул Хомич, тоже переодевающийся, но только на запас. Основным «Хитрый Михей» поставил Вовку Третьякова. Хома ещё руку берёг. Тренировался в пол силы.

— Главное, как говорил Наполеон, ввязаться в войну, — не унимался Фомин.

— Всё, наполеоны, выходим. На улице холодно, нужно, как следует размяться. Вон, трибуны шумят, значит, венгры уже вышли на разминку. — Якушин вышел, оставив дверь открытой. На стадионе и точно рёв настоящий стоял.

Вовка выходил из тоннеля последним. Нет, он, конечно, привык, что стадион «Динамо» почти на всех встречах полон под завязочку. Но одно дело понимать, а другое — ощущать это. Если стадион вмещал семьдесят тысяч зрителей, то на первую международную игру после войны всеми правдами и неправдами пришло все восемьдесят тысяч человек. Целое море людское плескалось в цементной чаше стадиона. И эти восемьдесят тысяч человек громким криком приветствовали чемпиона страны и обладателя Кубка этого года московское «Динамо».

«Динамо», «Динамо», — начал кто-то один скандировать, и вся многотысячная армия футбольных болельщиков поддержала, его. И до Воробьёвых гор и до Кремля клич донёсся.

Вовка поёжился. Зная результат в Реальной истории, сильно не волновался, а вот вышел под рёв стадиона и прямо коленки затряслись. Такая ответственность навалилась. Это он всё динамовцам правильно сказал, про плюшки. Только Хомич прав, эти плюшки ещё заработать надо, и не подвести эти восемьдесят тысяч человек, что пришли поболеть не за «Динамо», а за «наших», а ещё десятки миллионов прильнули сейчас к своим радиоприёмникам или у кого нет, то сидят у соседей. И не под водочку слушают на диване развалясь, а сидят вокруг тарелки этой чёрной хрипящей в полной тишине и боятся даже одно слово Синявского пропустить, словно от одного этого слова их жизнь зависит. А может и зависит?

Событие двадцать четвёртое

Как бы силён, проворен или искусен ни был тот или иной рыцарь, всегда найдутся другие под стать ему.

Джордж Мартин, из книги «Буря мечей»

Разминались под шум прибоя, гул на трибунах, то стихал, то снова нарастал. Руководство стадиона, видимо, ожидая наплыва огромного количества зрителей, начало запускать людей пораньше, чтобы избежать давки, а народ тоже приехал пораньше, так и получилось, что почти за полчаса до начала встречи стадион «Динамо» был заполнен.

Венгры, видимо, такой встречи и такого множества зрителей тоже не ожидали. Теснились, разминаясь возле ворот. Если Вовка, после целой жизни в футболе себя скованным почувствовал, то, что уж говорить про иностранцев. Челенков с ними встречался, вот год точно не помнил, семидесятые, середина или конец. У них там стадиончик на пятнадцать от силы двадцать тысяч зрителей, а тут такая огромная чаша.

Наконец, судья свистнул, и команды построились, вручили охапки астр венграм и бросили монетку. Начинать выпало им. Фомин вернулся бегом в раздевалку достал из сумки одеяло и вприпрыжку вернулся к скамейке запасных. Сел, укутавшись, под приветственный свист стадиона. Узнали автора двух решающих мячей в этом году.

С правительственной ложи не свистели. Эх, зря не рассмотрел из подтрибунного помещения из бинокля. Интересно же, на самом ли деле Молотов всё правительство привёл на игру.

Оттуда, с трибуны между башенками, и смотреть на игру интересней, здесь со скамейки из-за того, что на одном уровне с игроками находишься, толком ничего и не видно. Как ещё Якушин умудряется всё вовремя заметить и проорать игроку, пересиливая шум трибун, нужную команду. Потому, Вовка больше к комментариям Синявского прислушивался, чем за игрой смотрел, сидел, завернувшись в верблюжье одеяло, и ловил каждое слово комментатора.

Венгерские футболисты показывают очень слаженную и техничную игру. Они особенно точны в передачах мяча ближайшим партнёрам. Территориальное преимущество с первых же минут матча за «Вашашем». В атаки регулярно подключается полузащитник Котас. Получив точную передачу справа, он уверенно и сильно пробил в верхний угол ворот. Третьяков парирует мяч, но удержать его не смог, и мяч уходит за линию ворот. Венгры пробивают угловой, и молодой вратарь динамовцев уверенно в прыжке забирает мяч.

Хозяева поля пытаются обострить игру, увеличив скорость. И им это удаётся. И вот уже у ворот «Вашаша» создаётся пара опасных моментов. Выходы к воротам Василия Карцева, Трофимова, Савдунина заставляют защиту и в особенности вратаря венгерской команды Тураи играть с предельной нагрузкой. Только расслабляться не надо. Тут же следует атака гостей и у ворот «Динамо» подаются подряд два угловых.

Тураи. Сразу вспомнился один из лучших фильмов в СССР — «Безымянная звезда». Тогда казалось, что фамилии автор специально придумал, чтобы смешнее было. А вот у футболистов сейчас какие-то похожие. Стоп. Там же румыны, вроде, были, а тут венгры. Зато одна фамилия, точно, знакомая, у гостей под седьмым номером играет Сабо. А сколько сейчас лет Йожефу Йожефовичу, интересно? Нет, мало. Он году в сороковом родился. Но лет через десяток, если ничего не поменяется, кардинально, то нужно будет о нём вспомнить. Один из лучших был в СССР полузащитников. Он там пару лет за какие-то дворовые команды играл, можно будет попробовать переманить в наше, а не киевское «Динамо».

Синявский продолжил нагнетать.

К нападающей пятёрки «Динамо» подключаются полузащитники Блинков и Леонид Соловьёв. Динамовцы играют быстрее гостей, часто и целенаправленно перемещаясь. Этим они дезорганизуют защиту венгров и получают на поле зримое численное преимущество.

И ведь точно. Динамовцы, как заводные, носятся и даже обычно не работающая задумка «Хитрого Михея» с блуждающими форвардами сегодня сыграла. Тренер «Вашаша» совершил ошибку, он дал установку защитникам персонально работать с нашими нападающими и те, перемещаясь поперёк поля, в конец растерзали защиту, гол прямо просился. Назревал.

Следует сильный удар Савдунина, но Тураи на высоте, берёт, казалось, невозможный мяч.

И тут набежавший чуть не из центрального круга Соловьёв неожиданно посылает мяч Малявкину и тот с ходу, в одно касание отдаёт его на выход Карцеву.

Вася своим чудовищным ударом, окажись перед ним вратарь, занёс бы того вместе с мячом в ворота, но на этот раз Тураи всё ещё караулит Малявкина. 1: 0. Ну вот, не так страшен чёрт. Не те ещё венгры. Да, и динамовцы хороши. Такая классная трёхходовка. Пальчики оближешь. Как на тренировке разыграли. Словно и нет защиты.

Есть у газетчиков расхожее выражение, зал, там или стадион, взорвался громом аплодисментов или криками. Ан, нет, не выражение, не гипербола. Сейчас именно такой взрыв и произошёл. Прямо, ударило в грудь децибелами. Адреналин зашкалил, хотелось выпрыгнуть Вовке на поле и устроить кучу малу над Василием Карцевым. Другие времена. Подбежали нападающие, похлопали по плечам и дальше играть. Только двадцать вторая минута горит на табло.

Игра чуть успокоилась, но Фомин видел, что гнущий свою линию Синявский прав, именно так всё на поле и происходит.

Темп игры, предложенный динамовцами, оказался не под силу игрокам «Вашаша». Защита и полузащита гостей не успевает перестраиваться, чтобы отражать острые атаки, которые ведутся по всему фронту с быстрыми перемещениями поперёк поля. Полузащите «Вашаша» приходится вообще играть только в обороне, а это позволяет средней линии «Динамо» вольготно себя чувствовать в центре поля и организовывать одну атаку за другой.

Ну, совсем-то венгры в глухую оборону не ушли, пятёрка их нападающих время от времени пытается контратаковать. Вот только прав Синявский, нет полузащиты. У венгров сейчас пять нападающих и пять защитников. Так нельзя играть. Это ни к чему хорошему не приведёт. И как тут не вспомнить рассказы Бескова об этом матче. Всё точно, венгры начинают очень грубо играть. Из трёх ударов по мячу, два прилетают по ногам динамовцев, это ещё хорошо, что Фомин щитки для всех на «Робутсе» заказал, уже бы как минимум двое сине-белых покинули поле после таких ударов. Блин, — Вовка, сплюнул, невкусной адреналиновой слюной. Накаркал. После очередного удара венгра катится по полю Блинков. Выбегает доктор, всё, показывает он тренеру, нужно менять. Якушин мокрый, словно под дождём побывал, начинает перестановки. Малявкин становится на место Блинкова, а «Хитрый Михей» выводит на поле Конова. Только тот и размяться толком не успел.

А «Динамо» тоже завелось. Тут почти сразу прошло сольное мастерство Трофимова. Вася начал атаку почти от углового флажка и, не уходя далеко от линии, классно «русской мельницей», сначала убрал себе за спину и уложил на газон защитника Лоранда, а потом просто пробросил мяч мимо замешкавшегося Ульмана. Вратарь венгров никак на это не отреагировал, был уверен, что Трофимов сейчас отдаст мяч набегающему на ворота Бескову. Слишком острый угол, чтобы даже пытаться бить самому. Вовка бы точно отдал, да любой бы отдал. Вот, именно так Тураи и подумал. А Вася, ещё сделав шаг к воротам, практически с линии ворот запулил мячом не на Бескова, а на дальнюю штангу, почти «Сухой лист», только расстояние намного меньше. Круглый не подвёл, описав красивую дугу, под вздох испуганный болельщиков, влетел в дальнюю девятку.

2: 0. Такой мяч можно выставлять на конкурс «лучший гол сезона».

Оставшиеся пять минут команды доигрывали. Выдохлись и венгры и наши. Так попинали по мячику, лишь бы выбить подальше от своих ворот. Свисток спас игроков от нарастающего недовольного гула трибун. Перерыв. Пора в раздевалку.

Событие двадцать пятое

Все их хитрости у них на лбу написаны, бегущей строкой.

Сергей Александрович Михеев

Нет такой хитрости, которую нельзя было бы перехитрить.

— Всё нормально, мужики. — Якушин бросился сразу к доске, взял мел. Это Фомин для своих организовал, но Иосифович задумку оценил и стал тоже на ней черкать мелом. Гораздо ведь нагляднее слов. — Смотрите. У них справа чуть слабее защита. Вася Карцев, ещё пробуй пройти по краю, только это импровизация, хорошо, конечно, но был бы рядом Соловьёв и вы бы вдвоём размотали их защиту. Сергей, ты не спи. И не стой у ворот столбом. Венгры, видел, несколько раз пытались все вместе уйти вперёд. Ты бы точно в офсайде оказался. Чуть назад оттянись и следи за защитниками, как увидишь, что они хором от ворот ломанулись, не зевай.

А ведь молодец Якушин, вынужден был констатировать Челенков. В мире ещё про искусственный офсайд только начинают задумываться. Венгры эти чуть ли не единственные, кто его более-менее умело применяют. Хотел, вылезти подсказать, как бороться с искусственным офсайдом и одёрнул себя. Ну, откуда пацан из Куйбышева может об этом приёме знать. Ага, во дворе ребята придумали. Не смешите мои тапочки. Белые.

— Фомин, ты чего лыбишься, чего я смешного сказал?! — обратил внимания на Вовку Якушин.

— Представил, как венгры сделали этот искусственный офсайд и Карцев остался один на один с вратарём, и пяткой ему под рёв трибун гол забивает. Чтобы раз и навсегда венгров от новаторства отучить.

— Ну, то-то. Ты давай разминайся сразу, смотри что творится, специально по ногам бьют. Поломать хотят, запугать. Не кончится это добром. Чувствую, скоро замена нужна будет.

— Накаркаете, Михаил Иосифович, — степенно покачал головой капитан команды Михаил Семичастный.

— Тебе-то в защите нормально, а мне уже раза три по голени прилетело, спасибо Артисту, щитки эти сделал, уже бы в больнице был, коли не они, — вступил в разговор мокрый как мышь Бесков.

Якушин постучал мелом по доске.

— Всё, прения закончили. Давай, Фомин, читай свою мантру. Про небо голубое.

Вовка прыгал, ускорялся по дорожке и продолжал слушать голос Синявского. Всё, как Михей и предсказал.

Игроки команды «Вашаш» уступая нашим в скорости и теряя из-за этого возможность овладеть мячом, применяют в некоторых моментах неоднозначные приёмы. Вот сейчас неправильно был атакован Василий Карцев. Судья назначает штрафной метров с 25. Гости не выстраивают стенку и этим сейчас воспользуется сам Карцев. Разбег. Удар. Гол. ГОЛ!!! 3: 0. Это разгром, дорогие товарищи. Но играть ещё долго, посмотрим, хватит ли духа у венгерских футболистов переломить игру.

Нет, венгры растеряны, Вовка, попрыгав, взглянул на Якушина, но тот махнул рукой, мол подожди. На самом деле, шла очередная атака. Савдунин пройдя по своему краю почти по пустому полю, входит в штрафную площадь. И всё той же «Русской мельницей», обводит центрального защитника Лоранда. Вратарь, как чумной, выбегает из ворот ему навстречу. Мог бы и сам ударить, но Владимир видит лучший выход, он мимо вратаря отправляет мяч набегающему Карцеву. Бамс, Вася отправляет мяч в пустые ворота и … получает со всего замаха по ноге от полузащитника венгров.

Судья свистит, а Карцев корчится на изрытой площадке у ворот Тураи.

— Давай, Фомин, готовься. Меняем Карцева. — Якушин бы и сам выбежал на поле, но нельзя. Отправился врач с ассистенткой Шалимовой. Карцева подхватили под руки и он, прыгая на одной ноге и кусая губы, покидает поле.

— Артист. Чемпионат мира, — хлопает Вовку по плечу Михей.

Венгры, они, конечно, венгры, вон, искусственное положение вне игры придумали. Молодцы, а ещё у них намного точнее пас, чем у динамовцев. Одного у них меньше. Физической готовности. Они уже еле ползают по изрытому картофельному полю. А нет, ещё у них нет мокшановских бутс с шестью удлинёнными прямоугольными шипами. Они раз за разом делают свой искусственный офсайд и рано или поздно должны были ошибиться, должен был один из них поскользнуться и упасть. Это произошло на 79 минуте. Защитников Иванов, вместо того чтобы грызть семечки у себя на половине поля, полетел вперёд, получив мяч. Середина поля пустая, и он летел себе и летел, некому останавливать. Уже на половине поля венгров параллельно ему, но ближе к воротам побежал Бесков, надеясь на поперечную передачу. И защитник не подвёл. А венгры снова попытались свой офсайд организовать, ну, и один не успел. Бах и Бесков один на один с вратарём. Удар и мяч преспокойно влетает в девятку. А вратарь летит в противоположную сторону.

Вовке шанс тоже выпал. Нет, «вашаши» дурить со своим положением вне игры бросили, они стали умышленно калечить русских. Вовка летел вперёд, на него с разных сторон неслось двое защитников, Пятой точкой почувствовав, что сейчас его срубят, Вовка запулил «Бабочку» и, высоко подпрыгнув, пролетел над врезавшимися друг в друга венграми. Вратарь Тураи бросился к летящему мячу, но Вовка прыгнул вперёд головой и успел на мгновение раньше. 6: 0. Бамс, это вратарь в Фомина врезался. Неудачно для вратаря. В голову Вовкину грудью. Завопил и рухнул на газон.

Судья свистнул два раза и гол фиксируя, и Вовку предупреждая за опасную игру, но не удалил. Действие было не умышленное. По сути, Тураи сам напоролся. Минуты три он очухивался, игру остановили, что-то там массировали ему на груди.

А больше ничего интересного не было. Венгры последние пять минут построили в свой штрафной автобус и отпинывались, а динамовцам счёта 6: 0 вполне хватало. Так имитировали игру. Не лезть же в этот частокол отпинывающихся ног.

Глава 13

Событие двадцать шестое

Победа никогда не приходит сама, — её обычно притаскивают.

Петер Альтенберг

— Ай, молодцы! Ох, порадовали. Дай, я тебя, Миша, расцелую, — в раздевалку, когда уже все помылись и переоделись, вломилось несколько генералов и впереди, хоть и в штатском, но генерал-полковник Аполлонов.

Все генералы чуть пьяненькие, среди них и Василий Сталин. Этот тоже всю команду по очереди обнял, а напротив Вовки остановился и погрозил ему пальцем. Что бы это значило?

— Не хочешь в ВВС перейти, не буду тебя поздравлять! Да, шучу. Эк, вымахал, а всё за чистую монету принимаешь, как ребёнок. Всё забываю, блин, что тебе семнадцати даже нет. Когда будет-то? — Ну, как мог, обнял.

— Скоро. Василий Иосифович, а можно подарок заранее попросить?

— Не ссы. Уже команду дал. Пока ты тут с этими фашистами играл, уже нужные люди проводку тебе в квартире меняют. Обещали к вечеру управиться, а так как сейчас вечер, то уже готово, должно быть. Лётчики они такие, слово всегда держат. Стой, а ты мне песню обещал. Хоть ты Фомин и не лётчик ещё, но слово давай, держи. — Сталин был пьянее остальных. С утра, наверное, принял, а на матче усугубил.

— Я начал, Василий Иосифович. Даже уже первый куплет написал.

— Молоток. Да, раз желание твоё уже сбылось, то загадывай другое. Буду для тебя дедом Морозом. А Снегурочка тебя у двери дожидается, не решилась зайти. Вдруг тут мужиков голых полная раздевалка. — Сталин повернулся к разговаривающему с Якушин Аполлонову, — Аркадий Николаевич, премию-то выпишешь ребятам, порадовали. Хвалёных венгров по полю размазали.

Аполлонов вырванный из разговора кивнул и поискал глазами кого-то.

— Всем выпишу, а двоим в двойном же размере. Вот, Мише, такую игру красивую наладил в команде, — Председатель Спорткомитета обнял снова «Хитрого Михея», — И Васе Карцеву и три мяча замечательных забил, и пострадал за други своя. Где, Карцев-то?

— В больницу увезли, разрыв икроножной мышцы, теперь полгода восстанавливаться, — чуть не прорычал, стоящий немного в стороне Чернышев, — Суки. Точно фашисты. Специально же по ногам били. Как завтра пацанам с ними играть?! Изувечат всех!? Фомин, он не от мира сего. Учит их в честный футбол играть. Не дай бог кого заденут даже на тренировке, ругается, бегает. У него ребятки отучились жёстко играть. Сломают их на игре венгры разозлённые проигрышем.

— Хм, всё верно говоришь, — Аполлонов повернулся к Вовке, — Что скажешь?

— Я о другом думаю.

— Мыслитель, думальщик, бля! И о чем таком более важном, чем выигрыш у венгров ты думаешь?! — свёл брови тестюшка.

— Аркадий Николаевич, вот скажите, как поведёт себя наш арбитр, если игроки «Вашаша» прямо с самого начала начнут очень грубо играть, по ногам, бить, толкаться, подличать по-разному исподтишка? — Вовка сидел на скамейке, нога правая побаливала, изрядно по ней получил, если бы не щиток металлический, так и перелом бы точно был, а так только синяк во всю голень, а ещё финт этот — «Бабочку» исполняя, опять чуть спину разбередил. Вроде, прошла после лечения бабки Фроси, а вот напомнила о себе. Заныла.

— Да удалит парочку особо рьяных, и остальные одумаются, — опять насупился Аполлонов, — но почесал кончик носа, и в полной тишине, что установилась в раздевалке, спросил, подойдя ближе к Вовке, — А что не так. Говори. Умник.

— Нет, так и будет. Только, когда мы их победим, да, подождите, — увидев, как половина раздевалки вскинулась. Возражальщики, — Погодите. Победим, не сумлевайтесь. Так вот, приедут они разбитые в пух и прах в Венгрию. И на следующий день, все газеты Венгрии, а за ними и все другие европейские спортивные газеты напишут, что советские арбитры необоснованно удалили лучших игроков «Вашаша», и именно поэтому, играя в явном меньшинстве, под продолжающимся прессингом арбитров, «Вашаш» и проиграл. Доколе, спрашиваем мы вас, неквалифицированные арбитры из Страны Советов будут вмешиваться в честную спортивную борьбу. Разве можно допускать после этого арбитров из СССР к обслуживанию международных матчей.

— ССССуки! — проорал Василий Сталин, — словно уже прочитал такую газету.

— Да, Фомин, умеешь, ты бочку дёгтя в ложку мёда высыпать. Ну, раз начал, то продолжай, зная тебя, уверен, что и лекарство от этой болезни знаешь, — Аркадий Николаевич, подошёл и сел на скамейку рядом. Весь хмель мигом слетел, столько бились они с Гранаткиным, чтобы начать хоть помаленьку вывозить наших судей на международные матчи, и тут вот что может получиться. И ведь, сволочь этакая, зятёк проклятый, как всегда прав. Хоть бы раз ошибся, чтобы его в это носом натыкать. Хрен. Всегда прав. Обидно.

— Тут нет хороших решений. Есть только способ чуть ослабить негатив, — пожал плечами Вовка, и поморщился. Спина сразу откликнулась, а ведь через три дня играть.

— Говори, не томи! — хором Василий Сталин, и Аполлонов, и Дубинин из-за спин.

— Нужно попросить Василия Иосифовича привезти на самолёте на эту игру судей из Польши … или Болгарии. А ещё лучше — из Финляндии.

— Хм, — Аполлонов повернулся к Сталину.

— Если договоритесь, то самолёт будет.

— Виктор Иванович, — Аполлонов развернулся к маячившему в дверях раздевалки Дубинину — Председателю секции футбола СССР в Спорткомитете, ну и бывшему и будущему тренеру «Динамо» (Москва) по совместительству.

— Гранаткин Валентин Александрович домой поехал сразу, как матч закончился, ему в Стокгольм завтра рано вылетать. Там …

— Не важно. Как думаешь, Фомин, а шведы не лучше? — и пальцем помахал, словно грозил кому-то генерал-полковник.

— Это — идеальный вариант. Против шведов, даже венгры не рыпнутся.

— Всё, прощевайте, пошёл звонить Гранаткину. Василий Иосифович, готовь самолёт на завтра в Стокгольм.

Обернулся уже в дверях.

— Наташу до дома проводи, поздно уже, темнеет.

Народ заулыбался, кивая понимающе. Эх, а устал-то как, и это всего за пятнадцать минут. Сейчас бы лечь на генеральскую кровать и ноги вытянуть. Нет. ЛУБОВЬ.

Событие двадцать седьмое

Лучший восстановитель — это пиво. Так и напишите: пиво эффективнее любого мельдония.

Юрий Жирков

Над стадионом раздавалась «Футбольная песенка» в исполнении Георгия Абрамова. Чуть хрипели динамики, но слова знали все семьдесят тысяч болельщиков, собравшихся 29 октября на стадионе «Динамо». Многие подпевали, а уж губами шевелили чуть не все.

Лев Ошанин — автор песни вместе с писателем Львом Кассилем перед разминкой зашли в раздевалку, где, уже переодевшись, игроки «Молодёжки» «Динамо», лежали на полу и медитировали под монотонный голос Вовки, который втирал им про пляж с жёлтым песочком и голубой водой. Были и сидячие слушатели. Сидел в углу, мотая головой, Якушин и рядом, перебирая платочек в руках, сидел Аркадий Иванович Чернышёв. В раздевалке было тепло, даже жарко. Включили уже отопление, что летом провели, и раскочегарили, так раскочегарили. Чернышёв время от времени уже намечающуюся лысину промакивал платочком и опять его в руках теребил. Верили или не верили главные тренеры «Динамо» в этот «хренинг», но Вовке не мешали. Не простая игра впереди, и самое в ней главное, что это не там, в Югославии, где уже приходилось «Молодёжке» с равными примерно по уровню командами с этим «Вашашам» играть. Там — далеко. И там вся страна, в прямом смысле этого слова, на тебя в упор не смотрела. Ну, прочтут потом в газете, далеко не все, обрадуются или огорчатся. Далеко. Не здесь. Сейчас — другое дело — «Тут вам не там»!

— Не вовремя, — Лев Ошанин дёрнулся назад к двери, но Кассиль его задержал и шепнул на ухо: «Послушай, полезно будет».

Вовка знаменитостей углядел, но прерывать лингвистическое программирование не стал. Показал, на часы и на скамейку с тренерами подбородком указал. С Ошаниным Вовка на днях познакомился у Кассиля, когда тот пригласил его послушать первые главы повести про футбольные финты. Поэт был на Штирлица похож, очки так прямо у него и отобрали для нашего разведчика. Есть в одной из первых серий «Семнадцати Мгновений», где Штирлиц картошечку в камине печёт. В свитере домашнем. Вот, прямо, точная копия. Рядом посади и дай картошку в руки, так двух Штирлицев мама родная не отличит.

Фомин закончил читать мантры и, сказав ребятам, чтобы шли разминаться, подошёл к незваным гостям. Хотя на татарина ни тот, ни другой не походил.

— Что-то случилось, товарищи писатели?

— Официально-то как! Товарищи писатели!! Сам писатель. Ладно, — Кассиль склонился к уху Фомина, — Володя, ты знаешь, кто арбитрами на этом матче будут?!

— Да, главный и один из боковых шведы, а ещё наш один, Латышев, если ничего не поменяли. А что? — какие-то рожи заговорщицкие.

— Иван Эклинд и Гуннар Бьёрк, те самые, что судили матч «Динамо» в Швеции с «Норчёпингом» в 1947 году во время Скандинавского турне динамовцев.

— И что? Раз их позвали, значит, они одни из лучших в Швеции. — Вовка с трудом вырывался из действительности в какие-то тайны прошлого.

— Ты, что не слышал про ту историю? Да её вся страна обсуждала месяц целый.

— Я же рассказывал, что после удара молнии память потерял. Что это плохие судьи, предвзято судят? Не любят русских?

— То есть ты ничего не знаешь про историю с таблеткой? — и глаза у обоих «творцов» квадратные, даже очки их не скруглили.

— Нет. Я пойду, разминаться надо. Теперь уже ничего не изменишь. Эти судьи будут судить.

— Стой. Минута есть. Слушай. Эклинд вместе с журналистами после разгромного матча с «Норчёпингом», динамовцы тогда победили их 5: 1, осмотрели раздевалку «Динамо» и нашли там таблетку. Журналисты сразу «поняли», что это и есть секрет победы русских и на следующий день все газеты Швеции вышли с обличительными статьями. И этот самый Иван Экланд дал интервью, что видел, как русские принимали неизвестные таблетки. Скандал был грандиозный. «Секрет русских открыт», динамовцы прибегают к «возбудительным средствам» — закричали заголовки в газетах. Таблетку отдали химикам. К анализу сенсационной находки были привлечены, как сообщалось в газетах, виднейшие профессора королевства. Заключения специалистов были очень просты. Объективные шведские учёные установили, что найденная таблетка представляет собою ни более, ни менее, как самую обыкновенную глюкозу (виноградный сахар). И на следующий день перед матчем, который чуть не отменили с «Гетеборг камратерна», только в одной газете мелким шрифтом были приведены данные анализа. Остальные стыдливо отмолчались. Так, что играйте осторожно, там потом этого Ивана Эклинда ругали. Как бы зло не затаил.

Фомин поблагодарил писателей и посеменил трусцой к выходу на стадион. Вот, спрашивается, какого чёрта?! Ладно, он не знал этой истории. А вот Гранаткин, почему выпросил именно этого арбитра? Специально, чтобы навредить Советскому футболу?! Да, нет, бред. Ничего плохого про Гранаткина Челенков не слышал. Всегда за своих горой. Может, просто не сказали, кого отправят, шведы. Надо двоих? Хорошо, будут вам два арбитра. Получите и распишитесь.

Ладно, чего раньше времени похоронный матч заказывать. Есть аксиома спортивная. Если ты будешь на голову лучше соперника, то никакой самый предвзятый судья твоей победе помешать не сможет. Значит, нужно выиграть вопреки грубости венгров и предвзятому судейству. Разве для Фёдора Челенкова это в первый раз. Три раза ХА.

В. Трофимов, В. Демин (ЦДКА), А. Малявкин, В. Карцев, К. Бесков, С. Соловьев, В. Блинков, А. Петров, М. Семичастный, А. Хомич, Л. Соловьев (к).

Событие двадцать восьмое

Сражение выигрывает тот, кто твёрдо решил его выиграть.

Лев Николаевич Толстой

Монетка упала на ребро, судья шведский её не поймал. Она упала на почти лишённое даже жёлтой осенней травы поле стадиона «Динамо» и воткнулась ребром во влажную землю. Пришлось Ивану перебрасывать. Латышев при этом, как мог, смех сдерживал. Так аккуратно теперь подбросил главный судья монетку, всего на пару сантиметров. Первыми коснуться мяча выпала венграм. Они коснулись, последовала быстрая передача на правый фланг, там полузащитник отправил его в одно касание к воротам и набежавший нападающий Чепреги низом пробил по воротам. Яшин легко взял мяч и со всей дури, как и договаривались они с Фоминым, запулил его к воротам «Вашаша». Перестарался чуть, круглый просвистел над головой Ишина и плюхнулся прямо перед вратарём Тураи. Венгр не ожидал такого сильного удара. Он к нему просто не был готов, потому, запаниковав, выбил подскочивший мяч кулаком вперёд и попал в Ишина. Володька в штрафной был один, и долго разбираться ему некогда было, к нему, как два паровоза, неслись высокие венгерские защитники. Ишин с неудобной для него левой ноги пнул, но круглый сорвался и вновь плюхнулся перед вратарём. А тот запаниковал конкретно, первая минута идёт и такое творится. Он с силой ударил по мячу, намереваясь выбить со своей половины поля. Бабах. Мяч летит за линию ворот, а неудачно оказавшийся на траектории мяча вернувшийся с центра поля Сабо лежит на земле без движения.

Весёлое начало. Однофамильца подняли и увели пошатывающегося с поля, там усадили на траву и стали нашатырём в чувство собственного достоинства приводить. Усадили рядом с угловым флажком и даже до вышедшего бить угловой Фомина запах прочистителя мозгов долетел.

Вовка установил мяч и, отходя, стал просчитывать варианты. Один был неплох, у дальней стойки распихивался от высоких венгерских защитников не менее высокий новичок команды Виктор Шалимов. Совсем было Фомин собрался на него навесить, но тут ашхабадца оттеснили венгры совместными усилиями от ворот, и у дальней стойки оказалась пустота. Почему тогда не попробовать? Дождя нет, и мяч за эту минуту намокнуть не успел, хоть поле и сыровато. Так, а чего от осени поздней ждать.

Вовка отошёл ещё дальше и, просеменив чуть, подбирая ногу, устремился к мячу. Удар. Мяч летит чуть не к центру штрафной по высокой траектории, и вся тусовка от ворот начинает туда смещаться, и вдруг, как по волшебству, круглый меняет направление полёта и под вздох болельщиков залетает в ворота венгров лишь чуть шоркнув о дальнюю стойку. Йес! Это уже второй «Сухой лист», что Челенков сумел забить в этом времени. Не зря часами отрабатывал. Такие голы выводят соперников из нормального состояния в паническое.

Венгры, понукаемые тренером, всей командой бросились вперёд, вообще всей, одного центрального защитника оставили, и он бы убежал, но вратарь гаркнул на него на чисто венгерском языке и Улман остался. Далеко хвалёные кудесники мяча не убежали. Всё же Шалимов на сегодняшний день один из лучших полузащитников, везде успевает по своему правому краю. Отобрав легко мяч у зарвавшегося Мёзе, Виктор одним точным ударом перевёл игру на другую сторону и оставил как минимум шестерых венгров вообще не у дел, они всё ещё неслись к воротам Яшина. Ишин отошёл чуть назад и тут же получил пас от полузащитника левого, далековато до ворот, но Володька пробил, мяч чуть закрутил и Тураи бросившись в левый угол не угадал. Круглый направление сменил, чуть до ворот не долетел, упал в метре от ворот и застрял в картофельном поле. Вовка мчался на добивание и видел, что чуть не успевает. Вратарь хоть и поскользнулся, разворачиваясь, но всё одно на пару метров ближе. Ну, и прыгнул как в воду головой вперёд. Бильярд, блин. Попал, круглый покатился в ворота, а Тураи от души заехал Фомину по рёбрам. Хорошо в последнюю секунду и сгруппировался и руку под удар подставил. 2: 0. Идёт четвёртая минута игры.

Руку отсушило преизрядно. Минут десять Фомин бегал с висящей, как плеть, левой рукой. Думал даже к врачу обратиться, но тут опять последовала атака «Молодёжки» и пришлось плюнуть на руку, Валька Жемчугов, позабыв обо всём, чему их Челенков учил полгода, решил изобразить из себя Стрельцова. Бежал вдоль правого края на Вовку и тащил за собой всех венгров и половину динамовцев. Фомин огляделся. Он не вне игры. Защитник стоит ближе к воротам, но судя по тому, как он наклонился, сейчас стартанёт. Ну и флаг в руки, барабан на шею и барабанные палочки за пазуху. Фомин демонстративно потрусил, оглядываясь к воротам. И защитник купился. Выбежал радостный. Классно. Валька и не думал пас отдавать, чуть изменил направление своего дриблинга и понёсся теперь прямо к воротам. И венгры не выдержали. Бежавший за ним Сабо, с нашатырём вместо мозгов в голове, со всей силой дёрнул Жемчугова за свитер. Бамс и вытянувшись во весь рост Валька влетает, как подбитый истребитель на брюхе в штрафную.

Вот и посмотрим сейчас, засланный ли казачок этот Иван Эклинд. Так-то — спорная ситуация. Прямо на грани. Жемчугов, конечно, изображает умирающего лебедя в штрафной, но дёрнул его Сабо, где-то в полуметре от воображаемой черты, так фрагменты еле видны. И это только двадцатая или девятнадцатая минута. Свистнул в шведский переливчатый свисток и показал на одиннадцатиметровую Иван. Гут. А пугали писатели таблетками возбудительными.

Договаривался Вовка с Яшиным, что если курить тот бросит, то станет штатным пенальтистом. Ну, вот, радостно «чёрный паук» в припрыжку несётся к одиннадцатиметровой отметке от своих ворот. Бросил!

В любой игре можно победить и можно выиграть. Выиграть это не значит, там один или два мяча разница. Это и шесть мячей может быть. Вот, как в игре тех же венгров с «Динамо» три дня назад. Бились почти до конца. Да, были слабей и удача не на их стороне и бутсы специально обученные у динамовцев, но бились и только злее становились.

Здесь, после того, как Яшин чётко пробил пенальти в правый нижний угол, и вратарь ведь туда прыгнул, угадав направление, но удар чудовищный. Ещё вопрос, что теперь у товарища Тураи с пальчиками правой руки, которыми он до мяча дотянулся. Вон руку под мышкой держит.

Так вот, после третьего мяча от восемнадцатилетних пацанов, венгры проиграли. Они ушли не в оборону, а в отпинывание. И так полтора тайма. Не автобус, а просто стояли, и кто, как мог, и куда мог, отпинывали. Вовка чуть ещё один «Сухой лист» после углового не забил, может, пары миллиметров не хватило. Мяч от штанги ударился во вратаря, но полетел к другой стойке и от неё в поле и потом снова на угловой. Но и без этой неудачи удач хватало. Итог — шесть безответных мячей в ворота гостей.

Ну, теперь-то Сталину хватит решимости послать сборную СССР на Чемпионат мира в Бразилию?! А вот интересно, с кем, там, в отборочных, бодаться. Ситуация не ясна, от этого самого слова «совсем». Вроде был территориальный принцип при формировании групп, но не обязательно, там десятки отказов от поездки, соцлагерь почти весь отказался. А теперь, если поедет СССР то и братушки, может, захотят. Ничего, скоро жеребьёвка. Узнаем.

Глава 14

Событие двадцать девятое

Если вам говорят: «Моё богатство нажито тяжёлым трудом», спросите: «Чьим»?

Дон Маркис

Дачу Аполлоновым вернули. Или не отбирали, Вовка сильно не интересовался, лето и осень выдались настолько насыщенными, что не до дач было. Но дача точно имелась. Изредка мама Тоня с Наташей и Ленкой исчезали, а потом возвращались с редиской или горькими огурчиками небольшими. Пахли огурчики восхитительно, но даже после того, как с них кожицу Антонина Павловна срезала и солью густо посыпала, толку было не лишку, один чёрт — горькие. Вовка опять чуть один раз не прокололся. Дёрнул кто-то за язык.

— Это от того, что огурцы нужно ежедневно поливать. Чуть земля пересохла и всё — горькие, — где-то по ящику в будущем слышал, даже запомнил, как эта горькая хрень называется, — Когда огурцы испытывают стресс, то содержание кукурбитацина в зеленцах резко увеличивается. — На кукурузу слово похоже, вот и запомнил.

— Чего? — чуть не подавился Аркадий Николаевич, делавший вид, что с удовольствием хрустит огурчиком. Нельзя же у близких отбивать тягу к общественно полезномутруду.

— Вова, а позволь узнать, это вам на Биологии в школе рассказывали? — Пришла ему на помощь, мама Тоня с грацией большого белого носорога.

— Ничего такого нам в школе не говорили, — тут же предала его зеленоглазка. И выплюнула горький огу… зеленец.

— У нас разные школы …

— Кукур… анацин. Вот ты, Володька, бесишь меня иногда своими этими знания и словечками. Сейчас же организую проверку школы вашей и окажется, что даже учитель Биологии этого слова не знает. Но… — генерал поднял палец к потолку, на муху ползающую там, видимо, указывая. — Отправлю гонцов в Тимирязевку и там точно скажут, да, мол, этот самый кукурбацин …

— Кукурбитацин.

— Вот, именно он и придаёт огурцам горечь. Да, полезная молния была. Тоже хочу иногда. Зададут вопрос какой. А я, как и ты, всё уже знаю. Как ты говоришь? Лепота. Ну, как, ещё один раз про кукур этот.

— Кукурбитацин, — вздохнул Вовка. — Кукуруза и британцы, только без «Р».

— Кукур…битанцин. Запомню. Вверну, где, при случае, не одному тебе умным выглядеть. Всем хочется.

Так, про дачу. Это в будущем два выходных у народа и всякие разные каникулы новогодние. В 1948 году не забалуешь. Выходной один. И 31 октября в воскресенье выдался погожий солнечный денёк. Аполлоновы всем семейством собрались на дачу и Вовку прихватили, а чего, они будут застольничать, а он на гитаре бренчать, настроение создавая. С магнитофонами, как и с выходными, пока беда.

— А чего брать? — почесал шрам на затылке Фомин.

— Ты и тугоухий к тому же. Наташка, ну, нахрена тебе жених глухой. Ты его костеришь, а он не слышит ни черта и блаженно улыбается, думает, ты хвалишь его.

— Пап! И ничего он не тугоухий, он стеснительный и ответственный. — Вот, есть женщины в русских … генеральских квартирах.

— Не отнимешь. Гитару бери и к семи утра, чтобы у подъезда, был, ответственный. — Хмыкнул генерал и повернулся к жене, — Тонь, выкинь ты эту британскую кукурузу, а в будущем поливать не забывай. Или Егоровых попроси, что им тяжело в день ведро воды вылить на грядку.

— Шашлык будет? — не унимался Фомин.

— Шашлык? — Аполлонов отодвинул миску с салатом.

— Мясо на шампурах, — Вовка показал, как куски мяса на шампур надевают.

— Умеешь?

Опять Штирлиц на лезвие забрался, и ножки свесил. Челенков сам никогда не делал. Был несколько раз с компаниями на природе, но там были признанные умельцы, и даже картонкой помахать ему не доверяли. Но десяток раз видел, и десяток раз был слушателем, при поедании подгорелого мяса, что пошло не так и как надо было. Правда, иногда умелец оказывался на самом деле умельцем, и тогда шашлыки получались отменные. И тут находились специалисты объяснить, что пошло … так.

— У меня дед вкусные делает и из мяса, и из рыбы. — Чем не легенда?

— Уникальная у вас семья, не грех и породнится, — хохотнул генерал, — дождавшись «Пап» от дочери, прихлопнул ладонью по столу, — Но позже, подрасти, — и заржал. — Ещё сантиметров на десять.

— Пап.

— Да, как скажешь, дочура, по мне, так и хватит расти, а то придётся в баскетбол переходить.

Вовка сразу от Аполлоновых не домой пошёл, а в коммерческий магазин за мясом. Мясо было. Вообще пока Вовка весь год бегал да по полю скакал, с продуктами, да и с уровнем жизни в СССР стало чуть лучше, особенно это в Москве замечалось. Зарплату людям подняли в этом году на 20 процентов, и она в среднем по стране, если радиоточке верить, составляла почти 700 рублей. Ну, съездив в гости к родителям, Фомин таких зарплат не заметил, мать получала около четырёхсот, а отец чуть больше шестисот, а ведь он был сварщиком высшего разряда.

Очередь была небольшая, Вовка купил шесть бутылок пива «Жигулёвского» по 7 рублей. Булку ржаного хлеба по 3 рубля. И большой кусок красной рыбы без названия, просто — «красная», за 12 рублей кило. Кусок вытянул на два почти килограмма. Мясо на прилавке было средней паршивости. Говядина и костей полно. Для шашлыков точно не пойдёт. Там, либо свинину надо не жирную, либо баранину, но шашлыки из баранины, это уже искусство, и Фомин бы не решился её брать. Так и не было. Пришлось заехать домой выгрузить покупки и отправляться на рынок. Далеко. Больше часа с пересадками добираться, но раз вякнул, пришлось ехать. Купил три кило вырезки свиной за сорок рублей килограмм. В магазине стоило двадцать шесть, ну, стоило бы, если бы было. Дорого, только Вовка в один буквально миг стал богатым человеком. Нет, это они не клад из дворца добыли. Это премии за футбол попёрли. От общества «Динамо» за игру с «Вашашем» вчера выдали две тысячи рублей. Это за игру за основной состав и тысячу рублей за победу «Молодёжки» над теми же венграми несчастными. И от Спорткомитета ещё по тысяче за обе игры. Итого, за два матча заработал пять тысяч рублей. Так и не всё ещё. После победы «Молодёжки» подошёл к нему Василий Иосифович Сталин и снова предложил поиграть в хоккей за ВВС МВО. Сказал по секрету, что состав набирается такой, что порвут они и ЦДКА и «Динамо» со «Спартаком». Вовка даже и не сомневался. Только он знал, как через некоторое время будут расшифровывать ВВС — «Взяли весь „Спартак“». Но первыми им в этом году не бывать в реальной истории станут вторыми, всё же Бобров в этом году не согласится на переход. И первыми должны был стать ЦДКА. Но есть неучтённый фактор Фомина. Так что, в этом году заруба будет очень серьёзной. Попрёт ВВС позже, но там сразу почти авария самолёта в Свердловске. Ладно, не об этом, поманил опять Сталин младший к себе, а за ним мужичонка в подполковничьей лётной форме.

— Распишись, Фомин, вон, в ведомости у Егора Палыча, премию тебе тысячу рублей от ВВС выписал за разгром венгерских фашистов. Помни добро.

Шесть тысяч за две игры получилось. Да и ведь и это только начало. По итогам чемпионата СССР дали две тысячи рублей премии за первое место и полторы тысячи за победу в Кубке СССР по футболу. Денег стало девять с половиной тысяч. Если принять на веру, что средняя зарплата в СССР на самом деле 700 рублей, то это больше годовой зарплаты за один день получил. Для справки автомобиль «Москвич» можно купить за девять тысяч рублей, а «Победу» или ГАЗ-М-20, за 16000 рублей. Только, можно ли их купить простому смертному? Но Фомину пока и не надо было. Молодой. А вот радиоприёмник «Рекорд» за шестьсот рублей он себе присмотрел. Вспомнив о «Победе» Вовка улыбнулся. Слышал версию, что автомобиль хотели назвать «Родина», но когда в июне 1944 года Сталину показали образец будущего серийного автомобиля, тот спросил: «И почём мы будем Родину продавать?».

Рог изобилия на этом не иссяк, позвонил вечером телефон в генеральской квартире, когда Вовка пытался мясо замариновать в растёртом в кашицу луке, и мужской голос злой такой спросил, не саботажник ли гражданин Фомин. Времена те ещё, можно и испугаться.

— Что случилось? — Вовка даже не понял, кто звонит.

— Вам, товарищ автор, было сказано, завести сберегательную книжку и сообщить номер её и адрес «Сберкассы» бухгалтеру завода «Мелодия». Почему вы этого не сделали, вы нам месячную отчётность хотите загубить. Диктуйте реквизиты.

Нет, когда он песни записывал, что-то такое дядечка кучерявый и очкастый в смешных нарукавниках говорил, но замотался.

— Сейчас вечер уже…

— Центральная сберкасса работает до одиннадцати. Бегите туда и, как заведёте сберкнижку, позвоните по телефону, буду вас одного ждать, — голос назвал цифры, которые возбуждённый Вовкин мозг не запомнил, потому быстро сбегал за карандашом и на газете записал.

Пришлось, как и было приказано, бежать. Ближайшая «Сберкасса» была не далеко, выйти на улицу и пройти полсотни шагов, и работала на Вовкино счастье ещё. Оттуда и позвонил.

— Все, теперь порядок. Вам в качестве гонорара положена суммапочти в две с половиной тысячи рублей. Точнее — две тысячи четыреста девяносто два рубля семьдесят четыре копейки. До свидания. — Загудела противно трубка. Вовка положил её на рычаг телефона автомата. Просто не день, а фантастика. Утром не бедствовал, но и богатеем не был, все получки почти потратил на одежду. Очень не дёшево «бостон» стоит. 450 рублей за метр. Думал, даже пояс придётся затянуть. А тут, бамс, и одиннадцать с половиной тысяч рублей.

Так что, трата на будущие шашлыки — семечки по сравнению с золотым дождём на него выпавшим, так и кладов никаких не нужно.

Или нужно? Дело даже не деньгах. Дело в том, чтобы это серебро в музее оказалось. Красота же. Пусть люди любуются.

Событие тридцатое

Главное правило вечеринки на даче — чтобы дача была не твоя…

Лёх, мы тут решили на дачу к тебе поехать на следующие выходные. Поедешь с нами?

Дача оказалась новой, ну, нет, не новой, так-то старенькая — деревянная, другая, не та, на которой Ленка стакан разбитый прятала. Та была от МВД, а эта от аппарата Совета министров, всё же «если частностями пренебречь», как Макаревич поёт, будет петь, то Аполлонов почти министр. Строение это дворцом назвать было сложно. Находилось строение под Москвой в посёлке Дачная Поляна. Выражение было такое «Загнали за Можайск», это, кажется, Минин и Пожарский поляков загнали за Можайск в своё время, а тут не применить его. Не за Можайском дача, а перед. Не доезжая Можайска. Один чёрт, далеко. Километров сто. На машинах послевоенных, что плетутся рысью как-нибудь это почти два часа, три раза стояли на железнодорожных переездах. Никаких тебе развязок с мостами и туннелями. Стой перед шлагбаумом и жди когда поезд проедет, потом ещё один. Потом … нет, открыли, дали проехать.

Когда приехали у Вовки всё затекло. Он оказался с обеих сторон зажат девчонками и вещами. Одна девчонка всё время вертелась и локтями своими регулярно по ушибленной товарищем Тураи руке попадала. Фомин попросил Аркадия Николаевича остановить машину и пересел к окну, там дверка руку защищала. Но счастье длилось не долго. Пигалица крутиться не перестала и теперь совала голову между Вовкой и спинкой переднего сидения, ремней понятно ещё не придумали. И вот сунула, она голову, чтобы чего-то там на лесной опушке рассмотреть, а Аркадий Николаевич дал по тормозам. Ямину впереди обнаружив. Бам, это Вовка голову Елены Аркадьевны к спинке прилично так прижал. Вой сирены, визг, плач. Пришлось снова пересадки устраивать. Теперь, мелкую посадили к другой дверке, а на Фомина навалилась Наташа. Своя ноша не тянет? Ну, уж не в узкой советской машине. Это первые пару минут приятно тепло девичьего бедра ощущать. Потом теснота начинает раздражать, а тут ещё зеленоглазку сморило, и она вообще всем весом на Вовку навалилась. На плече прикорнула.

И это бы всё ерунда, но машины советские для почти двухметровых орясин так же плохо приспособлены, как и генеральские кровати. Голову приходится к груди прижимать. В целом, можно сказать, что были у Фёдора Челенкова и более приятные поездки на дачу. Ниже тогда существенно был.

Приехали, выгрузились, и Фомин пошёл осмотреться. Это государственное имущество, выглядела не, как дача, в понимании Фёдора. Ни грядок, ни теплиц, даже клумба с цветами и то одна. А нет, вон и две маленькие грядочки с засохшими плетями огурцов. Приличный участок в пятьдесят, а то и больше соток, зарос лесом, кустарником и даже лопухами. Никто особенно из него парка не пытался сотворить. Ну, понятно, не своё.

Хотя генерал Аполлонов и будет занимать, скорее всего, из года в год именно эту дачу, он всегда помнит, что дача эта — не его. Государственно-народная. Щепетильно должен относиться к государственному имуществу? Или наоборот? Ну, нет, Аркадий Николаевич не такой, специально тут ничего громить не будет. Разве что Ленка опять стакан разобьёт. Выражается это в том, что он ровно ничего не сделает для её улучшения. Не зашурупит Председатель Спорткомитета сам ни одного шурупа, чтобы укрепить ставень на окне (дача вся досчатая с облупленной местами краской, дак не подкрасит), о необходимости любого, даже мельчайшего ремонта сообщит специально обученным людям из администрации дачного товарищества. Будут Аполлоновы лежать в гамаках, гулять к реке, играть в бадминтон и волейбол, если компанию найдут, пить чай на террасе. Или в кино на «Волгу-Волгу» сходят. Контраст с обычными дачами, к которым Челенков привык, где обнажённые по пояс загорелые мужики и их не менее загорелые хозяйки с утра до вечера стоят в позе зю с тяпками, чинят чего-то, поливают эти самые огурчики. Как его родители. Да, как сам он в детстве.

Ещё покоробил огромный деревянный забор. Отгородились чиновники от народа. Песенка вспомнилась, напевал сосед, как раз по даче Челенковых.

Смешно. И зачем нужны эти пятьдесят соток леса, если он не обихожен, зарос дикой малиной и крапивой. Толку от этого огромного участка. Как-то уже во времена лихих девяностых «Спартак» и он вместе с ними поехал в Горький, кажется, или … Да, не важно. Так вот, в номере гостиницы, где поселили тренеров, на подоконнике лежала забытая предыдущими постояльцами книжка в дешёвой обложке. Игра через два дня, на улице слякоть весенняя, промозгло и холодно. Фёдор на утреннюю тренировку не поехал, плохо себя почувствовал, голова раскалывалась. Напился таблеток, отпросился у главного тренера и остался в номере, полежал, но заснуть не мог, взял книгу полистать. Это была какая-то антисоветчина. Как раз про то, как вожди жили, воспоминания Светланы Аллилуевой были, что у брата на даче и конюшня с лошадьми была и псарня. Шиковал, в общем, «Васька». Книга была противной. Автор захлёбывался завистью и злобой на вождей СССР. Бог с ним, убогим. Так вот, книгу Фёдор забросил в урну, но вот сейчас прямо высветились две строчки из неё при виде этого неказистого строения и запущенного участка. «Маршал Ахромеев жил в даче площадью свыше 1000 квадратных метров, а участок при ней был 2,6 га. Скромный маршал! Его коллега маршал Соколов имеет дачу 1432 квадратных метра на участке более 5 га». Может, и правда даже. Другие уже были времена. Вопрос только есть насущный. Чего делать на этих пяти гектарах? И что делать в доме площадью в полторы тысячи квадратов, если ты сюда раз в месяц выбираешься, и это всё не твоё? Зачем?

— Эй, зятёк, хорош ворон считать. Обещал шашлыки делать, начинай. У нищих слуг нет. Вон Ленку три раза до слёз довёл, теперь заслуживай прощения.

— Конечно, Аркадий Николаевич. Лена, будешь помогать шашлыки делать? Я тебя потом новой детской песенке научу.

— Сначала песню. — Хитрая.

Шашлыки получились на четвёрочку, даже с минусом. Мангала нет. Шампуров нет, древесного угля подготовленного нет, жидкости для розжига тоже. Пришлось импровизировать. Из клумбы вынул Вовка шесть кирпичей под укоризненные охи Антонины Павловны.

— Потом верну, и даже сорняки прополю, — успокоил маму Тоню Фомин.

Шампуры уже совсем было хотел из прутиков делать, но тут посланная на разведку в небольшой сарайчик мелкая принесла небольшую бухту сталистой проволоки. Нарубил её Вовка тупым топором, что имелся в хозяйстве. Тупее он от этого уже не станет. Нет. Своё — это своё, до такого состояния собственный топор не доведёшь.

Нажгли с Ленкой углей, измазали и прожгли ей платье, хорошо, что взяли с собой «дачную» одежду.

— Володя, я тут забыл тебе сказать, вчера Швейцария отзвонилась. Включили нас в состав команд приглашённых на кубок Шпенглера. Повезло. — Разрывая зубами ароматные куски мяса, вдруг огорошил Фомина тестюшка. — Там канадская команда отказалась ехать. Денег не нашли. Будут кроме нас ЛТЦ Прага, Оксфордский университет (Великобритания) и три швейцарские команды. «Давос» этот, остальные названия не помню, но из городов Лозанна и Берн.

Точно повезло. И ведь кроме Фомина никто не знает, что ещё раз повезёт. ЛТЦ приедет в сильно ослабленном составе. Там эта непонятная история с самолётом случится, который шестерых опоздунов из ЛТЦ будет везти в Лондон на коммерческие игры. Из Парижа вылетят, а до Лондона не долетят. А минус шесть человек основы — это не хухры — мухры, пусть это и не первая пятёрка, но всё одно шестеро. При том, что сейчас команды не по тридцать человек, а по пятнадцать. Только с этого года IIHF, разрешила иметь в команде семнадцать человек.

— Поборемся, Аркадий Николаевич, не переживайте. — Вовка вилкой сгрузил Наташе мясо с очередного прутика.

Глава 15

Событие тридцать первое

Любой приказ, который может быть понят неправильно, будет понят неправильно.

Законы Мерфи.

Первый снег преобразил Москву. Нарядной сделал, прикрыл жухлую коричневую траву сухую на газонах, кучи листьев, что дворники насметали, но вывезти ещё не успели. Было грязно, сыро и неуютно. Как бедные англичане в этой серости и слякоти живут всю жизнь. Потому и рвались они всякие Индии и Египты захватывать, наверное, что солнца и тепла не хватало. Захватили, а лучше не стало, потому что зима нужна, с её горками и катками с празднованием Нового Года. С белой, вот такой, нарядной, улицей.

Вовка шёл в клуб Железнодорожников и ловил ртом крупные, медленно летящие к земле, снежинки. Всё, конец футбольному сезону, хоккей начинается. Не сразу. Нет ещё крытых стадионов с искусственным льдом. На основной арене стадиона «Динамо», как и в прошлом году, будут играть в русский хоккей с его футбольными размерами, а на малой пристройке опять будут делать трибуны из снега. Только снега нет пока, да и погода стоит непонятная, в районе нуля, а потому — заливать каток рано. Вот в это межсезонье Спорткомитет и Секция русского хоккея в Спорткомитете решила устроить для всех тренеров «канадского» хоккея в Москве что-то типа учёбы.

А заодно переговорить и утвердить переходы некоторых игроков в другие клубы. Переходов было много, особенно если учитывать, что в Первой группе, ну или в Высшей лиге всего десять команд, а в этих десяти командах всего по пятнадцать игроков. То есть, если неоднозначную вторую группу за скобки вынести, то в «канадский» хоккей на настоящем уровне играют всего сто пятьдесят человек на весь огромный Советский Союз. Всех по именам и отчествам запомнить можно.

У Чернышёва в «Динамо» была только одна настоящая потеря. Команду покинул Борис Бочарников. А это, без сомнения, лучший защитник страны. Понятно и куда. Василий Иосифович создавать суперклубы не прекратил, а с точностью до наоборот, усилил работу в этом направлении, его посланцы прошерстили все клубы первой группы и в эти заброшенные сети попалась очень много большой рыбы. Главным приобретением и был Борис Бочарников. Квартиру посулил Сталин, машину и должность играющего тренера. Так-то тренером был Коротков, но отношения у того с Василием портились, вот Сын и искал замену. Вторым, не менее достойным приобретением ВВС МВО, стали спартаковцы: вратарь Николай Исаев и первая тройка нападения Новиков-Зикмунд-Тарасов. Все пятеро через год с небольшим погибнут. Вовка, не сумев хоть как-то смягчить последствия землетрясения в Ашхабаде, всё думал, как можно эту трагедию предотвратить, там они вроде бы опаздывали? Нет, точно всех подробностей не знает. Но теперь хоть одна ниточка появилась. Борис Бочарников будет тренером играющим, и именно он примет решение лететь, вот с ним и нужно будет потом поговорить, не друг, конечно, но вместе играли и летом потом тренировался вместе с Вовкиной «Молодёжкой».

Из московского «Динамо» кроме Бочарникова ушёл ещё и вратарь Павел Забелин. Паша, понял, что Вовке Третьякову он не конкурент, а на запасе сидеть — не велика радость, козырнул, прощаясь, и вернулся в своё лениградское «Динамо». Ещё немного поменялся состав «Динамо». Всеволод Блинков сосредоточился на «русском» хоккее, а обратным ходом из «русского» хоккея в «канадский» перебрались Борис Петелин и Георгий Павлов. Ну, и Фомин с собой в звено Володьку Ишина привёл.

Только для любителей определённости команда «Динамо» (Москва) выглядит теперь следующим образом:

Вратари: Владимир Третьяков, Михаил Степанов.

Защитники: Василий Комаров, Револьд Леонов, Олег Толмачев, Владимир Ишин.

Нападающие: Виктор Климович, Николай Медведев, Георгий Павлов, Борис Петелин, Николай Поставнин, Сергей Соловьёв, Василий Трофимов, Александр Уваров, Владимир Фомин, Аркадий Чернышёв.

Старший тренер: Аркадий Чернышёв.

Вовка шёл на мероприятие, которое было спланировано заранее. С 10 по 23 ноября уже традиционно в Москве организовали всесоюзный сбор тренеров и судей. Ни тренером, ни судьёй Фомин не был, но Чернышёв его позвал, типа, посиди, послушай, полезно будет. Проходило мероприятие в клубе Железнодорожников или «Центральном доме культуры железнодорожников» (ЦДКЖ), который входил в комплекс зданий Казанского вокзала столицы.

Вовка думал, что соберётся там три десятка человек, и он будет белой вороной, на которого все пальцем будут показывать, но ошибся, народу было полно. Чуть не две сотни человек. Тренера привели с собой и капитанов команд и начальников, были и знакомые Вовке Вайнштейн Исаак Аронович — заместитель начальника Управления Промышленного снабжения Всесоюзного Комитета по Делам Физкультуры и Спорта. Ну, и понятно, вместе с главой Бюро Изобретательства при этом управлении Гершелем Соломоновичем. С ними рядом Вовка и сел, чтобы послушать, о чём вещать большие начальники будут с трибуны.

Первым вышел «вещать» Сергей Александрович Савин, который был начальником отдела футбола и хоккея в Спорткомитете СССР, по совместительству — вице-президентом ФИФА.

Зачем было это сделано, Фомин так и не понял, но первое о чём доложил главный хоккейный начальник — это официальное увеличение размеров площадки. Увеличены площадки были до размеров 30х60 метров (вместо 26х56 метров). Скорее всего, это дань русскому хоккею, пусть ребятам будет, где порезвиться. У нас ведь богатыри играют, вон Бобров здоровяк, Фомин под метр девяносто вымахал, чего им по детской канадской площадке ползать. Не понимают, руководители, что канадцам, и всей остальной мировой общественности хоккейной наплевать на рост Вовки Фомина. И что это увеличение площадки окажется настоящей «медвежьей услугой» нашим хоккеистам, когда в той же Канаде придётся играть на маленькой площадке, к которой ещё привыкнуть надо. Но умничать и подсказывать, как надо, и как не надо развивать хоккей в СССР Фомин не стал, тем боле, что вспомнил слова Юрзинова, сказанные при нём, на каком-то совместном награждении или концерте: «Ведь одним из главных козырей отечественного хоккея всегда было отличное катание. Уже сейчас оно во многом утеряно. А если ещё и уменьшить площадки, то мы станем, говоря образно, „только клюшками махать“». Были же грандиозные успехи нашего хоккея, так что может и правы те, кто сейчас увеличил площадку. Говорят: «время рассудит». Вот, Челенков точно знал, что уже рассудило.

Но кроме вреда мнимого или настоящего («Время рассудит») хоккейные боссы и плюсиков накидали. Увеличилась высота бортов с 0,9 до 1,07 метра. Ещё чуть маловато, но хоть что-то. Ещё область применения силовых приёмов расширена с защитной зоны до половины площадки защищающейся команды. Уже плюс, а то получится на международных матчах, как с ЛТЦ Прага, когда наши судьи удаляли чехов за дозволенные во всём остальном мире приёмы. Также внесли изменения в разметку площадки, тоже её к общемировой приравняв. Были и ещё изменения, и они приводились к общепринятым в IIHF. Изменили правила вбрасывания, утвердили правила замены вратарей, скорректировали правила пробития штрафного броска и определения положения «вне игры». Много новшеств, теперь судьям всё это учить и на практике применять. По гулу недовольному в зале, Фомин определил, что обрадовался новым правилам, наверное, он один, для него, как раз, правила стали ближе к знакомым по будущему. Все остальные были почти возмущены. Вовка даже услышал, как кто-то из тренеров позади него довольно громко, чтобы все услышали, пробурчал, что мол, зачем нам под этих капиталистов проклятых подстраиваться, пусть они наши правила принимают. Хотел Фомин обернуться и сказать «гласу народа», что игра-то «канадская», и играют во всём мире по единым правилам, но передумал. Во-первых, не гоже посреди выступления главного хоккейного начальника прения устраивать, а во-вторых, молод ещё опытным тренерам советы давать. Так бы в ответку и услышал. Зачем тогда, тем более что правила не на обсуждения вынесли, а уведомили об их изменении. Зачем бисер рассыпать.

Сергей Александрович Савин

Событие тридцать второе

По-моему, нет ничего более разрушительного, чем планирование. Оно губит человеческий дух.

Джон Кассаветис

Оказалось, что позвал Вовку Чернышёв не просто так, и не сам по себе. Все экспромты спланированы. До обеда выступали тренера разных команд, делились новостями, выкатывали проблемы, в зале было шумно, собрались люди не равнодушные и боевые. Раз чуть до драки не дошло. Между двумя ленинградцами. Вовка чуть закемарил и потому момент из-за чего «Иван Иванович поссорился с Иваном Никифоровичем» пропустил. Валентин Фёдоров — тренер «Динамо» (Ленинград) даже за грудки схватил тренера ленинградского «Дзержинца» Павла Васильевича Батырева. Их разняли, а в перерыве Вовка уже видел «дебоширов» обнимающихся и вместе наскакивающих на тренера Таллиннского «Динамо» эстонца Эльмара Саара.

Вовку в перерыв, когда тот уже собрался идти в буфет, выхватил из толпы спортсменов не кто иной, как сам Василий Сталин и мотнул головой, мол, пошли со мной. Хоть в животе и шла революция, пришлось двигаться за генералом. Провёл его Василий Иосифович в кабинет директора дома культуры, а там всё знакомые лица. Ну, вернее, это Фомин их знал, его-то далеко не все. И даже само его присутствие среди этих людей выглядело немного странно.

На директорском месте сидел Аполлонов, а рядом пристроился на деревянном резном стуле, не иначе как из театра украденном директором, вычурном, на патриарший трон похожем, Сергей Александрович Савин — начальник отдела футбола и хоккея в Спорткомитете СССР и вице-президент IIHF. Он и начал говорить, когда все собравшиеся расселись на стулья за длинным столом для совещаний.

— На католическое Рождество намечен выезд нашей команды, которая примет участие в розыгрыше кубка Шпенглера. Это традиционный рождественский турнир, на который кроме хозяев, хоккейной команды «Давоса» приглашают в этот самый Давос, в Швейцарию, несколько самый сильных команд мира. В этом году из-за каких-то финансовых проблем отказались ехать канадцы, и эту нишу удалось занять нам. Там будет кроме того наш прошлогодний знакомец — клуб ЛТЦ Прага. Эти теннисисты взяли кубок в прошлом году, победив всех, в том числе и канадцев. Сильная команда, на что они способны, вы все видели весной этого года. — Савин поправил очки, потом снял и протёр платочком. Снова надел, народ молчал, явно это было не всё, да и присутствие здесь Сталина и Аполлонова к разговорам не располагало.

— Говори, Сергей Александрович, есть хочется, — поторопил Савина как раз Василий Сталин.

— Хорошо, Василий Иосифович. Принято решение… В общем, это как бы клубный турнир, и туда должна ехать не сборная команда, а именно один клуб, как они там это называют, — Савин опять, снял очки.

— Кхм, — кашлянул Аркадий Николаевич Аполлонов.

— Может, вы скажите, — повернулся к нему Савин.

— Кхм.

— Хорошо, принято решение, что поедет команда ВВС МВО.

Ну, ни хрена себе!!? Вовка развернулся к сидящему рядом Чернышёву, желая спросить, не ослышался ли он, ну, да ВВС «взяли весь „Спартак“», но даже при этом чемпионами в СССР им не стать, и с ЛТЦ не справиться. Да, даже ЦДКА с его Бобровым не справиться. Решили угробить выход СССР на международную арену таким хитрым способом. И Аполлонов хорош, ничего такого не говорил, всё твердил, что решается вопрос. Вот это называется — «решением»? Вот уж, решили, так решили. Пипец подкрался незаметно.

Между тем Савин посмотрел в круглые глаза собравшихся тренеров и продолжил.

— Команду, как это и водится усилим. Только сделано это будет официально.

— Как?! — Тарасов всё же не выдержал.

— Кхм, — опять кашлянул Аполлонов. Потом поднял руку в нарастающем гуле и прихлопнул ею по столу. — На время поездки в Давос и последующий перелёт в Париж на две коммерческие игры, ну, об этом позже, так вот, на время поездки в Давос в ВВС будут переведены игроки из ЦДКА и «Динамо» Москва. Перевод будет осуществлён официально, выйдет приказ о зачислении этих игроков в штат и, чтобы подсластить им эту пилюлю, даже присвоены воинские звания лётчиков. С выплатой всех видов довольствия. Если звания уже имеются у армейцев и динамовцев офицерские, то они останутся. Был лейтенант внутренних войск — станет лейтенантом ВВС. А вот если звания нет или оно сержантское, то такому игроку присвоят звание младший лейтенант. Все будут офицерами. Это не обсуждается. Решение принято, и задний ход давать не будем. Я понимаю, что сыгранности между звеньями и отдельными хоккеистами нет, и потому ещё одно принято решение — от каждой команды брать пятёрку целую, то есть, звено нападения и двух защитников. Ну и плюсом два вратаря. Как раз, с этого года, в команде на международных соревнованиях может быть заявлено семнадцать человек. — Аполлонов обвёл тяжёлым «генеральским» взглядом всех присутствующих. — Мужики, засуньте дрязги себе в одно место. Это не поездка к тёще на блины. Это прорыв нашего спорта на международный уровень и проиграть, да даже занять второе место мы не имеем права.

— А чемпионат? — Тарасов опять?

— Чемпионат приостановим на две недели. Календарь будет таким образом составлен, кроме того для этих трёх команд поблажка будет небольшая. Все игры они проведут дома. Ну, как в конце того сезона пришлось сделать.

— Огласите, пожалуйста, весь список? — попросил Чернышёв.

Хорошо, чуть не так.

— А список есть?

— Кхм. — Аполлонов повернулся к Сталину.

— Товарищи, — Василий Иосифович был совершенно трезв и чуть на нервах. Хотя привык, что его желания в любом случае удовлетворят, но и настраивать уж совсем всех хоккеистов против себя, видимо, не хотел. — Товарищи, это временный переход, получится всего две недели, потом будет издан приказ о возвращении всех желающих в свои команды. Как только вернёмся.

— А список есть, товарищ Сталин? — поддержал Чернышёва Тарасов. Тарасов особой любви к Сталину Василию Иосифовичу не питал, ушёл из ВВС хоть и без очевидного скандала и хлопанья дверью, но ушёл.

— Есть. — Сталин взял со стола десяток листов напечатанных на машинке и раздал каждому. Даже Фомину сунул.

Анатолий Тарасов, Евгений Бабич, Всеволод Бобров — ЦДКА.

Владимир Меньшиков, Владимир Никаноров — защитники.

Юрий Тарасов, Зденек Зигмунд, Иван Новиков — ВВС МВО.

Борис Бочарников, Александр Виноградов — защитники.

Александр Уваров, Николай Медведев, Владимир Фомин — «Динамо» (Москва).

Василий Комаров, Револьд Леонов — защитники.

Вратари: Григорий Мкртычан, Владимир Третьяков.

Старший тренер: Аркадий Чернышёв.

Да, ничего не скажешь — команда мечты.

— Поедем в новой форме? — поднял руку Вовка?

Народ повернулся к нему, будто только сейчас заметили. Не по чину. Но вопрос был животрепещущий и все, согласно кивнув, повернулись вновь к Василию Сталину. А тот глянул на Вовку и тоже головой стал вращать, к Савину её, в конце концов, поворотив.

Сергей Александрович снова снял очки и стал их протирать.

— Я был на Олимпиаде в этом году в швейцарском Санкт-Морице. Они, конечно, все были одеты, ну, экипированы, лучше наших игроков. Да, — он водрузил большущие роговые очки на нос.

— Не томи, Сергей Александрович, — подбодрил его сидящий рядом Аполлонов.

— Да, мы поедем в новой форме, но на всякий случай возьмём и обычную форму, если организаторы выскажут протест.

— В смысле, со своим рожном в чужой монастырь по бабам не лазят, — гоготнул Сталин.

— К форме привыкнуть надо, — когда народ непонятно чему посмеялся, в наступившей гнетущей тишине сказал Фомин.

— Совершено с тобой, Владимир, согласен. Потому, Заместителю Начальника Управления Промышленного снабжения Всесоюзного Комитета по Делам Физкультуры и Спорта Вайнштейну Исааку Ароновичу дана команда до начала чемпиона обеспечить все три команды новой формой.

Хотелось Вовке спросить про другие команды, но вспомнил, что не в том сейчас времени. И так кучу денег потратят на хоккей этот в стране, где многие живут в землянках, а половина населения городского в бараках. Война, будь она неладна.

— А что там по коммерческим каким-то играм в Париже? — Тарасов озвучил интересующих всех хоккеистов вопрос.

Глава 16

Событие тридцать третье

Любое дело, которым вы занимаетесь, следует расценивать как важное.

Жизнь разделилась на до и после. Всё же в Советском Союзе есть плюсы по сравнению с послеперестроечной Россией. Это Фомин на себе испытал сразу после совещания этого в клубе Железнодорожников. Он после того, как тренеров трёх команд, что должны поехать в Швейцарию отпустили, на секунду задержался в кабинете директора и попросил Аполлонова слово молвить, получил кивок, и, обращаясь к Василию Сталину, это слово молвил.

— Василий Иосифович, товарищ генерал, для спортсмена перед крупным соревнованием очень важна диета.

— Чиво-чиво?! Ты, Фомин, можешь по-русски или, ладно, по-простому сказать, какая нахрен диета тебе ещё нужна, вас ведь тоже на фабрику-кухню возят, как и моих, да и ЦДКА тоже возят. Что опять не так? — Вроде грозно сказал, но по довольной физиономии сына вождя видно, что почти счастлив. Не мытьём так катаньем суперкоманду получил и уже прямо в руках этот кубок Шпенглера мает. Добрый. Чего угодно можно сейчас попросить, всё даст. Не Василий Иосифович, а Мидас Гордиасович. К чему не прикоснётся, все в золото превратится. Гордиев узел, кстати оттуда. Батянька Мидаса завязал.

— Аркадий Николаевич, — Вовка повернулся к Аполлонову, — Может, тогда вы дадите команду по полевым кухням в перерыве между тренировками …

— Да, ты вообще оборзел, Фомин, ох, пользуешься моей добротой, — Сталин аж, подпрыгнул, — Что я не могу полевую кухню достать, ты не говори тут загадками, толком объясни чего тебя надо?

Пришлось рассказать, как динамовцы готовились к матчам с «Вашашем». Василий Иосифович не перебивал, выслушал, повернулся к Аполлонову, получил кивок от того и хмыкнул. Снял фуражку с золотым шитьём, что уже успел надеть, собираясь уходить, и запустил пятерню в густые и чуть длинноватые для военного вьющиеся волосы.

— Кашу? Любую, гречневую, перловую, рисовую? — руками развёл, — И вся проблема.

— С мясом, а лучше с фаршем. Говяжьим. — Вовка согласно кивнул.

— И это проблема? Это должен решать целый Председатель Спорткомитета СССР или Командующий ВВС Московского военного округа? Может, вообще в ЦК запрос отправишь? Или к отцу напрямую? Сказал бы тренеру… — Сталин сел, напротив Аполлонова всё ещё во главе большого директорского стола восседающего.

— Три команды в течение двух месяцев. — Скалой стоял Фомин.

— Ладно, Володя, услышал я твой «глас народа». Иди, мне тут пошептаться с Аркадием Николаевичем надо. Будет вам полевая кухня и фарш говяжий.

— Василий Иосифович, ещё один нюанс.

— Вот неугомонный, что опять не так?! — Теперь уже и не добрый совсем взгляд.

— Нужен иностранный спарринг-партнёр. И их судьи. Ну, хоть поляков пригласите. Сыграть по очереди со всеми тремя командами перед отправкой в Давос. Только обязательно с их судьями. А ещё у нас есть «Спартак» из Ужгорода. До войны это была Чехия. Может пригласить их тренера лекцию нам о чехословацком хоккее прочитать и вообще на матчах поприсутствовать.

— Спартак из Ужгорода? Так это самая слабая команда была в 1946 году, когда первый чемпионат проводили. Ах, да всё забываю, что ты не помнишь ничего. Зачем эти слабаки?

— Для информации. У нас тут минутные и трёхминутные удаления есть. Вратаря удаляют. Ничего такого нет в правилах международных. Нам нужно научиться играть по тем правилам, которые будут на турнире.

— А ты откуда знаешь? — Василий Иосифович как-то поскучнел. Одно дело шашкой рубить и команды отдавать и совсем другое вникать в неинтересные мелочи.

— Хожу в Ленинскую библиотеку и их газеты с журналами читаю, — И это было правдой. Так с тех пор, как получил допуск через Аполлонова к иностранной периодике, так и старается хоть раз в неделю пару часов в читальном зале посидеть, журналы про хоккей и футбол полистать. Часто с Наташей ходил, та водя пальцем по строчкам и высунув язычок розовый тоже «переводить» пыталась. Правда больше Вовке мешала.

— А это слово что значит? А это? — Ну, всё на пользу. Язык теперь точно английский лучше всех в своём классе знает. Память-то совсем не девичья, Вовка даже завидовал ей. Ему бы такую.

Сталин посмотрел на Аполлонова и кивнул.

— Порешаем мы с Аркадием Николаевичем. Уйди с глаз моих Фомин, а то передумаю тебя в команду включать. Даже не представляешь, сколько придётся возиться с тобой. Тебе ведь пару лет добавить нужно и звание присвоить. Паспорт заграничный новый выдать. Всё, уйди. Если ещё вопросы будут, то через Аркадия Николаевича.

Вовка вышел из кабинета почти довольный. Если, всё получится, что Василий Сталин наобещал, то это резко вперёд советский хоккей двинет. Вспомнил по дороге в буфет, как читал о нём, уже после перестройки. Очень много сделает для развития спорта в СССР. И всё пойдёт прахом через четыре года. Сталин-младший не раз повторял: «Я жив, пока жив отец». Так и оказалось. Уже через три недели после смерти вождя народов, 26 марта 1953 года, Василий Сталин будет уволен в запас, а ещё через месяц арестован и вскоре приговорён к 8 годам тюрьмы «за антисоветскую пропаганду и злоупотребление служебным положением». Кажется, Тарасова воспоминания. Но сейчас ещё на свободе и Фомин был уверен, чтобы его ЦСК ВВС получил этот невзрачный маленький кубок, сметёт на пути все преграды. Кухни, так кухни. Тренера из Ужгорода, прямо завтра под белы рученьки на самолёте привезут. Ещё бы придумать, как спасти команду эту в следующем году от авиакатастрофы.

Событие тридцать четвёртое

Такой хоккей нам не нужен!

Николай Николаевич Озеров

А день и не думал заканчиваться. После обеда продолжился этот то ли совет старейшин, то ли учебный процесс, где намеревались все учить всех. Выходило так себе. Вовка одного не мог понять, почему нужно обязательно выдумывать велосипед. Какой бы вопрос не подняли, он точно знал, где найти решение, а полсотни взрослых дядек начинали затаскивать этого рака за камень. Он наклонился к Чернышёву, когда возник очередной вопрос с клюшками.

— Аркадий Иванович, мне не по чину, спросите у президиума, а, как и кто делал клюшки прибалтам до их вступления в СССР.

— Думаешь?

— А чего думать. Они десятки лет, ну, ладно, двадцать лет играли в этот хоккей, до войны. Чем-то же играли?! — Вовка, как делать клюшки, наверное, и сам бы разобрался, уже даже хотел поговорить с Гершелем Соломоновичем, но Ужгород вспомнив, и про Прибалтийские страны, а сейчас республики, задумался.

Чернышёв взял слово и задал вопрос. Савин глянул на товарищей сидящих отдельно. СССР, оно конечно, союз братских республик, (Мир, Дружба, Жвачка), но прибалты сидели отдельно и сильно в разговоры и споры не лезли, почти чужими выглядели. Ну, и знание языка у них так себе в основном. Они попереглядывались и, наконец, поднялся Эдгарс Клавс играющий тренер «Динамо» (Риги).

— У нас есть артель, кот-торая дел — лает-т клюшки на заказ. — Говорил он почти без акцента, лишь чуть растягивая слова. Вовка его помнил, и по прошлогодним соревнованиям и по тому, что летом он судил один из матчей с участием «Динамо» Москва. Сейчас все многостаночники. Этот — футбольный арбитр.

Не выдержал и встал.

— А можно отправить туда на учёбу человека или парочку, для обучения мастерству, чтобы открыть потом артель и в Москве. Вернее, артель есть, она мебель делает, но как побочный продукт сможет и клюшки делать хотя бы для московских команд.

— Я дум-маю, что эт-то можно уст-тр-роить.

Вот и чудненько. С клюшками вечная проблема пока. У некоторых даже самодельные, сами из палок собирают. Особенно это дико смотрелось в прошлом году, когда приезжали хоккеисты с Ленинграда. У их динамовцев клюшки почти у всех были длиннющие, и явно самодельные с огромными перьями.

Объявили перекур, и Вовка поспешил к рижанину. Добыл у того адрес артели в Риге, которая делала клюшки начиная с двадцатых годов. Именно с их клюшками, как оказалась, сборная Латвии ездила и на олимпиаду в Германию 1936 года. Про эту, как бы запретную в СССР олимпиаду, Челенков помнил только одно. Чемпионом стала Великобритания, опередив и Канаду, и США. Интересно, вот, почему в Канаде и США хоккей взлетит на недосягаемую высоту, а в Англии загнётся?

А после этого перекура новая порция информации. Если на простой язык перевести, то «Всё хреново». Разговор зашёл про вторую группу. Первоначально в турнире должны были принимать участие, как и в прошлом сезоне, 16 команд, 10 в 1-й (западной) зоне и 6 во 2-й (восточной). Но команда харьковского «Локомотива» (участник прошлогоднего первенства) отказалась от участия. Также решили не принимать участие в чемпионате три команды ДСО «Трудовые резервы» — из Ленинграда, Москвы и Куйбышева. В результате осталось всего 12 клубов из 9 городов. Общим голосованием решили регламента не менять. Команды, занявшие первые два места в своих зонах, выходят в финальный турнир, победитель которого переходил в Первую группу.Участники будут играть между собой по два спаренных матча, из экономии, на площадке одного из соперников по жребию.

Фомин слушал отрешённо, его это никак не касалось, и посоветовать хоккейным начальникам он ничего не мог. Практически все команды, это либо армия, либо МВД. Ни у кого другого денег на содержание команды, которую нужно экипировать и потом катать по всему Советскому Союзу, средств нет. Ну, и кроме того ещё не стал хоккей с шайбой всенародно любимой игрой. Единственное, что Фёдор Челенков мог посоветовать, так это в таких городах, как Челябинск, например, или Свердловск проводить что-то типа выездных показательных матчей команд из Первой группы с местными командами в конце сезона. На Урале весна чуть позже наступает, и можно в том же Свердловске в начале марта ещё замутить какой-нибудь Кубок Урала, с участием, допустим, того же ЦСК ВВС. Уж у Василия Сталина точно средств и возможностей с амбициями хватит организовать такой турнир. Но это потом можно в гостях у Аполлонова ему невзначай такую идею подбросить, якобы для популяризации нового вида спорта.

Больше на эти встречи кружка по интересам Вовку не приглашали, да и не пошёл бы. Нечего там делать. Не пустая трата времени, но и ничего полезного там узнать нельзя. Вместо того чтобы заставить перевести иностранные журналы и назначить докладчиков с объяснением новых правил, вместо организации производства амуниции, вместо отправки людей в ту же Прагу, чтобы посмотреть, как они лёд готовят — говорильня. Почти сотня человек сидит и переливает из пустого в порожнее, а те, кто на самом деле, чем полезным могут поделиться, то есть, прибалты, сидят и молчат в тряпочку.

Даже непонятно, как при таких аховых организаторах, хоккей буквально через десяток лет на такую высоту поднимется.

Событие тридцать пятое

Каждый день я покупаю водку. Я шопоголик?

Алкоголь не помогает найти ответ, он помогает забыть вопрос.

Игнатов Пётр Ильич — бывший завхоз МВД, бывший полковник и настоящий инвалид, чуть скачущей походкой, всё же протез — не родная нога, встретил Вовку у проходной. Артель «Домашний уют» в Красногорске примыкала одним боком к зоне, точнее не к самой зоне, никто бы такое не разрешил, а к производственному корпусу посёлка для расконвоированных. То есть, люди работали на мебельном предприятии, а на ночь отправлялись своим ходом в казарму. Даже вечером и в выходной день могли в город выйти. И многие выходили, покупали водку, употребляли её родимую, и, пойманные с запахом на вечерней поверке, переселялись назад за колючую проволоку.

У работников артели всё было ещё жёстче. Почти половина была инвалидами, и эта же, в основном, половина была алкоголиками. Потому, артель имела собственную казарму и собственную проходную с забором, и на проходной и обнюхивали и обшаривали, чтобы ни дай бог эту заразу на территорию не занесли страждущие. Люди, они вообще существа хитрые, а алкоголики, так ещё хитрее, каких только способов не придумают, чтобы добыть вожделенную отраву. Потому — строжайший досмотр. Даже Вовку обыскали вахтёры.

Игнатов доковылял до небольшого вагончика, что служил ему кабинетом и крикнул бабку Матрёну — повариху артельную, которая инвалидов и кормила три раза в день.

— Матрёна Сергевна, не в службу, а в дружбу, два стакана твоего лечебного чая, продрог, по цеху бегая.

— С чабрецом и пустырником или …

— С чабрецом.

Повариха была колоритная. Она напоминала Маргарет Тэтчер, наверное. Высокая, худая, строгая и седой прядью волос и выправкой оловянного солдатика. Словно аршин проглотила. Интересно, над кастрюльками своим она хоть наклоняется, или они там сами всё варят лишь бы под её горячую руку не попасть. Вовка как-то в одно из посещений артели наблюдал, как она самой настоящей кочергой по хребту опоясала воришку на новеньком протезе, очередное расширение производства было, и неофит ещё порядками артели не проникся. Полез за булочкой, пользуясь, тем, что хозяйка вышла за дровами из хозблока. Да не успел ретироваться, нога-то одна. Вот и схлопотал.

— Что сияешь, как пятак царский? — усадив Вовку напротив, поинтересовался Игнатов.

— Пётр Ильич. У нас скоро игра в Риге с их «Динамо». Надо со мной отправить Марину Первых — конструктора артели вашей, ну, да — нашей. Есть у меня мысля одна. Нужно наладить на нашей фабрике выпуск хоккейных клюшек. Вещь эксклюзивная, расхватывать будут, как горячие пирожки и даже ещё быстрее. Если качество ещё будет соответствующее, то можно и за границей продавать. Во всём мире дефицит.

— Почему Марина? Ты, Фомин, смотри, она мне, как дочь, я если что, то рука не дрогнет, кастрирую тебя, на посмотрю, что ты весь такой чемпион.

— Спасибо, конечно, Пётр Ильич, за предложение, но я воздержусь. Вдруг эта хрень ещё пригодится самому. А вам-то она зачем? — Вовка опасливо отодвинулся от корявого, облезлого хлипко-шатающегося стола. Сапожник, он всегда без сапог, а мебельная артель без мебели.

— Шутки юмора шутишь? Или как ты там говоришь? Смотри мне, не дури девке голову.

— Товарищ полковник. Мне она нужна, как разведчица. Я играть буду, а её проведут по производству и всё покажут. Не такое и простое дело — клюшку хорошую сделать.

— Нет. Знаешь, Фомин, я человек военный и девок в разведку посылать не буду. Я с вами поеду. — Полковник бывший в кителе ходил, расправил плечи, медалями и орденами звякнув.

— Так это ещё лучше, я, если честно, этой Риги немного опасаюсь.

— Вот и я опасаюсь. Там фашистов недобитых полно, Про «Лесных братьев» слышал? Когда игра-то у вас?

— Двенадцатого декабря, — точно, сезон Динамо будет начинать с двух выездных матчей в Прибалтику с «Динамо» Рига сначала, а потом в Таллинн переезд. Там очередное «Динамо».

— Хорошо. Я поеду с вами, и за Мариной пригляжу, и сам посмотрю на это производство.

Не всё, думаю, просто с этими клюшками, раз никто до тебя не решил их выпуск организовать. Сильно сомневаюсь я, что ты в стране самый умный. Уж поверь мне, в милиции работая, я таких умников повидал, что ты им даже в ученики не годишься. Не возьмут. Тупой потому что. Шучу. — Принесла госпожа Тэтчер чай в стаканах с подстаканниками вездесущими, стали отхлёбывать и полковник продолжил, — Странный ты человек Владимир Фомин. Словно не из этого мира. Всё у тебя просто и легко. Всё ты знаешь, всё умеешь. И не себе урвать, а для страны, для народа. Будто ты из какого коммунистического завтра. Я думал, ты пришёл добавку к зарплате просить. Производство расширяется. Новый цех будем строить. Ты пользу приносишь ощутимую. Диваны твои новые просто на ура расходятся, и красиво, и дёшево. А ты меньше всех в артели получаешь. Другой давно бы кулаком по столу стучал, а ты даже не заикаешься. Не, нужна тебе деньга? Там ведь у вас коммунизм уже построен. Или ошибаюсь?

— Ошибаетесь.

Глава 17

Событие тридцать шестое

Вот так всегда в жизни получается: выглядит, как настоящее, а на самом деле оказывается, подделка.

Олег Рой

Фёдор Челенков в Риге был много раз. И во времена нахождения Латвии в составе СССР и после, когда получили латыши независимость. Но первое посещение было где-то в середине семидесятых или даже в конце, и это был совсем другой город. Современный, людный с широкими улицами и рядами новых домов. Сейчас будто в средневековье попал, или, точнее, на съёмки фильма про это средневековье. Декорации построили, а людей во всякие жупаны и кафтаны переодеть ещё не успели. Даже шпаг народу не выдали и шляп с перьями. Лошадей пригнали совсем немного, а машины выгнать со съёмочной площадки не догадались. И вот такая сюрреалистическая картина получается, когда среди старинных соборов и прилепившихся один к другому древних домов по булыжной мостовой узкой и кривой улочке, навстречу телеге с деревянными колёсами, оглашая эту кондовость резкими гудками, ползёт автомобиль, часто иностранного производства, и люди шарахаются от него. Тротуаров-то нет, все прямо по дороге и вышагивают аборигены.

Все бабы как бабы, одна я — королева. Надпись как-то в будущем Челенков видел на футболке у толстой сисястой тётечки в Одессе. Уже после перестройки. Так вот, Марина вырядилась специально в пальто красное и берет малиновый, ну, чтобы все издалека видели, что идёт московская мамзель. Королева! Когда на Ленинградском вокзале Вовка её увидел, всю нарядную пренарядную, то вот, что-то ёкнуло, что добром эта демонстрация превосходства столичного не кончится.

Они поехали вчетвером отдельно от команды. Первая игра в Риге 12 декабря, а команда должна приехать 10 числа вечером. Заселиться в гостиницу, 11-го провести тренировку при открытых трибунах и даже небольшую спарринг игру с местной армейской командой. Любители, даже ни в какую лигу не входят, но где-то там на самом-самом верху решили, что для популяризации хоккея это не повредит, и такую встречу запланировали. Потом, 12 декабря в воскресенье встреча с динамовцами местными. День отдыха с экскурсиями и переезд в Таллинн. А, нет, сейчас ещё с одним «Н» пишут. Переезд в Таллин. Там тоже тренировка, и в четверг — 16 декабря игра. Ну, и в этот же день поздно вечером домой.

Там игра 19 декабря с «Дзержинцем» из Челябинска, совместная тренировка всех новых членов суперкоманды ЦСК ВВС и вылет в Швейцарию. Насыщенный график.

Чернышёв волновался больше всего, типа, люди ведь не играли друг с другом почти, только весной с ЛТЦ, когда рубились. Как такой командой рулить, да его тот же Тарасов или Бобров слушать не будут. Нашли, бляха-муха, тренера.

Вовка сказал тренеру играющему, чтобы он ни дурил, и ни в коем случае звенья не перемешивал, даже пятёрки и то, именно отдельно, и выпускал. Как раз в своих командах эти первые пятёрки вполне себе сыграны. А что у всех разная манера игры, так и лучше, хрен эти ЛТЦ смогут подстроиться. Главное — менять почаще.

Так с командой всё ясно. Тем более, обе прибалтийские команды гораздо слабее чем «Динамо», так это без двух Вовок, а да, без трёх. Ишина ведь тоже Вовкой зовут. Приехал Фомин заранее в Ригу по делам артели «Домашний уют». Игнатов Пётр Ильич — полковник бывший посоветовался с Аполлоновым, сходил, переговорил с Вайнштейном Исааком Ароновичем — Заместителем начальника управления промышленного снабжения Всесоюзного Комитета по делам Физкультуры и Спорта и решил, что начнут они у себя в «уютной» артели клюшки делать. Заказ государственный ему пообещали и также пообещали свести со специалистами по выделке дельта-древесины.

Четвёртым в их пёстрой команде, десантировавшейся в Ригу за два дня до приезда хоккеистов, был Иван Семёнович Козлов. Когда его бывший завхоз управления МВД представлял, то на секунду замялся, ну, мой приятель старинный. Довелось перед войной поработать вместе в органах. Лет похожему на цыгана мужчине было за сорок, на подбородке был шрам, и глаза были неприятные такие. Даже не скажешь, какого цвета, белого. И большой чёрный зрачок на тебя смотрит, как через прорезь прицела. Фомин подумал, что для охраны, наверное, этот человек с ними, но защищённым под его взглядом себя не чувствовал.

Устроились в гостинице «Централь» на Домской площади. Красиво. Хотя сейчас обшарпано всё. В будущем раскрасят в яркие цвета, и площадь станет нарядной. Сейчас, грязь под ногами, грязные серые стены, серые одежды на людях и яркое пятно — Марина Первых в красном пальто и малиновой берете. Если план был у дивчули, чтобы все на неё смотрели, останавливаясь посреди улицы, то чертёжница своего точно добилась.

Устроились, пообедали в ресторане гостиницы и на такси решили поехать посмотреть производство клюшек в местной мастерской. Ещё когда заселялись в гостиницу, что-то Челенкову глаз царапнуло. Вот, вышли сейчас и точно, вспомнил. Вон там стоял красивый цветной дом, когда они были со Спартаков в Риге в прошлом-будущем. Названия ещё смешное у него было — дом Черноголовых. Сейчас там часть обрушенной стены и несколько мужчин, а так, тётки в основном, разбирают что-то, кирпичи аккуратно на деревянные поддоны складывая. Вечно рассматривать, «как люди работают» не удалось. Почти сразу подъехало такси. Когда их через три минуту выгрузили из этого такси, то Вовка хмыкнул, таксисты везде и в любом времени одинаковы. Просят отвезти с Казанского вокзала на Ленинградский, садитесь. Отвезём. Любой каприз за ваши деньги.

Фёдор Челенков был на экскурсии в Монреале на предприятии, которое занималось, как бы это назвать, хренью, в общем, занималось. И при этом процветало, и отбоя от заказчиков не было. Нашлись ухари, где можно и не можно, собрали клюшки известных хоккеистов, не новых, а тех былинных времён, типа Бобби Халла, Уэйна Гретцки и прочих титанов канадского хоккея. Гарантии, что клюшки были настоящие, не было, ну, чего на них черкнули. Автограф, наверное, но уж больно они новыми смотрелись. Да, бог с ними с укро-еврейскими канадскими «бизнесменами». О производстве. И вот эти предприниматели, с украинско-еврейскими корнями, на допотопном древнем оборудовании стали изготавливать копии клюшек этих легендарных хоккеистов, и что самое главное, не по современным технологиям, а по тем — древним.

Идёт такая экскурсия, смотрит, как в сороковых — пятидесятых годах клюшки делали, а на выходе всем желающим за, в общем-то, не суперогромные деньги предлагают купить копию клюшки Бобби Орра — двукратного обладателя Кубка Стэнли и трёхкратного обладателя «Харт Трофи».

И почти все экскурсанты покупали. Даже Фёдор тогда не удержался и клюшку Гретцки себе купил, где-то потом на антресолях пылилась. Был огромный плюс в той экскурсии. Фёдор Челенков точно знал, как нужно делать клюшки, которые появятся через два десятка лет. И точно знал из чего. Даже температуры и время выдержки пера в парилке помнил. Что-то подобное и тут ожидал увидеть. Ну, двадцать, даже почти тридцать лет, это предприятие делает клюшки, в том числе этими клюшками и на олимпиаде в Берлине играли латыши. Должны научиться.

Мастерская располагалась в подвале трёхэтажного дома всего с двух сотнях метров от Домской площади.

Событие тридцать седьмое

Мания преследования — это не болезнь, это мечта тех, кто никому не нужен.

Стас Янковский

Первые клюшки делали из цельного куска древесины. Лучше всего для этого дела подходила гнутая оглобля. Делали их из ивы или клёна. Потом нашли более серьёзную и крепкую древесину — дуб. И весила та клюшка целый килограмм, даже чуть больше. Сейчас, современная, всего 400 грамм весит в три раза легче. Ну, раз из оглобли делали в былинные времена, то и первые хоккеисты были былинными богатырями. Почти не менялись, по пятьдесят минут проводя на площадке, и махали килограммовыми дурами — оглоблями.

Канадцы, если верить экскурсоводу на той канадской фабрике подделок, уже начали делать трёхслойные клюшки. Или вот-вот начнут? Фёдор технологию изготовления помнил, и из чего делали тоже, не совсем отчётливо только толщину слоёв. В середине был тополь, а потом две тонкие берёзовые пластинки на клей сажались с обеих сторон, и всё это под пресс. Чуть позже появятся ещё два слоя поверх. Это стекловолокно. Нужно будет узнать потом, существует ли оно уже сейчас, а если нет, то попытаться найти ему замену. Может, какой-нибудь толстый шёлк пропитанный эпоксидкой подойдёт.

Мастерская разочаровала. Ничего того, чего ожидал увидеть Фомин. Из всё того же дуба делали заготовку, приклеивали к древку две баклажки и на клей же садили перо. И всё это под пресс. На сутки. Ну, а потом просто обтачивали на различных станках. Клюшки были чуть лучше и изящней, чем делали в Москве на той же фабрике, что и теннисные ракетки производила.

Фомин стоял и плевался. Нечему было учиться у прибалтов. Только людей зря оторвал и обнадёжил. Всё придётся придумывать, как и с остальной амуницией самому.

Возвращались домой, ну, в гостиницу, как побитые. Молча хромал рядом с Фоминым бывший полковник, что-то пыталась говорить Марина, но вопросы и реплики повисали в воздухе. А товарищ Козлов, шёл чуть позади, и когда Вовка на него оглядывался, то видел, что тот и сам больше назад смотрит, чем вперёд.

— Я читал в журнале канадском, что они делают сейчас более лёгкие многослойные клюшки, — предпринял попытку расшевелить Пётра Ильича Фомин.

— Что теперь в Канаду поедем? — обрадовалась Марина.

— Щас! Только билеты купим. Вот, что ты Фомин за человек, не разберёшься ни в чём, а уже лезешь поперёд батьки. Я слышал чехи эти оставили нам пару клюшек после того матча, где с твоей помощью их побили. Где сейчас эти клюшки? Хотелось бы на них взглянуть.

— Не знаю, но если Аркадию Николаевичу сказать …

— Это понятно, сегодня же позвоню в Москву. Ладно, сейчас поужинаем и спать, устал я. Давно столько на своей деревяшке не ходил.

— Товарищи, — вдруг подал голос Козлов, — Из номеров не выходить. Это приказ. За нами от самой этой мастерской пару типов идёт. Тут в республике сложная обстановка сейчас, начинается коллективизация и ещё фашисты недобитые местные активизировались. Лесные братья. Сидеть в номере и не высовываться, если будут стучать, не открывать. Если будут звать на помощь, не открывать, Если будут говорить, что милиция, не открывать. Открывать только когда услышите мой голос, и я скажу, что в Вологде хорошие валенки делают. Это будет пароль. Всем, всё ясно?

— А если… — Сразу отозвалась Марина.

— Если откроешь в любом другом случае — выпорю, прилюдно. Ясно.

— Ну, я только хотела …

— Не открывать. Теперь за нами трое идут. Давайте-ка ускорим шаг. Поднажми Ильич. Сто метров осталось. В номере отдохнёшь.

Никто на них не напал. У гостиницы стояли милиционеры, и если их кто-то и преследовал, то при виде людей в форме отстали. Ну и на площади самой много народу, не будут же что-либо предпринимать преследователи на глазах десятков людей.

А вот настроение эти мнимые или настоящие преследователи всем испортили. Поели молча и разошлись по номерам. Марина была в одном номере с какой-то женщиной с Украины, а Фомин с мужчиной из Москвы, старики разбойники были в двухместном номере посредине. Козлов прошёл в Вовкин номер первым и, растолкав спящего соседа, потребовал у него документы, показав красную корочку. Вот так-так, не простой товарищ Козлов друг юности.

— Про дверь помни, Володя, и соседу не давай открыть. Ясно? Товарищ, если ночью проснётесь от стука в дверь, то не открывайте. Договорились.

— Конечно, конечно, — мужчина зачем-то стал одеваться.

— Вы куда? — Козлов взглядом его к кровати пригвоздил. Вы же спали. Вот и ложитесь.

Вовка тоже лёг. Все эти шпионские игры его основательно вывели из равновесия, а ещё этот поход на фабрику, или вернее — мастерскую, для фабрики этот подвал маловат будет, который ничего кроме разочарования не принёс. Долго не мог он уснуть. А когда уснул, то почти сразу был разбужен. Нет, не стуком в дверь, никто не постучал до утра. Разбудил сосед, что захрапел, как два трактора «Беларусь» одновременно. Пришлось встать, растолкать дядечку, тот повернулся на бок и затих, уснул сразу, а вот Вовка так уже до утра и не заснул. Мысли перескакивали, то на предстоящий турнир в Давосе, то на попытку вспомнить в деталях тот визит в мастерскую в Монреале. Проворачался и встал уставшим. И кофе в ресторане был противным. Сладкий настолько, что на сироп кофейный больше походил, чем на кофе.

Событие тридцать восьмое

— У вас не бывает… Вот вы приходите куда-нибудь в первый раз… А вам кажется, что вы здесь уже были? И все вроде знакомо запахи, звуки… У вас не бывает?

— Нет, не бывает. Я всегда помню, где я была, когда и с кем.

Цитата из фильма «Операция „Ы“ и другие приключения Шурика»

Команда приезжает только завтра, а поезд назад в Москву у товарищей Вовкиных по разведке клюшечного производства на восемь вечера анонсирован. Так что, целый день впереди. Не в номере же лежать. Хотя, Фомин именно этим бы с удовольствием и занялся. Но Марина предложила по магазинам пройтись, а полковник бывший, хоть и поморщился при слове пройтись, но махнул рукой.

— Давайте сходим, я по дороге вчера целых два антикварных магазинчика видел. Гале своей, может, чего интересного присмотрю. Серёжки или колечко.

— Лучше бы, посидеть в номере, но если не сильно далеко, то давайте сходим. Тут место людное. — Согласился и товарищ Козлов.

На Марину по дороге опять вся Рига пялилась. А чего, девушка высокая, красивая, а в этих своих вызывающе-ярких одеждах для 1948 года так и вовсе — дива. Первый магазинчик находился, можно сказать, прямо на площади Домской, только в противоположной её части. Спуск в подвал и дверь с колокольчиком, прямо дежавю из будущего. Как бы, не в этот самый магазинчик Фёдор заходил, ну, да — зайдёт, лет через шестьдесят.

Статуэтки, вазочки, картины, одежда даже. Дошли, протискиваясь между комодами и стульями, в другой конец, где и обнаружился высокий белобрысый хлопец в больших роговых очках.

— Ук-ра-ше-ния! — медленно по слогам проговорил бывший завхоз МВД.

— Конечно, товарищ, я хорошо владею русским, — улыбнулся продавец и ткнул обрубком пальца в витрину справа от себя. «Где это он лишился указательного пальца»? — Вяло шевельнулась мысль у Вовки полусонного. А, это англичане лучникам обрезали. Из тёмных веков попаданец, вот и нашёл себе работу среди древних вещей.

Идти смотреть украшения Вовка не стал, денег с собой было мало, явно на золотые безделушки не хватит, да и не было повода. Наташе покупать? Так до дня рождения далеко, а до свадьбы, если будет, и ещё дальше. Фомин вернулся к стульям. Красивые, резные. Может, предложить Игнатову освоить производство таких? Нет, не те времена, у людей табуреток нет, а эти стулья громоздкие только в большущие квартиры, да и тут столько ручной резьбы, что страшно дорогим получится, не так богат пока народ, чтобы в коммуналки или в бараки такие стулья тащить.

— Пошли. — Толкнул Вовку Козлов. И точно, Марина с полковником уже пробирались к выходу, заснул стоя, стул разглядывая.

Второй магазинчик был меньше. Тоже полуподвальный. До него дохромали минут за пять, он находился буквально в десятке метров от клюшечной мастерской, только на противоположной стороне улицы. Спустились, Игнатов и Марина сразу направились к продавцу, а Вовка завис на секунду, а потом двинулся к противоположной стене. Увидел там вещь одну. И прямо, как магнитом, притянула.

В детстве в соседнем доме жил у Фёдора Челенкова приятель. А сосед этого приятеля ходил в секцию не футбола или хоккея, как все заслуживающие уважения пацаны, ходил он в секцию фехтования. Как-то в перерыве между баталиями футбольными во дворе забежали они с Генкой — приятелем Челенкова к нему домой водицы ключевой испить. Жарко, умаялись. Испили из святого источника, почему-то принявшего форму латунного крана, холоднючей до ломоты зубовной водицы и выходить назад стали, и в подъезде повстречались с тем соседом нестандартным. А в руках у него рапира спортивная. В чехле понятно, но достал и дал подержать. Вещь. Какой же пацан во дворе в рыцарей не играл, а тут шпага такая королевская с гардой или чашкой этой блестящей. Тяжеленная, полкило, наверное. Челенков помахал тогда в подъезде и прямо через силу вернул хозяину. Потом даже хотел в секцию записаться, но оказалось, что мальков туда не берут. Шпага, рапира и сабля всё тяжёлые и опасные железки. Так и позабыл про эту мечту. А вот сейчас на стене увидел спортивную рапиру или шпагу и ноги сами к ней понесли. Сейчас-то вырос, может позволить себе такую иметь.

Фомин подошёл к стене, там, среди красивых ножен кинжалов дагестанских или каких-то других кубачинских, висела на стене рапира спортивная с набалдашником на конце, чтобы не поранить противника. Вовка снял мечту со стены. Тяжёлая, прямо, как та, из детского воспоминания. Попытался Фомин погнуть лезвие, с трудом, но чуть изгибалось. Места в магазинчике было мало, чтобы помахать ею, и Фомин со вздохом уже хотел повесить её на место, дорого, наверное, и чего денег не взял, есть же.

Он повернулся к стене, и в это время по лестнице, что вела в полуподвал загрохотали шаги подкованных железными подковками сапог. Рукоять рапиры или шпаги всё не ложилась на гвоздик, соскальзывала, и Вовка не обернулся на шаги, а когда шум и вскрик услышал, то стал поворачиваться и шпагой этой за кинжал задел, и тот, с грохотом и лязгом, сорвав по пути ещё один кинжал, свалился на пол.

Картина была маслом. К Марине и Козлову, которые стояли недалеко от входа двигались двое дядек с короткими финками в руках, поблёскивали лезвия. Третий товарищ двигался к Вовке, в руке тоже короткой нож с деревянной ручкой. Одет носитель холодного оружия был менее ярко, чем Марина. Серое длинное, ниже колена, пальто, серый шарф, как у «Промокашки», замотан вокруг шеи и длинными концами болтается впереди, на голове была военная шапка, такие, как у немцев были, или у поляков. Ну, местные вояки тоже, должно быть, носили такие. На ногах хорошие офицерские сапоги, начищенные до блеска. Всё это Фомин в секунду углядел, а потом стал пятиться. Ничего хорошего нож в руке «Товарища» не предвещал. И тут завопила Марина. Ох, не хотел ведь геройствовать. Вовка сделал ещё шаг назад и упёрся спиной в эту саму стенку, на которой куча холодного оружия висела, и у любого лезвие было длиннее. От добра добра не ищут и Фомин сдёрнул с гвоздя эту саму шпагу или рапиру, знать бы, чем отличаются. И как настоящий Дартаньянов сунул железку вперёд, метясь в грудь серого. И ведь попал, не ожидал противник. Набалдашник упёрся в плечо бандита и больше ничего не произошло. А нет, произошло, сбив левой рукой с груди смешную железку, бандит резко выбросил вперёд правую руку с финкой. И порезал бы Фомина точно, но Вовка своей длинной ногой умудрился пнуть товарища. Тип был сантиметров на тридцать пониже ростом, и вытянутая нога оказалась длиннее вытянутой руки. Мужичка прилично отбросило. Но был он видно боец опытный и, чуть присев, выровнялся и снова двинулся, вперёд поводя хищно жалом финки перед Фоминым.

И тогда Вовка решил, что раз колоть этой чёртовой рапирой нельзя, то нужно ею рубануть. Он вложил в удар всю молодецкую свою силушку и располовинил бы бандита, если бы попал по нему. Мужичонка был мелкий и вёрткий, он умудрился шагнуть влево и отклониться ещё, и шпага спортивная, рапирообразная, просвистела рядом с товарищем и врезалась в пол, Вовка при этом провалился, чем и воспользовался бандит, сунув руку с ножом Вовке в живот. Тут бы и конец, но провалившийся Вовка ростом ниже не стал. Он согнувшись пополам, почти навис на мужичком и смог толкнуть его рукой, из которой шпага эта проклятая вылетела, наконец. Пальто затрещало. Всё же распорол, гадёныш. Что за невезуха такая, как ни наденет новое пальто, так его обязательно порежут?!

Выпрямились одновременно. И Фёдор Челенков вспомнил своё боксёрское прошлое. Ну, их нафиг эти железки. Апперкот был классный. Ко всему, и в Фомине веса ровно в два раза больше, чем в сером бандюгане. Того подбросило, и рухнул он головой опрокинув тот самый резной красивый стул, или другой, но тоже красивый. Хрясь. Нет, это не стул сломался, умели предки делать. И материал подбирать тоже умели. Это бандит, просто перевернув стул, врезался головой в комод дореволюционный. Не иначе ещё Карла XII помнивший.

Бах. Бах. Два выстрела из ТТ прямо врезали по ушам. Дымом не заволокло. Нет, дым, конечно, был, но при этом видно было, как заваливаются по очереди два других бандита, а товарищ Козлов стоит с пистолетом в руке. А ещё визжит и кричит чего-то одновременно Марина. Потом закричал один из бандитов, а следом и продавец. Этот стоял, будто в кино, с поднятыми руками, и блажил на своём родном латышском: «Манс Диевс».

— Ну, ты Фомин и фрукт. Нет, чтобы присесть, а ещё лучше на пол лечь, я бы их давно положил, всё боялся в тебя, дурака, попасть. Но от лица органов выношу благодарность. Уложил ты фашиста этого недобитого классно. Очухается, будет, о чём поговорить с этой сволочью. Так, — Он оглядел участников действа. — Фомин, метнулся на улицу и зови милицию. Всё живы, Марина, ты чего орёшь, ранена?

— Нет, — орать и визжать перестала. — Страшно.

— Фомин! Мать твою, бегом я сказал, за милицией.

Глава 18

Событие тридцать девятое

Молчание — лучший способ ответа на бессмысленные вопросы.

Ни одно произнесённое слово не принесло столько пользы, сколько множество непроизнесённых.

Плутарх

Матч был неинтересный. Единственное, что можно было отметить, так это то, что в Прибалтике играть на открытом льду практически невозможно. Десятого числа температура стояла в районе трёх или четырёх градусов минуса, а 12 декабря, в день матча двух «динамов» московского и рижского, поднялась до плюс одного и к концу второго периода льда уже практически не было. «Катались» по лужам и по каше из нашинкованного коньками грязного месива. Как там у Высоцкого: «Теперь уж это не езда, а ёрзанье. И надо б выйти, подтолкнуть, но прыти нет, Авось подъедет кто-нибудь и вытянет». Только подталкивать и оставалось. На месте руководства, нужно было матч остановить и перенести в Москву, но на это мероприятие соизволил прийти второй секретарь ЦК компартии Латвии товарищ Лебедев Иван Кононович и решили доигрывать. За кого уж болел большой партийный начальник за русских или латышей, вверенных ему, неизвестно, а вот счёт на фанерках в конце игры был двухзначный. 10: 1 — победили динамовцы Москвы и пять шайб на счету Фомина. В такой ледовой обстановке, забивать практически невозможно, нужно или подкатывать шайбу прямо к воротам, либо, как Вовка и делал — щёлкать издали, отрывая шайбу ото льда, ну, якобы льда. Ещё две шайбы забил таким же способом Владимир Ишин, ну и по одной отметились Чернышёв, Николай Поставнин и Сергей Соловьёв, те умудрились, когда лёд ещё хоть немного на лёд походил завести свои шайбы прямо в ворота.

Одна шайба, что Третьяков пропустил из разряда курьёзов. Бежала куча мала (не катилась, а именно бежала) и где-то там, среди кучи, была и шайба, она запнулась (куча) и шмякнулась перед воротами, а шайба оказалась внутри. Её Третьяков даже и не видел. Как и судья. После остановки кучи долго искали с фонариками шайбу. Освещение было на твёрдую троечку. Несколько десяток тусклых лампочек, как гирлянды, на провисших проводах над площадкой натянуты. Как можно популяризировать этот вид спорта в таких условиях, для Фомина осталось загадкой.

А после матча в раздевалку влетел, большой начальник милицейский в генеральской форме, ах, да, в милиции не генералы, а комиссары … Влетел большой начальник в комиссарской форме с кучей помельче начальников и утащил Фомина на допрос. Продержали до позднего вечера. Писал и переписывал протокол три раза. Потом его потерпевшим признавали, хотя ничего вроде Вовка и не потерпел, если порезанного нового драпового чёрного пальто не считать. Вывел из управления республиканского и отвёз в гостиницу к команде уже в двенадцать часов сам товарищ Козлов. Как оказалось — целый майор.

— Иван Семёнович, кто хоть это был и зачем они на нас напали? — поинтересовался в машине у соратника по борьбе с преступностью Фомин.

— Только не трепись. Вообще никому. Не секрет, но тут надеемся за ниточки потянуть. Это «Лесные братья». А мастерская эта твоя, где клюшки делают, у них как явка. Ну и подумали они, что мы чего-то разнюхали и решили избавиться от лишних глаз и ушей. Тебе, Фомин, уши нужны? Вот и не трепись. Там у них, в мастерской, и склад оружия целый нашли. Автоматы немецкие, гранаты. Блин. Всё, больше тебе знать ничего не положено.

— А клюшки? — выходя уже из машины, вдруг вспомнил, Вовка.

— Чего клюшки? — высунул голову из-за дверцы Козлов.

— Клюшки будут продолжать делать? Их и так в стране нет.

— Ну, если только на Колыме. Там в хоккей проще играть. Лёд не тает среди зимы. Наблюдал, я сегодня за тобой. Молодец. И в драке этой достойно себя показал и громил этих фашистов недобитых сегодня замечательно. Я тут местным товарищам совет дам. Пусть тебя грамотой наградят за задержание особо опасных преступников.

— Спасибо, товарищ Козлов. А вы можете ещё местным товарищам сказать, чтобы они нашли других работников в эту мастерскую, нельзя, чтобы эта, по сути, единственная на всю страну мастерская, закрылась. Гораздо лучше у них клюшки, чем в Москве делают.

— Нда, правильно говорил Игнатов, крепко тебя молния шарахнула. Тут чудом жив остался, такое гнездо фашистское вычистили, а ты о клюшках своих.

— Так скажите? — Горестно вздохнул Вовка.

— Хм. Смешной ты парень, Фомин. Хорошо, скажу кому надо. Бывай. Там в Таллине береги себя. Тот ещё оплот фашизма. Не вычистили ещё до конца. Как бы отомстить те фашисты тебе не захотели. Хотя??! Как они узнают, что ты нам помогал?! Ты ведь никому не скажешь? — гоготнул товарищ Козлов и захлопнул дверь.

Фомин стоял и думал, стоит бояться или нет. Шутка это была, или предупреждение настоящее. Но говорить, кому либо, о своём вкладе в борьбу с фашизмом общемировым, сразу расхотелось. Да, и до этого не сильно хотелось.

А вот клюшки жалко. Если всех мастеров посадят, то кто же новых научит. Значит, нужно после возвращения из Давоса засучить рукава и попытаться повторить, тот процесс, что в Ванкувере видел. Что он тупее тех укро-еврейских канадцев.

Событие сороковое

Если чешский клуб ЛТЦ (Прага), который приезжал весной, был настоящим учителем, и за ту декаду, что они были в Москве, двинул вперёд «канадский» хоккей в СССР на несколько лет вперёд, то спарринг-партнёр, что, послушавшись Фомина, добыл Аркадий Николаевич Аполлонов для ЦСК ВВС, «Динамо» (Москва) и ЦДКА, перед их поездкой на кубок Шпенглера, был слабоват. Эти три игры, что провели в Москве на стадионе «Динамо» 18, 20 и 21 декабря 1948 года были практически бесполезной тратой времени.

Или нет? Польза была всё же. Все три команды, все двадцать тысяч зрителей, всё руководство спортом, и хоккеем с шайбой в частности, осознали, что играют «наши» гораздо выше среднемирового уровня. Команда, что добыл «тестюшка» называлась «Сборная профсоюзов Польши». Это по существу и была сборная Польши. И она в отличие от команд в СССР в собственном соку не варилась. Были поляки в этом году и на олимпиаде в Санкт-Морице. Как написала газета «Советский спорт»: «Польские хоккеисты имеют большой опыт международных встреч. С 1932 года они систематически выступают на соревнованиях на первенство мира. В 1932 году команда занимает 4-е место, в 1936 4-е место, в 1948 году на олимпийском турнире команда выходит на 7-е место. Польская национальная команда выиграла на этом турнире у Венгрии 3: 0, Румынии 3: 0, Бельгии 11: 1, Италии 13: 7».

То есть, такой нормальный середнячок. Бьёт слабые команды и проигрывает лишь настоящим лидерам хоккея — канадцам, чехам, американцам.

Игры проводились на малой арене и потому цифры в газете были не большие. 20 тысяч зрителей, а на последний матч, так вообще всего пятнадцать тысяч человек пришло. Есть один нюанс. Вовка в газете канадской вычитал, что в этом году в НХЛ установили рекорд посещаемости, что там чуть больше 13 тысяч на игру пришло, и собрали аж 25 тысяч долларов за билеты. Радовались канадцы. А в Москве, если бы игры проводились на центральной арене вполне и 70 тысяч бы пришло. Но там было организовано поле для русского хоккея и «канадцев» даже польских на этот раз не пустили туда. Чести много. Нет, на самом деле, уж больно много работы по переделыванию большого поля в маленькое, а потом назад. Решили на самом верху, что обойдутся.

Поляки были в красивой форме, изготовленной в Канаде. Купили для своей сборной для участия на олимпиаде зимой поляки, не поскупились. Вовка, глядя на них, представлял себе, как смешно бы выглядели «эти русские», если бы решили отправить команду в Санкт-Мориц. Фёдор Челенков выдумке «современников» поражался иногда, не смеялся, наоборот, именно — поражался. Люди же не знают, как надо, но всё равно что-то на коленке делают. Понравилась придумка спартаковского футбольного вратаря Анатолия Акимова. Вратари ведь постоянно «ныряют» боком за мячом и при этом бедром падают и скребут по земле каменной утоптанной у ворот. Вот Анатолий и придумал, взял от старой телогрейки отрезал рукав, распорол его на две полосы и пришил к футбольным трусам сбоку. Фомин тут же идею у товарища украл, и то же самое сделал с трусами Яшина и Третьякова, а потом и Хомич попросил ему такие сделать. Ну, правда, чуть облагородил, сверху «рукавов» снова тот же материал пришил, из которого трусы и были сделаны. Не видно теперь, а бедро отлично защищают.

Бывшие спартаковцы, а теперь «лётчики» Новиков и Зденек Зикмунд пошли этим же путём. Они вообще обрезали рукава от телогрейки и пришили толстую часть изнутри трусов. А щитки на голень сделали из голенищ валенок, на голове велосипедный шлем. У Боброва на голове обрезанный танковый шлем, а к ногам примотаны верёвками неудобные и жёсткие вратарские щитки от «русского» хоккея, чуть подрезанные, у половины игроков вообще кепка обычная на голове. Были и противоположные примеры, в «Крыльях Советов» (Москва) Горохов — отчаянной смелости человек, он вообще по сути «голый» играл. Трусы футболка, гетры, вот и вся амуниция. И вот в этом во всём появляются русские на Олимпиаде, а там все такие красивые в канадской форме, даже нищие румыны.

Теперь же, когда всем трём командам выдали, доработанную в бюро изобретательства спорткомитета, Вовкину экипировку, русские канадцы смотрелись даже солиднее европейских поляков. Фомин, когда увидел, чего наши дизайнеры наизобретали, то минуту смотрел с отпавшей челюстью на защитника «Динамо» Василия Комарова, который в раздевалке первый форму надел. Зайцев с Юдашкиным нервно курят в сторонке, а Карлуша Лагерфельд, когда увидит, сдохнет просто от зависти. А если не увидит, то повесится. И тоже сдохнет. Капец, словом, Лагерфельду. Пятнадцать лет только Карлу Отто? Всё одно — сдохнет.

Наши дизайнеры постарались. Во-первых, они в трусы вставили белый пояс. А чего трусы с ремнём — это креативно. А белый, чтобы все видели. Мы так богато живём, что не только в брюки ремень вставляем, но и в трусы. На этом конструкторская мысль не застряла. Верхняя часть тёмно-синего свитера была тоже белой, как бы плечи и часть груди прикрыта, а поверх воротничок синий снова — апаш^[10]. Ещё не всё, на тёмно-синих гетрах тоже белая полоса толстая. Бедные поляки в своей бело-красной форме пошитой отстойными канадцами смотрелись бедными родственниками, приехавшими из деревни в столицу.

К тому же, играть просто не умели. Это уровень второй нашей группы. «Спартак» (Воронеж) там играющий, мог бы с ними на равных бороться. «Динамо», которое играло первым с ними напихало братьям славянам 13: 3. По пять шайб забили Уваров и Фомин. А три шайбы, что пропустили, можно было и не пропускать. Не так. Хорошо, что Фомин уговорил Аполлонова привезти вместе с поляками и судью польского. Судей сейчас на поле двое и на игру вышли они в таком составе: Владислав Михалик (Польша) и Сергей Савин (СССР). Тот самый Савин — главный по хоккею в стране. Все же в этом времени многостаочники, вот и товарищ Савин совмещал административную работу с работой полевого рефери в хоккее. Поляк судил по настоящим международным правилам, обслуживал матчи Олимпиады и нескольких Чемпионатов Мира. И динамовцы частенько играли в меньшинстве, и прилично времени штрафного принёс Третьяков. Почему-то польский арбитр особенно к нашему вратарю цеплялся. Фомин потом в библиотеку специально сходил и ещё раз правила по вратарям прочитал. Что сказать? Век живи — век учись. Подзабыл. Просто в его время вратари хоккейные таких ошибок уже не делали, и потому за это не удалялись. Сейчас незнания правил вовремя выявили, и Фомин, собрав в кабинете директора стадиона «Динамо» Капитона Матвеича, в присутствии самого Василия Сталина, после третьей игры, всех шестерых вратарей, полчаса рассказывал, чего вратарю нельзя. Кстати в прошлом ещё году, если вратарь в СССР нарушал правила, то сам и ехал в клетку, Фомин на совещании первом и последнем, на которое его пригласили, через Чернышёва начальникам хоккейным объяснил, что вместо вратаря едет отбывать штраф один из тех игроков, который был в момент нарушения правил на льду. Вот бы поляк ржал, когда наказанный Третьяков, или кто другой из вратарей, поехал бы сам отбывать наказание, оставив ворота пустыми. Чаще всего наказывал вратарей Владислав Михалик за задержку шайбы в руках больше трёх секунд. Специально видимо, пытаясь своим помочь. Но пошло это на пользу. Народ и сам до трёх считать научился. Два раза прилетало вратарю КДКА Григорию Мкртычану по паре минут, который пытался в драку влезть. Не положено вратарю встревать в разборки.

ЦДКА выиграло у польской сборной 5: 0. Бобров всего одним голом отметился. ВВС сыграло чуть лучше 7: 3.

Событие сорок первое

Война ведётся до победы и точка!

Карл Филипп Готтлиб фон Клаузевиц

Самолёт Ли — 2 с экипажем из четырёх человек — командира самолёта, второго пилота, бортмеханика и бортрадиста, в двенадцать часов тридцать минут 22 декабря вылетел из аэропорта «Внуково» города Москвы. Держал путь цельнометаллический моноплан с двумя поршневыми двигателями М-62ИР мощность по 1000 л. с. каждый к проклятым капиталистам. Самолёт этот специально пригнали с Ростова. Недавно только прилетел он туда из Комсомольска-на-Амуре, где и был собран. Почему именно этот? Так совсем недавно освоили производство чуть более вместительного салона пассажирского, теперь вместо шестнадцати человек Ли — 2 мог вместить аж 21 пассажира. Именно столько и нужно было отправить из столицы нашей Родины в Цюрих. Самолёт большой. Тридцать почти метров размах крыльев и двадцать метров в длину. Самолёт почти легендарный. Именно он по воздушному мосту снабжал Ленинград продовольствием во время блокады. Была, конечно и «Дорога жизни», но львиную долю грузов всё-таки доставляли на Ли — 2.

Летал гигант медленно. Всего 290 километров в час крейсерская скорость, но пилоты движки не насиловали и плелись вообще, если никуда спешить ненадо, то со скоростью 250–270 километров в час. Пролететь без заправки мог около двух тысяч километров, но опять же, рекордов на пассажирских самолётах, тем более с пассажирами внутри, никто не ставил и старались ограничить беспосадочный перелёт приблизительно тысячей километров. Потому именно этот Ли — 2 должен быть сесть в Варшаве, заправиться, а уж оттуда лететь в Цюрих.

Наверное, в будущем построят хороший аэродром с длинной бетонной полосой и в самом Давосе. (Для Ли — 2 нужна полоса в 400 метров). Нужно же всяких президентов и премьер министров более чем с сотни стран принимать на Международном Экономическом Форуме. Но это в будущем. Сейчас, чтобы до этой деревушки с целебным воздухом добраться, нужно долететь до Цюриха, а потом по горным дорогам, не всегда безопасным, проехать на восток ещё около ста пятидесяти километров. Едешь и любуешься по дороге великолепной природой, проезжая большую часть пути сначала вдоль Цюрихского озера, которое незаметно перетекло в Оберзее, потом уже с небольшим перерывом через горные серпантины автобус добирался до озера Валенсеэ, а дальше поворот на юг и въезжаешь в живописную долину, густо усеянную небольшими коммунами.

Летом должно быть восхитительно здесь. Зелень лугов и лесов, цветы в полях и палисадниках, разбросанных вдоль дороги домиков с черепичными крышами. Только и зимой не противно на это смотреть. Да, всё бело от снега и голубой воды нет, но шапки снега на горах, дети, катающиеся на санках, лыжах и коньках. Ёлочки во дворах домов, которые уже начали наряжать к Рождеству, и обязательные большие венки на дверях домов из еловых лап, перевитых яркими лентами. Мирный благоденствующий край, где не прошла эта разрушительная война. Сытая спокойная жизнь. И спортом тут люди занимаются не потому, что НАДО. А, так, хочется покататься на коньках, покатается, захочется кому-нибудь погонять в хоккей — да, на здоровье, собьётся в коммуне команда единомышленников и создадут они хоккейный клуб «Давос» и будут пару раз в неделю собираться на тренировки и поигрывать в охотку с командой соседней коммуны. Они не профессиональные спортсмены, и у них нет сверхзадачи — победить. Не пришёл к хоккейному клубу «Давос» перед матчем премьер министр и не накачивал, что не могут они проиграть проклятым комми. Должны выиграть и показать превосходство капиталистического строя над социалистическим. Нет ничего такого, даже глава муниципального совета не вызвал к себе хоккеистов и не пообещал разогнать нахрен их команду, если они снова комми проиграют. Люди не побеждать ходят на хоккей, а получать удовольствие от игры. Тем не менее, Председатель Совета Давоса герр Майер сказал, что дочка его — хозяйка ресторан Meierhof и отеля с похожим названием — Meierhof выставит всем по пинте пива, если они выиграют у команды «Моншаузи» Лозанна (Швейцария) или у «Молодых Спринтеров» из городка Невшатель (Швейцария). Ну, на кого жребий укажет. Забегая вперёд, можно сказать, что жребий свёл клуб «Давос» с командой Оксфордского университета (Великобритания).

Глава 19

Событие сорок второе

Если палка без двух концов — это уже бублик.

Фомин, в день полёта выкроил часик и забежал в Ленинскую Библиотеку. Взял Энциклопедию и несколько швейцарских журналов. Всегда же полезно знать, что тебя ждёт по приезду в другой город. А тут даже страна другая. Оказалось, что Давос и до того, как стал местом для паломничества экономистов и правителей со всего мира, был интересным городком. Не каждый мелкий населённый пункт мог похвастать такой историей.

История этой коммуны началась с того, что ещё в XIX веке маститые эскулапы признали микроклимат высокогорной долины полезным для больных лёгочными заболеваниями. Ну, себя не похвалишь, как оплёванный ходишь. Чахотку тогда лечили не изониазидом и рифампицином, да даже не обычным, но вполне эффективным стрептомицином, а воздухом целебным. Лечившийся здесь Роберт Луис Стивенсон написал в Давосе роман «Остров сокровищ». Воздух помог не сильно. Да и трубки просто из рук не выпускал. Курильщиком заядлым был чуть не с рождения. Уехал на Самоа, но и там не зажился. Умер в сорок четыре года. А ведь не кури и лечись по-настоящему, а не воздухом, и сколько бы отличных романов написал.

Ещё немецкий писатель Томас Манн там отметился.

Но и кроме писателей может Давос немного похвастаться. В 1913 году в городе прошёл первый и единственный Чемпионат Европы по хоккею с мячом, победу в котором одержала команда Англии. Вот как так? Русский хоккей, а единственный Чемпион Европы — проклятая гадящая Англичанка. И тут нагадила русским.

А с 1923 года в городе ежегодно проводится Кубок Шпенглера — международный хоккейный турнир. Вовка себе тут же галочку на лбу зарубил — срочно нужно создавать хоккейный турнир на приз газеты «Известия». Не самому создавать, а идеей кое с кем поделиться. Именно «Известия». Комми не сильно любят в том мире, и, если проводить на приз газеты «Правда» или «Советский спорт», то названия могут отпугнуть потенциальных желающих. «Известия» — нейтральное название и не должны американцы или канадцы возмутиться: «Как это мы будем биться за приз „СОВЕТСКОГО спорта“?»

А ещё в городке прошло уже пять чемпионатов Мира по фигурному катанию. А так как журналы были старые, то цифра могла и подрасти.

Засиделся, Вовка, а когда на часики золотые глянул, то чуть не подпрыгнул. Так можно и на самолёт опоздать. Может, его и подождут, но тот дядечка, что их делегацию возглавлял, вчера на всех зыркая глазами из-под мохнатых, как у Брежнева, бровей, предупредил, что будет осмотр — досмотр, и чтобы все пришли заранее. Кроме семнадцати хоккеистов едет с ними Сергей Александрович Савин — начальник отдела футбола и хоккея в Спорткомитете СССР. Едет не в качестве начальника, начальником как раз послали бровастого, а в качестве арбитра. Будет матчи судить. Кроме двух начальников, есть ещё тренер — Аркадий Иванович Чернышёв, врач команды Глушков Пётр Константинович и переводчика прислали из МИДа. Тоже, небось, какой-нибудь капитан МГБ, больше на боксёра со свёрнутым своим носом товарищ похож, чем на полиглота очкарика, хотя очки и присутствуют. Но ведь и нос присутствует.

Смотрелась делегация СССР замечательно. Тут у СССР не отнять. В стране разруха, идёт восстановление хозяйства, люди стоят в огромных очередях почти за всем, а вот спортсменов одели в красивые длинные драповые пальто с каракулевыми воротниками, в каракулевые шапки-ушанки и приличные чёрные ботинки с мехом внутри. Плюс, под пальто ещё и новенькие бостоновые костюмы. Это представители державы победительницы в Мировой войне и они должны не только достойно её представлять на спортивной арене, но и выглядеть должны тоже достойно.

Фомин, когда фотографировался на разные паспорта и удостоверения, думал, что раз они теперь все офицеры лётчики, то и поедут в офицерском обмундировании. И даже кобура на поясе с маузером. Большая такая потёртая, деревянная. Нет, форму назад не отобрали, хотя, может ещё и отнимут, а вот поехали все с обычными загранпаспортами, а не с удостоверениями служащих ВВС МВО и в пальто с костюмами, без маузеров и прочих портупей. Вовке добавили два с половиной года. Теперь почти двадцать лет, и присвоили звание младший лейтенант. То же самое, только чуть меньше добавили годков, сделали и с Третьяковым. Ему уже раз Аполлонов добавил до девятнадцати, чтобы в милицию его определить, а теперь ещё год добавили и тоже присвоили официально звание младший лейтенант.

Ещё семерым сержантские звания милицейские и армейские заменили на офицерские. Теперь, если на парочку всего товарищей не обращать внимания, то выражение «команда лейтенантов» почти подходит. Тарасов, который старший брат, капитан и Чернышёв тоже.

Не в этот раз, а ещё семнадцатого числа Фомин тоже успел в библиотеку заскочить. В советских газетах ничего не было, а Челенков историю с исчезновением самолёта с половиной команды ЛТЦ Прага помнил. Порылся в чешских и английских газетах и информацию нарыл. Теперь в самолёте сидел и думал, стоить её говорить народу или нет. Палка, как всегда, о двух концах. С одной стороны … Народ ощутимо нервничал. Это футболисты все они великие и громили и наглов, и югославов, и шведов с норвежцами, и венгров, вон, недавно, а вот хоккеисты они пока все молодые и неопытные. Волнуются. Сказать, что главный соперник серьёзно ослаблен, может, ребята успокоятся. Другой конец этой палки был противоположный. Оно и понятно — палка же. Если сейчас сказать, что половина команды соперника лежит на дне английского канала, он же пролив Ла-Манш, то может появиться шапкозакидательское настроение. Уж с половиной командой как-нибудь их суперкоманда справится.

Сидел, думал, и решил оставить козырь на потом. Три же периода в хоккее. Почему нельзя после первого и сообщить, а можно и не сообщать, смотря, как дела будут развиваться.

Событие сорок третье

Если бы Бог хотел, чтобы мы летали, он бы снабдил нас билетами.

Бенни Хилл

На самолёт Фомин не опоздал. Это самолёт с вылетом запоздал почти на час. Всю их команду вывели уже на лётное поле, пошли они гуськом за мужиком в лётной военной форме с погонами капитана. Мужик был мелкий, и шёл не торопясь, и третий в этой цепочке Вовка, всё не мог свой шаг большой с его шажками соизмерить, упирался в спину идущего вторым Медведев.

— Артист, ты спешишь куда? — наконец, не выдержал Николай.

Вовка промолчал и стал семенить. Оглянулся пару раз. Какого чёрта, почему по пустому, ну, по крайней мере, в этом месте, аэродрому нужно идти какой-то цепочкой, как заключённые какие-то?

Дошли и увидели действо. А, это чуть позже. Сначала оказалось, когда Фомин вместе с командой на двух автобусах прибыл во «Внуково», что вылет задержится. Ну, тут и без экстрасенсов было понятно. Снег валил как … Вот, дождь льёт, как из ведра, а из чего валит снег. Из дырки в небе. Валил, прямо, видимость ограничивая сотней метров. Дальше белая стена. На счастье быстро кончился, пришёл этот самый капитан и повёл их за собой. Привёл, а там действо. Рядом с самолётом стоит бочка на колёсиках, приличная такая бочка и урчит и дымом противным солярочным дымит. От этой бочки в сторону аэропорта тянется не сильно толстый электрический кабель. «Интересно, — подумал Фомин, — если она эта штуковина питается электричеством, то нахрена там солярка горит?». От бочки в сторону самолёта шли два рукава и они заканчивались у двигателей. Значит, это двигатели так в этом времени прогревают. Но не это было действом. Действовали два техника. Они с помощью … Как бы эту штуку обозвать? Мочалка! Длиннющий кусок брезента шириной около метра был перекинут через крыло, и за лямки, пришитые к этой полосе, мужички надраивали крыло самолёта. Снизу к брезенту были поперёк пришиты довольно часто тоже из брезента полосы. За лямки взявшись и накрутив их на руки мужички начинали тягать его вперёд-назад, постепенно смещаясь от фюзеляжа к концу крыла. Отдраив одно крыло, техники перешли на противоположное, в это время другой техник обметал хвост самолёта. К длинной довольно толстой палке под углом был приспособлен обычный веник, вот им и очищал от налипшего снега их самолёт работник наземной службы.

Когда уже прилично замёрзшие хоккеисты перестали восторгаться банно-прачечными операциями, началось следующее действо. Лётчики выстроились гуськом в нескольких шагах друг от друга, и первый взялся за лопасть пропеллера. Провернув его с приличным кхеканьем ломанулся в хвост этой тройки, в это время второй лётчик провернул свою лопасть, затем следующий так же провернул третью, и в это время первый, снова ставший первым, свою лопасть опять провернул. Три круга товарищи сделали и бегом ко второму мотору. Потом сняли с моторов чехлы войлочно-брезентовые и послышалась команда: «От винта». Покашляв, моторы запустились и зарычали. Так-то и оглохнуть можно. Прям, рёв стоял. Народ за уши схватился. Открылась дверка и по приставной лесенке их запустили внутрь. Фомин уселся на креслице в проходе, с его ростом колени бы в подбородок упёрлись, вздумай он протиснуться к окошку. А ведь он ещё на пять сантиметров ниже Третьякова. Вот тому, наверное, вообще маета.

А у окошка сел тот самый «переводчик» с повёрнутым и приплюснутым слегка носом. Самолёт побежал по расчищенной уже полосе и, прыгнув пару раз, словно сомневаясь, а надо ли этих пассажиров везти в такую даль. Опозорят там Страну Советов.

— Не опозорим, — мысленно сказал самолёту Вовку и Ли — 2 поверил ему, оторвался и всё так же ревя, как попавший в капкан носорог стал карабкаться в небо.

— Фомин, — толкнул его переводчик.

— Ась? — Вовка смотрел как Бобров достал какаю-то сумочку матерчатую и стал вынимать из неё пирожки.

— Я тут заходил в Ленинскую библиотеку и поинтересовался, чего это ты в зале иностранной периодики читаешь. Как вообще тебе туда допуск дали? Разберёмся. Как вернёмся. Взял я те же газеты и обнаружил интересную статью в «The Sunday Тimes» («Санди таймс» — «Воскресные времена»). Оказывается, пропал самолёт, что вёз в Великобританию половину команды ЛТЦ Прага. 18 ноября на коммерческий матч со сборной Англии.

— Я тоже прочёл. — Согласился Фомин. А чего скрывать. Это не секретная информация.

— А почему ничего никому не сказал? — прокричал ему в ухо боксёрский переводчик.

— Чтобы не возникло шапкозакидательских настроений. — в ответ гаркнул ему Вовка.

— Молодец. Мне товарищ Берия сказал за тобой присмотреть. Интересный ты юноша. Ценный товарищ. И вечно в неприятности влипаешь. Так что за границей от меня ни на шаг не отходи. Ясна задача.

Да, обложили. Ну, или наоборот, на самом деле берегут. В Риге ведь всё и хуже могло кончиться, не только пальто новое мог порезать «Лесной брат», но и пузо. Вывалились бы все кишки на пол грязный, собирай их потом, ползая по полу, отмывай. Назад пихай. Нет, такой хоккей нам не нужен.

— Понял вас, товарищ …

— Семён Тихонович.

— Понял вас, Семён Тихонович. Буду за вас держаться.

— Ты, пару пирожков, то урви, а то кончатся, — толкнул его переводчик под руку, мотнув головой в сторону Боброва.

Событие сорок четвёртое

Сегодня в мире очень хорошо продаётся все то, что можно есть и пить. Потому что теперь едят все.

Михаил Николозович Саакашвили

Вся стройная как Ту, та стюардесса — мисс Одесса. Стюардесс не было. За пять часов долетели до Варшавы и полчаса кружили над ней. Снегопад, что накрыл Москву, порезвился и в Польше, он и тут уже закончился, но снега выпало богато, и сейчас расчищали полосы на аэродроме паны в ручную, бегая со скребками и лопатами. Аэропорт «Окенче», который Челенков помнил, как аэропорт имени Шопена, который Фредерик, сейчас точно на тот огромный их стекла и хромированной стали красавец не походил. На сарай походил. Или на курятник. Когда на низкой высоте, уже ниже облаков летали над Варшавой, ожидая посадки, то в окно Фомину удалось взглянуть. Страшно. Словно вот только пару дней назад тут война прошла. Вся Варшава в руинах. Целых зданий-то нет. Остовы торчат или одна стенка из четырёх. Сколько же денег будет вбухано, чтобы отстроить столицу Польши заново?! И большую часть этих денег даст СССР, и как они — поляки его потом отблагодарят.

Вылезли, дошагали до сарая с гордым названием «Окенче» и узнали, что их ждут неприятности. Снегопад накрыл всю Европу, которая маленький прыщ на теле Азии, и в Цюрихе он продолжается, и там чуть не полметра снега выпало. Так что, «товарисчи русские», сидите себе спокойно на попе ровно. Сегодня уже точно никуда не полетите. Глава их делегации почти тёзка только не Фомин, а Фоминых, но Владимир. Владимир Сергеевич, ушёл с польским товарищем налаживать быт хоккеистов. И исчез. Почти два часа отсутствовал и вернулся с лёгким запашком и лучистыми глазами, что довольные сияли из-под мохнатых бровей.

— Тут есть что-то типа общежития для пилотов и работников аэропорта. Нас там поселят. На день. Ну, на ночь. Только там всего десять койко-мест. Ну, можете по двое устроиться валетом. Кое-кому придётся и на полу переночевать, десяток матрасов обещают польские товарищи добыть. В тесноте … но лёжа. — И гугукает. Сам, видимо, будет не в тесноте.

Нда, давненько Вовка валетом не спал, чужие носки нюхая всю ночь. В самолёте он почти выспался, а вот есть хотелось. Что-то мало Бобров пирожков с собой взял. О чём тёзку начальственного Фомин и спросил:

— Владимир Сергеич, кушать хочется. У меня молодой растущий организм.

— Решил я вопрос, сейчас в столовой для лётчиков нас покормят. Хотя, тебя попробуй накормить. Такой кабанище вырос! — Народ обрадованно загудел, многие тоже посчитали, что одного пирожка с капустой «маловато будет».

Польских лётчиков кормили на убой. Огромную тарелку дали перловки с мясом и чуть не полбулки белого хлеба на человека. Потом был сладко-горький компот из калины и коржик. Народ еле из-за столов вылез. Время было уже часов девять вечера и все со слипающими глазами побрели в отведённые комнаты. Комнаты большие, на пять кроватей, две таких выделили. Фомин на эту кровать даже и не подумал претендовать, во-первых, есть постарше и позаслуженней, многие в команде заслуженные мастера спорта, а во-вторых, он и не влез бы на неё, дак, ещё и вдвоём. Нет, лучше на полу. Ну, это он так до половины ночи думал. Проснулся Вовка от холода, ну и гидробудильник тоже разбудил. Добежал по ледяному полу полуночник до туалета в конце коридора, освободился от калинового компота, и после этого стуча зубами и дрожа членами, стал одеваться во всё, что нашёл, в общежитии этом, если температура и была положительной, то до пяти градусов по Цельсию точно не добиралась, а ведь ложились спать, тепло было. Печное отопление со всеми его минусами.

Нет, хоть одевайся, хоть не одевайся, а уснуть в такой холодрыге больше не смог, и лежал, завидовал Третьякову, что спокойно посапывал рядом на матрасе.

Будить их начали, когда на улице только светать стало. Оказывается, всё, кончились все снегопады, можно хоть прямо сейчас лететь. Принимает Швейцария, аэропорт Цюриха «Flughafen Kloten» расчистили за ночь.

Народ стал возмущаться, что голодными не долетят, схарчат по дороге лётчиков, кто потом самолёт сажать будет.

— Аркадий Иванович, ты же динамовец, значит милиционер, скажи, какая там статья в кодексе за людоедство, — пристал к трясущемуся от холода Чернышёву, доморощенный чех Зденек Зигмунд.

— Разорится Польская республика вас кормить. — гугукнул Владимир Сергеевич бровастый, — Конечно, позавтракаем. — Вот не отнять у начальника их Фоминых, который. Ничего плохого пока про него нельзя сказать. Заботится о команде и ужином обеспечил и ночёвкой, ну, уж какая была, а теперь и завтраком. Слуга царю — отец солдатам. Ну, лейтенантам.

Завтрак был ровно тот же, что и ужин. Наверное, дали, то, что вчера не доели. Перловка с мясом, компот горький, коржик и даже бонус был, ещё два коржика с собой дали. Сразу видно, что поляки — это братья славяне. А разнообразие только развращает.

Снова пять часов полёта, при чем в конце все в окна пялились — разъяснило и Ли — 2 летел над заснеженными горами. Красиво. Досталась же людям страна.

Глава 20

Событие сорок пятое

Когда жребий брошен, задача — увернуться.

Кто бросил жребий посреди дороги?

— Аркадий Иванович, — Фомин подъехал к бортику хоккейного корта в Давосе. — Видите, какой высоты борта?

Чернышёв в пальто своём чёрном с чёрным каракулевым воротником и такой же шапке ушанке смотрелся инородно на этом стадионе. Соревнования, только завтра начинаются, и сейчас всё ледовое поле было заполнено хоккеистами, приехавшими на кубок Шпенглера.

Сегодня с утра русских лётчиков-налётчиков сам сын господина Карла Шпенглера водил по музею своего имени, тоже Карл и тоже Шпенглер. Этот самый Карл (который батянька) оказался врачом, посвятившим свою жизнь борьбе с туберкулёзом. А нет, не всю жизнь, ещё так же рьяно он боролся и с сифилисом. Оказывается, дядечка был учеником самого Роберта Коха. Того самого, что палочку обнаружил. Этот пошёл дальше и даже вакцинацию придумал. Против туберкулёза. Однако, что-то, видимо, пошло не так у Карла старшего, не помнил Челенков из будущего про прививки противотуберкулёзные. А если их и делали, то видимо не сильно они помогали. С оспой и ещё кучей болезней справились, а проклятая палочка Коха оказалась крепким орешком.

— Главной идеей отца было объединение стран, которые были противниками во время Первой мировой войны. Первым обладателем трофея стала команда из Оксфордского университета, состоящая из канадцев, обучающихся в Оксфордском университете, а на втором месте хоккеисты из Берлина. Несколько раз и немцы побеждали, которые и были противниками англичан во время войны.

Ну, да, а потом опять что-то пошло не так. Ну, раз Вторая Мировая тоже случилась. Не смог мелкий хоккейный турнир стереть разногласия между Англией и Германией.

Последние два года побеждали чехи. Этот самый ЛТЦ Прага. Приехали они и в этот раз. Катаются, вон, у противоположного конца поля, и как тут разобрать, которые из них настоящие монстры хоккейные, а которые пока только монстрята. Команду после катастрофы 18 ноября пополнили, понятно, и раз она выиграет, в реальной истории выиграла чемпионат мира в следующем году, то монстрики быстро научились.

Чернышёв вышел на лёд и ладонью замерил высоту борта. Прикинул на себе.

— Выше наших. Постой Фомин. Мы же в этом году увеличили высоту борта с 0,9 до 1,07 метра. Метр семь это мне вот так будет, — Чернышёв опять на пузе отметил ладонью. — А здесь ещё сантиметров на пятнадцать выше. А что тогда в международных правилах записано, ты же ходишь в библиотеку, читаешь там журнальчики с газетами?

— В правилах точной цифры нет, рекомендована высота от 115 до 122 сантиметров, — Вздохнул Вовка. Сам виноват, мог бы раньше разобраться с этими дюймами и футами и сказать на том первом организационном совещание. Одно напрягало, ну, вот, он захотел и разобрался и в правилах удаления вратарей и в высоте бортов. Спрашивается, какого хрена, почему нельзя найти болельщика какого-нибудь с хорошим знанием английского и допуском к международной периодике и сгонять его в Ленинку правила перевести. Да, наверное, можно и в Международной федерации хоккея на льду (International Ice Hockey Federation, IIHF) правила затребовать. Вступили же наши туда? Или нет?

— Аркадий Иванович, а наша страна вступила в Международную федерацию хоккея на льду?

— Нет. А, ты же потом не ходил на учёбу. Решили, что рано ещё нам, да там надо и членские взносы платить. Нет денег.

— Ясно. Не бывать нам в следующем году на Чемпионате Мира. — Вовка махнул рукой, типа, так не доставайся же ты никому.

— Иди, разминайся. Хватит умничать. Завтра игра с «Моншаузи» Лозанна (Швейцария). Первая игра — ответственная. Я про высоту бортов поговорю с Савиным. Сам перелетел в Таллине. Был бы борт 122 сантиметра, так не болело бы сейчас плечо. Сильно неудачно приземлился.

— Аркадий Иванович, предложение есть.

— Тебе чего опять спокойно не живётся, Артист? — потеребил пальто, массируя левое плечо, тренер.

— Эти «Моншаузи» очень слабая команда. Играйте двумя звеньями без меня и наших динамовцев, чтобы чехи наши секреты не подсмотрели. Главный матч турнира всё одно между нами будет, вот наш динамовский стиль пусть будет для них сюрпризом. Козырем в рукаве. Если для количества матчей сыгранных игроками нужно, то выпустите в конце на пару минут, покатаемся, даже заведём в ворота одну шайбу.

— А что, мысль дельная. Так и поступим. Иди, тренируйся.

Кубок Шпенглера придумал явно не спортсмен. Сложная турнирная сетка. Сначала шесть команд по жребию разбиваются на пары. Причём, сеяных нет. Могут и две сильные команды сойтись в первой же игре. А эти игры на вылет. После этих игр остаётся три команды, которые играют каждая с каждой. Ну, и там начинаются, в случае равенства очков, разные всякие подсчёты, почти такие же, как и на Олимпийском турнире.

Жеребьёвку провели сегодня утром 27 декабря. И ЦСК ВВС досталось играть с Лозаной. ХК Давос (Швейцария) — Оксфордский университет (Великобритания) — вторая пара.

ЛТЦ Прага (Чехословакия) — «Молодые Спринтеры» Невшатель (Швейцария) — третья.

Игры пройдут 28 декабря в группах этих, а круговой турнир 30 и 31 декабря.

В Давосе эти дни каток не пустовал. Приехали со всей Швейцарии фигуристки и фигуристы и устроили на Рождество местным настоящий праздник. И не всё ещё, они остались и учат утром детей местных разные несложные прыжки делать и подкрутки всякие. Гомон, смех стоит на стадионе. Весело детворе. Можно же и у нас такое сделать. Нужно будет потом с директором стадиона пообщаться. Можно и фигуристок каких никаких найти, да и сам Вовка мог бы поучить детей задом кататься.

— Фомин, блин, ты опять заснул, говорю, иди, разминайся, — прикрикнул на него Чернышёв. Будете вы завтра играть, не будете, но обещали местным, что покажем, как разминаемся, вот и будь добр хлеб с колбасой отрабатывать. — Прикрикнул на размечтавшегося Вовку Чернышёв.

^[11] — Небольшой ролик о финале Кубка Шпенглера-48.

Событие сорок шестое

Проблема судей в том, что они знают правила, но не знают игры.

Билл Шенкли

Сева Бобров оторвался. С таким слабым соперником нашим ещё играть не доводилось. Даже покинувший после первого Чемпионата СССР Первую группу «Спартак» из Ужгорода проиграл московскому «Динамо» всего 23: 0. «Моншаузи» Лозанна (Швейцария) разгромили со счётом 25: 0. Десять голов на счёту Боброва по пять забили бывшие спартаковцы Зденек Зикмунд и Иван Новиков. И даже Фомин, как и договаривались, обвёл один всю команду швейцарскую и закатил шайбу в ворота на последней минуте. По воротам сначала Вовки Третьякова, а потом Григория Мкртычана вообще ни разу не бросили. Ну, если совсем точно, то в сторону ворот несколько раз катнули шайбу, но вот именно «катнули», она даже до вратаря не доехала ни разу. Хотя лёд был замечательный, а ребята швейцарские смотрелись здоровяками.

Лозанцев зажали на их половине поля и кидали по воротам, и заводили в ворота, и даже случайные всякие рикошеты в ворота залетали. Одно про них можно точно сказать, про этих «Моншаузи», они просто трусы. Поднимать шайбу и щёлкать по воротам лётчики и армейцы и сами-то почти не умели, но если шайба взмывала всё же надо льдом, то швейцарцы не бросались под неё, а старались увернуться. Понятно, больно. Так в хоккей играют настоящие мужчины, трус не играет в хоккей. А, блин, они же не слыхали песни. Ага, наши тоже не слыхали. Может, песня вторична. Сначала — дух.

Гораздо интереснее было наблюдать за двумя другими играми предварительного этапа. За чехами, например. Им достался ещё один «мальчик для битья» — «Молодые Спринтеры» Невшатель (Швейцария). Погорячились, название выбирая. Какие, нахритен беобахтен, «спринтеры». Они кататься-то на коньках толком не умеют. Нет, по прямой ребята ещё катятся, даже довольно быстро катятся, а вот сменить направление движения и резко затормозить, тут уж простите, но только через падение. А задом кататься вообще не умеют. Чего уж проще, ведь с той же Лозаны вчера девочка одна так красиво и вперёд, и назад каталась, и прыгала даже, «тулуп», наверное, какой-то одинарный исполняя. Почему не нанять девочку, чтобы она научила «Молодых Спринтеров» нормально кататься. Ну, и у чехов какого никакого старичка попросить в аренду. Эти жители, неизвестно, где находящегося, Невшателя держат клюшку одной рукой. Как можно играть одной рукой?! Ладно, не догоняешь, и нужно подправить, но всё время. По окончанию матча на табло горел счёт 18: 4. Именно горел. Лампочки вкрутили. Прогресс, блин.

Третий матч тоже был из разряда разгромных. Местный клуб ХК Давос разгромил команду, приехавшую из Англии. Эта команда — старожил турнира, с самого первого, проводившегося двадцать пять лет назад кубка, почти каждый год играет. Ну, кроме военных всяких лет. Оксфордский университет (Великобритания) представляли студенты из Канады, которые учатся в этом университете. По выходным собираются и ностальгируют по детству. Так и играли. Дыхалки нет, умения тоже, вот, разве что азарт есть. Первый период сгоняли 1:1 и Вовка даже думал, что соперники равные подобрались. Но во втором периоде студенты пропустили быструю шайбу, бросились отыгрываться и увлеклись, пропустили на контратаке ещё одну и сникли. Ушли в оборону и почти продержались, играя на отбой, до конца периода. Только на последней секунде уже, видимо поверив в удачу, расслабились и пропустили третью. Ну, а в третьем периоде и настроение у «канадцев» было не то, и физическая форма сказалась, в результате пропустили студенты пять безответных шайб, и, вообще, вся игра велась у их ворот. Сдулись канадцы. Счастье, что аборигены, тоже шайбу отрывать ото льда не научились. Мог бы быть и двухзначный счёт, а так сыграли:

ХК Давос (Швейцария) — Оксфордский университет (Великобритания) 9:1 (1:1, 3:0, 5:0).

Одним из судей был Сергей Савин. Судьи сейчас прикольно иностранные смотрятся. У нас уже катаются в чёрном свитере, а местный товарищ вышел в куртке типа «Аляска». И на коньках он стоял так себе. И вообще, этот турнир — сплошная любительщина.

Событие сорок седьмое

От тебя ж — один бедлам,

Стыд царю, конфуз послам!

Я давно антиресуюсь,

Ты не засланная к нам?..

Леонид Филатов, из книги «Про Федота-стрельца, удалого молодца»

Следующий день был входным на турнире. На турнире — да, но нежданно-негаданно на белых просторах Давоса объявился вражеский лазутчик. Да, даже два вражеских лазутчика. Один настоящий, а второй — помощник и переводчик, но тоже личность мутная, да и глаза у хлопца мутные, поддаёт, видимо, регулярно. А на утро жаждой страдает, вот и сейчас, всё к графину с ключевой лечебной швейцарской водой из хрустальных горных озёр тянется.

Если на свете существует человек, который разбирается во всех этих канадских хоккейных лигах, которых даже сам главный президент НХЛ не знает сколько, то такому человеку в Канаде стоит памятник и под ним так и написано: «он знает все хоккейные лиги Канады и США». Но памятника нет. Потому … Нет. Вовка точно на том пьедестале не стоял. Он знал, что есть НХЛ и вроде бы какая-то студенческая есть … Или это в баскетболе? Ладно, Вовка про хоккейные лиги Канады знал совсем мало, знал главное — они есть.

Поселили Советских хоккеистов в ту самую гостиницу — Meierhof. Принадлежала она дочери герра Майера — главы Совета коммуны Давос. Или коммуна как-то по-другому называется? В Швейцарии с административным делением и местным самоуправлением ещё сложнее, чем в Канаде с хоккейными лигами. Отличные двухместные номера, холодильничик даже маленький стоит, правда, не по росту громко работает. Есть душ. И видимо котельная, так как в кранах есть горячая вода всё время.

Вовка утром 29 декабря вместе с командой позанимался на коньках на стадионе, но их быстро выгнали, пришли детишки учиться фигурному катанию. Кроссовок нет, да даже валенок нет, так что не побегаешь, пошли в отель Meierhof отсыпаться. Жил Вовка с переводчиком. Не отпускал его правильный товарищ от себя ни на шаг. Боялся, может быть, что такой креативный парень сбежит в американское посольство. Или просто в Давосе останется. Как сделает это через несколько дней главная звезда чехословацкого хоккея Олдржих Забродский, который, как выяснится из газет: «не согласный с коммунистическим режимом Чехословакии, принял решение не возвращаться на родину и остался в Швейцарии». Сезон Забродский доиграет в клубе Давос. Два следующих сезона он будет играть в клубе Лозанна. В 1951 году завершит карьеру игрока, и через Италию доберётся до США. И затем долгие годы будет работать на радиостанции «Свободная Европа» клевеща в эфире на Родину.

Но пока оба брата Забродские играют за ЛТЦ и представляют его главную силу. Если по-простому, то у чехов целых два Боброва.

Но не о них речь. Переводчик с боксёрским носом, отзывающийся на позывной Семён Тихонович сразу спать после возвращения в номер завалился, а Вовка взял местную газету, что горничная оставила на тумбочке и попытался в немецкий продраться, но не шло. И тут в дверь постучали. Тихонович не дёрнулся, спит, наверное, Фомин пошёл и открыл дверь. На пороге были два типа. Тот, что стоял впереди, был одет не хуже советских спортсменов, а вот тот, что из-за его плеча с мутными глазками выглядывал, был явно из Совка. Огромный песцовый воротник на пальто и шапка волчья, ну или собачья. Дорохо — бохато.

— Влайдьимир Фоймин, — ткнул в него пальцем прилично одетый.

— Фомин, — Вовка про провокации международные столько наслушался за две последние недели, что хотел было дверь закрыть, но тут сзади чуть кашлянул «переводчик». Вовка обернулся. Спит. Или делает вид, что спит. Наверное, это был условный сигнал, просто договориться не успели, решил Вовка и отступил в комнату.

— Это есть Уильям Брайден Джордж. Он был, а, он есть — второй вице-президент CAHA и Хоккейной ассоциации Онтарио (OHA). — Радостно сообщил человек с песцовым воротником. Вот и думай, что такое САНА и много ли это — второй вице-президент? И при чём тут Онтарио?

— Рад. Фомин. Просто Фомин. — Ну, да, болтануть не размешивая. Почему этот процесс ни разу не показали? Или это такой юмор у наглов?

— Мы пришли поговорить про форму, — с сияющей мутной рожей сообщил их переводчик.

— Ну, заходите, вон в кресло садитесь. — Вовка точно расписывался в документе, что все права на форму он передаёт государству. О чём тут можно разговаривать?

— Нам известно, что вы придумали хоккейную экипировку, которую запатентовал СССР, — по-английски сказал это Уильям Джордж. Интересно, что в этом наборе имя, а что фамилия?

Вовка показывать, что он знает язык потенциального противника, не стал. Дождался перевода. При этом все втроём смотрели на спящего или делающего вид, что спит, Семёна Тихоновича. Тот начал слегка посвистывать носом.

— Может, мы пройдём в ресторан, не будем мешать спать вашему товарищу. — Предложил Уильям, это имя, если оно первое, хотя вот у китайцев первой идёт фамилия.

— Говорите тут. Он крепко спит. — Мутноглазый перевёл, и, взяв со столика хрустальный графин с водой, набулькал себе в стакан. Жадно осушил. Страдает.

— Гут. Вы бы не хотели перебраться в Канаду, господин Фомин, если вы будете жить у нас и сможете обойти все ваши патенты на форму, а ещё лучше — придумаете новую экипировку, то вы станете богатым человеком, очень богатым. — Джордж посмотрел на потолок. Ничего так, беленький. Но долларов канадских на нём точно не было. Как хоть выглядят?

— Меня выкрадут сотрудники МГБ и в чемодане доставят назад в СССР, и здесь будут пытать, — сделал страшные глаза Фомин. Свист прервался на кровати.

— Мы вас хорошо спрячем, дадим вам новую фамилию, женитесь на красивой девушке, будете владельцем собственной фирмы по выпуску спортивной одежды.

Ссука. Ведь так всё и будет. Уж спортивной одежды он точно сколько угодно напридумывает и сможет свою фирму открыть. Не будет никакого Адидаса и Пумы, забьёт под плинтус фашистиков. Будет Фомидас. Нет. Фантомас. Фильм ведь ещё не сняли.

— Я подумаю над вашим предложением, — Вовка скосил глаза на кровать с боксёрским переводчиком без фамилии.

— Хорошо. Сколько вы мистер Фомин будете думать. Давайте так, я в восемь вечера буду ждать вас в ресторане внизу. Закажу столик. Договорились? — мутноглазый перевёл и набулькал ещё один стакан водички.

— Хорошо. В восемь вечера. До побаченья. — Обладатель песцового воротника дёрнулся. Точно, как Челенков и предположил — украинец. Полицаем, наверное, был при Гитлере. Хотя не факт, мог и во время революции сбежать. Возраст позволяет. Лет под пятьдесят.

Глава 21

Событие сорок восьмое

— Ты следишь за мной?

— Нет, я просто ночью сижу в машине напротив твоего дома.

Цитата из сериала «Святой дозор»

— Поедешь в Канаду? — рожа не заспанная, а ухмыляющаяся. Нос при этом ещё кривее стал.

— Обязательно, товарищ старший лейтенант …

— Капитан. Тьфу. — Так легко на удочку попался, наверное, не самый настоящий разведчик, так, любитель.

— Конечно, поеду, Семён Тихонович. Обязательно поеду и на Кубок Канады и на Чемпионат Мира … Вместе с командой и разгромим там этих хвастунов. Мы сейчас самые сильные и в «русском» хоккее и в «канадском». — Вовка мотнул головой на дверь, — Но не с этим. Это же Родину продать надо. Они там думают, что Родину купить можно, всё купить можно. Хрен им за воротник. Пусть официально покупают патенты на наши изобретения и платят большущие деньги, на которые можно будет стадионы новые у нас в стране строить.

— Молодец, — капитан взял стакан в руки и брезгливо отставил его, хлебнул воды прямо из хрустального графина. Поперхнулся, понятно, и закашлял надрывно. Вовка ему по хребтине шваркнул своей «ладошечкой». Нежно.

— Ну, ты полегче, медведь. А с этими что делать? — боксёрский переводчик встал и прошёлся до двери в трусах своих чёрных сатиновых по колено. Открыл дверь, высунул туда голову стриженную и повертел ею, — Что с этими делать?

— Я думал, вы мне скажите? — Вовка пожал плечами.

— Я скажу. А ты что думаешь? — хитрый «переводчик».

— Охо-хо. — Фомин встал и тоже выглянул в коридор, там настоящим пылесосом, на нашу будущую «Комету» похожим, пылесосила ковровую дорожку медхен красивая в советской школьной форме. Почти.

— Ну, чего молчишь? — поторопил его Семён Тихонович.

— Я, товарищ капитан, не сильно в канадских хоккейных лигах разбираюсь, но второй вице-президент «САНА» — это, наверное, огромная шишка. Канадская ассоциация любительского хоккея, должно быть, расшифровывается. Если на наши должности переводить, то это, как заместитель у Аполлонова Аркадия Николаевича.

— Хорошо. И что дальше, — согласно кивнул «переводчик».

— Не стоит делать из него врага. Может, лучше друга сделать.

— Так? — капитан поскрёб затылок, — Предлагаешь заслать тебя в Канаду производство формы налаживать?

— Нет, конечно, — замахал руками Фомин, — А, это вы так меня проверяли?! Ясно, сказал же, что не поеду. Просто, может, пообщаться с ним и предложить вызвать нашу команду на товарищеские игры в Канаду, а их команда пусть к нам приедет. Это серьёзно продвинет и популярность хоккея в СССР и уровень мастерства игроков возрастёт.

— Скучный ты, Вовка, парень. Не интересно с тобой. Упёрся в свой хоккей с футболом. — Семён Тихонович снова выглянул в коридор. — Работал бы там, деньги для страны зарабатывал. Втёрся в доверие к большим шишкам в их правительстве …

— Спасибо, нас и здесь не плохо кормят.

— Конечно, вон отъелся — медведь настоящий. Ладно, шутки в строну. Сходи в восемь вечера в ресторан, пообщайся, правильно ты говоришь, не нужно с ними ссориться, откажись вежливо, ну, там невеста же в Москве. Правда, ведь? — Хитро подмигнул.

— Ну, — Вовка, покраснел, — и всё?

— Почему, предложи свое предложение. Тавтология получается. Про обмен товарищескими играми, я, конечно, не уполномочен, но думаю, что правительство этот твой план одобрит. Канадцы нам пока как бы и не враги.

После обеда в ресторане была очередная показательная тренировка на ледовом стадионе. И что характерно на тренировку «этих комми» собирался чуть не весь Давос и все хоккеисты точно. Зрителей не меньше чем на матче. Так-то оно понятно, у людей Рождественские выходные, телевизоров нет, чем заняться? Погода отличная, можно сходить на стадион посмотреть на русских, тем более что это бесплатно, а заодно обсудить с соседом цены на подорожавшую опять электроэнергию. Приходили с шерстяным одеялом, бросят себе на колени и сидят, покуривая трубку или сигару, да даже сигарету, попивают, кофе, что разносят в больших термосах красивые медхен. Красота, а там русские, бегают по льду, падают, специально конечно, даже по воротам пуляют шайбами, которые легко отбивает не мягкими, а жёстким щитками вратарь. Хитрые эти русские.

В шесть часов поужинали и Фомин стал собираться на первую свою операцию в качестве Советского шпиона. Не, шпионы у них, у нас разведчики. А что, он же целый офицер уже, и это всего в семнадцать лет. Прямо Аркадий Гайдар и Тухачевский в одном лице.

— Ну, и рожа у тебя, Шарапов. — Лыбясь во все три… двадцать с чем-то зубов, прошипел «переводчик».

— Ну, и рожа у тебя, Фомин. Прямо Мата Хари, — прошипел, ударившись пальцем ноги о ножку стула капитан.

— Японец что-ли? — решил прикинуться «Вовкой» Вовка.

— Японец? Это … Да, правду, про молнию говорили. Да и дерево вон у тебя во всю спину коричневое. Невесте-то показывал?

— А надо было. Василию Иосифовичу Сталину и Лаврентию Павловичу Берии показывал.

Хрясь. Это у капитана двадцать с чем-то зубов захлопнулись.

— Мата Хари — это шпионка такая, против нас, кстати, работала, на немцев.

— Я не работаю на немцев.

— Всё забудь, Володя, пошутить хотел, с тобой не получается, навыки теряю. Ты расслабься, не зажимайся, стрелять в тебя в ресторане не будут, снотворным накачивать и в мешке похищать тоже. Ну, да и я недалеко буду, если они в тебя стрелять начнут из Томми Гана, то я потом об этом нашим товарищам расскажу. Да, шутка опять, не строй зверскую рожу. Всё, давай одевайся, время без десяти. Точность вежливость королей, а ты у нас король хоккея.

Вовка в роскошном, правда, чуть широковатом бостоновом чёрном костюме спустился в ресторан Meierhof на первом этаже большого трёхэтажного отеля.

Событие сорок девятое

Человек — существо азартное. Хорошего ему мало. Ему подавай самое лучшее.

Чарльз Лэм

В ресторане было полно народу. Он был небольшой, метров двадцать в длину и шесть приблизительно в ширину, в дальнем конце на сценелабал небольшой духовой … Ну, не оркестр же? Мужик с саксофоном, ещё мужик с хренью, валторна, наверное, Контрабас, скрипка. Скрипка у тётечки в бархатном голубом платье, всё в складках. Штору стащили в соседнем заведении и завернули в неё скрипачку. Ещё один скрипач. Этот в чёрном смокинге. Хотя, он может альтист, вон инструмент побольше, чем у голубой. И за ними, опять тётечка, с чёрном же платье, с маленькой скрипкой. Как-то называется же. Нужно басню Крылова вспомнить. Не, не «Мартышка и очки», хоть тётечка и походила, сморщенным личиком на неё и очки большие роговые на ней присутствовали. «Квартет» наверное. Не, на сцене-то шестеро, у Крылова квартет. Сосед у Челенкова в детстве ходил в музыкальную школу и говорил, что у него скрипка 1/2 — одна вторая. Так и называлась. Специально для детей выпускали. Вот, у тётечки именно такая и была.

Фомин прошёл дальше, озираясь и разыскивая второго вице-президента.

— Володья! — ага, вон два канадца за колонной, что зал на две части разделяла.

Вовка прошёл к столику. Бохато. Даже красная икра в маленьких хрустальных вазочках. Фужеры переливаются, бутылка стоит на столе с чем-то крепким. На те похожа, что в позднем СССР продавали болгарский бренди «Солнечный берег» — «Slantschew Brjag».

— Присаживайся, — отодвинул стул для Вовки от стола переводчик.

— Что будешь есть? — поинтересовался канадец настоящий, был он в похожем на Вовкин чёрный костюм, но без галстука. Не тянул на настоящего интелихета.

— У нас уже был ужин, а завтра игра, так что, чего-нибудь лёгкого, и, конечно, не нужно алкоголя.

— Конечно. Вы русские хорошие спортсмены. Это наши могут себе позволить прийти с похмелья на игру. — Посетовал мистер Уильям Брайден Джордж.

Да, а Вовка всё на своих динамовцев наезжал, а оказывается, в Канаде профессионалы тоже бухают. Стоп, он же лигу любительскую возглавляет. Любители бухают. А нет — любят бухать. Любители же.

— Это кальвадос из Португалии — отличный напиток. — Постукал переводчик ногтём по зелёной пузатенькой бутылке.

— Сказал же игра завтра. — Зыркнул на него Фомин.

— Хорошо, хорошо. Сейчас принесут форель. Рыбу ведь можно. Она лёгкая, — выставил руки вперёд, успокаивая потенциального перебежчика, мистер Джордж. Или это Фамилия? Да, без разницы.

Поговорили о погоде. О красотах горной Швейцарии, потом о красотах нетронутой природы Канады, о Великих озёрах. Об озере Онтарио. О Гуронах с Делаварами и Могиканах.

Принесли форель. Это не та огромная рыба красного цвета из будущего. Это такая маленькая костлявая-прикостлявая рыбёшка и белая и невкусная. Соли не положили и специй, пресная безвкусная рыба. Нет, тут тремя звёздами Мишлена и не пахнет.

— И что же вы решили мистер Фомин? — сделал видимо подобный же вывод канадец, потому что отодвинул рыбу недоеденной.

— Мистер Джордж. У меня в Москве невеста. И её отец — это министр. Если я уеду, их посадят. Но есть один способ, как попытаться этого избежать, — Вовка бросил претворяться англонеговорящим, перешёл на язык Барака Обамы.

— О, вы полны сюрпризов, Володья, — похлопал в сухие ладошки вице-президент. — Я вас внимательно слушаю.

— Вы или вернее, ваш шеф, пусть обратится в наш Спорткомитет с предложением организовать серию игр между тремя вашими командами и тремя нашими. Сначала приезжают три ваши команды в Москву в феврале, а потом мы в конце февраля летим тремя командами к вам. Давайте назовём это «Суперсерией». Уверен, вы сможете продать в Канаде кучу билетов на эти матчи. И пригласите наших хоккеистов с жёнами или родителями. Вот я и смогу приехать с невестой. Естественно оплата пребывания за ваш счёт, а то наши не согласятся. В СССР идёт восстановление разрушенного войной хозяйства и каждая копейка на счету. Нас сюда-то отпустили только после того, как Спорткомитет договорился о коммерческом матче после этого в Париже со сборной Франции.

— А вы хороший бизнесмен мистер Фомин. Да, это возможно, и это, несомненно, вызовет интерес у болельщиков, уверен, что стадион будет полон, но вы не боитесь, что вас потом расстреляют в СССР, так как вы проиграете с разгромным счётом, — откинулся на спинку стула канадец.

— Хрена лысого. Давайте так. ЛТЦ Прага, играет чуть лучше ваших команд, ваши хоть и стали в этом году Чемпионами Мира и Олимпийских игр, но у чехов не выиграли — ничья, а в том году проиграли, и в этом проиграете. Так это чехи, мы их в Москве победили в серии матчей весной, после Олимпиады, а послезавтра просто разобьём. Экстраполируя, можно сказать, что мы победим любую канадскую команду, ваши не умеют играть в хоккей. Они алкаши и трусы. — Вовка специально обострял, чтобы завести вице-президента.

— Ха! — подскочил канадец, — Это канадский хоккей и мы самые сильные в Мире.

— Вот и посмотрим.

— Костьми лягу, но я организую эту «Суперсерию». — Товарищ Уильям Брайден Джордж уже и забыл, зачем он тут Фомина кормит деликатесами.

— Посмотрим.

— Ес. Пойсмайтрим.

Событие пятидесятое

Тот, кто хочет добиться убедительных побед, обязан пытаться прыгнуть выше головы

Лев Яшин

— Это, наверное, специально сделали местные. Они поставили на 30 декабря только один матч. ХК «Давос» — ЦСК ВВС. Ну, и нормально. Дьявол, он как всегда в деталях. Ещё ведь две игры есть. Это ХК «Давос» — ЛТЦ Прага и ЛТЦ Прага — ЦСК ВВС. О чем это говорит. А говорит это о том, что …

— Аркадий Иванович, ты тут паузами нас не стращай. Пуганные. Ты дело говори. — Тарасов старший, который Анатолий формально лидерство главного своего соперника Чернышёва принял, но зубы показывал.

— Чехи две игры в новый год играют с разницей всего в два часа. — Пояснил аксиому Аркадий Иванович.

Вовка сидел на предматчевой накачке и не понимал, куда клонит тренер. Мысль промелькнула, но она ему не понравилась и он её отбросил.

— И? И что? — опять набычился армеец.

— Ну, вам не понравится, — Чернышёв развёл руками. Вовка хмыкнул, выходит зря он мыслю выбросил, правильная оказалась.

— Нужно выиграть у аборигенов с минимальной разницей. Чтобы перед нами они чехов вымотали. Чтобы бились с ними насмерть, зная, что шанс на победу ещё есть. А если мы им сейчас двадцать штук закатим, то они завтра будут еле ползать и только разомнут чехов. — Чернышев закончил свою речь, остановившись прямо против Тарасова. Постояли померялись … взглядами.

— Хитро, конечно, — Бобров встал с соседнего места и плечом Аркадия Ивановича чуть отодвинул с дороги. — Пошли мужики. Игра покажет. Я слабакам поддаваться не буду. Я потом себя уважать перестану.

— Может, опять, пусть двумя пятёрками играют, — выходя последним, предложил Фомин. Он не совсем чтобы поддерживал тренера, но понимал, что в случае проигрыша нашей команды ЛТЦ Прага и Чернышёва и весь хоккейный СССР ждут не простые времена. Твёрдо же пообещали, что победят. Югославам, когда проиграли (проиграют через четыре года) по футболу на Олимпиаде в Хельсинки, даже разбираться не стали, разогнали ЦДКА и все. А тренера отправили к чёрту на кулички. Ладно, ЦДСА разогнали. Без разницы. ЦСК ВВС, наверное, не разгонят, а вот с Чернышёвым не всё так однозначно. И ведь именно Вовка предложил Аполлонову так поступить, в смысле тренера поставить только одного и именно Чернышёва. Может, медвежью услугу и Аркадию Ивановичу услужил и всему Советскому хоккею, не выпустят больше никуда до смерти Сталина.

Матч начался с того, что тройка: Анатолий Тарасов, Евгений Бабич, Всеволод Бобров на двадцатой секунде забросили шайбу местным. А через минуту ещё одну. Чернышёв вздохнул и прокричал замену. Поменялись, вышли бывшие спартаковцы Юрий Тарасов, Зденек Зигмунд, Иван Новиков и за две минуты забили ещё две. И Чернышёв махнул рукой.

— Выходите. Если выигрывать, то тогда с максимальным счётом, чтобы чехи нас, по крайней мере, опасались. — Отправил он динамовскую пятёрку на лёд.

ХК «Давос» всё ещё играл первым составом. Да, судя по скамейке, запасных у них не лишку, всего двенадцать человек в команде кроме вратарей, и они даже если бы и захотели, то три пятёрки не выставили.

Вовка легко выцарапал шайбу обратным хватом при вбрасывании и отправил её стоящему на усах Николаю Медведеву, тот щёлкнул, отрывая шайбу ото льда, и направил её в верхний правый угол ворот, в девятку. Дзынь, и, попав в штангу, шайба оказалась в воротах. Шла пятая минута. Счёт стал пять — ноль. За те пару минут, что они были на льду, Фомин три раза выигрывал вбрасывания и два раза раздавался свисток английского судьи, возвещающий о взятии ворот давосцев. Ещё и половины первого периода не прошло, а на табло лампочки показывали 7: 0. Над стадионом нарастал гул. Половина городка с жёнами и детьми пришла поболеть за своих, насладиться игрой, а игры нет. Русские прижали их ребят, как несмышлёнышей каких, к воротам и забрасывают одну шайбу за другой, а на половине поля этого ВВС один только вратарь переминается с ноги на ногу у ворот и время от времени делает махи руками, очевидно, чтобы согреться, зажав клюшку между ног. Торчит у него … сволоты …

Погода преподнесла сюрприз, не колотун Бабай, но пятнадцать градусов. Написано мелом на информационном щитке. И температура продолжает падать. Солнце, утром забравшееся на голубой небосвод, сейчас спряталось в тучах, не чёрных грозовых, но снег может в любую минуту пойти. Люди на трибунах закутались в одеяла. Прыгали, чтобы согреться, и «водоносы» с термосами сновали, не переставая, и судя по тому, что градус боления повышался, и в термосах было что-то тоже с градусом. Грог там, скорее всего.

На перерыв ушли при счёте 9: 0. Местные подняли такой гвалт на трибунах и даже пытались на поле выбегать, что хоккеисты «Давоса» собрались и наладили подобие игры в обороне. Всё одно, дворовая команда играет со сборной СССР, это не поменялось. Ну, стали они грубить и биться даже с теми игроками, которые без шайбы. В двадцать первом веке аборигенам бы столько штрафного времени записали, что им до конца третьего периода втроём играть, но англичанин и чех — второй арбитр пока только замечания раздавали или вообще не замечали нарушений со стороны хозяев. Продолжалось это до того, как Василию Комарову разбили нос клюшкой. Тут уж пришлось англичанину свистнуть и швейцарца удалить. Фомин через десять секунд и реализовал большинство.

В раздевалке не веселились, счёту не радовались, во-первых, грубая игра вымотала, а во-вторых, пришёл Фоминых и раскричался на Бориса Бочарникова, какого хрена он местного на борцовский приём подловил и бросил. Зачем, типа, с местными отношения портить. И так ведь разгром будет. Самое интересное, по мнению Фомина, в другом было. Приём проведён по всем правилам. Атака игрока владеющего шайбой. Но чешский арбитр удалил Бочарникова на две минуты. Это наводило на нехорошие мысли, а как завтра их матч будут судить с чехами именно этот англичанин. Вторым будет швейцарец, но особой любви к русским после этого матча у него точно не будет.

Закончилась игра под похоронный марш для ХК «Давос» счёт общий за три периода 19: 1. А ещё весь третий период играли при приличном снегопаде, плюс темнеть начало, лампочки над стадионом и даже прожектора включили, но снег пропускал лучи света так себе, и битва была впотьмах. Именно так одна шайба в самом конце и залетела в ворота Григория Мкртычана. Он её просто не увидел.

Зато сколько воплей было на стадионе, когда чешский арбитр засвистел, засчитывая взятие ворот, прямо победа в войне. В воздух, в прямом смысле этого слова, чепчики кидали. И мужчины и женщины.

Глава 22

Событие пятьдесят первое

Не огорчайся неудачам. Падают все. Только кто-то встает быстрее, а кто-то продолжает валяться и ныть.

Майк Тайсон

Давным-давно, во времена детства голопузого, Фёдор Челенков на какой-то турнир детский футбольный ездил в Сочи. Или не в Сочи, на юг. Ни с кем играли, ни за что, ну, в смысле, Кубок какой-то, сейчас уже и не вспомнить. Запомнилось именно с этих времён слова тренера.

— Ребята, запомните, смотреть во время турнира, как играют ваши соперники нельзя. Особенно в день перед матчем. Потом собраться и настроиться на игру будет очень тяжело. Особенно если соперник красивую игру показал. Тренеру — это да, нужно смотреть обязательно и сделать правильный вывод, а игрокам нельзя.

Челенков запомнил, и всю жизнь следовал этому правилу. Лежал в номере, разминался, книжки читал, но смотреть матч соперников, если это был турнир, не ходил. Когда появились видеомагнитофоны, то пересматривал записанные матчи, но уже после. И делал выводы и до других доводил, но уже работая тренером.

А тут вся команда решила идти смотреть, как ЛТЦ Прага будет громить местный «Давос». Вовка хотел им слова того тренера повторить, но почесал свои шрамы на голове и передумал. Эти взрослые мужики, в основном все семейный и почти все «Заслуженные мастера спорта» его слушать не будут. Да, этот «малец» очень хорошо играет. Ну и пусть играет. И без него руководителей хватает. А руководители и сами пошли и всю команду привели. Хорошо хоть догадались раздать мужикам одеяла. Спасало это на семнадцатиградусном морозе слабо. Но вон, стадион полон, и никого, кажется, вчера в больницу с обморожением не увезли.

Народу было ещё больше, чем вчера, и перед этим, в первых играх на вылет. Вся коммуна, от мала до велика, пришла посмотреть, как их парни, после вчерашнего поражения случайного разозлятся, соберутся, настроятся и дадут очередным комми бой.

Русские сидели на почётной гостевой трибуне, эдакая веранда дощатая. Поле рядом совсем. Даже при резком торможении чеха внутрь залетает ледяное крошево. А если у этого борта хоккеисты вцепятся в шайбу, то и мат международный (чешско — немецкий) слышен и даже запах пота и ярости долетает.

Как эти команды сыграли в реальной истории, Вовка не знал. Но в этот раз очень был похож проходящий матч на вчерашний. За первую половину периода чехи накидали коммунарам пять шайб, и потом, понукаемые болельщиками давосцы, всё же собрались и опять стали грубить и играть очень жёстко. Судил матч, в том числе, и Сергей Савин. Фомин думал, а как он себя вести будет, по идее, нужно подыгрывать местным, у чехов через три часа после этой игры, уже игра с ЦСК ВВС и грубостью швейцарцы могут и вывести кого из основных из игры, как вчера Вася Комаров, после того как ему пером нос наджабили, играл дальше с опаской, хоть меняй. Не на кого.

Но Савин засучил рукава и навёл порядок. Удалил капитана давосцев и ЛТЦ в большинстве ещё одну шайбу забросили. Ушли команды на перерыв со счётом 6: 0. Неожиданно к ним подошёл куда-то пропавший в конце периода капитан боксёрский и принёс полный большой термос горячущего чая. Есть польза и от переводчика, так как народ начал замерзать. Им бы вместо драповых пальто сейчас полушубки армейские, а вместо ботинок, хоть и на меху, валенки. А вообще, лучше идти в отель и согреться. И так понятно, чем тут всё закончится.

Чехи порадовали. Они играли стандартно. На личном мастерстве. Ни звезду, ни строили, ни «систему» не применяли. Хотя защитники довольно часто к атакам подключались. Только это было не правило, а несколько игровых моментов. Как они играют в меньшинстве, вообще было не ясно, один раз Савин чеха, того самого будущего перебежчика Олдржиха Забродского (Oldrich Zabrodsky) удалил, за атаку вратаря, по делу. Вся команда бросилась ругаться и чего-то доказывать, но второй судья, который англичанин, занял сторону Савина, и вдвоём, растолкав игроков, судьи поехали к тренерам ЛТЦ. Пару минут потребовалось, чтобы порядок те навели. Фомин видел, как потом проезжая мимо Савина чехи пару раз, как бы случайно задевали его плечом. После этого эпизода чехи разозлились и устроили настоящий штурм ворот ХК «Давос» даже в меньшинстве. Сложная будет игра с этим ЛТЦ. Команда почти не знает поражений, кроме того у неё такой шанс отомстить за поражение в серии в Москве. Смешно, приехали, откликнувшись на просьбу того же Савина, поучить русских играть в хоккей. А вышла битва настоящая. Даже, чуть стыдно, и за своих, и за себя. Люди с добром ехали. А им такую зарубу устроили. Точно отомстить попытаются. И игра будет очень грубой.

Вовка прикрыл глаза, мысль одну обдумывая. Через несколько часов судить игру будет этот самый английский арбитр и один швейцарский. И нет сомнения, что будут подыгрывать чехам. Почему? Обе команды из соцлагеря. Какое дело англичанину и, тем более, гражданину нейтральной Швейцарии, кто победит? Ан, нет. Есть дело. Из двух комми должны победить чехи. Чем эта «красная машина», а именно она сейчас — «красная машина», а не несуществующая сборная СССР эта самая машина, лучше? Почему чехи — «Красная машина»? Во-первых, чехи в красно-белых свитерах всегда играют, и всегда и всех побеждают, а во-вторых, ЦСК ВВС приехал в сине-бело-голубой форме. Но Чехословакия своя. Она просто оккупирована проклятыми русскими. Нужно ей помогать. Так, должно быть, думают во всём мире. То-то Пражская весна шуму наделает, даже отлучат весь почти соцлагерь от еврокубков по футболу. Пусть не сами отлучат, а создадут все условия для этого, выделив соцстраны отдельно.

Второй период был более спокойным. Тренер у ЛТЦ сменился, после переворота коммунистического в начале этого года Майк Букна сбежал в Канаду, но тоже не дурак и понимает, что в этом матче выкладываться нельзя, впереди настоящий соперник. Интересная судьба этого Букну ждёт. За океаном высоко оценили знания и опыт Майка Букны. Ему предлагали возглавить сборную Канады, однако он отказался и предпочёл стать детским тренером.

Закончился период со счётом 3: 0 и все шайбы были заброшены с дальних дистанций. Тренировались пражане.

А третий период и вообще чехи отметились лишь одной шайбой. И этот отрезок был показательным и наводил на мысли. Тренер дал отдохнуть первому звену на площадку ни разу не вышел, ни один из братьев Забродских. И сразу стало видно, что набранные взамен погибших в Ла-Манше хоккеистов основы, новички не тянут ещё, они уже лучше швейцарцев, но до мастерства русских или основы ЛТЦ им ещё работать и работать. Пас не всегда точен. Играть, как первое звено, использую поперечные передачи, не научились ещё. Вон у братиков как классно выходит. Эти чехи очень здорово играли в пас. Поперёк поля. Вратарь только в одну сторону посмотрит, как с другой стороны уже бросок идёт. Он и «кушает». У молодёжи реакции чуть хуже и точность, в результате шайба или не доходит до адресата, или доходит поздно, когда вратарь «Давоса» уже на неё среагировал.

Закончился матч, конечно, разгромом местных, общий счёт после трёх периодов 10: 0.

А ведь получается, что не зря сходили на игру посмотреть. Фомин не знал, сделал ли Чернышёв правильные выводы, но он точно понял, что когда чехи играя с ними будут выпускать на поле именно вот этих новичков, то Чернышёву нужно тут же ставить против них динамовскую пятёрку. Разница в классе просто колоссальная.

Событие пятьдесят второе

Это опасный человек — он действительно верит в то, что говорит.

Максимилиан Робеспьер

Максимильен Мари Изидор де Робеспьер, когда ему сообщили, что народ его не поддерживает, изрёк: «Да, народ надо менять». Тьфу, не про это. Когда Максимильену Мари Изидору де Робеспьеру чего-то там сказали опять, он изрёк: «Нельзя приготовить омлет, не разбив нескольких яиц».

А чего, раз такие уважаемые личности говорят, то надо делать. Вовка всё момент выбирал. Наконец, этот самый перебежчик будущий Олдржих Забродский повернулся к нему передом, а к лес… воротам задом и, покатил на него, Фомин щёлкнул. Шайба на скорости в … На приличной скорости пошла чуть оторванная ото льда и попала точно туда, куда и прицелился Вовка. Хрясь. И дикий вой, ну, вот спасибо товарищи Масимильену за подсказку. На два неразбитых яйца в мире стало меньше. Хотя, может, и на одно. Товарищ Забродский или правильнее Забродски с воем рухнул на колени и стал крутиться на льду, поджимая ноги. Больно. Судья свистнул, останавливая игру. И покатил разбираться. Чего там разбираться, сказал Робеспьер омлет, значит, омлет. Олдржиха понесли, правильнее, поволокли по льду к их скамейке запасных, а старший брат Владимир, который ещё звездатей, чем Олдржих подкатил к Вовке. Ниже на полголовы. А глаза молнии пущают чуть не сверху вниз и намерения были настолько очевидны, что Вовка от удара легко увернулся и, как бы изображая падение, подсёк чеху ногу, сам встал на колено, но не удержался, конечно, и упал маской прямо на незащищённое лицо чеха.

Их, естественно, сразу подняли, растащили и Владимира удалили на две минуты, при этом вся физиономия у старшего брата была в крови.

Этому предшествовал некрасивый эпизод, Вовка не просто так решил последовать совету Мари Изидора де Робеспьера. Шёл второй период очень жёсткой игры. Счёт был 2: 2. У ЦСК ВВС отметились шайбами Владимир Фомин и Всеволод Бобров. У ЛТЦ Прага обе шайбы забросил Владимир Забродски. Или Забродский. Так первый период и закончился. Удалений было, как грязи, по существу почти весь период играли четыре на четыре. При этом чехи ещё и играли по существу двумя тройками, а защитников у них в команде так и вообще было всего четверо. Тех молодых, которых набрали взамен исчезнувших в Английском канале, выпустил тренер всего один раз, и, как с Чернышёвым Вовка и обговорил, тот тут же проорал замену и выпустил динамовскую пятёрку. Играть на вбрасывании обратным хватом чехи не умели, они уже увидели у русских этот способ, но одно дело увидеть и другое дело отработать и уметь применять, потому вместо пользы новые знания приносили вред, чехи всегда опаздывали. Быстрого гола не получилось. Вратарь Богумил Модры был на высоте сегодня, да и всегда, на высоте, по уровню выше любого в СССР за исключением Третьякова. Он выбил шайбу в поле, и первым ею завладел Револьд Леонов. Динамовцы привычно выстроили звезду и, растащив защиту поперечными передачами, легко запутали даже такого опытного вратаря, Николай Медведев, как на тренировке, катнул шайбу легонько, набегающему Фомину, а сам, что есть силы, щёлкнул по пустому месту. Вратарь среагировал и присел. Ну, Вовка и запустил шайбу в девятку. 2: 2.

Больше чехи третье звено не выводили на площадку. Рубились опытными игроками. Каждый из них в мастерстве наших превосходил, но тут сказалось, то, что наши менялись приблизительно каждые две минуты. И у каждой пятёрки своя манера игры, только братья Забродские и компания привыкнут к стоящему прямо у ворот в ожидании шайбы Боброву и найдут на это противодействие, как выходит динамовская пятёрка со «звездой» и дальними бросками под перекладину. Перестаёт вратарь приседать при бросках в ворота, как появляется бывшая спартаковская тройка нападения и Тарасов младший, практически применяя, не зная о том, придуманную Чернышёвым через два десятка лет «систему», то есть, подключение защитников из глубины поля, опять всё запутывает, и снова по кругу.

Чехи выстояли первый период, с трудом и откровенно фоля, и нарываясь, но выстояли. А в самом начале второго младший Забродский при атаке ворот заехал Мкртычану клюшкой в лицо. Со скамейки запасных было видно, что сделал он это специально. Чернышёв всего в крови Григория заменил на Третьякова и тем только усилил команду, а чехи продержались в меньшинстве почти две минуты. Почти. Бобров всё же гений, хоть и чуть статичен. Выждал момент и просто завёл шайбу в ворота, обозначив пас на старшего Тарасова.

Олдржих вышел со скамейки, и Фомин попросил Чернышева не в очередь выпустить их пятёрку. Выждал момент и щёлкнул. Вот теперь у ЛТЦ проблема — младший брат в ближайшее время на лёд не выйдет, а старшему дали две минуты. Чехи крутые, они уже умеют при игре в меньшинстве строить «квадрат». Только это против Фомина не работает. Он поехал с шайбой навстречу защитнику правому, и когда тот покатил на него, отправил шайбу по борту Александру Уварову, а тот дальше по борту, как и отрабатывали на тренировке Медведеву. Бамс и посланная из-за ворот шайба натыкается на подставленную клюшку Васи Комарова. За воротами в этом времени ещё практически не играют, не дошла до этого творческая мысль. 4: 2. Уже лучше.

Событие пятьдесят третье

Так просто быть добрым — нужно только представить себя на месте другого человека прежде, чем начать его бить

Марлен Дитрих

Эх, раззудись плечо, размахнись рука, пробудись в грудинушке силушка! Эх, разомнись нога, да подпрыгни тело! Хрясь в ухо в прыжке.

Чехи в конце третьего периода устроили драку команда на команду. Вовка всё ждал, когда это случится. Всё говорило, что драки не избежать. Братушки оборзели в корень. Проигрывая уже 6: 3, они не просто грубо играть стали, они специально нарывались, а ещё обзывали русских всякими ругательными ругательствами. Кurva (курва) было самым нежным. Про всякие разные и мужские и женские пиписьки и говорить не приходится, так ещё и mrdka (мрдка) вспомнили. Это перебор. Но русские витязи стойко терпели и ругательства и удары исподтишка и даже удары не исподтишка терпели.

И братья славяне не выдержали, и сами драку начали. Выбрали для атаки находившегося на льду Евгения Бабича. Он им только шестую закатил с безукоризненной подачи старшего Тарасова. Бамс, и всё тот же Владимир, который старший брат подъехал и со всей силы толкнул его корпусом. Судья засвистел, а Всеволод Бобров по чешской роже съездил, через пять секунд дрались пять на шесть. Наш вратарь, наученный горьким опытом, в драку не полез и от своих ворот не отошёл. Молодец Третьяков. И видно было, что ломанулся уже, но вспомнил о правилах. Правда, молодец, неизвестно чем драка закончится, но вратаря бы точно удалили.

А братушки не выдержали и бросились со своей скамейки на лёд, помогать своим. Ну, это они зря. Вовка сам первым выскочил на лёд, на него, сбрасывая перчатки, ехал нападающий Станислав Конопасек (Stanislav Konopasek). Фамилия за дело. Рыжий и весь в конопушках. Он молодецки размахнулся, как в цирке замах показывают, приличный такой кулак просвистел у Фомина над головой, а в это время присевший Вовка выпрямился и своим гораздо большим кулаком врезал товарищи приличный кросс. Хрясь.

— Уноси готовенького. Кто на новенького? — Вовка огляделся, два чеха волтузили Боброва.

Хрен вам, ребята. Сейчас Санта подъедет. Сегодня же Новый Год. Он протиснулся среди дерущих, и, не жалея костяшек, залепил одному из драчунов в ухо. Сломал должно быть. Кровь хлестанула.

— Два — ноль.

— Артист, вон Толяна трое бьют.

— Вовка оглянулся. Нда на самом деле, на Анатолия Тарасова наседали трое, в том числе и вратарь. Хрясь, тоже в ухо, и Богумил падает на колени, (очевидно богу решил помолиться, Богу — мил же), а причитавшийся ему удар от Тарасова попадает Вовке вскользь в плечо.

На этом драка почти и закончилась, судьи и местные стражи порядка всех растащили. Потом десять минут судьи совещались и вынесли решение доигрывать оставшиеся полторы минуты сокращённым составом. За участие в драке удалили чешского вратаря и зачинщика драки — Забродского старшего. У ЦСК ВВС удалили Боброва.

Чернышёв выпустил динамовскую четвёрку, без Василия Комарова. Все по паре раз по воротам запулили, а шайба не идёт. Как заколдовали. И тут свисток. Ну, не всё коту масленица. Выиграли же. 6: 3 это же почти разгром. Да, команда ЛТЦ ослаблена, да играла сегодня второй матч, да, русские выставили сборную. Разве это важно. Важно, что первый в истории КУБОК они привезут в СССР. Важно, что Сталин перестанет бояться проигрышей наших спортсменов на международной арене. На этот чемпионат Мира и Европы, что пройдёт в Швеции (Стокгольм) уже не успеть. Он где-то через полтора месяца будет, а СССР даже ещё не вступил в International Ice Hockey Federation, IIHF — Международную федерацию хоккея на льду. Зато в пятидесятом году уже можно поехать. На него не поедут вот эти ребята. Их всех обвинят в попытке сбежать из страны и в государственной измене и посадят в тюрьму. Даже по слухам на урановые рудники сошлют. Кажется, только Владимир Забродский избежит этой участи, но его отлучат лет на пять от хоккея. Подумать нужно, может, попытаться его в СССР заманить.

Ну, а теперь нужно получить от герра Майера и Карла Шпенглера сына этот маленький невзрачный кубок.

И сказать им: «I’ll be back» — «Я вернусь».

Любителям статистики. Настоящий кубок Шпенглера 1948 года.

Первый круг

ХК Давос (Швейцария) — Оксфордский университет (Великобритания) 9:1 (1:1, 3:0, 5:0).

Моншаузи Лозанна (Швейцария) — Берн (Швейцария) 7:5 (1:1, 0:3, 6:1).

ЛТЦ Прага (Чехия) — «Молодые Спринтеры» Невшатель (Швейцария) 18:4 (5:0,4:1, 9:3).

Финал

ХК Давос — Моншаузи Лозанна 3:1 (1:1, 1:0, 1:0).

ЛТЦ Прага — Моншаузи Лозанна 19:3 (9:0, 3:2, 7:1).

ХК Давос — ЛТЦ Прага 0:10 (0:6, 0:3, 0:1).

Глава 23

Событие пятьдесят четвёртое

Хороша ложка к обеду, а рюмка до обеда.

В Париже узнали кучу новостей. ФИФА разбила, наконец, Европу на группы для проведения отборочных матчей к Чемпионату Мира в Бразилии. Настолько при этом странно все было сделано, что на первый взгляд казалось, что это сделано специально, чтобы отпугнуть потенциальных участников и всех против себя озлобить. И только полностью прочитав статьи в английских газетах Челенков, добавив к этому, те обрывки информации, что у него были в голове из прошлого-будущего, оценил, с какой сложной задачей ФИФА столкнулась.

Начать стоит с Германии. В настоящее время существует целых три Германии, кроме самой ФРГ есть ГДР, и есть Саар, область Германии по 1956 год оккупированная Францией после Второй мировой войны. Франция отрицала принадлежность Саара к ФРГ до 1956 года и управляла протекторатом Саар отдельно от остальной Германии. Такая французская ГДР, о которой сейчас все уже забыли. Однако сборную Саара, которая была принята в ФИФА за две недели до начала чемпионата мира, к отборочным матчам не допустили. Как и сборную ГДР, потому как там ещё не было футбольной ассоциации. Саму же Германии тоже не допустили, как и Японию в качестве наказания за развязывание этими странами Второй мировой войны.

В Великобритании ситуация была противоположной, но кончилось всё так же плачевно.

Сборные с Британских островов приняли приглашение на чемпионат мира впервые за … за всю историю этого турнира. Всё нос задирали Буратины. До Второй Мировой Войны ФИФА умоляла сборную Англии и другие британские команды вступить в состав федерации и выступить на чемпионате мира. Однако команды, считавшие себя родоначальниками футбола и, соответственно, единственными его мастерами, неизменно отвечали отказом. Наконец, в 1946 году британцы присоединились к мировому сообществу и согласились дебютировать на мундиале. Решили съездить мир посмотреть, себя показать, медаль золотую получить и Кубок Жюля Риме, который изначально назывался «Победа», домой привезти. На четыре команды, как стране родоначальнице футбола выделили две путёвки. И для выбора команд-участниц состоялся «Домашний чемпионат» по групповому принципу, две лучшие команды на котором попадали в финальную часть. В итоге заветные путёвки получили Англия, как победитель и Шотландия, как второй призёр. Уэльс с Северной Ирландией ни одного матча не выиграли. Англичане вышли с первого места, а вот с Шотландией сложней. Турнир провели однокруговой. Перед матчем со сборной Англии Шотландское футбольное руководство в лице секретаря Шотландской футбольной ассоциации Джорджа Грэма решило, что их сборная отправится в Бразилию лишь в том случае, если выиграют «Домашний чемпионат». Не получилось. Проиграли сборной Англии со счётом 0:1 на стадионе «Хэмпден Парк» в присутствии 135 тысяч зрителей. Шотландия заняла второе место в отборочной группе и, несмотря на протесты игроков, не поехала на чемпионат мира в Бразилию. Такой впечатляющий выстрел в ногу.

В остальных группах в Европе не было ничего интересного, по три команды, так как большинство стран отказалось ехать, собранных в основном по территориальному признаку. Например: Турцию, Сирия, Австрия. Сначала две слабые команды играют между собой, а победитель выходит на сеяную команду.

А вот в пятой группе всё совсем по-другому. И именно в эту группу и попал СССР, всё по тому же территориальному признаку. Кроме него в группу вошли ещё трое северян. Финляндия, Швеция и Ирландия. С учётом того, что Швеция — Чемпион Олимпийских Игр по футболу 1948 года, то это и есть группа смерти. И турнир тут будет проходить по классической схеме, каждый с каждым сначала на своём поле, а потом на поле соперника. Из-за этого именно пятая группа первыми и начинает отборочный цикл, уже 2 Июня сборная СССР встречается с Финляндией, а Швеция с Ирландией.

Интересно, что в шестой группе вообще только две команды Испания и Португалия.

Фомин газеты отложил и задумался лёжа на кровати в гостинице. Плохо это или хорошо, что СССР Швеция досталась. Швеция, если ему память не изменят, станет на этом Чемпионате Мира третьей, пропустив вперёд только Уругвай и Бразилию, и проиграет обе игры с крупным счётом. Каким уже не помнит. Самое смешное, что даже если они раздолбают Швецию, то она с вероятностью 99 процентов всё равно поедет в Бразилию. Там куча финалистов откажется, и ФИФА долго будут искать, кем заменить, предлагая всем подряд. И даже потом, согласившись поехать, Франция в последний момент откажется, и группа на чемпионате будет не полной. Да и Индия ещё откажется. Там Уругвай, кажется, попадёт в группу, где вообще будет только две команды вместо четырёх. Но это Швеция может согласиться заменить Турцию, Шотландию или Индию, которая, получив путёвку, тоже откажется. А вот в СССР так не будет. Нужно обязательно занимать первое место в этой группе смерти иначе ни Аполлонов, и уж тем более Сталин никуда команду не отправят, разве, что в турне по Сахалину.

Выходит, победи они Швецию и есть отличный шанс привезти бронзовую медаль, которую Швеция в реальной истории завоевала. Есть за что бороться. А там смотришь и на большее можно замахнуться. Аппетит приходит во время еды.

Оторвал от размышлений стук в номер. Вовка один лежал. «Переводчик» пошёл дивиться в холл на диковинку — телевизор. Вовка проходя мимо, когда устраивались, глянул на это чудо прогресса. Да, тот ещё пепелац с водяной огромной линзой перед экраном и изображение настолько нерезкое получается, что практически игру теней видишь. Лучше газету почитать.

— Войдите.

Событие пятьдесят пятое

Покупатель должен быть облизан и обобран!

Евгений Чичваркин

Курс рубля к доллару 1 к 5,3. Или наоборот? В общем, за один доллар надо отдать 5,3 рубля. Франк вот совсем недавно, в сентябре, девальвировали, и теперь он относится к доллару примерно как 100 к одному. Если грубо пересчитать, то один рубль приблизительно двадцать франков. Зачем вся эта математика? За надом.

В комнату гуськом вошли интересные посетители, нет, каждый сам по себе тоже интересен, но вот все вместе это прямо душу греет, но это бы ладно, а чего они вдруг стучаться вздумали.

— А где Семён Тихонович? — оглядел номер первый вошедший. Как ещё под кровати не заглянул. Понятно, чего стучались, они каждый сам по себе боооольшие начальники, но против «переводчика», видимо, не тянут. Опасаются.

— В холл пошёл, телевизор смотреть, — Вовка смотрел на последнего из вошедших. Нда, неожиданно. Ну, хотя если теперь сложить два и два, то четыре точно получится. Зацепило това… господина. Мистер Уильям Брайден Джордж собственной персоной. Первым из вошедших был руководитель их делегации Фоминых Владимир Сергеевич, позади чуть стояли два других руководителя — временный тренер команды ЦСК ВВС МВО Чернышёв Аркадий Иванович и начальник отдела футбола и хоккея спорткомитета Савин Сергей Александрович, прикидывающийся простым хоккейным арбитром.

Всё чужие роли играли. Один канадец не скрывал, кто он такой.

— Фомин, чего ты такого этому перцу ненашему наговорил, — зыркнул на него Фоминых из-под брежневских бровей лохматых. Или кудрявых?

— Владимир Сергеич, давайте я лучше Семёна Тихоновича позову, — не стал Вовка в объяснения пускаться.

— Даже так? Ну, позови. Да и сам там не застрянь, этот чёрт канадский всё время твою фамилию называет.

— Я мигом.

Капитан в кресле глубоком только делал вид, что смотрит на линзу эту водянистую, на самом деле стриженная его голова свесилась на грудь и чекист спал. Фомин французского не знал и даже не глянул на достижение прогресса, что он телевизора не видел. Он потряс Семёна Тихоновича за плечо. В трёх других креслах сидели две старушки в вязаных джемперах, и один видимо муж старушечий, так как время от времени с неудовольствием зыркал на мешающих ему слушать говорящего с экрана монстра расплывчатого бабок перешёптывающихся. Что-то про Африку вещали, уж слово «Африкан» даже по-французски не спутаешь с «Азиан».

— Товарищ, капитан, — ещё раз потряс чекиста разоспавшегося Вовка, не хотел тот подниматься.

— Фомин? Чего тебе, — поинтересовался свистящим шёпотом разбуженный.

— Там канадец в гости зашёл и с ним Савин, Фоминых и Чернышёв. Вас зовут.

— Вот как? — боксёр сразу вскочил и, мотнув головой, сны вытряхивая, заспешил к их коридору. Отель был большой, и из холла целых четыре коридора выходило, только по номерам и можно сориентироваться.

В номере столько народу и не уместилось. Так-то не суперлюксы двухкомнатные с бассейном французы предоставили. Две кровати узенькие вдоль стен, и журнальный столик с одним креслом и торшером под окном.

— Надо бы в другое место перебраться? — протиснувшись последним оценил обстановку капитан.

— В ресторан? — Хмыкнул Фоминых.

— Владимир Сергеич, я как-то в книге читал, что при больших отелях есть комнаты для переговоров, — влез Вовка.

— А что за спрос денег не берут, Семён Тихонович, ты один местный язык знаешь, спроси, есть тут такой номер. — Обрадовался глава делегации, явно не нравился ему незапланированный поход в ресторан. Денег же на него явно не запланировали в Москве. И потом пойди, отчитайся. Спросят дяденьки с чистыми руками, а не заразился ли ты, товарищ дорогой, от буржуазии проклятой, что по ресторан полюбил хаживать.

Через пятнадцать минут сидели все вместе именно в таком специально предусмотренном номере для переговоров. Длиннющий стол полированный посредине и с обеих сторон по четыре стула.

— Я нужен? — поинтересовался из вежливости Фомин, так-то не по чину семнадцатилетнему пацану с большими начальниками заседать.

— Посиди и помолчи, но слушай внимательно.

Дальше не интересно было. Второй вице-президент любительского хоккея Канады предложил нашим именно то, что Вовка ему и говорил. «Суперсерия». Сначала три канадские команды любительские приезжают к нам и проводят по одной игре с тремя нашими командами, а в конце февраля наоборот три наши команды летят в Канаду и проводят там три игры с этими же командами, но не с той с которой играли в Москве. Перелёт и проживание в Канаде берёт на себя канадская сторона. Наши хоккеисты могут взять с собой по одному родственнику. Их пребывание в Канаде тоже оплатит принимающая сторона, а именно «САНА».

— А зачем это нам? — нахмурил брови Фоминых, выслушав перевод.

— Как, вы не хотите узнать силу ваших хоккеистов? — чуть не подпрыгнул мистер Уильям Брайден Джордж, даже очки упали на стол.

— Да, даже если и хотим, нам-то это зачем. Что Советский Союз с этого будет иметь?

Теперь Вовка чуть не подпрыгнул. Ну, ни хрена себе, а говорили, что в СССР секса нет. Тьфу, что в СССР коммунизм строят, а тут махровый делец, выгоду даже от «суперсерии» ищет. Да просто пиписьками помериться, люди придут на стадион, это же какая популяризация хоккея. А если ещё и по радио вещать, да документальный фильм снять.

И тут канадец Вовку тоже озадачил.

— Двадцать пять процентов от выручки в Канаде за билеты, проданные на эти три матча.

— А сколько это в граммах? — так и хотелось спросить?

— А сколько это в долларах? — покрутил пальцем одну из бровей Владимир Сергеич.

— Это будет сильно зависеть от того, как сыграют перед этим ваши хоккеисты в Москве. Если наши разгромят вас, то думаю, что много билетов продать не удастся. Люди не пойдут смотреть на избиение слабых команд. Пусть они даже комми.

— Фомин? — повернулись все к Вовке.

— А я чё? Я ничо! Вон Чернышёв есть.

— Фомин! — Фоминых брови свёл в домик.

— Выиграем. Должны выиграть. Их чехи бьют.

— Дорогой, мистер Джордж, — Фоминых оглядел собравшихся. — Мы принимать такие решения не уполномочены, но я сразу по приезду обращусь к товарищу Аполлонову Аркадию Николаевичу, и думаю, что Сергей Александрович меня поддержит, он упёрся взглядом в Савина, — Тот улыбнулся как-то растеряно и кивнул, — Вот и хорошо. Присылайте официальное приглашение и договор. Компетентные органы у нас его рассмотрят. Фомин? А чего он всё твою фамилию называл. — Теперь поворотился к Вовке глава делегации.

— Я потом вам объясню, возможно, — спас Вовку капитан.

— Всё, товарищи, расходимся, нам тут всего на полчаса время выделили, вон уже в дверь стучат.

А доллары-то при чём? А при том, что когда партийный работник стал про прибыль говорить, то в голове у Вовки калькулятор тоже пробудился. Он вспомнил штуку одну, где-то в будущем прочитанную.

— Семён Тихонович, — как только в свои номера вернулись, с порога начал Фомин, — Есть у меня коммерческое предложение.

Событие пятьдесят шестое

Покупка должна стать приключением. У человека должно остаться что-то еще, кроме товара. Ни за что в нашем урбанистическом мире человек не готов платить больше, чем за впечатления.

Евгений Чичваркин

Франция стала одним из основателей ЛИХГ (ныне ИИХФ) в 1908 году. Высшие достижения: победа на чемпионате Европы в 1924 году и второе место в 1923 году. Но времена те далёкие канули в Лету. В настоящий момент всё плохо. И даже ещё хуже. Организаторы этого коммерческого матча почти не смогли продать билетов на матч несуществующей на данный момент сборной Франции по хоккеюканадскому с победителем кубка Шпенглера командой ЦСК ВВС. Ходили, извинялись. Вот, когда Фоминых начал про деньги говорить, то и щёлкнуло в голове многострадальной у Вовки.

— Товарищ капитан, вы переговорите с этим месье Шарлем. Предложите ему дать объявление в газетах и по радио, что любой, кто заплатит двести франков, может попытаться забить гол Третьякову в перерыве между периодами. Тот, кто забьёт, получает две тысячи франков.

Семён Тихонович помотал головой, улыбнулся и проговорил, как бы про себя.

— Чего в жизни не бывает. Ты, Фомин, словно спал в летаргическом сне, читал я про такое, а сам ты до революции жил. Как деньги или какая другая прибыль, так твои уши обязательно торчат. Признавайся, ты купеческий сын?! — Капитан ткнул в него пальцем.

— У меня отец воевал …

— Да, знаю я твою биографии, всю от корки до корки изучил, но вот этому Шарлю вертлявому такое же в голову не пришло. Деньги!!! И это комсомолец предлагает.

— Так для страны, для развития хоккея …

— Да, ты не слушай меня, так ворчу по-стариковски. И что, думаешь, в выигрыше будем?

— Я Вовке Третьякову одну из десяти шайб забиваю. Во Франции, таких как я, нет. От слова «СОВСЕМ». И они щёлкать не умеют. Они уже десяток лет только дворовыми командами играют. Даже сборную собрать не могут. Будет прибыль.

— Ладно. Услышал. Пойду, позвоню дельцу этому хреновому. Поучу его деньги зарабатывать. Ты уж извини, Фомин, но на тебя ссылаться не буду, выдам идею за свою.

— Да, пожалуйста …

— Да, Володя, а скажи мне дураку, ты точно убежать не хочешь. Не нравится мне пункт про родственников с канадцами. Во-первых, я не уверен, что Берия на это добро даст, а во-вторых, как-то неправильно это смотрится, вроде, как награда. Вот вы сыграли хорошо и потому можете родственников за границу свозить. Душок, эдакий, неприятный.

— Ну, мне некогда думать было. Вы же про невесту велели сказать …

— Было такое. Но ты вон куда вывернул. Ладно, пойду звонить Шарлю. Не спит ещё, надеюсь.

Вернулся капитан через полчаса, когда Вовка уже спать ложился. И вернулся какой-то взвинченный. Ходил туда сюда от двери до кресла.

— Что-то случилось, Семён Тихонович? Не согласился Шарль?

— Фомин как ты к девкам относишься? — неожиданно выдал сосед.

— К девкам?

— Ну, к девицам, к проституткам!

Хрена се! Интересные вопросы от капитана ГБ.

— Отрицательно отношусь. Какой-нибудь сифилис заполучить можно или гепатит «С».

— Сифилис. Не думал об этом. Я тебя про другое спрашиваю, как ты к этому относишься?

— Да, плохо отношусь. Противно это.

— Вот и хорошо, потому что девок не будет! — Рубанул рукой как шашкой капитан.

— Не понял …

— Не понял он! В холле на меня две проститутки кинулись, обнимают, лопочут про скуку, типа, скрасят вечер скучающему господину. Правильно ты сказал — противно, еле отбился. А они гогочут вслед, что скидку сделают. Ссуки.

— Да, русо футболисто — облико морале. — Вспомнил Вовка Миронова.

— Вот. Вот! Морале. Мать их — шалава.

— Товарищ капитан, а что с Шарлем? — попытался успокоить облапонного капитана Фомин.

— С Шарлем? С Шарлем всё нормально, телефон не телевизор не видно, но прыгал он там до потолка. Смотри Фомин, если пропустит Третьяков с тебя спрошу.

— Давайте спать, Семён Тихонович, завтра игра.

Глава 24

Событие пятьдесят седьмое

Не люблю получать награды. Награды — это для собак и лошадей.

Вернер Херцог Стипетич

Вот что крест животворящий делает. В смысле, вот что франк девальвированный делает.

Двести франков — это два доллара. Не деньги. Можно выиграть, забив Третьякову с буллита шайбу, и получить пять тысяч франков, то есть месячную зарплату среднюю во Франции. Если на доллары опять перевести, то получается 50 долларов. А если на наши рубли, то двести пятьдесят, ну, двести семьдесят рублей. Половина среднемесячной зарплаты. Между прочим, это к вопросу, о том, что в сталинском СССР зарплаты рабочих и служащих были соизмеримы, а временами и больше зарплат европейцев. Это потом, чтобы выиграть гонку и под давлением профсоюзов на Западе зарплаты подросли и СССР стал отставать. А зарплаты военных в СССР на тот момент просто в разы больше, чем среднеевропейские зарплаты. Сталин армию ценил.

На стадион, что арендовали и подготовили к этому действу, в воскресенье 8 января 1949 года собралось настолько много народа, что организаторы хватались за голову. Обычно на матчи в 1-re Série, которую потом переименуют в Лигу Магнуса, высшей лиге французского хоккея с шайбой, присутствует не более полутора тысяч зрителей и только на самых интересных играх число купивших билеты переваливает за две тысяч. В этой самой Лиге Магнуса, основанной в 1907 году и названной в честь французского хоккейного функционера, играют 14 клубов. Рекорд посещаемости был установлен, когда хоккейный клуб «Львы» из Лиона, ну, а как же им ещё называться, принимал команду из Гренобля под названием «Сердце волка», было 3686 зрителей. На этот матч купили билеты восемнадцать тысяч зрителей и билеты были дорогие, по пятьсот франков, то есть 1/10 — 1/14 часть месячной зарплаты француза. Люди по таким зрелищам соскучились. Ну, и плюс азарт, если и не самому поучаствовать в буллитах, то хоть посмотреть на это дело со стороны. Поболеть за своих. Шоу.

Месье Шарль, Вовка фамилию не запомнил, а может и не называли — простой ведь парень — без галстука. А на самом деле — один из руководителей французского союза хоккеистов по большому секрету сообщил, что сильно волнуется, приехали поучаствовать в этом действе почти все игроки лиги Магнуса со всей старушки Франции. Не просто придётся Третьякову. Ну, никто особо на шахтёров, первый раз взявших в руки клюшку, и не рассчитывал. Но так как СССР полагалось половина денег от проданных билетов любом случае, то выручка почти в сорок пять тысяч долларов окупала уже всё на свете, и Фоминых просто сиял, как новенький царский пятак. Получат они дополнительно денег от супервратаря Третьякова, не получат, уже не важно даже программа максимум уже выполнена. На самом деле и денег там было не особенно много. Два пятнадцатиминутных перерыва между периодами. Итого тридцать минут. По выработанному совместно регламенту на бросок отпускалась половина минуты. Итого шестьдесят человек желающих могут попытать счастье. Двести франков на шестьдесят человек, даже если Вовка Третьяков не пропустит ни одной шайбы, то это принесёт организаторам всего двенадцать тысяч франков или сто двадцать долларов. Ну, половина по договору отойдёт русским. Шестьдесят долларов и это если сравнивать с сорока пятью тысячами. Даже не смешно. Эти буллиты своё дело сделали, даже не начавшись, они установили непреодолимый никогда во Франции рекорд по посещению хоккейных матчей. Был рекорд три тысячи шестьсот человек, а стал восемнадцать тысяч. Так это столько билетов продали, а сколько ещё блатных безбилетников будет.

Кроме Фоминых и Фомина радовались ещё двое. Первый — Сергей Александрович Савин, тоже ведь программу максимум выполнил, именно его хоккеисты привезут в Советский Союз и кубок Шпенглера и Кучу денег. Ну, и Чернышёв радовался, уж сборную Франции, доверенная ему команда, победит точно, а значит в принципе, Аполлонов и вообще в правительстве могут решить дать всем участникам звание «Заслуженный мастер спорта СССР» Разве не заслужили? Единственный пока КУБОК в страну привезли. Первый — он самый дорогой.

А что, вон Николаю Озерову звание «Заслуженный мастер спорта СССР» присвоили в прошлом году, по рассказу самого Николая, почти случайно. Он весной окончил ГИТИС и начал играть во МХАТе. И так случилось, что на премьеру одного из первых его спектаклей, где он играл мелкую эпизодическую роль, пришёл сам Сталин. Когда Николай появился на сцене, то директор театра, дававший Сталину пояснения, сказал: «А это наш молодой актёр Коля Озеров. Он ещё и в теннис играет», на что Сталин отреагировал фразой «Хорошо играет». Всё посчитали, что команда получена. На следующий день заседали сразу две комиссии по присуждению званий: в Министерстве культуры сочли, что присваивать звание заслуженного артиста РСФСР рано, а спортивное ведомство присвоило звание ЗМС, тем более что к тому времени Николай Николаевич был уже 8-кратным чемпионом СССР.

Волновался из всей делегации СССР один человек, и это было плохо, так как волновался Вовка Третьяков.

Событие пятьдесят восьмое

Пройденный путь и есть награда.

Стив Джобс

Играли на стадионе Расинг Клуб (Париж). Так-то он и пяти тысяч человек не вмещает, Но организаторы достроили на скорую руку по совету Савина такие же точно снежные трибуны, как это сделано в Москве на боковой арене на стадионе «Динамо». Благо всю неделю в Париже валил снег и город был им просто засыпан. Всё же климат за последние семьдесят лет серьёзно поменялся, разве можно думать в двадцать первом веке о ледовом стадионе под открытым небом в Париже. А тут вот, пожалуйста, и снег, и лёд, всё есть. Строили трибуны добровольцы, пришедшие после того, как об этой народной стройке было объявлено по радио. Точно так же, как и в Москве. Вот, не считают СССР сейчас французы врагом, пришли огромными толпами, семьями и после работы кидали снег, привозимый машинами, утрамбовывали его, кто пришёл в первый день без лопаты, уже на следующий вечер приходил с инструментом и бутылочкой красного вина. И стадион преобразился и к воскресенью был готов принять двадцать тысяч человек.

Подготовилась к матчу и пресса.

Кроме обычного комментатора с будочкой своей на небольшом огороженном пятачке находился ещё и кинооператор с большой камерой. И первое, что запечатлел он это большой хрустальный кубок. Вовкина работа.

— Товарищ Фоминых, можно я вам совет дам? — в четверг сразу после тренировки набрался наглости Вовка.

— Говори, тебе запретишь, ты сразу соседу своему нажалуешься, — хохотнул руководитель делегации.

— Да, это на пользу всем пойдёт и нам, и французам.

— Да, говори, сказал, же что выслушаю, чего ещё тебе, — уже чуть сдвинул брови Владимир Сергеевич.

— Предложите французам обозвать это мероприятие «Кубком Парижа» и с этого года проводить его регулярно, как это делают в Давосе. Приглашать обязательно одну команду из СССР, одну из Чехословакии, ну, шведы ещё должны не плохо играть. Денег заработают и их команды, играя с сильными клубами иностранными, мастерства наберутся. Пусть купят небольшой кубок, как в Давосе и выгравируют на нём «Coupe De Paris». — Вовка вскинул руки над головой и показал, как он хвастается «Серебряной Салатницей».

— Мысль понятна. И им хорошо и нам здорово. Одно дело, мы приедем домой с одним кубком и совсем другое — с двумя. Молодец ты, Фомин, говорят, тебе в голову молния врезалась, видел я твою спину в раздевалке. Жуть. Блин, мне бы такая молния тоже в башку угодила. Хочу как ты всем советы умные давать. Молодец. Приедем, отмечу все твои заслуги. — Убежал к Шарлю.

Вот, договорились. Ассоциация хоккея Франции идею Вовки поддержала и теперь они не просто в коммерческом матче участвуют, а бьются в «Первом Международном турнире на приз Парижа». Добыли приличных размеров цветочную вазу хрустальную и установили её на медный сверкающий кубик. Так-то красота.

Сборная Франции это даже не ХК «Давос» — это уровень дворовой команды в Урюпинске. Ну, они эти дядьки солидные с пузиками, такие и есть. Они не хоккеисты, в том понимании, что сборная СССР или ЦСК ВВС. Наши ведь больше ничем не занимаются, разве что, кроме Вовки, тот ещё плюсом дизайнер и тренер по футболу, а это ткачи, мясники, шахтёры, повара, полицейские, но настоящие полицейские, которые выходят бороться с бандитами на ночные улицы своих городов. Один вообще парикмахер есть из города Бриансон. Команда называется «Дьябль руж де Бриансон» (Diables rouges de Briançon). Наверное: «Красные дьяволы Бриансона». Ну, где парикмахер, и где Красные дьяволы.

Когда построились и пожали все друг другу руки, то вышли девушки на коньках и подарили русским живые цветы. Где взяли только в начале января? На этом торжественная часть не закончилась. Ассоциация хоккея Франции пригласила для показательных выступлений фигуристок и те исполнили всякие Тулупы с Акселями. Музыка играет, девушки красивые с длинными ногами катаются. Феерия. Праздник.

Однако, как только игра началась, праздник для болельщиков и для французских хоккеистов закончился. Их просто размазали, как тёплое масло на хлебе. Товарищи парикмахеры толком на коньках стоять не умели, они могли ехать небыстро вперёд и даже пытаться ударить по шайбе. Только пока пузанчик из пожарной дружины городка Гап играющий по воскресеньям в местной команде Рапас де Гап (Rapaces de Gap) едет на подгибающихся ногах к той шайбе, русские уже сто раз её приняли, обработали и запулили в ворота.

К перерыву счёт на самодельном фанерном табло вывешивать перестали. Так как двухзначных цифр в запасе не оказалось, так девять — ноль и значилось, хотя счёт был уже одиннадцать — ноль. Свистку радовались все. Сборная Франции прямо радовалась — радовалась. Над ними перестали издеваться. Зрители тоже радовались, покупая дорогущие билеты, они надеялись не на избиение собственной сборной посмотреть, а на шоу с участием русского супервратаря. А больше всех радовались месью из хоккейной Ассоциации. На матче был всякие генералы и важные шишки из руководства республикой и городом, а тут такое избиение.

На воротах в первом периоде стоял Григорий Мкртычан. Или делал вид, что стоял, ни одного броска в створ ворот. А Вовка Третьяков сидел в холодной раздевалке, вернее, в большом деревянном сарае, под неё приспособленном. Всё точно, как у них в Куйбышеве. Стоило ли за тысячи километров лететь. Даже вёдра с мётлами в углу кажется те же самые. Фомин отпросился у Чернышёва за пять минут до конца периода, нужно было длинного размять и успокоить. Не ходи к семи гадалкам — трясётся в своём сарае и от холода и от страха. Ещё бы — такая международная ответственность.

Третьяков сидел на низкой для его роста лавочке, упираясь коленями в подбородок, и был укутан в три одеяла. Спасибо французам, обеспечили. Не пожадничали. Выдали на всю команду десяток. Три сразу Третьякову отдали.

Фомин вбежал в раздевалку разгорячённым. Он только с динамовской пятёркой отработал свои две минуты и успел две шайбы забить, а за весь матч уже три. Фоминых сообщил перед матчем, что французы расщедрились и сделали приз «лучшему бомбардиру матча». Часы купили. У Вовки часы были, даже золотые, но почему не выиграть, можно будет отцу отправить. Но его оптимизм и Боброва заразил. У того тоже уже три шайбы. А ведь ещё два периода впереди.

— Так вставай, — Фомин начал с Третьякова одеяла скручивать, — Как капуста. Сто одёжек и все без застёжек. Поприседай. За меня, вон, хватайся, я придержу.

Всё пять минут Вовка Вовку разминал, а то и больше времени, останавливали ведь, матч, хоть никто грубо и не играл, зачем. И так ясен результат. Вовка накачивать и успокаивать Третьякова не стал. Молча разогревал его. Мышцы массировал. И только, когда прозвучал свисток об окончании матча, и донёсся гул трибун, хлопнул тёзку по плечу.

— Первую или вторую шайбу пропусти, а то они всякий интерес потеряют к этому действу.

— Специально, а если …

— Чем больше пропустишь, тем лучше! — Фомин еле смех сдерживал.

— Прааавда? — и глаза по рублю юбилейному.

— Ну, ты, Вовка, и фрукт. Шучу понятно. Всё, пошли.

Только вроде тучи над городом ходили. Минут семь не был Фомин на улице, а вышел и словно в другой мир попал. Не переход из сарая на тропинку к стадиону, а портал в другой мир. Над стадионом словно приветствуя Третьяков сверкало в больших разрывах туч полуденное яркое солнце.

— Чего встал. Пошли. Всю веселуху пропустишь, — подтолкнул Фомин вставшего двухметровым колом Третьякова, — Сотри, Солнце. Тебя ждёт светлое будущее.

Андрей Шопперт Вовка-центровой-5

Глава 1

Событие первое

Всё в нашей жизни приходит в своё время. Только надо научиться ждать!

Оноре де Бальзак

Счастливые часов не наблюдают.

Александр С. Грибоедов

Дорога домой всегда длиннее. И почти не важно, что там «дома» барак или даже землянка, или двухкомнатная квартира в центре Москвы. Там – дом. Хочется быстрее оказаться «под крышей дома своего», как споёт товарищ Антонов. Даже если там сварливая жена или если это, как у Третьякова Вовки, просто общага с короткими нарами и храпящим соседом.

А ещё само время даже сопротивляется, когда спешишь домой. Всегда же… Да, почти всегда, летишь домой с запада на восток. И тут включаются в работу часовые пояса. Перелетел очередной и бах – плюсом час. Смотрел Фомин на трофейные золотые часы, и понимал, что при самых благоприятных обстоятельствах, эти два часовых пояса если добавить, то полночь получится. О чем с сидевшим рядом Савиным и завёл разговор. Начальник Отдела футбола и хоккея Спорткомитета СССР, записывающий что-то в блокнот карандашом химическим и превратившийся из-за частого слюнявливания грифеля в зомби с зелёно-синими губами, глянул на свои маленькие, местами тронутые зеленью, часики и кивнул.

– Пойду, лётчиков спрошу.

Вернулся он минуты через три – четыре и сообщил громко на весь самолёт, что из-за сильного встречного ветра летят они совсем медленно и вроде как придётся в Варшаве ночь опять провести. В Москве снегопад.

Народ, который не спал, загудел, всем домой хотелось. И тут самолёт резко на крыло лёг и высыпал тех, кто на левых сиденьях сидел, в проход. Поднявшись, Сергей Александрович назад в кабину поспешил. Вернулся не скоро.

– Мужики, Варшава тоже не принимает, и до них снегопад добрался, повернули пилоты на юг и теперь летим на Прагу. Там придётся ночевать. Да, минут через десять над Дрезденом будем пролетать, можно будет посмотреть, во что его американцы превратили. Командир, говорит, что ни одного дома целого не осталось. Ну, это им за Ленинград, – очень короткостриженый и сильно полысевший участник войны сверкнул очками и погрозил кулаком в сторону пилотов.

Фёдор Челенков усмехнулся, немного времени пройдёт и бомбардировка Дрездена станет «варварской» и ненужной. Американцы окажутся не союзниками, а злейшими врагами, а немцы из Дрездена союзниками. А потом и они врагами. И всё за одну жизнь.

Прага встретила хоккеистов солнцем, даже не верилось, что где-то могут идти такие мощные снегопады, что в ту сторону и лететь нельзя. Их долго не выпускали из самолёта, хорошо, хоть разрешили открыть дверь. От неё тянуло холодом, но этого люди не замечали, несмотря на явно не герметичный салон, двадцать один человек закрытый в этой железной бочке надышали, напыхтели и даже накашляли, ещё пару человек явно успела найти где-то в Париже вонючий самогон (по ошибке названный коньяком, не знают дикие европейцы, что коньяк может быть только армянским), и сейчас в салоне этот перегар самогонный превалировал над другими запахами. Даже запах пота и гуталина пересиливая. Открыли дверь, и в неё ворвался пусть холодный, но свежий ветер, разве чуть запахом топлива разбавленный.

Вместе с капитаном или командиром самолёта на улицу вышел только руководитель их делегации Фоминых Владимир Сергеевич. Не было товарищей примерно полчаса, все успели замёрзнуть, солнце перевалило полуденную черту и ещё и за небольшие облачка стало прятаться, сразу и похолодало. Капитан государственной безопасности, известный также как Семён Тихонович, кашлянул пару раз и пошёл, закрыл дверь, он простыл в Давосе, целыми днями сидя на стадионе и оберегая наших хоккеистов от тлетворного влияния Запада.

– Задохнёмся же…, - Пробасил нападающий «Динамо» Николай Медведев.

– Кха! Кха! – ответил ему боксёр бывший (ну, нос-то свёрнут) и тем снял вопрос оппонента.

Не задохнулись, вернулись ходоки к местным властям.

– Пока посидим в зале для военных. – Сообщил Фоминых и народ, устроив давку, ринулся на улицу.

Вовка сидел на проходе, куда ему с таким ростом к окошку жаться и был вынесен толпой одним из первых. Он ушёл с дороги засидевшихся хоккеистов и первым делом глянул на восток.

– Нда…

– Чего? – подошёл к небу боксёр.

– Посмотрите туда, Семён Тихонович.

– Застряли, – с северо-востока надвигались просто чёрные тучи.

Зал, в который их отвели, никаким залом не являлся. Это была обычная казарма. Ладно, это была необычная казарма. Зал был примерно тридцать метров на шесть. В одну сторону были составлены двухъярусные железные кровати, а на свободной правой половине стоял теннисный и бильярдный столы и к журнальному столику были придвинуты три кресла очень низких и плюгавеньких на вид, Фомин бы в такое сесть побоялся, раздавит и в стороны и… И вообще раздавит.

Вовка прошёл к одной из кроватей и пошатал её. Хоть эта была железная и должна его выдержать. Проходя мимо стены за бильярдным столом назад, Вовка мазнул взглядом по небольшому плакату или афише, скорее, со стилизованным лыжником синим на голубом фоне. Внизу была надпись на чешском и Фомин уже было совсем прошёл мимо, но тут мозг среагировал чуть и запоздав немного, но среагировал на часть надписи. Она была на английском.

Фёдор Челенков если переводчиком с английского при президенте и не работал, то язык вероятного противника знал прилично, потому вернулся и прочёл.

– Хм! Сергей Александрович! – он замахал рукой Савину.

– Что случилось, Фомин? – Начальник Отдела футбола и хоккея Спорткомитета СССР в запотевших с мороза очках пробился через баулы и клюшки к стене.

– Прочтите.

– Как тебя в команде обзывают? Артист? Издеваешься? Ты знаешь чехословацкий?

– Чешского не знаю, словакского тоже. Вот тут есть повтор на английском.

– Пф. Я только немецкий, да и то так по верхам.

Событие второе

Аппетит приходит во время еды – особенно если едите не вы.

Из-за стола нужно вставать полуголодным, а не полуживым!

Нужно есть, чтобы жить, а не жить, чтобы есть.

Сократ

– Чехословакия (Шплинегрув – Млын) 30 января – 6 февраля 1949 года. 8 Зимние студенческие игры. Хоккей, лыжи, фигурное катание. – Вовка ткнул пальцем в английский текст, а потом и в самый верх афиши, где то же самое было написано, но без обозначения видов спорта. – Тут ещё написано, – Фомин снова к английскому тексту вернулся, – что это студенческий чемпионат мира.

Савин сам пальцем по афише поводил, а потом отошёл на шаг, снял очки, совсем запотевшие, и начал их протирать носовым платком. Молчал, чуть отпыхиваясь морозным воздухом, может, в помещение и было теплее, чем на улице, но не сильно. В районе нуля, наверное.

– Аппетит разыгрался? – Сергей Александрович водрузил круглые, смешные немного очки на нос.

– На настоящий Чемпионат Мира в этом году точно не попадём. Аполлонов мне говорил, что мы не подали даже заявки ещё на вступление в федерацию хоккея на льду. Сюда же вполне можно подать заявку и потом преподнести это в газетах, как победу нашей сборной на Чемпионате Мира среди студентов.

– А если чехам продуем? – Ну, правильный вопрос. Сталин настолько в этом вопросе максималист, что любая неудача кончится печально, в том числе и для спортивных начальников. И в отличие от спортивных функционеров будущего эти не столько за себя боятся, хоть и это есть, сейчас люди боятся навредить спорту, с которым связали свою жизнь.

– Сергей Александрович, это студенты, а не ЛТЦ. Мы разбили несколько раз ЛТЦ, что уж со студентами не справимся. А, вообще, вы сейчас меня на интересную мысль навели. Нужно отправить от СССР две команды, одну вот нашу, может, удалив из неё тех, кто не учится, не много таких, и есть, кем заменить, по одному человеку в звене заменить это не критично. А вторую команду набрать из Прибалтийцев, там полно команд и можно собрать одну студенческую сборную Прибалтики. Они выступят хуже нас, тут ни к каким гадалкам ходить не надо. И это хорошо. Руководство нашей страны поймёт разницу. И получит козырь в то же время, вот мол, мы какие, новые наши республики не зажимаются, а вместе со всем Советским народом строят коммунизм, занимаются спортом. Живут в единой братской семье.

– Фомин, ты кто такой? – сзади раздалось.

Вовка обернулся, а за ними стоят боксёр из МГБ и Фоминых.

Вот Фоминых и задал вопрос. А Семён Тихонович с неизвестной фамилией ржёт, в голос причём.

– Нравится?! Да, Владимир Сергеевич, это вам не затюканный выпускник МГИМО в вашем министерстве. Это дворовый парень из Куйбышева с восемью классами образования и двумя прямо интересными значками, он член Союза Писателей и Союза Композиторов. И сейчас ещё и сценарий к фильму написал. И английский лучше вас знает. Но ему всё можно. Его в голову молнию тюкнула. Был обычный поселковый парень, хоть и с хорошими родителями, а стал уникальным человеком, которого Иосиф Виссарионович мне лично поручил охранять. Так, что ты Володя тут про дружбу народов тут Савину втираешь?

Пришлось Вовке, покраснев, как рак, начинать снова.

– Я к хоккею никакого отношения не имею. Но как… А как болельщик двумя руками за, – запнувшись чуть не назвав кто же он такой на самом деле, подвёл черту боксёр. Кто же с МГБ спорить будет.

– Я наведу справки. Узнаю всё про этот… эти студенческие игры. И про хоккейный турнир на них. Ну и про Прибалтику, мне лично эта идея нравится. Сам бы лучше не придумал. Правильная тебя молния ударила Володя.

– Я еле выжил и всё, что знал, забыл, даже, как родителей зовут. – Решил на жалость сыграть Челенков.

– В накладе не остался. Вон, какие речи задвигаешь. Молотову впору. – Фоминых прочитал несколько раз афишу, и хотел было идти, но потом вернулся и попытался отодрать её от стены. Удалось легко, стены явно побелены мелом, и бумага отстала вместе с небольшим количеством этого мела без проблем. Владимир Сергеевич отряхнул прилипшие кусочки мела и клея и, свернув в трубочку афишу, пошёл к выходу.

– Товарищ начальник, а нас кормить будут, – выскочил ему на встречу Бобров.

– Обещали, сейчас схожу, потороплю. И что-то думать надо, если тут ночевать, то простынем же. Топить надо. Всё, из помещения не выходить. Меня ждать! Все слышали! – Фоминых повысил голос, оглядел столпившихся у входа и смолящих папиросы хоккеистов, – Не выходить. Мы в чужой стране и без виз.

Событие третье

Те, кто говорят, что кушать ночью нельзя пусть попробуют объяснить, для чего нужен свет в холодильнике!

Ничто не делает ужин таким вкусным, как отсутствие обеда.

Натощак так хорошо и свободно думается, но почему-то – в основном о еде.

Обедом назвать, то, что принесли в эту казарму чехи, назвать можно с такой натяжкой, что тянуть нужно с помощью трактора. К-700. Есть ещё мощней? Был армейский термос на десять литров и там был тёплый, но далеко не горячий, чай и туда бросили не сахар, а сахарин. Народ пил и даже не морщился, привыкли за войну, а Вовка выделенную ему порцию впихивал в себя насильно, противный химический привкус долго ещё потом держался во рту, и требовалось это чем-нибудь перебить. Сжалившись над молодым, боксёр, смотревший с укоризной на его плевание и заедание снегом, поманил в угол, куда баулы скидали, достал початую бутылку коньяка и строго глядя в переносицу буркнул:

– Один глоток. Эх, молодёжь. На фронте сахарин за счастье был.

Фомин глоток сделал. Коньяк был ещё хуже, чем сахарин, он был жёстким и драл горло. Гадость. А ведь Реми Мартин (Remy Martin) на бутылке написано. Или это организм Вовки не привык к спиртному?

Но чай был не единственным разочарованием в меню обеденном. Вторым был хлеб. Дали тонюсенькую скибочку весом грамм в тридцать, почти прозрачную. Хлеб оказался пресным, подсушенным и пах каким-то машинным маслом. Вовка в войну питался, должно быть и худшим, но в памяти Челенкова это не отразилось. К тому же уже 1949 год начался. И Чехословакия почти не пострадала от войны.

Последним разочарованием была каша. Дали перловку, мало, не солёную, переваренную и без малейших признаков хоть подсолнечного или какого другого масла. Просто в деревянной миске с обломанными краями принесли три ложки размазни.

И это весь обед.

После обеда, как раз, запив размазню противным чаем, Вовка и пошёл на улицу, хоть снегом заесть. Нашёл позади казармы незатоптанный участок, лицо растёр и прожевал пару пригоршней. В это время смотрел на северо-восток. За час далёкая чёрная туча на горизонте превратилась в полностью чёрное небо и только на западе ещё виднелась голубая полоска. Резко похолодало и снег уже даже начал падать, крупными снежинками, редко и вертикально. Ветер совершенно унялся.

Вовка, приняв глоток коньяка, и, избавившись от противного привкуса во рту, решил пренебречь приказом Фоминых и обследовать ближайшие подступы к казарме. Автоматчиков с немецкими овчарками поблизости не было, даже какого-нибудь работника аэропорта или таможни там и то не наблюдалось. Никому русские хоккеисты не нужны. Обход казармы по кругу принёс отличную новость. Дрова были. Они ровной поленницей был сложены в торце казармы. Вовка набрал охапку и поспешил назад в помещение. Там на глазах становилось холоднее.

– Артист! Запретили же выходить? – принял от него дрова Бобров. И сразу стал охлопывать себя по карманам, ища спички. Ели и даже пытались играть в бильярд сломанным кием в пальто.

Сразу после обеда все руководители их делегации отбыли в Прагу. Фоминых дозвонился до министерства иностранных дел Чехословакии из аэропорта и те пригласили Савина и его в Прагу для обсуждения участия российских хоккеистов в зимних студенческих играх. С ними и боксёр увязался, хоть не знал ни чешского, ни английского. Старшим остался Чернышёв. Он вакханалию разжигания печи и прекратил.

– Фомин, Третьяков, за дровами. Мужики посмотрите у кого ненужная бумажка есть? Сам чиркнул зажигалкой и растопил буржуйку, что нашлась у дальней стены. Точнее буржующу. Печь была из железа, но не маленькая, а вполне себе, почти как настоящая.

Вовок местные полицейские поймали на третьей ходкой за дровами, запихнули в казарму и закрыли дверь снаружи на ключ. Хорошо, хоть дрова не отобрали. Сами встали рядом, через дверь слышно было, как они переговариваются, но на просьбу открыть и ещё принести дров не отвечали. Словно это их и не касалось. Самое интересное, что даже нашёлся человек отлично владеющий чешским. Фомин почему-то думал, что Зденек Зигмунд переманенный Василием Сталиным из «Спартака» в МВО ВВС прибалт какой-нибудь, латыш, например. А он оказался чехом. Не эмигрант и не пленный вовсе. Родился в Астрахани в чешской семье ещё до революции в 1916 году. Он попытался уговорить полицейских разрешить принести дров, но те даже на родную речь не откликнулись.

Место у печи занял младший Тарасов Юрий, которого в команде нарекли «Багратионом» за портретное сходство со знаменитым полководцем. Нос выдающийся и кучерявые чёрные волосы. Он отогнал всех от агрегата и сам по одному, время от времени, закидывал в прожорливую утробу печи по полешку – экономил. Вся команда замёрзла и жалась к печи, хоть толку от той пока и не много было. Этого огромного железного монстра ещё раскочегарить надо.

Фомин посмотрел на толкающихся хоккеистов и решил, что так точно можно простыть. Вытащил оттуда Третьякова и устроил с ним тренировку по боксу, используя вместо тени. Потом наоборот, сам прыгал, уклоняясь от неумелых джебов длинного Вовки. Вскоре от обоих пар валил.

Народ уяснив, что у печи околеют, тоже разбился на пары, кто пытался бороться, кто выполнить несложные кульбиты. Такую картину, со взмыленными и уставшими спортсменами, и застали вернувшиеся руководители делегации. Не сразу, но им удалось договориться с руководством аэропорта, что рабочие занесут им дров и потом принесут чай с хлебом.

– Чем переговоры закончились? – Фомин протолкался к греющемуся у печки руководителю их делегации.

– Пока ничем. Точно не нужны лыжники и фигуристы, там все места заполнены, приглашали ещё месяц назад. А вот с хоккеем канадским непонятно. Приглашены польские студенты и английские, польские вроде бы должны приехать, а из Великобритании непонятно пока. Я так понял, что это именно те канадцы, что с ними в Давосе играли. Учащиеся Оксфорда. Завтра обещают ответить. Ну, и мне тогда сообщат. Там проблема в том, что этот Шплинегрув – Млын небольшой горнолыжный курорт в ста километрах на северо-востоке от Праги, на самой границе с Германией. Просто мест для размещения совсем мало. Парочка отелей и местные жители ещё сдают дома спортсменам. Там деревушка небольшая в горах, население не больше шести тысяч жителей. Не сильно это на Чемпионат Мира похоже. Но это ладно, может и повезёт, откажутся англичане, нужно ещё чтобы руководство СССР согласилось. Я до Аполлонова не дозвонился, где-то в отъезде. Ему вечером передадут эту новость. Утром в десять чесав он должен перезвонить в посольство наше.

– А с едой что? Мы же тут с голоду сдохнем! – подслушивающий их разговор Чернышёв вычленил главное. Они ни ночью, ни утром никуда не летят.

– Я в посольстве договорился, они из столовой нам доставят в восемь часов завтрак.

– Да, нам мы ночь простоять и утро продержаться, – зло махнул рукой динамовский тренер.

Добрый день, уважаемые читатели.

Начинаю новую книгу о Вовке. Прошлая давно была. Советую обновить в памяти. Вторая книга есть на Литресе в хорошей озвучке. Да и посмотрите, может кто в предыдущих книгах серии забыл на сердечко нажать. Не поленитесь.

Предлагайте дальнейшее развитие событий.

С уважением. Шопперт Андрей

Глава 2

Событие четвёртое

Победа никогда не приходит сама, – её обычно притаскивают.

Иосиф Виссарионович Сталин

– Фомин, ты подумал о переходе в нашу команду? – Василий Сталин после встречи «его» команды на Центральном аэродроме имени М. В. Фрунзе и после обнимашек, когда все уже пошагали в сторону здания аэропорта, дёрнул Вовку за руку и мотнул головой, указывая на свой тёмно-вишнёвый «Кадиллак», стоящий метрах в двадцати.

– Я…

– Знаешь, как этот аэродром раньше назывался? – Вдруг перебил его идущий чуть позади и не попадающий в шаг с огромным, по сравнению с ним, Вовкой, Василий Иосифович.

– Нет.

– Центральный аэродром имени Льва Давидовича Троцкого. А до этого – Ходынский аэродром. Тут то самое Ходынское поле было. А ещё сейчас называют аэродромом ВВС Московского военного округа. – Василий догнал, наконец, Фомина уже у самой машины, – Аэродром целый. Множество заводов и конструкторских бюро, тысячи лётчиков, а я пионера уговариваю.

– Комсомольца…

– Что? А, ну комсомольца. Так что решил?

– Василий Иосифович, – Вовка остановился у машины, – Я бы с удовольствием перешёл…

– Так переходи! – Сталин открыл дверцу, приглашая Фомина садиться.

– Я же там ребят, на «Динамо» тренирую. Это надежда СССР стать чемпионом мира по футболу. Может это единственный шанс. Вы же хотите, чтобы СССР стал чемпионом мира по футболу и хоккею?! – Вовка прикрыл дверь назад. Разговор важный и на ходу его вести нельзя. Нужны глаза собеседника.

Сталин кисло улыбнулся, даже сморщился скорее.

– А я знаю. Вот, с семнадцатилетним пацаном говорю, а знаю, что ты говоришь правду. Правда, не то слово. Знаю, что говоришь, будто будущее видишь. Правильная тебя, Фомин, молнию ударила. Но ведь суперкомандой можно и чемпионаты эти выиграть, чем это от сборной будет отличаться? Даже сыгранности больше. Если оставить эту команду, которую сейчас создали? Да ей в мире равных нет! – Василий начал заводиться.

– Василий Иосифович, у меня к вам чуть другое предложение есть. Вы только шашкой не махайте…

– Шашкой? А! Ну, говори своё предложение. – Махнул рукой сын вождя, без шашки, обиделся.

– После встречи с венграми осенью Володя Ишин так толком и не оправился, прихрамывает. Скорее всего, закончился он как футболист и хоккеист. Но он лучший из тех, с кем я тренировался. Он все мои наработки знает, и люди его… ребята его слушаются. Вам бы создать при ВВС МВО молодёжную команду и поставить туда Ишина тренером. И у вас через год, или через два будет суперкоманда. А если вы его поставите тренером вторым в хоккейной команде основной, то это её резко усилит. Я понимаю, что слушать девятнадцатилетнего салагу такие зубры, как Бобров, если вам удастся его переманить, или даже Тарасов, который «Багратион» не будут. Тренером нужно ставить Бочарникова, но переговорить с ним, что он будет советы Ишина воспринимать.

– Дурак ты, Фомин! – сплюнул Василий. – Садись, доброшу до дома. Ты всё же подумай. Хорошенько подумай. И это, ты мне песню про лётчиков должен. Чтобы на 23 февраля была. И уже на пластинку записанная. Садись. Не будет песни – обижусь.

Ехали по заснеженной Москве, буран и снегопад только оставили в покое столицу, и улицы ещё толком не начали расчищать. Дорога сузилась до двух с небольшим метров и, если попадалась машина навстречу, то разъехаться было непросто. Василий Иосифович тогда выскакивал из кадиллака и ругался, руками махал, бибикал. Один раз, так, лоб в лоб, столкнулись уже на подъезде к дому генерала Пономарёва, где обитал Фомин, в узеньком переулочке. И опять Василий Сталин выскочил и начал кричать на «противника». От этого у шофёра встречной машины, началась паника, и он попытался дать задний ход, но сразу застрял в сугробе на обочине дороги и, начал выворачивать, полностью перегородив дорогу. После этого поняв, что криком тут проблему не решить, Василий обернулся к Вовке и зашипел на него:

– Выходи! Толкать придётся. Что за люди, водить не умеют, а за руль садятся.

– Точно, права купили, – решил пошутить Челенков, но Сталин его не понял.

– Ты что – знаешь этого гада? – И такое ощущение, что сейчас за кобуру будет хвататься.

– Извините, Василий Иосифович, пошутил неудачно. Первый раз вижу этого человека. Вы поставьте себя на его место. Он увидел вас и разволновался, ошибку совершил, а вы на него ещё и кричать начали, он совсем запаниковал. Человек же не знает, что в душе вы белый и пушистый.

– Что?! Белый и пушистый. Ну, ты ляпнул, Фомин. Белый и пушистый! Запомню. Подари. Никому больше не говори. Ладно, чего сидишь, пойдём, доведём этого паникёра до усрачки, будет потом детям и внукам рассказывать, что его сам Василий Сталин из сугроба вытаскивал.

Вышли, но сам Василий не толкал, хватило Вовки и двух человек из ЗиСа-101, что его сопровождал. Власик даже сейчас, когда Василий Иосифович сам по себе уже многие годы жил, продолжал охранять сына вождя. Следовала и сейчас за ними машина охраны.

Ребята были в длинных шинелях и сразу сами в снегу увязли. Шофёр эмки, глядя на бегущих на него военных, в фуражках с тульёй василькового цвета, с кантами и околышем крапового цвета, точно в штаны наделал.

Вытолкали, охранники, было, стали рычать на «врага народа», но Василий это пресёк.

– Оставьте мужика в покое, поехали.

Когда стали подъезжать к подворотне двора, где стоял генеральский дом, Сталин остановил машину и повернулся в Фомину.

– Завтра в восемь быть у меня. Награждать вас будем. Всё же ты лётчик пока. Подумай ещё хорошенько до утра. Ну, чего пятый раз по кругу. Вылазь, приехали.

Событие пятое

Прежде, чем затеешь шутку, надо знать предел терпения у того, над кем хочешь подшутить.

Бальтасар Грасиан-и-Моралес

Вовка поудобней повесил самодельный большой баул с хоккейной амуницией на плечо и взял в левую руку небольшой чемоданчик, купленный в Давосе. Он был, как и все современные чемоданы из фанеры, но обтянут не ужасным этим советским материалом коричневым, а чёрной кожей. Очень тонкой. Углы только были традиционно скреплены металлическими уголками, а так словно настоящий дипломат из будущего, разве сантиметров на пять шире. Красиво и удобно, особенно если по заграницам часто теперь придётся разъезжать, то в аккурат, для мыльно-рыльных принадлежностей. Ещё и кофе с сахаром влезет и пару рубашек.

Баул из брезента из-за двух клюшек получился длинный и неуравновешенный, и постоянно сползал с плеча, потому Фомин шёл почти боком к дому, поддерживая лямки подбородком, а рукой обхватив его.

– Вова! – ему на шею бросилась враждебная сущность. Вес у сущности был приличный, а снег скользким и положение неустойчивое, потому хоккеист завалился на спину. Но не тут-то было. Баул был практически позади него большей своей частью, и падать пришлось на него. А он и не подумал смягчать падения. Там клюшки. На них сто пятьдесят кило совместного веса и ухнули. Хрясь. Одно или оба пера отломились. Бумс. Это Вовка на снег затылком грохнулся. Шмяк. Это лоб враждебной сущности ему по губам заехал.

– А-а-а! – это Наташа Аполлонова заорала на весь двор. Сама наделанного испугалась, да и больно должно быть.

Не всё ещё, она (сущность эта враждебная) попыталась сгруппироваться и со всей дури заехала коленом в одно место хоккейное в настоящий момент ракушкой не прикрытое.

– А-а-а! – теперь оба голосили.

– Наташ, ты в следующий раз у отца пистолет возьми. Просто пристрели, чтобы не мучиться. – Опрокинул сущность на бок Фомин. И попытался выкарабкаться. Не получилось. Аполлонова осталась лежать на бауле, а баул зачем-то держал Вовку за плечо.

– Зачем пистолет? – Видимо не расслышала про «пристрелить», орала. Теперь попыталась подняться десятиклассница и начинающая актриса. На! Получи фашист гранату! Это она коленкой ещё добавила.

– А-а-а! – Да, встреча. Встреча колена с…

– Вставайте! – голос знакомый. Наташу подхватила рука, торчащая из чёрного рукава, и поставила на ноги.

Оба – на! Вовка перевернулся на живот и, освободившись от мешка с хоккейной амуницией, тоже поднялся.

– Вова! Это кто и что она тут делает? – Вместо спасибо.

– Да! Это тётя Света. Она с моей мамой вместе работает. А ещё она швея. Мне пальто то порезанное сшила и рубашки. Здрасте вам, товарищи женщины и девушки. Какими судьбами? – Если честно, то не ту ни другую встретить у своего подъезда не рассчитывал.

– Вова, что она тут делает? – не рано ревновать зеленоглазая начала? Хотя, почувствовала не иначе соперницу.

– Давай с тебя начнём. Ты чего не в школе? – решил перехватить инициативу Фомин. Оправдывающаяся сторона всегда в проигрыше.

– Я перваяспросила…

– Отвечать! – через силу нахмурился Челенков. Такую обиженную рожицу Наташик скорчила.

– Утром папе позвонили, сказали, что вы прилетите к двенадцати в Москву, я и решила встретить. А школы никакой сейчас нет. Сейчас зимние каникулы. Бе-бе-бе. – Показала розовый язычок. – А теперь говори, что она тут делает?

Не получилось наехать. Всё же оправдываться придётся.

– Тётя Света? А вас какими судьбами занесло? – Тётя на «тётю» не сильно похожа. Лет на двадцать пять смотрится. Где-то столько и есть. Румяная, красивая, в дорого выглядящем пальто чёрном, с воротником из каракуля. В меховой из того же каракуля шляпке. Прямо манекенщица. Выходит, не все сапожники без сапог. Себе вполне достойные вещи тётя Света сшила.

– Племяш! Я с восьми утра на улице, стою у подъезда, зови в гости, замёрзла. Ничего не скажу пока три стакана чая не выпью. – Развернулась и пошла к крыльцу. Там на лавочке два чемодана и сумка стояли.

Два – это много. С двумя в гости на пару дней, чтобы в зоопарк сходить, не ездят. Не к добру это. Ох, не к добру.

– Вова? – встала на пути зеленоглазая, руки в боки.

– А я чё? Я ни чё. Слышала, попьёт чаю и расскажет. – Вовка сунул дознавателю кожаный чемоданчик и взвалил баул на плечо.

Степанида Гавриловна, предупреждённая Наташей, испекла пирог с капустой и яйцом. Блин блинский, как хорошо дома! Тепло, сытно, ещё бы кровать на десять сантиметров подлинее и вообще – рай.

Сидели пили чай из Севрского фарфора трофейного с пейзанками смачными нарисованными, закусывали под умильными взглядами тёти Стеши пирогом и тут другая «тётя», которая Света и говорит:

– Всё, Вовочка, с концами к тебе переезжаю, хватит жить порознь. С вещами приехала. А ребёночек пока у мамы твоей поживёт, чего его среди зимы тащить, ещё простынет. Потом весною перевезём.

Бамс. Это у Вовки пирог в чай упал, расплескав его по всем присутствующим.

Блямс. Это у Наташи чашка страшно дорогая выпала из рук и на стол спланировала. Хотя. Чего ей планировать. Хряпнулась она. Надо отдать должное французам, качественно сделали, не разбилась. Только тоже окатила всех присутствующих кипятком.

– А-аа-аа! – Это все трое заорали ошпаренные.

Хрясь. Это Вовке от Аполлоновой в рожу прилетело. Бамс. Это он руку в последнюю долю секунды перехватил и, встав, стул опрокинул.

– Хи-хи-хи. Ох, ха-ха-ха. Видели бы вы свои лица, голубки. Да, шучу я! Уж больно, Вова, невеста твоя на меня зло смотрит, кошкой прямо, готова глаза выцарапать.

Событие шестое

Гарантия мира: закопать топор войны вместе с врагом.

Станислав Ежи Лец

Мир, основанный на унижении побеждённого, это не мир, а лишь краткое перемирие между двумя войнами.

Валентин Пикуль

Хотелось посмотреть, как эти две дивчины будут таскать друг друга за волосы и возиться в грязи. Не получится. Грязи нет. Зато на столе стоит страшно дорогой и чужой чайный сервиз, который легко могут эти две кошки раскокать, а ещё там стоит чайник с кипятком и заварочный чайничек тоже севрский и тоже с кипятком. Но всё же главное, что нет грязи. Чистюля Степанида Гавриловна – грязи на кухне не допустит.

– Ну-ка, сели обе! Тётя Света! Наташа! – пришлось прикрикнуть.

Сели и надулись. Даже щёки раздули.

– Наташ. Ну, ты успокойся, сейчас тётя Света всё нам объяснит. Без шуток неуместных.

– А чего она!

– Всё! Наташ, ты, когда злишься у тебя такие глаза красивые. Как у нашего Барсика.

– Гад! – ну хоть улыбнулась.

– Давай, тётя Света, рассказывай, – Вовка осмотрел бардак на столе. Поднял чашки опрокинутые и передал их стоящей на пороге кухни с каменным лицом Степаниде Гавриловне. Может, не услышала и не поняла, что тут произошло, всё же слух у неё после пожара на голове сильно сел. А может, привыкла не лезть в дела, её не касающиеся.

Стеша налила в сполоснутые чашки снова чаю всем и поменяла пироги, облитые, в блюдцах. Ещё бы не мокрое пятно на скатерти льняной с вышивкой и вообще – мирная домашняя посиделка.

– Я, правда, решила в Москву перебраться, – отхлебнув чаю, смущённо улыбнулась тётя Света. – Не старая ведь, мужа хочу найти и работа швеёй тут выгоднее, сам говорил, что хорошая швея в Москве на вес золота.

– А Вова тут причём? – не выдержала зеленоглазка.

– Я же не знаю тут никого и ничего. Взяла твой адрес у Павла Александровича, собрала вещички и поехала. Как в прорубь. Ты же говорил, что живёшь в двухкомнатной квартире, пустишь на пару дней переночевать. А потом я сниму комнату или угол. – Не дура же? Просто – наивная?

– Стоп. Это Москва. Здесь так нельзя. Здесь прописаться не просто. Нужно работу найти, и чтобы они там общежитие дали. Наверное. Я не специалист. Сам без прописки несколько дней ходил. Боялся, что милиция проверит паспорт и арестует. А ты что и вещи все привезла? А машинку и оверлок?

– Всё! Машинка и оверлок, и чемодан ещё с пуговицами и тканями в камере хранения на Казанском вокзале.

– Как же ты всё это дотащила?

– Помогли люди добрые. Так что мне делать теперь?

– Весело. Может быть, нужно сначала позвонить было? Твою… Там тарам. Да!?

Вовка запихал в рот приличный кусок пирога и жевал теперь, раздумывая. Есть же люди бесшабашные, взяла и приехала. На деревню к дедушке. Замуж выходить!

– Чего молчишь? – ткнула его локтём Аполлонова.

– Не понял?

– Помогать нужно тёте Свете! – Наташа в воздухе переобулась.

– Я – семнадцатилетний пацан, живущий в чужой квартире на птичьих правах? Ты, же только что готова была тёте Свете в волосы вцепиться?

– Людям надо помогать, Вова. – И эдак, свысока, своими зелёными посмотрела.

Фомин почесал репу всю заштопанную и хотел уже сказать, что подумает, но тут в коридоре телефон затрезвонил. Пришлось вставать и идти. Не лишку народу этот номер телефона знает. Буквально человек пять. И всё люди не простые. Попробуй не подойди.

– Володя, вернулись? Наташа у тебя? Как здоровье? Когда придёте? – сыпанул горстью вопросов Аркадий Николаевич.

– Скоро…

– Не скоро, а мигом. Тоня пирог мясной готовит, через десять минут готов будет. Я с работы ушёл пораньше, чтобы рассказ о ваших похождениях из первых уст послушать. И Ленка скандал закатывает, Наташку ругает, что она лучшие подарки из Франции себе заберёт. Давайте, одевайтесь и мигом домой. – Трубка крякнула и противно забибикала короткими гудками.

– Так, девочки-припевочки, расходимся. Наташ, Аркадий Николаевич звонил, срочно нас с тобой пред свои ясные очи требует. Мама Тоня тоже пирог сварганила. Так, что досвиданькайся, целуйся, обнимайся и пошли. По-настоящему целуйся и обнимайся. Тётя Света лучшая швея в Москве и остальном Советском Союзе. Она тебе несколько платьев модных красивых сошьёт и трусы кружевные, как в Европах. Зачем драться?! Ай!

Вовка осмотрел поле боя и подошёл поближе к Степаниде Гавриловне, чтобы не кричать.

– Тётя Стеша, эта женщина пару дней у нас поживёт, пока мы её не устроим. Она будет тихо сидеть, как мышь под веником.

Кивнула молча. Хотела было уйти, но потом обернулась:

– С дороги же, мыться надо и обедать по-человечьи.

– Вот и займитесь.

Вовка ушёл в прихожую, взял там чемоданчик и занёс к себе за ширмочку. Там для всех четверых Аполлоновых подарки были из городу Парижу. Маме Тоне и Наташке одинаковые пузырьки «шанели», Ленке бусики из красных кораллов, а генерал-лейтенанту зажигалка с видом Эйфелевой башни. Всё до копейки или вернее до последнего франка истратил. Мало совсем им выдали валюты, даже пришлось у Третьякова чуть занять. Ему организаторы серии булитов отдельно дали приз в тысячу франков. Месье Шарли передавал пачечку ассигнаций супер вратарю, как будто, орден «Почётного Легиона» вручал. А на самом деле? Если на наши деньги перевести? Пятьдесят рублей всего. Но именно столько и не хватало Фомину. Не дешёвое удовольствие духи. Зато теперь можно смело идти в гости.

Глава 3

Событие седьмое

Я не жадный, я домовитый!

Приключения домовёнка Кузи

Если через дворы идти, то от дома генерала Пономарёва до двора, где спрятался от глаз прохожих дом милицейского начальства, минут десять пешком. И при этом вышли, ещё вполне светло было, а к дому подходили уже в настоящих сумерках. А пошли бы нормальной дорогой по улицам, точно быстрее бы пришли. В первой же подворотне Фомин остановил девушку, развернул к себе и чмокнул в нос.

– Наташ, это что такое было сегодня? Ревность? Так я только тебя люблю.

Начинающая актриса губки надула, но Вовка их раздул, поцеловав.

– А она?! – шербуршнулась Аполлонова.

– А она подруга моей мамы и даже кажется родственница ей, только дальняя. – Про родственницу приврал, конечно, но сейчас в этом времени слово «родственница» – это как табу. Про всякие инцесты народ даже думать не отваживался.

– Всё равно, ты её быстрее выпроводи. Найди ей работу и квартиру, – снова губки алые надула.

– О-хо-хо, естественно я попытаюсь, с работой даже не сложно должно быть. Мне пальто сшил осенью старший закройщик ателье «Радуга» Розенфельд, можно завтра к нему сходить. Должен помочь. Ну, я так думаю. А вот с жильём… Проблема. Ладно, бог с ней, иди сюда, – так минут десять и целовались в подворотне, пока их не спугнула стайка мальчишек залетевшая в неё. Все были с самодельными, сделанными из веток клюшками, они катили по снегу мячик от большого тенниса и кричали, матерясь, как сапожники. Наткнулись на Вовку с Наташей, обтекли их по бокам и, забыв о хоккее, принялись скандировать хором: «Жених и невеста! Тили-тили тесто. Поехали купаться – стали целоваться! Жених и невеста! Тили-тили тесто. Вдруг невеста под кровать, А жених её искать! Жених и невеста! Тили-тили тесто. Тесто засохло, а невеста сдохла»!

– Идите отсюда, – топнула ногой зеленоглазка, но добилась обратного. Весело заржав, мальчишки принялись кричать ещё громче.

Пришлось сквозь их разбегающиеся при приближении ряды пробиваться к выходу из подворотни и уносить ноги. Почти ушли, но тут один нахалёнок, обогнав их, дёрнул Фомина за рукав:

– Дядь, дай рубль!

– Да, уйдите вы! – опять попыталась отделаться от пацанов Аполлонова. Напрасно, только ухудшила ситуацию.

– Жадина-говядина! Сосисками набита, на меня сердита! – и все пацаны подхватили.

– Жадина-говядина, злая шоколадина!

– Жадина-говядина! Солёный огурец, кто его не кушает, тот молодец!

И тут произошло чудо.

– Фомин пошли отсюда! – Наташа схватила Вовку за рукав.

– Фомин! Парни – это Владимир Фомин! Парни – это Рыцарь!

– Сам ты – рыцарь. Он – Артист!

Мальчишки окружили их плотным кольцом и стали, как дорогущую игрушку красными от мороза пальчиками трогать пальто на Вовке.

– Дайте пройти, – Дёрнула Вовку снова за руку Аполлонова.

Вжик, и народ почтительно прянул в стороны.

– А вы чехов побили? А вы…

Пришлось ускориться. Мальчишки проводили их до самого подъезда, и только стоящий у подъезда одноногий вахтёр в милицейской шинели заставил их ретироваться.

– А почему ты Артист? – перед квартирой опять дёрнула за рукав Фомина Наташа.

– У всех хоккеистов и футболистов прозвища. Юрий Жибуртович – «Копуша», Борис Бочарников – «Джигит», Трофимов – «Василёк», Юрий Тарасов – «Багратион», да у всех прозвища. Я анекдоты рассказывал, когда с командой знакомился. Мне нравится. Не «Копуша».

– Артист, – попробовала на вкус начинающая актриса, – Нет, Я тебя буду по-прежнему звать Вова. Звони, Артист.

Торжественная встреча именно так и выглядела. Первой стояла по стойке смирно Ленка, потом по росту мама Тоня и последним, в генеральских лампасных штанах и майке алкоголичке, Аркадий Николаевич.

Вовку затискали мелкая и мама Тоня, а потом крепко, как равному пожал руку Аполлонов.

– Раздевайтесь, руки мыть и за стол! – скомандовала генеральша, но Ленка не выдержала:

– А подарки!?

– После…

– Подарки! – чуть не плачет.

– Да, не проблема. – Вовка пристроил чемоданчик на тумбочку и, щёлкнув замочками, открыл.

– Я первая! – сунулась ему под руку егоза.

– Держи, – Фомин вытащил коробочку, бархатом обшитую, словно там не коралловые бусики, а колье и алмазами.

Бамс. Это дверь в девичью комнату за бесёнком захлопнулась. Опасалась видимо, что драгоценность изымут.

Следом последовали два пузырька с духами. А ведь вкусно пахнут. Обе сразу попробовали, вылив приличную часть на себя.

Председатель Спорткомитета улыбнулся, получив зажигалку серебряную с Эйфелевой башней, а потом отвесил Вовке приличный такой подзатыльник. Не больно в целом, но обидно.

– Пап, ты чего?! – бросилась на защиту кавалера Наташа.

– Я же его за умного держал! А он вон чего отчебучил. Вот, представь, Володя, идёт у нас совещание, и там Берия или Сам даже, курят все, и я тут решаю закурить и достаю зажигалку с этой хреновиной. Но это ладно, а вот если кто в гости придёт и увидит у меня эту зажигалку, а потом донос настрочит. Понимаешь, что может случиться?

– А вы им, что это символ, что русская армия уже брала Париж, а если они не одумаются, то ещё раз его захватим, – почесал всю зашитую голову Фомин.

– Потом, на допросе в подвале? Эх! Не мог со звездой какой зажигалку выбрать?!

– Не подумал.

На самом деле не подумал. Как-то стороной обтекали его реалии современные. 1949 год. Что там? Сейчас начнётся «дело врачей». Или уже идёт? И начнутся массовые гонения на евреев. «Дело врачей» или его продолжение – «Ленинградское дело»? Очень мало Челенков знал об этих событиях. Поводом станет неожиданная смерть Жданова в результате врачебной ошибки. Руководитель Ленинградской партийной организации и кроме того свояк Сталина (его сын был женат на дочери Сталина Светлане), умер в конце прошлого года, ему был неправильно поставлен диагноз и не распознан инфаркт. После его смерти все врачи СССР, лечащие высших руководителей, были объявлены потенциальными «убийцами в белых халатах», «английскими шпионами».

Со дня на день начнётся истерия в газетах. Там напишут о том, что врачи «подсыпают толчёное стекло» в лечебные порошки. Люди перестанут ходить в аптеки и поликлиники.

Уже идёт в газетах кампания по борьбе с космополитизмом, «низкопоклонством перед западом». В 1947 году были запрещены браки между советскими и иностранными гражданами. Из-за чего, кстати, Жириновский лишится отца.

Нда, а он тут со своей зажигалкой. Хорошо хоть не видел никто.

Событие восьмое

Всякая музыка идёт от сердца и должна вновь дойти до сердца.

Г. Гауптман

Ноты – это лишь искусство записывать идеи, главное – это иметь их.

Стендаль

Чаепитие и пирогоедение затянулось чуть не до ночи. Фомина заставили подробно чуть не по минутам описать и матч с ЛТЦ Прагой и пробивание буллитов в Париже Вовке Третьякову.

– Из шестидесяти двух только один пропустил?! – под конец этого рассказа Аполлонов даже вскочил со стула и заходил по кухне, меряя все её четыре метра широкими шагами.

– Я ему сказал пропустить, а так бы он и его взял. Ни один француз не смог щелчком шайбу послать по воздуху, несколько человек только «бабочку» послало.

– Ты, зятёк, дурной что ли? Зачем специально пропускать? – Даже челюсть отпала у генерала.

– Пап? Чего ты всё на Вову кричишь? – грудью встала на его защиту Наташа. В прямом смысле выпятив её. А подросла. Хоть до размеров тёти Светы далеко ещё.

– Так он дурак если.

– Аркадий Николаевич. Нельзя загонять крысу в угол. Она тогда агрессивная становится. Прыгает и в горло вцепляется.

– Крыса?

– Это образ. Мы же хотим этот турнир в Париже сделать регулярным и этот аттракцион с буллитами тоже. Если не будет выигрыша, то на следующий год никто не захочет довольно большие деньги отдавать и покупать дорогущие билеты. А так мы договорились, что Месье Шарль этот во все газеты даст интервью, где расскажет, что… как там его? не запомнил, Григор какой-то, или Грегор, забил гол непробиваемому русскому вратарю и получил целую гору франков. А перед турниром в следующем году напомнит французам об этом. И опять будет полный стадион и ещё больше желающих. И СССР получит кучу денег. Даже больше чем в этот раз.

– Тонь! Напомни мне, что как летом гроза начнётся, так пойдём в поле. Выйдем и встанем, вдруг и на нас молния клюнет. Я тоже хочу быть таким.

– Каким? С деревом на спине? – прыснула мама Тоня.

– Умным. И всё наперёд знать. Так вы шайбу от них поэтому пропустили?

– Конечно, они на коньках стоять толком не умеют, какие из них хоккеисты.

– Сталину если рассказать – понравится. Он вчера Василия про тебя спрашивал, вызвал меня, Романова и Василий там был. Обсуждали ехать ли нам на чемпионат мира. Всё сомневается Сам. Победа нужна. Да, молчи ты! В конце и спрашивает Василия, что там Артист этот не написал новых песен весёлых. Ты, Володя с огнём не играй, можешь если, то напиши. Да, даже если не можешь. Всё равно напиши. Что тебя надо для этого? Композитора или поэта в помощь. Найдём и, как ты говоришь, научим Родину любить.

– Я понял, Аркадий Николаевич. И Василий Иосифович сегодня про песню напомнил, но он про лётчиков. – Почесал репу Фомин. Весёлую?

– Ну, и не ссорься с ним! Напиши про лётчиков. Про лётчиков и про… ну и весёлую. А вместе не получится?

– Я постараюсь, Аркадий Николаевич.

Домой Вовка шёл на автопилоте. Голова была песнями занята. И ведь не хотел воровать, как-то всё само получается. И самое плохое, что этот водоворот его затягивает. Сейчас не просто не хотел воровать чужие песни, а прям боялся даже и не потому, что у каждого композитора и поэта есть свой стиль и образованные, настоящие композиторы поймут, что тут что-то нечисто, ни одна песня на другую не похожа. Не в этом дело. Дело в том, что выдаст он допустим через неделю две песни старшему и младшему товарищам Сталиным, а они через месяц ещё потребуют. А через месяц ещё. А он просто не знает столько песен и эти две уже не просто будет вспомнить. С весёлой чуть проще. Есть бессмертный хит из Кавказской пленницы про султана и трёх жён. Наверное, любой советский человек слова вспомнит и даже споёт, по крайней мере первый куплет и припев.

«Не очень плохо иметь три жены,

Но очень плохо с другой стороны».

Более того Челенков не раз и даже не два пел её когда с друзьями собирались, а один раз к ним затесался старейший на то время спартаковец Георгий Ярцев. Он выслушал песню, потом забрал у Фёдора гитару и говорит:

– Я тут куплет про себя придумал, только вы не перебивайте, а то собьюсь.

И выдал:

Челенков с той поры всегда исполнял эту песню с этой добавочкой. Этот куплет не портил её, а наоборот, делал окончание гораздо логичней.

С лётчицкой песней в принципе тоже нет проблем с точки зрения самой песни. Есть одна из самых исполняемых песен Пахмутовой. «Если бы ты знала, как тоскуют руки по штурвалу». Там главное припев. Первый и третий куплет лёгкие, а вот второй Челенков не помнит, что-то про взлетаю ракетой и камнем вниз. Ну, ничего страшного посидит поперебирает аккорды, может вспомнится, а нет так и на самом деле можно настоящего поэта найти. До её написание ещё лет пятнадцать, не должен уже Добронравов написать стихи. Почему бы у него и не попросить помощи и потом написать на пластинке, что стихи Добронравова. Проблема опять нравственная. Чья песня про султана Челенков не знал, и тут точно известны авторы, и опять придётся Пахмутову обворовывать.

– Эй, пижон, а ну стой, – Вовка так задумался, что не заметил, как на его дороге выросла парочка, – Тебе говорят, фраер!

– Вечер перестаёт быть томным…

Событие девятое

Фонарь под глазом бросает тень на его обладателя.

Андрей Соколов

Когда бьют по морде, главное – сохранить лицо.

Сергей Федин

Дверь открылась как-то медленно, словно с той стороны никак определиться не могли, а стоит ли вообще открывать. Типа, ходют тут всякие. Наконец, щель стала настолько широкой, что через неё смог высветиться голубой глаз.

– Вова, что с тобой! Ты весь в крови! – дверь дёрнули на себя, и опёршийся на неё Фомин почти кубарем влетел в квартиру. Хорошо, что обладательница голубого глаза успела его поймать.

– Вова ты весь в крови! Что случилось? – Света прислонила его к стене и стала досконально изучать.

– Ерунда. Бандитская пуля, – попытался пошутить Фомин. Больно даже шутить. Губа треснула.

– В тебя стреляли? Нужно вызвать милицию! – А вот оно что, понятно, почему дверь медленно открывали, тётя Света в ночной рубашке, короткой. Обдергайке такой, значительно выше колена.

– Я сам милиция, – тоже в каком-то фильме было. Ну, он же учащийся школы милиции. Или нет? Тут с этим вояжем по заграницам не очень понятно, у него же есть удостоверение офицера лётчика и даже парадная форма с погонами младшего лейтенанта, с одной одинокой звездой. «Мальчик молодой младший лейтенант, только две звезды упало на его погон». А это мысль. Если Наташа споёт эту песню, то половина страны в неё влюбится.

– Вова! Что случилось? – правда же переживает, вон слёзы даже.

– А пусть не пристают. Всё! Всё. Напали два придурка, раздеть хотели и обчистить. Пришлось вступиться за пальто. Второго-то нет.

– Ты ранен? – совсем заплакала.

– Не знаю. Нет, наверное. Нос разбит и губа. Умыться надо. – Зачем-то тётя Света поднырнула под плечо и на себе хотела в ванную тащить. А и ладно, так веселее.

Умывание показало, что порвана губа или вернее треснула, не страшно, до свадьбы заживёт, ещё разбит нос, но набок не завален и внутрь не вдавлен как у сопровождавшего их сотрудника МГБ. Ещё под глазом намечался фингал. Под правым?! Опачки! Выходит этот, грабитель, который повыше левша. Проще найти будет.

Вообще драка вышла сумбурной. Первый удар Вовке не удался. Левша этот явно занимался боксом. Он поднырнул Фомину под руку и врезал по носу. Зато подставился коротышка в тулупе. Тулуп явно движения сковывал. Коротышка шёл на Вовку, поигрывая пером в руке. Пинаться было поздно, слишком близко и Вовка встретил его джебом справа. Больше в драке этот товарищ участия не принимал. И, слава богу. Приёмов против ножа ни Челенков, ни Фомин не знали. Да и есть ли они. Сказки поди. Тощий и высокий боксёр, тоже вёрткий оказался, Фомин не успел разорвать дистанцию и хоть и по касательной удар второй словил, но губу вон порвал. Сволочь. Вовка от удара сел на задницу, и левша попытался пнуть ему в лицо. На счастье промахнулся. Фомин ждать второго пинка не стал и, вскочив, бросился на грабителя головой вперёд, метя в живот. Чтобы уронить. В партере проще, там ноги не задействуешь. Получилось. Они упали и стали бить друг друга по морде лица. В какой-то момент Вовка видимо удачно попал и товарищ поплыл. Ждать следующих подарков Фомин не стал, подобрал чемоданчик и, чуть прихрамывая, поспешил к подъезду. Оставалось-то, всего метров тридцать пройти. Сзади через какое-то время затопали, но Вовка уже залетел в подъезд и похромал на второй этаж. Скрипучая дверь внизу не заскрипела, выходит, боксёр этот не рискнул заходить в подъезд. Ну, а потом тётя Света его в свои объятия приняла.

Света умывая его, вся облилась водой. Ночнушка из тонкого хлопка почти прозрачной стала и прилипла ко всяким выпуклостям. Играющая роль медсестры женщина этого не замечала, она склонилась над сидящим на краю ванной Вовкой и обследовала пальчиками его лицо.

– Пойду, йод принесу, видела в комнате, – тётя Света развернулась и на пороге ванной комнаты уронила полотенце, нагнулась поднять.

– Опа опа, у кого тут круглая попа? – пошутить решил.

Зря.

Пока ждёте проды от меня обратите внимание на цикл Дмитрия Дашко "Ротмистр Гордеев". Первая книга https://author.today/work/234828

Глава 4

Событие десятое

Ей-ей, и почестей никаких не хочу. Оно, конечно, заманчиво, но пред добродетелью всё прах и суета.

Николай Васильевич Гоголь, из книги «Ревизор»

– Артист!

– Фомин!

– Володя!

– Вовка!

– Твою мать!

– Фомин, это что такое? – Василий Сталин стоял у двери в кабинет, разговаривал с секретарём или ординарцем, или как там эта должность называется, с капитаном, стоящим навытяжку перед ним, и тут Вовка зашёл в приёмную одним из последних, вся команда уже толпилась в большой длинной комнате. Стулья вдоль стен стояли, но кроме Чернышева никто не сидел, стояли, разбившись строго по пятёркам. Динамо, ЦДКА, ВВС МВО.

Народ, увидев сине-зелёного Фомина, разве что свистеть не стал, памятуя, где находятся. Перед Василием Иосифовичем все расступились и примолкли, только головами качали, то ли укоризненно, то ли сочувственно.

Васька подошёл к Фомину и обошёл даже его почти по кругу, остановился сбоку и, чуть голову наклоня, стал огромный фингал под глазом у того рассматривать. Не все ещё украшения морды лица. Утром, когда Вовка глянул на себя в зеркало в ванной комнате, то сам захотел посвистеть. Не получилось – губа треснула верхняя и коркой крови запеклась. Нос распух, ну и под глазом красивый бланш. Самое то – на награждение идти.

Заспанная тётя Света за ним в ванну вломилась, не, не за продолжением ночных упражнений. Помочь умыться и припудрить носик.

– Свет, нужно усилить эффект, а не пудрить. – Оглядев себя в зеркало, сделал неожиданный вывод Фомин.

– Ты, дурак! К Сталину…

– Не, я знаю, чем закончится. Тащи йод и зелёнку, будет боевую раскраску рисовать.

И вот сейчас Вовка стоял, можно сказать, по стойке смирно и демонстрировал побитость полную.

– Товарищ генерал-лейтенант, вчера, возвращаясь домой от Аркадия Николаевича Аполлонова, был… Меня попытались убить и ограбить два преступника. Один был с ножом, второй с кастетом… Наверное. Уж больно тяжёлые удары. Мне с трудом удалось отбиться. Задержать преступников не смог, они сбежали. – Ну, кто видел, что сбежал как раз он.

– А что милиция? – Это из-за спины Сталина показался Чернышёв.

– Да, Фомин, ты милицию вызвал? – начал крутить головой Сталин, очевидно милиционеров у себя в приёмной разыскивая.

– Никак нет, товарищ генерал, телефон испортился, – Вовка перед уходом утром аккуратно провод отсоединил от розетки, ну, вроде сам отпал.

– А соседи. У вас соседи не простые, у всех телефон есть? – умный.

– Поздно было, не хотел людей будить и пугать своей физиономией.

– Дурак. Ладно! Не будет такого! Ты ведь сейчас младший лейтенант и лётчик. Не будет такого, чтобы в Москве, в центре города, бандиты на офицеров лётчиков нападали. – Сталин решительно вернулся к столу с секретарём … Или ординарцем.

– Алексей. Позвони в МУР. Чтобы через полчаса лучшие у меня были в кабинете. Кто у нас сейчас МУРом руководит?

– Комиссар милиции III ранга Урусов Александр Михайлович – Начальник Московского уголовного розыска. – Вскочил капитан – Алексей.

– Соедини меня с ним.

Сталин словно забыл о присутствующих тут хоккеистах. Холерик, чего с него взять?

Но начальника угрозыска в кабинете не оказалось, и Василий Иосифович вспомнил о мероприятии, для которого и собрал народ.

– Потом Фомин тобой займусь. Проходите мужики. Сейчас награждать вас будем. Молодцы все. Орденов давать не могу, потому их не будет. А награды будут.

Хоккеисты гуськом прошли в кабинет Сталина младшего. Он был не меньше приёмной. Вполне все двадцать человек влезли. На длинном столе в центре кабинета лежали грамоты, с изображением двух истребителей на фоне синего неба. А поверх каждой грамоты лежала приличная стопочка кремово-розовых банкнот с Лениным. Сторублёвки.

Василий Сталин сам брал грамоты со стола, читал фамилию и, пожимая руку, передавал грамоту, а потом и деньги.

– Ещё Спорткомитет вас награждать будет, а это от меня и всех лётчиков. По три тысячи рублей премии и грамоту МВО ВВС. – Последним оказался Вовка. Василий Иосифович потянул ему руку для рукопожатия и отдёрнул. Костяшки сбиты, в коростах, и залиты зелёнкой и йодом. Красота.

– Ссуки! Георгию Константиновичу не только Одессу, но и Москву нужно от всей этой нечисти очистить. Поговорю с отцом. – Он передал деньги и грамоту Фомину без рукопожатия. Потом всё же передумал и, притянув к себе, обнял. Так себе получилось сантиметров на двадцать ниже. Скорее к груди припал.

После этого Василий не удержался и, несмотря на присутствие Чернышева, которому перепало пять тысяч рублей, двинул речь, про то, что такую команду великую нужно сохранить и что вы, товарищи, вместе, как в той притче, целый веник, а по одному просто веточки.

– Подумайте о переходе в ВВС, потом ещё раз с каждым переговорю, – пообещал младший Сталин и отпустил хоккеистов.

Фомин тоже было потянулся к выходу, но тут сакраментальная фраза прозвучала.

– Чернышёв, Фомин, а вы останьтесь.

Вовка думал, что опять уговаривать будет или про песни спрашивать, но нет. Разговор Василий Иосифович начал совсем о другом.

– Что это за чемпионат мира среди студентов? Мне Фоминых рассказал вчера. Вопросы появились. Аркадий Иванович, тебя давай сперва послушаем.

Чернышев в восторге от этого турнира не был. Не боялся проигрыша. Просто, главное для него – это подтвердить титул Чемпиона СССР, а этот непонятный турнир в Чехословакии, где их чуть голодом не заморили и не заморозили, никакой радости у тренера «Динамо» не вызывал.

– Студенты должны быть все. В этой команде, – он кивнул головой на дверь, – всего девять человек, из них двое с натяжкой. Третьяков в школе учится. А Зденек Зигмунд преподаватель, но говорит, что в аспирантуру хочет поступать.

– А соперники? – пренебрежительно махнул рукой Сталин. А чего, долго что ли в СССР выдать справку, что ты учишься в институте физкультуры, или на подготовительных курсах академии имени Жуковского.

– Местные студенты из Праги, там есть, наверное, и ребята из ЛТЦ, не уверен, что они будут играть, там от основного состава крохи остались. А в это же почти время с 12 по 20 февраля в Стокгольме будет проходить настоящий чемпионат мира по хоккею на льду. Так они канадский хоккей называют.

– И всё что ли? – поднял брови Василий.

– Фомин предложил создать сборную Прибалтики…

– Да, Володя, почему Прибалтики, а не Латвии или Литвы? Эстонии?

– Вы сами, товарищ генерал и ответили. Кого выбрать? Остальные обидятся. А так по звену от каждой республики. Где-то слышал, что они уже в таком составе играли. Не скажу когда, в Ленинке статья попалась про хоккей до войны в Прибалтийских государствах. Там было про сборную Прибалтики, как-то не так называлась, но смысл этот.

– А что? Согласен. Здорово получится. И отец такой подход одобрит. И всё, больше не будет никого что ли? – развернулся назад Сталин к Чернышёву.

– Чехи пригласили сборную студентов Варшавы и сборную Оскфорда. Там канадские студенты.

– Канадские? – Василий свёл брови.

– Мальчики для битья. Мы с ними в Давосе встречались… Не так. Они там были и проиграли 1: 9 Давосу, у которого мы потом легко выиграли. Очень слабая команда.

– Мальчики для битья? Где ты только словечки все эти Фомин берёшь? – Василий Иосифович прошёлся мимо стоящих почти на вытяжку Чернышёва и Фомина и сел за стол.

– Так, в общем, едет та же команда. Со справками студенческими я решу. Три недели есть, какие угодно справки сделаем. Или настоящие студенческие билеты дадим. Нужно ехать и выигрывать. Лучше бы настоящий Чемпионат Мира, но раз нельзя, значит, будем на этом играть. Про прибалтов я с Аполлоновым переговорю. Тоже послать надо.

– А чемпионат? И так несколько игр пропустили, – напомнил Аркадий Иванович.

– Ерунда, что там, шесть дней. Потом нужно просто чтобы эти три команды на «Динамо» все матчи оставшиеся провели. Ездить не надо и можно через день игры проводить. Догоните. Ерунда. Тем более что всё равно чемпионом станет МВО ВВС. Ха-ха-ха! – Васька весело и заразительно засмеялся. Пацан пацаном.

– Посмотрим ещё, – буркнул динамовский тренер.

Василий Иосифович не услышал, продолжая заливаться.

– Всё. Аркадий Иванович, иди, вон уже муровцы заглядывают в кабинет. Сейчас допрашивать будем Фомина, как он весь такой великий спортсмен и не справился с двумя занюханными бандитами. А я ведь вчера приказ написал о производстве тебя Фомин досрочно в лейтенанты. Не, ты нос не задирай. Не ты один. Третьякова тоже в лейтенанты и Бочарникова в капитаны с Бобром. Заслужили.

Событие одиннадцатое

Зритель любит детективные фильмы. Приятно смотреть картину, заранее зная, чем она кончится. И, вообще, лестно чувствовать себя умнее авторов.

цитата из фильма «Берегись автомобиля»

Вовка уже пожалел о своём решении использовать свою физиономию для наведения порядка с преступностью в столице. Жеглов и Шарапов насели на него не по-детски. Фамилии у оперов были другие, но отдалённое сходство с героями фильма были. Шестаков, как и Шарапов был в гимнастёрке армейской без погон и волосы были длинноваты для милиционера. Тоже назад их закидывал. Постарше только Конкина был, лет под сорок мужику и не такой субтильный. А вот майор Кузьмин на Высоцкого или Жеглова походил больше, не только одеждой, а он был в гражданке, в чёрном пиджаке и серых брюках от другого костюма, но и вёл себя, так же как и Жеглов, нагло напористо. Играли, в общем, в доброго и злого следователя. А ещё, как и у героя фильма, на лацкане пиджака у Кузьмина был орден Красной звезды.

Эти два гада, в хорошем смысле этого слова, въедливо по секундам стали восстанавливать события и старались при этом запутать Фомина. Если бы не сидящий и наблюдающий с любопытством за этим действом Сталин младший, они бы покрикивать начали. Обломались, Василий Иосифович сидел злой, и сам на них шипел, на крик, правда, не переходя.

– Лётчиков, офицеров, лучшего хоккеиста страны на вверенной вам народом территории бандюганы убить хотели. Найти и посадить, а лучше расстрелять.

– Суд…

– Сосуд! При попытке сопротивления кончите мразь эту.

– Синяк не под тем глазом, – постарался перевести разговор в другое русло майор.

– Да, он левша. Я же, можно сказать, боксировал с ним. И он точно занимался боксом и, может, даже разряд спортивный имеет. – Поделился догадкой Вовка.

– Про кастет подробнее, – влез Шарапов.

– Я не видел, но удары были очень сильные, а он намного легче меня. Или уж совсем большой спортсмен, либо кастет или свинчатка в кулаке. Он, кстати, в тонких кожаных перчатках был. Дорогие. Тёмно-коричневые, должно быть, не чёрные, и на них моя кровь должна остаться, если он их не выкинул. Но вещь дорогая, жалко. Он мне нос разбил, должны быть в крови. Да, и он был в чёрном пальто, и на нём тоже должны быть следы крови. Я на нём же потом сидел, а из носа кровь продолжала бежать.

– А второй? – поиграл карандашом в пальцах Шестаков. – Он что делал.

– Лежал. Я его вырубил первым ударом. Он маленький и лёгкий. В нокаут угодил.

– Как же они смогли убежать от тебя? – гад этот Кузьмин. Самый правильный вопрос задал.

– Ну, мне длинный боксёр этот снова по носу попал, я и поднялся, искры из глаз летели. А пока очухался они и сбежали. Я чемоданчик поднял…

– Что за чемоданчик, зачем вы товарищ Фомин по ночам с чемоданчиком ходите? – насел на него майор, даже привстал.

Ну, блин!!! Тут вам не там, сейчас получит фашист гранату.

– Я, товарищ майор, ходил к генерал-полковнику Аполлонову, подарки ему и его жене с доче… как правильно по-русски с дочерьми, с дочерями. С дочурками, пусть будет, нёс. От них и возвращался домой.

Да, какой же русский не любит быстрой езды. Тьфу, какой же милиционер не знает бывшего заместителя министра МВД. Посерьёзнели товарищи. С одного боку Сталин, пусть и не Сам, но Сталин, так теперь ещё и Аполлонов.

А сейчас хук обоим одновременно.

– Там к нам на пирог и, рассказ про победу нашу в Давосе, и Круглов Сергей Никифорович – министр ваш заходил, сосед Аркадия Николаевича.

– Кхм.

– Блин.

– Найдёте? – плесканул керосинчику Вовка.

– Найдём!

Если Вовка надеялся, что после козырей выложенных отстанут от него сыщики муровские и побегут облавы устраивать, то сильно ошибся. Ещё настойчивее стали расспрашивать. Про приметы по третьему кругу, про речь, ну, там акцент малоросский или оканье. Гуканье?

– Маленький меня назвал пижоном.

– Да, для бандитов не сильно типично.

Тут их прервали. Прервали так прервали. Влетел в кабинет тот самый капитан Алексей и за ним широким шагом вторгся, сбросив худыми плечами двух лётчиков, пытавшихся ему помешать, человек среднего роста в синей милицейской форме с серебряными погонами зигзагообразными и с золотыми вышитыми звёздами на них.

– Василий Иосифович, товарищ Сталин, мне передали… – Начальник Московского уголовного розыска Комиссар милиции III ранга Урусов Александр Михайлович увидел своих и побелел лицом совсем.

– Кого убили? Товарищ Сталин?

– Убили? – Сталин развёл руками.

– Майор Кузьмин – начальник убойного отдела.

– Вон, трупп сидит. Зелёный и синий местами, но выжил. Твои подопечные не на того рыпнулись. Боксёр и, вообще, лётчик и офицер, куда им с таким тягаться. – Так как Жеглов с Шараповым вскочили при появлении генерала, ладно, комиссара, то и Вовка поднялся. А что, со своими почти метр девяносто и широченными плечами, раскаченными, вполне себе смотрелся на грозу «подопечных» майора Кузьмина.

– А ну, вышли в приёмную. – Ткнул Начальник Угрозыска московского пальцем своим на дверь, а потом и Вовке, – и ты герой погуляй. Нам с товарищем Сталиным поговорить надо.

– Иди, Володя. Только не убегай потом. Нужно нам с тобой про песни поговорить. Есть новая информация.

Событие двенадцатое

Погоня! Какой детективный сюжет обходится без неё? Один – бежит, другой – догоняет! Таков непреложный закон жанра! Детектив без погони – это как жизнь без любви.

цитата из фильма «Берегись автомобиля»

Фёдор Челенков, сидя на стуле в приёмной вспоминал, как читал в газете или по телеку смотрел, точно уже не помнил, там ругали съёмочную группу фильма «Место встречи изменить нельзя». Мундир у Жеглова неправильный – нет петлиц. А ещё на груди у майора висит знак «Отличник милиции», который будет учреждён Приказом МВД СССР только в 1953 году. Ещё что там про погоны было, что кант и просвет не того цвета, вроде не красный, а бирюзовый должен быть.

Но больше всего в той статье, всё же это была статья, потешались над формой комиссара полиции на торжественном вечере посвящённом Дню милиции. Выступает именно комиссар милиции III ранга и у него золотые, погоны, а должны быть серебряными, и только звёзды золотые. А ещё заклёпочники эти рассмотрели у начальника угрозыска медаль «За взятие Берлина». Тяжело одновременно руководить МУРом в Москве и брать Берлин. И до кучи, у генерала по существу, солдатские медали на груди – «За отвагу» и «За боевые заслуги».

Сто лет прошло с прочтения той статьи, а сейчас вот увидел этого комиссара вживую и вспомнилось. На Урусове сейчас были ордена, но медали «За взятие Берлина», которая была у Вовкиного отца, на груди Александра Михайловича не было.

Начальник Угрозыска вышел минут через десять. Красный и с крепко сжатыми губами. Махнул рукой своим, чтобы шли за ним, и остановился напротив Фомина.

– Нда. Красавец! Найдём! Обещаю. – И повернувшись на каблуках, вышел из приёмной, дверью хлопнув.

Вовка плюхнулся назад на стул. Заварил, блин, кашу. Минуту посидел, обдумывая, хорошо это или плохо познакомиться с Начальником МУРа. Потом на капитана Алексея посмотрел. Тот на Вовку и на дверь. За дверью тихо всё.

Фомин махнул головой, типа, узнай, может, уже моя очередь пришла звездюлей отгребать. Капитан Алексей вздохнул, как перед прыжком в холодную воду, и пошёл к двери огромной, в потолок. Дубовой должно быть, но оббита кожей, не видно.

Бамс. Это капитан этой дверью в лоб получил. Он застыл перед ней, не решаясь войти, а тут дубовая сама открылась и резко. Хорошо – оббита. Не насмерть, просто отскочил.

– Зайди, Володя, – нарисовался за дверью Василий Иосифович.

Василий зажёг сигарету и, дымя почти на Вовку, поинтересовался:

– Аполлонов говорил, что у тебя теория есть, что после удара молнией к тебе несчастья липнут и обязательно по голове достаётся.

– Четвёртый раз за год.

– Дела. Вот, что Володя, я вчера у отца на «Ближней даче» был, обсуждали там… Не, этого тебе точно знать не надо. Так вот, потом ужин был, и отец поставил пластинку с твоими весёлыми песнями, а после ужина я ему и рассказал об этом вашем турне. И что ты там самые важные голы забил.

Челенков напрягся. Уж больно издалека Василий начал.

– Отец выслушал и говорит: «Хороший мальчик и песни хорошие пишет, ты ему скажи, Василий, что людям сейчас очень нужны весёлые песни, пусть напишет ещё». Ты, мне обещал. Написал?

Охо-хо. Чего и боялся.

– Весёлую написал.

– Пой!

– Кхм. Гитару бы надо. И губа разбита, тихо получится, громко не смогу.

– Гитару? Алексей! – как гаркнет Сталин, что даже огромный тонный стол под зелёным сукном подпрыгнул, не говоря уж о Фомине.

– Слу…

– Гитару найди. Быстро. Бегом! – тугудым, тугудым. Даже дверь капитан не закрыл. Василий Иосифович сам встал, прикрыл. Сквозняк образовался. На улице с утра подмораживало.

– Василий Иосифович, а можно листок и карандаш, я только вчера написал, могу сбиться.

– Диктуй…

– Нет, товарищ генерал, не тот эффект будет.

– Эффект?! Ох, Фомин. Ну, ладно, держи, – Василий подвинул ему листок и вынул из письменно прибора настоящую шариковую ручку.

– Ни фига себе! – не удержался Челенков.

Сталин странно эдак на него посмотрел. Вот прямо чувствовалось, что хочет спросить, неужели раньше видел? Не спросил, наоборот, объяснил появление артефакта.

– Шариковая ручка – производится по заказу Королевских военно-воздушных сил Великобритании, поскольку обычные перьевые авторучки протекают в самолётах от снижения атмосферного давления при наборе высоты. Нам немного добыли посольские. Пиши. Хорошо пишет.

Вовка как раз дописывал последний припев, когда без стука в кабинет влетел капитан Алексей с роскошной концертной гитарой. Красота.

– Давай, Фомин, удиви. – Протянул ему инструмент Сталин.

– Удивлю.

В фильме «Кавказская пленница», во время исполнения этой песни Никулиным, интересно наблюдать на реакции Варлей. Глаза выпучивает, прыскает, замечательная мимика. Там, правда, ещё питается Наталья, но тут на столе фруктов с булочками не было, потому Василий просто глаза выпучивал и ржал, а когда прозвучала последняя фраза:

Рот от удивления открыл и так и замер в этой позе. Пришлось Вовке припев повторить.

И побарабанить по гитаре, восточную музыку изображая.

Глава 5

Событие тринадцатое

Какой же русский не любит быстрой езды – бессмысленной и беспощадной!

Лучше на сорок минут позже, чем на сорок лет раньше

От Ленинградского проспекта, где находился штаб ВВС МВО, до Ближней дачи кадиллак Василия Сталина добрался примерно за час. Василий Иосифович гнал, будто от того, как быстро он доставит Фомина к отцу, зависела судьба и его самого и всей страны.

Вовка сидел на заднем сидении, не полез вперёд на место смертника, вспомнил, что про Сталина младшего ходили слухи, что он безбашенный гонщик. Слухи подтвердились буквально с первых метров пути. Не давало оторваться от земли вишнёвому «Кадиллаку-67» только земное притяжение и опасения Фомина, что он собьёт сейчас вон ту телегу, а нет, вон, ту машину Скорой помощи, фу, вон ту молоковозку. Едрит-Мадрид. В миллиметрах мимо пронеслись. Просить Василия ехать помедленнее Вовка опасался, не меньше, чем ехать с такой скоростью. Наперекор ещё быстрее поедет. А ведь Фомина уже два раза Сталин подвозил и тогда нормально ехал, почти нормально, чего сейчас за шлея под хвост попала?

После того, как Вовка закончил петь и барабанить по верхней деке гитары роскошной Василий ещё минуту сидел напротив с открытым ртом и блаженной такой улыбкой на лице. Улыбки – они обычно собирают мимические морщины всякие, а здесь, наоборот произошло, лицо у Василия Иосифовича разгладилось. Некрасивые его морщины на лбу и у глаз растворились в этой улыбке, и даже приличные мешки под глазами спрятались в ней. Юношеская такая мордашка была напротив. Сталин смотрел на Фомина и не видел его. Там был, в песне. Переживал нехитрые сценки в ней описанные. Минута волшебства прошла, проступили мешочки под глазами и улыбка из детской превратилась в обычную.

– Знаешь ты кто Фомин? – Сталин залез пятернёй в явно не генеральскую причёску, длинные волосы довольно густые были назад зачёсаны и волны эдакие образовывали.

– Я же…

– Дурак ты. Тьфу. Это про другое. Ты, Фомин – Артист! И рожа у тебя страшная и гитара расстроенная и сам ты поешь даже хуже Утёсова, а спел и словно побывал там в той квартире маленькой с тремя жёнами, так себе всё представил. Давай ещё раз.

– Кхм. Василий Иосифович, мне больно петь, губа порвана.

– Ссуки! Всех шлёпнуть надо! А ну, поехали к отцу! Я им тварям устрою! Всех на нары! Очистим Москву от нечисти! Поехали!!! – Сталин подхватился, сдёрнул Фомина со стула, вырвал у него гитару и одной рукой её удерживая, стал второй выпихивать Вовку из кабинета. В приёмной он осмотрел собравшихся там офицеров и махнул рукой.

– Не время, завтра приходите. Алексей, Власику позвони, скажи я на Ближнюю дачу еду с Фоминым. Всё, до свидания, товарищи.

Вытянувшийся по струнке народ лётный, в том числе и с генеральскими погонами, не загудел возмущённо, молча узнал об отложенном совещание и ещё вытянутее стал.

И теперь они мчались по Москве, в миллиметрах проносясь мимо других редких машин или телег, заставляя нервно всхрапыть испуганных лошадей. Ворота на дачу были закрыты, и никто их перед Василием бегом не раскрывал, кланяясь. Солдаты степенно осмотрели пассажира, покосились на гитару, потом опустились на колени и проверили днище американского пепелаца. Челенков даже, вспомнив фильмы из будущего, решил про зеркальце на палке подсказать Власику, но тут от домика на входе и подошёл офицер с таким устройством. Осмотрел днище изделия «General Motors».

– Проезжайте, Василий Иосифович. Товарищ Сталин предупреждён.

Вовка ожидал, что, как и в прошлый раз будет куча народа, Берия, Светлана Аллилуева и ещё какая-то женщина, и все будут сидеть жиденький супчук, поданный на обед, чинно хлебать. Потом будут песню его слушать и обнимашки устраивать. Окарался. В зал куда его минуя очередных товарищей из охраны втолкнул Василий, никого не было.

В той самой столовой оказались, где в прошлый раз они с Наташей Аполлоновой концерт устраивали. Только света не было, а сквозь плотные зелёные шторы снаружи свет неяркого зимнего дня и не проходил почти. Василий Иосифович отпустил Вовкин рукав и хлопнул себя по лбу.

– Гитару в машине забыл. – Машину оставили метрах в двадцати пяти от дачи, там было место для стоянки, и там стояло два новеньких ЗиС – 110, скопированных с американского автомобиля высшего класса «Packard Super Eight», ну, почти скопированных.

Василий Сталин пихнул Вовку в кресло и исчез за зелёными шторами, перегораживающими вход в длинный коридор. Фомин вообще один остался. Сидеть в этом доме одному, в огромной столовой, было неудобно и неуютно, Челенков встал, и подошёл к большой карте СССР, висевшей на стене. Опа! Карта была старой. Года 1938 выпуска и кусочек Финляндии и приличный кусман западной границы был довольно умело, но всё же заметно обведён новой границей. Как-то читал Челенков в будущем книгу, что зря это сделали. В смысле объединили Западную Украину со старыми землями, оттуда вся эта бандеровщина и посла миазмы пускать по старым Украинским землям. В той книге был предложен вариант создание отдельной Западноукраинской Республики.

Фомин поближе подошёл, чтобы оценить размеры этой возможной республики и даже пальцем её обвёл.

– Малчик? – Вовка вздрогнул Сталин, настоящий который, подкрался совершенно бесшумно. А нуда, он же ходил в сапогах с мягкой кожаной подошвой.

– Здравствуйте, товарищ Сталин! – гаркнул Фомин обернувшись. Губа начинающая подживать при этом треснула и капелька крови, выступив, сорвалась и покатилась по подбородку.

Событие четырнадцатое

Табак не дурак, он любит гуляк.

Табак – здоровью враг.

Табачное зелье – утеха в безделье.

- Кров у тебя, – Сталин выглядел старым и усталым. Сутулился. – И нэ крычи. Голова болыт. – Он отошёл от Вовки на шаг и внимательно того осмотрел.

– Заживёт. – Вовка не знал, как себя вести. Первый раз было много народу и Аполлонов и Наташа, чувствовал себе более уверенно, а вот сейчас один на один. Сыкотно. Аж, во рту сразу пересохло.

– Власик, – не поворачиваясь, почти шёпотом, произнёс Сталин, и тут же рядом материализовался главный охранник вождя, словно тут и стоял, а просто Вовка на него внимания не обращал. Только чуть колышущаяся зелёная занавеска на проходе в коридор показывала, что нет, не было тут Николая Сидоровича, только появился. – Власик, почэму малчик вес избит?

– Виноват, товарищ Сталин, я подключил уже своих людей в помощь к МУРу. – Спокойно, без крика и выпячивания груди ответил генерал-лейтенант.

– Плохо, товарищ Власик. Этот малчик в последнее врэмя часто бывает рядом с Васей. А ещё он пишэт самые вэсёлые пэсни в СССР. Нужно обязатэльно найти прэступников. И нужно сдэлать, чтобы такоэ болше нэ повторилось. – Сталин чуть согнутым жёлтым пальцем с несколькими тёмными старческими пятнами ткнул в лицо Вовке.

– Вот, принёс, – из-за шторы выступил Василий Иосифович, держа чёрную гитару в руках.

Сталин старший взял со стола трубку и, держа её в руке, протянул вторую, словно милостыню просил. В неё начальник охраны вложил голубую пачку «Новости». Яшин не так давно поведал Фомину страшную тайну про эти сигареты. Якобы для «элитных» табачных изделий в СССР использовался специальный табак. Чтобы собрать его, сборщики выходили затемно, снимали только три верхних листа с растения и прекращали сбор, как только выпадала первая роса. СССР же, может и правда, хотя где-то в будущем слышал Челенков, что всё дело в сорте.

Вождь между тем сломал одну из сигареток и набил табаком трубку. Василий, сам взял из этой же пачки сигарету и, просто чиркнув спичкой, закурил. Вовка стоял с гитарой, сунутой ему Сталиным младшим, и ждал.

– Пой, малчик. Чего нэ поёш? Слова забыл? – закхекал Сталин, затянувшись разожжённой Власиком трубкой.

Фомин повернулся, отошёл на три шага назад от карты к креслу, чуть подтянул пару струн. Василий был прав, гитара немного расстроена.

Эх, губа совсем разболелась, нужные интонации получаются с трудом.

Вовка глаза прикрыл и сосредоточился на словах. Он постоянно забывал куплет про сто грамм.

Фу, на этот раз почти проскочил. Вовка мысленно вздохнул. Чуть запнулся, как всегда, на «это кое-что», явно слабенькая рифма.

Один глаз Фомин приоткрыл, всё с той же детской улыбкой сидел на стуле Василий Иосифович. Сам Сталин стоял возле стола, опершись на него руками, и трубка тоненьким дымком перед ним разрезала воздух. В полутьме комнаты его почти не было видно, скорее дымок угадывался по волнам воздуха поднимающегося с ним и искажающим лицо Сталина. Словно, кивал тот головой в такт песне. А, может, кивал.

Вовка опять прошёлся ладонью по верхней деке гитары, выбивая восточный мотив

Фу! В процессе и про губу забыл.

– Хорошо. Вэсёлая песня, – Сталин первый раз затянулся неглубоко и сразу выпустил дым. – Опят кров у тэбя, Володя. Власик, позови доктора. Ха. Ты волшебник, малчик, у меня голова болеть перестала. Ты, Фомин хорошие пэсни поёш, – Челенков думал, что Сталин и не помнит, как его зовут, всё мальчик и мальчик. Ан, нет. И имя помнит и фамилию.

– Спасибо, товарищ Сталин.

– Как заживёт губа, запиши песню на пластинку.

– Там бы, где я по гитаре стучу, нужно оркестр с восточной мелодией включить. – Предложил Вовка.

– Тэбе виднее. Мнэ нравится. Василий, ты позвони на «Мэлодию». Пусть сдэлают, как хочет малчик.

– Конечно, отец. Я третий раз слушаю, и каждый раз всё больше нравится песня. Интересный юмор, неожиданный.

– Иди, Володя, вон товарищ Виноградов пришёл. Он сейчас тебя полечит немного.

Минут через десять, когда Владимир Никитич обработал Вовке губу, и, мазнув на прощанье мазью, пахнущей камфарой, проговорил, разведя руками:

– Постарайтесь меньше петь молодой человек несколько дней, и двигаться меньше, а то губа плохо заживёт и рубец будет. Как будете с девочками целоваться?

– Фомин, поехали, быстрее, хватит симулировать, – Василий уже несколько раз заглядывал в кухню, где доктор обрабатывал Вовке губу. – Сейчас уже начнётся совещание у Аполлонова. Все там будут. А нас нет. Поехали.

Событие пятнадцатое

Иногда жертвуешь чем-то, тратишь последние силы, и кажется, что все напрасно. Однако если все сделал правильно, награда тебя найдёт.

Роджер Федерер

Звание «Мастер спорта международного класса» введут только лет через пятнадцать. Сейчас для спортсменов после звания мастер спорта есть только одна ступенька. И она последняя и она даётся сейчас единицам. Эта ступенька – «Заслуженный мастер спорта СССР». У хоккеистов таких значков совсем мало. Можно по пальцам пересчитать. Чуть лучше у футболистов. Это звание получила вся команда лейтенантов, что совершила турне по Англии в 1945 году.

В команде МВО ВВС по хоккею, что собралась в приёмной Председателя Спорткоммитета Аполлонова Аркадия Николаевича, таких мастеров оказалось семь человек. К чему вся эта математика, а к тому, что решили в Спорткомитете не жадничать, и за привезённых в СССР два международных кубка наградить всех восемнадцать человек, включая Чернышёва Аркадия Ивановича, так как звание «Заслуженный тренер СССР» тоже введут только 1956 году. Ну, и он один раз не удержался и в Давосе вышел на лёд, а, значит, принимал участие и как хоккеист в теперь знаменитом на всю страну турне по Швейцарии и Франции. И наградить не только премией в две с половиной тысячи рублей каждого, но и присвоить всем, у кого этого звания ещё нет, звание «Заслуженный мастер спорта СССР».

Фомин, если честно, не ожидал. Понятно, что премию дадут, даже грамоту, но звание «Заслуженный мастер спорта». В семнадцать лет перебор? Это же не чемпионат мира? А уже прикалывая значок с легкоатлетом рвущим ленточку под красным знаменем, понял что сейчас не выступают советские спортсмены, особенно хоккеисты и футболисты на крупных международных соревнованиях. Только три турне футболистов было в Англию, Югославию и Скандинавию, и тоже тогда все заслуженными стали. Так это были просто товарищеские матчи. А сейчас кубок Шпенглера всё же официальный турнир. И не виноваты наши хоккеисты, что на голову выше тех же швейцарцев. Заслужили. Вовка просмотрел в приёмной, пока ждали Аполлонова, газеты «Советский спорт» за последнюю неделю. Половина каждой газеты их матчам посвящена. Есть чем Советским людям гордиться. У них сейчас тяжёлая полуголодная неустроенная жизнь у этих людей и победы хоккеистов над проклятыми капиталистами сытыми с разгромным счётом душу людям греют.

Челенков сидел на стуле в кабинете Аркадия Николаевича и краем уха слушал речи Савина и Василия Сталина, а сам вспоминал как уже во время «Перестройки» вышло постановление, которое впервые вводило небольшие льготы обладателям этого звания. Тогда установили надбавку в десять рублей к окладу для спортсменов и двадцать рублей для тренеров, и ещё какую-то непонятную льготу или премию, но Челенкова она тогда не коснулась. Там членам сборным в составе команд выплачивали семьдесят процентов оклада, пока он учится в учебном заведении после завершения спортивной карьеры. Наверное это касалось динамовцев и армейцев. Спартаковец Челенков на себе этого денежного дождя не почувствовал, хотя ведь учился в это время в Московском государственном горном институте и 1989 году получил звание ЗМС.

Прервал воспоминание Фёдора Аркадий Николаевич, словно его мысли подслушал.

– Сейчас на подписи в Совете министров находится документ, который регламентирует около тридцати льгот для заслуженных мастеров спорта. Все перечислять не буду, только самые важные назову. Это льготная оплата жилплощади, право на дополнительную жилплощадь, ежегодное санаторно-курортное лечение совместно с членами семьи, ежегодная экипировка, бесплатное посещение стадионов и пользование спортивным инвентарём. Много ещё разных льгот, как выйдет постановление, прочтёте в газете. Всё, товарищи, спасибо вам за победы. Все свободны.

Вовка прямо ждал, что сейчас Аркадий Николаевич скажет: «А тебя зятёк, я попрошу остаться». Но нет. Очевидно, успели доложить и о драке, и о её последствиях.

Чернышёв подсуетился и у Спорткомитета динамовцев ждал их автобус, который сразу отвёз их на стадион. Завтра предстояла игра. 29 декабря они пропустили матч с «Дзержинцем» из Челябинска на своём поле, и теперь уральцы, приехавшие в Москву на матч с «Крыльями Советов» и проигравшие его 1:5 вынуждены будут на следующий день играть с «Динамо».

Аркадий Иванович по дороге растерял всё празднично благодушное настроение.

– Фомин, вот как на тебя надеяться. Думал уже всё уступить тебе место в первой пятёрке. Староват стал для этого. Вижу сам, что скорость не та уже. Опаздываю везде. А теперь опять придётся на площадку выходить. Что ты за человек такой?! – Чернышёв ткнул пальцем в сине-зелёную физиономию Вовки.

– Аркадий Иванович, я специально ночами хожу по улицам и бандитов разыскиваю, чтобы с ними подраться. Эдакий народный мститель. Убежать надо было. А если пистолет у них? Бежать перекатами и зигзагом?

– Не увиливай. Мужикам опять за тебя карячиться.

– Я выйду с Дзержинцем…

– Никуда ты не выйдешь. Я решаю, кто и когда выходит. Тренируй молодёжь. И готовься к двенадцатому январю к матчу с ВВС. Кого можно из молодёжки взять на замену?

– Валька Кузин. Чуть вес и рост подкачал, зато движется, как метеор. Просто летает над полем.

– Кузин, так Кузин. У тебя вторая тренировка у молодёжки сейчас. Готовься иди, я подойду, посмотрю Вальку этого.

Глава 6

Событие шестнадцатое

Мы в ответе за тех, кого напоили!

Пиво к обеду в меру бери. Пей понемногу – литра по три.

Я столько читал о вреде алкоголя, что решил навсегда бросить читать.

Просто счастье, что соперником оказался новичок высшей лиги челябинский «Дзержинец». Это будущий «Трактор». Сначала обзовут лет через пять «Авангардом», а ещё лет через пять «Трактором». Команда создавалась эвакуированными из Ленинграда в годы войны рабочими. Конечно, никого из них не осталось, подросла молодёжь, попался директор огромного завода – любитель спорта, и создал вот эту команду. До уровня «Динамо» «Дзержинцу» очень далеко. Именно так и решили все до единого динамовцы. А ещё наложились два обстоятельства. Часть народа обмывала присвоение звания ЗМС и выдачу приличной премии, и эта часть пригласила в ресторан вторую часть. Премия была большая и потому водка с белой головкой лилась рекой. Вторым обстоятельством было то, что практически две недели та часть команды, что не поехала в Давос и Париж, тренировалась очень и очень спустя рукава. Старшим Чернышёв поставил нападающего Николая Поставнина, а ещё приглядывал время от времени за ними и Якушин. Люди, предоставленные сами себе, а ещё немного обиженные, что за границу не взяли их, приходили на тренировку, делились на две половинки и в своё удовольствие часок играли без особого энтузиазма, потом ехали, обедали в столовую и расходились по домам. Мужики в основном женатые, семейные, есть чем заняться дома.

Вовка молодёжь перед отъездом накачал, настращал, что приедет и устроит тесты, на скорость, на выносливость, на точность паса и старшим поставил Льва Яшина. Этого фаната домой приходилось выгонять, ну, в общежитие. И он так же с недетским фанатизмом отнёсся к возложенным на него обязанностям. Замордовал пацанов. Ничего, то, что их не убивает, делает только сильнее.

С водкой так не работает. С водкой работает наоборот. Она не убивает, но делает слабее.

На матч Чернышёв, очевидно, предчувствуя результаты вчерашнего обмывания красивых значков, дал команду прийти мужикам на полчаса пораньше. Вовка тоже предчувствовал. Он и Вальке Кузину дал команду чуть пораньше прийти и сам приволокся с формой. Синяк никуда не делся и, трогаешь когда его, отдавался лёгкой болью, нос вёл себя ничуть не лучше, он хоть и перестал сливу огромную напоминать, но при попытке себя пропульпировать, отзывался тупой болью где-то в центре мозга. И губа верхняя разговаривала плохо. То ли мазь так подействовала, что врач наложил, то ли это процесс заживления такой, но она тоже прилично опухла и саднила. Выходило, что в целом, голова была к матчу не готова. При соприкосновении с противником она сразу о себе напомнит. А хоккей это не шахматы, и соприкосновения будут, если выйти на площадку.

Поединок команд «Динамо» Москва и «Дзержинец» Челябинск начался 12 января в шесть часов вечера. За то время, что они в Москве отсутствовали, чуда не произошло. Вышек с прожекторами по углам площадки не поставили, деревянных трибун тоже не добавилось. Всё по-прежнему. Деревянные борта из неструганных досок с наружной стороны засыпанные снегом, для прочности, трибуны амфитеатром из утоптанного снега и новогодними гирляндами лампочки в семь рядов над площадкой. Стабильность. И не менее стабильно пришло посмотреть матч почти десять тысяч человек, которые не вошли на трибуны. Несколько тысяч человек столпились за трибунами из снега и видеть ничего не могли, два источника информации у них имелось, чуть хрипящий и не всегда внятный комментарий Вадима Синявского и крики счастливцев, оказавшихся на деревянных и снежных трибунах.

Синявский перед матчем по своей привычке зашёл в раздевалку к динамовцам и пожелал удачи, а заодно и поздравил новых заслуженных мастеров. От Вовки отшатнулся.

– Это да! Как под трактором побывал. – Потом осмотрел ещё раз, покачивая головой, – Ничего, Фомин, заживёт до свадьбы. В хоккей играют настоящие мужики, а их синяки и шрамы украшают.

– Угу. Теперь традиция у нас такая в команде, как важная игра, так Артист побитый и играть не может, – буркнул стоящий рядом Чернышёв.

Несло перегаром от всей команды. И несло – это самый безобидный из эпитетов. Разило лучше. С ног сшибало – в самый раз. На разминке покидали единственному адекватному игроку в команде Вовке Третьякову по нескольку шайб, да проехались от ворот до ворот. Третьякова Фомин на обмывание значка не пустил. Заманил к себе и тётя Света сняла с него мерки. Тоже ведь в сумме больше пяти тысяч получил. Вполне на новое пальто, новый костюм и пару рубашек заработал. Его же отправил Вовка на Казанский вокзал за швейными машинками и чемоданом с тканями со Светой. Сам пугать москвичей сине-зелёной физиономией не стал. Страна, конечно, должна знать своих героев, но не в таком виде.

И не понятно, то ли зря отправил, то ли наоборот правильно поступил, но швея уж очень тщательно с Третьякова мерки вечером снимала. И ещё они договорились на следующий день после матча сходить в коммерческий магазин за тканями и там вместе выбрать, что «Вовочке» понравится.

Ну, а что хотел? Тётя Света отлично понимает, что Наташа – это стена и её не отодвинешь. И так же отлично понимает, что если охомутает Третьякова, то считай, половина дела сделана. Вовка получает иногда за месяц больше, чем высокооплачиваемый слесарь шестого разряда за год. И если они вернутся чемпионами мира по футболу или хоккею, то и нормальная квартира в Москве перепадёт. А ещё подарки из-за границы. А то что она на восемь лет старше Третьякова, так что. Повезло, выходит пацану и мать будет и любовница и жена одновременно.

– Ей, Артист, а ты чего не на площадке? – Вовка сидел на скамейке запасных, завёрнутый в одеяло, и смотрел, как ползают по льду динамовцы, и не заметил, как со стороны трибун подошёл Якушин. – Ох, ты! Ничего себе! Аркадий говорил, что тебя избили, но что ты такой красивый постеснялся сказать.

– Пусть не лезут.

– Ну, ну. Видишь, что творится? – Хитрый Михей сделал всеохватывающий жест в сторону динамовцев.

– Переоделся даже.

– Правильно. Не знают мужики меры. И Аркадий хорош. Иди, разминайся и десяти минут не пройдёт, как ты там понадобишься.

Событие семнадцатое

Если похмелье не лечить, то оно проходит за день! Если лечить за десять дней.

– А что будет, если выпить очень много водки?

– Будет послезавтра.

Хитрый Михей ошибся. Первый период динамовцы продержались. Вернее их продержал Третьяков. Сейчас всякой статистики – сколько та или иная команда бросила в сторону ворот противника, сколько в створ ворот, никто не ведёт. Вовка, сидя на скамейке, и хватаясь за голову, и мысленно и на самом деле, тоже точно не считал, но выходило, что челябинцы бросили по воротам Третьякова раз двадцать и один раз даже почти щелчок у них получился, а Вовка пропустил только один раз, и то шайба очень хитрая получилась. Она ударилась о конёк кого-то из «Дзержинца», отскочила в штангу, от неё отправилась назад на площадку, но тут конёк Васи Комарова её полёт прервал и отправил в свои ворота.

Надо отдать должное динамовцам и лично Чернышёву, они после пропущенной шайбы на пару мгновений встрепенулись и сумели на личном мастерстве Аркадия Ивановича создать несколько голевых моментов. У челябинцев Третьякова на воротах не стояло и третья попытка завершилась взятием ворот. Последние пять минут периода джержинцы уже тоже наелись, и игра шла вялая. Зрители начали свистеть и орать оскорбления обеим командам. Они пришли после тяжёлого рабочего дня и морозят сейчас сопли совсем не для того, чтобы за хороводами наблюдать. А именно это и происходило на площадке. Кто-то завладевал шайбой и не спеша вёл её к воротам соперника, а остальные девять человек пристраивались в хвост и ждали, чем это действо закончится. Заканчивалось по-разному, динамовцы мазали, а челябинцы не могли пробить Третьякова. Свист арбитра за свистом стадиона еле услышали.

Вовка ожидал, что Чернышёв будет кричать в перерыве на мужиков, но произошло все неожиданно.

– Легли все на пол! – Аркадий Иванович первым на пол сполз. – Артист читай свои молитвы про Солнце и море.

В первый раз сам предложил. Фомин, преодолевая боль в губе, «отчитал молитву» стараясь растянуть её на весь перерыв. В раздевалку сунулся было Хитрый Михей, но увидев процесс аутотренинга, закрыл дверь с стой стороны и стоял на страже, изредка было слышно, как он посылает подальше желающих «подбодрить» команду.

Чуда настоящего не произошло. Из положительного можно отметить, что народ не переругался и что за пятнадцать минут мужики всё же отдохнули. Ракетами после перерыва не летали по полю, но хоть не устраивали разборки друг с другом. А вот «Трактор» будущий завёлся, набрал оборотов и стал всё чаще и чаще окапываться на половине поля «Динамо». Звезду строить они не умели, как и использовать передачу за воротами, но старались из всех сил, и это старание принесло им успех. Игрок со смешной фамилией Женишек чисто по-бобровски встал перед воротами и, получив шайбу от товарища, отправил её между ног Третьякова, перед этим ложным замахом обманув его.

– Шайбу на пятой минуте второго периода в ворота «Динамо» забросил Георгий Женишек, – перекричал гул болельщиков Вадим Синявский.

И не собрались подопечные Чернышёва, как в первом периоде, и ещё сам Аркадий Иванович забыл всё, что от Фомина почерпнул. Он не стал меняться. Взыграло ретивое, на похмелье наложившись, и первая пятёрка провела на площадке почти весь период. Нужно было Чернышёву обязательно отыграться. И народ вместе с ним окрысился. Они даже минут на пять зажали дзержинцев на их половине и устроили расстрел ворот. Прицел только сбился, да и вратарь у челябинцев был не плох. Он одет был далеко не во вратарскую амуницию Третьякова и шайбы, которые динамовцы умудрялись поднять, встречал почти голым телом. Что там за защита из свитера и надетой под ним футболки?!

Под конец периода, так и не заменившись, Чернышёв и его пятёрка сдохли. И этим челябинцы воспользовались, они организовали быструю контратаку и выехали втроём на Третьякова. Первую шайбу Вовка отбил, но неудачно, прямо на клюшку всё тому же Георгию Женишеку, удар и обить щитком Третьяков сумел защитить ворота, вот только опять на челябинца. Удар.

– На последней минуте второго периода шайбу в ворота «Динамо» забросил Владимир Штырков. Счёт стал три – один в пользу «Дзержинца».

– Не работает Артист твоя молитва! – первым делом зарычал на Вовку в раздевалке играющий тренер.

Вовка тоже разозлился, а ещё больше опытный тренер Челенков, они забыли на минуту и про губу и про разницу в положении, осталась только разница в росте. Фомин был на десять сантиметров выше Чернышева, он приподнялся ещё на носки коньков и совсем навис над тренером. Кричать не стал, а прошипел.

– Аркадий Иванович, почему вы не заменились?!

– Да, ты…

– Почему вы не заменились? Вы же видели всё в Давосе. Почему? – Почти на шёпот Вовка перешёл, что уменьшить градус противостояния.

– Готовься, в третьем периоде играешь. – Чернышёв махнул рукой и сплюнул на пол, потом нагнулся, растёр плевок крагой и скомандовал весело так:

– Ложимся мужики. Про солнце и море слушать будем.

Событие восемнадцатое

Хоккей – уникальный вид спорта в том смысле, что вам нужно, чтобы каждый парень помогал друг другу и двигался в одном направлении, чтобы добиться успеха.

У. Гретцки

Легко сказать, иди, играй. Нужна победа. А играть-то с кем? Что, вдвоём с Валькой Кузиным? Ишин так толком и не поправился. Всё. Угробили его венгры. Остаётся, как и советовал он Василию Сталину поставить Вовку Ишина тренером созданной Сталиным младшим молодёжки. Но пока у ВВС нет этой молодёжной команды. Ишин бегает, прихрамывая, как может на тренировке и киснет. Не знает, чем теперь занялся. Вовка пока его обнадёживать не стал. А вдруг Василий не создаст команду или не поставит туда тренером пацана.

Первое звено привлекать к штурму ворот «Дзержинца» нельзя, они выдохлись. Особенно Чернышёв. Всё же возраст. Нужен ещё один нападающий, если их с Кузиным считать. Сергей Соловьёв? Он весь второй период просидел на скамейке. И почти весь первый. Так что самый свежий из старичков. С защитой ещё хуже. Есть только один не сдохший, как вся первая пятёрка. Это Олег Толмачёв. Всё, настоящих защитников больше нет. Есть Георгий Павлов. Он, в принципе, иногда играет защитником. И он медленный для нападающего и масса маловата. Если Фомину память не изменяет он 1922 года рождения. То есть, двадцать семь лет человеку. Староват амплуа менять. А куда деваться?

Вот такая пятёрка получается. И она совершенно не сыграна. Ни разу вместе не играли.

Вовка наблюдая за игрой в первом, а потом в валидольном втором периоде, несколько раз ловил себя на мысли, что сравнивает этот «Дзержинец» с той командой, прошлогодней, на игре с которой его и заприметил Аполлонов. Серьёзно добавила команда. Звезду ещё делать по-настоящему у них не получается, но явно казачки на матчах прошлогодних и начала этого года побывали, и казачки эти были не дураки, они сделали вывод из увиденного. Просто уровень исполнителей пока низковат. И даже ясно почему. Они на тренировках пытаются включить этот эпизод в игру, не отработав его отдельно без помех, не разобрав на элементы. Потому, чаще всего пас на то место, где игрок был пару мгновений назад. Но люди поймут. Эти умные засланные казачки сделают вывод. А вот главного открытия даже эти умные ещё не сделали. Они по-прежнему считают, что на площадке пять игроков и вратарь. Они не догадались ещё, что борт – это шестой игрок и с ним вполне можно играть, и он может отдавать точный пас. Нужно только вспомнить физику, что угол падения равен углу отражения. Под каким углом шайба в борт пришла, точно под таким и уйдёт. Бильярд им в помощь. Все современные хоккеисты, в смысле «канадцы» они выходцы из русского хоккея. А там нет бортов, там просто брошены на лёд скамейки, которые очерчивают площадку, и не более. Никому в голову там не придёт воспользоваться бортом для передачи мяча партнёру. Тем более что мяч – не шайба, и он летает.

Фомин в молодёжке передачу через борт отрабатывал особо. И пытался это донести и до основного состава «Динамо». Медленно, но начали парни пользоваться этим приёмом.

Свисток судьи и Вовка поехал на вбрасывание в центр ледовой площадки. Он наблюдал за трактористами будущими, их казачки не оценили того момента, что московские команды берут клюшку уже все обратным хватом. Оценят и внедрят, даже сомнений нет, но сейчас ещё выезжают дзержинцы на вбрасывание, держа клюшку, как при игре.

Фомин легко выцарапал шайбу и между своих ног отправил её на Сергея Соловьёва, и рванул к воротам челябинцев на правые усы. Соловьёв, как и договаривались, послал сразу на Кузина. А вот с Валькой они на тренировках молодёжи пас через борт отрабатывали. Щелчок, борт и на приличной скорости шайба скользит мимо вставшего в позицию для удара Фомина. Замах. Вратарь всё же хорош у соперника, он среагировал. Присел и клюшкой прикрыл левый угол. Удар и шайба верхом устремляется в открытый правый угол. В девятку. Гол. И тут Вовка получает удар коньком по голени. Это дзержинец футбольным подкатом решил его срубить. Если бы не металлический щиток с подкладкой из войлока, переломал бы кость.

Фомин грохнулся на подкатчика. Намерение у дзержинца были очевидные – выключить навсегда Вовку из игры. Ничего не изменилось за год, главное оружие челябинцев – очень грубая игра. Потому и Фомин не церемонился, он, падая на противника, со всей силы и всеми своими восьмьюдесятью пятью килограммами вдарил локтём правой руки в лицо соперника. Хрясь. Нос точно сломал. Но как же болит нога.

Вовка поднялся с помощью Толмачёва и поехал на одной ноге к скамейке запасных. Облизнул языком подбородок. Так и есть – солёный. Губу все же не уберёг, опять порвал.

Глава 7

Событие девятнадцатое

Шайба: твёрдый резиновый диск, по которому бьют хоккеисты, если не могут ударить друг друга.

Джимми Каннон

Чернышёв смотрел, как легко получилось забить гол Артисту, и клял себя. Ну, вот чего устроил во втором периоде, почему не заменился. И себя и мужиков загнал и никакого толка. Есть вполне подготовленная вторая пятёрка, разве с защитой и на самом деле чуть проблема, но вот решил же её Фомин.

– Гол! Молодец, Артист! – подпрыгнул Аркадий Иванович вместе со всем стадионом, и тут защитник челябинцев Василий Беляев нырнул ногами вперёд и со всех сил саданул коньками Вовке по голени. – Гад! Сволочь!

Чернышёв вместе со всей командой бросился на лёд. И только в самый последний миг остановился и наоборот встал на пути динамовцев, даже пришлось Револьда Леонова на лёд уронить. Парочку оплеух дзержинцы всё же не успевшие отъехать получили, но на помощь тренеру пришли арбитры, и драку команда на команду удалось предотвратить.

А тут Фомина Толмачёв до скамейки довёз.

– Что нога? – растолкал мужиков, окруживших Вовку, Аркадий Иванович.

– В щиток попал. Болит. Ушиб. – Фомин снял маску. Мать её, ну и рожа, а ещё и в крови вся. Губу всё же задели ему при падении.

– Иди в раздевалку. В крови весь. – Чернышёв оглядел динамовцев, на льду четверо осталось. Ну, их-то менять точно рано, только кем Артиста заменить? – Револьд помоги ему. Отведи в раздевалку. Витька Климович, замени Артиста. Мужики, – он подозвал подъехавших к скамейке хоккеистов, что сейчас были на площадке. – В точности повторяете, что сейчас делали. Только вместо Фомина будет Клим. Если не получится, строите звезду.

Пока Аркадий Иванович раздавал команды, на площадке происходило интересное действо. Беляев по-прежнему лежал на льду, его перевернули и пытались оттащить к противоположному борту, но почему-то остановились и врач команды «Дзержинец» выскочил на площадку. Он чего-то повертелся вокруг лежащего на льду хоккеиста и подозвал арбитра. Вдвоём они всё же подняли Беляева, и под руки донесли до калитки. А там перевалили через борт.

Чернышёв решил проверить, что там творится. Но игроки «Дзержинца» его к своей скамейке не подпустили, и чуть не с кулаками набросились. Потом уже, подъехав, главный судья матча объяснил, что Беляев без сознания и из него чуть не литр крови вытек, вон весь лёд в крови. И точно, огромное чёрно-красное пятно чуть размазанное было на том месте, где лежал челябинец.

– Так он Артиста, тьфу, Фомина на себя уронил, наверное, задел при падении.

– Я видел. Локтём ему Артист ваш в нос попал. Специально, я думаю, но удалять Фомина не буду, а вот этого на десять минут удалю. Специально покалечить Фомина хотел. И рапорт напишу, чтобы его дисквалифицировали до конца сезона. И вы напишите. Действие было не спортивное и умышленное.

Чернышёв снова подъехал к стоящим у своих ворот игрокам «Динамо» и порадовал:

– Удаление будет. Так что против четверых играете. Соберитесь мужики.

Вовка в раздевалке был привален к стене и врач команды ваткой сначала, а потом мокрым бинтом смыл с подбородка и губ кровь.

– Жить будешь, только не долго, если так будешь к здоровью относиться, – продолжая смывать кровь, проговорил Исаак Абрамович. – Вот, ватку подержи у губы. Я пойду к себе за мазью. Ещё на площадку собираешься?

– Да я до дому не дойду. Губа не проблема, хоть и неприятно, мне коньками по голени врезали. – Вовка хотел поморщиться, но тут и губа о себе напомнила. Больно морщиться. Непруха.

– А ну-ка давай, посмотрим, – и доктор стал расшнуровывать ботинок.

На голени оказался приличный кровоподтёк. Исаак Абрамович Фельдман наложил на него компресс с мазью и в это время стадион взорвался второй раз, за то время, что Вовка сидел в раздевалке. Даже гадать не надо, что произошло. За челябинцев так бы болеть не стали. Выходит, сумели и сравнять счёт и даже вот только что вперёд выйти.

– Ну, хоть не зря красотой рисковал. Ай! – это Вовка попробовал над своей шуткой посмеяться. Губа была против.

– Перелома нет, трещина может быть, но тоже сомнительно. Сильный ушиб. Спасли тебя Фомин эти щитки. Хорошую ты штуку придумал.

В это время стадион снова взорвался криками и свистом. А ещё через минуту гул стал другим. Таким он бывает, когда арбитр свистит, возвещая окончание матча. Зрители радуются победе своей команды. Вскоре и динамовцы гурьбой гомонящей ввалились. Совсем другие люди, прямо ничего общего с теми проклинающими себя и водку мужиками, что выходили на третий период из раздевалки.

– Это обмыть надо! – Крикнул Фомин, когда все уже зашли и дверь за собой закрыли, отсекая клубы пара.

Гомонящий народ стал стихать.

– Артист, он и есть Артист. Вот, правильно всё сказал, а так и хочется ему по башке его зелёной дать. – Чернышёв показал Вовке кулак. – Молодой ты ещё. Не понимаешь, что такое для человека звание «Заслуженный мастер спорта». И что такое премия в пять с половиной тысяч рублей. Такое раз в жизни бывает. Матчей сотни ещё будет. – Аркадий Иванович махнул рукой.

– Так что не идём в ресторан? – хохотнул Поставнин.

– Не идём у нас послезавтра матч с летунами. Пусть они идут в ресторан. Они днём выиграли пропущенный матч у Спартака 3:1. А мы завтра полноценную тренировку проведём и отработаем приём, что сегодня у Артиста получился. Его ведь не будет на матче с летунами. Вон, нога вся красная и опухла. Придётся без палочки – выручалочки справляться.

Событие двадцатое

Вроде бы все наладилось: на работу устроился, машину купил, ипотеку погасил, деньги на Таиланд скопил, а тебе – бац, и 60 лет!

Домой Вовка попал уже после полуночи. И довёз его виновник этого опоздания. Или задержки? Только Вовка начал переодеваться, постанывая, как столетний дед, как в раздевалку вломился слегка поддатый Аполлонов. Растолкал довольно настойчиво голых и полуголых мужиков и пробился к извивающемуся на лавке Вовке. Извивался Фомин, пытаясь с себя одежду снять, и при этом ни голову не задеть, ни ногу.

– Что с ногой, зятёк? Что ты за человек такой. Вчера рожу начистили, сегодня ногу сломали. Несчастье ходячее, как за тебя дочь отдавать, ты её быстро вдовой сделаешь. И мне на кутью расходы. – Аркадий Николаевич нашёл глазами Аркадия Иваныча, – А ты старый пень чего над ребёнком издеваешься? Зачем его с такой рожей на поле выпустил?

– В хоккей играют настоящие мужчины! Трус не играет в хоккей! – за Чернышёва, спасая того, ответил Челенков.

– Настоящие? – Генерал осмотрел динамовцев голых в основном. – Ну, есть признаки. Ладно. У меня там машина с Сергеем, шофёра нового дали. Поехали, зятёк, отвезу тебя в Кащенко, пусть и ногу на рентгене посмотрят и голову заодно.

– Так с ногой… – начал Вовка.

– Я с врачом говорил, он не уверен. Может быть трещина. Зачем ты Наташке с трещиной?

– Аркадий Николаевич, не смешно в сотый раз. – Вовка попробовал поморщиться, показывая, насколько ему не смешно, но губа морщиться отказывалась. Болела и снова опухла.

– Не смешно ему. Аркадий, – выудил Аполлонов спрятавшегося за спины динамовцев Чернышёва, – Этого симулянта несмешного одеть и отнести к машине.

Бамс и Фомин уже в Кащенко. Пальцами нос позадевал, глаза позакатывал, какую-то несмешную скороговорку повторил и был признан симулянтом. Рентген тоже трещины не нашёл. Хотя вид рентгенолог имел потасканный, явно из-за стола с водочкой подняли и за шиворот притащили. Так что, вполне возможно, что он и не нашёл трещину, потому что не хотел искать.

После этого Аркадий Николаевич отвёз его домой. Сам помог подняться на второй этаж, и сам потом пять минут осматривал тётю Свету, выскочившую открывать в той самой ночнушке подергушке.

– Хм! Ты это, Володя, вот это видел? – Ну, так себе кулак. У Фомина раза в два больше.

– Это родственница матери. Тётка мне. – Всем нужно врать одинаково.

– Эх, мне бы тётку такую. Смотри. Узнаю… Лишу наследства. Ха-ха-ха. – Аполлонов развернулся телом, продолжая головой обозревать спрятавшуюся за штору тётю Свету.

– Утром… А да завтра девкам в школу. Тоню пришлю проведать.

– Хорошо.

– Хорошо ему. А «Динамо» каково? И если у тебя не заживёт нога к этому студенческому чемпионату. Пришлю к тебе завтра врача, какого поопытней, со спортом связанного. Пусть правильных мазей выпишет.

Вовка послушал, как топают унты тестюшки по лестнице в подъезде, и обратился к «тёте».

– Света, выходи. А, Сим-сим откройся.

– Чего?

– Это из книги.

– Вова, тебя опять избили? – «сожительница» вышла из-за шторы и присела перед сидящим на табуретке в прихожей Фоминым.

– Ух, ты!

– Тьфу, на тебя. Сейчас платье надену.

– Может не надо…

– Ну, не надо, так не надо.

Через полчасаразгорячённые лежали рядом на коротковатой генеральской кровати. Тётя напрыгалась и накричалась. Вовка пластом лежал и ойкал при слишков высоком прыжке. Нога тогда сама тоже постанывала вместе с наездницей.

– Света, а как же Третьяков? – чуть повернулся к сопевшей под боком швее-мотористке.

– Вовочка? Он хороший. Только он ребёнок совсем.

– Так ты за него замуж пойдёшь?

– Пойду, если позовёт. Вот только что это за жизнь семейная. Он в общаге мужской, а я где? Ты Володя подумал, где мне жить?

– Нда. Нет. Мне тут посоветовали купить дом, Сталин в прошлом году, а ну, теперь в позапрошлом постановление напечатал в газете. Там ипотеку дают на строительство своих домов.

– Что дают?

– Вон газета лежит на тумбочке. Подай и свет зажги.

Ох, блин. Лучше бы не зажигала.

– Нет. Давай читай. Потом!!! – Вырвалась наездница.

– «Установить, что строящиеся во втором полугодии 1946 года и в 1947 г. 50 650 индивидуальных жилых домов продаются в собственность рабочим, инженерно-техническим работникам и служащим предприятий по следующей цене: жилой дом двухкомнатный с кухней, деревянный рубленый – 8 тыс. руб. и каменный – 10 т. руб; жилой дом трёхкомнатный с кухней, деревянный рубленый – 10 т. руб. и каменный – 12 т. руб.

5. Для предоставления рабочим, инженерно-техническим работникам и служащим возможности приобретения в собственность жилого дома обязать Центральный Коммунальный Банк выдавать ссуду в размере 8-10 т. руб. покупающим двухкомнатный жилой дом со сроком погашения в 10 лет и 10–12 т. руб. покупающим трёхкомнатный жилой дом со сроком погашения в 12 лет с взиманием за пользование ссудой 1 % (одного процента) в год.

Обязать Министерство финансов СССР ассигновать на выдачу кредита рабочим, инженерно-техническим работникам и служащим до 1 миллиарда рублей.

Председатель Совета Министров Союза ССР И. СТАЛИН

Управляющий Делами Совета Министров СССР Я. ЧАДАЕВ».

– Восемь тысяч рублей!!!??? Да где такие деньжищи взять? – схватилась за голову тётя.

– Ну, во-первых, ссуду дают, а во-вторых, Вовка только что получил вместе с зарплатой почти семь тысяч рублей. Я ему могу одолжить пять тысяч Можно купить каменный трёхкомнатный дом с кухней. Это как раз двенадцать тысяч рублей.

– Ох, Вовочка.

– А!

– Ой, Вовочка.

– Твою!!!

Событие двадцать первое

При храбром командире и трус храбрый.

У хорошего командира нет плохих солдат.

Каков сортир – таков и командир.

Мама Тоня прибыла обследовать гнездо разврата ни свет ни заря. Или лучше так – раным-раненько. Или вот так: поутру, ранним утром, спозаранок, чуть свет, раным-ранехонько, до петухов, раным-рано, раным-ранешенько, спозаранку, до света, с петухами, на заре.

А дальше строго по товарищу Островскому. Не этому – тому. Тому, который А. Н.

Вовка в школе милиции учился изредка и набегами, но задание-то получал, и вот в одном задание, по литературе, было – прочитать и написать сочинение по пьесе Островского «Свои люди – сочтёмся». Прочитал, чего в дороге не прочитать. Так приходит там Аграфена Кондратьевна в комнату и как давай с порога: «Так, так, бесстыдница! Как будто сердце чувствовало: ни свет ни заря, не поемши хлеба Божьего, да уж и за пляску тотчас»!

Одно слова только заменить надо. Вовка прихромал дверь открывать с гантелей в руке.

– Так, так, бесстыдник! (В трусах же сатиновых). Как будто сердце чувствовало: ни свет ни заря, не позавтракав даже и не выздоровев, уже за гирю свою хватаешься! Где эта тётя твоя? Почему котлетками жаренными с кухни не пахнет?

– Антонина…

– Сорок лет Антонина. Где она?

На начальственный рык из своих комнат в коридор высунули личики и Стеша, а Степанида Григорьевна и Светлана…? А как тётю по отчеству? И тётя Света. Фу, слава богу, тётя была не в рубашонке выше колена, а в халате генеральском.

– Ты чего, родственница, за больным не ухаживаешь, не кормишь его, и чего он с утра пораньше с гирей тут на одной ноге скачет. Ему покой и нормальное питание нужно. – Она глянула на контингент вверенный генеральским взглядом. – Вова марш в постель. Стеша, разводи огонь. Холодно у вас, и я котлеты принесла с пюре, нужно разогреть. Я-то, в отличие от вас, до полночи вчера стряпала, как узнала от Аркадия, что с Вовой приключилось.

Надо же?! Стеша не махнула рукой и не послала пришлую генеральшу по матушке. Она шмыгнула на кухню. Всё же генеральство – это заразно. Как там: «С кем поведёшься от того и наберёшься». Нужно сразу с генералами водиться.

– А ты родственница чего стоишь, как в гостях. Переодевайся, сейчас, уборку будем делать, он вон голыми ногами по грязному полу скачет.

И это была правда. Вовка был в валенках вчера и перед домом дворник песка насыпал, густо-густо, и этот песок к растаявшему на валенках в машине снегу прилип и приличную жменю его Фомин вчера с собой занёс в квартиру, и пока прыгал на одной ноге, пытаясь разуться, весь песок по коридору рассыпался. Стеша бы бросилась прибираться, но Аполлонов привёз Вовку за полночь и спала уже другого генерала родственница, а так как глуховата, то и не слышала, как они припёрлись. Опять же приличная звукоизоляция в квартире. Умели раньше толстые стены строить.

Антонина Павловна сунула тёте Свете в руку сумку с кастрюльками, звякнувшими, и остановилась перед наблюдавшим умильно за этой сценой, перенятия руководством частью, Фоминым.

– Ох, Вова, ну, как же так, ты посмотри на себя в зеркало…

Договорить обличительную речь генеральше не дали. В дверь настойчиво забарабанили.

– Кого это может принести в такую рань?! – Осуждающе глянула на Фомина тёща будущая.

Она открыла дверь и удивлённо уставилась на ломанувшуюся в квартиру дивчулю в шубке цигейковой и клубах морозного пара.

– Вы, девушка кто? – далеко пройти ей тёща не дала.

– Это – врач нашей команды – Галина Шалимова.

– Володя, я вчера не смогла к тебе пробиться. Тебя увезли сразу. Решила сегодня до работы заскочить, – стала расстёгивать шубку Галину.

– Домой? – это мама Тоня приревновала.

– Антонина Павловна. Мама Тоня, Галина замужем за нашим футболистом Виктором Шалимовым. И она лучший массажист в стране. Может мне ногу…

– Садись, сейчас посмотрю, – подала шубу Аполлоновой Шалимова.

А ведь доктора они с генеральшами на одной ступеньке по командным возможностям. Проигнорировала докторша генеральшу.

Тут в дверь снова забарабанили. И ещё настойчивей. Прямо ну, очень настойчиво. Вовка уже усевшийся на табурет подскочил, но его в четыре руки поймали, прикрыли голые коленки шубкой. Холодно блин. И уже две командирши пошли открывать дверь. А там…

Вона, чё оказывается и на двух генеральш укорот найдётся. На пороге во всё тех же клубах морозного воздуха стоял ещё один генерал. Настоящий.

Глава 8

Событие двадцать второе

Иметь собственный дом, удобный и уютный, где можно почувствовать себя защищённым, любимым и счастливым, мечтает любое живое существо.

Олег Рой

Фёдор Челенков с наступлением зимы оценил всю прелестьбудущего. В домах в будущем этом есть канализация, есть краны с горячей и холодной водой, а в зимнее, осеннее и весеннее время по батареям совершенно бесшумно циркулирует, волшебным образом попадающая туда, горячая вода. В жару же можно врубить кондиционер. Почти во всех гостиницах, ладно, отелях есть. И в автобусах есть, и в поездах, и в самолётах, и даже в каждом автомобиле. Кроме старых советских. Кондиционеризация всей страны. Всех стран. А тут в доме генеральским стоит буржуйка в комнате, стоит дровяная печь на кухне, и стоит сарай дровяник на улице, где для каждого жильца есть свой выделенный с отдельной дверью сарайчик, и там хранится запас дров или угля, точнее и того и другого. Уголь без дров не будет гореть, сначала дровами нужно печь раскочегарить и только потом туда можно уголь загружать. Естественно в подъезде нет батарей и там не сильно теплее, чем на улице.

Да, во многих домах в Москве уже эти удобства появились, ну, разве с кондиционерами побежали. Есть у Аполлоновых и горячая вода, и батареи горячущие зимой. Генерал-лейтенанту Пономарёву Ивану Михайловичу, назначенному начальником Политуправления Советских Оккупационных войск в Германии, к Вовкиному сожалению этих благ не достались. Вроде бы, в плане на ближайшее будущее есть строительство котельной во дворе, но планами греться тяжело. Ими можно только душу греть. А Советская власть души в человеке не нашла. Хорошо хоть по указанию Василия Сталина в квартиру, где Фомин теперь обитает, бросили воздушный кабель отдельной линией и проводку в комнатах и кухне поменяли на более толстую. Провод накручен на специальные цоколи катушечки, и когда рабочие меняли, то стены прилично покоцали, Вовка все раздумывал, нужно ли ему ремонт в чужой квартире делать. Решился. Да, всё руки не доходили.

Сейчас, прыгая на одной ноге за ворвавшимся в квартиру вместе с клубами морозного воздуха генералом по комнатам, опять Челенков себе дал поручение выделить денег и нанять людей чуть подштукатурить стены, где неаккуратно старый провод выдирали и побелить потом. Стены и без того прилично затёрты. Сейчас все белят мелом, а он легко осыпается и стирается при малейшем прикосновении. Невзрачно генеральская квартирка из-за этого смотрится. Так не своя же.

– Чего ты прыгаешь, Фомин? – остановился, наконец, в кухне Власик и повернулся к Вовке.

– Вчера на игре коньками по ноге получил. – Вовка, опираясь на стол, встал прямо. Власик был ниже Фомина сантиметров на двадцать – двадцать пять. Невысокий, весь белый, в смысле, седой, полненький человечек с деревенским таким лицом, благодушным, а хотелось при этом вытянуться рядом с ним и видеть грудь четвёртого человека.

– И что ходить не можешь? – Николай Сидорович чуть наклонился, разглядывая опухшую и посиневшую ногу Фомина, торчащую из трусов.

– Никак нет. Только прыгать на одной ноге.

– Никак нет… Смешно. Ах, да, ты же сейчас целый лейтенант. Дела! Чудит Василий Иосифович. Его дело. Лишь бы стране не во вред. Вчера мне принесли подборку статей в газетах про тебя Фомин. И справку с «Мелодии». Удивительный ты человек, Владимир Павлович. Загадка.

– Молния…

– Да, я ничего и не говорил. Что не американский шпион точно. Люди Лаврентия Павловича каждый твой чих проверили. Просто интересная загадка. Ладно. Я чего припёрся в такую рань. Собирайся, со мной поедешь. Там МУР с сотню человек арестовал, будем опознание устраивать. Три десятка человек без малого признались, что тебя у этого дома ограбить хотела. Синяки не у всех, хотя свежих полно. На пользу им. А человек десять подходят под твоё описание.

– Так…

– Ерунда, одевайся, донесём до машины. Или сам допрыгаешь, можешь же на одной ноге прыгать и на кровати скакать. Смешно ты, Фомин, краснеешь. Рожа сине-зелёная, а уши красные. Одну женщину знаю, кто две остальные?

– Врач команда, точнее фельдшер команды «Динамо» Галина Шалимова и …

– Слышал… Тётка твоя из Куйбышева. Светлана Порамонова.

– Светлана. Так точно товарищ генерал. А…

– Б. Одевайся. Время дорого.

Галина грудью третьего размера встала на защиту Вовки и не пустила его никуда, пока мазью ногу не намазала и не перебинтовала. А Стеша совершила за это же время чудо. Она гаркнула в своей глуховатой манере на одного из пришедших с Власиком лейтенантов и тот, подставив табурет, залез на антресоли и нашёл роскошную, возможно даже с серебряным наконечником и держалкой для руки в виде собаки трость чёрного дерева.

– Иван Михайлович ранен был, – пояснила она женщинам.

Власик трость у Вовки отобрал и чего-то там поверну, щёлк, и оказалось что внутри клинок, сантиметров пятьдесят, четырёхгранный. Шпага, наверное.

– Ну, если к Василию Иосифовичу, то без него… А так пользуйся. Даже после выздоровления рекомендую вечер с ней гулять. – Николай Сидорович вставил клинок на место и провернул, на голову собаке нажав. Щёлк, и опять обычна красивая трость.

Вовка попробовал. Нет. Трость здесь не помощник. Он на ногу тупо наступить не может, тут костыль нужен. Трость только прыгать на одной ноге мешает. О чём Челенков главному охраннику товарища Сталина и поведал.

Власик кивнул, сам за попытками наблюдал.

– Игнатьев, Очёсов, подняли лейтенанта и понесли к машине, – и, оглядев женщин столпившихся в прихожей, остановил взгляд на тёте Свете. – Пальто мне нравится, что вы сшили Фомину, приеду на днях, закажу себе.

Событие двадцать третье

– Что там сегодня в Большом?

– Дают оперу.

– Везет оперу!

МУР, где находится в стране победившего Социализма, знает каждая собака. Может, во времена Фомина ещё не каждая… Ещё не вышел на широкие и голубые экраны фильм Петровка 38. Лет через тридцать фильм снимут. Юлиан Семёнов сейчас ещё семнадцатилетний пацан, и даже отца его – рьяного пособника Бухарина ещё не арестовали и калекой в тюрьме не сделали. Петровка 38 находится в центре Москвы, совсем и не далеко от дома генерала Пономарёва. Через пятнадцать минут были на месте. Там огромного Фомина, кряхтя, подхватили под руки два в целом довольно тщедушный лейтенанта и по широкой лестнице винтовой подняли на третий этаж. Кабинетом это помещение назвать можно с натяжкой. В приличном помещении стоит один длинный стол и перед ним на противоположной стороне скамья во всю стену. Перед столом три стула. На один Вовку и взгромоздили. Ногу при этом разбередили. Два раза лейтенант Игнатьев её задевал своей. Повороты крутые в МУРе на лестнице.

На соседнем стуле сидел, прикрыв глаза, майор Кузьмин – начальник убойного отдела. Все эти три дня не ходи к семи гадалкам вытаскивали с малин и прочих злачных мест бандитов по всей Москве, проводили экспресс допрос и, выбив адрес других работников ножа и кастета, ехали по этим адресам. Помогали ли люди Власика. Да, тоже к гадалкам не нужно обращаться. Приказ исходил от самого Сталина и «превратно» понимать его дураков нет. Сказал вождь найти. Нашли. Всю Москву чекисты и опера на уши поставили. Потом ещё окончательные допросы и сличение «признавшихся» со словестным портретом, что дал Фомин. Вот, теперь всего десяток остался.

– Доброе утро, – Вовка кивнул бросившему на него косой взгляд муровцу.

– Начинайте! – хриплым, точно как у Жеглова, голосом распорядился начальник убойного отдела.

В кабинет зашёл мужик в форме капитана и сел на третий стул, с собой принёс несколько листков бумаги желтоватой и чернильницу с ручкой. И на этом действо закончилось. Минут пять ничего не происходило. Потом зашёл Власик со стулом в руке, угнездился на самом краю стола и кивнул головой стоящему в дверях лейтенанту. Тот скрылся и вот только после этого в кабинет завели четверых «подозреваемых».

Нда, теперь Вовка Власика понял. Фингалы были у всех четверых. Рожи у товарищей были даже похлеще обработаны, чем у самого Фомина. Можно сказать, один сплошной синяк вместо лица. И носы опухшие и свёрнутые в основном, и губы в запёкшейся крови. Родственные души.

– Смотри, Фомин, узнаешь кого? – повернулся как-то всем телом к нему майор Кузьмин.

Вовка, пока ехали в машине по улицам Москвы, пытался представить тех бандитов, что на него напали. А чёрт его знает? Нет, длинного должен узнать, а вот маленького в полушубке с ножом он толком и не рассмотрел. Сейчас длинный был один из четверых заведённых в комнату. Это был не тот, хоть и темно было, но всё же мужик был молодой, лет тридцати, а этот с сединой на висках и усики тоже седые. Не было усов на налётчике, и моложе был. Трое других были явно ниже ростом, был ли среди них коротышка с ножом? Фомин вгляделся в крайнего. Если только он. Щёчки были у того.

– Ну, что, Фомин, узнаешь кого? – толкнул его плечом Николай Сидорович.

– Крайний справа может быть… Выведите их. Можно?

– Увести! – скомандовал начальник убойного отдела, и двое милиционеров, что остались у дверей, толчками выпроводили подозреваемых.

– Товарищ майор, длинный точно не тот. На меня напал мужчина лет тридцати не больше. А вот крайний слева мог быть тем, что был с ножом. Но точно я не уверен. Я его мельком видел. И он не был так побит.

– Ха-ха. – Власик невесело, хохотнул. – Что их лечить теперь и на усиленное питание поставить. Ладно, майор, заводи следующих.

Вовка запаниковал. Все трое были низкого роста, и боксёра среди них точно не было. А вот маленький? Двое могли им быть. Они были примерно того же возраста и упитанные. И тоже все красно-синие у одного серьёзно опухло левое ухо.

– Ну, что, Фомин? – майор вполне нейтрально спросил, а Вовка ещё больше разволновался.

– Давайте следующих.

– Давайте. Афанасьев, этих уводите, и давай следующих.

Увели, дали.

И Вовка облегчённо вздохнул. Длинный боксёр точно стоял третьим. Прямо от сердца отлегло.

– Третий слева. С ним я боролся и дрался.

– Всех посмотри, – охладил его энтузиазм. Власик.

Вовка присмотрелся к трём оставшимся. А ведь вон тот, что стоит рядом с боксёром, очень похож. Фомин представил его в полушубке. Очень.

– Второй очень похож на того, что был с ножом.

– Уводи, Афанасьев.

Бандитов увели, а майор уже другим голосом, можно сказать отеческим и обрадованным поинтересовался.

– Уверен? Темно же было.

– В длинном уверен, товарищ майор. С низким похуже. Но больше всех остальных похож.

– Лады. Сейчас капитан протокол напишет, подпишешь и свободен.

– А я…

– Не ссы, Володя, домой отвезём, – Власик тоже, сразу видно, обрадовался, что эта эпопея с бандитами закончена. Явно не в своей тарелке был, и не своим делом занимался.

– А что будет с остальными? – Челенков надеялся, что как в фильме «Ликвидация», проредят преступность в Москве.

– Да, уж не бойся, назад не отпустим. На каждом куча преступлений, а на многих и трупов. Все по заслугам получат. Радуйся. Теперь по своему двору можешь среди ночи с девушками шастать некоторое время. Тишина будет в вашем районе.

Событие двадцать четвёртое

Вовка Фомин сидел в сатиновых трусах в кресле возле радиоприёмника «Рекорд» и чертыхался. И не качество звучания было тому причиной. Причиной было качество игры. Про сам приёмник, доставшийся Фомину за кучу денег и по большому блату, стоит упомянуть особо. Сходить, как во времена Фёдора Фёдоровича Челенкова, и купить в магазине радиотоваров приёмник невозможно в 1948 году. Их нет в простых магазинах и, вообще, очень мало приёмников у граждан СССР. Ну, во-первых, львиную долю приёмников изъяли во время войны у граждан для нужд армии. Во-вторых, из-за иностранной пропаганды, проклятые империалисты в 1946 году на английской "Би-би-си" начали транслировать передачи на русском языке. Поэтому возвращать радио москвичам власти не спешили.

Ещё и не все сложности с радио. Если граждане страны успели всё же купить себе новый экземпляр приёмника, то его требовалось обязательно регистрировать. Сделать это нужно было в почтовых отделениях по месту жительства. По закону, для этого отводилось 3 дня с момента приобретения. А если нет? Не пошёл счастливый обладатель новенького «Рекорда» на почту и не встал на учёт? Тогда штраф 50 рублей.

Ну, это всё потом, сначала нужно ещё умудриться купить. Простым людям купить радио было трудно. Для этого требовалось иметь доступ в магазин "Особторга". Товары там стоили намного дороже, чем везде. Вот цены с которыми столкнулся Фомин, получив доступ туда, после звонка Аркадия Николаевича: фотоаппарат "ФЭД-1" – 1100 рублей; патефон модели "ПТ-3" – 900 рублей, а за радиоприёмник "Рекорд – 47" пришлось Вовке выложить 600 рублей. При этом средняя зарплата после денежной реформы 1947 года составляла от 500 до 700 рублей.

Даже звонок Аполлонова не позволил Вовке прийти, выложить огромные деньги и забрать эту маленькую коробочку. Хрен там, пришлось месяц почти стоять в очереди. Всё выпускаемые в СССР приёмники шли налево. В конце марта 1946 года по решению Совета Министров СССР и ЦК ВКП (б) для секретарей райкомов партии, комсомола, также председателей исполкомов выделили 30 тысяч радиоприёмников. Из расчёта по 5 штук на каждый район. Эти заказы в первую очередь заводы и удовлетворяли.

Сейчас Фомин сидел в кресле перед приёмником, установленным на подоконнике, чтобы можно было через форточку выбросить антенну проволочную за окно и привязать к большущей липе, растущей возле дома. Сидел Вовка в домашних трусах на трезвую голову и был закутан в одеяло. И не было в квартире холодно. Стеша обе печи натопила, и двадцатиградусный мороз сковывал окна с той стороны, почти в квартиру генеральскую не проникая. Окна были проклеены полосками бумаги, а между рамами напихали они со Степанидой Гавриловной вату. Только от форточки и из-под подоконника чуть сквозило, но жар от двух печей эти попытки деда Мороза проникнуть в квартиру пресекал. В одеяло Фомин был закутан, так как в доме находилось три представительницы прекрасного пола, а он вынужден был ходить без штанов. Ну, Стеша его в трусах видела, тут не страшно. Тётя Света его и без трусов даже видела, а трусы сама по Вовкиным эскизам сшила, уж больно вещь, продаваемая под этим названием в магазине, была страхолюдная. Туда можно и трёх Вовок запихать, а Третьяковых глистообразных и восьмерых. Фёдор Фёдорович напрягся и вспомнил спортивные спартаковские трусы восьмидесятых годов. Тогда в спортивную моду вошли трусы короткие и в обтяжку. Ну, и покреативил чуток. Почему трусы должны быть чёрные или тёмно-синие и сатиновые. Добыл Фомин в магазине перед поездкой в Куйбышев белой и красной хлопчатой и шёлковой ткани и Света ему сшила настоящие спортивные спартаковские трусы.

Всё дело в третьей представительнице прекрасного пола. Перед Наташей Аполлоновой ходить в бело-красных трусах в обтяжку было стрёмно. На поле не стрёмно, на пляже не стрёмно… А в квартире полное не комильфо. Парадокс.

Утром опять не свет ни заря, и далее по списку, с петухами, в общем, пришла Галина Шалимова и сделала массаж ноги, выше колена, сняла старую повязку с мазями и, наложив новую мазь, вновь бинтами замотала всю голень. Вовка уже пробовал в трико забинтованную ногу сунуть, но они были узковаты, бинт стал задираться и Фомин на это дело плюнул, походит несколько дней в трусах. А тут после обеда заявилась Наташа. Плакаться. Вовка дверь открыл, дохромав уже с помощью трости, а там чудо в клубах морозных и ойкает. Вот и пришлось закутываться.

По радио «рекордному» Синявский кричал на всю квартиру. Страсти там, на малой арене стадиона «Динамо» кипели не шуточные. И матч был совсем не проходной. И Фомин должен был быть там. А он сидел и чертыхался. Чернышёв всё на этот раз делал правильно. Он менял пятёрки каждые две три минуты, он организовывал «системы» и «звёзды», он устраивал «квадрат» при игре в меньшинстве. Он… Он всё делал на пять балов. И команда играла тоже на пятёрку, по крайней мере, так говорил Синявский, и это следовало из того, что слышалось из «Рекорда».

Только с противоположной стороны были не мальчики для битья. А самим Чернышёвым и Фоминым обученные «Сталинские соколы». Противопоставить мастерству тройки форвардов Зденек Зикмунд – Иван Новиков – Юрий Тарасов, динамовцам в этот раз было нечего. Сами на свою голову её сделали лучшей в СССР, а может и в мире. Со страшной силой не хватало на площадке Фомина с его весом и скоростью, с его умением понять, что идёт не так и оказаться в нужной точке в нужный момент.

Динамо не проигрывало. Оно не выигрывало. Счёт почти всю игра был равным. Только Юрий Тарасов открыл счёт, как сам Чернышёв его сравнял. И рубка весь остаток первого периода без голов. Во втором в самом начале отличился Зденек Зикмунд. Чех уроки Вовки усвоил, он щелчком оторвал шайбу ото льда и запустил в девятку правую. Третьяков среагировал, как говорил…Как кричал Синявский и отбить успел шайбу назад на площадку, но Зденек рванувшийся к воротам её низом между щитков Третьякова в ворота запихал выверенным бильярдным ударом. Не, не другим концом клюшки – точным ударом. Прямо в малюсенькую лузу, в просвет между щитками.

Через минуту молодой, играющий всего второй матч за основу «Динамо» Валька Кузин совершил сольный проход к воротам с центра поля и переиграл вратаря «лётчиков» Николай Исаев. Он замахнулся, изобразил удар, и катнул легонько шайбу набегающему Николаю Медведеву. 2:2.

И опять жёсткая борьба до конца периода. Безрезультатная. Равные по силе команды на площадке.

Сейчас шёл третий период и опять всё под копирку. В самом начале, буквально первая же атака ВВС МВО закончилась взятием ворот Третьякова. На этот раз под очень острым углом забил Иван Новиков с подачи Юрия Тарасова. И сразу ответ «Динамо». На этот раз Валька забросил сам с подачи Чернышёва.

Тут-то Наташа и пришла. Фомин завернулся в одеяло, чмокнул её в щёчку и попросил подождать десяток минут. Со Стешей пообщаться или с тётей Светой, но начинающаяся артистка других женщин проигнорировала, и села на табурет рядом с Вовкой, дуться. Она ему о своих проблемах пришла поплакаться, а он радио предпочтение отдаёт.

Глава 9

Событие двадцать пятое

Кто стоит высоко и у всех на виду, не должен позволять себе порывистых движений.

Наполеон I Бонапарт

Я всегда была популярна. Правда, не все об этом знали.

Леди Гага

Горе было горькое. Да, даже ещё горше. У начинающей кинодивы. Есть же шкала для определения остроты перца. Фамилией англичанина её придумавшего обзывается. Если Челенков не путает, то называется шкала Сковелла. В Мексике им в ресторане гид рассказывал. Может, и не Сковелла, а Сковилла, лет прилично прошло, да ещё молния в голову шарахнула. Мог и перепутать пару букв. Не важно. Главное – шкала такая есть. Вот и шкала по горькости горя просто обязана быть. И по ней вчера Наташа получила десять балов из десяти. Горше горя уже не бывает. А обида в балах по какой-нибудь шкале измеряется? По этой шкале Наташик обиделась на будущую мировую звезду, на сто балов из ста.

А виновата во всем мама Тоня. Вовка тоже, конечно, виноват. Потакал. Ну, чего теперь, теперь нужно силы прикладывать, чтобы ситуацию развернуть и доказать будущей звезде, что есть и звездатей. Тут ведь только десять процентов – это талант. Ещё десять – труд, а восемьдесят процентов – это реклама. О чём товарищ Любимов и знать-то не знает.

Теперь по порядку. Хотя, можно и с конца. Вчера мама Тоня, она же Антонина Павловна Аполлонова залучила в свои тенета актёра известного, чтобы будущая, а ныне просто восходящая звезда прослушала дочку. Дочка не пела, она басню читала. Весной Наташа закончит одиннадцатый класс, и Антонина Павловна решила, что дочь будет поступать в Щуку. На самом деле это учебное заведение называется длинно: «Театральный институт имени Бориса Щукина при Государственном академическом театре имени Евгения Вахтангова». Ну, подняла старшая Аполлонова кое-какие связи и им посоветовали устроить дочери прослушивание предварительное. Пусть один из актёров этого театра и прослушает девочку. Вдруг у неё не всё хорошо с талантом? Опять подняли связи, и нашли не кого-то там, а восходящую звезду этого театра – Юрия Петровича Любимова.

Домой пришёл Юрий Петрович к Аполлоновым, пока папы дома нет.

Наташа, как и положено, выучила басню «Стрекоза и муравей» и от души прочитала её товарищу Любимову. А этот, с позволения сказать, будущая звезда, и скажи при маме, дочери и даже при папе, который неожиданно нагрянул, что нет у девочки таланта лицедейства. Кич и пафос есть, а таланта нет.

В душе Вовка даже, когда вся в слезах Наташа позвонила вчера, обрадовался. Ну, его нафиг – иметь жену актрису. Что это за жизнь, он в разъездах, она на гастролях и съёмках. Но это в душе, так же не скажешь ни самой начинающей актрисе, ни, тем более, маме Тоне. Это двух врагов сразу наживёшь. Есть ещё нюанс в этом деле весёлый. Прямо прикольный. Любимову видимо не сказали, кто такая Наташа Аполлонова. А если и сказали, то не то, что нужно. Ну, там сообщили, что она дочь генерал-полковника и Сталинского сатрапа, из-за которого родители Любимого были арестованы и репрессированы, а теперь председателя Спорткомитета, то есть почти министра. Золотая молодёжь. Мажорка полная. Хоть и худая.

А про то, что Наташа Аполлонова снялась уже у режиссёра Альберта Александровича Гендельштейна, который к тому ещё и зять Утёсова, в двух клипах, которые 9 мая выйдут на большой экран, так как высочайше утверждены самим Сталиным, и сейчас снимается в полнометражной кинокартине «Футбольный урок», где у неё приличная по времени и значимости роль спортсменки и сестры главного героя, товарищу Любимову видимо не сказали. Или он полный дебил. Сталин посмотрел клипы и прослезился, а Любимов говорит кич и пафос. На кого попёр!!!

Это так Вовка Наташу успокоил. С фильмом получилось как всегда… Пока были погоды, его утверждали, резали, переписывали сценарий, сокращали и снимали в помещении. А когда дошло дело до съёмок самих финтов футбольных на поле, то на этом поле вместо зелёной травки оказался снег. Ну, полная неожиданность. И вот теперь, медленно, никуда не торопясь снимали сцены в квартире, школе, на стадионе, там, где можно во внутренних помещениях снимать, в кабинете тренера, в раздевалке, и тому подобное. А основные съёмки начнутся в мае в Крыму, где трава уже должна быть зелёной, а закончатся в июне в Москве на стадионе «Динамо». Всё же стадион «Динамо» в сценарии занимает ведущую роль. А его не подделать. Профиль запоминающийся.

То, что фильм про футбольные финты будет иметь колоссальный успех в СССР, даже можно не сомневаться. Ещё и знаменитый «Пираты XX века» превзойдёт по посещаемости. Каждый мальчишка страны сходит по десять раз, чтобы запомнить эти финты. И не стоит сомневаться и в том, что фильм купят не меньше ста стран. Да, все купят, сколько их сейчас есть. Футбол самый популярный вид спорта в мире, и украсть наработку ведущей спортивной державы, а таковой СССР является, и будет признан всеми странами после чемпионата мира, захотят все страны на земном шарике.

С одной стороны хорошо. СССР будет авторитетом в футболе и получит за продажу этого фильма огромные деньги, которые Аполлонов может пустить на строительство стадионов и открытие детских секций, да на финансирование турнира «Кожаный мяч», наконец. Плохо, то, что пять финтов из будущего уйдёт гулять по миру. Челенков себя только тем утешал, что все в мире знают финт Зидана, но это не сделало всех знатоков этих великими футболистами. Знать финт и применять его в игре, когда к тебе, в намерении ударить обязательно по ногам, бегут двое соперников – это разные разности.

– Наташик, знаешь, что самое интересное? – прослушав до конца репортаж Синявского, – поддёрнул носик рёве-корове Фомин.

– У!

– Этот Любимов будет поражён в один из дней, через полгода. Не так. Он будет в самое сердце уязвлён, целую неделю. Вся страна будет ломиться в кинотеатры на фильм с твоим участием, а в театре этом имени товарища Вахтангова будет девять десятых пустых мест. Придут только старые грымзы, завзятые театралки. Он же не понимает, что против Ленина попёр. А Владимир Ильич что сказал?

– Что? – глаза круглые зелёные.

– Из всех искусств для нас важнейшим является кино. За тебя в этой Щуке биться будут все преподаватели смертным боем. Каждому захочется, чтобы в его группе оказалась та самая известная кинодива – Аполлонова. Ты можешь эту басню через губу с малоросским акцентом читать, а они в приёмной комиссии овации устроят.

– Правда?

– Зуб даю. – Блин. Вот дал же бог девочке глаза. Таких, вообще, больше нет ни у кого в мире. Особенно, когда Наташа смотрит на свет, как сейчас. Зрачок сужается, и радужка становится широкой и ярко-зелёной. Словно линзы вставили, совершенно нечеловеческие глаза. В такие страшно смотреться. Такие нужно целовать, чтобы промокнуть слезинки.

Юрий Любимов в те годы

Событие двадцать шестое

Есть блат – не нужен булат.

Если не в деньгах счастье, то отдайте их соседу.

Жюль Ренар

День вообще насыщенным выдался. Матч этот по радио валидольный, закончившийся вничью 4:4. Потом Наташа на пороге, уходя, столкнулась с генерал-лейтенантом Власиком. И Фомин никоим образом к визиту начальника охраны Сталина не был причастен. Николай Сидорович пришёл, как и обещал, к тёте Свете, хотел иметь пальто, как у Вовки. И костюм, как у Вовки, и рубашку, как у Фомина.

Света с утра из своей комнаты носа не казала, была страшно занята. Она пыталась сшить Третьякову пальто. Вовка длинный в деньгах купался, в прямом смысле этого слова. Он получал зарплату милиционера и побывал уже на двух международных турнирах, после чего их завалили премиями. И Третьяков эти деньги практически не тратил. Он их на книжку складывал, а ходил в телогрейке, если надо было куда-то идти на гражданке, или в милицейской форме, если нужно было идти на стадион. При этом у него под нарами в общаге, в чемодане, лежала одежда, что им пошили для поездки в Югославию, Ну, это летняя одежда, ладно, пусть лежит до лета, и там же лежали пальто и костюм из Швейцарско-Парижского турне.

– Ты почему не ходишь в этом пальто? – спросил его пару дней назад Фомин.

– Ага, ещё порежут, как тебе.

– А Света? Она думает, что ты не имеешь ничего кроме этой старой телогрейки.

– Пусть сошьёт, – потупился этот ребёнок двухметровый.

Фомин извилинами пошевелил. Вона чё! Это так Третьяков к себе девушку привязывает. Оденет его беднягу раздетого – разутого, потом котлетками будет кормить, голодного. А потом согреет – холодного. Семейная, так сказать, жизнь. Ладно, их дело.

– Фомин, а ты знаешь, сколько Вовочка потратил на материал? – утром вместо здрасьте огорошила его тётя Света.

– Материал дорогой.

– Дорогой! Он очень дорогой. Шерстяная ткань, что пошла на пальто, стоит почти триста рублей метр, шёлк и бязь на рубашки дешевле, но всё одно шёлк – 137 рублей метр. А бостон на костюм, что он купил в коммерческом магазине, стоит вообще шестьсот рублей за метр. Он две тысячи рублей с лишним на материал потратил.

– Третьяков парень богатый…

– А домик трёхкомнатный? – тётя Света ещё та рыбина. Уже, наверное, мебель мысленно расставляет.

– Мы скоро поедем в Чехословакию, уверен, что там эти деньги заработаем. Особенно Третьяков. Это уникум просто. Ему равных нет в стране.

– Хорошо…

– Слушай, Света, а скажи мне, существуют какие-то общие расценки на твою работу? Ну, в смысле подпольные. Не в ателье.

– В Москве не знаю, а в Куйбышеве могу сказать.

– Так скажи.

– Цены примерно такие… – швея – подпольщица задумалась на пару секунд, – Пошить блузку – тридцать рублей, юбку – двадцать пять, а если на подкладке, то тоже тридцать.

Платье – сорок рублей. А если нарядное платье с кружавчиками и воланами всякими, то пятьдесят рублей. Брюки, где-то сорок рублей, может пятьдесят в зависимости от фасона. Пиджак пятьдесят рублей. Самое дорогое – это пальто, там от ста рублей и до четырёхсот в зависимости от материала и воротника. Ну, и если перелицевать нужно старое.

Вовка прикинул в голове, сколько может тогда швея за месяц заработать. Выходило, что зря весь народ швеям завидует. Работают день и ночь, зрение портят, с освящением сейчас так себе и в результате заработает еле-еле на питание и чтобы самой одеться. Это пальто за сто рублей ещё ведь сшить надо, это не один день трудиться придётся.

Вот сейчас она ведь и днём и ночью строчить будет, чтобы Власику кучу одежды пошить, и ни копейки сверху не возьмёт. А то и занизит цену. Зато, какой блат. Нужно надеяться, что Николай Сидорович добро помнит, и, если тётя Света попадётся при облаве какой очередной, как тунеядка, то замолвит словечко за неё в милиции. Ну, понятно, если узнает об этом.

Про тунеядство нужно срочно подумать. Фомин попытался по своей комнате походить без тросточки. В принципе плохо пока, но уже гораздо лучше, чем в прошлое утро. То ли мазь работает, то ли молодой организм, но синяк уже и посинел и даже местами пожелтел и при опоре на ногу не острая боль обжигает, а так, ноет. Если к утру ещё полегчает, то нужно будет съездить к старшему закройщику ателье «Радуга» Исааку Яковлевичу Розенфельду. Может, у них там, в ателье, есть фишка, как это называется, швея надомница? которой работу приносят, а потом готовое забирают. Будет немного для ателье строчить и числиться там, то есть, иметь официальную работу, и запись в трудовой книжке, а через Аполлонова можно попробовать и временную прописку, а то и постоянную ей сделать. Они же теперь будут всё семьёй у тёти Светы одеваться. Пусть порадеет о близком человеке.

Событие двадцать седьмое

Из телерепортажа с хоккейного матча:

– Проброс вдоль ворот. Короткая передача! Удар!! Шайба летит в комментаторскую кабину!!! … … Шфишток и шмена шоштафа…

Чуда не произошло. Утром Фомин попытался встать и одеться для выхода на мороз. И хрень получилась. Он даже без палочки до ванной дохромал, потом до кухни, где позавтракал, сунув контейнер в микроволновку с пюрешкой и котлетой на косточке. Ну, нет, так нет. Достал из-за форточки сетку с колбасой и попробовал отрезать кусок, чтобы бутерброд сделать. И, как и с микроволновкой – полный облом. Январские почти тридцатиградусные морозы превратили колбасу в камень. Тут не нож нужен, а дисковая пила с алмазным напылением. Опять нет?! Что за жизнь-то такая?! При этом колбаса чуть оттаяла, пока он с ней мучился по наружи и, выскользнув из-под ножа, проскользила по столешнице и свалилась на пол с грохотом, перебудившем весь дом. Прибежала в своей подергушке тётя Света и чинно, зевая на ходу, пришла навести порядок на вверенной ей территории Стеша.

Эти две сожительницы Фомина начали напрягать. Они оказались ярко выраженными совами. Работали или хренью другой занимались чуть не до утра, а потом спали до обеда. Сам же Вовка был жаворонком, и это несовпадение ритмов жизненных приносило кучу неудобств, особенно теперь, когда он засыпал под стрёкот швейной машинки.

На Фомина женщины цикнули, отправив уроки делать, и принялись разжигать обе печи и готовить завтрак. За ночь, несмотря на приличную порцию угля, что Степанида Гавриловна в полночь примерно в обе печи загружала, квартира прилично выстудилась.

Вовка понимал, что уроки делать надо, скоро в школе милиции экзамены, а он половину учебников в руки не брал. И ведь сознавал отлично, что знания, полученные в прошлом жизни в горном институте, помочь не смогут, но всё время находил причины отложить «уроки» на потом.

Вовка попробовал надеть унты и понял, что рано ему ещё выходить в люди. Лучше и, правда, поготовиться к экзаменам.

Зато на следующий день с ногой стало уже лучше, и опухоль почти прошла, и болеть при шагистике почти перестала. Хотел Фомин рвануть в «Радугу», но передумал, сегодня была у «Динамо» последняя пропущенная из-за турне по Европам игра. Игра должна быть с одноклубниками из Риги. Их специально выдернули из дома, чтобы латыши сыграли три пропущенные игры с лидерами. «Динамо» было последнее в очереди. Сначала рижанам навтыкал ВВС – 9:2, потом в ожесточённой борьбе на последней минуте вырвал победу ЦДКА – 2:1, И теперь усталые и сломленные они должны ещё и под каток «Динамо» Москвы попасть.

Чернышёв Вовку с тросточкой буржуйской встретил холодно. И Фомин его понимал. С ним во главе второй пятёрки динамовцы бы с летунами справились. И то, что в травме ноги его вины нет вообще, все уже забыли, а вот, то, что он не спас команду – это, да, это ощутили.

По потерянным очкам сейчас получалось, что на первое место вышел ЦДКА. С «Динамо» у них ничья в первом круге – 2:2. Зато они выиграли у ВВС, а ВВС сыграл вничью с динамовцами позавчера. Так что «Динамо» на втором месте, а лётчики пока на третьем. И это всё только предварительные ласки. Судьба медалей от этих одного – двух очков зависит мало. Тройка лидеров не проиграет остальным командам и будет всё решаться в очных встречах. Ни одной из трёх команд больше нельзя проигрывать ни одного матча, если есть желание стать чемпионом СССР.

Весь матч Вовка проводить на скамейке не стал. Днём чуть потеплело, но всё одно под двадцать градусов мороза в столице. И ветер приличный. Можно застудить больную ногу и вообще калекой остаться. Так что Фомин выбрал челночную дипломатию. Посидит на скамье у борта, покричит советов, дождётся гола, и в раздевалку. Игра всё время шла под диктовку «москвичей», но положительные изменения с точки зрения прогресса в советском хоккее были налицо. Рижане, как и москвичи, менялись теперь если и не при первой возможности, то все же минуты через две – три. И даже шайбу поднимать некоторые щелчком научились. В их команде уже все до единого этим приёмом владели. А теперь и другие команды подтягиваются. Победную четвёртую шайбу в ворота рижан забросил Валька Кузин. Он, вообще, в тех эпизодах, которые Вовка в своих челночных просмотрах видел, играл здорово, ничем не хуже первого звена. А вдвоём с Вовкой они будут просто ну, очень грозной силой.

– Счёт матча – 4:1 в пользу хозяев поля команды «Динамо» Москва. Шайбы забросили… – прохрипел в простуженный динамик Вадим Синявский и закалённый морозостойкий московский люд стал покидать трибуны. Стянув шубенки и дуя на заледеневшие руки, похромал в раздевалку и Фомин. Всё же здорово, что летом отопление в неё провели. Как бы сейчас потные и разгорячённые мужики в двадцатиградусный мороз тут переодевались и мылись. Нда, точно так же как и в прошлом году, когда ни горячей воды, ни отопления в раздевалке не было.

– Фомин, что с перспективами? Через неделю нужно в Чехословакию выезжать, – появился в раздевалке Василий Сталин. То ли трезвый, то ли на таком морозе и водка не берёт.

– Буду готов, товарищ генерал.

– Хорошо. Завтра подъедь к восьми утра в штаб. Удостоверение лейтенанта запаса получишь и обговорим про твои… Отец сказал, чтобы все три весёлые песни засняли на плёнку. В помощь выделят оркестр Утёсова. Так что тебе нужно с ним встретиться… Ну, и что от меня надо. Подумай. Завтра скажешь.

Глава 10

Событие двадцать восьмое

Меняю комнату 20 кв. м в трёхкомнатной квартире. Есть ещё одна соседка со всеми удобствами

Домой Вовку подвозил Аполлонов, присутствующий на матче какистовый динамовский болельщик. Он зашёл сразу после Василия Сталина, и очевидно, чтобы лишний раз с тем не пересекаться задом выпятился назад, и зашёл уже минут через десять, когда Вовка сам собирался выходить, переговорив с Третьяковым о количестве денег у того отложенных на книжку.

– Иди, Володя, к машине. Ха-ха. Иди, тут слово не верное. Хромай, зятёк к машине, я сейчас Аркадия по плечу хлопну и тоже приду. Молодцы, замечательный был матч. Так ведь?

– Да, играли на все пять баллов.

– И я о том. Иди.

Вовка с трудом в машину залез, ходить уже почти нормально получалось, а когда ногой за сиденье задел, втискиваясь на заднее сидение, то приличный такой болевой сигнал получил, что рано пускаться в гопак.

Ехали сначала молча, а потом Аркадий Николаевич развернулся и, пристально в побитое лицо Вовкино вглядываясь, спросил:

– Володя, а какие у тебя планы по отношению тёти этой твоей? Она, что, постоянно будет жить у тебя? – и брови обе свёл к переносице.

Фомин и рассказал о своей задумке по домику и устройстве на работу в ателье «Радуга» через Исаака Яковлевича Розенфельда.

– Сергей, останови машину. Курить сильно захотелось, а этот спортсмен дыма табачного не выносит. Пошли зятёк, выйдем на морозец, я покурю, а ты мне расскажешь, как к экзаменам готовишься.

– Володька, ты скажи мне, ты, правда, не американский шпион? – Аполлонов чиркнул той самой парижской зажигалкой. Эйфелеву башню на ней сточили и нарисовали Спасскую со звездой, гравировщик был просто с золотыми руками. Красота и даже не заметно, что до этого там был символ Парижа.

– Я…

– Это был риторический вопрос. Я знаю и что люди Абакумова тебя проверяли и что теперь и Власик сам лично дополнительно справки навёл. Просто иногда ты вещи делаешь, или как сейчас, собираешься делать, которые нормальный советский человек не стал бы делать, а если и стал, то с большой оглядкой.

– Что опять не так, Аркадий Николаевич, нельзя дом купить? – не въехал Фомин. В чём прокол?

– Дом. Ну, давай начнём с дома. Сама мысль замечательная. И даже уверен, у Третьякова после поездки в Чехословакию, денег на него хватит, но, во-первых, дома продают только семьям. А они не женаты. Завтра же пусть подадут заявление в загс, а я потом поспособствую, чтобы их послезавтра расписали. А, во-вторых, и детей нет. Желательно бы хоть справку о беременности этой тёти Светы. Ты им намекни, а она пусть сходит к врачу… Пусть справку возьмёт, что беременна.

– А…

– Ага. Пусть сошьёт чего врачихе или врачу. Не обман же, а чуть вперёд забежали.

– Хорошо…

– Плохо. Володя, плохо. Я, конечно, не имею отношение к строительству этих домов, но как-то на совещание в правительстве вопроса коснулись и там ближе Красногорска ничего, как я понял, не строят, а большую часть вообще строят в Сибири. Допустим, есть в Красногорске, что-то докладывал какой-то лысый товарищ. А как Третьяков будет каждый день из Красногорска добираться до Москвы на тренировки и игры? Электричкой? Каждый день? Хорошая забота о друге.

– А в Москве таких домов не строят? – такой шикарный план рассыпался.

– Нет. А вот дальше слушай внимательно, раз ты американский шпион и с нашими обычаями не знаком. Есть в стране, в основном в Москве, люди, которые наживаются за счёт всяких сделок, которые обычные люди совершить не могут. В твоём случае это выглядит так, Третьяков женится на твоей тётке и купит домик в Красногорске. Желательно и, правда, трёхкомнатный, тогда шансов больше. Потом он обращается к такому товарищу, и тот организует ему обмен на дом в Москве, есть на окраинах ещё много частного сектора. И не всё ещё, с некоторых московских окраин добираться до «Динамо» дольше, чем от Красногорска. Там хоть прямая электричка, а тут с тремя пересадками, с автобуса переполненного на трамвай, не менее переполненный. Дальше этот же товарищ подпольный меняет дом в Москве на квартиру. Чем чёрт не шутит, может при приличном вознаграждении даже и на отдельную получится.

– А как же Третьякову на этих риэлторов выйти.

– На кого? Всё-таки самый ты настоящий американский шпион, Фомин.

– Нелегальных маклеров, это я так для конспирации их назвал, – сплюнув мысленно от очередного прокола, поправился Вовка.

– Конспиратор хренов. Ох, Володя, Володя. Хлебну я с тобой ещё горя. Не надо Третьякову выходить на них. Рожа у него не та. И годков маловато. Кинут, а потом и милицию не привлечёшь. Ты завтра съезди зарплату в кооперативе «Уют» получи и шепни Игнатову Пётру Ильичу, о чём мы с тобой сейчас говорили. Только тоже покурить выйдете.

– А он этих маклеров знает?

– Игнатов-то. Он самого чёрта и раньше знал, а теперь это такая гора, что хрен сковырнёшь. Ты даже не представляешь, какие люди к нему на поклон ходят, чтобы мебель твою заказать. Там министры и генералы в очереди стоят. И риэлты твои тоже стоят. Может и денег не сильно много от Третьякова понадобится. Сделает вне очереди кровать со столом, диван твой раздвижной и расстарается риэлт. Тьфу, слово какое противное.

– Маклер лучше.

– Тьфу. Эх, до седин дожил, а с тобой такой ерундой противозаконной занимаюсь. Но девки мои против проживания тёти этой твоей с тобой под одной крышей, а потому приходится, а то мне Тоня всю плешь проест.

– Так нет у вас.

– С тобой будет. А вот теперь слушай внимательно. К еврею этому не ходи и никаких разговоров про Свету не веди.

– Не понял, а как… – На самом деле не понял.

– А так! Запрещаю.

– Может, всё же объясните, Аркадий Николаевич, на самом деле не врубаюсь.

– М-м-м. Тут по делу Жданова… Словом, не крутись пока рядом с евреями. Вообще.

– У нас врач команды – Исаак Абрамович Фельдман.

– Возможно, завтра уже и не будет врачом. Тем более «Динамо».

– Дело врачей? – про себя прошептал Челенков. Так краем уха слышал в будущем.

Услышал Аполлонов. Выплюнул сигарету и затоптал от души в снег.

– Запрещаю!!!

– А как же сделать прописку и трудовую книжку Свете… тёте Свете?

– Как, как? Подумать нужно. Хотя… Чего думать. Пусть сходит на биржу и зарегистрируется как домработница у тебя. Прописку временную в генеральской квартире получит, а там Третьяков дом купит, ну и дальше вся эта катавасия о которой сечас говорили.

– Подождите, так Стеша и так числится домработницей.

– Числится, но у генерала Пономарёва. А ты так-то не Пономарёв и уж точно не генерал.

– Лейтенант. Василий Иосифович завтра зовёт…

– Вот я и говорю, что не генерал. Всё, Володя, пойдём. Покурили. Делай, как я сказал. И только попробуйте мне не выиграть этот турнир. Я головой поручился, а тут ты со своей ногой хромой и рожей кривой.

Событие двадцать девятое

Брежнев, выступая по радио, говорит:

– Мне недавно сообщили (пауза), будто бы все считают (пауза) будто вместо меня в машине ездит чучело…

Так вот я официально заявляю (пауза), что вместо чучела в машине езжу я.

Команды ВВС МВО и сборная Прибалтика выехали в Прагу в разное время и на разном транспорте. Для своих Василий Сталин раздобыл без всяких проблем тот же самый Ли-2П с модификацией на 24 пассажирских кресла, а по сути Douglas DC-3, США, выпускавшийся у нас по лицензии. Между прочим, через год именно на этом самолёте команда ВВС и разобьётся под Свердловском, если Вовка не придумает, как это событие подправить, исправить, предотвратить. Есть пока время, но в голову ничего интересного не пришло. И к тому же есть изменения небольшие по сравнению с Реалом. Хоть и небольшие, но есть, уже наметились. Борис Бочарников не тренер ВВС, который и приведёт команду к гибели своим максимализмом, а защитник «Динамо» Москва по-прежнему. Не нашёл пока к нему ключик сын Вождя. Перед отлётом Василий Иосифович команду собрал, оглядел каждого и всех оптом и приготовился речь напутственную патриотическую и накручивающую одновременно двинуть, и в последний момент на ироническую харю Фомина глазом натолкнулся. Вспомнил должно быть, как Вовка его убеждал не сотрясать воздух, грозя и призывая в Югославии. Сталин выдохнул, показал Фомину кулак и сказал вещь совершенно неожиданную, но вполне очевидную.

– Мужики, вы, конечно, думаете, что я хочу своё имя прославить и потому и перетягиваю хоккеистов и футболистов в ВВС. Так и есть. Только не своё имя, куда уж громче. Я хочу, что в СССР были отличные команды, которые будут на равных соревноваться с заграничными. Вот, скажите, вы же все там были. Смогли бы отдельно. ЦДКА, «Динамо» или ВСС победить чехов в Давосе?

Народ вздохнул и головами поворочал. Вовка тоже мотнул. Нет. Ни один клуб отдельно бы не справился. Пока не справился. Хотя, чего себя обманывать, и в будущем бы не справился. Советский хоккей, в отличие от футбола, потому и гремел по всему миру, что Анатолий Тарасов, а потом Виктор Тихонов создали суперклуб ЦСКА. Одна слаженная команда, которая является костяком сборной, всегда будет сильнее собранных по всей стране по-быстренькому хороших игроков. Они не сыграны, они в разной физической форме, и их не выводили на пик специально к этим соревнованиям. Если бы и когда то же самое делали в футболе, то он, более-менее, и выстреливал. Создал, вернее, собрал Лобановский суперклуб «Динамо» Киев и у СССР появились победы, а если бы он это делал не вопреки футбольным властям страны, а по их указанию, то успехи были бы в разы больше, и чемпионами Европы бы были и призёрами на мире.

– Вот то-то, – Сталин снова набрал воздуха для накачки и опять в Фомина глазами упёрся. – Тьфу, ты! Я, знаете, сколько нервов сжёг, пока вам документы делал. На самом деле из семнадцати человек только семеро студенты или учащиеся техникумов. Десять липовых студентов сотворил. Вы теперь все учащиеся академии имени Жуковского. Подумайте кстати в дороге, а не хотите ли и на самом деле ими стать? Что за профессия хоккеист? Вон, я Владимира Ишина вчера тренером молодёжной команды ВВС взял. Один неудачный удар по ноге и всё, не футболист и не хоккеист ты больше. А лётчиком всегда останешься. Про Алексея Маресьева все же слышали, без ступней летал, и таких десяток могу назвать: Белоусов Леонид, Любимов Иван, да много. Тьфу, опять сбился. В общем, не буду красивых слов говорить, парни, вы доказали уже в Давосе, на что способны. Так не уроните этот авторитет. Синявский с вами едет. Он будет комментарии вести напрямую на весь Советский Союз. Тяжело после войны живём, а вас за государственные деньги, которых всегда не хватает, отправляем за границу. Зачем? А чтобы люди вечером в коммуналке после тяжёлого рабочего дня сели и слушали репортаж Синявского, как вы всех громите. Слушали и отдыхали от тяжёлого дня от неустроенности быта пока. Тьфу, сбился всё же на пафос. Не забудьте. Велика Россия, а отступать некуда, позади Москва, а позади вас вся страна.

На этом Василий Иосифович всех отпустил, вручив десятерым игрокам липовые студенческие билеты. Или курсантские?

Вовка думал, что на этом прелюдия и закончатся, ведь Аполлонов тоже их уже собирал на «Динамо» и речугу задвинул. Тоже короткую, но про другое. Он говорил, что руководство страны будет обязательно следить за каждой игрой «лётчиков» и по результатам игр сделает вывод, доросли ли мы уже до вступления союз хоккея на льду и выступления в 1950 году на чемпионате мира. Так, что, ребята, хотите поехать на чемпионат Мира, громите там всех, даже витрины магазинов.

После приёма у Сталина команда поехала снова на «Динамо», немного поработать в пас тасуя звенья на всякий случай, вдруг будут травмы или ещё какие неприятности случатся. Покидали минут пять, и тут бежит Хитрый Михей и руками машет, всех к себе подзывая.

– Давайте все в мой кабинет, настоящее начальство приехало!

И, правда, в кабинете Якушина сидел за его столом сам Молотов, а рядом незнакомый Фомину ни по прошлой, ни по этой жизни человек.

– Кто это шепнул? – Вовка Чернышёву. Тихо вполне шепнул, но был этим незнакомцем услышан. Он встал, продемонстрировав красивое пальто, почти как у Вовки, и улыбнувшись ему представился.

– Я буду руководителем делегации СССР на 8-х Зимних студенческих играх в Чехословакии в местечке Шплинегрув – Млын. Зовут меня Николай Александрович Михайлов, и я являюсь Первым секретарём ЦК ВЛКСМ. Кроме вас решено отправить наших конькобежцев и мужчин и женщин. Их в отличие от вас не много. Вместе с остальной делегацией они завтра выезжают поездом, а мы с Романовым Николай Николаевичем, бывшим председателем Всесоюзного комитета по делам физической культуры и спорта при Совете Министров СССР, сейчас Николай Николаевич заместитель председателя комитета и ответственный за создание и развитие спортивных обществ в СССР, полетим с вами на самолёте. Соревнования пройдут с 30 января по 6 февраля, а мы с вами вылетим 27 января утром. Сейчас товарищ Романов вкратце познакомит вас с политическим положением, что сейчас сложилось в Чехословакии. Честно скажу, оно очень не простое. А потом я кратенько обрисую положение в мире в целом и потом остановлюсь на надеждах, которые партия и правительство возлагает на вас в связи с этими играми.

Нда. Это на пару часов. Потренировались, блин-блинский.

Событие тридцатое

В 1967-м Ottawa Journal напишет о «большой и сильной красной хоккейной машине из России», которая обыграла Канаду, и в пятый раз подряд стала чемпионом мира.

Песня есть стройотрядовская, всю Фёдор Челенков не помнил, но вот кусочек очень подходил к тому, что он увидел.

Конечно, это перепевка второй серии Высоцкого про шахматиста, но Фёдор её услышал именно первый раз на вокзале, ожидал электричку, куда уже не помнил, может в Тарасовку, а там студенты отправлялись на целину и горланили эту песню. Так там дальше что-то было про мороз. Чего-то там ломы ломаются, как спички. Нет, не вспомнить. Тут главное слово офанарели.

На улице, как объявил пилот минус десять градусов. Но снега в аэропорту города Прага нет, и перед самолётом стоит целая шеренга девушек в национальных одеждах, должно быть чешских, с сарафанами и кофтами цветными. И они на этом морозе стоят в минус десять градусов в сарафанах. Да, полный кердык. Точно все потом пневмонию схватят.

И по-русски хлебом солью встречают. Перед раздетыми дивчулями бегает одетый мужик невысокий и с ним ещё один, тот повыше, посолиднее и в мерлушковой военной папахе, как у наших генералов. Первыми из самолёта выбрались трое руководителей делегации, третьим был, понятно, Начальник Отдела футбола и хоккея Спорткомитета СССР Савин, всё же основная масса среди приехавших и прилетевших спортсменов хоккеисты. Тридцать четыре хоккеиста против шестерых конькобежцев.

Вовка подошёл к нему и шёпотом попросил:

– Сергей Александрович, вы быстрее сворачивайте мероприятие, девушки же простынут. Какой дурак их раздетыми на мороз вывел.

– Вон и стоит дурак, – буркнул Савин и пошёл решительно к встречающим.

К счастью для девиц нарядных, важные чехи всё же дураками не были, быстренько Романов с Михайловым отломили от каравая по кусочку макнули в солонку и прожевали, Важный чех длинный махнул и рукой и маленький, который оказался переводчиком, пригласил всех в здание аэропорта. На этот раз их в холодную казарму не сунули. Почти сразу, пока они пили предложенный горячий чай, прибежал всё тот же переводчик и сообщил, что сейчас приедет автобус, и их отвезут в гостиницу. Так и произошло. Автобус приехал и…

А в него больше тринадцати человек с баулами не влезло. Это ещё хорошо, что руководители уехали раньше на фольксвагене. Вовка и ещё несколько человек помоложе остались в аэропорту, ждать возвращения автобуса. И тут в зал со стороны поля стали входить люди, которые без сомнения были хоккеистами. Оба-на, англичане или точнее канадцы – студенты Оксфорда всё же решили скататься на студенческие игры. А чего, куда уж круче, они не просто студенты, а студенты ОКСФОРДА (University of Oxford). Университет-то крутой, а вот хоккей, который показали в Давосе английские канадцы, был наивным и детским. Вовка в варежку хмыкнул, уж с одним-то соперником они точно теперь справятся. Не последнее место займут.

Прошло ещё полчаса, автобуса всё не было, и снова в зал стали входить хоккеисты. Кто же ещё шастает с клюшками наперевес. Вовка пристроился к одной из групп входящих и попытался по разговорам понять, кто же это приехал. Пшкекали парни. Поляки. Что-то Чернышёв говорил, что приглашение получили студенты из Варшавского университета. Какое там место заняли поляки на чемпионате мира? То ли седьмое, то ли восьмое и с колоссальной отрицательной разницей забитых и пропущенных. Так это была сборная страны. А это студенты, пацаны. Да, даже если это и есть их сборная, то разница не велика. Говорили про пять команд. Получается, ещё чехи и прибалты. А тут красную машину пригнали. В прямом смысле. Фомин поделился с Аполлоновым этим термином и обрисовал, как форму представляет красную на команде.

– А ведь замечательно получится. Молодец, зятёк. Будет вам красная форма, а с вас «красная машина».

Глава 11

Событие тридцать первое

Мне понравилась девушка, решил подойти познакомиться, но к ней подошёл мужчина с ребёнком, поцеловал её, и они куда-то ушли. Чуть-чуть меня опередил.

Если девушка при знакомстве не говорит, что она вегетарианец, значит, она будет пить водку.

Взрослые все дядьки, многим за тридцатник уже, человек шесть – семь воевали. Фёдор Челенков специально не считал, просто, когда народ в прошлом году 9 мая пришёл на стадион, то у многих были на милицейской форме боевые ордена и медали. Выражение: «вся грудь в орденах» не про это время. Это потом будут на юбилеи давать награды и к праздникам, сейчас каждый орден и каждая медаль пропитаны кровью. И их на груди у повоевавших динамовцев не много, два – три ордена, в основном «Красной звезды» и «Красного знамени» и пять шесть медалей, «За отвагу» и за взятие разных самых столиц.

Не про это. Так вот, взрослые дядьки, многие войну прошли или в тылу работали на заводе, а после двенадцатичасового рабочего дня шли на тренировку, хапнули в общем по полной, а сейчас волновались перед первой встречей на стадионе деревеньки Шплинегрув – Млын, как пацаны желторотые.

Этот чешский курортный городок в целом похож на Давос, тихая мирная жизнь, несколько отелей и горнолыжный курорт. Да, есть ещё каток, который на время соревнований превратили, поставив борта, в хоккейную площадку. С ней приключение приключилось. Сергей Александрович Савин вышел на первую тренировку ВВС МВО в качестве судьи. Играли междусобойчик, и он решил посудить. В одном из игровых эпизодов, когда Бобров нёсся к воротам вдоль борта, Савин отъехал к самому борту и прижался к нему, а Сева на неровном и кочковатом льду зацепился коньком за эту кочку, его повело, и Бобёр стал заваливаться на Сергея Александровича. Бамс, и с половиной борта они летят в сугроб. После этого Фомин попросил Чернышёва, чтобы люди проверили ударом плечом все борта, и они все завалились, толь в том месте, где была организованна клетка для штрафников, борт не поддался даже удару самого Фомина – самого тяжёлого в команде.

Пришлось Савину идти ругаться с местными. И классный ответ ему чехи дали. Вы сломали, вы и ремонтируйте. Всё было сделано аккуратно и красиво. Хотите, нанимайте местных жителей и они починят.

Главарей нет, ни комсомольца главного, ни заместителя Аполлонова – Романова. Они в Праге остались и приедут только завтра на открытие. Ведомые Бобровым хоккеисты пошли, засучив рукава, права качать в будочку, что занимали организаторы турнира. Вообще, всё такой показушностью и дилетантством отдавало, что смешно было. Это всемирные игры!? Будущая Универсиада!? Это больше походило на первенство завода сладких вин, соревнование между цехами этого заводика.

Переводчика нет. Пришлось идти длинным путём. Зденек Зикмунд Альбертович очень и очень слабенько на уровне бытовых слов знал чешский и неплохо знал немецкий. Вовка отлично знал английский, а у местных нашлись товарищи, что плохонько владели немецким и английским, вот на смеси трёх языков товарищам и объяснили, что хоккеисты во время матча часто вдвоём врубаются в борта на приличной скорости. Нужно борта по наружи засыпать снегом и утрамбовать, а то во время матча они будут падать, а хоккеисты, особенно англичане, покалечатся и потом на всю Европу опозорят этот Млын, чёрт бы его побрал.

Чехи молодцы. Тут не придерёшься. Они сделали ход конём. Даже всеми четырьмя конями одновременно. Организаторы выделили десяток лопат и двух плотников в деревушке наняли и объявили субботник для всех пяти команд хоккейных, что собрались на соревнования, а потом ещё и фигуристов с конькобежцами привели. Ну, перед девушкой в короткой шубке с длинными ногами и роскошной улыбкой даже прибалты нордические не устояли и лопаты расхватали.

Один Вовка задействован не был. Артиста Чернышёв пока берёг, его и отрядили налаживать контакт с фигуристками. Типа, Артист, ты иди девушкам мозги запудри и пригласи вечером в кафе.

– Хрен вам, напьётесь там, – показал им фигу Артист.

– Не ворогозь, салага, пить не будем, так винца местного попробуем по глоточку. У нас игра в семь вечера, всё выветрится. А молодым, вообще только ситро разрешим. Исполнять, лейтенант Фомин. – А чего Сева целый капитан. Да и девушки вон как глазками стреляют. И румянец на щёчках. Ух, проглочу!

– Эх, где мои семнадцать лет! – махнул рукой Вовка и, разогнавшись, красиво затормозил перед стайкой фигуристок чешских, обдав их слегка снежной крошкой. А нога-то откликнулась. Да, зря. Но весёлые колокольчики смеха на чешском языке боль притупили.

Языком международного общения является… Английский? Немецкий? Русский? Ерунда, не те времена, нет, девушки некоторые по-немецки прилично шпрехали и даже "Ландон из зе кепитал оф грейт британ" могли произнести, называя столицу Вееееееликой Британии правильно – Ландон. Но языком общения международным является смех. Говори на любом языке чушь, улыбайся и смейся заразительно. И всё – контакт налажен. Ещё большой палец помогает. В смысле, ви дьевушки из гут. И палец им показать. Всё, ты полиглот. И весёлый русский. Тоже гут. На и тебе палец. И не средний.

Словом, Фомин уговорил чешский фигуристок потрогать бицепс и трицепс у Бобра, тьфу, прийти в кафе в семь вечера потанцевать. Танцевал Вовка с Марфой. Нет, правда, так её и звали. Она представилась пафосно: Марта Филиппа, но после танца и пары бокалов вина вкусного согласилась и на укороченный вариант – Марфа. А потом Марфу у Фомина отбил Бобёр. Ловелас хренов! И утащил куда-то Марфушу Филипповну в свои тенета.

Но это всё вчера было. А сегодня у них игра с англичанами канадскими в семь вечера, да вон уже музыка в динамиках захрипела, пора выходить на приветствие. А народ трясётся, словно от этого матча их жизнь зависит. А ещё эти чёртовы партийные и комсомольские работники накачивали мужиков полчаса вместо разминки речами про ответственность и весь Советский народ. Зашугали.

– Мужики, – после ухода деятелей, Вовка решил свою ложку дёгтя народу выдать. – Это непрофессиональная команда детей, которые на коньках ездить толком не умеют. Вы же видели их игру в Давосе. И потом, слышали же, что товарищ Романов сказал.

– Что? – не весело откликнулся самый ответственный из команды – Бочарников.

– Он сказал, что не боги горшки обсирают…

Не дошло сначала.

– Обсирают? – хмыкнул Тарасов старший.

И тут народ грянул. Ну, всё, капец канадцам английским.

Событие тридцать второе

Беда заключается в том, что хитрость помогает лишь один раз, а потом всегда мешает.

Джон Локк

На тебе в чухальник! Пся крёв! А на ещё! Чё пошла крёв? Самый здоровый из ляхов сложился тряпичной куклой и бумкнулся на залитый славянской кровью лёд.

– Артист, мать твою, убьёшь же! – подлетел к нему Чернышёв.

– А пусть не лезут!

– Аркадий, прекрати это! – Орали хором со скамейки Романов с комсомольцем.

– А пусть не лезут! – Аркадий Николаевич засветил от души проезжающему мимо тренеру польской команды. Может и зря, вдруг человек ехал разнимать драчунов.

После Фомина по габаритам и, соответственно, мощи удара, Чернышёв и идёт, если в Фомине метр девяносто и восемьдесят семь вес, то в играющем тренере динамовцев метр восемьдесят два и те же восемьдесят семь кило. Вдвоём они сходу оприходовали ещё одного пшека. Аркадий Николаевич его дёрнул за руку занесённую, ляха развернуло, и Вовка ему без всяких апперкотов и хуков молодецким уличным ударом со всей дури, и с замаха в метр, влепил по сусальнику. Не получались апперкоты. Поляк был меньше Фомина на голову целую. Шибздик. А ещё в хоккей вздумал играть. В хоккей играют настоящие мужчины. Так ладно бы играть, именно этот шибздик драку на площадке и заварил, ударив клюшкой Хария Меллупса – второго вратаря МВО ВВС.

На площадке в это время были интеллигенты, в смысле звено, Тарасов – Новиков – Зикмунд. Как не интеллигенты, если Зденек аспирант и преподаватель в институте? Хорошо хоть младший Тарасов не совсем интеллигент, он дёрнул пшека мелкого за плечо, чтобы развернуть к себе и спросить, а написано ли в правилах, что вратарей можно клюшками бить по рукам? А чего, в СССР хоккей канадский всего два года культивируется, правила опять же постоянно меняются, может мы сиволапые мозгоклюи и не знаем чего. Словом, хотел Юра в диспут вступить, а эта мелочь братскославянская на ему в физиономию грубой хоккейной крагой. Тарасов на миг от такого аргумента опешил. Не то что уж очень весомый аргумент, просто неожиданный. Ты значит оппоненту, извините, товарищ, а вы точно правила правильно трактуете, а лях тебе в морду. Неожиданно.

И решил тогда Тарасов младший в диспут вступить с похожими аргументами, он размазал кровь по лицу, ну он-то, в отличие от братушки, чётко знает, что за удар соперника невладеющего шайбой, сразу удаление светит, а если до крови, то и все десять минут должен судья дать, пять-то уж точно. Размазал Юра кровь, как их Чернышёв и учил, и зарядил ляху в ухо, из уха крови не пойдёт, ухо не нос. Поляк упал. И началось, на Тарасова сразу три соперника набросились с кулаками. Эпическая битва три на одного была в самом разгаре, когда Новиков с Зикмундом подоспели. Всё бы нормально. Не редкость драки в хоккее, подъехали бы судьи и разняли, да и наши скорее разнимать ехали. Интеллигенты же. И тут со скамейки запасных польской команды выскочило человек пять и на наших, и сразу норовят причёску поправить и зубы пересчитать, визажисты хреновы.

«Летчики» своих не бросают. Раз и драка идёт семнадцать на пятнадцать. Третьяков умничка тоже выскочил на поле, но в драку не полез, а наоборот облапил сзади мелкого Хария Меллупса и оттащил от общей кучи. Есть строгие правила, запрещающие вратарям в драках участвовать, а правила нужно не только знать, но и уметь ими пользоваться.

Так-то польским студентам лезть в драку было от чего. Шёл только второй период, а счёт был 17:0. За первый период братскому славянскому народу накидали двенадцать шайб. А перед этим ведь как их стращал Романов, они гады польские поступили точно так же как и мы. Это же не в какие ворота, это мы хитрые и выставили сильнейшую команду, в которой настоящих студентов раз-два и обчёлся, а все остальные должны играть по правилам. А тут Савин сравнил список польских игроков с той сборной, что была в прошлом году на чемпионате мира. И один в один. Приехали ляхи в надежде, что уж тут, с детьми воюя, они точно золото возьмут, раз на настоящем чемпионате мира их все чихвостят. А тут такой облом. Русские курвы вообще чего-то запредельное прислали.

И начали ляхи уже в конце первого периода грубить, а во втором вообще распоясались. И судья на поле, чех местный и второй судья из Англии, если и не потакают полякам, то всё же на многие их поступки смотрят сквозь пальцы, зато за русскими бдят в оба глаза. Ни коим образом пшекам это не помогает, спокойно и вчетвером наши им накидывают.

Драка закончилась ожидаемо. Вовка с Чернышёвым вместе выпутались из кучи, оттаскивали ляхов и приголубливали в четыре руки. Пара минут и пластом семеро лежат. В том числе и тренер польский и даже судья. Но тут шалишь, судью уронили братья славяне и судья англичанин, так что и не сильно жалко.

После пятиминутного перерыва для оказания помощи судье и оттаскивания на скамью запасных побитых славянских братьев, удалили двух поляков и одного нашего, понятно Юрия Тарасова, но шибздика польского за организацию этого побоища и за кровь у Тарасова удалили до конца матча.

Больше ничего интересного не происходило. Поляки грубить бросили, потому что обозлённые на них судьи даже за незначительные проступки сразу гнали ляхов на скамью штрафников. Челенков точно не знал, но, наверное, матч достоин книги рекордов Гиннеса. Закончился он со счётом 31:0.

Романов в раздевалки вместо поздравления с крупной победой гундосил, что в газетах могут написать о некрасивом поведении советских хоккеистов.

– Николай Николаевич, а вы опередите событие это. Возьмите сейчас переводчика, и пусть он вам корреспондента чешской газеты найдёт, тут их полно. А вы ему и расскажите, что возмущены неспортивным поведением польских хоккеистов, и что спортивным властям Польши нужно внимательнее следить, кого они отправляют на престижные международные соревнования.

– А ведь, прав молодой человек. Как ваша фамилия, юноша? – Михайлов вверх палец поднял и погрозил кому-то.

– Фомин. Владимир.

– Николай Николаевич, сделайте, как Фомин скал. А ты, Володя, комсомолец?

– Конечно.

– Молодец, за правильную постановку вопроса о дисциплине спортсменов на матче мы тебе по возвращению в СССР грамоту дадим. А ты случайно композитору Фомину не родственник? Сын, может?

– Может.

Событие тридцать третье

Что делают коварные соблазнительницы? Они соблазняют… Коварным образом.

«Однажды в Вегасе» (What Happens in Vegas) Стив Хейтер

Матч с поляками был вторым. В первом круге, а по регламенту каждая команда играет с каждой, достались студенты Оксфорда. Те же самые ребята, что и в Давос прилетали на кубок Шпенглера, но там более сложный путь к кубку, англичане, а на самом деле канадцы, в основном, учащиеся оксфордского университета, вылетели на предварительном этапе и команда ВВС с ними не играла.

Сейчас сыграли. Выиграли 17:1. Ничего интересного. Ни скорости, ни умения играть в пас и вообще никакой командной игры. Получили шайбу и бегут все впятером к воротам соперника. Тут же её теряют, а защитников нет, они тоже все убежали. Почти «Система», только дебильная, без защитника последнего. А ещё у них вратарь трусливый. Настоящей защиты, как у Третьякова, на нём нет, и он уворачивается от шайб, если они верхом идут.

А по-другому сейчас русские и не играют. Тренеры в СССР хлеб едет не зря, сразу углядели все динамовские фишки и попытались их внедрить. У всех по-разному получилось. Всё зависит не только от тренера, исполнители тоже должны быть на уровне. Обратным хватом теперь все клюшку держат, а выигрывает вбрасывание либо Фомин, либо Чернышёв. Редко, когда Бобров Вовку одолевает. Нужна практика. Звезда тоже теперь применяется всеми командами в чемпионате, но выигрывают москвичи. Нужны опытные умные исполнители. Особенно это касается игры у борта. Все же – выходцы из русского хоккея, а там вместо бортов скамеечки брошены на бок. Народ хоккейный ещё не перестроился. Этот как из японского жилища с его стенами из рисовой бумаги переехать в русский купеческий дом, сложенный из полуметровых в охвате брёвен из лиственницы. Сколько нужно времени, чтобы привыкнуть, что в стены гвозди забивать можно, чтобы полочку, которую жена просит прибить к стене, прибить, так прибить, на века. А главное, что, когда в дом пьяный в дрободан возвращаешься с гулянки, можно опираться о стенку рукой. Она надёжная опора – друг, а не предательская рисовая бумажка.

Третьими по жеребьёвке выпали прибалты. Фомин просмотрел, как они играли с чехами, со студентами из Праги. И это на самом деле были студенты, а не ЛТЦ. Те, между прочим, на матче были, болели за свою молодёжь. Не все, четверо всего, у них же там опять состав поменялся. Может и больше было, но не те зубры, что экзаменовали их в Москве и Давосе. Так сборная Прибалтики раскатала чешских студентов 9:2. Выходит, что если выйдет с ВВС играть та же самая команда у хозяев, то опасаться их не стоит – точно такие же мальчики для битья, что и две другие команды. И единственными достойными соперниками лётчикам будут прибалты. Перед двумя последними играми организаторы сделали перерыв и на стадионе порхали фигуристки. Бобров Вовку потащил с собой поболеть за свою новую пассию.

А что, хороша чертовка. Нет, если их поставить рядом с Наташей Аполлоновой, то сразу видно, что классом ниже девочка, а вот так отдельно от идеала – вполне себе, особенно в костюме фигуристки с красивыми ножками, выставленными на всеобщее обозрение.

– Артист, ты же умный, придумай, как Марту к нам в Москву затащить. – Ткнул Вовку, наблюдающего за прыжками всего один, максимум, в полтора оборота. До Акселя, или чего там Плющенко творил, в четыре оборота и очень высоким выпрыгиванием, ещё десятилетия.

– Жениться если собрался, то тут я тебе не помощник. Гражданам СССР жениться на иностранках запрещено законом.

– А если она гражданство СССР примет? – потеребил свой красный на морозце нос картофелину Бобер.

– Не специалист. Подожди. Оставим пока твою женитьбу за скобками…

– Зачем оставим?

– Потом к ней вернёмся. Есть мысль, как этих чешских фигуристок залучить в СССР на пару месяцев. Пойдём до Савина дойдём. Вон сидит в первом ряду рядом с судьями.

Бобров человек действия, схватил Вовку под локоть и потащил, наступая на ноги зрителем, по рядам к Савину.

– Сергей Александрович, у нас тут с Артистом, с Фоминым, идея родилась, говори Вовка, у тебя лучше получится, – та ещё рыбина.

– Фомин? – Савин медленно так отворотился от красивых ножек к побитой в очередной раз, с новым фингалом, роже молодого дарования.

– Сергей Александрович, наши фигуристки ведь так не умеют.

– Ты дело говори, а не носом в дерьмо меня тыкай, – отрешился от ножек человек.

– А что, если собрать в Москве сбор для лучших советских фигуристок, на месяц, а то и на пару месяцев. А вот этих девушек парочку пригласить в качестве тренеров или наставниц. Если собрать около десятка наших фигуристок лучших, то одна – две через два месяца точно дорастут до международного уровня. Вы же в прошлом году приглашали чешскую фигуристку, но это мало что дало, нужны именно сборы и не меньше чем на два месяца, и нужен не один тренер, и не тренер даже, а фигуристки и несколько. Девушки быстро между собой найдут общий язык и поделятся тем, чем тренер и не додумается или не захочет делиться.

– Сборы? – Савин осмотрел Боброва и Фомина внимательно. Хмыкнул, словно видел перед собой молотки, а они вдруг заговорили.

– Да, два месяца, и у нас будут фигуристки мирового уровня, – поддакнул второй молоток – боброобразный.

Добрый день уважаемые читатели.

Если кому-то нравится «Вовка», то не поленитесь, нажмите на сердечко. Книга бесплатная, хоть моральное удовлетворение получу. А если кто и на награду сподобится, то совсем хорошо.

С уважением.

Андрей Шопперт.

Глава 12

Событие тридцать четвёртое

Сергей Александрович такой же картофельный нос, как и у Севы, тем же движением потеребил. Шапку снял, начинающуюся лысину до кучи потрепал.

– Сейчас перерыв объявят, давайте подойдём к Романову Николаю Николаевичу. Я за хоккей с футболом в комитете отвечаю, фигуристки – это не моё. Но мысль ваша с Бобровым мне, Володя, нравится. Садитесь, досмотрим выступление и пойдём, вон они с Михайловым вверху на трибуне для почётных гостей сидят.

Марта Филиппа выступала последней. Если честно, то до фигуристок, которых в будущем видел Челенков ей очень далеко. Это с точки зрения сложности программы, но Фёдор поймал себя на мысли, что, приобретя эти сумасшедшие прыжки, женское одиночное катание потеряло красоту. Дух захватывало в будущем, когда, выполняя тройной прыжок с высокой амплитудой, девчушка крутится как юла. Приземляется и, удержавшись на ногах, выкручивая себе жилы и кости, скользит дальше. Но вот всё остальное катание – это как подготовка к этому прыжку, нет красоты. Сейчас при прыжке сердце от предчувствия падения не заходится. Девушки плавно, можно сказать, танцуют под музыку, и у них всё есть, это не четырнадцатилетние подростки с фигурами мальчиков. Тут и бёдрышки (совсем не куриные) есть и грудь колесом. Ножки длинные и стройные. Красота, одним словом.

Романов, выслушав пламенную речь Боброва, который попытался повторить доводы Фомина о пользы длительных сборов чешских и советских фигуристок вместе в Москве скептически покрутил головой. Не в отрицающем жесте шеей в одной плоскости голову поворачивающей, а в покачивании из стороны в сторону этой головы и недовольной миной на лице одновременно.

– Это же сколько денег. Селить где-то надо, питание организовывать. Ох, не знаю.

– А опозорятся наши на чемпионате мира или даже на олимпиаде в 1952 году? – очень тихо, но всё же, чтобы Романов услышал, сказал Вовка. Как бы про себя размышляя.

Услышали и Романов и главный комсомолец. И опять Романов головой покачал.

– А ещё можно во всех газетах в СССР написать, что для совместных тренировок приехали из братской Чехословакии, народ которой встал на путь строительства коммунизма, фигуристки опытом обмениваться. А ещё перенимать опыт создания в коллективах комсомольских организаций.

– Ты, Фомин, змей, – хохотнул Михайлов. – Прямо не в бровь, а в глаз. Мне идея наших спортсменов нравится. А деньги? Хм. А деньги пусть… Не, не так, зачем тут деньги? Я поговорю с Василием Иосифовичем, ему такой обмен опытом тоже понравится, разместит и прокормит пяток дивчин.

– А… – Романов всё сомневался.

– Да, не тушуйся, Николай Николаевич, вон и ЦДКА с «Динамо» над чешками шефство возьмут, в музеи сводят. Сводите, ребята? – он подмигнул Боброву.

– Сводим…

– И тоже статью в «Комсомольскую правду», – Николай Александрович Михайловповернулся к Фомину. – Напишешь.

– Надо, напишу.

– Вот, и договорились. Вечерком подойди, Николай Николаевич, к руководителю чехословацкой делегации, а я завтра в Праге в ЦК у них этот вопрос поставлю. Только это, Фомин, Бобров, чтобы золото было.

– Самим надо, – буркнул Вовка.

– Ха-ха! – Руководство весело заржало. – Всё, ребята спасибо за идею. Идите. Вон та в белой шубке чешка кого-то шукает на трибунах. Не вас случаем?

Событие тридцать пятое

Никого драть нельзя! Запомни это раз навсегда. На человека и на животное можно действовать только внушением.

Михаил Булгаков «Собачье сердце»

Матч с прибалтами получился неожиданно валидольным. Словно кто-то из волшебников, Дамблдор, например, взял и сварил для них зелье, которое одновременно придало этим парням смелости, выносливости, упёртости и умения играть в хоккей. А не, не все ещё плюшки, ещё Гудвин тоже поучаствовал и выдал им приличную порцию свежих мозгов. Качественных, и что любопытно, каждому.

В результате полученных от волшебников плюшек прибалты очень достойно свели первый период к ничьей. Когда усталые «лётчики» поплелись к сколоченным в десяти метрах от хоккейного корта сараям, ну да, к своему сараю, а соседи по СССР к своему, то на фанерных щитках, выставленных в окошках табло, чернели округлостями два нуля. И это при том, что Чернышёв менял составы примерно каждые три минуты, и все три пятёрки ВВС МВО не покататься выходили, а играли очень достойно. Вовку Чернышёв берег… Это он так сказал, на самом деле это десять, должно быть, процентов от правды, просто сам играющий тренер решил стариной тряхнуть, возможно это его последний международный матч в качестве игрока. До конца сезона в чемпионате, если травму не получит, он ещё доиграет, а вот на Чемпионат мира в следующем году и даже на кубок Шпенглера, если швейцарцы снова пригласят русских, это вряд ли.

Потому Фомин смотрел на игру со скамейки запасных. И он, может, единственный из команды понял, что случилось, что на порядок… в разы, так точно, более слабая команда прибалтов на равных борется с тремя ведущими пятёрками советского хоккея и, без лишней скромности можно сказать, что и всей Европы. С канадцами ещё нужно силами померяться, а чехов, которые всех в Европе громят, уже несколько раз победили. А случилось простое событие – прибалты решили, что это их последний и решительный бой. Что нужно этих русских варваров победить, даже если после этого все победители попадут на больничную койку или их всех сгноят в урановых шахтах. И это не тренер им такую установку дал, установка может и не сработать при столкновении с реальностью. Это они сами себя завели.

В раздевалку хоть и не щелястую, как в Куйбышеве, но всё одно, сколоченную на скорую руку из неструганных досок, команда вошла подавленная. Игроки выдохлись, но это бы ладно, для того и перерывы в хоккее, чтобы за пятнадцать минут хоккеисты силы восстановили. Хуже другое. Народ был растерян. Дома в Москве и там, в Риге и прочих прибалтийских столицах, они вполне уверено громили этих же людей, а после того, как освоили новшества привнесённые непонятным Артистом, то разница в классе получалась просто очевидной. И вдруг… Что случилось? Прибалты вцеплялись в шайбу и бились за неё насмерть, они бросались под броски, прикрывая собой ворота, они не только оборонялись, но и пытались атаковать, и только мастерство Вовки Третьякова пару раз спасало ворота «лётчиков» от неминуемого гола.

– Артист, давай, заводи свою бодягу про море и солнце. – Прислонился к покрытым инеем доскам играющий тренер.

– Мужики, а что случилось? – ввалился вслед за командой в раздевалку Савин.

– Не идёт игра, – развёл руками Аркадий Иванович, он шапочку минингитку вместе с каской снял и от его головы сейчас облаком пар поднимался, а по лицу ручейками пот стекал. Закончился период очередной атакой динамовской пятёрки.

– Я знаю, что случилось, – перекричал поднявшийся шум в раздевалкеВовка. Народ стал друг другу объяснять, да, мол, просто непруха, не пошла игра. Бывает. Не мы такие – жизнь такая. (Видимо, «Бумер» посмотрели или Ремарка читали «Чёрный обелиск», что более вероятно.)

– Картина Репина «Приплыли». Сейчас Артист нас ещё и жизни учить будет. – Вяло махнул рукой Чернышёв.

Фёдора Челенкова как-то жена просветила, что у Репина такой картины нет, картину написал художник Лев Соловьёв и её на какой-то выставке просто повесили рядом с картинами Репина. Челенков потом не поленился и разыскал эту картину. Ну, а чё, прикольная. Моются в речке неглубокой голые женщины, да чего уж, бабы моются, мясистые и прочие систые, а тут к ним приплывают на лодке монахи. Картина называется «Монахи (Не туда заехали)». Но сейчас притихшим мужикам про голых баб, окруживших монахов, Вовка рассказывать не стал.

– Могу и не говорить.

– Хрен тебе. Начал, дак продолжай. Не видишь, хреново всё, ещё продуем.

– Я со стороны же смотрел. Дело не в вас мужики, вы хорошо играли. А прибалты просто окрысились, и играют так, будто для них это матч смерти, как для киевского «Динамо» во время войны. Они рубятся за каждую шайбу, словно если они её упустят, то их расстреляют. Не знаю, что на них нашло, но мы сейчас для них лютые враги. Идут в последний и решительный бой.

– И что? Делать-то что? – За всех Бобров высказался.

– Учиться. Вот с канадцами, чтобы победить, в каждом матче так надо играть. А сейчас всё просто. Они на второй период выйдут ещё с тем же задором или решимостью, а сил-то у товарищей на три периода, с таким расходом этих сил, точно не хватит, и ещё первая же пропущенная шайба их сломает.

– Думаешь?! – Вскочивший было Чернышёв вновь плюхнулся на занозистую лавку.

– Уверен.

– Выйдешь в начале второго периода, а сейчас давай про море.

– Ложитесь. Самое время. – Фомин дождался, когда здоровые мужики раньше не верящие в его аудиотренинг, теперь сами, без принуждения, укладывались на пол, – Вы – вода.

Представьте, что вы окунулись в ключ, бьющий из-под земли.

Вода сверкает в утренних лучах солнца. Пахнет свежей водой, мощным фонтаном, вырывающимся из-под земли. Брызги сверкают на солнце, в струях играют колючие радуги. Энергия воды охватывает ваше тело. От ледяных струй источника ваше тело разогревается, будто его натёрли жгучим перцем…

– Эй, подъём! – Савин заглянул в раздевалку. – Судья уже полминуты свистит! Сейчас засчитает поражение за невыход на игру.

Событие тридцать шестое

Лучше опасаться без меры, чем без меры доверять.

От бед спасает только осторожность.

Уильям Шекспир

Александр Уваров, Николай Медведев, Владимир Фомин – нападающие.

Василий Комаров, Револьд Леонов – защитники. В таком составе под редкие хлопки с малюсенькой трибуны «лётчики» вышли на лёд. Поболеть за них пришли только конькобежцы и четыре чешские фигуристки. Народу на трибуне было всего человек двести, ну, триста, и все болели против русских. Вот в таких матчах сразу и видно настоящее отношение к русским в Европе. От Гитлера их освободили?! Да зачем им это освобождение, они вполне нормально жили при Гитлере, особенно чехи, и если бы СССР проиграл войну, то и вообще жили бы припеваючи, имея кучу русских рабов. А сейчас, после Победы, голод и неустроенность у братушек, а ещё очереди за всем, к чему европейцы не привыкли, да и не сильно хотят привыкать. И во всём виноваты не немцы, развязавшие эту войну, а русские уничтожившие фашизм, а заодно и экономику Европы.

Янис Добелис тренер «Динамо» Риги и сборной Прибалтики выпустил в начале второго периода своих. Оно и понятно, всё же рижане классом выше и хоккеистов из Таллинна, и уж тем более, каунасского «Спартака» – вылетевшего в прошлом году из Первой или Высшей лиги. В нападении играют Элмар Баурис, Арнольд Браунс и Вальдемар Шульманис. Защитники Хайрис Витолиньш и Мартиньш Петерсонс. Это Фомин прочитал в буклете, пока за игрой в первом периоде наблюдал. Вообще, интересно поступили с двумя командами из СССР, их словно специально разводили. Добирались «летуны» на самолёте, а всякие другие на поезде. Поселили их в разных отелях, и отели в противоположных краях Млына этого. И на обед, завтрак и ужин ходят в разное время. Вот, можно сказать, первый и последний раз встретились на гостеприимной чешской земле.

Баурис клюшку взял обратным хватом и даже попытался Вовку опередить на вбрасывании. За что и был обруган польским арбитром. Не спеши, типа, пся крёв. При повторном вбрасывании Вовка шайбой завладел и между ног отправил её Револьду, как и договорились. А тот никуда не бросился. Ни к чужим воротам, ни к своим. Динамовцы медленно оттянулись к своим воротам, приглашая к атаке рижан. А тем деваться некуда, не стоять же столбами на своей половине, шайба же у противного противника. Двое нападающих подтянулись к середине поля и даже линию пересекли, потом ещё один. И Вовка решил, что пора систему организовывать. Как только к нему шайба попала, он рванул вперёд по левому краю. Справа на такой же скорости шёл Александр Уваров, а за ними двойка Николая Медведева и Василия Комарова. У ворот стоппером остался только Револьд Леонов. Впереди были только двое защитников рижан, и Вовка, показав, что идёт к центру, вынудил обоих защитников тоже покатиться туда, теряя из вида других динамовцев. Пас назад на набегающего Комарова и тот сходу пробивает с дальней дистанции по воротам. Отличное начало. Ещё бы целкости Васе побольше. Шайба просвистела выше ворот и ушла в чисто поле. С той стороны нет трибун, просто с дорожек снег сгарнули и там эдакие небольшие холмики организовались. Один такой холмик шайбу и принял.

В будущем шайбы будут хранить в холодильнике. Сейчас холодильник несусветная роскошь, потому, просто лежат на улице в ведре. Пока судья доставал новую, пока прибалты выбирали, кто поедет на вбрасывание, Вовка подъехал к Медведеву и сказал пароль: «Играем дурочку».

Этот приём только начали в «Динамо» отрабатывать и кроме Фомина ни у кого не получалось ещё. Потому и «дурочка», дескать, так можно только на дурочку забить.

Шайбу Вовка выгрыз у Бауриса снова. Здоровья на двадцать сантиметров больше и на столько же больше килограммов. Медведев, получив её, рванул к усам правым, а Артист поехал за ворота по другую сторону. Николай замахнулся, как для удара по воротам, а сам бросил в борт за воротами. Резиновый кругляш обиделся и, отскочив от промёрзшего дерева, отрикашетил влево, прямо к стоящему за воротами Вовке. Тот, получив такой неожидаемый противником пас, сделал почти полный круг на одной ноге, и сам, и шайбу, обиженную, за собой увлёк, и запихнул её в самый угол ворот. Запутанный вратарь среагировал на долю секунду позже, да и не понял, что задумал невидимый ему почти динамовец, ожидал передачу на пятачок. А тут бам и шайба уже в воротах. Сработала «дурочка».

После обнимашек Вовка стал ждать, что будут делать прибалты, заменятся или останутся рижане на площадке, в принципе прошло чуть больше минуты и в этом времени меняться так часто не принято. Не поехали рижане на скамейку, тогда Фомин увлёк динамовцев к скамье. На площадку вышли жадные после первой шайбы заброшенной армейцы. Как же, динамовцы пробили оборону противника, а на счету армейцев всё ещё нуль без палочки.

Но не получилось у Тарасова с Бобровым. Всё их мастерство и скорости сумасшедшие не приводили к результату. Всей пятёркой рижане толпились у ворот и играли на отбой.

– Аркадий Иванович, кричите смену, сейчас на уставших рижан нужно летунов натравить.

– Без сопливых! Смена! Бобров, мать твою, смена! Летуны выходите!

Эх, есть предел человеческим силам. Прибалтам бы тоже замениться, но тренера их понять можно, выпускать сейчас каунасцев против лучшего нападения чемпионата СССР неправильно, а таллинцы нужны против отдыхающих сейчас динамовцев. И не заменил Янис Добелис свою пятёрку, понадеялся, на то, что времени-то прошло всего три с небольшим минуты.

Юрий Тарасов, Зденек Зигмунд и Иван Новиков с защитниками попытались вначале навалом закрепить первую шайбу в ворота прибалтов. Они бросились все к воротам рижан и чуть их самих в ворота не запихали, но шайбу, в конце концов, воротчик рижан прижал ко льду. Во второй раз навала не получилось, Баурис выиграл всё же вбрасывание и прибалты пошли в атаку. Не далеко ушли, защитники шайбу отобрали и несколькими пасами поперёк поля дали время нападающим устроиться у ворот рижан. Потом и они вдвоём подключились, устроили классическую звезду и начали расстреливать ворота. А первая пятёрка рижского «Динамо» наелась. Они уже не успевали на передачи, а ещё через полминуты и реагировать на них почти перестали. Но народу перед воротами было полно и шайба не хотела сквозь них пробиваться, раз за разом добавляя братьям прибалтийским синяков на теле.

Вовка наблюдавший за этим избиением, неудовлетворённо покачал головой. Больно прямолинейно действовали бывшие спартаковцы. Конечно, против слабых команд такая тактика сработает. Рано или поздно рижане ошибутся, и шайба залетит в ворота. Но ведь есть и канадцы, да те же чехи есть. Они поймают лётчиков на ошибке. Поймают и организуют быструю контратаку, которая закончится взятием ворот, слишком увлеклись расстрелом противники.

Накаркал. Шайба отскочила от чьей-то клюшки и довольно быстро покатилась к воротам Третьякова, и из кучи у ворот вырвался вездесущий Баурис и понёсся, вывесив язык от усталости, за ней. Догнал и обработал, и только тут лётчики бросились на свою половину. Поздно. Элмар сделал ложный замах, поставил Третьякова на колени, и щёлкнул.

Бамс.

Глава 13

Событие тридцать седьмое

Не просто кое-что, а кое-что из чего-то лучше любого чего-нибудь…

Чарли и шоколадная фабрика

Фомин поехал домой поездом. Чернышёв ругался, получалось, что Вовка пропустит игру «Динамо» со «Спартаком». Матч важный. Пусть «Спартак» и лишился первой тройки, переманенной Василием Сталиным, но всё же за прошедшие два года подросли уже и молодые, да и сами спартаковские руководители прошлись попервой и второй лиге, выбирая талантливых игроков. Кто же с периферии откажется перебраться в Москву. Так что, соперник серьёзный, сейчас идёт на пятом месте по потерянным очкам, впереди тройка лидеров и набирающие силу «Крылья Советов». Потому, понять Аркадия Ивановича можно. Проигрыш может лишить «Динамо» золотых медалей. Пошипел тренер на Вовку, а тот руками только развёл. Он и сам не хотел. Даже очень не хотел. Четыре дня трястись зимой в щелястом вагоне – удовольствие так себе. Но сквозняки, запах угольного дыма и храпящие соседи не самые главные минусы этой поездки. Рядом будут ехать Романов и Михайлов, и главный комсомолец специально дал указание Савину, как номинальному руководителю хоккеистов, Фомина отправить вместе с ними. Захотел Николай Александрович, чтобы Фомин при нём написал обещанные статьи в «Комсомольскую правду», чтобы начальство могло само их проверить, отредактировать и исправить, если политическая близорукость в них выявится. А в перерывах между серьёзным государственным делом Первый секретарь ЦК ВЛКСМ ещё хотел песни послушать. Прознал таки, что композитор Фомин, чьи пластинки выходят в СССР рекордными тиражами и Вовка – Артист – это один и тот же человек. Скучно же четыре дня от Праги до Москвы трястись без музыки, а тут на тебе, магнитофон можно сказать под рукой. При этом очень продвинутый, Челенков даже и не застал таких в будущем, не дожил. У магнитофона голосовое управление. Захотел музыки послушать, сказал забитую в программу магнитофона фразу: «Алиса, «Як истребитель» сыграй»… А Артист, а не Алиса, ну, без разницы. И пожалуйста, куда Фомину деваться, берет гитару и играет. Правда, надо отдать должное комсомольцу главному, он не жадный. Гитару сам купил в Праге и не мебельной фабрики «Белмебель», из массива дуба, а роскошную концертную, даже круче, чем сейчас у Вовки. Испанская. Вычурная.

– Дарю. – Вручил перед посадкой в поезд на вокзале. – С тебя пара песен, а то скучно же ехать. Как оказалось, пара это не общее количество, это несколько раз в день по паре, а ещё точнее, по паре пар.

Комсомолец главный и Романов ехали назад поездом потому, что Михайлов самолёты не переносил – его укачивало.

Так и ехали. Михайлов с Романовым в одном купе, а Фомин с тремя нашими конькобежцами в соседнем, дальше было купе девушек конькобежных, ещё дальше переводчик, и двое каких-то сурьёзных мужчин в широких коричневых пиджаках. Массажисты, должно быть. Уж больно глаза у них колючие и внимательные, сразу углядят неправильную осанку.

Ехало начальство домой довольное. Хоккейный турнир выиграла команда ВВС МВО, второе место заняла сборная Прибалтики. И в коньках три первых места и куча бронзово-серебряных медалей, при том, что там конкуренция была в разы больше, чем в хоккее. Побегать на коньках собрались студенты из пятнадцати стран, и были даже чемпионы и призёры прошлогоднего Чемпионата мира.

Вовка так-то радостью от такого путешествия не светился, тоже хотел золото чемпионата СССР по хоккею получить, но глубоко в душе всё же доволен был. Нога ещё давала о себе знать, и четыре дня покоя ей явно на пользу пойдут. В матче валидольном с прибалтами в конце третьего периода защитник Скальскис из каунасского «Спартака» попал прямо по больной голени коньком. И не в пылу борьбы случайно, а намеренно, как в матче с «Дзержинцем», футбольным подкатом шёл в ноги, останавливая атаку.

Чернышёв, конечно, перенервничал в этом матче знатно. При счёте 1:1, опять установилось равновесие, как «летуны» не старались, а шайба на подступах к пятачку застревала и отбрасывалась подальше, а если пробить по воротам всё же удавалось, то либо штанга, либо точно во вратаря. И только в самом конце периода, когда игравшие практически двумя пятёрками, прибалты ползали еле живыми, Фомину сначала удалась его «Дурочка» повторно, а потом Бобров, просто протаранив защиту, запихнул шайбу в ворота за пару секунд до свистка. На этом серьёзный хоккей кончился. В третьем периоде ползающие по полю рижане и таллинцы оказать сопротивления гораздо более свежим «лётчикам» не могли. А если выходили спартаковцы из Каунаса, то тут же получали шайбу в ворота и исчезали с площадки. В итоге семь один в пользу ВВС МВО.

Последний матч с чехами и вовсе был из разряда, как не надо играть в хоккей. Чехи были серьёзно слабее и, почувствовав это, Боров, Тарасовы оба и прочие Чернышёвы вспомнили, что они крутые и начали вместо командной игры блистать индивидуальным мастерством. Вовка опять почти весь период просидел на скамье. Он своё дело сделал, пусть теперь ассссы потешат своё самолюбие. Да и чего на них батон крошить, с таким соперником им их сольные забеги с красивой обводкой удавались. Выиграли русские у чешских студентов восемь – три. Иногда командная игра противника приносила результаты, тем более что и Третьякова Аркадий Иванович заменил. Нужно же Хайрию Меллупсу тоже поиграть. Не зря же везли. Вовка новое приобретение Василия Сталина оценил на четвёрку. До Третьякова ему далеко, а вот всех остальных вратарей в СССР этот латыш если не на голову выше, то на полголовы точно. Ему ещё освоиться с новой для него формой и особенно ловушкой, и будет достойная смена Третьякову.

Нда, а ведь он тоже через год погибнет в авиакатастрофе под Свердловском. Как же её предотвратить?

Событие тридцать восьмое

Дело не в том, что успешные люди щедры; дело в том, что щедрые люди успешны.

Патти Тор

За чужой счёт и скупой щедрый.

Валентин Петрович Рычков

Канадцы в Москву не приехали. И уж тем более советские хоккеисты не полетели после этого в Канаду. Вроде бы сначала обо всём договорились. Три команды из любительской канадской лиги прилетают в СССР и проводят матчи с тремя советскими командами, потом эти же три команды, понятно, лидеры чемпионата СССР летят в Канаду и играют там с этими же командами канадскими, только пары другие. Канадцы привозят с собой корреспондентов и по желанию подруг или жён, а советские хоккеисты тоже везут, вот тут уже, естественно, только жён. Какие ещё такие подруги?! Что это за явление такое – подруга?? Чего девушке мозги компостировать? Любишь – женись, не любишь – отъеб…

Договорились. Должны пятнадцатого февраля прилететь гости из-за океана. Но тут кому-то в ведомстве Абакумова идея с жёнами не понравилась. Типа, только в том случае можно жён отпускать, если есть дети, и дети останутся в Москве. А то перебегут там эти товарищи всей семьёй на вражью территорию. Потом уже в правительстве при обсуждении кто-то спросил, а чего три команды, а не тридцать три. Пусть от них одна команда приедет и с тремя нашими сыграет. А потом одна наша полетит, та же самая ВВС, сформированная на время выступления из лучших хоккеистов СССР, покажет им там, где раки канадские зимуют. Замечательно же, даже лучше – пусть наши три канадские команды разгромят.

– Николай Николаевич, вы же были в Чехословакии, сильнее одна эта команда трёх по отдельности.

– Без всяких сомнений.

– Вот и порешали. А без жён обойтись нельзя? Позвоните в Канаду и новые условия им расскажите. Нечего деньги государственные переводить.

– Так канадцы оплачивают перелёт, проживание и питание всей нашей делегации.

– А с чего такая щедрость. Нет, товарищи, вы как хотите, а я против, сыр бесплатный только в мышеловке. Пусть канадцы приедут. Сыграют с нашей ВВС и отчаливают.

– Все согласны?

– Так…

– У вас есть возражение, товарищ Аполлонов?

– Никак нет, товарищ Абакумов.

– Вот и хорошо. Вот и решили. Переходим к следующему вопросу.

Ну, а дальше ожидаемо, хитрован канадский – второй вице-президент CAHA и Хоккейной ассоциации Онтарио (OHA) мистер Уильям Брайден Джордж, который всё это затеял с одной целью – переманить в Канаду Владимира Павловича Фомина, округлил глаза от новых условий, что выставили русские и спросил, мол, чего произошло, договаривались об одном, а на деле какая-то хрень получается.

– Других условий не будет, – пришлось сообщить Савину через переводчика на чистом канадском языке.

– Мы есть подумать… – промямлил канадец.

И больше на связь не вышел, а когда Савин через неделю перезвонил сам, то милая, наверное, канадская девушка сказала, что второй вице-президент CAHA и Хоккейной ассоциации Онтарио (OHA) мистер Уильям Брайден Джордж болеет, и будет болеть долго. Да даже ещё дольше.

Вовке все эти новости поведал Аполлонов и руками развёл. Не переть же против Молотова и Абакумова. Носом не вышел.

Вовка не так, чтобы совсем сильно, расстроился. Перебираться в Канаду он не собирался, хотел сравнить свои силы с зачинателями хоккея и посмотреть, как играют канадцы. Но это можно будет и в следующем году сделать. В Международную федерацию хоккея на льду (International Ice Hockey Federation, IIHF) СССР вступило и получило приглашение на следующий чемпионат мира в Великобритании. Там, кстати, не будет чехов. Ну, если всё пойдёт, как в Реальной истории. Их всех вместо чемпионата посадят в тюрьму, а потом и по рудникам законопатят, даже по урановым. А нефиг языками в пьяном виде болтать и бочку катить на коммунистов и вообще правительство Чехословакии. Всегда, когда бочку катишь, нужно помнить про товарища Сизифа. Вот, закатил ты бочку на высоту, а она, как назад покатится, да прямо по тебе. Критикуй коммунистов не в баре аэропорта, или где там они нажирались эти великие чехи, после отмены рейса в Лондон, а дома с женой на кухне. Там сотрудников спецслужб меньше.

В этом году наши хоккеисты и так на два турнира съездили. Второй этот якобы студенческий чемпионат мира столько плюшек, как поездка на кубок Шпенглера не принёс. Все и так уже заслуженные мастера спорта, разве Харий Меллупс нет. Но ему пока решили не давать, он маловато времени провёл в воротах, в основном Третьяков стоял. Звания тоже никому не повысили, по той же причине. Только месяц назад присвоили досрочные. Одежды новой тоже не дали. Опять только получили. Правда Фомину, Третьякову и ещё паре динамовцев выдали парадную лётную форму и летнюю и зимнюю. Ну, а чего, материал там добротный, и если срезать знаки отличия, то замечательная одежда для повседневной носки получится. К тому же есть знакомая швея, может из галифе перешить в нормальные брюки.

От Спорткомитета выдали премию в размере трёх тысяч рублей команде ВВС за первое место и сборной Прибалтике две тысячи за серебряные медали. Кубок прихамил себе Василий Сталин, присовокупил к кубку Шпенглера и кубку Парижа. Целая полка у него в кабинете организовалась. В обмен Василий Иосифович выдал каждому лично по две с половиной тысячи рублей и талон в магазин на костюм бостоновый. Царский подарок. А Зденеку Зикмунду, как не имеющему жилья своего, вручил ключи от комнаты в коммуналке. Не двухкомнатная квартира, но чех советский прямо прослезился, до этого в студенческой общаге жил, в которую дворец какого-то князя переделали. Зачем это было сделано прелюдно, понятно, это знак Боброву и Бочарникову с Фоминым, вот, мол, переходите в ВВС МВО и тоже будет вам счастье.

Расщедрилось и «Динамо», выдало семерым динамовцам по полторы тысячи рублей премии, а майору Чернышёву талон на приобретения автомобиля. А уже оставив двух Вовок отдельно, Аркадий Николаевич протянул Третьякову решение горисполкома города Красногорска о разрешении лейтенанту Третьякову выкупить трёхкомнатный кирпичный дом с кухней площадью пятьдесят пять квадратных метров за двенадцать с половиной тысяч рублей.

И чёрт с ней с Канадой, и так столько злата-серебра пролилось на их головы. Целый золотой дождь. Тьфу, тьфу, тьфу, в хорошем смысле этого слова, а не то, о чём вы подумали.

Абакумов, ВикторСемёнович

Событие тридцать девятое

У хорошего путешественника нет точных планов и намерения попасть куда-то.

Лао-Цзы

Плохие предчувствия Чернышёва сбылись, без Фомина и гульнувшего от души по возвращению на Родину Комарова матч «Спартаку» московскому динамовцы проиграли 5:3. Василий и раньше время от времени срывался, Чернышёв даже хотел его сплавить в минское «Динамо», но Вовка тренера уговорил оставить штрафника. Всё же, если не загулы время от времени, то Василий Иванович лучший защитник страны. И при этом охотно идёт поддерживать атаку.

Опять после этого загула Василий поругался с Чернышёвым, точнее, был отруган Аркадием Ивановичем, и опять Вовка уговорил тренера оставить человека в команде, пообещав… Нет, исправлять взрослого человека Фомин не собирался, пообещал, что они выиграют чемпионат СССР, и Василий Комаров играя в его пятёрке приложит к этому максимум сил и умений.

Дальше уже с участием Фомина московские динамовцы громили без проблем слабые команды и достойно выигрывали у середнячков. И эти матчи ничего не решали. Из-за второго турне трёх лидеров, вернее, первых пятёрок трёх лидеров чемпионата, этот чемпионат опять перекроили. И получилось так, что три главных матча предстоит провести всем трём командам подряд в самом конце сезона.

Чемпионат заканчивается 26 февраля. Заканчивался до изменений. Теперь 28 февраля. 25 играют «Динамо» с ВВС, 27 февраля ЦДКА с ВВС и 28 на стадионе «Динамо» состоится по существу финал – «Динамо» – ЦДКА, так как, при любом раскладе победитель получает чемпионские медали. Сейчас у ЦДКА по потерянным на очко больше и даже если они проиграют ВВС, а «Динамо» у них – лётчиков выиграет, то всё равно, поражение любой команды приносит ей серебро, а победитель получает золото. ВВС, если же победит обе команды, то максимум может получить серебряные медали.

Вовка с Чёрнышёвым и Поставниным – капитаном команды, перед матчем с ВВС долго голову ломали. По силе звено: Юрий Тарасов, Зденек Зигмунд, Иван Новиков равно первому звену «Динамо» Уваров, Чернышёв, Поставнин, и так же примерно равно второму звену: Фомин, Валька Кузин и Василий Трофимов, который сейчас на третьем месте в чемпионате идёт по забитым шайбам. Значит, одному звену лётчиков динамовцы могут противопоставить два. Третье звено у бело-голубых: Климович, Медведев, Петелин чуть слабее, но на уровне второго звена ВВС: Жибуртович, Моисеев, Афонькин и даже получше. И тут самое печальное для ВВС. У них есть, конечно, игроки для третьего звена, но они не играют. Летуны работают всегда в основном первым звеном – спартаковцами бывшими и только изредка выпускают второе.

– Всё же просто, Аркадий Иванович. – Фомин нарисовал на школьной доске фамилии игроков по разные стороны поля. – Нужно меняться просто как можно чаще, минута и замена. Тогда даже если у нас и будет минус одна шайба, скажем, после первых двух периодов, то к третьему периоду там у лётчиков живых не будет. Они сдохнут к концу второго периода, а мы будем если и не свеженькие, то уж точно свежее их. И тогда мы перейдём на игру двумя пятёрками и резко ускоримся.

Аксакалы покивали.

– Я тоже сдохну. – Самокритично сообщил Чернышёв, – мне тридцать пять лет. Этот сезон точно последний. Не тяну уже.

– А давайте пару раз против их второго звена выставим вместо вас Медведева. Он помоложе.

– Можно. Ох, Вовка, Вовка, вот был бы ты на игре со Спартаком, и не было бы сейчас проблем.

– Бамс! Аркадий Иванович, а у вас по математике чего в школе было. Если мы проиграем одну игру, то чемпионами не станем. То есть, если бы у нас было на два очка больше, нам ЦДКА всё одно проигрывать было бы нельзя.

– Умный, сволочь такая! Уж и побрюзжать по стариковски нельзя. Давит же ответственность, вот и выдумываю оправдания.

– Мы выиграем у лётчиков, слово даю. Давайте подумаем, как играть против первого звена ЦДКА. Бобров сейчас на пике формы. Это просто монстр какой-то.

– Знаешь Артист, что сейчас делает Бобёр? – усмехнулся капитан «Динамо».

– Что?

– Он говорит Тарасову: Анатолий, как нам со звеном Артиста справляться? Это просто монстр какой-то. И сейчас, чёрт бы его побрал, он в лучшей форме.

Глава 14

Событие сороковое

Хоккей – мужская игра. Побеждает та команда, в которой больше настоящих мужчин.

П. Коффи

«Ни одно доброе дело не остаётся безнаказанным». Поговорка такая английская есть. «No good deed ever goes unpunished». Чего там ещё афористы наговорили? За всё приходится платить. Ничто не даётся нам так дёшево, как хочется. Самые горячие женщины – в бане. Тьфу, это уже не из этой оперы.

Так вот, две совместные поездки на международные соревнования хоккеистов из первых пятёрок трёх московских команд привели к ожидаемому результату. Все тайны и наработки «Динамы» ушли в народ. А с учётом того, что исполнителей в этих командах не по помойкам собирали, а они по индивидуальному мастерству даже повыше, чем динамовские, то выигрывать в одни ворота уже не получалось. Рубиться приходится на равных.

Это первый матч с «лётчиками» и показал со всей наглядностью. Вырвать шайбу у Юрия Тарасова при вбрасывании получалось даже у Вовки с огромным трудом, а Чернышёв в двух случаях из трёх опаздывал. И «звезду» научились строить бывшие спартаковцы и «систему» исполнять и даже «квадрат» грамотно выстраивали при обороне в меньшинстве. И Фомин к этому распространению тайных знаний приложил руку. Даже не так, он кучу сил убил, чтобы команда из СССР поехала на кубок Шпенглера и на 8 Зимние Студенческие игры. И он же можно сказать подсказал, как такую команду организовать, чтобы победить чехов. Вот и результат. Сам создал себе достойных соперников. Больше никаких особых секретов у Фомина не осталось, чтобы играючи разделываться с набравшимися передового опыта противниками.

Чернышёв за это на Вовку смотрел букой. И даже высказывал это время от времени.

– Аркадий Иванович, а чуть не двадцать тысяч рублей иавтомобиль ГАЗ М-20 «Победа» не свалилось ли на вас после этих поездок?! И потом, вы же теперь бесспорный тренер сборной СССР по хоккею с шайбой. Правильно? Правильно. От добра в Спорткомитете добра искать не будут. А нам в следующем году дебютировать на Чемпионате мира в Лондоне. И там будут и шведы, и американцы, и канадцы, и это всё не мальчики для битья. Они дядьки серьёзные. Их на энтузиазизме не пройдёшь. Их нужно умением побеждать. А тренеры ЦДКА и ВВС эту работу проделали очень качественно. Вам помогли. Радоваться надо.

– Сборная?! Проиграем, и найдут другого тренера. Того же Тарасова. – Буркнул Аркадий Иванович.

– И хорошо, пусть будет два тренера. Тарасов за физподготовку отвечает, а вы за тактику и стратегию.

– Артист! Всё, поехали, вон, марш уже играет.

Стадион «Динамо»… Стадиончик динамовский был забит до отказа. На центральную арену канадцев по-прежнему не пускали. Там проводили матчи по русскому хоккею. И это даже не обсуждалось. Просто другого большого поля футбольного с такими трибунами нет в Москве. И если честно, пока посещаемость матчей по русскому хоккею выше, чем по канадскому. Канадский хоккей – «шинни» пока уступает русскому хоккею «бенди» по зрительской любви. Интересно, какое из этих двух слов русское?

Тренировочный корт, зимой превращённый в стадион для игры в шинни, 25 феврале был забит до отказа. Тысяч десять – двенадцать болельщиков пришло. Москвичей и гостей столицы пришедших поддержать динамовцев было больше, чем пришедших покричать за лётчиков. Это сразу бросилось в глаза, когда команды по очереди выходили из крытого коридора. При появлении «летунов» стадион засвистел и заулюлюкал, но средненько так. А когда следом вышли на лёд бело-голубые прямо загудел и затрясся соседний стадион «Динамо» от изданных «тифозами» децибел.

Перед игрой, когда динамовцы уже облачились в новенькую, на самом деле бело-голубую форму, и сидели, перешучиваясь, в раздевалку пришёл один из основателей хоккея с шайбой в СССР. Челенков помнил из будущего, что вроде как старшего Тарасова считают этим основателем. Мол, вызвал его сам товарищ Сталин и повелел создать этот олимпийский вид спорта в СССР. На самом деле Сталин эти слова, как теперь узнал Фёдор Фёдорович, произнёс, только не Тарасову поручил. Никем был в те времена Анатолий Тарасов. Поручил Сам это дело Сергею Александровичу Савину, отвечающему в Спорткомитете за хоккей и футбол и Романову – председателю комитета, а Романов уже кроме Савина, отправленного сначала в Прибалтику опыта набираться, а потом на Олимпийские игры 1948 года, подключил к этому делу Павла Короткова. Это довоенная легенда футбола и хоккея с мячом в СССР. Он был первым тренером команды ЦДКА по хоккею и возглавил секцию канадского хоккея во всесоюзном спорткомитете. Сейчас Коротков в притихшей раздевалке осмотрел динамовцев, пожелал удачи и потом, выделив Фомина взглядом, покачал головой.

– Мужики, есть поговорка, что в хоккей настоящие мужчины играют и это не балет, а жёсткая игра. Но прошу, да и требую… Умышленно соперника не калечить. Вон, этот придурок из «Дзержинца» вывел надолго Фомина из строя. А мог вообще инвалидом сделать. А Боброву сколько достаётся. Травма за травмой. Играйте в честный хоккей. Совещание у нас было вчера. Савин Сергей Александрович предложение вынес, со следующего сезона за умышленное нанесение травмы игроку соперника команда получит техническое поражение, а игрок, совершивший это, будет дисквалифицирован пожизненно. Всё, ухожу. Вы советские люди и ваши соперники вам не враги. Играйте честно.

Вовка был доволен. Это он настропалил Савина. Пусть там, за бугром, ломают друг другу ноги. Бобров нужен на Олимпиаде в 1952 году. И Фомин нужен. Без них золота не видать. А ещё и Чемпионат мира не за горами. По футболу. И по хоккею. И везде нужны целые и здоровые спортсмены. Есть минус у такого решения. Привыкшие к джентельменской игре на Родине, и столкнувшись с грубостью на Чемпионате мира, спасуют наши?! Не это поколение. Эти уже в мясорубках побывали и их грубостью не испугать. А дальше? Дожить надо и выиграть Чемпионат мира. Хоть раз окунуться в эту среду, чтобы понять, как будут против тебя играть, и как отвечать на грубость. И потом если СССР будет чемпионом неоднократным, то будет и свой человек в руководстве Федерацией. Скорее всего – вице-президент. Можно наши правила распространить на весь мир. Пусть законы СССР потихоньку становятся экстерриториальными.

Событие сорок первое

Хоккей – эмоциональный вид спорта. Если быть по жизни амёбой, то лучше идти в плавание, например. Нырнул под воду, и никому тебя не видно.

Б. Бурк

– Хоккейные маньяки на острие атаки. Раздайся мужики, нужно место для драки! – Проорал Фомин и выскочил на площадку, меняя первую пятёрку Чернышёва. Прошло три минуты, и Чернышёв сам повёл свою пятёрку меняться на очередной остановке игры. Игра грубой не была, на той стороне интеллигенты – теннисисты. Они умышленно не грубили. Играли жёстко, цеплялись за шайбу как клещи в лесу, хрен отдерёшь, и тратили прорву энергии. При борьбе у борта за шайбу вроде активных действий-то нет. Пихаются люди, стучат клюшками и всё. А на самом деле, при этом пихании и огромном выбросе адреналина, энергии человек тратит в разы больше, чем при погоне за шайбой. Известный факт, что за шесть минут борцовского поединка соперники теряют до полутора – двух килограмм веса. А футболисты бегают полтора часа, теряли бы они по кило хоть за шесть минут, что бы с ними стало после матча?! Пятнадцать кг???

Первое звено ВВС наелось уже за три минуты этой вязкой игры у борта, но Старший тренер команды Матвей Гольдин решил вместе с «Динамо» не меняться, у него гораздо короче скамейка, да и привыкли эти парни чуть не по периоду без смены играть. В задачу второго динамовского звена не входило голы забивать, ну, уж если подвернётся возможность. Цель стояла другая, контролирую шайбу, навязывать летунам борьбу у борта – толкаться там.

Вовка на вбрасывании у подуставшего Юрия Тарасова шайбу выцыпил и отдал между ног Василию Трофимову. Василий пасанул Вальке Кузину и тот медленно поехал к воротам ВВС, приглашая лётчиков с ним побороться. Так и получилось, шайбу прижали к борту и завязалась толчея, в которую нырнули и Вовка с Трофимовым. Через минуту судья свистнул, назначая вбрасывание, но и динамовцы и лётчики были мокрыми насквозь. Вовка опять шайбу забрал теперь у Ивана Новикова и всё повторилось с точность до нескольких секунд. И не выдержали перебежавшие в ВВС спартаковцы, сами потянулись на скамейку, Фомин тоже своих увёл. Теперь против второго звена ВВС Жибуртович, Моисеев, Афонькин вышло самое слабое звено бело-голубых Климович, Медведев, Петелин. У этих задача просто продержаться. Что парни и сделали. Минуты через три Гольдин снова не выдержал и вновь бросил в бой первую пятёрку, сто процентов Василием Сталиным подпинываемый. И тут же выскочили на лёд лидеры «Динамо». Вовка предложил Аркадию Николаевичу выйти за него, но тот рукой махнул, мол, эти три минуты ещё отстою.

И отстоял. Тактика та же самая – выпить из лётчиков все силы, сжечь в их самолётах весь бензин. Или уже керосин начали заливать? Да, не важно. Нужно умотать Зикмунда и компанию. Через три минуты Чернышёв снова свою пятёрку увёл. И тут намного раньше, чем стратеги динамовские рассчитали противник сдулся, Гольдин по просьбе Зикмунда их тоже поменял. И попали Жибуртович с компанией на Вовкину пятёрку. Разный класс. Фомин решил воспользоваться.

– Систему гоним, – шепнул он при выходе на площадку мужикам.

Шайбу у Афонькина Вовка забрал легко и дёрнул на полной скорости на противоположную половину поля. Туда же, передав шайбу Кузину, бросился и Трофимов. А позади, перебрасывая шайбу один другому, чуть медленнее, катились Кузин и Олег Толмачёв. И только линию пересекли, как последовал пас вдоль борта на Трофимова, а тот уже находящемуся на правых усах Фомину. Бамс, и поднятая в левую девятку шайба стучит по металлу штанги и, отскочив чуть, ударившись по пути в спину Хайрия Меллупса, залетает в ворота.

До этого, наблюдавший непонятную игру без атак на ворота, стадион уже начал возмущённо свистеть. Люди пришли не толкотню у бортов смотреть, а атакующий хоккей, хотели бы борьбу смотреть – на борьбу бы и пошли. И тут такая стремительная атака и гол. Стадион взорвался от выкриков и свиста?

– Голлл! Молодцы! Фомин молодец! Вовка, даёшь ещё! Гол! Бей летунов!

А ВВС, понуро прокатившись кружок, залезло на скамейку и вновь вышло первое звено, ну хоть защитники на поле остались. Так совсем хорошо. Даже не в третьем периоде, а во втором лётчики сдохнут. Вовка тоже замениться хотел, дать третьему звену сыграть, но раз вышло первое звено у ВВС, пришлось ему остаться. Шайбу у совершенно не отдохнувшего Юрия Тарасова Фомин забрал легко, тот даже не дёрнулся.

– Мотаем, – Вовка дождался, когда на него бросятся лётчики и поспешил к борту. Изматывание противника продолжилось. И замечательно продолжилось, сами чуть не на карачках с площадки уползли, но первого звена после этого у ВВС не стало. По возможностям оно теперь равно их третьему звено, которое за весь сезон и десяти раз не выходи на лёд. Шесть минут провели команды на льду без замены. Чернышёв даже покричал на Фомина, но тот, улучив мгновение, проехал мимо и прокричал, преодолевая вновь поднявшийся на трибунах шум недовольства.

– Если мы сменимся, то и они уйдут на замену. Потерпим!

Лёгким не хватало воздуха, и очень хотелось вылить целую пластиковую бутылку на голову. Не получилось. Нет ещё таких бутылок. Вместо этого ему сунули обычную пивную бутылку зелёную с очень сладкой водой. Вместо глюкозы. Сам и придумал. Такой водой не напьёшься, но силы восстанавливает.

А на площадке первая пятёрка «Динамо» возило звено Жибуртовича. Не долго осталось, через минуту уже период закончится. И тут не успевающий за Револьдом защитник ВВС зацепил его клюшкой, настоящую подножку поставив. За что и был сразу удалён. На вбрасывании Поставнин шайбу забрал и между ног переправил Чернышёву, тот сходу неожиданно для всех пробил по воротам. Бамс и между ног Меллупса чёрный кругляш заскочил в ворота.

Событие сорок второе

Ярость в глазах, храбрость в сердце, доброта в душе.

Самое главное-не бояться играть.

Ты должен верить в себя, особенно в те моменты, когда в тебя никто не верит.

Этот стон у нас песней зовётся, то «Динамо» прошляпило гол. Второй период начался неожиданно. Совершенно не бросившие играть и не умирающие от усталости лётчики закрутили карусель у ворот Третьякова и каким-то волшебным образом, не иначе телекинезем заставили шайбу оказаться за линией ворот. Двужильные они там в этом ВВС что ли? Или их товарищ Василий Сталин амфитаминами трофейными накормил. Там же был, то ли у наших лётчиков, то ли у немецких шоколад с допингом? У немецких. Точно – у немецких. Scho-Ka-Kola. Точно – точно. Жестяные баночки с шоколадом входили в рацион пилотов Люфтваффе – считалось, что он поможет сохранить бдительность асам Геринга при длительных перелётах. В каждой плитке особого шоколада содержалось 3 миллиграмма первитина, он же метамфетамин.

Вовка репу почесал. Мог или не мог Василий Иосифович такой ход конём сделать? Мог. Та ещё рыбина и максималист просто запредельный. И как лётчик и как Сталин спокойно имеет доступ к такому трофейному шоколаду. Там минус есть у него, не у Сталина, у шоколада. Через час, вроде, или около того, первитин заканчивает действовать, и человека вырубает. И это точно не первое применение метамфетамина в советском хоккее. ЦДКА без сомнения наелось шоколадок немецких перед последним матчем с «Динамо» Москва в первом чемпионате 46–47 года. А матч отложили из-за чего-то, кажется, лёд не застыл, и когда через час всё же матч состоялся, то Бобров с компанией еле ползали из-за отходняка.

Фомин хмыкнул. Рано делать выводы, но если шоколадки получили авиаторы, то к концу третьего периода, при таких нагрузках, они ходить не смогут, не то что играть в хоккей. Ничего в принципе не изменилось, тактика на изматывание должна сработать.

Чернышёв после пропущенного быстрого гола меняться не поехал. А и правильно, а то «летуны» тоже заменятся. Минуты три после этого шла борьба на равных. Шайба в ворота не шла. И вратари молодцы и прицел сбился у обеих команд. Плохо, что Аркадий Иванович, бросившись отыгрывать шайбу, перестал бороться у борта, выматывая противника, ну, да ещё играть и играть.

А потом первая пятёрка «Динамо» начала сдавать и при очередном вбрасывании Фомин выехал на площадку и чуть не силой вытолкал тренера играющего на скамейку. А первая пятёрка ВВС осталась на поле. Неожиданно. Ну, и хорошо.

– Прижимаемся к бортам, работаем, как договорились, – передал Вовка своим и ребята не подвели, навязали «лётчикам» толкучку у бортов, выцарапывая, теряя и снова выцарапывая шайбу. Минут шесть этого ада, и когда недовольный стадион загудел и засвистел, Фомин сделал проброс и поехал меняться.

Бамс, а Юрий Тарасов и компания осталась на поле.

– Ну, ребята, это уже игра в поддавки. Аркадий Иваныч, играйте, как договаривались. Не нужно голов, не видите что ли, что творится?! Они умрут сейчас. Как бы скорую не пришлось вызывать.

Тем не менее, второй период лётчики продержались. Второе звено Юрия Жибуртовича, тоже под допингом явно, легко противостояло и первому и второму звену «Динамо». Закончился период очередным противостоянием у бортов пятёрки Фомина и пятёрки Зденека Зикмунда. И Вовка даже умудрился разглядеть коричневую полосу на воротнике свитера Юрия Тарасова. Может и кровь старая конечно, но может быть и просыпавшийся и размазанный шоколад. Тем хуже для них.

– Не работает что-то твой прогноз, Артист, – отпыхиваясь, как паровоз, влетел в раздевалку Поставнин. – Так сами скоро ляжем.

– Нормально все, я на нашу победу поставил.

– Чего поставил? – не понял капитан динамовцев.

– Ставку на ипподроме что ли? – хохотнул Чернышёв.

– А что там и на хоккей принимают? – половина команды брови домиком сделала, даже отпыхиваться перестали.

– А это законно? Посадят ещё?

– На каком ипподроме? С ума посходили? – дождался нужного момента Фомин и завершил шутку. – Три свечки я в церкви поставил.

– Ну, Артист, ссука, вот разыграл, – после того как минуту хохот в раздевалке стоял, просипел Поставнин.

– Так парни, хорош! – Прервал хохот Аркадий Иванович. – Ложимся. Володя, читай про своё солнце и море.

Сдохли, где-то с середины третьего периода оба звена ВВС встали, чуть за сердце не хватаясь, ползали по площадке и за шайбой не успевали. Гольдин и третью пятёрку даже пробовал выпускать. Бесполезно. Шайбы сыпались в ворота Меллупса, как из рога изобилия. Закончился матч под восторженный рёв трибун со счётомсемь – один.

А потому что нефиг.

Хотя, возможно, это Фомин напридумывал сам себе. Тоже ведь на нервах.

Глава 15

Событие сорок третье

– Эй, старуха, ты торгуешь тухлыми яйцами! – говорит покупательница торговке.

– Что? – кричит та. – Мои яйца тухлые?! Сама ты тухлая! Ты мне смеешь говорить такое про мой товар! Ты! Да не твоего ли отца вши в канаве заели, не твоя ли мать с французами крутила, не твоя ли бабка сдохла в богадельне!

Гегель

26 февраля 1949 года у команды был выходной. И 27 не играют, но там уже Чернышёв назначил и тренировку, и утренний сбор в Сандунах. Никто не сомневался, что после такого тяжелейшего матча, который вымотал динамовцев и морально и физически, хоккейный люд пропустит по стакашку, а то и по паре стаканов. Вот Фомин и предложил Аркадию Ивановичу утром пропариться, а вечерком провести тренировку. Днём же занятие тоже есть. Но это уже по желанию. В два часа будет второй пропущенный матч. ЦДКА – ВВС МВО. И для обеих команд – матч решающий. Если выигрывают армейцы, то ВВС остаётся с бронзой, если же Сталинские соколы побеждают, а «Динамо» потом выиграет у подопечных Анатолия Тарасова, то серебро будет у лётчиков, а армейцы только бронзу получают. Если «Динамо» проиграет, то у ВВС, всё одно, бронза, а золото у ЦДКА. Запутанный получился конец чемпионата. Тем интереснее болельщикам, и тем больше мотивации командам рубиться не на жизнь, а насмерть в каждом матче.

При этом динамовцы ещё и козырь приличный при раздаче получили. Они два дня отдых имеют перед финалом своеобразным, а ЦДКА играть две игры подряд. Минус тоже понятно есть при таком раскладе. Это водка. С ней в Сандунах и решили побороться.

Выгнать из организма все остатки спирта – таков был план. Не учли Фомин с Чернышёвым, что баня без пива – деньги на ветер. Как тут не взять кружечку с похмелья, если его прямо в общем помывочном зале продаёт тётя Клава, а потом в буфете снова продают, да ещё и с воблой. Минимум по литру каждый оприходовал, считая и Чернышёва. И только трое молодых, Фомин, Третьяков и Валька Кузин одной ограничились. Но видимо пиво совместно с парной производит другой эффект, чем пиво с водкой. На матч принципиальных соперников динамовцы приехали в нормальном состоянии, никого не штормило и только блеск в глазах выдавал, что люди отдыхали культурно. Смотрели за действом, разворачивающимся на площадке, с первого ряда боковой трибуны, почти из-за ворот.

Вовка, наблюдая за игрой, всё гадал, ели позавчера лётчики шоколад немецкий или нет. В принципе, без разницы, выиграли же. Так, любопытство. Но по действиям команды через два дня «после того», так сказать, уже ничего было нельзя определить. Зикмунд и компания носились по льду, как заведённые, и звено Жибуртовича им не сильно уступало в скорости, а вот в мастерстве – это да. Третья пятёрка, точнее третье звено нападающих с защитниками из второй пятёрки выходили всего за матч пару раз и при этом сразу уходили товарищи в глухую оборону, играя на отбой, лишь бы потянуть время и дать мастерам отдохнуть.

Самое интересное, что ситуация с составом у ЦДКА точно такая же, как и у команды Василия Сталина. Здесь «Динамо», имеющее три играющих пятёрки, стояло особняков во всей стране, а скорее всего во всём мире, ведь только год назад изменили правила, разрешили иметь в команде семнадцать человек, имея, конечно, в виду три пятёрки полноценные и двух вратарей. Только внести изменения в правила и из ниоткуда набрать пятёрку асов – это разные разности.

У ЦДКА первая пятёрка выглядела так: Анатолий Тарасов, Всеволод Бобров и Евгений Бабич и двое защитников: Владимир Меньшиков и Владимир Никаноров. В воротах почти весь матч простоял Григорий Мкртычан и только в середине третьего периода, когда судьба матча была уже решена, вышел Борис Афанасьев. На счету первой пятёрке числилось чуть не семьдесят забитых шайб. Вполне себе впечатляющий результат. Точно так же, как и у ВВС, второе звено и вторая пятёрка в целом значительно уступала лидерам.

Нападающие: Михаил Ореховс десятью голами, Игорь Курбатов с двумя и Виктор Давыдов, тоже с двумя шайбами за чемпионат, и рядом с Бобровым и партнёрами не стояли. И на счету защитников из этой пятёрки вообще нет заброшенных шайб. Про третью пятёрку, что либо сказать – сложно. Она не выходила на поле, иногда во второй пятёрке слегка менялся состав.

Игра была неинтересной. На кону стояло многое для обеих команд. А уж для ЦДКА тем более – реальный шанс взять золото. Потому они настроились на атакующие действия. А накрученные после позорного разгрома лётчики самим без сомнения Василием Иосифовичем решили дать последний и решительный бой. Серебро тоже не плохо. И зарубились, и затолкались, и подрались, и позабивали друг другу по шайбе. И вдруг решили обе команды играть от обороны в середине первого периода, мудрые наставники одновременно видимо приняли решение попытать счастья в контратаках. Смотрелось это скучно, словно игра сборной СССР по футболу в восьмидесятых. Один человек маячит в районе усов у противника, а вся команда кидает друг другу чёрный кругляш на своей половине, ожидая атаку соперника. А те выслали одного тоже вперёд и обезьянничают, только без кругляша. Длилось это под свист трибун до самого конца первого периода. В раздевалку команды уходили не только под свист, но и под мат трибун. Были бы у народа яйца там тухлые или помидоры гнилые и закидали бы горе хоккеистов. Не те времена, люди живут бедно и яйца съедают до того, как они протухли, а с помидорами в эти времена в СССР среди зимы и совсем плохо. Скорее всего, и в правительстве ни у кого нет в феврале томатов красных на обед. Куда уж простому слесарю или токарю. Не закидали трусов, но по матушке прошлись. Во всех направлениях.

«Магнитофон бы и записать», – усмехнулся Вовка и в это время его за рукав дёрнули.

Событие сорок четвёртое

Моё любимое увлечение – курить. Постоянное хобби – пытаться бросить курить.

Павел Воля

А угостите даму спичкой, гражданин начальник…

Цитата из сериала «Место встречи изменить нельзя»

– Фомин, – Хитрый Михей, подкравшийся незаметно, был какой-то всклокоченный. Погоды на улице стояли замечательные, солнышко и от силы пять градусов мороза, Якушин был без шапки и пальто своего модного, в жилетке ватной, а вот ветерок на улице был, и волосы на голове тренера разворошил. – Фомин, кому говорю, пойдём со мной. Начальство у меня в кабинете собралось.

– Что за начальство, Михаил Иосифович? – в последнее время виделись они редко, напряжённый график соревнований и у того и у другого. И ведь в хоккее с мячом Якушин не только тренер, но и, как Чернышёв, активный нападающий. Почти все матчи от звонка до звонка проводит на льду, да и это не канадский хоккей, правила в русском хоккее по заменам почти футбольные. Шибко не поменяешься. А ведь уже тридцать девять лет человеку. В этом году «русское» хоккейное «Динамо» неделю назад завоевало кубок СССР, и два мяча из четырёх забил капитан команды – Якушин. И 2 марта у них ещё игра на кубок РСФСР, где им будет противостоять сильная команда Областного дома офицеров из Новосибирска. И опять Якушин заявлен в основном составе. А потом 9 марта кубок Москвы. И в чемпионате Москвы «Динамо» пока тоже идёт на первом месте с большим отрывом от соперников. Чемпионат СССР пока не проводится. Начнётся только со следующего года. Кстати, о чемпионате Москвы, там интересны правила начисления очков. Прямо даже не понятно, из какого пальца они высосаны и зачем? Просто гигантомания? За победу начислялось 24 очка, за ничью – 16 очков, за поражение – 8 очков, за неявку – 0 очков. Осталась одна игра не сыгранная «Динамо» московским в этом чемпионате, и у них сейчас 192 очка, без сомнения, победят и наберут 216 очков. Сила. Мать её! Почему не разделить на 8, скажем? Цифры же кратны 8. Всего в чемпионате Москвы заявлены десять команд и игры проводятся в один круг. Всего девять матчей и 216 очков.

В накуренной так, что топор вешать даже не надо, его просто не пропихнуть будет в комнату, тренерской, сидели два товарища в клубах дыма почти не различимые.

– Я туда не пойду, – громко, чтобы слышали «паровозы» эти сказал Вовка, остановившись в дверях.

– Артист! – зашипел Якушин.

– Аркадий Николаевич вы там? – помахал руками теням Вовка.

– Ай, Володя, проветрим сейчас. Николай Николаевич, не переносит у меня зятёк будущий дым табачный. Прямо барышня кисейная. Пошли в коридор. Михаил, открой тут форточку, проветрим. Разговор важный. Спокойно нужно поговорить, а не смотреть, как это юное дарование морщится.

Второй тенью оказался Романов – заместитель Председателя Всесоюзного комитета по делам физической культуры и спорта при совете министров СССР.

Товарищи высокие вышли из облаков дыма и туда нырнул Якушин – проветривать.

Аполлонов был в своём мешковатом коричневом пальто и категорически отказывался шить у тёти Светы красивое новое пальто по образцу Вовкиного, приталенного и со всякими красивыми хлястиками. Хотя мама Тоня прямо настоятельно требовала этого у мужа. Ну, халява подвалила.

– Мне приходится с Самим общаться, я не пионер какой. Солидный мужик. И мне неудобно в этом ходить, и Сам не оценит. Он человек консервативный. – На все попытки мамы Тони сделать его «модным» категорически возражал Аркадий Николаевич.

Сейчас оба председателя – бывший и будущий, и настоящий, поздоровались с Вовкой за руку, и недовольного на него, в хиповское пальто одетого, глянули.

– Всё, Володя, пришли результаты жеребьёвки и даты матчей отборочных игр на Чемпионат мира по футболу. У нас первая игра со сборной Швеции 2 июня на стадионе Росунда в Стокгольме, потом 7 июня игра со сборной Ирландии на стадионе Далимаунт – Парк в Дублине. И через месяц – 5 июля игра со сборной Финляндии на Олимпийский стадионе в Хельсинки. Что скажешь?

– Дебил расписание составлял. Специально, чтобы нам навредить? От Хельсинки до Стокгольма за день на любом транспорте можно добраться, а нас в Дублин отправляют. Может, не поздно ещё, можно договориться с финнами о переносе матча, и, скажем, числа 27 мая сыграть с ними. Желательно, чтобы воскресенье было. Тогда на стадион много народу придёт и финны те ещё сквалыжники возражать не будут. А СССР это тоже кучу денег сэкономит.

– Вот, Николай Николаевич, а ты не хотел его звать. Этот молнией ушибленный зятёк мой, не о форме красивой, как ты думал, будет говорить, а о том, как государственные деньги сэкономить, – заржав, хлопнул Романова по плечу Аполлонов.

– Я с Савиным поговорю. Думаю, финны и в самом деле могут согласиться. – Подумав немного, кивнул Николай Николаевич, – О другом хотели поговорить. Что там проветрилось? Заходим.

Нда, Вовка последним зашёл. Дыма стало поменьше, но пропитавший всё запах табака раздражал конкретно, точно голова потом заболит. Придётся вечером пробежку вокруг дома устраивать.

Событие сорок пятое

Кто много мыслит, тот непригоден в качестве члена партии: своей мыслью он легко пробивает границы партии.

Ф. Ницше

«Смерть решает все проблемы. Нет человека – и нет проблемы». Товарищ Сталин «кровожадный», вроде как, сказал. На самом деле, это его устами в книге «Дети Арбата» сказал писатель Анатолий Рыбаков. В произведении речь шла о расстреле в Царицыне (в 1918 году) военных специалистов. А так как книга «Дети Арбата» в перестройку стала культовой, то прижилось это высказывание. Вообще, писатели они такие, любят всё исказить. Никто ведь и не подумает, что фраза «В России две беды, дураки и дороги», придумана Михаилом Задорновым, а не каким-то историческим персонажем. Даже Наполеону приписывают.

К чему это. А, про Сталина.

– Володя, меня вчера Сам вызывал. И настойчиво спрашивал, выиграем ли мы все три выездных матча. Вообще, разговор обо всех шести матчах шёл, но я Иосифа Виссарионовича заверил, что с домашними матчами проблем нет. Дома мы просто не можем проиграть.

– И? – спрятал улыбку за ладонями Вовка, вроде как лицо промассировал с морозца.

– Чего икаешь, ишь, привычку завёл икать. Шведы же сильная команда? Олимпийские чемпионы. Как ты говоришь, не хухры-мухры. Ну, и вот… Я сказал, что победим.

– Понятно, что победим.

– Ты не умничай, говори, что нужно сделать, чтобы выиграть гарантированно. – Прихлопнул рукой по столу генерал. Ладонью. Нда, попробуй обещания Сталину не выполни. Тут и кулаком по столу начнёшь стучать. Не до смеха.

– Аркадий Николаевич, давайте начнём с того, что Швеции крупно повезло в самом начале Олимпийского турнира и продолжало вести до самого финала. Первым соперником была сборная Австрии. Я вообще ничего хорошего не нашёл в библиотеке про австрийский футбол. Это уровень наших дворовых команд. В 1/4 финала шведам досталась сборная Кореи. И шведы их сделали 12:0. Что это за соперник? Это ещё хуже Австрии. В 1/2 финала Швеция вышла на Данию и легко их победила 4:2. Про футбол в Дании я тоже ничего хорошего в Ленинке не нашёл. Хотя, они в предварительном раунде справились с Италией. Повезло, наверное. Или итальянцы, это же олимпиада, а не Чемпионат мира, послали каких-то студентов или рыбаков. Да, и бог с ними. Про Швецию. И только в финале им встретилась настоящая футбольная страна. В финале шведы выиграли у Югославов 3:1. Но наша юношеская команда громила эту саму сборную Югославию летом. Я посмотрел состав. Со всеми этими игроками почти мы встречались. Не самые плохие парни, но даже наши юноши их громили.

– Ты подожди шапками шведов закидывать, зятёк, ты скажи, что нужно сделать для сборной. Амуниция там, шиповки, щитки твои? – устал слушать Аполлонов Вовку.

– Конечно. Нужно чтобы наша артель всю сборную снабдила бутсами и щитками. Шведы по газетным статьям играют очень грубо. Но это не первоочередное дело. Чтобы шить бутсы, нужны ноги. Каждая бутса, даже правая и левая, шьётся индивидуально по человеку. Сначала надо эти ноги выбрать. Нужно двадцать два человека. Возможны травмы, значит, нужны примерно тридцать кандидатов. Быстро бутсы не шьются, выходит, после окончания хоккейных чемпионатов нужно выбрать тридцать человек срочно. В самом начале марта. И отправить их на замеры в Робутсу.

– Стоп. Наговорил. А с тренировками что?

– Аркадий Николаевич! – Вовка руками развёл, – Вы для начала тренера выберете. Он и будет тренировать команду.

– Чего выбирать. Поздно выбирать. Уже сказал я товарищу Сталину, что Якушин будет.

– Я??? – оба на гевюр цузамен, а Хитрый Михей ещё не знал, выходит, об этом.

– Ты, Михаил, – Аполлонов глянул на Романова, головой кивнул.

– Решение будет завтра на коллегии… принято. Сергей Александрович Савин твою кандидатуру выдвинул. «Динамо» чемпион страны, опять же молодёжь хорошую растите в клубе. Соревнования-то не завтра. Молодёжь возможно и подтянется. Вон, орлы какие, – Романов боднул головой ухоженной в сторону Фомина. – Всех, как он выразился, громят.

– Так что, Михаил, слышал артельщика нашего. Чтобы всё успеть даю тебе три д… неделю на представление кандидатов в сборную СССР. Только это, – Аполлонов вздохнул картинно, – ты не только о «Динамо» думай. Нужна сборная. Бобров там …

Вовка крякнул, что не укрылось от тестюшки.

– Кхм, ну, партия и правительство раз тебя поставило на эту должность, то тебе доверяет. Сам решай. Доверие на то и доверие, чтобы доверять. Проверять, естественно будем. И спрашивать за успехи…

– Смешно, – хихикнул Фомин.

– Чего тебе, зятёк смешно? – набычился генерал.

– Спрашивать за успехи! За успехи награждают. Спрашивают за поражения.

– И за них тоже спросим. Умник нашёлся. Мне в школе милиции сказали, что ты завалил один экзамен. Чем умничать, учился бы лучше.

Глава 16

Событие сорок шестое

Хорошие игроки находятся там, где шайба. Великие – там, где она будет.

Уэйн Гретцки

Россия в хоккее – это как Бразилия в футболе.

Михаил Горшенев

Все волновались. И Фомин Вовка не меньше других. Не так, чтобы зуб на зуб не попадал и всё из рук валилось. Но ответственность давила. Нервировала. Как-то не так перед матчем с ВВС МВО себя Вовка чувствовал. Там ощущал ответственность, планы строил, комбинации искал, не думал вообще о поражении. А сейчас и планов особых нет, и даже товарищам по команде сказать нечего. По идее, напрашивалась та же тактика, что и с «лётчиками» накануне. Нужно измотать первую пятёрку, и тогда в третьем периоде можно будет решить проблему золотых медалей… в свою пользу. Тем более что армейцы вчера уже прилично сил отдали в игре с ВВС и восстановиться, как следует, не успеют. А ещё они могли и пропустить вчера по паре рюмашек за победу над «летунами». Всё же в тяжелейшей борьбе на последней минуте вырвали победу 2:1. Вовка второй период пропустил из-за разговора с руководством Спорткомитета и часть третьего даже, зато концовку видел. Не ползали, конечно, как тараканы беременные, по площадке обе команды, но он видел самое начала матча и самый конец, и сразу бросилось в глаза насколько люди устали. Должны многие в ЦДКА вечером дома достать из шкафчика бутылочку белой, перекрестить её, типа выйди нечистый дух, останься чистый спирт.

В Давосе от балагура Ивана Новикова Вовка целую молитву шуточную услышал:

«Не прими, Господи, за пьянство – прими за лекарство. Не пьём мы, Господи, а лечимся. И не по чайной ложке, а по чайному стакану. И не через день, а каждый день. И не пьянства ради, а чтоб не отвыкнуть. Так изыди, нечистая сила! Останься, чистый спирт! Да не пойди во вред рабу божьему…»

«Так давайте выпьем тут. На том свете не дадут!», – поддержал его тогда Бобров.

Поставнин и Чернышёв наехали на теннисиста за всякие упоминания богов, но тот же шутил, так что и наезд был не серьёзным.

Уверен был Фомин, что последовали многие после тяжёлой победы над ВВС этому совету в ЦДКА.

И Чернышёв уверенности не вселял в подопечных. Тоже насупившийся ходил. Пришлось Вовке не после первого периода, а перед ним, людей на пол уложить и мантру свою прочитать. Успокоились мужики и на лёд выезжали уже с улыбками. Обменялись вымпелами капитаны и Савин, выгнав лишних с поля, свистнул. Сам решил этот ответственный матч судить Сергей Александрович.

Всё же интересное время. Почти сорокалетний Якушин по полтора часа гоняет на льду, Чернышёв не сильно моложе, Анатолий Тарасов тоже и команду тренирует и играет в ней ведущую роль. Этот, правда, помоложе вышеперечисленных – всего тридцать один год. Из этой же неубиваемой плеяды и Савин – начальник отдела футбола в Спорткомитете СССР и судья международные матчи по хоккею обслуживающий.

Пятёрка Чернышева против пятёрки Тарасова или Боброва и осталась на площадке. И сразу со свиста переполненного снежного стадиона игра началась. Три раза Сергею Александровичу пришлось вбрасывание производить. Сначала Бобров поторопился, потом Чернышёв, и только в третий раз освистанные болельщиками лидеры собрались и сработали синхронно, шайбу массивный играющий тренер «Динамо» выцепил, но послал себе между ног неудачно, она по дороге попала в лезвие конька, отскочила от него и досталась армейцу Евгению Бабичу. Челенков помнил, какой шум поднялся в спортивных кругах в начале семидесятых, когда из уст в уста стали передавать новость, что Евгений Макарович повесился у себя в ванной.

Сейчас ещё живой, молодой и здоровый «Макарыч» удачно шайбу достал и отправил на Тарасова, и тот рванул к воротам Третьякова, только шины задымили. Защитники «Динамо» были на месте и оба бросились на перехват, но Тарасов решил с ними не встречаться и бросил шайбу метров с десяти. Замах был на рубль. Удар на копейку – в лёд шарахнул. И сломал перо у клюшки. И тут Третьяков сыграл просто великолепно. Всё же лучший вратарь в мире сейчас длинный Вовка. Он шайбу клюшкой остановил и послал, вернувшемуся на свою половину Чернышеву. Раз, и почти все армейцы отрезаны, а у Тарасова ещё и клюшки нет. Армейцы организовавшие «систему» бросились домой, только поздно пить Боржоми, когда желудок вырезали. Или так, когда печень уже сгнила, а любовь оказалась зла. Защитник Владимир Никаноров, оказавшийся один против Чернышёва и Коли Медведева задёргался и помешал Мкртычану увидеть бросок. Бамс, и на первой минуте стадион взорвался и свистом, от болельщиков ЦДКА, и громовым «Гооооллл!», от поклонников «Динамо».

И молодец Аркадий Иванович увёл пятёрку на скамью, выпустив пятёрку Фомина.

Вовка успокоился. Нет, не махнул рукой, типа не корову же проиграем. Наоборот, пока мужикам мантру про солнце и воду читал в раздевалке, понял, что выиграют. И сила на их стороне и удача, и мохают сейчас в раздевалке армейцев хоккеисты больше, чем у них. Они третий раз играют практически финал с «Динамо» за три года и оба предыдущих проиграли. А ещё, сто процентов, короткая скамейка в третьем периоде даст о себе знать.

Савин бросил шайбу и Бобров опять поспешил. Да, вообще классно, пусть дёргается, пусть нервничает. И промедлил при повторном вбрасывании Сева, и Фомин легко отпасовал шайбу назад Леонову. Сам поехал за ворота армейцев. Ну, да все его фишки те знают теперь. Пусть попробуют помешать «Дурочке».

Купились! Купились на нехитрый трюк Вовкой придуманный. Всё сделали, будто он справа от ворот будет пытаться запихнуть шайбу, и вдвоём защитники ЦДКА туда устремились, и Мкртычан вправо сместился. А Фомин отдал пас в противоположном направлении, он через борт переправил шайбу, занявшему место для «звезды», Револьду, а тот в одно касание переправил её к противоположному борту. Дальше просто – бросок верхом Бориса Петелина, и вторая шайба за две минуты в воротах ЦДКА.

Событие сорок седьмое

Вы ещё много раз будете побеждать, и не раз окажитесь побеждёнными. Морально нужно быть готовым как к первому, так и ко второму.

Молодежка

Анатолий Тарасов в обеих шайбах винил себя. Он сломал клюшку и не смог помочь мужикам в том, первом, эпизоде, и он же на тренировке несколько раз отработал со своим звеном противодействие «Дурочке» Артиста. Вот и пошли ребята противодействовать. Научились же!!! Как Фомин их знатно провёл. А ведь семнадцать лет пареньку. Что с ним будет лет через пять, если не травмируют серьёзно? Играющий тренер ЦДКА не знал теперь, как поступить, вернее он не знал, как ответит соперник на его действие. Если он сейчас уведёт пятёрку меняться, то против более слабой второй пятёрки выйдет первая пятёрка «Динамо», а если он не уведёт сейчас, то молодые из второй пятёрки бело-голубых, из них все силы выпьют. Тарасов смотрел матч «Динамо» – ВВС МВО и понял замысел Чернышёва. При таких возможностях и он бы так поступил. Нужно вымотать противника, навязав ему силовую игру, а потом, используя более длинную скамейку, дожать «лётчиков» в третьем периоде. Что мастерски динамовцы и проделали.

А ему-то что теперь делать?

– Тьфу. Меняемся ребята.

К счастью… Или к несчастью, но Аркадий поступил совсем не так, как думал Тарасов. Он выпустил против второй пятёрки ЦДКА свою третью.

– На измор будут брать! – крикнул играющий тренер армейцев Боброву.

– Сразу было ясно, – махнул рукой тот.

Играли медленно. Катались, бросали шайбы с дальних дистанций, долго перебирали, кто поедет на вбрасывание. Динамовцы явно выполняли команду тренера потянуть время и дать отдохнуть первому звену. Ну, вот и они. И опять чёрте что, первая пятёрка не на вбрасывании поменялась, а по ходу игры, один за другим, пока динамовцы контролировали шайбу, до этого усыпив бдительность соперника.

– Чёрт, обхитрил! Опять Артиста придумка! Они же сейчас ещё одну забьют! – подскочил Тарасов, готовый броситься на поле. Дудки. Нельзя. Они не умеют меняться по ходу игры.

Бамс, и чуть не со средней линии посланную Чернышёвым шайбу, подправил в ворота Поставнин. Три – ноль. И только шесть минут первого периода прошло.

Звено Боброва и Тарасова вышло на поле и оказалось, что динамовцы тоже поменялись, а ведь и полминуты не провели на льду. Ушли и теперь на площадке пятёрка Артиста. И что-то надломилось, что ли, у тренера ЦДКА в душе, понял, что не выиграть уже. А потом и вбрасывание Сева проиграл. «Динамо» организовало звезду и с разных направлений расстреливало ворота. Минуты две это издевательство продолжалось. Пока не ошибся сам Артист, шайба сорвалась у него с крюка и Тарасов с Бобровым бросились в контратаку. Щелчок Севы и шайба в… ловушке у Третьякова. Нет, не будет сегодня игры. Не с той ноги встали. Всей командой не с той ноги встали.

На перерыв ушли со счётом 4:1. Ещё одну, прорвав оборону в стиле Боброва, забросил армейцам Фомин и одну в самом конце периода забросил похожим способом и Сева.

На перерыве в раздевалке армейцев стояла тишина. Не насмерть устали и отпыхивались. Нет. Просто разговаривать было не о чём. И Тарасов, понимая, что что-то нужно сказать подбодрить мужиков попытался.

– Мужики, собраться надо. Вы же войну многие прошли, чехов били уже два раза. А тут пацаны нас раз за разом обходят. Соберитесь!

– А то, – поддержал его Сева. – Вон оно золото всего в четырёх шайбах от нас и больше забивали. Они сейчас будут в защите играть, счёт удерживая. Толик, ты главное шайбу мне дай, а я найду, что с ней сделать.

А в раздевалке «Динамо» все лежали на полу и слушали про шум прибоя. Заглянувший в дверь Хитрый Михей, чтобы подбодрить своих, махнул рукой и задом вышел в коридор. Ох, уж этот Артист со своими солнцами и морем. Но ведь работает. Словно не пятнадцать минут перерыв длится, а два часа мужики проспали, выходят из раздевалки отдохнувшими и настроенными на игру.

Вовка тренера русских хоккеистов и футболистов увидел, но раз тот ушёл, то ничего важного, не стал прерываться. Только мысль мелькнула, что в СССР не так много людей, а может, и вообще нет больше, которые чемпионы страны по трём видам спорта. У Якушина есть чемпионские титулы, как у игрока, по футболу, по канадскому хоккею и по русскому. Уникум.

Стадион, пока они были в раздевалке, гудел. Было с чего. Удалась Вовкина с Бобровым замануха для Спорткомитета. В СССР прилетели четыре чешские фигуристки. Уже неделю тренируются с нашими девушками, отобранными Аполлоновым и Романовым. И Фомин предложил Аркадию Николаевичу выпускать на лёд на пару минут фигуристок в перерывах между периодами. И зрителям хорошо, увидят красоту и девушкам, особенно нашим полезно. Это ведь не так просто выходить на лёд, на соревнованиях, зная, что на тебя смотрит больше десяти тысяч человек. Многие именно волнения и не могут преодолеть, а потому падают и косячат в довольно лёгких пока элементах.

Сейчас в перерыве выступили все четыре чешки три наши лучшие девушки. Болельщики провожали девушек аплодисментами и криками со свистом. Но это был не свит, каким проигрыш любимой команды сопровождают. Это был свист восхищения. Такого хоккейные болельщики ещё не видели.

Событие сорок восьмое

Ничего не изменилось. ЦДКА не перестало играть, не перестало рваться к воротам Третьякова, но видно было, чувствовалось, что это не потому, что армейцы решили победить, во что бы-то ни стало. Просто, нужно доиграть этот последний в третьем чемпионате СССР по хоккею с шайбой матч. И по возможности доиграть достойно. Без разгрома, как «лётчики».

Фомин вышел со своей пятёркой в самом начале второго периода, нарушили «милиционеры» сложившийся порядок и тем самым совсем армейцев смутили. С Чернышёвым Вовка обговорил, что они выйдут и будут на льду, пока там будет Бобров и компания. И выходит Чернышёв со своими ребятами против более слабой пятёрки ЦДКА. Фомин два раза сам бросал по воротам и два раза дал отличную передачу Вальке, но шайбу забирал Григорий Мкртычан. Словно в ловушку ему магнит вложили, а шайбу сделали ферромагнитной. Железяку подсунули вместо резины.

Зато Чернышёву со своими, через пять минут, когда Тарасов всё же увёл армейцев меняться, повезло больше. Поставнин выиграл вбрасывание и, получив пас, Аркадий Иванович совершил сольный проход, вспомнив молодость. Шайбу практически завёл в ворота. И это уже пять один. Чем не разгром?

И тут Тарасов пошёл ва-банк. Он сразу вышел сам с Бобровым и остальными лидерами ЦДКА. И прямо со злостью боролись за каждую шайбу, бросались под удары и теснили и теснили выдохшихся динамовцев. В результате этого почти двухминутного навала шайба была в ворота Третьякова запихана. Вовка бы посмотрел повтор, ему показалось, что пнул по ней Бобров коньком. Но проблема сейчас с повторами. Даже если бы матч снимали на плёнку, то её ещё проявить надо. В результате, Савин гол засчитал, хоть и советовался с боковым судьёй. Та часть стадиона, что болела за армейцев, такой шум подняла, будто счёт не пять – два стал, а ВСЁ, мать их, выиграли «кони» или «Красная армия» чемпионат страны, разгромив, к чертям собачьим, «Динамо». Так им «мусорам» – «ментам» и надо.

Довольный и радостно возбуждённые Сева и компания покатились к своей скамейке, и на лёд вышло второе звено ЦДКА, а защитники остались от первого. И против них отдохнувшая пятёрка Фомина.

В результате, буквально через минут возбудилась втора половина стадиона. Фомин свою «Дурочку» в ворота Григория забросил. И никто менять коней на переправе не стал. Чернышёв же заменил вторую пятёрку на третью, которая больше пяти минут чистого времени, а фактически минут десять почти на равных рубилась с армейцами. Голов во втором периоде больше не было, так и ушли на перерыв при счёте шесть – два.

Аркадий Иванович Вовке не дал медитации свои проводить. Последний остался период в чемпионате и пропустить пять безответных шайб при такой игре было просто не реально.

– Мужики, тут такое дело организовалось. У Якушина двое выбыло из команды, Сергей Соловьёв и Александр Терешков, травмы у обоих, а у них послезавтра финальный матч за кубок РСФСР. Нужны два добровольца. Игра будет в три часа дня на стадионе «Труд». Играют с областным домом офицеров из Новосибирска.

– Послезавтра. Это даже завтра победу не отметить, как положено? – чуть не хором замахали руками канадцы.

– Фомин? Ты же молодой. Тебе пить нельзя?! – гоготнул Поставнин.

– Слушаюсь, товарищ капитан. – А чего, интересно. Челенков в детстве играл в русский хоккей. Почему не тряхнуть стариной.

– Ещё есть желающие?

– Валька, пошли? – толкнул Вовка, сидящего рядом Кузина. – Тебе тоже пить вредно.

– Чего вредно?! Ну, пошли, – согласился новичок «Динамо», получив ещё один толчок от Фомина в бок.

– Вот и чудненько. Фомин, Кузин после матча подойдите к Михаилу. Клюшки же вам нужно подобрать.

– Выходим, вон уже марш играют, – первым стал вставать Поставнин. – Мужики, не празднуем раньше времени. Ещё пятнадцать минут простоять надо.

– И ночь продержаться, – гоготнул Револьд.

– Точно. А там отпуск.

Эх, всё же нужно было про море и солнце Вовке им рассказать. Точно раньше времени звёздную болезнь поймали. Уже через пять минут счёт был шесть – четыре и почуявшие, слабину у динамовцев армейцы продолжили натиск. Пришлось Вовке с Чернышёвым на людей поорать. И тут на счастье «Динамо» ещё и опять клюшка сломалась у Тарасова. Злой рок. Оказавшись в большинстве, первая пятёрка добралась до ворот, и Чернышёв шанс не упустил, верхом в правую девятку положил седьмую шайбу.

Ну, а после этого армейский трактор заглох. Они ещё продолжали ездить по площадке, но на холостых оборотах. Доигрывали. Раз судьба не хочет видеть их чемпионами, чего против неё. И всё же в самом конце периода, когда и динамовцы расслабились пара Тарасов – Бобров прошла, как нож раскалённый сквозь масло, через оборону «Динамо» и забило гол престижа. Как там сказал Штирлиц, запоминается последнее слово. Последний гол чемпионата СССР по канадскому хоккею в сезоне 1948 – 49 годов забил Всеволод Бобров. И гол красивый. Чего уж.

Глава 17

Событие сорок девятое

Сообразительный следователь, обнаружив труп неизвестного мужчины на снегу, обвёл его жёлтым.

Фёдор Челенков в юности, играя уже за московский Спартак, поступил и закончил потом Горный институт в столице нашей Родине – городе герое Москве. И сам учился, честно сдавая экзамены. Старался не ходить в должниках, и несколько лёт на сборы или соревнования в другие города, и даже за рубеж брал с собой учебники, а всё свободное время уделял учёбе. Грыз гранит науки. Самое интересное, что все почти в команде подсмеивались над ним, типа: «Черенок, ты, когда в футбол играть закончишь, в шахту полезешь»? Тема диплома была между прочим новаторская для тех времён – «Смоло-инъекционное упрочнение горных пород».

Закончил. Не с золотой медалью, но закончил. А вот в шахту не полез. Стал тренером. И так до кончины тренером и проработал с перерывами, когда болезнь уж больно сильно на него наваливалась.

Теперь ситуация ещё круче. Фомин по личному распоряжению Лаврентия Павловича был зачислен на первый курс школы милиции. И это, если отвлечься от названий всяких – высшее учебное заведение. Получилось, что Вовка после окончания восьмого класса сразу попал в институт. Потерял по дороге пару классов.

Пришлось опять таскать с собой учебники в поездки. Хуже всего с математикой и физикой, там нужно учить формулы. Выучить не проблема, но нужно задачки всякие решать для закрепления их в памяти, а где время взять и ещё кто бы настойчивости занял.

В школе милиции знания Горного института не пригодились. Ни одного почти общего предмета. В этой школе учили именно милицейским премудростям. Хуже всего обстояли дела у Фомина с криминалистикой. Её он и завалил первый раз за обе жизни на экзамене.

Сейчас, двадцатого марта шёл Вовка на повторный экзамен. Чтобы хоть немного себе солидности добавить Челенков решил пойти в милицейской форме с лейтенантскими погонами. И на грудь все регалии нацепил. Получилось солидно. Даже орден югославский есть. Кроме ордена на груди значок «заслуженный мастер спорта СССР». И три медали. Медали не боевые и не трудовые. Спортивные. Сейчас медаль чемпиона страны не на ленточке на грудь вешают, а прикалывают на колодке обычной на грудь. Для первого места колодка с красной ленточкой. У Фомина теперь три таких медали. Две за чемпионство в хоккее и одна в футболе. И совсем уж для семнадцатилетнего пацана у него есть уникальный значок, на красном развевающемся знамени сияет золотом лик Максима Горького. Кому положено этот значок говорит, что Владимир Павлович Фомин – член союза писателей СССР.

Учебник Вовка замусолил до дыр, благо после окончания Чемпионата и игры за Кубок РСФСР по хоккею с мячом, который «Динамо» выиграло, порвав новосибирцев со счётов 6:1, всем динамовцам дали три недели отпуска. Так, что забив два оранжевых мячика в ворота гостей столицы, Вовка ещё и этот титул в свой актив занёс. Жаль, что за кубки медали не дают. Зато дали полторы тысячи рублей премии. И это всего за полтора часа. Прибыльное дело – играть в русский хоккей.

Майор Севастьянов Василий Васильевич, посмотрев на иконостас Фомина и на лейтенантские погоны присвистнул.

– Криминалистика – это наука, молодой человек. Очень скажу я вам не простая наука.

– Я подготовился.

– И отлично. Я билеты вам товарищ писатель спортивный давать не буду. Правильно ответите на вопрос один по моему выбору и считайте, что, из уважение к вашим достижением, в этом полугодии мы миром разошлись. Согласны, товарищ лейтенант? – и рожа хитрая, хоть и милицейская. Похож на какого-то актёра. Точно. Всериале «Метод Лавровой, генерала милицейского играл дядька – вот вылитый.

– Как будто у меня выбор есть?! – это про себя.

– Как будто есть дурачки от такого интересного предложения отказаться.

– Вот, и чудненько. Итак, вопрос. Он из пятого билета, если для вас, товарищ лейтенант, это важно: «Осмотр места происшествия. Осмотр трупа».

Оба на! Бывает же. Только перед выходом из дома Вовка повторял этот билет. Просто взглядом зацепился за слово труп. Нет, так-то учил и до этого. Но тут вот и получаса не прошло, как повторил. Ворожит кто!?

– Сложный вопрос, – надул Вовка щёки, – Рекомендуется проводить осмотр трупа на месте его обнаружения в следующей последовательности:

Местоположение и поза трупа.

Предметы на трупе и в непосредственной близости от него.

Одежда и обувь трупа.

Общие сведения о трупе.

Наличие и выраженность трупных изменений.

Особенности частей тела трупа и их повреждения.

Ложе трупа.

Основным процессуальным документом, отражающим все следственные действия, является протокол осмотра места происшествия, состоящий из вводной и описательной частей, которые составляются следователем в соответствии с требованиями статей…

– Хорошо, прервал его преподаватель. Даже я бы сказал, очень хорошо, для человека, который следственными действиями заниматься никогда не будет. Достаточно. Играйте за «Динамо», на хоккей я не хожу, ноги отморозил на войне, а на футбол всегда по возможности. Сам в юности играл за юношей сборной Москвы. Что думаете, товарищ чемпион, станет «Динамо» в этом году снова чемпионом по футболу? – А дядечка-то не плохой оказался.

– Конечно, Василий, Васильевич. И «Динамо» станет чемпионом, и мы на Чемпионат мира пробьёмся.

– Удачи. Давайте квиточек. Пять вам за трупы.

Событие пятидесятое

«Вы должны бороться, чтобы достичь своей мечты. Вы должны чем-то жертвовать и много работать для этого».

Лионель Месси

Надо было после экзамена прогуляться до стадиона «Динамо». Там на всю их команду футбольную должны были привезти новые щитки. На голень. Его старые сделанные из жести и конского волоса совсем пришли в негодность, ну и если честно были чуть тяжеловаты, железо – вещь тяжёлая. Новые щитки сделаны из авиационного лигнофоля, это такое научное название секретное, а ещё называют – «облагороженная древесина» или дельта древесина. Делают как обычную фанеру, только каждый шпон пропитывают бакелитовым лаком, а затем нагревают до 150 градусов и отправляют под пресс. Получаются лёгкие и очень прочные наколенники сразу по форме ноги. Наверное, даже лучше, чем пластмассовые в будущем. У этих стопроцентная гарантия, что нога целой останется и максимум что ей грозит, так это синяк. Если из этого материала самолёты «ЛаГГ-3» делали и не только, на его основе изготавливали отдельные участки фюзеляжей и крыльев почти во всех самолётах конструкции Ильюшина и Яковлева во время войны, удар бутсы новые щитки выдержат легко.

На стадионе было пусто. Нет, не так, на поле было пусто, на стадионе же кипела работа. Меняли поломанные скамейки, белили бетонные конструкции, просеивали и трамбовали гаревую дорожку вокруг поля. Готовились к лету. В это время на покрытия дорожек стадионов сильно не тратились, и насыпали на дорожки отходы кирпичного производства, золу, шлак, гарь. Это универсальное покрытие не боялось влаги, хорошо и главное быстро разравнивалось.

Вовка шёл по только что затрабмовонной дорожке смотря под ноги и чуть не столкнулся с Хитрым Михеем, проделывающем то же самое в противоположном направлении.

– Михаил Иосифович? – Вовка тренера футболистов встретить здесь не ожидал. Отпуск же у всех.

– Артист, а ты ту чего? – Какой-то осунувшийся Якушин сегодня. Чего осунываться. «Динамо» по футболу и хоккею чемпионом стало, и главную награду Кубок СССР по хоккею с мячом тоже выиграло – радоваться надо.

– Ай, всё из-за тебя. Сижу в кабинете, голову ломаю, кого вести на отборочные матчи в Швецию, Финляндию и Ирландию. Может отказаться от…

– Да, вы, что, Михаил Иосифович! Отборочный цикл просто «Динамо» выиграет, а если Боброва взять и ещё пару человек…

– Дебил, ты Фомин. Знаешь, сколько раз мне уже Василий Иосифович Сталин звонил и прочие разные генералы, навязывая своих людей. Голова пухнет.

Челенков над составом думал и сам. И пришёл, после долгих раздумий этих, к парадоксальному выводу. Чтобы пробиться на Чемпионат через сетку отборочных игр нужно и в самом деле просто усилить чуть «Динамо». А дальше? А вот, чтобы стать чемпионом мира, побив Уругвай и Бразилию, нужно везти его пацанов. Сборная СССР, которую навяжут Хитрому Михее справится со Швецией. Только это не показатель. Точно Челенков не помнил, но в финальной части чемпионата Бразилия просто разорвёт, как тузик грелку и Швецию и Испанию, чуть ли не двухзначный счёт будет со Швецией. Уругвай же еле-еле их пройдёт, зато победит с минимальным счётом Бразилию. Если на месте Швеции окажется СССР, то усиленное Динамо даже с Бобровым, Фоминым и Третьяковым не вытянет против Бразилии. А вот его пацаны через год, как раз будут готовы, и даже не на равных играть с южноамериканцами, а за счёт правильного построения средней линии и длинных пасов, просто похоронить их. У любой команды в Мире после этого Чемпионата должны поджилки трястись, если их жребий на каких-нибудь соревнованиях сведёт со сборной СССР. О, это русские, всё одно разобьют, не стоит и дёргаться.

– Петрова помните из ОДО Новосибирска, Михаил Иосифович? – Фомин, играя в русский хоккей на кубок РСФСР прослушав список игроков из Новосибирска вспомнил, что в ЦДКА, а потом в «Динамо» будет играть Александр Петров по прозвищу – Граммофон. И он будет один из тех, кто забьёт гол югославам.

– Маленький такой? Шустрый паренёк. – Почесал репу под шапкой шляпой Якушин. Пижон, блин.

– Точно. Нужно его переманить срочно в «Динамо». Это мне видения было, – пошёл на беспроигрышный вариант Вовка, заметив скептически непонимающий взгляд Хитрого Михея. – Бывает иногда после удара молнии, – Вовка себе через голову за спину ткнул.

– Низковат он для нападающего…

– Ничего он не низковат. Где-то 175 сантиметров рост. Зато скорость сумасшедшая и чувство мяча, видели, он всё время оказывался у мячика, когда мы его теряли, словно чувствовал. И не надо его в нападение ставить. Он – полузащитник, распасовщик. А ещё у него медаль есть «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», видели на награждении. Значит, трудолюбивый человек. Ленинградец. Чего вы теряете, пригласите его на сборы в Ташкент, там и посмотрите, если я ошибся, то назад в Новосибирск уедет.

– Добро, раз видение. А теперь пошли ко мне, расскажешь, кого из твоих пацанов на сборы в Ташкент брать.

– Смешно, только шёл об этом думал.Всех нужно брать, Михаил Иосифович. Будем спарринг матчи проводить – сборная СССР против Молодёжки «Динамо» и мы вас каждый раз с крупным счётом будем обыгрывать.

– Я и так это знаю. И даже по твоей хитрой роже знаю, что ты предложишь. Везти в Бразилию не сборную СССР, а твоих. Тьфу, наших пацанов, разве Бобровым усиленных.

– Бобровым, Трофимовым и Петровым.

– Дебил ты, Артист. Ты даже не представляешь, что начнётся, скажи я такое. – Тускло так гыгыкнул Якушин.

Чего не представлять?! Челенков точно знал, что сделали с Аркадьевым и ЦДКА после проигрыша Югославам на Олимпиаде.

– Время ещё есть.

Событие пятьдесят первое

Открытие дифференциального в интегрального исчислений невозможно было бы без фантазии. Фантазия есть качество величайшей ценности…

В. И. Ленин

Легко сказать взять в Ташкент на сборы в качестве спарринг партнёра молодёжку динамовскую. Это же деньги. Это не времена спонсоров и всяких Абрамовичей и Прохоровых, и даже не времена позднего СССР, где на это деньги давали и даже за рубеж команды отправляли. Тут вам не там.

Повезло два раза. Во-первых, это кинематограф. Фильм про футбольные финты нужно было доснимать, и на это деньги были выделены, и в эти деньги входили съёмки в Ташкенте весной на свеженьком газончике. Директор фильма с интересной фамилией Фрейденберг (Именно Михаил Филиппович Фрейденберг изобрёл кинопроекционный аппарат. Рядом никакие братья Люмьер не стояли.) услышав количество игроков, коих нужно отправить обязательно самолётом из Москвы в Ташкент аж не три недели, глупо захихикал. Потом Вовка хихикал от цифры трое и поездом. Нет, человек хороший, просто фамилия такая. Ему необходимо торговаться. Сошлись через час на цифре десять, но самолётом.

Осталось ещё десять человек переправить. Двое поедут с основой «Динамо» – Фомин и Яшин, как запасной вратарь. Нужно ещё восемь человек отгрузить. Пришлось Фомину использовать родственные связи. Взял и напрямую идею, что на Чемпионат Мира в Бразилию нужно отправить молодёжку динамовскую, Аполлонову выложил. Председатель Спорткомитета был в хорошем настроении и просто Вовку послал в пешее эротическое путешествие. Раза три послал. Сначала прямым маршрутом послал, потом замысловатым, а следом и с загибом, с заходом в вообще неизведанные в данное время места.

– Аркадий Николаевич, вы же были на двух матчах, где основной состав «Динамо» играл с моими пацанами. Оба раза мы выиграли. Могли бы и с большим счётом, просто было бы непедагогично.

– Педагогично? Ох, регулярно в тупик ты меня зятёк ставишь. В тупик своими словами. И желание по шее тебе съездить возбуждаешь. Тогда зачем вообще «Динамо» и Якушин? Давай тебя тренером и пацанов этих твоих и отправим? – и не смеётся.

– Не поймут в правительстве сейчас. Слона нужно есть по кусочку. И для дела полезно. В предварительных играх будут играть одни люди, а в Бразилию поедут другие, и если кто будет собирать о нас информацию, то она окажется устаревшей. А не – помолодевшей.

– Думаешь, будут присматривать за нами враги? – вскинул брови генерал.

– Чего тут думать. И нам нужно в Испанию Михаила Иосифовича отправить на игру их сборной в предварительном туре. Не знаю, с кем там они играют…

– С Португалией. Выучишь тут поневоле. Я с Савиным переговорю, отправим их вместе в Португалию. В Испанию нас никто не пустит. Да и Сталин будет против. Ты, Володя опять, как с другой планеты. Испании фашист Франко у власти. А в Португалию можно попробовать отправить. Подожди, а почему именно в Испанию, ну, в Португалию?

– Испания сильнейшая команда Европы.

– Чего же Швеция чемпион Олимпиады?

– На Олимпиаде приезжают любители, а на Чемпионат поедут профессионалы. Это как столяр против плотника.

– Не буду спорить. Тут тебе столяру видней. И чего предлагаешь, причём тут Ташкент? – Аполлонов руки развёл типа, вот такая разница между Франко и Ташкентом.

– Думаю, как дешевле отправить всю динамовскую молодёжку в Ташкент. Что если там организовать в это время первенство Средней Азии среди динамовских команд. Вернее, открытое первенство.

– Говори, – всё же Аполлонов ещё и председатель спортобщества «Динамо».

– Пригласить в Ташкент «Динамо» (Алма-Ата), «Динамо» (Сталинабад) (Душанбе потом), и там есть ДО (Ташкент) (позже станет Пахтакором). Плюсом наша молодёжка. И сборная СССР. Игры со сборной в зачёт турнира не идут. Зато у сборной будет отличная возможность поиграть с командами примерно равными по силам Финляндии и Ирландии. Нам нужно с этими двумя странами сыграть, и у них, и дома, тем более, и с двухзначным счётом выиграть. Разгром должен быть полным, чтобы у товарища Сталина даже мысль не возникла передумать и отказаться от участия в Чемпионате Мира.

Аркадий Николаевич задумался. Не о деньгах. И, правда, не сильно уж большие деньги и турнир интересный для местных. В прошлом году, когда переделали чемпионат СССР и оставили за бортом футболистов почти всех республик Первый секретарь КП Узбекистана Юсупов Усман Юсупович шипел на Аполлонова и даже Сталину пожаловался. Пришлось объяснять Самому про разный уровень и огромные расстояния. Сталин тогда согласно покивал головой и всё же напоследок сказал:

– А ви подумайте, товарищ Аполлонов, как этот уровень поднять.

И вот хороший повод показать и Сталину, и Юсупову, что не забыли про футбол в Средней Азии.

– Хорошо, Володя. Сделаем, как ты предлагаешь. Оставайся на ужин. Сейчас невеста твоя из школы придёт. Что-то у неё там с математикой опять. Поможешь. Я в этих интегралах не силён.

Добрый день, уважаемые читатели.

И снова просьба кому не лень на сердечко нажать.

Советую так же заглянуть на странички книги «Проклятие Ильича», https://author.today/work/286734, а то не понятно, писать ли продолжение. Не понятно, понравилась или нет. Отзывы нормальные, а купило мало народу. Что не так?

Глава 18

Событие пятьдесят второе

Все, что познаётся, имеет число, ибо невозможно ни понять ничего, ни познать без него.

Пифагор

Для меня уравнение не имеет никакого смысла, если не выражает мысль Бога.

Шриниваса Рамануджан

Фёдор Челенков в школе никакие интегралы не изучал. Он окончил её в 1977 году и там, в учебнике по математике, ничего подобного не было. И с Дифференциальным исчислением и всякими теоремами Лагранжа и прочими приращениями бесконечно малых Фёдор столкнулся в институте. И эта хрень далась ему очень тяжело, еле на троечку математику спихнул. При этом даже носом кровь пошла и голова стала раскалываться, когда готовился к экзаменам. Задачки решать выходило не так и сложно, а вот теория в голову лезть абсолютно отказывалась. Спихнул тогда, вылез именно на том, что письменное задание – два примера решил правильно, а с той самой теоремой Лагранжа запутался, сбился, запаниковал и вообще замолчал под конец и, повесив голову, ждал приговора от математички.

– Удовлетворительно, Федя, оба задания решены правильно. А теорию подучи. Вот, уверенна, что тебе в жизни интегралы и дифференциалы ещё пригодятся. Вспомнишь тогда меня. – Преподаватель вытащила из его трясущихся, вспотевших рук зачётку и троечку там с расшифровкой, что это именно удовлетворительно, а не пятёрка с перепутанным верхним хвостиком вписала.

Потому, услышав от Аркадия Николаевича, что сейчас в 1949 году в десятом классе школы дети изучают интегралы и ему опять придётся их воскрешать в памяти, прямо в панику Фомина вогнало. Сразу и ту женщину вспомнил, что напророчила ему ещё раз в жизни столкнуться с интегралами.

Ужин почти и не запомнил Вовка. Вспоминал проклятого Лагранжа и прочих «быстрых разумов Невтонов», что нерусская земля нарожала. Пока девки мыли посуду, а мама Тоня ругала Аркадия Николаевича, что он в командировку в Ташкент едет, а не в Швецию, Вовка сидел, пригорюнившись, на стуле в детской комнаты Аполлоновых и мысленно готовился к кровотечению из носа.

– Показывай свои задачки с интегралами, – тяжко вздохнул Фомин, когда зеленоглазая десятиклассница впорхнула, наконец, в обитель скорби.

– Какие задачки? – захлопали ресницы. Не крашенные, а потому почти незаметные, блондинка всё же.

– Мне Аркадий Николаевич сказал, что у тебя с интегралами проблема, – буркнул Вовка

– Не. Мне для золотой медали не хватает пятёрки по математике. Я договорилась с математичкой, ну как тогда с историчкой, что напишу доклад по математике, а она мне пятёрку поставит, а то у меня там скорее четвёрка.

– И? Я…

– Сам ты «Иа». Она мне тему дала для доклада «Дифференциальное исчисление».

– Дальше, – Вовку начало отпускать.

– Ближе! Дурак. Я взяла учебник для вузов в библиотеке про эти интегралы, а там такая муть. Ничего не понимаю. Помоги написать. – Ага, глаза, как у кота в Шреке, не получились, но вроде даже влагой подёрнулись.

Фомина опять клинонуло. Ещё хуже. Чтобы написать доклад, который поймут другие, нужно сначала самому в этом разобраться. Точно, сбылось предсказания той преподавательницы. Сейчас и как её звали не вспомнить, а пророческие слова всплыли в памяти яркими красными буквами на его могильной плите написанными.

– Дай учебник. – Блин блинский.

Вовка открыл первую страницу, и на него сразу вылупился проклятый англичанин. Что-то там, на краю сознания, было про то, что Ньютон закончил жизнь на интересном месте. Не так, конец жизни провёл, работая на интересной должности. Был директором монетного двора и разработал чего-то там, что…

Фомин полистал биографию краткую товарища Исаака. «Работая управляющим Королевского монетного двора, Ньютон существенно улучшил монетную систему Англии». Вот. Точно! И прямо в жилу. Три дня назад пришла посылка от хозяина его квартиры и по «совместительству» – дяди. Генерал Понамарёв прислал шторы какие-то парчовые, сервиз кофейный, ложки с вилками вычурными и среди штор была коробочка со старинными английскими монетами. Генерал ещё и поздравлял с опозданием на полмесяца Фомина с победой в чемпионате СССР, только что до них газеты добрались.

Главное – монеты. Доклад надо написать не про дифференциальное исчисление, а про Ньютона, вскользь, конечно, упомянуть, что он изобрёл эту хрень, а упор сделать на том, что математика помогла ему стать таким крутым перцем и сделать монетную систему Англии лучшей в мире.

Вовка. Ткнул Наташу в эту строчку в учебнике и план рассказал.

– А в конце доклада, ты пустишь по рукам в классе эти английские монеты. Уверен, пятёрка тебе обеспечена. Там даже золотые монеты есть.

– А интегралы? – собрала целую одну морщинку на лбу великая актриса… Будущая.

– А придумал он самую лучшую монетную систему с помощью интегралов.

– Там же, я прочитала, какие-то бесконечно малые? – Прочитала? Молодец.

– А он гад эдакий стал из веса монет бесконечно много убирать бесконечно малыми частями. Шучу. Когда по рукам в классе пойдут золотые огромные английские монеты, всем будет не до интегралов.

– А где эти материалы про монеты взять?

– Придётся завтра в Ленинскую библиотеку идти. В учебнике про это точно нет.

– Сам. У меня…

– Три поцелуя.

– Да это даром!

Событие пятьдесят третье

Если бы не было электричества, мы бы смотрели телевизор в темноте.

Муаммар аль-Каддафи

Домой Фомин возвращался поздно. Весна только началась и до белых ночей далеко ещё в девять вечера уже хоть глаз коли. Фонарей почти нет, и только не сильно яркий свет из окон домов освещает тихие дворы. Дом Аполлоновых от дома генерала Понамарёва находился примерно в километре. Можно было чуть срезать дворами, что Фомин и сделал. Вечером серьёзно похолодало и руки стали замерзать. Спортивную сумку Вовка с собой на экзамен не взял и полученные на стадионе щитки нёс в руках. Когда руки совсем заледенели и ещё ветер в подворотнях, словно нарочно, начал с Фомина шапку кроличью сдувать, Вовка остановился, расстегнул пальто своё пижонское и хотел сунуть щитки за пояс брюк. А там китель милицейский. Одел же на экзамен. Шинель не стал надевать, она слишком тяжёлая и жаркая для конца марта, потому поверх формы одел обычное пальто. Пришлось просто в районе груди расположить щитки и застегнуться на все пуговицы. Держатся вроде. Вовка сунул руки в карманы пальто и, радуясь теплу, пошёл, чуть пригнув голову, дабы ветер не сдувал шапку, дальше.

Чтобы в их закрытый со всех сторон домами двор попасть, нужно пройти ещё одну подворотню. Другого пути нет. Опять ветер дунул, норовя оставить Фомина без шапки и Вовка опять голову сильнее наклонил.

– Это тебе от братвы за Седого, – высокий тощий индивид в телогрейке преградил Вовке выход во двор.

В руке у мужика сверкнул нож, и товарищ с силой, неожиданной для такого скелета, воткнул его Фомину в грудь.

От удара Вовку качнуло, пришлось отступить на шаг. Боли он не чувствовал, злость…

Злость чувствовал. Сколько же в СССР бандитов!? И все к нему лезут. Ну, этого он с собой на тот свет заберёт. Челенков сделал шаг в сторону тощего, а тот стоял и кривил губы. Единственная общественная лампочка в их дворе именно здесь, на выходе их этого тоннеля, и висела, так что гада этого было видно хорошо. Хук. Вовка вложил в прямой удар правой всю силу, чего её теперь беречь с ножом в груди?! Нож он видел периферийным зрением. Чёрная наборная рукоятка с более светлыми вставками матово блестящая и часть лезвия торчали из его пижонского пальто.

Бамс. Это его кулак встретился с кривой усмешкой «народного мстителя» за какого-то Седого. Тощий, видимо, такой прыти от трупа не ожидал. Он ни уклониться не успел, ни прикрыться. Кулак почти девяностокилограммового Фомина встретился с челюстью пятидесятикилограммового бандита и тому это не понравилось. Он хрюкнул и устремился в полёт. Летел он «нызенько» и не очень долго, но ещё бы чуть пролетал, да незадача. Стена подворотни полёт прервала. Тощий бумкнулся об неё и сполз на тронутую корочкой льда лужицу, что образовалась в этом месте. Не иначе в 1917 году здесь шли уличные бои, и белогвардейцы строили баррикады. Вынули булыжники. За последние тридцать лет так и не «поклали» их назад. А некому, кончились белогвардейцы.

Вовка проследил «полёт шмеля» и перевёл взгляд на рукоять ножа. Эбонитовая, наверное. А светлые вставки? Хотя эбонит не чёрный же, это туда сажу добавляют. Вдруг совершенно неожиданно Челенков вспомнил, как незадолго той самой молнии летел он куда-то из Европы… Или в Европу, а за спиной два мужика вели разговор про советские розетки из эбонита или карболита. Один соседа спросил другого, не знает ли он, почему у нас всё, не как у людей, и наши вилки к западным розеткам не подходят и наоборот. Челенков заинтересовался и слух напряг.

– Это наши так с возможной оккупацией силами НАТО борются.

– НАТО??!

– До войны в СССР был в ходу классический размер розеток и вилок к ним. Использовался немецкий стандарт. Во время войны немцы чувствовали себя в СССР как у себя дома, используя свои электроприборы без каких-либо проблем. После войны толщину контактных штифтов в СССР уменьшили с 4,8 миллиметра до 4 миллиметров. Под этот новый стандарт были подогнаны и розетки. И теперь проклятым оккупантам придётся не сладко. Хрен они в нашу розетку сунут свою вилку. Точно та же история и с размером железнодорожной колеи.

Блин блинский, какая ерунда перед смертью в голову лезет. Фомин шагнул к бандиту, сползшему со стены в лужу. Тот не шевелился. Нокаут. Вовка ещё один шаг сделал, он по-прежнему боли в груди не чувствовал, но слышал, что так бывает шок. И мозг отключает болевые рецепторы. Сейчас просто потеряет сознание и умрёт. Рука потянулась, чтобы вытащить нож из груди, но тут опять вспомнилось, вроде в фильмах смотрел, что если нож из такой раны достать, то кровь сильнее пойдёт, сейчас. Нож как пробка работает.

Фомин решил, раз жив пока, связать бандита. Он сделал ещё шаг и стал опускаться перед тем на колени, но пальто узкое мешало. А, там же щитки. Вовка стал расстёгивать пуговицы, заранее морщась, сейчас руки поднимет к глазам, а они все в чёрной крови. Тоже в фильмах излюбленный трюк у режиссёров. Когда с последней пуговицей было покончено, один их щитков плюхнулся в лужу, сломав тонкий ледок, второй только чуть съехал. Пришлось руки всё же поднять. Крови на них не было. Вовка отдёрнул борт пальто и узрел интересную картину. Фанерный щиток встретил удар финки и сработал лучше любого бронежилета. Только самой кончик ножа впился в «улучшенную древесину» и весь урон, который он нанёс организму Фомину – это дырка в новом пижонском пальто. Опять новое шить на следующий год. Что за невезуха?! Вовка хотел вытащить нож из фанеры, но тут опять фильмы вспомнил. Отпечатки пальцев. Так с болтающейся сцепкой щиток – пальто – нож и опустился на колени перед бандитом. Радости и всякой другой эйфории, что жив, и даже не ранен, не испытывал. Пальто жалел и соображал, чем тощего связать. Занят был мозг, не до эйфорий. Для начала приложил Фомин палец к шее «товарища» пульс проверил. На месте оказался. Не убил он народного мстителя. Мститель был в военной телогрейке. Пуговицы металлические со звёздами на принадлежность телаги к армии указывали. Фомин её задрал и посмотрел, нет ли случаем ремня у поединщика. Не оказалось. Не сваливались штаны у тощего с тощего живота.

– А чего. Не мы такие, жизнь такая. – Вовка расстегнул пуговицу штанов и стал их стягивать с бандита. Перевернёт того на живот, руки за спину заведёт и его же штанами там их свяжет.

Событие пятьдесят четвёртое

Опыт увеличивает нашу мудрость, но не уменьшает нашей глупости.

– Стоять! Сейчас полицию вызову!

– Да кто ж после такого заявления стоять-то будет?

Последний мент

– Руки Ввѣрхъ!! И не балуй! – В спину Вовке, стаскивающего штаны с тощего чего-то металлическое ткнулось. Голос был женский с хрипотцой и произношение такое странноватое, словно небольшой акцент или дефект речи.

Французская шпионка с Мосинкой?!

– Это бандит. А я милиционер, – решил Фомин с простых решений начать. Нечего множить сущности.

– Не поворачивайся. Удостоверение?! – да, нет, показалось, нет акцента. Просто голос такой.

– Женщина, я курсант высшей школы милиции и динамовец, а этот бандит на меня с ножом напал. Давайте я повернусь, и вы всё сами увидите.

– Удостоверение! – и металлический… а может и нет… предмет толкнул легонько Вовку между лопаток.

Удостоверение курсанта у Фомина было, но оно было в кармане внутреннем в пальто, Вовка полез туда и обнаружил очередное несчастье. Финка, прежде чем встретиться со щитком, этот карман пропорола и удостоверение тоже. Не достать. Так пришлось и поведать обладательнице хриплого голоса.

– Повернись, но с колен не вставай.

Вовка выполнил команду. Над ним возвышалась старушка с клюкой. Весело. Хотя, если присмотреться, то не совсем старушка. Женщина, лет сорока, просто деревянная клюка, сейчас занесённая над Вовкиной головой, и тёмное короткое пальто с куцым, когда-то лисьем воротником, и платок чёрный родили в мозгу Фомина образ именно старушки.

– Вот, – Вовка показал конструкцию, что болталась у него перед грудью.

– Что это за медали?! Ты иностранец что ли? А ну руки в гору! Хенде хох!

– Ай! Женщина, давайте я нож выну из щитка и покажу вам удостоверение и зачётку. Потом в милиции только опишите эту ситуацию, я не достаю нож, чтобы отпечатки пальцев не смазать. Это спортивные медали. Я трижды чемпион СССР. А этот орден югославский мне лично Тито к груди прикалывал. А это значок члена Союза Писателей, вон Горький на флаге нашем.

– Не трогай тогда. Я в 5-м отделение, следственном, ОКР «Смерш» НКВД СССР работала до инвалидности. Про отпечатки знаю. Ну-ка покажи, что это такое? – женщина опустила клюку, и как-то подпрыгнув при первом шаге, оперлась на неё и приблизилась к Вовке.

– Щиток спас, – показал Фомин своего защитника.

– А штаны зачем с него снимаешь? – опять чуть недоверчиво отстранилась женщина.

– Ремня нет. Хотел перевернуть и штаниной руки связать.

– Ну, дак делай…

– А?

– Связывай, говорю. Нужно милицию вызвать.

– В Смерше? А вы сможете Власику позвонить? Не надо в милицию.

– Власику???!!! Да, ты кто такой?!

– Владимир Фомин. Долго рассказывать, но лучше позвонить не в милицию, а Власику. Причём, именно ему, а не его людям. Николаю Сидоровичу лучше об этом первому узнать.

– Ох, странный ты парень, Владимир Фомин. – Женщина, как-то по-гусиному переваливаясь, и сильно опираясь на свою палку, обошла прикорнувшего в луже бандита и скомандовала.

– Свяжи его, как хотел, и вынь из лужи. Ещё воспаление лёгких схватит. Власику я позвонить, конечно, не могу, но поохронять бандита, пока ты звонишь, могу. Если что палкой своей по черепушке настучу.

– Хорошо, я вон в том доме живу. Пару минут и я вернусь.

Вовка припустил к дому и по дороге вспомнил, что телефона-то и не знает. Чуть не остановился. Вспомнил. Не телефон Власика. Телефон Василия Сталина. Рабочий, правда, но кто-то, может, есть там, и скажет, как найти Василия Иосифовича. Была бы ещё в квартире тётя Света, так проще бы. Она точно знала номер телефона начальника охраны Сталина, при нём Власику звонила, сообщая о готовности костюма. Но Светы, не было. Они сейчас, пока длится многоходовка по обмену дома в Красногорске на квартиру в Москве, живут в Красногорске. С Третьяковым. Поженились. Без всякой помпы. Даже свадьбы не было. Все деньги до копейки у Вовки длинного ушли на оплату дома, даже две тысячи у Фомина заняли молодожёны и теперь экономили. Ведь ещё и услуги риэлторов подпольных придётся оплачивать, и, скорее всего, как Третьяков выразился, «скользкому дядечке», придётся приплатить потенциальным желающим поменять квартиру на дом.

На удивление в девять вечера Василий Сталин был на рабочем месте, у себя в кабинете. Молча выслушал сбивчивый Вовкин рассказ. И хекнул.

– Всё время, Фомин, приключения с тобой разные происходят. Ты же там писатель теперь. Найди среди писателей человека нормального и историю свою расскажи. Отличный детектив получится. А то, что подумал о Николае Сидоровиче, хвалю. На самом деле лучше, чтобы он первым узнал. Он при мне отцу докладывал, что все банды в центре Москвы ликвидированы, и жизни поэта и композитора Фомина больше ничего не угрожает. Ты, там песню ведь про лётчиков обещал мне. Обижусь я на тебя Фомин. Чтобы через неделю песня была. Сейчас позвоню Власику. Жди у бандита.

Глава 19

Событие пятьдесят пятое

Монета, что трудом обретена,

Дороже, чем дарёная казна.

Алишер Навои

Ох, блин, как же хорошо весной на юге. Понимал сейчас Челенков, почему русские цари вечно на юг расширяли границы России. Из Москвы с её мартовской погодной чехардой, когда с неба, то снег сыплет настоящий, то дождь моросит, потом следом колючая мелкая снежная крупка сыпет, оказаться в Ташкенте, это, как в сказку попасть. Вокруг буйство цветов. Розовым облаком стоят абрикосы вдоль дорог. Чуть дальше вишнёвые и сливовые сады – теперь белыми облаками. И уже распустились почти яблони, тоже розовым пока пушком покрыты – бутонами, которые через пару дней раскроются и всё тогда станет ещё красивее. И всё это одуряюще пахнет.

Вовка попал в Ташкент – город хлебный не с командой. На киностудии дозрели до съёмок того куска фильма, где Фомин сначала демонстрирует финты мальчику, а потом во время игры применяет их на поле. Съёмочную группу загрузили на два самолёта и отправили в Ташкент. Вовка-то считал, что попадёт на юг вместе с командой и потому, вылетев с киношниками, уговорил Якушина вместо него взять Виктора Шалимова. С Фоминым в самолёте было девять футболистов Молодёжки «Динамо». Они и должны были сняться в фильме. Их по сценарию полагалось Вовке ронять на газон финтами Зидана и Месхи. Челенков в детстве в кино снимался. Тоже не простое упражнение исполнял, будучи ещё в детской футбольной школе. Забивал гол в ворота ножницами – в падении через себя. Но это было тысячу лет назад и его уже на готовую съёмочную площадку приглашали этот удар исполнить, а тут он забрался в Ли-2 и офигел просто. Половина самолёта была завалена киноаппаратурой. А вторая половина была завалена кинооператорами и прочими работниками киностудии. Завалена – это правильное слово. Товарищи были в дрободан пьяные и прикорнули, где их Бахус победил. Большинство всё же в креслах, но двое лежали в проходе. И запах винных паров, и самогонных, и водочных, и прочих шмурдяшных, перебивал запах бензина, разогретого масла и ещё какой-то самолётной хрени.

В Дугласе этом лицензионном и так-то дышать во время полёта нечем, плюсом страшный шум. Выходишь, и тебя покачивает, и информацию первое время можно донести до бывшего пассажира «авиалайнера» только если ему в ухо гаркнуть. А тут ещё десять пьяных попутчиков. Летели на двух самолётах и Вовка, как самый хитрый ломанулся к другому, там начальство и там такого амбре быть не должно. Там же и женская часть труппы киносъемочной.

Хрен там. Нет, в проходах никто не валялся, но просто время ещё не наступило. Народ праздновал отбытие, из рук в руки переходило несколько жестяных кружек, и внутри был не лимонад. Водочку пользовали богемцы, и тем самым лимонадом даже не запивали. И дивчины тоже выпивали. Закуска была интересной. Киношники достали сало где-то, а вот ножика не достали. Потому хлеб наломали кусками и кусочками, как уж получилось. А с салом беда, его не поломаешь руками, но люди же творческие собрались, потому и поступили творчески. Сало обернули наполовину в тряпицу, и передавали из рук в руки. Хлебнёт из кружки оператор или там ассистент режиссёра, откусит от шматка сала кусок, и дальше по кругу, а сам в жменю раскрошившийся хлеб с другой тряпицы, изображающей скатерть, соберёт хлебные крошки, и в рот за салом. Лепота. Отдельно у самой кабины пилотов сидел злой, как тысячи чертей, Аполлонов и жалась к его плечу Наташа.

А и замечательно, возвращаясь в свой самолёт, решил Вовка. Начинающая актриса поймёт, в какой шалман попала. Может, одумается.

Во время полёта, под гул винтов, Фомин занимался самоедством. Всё-таки дурь он одну недавно совершил, подстраховался, конечно, и вероятность того, что это ему аукнется, близка к нулю, но влипает же он на ровном месте вечно в истории, почему бы Судьбе злодейке и здесь свинью ему не подложить.

Вовка, как и обещал Наташе, сходил в Ленинку и нарыл всё, что возможно по Исааку нашему Ньютону. Сначала прошёлся по его методу решения задач с помощью этих самых бесконечно малых. Только вскользь, вот, мол, освоил, углубил, расширил. Основную же часть доклада посвятил именно его деятельности на ниве финансовой. Нашёл в одной потрёпанной книжке, что же такого улучшил в финансовой системе Англии математик. Оказалось, что математика тут сбоку. Скорее, просто – «быстрый разумом». В те времена монеты выпускались с гладким гуртом. И существовал из-за этого особый вид инфляции. Ушлые товарищи, через которых проходили золотые и серебряные монеты во множестве, их напильничком обтёсывали понемногу, из-за этого английская гинея стала в основном весить не 8,3 грамма, а шесть. И как определить полноценная эта монета или подпиленная? Все же подпиленные. Новая монета, если и появлялась, то её сразу вжик напильником, и она уже далеко не 8 грамм весит. Вот, товарищ Невтон с другим не менее известным астрономом и математиком Галлеем, тем самым кометным, и придумали способ отбить охоту у людей не чистых на руку монеты подпиливать. Способ простой. Ньютон предложил блестящий путь решения проблемы: из оборота были изъяты все старые монеты и перевыпущены новые. Новые деньги имели на ребре или гурте насечки, а на краях монет – надписи. Таким образом, фальшивка, не имеющая насечек и со спиленными надписями, была видна сразу.

Затрудняло поиски не то что на русском языке про это вообще ничего не было, а то, что книги даже на английском были древними, самая новая из попавшихся была "История Англии" Томаса Маколея, изданная ещё в XIX веке.

Вовка на всякий случай заглянул в попавшийся каталог монет, принесённый покачивающей головой седой от его выбора книг библиотекаршей, не звонок генерала Аполлонова, так и погнали бы взашей. Так вот, генерал Понаморёв, он же «дядя», прислал около тридцати монет в посылке, и там были монеты примерно того времени – ньтоновского в пять гиней. Вовка перевёл сначала цену на доллары потом на рубли и охренел просто. Такая монета в пять гиней стоила примерно столько, сколько Третьяков заплатил за домик свой трёхкомнатный с отдельной кухней из кирпича. А там не одна такая монета была в посылке, были и в две гинеи, и в половину, и соверены разные более поздние. Если их все продать по той цене, что в каталоге, то можно смело генерала Понаморёва причислять к мильёнщикам. Вернётся из Германии, пристроит монетки коллекционерам и домик в Крыму построит, и в Подмосковье. Летом в Крым, а зимой, когда там слякоть, в чистые снежные леса Подмосковья.

Доклад он написал, дал Наташе почитать, а Аркадию Николаевичу ничего про монеты не сказал. Решил, что придумал хитрый ход. Вроде, удалась шалость, как говорили братья Уизли в Гарри Поттере. Фомин пришёл на доклад Наташи в школу в милицейской форме и сообщил учительнице, что монеты из музея, и он их охраняет. Посмотрят ребятишки с дивчулями, и он их обязательно пересчитает и отнесёт в музей. Когда пятигинейная монета пошла в классе по рукам, у самого сердце перебои давать стало. Столько там деньжищ. Но ничего, все семь принесённых монет вернулись обратно под недовольный гул класса, типа, можно пять гиней ещё подержать. А что – вещь, на самом деле так и тянется к этой монете рука. Это же сорок с лишним грамм золота. Монета большая (37 мм) и тяжёлая, почти 42 грамма, и дядька на монете прикольный с большущим носом, словно из мультика про Маленького Мука, когда у всех там носы поотрастали. Написано, что Карл второй на монете. Про него Вовка тоже немного в докладе написал. Это же тот самый король, который от Кромвеля сбежал во Францию и вернулся только после реставрации монархии. Про Кромвеля тоже добавил, а чего, не каждого главу государства после похорон выкапывают и вешают. А потом ещё и голову отрубили и на шест взгромоздили.

Пятёрку Наташе математичка поставила, хоть математики в докладе было чуть. Зато интересно. Десятиклассники эти на всю жизнь Аполлоновский доклад запомнят.

Событие пятьдесят шестое

Два совета для быстрого бега: 1. Красивая девушка у вас впереди. 2. Страшная у вас сзади.

И мужчины, и женщины ходят в спортзал ради одного – чтобы получить идеальное женское тело.

Первая игра на Кубок Азии, как громко в газетах и на афишах был объявлен этот турнир, состоялась третьего апреля 1949 года – в воскресенье. И, конечно, это была игра местного ДО Ташкент против сборной СССР. Стадиона Пахтакор ещё не существует. Ташкент не самая футбольная столица. Команда на девяносто процентов состояла из европейцев. А вот пришли поболеть за своих не только бледнолицые. Местных было полно, а ещё бросались в глаза корейцы. Их было даже как бы не больше, чем местных. Вовка за сборную не играл. Договорились с Аполлоновым, который бросил все дела и приехал в Узбекистан с футболистами. С одной стороны посмотреть, что из себя сборная представляет, а с другой проконтролировать дочь. Отпускать пусть и восемнадцатилетнюю Наташу с киношками мама Тоня не позволила, настояла, чтобы Аркадий Николаевич процессом проживания дочери в чужих тмутараканях руководил.

Савин тоже поддержал идею стравить сборную СССР без Фомина и Третьякова с молодёжкой. В составе всё те же лица у Вовки, разве Валька Кузин добавился. Но Вовка его выпускать на поле на игру со сборной не собирался. Разная форма и разные умения. Пока Фомин разъезжал по заграницам и болел с наджабленной ногой и до того момента, как Василий Сталин всё же внял совету Фомина и организовал у себя собственную молодёжную команду, надёргав по областным городам молодых и перспективных игроков, процессом тренировок руководил Владимир Ишин. Этому Вовке только восемнадцать лет исполнилось, но именно ему Фомин доверил рулить процессом воспитания будущих чемпионов мира. Парень был сметливый, и имел редкую для пацана черту. Его слушались. Сверстники и даже люди чуть постарше типа Льва Яшина. Сказал Вовка отжиматься, все через силу, но отжимаются. Почему через силу, а потому что практически любой неофит стремится быть святее самого Папы Римского. Не избежал этой болезни и Ишин. Он народ гонял гораздо больше, чем Фомин. Сам бегать не мог, нога, повреждённая, не позволяла, что-там срослось хреново, и парень прилично прихрамывал. Гаринча из него тоже не вышел. Так и стал в восемнадцать лет тренером. Зато на турниках и со штангой он выкладывался так, что остальные пацаны поневоле прониклись к заместителю тренера уважением. Однако Ишин не только гонял народ пробежками и мучал отжиманиями. Он организовал, пусть и с помощью советов Фомина, несколько чисто футбольных упражнений. Ничего, что на снегу. Тут снег не главное. Молодёжь тренировала точный пас. В движении, с остановки, и особо Ишин налегал на пас при ветре. В любой день, когда есть ветер, все на поле и пытаются отправить мяч в цель при встречном, попутном и боковом ветре.

Теперь Вовки Ишина нет. Василий Сталин забрал его тренером своей молодёжки. Но, как говорится, дело его живёт, и пришедший из хоккея Кузин на поле по сравнению со снайперами и тренированными на марафон ребятами очень бледно выглядит. А с учётом того, что тренироваться пацаны не бросили, догнать их новичкам очень не просто. Это как в задачке про черепаху и Ахиллеса. Пока Кузин достигнет их уровня, те снова вперёд уйдут.

Сборная возила местных футболистов, как хотела. Бобров отметился тремя голами и Трофимов с Петровым двумя. Местный стадион, начавший свистеть после первых голов, потом перестал болеть за своих и теперь уже просто радовался голам.

Вовка сидел рядом с Аркадием Николаевичем на шатких трибунах, сколоченных из полугнилых досок, и совсем не разделял восторга будущего тестя и пяти тысяч примерно зрителей, пришедших посмотреть на футбол.

Играли динамовцы тяжело. Да, месяц без тренировок в отпуске даёт о себе знать, но и видно было, что многие в очень плохой форме. Весь месяц бухали и прикуривали одну сигарету от другой. К концу первого тайма сборная выдохлась. Местный Областной Дом Офицеров выдохся не меньше. И игра перед перерывом стала напоминать игру в волейбол, только ногами. Сборники забрасывали мяч на сторону местных, к нему, как мог, спешил Сева или Петров, а в это время местный СКА отпинывал мяч на поле сборной и там к нему тоже трусцой, делая вид, что поспешает, семенил очень не резвый товарищ из Ташкента. Но при этом счёт был уже семь ноль и Аполлонов с Савиным были довольны. Вовка им ничего не говорил. Просто ещё раз для себя сделал вывод, что в Бразилию эту команду везти нельзя. Это будет провалом, который отбросит советский футбол лет на десять назад. До июня ещё два месяца и мужики форму подтянут. С Финляндией, Швецией и Ирландией справятся. Тем более что Фомин будет среди них и Хомича заменит Третьяков и даже можно протолкнуть в защиту Виктора Шалимова. Справятся, даже со Швецией. Но там Бразилия и Уругвай с совсем другим футболом и другими возможностями футболистов.

– Пойдём в раздевалку, чего сидишь, – толкнул задумавшегося Вовку Аполлонов, тот и не заметил, как первый тайм закончился.

Событие пятьдесят седьмое

«У нас было 99 процентов игры, а три оставшиеся процента стоили нам матча!».

Руд Гуллит

В этот же день через два часа был ещё один матч «Динамо» (Сталинабад) против «Динамо» (Москва). «Динамо» (Москва) в прошлом году почти в тоже время, что Вовка со своей Молодёжкой летал в Ашхабад, играло в будущем Душанбе, а пока Сталинабаде со своими одноклубниками. Вот с этой самой командой. Состав москвичей был чуть ослаблен, но, тем не менее, они легко выиграли у одноклубников 4:0. По голу забили Савдунин и Трофимов, и двумя голами во втором тайме отметился Терешков. И ещё один матч провели сталинобадцы в прошлом году в первой лиге с «Нефтяником» из Баку и даже добились ничьей 1:1. Потом в Спорткомитете одумались и сократили первую лигу. Результаты этих двух матчей аннулировали. И дальше динамовцы местные играли в среднеазиатской группе второй лиги, где болтались в хвосте таблицы.

Сегодняшний матч для Вовки и пацанов должен стать своеобразным экзаменом. Соперник по силам, по умению играть в футбол, и по физическим кондициям примерно равен сборной Финляндии, вот, хотелось посмотреть, как ребята будут играть с таким соперником. Чему научились за полтора почти года. Фомин их по-прежнему и в глаза и за глаза называл пацанами, а ведь время прошло, и теперь любому есть восемнадцать, а некоторым, типа Льва Яшина уже и двадцать годков почти. В октябре исполнится.

Вовка даже перед матчем не стал требовать от своих каких-то чудес на поле исполнять.

– Пацаны, нам не «таджиков» победить нужно, нам нужно проверить в игре наши наработки по передачи длинного паса. Давайте сначала так отработаем… Фомин им рассказал нехитрую комбинацию для начала матча.

С неё и начали. Мяч вводить выпало москвичам. Пробил по мячу ещё один Вовка в команде – Шабров и потрусил, как бы неспешно, к правой штанге. Вовка отдал пас Вовке. Фомин, как и планировали, закинул мяч почти к своим воротам на Шалимова и тоже потянулся к воротам, мысленно до ста считая. И даже не оглядываясь. Сейчас защитники должны попинать по кожаному полминуты, передавая друг другу, потом тот же Виктор Шалимов пасует в середину поля по своему краю. Бамс и полузащитник длинным высоким ударом, почти парашютиком переправляет мяч Шаброву, отсекая всех «таджиков» почти кроме двух защитников. Теперь происходящее на поле Вовка видел. Тёзка метров с пятнадцати посылает мяч набегающему слева Фомину. Ну, чуть-чуть слабовато и немного не точно, Фомин нажал, переключая скорость с третьей на четвёртую. Принял, обработал, повёл к воротам. Финт Зидана, или русская мельница, и он один на один с вратарём. Удар. И вратарь сталинабадцев летит в правый угол. А мяча там нет, и он не в левом углу и не по центру, Вовка его снова Шаброву назад катнул. И тот, неожиданно выбежав из-за защитника, вколачивает круглого в пустые совершенно ворота. Один – ноль.

Первый тайм закончился со счётом семь – ноль. Совершенно не готово оказалось сталинобадское «Динамо» к длинным, через половину поля, передачам. Все же в футбол играют, мяч нужно получить и, пиная его на пару метров перед собой, вести к воротам соперника, и только если тебя прижали, то передача наобум ближайшему своему игроку. А тут, раз, и мяч чуть не в сотне метров от того места, где был несколько секунд назад. А ещё и поперечные передачи, которые заставляют соперника побегать по зелёной травке. Одно «но», бегать сорок пять минут в таком темпе не сможет не то что футболист, а даже легкоатлет. Вымрет. Что и произошло через тридцать примерно минут, будущие душанбинцы встали, упёршись руками в колени и почти не сопротивлялись. Апрель, и у них был отпуск, они только недавно, в конце марта, вышли на поле и форму восстановить, ещё не успели. При этом надо отдать должное сопернику они не встали в автобус, не заперлись в своей штрафной, на морально волевых пытались контратаковать. Молодцы, им бы силовую подготовку подтянуть и командную игру.

Вовка провёл в перерыв со своими аутотренинг, и, можно сказать, выспавшиеся футболисты вышли на второй тайм. В новой чистой форме, словно и не было первого тайма. И с заплетающимися ногами вы… трусцой лёгкой выплелись сталинобадцы. Итоговый счёт – семнадцать ноль. Перехвалил Вовка соперников. Соперник этот столпился в штрафной и попытался организовать автобус, но гораздо более крепкие физически и высокие нападающие московского «Динамо» с этой проблемой справились легко. Стоять можно сколько угодно, но мяч ведь и головой забивают. Конечно, пытались толкаться и держать за трусы и футболку, но, во-первых, «Динамо» играло в новой форме по образу восьмидесятых годов, когда и трусы короткие в обтяжку и футболка такая же. Там сильно-то и не ухватишь, а, во-вторых, Фомина с его ростом сто девяносто сантиметров и весом восемьдесят семь кило не так-то и легко толкнуть. Плюс Савин судил беспощадно. И назначил аж пять одиннадцатиметровых и удалил двоих сталинобадцев, так что конец матча полностью раздавленные одноклубники в штрафной просто стояли, не мешая москвичам забивать голы.

Глава 20

Событие пятьдесят восьмое

В футбол играют 22 человека, а побеждают немцы.

Гари Линекер

Иногда проигрываем мы, иногда выигрывают другие.

Отто Рехагель

Главный судья матча Николай Гаврилович Латышев, приехавший в Ташкент с опозданием на два дня, ну дак, поездом добирался, свистнул, и Константин Бесков коротким пасом отправил мяч вперёд Карцеву.

Как ни оттягивай это событие, а оно состоялось. Савин, планируя этот турнир по команде Аполлонова, поставил матч сборной СССР и московского «Динамо» последним. По регламенту турнира каждый должен сыграть с каждым. Всего получилось семь команд, и турнир растянулся на целую неделю, хоть на местном неказистом с точки благоустроенности стадионе, зато с вполне приемлемым газоном, проводили по два матча в день. Чудес не бывает и теперь рабочим озеленителям, или как тут называется эта должность, придётся не сладко. Десятки матчей и тренировок траву со стадиона извели полностью, если где и торчала маленькая лужаечка пыльной травы, то и ей сегодня в этом принципиальном поединке придёт конец. С самого нуля нужно будет озеленение начинать.

Вовка вчера выбрал время и с Латышевым о скандинавском турне «Динамо» в 1947 году поговорил обстоятельно. И раньше им интересовался, все советские газеты об этом беспримерном вояже динамовцев в Швецию и Норвегию прочитал, и даже пару английских отыскал, в которых про те матчи писали. Так и не в далёкой древности событие происходило, вон, все его участники на поле в форме красной с белыми буквами СССР на груди. Несколько раз и к Хитрому Михею Вовка приставал, выуживая от каждого по крупице знания о будущем сопернике. Теперь и Латышеву досталось. Замучил его Фомин вопросами. Ведь именно Николай Гаврилович судил те матчи.

Одну вещь почерпнул из рассказов и для тренировок. Там, впервые для советских игроков шведы применили интересный приём. Мяч от нашего Сергея Соловьёва ушёл за боковую линию, примерно, в десяти –двенадцати метрах от углового. Шведский футболист, к удивлению динамовцев, выбросил мяч из аута с такой силой, что тот достиг вратарской площадки и отскочил к Хольмквисту, который и послал мяч в сетку. Стадион «Росунд» возликовал и возбудился. Орали больше минуты шведы. Их команда повела в игре.

Якушин выводов из этого не сделал. Не видел Фомин, чтобы на тренировках игроки «Динамо» отрабатывали этот приём. Известная же вещь – тренируется тот, кто боится. А наши тогда разметали их хвалёный «Норрчепинг» 5:1. Так чему учиться у мальчиков для битья.

А Челенков кое-что подзабыл, столько всего произошло с футболом за сорок лет, что всё сразу и не упомнишь. А тут подсказали ему про эту возможность, и Фомин ею воспользовался на все сто. Он не только стал отрабатывать такие дальние броски из аута, но и провёл селекцию. Сначала все его пацаны кинули из аута на дальность по нескольку раз. Отметили результаты, и пятерых худших отсеяли. Потом несколько дней практиковали этот бросок и снова контроль. Ещё десяток исключили. А с пятерыми оставшимися Фомин отдельно по нескольку минут в день проводил тренировки на дальность броска. При этом использовали и свежий, ещё не набравший воды мяч, и уже намокший и потяжелевший, если играли в дождь или после дождя на мокром газоне. В результате нашёлся штатный «вбрасыватель» аута. Точнее, их получилось два. Лучше всего получалось у самого Фомина, а на втором месте оказался Виктор Шалимов. И обоих их перебивал Лев Яшин, но не отправлять же вратаря на вбрасывание. Хотя!!!

Как понял Фомин, собрав печатные и непечатные рассказы о том турне, всё дело было в скорости и выносливости. И шведы и норвежцы, не уступали динамовцам в мастерстве, но просто останавливались после половины второго тайма. Сдыхали. И тогда двужильные Бесков и Карцев рвали их стоячую оборону и уставшего вратаря. Он уже не прыгал, а ползал во вратарской.

И опять Якушин вывод не сделал. А ведь Фомин ему выписку принёс из переведённой статьи в газете про первый матч. «Капитан команды «Норрчёпинг» Биргер Русенгрен заявил: «Когда мы чуть не начали падать на колени от усталости во втором тайме, русские не проявили ни малейшего признака изнурённости»». Если именно это ключ к успеху – выносливость игроков, то её нужно усилить. Налечь на тренировки, которые позволят команде свежее выглядеть в конце матча. Тут два пути. Первый это контролировать мяч, точными передачами отдавая друг другу. И пусть «враги» викинги недоделанные носятся по полю, тратя килокалории. А нет, викинги они доделанные. В газете английской прочитал Фомин, а теперь и у Латышева уточнил. Шведы были просто гигантами по сравнению с динамовцами. В составе «Норрчепинга» были атлетически сложенные игроки, их средний рост равнялся 178 сантиметрам, а средний вес – 79 килограмм. Ключевое слово – средний. Вовка со своими 190 сантиметрами на голову бы там ни над кем не возвышался.

Второй путь это просто усилить на тренировках атлетическую составляющую. Бег с утяжелением, ускорения внезапные. Бег по пересечённой местности и по грязи. Бассейн.

В этой же газете и вообще интересная информация всплыла, хоть её и не получится использовать. Газета «Афтонбладет» сообщила своим читателям, что секретарь «Норрчёпинга» получил от Стенли Роуса и Джимми Сида из «Чарльтона» обширное письмо с изложением «секрета» стиля игры «Динамо». Продавцы, блин, хреновы, не помогли шведам их советы. Тут дальше – интересней. Английский футбольный союз обратился с просьбой к руководству «Норрчепинга» в ответной услуге прислать фильм о матче, причём как можно скорее. Вовка думал обратиться к Аполлонову, чтобы тот переговорил с Молотовым и русский посол сходил, снял на камеру несколько матчей с участием ведущих клубов Швеции. Передумал. Во-первых, там некого бояться – это не соперник. А во-вторых, так же можно подставить, наверное, советских дипломатов. Ну, его.

Зато вот этот матч будут снимать. Благо, есть киношники с отличной аппаратурой. Потом можно будет прокрутить для Якушина и указать на ошибки «старших товарищей».

Событие пятьдесят девятое

Некоторые говорят, что футбол – это вопрос жизни и смерти. Меня удручает такой подход. Уверяю, что футбол гораздо важнее!

Билл Шенкли

Николай Латышев свистнул, начиная игру, Бесков отдал короткий пас Карцеву и Василий Михайлович побежал с ним к воротам Льва Яшина. Вовке невысокий, всего 170 сантиметров, и, вообще, хрупкого телосложения (с юных лет был предрасположен к туберкулёзу) и болезненный Михалыч нравился. Карцев не отличался выносливостью и работоспособностью. Он вечно выпрыгивал из засады. Но за счёт мгновенного стартового рывка, резкой взрывной скорости ему удавались замечательные атаки, особенно если параллельно ему к воротам противника нёсся Константин Бесков.

Это там, дома, и когда они играли вместе, за одну команду. Здесь это был соперник и конкретно за Карцевым Фомин поставил присматривать Виктора Шалимова. Пока Карцев бежал, попинывая мяч перед собой, как на тренировке, огромный по сравнению с ним Виктор вырос на его пути и встретил корпусом. Горошина от стены отскочила, а Иван Егошин спокойно подобрал бесхозный мяч и отправил его на противоположный фланг и сразу на середину поля. Прямо под ноги Вовке. И как Фомин дёрнул к воротам Хомича, как запылил… Ровно десять метров, чтобы все защитники и полузащитники сборной СССР потянулись в его сторону. А потом сходу пас через всё поле и чуть вперёд снова на правый фланг. А там один Вовка Шабров. Удар сходу по круглому, и Хома тупо не успевает к этому мячу, он от Фомина ждал пакости, а прилетело с противоположной стороны. И две минуты не прошло, а мяч в авоське у Хомича и сборной СССР.

Вовка побежал к Якушину. Не похвастаться. А предупредить.

– Михаил Иосифович, не за титул Чемпиона Мира сражаемся. Мужикам передайте, что не надо нам по ногам бить и калечить.

– Иди на поле, Артист! Час им эту лекцию читал! – отмахнулся от него красный и злой Якушин.

Не подействовала лекция. Буквально через пять минут, когда Вовка затеял сольный проход через разреженную и раздёрганную оборону сборной, он получил по ногам от Соловьёва. Получил удачно. Во всех смыслах этого слова. Савин с места бокового арбитра замахал милицейским жезлом и тут же свисток Латышева раздался. Он без всяких чинопочитаний назначил одиннадцатиметровый и удалил Соловьёва. Потом подошёл к кричащему чего-то Якушину и удалил и его. Это не все удачи. Удар пришёлся прямо по фанерному щитку, тому самому, что уже спас Вовку от смерти. Спас и сейчас от явной травмы.

Бесков, как капитан команды, подтрусил к лежащему у ворот Фомину и протянул руку.

– Извини, Артист, нервничают ребята. Пушкин не со зла, привычка. – Константин Иванович протянул ему руку помогая подняться.

Пушкин или Таран – это прозвища Сергея Соловьёва. Понятно за что дали. Поэт тут ни при чём. Пушечный удар у нападающего «Динамо». А вот интересно, какого хрена нападающему делать в пяти метрах от своих ворот. Где защитник? Где беки и прочие хавбеки?

Нога побаливала. И Вовка уступил право забить Хомичу, чтобы потом было, что внукам рассказывать, Льву Яшину. Никто не запрещает бить одиннадцатиметровый вратарям. Пусть Яшин отгрузит своему кумиру. Лёва не подвёл, он долго устанавливал мяч, вызывая рычание у Хомы, потом разбегался чуть не со средины поля, и очень точно и совсем не сильно ударил по мячу, отправляя его в шестёрку левую. Хомич прыгнул в противоположную сторону. Ну, в таких случаях это лотерея с вероятностью пятьдесят процентов, что угадаешь. Не в этот раз. 2:0.

Сборники перестроились. Потеряв одного нападающего они построили интересную схему и, она прямо читалась по расположению игроков. 4 – 4 – 1. Так ещё гол и сборная СССР уйдёт в глухую оборону? Автобус смастерят?

Нет, всё же на поле та самая команда лейтенантов. Динамовцы, усиленные Бобровым, попытались организовать атаку. Пошли через центр, Всё как Латышев и рассказывал про игры со шведами и норвежцами. Почти параллельно несутся к воротам Сева и Бесков и пасуют круглого друг другу. Даже до штрафной удалось лучшим нападающим страны добраться. И тут Яшин совершил свой коронный выход из ворот. Он в районе одиннадцатиметровой отметки уловил момент, когда Бесков в последний раз катнул мяч Борову, чтобы тот уже впечатал его в авоську, а тут вылетает из ворот чёрный паук и в огромном прыжке достигает мяча. А Бесков с Севой влетают в пустые ворота по инерции. Только без круглого. И это только начало неприятности. Лёва вскакивает и отправляет мяч за спины практически всем сборникам. Прямо на левый фланг Шаброву. Вовка чуть прихрамывая, поковылял к воротам, но получив пас, бить не стал, правая нога побаливала и он, выждав, пока защитники сместятся к нему, отдал пас набегающему за защитниками Вовке Шаброву. Гол. Тут самый лучший вратарь ничего не сможет сделать, а Хомич если его с Яшиным и Третьяковым сравнивать, то и не лучший в СССР.

Три – ноль за пятнадцать минут. А ещё и Хомич за пальцы держится и руку качает. Он попытался вытащить небирущийся мяч и получил удар по пальцам. Вовка к нему подбежал.

– Сломаны?

– Уйди, Артист…

– Судья, врача на поле! – никуда не ушёл Фомин.

В результате через пять минут Хомича увели на банку, а его место занял Вальтер Саная.

Честно говоря, «Динамо» повезло в Реальной истории, у них одновременно было три лучших вратаря Союза. Саная, по мнению Вовки, ничем Хомичу не уступал и только тренерский волюнтаризьмь Якушина сделал из Хомича всей стране известного – Тигра, а из Санаи вечного запасного вратаря. Саная по существу и Яшина воспитал в Реале.

Латышев Николай Гаврилович

Событие шестидесятое

Мой отец, когда я был ребёнком, был судьёй в матче со мной. Помню, он показал мне жёлтую карточку и спросил моё имя.

Кевин Кайл

В перерыве Фомин, как обычно, всех на пол уложил, но провёл аудиотренинг побыстрее, оставил пять минут на разбор полётов. В принципе, всё шло нормально, молодёжь в очередной раз доказывала, что футбол это игра в шахматы, а не в чапаевцы. Глупость бежать по полю в стиле Гаринчи или Стрельцова и вести мяч, финты всякие накручивая. Летит мяч быстрее, и ты пока он летит, не устаёшь. И главное, в этих шахматах, из-за чего никакая другая команда в мире пока повторить игру динамовской молодёжи не сможет, это точный длинный пас. Нет, в мире найдётся даже сотня футболистов, которые этот пас из статичного состояния и без помех со стороны соперника положат прямо под ударную ногу партнёра. А теперь ситуацию усложним, и партнёр бежит, и ветер дует, пусть и небольшой. Тот самый быстрый разумом Невтон со своими приращениями и прочими интегралами задачи бы не решил. Уж больно много переменных. А ведь в игре и ты тоже бежишь, и тебе мешает отдать точный пас противный противник. Бьёт как Пушкин по ногам. Тут бы и вообще хана Невтону. А вот мозг, даже не такого гения футбольного, как Бобров или Бесков, да тот же Челенков, со своим филигранным пасом, а простого игрока из Молодёжки динамовской с этой задачей при сотнях повторов и ежедневной полуторагодичной тренировкой справляется.

И ничего не может этому противопоставить чемпион СССР усиленный Петровым и Бобровым. Они пытаются играть в атакующий футбол и, оказавшись без мяча, тупят, несколько секунд всего, для них – некритично. Только не сейчас. Они ещё думают бежать назад, а мяч уже у ворот и обязательно не с той стороны, где хватает защитников. Обязательно с самой слабозащищённой стороны. Они ещё бегут назад, а мяч уже в воротах или в лучшем случае выбит на угловой. Они, запыхавшись, прибегают в свою штрафную, а мяч летит после «Сухого листа» в исполнении Фомина в ворота и ничем они помешать не могут. Тогда они разозлённые бегут начинать игру в центр поля. Да, это те самые динамовцы, которые перебегали шведов и норвежцев. Но они не с бензиновым двигателем, и они вымотаны ежедневными играми на этом турнире, и они еле ползают, потому что только что вышли из отпуска и прочих излишеств, как Вицин гово… скажет.

В результате на перерыв ушли со счётом 5:2. Оба мяча вколотил Бобров. С подачи Бескова. Играй они в одной команде и под руководством Фомина, и этой команде бы Чемпионат Мира – разминка.

Всё же железные парни эти молодцы, играют в меньшинстве против гораздо более техничного соперника, а два гола Яшину вколотили.

– Так, парни, у нас две замены. Вместо Яшина выходит Третьяков, а на позицию крайнего правого вингера Кузин.

– Как Кузин? А ты? – Сразу дошло до Шалимова.

– А я со скамейке поруковожу.

– Боишься разозлить Якушина? – сделал неправильный вывод Шабров.

– Я не боюсь. Я хочу, чтобы вы сыграли этот тайм без меня. Ну, представьте ситуацию, что меня свалят на ответственной игре. И что тогда?! Учитесь играть без меня. Зато сейчас самые тепличные условия. На воротах почти непробиваемый Третьяков. У нас в запасе три мяча и у них на одного человека меньше. И это не просто игрок какой-то. Это сам Соловьёв. Лучший нападающий Союза.

– А ты? – это Яшин.

– А я им стану через десять лет, если ноги не переломают, как Ишину.

– Страшно.

– Вы ещё учтите, что они через двадцать минут еле ползать будут по полю, и ещё солнце будет в зените. Вымрут как диплодоки.

– Кто?

– Толстые неповоротливые динозавры.

Марш над стадионом заиграл, нужно выходить.

Вышли.

– Фомин, твою мать, ты чего творишь? – к нему подошёл Якушин.

– Педагогика, Михаил Иосифович.

– Иди на поле!

– Так объявили уже о замене.

– Педагогика, унизить мужиков хочешь?!

– Блин, о мужиках даже не думал. Хочу, чтобы пацаны научились самостоятельно мыслить. Повзрослели.

– Макаренко хренов, откуда ты только взялся на мою голову.

Глава 21

Событие шестьдесят первое

Быть тренером значительно сложнее, чем игроком. На поле ты управляешь только мячом, а у бровки ты управляешь людьми.

70 % будущего успеха любого спортсмена зависит от тренера – наставника!

Вечером, когда Фомин во дворике гостиницы, подтягивался, решил из-за удара по ноге больше её сегодня не беспокоить, и вечернюю пробежку отменил, к нему спустился Третьяков, который жил с ним в одном номере.

– Вова, там начальство тебя требует. К нам в номер пришло.

Пришлось бросить тренировку. Начальство! Оказалось, и правда, начальство. На его узкой и короткой металлической кровати, с панцирной сеткой, сидел Аполлонов, на соседней – Вовки Третьякова – Савин, а у окна открытого, на кровати Льва Яшина – Романов. Яшина в номере не было. Зато был, как всегда, дым коромыслом. Его вытягивало в открытое окно, но трое курильщиков сразу восстанавливали убыль.

– Аркадий Николаич? – Вовка заходить не стал. Потом от запаха табака голова разболится.

– Чёрт! Всё забываю, про тебя зятёк. Всё, мужики, бросай курить, спортсмен пришёл. Он и по роооожжже за курение говорят, своих подопечных бьёт. Держиморда проклятый, – народ с сожалением затянулся во всю мощь лёгких и выбросил чинарики, даже не загасив, в окно.

– Заходи, Фомин, – прикрывая окно, пригласил Романов.

– Хрена с два, пусть проветрится сначала, – ну, это про себя.

На самом деле, Вовка зашёл и снова окно открыл. Полно ещё синего дыма под потолком клубилось.

– Володя, ты повтори этим товарищам, что мне говорил про Чемпионат Мира, – хлопнул по одеялу ряду с собой Аполлонов.

– Я вам столько наговорил…

– Не крутись, про молодёжь твою, – помотал головой, явно недовольный предстоящим разговором генерал.

– Без Якушина будем говорить? – уточнил Вовка.

– Да, не тяни ты, на ужин опоздаем.

– В Финляндию, Швецию и Ирландию, должна лететь эта сборная, я бы на месте Якушина Блинкова заменил на Игоря Нетто из Спартака. Это лучший полузащитник страны. Хоть и молодой. Но можно и не менять. С этими командами сборная справится без проблем и этим составом. Даже без меня и Третьякова.

– Почему без тебя?

– Сюрприз будет. Можно меня и Третьякова держать в запасе, и выпустить в крайнем случае.

– Ну, пусть Михаил решает, – подал голос, молчавший до сих пор, Савин.

– Пусть. Дальше, Володя, давай, – Аркадий Николаевич встал и подошёл к окну. Вдохнул пахнущий распустившимися под окном яблонями воздух. – Хорошо здесь.

– На Чемпионат Мира в Бразилию нужно вести Молодёжку «Динамо».

Романов с Савиным вперились в спину Председателя Спорткомитета.

– А напомните мне, Николай Николаевич, с каким счётом сегодняшний матч закончился? – повернулся к ним генерал.

– Семь – четыре.

– Без Фомина?

– Без Фомина.

– И? – у Вовки Аполлонов привычку икать перенял.

– Да вы представляете, Аркадий Николаевич… – начал Романов и осёкся. Аполлонов на него рукой махнул.

– Я видел за год три игры Вовкиных пацанов с основой «Динамо». Они всегда выигрывали. Зачем нам отправлять в Бразилию команду, которая слабее?

– Ну, можно лучших взять из молодых, – Савин начал, а потом как-то сдулся, – в разный совершенно футбол играют. Но ведь пацаны совсем! Нас просто не поймут, если они без медалей вернутся.

– Так и будет, – подтвердил Аполлонов.

– Я против, – Романов, тоже вскочил и к освободившемуся месту у окна бросился, словно выпрыгнуть хотел из помещения, где такую ересь говорят.

– Можно перед отправкой контрольный матч провести. Это же через год будет. За такое время Михаил, с помощью того же Фомина подтянет команду. – Предложил компромисс Савин.

– Сергей Александрович, это даже не обсуждается, это козе понятно, сделать надо. И даже не один матч, а несколько. Только сделать это до подачи заявки. Дело не в выборе, а в том, почему пацаны чемпиона страны бьют раз за разом. Что Фомин одних гениев собрал? Или он тренер гениальный? Почему? Вы спецы, ответьте?

– Мы же не были на тренировках Молодёжки? Я все дела брошу и весь апрель с маем буду на каждую тренировку, что Фомин проводит приходить, – поднялся и Савин. Вовка один сидеть остался.

– А что вам, Сергей Александрович, раньше мешало это сделать. Молодёжка и в прошлом году всех громила, – хмыкнул Аполлонов.

– Вы не представ… Виноват, Аркадий Николаевич. Не придал значения. Удивлялся, а выводов не сделал. – Развёл Савин руками.

– Да мы все трое виноваты, – сел Председатель Спорткомитета и остальным махнул рукой. – Колись, зятёк, можно твой опыт рассспосссстранить на весь футбол в СССР?

Вовка встал и сам теперь к окну со свежим воздухом подошёл.

– Я этим и пытаюсь заниматься. Фильм вот с финтами снимают. Дети во всей стране посмотрят, и будут записываться в футбольные секции, и отрабатывать их там. Можно на базе Молодёжки создать учебный центр для тренеров в СССР. Я никаких секретов не скрываю. Но люди должны хотеть учиться. Михаил Иосифович полтора года рядом, а толку. Он очень хороший тренер, но нужен пинок. Всем нашим тренерам пинок нужен. Они все учат своих игроков играть в старый футбол.

– А ты в новый?! – Аполлонов выругался по матери, и по батюшке, и по тётушке и… и ткнул пальцем в Савина. – Володя, чтобы Сергея Александровича во все тонкости посвятил.

Конец книги

Краснотурьинск 2023 г.

Эссе. Расследование трагедии в Кольцово

Событие первое

В кабинете было накурено. Василий Сталин сидел на своём стуле, высунув ноги из-за стола, и время от времени вставал и подходил к окну открывал форточку в кабинете, но уже через пару другую минут вновь вскакивал и закрывал. В Москве было холодно. Очень холодно. Точно под тридцать градусов мороза. Потому, форточка открытая, снижала, даже за эти три – четыре минуты чуть не до нуля температуру в кабинете. Народ начинал ёжиться, и Василий Иосифович, хмыкнув форточку закрывал.

Совещание было важным. В Корее всё шло к войне. По сути, она уже идёт, военные и гражданские с обеих сторон десятками тысяч гибнут. Особенно американские шавки южнокорейские порезвились на острове Челуджо, или по-старому остров Квельпарт. Весной 1948 года на острове вспыхнуло крестьянское восстание, жаль тогда вовремя не подсуетились и не поставили восставшим оружие. В результате, американские марионетки под руководством карманного президента Ли Сын Мана высадили на остров многотысячный десант и уничтожили за год больше тридцати тысяч людей, не щадя ни женщин, ни детей, ни стариков. Каждого пятого жителя острова убили.

Сейчас вдоль тридцать восьмой параллели непрерывно в разных местах происходили провокации с одной из сторон, и по ходу конфликта в эти местные перестрелки втягивались и втягивались соседние подразделения, и солдаты с обеих сторон гибли тысячами.

Отец принял решение подтянуть к границе несколько авиационных полков, укомплектованных добровольцами. Сейчас У Василия Сталина и обсуждали, что за части перебрасывать. Заодно решали и каких пилотов отправлять. Нужны были не новички, а желательно прошедшие войну опытные лётчики.

Уже полчаса слушали начальника тыла МВО. Отправить несколько авиаполков в чистое поле нельзя. Нужно…

В дверь заглянул капитан Васильев – его адъютант и, сделав круглые глаза, ткнул пальцем в телефон.

– Говори, – рыкнул Сталин.

– Василий Иосифович, беда! – и опять ткнул пальцем в телефон.

Командующий ВВС Московского военного округа оглядел собравшихся сквозь синеву дыма, и решил выйти. Алексей Васильев был человек хладнокровный и довести его до состояния, когда он глаза выпучивыет и прерывает важное совещание, должно по истине плохое известие. В последнее время отец болел и у Василия даже сердце ёкнуло. Он подорвался с места и пулей выскочил через тамбур в приёмную.

– Что-то с отцом?

– С отцом? – капитан затряс головой отрицательно. Нет, товарищ генерал-лейтенант, не с ним.

– Фу, ну, говори! Что случилось?!

– Мать твою! – через три минуты Василий и сам с выпученными глазами забегал по приёмной. За окном была темень, лишь чуть, вдалеке, светили несколько фонарей. Сталин и тут форточку приоткрыл, впуская мороз с клубами пара, внутрь. Посмотрел сквозь морозные узоры Василий на фонари еле различимые, вдохнул обжигающе холодного воздуха и закашлялся.

После этого Василий Сталин сел на стул и обхватил голову руками. Он просидел так довольно долго. Васильев поднимал трубку дребезжащего телефона, односложно отвечал, в основном – «нет», а Василий Иосифович всё так же сидел, с зажатой между ладонями головой. После очередного звонка, он руки убрал и красными глазами уставился на Алексея.

– Николая сюда живо! – И Сталин направился к кабинету.

– Николая? – тупит адъютант.

– Николай Александрович Кольчугин – администратор ХК ВВС МВО, – Сталин скрылся за дверью.

Дыма добавилось, уже людей почти не видно. В немаленьком кабинете собралось пятнадцать человек и все одну папиросу или сигарету от другой прикуривали. Не каждый день очередную войну планировали. Нервишки. Расслабились за пять лет.

– Товарищи офицеры, давайте заканчивать. Тут… Проблема, в общем, мать её, возникла. Фёдор, останься. Остальные свободны. – Задвигались стулья скрипя по паркету. Офицеры и генералы гасили в стоящие на столе хрустальные пепельницы чинарики. – Завтра занят буду. Давайте на двенадцать дня девятого января в понедельник назначим… Да, по палаткам подготовьте отчёт.

Когда в кабинете остался один Фёдор Фёдорович Прокопенко – заместитель начальника управлении боевой подготовки Московского военного округа, Сталин махнул рукой подзывая его поближе.

– Фёдор, сейчас позвонили из Свердловска, с аэропорта Кольцово. Гражданского. Там разбился самолёт Ли-2 бортовой номер 42. Шёл на аварийную посадку и что-то произошло. Нужно выяснить всё досконально. Чем быстрее, тем лучше. Никому ни слова. Отправляешься один. Рано утром сегодня… – Василий взглянул на календарь лежащий на столе. – 7 января команда ВВС МВО вылетела на матч чемпионата СССР с челябинским «Дзержинцем» на нашем военном самолете Ли-2. Борт принадлежит… принадлежал Министерству обороны и был выделен команде по распоряжению… моему личному распоряжению.

Сам знаешь, хоккейные команды ездят по стране на игры поездом. Вот и наши хоккеисты должны были направляться на очередную игру в Челябинск по железке. Даже билеты были куплены. А тут вчера погоду по радио сообщили. На всём Урале стоят морозы под минус 40 градусов. Я на днях тренером у хоккеистов поставил Бориса Бочарникова. Гольдина послал к чертям. Борис вчера попросил у меня по возможности поскорее добраться на место на самолете, чтобы акклиматизироваться. Я решил, что правильно. При минус сорока играть не просто. В общем, выделил им Ли-2, что за мной закреплён.

Сегодня в шесть утра команда вылетела в Челябинск. По пути борт должен был дозаправиться в Казани. Сам знаешь, на таком самолете долететь без пересадки было невозможно. В Казани выяснилось, что там, в Челябинске, метель разыгралась. Ветер сильный – нелетная погода. В Свердловске не сильно лучше, но получше и аэропорт оборудован приёмным передатчиком.

Капитан предлагал переночевать в Казани, или лучше оттуда вообще поездом ехать предлагал. Но Бочарников опять до меня дозвонился и уговорил-таки лететь в Свердловск. Бля! Не хотел же! Ох-хо. Лети Фёдор, нужно понять, что там случилось. Сочельник, мать его. Народ семидесятилетие отца празднует. Ни слова никому и всех в Свердловске предупреди, чтобы языками не мололи.

Событие второе

Чуть ранее

Матвей Иосифович Гольдин

За несколько дней до трагического полета команда ВВС проиграла московским динамовцам 4:2. Противостояние двух клубов в те времена было принципиальным. А тренером летчиков тогда был Матвей Гольдин, один из основателей хоккея с шайбой в СССР и настоящий подвижник. У московских динамовцев в той игре блеснул воспитанник Гольдина Василий Трофимов – сейчас ставший капитаном у бело-голубых. И когда игроки и тренеры шли в раздевалку вместе с ледовой площадки по проходу, Гольдин поздравил его: «Здорово сыграл, Василек!» Поздравил не ведая, что за спиной находится болезненно воспринявший проигрыш генерал авиации Василий Сталин. Реакция у сына вождя была мгновенной: «Ах, ты наших врагов поздравляешь!» – кричал генерал-лейтенант Гольдину. В результате в новый 1950 год команда ВВС вошла с играющим тренером Борисом Бочарниковым. А Гольдин остался жив…

Василёк? Да просто всё, Василий Трофимов – Чемпион СССР в трёх видах спорта: футбол (1945, 1949), хоккей с шайбой (1947) и с мячом (1951, 1952) – в составе команд «Динамо» (Москва) был воспитанником юношеской команды «Динамо» Болшевской трудкоммуны имени Г. Г. Ягоды (в 1932–1936 годах). Затем играл за мужскую клубную команду Трудкоммуны (в 1937–1938 годах). И первым тренером его был Матвей Иосифович Гольдин. Восемнадцать лет знакомы. Именно Гольдин и сделал из пацана сопливого великого спортсмена и тренера. В 1964–1981 годах Василий Трофимов – главный тренер сборной СССР по хоккею с мячом, которая под его руководством восемь раз подряд становилась чемпионом мира.

Борис Бочарников в свои тридцать лет морально ещё не был готов к этой должности. Ответственность давила. Холерик был по душевной организации и при этом очень ответственный человек. А тут сразу и должность играющего тренера и майорские погоны досрочно. Человек волновался и хотел обязательно доказать, что не подведёт… Оправдает, отслужит… И как там дальше у Филатова – «отстрадаю…». Так и получилось. Хотел обязательно заранее приехать в Челябинск на матч с «Дзержинцем» и потренироваться в условиях почти сорокоградусных морозов. Хотел, чтобы игроки прошли акклиматизацию и привыкли к местной площадке и льду.

Тоже чуть ранее

Александр Николаевич Виноградов

Просто штрих к портрету

Будучи уже в преклонном возрасте, бывший хоккеист и футболист жил в деревне. Однажды там, на его улице через пару домов, случился пожар. Узнав у столпившихся около дома людей, что в избе осталась старая женщина, он без раздумий пробился через огонь, нашел в дыму перепуганную хозяйку, забившуюся под кровать, и через окошко передал ее людям на улице.

Сам Александр при этом серьёзно обгорел – пришлось лечь в больницу в той же деревне. Когда же понадобилось более серьезное лечение, друзья чуть ли не силой увезли его в ожоговое отделение «к Склифосовскому».

Чем-то напоминал Виноградов былинного Алешу Поповича из мультика, высокий, широкоплечий и неразговорчивый. И как и «Алёша» из всех игровых действий на хоккейной площадке больше всего любил «потолкаться». Помереться с противником силушкой. В силовом единоборстве он жаждал проверить себя и противника на прочность, и столько в его действиях было удали, что зрители часто награждали Александра аплодисментами, даже если судьи за это отправляли его в «клетку». Именно клетку, из ограждений для прохода на стадион городили тогда вокруг скамейки штрафников клетку. Очевидно, и для морального наказания дебошира.

Александр Виноградов – капитан ХК ВВС МВО, который по итогам предпоследней игры перед вылетом был дисквалифицирован на два матча. Он мог полететь на матч, капитан всё же, и место было в самолёте, но… в самолёте его не было – сам получил незначительную травму в той потасовке.

Уж как судить повезло или нет, но в самолёте Виноградова не было. Не попал он на спецрейс из-за удаления с поля в предпоследнем матче с армейской командой за нанесение коньком серьезной травмы Михаилу Гащенкову и дисквалифицированный на две игры.

Всё же повезло. А если бы был? Может, и не было бы ничего. Авторитетом своим переборол максимализм Бочарникова. Ничего, мол, один день не решает и «Дзержинец» – это просто мальчики для битья, не стоит рисковать и лететь в непогоду. Команда ВВС, занимавшая в первенстве СССР второе место, отправилась на Урал после того, как в пух и прах разбила ленинградское «Динамо» со счетом 14:2. Никто не сомневался, что «летчики» успешно сыграют и в Челябинске с местным «Дзержинцем»…

И опять чуть ранее

Виктор Григорьевич Шувалов

Виктор Шувалов – перешёл в ХК ВВС МВО из Челябинска, а потому не был взят на выезд, чтобы «не попасть под гнев» челябинских болельщиков.

Вот что вспомнил позже сам Шувалов:

«До этого мы крупно победили ленинградское «Динамо». Сталин заглянул в раздевалку: «Красавцы! Поздравляю!» Тренер Борис Бочарников говорит: «Следующий матч в Челябинске. Передают, холод собачий, под тридцать. Надо бы пораньше полететь, акклиматизироваться». А Сталин: «Заказывайте самолет». Тут взгляд на меня упал: «Шувалова не берите. Мало ли что». Я тогда как раз в ВВС только из «Дзержинска» перешел, меня там изменником считали.

Тем не менее мог и Шувалов погибнуть. Он после слов Василия Иосифовича стал уговаривать того всё же разрешить ему лететь. Не видел полгода родителей.

– Пусть команда играет, а я родственников навещу. Сестренке подарок купил на день рождения.

– Нет! – отрезал Сталин и вышел из раздевалки спасая Виктору жизнь.

Ещё один спасшийся

Николай Александрович Кольчугин

Николай Александрович Кольчугин – администратор ХК ВВС МВО, которого новый тренер команды, по более поздним выдумкам всяких «очевидцев», Борис Бочарников прямо из самолёта отправил за Бобровым, тоже выжил. И Бобров имеет к этому отношение. Но всё было по-другому. По версии Виктора Шувалова, Кольчугин остался в Москве, так как должен был на следующий день заявлять Всеволода Боброва в спорткомитете. Кольчугин оформил заявку Боброва и купил ему билет на поезд. Вечером Бобров доехал до Куйбышева, когда по поезду объявили: «Капитан Бобров, зайдите в военную комендатуру!» Там он и узнал о трагедии.

Последний выживший

Всеволод Михайлович Бобров

Существует три версии… Наверное, даже больше, там ещё Вольфа Мессинга приплетают, но она даже не фантастическая, а глупая. Василий Сталин, зная, что самолёт упадёт главный бриллиант своей коллекции отправляет поездом в Челябинск, а всю команду самолётом на смерть. Так себе версия.

Одна звучит правдоподобно, но уж больно банальная. Некоторые считали, что Бобров, которому приписывают ставшую крылатой фразу «Тренируется тот, кто играть не умеет», вообще собирался ехать поездом и прибыть прямо к игре. Возможно. Звезда. Играть с очень слабой командой и с дисциплиной у Боброва так себе по воспоминаниям современников. Но человек едет на первую игру в новой команде и сразу такой загибон. Очень сомнительно. Рассмотрим более правдоподобные версии.

Версия первая.

Не прозвонил будильник. Самолёт должен улетать из Москвы в шесть часов утра. Бобров, как дисциплинированный человек, ставит будильник на четыре утра. А тот остановился ночью. Бобров, даже зубы не почистив, бежит в аэропорт, благо живёт недалеко в генеральской высотке. Но… Опоздал на несколько минут.

У этой версии есть несколько подтверждений. Наш выдающийся тренер Анатолий Владимирович Тарасов, рассказывал и писал о том, что Сева якобы даже успел добраться до аэродрома и бежал за самолетом, но его не заметили.

А что сам Бобров говорит? В 1953 году он решил написать книгу мемуаров, – увы, его хватило лишь на двенадцать страниц. Но свою рукопись Всеволод Михайлович начал именно с описания того, как чудом избежал авиационной катастрофы, в которой разбилась команда ВВС. Об этих двенадцати страничках, написанных Бобровым, забыли все, в том числе он сам. Но, как ни парадоксально, все они сохранились! Вот что в них написано. Назвал Вон свои мемуары так: «Капитан олимпийских команд». И в них написано: «То, о чем я сейчас собираюсь рассказать, для меня настолько странно и необычно, а события настолько тягостны, что, когда я об этом вспоминаю, то, что произошло много лет назад, стоит перед моими глазами настолько отчетливо и живо, будто это было несколько дней назад.

Перед самым Новым годом подписан приказ о моем переводе в ВВС МВО. Новый коллектив, новые товарищи, среди которых много выдающихся хоккеистов, – все это интересно, но с особенным интересом я ждал первых игр в новом коллективе. Через несколько дней после Нового года я вместе со своей командой должен вылететь на Урал, в Свердловск и Челябинск: там предстояли очередные игры на первенство СССР по хоккею.

Вылет был назначен на 6 часов утра. Как сейчас помню, придя домой, я завел будильник, поставив его на 4 часа утра. И еще, кроме того, сказал своему младшему брату Борису, чтобы он, услышав звон будильника, разбудил меня. Но, проснувшись в 7-м часу утра, я увидел, что будильник остановился еще ночью, а братишка сладко спит. Проспал! А ребята, наверное, улетели. Что же теперь делать? И как бы в ответ на это кто-то отчаянно стал звонить в квартиру. Это был администратор хоккейной команды Н.А. Кольчугин. «Михалыч, спишь?» – спрорсил он.

«Проспал, Николай Александрович, – ответил я. – Как теперь быть-то?»

«Ну что ж делать? Поедем вечером поездом. Ты уж будь дома, а я побегу за билетами! С вокзала позвоню тебе».

«Да, подумал я, нехорошо получилось, и с будильником что-то стряслось».

Тот самый братишка – Борис Михайлович Бобров подтверждает версию: «Всеволод пришел домой примерно в десять часов вечера, и около одиннадцати мы улеглись. Наши кровати стояли рядом, а в головах – тумбочка с будильником. Будильник старый, проверенный и надежный, никогда раньше не отказывал. Всеволод его завел и передал мне, а я, хорошо помню, когда ставил его на прикроватную тумбу, еще раз на него взглянул и приложил к уху – на всякий случай, по привычке. Все в порядке! Почему он остановился ночью и не зазвонил – одному Богу известно!»

Событие третье

Версия вторая

Широкое распространение получила версия, что Бобров опоздал к самолету из-за банального застолья. Независимо друг от друга некоторые деятели литературы, артисты, военные, работники торговли и общепита клялись и божились, что Боброва спасли именно они. Мол, засиделись с Севкой в ресторане, а когда спохватились, самолет уже улетел. Рассказы похожи один на другой, менялись только названия ресторанов.

Журналист Владимир Пахомов, впервые осветивший гибель команды в 1969-м году опросил множество писателей и артистов про тот вечер. Много больно народу набралось. Не Бобров, а прямо господь бог – может в разных местах и разных ресторанах с разными людьми одновременно находиться.

Тем не менее, отметить выигрыш новой своей команды и переход в эту команду Бобров вполне мог. И про рестораны правды, любил, по свидетельству знавших его людей, бывать в ресторанах Всеволод Михайлович.

И про богему всякую легко поверить. Первая жена Боброва – Татьяна Леонидовна Санина, солистка Театра оперетты, будущая народная артистка РСФСР (1978). С ней Бобров познакомился в больнице, когда в очередной раз лечился от полученной травмы. Брак был недолгим, и вскоре супруги расстались. Она и познакомила его с этой самой богемой.

Версия третья

А теперь версия, которую озвучили люди непосредственно присутствующие при этом. Вот что рассказал об этом Виктор Шувалов: «Сказки. История такая. Как раз тогда из ЦДКА в ВВС переходил Бобров. Кольчугин, администратор команды, должен был на следующий день заявлять его в спорткомитете. Кольчугин оформил заявку Боброва – и купил ему билет на поезд. Не было никакого непрозвеневшего будильника», – говорил он.

И ещё деталей добавил Виноградов: «Дело в том, что как раз в это время Бобров переходил из команды ЦДКА в команду ВВС – он еще не сыграл за нас ни одного матча. Всеволод вообще не намеревался 7 января лететь на Урал, потому что не успел сдать администратору армейской (ЦДКА) команды свое хоккейное снаряжение. Ему предстояло рассчитаться со старым клубом, а вечером выехать в Свердловск на поезде». Виноградов добавляет, что Всеволод еще не оформил документы на переход в ВВС. Поскольку до матчей на Урале оставалось время, Бобров собирался уладить все административно-хозяйственные дела, связанные с переходом в новый клуб.

Каждая по отдельности версии так себе. Всегда чуть не коррелируются с фактами и противоречат друг другу. А ведь везде есть очевидцы.

Почему-то кажется, что все три версии настоящие. Все три события произошли на самом деле. Только не параллельно, а последовательно. Всеволод Бобров пошёл отметить переход в новую команду в ЦДЛ. Дубовый зал бывшего дома графов Олсуфьевых служил московским литераторам попеременно то рестораном, то залом заседаний – выносили столики, вносили много стульев и скамей. Сейчас были именно столики, и писатели с поэтами пили за ними горькую. К известному спортсмену подходили, чокались, разговаривали «за жизнь». Именно поэтому потом многие писатели вспоминают шестое января 1950 года проведённое вместе с Бобровым.

В полночь Боброва наклюкавшегося изрядно отправили на такси домой, благо на Поварской улице и на Большой Никитской всегда дежурили машины. Писатели они натуры не бедные и увлекающиеся, вечно их в полубесчувственном состоянии после полуночи развозить по домам нужно.

Дома встретил Всеволода брат Борис.

– Ты не летишь завтра в Челябинск? – целую неделю братья обсуждали игру Севы в новой команде.

– Самолёт в шесть часов, – выдал Бобров старший и завалился на кровать.

Вот тогда Борис и поставил будильник на четыре утра и послушал тикает ли он. Почему не прозвенел? Борис Бобров упоминает о старом будильнике. Старые вещи они такие. Ломаются иногда или чудят.

Проснулся же Бобров не сам, а разбудил его барабанящий в дверь уже отправивший самолёт в Челябинск администратор хоккейной команды ВВС МВО Николай Александрович Кольчугин. В восемь часов начинал работать Спорткомитет и нужно было везти туда Боброва, чтобы узаконить переход его в новую команду. А потом ещё вместе со старой хоккейной амуницией везти Севу в ЦДКА, чтобы он сдал выданную ему экипировку. Капитан Бобров военнослужащий и администратор армейской команды, который выдал ему много чего, уже несколько раз звонил домой Бобровым, чтобы тот немедленно сдал армейское имущество. Тот же старшина. У таких не забалуешь.

Пока Бобров этим занимался, Кольчугин купил ему билет на поезд и потом отвёз Боброва на вокзал.

Вот теперь нет противоречий. Все люди, вспоминавшие этот день говорили правду.

Почти выживший

Есть ещё один человек, который мог остаться в живых. Вопрос жизни и смерти решили несколько секунд. И Тарасов старший просто перепутал. Он слышал этот рассказ, но за много лет позабыл, что бежал за самолётом не Бобров, а Жибуртович.

Жил Юрий Жибуртович в одном из домов за стадионом «Динамо», неподалеку от Центрального аэродрома, располагавшегося на Ленинградском шоссе, откуда должен был взлететь самолет с командой ВВС. И тем не менее Юрий явно опаздывал к вылету – такое, впрочем, с ним случалось весьма часто, это знали все, его даже звали «копушником». Чтобы поспеть на самолет, Жибуртович изо всех сил припустил бегом через Петровский парк и на сей раз хотя и взмыленный, но прибыл вовремя. Один из членов экипажа уже убирал внутрь салона складную лесенку, а Борис Бочарников всё выглядывал из проёма люка, ожидая копушника. Первым заметил мчащегося по лётному полю человека с баулом, машущего рукой, Кольчугин. Он поспешил к пилоту, и тот, матерясь так, что Николай Александрович выпучил глаза до такой степени, что они стали касаться стёкол очков. Умеют некоторые. И Петровский загиб детским стишком покажется.

Юрий Жибуртович успел. Секунды сработали против него.

Юрий Жибуртович

Событие четвёртое

Василию Сталину уже через час принесли списки погибших в Кольцово. Это шесть членов экипажа:

Майор Иван Зотов – командир экипажа.

В. Тараненков – второй пилот.

А. Пономарев – штурман.

М. Фомичев – бортмеханик.

М. Демченко – радист.

И. Лукьянов – механик.

Двое медиков что ли?

Э. Альперин – врач команды ВВС (Тут есть разночтения. Иногда встречается З. Альперин. Иногда его называют Михаилом.)

Алексей Галкин – массажист команды ВВС

И девять игроков команды:

Борис Бочарников – защитник, играющий тренер.

Василий Володин – нападающий.

Евгений Воронин – защитник.

Юрий Жибуртович – нападающий.

Зденек Зикмунд – нападающий.

Николай Исаев – второй вратарь.

Харий Меллупс – вратарь (на могиле почему-то написана буква К вместо Х).

Александр Моисеев – нападающий.

Иван Новиков – нападающий.

Юрий Тарасов – нападающий.

Роберт Шульманис – защитник.

Василий Иосифович мельком пробежал взглядом оба листка и отложил их в сторону. В команде он всех знал лично. И майора Зотова тоже знал. Несколько раз летал с нимпо стране. Хороший был лётчик, ответственный и смелый.

– Товарищ Сталин, – в дверь заглянул капитан Васильев.

– Чего, Алексей?

– Нашли и привезли администратора хоккейной команды ВВС МВО Николая Александровича Кольчугина.

– Сюда его срочно! – Василий вскочил из-за стола и сам двинулся к двери.

Через десять минут, когда Сталин рассказал Кольчугину свой план, тот во второй раз за день выпучил глаза до самых стёкол очков.

– Василий Иосифович, а время?

– Надо успеть, Коля. Надо. Машину, две, всё выделю. И адъютанта пошлю. И ещё пару офицеров. Всё, бегом! На тебе вся ответственность, к утру все люди должны быть у меня в кабинете.

Раздумывать долго сжатые до невозможности сроки не позволяли. Команда новая должна выехать поездом восьмого января, чтобы успеть на матч с «Дзержинцем» в Челябинск.

Нужно восемь – девять человек. Из которых есть фактически только трое. Бобров уже едет поездом в Челябинск. Есть Виктор Шувалов. Какие уж тут «не дразнить гусей». Нужно спасать ситуацию и тут не до джентльменства. Сыграет Виктор со своими бывшими одноклубниками.

Третий – это Александр Виноградов. Нужно только добиться хотя устного распоряжения от Спорткомитета об отмене дисквалификации. Одну игру он уже отсидел на скамейке. Хватит с него. Тем более – травма игроку ЦДКА нанесена не умышленно. Должны в Спорткомитете понять, а в крайнем случае Василий Иосифович поговорит с Савиным или Романовым.

Нужно ещё шесть человек! Из них два вратаря, хотя бы один. Это самое сложное. Вратари на дороге не валяются.

– Вратарь? Вратарь? – Кольчугин не заметил, как встал и стал ходить по приёмной.

Пробовали они в прошлом сезоне в самом начале, ещё зимой 1948 года вратаря. Потом Хария нашли. Как там его звали? Боря? Точно. Борис. Борис Тропин. Он сейчас где-то в армии.

Стоп. Стоп! В армии! Там же где-то служит брат Жибуртовича. Он тоже играл в хоккей, сам Юрий как-то рассказывал, что вместе с младшим братишкой в секции занимались и во дворе гоняли с ребятами. Что-то про зенитки говорил Юрий. Как он сказал тогда. «Во дворе шайбы по воротам запускал с точностью снарядов, потому, наверное, в зенитчиках и оказался». Зенитчики – это ПВО. И Сталин его найдёт. Имя не помнил Кольчугин, но найдут. Василий Иосифович прикажет и найдут. Николай Александрович остановился напротив следящего за его метаниями по приёмной адъютантом Василия Иосифовича.

– Товарищ капитан, мне с товарищем Сталиным переговорить нужно.

– Сейчас загляну, приказал только в крайнем случае будить. И в прошлую ночь почти не спал, у… Ну, не твоё дело. – Васильев встал и, стукнув пару раз, заглянул в кабинет и сразу назад из тамбура показался, – Не спит. Заходи.

Василий сидел у окна на стуле и курил, в руках был листок, исчёрканный шариковой английской ручкой. Такую же генерал-лейтенант подарил не так давно Кольчугину. Замечательная вещь. Жаль быстро чернила в ней закончились.

– Говори, – не отрываясь от листка кивнул головой сын вождя.

– В ПВО в Москве служит младший брат Юрия Жибуртовича. Он играет в хоккей…

– Здорово, скажи Алексею, разыскать немедленно и сюда. Ещё есть проблемы? – Сталин кисло улыбнулся, на подоконник листок положил, – Мне тут тоже идея пришла, прямо, как под копирку с тобой. Подумал, найти однофамильцев, – Сталин протянул руку дотянулся до листка, что положил подоконник, почти до мундштука скуренная папироса при этом ткнулась ему чуть не в глаз и он выплюнул её на пол. – Вот смотри, у нас есть… Тьфу, ты. Бля. У нас был Александр Моисеев, а мне как-то приносили список перспективных хоккеистов, я клуб не запомнил, зато тогда фамилия в глаза бросилась. А. Моисеев. Ещё переспросил Гольдина. Нет, говорит, это однофамилец и не Александр. А Анатолий. Тогда не взяли. Сейчас самое время. – Сталин встал поднял чинарик, затушил его в хрустальной пепельнице, стоящей на столе. – Но это на будущее. У нас ночь одна да полдня, какие есть кандидаты? Чего придумал?

– Нужно вернуть Андрея Чаплинского, Александра Стриганова, Александра Афонькина. Вместе с Бобровым, Шуваловым и Виноградовым будет шесть человек. Вратарь тоже из наших бывших, сейчас в Москве в армии Борис Тропинин.

– Сейчас дам Алексею команду.

– Товарищ Сталин, у Виноградова ещё на один матч дисквалификация…

– Херня, пусть едет, я переговорю.

– Ещё нужно хотя бы пару человек. Мне тут именно пара человек на ум и пришла, чтобы быстро. Ну, из тех, кого за день можно найти и отправить. Это защитник Евгений Рогов и форвард Анатолий Архипов. Рогов из «Дзержинца», мы его тогда вместе с Шуваловым хотели взять, но не взяли, парень хотя и неплохой. Сейчас точно в армии в Москве. Виктор Шувалов на днях про него в раздевалке говорил. Он знает в какой части тот служит. Архипова тоже рассматривали на переход. Он играет в московской команде «Трудовые резервы». Отличный нападающий.

– Всё?

– Так точно, товарищ Сталин. Больше в течении дня найти кого-то будет сложно.

– Пойдёт. Девять человек получается. Нормально. По Железке сообщите Боброву. Пусть на первой большой станции подойдёт к телефону. Всех восьмерых утром ко мне в кабинет. Тренером играющим пусть пока Бобров будет. Давай, Николай. Поторопись. Нужно успеть. Я здесь заночую. Будить при первой же необходимости.

Вот что уже через много лет вспоминал олимпийский чемпион и двухкратный чемпион мира по хоккею Виктор Григорьевич Шувалов:

«Приехал адъютант Василия Сталина и сказал: «Поехали, командующий вызывает». В приемной у Сталина было уже несколько игроков, начались разговоры: с командой что-то не так. Это сейчас телевидение, радио, Интернет. Все сразу становится известно. А тогда если радио, то только сарафанное. Кто-то кому-то что-то сказал. Через десять минут нас позвали к Сталину, который усадил нас и сказал: «Ребята, несчастье. Команда разбилась. Вам надо собраться и поездом ехать в Челябинск на игру». Мы сели и поехали. В Челябинск, потом в Свердловск и так далее… И никто нас не спрашивал, что мы чувствуем, трясет нас или нет… Мы играли ввосьмером. А потом поехали хоронить… В то время все обязаны были быть крепкими и здоровыми. А родственники в Челябинске даже после моего звонка не поверили, что я живой…»».

Когда поезд стоял в Куйбышеве, по вокзальному радио объявили: «Капитана Боброва просят немедленно зайти в военную комендатуру». Там, в комендатуре, Всеволоду и сообщили о гибели команды ВВС в авиационной катастрофе.

Событие пятое

За три года перед описываемыми событиями в СССР «встал на крыло» новый пассажирский самолёт Ил – 12. По конструкции это был цельнометаллический двухмоторный низкоплан с поршневыми двигателями и трёхопорным шасси с носовым колесом. Первый полёт был выполнен под командованием лётчика-испытателя Владимира Коккинаки. Ил-12 заменил Ли-2 и DC-3 на авиалиниях СССР.

Первый вариант проекта самолёта Ил-12 был рассчитан на 29 пассажиров, размещённых в герметичном фюзеляже. Максимальная дальность полёта предполагалась равной 5000 км при крейсерской скорости около 400 км/ч.

Первый полёт Ил-12 с двумя дизельными двигателями АЧ-31 состоялся 15 августа 1945 года. Которые вскоре были заменены на бензиновые АШ-82ФН. Конструкция самолёта была доработана под установку новых двигателей, и 9 января 1946 года состоялся первый полёт Ил-12 с двигателями АШ-82ФН.

Самолет был всё же сыроват, и кроме того, недисциплинированность лётчиков сказывалась. В результате до 1950 года потерпело аварию десять Ил -12. Нас интересует 11 катастрофа. Она случилась 11 августа 1950 года в Аэропорту Кольцово, через восемь месяцев после описываемых ранее событий. И она имеет непосредственное отношение к катастрофе 7 января 1950 года с Ли-2, который вёз команду ВВС на игру.

В результате расследования, причиной аварии Ил-12 названы: «Недисциплинированность и нарушения, допущенные КВС и РП» КВС – это Командир воздушного судна. А РП – Рулёжная полоса – часть перрона или площади мест стоянок воздушных судов.

Что же произошло с этими двумя самолётами в 1950 году?

Свердловский Аэропорт Кольцово был к тому времени оборудован системой захода самолёта на посадку по приводам. Эта система начала внедряться только в 1948 году и к 1950 году ею были оборудованы только 10 аэродромов. Она состоит из ближней и дальней приводных радиостанций, который расположены на расстоянии один и четыре км до полосы. По сигналу этих радиостанций самолёт находит аэродром и дальше заходит на посадку. Установка этой системы в то время серьёзно расширила возможности экипажей по посадке в сложных метеоусловиях и ночью.

С Илом произошло следующее – диспетчер на вышке отсутствовал, и командир решил сам произвести снижение. Подлетая к дальнему приводу, командир заметил его красные огни и решил приземляться без дополнительного круга над аэропортом. В «Наставлении по производству полётов» ночью этот манёвр был обязателен. Тем не менее, дальний привод был благополучно пройден. А вот передний был не включён. Их не предупредили. Полосы в тумане не видно. Командир попытался поднять машину, но зацепился за деревья.

И что же общего с ситуацией 7 января?

Всё тот же радиопривод. Только вместо одного выключенного оказался третий включённый. Итак, по порядку.

В 6 часов утра самолёт Ли-2 с бортовым номером 42 вылетел с аэродрома на Ленинградском проспекте из Москвы (с промежуточной остановкой в Казани) в Челябинск. На борту, помимо шести членов экипажа, находились тринадцать членов хоккейной команды ВВС МВО, направлявшиеся на матч с местным «Дзержинцем». В Казани на дозаправке сообщили, что в Челябинске сильный ветер и снегопад. Аэропорт не принимает. Командир самолёта майор Иван Зотов предлагает переночевать в Казани и лететь на следующее утро. Однако, играющий тренер ВВС Борис Бочарников хочет оказаться в Челябинске быстрее и звонит Василию Сталину, а тот, после переговоров с Зотовым и аэропортом, даёт указание продолжать полёт.

Пока всё это происходило, погода в Челябинске ещё ухудшилась. Находясь в воздухе и имея данные о невозможности приземления из-за нелётной погоды в Челябинске, командир воздушного судна Иван Зотов принял решение садиться на запасном аэродроме в Свердловске.

В сложных метеоусловиях Кольцова (метель, сильный ветер) самолёт потерпел катастрофу.

Вот что доложил Василию Сталину Фёдор Фёдорович Прокопенко заместитель начальника управления боевой подготовки Московского военного округа, которому тот поручил расследование:

«Катастрофа произошла из-за целого ряда неблагоприятных факторов. Помимо нелётной погоды, к гибели самолёта привели негативные последствия ведомственного подхода: местные диспетчеры заводили на посадку в первую очередь «свои», пассажирские самолёты. Чтобы военный Ли-2 не создавал помех этим «бортам», его отправили в зону ожидания, на верхние эшелоны. Ожидание длилось довольно долго; за это время стемнело, сохранялась интенсивная болтанка, на борту пассажиры стали проявлять беспокойство, занервничал экипаж. Хоккеисты сбились в хвост, что для такого небольшого самолёта создавало определённые проблемы в пилотировании. Самолёт совершил шесть кругов над Аэропортом».

И вот тут-то и произошло происшествие с приводом.

В нескольких километрах от аэродрома Кольцово находилась другая, плохо оборудованная ВПП военного аэродрома Арамиль, имевшая свой радиопривод с частотами, близкими к частотам аэродрома Кольцово, и с близким курсом захода на посадку. На него-то ошибочно и настроился штурман Ли-2 капитан Пономарёв. Майор Иван Зотов, опытный лётчик, проходя этот привод, посадочную полосу не обнаружил и увёл самолёт на второй круг. Вновь снизившись, он включил прожектор, который в условиях интенсивного снегопада создал «экран», похожий на светящуюся стену. Это и стало последним, роковым обстоятельством. Всего было выполнено три захода на посадку. Во время третьего самолёт и врезался в землю.

После падения возгорания не было, однако удар был такой силы, что выжить никому не удалось. Как отмечают очевидцы, тела были страшно изуродованы и не подлежали опознанию. Все погибшие были похоронены на кладбище посёлка Кольцово в братской могиле.

Спустя некоторое время в память о погибших на братской могиле был установлен памятник.

Событие шестое

Обновленный после случившейся трагедии ВВС МВО в чемпионате СССР сезона 1949/1950 финишировал четвертым, с минимальным отрывом от московских «Крыльев Советов». А потом выиграл три первенства подряд и взял национальный Кубок. В 1953-м, после смерти Иосифа Сталина, клуб расформировали, а состав его частично присоединили к ЦДСА. Часть игроков перешла в московское «Динамо».

Матч ВВС МВО с «Джержинцем» из Челябинска состоялся. Строго по календарю.

В игре с «Дзержинцем» Бочарникова в роли играющего тренера заменил Бобров.

«Игра была незабываемой. В Челябинске ходили слухи о катастрофе. Переполненные трибуны горячо болели не за хозяев поля, а за гостей – команду ВВС. Все понимали, что летчики играют не только за себя, но и за погибших товарищей. Бобров в том матче играл виртуозно, и, к всеобщему ликованию, команда ВВС победила со счетом 8:3». Так напишут гораздо позднее. Сомнительно? Сейчас сомнительно. В то время жили другие люди. Более искрение… Так что всё возможно. Опять же играл Бобров, легендарный в то время хоккеист.

Вот кого удалось собрать Василию Сталину и администратору команды Николаю Кольчугину. Вернулись в ВВС МВО Андрей Чаплинский, Александр Стриганов, Александр Афонькин, удалось привлечь нескольких новичков – вратаря Бориса Тропина, защитника Евгений Рогова, форвард Анатолия Архипова. Вместе с Александром Виноградовым и Виктором Шуваловым их посадили в поезд и отправили в Челябинск, где только созданной, по существу, команде предстояло провести первую игру. В итоге команда на матч вышла, тренером был заявлен Всеволод Бобров. Игра завершилась со счётом 8:3 в пользу москвичей.

После игры члены команды прибыли в Свердловск на похороны погибших товарищей.

Вот что через много лет расскажет Виктор Шувалов:

«Мы поехали в Свердловск. Повели нас в ангар, где лежали трупы и вещи с разбитого самолета. Вот это было страшно… Тела не были обугленными, самолет ведь не горел, но исковерканы так, что не узнать никого. Все перемешано.

Около Кольцовского аэродрома целый поселок – для обслуги. Сельский клуб. На сцене выставили гробы, обтянутые красной материей. Думаю, в них землю подсыпали, чтоб хоть что-то весили. Подходили открытые «студебеккеры», солдаты выносили гробы. На краю кладбища вырыли большую могилу на шесть человек экипажа и 13 хоккеистов. Потом установили гранитный камень, выбили все фамилии. Когда бывал с ВВС и ЦСКА в Свердловске – всегда заказывали автобус до кладбища. Цветы клали. А в газетах так ни строчки и не напечатали».

Только через девятнадцать лет в еженедельнике «Футбол-Хоккей» был опубликован вопрос читателя о мемориале команде ВВС, в ответ один из журналистов (Пахомов) рассказал, как в январе 1950-го в авиакатастрофе погибла большая часть одной из лучших команд в истории советского хоккея. Лишь в этот момент завеса тайны начала приподниматься.

Андрей Шопперт Вовка-центровой – 6: Мундиаль

Глава 1

Событие первое

Я готовлюсь к экзаменам, но только очень медленно. Со стороны это выглядит, как будто я сплю.

– Да ты… – вжик, зелёная молния вылетела из глаз, едва успел Вовка увернуться. Забыл только про законы физики. Молния, не встретив препятствия, полетела дальше, достигла зеркала в литой бронзовой раме, что висело на стене, отразилась от чуть потемневшего по краям серебра, и согласно закону про отражение и преломление каким-то арабом, на беду Фомина придуманным, полетела назад и впечаталась Вовке в затылок.

– Ой!

– Гад ты! Я… – а это не молния, оказывается, это ладошка девичья ему по затылку хлопнула.

– Так-то мужья жён лупцуют, – поделился знанием Челенков.

– Муж объелся груш! – ладошка снова шлёпнула по затылку, – Станешь мужем…

Вовка заржал. Третий раз получил.

– Чего смеёшься? – из злых зелёные глаза стали удивлёнными. Зрачки сузились, обладательница повернула голову и попала в полосу света. Красота несусветная.

– Ты сейчас сказала, что когда стану мужем, то могу тебя шлёпать.

– Дурак! Я не это хотела сказать… Вова, ну чего ты? Она гадина!

– Согласен.

– Я чуть не плюнула в её наглую рожицу.

– Ты нарисуй её портрет на листке… М… Выколи глаза иголкой… М… Ну, плюнь, если хочется, а потом сожги. Держи листок в руках и смотри, как её, как ты говоришь – «рожица» корчится в огне и превращается в пепел. А потом пепел вон в пепельнице разотри и развей по ветру в окно. Мстя, такая. Уверен полегчает, – Вовка чмокнул «мегеру», разбушевавшуюся в носик, – Всё, всё, давай, рассказывай по порядку вдумчиво и с расстановкой, что там у тебя на экзамене случилось?

Наташа Аполлонова вскочила с кровати, проскрежетавшей панцирной сеткой, и подошла к открытому окну. Глаза больше зелёные молнии не пущали, даже лёгкая улыбка на губах появилась.

– Это как в вуду этом? Ты про негров рассказывал? Так? – выпускница повернулась затылком к солнцу и заплаканным носиком к Фомину.

– Точно. Можно ещё из пластилина куколку вылепить… Только там, кажется, нужны её настоящие волосы… Ты не вырвала ей космы?

– Дурак. Я нарисую.

– Хорошо. Давай, всё же расскажи, что там случилось. Двойку получила?

– Нет. Пятёрку!!!

– …

– Ладно, по порядку, так по порядку.

– Ты, радость моя, сядь. Вот так. Руки на колени пристрой, пуговку мою отпусти, а то оторвёшь и рассказывай. – Фомин усадил Наташу на кровать скрипнувшую и, сложив ей руки на колени, сам отсел чуть, любуясь икебаной сооружённой.

– Галина… гадина такая… Петровна… Она тётка Толику Козлову. Сестра его матери, кажется? Или двоюродная сестра? Не помню точно, как-то хвастался урод этот. Она, как Козловых в Казахстан отправили, невзлюбила меня. Будто это я во всём виновата. Вечно всякие сложные вопросы задавала, оценки пыталась занизить…

– А чего мне не говорила? – Челенков в самом деле удивился, так-то Наташа ему про все школьные новости обязательно рассказывала, словно он бывший её одноклассник и ему до коликов печёночных интересно, что же после его ухода из школы там происходит. А тут оказывается у них вражда теперь с историчкой, а он и не знает.

– А что ты сделал бы? – вскинула зарёванную рожицу школьница великовозрастная. Один год пропустила ведь, когда была в эвакуации. Вот и закончила школу в девятнадцать лет.

– На самом деле?

– Я маме говорила, и она сходила, директору пожаловалась. Хуже не стало, но и лучше тоже. Приходилось к каждому уроку готовиться, как к экзамену. Обязательно могла спросить и двойку поставить, если не готова.

– Ну, тоже стимул…

– Правда. Это сегодня и помогло. Я учебник весь наизусть знаю.

– Так, что на экзамене-то случилось, из-за чего слёзы? Тем более, говоришь, пятёрку получила? – Фомин погладил всклокоченного воробушка по голове.

– Я первой в класс зашла. Подошла, тяну билет. Бесполезная абсолютно работа, потому что понятно, что спрашивать меня мегера будет по всему учебнику. Даже за прошлый год, который давно сдан. Села, стала готовиться.

Пишу на листочке и слушаю, как по своим билетам отвечают, заикаясь, остальные. И как Галина Петровна ставит тройки просто за то, что они помнят имена Маркса и Энгельса. Когда написала ответы, пыталась идти отвечать, а родственница козловская меня на место отправляет и другого вызывает. Четыре раза не давала мне сесть отвечать, удерживая меня полтора часа в классе. Я даже рожицы начала уже на листочке рисовать. И снова красивым почерком переписала ответы. Наконец, снисходит мегера до меня. Сажусь. Попалось мне по билету революция 1905 года и борьба с басмачеством в Средней Азии.

Рассказываю всё, что написала, Галина Петровна начинает вопросы не относящиеся к билету задавать, я даже заметила, как на первых партах за мною Танька и Олег записывают, видимо по их билетам уже отвечаю. А мегера злится, потому что держусь я спокойно, хоть внутри и кипит уже всё, отвечаю уверенно, громко. В середине моего ответа Галина Петровна встаёт, не извиняясь, молча выходит из класса, и также молча возвращается с кружкой чая. Говорит: «Продолжайте Аполлонова, чего вы тяните, другие ещё есть экзаменуемые». Я продолжаю отвечать, уже на второй вопрос билета. А она достаёт из ящика стола две печеньки, разламывает их на кусочки, один кусочек мочит в чае и начинает его медленно рассасывать, с таким мерзким звуком. С присвистом и чмоканьем. Прямо при мне. Потом выплёвывает его обратно в чашку. Снова в ящик лезет и достаёт оттуда ложечку, и ею вынимает кусок печенья из чашки и начинает его демонстративно так жевать. Всё это медленно и прямо напротив моего лица. Даже брызги от чашки, когда она туда кусок выплёвывала на меня попали. Зрелище ужасное, отвратительное. Как меня не стошнило, до сих пор не понимаю. Усики ещё её противные в крошках печенья и сейчас перед глазами. Бр-р.

Бесит она меня всё больше, но я стараюсь только в листок глядеть и продолжаю отвечать. Не поддаюсь на её ужимки. Долго отвечаю. Она снова вопросы начинает не по билету задавать. И вижу, как беситься начинает мегера, начинает меня перебивать и сбить пытается. А я всё так же медленно и громко отвечаю. Сама своим поведением заставила меня весь учебник наизусть выучить.

В это время заходит завуч, садится рядом. Мегера подчёркнуто громко начинает с ней разговаривать, кидая мне при этом: «А ты продолжай». Продолжаю, хотя она меня не слушает. Завучу – Ирине Ивановне неловко, она дважды пытается закончить разговор и уйти, но Галина Петровна специально её задерживает. Вопросы какие-то задаёт. А я продолжаю рассказывать.

Тут завуч уходит. Мегера опять мне дополнительные вопросы начинает задавать. А у меня от напряжения уже голова болит и в туалет хочется уже больше трёх часов в классе сижу. Держусь из последних сил. И тут на счастье входит директор. Или не на счастье, а потому, что ему Ирина Ивановна рассказала, как истеричка меня пытает. Он зашёл и встал у неё за спиной. Мегера снова нервничать начинает. Смотрит на меня своими крысиными глазками. И говорит: «Даже не знаю, что Вам поставить…».

– Кхм, – кашлянул директор у неё за спиной.

Мегера оборачивается, вздыхает, делает такую снисходительную рожу и говорит:

– Иди Аполлонова, пять тебе, авансом. Учи лучше Историю, но раз ты идёшь на золотую медаль, то не буду тебе портить аттестат. Пять уж так и быть поставлю.

Я бегом в туалет. И час там ревела. А потом к тебе. А ты даже не пожалеешь меня! Смеёшься.

Вовка подсел поближе к медалистке будущей, прижал её головку к груди, погладил по золотым волосам.

– И это только начало, Наташик. Ты даже не представляешь, что творится в кругах, куда ты так рвёшься.

– А ты представляешь? – хлюпнула.

Челенков представлял. Наслушался от одноклубника и старшего товарища Игоря Нетто женатого на актрисе Ольге Яковлевой.

– Ничего хорошего.

Событие второе

Каждый спортсмен имеет того тренера, чьи издевательства над собой согласен выносить.

– Артист, а ты не знаешь, почему в футбол одиннадцать человек играют, а не десять там или двенадцать, – Соловьёв с группой поддержки за плечами остановился перед чеканящем мяч Вовкой.

Челенков, как это ни странно, знал. В газете как-то прочёл во время пребывания в Англии на какой-то игре Спартака, что одиннадцать – это количество жильцов в Итонском колледже в комнате общежития. Тогда ещё удивился. Странные комнаты и странное количество людей в комнате. Наверное, десяток и старший. Возможно преподаватель? В наших общежитиях при институтах обычно четыре человека проживают.

В той же газете и другие интересные были факты из истории футбола. Там поле ограничивалось двумя сотнями ярдов в длину и сотней в ширину. А это ни фига не мало. Сто восемьдесят метров на девяносто почти. Как можно на таком поле играть? Вымрешь. Ещё нужно было после каждого забитого мяча воротами меняться. Фёдор представил себе это действо. Вратарям – киперам, нужно было по двести метров почти пробегать после каждого гола, а чего, чтобы ноги не атрофировались. Самым же весёлым правилом, вычитанным тогда Челенковым было отсутствие судьи в поле, даже вообще судьи. Футбол – это игра джентельменов, зачем там ещё какой-то ненужный судья. Никто не собирается нарушать правила. Про вратарей ещё одна вещь Фёдору запомнилась. До 1910, кажется, года вратарь мог находиться с мячом в руках на любом участке поля. Они этим и пользовались во всю. Как баскетболисты доводили мяч до центра поля и забивали дальними ударами гол своему визави на других воротах. Вот тогда и произошёл случай с двумя вратарями, которые таким способом друг другу голов назабивали. Пришлось менять правилу и рисовать известью вратарскую площадку.

Подошли к нему динамовцы маститые неслучайно. Фомин сам подставился. Ходил же, расспрашивал всех, кто ездил в турне по Скандинавии в 1947 году и записывал в тетрадку. Якушин потом его и спросил, когда разминались после того, как в Москву вернулись с югов, а чего такого полезного ты Артист узнал? Вовка начал рассказывать про вбрасывание, про то, как отсечь высоких шведов и финнов во вратарской при угловых, про слабую физическую подготовку соперников. Целая политинформация получилась.

– А ты же Фомин английский знаешь? – сделал странный вывод Хитрый Михей.

– Немного знаю, – не понял резкой смены темы Вовка.

– Будешь политинформатором у нас. Готовь на следующую неделю доклад про мировой футбол.

– Да у меня времени нет, игры, молодёжка, съёмки фильма! – попытался отбрыкаться Фомин.

– Ты комсомолец, Артист? Комсомолец. А я коммунист – старший товарищ, считай это твоё комсомольское поручение, – Хитрый Михей на то и хитрый. Чего тут можно возразить?

Вовка сходил в Ленинку и взял несколько газет английских порылся и осветил для народа совершенно запутанную даже для самих великобританцев систему… Да даже слова такого нет, чтобы охарактеризовать сложнейшую схему, по которой в королевстве великобританском играют в футбол. Там в прошлом веке даже свой чемпионат мира проводили. Правда, участвовали в нём в основном только сборная Англии и Шотландии.

Потом подготовил справку, что ли, по будущему Чемпионату Мира в Бразилии. И неожиданно стал авторитетом в истории футбола у народа. Теперь ходят разные каверзные вопросы задают. На некоторые, как про одиннадцать футболистов в команде Вовка ответы знает, а на некоторые нет. Записывает. Обещает найти. Сегодня вот после того, как Челенков рассказал про общежитие в Итон-колледже, Карцев озадачил его вопросом: «А какой самый большой счёт официальный»?

Придётся искать. Ответ Челенков знал. Или почти знал. Точно не помнил счёт, но огромный. Там в начале двухтысячных где-то в Африке, кажется, интересная история произошла. Судья то ли удалил кого-то неправильно, то ли гол не засчитал и в результате игроки «обидевшейся» команды стали себе голы забивать. Начинают с центра, пасуют назад и забивают себе. И так почти два тайма. А судья тоже в позу встал и все голы засчитывает. Только это произойдёт через пятьдесят с лишним лет. А сейчас. Как-то на политинформации, когда они ещё за сборную СССР играли против… Германии, кажется, или ГДР, приходил к ним настоящий политинформатор и рассказывал о матче футбольном перед войной в чемпионате Германии, когда Австрия уже вошла в состав Германии. И фашисты там сразу всех евреев в концлагеря отправили, а там в одной из команд в Австрии был клуб, в котором большая часть игроков была евреями. Их заменили на пацанов, и они поехали с Мюнхенской Баварией, вроде, играть. Тоже счёт точно не помнил, но пацаны проиграли грандам, больше двадцати мячей пропустив.

Событие третье

Чтобы вы мне сильно не завидовали, я прячу свой шикарный пресс под слоем жирка.

Чемпионат СССР в 1949 году снова можно назвать экспериментальным. В прошлом году играли, если начало чемпионата оставить за скобками, четырнадцать команд в первой группе, а в этом в «высшей лиге» будет играть восемнадцать. Сразу плюсом четыре команды добавились. Во второй группе тоже команд добавилось, и там создали суперсложный, разбитый на зоны, чемпионат, после которого, из победителей зон составят ещё один чемпионат, чтобы одну команду определить, которая будет играть в первой лиге или группе.

У всех команд почти он (чемпионат) начинается 17 апреля и только «Динамо» Москва и Куйбышевские «Крылья Советов» начнут его 22 апреля и не в Куйбышеве, как по турнирной таблице положено, а в Тбилиси. Весна 1949 года выдалась холодной и плюс пошли в Спорткомитете динамовцам навстречу, как базовой команде сборной СССР, и из Ташкента динамовцы поедут играть в теплый Тбилиси с приличным газоном, а не в Куйбышев с картофельным полем вместо стадиона.

Фомин на эту игру не попал, нога побаливала после матча с основой и с Якушиным поругался и ещё начальники из Спорткомитета аж загорелись посмотреть, как тренер Молодёжки проводит тренировки для пацанов. Чем неделю в Москве и занимались. Вовка гонял своих в хвост и в гриву два раза в день, а Савин и Романов, побитые Аполлоновым, сидели в дождевиках поверх пальто на трибуне с блокнотиками и карандашами.

Двадцать четвёртого апреля динамовцы вернулись в Москву с победой. В тяжёлом матче при практически пустом стадионе они с минимальным преимуществом 1:2 выиграли у Крылышек.

Якушин вернулся не радостным. Во втором тайме, как и в игре с Вовкиными подопечными, мужики сдохли и еле таскались по полю. Разве Бесков Константин неплохо себя чувствовал. Михаил Иосифович представил, что бы произошло, отправься они, как и положено по календарю, в Куйбышев. Там на мокром кочковатом поле правильно на жаргоне, именуемом «картофельным полем», в грядках все бы и легли.

И теперь следующий матч будет второго мая здесь на Динамо. Без всяких преувеличений этот матч в первом туре будет решающим. Они вновь, как и осенью, встречаются с ЦДКА и там будет отдохнувший и подлечившийся за весну Бобров.

Фомин двадцать пятого пришёл на тренировку основы и даже за дубль поучаствовал в междусобойчике. Дубль выглядел ничем не лучше. Вовка с собой прихватил Вальку Жемчугова и вдвоём они больше сделали, чем вся остальная команда. Оба забили Хомичу по мячу, а вот Саная, стоящий в воротах дубля умудрился отстоять их в неприкосновенности.

– Фомин, зайди, как помоешься в тренерскую, – поймал его за майку у раздевалки Якушин. – Что за сказки мне тут опять про тебя рассказывают? Нельзя на два дня одного оставить.

Вовка предчувствовал, что Михаилу Иосифовичу его очередное «рацпредложение» не понравится. Пенальти предложил он Савину бить в том случае, если матч закончится вничью. Идея главному в Спорткомитете «футболисту» понравилась, и он обзвонил уже всех тренеров, и предложил в недельный срок прислать обоснованное согласие или несогласие в Спорткомитет.

Вовка вспомнил о досадном случае, когда подброшенная монетка лишит сборную СССР первого места на Чемпионате Европы и отдаст золотые медали итальянцам. А ещё помнил про сотни договорных матчей, когда за спинами футболистов тренеры и прочие функционеры от спорта договаривались на ничью, подрывая у футболистов желание играть и побеждать. Пока этого нет. Пока все максималисты. Тем более сейчас, и надо сделать так, чтобы ничьей не было вообще в футболе, чтобы ни у кого даже мысль не родилась договорняк этот осуществить.

Получится у СССР, который в случае выигрыша Мундиаля станет законодателем мод в футболе, и ФИФА примет решение проталкиваемое Гранаткиным и Савиным сделать это нормой и для всех чемпионатов Мира и Европы.

А чтобы закрепить это решение в СССР сначала, Челенков предложил параллельно с основным чемпионатом СССР проводить чемпионат по пенальти. В конце матча, в независимости как он закончится, пробиваются командами пенальти, по правилам из будущего, сначала пять человек, а потом в случае равенства… Ну, все знают.

В этом кроме всего прочего был огромный плюс. В командах выявятся штатные пенальтисты и все в целом футболисты будут этот навык оттачивать. Сейчас тренеры ему вообще внимания не уделяют.

– Хорошо, Михаил Иосифович зайду. Только у нас же политинформация сегодня после тренировки.

– А? Ну, да. Ладно, после политинформации поднимемся.

Глава 2

Событие четвёртое

Наши футболисты научились забивать… И забили на тренера, а потом и на матч.

– Фомин, будешь играть против армейцев с самого начала матча, с первого тайма. Выйдешь на правый край в нападении, – Якушин провёл рукой по щеке, проверяя видимо, не пора ли бриться. Тут надо отдать должное человеку, оценил уже давно динамовского тренера Челенков, по два раза в день издевается над собой Михаил Иосифович, опасной бритвой физиономия на прочность испытывая. Всегда чисто выбрит, хоть в Москве, хоть в поездках по стране. Интеллигент в хорошем смысле этого слова.

– Михаил Иосифович, я могу совет дать? – Вовка кивнул «правильному» решению тренера.

– А я так и собирался. В воротах Третьяков будет. Тем более в Тбилиси Хома в штангу плечом врезался, – Якушин, проверив щёки, задрал голову и гладкость шеи проверил.

– Конечно. Я про другое. Владимира Ильина замените на Вальку Жемчугова из моей молодёжки, мы с ним сыграны. Наработочку одну отрабатывали всю неделю. Может и не представится случай… Мы штрафной не пробивали, а разыгрывали. Ничего нового. Просто до совершенства доводили.

– А чего не всю команду? – проверив выбритость физиономии, собрал её в складки, поморщившись, словно уксуса хлебнул, тренер Динамо.

– Это надо делать во втором круге. Сюрприз будет.

– Ты, Артист, меру-то знай. Жемчугова? Ну, не тот матч, чтобы эксперименты проводить, но чёрт с тобой. Видел вчера вашу игру, молодцы… Вот, блин, видишь, не ругаю тебя, а хвалю. А с ногой проблем не будет? У тебя? – Якушин подтянул к себе листок с составом команды на матч второго мая.

А завтра было Первое Мая – праздник, и Динамо тоже пойдёт на демонстрацию. Два праздника за два дня будет у москвичей. Сначала демонстрация с последующими застольями в квартирах и на дачах, да даже и во дворах, а потом на следующий день грандиозный матч футбольный, где сцепятся армейцы с динамовцами. Безо всякого сомнения на семидесятитысячный стадион Динамо соберётся не менее восьмидесяти тысяч болельщиков, и ещё несколько тысяч будет стоять возле стадиона и шикать на таких же невезунчиков, чтобы не мешали слушать репортаж Синявского, хоть не увидеть, так услышать про матч. А после окончания матча постоять и подождать, когда через служебный вход выходить будут герои или антигерои этого прослушанного матча. Футболистов народ сейчас любит не меньше киноактёров. Ещё проверить надо, кто более популярен Бернес или Бобров Сева?

– Нет, Михаил Иосифович, вроде прошло всё… Если костоломы в защите у армейцев не добавят, то пробегаю оба тайма.

– Пробегает он! Не бегать надо, а играть и побеждать. Ладно, обговорили «ерунду» всякую, а теперь объясни мне, что опять за завиральная идея с пенальти? Зачем это нам? И зачем это тебе?

«Смерть одного человека – трагедия, смерть миллионов – статистика».

Одна из самых известных цитат, ошибочно приписываемых товарищу Иосифу Сталину. На самом деле это высказывание из романа «Черный обелиск» немецкого писателя Эриха Мария Ремарка, написанного в… Ну, в 1949 году точно ещё не написанному. Челенков хотел с неё начать и тут только дошло до него, что ничего ещё Ремарк не написал. Придётся пожертвовать красивой фразой. Или ладно. Всё одно не проверить Якушину.

– Михаил Иосифович, тут в книге какой-то прочитал фразу интересную: «Смерть одного человека – трагедия, смерть миллионов – статистика». Это я про пенальти. Как узнать, кто лучший пенальтист команды? На тренировках отрабатывать? Конечно. Но тренировка, когда ты забьёшь – хорошо, а не забьёшь, так и ладно – это одно… не показатель. А вот когда ты стоишь перед вратарём и на тебя семьдесят тысяч смотрят, и от твоего удара зависит, скажем, судьба золотых медалей – это совсем другое. Эмоции всякие, мандраж. Ответственность на плечи давит и мозг паниковать заставляет. То же самое можно и про голкипера сказать. И на него смотрят, и он мандражирует! Так вот… Нужно эту процедуру из трагедии перевести в статистику. Если бить пенальти по окончанию каждого матча, то и лидеры сами организуются и меткость повысится и не будут люди считать, что всё, не попадёт он сейчас и мир перевернётся, станет это обыденным делом. Статистикой. И вратарь будет к этому действу спокойно относиться… Как просто к очередному пенальти.

Хитрый Михей оставил проверку выбритости щёк на потом и вышел из-за стола, заваленного газетами и какими-то бумагами, без сомнения важными. Нет, «заваленному» не правильное слово. Лежали они все аккуратно, просто было их много. Весь почти старенький стол заложен, и заляпанного чернилами зелёного сукна толком не видно. Обошёл стол Якушин, хлопнул Фомина по плечу и прошёл к шкафу, открыл скрипнувшую дверцу и достал сверху старенькую затрёпанную папку. Положил её перед собой, развязал тесёмки и достал пару листов желтоватых из неё. Один вернул на место, а второй окинул взглядом и прочёл кусок Фомину, где всё, что сейчас Вовка наговорил, было написано, может чуть не в тех выражениях и без Ремарка, но суть та самая.

– Я в сорок пятом ещё предлагал. Тогда мне сказали, что дурь. А тебя выслушали и даже внедрять собираются. Я сейчас уже так не считаю, если честно, боюсь, что наоборот рутиной станет, привычкой и ответственности у футболистов не будет. Но приятно, что не ты один умный, я, оказывается, тоже не дурак.

– Если это сделать не просто рутиной, а ответственным мероприятием, то привычкой станет, а отношение останется, как серьёзному испытанию. Я же предложил по окончанию чемпионату лучшим трём пенальтистам первой группы медали выдать и призы разные, может газета «Известия» или Советский Спорт даже денежный приз назначит… – Челенков цели другие ставил, но главное не цель в данном случае, а движение к цели. И если такой авторитет, как Хитрый Михей его идею поддержит, то Спорткомитет точно внедрит пенальти после матчей (в том числе и ничейных) в жизнь.

– Чего ты меня уговариваешь. Я согласен и так, уже Савину позвонил, что хорошая идея. Всё, Артист, у тебя уже тренировка молодёжи началась. Иди проводи и завтра на демонстрацию не опаздывай. И чтобы со всеми своими регалиями на пиджаке был. Как ты говоришь: «Страна должна знать своих героев».

Событие пятое

Здоровому человеку спорт не нужен, а больному вреден.

В СССР было много футбольных матчей, о которых долго потом говорили болельщики, но даже среди них этот матч стоит на особицу. Он был первым! Он был первым футбольным матчем, транслируемым по телевизору. И ничего, что тех телевизоров толком ни у кого ещё не было. Пусть несколько сот человек… хотя, ведь в квартиры счастливых обладателей КВНов набилось столько народу, сколько они могли вместить. Так что можно и тысячами первых телезрителей считать. За день до этого была показана по телевизору прямая трансляция демонстрации трудящихся с Дворцовой площади в Ленинграде. И вот теперь репортаж из Петровского парка со стадиона Динамо. Если кто-то думает, что просто взяли и кусочек матча показали, ну, даже весь матч, то он заблуждается. Это было действом. Это было зрелищем.

Фёдор Челенков от приготовлений к этому мероприятию был отлучён. Он выпросил у Якушина два выходных и с помощью Стеши или Степаниды Гавриловны и присланных из кооператива «Уют» директором, а в прошлом полковником милиции Игнатовым Петром Ильичом, двух инвалидов, делал ремонт в генеральской квартире. Давно хотел побелку мелом в квартире стен изничтожить и поклеить обои или известью побелить. Всё времени не было или зима, не зимой же ремонт делать. А тут неожиданно из холодной дождливой весны, как по мановению волшебной палочки погода изменилась, и сразу лето настало. Первого мая температура поднялась до двадцати градусов. Словно по мановению этой же палочки почки на тополях, ясенях и берёзах полопались и выпустили свежие клейкие и одуряюще пахнущие весной листочки.

– Пора, – гаркнула Вовке в ухо тетя Стеша и Вовка решился. В качестве руководителя ремонта пришла Антонина Павловна Аполлонова, а в качестве мойщицы окон и основной отвлекающей инвалидов от работы стриптизёрши – тетя Света – молодая жена Вовки Третьякова. А чего, чтобы по подоконникам лазить Света засучила юбку и потом забралась на этот подоконник. Не вокруг шеста, конечно, но посмотреть есть на что. Чуть позже подтянулась Галина Шалимова, тоже Фомин выпросил у Якушина фельдшера и массажиста команды Динамо.

Игнатов прибыл первым на купленном кооперативом автомобиле Победа, удачно списанном в МВД, и, поскрипывая протезом, прошёлся по комнатам, трогая почти вытертые стены пальцем.

– Это же не твоя квартира, Фомин? Ты уверен? Куча денег уйдёт. Когда генерал Пономарёв из Германии вернётся? – протирая белую руку полотенцем и покачивая короткостриженой головой, остановился бывший завхоз МВД перед Вовкой.

– Не знаю. А чего, так что ли жить? Вечно перемазанный мелом весь. И надоело мне спать ноги высунув через прутья спинки, – Вовка тоже мазнул рукой по стене, посыпался мел на пол, а рука стала такой же белой, как у директор «Уюта». Теперь вдвоём полотенцем оттирали.

– Добро. Мы твою задумку с кроватью оценили. Необычно. Просто и необычно. Завтра закончим для тебя по спецзаказу длинную. А с этим антиквариатом что? – Пётр Ильич пошатал заскрипевшую красоту бронзовую.

– А можно её где-нибудь у вас на складе пристроить до приезда генерала? Вдруг он захочет вернуть её вместо моей задумки.

– Пристроим. В разобранном виде места не много займёт, только нет дураков это убожество на твою задумку менять. У меня уже на полгода вперёд очередь на эти кровати выстроилась.

Ничего экстраординарного Челенков не выдумал. Просто нарисовал обычную кровать, что стоит в любой квартире в двадцать первом веке. Две спинки, соединённые досками, фанера на подложку и пружинный матрас.Марина его рисунок превратила в чертёж, а резчики всякие розочки и купидончиков вырезали на спинках. Покрасили белой эмалью спинки, купидонов с цветочками бронзовой краской подзолотили. Ничем не хуже итальянских из будущего получилось. Чуть сложнее с пружинным матрасом, но кресла и диваны в СССР делали, так что изобретать велосипед не пришлось. Вместо поролона взяли не сильно толстый матик, набитый конским волосом.

Вовка изобретал кровать, для себя, устал спать с голыми ногами, просунутыми через прутья спинки генеральского раритета, привезённого из фатерланда. И оказалось, что богатеньким людям его кровати нравятся больше антикварный железок скрипучих, пришлось в кооперативе «Уют» ещё один цех открывать. Даже два. Изготовление матрасов требовало швей и по материалу, и по коже.

– Пётр Ильич, а вы с покупателей не пробовали вымогать старые железные кровати? – узнав о таком нашествии покупателей наморщил лоб Челенков.

– Зачем? В металлолом сдавать? – хмыкнул тогда бывший полковник.

– А…

– Стоп! Ну и жук ты Фомин! Ну и жук! Ремонтировать и продавать желающим. Эти железяки тоже, кто победнее с руками оторвет, а уж такую как у тебя с двумя руками. Ох, и жук. А только зачем их хозяевам нам отдавать? Они их сами продать могут?

– Ну, не думаю, что Симонов с Серовой, например, будет кроватями торговать. Ему проще, если вы эту сами установите, а его старую заберёте. И потом можно опцию сделать, кто сдаёт старую железную кровать, тот продвигается в очереди вперёд.

– Фомин, я же думал, что тебя к нам из коммунистического завтра прислали, так ты на наших пацанов не похож. Ошибся. Ты американский шпион!

– Меня сам Абакумов… с Власиком проверяли.

– Не поспоришь. А всё одно ты странный комсомолец. Мне бы такое в голову просто не пришло. А я сам знаешь, где работал, и как раз меня там жуком обзывали. А я блоха рядом с тобой. Ты просто жук-олень.

Уходя утром из квартиры второго мая, Фомин тяжело вздохнул. Разрушать не строить. Тут и действительно на неделю работы с этой побелкой стен. Известь на мел не ложилась. Пришлось отдирать штукатурку и штукатурить заново.

Самое плохое в этом ремонте, что клады генеральские приходилось всё время перепрятывать сначала. Пока, наконец, он все эти золотые монеты и картины с фарфорами не перевёз на время в домик к Третьякову в Красногорск.

Событие шестое

Сегодня сорок минут провёл на беговой дорожке, возможно завтра попробую её включить.

Телевизионщики прибыли на стадион Динамо чуть ли не раньше Фомина, а он к восьми часам приехал. Матчи матчами, съёмки съёмками, а утреннюю тренировку Молодёжки никто не отменял. Матч исторический назначен на четыре часа вечера, а, значит, второй тренировки не будет, так что утреннюю Челенков решил провести серьёзную, до потери пульса, чтобы народ не расслаблялся.

Прибыл, а на стадионе уже дым коромыслом. Синявского, который должен вести телевизионный репортаж среди этих товарищей не оказалось. Это были техники, электрики, распорядители всякие с осветителями и прочие подсобные рабочие. Руководил новаторами суетливый мужик в берете на лысой почти голове. Берет такой чёрный чегеваровский. Почему лысый, в смысле, как Вовка определил, что лысый, а просто этот чегеваровец через каждую минуту его снимал и пот с лица вытирал, потом бил о ногу и снова надевал. Вот в эти минуты лысина и поблёскивала в лучах восходящего солнца.

Камеры было две. Одну телевизионщики решили поставить на гаревой дорожке почти по центру поля, а вторую недалеко от одних из ворот. И тут началось. Оказалось, что эти идиото-патентато, ну электрики на стадионе Динамо не подвели электричество ни к гаревой дорожке, ни к воротам. Дебилы конченные. Начали служители неизвестной в Греции музы раскручивать привезённые с собой кабеля и цеплять к проводам, что вели к прожекторам на углах стадиона. Проделывали прибывшие на Динамо кудесники голубых экранов это громко самовыражаясь и с предпочтением не совсем нормативной лексики. Естественно, длины кабелей не хватило. А у идиото-патентато одни сплошные обрывки, и нет стометровых кабелей. Начали скручивать из кусков, под мат и заламывание рук главного у киношников. Берет лоск потерял быстро, как и форму.

И тут приехала на стадион конкурирующая контора. Съёмки фильма про футбольные финты подходили к концу, осталось снять несколько эпизодов на самом стадионе, и игру Динамо с какой-нибудь командой, где Фомин должен продемонстрировать свои финты в деле – в игре. Если честно, то Вовку выбор матча смущал. Финты против костоломов – защитников из ЦДКА – это квест. Можно из него целым и не выбраться. Ноги оставить на поле. Кроме того – это же, как ни крути, лучшие защитники страны, и «обмануть» их в разы сложнее, чем какую ни то команду из Прибалтики.

– Может следующую игру снимите? – подошёл забоявшийся Вовка к режиссёру.

– Не ищи, Фомин, лёгких путей в жизни. Народ у нас грамотный и поймёт, что ты против слабаков свои финты крутишь. А ты вот против настоящих мастеров изобрази. Другой эффект. Согласен? – и грозно на Вовку чёрными глазами зырит, извечной тоски еврейского народа Челенков в них не узрел. Узрел вызов, подначивание, смешинку. Врут про тоску писатели. Или она позже появится, когда сбегут с Родины в поисках лучшей жизни и найдут вечную войну.

– А если не получится? – не то, чтобы Вовка в себя и своё мастерство не верил, просто хотел финт изобразить красиво, а тут против монстров играть, получится ли?

– Не получится, снимем следующую игру. И вера моя в тебя упадёт, – пригрозил ему режиссёр и пошёл ругаться с телевизионщиками. Место, которое он присмотрел у ворот, эти новаторы хреновы заняли.

Вовка вместо того, чтобы пацанов гонять, сам загонялся. Вместо пацанов стал «тренировать» себя, стараясь в спарринге со своими ребятами отработать «перед смертью» ещё раз все пять финтов. И тут оказалось, что Альберт Гендельштейн, который решился снять этот фильм, хотя был документалистом, а не гуру игрового кино, в тайне от Фомина настроил камеру и стал снимать, как Вовка отрабатывает финт «бабочка».

– Володя, ты ещё раз повтори! – выбежал зять Утёсова на совсем ещё не зелёный газон и дёрнул Фомина за рукав футболки.

– Я же отрабатываю только.

– Вот и отрабатывай. Будет из чего выбирать. Жаль трибуны пустые. И эти халтурщики в кадр, как специально, залазят.

На этом тренировка и закончилась почти. Молодёжь динамовская разбилась на группки и стала на радость режиссера отрабатывать финты. Вовка только через час, когда ноги стали отваливаться, понял, что и он идиот, как и электрики стадионовские. Патентованный. Ему вечером играть в тяжелейшем матче, а он столько сил угробил. Плюнул на просьбу режиссера, повторить ещё раз «русскую мельницу» с этим высоким голубоглазым пареньком, очень фотогеничным, и чуть не бегом бросился в раздевалку мыться. Нужно было к четырём часам восстановиться. А ещё поесть надо. А ещё… Блин, когда этот день закончится?!

А суета сует и день суетливый только начинался.

Глава 3

Событие седьмое

Не занимаюсь спортом потому что мое тело совершенно!… Совершенно не готово для занятий спортом.

Не каждый раз такое бывает перед матчем. Решили где-то там на самом верху устроить народу настоящий праздник. И самое интересное, что это именно так и выглядело. Нет. Это именно праздником и было. Не известно, подсмотрели организаторы действо на олимпийских играх или сами додумались… А может, наоборот, увидев этот телевизионный репортаж олимпийские чиновники решили собезьянничать, но Челенкову происходящее на стадионе больше всего наполнило открытие Олимпиады в Москве в 1980 году.

Началось с того, что из динамиков грянул гимн СССР и два капитана команд, от динамовцев – чемпион Москвы 1948 года Груздев, а от ЦДКА – Алексей Гринин вместе стали поднимать флаг СССР на флагштоке над стадионом. А потом, точно, как на олимпийских играх, футболисты московских футбольных команд с флагами своих обществ, ведомые капитанами и тренерами совершили круг по гаревой дорожке стадиона в Петровском парке. И всё это под марши и спортивные песни, несущиеся из динамиков по углам стадиона установленных, и под приветственные крики Синявского из комментаторской будки.

Первыми на гаревую дорожку вышли футболисты Динамо со своим бело-голубым флагом, который высоко вздымал над головой Соловьёв, следом за ним с хрустальным Кубком СССР по футболу шёл Константин Бесков. Молодёжка шла следом за дублем, и на этом динамовцы не заканчивались, гордо, размахивая флажками шли мальчишки разных возрастов.

За динамовцами шли со свои флагом армейцы, потом спартаковцы… Вообще Фомин как-то над этим не задумывался, но в Москве оказалось очень много спортивных обществ, имеющих футбольные команды.

Локомотив, Крылья Советов, Торпедо, Трудовые резервы и ещё какие-то. Вовка был в колоне и потому всех даже и не видел. Футболисты заполнили весь стадион, а из подтрибунных помещений всё продолжали выходить и выходить новые команды.

А потом всё команды стали так же проходя по гаревой дорожке покидать стадион. В 15–55 на поле под фанфары на поле стадиона вышли главный судья матча Латышев и двое его помощников Архипов и Моргунов. В 16–00 на радиоузле стадиона включили Красную площадь и семьдесят тысяч болельщиков услышали бой курантов на Спасской башне Кремля. Латышев свистнул и на поле двумя цепочками стали выходить динамовцы и армейцы, ведомые капитанами. Игроки обменялись букетами цветов, которые тут же унесли с поля мальчишки, капитаны разыграли монеткой, кто первый бьёт по мячу и заслуженный мастер спорта СССР центральный нападающий команды ЦДКА Григорий Федотов ввёл мяч в игру.

«Внимание, наш микрофон установлен на стадионе Динамо», – раздался над стадионом, чуть притихшим, голос Синявского, и игра началась.

Вовка Фомин с Синявским был знаком, даже интервью ему давал после победы Динамо в Кубке СССР по футболу, довольно высокий, худой мужчина лет пятидесяти с пробивающейся сединой. Человек, как человек. А вот сегодня шествуя в колонне футболистов на параде рядом с Хитрым Михеем узнал от того несколько удивительных фактов про известного комментатора. Так-то если оценить с высоты двадцать первого века, так монстр просто, рядом с которым поставить некого. Начать, перечисляя его подвиги, в прямом смысле этого слова, с того, что именно Синявский взял в плен Паулюса. Не один, понятно. Тот, в смысле фельдмаршал, через посредников заявил, что готов сдаться только генералу. Нашли наши генерала, и он пошёл в бункер, где Паулюс сидел, а вместе с ним и Вадим Синявский. Фельдмаршал увидел человека в штатском среди людей, пришедших принимать его сдачу, и спросил, мол кто таков?! Корреспондент с радио?! Попросил избавить его превосходительство высокое от корреспондента. Синявского отвели в соседнюю комнату, и он начал давать репортаж в Москву. И тут его прерывают, и говорят… В общем начал для Москвы репортаж, а закончил репортажем на весь мир. Пустили этот репортаж сначала на Европу, а потом и на Америку.

– Он потом и с Красной площади вёл репортаж с Парада Победы, а седьмого ноября 1941 года тоже с Красной площади, когда участники парада потом шли защищать Москву, – Якушин закрыл себе левый глаз, – А ты, Артист, знаешь, что на левый глаз Синявский полностью слепой, а правый еле спасли ему в Москве. Он с Малахова кургана из Севастополя в 1942 году репортаж вёл, а тут мина рядом разорвалась. Еле успели на самолёте в Москву вывезти. Героический человек!

– А почти невидно. Я думал просто щурится от света так, когда он у меня в прошлом году интервью брал, – Вовка почти кричал, такой гул над стадионом стоял.

– А ты…

– Михаил Иосифович, а вы можете с Вадимом Святославовичем переговорить, чтобы он к нам на тренировку Молодёжки пришёл и про войну, про Паулюса и Севастополь рассказал. Ребята же молодые и про войну с удовольствием послушают.

– Переговорить? Ну, попробую. Давай так, забьёшь сегодня гол с помощью своих финтов, и я договорюсь с Синявским. Замечательный повод будет. Заодно расскажешь ему про свою идею с пенальти, уверен ему понравится, а если он в газету об этом статью напишет и поддержит, то сто процентов, что и Спорткомитет это утвердит. К его мнению там прислушаются. А то я тут с некоторыми тренерами разговаривал, многие дуростью считают. А в Спорткомитете, кто больше двух лет работают, помнят, как мою идею в 1945 году зарубили.

– Гендельштейн от меня тоже финта требует. Для фильма ему надо…

– Ох, задерёшь нос, Артист, на самом деле артистом станешь!

– Нет, Михаил Иосифович, не задеру, у меня цель выиграть кубок Жюля Римэ, а не артистом стать. Не задеру. А финт сегодня постараюсь сделать.

Событие восьмое

Многие люди едут в спортзал на машине, чтобы там походить на беговой дорожке.

Игру можно разделить на три совершенно не похожие друг на друга части. Первую можно обозвать: «навал коней». Армейцы всем коллективом рванулись вперёд, едва Федотов коснулся круглого. На предматчевой установке Хитрый Михей это предвидел, а потому вся команда, играющая в синих футболках, должна была отойти к воротам и поиграть в защите. Особенно Якушин остановился перед Фоминым и пальцем в него тыкнув предупредил:

– Ты, Артист, не исключение. Не выделывайся. Нужно первый их порыв остудить.

Сейчас, встав стеной у ворот, динамовцы в полной мере ощутили правоту тренера. Удар по воротам следовал за ударом. Еле успевали защитник и вратарь переводить их на угловые. Если бы не Третьяков, то парочку и пропустить могли. Но Вовка длинный был сегодня на высоте. Да ещё Фомин ему подсказал:

– Не старайся мячи ловить, отбивай ногой или рукой.

Именно этим Третьяков минут десять и занимался. Фомин выделил себе правый кусок чуть позади нападающих армейских и оттянулся к самой кромке поля. Потому, мог время от времени, когда круглый перелетал на ту сторону огромного овала наблюдать происходящее со стороны. И оно его радовало. Ничему кони не научились. Они играли в футбол. Каждый играл, и Федотов, и Бобров, и остальные нападающие и полузащитники армейцев. Только капитан ЦДКА Алексей Гринин пытался играть в пас. Но один в поле не воин. Девять остальных футболистов в красных футболках демонстрировали индивидуальное мастерство. Дриблинг показывали зрителям на трибунах, обводку пытались обводить, били пушечными ударами по воротам и просто пушечными ударами, куда бог футбольный пошлёт.

– Фомин! Ты проснись! – услышал сквозь рёв трибун Вовка, пробегающего мимо Якушина.

Не, Вовка не имел ни малейшего желания в эту мясорубку лезть. Один за одним валились люди на газон. По ногам лупили и защитники Динамо, и нападающие, и полузащитники ЦДКА. Пару раз круглый из этого навала выбирался Вовке Фомину под ноги и тогда, всё же стараясь следовать наставлению Хитрого Михея, Вовка пытался честно вести его к противоположным воротам. Не в пас играть, не думать даже, кому можно его отдать. Летел к воротам Никанорова, толкая перед собой круглого, сколько позволяли защитники армейцев. Иногда почти до ворот. Играть в пас было, если честно, то и не с кем, зато эти его проходы в стиле Стрельцова или Гарринчи позволяли защитникам Динамо отдышаться, а армейцам, всей командой за ним устремлявшейся, задохнуться. Пробеги восемьдесят метров на полной скорости, мало никому не покажется. А потом ещё ведь снова бежать к воротам Третьякова.

Длился этот первый кусок валидольного для семидесяти тысяч зрителей матча минут десять. Хотя, пусть даже, пятнадцать. Так как редкие контратаки, организуемые Блинковым и Фоминым кони тут же втаптывали в газон и снова резвились на половине динамовцев.

Конец наступил совершенно неожиданно. В очередную контратаку устремился по левому краю Блинков, его прорыв прозевали армейцы и их защитникам пришлось нарушать правила, сразу вдвоём вцепились было руками за синюю футболку динамовца. В будущем продвинутые футболисты бы в таком классном эпизоде обязательно упали и десять минут по газону катались бы, страшные муки изображая и выпрашивая у Латышева горчичник армейцам и штрафной себе. Но тут вам не там. Всеволод Блинков вылеплен был из другого теста. Сибиряк и участник знаменитого турне по Великобритании, а в 1945 году и капитан Динамо, он упал, против законов физики не попрёшь, но тут же вскочил, перевернувшись через голову и опять выцепив мяч у замешкавшихся армейцев понёсся к воротам ЦДКА. Плохо ли хорошо ли, но пока он кувыркался, одному из защитников армейцев удалось вернуться на свою половину поля. Он выскочил навстречу динамовцу, Блинков пробил, заметив несущегося по другому краю Фомина, а защитник решил, что лучший способ защиты – это волейбол и отбил летящий мимо него мяч рукой. Именно не задел, а умышленно отбил. Латышев, находящийся в нескольких метрах от этого нового волейболиста, свистнул и показал, что нужно вон с того места пробить штрафной.

Метров двадцать – двадцать пять на глаз определил Фомин и потихоньку потрусил к правой стойке. Но вовремя заметил, что он один, армейцы стали стенку выстраивать, а вратарь тоже далеко вышел из ворот, пришлось Вовке ретироваться, а то сейчас не дай бог к нему мяч Сева отправит.

Блинков манёвр Артиста заметил, оценил огромное пространство за стеночкой жиденькой из трёх армейцев и вратарём. И парашютиком отправил мяч им за спины. Класс. Лучше бы и сам Челенков не сделал. Единственный минус… Ну, сначала минус, тут же превратившийся в жирный плюс – это то, что мяч приземлился в пяти примерно метрах от ворот и очень неспешно к ним покатился. Весь стадион замер, оценивая скорость мяча и расстояние до ворот. А долетит ли та птица до середины Днепра? Докатится до белой черты? Никаноров бросился назад, понимая, что не успевает, прыгнул рыбкой, но каких-то сантиметров ему не хватило и мяч под оглушительное молчание трибун со скоростью пешехода пересек пока чётко видимую белую линию.

Вот тут стадион и взорвался. Ревели все. Болельщики Динамо громовым «Ура» и «Гол-л-л», а поклонники красно-синих улюлюканьем и свистом. А потом накатила и вторичная волна восторгов и недовольства – это тысячи «незрителей» за оградой стадиона услышали «Гол» из динамиков и тоже возбудились. А из окон счастливых обладателей КВНов крики распугали всех московских голубей и кошек к ним подкрадывающихся.

Событие девятое

Я завидую мужику, который каждое утро бегает вокруг дома. Кроссовки у него классные.

После пропущенного армейцами мяча игра поменяла знак. Теперь все перекочевали к воротам Никанорова и синие решили поквитаться с красно-синими. Тот же самый навал. Челенков плевался и матерился, пытался, вскидывая руку вверх, показать, что он открыт и можно попробовать раздёргать защиту армейцев, но всё это кануло всуе. Динамовцы решили показать зрителям, что они тоже владеют пушечным ударом. У них даже есть Соловьёв в нападении, у которого именно такое прозвище и если по чесноку, то вполне за дело. Один раз мяч мог закатиться в ворота, но не хватило везения. Конов почти с черты именно пушечным ударом запулил его, и мяч послушно полетел с первой космической в ворота. И врезался в штангу, чуть сорвавшись с ноги перешедшего из Спартака в этом году в Динамо нападающего. Надо было чуть коснуться, там десяти сантиметров до черты не хватало, но удар – это наше всё. Встретившись со штангой, круглый с тем же самым приданным ему моментом полетел назад и врезался в причинное место оказавшегося у него на дороге Константина Бескова. Если бы не ракушка, что теперь имели все динамовцы, то актриса Валерия – Жена Константина сильно бы расстроилась. А так свалился будущий тренер Челенкова, постонал пару минут, продышался и снова бегать и пушечно по мячу лупить.

Это падение чуть накал страстей снизило и пыл динамовцев самую малость поубавило, но до трескучего финального свистка, отправившего команды на перерыв, синие футболки оккупировали правую половину поля и демонстрировали зрителям индивидуальное мастерство. Угловых было подано с десяток. Один раз и Фомину доверили. Он решил, раз матч снимают для кино, применить «Сухой лист», получается же изредка.

Не на этот раз. Виной тому небольшой дождик, что в районе обеда покапал на Москву. То всё солнце жарило, не по-весеннему, жарило в прямом смысле этого слова, на 16–00 было двадцать градусов тепла, а ведь на календаре второе мая, а потом словно из ниоткуда появились тучки, скучковались над Москвой, пролились тёплым и не сильным пятнадцатиминутным дождиком и рванули на Урал, снова солнцу Москву оставив. Только вот поле чуть намокло и мяч в конце первого тайма часть этой влаги впитал. Фомин разбежался от души и пробил с углового. И круглый послушно полетел в центр вратарской, там поменял направление и устремился к дальней штанге. Не хватило малости, чуть неправильно Челенков удар рассчитал. Мяч врезался точно посреди штанги и отскочив попал под ноги Сергея Соловьёва, который тут же его направил снова в ворота и опять штанга, только другая, круглый, обезумев совсем от такой чехарды, бросился на отошедшего в оборону Боброва и от его уже ноги улетел снова на угловой.

Второй раз у Вовки не получилось совсем. Мяч срезался и улетел чуть не на середину поля. Больше Фомину бить угловой не давали. Успехов и у Бескова, и у Соловьёва было не больше, так и ушли в раздевалку при счёте – один – ноль.

Самое интересное, что Якушин был игрой вполне доволен. Заниматься Артисту аудиотренингом не дал и вместо этого устроил разбор полётов.

– Хорошо мужики сыграли. И их порыв остудили и прижали вояк к воротам грамотно. Фомин только подвёл. Мог бы и забить с углового, а так придётся попотеть ещё пару десятков минут. Они выдохнутся скоро, а мы замены сделаем.

– А они не сделают? – почти спросил Челенков и только в последнюю секунду передумал. Даже рот себе ладошкой зажал.

Он результат первого тайма оценивал на тройку максимум. Таким грубым навалом, когда армейцы выстроили у себя в штрафной автобус, добиться результата нельзя. Нужно попробовать выманить красно-синих из штрафной, раздёргать их и, переводя мяч с одной половины поля на другую, попытаться вывести на удар человека, который будет хоть ворота видеть перед собой, а не частокол ног.

– Так, мужики, во втором тайме продолжаем играть в том же ключе. Фомин, если снова будут угловые, то ты бьёшь, первый раз почти получилось. Ну, и объясни мне, где же твои финты? – орлиный нос тренера уставился Вовке в переносицу.

– Какие финты в такой толкучке?

– А ты почему туда не лезешь, а в стороне стоишь? Ноги бережёшь?

– Михаил Иосифович, ноги я, конечно, берегу, но туда не лезу, потому что толку от этого не будет. Надо мой рост использовать, а мячи все нижние.

– Лодырь найдёт отговорку… Якушин бы и дальше наезжал, но тут в раздевалку никого не спросясь вломился зять Утёсова и сразу к Фомину с тем же вопросом:

– Где финты Володя? Ты обещал.

– А ну ка выйдите отсюда! – гаркнул на Гендельштейна Хитрый Михей. – Устроили из матча цирк. Кино!

Поражённый до глубины души таким поведением футболистика какого-то будущий канский или чей там лауреат открыл рот, выпучил глаза, потом закрыл рот, повернулся и на пятках и выскочил из раздевалки. Но своё дело режиссёр сделал. Пыл с Якушина сбил. Дальше пошло простое обсуждение, как забить гол в этой толчее, Фомин знал, но решил молчать. Скорее всего его знание не поможет. Тут ещё исполнители нужны пригодные для воплощения этого знания, а кроме молча сидящего с краюшку Вальки Жемчугова тут таких не было.

Глава 4

Событие десятое

«Рим строился не за один день, но это потому, что там не работал я».

Брайан Клаф

Стадиону в перерыве, да и телезрителям у КВНов, скучать организаторы этого спортивного праздника не дали. Савин, впечатлившись, как стадион реагирует на выступление фигуристок чешских на матчах по хоккею, решил распространить это и на футбол. С фигуристками – побежали. Уехали чешки и одна из них увезла кусочек разбитого сердца Севы Боброва. Не захотела выходить за него замуж и оставаться в СССР. Челенков приложивший руку к приезду чешских фигуристок, даже не сомневался, что этим русско-чешская дружба и закончится. Бобров тот ещё любитель сладенького и при фигуристке успевал крутить романы ещё и с двумя начинающими актрисами. При этом чуть ли не на глазах у бедной девушки.

Савин замену фигуристкам нашёл. На поле стадиона выскочили гимнасты и всякие пирамиды строили, подкидывали друг друга, сальто крутили и прочие кульбиты исполняли. Только воланов на запястьях у гимнасток не хватало, чтобы полной копией выступлений американок в перерывах их футболов и прочих соревнований стать. Фомин этой красоты не видел, когда они выходили на второй тайм на поле, гимнасты и гимнастки уже убежали. Ему потом Наташа рассказала с горящими глазами и захотела тоже гимнасткой стать.

Второй тайм был совершенно не похож на два предыдущих куска. Был настоящий футбол с атаками и контратаками, были и пушечные удары по воротам, но без автобусов в штрафной. А Фомина это не обрадовало, а ещё больше расстроило. В целом действо происходящее на поле напоминало дворовый футбол. Сначала двадцать человек толпой бегут в одну сторону, а потом так же активно несутся к противоположным воротам. Где пас? Где построение, защитники-то куда несутся на чужую половину? Задавать эти вопросы было некогда, приходилось участвовать и Вовке в этих забегах. Прервалось сие действо неожиданно, в районе штрафной площадке Латышев углядел касание мяча рукой одним из армейских защитников. Вовка был не очень далеко от этого места и точно видел, что касание было неумышленным, но судья указал на одиннадцатиметровую отметку. Бить пенальти поручили новичку Динамо Конову. Тот долго устанавливал мяч на круглый пятак, который так и норовил с него скатиться. Удар. Прямо по центру. Дёрнувшийся Никаноров вернуться в центр уже не мог, единственное, на что его хватило, это в падении отбить мяч. Получилось, что чуть ли не опять в ноги Конова. Тот не растерялся и пробил повторно. Два – ноль. У лежащего теперь на боку вратаря шанс не было никаких.

После гола армейцы собрались и попытались наконец наладить нормальную командную игру. И у них это вполне получилось. Капитан команды отдал мяч на подступах к штрафной бегущему параллельно Боброву, а тот через пять метров уже в штрафной площади перепасовал Алексею Гринину. В воротах был Третьяков, и он стал пятиться, явно неправильно оценив обстановку, гол был бы неминуем, но Радикорский попытался подкатом выбить мяч из-под ног армейского капитана, выбил, но в ноги Гринину тоже попал и тот кувыркнулся на газон чуть сам в ворота не залетев.

Этот пенальти был совершенно заслуженным, и пострадавший Гринин сам его пробил. Третьяков прыгнул в одну сторону, а армеец пробил в другую. Чуть сократили разницу ЦДКА и воспряв духом бросились вновь к воротам динамовцев. Увлеклись. Тот же Радикорский мяч и Боброва отобрал и куда-то вперёд, лишь бы подальше от ворот послал. К счастью, недалеко от мяча оказался Жемчугов, он отобрал его у, первым оказавшемся у круглого, защитника армейцев и пробежав пару метров отправил мяч точной выверенной передачей Фомину. Вовка был один на правой половине, далековато от ворот. Бить не имело смысла, а пасовать некому. Пришлось опять из себя Стрельцова изображать. Пробежав неспешно метров десять, Фомин стянул на себя всех защитников ЦДКА и, когда они уже почти прижали его к кромке поля, отправил мяч на противоположную половину совершившему рывок Вальке Жемчугову. Прямо на ногу положил. И тут Никаноров совершил самоубийственный бросок вперёд, а поняв, что не успеет, нырнул вперёд и обхватил руками ноги Вальке, ну, наверное, хотел мяч схватить, но получилось, что получилось. Жемчугов на полном ходу споткнулся и свалился на вратаря. Случай вполне себе курьезный. И главное, что это произошло за пределами штрафной. Латышев, наверное, посмеявшись про себя назначил третий в этом матче пенальти.

Жемчугов прилично врезался коленкой и бить доверили Бескову. Константин разбежался чуть не с середины поля и засеменив на последних метрах, не попадая ударной ногой, пробил слабо, но тут сработал замах, так сказать. Никаноров прыгнул, предполагая сильнейший удар вправо, а мячик подпрыгивая и никуда не торопясь заскочил в ворота прямо по центру.

– Да. Вот как после этого не устроить соревнования по пробитию пенальти? – сам себе проворчал под нос Челенков и побежал к центру поля.

ЦДКА в последний раз бросились в атаку. Почти всей командой. Только трёх защитников оставив на своей половине. Вовка не побежал на свою половину, словно предчувствуя, что вот и его время пришло. Кто-то из зашиты Динамо мяч отобрал у коней и отправил его дальним ударом почти Фомину под ноги. До ворот опять было далековато и опять совершенно некому отдавать. Но и противник был пока один. Защитник нёсся к Вовке чуть под углом. Просто идеальная позиция для русской мельницы или финта Зидана. Вовка тормознул мяч и катнул его чуть вперёд сам, показывая, что уходит вправо. Получилось замечательно. Защитник среагировал идеально, бац и он бежит мимо, а Вовка догоняет круглого.

Семьдесят тысяч зрителей, увидев такую красоту, взорвались криками и свистом, а Фомин повёл мяч к воротам. Отдавать по-прежнему было некому. К нему бежали с разных сторон два защитника красно-синих, но ворота были ближе, они точно не успевали, позади пыхтел обманутый им защитник, но и он не успевал. Один вратарь ЦДКА Никаноров бы на пути мяча и Вовки. И он тоже решил подыграть Фомину, выскочил из ворот и понёсся на врага расставив руки. Напрашивался финт Месхи или бабочка. Вовка ещё чуть подпустил Никанорова и зацепил круглого правой стопой поддернул его по ноге, а потом резко перебросил мяч через голову. Тут они с вратарём ЦДКА и встретились. А мячик приземлился, отскочил от небольшой кочки в изрытой вратарской армейцев, и, изменив направление, обманул ещё и защитника, заменившего в воротах вратаря. Тот пробил перед собой, а круглый засранец юркнул к ближней штанге и, спокойно отскочив от белой полосы, ударился в штангу, отскочил от неё и уже за спиной защитника влетел в сетку.

Ну, если это действо киношники засняли, то лучшего финта и придумать невозможно. Настолько всё красиво получилось. Стадион ревел от восторга целую минуту, а если бы Бобров, схвативший мяч, не понёсся с ним к центру поля, вводить его в игру, то и дальше бы скандировал: «Фомин! Фомин!». Даже скупой на похвалы Хитрый Михей Вовке палец большой показал, когда том мимо пробегал.

Событие одиннадцатое

«Перед каждым ударом по мячу должна быть мысль»

Деннис Бергкамп

В зале иностранной периодики Ленинской библиотеке Вовка Фомин оказался в сопровождении самого Романова. Или пусть будет наоборот, Аполлонов договорился, что Романов проведёт с собой Фомина и присмотрит там за ним, пока этот непредсказуемый товарищ будет готовить доклад. Так-то это смешно выглядит, если кому рассказать, скажем, в двадцать первом веке. Председатель Спорткомитета или практически министр, пусть и бывший, сейчас только заместитель, но ведь и будущий, не долго Аполлонову осталось спортом рулить, Челенков, когда точно это произойдёт не знал, но вскоре Аполлонов станет заместителем министра в МГБ, так вот, такая шишка и идёт в библиотеку, чтобы пацана семнадцатилетнего сопроводить.

Началось всё на следующий день после выигранного динамовцами матча праздничного у ЦДКА. Он так и закончился 4:1, армейца опять выстроили в штрафной автобус и доиграли матч отпинываясь. Их логику понять можно было. Три мяча уже за семь или даже десять минут не отыграть, тем более что никаких предпосылок к этому нет. Есть совсем даже противоположные предпосылки, а вот больше не пропустить – это вполне себе цель, так как при равенстве очков в конце чемпионата имеют значения забитые и пропущенные мячи. Зачем же усугублять ситуацию. И без того – полный разгром.

Вовка вечером пришёл к Аполлоновым, Наташа начала готовиться уже к экзаменам, и Фомин решил проверить, а как у неё с английским. Не виделись же месяц почти. Ну, и без английского соскучился по зеленоглазой школьнице.

Сидели после поцелуйчиков, чай с купленным Вовкой тортиком поедали, выхватывая куски из загребущих ручонок самой младшей Аполлоновой и тут, как всегда, дверь Аркадий Николаевич пинком открывает, и она брякает по оббитой старой покрышкой от порванного мяча железяке, что Вовка прикрутил к стене, спасая её от этого вандала.

– Володя, ты тута? – елейным голосом вопрошает отец, Председатель Спорткомитет и генерал-полковник в одном лице. Тон вопроса, да и тональность Вовке сразу не понравились. Чего-то натворил Советский спорт и начальнику его явно досталось на орехи? Ну, или завтра достанется. Вот такой была интонация. Предостерегающая.

– Будете тортик, папа! – решил шуткой чуть разогнать тучи Вовка.

– Я те дам папа, так дам, что ты сам папой стать не сможешь, – грозный генерал заскочил в кухню, но увидев перемазанных кремом дочерей, прямо при них экзекуцию решил не осуществлять.

– Пойдём со мной, сынок! – и рукой поманил. Или это воздушный подзатыльник отвесил?

– Может, сначала тортик попробуешь. Вкусный, – грудью встала на защиту Вовки Наташа. Ну, ничего так защита, ближе к троечке. Растёт.

– Нет, сначала мне этого провокатора расспросить надо. Нет времени.

– Вкусно, вот эти листочки зелёные кисленькие, – сообщила младшая, зачерпнув пальцем этот листочек и сунув его в рот.

– А мама где? – втянул воздух, пропитанный ароматами корицы и чего-то ещё вкусного генерал.

– Соседке кусочек понесла…

– Ай, отрежь, а ты Фомин… зятёк думай пока. Послезавтра мне Сам сказал доклад подготовить по Чемпионату Мира по футболу со всеми раскладами. Смекаешь?!

– Нет. У вас целый Спорткомитет с сотнями сотрудников. При чём тут я? Аркадьев есть, Якушин, да куча опытных футболистов, Савин, наконец. – Чуть не добавил: «а чуть что, так сразу „Косой“».

– Ты заварил. И потом ни Савин, ни Якушин английского не знают, а те, кто его знают, ни черта в футболе не понимают.

– Да, сейчас все футбольные болельщики, видели, что вчера творилось на стадионе. Там все восемьдесят тысяч были. Неужели в Спорткомитете нет людей, знающих английский?

– Были бы, не обращался к семнадцатилетнему пацану. Всё, закончили прения, я договорился уже, завтра с Романовым идете в Ленинскую библиотеку в зал иностранной периодике и все мне там про этот чемпионат наройте. А потом красивым почерком на листок перенеси. Доклад на пять минут. Отдельно подчеркнуть то, что нам необходимо сделать, чтобы не опозориться. Ну, и ты что-то про коммерческие матчи говорил, чтобы валюту добыть для поездки туда нашей команды. Чёрте, где та Бразилия с её белыми штанами. Туда самолётом лететь – разоришься.

– Так у меня тренировки две завтра…

– Я позвоню Якушину. Смотри и точно зелёные листочки вкусные, всё Володя, пойдём в кабинет, поговорим, а то объем девок.

В кабинете Аркадий Николаевич первым делом схватился за пачку «Новости» и Челенков демонстративно вышел назад в коридор.

– Мать вашу! Нервы же! Ладно, зайди потерплю несколько минут.

Вовка зашёл, Аполлонов сигарету незажжённую в зубах перекатывал.

– Ты, вот что зятёк, разложи по полочкам, что будет в Европе твориться. Азия, наверное, не важна, я с Савиным говорил уже сегодня, он на них рукой махнул. А Америку вскользь. Понятно, что главные соперники – Бразилия и Уругвай…

– Там полно соперников, но да – эти главные, я вам говорил. Чего-то определённое о них сказать сложно. В 1942 году чемпионата Мира не было из-за войны, потом в 1946 тоже не было. Всем не до футбола было в Европе, да и в Азии. Двенадцать лет команды по-настоящему не соревновались. При этом, здесь в Европе погибла куча футболистов, и ещё большая куча состарились, а новичкам не у кого учиться было. Потеряна связь поколений.

– Слова-то ты какие знаешь. Это всё тоже запиши, именно этими словами.

– Хорошо, Аркадий Николаевич. Так вот, совсем другое дело – Южная Америка. Там войны не было, они богатели на нашем горе и развивали на эти деньги у себя футбол. Стадионы строили. На Маракане может двести тысяч зрителей присутствовать. А у нас на Динамо семьдесят, представьте разницу, при том, что футбольное поле стандартное. А у них может и меньше быть. Там чисто футбольные стадионы строят, без беговой дорожки, которая существенно отдаляет трибуны от поля.

– В три раза. Громадина! А ты откуда знаешь? – потянулся к зажигалке Аполлонов. И отдёрнул руку. – Ладно давай про коммерческие матчи. Есть задумка?

– Нужны богатые капиталистические страны, в Европе, где есть большие стадионы и интерес к футболу. Лучше всего нам подойдут Франция и Италия. Там сильные клубы, там полно болельщиков, там, наконец правительства как бы не враждебные нам. Идеальным вариантом была бы Испания, но там Франко. И в Португалии не лучше у руля товарищи. Потому – Франция и Италия. Половина денег, за билеты проданные, идут нам. Нужно придумать достойный повод ещё, как было с «Восстановлением Сталинграда» во время турне динамовцев в Англию. По три – четыре матча в каждой стране. Во Францию отправить ЦДКА, усиленный футболистами Торпедо и Спартака, там один Симонян чего стоит и Игорь Нетто… Да. А в Италию? А они, как бы, действующие чемпионы мира, туда нужно послать Динамо, усиленные моей Молодёжкой. Или, наоборот. Молодёжку, усиленную динамовцами. Есть ещё Швейцария. Она тоже не воевала. И там тоже любят футбол. Можно отправить сборную Москвы. И её усилить оставшимися футболистами от Молодёжки. Если там ещё во всех трёх странах объявят сбор средств на восстановление того же Сталинграда или Киева, то денег соберётся вполне и на восстановление немного и на нормальную отправку нашей сборной в Бразилию.

Событие двенадцатое

«Мама говорила, что я лучший. А я никогда не спорю с матерью».

Диего Марадона

Первым делом Челенков спросил у библиотекарши, приставленной к ним, существуют ли шведские или финские газеты на английском языке.

– Нет, а даже, если и есть, то к нам таких не поступает, – бабушке было лет семьдесят, вся такая сморщенная, и только глаза чуть на выкате зло посверкивают – живые ещё.

– Ладно. Тогда английский «Таймс» и «Ворлд Соккер магазин» – это английская футбольная газета. Или если этой нет, то любые английские газеты и журналы за этот год, – Челенков решил, что в главной газете Англии про футбол не могут ни писать.

Там, к радости Вовки и облегчению старушки библиотекарши, статья с результатами жеребьёвки или точнее разбивки и жеребьёвки команд на отборочный турнир нашлась.

Выходило из неё следующее: Европу война не пощадила – разорила до крайности, и большинству стран пока не до футбола. Тупо нет денег. Потому нашлось совсем немного стран, которые примут участие в отборочном турнире. На Чемпионате Мира будет играть шестнадцать команд. Семь из них будут отбираться в шести группах в Европе, и Италия поедет без отбора, как действующий чемпион Мира.

Эти шесть групп очень неравнозначные. Всё считают, а особенно сами себя считают фаворитами, четыре команды из Великобритании. Это Англия, Шотландия, Уэльс и Ирландия, которая великобританская. Челенков про эту группу помнил довольно много, читал в какой-то статье в Советском спорте, кажется, как позорно Англия дебютировала на чемпионате Мира в 1950 году. До этого они же себя считали настолько выше остальных, что отказывались принимать участие в этих «играх в песочнице». А оказалось, что показалось. Англия вылетит в самом начале. Но там ещё второй прикол будет. Шотландия откажется от путёвки. Там кому-то взбредёт в голову из руководства федерацией Шотландии, что если они проиграют Англии, то не поедут. Играли, кажется, в один круг команды и проиграли шотландцы англичанам. Ну, и не поехали. И как всё это написать Аполлонову для доклада Сталину? А никак. Всё это произойдёт осенью поздней. А сейчас можно просто написать, что из первой группы единственной выходит две команды, и шансы стать чемпионами у них очень невелики. Они десятилетиями варились в собственном соку, а это всегда приводит к деградации. Заодно будет намёк Сталину, что повторять ошибок англичан не стоит.

А дальше шла интересная вторая группа. Там сложные условия попадания в финал. Есть сеяная «сильная» команда Австрии, и есть два аутсайдера Турция и Сирия, которые должны сначала сыграть между собой две игры, а потом победитель сыграет две игры с австрияками. Интересно, а из-за чего в ФИФА Сирию признали европейской страной? Ну, да ладно. Ничего про эту группу Челенков не помнил. Вообще. Может, там все снялись. Так же не напишешь. Написал, что уровень всех трёх команд – это уровень второй группы Советского футбола. Да, так и есть.

Третья группа тоже удивительная. Всё, как и предыдущей, посеяна Франция, как сильная команда, а за право побороться с французами за путёвку в финал будут биться югославы и Израиль. Ещё одна чисто европейская страна. Про Францию Челенков тоже ничего на этом чемпионате не помнит, а вот Югославия вроде будет в одной группе с Бразилией и проиграет ей. И чего писать. Писать нужно, что Франция и Югославия, в общем и целом, сильные команды, но чуть ниже уровнем сборной СССР.

Четвёртая группа – это да. Это – Швейцария, Люксембург и Бельгия и сеяна Бельгия. Где-то в уголке памяти Фёдору казалось, что поедет в Бразилию на финал не сильная сборная Бельгии – вечный враг команды СССР, а Швейцария. Ну, пусть соревнуются. Написать нужно, что это уровень середнячков первой группы чемпионата СССР, и нашей сборной они не соперник.

Пятая группа – наша. И тут всё запредельно серьёзно. Образец. Команд четыре: Швеция, Финляндия, СССР и Ирландия. Другая Ирландия – свободная. Про обе Ирландии Челенков помнил, что скандал будет. Лучшие игроки играли в обеих ирландских командах, и там будут разборки и… А вот хрен его знает, чем закончится, но один вывод Челенков помнил, обеим командам запретят называться Ирландиями.

В пятой группе каждый будет играть с каждым, одна иградома, вторая на выезде. Всё, как и в будущем. Образец, он и есть – образец. И путёвка будет одна. Но так как Шотландия откажется сто процентов, то второму месту в пятой группе в ФИФА предложат ехать за неё. То есть, победим мы Швецию, а она всё одно попадёт в финал. Так писать естественно нельзя. Нужно написать, что Ирландия и Финляндия дворовые команды, а со Швецией придётся побороться. И это правда, Шведы и олимпийские чемпионы и хорошо, если Фёдору память не изменяет выступят в Бразилии. Ну, футбол – это игра, а не кидание костей. Нужно подготовиться и разгромить. Может, тогда и не поедут. Позор же – побитыми ехать. Тем более у них перед глазами будет пример Шотландии. Те откажутся точно.

Осталась последняя шестая группа – тоже странная: Испания – Португалия. Испания точно поедет. Значит, справятся с португальцами соседи по полуострову.

– Николай Николаевич, а нельзя нам попросить преподавателя португальского языка в команду? Пусть по нескольку минут в день учит нас популярным в Бразилии вопросам, и простым фразам. Например: «Как пройти на Маракану»? Все другие команды приедут совершенно не зная португальского, а сборная СССР хоть сотню слов и выражений знать будет. Местным газетчикам понравится – раструбят по всему Американскому континенту.

– Хорошая идея, Фомин. Игроки только тебя побью, – засмеялся, перечитывая Вовкину писульку Романов, – Что-то легко тут ты всех побеждаешь. Все слабаки?

– Написано реальное состояние команд. Сейчас наш футбол один из самый продвинутых в мире. Только Бразилия и Уругвай настоящие соперники.

– Звучит, как красиво… – Романов вздохнул и убрал листок в алую дерматиновую папку, – А чего, будет вам преподаватель португальского. Найдём. Должны быть в МГИМО.

Глава 5

Событие тринадцатое

Актёр должен научиться трудное сделать привычным, привычное лёгким и лёгкое прекрасным.

Константин Станиславский

Девятого мая 1949 года Владимир Павлович Фомин проснулся известным футболистом и хоккеистом, а ложился спать просто всенародно известным… М… Просто – всенародно известным. Актёром же не назовёшь? Певцом? Ну, до Бернеса всё же далековато, да и до Утёсова, да и… Ну, есть кого впереди поставить. Актёров впереди ещё больше. Вот Крючков же есть. Или Плятт. Или Василий Меркурьев, тот самый старший лейтенант Туча из «Небесного Тихохода», который песню поёт, что девушки потом, или Лесничий в «Золушке».

И самое интересное, что девятого мая практически в один ряд с этими людьми Фомин встал. По всей стране в этот день на экраны кинотеатров вышел новый фильм режиссера Владимира Петрова «Сталинградская битва». Первая серия вышла. И все известные актёры страны там отметились, в том числе и перечисленные выше. Выход фильма про войну в такой день – это понятно. Это правильно. И Фомин не имел к нему никакого отношения. Просто вместо обычного для того времени журнала перед фильмом, где рассказывается о восстановлении страны после войны, о новых заводах и фабриках, об успехах посевной, вышел непонятный и необычный журнал. Это были два клипа снятые с участием Фомина и Наташи Аполлоновой на песни «Фотографии» и «Ах, война, что ты сделала подлая…».

Режиссёр Гендельштейн – зять Утёсова превзошёл в этих клипах самого себя. Там были именно клипы, а не показ артистов под гитару и саксофон, исполняющих песню в студии. Игровые моменты с участием Наташи и Вячеслава Тихонова, недавно снявшегося в роли Володи Осьмухина в фильме «Молодая гвардия», перемежались с кинохроникой. В роли учительницы, которая вместе с девчонками провожает ребят на фронт снялась Эдита Утёсова, а в роли старого учителя на пару секунд засветился и сам Утёсов. Во втором фильме в качестве старшего лейтенанта уводящего ребят на посадку в вагон Альберт Александрович уговорил сняться Крючкова, а в эпизоде, когда начинают воевать девушки, в качестве хирурга снялся Андреев.

Оба пятиминутных клипа сначала посмотрел Берия, чуть ли не курирующий их съёмку, а потом на Ближней даче и сам Иосиф Виссарионович. Позвали туда и Аполлонова. Пришёл он домой под градусом и с порога объявил, что ну, его нахрен, не будет Наташа артисткой. Столько он волос седых приобрёл за один день, что второго такого раза может и не пережить.

– Показали клип этот ваш про Фотографии первый, а все в зале сидят и молчат. Минуту молчат, две молчат. Всё, думаю, конец пришёл. Отправят сегодня же на Камчатку рыболовецкой артелью руководить. На третьей минуте Сам кашлянул и сказал свет зажечь. Зажгли и тут я понял, почему молчат, все плачут. И Сталин, и Берия, а женщины просто белугами. Та же Светлана кулаками слёзы по лицу размазывает.

– И что? – Вовка и Наташа потеребили замолчавшего Аркадия Николаевича.

– Второй потом показали. Там ещё больше слёз.

Вовка в принципе такого результата ожидал. Сам был на заключительном прогоне, там тоже весь зал со слезами был после того, как свет зажгли. Но вот что даже Сталин с Берией. Перебор.

– И что сказал товарищ Сталин? – подтолкнула замолчавшего мужа мама Тоня.

– Сказал, что малчик молодец. И режиссёр – молодец. Нужно им премию дать, а фильм показать всей стране.

– А почему мне нельзя тогда в актрисы идти? – сидела за столом злая Наташа, сверкая зелёными глазами на отца.

– Да потому… да потому… Ох, тебя бы на моё место, когда я стоял там две минуты в темноте на входе в зал и прикидывал, успею убежать с дачи вас спрятать или нет. Тьфу. Забудьте, что я тут с пьяна наговорил. Запрещаю тебе идти в актрисы. Это моё последнее слово. Знаешь, где сейчас Русланова, которая тебя хвалила? В лагере песни поёт. Всё, даже не заикайся!

Наташа тогда всю ночь белугой проревела, как мама Тоня потом сказала Вовке.

А девятого мая, их с зеленоглазкой и режиссером Гендельштейном отправили в кинотеатр «Октябрь» на Арбате выступить перед фильмом. Не песни петь, а отвечать на вопросы зрителей. Сначала показали два клипа, потом свет в зале зажгли и вышли они втроём. Вовку одели в форму летчика. Василий Сталин после просмотра клипов на даче, на следующий день присвоил Фомину звание старший лейтенант запаса и распорядился выдать ему новую парадную форму уже с новыми погонами.

Вопросы были разные. В том числе и такие, после которых Вовка пожалел, что послушался Гендельштейна и надел форму лётчика.

– А сколько у вас сбитых немецких самолётов?

– А на каком фронте, ты старшой воевал?

– А Ивана Трофимова не знаешь, он без вести пропал под Брянском?

Что сказать людям? Как объяснить кучу звёздочек на погонах в семнадцать лет? Вовка сдуру сказал, что он футболист. И тут народ его узнал.

– Да это новый Бобров! – проорал кто-то из зала, – Какой красавец гол забил воякам!

И началось.

Каким-то образом люди узнали, где Фомин проживает, и десятого мая выбежав утром из подъезда, чтобы ехать на тренировку, Вовка увидел десятки девчонок, облепивших вход в подъезд. И все с цветами почти. Где только нашли в СССР весной? Еле вырвался из объятий поклонниц. Потом два дня на стадионе в раздевалке ночевал.

Событие четырнадцатое

Актёр должен заставить публику забыть о существовании автора, о существовании режиссёра и даже о существовании актёра.

Пол Скофилд

После исторического матча на стадионе Динамо второго мая, Вовка крутился как белка в колесе. Гендельштейн с Кассилем сели ему на шею и не слезали. Нужно было доснять эпизоды в фильме «Футбольные финты», которые по сценарию на стадионе Динамо происходят. Кассиль Лев Абрамович оказался тем ещё сценаристом. Обязательно присутствовал на съёмках и всё время эпизоды переписывал – улучшал. Иногда через час съёмок оказывалось, что эти три эпизода снимали зря. Не так надо было. Вот он переписал, теперь будет гораздо лучше. Ни разу не сталкивающийся раньше с методами работы Кассиля режиссер свирепел и хватался за шашку, готовый зарубить этого подвижника. Шашки не оказывалось, и зять Утёсова кидал в Кассиля папку с листками сценария теперь ненужными.

Челенков, наблюдавший за всем этим бардаком чуть со стороны, и имеющий возможность сравнивать получающийся фильм с десятками спортивных фильмов, что появятся в будущем, морщился. Может и неплохой писатель Лев Кассиль, но в фильме нет главного. Нет антигероя или обстоятельств, превратностей судьбы, что становятся на пути героя. Всё слишком гладко у него идёт.

– Лев Абрамович, а можно эпизод включить в фильм, где на Яшку (это мальчишка, что хочет выучить футбольные финты) нападают хулиганы старше его. А он в это время идет мимо кучи щебенки, например. Ну и он поднимает несколько камней и пинает их так… ну, точно очень, так что камешки летят в лбы хулиганам или в руки. И те убегают. Вы поймите, что в фильме должны быть моменты, когда зритель должен сочувствовать герою, переживать за него. И ещё сразу финты не должны получаться. Яшка должен попробовать их применить в какой-нибудь игре ответственной, и у него ничего не получится, и тогда все на него будут кричать, что из-за него такой важный матч проиграли. Даже тренер его со следующей игры снимет.

– Вот! – взревел, услышав это Альберт Александрович, расправив свои пижонские – шпионские усики. – Вот, я вам говорил, Лев, что фильм пресный получается. Вот! Вот, где нужно переписывать, а не мешать мне работать!!!

Кассиль не обиделся и не расстроился. Всё с точностью до наоборот. Он обрадовался и начал тут же ещё десяток эпизодов исправлять и вставлять новые. Надо отдать должное Гендельштейну, трудолюбия и напористости ему было не занимать. Появились новые повороты сценария и тут же их снимать начали. Нужны хулиганистые пацаны. Да пожалуйста.

– Фомин, а есть детская секция Динамо. Давай их сюда. Выберем порыжее и похулиганистее, – так и сделал будущий каннский лауреат, нашёл двух рыжих. Они оказались братьями.

– А есть у вас старший брат?

– Вовка! Он на два года старше.

– Ведите срочно! – привели. Фомину тёзка понравился, такой рыжий конопатый Мальчиш-плохиш с отсутствием двух передних зубов и фингалом жёлтым – старым под глазом. Его и гримировать не нужно.

– А если он им глаза выбьет? – Лев Абрамович потрепал рыжих всех троих по вихрам.

– Я сниму так, что не будет видно, куда камни летят, а потом уже пацанов с шишками и синяками убегающих. Не волнуйтесь Лев, в кино людей можно и не калечить. Или вы думаете, что когда наши палят по гитлеровцам, и те падают с дырками в шинелях, то это настоящие пули в них прилетают. Так актёров не напасёшься.

Фомин приходил домой в конце дня еле живой. Молодёжь нужно тренировать, так ещё и играть надо в кино, а ещё как это ни странно для человека, посвятившего всю жизнь футболу нужно ещё и играть в футбол. Седьмого мая на стадионе Динамо, опять переполненном, бело-синие принимали новичка первой группы харьковский Локомотив. Безо всякого сомнения на матч с явно слабым соперником футбольные болельщики пришли посмотреть на финты, на Вовку Фомина. Якушин сначала Фомина ставить в первом тайме не хотел. Но глянув на полную чашу стадиона в Петровском парке передумал.

– Артист. Не подведи мужиков.

– Каких? – не понял сначала Фомин.

– Вон тех, на трибунах. Пришли люди на твои голы посмотреть. Забей хоть один красивый. С той же Бабочкой, или Сухой лист, наконец научись делать. У людей не больно уж много радостей в жизни. Дай им повод поговорить и рассказать, тем, кто не попал на стадион, чего они лишились.

Вышел Фомин под десятым номером вместо Малявкина. Больше из Молодёжки никого не было. На воротах стоял Хомич, партнёрами по атаке был Ильин, Константин Бесков, Карцев. Они играли в свой футбол и поначалу Вовку в игру не вписывался, бегал по полю без мяча и плевался. В целом динамовцы справлялись и без Вовки. Счёт на двадцать второй минуте открыл Карцев, разыграв замечательную двухходовку с Бесковым. Фомин при розыгрыше мяча удачно оказался рядом с семёркой харьковчан с прекрасной фамилией Зуб, которому отправил мяч капитан Локомотива Васильев. Зуб принял круглого неудачно, и тот решил подыграть Фомину прямо в ноги ему ткнувшись. Вовка погнал его к воротам, всё высматривая, кому можно послать. Привычка выработалась при играх с Молодёжкой. Там бы Валька Жемчугов уже летел по другой стороне поля к воротам соперника. А тут никого нет. Бесков по центру бежит сильно не напрягаясь, а следом Соловьев. И только-только начинают разворачиваться в атакующий серп динамовцы остальные. А вот харьковчане поспешают вернуться к воротам.

Оставалось идти вперёд, в который уже раз Стрельцова из себя изображая. Или Гарринчу, тот тоже по правому флангу скоро будет косолапить. Первым навстречу попался железнодорожник с номером два на белой футболке. Шёл он наперерез с приличным углом, и русская мельница прямо просилась. Вовка катнул мяч левее и, проскочив мимо упавшего в безнадёжной попытке достать сошедший с ума мяч, защитника, полетел дальше, далеко круглого от себя не отпуская. Скорость развил приличную. Не рекорд мира может не тянет, но аж ветер в ушах свистел. Следующий защитник шёл под ещё большим углом, чуть не под девяносто градусов, и дальше перед воротами никого не было. Вратарь жался к правой штанге, чуть не обняв её. Ну, хотели финт Месхи или Бабочку, получите. Вовка приподнял мяч стопой и перебросил через голову. Чуть далеко получилось, еле догнал и сходу, когда тот подскочил, в очередной раз сантиметров на сорок от газона впечатал по нему пыром, отправляя в левую девятку. Вратарь прыгнул, но ворота семь метров, ничего у него не получилось. Не умеют люди прыгать на семь метров с места. Гол! Два – ноль.

Дальше было неинтересно. Игра у харьковчан совсем рассыпалась, словно мастерство, продемонстрированное Фоминым, их в шок повергло. Дескать, как можно такому противостоять?! До перерыва успел забить Бесков, а после, когда Вовки уже на поле не было, снова отметился Бесков Константин и Вася Карцев. А вот Локомотив был другой. Видимо, ребята втык от тренера получили в перерыве, и начали запредельно жёстко играть в обороне. Судья в итоге капитана харьковчан защитника Васильева удалил с поля, только после этого украинские железнодорожники пришли в чувство и начали играть по правилам. Соловьева с поля на плечах унесли, за что и был удалён Васильев, его заменил на Малявкина Хитрый Михей, а Вовке сказал:

– Эх, Артист, тебе бы ещё научиться в команде играть, и цены бы не было.

Вот дословно хотелось Вовке отзеркалить:

– Михаил Иосифович, вам бы научить Динамо командной игре, а не индивидуальному мастерству, и цены бы вам не было.

Событие пятнадцатое

Иногда проигрываем мы, иногда выигрывают другие.

Отто Рехагель

Дальше по графику у Динамо было ещё две домашних игры: четырнадцатого и девятнадцатого мая. Сначала встреча с одноклубниками из Еревана, а потом игра с одноклубниками – Динамо, но киевским. Вовку, как и в игре с харьковчанами Хитрый Михей выпускал в самом начале игры и только на первый тайм. Хорошо, хоть на этот раз с Жемчуговым в паре. Совсем другое дело. Есть человек на поле, который без слов и махания руками знает, что делать. В результате полный разгром очень слабой команды из Армении. Семь – один красовалось на табло в конце матча. И недалеко ушли киевляне. Первый тайм закончился четыре – один из них три мяча забил Фомин и один Костя Бесков с подачи Вовки. Во втором тайме уже без Фомина Бесков и Карцев ещё по одному разу круглого вкатили в ворота киевлян.

Пока по итогам этого куска чемпионата Динамо (Москва) шло на первом месте в турнирной таблице с приличным отрывом от идущих на втором месте армейцев. И разница забитых и пропущенных голов запредельная. Фомин с семью голами возглавлял список бомбардиров.

А дальше великий актёр Владимир Павлович Фомин опять остался не у дел. Команда поехала на два выездных матча, а Вовка остался в Москве на досъёмку пяти последних эпизодов фильма. Гендельштейн хотел выпустить кино про финты футбольные на экране летом, пока идёт футбольный сезон и гнал, словно его сзади подстёгивали.

Соперниками Динамо на выезде были Нефтяник из Баку и тбилисское Динамо, не самые сильные команды. Якушин, конечно, не преминул Вовку отчитать и попинать виртуально, за то, что по требованию самого Романова вынужден был оставить того дома, но Фомин видел, что ругается Хитрый Михей так, для порядка. Динамо крушило всех соперников подряд с крупным счётом, и тренер не сомневался, что и на выезде мужики сыграют достойно. Первый матч в Баку состоялся 24 мая, а в Тбилиси сыграли 29 и в этот же день вылетели назад в Москву. Обе игры закончились победой, но с минимальным счётом. За обе встречи забито два мяча, по одному на девяносто минут, хорошо, что оба соперникам в разных играх. Фомин, слушая репортажи по радио, чувствовал, что там был сплошной навал организован. Ничего, выиграли и хорошо. Теперь нужно уже о другом думать. На второе июня запланирована первая игра отборочного турнира на Чемпионат Мира в Бразилии. Сборная СССР будет в гостях играть со сборной Швеции в Стокгольме на стадионе Росунда, а седьмого июня уже игра на стадионе Далимаунт – Парк в Дублине против сборной Ирландии. Той, которая не в составе Великобритании. В Стокгольм по договору со шведами сборная СССР полетит тридцать первого мая и останется на неделю. Как раз посмотрит игру шведов с финнами в рамках этого же турнира пятого июня. Решение правильное, Вовка не подсказывал руководителям сборной, сами додумались в Спорткомитете. Не нужно назад в СССР лететь из Стокгольма, а через три снова в том же направление до Дублина. Чуть сэкономят народные деньги. Тем более, что договорились сыграть коммерческий матч со шведским клубом АИК из Стокгольма, ставший третьим в прошлом чемпионате, половина выручки от билетов пойдёт СССР.

Вообще все матчи на отборочном турнире к чемпионату мира в Европейской зоне запланированы на осень: сентябрь – октябрь, в основном. И только пятая европейская группа играет летом первый круг. Это сделали понятно почему, и правильно. Всё участники пятой группы – это северные страны и в Хельсинки или Стокгольме в октябре может и снег лежать. Зачем мучить зрителей и футболистов, если можно спокойно в хороших условиях сыграть летом.

По графику в чемпионате СССР у Динамо был и третий выездной матч со сталинградским «Торпедо» 3 июня, но из-за того, что Динамо почти в полном составе будет в сборной, этот матч перенесли на осень. Фомин предложил сформировать из дубля и его Молодёжки команду и отправить её в Сталинград, но не согласились ни Якушин, ни федерация футбола. Состав команд утверждён и анархия никому не нужна. Ну, может и правильно.

Глава 6

Событие шестнадцатое

– Надеюсь, вы не уйдёте до ужина? – спросил Бильбо вежливо своим самым ненастойчивым тоном.

– Ни в коем случае! – ответил Торин. – Мы и после ужина не уйдём.

Джон Рональд Руэл Толкин

Сборная СССР летела в Стокгольм на двух самолётах Ли-2. При этом так получилось, что из Москвы вылетели вечером тридцатого мая, а из Ленинграда уже утром тридцать первого. В Ленинграде, что-то при проверке одного из самолётов обнаружили перед вылетом, какую-то мелкую неисправность в двигателе, но дисциплина ещё армейская, и полёт отложили сначала до устранения, а когда поняли, что ночь скоро, то и до утра. Двадцать два футболиста, два тренера, врач, массажистка, футбольные арбитры во главе с начальником отдела футбола и хоккея в Спорткомитете и вице-президентом ФИФА Савиным Сергеем Александровичем, и руководитель делегации – Романов Николай Николаевич, просидели ночь в зале ожидания на баулах, так как сначала все думали, что задержка ненадолго, а потом выяснилось, что в гостинице при аэродроме «Шоссейная» (будущее – Пулково) нет ни одного свободного места. Даже для заместителя председателя Спорткомитета, читай – зам министра, Романова не нашлось, и его пустили в комнату отдыха пилотов. На диване ночевал, плащом укрывшись.

Ах, да! Ещё в составе делегации СССР было четыре человека. Это оператор и его помощник с кинокамерой и коробкой пленок, чтобы матчи заснять. Все три игры: и матчи со сборными Швеции, и Ирландии, и товарищескую коммерческую игру с клубом АИК нужно запечатлеть для разбора полётов после и показа по кинотеатрам вместо журналов, естественно, не полностью, а нарезкой красивых моментов и голов. На этом настоял Вовка. Не то, наверное, слово. Он подбросил, как бы вскользь эту идею Аполлонову при совместном поедании пирога вечером девятого мая, а потом время от времени интересуясь: «А что, Аркадий Николаевич, вы точно решили послать операторов с камерой матчи снимать»? В результате руководитель спорта в СССР решил: «Да, отстань, Володя, уже команду отдал, нашли и камеру хорошую и плёнку цветную трофейную выделили». Последние двое – это комментатор Синявский и его звукооператор.

Садились в Стокгольме, освещаемые восходящим солнышком, а вышли на первую тренировку уже под приличным ветром и дождём. Всё начали материться, мол, как играть, как дриблинг демонстрировать, при раскисшем поле, и, наверное, один Фомин понимал, что в очередной раз повезло. Вся команда была в бутсах кооператива «Робутса» или мокшановских, со съёмными, заменяемыми шипами, и длинные, прямоугольные шипы, для игры на сырых полях, у народа были с собой. Это Фомин тоже настоял, чтобы всех до единого Якушин лично проверил. Оказалось, что совершенно не зря. Пятеро съёмные шипы, несмотря на напоминание, забыли. Хитрый Михей не так чтобы часто голос на футболистов повышал, разве во время игры, бегая вдоль поля. А тут оторвался на «имбецилах». А вот Челенков, сотни раз выезжающий со Спартаком и сборной СССР на соревнования за пределы нашей Родины, не понадеялся на память футболистов, пребывающих в эйфории от заграничной поездки, и сходил в «Робутсу», пять десятков шипов в кожаном мешочке прихватил. Под угрюмое «спасибо» и мат Хитрого Михея в аэропорту Москвы Вовка «забывчивым» их выдал. Ещё и на запас остались.

Сборная на две трети состояла из футболистов московского Динамо. Плюсом было два человека из ЦДКА – Бобров и Гринин, и двое из Спартака – Игорь Нетто и Никита Симонян и один нападающий из Торпедо Московского – Александр Пономарёв.

– Зачем нам столько нападающих, Михаил Иосифович? – в самолёте поинтересовался Вовка у, сидящего на соседнем кресле, Якушина.

– Там за границей защитники с нами церемониться не будут, вот посмотришь, человека три из нападения домой с костылями поедут или сильно хромая, ну и в полузащиту нападающих оттянуть можно.

Вовка вынужден был согласиться. Пока не придумали карточек, жёлтых и красных, и не начали бороться с грубостью в футболе, защитников специально мотивировали и в хоккее, и в футболе калечить нападающих соперника.

Кроме этих пятерых можно добавить и троих человек номинально, конечно, динамовцев московских, но Играющих в основе редко. Был из полузащитников Валька Жемчугов, из защиты Виктор Шалимов и вратарь Вовка Третьяков. Ну, к ним можно и Фомина добавить, тоже далеко не в каждом матче на поле выходил, а некоторые матчи вообще пропускал. Аполлонов регулярно на Якушина порыкивал, не покалечьте мне зятька, и Хитрый Михей семнадцатилетнего гиганта старался пореже выпускать на поле.

За тренировкой из-под зонтиков наблюдало несколько шведских, наверное, журналистов. Фотоаппараты были у дядек и блокнотики с карандашами. Со скамейки запасных ещё и вражеские соглядатаи пялились. Вовка, как выглядит тренер шведской сборной, не знал и тем более, как его помощники, если они есть вообще, но мужики головой активно ворочали и карандаши тоже из рук не выпускали.

Тренировка прошла вяло, и если чего все наблюдатели из неё полезного и вынесли, то это то, что среди русских есть несколько вполне себе высоких футболистов. Побегали по лужам, попинали попеременно, то Третьякову, то Хомичу и мокрые, и грязные ушли в раздевалку. Дождик прекратился… Или нет. В воздухе стояла морось такая, даже не сильно понятно – это с неба такая мелочь спускается или с земли поднимается. А ещё прямо холодно.

Еда в столовой была тоже холодная. Так хотелось после этого холодного, нудного, сырого получить тарелку обжигающего борща с тёплым ароматным хлебом. И огромную миску железную каши перловой с мясом, тоже обжигающей, что для динамовцев теперь готовили прямо на стадионе в полевой кухне. А вместо этого получили по тарелке небольшой холодной ухи… совершенно безвкусной, ни тебе лаврового листа, ни перчика, да даже соли пожалели. А ещё это и ухой-то назвать тяжело. Картошки нет. Плавают куски рыбы и морковь жёлтая с каким-то непонятным овощем, наверное, репа. Бр-р. Гадость. На второе была рисовая размазня с куском рыбы, из этого же супа выловленного, и всё. Компота сладкого нет. Дали стакан молока. Опять холодного. Хлеба положили в общую миску по кусочку тоненькому на человека. А ведь Швеция не воевала и наживалась на торговле с Гитлером. Могли бы и расщедриться. Сволочи.

Событие семнадцатое

Что за глупость спорить, как лучше жить: при капитализме или при социализме, – если при социализме еще никто не жил.

Михаил Задорнов

Бог решил встать на стороне православных. Вовка, ну, впрочем, как и вся команда, пошёл на следующий день посмотреть на тренировку местной сборной. Дождя как такого не было. Была та самая нудна морось. Поле не сохло и хоть настоящих луж на нём не было, но вполне себе зелёненькая трава была мокрая и скользкая, а вязкая пропитанная водой земля совершенно не держала бутсы с небольшими круглыми шипами. Выглядели шведы такими клоунами, бежит, бежит, а потом поскальзывается на ровном месте и грохается на спину или на бок, встаёт мокрый и грязный и пытается дальше бежать. Один из защитников при ударе по мячу в движении, так грохнулся спиной, а потом головой, что его на носилках с поля унесли.

– Михаил Иосифович, вы народу скажите, чтобы шипы длинные не вкручивали пока, чтобы шведы не смогли какую-нибудь пакость нам подготовить. Пусть сюрпризом будет, – Вовка сидел на трибуне в самом первом ряду и, немного понаблюдав за клоунами, добрался до сидевшего гораздо выше под козырьком Якушина.

– Уже дал команду. А ты почему не в курсе? Сказал же всем передать? – сначала отмахнулся от него, а потом насупился Михаил Иосифович.

– Впереди был. Смотрел, где самые травмоопасные места. Поле не ровное. Не картофельное поле, но низинок и кочек хватает.

– Да, а я и не заметил отсюда? Пойду тоже полюбуюсь.

Фомин себе верен остался, он не только кочки на поле рассмотрел, но и, улучив минутку, когда на него никто не смотрит, вырезал ножом кусочек газона и в прорезиненный мешочек спрятал. Даже договорился заранее с Аполлоновым, что на игре к ним в раздевалку придут посол СССР в Швеции, а потом Ирландии и кулёчки эти у Вовки заберут.

Свою тренировку сборная СССР после того, как шведы покинули поле, провела недолгую. Погода отвратная, температура упала градусов до десяти, всё небо в тучах, и сырость пронизывающая. Опять попинали по воротам, побегали по гаревой дорожке и ушли в отель. Если чего и хотели шпионы шведские разузнать о русской команде, то обломались. Разве оценили прыгучесть Вовки Третьякова, которого за чёрную форму и длинные руки тут же местные чёрным пауком окрестили. А кем тогда Яшин станет?

Вечером Фомин ложился спать с молитвой… Нда. Ну, как уж умел. Типа, эй вы, там наверху, пусть завтра такой же сырой день будет. Спалось замечательно, словно таблетку димедрола какого проглотил. Только донёс голову до сырой, холодной подушки, и бамс, без всяких сновидений и кошмаров уже утро. Сразу же к окну Вовка бросился. Молитва сработала. Бог её услышал и решил русским против проклятых лютеран подмогнуть. На небе никаких солнц не наблюдалось. Всё оно в чёрных дождевых тучах. А ещё и ветерок приличный. Эх, не ту страну назвали Гондурасом. В смысле, сейчас бы вместо этой сборной, что начинала просыпаться в отеле, его пацанов из Молодёжки. Они научены Вовкой играть при ветре и при мокром мяче, когда круглый совсем по-иному себя ведёт. Ну, да ничего, и эти силы должны шведов превозмочь.

Встреча была назначена на шесть часов вечера. Второго июня 1949 года – это пятница. А пятое число, когда шведы будут играть с финнами так вообще понедельник. А Челенков ещё обзывал придурками людей в Спорткомитете, которые ответственные матчи, на те, что вся Москва смотреть придёт, ставят на будний день. Понятно же, что лучше всего в воскресенье в обед. Нет. Даже не ёкает у составителей ничего. А получается, что шведские придурки в их Спорткомитете, или как у них там этот орган называется? пусть даже Федерация футбола – ещё придурошней. Это же игра сборной и отборочные на чемпионат Мира. И на тебе – играют в понедельник. Хорошо хоть не в обед игра, а то вообще бы никто в такую погоду смотреть не пришел. Вовка уже пожалел, что уговорил Аполлонова на коммерческий матч с АИКом местным. Не будет зрителей? Хотя. А ведь это как раз воскресенье получается. Могут и прийти.

Стадион Росунда как бы домашний для местного клуба АИК. Он не очень большой, из пояснения местных вмещает около тридцати шести тысяч человек, но когда АИК играет с Гётеборгом, то бывает и больше сорока тысяч билетов продают. Стоят тогда люди в проходах. Трибуны сделаны интересно. В СССР все стадионы окружены овальными трибунами, а здесь вокруг поля построен чёткий прямоугольник. И трибуны со всех четырёх сторон необычные. Они так же уходят вверх ярусами, но потом упираются в стену стадиона. И прямо над ними построен второй такой же ярус. Получается, что второй ярус – это крыша первого и она полностью защищает зрителей от дождя или снега, да и от ветра тоже. Так ещё не всё, те верхние тоже защищены, над ними почти на всю ширину этого яруса сделана крыша. Молодцы шведы. Более удобного для зрителей стадиона Челенков и в будущем не видел. Даже там часть трибун от дождя не прикрыта.

– На матч продано тридцать восемь тысяч билетов, – сообщил на утренней разминке, пришедшей с накачкой для футболистов Романов. – Пойдёмте в раздевалку. Нужно мне с вами переговорить.

Обманул. Никто с ним не говорил. Один Николай Николаевич вещал. Почти двадцать минут объяснял «тупым» футболистам, что в стране сейчас идёт тяжёлое восстановление городов и предприятий, люди недоедают, а партия и правительство во главе с самим товарищем Сталиным изыскало денег, одела их, кормит от пуза и привезла сюда на самолётах не для того, чтобы они с жиру бесились, а для того, чтобы доказали превосходство Советского Союза. И Советского спорта. Должны побить проклятых капиталистов, сосущих соки с трудового народа.

В город их не отпускали, но из окон отеля было видно, как по улицам катаются малолитражки, ходят автобусы, шествуют эксплуатируемые шведы в хороших одеждах, бегают опрятно одетые дети. И улицы чистые, зелёные с хорошим покрытие из брусчатки. Прямо образцовый город.

Челенков по миру покатался и мог бы с Романовым про эксплуатацию поспорить. Если, где в мире и победил Социализм, так это в Швеции. И он продолжает тут побеждать. С богатых берут огромные налоги, которые перераспределяют в пользу бедных и на социальные всякие нужды. Бесплатные больницы и школы, даже институты, точнее университеты бесплатны, и там студентам платят вполне приличную стипендию, позволяющую и питаться, и одеваться. Чем-то Швеция сейчас напоминает поздний Брежневский период. Только ещё нужно добавить, что преступности почти нет. И ещё отличные дороги и чистые, вымытые ухоженные улицы в городах. Наверное, так и должен выглядеть образцовый Социализм.

Народ слушал Романова и зевал. Хорошо, что попался им хреновый оратор, речь была скучная и монотонная, мужики не испугались, не накрутились, а зевать начали. Не смог Николай Николаевич сбить им настрой на игру, как ни старался. Да и старался ли?

Событие восемнадцатое

В детстве большинство моих друзей мечтало о том, чтобы забить прекрасный гол, я же всегда мечтал о том, чтобы не дать им это сделать.

Икер Касильяс

Всё же огромная чаша стадиона Динамо вызывает волнение, когда выходишь на поле. Семьдесят тысяч зрителей на огромной чаше трибун, когда смотришь на них снизу, с футбольного поля, завораживают. А ещё акустика, когда крики этих семидесяти тысяч человек приветствуют твоё появление на поле. Мурашки всегда Челенкова пробирали. Здесь квадрат трибун не приводил к поползновению мурашек по спине. И ещё выдержанные – нордические шведы вели себя потише, да и было их в два раза меньше. Тем не менее мурашки были. Другие. От холода. Бог не подвёл Фомина, просил – получай. Было и вечером второго июня в Стокгольме ветрено и сыро. Вся та же морось, опустившаяся три дня назад на город, решила его не покидать. Поле по-прежнему сырое и скользкое, и мяч сразу намокнет. Фомин предложил Романову вчера переговорить с организаторами, чтобы при выходе мяча за пределы поля, когда его нужно выбрасывать из аута или вводить угловым ударом, заменяли на сухой. Понятно, что столько мячей нет, но пусть их десяток, скажем, первый выскочил за черту, берёшь второй, а первый отправляешь сушиться, есть же какие-нибудь нагревательные приборы на стадионе. Пока выскочит десятый, первый хоть немного, но просохнет. Очень не хотелось Фомину играть головой мокрым мячом. Это равносильно удару сковородой. Гудит голова после такого удара, время нужно, чтобы в себя прийти. Романов обещал поговорить, но чем переговоры закончились не рассказал. Ну, сюрприз будет.

Цветы им в раздевалку принёс Савин с дивчулями местными. Красивые такие, голубоглазые, высокие и крутобёдрые. Не хуже его зеленоглазки. Вышли под звуки гимна. Эти гады его перепутали. Вместо гимна, написанного Александровым, играли Интернационал. Так-то международный скандал. В 1943 году принят новый гимн и прошло уже шесть лет. Могли бы за шесть-то лет и найти, где запись. Интересно? Вовка как-то об этом и не думал. А ведь магнитофоны ещё редкость страшная, выходит, на стадионах, где они в СССР играют и всегда в начале матча звучит гимн новый, его выдают через динамики с пластинки. Савин побежал куда-то и отсутствовал десяток минут. Потом прибежал злой и рыкнул:

– Поём сами в голос, без музыки. Нет у них новой записи. Обещают доставить из посольства нашего ко второму тайму. А сейчас поём.

Спели. Вовка Фомин растерялся. Он три варианта гимна знал, ещё собьётся. Но вокруг народ орал во всю глотку, и его возможная ошибка в общем хоре потонула.

После гимна Швеции заунывного, как похоронный марш, начали разыгрывать сторону и первый удар. Монета была большая и, скорее всего серебряная, хищно так поблескивала, на ней мужик был в профиль изображён. Наверное, древняя? Сборной СССР достался первый удар. А шведы потянулись к восточным воротам. Выбор этот им вообще ничего не давал, было бы солнце, так понятно, а когда даже определить, где оно сейчас на небе невозможно, то выбор ворот ничего не даёт.

Фомина Якушин поставил в стартовый состав и сказал, что всё играешь ты Артист весь матч. Не подведи. Здесь международные правила и по ним замен нет. Даже покалеченного вратаря поменяют на игрока из тех, кто сейчас на поле. Это мы там у себя расслабились, по две замены нам в прошлом году разрешили. Я даже слышал, что с твоей подачи.

Так и было, Вовка уговорил Аполлонова пойти на такой эксперимент, а тот Савина, как руководителя Советского футбола и вице-президента ФИФА. В ФИФА Савин и Гранаткин тоже такое предложение подали, но пока только СССР и разрешили так играть в виде эксперимента. Пока футбол довольно косная игра. Не спешат в ней правила менять. Челенков точно не помнил, но вроде бы в 1968 году разрешили две замены в Реальной истории. А с 1954 или 1958 разрешили менять травмированного вратаря. При этом читая зарубежные газеты, когда набирал материал на доклад Аполлонову, Фомин видел, что почти все матчи команды заканчивают не в полном составе, бывают, удаляют, а чаще всего просто уносят с поля покалеченного, и он далеко не всегда возвращается на поле снова.

Определил хитрый Михей Вовку в нападение на правый фланг, можно сказать, его законное место. А на левый поставил Боброва. Вот и как налаживать командную игру, если Фомин с Бобровым никогда в паре не играл.

Раздался дребезжащий железом свисток и Константин Бесков отправил мяч Вовке.

Глава 7

Событие девятнадцатое

Если с первого раза не получилось, то парашютный спорт не для вас.

Фомин видел, как Бобров с Блинковым трусят ни шатко ни валко по левому флангу к воротам и мог бы точным ударом, пока мяч не намок, отправить его чуть не в ноги Севе, но сразу этого делать не стал. Шведы играли по системе 4-4-2 и в защите было полно народу и трое защитников, очевидно оценив проход русских по левому флангу стали смещаться им на перерез. Если честно, то манёвр этот был довольно странным, всё же мяч сейчас на правой половине поля, и Вовка, пусть медленно, но волочёт его к воротам. Хватает народу и на его стороне и полузащитники тут вдвоём и левый защитник, но они довольно широко раскиданы по полю, и пока у Фомина место для манёвра хватает. Ну, а чего, дают – бери. Вовка и продолжил свой неспешный экскурсионный тур к воротам. Чуть не минуту так крался он по самой кромке, пока метрах в двадцати от ворот перед ним не вырос высокий и плотный швед блондинистый с седьмым номером на футболке. Так товарищ целенаправленно бежал, что сомневаться в его намерениях не приходилось. Сейчас он нырнёт ногами вперёд и метить будет не в мяч, а в кроссовки Вовкины. Вот. Мужик стал проваливаться и ощетинился шипами. Обычными круглыми, хоть может и чуть подлиннее стандартных. Предчувствуя такой ход семёрки, Фомин немного отпустил мяч, и когда зрители уже ожидали вопля боли от поверженного врага, подпрыгнул. Как мог высоко, так и подпрыгнул. В результате швед по скользкой траве проехал под ним и вылетел за пределы поля попав ногами в фотокорреспондента, что выскочил к самому краю, надеясь замечательный кадр падения русского гиганта заполучить. По ногам, пусть и на излёте, и заполучил. Крик точно был. Фомину было не до этого, чуть далековато мяч отпустил, и нужно было догонять, еле у углового флажка остановил и огляделся. Положение на поле, пока его семёрка шведская отвлекала, и пока он круглого догонял, кардинально изменилось. Возле Боброва и Блинкова остался только один защитник, а все остальные защитники и полузащитники плотным таким табором неслись на Вовку. И только центральный защитник их чуть опережал. Жаль. Как бы хорошо сейчас было дождаться шведов и забросить мяч за их спины.

– Вот и попробуем, насколько хороши мокшановские бутсы, – сказал Вовка боковому арбитру из Ирландии, и побежал, опять не торопясь, к вырвавшемуся вперёд шведу. Финтов особых крутить не стал, просто чуть мяч в последний момент катнул к центру поля, а сам на одной ноге провернулся, пропуская шведа мимо себя. Бамс, и соизмеримый с Вовкам по габаритам шведский защитник – стоппер и капитан команды Эрик Нильссон пролетел мимо. Дальше ждать было нельзя, накатывала на Фомина жёлто-синяя лавина, и он парашютиком послал мяч над ними на сместившегося чуть к центру Блинкова. Ещё бы секунду промедлил и паровой каток, что нёсся на него втоптал бы бедолагу русского в зелёный шведский газончик. Но! Увидели товарищи, что Фомин им круглого за спины закинул, и решили развернуться и бежать назад. Не так всё просто. Кто-то один поскользнулся и ещё двоих с собой на травку отдохнуть пригласил. При этом один из них видимо по руке соратника пробежался, так тот взвыл и потом взревел на весь стадион. А Вовка, предполагая, что лавина эта всё же до него докатится, сделал несколько шагов назад. Замечательно работали длинные прямоугольные шипы.

Дальше было красиво. Блинков мяч обработал плохо, и тот чуть срезался ещё левее, но там, на счастье, уже набегал Сева Бобров. Чудовищный удар сходу и круглый врезается в перекладину, отскакивает, ударяется о поле и подкатывается к ногам Блинкова. А перед ним вообще никого, вратарь шведов Калле Свенсон лежит на боку у дальней для Блинкова правой штанги, прыгнул туда за мячом посланным Бобром. Бамс, и счёт становится один – ноль на второй минуте встречи. Судья свистит, и на поле выбегает команда медиков и помощников тренера шведского, что в общем-то недопустимо. Подхватывают они одного из защитников и волокут к краю поля. Когда мимо Фомина его протаскивали, Вовка и причину такой спешки заметил. Вся рука шведа в крови, видимо пробежавший по ней соотечественник порвал шипами кожу, а может и до сосудов добрался, так обильно кровь по руке на поле стекала.

Фёдор Челенков уже по одному этому эпизоду вывод сделал, что, как и все в Европе сейчас шведы играют в устаревший, по существу, дворовый футбол. Зоны за игроками строго не распределены и люди за них ответственности не чувствуют. В результате, каждый решает сам, чем ему нужно заниматься, когда к его воротам мчится русский нападающий. В этот раз шесть человек решило, что им кровь из носа нужно отобрать мяч у дебила-амбала русского, который в одиночку решил их всех обыграть.

С каким там счётом шведы проиграют бразильцам на чемпионате в Реале? Точно Челенков не помнил, не Википедия же, но что это будет чудовищный разгром – это точно. Чуть не двузначный счёт будет. Вот по одному этому эпизоду видно – почему, да они чуть поднялись над дворовым футболом, но в настоящий ещё играть не научились. А уж играть на мокром газоне для них вообще проблема. Нет у них мокшановских бутс. Хорошо бы, чтобы до чемпионата Мира и не появились.

Событие двадцатое

Когда оценку вратарей дают люди, которые реально ни разу не стояли в игре и не испытывали ее на себе, то без большой щепотки скептицизма ее воспринимать сложно.

Роберт Грин

Правил, по которым судья может добавить минут пять, а то и шесть, к каждому тайму, компенсирую потерянное время, ещё нет. Бывает, что в конце второго тайма судья, если идёт нормальный игровой эпизод, который может повлиять на итог матча, добавит пару минут, но это скорее исключение из правил. А уж первый тайм точно длится ровносорок пять минут. Это к тому, что полузащитнику Нильсу Лидхольму, которому бицепс прилично так порвали шипами бутс свои же товарищи, помощь оказывали минут пять, после чего ирландская бригада судей стала чуть не пинками загонять шведов назад на поле. Оказалось, при этом, что потерь больше, ещё тот товарищ, что первым прыгнул Фомину в ноги тоже ляжку на левой ноге себе прилично расцарапал. На поле-то он вернулся, но с бинтом на ноге. Бинта на видно… Ну, тут такое дело. Сейчас в Европе точно, а про другие страны и континенты у Челенкова просто информации нет, футболисты одеты в большущие трусы по самые колени спускающиеся. Футболки тоже широкие и шведы вон их поверх распушили. Бегают такими раздергайками. В принципе, и в СССР та же самая форма. Но вот именно для сборной, и только пока для этих трёх матчей, сшили по совету Фомина форму футбольную из восьмидесятых. Когда трусы короткие и в обтяжку, как и футболки. И веса меньше и не так удобно за них придерживать соперникам при близких контактах. У Суне Андерссона трусы до колена и повязки на ноге не видно, зато заметно, что бегает он прихрамывая.

Начали с центра поля шведы сразу агрессивно. Далёкий удар на вынесенного правого нападающего и сразу человек шесть туда устремились и двое побежали по стороне, где Фомин оттянулся даже за среднюю линию. Ясно было, что шведы бросятся отыгрываться. Получилось у них всё на загляденье, и если бы не Третьяков, то атака могла и голом закончиться. Десятый номер шведов первым добрался до мяча, отлично его обработал и подал на ход набегающей толпе соотечественников. Наши защитники чуть припозднились, и оставалось только срубать местных. Это и попробовали, но один сине-жёлтый товарищ прорвался в штрафную и зарядил с левой ноги в девятку почти. Красиво. Но Третьяков в неимоверном прыжке дотянулся. Поймать не получалось, он просто ударом кулака чуть сменил направление полёта круглого. Тот чиркнул по штанге и улетел за линию ворот. Ирландский судья указал на угловой.

Вовка подбежал к Боброву и сказал, махнув рукой в сторону ворот соперника:

– Я ближе к средней линии, если получится, его выбью и стразу по своей стороне побегу. Отойди назад.

Сева как-то непонятно прищурился – улыбнулся, но приказ молодого не проигнорировал, потрусил осматриваясь, чтобы в офсайде не оказаться. Эти хвалёные чемпионы Олимпиады, опять решили играть в дворовый футбол, не оставив даже стоппера на своей половине поля. Челенков бы такого тренера выгнал, будь он главным в шведском футболе. Один центральный защитник ничего в этой куче у ворот не решит, а вот в случае быстрой контратаки вполне понадобится.

Подача, и мяч очень грамотно летит с подкруткой на дальнюю штангу. Не «Сухой лист». Там совершенно другая траектория у мяча, но всё же кручёный. Фомин на голову над шведами не возвышался, есть почти с него жерди, но весом их точно превосходил, и тут ещё и отсутствие лишней материи на теле помогло, он высоко выпрыгнул, и рука защитника, который его придерживал, соскользнула с шёлка футболки. Бамс. Терпимо. Мяч еще не пропитался водой насквозь. Удар получился, и круглый, перескочив через плотную массу своих и чужих игроков, полетел на Боброва. И Вовка ломанулся, сметая всех к правой половине поля. Держать его уже не держали, но плотно стояли. Что там происходит у Боброва он не видел пока, но по гулу стадиона догадался, что «шалость удалась».

Выскочил Вовка на простор и осмотрелся. Хреново. Слишком резво Сева начал. Он теперь не сможет отпасовать мяч Фомину. Да, никому не сможет. Между ним и воротами ни одного сине-желтого игрока. Вратарь шведский в тёмно-жёлтом. А Бобров, далеко не отпуская круглого, мчался, как паровоз, к воротам, по диагонали пересекая поле. Шведы тоже бежали к своим воротам, но фора была метров десять, а раз судьи ни боковой, ни центральный не свистели, то положения «вне игры» не было.

«Вдруг отскок от вратаря будет», – прошептал себе под нос Фомин и тоже понёсся к воротам.

Вратарь стал грамотно выходить из ворот, сужая сектор обстрела, и Бобров решил бить издали. Он подработал мяч под правую ногу и запулил метров с двадцати. Бамс и мяч мимо вратаря летит к воротам, тот пропустил удар. А Сева, как всегда, когда бьёт на силу, чуть с точностью промахнулся. Круглый впечатался в стойку правую и отскочил в поле назад. Вратарь развернулся и бросился на него. И вот тут бутсы подвели, поскользнулся на сырой траве и плюхнулся, едва пальцами дотянулся до мяча. Круглый продолжил отступать от ворот, проскакал по вратарю и прямо Вовке в ноги, а бить неудобно, прямо перед ним подниматься начал вратарь. Ну, Вовка щеточкой его стоящему столбом Бобру и катнул. Опять пушечный удар и опять мяч врезается в штангу. Ну, хоть закончилось всё благостно, Бобров ломанулся к отскочившему мячу и третьим уже ударом влепил-таки его в сетку. Так хотелось Фомину подбежать и спросить, зачем, мол, так сильно бить, когда ворота пустые, но не время. Вместо этого побежал хлопнуть армейца по плечу, что ни говори, но кусок получился феерический, будет о чём и Синявскому рассказывать и местным комментаторам.

Событие двадцать первое

Хорошо иметь конкуренцию и хорошо для клуба иметь трех сильных вратарей.

Лорис Кариус

Стадион гудел и свистел. Даже улюлюкал. И свист этот был не против своих футболистов, свист был против русских. За пять минут, если исключить те же пять минут, если не больше, на оказание помощи пострадавшему полузащитнику, свои ребята – белые и пушисты пропустили два мяча и потеряли двух игроков, так как тот хромающий сейчас снова был за пределами поля. У него наспех сделанная повязка размоталась и сползла, а царапина видимо была приличной, и нога начала кровить. Ему сейчас снова делали перевязку. А того, который с разорванным бицепсом, вообще видно не было. Фомин, конечно, не доктор, но он бы с такой раной отправил человека в больницу. Рваная глубокая рана в том месте, где проходит куча сосудов. И рана явно грязная.

Проклятые коми калечат их ребят! То, что ребята покалечили сами себя, все уже забыли. Есть же русские – значит они во всём виноваты! Примерно так охарактеризовал свист и крики с трибун Фомин.

Шведы между тем оставшись вдевятером стали тянуть время. Они медленно бежали за мечом, потом передавали его один другому, потом выбирали минуты три, кто будет вводить его в игру. И в результате переиграли самих себя, да десятый игрок прихромал, но вот настрой исчез, и бог ещё шельму пометил. Мяч после удара шведа, ударился о ногу Бескова и отлетел к Боброву. Тот опять включил вторую космическую скорость и полетел к воротам вражеским. И жёлтый вратарь запаниковал. Стал пятиться в ворота. Ох и гвалт на трибунах поднялся. Прямо рёв. И этот рёв совсем сбил с толку голкипера, поняв, что делает ошибку, он бросился навстречу Севе, но при этом туда же ринулся и правый защитник. Не столкнулись, но дали возможность Боброву одуматься, и правильно оценить обстановку. Положения вне игры в этот раз не было. В штрафной был защитник. Бобров не подвёл и перевёл мяч на Фомина, чуть не точно, ну так на полной скорости бил. Вовка сумел мяч догнать и головой переправить его в ворота. Было немного далековато, но круглый доскакал, два раза с мокрой землёй поцеловавшись и слегка изменив направление. Вратарь прыгнул за ним и схватил пустоту. Три – ноль.

Этот гол шведов отрезвил. Они ушли в грамотную оборону и огрызались редкими, но опасными контратаками. Два раза даже забить могли. Третьяков выручал. Наверное, и Хомич с Яшиным сыграли бы не хуже в этих ситуациях, но стоял Третьяков, и его уверенность придавала кроме всего прочего силы команде. Сборная СССР раз за разом атаковала ворота шведов. Рано или поздно это должно было случиться. Мяч от частокола ног во вратарской площадке отлетел к штанге и бросившийся на него вратарь сам рукой промахнувшись, закатил его в ворота. Четыре – ноль. С таким счётом и ушли на перерыв.

– Молодцы, мужики! Дожмём их во втором периоде! – Якушин выглядел вполне довольным. Они же не у кого-то там, а у Олимпийских чемпионов четыре – ноль выигрывают на чужом поле, и ещё половина игры впереди.

– Михаил Иосифович, я думаю, они сейчас бросят играть в футбол и начнут нас калечить. Именно такую установку им сейчас их тренер даёт, – вылил бочечку дёгтя в ложку мёда Вовка.

– Это понятно, что грубить начнут, – Хитрый Михей отмахнулся от комариного писка.

– Нужно аккуратно играть. Не лезть под их защитников…

– Фомин, станешь тренером и будешь указывать давать своей команде как играть. А пока ты не тренер – Фомин, а нападающий – Артист. Потому я буду решать, как играть. Но… Да, ребята, играйте с опаской, начнут сейчас по ногам лупить. Но играем, как и играли, атакуем. И, Бесков, Костя, ты что-то совсем потерялся, подключайся к атаке.

Ну, почему Костя потерялся, было понятно. Бобров с Фоминым все мячи на себя забирают, держа того на голодном пайке. Ему бы чуть подальше в глубину оттянуться и самому себе мячи добывать, но что-то не получается пока у будущего великого тренера.

Всё как Вовка и ожидал, шведы начали лупить по ногам, они отошли в глухую защиту и даже огрызаться контратаками перестали. Играли на отбой и отбивали в первую очередь русским ноги. Вовка пару раз знатно получил, хорошо щитки из дельта-древесины надёжно голень прикрывали. Но третий удар пришёлся по икре и пришлось с поля укатиться, благо произошло это почти у флажка углового. Ногу ему помассировала Галина Шалимова, и он через три минуты в игру вернулся. А вот Конову повезло меньше. Ван Ванычу прилетело в коленную чашечку со всего маху носком бутсы. Унесли с поля на носилках. Судья был рядом и меры принял – удалил с поля Хассе Йеппсона.

И это ничего не изменило. Шведы по-прежнему били по ногам. Опять Вовке досталось, и опять только щиток спас, хоть синяк потом будет отменный. Досталось и Боброву. Тоже ускакал на одной ноге с поля. И ещё одного шведа судья ирландский удалил. Да ещё тот товарищ, что с повязкой был сам ушёл, нога совсем кровить начала, так что доигрывали олимпийские чемпионы всемером, вратаря считая. Этим на последних минутах сборная СССР и воспользовалась, запихнув, в прямом смысле этого слова, два мяча скандинавам. Фомин за временем не следил, но такое ощущение возникло у него, что ни одной секунды судья не добавил. Он может душой за своих буржуинских и болел, но явная грубость и неспортивное поведение шведских футболистов и агрессивность распоясавшихся болельщиков, даже бутылки уже швырявших на поле, заставила ирландца матч, как можно быстрее, закончить.

Итого шесть – ноль. И минус Ваня Конов, который уже в этом месяце точно играть не будет. Если будет вообще.

Глава 8

Событие двадцать второе

«Я не понимаю, как 200 наших болельщиков отметелили несколько тысяч англичан, но подход должен быть одинаковый ко всем».

Владимир Владимирович Путин

Шведы русских не любят. Тут, видимо, то же самое, что и в «любви» поляков к России. Именно русские, сначала Пётр, а потом его родичи и наследники лишили Швецию имперских амбиций, а при Александре и практически вотчины – Финляндии. За что им после этого русских любить? Есть нюанс, именно отсутствие военного большого флота и запредельных трат на армию, а после нейтральный статус в двух мировых войнах, позволили Швеции стать богатой и процветающей страной с запредельным для остальных набором «социалистических достижений». Только богатство и процветание всегда в результате рождают воспоминания об имперских упущенных возможностях. Вот и шведы считают русских врагами. А своих футболистов – олимпийских чемпионов считают самыми великими, и позорное поражение от сборной СССР привело шведских фанатов в возбуждённое состояние. Они пошли в пабы, и, напившись пивка, отправились громить отель, в котором остановились русские. Ну, не всё удалось «патриотам». Полиция сколько-то похватала, сколько-то разогнала, из всего ущерба – это разбитое огромное стекло в фойе «хотеля» и несколько разбитых окон в пабах и магазинчиках по дороге.

Тем не менее, власти шведские решили подстраховаться и попросили русских из отеля не выходить, пока страсти не улягутся. Третьего июня народ сидел по номерам, администрация попросила и в холл не спускаться, там шёл ремонт, а по улицам ходили фанаты и полицейские, и изредка между ними вспыхивали потасовки.

Романов на предоставленном русским автобусе съездил в советское посольство в Стокгольме, позвонил и доложил обо всём в Москву и попросил, так сказать, наставить его на путь истинный. Что делать – выходить ли завтра на матч с местным клубом АИК и идти ли на игру шведов с финнами пятого июня? Вернулся он не воодушевлённый. С кем уж он там говорил, Фомин не знал, но явно выше рангом, чем Аполлонов. Возможно, с Молотовым. Вернулся и сказал, что нужно играть, так как на матч продано уже больше тридцати тысяч билетов. И кроме того, что эти деньги нужны для того, чтобы сборной было на что ехать в Бразилию, так ещё нужно показать превосходство советского спорта.

Якушин заикнулся о тренировке, но Савин с Романовым на него шикнули. Типа, не видишь, что творится?! Челенков бывал на выезде в близких ситуациях. Футбольные болельщики – тифози, никогда особо кротким нравом не отличались. Не зря английские клубы на несколько лет от еврокубков отлучили, но обычно болельщики с болельщиками разбирались, футболистам не так часто перепадало. Хотя, можно припомнить, как петарда, брошенная с трибун, попала в голову вратарю Акинфиеву в матче с Черногорией. Вообще, швыряться с трибун вскоре станет модным на Западе, а потом и в России.

Утром четвёртого числа в отель «Шеппсхольмен», где русские обосновались, заявился директор стадиона и работник мэрии. О чём они говорили с руководителями делегации и парой человек из русского посольства на обеде команде поведал сам Романов.

– Ребята, продано на матч рекордное количество билетов. Почти сорок тысяч. Стадион всего по словам директора тридцать шесть вмешает. Так что нужно будет с местной командой играть, а то они грозятся неустойку через суд с СССР взыскать.

– А вести как себя болельщики будут? – пискнула Шалимова – единственная представительница прекрасного пола в делегации.

– Власти Стокгольма обещают усилить охрану отеля и вывести полтысячи полицейских на стадион для наведения порядка в случае необходимости. Вокруг стадиона тоже будут ходить наряды полиции, – это незнакомый Вовке представитель посольства СССР ответил. Там должен быть атташе по культуре, он же и за спорт должно быть отвечает. – Вы же спортсмены, а не трусы.

– Не сомневайтесь, Максим Петрович, мы выйдем и сыграем с местным клубом. Так им и передайте, – Якушин решил взять инициативу на себя. Вовка его понимал и одобрял. Ерунда всё это, не бросятся на них тифози. А вот если они не выйдут на игру, то с вероятностью процентов девяносто, что шведы точно подадут иск в суд, и тогда не видать сборной СССР поездки в Бразилию.

– Вот и хорошо! – посольский убежал.

– Так, товарищи! – Романов Николай Николаевич осмотрел собравшихся в углу ресторана футболистов и прочих примкнувших к ним. Синявский тоже сидел чуть сбоку вместе с операторами и своим звукорежиссёром, или как там эта работа сейчас называется. – Товарищи, нужно этот матч обязательно выиграть, чтобы показать, что советского человека каким-то хулиганом не запугать. Теперь для нас, для вас, для всей страны крупная победа над этим футбольным клубом – дело чести. Гитлеровцы нас в войну не запугали, а эти недобитые фашисты хотят это сделать. Ничего у них не выйдет. Вы выйдите на поле и покажите им, что русский, советский спортсмен не трус. Среди вас, насколько я знаю, и фронтовики есть. Не позволим проклятым капиталистам нас запугать!

– Не сомневайтесь, Николай Николаевич, мужики выйдут и достойно сыграют сегодня, – поднялся со своего места капитан команды Гринин. Потом и остальные поднялись и стали заверять в том, что порвут и растопчут.

Фомин в этом и не сомневался. Насколько он сумел узнать из газет, АИК не такой и сильный клуб. В Швеции ведущий клуб – это «Мальмё», из него и основная масса сборников и чуть из «Гётеборга» с «Норчёпингом». В чемпионате в прошлом году АИК стал третьим, а в этом пока, вроде, четвёртым идёт. Не самый страшный соперник. Далеко не сборная Бразилии.

Событие двадцать третье

«Легко и просто приходить на стадион и рукоплескать команде, у которой все складывается хорошо. Но настоящий болельщик аплодирует команде в трудное время, чтобы поддержать ее».

Леонардо Бонуччи

А каковы сегодня погоды? Отличные сегодня погоды стоят. Вёдро. Так и есть. Прямо радостный солнечный денёк. Стрижи или ласточки высоко в небе мух ловят и прочую гадость летающую. Ещё выше одно единственное перистое облачко мимо солнца пролетает. Не застит его животворящие лучи. Только АИКу это не поможет. Всю ночь дождь шёл и утром ещё покапывало. А потом раз и выгнали шведские колдуны с неба сначала тучи чёрные дождевые, следом облака – белогривые лошадки, а теперь и последнее перистое облачко несут на Ленинград куда-то. И небо голубое – голубое, вымытое.

Зрителям хорошо. Тепло и с неба не каплет, а вот местному шведскому клубу АИК не так хорошо. Ночью ливень был настоящий, поля футбольные дренировать ещё как следует не научились, и потому, оно сырое, луж настоящих нет, но грязь стоит, особенно в тех местах, где с газоном шипами поборолись. Обе штрафные площадки лысоваты, даже мяч в ту сторону подавать страшно, настоящее картофельное поле.

Сборная СССР вышла на поле вкрутив длинные прямоугольные шипы, и надев синюю форму с красными буквами СССР. Синяя она не из-за цветов РСФСР. Нет. Просто шили из шёлка в последней момент и такого количества красного не оказалось. Зато был тёмно-синий. Из него и сшили. А сверху пристрочили красные буквы СССР и две полоски красные по бокам. Гетры тоже синие в красную полоску.

А вчера оказалась, что родная форма клуба АИК почти точная копия. Тот же самый тёмно-синий цвет, только полоски жёлтые и гетры полосатые сине – жёлтые, а не сине – красные. Ну, местные пошли навстречу нищебродам коми и надели свою гостевую форму. Она такая дартаньяновская немного. И трусы и футболка белые, а по груди на футболке, как перевязь для шпаги, через плечо две узкие полоски: синяя и жёлтая, и гетры белые в жёлтую полоску. Ощущение, что полоса через грудь – это перевязь для шпаги, не отпускает, так и хочется заглянуть шведам за спину, не прячется ли там эта шпага. Форма, в общем, красивая, а длинных шипов нет, и Фомин, сегодня сидевший на гостевой трибуне рядом с работниками посольства, с удовольствием наблюдал, как скользят и падают шведы на предматчевой разминке. А нефиг, потому что. Сегодня и в самом деле нашим нужно с большим счётом переиграть шведов, должны бояться нибелунги. Должен комплекс возникнуть, как в своё время у сборной СССР и России будет по отношению не к самой сильной команде – к сборной Бельгии.

Состав сборной СССР не на сто, конечно, процентов сменился, но на восемьдесят точно, практически другая команда. В воротах не Третьяков, а Хомич по прозвищу «Тигр». В защиту поставили новичка Виктора Шалимова. В полузащиту молодого спартаковца Игоря Нетто. На противоположный фланг Хитрый Михей воткнул Вальку Жемчугова. В нападении тоже все поменялись почти. Вместо Фомина и Бобра стоят Никита Симонян и нападающий из московского Торпедо Александр Пономарёв. Вернулся на своё место Карцев. Они с Константином Бесковым в полузащите сегодня.

Когда из раздевалки сборники вышли тоннелем на стадион, то у них должно быть в глазах зарябило. Болельщики подготовились. Чуть не каждый второй с флагом. Либо с национальным шведским, либо с клубным. Так тот тоже сине-жёлтый, нет особой разницы. И сами болельщики многие в куртках и рубахах национальных цветов. От такого дикого сочетания тёмно-синего и жёлтого и у Фомина голова кругом пошла. Все свободные игроки сегодня сидят в том кусочке трибун, что заботливые хозяева выделили для работников посольства СССР и каких-то русских рыбаков, что ли, не понял Вовка в каком статусе они здесь в Стокгольме пребывают, но какое-то отношение к морю и рыбе имеют.

Всего русских всех вместе и свободных футболистов, и моряков, и посольских было человек под сотню, может чуть меньше. И что прикольно, вокруг них стояла стена шведских полицейских в соизмеримом количестве. Защищали представители правопорядка белых и пушистых шведов от злобных русских, а то бросятся и покусают бедолаг. Вот два амбала каких с самого краю торчат. Ну, это Фомин с Бобровым на краешке угнездились. Попахивало от рыбаков крепко, и не рыбой, а водкой. Выхлоп такой, что поневоле хотелось отсесть. Ну, хотя тухлой рыбой тоже попахивало. С таким запахом Челенков сталкивался бывая в Одессе на «Привозе», когда выпадали игры с Черноморцем. Рынок позже крытым стал и ветерок запахи не сносит. Так себе удовольствие.

Стадион шумел, размахивал флагами, и время от времени посвистывал, но Вовка не ощущал от него агрессивности. Скорее – нетерпение в ожидании великого матча. Когда команды с цветами и вымпелами вышли из-под трибуны, то свиста и шума сначала стало чуть больше, но довольно быстро это кончилось, и остался обычный гул большого стадиона. Один кашлял, кто-то громко говорил, кто-то сморкался трубно, ржал вон тот рыжий швед толстопузый, хотя все почти шведы светлые и толстопузые. Нет у них голода.

Обменялись команды одинаковыми букетами из ромашек и вымпелами и стали монетку бросать. Нет она ребром в мокрое поле не воткнулась, она поступила креативней – исчезла. По крайней мере, так Вовка понял. Судья и капитаны команд чего-го бродили по полю кругами и вниз пялились. Наконец, видимо, нашли и русские выбрали себе сторону. Сегодня это имело значение, близился вечер и экватор небесный солнце уже преодолело, склоняясь к западу, так что шведам предстояло первую половину игры ещё и против солнца играть. Светило оно ярко и ни одного облачка его заслоняющего на небе не было.

Фомин перед началом матча от газона стадиона ножичком перочинным кусочек по заведённой уже привычке кусочек отрезал и передал в прорезиненном мешочке Романову, который поманив его за собой отдал при Вовке атташе по культуре, потребовав от Вовки объяснения.

– Надо нашим на стадионе передать. Смотрите, как хорошо газон смотрится. Может удастся чего ценного выудить из этого мешочка. Понять какие травки сажать надо. Не смотрите на залысины в штрафной, у нас к концу сезона всё поле лысое.

– Чудно, не думал никогда об этом. В шпионы меня записываете?! Ладно, футбол я люблю и пошпионю немного, давайте свою секретную траву.

Событие двадцать четвёртое

«Прежде чем осуждать кого-либо из игроков, возьми его обувь и пройди его путь, попробуй его слезы, почувствуй его боли. Наткнись на каждый камень, о который он споткнулся, справься с критикой, с недовольством болельщиков. И только после этого говори, что ты знаешь – как играть в футбол».

Рафаэль Бенитес

В первой половине матча ничего интересного не произошло. Скучная игра от обороны. Обоих команд. Фомин слышал, как рассуждал на предматчевой накачке Михаил Иосифович, что местные, мол, товарищи сначала попробуют играть в атакующий футбол и будут лезть к нашим воротам, так что играть будем на контратаках. Ну, есть логика. Только произошло вот сто процентов точно такое же действо и в раздевалке у АИКа. «Русские сейчас навалятся на нас», – вещал их высокий, с Фомина ростом, плешивый блондин с выпуклой мультяшной челюстью, – «Потому, херы, играем от обороны в начале, пусть русские коми разобьются о нашу бетонную защиту».

Вот и получилось, что обе команды оттянулись на свои половины и только несколько человек в центре боролось вяло за мяч, оглядываясь и атаки соперника ожидая.

Надоело это первому Симоняну, и он повёл наших в атаку, ну и понятно о бетон разбилась она. Тут-то шведы и попытались тренерскую задумку осуществить, бросившись в контратаку. Ну и разбились о нашу катеначчу. Так и бегали весь первый почти тайм от ворот до ворот. Можно сказать, что острых моментов вообще не было. И только в самую последнюю минуту бог на сторону русских встал, Бесков выцепил мяч у поскользнувшегося защитника АИКа и вместе с Карцевым ринулся к воротам. Удар, вратарь, понимая, что расстояние мало и удар очень силён, ловить круглого не пытается, он его выбил кулаками назад в поле, прямо под ноги Васе Карцеву и тот не менее сильным ударом вновь запулил его в ворота и попал вратарю шведскому в голову. От неё мяч опять поскакал в поле… Не далеко ушёл колобок, ударился о ногу одного из шведских защитников и вернулся к Карцеву. Бабах, и на этот раз мяч влетает в сетку. Шведы круглого достали к центру отнесли и даже пнули, а тут свисток. Так-то один – ноль в нашу пользу, а у Фомина ощущение, что проигрывают синие. Ему же со стороны видно было десятки моментов, когда правильная игра полузащиты привела бы к голевым моментам, но нет, те выполняли указания Якушина, играли осторожно и сразу бежали назад. Перемудрил сам себя Хитрый Михей. Перехитрил.

Всё говорят, что итальянцы «Катеначчо» изобрели. Ну, Динамо сейчас и сборная СССР почти в неё и играет. Всегда у ворот либеро крутится. И четвёрка игроков в защите чётко просматривается, как и четверо игроков по центру поля от ворот до средней линии в линию определённо выстроенных. Интуитивно Хитрый Михей стал уходить от своих блуждающих игроков. Футболисты получили место на поле строго определённое и зоны ответственности. Явно он это у Фомина на тренировках Молодёжки подсмотрел. Главного не увидел. Или увидел, но не смог у себя в команде внедрить. У Фомина люди в разы точнее пас отдавали, и им было запрещено всякие сольные проходы делать, дриблинг красивый демонстрируя. Увидел открывшегося своего игрока и отдавай ему сразу мяч, зачем время терять. Две – три передачи, и мяч у ворот.

Ничего, дорос Якушин до катеначчо, дорастёт и до тотального футбола с точным длинным пасом. Второй тайм видно сразу стало, что и шведы, и сборная СССР будут играть в другой футбол. Им хвосты накрутили, и они ринулись в атаку. Распределились по полю. И мгновенно сказалось то, что у русских есть два супер-пупер полузащитника. Игорь Нетто и Валька Жемчугов вдвоём всю игру сделали. Как на блюдечко стали выкладывать точные пасы занявшим, наконец, свое место впереди Симоняну и Пономарёву. А те вспомнили, что они самые результативные нападающие Советского футбола на сегодняшний день. Бамс. Бамс. Бамс и счёт четыре – ноль. И игра у АИКа совсем разладилась. Они ушли в оборону, но не автобус построили, а просто толкучку, тупо выпинывая круглого куда подальше в том числе и в аут, и на угловой. Один угловой с подачи Бескова добил всё тот же Пономарёв. И шведы при счёте пять ноль снова начали играть запредельно грубо. Вскоре Пономарёва подковали от души, пришлось уносить его с поля. Всё та же ирландская бригада судей не отреагировала в этот раз. Игровой эпизод, типа того. Тем более не в штрафной действо произошло. Якушин бегал повдоль кромки и орал на игроков, чтобы назад оттянулись. Хватит напинали сколько нужно и незачем калечиться. Народ проникся и опять в катеначчо встал. Минут десять ещё шведы бились о нашу защиту, надеясь гол престижа забить, но ничего хорошего у них не вышло. Разве что ещё и Игоря Нетто подковали, но не сильно, в самом конце игры молодой спартаковец вышел на поле и немного до свистка похромал в сторонке. Свисток был долгожданный для всех футболистов. Шведы устали позориться, а русским надоело по ногам получать. Того и гляди драка возникнет. Ирландец, который главный судья, молодец, как и в прошлом матче понял, что добавлять ни секунды нельзя. Сорок пять минут и СВИСТОК.

Фух. Ну, теперь на зелёный остров.

Глава 9

Событие двадцать пятое

Раз картошка не родилась, значит, много ты ленилась.

Картошка – мать наша, а хлеб – кормилец.

Шведы играли с финнами… словно с цепи волкодавов спустили. Разница в классе сразу чувствовалась, но пятого июня это было не главное. Главное – это доказать себе и болельщикам, пришедшим на стадион, что поражение от коми – это просто нелепая случайность. На самом деле, олимпийские чемпионы всех порвут, и русских коми тоже. Вот, посмотрите, как мы разделаем финнов, не хуже, чем бог черепаху.

Интересен кроме всего прочего этот матч и тем, что его обслуживала судейская бригада из СССР. Центральным был Латышев, а боковыми Савин и Саар Эльмар Юханович – эстонский арбитр, а раньше тренер футбольного клуба «Таллин». Николай Гаврилович Латышев вывел судейскую бригаду на поле, как всегда, с высокоподнятой головой и выражением лица, не предвещающим ничего хорошего нарушителям. Смотрелся наш судья величественно. Он был ростом почти с Фомина, то есть, метр восемьдесят с хвостиком и при этом ещё приличная шапка аккуратно уложенных волос. Савин и Саар выглядели гораздо бледнее, зато палки полосатые у них были существенно длиннее, чем до этого у ирландской бригады. Почти бита эдакая. Ею, если по хребту огреть нарушителя, то он о своём поведении неправедном будет уже в больнице думать. Стоит сказать, отсудили матч советские арбитры достойны. Грубость пресекали, но шведам играть при этом не мешали. Именно шведам, так как назвать игрой то, что вытворяли на поле финны, назвать нельзя. Если сравнивать сборную Финляндии с советскими командами, то это уровень середнячков из второй группы. Они знают, что по мячу нужно пинать и его нельзя брать в руки. Всё, ни тактики, ни стратегии, ни даже умения принять меч в движении, нужно остановиться, обработать мяч, а потом посеменить, страшась отпустить от себя круглого хоть на десять сантиметров.

В результате шведы выиграли со счётом восемь – один. И этот один мяч из разряда курьёзов. Как-то уж оказались три финна в штрафной и попытались мяч в ворота завести, не вышло, вратарь его ногой выпнул, но попал в живот финну, а от него круглый снова полетел в ворота, вратарь попытался его поймать, но свой же защитник в это время стал выпинывать его вдоль ворот, в результате встретились в одной точке рука, нога и мяч, рука (вратаря) отлетела, а мяч, срезавшись, залетел в ворота.

Надо отдать должное шведской полиции, она и четвёртого и пятого июня наводила порядок в Стокгольме очень жёстко. Малейшие попытки фанатов чего-то устроить пресекались мгновенно, и в ход шли и кулаки, и дубинки. Должно быть травмпункты в столице Швеции оба дня были забиты до отказа. Тем не менее, угроза для русских витала в воздухе, и всё, и полиция, и русская делегация вздохнули облегчённо, когда два советских самолёта Ли – 2, чуть подпрыгнув, оторвались от взлётной полосы аэропорта «Арланда» и взяли курс на Ирландию.

Фомин все два с небольшим часа полёта проспал. Вчера всю ночь болела ушибленная левая нога и спать получалось урывками, а ещё он попал в четырёхместный номер с тремя хра… Храпоками? Храпящими товарищами. Ух и заливались они! Можно даже пожалеть, что магнитофоны сейчас редкость. Записать бы эти рулады, да дать потом самим послушать. Интересно было бы на их физиономии посмотреть.

В Ирландию прилетели поздно вечером пятого июня. И в аэропорту выяснилось, что встречают их не на роскошных автобусах с мягкими сидениями, а на двух американских Студебеккерах, оборудованных лавками и тентами для перевозки людей. Минимум, так сказать, комфорта. И транспорт был не главным неудобством. Главным был дым. В Москве иногда бывают торфяные пожары, и тогда столицу окутывает противный кисловатый заставляющий людей кашлять дым. Теперь нужно умножить это на три и получится Дублин. В городской черте расположена самая мощная в мире электростанция, работающая на торфе. И когда дует западный ветер, как сейчас, то в Дублине просто дышать невозможно. Народ старается на улицу не выходить и передвигаться по городу с повязками на лице. Советские футболисты, сошедшие на бетонку аэропорта Дублина, сразу стали поднимать ворот курток – ветровок, что для каждого сшили в Москве. Помогало это мало. Едкий кислый дым лез в нос и рот при вздохе, ел глаза. Как в таком дыму можно было играть в футбол – загадка. Полегчало, да и то относительно, когда Студебеккеры сгрузили их на окраине города около небольшого отеля. Два этажи и башенка с люксами в центре. Чуть не бегом туда все бросились от «автобусов» эксклюзивных. Интересно, откуда эти машины тут только оказались. Ирландии во Второй Мировой войне повезло, она объявила себя нейтральным государством и пережила её без всяких потрясений. Англию бомбили и топили их корабли немцы, шли воздушные бои, а Изумрудный остров наживался на поставках шерсти, лекарств и продовольствия.

Челенков как-то давно в Советский ещё период в каком-то журнале, что оказался в номере, когда они были на сборах в Грузии, прочитал про историю Ирландии одну интересную вещь, которая объясняла, наверное, почему в России крестьяне не шибко стремились сажать картофель. В середине девятнадцатого века, когда пашни на Изумрудном острове стали сокращаться, сельское хозяйство переходило на овцеводство, основным продуктом питания стал более урожайный картофель. Выращивали его ирландцы поголовно и им хватало, зерновые почти вывелись. А тут, то ли фитофтора набросилась, то ли какое другое заболевание на картофель, этого Челенков уже не помнил, но картофель несколько лет вообще ничего не давал. Сажаешь семь ведер, а собираешь те же семь и одну картофелину в нагрузку, и все они мельче, чем посадил. В результате, из пяти миллионов человек, проживающих на острове, умерло с голоду больше миллиона. И почти полтора миллиона эмигрировало. Наука для авторов попаданческих романов, которые сразу начинают картофель заставлять своих крестьян разводить.

В отеле, когда все окна и двери позакрывали, и завернулись в простыни с головой, хоть дышать, не кашляя, стало получаться. Однако вопрос, как играть в таком дыму? остался. Не бегать же по полю закутанным в простыню.

Событие двадцать шестое

«Как всякий ирландец, я не люблю ирландцев».

Джордж Бернард Шоу

Оказывается, это для дублинцев обычное дело – смог. Принюхались. Романов же с Савиным и Якушиным проехали утром шестого июня до стадиона «Далимаунт Парк» и оценили можно ли вообще играть. Фомин уговорил Якушина взять его с собой. Нужно же и с этого стадиона кусочек газона срезать.

– Поймают тебя, Артист, за этим воровством сорняков и побьют палками, – махнул на него Хитрый Михей, но с собой взял, благо в машине одно место свободное было.

Что можно сказать о стадионе Далимаунт Парк? Челенков пару раз на нем играл и раза три был в качестве тренера. Стадион крохотный. И поле не сильно большое, и трибуны игрушечные. Поле при максимальных размерах 90 на 120 метров было 68 на 112. Не самое маленькое, но и не такое как на Динамо. Так ещё оно чисто футбольное и нет гаревой дорожки, что совсем уж маленьким стадион делает. Трибуны, как и в Стокгольме со всех четырёх сторон в виде прямоугольника сделаны, всего в несколько рядов. Даже десяти тысяч болельщиков не разместить. А вот ровный зелёный газон Вовке понравился, и он, прикрывшись вертящими головами начальниками, кусочек с краю отрезал ножичком и в приготовленный мешочек сунул. Ну, вот теперь будет что изучать профессорам в Тимирязевке, которых Аполлонов к изобретению лучшего в мире футбольного газона подключил.

По полю носились мальчишки, шла тренировка. Соперников сборной СССР видно не было. И дым, что висел над городом, местным пацанам не мешал. Фомин и начальники покашливали время от времени, а местные носятся свободно.

Директор, или как уж тут эта должность называется? вышел к русским и стал вопросы задавать, кто мол такие и чего надо. Говорил по-английски. Челенков, когда бывал в Ирландии с командами разными ни разу никакого ирландского языка не слышал. Все разговаривают на английском, даже задавал вопрос нашему переводчику Фёдор тогда, так тот рукой махнул только.

– Это они за свободу бьются с остервенением. И по капле добывают её, а за язык не бьются. Все разговаривают на английском и только в деревнях немного ирландским пользуются, да и то больше половины слов английских.

Именно потому Вовка спокойно стал из себя переводчика изображать.

– Мы… Это руководители Советской делегации… Ну, сборная СССР по футболу, приехали на отборочный матч чемпионата Мира в Бразилии.

– А, это вас завтра побьют наши ребята! – обрадовался маленький мужичок в джинсах и вельветовой зелёной рубахе.

– Побьют. У вас же дышать нечем, – покивал ему и тут же закашлялся Савин.

– Не беда, сегодня ветер, обещали, к вечеру, что переменится. Подует с юго-запада, и дыма почти не будет. Но вы правы мистер, летом от этой гари житья нет. Многие уезжают с детьми на лето в деревню.

– Завтра будет другой ветер и дыма не будет, – вычленил для своих из разговора Фомин и перевёл.

– Это хорошо, что вы побили шведов, они много о себе возомнили, но наши парни вам не по зубам! Завтра наши парни не оставят от ваших мокрого места. Переведи! – И зелёнорубашечник рыжий гордо задрал нос.

Челенков попытался пафос в переводе передать. Думал, начальство засмеётся. А оно брови сдвинуло и насупилось.

Вовка закрыл глаза пытаясь вспомнить, что он знает вот про эту сборную Ирландию, из 1949 года? Ну, только, что не поедет на чемпионат. Ах, да, там ещё скандал будет из-за того, что три или четыре игрока будут играть за обе Ирландии. Да, и бог с ними, ни та ни другая сборная на чемпионат не попадет, даже со всеми своими шулерствами, они просто слабые команды.

– Финальный свисток покажет! – отрезал между тем Якушин.

– Да, у вас очень сильная команда, мы просмотрели по газетам, как вы играете. Может, ваши парни и сильнее, но мы будет бороться! – с пафосного перевёл на вежливый Фомин.

– О у вас умные тренеры! – похлопал Вовку по плечу ирландец и позвал, махнув призывно рукой, – Пойдёмте я вам покажу вашу раздевалку.

Ирландец не обманул, уже к вечеру ветер переменился и дыма стало поменьше, а утром седьмого июня так прямо полной грудью можно было вздохнуть и не закашляться.

Состав Якушин решил не менять. Тем, которым разобрались со шведами, решили и с ирландцами играть. Единственное Конова заменили на Вальку Жемчугова. Это сам Хитрый Михей молодого поставил, Вовка решил не лезть больше с советами к Якушину. О чём тут советовать, что Финляндия, что Ирландия – это команды в разы слабее сборной СССР, уж если «Динамо» справилось с ЦДКА, то товарищи с Изумрудного острова – соперник вполне по силам сборной, усиленной такими монстрами, как Бобров, Симонян и Пономарёв. Чего тогда у Хитрого Михея хлеб отбирать?! Он – тренер.

Событие двадцать седьмое

«Как узнать ирландца на петушиных боях? Он придет с уткой. Как узнать итальянца на петушиных боях? Он поставит на утку. Как узнать, что на петушиных боях была мафия? Утка победила».

Бенни Хилл

– Товарищеский матч? За деньги?

– Коммерческий. Наши играют вдевятером против всей вашей команды «Богемианс».

– Ха!

– Ха-ха!

– То есть, вы серьёзно молодой человек? – рыжий директор стадиона отошёл на шаг от русского гиганта, очевидно, чтобы всего его видеть. Ровно на полметра ниже. Ну, почти. В нём метр пятьдесят, а в Фомине без пары сантиметров метр девяноста.

– Нам нужно набрать денег достаточно для поездки на Чемпионат Мира. Вы же знаете сколько бед нам фашисты устроили. Вся страна в руинах была четыре года назад, и сейчас ещё множество людей живёт в землянках и миллионы в бараках, – Дублин Вовке понравился, когда дым несёт в другую сторону, то очень красивый древний такой город вырисовывается, с десятками кирх всяких и дворцов. Прямо ощущаешь, что это тысячелетиями воздвигали, столетиями так точно.

– Хм. А выигрыш и проигрыш? – засунул себе в ухо палец ирландец.

– Да, просто всё, вы выигрываете, и мы улетаем ни с чем, мы выигрываем, и половину собранной суммы наша. Играем завтра. Сможете по радио у в утренних газетах собрать людей на трибуны.

– А вы официальный представитель СССР, молодой человек? – товарищ в зелёной рубахе, оценивающе так осмотрел Фомина.

– Ох. Мистер О’Рейли, я начал же с этого… Вы должны нашим руководителям это предложить. У нас же социализм, и про деньги народ думать не приучен. А вот если вы предложите это мистеру Савину или мистеру Романову, то они могут согласиться, – по второму разу начал Фомин.

– А мне это зачем?

– Реванш. И деньги. Вы же уверены, что победите, и потом, в любом случае половина выручки за билеты останется у вас… А то и вся, – Вовка подмигнул рыжему.

Происходил этот разговор через десять минут после окончания игры. Зря кулаками мистер О’Рейли перед игрой махал. Сборная СССР выиграла у сборной Республики Ирландия со счётом пять – один. И два мяча на счету Фомина. Один с углового. Мяч сухой, ветер слабенький и даже попутный слегка. На заключительном этапе. «Сухой лист» вышел на загляденье. Даже сомневаться не стоит – ирландцы ещё этого приёма не знали и не видели никогда. Для них был шок. И для игроков, и для болельщиков, которых собралось без малого тринадцать тысяч, как объявили по стадиону. При этом звучало это непривычно для русских. На стадионе, мол, присутствуют двенадцать тысяч восемьсот человек, из которых семь тысяч шестьсот купили сидячие места. Мяч лежит себе в воротах, а эти тринадцать тысяч болельщиков и команда футбольная в полном составе стоят и сидят с раскрытыми ртами и соображают, как такое возможно. Увиденное противоречило законам физики. Да, просто здравому смыслу противоречило. Конечно, все видели кручёные мячи. Но «Сухой лист» от просто кручёного мяча отличается серьёзно. Мяч не на девяносто градусов траекторию меняет, но на очень приличное количество этих градусов. Но тут ещё и эффект неожиданности. Никто до последней секунды от круглого такого не ждёт. Подали угловой и подали, сейчас за него в штрафной головами поборются футболисты. А тут бамс и мяч пролетев вплотную к штанге уже в воротах. Чудно!

Второй мяч на радость киносъёмщикам и на очередное горькое разочарование местных болельщиковФомин забил с помощью финта Зидана или русской мельницы. А третий, забитый Бобровым с помощью обманки, изобретённой Пекой, «ваще» красавец. Вовка оставил мяч набегающему сзади него Севе, а сам понёсся дальше, отвлекая защитников. Два мяча забил Бобров и один Константин Бесков с пенальти. Оно было явным и грубым. Всё, как всегда, понимая, что проигрывают, и что русских не переиграть, местные начали лупить нападающих по ногам. Досталось опять Фомину и счастье, что щиток у него чуть съехал на икру, так как удар пришёлся сзади. Всё-таки пару минут Вовка вне поля просидел на травке, пока ему Галина крем в икру обезболивающий втирала.

Свой гол ирландцы забили честно. Защита сборной СССР увлеклась избиением слабого противника и пропустила сольный проход ирландской десятки – Уолша. Парень молодец. Уж точно номер один в этой команде. Можно и со Стрельцовым сравнить. Так он классно размотал увлёкшуюся защиту. Мяч грамотно корпусом прикрывал и даже что-то типа финта Месхи изобразил, пусть и коряво.

Вовке до самого конца матча идея сыграть ещё одну коммерческую игру в этом турне в голову не приходила. Пришла на последней минуте. Была чуть не единственная во втором тайме контратака ирландцев и стадион весь встал и начал орать, подбадривая своих футболистов. Атака закончилась неточным ударом. Мяч пролетел высоко на перекладиной и стадион в едином порыве схватился за голову. Тут Фомин и вспомнил, что им рыжий вчера говорил. Мол это не сам по себе такой стадион, а стадион клуба «Богемианс» – любимой команды дублинцев, да и всех ирландцев почти. Естественно сборная СССР сильнее и директор этот или менеджер, а может и хозяин команды «Богемианс» и стадиона, вряд ли согласится, а вот если предложить сыграть усечённом составом?

– Так что вы думаете мистер О’Рейли? – изобразил максимально радушную улыбку Вовка.

– Мы принимаем бой! – именно этими словами. Читал Киплинга.

Глава 10

Событие двадцать восьмое

«Продолжайте работать, даже когда никто не смотрит».

Алекс Морган

Обидно, понимаешь. Вовка на премьеру фильма «Футбольный финт» не попал. Отправили его на коммерческие игры в Италию. Тут стоит сказать, что в СССР секс появился. Тьфу. В СССР появился… появилось… появились товарищи в Спорткомитете, которые вполне себе оказались продвинутыми дельцами. Договорились, как Фомин Аполлонову и предлагал, провести коммерческие игры по футболу в Италии, в Швейцарии и во Франции. В каждой из стран будут проведены по три игры с ведущими клубами, и половина всех денег, полученных за проданные билеты, и собранных обществом «Красного Креста», пойдут в СССР на строительство больниц в разрушенных фашистами городах, и малая часть на организацию поездки сборной СССР на чемпионат Мира в Бразилию.

В Швейцарию двадцатого июня уезжает московское Динамо, во Францию ЦДКА, усиленный Спартаком и московским Торпедо, а вот в Италию едет Молодёжка Динамо. Италия из этих стран самая сильная, и Вовка сумел доказать Романову с Савиным, а потом и Аполлонову, что туда надо отправить именно его пацанов, с ним во главе, чтобы гарантированно победить во всех трёх встречах. Италия может оказаться соперником сборной СССР в Бразилии, и нужно заранее на них жути нагнать, чтобы при звуках советского гимна у них брожение в желудках начиналось. Или икота. Ну, в крайнем случае, должны поджилки трястись.

Про Молодёжку у всех, кто имеет отношение к футболу в СССР и руководству спортобщества «Динамо», ещё весной сложилось мнение, что надо чего-то делать. Вот только никто не знал что? Это ведь в 1947 году была Молодёжка. Парни были от шестнадцати до восемнадцати лет. Самым старшим был Яшин, которому 19 стукнуло. Но два года прошло и теперь там всем восемнадцать – девятнадцать. И их почти всех осенью заберут в армию. Сейчас некоторым уже весной повестки пришли, но Вовка через Аполлонова им на полгода отсрочку оформил. Была надежда, что большая часть поступит в институты или университеты. А только это проблему не решало. Куда-то нужно было девать двадцать одного футболиста, которые из коротких детских штанишек выросли.

И московское Динамо ничем не могло пацанам помочь. У них был сыгранный чемпионский коллектив, и никто оттуда никого гнать не собирался. По крайней мере год ещё. Дубль тоже был полон. Якушин заикнулся про отправку в другие динамовские клубы. Есть Ленинград, есть… да в каждом городе страны есть динамовские клубы. Но Фомин в драку полез. Впереди чемпионат Мира и раздёргивать команду нельзя. Если бы Аркадий Николаевич Аполлонов не руководил всем спортобществом «Динамо», то Хитрый Михей пацанов всё же распихал по стране, но тут Председатель Спорткомитета без Вовки обошёлся и сам лично наорал на Якушина. Так Молодёжка и осталась. Это при том, что набрали новую из парней шестнадцати – пятнадцати лет. Естественно, Фомина рулить ею не допустили. Хватает у него и без этого дел.

Фомин предложил ещё весной Якушину и Аполлонову создать команду «Динамо-2» и отправить её во вторую группу. Но пока собачились руководители, сезон начался. Тем не менее, решение всё же приняли. Команду из Молодёжки сформировали. В неё не вошли Третьяков, Фомин, Жемчугов и Шалимов. Эти числились в основном составе Динамо.

Осталось семнадцать человек и Челенков всё же поучаствовал немного в формировании состава новой Молодёжки, просмотрел всех новичков и пятерых изъял из новой команды и включил в старую. Одним из неожиданных находок оказался Адамас Голодец, Челенков его помнил, он работал тренером, а потом и директором детской спортивной школы «Динамо». И хорошим тренером. Тысячи мальчишек через его руки прошли. Ну, теперь Челенков из него не просто хорошего тренера решил сделать, а великого.

Естественно, с шестнадцатилетними пацанами лететь в Италию позориться никто не собирался. Хитрый Михей хоть и покряхтел, но Жемчугова и Шалимова отдал. А вот Третьякова отказался возвращать категорически. Пришлось брать Санаю. Ничего страшного. Есть Яшин и он уже играет точно не хуже Хомича, и если хуже Третьякова, то чуть разве. А Саная? Ну не повезло мужику, при том, что сейчас в Динамо подрастают сразу два супервратаря, так и просидит всю жизнь в запасных.

Двадцатого июня на выделенных им двух Ли-2 команда, которую обозвали Динамо (Московская область), полетела в Милан, где пройдёт первая игра уже двадцать второго числа и на этот же день в СССР назначена премьера фильма «Футбольный финт». Придется Наташе Аполлоновой, Гендельштейну и исполнителю главной роли Толику Смирнову из детской секции «Динамо» одним отдуваться на встречах со зрителями.

А через неделю на экраны страны пока ограниченным тиражом в трёх кинотеатрах Москвы выйдет совершенно небывалый для СССР, да и для всего мира фильм. По существу, он документальный. Называется: «Первый блин». И он собран из заснятых кинооператором кусков на встречах сборной СССР со сборными Швеции и Ирландии, а также с двумя клубами из этих стран. Только будут там не одни нарезки из игр, но и виды Стокгольма и Дублина, а также интервью тренеров и футболистов. Всего фильм получился на полтора часа. Фомин предложил Гендельштейну смонтировать такой, и зять Утёсова согласился попробовать. Всё же, игровое кино его тяготило, он был документалист.

– У людей ведь нет почти пока телевизоров, а купить билет и слетать в Стокгольм, игру посмотреть, даже надежды нет, вот и нужно рассказывать нашим людям о победах сборной СССР, хотя бы в виде кино, – пояснил Фомин свою задумку. Так-то кинооператоры ездили со сборной не для того, Аполлонов и Савин решили создавать учебный материал, для будущих сборных.

Этот фильм покажут через неделю начиная с двадцать девятого июня и Вовка надеялся на него успеть. А там и поездка в Финляндию на игру отборочного турнира пятого июля. Хорошо, что хоть потом до октября, когда все три команды из их пятой группы приедут в Москву, больше ничего не будет отвлекать от игр в чемпионате СССР и тренировок будущей команды Динамо-2.

Событие двадцать девятое

В футболе сейчас все решают деньги. Есть проблемы со значениями в игре. Это печально, потому что футбол – самая красивая игра. Мы можем играть в нее на улице. Мы можем играть в нее везде.

Йохан Кройфф

Провожать Фомина на стадион в Петровском парке, откуда молодёжь динамовскую повезут на аэродром на двух автобусах, прибежала Наташа Аполлонова. Она сегодня писала сочинения по литературе – последний был экзамен в школе. Всё, осталось дождаться оценки, получить аттестаты и потанцевать на выпускном бале. Прибежала Наташа в парадной школьной форме с белым передником и двумя большущими белыми бантами в золотых волосах, а ещё и гольфы белые с туфельками. Мечта такая всех создателей порнофильмов в будущем. Скромная нарядная школьница, смущающаяся под откровенно оценивающими взглядами юнцов с пробивающимися усиками.

Так и было. Молодёжь из Молодёжки аж слюни начала пускать.

– А ну, рты закрыть и шагом марш в автобусы, – рявкнул на пацанов Савин, отправленный с командой Динамо (Московская область) старшим. Тренером числился Чернышёв Аркадий Иванович. Врача позаимствовали в Спартаке. Начальника команды тоже. Словом: с миру по нитке – кердык макаронникам. Было и два человека явно с МГБ. Это взрослые футболисты практически все коммунисты и некоторые повевать успели или в тылу работали, приближая Победу. Закалённые и выдержанные бойцы. А тут восемнадцатилетние пацаны, и ни одного коммуниста, кто их знает, чего в их неокрепшие умы придёт. Обычно блажь в пустую башку лезет. Ещё закружится голова от изобилия в магазинах. Это так Фомину Савин сказал после того, как этих товарищей представил, как футболистов, включённых в состав Молодёжки для усиления.

Если честно, то Фомин и сам об этом подумывал, нет все ребята – золото. По две тренировки в день у них, на которых они пашут от души, а ещё ведь учатся все в техникумах, училищах или вечерних школах. Не лодыри. Но если к кому подойдёт тренер из того же «Милана» и предложит сто пятьсот миллионов лир, домик на берегу Средиземного моря и кроме всего – страстную черноокую итальянку, подругу Джины Лоллобриджиды, то устоит ли пацан от соблазна. Так Лоллобриджида и не главное – главное – сразу зачислят в «Милан» или «Ювентус», и он будет ездить и играть по всему миру, и всегда в кармане у русского сеньора будет толстая котлета из денежных знаков. Так, что пусть в делегации их будут представители МГБ, только такого скандала Фомину и не хватает. Это сто процентов перечеркнёт согласие Сталина отправить команду на чемпионат Мира. И так-то пока всё на тоненького. Даже ещё очень тоненького. Фомин представлял, во сколько (сольдо?) обойдётся стране отправка всей делегации в Бразилию, проживание там две недели и возвращение. Да и летают ли так самолёты. Это чуть не десяток посадок на дозаправку делать. И платить за бензин или керосин уже? Тысячи… ну, самых разных бон, которые ещё и иметь надо.

Наташа на плече всплакнула. Последние две недели для неё обычное состояние. Аркадий Николаевич категорически против поступление дочери в любое учебное заведение, связанное с кино или театром. Сама зеленоглазка хотела идти в ГИТИС, мама Тоня хотела отправить дочь в «Шуку», а глава семейства настаивал на юридическом институте. Вовку никто особо не спрашивал, но ему все три варианта не нравились. Он бы предложил Наташе идти в экономисты. Сиди себе тихо в отделе, считай циферки, нервы в порядке – любая богема далеко, да и уроды, с которыми придётся сталкиваться выпускнику юридического факультета тоже не близко. А придётся же и так, и так. Хоть ты следователем будешь, хоть адвокатом, нет разницы, или сажай уродов или защищай.

– Ничего, Наташик. До поступления время есть, вот вернусь с соревнований и подумаем, чем тебе заниматься.

– Хнык, хнык.

– Я тебе платье красивое в той Италии куплю. Будешь рассекать по Москве, как королева по зелёным волнам, прохладным ливнем после жаркого дня, – пропел шедевр.

– Чего?! – заплаканные глаза на него выпучились.

– Песню сейчас придумал. Вернусь разучим и запишем. Вся Москва в очередь станет за новой пластинкой.

– Точно? – почти высохли слёзы.

– Гадом буду!

– Гадом?

– Всё, Наташик. До свидания, вон, уже шофёр в автобусе специально газует, о времени напоминает. Прилечу и сразу песню новую начнём учить.

График итальянского турне команды Динамо (Московская область) выглядел так. Сначала двадцать первого числа игра в Милане с местным клубом с похожим названием. Потом перелёт в Рим, культурная программа с посещением музеев и игра с двумя римскими командами Лацио и Рома. Две игры за три дня. И на утром четвёртого дня назад. Всего семь дней вместе с перелётами и посещением музеев.

Организаторы обещали, что меньше тридцати тысяч человек на матчи с русскими не придёт. Тем более будет проведена рекламная акция, будут в газетах статьи про то, что русские разорвали в клочья Олимпийских чемпионов – шведов, и потом ещё и сборную Ирландии. А ещё в кинотеатрах вместо журналов перед фильмами прокрутят пятиминутный ролик с нарезкой лучших эпизодов из этих двух игр. Это Фомин предложил сделать в качестве подарка итальянцам. В Спорткомитете новоявленные бизнесмены хотели продать ролик, но Фомин через Аркадия Николаевича до них смог простую вещь донести.

– Ну, продадите вы за копейки эти ролики, и чего, разве на этом заработаешь? А вот если на игру придёт на десяток тысяч человек больше и купят эти десять тысяч человек дорогие билеты – это совсем другие деньги. И таких игр три. Десятки и десятки тысяч рублей. Не знаю, что там с лирами по курсу. Вот где деньги! – Это им Аполлонов почти процитировал Фомина.

Экономисты репу почесали и сказали Аполлонову, что вы мол, Аркадий Николаевич не тем всю жизнь занимались, вам нужно в министры Внешней торговли идти.

– Как говорит один знакомый моей дочери: «Нас и здесь не плохо кормят». Срочно доставьте в посольство ролик. И объясните на языке Овидия, о чем мы тут сейчас с вами говорили.

Событие тридцатое

«У меня нет времени на хобби. В конце концов, я отношусь к своей работе как к хобби. Это то, что я люблю делать».

Дэвид Бекхэм

До Милана два самолёта Ли-2 добирались с посадкой во Львове. Всё же покупать горючее за границей, это значит тратить валюту, потому и сели во Львове на военный аэродром, где самолёты заправили под завязку, чтобы осталось ещё и на дорогу от Милана до Рима. Пока… Надо отдать Василию Сталину должное. Он не мелочный и не жадный человек. А ещё он – фанат спорта. Нужно горючее для дозаправки, сядете во Львове и получите, там же вас товарищи и покормят. Я позвоню кому надо и договорюсь. Если не ошибаюсь, то нужно макароны по-флотски? Будут вам макароны. Так, что пока самолёты обслуживали и заправляли, к веранде, где лётчики обычно отдыхают в тенёчке, подогнали полевую кухню и принесли фляги. Дивчины в парадной форме накрыли столы, и как давай из печи мечи… Ну, из полевой кухни наполнять полные миски макаронами, да с горой ещё. И мяса в макаронах этих больше, чем самих макарон. А во флягах тёплый, правда, едва, но зато сладкий чай.

Заправили Дугласы лицензионные, заправили динамовцев и примкнувших к ним и снова в полет. Нужно до ночи долететь, а впереди ещё больше тысячи километров. Четыре часа лёта. Вовка эту часть пути проспал. Обед был впечатляющий. После него сразу с сон потянуло. И не рык разъярённого динозавра, коим весь полет сопровождался, не вонь внутри салона, ни даже регулярные проваливания самолёта в воздушные ямы, сну не помешали. Как выключателем щёлкнули. Бамс и уже его Валька Жемчугов в плечо толкает.

– Володя просыпайся, прилетели. Да, просыпайся! – хорошо быть молодым, в зрелые годы Челенков в полётах бодрствовал, пытался всякий раз заснуть, но не получалось.

В Милане уже ночь почти, по крайней мере темно, как ночью. Хорошо, что местные товарищи всё организовали. На трёх автобусах встретили и до отеля довезли. И даже в номера проводили. Всё же капиталисты вперёд ушли кое в чём. В Италии война была не настоящая, ничего толком американцы и англичане, воюющие здесь с Гитлером, не разрушили. Ковровых бомбардировок не применяли. В гостинице витражные старинные окна цветные, роскошные огромные кровати и даже небольшое душевое отделение в каждом номере. Вовка, живущий в элитной для Москвы генеральской квартире с грустной миной, сравнил удобства. Душа нет, горячей воды нет, витражных красивых окон, тем более. Электричеством и то можно пользоваться только благодаря помощи Василия Сталина.

Помылись и спустились в ресторан отеля. И тут всё уже подготовлено. Стоят накрытые столы и даже по бутылки сухого вина на стол. Савин с МГБшниками сразу бросились вино со столов убирать. Завтра вечером играть!!! Фомин бы оставил, пол-литра на четверых, уставших от длительного перелёта, мужиков сухого вина… Ерунда, после восьмичасового перелёта не помешало бы. Он Сергею Александровичу с Чернышёвым об этом сказал, но услышан не был. Ну, руссо футболисто – облико трезвости.

В чемпионате Италии сейчас перерыв. У них же летом жара, и потому уже сейчас проводится чемпионат по системе осень – весна. Начнётся он одиннадцатого сентября. Это всё выяснил Челенков с помощью предоставленного ему переводчика. Итальянского не знал, ну, кроме: пицца, да паста, о мама амия. Сходили в Ленинку и нарыли, что возможно, о соперниках и вообще о итальянском футболе. Закончился чемпионат неделю назад – двенадцатого июня. Чемпионом стал Торино, на втором месте Интер, а третьим завершил чемпионат будущий соперник Динамо – Милан. Там, кстати, интересная история возникла в конце чемпионата. Грустная, но интересная и показательная. Четвёртого мая команда Торино возвращалась с матча и самолёт упал на подлёте к Турину. В результате погибла вся команда. А Торино за четыре тура до конца чемпионата лидировало… лидировал… лидировала. Руководство клуба собрало из молодёжки и дубля наспех команду и продолжило борьбу за чемпионский титул. И вот тут-то и случилось то самое – интересное. Четыре клуба, с которыми играли туринцы заключительные матчи, выставили против Торино тоже свои молодёжные составы, и Торино выиграло все четыре матча, а погибшие футболисты стали чемпионами посмертно.

Про ФК «Милан» тоже интересную информацию нарыл Фомин. Оказывается, три дня назад к ним на усиление прибыли интересные товарищи. Купили итальянцы легионеров. Прямо чудеса. Хорошо или плохо – это пока не очень понятно. Но факт есть. Милан купил трёх ведущих нападающих Швеции. Её лидеров в сборной и клубах Гетеборг и Норчёпинг. Всего девятнадцать дней назад сборная СССР играла, в том числе, и против этих товарищей, и один из них даже гол чуть не забил. Итальянцы прикупили двух Гуннаров – Нордаля и Грена, и Нильса Лидхольма.

Команду уже хотели распустить на каникулы, но тут последовало предложение от русских и руководство клуба решило на недельку задержать игроков, всё же финансовые дела в клубе были не очень, а интерес в Италии к визиту русских футболистов был огромный. Показ перед фильмами в кинотеатрах отрывков матча русских с олимпийскими чемпионами и ирландцами итальянских болельщиков возбудил, и количество проданных билетов приближалось к восьмидесяти тысячам, то есть, весь стадион Сан-Сир будет заполнен до отказа.

Утром команду на тех же автобусах, выделенных клубом Милан, привезли на стадион. Ну, что можно сказать? Московский стадион в Петровском парке – «Динамо» – большой стадион. Сан-Сир – больше. Огромная чаша. Челенков со Спартаком был тут несколько раз. Потому, его особенно не впечатлил, а вот молодёжь стала головами крутить и вздыхать. Фомин их понимал. Играть, когда против тебя болеют свистят и кричат восемьдесят с лишним тысяч человек, не просто.

– Аркадий Иванович, давайте я слово пацанам молвлю, – Вовка решил вырвать из рук начальников эту опцию. А то застращают и так чуть сникших пацанов.

– Конечно. Сначала разомнёмся, потом поедим, потом будем готовиться к матчу и скажешь, что нужно. Ну и мы с Сергеем Александровичем скажем.

Глава 11

Событие тридцать первое

Ораторское искусство, тренинг, нужен не для того чтобы не тряслись колени, волнение – это хорошо, а для того чтобы научиться выступать, когда трясутся колени, когда ты переживаешь.

Дейл Карнеги

И Савин, в большей степени, и Чернышёв, чуть менее пафосно, толкнули пацанам речи, что на них смотрит страна, и проиграть никак нельзя. Костьми нужно лечь. И тут Фомин, когда ему слово дали, всё с ног на голову поставил.

– Ребята… пацаны… мужики… В общем, знаете, что самое интересное? Нам без разницы, выиграем мы или проиграем. Даже могу сказать вам по секрету, что для цели нашей поездки выгоднее всего, чтобы мы с «Миланом» сыграли вничью или проиграли с минимальным счётом, – какой тут гвалт поднялся, даже МГБшники привстали с мест.

– Ты, Артист, думай, прежде чем рот открыть! – после громового «Тихо!», серьёзно так, как через прорезь прицела, глянул на него Чернышёв.

– Да, успокойтесь вы все!!! И дослушайте, – Фомин тоже голос повысил, чтобы пересилить шёпот и ворчанье голосов в раздевалке. – Мы приехали в Италию с целью заработать денег для поездки на чемпионат Мира нашей команды и на строительство детских больниц. На этот матч билеты купили уже восемьдесят тысяч человек, и ничего наш проигрыш или выигрыш не изменит, а вот в Риме на два следующих матча, скорее всего, ещё все билеты не куплены и разгромим мы если «Милан», то болельщики в Риме могут и не захотеть пойти на матч, где их любимцев будут избивать. Только билеты ещё не всё – есть ещё пожертвования, и их точно будет меньше, если мы унизим местные команды. В Италии футбол – это не просто игра – это половина их жизни. Религия. Кому понравится, если людей, на которых ты молился, унизят русские?! Большая часть тех, кто делает пожертвование – это богатые люди, и они не любят коммунистов, то есть нас. А после проигрыша их команды, если раньше и думали несколько десятков тысяч лир на больницы в СССР пожертвовать, то резко передумают. Не сильно голодают эти русские коми, если вон как бегают, и вместо того, чтобы работать, в футбол играют.

Народ молчал, даже чекисты назад сели на скамью, с интересом и полуулыбкой на Вовку посматривая.

– Я проигрывать специально не буду! – поднял руку Виктор Шалимов. И тут же ещё десяток рук вскинулось.

– Да вы дадите мне договорить?! – опять повысил голос Фомин.

– Всё одно я поддаваться не буду, – успел буркнуть Шалимов, прежде чем на него зашикали.

– Продолжу! – Вовка осмотрел команду, – Именно такой реакции я своими словами и хотел добиться, – народ глаза выпучил. – Ну, вы зажатые ходили, опять же, вам тут про ответственность наговорили, и вы ещё больше скукожились. А нужна злость спортивная. Настрой на победу! Что сделали французы во время этой войны? Они решили, что выгоднее лечь под Гитлера. И сытно, и воевать не надо, люди живы останутся. Ну, позабирают евреев в лагеря и коммунистов, так и ладно, зато мы будет сыты и живы. Нельзя! Нельзя делать то, что выгодно, когда вопрос стоит о твоём достоинстве. Нужно биться до конца, до последней капли крови. Только так можно победить. Только так можно выиграть. Даже если нам выгоднее проиграть, мы всё одно должны выиграть у «Милана», а потом у «Ромы» и «Лацио». Один раз позволишь себе поддаться на такие уговоры и всё, будешь делать так всю жизнь, приспосабливаться, оправданий своим поражениям искать.

– Ты, Фомин, оратор настоящий! – кивнул в наступившей тишине Вовке Савин.

– Не всё ещё, мужики. Есть и бочка дёгтя. Итальянский футбол – это особый футбол. Если за игру не унесут трёх – четырёх человек с поля в больницу на носилках, то на следующий матч с участием этих команд не придёт ни один болельщик. Они считают себя гладиаторами. И ведут себя именно так. Они устраивают кулачные бои на поле, прямо как в хоккее. Они умышленно бьют по ногам, особенно защитники. Я посмотрел результаты их матчей в газетах, одиннадцать на одиннадцать не закончился ни один из сотни матчей чемпионата. (Чуть преувеличил Вовка для эффекта, но не запредельно). Там настоящие костоломы в защите, и судьи не реагируют на их грубую игру. Для них грубость – это часть футбола, без неё смотреть на матчи не интересно. Это не нарушения – это зрелище, за которое зрители заплатили деньги. Даже не знаю, за что тут судья может удалить игрока, разве он с ножом выйдет на поле или с дубинкой.

– Вот это ты воодушевил пацанов!? – крякнул Чернышёв.

– Я предупредил, а то они могут опешить от манеры игры соперника. И знаете, как бороться с такой манерой игры? – Челенков осмотрел пацанов, да они все почти старше Вовки, но не Фёдора Челенкова – для него просто дети.

– Длинный пас, не нужно держать мяч, чтобы защитники тебя не били, у тебя не должно быть мяча, – поднял руку опять Виктор Шалимов.

– Точно. Не держите мяч, принял, обработал и сразу отдал. Сразу. Пробежал с мячом пять метров, и ты уже со сломанными ногами едешь в больницу. А теперь давайте выйдем и порвём действующих чемпионов Мира, докажем им, что за двенадцать лет их футбол безнадёжно устарел. Они просто неповоротливые тюлени. Жирные и медленные. Да злые и кусачие, но медленные.

На этот раз гимн над стадионом играли правильный. Вовка Савину напомнил о случае в Стокгольме, и тот с собой пластинку взял на всякий случай. Итальянцы свой пели и даже кричали, и только стоящие с самого краю трое шведских нападающих молчали. На исполнении гимнов перед играми настояли наши дипломаты. Типа, вы представляете здесь не себя, а СССР, и гимн должен прозвучать. А итальянцы и не возражали. Лишний пафос футбольному матчу не повредит.

Футболисты «Милана» вышли в своей домашней форме – футболки с вертикальными чёрными и пурпурно-красными полосами. Красиво. Динамовцы были в своей обычной – сине-белой форме. Единственно, что она тоже уже была сделана из шёлка и сидела в обтяжку. И это было единственным видимым преимуществом пацанов, на поле сухо и мокшановские бутсы с длинными шипами на этот раз не помогут. Вовка с сожалением должен был констатировать, что итальянцы уже поняли, что одежда футболистов должна быть короче и уже. До той формы, что привезли динамовцы, ещё далековато, но огромных трусов до колена на футболистах Милана не было. Вся надежда на мастерство. И на волю к победе.

Событие тридцать второе

Есть два искусства, которые могут возвести человека на высшую ступень почёта: одно – искусство хорошего полководца, другое – искусство хорошего оратора.

Марк Туллий Цицерон

Ну, Вовка ждал примерно такого начала. Прессинг? Навал? Атакующая манера игра? Всё вместе. Итальянцы… Хотя Фомин прочитал листовку, выпущенную президентом «Милана» Умберто Трабаттони к матчу: исландец Альберт Гудмундссон, ирландец Пади Слоан, и три шведа. Получается, что половина команды – варяги. Пусть будет – россонери, так комментаторы называют футболистов «Милана», переводится это просто – красно-чёрные. С первых же секунд россонери попытались перевести игру на поле русских. Фомин, державшийся чуть позади общей массы футболистов, рядом с левым защитником Милана, даже присвистнул. Россонери этих, создавалось такое ощущение, что в два раза больше, чем динамовцев. Они шли свиньёй эдакой через центр и три шведа были на острие этого клина. Удар Гуннара Нордаля и мяч попадает к десятке «красных дьяволов» – это второе прозвище футболистов «Милана». Рикардо Карапеллезе получил его на ход и оставшиеся метры решил вести мяч, чуть отпуская его, прямо перед собой. Видимо, Вовка пацанов сильнее, чем нужно, напугал итальянскими костоломами, так как до самой штрафной никто не попытался отобрать мяч у итальянца. И тот решил пробить, как только ворвался в штрафную. Удар и круглый летит низом в правый угол. Яшин спокойно его принимает и, как и отрабатывали сотни раз, через половину поля пушечным ударом отправляет его Фомину на правый фланг.

Вовка глянул на противоположную сторону. Там уже, чуть смещаясь к центру, бежит Валька Жемчугов. Как всё же классно, когда партнёры знают, что им нужно делать. Мяч плюхнулся в метре от Фомина, отскочил немного от вытоптанного довольно сильно газона и Вовка, приняв его на голову, чуть левее скинул, тоже смещаясь к центру. Пять метров, как он и говорил пацанам. Всё, на него несётся стоппер Милана. Наивный… и мелкий. Вовка, не останавливаясь точным ударом отправил круглого Вальке и высоко подпрыгнул. Вжик и защитник прокатился под ним. Даже желание сверху на него приземлиться возникло, но всё одно бы не получилось. Не простое мероприятие телом во время полёта управлять. Приземлившись уже в штрафной, Вовка мгновенно оценил обстановку. Хреново. Он в положении вне игры, а Жемчугов бежит в окружении двух защитников, сами себя они обманули. Пришлось Фомину остановиться. Нужно чтобы эта троица пересекла ту невидимую линию, где начинается офсайд для Вовки.

Бамс это оставленный им позади стоппер врезался в него плечом. Ну, если муха разбежится, то она, врезавшись в слона, его почти сдвинет с места. Шутка. В товарище и метра семидесяти нет, и он в три, наверное, раза легче Фомина. Кожа да кости. В результате «красного дьявола» развернуло и отбросило к воротам. И в это время, оценив шанс, послал Вовке мяч Жемчугов. Удар в девятку и вратарю россонери приходится в красивом прыжке выбить круглого в поле пальцами волейбольным движением, иначе не дотягивался. Защитники замешкались и первым к мячу прилетает набежавший из глубины поля Валька Кузин. Удар, но вратарь Лоренцо Буффон молодец, он почти парирует его. Почти потому, что круглый улетает за линию ворот. Угловой.

Владимир Шабров поставил мяч к флажку и попытался изобразить «Сухой лист». Он почти сравнялся с Фоминым в этом умении. На этот раз капельки везения не хватило, а возможно и хватило бы, но Фомин, занявший место у дальней штанги, решил выпрыгнуть и головой подправить на всякий случай. Его схватили и за футболку, и за трусы итальянцы, но только хуже сделали. Нет, выпрыгнуть русскому гиганту они не дали, но этого и не понадобилось, совершив сказочный с точки зрения наблюдателя с трибун полет мяч как раз на макушку Вовки стреноженного и приземлился. Тот его боднул, и обрадованный таким вниманием местных тифози круглый заскочил в сетку.

А Фомин получил удар кулаком в солнечное сплетение и рухнул на землю. Так его какая-то мелкая шавка ещё и пнуть в лицо попыталась под шумок. Вовка прикрылся от удара рукой и постарался быстрее встать, пока травму ему тут не организовали. Встал удачно. Этот гадёныш, что его пнуть пытался, наклонился над ним и попытался ударить рукой, тут Фомин и вскочил, врезавшись макушкой в подбородок этой сволочи агрессивной. Де Гранди, кажется. Сволочь – сволочью, а судя по фамилии – дворянин.

– А-а-а! – к Фомину, потирающему голову, спешил арбитр в чёрной форме. Врезался Вовка очень больно. Чуть назад в осадок не выпал. Искры из глаз так и сыпанули.

Блин блинский. Не к нему судья спешит, а к валяющемуся на земле во вратарской тому мелкому защитнику, вот, оказывается кто на него наскакивал. С тем было, что-то не то. Стоппер катался по земле заливая всё вокруг кровью, которая хлестала у него из рта. Твою мать! На Фомина начали наскакивать другие итальянцы, «наскакивать» – это не то слово. Атаковать начали, как в боксе. Ещё и пнул по ноге, кто-то сзади. Вовка отскочил от итальянцев и прижался спиной к штанге. Чуть легче стало. Руки у него уж точно длиннее и удар поставлен. Получил один из атакующих дьяволов в челюсть удар и рядом со стоппером прикорнул. А тут и пацаны динамовские подоспели. Нет, в драку не полезли, круг организовали вокруг своего тренера и нападающего. Прибежали тренер россонери. А следом врач и оба боковых судьи с дубинками гаишными. На этом эпизод и закончился, русские кучкой отошли к центральному кругу. А на поле прибежали два человечка с носилками и отнесли кровавого «красного дьявола» в подтрибунные помещение.

– Фимьин? – слава богу, судья знает английский. Хреново, с чудовищным акцентом, но знает. – Ви есть откусьить ему язык.

– Я? Как такое возможно? – Вовка себе такую картину представил. Бр-р.

– Откусить язык от удар.

– Ну, нет. Он меня пинал ногой, народ подтвердит, я попытался встать, и он сам мне подбородком по голове заехал. Вон шишка, – Фомин ткнул себя в покрытую шрамами черепушку.

И ведь судья потрогал. Свистнул и пошёл к такой же кучке футболистов, как и у русских, но в полосатых красно-чёрных футболках. Там помахали руками, но видимо были те, кто видел, как всё произошло, так как через пять минут примерно матч продолжился с центра поля. Гол засчитали. Один – ноль.

Событие тридцать третье

«Нельзя контролировать игру и в то же время получать от неё удовольствие. Игру видишь фрагментами. Иногда я не успеваю заметить, кто забил гол, потому что слежу за какой-нибудь мелочью в другом месте».

Пьерлуиджи Коллина

Челенков, о куче откушенных в ходе футбольных матчей языков, слышал за свою длинную спортивную жизнь историй немало. Про то, чтобы весь язык, ни разу, так – кончик. Но кончик кончику рознь. Пять миллиметров – это одно, а сантиметр другое. Когда швед ввёл мяч в игру, отправив другому шведу, стало ясно, что теперь миланцам придётся играть вдесятером. Стоппер не вышел после свистка на поле. Более того, в наступившей на стадионе тишине было слышно, как воет сирена скорой помощи в районе раздевалки.

Молчащий Сан-Сир выглядел угрожающе. Вообще в Ленинке Фомин, отвыкший уже от полупустых стадионов, (В СССР всегда почти полна коробочка) с удивлением обнаружил из газет, что обычно на этом огромном стадионе бывает пятнадцать – двадцать тысяч зрителей и только на матче с «Интером», который закончился необычным для будущего счётом четыре – четыре было пятьдесят одна с небольшим тысяч болельщиков. А тут полная чаша огромного стадиона. Сработала реклама. Ну и то, что матч благотворительный, видимо свою роль сыграло. Итальянцы простые, рабочие и мелкие служащие неплохо относятся к русским, закончившим эту кровавую войну. Если у бедных коми разрушены все больницы, то почему бы не прийти и не помочь несчастным.

Итальянская атака захлебнулась быстро. Виктор Шалимов мяч в воздухе головой перехватил и боднул его удачно в ноги Леонтьева. Славка переслал круглого Шаброву, а тот в одно касание отправил его Круглову. Удар поперёк поля и мяч у Фомина, чуть припозднившегося, но успевшего рывком на полной скорости догнать круглого. Удар в девятку, и заоравший стадион возвестил возмущённо, что шалость удалось. Два – ноль.

После второго гола россонери собрались и вспомнили, что три шведа – олимпийские чемпионы, а итальянцы чемпионы Мира. Они разыграли замечательную трёхходовку. Практически по прямой по центру поля перебрасывая мяч. Пушечный удар Рикардо Карапеллезе и круглый, чиркнув по пальцам Яшина, залетел в ворота.

– Давай сразу на меня, – Фомин оставил разыгрывать мяч Жемчугову, а сам понёсся на угловой. Решил подать оттуда «Сухой лист». Не получилось у Шаброва, может у него получится. Следившие за Фоминым защитники не поняли его манёвр. Такого они ещё не видели. Получивший мяч русский великан повёл его не к воротам, а в противоположном направлении, в сторону углового флажка. Заблудился? Южное солнце головку напекло? Просто дебил? За ним и не побежал сначала никто. Фомин почти добрался до углового, когда один из защитников от вратарской потрусил в его сторону. Остановив круглого в метре примерно от угла поля, Вовка выбежал за его пределы и разбежавшись послал мяч по дуге к воротам. Итальянцы и прочие разные исландцы стали выпрыгивать, думая, что дебил отправил его во вратарскую, чтобы стоящие там русские, подправили круглого головой. Подпрыгнуть-то они подпрыгнули, но мяч полетел не к воротам. Хрена с два, дебил в бело-синей футболке отправил его в район одиннадцатиметровой. Там тоже народ стал толкаться и подпрыгивать. Это всё описывается долго, а скорость у круглого приличная. Долетев докуда надо, дебильный мяч, пнутый дебилом, резко на одной ноге развернулся и полетел на дальнюю штангу. А там народ уже прыгнул и приземлился, так у них над головами коричневый дебил, посланный голубым придурком, даже не задев штангу, влетел в ворота. Стадион минуту раздумывал, что кричать. А потом удивление мастерством русского пересилило все остальные чувства, и фанаты взорвались рёвом. Радовались не голу в свои ворота, а красоте момента.

Глава 12

Событие тридцать четвёртое

…посещать нужно только те места, куда указатели не зовут.

Генри Миллер (1891–1980) – американский писатель

Милан со своей системой «дубль W» против катеначчо (в переводе с итальянского означает приблизительно следующее: дверь, которую невозможно пройти, или (дословно) дверной засов), которую применил Фомин в этом матче, не плясала ни разу. Матч закончился со счётом пять – два в пользу Динамо (Московская область). Мог бы шесть – два и даже семь – два, но газеты не зря восторгались вратарём «Милана» Буффоном. Это не тот Буффон из будущего. Это его двоюродный дедушка. Но тут ещё подумать надо, кто круче? Внучок выше и мощнее, а вот самоотверженности и интуиции в дедушке (пусть и двоюродном) больше. Он словно смотрел этот матч по телевизору, или во сне видел, так как заранее оказывался именно в той точке ворот, куда динамовцы мяч и посылали.

Второй гол, забитый россонери Яшину, можно отнести к разряду курьёзов. Нет, не защитники, перепутав, забили в свои ворота. Красивее. Забили итальянцы после красивой показательной для системы «дубль W» атаки. И начал её всё тот же внучок – Буффон. Он, поймав очередной «неберущийся» мяч от Фомина, далеко, к центральному кругу выпнул его. Там все пятеро нападающих итальянцев (из которых трое – шведы) и ошивались. Она стали расходящейся, этой самой W, наступать на ворота Яшина, играя в короткий пас. И когда динамовцы стали оттягиваться к воротам, неожиданно сместили атаку на правый фланг. Дальше шли только Нордаль и Лидхольм. Пацаны потянулись к ним и тут Гуннар Нордаль отдаёт красивую передачу на оказавшегося неприкрытым Гуннара Грена. Пара шагов, и он уже во вратарской. И бьёт в левый угол. Яшин среагировал отлично в длинном прыжке попытался круглого поймать. А ловить нечего. Срезался мяч с ноги олимпийского чемпиона и поскакал в правый угол. Словно гигантский невидимый баскетболист его ведёт. Шалимов попытался почти с линии ворот ногой его отбить в падении и даже попал. Круглый отскочил в очередной раз от газона получил удар ногой и врезался в спину поднимающегося Льва Яшина. Ну, и от неё уже в сетку. Засчитали автогол. В это время счёт уже был пять – один. Шла предпоследняя минута игры. Стадион, приунывший от разгрома их любимой команды, взревел и минуту орал, свистел и аплодировал. Шалимов молодец, взглянул на часы и, вытащив мяч из сетки, медленно – медленно потрусил к центру поля. Минуту целую бежал, потом минуту уже под протестующий свист трибун устанавливал мяч. И только отправил его вперёд, как судья итальянский поднял обе руки вверх, показал на подтрибунное помещение и свистнул трижды в жестяной огромный свисток. Товарищеский, он же коммерческий матч ФК «Милан» – Динамо (Московская область) завершился.

Президент клуба Умберто Трабаттони расщедрился на награждение. В СССР такой практики пока нет, может и в Италии тоже, тут Челенков не специалист, но на этой игре руководство «Милана» решило наградить лучших игроков матча. Судьи посовещались с самим президентом и выбрали у итальянцев товарища Буффона, вполне справедливо, а вот у Динамо, совершенно несправедливо не Вовку, а Вальку Жемчугова. Ну, понятно почему. Этот гигант с почти бритой головой, покалечил их защитника Де Гранди. А голов они с Валькой забили одинаково – по два. Вручали часы. Не золотые, но швейцарские. Фомин, пока шла эта церемония, не менее дорогой трофей отхватил. Он отковырял кусочек очередного газона и сунул в специально для этой цели пришитый к трусам спереди прорезиненный кармашек. Не все ещё плюшки. Самолёт рано утром в Рим улетает, так Трабаттони выделил русским два автобуса и гидов, чтобы их провезли по Милану и показали все красоты древнего города.

Что можно сказать о Duomo di Milano – Миланском кафедральном соборе? Можно сказать, что это пипец. В Ленинграде гордятся Исаакиевским собором. Это был главный собор великой огромной империи. Ну, не маленький. А только собор на площади Дуомо – это если какие-то сравнения искать, как картина «Последний лень Помпеи» против детской каракули на тетрадной странице. Ещё и кляксами загвазданой. Даже не зависть ощущаешь, а грусть. Ничего такого никогда не будет у нас.

Потом русских отвезли и показали Базилику Санта-Мария-делле-Грацие и фреску «Тайная вечеря». И опять обидно.

Покормили команду ужином в небольшом ресторанчике рядом с пинакотекой. Ресторанчик под открытым небом и за ним начинается очередное чудо Милана – ботанический сад Бреда. Там экскурсия и закончилась. Стемнело. Всё же организаторы этого турне гады – могли бы и полный день следующий предоставить для осмотра города. А так даже в пинакотеку не сводили пацанов.

Так и ладно бы. Как ни как, а Рим впереди, там чудес больше. Только одно «но», в Риме они будут всего три с половиной дня и при этом две игры. Так что на экскурсии только два вечера. Нет, Фомин понимал, что в Италию их отправили деньги зарабатывать, а не музеи посещать за государственный счёт. Тем более что хоть и надеялись в Спорткомитете, что немного заработают пацаны, но перестраховывались. Вдруг не пойдут итальянцы на стадионы. Пшиком всё обернётся. А тут ещё деньги, с трудом заработанные, профукали на экскурсии. Как отчитываться перед Самим?

Получилось не так, как мечтали в Спорткомитете (Немного заработать, или хоть концы с концами свести), а как Фомин им и предрекал. Курс лиры был установлен по отношению к доллару в этом 1949 году и составлял 625 лир за 1 доллар США. Билеты на матч стоили, в зависимости от местоположения, от трёхсот лир до девятисот. И все восемьдесят тысячмест были заполнены. Под завязочку полон стадион впервые за многие годы. В результате СССР, половину выручки получивший, приобрёл двадцать миллионов лир за билеты и десять миллионов в качестве пожертвований на строительство детских больниц в Сталинграде и Киеве. Если эти тридцать миллионов переводить назад в доллары, то получилось сорок восемь тысяч долларов. И это только в одном Милане.

Событие тридцать пятое

«С моей точки зрения, единственная вещь, на которую стоит смотреть в большинстве музеев, – это школьницы на экскурсии».

Роберт Бэнкс (Бэнкси)

Рим от Милана, если на самолёте по прямой лететь, то не больше пятисот километров. При скорости самолёта в двести пятьдесят километров в час – это всего два часа лёта. В десять с копейками по среднеевропейскому времени вылетели и чуть позже двенадцати приземлились в аэропорту Рим-Чампино. Челенков десяток раз был в Риме со Спартаком, конечно самолётом прилетал, но это был другой аэропорт. Не международный аэропорт Рим-Фьюмичи́но имени Леонардо да Винчи, судя по всему, в 1949 году его ещё не построили. Как и специальных скоростных электропоездов. Опять маленькие неказистые автобусы подогнали, похожие на те, в которых Жеглов с Шараповым рассекали, бандитов разыскивая.

Довезли их до небольшого отеля, со всех сторон окружённого рощицей олив и прочих чинар с греческими смоковницами. Как бонус среди деревьев ручеёк журчит. Комнаты двухместные, и они командой все их заняли, полностью двухэтажный уютный домик оказался в их распоряжении, если обслуги не считать. Итальянцы видимо про ситуацию, сложившуюся в Швеции с фанатами, узнали, и решили сразу русских поселить отдельно и не в центре города, опасаясь, что итальянские болельщики могут оказаться ничем не лучше скандинавов.

В отеле команду ждали не только черноволосые дивчули в соблазнительных одеждах горничных из порнофильмов (Шутка. Нет девушки были, точнее, женщины средних лет с лошадиными хвостами на голове и такими же улыбками, и наряд на них был, можно сказать, пуританский. Тёмные из толстой, скорее всего, шерстяной ткани, закрытые платья с подолами по щиколотку.) кроме горничных были два человека в мешковатых коричневых костюмах, одного взгляда на которых хватало, чтобы вывод сделать – это представители посольства СССР. А нет не два человека – три, за широкой спиной первого товарища скрывалась невысокая девушка с русыми волосами и голубыми глазами. Резко она отличалась от грымз горничных. Сразу видно, что славянских кровей. Овал лица совсем другой. Челюстей выпирающих нет.

– Костылев Михаил Алексеевич – Чрезвычайный и Полномочный Посол СССР в Италии, – кивнул головой мужчина приятной наружности лет пятидесяти и представил спутников. Фомин, попавший в узкий круг тех, кто оказался перед посольскими вместе с Савиным и Чернышёвым, чуть в осадок не выпал, когда услышал фамилию девушки. – А это наш сотрудник – Чебурашкина Елена Николаевна.

– Чебурашкина? – Вовка вслух ляпнул.

– Вы знакомы? – посол повернулся к Фомину.

– Первый раз вижу… – стушевался Вовка.

– Да это же Владимир Фомин, помните, Михаил Алексеевич, я вам про него рассказывала три дня назад, – улыбнулась Чебурашкина всеми тридцатью двумя зубами.

– Вот как? – Чрезвычайный и Полномочный как на неведомую зверушку Чебурашку уставился на Вовку, – Завтра нам доставят документальный фильм с вашими песнями. Обещали. Что ж, рад знакомству, верно вас Леночка описала. Нибелунг. Только гривы золотых волос не хватает.

– Жарко летом с гривой. К зиме отращу, – стал оправдываться Фомин.

– А фильм «Футбольный финт» тоже ведь с вашим участием, – вступил в разговор второй мужчина в коричневой костюме, как понял Вовка – атташе по культуре.

– Точно. Даже принимал участие в написание сценария вместе с Кассилем. – Себя не похвалишь, как оплёванный ходишь. Нет. Не в этом, конечно, дело. Вовке сейчас мысль пришла, что после этих трёх матчей интерес к русскому или советскому футболу в Италии будет запредельный и фильм могут купить итальянцы за очень приличные деньги. Это Фомин и выдал открывшим рты посольским.

– Интересный вы товарищ, Владимир Фомин. Я переговорю с нужными людьми, – обнадёжил Вовку Костылев, – Так что мы приехали? Товарищи, сейчас, после того, как вы победили в Милане, как мне сообщили, все билеты на оба матча уже распроданы. За вчерашний вечер и утро сегодняшнее. Огромные очереди в кассы выстроились. Теперь вам нужно победить кровь из носа. Это в такой стране, как Италия – футбольной стране, резко поднимет престиж нашей Родины.

Вовка про себя усмехнулся. Ну, как же, вот получили указание и теперь пацаны поняли, что всё, игры кончились. Теперь битва – борьба добра со злом и рубиться нужно, не жалея головы. А до этого думали – выйти на стадион, показать красивые футболки шёлковые и домой поехать.

– Конечно, товарищ посол, ребята понимают всю ответственность. И не посрамят звание комсомольцев. Вы не переживайте, для них это не первый международный… турнир что ли. Они в прошлом году ездили в Югославию и там очень достойно выступили и с венграми встречались в Москве. Не подведут. А три человека были и в Швеции с Ирландией. Так что на молодость не смотрите – это проверенные бойцы… – гордо вскинулся Савин, словно пацаны – это его дети. Может так и считает.

– Не проигравшие ещё ни одного матча, – добавил Вовка, улыбнувшись Чебурашкиной. Нда! Интересно, откуда у неё такая фамилия?

– Надеюсь на вас, – сдвинул брови Чрезвычайный.

– Михаил Алексеевич, а у нас там один день между матчами есть, нам хоть экскурсии устроят, а то в Милане толком и не посмотрели ничего. Обидно. Ребятам интересно будет. Всё же Рим. Не думаю, что у них будет много шансов попасть сюда ещё раз. Колизей там…

– Да, предусмотрены две экскурсии и встреча с работниками посольства, которые расскажут вам о городе и вообще об Италии, осветят международную обстановку, – Костылев опять сдвинул брови. Он вообще умеет улыбаться? Ну, да русские настолько суровы, что даже медведи вынуждены помогать им чистить картошку.

Событие тридцать шестое

«Я же итальянец. Мы любим поговорить».

Аль Пачино

Команда Лацио, с которой первой будет играть Молодёжка, названа так в честь провинции. Ну, это как в будущем, скажем, Екатеринбург будет находиться в Свердловской области. Так и Рим находится в провинции Лацио. Из газет в Ленинке Фомин нарыл несколько прозвищ команды. Одно было не сильно… как бы это сказать, приличным. Нет не матерным. Прозвище – «фашисты». И как понял Вовка за дело дано прозвище. Во-первых, Бенито Муссолини был фанатом этого клуба и старался посещать все их матчи. Так ещё и всякие кричалки у болельщиков не сильно отличаются от фашистских лозунгов. Были и другие менее одиозные прозвища. Самым используемым было – «римляне», ну а чего клуб появился раньше «Ромы» и именно в Риме, почему бы им не быть римлянами. Ещё их называют «орлятами» на гербе клуба есть орёл римских легионов. А вот следующее прозвище будет проблемой. От клубных цветов «Лацио» достались прозвища «бело-небесно-голубые» или «бьянкочелести» («Biancocelesti») и просто «бело-голубые» или «бьянкадзурри». Они играют дома в голубых футболках. И именно в голубых футболках и белых трусах прибыли в Италию Динамо (Московская область). Это же не сытые восьмидесятые годы, у СССР нет возможности на каждый матч делать несколько образцов формы для двадцати футболистов. Сделали тебе голубую с белой форму, в ней и играй. И так на парашюты шёлка не хватает, а тут сразу для четырёх команд четыре комплекта формы делай в двух цветовых гаммах, не жирно будет. Закончен разговор.

Наверное, и Вовкина вина в том, что пацаны приехали в Рим в форме очень похожей на форму хозяев есть. Его посылали в Ленинку? Посылали. Давали команду подготовиться? Давали. Тогда какого чёрта?!

Пришли команды на предматчевую тренировку вечером, и тут вона чё. Нет, форма всё же отличается. Не тот оттенок голубого у советских футболистов, он скорее синий, чем небесно-голубой и трусы не чисто белые, а с синими продольными полосками тремя, как у Адидаса будущего. Тем не менее играть так нельзя. Пришлось Савину с Чернышевым и Еленой Чебурашкиной – приданной переводчиком на время их пребывание в Риме идти унижаться к тренеру Лацио Спероне, а тот их отправил дальше к президенту Ремо Дзеноби, которого пришлось прождать руководителям нашей делегации больше двух часов. Уже стемнело, когда сеньор Дзеноби появился. Рожи корчил, протяжно вздыхал. Плевался в прямом смысле этого слова. Жвачка выдохлась.

– Ладно, мы выйдем в гостевой форме – она чёрная. Тогда и вы мне навстречу пойдите, давайте после матча устроим небольшое соревнование по пенальти. Бьют десять человек. По очереди.

– Договорились сеньор Дзеноби. Мы с этого года такие соревнования устраиваем после каждого матча в нашем чемпионате. Разве что бьём по пять раз. Но, десять, так десять. Это будет хорошей проверкой молодёжи…

– Какой ещё молодёжи?! Бить должны те футболисты, которые выйдут на игру.

Савин хотел было объяснить, что играть будут восемнадцатилетние пацаны, но тут его с такой силой за рукав дёрнул Чернышёв, что реальность в лысеющую голову вице-президента ФИФА вернулась.

– Хорошо, бить будут те игроки, что выйдут на матч.

– Вот и договорились. Болельщикам нашим это не понравится, но не играть же на самом деле в одинаковой форме. – Итальянец сунул руку в копну чёрных слегка вьющихся волос и зачем-то оправдываться стал. – У нас этот сезон весь наперекосяк пошел. Из-за войны люди стали жить беднее, и на матчи приходит мало народа, и кроме того сеньор… Тьфу. Многие источники финансирования исчезли. В середине сезона ведущие игроки из-за уменьшения зарплаты объявили забастовку, играли вторым составом, и в результате скатились на тринадцатую строчку в турнирной таблице. Но ничего, сейчас все разногласия улажены и вы завтра будете играть с одной из сильнейших команд Италии, в следующем году мы поборемся за Скудетто. Это такой «маленький щит» с цветами нашего флага – небольшая эмблема, носимая на форме членами итальянских клубов, выигравших ежегодные чемпионаты в предыдущем сезоне. У вас нет такого обычая? Так заведите! Это же почётно выходить на поле со скудетто на футболке.

Глава 13

Событие тридцать седьмое

«Избрав цель, иди к ней всем сердцем».

«Не тот велик, кто никогда не падал, а тот велик – кто падал и вставал!»

Конфуций

Три команды из СССР полетели в три страны, где можно собрать денюжку малую на поездку сборной страны в Бразилию, себя показать и других посмотреть. И ребят молодых отправили играть с самыми сильными соперниками. Сам Фомин об этом и Аполлонова просил, и Савина, и Романова. Нужен пацанам опыт международных встреч. И естественно, встречи со слабым соперником, да с той же сборной Финляндии, например, принесут не пользу, а вред. Появится шапкозакидательское настроение у молодых, не закалённых в серьёзных схватках пацанов. Руководители спорта советского уже возможности молодёжи видели и потому особо много возражений не было. Им самим нужны победы. Да, Сталин принял решение об участии сборной на чемпионате Мира в Бразилии через год, и решения не изменит, не флюгер же. Но меры принять может в случае проигрыша вполне серьёзные. Судьба ЦДКА Фомину известна. Там, правда, наложилось то, что это именно югославы были соперниками, сильно переживал Сталин из-за предательства Тито. Итальянцы, по мнению Челенкова, тоже заноза для Иосифа Виссарионовича. Они на днях чуть не первыми приняли решение о вступлении в НАТО. Фомин газеты читал и отношение к Италии вдруг резко в них изменилось, видимо Сталин и всё руководство СССР питало надежды на их коммунистов. Наивные, то что попало в лапы американцам назад уже не выцарапать. Нет ни одного примера. Только серьёзная война с тысячами убитых американцев может из заставить разжать когти. Вьетнам. Далеко до него, да и политика не для Вовки. Он себе цель другую поставить – вывести сборную СССР в чемпионы Мира, к ней и надо идти.

На игру с «Лацио» Челенков решил очередную наработку выставить. Сейчас, при игре по системе «дубль W», основная тактика для команды – это нападение. Линия атаки это пять футболистов и двое ещё из глубины подключаются. Когда в твоей штрафной оказываются семь человек, то мячу просто деваться некуда, рано или поздно он залетит в ворота. Из-за этого и количество голов в футбольных матчах в этом времени большое. Много забивают, но много и пропускают, все в Европе играют в «дубль W», полагая, что нашли лучший способ игры. Челенков помнил, что в этом году в его родном Куйбышеве изобретут «Волжскую защепку» и команда «Крылья Советов» станет подниматься вверх по турнирной таблице несмотря на отсутствие таких звёзд, как Бобров или Симонян.

Решил именно к такой тактике и Вовка прибегнуть. Против бразильцев играть в «открытый» футбол ссыкотно. Почему бы не обкатать в Италии и не применить в Рио «катеначчо». И первой на испытании «прогрессивной» системы станет команда «Лацио». В Москве Фомин, тренируя Молодёжку, отрабатывал это построение и задачи, на игроков возложенные, каждому по сто раз разжевал и закрепил в междусобойчиках. На практике применять пока не доводилось и потому волновался. Тем более новость о том, что «Лацио» не потому в хвосте турнирной таблицы Серии А обитает, что играет хреново, а потому, что ведущие футболисты бастовали из-за низких зарплат, но сейчас и президента клуба и тренера поменяли, и народу пообещали увеличения «денежного довольствия». Будут биться «бьянкочелести», они же фашисты, они же «орлята», со всей силы, чтобы доказать болельщикам и новому руководству, что они достойны повышенной зарплаты. Президент Ремо Зеноби и тренер Марио Спероне ещё и огоньку добавили. «Играем в атакующий футбол, русские не справятся с нашим напором. Вон, „россонери“ пытались играть от обороны, и в результате такое поражение. Не будем повторять их ошибок».

– Это только звучит красиво – «дубль W». На самом деле – это навал. Весь смысл этой системы чтобы атаковать как можно большими силами. Добиться нужно численного превосходства. Минус понятен. В случае контратаки быстрой у ворот никого нет, – Фомин дал Чернышёву с Савиным ребят подготовить эмоционально, провести накачку, и перед выходом на поле только это и сказал, всё уже сто раз сказано, и сто раз отработано на тренировках. Игра покажет, «чей нос лучше», как в сказке у Виталия Бианки. Или чей кун-фу?

Настоящее название стадиона звучит так себе для Советских газет: «Стадион Национальной фашистской партии». Национальный стадион – чуть лучше. Челенков на нём не играл. Его вскоре снесут. Мал. Нет, на самом деле мал. Всего сорок семь тысяч зрителей. И сегодня он полон. Может впервые после войны. Обе местные команды, что играют на нём, и «Лацио», и «Рома», в последние три года особых успехов не показывают, и люди ногами голосуют против такой игры. А тут реклама замечательная – показали отрывки из игр со скандинавами и ирландцами в кинотеатрах и матч благотворительный, собирают деньги на больницы для детей. Народ и пришёл. Но главное – это то что именно загадочные русские приехали, будь это французы или бельгийцы, скажем, и не было бы полного стадиона.

Гимн сыграли правильный, монетка не пряталась и не втыкалась вертикально, судья её поймал и перевернув ладонь показал Вовке. Он орла заказывал. Орел в прямом смысле и показался, когда судья пальцы разжал.

– Сувенир. Для музея, – протянул рефери её Фомину. Ну, дают – бери. Вовка добежал до скамьи, на которой угнездились Чернышёв с Савиным, и передал им монетку.

– Для музея, судья сказал. Сохраните.

– Давай, Артист, ни пуха вам, – хлопнул его по плечу Аркадий Иванович.

Событие тридцать восьмое

«Если ты не знаешь, что делать с мячом в штрафной, просто забей гол. А после матча мы разберёмся, что ещё можно было сделать».

Боб Пэйсли

Зажали, блин! Настрой на игру имеет значение. Не зря в будущем чуть не у каждого спортсмена по психологу будет. Замотивированные обещанными премиями, вдохновлённые переполненным стадионом и испытывающие чувство вины за слитый чемпионат, футболисты «Лацио» с первых секунд бросились атаковать ворота Яшина. Фомин, как нападающий правого фланга, мог этот навал чуть со стороны наблюдать. Правда, с каждой минутой приходилось отступать всё ближе к своим воротам. Убывала надежда на контратаку, зажали его пацанов крепко. Да, даже если и вынырнет мяч из этой сутолоки у ворот Льва Яшина, то Вовка всё одно в положении вне игры окажется. Тогда чего там торчать, вот и отступал потихоньку.

Чернышёв с Савиным носились вдоль белой линии и кричали «подсказки», но пацанам и без советов со стороны понятно было, что надо чёрных отодвинуть от своих ворот, а то рано или поздно в этой толчее мяч в них окажется. За три – четыре первые минуты уже два раза пробили «римляне» в створ, и только реакция Яшина спасала пока. При этом из-за толкучки ловить круглого Лёва не старался, малейшая ошибка и добьют. Вон, желающих пучками бегают. «Чёрный паук» их отбивал кулаками. Спорное решение. Нужно всё же попытаться мяч поймать и подальше забросить его от своих ворот, чтобы дать парням отдышаться.

Видимо, вратарь сделал такой же вывод и попытался круглого поймать. Ну, и понятно, удар был слишком силён, выпустил, не смог удержать, не смазал перчатки клеем. На добивание или, точнее, допихивание первым успел нападающий «орлят» Фламини. Яшин этот низовой мяч заметил и попытался ногой отпихнуть, но ему помешали. По правилам и при возможности просмотра по телевизору, гол бы отменили в далёком будущем. Вратарю, не владеющему мячом, конкретно мешали. Его сразу двое итальянцев толкали руками. Судья в поле сделал вид, что не заметил и показал, что гол засчитан, пожалуйте мол «товарищи» на центр поля проходите и мяч на забудьте из авоськи вынуть.

Небесно-голубые явно увлеклись. Валька Жемчугов понёсся с мячом к центру поля, Шабров тоже. А Фомин по своему краю уже и добежать успел до линии, когда футболисты «Лацио», нехотя и далеко не все, стали пятиться на свою половину. В результате «дубль W» разделилось на две W, одна осталась у ворот Яшина, а вторая распределилась чёрными точками на сотнях квадратных метров. Валька сыграл в короткий пас Шабровым и получив круглого назад понёсся по пустому центру полю. Дубль этот ещё и тем плох, что четверо из пяти игроков обороны распределены по бокам поля. Добежав до стоппера, Жемчугов демонстративно отдал круглого набегающему Фомину и вытянув руку вверх понёсся за спину центральному защитнику. Обманка сработала на пять баллов, двое правых защитников побежали ему наперерез, а стоппер пару секунд пометавшись между Вовкой и уносящимся от него Жемчуговым принял правильное, с его точки зрения, решение и побежал за русским. Вовка постоял пару секунд, дал принять «правильное решение» центральному защитнику и чуть отклоняясь к правому флажку повёл мяч к воротам. Сто раз отрабатывали эту ситуацию на тренировках. У двух оставшихся защитников выхода другого нет, нужно идти на сближение. И тем самым площадь перед воротами совсем пустой остаётся, ну, кроме жёлтого вратаря.

Когда защитники приблизились, Вовка применил красивый финт, не вошедший в фильм. Он его «Галочка» называл. Ничего особо сложного, идешь на набегающего на тебя защитник, а потом ногой чуть отпущенный мяч сверху достаешь и катишь к себе. И этой же ногой пробрасываешь мимо уходящего вдаль противника. Второй защитник тоже подходил справа и под приличным углом. Просился аж финт Зидана или русская мельница. Бамс, и последнее препятствие лежит на земле, изображая лежачего полицейского, и мешая первому обведённому защитнику догнать Вовку. Вратарь из ворот вышел далековато. Он это и сам понимал, но теперь уже пятиться было поздно и жёлтый небесно-голубой понёсся на Фомина. Есть красивейший приём футбольный для такого случая. Бабочка или Радуга, или финт Месхи. А есть финт, который Фомин приберёг для чемпионата Мира, но один-то раз использовать можно, не все поймут, а если кто и поймёт, то растиражировать не успеют. Не те времена. С интернетом не просто всё. Финт называется…, да чёрт его знает, как он называется. Челенков его называл «Обратная Радуга». Начинается точно так же, как и Радуга, цепляешь мяч стопой и тянешь по второй ноге, но потом действие обратное делаешь. Не перекидываешь ударом ноги через себя и соперника, а бьёшь ногой по мячу сверху. Круглый при этом чуть под углом должен встретиться с землёй (с газоном) отскочить от него и точно так же, как и при Радуге перескочить через игрока и соперника. Бамс, и Вовка перекинул круглого через себя и голкипера. И никого между мячом и воротами. Радостно подскакивая, круглый в них и вкатился. Что тут на трибунах началось. Итальянцы красоту момента оценили. Три великолепных финта за минуту. Это за весь матч не всегда столько увидишь. Сначала засвистели, а потом стали скандировать: «Руссо, руссо браво».

Чернышёв даже на поле вылетел Вовку обнять.

– Ты, Артист, молодец. Нужный гол. – И назад унёсся.

Событие тридцать девятое

Жил-был дядечка с хорошим чувством юмора, и фамилия у него была Стакан.

Поскольку с юмором у него проблем не было, он своих близнецов, мальчика и девочку, назвал Рома и Джина.

Надо же. Красивый гол наступающего потенциала «римлян» не остудил. Не подзадорил… наверное, но и не заставил осторожней играть. Товарищи, сегодня зря именуемые «бьянкочелести», всё в чёрном, как арбитры, разыграли быстренько мяч и бросились опять обоими W на половину русских, сегодня именно бело-голубых. Тупым навалом это назвать сложно. Не кучками бегали итальянцы, были у каждого более-менее очерченные зоны и хоть расстояния получались теперь небольшими, но всё одно правые защитники или нападающие на левой половине поля не бегали. А вот Вовкино Катеначчо опять не сработало. Не смогли остановить «орлят» выстроенные в линию защитники. Сделали футболисты Лацио выводы из первой атаки и теперь в ход пошли фланговые проходы и удары. Если частностями пренебречь, то динамовцы уже через минуту тупо автобус построили в штрафной и думали только о том, чтобы выдержать этот прессинг.

Всё это неминуемо закончилось бы голом, но Фомин ждать этого не стал и полез в ряды «фашистов» с тыла. При очередной передаче опекаемый им товарищ чуть замешкался, и Вовка успел к мячу на пару мгновений раньше. Нет, не повел круглого к воротам соперника. Он не конченный самоубийца из такой сутолоки с мячом пробиваться. Вовка парашютиком над головами защитников и нападающих отправил мяч в свои ворота. Рисковал, конечно. Яшин среагировал правильно. Выпрыгнул под самую перекладину и поймал мяч. И есть же время, дал перевести дух своим, а потом неожиданно и для своих, и для чужих таким же верховым ударом послал мяч отползающему от ворот Фомину. Положение тоже отработанное, можно назвать и стандартным, Вовка, не дав мячу приземлиться в воздухе ещё перевёл его на левый фланг выпутавшемуся из сутолоки Вальке Жемчугову. Тот таким же точно движением отправил его назад, а сам как мог сместился к воротам соперника, чтобы не оказаться в офсайде.

Итальянская защита в это время оценила, что на их половине поля вообще никого и понеслась к своим воротам. Поздно пить боржоми, они только позволили принять очередной раз круглого Вовке уже у белой черты. И Фомин по самому краю стал двигаться к угловому. Произошло то же самое, что и в матче с Миланом. Защитники на него не среагировали. К воротам бежали Жемчугов, Шабров и Ильин и защитники «орлят», пятясь просто отступали к своим воротам. Сто процентов, что сейчас этот высоченный русский подаст мяч ближе к воротам, вон на того невысокого живчика без сомнения. А Вовка бежал и бежал к угловому флажку. Поняв, что творится что-то неправильное, левый крайний защитник итальянцев одумался и поспешил тоже к угловому. Поздно. Ему метров пятнадцать бежать, а Фомин уже в метре от флажка. Он остановил мяч отбежал на пять метров и подал чуть не попав в защитника мяч на дальнюю штангу. Получится «Сухой лист» – хорошо, не получится, там уже Жемчугов страхует. Но не понадобилось. Сухой, лёгкий мяч полетел куда надо, по той самой непонятной зрителям траектории. Бамс, и чиркнув по штанге кручёный залетает в ворота. Вратарь жёлтый страховал от добивания мяча Вальку и просто раскрыл рот увидев, что мяч уже в воротах.

«Руссо, Руссо, браво».

Вовка глянул на табло. Твою раз так и раз эдак. Всего пятнадцать минут прошло, а кажется, что минут пять уже как девяносто истекли. Фомин весь мокрый и пот продолжает катить. Да, стометровка с мячом в ногах даже для тренированного тела испытание. Оказывается, проходы в стиле Стрельцова не дурость, а необходимость.

Стадион продолжал восторгаться русским нападающим и свистеть на своих. Что-то по-итальянски кричал комментатор. Жаль не поехал Синявский и кинооператоры в Италию. Народ бы в Москве прилип к радиоприёмникам и прочим сковородам. Но эти товарищи и операторы и комментатор улетели вместе с основным составом Динамо в Швейцарию. Нужно хоть будет спросить у посольских, как обстоят дела в турне у Динамо и ЦДКА.

До перерыва итальянцы ещё раз смогли организовать, ломая Катеначчо навал и забить гол, но в ответ опять после розыгрыша с центра поля сразу получили ответку. Шабров и Жемчугов обошлись без Фомина. Перепасовывая прошли по левому краю и запутав защитника и вратаря практически завели мяч в ворота. На перерыв ушли под аплодисменты зрителей при счёте два – три не в пользу хозяев.

Вовка ничего народу говорить сразу не стал положил их на пол и прочитал свою мантру про море и солнце с пляжем. И только перед самым свистком спокойно без пафоса сказал.

– Ничего не меняем. Я уже еле ползаю. А мы с вами более тренированные, и за их плечами окончившийся чемпионат. Минут через пятнадцать они сдохнут. Кстати, мужики, а вы посмотрели в программке как фамилия вратаря их?

– А что? – Чернышёв повертел синюю, точнее голубую программку с надписями на итальянском.

– Фамилия прикольная – Чувства. Давайте расстроим им чувства. Да, его ещё и зовут Люся.

Глава 14

Событие сороковое

«Кто боится боли, тот всегда поддается злу».

Феликс Эдмундович Дзержинский

Родина встречала своих сынов нудным дождём. После жары итальянской мурашки по коже побежали, едва Фомин спрыгнул с последней ступеньки трапа на бетон аэродрома. Встречающие по полю не маршировали, красную дорожку положить забыли, синюю тоже, как и зелёную. То ли не было дорожек, то ли решили из-за дождя не расстилать, загваздают грязными сапогами. Сапогами? Ну, да на этот раз шить новую одежду для пацанов посчитали излишней роскошью, выдали милицейскую форму только без знаков различия. Возможно, это в спорткомитете перемудрили, ну, чтобы залегендировать, что это не спортсмены какие, а как и положено в СССР – любители. Обычные мильтоны, динамовцы же. Ходят во всякие наряды и патрули, ловят преступников всех мастей, а по выходным собираются на картофельном поле и пинают мячик самодельный, тряпками набитый. Челенкова всегда этот парадокс интересовал. Почему на олимпиаду из соц. стран пускают настоящих спортсменов, а честные капиталисты отправляют настоящих любителей?! Студентов всяких и прочих колхозников. Ну, числишься ты милиционером или лётчиком где-то по бумагам, неужели это делает тебя любителем. Есть же у того же ФИФА списки команд играющих в чемпионате СССР, и в этих списках есть фамилии людей, приехавших на Олимпиаду. Вопрос, что сравнить некому? Видимо и в этот раз, отправляя пацанов, решили их настоящими милиционерами выставить. Так что на бетонку аэродрома военного все вышли из самолёта в сапогах, в том числе и Чернышёв. Так тот целый майор. Правда, сейчас все были без погон. Только Савин в штатском ездил в Италию. Ну, как ни крути, а вице-президент ФИФА. Тут маскировка не поможет.

Спрыгнули в такой же полумилиционерской форме и два представителя МГБ. Они, кстати, помогли, может и без них бы обошлись, но плотные ребята с навыками заламывания рук пригодились. Инцидент произошёл утром того дня, когда динамовцы вышли из отеля в Риме и ждали автобуса, чтобы уехать в аэропорт. А нет. Был и до этого инцидент, но тот не опасный. Предсказуемый. Он произошёл сразу после матча с Лацио. У раздевалки динамовцев поджидали несколько человек и один показался Фомину знакомым. Рядом с этим товарищем крутился седой старикан со шрамом на щеке левой ближе к подбородку. Старикан оказался переводчиком. Позже, размышляя над этим эпизодом, Фомин сделал для себя вывод, что товарищ был из эмигрантов, а шрам – это след от сабельного удара. Белогвардейцем был. Сам Будённый или Фрунзе ему отметку оставил. А смутно знакомым человеком, которого мысли вслух нужно было беляку переводить, оказался президентом футбольного клуба «Милан» сеньор Умберто Трабаттони.

После того как беляк недобитый перевёл скороговорку сеньора Президенто, (уно моменто, сантименто, сакраменто) в дело и вступили товарищи из МГБ. Они настойчиво эдак взяли сеньора под руки и отвели к выходу из подтрибунного помещения, а на противника Будённого так взглянули, что он поглаживая шрам решил сам убраться. А ведь совершенно ничего плохого Президенто не хотел. Он заявил с апломбом, что вписал сеньоров Фомина, Яшина и Шалимова в трансфер «Милана» и теперь никто не сможет их купить кроме «Милана». Так что дорогие «товарисчи» велком. Мы сделаем из вас великих футболисто. А сейчас вы никто. Даже играть ещё толком не умеете потому контракты будут на год всего и всего за пятьсот долларов в месяц. Нет в лирах это звучало солиднее – триста тысяч. Не унести. Наверное, и ещё какие-то плюшки полагались новым игрокам «Милана», но Фомин об этом так и не узнал. Сурьёзные дяди – чекисты не дали змею искуссссителю свои недозволенные речи продолжать. А ведь интересно, вот эти футболисты из «Лацио», которые бастовали из-за низких зарплат, какую в результате цифру в «Итого» себе выбили. Это же не двадцать первый век, когда футболистам миллионы платят. Тут всё скромнее. Все страны, даже Италия и Франция разорены войной. Торговые связи нарушены. Наверное, полно безработных, нужно заводы военные перепрофилировать, никому тысячами сейчас самолёты и танки не нужны. Теперь не узнать. Чекисты не зря хлеб едят. Оперативно торговца живым товаром наладили подальше.

Второй раз понадобились эти дядечки, когда возбуждённые болельщики Ромы попытались забросать динамовцев яйцами и прочими помидорами. Рома тоже проиграла.

Ах, да, сначала проиграл «Лацио». Всё, как Фомин и сказал пацанам. Во второй половине второго тайма футболисты, именуемые в газетах «бьянкочелести», сдохли до такой степени, что бегать перестали по полю, ели ноги передвигали. Темп, предложенный во втором тайме динамовцами, последние силы из них высосал и вратаря Чувства Фомин и Жемчугов огорчили по разу. А ещё били один пенальти и Вовка, верный традициям зарождающимся, отправил бить его Льва Яшина. Что тот мастерски и проделал, пустив мяч низом в правый угол. Вратарь Люся среагировал правильно, но пушечного удара парировать не смог при этом пальцы явно отбил себе, так как доигрывал игру работая больше ногами, даже головой один раз боднул.

А вот «Рома» принесла Фомину, наверное, первые седые волоски. Он переоценил пацанов и недооценил итальянцев. Решил против Ромы выставить не тот состав, что играл в двух первых играх, а запасных. Вместо Яшина вышел Саная, не вышли и все защитники в том числе и выручавший не раз команду Виктор Шалимов. Единственные, кто от старого состава остались, так это сам Вовка, Валька Жемчугов и Шабров.

И не пошла игра. Молодёжь бросилась в атаку, готовая порвать чуть ли не аутсайдера прошедшего чемпионата Италии Рому и на пятой минуте во время неожиданной контратаки получили гол в ворота. И Саная не спас. Был бы Яшин? Был бы Третьяков? Да, чёрт его знает. И те пропускают. Динамовцы вместе с Фоминым, а точнее, возглавляемые Фоминым, бросились отыгрываться и получили точную копию первого гола, опять быстрая контратака и три нападающих выходят на двух защитников. Удар и круглый от ног Санаи влетает в ворота. Запутали.

После этого Вовка и запаниковал. Увёл народ в оборону и дал разгуляться местным. На счастье, отбились. Больше голов в первом тайме не было. В перерыве кричал Чернышёв, матом на Фомина, качал головой Савин, а сам Вовка мысленно подзатыльники себе отвешивал. Выслушав всё это и подзатыльников наполучав, успокоился. Уложил ребят на пол, рассказал про море и солнце, добавил про белоснежный песок. И в самом конце сказал, что нужно просто вспомнить тренировки. Ничего особого итальянцы не показывают. Мы им даём играть. А не они такие уж запредельные мастера. Правый фланг защиты у них вообще хромает на обе ноги. Набрасывайте мне, я их раздёргаю.

Ничего не получилось и спасло от поражение молодёжь только то, что чудес не бывает. И эти товарищи к середине второго тайма выдохлись. И сразу игра в пас у молодых наладилась. Сначала Фомин забил метров с двадцати кручёный мяч. Потом Валька Жемчугов Русской мельницей обыграл сразу двоих и завёл прямо мяч в ворота. И наконец на последней минуте, Вовку срубили демонстративно в штрафной, и за майку дёрнули и по ногам пнули вместо мяча. Судья местный и очень не хотелось ему пенальти назначать, но нарушение было настолько очевидным, что деваться тому было некуда. Вовка прихрамывал, получил не в щиток удар, а по неприкрытой икре сзади. Бил Шабров и хоть вратарь мяча коснулся, но удержать не смог. Круглый ударился о штангу и залетел в ворота. Судья пару минут добавил, но бросившиеся отыгрываться футболисты Ромы силы свои переоценили. Даже до ворот Санаи сил добежать не хватило. Динамовцы мяч перехватили и понеслись к воротам Ромы. И судья не стал дожидаться, свистнул, поднял руки вверх и показал на проход в раздевалку. Всё три – два победило в третьем матче подряд Динамо. А фанаты, недовольные назначением пенальти, сначала избили судью, а после попытались на следующее утро у отеля и Фомина приголубить. КГБшники самбистскими приёмами человек пять уложили, а тут и местные полицейские набежали. Фанатов скрутили и увели, а полицейские проводили на мотоциклах их автобусы до самого аэропорта.

Встречающие обнаружились в самом аэропорту. И не хухры – мухры. Возглавлял делегацию сам Ворошилов. Были и дивчули с цветами и хлебом с солью. Эх, ещё бы солнышко.

Событие сорок первое

«Я считаю, что в футболе, как и в любом другом виде спорта, действуют те же правила, что и в жизни. Он научил меня тому, что я могу добиться своей цели упорной работой, настойчивостью и решимостью».

Криштиану Роналду

На следующий день вернулись и два других добытчика денег для поездки сборной в Бразилию. Первыми прибыли футболисты ЦДКА. Странное решение приняли в Спорткомитете по армейцам. Они изъяли из их рядов Боброва и взамен отдали Никиту Симоняна, Игоря Нетто из Спартака и Александра Пономарёва из Торпедо (Москва). Добавки понятны, это футболисты сборной и на самом деле ведущие нападающие и полузащитник страны. Зачем изъяли Боброва? Скорее всего, вспомнили, что Динамо во время поездки в Англию им тогда усиливали. С Фоминым никто даже и не думал советоваться. Хотя, по здравому размышлению он, возможно, так бы и поступил. Боброва в самом деле нужно наигрывать с Динамо. Ведь это костяк сборной СССР. Сыгранность с динамовцами именно Боброва обязательна.

ЦДКА во Францию слетал чуть менее удачно, чем Вовкина Молодёжка в Италию. Две победы и боевая ничья. Играли не с лидерами. С середнячками и не потому, что боялись, а совершенно правильно рассудили с точки зрения коммерции. Самые богатые люди в Париже. И стадион там по нынешним временам приличный – около пятидесяти тысяч зрителей вмещает. Дальше – проще. Имеет значение траты на горючее для самолёта, нужен кратчайший маршрут. Нарисовали прямую линию от Москвы до Парижа. И самую восточную точку на карте Франции крестиком отметили. Это оказался Страсбург. Там есть футбольная команда, которая так и называется «Страсбург». И она в закончившемся сезоне 1948-49 годов заняла предпоследнюю строчку в турнирной таблице. Самолёт вылетел из Москвы, дозаправился в Праге и приземлился в Страсбурге на аэродроме Страсбург-Энтсайм. На следующий день на полностью заполненном стадионе Стад де ла Мено в присутствии двадцати шести тысяч человек ЦДКА с разгромным счётом восемь – два сыграл с местными футболистами и отбыл в Париж. Там состоялись две встречи с футболистами из предместий Парижа, играющими в высшей лиге французского футбола. Первая игра с Racing Club de France или «Расинг» на стадионе Парк де Пренс тоже состоялась при полностью заполненных трибунах. Пришло посмотреть на русских – союзников сорок восемь тысяч человек. Расинг закончил сезон на шестом месте, и был на голову сильнее «Страсбурга». Потому, игра получилась валидольная и вязкая с двумя удалениями из-за настоящей драки. Французский нападающий выбил мяч из рук нашего вратаря, когда тот уже полностью его фиксировал, стоя на коленях, и при этом ещё и попал бутсой по лицу ветерану команды вратарю Владимиру Никанорову. Совсем уже ветеран сорокалетний защитник ЦДКА Константин Лясковский оттащил грубияна и нарушителя правил от своего голкипера, а тот развернулся и заехал кулаком по носу нашему защитнику, сломав его. Драку разняли. Но уже уходя с поля, после удаления, этот нападающий – Мерсье, ещё раз попытался напасть на Лясковского, которому на краю поля оказывали помощь врачи. И Константин не выдержал. Отпихнул врача команды, подбежал к задире и прямым в челюсть вырубил его. Отправил в нокаут. В результате тоже был удалён. После этого армейцы озверели и прижали французов к воротам. Да так до конца матча и прессинговали. Пробить автобус удалось дважды, но один раз прозевали контратаку. В результате «кровавый матч», как его окрестили газеты во Франции, закончился со счётом два – один. И никакой дружбы. Даже обменивались рукопожатиями команды сжав зубы. Через день опять при полностью забитом стадионе состоялась третья игра, тоже с клубом из предместий Парижа. На этот раз армейцам противостоял «Стад Франсе́». Клуб по итогам сезона занял скромное десятое место из восемнадцати возможных. В этот раз судьи на грубости реагировали мгновенно. Так что, закончился матч без кровопролитий. ЦДКА доминировал весь матч, но счастье футбольное было не на нашей стороне. Завершился матч со счётом один – один. И под свист трибун. Под конец команды просто ходили по полю и делали вид, что играли. Армейцев Вовка понимал. Три игры за пять дней. Это испытание. Ну, и французов понять можно. Они закончили сезон и готовились к отдыху в Сен-Тропе, а тут матч с русскими, которые вместо того, чтобы проиграть, никто ведь не слышал ничего про русский футбол, вдруг оказались такими зубастыми.

Из Франции команда вернулась с восьмьюдесятью тысячами долларов, если франки непонятные переводить в твёрдую валюту. У подопечный Фомина результат чуть лучше, они собрали, если тоже в доллары переводить вместе с пожертвованиями от щедрых итальянцев сто тридцать тысяч долларов. Звучит так себе, но это в долларах. А вот в лирах цифра просто фантастически выглядит. Именно её Вовка и посоветовал озвучить для газет. Получилось больше восьмидесяти миллионов. Читатели в газетах прочитают и будут поражены. И только очень немногие догадаются, что нужно делить на 625, чтобы получить сумму в нормальных деньгах.

В сумме же две команды заработали на поездку в Бразилию и строительство детских больниц двести десять тысяч долларов. Чтобы было с чем сравнивать нормальный дом в США можно купить за пару тысяч на сегодняшний день. На небольшой посёлок денег хватит. А ведь есть ещё и Динамо (Москва).

Событие сорок второе

«Футбол состоит из побед и поражений, главное – не останавливаться из-за трудностей».

Неймар

Динамо (Москва) вернулось из Швейцарии поздно вечером и Якушина Фомин увидел только утром. Сразу же началась суета. Пятого июля нужно ехать в Финляндию на отборочную игру к чемпионату Мира. А из-за этих коммерческих игр в чемпионате, который в это время продолжался, Динамо пропустило уже две игры и нужно было подтягиваться. Нда, а тут опять практически в полном составе четырёхдневная отлучка. Тяжко придётся к концу сезона. Новый график уже есть и там несколько игр чуть ли не через день. ЦДКА чуть легче, они всего одну игру в чемпионате СССР пропустили.

– Михаил Иосифович, вы бы хоть рассказали, как сыграли? – поймав утром в кабинете Якушина за попиванием чая с пирожком, пристал к нему Фомин.

– Газеты почитай. Ладно не дуйся, есть десяток минут… – Якушин на новенькие швейцарские часы на левой руке глянул, – Ну, слушай. Первая Игра была в Базеле. Так же и местный клуб называется. Никакого воображения у проклятых капиталистов нет. «Базель» по итогам закончившегося у них уже чемпионата вторым стал. Я не верил тебе. Но, как всегда, ты, Артист, прав оказался. Их чемпионат – это наша вторая группа. А ведь это у них пятидесятый, если не ошибаюсь, или даже пятьдесят первый чемпионат. Там переводчик попался с придурью, всё путал, регулярно извинялся, переспрашивал и снова ерунду нёс всякую. В общем, «Базель» мы победили со счётом четыре – один. Любимая твоя поговорка точно описывает их игру – «бей – беги». Носятся, суетятся, пас не точный, защита вечно проваливается к самым воротам. Я, если честно, опасался, всё же лидер их чемпионата, сказал мужикам, что первый тайм приглядимся, от обороны сыграем. Отбились, и тут-то и оказалось, что ничего страшного, обычная команда среднего уровня. А вот вратарь у них хорош. Не дотягивает если до нашего Вовки Третьякова, то самую чуть. Такие мячи брал серьёзные. Красота. Не он – был бы счёт двухзначным.

– Не приглашали с ними контракт подписать наших футболистов? – вспомнил Вовка приключения в Риме.

– Не предлагали?! – Вскочил Хитрый Михей, – Не предлагали, а требовалипросто, чуть не всю команду купить хотели. Особенно на Боброва и Бескова охотились. Ели отпинались. Даже в номер к ним какого-то шныря горничная ночью запустила. Хорошо с нами… Ну, не важно. Отбились от золотых гор и поехали в Цюрих. Там две игры с местными командами. Эти совсем слабые, сначала нам достался клуб со странным названием. Опять у них там с фантазией туго. Называется команда, если полностью, то «Янг Феллоуз Цюрих». Может, это имя создателя? Не знаю, не сказали нам. Они двенадцатыми чемпионат закончили из четырнадцати команд. Выбрали их из-за того, что в Цюрихе большой стадион. На две трети заполнен был, так-то вместимость около тридцати тысяч, но было около двадцати. Мы выиграли семь – ноль. Просто – дворовая команда. Эти нас даже не пытались купить, я так понял, что на их матчи никто толком не ходит и с деньгами проблема из-за этого. Впервые в их истории такое количество зрителей пришло. Это так диктор по стадиону объявил.

Последняя команда тоже из Цюриха. Называется… Угадай, как ты любишь, с трёх раз?

– Цюрих? – хмыкнул Вовка.

– Тупые они там все. Названия не могут даже придумать. Точно – «Цюрих». Он на пятом месте закончил чемпионат. Ну, и там проблема возникла. Основная команда успела чуть не полностью разъехаться. Причём, в Америку, и играли частично футболисты основы, а частично молодёжный состав. В результате, этих пацанов мы для стабильности тоже семь – ноль раскатали. И зрителей не густо было, чуть, наверное, больше половины стадиона. И прижимистые эти швейцарцы, пожертвований не густо было. Всего заработали, если на доллары переводить, тридцать восемь тысяч. Мне о ваших миллионах уже вчера вечером Чернышёв рассказал. Молодцы.

– Старались.

– Угу. Сегодня слушания в Спорткомитете, ты оденься парадно, я слышал сам Молотов будет. И не умничай там, как человека прошу. Будь человеком, Фомин.

Ага! Баранкин будь человеком.

Глава 15

Событие сорок третье

Пусть это яблоко покажется тебе в два раза вкуснее, ведь оно досталось тебе путем честного труда.

Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна

Вовка Фомин лежал на новенькой кровати в генеральской квартире и слушал радио. Передавали репортаж из Хельсинки, где сборная СССР загоняла под плинтус футболистов Финляндии. Зажигательный репортаж Синявского так и звал натянуть на больные ноги трусы футбольные и броситься на поле. Как так, голы и без него забивают?! Уже семь штук забили и даже не собираются наши останавливаться. А он, блин, на кроватке вылёживается. Ничего особо страшного с ногами у Вовки не случилось. Там в Риме пнули пыром в незащищённую икру, но добегал до конца матча. По приезде прихрамывал немного, но эскулапы решили, что разрывов нет, просто сильный ушиб и кровоподтёк. Да, синячище получился на полноги. Теперь уже жёлтый, скоро и вовсе сойдёт. А бегать мешает, только, забыв о нём, начинаешь ускоряться, как нога заплетается, с разной скоростью мышцы на левой и правой сокращаются. В результате этих несогласованных действий ног, Фомин и получил травму, из-за которой теперь на кровати лежит. Запнулся и врезался в бутсу Васи Карцева коленом. Подхватился, вскочил, даже боли, толком не почувствовав, и тут же свалился, нога ушибленная стоять, а уж тем более бегать, отказалась. Упал при этом на локти и до крови оба разодрал. Дело было в штрафной. И там почва как камень, а травой и не пахнет.

Вовку подхватили под руки, отвели в медпункт и там вывих определили. Вправили. Но колено распухло. Неделю покоя прописали. До вызванного такси дотащили его мужики и на второй этаж в генеральскую квартиру потом. Третий день лежит. Смешно получилось, травмирована одна нога, а болит другая. Синяк болит сильнее, чем колено. Ещё и руки забинтованы. Мумия царя Аменхотепа III.

И даже стакан воды, как в старости, подать некому. Наташа уехала с матерью и сестрой в санаторий в Гагры. Ну, а чего, заслужили обе младшие Аполлоновы. Наташа школу закончила с золотой медалью, а мелкая третий класс на одни пятёрки. Стеша воды могла бы подать, но она в своей каморке сидит и позвать её затруднительно. Как была глуховата, так и осталась. Ничего за то время, как Вовка живёт в генеральской квартире не изменилось. Не изменилось?

– Степанида Гавриловна! – прокричал Вовка, а в ответ тишина. Нет, не изменилось.

– Гол забил Василий Карцев! – это Фомину голосом Синявского ответил радиоприёмник. – Счёт становится восемь – ноль, а ведь играть, товарищи, ещё двадцать минут. Даже интересно мне стало доберутся ли наши футболисты до круглой цифры в десять мячей.

Фомин привстал, подхватил лежащую у кровати тросточку и побрёл – похромал на кухню. Пить хотелось. Вчера Стеша перекормила котлетами вечером, и в них оказалось столько перца, что чуть не сутки всё время пить хочется.

Пока пил, пока назад прихромал счёт опять увеличился. Теперь уже девять – ноль и до цифры в десять голов, о которой недавно мечтал Синявский, остался мяч братскому финскому народу… тьфу, футболистам братского финского народа забить.

Забили. А вскоре и второй тайм закончился. Фомин выключил «Рекорд» и растянулся на кровати, при этом взгляд упал на висевший на дверке шкафа на плечиках парадный пиджак. Иконостас, как у фронтовика. А три дня назад, ещё до травмы колена на груди появилась и настоящая награда.

У Фёдора Челенкова было три настоящих ордена. Первый в 1985 году ему вручили за выступление за Сборную. Орден «Знак почёта». Потом был «Дружбы народов» и уже в девяностые, после перестройки, получил Фёдор орден «Почёта» в 1997 году – за заслуги перед государством, большой вклад в развитие физической культуры и спорта и в связи со 100-летием отечественного футбола. Смотрелся как ненастоящий. Такая синяя многолучевая звезда с раздвоенными концами и российский орёл на белом фоне в центре. Сейчас тоже, как и в прошлой жизни, первым получил тот самый орден, Молотов лично приколол к груди Владимира Фомина орден «Знак Почета». На тридцать шесть лет раньше, чем в первой жизни. Наградили по совокупности заслуг, и за Италию, и за кубок Шпенглера и за зимние Студенческие игры в Чехословакии. Та же самая формулировка почти, за большой вклад… Ну, и так далее. Теперь с тремя чемпионскими медалями, значком заслуженного мастера спорта и знаком члена «Союза писателей» с Горьким на красном знаменем получилась вся грудь в наградах.

Молотов Вовке понравился. Живой такой простой дядька без мании величия и очень любопытный, несколько раз потом на банкете просил Фомина то про игры в Италии рассказать, то про то, как в Ирландии от дыма задыхались. Он же и общий итог турне трёх наших команд подвёл. Всего собрано двести пятьдесят тысяч долларов США. Даже больше немного. Теперь о поездке сборной СССР на чемпионат Мира в Бразилию вопрос полностью снят. Деньги заработали. Осталось только путёвку туда заработать.

– Побьёте шведов дома? – весело так оглядел награждённых футболистов Молотов.

– Так точно, товарищ министр! – гаркнули, как учил их Аполлонов перед этим действом.

Кроме Фомина наградили Якушина, Чернышёва, Савина и Боброва. Всем пятерым одинаковые ордена достались.

Эх, не болела бы нога, Фомин обязательно, раз выпала возможность, и он не у дел остался, домой бы в Куйбышев съездил. Родителям орден показал. Батя бы порадовался за него. Да и мамка. Собрали бы родственников и друзей батиных и предстали оба в пиджаках с такими иконостасами.

Хотя. Не болели бы ноги, был бы в Финляндии или пацанов тренировал. Теперь дома разве после ответных матчей Швеции, Финляндии и Ирландии в октябре сможет побывать. Если опять чего ему не сломают.

Событие сорок четвёртое

Ей-ей, и почестей никаких не хочу. Оно, конечно, заманчиво, но пред добродетелью всё прах и суета.

Николай Васильевич Гоголь, из книги «Ревизор»

На следующее утро в дверь квартиры забарабанили. Колено дёргать перестало, и Вовка уже без тросточки до туалета дохромал, когда проснулся. Сейчас гадая, кого там могло принести могло, Фомин поднялся с кровати, отложил учебник криминалистики. Нужно же ещё и экзамены в Высшей школе милиции сдавать, отчислить может сразу и не отчислят, но укоризненно покачивать головой будут. «Как же так можно, старший лейтенант Фомин, вон в спорте какой герой, а тут простое дело же – Криминалистика, или Оперативная работа. Не ленитесь. Совестно должно быть, вон какие люди вашими успехами озабочены, а вы! Ай-я-яй!». Это правдой было. Берия звонил в школу и интересовался успехами «Малчика». Ну, если преподаватель Права не соврал. Он один был в преподавательской, когда позвонили с самого верху. Каникулы у всех. По дачам и югам разъехались.

Дохромав до двери, Вовка приоткрыл её и столкнулся нос к носу с совершенно неожиданным гостем. Этого человека Вовка не забыл, но вот тут, на пороге, увидеть точно не ожидал.

– Володя, слышал, болеешь? Как здоровье? Наврали? Можешь ходить? – засыпал его вопросами гость.

– Спасибо, Тимофей Миронович. Выздоравливаю. Упал неудачно. Скоро бегать буду, – Вовка посторонился, запуская в коридор бывшего старшего батальонного комиссара, а сейчас коменданта общежития «Высшей школы МВД» Тимофея Мироновича Семёнова.

– Тут проходил мимо, дай думаю зайду. Проведаю, – стал выискивать ветеран куда присесть, чтобы сапоги стянуть.

– Смешно.

– Смешно ему. Аркадий Николаевич звонил вчера. Говорит, пора, наверное. У вас же игра десятого в Ленинграде? – на шум в коридоре Стеша вышла, зевая из своего чулана, увидела гостя и направилась на кухню.

– Аркадий Николаевич? Да, десятого перенесённый матч будет с Динамо (Ленинград). Пора? Ну, а чего, возможно и в самом деле пора. До десятого колено не заживёт ещё… Так и к лучшему. Съездить-то никто не мешает, за своих поболеть и прогуляться по городу. В музей сходить какой-нибудь.

– Вот и хорошо. А чего у тебя хозяйка молчаливая такая, даже здрасти не сказала? – Мироныч снял сапоги и остался в шерстяных вязанных носках.

– Она плохо слышит и вообще… – Вовка развёл руки, мол что можно поделать?

– Ну, и хорошо. Нам обсудить надо, как да что делать будем в Ленинграде. И хорошо, что плохо слышит.

Пока они возились в коридоре, на кухне уже кипела жизнь. Стеша поставила на одну плитку чайник, на вторую сковородку и уже размешивала блинное тесто. Вроде прошло-то всего от силы три минуты, как на кухню зашла, а тут уже дым коромыслом. Вовка заглянул и попятился, но родственница генерала его заметила.

– Блины поставила, через десять минут чай с блинами сготовлю, погодьте там. Позову.

Вовка вышел назад в коридор и поманил Тимофея Мироновича за собой в комнату, ширмой разделённую.

– Богато ты тут устроился «племянничек». Ну, и хорошо. И генералу хорошо, за квартирой пригляд, и тебе, неча по общагам клопов кормить. Опять у нас и клопы и тараканы завелись. Как приедут новые из деревень, да из Азии особливо, так и затащат с собой погонь эту, а мне потом травить. Надышался вчерась, всю ночь кашлял. У тебя нет этой живности?

– Нет. Один раз клопы появились, но вытравили. Все соседи собрались и вместе травить стали. Вроде с тех пор месяц даже больше прошло, а новых не видно, трупики иногда при уборке находятся. Генерал Пономарёв из Берлина средство прислал, ещё в прошлом году. – Вовка подвинул кресло коменданту к окну. – Рассказывайте, Тимофей Миронович, чего вам Аркадий Николаевич сказал. Я его уже три дня не видел. Как наградили орденом, так и не видел больше.

– А ну покажь! – Мироныч быстро вскочил с кресла.

– В спальне пиджак…

– Так надень и выйди. Полюбуюсь.

Вовка вышел в спальню и вернулся уже с надетым пиджаком, смотрелось это на футболке так себе. Но бывший старший батальонный комиссар присвистнул и единственной рукой похлопал Вовку по плечу.

– Орёл. А ведь пацан пацаном два года назад был. А тут смотри не у каждого фронтовика столько на груди. Орёл. – Комендант ещё раз стукнул Фомина по плечу и поманил к креслу. – Генерал говорит, что сейчас хорошее время, чтобы клад извлечь. Он слышал, что там ремонт в некоторых домах затеяли. Как раз на улице Чайковского. Надо только свидетелей подобрать надёжных. В прошлый-то раз курсанты были знакомые. Ну, чего уж. Думай давай. Кого в свидетели возьмём?

– А ведь я знаю, кто нам поможет. К нам в Динамо из Ленинградского Динамо перешёл весной защитник Пётр Иванов. Он в дубле играет сейчас, а значит, на день раньше будет играть, а потом может нам Ленинград показать.

– Вот и хорошо. Может и второй найдётся, а то один маловато будет.

– Можно взять кого из Динамо. Третьякова Вовку. Он тоже в Ленинград поедет. В запасе будет.

Мироныч покачал головой. Ну, дескать Вовка длинный – пацан совсем.

– Он лейтенант милиции.

– Ну, хорошо. Только ты, Володя в этот то раз в драку какую не влезь. Что-то устал я в общежитии жить с клопами. Хочу домик собственный на берегу речушки глубокой и вдовушку какую. Не подведи на этот раз.

Событие сорок пятое

Но давно уж речь ведется,

Что лишь дурням клад дается,

Ты ж хоть лоб себе разбей,

Так не выбьешь двух рублей.

Пётр Павлович Ершов

Десятого июля в Ленинграде матч, перенесённый из-за игры футболистов Динамо (Москва) за сборную СССР в Хельсинки, должен состояться в шесть вечера. Фомин в Северную Столицу приехал вместе с командой поездом. Нога за шесть дней лежание на кровати практически прошла. Даже обе прошли. И колено, и икроножная мышыца наджабленная.

– Чего тебе нужно там, играть не сможешь пока? – Якушин удивился просьбе Вовки взять его с командой.

– Хочу в музеи сходить, а то ни разу не в Эрмитаже не был, ни в русском музее… – не говорить ведь про клад.

– Хитрый. Покупай себе билет за свой счёт и езжай. Ладно, не куксись. Включим тебя в состав, посидишь запасным на скамейке. Мало ли, вдруг понадобишься, – Хитрый Михей уже отвернулся от Вовки посчитав вопрос решённым, а потом вспомнил и ткнул в него пальцем, – Артист, а ведь так не честно. Ты комсорг и политинформатор у нас в команде, так что нечего от коллектива отрываться. Утром проведём тренировку, позавтракаем и организуй всей команде экскурсию в Эрмитаж. Ишь, один он будет по музеям шастать. Я хоть был один раз там, но это ещё до войны было. Лет десять назад, даже больше. Уже и не помню ничего. Тоже схожу с удовольствием. Всё, к Василию Ивановичу подойди и с ним по деньгам вопрос реши. А по экскурсии сам договаривайся, считай – это тебе от меня партийное поручение.

Василий Иванович – это бухгалтер на стадионе «Динамо». Фомин поплёлся к нему. Говорила ему мама, что враньё до добра не доведёт. Если они пойдут всей командой в Эрмитаж, а потом он будет сидеть на скамейке запасных, то, когда клад добывать. Нужно было не выёживаться, а ехать за свой счёт. И чего теперь делать? Хотел как лучше. Чтобы не подкопаться было к легенде. Мол, был с командой в Ленинграде. И назад уже не вильнёшь. Сейчас если сказать Якушину, что нога болит, а потом всплывёт, что он в это время нашёл клад, то Хитрый Михей всякие наводящие вопросы начнёт задавать. Влип, одним словом. Хоть отказывайся.

В принципе, сейчас ему этот клад уже и не нужен. Жильё есть, денег получает столько, что может вполне пойти по стопам Вовки Третьякова и сначала купить дом, а потом попробовать с доплатами поменять его на приличную квартиру в Москве. Да и очень велика вероятность, что если они станут чемпионами Мира, то квартиру в новостройках сталинских он и так получит. Не больно много чемпионов мира по футболу в СССР. Можно и на кооперативную от Союза Писателей или Союза Композиторов замахнуться. Вовка членствами своими в этих обществах ещё ни разу не воспользовался. Не должны отказать.

Тогда зачем рисковать с находкой этого клада Нарышкиных. Вопрос? Да, Тимофею Мироновичу нужно помочь заработать денег на квартиру, сам же втянул его в эту операцию. А ещё хотелось, чтобы красотами вещей из этого клада буржуинского восторгались люди в музеях. Челенков клад видел. На самом деле красота. Особенно подсвечники. Настоящее произведение искусства.

По дороге Вовке пришла в голову спасительная мысль, что, наверное, не так просто купить билеты в Эрмитаж для двадцати с лишком футболистов. Всяко разно такие мероприятия заранее заказываются. Зайдя в бухгалтерию, он озвучил свою просьбу и закинул пробный шар, что возможно и не сможет билеты купить.

– Молодой человек. Вы правильно зашли. У меня дочь работает в Эрмитаже искусствоведом, я сейчас же ей позвоню, и она организует вам экскурсию. Даже с радостью организует, там же ваша персона тоже будет. После того фильма, что целую неделю собирал по всей стране переполненные залы, Динамо, футбол и лично товарищ Фомин популярнее, чем мумия в Эрмитаже. Да, вам там обязательно с радостью проведут экскурсию. Можете даже не сомневаться. И деньги вам не надо с собой. Я позвоню дочери, и они нам пришлют счёт. Не волнуйтесь. Я сам всё устрою. Вы только карандашей побольше с собой прихватите – автографы раздавать.

Опять облом. Вовка совсем приуныл. Уже собрался звонить в общежитие коменданту Семёнову, и говорить, что опять сорвалась акция, но тут его опять увидел Якушин, который шёл проводить тренировку.

– Фомин, а ты на сколько договорился по экскурсии?

– Я? Там… Ни на сколько. Федорец Василий Иванович сказал сам договорится…

– Так иди назад и скажи, чтобы на десять часов договаривался. В двенадцать проведём тогда тренировку, сейчас звонили с Ленинграда и сказали, что в двенадцать только у них стадион свободен.

– Хорошо, Михаил Иосифович, – просиял Вовка.

Это все меняет. Получается, что в двенадцать он будут свободен. Можно вполне сходить на разведку с Миронычем, а может и добыть клад. Плохо, что намеченные свидетели в это время будут заняты. Но у Вовки другие кандидатуры наметились. Сразу была идея плохая. Кто же отпустит основных футболистов в день игры шляться по городу? Так ещё и если с кладом получится, то без сомнения их заберут в милицию на разбор полётов. А такой крупный клад с тысячей предметов – это пару дней только на опись найденного. Не отпустят никого, пока всё не оформят и по сто раз пересчитают. Нужно искать других надёжных свидетелей. И Фомин уже знал, кого можно подключить.

Глава 16

Событие сорок шестое

Если вы нашли клад, то одну четверть от него законно забирайте себе, а остальное закопайте! Потом зайдете еще…

– А это картина самая знаменитая, без сомнения, в нашем музее. Это «Мадонна Литта». Кто-нибудь знает чьей она кисти? – экскурсоводу лет шестьдесят. М… Экскурсоводше? Бабушка такая строгая и тощая в больших роговых чёрных очках. Федор Челенков ответ на её вопрос знал. Не случайно вовсе. Просто запомнил с прошлой экскурсии из будущего. Нда, с прошлой и из будущего.

– Серова? – раздался голос откуда-то сзади.

– Репина?

– Айвазовского?

Народ начал вспоминать всех знакомых художников.

– Молодые люди? А я ведь вам говорила, что мы сейчас в 214 зале и здесь выставлены полотна художников, относящихся к итальянскому Возрождению. Не слушаете? – бабушка укоризненно поводила очками туда-сюда. Вовка, устыдившись за динамовцев ляпнул:

– Леонардо да Винчи.

– Верно, молодой человек. А знаете…

– А «Чёрный квадрат» у вас есть? – опять донеслось из народа. Вот уж не заподозрил бы Фомин в Васе Карцеве человека, интересующегося живописью.

– Эта картина входит в цикл супрематических работ Малевича, в которых художник исследовал базовые возможности цвета и композиции; является, по замыслу, частью триптиха, в составе которого также присутствуют «Чёрный круг» и «Чёрный крест». В Эрмитаже находится авторская копия, а оригинал хранится в «Русском музее».

– А нам покажут? – Карцев не отставал.

– Я, конечно, искусствовед… – бабушка сняла очки, достала из кармана вязаной серой кофты платочек и протёрла стёкла. – Но мне обидно, когда люди, стоя рядом с настоящим шедевром, интересуются мазней плагиатора.

– Неожиданно! – Фомин в первый раз такое услышал. Не удержался.

– И, тем не менее, это правда! – экскурсовод расправила плечи и ринулась в бой, защищая правду и настоящее искусство от мазни плагиатора.

– Первый «Черный квадрат» за двадцать пять лет до Малевича был написан одним необычным человеком, о жизни которого можно целую книгу написать. Прежде чем назвать его имя расскажу о том, как задолго до… Нет. Раз уж зашла у нас с вами речь о Малевиче, то закончим с ним. Более чем за четверть века до… общеизвестно и незаслуженно превозносящегося «Чёрного квадрата» Казимира Малевича, в 1882 году Альфонс Алле изобрёл свою «монохромную живопись». Его «Чёрный почти квадрат» написан 1882 году. Алле был щедрым и весёлым человеком, он взял и уступил на первой выставке первенство своему приятелю того времени, тоже писателю-юмористу Полю Бийо. Потом, конечно, история всё расставила на свои места. И Казимир Малевич знал о «Черном квадрате». Так что его картина – это чистой воды плагиат, о котором даже не стоит и говорить в приличных кругах. А теперь вернёмся к Альфонсу Алле, – старушка гордо осмотрела динамовцев. Гордилась видимо этим товарищем, словно родственником. – Этот великий человек своим «Похоронным маршем на смерть Великого Глухого» на пятьдесят пять лет опередил эпатажную минималистическую музыкальную пьесу «4′33″» Джона Кейджа, представляющую собой четыре с половиной «минуты молчания».

– То есть, – Якушин, стоящий в первых рядах экскурсантов, дёрнул себя за нос, – там нет музыки, и музыканты просто четыре с половиной минуты сидят и ничего не играют.

– Ага! Оценили, уважаемый, божественный юмор этого человека! – возликовала эрмитажная бабушка. – «Чёрный квадрат» и «Похоронный марш на смерть Великого Глухого» – это юмор. Это шутка гения. А во что превратил это Малевич? В зарабатывание денег! Нет, молодые люди, мы не пойдём смотреть мазню плагиатора. Мы останемся в залах Возрождения и будем любоваться полотнами истинных художников. Мастеров. Заметьте, не воров, а мастеров – гениев.

Бабушка Фомину понравилась. Явно блокаду здесь же в Ленинграде провела, спасая шедевры. Даже плагиатора Малевича спасла, хоть и не негативно, как к самому авангардисту, относилась, так и к его мазне.

На улице, чуть в стороне от входа, стоял комендант общежития Семёнов Тимофей Миронович. Вовка незаметно отстал от команды и протиснувшись через очередь, что стояла у входа в Эрмитаж, подошёл к бывшему комиссару. Тот осматривал местами осыпавшуюся штукатурку стен Зимнего дворца и Вовку не видел.

– У вас продаётся славянский шкаф?

– Дебил малолетний. Напугал старика. Шкаф у тебя продаётся, – Мироныч глянул Вовке за спину. – Один? Хвоста не привёл?

– Будем отстреливаться. Я дам вам парабеллум…

– Пошли. Ты знаешь, как добраться. Вовка знал, успел у Пети Иванова успел подробно дорогу выспросить разными видами транспорта.

– Можно пешком по Дворцовой набережной дойти. Заодно город посмотрим или можно по Невскому добраться до Литейного и там повернуть к набережной. Тоже город посмотрим.

– А как быстрее? – повертел головой Семёнов.

– По набережной.

– Пошли, чего время терять. Ты инструмент взял?

– Вот, – Фомин покрутил спортивной сумкой, в которой лежало что-то явно тяжёлое. – Кувалду на короткой ручке прикупил.

– Ох, не нравится мне всё это. Сначала разведаем как следует.

Кладоискатели неспешным шагом вертя головами примерно минут через сорок – сорок пять дошли до улицы Чайковского и пройдя по ней остановились у здания когда-то в доисторические времена покрашенного в коричнево-оранжевый противный цвет. Штукатурка местами была облуплена до дранки, краска в основном отшелушилось и бывший особняк Нарышкиных – Сомовых смотрелся блёкло и восторгов, как архитектурный шедевр, не вызывал. Здание было построено буквой «Г» и эта перемычка у «Г» была выше, чем основная часть. Основное здание было… Ну пусть будет двухэтажное, хотя скорее всё же одноэтажное, ведь первый этаж был явно цокольным, окна были на улице частично разрушенного тротуара. А пристрой был… Ну, пусть будет четырёхэтажным. Там тоже первый этаж цокольный, потом нормальный этаж, а два верхних этажа явно с низкими потолками. Окна совсем крохотные по сравнению с окнами второго этажа.

– Нам в пристрой, – Вовка достал листок с «картой клада» и показал на стрелочку.

– Пошли. Чего тянуть? – Не терпеливый товарищ их бывший комендант. Вовке боязно было. Оттягивал.

Событие сорок седьмое

Копаю огород. Вдруг смотрю – металлический рубль. Беру, кладу в карман. Копаю дальше. Смотрю – опять рубль. В общем, так 10 раз подряд. Неужели клад? Да нет, карман дырявый.

– Эх, Володя, Володя, – Аполлонов махнул рукой, – вот, чувствовал, что не надо с тобой связываться. И с кладом не надо. Это хорошо, что так всё закончилось. Если бы не тётка эта, то ведь могло и гораздо всё хуже выйти.

Фомин пристыжено молчал, сидя на нарах. Рядом сопел бывший старший батальонный комиссар. С кладом всё получилось хреново. Не смертельно, но ничего хорошего. Повязали их, когда стенку сломали. Милиция повязала. Какая-то тётка подсмотрела, как они стенку в кладовке рушат в тресте столовых и вызвала милицию. К счастью, клад оказался на месте и был это именно кладом, а не находкой. Почти все предметы были завёрнуты в газеты. А на газетах даты. И ни одной позже сентября 1917 года. А это значит, что сокровища все эти спрятаны перед «Декретом о Земле» и прочих всяких других декретов. И получается, что это клад. А раз это клад, то он принадлежит государству и нашедшим его положено от государства только спасибо. Ну, в их случае, так как клад просто огромен (Всё же тонная серебряных и золотых предметов) ещё будет статья в газете, что вон какие молодцы этот Фомин и Семёнов, нашли клад и сдали его государству и теперь трудящиеся Страны Советов могут в музеях любоваться предметами искусства, которые изготовили умельцы из народы и которыми неправедно пользовались помещики и капиталисты. Народное добро вернулось народу.

Зашли они в трест этот, там народу полно, точнее народу полно ломится им навстречу. Обед у служащих, и все спешат в столовую, которая рядом с трестом столовых. Удобно служащим. Поднявшись на второй этаж и никем так, и не остановленные, кладоискатели поднялись по лестнице на третий этаж. А там грохот стоит – люди работают. Мужчина в халате с плоскогубцами скрылся за дверью на которой было написано: «Артель Спецтехник». Ремонтируем пишущие машинки и арифмометры. И из комнаты грохот стоял, словно арифмометр ремонтируют с помощью такой же кувалды, что у Вовки в сумке с собой. Вовка помнил, что эта тайная комната была как раз на стыке второго и третьего этажа. Получалась хрень. Никакого стыка как бы не было. Там был коридор дальше и судя по количеству всяких верёвок с бельём и прочими житейскими предметами – это были коммунальные квартиры.

Фомин выглянул из окна этого коридора и понял, что они лишку прошли. Вернулись назад и вот там-то и нашли эту незапертую дверь, которая вела в кладовку или склад какой-то. Ну, нет. Стояли ненужные сломанные стулья. Бочка железная. Спинка от кровати одна. Мятое ведро. И стеллаж вдоль одной из стен, на котором сломанные пишущие машинки навалены горой. Вовка шестым, седьмым и восьмым чувствами почувствовал, что именно вот тут эту стену, где спинка кровати стояла и нужно ломать. Вышел, ещё раз глянул в окно – сориентировался. Точно, если клад есть, то он именно за этой стеной кирпичной. Её даже не оштукатурили.

– Тимофей Миронович, пошли ваших свидетелей звать. Чует моё сердце, что за этой стенкой клад.

– А ну как нет. Нет, так нельзя, давай сломаем и посмотрим, а потом уже позовём милицию, – Мироныч решил тех же милиционеров из Ленинграда привлечь, которых и в прошлый раз хотели, когда Вовку в Ташкенте по голове отоварили.

– А как потом объясним сломанную стену?

– А никак не будем. Всё одно всё рассказывать про бумажку твою, вот и расскажем, что решили проверить, – От нетерпения чуть не приплясывал бывший комиссар.

– Хорошо.

Вовка достал из сумки кувалдочку, передал фонарик Семёнову и прислушался. В соседнем помещении по-прежнему шёл ремонт арифмометра с помощью кувалды. Грохотало не по-детски. Фомин размахнулся и врезал по стене. Кирпичи прогнулись. Ну, точно. Пустота за стеной и поручик Сомов, когда наспех стенку складывал, то явно несвежий раствор использовал. Как она сама не развалилась.

После третьего удара один из кирпичей выпал. Мироныч туда фонариком посветил, но ничего блестящего не обнаружил.

– Дальше давай.

Фомин и дал ещё пару ударов и приличный кусок стены рухнул вниз. И тут дверь открывается и там два милиционера и женщина в халате и бигудях. Повязали. Истязали… Ну, не совсем. Но допросов без применения физического воздействия было на двое суток. А потом ещё больше суток описывали и переписывали изъятое, как Фомин и предполагал. Забирать их из КПЗ приехал Аполлонов. Не вмешивался в ход расследования, просто забирать приехал. Не смогли в милиции им ничего вменить. Хотели клад найти и отдать государству. Почему сразу не сказали и в милицию не пошли? А вы бы поверили этим детским каракулям? А почему с собой никого не позвали из милиции? А я сам старший лейтенант милиции. А закончилось тем, что музейные работники высокого ранга, которых привлекли к оценке клада, потребовали наградить героев. Очень ценный клад. Прямо необходим для музеев в СССР. Нужно статьи в центральные газеты написать и вообще наградить. Так и решил майор, который их делом занимался. Он к тому же оказался папашей пацана, который не только семь раз сходил на фильм «Финт в футболе», но и отца тоже страстного болельщика «Динамо» затащил два раза. Помогла Фомину известность.

Единственное, что Челенкова в этой истории забавляло, так это озвученный вес клада. Челенков помнил про четыреста с чем-то килограмм, а тут почти тонна. То есть, либо таджики успели половину вывезти и спрятать, то ли милиционеры, что поймали таджиков, умыкнули половину. Интересно?

Событие сорок восьмое

Прогнозы – это такая вещь, которую лучше всего делать после матчей!

Жоау Домингос Пинту

Лето пролетело как (не как фанера над Парижем) ласточка в небе. Фьють только и уже осень. В чемпионате дела у Динамо шли вполне себе, проиграли 22 июля ЦДКА и сыграли вничью 26 августа с Торпедо (Сталинград), а так сплошные победы. Вовка по-прежнему вертелся между играми в основном составе и тренировками «Молодёжки». Теперь уже принято окончательное решение, что со следующего сезона команда преобразуется в Динамо (Московская область). И будет это новенькое «Динамо» играть во второй группе. В первой зоне РСФСР. Там предполагается двенадцать команд. Фомин посмотрел в газетах, как сейчас обстоят дела у этой зоны. Там интересные есть команды, представляющие Москву. Ну, ВВС – 2 – это ладно. Молодец – Василий Иосифович, спорт в стране вперёд двигает. Внял советам Фомина и создал дочерний клуб для ВВС. А вот ещё одна команда, представляющая вооруженные силы СССР, Челенкова позабавила. Нет, так-то ничего необычного. Если есть ВВС, есть ЦДКА, то почему бы не быть ВМС. И такая команда в Первой зоне второй группы есть. Странно другое. Даже забавно, а не странно. Команда называется ВМС (Москва). Есть в СССР гораздо более морские города. Моряки из сухопутного города Москвы вполне себе неплохо играют. Идут пока на втором месте в зоне и почти все матчи выигрывают. Военно-морского министерства пока нет, только заикнулся недавно Аркадий Николаевич, что хотят воссоздать такое министерство и министром назначат адмирала Юмашева. Так что команда моряков есть, а министра ещё нет. Фомин этой информацией завладел, не выспрашивая специально Аркадия Николаевича. Просто, разговаривали про перспективы Молодёжки, и о игре этой команды в Первой зоне РСФСР, Вовка и назвал лидеров, удивился морячкам. Тогда Аполлонов и проговорился, что собираются армию и флот вновь разделить.

На первом месте в зоне идёт Динамо (Ростов-на-Дону). Команда вообще пока без единого поражения идёт. С этими командами Фомину и придётся играть в следующем году. Стоп. А вот как-то не задумывался, а сам он где будет играть? В московском Динамо или с пацанами. В принципе Якушин может его не отпустить. Это же такая палочка – выручалочка. Тем более, основной состав не молодеет. Кое-кому далеко за тридцать. А ему самому, что лучше? В основном чемпионате Динамо может, да и должно снова стать чемпионом. Ничего не сможет ни ЦДКА, ни ВВС с ними сделать. Третьяков, Фомин и Жемчугов и Шалимов – этот Дольф Лундгрен из Ашхабада, усилят бело-синих настолько, что фиг догонишь. Кто же откажется от ещё одной медали с надписью «Чемпион СССР», пока это на самом деле медали. А во второй группе его пацаны без сомнения выиграют в первый же сезон зону, а потом в финале добьются путевки в первую группу, но год будет потерян. Ну и потом, не факт, что во второй год сразу станут чемпионами. Конечно, они уже не раз обыгрывали самую сильную команду высшей лиги – Динами московское. Но одно дело выиграть один матч и совсем другое выигрывать в тридцати матчах. Каждые несколько дней игра, и всё время переезды или перелёты. Выдержат ли пацаны такой ритм? Не привыкли. Могут этого марафона чисто эмоционально не выдержать. Особенно, если Вовки с ними не будет. Поставят какого придурка тренером и прощай все двухлетние труды. Так что – дилемма. И его мнением поинтересуются, как без этого, но решения будут принимать, основываясь на своём мнении начальники динамовские, а не на мнении восемнадцатилетнего пацана.

Осень началась с долгожданного для москвичей, да и для всех любителей футбола в СССР матча с соперником по пятой группе отборочного турнира. Четвёртого сентября в Москву прилетела сборная Финляндии. Восьмого им играть в Дублине с ирландцами, потом едут в Швецию. Пока финны с разгромным счётом всем проигрывают. Матч в Хельсинки закончился победой сборной СССР со счётом десять – ноль. Фомин в той игре не принимал участия, дома на кровати лежал и по радио слушал. В этот раз он заявлен, и не на замену. Матч будет проходить по международным правилам, а там, (В ФИФА) несмотря на предложение Савина, решили пока правил не менять. Не будет замен, даже если травмирован вратарь. Просто тогда место вратаря занимает полевой игрок.

Тренером сборной, как и в трёх предыдущих матчах будет Якушин. И Хитрый Михей поставил Фомина в нападение на его законный правый фланг. Из молодёжи будет только Виктор Шалимов в защите. На воротах в этот раз будет стоять «Тигр» он же – Алексей Хомич. Четвёртого сентября погода решила москвичей порадовать. Не надо несмотря на дождь ехать. Отличная солнечная погода – Бабье лето.

А игра состоится именно на стадионе «Динамо» в Петровском парке. И все билеты на семидесятитысячный стадион уже проданы. Аншлаг.

Глава 17

Событие сорок девятое

«В Голливуде актрисы, певицы и проститутки были примерно в равном положении. Все они начинали одинаково. Худшее, что могла сделать девушка, – это отказать тем парням».

Мэрилин Монро

Вовка бы хотел, чтобы с трибун за его передвижением по полю наблюдали зелёные глаза девочки Наташи, но их там не будет… Э… Её там не будет. Жаль, он должен пару красивых голов забить. Матч опять будут показывать по телевизору, и опять будут снимать для документального кино. Первый опыт показа нарезки матчей в Скандинавии и Ирландии с интервью игроков и тренера в кинотеатрах страны оказался не просто положительным, а страшно положительным. Очередь в кассы выстраивалась на километры. Это москвичам хорошо, они пусть и не эти матчи видели, но другие с участием любимых всей страной футболистов, а в остальной стране ни телевидения пока, тоже только Москва и Ленинград ещё чуть-чуть к этому чуду приобщены, ни тем более Боброва с Фоминым и Бесковым. А тут на большом экране и такие игры, где «наши» всех громят. И вот он, как живой – Бобров, вон Соловьёвы, и даже Фомин бегает в коротких трусах.

Нда. Дивчуль на этот фильм сходило не многим меньше, чем мужчин. Так что решили ещё один такой фильм сделать только теперь сборная СССР будет играть дома. Ещё больше голов будет.

Его Наташи не будет на стадионе по той простой причине, что она поступила в институт и, как и заведено, студентов-первокурсников отправили в колхозы Московской области на уборку картофеля. Поступила Наташа в ГИТИС. Только актрисой не станет. Станет…

Ну да, по порядку. Конец июля был на дворе, Фомин вернулся с вояжа Динамо на юг и как раз с югов вернулось и семейство Аполлонов, её женская составляющая. Сам Аркадий Николаевич съездил в Гагры всего на неделю и вернулся в Москву. В Спорткомитете дел полно. Встал вопрос о вхождении команд из СССР в различные федерации. Чтобы выступать на чемпионатах Мира нужно быть членом федерации по этим видам спорта, а СССР пока только в ФИФА вступил и в Федерацию конькобежного спорта с хоккеем на льду. Так, что работы у Аркадия Николаевича полно и часть связана с поездками за границу. Эти дуболомы капиталистические не в Москве штаб-квартиры федераций разместили, а чёрте где, то в Лозане, то в… До фига где.

Вернулись Аполлоновы, а через три дня Наташа с красными глазами заявилась на генеральскую квартиру, и дверь открыла по примеру отца, брякнув ею о косяк, так что штукатурка посыпалась. Вот ведь, семейка, придётся и здесь прокладку из старого мяча прибивать, а то разрушат доверенную квартиру.

– Вова, у тебя паспорт есть? – не разуваясь, прямо с порога огорошила гостья.

– Есть. И тебе доброе утро, – ну, странное начало.

– Здравствуй. Бери паспорт, одевайся в парадную одежду и пошли, – тон был не терпящий возражений. Ну, дак, порода, генеральская дочь.

– Загорела-то как. Покажи разницу? – чмокнул Наташу в носик красный Вовка.

– Вот сходим и покажу. Всё покажу! – грозно прозвучало. Типа: «Ну, я тебе покажу». «Я тебя поцелую, потом. Если захочешь».

– Заманчиво. А куда пойдём? – Фомин какой-то подвох чувствовал, но понять пока не мог.

– В ЗАГС! Одевайся, и парадный костюм надень.

– В ЗАГС? Свидетелями будем? – странное место.

– Нет, жениться будем! – и слёзы крокодиловые побежали.

– Я слышал, что невесты плачут перед замужеством, но что так обильно не знал, – Вовка подошёл к «невесте» и прижал к груди, стал по голове поглаживать, успокаивая. Но добился обратного, плач перешёл в рёв. Ну, в смысле навзрыд заревела – заплакала.

Вовка прижал девушку поплотнее и продолжил гладить по голове. Рыдания длились минут пять, потом рёв перешёл во всхлипы, и шмыгания носом.

– Паспорт бери, пойдём, – наконец почти успокоилась брачующаяся.

– Наташа, я тебя люблю и хочу жениться. Можешь не сомневаться, но пойти с тобой никуда не могу, мне восемнадцать только через две недели будет. И я, конечно, человек современный, но нужно же у родителей руку дочери попросить. Аркадий Николаевич в курсе про поход в ЗАГС? Или сюрприз будет?

– Он меня в ихтиологический институт отправляет! – опять слёзы из зелёных глаз побежали.

– В ихтиологический? Ну, странный выбор. Согласен.

– Я в актрисы хочу! – ножкой в белых туфельках притопнула. – В Щуку хочу. И мама тоже! А папа не пускает, говорит, что лучше в ихтиологический меня отправит, чем в этот вертеп.

Фомин газеты читал. Попробуй их не прочитай, где ещё можно информацию в это время взять? Нет интернета и телевидения, а по радио новости, естественно, говорят, но там ничего нового в этих новостях не узнаешь. А в стране идёт очередная борьба. И одним из первых в этой борьбе пострадал ГИТИС. Недавно статья была в «Правде». Были и до этого. Из последней выходило, если лозунги отбросить, следующее. В 1943–1948 годах ГИТИС возглавлял Стефан Мокульский. Этого товарища уволили в начале 1949 года в ходе так называемой «борьбы с космополитизмом» – после опубликования в «Правде» статьи «Об одной антипатриотической группе театральных критиков»; тогда же из института были уволены многие преподаватели. Так что Аркадия Николаевича понять легко. Отправлять дочь сейчас в театральные институты и училища для его поста и звания просто недопустимо, да и страшно за дочь. Брякнет чего не подумав и кердык и ей и всей семье.

– Степанида Гавриловна! – гаркнул Фомин, вызывая из своей каморки «сожительницу». На удивление Стеша сразу появилась, а так пойди дозовись её.

– Чего девочку обидел…

– Степанида Гавриловна, я слышал, что лучшее средство от слёз – это ваши блинчики с мёдом.

– Само собой. Уже ставлю.

– Наташик, пойдём, умоем тебя, и ты мне всё подробнее расскажешь, потом поедим блинчики и подумаем, как твоему горю помочь. Стоп. А при чём тут ЗАГС. Как это связано? – на полпути к комнате с ширмой остановился Вовка.

– Дурак ты, Фомин, счастье упустил.

– Я же не виноват, что поздно родился. Садись на диван и рассказывай, чего опять случилось? – Вовка довёл «невесту» до дивана и силой почти припечатал к нему. Хотела брачующаяся начать бегать от окна к двери и обратно.

Всё просто. Аркадий Николаевич, верный своему слову, пускать Наташу в актрисы не хочет, они с мамой Тоней думали, что глава семейства, пока их не будет, успокоится и разрешит дочери идти в один из «вертепов», но «папа» упёрся. Вовка в принципе этому был рад. Знал, как будет Игорь Нетто жить с женой – актрисой. У Бескова лучше сложится, но там и актриса как бы не настоящая. А Бобров тоже женившийся на актрисе Савиной вскоре с ней разведётся. Вертеп, он и есть вертеп.

Сам Фомин предлагал идти Наташе на экономиста, но потом отказался от этого намерения, да она получила золотую медаль в школе, но в части предметов явно оценки знаниям и умениям не соответствовали, и математика была одним из них. Вовка за неё часть домашних заданий делал и потом помог получить пятёрку, подготовив доклад по интегралам.

– Знаешь, Наташик, чего я думаю… – И тут Вовку «прояснило».

– Думаешь? Умеешь? Да у тебя все мозги через дырки в голове вытекли, – вот, а то слёзы.

– Тебе надо поступать в ГИТИС.

– Вова, ты правда дурак. Я думала женюсь на тебе…

– Замуж выйду.

– Замуж за тебя выйду, и ты, как муж, уже будешь обо мне заботиться, а не отец, и я тебя уговорю, а ты такое брякнул, не разрешает папа, – зеленоглазая артистка покрутила пальцем у виска.

– А скажи, любовь моя, зачем тебе во всяких училищах или ГИТИСах на актрису учиться? – Вовка вдохнул, запах блинов начал просачиваться в комнату из кухни.

– Дебил! Чтобы как раз стать актрисой! – теперь головой покрутила и взглянула высохшими глазами, так, что сразу понятно, всё, девочка разочаровалась, не тот ей нужен спутник по жизни, этот – конченный олигофрен.

– Давай так. Каждый год во всех этих Щуках, Щепках и прочих ГИТИСАХ учится сотня человек. За десять лет – тысяча. Правильно посчитал. И даже во время Войны учились. Назови мне хотя бы два десятка актрис и Орлову с Серовой не считай. Начали, загибаю пальцы, – Вовка показал будущей звезде растопыренную ладонь.

– Талант…

– Талант? Шутишь. У одной трети, а то и меньше. Муж. Кто у Орловой муж? Кто у Серовой? И если дальше продолжать, то все известные актрисы известными стали после того, как замуж правильно вышли. Нет, талант нужен и очень талантливые могут пробиться, но проще пробиться, правильно выйдя за муж. Знаешь, кто у Марины Ладыниной муж?

– Кто?

– Режиссёр Иван Пырьев. Думаю, дальше не стоит, у каждой известной актрисы окажется муж – режиссер. Или?

– Чего или? – захлопала ресницами?

– Или Симонов!

– И что?

– Ты уже снялась в фильме и твои песни поёт вся страна.

– Твои песни.

– Наши песни.

– И что? причём тут Симонов?

– Я решил написать сценарий с Львом Кассилем про «Матч Смерти» в Киеве. Пусть опять Гендельштейн снимает, и там будут подруги или жёны футболистов. Считай – одна роль твоя. И для этого не надо будет учиться в Щуке твоей. Но кроме актрис и режиссёров в ГИТИСЕ есть ещё один факультет.

– Какой? – лобик наморщила и сощурилась. Эх, молодёжь. Плохо мы её ещё воспитываем. Там есть гораздо более интересный факультет. Фёдор Челенков как-то заметил один раз, а потом специально проверял. В титрах есть строчка всегда – «Директор Фильма». И всегда после этой строчки идёт фамилия. Никто этих людей не знает в стране. Не артисты. Есть одно «но»… Девяносто процентов этих фамилий в том времени и до развала СССР – это еврейские фамилии. Никакого антисемитизма при этом Челенков не испытывал. Наоборот. Умеют же люди правильно выбрать факультет. И всегда при деньгах, и всегда с артистами и режиссёрами, и те у них просят, и те им обязаны. Умеют.

– Там, в ГИТИСЕ есть директорский факультет и тебе нужно туда идти учиться, а не на актрису. Бухгалтером будешь. Против этого Аркадий Николаевич, уверен, возражать не станет. А сниматься в кино и в клипах – это совсем другое. Тут тебе проще всех этих актрис великих. У тебя есть я.

– Да, ты, Вова… Ты, Вова… Загар, говоришь, показать? Я сейчас.

– Молодёжь. Давайте блины есть. Готовы, а то остынут, – так и не начался процесс демонстрации загара. Вечно какие-то левые товарищи личной жизни мешают.

Вовка чмокнул Наташу в носик и шлёпнул по выпуклости.

– Иди умойся, а то у тебя полоски от слёз на физиономии.

Аркадий Николаевич вечером послушал Вовку, осмотрел со всех сторон дочь, а потом заржал.

– Ты, Володя, умнее, чем я думал. Прямо гений. Я с ней полгода борюсь и с женой чуть не поссорился, а ты легко всё переменил. Молодец. Директор фильма. Молодец. Да… – Генерал тяжко вздохнул. – Я тут вчера с Самим разговаривал. Он про тебя вспомнил. Не, не про футбол. Про песни. Говорит, что давно новых весёлых песен не слышал. Есть у тебя новые весёлые песни «малчик»?

– Поищу…

– Да, Володя, ты югославский орден не вздумай где-нибудь надеть. Поменялось всё. Спрячь подальше, так, чтобы даже сам забыл, где он лежит. Как он у тебя называется?

– Уже. Жаль. Орден Труда с золотым венком.

– С золотым?! Спрячь. Будут ещё ордена и медали. Скоро по футболу ещё одну получишь.

На директорский факультет золотая медалистка Аполлонова поступила, сдав всего один экзамен. И вот сейчас уже три дня в колхозе картошку из грязи выковыривает. Шутка. На самом деле в Москве бабье лето. Хоть загорай.

Событие пятидесятое

«Не самые дурные те вещи, которых мы больше всего стыдимся: не одно только коварство скрывается под маской – в хитрости бывает так много доброты».

Фридрих Ницше

Что можно сказать про финнов? А сказать можно, что у Якушина с десяток седых волос добавилось. Да и пару недель жизни эта встреча забрала у Хитрого Михея. А ещё можно сказать, что точно нельзя ехать в Бразилию этой сборной СССР, собранной на базе московского Динамо. Она прямолинейна, как штык винтовки Мосина и играет в такой же устаревший футбол. Там, в Хельсинки, финнов разбили со счётом десять – ноль, и ноль настолько законный, что вратаря вообще можно было не возить с собой. Все девяносто минут игра шла на половине поля соперника. Ну, хотя, так не бывает. Ведь финны десять раз начинали с центра поля и не на свою же сторону мяч сами сразу забрасывали.

Фомин на той игре не был. Нога болела… Ага и левая болела, и правая. С тросточкой ходил. Вывих колена заработал и по икроножной мышце ещё в Италии пнули. Лежал на кроватке и слушал, как под бодрый голос Синявского, наши разносят в пух и прах соседей. Перед игрой сегодня в раздевалке царило настолько шапкозакидательское настроение, что Фомин хотел даже гаркнуть на «закидателей». В последний момент остановился. Осознал. Что это не его пацаны, а взрослые и заслуженные дядечки. И он не тренер Фомин, а правый нападающий Артист. Вингер.

Левым был опять Бобров, а Бесков крутился чуть позади по центру. Якушин поставил всех опять в двойное W. Пять человек в нападении. Сильно Фомин не волновался и уж тем более не переживал за результат. Слабее сборной Финляндии ещё поискать надо футболистов. Это не лыжи.

Вышли на поле, обменялись букетами и вымпелами, подбросили монетку и выпало разыгрывать сборной СССР. Бесков сразу отправил мяч Боброву, и тот метеором полетел к воротам. Стадион привстал, ожидая быстрый и красивый гол от своего любимца. Не получилось. Финны оттянулись все назад и устроили настоящий прессинг, они втроём бросались на футболиста, владеющего мячом. Даже круче, чем Катеначчо. Все десять футболистов стали защитниками. И видимо не поменяли амплуа футболисты от безысходности, а тренер их Aatos Ensio Lehtonen решил поменьше поставить нападающих, всё одно им нечем заняться, и усилить линию защиты.

Одним словом, мяч у Боброва отобрала тройка защитников, и тупо выбросил мощным ударом один из них круглого на половину СССР. Как бы и ничего страшного. Защитники наши мяч обработали и передали полузащите, те перевели через черту и отправили назад, на Боброва. Сева бросился в атаку, и всё закончилось с точность до сантиметра, прямо на том же самом месте его втроём встретили финны, отобрали мяч и выпнули на чужую половину.

Опять ничего страшного. Защитники приняли мяч и отправили Бескову на этот раз. Константин повёл его по центру, и в районе штрафной передал Боброву, а того опять трое встречают. Вся разница, что отправили мяч в аут. Соловьёв ввел, и Бесков на этот раз попытался отдать круглого Фомину. А вокруг Вовки тоже трое защитников. Повязали, запутали и отобрали в конце концов.

А время идёт. Фомин глянул на табло, а там нули и идёт пятнадцатая минута. И ведь не скажешь, что финны автобус организовали в своей штрафной. Нет. Они распределены по всей своей половине. Только играют грамотно. Поставили всё на защиту. Вовка ещё отметил себе, что нужно бы домой съездить в Куйбышев. Пока чемпионат не закончился, и посмотреть в живую на эту «Волжскую защепку», раз в этом времени оказался. Столько про неё читал и слышал, а вот сейчас есть возможность увидеть. Нужно договориться с Якушиным и съездить в Куйбышев на домашний матч «Крыльев Советов». Там Александр Кузьмич Абрамов – тренер «Крылышек» не должен отказать земляку – покажет и расскажет. Тут в газете интересная статья была про Абрамова – Фомин её Якушину и Чернышёву показал, в это место пальцем ткнул: «Метод повышенной физической подготовки футболистов, которым хорошо владеет А. Абрамов, позволил ему добиться того, что все игроки успевали участвовать и в защите, и в нападении». Великие тренеры хмыкнули. Где мол эти «Крылья»? а в хвосте? Иди Фомин – некогда.

Первый тайм закончился со счётом два – ноль. Один раз Фомин сумел своими финтами освободиться от защитников, получил, правда, от души по голени, но щиток из дельта-древесины спас. Нога чуть поболела, но разбегался. Зарядил он в дальнюю девятку, но мяч решил немного посвоевольничать и добавить Якушину пару седых волос. Круглый врезался в крестовину и отлетел в поле, но попытавшийся выбить его в поле дальше защитник свой манёвр с вратарём не согласовал. Одновременно руки и нога оказались у мяча, и в результате, врезавшись в противоположную штангу, мяч залетел-таки, в авоську.

Второй забил Бесков и тоже не без приключений. Он отдал доставшийся ему в борьбе мячик Боброву, но того сразу окружили опекающие, и Константин сам в эту толкотню ринулся. Повезло, круглый выскочил из сутолоки ног прямо под удар Бескову. Расстояние было приличным, но видимо вратарь не ожидал удара по воротам издали и никак на него не среагировал. Мяч приземлился прямо перед голкипером финнов, и от кочки отскочив, медленно, добавив ещё немного седины Хитрому Михею, в ворота покатился, буквально на несколько сантиметров пересёк белую линию.

На перерыв сборная СССР ушла под свист трибун. Не все семьдесят тысяч человек освистывали «копуш», но недовольных хватало. Люди пришли смотреть на красивые голы, а не на «ЭТО». В раздевалке Якушин сразу набросился на Бескова с Бобровым. Оттоптался на их кривоногости, а потом остановился напротив Фомина.

– А ты, Артист, почему свои финты не демонстрируешь, для кино бережёшь? – и нос свой длиннющий теребит.

– Я думаю, что знаю, как нам их оборону не у дел оставить, – Вовка подошёл к доске и нарисовал линию примерно в нескольких метрах от лицевой. – Нужно обмануть их. Возможно, и не джентельменский приём. Но футбол это же не кто кого перебегает, а кто кого передумает. Когда наши футболисты будут оказываться рядом с боковой линией или линией ворот, то нужно пытаться ударить по мячу так, чтобы он от ноги защитника финского пересёк линию. Тогда мы подаём угловой. Я могу попытаться «Сухой лист» сделать. Кроме того, и я и Бобров выше их защиты, Бесков может подать нам во вратарскую, верхний мяч мы точно выиграем. Теперь по аутам. Я на тренировке специально вбрасывание в штрафную отрабатываю с пацанами. Во вратарскую могу забросить. А там Сева примет и головой в ворота переправит.

– А может играть начать, а не выдумывать новые способы? – зыркнул на него Михаил Иосифович.

– Это и есть игра.

– Хорошо. Мужики! Слышали, что Артист говорит. Давайте попробуем. От их ног на угловой или в аут. Ох, чувствую в газетах завтра пройдутся по нам.

Прошлись. Даже в Комсомолке «подлой игрой» обозвали. Но главное – результат. А результат был. Закончилась встреча со счётом девять – ноль. И два мяча Вовка забил прямо с углового. «Сухой лист», как на загляденье, оба раза получился. Вратарь финнов Вайхела первый раз вообще не среагировал на него, а второй раз специально встал к дальней штанге, но зачем-то выпрыгнул вверх, а мяч прошёл где-то чуть выше метра от земли. Не встретились два одиночества.

Жаль зеленоглазая не видела. Ну, ничего. Фильм потом в колхозе посмотрит.

Глава 18

Событие пятьдесят первое

Ученый из неясного делает ясное. Поэт и из ясного умудряется сделать неясное

Юрий Иосифович Визбор

– Леонид Осипович мне нужен лучший банджист… банджоист. Блин! Ну, музыкант, который виртуозно играет на банджо! – Фомин огорошил прямо с порога Утёсова, едва домработница дверь открыла. На скрип Утёсов из-за бархатной шторы и появился.

– Здравствуй, Володя. Может чаю с нами попьёшь, как раз садились с Еленой Иосифовной и Диточкой чай из самовара пить с вишнёвым вареньем. Леночке из Никополя прислали, – мэтр отодвинул штору и сделал приглашающий жест рукой.

– Леонид Осипович, мне через три дня песню петь Иосифу Виссарионовичу.

– О, молодой человек, я тоже за день готовился к такому… м… прослушиванию. Ничего успеем. Песня уже готова? Аранжировка нужна? – Утёсов ухватил Вовку за рукав и затащил в коридор, который кухней заканчивался. Протопали в большую кухню с вечнозелёным фикусом. Там обнимашки начались. Дита даже троекратно Фомина чмокнула и третий раз совсем не в щеку.

– Новая песня?! – она, дёрнув за руку, усадила Вовку на стул, подвинутый мэтром.

– Новая. Там мне кажется нужен саксофон, а ещё банджо. Чтобы чуть стилизовать под американские ковбойские песни.

– Всё! Всё. Сначала чай. Знаю я вас молодёжь, потом не дадите спокойной жизни на все три дня. Диточка, подвинь кавалеру варенье.

Фомин про песни забыл совсем, не до них в последнее время было, то одна ответственная игра, то другая – не менее ответственная, да и Молодёжку тренировать два раза в день надо. А теперь ещё и написание сценария к кинофильму «Матч смерти». Они с Львом Кассилем разделили работу. Писатель уехал в Киев собирать материал, опрашивать выживших участников той игры и предыдущих матчей, а Вовка взял на себя написание игровых эпизодов. Пришлось вдобавок ещё, раз Наташе обещал, то выдумать невесту одного из футболистов киевского Динамо, которая будет чуть ли не разведчицей, а потом после матча спасать футболистов, на которых откроет охоту немчура. Словом, работы хватало, хоть помощников заводи. А тут прилетело в лоб от Аполлонова срочно нужна весёлая песня. Соскучился Сталин по его виршам.

Вовка, придя домой тогда от Аполлоновых, лёг на кровать и уставившись в потолок стал перебирать песни, которые можно спеть в 1949 году, не угодив на лесоповал, и при этом она должна быть весёлая. Песня про зайцев? Не. Ничего там весёлого нет? Про невезучих дикарей? Ну, это Миронов её сделал шедевром, у Вовки не получится. Да и весёлой тоже назвать сложно. Вспомнилась песня из семидесятых про новобранца, что он там на турнике повис, а старшина говорит, что неплохо для начала. Нет. Он её не помнил. Кусочками. И чтобы всё вспомнить нужно время. Да и музыку вообще не помнил. Получалось, что в СССР смешных песен и не сочиняли? Ничего на ум не приходило и Вовка уже начинал паниковать, когда вдруг про одну, пусть и не совсем чтобы смешную, но прикольную вспомнил. Помог звук пароходного гудка из радиоприёмника. Какую-то передачу про порт в Одессе передавали.

Точно! Порт в Одессе. У Визбора есть песня про «Ботик Калуга». И сама эта песня так себе. Зато Челенков был на «Осеннем концерте» Гарика Сукачёва. Великий человек. Он из тусклой в целом песни Визбора сделал просто шедевр. И запомнилась фраза Сукачёва брошенная своим музыкантам перед последним куплетом: «Давай, ребята! Вспомним Утёсова!». Именно под оркестр Утесова Гарик эту песню и стилизовал. Ну, и добавка «Гады» совершенно настрой меняла.

Вовка вскочил и набросал карандашом текст. Только один раз споткнулся. Эдита Пьеха! Ещё не звезда и даже не звёздочка. Далеко ещё ей. Как и Гаприндашвили Ноне и Алле Пугачёвой. Попробовал заменить на Бернеса Марка. Один есть, но там же вся суть, что Сукачёв в каждом припеве имена меняет. Фотографии меняет. Серовой Вали? Орловой Любы? «Фотография моей Наташи»? И курительный салон. А что, так вполне можно закончить. Сталин должен оценить.

В конце тоже споткнулся. «Навели ракеты на балбесов»? Ну, с ракетами в 1949 году не просто. Из ракет, наверное, только «Катюши». Стоять. «Навели Катюши на балбесов». Пойдёт.

– Володя, прежде чем за музыкантами посылать, может ты на пока под гитару исполнишь, ну, чтобы хоть осознавать масштаб трагедии? – Не выдержал сам Утёсов и отставил от себя чашку с недопитым чаем. – Диточка, дай Вовочке гитару.

Прошли в гостиную, Фомин сел на диван, проверил гитару и выдал:

Припев:

(переделка песни Визбора Гариком Сукачёвым и Андреем Шоппертом)

Семейство стало прихлопывать и притопывать уже на первом куплете. А ко второму не выдержала дочь патриарха и бросилась к пианино. Попыталась из себя клавишника изобразить. Последний куплет с «Моей Наташей» пришлось три раза повторять. Дита не могла успокоиться.

– Ай, как хорошо! – причёска у клавишницы растрепалась, и она её попыталась привести в порядок. Но какая-то шпилька от мотания головой, по всему видать, выпала и волосы рассыпались по плечам. Дита махнула на них рукой и пробежалась ещё раз по чёрно-белым клавишам заканчивая припев, – Правда, ведь, папа, хорошо!

– Да, Володя, очень и очень недурно. Только тут одного музыканта с банджо не хватит. Пианист нужен обязательно. Саксофон, я так понимаю будет мучить Аполлонова. Я понимаю, твоё желание… Ну, Аполлонова, так Аполлонова. Но на пластинку нужно и впрямь виртуоза подобрать. А ещё без ударника нельзя… И без трубы.

– Как вы себе это представляете, Леонид Осипович? На Ближнюю дачу поедем с пианино и ударником? – схватился за голову Фомин. Сам чувствовал, что всё это нужно, но как это осуществить. Пока только до банджо додумался, ну и понятно, будет Наташа с саксофоном. Там, на концерте, классно на нём играла девушка с золотыми волосами. Кажется, Лена? Разный уровень у той Лены и Наташи, но вести виртуоза из оркестра Утесова на дачу к Сталину нельзя. Он Наташе обещал. Обещания надо выполнять.

Событие пятьдесят второе

«Жить стало лучше, товарищи. Жить стало веселее. А когда весело живется, работа спорится…»

Иосиф Виссарионович Сталин

– Скажи, Вася, этот малчик хороший футболыст? – Сталин старший ткнул погасшей трубкой в Сталина младшего, а потом перевёл её на стоящего у кресла Фомина.

– Фомин?! – Василий Иосифович, просиял, как же его любимый футбол на повестке, – Это как два Боброва, два Бескова и Симонян в придачу. Один их всех стоит. Лучше нет у нас в стране. А возможно и в Мире. Скоро узнаем.

– Плохо, – Иосиф Виссарионович выбил трубку в малахитовую пепельницу и покачав голов повторил, – Плохо.

– Почему плохо? – сползла довольная улыбка с сына.

– Харошая пэсня? – он оглядел семейство и Молотова с Берией, приглашённых, видимо, именно на прослушивание песни.

– Конечно хорошая, ты чего спрашиваешь, папа? – подскочила на защиту Вовки Светлана. (Пока не Аллилуева).

– Вот! Пэсня харошая. И до этого была хорошая. Год прошёл. Он одну пэсню напысал. А в футбол сто раз сыграл. Надо наоборот. Хорошие пэсни сэйчас нужны нашей стране. А он в футбол играэт. Я бы не напомнил, так и одной бы не написал. Плохо.

– А чемпионат Мира?! – не преминул напомнить Василий.

– А чего чемпионат, малчик сказал, что выиграем. Я ему вэрю. – Сталин сел на стул, погладил себя по коленям, потрогал левой почему-то рукой за кончик уса, – Ты, малчик, не бросай песни. Песен много есть. Хороших мало. Весёлых. Не умеют. Союз Писателей есть, Союз Композиторов есть, а хорошие пэсни один Фомин пишет. Плохо. Светлана, как думаэшь, ведь неплохо будет, если они ещё раз нам сейчас эту пэсню споют. Ноги самы в пляс идут.

– Конечно, папа, пусть ещё раз споют! Я тоже подпевать буду. Можно?

– Как думаэшь, малчик, можно Свете подпэвать вам?

– Нужно, – в горле у Вовки перехватило, каркающий такой голос получился.

А внизу мелким почерком написали:

Припев:

(переделка песни Визбора Гариком Сукачёвым и Андреем Шоппертом)

Вовка старался экспрессии, как Сукачёв, добавить и хрипотцы в голос. С надрывом, чтобы получилось. Почти ведь, по его мнению, не репетировали. Всего три или четыре раза с «оркестром», что выделил мэтр.

Утёсов тот ещё жук. Всучил всё же Вовке пару человек, вместе с затребованным «игроком» на банджо. Понять аксакала можно. Пристроил не кого попало. А дочь и, возможно, любовницу. Ну, Фомин в личную жизнь мэтра не лез.

– Тут, Володя одно банджо всё равно не поможет. Уж поверь моему опыту. Тут труба нужна. А знаешь кто тебе на трубе сыграет? Дита и сыграет. А банджо. Ну, есть у меня кандидатура. Понравится всем.

Не обманул Утесов. Светлана – выделенная Утёсовым чернявая пышка хохотушка на банджо играло мастерски, а Дита вполне себе виртуозила на трубе. В результате на Ближнюю дачу Аполлонов привёз Вовку с тремя дивчулями. Власик, оглядел трубадуров, поржал. Нет, в прямом смысле этого слова, даже по коленям себя хлопнул.

– Ну, чего уж, не буду обыскивать. Ну, ты, Фомин, и притащил оркестр. Ой, уморил. Не умрёшь ты своей смертью Володя, ой, не умрёшь.

Зашли они в зелёный барак, а там немая сцена из «Ревизора» Сталина два, Берия, Молотов, и ещё пару неизвестных Вовке генералов. Приехала на концерт и Светлана с мужем. Новеньким. Только поженились. Звали мужа Юрий Андреевич. И как понял потом из пояснения Аркадия Николаевича Фомин этот Юрий был Андреевичем по той простой причине, что был сыном Андрея Жданова. Того самого, который Зощенко обозвал «подонком литературы» и разгромил в статье стихи Анны Ахматовой. Председателя Совета Союза Верховного Совета СССР. Умер недавно. И из-за этой смерти скоро начнётся «дело врачей». А немая сцена, потому что все рты пораскрывали, глядя на Фомина и его девчячий оркестр. Не ожидали такого цветника.

Сталин, который старший, оглядел жмущихся к порогу девчата и тоже в усы прыснул.

– Молодэц, малчик. Аж глаз радуэтся, какые вокруг тебя дэвчата табунятся. Четыре пэсни будете петь?

– Одну хотели, – набрался смелости Вовка. – Если только старые…

– Думал, вчетвером приехали, и четыре пэсни споёте. Старые тоже послушаем. Пэсни попоём, чай попьём. Сегодня выходной, воскресенье. Погода хорошая, словно не осень, а лето ещё.

– Папа, а пусть они ту песню, про фотографии споют потом, – положила Светлана руки на плечи отцу.

– Конечно споют. Давайте сначала весёлую послушаем. Новую. Давно весёлых не слышал.

– Песня называется: «Ботик Калуга». Это шутка. Ничего такого в действительности не было. Ну, пришло в голову…

– Ты, не волнуйся, Фомин. В твою голову хорошие мысли приходят. Я смотрел летом фильм про финты. Очень хороший фильм. На премию подали его. Сталинскую второй степени. Ошиблись. Ничего, мы поправим. Там на первую степень. Еду по Москве, а в кинотеатр Октябрь очередь в пару километров. Даже на «Волгу-Волгу» таких очередей не помню. Решил сам посмотреть. Моложе себя почувствовал на десять лет. Самому захотелось выйти на поле и повторить эти твои финты. – Молотов подошёл и протянул пухлую ладошку Фомину.

Песня, сразу видно, вождям и их семействам понравилась, кто сидел за столом, тот стал ритм выбивать руками по столешнице, а кто стоял, притоптывать в такт.

– Ты, Володя, обязательно на днях песню запиши на пластинку. И про Васю не забывай, он ведь ждёт от тебя про лётчиков. – Сталин сделал широкий жест. – А теперь давайте чаю попьём. Хороший день, хорошие песни. Попьём и гулять пойдём.

Событие пятьдесят третье

Музыка, подобно дождю, капля за каплей, просачивается в сердце и оживляет его.

Ромен Роллан

Зима не вмиг налетела. Подкрадывалась медленно. То на лужах ледок утром оказывался, то снежинки неожиданно в лицо сыпанут иголочками и нет больше. Неизвестно, откуда и взялись. Листья облетели с деревьев. Их собирали дворники в большие кучи, а мальчишки поджигали и подкидывали в дымные костры большие охапки разноцветной листвы. Дворники ругались, но пойди тех мальчишек поймай, прыснут в подворотню или за сарай и ищи их свищи. А дворник постоит рядом с дымящимся костром, погреет руки у малюсеньких язычков огня и дальше пойдёт бороться с листвой. И никаких пакетов пластмассовых ветер по дворам не носит, ни обрывков туалетной бумаги. Нет у москвичей почти мусора. Весь мусор – опавшая листва.

И вдруг в одну прекрасную ночь всё мгновенно изменилось. Выпал снег. И не прекратился, ещё и утром шёл и днём. Только к обеду иссяк. Именно – иссяк. Реже пошёл. Ещё реже. Отдельными снежинками покрутился и кончился. А как успел всё украсить, все серости и грязь похоронил под сразу толстым белым одеялом. Праздник для глаз и для души.

Фомин сегодня был выходной. Вся страна была выходной. Воскресенье. Футбол уже кончился, а хоккей ещё не начался. Лежал Вовка на диване в гостиной, перебирал струны на гитаре и выдумывал песню про лётчиков. Не выдумывалась. Нет, не поэт. А воровать всё же Пахмутовскую придётся.

(Николай Добронравов)

– Когда невеста придёт? – в комнату в белом фартуке заглянула Степанида Гавриловна.

– Скоро.

– Ну, я тогда картошки потушу с мясом. И кисель поставлю.

– Угу.

Вовка отложил гитару и прикрыл глаза. Потом вспомнил, что так и не посмотрел календарь игр чемпионата СССР по хоккею с шайбой. Вчера напечатали в Советском Спорте. Ему же скоро команду спасать. Так. Должны играть с Дзержинцем? И вылетели за пару дней, чтобы к морозам тридцатиградусным привыкнуть. Ага, вот он. Матч девятого. Значит, погибнут седьмого января 1950 года. Ну, вот, теперь хоть дата известна. Ещё бы теперь найти повод, чтобы уговорить Василия Иосифовича, чтобы он не отправлял самолётом команду.

Так-то Фомин почти придумал. Этот план… ну пусть будет – план. Идея была завиральная. Даже очень завиральная. Он сам бы если и повёлся на такое, то трижды пальцем у виска покрутив. Придумал Вовка следующее. Напишет – сворует он песню про самолёты и пойдёт перед новым годом к Василию Сталину, споёт песню, уж ради песни про лётчиков Василий Иосифович его примет. А потом скажет, что он же молнией стукнутый и вот иногда как бы предчувствует плохое. Сам раньше, мол, не верил. А это раз за разом предчувствие сбывается. Так вот, сейчас он чувствует, что нельзя отправлять команду ВВС в Челябинск самолётом. Что-то плохое с ней случится. Вы, товарищ Сталин, когда вас Бочарников будет просить доставить их самолётом в Челябинск, не поддавайтесь на уговоры. Херня этот Дзержинец, мальчики для битья. Ни скорости, ни умения. И без акклиматизации ВВС во главе с Бобровым и Бочарниковым их порвёт. Как тузик грелку. Не поддавайтесь. Бочарников, он вечный перестраховщик, а тут такая ответственность на плечи легла. Пусть едут спокойно поездом.

Должно получиться. Насколько Челенков помнил, Василий и так не хотел команду отправлять самолётом и особенно после того, как их в Казани, кажется, посадили… ну, не важно. Главное, что не хотел, и Бочарникову его пришлось долго уговаривать. Теперь, вспомнив Вовкино предупреждение, точно не пошлёт. Лётчики они люди суеверные.

Футбольный сезон для Динамо и сборной СССР закончился очень и очень хорошо. Сборная в начале октября разорвала в клочья сначала ирландцев со счётов шесть – один, а потом шведов с таким же точно счётом. Из этих двенадцати голов пять на счету Фомина. Челенков не помнил считаются ли сейчас голы в отборочном турнире Чемпионата Мира или нет, но что он точно самый результативный нападающий в Мире на настоящий момент – сто процентов. У него за пять игр уже десять забитых голов. Ещё бы в Финляндию поехал тогда, и вообще бомбардирский бомбардир был бы. Ну, да ладно. В финале будет ещё возможность попытаться золотой мяч получить. Челенков к этому уже загребущие руки приложил. Он Савина уговорил учредить от газеты «Советский спорт» такую награду, договориться с журналом France Football о её совместном вручении и продвинуть потом эту награду в ФИФА, как официальную. В реальной истории это сделает один France Football в 1956 году. Это Фёдор Челенков помнил точно. Как-то смотрел передачу по телевизору про историю этой награды. Если СССР будет причастен к её вручению, что в этом плохого.

Сборная СССР официально теперь получила приглашение на финальную часть чемпионата мира в Бразилию. Швеция, как Фомин и предполагал, тоже едет, ей предложили занять место отказавшейся ехать команды Шотландия и олимпийские чемпионы, даже не размышляя, в этот же день согласились. Их даже не насторожило, что никому не известная до этого сборная СССР два раза их обыграла с крупным счётом. Предварительные игры не считаются. Швеция в финале докажет всем, что это было случайностью. Игроки просто не настроились. Звёздную болезнь поймали, теперь, получив ведро холодной воды за шиворот, выздоровели. Поумнели. Это Вовка прочёл в Ленинке в газетах вражеских, интересно же было, какие команды попадут в Бразилию. Вот там и было в одной из газет интервью руководителя федерации футбола Швеции. Если вспомнить, что шведы займут на этом чемпионате Мира третье место в Реальной истории, то решение их федерации правильное.

Команда Динамо вместе с Фоминым в этом сезоне сделала второй раз золотой дубль. И чемпионат выиграло с приличным отрывом от соперников и с огромной разницей забитых и пропущенных, так и Кубок СССР в серьёзной сече с Торпедовцами Москвы добыло. Матч закончился с редким для современного футбола счётом два – один. Маловато голов. Зато заруба была жаркая. Не в обороне обе команды отсиживались, просто чудеса, не желал мяч в ворота залетать, хоть руками его туда заноси. Вовка один именно почти и занёс. Просто завёл в ворота. При этом на себе таща двух защитников Торпедо, впившихся в него как клещи. По идее Латышев, судивший матч, должен был удалить обоих и назначить пенальти, но раз гол всё одно состоялся, то отделались защитники устным внушением.

Так что на пиджаке у Вовки ещё одна чемпионская медаль добавилась. Теперь четыре. И надо понимать, что раз Молотов обещал, то им с Кассилем и Гендельштейном ещё и Сталинская премия скоро обломится в области кинематографии. Номинирован, так сказать, их фильм «Футбольный финт». Дождаться осталось. Там премия первой степени сто тысяч рублей. Ну, даже на троих и то приличные деньги.

Ещё бы спасти команду… И тогда год можно назвать очень удачным.

Глава 19

Событие пятьдесят четвёртое

Как-то очень давно кто-то мудрый сказал:

Мир нарочно устроен таким.

Он не так уж и плох, но похож на вокзал,

Где мы вечно то ждём, то спешим.

Евгений Маргулис

– Фомин, мне передали, что ты в управление ломишься, – Василий Сталин был в генеральской форме со всеми лампасами и фуражками с колосьями. Лётной, должно быть – плащ чёрный кожаный утепленный вместо шинели. Он сунул Вовке руку и потащил за собой. – Говори по дороге чего хотел, опаздываю. Пару минут есть.

– Нельзя по дороге. Песню написал про лётчиков. Не знаю, понравится ли, не про войну песня. Просто про лётчиков, – Вовка с трудом попадал в такт шагов невысокого генерала. Приходилось семенить. Смешно должно быть со стороны смотрелось.

– Да?! – Василий остановился. – Всего-то год прошёл. Спешил ты Фомин. Поспешишь – людей насмешишь.

– Не получалось. Пресные выходили, – Вовка развёл руками, но Василий уже бежал дальше, пришлось широкими шагами догонять.

– А эта задорная? Нет. Один чёрт не могу. К министру на совещание еду. Давай так… завтра… Завтра… Нет, сегодня. В семь вечера ко мне домой заедешь. Адрес помнишь? Там же живу. Ребята фронтовики подтянутся с моего полка. Самое место и время новую песню петь. Они, если хорошая песня, оценят, а если плохая, то честно скажут. Только оркестр свой девчачий не бери, а то Катька моя ругаться будет. Приревнует. Сам пой. Плакать будет…

– Эта песня не требует оркестра. Правда, там голос по задумке должен быть настоящий – певец нужен. Ну, как смогу, – Вовка точно не помнил, кто из исполнителей первым был, но Хиль запомнился, не с его голосом и умением противостоять. Угробит только хорошую песню.

– Не набивай себе цену. И так – лучший. Не боись, если что, мы подхватим и хором вывезем. Лётчики трудностей не боятся.

Ещё раз сунув руку Фомину, Василий Иосифович залез в свою машину и укатил. Вовка расстроился. Плохо получилось. Рассчитывал совсем на другое. Не то место и время, чтобы рассказывать о плохих предчувствиях и снах. Все пьяные будут. Зная Василия, Фомин представлял до какого состояния они там напьются, вспоминая боевых товарищей. Песни петь – милое дело, а спасать команду ВВС явно неподходящее время и место.

Постояв у штаба ещё немного и, глядя на редкие проезжающие мимо машины, Вовка решил до вечера времени не терять, и пошёл к метро. Ему дали отпуск недельный в Динамо, и он хотел завтра съездить домой в Куйбышев к родителям. И медалью, и орденом заодно похвастает. Нужно было добраться до Казанского вокзала и купить там билет в кассах. Чемпионат по канадскому хоккею начнётся в этом году четвёртого декабря. И чемпионат будет не простым. Для Динамо не простым. Василий Сталин сумел привлечь в команду и Всеволода Боброва уже и лучшего защитника из Динамо переманил – Бориса Бочарникова. Если добавить переманенных ранее из Спартака, то получается очень приличная команда. В Реале авиакатастрофа не позволила этой команде показать себя. Но вот сегодня Фомин попытается эту катастрофу предотвратить. И тогда сливки, собранные Василием, дадут бой и Динамо и ЦДКА (без Боброва). Даже если не получится сегодня Василия Иосифовича уговорить, то Вовка попробует уже шестого января что-нибудь предпринять. Да хоть сломает ногу Бочарникову в предыдущей игре. Заживёт. А полтора десятка очень хороших хоккеистов и просто хороших людей живы останутся. Или можно утром у подъезда Бочарникова подкараулить и по голове битой отварить. Проломить его самокопательную башку в нескольких местах. Шутка. Ничего, время есть, что-то придумает. Должен придумать!

Временами, играя в футбол, Челенков почти забывал, что попал в прошлое, и что жизнь тут совсем другая. Что он видел? Две, а то и три тренировки в день, всё, как и раньше. Тут ничего не поменялось. Дома кровать, до которой еле добирался, чтобы сразу вырубиться. Перелёты и переезды из города в город. Этим всю жизнь и занимался. Но иногда жизнь напоминала, что он 1949 году сейчас. Всё здесь не так, и всё плохо.

На Казанском вокзале в несколько окошек касс стояли просто фантастические очереди. Нужно убить несколько часов в такой очереди, чтобы купить картонку билета. Это если билеты не закончатся. Ну, хотя не должны, не один же поезд мимо Куйбышева едет. Есть проходящие. Хоть как с десяток, на не на одном, так на другом окажется одно свободное место.

Куда деваться, Вовка выбрал одну из загибающихся очередей и встал в конец. Оказалось, как в песне Высоцкого, конец – ещё не конец. За мужичком в фуфайке ещё пятеро занимали, но они отошли, и придут чуть позже. Пошли в другие кассы занимать. Времени было жалко. Весь день насмарку, сначала Сталина час почти у штаба ждал. Теперь тут несколько часов, а потом пьянка опять у Сталина.

У Вовки даже предательская мысль промелькнула не ездить в Куйбышев к родителям. Нет. Переборол. Хоть они ему – Фёдору Челенкову и не родные люди, но попав в тело Вовки в сознании всё перепуталось, и он стал этих, по существу, чужих для себя людей, считать родными. И так-то всего за два года один раз был. Вроде и расстояние до Куйбышева плёвое, а всё не получается. Нужно отстоять и купить эту маленькую картонку. По отношению к родителям Вовки не очень хорошо поступает, почти забыв о них.

Одно происшествие за три с лишним часа стояния в очереди за билетом Вовку позабавило. В соседней очереди – извивающейся по залу людской змее, недалеко от того места, где она, изгибаясь почти вплотную подходила к той, в которой начинал уже свирепеть Фомин, случилось происшествие. Там у женщины с деревянным ящиком, закрытым тряпками, устала рука и она поставила его рядом с собой на пол, а, проходящий мимо мужчина, зацепился за него и стал падать. Но упасть ему не дали люди из Вовкиной очереди, поддержали, подхватили, но… не удержали, и мужик, помахав руками, на этот ящик всё же свалился и раздавил его. Присел. Там, как потом понял Фомин, дощечки были тоненькие совсем, а мужик бы приличный. Не с Вовку, но около. Так прикольное в том, что в ящике оказались две курицы. Как-то уж они избежали удовольствия быть раздавленными в лепёшку мужиком этим. Выбрались из-под упаданца и как давай орать и бегать по вокзалу. Народ их ловит, а эти шустрые существа только ещё громче орут и пытаются летать, обгаживая ловцов жидкими удобрениями. Тетка, которая хозяйка, голосит ещё больше и при этом усилий по поимке не предпринимает. Стоит с поднятыми вверх руками, словно ей «Хенде хох» скомандовали и орёт про супостатов и чёрта призывает.

Фомин в первую секунду тоже дёрнулся было ловить, одна из куриц рядом проносилась, но тут беглянка обделалась на шапку нырнувшего к ней того товарища в телаге, что стоял перед Вовкой, и энтузиазма от такого подарка соседу у Вовки сразу поубавилось. Поймали в конце концов. Ещё бы несколько сотен человек и двух куриц не поймают. Изловили и не знают, что делать. Ящик-то в труху по щепкам развален. Кто-то мешок тётке сунул. Пока туда пихали кур одна из парочки беглянок пацану любопытному, что нос сунул слишком близко, когтем этот нос до крови разодрала. Опять криков и визгов на весь вокзал.

А вообще Вовка настолько устал стоять в очереди, что решил, срочно покупать себе «Победу» или какой-нибудь другой автомобиль. Благо и деньги есть и восемнадцать лет уже исполнилось.

Событие пятьдесят пятое

Приехать на Казанский вокзал и купить чебурек – вот что значит «билет в один конец».

КВН

Поезд уносил Вовку на восток. Он лежал на верхней полке в плацкартном вагоне и матерился. Про себя. Считать этот день неудачным было верхом оптимизма. Началось с часового ожидания Василия Сталина на морозе у штаба. Следом стояние в очереди на вокзале три с лишним часа, потом пьянка у Василия Сталина дома. Нет, Вовка, как в него ни запихивали водку с коньяком, ни капли не выпил, даже со Сталиным поругался и чуть по морде полковнику одному не заехал. Это вечно русское «Ты меня уважаешь»? «Ты что, контра, за нашу победу пить не будешь»?! «Что и за товарища Сталина пить не будешь»?! Пришлось срочно сбегать, пока точно либо не напоили, либо драку лётчики не устроили. Так и не получилось поговорить про гибель команды. Чёрт бы побрал всех алкоголиков! Поневоле начинаешь, повидав сегодняшних персонажей, по-другому к Горбачёву относиться. Его полусухой закон нужно бы сейчас срочно вводить. Пока в стране есть дисциплина и народ партии верит. Возможно, у Сталина в отличие от Меченого, получится. Получилось бы. Жаль, некому подсказать. Неправильный он попаданец.

Придётся снова как-то выходить на Сталина младшего. Или на самом деле Бочарникова бить по голове из-за угла. Время есть, пока ноябрь и чемпионат ещё не начался. Сто процентов встретятся с Василием на стадионе, он ни одного матча не пропускает. Плохо, что и там, на трибуне, он пьёт водку во время игры. Греется. Как заводить разговор с ним, когда он в таком состоянии?

И это не последнее плохое событие этого дня. На вокзале Вовку обокрали. Он купил брату Миньке коньки новые, мяч хороший новый привёз из Италии, щитки и прочую амуницию хоккейную и футбольную заказал у себя в артели, и, погрузив это всё в приличный баул, приехал на вокзал. Чуть рано приехал. Встал у стеночки, стоит переживает, что не смог с Василием Иосифовичем поговорить, а тут подходит к нему человек и спрашивает время. Вовка на часы глянул, ответил, а мужик и говорит: «А хочешь купить шикарные трофейные часы»? Ну, Вовка про батю подумал, почему бы не посмотреть. Деньги с собой были. Не разорится. А мужик его за собой за колонну поманил, мол, тут милиция. Вовка и купился. Бамс и кто-то схватил его большой баул и дёрнул к выходу на перрон. Вовка ломанулся за вором и глазом на затылке заметил, как любознательный гражданин, он же продавец эксклюзивных часов, схватил вторую сумку, где были подарки матери и отцу. Рубашки, платья, платок матери. И хоть пол в вокзале был скользкий, Фомин сумел остановиться, развернуться и, так как рукой не доставал, то пнул ногой прямо по копчику любознательному. Попал удачно, вор пролетел метра два и врубился головой в стену. Сумку гад выпустил и на карачках посеменил дальше, подвывая. Вовка обернулся. Нет, первый гад уже исчез. Растворился в толпе. Пришлось вернуться к уползающему и схватить его за шкирку. Тут и милиция подоспела. Как всегда – чуть опоздав. Увела их в свои кабинеты, прямо в вокзале. Фомин показал им удостоверения учащегося Высшей школы милиции. Напрасно. Страна своих героев знает. Фомина милиционеры узнали. Все зачем-то руки стали пожимать. Наверное, поздравляли, что он теперь «потерпевшим» стал. И именно в их линейном отделе. Почёт, будет что семье рассказать.

– Там второй ещё был. Он у меня баул с формой украл, – пожаловался «своим» Вовка.

– Подельник? – капитан кивнул на зажавшегося в угол воришку.

– Конечно, вместе работали. Жаль. Тамподарки брату и форма…

– Не переживай, Фомин, мы из этого вытрясем всё.

– А форма? – Вовка представил физиономию Мишки. Он же ему писал в письме, что форму привезёт. А тут такой облом.

Капитан почесал репу. Посмотрел на вора и снова репу почесал.

– Давай так. Дай нам два дня. Ты когда в Москву вернёшься?

– Через шесть дней. Вот билет.

– Шесть? А знаешь, что Фомин, давай так, – капитан видимо вычесал чего из репы своей. – Подарок тебе сделаем. Ты послезавтра в Куйбышеве к этому же поезду подойди, мы с проводником пятого вагона передадим тебе сумку твою. – милиционер оглядел своих. Линейники согласно заулыбались и головами покивали. Плёвое это дело преступника поймать. Не вопрос.

– Серьёзно?

– Серьёзно.

– Ну, спасибо.

– Иди, Артист, вон уже объявили посадку. Не будем задерживать. Потом назад, когда приедешь, зайди в протоколах и заявлении расписаться. Этого-то точно посадить надо. Личность нам известная. Сажали уже два года назад. Статья лёгкая, дали за кражу два года, и вот он снова тут, ничего не поменялось. В этот раз ещё два года… Гуманно у нас этими гадами суд поступает.

Была и ещё одна «последняя» неприятность для Вовки на сегодняшний несчастливый день. Плохое быстро забывается, и за два года Вовка почти позабыл, как ехал в Москву с Третьяковым в это почти время в 1947 году. Холод был такой в купе, будто вообще не существовало стен у вагона. Ничего не изменилось. Такой же собачий холод стоял и в этом. Вовка опять залез под жиденький матрас, сверху положил пальто, а потом ещё и полупрозрачное одеяло. И никак не мог согреться. И в туалете, куда перед тем как лечь, спать заглянул, картина точно та же нарисовалась. Замёрзло всё это в унитазе колом и почти полный он стоял льда жёлтого и массы коричневой. Вспомнив, чем в прошлый раз закончилось предупреждение проводницы, Вовка к проводнице в этот раз не пошёл. Хватит плохих приключений на сегодня. Спать. Одно желание осталось.

Событие пятьдесят шестое

Живу в большом городе и чувствую себя как в деревне – все узнают. Хожу, со всеми здороваюсь. Не могу отказать в автографе или просьбе сфотографироваться со мной. Мне это не мешает. Я знал, на что шел, когда мордой в телевизор тыкался.

Иван Охлобыстин

Удивительно, но линейные милиционеры с Казанского вокзала не обманули. Они нашли вора, и даже ту часть украденного, которую этот «нам не товарищ» успел сбыть. Так-то вору не сильно повезло, спортивную амуницию продать не просто. Это не украденный лапсердак. Тут нужно найти желающего. Продать успел мяч и коньки. Но выбили или на совесть надавили.

– Да знаешь ли ты у кого украл? Это же тот самый Фомин! Ну, который в фильме «Футбольный финт». Ты бы придурок ещё у Любови Орловой шляпку украл.

– Я же не знал, не видел, он в углу стоял, там освещение хреновое. Так бы, конечно, не покусился. Так вы к Ивану Кривому сходите в Марьину Рощу и заберите у него мяч с коньками. Естественно, гражданин начальник такому уважаемому человеку, как Владимир Павлович Фомин нужно весь хабар вернуть. Не о чем тут базарить.

Нет? Всё же выбили, наверное. Книгой памяти. Это такой гроссбух здоровый с фотками преступников. Бац им от души по голове, и память у воришки проясняется. Надёжное средство.

Вовка съездил на вокзал и баул получил у проводника. Молодцы, что сказать. Когда захотят. Непонятно только, почему при этом преступность не уменьшается? А это всё наш Советский самый гуманный в Мире суд.

А вообще Вовка в поездке разочаровался. Пока сидел там в Москве, всё думал, вот приедет, обрадуются и мать, и батя и Мишка… Так и было. Обрадовались. А вот с Вовкой что-то произошло. Пока два года жил в Москве один, отвык от них. Он после переноса в прошлое сознания Фёдора Челенкова не сильно-то и долго побыл с новой семьёй. Толком и привыкнуть не успел, а потом два года только письмами изредка обменивались. Ну, один раз мать приезжала на пару дней. И он на пару дней приезжал. Отпуск был у матери, дак куда она мужчин своих бросит. Приехала, пожила в генеральской квартире пару деньков, успокоилась, что сынок нормально устроился и укатила.

Не совсем чужими людьми стали родственники, но и щенячьего восторга Вовка не испытал. К Абрамову съездил, поговорил с ним, хотел опытом обменяться. И тоже не получилось ожидаемого. Нечего ему «украсть» у тренера «Крыльев Советов», у него в Молодёжке всё это уже давно внедрено, и не по наитию он действует, как тренер «Крыльев Советов», а по науке. Сам кое-какие упражнения подсказал Абрамову, даже объяснил, как надо бить «Сухой лист», как учиться вбрасывать из аута далеко. И тут разочаровался. Чужой для него город Куйбышев. Разве Мишка веселил, но тоже изменился. Жадным что ли стал? Или и был таким? Сейчас пользуется популярностью брата направо и налево. Каких-то тёмных личностей приводил, знакомиться, днем, пока родители на работе. Девиц, явно старше себя по возрасту. Чего уж он им наобещал?

Так, что садился в вагон поезда, что его назад в Москву унесёт, Фомин с радостью. Там Молодёжка его. Там Наташа. Там вредные и упёртые Якушин с Чернышёвым. Там пьяный вечно Василий Сталин. И самое главное – там команда ВВС по хоккею, которую нужно обязательно спасти.

Глава 20

Событие пятьдесят седьмое

«Победы не надоедают. Выиграйте 10 игр подряд, и вы ещё больше захотите выиграть 11-ю».

Зинедин Зидан

«Весь покрытый зеленью…» «Михаил Светлов».

Фёдор Челенков, как-то уже после развала Союза, был в Одессе, в порту, и видел там корабль «Михаил Светлов». Тогда ещё подумал, вроде тот, в фильме, смотрелся больше. Не придал тогда значения. А вот осенью этого 1949 года опять пришлось побывать в Одессе и так уж получилось, что опять в порт попал. Ну, на экскурсию их водили. Памятник Екатерине, Потемкинский спуск, оперный театр, а дальше порт. А там стоит огромный такой лайнер. И вот он как раз похож на тот корабль, что в фильме «Бриллиантовая рука». Однако назывался корабль совсем по-другому. На корабле шёл ремонт. Красили его. Чего-то стучали в недрах большущего судна. Назывался лайнер «Победа».

Динамовцы не в футбол играть ездили. Чемпионат и кубок уже закончились. Награда им такая выпала от руководителей спортобщества «Динамо», читай от Аполлонова Аркадия Николаевича, хоть он бразды правление динамовцами страны сдал, но курировать футбол и хоккей сине-белых не бросил. Отправили их в середине октября в Одессу – отдохнуть. На недельку. Отдых получился так себе. Дожди набросились на Одессу. Больше в номерах сидели пансионата. Тоже хорошо. Отдых. Сон. Но на экскурсию пару раз выбирались.

Вернулись все назад уже и Вовка пришёл в гости к Наташе, а там застолье. Приехала из Саратова младшая сестра Аркадия Николаевича – Александра Боголюбова. Вовка к тому времени знал, что фамилия Аполлонов – это не настоящая фамилия генерала. Родился он Боголюбовым. Поменял уже взрослым, не гоже комвзводу Красной Армии иметь фамилию Боголюбов.

Вовку заставили песни петь. А когда уже чуть подшофе был Председатель Спорткомитета, то пошёл курить на кухню и Вовку с собой утащил, как тот не упирался. (Происхождение слова связывают с французским словом chauffe – «нагретый, подогретый алкоголем»).

– Зятёк, а ты представляешь, как нам команду в ту Бразилию отправить? Это же два, а то и три самолёта надо… Да… Тут такое дело. У нас вчера делегация была… Итальянцы, побитые тобой, приезжали. Хотят вас купить. Что за люди?! Советского человека купить, как раба какого-то. Ужас! Ну, это ладно. Я их спросил, а как они собираются добираться до Бразилии? И знаешь, чего они сказали? – Аполлонов сощурился. Дым в глаза лез. Или Вовку проверял?

А Челенков знал. Читал про этот чемпионат, что итальянские футболисты целую забастовку объявят и откажутся лететь самолётами. Испугаются. И это понятно, у них только что почти вся сборная в авиакатастрофе погибла. Как раз на Дугласе. И потому Федерация отправит их пароходом, и они будут даже жить на нём, а не в антисанитарии гостиниц.

– Пароходом поплывут, – ляпнул Фомин и сплюнул мысленно. Опять Штирлиц начудил. Мог бы поднять брови домиком и поинтересоваться: «КАК»?

– Сволочь ты, Володя, – сплюнул по настоящему, правда в открытую форточку «тесть» и туда же чинарик выбросил.

– Михаил Светлов? – догадался Вовка.

– Михаил Светлов? А он причём тут? Это который Гренаду написал? – А генерал как раз домиком брови поднял.

– Стихи у него есть про корабль… – попытался выкрутиться Вовка. Жив ещё товарищ Светлов – человек и пароход – Теплоход «Победа»? – Им же говорили на экскурсии, что этот теплоход ремонтируемый, совершает рейсы Одесса – Нью-Йорк – Одесса. Там до Рио от Нью-Йорка не так и много останется. – И жить можно на теплоходе. И болельщиков с собой взять. Даже не так. Можно немного наших взять. А чтобы рейс окупить, набрать богатеньких болельщиков в Италии.

– Ты, Володя, сволочь последняя. У меня целый комитет еле до такого додумался, а ты за одну минуту все их наработки улучшил даже. Они-то просто наших туристов хотели везти, а итальянцы богатые – это лучше в сто раз. Точно окупится поездка! Молоток, как ты говоришь. Премию тебе за идею выпишу.

Премию пока не выписали. Экономят. Зато в тот же вечер, чуть позже, Аркадий Николаевич рассказал – выдал Вовке секретную информацию про теплоход «Победу». Про пожар. Потому и красили, и ремонтировали.

Если всё, что с прикладыванием пальца к губам высказанное генералом объединить и укоротить, избегая нецензурную лексику и всякие междометия, то получалось следующее. Челенков вспомнил во время рассказа, что эту историю слышал в будущем, наверное, не сверхсекретная, да и не и тот человек генерал-полковник Аполлонов, чтобы государственные секреты выбалтывать, даже чуть под градусом. Больше цену видимо себе набивал. Да, тоже нет, и не такой он. Скорее – молчун и скромник. Тогда зачем рассказал?

На теплоходе «Победа» в этом году летом совершали рейс Одесса – Нью-Йорк – Одесса. Взяли в Америке триста пассажиров. В основном это члены всяких наших делегаций и посольств, а также члены их семей. А ещё забрали из Америки китайского маршала Фэн Юйсяна с семьёй, следовавшего в Китай через Советский Союз. В Египте на пароход посадили две тысячи армян репатриантов и выгрузили их в Батуми. А из Батуми уже отправились в Одессу. Ну и по дороге там случился пожар. Загорелась киноплёнка у оператора. В результате погибло сорок человек. Плохо. Даже очень плохо. И всех виновных суд уже приговорил. Старпома корабля, который отвечал за противопожарную безопасность аж к двадцати пяти годам. Но хуже всего, что погиб китайский маршал. Сначала заподозрили диверсию с целью, именно, ликвидации маршала. Там в Китае как раз войнушка ещё тлеет. И начали грешить на армян. Сталин, до этого сам организовавший переселение армян в СССР со всего мира, это дело сразу запретил. Потом виновных нашли, но армян больше в СССР не репатриировали. Побоялись, что среди них могут оказаться шпионы и диверсанты.

Сейчас корабль уже почти починили. Так что и в самом деле можно летом ехать в Бразилию на нём. А богатые итальянцы? Ну, теплоход может взять на борт семьсот тридцать пассажиров. В каютах. А наши могут в шезлонгах на палубе перекантоваться. Есть там такая опция для двух сотен пассажиров.

Во всём этом деле Челенкова, как бы это выразить одним словом – удивляло желание наших властей заработать деньги для поездки команды на чемпионат Мира. И ещё сейчас уже появились в иностранных газетах статьи, что многие команды, в том числе Индия и Франция с Португалией отказываются ехать в Бразилию, потому что плохо в стране с финансами. Только эти три страны никак почти не пострадали от войны. В Португалии её вообще не было. И самое главное – ФИФА компенсирует участникам перелёт и проживание команд в Бразилии. Тогда причём тут деньги. Вон, нищая и разорённая войной Югославия поедет, а Франция богатая и почти нетронутая этой войной – нет. Чудеса.

Событие пятьдесят восьмое

Ах, белый теплоход, гудка тревожный бас,

Крик чаек за кормой, сиянье синих глаз,

Ах, белый теплоход, бегущая вода,

Уносишь ты меня, скажи, куда?

(Песня Юрия Антонова)

Белый теплоход с красивым названием «Победа»… Нет, первые две буквы не отвалились. Так «Победой» и остался. Вообще, давным – давно корабль назывался не менее красиво «Магдалена» (нем. «Magdalena»). Делали его в Германии именно для круизов на линии Европа – Центральная Америка – Вест-Индия. Потом теплоход сел на мель. Его отремонтировали и переименовали. Стал «Иберия» (нем. «Iberia»). После войны его захватили англичане, но вот дураки-то лопоухие взяли и передали в качестве репараций Советскому Союзу. Тут он и стал «Победой».

Сейчас теплоход отходил от причала в Одессе и над палубой раздавалась эта песня в исполнении джаз-оркестра под управлением Леонида Утёсова. И это не из динамика песня лилась. Отнюдь. Оркестр, все двадцать восемь музыкантов, стояли и сидели на палубе и наяривали. Именно на том самом месте наяривали, где Андрей Миронов исполнял свою песню про остров с дикарями невезучими. Прямо под шлюпбалками.

Ярко светило полуденное солнце, отражаясь, пусть и не от голубой воды, но от воды всё же, кричали, провожая теплоход, чайки, махали платочками и кепками со шляпами с причала в Одессе провожающие, и не менее рьяно махали им в ответ счастливчики, отправляющиеся в Рио-де-Жанейро. Туда счастливчики отправлялись, в страну, где много диких обезьян, где прорва Педров, и где все ходят в белых штанах. А по пляжу Копакабана мулатки так и вовсе без штанов. Ходют туда – сюда булками трясут. Смущают руссо-туристо едва прикрытыми треугольничками тряпочками сиськами. Ух!!!

А ещё там есть стадион Маракана. И именно на этом чемпионате Мира по футболу, куда и отплывает сборная СССР по футболу, будет установлен через месяц не побитый никогда в будущем рекорд посещаемости. На матч между Бразилией и Уругваем придёт двести тысяч болельщиков. И это будет не финальный матч. Интересная ситуация сложилась. Матч за первое место, матч последний в чемпионате, матч расставляющий, кто станет первой командой, а кто второй, но не финальный. Парадокс.

Это будет единственный чемпионат, где места будут распределяться специфически, скажем. Сначала четыре группы будут определять в играх каждый с каждым одного победителя. Получится четыре, соответственно, команды, и они опять создадут группу, в которой снова каждый с каждым будет играть. И так уж получится, что все будет решать последний в этой череде матчей. Бразилия, выносящая всех подряд с огромным счётом, встретится с ничего не показывающим пока Уругваем, который в финальную группу-то попал с заднего двора, так толком и не сыграв ни с кем, ни на предварительном этапе, ни на самом чемпионате. У него в группе окажется всего две команды. Один выигрыш у слабой команды Боливии и вуаля – уже в финальной четвёрке. Потом ничья с Испанией, следом выигрыш с минимальным счётом у Швеции и победный мяч забьют уругвайцы перед самым свистком. И в конце игра с Бразилией. И Бразилия забьёт мяч первой. А проиграет два – один. Куча самоубийств в стране будет по этому поводу. Да прямо в конце матча десять человек на стадионе самоубьются. А в Рио все больницы будут сошедшими с ума людьми переполнены. Вот как надо болеть за свою команду. Вот как надо любить футбол.

Володя, ты кого там, на причале, высматриваешь? – Аполлонов подошёл сзади к Фомину. Напугал.

Никого Вовка не высматривал. Он вспомнил, как Юрий Никулин вот через эти решётки будет с женой прощаться. Подошёл, посмотрел на причал. Никто его там не провожал. Ни одного знакомого у него в Одессе не было. А если он и хотел кому помахать на причале, так это Наташе, ну, если бы она там оставалась, но ничего подобного, девочка с зелёными глазами и солистка джаз-оркестра под управлением Утёсова (временно) на эту поездку, наяривает сейчас среди шести саксофонистов, стоящих во втором ряду. Песня мужская и поёт её мужчина. Будут женские песни, и она выйдет из рядов саксофонистов и подойдёт к микрофону. Ценой её появления в оркестре было две песни, написанные – уворованные Вовкой из будущего для Утесова и его оркестра. Одна – вот этот «теплоход белый». Прямо в жилу для этого круиза песня. Вторая была не менее подходящая для круиза в солнечную Бразилию. Это оранжевый твист про оранжевый галстук. Без голоса Сюткина она чуть бледновато смотрится. Зато оркестр с шестью саксофонами делает это не так и заметным. Утёсов, как ни крути, великий музыкант. Он сделал замечательную аранжировку. Да даже Оранжеровку. Круто получилось.

Теплоход взял в Одессе всего сто пассажиров. Так, конечно, нельзя считать. Плюсом тридцать почти человек оркестра Утёсова. Тоже не минусом тридцать человек – это сборная СССР по футболу с двумя тренерами, двумя врачами и тремя сотрудниками МГБ. Ещё приличная делегация… Пусть будет правительственная. Возглавляет её Вышинский Андрей Януарьевич, совсем недавно назначенный министром Иностранных дел СССР. Кроме министра в делегацию входил Аполлонов Аркадий Николаевич – тоже почти министр. Романов ещё. Вскоре станет почти министром. И был уже Председателем Спорткомитета. Есть и не просто свадебные генералы, есть настоящие футбольные генералы. Плывёт со сборной Савин, плывёт Гранаткин. И даже Вовкина крёстная фея в составе делегации – Вайнштейн Исаак Аронович – заместитель начальника Управления Промышленного снабжения Всесоюзного комитета по делам физкультуры и спорта. У этого товарища, как понял Фомин, задача продать лицензии на выпуск бутс, которые не скользят на мокром газоне. Жалко терять такую палочку – выручалочку, но всё одно скоро к такому же заключению придёт создатель Адидаса Адди Дасслер (он же Адольф). Так что опередить немца надо. Пусть он платит деньги, изготавливая длинные прямоугольные шипы на бутсы, СССР, а не наоборот.

Кто ещё едет? Ах, да, едут шесть русских футбольных арбитра во главе с Латышевым. Трое запасными, так как приглашение получила только одна бригада.

Ну и всё, наверное.

Пароход плывёт в Рим. Именно там он возьмёт на борт шестьсот богатенький итальянцев, купивших билеты на «Победу» и на матчи чемпионата Мира по футболу. Сборная Италии по футболу плывёт, как и в реальной истории, тоже на теплоходе, но на своём. Жаль, интересно было бы посмотреть и пообщаться.

– Кого высматриваешь?

– А, Аркадий Николаевич! Испугали. Просто смотрю. На теплоходе с Одессы может пару человек плывёт. Ну пусть, десять даже, а вышли на пристань провожать несколько сотен человек. Кого провожает эта толпа?

– Ну, не каждый день люди Фомина видят. Вот и вышли проводить.

– Правда?

– Как ты говоришь? Сто процентов. Пойдём. Покажемся Наташе.

Смеялся… должно быть?

Событие пятьдесят девятое

«Идея исторической необходимости ничуть не подрывает роли личности в истории»

Ленин

Не дал отойти от решётки Вовке и Аполлонову министр Иностранных дел Вышинский. Он подошёл к ним и, кивнув Фомину, завёл разговор, про остановку в Нью-Йорке теплохода, с Аполлоновым. В Нью-Йорке, как понял Вовка, министр сойдёт. С трибуны ООН будет…

Про Вышинского как-то в будущем Челенков смотрел по ящику передачу. Перестройка уже гремела во всю и всплывали всякие неизвестные вещи про известных людей. Все знают про Вышинского, как про человека представлявшего в Нюрнберге СССР и клеймивших Гитлера и его шавок. Но были в биографии Андрея Януарьевича и другие интересные моменты. Противоречивый был человек. Больше всего тогда Челенкову понравился рассказ о том почему меньшевик и министр Временного правительства, выписавший приказ об аресте Ульянова Ленина в 1917 году вдруг оказался сначала Прокурором главным в СССР, а потом и министром Иностранных дел. Дату Фёдор не запомнил. Возможно 1905 или 1906 год. Да и не сильно важно. Но попал меньшевик Вышинский в Баку в тюрьму. А он только женился недавно, и молодая жена ежедневно его пирогами и прочими вкусностями снабжала. А в этой же камере сидел нелюдимый человек, который дачек не получал и был ну не совсем гнобимый сокамерниками, но избегали его сидельцы. Вот тогда Андрей и взял его под крыло. Пирогами кормил, разговоры один с ним разговаривал. Работам всяких Плехановых и прочих Марксов с Энгельсами и Кропоткиными тоже потчевал, пересказывал уж как мог. А звали того угрюмого, нелюдимого худого человека Иосиф. Он же Коба. Хотя, может и не был ещё Кобой. Помер Владимир Ильич и Коба стал свою команду формировать. Тут и вспомнил про разговорчивого кормильца. Резко в гору Вышинский пошёл. Тот ещё был приспособленец и крючкотвор.

Про процесс в Нюрнберге Челенков из передачи ничего не запомнил. Запомнил другое. То, что начнётся через несколько дней и закончится через три года со смертью Сталина. Все помнят про Кузькину мать Хрущева и про то, как он ботинком стуча по кафедре в ООН, чтобы порядок в зале навести. Так Никита Сергеевич был бледной копией Вышинского и, скорее всего, его учеником. Именно так на каждом заседании в ООН и вёл себя Андрей Януарьевич. Он громил не стеснясь в выражениях и переходя на крик с трибуны проклятых империалистов. Громил американцев, громил англичан, громил НАТО. В передаче говорилось, что было это так необычно и шокирующе для международного сообщества дипломатов, что послушать русского собирались все, кто мог.

Правда, вывод в той передаче и, наверное, правильный вывод был очень не в пользу Вышинского. Выходило что министр принёс СССР и всему Соц. лагерю вреда столько, что будь он американским шпионом и то у него не получилось бы лучше. И одной из таких ошибок была Война в Корее. Из-за того, что в ООН вместо Пекина членом Совета безопасности считался Тайбэй, Вышинский игнорировал заседания и не пришёл, когда принимали решение о вводе войск в Корею по мандату ООН. Заблокируй он тогда это решение, наложи вето, и кто знает, чем бы закончилась война, унёсшая более миллиона человек.

Он же проспал и появление НАТО.

А что, если выбрать момент и сбросить товарища за борт? Фомин внимательно оглядел этого человека. Большие роговые очки, мятый мешковатый костюм. Седые довольно длинные волосы, зачёсанные на правый бок. Холёный такой. И физиономия, и голос неприятные, так и хочется в сторону отойти. Ага. Не выйдет, наверное, ничего с утоплением товарища. Вон один из МГБшников стоит в сторонке и делает вид, что оркестр слушает. Явно охраняют его. Может на обеде попробовать подсказать про Корею? Нет. Миллион корейцев жалко. Но его сюда, как Челенков для себя считал, отправили сделать СССР чемпионом Мира по футболу. Этим он и будет заниматься. Этим он и занимается.

Глава 21

Событие шестидесятое

«Я бы с радостью поиграл за какой-нибудь итальянский клуб, например, за „Барселону“».

Марк Дрейпер (футболист)

Припев:

(песня Визбора переделанная Гариком Сукачёвым и Шоппертом Андреем)

Оркестр под управлением Утёсова гремел барабанами, дудел трубами, громыхал фанфарами, а сам невысокий полноватый человечек стоял перед музыкантами и палочкой дирижёрской чего-то выписывал в воздухе. Фомин сидел чуть сбоку на деревянном креслице на палубе и пытался выявить закономерность между взмахами палочки и действиями музыкантов. Очень смутно и не всегда эта закономерность просматривалась. Вовка отдыхал после вечерней тренировки. Уже на второй день плавания, даже ещё не выбравшись в Средиземное море, теплоход встал на долго. Нужно было идти проливами мимо Стамбула. Получалось это в час по чайной ложке. Сколько же тогда добираться до Рио? Нет, понятно, что они успеют. Тот, кто отправлял команду, мог точно рассчитать за сколько дней корабль доберётся до Бразилии. А вот Фомин, как и Якушин, как и Чернышёв – дураки набитые, зря на такую авантюру подписались. Не могли рассчитать. На комфорт позарились. Если корабль будет идти пусть две недели, то они прибудут в Бразилию полностью расстренированные. Мышцы начнут атрофироваться. Выносливость понизится. Общеизвестный факт, как тяжело после отпуска команду опять в норму приводить. А у них там всего пару дней до первого матча останется.

С этим открытием Вовка и бросился к Якушину.

– Ну, это да… Игровой практики точно не будет. А физикой можно заняться и тяжести ворочать, я штангу видел на второй палубе. Ничего, я вам жиром заплыть не дам. Будете у меня целыми днями через скакалку прыгать и от палубы отжиматься.

Именно этим сборная и занималась целый день. Три сорокаминутные тренировки утром и днём и получасовая вечером, ну чтобы устать перед сном и спать спокойно, без мук совести.

У Вовки на коленях лежал листок бумаги, который он сам для себя разрисовал. Шахматка чемпионата Мира по футболу. По сравнению с реалом было два изменения. Точнее, на две команды больше было. Первой добавкой была сборная СССР. Она попала в третью группу. Самое интересное, что и Швеция тоже есть. Ей всё же предложили умники из ФИФА заменить Шотландию, и она согласилась. Теперь третья группа выглядит так. Италия – попавшая на турнир, как действующий чемпион Мира. Далее СССР. Третью строчку занимает команда Парагвая. Вовка какие мог статьи в газетах на английском поискал в Ленинской библиотеке про эту команду. Получалось, что парагвайские футболисты считаются четвёртым в Южной Америке после Бразилии, Аргентины и Уругвая. Недавно сборная Парагвая, а именно 30 апреля 1949 в Рио-де-Жанейро в Бразилии (ладно, не недавно – год назад) выиграла у сборной Боливии семь – ноль. А ведь Боливия тоже попала на чемпионат. Матч был на кубке Южной Америки и Парагвай стал там вторым после Бразилии. Так что команда вполне себе, далеко не мальчики для битья.

Заодно Вовка интересную статью нашёл, оказывается, Аргентины нет на чемпионате потому, что она разругалась вдрызг с ФИФА и Бразилией. Там чуть до войны дело не дошло. И всё из-за того, что Аргентине отказали от проведения чемпионата Мира на её территории в далёком 1938 году.

Ну и четвёртой командой приплюсовали сборную Швеции. Интересно получается. Если Вовкиных пацанов считать за сборную, а многие из той команды сейчас на борту теплохода «Победа», то СССР уже обыграл два раза одну из команд их группы – Швецию два раза с крупным счётом и пацаны обыграли итальянцев, многие из которых попали в сборную, три раза и некоторые матчи тоже с крупным счётом и все три с явным преимуществом. То есть, соперники попались знакомые и заведомо слабее. А Парагвай? Да, чёрт его знает, но в Реальной истории, Фомин точно помнил, что из группы третьей выйдет Швеция, и выходит, что Парагвай не сильнее её.

Другим сюрпризом стала сборная Франции, она попала на чемпионат тоже через служебный вход, как и Швеция. И её точно не было в Реальной истории. Франция была в третьей Европейской группе на отборочном турнире, и по сумме трёх матчей проиграла Югославии путёвку в Бразилию. Два первых матча были сыграны вничью. Дополнительный матч играли на нейтральном поле во Флоренции в Италии, и там французы Югославии уступили в дополнительное время. ФИФА в реальной истории предложил Франции занять место отказавшейся команды Турции, но Франция отказалась. А в этот раз поехали. Жюль-Венсан Ориоль – президент Франции, должно быть, решил СССР не уступать после турне ЦДКА. Взять реванш. Попала Франция в четвёртую группу к Уругваю – будущему чемпиону в Реале и Боливии – слабой, судя по всему, команде.

Почему-то Челенков думал, что игры будут в Рио-де-Жанейро, но прочитав газеты, узнал, что дудки, на первом этапе сборная СССР будет играть совсем в других городах. Две игры пройдут в городе Сан-Паулу на стадионе «Пакаэмбу», и одна игра с Парагваем в городе Куритиба на стадионе «Эштадиу Бриту». «Пакаэмбу» вместительностью сорок тысяч зрителей в Сан-Паулу находится, как и сам город, совсем не на берегу океана. Он на приличном расстоянии от моря или океана, и планы нашего правительства о проживание команды на борту теплохода летят в тартарары.

Так и Куритиба тоже не на берегу. Придётся жить, как и все остальные команды, в гостиницах, которые бразильцы предоставят. Ну с футболистами, наверное, разберутся, а вот люди, которые хотели посетить матчи, поболеть за наших, с ними вообще не понятно. Явная проблемка нарисуется у Аполлонова.

Событие шестьдесят первое

«Прогнозы – это такая вещь, которую лучше всего делать после матчей!»

Жоао Домингос Пинту

Первый матч Сборная СССР проводит с Италией двадцать пятого июня 1950 года. Никаких препятствий нет. Теплоход «Победа» не подвёл, и двадцатого июня отшвартовался в порту Гуара. Сам городок находится чуть дальше, можно сказать, что в горах. Прямо от моря и портовых строений поднимаются вверх невысокие горы, заросшие бурной растительностью. Там, на этих горах, виднеются белые домики города Гуаружа. Город приличный, как им сказали, больше ста тысяч жителей. До Сан-Паулу их повезут автобусами. Пока только официальную делегацию футбольных чиновников и саму команду. Туристы и оркестр Утёсова приедут в Сан-Паулу за день до матча.

Вовка ожидал, что им подадут такие же автобусы, как в Италии, но ошибся. Это было произведение местных мастеров. Насколько понял Фомин, где-то в мастерских местных их из Студебеккеров переделывают. Обшивают деревянным каркасом и зашивают фанерой. Потом в фанере вырезают дырки вместо окон, и всё – отличное транспортное средство готово. Орёт сильно? Ну, в гору же едет. Должен орать. Трясёт сильно? Так Студебеккер – это грузовик, никто туда специальных рессор не ставил. Жарко, как в бане? Так середина зимы – чего вы хотели. Приезжайте летом. И почувствуйте разницу. Градусов на пять всего теплее, но зато каждый день дожди. Каждый. Три с лишним месяца подряд. Так что радуйтесь друзья, что сейчас зима и практически сухой сезон. Дождь и сейчас идёт. Хрень-то какая. Разве это дождь, камрады, вот всё прошёл уже, даже луж нет. Нет, нет, зимой тоже луж нет. Просто по улицам реки бегут. А луж нет. Население?

Это Вовка спросил. В Библиотеке нарыл, что это город больше Москвы, тут под восемь миллионов жителей.

– Населения, компаньего, много. Очень много. Совсем много. Миллионов? Да кто же их считал? много миллионов. Миллиард. Шучу. Не знаю, молодой камарада, миллионов десять. Один из самых больших городов мира. Сан-Паулу, – это как Лондон в Европе. И один из самых древних в Бразилии скоро пятьсот лет будет. Тут золото нашли, и золотоискатели повалили. Потом кофе и сахарный тростник выращивали. С Африки рабов завозили плантаторы. Вы же читали Робинзон Крузо. Вот он поплыл за рабами в Африку и попал в бурю, а потом на остров. Если хотите, потом отвезу вас на плантацию Робинзона.

– А почему стадион маленький? – это, понятно, опять Фомин интересуется. Любопытный.

На самом деле для такой футбольной страны, как Бразилия, и для города с населением в десять миллионов человек стадион на сорок тысяч зрителей – это не больно много.

– А вот мы и подъезжаем уже, дорогие компаньеро, стадион новый совсем. Построен всего десять лет назад. Сан-Паулу не самый богатый город. Сколько собрали денег на столько и построили. Зато скажу вам, камарады, он всегда полон. Вот вы будете играть с Италией. И какое бразильским болельщикам дело до итальянцев и русских?! А вот и нет, не угадали, все до единого билета проданы. Все сорок тысяч билетов.

– Итальянцы – чемпионы мира! – напомнил гиду Фомин. – Все хотят посмотреть на чемпионов.

– Ай, когда это было?! Двенадцать лет назад. Ерунда, теперь самая сильная команда в мире – это сборная Бразилии. Если победите в группе, то поедете в Рио и там узрите Маракану. Это самый большой стадион в мире и на нём у вас выиграет самая лучшая команда в мире.

– Поспорим?

– Фомин! Уймись! – Якушин вскочил и Вовке кулак показал. – Дай человеку работать. Вон мимо какого красивого собора проезжаем, а ты затеял тут спор. Так ничего и не узнаем.

Ну, есть такое. На самом деле огромный собор в готическом стиле за окнами… За дырками в фанере проплывал. Словно в Италию снова попали. И этот не первый был. Такое ощущение, что через каждые сто метров величественные красивые соборы стоят. Мрачноватые – серые. Но глаз цепляют. Ничего подобного в СССР нет.

Привезли сборную почти к самому стадиону. Везли от порта долго. Не самая скоростная машина Студебеккер и не самые широкие и удобные дороги в Бразилии. Это по большей части грунтовка и только в городах, через которые проезжали по пути в Сан-Паулу, брусчатка. Про асфальт ещё никто ничего не слышал. В самом городе тоже, где брусчатка, а где гравийное покрытие с широченными колеями. Добирались долго. Даже так долго, что люди от тряски и рёва мотора стали за головы хвататься. Два раза пришлось останавливаться, чтобы пропускать встречный поток на узких горных дорогах. Так что не меньше трёх часов этой пытки. Хоть гид и говорил, что расстояние от Гуаружи до Сан-Паулу восемьдесят километров.

Когда монструозный автобус остановился наконец у отеля, в который им предстоит заселиться, то люди прямо посыпались из него. А, да, автобуса таких два. В один входит человек двадцать, а команда и плюс представители спорткомитета – это почти сорок человек. Второй ревел позади и Вовка представлял, как там не просто ребятам. Они ко всему прочему ещё и выхлопными газами от их автобуса все три часа дышали.

А отель был не плох. Этакий провинциальный подмосковный двухэтажный пансионат длинный довольно и выкрашенный известью в белый цвет. Видно, что недавно сделан ремонт. Все сияет белизной свежей побелки и голубизной масляной краски.

В отеле четырехместные довольно просторные номера с огромными застеклёнными окнами.

Минус есть. Зашли туда в номер, а в нём гудит всё от комаров.

– А это же малярийные комары? – пискнул Вовка Третьяков.

– А ты думал нам зря кучу прививок сделали и дополнительного врача дали? – Фомин открыл окна, – Давайте мужики выгоним их, а то ночью спать не дадут. Берите полотенца и машите, чтобы они в окно вылетали.

Казалось, что выгнали. А ночь показала, что показалось, что казалось.

Событие шестьдесят второе

Не считайте меня высокомерным, ведь то, что я говорю – правда. Я европейский чемпион. Значит, я не такой, как все. Я – особенный.

Жозе Моуринью

Аполлонов, Савин, Романов и примкнувший к ним Валентин Гранаткин – председатель Спорткомитета Московской области, инструктор отдела пропаганды ЦК КПСС и до кучи – вице-президент ФИФА, не забыли, как Молодёжка в начале 1949 года обыграла сборную СССР. И не забыли, что им говорил тогда Фомин. Однако не всё очевидно. Сборная сыграла шесть матчей на отборочном турнире и просто вынесла конкурентов, в том числе два раза разгромив Олимпийских чемпионов – шведов. Принять решение о замене проверенных игроков сборной на пацанов? Да не смешно даже. Провели перед отъездом контрольный матч. И Молодёжка опять обыграла сборную. Правда, в ней не было двух ключевых игроков – Фомина и Виктора Шалимова – центрального защитника. И выигрыш был не очевиден, так как сыграли три – два. Боялись большие Спортивные начальники принять неправильное решение. А ну как восемнадцатилетние – девятнадцатилетние пацаны запаникуют, играя против грандов мирового футбола?! С кого тогда спросят за поражение? А для СССР любое место кроме первого – это уже поражение.

Приняли футбольные боссы половинчатое решение. Можно брать с собой двадцать два игрока. При двух вратарях. Замен делать нельзя. Вот две команды и привезли. Сборную СССР привезли и десять человек Молодёжки, считая Фомина и Вовку Третьякова: Володька Косарев, Александр Терешков, Виктор Шалимов, Витька Васин, Володька Шабров, Валька Жемчугов и Анатолий Ильин, вторым вратарём взяли Льва Яшина.

Сборная СССР прибыла в Сан-Паулу первой и двадцать первого июня вышла на разминку на стадионе «Пакаэмбу». Вовка хотел было по привычке кусок газона себе сбоку где-нибудь отрезать, но по зрелым размышлениям передумал. Настолько разный климат, что надеяться на то, что бразильская трава вырастет в Москве, мог только законченный оптимист. А поле было великолепным. Газон весь зелёный и нет проплешин даже во вратарской. Ходили мужики и газонокосилками косили, и ещё всё поле в шлангах, тоже ходят товарищи и поливают. Играть и тренироваться на поле русским не дали. Вон, рядом поле у пансионата какого-то, там тренируйтесь. Ну хоть вдоль поля пробежаться дали. Фомин его шагами замерил. Если не ошибся, то у поля максимальные размеры из разрешённых для официальных матчей. При такой жаре и влажности играть на огромном поле будет не просто, придётся побегать. Утешало, что шведам не легче придётся, у них и поля гораздо меньше в стране, и играть по такой жаре они тем более не привыкли. Плюсиком можно считать, что две недели перед отплытием сборная СССР тренировалась в Гаграх, а там тоже климат сырой. Жары особой не было – май всё же, но всё лучше акклиматизировались, чем шведы. А по совету Фомина на теплоходе им ещё и на шесть часов режим сдвинули, а то ведь играть в Бразилии по внутренним и московским часам ночью придётся. Так себе плюс.

Вовка не удержался и по травке газона всё же прошёлся. Разулся предварительно под строгим взглядом здорового негра, главного у поливальщиков. Лепота. Какая всё же классная трава. Умеют люди. Как далеко картофельным полям большинства стадионов в СССР до такого чуда. И в Индии, наверное, такие поля не зря они босиком играют. Индия на этот чемпионат, как и в Реальной истории, ехать отказалась и причина именно в том, что им запретили играть босиком. Ну правильно, что запретили. Они на скользкий газон выйдут с острыми прямоугольными шипами, а там индусы с босыми ногами. В матче всякое случается, наступить такой бутсой на ногу ничем не защищённую… Что от той ноги останется?

Итальянцев поселили в соседнем таком же домике – пансионате. Приехали они на день позже и тренировались на том же поле, что и сборная СССР на час позже. Вовка вместо отдыха послеобеденного пошёл, не поленился, посмотрел на соперников. Шестеро оказались знакомыми – футболисты из Милано и Лацио. Плохо, что с ними будут играть не пацаны из Молодёжки у них уже точно пиетета нет перед действующими чемпионами Мира. Они их бивали. Русские этрусских всегда бивали…

Глава 22

Событие шестьдесят третье

«Пенальти – это смертный приговор, при котором палач может стать жертвой».

Франческо Тотти

– Фомин, сможешь сам пробить? – Якушин чуть не на поле выбежал. Руками махал, внимание Вовкино к себе привлекая.

А Вовка не знал. Досталось ему крепко. В штрафной полузащитник сборной Италии, знакомый нашим по игре с Ромой в Италии, Эджисто Пандольфини умышленно срубил Фомина, прыгнув прямыми ногами ему в голень левой ноги. Вовка подрубленным деревом рухнул в пяти метрах от ворот, а мяч, который он почти завёл в ворота, ударился в правую штангу, точнее чиркнул по ней и ушёл за лицевую. Боковой судья поднял флажок, так как последним мяча всё же итальянец коснулся, но подоспевший главный судья матча – швейцарец Жан Луц подбежал и, указав на одиннадцатиметровую отметку, заливисто просвистел. Боль в левой ноге была адская, слёзы из глаз брызнули, сопли из носа и слюни из орущего рта. Вовка катался по траве и рычал. Как бы не перелом. Его обступили свои игроки не давая приблизиться итальянцам. Этот самый Пандольфини хотел поднять Вовку, типа, чего ты из себя подранка изображаешь. Вставай и играй дальше. Но его Бесков с Бобровым оттеснили от Фомина, а потом и остальные футболисты сборной СССР подбежали.

Пока Вовка катался по траве, швейцарский судья, выцепил, из стоящих рядом кучкой итальянцев, виновника происшествия, и удалил его. Красных карточек пока нет, просто показал рукой на скамейку, где тренер итальянской сборной с врачом и помощником сидели. Сейчас-то не сидели, а прыгали между ней и полем, руками размахивая. Наверное, протесты выражали. Но Жан Луц в их сторону даже не смотрел. Он подбежал к Гринину, носившему капитанскую повязку, и стал на английском ему говорить, что встреча заканчивается. Время уже вышло. Нужно срочно бить назначенный им пенальти. Цигель! Цигель!

С английским у Гринина был швах. Но понять судью не сложно. На часы показывает, на табло показывает. На мяч тыкает пальцем и на одиннадцатиметровую отметку. И последний англофоб поймёт.

Пока всё это дело делалось, и сказка сказывалась, Фомин почти пришёл в себя. Якушин перед отплытием команды назначил Вовку… Нет, не любимой женой. Назначил штатным пенальтистом. В СССР же теперь после каждого матча, чем бы он ни закончился, команды ещё пробивают пенальти по пять штук или до победы. В результате тренировок и этих соревнований лучший результат вышел у Вовки. Его и приговорили к обязанности бить пенальти, если это потребуется, на чемпионате Мира. Запасным был Бесков. Третьим Бобров. Бесков сегодня уже тоже катался по траве, минут пятнадцать назад и матч доигрывал прихрамывая, а Севу срубили в самом начале второго тайма, и он даже пять минут за пределами поля провёл, ему бинтовали ноги, итальянец – защитник до крови разодрал ему кожу на бедре, выпрыгивая при подаче углового. Мелкий гад, да прыгучий. Так что, если Фомин бить не может, то придётся Гринину самому бить. Он четвёртый на очереди.

– Я пробью, – Вовка сделал несколько шагов к Хитрому Михею. – Пробью, Михаил Иосифович. Ничего страшного в щиток попал. Просто болевой шок. Уже прошло.

– Смотри, Артист! Может Гринин?! – Вовка обернулсяна капитана сборной. С этой дубль W Алексей из правого нападающего в ЦДКА превратился во второго после Фомина правого нападающего. Но сыгранности нет, и Гринин по привычке вечно пёр вперёд, поддавливая Вовку к самым воротам. Если бы Вовку спросили, то лучше бы им тогда местами поменяться, только спорить с Якушиным бесполезно. Мешались всю игру друг другу.

– Я пробью. – Фомин, чуть подволакивая левую ногу, побежал к одиннадцатиметровой отметке. Гринин бил пенальти всегда низом. И предсказуемо так разбегался. Да, удар очень хорош. Пушечный. Но если вратарь угадывал направление, то шанс был забить не высок. А Буффон – очень опытный вратарь.

А сейчас нельзя не забить. Счёт пока три – два в пользу итальянцев. Не забьют сейчас пенальти и поражение. При том, что шведы сильнее итальянцев, может сложиться ситуация даже при следующих победах, что сборная СССР просто не выйдет в финальную четвёрку. Там смотрят на разницу забитых и пропущенных.

Вовка предчувствовал, что матч выйдет не простым. Он предложил играть молодёжным составом именно этот матч. Пацаны с манерой игры итальянцев знакомы, они их били три раза подряд и никакого заламывание рук и закатывания глаз при словосочетании «Действующие чемпионы Мира» не производили. Это было в далёком 1938 году. Из той сборной, наверное, и нет сейчас у Италии никого. Двенадцать лет – это дофига. Другие люди играют, и их можно бить – не боги. Просто горшечники.

Якушин поставил тот же состав, что был в последних играх отборочного тура. В основном Динамо московское, плюсом Гридин и Бобров – теперь и ВВС, и Игорь Нетто в полузащите из Спартака. Есть ещё Никита Симонян, но сегодня играет на его месте или точнее на своём месте Вася Карцев.

Сказать, что сборная играла плохо, боялась итальянцев, в обороне отсиживалась, нельзя. Все носились, и большая часть игры проходила на половине сборной Италии. А мяч в ворота не шёл. А вот как только «Скуадра Адзурра» (итал. Squadra Azzurra, букв. «голубая команда»), огрызалась контратакой, так проблема с тем, чтобы быстро оттянулась назад защита и полузащита, увлёкшаяся нападением, возникала. Пара итальянских нападающих пробивались через разряженную защиту и раз за разом добивалась успеха. Стоящий сегодня в воротах Вовка Третьяков явно был не в ударе. Один из трёх мячей мог легко взять. Вместо того, чтобы вперёд выбежать стал отступать к воротам, и угол у нападающего голубых Карапеллезе получился острый хотя, но большая половина ворот открыта. Он этим воспользовался и забил красивый гол в дальний угол ворот.

На перерыв ушли со счётом два – один. А сразу после начала второго тайма именно этот ненужный гол Вовка Длинный и пропустил. Совсем тяжко стало при счёте три – один.

У Вовки тоже игра не шла. Финты не выходили. Слишком много народу перед воротами Буффона. Убираешь одного защитника «русской мельницей», а перед тобой не открытое пространство, а двое следующих голубых вырастает. И «Сухой лист» не получался. Два раза он бил угловой и оба раза мяч впечатывался в дальнюю штангу. Чуть не докручивал. И вроде бы делал всё, как и обычно. То ли волновался, то ли мяч не круглый. В смысле с сильно смещённым центром тяжести. Немцы ещё свой идеально круглый мяч не изобрели. Так, что всё возможно. Тем более, мяч на шнуровке, там вполне какая грыжа может возникнуть.

Свой мяч Вовка всё же забил. Первый на счету Бескова с подачи Карцева, а второй Вовка сольно забил. Он выцарапал его у итальянского защитника после того, как тот отобрал его у Боброва, и пошёл на Вовкину половину. Чистый подкат в мяч и Фомин оказался один на один с Буффоном. Тот сделал всё правильно, бросился рыбкой на круглого, надеясь подмять его под себя. На долю секунду Вовка оказался быстрее Буффон приземлился, обхватив ему ногу, а мяч под этой волосато-косматой рыбиной проскочил и влетел в пустые ворота.

Сейчас Вовка подошёл к мячу и долго демонстративно устраивал его на почти незаметный белый кружок. Швейцарский судья подбежал и прикрикнул на него, но Вовка дёргаться не стал. Ничего не случится, сколько бы времени не прошло, а это последний игровой эпизод. Время уже прилично перевалило за девяносто минут. Возможно, Жан Луц даже позволит итальянцам, если Вовка забьёт, начать с центра поля, но тут же свистнет, заканчивая игру.

Далеко отбегать от круглого Фомин не стал. Нога ныла. Да, чего ныла, она прилично болела и при серьёзном разбеге могла подвести. Хорошо, что это левая. Всё же он правша и бить левой бы не смог. Вовка сделал три семенящих шага, подстраивая правую под удар, и пробил. Буффону прыгнул в правый от себя угол. Ну, тут лотерея. Угадаешь или нет. А Фомин решил в лотереи не играть и пробил прямо по центру, туда, где ещё мгновение назад был голкипер. Мяч с радостью понёсся к воротам и… Врезался в ноги распластавшегося в прыжке Буффона. Отлетел от преграды и прилетел точно в ноги набегающего вслед за ним Вовки. Повторный удар уже по совершенно пустым воротам и свисток. Фух. Три – три. Ну, по крайней мере шанс на выход в финальную четвёрку не потерян. Даже если теперь в отличие от Реальной истории Италия победит Швецию и Парагвай, то у сборной СССР будет шанс попасть в финальную пульку, нужно просто опередить итальянцев по разнице забитых и пропущенных.

Событие шестьдесят четвёртое

– Тебе нравится смотреть хоккей на траве?

– Мне больше нравится смотреть хоккей на диване.

Повезло. В этот же день на стадионе «Эштадиу Бриту» в городе Куритиба Швеция играла с Парагваем. Что там творилось в этом Куритебе неизвестно. Вовка, португальского не знал совсем. Ни слова. Правда теперь выучил, как товарищ по-португальски. Можно сказать камарадо, а можно компаньеро. Так что пришлось искать какую-то англоязычную газету. В ней отчёт о матче появился только через два дня и бы настолько короток, что и не интересно читать. Сначала два гола забили футболисты Швеции. Сундквист забил гол на 17 минуте, потом второй гол на 26 минуте забил Пальмер. Швеция повела два – ноль. На перерыв команды ушли со счётом два – один парагвайцы один гол отквитали. Забил гол Лопес. А во втором тайме другой Лопес – Лопес Фретес на 74 минуте забил последний мяч в этой игре. Итог два – два. Ничья. И она страшно на руку сборной СССР. Теперь Швеция летит в Сан – Паулу на встречу со сборной СССР 29 июня. А Италия летит в Куритибе. Со шведами летит и судейская бригада из Шотландии во главе Джорджем Митчеллом, которая будет обслуживать матч Швеция – СССР. Половина статьи была про эту бригаду судейскую. Ну и про сборную Англию, которая выиграла у Чили два – ноль. Не разгром, но уверенная победа и английская «Таймс» превозносила и судей отлично отработавших и своих игроков, сделавших важный шаг на пути к званию Чемпиона Мира.

Огорчила приписка про матч шведов с парагвайцами. Матч прошёл при практически пустых трибунах. Всего на игру действующих Олимпийских чемпионов пришло семь тысяч человек. Не густо. На стадионе при пустых трибунах играть тяжело. При переполненных сложно, гул зрителей и их внимание давит, а вот при пустых совсем плохо. Руки у футболистов опускаются. Ведь футболисты они как актёры. Им обязательно нужны эмоции, которые на них болельщики проецируют.

Из других новостей газета отмечала, что на Маракане в присутствии восьмидесяти тысяч человек Бразилия одолела Мексику с разгромным счётом четыре – ноль. И в этой же группе Югославия порвала Швейцарию три – ноль.

И ещё один матч в той же Куритибе на следующий день после Швеции играла пара Испания – США и матч закончился три – один. Ожидаемо. И опять всего девять с половиной тысяч зрителей. Не интересно куритибцами смотреть на поражение США.

Гораздо интереснее была следующая статья в газете. Вовка даже не знал, стоит ли её Аполлонову переводить. Точнее показывать. Всё же решился. Постучал в номер, а там та самая «Таймс» лежит на столе у Аркадия Николаевича и тетрадная страничка мелким почерком исписанная. Ну, не один он тут оказывается английским владеет.

– Читали, Аркадий Николаевич? – спросил Вовка лежащего на кровати в номере Аполлонова.

– Война – это, зятёк. Эх. А ведь думали – раздавили Гитлеровскую гадину и теперь заживём счастливо, строить будем, хлеб растить. Детей рожать. А тут американцы не лучше фашистов. Всю Европу на бедную Корею ополчили. Наши-то дипломаты куда смотрели? Вышинский же именно за этим плыл в Нью-Йорк. А тут написано, что он не пошёл на заседание Совбеза, где принимали резолюцию. Зачем тогда плыл? Ничего не понимаю?

Вовка умничать не стал. Хватит странностей, которые вокруг него множатся. Один разговор с младшим Сталиным о недопустимости вылета команды ВВС в Челябинск чего стоит. Ну, да и чёрт с ними с разговорами. Поехали лётчики поездом, спокойно приехали, и без всякой акклиматизации разбили Дзержинец семь – два. Три гола забил оставшийся в живых Зденек Зигмунд. Один – тоже оставшийся в живых младший Тарасов. Бочарников до сих пор с Вовкой не разговаривает – обиделся. А Василий при встрече на стадионе ржёт и прогноз погоды спрашивает. «Предсказывай, давай».

В результате, Динамо чуть не лишилось чемпионского титула. ЦДКА без Боброва сдало. А вот ВВС с добавкой Бочарникова и Боброва всех подряд громило. В итоге всё решила последняя игра сезона именно между ВВС и Динамо (Москва). С огромным трудом, стоившая Чернышёву перелома трёх пальцев, игра закончилась четыре – три в пользу Динамо и Вовка прицепил к пиджаку пятую медаль чемпиона СССР. Рядом появилась и серебряная медаль. Якушин привлёк Вовку к финальным играм первенства СССР по хоккею с мячом – первому после войны, до этого только Кубок проводился. Ну, тут Фомин не сильно помог. Стали вторыми динамовцы, проиграв Дому Офицеров из Свердловска три – один. Там, кстати, точно также проходил турнир, как сейчас чемпионат Мира по футболу. Сначала четыре группы по четыре команды выбирают победителей, и те в финальной пульке разыгрывают места. Проходили игры в феврале под жуткий мороз. До сорока почти опускалась температура. Вовка думал, что сдохнет. Но только палец на левой ноге чуть отморозил. Кожа потом слезла. Бросать нужно с хоккеем. Станет чемпионом мира в этом году и бросит. А нет ещё бы и Олимпиаду выиграть. Блин, это ещё три года придётся в хоккей играть. Ох-хо. Когда тёплые стадионы закрытые построят?!

Событие шестьдесят пятое

Пас-то хороший, да поле кончилось!

Дмитрий Губерниев

– Молодёжку свою хочешь? – Якушин каким-то побитым выглядел. Отделали его видимо в приватной беседе футбольные боги СССРовские. Как мол так – пацаны их с огромным счётом разносили, у них дома, заметь, а эти «заслуженные мастера спорта» еле-еле… Чуть не проиграли! Кто виноват?! Что делать!? Как в Союз побитыми собаками возвращаться?

– Нет, Михаил Иосифович. Даже в мыслях не было. Именно эта сборная два раза разгромила именно этих шведов, и завтра тоже разгромит. Даже не сомневаюсь. А вот с итальянцами да, нужно было ставить пацанов, и по той же самой причине. Они их не боятся, они привыкли их бить. И в этот раз бы запинали под плинтус. Ничего особого «Скуадра Адзурра» не показывала. Блеклая неинтересная игра. Нашим защитникам только втык надо дать, чтобы стояли, где поставили, а не атаковать лезли. Ну, я вам ещё в перерыве все сказал. Дворовый футбол получился. Нужно и со шведами их предупредить. И наоборот, может попытаться шведам дать простор и заманить их на нашу территорию. Хотя, тут вам виднее. Два раза выигрывали с крупным счётом, нужно и третий раз выиграть и именно с крупным. Теперь, надо понимать, всё будет в нашей группе зависеть от того, кто больше голов назабивает. И это должны быть мы.

И назабивали. Проработка начальства сработала, или пришли в себя и акклиматизировалось мужики, привыкли к новому часовому поясу, но только со шведами играла совсем другая команда, плюс замена Карцева на Жемчугова. Вовка с ним в паре три гола вконопатил в ворота Олимпийцев. И по одному Бесков, Гринин и Бобров. Итог шесть – один. И опять почти полной стадион. То ли на сборную СССР идут люди, то ли Сан-Паулу и в самом деле футбольный город. Ну, и не надо забывать, что из десяти миллионов жителей всегда сорок тысяч найдётся любителей футбола. Опять же, всем известно, что Швеция – действующий олимпийский чемпион и по газетам – фаворит в их группе. То-то удивление было на трибунах, когда русские их как котят возили. Под конец матча весь стадион болел за камрадов.

Этот матч опять снимали для кино, прилетевшие с несколькими пересадками киношники. На первый матч опоздали. Самолёт где-то там в Канаде застрял из-за погодных условий.

Итальянцы ожидаемо побили Парагвайцев. Но счёт пожиже, всего два – ноль. Игра проходила опять в Куритибе. И на следующий день после игры туда отошёл теплоход «Победа». Плыть сутки. И опять то же самое Куритиба не на берегу океана, а в сотне километров от него в горах в джунглях. Странно почему португальцы – мореходная нация основывали города в Бразилии не на берегу? Нужно будет у кого-нибудь поинтересоваться.

Глава 23

Событие шестьдесят шестое

Жизнь за границей – это привилегия для одних и проклятие для других. То же самое и жизнь в родной стране.

Алишер Файзуллаев (Алишер Файз)

Парагвай, Уругвай и прочие Гондурасы вместе с Бразилией сейчас играют в футбол, который устарел до того, как родился. Они себя считают непревзойдёнными мастерами мяча. И это правда. Все Стрельцовы, все Бобровы, даже все Пеле и Гарринчи. Они каждый сам по себе – гений футбольный. Обведут любого и пробьют именно с такой силой и в том направлении, чтобы гарантированно мяч забить. Они живут футболом. Пацан в деревне или в городских трущобах сначала начинает играть в футбол. А потом учится ходить.

«Альбирроха», что значит красно-белые, типичные представители таких фанатиков футбола. Форма сборной Парагвая полосатая. Бело-красные вертикальные полоски на футболках и горизонтальные, но тоже красно-белые на гетрах. Руководит этой командой Мануэль Флейтас Солич. Никто его так не называет. Если в СССР почти у всех игроков, да и тренеров есть прозвище, то есть и имена. Все знают Хитрого Михея, но знают и Якушина Михаила Иосифовича. В Южной Америке по имени и фамилии тренера, а тем более игрока, знают только родственники. У всех остальных сочетание звуков Мануэль Солич никаких ассоциаций не вызовет. А вот если произнесут слова «Эль Брухо» (Волшебник), то это же совсем другое дело – это и есть тренер «Альбирроха» – национальной сборной Парагвая по футболу.

Парагвай, как и Уругвай, да, впрочем, как и все команды с Южной Америке кроме Мексики попал в финальную часть чемпионата Мира по футболу без борьбы. Была создана группа – седьмая, в которую вошли Парагвай, Уругвая, Эквадор и Перу. Выходят в финал два победителя. Но две последних страны снялись. И Парагвай с Уругваем попали, не сыграв ни одного матча в Бразилию. Боливия с Чили «пробились» в финальную часть из-за демарша Аргентины.

Это не говорит, что команды слабые, это говорит о том, что чемпионат сам по себе плохо подготовлен и слаб.

– Аркадий Николаевич! – Вовка после матча с альбиррохами этими подскочил к Аполлонову и дёрнул его за локоть, отзывая в сторону. Председатель Спорткомитета разговаривал или точнее поздравлял Якушина и Чернышёва с замечательной победой.

– Молодец, зятёк, второй и третий голы просто красавцы! Ты видел, как стадион бесновался? Молодец! Выиграете чемпионат и всем, кто голы забил, постараюсь «Победы» выбить. – Обнял Вовку радостный генерал. Понятно его было, только что объявили по стадиону, по громкоговорителю, что идущий параллельно матч в Сан-Паулу тоже закончился, и там Швеция победила Италию три – два. Получается, что набравшая пять очков сборная СССР, выходит из группы, став победителем и попадает в финальную пульку. Половина дела сделана.

– Аркадий Николаевич, мне тут мысль интересная пришла, – Вовка махнул рукой в сторону раздевалки откуда сейчас вышел. – Можете вы зайти в раздевалку сборной Парагвая и пригласить пятерых футболистов переехать в СССР и играть в футбол за Динамо (Московская область). А ещё принять гражданство СССР.

– Зачем тебе эти грузины? – отстранился от Фомина Аполлонов.

А на самом деле? Зачем? Ну, допустим играли они (чисто индивидуально) не хуже его пацанов, а проиграли из-за того, что именно этим и занимались все девяносто минут – они играли с мячом. Нужно обязательно завладеть мячом, отобрав его у соперника, и обводя неумех противников вести его к воротам. И когда красно-бело-полосатые столкнулись с игрой Молодёжки с её длинным пасом, точным пасам и контролем зон, а не беганием по полю, у них игра развалилась, четыре мяча пропустили и только один закатили Яшину, да и то в самом начале, пока пацаны привыкали к такому напору парагвайцев. А освоились и попёрло. Девяносто минут почти играли без мяча подопечные «Эль Брухо» (Волшебника). Однако индивидуальное мастерство и неутомимость парагвайцев Фомин оценил. И вспомнил Харламова. Тоже ведь можно испанцем назвать.

– Парагвай самая бедная страна в мире. По крайней мере одна из самых бедных. Думаю, эти пятеро, когда вы им озвучите зарплаты наших игроков, с удовольствием поедут в СССР и потом будут писать родственникам письма, как им хорошо живётся в нашей стране. Те будут делиться новостями с соседями. Потом можно снять небольшой документальный фильм про них, через год примерно и там показать, как они устроились. Уверен, фильм в Парагвае с удовольствием покажут и его посмотрит каждый Парагваец по нескольку раз. И все будут завидовать этим пятерым и мечтать перебраться из своей нищеты в нашу страну. И СССР будет для парагвайцев не неизвестная страшная страна – враг. А друг и мечта.

– Ого! Ну, наговорил! Ничего не мешает поговорить. В СССР полно иностранцев перебирается. Да, те же десятки тысяч испанцев после их гражданской войны. Курды. Ну, хорошо, я попробую поговорить. К счастью, нам переводчика выделили, который и португальский, и испанский знает. Называй фамилии.

– Анхель Антонио Берни Гомес нападающий. Хериберто Эррера Удризар – защитник. Рубен Эваристо Фернандес Реал – нападающий. Атилио Лопес – нападающий. Лопес Фретес – полузащитник. – Вовка протянул Аркадию Николаевичу программку встречи, на которой подчеркнул ногтем фамилии понравившихся ему игрой парагвайцев.

– Хорошо поговорю с этими грузинами.

Вовка понимающе улыбнулся. На самом деле парагвайцы, если с народностями СССР сравнивать, то на кавказцев похожи. Чернявые все, с усиками. И что-то в физиономии такое. Среди сборной Парагвая негров не было. Возможно, там, и в самом Парагвае, их не много. Это внутренняя страна, не имеющая выхода к морю, и там нет кофейных и сахарных или хлопковых плантаций. Не завозили туда негров. Так что немного испанской крови, а в основном местные индейцы. Разводят коров, и сажают чего-то на огородах. Так и живут. Страна маленькая совсем и по площади, и по количеству жителей. Насколько Фомин сумел узнать в библиотеке перед выездом, населения там миллиона три.

– А у нас там есть посольство?

– Не знаю? – Аполлонов почесал стриженный затылок.

– Тогда скажите, чтобы, если согласятся, в Рио к нам подошли.

– Не отстанешь же?! Ладно, пойду, пообщаюсь.

Событие шестьдесят седьмое

«Спорт делает спортсмена больным, а болельщика – сумасшедшим».

Константин Семёнович Мелихан

Если четыре команды играют в финальной пульке каждая с каждой, то получается шесть матчей. Фомин, когда самодельную шахматку рисовал, то думал, что бразильцы специально растянули чемпионат на столько времени, чтобы все основные матчи провести на Маракане. Это напрашивается. Максимальное число билетов можно продать на стадионе с вместительность двести тысяч человек. Ошибся. Хотя в газетах, когда объясняли странный финал, выбранный бразильцами при проведении этого чемпионата, говорилось, что сделано это было именно, чтобы продлить его, и чтобы получилось как можно больше матчей. Стремились, мол, заработать. Тогда финал не очень вписывался в эту концепцию. Оказалось, что три матча из шести финалисты будут играть всё в том же Сан-Паулу с его небольшим в целом сорокатысячным стадионом. Понятно, что оставшиеся три матча – это игры Бразилии с тремя соперниками. Уж они-то все проводятся на Маракане.

Девятого июля Уругвай будет встречаться с Испанией в Сан-Паулу, а сборная Бразилии будет на Маракане принимать русских. После этого матча сборная СССР отбывает в Сан-Паулу и там 13 встречается с Уругваем и 16 июля с Испанией, и именно в этот день пройдёт валидольная встреча Бразилия – Уругвай.

Главный футбольный приз золотую Нику игроки сборной СССР ещё не видели. Кубок стоял в Рио-де-Жанейро, в фойе на входе в Маракану. Чемпионы Мира итальянцы передали его организаторам турнира бразильцам. Там (это Вовка тоже из газет английских вычитал в Ленинке) интересная история случилась. Немецкие фашисты по команде Гитлера всеми силами пытались выкрасть (прибрать к рукам) главный трофей Золотую Богиню Нику у триумфаторов чемпионата мира 1938 года итальянцев. Но хитрющий итальянский функционер Отторино Барасси, спрятав кубок в старом сапоге, обезопасил его от рук фашистов. На конгрессе ФИФА в 1946-ом году Ника в целости и сохранности была доставлена организаторам. Немцы подали заявку первыми, ещё в 1936 году, и возможно не случись войны и четвёртый чемпионат Мира состоялся бы в Германии, но из-за войны он был отменён. Не достался фашистам ни чемпионат, ни кубок.

Пока команда и боссы футбольные плыли из Куритибы в Рио-де-Жанейро по радио узнали подробности матча югославов с бразильцами. Челенков отлично знал, что в финальную группу попадет не Югославия, а Бразилия, но, когда после двух первых туров они из Сан-Паулу отправлялись на юг в Куритибу, это было далеко не очевидно. Хозяева чемпионата начали с победы над Мексикой 4:0, а затем неожиданно оступились в матче со средненькой или даже слабой командой Швейцарии, скатав вничью 2:2. А в это время Югославия выиграла оба своих мачта и подходила к финальному туру в статусе лидера. Братушкам, вызвавшим такое неудовольствие Сталина, достаточно было просто не проиграть, так как по разнице забитых и пропущенных они лидировали. Фомин гадал, как там было на самом деле, почему тогда Югославия проиграет? Или тем своим отсутствующим в Реале турне Молодёжки в Югославию они изменили ситуацию и Историю, получив по соплям от пацанов, братушки собрались, сделали выводы, и теперь играют в другой футбол?

Потом всё же югославы проиграли бразильцам. Но известен был только результат: два – ноль. И вот теперь появились подробности. Оказалось, что всё могло сложиться совсем по-другому, и Бразилия могла и не попасть в финальную четвёрку. 6-кратный чемпион Югославии, лидер и капитан команды Райко Митич разбил голову о торчащую из стены недостроенной «Мараканы» арматуру и из-за этого не участвовал в важнейшей игре. За бразильцев сыграли стены их недостроенного стадиона. Правду говорят, что в домашних матчах стены помогают.

Порадовало и сообщение о грандиозном скандале в Великобритании. Пальчики оближешь, снова макнёшь в варенье и опять оближешь. Целый фильм можно на эту тему снять. В первой группе назрела и лопнула сенсация. Команда Соединённых Штатов Америки, собранная, в общем и целом, из любителей, в поединке 2-ого тура всухую одолела Англию. Счёт небольшой ноль – один. Только этот нолик имеет значение для случившегося после. Англичане как могли оскорбляли соперника перед игрой. «В футбол не умеют играть только эскимосы и североамериканцы» – провокационная фраза, появившаяся в английских газетах 28 июня 1950 года. А потом телеграфы передали счёт из Южной Америки на Туманный Альбион. Далеко ведь. Помехи возможны. До конца, не веря в итоговый результат, некоторые английские телеграфисты пририсовали к нолику в графе голов сборной Англии единичку, тем самым британский народ узнал о грандиозной победе своих великих футболистов с невообразимым счётом 10:1. А потом ушат холодненькой. А следом и поражение от сборной Испании. Собрали великие бриты баулы, купили сувениры и по банке кофе и полетели домой. Интересно было бы посмотреть на встречу проигравших эскимосам родоначальников. Петарды там, красная ковровая дорожка. Дивчули сиськи показывающие… Не было. Ну, не должно быть.

Вся сборная СССР нервничала и переживала, готовясь к матчу с хозяевами. Если честно, то ничего подобного никто не ждал. Бразильские болельщики – это нечто. По улицам ходили толпы фанатов со знамёнами и орали. Как это должно сказаться на непривыкших к такому наших футболистов? Вся Бразилия верила в победу своих виртуозов мяча. А если ещё учесть тот факт, что из-за громких фанатов Бразилии игроки сборной СССР практически не спали несколько ночей и практически не тренировались, то сомнений по поводу победителя просто не оставалось.

Событие шестьдесят восьмое

Чем отличается футбольный болельщик от фаната?

Болельщик болеет за своих, а фанат – против чужих.

Евгений Полищук

Вышли на поле. Да… Не смог Фомин страх функционеров и Якушина с Чернышёвым победить. Пацанов, которые могли бы справиться с бразильцами на игру не пустили. Ну, не могли Аполлонов, Романов, Савин и Гранаткин отправить на самую важную игру восемнадцати – девятнадцатилетних ребят. Хотели. Предлагали побольше выпустить…

– Это почти ничего не изменит, – Фомин махнул рукой, потом головой, потом рукой, потом… в душе.

– Почти?! – уцепился за слово Савин.

– Нет сыгранности. Наверное, в конце матча лучшая физическая подготовка скажется. Они (бразильцы) закислятся. Будут ползать, и тогда четыре человека свежих… м… ну, более свежих, смогут переломить ход матча.

– Вот! – Аполлонов тоже рукой махнул. Он-то не очками, головой рисковал. Снимет Сталин к чёрту и отправит колхозом в Туркмении руководить. Обещал же победу. Остальным тоже перепадёт на орехи. Динамо расформируют. Якушина в тот же Ашхабад отправят.

– Так что решили? – Хитрый Михей переводил взгляд с Фомина на Аполлонова.

– Четверо из Молодёжки, – Аркадий Николаевич показал Вовке кулак, – Втравил ты меня, зятёк. Сидели бы дома, ездили на товарищеские встречи, громили всех. Красота. А теперь чего? Попробуйте не выиграть!

В результате Жемчугов вышел, Виктор Шалимов, Шабров и Вовка. А ну ещё Вовка Третьяков, но его уже основным вратарём и считали. Хомича даже не взяли в Бразилию. Если Игоря Нетто добавить, что тоже вышел в полузащите, то всё же больше половины команды – пацаны желторотые.

Бразильцы по жребию получили вводить мяч, а капитан команды Гринин выбрал теневую сторону.

Чтобы не навалить с ходу в штаны Фомин не перед вторым таймом, а перед первым провёл с командой аутотренинг. Хуже точно не будет. Вышли на поле с цветочками в раках и ошалели все. Чёрт его знает, есть ли свободные места на трибунах, но смотрится это ужасно. Двести тысяч болельщиков – это в три раза больше, чем на стадионе Динамо в Петровском парке. И эти двести тысяч не сидят молча, а орут. От трибун к центру поля идёт звуковая волна, которую почти нельзя вынести. Хочется закрыть уши и убежать опять под трибуны.

– Не куксись, Артист! Чего рот раскрыл? Ворона залетит! – Алексей Гринин ткнул кулаком Фомина в грудь.

Для Вовкиных габаритов капитан ЦДКА и сборной мелковат. Чуть выше метра семидесяти. Фомин на голову выше. Но такой не юношеского телосложения. Широк и в плечах и вообще в кости. Они с Грининым оба нападающие с правого фланга и две последние игры капитан сборной, если честно, Вовке играть мешал. Он его выдавливал к самым воротам. Всю работу на правом фланге на себя зациклив. Но в то же время жадным индивидуалистом Алексея не назовёшь. Он всегда, если был человек ближе к воротам или удачнее расположенный, отдавал пас. Сегодня Вовка убедил Хитрого Михея поступить наоборот. Выдвинуть Гринина на острие атаки правого фланга, а Фомина поставить за ним, вторым номером. Еще дальше располагался опытнейший тридцатидвухлетний полузащитник Динамо Всеволод Блинков. Если искать в стране более сильный правый фланг, то ничего не получится.

Вовка от тычка капитана не то, чтобы успокоился. Мандраж чувствовался. Улыбка с лица дебильная не сползала, но колени трястись перестали. Вспомнил, как в раздевалке перед матчем с итальянцами Алексей рассказывал, как на него охотился весной Василий Сталин. Отловили Алексея, когда он к своему дому подходил. Завернули руки, не сильно чтобы грубо, но решительно, сунули в машину с тентом в кузов и повезли куда-то. Долго ехали. Гринин сначала перемохал, но потом с удивлением обнаружил на погонах «задержавших» его товарищей крылышки. Так и оказалось, лётчики привезли его на недостроенную чуть дачу Василия Сталина на озере Круглое в Солнечногорске. Там часть здания уже построена, а на пристроях всяких работы ведутся. Двухэтажное здание, из силикатного кирпича сложенное. Завели его лётчики в комнату на втором этаже дали бумагу и сказали, что выйдет отсюда Гринин после того, как напишет заявление о переходе в команду ВВС. В комнате холодильник – необычная вещь для этого времени и кровать солдатская. В холодильнике бутылка пива и пару вобл. А ещё в полотенце хлеб на верхней полке. Алексей сначала улёгся на койку и решил голодовку объявить. Но характер не тот, он стал думать о побеге. Глянул в окно. Этаж хоть и второй, но метров как бы не семь лететь. Ноги точно переломаешь. Достал тогда армеец бутылку пива и выпил. Тут за окнами шум какой-то организовался. Гринин глянул. А там прямо под его окном остановился тот тентованный грузовик, на котором его сюда привезли. Недолго думая, Алексей распахнул окно и прыгнул на тент. Повезло, ничего не сломал. О брезент только чуть руку оцарапал. Спрыгнул капитан ЦДКА на землю и рванул в первую попавшуюся сторону. Вышел на озеро и у рыбака узнал, где он. Оказалось, прилично от Москвы. Ну, делать нечего. Побежал трусцой. К ночи был дома. Больше его Василий не трогал. Ну, или пока не трогает.

Бразильцы ввели мяч неудачно. Албино Фриаса послал мяч на половину поля русских, но чуть сильно, и получилось, что дёрнувшийся вперёд Сева Блинков добрался до него первым и сразу передал Фомину. Вовка спокойно обработал мячик и глянул вперёд, оценивая возможности.

Глава 24

Событие шестьдесят девятое

«Однажды я плакал, потому что у меня не было обуви для игры в футбол, но однажды я встретил человека, у которого не было ног».

Зинедин Зидан

К Фомину бежал со стороны Блинкова один из защитников в белой футболке с синим воротничком апаш. Вовка знал, что свою жёлто-зелёную форму бразильцы ещё не придумали. Именно поражение на этом чемпионате заставит их сбросить с себя белую форму, сжечь её и надеть жёлтую. А вообще, интересно почему такой ажиотаж с этими бразильцами? Нет, Челенков отлично знал, что в будущем бразильцы станут пятикратными чемпионами мира. Но это знания из будущего. Сейчас всё не так. Сейчас проводят всего четвёртый чемпионат мира и первым чемпионом стал Уругвай, потом два титула у Италии, и в Реальной истории второй чемпионский титул возьмут заслуженно уругвайцы. А те самые пацаны из Парагвая, которых Аполлонов уговорил-таки перебраться в СССР, и даже договорился, что они вместе с командой поплывут на «Победе», обыграют в следующем году (или через год) бразильцев на кубке Южной Америки. Так что десять там или пятнадцать самоубийств прямо на стадионе «Маракана» после матча с Уругваем в Реале – это явно необоснованные пока амбиции.

Бразилец был ещё далеко и его пока опасаться не стоит. Впереди метрах в десяти бы Гринин, но его опекал плотно защитник, и отправлять ему круглого в борьбу было не лучшей идеей. Бесков по центру только набегал, но прямо наступая ему на пятки нёсся стоппер. Тоже не вариант. Ещё дальше, по левой кромке почти, продвигался к воротам Жемчугов, но и вокруг Вальки вертелось аж двое защитников. Некому отдавать. Пришлось в очередной раз Вовке из себя Гарринчу изображать. До Гринина добраться хотя бы. А совсем бы замечательно было, чтобы капитан в это время двинулся в сторону ворот. И Алексей мысли Артиста уловил, потрусил к воротам. У защитника его опекавшего дилемма нарисовалась. У Бразилии просто не могло ещё существовать зонной защиты, этот конкретный белый был закреплён за красной десяткой. Нужно его опекать и, выходит, нужно двинуться за ним в сторону ворот, но навстречу ему бежал игрок с мячом и рядом не было ни одного белого. Левый защитник вдолбленную мантру об опеке из головы выбросить не смог, потрусил не к Вовке, а за Грининым. При этом дилемма его отвлекла, и капитан русских успел прилично убежать. Опомнившись и решившись, ускорился защитник, рванул за Грининым.

Вовка порадовался. Ещё десять, а то и пятнадцать метров пустого пространства. Спиной он ощущал, что бразилец, его опекающий, топочет позади. А чего, можно и отпустить чуть мяч, пустое пространство позволяло, а опередить его при великанском росте и стартовом рывке солидном ни один бразилец не сможет. Догнав круглого, Фомин снова крутанул головой, оценивая обстановку. Ничего не изменилось. Разве что все десять белых товарищей с синими воротничками сместились на десять метров ближе к своим воротам. До ворот оставалось пятнадцать метров, и Гринин уже был в площади ворот, в паре метров от правой штанги. Туда же почти добежал Бесков со своим опекуном. Но Костя несся как паровоз, и бразильский стоппер подотстал. Ему, дак ему. Вовка махнул рукой Гринину в надежде, что тот поймёт правильно, и навесил ему на голову. И Алексей понял правильно, словно нарабатывали эту комбинацию. Он боднул круглого лбом и точно сбросил его в ноги Бескову. Удар и сетка чуть не порвалась от пушечного выстрела нападающего сборной СССР.

Где-то там среди почти четырёхсот тысяч глаз, карих в основном, было два зелёных, которые за Вовкой наблюдали. Ещё бы знать где? Знак подать, что не подведём.

– Молоток, Артист! – мимо пронёсся Бесков.

– Точно! Отличный пас! – хлопнул по спине капитан, – Чего ворон ловишь? Думаешь без нас не начнут?

Все бежали на свою половину красные, да и белые всем кагалом ломанулись. Впереди с мячом в руках несся к центральному кругу маленький негритёнок. Спешил быстрее ввести круглого в игру. Нужно срочно отыграться. И всё это под оглушительное молчание стадиона. Словно вдохнули почти двести тысяч человек, когда Вовка навесил мяч на черепушку Гринина, и так и не могут выдохнуть. Решают, то ли заорать на своих, то ли засвистеть. А чего, момент прошел.

Будущие многократные чемпионы мира быстро разыграли мяч и всей командой понеслись к воротам соперника, только у центрального круга стоппер остался и рядом с Грининым его опекун крутился.

Далеко продвинуться белые не успели, негритёнок этот – Балтазар, девятый номер, чуть далеко отпустил мяч, и Виктор Шалимов легко у него отобрал круглого и катнул Вовке Третьякову, вводя его в игру.

Бабах и преодолев половину поля мяч оказался возле Бескова. Не получилось на этот раз. Защитник пусть немного грубовато, выставив вперёд шипы в подкате у Кости круглого выбил. Набежавший от Гринина опекун не менее пушечным ударов снова его на сторону красной машины отправил.

И игра остановилась. Не в том смысле, что никто ничего не делал, стояли и бамбук курили. Нет, все носились, пинали, рубились, хватались за футболки и снова носились. А мяч облюбовал центр поля и никуда не спешил, пролетит десять метров вправо, и вернётся, унесётся налево и опять уже около центра. А закончилось это плачевно. В очередной раз отправленный Шалимовым мяч подлетел по центру поля к Бескову, и тот его решил вести к воротам, хотя Вовка и махал ему рукой. Да, Гринин был прикрыт, а Фомин скорее справа, чем впереди, но перед ним было чуть не двадцать метров свободного пространства. Может не увидел его будущий тренер Челенкова? И поплатился. Всё тот же бразильский стоппер опять решил подкатом выбить мяч и угодил шипами по голени Бескову. Сто процентов умышленно. И как назло, рядом судьи не оказалось. Игру даже не остановили, бразильцы подхватили мяч и понеслись всей толпой к воротам Третьякова. А Константин остался на газоне. Фомин засвистел, замахал руками, но судья уже мчался на половину сборной СССР, стараясь от мяча сильно не отставать. Вовка дернулся к воротам, потом оглянулся к Бескову и побежал к нему. И в это время стадион взревел. Ну, не ходи к семи гадалкам – бразильцы гол забили.

Событие семидесятое

«Когда люди добиваются успеха, это происходит благодаря тяжелой работе. Удача не имеет ничего общего с успехом».

Diego Maradona

Забил его, как объявили по стадиону, некий Адемир. Это ещё один «грузин» (как их Аполлонов обозвал) – центральный нападающий. Челенков его вспомнил. Нет, не был знаком, естественно. Просто этот грузин с выдающейся челюстью и прозвищем «Челюсть» в Реальной истории станет лучшим бомбардиром этого чемпионата Мира. Кажется, с восьмью голами. Сейчас ФИФА идею Савина и Гранаткина поддержала и «Золотой мяч» впервые будет присуждён в этом году. Лучшему игроку текущего чемпионата вручат. Ну, Вовка в принципе с Адемиром может поспорить. Пока у них голов одинаково. Французским журналом France Football и Советской газетой «Известия» вручаться будет совместно и при участии представителя ФИФА, так что награда будет весомая. С французами ездил договариваться Савин Сергей Александрович и легко их к этому подвиг. Те предложили переговорить с англичанами ещё, для увеличения престижа, но Вовка это предвидя прочёл Савину Фултоновскую речь Черчилля.

– Зачем нам злейших врагов иметь в соучредителях. Тем более, они в футбол играть не умеют, – Вице-президент ФИФА головой покачал, но согласился, что англичане враги теперь.

– А ведь недавно вместе воевали…

– Ну да, это их голубая мечта, чтобы мы за них с немцами воевали.

У Бескова с ногой была проблема. Перелом не перелом, но нога опухала прямо на глазах, и Костя на неё наступить не мог. Фомин его поднять попробовал, но центрфорвард динамовский заорал благим матом. Пришлось опустить на поле и кричать, привлекая внимание судьи и нашего врача.

Главным судьей был англичанин Артур Эллис, и вся троица тоже была из Англии. Вовка попытался рассказать, как всё произошло, благо он английским владел очень прилично, но «враг» повёл себя, как врагам и положено, вызвал бокового, пошептался с ним и дал нашим унести Бескова с поля. Всё!!! Даже замечание бразильскому защитнику не высказал. Понятно, что сейчас ни жёлтых, ни красных карточек нет, а боковой судья сказал, что мол обычный игровой момент, но замечание, хотя бы устное, за опасную игру мог бы и объявить, раз оно ничего сейчас не значит. Ну, да футбол – игра настоящих мужчин и истинных джентельменов. А джентельмены умышленно калечить соперника не будут. Как и Чапаеву, Вовке сразу тоже захотелось джентельменом стать и переломать ноги всем бразильцам в «игровых» эпизодах.

Бескова унесли за пределы поля, и Артур Эллис свистнул и указал на центральный круг. Теперь какое-то время придётся играть вдесятером… Фомин ногу разглядел у будущего тренера, пока врачей и судью ждал. Он, конечно, не медик, но за длинную футбольную жизнь насмотрелся травм. Может быть и трещина. Бразилец врезал Бескову сбоку и щиток ногу не защитил. И опухла нога прямо на глазах, так что, может оказаться, что им придётся и до конца матча в меньшинстве играть. А ведь прошло всего десять минут. Ну, теперь с оказанием помощи и разбирательствами пятнадцать. Серьёзная потеря в самом начале игры.

Якушин занимался Бесковым и менять порядки красных пока не стал. В центре нападения зияла огромная дыра. Вводил мяч Гринин и отдал его Фомину. И чего, теперь одному до ворот? Там ведь вообще никого. Вовка отпустил круглого прилично и полетел на полной скорости. Может и стометровку за одиннадцать секунд пробежал. А нет, половина поля – это пятьдесят два метра. Ну, никто не мешал, почему не пробежаться? Защитник, опекавший Гринина, опять видимо был в раздумьях, то ли своего «кумира» ждать то ли на Вовку реагировать. Получилось у него плохо. Ну, не Спиноза. Прозевал рывок, и теперь Фомин уже в десяти метрах от ворот, а защитник ему наперерез только стартанул. По дороге Вовка и головой успел крутануть, никого. Жемчугов тоже опаздывает И Бобров далеко. Повёл дальше к воротам. Зря. Вратарь, которого потом за проигрыш Уругваю сделают врагом нации и будут гнобить тридцать лет оказался хорош, выскочил из ворот и бесстрашно в ноги Фомину бросился. Отобрал чисто. Вовки не коснулся. Тот было хотел умышленно запнуться. Мало ли, вдруг назначат пенальти, но вспомнив рожу нагла, передумал. Не назначит, а врезаться в землю на такой скорости, так себе удовольствие. Вовка на всякий случай перепрыгнул Моасиара Барбозу и влетел в ворота вместо мяча.

На обратном пути рассмотрел очередного негритенка. Ну, нет. Это вполне себе – негр. Здоровенький и не молодой. Вспомнил его интервью в газете, прочитанное уже после перестройки. «Максимальное наказание в Бразилии – 30 лет тюрьмы. Но я платил за то, чего даже не совершал, 50 лет». Это он о пропущенном голе. Почти похожая была ситуация, под очень острым углом набегал уругваец.

И уже через полминуты Вовка понял, что этот незабитый гол принёс команде кучу проблем. Барбоза не стал ждать, когда «красная машина», несущаяся вся к его воротам, развернётся и поедет в обратную сторону. Он разбежался и отправил круглого на половину сборной СССР, отсекая сразу человек шесть. Бразильцы воспользовались дырами в обороне. Очередной негритёнок – атакующий полузащитник Зизиньо подхватил мяч и понёсся к воротам. Виктор Шалимов преградил ему дорогу, но этот мелкий решил нашего Дольфа Лунгрена обыграть чем-то вроде финта Зидана. Коряво получилось. Или это такой план был, но пробегая уже мимо Виктора Зизиньо зацепился за ногу Шалимова и растянулся. Фомин точного места не видел со своего места. Далеко, но по рёву «Мараканы» понял, что будет пенальти. Эх, зря не упал. По крайне мере, не дал бы Барбозе сразу мяч ввести.

Бил Адемир. И забил. Третьяков прыгнул вправо вниз, а главный теперь бомбардир чемпионата забил в правую девятку. Направление Вовка Длинный угадал,а вот высоту нет. Два – один – повели бразильцы.

Третий гол за пару минут до перерыва забил опять Адемир. Третий уже в этом матче – пойди его догони теперь. Игра после второго гола бразильцев выровнялась и можно даже без натяжки сказать, что имея на одного игрока меньше, сборная СССР доминировала. Гораздо чаще мяч гостил на половине белых, но в ворота залетать отказывался. Угловой бил Фомин, но «Сухой лист» не летел. Бил чуть не с двух метров Бобров, но мяч свечкой взлетел, ударился о перекладину и попал Жемчугову в руку. И ещё было пару эпизодов, да тот же Вовка обойдя «русской мельницей» проклятого стоппера бразильцев пробил по воротам, но Барбоза мяч, совершенно фантастический прыжок совершив, забрал. Зря мужика гнобить будут, если он и хуже Третьякова стоит в воротах, то на самую чуть.

А забил Адемир игровой мяч, сам прошёл по правому флангу и под очень острым углом отправил кручёный мяч под дальнюю штангу, почти «Сухой лист» и получился. Только расстояние в два раза меньше. Третьяков же «охранял» ближнюю. Ушли под рёв трибун в раздевалку. Три – один. И играть вдесятером ещё целый тайм.

Событие семьдесят первое

«Энтузиазм – это все. Он должен быть натянутым и вибрировать, как гитарная струна».

Пеле

Вовка про песок с солнцем и морем рассказал без подъема. Себя винил и что первый раз не упал умышленно, и что не забил верный гол. Совсем другая бы картина была. А уже перед выходом на поле решил песню одной девчонки из будущего прочитать речитативом. Вернее только припев. Ну, чуть подправив. Как раз в тему.

(Переделанная песня Эрени Корали (Льдинка) – Баллада о дружбе (Спина к спине))

– Мужики, соберитесь, – буркнул Хитрый Михей. – И ты, Артист, соберись. Получится у тебя «Сухой лист». Я верю! – и напутственно отоварил Вовку по хребтине. Взбодрил.

Бразильцы поймали звезду. Они выбегали на поле размахивая руками орущему стадиону. Барбоза даже шуточно поклонился пару раз. И это Фомина разозлило не по-детски. Не факт, что пацаны сыграли бы лучше, эти мастера кожаного мяча на самом деле были мастерами. Как клещи в мяч вцеплялись. Крутились как юла и скорость была у всех приличная. С пацанами был всё же шанс, что они перебегают бразильцев. Те раньше сдохнут. Челенков отлично помнил, чем брало киевское Динамо. Ни одна команда ни в СССР, ни в Европе выносливости киевлян ничего не могла противопоставить. Вот эту выносливость и в своих пацанах воспитывал. Пока работало. Особенно это итальянское турне показало.

Но сейчас пацанов было мало. Так что надеяться на концовку матча неправильно, хорошо бы хоть один гол в самом начале тайма отквитать, чтобы подбодрить мужиков. Два гола тяжело с сильным соперником отыграть, да ещё и играя не полным составом, а вот один уже вроде как ерунда, нужно только напрячься.

Случай предоставился минуте на седьмой или восьмой. Фомин медленно смещался к воротам позади капитана, мяч был у Блинкова, но он не мог передать – двумя белыми был окружён. И тут бац, круглый взмывает вверх и парашютиком летит прямо к Вовке. До ворот метров двадцать пять, и Гринину не отдать, рядом топчется его персональный «телохранитель», чёрт бы его подрал. Жемчугов далеко, у противоположной кромки, а место Бескова зияет пустотой. Можно пробежать ещё метров пять, прежде чем с ним поравняется бегущий от центра наперерез защитник. Вовка решил не ждать, потом уже не будет места для разбега. Он отпустил мячик метра на три, разбежался и пробил со всей дури, примерно в правую девятку. Далеко и мяч пришлось из-за довольно острого угла посылать кручёный, так что вероятность, что попадёт куда хотел, а не куда придётся, была так себе.

А круглый не подвёл он пошёл по дуге в сторону центра ворот и туда стал Барбоза смещаться приставными шагами, а за пять метров до ворот подкрутка сработала и мяч, изменив направление, шоркнув по перекладине, залетел в неохраняемый правый верхний угол. Блин! Фомин и сам не ожидал. Такие мячи потом будут по телевизору показывать. Как лучший гол месяца.

Стадион возмущенно взревел.

– Ну, ты, Артист и красавчик, – мимо с круглым под мышкой пролетел Гринин. Отобрал его у Барбозы и понёсся к центру поля. Теперь время заработало против хозяев.

А чудеса не редкость в этом мире. Ну, целых семь ведь известно. А вот с выносливостью это не работает. Она – редкость. Пока. В середине второго тайма сдохли динамовцы и армейцы, а ещё через десяток минут и бразильцы. Игра встала. Слишком много энергии было затрачено командами. Еле ползали и те и другие. А вот четвёрка из Молодёжки всё ещё бегала. Есть защитник Шалимов, есть полузащитник Шабров и есть они с Жемчуговым в нападении. За пятнадцать минут до конца второго тайма эта связка сборной СССР стала раз за разом напрягать Барбозу. Один раз только чудом Валька не забил. Второй раз после его же выверенной передачи Бобров запулил в девятку, но кипер хозяев совершил немыслимое, выскочил из ворот и кулаками, чисто в стиле Яшины, выбил мяч назад в поле пролетев при этом метров пять. Наверное, мировой рекорд установил.

Не шёл мяч в ворота. Фомин вспомнил, что вратаря будут травить в Бразилии до самой смерти, решил в очередной раз сплюнув, когда этот здоровый негр вытащил неберущийся мяч, пригласить его через Аполлонова в СССР. Ну в Динамо есть четверо лучших в СССР вратарей. Так пусть Василий себе заберёт. Сделает Сталин младший из него лейтенанта лётчика. Классно будет здоровущий негр смотреться в советской лётной форме.

Следующий эпизод случился минуты за три до конца игры. Вовка, получив мяч от Шаброва, забросил его Гринину, который на секунду оторвался от опекуна, и Алексей красиво щеточкой подправил его в нижний правый угол. И опять кипер белых вытащил мяч. Вот только было уж совсем ему тяжко дотягиваться, так что мяч от него ушёл на угловой.

Бить пошёл Фомин. Если он сейчас не забьёт «Сухой лист», то о золотых медалях можно больше и не мечтать. Нет, там, конечно, существуют варианты, что Бразилия проиграет Уругваю, а они у тех выиграют, но это уже не очевидные вещи. А вот ничья шансы на золото резко увеличивала. Вовка разбежался и пнул, стараясь закрутить непослушный мяч.

Глава 25

Событие семьдесят второе

Матч закончился плохо. Даже печально. Случилось это после того, как Вовка забил гол с углового, «Сухой лист» хоть и на троечку, но прошёл, круглый задел штангу. Ну и ладно, главное в ворота залетел. Так вот, после этого капитан сборной СССР Алексей Гринин схватил мяч и побежал к центру, чтобы быстрее ввести его в игру. Откуда и силы нашлись, только что еле ползал по полю. Времени, судя по часам на табло, оставалось совсем чуть. Может пару минут. Задержек во втором тайме не было, так что повода добавлять время у английского судьи не было, да и не сильно этим пользуются арбитры сейчас. Гринин дождался свистка, подбежавшего следом Артура Эллиса, и сильно подал его на левый фланг Жемчугову. Вовка тоже понёсся к воротам, благо стоппер, что повредил ногу Бескову был возле самых ворот. Метров в пяти от угла штрафной Фомин остановился и «сверху» окинул поле взглядом. По центру почти уже добравшись до штрафной бежал Гринин. И Жемчугов увидел открывшегося капитана, перебросил мяч через защитника и отдал пас точно в ноги. Именно в этот момент Жоан Феррейра известный как Бигоде, и нырнул в очередной раз вперёд ногами, то ли мяч надеясь выбить у Гринина, то ли покалечь его решив. Получилось и то и другое. Мяч улетел назад в поле, а Алексей кувыркнулся вперёд и врезался правым плечом в газон. Потом оказалось, что перелом ключицы. И самое противное даже не это, а то, что случилось это в метре от штрафной и рыжий нагл это отлично видел. Он поругал Бигоде, и свистнув показал, что нужно бить штрафной. Судя по часам время уже вышло, так что штрафным всё и закончится. Гринин, придерживая одну руку другой, смог подняться и сам потрусил к бровке, а бить вызвался Бобров. Он кивнул Вовке, мол, пробьёшь, но Фомин покрутил головой. Правая нога ныла после встречи всё с тем же Бигоне минут десять назад. Побоялся, что подведёт. Это «Сухой лист» больше никто не сможет пробить, а обычный штрафной пусть Бобров и бьёт. Ударил. Мяч пролетел выше ворот, даже штангу не задев. На этом игра и закончилась.

Вовка, проходя в раздевалку мимо стоппера бразильского, вспомнил ту же статью, что и про Барбозу была написана. Этого защитника постигнет та же участь в Реальной истории. Его, как и кипера, обвинят в последнем голе, пропущенном бразильцами, и лишившего их Ники. Мол, не смог защитить ворота. А ещё вся Бразилия будет смеяться над ним. Там будет разгромная статья, в которой говорилось, что один из уругвайских футболистов первом тайме дал Бигоне пощёчину, а тот стерпел и только покричал на уругвайца. Слабак мол, ворота не спас, на пощёчину не ответил. Поделом ему. Бог он всё видит. Сегодня этот гад убрал с поля и из будущих матчей двух лидеров сборной СССР. И как теперь играть с уругвайцами?

Уже помывшись и переодевшись, узнали новость, которую принёс в раздевалку Савин. Сергей Александрович рассказал, что в Сан-Паулу игра сборных Уругвая и Испании закончилась тоже вничью. Два – два. Прямо, подарок. Получается, что преимущества теперь не имеет ни одна команда в финальной группе. Все сражения только начинаются. Теперь сборная СССР едет в Сан-Паулу и встречается там с Уругваем, а Испанцы едут сюда в Рио-де-Жанейро на «Маракану». Испанцам по жребию явно не повезло. После матча с Бразилией сборной придётся возвращаться в Сан-Паулу назад, где их ждёт сборная СССР, которая не будет летать туда-сюда.

Стоит признать, что идея с пароходом была только на первый взгляд хороша. Оказалось, что глупость та ещё. Во-первых, добирались чуть не две недели и при этом используй самолёты, могли эти две недели тренироваться, сыгранность нарабатывать. Во-вторых, два города, где они играли оказались скажем так не совсем на побережье. И жить на «Победе» не получилось. Ну и в-третьих, это сегодняшняя ситуация. Им опять плыть в Сан-Паулу, а уругвайцы там сидят и тренируются, восстанавливаются после игры. А игра всего через три дня из которых один уйдёт на дорогу. Плюс только, что на пароходе будет Наташа. Ну и прочие родные лица и привычная еда. А ещё медики с приборами.

К вечеру у Вовки разболелась нога. В пылу сражения особо и не почувствовал, а чем дальше, тем хуже. Дали укол ему сделали вечером. Болела и утром, когда пароход бросил якоря в сотне километрах от Сан-Паулу, которые ещё на автобусе нужно будет преодолеть. Потом устраиваться. Потерянный день. Всего два и останется потренироваться. Радовало, что испанцам ещё хуже им придётся туда-сюда два раза лететь. Явно перемудрили бразильцы.

За день до матча на совещание начальников и тренеров позвали и Фомина, и это радовало, явно решили использовать «Молодёжку», иначе зачем звать.

– Гридин и Бесков играть не смогут, как и Блинков, он отравился, что ли, или хрен его знает, что с ним, вырвало несколько раз. Говорил же всем, чтобы ничего не ели, кроме того, что в судках привозят, – ну, это не новости. Именно этими словами его Якушин встретил в его номере в отеле, который определили под штаб.

– Значит, вы решили, что будут пацаны играть? – уточнил Фомин.

– Никого уже не осталось кроме них.

Это было не совсем правдой. Есть Карцев, есть Симонян. Но решение правильное.

– Спасибо за доверие, Михаил Иосифович.

– Боброва возьмёшь! – ткнул в Вовку пальцем Чернышёв.

– Есть, взять Боброва, товарищ майор! – вытянулся Вовка.

– Чего лыбишься, зятёк! – шикнул на него Аполлонов. – Эти уругвайцы, если нашего переводчика послушать, то даже сильнее бразильцев.

– Так и есть, Аркадий Николаевич, и они если что уже были чемпионами мира, а бразильцы только мечтают об этом. Именно поэтому и радуюсь. Должны пацаны показать этим грузинам, как вы говорите, как надо в футбол играть. Видели же, что произошло с бразильцами во втором тайме, они гораздо хуже подготовлены физически. И если сразу задать высокий темп, то и ещё раньше сдохнут, закислятся ноги. Ползать будут по полю. Не переживайте, товарищи начальники, мы у них выиграем.

Событие семьдесят третье

Как там: «Матч состоится при любой погоде». Это не название фильма из будущего. Это в этом времени надпись на плакате (на афише). Внизу обязательно есть такая приписка на каждой афише, что висит в Москве с анонсом футбольного матча. В будущем исчезнет. По крайней мере, Челенков таких не помнил.

Это радует. Не про афиши. Про погоду. Потому как в обед на Сан-Паулу набежали тучки, а к двум часам дня пошёл дождь. К началу матча в пятнадцать часов он прекратился, а земля даже успела большую часть влаги впитать. Но поле, один чёрт, мокрое и скользкое. И этот факт сборной СССР на руку, длинных прямоугольных шипов на бутсах уругвайцев точно нет. Вайнштейн Исаак Аронович – заместитель начальника Управления Промышленного снабжения Всесоюзного комитета по физической культуре и спорту, сейчас в Рио пытается заключить договор и запатентовать наши бутсы со съёмными шипами, но, когда они ещё появятся у южноамериканских игроков, точно не на этой игре.

Трибуны стадиона «Пакаэмбу» заполнены лишь на половину, тысяч двадцать болельщиков. И они болеют за своих – южноамериканцев. Когда сборная СССР выходила из-под трибун, то чуть погудели болельщики и раздалось несколько речёвок с того кусочка трибуны восточной, где выделили места русским болельщикам. А вот когда вышли уругвайцы стадион взбодрился. При этом они же вечные соперники бразильцам, как бы и не враги, но нет. Болеют за своих. Да и ладно. Пацаны сидели на трибунах на «Маракане» и пережили шквалы от почти двух сотен тысяч глоток, а тут двадцать – мелочь.

Обдулио Варела, тот самый, что залепит гаду Бигоде пощёчину на следующем матче в Реальной истории – капитан команды Уругвая выбрал орла и угадал, если хотел получить право первого удара. Вовка попросил у знакомого судьи из Италии Джованни Галеати монетку в качестве сувенира. И тот, как медаль почти, вручил её Фомину, пожав руку. Этот судья и скорее всего эта судейская бригада обслуживала матч в Италии, когда молодёжка играла с Ромой.

– Мне не положено, но болеть буду за вас, – шепнул он при этом на английском Вовке.

Италию уже вылетела и русские приложили к этому руку, но тоже видимо сработала система опознавания «свой – чужой». Европейцы русские свои, а американцы негроидные – чужие. Хотя, может просто игра русских ему нравится. Опять же не так обидно будет, что Италия проиграла русским, если они станут Чемпионами Мира.

Варела сам ввел мяч в игру послав его дальним пасом на Гиджу, а тот в одно касание переправил дальше на центр Мигесу. На этом атака и закончилась, Виктор Шалимов красиво в подкате в мяч, а не в ноги круглого выбил и его тут же подхватил левый полузащитник Володька Шабров. Длиннющий пас на Боброва, несущегося к воротам и Сева еле успевает его догнать, но всё же догнал и отправил несущемуся слева Жемчугову. И тот начинает его якобы неумело обрабатывать и пытаться продвигаться к воротам, стягивая на себя несущуюся домой защиту и полузащиту. И когда те почти добежали передача назад чуть отошедшему Боброву, а тот сходу перепасовал Вовке. Удар и на второй минуте мяч влетает в дальний левый угол под перекладину. И получилась эта замечательная атака потому, что у Шалимова длинные прямоугольные шипы, а у Мигеса нет. Пока он там скользил и проскальзывал, обрабатывая мяч Виктор и выбил его.

Варела уже в гораздо менее решительном настроении вводит второй раз мяч в игру с центра поля. Опять пас Гиджу и тот снова на центр на Мигеса. Стандартное видимо и отработанное начало у уругвайцев. На этот раз встретили его двое и Шалимов и Витька Васин. Оттеснили от ворот и в конце концов мяч отобрали. Повтора, к сожалению, не получилось. В этот раз уругвайцы всей командой не ломанулись на чужую половину. Явно видел один из их тренеров или как там у них эта должность называется? Игру сборной СССР с бразильцами и о надёжности персональной опеки своим рассказал. Боброва сразу взяли в оборот и в конце концов круглого отобрали. Хуан Скьяффино правый полузащитник попытался переправить мяч на половину русских, но и тут страшно скользкий газон подвёл уругвайцев, удар получился сбоку и мяч вылетел за пределы поля.

Вовка побежал вбрасывать аут. При его росте силе и навыках, если нужно он мог в центр штрафной забросить, но тут до штрафной ещё метров пять, ну если линию поперёк поля провести, тем не менее Фомин попробовал, разбежался и бросил. Получилось. Мяч долетел до Севы и тот с разворота ударил по воротам. Ничего такого уругвайцы не видели еще. Даже представить себе не могли. Не тот рост и навыки у их футболистов. Да и не отрабатывал такого никто у них. Это норвежское изобретение и о нём, как и о самих норвежцах в мире ещё никто не знает. Два – ноль на десятой минуте игры.

Третий раз Варела послал круглого не вперёд, а назад, на свою половину, и на этом игра, по существу, закончилась. Уругвайцы решили играть от обороны. И надо отдать ребятам должное, у них это получилось. Оборона получилась. Построили в своей штрафной автобус и отбивались умело и агрессивно. Вовке, попытавшемуся пробиться сквозь частокол ног при очередной атаке, пнули в коленку, и он минуту катался по мокрой траве. Колено даже опухло и в перерыве врач команды наложил ему на ногу тугую повязку. Бегать она мешала и Вовка в распасовщика превратился. Третий гол забил после перерыва Валька Жемчугов. Почти сразу после свистка пока ещё уругвайцы соображали, как справиться с русскими он отправил мяч Шаброву, тот сразу дальше Боброву, и Сева на этот раз не промахнулся впечатал в левую девятку.

После этого начался не футбол, а регби. Русских хватали за футболки и трусы, ставили подножки, били по ногам, даже мини драка возникла, когда на Шалимова налетел Скьяффино. Смотрелось прикольно. Виктор его на голову выше. Получив удар по плечу, белокурый гигант коленом врезал мелкому по одному месту, которое пока у футболистов ракушкой никто не прикрывает. Попал видимо удачно, так как Хуана с поля унесли. И итальянская бригада начала мешать играть и тем и другим, наводя порядок. Скьяффино вскоре вообще удалили с поля за удар по ногам Витьки Васина. За это же и пенальти назначили, который Фомин реализовал. Разбегался к концу второго тайма. Теперь должен даже опережать Адемира по забитым. Гол престижа уругвайца забили за три минуты до финального свистка. Пацаны расслабились. Счёт четыре – ноль и противник сидит в автобусе, все несмотря на неоднократные предупреждения и Вовки и Якушина обосновались на половине уругвайцев. И пропустили безобидную контратаку. Всего-то двое голубых выбралось из штрафной. Бац, а на половине поля русских вообще никого. Варела совершил сольный проход через половину поля и сделал вид, что пасует Мигесу.

– Дебил ты Вовка, – потрепал по бестолковке Третьякова Фомин после матча в раздевалке, – если бы он отдал пас, то Мигес оказался бы вне игры.

– Реакция…

– Нуу, да. Реакция есть – дети будут. Не переживай. Хороший был матч и хорошая победа.

– Мужики зря радуетесь, – в раздевалку заглянул Савин, – сейчас передали бразильцы на «Маракане» выиграли у испанцев шесть – один. Они теперь по разнице забитых и пропущенных далеко впереди. И два мяча Адемир забил. – Это он уже Вовке.

– Ну чего. Адемир, так Адемир шестнадцатого узнаем, чьи в лесу шишки.

Событие семьдесят четвёртое

Испанцы приехали деморализованные. Они уже посчитали очки и шансы и поняли, что золото и серебро им не светит, а за бронзу нужно биться с русскими, которые не проиграли ещё ни одной игры. Правда надежда была, что если Бразильцы проиграют Уругваю, а они выиграют с огромным счётом у сборной СССР, скажем семь – ноль, то вот тогда!!! Ну, то уже ненаучная фантастика. А если Уругвай проиграет Бразилии? Ну? Ну, тогда нужно хотя бы вничью сыграть с русскими. Нужно играть как уругвайцы во втором тайме. Забиться в штрафную и жёстко пресекать любые попытки русских выйти на позиции для удара.

Сборной СССР же нужна была победа. И естественно всё зависело от того, как сыграют южноамериканцы между собой. Победи Бразилия и тогда нужно выигрывать у Испании опять-таки с огромным счётом. А победи Уругвай? Любая победа подойдёт, даже ничья подойдёт.

Это Якушин пацанам рассказывал перед матчем. У Вовки нога побаливала. Он все четыре, точнее три с половиной дня даже не тренировался, чтобы её не бередить, лежал в номере сначала со льдом, который из ресторана ему доктор носил, а потом с мазями греющими. Шестнадцатого пробежался немного по стадиону. Не как новенький, но в принципе футболистов без болячек не бывает.

Оказалось, что пророк из Хитрого Михея тот ещё. А ежели по чесноку, то совсем аховый. Испания и не думала становиться в оборону. Пиренейцы бросились в атаку с первых же секунд.

– Вы должны выиграть, ребята, – заглянул в раздевалку перед игрой Аполлонов, – Это фашисты. И мы их не разбили только по тому, что они якобы объявили нейтралитет. Это не помешало гадам сформировать так называемую «Голубую дивизию» из добровольцев. Тех самых, что воевали с нашими и испанскими коммунистами в Гражданскую в Испании, а во время Великой отечественной эти фашисты участвовали в блокаде Ленинграда и в том числе, и благодаря им там погибли сотни тысяч женщин, детей и стариков. Нужно победить этих фашистов и победить с крупным счётом. Черт с ними с медалями будут они уже. Конечно хотелось бы золотую, но серебро тоже не плохо. Ну, а этих фашистов нужно разгромить обязательно.

Испанцы ввели мяч и бросились к воротам Третьякова. Опять его поставили. Так Яшин ни одной игры и не провёл. Зря катался. Вовка бы его выпустил. Но Хитрый Михей не дал. Его тоже фашистами Аполлонов застращал.

– Успеет ещё. Молодой. Вратари до сорока играют. Ещё двадцать лет впереди. Успеет.

Что скажешь? Прав Якушин. В Реальной истории успел. А ведь сборная СССР даже на следующий чемпионат мира в 1954 году не поедет. И не потому, что не решится, а потому, что спортивные и партийные функционеры будут бумажки друг другу перебрасывать пока не опоздают подать заявку. Дебилы.

Еле отбились от торсиды этой испанской. И потом ещё минут пятнадцать шёл агрессивный навал противника на ворота Третьякова. Пацаны от такой экспансии даже опешили сначала. Но отпинались, потихоньку перевели игру в середину поля, а потом пружинка у испанцев распрямилась, и они стали не вперёд мяч посылать, а поперёк поля или вообще назад. Первый гол забил Бобров. Потом отметился со штрафного Жемчугов, и наконец под занавес первого тайма «Сухой лист» удался Фомину. И на этом его игра закончилась. Правый нападающий испанцев Басора во время атаки сборной СССР на последней минуте явно умышленно пнул Фомина в то самое больное колено. Вовку с поля унесли на носилках, а судья из Нидерландов Карел ван дер Мер удалил испанца. Пенальти бил Бобров и довёл счёт первого тайма до четырех – ноль.

Дальше Фомин уже в раздевалке, а потом в кабинете врача на стадионе только слушал, по реакции стадиона догадываясь, что там происходит. Итог потом в больнице рассказали. Сборная СССР победила со счётом шесть – один. Точно повторили достижение бразильцев. А вот игра Бразилия Уругвай в отличие от реала закончилась вничью Один – один. И это вывело бразильцев на второе место. Золото получила сборная СССР. Бронзу – Уругвай.

А Фомину сделали операцию на мениске. Тяжело будет пацанам, точнее Динамо (Московская область, без него в этом сезоне. Ну, хотя тут Бразилия с Уругваем, а там всего лишь…

Олег Бондарев Инспектор Миров - 1. Новобранец

Пролог

У небоскреба в самом центре Миддлбурга кипели страсти: огромный зеленый василиск угрожающе ревел и рвал на части прохожих. Вот он сцапал убегающего клерка в деловом костюме и, подбросив бедолагу в воздух, проглотил вместе с очками. Вот взмахнул хвостом, и стекла из разбитых окон посыпались на тротуар. Расплющил хрупкую девчонку лет восемнадцати, которая просто брела по улице в наушниках и даже не поняла, что случилось…

Неудивительно, что очень скоро у лап василиска образовалась куча-мала из фрагментов чужих тел и обломков машин, которые монстр ловко переворачивал хвостом, когда надоедало бить окна.

[Бурый Болотный Василиск, 46 уровень]

Горожане в панике бежали мимо одинокого безликого новичка, который только-только пожаловал в Миддлбург. Новичка звали Игорь, и он – удивительное дело! - не испытывал ни страха, ни даже легкого беспокойства. И чего, в самом деле, этот болотный монстр так бушует? Ладно, сначала он был голодный, но потом-то, слопав пару человек, чего не успокоился? И машины ему чем не угодили?

Наверное, это защитная реакция. Василиск не понимает, где очутился, ему страшно, и он сейчас просто пытается зажрать стресс, попутно круша все вокруг - так, для успокоения нервов.

Завыла сирена, и из ближайшего переулка выскочила полицейская машина с мерцающим проблесковым маячком. Резко затормозив, авто замерло в нескольких метрах от монстра, и два офицера, выбравшись наружу, принялись стрелять в василиска из пистолетов. Над головой василиска запрыгали цифры хитов: “Урон 20”, Урон 30”… Интересно, сколько у него здоровья? Красная шкала хелсбара едва двигается, следовательно, точно не меньше двух-трёх тысяч. При таком слабом дамаге можно стрелять до рассвета, истратить патроны и все равно ничего не добиться.

Решив не мучить копов понапрасну, василиск шагнул к ним и одним мощным пинком отбросил дежурную машину в сторону. Впечатавшись в стену небоскреба, она сложилась гармошкой и упала на асфальт с жалобным лязгом, а монстр тем временем схватил одного из офицеров и перекусил пополам. Бедный коп! Его напарник, истошно заорав, выронил пистолет и бросился обратно в переулок, откуда их машина появилась пару минут назад.

Эх, переломать бы тебе все зубы, думал Игорь, наблюдая за пиршеством василиска. Каким-нибудь магическим дрыном. Но низкий — да что там низкий, нулевой! — уровень, увы, не оставлял новичку никаких шансов.

— Все кончено, болотный василиск! — вдруг прогремел справа чей-то голос. – Не дам тебе я город мой разрушить!

Повернув голову, Игоря удивленно уставился на рыцаря верхом на белом поджаром коне. Одет вновь прибывший был довольно странно: золотой шлем на голове с пышным белоснежным плюмажем – и при этом футуристичный бронежилет цвета хаки с мелькающими голографическими текстурами.

Титр над шлемом гласил:

[Игрок: Rodrick, Авторитетный, “Защитник города”, 56 уровень]

Миг – и перед Родриком, будто из ниоткуда, возник станковый пулемет. И где только рыцарь его прятал, уж не в седельной ли сумке?

- Прощай, исчадье Ада! – возвестил Родрик и открыл огонь.

От рева пулемета моментально заложило уши. Хиты посыпались, как конфеты из разбитой пиньяты:

[Урон 90]

[Урон 120]

[Урон 100]

Василиск выронил недоеденного полицейского и попятился к небоскребу. Он явно не ожидал такой мощной атаки. Послышались овации и свист — оглянувшись, Игорь с удивлением обнаружил за спиной фургон телеканала, журналистов с фотокамерами и группу зевак, которые внимательно следили за битвой из укрытия. И когда только успели появиться? Вспышки камер ослепляли, и Игорь снова повернулся к полю битвы.

Василиск меж тем продолжал отступать, беспомощно мотыляя хвостом, отчего стекла снова посыпались на тротуар, разбавляя звоном безжалостный стрекот пулемета. Монстр и раньше не казался Игорю страшным; теперь же его было просто жалко.

— Добей уже, не мучай. Нет у тебя, что ли, гранаты, рыцарь, блин, на белом коне? — проворчал Игорь, раздраженно глядя на “пулеметчика”.

Когда хелсбар василиска начал угрожающе мигать, Родрик прекратил огонь, спрятал пулемет обратно в карман и вальяжной походкой побрел к пошатывающемуся монстру. Когда их разделяло около пяти метров, рыцарь едва уловимым движением выдернул из инвентаря огромный двуручный меч.

«Нафига?! Красуется, хочет показать, что он и стрелок, и мечник? А жилет у него, как у Вассермана, что ли? В каждом кармане какая-нибудь полезная хрень…»

Внезапно из окна четвертого этажа выпала и полетела вниз канатная бухта. Едва не отоварив раненого василиска по голове, она плюхнулась на землю. Веревка натянулась, как струна, и гибкая фигура в черном стремительно заскользила по ней.

Титр сообщил, что это:

[Игрок: Hellen2003. подающая надежды, 29 уровень]

Хеллен приземлилась точнехонько василиску на загривок. В тонкой руке блеснул нож; миг – и лезвие вонзилось монстру точно в глаз. Издав предсмертный крик, чудище рухнуло на землю, едва не погребя под собой убийцу — только нечеловеческая ловкость позволила Хеллен не пасть смертью, достойной премии Дарвина.

Василиск в неестественной позе замер на тротуаре, а над головой ловкачки мелькнуло:

[Квест выполнен!]

[Уровень: 31]

Хеллен тут же согнулась в шутливом поклоне, и публика яростно захлопала в ладоши, послышался свист; кто-то даже начал скандировать имя девицы. Родрик обиженно сплюнул под ноги и, сокрушенно качая головой, побрел обратно к белому коню, который позировал для журналистов с таким самодовольным видом, будто он лично приложил копыто к смерти василиска.

“Так тебе и надо, позер”, — провожая рыцаря взглядом, подумал Игорь.

Он почти набрался смелости, чтобы подойти к Хеллен и поздравить ее с выполнением квеста, когда перед лицом вдруг возникла большая красная стрелка, указывающая влево, а приятный женский голос в наушнике приказал:

> Переместитесь в ближайший магазин для прохождения обучения.

* * *

Примерно так началась история главного героя в этом мире. Но вернее будет сказать, что началась она неделей ранее, в мире реальном.

Отключившись от вебинара по “питону”, Игорь Терехов машинально открыл первое письмо в ящике, прочитал начало:

From: offer@afniq.game

to: terigor@gmail.com

Тема: Anfiq Prod. Предложение сотрудничества

“Здравствуйте, уважаемый Игорь Терехов! Мы представляем молодой современный проект, территориально расположенный в Лагосе, Нигерия…”

…И на слове “Нигерия” тут же машинально пометил его как спам. Он хоть и двадцатилетний программист-недоучка, но такие штуки из прошлого знал. Ох уже эти нигерийские письма счастья из Африки прямиком в пригород Каменск-Уральского! Дальше обязательно будет история про несчастного африканского миллионера со смешным именем и фамилией а-ля “Терехов”, а ниже — предложение скинуть паспортные данные, банковские реквизиты и, разумеется, три цифры с оборота карты. Схеме уже лет тридцать, неужели есть еще наивные мошенники, которые верят, что кто-то купится на этот незатейливый развод?

“Странно, почему спам-фильтром не прибило? Да и адрес на официальный похож…”

Игорь замешкался.

“Может, прочесть все-таки? Домен внушает…”

— Игорь! — послышался из кухни голос матери. — Бросай свои игры, ужинать иди!

Игорь скривился. Только пару лет назад он перестал воспринимать совместные ужины всей семьей, как неизбежное зло. Пока учился в Екб, на радиофаке, все было отлично, по родным после занятий хоть как-то успевал соскучиться. Но сейчас с каждым днем становилось все трудней и трудней справляться с раздражением.

“Порой хочется просто взять и…”

Игорь представил себе стол, за которым снова собралась вся их обширная семья, и невольно поежился. Двенадцать человек на четыре комнаты, и из всех двенадцати лично он был рад только старшему брату, Олегу. Олег всегда за него заступался — и перед выпивающим отцом-воякой, изнывающим на пенсии, и перед сварливой маман, и перед преподом из универа, который не хотел ставить оценку по программированию ПЛК без достойной компенсации… Игорь бился в эту стену долго и нудно, но препод был непрошибаем, как итог — отчисление и возвращение домой…

Из остальных персонажей их маленького мирка Игорь больше всего недолюбливал Андрея, мужа сестры, работавшего автомехаником, точнее, усиленно делавшего вид. В своем “логове”, автосервисе, он большую часть времени сидел перед крохотным телеком и дул пиво: стоит ли говорить, что дела были далеки от идеальных?

“Хотя у кого из нас они хороши? Живем в этом сраном поселке всей толпой…”

— Ты там оглох, что ли?! — снова возопила мать.

— Да я не голоден! — проорал Игорь в ответ. — Ешьте без меня!

Снизу послышался недовольный ропот, потом — шаги.

“Сюда идет, что ли?”

Игорь попытался по звуку определить, кто именно спешит в его маленькое логово. В подобные моменты, решая такие нехитрые квесты, Игорь представлял, что его жизнь — это некая ролевая игра со своими, до жути живыми персами.

[ Персонаж: Игорь, 20 уровень, человек-маг ]

[ Задача: Определить, кто сейчас распахнет дверь комнаты?]

[ А: Маман]

[ В: Андрей]

[ C: Хагрид]

“Боги, пусть это будет Хагрид, пожа…”

— Чего это ты удумал? Я уже все наложила! — распахнув дверь, воскликнула маман.

Уперев руки в боки, она застыла на пороге. Грозный взгляд буквально пронзил бедного мага насквозь.

[ Персонаж: Маман, мама, 53 уровень, оборотень ]

— Но я правда не голоден, — неуверенно повторил Игорь.

Еще шаги. А это еще кто?

— Мам, ну будет тебе, ему же уже не десять, — сказал Олег, входя и осторожно беря маман за локоть. — Поест потом.

[ Персонаж: Олег, брат, 33 уровень, человек-маг ]

— Вечно ты за него заступаешься… — пробурчала мама, но противиться не стала — развернувшись, побрела прочь.

Игорь облегченно вздохнул.

“Да, светлый маг Олег был давно известен всей округе, как гроза оборотней… и главный бабник, но это уже совсем другая история…”

Игорь поднялся и подошел к двери, намереваясь ее закрыть. Взялся за ручку, потянул на себя… и вдруг увидел чью-то ногу в шлепанце. Незнакомая нога внезапно очутилась в щели между косяком и дверью, намертво ее заблокировав. Подняв голову, Игорь удивленно уставился на…

— Здорова, хакер, — сказал Андрей. — Пустишь?

[ Персонаж: Андрей, деверь, 32 уровень, огр-колдун ]

Пропустив мимо ушей бородатую подколку про “хакера”, Игорь спросил, не выпуская дверную ручку:

— Чего обедать не идешь?

— Ща расскажу… — ухмыльнулся Андрей.

Он отчего-то даже не разозлился на грубость, и это сразу насторожило Игоря. Видно, что-то плохое расскажет — мелькнуло в голове.

Впрочем, деваться было некуда — против огра-колдуна у человека-мага двадцатого уровня никаких шансов, особенно если учесть, что на гул сражения сразу же сбегутся все остальные монстры во главе с оборотнем и дворфом-варваром…

— Ну, входи.

Внизу о чем-то оживленно общались остальные — Игорю почудилось, что он слышит голос Алены, феи-сестры, которая из-за магии огра-колдуна сама давно превратилась в злобную ведьму.

“Где ты хранишь ее сердце, чудовище? Уж не на своем ли сраном сервисе?” — думал Игорь, усаживаясь на свое кресло и хмуро глядя на Андрея, который со всего размаху плюхнулся на хлипенький диван и закинул ногу на ногу.

— Ну че, братец-хакер? — сказал горе-механик. — Новость раз, хорошая: ты у нас скоро снова дядей станешь.

Игорю потребовалось несколько минут, чтобы понял все коварство, которое на него обрушил монструозный гость.

— Аленка беременна? — наконец с трудом выдавил “хакер”.

— Ага, — осклабился Андрей. — Третий месяц уже, епт, вы как слепые, блин…

Внизу уже радовались вовсю: видимо, параллельно с мужским разговором огра и мага ведьма рассказывала остальной своре Тереховых ровно то же самое.

“Идиоты! Как вы не понимаете…. или это я не понимаю?”

Игорь снова уставился на Андрея. Сидит, довольно улыбается… Нет, тут точно какой-то подвох!

— А… почему ты ко мне-то пришел? — преодолев первичный шок, спросил Игорь. — Почему не с Аленой?

— Потому что новостей две, — продолжая лыбиться, сказал Андрей. — Из-за всей этой канители надо Егорку, братана твоего младшего, к тебе переселить.

— Чего? — опешил Игорь. — Ко мне? Да ты че, у меня тут одному-то лечь негде, куда…

— Да все норм будет, — заверил Андрей. — Притащим с чердака двухярусную кровать, помнишь, батя стащил списанную из части. Она, кажись, и не ржавая почти… да ну, не кисни, че ты? Егорке-то одиннадцать уже, орать по ночам не будет. Нам с Аленкой точняк хуже будет…

“Двух-яростная” кровать, вспомнилось давнишнее объявление.

Кажется, он говорил что-то еще, но Игорь его уже не слушал. Весь мир вокруг, и без того серый, кажется, потерял последние намеки на цвета. Договорив, Андрей встал, похлопал Игоря по плечу и вышел.

В голове Игоря вертелась только одна мысль.

“Кто, блин, придумал сюжет этой долбанной игры?!.”

Игорь с таким трудом отвоевал себе эти чертовы пять квадратов с отдельной дверью… и вот теперь из-за ненасытного огра и сестры-ведьмы вынужден пустить к себе надоедливого брата-полурослика.

“Сука… сука!”

Игорю хотелось выкрикнуть это громко и четко, чтобы журчание голосов внизу стихло, но сил не было. Силы оставили мага 20 уровня. Все, на что их хватило — это повернуться к компу…

…и увидеть достопамятное нигерийское письмо.

“Хуже уже не будет, — мелькнуло в голове. — Ну, трояна словлю… и хрен с ним, да? Все равно — уже точно не худшее, что произошло за эти сутки”.

Открыв письмо, Игорь прочел:

“Здравствуйте, уважаемый Игорь Терехов! Мы представляем молодой современный проект “Афник-Продакшн-Россия”, территориально расположенный в Лагосе, Нигерия. У нас есть для вас крайне интересное и выгодное предложение, но прежде позвольте рассказать о нашем проекте поподробней, чтобы вы не решили, что это очередное мошенничество.

Наша организация существуем с 2018-го года и являемся на данный момент двенадцатой компанией в Нигерии по уровню капитализации. В нашем штате — сотни разработчиков из стран СНГ, Индии и Юго-восточной Азии, а также система из трехсот тысяч асессоров* из Нигерии, Кении, Танзании и ЮАР. Наш основной продукт — MMORPG-игра “Afniq” с инновационным способом заработка — биомайнинг на базе выполнения квестов и просмотра встроенной рекламы, находящаяся сейчас в состоянии предрелизного тестирования. Также наши способы монетизации включают в себя:

— Интерактивная реклама ведущих африканских и азиатских брендов.

— Продажа трансляций (стримов) игры в сервисы азиатских стран

— Система тотализаторов в боях игроков

— Использование вычислительной мощности техники игроков в аналитических системах на базе распределенных кластерных вычислений.

Для наглядности можете ознакомиться с видеопрезентацией нашего продукта по ссылке…“

Пожав плечами, Игорь открыл видео. На первых кадрах — симпатичный трехэтажный офис-аквариум в окружении пальм, широкие опен-спейсы, улыбающийся многонациональный коллектив.

“Мы — компания будущего!” — слоган не блистал оригинальностью, но и не казался приторно-пафосным.

На экране появился тощий африканский парнишка с горящими глазами. Повертев в руках VR-шлем цвета серебристый металлик, молодой гражданин африканской державы надел его на голову. Картинка моментально поменялась: теперь на экране возник некий фэнтезийный дворец. Перед героем, поигрывая полуторными мечом, точно тросточкой, стоял гигантский скелет. Издав странный утробный звук, мертвяк бросился на героя.

“Реалистичность на первом месте” — сообщила всплывающая надпись.

Игорь слышал дыхание паренька: он явно был взволнован. Вдруг справа открылось выпадающее меню, и иконка секиры полыхнула бирюзовым светом. Оружие моментально материализовалось в руках у героя, и он с победным рыком обрушил его на скелета.

Град ударов заставил мертвяка попятиться назад. Хиты посыпались, как из рога изобилия.

“Мы не бросаем своих игроков на произвол судьбы и всегда готовы прийти им на помощь”, — гласила новая всплывающая надпись.

Африканский парнишка целенаправленно бил в одну и ту же точку — и вправду, зачем что-то менять, если работает? Однако скелет, пропустив с десяток ударов, вдруг корявым поворотом ушел в сторону и обрушил меч на игрока. Негритенок от неожиданности вскрикнул и выронил секиру.

“Но в то же время не поощряем скуку в любых ее проявлениях”, — еще одна надпись молнией разрезала экран.

“Они обучают нейросеть управлять поведением NPC? — отметил про себя Игорь. — Любопытно…”

Подхватив оброненную секиру, герой с утроенной прытью набросился на скелета, но тот, еще изящней, чем в прошлый раз, ушел от приема и нанес очередной удар, на сей раз — смертельный. Персонаж темнокожего парнишки упал, картинка перед глазами погасла.

“РЕСПАУН?” — высветился на экране вопрос.

Игорь снова увидел перед собой тощего паренька с блестящим VR-шлемом на голове. Паренек явно был рассержен, но не разочарован.

“Тебе захочется дойти до конца” — уверенно заявила новая экранная надпись.

И точно: негритенок, не задумываясь, выкрикнул: “Да!” и, снова оказавшись перед скелетом с мечом, бросился в атаку. Удар, еще удар — и враг рассыпался в труху, оставив после себя меч и костяную пыль. Герой с победным воплем ринулся вперед, вышиб дверь… и вдруг оказался посреди пустыни, по которой сновали железные кони с восседающими на них роботами в широкополых шляпах.

“Пусть даже на это уйдут сотни и тысячи часов”, — новый титр.

Секира пропала, вместо нее в руках героя возникло ружье. Выстрел — и несущийся навстречу робот просто вылетел из седла. Герой, недолго думая, схватил пробегавшую мимо стальную клячу за уздцы, вскочил ей на спину и понесся прочь, продолжая стрелять из ружья по случайным роботам.

“И сотни жизней”.

Дальнейшая клип-нарезка напомнила Игорю фантастический калейдоскоп: один мир сменялся другим — киберпанк, фэнтези, постап, Америка начала 20-х годов, Россия времен Ивана Грозного, альтернативная нацистская Германия концадвадцать первого века… Герой и враги менялись соответственно. Где-то в ход шел меч, где-то — бластер, где-то — арбалет…

После очередного эффектного хита все погрузилось во тьму, а потом на экране проступил титр:

“Но оно того стоит”.

И следом возник алый логотип “Anfiq”.

Затем на экране возникла карта мира — нашего мира. Страны были отмечены на ней разными цветами — одним цветом “целевой рынок”, другим — основные страны для асессоров — “учителей” нейросети и так далее.

Когда ролик закончился, Игорь вернулся к чтению.

“Теперь немного о том, в какой роли мы видим Вас, господин Терехов. Вы выбраны на базе анализа ваших аккаунтов в популярных игровых серверах и профилей в социальных сетях. Мы предлагаем Вам сотрудничество в качестве асессора-тестировщика. Вашей задачей будет прохождение всех квестов вашей категории пользователя (в настоящее время их разработано несколько тысяч в двух десятках миров, и разработка продолжается). Оплата будет производиться в afni-coin по мере выполнения квеста, договор на обмен в MS-coin уже заключен, ведутся переговоры с ведущими биржами. Средняя стоимость прохождения квеста первого уровня — $30, с каждым последующим уровнем эта сумма нелинейно увеличивается. Испытательный срок заканчивается одновременно с получением десятого уровня, что, как мы полагаем, для игрока с вашим навыком должно занять по нашим расчета от трёх до четырёх недель.

В случае Вашего согласия с вас не требуется никаких банковских реквизитов, только почтовый адрес для высылки именного комплекта оборудования для VR-подключения и био-майнинга.

С уважением, исполнительный директор ПАО “Афник-Продакшн-Россия” Руслан Анфисин.

Контакты для связи…”

Игорь медленно сложил руки перед собой. Первой мыслью было посоветоваться с Олегом, друзьями и родителями, но Игорь тут же ее отмел. А о чем, собственно, советоваться? Тридцать баксов за квест, который проходится, скорее всего, за пару часов… ну пусть с ним, за день — это же как фактически золотая жила!

“И шанс снять хату… А то и купить!”

Мысль о собственном жилье настолько воодушевила Игоря, что он тут же вбил в поиск контактов “Анфик” и, отметив, что имеет аккаунт со статусом “проверенный”, позвонил на голосовой канал.

“Игорь, здравствуйте! — пару секунд спустя произнес сексуальный женский голос — явно голосовой бот. — Спасибо за интерес к проекту. Сейчас мы отправим вам контракт. В случае согласия с его условиями подтвердите, пожалуйста, вашу личность путем включения веб-камеры”.

В текстовый чат упала ссылка на договор — огромный pdf-файл на двенадцати листах мелким шрифтом. ФИО уже было вставлено — видимо, система по звонку подхватывала данные о контакте из базы знаний.

“Круто, круто…”

Игорь хотел пролистать в самый конец и поставить подпись, но вовремя вспомнил о печальном опыте Андрея: достопамятный деверь-огр однажды подмахнул подобным образом договор на ипотечную квартиру и лишился ее еще до новоселья.

“Нет, такого счастья нам не надо…”

Скрипя зубами, Игорь углубился в чтение. К третьей страницы от канцеляритов и обязательных на юридическом языке громоздких предложений он уже натурально клевал носом, но все же держался.

В разделе “обязательства стажера” ничего подозрительного обнаружить не удалось — то ли что-то все-таки упустил, то ли знаний не хватало. Неустойка в случае разглашения коммерческой тайны составляла две минимальные заработные платы — сущие копейки, которые покрываются несколькими успешными квестами.

Посмотрел приложение — комплект оборудования включал в себя игровую станцию на базе i9-го проца, VR-шлем, перчатки и десяток датчиков.

Недолго думая, Игорь кликнул иконку с камерой, включая видео-звонок, и сказал:

— Эй, там, алло! Я, короче, со всем согласен, с договором!

— Отлично, — произнес уже знакомый женский голос. — Подтвердите, пожалуйста, ваш почтовый адрес:

На экране высветилось:

“Россия, Свердловская область, Каменск-Уральский городской округ, поселок Кужохум, улица Ленина, 23”

— Да, все верно, — пробежав текст глазами, ответил Игорь.

Адрес исчез, и женщина-робот сказала:

“Добро пожаловать в нашу дружную компанию! Оборудование будет настроено и выслано вам курьерской доставкой в течение четырех рабочих дней, курьер транспортной компании свяжется с вами по номеру, указанному в договоре. Напоминаю, что по условиям договора перепродажа оборудования невозможна, для аутентификации используются ваши биометрические данные. В случае попытки аппаратного взлома оборудование уничтожается и приводится в действие пункт 6.2 договора. Инструкции по использованию, а также реквизиты вашего персонального кошелька будут высланы вместе с оборудованием. Еще раз спасибо за участие в проекте!”

Звонок оборвался. Игорь, рассеянно глядя перед собой, откинулся на спинку кресла.

— Горько! Горько! — донесся снизу нестройный строй голосов, среди которых солировал Батя — уже, судя по плетущемуся языку, изрядно пьяный.

[Персонаж: Батя, 52 уровень, дварф-варвар ]

[Разблокировано умение “Море по колено”]

[Доступен режим “Берсерк”: дикий выброс энергии в течение 40 секунд, побочное действие — полдня на восстановление энергии с применением огуречных эликсиров]

— Скорей бы это сраное оборудование приехало, — пробормотал Игорь.

Голос его на этой фразе предательски дрогнул.

* * *

На следующий день Андрей утром куда-то уехал, загадочно сказав, что едет “в город”. Обычно под “городом” в поселке подразумевался ближайший стотысячный Каменск, но ожидать можно было все что угодно — начиная от Екатеринбурга и заканчивая Курганом и Тюменью.

Вернулся затемно кортежем из двух машин, оглашая окрестности рэпачком десятилетний давности. Игорь высунулся в окно и вздрогнул. Первой машиной по проулку ехала уже привычная серая “Рено логан”, а следом… серебристая, сверкающая, огромная “Тойота Хайсе”. С недобрым предчувствием Игорь натянул штаны и выбежал в крытый двор.

— Идиота кусок! — вопил батя, стоя в одной рубашке у открытых ворот. — Реально, что ли, в кредит?! Сколько? Ляма полтора?

— Два… — послышался виноватый голос Андрея. — Но я честно четыреста тысяч накопил на первый взнос! Ваших только три сотни взял. Нам же как-то надо будет впятером ездить… В “Рено” уже не поместимся! Я его завтра продавать буду.

— А ты подумал, балда, куда ставить его будешь?! Придурок! Он у нас во двор не проедет, тут труба газовая! На улице оставишь на ночь?

— Идиот… — тихо произнес Олег, чуть не проломив себе лицо фейспалмом.

Алена стояла в уголке и тихо плакала.

— Ну, мама, не плачь, смотри, какая машина клевая, ты чего, — пытались успокоить ее дочки.

— Он кредит… под залог недвижимости взял? — пересохшим голосом спросил у сестры Олег. — На тебя оформил? И ты согласилась?

— Я… думала, что он однушку в Каменске собрался брать, — ответила она через всхлипы. — Мы ездили, смотрели позавчера, в самом центре, в новострое. А он…

— Ты хоть понимаешь, что будет, если он кредит не выплатит?! — неистовствовал батя. — Одну четвертую долю дома на торги выставят! Подселят профессиональных выживателей, а потом… Ну и долбодятел же ты…

— Сам долбодятел! — огрызнулся Андрей.

— Что-о-о?!.

Красный, как рак, пьяный дворф бросился к огру, на ходу закатывая рукава. Олег, мать, Аленка — все, кто был перед домом — тут же бросились разнимать драчунов, женщины при этом громко голосили, дети ревели, а батя матерился, что тот сапожник. Даже терьер Майло — любимец семьи — не остался в стороне: носился вокруг и яростно лаял, не то на пьяного отца, не то на Андрея.

В стороне остались только Егорка, младший брат, и сам Игорь. Первый стоял ни жив, ни мертв, второй же, прищурившись, наблюдал за очередной баталией в их идиотской ролевой игре.

[Персонаж Батя наносит персонажу Андрей удар артефактом Грязный Тапок (-20 к уважению)]

[Персонаж Андрей неосторожным словом активирует у персонажа Батя режим берсерка]

[Персонаж Батя: Режим Берсерка: активирован]

[Артефакт Грязный Тапок утерян]

— Погнали наверх, — повернувшись к Егорке, предложил Игорь, пока батя ползал в траве, ища оброненный “артефакт”. — Хрен с ними, с взрослыми. Сами разберутся.

Егорка пожал плечами.

— Ну пошли.

И вместе они пошли к дому, провожаемые нестройным хором голосов…

…Игровое оборудование пришло в среду — аккурат на следующее утро после того, как новенькую “Тойоту” Андрея тихо угнали под покровом ночи, прострелив из пневмата уличную видеокамеру.

В тот же вечер Игорь осторожно закрыл дверь комнатушки на щеколду и, надев шлем, скомандовал:

— Поехали.

“Гагарин, блин…”, — успел подумать Игорь, прежде чем новая реальность накрыла его с головой.

У небоскреба в самом центре Миддлбурга кипели страсти...

ЧАСТЬ I - Начало

Глава 1 - Первый респаун

И вот он, Игорь, стоит рядом с трупом болотного василиска и пялится на красную стрелку, а женский голос в наушнике все повторяет:

> Переместитесь в ближайший магазин для прохождения обучения

Идти в направлении, куда указывала стрелка, Игорю показалось скучно, и у самого входа он свернул направо, прошел десяток метров и очутился под вывеской ночного паба “Мускулы".

> Вы свернули с маршрута. Пройдите в магазин.

— Умные навигаторы в такой момент говорят — “маршрут перестроен”, — заметил Игорь.

Женщина в его голове промолчала — видимо, обиделась.

Вдали послышался вой сирен, и Игорь оглянулся назад — к месту сражения одна за другой съезжались машины "скорой”. Зачем-то приехали даже пожарные, хотя ничего, кроме самолюбия Rodrick’а, там, кажется, не сгорело… ну, разве что, репортеры снимали “горячее”, но это вообще мимо кассы.

“Вот уж событие — большую ящерицу прибили”, — хмыкнул про себя Игорь и нырнул в низкую, обшитую стальными пластинами дверь.

В пабе было тускло, играл какой-то до боли знакомый (кажется, у Олега был такой в плейлисте) классический хард-рок. За стойкой неторопливо протирал фужеры бармен.

“Слепой, что ли?” — подумал Игорь, удивленно глядя на два опрокинутых стола, которые валялись посреди зала. На столах, словно на странных винд-серфах с четырьмя матчами стояли двое: одетый в черные шорты и красную футболку лысый крепыш-азиат (почему-то оставшийся без титра — возможно, NPC) и худой высокий бородач в очках, при взгляде на которого всплыл ник игрока:

[Игрок: Glenn, мужчина, европеец, Начинающий, 5 уровень]

— Да я тебя прямо тут щас трахну, понял?! — Лысый азиат орал настолько убедительно, что Игорь не сразу поверил, что он — всего лишь NPC. — Ты, блин, у меня все драгоценности стырил! Все, что я непосильным трудом копил столько лет!

— Пошел ты, Лю, — надменно сказал Гленн.

— Че, мля? — возмутился азиат. — Ну, сука, держись…

С этими словами он схватил третий стол и швырнул его в Гленна. Откуда-то из коридора, ведущего во второй зал, послышался протяжный женский визг. Худой бородач помахал кулаками перед носом — наигранно, как в старинных играх-файтингах, а затем медленно повернулся к Игорю.

— О, блин, новичок! Ты чего тут забыл? Проваливай!

Крепыш Лю немного опешил, недоуменно взглянул на Игоря:

— Чего? Какой, нахрен, новичок?

Голос “за кадром” настойчиво повторил:

> Вы свернули с маршрута, пройдите в магазин для обучения.

— Это твой дружок, что ли?! — Лю перепрыгнул через один из поваленных столов и направился к Игорю.

— Да не, он никакой не… — успел воскликнуть Гленн, прежде чем пудовый кулак Лю врезался в солнечное сплетение Терехова.

Вот тебе и забота об игроках. Это было больно. Реально больно. В глазах побелело, Игорь не сразу понял, что лежит на полу. Еще удар, на сей раз — ботинком. Краем глаза Игорь увидел, как Гленн спешит к ним, но азиат уже схватил его за грудки, поднял над полом и снова врезал ему кулаком — прямо в челюсть.

Картинка мигнула и погасла, а по центру экрана возникали две таблички, некрасиво наползающие друг на друга:

[РЕСПАУН?]

и

> Переместитесь в ближайший магазин для прохождения обучения.

* * *

> Вами выполнен респаун в режиме обучения. В дальнейшем за респаун будут сниматься штрафные кредиты.

Играла тихая ритмичная музыка. Он стоял неподалеку от длинного ряда вешалок с куртками, зеркал, слева от коридора, ведущего к примерочным. Других людей не было — лишь за бесконечными вешалками, у кассы крутилась пара ничем не примечательных персонажей. Из зеркала на него смотрела точная копия Игоря Терехова из реальности… ну, разве что чуть выше, чуть плечистей и подтянутей. На компьютерном Игоре были легкие белые шорты и такая же невесомая белая футболка. Ботинок на ногах не наблюдалось — можно было даже пальцами пошевелить — что Игорь тут же и сделал, чтобы проверить, не сломал их в драке.

Кажется, все было в порядке. Впрочем, чего еще ждать после респауна?

Игорь посмотрел на руки, потом вгляделся в свое отражение — детализация и реалистичность до сих пор поражали его воображение. С другой стороны, что значит — “до сих пор”? Он и дня-то в эту игру не играет! .

В уголке экрана проступил уже знакомый хотбар с цифрами и боксы различных менюшек:

[100 кредитов] [1 уровень, новичок]

[Здоровье: 100/100]

>Здравствуйте еще раз! Я — Миранда, ваш виртуальный бот-помощник и коллега в процессе исследования и тестирования миров. Я буду сопровождать вас в квестовых заданиях, совмещенные с тестами, по ходу выполнения которых будет автоматически формироваться отчет об ошибках и начисляться премиальные баллы. Система автоматически определит, общаетесь ли вы со мной или с персонажем игры.

— Слушай, мы же с тобой уже общались, там, в городе? — нахмурился Игорь. — Чего ты опять заладила то же самое?

>Пройти обучение управлению в игре? — невозмутимо спросила Миранда.

— Нет, пропустим, хватит с меня и первого раза, — сказал Игорь. — Че там по премиальным? Во, давай-ка лучше про базовые характеристики напомни, чтобы всякие мудаки в местных барах надо мной не ржали.

>Про характеристики поговорим чуть позже. Баллы ты можешь обменивать на ускоренное открытие новых миров и квестовых заданий, а также совершать обмен на анфи-коин.

Перед глазами возник ряд движущихся роликов, широкой дугой продолжающихся справа и слева. Центральный ролик представлял собой окошко, ведущее в текущий мир. На остальных мирах в уголке висел значок закрытого замка. Ясно. Заблокированные…

>Ты находишься в стартовом мире “Мидлворлд, Срединный мир” — своеобразной песочнице, чат-руме, а также стартовом мире для ваших путешествий. Окружение здесь вполне реалистичное, с долей юмора и утопии. Этот мир практически лишен насилия и подходит для аудитории 14+…

— Хрена се — лишен насилия!.. А как же я на респаун нагулял? Меня там грохнули так-то! Или…

Игорь вдруг вспомнил про две наползающие друг на друга таблички, и прикусил язык. Может, он выбрал все же пройти обучение, а не респаун? А что, так можно было?

>Здесь будут выполнены три ваших тестовых задания. Предупреждение! Выполнение заданий испытательного срока подразумевает прохождение на уровне “Тяжелый” — завышенная стоимость товаров, низкий процент удачи. Но для начала — выберите подходящую вам одежду.

[Получен бонус от компании: 200 кредитов]

Игорь, вздохнув, пошел вдоль ряда со свитерами и зимней одеждой. Последней было совсем немного, из чего был сделан логичный вывод, что здесь достаточно тепло. Игорь вспомнил, как выглядели люди на улице, но он все же уточнил:

— Че тут по погоде?

>Город Миддлбург находится в умеренном поясе, климат близок к среднеевропейскому. В настоящий момент здесь весна.

Игорь выдернул первые попавшиеся джинсы, затем подошел к вешалкам с верхней одеждой и снял куртку из материала, похожего на кожзам, чуть попрочнее и посерьезней на вид, чем висящие по соседству.

[Штаны легкие джинсовые, 1 ур., +5% HP, +5% к харизме] [15 кредитов, вес 0,9 кг]

[Куртка азиатская из кожезаменителя, 1 ур., +10% HP , +5 к харизме, -5% к ловкости] [60 кредитов, вес 1,5 кг]

[Кроссовки “Аббидас”, 1 ур., +5% к ловкости] [35 кредитов, вес 0,5 кг]

“Харизма… Ловкость, хэпэ — уже интересно”.

Куртка была дорогая, но захотелось именно эту. Вещи мгновенно сложились в удобную для переноски форму, слегка уменьшившись в объеме. Однако руки приходилось держать ровно так же, как если бы он это действительно нес — тяжесть выбранных вещей ощущалась вполне натурально.

>Рекомендуется также приобрести рюкзак. Без рюкзака ты не сможешь переносить тяжелые предметы, кроме того, их количество будет ограничено.

Ну да, точно. Где-то это именуется “поясом”, “сумкой”, “инвентарем”. Здесь будет “рюкзак” — ну, отлично, пусть так.

Игорь подошел к стене, на которой висел рюкзак и выбрал самый большой — шипастый, коричневый, с непонятным леттерингом какой-то незнакомой метал-команды.

[НЕДОСТУПЕН] [Рюкзак Best Death Metal Band-2005, 6 ур., +150 кг] [320 кредитов, 3 кг]

[5.9 кг в руках — вы перегружены! Вы не можете нести больше 5 кг. Распределите стартовые очки навыков, чтобы увеличить допустимый вес]

— Пять кило, Миранда? Серьезно? Неужто я НАСТОЛЬКО плохо выгляжу?, — проворчал Игорь, швыряя рюкзак обратно к соседним. Выбрал самый простой и дешевый:

[Рюкзак Простой черный, 1 ур., +20 кг] [30 кредитов, 1 кг]

>Отлично! Теперь пройди в раздевалку для примерки экипировки и распределения навыков.

Шторки двух первых оказались задернуты, Игорь проследовал к третьей, предпоследней, как вдруг в голову закралась хулиганская мысль: это же, в конце концов, игра! Что мешает ему проявить немного любопытства и втихую поглазеть на посетительницу соседней примерочной?..

Игорь осторожно коснулся шторки, медленно отодвинул в сторону… и тут же резко задернул. Внутри был грузный посетитель, который, пыхтя, натягивал брюки. Над головой незнакомца висело облако:

[Сильвио, европеец, 19 уровень, бандит]

Последнее слово подсвечивалось красным. Бандиты? Это заставило одновременно вздрогнуть и заинтересоваться. Вот тебе и мир-утопия. HP — больше почти в восемь раз! С другой стороны — должны же быть какие-то квесты и боссы и здесь, в Миддлбурге?

Игорь пошел к следующей шторке, точно так же осторожно отодвинул ее на пару сантиметров. Стройная высокая мулатка крутилась перед зеркалом, примеряя белоснежный кружевной лифчик. Сердце Игоря забилось чаще, и в углу промелькнуло:

[Навык скрытность увеличен на 0,2%. Распределите стартовые очки навыков, чтобы получить доступ к второстепенным навыкам]

[Бонни, девушка, темнокожая, 10 уровень]

[Модификатор: Адреналин, +5% к ловкости, действие — 30 секунд. Распределите стартовые очки навыков, чтобы…]

Игорь стоял не двигаясь, продолжая подглядывать за извивающейся Бонни и медленно, но верно краснея. Одной рукой придерживая шторку, второй парень вцепился в стальную раму кабинки, и холодный металл жег ему пальцы. Блин, неужели так действительно можно?! Но это не порно-игра, написано же, что аудитория 14+! Бонни придерживала лифчик снизу, поворачивалась, наклонялась, наконец, разочарованно покачала головой и легким движением руки расстегнула застежку.

[Модификатор: Тестостерон, -15% к интеллекту, +5% к силе, действие — 30 секунд. Распределите…]

Кружевной лифчик повис на крючке, торчащем из стенки, острые темные капельки сосков обнажились всего на пару секунд и снова скрылись под черными чашечками другого бюстгальтера. Игорь еще какое-то время поедал смуглое тело Бонни глазами, затем осторожно вернул шторку на прежнее место.

[Навык скрытность увеличен на 0,5%. Распределите стартовые очки навыков, чтобы получить доступ к второстепенным навыкам]

Игорь крадучись зашел в соседнюю примерочную, положил вещи на табурет.

— Миранда?

> Да?

— Как думаешь, у нас с тобой могло бы что-нибудь получиться? Ну, ты поняла, о чём я.

> Боюсь, мой бойфренд будет против.

— У тебя есть бойфренд?!

> Да. Он платит тебе за тест его игры.

— Упс. Ладно, проехали. Никогда не спи с девушкой босса, да? Давай, лучше поясни мне про характеристики.

Перед глазами, поверх зеркала раздевалки, распахнулось большое окно, в котором отображались таблицы: базовые характеристики, навыки, модификаторы, одежда, блоки.

> Рассмотрим твои базовые навыки. Пока они на нуле, но на первом уровне тебе доступны для первичного распределения 10 поинтов навыков:

[Сила: 0] [Интеллект: 0] [Телосложение: 0]

[Уровень: 1 (160 баллов до 2)] [300 кредитов]

[Здоровье: 100/100]

Игорь заметил кнопку “Помощь” — открыл, но никакой особой помощи там не было. Инструкции по использованию шлема и перемещению, навигация по информационным блокам, список доступных локаций — пока была только одна — и все. Никаких “энциклопедий” и тому подобного — все запоминать самому.

Миранда тем временем вещала:

> Сила влияет на наносимый урон, интеллект на обучаемость, телосложение — на выносливость. Далее — дополнительные навыки и модификаторы. Они косвенно зависят от основных. Некоторые из них являются общими для всех тестируемых миров, некоторые становятся активными только в тех, где это необходимо по мнению разработчиков.

[Ловкость: ] [Харизма: ]

[Воля (недоступен в этом мире) ]

[Восприятие (недоступен в этом мире) ]

[Наука (недоступен в этом мире) ] [Скрытность: ]

[Магия (недоступна в этом мире)]

[Холодное оружие: ] [Стрелковое оружие: ]

[Торговля: ]

— Недурственно, но магия недоступна — вот отстоище. А как же этот василиск?

> Вам предстоит выяснить, что это было.

— А раса и класс?

> Они уникальны для каждого мира. В данном мире раса выбираются автоматически, исходя из твоего профиля, а класс отсутствует. Распредели стартовые очки навыков.

[Вам доступно 10 стартовых очков навыков:]

Ну и что выбрать? Стать умнее, чем есть? Да он, кажется, и сам по себе не идиот. Да, просрал учёбу в универе, но ведь вовсе не потому, что плохо учился — из-за конфликтов в группе, вымогательств взятки и прочей несправедливости. Раз игровая система обучается автоматически при помощи нейросети, то и общение тут вполне близкое к реальному. Значит, сможет уболтать кого захочет, да и вкачает позже этот интеллект. Игорь задвигал бегунки, выбрав в итоге следующую конфигурацию:

[Сила: 3] [Интеллект: 2] [Телосложение: 5]

>Уверен?

— Ага!

Словно по щелчку пальцев он моментально стал выше на пять сантиметров, плечистее и мускулистей. Лоб, правда, почему-то уменьшился, но, может, это и к лучшему? Пришло время примерить шмот. Брюки, как и кроссовки так просто не наделись — ногами, уже реальными, пришлось пошевелить. Все оказалось вполне подходящим по размеру, вылезло сообщение:

[Модификаторы: Харизма +10%, HP +15%, Ловкость +0%]

— А чего это ловкость +0? Ошибочка.

> Никакой ошибки нет. Куртка уменьшает ловкость, а кроссовки увеличивают, в сумме получилось +0%.

— Миранда, ты меня что, за идиота держишь? Я алгебру норм помню, не бывает такого — “плюс-ноль”. И вообще, какой это модификатор, когда ничего не изменилось, — Игорь жестом свернул меню с характеристиками. В общем, давай, запиши там в этот свой отчет о багах — “у ноля не бывает плюсов и минусов”. Что, я теперь так прямо и к кассе, ага? Снимать же не нужно?

> За внесение замечаний в отчет о багах начисляю вам один премиальный балл.

Игорь довольно кивнул, привычным движением закинул на спину рюкзак и вышел, заметив всплывшие сообщения:

[Получен бонус от компании: 1 премиальный балл]

[Здоровье: 230/230]

[Вам доступно 25 кг вещей для переноски]

[Оплатите товары на сумму 140 кредитов]

Кассир повернулся в окно и общался с кем-то по крошечному мобильному телефону. Тут же в голову пришла идея.

— Миранда, — Игорь машинально перешел на шепот, опасаясь, что его услышат. — А что, если….

Миранда молчала. Он стал красться по периметру зала в сторону выхода, обходя вешалки и прячась за ними. Когда Игорь был уже двух метрах от выхода, выскочило сообщение:

[ВНИМАНИЕ! Вы покидаете магазин, не оплатив товар. Убедитесь, что ваш навык “Скрытность” позволяет это делать]

[Скрытность — 5,3] [1 уровень]

Над прилавком горела надпись на английском “Abiddas — Impossibility is something”. Подстрочник перевел — “Абиддас — невозможность — это что-то”.

>Наши языковые нейронные сети делают языковое пространство унифицированным на всем пространстве миров ANFIQ, таким образом, и NPC, и реальные игроки общаются на одном “основном” языке. Это не касается вымышленных языков в различных квестовых заданиях, а также рекламных слоганов.

- Ясно. Слушай, давай ты будешь говорить только по делу, что-то действительно важное?

Реклама, везде дурацкая реклама! Худой парень азиатского происхождения, в мятой корпоративной футболке, радостно помахал рукой.

[Мужчина, азиат, 12 уровень. клерк]

Все ясно. Хрен тебе, а не воровство; уж точно на первом уровне ничего украсть не получится. Пусть он и клерк, но с двенадцатым левелом запросто положит нарушителя.

— Вы куда?

— Иду, иду. Как тут оплачивать-то? — сказал Игорь и рефлекторным движением потянулся за пояс — куда раньше лазили за кошельком, а сейчас — за мобильником с NFS-меткой. Все верно — в руке оказалась табличка с иконкой монет, которую он бросил на стол продавца:

[-140 кредитов] [160 кредитов]

[Навык “Торговля” увеличен на 1%]

[ПОЛУЧЕНО ОПЫТА: 10 очков]

— Спасибо за покупку. Честно говоря, я сначала подумал, что вы собираетесь нас обокрасть. Что-то еще? — Продавец дружелюбно обернулся, показав рукой на витрину с мелочами.

В карманах пластиковых вешалок и на маленьких полочках лежали безделушки, при фокусировке на каждой мелькали ярлычки:

[Значок простой, +1% к харизме…]

[Галстук красный, +5% к харизме…]

[Кошелек из кожи аллигатора, +3% к торговле…]

[Карта Миддлбурга простая, 10 кредитов]

Стоп! Карта — это очень полезный стафф. Не то, чтобы Игорь страдал топографическим кретинизмом, но без нее в любой игре может быть сложно.

— Давайте карту.

[-10 кредитов]

[Доступны новые задания!]

Игорь раскрыл карту, закрывшую половину обзора, но долго изучить не успел. С левой стороны, там, где карта не закрывала обзор помещения, промелькнуло что-то серое, стремительное.

— Вор!!! Ловите ворюгу!

Глава 2 - Заяц Кирк

Поспешно кинув карту в рюкзак, Игорь оглянулся на вход и мигом рванул туда. Из дверей магазина выбежал и промчался снаружи мимо витрин высокий худой парень, Игорю сначала показалось, что у него длинные волосы, и он одет в серую пижаму-кигуруми, но мгновением спустя вылезло сообщение, расставившее все на свои места:

[Новое основное задание: Поймать Зайца]

[Персонаж: Заяц Кирк, 3 уровень, мужчина, антропоморф]

В углу высветилась его фото — это был вполне себе киношный, даже мультяшный долговязый заяц с человеческой, но слегка пришибленной физиономией. Игорь машинально закрыл всплывающее окно и выбежал на улицу. Несясь вдоль здания, мимоходом отметил, что следы разрушения от нападения василиска отсутствуют. Что же это было тогда? Демо-ролик, заставка? Впрочем, сейчас наплевать…

Небоскребы, небоскребы — и серая, такая крошечная на фоне гигантских домов фигура. Ах, если бы не чертов заяц, можно было бы прогуляться, неторопливо, по этому подобию Манхэттена… нет, сам Игорь там, конечно, не бывал, но видел немало фотографий, и вот Миддлбург очень походил на снимки, сделанные в сердцевине Большого Яблока - или комиксового Готэма. Людей было много, все — разного роста, веса, расы и уровня; над их головами появлялись и исчезали облака с цифрами и тегами, но Игорь пер вперед, как танк — благо, телосложение он хоть немного, но прокачал. NPC в Мидллбурге, кажется, все-таки были не такие уж тупые, как в некоторых других риал-таймах: позади то и дело вполне связно и уместно восклицали:

— Куда прешь!

— Э, ты чего!

— Куда они бегут?

— Походу, ушастый что-то спер!

Где-то сбоку послышался свисток полицейского, и Заяц Кирк свернул с проспекта куда-то в темный переулок. Было заметно, что при беге ушастый совсем не мультяшно размахивает мужским достоинством, придерживая его на поворотах, а другой рукой — или лапой — прижимая одежду к груди. Игорь уже почти догнал Зайца, но тут в висках застучало, бег замедлился, а шкала здоровья стала полыхать красным и прямо на глазах уменьшилась на пару пунктов.

[Здоровье: 228/230]

— От бега?! Серьезно? — Игорь остановился на пару секунд, тяжело дыша. — Я думал, что пробежки на свежем воздухе здоровью только это… пользительны!

> Пользительны? Уточни запрос.

Здоровье медленно восстановилось, и он побежал дальше, буркнув на ходу:

— Полезны, блин! Ых, Миранда, чат-бот, а диалекты не понимаешь.

Стены переулка сильно отличались от вылизанных и вычищенных витрин центрального проспекта — граффити, облезлая краска, раскиданный вокруг баков мусор, сидящий на картонке бомж. Промелькнула мысль, что в любой другой игрушке в мусоре можно порыться — наверняка можно найти что-то на продажу, но тут это выглядело как-то совсем стремно — из-за реалистичности всего и вся, включая отбросы. Фигура зайца мелькнула где-то впереди и тут же растворилась. Похоже, свернул… вот только куда именно?. Игорь добежал до ближайшего поворота, но Зайца не увидел.

“Блин, да куда он делся?! Спрятался, может, где?”

Закусив губу, Игорь побежал наугад. Походя решил свериться с картой, прямо на бегу, без лишних пауз. Неудобно, но кому сейчас легко? На карте было отмечено расположение самого Игоря, но курсор почему-то двигался то в одну сторону, то в другую, карта сначала перевернулась на 180 градусов, потом отзеркалилась, а курсор перепрыгнул на добрую пару сотен метров к югу. Вдобавок — никаких надписей и названий улиц на карте не обнаруживалось, Игорь заметил лишь, что находится в паре километров от узкого залива, врезающегося в самый центр города, точно гарпун в бок огромного серого кита.

— Миранда! Это ты чего, передразниваешь хреново работающий GPS? Или это, типа, я такой дебил?

> Твой уровень навыка “Интеллект” не позволяет хорошо разбираться в картах в состоянии стресса. Повысь навык на пару пунктов.

— Вот сука! То есть сделали из меня топографического кретина все-таки, да? И где он теперь, этот ваш сраный Заяц Кирк?

Логика подсказывала, что если бы Игорь двигался совсем по другому маршруту, уже давно бы пришла оповещалка, что задание провалено, а, значит, возможно, не все еще потеряно. Решив не париться особо, Игорь продолжил бежать. Дома вокруг стали пониже, людей — точнее, NPC — поубавилось; район небоскребов сменился тем, что в Штатах называется "таунхаусами". Пыхтя и тихо матеря Миранду и Зайца, Игорь добежал до очередного перекрестка в глубине спальных кварталов и ненадолго задержался у этой развилки. У подъезда одного из здешних домов стояло трое темнокожих подростков, что-то бурно обсуждающих; до ушей донеслись обрывки фраз:

— Короче, я тока зашел, сходу ему такой — блин, дурь у тебя говно полное!

— Прикинь, мля, этот мудила толкнул Тонни говневую дурь!

— Вот сука!

— Да ну вас, блин, нормальная дурь, такие приходы…

Игорь прищурился, вглядываясь в их характеристики. Не, к этим лучше не соваться. Подсветилось — 3-4 уровень, “тинейджер”, у одного — “тинейджер-бандит” (это вообще как?). Накатили не вполне приятные воспоминания о старших классах — когда ты идешь один с учебы, а на углу около местной шараги стоят старшаки и, в лучшем случае, смотрят презрительно, а в худшем — стреляют сиги или просят мобилу позвонить. Казалось бы, двадцатые уже, но в провинции традиции нулевых, увы, свято чтут до сих пор.

— Эй, мэн! — Самый младший из парней все же заметил его и направился наперерез. — Ты откуда, нах? Это наш район!

— Да! Проваливай, беложопый! — вторил ему второй.

— Легавые! — вдруг рявкнул третий и бросился бежать.

Из-за поворота показалась полицейская машина с выключенной мигалкой; она явно просто совершала дежурный объезд, но все трое “тинейджеров” от греха подальше шустро скрылись в подъезде дома. Да что там — Игорь сам рефлекторно замедлил шаг, чтобы тоже не привлечь к себе внимание. “Вот что это было? Удачная случайность? Или искусственный интеллект мира сознательно жалеет игрока с первым левелом?”

Мимо Игоря прошел хмурый бомж с ржавой тележкой из супермаркета — то ли ее выкинули на свалку, а он подобрал, то ли кто-то украл развлечения ради и бросил, а бродяга подобрал. Хотя, конечно, это NPC, а не игрок, ему воровать положено, так сказать, по роду деятельности. Глядя на тележку, заполненную пакетами со всякой ерундой, Игорь прочел описание ее хозяина:

[Мужчина, европеец, 1 уровень, нищий]

Игорь притормозил, возникла даже мысль — а не забрать ли у белого нищего мужчины-европейца тележку? Нужно же откуда-то брать лут? А в тележке, на первый взгляд, где-то на пару сотен и будет. Хотя… как-то это, наверное, неправильно. Да и копы, наверное, еще недалеко уехали — может, прямо за углом ждут. А, может, там вообще дружки-бомжи, которые сбегутся на крики и толпой отпинают самонадеянного паренька Игоря, решившего отобрать у бедного и забрать себе, любимому! Плюс тут, в игре, наверняка есть какая-нибудь пресловутая “Карма”, ухудшить которую совсем не хотелось бы, тем более — в самом начале пути. С другой стороны, если бы карма была, Миранда бы сразу о ней сказала… Ведь так?

Но вдруг этот хмырь хотя бы скажет что-то полезное?

— Эй, дедуля, скажи, тут случайно Заяц не пробегал?

Дедок вздрогнул, звякнув колесами тележки. Потом оглядел Игоря с головы до ног, прищурился и сказал:

— А дай пятачок — скажу!

[-5 кредитов — заплатить]

[Припугнуть — успех 30%]

[Отказаться]

Кредитов было мало, а терять, помимо этого, особо нечего, поэтому Игорь решил быковать — взял нищего за грудки и притянул к себе:

— Я тебе ща пятак расквашу, понял, хрен моржовый? Давай, колись, что видел!

[Успех!]

Дедок сразу ссутулился, инстинктивно вцепившись в ручку тележки обеими руками.

— Да не злись ты так… пробегал твой Заяц, пробегал. Реально Заяц, да? Видал всякое — котов видал всяких, людей с песьеми головами, а зайца — впервые вот щас!

— И куда, куда он побежал?!

Дедок махнул в сторону бетонных ворот какой-то не то фабрики, не то складского комплекса:

— А вон туда и побежал. Видать, там дыра в заборе — пошукай. Оттуда и лезут, каждую неделю прут, честное слово!

— Ладно, понял. Спасибо, дедок. Свободен.

[ПОЛУЧЕНО ОПЫТА: 5 очков]

[Дополнительное задание: Источник появления антропоморфов]

Игорь нахмурился. Так там что, завод по производству мутантов? Фурри-фабрика? Генные модификанты? Портал пришельцев? Игорь шел вдоль бетонного забора, пока наконец не увидел, что одна из плит чуть наползает на соседнюю. Кажется, только отодвинь — и входи, дорогой…

Схватил руками, попробовал подтолкнуть — хрен там, тяжело.

[Неудача: навык “Сила” не изучен до нужного уровня]

Пришлось забраться наверх и попрыгать — там зазор был куда больше. И вот, с пятой попытки, получилось — нога угодила в дыру между плитами, а затем и все туловище проскользнуло внутрь. Правда, удар об землю отозвался красным всполохом в углу экрана:

[Здоровье 209/230]

За забором обнаружился небольшой пустырь, за которым виднелся переулок между двухэтажными зданиями, а на заднем плане стоял десяток фургонов с нарисованным на боку аппетитным ванильным рожком. Ни людей, ни монстров видно не было — пустырь и переулок изрядно заросли травой, и Игорю стоило большого труда рассмотреть в этом зеленом царстве тропинку со свежепримятыми стеблями бурьяна.

— Ну что, кажись, на верном пути я… — пробормотал Игорь и пошел по найденной тропке.

В углу, где. видимо, когда-то стояли мусорные баки, оказалось раскидано разное барахло, из которого что-то даже подсвечивалось:

[Старый башмак (левый), +1% к HP , -10% к ловкости] [1 кредит, 0,3 кг] [Некомпект!]

[Башмак мужской (левый), +5% к HP , -10% к ловкости] [1 кредит, 0,4 кг] [Некомпект!]

[Сапог пожарного мужской (правый), +10% к HP , +15% к навыку “огнестойкость”, -10 к ловкости] [2 кредита, 1,2 кг] [Некомплект!]

[НЕДОСТУЕН] [Женская красная туфля. +5 к харизме, -15% к ловкости] [4 кредита, 0,2 кг] [Некомпект!] [Вы не можете носить этот предмет. Подтвердите смену пола, чтобы….]

— Еще чего, пол менять! Вы там, в Африках своих, совсем от жизни отстали? — пробубнил Игорь, а сам подумал — взять, что ли? Четыре кредита целых.

Туфля, судя по виду, была практически новая; по крайней мере, на высоком алом каблуке не имелось ни царапинки. Глядя на красную подошву, Игорь попытался вспомнить, как такие назывались в одной старой назойливой песне, но так и не смог. В итоге кинул туфлю в рюкзак — стыдно с подобным лутом таскаться мужику, но что поделать? Денег мало, лишние на дороге не валяются.

— И ты, Миранда, молчи, ясно? — зачем-то сказал Игорь и пошел дальше, через высокую траву, к заводским зданиям, как вдруг обнаружил, что столбик здоровья снова стал моргать красным.

— Ну что, блин, опять?!

[Модификатор: Аллергия, -10% XП в минуту]

[Здоровье 186/230]

— Что, блин? Какая нахер аллергия? С чего вдруг? Миранда, нах, прием!

>Модификатор “Аллергия” включается при контакте с некоторыми предметами при вашей выбранной расе — “белый мужчина” и на вашем уровне сложности.

— Твою мать! Что делать-то?

>Рекомендуется изучение навыка “Медицина” либо приобретение соответствующих предметов — медикаменты.

— Сука!

Игорь побежал дальше, но вдруг запнулся о какой-то предмет, тут же подсветившийся синим:

[Старый мобильный телефон NOKIA, включение навыка “Коммуникация”, -1 кредит в день] [Простой артефакт] [50 кредитов, 0,1 кг]

А вот это уж хорошая находка! Поднял, нащупал и нажал кнопку: отобразилась панель с интерфейсом телефона, который Игорю как-то показывали в мини-музее техники при универе. Вот только цифры на виртуальной клавиатуре все были перепутаны и рандомно менялись местами.

[Позвонить]

[241]

[657]

[023]

[#9*]

— Че?!

>Твой нынешний уровень интеллекта не позволяет прочитать цифры и пользоваться простыми артефактами, в т.ч. техникой.

— Твою мать! Где логика, блин, я же вижу значения силы, здоровья там и прочего!

[Модификатор: Аллергия, -10% HP в минуту]

[Здоровье 164/230]

— Твою мать! На что аллергия-то?! На траву, может, или на башмаки?

Телефон, который оказался слишком сложным артефактом для Игоря-неандертальца, отправился в рюкзак — если уж не воспользуется, то продаст или, скорей, обменяет, учитывая уровень интеллекта — а сам Игорь взял ноги в руки и побежал к ближайшему зданию, надеясь не испустить дух по дороге. Двое из трех ворот были заколочены, а на последних была покосившаяся вывеска “КОРНЕПЛОДЫ”. Ну да, где же еще укрываться антропоморфному зайцу в городе, похожем на киношный Нью-Йорк? Разумеется, в заброшенном магазине морковок… или на складе? Хотя, похоже, такое странное название было не у какого-то конкретного магазина, а у старого офисного центра. Может, это перевод “а-ля-алиэкспресс”?

“Какая-то странная логика… а, ну да, я ж тупой!”

Едва Игорь достиг двери, модификатор Аллергии исчез.

— Значит, все же на траву была?..

Миранда предательски промолчала.

Немного успокоившись, Игорь осторожно тронул дверь с облупившейся краской. Кусочки краски остались на руках, он раскатал их и щелчками отряхнул. Поднес к носу и понюхал — пахло химией.

— Да, вот это вот вы круто сделали, молодцы. Как у вас вообще получается, что я запахи ощущаю? А, Миранда?

> Принцип ассоциативной стимуляции. Если показывать человеку, как режут лимон, он почувствует кислый привкус во рту. Мы воздействуем на рецепторы доступных органов чувств таким образом, чтобы они запустили ассоциации. А через них — нужные ощущения в других рецепторах. Запатентованная технология, которая…

— Ладно, потом подробней обсудим. А щас надо найти этого гребаного Зайца…

За дверью показался неосвещенный коридор, ведущий мимо ряда кабинетов со скромными вывесками: “Мастерская по ремонту обуви”, “Кожевнная мастерская”, “Копировальный салон”. В воздухе висела пыль, многие вывески валялись на полу рядом с клочками обоев, скомканными кусками оберточной ленты и скотча. Несколько стеклянных дверей было выбито.

Игорь пригляделся — в пыли на полу виднелись следы ступней, как будто кто-то прошелся в мягких пушистых тапках.

— Что это за помещение, Миранда?

И снова она промолчала.

— Обиделась, что ли? Ну и хер с тобой. Эх… Оружие бы мне какое. Обычно в таких мрачных местах тусуются зомбяки или типа того, а их кулаками не возьмешь, верно?

Тишина. Вот же сука! Игорь вдруг понял, что здесь было даже чересчур крипово. Когда играешь во что-то старенькое — вроде “Обители зла” или даже “Манханта” — не так страшно просто из-за того, что все не настолько реалистично. А здешняя локация была слишком похожа на настоящее заброшенное здание, в котором могут скрываться не менее настоящие зомбяки и тому подобная дичь.

Когда Игорь подходил к концу коридора, ему почудилось тихое шелестение и далекий топот мягких заячьих (или иных?) лап. Спрятавшись за дверь ближайшего офиса, Игорь присел на корточки и осторожно выглянул из укрытия. Как оказалось, перестраховался он не зря: из большого заброшенного офиса с распахнутой дверью сначала медленно показалась длинная тень, отбрасываемая светом из окна, а затем… затем в коридор выбежала маленькая, крохотная собачка с бантиком на голове, но слегка облезлая, с потертым ошейником.

“Йоркширский терьер? Серьезно?”

— Ох, ты мой маленький! Иди сюда! — Не в силах устоять перед такой няшностью, Игорь покинул свое укрытие, наклонился и поманил пальцами. — Ц-ц-ц! Давайже, не ссы, Терехов собаку не обидит!

Псина повела носиком, сделала неуверенный шаг, еще один… а потом, набравшись храбрости, засеменила к Игорю. Впрочем, страх все же взял свое, и собака остановилась в полуметре от Терехова, настороженно нюхая воздух, потом оглянулся назад и тихо заскулила. Над офисом, из которого выбежал пес, висела пыльная вывеска: “Стрижка для любимого питомца”.

— Ты чего, малыш, заблудился? Может, ты у нас из квеста дополнительного, типа, найди хозяина?

Игорь протянул руку, чтобы погладить пса, но тот уклонился и тявкнул: сначала тихо, потом громче и зло.

— Эй, песь, кончай, — сказал Терехов неуверенно.

Но куда там: взрычав, отважный йоркширский терьер оттолкнулся всеми лапами и яростно бросился прямо на Игоря, метя ему в лицо. Терехов закрылся рукой, чувствуя, как зубы пса смыкаются на его указательном пальце.

— А, сука, ты че?!

Укус отозвался короткой острой болью в пальце — не такой сильной, какой она должна быть в реальности, но и не простым толчком датчиков перчатки. Зеленоватая слюна текла между мелкими зубами пса, а макушка подсвечивалась красным:

[Бешеный Йоркширский Терьер, 1 уровень]

[Модификатор: Вирус бешенства, -30 HP в день]

[Здоровье 152/220]

Глава 3 - Битва в "Корнеплодах"

Игорь размахнулся и шваркнул тварь об стенку. От удара из ее доходяжьей груди вырвался жалобный “тяфк”; терьер, разжав зубы, упал на пол и засучил лапами; на пальце Игоря остались борозды царапин. Свирепый взгляд упал на псину, потерявшую в неравном бою четверть хит-поинтов.

— Сука! — воскликнул Игорь.

К несчастью, на крик из дверей заброшенного салона для стрижки собак выскочили еще три моба: “Бешеный Йоркширский Терьер, 1 уровень”, “Бешеный той-терьер, 1 уровень” и в довершение ко всему “Бешеная чихуа-хуа, 1 уровень”.

— Твою мать, да сколько ж вас там…

Тем временем первая шавка, шатаясь, поднялась и, рыча, прыгнула снова. Игорь, уже готовый к бою, ударил в нос кулаком — минус двадцать HP.

— Сука! Я не хочу вас убивать! Я не хочу убивать маленьких собачек, я их, блин, люблю!!!

Из-за поворота показались еще две шавки. Свора кинулась на него в едином порыве, очевидно, решив коварно взять числом. Оружие, где взять оружие?! Игорь метнулся в ближайший офис, где раньше был копировальный салон — в нем, практически пустом, обнаружилось всего два покосившихся стола, заваленных бумагой и обрывками картонных упаковок. Захлопнув дверь, Терехов попробовал оторвать ножку у одного из столов — безуспешно, она, кажется, была прикручена к полу.

Получается, ловушка?

Что же делать?

Выпрыгнуть в окно — не вариант: на них решетки, да и квест тогда будет провален. Тайных дверей тоже не видать… Только одна, главная, через которую он вошел.

“Сука!”

Игорь со злости пнул стопку старых каталогов в углу, и вдруг один из них подсветился синим. Заинтересованный, Терехов нагнулся и посмотрел — между буклетов лежала скомканная бумажка, подписанная как “10 кредитов”. Ну, отлично, конечно, но проблему нынешнюю деньгами не решить.

— Думай, думай… В конце концов, я чего, толпы шавок испугался? — поддразнил себя Игорь и полез в рюкзак — зная, что тот, в общем-то, пустой.

Пустой — да не совсем. Там лежали недавно подобранные мобильник и красная женская туфля стоимостью четыре кредита. Игорь взял туфлю в руку, взвесил, потом схватился за шпильку. Покрутил — туфля вращалась свободно, как небольшой красный пропеллер. Нет, лучше, всё же, бить с размаху, носком или шпилькой.

— Хм… Ничто же не запрещает мне использовать ее как дубинку, да? Миранда?

>Формально использование обуви в качестве оружия не разрешено. Мы зафиксируем это как баг.

[Получен бонус от компании: 1 премиальный балл]

[Преобразовать в оружие?]

Да/нет?

— Ай спасибо! Эй, собачки…

Он открыл дверь, а псины только этого и ждали — набросились и принялись кусаться.

Хиты посыпались, как из рога изобилия:

[Укус бешеной чихуа-хуа]

[Модификатор: Вирус бешенства, -35 HP в день]

[Здоровье 152/230]

[Модификатор: Вирус бешенства, -40 HP в день]

[Укус бешеного йоркширского терьера]

[Урон от усталости -5 HP ]

[Здоровье 130/230]

Но не прошло и десяти секунд, как рука Игоря с красной туфлей стала описывать фигуры, разбрасывая нападавших шавок в разные стороны. В коридоре накопилось уже не меньше двух десятков этих злобных тварей — в основном, йоркширских и той-терьеров. Псы врезались в стены коридора, разлетаясь на ошметки непонятной слизи, слышался лай, рычание, скулеж, чавканье разрывающейся плоти. Лог забился сообщениями:“урон 50”, “бешеный той-терьер погибает”, “получено 2 очка опыта”, “комбо” и так далее — прочесть все Игорь не смог, так быстро они мелькали и падали в архив.

Отбившись от десятка шавок, Игорь прыгнул в соседний офис, закрыл дверь и пару минут сидел там, переводя дух. Потом чуток побродил по заброшенному кабинету, распинывая обертки и банки от какого-то реагента, и вдруг обнаружил на оторванной от стены и валяющейся на полу полке пачку старого печенья.

[Засохшее печенье, +7% HP за две минуты] [1 кредит]

Разорвал упаковку, поднес ко рту, откусил кусочек. На вкус оказалось, как заплесневелый прогорклый хлеб, но "хэпэ", от которого осталось чуть больше половины, медленно подрос на пятнадцать пунктов. Проблему бешенства это не решило, конечно, но подпитка помогала выиграть немного времени у жестокой болезни. Игорь подошел к двери в коридор, посмотрел за мутное стекло — собаки рычали, подпрыгивали вверх, царапали гладкую поверхность когтями, мечтая прорваться внутрь и прикончить ненавистного человека. Игорь ожидал увидеть пятна крови маленьких бешеных, но все еще милых где-то глубоко внутри собачек… однако ничего подобного на стенах и полу не было. Зато хватало разноцветной слизи и зелено-желтых соплей — видимо, таковым представлялась геймдевам местное бешенство, превращающее крохотных песиков в подобие радужных зомби. А может, дело в возрастном цензе — 14+ — и все это добро просто заменяет кровь?..

Шумно выдохнув, Игорь снова открыл дверь — теперь ближе всех к нему подобрался здоровяк:

[Бешеная французская болонка, 2 уровень]

— Ого! Да это же хренов босс!

Удар каблуком — но здоровяк был не так туп, как остальная свора: он умел уворачиваться и отпрыгивать. Еще один взмах алой туфлей — без толку. В ногу Игоря тем временем вцепилась чихуа-хуа, и линейка здоровья потеряла пару поинтов. Пинок — и шавка превратилась в бурую кляксу на потолке. Адская болонка меж тем перла напролом, кусала за брюки и норовила уцепиться за локоть.

После одного из замахов рука заболела особенно сильно, хотя никакого урона не обнаружилось. Только через пару секунд Игорь осознал, что ударился рукой об стол в реале — слишком далеко взмахнув перчаткой с датчиками.

— Вот же блин, в каких стесненных условиях приходится рубиться!

Миранда внезапно проснула.

>Что ты имеешь в виду?

— Забей, я сам с собой.

Стиснув зубы, Игорь продолжил бой. Удар локтем, замах туфлей — двадцать очков урона у твари. Укус в ответ — минус пятнадцать у себя. Шкала здоровья уже перекатилась через середину, и полоска окончательно покрасилась в красный — нужно было срочно подлечиться. Еще одна мелюзга подкралась слева — критический удар, и псина улетает к своим гнилым собратьям, жалобно вереща. Но мохнатый босс использовал момент, чтобы уцепиться за локоть — боль, вздрогнувший индикатор хит-поинтов и никаких шансов того, что он ослабит хватку. Удар об стену — а в ответ лишь десяток урона, рычание и падающее собственное здоровье.

Стиснув зубы, Игорь перехватил туфлю за нос, прицелился, размахнулся и вогнал десятисантиметровую красную шпильку в глаз пушистому исчадью гламура. Челюсти ненасытной твари разомкнулись.

[Бешеная французская болонка получает 110 урона и погибает]

[ПОЛУЧЕНО ОПЫТА: 20 очков]

[Урон от усталости -5 HP ]

[Здоровье 101/230]

— Э, а где второй уровень? Маловато за такую свору, не?

Пнув последнюю шавку — скорей, из злости, чем с реальной пользой — Игорь пошел дальше по коридору. За поворотом обнаружилась узкая лесенка в подвал. Остановившись у первой ступеньки, Игорь оглянулся — там, на поле битвы, наверняка можно было еще чем-то поживиться, как и в пустых офисах. Ну, если получится, он еще вернется, а пока надо все-таки найти проклятого Зайца.

“Трепещи, косой, я иду!”

Игорь шагнул вниз, прошел один лестничный пролет, второй… и замер у бронированной двери, в которую уперлась лестница. Уже приготовился толкнуть ее, когда услышал тихий голос:

— Ты что… убил их всех, да? Путь свободен?

Дверь приоткрылась сама, и наружу показалось сначало длинное ухо, а потом и вся морда Зайца Кирка — с вполне человеческой щетиной и игрушечным, похожим на искусственный нос. Серого монстра нельзя было назвать ни уродливым, ни красивым; скорее, он напоминал небритого реднека… только с заячьими ушами. Он, к слову, наконец-то оделся — в золотистую толстовку с капюшоном и аляпистые малиновые джинсы.

Прислушавшись, не лаят ли наверху бешеные псы, Заяц вдруг резко толкнул дверь, и та, врезавшись в Игоря, отбросила его к стенке. Кирк, победно хмыкнув, метнулся было вверх по лестнице, но рефлексы, выработанные в игрушках попроще, сработали моментально: размахнувшись, Игорь швырнул красную туфлю прямо в мохнатую башка беглеца.

[Заяц Кирк получает потерю равновесия, урон 15]

Игорь обратил внимание, что хелсбар ушастого уже надкушен на треть. Шавки постарались? Непутевый заяц. Перс пошатнулся, смешно взмахнув ушами, словно это могло помочь устоять на ногах, запнулся и хлопнулся на ступеньки. Игорь тут же подскочил к беглецу и пригвоздил его к лестнице, уперев ногу ему в спину. Заяц под подошвой попытался трепыхаться, но Игорь, подобрав туфлю, пресек эту суету на корню — просто врезав каблуком по голове еще раз, а затем схватив за ухо и потянув его на себя.

— Ай! Сука, больно! Не бей меня! — замахал руками заяц.

— Говори, где вещи, которые ты спер из маркета!

— Так ты из-за вещей? На мне они, придурок, что мне, голым ходить?!

— Не ври! Там было больше!

— Это все, клянусь!

Игорь задумчиво нахмурился, почесал затылок свободной рукой и распорядился:

— Ну-ка, давай тогда, снимай.

— Эм… Ты сам как себе это представляешь? Ты на мне стоишь. Мне кажется, это патовая ситуация, да? А! Ухо, больно!

Действительно, патовая. Связать и отвести в одиночку перса, который и выше по уровню, и тяжелее, Игорь не мог: любая попытка отпустить грозила взбучкой со стороны рассерженного Кирка.

— Может, договоримся, а? — взмолился Заяц. — Я ж смотрю, ты вообще новичок?

— Поговори мне еще! Я тебя за уши-то оттаскаю!

— Ты новичок? — взвыл Кирк.

— Ну, допустим.

— Ты в магазине работаешь, или что?

— Нет… Ну… просто квест же, попросили.

— Квест? Какой, в жопу, квест? Это форменное насилие над представителем антропоморфического меньшинства! Над эмигрантом! Фурри-фоб!

Игорь ослабил хватку.

— Кто?

— Ненавистник антропологических меньшинств — фурри-фоб! Не знал даже? Ну, по тебе видно, что ты туповат… Ай! Ухо же!

— А ты не хами!

— Ладно, не буду…

— Смотри у меня! А что до остального… что ты можешь предложить? Какие варианты?

— Перемирие. Ты отпускаешь меня, а я даю тебе полезную информацию. Идет?

— Не идет. У меня, знаешь ли, задание, а эта твоя туманная… информация… в него не входит!

Заяц то ли закряхтел, то ли засмеялся.

— О, поверь, моя информация позволит тебе получить гораздо больше заданий! Ну что, согласен?

— А что от меня требуется? Только отпустить?

— Ну да, я же сказал.

— И никакого подвоха? Ни ловушек, ни пистолетов, ни фурри-корешей…

— А ты быстро учишься, да?

— Завали.

— Ок-ок… Да, никаких корешей и ловушек. Просто отпусти и поднимись наверх, а когда поднимешься — брось мне туфлю.

— Это с чего это вдруг?

— Понимаешь, в моем мире шмот из этого мира становится волшебным, — терпеливо объяснил Заяц.

— Какой еще — твой мир? Откуда ты? Говори!

Игорь потянул уши зайца сильнее.

— А-а! А знаешь что — добей меня! Давай! Добей, ты же этого хочешь, верно?! И ничего не узнаешь! А мне не придется больше воровать шмот из маркета… Всем хорошо будет, да?!

[Добить Зайца Кирка]

[Отпустить]

[НЕДОСТУПНО Поторговаться еще]

— Серьезно?! Никакого другого варианта? Эй, Миранда?

> Твой текущий уровень интеллекта не позволяет совершать более долгий диалог. Прими решение.

— Твою мать! Ну, что еще остается.

Жажда знаний оказалась больше жажды наживы — Игорь тыкнул на вариант “Отпустить” и сошел со спины Зайца Кирка.

Тот медленно встал, отряхнулся, потрогал челюсть и ухо. Кровь на нем была вполне настоящая.

— Ну вот… — разочарованно пробормотал Заяц. — Сразу бы так… варвар.

Синяки и ссадины придавали ему несчастный вид. Потянувшись, он с трудом выпрямил уши — Игорь вдруг понял, что Заяц выше его, хоть и кажется субтильным — затем неторопливо стал снимать толстовку.

— Давай рассказывай! — хмуро сказал Игорь.

— В общем, этот мир — хаб, — смерив его взглядом, наставительно изрек Кирк. — Везде по городу — в основном, в подвалах, неприметных местах — расположены порталы в другие миры. Один из них — вот, за дверью. От него до моего — всего день пути по степи и еще день подождать. Открывается портал раз в неделю. Я потому и бежал, чтобы успеть, Одежду прихватил на случай, если придется кантоваться здесь еще неделю, но теперь, видишь, надо будет вернуть украденное в маркет и ограбить другой. Лишь бы еще тайная полиция не узнала, ага…

Игорю даже стало немного жалко ушастого — до того проникновенно он рассказывал о своих проблемах — но он тут же прогнал эту неуместную жалость прочь и спросил:

— Что у тебя за мир?

— Я тебе и так слишком много рассказал, — проворчал Кирк. — Придет время — сам с остальным разберешься.

Он принялся стаскивать штаны, и Игорь отвернулся. Это не укрылось от Зайца.

— Что? Стыдно? Или ты такой штуки не видел никогда? Гляди, почти как морковка…

— Тьфу на тебя! Просто… нафига мне на тебя голого смотреть?

— А ты в курсе вообще, что меня изначально-то тоже обокрали! Избили! Сумку забрали! Бандюганы какие-то! Поджидали прямо у портала. Все шмотки сняли, уроды, только перстенек и уцелел — потому что выпал и в щель закатился. Видал, какой?

Кирк наклонился и, поковырявшись в кармане снятых брюк, показал Игорю перстень — ржавый, но с двумя огромными черными кристаллами.

[НЕДОСТУПНО В ЭТОМ МИРЕ Перстень некроманта 5 степени, 50% восставших в битве, 35 ур.] [Редкий артефакт] [1500000 кредитов]

Игорь при виде перстня открыл рот.

“Блин! Надо было добить! И почему в этих онлайнах нет гребаного пересохранения!!!

— Ты че завис, здоровяк? Туфлю давай. Я тебе все сказал. Вон твои шмотки.

[Толстовка “лакшери” золотистая мужская, +20% к харизме, -10% к скрытности, 4 ур.] [800 кредитов, 1,5 кг]

[Джинсы модные малиновые с подворотами, +10% к харизме, -5% к интеллекту, 6 ур.] [1100 кредитов, 1 кг]

Игорь забрал штаны и толстовку, кинул в рюкзак. Рука с туфлей сама по себе протянулась к Кирку — вариантов предусмотрено не было.

[Задание “Поймать Зайца” обновлено: верните вещи в магазин]

— Ну, все. Квиты? — хмуро спросил Заяц. — Только, чур, я выхожу первый.

— Погоди, — Игорь преградил путь. — Те бандиты… Почему они ждали тебя именно здесь? Выходит, они знали про портал? Но откуда?

— Да я откуда знаю, откуда? Знали и все! Давай, не испытывай мое терпение, парень! — раздраженно воскликнул Кирк.

— Ладно-ладно, извини, но… ты не мог бы рассказать мне, где другие порталы? Ну, и там всякие иные интересные места?

Кирк задумчиво почесал щетину на подбородке.

— Ну, смотри. Мы с тобой рассчитались, причем на твоих условиях, так? Давай теперь торговаться. Я сдам тебе три точки выхода и один подпольный магазин, торгующих артефактами, а ты мне отдашь свою куртку. Она все равно — вон какая потрепанная, а ты себе новую без труда раздобудешь, думаю. Ну что, годится?

Куртка действительно изрядно поизносилась после драки с псами, и стоимость ее снизилась почти вдвое.

— Годится.

Игорь снял куртку.

[-10 HP , — 5% харизма, +5% ловкость] [Здоровье 90/210]

— Ну, чего ждешь? — нетерпеливо спросил Заяц.

— Сначала сдай мне порталы.

Кирк закатил глаза.

— Карта города есть? Покажи, я там отмечу.

На открывшейся карте, где точкой показывалось нынешнее положение, а жирным кругляшком — магазин одежды — вдруг вспыхнули четыре новых “маркера”. Почти все — далеко на границах большого города, и только одна — где-то неподалеку.

— Ну все, доволен? Давай сюда. — Кирк буквально выдернул из рук Игоря куртку.

Игорь стоял и смотрел, как он одевается, потом долго перекладывает туфлю из одной ладони в другую, словно 5-летний кроха, который выбирает в магазине новую игрушку. Затем Кирк вдруг размахнулся туфлей и обрушил шпильку на голову зазевавшегося Терехова.

Картинка застыла и погасла.

“РЕСПАУН?” — высветился на экране вопрос.

Глава 4 - Бродяжка

Перед глазами снова пронеслась заставка, вперемешку с нарезкой кадров путешествия по городским кварталам. Через долгие три минуты в темноте прорезалось очертание двух врачей в масках на фоне яркой лампы. Стоявший справа тряс Игоря за грудки и истошно верещал:

— Мы теряем его, мы теряем его, Стив! Теряем его! Нет! А, вроде очнулся он. Показалось.

Они находились в достаточно узком помещении… или, точней, как Игорь понял несколько мгновений спустя, в карете скорой помощи. Второй врач — очевидно, тот самый Стив — темнокожий бугай с потешными черными бакенбардами, вытащил иглу капельницы из вены Игоря и, зажав ранку ватным тампоном, протянул воскресшему руку. Голос у негра был спокойный, уверенный, добрый:

— Попробуйте встать, вам уже должно быть лучше. Также мы вылечили вас от бешенства. За наши услуги реанимации вычтено 42 кредита, а также 12 кредитов за прививку от бешенства.

[-62 кредита] [107 кредитов]

[Здоровье: 210/210]

[Модификатор “Бешенство” отключен]

— Дорого так прохилился, блин. Почему сорок два кредита? Что за число такое особенное? А, Миранда?

> На вашем уровне сложности за респаун взымается штраф в размере четверти содержимого вашего кошелька. В зависимости от сложности квестового задания могут и сниматься премиальные баллы. Также вы можете потерять вещи, которые в момент убийства находились у вас в руках, а в случае убийства другим игроком с навыком “воровство” — можете потерять предметы и из вашего рюкзака.

Да, бессмертие в этом мире обходится слишком дорого — даже реальными деньгами мира настоящего. Игорь испуганно вскочил, жестом за спину полез в рюкзак — но его там не было.

— А сразу нельзя было сказать? И где… где мои вещи?!

— Да не переживайте вы так, вот они лежат. — Темнокожий показал на рюкзак у его ног. — Или, по-вашему, если тут черный, он уже и вещи украл?

Под его хмурым взглядом Игорь смутился:

— Да нет… извините, если так показалось…

Вдруг Стив заржал.

— Да брось, парень, я шучу. Хотя у нас правда Роб обычно че-то ворует — то скальпели, то тампоны…

— Слушай, хорош уже прикалываться! — обиженно воскликнул его белый напарник.

— Ну да… прикалываться… — хмыкнул Стив и украдкой подмигнул Игорю.

Тот криво улыбнулся и пробормотал:

— Ладно, я, правда, пойду…

Он наклонился, подобрал рюкзак и, спрыгнув с подножки медицинского фургона, оказался на улице. Лишь там, вдали от глаз врачей, Игорь рискнул заглянуть в содержимое.

Стив не соврал: в рюкзаке лежало все, что имелось на момент сохранения — мобильник, карта, украденные Зайцем Кирком толстовка и джинсы. По всему выходило, что можно идти обратно в магазин, сдавать вещи. Открыв карту, Игорь кое-как определил, в каком направлении идет — стрелка продолжала крутиться и разворачивать карту то туда, то обратно, намекая на недалекость игрока — и зашагал по улице, лавируя между редкими прохожими.

Но шел недолго:

[Вы давно не ели! Модификатор: “голод”, -20 HP в час]

[Здоровье: 190/210]

— Вот же блин! Это же офигеть как много! За десять часов окочуриться можно, да? И что, где здесь пожрать? Эй, приятель! — Игорь толкнул в плечо коренастого парня с рюкзаком, который как раз проходил мимо. — Где тут кафешки?

“Приятель” обернулся. На нем была армейская куртка с множеством карманов, кожаные штаны с шипами и бандана, в которых обычно ездят мотоциклисты. Игорь прочел:

[Игрок: GunBoy, мужчина, азиат, 16 уровень]

— Эй, новичок, поаккуратней плечами рассекай, — одарив Игоря хмурым взглядом, процедил GunBoy. — А то до второго уровня не доживешь.

— Я респаун не боюсь, если надо — возрожусь, — хмыкнул Игорь и только потом, уже сказав, понял, что собеседник вряд ли поймет, о чем он довольно плоско пошутил.

Впрочем, GunBoy не стал заострять на этом внимания.

— А ты дерзкий, да? Откуда?

— Россия, Урал. А ты?

— Я из Кореи. Тут уже больше месяца. Ну, удачи, чувак, мне пора.

Он повернулся и бодро зашагал через толпу. Игорь погнался за ним:

— Погоди! А сколько тут, в Мидллбург, человек? Ну, реальных людей в смысле?

— Тебя че, в чате забанили? Ах, точно, ты же новичок, у тебя же нет доступа в чат. — Кореец прищурился, явно довольный собой — видимо, посчитал, что это очень смешная шутка (даже смешней, чем Игорева про респаун). — Ну, немного тут людей пока что. В городе — полсотни, но здесь ваще редко кто задерживается, только новички, вроде тебя. А во внешних мирах — сотни четыре, но там число постоянно растет. Сейчас тестирование массовое открыли, ты же знаешь, так что скоро тут будет несколько тысяч. Кстати, половина тестировщиков проваливают первые задания. Все, мэн, спешу…

— Ты главное не сказал — кафешки тут где?

— Какой назойливый русский! Бесплатный совет: не надоедай тем, кто выше тебя уровнем. Время — деньги, мэн. Сколько у тебя премиальных, а? У меня уже несколько тысяч!

— Три. Я ещё ни одного квеста не выполнил.

— Три… в первый день? — на миг показалось, что он ошеломлён, но очень скоро лицо корейца приобрело всё тот же невозмутимый вид. — Не попадайся мне!

Он развернулся и ушел, всем своим видом показывая, что его лучше не трогать.

— Ну и черт с тобой, — буркнул под нос Игорь и зашагал по тротуару, разглядывая окрестные вывески.

Точка респауна находилась аккурат на середине пути от заброшенного здания до магазина одежды. Пройдя вдоль фасада серых безликих офисников, Игорь повернул на более оживленный уже знакомый проспект с магазинами. Вывески были удивительно знакомые: “ReStore”, “Swarovski” и “Dolche & Gabana” перемежались с “Бургер Кинг”, “Аддидасом” и “Макдональдс”. Недолго думая, Игорь завернул в последний.

Курс валют в Миддлбурге, как казалось уже не впервые, был величиной крайне непостоянной. Где-то местный “кредит” был дороже рубля в двадцать раз, где-то в десять, а где-то, как например здесь — всего в пять. В итоге картошка фри стоила бешеных 10 кредитов, гамбургер — 20 кредитов, а здоровенный “Биг Тейсти” — целых 45. Хотя, может, просто дорогая кафешка попалась…

Прикинув, что два блюда будет принять эффективнее, Игорь взял картошку фри и гамбургер, сел за столик.

“Ну че, с первой трапезой меня?”

Поднес ко рту бургер, надкусил — вкус ощущался лишь пару секунд, два-три укуса — и в руках ничего не осталось. Вот и все удовольствие. Другое дело, что этот перекус напомнил про голод в реале. Давно он не ел, получается? Или не очень? Время в игре, по ощущениям, шло как-то иначе.

— Миранда, скажи, а если я решу выйти из игры, нужны какие-то дополнительные… манипуляции? Или я могу просто…

> Прежде чем завершить сеанс, необходимо найти ночлег. Если выход в оффлайн будет осуществлен на улице — есть риск смерти от несчастного случая, а в случае неоднократного респауна — штрафных санкций.

— Мда, ну и, конечно же, ночлег не бесплатный. Отлично! Проклятый капитализм — за все платить!

> В случае успешного завершения испытательного срока и продолжения нашего сотрудничества, тебе будет предложен по льготной цене комплект жизнеобеспечения и обеспечения питания, который позволит находиться в игре в течение нескольких суток без необходимости выхода в оффлайн.

Оглядывая зал, Игорь обнаружил не меньше десятка NPC, у которых были имена. Как правило, имеющие имена — это участники квестов, и, судя по их большому числу, даже в этом мире можно было неслабо прокачаться. Но задерживаться здесь Игорю не хотелось — он помнил, что впереди еще десятки миров и тысячи квестов. Значит, надо искать, как выбраться отсюда.

“Выбраться отсюда” — Игорь иронично усмехнулся, подумав про это. Как это похоже на его реальное положение вещей. Меж тем поочередно мелькнули сообщения:

[Здоровье 210/210]

[Модификатор “Голод” отключен на 1 час]

[Модификатор “Голод” отключён на 2 часа]

Всего два часа! Угу, опять все, как в реальности — жрешь фастфуд, кажется, что много, а голод не проходит, и хочется еще и еще.

“Гребаные углеводы!..”

Когда Игорь выходил из Мака, он чуть не сшиб в дверях ту самую негритянку, за которой подглядывал в раздевалке.

— О, осторожнее, — сказала она, задев его бедром.

— Извини, — тихо сказал Игорь.

Он чувствовал неловкость — и из-за подглядывания, и просто потому что знакомиться с девушками стеснялся даже тут.

— Да ничего. — Она улыбнулась и протянула руку. — Меня зовут Бонни. Ты странно одет. Ищешь приключения? Тогда заходи в ночной клуб “Ласточка” после десяти, увидимся.

Бонни подмигнула Игорю.

“Она что, клеит меня? Или клиентов приманивает? Какая у нее функция?”

В принципе, Бонни могла быть кем угодно — от проститутки до “продавца-трактирщика”, поставщика квестов.

“А вообще какая разница?”

— Хорошо, приду.

— Тогда до встречи, — сказала Бонни с улыбкой и, развернувшись, ушла.

[Дополнительное задание: посетить “Ласточку”]

Проводив её взглядом, Игорь зашагал вперед по улице, пытаясь увидеть кого-то еще из игроков. Опыт подсказывал, что в поиске квестов надо свернуть с центральной улицы куда-то в подворотню. Уж там-то однозначно будет происходить что-то интересное. С другой стороны — ну найдет он сейчас себе приключений на пятую точку, и чего?

Все же он решил проверить свою гипотезу и за пару зданий до магазина зашел в приоткрытые ворота около фасада одного дорогого, судя по позолоте, ресторана.

Интуиция не подвела — в узком заднем дворе, за пустым фургоном стояла девушка в легкой джинсовой куртке. В ее руке была алюминиевая бейсбольная бита; поигрывая ей, девушка хмуро смотрела в пустой угол между фургоном и мусорным баком. Игорь прочел:

[Игрок: Brodyazhka, женщина, европеец, 3 уровень, Начинающая]

— Привет! Че ты там палишь? — спросил он, и в этот же момент девушка, даже не удосужившись повернуться к нему, врезала битой во что-то в углу между баками.

Игорь уже догадывался, что там, но все равно решил посмотреть, поэтому подошел к девушке сзади и выглянул из-за её плеча. Интуиция не подвела: рядом с баком лежал трупик здоровенной, в локоть длиной, белой крысы. Девушка наклонилась, потом снова отошла на пару шагов и встала на изготовку.

— Фармишь, значит?

— Ой! — вскрикнула девушка и резко развернулась, одновременно занося биту над головой.

Игорь рефлекторно отшатнулся, но девушка, по счастью, не стала лупить его своим “оружием” почем зря.

— Ты чего так подкрадываешься? — спросила она грозно.

— Да я так… не подумал. Извини. Так ты что, фармишь, да?

— Ну да, фармлю, — пожала плечами девушка. — А что делать?

— И часто они тут… пробегают? Ну, крысы?

Бродяжка посмотрела в угол, похлопала битой по руке.

— Я не засекала. Но так, примерно раз в 20-30 секунд. Это уже двенадцатая. Я вчера эту фишку просекла, теперь дежурю тут.

— Не скучно? Что, других способов прокачаться нет?

— Скучно. Но иначе никак. Во, смотри, опять!

Белая морда с красными глазами вынырнула из дырки в стене, животное прыжками побежала на девушку. Игорь успел прочесть:

[Чумная крыса-альбинос, 1 уровень]

…а потом бита девушки приземлилась ровнехонько на темечко зверюги, отщелкав пятнашку очков ХП.

— Ты откуда? — спросил Игорь.

С интересом глазея на собеседницу, он всячески пытался привлечь ее внимание, но та упрямо его игнорировала и сейчас даже не повернула к нему голову. Тем не менее Игорь отступать не собирался.

— Brodyazhka — это же русский ник. Я тоже из России, с Урала.

Она наконец-то повернулась — зеленые глаза, челка на пол-лица, узкий подбородок. Вполне симпатичная.

— Да ладно, правда? — Кажется, Игорю впервые удалось удивить Бродяжку. — Я тоже где-то оттуда.

— А поконкретней?

— Давай ты не будешь мне мешать, лады? Попозже пообщаемся как-нибудь?

— Только один вопрос, последний: биту где взяла?

— Выточила, блин! На токарном станке! — бита снова приземлилась на башку очередной жертве, и Игорь почему-то очень живо представил себя на месте убитой крысы.

Похоже, NPC-шки здесь куда приветливей реальных игроков, подумал Игорь, уходя прочь от Бродяжки и ее крыс-альбиносов. Слегка удрученный после общения с девушкой, он отправился в магазин одежды, где начинался его путь.

Улица звучала так, как, пожалуй, и должна звучать в комиксовом мегаполисе: голоса, обрывки фраз или четкие возгласы, клаксоны авто, чья-то невыключенная магнитола, гудок и тихое пыхтание паровоза, ритмичный стук колес по рельсам…

Игорь нахмурился. Какой еще стук колес?

Внезапно из ближайшей арки вынырнул огромный бронированный локомотив с турелями на головном вагоне. На боку его красовался огромный герб с саблезубым тигром. Показалось, или в окно кабины выглянул некий робот в ковбойской шляпе?

Игорь от неожиданности буквально опешил. Откуда здесь вообще взялся поезд?

А локомотив тем временем пронесся через улицу, попутно сбив парочку влюбленных, имевших глупость целоваться прямо на “зебре”, разбросал в стороны припаркованные у обочины автомобили и скрылся в просвет между домами. Несколько мгновений спустя бронепоезд скрылся из виду, а еще через полминуты последние шумы стихли.

“Что это… мля… было?!”

Игорь с трудом заставил себя перейти через улицу и подойти к тому, что недавно было целующейся парочкой. Вокруг уже толпились и охали зеваки. Разумеется, опять не было ни крови, ни внутренностей — так, непонятная жижа, не более того.

— А что тут случилось? — Один из прохожих посмотрел на Игоря, и тот, помедлив, неуверенно ответил:

— Да… поезд какой-то проехал.

— Что? Поезд? — Прохожий хмыкнул. — Да тут же даже рельсов нет?

Все стали смеяться и разбредаться по сторонам. Игорь, оставшись в гордом одиночестве, еще какое-то время постоял возле “лужицы”, а потом продолжил свой путь в магазин. Дорогой он успокаивал себя, напоминая, что эти возлюбленные — всего лишь два кусочка кода, не больше. Никакой боли, просто часть программы улетела в бездну. Только и всего.

А вот сам поезд заслуживал пристального внимания.

— Миранда, что это было?

>Наша техническая служба занимается решением этого вопроса, после вы сможете при желании ознакомиться с техническим отчетом по этой ситуации. Приятной дальнейшей игры.

— Да уж… спасибо! Помогла ты, нечего сказать…

Впереди показалась вывеска магазина одежды, и Игорь нырнул внутрь. Надо было закончить один не слишком важный, но обязательный квест.

— Вот, тут с утра у вас украли. — Подойдя к кассе, Игорь достал из рюкзака спертые ушастым вещи и кинул на прилавок. — Задержал, вернул, все дела.

Менеджер — тот самый, у которого Игорь несколькими часами ранее купил шмот, удивленно посмотрел на него.

— Да? А я чего-то не помню ничего такого. Странно.

— Как — не помните? Но вещи ваши?

— Ну, наши. Но никакой кражи не помню.

— Так, Миранда, я не понял? — отвернувшись, тихо спросил Игорь. — Это у тебя такой баг, или так и надо?

Миранда молчала. Неужели квест сорвался? Если предположить, что это не баг, а пресловутая реалистичность, то в таких случаях надо поступить примерно также, как в реальности — например, закатить скандал.

— Так. Уважаемый. Позовите начальство, директора, или кого у вас там. Я, понимаешь ли, старался, бегал за преступниками, возвращал вам товар, а вы мне врете в глаза. Вы менеджер, или кто?

Менеджер захлопал глазами и замямлил:

— Ну, может, не надо директора? Давайте, не знаю, оформим возврат товара… Хотя, если через кассу мы его не проводили, то…

— Зовите директора!

Словно реагируя не его возмущенный крик, в конце зала распахнулась дверь, и наружу вышел тот, кто, вероятно и являлся директором маркета — грузный лысый мужик в строгом черном костюме и с редкими, неопрятными усами. Вновь прибывший отдаленно напоминал гангстера из старинного кино. Когда мужик подошел поближе, Игорь прочел над его головой вполне безобидное:

[Фридрих Гаузе, мужчина, 34 уровень, директор]

— Что тут происходит? — пророкотал Фридрих.

Взгляд его упал на Игорь.

— Так, стоп! Это что же, тот самый парень, который погнался за вором? — Подступив к прилавку, Фридрих уставился на украденный Кирком шмот. — Вы все вернули? Стоп! Здесь не все. Он украл еще как минимум золотой галстук и женский бюстгальтер 5-го размера. Верни мне их, и я отблагодарю тебя!

[Задание обновлено: найти оставшиеся предметы]

— Да вы издеваетесь! — только и смог воскликнул Игорь. — Черт!

Глава 5 - Застрял в текстурах

— Грязный ушастый фетишист!

— Че ты там бормочешь? — послышался голос.

Вздрогнув, Игорь поставил игру на паузу и снял шлем. В дверях комнаты стояли Андрей и Егор.

— Ого, ну нихера себе ты шнягу купил. Смотри, и комп еще. Дашь покатать? — спросил Андрей.

— Ты совсем конченный, что ли? Иди давай. Это мне пришло.

— Ты как со старшим разговариваешь? Откуда деньги на железо взял, а? Говори!

— Бесплатно получил. На тестирование. Как профессиональный геймер. И, если че, оно по телеметрии привязано, так что можешь даже не думать, чтобы его перепродать, понял? Сразу в кирпич превратится.

По лицу Андрея было видно, что он разочарован, но вслух он, конечно же, сказал:

— Да и не собирался перепродавать. Так, просто погонять, в танчики или еще во что.

— Ну иди сюда, — Игорь встал и протянул на проводах шлем к морде деверя. — Надевай. Видишь?

Он понимал, что рискует, но лучше было расставить все точки над i как можно раньше.

Подойдя к столу, Андрей натянул шлем на голову и тут же, сматюгавшись, скинул обратно.

— Блин, оно там все моргает красным, вопит какую-то хрень, “неавторизованный доступ” или что-то такое. Ты че, не можешь авторизовать? Ты же хакер!

— Я не хакер, блин! Оно по сетчатке глаза определяет! Там шифрование с двухкилобитным ключём! И игровая станция заблочена, если я рутовать начну — там чуть ли не пиропатрон, сдетанирует нахер!

Андрей разочарованно почесал репу. Обилие умных слов и угроза взрыва, видимо, произвели на него впечатление, потому что он нехотя сказал:

— Ладно, понял, не дурак. Ты эта… хоть бы пожрать сходил, остыло все уже.

— Да схожу, схожу… а сколько я сижу, кстати? — Игорь посмотрел на часы на своем старом ноуте и удивился — прошло всего полтора часа. Хотя игрового времени — раза в два, а то и в три больше.

Сняв с груди, рук и ног многочисленные датчики, Игорь спустился на кухню, немного разорил холодильник. По счастью, пока он лопал холодные котлеты, никто ему не мешал, однако, шагая обратно, Игорь столкнулся в коридоре с Батей.

— Ты че там, компуктер себе новый купил? — спросил отец, почесывая пузо. — Ты эта… старый тогда Егорке отдай. Сам видишь — такая жопа, на новый денег у нас с матерью не будет. А у него по учебе постоянно требуют, задолбал уже за наш проситься…

— Это не компьютер, пап. Игровая консоль специальная.

— Игровая? То есть так, для игрушек просто? Типа, “Плейстейшн”? И за какие шиши?!

— Ни за какие. Мне ее на тестирование дали. Пробую, короче, денег заработать.

— Каких денег?

— Короче, консоль бесплатная, это мне платят, наоборот. Нет, перепродать не получится. — Игорь приготовился повторить все, что говорил только что Андрею. — Нет, другим поиграть тоже не…

— Ха! Тебе платят? За игры? Че ты меня за дурака-то держишь? — Батя начал заводиться, и Игорь понял, что наступил на больную мозоль на тему “тунеядства”. — Да сейчас таких, как ты — толпы. Я тебе говорю, нравятся компы — шел бы в магазин компьютерный, продавал бы их, а не сидел, электричество зря гонял! Или хотя бы в колледж, получи среднее профессиональное хотя бы. А дома штаны просиживать — не наш метод. Тереховы не так деньги зарабатывают, понял?

— А как? — ухмыльнулся Игорь.

— Да очень просто… — Под взглядом сына Батя если и растерялся, то ненадолго. — Не умничай мне тут, короче! В общем, я сказал: либо Егорке свой ноут к первому сентябрю отдаешь, либо заработай на новый.

Игорь пожал плечами. Сил и желания спорить не было — тем более, Батя все равно имел свойство всё забывать к утру.

Вернувшись в комнату, Игорь снова налепил датчики и надел шлем.

* * *

Он стоял в том же магазине одежды, где и прервался. Напротив, рядом с директором Фридрихом Гаусе и незадачливым менеджером, перекатывался с пятки на носок охранник — синяя форма с фуражкой, 13 уровень.

— Парень явно не в себе, — вещал Фридрих. — Он так стоит уже больше часа и смотрит в одну точку. Пугает посетителей.

— Кажется, очнулся. — Охранник зачем-то посветил фонариком Игорю в лицо. — Это, как говорят, какая-то болезнь новая, вроде столбняка. За последние пару недель я лично таких же зависших уже человек пять видел, или у нас прямо тут, или в окрестностях. Хорошо, что тут отключился, а то б обнесли на улице да и все, сиди без денег… Ты как вообще, паренек?

— Как я?! Да отлично! — саркастически воскликнул Игорь. — Дома батя с деверем терроризируют, перебил ради вашего квеста кучу собачек, девки третьего уровня со мной не хотят разговаривать, а вашему директору Фридриху, понимаете ли, галстука с лифчиком не хватает. А знаете что? Я принесу вам эти гребаные галстук и лифчик! Принесу!

С этими словами он, провожаемый недоуменными взглядами, выбежал из магазина и направился прямиком к заброшенному подвалу, в котором его уже однажды прикончил Заяц Кирк. В списке невыполненных заданий висело одно дополнительное — найти место происхождения антропоморфов. Возможно, что ушастый не соврал про портал, и Игорю не хватило дойти всего пару шагов до входа в новый мир.

Свернул на улицу, где они повстречались с нищим, Терехов увидел странную картину: в невысоком дереве, раздвоенном у основания, застряла собака. Застряла совершенно так, как застревали в текстурах древнющих недоделанных игрушек разные мобы с квадратными угловатыми мордами — непрерывно пыталась бежать, при этом стоя на месте; ветка пересекала туловище поперек, а две задние лапы болтались в воздухе. Вернее, полторы — одна задняя нога и еще половина второй. Собачка была трехногая. Странности добавляло то, насколько детальными были и дерево, и несчастная собачка — беспородная, невысокая, по окрасу слегка похожая на Майло из старого фильма “Маска” с Джимом Керри.

[Собака Джек, 1 уровень]

Пес, увидев Игоря, замахал хвостом и попытался к нему подбежать. При этом пленник дерева смотрел с такой преданной надеждой, что Игорь невольно отвел взгляд: стыд из-за убийства десятка бешеных собачек сжигал Терехова изнутри.

— Бедняга… Миранда, вы там в Африке совсем сдурели, что ли? Фиксируй баг давай.

[Получен бонус от компании: 1 премиальный балл] [4 прем.баллов]

>Спасибо! Баг зафиксирован.

Игорь уже думал идти дальше, но умоляющий взгляд собаки буквально приковал его к месту.

— Спасти тебя, что ли?

[Доступно новое дополнительное задание: спасти собаку Джека]

— Оперативненько… Подслушиваешь, Миранда, да? А еще искусственный интеллект, блин. Должна ж быть лучше человека, а туда же… Ладно, попробуем.

Игорь присел на корточки и погладил пса по голове. Тот тихо заскулил и еще сильнее завилял хвостом. Нахмурившись, Игорь схватил беднягу за хвост и попробовал приподнять — пес взвизгнул, и забрыкал здоровой лапой и обрубком.

— Тише, тише… Не получается, да? Попробуем потянуть.

Игорь ухватился за лапу и обрубок и потянул на себя. Как показалось, это помогло. Ветка, пронзившая тело, слегка сдвинулась с места, а пес, поняв намерения своего спасителя, стал помогать, чем мог — то есть отталкиваться передними лапами. Желая поскорей все закончить, Игорь напряг мышцы со всех сил, но двигалось все очень медленно — гребаная ветка отпускала собаку неохотно, буквально по сантиметру в минуту.

Вдобавок рука от дополнительного усилия вспотела, культя выскользнула, ветка спружинила и вернулась почти на то же место, что и была.

— Вот зараза. Сорвалась… Ладно, попробуем с другой стороны зайти.

Обойдя дерево, Игорь снова погладил пса и потянул — теперь уже за передние лапы. Дело пошло чуть повеселей — собака скулила, вытянувшись, дрыгалась — но все равно слишком медленно.

— Давай, давай, родимая! Еще чуть-чуть!

Собака дрыгнула лапами последний раз, извернулась, оттолкнулась от несчастной ветки и с победным визгом полетела в Игоря…

[Задание выполнено! Получен опыт]

[Взаимоотношение с персонажем Собака Джек улучшено]

…однако тот, оступившись, упал в бок и не смог удержаться собаку: лапы ее выскользнули из ладоней Игоря, и она, победно лая, полетела в сторону проезжей части.

В тот же миг, словно по злому року судьбы, из-за поворота вылетел круглый, почти игрушечный фургон с надписью “Мороженое”. Не успев затормозить, он переехал трехногую собачку Джека, которая, к несчастью, приземлилась прямо перед его передними колесами.

Чавк!

Игорь невольно сморщился и отвернулся.

Когда фургон унесся прочь, на асфальте, в том месте, где собака Джек скончалась, остались останки такой же серой слизи, которую Игорь уже видел в заброшенном здании, убивая бешеных терьеров.

Ком подкатил к горлу, и парень, сжав кулаки, хрипло воскликнул:

— Суки! Уроды! Вы убили Джека! Убили гребаную трехногую собачку!

>Прости, это баг игры. Персонаж не был должным образом оттестирован. Спасибо за работу, держи бонус.

[Получен бонус от компании: 2 премиальных балла] [6 прем.баллов]

— Четырнадцать плюс у вас игра, да! Какой, в жопу, четырнадцать плюс?! Вы так подросткам всю психику нахер поломаете! Я сам уже не знаю, как дальше играть!

[Вы давно не ели! Модификатор: “голод”, -20 HP в час]

[Здоровье: 190/210]

— Сука! Какой есть? Меня стошнит щас вообще…

>Напоминаю, что по условиям контракта ты играешь на высоком уровне сложности.

— И в чем сложность?! Смотреть на то, как умирают собаки? Джека уже не вернуть, а ведь он мог стать моим другом…

“Ладно хоть бабки дали”, — слегка успокоившись, подумал Игорь, но вслух своих мыслей, разумеется, не озвучил. Интересно, сколько стоит премиальный балл? Доллар? Может, один цент? Дойдя до забора, Игорь решил пойти вдоль периметра и поискать другой вход, чтобы снова не терять здоровье из-за злосчастной аллергии. К счастью, другой способ попасть на территорию нашелся довольно быстро: на противоположной стороне обнаружились раздвижные ворота с надписью “ФАБРИКА Ice — лучшее мороженое Миддлбурга”.

По счастью, когда Игорь к ним подошел, они как раз были открыты. Изнутри выехал фургон — точно такой же несколькими минутами ранее сбил несчастную трехногую собачку Джека. Проводив фургон ненавистным взглядом, Игорь воровато огляделся по сторонам и, чуть согнув ноги в коленях, прокрался через ворота. Затем завернул за угол будки, в которой, видимо, находился пульт управления воротами, и также в “режиме скрытности” двинулся к заброшенному зданию.

— Эй! Кто там идет? — послышался окрик из будки

— Блин, заметили… — Игорь выпрямился. — Я по делу!

Сухой темнокожий старик в очках с двойными линзами, высунувшись из окна будки, подслеповато уставился на нарушителя. Внезапно негр поменялся в лице.

— Подойдите-ка… О, а я вас помню! Это вас я нашел раненым около четвертого корпуса. Я еще “скорую” вызвал… вижу, вас подлатали?

— Да, подлатали. Большое вам спасибо.

— А что вы делали у четвертого корпуса, позвольте спросить? — поправив очки, осведомился обитатель будки.

Высветились подсказки:

[Собирал старые ботинки]

[Выслеживал опасного преступника]

[Искал кой-какие документы]

В памяти всплыли бумаги, разбросанные по офису, в котором Игорь прятался от безумных собак.

— Эм… фирма… Фирма моего дяди. Ну, в смысле, он работал тут пару лет назад, в одной из этих контор. “Корнеплоды”. Да, корнеплоды.

— А, “Корнеплоды”. Знаю. И что вы там искали? Поди, кой-какие документы?

— Именно так. Кой-какие.

— За этими кой-какими документами нужен глаз да глаз! — авторитетно заявил старик.

Он скрылся внутри, но уже через пару мгновений вышел через единственную дверь, приговаривая:

— Пойдемте, я вас провожу. Там должно быть открыто, но одно время жила стая собак, а у меня рука не поднималась их выгнать… а потом они еще бешенством заразились… в общем, беда с ними…

“Черт, вот только такой компании не хватало. Как его слить? На лапу дать? Или грохнуть за ближайшим углом? Думай, думай…”

— Да не надо меня провожать, что вы, я ж помню, куда идти! — Игорь встал перед негром. — Оставайтесь в вашей будке, я сам схожу!

— А как же те бешеные шавки?

— А я ж их еще в тот раз перебил! — отмахнулся Игорь. — Это, собственно, в бою с ними я и пострадал тогда… Кстати, мне там ничего не причитается за эту услугу?

— О… Ну, у нас так долго не получалось с ними справиться… — Охранник почесал в затылке. — Но мы хотели, и бюджет какой-то наверняка выделяли… Я должен посоветоваться…

Надо же, прокатило! Игорь решил дожать — подошел ближе, приняв максимально грозный вид..

— Но, как мы оба понимаем, ваше начальство вряд ли обрадуется, если узнает, что это сделал некий случайный пацан, проникший на территорию без ведома охраны? А теперь еще денег этому пацану заплати… и зачем нужен такой охранник?

Негр шумно сглотнул, затем воровато огляделся по сторонам и достал бумажник.

— Вот, возьмите… в качестве компенсации. Только никому не рассказывайте.

[Получено: 200 кредитов] [277 кредитов]

— Договорились. Ну, я пойду? Один, — с нажимом сказал Игорь.

Их взгляды встретились.

— Хорошо, — сдался негр. — Я тогда воротам приоткрытыми оставлю, чтоб вы уйти смогли.

— Добро.

Охранник спрятался обратно в свою будку, а Игорь, развернувшись, пошел к зданию.

— А вот это, Миранда, мне понравилось… Хотя, конечно, нихрена не правдоподобно. Чтобы какой-то охранник, при, так сказать, исполнении, дал на лапу какому-то левому чуваку!… Зафиксить этот баг или оставить так? Ладно, пока не буду… вдруг опять сюда прийти понадобится…

Вокруг здания было все так же пустынно, и краска с двери так же пачкалась, если елозить по ней пальцем вверх-вниз. Вдохновленный полученными от охранника кредитами, Игорь решил для начала пробежаться по всем этажам и офисам в поисках чего-нибудь интересного — раз в прошлое посещение не удалось.

Начав с копировального салона, Игорь убедился, что ничего интересного там больше нет, и отправился в обувную мастерскую. Там, увы, тоже лута не обнаружилось. А вот в кожевенной ждал сюрприз:

[Нож для разделки кожи, 1 уровень, +5% колющий урон] [Простое холодное оружие] [10 кредитов, 0,2 кг]

Игорь положил нож в руку, почувствовал шершавую пластиковую рукоять — хорошо лежит! Конечно, такое себе для первого оружия в игре, но теперь все равно будешь чувствовать себя хоть чуточку уверенней. Помимо ножа, в ящиках трехногого — лишнее напоминание о собачке Джеке, сука!.. — стола нашлись пятнадцать кредитов мелочью, трое ножниц стоимостью по пять кредитов каждые, а также любопытная рекламная брошюра, подсвеченная рамкой:

“Лысый бульдог” — Лучший магазин холодного оружия в северном районе. У нас есть все, чтобы вы могли показать зубы.

Иконка карты подсветилась красным, Игорь открыл ее — действительно, где-то далеко на севере появилась новая точка.

“Надо будет сходить”.

Следующим был безымянный офис компании, в которой не осталось ничего, кроме одинокого шкафчика за ширмой. Здесь обнаружилась куча бумаг, старые коробки из-под чая, не отмеченные, как лут, зато отмеченным оказался здоровенный странный кусок хлеба с интересными характеристиками:

[Заплесневелый батон, 2 ч. отключение модиф. “Голод”, модиф. “Отравление” -200 HP /день] [0,5 кг, 1 кредит]

То есть данный предмет вроде как хилил, позволяя продержаться два часа без потери хит-поинтов, но при этом раз в сутки отнимал столько очков жизни, что мог убить нуба на месте. Удобно… если знать, как дешево вылечить отравление. А так… снова идти к медику и платить бешеные деньги за вакцину. Нет уж, увольте.

— Миранда, а как вылечить отравление?

> Общепринятая практика предполагает промывание желудка.

— Я серьезно!

> В этом мире показатели реалистичности…

— Ясно. Проехали.

Следующим на очереди был собачий магазин, правда, кое-что еще и осталось от утреннего поля битвы в коридоре. Самих останков несчастных четвероногих мобов уже не было — только лужицы темной жижи, вокруг которых кружили мухи. Но в одной из таких лужиц Игорь заметил что-то, загоревшееся красным, наклонился и поднял его.

[Золоченый собачий ошейник] [0,2 кг, 120 кредитов]

— Ого! Кажется, первый раз нахожу что-то дороже сотки.

В рюкзаке прибывало. Задача по поиску места, куда можно будет сбыть подобное барахло, вырисовывалась все четче.

“Может, в том баре по соседству с магазином одежды… как он там, “Мускулы? Хотя это все потом, потом…”

Игорь заглянул в собачью парикмахерскую, из которой в прошлый раз выбежала свора бешеных песиков — витрины стояли пустые, на стенах отсутствовали даже зеркала, обязательные для такого рода мест. Лишь в углу на полу валялись чьи-то кости, упаковки от корма и безостановочно дымилось нечто, о происхождении чего Игорь предпочел не задумываться. На большом металлическом столе, на котором, очевидно, в былые времена стригли собак, валялись еще четверо ножниц стоимостью по пятерке, а рядом на полу — опрокинутый старинный кассовый аппарат. Еще плюс десять кредитов.

“И нехило так килограммов… ну ладно…”

Вскоре ассоциативные цепочки хитрого шлема все же запустились, и Игорь, почуяв запах разложения, спешно покинул парикмахерскую и отправился к злосчастной лестнице, на которой в прошлый раз его прикончил заяц Кирк.

Место убийства было обведено красным мелом и вспыхивало, когда Игорь вступал на него. Какая от этого польза, впрочем, он не понял. Толкая дверь, Игорь уже морально был готов увидеть какой-нибудь древний эльфийский храм с порталом или, на худой конец, межпланетный нуль-транспортер, но…

За дверью оказался сырой подвал с трубами, среди которого стоял десяток стальных шкафов, оставшихся после какого-то оборудования. Никаких признаков портала не наблюдалось.

— Вот сука ушастая… Урод!

Игорь со злости пнул дверь. Она распахнулась, отрикошетила от стены и ударила его по ноге.

[Урон дверью -5 HP ] [Здоровье: 185/210]

Игорь закатил глаза. Даже материться он уже устал. Ну, хорошо. Высокий уровень сложности, все тебя норовят обдурить — допустим, вполне реалистично. Но как быть с точками на карте? Игорь открыл ее, сверился. Порталы были все так же отмечены на ней, и один мерцал совсем рядом, всего в каких-то сотнях метрах отсюда. Но вот прямо рядом, в этом здании, никакой точки не было. Игорь пошел вдоль рядов шкафов, заглядывая в каждый из них. Монетками насобирал с десяток кредитов, а также “старый рваный кошелек” — плюс один процент к торговле, минус пять к харизме. В рюкзаке было специальное место, помеченное как “под кошелек”, но Игорь решил положить его в обычный раздел — харизмы ему и так недоставало, все воспринимали его пустоголовым бугаем, который привык решать проблемы с помощью кулаков.

“Перемудрил я все же с силой, ага…”

В середине подвала все было перегорожено трубами, натыканными, прямо скажем, весьма хаотично, а за ними проглядывались еще шкафы, подсвеченные тусклой, мигающей лампой.

— Миранда! Вы в курсе, что вы с трубами переборщили? Не бывает так!

>Что ты имеешь в виду?

— Да у вас тут теплопункт, блин, целый! — Игорь осторожно перелез через трубу, из которой под давлением выходила тонкая струйка пара. — В подвале какой-то хилой двухэтажки, мне кажется, так не бывает…

>А как бывает?

— Ну как… пара-тройка труб вдоль потолка, не знаю… Ладно, забей, я уже понял, это очередной сраный аттракцион для проверки ловкости.

Скользить между труб для игрока, комплекции Игоря, оказалось занятием не самым простым, и он изрядно умаялся и даже ободрал локоть, неудачно развернувшись. Однако на предпоследней, девятой трубе его ждал маленький бонус: клочок шерсти темнел на остром ржавом кронштейне, торчащем из стены. Игорь обрадовался: Заяц был тут! Очевидно, Кирк перелез через все трубы и подошел к шкафам.

Воодушевленный находкой, Игорь проследовал тем же маршрутом, открыл один из шкафов и… замер, весьма удивленный: внутри валялась огромная голова весьма устаревшего, даже мультяшного вида робота с выпученными глазами и блестящими медными заклепками. Из шеи болтались провода, один из которых заканчивался большим, и несомненно тяжелым цилиндром.

[НЕДОСТУПНО В ЭТОМ МИРЕ! Голова медного автоматона-всадника, 7 ур.] [Запчасть] [700 кредитов, 27 кг]

— Зараза! Двадцать семь килограмм! А я тащить столько пока что не могу. Интересно, из какого он мира? Тут его вообще можно продать? А, Миранда?

Миранда промолчала. Ну, вполне логично — зачем ей помогать ему с продажей “запрещенного лута”?

Поколебавшись недолго, Игорь закрыл шкаф — увы, такая добыча пока что была ему не по зубам — и обернулся, что продолжить поиски ценный вещуг, когда из темноты на него вдруг прыгнуло что-то, и экран подернулся красным от нанесенного урона. Небольшого, но ощутимого. Игорь рефлекторно схватился за пояс — там, где обычно носится оружие — и пальцы тут же сомкнулись на рукояти найденного недавно ножа.

“Блин, фонарик бы еше”.

Игорь махнул ножом наугад и, разумеется, не попал по нападающему. Пара мгновений тишины — и снова прыжок из тьмы, однако теперь его уже не застать врасплох! Удар ножом нанёс урона неведомой твари на двадцать очков, но ответного укуса избежать не удалось.

Игорь, скрипя зубами, отступил ближе к свету и, наконец, увидел нападавших — четыре здоровых грызуна, раза в полтора больше, чем те, которых мочила дубиной Бродяжка во дворике ресторана.

[Канализационная крыса-мутант, 2 уровень]

Что ж, неплохой противник для нуба, коим Игорь признал себя практически сразу — уж больно игра отличалась от привычных бродилок. Элементы реалистичности одновременно и ломали привычную игровую логику, и делали геймплей более убедительным. Интересно, в соседних мирах так же, или все по-другому? Что-то подсказывало, что по-другому…

[Урон 20]

Одна из крыс уже протянула лапы, вторая, судя по всему, была на последнем издыхании — она бегала вокруг сородичей, припадая на переднюю лапу, а бок ее украшала страшная рана. Но два оставшихся грызуна нападали весьма уверенно и снизили хелсбар уже почти на треть — сказывалось отсутствие любой брони, способной хоть мало-мальски защитить игрока от острых зубов. Вдобавок Игорь быстро понял, что нож против мелких тварей совершенно неэффективен; единственная радость — навык “владение холодным оружием” подрос на пару пунктов. Совершив еще пару неудачных выпадов, Игорь спрятал клинок и попятился в угол, к шкафам. Там Терехов подобрал лежавшую на полу отломанную стальную дверцу и оглушил прыгнувшую на него крысу, обрушив стальной лист на ушастую башку. Тут же посыпались сообщения:

[Преобразовать в оружие? Ожидание… преобразовано]

[НЕДОСТУПНО Дверца стальная, 4 уровень, оглушение +20%] [Холодное импровизированное оружие] [8 кг, 1 кредит]

[Выбранный предмет слишком тяжелый!]

[Урон от усталости -5 HP ] [Здоровье 146/210]

— Ты кого, блин, сейчас слабаком назвала?! Ни фига я не устал! — Игорь опустил ребро дверцы на упавшую крысу. Эффектный хит принес ему пару очков опыта, но и без дамаги не обошлось. Про усталость и недоступность “импровизированного оружия” захотелось поспорить, но оставшаяся в живых крыса не давала погрузиться в философию: разъяренная смертью товарок, она с утроенной энергией бросалась на Игоря, и тот под этим напором невольно попятился. Вдобавок руку вдруг пронзила боль — сначала подумалось, что из-за работы хитрых датчиков с обратной связью, но потом дошло — это он опять о кровать ударился, из-за треклятой тесноты. Черт! Ну вот как в таких условиях играть? Хорошо, это крысы, а когда василиски пойдут, как тогда, у торгового центра?

Впрочем, жутче всего был тот странный бронепоезд, который, казалось, мог обречь игрока не просто на еще один респаун, а убить окончательно и бесповоротно, причем в обоих мирах сразу.

Плюнув на предостережение и поинты дамаги, которые отнимало собственное оружие, Игорь махнул дверью пару раз — и дело было решено.

[ПОЛУЧЕНО ОПЫТА: 20 очков]

Отбросив дверь в сторону, Игорь покосился на хэлсбар — осталось две трети. Не так, чтобы дофига, но давиться заплесневелым батоном Терехова пока опасался. Оглядев трупы, он обнаружил только “клык крысы-мутанта” — простого артефакта, который — о, злая ирония! — был “недоступен в этом мире”. Наверное, в других мирах можно сделать из зубов ожерелье или сварить некое зелье, но здесь, в Мидллбурге, никакой пользы от них не было.

Проследив, куда идет пара мощных отопительных труб, Игорь погрузился в темный тоннель, откуда, по-видимому, и пришли крысы. Некоторое время Терехов брел во мраке, ориентируясь только на звуки, но, по счастью, больше никто нападать не спешил. Со временем света осталось так мало, что даже очертания предметов различались с трудом. Но руки — точнее, датчики на руках — нащупали проход, идущий под трубами. Наклонившись, Игорь разглядел далеко впереди тусклый источник света, преломленный от красных кирпичных стен. Ощупью Игорь поковылял туда, каждую секунду рискуя угодить в незримую ловушку, сокрытую в окружающем полумраке. Впрочем, осознание, что он на верном пути, грело душу и не давало отступить назад.

Примерно через три десятка шагов, когда свет стал ярче, ему наперерез бросилась еще одна крыса. Оттолкнувшись задними лапами, она прыгнула на Игорь, но он ловко увернулся, и челюсти грызуна клацнули в миллиметре от запястья. Нож прыгнул в ладонь, пара резких взмахов, пинок ногой — и крыса, испустив дух, падает на пол. Глядя на труп у ног, Игорь удовлетворенно хмыкнул: надо же, первый раз сражение удалось без потери для ХП.

Лампа висела прямо рядом с небольшой нишей в стене туннеля, расширяющейся сверху до достаточно просторного технологического колодца. Стальная лестница, прикрученная к стене, уходила вверх мимо отопительных труб и небольшой площадки. Игорь поставил ногу на лестницу, шагнул наверх, и…

[Обнаружен портал в мир “Прерия”]

[Задание “Найти источник антропоморфов” выполнено!]

[Получено опыта: 40 очков]

[УРОВЕНЬ: 2]

[Поинты навыков: 1]

ЧАСТЬ II - Новичок

Глава 6 - Анфи-коины

— Один?! Всего один поинт навыков за уровень?! — Радость по поводу долгожданной прокачки сменилась разочарованием.

Поднявшись на площадку, Игорь увидел остатки портала — покосившийся дверной проем с обломанными петлями на косяке и обугленными краями, попросту припертый к стене колодца большим булыжником, который не позволял ему свалиться вниз, в проход.

Сверху лестница заканчивалась канализационным люком. Поднявшись к нему по лестнице, Игорь осторожно толкнул его вверх — ничего, стоит, как влитой, ни сообщений, ни иной реакции. Видимо, выход со стороны подвала “Корнеплодов” был единственным. Но куда тогда делся Кирк? И куда он мог унести все своё богатство?

“Когда там этот его портал должен зафурычить? Через неделю? Сумки у него, кажется, с собой не было…”

Кирк, конечно, мог и соврать насчет портала, но зачем тогда он скрывался в подвале от своры собак, если мог свинтить в любую минуту? Вопросы, кругом одни вопросы…

Допустим, все реалистично. Допустим, за те короткие минуты респауна, пока машина “скорой” забирала безжизненную тушку Игоря из подвала, Кирк успел из этого же подвала слинять. Возможно, инстинкт ворюги — а образ у перса был именно таковым — повел его куда-то дальше на промысел. И правильно, чего время терять, пока портал не активен. Но тогда получается, что где-то рядом должен быть тайник.

Первым делом Игорь прибавил себе Интеллекта:

[Сила: 3] [Интеллект: 3] [Телосложение: 5]

[Доступен навык “Общение”] [Доступен навык “Интуиция”]

Затем открыл рюкзак, достал мобильный телефон — цифры больше не прыгали, а сбоку пририсовался полупрозрачный бокс чата, который, впрочем, пустовал. Ладно, потом еще будет время разобраться. Затем открыл карту, которая, наконец-то, перестала плясать и вращаться при каждом перемещении. Помимо зданий теперь тут была отмечена тонкая пунктирная линия туннеля, в котором он находился.

“Надо дальше идти. Вон, он еще метров на сто продолжается”.

Спустившись, Игорь продолжил исследовать подземелье. Примерно метров через десять под ногами стали плюхать лужицы воды; попадаясь все чаще и чаще, но вскоре слились в один большой ручей, а под конец воды стало по щиколотку, и оттого скорость движения сильно замедлилась. Впрочем, к этому моменту впереди вырисовался силуэт большой ржавой двери в стене, которой заканчивался тоннель. Судя по характерному звуку, за дверью шумели какие-то водяные турбины. Игорь остановился и невольно поежился: уже порядочно воды набрал в ботинки, а никаких островков суши в океане сточных вод видно не было.

“И где же тут тайник Кирка? За дверью? Если так, то только зря ноги намочил…”

Оглядываясь по сторонам, Игорь вдруг заметил, что один из кирпичей немного выступает из стены. Задрав голову, Терехов увидел под самым потолком широкую трубу.

“А что, если…”

После несчетного количества попыток Игорь наконец смог оттолкнуться от выступа и уцепиться руками за край трубы. Подтянувшись, он заглянул внутрь и увидел там картонную коробку, которая приветственно подсвечивалась зеленым.

[Обнаружен тайник!]

[НЕДОСТУПЕН] [Золотой галстук. +10 к харизме, -5% к интеллекту, 5 ур.] [1300 кредитов, 0,1 кг]

[НЕДОСТУПЕН] [Бюстгалтер женский красный кружевной. +15 к харизме, -5% к ловкости, 3 ур.][500 кредитов, 0,1 кг]

[Вы не можете носить этот предмет. Подтвердите смену пола, чтобы….]

[Запечатанное письмо]

[Новое дополнительное задание: Запечатанное письмо]

[100 кредитов]

[НЕДОСТУПЕН] [Женская красная туфля с каблуком. +5 к харизме, -15% к ловкости] [4 кредита, 0,2 кг] [Некомпект!]

[Вы не можете носить этот предмет. Подтвердите смену пола, чтобы….]

[Основное задание обновлено: доставьте пропажу в магазин]

Туфля! Волшебная красная туфля вернулась к своему первому хозяину! А вот дорогущего перстня некроманта среди вещей, к сожалению, не обнаружилось.

— Ну, заяц, погоди! Я тебе уши-то надеру, грязный фетишист.

Письмо Игорь решил пока не открывать. Спать - в реале, разумеется - хотелось невероятно, но он все же нашел в себе силы, чтобы прошагать весь путь по туннелю, подняться вверх, пройти мимо охраны и добраться до магазина. Уже вечерело, и Игорь спешил — не запомнил, во сколько маркет закрывается.

Повернув голову налево, Терехов первый раз обратил внимание на гигантскую рекламу, размазанную проектором на пол-стены небоскреба.

“Попробуй МИР ДОЖДЯ!”

Надпись готическим шрифтом медленно возникла на фоне мрачного особняка с остроконечными шпилями башен. Картинка пошла волнами, как отражение в луже, в которую падают капли дождя.

“Испытай свои нервы на прочность в новом окружении!”

На экране проступили красно-черные силуэты толстого мужчины в цилиндре с презрительным выражением лица, роковой грубо накрашенной красотки и худого старика с оскалом длинных клыков.

“Кто ты? Грозный мафиози или борец за справедливость? Коварный кровопийца или отважный охотник? Решать тебе!”

Игорь поморщился — не то, чтобы не любил нуар и подобные сеттинги, просто это точно не было первым местом, в котором хотелось оказаться. С другой стороны, Миддлбург Игорю уже порядком надоел.

Вдруг его задели плечом, и он обернулся… и вздрогнул, увидев до боли знакомую рожу.

[Игрок: Glenn, мужчина, европеец, Начинающий, 6 уровень]

— О, тот самый новичок! - осклабился верзила. - Ты как, в порядке?

— Да так… пойдет. Отхерачил меня твой NPC-приятель, как щенка.

— Да блин, так тупо вышло. - Черты лица Glenn’а смягчились. - Но, если тебя это успокоит, я его потом нормально так отмудохал. За нас двоих считай.

— Ну, норм, че, - пожал плечами Игорь.

Гленн закусил губу.

— Слушай, ну мне что-то прям стыдно, будто я тебя сам… того. Лови презент. Похилься немного и не держи зла.

[Газировка , +15% HP за две минуты] [20 кредитов]

Игоря забрал у Гленна подарок, посмотрел на этикетку — пестрая, с незнакомым непонятным логотипом. Открыв банку, сделал пару осторожных глотков. "Хэ-пэ" медленно поползло вверх, а Гленн стоял и откровенно глазел на Игоря.

— Я гляжу, ты уже нормально так прокачался, да? - спросил очкарик. - Левел за один игровой день — неплохо, я до второго качался дня три. Что за квест взял?

— Найти одного парня, укравшего шмот из магазина.

— Ага. Слышал про такое. Один в чате писал, что выпало что-то подобное. Кого-то еще из игроков встретил?

Про Бродяжку и Ган-боя рассказывать не хотелось, и Игорь небрежно бросил:

— Да так… парочку начальных левелов. Что здесь по ночлегу, не подскажешь?

— Хостелы всякие, потом с пятого левела хату сможешь снять. А то и купить. Не жалей бабла, купи карту нормальную, со всеми фирмами, а то у тебя, наверное, херовая за десятку кредитов.

— И где я ее щас куплю?

— Да хоть вон там, в книжном. Он до 10 вечера.

— Хороший книжный. Ладно, спасибо.

— Обращайся.

Они пошли было в разные стороны, но Игорь, пройдя пару шагов, обернулся:

— Слушай, Гленн… а как там, в других мирах?

— Ну, я пока был только в одном, — почесав в затылке, признался очкарик. — Там эти… драконы, замки, все такое. Ладно, у меня квест, я погнал.

— Удачи.

— И тебе.

Гленн ушел выполнять квест, а Игорь отправился в книжный за новой картой, чтобы не выглядеть дураком в глазах других игроков. Особым ассортиментом магазин, прямо сказать, не блистал: прямо на входе громоздился стеллаж, в котором при наведении открывались обложки пары десятков странных романов на английском с неграми на обложках. Такое чувство, что разработчики встроили интернет-магазин книг в функционал игры. Серьезно? Кто-то еще читает книги вместо того, чтобы играть? Слева открылась дверь в кажущийся бесконечным коридор, обозначенный непонятной табличкой с завитушками “Романтическая академия”. То ли там действительно была какая-то странная академия, то ли нигерийские разработчики опять что-то намудрили. Справа ютилось два стеллажа: совсем скромный “Классика НФ” и чуть крупнее — “Манга”, а прямо за ними обнаружился седой гражданин у прилавка с длинными, совершенно киношными усами, приветливо распахнувший руки при виде Игоря:

— О, нас навестили в столь поздний час! Чем могу быть полезен?

— Карту города, пожалуйста.

— Да-да, сейчас… Вам простую, с улицами, или…

— Ага, конечно! Как будто у меня такой нет.

— То есть вам простую. — Старик полез под прилавок и положил на стол свернутый листок бумаги. — С вас десять кредитов.

— Миранда, тут вообще кто-нибудь сарказм понимает?

> Особенности этнических фразеологизмов по-прежнему являются проблемой для наших нейросетей, если у тебя есть предложения, как улучшить распознавание — пожалуйста.

— Все ясно. Эй, уважаемый! Я тут вдруг почему-то передумал, не нужна мне простая карта. Давай там, которая подороже, со всеми организациями, порталами и прочим.

Старик воровато поглядел по сторонам, потом наклонился и заговорил шепотом:

— Я могу вам продать расположение трех порталов, это будет стоить тридцать тысяч кредитов или три премиальных балла, если у вас такие имеются. Сами понимаете, тайная полиция не дремлет…

Игорь задумался. Три балла у него были, но большой вопрос, стоит ли тратить их на расположение порталов? И что, по сути, даст это знание?

— Так а если я буду знать, где они, я, получается, и пользоваться ими смогу?

Старик нахмурился, задумчиво покрутил ус.

— Тут я, стало быть, ничего вам не скажу определенного. Вродь как они только раз в неделю открываются, или даже реже… А один покупатель говорил, что может когда угодно туда проходить, что-то вроде проездного билета у него было!

— Ясно. В общем, мне что-то среднее между самым простым и самым сложным. Без порталов, но со всеми местными шарашками.

— А, это пожалуйста! Сто пятьдесят кредитов.

— Да блин, с такими ценами скоро буду опять на мели. Может, уступите малехо?

— Нет уж, простите, но такой товар не может стоить меньше…

[Уровень владения навыком “торговля” не позволяет торговаться в городских магазинах]

Игорь чертыхнулся про себя и, отсчитав деньги, передал их продавцу, после чего открыл карту — действительно, теперь она пестрела различными конторами, как какой-нибудь гугловый справочник. В одном только ближайшем квартале помимо “Мускулов” обнаружились две адвокатские конторы (интересно, зачем они вообще тут нужны?), магазин мебели и предметов декора (для любителей симса и его производных, не иначе), салоны мобильной связи и еще десяток самых разных организаций.

“Блин, а ведь мне еще в магазин надо успеть!” - спохватился Игорь и бросился из книжного прочь.

Когда он, тяжело дыша, остановился у входа в маркет, Фридрих Гаузе уже закрывал дверь изнутри.

— Эй, вы… погодите, плиз, - попросил Игорь. - Вот, я тут вам принес… остальное.

Фридрих некоторое время стоял и смотрел на позднего гостя через стекло двери, потом вздохнул и все же открыл. Игорь тут же вынул из рюкзака и разом протянул директору все найденное в тайнике Кирка.

— О! Вы все-таки отыскали пропажу! — Толстяк расплылся в улыбке. — Значит, я должен вас отблагодарить…

[Квест выполнен!]

[ПОЛУЧЕНО ОПЫТА: 40 очков]

[Получено: 100 кредитов] [245 кредитов]

Внезапно через весь магазин, словно огромная театральная портьера, развернулся пиксельный рекламный баннер:

“Aviamissing.com — лучший сервис по поиску и доставке потерянных вещей на трех континентах!”

— Э, Миранда! Реклама есть, а уровень? Где мой третий уровень, твою мать?!

Рекламная растяжка тут же исчезла, но Миранда не спешила отвечать.

— Что, простите? — Фридрих нахмурился, затем не вполне естественно поменялся в лице. — Я не сказал вам важную вещь… За проявленную отвагу я предлагаю вам занять свободную вакансию младшего специалиста по продажам. Обещаю стабильный доход 500 кредитов в неделю — плюс премиальные за успешную продажу. А также возможность покупать вещи из наших коллекций по сниженным ценам. Что скажете?

— Пятьсот?! В неделю?… Тут у вас что, тренажер успешного манагера?

— За четыре часа в день! Шесть дней в неделю.

— Хм… А премиальные? Сколько баллов?

— Каких баллов? Премию в кредитах, в районе четверти оклада.

Игорь задумался. Видимо, работа в магазине подразумевала что-то вроде легкого фарминга. “Допустим, умножить на десять, да даже на двадцать, если сравнивать с рублем — какой-то жалкий сорокет за бессмысленный труд, который до меня выполнял NPC? Нет уж, обойдусь!”

Предложение работать продавцом в магазине задело Игоря за живое. Не для того он учился по современной специальности и смотрел кучу онлайн-курсов, чтобы даже в игре исполнять роль унылого “менеджера низшего звена”.

“С другой стороны — а если это помимо денег дает и очки опыта?”

Если предположить, что NPC здесь тоже как-то прокачивают скиллы - не зря же парень-продаван был двенадцатого уровня! — то это должно быть, как минимум, выгодно.

Еще Игорь вспомнил, что в более примитивных игрушках часто на такую роль садят бота.

“Вот бы разжиться где-нибудь в соседнем мире големом или клоном и поставить его зашибать бабки вместо себя!..” - мелькнула шальная мысль.

— А я могу подумать? - пробормотал Игорь в итоге.

— Конечно! Но не слишком долго, а то вдруг вакансию займут…

Игорь кивнул и побрел прочь, оставив Фридриха наедине с собой.

После выполнения первого квеста ощущалось легкое опустошение — получается, теперь он волен делать что угодно и искать любые доступные приключения. При этом он вроде как уже работал и должен еще пройти испытательный срок, а потому просто погружаться в пучину развлечений казалось немного преждевременно.

С трудом сдерживая зевоту, Игорь нашел на карте ближайший хостел и отправился прямиком туда. Угрюмый негр на ресепшене оказался настоящим грабителем - за самое простое койко-место в номере на восьмерых содрал аж 50 кредитов! — но Игорь слишком устал, чтобы спорить. Пройдя в номер, он поспешно лег на кровать и нажал кнопку выхода. Пока система выгружалась, пришло весьма милое сердцу оповещение:

[Получен бонус от компании: 10 премиальных баллов] [16 прем.баллов]

>Поздравляю, Игорь! Вы закончили свой первый день в игре. Конвертировать премиальные баллы в анфи-коины?

* * *

[0,01 ANFI-COINS]

Игорь молча смотрел на экран ноутбука, где отображался аккаунт пользователя с онлайн-кошельком. Десять премиальных баллов стали одной сотой анфикоина.

— Бред какой-то! Копейки, млять!

От злости Игорю перехотелось спать, зато возникло безумное желание выкинуть игровой шлем со всем остальным тестерским барахлом в окно.

Неужели он потратил день жизни на то, чтобы заработать сотую часть какого-то коина?! Совершив вылазку на пустую ночную кухню и попив воды, Игорь стал выдумывать план мести.

Первая безумная мысль: вывести все железки в поле, позвать какого-нибудь взломщика, раскурочить, припаяться, попытаться “аппаратно взломать”, чтобы посмотреть, как будет “приведен в действие пункт 6.2 договора” о самоуничтожении. Все же, рванет или не рванет?

“Бесит, сука…”

Немного остыв, Игорь вспомнил про договор. Не, наверное, лучше все же не ломать. Собственно, ничто не мешает просто повеселиться, забив на работу и испытательный срок.

“Мир Дождя… Мир прерий… фэнтези какое-то еще… глаза разбегаются, блин…”

Вернувшись за ноут, Игорь уже собирался его выключить, как вдруг обратил внимание на едва заметную ссылку “посмотреть нынешний курс анфи-коина”. На экране запестрели разные сайты, биржи и таблицы. Выходило, что один коин стоил… две — две с половиной тысячи долларов. Игорь быстро открыл калькулятор, умножил и уставился в цифру “20”.

— Хм… получается… не обманули?

Почти не обманули. Двадцать долларов. А с учетом еще четырех коинов, оставшихся в игре, выходит, что он заработал почти тридцать баксов, то есть примерно столько же, сколько зарабатывает Олег за восьмичасовую смену преподавателя в технаре.

Цифры крутились в голове, мешая уснуть. Провалиться в сон удалось только за пару часов до рассвета.

Глава 7 - Северный район

Утром сразу после завтрака Батя повел Игоря искать в сарае разобранную “двух-яростную” кровать. Оказалось, что не хватает одной из спинок, и в ходе долгой дискуссии было выдвинуто предположение, что спинка пошла под пол для укрепления фундамента этого самого сарая. Когда с кроватью более-менее разобрались, родители попытались напрячь Игоря прибраться в саду, но после небольшого скандала ему все же удалось сбежать и вернуться в игру.

В хостеле все еще была ночь, и сначала Игорь подумал, что время каким-то хитрым образом затормозилось, но потом до него дошло, что смена дня и ночи здесь происходит куда быстрее, чем в реальности, и по факту здесь уже практически минули сутки. Снявшиеся лишние пятьдесят кредитов были тому подтверждением.

[145 кредитов] [2 уровень, начинающий] [Здоровье: 210/210]

[Сила: 3] [Интеллект: 3] [Телосложение: 5]

[Вы давно не ели! Модификатор: “голод”, -20 HP в час]

[Здоровье: 190/210]

— Вот скоты! Даже поспать нельзя бесплатно! Гребаный капитализм…

Благо, за время сна снялось всего двадцать единиц голода.

Слушая, как храпят вокруг другие обитатели восьмиместного номера, Игорь вдруг почувствовал себя этаким гастарбайтером или замшелым “областником”, оказавшимся в мегаполисе практически без средств к существованию. Правда, он тут же вспомнил, что находится в самом центре, и цены на съем — да и на покупку — наверняка здесь дороже, чем на окраинах, так что, наверное, сравнение все же не совсем корректное. Нищие приезжие и эмигранты никогда не начинают свой путь с Манхэттена, и если позавчера усталость перевесила здравый смысл, то теперь надо было подэкономить.

“Поищем че-то на окраине”.

Раскрыв новенькую карту, Игорь нашел на ней схему трамваев, закинул рюкзак на спину и покинул ночлежку в центре. Путь его лежал в Северный район — там из знакомых названий были магазин оружия “Лысый Бульдог” и клуб “Ласточка”, упомянутый темнокожей Бонни, а также несколько других сомнительных заведений. Где, как не в подобном месте, искать приключений на пятую точку?

По дороге на остановку Игорь заглянул в бар “Мускулы”, надеясь скинуть там немного лута в обмен на кредиты. Безымянный бармен десятого уровня все так же протирал стаканы, а в зале сидело пятеро — четверо качков и один парень с рюкзаком, в котором Игорь сразу опознал Ганбоя 16-ого уровня. Упустить шанса подшутить над надменным корейцем он не мог, а потому, подойдя, хлопнул азиата по плечу:

— Привет!

Ганбой мгновенно развернулся, едва не врезав в лицо Игорю локтем, но рефлексы у обоих сработали как надо — первый вовремя остановился, а второй отскочил.

— А, это ты, — проворчал недовольный кореец. — Я думал, опять полиция.

— Что-то натворил?

— Да так… ограбил пару банков, купил пентхаус… Два подпольных казино, бордель, вот присматриваю нарколабораторию. Еще пять полицейских завалил… — Ганбой зевнул. — Поэтому я в этом мире теперь набегами, только по ночам. А ты чего? Освоился?

— Ну, я нуб пока что, че. Второй левел кое-как наколотил…

— Ха-ха! Парни, он признался, что нуб!

Игорь скривился. Ну да, наверное, в Корее это страшное ругательство — нуб. Он очень живо представил, как корейские мамы пугают непослушных детей: “Вот будешь плохо играть — все тебя будут звать нубом”. Решив не развивать конфликт, Игорь пожал плечами и небрежно спросил:

— И че, как там?

— Где — там

— Ну, в других мирах? Например, в этом… дождливом мире или как-то его там?

— А, это тот, который недавно открылся? Ну, на любителя. Я лично так, ненадолго забегал. Ты там, кстати, как, определился уже, кем хочешь стать? Ну, в смысле, чью сторону выберешь? Добро или зло? Мне всегда интересно, как новички принимают решение?

— А че, тут прям надо выбирать? Я так понял, каждый сам за себя, безо всяких сторон и лишней философии.

— Ну, официально рейтинг кланов еще не ввели… Но нас тут уже больше четырехсот, сам понимаешь. Люди объединяются. Хотя ты прав, тебе еще рано. — Ганбой презрительно фыркнул. — Сколько там тебе лет в реале? Лет двенадцать, да? А мне — тридцать пять.

Вот тут-то парень и прокололся. Обычно спекуляциями на тему возраста занимаются на взрослые игроки, а как раз школьники.

— Круто. И кем работаешь? По специальности? Какой универ заканчивал?

Взгляд Ганбоя забегал, ненадолго повисла пауза, и кореец торопливо сказал:

— Я… программист. В серьезной конторе, зарплата с несколькими нулями… вот. А игра — это хобби! Закончил… десятый университет в Сеуле!

Игорь уже еле сдерживался, чтобы не заржать.

— Десятый? Они у вас там по номерам?

— Конечно! Это же не какая-нибудь отсталая страна, типа там Вьетнама или Индонезии.

Парень, похоже, порядком завелся, и Игорь невольно отступил на пару шагов.

— Хорошо, хорошо, я понял. А на чем кодишь? Какой язык?

— А-м… — автопереводчик не перевел, но губы Ганбоя шевельнулись, будто кто-то на время отключил звук.

— Что за компания, стартап какой-то, или крупная корпорация? — решил добить Игорь.

— И то, и то!

На этом аргументы, похоже, кончились. Игорь заржал, но смеялся недолго. Рука Ганбоя нырнула за спину, а когда вынырнула обратно, в ней уже была нехилая такая пушка калибра не ниже шестого.

— Все, парень, ты меня достал! — процедил кореец. — Робби, перекрой выход!

— Есть!

Один из мобов, сидевший за соседним столиком, метнулся к двери, перегородив путь к отступлению. Игорь украдкой оглянулся: здоровяк, улыбаясь во все тридцать два, поигрывал складным автоматом. Над головой его мерцало:

[Робб, мужчина, европеец, 12 уровень]

— Эх, опять труп на смене, — послышался грустный голос бармена, который даже не поднял взгляда от расставленных перед ним стаканов.

Игорь уже приготовился к респауну, но ситуация не переставала веселить.

— Я буду защищаться! Вот, смотрите!

Игорь выхватил свое единственное оружие — нож для разделки кожи, и Ганбой опустил пушку.

— Что это? — спросил он.

— Это величайший артефакт десятого уровня, позволяющий снять кожу с твоего черепа, несмотря на разницу в наших уровнях! Я нашел его в мрачных городских катакомбах, из которых…

— Ладно, уговорил, — вдруг улыбнулся GunBoy. — Ты смешон, а я люблю посмеяться. Робби, давай ты…

За спиной послышался звук автоматной очереди, которая вибрацией отозвалась в спине и затылке.

Игорь упал. Экран перед глазами заполыхал красным.

— Твою мать, Робби, зачем? — послышался откуда-то сбоку приглушенный голос Ганбоя.

— Ну, ты же сказал — давай… я и дал… — ответил ему незнакомый голос, а потом все погасло.

[РЕСПАУН?]

— Твою мать, — Игорь снял шлем, пока шли отведенные три минуты перед воскрешением. — Нарвался. Не хватало мне еще ссор с прокаченным школоло…

А бар “Мускулы”, похоже, становился для него проклятым местом, вроде бермудского треугольника, в котором без следа пропадали время, надежды и амбиции. Наконец, очертания кабинета медленно прорисовались, на этот раз над ним склонились не врачи скорой помощи, а миловидная девушка, которая держала в руках звенящий белый… стоматологический бур.

— Но у меня все в порядке с зубами! — возмутился Игорь.

— Вы что, врач? — в свою очередь рассердилась девушка.

[-36 кредитов] [108 кредитов]

— А-а!! А-а!!! — Игорь заорал, бешено ворочаясь на кресле, пока наконец не свалился прямо на свой рюкзак, который возник за плечами, как по мановению волшебной палочки.

Из кабинета он буквально выбежал.

— Миранда, твою мать! Никакого насилия? Реально? Сначала меня убивает из автомата моб, который неправильно распознал команду шефа! А потом… Я адски боюсь стоматологов! А в вашу игру, на минутку, дети будут играть!

>Я приношу извинения за неправильные действия NPC-игрока. Модуль перевода с вьетнамского будет исправлена.

[Получен бонус от компании: 1 премиальный балл]

До Игоря не сразу дошло.

— С вьетнамского?! То есть этот парень — не кореец, а… вьетнамец?!

>Я не могу ответить на этот вопрос, поскольку данная информация является конфиденциальной.

— Да можешь уже не отвечать, и я так все ясно…

Игорь достал мобильник — похоже, пришло время ознакомиться с местными средствами коммуникации. В распахнувшемся сбоку чате было несколько каналов: “Общий”, “Администрация”, “Новички”, “Миддлбург”, “Вандерворлд”, “Прерия”, “Рэйнворлд”.

Тыкнул на “Общий”. Онлайн было около двадцати человек, но общались пятеро:

Gauss1998> в южной Империи ваще херь полная. Гасят сразу. Там надо вкачаться до уровня тридцатого, не меньше.

Glenn> Рили? Я тут выхватил квест, пытался нанять пару ребят чтобы пойти захватывать деревню у границы.

Gauss1998> Ты крейзи. Пару ребят?! Тебена пятом уровне и с магией ниже десятки полка с артиллерией не хватит. Артиллерия ваще запрещена походу. ХЗ мб я пока плохо разобрался.

LinInMyLife25> Возвращайся в Миддлбург. До уровня 10 лучше не лезть туда.

Glenn> Видишь я без ключа и без приглашения влез!!! Не могу вернуться раньше времени!!! Здесь придется качаться, пока портал не откроется.

Brodyzhka> Это ты о Вандерворлде?

Glenn> Ага. Прокачивайся уже скорее!!! Тут круть в целом. Хоть и багов немеряно.

Brodyzhka> И драконы с русалками есть? :)

LinInMyLife25> Драконы есть. А что такое русалка?

Brodyzhka> Это женщина-рыба, стыдно в таком возрасте не знать :)

Игорь рискнул и набрал:

Terigor> Привет! Тут новичков тоже ногами бьют?

Brodyzhka> Ага.

Glenn> Еще как!

GunBoy> Ха! Этого парня сегодня мой кореш в баре пришил! И так будет с каждым!

Glenn> Мы не сомневаемся. Это в Мускулах было или где?7?? Мда…

Игорь заметил, что Гленн не стал развивать тему, что он тоже отправил его на респаун в первый день игры. Не стал подыгрывать Ганбою. Почему? Может, этот молодой “кореец-вьетнамец” — местный изгой? Пока в игре не встретились игроки уровнем выше его, возможно, они ушли куда-то на более “взрослые” уровни. Возможно, что Ганбоя не любят не только за наглость и невежество, но еще и за то, что он умеет играть лучше большинства? Может, образ “плохого парня” — это реакция на всеобщий хейт?

“А, может, я слишком дохера заморачиваюсь?”

Что бы ни было причиной, это нисколько не извиняет надменного мудака Ганбоя. Прокаченные школьники, все равно — если не прям бесят, то точно раздражают все, потому что не умеют держать язык за зубами. Игорь знал, ведь он и сам недавно был таким, правда играл в более простые и привычные игры, да и за словами худо-бедно следил.

И все же Игорь не мог просто забыть о корейце и потому открыл его профиль. Там обнаружился лишь анимированный портрет-аватарка, остальные поля, включая возраст и геолокацию, оказались скрыты. А, ну еще в разделе “о себе” висела пространная цитата:

“В бою всегда побеждает спонтанность. Зубрежка всегда проигрывает.” Брюс Ли

“Да, парень реально старается быть крутым… как Брюс”.

Сразу захотелось сбить эту спесь, написать в чат что-нибудь такое разоблачительное про Вьтенам, но, подумав, Игорь решил оставить эту инфу, как козырь — сейчас он был не в тех кондициях, чтобы соперничать в игроком 16-ого уровня, пусть и не-корейцем.

— Миранда, а ты в курсе, что ты мне слила язык игрока, который скрывает свое местоположение? Просто слила, прикинь? А это для него важно, похоже — ну, чтобы все думали, что он кореец. Это вообще баг или нет — ну, что ты, прямо не отвечая мне на вопросы по личной анкете, косвенными выдаешь инфу оттуда? Мне кажется, очень серьезный. Это уже попахивает этой… как ее… дырой в безопасности… или типа того.

>Хорошо, я уточню этот вопрос. Ранее о такой проблеме не сообщалось.

Покинув здание больницы, Игорь направился к ближайшей остановке трамвая. Проспект заканчивался на большой площади, за которой виднелось красивое здание с куполом, похожее на капитолий.

“Мэрия, не? Хотя плевать…”

Народа на остановке не обнаружилось, а местные часы показывали четыре часа ночи.

— Гребаная реалистичность. Трамвая теперь до утра ждать, что ли?

Выход нашелся также вполне очевидный. Недалеко от остановки на улице стояли два желтых такси; водила одного из них, дядька арабской внешности, облокотившись на крышу авто, курил, с задумчивым видом глядя по сторонам. Завидев Игоря, он сразу оживился и, чуть ли не перегородив ему дорогу, спросил:

— Эй, мистер! дорогой! Такси не желаешь, да? Дешевое такси, дорогой. Самое дешевое в городе.

— Сколько?

— Тридцать! В любой конец города. За город — полтинник.

На нормальном такси Игорь катался всего раз или два за всю жизнь, потому что дорого и бессмысленно, и соблазн испытать этот аттракцион, столь привычный для жителя мегаполисов, хотя бы в игре оказался сильней жадности.

— Годится, поехали.

Дверь такси открылась, и Игорь, забравшись в тусклый салон, плюхнулся на стертое сиденье.

— Куда? — спросил шофер, усаживаясь за руль.

Перед глазами открылась карта с парой десяток точек, рассыпанных по городу. Игорь, увидев знакомое название “Лысый бульдог”, ткнул в него пальцем, и ИИ тут же построил маршрут до магазина.

“Ну что, прокатимся?”

Увы, его ждало разочарование: как только дверь машины захлопнулась, он услышал рев мотора и почувствовал, как машина резко сорвалась с места, а огни города за окном слились в бесконечный поток. Перед глазами высветилась полоска с таймбаром“Поговорить с водителем…”, которая истекала так быстро, что Игорь и до десяти сосчитать не успел, как она исчезла, а машина свернула влево и замерла на месте.

— Все, приехали, — сообщил таксист.

[-30 кредитов] [78 кредитов]

Игорь удивленно выгнул бровь. Похоже, такси действовало как своеобразный телепорт, доставляя игрока в любое место города за несколько секунд, чтобы не утомлять его поездкой.

“Удобно… хотя для первого раза хотелось что-то вроде экскурсии!”

— Чего завис, приятель? — хмыкнул таксист. — Укачало?

— А? Не, все норм. До свидания.

Игорь распахнул дверь и выбрался из машины. Такси, посигналив ему, умчалось прочь. Игорь, проводив его взглядом, уставился на двухэтажный дом с дешевым фасадом из металлопрофиля и искусственного кирпича. Позади виднелись другие дома — невысокие, с горящими окнами, а чуть в стороне трубы какой-то фабрики пронзали затянутое тучами небо.

— Неприветливое местечко, — пробормотал Игорь себе под нос.

Большинство из фасадов пустовали, лишь одна из вывесок призывно горела красным, а у входа толпились люди. Игорь сверился с картой — тот самый клуб “Ласточка”, про который говорила Бонни.

[Вы давно не ели! Модификатор: “голод”, -20 HP в час]

[Здоровье: 190/210]

— Вот же блин. А в клубе, наверное, все будет дорого, как всегда.

Достав мобильник, Игорь открыл канал “Миддлбург”.

Terigor> Народ, подскажите, а где в северном районе можно ночью пожрать недорого?

GunBoy> Жри свое <нецензурная брань>!!!

Да уж, содержательно. Игорь сдержался и подождал ещё немного - и ему ответили.

Brodyzhka> Ищи Воллмарт он круглосуточный. Там только перекусы, то, что хилит на десяток ХП. Зато дешево.

LinInMyLife25> Не слушай ее, там сплошная реклама, вот и дешево!!! Ты зависнешь на час и выйдешь с пустым кошельком и еще кучей просмотров рекламы!! Обычный супермаркет короче. Где-то рядом с ним там хотдоги продаются — лучше их пожри.

Terigor> Сэнкс всем, помчал посмотрю.

Игорь убрал телефон и, сверившись с картой, отправился на север. Пройдя полквартала, он обнаружил длинное здание, в окнах которого виднелись полные витрины фруктов, овощей, коробок с яркими упаковками. Вне всяких сомнений, это был тот самый “Волмарт”, о котором толковала Бродяжка. Рекламодатели явно не поскупились — разрисовали все в подробностях, то тут, то там мелькали всплывающие баннеры самых разных расцветок и габаритов.

“Туда? Или…”

Игорь закусил губу. Хоть он и больше доверял Бродяжке, чем парню с непонятным трудночитаемым ником, которого ни разу не видел, мысль подкрепиться хот-догом казалась ему более удачной, чем идея давиться магазинным полуфабрикатом. Благо, ларек нашелся быстро, буквально за углом.

“Судьба…” — подумал Игорь, шагая к заветному киоску.

Сидевший внутри азиат в фартуке отвлекся от какой-то старинной консоли, в которую ожесточенно рубился, и приветливо улыбнулся вновь прибывшему.

— Что для вас?

Игорь усмехнулся — на этот раз переводчик хорошо адаптировался. “Что для вас” — чисто-уральское выражение продавцов, в большинстве других городов покупателям говорят “Что вам?” или “что вы хотели?”

— Обычный хот-дог.

[Хот-дог уличный, 4 ч. отключение модиф. “Голод”, 25% вероятность модиф. “Отравление”] [10 кредитов]

Глава 8 - Проводить Бонни

Стрит-фуд, как это часто бывает, оказался дешевым и сытным, единственный минус — риск отравления, но шанс нарваться на него, пожалуй, был довольно невысок. Поблагодарив и продавца, и народ в чате за наводку, Игорь отправился обратно к клубу “Ласточка”, где работала Бонни.

У входа курил крупный латинос в пиджаке. Десятый уровень, бандит. Увидев Игоря, он оживился:

— Эй, гринго, не хочешь дури? Дури не хочешь?

Игорь прошагал мимо и уперся в грудь еще более крупному латиносу с огромной золотой цепью. Все ясно, секьюрити. Сейчас скажут, что лицом не вышел и отправят на все четыре стороны.

— Ты куда, гринго? Тебе туда нельзя.

“Ну вот, как и думал”.

— Передайте, что я от Бонни, — озвучил заготовленный ответ Игорь.

Амбал смерил парня скептическим взглядом, хмыкнул:

— Ну, если к Бонни, то ок… Давай посмотрим, что у тебя там? Оружие? Дурь… чужая?

Латинос принялся обыскивать Игоря, и достопамятный нож, которым парень пытался напугать Ганбоя, как-то сам собой выпал из кармана куртки. Секьюрити подхватил его и хмуро посмотрел на Игоря.

— Ты че задумал, гринго? Нахер тебе нож в клубе? День Мертвых еще нескоро!

— Да я просто выложить забыл… простите…

Латинос покачал головой и небрежным движением бросил нож на специальную полочку со словами:

— Возьмешь на выходе.

[Задание: посетить “Ласточку” выполнено]

[Получен бонус от компании: 50 кредитов]

Отличный бонус — едва на выпивку хватит. Если, конечно, она там будет. Внизу прямо рядом со входом, на круглой сцене, двое обдолбышей в пиджаках играли кислотный психоделик-рок вперемешку с джазом. Довольно неожиданно, Игорь больше ожидал услышать рэп. Вдоль длинной барной стойки расселись персонажи разных уровней, среди которых выделялась только одна длинноногая девица в коротких шортах и шипастом костюме, с черным “ленивым ирокезом” и с очень похожим на Игоря рюкзаком за плечами. Обратив внимание на ник, Терехов понял, что уже видел его в чате.

[Игрок Gauss1998, женщина, европеец, 11 уровень, младшая]

После “Начинающих” идут “Младшие”, получается? Немного странный перевод. Еще было странным и неожиданным, что Гаусс оказался девушкой — по разговору в чате и нику казалось, что это парень.

— О, привет. — Она тоже заметила его и сдержанно улыбнулась. — Пить будешь?

— А это чего, модификатор какой-нибудь включает?

Гаусс закатила глаза, крикнула бармену:

— Эй, налей моему другу пятьдесят, — затем повернулась к Игорю снова. — Здесь не продается алкоголь. Нигде. “Горячительный напиток”. Это же мир “четырнадцать плюс”, ты забыл?

— Э… а как же наркота?

Она усмехнулась.

— “Дурь”. Они здесь называют ее “дурь”. Такое себе прикрытие, но хоть что-то. А вот с тем, что некоторые персонажи курят, разработчики, похоже, ничего делать не хотят. — Гаусс поморщилась и недобро посмотрела на странного белого парня в кожаной жилетке на голое тело и с огромной коричневой сигариллой во рту. — У них сигаретные магнаты в спонсорах. Я первым делом Миранде написал, что нельзя детям рекламировать сигареты. Ну, мне накинули баллов, сказали, что порешают — вот, уже больше месяца решают. Ну, хоть баллов накинули…

Слушая ее, Игорь понял, что запутался еще больше — Гаусс говорила женским голосом, но о себе — исключительно в мужском роде. Правда, вспомнилось, что он уже встречал такое же в разговоре сороколетней тетки в одной онлайн-стрелялке, в которую как-то играл.

“Видимо, особая категория игроков-девушек”, — решил Игорь и решил не загоняться.

— А как же насилие? Или у них и боксерская федерация типа спонсора?

— А ты кровь здесь настоящую человеческую видел?

— Хм. Ну, нет… но оружие?

— Ну… травматическое. Холодное. В общем, мы тут в чате пришли к выводу, что система сама при каждом обновлении генерирует какие-то такие вот сценарии, хоть и была изначально запрограммирована на “14+”. Первые игроки, вроде Ганбоя, с самого начала изображали из себя “плохих парней”, поэтому и квесты стали под них адаптироваться. При этом детишкам, вроде него, квесты про оружие и насилие не должны быть доступны, но “плохие парни” успешно ломают систему под себя — нанимают головорезов, а те запросто разбираются с теми, кто им неугоден. Они уже тут половину города поделили… сорванцы, что с них взять?

— У него же вроде как у самого пушка есть? — нахмурился Игорь.

— Травмат! От него урона — пять-десять хэ-пэ.

— Хм, ясно. У тебя, кстати, ник прикольный. Ты откуда?

— Израиль. И мне сорок шесть, если ты про возраст, хотя тут не принято спрашивать. Я еще в Ультиму Онлайн играла! С девяносто восьмого года, на первых русских шардах.

А теперь “играла” — то есть женский род.

“То есть, походу, просто выпендривается…”

— Что посоветуешь для новичка? Остаться здесь, пока уровень не нафармишь, или сразу миры идти исследовать?

— А сам что хочешь? Понимаешь, чувак, этот город — песочница. И, одновременно, торговый хаб. Мне понравилась фишка, что предметы из разных миров можно перекупать, и что они приобретают новые качества в других мирах. Главное то, что где бы ты ни бродил, по каким мирам, ты все равно будешь сюда возвращаться. Так что рекомендую не тянуть и хату купить. Щас они копейки стоят. Потом, когда здесь будут миллионы игроков — а это может быть и скоро уже — цена до небес взлетит, несколько тонн грина минимум будет стоить.

— Ха, и как я тебе ее куплю? Когда у меня в кармане сто кредитов. Я же на повышенной сложности играю, нет?

Гаусс усмехнулась, хотела что-то сказать, потом нахмурилась и, вытащив мобильник, уставилась на экран.

— Мне пора, — сказала девушка. — Сорян.

Она поднялась с места и заспешила к выходу из зала, бросив напоследок.

— У всех бета-тестеров есть доступ еще к одному ресурсу. Соображай, это же очевидно! Удачи.

— Удачи, — бросил Игорь, но Гаусс его уже не слышала.

Миг — и она скрылась из виду. Зато подоспел бармен с напитком.

— От вашей подруги.

Игорь забрал стакан выпил его содержимое, не глядя — модификатор “временная харизма” повысился на полпроцента — пытаясь обдумать то, что она сказала. Какой ресурс Гаусс имела в виду? Ответа не было…

Ломая голову, Игорь написал в чат:

Terigot> Ребята, а как тут нагриндить нормально? А то ваще голяк.

LinInMyLife25> :D Как ты простой! :))))

Brodyazhka> Давай я за тебя нагриндю, че, а экспу потом пришлю, ок?

GunBoy> Ха! Этот парень опять обделался!

Terigot> Ясно все с вами.

Закрыв чат, он решил от нечего делать прогуляться по залу. Народ тут сообрался действительно колоритный и разнообразный — в основном, безо всякой характеристики, но вот в конце барной стойки сидел хмурый худой мужик с потрепанном пиджаке, воровато оглядывающий окружающих.

[Рикардо, мужчина, европеец, 7 уровень, старьевщик]

Увидев подошедшего Игоря, он спросил:

— По делу или так?

— По делу.

Старьевщик кивнул и мотнул головой в сторону уборных.

— Отойдем в сторонку?

Торговаться со старьевщиком для Игоря, практически лишенного таланта продавана, оказалось сущей мукой. Потратив немало времени и сил, ему удалось продать лишь золоченый ошейник, все ножницы и старую, первую карту города — и все это по цене меньше реальной.

[Получено 115 кредитов] [193 кредита]

“Ладно, все лучше, чем ничего… ну и не таскать хотя бы…”

Прогуливаясь дальше между столиков, Игорь обнаружил за одним из них пожилого негра в тельняшке. Перед негром были расставлены и готовы к игре… самые обычные шашки.

“Ну, все правильно: ночной клуб — ночные шашки”.

— Не составишь мне компанию, чувак? — прищурившись, спросил негр.

— Ха, а почему бы и нет!

Улыбаясь во все тридцать два, Игорь сел за столик напротив “матроса”.

— Только давай играть на деньги, — черная рука ударила по столу звонкой монетой. — По пятерке кредитов для начала?

— А давай!

Разум упрямо шептал, что нубу следует остерегаться подобных хмырей в сомнительных заведениях, особенно когда они играют в шашки, и особенно, когда это не реальный игрок, а NPC. Но азарт оказался сильнее. В первой партии Игорь быстро расправился с тремя шашками первого ряда, потеряв всего две, провел в дамки, но за следующие четыре хода растерял почти все свое “войско”.

— Эх, не умеешь ты, Терехов, зарабатывать, — пробормотал Игорь себе под нос. — Походу, это наследственное…

— Ну че, снежок, сдаешься? — усмехнулся соперник.

— Сдаюсь. Давай еще одну.

— Ставки повышаются до десяти!

Во второй они остались с тремя шашками каждый, долго бегали друг от друга по разным углам доски, но Игорь в итоге снова проиграл. Старый негр, хитро щурясь, утешительно похлопал по плечу:

— Ничего, свидимся еще — отыграешься.

[-15 кредитов] [178 кредита]

[Навык “Интуиция” повышен на 0,5%]

— Отлично прокачался, мля, — поднимаясь из-за стола, проворчал Игорь.

Вдруг за спиной послышались крики и звук разбитого стекла. Щуплый маленького роста парень, похожий на индуса, куда-то тащил за волосы бедняжку Бонни. Проходя мимо чьего-то стола и пытаясь освободиться, она, вольно или невольно, уронила пивную бутылку, и та, упав на пол, разлетелась на осколки.

— Джаред, пусти! Пусти, ублюдок!

Несколько парней уже вскочили с места, одни кричали на индуса, другие — на Бонни. Не обращая внимания на их уровни, Игорь бросился к месту событий — он не мог просто сидеть и смотреть, как девушке, которая позвала его в клуб, кто-то делает больно.

Индус, удивив его, нахмурился и процедил:

— Проблемы, мужик?

Все взгляды обратились на Игоря, и он, не обращая внимания на дрожь в коленках, хрипло ответил:

— Ага. У тебя.

— Отвали, мля, это не твое дело, — прошипел индус, продолжая держать Бонни за волосы.

Правда, он, кажется, слегка ослабил хватку, и бедняжка, почувствовав это, дернулась и освободилась.

— У, мля… — Индус дернулся в ее сторону, но потом покосился на Игоря и не стал упорствовать.

А Бонни тем временем изменилась в лице и как ни в чем не бывало с улыбкой сказала:

— О, Игорь! Привет! Рада, что ты пришел.

Недоуменно глядя то на Бонни, то на индуса, Игорь спросил:

— Кто это? И что ему от тебя нужно?

Бонни растерянно оглянулась, посмотрела на индуса, на других парней, столпившихся вокруг, и пролепетала:

— Да… ничего. Все хорошо, не переживай. Мальчики просто не до конца разобрались… со своими финансовыми обязательствами.

— Проваливай, мужик, ну! — повторил индус.

— Да! — вдруг сказал другой парень, который вроде бы, наоборот, пытался Бонни защитить.

— Все в порядке, мальчики, — снова залепетала девушка. — Игорь просто хочет проводить меня домой, да?

Прежде, чем Игорь осмыслил нелепость всего происходящего, консоль тут же отозвалась:

[Новое основное задание: Проводить Бонни]

— Ну пошли, — пожал плечами Игорь.

Бонни расплылась в улыбке и устремилась к выходу из зала. Игорь не оставалось ничего иного, кроме как последовать за ней. Шагая за Бонни, он чувствовал, как индус и прочие жгут ему спину хмурыми взглядами, но, очевидно, в этом квесте драки не предполагались.

“По крайней мере, внутри клуба”.

Они с Бонни вышли наружу и уже направились прочь, когда амбал-латинос из охраны вдруг окликнул:

— Эй, гринго!

Игорь обернулся и вопросительно уставился на здоровяка.

— Ты жало свое забыл. — Секьюрити, подойдя, отдал нож.

— Спасибо, — поблагодарил Игорь, пряча клинок в карман.

Латинос улыбнулся и, подмигнув Бонни, пошел обратно, а Бонни, меж тем, взяла Игоря под руку и повела прочь. Это было неожиданно и немного волнующе, поскольку Игоря никто до этого не брал под руку.

— Здорово, что ты пришел сегодня в клуб, — сказала Бонни. — Не знаю, что бы со мной сделали, если б не ты.

— Ой, да брось. Любой бы заступился…

— Но заступился только ты… Спасибо. — Бонни скосила глаза на Игоря. — Ты, часом, не бандит? Здоровый такой…

— Хм, нет, я… системный интегратор. Но я еще… учусь в колледже.

“Лжец… лжец…“ — зашептали голоса в голове, но Игорь тут же их заткнул.

— О, в колледже! Я тоже когда-то училась в колледже.

— На кого, на работницу ночных клубов?

Уже пошутив, Игорь решил, что хватил лишку, но Бонни, к счастью, не разозлилась, а, наоборот, рассмеялась.

— Нет, не угадал! — улыбаясь, ответила она. — На технолога пищевого производства.

Игорь присвистнул.

— Интересная у тебя проработочка… А ты из этого города вообще?

— Да… Конечно, из этого.

— А из других городов есть знакомые?

Бонни ответила с небольшой паузой. Игорь почему-то представил, как система прямо сейчас генерирует девушке память о прошлом.

— Ну, разумеется, — неуверенно выдавила Бонни. — Этот паскуда Джаред, который таскал меня за волосы, он из Джексонвиля, а один знакомый, Валерьян, вообще из Сибири, представляешь?! Город Ба… Балалаевск, кажется.

— Балалаевск?! — Игорь заржал. — Дай угадаю — он еще рассказывал, что у них там по улицам ходят медведи, все мужики носят ушанки и жрут водку литрами. А зима — десять месяцев в году. Ага?

— Да. Все примерно так, — кивнула Бонни и посмотрела на спутника, нахмурившись. — Это неправда? Хочешь сказать… он мне врал?

Игорь призадумался. Он почти не сомневался, что никакого Валерьяна не существует в природе, что нейросеть сгенерировала эту речь, просто чтобы поддержать разговор. С другой стороны, Валерьян мог быть еще одним NPC, который тоже бродил по городу, искренне веря, что он родился и вырос в городе Балалаевске. И, более того, раз это мульти-сеттинговая игра с кучей миров, то где-то на карте — или в другом мире — вполне мог быть действительно именно такой город, воплощенная мечта стереотипно мыслящего русофоба.

“Бр-р-р… даже не знаю, хотел бы я оказаться в клюквенном мире голливудской Сибири”.

— Сложно сказать, врал ли он, — честно ответил Игорь. — Эти русские… никогда не знаешь, стебутся они или правду говорят.

Дальше они шли молча. Громада заводских корпусов медленно, но неумолимо приближалась, и Игорю вдруг стало не по себе.

— Слушай, мы правильно идем?

— Ага. Сейчас надо пройти вон по тому переходу, мимо забора. И за ними будет мой квартал.

Они подошли к высокому забору с колючей проволокой. От тротуара вверх поднималась узкая металлическая лестница, плавно перетекающая в узкий, полтора метра шириной, мостик, прилепленный к стене завода с одной стороны. Вместе с Бонни шагая вверх по лестнице, Игорь слушал дребезжание стальных решеток под ногами и невольно думал, что эта хлипкая конструкция может рухнуть в любую минуту, и тогда он снова окажется в больнице.

“Нахрен больницу”.

Вниз, словно большой желоб, пролегал огороженный отрезок железной дороги, который пересекал заводскую территорию и врезался в темный тоннель. Подойдя к перилам, Игорь посмотрел вниз. Вокруг светились огни мегаполиса, вдали, на фоне гор, слышался стрекот вертолета, прожектора которого били лучами в глубины городских кварталов.

“Наверное, бандюков ловят…”

Послышался пронзительный гудок, и Игорь напрягся — неужто сейчас опять появится бронепоезд с гербом? Но, к счастью, и из туннеля показался и поплыл под ними самый обычный тепловоз, который с трудом тянул за собой десяток серых платформ. На первых стояли танки — маленькие, древние, словно сошедшие с постаментов в музее. Для чего они? От кого обороняться, если тут один город на карте? От грозных жителей Балалевска? Следом за танками везли экскаваторы, самосвалы, фургоны с мороженым — братья-близнецы того, который переехал несчастную собаку Джека, попросту укатав бедную псину в асфальт, не оставив и живого места. Игорь уже хотел отвернуться, чтобы не бередить душу понапрасну, когда его взгляд зацепился за нечто на последней платформе. Нечто было исполинских размеров, угловатое и светилось полупрозрачными капсулами.

“Похоже на какую-то… ретро-футуристическую лазерную пушку!”

— Это что такое, не знаешь? — указав на нечто, спросил Игорь.

Бонни тоже оперлась о перила, вольно или невольно прижавшись горячим бедром к бедру Игорю.

— Не знаю… Говорят, на заводе сейчас поселился какой-то гениальный инженер, помешанный на обороне города…

— От кого?

— Ну… от всякой… преступности. И… чудовищ.

— Чудовищ? А тут водятся чудовища? И ты их видела, реально?

Она с удрученным видом покивала, а потом прошептала:

— Да, увы… видела пару раз. Гоблинов однажды… еще василиска и… какого-то металлического монстра.

— О! А василиска — это который возле здания бушевал? Ну, на центральной улице этого.. делового квартала, так?

— Да-да, он! Надо же, ты тоже его видел… А ведь это было… больше полугода назад. С ним в итоге Родрик расправился. Это наш легендарный герой, защитник города… он, правда, куда-то исчез, с месяц уже…

Игорь хотел было сказать, что тварь завалил вовсе не Родрик, а ловкая воровка Хеллен, но промолчал. Важней было другое: бой, который довелось наблюдать пару дней назад, был чем-то вроде демо-ролика, снятого тогда. Очевидно, это было нетипичное событие, которым разрабы как бы предупреждали новоиспеченного игрока или тестера: “Такое тут пока что тоже случается, поэтому не теряй концентрацию и о малейшем баге сообщай во избежание бед!”

“Хотя, может, никакого Родрика взаправду не было, и Бонни снова вложили в голову воспоминания — на, мол, помни. Пойди разберись, что тут правда, а что — нет”.

Пока они болтали, наблюдая за тепловозом и составном платформ, на противоположном конце моста собралась группа из четырех парней в худи. Капюшоны скрывали их лица; обменявшись взглядами, незнакомцы устремились прямиком к “сладкой парочке”.

Глава 9 - Капюшоны

Глядя на то, как “капюшоны” шагают к ним, Игорь почувствовал, как по спине пробежал холодок. В какой-нибудь банальной стрелялке он воспринял бы появление незнакомцев, как обычную часть квеста, но реалистичность происходящего просто зашкаливала, и оттого он снова на время забыл, что находится в игре. Бонни, увидев “капюшонов”, отступила Игорю за спину и прижалась к нему всем телом.

— Это Билли! — прошептала она прямо в ухо спутника. — Дружок Джареда…

— Похоже, придется помахать кулаками, — констатировал Игорь, принимая стойку, которая, по его мнению, была боевой.

Все было вполне ожидаемо — как и в любой уважающей себя игре, без приключений в этом городе девицу до дома было не проводить.

Вспомнив о ноже, Игорь достал его из кармана и присмотрелся к вновь прибывшим. Лишь у одного из них, того самого Билли, был третий уровень; остальные — первого и второго. Все помечены, как “бандиты”.

“Ну, раз бандиты — не жалко и мочкануть”.

С другой стороны, уровень — не показатель. Хит-поинтов может быть мало, но сила — прокаченной куда больше, чем у Игоря. Впрочем, отступать было некуда.

— Йоу, Бонни, Джаред передает привет, — крикнул самый высокий из парней. — Давай бабло, и мы, так и быть, не станем уродовать твоего кореша!

— Что ваще за хрень ты сотворила? — шепотом спросил Игорь. — Ты кем в клубе работаешь, типа… типа проститутки или…

— ЧТО?!

Сумочка Бонни обрушилась Игорю на затылок.

[Урон 10] [Здоровье 200/210]

— Ау, ты чего?! — возмутился Игорь, на всякий случай спрятав нож обратно в карман, чтобы ненароком не пырнуть спутницу. — Я тебя тут защитить пытаюсь, а ты?

— Сам ты проститутка, понял? А я… я певица бэк-вокала!

Билли и другие бандиты недоуменно переглядывались и откровенно ржали, наблюдая за перепалкой.

— И из-за чего тогда с тебя сейчас трясут бабки? Плохо спела?

— А если б была проститутка, то, наверное, за то, что плохо сосала?

Она снова замахнулась на Игоря сумочкой, когда с лестницы послышался знакомый голос:

— Бонни, Бонни… Все так же норовиста, даже с теми, кто желает тебе добра…

Игорь выглянул из-за плеча девушки: по лестнице медленно поднимался плюгавый индус Джаред. С лица его не сходила самодовольная улыбка.

— Это тебя не касается, Джаред! — повернувшись к индус, прошипела Бонни.

— Не касается. Зато меня касаются бабки, которые ты одолжила на запись своей дурацкой песни. Или ты думала, что сможешь вот так запросто уйти от меня с этим красавчиком?

Индус откровенно веселился, понимая, на чьей стороне перевес. Вальяжно шагая по ступенькам, он неумолимо приближался к площадке. Тем временем состав с военной техникой полностью скрылся в цеху, а в обратном направлении пополз другой; на его платформах были какие-то ящики и паллеты, укрытые брезентом и зафиксированные тросами.

“Спрыгнуть и уехать? Скорей, шею сломать и опять попасть в больницу…”

Индус медленно поднялся на площадку и достал из кармана крохотный, фактически дамский, револьвер. Надо действовать быстро, понял Игорь. Противник ниже и должен быть легче его — это хорошо. Только бы подошел поближе, а там… Игорь скрипнул зубами. Кажется, он даже немного вспотел.

Джаред то ли не чувствовал подвоха, то ли был слишком самоуверен. Приблизившись к Бонни, он провел стволом револьвера по ее щеке и прошептал:

— Хотя… в принципе, я готов простить тебе долг, если ты хорошенько… поработаешь со мной и парнями…

Бонни затрясло, а Джаред опустил револьвер и, повернувшись к Билли и другим “капюшоном”, с помощью свободной руки и языка недвусмысленно изобразил, как именно Бонни может отработать долг.

“Сейчас!”

Игорь шагнул к Джареду и схватил его за запястье руки с револьвером. Индус рефлекторно спустил курок. Пуля, срикошетив от площадки, ушла в молоко.

— Ах, ты! — успел сказать Джаред, прежде чем Игорь схватил его второй рукой за плечо и, перекинув через перила, сбросил вниз. Хелсбар моргнул красным — “вы не можете поднять этого противника”, “урон от тяжести” — но Игорь не обратил на это внимания. Он завороженно наблюдал за тем, как индус, выронив револьвер и отчаянно размахивая конечностями, стремительно летит вниз.

— А-а-а!

Последний отчаянный крик — и звук удара о металлическую поверхность платформы. Игорь невольно сморщился и отвернулся, не в силах смотреть на то, что осталось от Джареда.

“Джек… теперь Джаред… да что же я за чудовище?”

— Ты… ты его убил? — прошептала Бонни, оторопело глядя на платформу, уносящую прочь бездыханного индуса.

— Ты убил Джареда! — воскликнул Билли. — Вали его, парни!

“Капюшоны” бросились на Игоря. У высоченного толстяка, самого здорового из всех бандитов, была в руках бита.

— Отойди за спину, — велел Игорь.

Бонни послушно попятилась к лестнице. Убедившись, что спутница стоит у самых ступенек, Игорь, раздувая ноздри, побежал навстречу дылде. Нож снова вынырнул из кармана. Размахнувшись, Терехов махнул лезвием, пытаясь достать здоровяка, но задел его лишь по касательной. Дылда зашипел, но отступать, очевидно, не собирался: взмахнув битой, он обрушил ее на голову соперника — в ушах зазвенело, картинка снова полыхнула красным, и Игорь отшатнулся к перилам, врезался в них, словно пьяный, и лишь чудом не грохнулся вниз.

— Сука…

Треть хит-поинтов как ветром сдуло. Дылда взмахнул еще раз — Игорь не успел подняться, но поднырнул под битой и пихнул здоровяка локтем в бок, отчего противник потерял равновесие и тоже устоял на ногах, только благодаря перилам. Бита ударилась о них со звуком, похожим на гонг в ринге. Звон в ушах поутих, Игорь поднялся, заблокировал руку с битой своей и вывернул — послышался хруст, дылда заорал, но оружие так и не выпустил. Тогда Игорь, рыча, схватил бугая за грудки и толкнул в другого бандита. Оба упали на лестницу, бита наконец выскользнула из пальцев здоровяка и через дыру в перилах свалилась на железнодорожные пути.

Щелкнул затвор. Игорь повернулся на звук и увидел у Билли в руке пистолет.

— Сука, ты заплатишь за смерть Джареда! — воскликнул бандит.

Рука с пистолетом жутко дрожала, а потому пуля прошла мимо, просвистев прямо рядом с ухом Игоря.

“П...ц!”

[Модификатор: Адреналин, +5% к ловкости, действие — 30 секунд]

Здоровяк тем временем с трудом поднялся. Игорь, стиснув зубы, пырнул его ножом в живот. Жалкие десять хитов урона.

“Что это за нож?! Канцелярский?! А у него жир заместо брони?!”

Снова выстрел — боль пронзила правый бок.

[Урон 50] [Здоровье 80/210]

[Модификатор: кровотечение, -5 HP в минуту]

Еще пара выстрелов — и респаун, медлить нельзя. Доведенный до отчаяния, Игорь спрятал нож и достал из рюкзака Женскую Красную Туфлю со шпилькой.

— Гляди, парни, — усмехнулся здоровяк. — Че, переобуваешься на ходу, мудила?

Шварк каблуком по морде!

Дылду снова отбросило на перила. Схватив его за шкирку, Игорь сбросил его вниз. Правда, состав уже давно скрылся в тоннеле, и толстяк упал на рельсы с характерным отвратительным звуком. Двое бандитов бросились наутек, а Билли стал медленно пятиться назад, не желая повторить судьбу погибших соратников. Он даже выстрелил еще раз, но так, не целясь — и, конечно, промахнулся. Билли нажал на спусковой крючок снова, но затвор заклинил. Чертыхаясь, бандит врезал Игорю пистолетом, словно молотком, сняв еще двадцать хитов, после чего отбросил оружие в сторону, вцепился в Терехова обеими руками и попытался сбросить его вниз.

— У меня научился, сука?!

Игорь сполз ниже, высвободился иззахвата и обрушил шпильку туфли на беззащитное горло Билли — десяток урона. Билли вскрикнул.

— Откуда ты взялся, мудак?!

— С Урала, откуда, — буркнул Игорь и врезал Билли ногой в живот.

Охнув, бандит схватился за живот и упал на площадку. Игорь стоял, тяжело дыша, и зажимал рану в боку ладонью.

[Урон от кровотечения -5] [Здоровье 55/210]

— Ты выстрелил в моего друга! Получи! — послышался голос Бонни.

Ее маленькая сумочка описала широкую дугу и приземлилась прямо на макушку Билли.

— Какая же ты сучка, Бонни! — проорал Билли, закрывая голову руками.

Игорь подошел к нему, уселся сверху и стал молотить каблуком по морде — кровь не шла, но лицо хмыря постепенно покрывалось синяками, которые в итоге слились в одну большую гематому. Билли, поняв, что его прижали, неожиданно резво извернулся, схватил Игоря за шею и стал душить. Посыпались хиты:

[Урон от удушения -2 HP]

[Урон от удушения -3 HP]

[Урон от удушения -2 HP]

[Модификатор: Адреналин, +10% к ловкости, действие — 30 секунд]

— А ну-ка хватит душить моего друга! — воскликнула Бонни и снова начала избивать Билли сумочкой. — Хватай!

Снизу начали стрелять — очевидно, сбежавшие “капюшоны”. Пули выбивали искры из площадки, но шальная могла вполне угробить Игоря, и он, понимая это, с утроенной прытью заколотил Билли каблуком красной туфли. Благо, стреляли “капюшоны” с интервалами — то ли потому что целились подолгу, то ли потому что сама игра жалела нуба, давала ему шанс довести бой до конца.

— Нож! — воскликнула Бонни и ногой пнула обороненный Игорем нож.

Он, не думая, схватил его свободной рукой и всадил в горло лежащему под ним Билли.

— Сука… — сказал тот, а потом взгляд его остекленел.

Отпраздновать победу Игорь не успел: одна из пуль попала ему плечо.

Еще минус тридцать хитов.

“Так… похоже, сейчас будет респаун”, — подумал Игорь, но все же поднялся и, схватив Билли за щиколотку, поволок к перилам. Посмотрел вниз: хмыри стояли прямо под ними. Терять Игорю было особо нечего, поэтому он решил рискнуть: вздернув труп Билли вверх, он просто сбросил его на “капюшонов”.

ШМЯК!

Это мертвый Билли припечатал к земле одного из бывших подельников. Второй, увидев, что стало с его дружками, охнул и бросился бежать, решив, видимо, не связываться с таким психом, как Игорь.

— Беги, сученыш! — проорал Терехов ему вслед. — Беги, пока я и тебя не прикончил!

Битва завершилась. Игорь устало выдохнул и убрал нож. В глазах плыло, и все казалось красным от практически полностью опустошенной и быстро мигающей линейки жизни в углу. Но на душе было паршиво не только и не столько из-за этого — пелена с глаз спала, и пришло осознание случившегося.

А если учесть, что игра была чертовски реалестичной, немудрено, что Игоря даже начало слегка мутить.

— Миранда, в общем, нифига у тебя не “14+”, сорян. “18+” это, чистой воды, — пробормотал он.

Ноги вдруг подкосились, и Игорь судорожно вцепился в перила., чтобы устоять на ногах. Продолжая держаться за них, он побрел к лестнице, ведущей вниз.

— Ты куда? — Бонни бросилась за ним.

— Дроп… Надо их обыскать, вдруг чё ценное…

— Ты ранен! Истекаешь кровью! Не время собирать всякую фигню!

— Дроп… — шептал Игорь, спускаясь. — Дропчик, надо все собрать…

Оказавшись внизу, он стал методично обыскивать одного покойника за другим.

[Получен опыт]

[НЕДОСТУПЕН Пистолет 5,5 мм, 3 ур., урон 30-50 за выстрел] [2 патрона] [350 кредитов, 0,8 кг]

[НЕДОСТУПЕН Куртка бандита из кожезаменителя, 3 ур., +15% HP, -5% к харизме, -5% к ловкости] [90 кредитов, вес 2 кг]

В карманах оказалась сотня кредитов и простой артефакт — “Телефон мобильный Siemens” со стандартным навыком коммуникации, стоящий три сотни. Игорь отметил, что от его “Нокии” он отличается только ценой. Хотел надеть куртку покойного бугая, но та оказалась слишком велика — видимо, уровню не соответствовала.

— Игорь, что ты делаешь? — шептала Бонни, наблюдая за его возней. — Ты что, мародер? Зачем тебе эта куртка…

— Трофей… — буркнул Игорь, пряча добычу в рюкзак. — На лечение…

Он уже хотел наклониться к следующему трупу, но Бонни неожиданно грубо схватила его за руку и потащила обратно на мост.

— Ну куда ты меня тащишь, тут еще дропа столько… — заплетающимся языком пробормотал Игорь и скривился.

[Урон от кровопотери -5 HP] [Здоровье 15/210]

— У тебя бок разворочен, а ты еще шутки шутишь, — прошипела Бонни.

Игорь украдкой посмотрел на свой бок — дырка и дырка, совсем без крови притом. И чего так из-за нее орать?

Бонни тем временем свободной рукой достала телефон из сумочки и в панике закричала в трубку:

— Мама! Доставай бинты и медикаменты! Я веду раненого! Не могу! Все, давай!

— Миранда… Так что там про “14+”, а? Заметь — это не я на них полез, они первые!

>Мы работаем над этим. В ваши задачи как тестировщика также входит устранение данного противоречия.

— Каким, блин, образом?!

Хелсбар моргнул еще раз. Десять хитов до смерти.

— Ты что-то сказал? — переспросила Бонни, поддерживая его под плечо. — А, ты, наверное, бредишь. Держись… мы уже скоро.

Они снова поднялись на мостик, прошли по площадке и спустились по другой лесенке, которая привела их в квартал серых таунхаусов. На востоке к этому моменту уже забрезжил рассвет.

— Так про какую песню толковал этот твой…

— Джаред? О, оставь… это ерунда…

— А я бы хотел послушать твою песню.

Она вздрогнула, покосилась на него, но ничего не сказала.

Таким макаром они с трудом, но все же доковыляли до крыльца небольшой двухэтажной халупы. Бонни открыла дверь и, пыхтя, затащила Игоря внутрь. Хелсбар моргнул третий раз, картинка в глазах окончательно окрасилась в серые краски, расплылась, окружающий ландшафт раскачивался из стороны в сторону. Игорь увидел силуэт полной темнокожей дамы со странной прической, в ее руках были упаковки бинтов и что-то, похожее на аптечку — белое и с большим красным крестом. Из глубины дома послышался протяжный, полный трагизма вопль кота:

— Мя-я-я-у!!

[Задание выполнено!]

[Получено опыта: 80 очков]

[УРОВЕНЬ: 3]

[Инвентарь в рюкзаке доступен]

[Поинты навыков: 1]

— Ложись сюда, — послышался спокойный голос.

Игорь повернул голову и с трудом прочел — “Мама Бонни, 25 уровень, женщина, темнокожая, медсестра”. Над ним затрещали упаковки раскрываемых бинтов. В руку воткнулся шприц, и шкала здоровья медленно поползла обратно, снова окрашивая мир вокруг в яркие цвета. Ладонь Бонни коснулась лба.

— Лежи смирно, моя матушка училась на медсестру, — сказала Бонни. — Тебе нужно будет отдохнуть. Можешь уснуть.

Она поцеловала Игоря в щеку и удалилась. Раскрываемая упаковка медленно пролетела мимо лица, эмблема на ней вдруг развернувшись в большую панорамную картину:

“Сеть реабилитационных центров “Ретто” — мы работаем в двадцати странах Африки! Лечение алкоголизма, наркомании и депрессии! Мы выведем вас из трудной жизненной ситуации”

[Получен бонус от компании: 5 премиальных баллов]

[Режим медленного восстановления во сне. Срок восстановления — три часа]

Вдруг из соседней комнаты послышались звуки гитары и тихое пение — настолько тихое, что слов было не разобрать. Игорь скосил глаза в сторону: дверь едва приоткрыта, ничего не разглядеть. Сначала он решил, что это радио, но потом узнал голос. Расплывшись в улыбке, Игорь смежил веки.

Это Бонни включила ему свой блюз — блюз, написанный очаровательной NPC, которая думает, что все вокруг — настоящее.

* * *

Игорь вылез из шлема, снял датчики. Размялся — мышцы от продолжительного сидения прилично затекали, потом бросил взгляд на часы и тихо присвистнул — был уже обед. Решив, что, сейчас, пока герой спит на диване, самое время, чтобы помыться и пожрать, Игорь отправился на кухню.

Хлебая борщ из старой миски, он уже представлял, как вернется и отправится штурмовать четвертый уровень, когда мама вдруг заявила:

— Съездишь сейчас с Андреем в полицию, дашь показания.

— Куда съезжу? — нахмурился Игорь. — Какие показания?

— Ну, про машину. Ты же ночами не спишь, все играешь. Что-то слышал, видел, может быть. Да? Сколько их было, на чем приехали… Ты же всегда все подслушиваешь, а потом молчишь.

— Я? Подслушиваю? Да я тогда спал, блин, как и все вы!

Мать нахмурилась.

[Режим скандала активирован]

Глава 10 - Разобраться с Сильвио

— Спал он! Только и делаешь, что спишь и играешь! Никто в этом доме не знает, куда машина делась! Зато по кредиту-то платить надо, конечно! А то, что у мужа твоей сестры машины теперь нет, а кредит — есть, это тебя не волнует? Что за страна такая у нас… и мы в этой стране! Хоть посуду помой.

Игорь покачал головой, кинул в раковину посуду, залил водой и пошел прочь из кухни.

— Эй, ты куда это собрался! — окликнула его мама. — Мой давай!

— Ну помой ты, плиз, мне работать надо.

— Работать… Твои игрушки нас прокормят, что ли?! Иди вон в колледж учиться в соседний!

Игорь сжал кулаки. Потом разжал и все же вернулся. Бормоча проклятья, надел перчатки. взял губку, плеснул нанее “фэйри” и принялся оттирать тарелку — медленно, тщательно. Мама наблюдала за этим со стороны, вид у нее был сердитый.

Домыв тарелку, Игорь открыл шкаф и всунул ее между ребрами сушилки, после чего взялся за мамину миску…

[Получен опыт: 2 очка]

Игорь замотал головой. Так, надо прекращать, а то уже ум за разум…

— Как домоешь — пойди в огород, — сказала мама чуть спокойней, чем прежде. — Помоги отцу яблоки собрать.

— Ну, блин, у меня еще планы были!

[Получено новое задание…]

Так, пожалуй, лучше действительно помочь. Еще с первых серьезных РПГ Игорь знал — если несколько часов непрерывно играть, то постепенно начинает глючить и вне ее. И это может стать проблемой — так что надо по возможности не выпадать из реальной жизни.

Когда Игорь вышел в сад, Батя уже стоял на предпоследней ступеньке лестницы с большой жердью в руках. На конце жерди находилась проволока с мешком, и батя периодически матюкался, когда яблоко с самой верхушки падало вместо мешка на землю, стукнувшись на ходу о ветки.

— Чего пришел? Играться надоело? — спросил Батя сверху.

— Мама сказала, тебе помочь надо. Мы че, опять этой хреновиной собирать будем?

— А какой еще, блин?! Ты другую какую-то херовину тут видишь? Давай вот то лови, какие падают, и в мешок их швыряй. Потом вместо меня наверх полезешь.

Одно яблоко, второе, третье…

[Навык “Садоводничество” улучшен…]

— А говорят еще, рабство отменили…

— Чего ты там бормочешь! Собирай давай!

Игорь громко скрипнул зубами, но промолчал.

Так или иначе, работа на свежем воздухе помогла слегка разгрузить мозги. Пару часов они провели во дворе, после чего батя позвал посмотреть комп, в очередной раз словивший трояна. Игорь несколько увлекся чисткой компа, что, когда взглянул на часы, буквально опешил: три часа, которые он планировал провести вне игры, уже давно прошли. Торопливо закрыв все утилиты, Игорь пообещал бате, что теперь “все будет летать”, а сам поспешил вернуться в свою — пока что только его — комнату.

* * *

Игорь открыл глаза и уставился в бледно-серый потолок.

[Здоровье 230/230]

— Мама, он проснулся, смотри! — воскликнула Бонни, сидевшая рядом с Игорем на краешке дивана.

Она была одета в легкую полупрозрачную блузку безо всяких признаков нижнего белья под ней, и Игорь завороженно уставился на ее соблазнительную грудь.

Бонни, проследив его взгляд, нахмурилась и проворчала:

— А ты, как я погляжу, уже совсем здоров?

Игорь, смутившись, торопливо отвел глаза и увидел, что мама Бонни стоит у окна и напряженно смотрит в щелку между бледными шторками.

— Еще бы он не был здоров, — проворчала мама, не поворачивая головы. — Все бинты на него извела.

— Ну чего ты ворчишь опять? — нахмурилась Бонни. — Он так-то меня от Джареда и его дружков спас!

— Угу. А повторить сможет? А то там опять твои дружки приехали.

Заслышав это, Игорь резко сел. На нем была только футболка и брюки с носками; рюкзак стоял чуть в стороне на стуле.

— Ты куда? — возмутилась Бонни. — Лежи!

Она попыталась уложить Игоря обратно на диван, но он не дал.

— Дайте-ка я на них посмотрю…

Он проковылял к окну — ноги затекли, очевидно, из-за неудобной позы — выглянул наружу: две черные иномарки не первой свежести стояли на противоположной стороне улицы. Возле них ошивалась группа людей в куртках, на фоне прочих выделялся грузный коротко стриженый мужчина лет пятидесяти, одетый в черный в крупную полоску пиджак.

[Персонаж: Сильвио, европеец, 19 уровень, бандит]

[Новое основное задание: разобраться с Сильвио]

Игорь чертыхнулся, подошел к рюкзаку, нашел внутри трофейный пистолет — тот теперь стал активен, но в обойме было всего два патрона…

— Где-то мы уже с тобой встречались, Сильвио… да. Девятнадцатый уровень мне силой не взять. Здесь выход задний есть?

— Есть, — кивнула Бонни.

— Будьте готовы сбежать через него, если что-то пойдет не так. Оружие дома есть?

— Нет, но…

Под хмурым взглядом мамы Бонни запнулась и потупилась.

— Ну что за игры? — укоризненно произнес Игорь — Я же помочь хочу, нам всем…

Бонни вопросительно посмотрела на мать, та, вздохнув, кивнула, и Бонни указала на старый комод в углу гостиной.

— Какой ящик? — спросил Игорь, подходя.

— Верхний.

Игорь потянул за ручку и тихо присвистнул, увидев содержимое ящика: он оказался забит патронами под завязку. К его пистолету калибра пять с половиной тоже нашлось коробок десять.

— Я их возьму?

И снова Бонни и мама обменялись взглядами, прежде чем мама кивнула.

— Бери…

— Спасибо. Это для дела.

— Я так и поняла.

Убрав патроны в рюкзак, Игорь снова выглянул в окно. Компания, разумеется, никуда не делась. У пары бандитов в руках были стволы, но Игорь не сомневался, что на самом деле практически у каждого из них припрятано за поясом или в кармане какое-то оружие.

— Ну что, пора взбодрить этих ребятишек. — Игорь, начинив обойму патронами, вогнал ее в рукоять пистолета. — Ты смотрела фильмы Тарантино?

— Что?! Эм… кажется, да, видела один.

— А какой?

— Не помню. Там, кажется, часто матерились, стреляли и говорили слово “нигер”, да?

— Ну да, наверное, это тот фильм, — неуверенно буркнул Игорь и пошел к двери, на ходу передергивая затвор пистолета.

— Ты серьезно собираешься выйти к ним один? — спросила мама Бонни.

Игорь обернулся: уперев руки в бока, женщина стояла у окна с задернутыми шторами и строго смотрела на него поверх старомодных очков.

— Мальчик мой, да они убьют тебя раньше, чем ты успеешь рот раскрыть, а потом к чертям взорвут наш несчастный дом, который мой покойный старик Уилли, меж прочим, построил своими руками! Я не хочу, мать твою, чтобы они взорвали мой несчастный дом! Ты меня понимаешь?

— Понимаю. Но если мы продолжим сидеть здесь, то они все равно взорвут дом. Выхода нет. Надо говорить.

— Ладно. Я все поняла, — сказала мама. — Пойду собирать вещи. Что успею… Прости, Уилли, я сделала все, что могла…

Продолжая причитать, она покинула гостиную. Игорь посмотрел на Бонни.

— Ну что, с богом?

Он уже взялся за дверную ручку, когда она окликнула его:

— Постой!

— Да?

Под его взглядом она замялась, уткнулась себе под ноги и пробормотала:

— Вчера я не все тебе рассказала…

— В смысле?

— Дело… дело не только в записи трека на студии. Не только в этих деньгах.

— Та-а-ак… — нахмурившись, протянул Игорь. — Продолжай.

— Ну, в общем, у нас с Джаредом… у нас был роман. Точней, я так думала. Потом я поняла, что я была нужна ему, только как наживка. В клубе после выступлений я разводила на выпивку богатых парней, они, напившись, шли меня провожать, а Джаред с дружками уже ждали нас в подворотне. Они били их и обчищали им карманы и иногда прятали награбленное у меня… Вообще они использовали наш дом, как склад для всякого добра.

— Дом, который твой папа построил своими руками?

— Ну да, его дом…

— Бандиты использовали, как склад?

— Ну да, я так и сказала!

— Ок, ок, я понял… продолжай.

— Так вот однажды… Так получилось, что я отдала им… не все деньги, которые они поручили мне хранить.

— А, то есть, то, что ты им не отдала, ты потратила на запись песни на студии?

— Ну да, на запись… и еще на пару пакетов травы… но, поверь, я не очень этим горжусь.

Игорь удивленно захлопал глазами, потом мотнул головой, словно отгоняя наваждение.

— Ну, выглядит не очень правдоподобно, но…

— Я говорю правду! Я не стала бы тебе лгать, ты же меня спас!

— Я не про это… в общем, забей. Вопросы не к тебе, а к сценаристам. Вернемся к нашим баранам. Джаред и Билли, как ты помнишь, мертвы. Вопрос — кто такой Сильвио, который ошивается снаружи?

— Сильвио — это мафиози, настоящий, понимаешь? И Джаред с Билли работали на него! Сколько кому причиталось, я не знаю…

Бонни шмыгнула носом.

— Ну-ну, только слез нам сейчас и не хватало! — ободряюще воскликнул Игорь.

— Я… я просто боюсь, что он убьет тебя, меня… убьет нас всех!

У Бонни, похоже, начиналась истерика. Игорь, чертыхнувшись про себя, подошел, обнял девушку за плечо и повел прочь из гостиной, приговаривая:

— Ну что же ты, милая, успокойся… Все будет хорошо. Иди к маме, помоги ей вещи собрать, а я пока разберусь с этим вашим Сильвио.

Бонни уже собиралась покинуть комнату, однако на самом пороге обернулась.

— Ты обещаешь мне, что не умрешь?

— Ну нет, этого я тебе обещать не могу. Разве что ты пообещаешь мне, что…

Игорь запнулся. Бонни смотрела на него, он молчал.

— Ну чего тебе пообещать?

— Если я не умру, мы переспим, — быстро выпалил Игорь.

Недоуменное выражение лица Бонни сменилось сначала негодующим:

— Да как ты смеешь! Хам!

— Ну пожалуйста! Я так давно не занимался… этим!

“Никогда”.

Бонни шумно выдохнула, покачала головой.

— Поверить не могу, что я с тобой связалась!

И вышла, видимо, обидевшись. И действительно — обиделась.

[Взаимоотношение с персонажем Бонни ухудшено]

Игорь проводил ее недовольным взглядом, а потом развернулся и пошел к двери, на ходу тихо ворча:

— Ну и что это за фигня, Миранда? Это что, так избирательно у тебя “14+” работает, да? Типа, с сексом не все так просто, кровь мы меняем какой-то жижей, но в целом мочилово у нас как в реальной жизни?

>Твой навык харизмы недостаточно высок для подобной просьбы.

— Иди в жопу, слушай… Харимы мне недостает!

У самой двери Игорь остановился в нерешительности. Идти вот так, наобум, было довольно стремно. Если Сильвио реально мафиози, он и вправду не даст ему и слова сказать. Подумав, Игорь достал телефон и написал в общий чат:

Terigor> Народ, а кто че знает за Сильвио в Северном районе? Он мафиози какой-то?

Glenn> Ни разу не слышал

Brodyazhka> Я тоже. Тут миллион персов в городе, конечно со всеми не пересечешься.

Gauss1998> Ха, а я общался с ним, да. Он наместник одного чувака, который прокачался и свалил куда-то далеко. Этот Сильвио тут за него фармит и крафтит всякое. Вроде у них тут с империей GunBoy какие-то терки были, Да? @GunBoy?

GunBoy> Идите нахер!!! Ниче не скажу. Я бы хотел, чтобы кто-то надрал задницу этому Сильвио, но вы все слабаки не сможете!!!! Так что пусть лучше он надерет задницу тебе, чудила!!!

— Да пошел ты сам, мудозвон, — проворчал Игорь, но писать это в чат не стал.

Он уже собирался выйти из дома, когда в дверь вдруг постучали.

— Мы знаем, что ты здесь, говнюк, — послышался снаружи хриплый голос. — Открывай давай, или, клянусь богом, я сейчас…

Не дожидаясь окончания фразы, Игорь распахнул дверь и сделал пять выстрелов в упор. Моб свалился со ступенек, нажимая на спусковой крючок. С десяток пуль вылетело в сторону дверного проема, примерно половина из них попала в цель.

[Здоровье 160/230]

[Модификатор: кровотечение, -5 HP в минуту]

— Опять, мля. теку…

Игорь бросился к дивану, нырнул за него и затаился. Лежа на полу, он заново снарядил обойму и сжал пистолет обеими руками. Пока он прислушивался к посторонним шумам, откуда-то прибежал кот — огромный, белоснежный, пушистый. Увидев Игоря за диваном, он, будто нарочно привлекая внимание, истошно завопил:

— Мяу-у-у!!

Вспомнив, что в этом мире домашние питомцы только и умеют, что помирать всеми возможными способами, Игорь заорал:

— Вали отсюда, придурок! Тебя щас вальнут тут!

Тут он услышал шаги и осторожно выглянул из своего укрытия: трое бандитов с хмурыми лицами вошли внутрь и остановились сразу за порогом. Кот уставился на головорезов, головорезы на кота. Немая сцена продолжалась несколько долгих секунд, а потом отважный кот вдруг зашипел, словно поломаный приемник, выгнул спину и, распушив хвост, бросился на бандита, стоявшего к нему ближе всех.

— А-а! Меня ранили! — завопил тот, когда кот вцепился в его бедро всеми когтями разом.

Удивительно, но он как будто не видел кота, потому что даже не пытался отодрать его от ноги. При этом слепой (?) мафиози шустро терял хиты. Что еще странней, спутники быстро умирающего бандита никак не отреагировали на вопли товарища: один из них отправился через гостиную к проему, что вел в коридор, второй пошел к дивану. Медленно выдохнув, Игорь резко встал и разрядил в этого второго пол-обоймы, старательно целясь в голову.

Второй рухнул, как подкошенный, и Игорь переключился на третьего, который, заслышав звуки выстрелов, спешно нырнул в коридор, чтобы вести огонь оттуда. Игорю пришлось снова нырять за диван. Первый бандит тем временем продолжал умирать; выглянув из-за дивана, Игорь впервые обратил внимание на разницу в уровнях кота и мафиози.

[Монтгомери, 34 уровня, мужчина, кот]

Против моба с седьмым.

— Ха! А этот пет нехило танкует!

Тут активизировался третий — высунув руку, он нажал на спусковой крючок. Игорь попытался отстреляться, но затвор предательски заклинил.

— Твою мать!..

Тут же вылезло ожидаемое сообщение — “Ваш навык “Стрелковое оружие” недостаточно высок”. Третий, поняв, что Игорь безоружен, вышел из укрытия и принялся расстреливать соперника в упор. Минус тридцать, сорок, снова тридцать… Понимая, что его прижали к стене, Игорь отважился на последний отчаянный рывок, но не добежал до цели — очередная пуля скосила его, и он упал на старый потрепанный ковер. Уже сквозь красную пелену, предшествующую смерти, Игорь увидел, как первый бандит падает замертво, а кот, спрыгнув с его ноги, с хмурой миной семенит к третьему мафиози, застывшему над умирающим Тереховым.

РЕСПАУН?

— Конечно!

Респаун длился на удивление недолго — всего полминуты вместо стандартных трех-пять минут. Правда, когда Игорь открыл глаза вновь, шкала жизни отыграла только треть, кредитов стало меньше на четверть, а сам он пришел в себя не в палате, а в крохотной комнатке, похожей на монашескую келью. Рядом с кроватью стояли Бонни и ее мама — по виду, целые и невредимые.

— Ага, открывает глазенки-то, — проскрипела мама. — Неслабо тебя эти сукины дети потрепали! Еле-еле тебя до комнаты дотащили, я уже думала, не молиться ли мне всем святым, чтобы…

— А что в той комнате не оставили, на диване? — хрипло спросил Игорь.

— Так от дивана того только дыры и остались! Эй, а ведь Уилли на нем и умер, на том диване… говорила мне мать — хорони диван вместе с мужем…

— Гроб бы дорого вышел… — сказал Игорь и тут же прикусил язык, поняв, что хватил лишку.

Мама, выпучив глаза, уставилась на Терехова, но Бонни встала между ними.

— Мам, ну он чуть не умер, второй раз за сутки… Отнесись с пониманием!

Мама посмотрела на нее, потом на Игоря, затем шумно выдохнула.

— Какой же ты неблагодарный! Я себе горло срываю, молюсь, чтобы ты выжил, все бинты дома перевела, уже у соседки одолжила, а ты… В общем, прекрати умирать в моем доме, ладно? А то нам это слишком дорого обходится!

— Если только Бонни перестанет брать деньги у мафии, — сказал Игорь.

Мама перевела взгляд на Бонни.

— О, об этом больше не беспокойся, паренек! Прослежу лично…

— Кот! — спохватился Игорь. — Где кот? Жива, швабра пушистая? Откуда он откуда взялся, это ваш?

— Наш, наш. — Бонни посмотрела куда-то в коридор. — Старина Монтгомери, гуляет целыми днями, но всегда появляется, когда нужен больше всего…

— Его не ранили?

— Ранили!.. Да он сам шестерых расцарапал до смерти, остальные взяли ноги в руки и уехали! Сейчас спит в корзинке. Не знаю, что на него нашло, вроде спокойный был всегда.

— А я говорила тебе, Бонни, что не стоит давать ему тот корм. Он с этой отравы звереет всегда.

Где-то внизу, в районе нижних век вспыхнули огоньки и возникла яркая рекламная надпись:

“Крейзи-кэт! Сумасшедшая энергия для вашего любимца!”

— Ага… — протянул Игорь, уже никак не реагируя на рекламу. — Он у вас имба, если че. И теперь понятно, почему.

— Имба? — нахмурилась мама. — Что еще за имба?

— Ладно, неважно. Так Сильвио тот, он просто уехал?

— Ну да? А что ему тут делать? Они-то решили, что убили тебя, Монтгомери кромсал их направо и налево, вот они и решили, что делать здесь больше нечего. И, честно говоря, я надеюсь, что ты тоже свалишь вскорости, потому что нам теперь неделю, наверное, порядок тут говорить…

— Мама! — вклинилась Бонни.

— Не мамкай! Я ценю твою помощь, но, если они узнают, что ты выжил, то приедут снова, а я этого совсем не хочу.

Бонни и мама уставились на Игоря, перед глазами которого тут возникло меню.

[Покинуть дом]

[Пригрозить (минус уважение к Бонни и Маме Бонни)]

[Уговорить (навык Харизма недостаточно высок)]

— И это все варианты? Серьезно? Я все еще слишком тупой и нехаризматичный, да? Или, типа, это обязательный пункт у квеста, понятно…

— Что… какой квест? — нахмурился Бонни.

— Неважно. — Игорь поднялся, подхватил рюкзак. — Вы правы, не стоит мне вас этой… опасности подвергать. Пойду, поищу, где переждать пару дней, пока все не уляжется.

Мама тут же просияла, а вот Бонни радости не испытала точно — кажется, расставаться с Игорем ей не хотелось, но спорить с родительницей, очевидно, хотелось еще меньше.

Втроем они прошествовали в гостиную. Кот, свернувшись калачиком, спал в корзинке, что стояла посреди комнаты, рядом пунктирной линий было показано место убийства. Всего таких пунктирных контуров Игорь насчитал шесть — как и говорила мама Бонни. В двери зияли несколько дырок, а диван… собственно, понять, что прежде это был диван, мог только тот, кто видел его целым и невредимым.

Мама Бонни подошла к окну и снова выглянула наружу. И тут же испуганно закрыла штору.

— Они вернулись! Теперь машина одна, но их там пятеро, не меньше, и все они идут сюда! Бонни, скорее, уведи его через заднюю дверь!

Мама заторопилась прочь из гостиной. Бонни схватила Игоря за руку и потянула было прочь, когда из-за двери послышалось:

— Открывай, живучий ты говнюк! У меня к тебе предложение.

— Какое? — осторожно спросил Игорь.

Очень вовремя вылезло напоминание:

[Вам доступно 1 очко навыков. Распределите очки навыков]

[Сила: 4] [Интеллект: 3] [Телосложение: 5]

Особых вариантов нет, понял Игорь: раз впереди много боевок — лучше прокачать силу. Невидимые бандиты забарабанили в дверь ногой, отчего она заходила ходуном.

— Открой дверь! А то нам придется вынести ее.

— Так, Миранда, а что нам сейчас важнее — половить баги, или пройти квест? М?

>В настоящее время игра находится в режиме свободного прохождения. Вы вправе выбирать любой из вариантов развития персонажа.

— Намек понял! Бонни, уходи, я разберусь!

— Но…

— Никаких “но”!

Дождавшись, пока девушка скроется в коридоре, Игорь достал из кармана куртки пистолет, открыл дверь и снова разрядил половину обоймы в стоявших за ней бандюганов. Всю — не успел: в морду ударил приклад автомата, затем ботинки заплясали по ногам, пока, наконец, последний не ударил в лицо.

Показалось, или он правда снова услышал протяжное “Мя-я-яу?”..

РЕСПАУН?

ДА!

Снова потерянные кредиты, снова — пять минут в прострации, пока очертания комнаты не перестали быть размазанными кляксами. На этот раз никто никуда его тащить не стал — где упал, там и очнулся,

— Пресвятая Дева! — всплеснула руками мама Бонни. — Полюбуйся, доча, твой белый дружок снова не сдох! Соседи отдали последние бинты и аптечку. Еще умею, еще могу, да… Говорила я старику Филиппу, что не надо было меня увольнять с поста медсестры, но он, старый развратник, все хотел ту молоденькую сучку… Доча? Доча?!

Мать застыла, испуганно смотря на входную дверь. Игорь, приподнявшись на локтях, проследил ее взгляд и увидел толстяка Сильвио. Он стоял в проеме, обнимая Бонни одной рукой, а второй сжимая приставленный к виску девушки пистолет.

— А сейчас мы уедем, ковбой. Ты и я. Вздумаешь брыкаться, и эта девка умрет.

[Согласиться]

[Отказаться (провал задания)]

— Монтгомери, кис-кис-кис! — позвал Игорь.

— Мяу-у-у! — послышалось из корзины за спиной.

>Ты должен сделать выбор

— Сейчас сделаю, не спеши! — рявкнул Игорь.

— Кому это он? — недоуменно спросил Сильвио у Бонни.

Та пожала плечами.

— Не знаю… Он вообще какой-то пришибленный немного…

Монтгомери выпрыгнул из корзины, распушил хвост и принялся дружелюбно тереться о ноги Игоря.

— А ну-ка… фас, малыш! Ату! Жри его! Кромсай! Уничтожь…

Следуя указке Игоря, Монтгомери бросился к Сильвио и… принялся тереться о его штанины.

— Какого… — немного опешил Терехов.

Впрочем, такое поведение Монтгомери возымело иной эффект: хмурый мафиози внезапно расплылся в улыбке и, выпустив Бонни из объятий, наклонился, чтобы почесать кота за ушком.

— Хороший котик, хороший… Ну, что, не убивать мне твою хозяйку и этого говнюка, как считаешь?

Бонни стояла рядом с Сильвио, нерешительно переминаясь с ноги на ногу.

— Беги, дура! — воскликнул Игорь, но девушка лишь испуганно замотала головой. — Черт! А кот твой чего?! Чего он избирательно нападает? Понерфили, что ли?

— Никто никого не нерфил, — фыркнул бандюган. — Что это ваще за слово такое? Что оно значит? Это сленг какой-то?

— Сленг… А, хрен с ним, твоя взяла, — сдался Игорь . — Что я должен сделать, чтобы ты перестал приезжать сюда и убивать меня в доме Бонни?

— Садись в машину. — Сильвио выпрямился и, довольно жетско хлопнул Бонни по заднице, отчего та едва не ударилась об косяк бердом. — А ты топай, топай! И извинись за меня перед матерью. Пошли, говнюк.

Проходя мимо Бонни, Игорь шепнул:

— Когда я вернусь, с тебя секс, помнишь?

У Бонни от такой самоуверенности глаза округлились.

— Ты так уверен, что вернешься?

— На все сто.

— Ну, если вернешься, сдержу обещание, хорошо, — нехотя сказала Бонни.

— Заметано, значит.

— Только не дома. А то опять че-нибудь сломаем, мама меня проклянет…

— Кончайте ворковать, голубки! — рявкнул Сильвио. — Поехали, время не ждет!

Игорь подмигнул Бонни и вместе с мафиози вышел на крыльцо. Там стояли еще двое бандитов, один из которых тут же протянул руку и потребовал:

— Оружие. Живо.

— Еще чего!

— Пушку сюда давай, щегол, — процедил моб.

Игорь хмуро посмотрел на него, потом — на дом. Через открытый дверной проем видна была Бонни и кот Монтгомери, который увлеченно вылизывал себе под хвостом.

Вздохнув, Игорь достал пистолет, сделал вид, что передает его бандиту, а потом четыре раза выстрелил ему в живот. Парень от неожиданности упал на землю, по пути теряя хит-поинты. А вот Сильвио застать врасплох не получилось — тот буквально в три выстрела прикончил Игоря и, уже стоя над ним, спросил у своих спутников:

— Тащите его в дом, пусть подлатают.

РЕСПАУН?

— Давай.

[Это пятый респаун за игровой день. Вам назначен штраф]

[-1 премиальный балл] [11 прем. баллов]

— Что? Штраф? Ты че, охерела, сука! — рявкнул Игорь и, сдернув с головы шлем, отбросил его в сторону.

— Ну чего ты там опять материшься? — послышался из коридора мамин голос. — Облепился своей херней, играешь весь вечер и материшься постоянно.

— Прости, но… тут так надо. Я, между прочим, деньги зарабатываю! И только что вот два бакса потерял…

— Это что за игры такие — то зарабатываешь, то теряешь? — Мама появилась в проходе, остановилась, уставилась хмуро. — Ставки, что ли?! Ты разве не помнишь, как батя…

— Да какие ставки, мам… Тут штрафы… в общем, долго рассказывать.

— Сходи лучше в магазин, проветрись, а то хлеба дома нет.

— Может, в интернете закажем?

— Ты чего, вообще обленился? Сейчас не 2020-ый, нехрен все онлайн покупать! Давай, магазин на соседней улице, разомнись!

— Ну через часик, ладно?

— Ну хорошо, — сжалилась мама и ушла.

Проводив ее взглядом, Игорь вернулся в игру.

Он снова обнаружил себя лежащим на полу в гостиной, только теперь, помимо мамы Бонни и самой Бонни, над ним стоял еще и хмурый мафиози Сильвио. Полоска здоровья у Игоря оказалась полной, а вот от всего запаса кредитов осталось лишь около половины.

— Мадам, вы оказали мне услугу, — сказал толстяк, с улыбкой обратившись к маме Бонни. — Этот неугомонный говнюк нужен был мне живым, и потому в благодарность за вашу помощь я даже не убью вас с дочерью.

— Спасибо вам большое, мистер Сильвио! — горячо поблагодарила его хозяйка.

— Не за что. Ну что ж…

— К несчастью, я единственная медсестра на все окрестные дома, — не дав ему договорить, продолжила мама Бонни. — У меня просто нет выбора — я обязана помогать всем, кто ко мне обратиться…

— Э-э-э… Ну, мы в общем-то уже…

— Клятва Гиппократа — это, знаете ли, не пустой звук. Уилли, помню, все посмеивался надо мной…

Сильвио вдруг размахнулся и влепил маме Бонни кулаком в челюсть, отчего она рухнула на пол рядом с Игорем. Тот несколько секунд смотрел на отключившуюся женщину, а потом попытался вскочить и…

— Никаких “и”, малыш. Давай обойдемся без резких движений. Вставай и пошли за мной.

Игорь, скрипнул зубами, но подчинился. Пистолета при нем уже, конечно же, не было, а с голыми кулаками бросаться на мафиози и его прихвостней казалось не лучшей затеей.

— Э, а Бонни где?! — спросил Игорь, шагая к двери следом за бандитами. — Только не говорите, что вы ее мочканули! Она мне еще секс должна, когда вернусь!

— Жива, не бойся. Только вот не знаю, будет ли ей кому секс отдавать, — ухмыльнулся Сильвио.

Игорь хотел возмутиться — мол, если уверенности в возвращении нет, то лучше потрахаться здесь и сейчас, пока все живы — но мафиози грубо толкнул Игоря в спину и проскрипел:

— Шевелись давай. Пришло время искупить свою вину.

Глава 11 - Старина Бокасса

— Мой хороший друг, старик Алехандро, оставил большое наследство, — вещал Сильвио с переднего сидения, глядя угловатому шоферу в огромное, похожее на локатор, ухо. — Но спрятал его в одном очень… труднодоступном месте. Чтоб ты понимал, я потерял уже с полдюжины человек, пытаясь опустошить тайник Алехандро.

— Боже, как жаль парней… — покачал головой бандит седьмого уровня, сидящий рядом с Игорем, и перекрестился пистолетом.

— И после этого я узнаю, что ты, мать твою, убил моих лучших ребят, — продолжил Сильиво, — а сам вечно выживаешь, даже после самых тяжелых ран! И я понимаю: мне тебя Бог послал! Хвала Богу, что он слышит молитвы верных детей своих…

На последней фразе Сильвио обернулся и многозначительно посмотрел на Игоря, положив руку с пистолетом на спинку сиденья.

— Чего? — спросил пленник.

— Похвали Бога, живо!

— Молодец, Бог. Годится?

Сильвио скривился и сжал рукоять пистолета с такой силой, что Игорю стало совсем уж неуютно — он почувствовал себя нигером из “Криминального чтива”, которому персонаж Траволты случайно прострелил голову, когда машина наскочила на кочку.

Правда, в отличие от фильма, сейчас — обошлось.

Старый черный “мерседес”, лавируя по узким улочкам, вез их через центр Миддлбурга. Позади в полуденной дымке виднелись трубы заводов, которые так чадили, что из-за смога было сложно разглядеть небоскребы. К слову, когда проезжали мимо до боли знакомых пейзажей, Игорь отчего-то так и не смог обнаружить вывески маркета, в который его зазывал работать менеджером хозяин — то ли его закрыли и заменили чем-то другим, то ли он просто не разглядел.

“А, ладно, я все равно уже точно не пойду работать менеджером…”

Впереди, за склоном, простиралась широкая пойма реки, за которой виднелись поля и горы. Хмурые многоквартирники уступили место безлюдным улочкам в стиле “одноэтажной Америки” — в таком же районе жила и Бонни с мамой — изредка прерываемые супермаркетами и корпусами складов. Интересно, думал Игорь, насколько огромен этот мир? Не похоже, что он большой — да ему и не обязательно быть таковым, раз это всего лишь своеобразный “перекресток” миров, нужный лишь для того, чтобы перевести дух перед новым приключением, сбросить лишний лут с дропом и обменять валюту по адекватному курсу.

Сильвио, видимо, обидевшись, замолчал, и Игорь от нечего делать открыл карту — вспомнилось, что где-то в этой части города как раз был один из порталов. Сверился, пригляделся — кажется, точка на карте приходилась на здание старой заброшенной водонапорной башни. Интересно, сколько всего порталов существует? Если миров уже сейчас около тридцати, то порталов, разумеется, не меньше, а, может, в каких-то случаях они дублируют сами себя. В то же время, Кирк, ушастая сволочь, говорил, что до его родного мира необходимо пройти через другой, транзитный, мир. Получается, туда напрямую не ведет ни один портал? Либо — их ведет несколько, но какие-то из них он не знает…

“Понапридумывали, блин…”

— Миранда, сколько всего порталов в городе?

> Я не обладаю такой информацией. Порталы генерируются системой генерации сценариев, и информация о них является частью игрового процесса.

— Ну хотя бы примерно?

— Босс, он опять сам с собой болтает, — пожаловался бандит, сидящий рядом с Игорем.

— Это нормально, — ответил Сильвио, не оборачиваясь. — Не обращай внимания…

> Больше двух.

— Хорошо. А больше пяти?

> Да, больше пяти.

— Больше десяти?

> Да, больше десяти.

— Больше двадцати?

> Порталы генерируются системой генерации сценариев, и информация о них является частью игрового процесса.

— Ясно. Ну, хоть что-то. Слушай, а что там на счет Ганбоя и его языка? Ну, ты же спалила мне его национальность. Пофиксили багу? Баллов накидаете?

После небольшой паузы Миранда ответила:

> Подтверждение получено: данный дефект принят в разработку. Спасибо!

[Получен бонус от компании: 2 премиальных балла] [13 прем. баллов]

— Круто! И тебе, милая моя робо-тетка, спасибо.

Машина переехала через реку по высокому подвесному мосту, пару раз повернула, заехала под шлагбаум, затем миновала роликовые ворота, створки которых, казалось, раздвигали две престарелые черепахи, и остановилась у фасада длинного одноэтажного здания.

— Ну вот мы и на месте, — сказал Сильвио. — Выходим.

Бандит с пушкой вылез первым, обогнул машину, открыл дверь и вытащил Игоря наружу. Сильвио тоже выбрался из авто и, оправив костюм, пошел к смуглому парню-латиносу, который поджидал у входа. Они обнялись, как старые друзья, потом отстранились.

— Рад тебя видеть, малыш Алехандро.

— Взаимно, мистер Сильвио. Вы, смотрю, опять смертничка привели?

— Не смертничка, а отважного авантюриста и очень живучего говнюка, который поможет нам решить нашу проблему с наследством твоего покойного отца.

Игорь посмотрел на старую пожелтевшую вывеску на входе в здание:

“Крокодилярий Алехандро и сыновей”

— Что, млять?! Крокодилярий? Это еще что?

>Трудности перевода

Сильвио протолкнул Игоря в коридор.

— Лучшая ферма по производству крокодиловой кожи в нашем городе.

— Ну, точней, как — лучшая? — хмыкнул малыш Алехандро. — Единственная…

— Вот нет в тебе этого отцового… гордости? Нет… Умения себя подать! — Сильвио потрепал его за щеку. — Ничего, научишься… Пошли.

Узкий коридор, в котором они оказались, едва переступили порог, тянулся, похоже, через все здание — по крайней мере, конца и края ему видно не было. Походя Игорь заглядывал в двери, которые находились по обеим сторонам от прохода — в одних за компьютерами с большими, устаревшими мониторами сидели люди в больших, устаревших очках; в других стояли чаны из нержавейки и другие технологические аппараты. Назначение их было Игорю неизвестно; зато он обратил внимание на ошметки плоти, похожей на курятину, и зеленые чешуйчатые шкуры, которые валялись то тут, то там.

— Нам сюда, — сказал Сильвио, ныряя в раскрытую дверь.

Малыш Алехандро, Игорь и бандит с пушкой последовали за ним и очутились в длинном помещении с высоким потолком. Поднявшись по хлипкой лесенке на помост, они побрели вдоль огороженных сеткой-рабицей бассейнов. В первых из них резвились крохотные, с ладонь размером крокодилята — очевидно, новорожденные. В следующих рептилии были потолще, но все еще первого уровня. В следующем бассейне плескались крокодилы второго и третьего уровня.

— Может, нам сюда? — предположил Игорь. — Я уже заметил определенную хреновую тенденцию и не хотел бы…

— Закрой рот, — беззлобно бросил Сильвио. — Я скажу, когда мы придем.

— Оке-ей…

Дальше, как нетрудно было догадаться, были крокодилы длиной в полтора-два метра, помеченные как уровень четвертый и третий — каждый из них, к слову, вполне мог бы сыграть Гену, реши кто-то игронизировать книгу Эдуарда Успенского.

Помост упирался в огромный круглый бассейн с мутной водой, в самом центре которого на небольших горках росли три пальмы. Сначала показалось, что бассейн пуст, но после Игорь осознал: то, что он сначала принял за огромное бревно — таковым не является. Это был здоровенный четырехметровый гигант четырнадцатого уровня, который даже имел собственное имя:

[Старина Бокасса, 14 уровень, крокодил]

Два полешка поменьше, плавающие по периметру бассейна, словно трехклеточные корабли в игре “морской бой”, обозначали прекрасных зеленокожих дам седьмого и восьмого уровня — Дейзи и Минни.

— Ну, с бабами понятно, — сказал Игорь. — Но почему Старина Бокасса?

— Назван в честь тирана Центральноафриканской империи, самодура-канибала, который прославился тем, что съел последнего в стране стоматолога, — отчеканил малыш Алехандро.

— Прекрасно! А Дейзи и Минни — это его сучки типа?

Сильвио немного рассеянно вгляделся в воду, затем кивнул.

— Ну да, хотя старина Бокасса обижается, когда мы зовем их сучками.

— В знак протеста он съедает обеих крокодилих, и нам приходится подселять к нему новых.

— О.

Старина Бокасса повернулся к ним мордой и уставился на Игоря. Кажется, так изнуренный жарой обжора может смотреть на прилавок с пончиками, среди которых появилось новое наименование.

“Пончик “Русский”, ага. Прямиком из Балалаевска…”

— Слушайте, может, вы меня сразу прикончите? — предложил Игорь. — Чем в пасть к аллигатору лезть…

— Если ты все равно все время оживаешь, умри с пользой, ну? — нахмурился Сильвио. — Под одной из тамошних пальм закопаны фамильные сокровища Алехандро. Как-то раз я спас его, и за это он перед смертью пообещал отдать мне половину этих сокровищ. Вторую половину, как ты понимаешь, он завещал малышу Алехандро…

— Гребаные скриптовые сцены, которые нельзя пропустить…

— Что? А, опять моросишь… Ладно, в общем, пока никому не удалось достать сокровища, так что теперь ты пробуй. Давай-давай.

Сильвио подтолкнул Игоря к бассейну. Старина Бокасса, завидев это, заметно оживился и даже перестал так уж сильно походить на бревно.

— А что, его вытащить никуда не получится? — осведомился Игоря, глядя на гигантского аллигатора. — Ну или там… усыпить… на время, конечно же.

— Усыпить пробовали — дротик не пробивает шкуру, — развел руками малыш Алехандро. — А вытащить его нельзя — надо ж как-то строполить, а как ты его строполить будешь? На вот, держи. — Он протянул Игорю лопату. — Вряд ли она тебе поможет, но все лучше, чем ничего. Предыдущий парень неплохо держался — целых полторы минуты, но потом Старина Бокасса все равно перекусил его пополам. Потом они тут пару дней пировали вместе с девочками — парень толстый попался… тебя, конечно, быстрей слопают.

[Задание “Сильвио” обновлено: отыскать сокровища]

— Но все равно желаю… — продолжил Алехандро, но Игорь перебил его:

— Просто помолчи, ладно? Желатель херов…

Перемахнув через ограду, он оказался по щиколотку в воде. Ближайшая к нему самка резко развернула голову в его сторону и приоткрыв пасть — то ли здороваясь, то ли предвкушая скорый ужин.

— Так. Они ж, вроде как, реагируют на движения. Значит, надо двигаться мее-едленно, насколько только могу…

Переставили одну ногу. Потом — вторую. Снова первую… От его шагов по воде шла рябь, но она была не больше той. что создает ветер, и рептилии больше не реагировали, хотя не покидало чувство, что Старина Бокасса просто играет с ним, как кошка с мышью. Вдобавок чем ближе Игорь подбирался к центру бассейна, тем становилось глубже. Что же будет, когда придется плыть?

[Урон холодом 5] [Здоровье 225/230]

Проявив чудеса терпения, Игорь воздержался от традиционного ворчания по поводу очередного “нежданчика” от игры и вдруг понял, что даже задержал дыхание от волнения. Пригляделся к кочке около правой пальмы — с одной из сторон виднелась голая земля — видимо, несчастный толстяк, который продержался полторы минуты, начал рыть именно там. Игорь на ходу перехватил лопату поудобнее — чтобы сразу воткнуть в землю, едва догребет до заветного островка.

И вот, когда до него оставалась буквально пара шагов, голос откуда-то сверху позвал:

— Игорь?! Игорек!

Он не успел опомниться, как его начали трясти за плечо.

— Миранда! — заорал от отчаяния. — Что это? Что происходит?

— Миранда? Какая я тебе Миранда, сынок?

“Сынок?”

Игорь наконец догнал, что это происходит в реале, и сдернул шлем — но прежде, чем датчики среагировали на это движение, он успел уронить своего персонажа в воду, подняв столб брызг.

Перед ним стояла мама с весьма обеспокоенным выражением лица. За ее спиной хмурился Олег.

— Ну слава богу, — сказала мама, глядя в его глаза. — А то я уже решила, что ты там отключился, эпилепсия или вроде того… Не шевелишься и молчишь уже черте сколько!

— Что? Мам, я в игре! Блин, меня сейчас Старина Бокасса сожрет и Дейзи с Минни!

— Дейзи с Минни? — удивленно выгнула бровь мама. — Это ж вроде эти… утка и мыша, нет?

— Короче, мне надо вернуться…

Игорь схватил шлем.

— Спать ложись, братик! Мешки такие… нельзя столько сидеть, — услышал он голос Олега, прежде чем снова погрузился в игру.

Впрочем, спешил он зря: поверх трех довольных крокодильих морд, раздирающих его тело на части, виднелась до боли знакомая надпись:

РЕСПАУН?

— Довольны, блин?! — раздраженно воскликнул Игорь, снова сбрасывая шлем. — Убили меня опять! Два бакса снова снимут, и все — из-за вас!

Лишь к концу фразы он понял, что обращается в пустоту. По закону подлости, родные из комнаты уже испарились. Чертыхаясь, Игорь напялил шлем и следующие три минуты просматривал заставки и фрагменты последних минут в игре.

“А это еще что?..”

Игорь впервые обратил внимание на странный значок глаза в углу экрана: внутри был некий счетчик, который менял значение в диапазоне от 14 до 16 тысяч. При этом он, судя по всему, появлялся только в режиме просмотра.

— Миранда?! Что за дела?! Вы меня что… народу показываете?

> Последние два твоих квеста мы транслируем на общем портале продукта для закрытой аудитории асессоров и премиум-игроков. Данные трансляции разрешены пунктом 5.3 договора. При положительной динамике просмотров мы начисляем премиальные баллы…

Слушая бубнеж Миранды, Игорь даже не знал, радоваться ему или нет. Еще давно, когда ему было лет пятнадцать, он пробовал стать стримером, но, судя по количеству просмотров, получилось у него это, мягко говоря, крайне средне, а после десятка негативных комментов мальчишка и вовсе зарекся заниматься этим делом. Кроме того, чувство ответственности может сильно сковать игрока, ведь мысли о том, что за тобой сейчас следят тысячи — а то и миллионы — сопоставимо с выступлением перед стадионом. От такого любой занервничает, а уж малоопытный, вроде Игоря — подавно.

“С другой стороны — бабло и слава. Не об этом ли ты мечтал, Терехов, всю свою сознательную жизнь?”

Респаун закончился. Игорь лежал в грязном помещении на стальном столе, испачканном кровью. Огромный квадратный мужик в страшноватой маске, чепчике и фартуке — не то мясник, не то доктор — склонился над “воскресшим мертвецом”. В руках у бугая был здоровенный тесак и цыганская иголка с ниткой, настолько толстой, что, кажется, ей можно было сшивать стальные листы.

— Еле тебя обратно собрал, епт, — пробубнил он через маску. — Ты аккуратней там давай, не?

— С твоими боссами хрен получится… аккуратней, — буркнул Игорь.

Он резко сел, чем вызвал оторопь у “коновала” с тесаком, затем быстро оделся и встал. Через прозрачную стену импровизированной “операционной” Игорь увидел злополучный бассейн и Сильвио с малышом Алехандро. Оба мерзавца стояли к нему спиной. Присмотревшись к их статам, Игорь с радостью обнаружил, что потерялась всего лишь четверть кредитов — премиальные баллы остались нетронутыми.

— Ну, че, вперед и с песней… — пробормотал Игорь и пошел прочь, провожаемый удивленным взглядом “коновала”.

Заслышав его шаги, гулким эхом разносящиеся по помещению, Сильвио и малыш Алехандро обернулись.

— Санте Муэрте… — пробормотал латинос, заметно побледнев.

— Ну а я тебе что говорил? — хмыкнул Сильвио. — Живехонький и рвется в бой!

— Лопата где? — не обращая внимания на их смешки, спросил Игорь.

Алехандро отрывисто кивнул и, достав лопату откуда-то из-за спины, вручил ее Терехову:

— Ты уж прости… Отец чудак был…

— Зато с чувством юмора… Дейзи и Минни, мля…

Крокодилы теперь все сгруппировались в правой стороне пруда — там, где и трапезничали его податливым телом. Обе самки выплыли на отмель, а исполинский самец плавал, выставив из воды только спину и ноздри. Может, они сейчас сытые и не будут его донимать? Игорь зашагал чуть бодрее к крайней левой пальме — хоть волны по воде шли сильнее, твари даже не шевельнулись.

— Вот и плескайтесь на здоровье…

Добравшись до островка, Игорь вогнал лопату в землю и принялся копать. Навык огородничества тут явно пригодился, хотя пару раз лопата соскальзывала с сообщением о недостатке навыка “Ловкость”. Несмотря на эти мелкие неурядицы, буквально через пару минут вся кочка была взрыхлена не хуже картофельного поля… вот только никаких признаков клада — шкатулок, свертков и чего-то еще — под пальмой не оказалось.

[Получен опыт]

[Навык “Восприятие” улучшен на 0,5%]

Глава 12 - Особняк

— Тут нет ничего! — крикнул Игорь Сильвио.

Старина Бокасса повел ноздрей, но подплывать не стал. Сильвио же с пониманием кивнул и указал на следующую, центральную кочку.

— Мне подсказывают, что там может быть кладка яиц. Сделай так, чтобы они не повредились.

Хвост четырехметровой рептилии покоился у самогоберега островка, и тут приходилось действовать аккуратнее. Кладку яиц, о которой сообщил мафиози, Игорь нашел довольно быстро — она была закидана не то тиной, не то перегноем. Закусив кончик языка, Терехов снова начал копать. Лопата вонзилась в землю раз, другой…

— Где же ты где, долбанное сокровище…

Внезапно Игорь услышал шаги. Оглянувшись, он увидел, как мимо Сильвио, его телохранителей и малыша Алехандро проходит грустный молодой паренек в халате с двумя большими ведрами в руках. Не будучи никем остановленным, паренек подошел к бортику, перегнулся через него и вывалил в воду мясо — сочные куски говядины плюхнулись в воду прямо рядом с пальмой, у которой стоял Игорь. Старина Бокасса развернулся на звук и, конечно же, первое, что увидел — это непрошенного гостя, стоящего на его исконной территории, рядом с его будущими потомками.

— Гребаный пи…

Бокасса вцепился Игорю в ногу и резко потянул на себя. Послышался хруст костей, нога заныла от обратной связи датчиков.

[Урон 100] [Здоровье 130/230]

Барахтаясь в воде, Игорь отчаянно лупил лопаткой по морде хищника. Из-под полотна вылетали хиты — пять, десять, двенадцать… Поняв, что это бесполезно, Игорь попросту снял шлем, чтобы не видеть, как его героя разрывают на части.

РЕСПАУН?

Снова холодный стол, снова окровавленные руки эскулапа… В кошельке осталось тридцать кредитов. В третий раз принимая лопатку из рук малыша Алехандро и готовясь шагнуть через бассейн, Игорь вдруг обратил внимание на большую старую картину, висевшую под навесом, где кончались мостки. Она была без рамы, выцветшая, тусклая, почти сливающаяся с цветом стены. Под огромной пальмой на берегу моря была нарисована уютная маленькая хижина, а на песке лежал огромный крокодил.

— Слушай-ка… а что там дословно сказал ваш умерший отец? — бросил Игорь через плечо.

— Что сокровище зарыто под пальмой, — отозвался малыш Алехандро.

— Под пальмой в бассейне с Бокассой? Дословно?

Сильвио и Алехандро переглянулись.

— Ну, не дословно… Но пальм на территории фермы всего как бы три — и все они только здесь, в бассейне.

— Ага. А это тогда что?

Подойдя к картине с пальмой, Игорь с размаху вогнал штык лопаты между досками пола, а затем нажал на лопату, как на рычаг. Доска со скрипом вылезла из помоста, увлекая за собой ржавые гвозди, и обнажила нишу. Отбросив лопату, Игорь схватился за доску руками, потянул, расширяя проход, а потом сунул руку в нишу и достал небольшую шкатулку, обернутую в истлевший полиэтилен.

— Не может быть… — пробормотал за спиной малыш Алехандро.

Сильвио изменился в лице, бросился к Игорю и буквально вырвал найденный сверток из его рук. Содрав со шкатулки пленку, мафиози выудил из кармана ключик и вставил его в замок. Щелк!

— Она… — одними губами сказал Сильвио.

Он медленно откинул крышку в сторону и замер, ослепленный увиденным. Малыш Алехандро встал за его плечом и тоже уставился на содержимое шкатулки. Там лежали две старые фотографии — на одной был запечатлен молодой усатый парень в шляпе и с лопатой в руках, весьма отдаленно похожий на малыша Алехандро. На второй парень стоял в обнимку с девушкой и еще одним парнем, в котором Игорь не без труда узнал Сильвио.

— Да уж, не зря говорят: вино и дружба, если не старые, не стоят и гроша… — с чувством произнес Сильвио, а потом небрежно бросил снимки на пол.

Под снимками обнаружились старинные серебряные часы, старый потертый брелок в виде кристалла и целлофановый пакетик, в котором оказались…

— Бриллианты… — прошептал Сильвио. — Вот они, их-то я и искал…

Он открыл пакетик, нахмурился.

— Их семь штук… напополам не особо делится, да, малыш Алехандро?

— Насколько я помню арифметику — да, мистер Сильвио, — закивал наследник крокодилярия.

— Есть классная идея: отдайте лишний алмаз мне! — сказал Игорь с улыбкой.

[Неудача! Уровень владения навыком “торговля” не позволяет торговаться при разделе добычи]

[Вам катастрофически не хватает харизмы]

Сильвио хмуро посмотрел на Игоря и, повернувшись к бандиту с пушкой, велел:

— Эй, Милито, проводи-ка этого говнюка наружу. Будем считать, тем, что он тут чуть не погиб, он искупил свой долг.

— Э! — разозлился Игорь. — А награда?! Я, блин, на лечение все потратил, в карманах ветер один!

— На лечение? Хм… — Сильвио достал из шкатулки брелок, похожий на крохотный кристалл, посмотрел его на свет и презрительно хмыкнул. — Эй, малыш Алехандро? Тебе часом не нужна эта безделица? Она выглядит, как горный хрусталь, но по факту — обычная пластмасска.

— Нет, мистер Сильвио. Я, признаться, не знаю, что это.

— Что же, вот тебе и плата. — Мафиози расплылся в улыбке и бросил брелок Игорю. — Хотел кристалл — получи. Я даже разрешаю тебе говорить о том, кто тебе его подарил.

Внизу пробежала скупая реклама: “Бижутерия от Свиновски — лучшие украшения “Скотного Двора”!”

Игорь уже всерьез думал взбрыкнуть, когда внезапно перед глазами замелькали строки:

[НЕДОСТУПНО в этом мире. Неизвестный кристалл, 25 уровень] [Редкий артефакт] [0 кредитов, 0,1 кг]

[Задание “Сильвио” выполнено!]

[Получено опыта: 100 очков]

[УРОВЕНЬ: 4]

[Поинты навыков: 1]

[Получен бонус от компании: 3 премиальных балла] [16 прем.баллов]

— У-ху, зашибись… — прошептал Игорь так, чтобы Сильвио его не услышал. — Нормальный лут, походу. Кредитов бы ещё… А, ладно, потом разберусь. Сэнкс.

Он тут же прибавил к “Интеллекту” еще один поинт — Харизма, Торговля и Восприятие моментально скакнули вверх, но, увы, пока ни один из этих чертовски важных параметров и не вышел за заветную десятку.

— Давай шагай. — Бандит с пушкой бросил Игорю рюкзак и махнул стволом в сторону выхода. — Представление окончено.

Терехов кивнул и, надев рюкзак, послушно пошел к выходу из помещения. Бандит провожал его, шагая чуть позади.

Когда они уже были на полпути, их нагнал оклик Сильвио:

— Эй, парень!

— Чего еще? — спросил Игорь, оглянувшись.

— Хочу, чтобы ты работал на меня. Милито, дай ему мою визитку.

— Да, босс, — кивнул бандит с пушкой.

— Я так понимаю, это предложение, от которого нельзя отказаться? — усмехнулся Игорь.

— Это не предложение, — без тени улыбки ответил Сильвио и отвернулся.

Милито протянул Игорю визитку с номером, поле чата моргнуло.

“Хм, любопытно: выходит, с NPC тоже можно общаться через коммуникатор?”

Игорь кивнул и, спрятав визитку в карман, покинул крокодилярий.

* * *

Глядя на проплывающие за окном трамвая однотипные пейзажи Миддлбурга, Игорь размышлял о плачевном положении дел. После квеста для Сильвио кошелек почти опустел — даже койку снять было не за что, а мама Бонни недвусмысленно дала понять, что в дом его больше не пустит. Кому толкнуть бесценный — во всех смыслах слова — брелок-артефакт, Игорь тоже не знал. Судя по уровню, он имел некую скрытую силу, но есть ли местным ростовщикам до нее дело, если использовать ее тут все равно нельзя?

Похоже, даже в виртуальности проявила себя в полный рост хроническая черта Тереховых — полная неприспособленность к условиям капитализма. Сильвио недвусмысленно дал понять, что отказ не рассматривается, но Игорю отчего-то совершенно не хотелось идти по пути бандита. В свое время он уже так наигрался в GTA VII и Mafia V, что теперь его натурально тошнило от всех этих мафиозных разборок. Уж лучше на Фридриха работать, продаваном в магазине одежды, чем путаться с гангстерами.

Эх, найти бы Зайца Кирка с его мега-перстнем! С его продажи наверняка можно купить квартиру, а то и две-три. Вот только где теперь лазит этот ушастый, в каком из миров?

Ответа, конечно же, не было.

Трамвай, в отличие от такси, ехал медленно, совсем, как настоящий — видимо, по той причине, что особым спросом у игроков не пользовался и нужен был просто для антуража. Заскучав, Игорь снова зашел в групповой чат.

Terigor> Народ, какие есть быстрые и денежные квесты в Миддлбурге?

Brodyazhka> Никаких. Устройся на работу, качай карьерную лестницу.

10000LazyCoals>У бандитов куча квестов, этого стреляй того топи, дурь пронести. Норм прокачаться так.

Terigor> А если без бандитов?

Brodyazhka> Лут найди-продай. Полазай по заброшенным домам на окраинах. Только с бомжами не дерись, а то еще заразу подхватишь помрешь.)))

Последний совет показался самым толковым. Свернув чат, Игорь открыл рюкзак: вспомнилось, что у него до сих пор где-то валяется телефон Siemens, который можно продать за пару сотен. Кроме того, есть еще нож для разделки кожи — тупой, но тоже чего-то стоит. В общем, выручки должно хватить на пару-тройку суток еды-воды и за крышу над башкой. Но если и дальше квесты не будут приносить нормального фарма, вопрос заработка снова встанет ребром.

Напоминалка про “голод” всплыла, как обычно, не вовремя, и Игорь решил последовать совету Бродяжки и отправиться на охоту за бесхозным лутом: за окном как раз проплывал заброшенный трехэтажный особняк с разбитыми стеклами, и Терехов, выскочив из трамвая на ближайшей остановке, пошел прямиком в этот дом. На ходу сверился с картой — район, в котором он вышел, назывался “Северные врата”, и рядом действительно было что-то, напоминавшие ворота, в частично разобранной длинной крепостной стене.

Пока Игорь дошел от остановки до особняка, уже начало смеркаться. Пробравшись внутрь через одно из окон, он начал исследовать помещения одно за другим. На первом этаже нашлась кухня — там был десяток уже знакомых пачек печенья, хилевших на десяток поинтов каждая, а также “консервированная телятина”, мгновенно утолившая голод на два часа. Поднявшись на второй этаж, Игорь обнаружил в большом зале “радиоприемник” за сотню, две серебряных ложки по двадцатке каждая и другую мелочь еще на полтинник. На стене висело пожелтевшее полотно в тяжелой стальной раме с вензелями стоимостью в две сотни, но его вес превышал двадцать килограмм — неподъемная ноша, учитывая остальной багаж.

“Запомню и заберу в следующий раз”.

Через пару минут разгребания барахла сработал позабытый модификатор “Аллергия”, и Игорь поспешил поскорее ретироваться в соседнюю комнату, где успешно прохилился пачкой печенья. Немного придя в себя, Терехов огляделся и отметил, что в этом помещении было довольно чисто и ухоженно, словно здесь все еще кто-то жил. И верно: узкая кровать с матрасом, тумбочка и резной сундучок, стоящий на ней, выдавали место, где обосновался кто-то из игроков. Возникла мысль залезть в чат и спросить, чье это логово, но Игорь вовремя остановился: если “пропалить” таким образом свое место и завалиться спать, то велик риск проснуться без значительной части лута — тот же Ганбой наверняка не гнушается тем, чтобы шарить по карманам у других игроков.

Попытки взлома резного сундука при помощи вилки, увы, успехом не увенчались: владение навыком “Воровство” оказалось как всегда на смешном, школярском, уровне.

В животе забурчало — если в игре Игорь перебил аппетит телятиной, то в реале не ел очень и очень давно.

“Нет, мне определенно нужен костюм жизнеобеспечения, чтобы не прерываться!”

Не придумав ничего лучше, Игорь улёгся в кровать и выбрал режим “сон”.

[Получен бонус от компании: 2 премиальных балла] [18 прем.баллов]

На этот раз чуть-чуть не хватило, чтобы вывести 0,02 Анфи-коина, то есть сорок баксов. Но, всё равно, Игорь шагал на кухню довольным — и довольным же ложился спать, после пары бутеров с мазиком и сосиской.

Удивительное дело: лег поздно, встал рано, но — выспался. Вчерашний чай, консервированная кукуруза из помятой банки — нехитрый завтрак, который наверняка сделал бы честь любому уважающему себя сталкеру.

[Модификатор “Голод” отключен на 4 часа]

— Так… отставить, не в этом мире.

Другой мир, меж тем, снова ждал его, и Игорь охотно нырнул обратно в виртуальность.

Проснувшись в заброшенном особняке, Игорь открыл глаза… и вздрогнул, увидев стоящих рядом с кроватью копов и хмурую Бродяжку.

— Вам выписан штраф за бродяжничество. — Высокий полицейский протянул ему квиток, и поле кредитов настороженно моргнуло. — Поскольку на вашем счету недостаточно средств, вы будете выплачивать его в кредит.

[Модификатор: “Задолженность”: 1000 кредитов, -30 кредитов в сутки]

[Новое основное задание: “Найти жильё”]

Полицейские молча вышли из комнаты, а Бродяжка осталась стоять, со сложенными на груди руками.

— А ты, я погляжу, неплохо устроилась, — с трудом сдерживаясь, чтобы не взорваться, сказал Игорь. — Бродяжка помогла копам выписать штраф за бродяжничество. Это же грёбаный каламбур! И сколько они тебе отстегивают? Треть? Меньше?

Она подошла к сундучку, открыла его и что-то положила внутрь.

— Ну, начнет с того, что это моё место ночлега. То есть мог бы и спросить, а не просто заваливаться и дрыхнуть. Это будет тебе уроком.

Игорь стиснул зубы, но промолчал.

— Я вообще, если честно, не пойму, как ты прокачался до четвертого меньше, чем за пару дней, если толком гридить не умеешь? Если не секрет, сколько премиальных ты заработал за это время?

— Ну… Почти тридцать.

— За пару дней?! Чувак, ты зарабатываешь на багах лучше меня! Ты хоть знаешь, сколько стоит один премиальный балл?

— Ну, около двух баксов, получается, там курс вроде скачет постоянно…

Бродяжка встала рядом, угрожающе похлопала дубинкой по руке, а потом вдруг рассмеялась:

— Ох, ну ты и дурачок…

— Сама такая. Хочешь сказать… Можно конвертировать?!

Игорь едва сдержался, чтобы не хлопнуть себя по лбу. Так вот что имела в виду Гаусс! Вот почему карту с порталами можно было купить и за кредиты, и за премиальные баллы. Ответ теперь казался настолько очевидным, что было странно, почему Игорь не подумал об этом раньше. Почти во всех играх существовала конвертация премиальных “валют” — золота, волшебных кристаллов и тому подобного — в рядовую валюту.

— И как это сделать? Ну, обменять их? Просто между игроками же — нельзя?

Бродяжка смерила его долгим взглядом.

— Ну, я находила пару спекулянтов на сайтах, продающих кредиты за Анфи-коины. И курсы были приличные. Но надежды, что они реально завалят тебя кредитами в ответ на премиалку, лично мне верится не особо. Поэтому… поэтому ищи чёрный рынок. Тут точек пять по городу точно есть… но я тебе об этом не говорила.

Игорь нахмурился, открыл карту. Среди точек, которые ему показал Кирк, была одна, помеченная как “Магазин”. Игорь давно обратил на нее внимание, но никак не мог взять в толк, почему Заяц добавил ее на карту. Теперь же паззл, похоже, сложился: очевидно, “Магазин” Кирка и есть одна из точек чёрного рынка, про которые говорит Бродяжка.

— Я слышал, одна находится в порту? — осторожно поинтересовался Игорь. — Ее еще называют… Магазин?

Глаза Бродяжки забегали.

— Ну, допустим, я тоже слышала что-то подобное. А еще слышала, что курс там пусть не самый лучший, но вполне справедливый. Говорят, есть и поближе где-то, но кто признается, где именно?

— Понял тебя, спасибо. Если бы я всерьез собирался торговать на черном рынке, сейчас расцеловал бы тебя, но не уверен, что это не сочтут за харрасмент!

— Харассмент и есть, стопроцентный, наказание — битой по башке за каждую попытку. Так что лучше даже не думай. Ладно, мне пора… Увидимся ещё. Успешной прокачки. И по кредиту платить не забывай, а то потом коллекторы всю душу вынут…

Она ушла, оставив Игоря в гордом одиночестве. Он, впрочем, задерживаться тоже не собирался.

“К черту этот сраный особняк”.

Забавно, но что парадная дверь, что задняя оказались закрыты. Выходит, все — и Бродяжка, и полицейские — попали внутрь через окно? Пришлось вылезать тем же путем — благо, удалось аккуратно повиснуть на карнизе и спрыгнуть без потери для здоровья. Оправив костюм, Игорь достал карту и задумчиво уставился на нее.

Заветный магазин находился на окраине южного района, и топать туда пришлось бы часа два реального времени, рискуя нарваться на новые неприятности или просто умереть от тоски. Благо, в рюкзаке скопилось немного барахла, и Игорь стал искать вендора, дабы поскорей сбыть ему всю имеющуюся у него фигню — а там, глядишь, и прокатититься будет на что. Ближайший магазин именовался довольно странно — “Контрабасы”. Игорь нахмурился. Как “Колбасы”… только “Контрабасы” — название одновременно дурацкое и интригующее. Возможно, это был какой-то собрат “Корнеплодов”, как знать…

“А не все ли равно?”

Перебежав через дорогу на красный свет, Игорь спустился в узкий переулок по допотопной лестнице, над которой нависали могучие ветви вековых лип, и очутился у разбитого крыльца магазина. Он явно знавал лучшие времена: Игорь понял это по колоннам в древнегреческом стиле, которые поддерживали массивный карниз. Чёрно-белая надпись на вывеске совпадала с меткой на карте — “КОНТРАБАСЫ”. Толкнув дверь, Игорь вошел внутрь.

Глава 13 - Контрабасы

Небольшой зал, куда он попал, оказался оформлен в мрачных, готических тонах: темно-серые стены, черные шторы, скрывающие от посторонних глаз расставленные в хаотичном порядке подставки, на которых покоились различные инструменты. Большинство — акустические, правда, парочка выделялась тощими грифами со звукоснимателями и полным отсутствием какого-нибудь резонатора. Электро-контрабас? Что ж, свежо. Игорь прочитал цену: 50 000 кредитов, присвистнул. подошёл ко второму — 300 000. Ближе к пустой кассе стоял “гламурный красавец”, украшенный по контуру сусальным золотом и с крупными драгоценными камнями у грифа. Не сдержав любопытство, Игорь приподнял его и посмотрел на ценник.

— Охереть…

[НЕДОСТУПЕН! Золотой контрабас “Yamaha”, +500 Харизма, +100 Навык “Искусство”, 20 уровень] [1 500 000 кредитов, 26 кг]

[Выбранный предмет слишком тяжёлый!]

[Урон усталостью -5 HP] [Здоровье 225/230]

[ВНИМАНИЕ! Вы покидаете магазин, не оплатив товар. Убедитесь, что ваш навык “Скрытность” позволяет это делать]

[Скрытность — 7,2] [4 уровень]

— Да не собираюсь я ничего красть! — рявкнул Игорь, ставя контрабас на место.

— Добрый день! — послышалось за спиной.

Игорь обернулся и увидел продавца, стоящего в дверях подсобки. Первой мыслью было, что перед ним карлик или очень низкорослый мужчина, но секундой спустя Игорь чуть не подпрыгнул от неожиданной догадки:

— Вы… вы же гном, так? Вы реально, мать его, настоящий гном?

— Так, попрошу без оскорблений! — Густые, как у Брежнева, брови сошлись на переносице. — И вообще… вообще с чего вы взяли, что я гном?

Попытка казаться грозным при его росте выглядела довольно комично, и Игорь решил разыграть продавца. Сложив руки на груди, он тоже насупился и важно изрек:

— Мои источники уверяют, что вы — гном из фэнтези-мира!

Лицо гнома моментально сделалось испуганным, а глаза забегали.

— Кто… что… источники? Боги… они нашли меня…

Поняв, что хватил лишку, Игорь куда более мягко сказал:

— Уймитесь. Я работаю только на себя.

— Правда?

— Правда.

— Я… я прошу, не выдавайте меня им, — перейдя на шепот, взмолился гном. — Я скрываюсь здесь, в Миддлбурге, уже несколько лет. Еле выстроил свой бизнес, нашёл незанятую нишу… а тут вдруг объявляется эта долбанная тайная полиция, которой мы, эмигранты, как кость в горле…

— Хорошо, я вас не выдам, — кивнул Игорь. — Но взамен…

Он запнулся. А что, правда, он может попросить взамен? Дорогущий контрабас? И зачем он ему? Бродяжке серенады под окном петь?

К счастью, гном по-своему истолковал эту паузу и, неуверенно улыбнувшись, сказал:

— Да, да, я все понимаю. Вы хотите посмотреть… другой товар, верно?

— Верно, — медленно подтвердил Игорь.

Они помолчали, выжидающе глядя друг на друга.

— Вы ведь про то, что у вас тут типа черный рынок, верно? — на всякий случай уточнил Игорь.

— Ага, он самый.

— Ну все верно тогда. Мне мои источники так и говорили!

— Хорошие у вас источники!

— Да уж не жалуюсь!

Игорь улыбнулся и открыл рюкзак. В первую очередь он сбыл собранное в заброшенном особняке.

[Получено: 250 кредитов] [280 кредитов]

Затем показал брелок:

— А скажи-ка мне, друг мой гном, что это такое? Это же не похоже на простую фигню с рынка или вокзала, верно?

Гном осторожно взял кристалл из рук Игоря и, вставив в глаз антикварный монокль, прищурился. Некоторое время он смотрел на брелок, а потом вдруг удивленно округлил глаза — так, что монокль буквально выпал и наверняка разбился бы об пол, если бы Игорь его не поймал.

— Вы чего это? Аккуратней!

— Да-да… — Гном с кивком забрал монокль обратно. — Просто это… это не из этого этого мира. И не из моего мира, насколько я могу судить… Похоже на какое-то оружие, но… я лично с таким не сталкивался. Но я… чисто из уважения к вам готов купить его за пятьдесят тысяч!

[Согласиться] [Отказаться]

“Пятьдесят тысяч!..”

Сказать, что Игорь опешил, значило, ничего не сказать. Перед глазами тут же нарисовалась уютная квартирка, просто, но со вкусом обставленная, нарисовался стол, уставленный яствами, и Бродяжка в красивом платье, которая, улыбаясь, сидела за этим столом…

Но гном смотрел на кристалл так алчно, что Игорь сразу понял: его хотят наколоть. К тому же, реальную цену квартир в городе он пока ещё не узнал.

— Ха, ещё чего! Если ты вот так сразу предложил купить какую-то неведомую хрень за пятьдесят штук, значит, ты уверен, что она на самом деле стоит раз в пять больше.

— Ну, как хотите… Но, уверяю, никто не даст за нее больше, чем я.

— А вот и посмотрим. Давайте сюда.

Игорь протянул руку, и гном медленно и неохотно, словно не желая расставаться, вложил в нее кристалл.

— У вас всё? — проскрипел он, явно раздосадованный тем, что не смог поживиться раритетным товаром.

— Ну, как сказать… А что у вас насчёт… премиальных баллов?

Продавец бросил взгляд на дверь, потом отрывисто кивнул и, выдернув из-под стола скомканную распечатку, сунул ее Игорю. На экране появился список:

[1 премиальный балл = 40 000 кредитов]

[5 премиальных баллов = 200 000 кредитов]

[10 премиальных баллов = 400 000 кредитов]

— Нихера себе! — вырвалось у Игоря.

— Что-что вы сказали?

— Нет-нет, ничего… Дайте-ка подумать…

Курс казался вполне соблазнительным, но вот беда: Игорь даже близко не представлял, сколько стоит квартира в игре. Впрочем, если умножить на десять и сравнить с ценой квартир в среднем российском миллионнике…

— Меняю… меняю восемь премиальных.

Гном кивнул и достал из-под стола беспроводной терминал.

— Прикладывай свою карту.

Игорь кивнул и, открыв инвентарь, заглянул в бумажник. Удивительно, но внутри обнаружилась пластиковая карточка черного цвета.

“Премиум” было написано на ней серебряными буквами.

Поколебавшись недолго, Игорь взял карточку и приложил к терминалу гнома.

[-8 премиальных баллов] [10 прем.баллов]

[+320 000 кредитов] [320 280 кредитов]

[Модификатор “Задолженность” автоматически отключен, -970 кредитов] [319 310 кредитов]

[Навык “Торговля” улучшен на 0,2%]

— Готово, — сказал гном. — Насчет брелка не надумали?

— Разве что вы вместо пятидесяти тысяч предложите мне двести пятьдесят…

— До свидания, уважаемый. И повнимательней там, снаружи: сдается мне, что за “Контрабасами” установлена слежка. Так что если хвост прицепиться — уж не обессудьте, я предупреждал.

Игорь кивнул и, развернувшись, пошел к выходу из магазина.

Шагая по улице, он все пытался прислушаться к себе. Это было весьма непривычно — впервые в жизни нести в своём кармане целое состояние. Что Игорь испытывал в тот момент? Радость, восторг, желание покутить? Всего понемногу. Но основным было жгучее желание скорей спрятать эти деньги в другое место, более надёжное, чем карман. Или же потратить на какое-то важное дело — разумеется, предварительно отложив тысяч двадцать на развлечения, вроде нового шмотья, вкусностей, женщин…

“Хотя, наверное, лучше без женщин”.

Решив не предаваться не самым приятным воспоминаниям, Игорь открыл карту, отыскал на ней некий “Центр недвижимости Северного Района”, всего в пяти кварталах от “Контрабасов”, и бодро зашагал туда.

А хвост, о котором говорил торговец контрабасами, между тем, действительно прицепился: Игорь обратил внимание, что, куда бы он ни сворачивал, колоритная парочка, белый и негр (оба — 22 уровня), следовала за ним по пятам. Если верить титрам, они не были бандитами, но Терехов тем не менее испытал прилив адреналина: сомнений в том, что его преследуют из-за посещения “Контрабасов” и обмена премиальных на кредиты, отчего-то не было. Да и деньги жгли карман, что тоже добавляло моменту волнительности.

[Модификатор: Адреналин, +5% к ловкости, действие — 30 секунд]

Нет, бежать Игорь не стал — напротив, постарался даже шаг не ускорять. Правда, пару раз оглядывался, как бы украдкой — дабы убедиться, что парочка продолжает идти за ним.

“Щас дождутся, пока я забреду в какой-нибудь проулок, нагонят, треснут по голове и кредиты все заберут…”

К счастью, впереди показалась стоянка такси, на которой одиноко желтела машина с шашечками. Сидевший за рулем водитель, поймав взгляд Игоря, тут же опустил стекло.

— Подвезти, брат?

— Давай.

— Куда?

— К “Центру недвижимости Северного Района”

[-30 кредитов] [319 280 кредитов]

— Поехали, брат.

Не успел Игорь забраться внутрь, а машина уже сорвалась с места, огни за окнами такси привычно слились в длинные размытые линии. Как и в прошлый раз, все прошло очень, очень…

— Приехали, брат.

Игорь благодарно кивнул, открыл дверь… и замер, увидев, что между такси, в котором он ехал, и входом в “Центр Недвижимости” стоят те самые парни 22 левела, сопровождавшие его от самых “Контрабасов”. Игорь хотел захлопнуть дверь, но белый преследователь сделал шаг вперед и намертво ее заблокировал.

— А ну свалили! — заорал Терехов и выхватил нож.

Правда, в пальцах его продержал не дольше пяти секунд: негр ловко выбил оружие из руки, и клинок, упав, закатился под машину.

[Бандитский нож потерян!]

[Урон -10 HP]

— Все равно ниче не отдам! — снова возопил Игорь. — Хоть убейте! Я это честно все заработал!

— Ты сумасшедший, что ли? — хмыкнул белый. — Ничего мы у тебя не отнимаем, опомнись.

— Всего лишь хотим задать пару вопросов, — добавил негр и сунул Игорю под нос корочку, отобразившуюся большой табличкой перед глазами:

“Агент Смирнов, Тайная полиция Миддлбурга”

— Смирнов?! — глядя на чернокожего, заржал Игорь. — Вы там корочки не перепутали?

— Чего это перепутали? — обиженно засопел Смирнов.

— Да то, что ты на Смирнова похож, как я — на Уилла Смита.

При упоминании Уилла Смита до Игоря дошло, на кого похожа эта парочка — типичные “Люди в чёрном”. Сейчас они наденут очки, достанут из кармана специальную штуку с лампочкой, нажмут на кнопочку, и он тут же забудет, что видел гнома… и про 300 с лишним тысяч кредитов тоже забудет, ага. И даже про брелок-кристалл.

Но вместо этого всплыло сообщение:

[Новое основное задание: разговор с Тайной полицией]

— У вас какие-то предрассудки, — покачал головой Смирнов. — Впрочем, мы привыкли, что некоторые... туристы реагируют не совсем адекватно.

— Слушайте, вы, может, где-нибудь там, снаружи, поговорите? — вдруг вклинился в разговор таксист. — Мне так-то деньги надо зарабатывать!

— Ах, да, — спохватился Игорь. — Извините, забылся…

Он вылез из салона, и белый напарник Смирнова захлопнул дверь. Едва это произошло, такси сорвалось с места и умчалось прочь.

— Все такие нервные, — заметил Смирнов. — Наверняка тоже не без грешка, вот и психует.

Их взгляд пересеклись. Нет, гнома я вам не сдам, решил Игорь. Такой дилер нужен самому. Делайте, что хотите, хоть пытайте, но…

— Предъявите, пожалуйста, вашу пропускную карту, — сказал Смирнов.

Игорь на секунду завис.

— А… зачем?

— Затем, чтобы мы проверили, легально ты тут находишься или нет, — хмуро сказал негр.

Игорь нахмурился. Никакой карты, кроме черной, с премиальными баллами, у него не было.

“Может, она типа… многофункциональная?” — мелькнуло в голове.

Вытащив черную карту, Игорь протянул ее Смирнову. Тот улыбнулся и, вытащив из кармана мобильник, поднес его к карте. Миг — и динамик телефона коротко пискнул, а Смирнов уставился на экран.

— Что ж, — произнес он после паузы. — Ты, кажется, чист.

— Ты знаешь типа по имени Заяц Кирк? — вдруг спросил белый.

— Эх, а я все надеялся, что мне про него квест перепадёт, — вздохнул Игорь. — А вы им, оказывается, уже занимаетесь…

— Так известно или нет? — нахмурился Смирнов.

— Известно… но немного. Он меня прикончил… точней, чуть не прикончил. А до этого стырил шмотьё из магазина одежды, грязный фетишист, я его затем и искал, в общем-то. Шмотье я, кстати, вернул в магазин.

— Это вы молодец. А где вы его встретили? — спросил белый.

— Да тут, в городе…

— А точней?

— А точней — за отдельную плату, — нагло улыбнулся Игорь. — Нет платы — нет инфы.

Лицо Смирнова вдруг перекосила гневная гримаса. Подступив к Игорю вплотную, он прошипел:

— Ты что нам тут цирк устраиваешь? Это тебе что, квест какой-то? Если сейчас же не расскажешь, где и когда ты виделся с Кирком, пойдешь как его соучастник!

— Погодите… — нахмурился Игорь. — Вы что… знаете слово “квест”?

Смирнов оглянулся на белого напарника, тихо хмыкнул и сказал:

— А ты думал, парень, мы с Домбровски совсем идиоты, да? Не знаем этих ваших словечек? Турист... с рюкзаком… Отвечай давай!

[Выдать место]

[Соврать]

Наконец-то вариант “Соврать” стал активен! Игорь закусил губу. Пустить их по ложному следу? А зачем? Он ведь все равно не знает, где искать Кирка. Те порталы, что Заяц отметил на карте, Тайной Полиции наверняка известны, а, значит, врать бессмысленно и даже опасно — еще упекут в камеру и все кредиты отберут, “в качестве улик”, ага.

— Офис “Корнеплоды”, на территории мороженой фабрики, два… а, нет, три дня назад — вечно я с вашим временем путаюсь! Я нашёл там портал в Прерию.

[Получен опыт: 50 очков]

Агенты переглянулись.

— То есть, ты думаешь, он ушел в мир Прерии? — уточнил Домбровски.

— Не исключено, — кивнул Смирнов и, снова повернувшись к Игорю, спросил:

— Ты говорил, что он украл какие-то вещи, спрятал их куда-то, а ты потом нашел…

— Ну да, нашел его тайник.

— А в тайнике этом не было чего-то, кроме вещей? Может быть, документы, письма, закладные?

Письма! Точно!

Слово сработало, как триггер. Игорь тут же полез в рюкзак и достал конверт с письмом, который он нашел в тайнике Кирка рядом с порталом Прерии.

[Прочесть письмо?]

Да/Нет

В конверте оказалась гербовая бумага с вензелями, отметкой ВИЗА в самом верху и следующим текстом:

“Подателю сего милостью Императора Пезоана III разрешается пересечение границы Империи и королевства Марланд, княжества Борокомас на период с 3402 по 3405 годы”.

Помимо этого, в конверте лежала большая карта незнакомого мира с отмеченными на ней четырьмя точками. Две из них находились очень близко друг к другу, и одна была подписана:

“Миддлбург”

Другие подписи на карте отсутствовали, лишь территории были раскрашены в разные цвета.

[Допонительное задание “Прочесть письмо” обновлено: исследуйте все точки на карте]

— Вот что было в его тайнике, — помедлив, сознался Игорь и вручил агентам тайной полиции карту Кирка.

Смирнов и Домбровски с интересом уставились на нее.

— Это мир Прерий, северо-запад материка, — пояснил негр, бросив взгляд на Игоря. — Карты порталов…

— Все, кроме вот этого. — Добмровски ткнул в правый верхний угол. — Нам известны. Зачем он оставил это? И визу. Вообще, стал бы он покидать мир без документов? Думаю, нет.

— Возможно, он просто не собирался в Прерию.

— Думаешь, у него нет ключа?

— Или он ждал регулярного открытия портала. Которое произойдёт…

— Завтра?

— Завтра, — кивнул Смирнов. — Надо поставить дозорных.

Он повернулся к Игорю.

— Отлично сработано, парень. Ты очень помог.

— Всегда пожалуйста, — улыбнулся Игорь. — Мне этот Кирк сразу не понравился.

— Как и нам, — хмыкнул негр. — Ладно. Храни наш разговор в тайне.

— Разумеется.

— Ну все тогда, бывай.

Агенты развернулись, чтобы уйти, когда Игорь спросил:

— А это… к вам никак нельзя… ну, устроиться. Я как раз сейчас в поиске работы… а в магазин торгашом не хочется.

Про то, что Сильвио заботливо взял его под свое крыло, Терехов, разумеется, предпочел промолчать.

Агенты переглянулись, и Смирнов с виноватой улыбкой сказал:

— К сожалению, штат пока полностью укомплектован, но вот, возьмите мою визитку… — Он протянул Игорю карточку с подписью “Лейтенант Смирнов, ТП”, и иконка коммуникатора снова приветственно моргнула. — Напишите мне, я добавлю вас в реестр ожидания.

— Договорились, — сказал Игорь.

— Еще раз до встречи, — кивнул ему Смирнов и вслед за Домбровски скрылся за углом “Центра недвижимости”.

[Основное задание “Разговор с тайной полицией” выполнено]

[Получен опыт]

[Доступен модификатор “Следопыт”]

Только после разговора подписи персонажей стали подробными — с фамилией, классом и уровнем. Смирнов и Домбровски, значит, думал Игорь, поднимаясь по ступенькам “Центра недвижимости”. Выглядели и общались они как двуглавый дракон, и Игорь решил для простоты звать их про себя “Агент Д” и “Агент С”. И чего тот гном так боялся этой тайной полиции? Вовсе они не выглядят откровенными злодеями. А что ловят нелегалов… ну, Миддлбург — перекресток миров, а, значит, тут должно существовать некое подобие миграционной службы, чтобы не допустить бардака.

“Что ж, может, это и есть мой путь? Справедливость, борьба с нелегалами… вот это вот все?”

Он представил, что бы сказал Андрей, услышав о таком его выборе и невольно усмехнулся — наверняка его деверь выдал бы что-то в духе: “С мусорами позорными связываться западло”. Захотелось просто назло ему пойти в Тайную Полицию — и плевать, что штат у них там укомплектован.

Впрочем, это все еще успеется, а сейчас ему надо покончить с другим, не менее важным делом.

Открыв дверь, Игорь перешагнул порог “Центра недвижимости”.

Сидевшая на ресепшене симпатичная девушка в белоснежной блузке приветливо улыбнулась:

— Здравствуйте! Рада приветствовать вас в Центре Недвижимости северного района! Я могу вам как-то помочь?

— Да, я эта… — Чужие, незнакомые слова застревали в горле. — Хату хочу купить.

Сказал и сам не поверил — неужели, неужели у него наконец-то появится собственное жилье? Пусть игровое, но — свое, личное, которое совершенно не обязательно с кем-то делить?

— Тогда прошу вас ознакомиться с каталогом.

Глава 14 - Жилище

Девушка протянула ему красочный буклет, развернувшийся в большое поле с горизонтальной промоткой. Закрыв раздражающую сортировку “Популярное”, Игорь отсортировал все по “Цене”:

[Комната на 1 этаже, 12 квадратов, окраина] [120 000 кредитов]

[Комната на 5 этаже, 18 квадратов, пятый дистрикт] [180 000 кредитов]

[Студия на 1 этаже, 20 квадратов, окраина] [250 000 кредитов]

[Студия на 3 этаже этаже, 15 квадратов, четвёртый дистрикт] [266 000 кредитов]

[Однокомнатная на 1 этаже, 22 квадрата, третий дистрикт] [295 000 кредитов]

[Дом каркасный, 1-этажный, 40 квадратов, окраина] [300 000 кредитов]

[Однокомнатная на 18 этаже, 30 квадратов, пятый дистрикт] [315 000 кредитов]

[Двухкомнатная на 5 этаже, 35 квадратов, окраина] [320 000 кредитов]

[НЕДОСТУПНО Двухкомнатная на 2 этаже, 40 квадратов, третий дистрикт] [330 000 кредитов]

…

Дальше были только дорогие, Игорь закрыл проспект и задумался. С одной стороны — хватило бы и комнаты на окраине, ему же, по сути, нужна только койка на ночь. С другой — если будет площадь больше, то там можно что-то будет крафтить, хотя бы банальный хавчик. В этом плане идеален был бы каркасный дом за три сотни. Но Игорь уже по горло был сыт отцовским домом, в котором вечно что-то ломалось и шумело — мечта о квартире сработала и здесь.

— Так, первый или восемнадцатый, первый или восемнадцатый? — пробормотал он. — Миранда, у тебя есть генератор случайного выбора, или типа того?

> В твоём кошельке должна быть монетка на такой случай.

И действительно — нашёлся вполне осязаемый пятак. Игорь загадал — если выпадет орёл, то купит на восемнадцатом, а если решка — то на первом. Монета описала полукруг и упала на ладонь.

— Орёл, — проговорил Игорь. — Ну, денег меньше останется, зато площадь больше.

Ему подсунули бумаги, на которые он сделал символическую почеркушку ручкой.

[-315 000 кредитов] [4280 кредитов]

— Поздравляю, вот ваши ключи, — девушка залезла в шкафчик и протянула связку ключей.

На карте моргнула точка. Так просто! Никакой волокиты с нотариусами, постановками, снятиями с учёта и прочей дребеденью — просто поставь подпись и позволь денежкам утечь в кассу.

“Раз — и нет трехсот штук! Правда, еще 10 премиальных в загашнике, при желании можно еще одну хату купить… или яхту? А, ладно, это все потом, потом…”

Выйдя из “Центра недвижимости”, Игорь отправился прямиком в ближайший ресторан и заказал роскошный ужин за три сотни кредитов. Никакого вкуса — просто некий символизм (“обмыть покупку”), плюс отключил голод на целых семь часов. После были самые долгие в жизни десять секунд в такси, подъем на 11 этаж, возня с ключами… и самые счастливые пятнадцать минут в жизни, когда он смотрел у огромного панорамного окна своей квартиры и любовался городом, необычайно красивым в свете заходящего солнца.

“Своя квартира… сука, как звучит, а?”

Ну и пусть пока только в виртуальности. Пусть. Дальше — больше…

[Задание “Найти жильё” выполнено]

[Получен опыт]

[Получен бонус от компании: 1 премиальный балл]

“О, кэшбэк!”

* * *

Так уж повелось, что Игорь обычно не выпивал больше одной бутылки пива за раз — стоило вспомнить о спившемся бате и бедовом девере Андрее, и пойло уже не лезло. Но сейчас он, увлеченный беседой с Саней и воодушевленный первой за два месяца вылазкой в Екатеринбург, невольно потянулся за вторым пузырём и, открутив крышку, сделал несколько жадных глотков.

Саня, этот тощий блондин с голубыми глазами, этот любимец девчонок и предпователей женского пола, был бывшим однокурсником, вечным одноклассником и большим любителем игр. Иными словами, Саню и Игоря связывали долгие годы дружбы в реале и за его пределами, зародившейся еще на школьной скамье и пережившей столько взлетов и падений, что по пальцам руки не сосчитаешь.

Они сидели на веранде Саниного дома в дачном посёлке на самой границе лесопарка. На ноуте был открыт с трудом найденный в азиатских соцсетях стрим игры Игоря.

— Тебе что, получается кот помог? — сказал Саня, машинально убирая с лица извечную прядь волосы, так бесящую пацанов и так нравящуюся дамам.

— Угу, — кивнул Игорь. — Имба-кот, епт!

— А бандюганов тех ты отхерачил туфлей?

— Туфлей. До сих пор она в рюкзаке лежит.

— И собачек туфлей?

— Так точно!

— И тебе ещё за это деньги дают?

— Агась. Сейчас вот три тыщи наконец-то вывел и обналичил. Остальное пока храню во внутренней валюте.

— Чего ещё делал?

— Ну, пока что я пару дней закупал всякую хрень в квартиру: шкафы огромные для лута, кухню, чтобы хавчик готовить, аптечку, немного шмотки обновил — кстати, магаз, где я одевался изначально, как сквозь землю провалился, пропал и все, с концами. Странно, но, видимо, посчитали на тесте, что с ним что-то не то.

— Ну, бывает. Тест для того и нужен, чтобы всю шелуху убирать ненужную.

— Ага. Что еще? А, в клубе обыграл в шашки того негра, Рахима. Потом пошли с Гауссом в парк у мусорного полигона херачить крыс и бешеных собак…

— Чертовски странное первое свидание, надо заметить.

— Иди ты — свидание. — Игорь шутливо толкнул друга в плечо рукой. — Она вообще, я думаю, по девкам…

— Ну тем же лучше, нет?

— Да ну тебя… В общем, так до пятого и прокачался. Ещё нашёл рядом с домом станцию речного трамвая, там дармовые квесты — надо просто спускать людей вниз по реке. Еще щас пару простых возьму — и пойду уже через портал в Вандерворлд. Раньше шестого-седьмого, говорят, туда лучше не соваться, а дольше тянуть я не хочу — надоел уже немного этот Миддлбург…

— А что с той девкой… Бонни? Ну, та, которую вы с имбой спасали от Сильвио?

— А вот не видел ее больше, сколько ни искал. Домой к ней пару раз забегал — никто не открыл. На работе тоже ничего дельного никто не сказал… ну, я и плюнул.

— Может, в бордель подалась? Там же есть бордели?

Игорь от такого вопроса невольно поёжился и отвел взгляд. События двухлетней давности, покинув чулан памяти, снова замелькали перед внутренним взором.

То был странный-странный день рождения, когда деверь Андрей внезапно решил проявить неслыханную щедрость и одарил Игоря подарком на совершеннолетие.

…Они мчат по шоссе до Еката, и Андрей сыпет “мужскими” советами и историями из практики, от которых уши сворачиваются в трубочку. Где-то в голове ещё живы картины с прекрасными чертогами белоснежных эльфиек. Однако пунктом назначения оказывается место под пошлой розовой вывеской “Массажный Салон Провокация 24+” где-то в глубинах района Уралмаш. До тошноты приветливая администраторша по очереди выводит трёх девиц в разноцветных купальниках. Игорю не нравится ни одна из них, но, понимая, что отвертеться не выйдет, он выбирает самую молодую — на вид ей почти тридцатка. Она называется Мальвиной, у неё — татуировка в форме бабочки на крестце и накаченные силиконом губы. К счастью, реальное имя навеки остается в тайне, и бог с ним.

Внезапно в голове зреет вопрос — сколько мужиков уже побывали на ней и, главное, в ней? Тысячи — вряд ли. Сотни — наверняка. Он хочет её спросить, но стесняется — его уже ведут за руку в душевую, раздевают и просят снять с нее купальник. Где-то внизу зреет комок стыда, похоти и первородного страха. Игорь пытается хоть что-то почувствовать к ней, представить, что на самом деле она хорошая и порядочная, чтобы первый опыт не запомнился, как полная жесть и чернуха, ночувствует только касание тонких пальцев и ее мягких округлостей. В висках стучит пульс, Мальвина наигранно стонет, и спустя короткие пару минут после начала “сеанса сексотерапии” мир взрывается, разделившись на “до” и “после”.

Что случилось, то уже не исправить…

Все это пронеслось перед глазами за доли секунды, и Игорь сухо ответил:

— Да, там есть бордели. Но, знаешь, че-то пока не заходил туда.

— Ну, раз бордели есть — значит, нормальная игра, — заключил Саня и хлебнул пива. — Как там к ней подключиться?

— Пока никак — релиз только через три месяца, и то пока не факт. За месяц вроде бы начнут продавать и высылать комплект шлем плюс датчики. Но стоить в России будет недешево, тысячи две баксов. Это тот, что у меня. А вот комплект жизнеобеспечения, “Оазис”, который с полным погружением — тот втрое дороже.

— Ты его хочешь взять?

— Ага. Классная штука, я прикинул — если нормально прокачаться, то как раз примерно через месяца два дадут. Как тестировщику и стримеру — со скидкой пятидесятипроцентной. Мля, но мне, чтобы прокачать, начать где-нибудь снимать уже жилье, а то предки с Андреем и мелкотней вообще играть не дают. Видал же, сколько раз я из-за них в штрафной респаун выходил?

— Ну да, видал… — Саня выгнул бровь и наморщил лоб — так он делал обычно, когда крепко задумывался о чем-то. — А вот… что ты дальше собираешься делать? В игре, в смысле. За кого будешь играть?

— В смысле, за хороших или плохих? А, да я пока не решил. У бандюганов квесты жирнее в плане бабла. Но, походу дела, там какие-то хитрые замутки в плане кармы — потом в других мирах удача будет ниже и еще чего-то вроде…

— А чё не эта… как ее…

— Тайная Полиция, не?

— Ага, она! Они ж там в теме путешествий по всем мирам, прокачка будет быстрой — может, самое оно? “Инспектор тайной полиции Миддлбурга” — нормально же звучит, а? И баги в других мирах наверняка ловит проще будет с такой вот корочкой…

Слушая друга, Игорь снова представил охреневшую морду Андрея, когда он узнает, что его шурин стал копом.

— Инспектор миров… А че, правда неплохо звучит. Наверное, так и поступлю. Напишу этому… Смирнову.

Он усмехнулся, снова вспомнив черную физиономию “соотечественника”.

Впрочем, Саня уже не смотрел на него — все его внимание было приковано к мансарде. Дома вокруг были приличные — двух— и трёхэтажные, с основательным забором, сигнализациями, видеонаблюдением и прочим добром. На их фоне “полутораэтажная” Санина дача выглядела крохотной, хотя по размерам немногим уступала дому, в котором вырос и жил Игорь.

— Ты че завис, дружище? — спросил Терехов, помахав перед лицом друга пивной бутылкой. — Пьяный уже, что ли?

— Что? Да нет, ты че? Слушай. Эту ж дачу предки на меня переписали. Значит, и распоряжаться я ею могу, как хочу. Давай ты сюда переедешь?

— Да ну, ты че?

— Да че? Говорю ж, родичи против не будут — мансардный этаж пустует, лето скоро закончится, а зимой я в основном на хате родительской учусь, сюда только девок вожу… периодически. По технике тут тоже норм — локалка заведена, инет нормальный, черта города же. Ты мне главное за коммуналку и инет плати… ну и сверху чуток — чисто символически, сколько не жалко.

— Блин… ты вот прям серьёзно?! — Игорь был вне себя от радости; пожалуй, будь он чуть более впечатлительным, вообще бы расплакался, как девчонка. — Спасибо, дружище! Только… я сразу скажу — много платить не смогу. Мне еще предкам помогать надо. Я планирую в перспективе вообще автоперевод с карточки настроить, чтобы ежемесячно сколько-то тыщ им капало. А то они ж меня сожрут…

— Да блин, я ж говорю — сколько не жалко. Ниче не будет — и хер с ним, потом отдашь, как будут! В общем, забились. Погнали жилплощадь смотреть. Можешь хоть прямо на этой неделе переезжать.

— Ну, даешь…

— Ну а нахер друзья ваще нужны, если не для такого? — подмигнул ему Саня и первым отправился на мансарду. Обставленная она оказалась простецки — стол, пара кресел, тахта, книжный шкаф в углу — но Игорю и это сейчас казалось настоящими царскими хоромами.

Домой он вернулся вечером, а машина Андрея со всем барахлом, готовая к отбытию, была собрана уже к обеду следующего дня. Слёзы маман — “Ну куда, куда ты опять уезжаешь, непутевый ты наш!” — ворчание отца и сдержанная, но вполне искренняя радость брата Олега. Андрей, похоже, был рад больше всех и активнее других участвовал в сборах — ещё бы, наконец-то проблема с квадратами будет решена!

Когда всё барахло было выгружено и занесено на мансадру, Андрей перед отъездом присел хлебнуть чайку и спросил:

— Чё, кем ты там в игре-то будешь по жизни? Эльфом поди каким-нибудь?

— Хочу стать инспектором миров тайной полиции Миддлбурга!

— Копом, значит? Нормас! Далеко пойдёшь, — ответил Андрей, звякнув кружкой по столу.

Игорь от неожиданности чуть чаем не подавился.

ЧАСТЬ III - Начинающий

Глава 15 - Двери

Он проспал в квартире шесть местных дней, и за это время количество провизии в холодильнике автоматически сократилось до четырёх яиц. Одно яйцо разбилось и упало на плиту, известив о недостатке навыков “Ловкость” и“Кулинария”. Когда же три оставшихся яйца всё же оказались на сковороде, во время готовки над плитой замерцал рекламный ролик “Птицефабрики господина Бокомбо — лучшая сеть птицефабрик Танзании”. Настырный полупрозрачный цыплёнок бегал из стороны в сторону, и Игорь уже пожалел, что не купил яйца без скидки, подороже.

[Модификатор “Голод” отключен на 4 часа]

Сегодня был важный день: Игорь наконец-то открыл контакт “Агента С”, чтобы ему написать, однако тут же выяснилось, что написать не получится — Смирнов заблокировал такую возможность, видимо, избегая тем самым назойливого спама. Доступны были только звонки. Глядя на зеленый значок трубки в уголке экрана, Игорь даже ощутил настоящее волнение, будто дело происходило в реальности, и на кону была работа его мечты. Эффект усиливало то, что из динамика при звонке слышны были вполне привычные гудки.

— Соберись, — прошептал Игорь.

— Агент Смирнов, — сказала трубка голосом чернокожего агента.

— Привет… то есть, конечно, добрый день. Это Игорь, помните, я вам как-то помог недавно, по делу одного… ушастого товарища. Карта, виза…

— А, да, припоминаю. Что хотел, Игорь?

— Я насчет работы. Вы ж говорили позвонить через пару дней.

— Что ж… — Смирнов ненадолго смолк, и Игорю показалось, что прошла целая вечность, прежде чем он закончил фразу:

— Приезжайте в Ньюридж, улица Май Спэйс, 13 к часу дня.

— Заметано!

[Новое основное задание: Трудоустройство]

Игорь посмотрел на карте. Находящийся около небольшой горной гряды Ньюридж был чем-то вроде местной “кремниевой долины”, скрещенной с сектором элитного жилья, а все улицы были названы в честь IT-компаний, в основном — среднеизвестных или уже отгремевших и пребывающих в упадке — “Йаху”, “Реалми”, “Бефезда”. Достаточно забавный, но всё же несколько наивный рекламный ход. Интересно, сколько на нём заработала “Anfiq”?

Поначалу Игорь думал попутно выполнить побочный квест и прокатить туристов на речном трамвае вниз по реке — это все рано было почти по пути — но потом решил не рисковать: не хотелось.

Такси, как обычно, домчало его за минуту. Выйдя из машины, Игорь окинул взглядом трёхэтажный офисник, который буквально врастал задним фасаом в горный склон, изломанные гранитные скалы которого поднимались на сотню метров вверх и тянулись до самого края мира. Где-то там, на вершине, если верить карте, был природный парк.

Впрочем, сейчас он мало интересовал Терехова.

Подойдя к информационному табло, что висело справа от входа, Игорь пробежал вывески глазами — салон элитной мебели, салон пластиковых окон, дверей, компания международной логистики… И ничего, хотя бы намекающего на тайную полицию. Ну, на то она и тайная, очевидно.

Единственное, пришлось снова звонить Смирнову.

— Здрасте еще раз! Я тут стою у офиса на Май Спэйс, 13… и не знаю, куда заходить.

— А я не сказал, да? — послышался в трубке голос агента. — Проходи в салон дверей, тебя там встретят.

— Иду…

Смирнов отключился, и Игорь, вбежав на крыльцо, зашел в офисник.

[Дополнительное задание: попасть в штаб-квартиру Тайной Полиции]

Салон дверей находился на первом этаже и казался совершенно пустым. Двери — белые, черные, коричневые, со стеклянными вставками или без них — стояли вдоль перегородок в зале, разделённом на пять широких рядов. Менеджер у кассы лишь на миг оторвалась от экрана компьютера, чтобы посмотреть на проходящего мимо Игоря, а потом снова уткнулась в монитор. Уже оказавшись в рядах и никого там не обнаружив, Игорь позвал:

— А-у? Есть кто?

Зал отозвался гулким эхо чеканных ботинок, а пару мгновений спустя на горизонте показалась крепкая женщина бальзаковского возраста, с резкими, но красивыми чертами лица. Оправив строгий пиджак, она устремилась прямиком к Игорю, но не остановилась рядом с ним — лишь бросила:

— Следуйте за мной.

И пошла дальше.

Игорь не оставалось ничего иного, кроме как последовать за ней. Походя он прочел над ее головой:

[Инга Оганесян, женщина, кавказец, 18 уровень, агент]

Инга шла быстро, Игорь плелся сзади. Вот она свернула в последний ряд, послышался звук хлопнувшей двери, и подоспевший Терехов с удивлением обнаружил, что агента Оганесян уже и след простыл. И в какую именно она вошла? Шагая мимо ряда разномастных дверей, Игорь думал, что штаб-квартира тайной полиции вполне может находиться в скале, следовательно. Терехов начал дергать за каждую ручку. Некоторые двери были закрыты, за некоторыми же скрывалась только глухая стена.

[Картонная межкомнатная, -1% к урону через дверь] [100 кредитов]

[Деревянная межкомнатная, -5% к урону через дверь] [200 кредитов]

[Стальная внешняя дверь, -20% к урону через дверь, -10% шанс вскрытия] [800 кредитов]

[Продано!]

[Бронированная внешняя дверь, -40% к урону через дверь, -50% шанс вскрытия] [2500 кредитов]

Стоп! Широкая дверь с подписью “Продано” тоже была заперта. Ручка не поворачивалась, тогда он постучал, и дверь открылась.

Внутрь.

[Дополнительное задание выполнено: попасть в штаб-квартиру Тайной Полиции]

[Получен опыт: 1 балл]

“Вот дерьмо. Если бы сам догадался — наверняка бы какую-нибудь плюшку получил, вроде прокаченного навыка “Следопыт”.

Инга, с металлодектором в руках, ждала его в небольшом предбаннике, рядом с небольшим квадратным столом. За спиной агента Оганесян была еще одна дверь — огромная, бронированная, как в хранилище банка. Поймав взгляд Игоря, Инга сказала:

— Рюкзак и все, что есть в карманах — на стол.

Голос у Инги оказался низкий, почти мужской.

— Оке-ей… — протянул Игорь и выполнил приказ.

Инга поводила металлодетектором по одежде Игоря, ничего не найдя, скользнула рассеянным взглядом по двум ножам и пистолету, что блестели на столе, после чего поднесла свое “орудие” к рюкзаку. Послышался протестующий писк датчика.

— Открывайте.

И снова Игорь не спорил. Инга зарылась в его вещи и, покопавшись в них, вытащила смертельно опасное оружие “Женская красная туфля” — металлодетектор, очевидно, реагировал на ее шпильку.

— Это оружие?

Инга, нахмурившись, повертела туфлю в руках. Губы ее презрительно выгнулись — возможно, не понравился фасон.

— Ну, вообще-то это… обувь… и, в какой-то степени, артефакт. Но я…

— Артефакты — это не ко мне, — покачала головой Инга и, сунув туфлю обратно в рюкзак, махнула металлодектором себе за спину:

— Рекомендую обратиться на склад артефактов. Идемте, я провожу вас к Смирнову.

В её руке пискнул брелок, и бронированная дверь за ее спиной отъехала в сторону. За дверью оказался просторный, широченный подземный паркинг, в котором стояли различные автомобили… и иные средства передвижения. Глядя на некоторые из них, Игорь даже не сразу понимал, из этого они мира или нет. Сначала шли вполне обычные полицейские тачки, но через пару рядов начался “фестиваль”: приземистые бронеавтомобили, сошедшие с иллюстрация фантастики начала двадцатого века; пестро раскрашенные кареты с несуразными арбалетными турелями по углам; круглое нечто с округлыми пушками; полностью прозрачный стеллс-автомобиль, у которого очертания угадывались лишь по тени и преломлениях цвета в гранях. А за всем этим стоял...

— И… истребитель?! — воскликнул Игорь. — Космический?! Реально?

— Не наш. Точно не знаем, откуда.

— То есть это всё — не из этого мира? Улики?

— Я не уполномочена давать ответ на данный вопрос.

— Какая знакомая фраза. Вы, случаем, с Мирандой не родственники?

— С кем? — нахмурилась Инга.

> Не родственники.

— Ладно, неважно…

Путь через паркинг занял не меньше пяти минут. В противоположной от входа стороне находились большие зарешётчанные помещения, из которых доносилось приглушённое конское ржание, и в нос тут же ударили соответствующие запахи. Чёрт бы побрал эту технологию ассоциативной стимуляции!

— Это, я так понимаю, для какого-нибудь средневековья?

— Да. Идемте, — сухо ответила Инга.

Двухстворчатая дверь распахнулась перед ними, и они с Игорем вошли в грузовой лифт, на котором поднимались около минуты. Далее была проходная и скучающий на стуле лысый крепкий мужчина в деловом костюме, которому Инга коротко бросила: “К Смирнову”. В широком, тускло освещённом коридоре мимо них прошла пара NPC — Игорь отметил, что ни у кого из не отображается ни уровень, ни раса, ни тем более имя — только класс “агент”. Неужели сотрудникам Тайной полиции доступен какой-то хитрый навык?

“Чем дальше, тем интересней…”

Инга остановила Игоря у двери, мотнула головой в ее сторону… и просто ушла. Что это значит? Можно входить? Постучать? Подождать часок-другой? Игорь, поколебавшись недолго, постучал.

— Войдите, — послышался до боли знакомый голос.

Внутри оказался просторный кабинет с потолочными световыми панелями и небольшим узким окном в дальней стене, находящимся прямо под потолком. Смирнов и Домбровский сидели на столе, спиной к двери, в почти одинаковых позах. Перед ними была большая доска, утыканная фотографиями, бумажками и схемами, которые соединяла паутина тонких линий. В общем, один-в-один, как в любом приличном детективе. Подойдя поближе, Игорь рассмотрел на одном из фото своего старого знакомого:

— А вот и Заяц Кирк! Ну, ушастый!.. Так и не поймали вы его? Это и будет моё задание, верно?

— Но-но. Полегче на поворотах, парень, — Смирнов нахмурился и, спрыгнув со стола, повернулся к Игорю. — Мы тебя даже на испытательный пока не взяли, а ты уже хочешь Кирка.

— А сколько дают за Кирка? Ну, там… звания, деньги, все дела?

Домбровски тоже слез со стола и, встав рядом с напарником, уставился на Игоря. Тот почувствовал себя жеребцом на ярмарке, которого тщательно осматривают перед покупкой.

— Мне кажется, он слабоват, — наконец сказал Смирнов, обиженно поджав губы.

— И не слишком умен.

— Еще и несдержан.

— Ну, это наживное, ты глянь, он зеленый совсем.

— Да прям уж — зеленый! — фыркнул Игорь.

— Зато он дерзкий, — заметил Смирнов. — Далеко может пойти. В общем, так, парень, Игорь, да? Фамилия?

— Тер… Тер. Просто Тер, — Игорь вдруг понял, что ещё ни разу у него это не уточняли. — Так сколько дают за поимку Зайца Кирка? В кредитах, там, хотя бы?

Домбровский подошёл к доске, внимательно посмотрел на фотографию ушастого преступника, сжал кулаки — да так, что аж костяшки побелели.

— За него платят не кредитами. За него платит мэрия… премиальными баллами. Около ста тысяч баллов премии, погоны лейтенанта и еженедельное жалованье порядка трехсот кредитов.

Глава 16 - Нарушители

Сто тысяч премиальных! Это двести, двести, мать его, тысяч долларов! Если в пересчеты на квартиры, то это… порядка шести-семи однушек в Каменске, три-четыре приличные двушки в центре Екатеринбурга, или одна-две — в столицах. Хотя к чёрту столицы — сейчас главней всего расплатится за кредиты родни, и попутно развеять миф о том, что игрушки — это для детей. Пора им уже перестать воспринимать его “непутёвым довеском”.

— Заманчиво, не правда ли? — Смирнов покосился на Игоря.

— Еще как…

Нет, он точно должен поймать Зайца Кирка! Теперь это просто обязано стать моей основной целью, понял Игорь. Даже если до этого придётся пройти сотни менее важных квестов, фармить сутками, прокачивая уровни одним за другим. Даже если придётся часами уходить в респаун и проигрывать — он добьётся этого, и голова Зайца ляжет на стол мэра.

Сердце, казалось, готово было выпрынуть у него из груди. Смирнов, между тем, прервал его размышления и вернул на грешную землю.

— В общем, Тер, стремления твои похвальны, но пока ты на испытательном сроке, и твое тестовое задание будет никак не связано с поимкой Кирка или других нелегалов. Все куда прозаичней: в парке наверху есть несколько порталов…

— Типа того, который я уже находил в подвале под “Корнеплодами”?

— Какие еще “Корнеплоды”? — недоуменно нахмурился Домбровски.

— Ну, склад на территории фабрики мороженого. Там, где я нашел письмо Кирка.

Агенты Тайной полиции переглянулись, после чего Смирнов очень мягко сказал:

— Ты же сказал, что нашел его в катакомбах под пустырем на территории заброшенного завода?

— Пустырем? А где…

Игорь запнулся и быстро сверился с картой, желая проверить догадку. И точно: в том месте, где прежде находилась фабрика мороженого, была надпись: “Заброшенный завод”.

Игорь закусил губу. Ему почему-то вспомнился магазин одежды, который тоже куда-то исчез Теперь история повторялась.

“Неужто все, связанное с Кирком пропадает? Да нет, глупости… я-то еще здесь!”.

— Ладно, допустим, там был пустырь. А что мне в парке вашем делать? Нужно будет пройти через портал и…

— Что? — не дал ему договорить Смирнов. — Нет, куда ты собрался? В другой мир тебе рано еще. Просто у нас не хватает ответственных бойцов, нужно сделать так, чтобы никто в него не вошел и никто не вышел. Справишься? Готов взяться прямо сейчас?

[Согласиться прямо сейчас]

[Отказаться]

[Взять пару минут на раздумье]

— Ну, готов. Справлюсь, - ответил Игорь.

— Похвально, — Смирнов кивнул, достал мобильник и, набрав чей-то номер, сказал в трубку:

— Ну, он в деле. Ага. Нет, не надо. Сейчас придем.

Агенты, словно два надзирателя, сопроводили его в оружейную. Судя по скромным размерам помещения, она вряд ли была основной — возможно, обслуживала только отдел, к которому относились Смирнов и Домбровски. Впрочем, оружие тут хранилось довольно мощное — по крайней мере, выглядело вполне на уровне ведущих разработок начала двадцать первого века.

— Что ж, давай посмотрим, что тебе по душе, — сказал Домбровски и взял с полки здоровенный автомат. — Примерь? Нормально?

[НЕДОСТУПНО Автоматическая винтовка Агента MDB-15 7.62 мм, 7 уровень] [0 кредитов, 1,9 кг]

[Повысьте уровень] [Улучшите навык “Стрелковое оружие”]

— М-да, — Игорь грустно протянул винтовку обратно. — Мне бы что попроще.

— Тогда — вот это.

[Автоматическая винтовка Агента MDB-12 5,54 мм, 5 уровень] [2000 кредитов, 1,6 кг]

— Ну, вот это уже больше на правду похоже, — взвесив в руке, ответил Игорь. — Возьму это.

— Патроны только не забудь. — Смирнов бросил Игорю коробку с патронами. — На всякий случай.

[ПОЛУЧЕНЫ: патроны для автоматической винтовки Агента MDB-12 5,54 мм] [200 кредитов, 20 шт, 1кг]

— А хватит столько? — засомневался Игорь.

— А ты что? — Смирнов покосился на Домбровски. — Реально стрелять из нее собираешься, что ли?

— Ну, мало ли… Случаи, они разные бывают.

— Ох, юморист… — покачал головой Смирнов. — Ладно, пойдет с напарником знакомиться.

— Напарником?

— Ну ты же не думал, что мы отправим тебя сторожить портал в одиночку? — вставил Домбровски.

И они, переглянувшись со Смирновым, заржали.

* * *

— А ты читал… читал про этот парк в буклетике? — спросил Расти, преданно глядя Игорю в глаза. — Ну, и про портал Вандерворлда…

Терехов тихо хмыкнул. Портал, который их отправили охранять, больше напоминал потрепанную арку из резного дерева. Ни тебе дверей, ни петлей и иных атрибутов… вообще ничего. И, разумеется, сейчас в нем не было и капли магии.

— Нет, не читал, — ответил Игорь. — Не успел.

— Ну и зря. Говорят, туда не особо кто-то шастает. Редко, стало быть, заглядывают. Ну и хорошо оно, что редко, а то не люблю я, когда вот эти все возникают… ситуации…

— Непредвиденные?

— Во, точно! — Расти просиял. — А ты молодчина, так-то!

Игорь искоса посмотрел на напарника. Огромный, толстый реднэк, настоящий фермерский сын — зеленые глаза без искорки интеллекта, двойной подбородок с нелепой ямочкой, неровная клочковатая поросль на руке… словом, совершенно нелепый, стереотипный NPC-персонаж.

— На Расти можешь особо не рассчитывать, — предупредил Смирнов, когда они с Домбровски уже провожали агента и стажера на дежурство. — Он славный парень, очень ответственный… но в патовой ситуации не сориентируется, увы. Поэтому он и работает в штабе.

— Почему же сейчас вы меня с ним в поле отправляете?

— А потому что народу нет, говорю ж тебе. У нас тут всегда так — то все забито, то половина по заданиям, а дежурить некому. Тогда даже Ингу привлекаем к оперативным мероприятиям…

— Инга славная, — вставил Домбровски и тут же смущенно покраснел.

— Сюда! Скорей! — вдруг услышал Игорь испуганные вопли Расти.

Огляделся по сторонам — реднека и след простыл. Куда он делся?

— Сюда! — снова донеслось из зарослей ежевики.

Обогнув куст, Игорь наконец увидел Расти и облегченно вздохнул: реднек стоял возле массивного дуба и, задрав голову, смотрел на котенка, который сидел на одной из массивных ветвей. Поймав взгляд напарника, толстяк спросил:

— Скажи, а ты не мог бы… ну, снять его с дерева?

— О, нет, Расти, прости, но с животными у меня ладится не особо. — Игорь поднял руки вверх и покачал головой.

— Не любишь, да?

— Да нет, люблю… от этого, наверное, и все беды. Не хочу, короче, рассказывать, просто прими на веру — лучше мне к этому котенку не подходить, целее будет.

Судя по пустому взгляду, которым его одарил Расти, он понял едва ли половину из сказанного Игорем.

— Ну а как же, скажем так, его снять оттудова? — почесав в затылке, задумчиво пробормотал редник.

— Ну, не знаю… постреляй в него, может? — усмехнулся Игорь.

Он хотел пошутить, но Расти, кажется, принял все за чистую монету и наставил на кота пистолет:

— Думаешь? Ну, давай попробуем, стало быть…

— Ты сдурел, что ли? — побледнев, воскликнул Игорь. — Опусти пушку! Я прикалываюсь просто!

— А, вон чего… — Реднек неуверенно хмыкнул. — Смешно, правда. Наделал бы сейчас дырок в котенке… хорошо, эт самое, сказал! А то б не очень вышло…

Игорь хотел сказать напарнику пару ласковых, однако вдруг услышал, как где-то сбоку захрустели ветки — словно кто-то очень большой, вот вроде Расти, чешет напролом через кусты черники, невзирая на колючки и прочие мелкие радости, поджидающие в чаще парка. Игорь недоуменно нахмурился. Это еще кто? Учитывая, что портал в Вандерворлд находился на самой окраине заповедника, сюда вряд ли бы кто-то забрел случайно.

— О, батюшки-святушки… — произнес Расти еле слышно.

Игорь покосился в его сторону: бледный, как мел, реднек стоял и, затаив дыхание, вглядывался в зеленящие кусты. Казалось, еще немного, и толстяк попросту хлопнется в обморок.

— Держи пистолет наготове, — попросил Игорь — скорей, чтобы просто не позволить бедняге отключиться — и первым пошел в обход куста к порталу. Судя по шелесту травы за спиной, Расти решил не оставаться наедине с котенком и побрел следом за напарником. Игорь улыбнулся самым уголком рта и, вытащив из рюкзака винтовку, которую выдал Смирнов, снял ее с предохранителя. Системные сообщения моргнули:

[Обнаружен портал в мир “Вандерволрд”]

Что-то подсказывало, что возле портала окажется очередная собака, кошка или бог весть какое еще животное. Может быть, кабан или медведь — а что, вполне в духе заповедника.

Вот заросли закончились, и Игорь с трудом заставил себя остановиться и выглянуть наружу. Уже предвкушая ложную тревогу, вытянул шею… и замер, пораженный открывшимся ему зрелищем.

Рядом с порталом стояли две фигуры. Облаченные в рясы и со странными бледно-желтыми шляпами на головах, они смотрели на портал и нетерпеливо притопывали ногами. Удивительно, но что у одного вновь прибывшего, что у другого титры были размыты донельзя.

[???, мужчина, ??? уровень, ???]

[???, мужчина, ??? уровень, ???]

“Близнецы, что ли? Чего пришли? Чего ждут? Пока откроется?”

— Но он ведь не сегодня открывается, да? — шепотом спросил Игорь у Расти.

Тот нахмурился и сказал с укором:

— Вообще-то в буклете, который ты почему-то не читал, лежал вкладыш с расписанием, и вот там было сказано, стало быть, что портал открывается сегодня…

Одна из фигур, очевидно, заслышав, как в кустах бубнят, обернулась и уставилась прямо на Игоря. У незнакомца было бледное морщинистое лицо, орлиный нос и черные, словно бездна, глаза, которые завораживали, точно маятник гипнотизера.

— Расти, заткнись, — уголком рта потребовал Терехов.

Реднек обиженно засопел, но слов больше не произносил. Впрочем, для тишины уже было слишком поздно: странные незнакомцы, пожаловавшие к порталу, их уже обнаружили.

“А вот проверь у него пропуск, ни хрена ж не будет. Явно не турист, а бандюк. Междумирского класса… или как там правильно говорить?”, — подумал Игорь, продолжая играть с носатым в гляделки.

Внезапно портал за спиной морщинистого нелегала полыхнул красным, внутри арки закружились огненно-рыжие вихри. Прищурившись, Игорь с трудом, но все-таки смог рассмотреть, что за этими пламенными торнадо мельтешат какие-то странные картинки, будто кино показывают сквозь какой-то фильтр.

Медлить дальше нельзя, пора показать им, что они настроены серьезно, решил Игорь.

— Прикрой меня! — рявкнул он и, с автоматом в руках, выступил из кустов.

Игорь уже предвкушал, что сейчас, в первой же миссии, совершит и первое свое задержание — разве можно помыслить о лучшем боевом крещении? Однако появление новобранца Тайной полиции спровоцировало незнакомцев в бледно-желтых головных уборах действовать шустро: тот, лица которого Терехов не видел, шагнул в портал и исчез, а второй, морщинистый и носатый, гневно нахмурил брови и вытянул вперед руку.

Игорь сработал, скорей, на рефлексах, чем осознанно — прыгнул в сторону и, уже падая, увидел, как мимо со свистом проносится огненный шар. Миг — и куст черники полыхнул, да так, что перед глазами искры заплясали! Листва, зеленая и сочная, в миг обратилась прахом, а по обглоданным веткам заплясали языки пламени. Впрочем, рассмотреть пожарище Игорь не успел — дикий вопль Расти попросту нельзя было проигнорировать.

— А-а-а! Помогите! — катаясь по земле, орал реднек.

Одежда его тоже была объята пламенем.

— Твою мать… — проворчал Игорь и бросился к напарнику.

Краем глаза Терехов заметил, что носатый, расплывшись в удовлетворенной улыбке, скрылся в портале следом за товарищем.

“Уходят! — била в виски мысль. — Уходят, суки…”

Но бросать напарника было нельзя.

— Расти! Расти, ты как? — с разгону плюхнувшись на колени перед реднеком, вопросил Игорь.

Он лихорадочно соображал, чем бы потушить огонь, но тот внезапно погас сам — сразу же после ухода носатого. Очевидно, это было как-то связано между собой.

“Магия? Но тут же ее вроде бы нет? Хотя…”

Игорь вспомнил о василиске. Как подобная тварь могла прорваться сюда, в Миддлбург, в котором фантастическими были только цены в местных закусочных? И ладно бы это был разовый глюк — но откуда-то же взялся бронепоезд с роботом-машинистом в ковбойской шляпе?

— Ох, батюшки-святушки, Игорь… — простонал Расти. — Мне кажется… мне кажется, я до сих пор пылаю!..

— Все уже в порядке, старина, — тихо сказал Терехов.

— Ты… ты остановил их?

— Что? Нет, они вошли в портал, а Смирнов сказал…

— Найди их, Игорь. — Расти неожиданно схватил Терехова за руку и сжал ее в своей. — Найди и верни. Они не должны уйти. Представляешь, сколько зла они могут натворить?

Игорь некоторое время молча смотрел на Расти, а потом сказал:

— Миранда, какого хрена у него лексика-то поменялась? Он же обычный реднек! Где все эти его “стало быть” и прочая байда? Это баг или что?

Расти удивленно уставился на Игоря.

— Слушай, тут вроде меня ранили, а бредишь ты…

>Формально использование подобных речевых оборотов не запрещено. Мы не можем зафиксировать это как баг.

— Ваша жадность не знает границ!

— Иди в портал, Игорь! — Расти так сильно сжал руку Терехова, что, кажется, косточки захрустели. — Не теряй времени, а то портал закроется!

Тут же из недр нейросети выпрыгнуло меню:

[Войти в портал]

[Остаться с раненым Расти]

[Отправиться за помощью в штаб-квартиру Тайной Полиции]

Игорь оглянулся через плечо на арку. Что это, квест? Наверное, если бы он столкнулся с неким багом, Миранда предупредила бы его и даже зачла бы премиальный-другой за обнаружение… Выходит, все это должно было случиться? И ожоги, и сожженный странным “файерболом” куст, и открытый портал…

— Вали в портал! — неожиданно зло воскликнул Расти, и лицо его перекосила гримаса гнева.

Игорь отшатнулся от реднека.

— Чего орешь? Совсем чокнулся?

Поднявшись, он устремился к порталу, но остановился в метре от него, боясь все-таки сделать последние решительные шаги навстречу неизвестному. Хотя, пожалуй, дело было не только и не столько в страхе, сколько в нежелании попадать в мир фэнтези.

“С другой стороны, фэнтези же тоже бывает вполне ничего… или нет?”

Игорь сделал еще полшага. Надоедливая менюшка продолжала мерцать.

— А, ладно, хрен с вами.

Он выбрал вариант “Войти в портал” и шагнул в арку с огненным вихрем, оставив Расти в гордом одиночестве.

Хотя где-то поблизости вроде бы ошивался котенок, нет?..

* * *

Коридор пещеры, ничего толком не видно, темно, как у гнома сами знаете где…

Игорь шумно сглотнул. Шутки за триста просыпались в нем только в минуты жуткого страха, когда он до дрожи в коленях боялся чего-то, неважно чего — темноты, взбучки или — как вот сейчас — неизвестности.

“Куда я попал?”

[Задание “Войти в портал следом за таинственными нелегалами” выполнено!]

[Получено опыта: 140 очков]

[УРОВЕНЬ: 6]

[Здоровье: 270/270]

[Поинты навыков: 1]

[Новое основное задание: найти таинственных нелегалов в мире Вандерворлда]

От неожиданности Игорь едва не кувыркнулся с кресла в реале. Момент и так напряженный, а игра еще усугубляет его этим присвоением нового левела!

— Интересно, бывало уже, что тестер от инфаркта прямо в игре умирал?..

Миранда на его шепот никак не отреагировала.

Бросив очко навыка на телосложение — мало ли, сколько в этом фэнтези путешествовать придется, а такси сюда вряд ли завезли — Игорь рефлекторно проверил, снят ли автомат с предохранителя, и, убедившись, что снят, медленно пошел вглубь. Сердце его бешено стучалось в ребра, рискуя переломать их к чертям и, прорвавшись наружу, покатиться по полу, оставляя за собой кроваво-алый след. Игорь замотал головой из стороны в сторону. И чего это его на расчлененку потянуло? Все от нервов, наверняка! Вдобавок шаги гулким эхом разносились по коридору, отражаясь от мрачно-серых стен, отчего становилось еще неуютней. Мелькнула шальная мысль разуться и дальше пойти босиком, однако Игорь живо прогнал ее прочь — а ну как придется бежать? О камень все ноги в кровь собьет…

— Блин… опять я на кровь… точно меня тут грохнут, а респауном потом выкинет черте куда, пока найду сюда дорогу, эти два мудака уже состарятся и помрут…

Его нежелание умирать было вполне объяснимо: кроме рациональной причины — непонятно, где вообще тут находится точка перерождения, а бандиты вот они, сюда вошли и вряд ли успели убежать слишком уж далеко — имелась еще и другая, завязанная на пресловутую реалистичность игры: каждый миг Игорь невольно ждал, что кто-то выскочит из тьмы, и это обернется остановкой сердца, которая уже едва не случилась из-за нового уровня и мира.

— Ладно, соберись… Это всего лишь игра.

Коридор наконец закончился — обошлось даже без приключений, что показалось странным и даже немного досадным просчетом разрабов. Впереди была пещера — не менее, а, может, даже более темная. Игорь остановился у входа, прислушался и даже принюхался — ни шумов, ни запахов.

“Хотя запахи, наверное, я и не почувствую — тут же ты сначала видишь, и только потом ассоциации срабатывают…”

Набравшись храбрости, Игорь вошел в пещеру и медленно побрел вглубь.

Глава 17 - Батя драконов

В такие моменты он жалел, что не курит — можно было хотя бы временно перебиться спичками или зажигалкой. Благо, глаза постепенно привыкали к окружающей мгле, и Игорь уже мог вполне различать, что находится перед ним. К примеру, сейчас он наблюдал некую черную впадину в самом центре пещеры. Поскольку иных выходов из пещеры, кроме того, который Игорь сюда пришел, видно не было, он направился к центру, чтобы исследователь свою находку. По логике вещей беглецы могли скрыться только там… ну, если они, конечно, не прятались во тьме, надежно прикрытые заклятьем или некое научной стеллз-разработкой.

Внезапно, когда Игорь подошел достаточно близко к центру, до ушей его долетел звук, похожий на тот, который издают камни, когда кто-то постукивает ими друг о друга. Кажется, звук доносился прямо из впадины. Игорь замедлил шаг и, держа автомат наготове, подступил к самому краю и посмотрел вниз.

Каково же было его удивление, что на дне впадины, находящемся метра на полтора ниже пола, находится кладка огромных, куда больше даже страусиных, яиц.

— И кто же их отложил? Старина Бокасса и его дрессированные жены?

Внезапно одно из яиц дернулось, и звук повторился. Игорь нахмурился.

“Это что… это кто там внутри? Неужто он…”

Скорлупу неугомонного яйца вдруг пересекла трещина, и одновременно с этим сердце Игоря замерло в груди. Он понял, что сейчас будет.

Миг — и верхняя половина яйца отлетела в сторону, а наружу высунулась крохотная голова чешуйчатого оранжевого дракончика. Вытянув длинную шею, дракончик влюбленно уставился на Терехова желтыми глазами.

— Мама? — вдруг услышал Игорь в наушниках, хотя ящер даже не размыкал челюстей.

— Батя, — машинально поправил он вслух.

И тут же пожалел о содеянном — потому что дракончик, выскочив из яйца, бросился к нему, а в голове пульсировало радостное:

— Батя, Батя! Батя!

— Эй-эй-эй, малыш! — Игорь спешно выставил перед собой руки, и дракончик заплясал перед ним. — Постой! Я пока не готов обниматься, если ты за этим! У тебя тем более много всяких… острых штуковин везде торчит…

Это было правдой: на чешуйчатом теле дракончика, похожем на большое авокадо (только оранжевое, как манго), хватало роговых наростов; только на перепончатых крыльях Игорь насчитал их не менее дюжины. Удивительно, но это отнюдь не придавало облику ящера грозности — скорей, все эти мелочи выглядели нелепо, как очки на носу у культуриста: вроде и тянет улыбнуться, но побаиваешься — вдруг разозлится и треснет? Что-то подобное было и тут: дракон смотрел преданно, с любовью, но что будет, если Игорь как-то его разозлит? Терехов тут же вспомнил достопамятную стычку в центре Миддлбурга, вспомнил, как легко и непринужденно василиск слопал полицейского, просто перекусив его пополам. Очевидно, новорожденный дракончик на такое был неспособен, но вот ведь беда: пока этот симпатяга ведет себя дружелюбно, у Игоря рука не поднимается его прикончить, а если милость сменится гневом, то можно просто не успеть как-то защитить себя — в конце концов, желтоглазому ящеру достаточно просто окатить его огнем из пасти, и от самозванного Бати Драконов останутся только головешки.

— Ты же пламенем умеешь плеваться? — на всякий случай уточнил Игорь.

— Батя! — вместо ответа прозвучало в голове.

Что еще смущало — это общение телепатией (или, точней, ее подобием). Чужой голос со всех сторон с характерным эхо-дилэем, но твой собеседник при этом не раскрывает рта — довольно жутко, на самом деле, а хуже всего, что Игорь никак не мог его заглушить. Казалось, даже отойди он на километр от гнездовья драконов, а голос Малыша все равно не утратит силу.

— В общем, я тебя тоже люблю, — сказал он, подумав. — Ты клевый, но я здесь вообще-то двух таких типов ищу гнусных… ты их не видел часом? Ах, да, ты ж только вылупился…

Слово “вылупился” будто послужило сигналом: остальные яйца, лежащие в каменном “гнезде” дракона, зашевелились.

— Ну нет, нет! — замахал руками Игорь. — Не надо! Мне одного Малыша хватит!

Но, разумеется, он уже никак не мог остановить неизбежное. Братья Малыша, один за другим, появлялись на свет — вот показался черный (Уголек), желтый (Желток), зеленый (Грин), синий (Синяк) и белый (разумеется, Снежок). Клички появлялись сами собой, банальней некуда — но зачем было придумывать что-то сложное, если они расстанутся уже вот-вот?

“Надо как-то валить?” — успел подумать Игорь, прежде чем в наушниках его начался страннейший диалог в мире.

— Мама?

— Мама!

— Батя! — веско заявил Малыш.

Пауза.

— Батя!!! — нестройным хором возопили все драконы разом.

Игорю стало по-настоящему странно. Пожалуй, когда на тебя разом смотрят шесть драконов — пусть по-доброму, как на родного!.. — ты все равно опасаешься, что сейчас кого-то из них или даже всех разом переклинит, и тогда пиши-пропало.

“А я ведь еще не отчаялся найти ту странную парочку, верно? Это у меня так-то основной квест теперь”.

Игорь оглянулся через плечо. Нет, что-то тут явно нечисто. Куда делись нелегалы, если выхода из пещер драконов как будто нет?

И вдруг, будто отвечая на его вопрос, сверху послышался оглушительный скрежет. Задрав голову, Игорь увидел, как потолок медленно отодвигается в сторону, и солнечный свет, столь ослепительный после царящей внутри пещеры мглы, медленно, но верно проникает внутрь, освещая гнездо драконов и самого Терехова.

— Какого хрена там творится…

Первой мыслью было, что кто-то применил невероятно крутое чародейство и отодвинул потолок в сторону, но представить себе мага такого левела Игорь попросту не смог. Наверное, подобный мог бы испепелить его на месте движением брови. а по щелчку пальцев обречь на бесконечный респаун — такой, что хоть персонажа заново создавай. Потом Игорь начал грешить на тайный механизм, спрятанный в стенах скал… но правда, как обычно, оказалась куда как проще.

“Это просто взрослый темно-зеленый дракон убрал в сторону валун, который накрывал гору сверху. Как крышка на чайнике, блин”.

Огромный ящер, паря на расставленных крылья, медленно и невероятно мягко опустился на каменный пол. Игорь стоял с открытым ртом и завороженно наблюдал за тем, как дракон, чудовищно реалистичный, буквально излучающий угрозу каждой чешуйкой своего пятнадцатиметрового тела, поворачивается к нему и удивленно смотрит на детенышей. Глаза у вновь прибывшего — каждый размером с самого Терехова, оба черные и бездонные, провалиться можно, будто в яму.

А дети внезапно к взрослому собрату не идут, обступают Игоря, жмутся к нему своими разноцветными телами, и дракон, повернув массивную голову, оторопело смотрит на них и Терехова.

“Это мама… точно, это мама… и они сейчас меня сожрет, за секунду. И я окажусь… да хрен его, где я окажусь”.

Но дракон отчего-то не спешил убивать незваного гостя своего жилища. Возможно, слишком велик был шок.

— Батя! — испуганно позвали детишки.

Глаза дракона округлились. Он и без того был удивлен, но теперь окончательно растерялся. Игорь же испытывал смешанные чувства: с одной стороны, он боялся, с другой, был немного горд тем, что смог удивить такую огромную тварь.

— Ты кто, блин, такой? — пророкотала мама драконов, чуть отойдя от первичного шока.

От голоса ее задрожали стены пещеры, а Игорь невольно втянул голову в плечи — причем в реале. Благо, хоть никто из многочисленной родни теперь не зайдет внезапно, не станет трясти — иначе велик риск так оконфузиться, что до конца жизни потом вспоминать будут на каждом семейном застолье.

— Чего вылупился? — еще более грозно спросила мама драконов. — Кто такой, спрашиваю?!

Игорь не знал, как вновь обрести почву под ногами, как сказать ей хоть что-то. Он чувствовал себя ничтожной пылинкой, на которую внезапно обратила внимание целая Вселенная. Казалось, одно неверное слово — и его испепелят на месте, а он отправится на самый долгий в своей недолгой карьере тестера респаун.

— Ты глухой, что ли, а? Ты чё?

— Хотя постой… чего она так общается? — пробормотал Игорь. — Может, она вообще не дракон? Миранда, это баг или фича?

Помощница ответила не сразу. Несколько долгих секунд Игорь стоял ни жив, ни мертв.

>Произошел сбой в работе библиотеке персонажа, ошибочно подключили библиотеку “Придорожного разбойника”. Мы зафиксируем это как баг. За внесение замечаний в отчет о багах начисляю вам один премиальный балл.

[Получен бонус от компании: 1 премиальный балл]

— Что привело тебя в мою пещеру, смертный, жалкий червь? — прогремела мама драконов, хмуро взирая на Игоря.

— Да уж… Даже не знаю, какая библиотека мне нравится больше…

— Чего ты там бормочешь себе под нос, скажи и мне?! И почему мои наследники, мои дети столпились вокруг тебя? Очаровал ты их каким-то странным зельем?

— Да нет, я просто… просто оказался рядом, когда они родились.

— Но почему, почему же так рано приключилось все это и в мое отсутствие? — В голосе драконихи впервые послышались нотки искренней обиды. — Мне же было явление, что случится это только после полудня, едва завершится затмение солнца.

— Блин, я понимаю, что вы так быстро не отредактируете тонны этих диалогов… но почему же если дракониха в фэнтези — то обязательно такой пафос? Сценаристы — фанаты “Игры престолов”, что ли? У них там этого пафоса тоже было до одури… особенно в последнем сезоне!

>Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Ну еще бы… Я бы тоже все отрицал! — Уверенность постепенно возвращалась к Игорю: благо, высокопарные речи драконихи лишний раз напомнили, что происходящее — всего лишь игры. — Чтобы меня не уличили в плагиате!

— Да к кому же ты вечно обращаешься, о Батя, что бы это ни значило? — обиженно воскликнула дракониха. — Ты колдун, Люцифера отродие?

Слова застряли в глотке Игоря, а перед глазами появилось меню.

[ВЫБЕРИТЕ РАСУ]

[Человек]

[Эльф]

[Орк]

[Полурослик]

Игорь, помедлив, нажал на “Орка” — он почему-то всегда симпатизировал этим зеленым парням. Казалось, люди и эльфы недолюбливали их только за неказистую внешность, не особо стремясь узнать, что у них внутри… точней, стремились, но не с помощью проникновенной беседы, а с помощью блестящего клинка, которым беспощадный остроухий вспарывал брюхо несчастного орка.

— О, боги, как же ты уродлив! — скривилась дракониха.

— Как будто ты, блин, красотка!

Сказал и прикусил язык — сейчас точно прихлопнет! Однако дракониха, удивительно дело, проигнорировала его сарказм и громогласно вопросила:

— Ты не ответил, кто ты, орк Теригор — колдун ты или нет?

Тут же всплыло второе меню.

[ВЫБЕРИТЕ КЛАСС]

[Воин]

[Маг]

[Паладин]

[Вор]

[Следопыт]

[Друид]

Воин: +10% “Холодная оружие”, +10% “Здоровье”, -30% “Воровство”

Маг: +30% “Магия”, +20% “Интеллект”, -20% “Здоровье”, -20% “Сила”

Паладин: +10% “Сила”, +20% “Харизма”, -20% “Воровство”

Вор: +20% “Воровство”, +20% “Скрытность”, -20% “Здоровье”, -20% “Сила”

Следопыт: +20% “Скрытность”, +20% “Интеллект”, -10% “Здоровье”, -10% “Наука”

Друид: +30% “Магия природы”, +10% “Харизма”, -20% “Здоровье”, -20% “Сила”

Тут Игорь ненадолго завис. Друидом назваться — значит, самолично повесить на себя ярлык “ничтожество”, о них даже аватары лапы вытирают, что и говорить про других игроков? Все остальные же классы были чистой вкусовщиной, но вор и следопыт, как казалось, мало сочетались с фактурой орка. Да и паладином орк вроде быть не мог — едва представив себе, как зеленокожий читает “Отче наш”, Игорь невольно поежился. Хотя “воин” был чересчур банален, а колдуном себя признавать не хотелось — потом перед драконихой не оправдаешься.

— Миранда, а где варвар? Орк-варвар, это же отлично было бы!

>Согласно директиве, класс “варвар” не сочетается с толерантной политикой компании “Anfiq”

И чем это им, интересно, варвар не угодил? Впрочем, многие отечественные компании, выходящие на западный рынок, предпочитали перестраховаться и исключить из своих разработок даже мало-мальские намеки на ущемление меньшинств. Американские и европейские компании же, учитывая изначально более толерантный код, сразу же писали контент, удовлетворяющий всех. Взять хотя бы последнюю, 4-ую “Last of Us”, где героем является девушка-дендрофил…

— Мозг твой, очевидно, давно погублен бесами, иначе объяснить мне не по силам, отчего стоишь ты по полдня, уставив взгляд свой отстраненный в одну точку, — проворчала дракониха.

Игорь закусил губу, а потом подумал — да к черту.

И стал “следопытом”.

[Раса: Орк]

[Класс: Следопыт]

[7 уровень]

— Я не маг, ты ошиблась, — ответил Игорь. — Я обычный следопыт. И сейчас я ищу двух мерзавцев. Они попали сюда через магический портал, и я пришел следом за ними, но что-то нигде их в пещерах не встретил. Может, ты их эта… того?

— О чем толкуешь ты, орк Теригор? Ужель ты намекаешь, что съела я тех двух, кого ты ищешь?

— Ну, возможно, не съела, но случайно или нарочно лапой раздавила?

— Здесь не ступала до тебя нога людей и им подобных тварей, — уверенно заявила дракониха. — Мне до сих пор неясно было, как ты сюда попал, но вот портал ты вспомнил — так что же, ты не сам его открыл? Тебя порталом кто-то одарил? Быть может, то колдун, твой друг, и сам ты, к волшбе не способный, сообщника имеешь для того, чтоб словом заклинать, убивать и ранить?

— Они мне не сообщники, эти двое. Они чуть не убили моего напарника…

— О маге ты, скажи?

— Да каком маге? Он так-то фермер вообще, по ощущениям. Хотя не знаю точно. Может, просто туповат…

— Фермер? — неуверенно повторила дракониха. — Не колдун?

— Представь себе, нет. Колдунов не так много, как тебе хотелось бы… По крайней мере, я ни одного не знаю лично.

— Что ж, пусть с ним. Сделаю вид, что верю, но учти — если водить меня вокруг ты когтя вздумал… не сдобровать тебе, орк Теригор! — Взгляд драконихи переместился на детей, которые по-прежнему стояли вокруг Игоря и, судя по испуганным мордам, никуда не собирались уходить. — И даже отпрыски мои не смогут уберечь тебя тогда, попомни мое слово!

Малыш и компания расценили слова матери, как угрозу, и тут же скорчили злобные физиономии и зашипели на нее.

— Я рассказал тебе, кто я, но ты так и не назвала своего имени, — спешно поменял тему Игорь.

— Мое имя слишком длинное, чтобы двуногий червь смог его выговорить, — усмехнулась дракониха. — Поэтому зови меня просто — Руда, так как живу в Железных Горах!

— Рад знакомству, Руда.

— А вот я, признаться, не рада от слова “совсем”!

— Я тоже вру. На самом деле, мне, как двуногому, не очень хотелось знакомиться со взрослым драконом.

— А ты не такой глупый, каким кажешься на первый взгляд. — Взгляд ее черных глаз буквально испепелял его на месте. — Что мне сделать, чтобы ты ушел?

— Помоги найти тех двоих, кого я преследовал.

— Но как же я сделаю это? Ты ведь, как я поняла, не знаешь ни имен, ни кличек этих беглецов?

— Ну, я мог бы их описать…

— Что же, попробуй…

Игорь описал. Пользуясь инструментарием игры, услужливо напоминающем о тех деталях, о которых сам Игорь не очень-то и помнил — например, шрам в форме буквы V на правой щеке у второго нелегала, которого Терехов и не рассмотрел-то толком.

[Навык “Телепатия” улучшен на 0,5%]

— Постой-ка, орк Теригор… — встрепенулась Руда. — Уверен ли ты, что у него был именно такой шрам?

— Да, — неуверенно кивнул Игорь.

— Тогда у меня есть для тебя хорошая и плохая новости, — сумрачно объявила дракониха.

— Ну же, не томи!

— Если ты верно все описал, то я знаю, кого ты преследуешь. А плохая новость в том, что твои беглецы — Братья Мариотто из замка Лу-Шейквуд.

Казалось, после ее слов даже малыши-драконы стали галдеть поменьше. Вот только на Игоря слова Руды не возымели особого эффекта.

— И кто они такие, эти братья Мариотто?

— Ты что же, даже не слышал о них? О, боги, из каких же глухих земель ты прибыл, орк Теригор?

— Из очень глухих, — припомнив родительский дом, ответствовал Игорь. — Так чем же славны эти твои братья Мариотто?

— О, больших мерзавцев сложно представить… Они — чудовищно мощные колдуны, прямые пособники Люцифера!

— Ну кто бы сомневался!

— Пользуясь проклятой магической силой, они творят различные козни с целью получения несметных богатств.

— А подробней?

— Прямо сейчас они держат в своем замке трех принцесс и двух принцев, все похищены гнусными братьями Мариотто из разных королевств.

— И для чего они их там содержат?

— Чтобы предаваться сексуальным извращениям самого разного рода, — помявшись, смущенно ответила Руда. — Говорят, в ход идет все - трубы, грибы…

— О, боги… И что же, никто из этих королевств не может взять их замок? Серьезно?

— Их замок находится на скале, со всех сторон окруженной морем, поэтому сами они попадают внутрь только через портал. Стрелы не долетают до стен, а корабли тонут в пучине. Посторонний может проникнуть в замок только с воздуха…

— Ну вот!

— Но магический купол испепеляет любых грифонов и виверн, которые приближается к твердыне.

— А что с драконами?

— Величественным драконам нет дел до распрей двуногих, — горделиво задрав голову, ответила Руда.

— Ну и ладно, — пожал плечами Игорь. — На нет и…

[Новое основное задание изменено: попасть в замок Лу-Шейквуд]

— Но если бы драконы вдруг снизошли до дел двуногих? — закатив глаза, процедил Игорь. — Что тогда?

— Тогда, возможно, что-то и получилось бы, — нехотя призналась дракониха. — Ведь всем известно, кроме дремучих орков, что броня дракона невосприимчива к магии. Вот только…

— Что?

— Только герою, которые странным невообразимым образом убедит драконов ему помогать, нужна будет особая броня, без которой он сгорит, как и любое другое живое существо, пересекающее границу колдовского купола.

[Новое основное задание: найти броню Призрачного Рыцаря Гульти Инвистоуна]

— Да и сам воин должен быть выдающимся героем, ведь братья Мариотто — пособники самого Люцифера, а, значит, невероятно сильны!

[Новое основное задание “Попасть в замок Лу-Шейквуд”]

[НЕДОСТУПНО]

[Необходим 9 уровень]

— Да вы издеваетесь!

Игорь буквально опешил от такой наглости. Ладно бы, он попробовал и на своей шкуре ощутил всю мощь омерзительных братьев Мариотто! Но нет, игра сразу дает ему понять, что без соответствующего уровня каши не сваришь от слова “совсем”. Впрочем, может, оно и неплохо — не потратит лишних кредитов и нервных клеток.

— Кстати, насчет кредитов…

Игорь заглянул в рюкзак и вдруг обнаружил, что все его кредиты недоступны. Вещи — на месте, а вот кредитами воспользоваться нельзя.

— Это еще чего за новости…

— Если это поможет от тебя избавиться, я готова отнести тебя в замок Лу-Шейквуд, — предложила Руда. — Так что же, чувствуешь ли ты, орк Теригор, в себе достаточно сил, чтобы отправиться на битву с братьями Мариотто?

[“Нет, я еще не готов”]

[“Расскажи еще раз о братьях Мариотто”]

Игорь, скрипнув зубами, выбрал первый вариант.

— И сколько же мне еще терпеть твою компанию?

Голос Руды буквально сквозил раздражением.

— Зависит от того, как быстро я превращусь в… выдающегося героя.

— А конкретней?

— Кажется, опять библиотека “придорожного разбойника” включилась?

— О чем ты снова шепчешь и кому?

— Да так, я сам с собой, не обращай внимания… — Игорь закусил губу. — А скажи-ка мне, любезная Руда, есть ли у вас тут поблизости фермы или деревни?

Дракониха недоуменно выгнула бровь, и даже Малыш с братьями ненадолго смолкли.

Глава 18 - Самое время для дракона

...Несколькими игровыми днями спустя...

Это был чудесный летний день. Стоя возле трактира, Игорь наблюдал, как мимо идет некий дородный парень с букетом незабудок. Титр над парнем сообщал:

[Бутч, житель деревни, 3 уровень, человек, кузнец]

Какая у него история? Может быть, он спешит с букетом к дому своей возлюбленной, Малике — первой деревенской красавицы. Отец Малики как раз уехал на ярмарку, девушка осталась совершенно одна, и Бутч уже в красках представляет, как она откроет ему дверь, как увидит цветы и тут же захочет ему отдаться…

“Ну, насколько вообще кузнец может представить себе что-то в красках…”

Вот Бутч сворачивает и видит в конце улицы заветный дом с крышей, укрытой просмоленной соломой, и дверь, обитую стальными полосками. На обратной стороне одной из этих полосок Бутч, возможно, нацарапал гвоздем сердечко, а внутри него буквы “М”и “Б” — это он и Малика, разумеется.

Игорь делает глоток из глиняной кружки.

Кажется, ничто уже не может испортить настроение кузнецу…

Как вдруг дом Малики накрывает гигантская тень.

Бутч замирает и, задрав голову, испуганно смотрит на обладателя тени, который завис над жилищем его возлюбленной.

— Дракон… — одними губами шепчет побледневший кузнец.

Миг — и крылатый ящер со всего размаху опускается на здание. Игорь невольно морщится. Возможно, прежде чем дом сложился под тяжеленной тушей, Бутч успел увидеть в окне перекошенное страхом лицо своей возлюбленной? Как знать…

Кузнец глазами, полными слез, смотрит на букет незабудок в своей руке и разжимает пальцы. Цветы падают на землю и, увлекаемые ветром, катятся в разные стороны, оставляя за собой следы из лепестков.

Кузнец этого уже не видит. Подняв голову, он хмуро взирает на темно-зеленого дракона, который восседает на куче камней и соломы, некогда бывшей домом Малики, и с ленцой выпускает в небо одну огненную струйку за другой. Почувствовав взгляд кузнеца, крылатый ящер поворачивает голову и говорит:

— Проблемы?

И Бутч бежит прочь, крича:

— Дракон! Дракон!

Игорь улыбнулся самыми уголками рта. Разумеется, никаких эмоций у этого дородного парня не было. Порожденный нейросетью кусок программного кода ничего не может чувствовать.

— Дракон! Дракон!

Народ медленно и неохотно потянулся из зданий наружу. Игорь смотрел на перекошенные ужасом лица — точней, сначала на них царят недоумение и сомнение, ведь никому не хочется верить, что в твою деревню действительно пожаловал дракон. Однако потом, увидев гигантскую тушу, восседающую посреди деревни, люди все-таки начинают бежать прочь, подгоняемые алгоритмами, которые в них заложили разрабы и нейросети.

Игорь, вдоволь налюбовавшись картиной всеобщей паники, тоже отклеился от стены трактира и устремился следом за другими к дому деревенского “головы”. Вполне естественная реакция: пойти к главному в поселке, у него голова большая, пусть разбирается.

Как выяснилось, голова жил в большом доме на северном краю деревни, максимально удаленном от здания, на который приземлилась Руда. Это вылилось в то, что когда толпа до смерти перепуганных жителей подошла к дому, там даже никто не паниковал.

— Эй, Хорас! — Седой и скрюченный старик с длинным крючковатым носом, подступив к двери, постучал в нее навершием клюки, на которую опирался при ходьбе. — Выходи! Тут дело срочное!

[Старик, житель деревни, человек, 6 уровень]

— Сейчас! Сейчас! — глухо отозвался изнутри мужской голос — хрипловатый, но мощный.

Старик с клюкой обернулся к другим жителям деревни и пожал плечами. Тут Бутч, который первым увидел дракона, обернулся и обнаружил за своей спиной Игоря. Лицо кузнеца нахмурилось.

— А ты кто такой, приятель, и что тут делаешь?

— Да так, просто путник… Ехал себе, остановился перекусить.

— Орки нечасто у нас в деревне бывают. Но то Бог с ним, ладно. Ты, вроде как, не совсем дикарь. Но чего ты тут забыл, у дома Хораса, нашего головы?

Игорь угрюмо посмотрел на кузнеца исподлобья. Идея сделаться орком уже не казалась такой забавной.

— Я просто заметил, что у вас там дракон. — Игорь показал себе за спину, где Руда по-прежнему развлекалась огненными фейерверками. — И я мог бы его прогнать.

— Ты? Прогнать дракона?

Игорю почудилась в голосе кузнеца усмешка, и он уже хотел ему ответить, когда кто-то из толпы выкрикнул:

— Смотрите, Тина!

Игорь и Бутч повернулись и увидели стройную девушку, которая, на ходу застегивая платье, убегала от дома “головы”. При этом незнакомка старательно прятала лицо, будто не хотела, чтобы ее узнали.

— Тина… — побледнев, прошептал кузнец.

— Позорище! — возмутился второй голос из толпы.

— Ее дом дракон раздавил, а она с Хорасом трахается! — вторил ему третий.

Девушка остановилась и, медленно обернувшись, уставилась на дракониху.

— Да с чего вы решили, что она трахалась? — спешно вопросил Бутч. — Может, просто зашла… муки одолжить… и зацепилась за что-то, вот платье и расстегнулось…

— Ага, зацепилась! — хохотнул первый голос. — За сучок Хораса, очевидно.

По толпе прошла волна смешков.

— Чего ржете тут? — Распахнув дверь, на крыльце показался дородный краснолицый мужик лет сорока с широким красивым лицом и большими черными глазами. — Поржать пришли?

[Хорас, деревенский “голова”, человек, 10 уровень]

Его слова моментально отрезвили всех присутствующих и напомнили, что они действительно притащились к дому “головы” из-за вопиющего чрезвычайного случая.

Однако прежде, чем кто-то успел сообщить об этом чрезвычайном случае Хорасу, уже знакомый голос воскликнул:

— Смотрите, Тина в обморок упала!

Все повернулись к девушке и увидели, что она уже лежит на траве. Бутч, расталкивая односельчан, бросился к Тине, Игорь же устремился следом, но на полпути свернул к дому — и услышал короткий диалог между стариком с клюкой и Хорасом.

— Опять молодуху трахаешь! — раздраженно проскрипел дед.

— Кто еще кого! — самодовольно улыбаясь, ухмыльнулся деревенский голова. — Я лежал, отдыхал, а она там наяривала…

— Не перестаю удивляться вашему 14+, Миранда, — проворчал Игорь. — Хотя… говорят же, а не показывают…

Подойдя к крыльцу, он позвал:

— Эй, сэр…

Хорас повернулся и, поменявшись в лице, тут же отшатнулся и врезался в стену своего дома. Старик тоже побледнел и невольно выставил перед собой клюку, словно Игорь был нечистью, а клюка — благословенным распятием, способным отпугнуть любую нечисть.

— Ох ты, господи, орк… ты как тут очутился-то, зеленый?

Терехов лишь поморщился — стереотипы такие стереотипы — и сказал, нарочито улыбаясь, чтобы всем были видны его клыки:

— Я так-то драконоборец, уважаемый. Но если будете дальше хамить, то я еще десять раз подумаю, стоит ли мне вам помогать.

— А чем ты нам поможешь, драконоборец? — хмыкнул Хорас. — У нас разве есть проблемы с драконами? Проваливай давай из нашей деревни…

— Вообще-то проблема есть, — вставил старик с клюкой.

“Голова” оглянулся на него. Старик указал клиной на Руду, Хорас повернул голову, увидел дракониху и уронил челюсть.

— Какого…

— Ну ладно, я пойду, — сказал Игорь, — раз вы тут сами справитесь, то…

— Эт-то самое… — Хорас, поначалу казавшийся невероятно самоуверенным, теперь выглядел растерянным и напуганным. — Вы извините, милсдарь, погорячился я… Как вас звать-величать?

— Теригор мое имя, — с деланной неохотой буркнул Игорь. — Чего вдруг извиниться решили?

— Дракона увидел, — поколебавшись недолго, честно сознался “голова”. — Так что, возьметесь завалить гадину?

— Завалить? Э, нет, на это у вас и денег не хватит! Только прогнать могу!

— Да ну, прогнать! А что, если вернется потом? Опять вас звать? Этак вы можете каждую неделю приходить, а мы вас будем златыми заваливать! Скажите, сколько возьмете за убийство дракона, чтобы избавиться от него раз и навсегда?

Игорь от такого вопроса немного растерялся даже. Оглянулся на дракониху. Как-то они не продумали такой вариант, что могут потребовать убийства.

— Ну, не томите. — Хорас переминался с ноги на ногу. — А то неуютно как-то находиться рядом с таким монстром… Хорошо еще, он не торопится нас всех сожрать… что, кстати, странно. Чего он нас не жрет?

— Не знаю. В мое время дракон сразу всех сжирал и улетал, — важно изрек старик с клюкой. — А этот тянет чего-то?

— А вас почему не жрал? — вырвалось у Игоря.

— А я прятался.

— Так, ладно, хватит, — отмахнулся Хорас. — Я не для того спросил, чтобы ты опять предавался воспоминаниям и ностальгировал по давно ушедшим временам. Чего вы скажете, Теригор? Сколько стоит такую гадину убить?

— Пять миллионов златых, — шумно выдохнув, выпалил Игорь.

Он очень надеялся, что не продешевил. К счастью, так и вышло: заслышав сумму, Хорас тихо присвистнул.

— Да это две деревни продать можно! А прогнать, наверное, вдвое дешевле всего? Разорите нас.

— Прогнать стоит сто тысяч златых.

— Слушайте, ну… это тоже очень, на самом деле. Может, как-то уступите?

— Сколько?

— Давайте хотя бы пятьдесят тысяч, — смерив орка оценивающим взглядом, предложил Хорас.

— Семьдесят пять.

— Шестьдесят. И мы накормим вас ужином и напоим элем.

— Хм… А, ладно. Черт с вами, раз уж я ехал мимо… пусть с ним, по рукам!

Игорь протянул ладонь Хорасу. Тот брезгливо уставился на зеленую кисть, потом быстро сказал:

— Давайте без формальностей, ладно? По рукам. Когда сможете приступить?

— Да хоть прямо сейчас, только половину мне выдайте суммы авансом.

Хорас закатил глаза и нахмурился — очевидно, пытался сообразить, где ему взять тридцать тысяч златых прямо сейчас. Пока он ломал голову о деньгах, из-за дома показался Бутч и Тина. Девушка решительно бежала вперед, а кузнец пытался нагнать ее и остановить, но тщетно.

— Постой! Там же дракон! — уговаривал Бутч.

— Прежде всего там мой дом! — бросила Тина через плечо, нисколько не замедляя шаг.

Проходя мимо крыльца, она даже не оглянулась на Хораса, зато оглянулся Бутч. Хмурый взгляд его не сулил “голове” ничего хорошего. Игорь заметил, как побледнел Хорас, как отвернулся и, спешно буркнув: “Продолжим разговор в доме”, скрылся внутри.

— Любит ее, кретин бестолковый, — словно прочтя мысли Терехова, сказал старик с клюкой. — Ладно, неча уши греть, в дом заходи.

Сказав это, он вслед за “головой” переступил через порог. Игорю оставалось только войти последним и закрыть за ними дверь.

Народ не очень-то оценил их де-марш и стал было скандировать под окнами: “Убей дракона, Хорас!”, но старик с клюкой, чертыхаясь, вышел и быстро всех урезонил.

— Ловко он с ними, — заметил Игорь.

Они находились в просторной комнате. На стенах висело несколько некрасивых картин, на полу лежал старый ковер, в одном углу пылился шкаф, в другом — старое пианино. Рядом со шкафом стояла грубо сбитая кровать, застеленная наспех мятой простынкой — очевидно, на ней “голова” и развлекался с Тиной, покуда не пришли селяне. Шторы на окнах были задернуты — чтоб никто случайно не подглядел за любовниками.

— Да, папаня мой навык-то не порастерял! — горделиво подбоченившись, ответил Хорас.

— Папаня?

— Ну, отец мой. Не знаю, как там по-орочьи правильно…

— Да нет, я понял, о чем вы. Просто… просто не думал, что вы родственники.

— Отчего же? Ну, папаня сдал, конечно, немного…

— Чего вы тут шепчетесь, девочки? — проскрипел старик с клюкой, снова входя в комнату. — Я народ урезонил, но надо с драконом что-то решать, а то народ волнуется…

— Да сейчас решим как-нибудь… — отчего-то смутился Хорас. — В общем, Теригор… какая ситуация…

“Сейчас скажет, что денег нет! Сто процентов!”

— У нас тут дыра в бюджете образовалась… и я вам могу сейчас заплатить только двадцать тысяч кредитов.

Игорь и старик с клюкой разом уставились на Хораса.

— Это откуда это еще дыра в бюджете, а? — взвизгнул папаня. — На дырок своих много тратил?!

— Непредвиденные расходы!

— К колдунье, поди, посылал, чтобы от беременности избавила! — осенило старика.

— У вас тут так можно? — изумился Игорь.

— Не знаю, работает ли это с орками… но, если вам нужно, могу совершенно бесплатно организовать!

— А? О, нет-нет, я просто удивился, никогда о таком не слышал.

— Дикий народ, что с вас взять… — пробурчал старик с клюкой.

— В общем, я извиняюсь, Теригор, и взываю к вашей человечности, — сказал Хорас, сложив ладони вместе перед собой, будто действительно собрался молиться. — Гляньте на тех людей за окном. Все они хотят жить. Их жизни — в ваших руках.

Как будто вместо библиотеки “деревенский “голова” включилась “депутат госдумы”, подумал Игорь, глядя на совершенно невыразительные лица других крестьян, толпящихся снаружи. Хорасу по сценарию положено было давить на жалость, но Терехов-то знал, что все эти люди — лишь куски программного кода, плод воображения сценаристов, которые и сами-то не больно любили эту массовку и вырисовывали ее безо всякой охоты.

“Хотя учитывая возможности здешней нейросети, она, вероятно, может любому из них в момент создать историю — если я вдруг решу подойти и заговорить с кем-то”.

— Ну что же вы, Теригор, что еще вам предложить? — нервничал Хорас.

— Я могу еще старинный доспех добавить, — вдруг сказал старик с клюкой.

— Но, папа…

— Заткнись, Хорас. Ты отработаешь каждый златый. Но сейчас нам надо расплатиться с драконоборцем и прогнать злобного ящера.

— А что там за доспех такой? — уточнил Игорь.

— Мне он достался от отца, а ему — от деда… Папа говорил, он отлично защищает от магии.

Игорь выгнул бровь. Может быть, это как раз то, что ему нужно? Как знать…

— Неужели? Ну, что ж… годится.

Хорас с папаней кивнули.

— Что ж, по рукам, но давайте деньги и доспех вперед.

— Все сразу? — нахмурился “голова”.

— Тихо, Хорас, — осадил его старик. — Мы согласны, орк Теригор. Сейчас схожу за деньгами… а ты пока отдай Теригору свою двадцатку, понял?

Под грозным взглядом отца Хорас потупился и пошел к шкафу. Пока он рылся внутри, старик ушел.

— Вот, держите. — “Голова” подошел к Игорю и передал ему два звенящих мешка. — Тут двадцать тысяч. Хотите пересчитайте, но я вас уверяю…

[Получено: 17000 златых] [47000 златых]

— Тут только семнадцать тысяч.

— О, что? — Хорас даже растерялся от такой прыти. — Я… а, стойте, точно! Я же отложил три на…

Он запнулся, но Игорь и так догадался, на что могли пойти деньги — на очередной колдовской аборт.

— Слушай, я сейчас просто развернусь и уйду. — Терехов грозно сдвинул брови к переносице. — И сам трахайся с драконом, как хочешь…

Хорас округлил глаза.

— Ну, фигурально, конечно же.

— Ладно, ладно… — “Голова” вернулся к шкафу и, порывшись там еще какое-то время, принес еще один мешочек.

[Получено: 3000 златых] [50000 златых]

Скрип дверных петель возвестил о возвращении домой папани Хораса. Опираясь на клюку, он подошел к Игорю, а вошедшие следом двое крепких селян, пыхтя, положили на пол перед орком некую переливающуюся радужным светом броню.

Перед глазами пробежало уже привычное полотнище рекламы:

“Экипировка для путешественников от компании Бугулинфини-Трэвел — лучшая броня для вашей задницы! Заказывайте прямиком из Танзании”

Когда заставка исчезла, Терехов удивленно уставился на новый предмет. Он не мог поверить в свою удачу.

[НЕДОСТУПЕН] [Броня Гульти Инвистоуна, 9 ур., +75% защита от магии, +40% HP, +10% к харизме, -5% к ловкости] [9000 златых, вес 30 кг]

[ВЫ ПЕРЕГРУЖЕНЫ]

[БЕГ: ЗАБЛОКИРОВАНО]

[Задание выполнено: найти броню Призрачного Рыцаря Гульти Инвистоуна]

[Получено опыта: 180 очков]

[Получен бонус от компании: 10 премиальных баллов] [20 прем. баллов]

[ урон тяжестью -5 HP ] [Здоровье: 285]

Кто бы мог подумать, что легендарный доспех найдется именно здесь, в деревне Выселки? Но вот ведь, нашелся. И попал к Игорю совершенно случайно и очень удачно.

— Вам этот вес не помешает с драконом биться? — уточнил старик, удрученно глядя, как орк прячет доспех в рюкзак.

— А? Да нет, не переживайте. У меня этот есть… зачарованный нож.

Которым даже конверт вскрывать опасно, добавил он про себя.

— Драконы его бояться, как огня.

— И вы этим ножом, стало быть, дракона отгоняете? — подступив к Игорю вплотную, спросил старик.

Хорас тоже подошел поближе. Уж не ограбить ли они его хотят, вдруг мелькнула в голове догадка. Решат сейчас, что, забрав ножик, сами смогут расправиться с ящером и, тем самым, порядочно так сэкономить на услугах Игоря.

— Ну, там все чуть сложней, — заметил Терехов, глядя то на “голову”, то на его отца. — Там, получается, этим ножиком только я пользоваться могу, он под меня зачарован. Хотите, попробуйте.

И с этими словами он протянул Хорасу достопамятный нож для разделки кожи. “Голова” от неожиданности растерялся и вопросительно посмотрел на папаню, тот веско кивнул.

— И что… что с ним делать надо? — Хорас осторожно взял нож, поднес к глазам. — Просто подойти и…

— Да, просто подойти и воткнуть в шею — в том месте, где она стыкуется с головой.

— О.

— Проблема в том, что заклятье, которое наложено на этот нож, делает меня невидимым, и я легко смогу добраться до головы дракона. А вы… вас дракон будет видеть. Но вы можете попробовать, конечно.

— Попробовать… — Хорас прочистил горло. — Попробовать залезть по шее дракона к его морде и воткнуть нож в то самое, заветное место?

— Ну… да. Я же только что рассказал, вы не слушали?

Игорь был само очарование — с поправкой на харизму орка. Хорас смотрел на него, и в глазах его, кажется, в этот миг промелькнула вся его прошлая жизнь и ряд событий, еще не случившихся — иными словами, “голова” наверняка представил, скольких деревенских молодух он еще не трахнул.

Игорь, довольный произведенным эффектом, покосился в сторону папани. Тот задумчиво вертел в руках клюку: очевидно, выбирал между тем, чего он не хочет лишаться сильней — сына или сорока тысяч златых. Сын, конечно же, был роднее, но…

— Да нет, ну вы профи. — Хорас протянул нож обратно Игорю. — Вам лучше знать, куда там колоть. А я… только время потрачу даром.

Рука при этом заметно дрожала.

Краем глаза Игорь заметил, как лицо старик с клюкой перекосила гримаса презрения — правда, длилось это не более мгновения, может, двух, но все же. Папаня был разочарован то ли трусостью сына, то ли потерей денег, чем именно, Игорь, конечно же, мог только догадываться. Ну и понятно, что вслух старик сказал лишь:

— И правильно. Чего зря рисковать мощным артефактом?

Отец с сыном переглянулись. Хорасу ответ папани явно не понравился, но взор старика явно давал понять, что отпрыск может свернуть свое особо ценное в трубочку и засунуть его в одно место.

— Что же, тогда я пошел? — спросил Игорь, вдоволь насладившись этой дуэлью взглядов.

Отец и сын повернулись к нему и почти синхронно кивнули. Титр на экране возвестил о получении новой миссии:

[Новое дополнительное задание: прогнать из деревни Выселки дракона Железных гор]

Глава 19 - В огне

Когда троица во главе с Хорасом вышла из дома, народ притих и приготовился слушать. “Голова” окинул своих людей хмурым взглядом и громогласно объявил:

— Селяне! Благую весть спешу сообщить: вот драконоборец профессиональный, он сейчас живо избавит нас от дракона.

Народ поприветствовал его новость одобрительным гулом.

— Так а этот удар… — проскрипел за спиной Игоря старик с клюкой. — Ну, в область шеи — он не убьет же дракона, верно?

— Что? О, нет, чтобы убить дракона, надо отсечь ему голову.

— А чем вы отсекаете головы обычно? Другим ножиком?

— Ножиком? Э, нет, тут даже зачарованным не выйдет. Только двуручным мечом.

— А где он? — не унимался старик.

Игорь наконец не выдержал и оглянулся на него.

— На перезачаровывание отдал.

Папане Хораса потребовалось некоторое время, чтобы осмыслить услышанное. Наконец он сказал глубокомысленное:

— О.

И заткнулся.

— Ну что же, Теригор. — Хорас обернулся к орку. — Ваш выход.

Орк важно кивнул и пошел к драконихе. Услышав за спиной топот, оглянулся — все, кто только что толпился у дома “головы”, включая хозяина и его отца, шли следом.

— Э, нет, друзья, так не пойдет. — Игорь покачал головой. — Работать я должен один.

— А если мы посмотреть хотим? — спросил кто-то.

— Тогда смотрите отсюда.

— Чего это вдруг?

— Того и вдруг, что сожрут вас иначе, если ближе подойдете. У вас-то зачарованных ножиков нет?

— У Хораса сучок зачарованный есть: бабы его только видят, сразу сверху запрыгивают, — гоготнул уже знакомый шутник.

Все начали хохотать, а “голова” залился краской и воскликнул:

— Вы чего удумали, над старостой ржать?!

— Разбирайтесь тут, короче, а я пошел, — сказал Игорь.

— А как же Тина с Бутчем? — вдруг спросил кто-то еще.

— А что они? — нехотя откликнулся Терехов.

— Они на дракона пошли. Тина сама хотела, отомстить за дом, но Бутч не пустил, сказал, лично голову ящеру открутит.

— А он может, кстати, — заметил другой голос.

— Да хрена с два, — возразил шутник. — Бутч даже Хорасу голову открутить не может, за то, что тот Тину трахает, а вы про цельного дракона говорите…

— Да я тебе сам щас голову откручу! — снова завелся голова.

Игорь, скрипнув зубами, устремился к месту происшествия, а толпа, следуя наказу драконоборца, осталась у дома “головы”. По лицу его градом тек пот: ношение в рюкзаке тяжеленного доспеха доставляло массу хлопот, в числе прочего — нехило так било по выносливости.

“Надо будет на 7-ом телосложение качать… все время тут надо только его и качать, нафиг я на шестом очко на интеллект потратил, комплексовал из-за общения с драконом? Маразм…”

Погруженный в думы разного рода, Игорь шел к Руде, уже издали видя, как возле нее суетится Тина. Кажется, дракониха вообще не обращала внимания на то, что какая-то ничтожная человеческая девчонка швыряет в нее камнями и палками. Впрочем, через толстенную броню чешуи почувствовать хоть что-то не представлялось возможным — уж точно не такую ерунду. Игорь не сомневался, что Руда видит Тину — но по их с ней договоренности не реагирует на суету внизу. Свезло же мне встретить эту чудесную дракониху, в который уж раз порадовался Терехов. Нет, безусловно, в мире фэнтези ему пока везло — что с драконами, что с доспехом.

“Третье село — и такая удача… И заплатили столько же, сколько в двух предыдущих! А я уж думал, придется какие-то дополнительные квесты брать!”

Руда, очевидно, заметила движение внизу, повернула голову и уставилась на Игоря. Он, почувствовав взгляд драконихи, задрал голову и одарил Руду мимолетной улыбкой.

— Чего лыбишься, зеленомордый?

Голос послышался откуда-то сбоку. Игорь повернулся и увидел, что Бутч выходит из дома с огромным топором в руке. Кажется, он был ростом с самого кузнеца.

— Готовлюсь схватиться с драконом, — отозвался Игорь. — Настраиваюсь, так сказать…

— Пока ты настраиваешься. — Бутч стрельнул глазами в сторону Тины, которая перестала швырять камни и тоже с интересом уставилась на его внушительный топор. — Мы тут сами с этим драконом разберемся, понял че?

— Может, лучше довериться профессионалу? — косясь то на Тину, то на Руду, сказал Игорь. — А то мало ли…

— Без тебя как-то жили и щас проживем. — Бутч поморщился. — Что, какую-то сраную ящерицу не прибьем без тебя…

И, прежде чем Игорь успел еще что-то возразить, кузнец подступил к передней лапе Руды и со всего размаха обрушил топор на один и ее когтей.

Время будто замедлилось, сгустилось. Игорь с открытым ртом уставился на коготь Руды, которые просто развалился напополам. Бутч, словно в рапиде, поднял топор и отступил, после чего повернулся к орку и сказал с довольной улыбкой:

— Ну вот, видишь, и без тебя вполне…

Дикий крик сотряс окрестности близлежащих домов, заставив кузнеца замереть на месте, а потом гигантская лапа поднялась и резко опустилась, попросту впечатав наглеца с топором в землю.

— Бутч! — успела воскликнуть Тина, прежде чем лапа расплющила и ее.

— Руда! — воскликнул Игорь и бросился к разъяренной драконице, которая, нахмурившись, продолжала громко вопить и извергать пламя. Вот огонь облизнул крыши стоящих поблизости домов, и солома, устилающая их, мигом занялась и затрещала…

[Модификатор: Адреналин, +10% к ловкости, действие - 30 секунд]

— Руда! — вопил Игорь.

С трудом избежав расправы, он с большим трудом — привет волшебному доспеху! ладно хоть модификатор подсобил — вскарабкался на спину драконихи и полез вверх по шее, стремясь поскорей добраться до уха и докричаться до бушующей Руды. Хватаясь за чешуйки, Игорь полз вверх, словно по стволу гигантской пальмы, которую гнул во все стороны беспощадный ветер. Внизу уже вовсю суетились люди с ведрами — они торопились потушить пожар в зародыше. Хораса нигде видно не было, как и его папани — видимо, спрятались, от греха подальше, в подпол дома “головы” и будут там сидеть, покуда шумиха наверху не уляжется.

— Руда! — снова заорал Игорь.

Она, кажется, наконец его услышала — скосила ближайший черный глаз и посмотрела на товарища. Огромный белок яблока все еще покрывали красные узоры лопнувших от гнева сосудов — этакие “молнии” толщиной в руку Игоря. От габаритов драконихи дух захватывало. До чего же легко она растоптала Бутча и Тину, с ума сойти можно — точно двух докучливых жуков, которые, как выяснилось, способны при большом желании даже причинить тебе боль.

— Валим.

Этой коротенькой команды хватило, чтобы Руда начала махать перепончатыми крыльями — сначала неторопливо, будто вальяжно, потом все быстрей и быстрей. Игорь вцепился в шею драконихи обеими руками. Руда мощно оттолкнулась задними лапами от земли и, вздымая горы строительной пыли, взмыла в небо. Игорь, вопреки наставлениям драконихи, уставился вниз. Деревенька Выселки, так внезапно подарившая Игорю заветный доспех, необходимый для выполнения основного задания.

На экране высветились заветные титры:

[Дополнительное задание выполнено: прогнать из деревни Выселки дракона Железных гор]

[Получено опыта: 250 очков]

[Получен бонус от компании: 10 премиальных баллов] [30 прем. баллов]

[УРОВЕНЬ: 8]

[Здоровье: 290/290]

[Поинты навыков: 2]

Один из поинтов навыков Игорь тут же бросил на развитие “Телосложения”, доведя этот базовый навык до 8, что позволило дышать несколько свободней, даже с тяжеленной броней Призрачного Рыцаря Гульти Инвистоуна.

Потихоньку начинало казаться, что удача поворачивается к игроку лицом. Хотя Игорь списывал многое на недоработки разрабов: возможно, кто-то просто схалявил на сценарии и, чтобы не выдумывать дополнительный квест, запихнул броню покойного героя в деревушку и был таков.

С другой стороны, чисто теоретически, никто ведь не мог предположить, что Игорь придумает план по вытягиванию денег из населения местных деревень.

Или все же мог?

Наверное, глупо предполагать, что он такой один, уникальный и находчивый. Наверняка разрабы предполагали, что кто-то догадается до такого фарминга.

Дракониха летела обратно, в Железные горы — им всем следовало подкрепиться, а ей, вдобавок, разобраться с изувеченным когтем на лапе. Глядя на линию горизонта, Игорь очень живо представил себе, как они перелетают через заснеженный хребет и оказываются в долине, где полным-полно деревушек, подобных тем, которые они дуэтом уже обчистили. Им оставался всего один левел до необходимого девятого, чтобы наконец отправиться в замок братьев Мариотто. Остальные необходимые пункты, кажется, были соблюдены.

Подлетев ко входу в гору, драконика вцепилась когтями в крышку-валун и отодвинула ее в сторону. Изнутри тут же вылетели шесть разноцветных дракончиков, уже изрядно подросших со времени их знакомства. Игорь невольно залюбовался тем, как Малыш скользит по воздуху — плавно, непринужденно, словно пловец в воде. Дракончик, очевидно, почувствовав взгляд приятеля, тут же обернулся и пулей бросился обниматься.

“Батя! Батя!” — вопил он, не раскрывая пасти.

Руда тем временем уже заходила на спуск, и Игорь вцепился в ее чешуйки так крепко, как только мог. Это помогло не слететь со спины драконихи при медленном вертикальном, как у хорошего вертолета, снижении; это же спасло от любвеобильного Малыша: паря рядом с другом, этот крылатый негодник терся о его щеку своей — не дать не взять щенок, только много раз крупней.

— Ну хватит… дай приземлюсь… потом пообнимаемся…

С горем пополам они с Рудой долетели до пола, и тут Малыш уже не стал церемониться — схватил Игоря за плечи и понес внизу, где вместе с братьями устроил другу небольшую кучу-малу. Руда наблюдала за их игрищами с любовью и нескрываемым теплом. Ну, точней, если изначально ей хотелось просто испепелить Игоря на месте, то теперь она бы просто откусила ему голову. Без всякого лишнего садизма. По-человечески.

— И что же дальше нас ждет, орк Теригор? — спросила Руда, когда драконы вдоволь наигрались с Игорем, и он наконец смог высвободиться из их объятий. — Пора ли уже нам отправиться в замок? Ты чувствуешь силы, чтоб ринуться в бой?

Ах, как хотелось ответить ей: “Да, конечно же, я готов!”. Но Игорь прекрасно понимал, что обойти правила игры не выйдет. Что нужно будет потратить еще какое-то время, чтобы накопить достаточно опыта, получить заветный девятый уровень, и вот тогда он наконец сможет…

“Батя!” — позвал один из драконов, Синяк.

Игорь повернулся к нему. Синяк задрал голову, надул щеки и, пыхтя, выпустил в небо три огненных кольца. Почти невесомые, они оказались подхвачены ветром и, поднявшись метра на четыре от пола, лопнули, разлетевшись искрами. Синяк, явно довольный собой, повернулся к Игорю. В глазах юного дракончика плясали радостные огоньки. Уже порядочно поздоровевший, он все равно напоминал гигантского щенка, преданного, хоть и без царя в голове.

— Молочина, Синяк, — сказал Игорь с мягкой улыбкой.

Он уже порядком привязался к этим милым драконам и не представлял, как будет переживать разлуку, когда ему придется вернуться назад, в Миддлсбург.

Фарминг для получения девятого уровня оказался не таким увлекательным, как тот, что Игорь юзал для восьмого и седьмого: с помощью навыка следопыта он выяснил, где находятся другие деревни, но, поскольку до них было очень далеко лететь, Руда уперлась рогом — не полечу и все тут, не на кого детей оставить.

Ну, точней, сообщила она об этом гораздо изящней — благодаря библиотеке.

— Поскольку я, как любящая мать, надолго не могу оставить моих ласковых детишек, придется нам искать тебе для тренировки в окрестных землях нечто, что станет для тебя уроком важным пред штурмом замка братьев омерзительных Мариотто…

— Да, да, я понял… Но тебе не кажется, что надо уже понемногу выгуливать ребят? Ты видела, как они рвутся в небо?

Под взглядом Руды Игорь невольно смолк и потупил взгляд.

— Я понимаю, что они зовут тебя Батей, но это не значит ведь, что ты родней, чем мать, что их высиживала? Пойми, драконы очень привязчивы, уже никогда они не смогут напасть на тебя, даже если ты станешь рубить их или нашлешь на них волшбу, ведь думают они, что отец их не может им худого сделать…

Ей-богу, она могла продолжать так часами, и Игорь искренне хотел посмотреть в глаза тому писаке, который нафигачил столько высокопарных фраз. Впрочем, это вполне могла быть заслуга местной нейросети. В играх подобного масштаба, с кучей миров, ИИ должен работать на максималках и моментально подстраиваться под вопрос игрока, искать наиболее подходящую фразу и, при необходимости, модифицировать ее или вовсе генерировать на ходу. Впрочем, как бы то ни было, за подобным витиеватыми конструкциями по обыкновению скрывалось полное ничто или мелочь, которую можно изложить двумя-тремя словами. Даже сейчас все сводилось к:“Ты им не отец, не лезь в воспитание”. Все. Остальное было словесной шелухой.

К счастью, Игорю удалось немного растопить лед у сердца драконихи, и она даже стала отпускать с ним Малыша.

Вместе они рубили на колбасу кабанов и копили странные беспонтовые артефакты в местном лесочке — вроде “кольца выносливости +0.01 процент”, весившего, как хороший меч. Игорь такие обыкновенно выбрасывал, потому что торговать ими было не с кем. Фармя всем помаленьку, орк и его крылатый друг постепенно копили опыт, чтобы наконец отправиться в замок братьев Мариотто.

За это время Игорь несколько раз писал в чат — никто из игроков не отзывался на призывы встретиться, а все, кто был в "Вандерворлде", тусовались в других частях карты. Также он раз десять выходил в реал, перекидывал накопленные премиальные баллы в Anfi-coin, те — в доллары, доллары — в рубли и пересылал часть родителям. Реал всё ещё держал Игоря в узде естественных потребностей, но всё глубже и глубже было погружение, и ближе и ближе он приближался к заветной цели — десятому уровню и комплекту “Оазис”. Пару раз звонил Олег — спрашивал, не надоело ли его братцу сидеть на чужой даче, играя в игры? Судя по тому, что на фоне что-то бубнили мама и батя, инициаторами были они.

— Да нет, не надоело, — буркнул Игорь, когда голоса наконец стихли — очевидно, родители устали подслушивать разговор и ушли.

— Ну, значит, ты все сделал правильно, — понизив голос, сказал Олег. — Но стариков наших тоже понять можно, согласись. Деньги — это хорошо, здорово, но спокойствия они не приносят.

— А чего вообще родаки так переживают? Если деньги шлю — значит, живой, здоровый, значит, нормально все у меня.

— Ну, ты ж знаешь Батю! Он не верит, что тебе за игры платят — думает, ты наркотиками торгуешь или типа того…

— Блин, ну он как обычно!

— С другой стороны, что еще он мог подумать? Его сын не доучился в институте, сидит целый день за компом, потом вдруг срывается куда-то и начинает слать деньги — не гигантские, но ощутимые такие суммы… Сам бы на его месте тоже переживал, уверен.

— Ну, так-то да, ты прав… Ну ты там успокой их, ладно? Ничем таким я не страдаю.

— Знаю.

— Откуда?

— Ты же мой брат.

Игорь расплылся в улыбке.

— Блин, приятно, Олег.

— Ну, и еще я посмотрел несколько видосов с твоим геймплеем. Забавные, особенно где тебя крокодил огромный съел.

Улыбка на лице Игоря застыла.

— Ага… его эта… Старина Бокасса зовут.

— Да-да, точно. Бокасса. Ну, в общем, немного кровожадно, но это точно не наркотики, так что я спокоен. Давай, на связи.

— Давай… а, Олег!

— Что?

— А как там Алена?

— Нормально… — Голос Олега предательски дрогнул. — Андрей, конечно, делает все возможное, чтобы ей настроение испортить… но держится, да.

Игорь, услышав это, невольно сжал кулаки.

— Ладно, не переживай. Разберемся. Впервой, что ли? Он, конечно, тот еще фрукт, но свой уже… куда деваться…

Олег положил трубку, а Игорь еще несколько секунд сидел в кресле, рассеянно глядя перед собой. Теперь, когда до десятого уровня и “Оазиса” было уже рукой подать, он всерьез задумался, а не стоит ли плюнуть на костюм и сначала погасить кредит Андрея за тачку?

“С другой стороны, без костюма я ничего не заработаю… лучше уж, наверное, костюм сначала, с ним я быстрей нужную сумму накоплю, тем более уже в Тайной полиции… в общем, решено!!”

Схватив со стола шлем, Игорь спешно напялил его на голову и вывел комп из спящего режима.

Ему нужно было возвращаться в игру: колотить экспу и готовиться к бою с мерзкими братьями Мариотто.

Глава 20 - Овцы и замки

Устав возиться с кабанами, Игорь и Малыш стали совершать вылазки на ферму к старику Нельсону, который жил в крохотном домишке и имел стадо овец. Учинять трагедию с нападением дракона было совестно, поэтому охотники за экспой просто воровали у Нельсона овцу, после чего Игорь ее возвращал — разумеется, забесплатно, как подобает настоящему герою.

— Тебя мне послал сам Бог! — всегда ликовал фермер, обнимая и гладя вернувшуюся оцу.

В такие моменты Игорю всегда становилось совестно, но он тут же напоминал себе, что имеет дело с NPC, а не с живыми людьми, следовательно, никакого преступления не совершает. Только поэтому Игорь продолжал воровать овец, снова и снова вовлекая в свои темные дела юного и наивного дракончика… который, разумеется, тоже был куском программного кода, но, боги, каким же милым!..

Увы, после двух успешных трюков и получения солидной порции экспы на третий раз заговорщики облажались, и очередная украденная овца умерла от сердечного приступа. По просьбе Малыша Игорь похоронил ее у корней старого раскидистой лиственницы, после чего они с дракончиком отправились восвояси, в Железные горы. День был погожий, светило солнце, легкий ветерок дарил прохладу, и путники шли медленно, не торопясь. Слушая шелест сочной зеленой листвы, Игорь думал о том, где добыть еще 250 очков опыта, недостающих до следующего, заветного, девятого уровня, когда сзади внезапно послышалось грозное блеяние. Орк с Малышом переглянулись и почти синхронно обернулись через плечо.

То, что они увидели, можно было коротко охарактеризовать титром:

[Безумная восставшая овца-мертвец, жаждущая мести, 1 уровень]

Игорь от неожиданности буквально опешил. Та самая разнесчастная овца, которую они только что зарыли в землю, стояла перед ними и злобно смотрела на своих обидчиков черными глазами без зрачков.

И в глазах этих была ненависть.

— Какого черта… — проворчал Игорь.

Овца снова угрожающе заблеяла и понеслась на него. Малыш, застыв, завороженно взирал на восставшую из мертвых тварь, настоящее исчадье ада, с перепачканной землей шерстью и опавшей листвой, застраявшей в кудряшках.

Расстояние между ними стремительно сокращалось — десять метров, вот уже пять… три…

Игорь выдернул из ножен меч, найденный им в одной из многочисленных пещер Железных гор, но вид блестящей стали не заставил овцу свернуть или хотя бы замедлить шаг. Как неслась она, так и продолжила…

Два метра… один… и отчаянный прыжок, с пастью, распахнутой в попытке отъесть Игорю пол-лица…

Размахнувшись, орк обрушил клинок на овцу и разрубил ее пополам.

Малыш под ухом издал свистящий звук, но Игорь даже не взглянул в его сторону: все его внимание было приковано к очередной зверушки, которую он убил в игре. Да, технически овца уже была мертва, а он всего лишь развалил ее оживший труп на две половины. Кровь, как обычно, отсутствовала, но это только добавляло жути.

[Получено опыта: 60 очков]

Игорь не знал, радоваться мне или грустить. С одной стороны, шестьдесят очков — это мелочи, с другой — девятый уровень был все ближе и ближе.

— Во имя дьявола всемогущего, что же ты с ней натворил, о презренный орк? — послышался чей-то визгливый крик.

Метрах в тридцати от Игоря и Малыша стоял некий бородатый мужик в черной расе и гневно потрясал посохом.

[Капельский, 6 уровень, человек, некромант]

— Зачем ты убил прислужницу мою, овечку Дори Смерти?!

— Блин, Капельский, серьезно, у тебя такая же библиотека, как у Руды?

— Откуда… откуда это ты знаешь мое имя? — нахмурился некромант. — И про мою библиотеку…

Игорь открыл было рот, чтобы спросить, какого черта некромант в столь погожий день забыл в этом чудесном лесу, когда поляну вдруг накрыло тенью. Задрав головы, все, включая Малыша, уставились на Руду.

— Кто здесь творит темную магию? — грозно пророкотала дракониха.

Капельский мигом побледнел и, втянув голову в плечи, стал медленно отступать обратно в чащу. Игорь закусил губу. Упускать такой шанс было нельзя. Перехватив меч поудобней, Игорь зарычал и бросился на некроманта, а он бросился от меня, не разбирая дороги, и, врезавшись в сук, упал. Нависнув над ним с мечом, орк замер, не в силах нанести последний удар. Вдобавок Капельский дурным голосом воскликнул:

— Пощади!

Ах, если бы чертова нейросеть не присвоила некроманту имя, все, возможно, было бы несколько проще!.. В голове Игоря даже успела прокрутиться небольшая фантазия — вот он сохраняет жизнь Капельскому, тот присоединяется к их отряду, они вместе поднимают покойников на бой против братьев Мариотто…

“Стоп, какие покойники? Они ж сидят на скале в центре моря!”

— Короче, сорян, — сказал Игорь и обрушил меч на некроманта.

Все было кончено в два удара. Спрятав меч в ножны, Игорь отступил в сторону. Смотреть на останки покойного некроманта не хотелось.

— Что происходит тут у вас, орк Теригор? — обеспокоенно спросила Руда, приземляясь на поляну рядом с малышом и Игорем.

— Да так, нарвались на какого-то некроманта, который оживил умешую овцу…

— Малыш, ты что же, убил овцу?!

Дракончик спешно замотал оранжевой головой.

— Смотри мне! Не забывай, что убиваем мы не для потехи вовсе, а лишь проголодаемся когда!

Игорь тут же вспомнил, как Руда лихо прихлопнула Бутча и Тину, но решил не говорить об этом вслух. Вместо этого он проворчал:

— Ну что же ты, игруха… опыт где мой?

Вдруг за спиной послышался омерзительный звук, будто кто-то допивает последние капли “колы” через трубочку, а потом до боли знакомый голос воскликнул:

— Не думал ведь ты, о презренный орк, что можно мечом меня, великого Капельского…

Руда повернулась и окатила ожившего некроманта огненным душем. Когда Игорь нашел в себе смелость обернуться, на том месте, где находился Капельский, была только выжженная трава. Никакого лута: драконье пламя просто уничтожило его без следа.

Справить панихиду по черному магу орк не успел — прежде, чем Игорь осмыслил случившееся, посыпались титры:

[Получено опыта: 200 очков]

[УРОВЕНЬ: 9]

[Получен бонус от компании: 15 премиальных баллов] [30 прем. баллов]

[Здоровье: 300/300]

[Поинты навыков: 2]

— Ну наконец-то! — вырвалось у Игоря. — Девятый!

От переизбытка эмоций он принялся плясать, словно умалишенный.

— О чем толкуешь ты, орк Теригор? — осведомилась дракониха, с удивлением наблюдая за его тряской. — И что за странные, незнакомые мне движения ты совершаешь сейчас?

— У лю… то есть орков это называется “танец победителя”, — чуть смутившись, ответил Игорь.

— О, нам, драконам тоже знакомо слово “танец”. Только мы танцуем в небесах, и поводом служит или безграничная радость, или бесконечная грусть. По какому случаю танцуешь ты?

— Радуюсь, говорю же. Чувствую в себе силы наконец отправиться в замок Мариотто. Посмотри, готов ли я?

Дракониха окинула его скептическим взглядом и, не удержавшись, одобрительно хмыкнула:

— Мнится мне, что наконец-то — да, готов, орк Теригор, — сказала, будто с неохотой, но в то же время с неким материнским теплом.

Словно наконец признала, что они с Игорем из одной стаи.

[Основное задание “Попасть в замок Лу-Шейквуд” ДОСТУПНО]

* * *

— Ты думаешь, это сработает здесь, орк Теригор? — спросила Руда.

Игорь сидел у нее на шее, а дракончики вились вокруг, словно чайки вокруг гигантского дирижабля. Команда их летела над Вечным Морем в направлении одинокой вершины, на которой находился черный, как смола, замок братьев Мариотто.

— Почти уверен, — проорал Игорь.

За громкостью голоса он и скрыл благополучно всю свою неуверенность, а ее у орка было хоть отбавляй. С того самого момента, как на него обрушился девятый уровень, Игорь только и думал об атаке на замок.

И, в итоге, как ему казалось, состряпал вполне вменяемый план.

“Лишь бы они не заметили нас раньше, чем…”

Из-за стен начали лететь в приближающихся драконов огромные снаряды в магической оболочке — какие-то обволакивали узоры из молний, другие были объяты пламенем, а третьи будто состояли из воды.

— Не дайте им задеть вас, дети мои! — прогремела Руда.

И крылатые “малыши” бросились врассыпную, ловко избегая встречи со смертоносными шарами, коими орудовали братья Мариотто. Самой Руде уворачиваться было не в пример сложней, да она сильно и не пыталась — благо, броне взрослого дракона это было, как слону дробина.

Единственное, чего боялся Игорь — это что заденет кого-то из детишек…

И, по закону подлости, это и случилось.

Один из “водяных” снарядов со всего размаха влетел в зазевавшегося Малыша и взорвался. “Начинка” шара брызнула в разные стороны, а Малыша, вереща: “Мама!!!”, рухнул в море. От неожиданности Игорь на время потерял дар речи.

— Малыш!!! — утробно возопила Руда.

Снаряды продолжали лететь и разбиваться о чешую, покрывающую массивное тело драконихи, но той было наплевать на такую чепуху. Ее сын, ее первенец только что пал жертвой двух зарвавшихся колдунов…

И Руда, конечно же, не могла оставить это безнаказанным. Развернувшись, она понеслась к скале, стремительно набирая скорость. Игорь, предвкушая подвох, прижался к холодной чешуе всем телом. И не зря: когда до цели осталось не больше пятидесяти метров, Руда неожиданно ловко свернулась клубком и, словно огромное ядро, врезалось в скалу.

Игорь зажмурился. Удар едва не сбросил его за спины, чешуйки врезались в пальцы, и орк заорал от боли, однако тут же наглотался каменной крошки и спешно стиснул зубы. Желудок то подкатывал к горлу, то отступал к ногам, а вместе с ним и сердце, очевидно, перемещалось вверх и вниз по организму — похоже, Руда вращалась волчком и все глубже врубалась шипастым телом в скалу. Плеск воды — это, вероятно, камни, которые отлетели и упали вниз. И везде крошка, крошка, крошка…

Игорь решился открыть глаза, только когда почувствовал, что дракониха парит. Они летели над водной гладью, вокруг сновали малыши во главе с Синяком, который перехватил пальму первенства у покойного брата, который канул в пучине Вечного моря.

Вдруг сзади послышался странный скрип, и Игорь, обернувшись, увидел, что скала с дворцом, стремительно теряя оставшиеся точки опоры, заваливается набок и падает в воду. Заметил он и две фигуры, которые, взявшись за руки оттолкнулись от зубцов крепостной стены и полетели прочь.

— Вон они, Мариотто! — воскликнул Игорь. — Надо догнать!

— Сделаем, — сказала Руда.

Резко обернувшись — даже слишком резко для такого гигантского тела — дракониха бросилась за улетающими магами. Они, оглянувшись через плечо, заметно побледнели и стали даже подгребать свободными руками, словно пловцы, но куда там им было соперничать с ящером, всю жизнь проведшим в небе? Руда играюче догнала их обоих и, не долго думая, сожрала одного из них.

— Стой! — воскликнул Игорь, боясь, что дракониха слопает и второго.

Руда замерла. Уцелевший брат Мариотто оглянулся через плечо, и Игорь с некоторой долей облегчения понял, что это тот самый, морщинисты и носатый, которого он уже видел, а в пасти драконихи погиб безликий.

[Отто Мариотто, некромант, получеловек-полусантехник, 32 уровень]

Игорь выгнул бровь. Это что, такая кривая пасхалка на братьев Марио?

— Миранда, это что, серьезно? Не баг, а фича? — пробормотал Игорь себе под нос.

>Я отправлю вашу жалобу нашему ведущему разработчику, мистеру Конгу.

— Ваш Конг — осел…

>Повторите

— Не-не, это не под запись! Все, Миранда, отбой!

— Слышь, парень, — подал голос Отто. — Ты эта... извини нас, что мы портал из вашего мира перенаправили к драконихе... и друга твоего поджарили... я эта... за нас обоих извиняюсь. Только не ешьте меня... пожалуйста...

Теперь, находясь на пороге смерти, он казался не грозным, а жалким.

— Так отчего же я не должна покончить с ним прямо сейчас? — спросила Руда.

Игорь чувствовал, что ее буквально распирает от гнева, а потом постарался быть максимально деликатным.

— Пойми, я не против, чтобы ты его съела…

Отто, судя по движению губ, тихо выматерился и начал украдкой снова подгребать себе рукой, пытаясь ускользнуть.

— Вот и спасибо, орк Терегор, — сказал Руда и проглотила мага прежде, чем я успел сказать еще хоть слово.

— Зачем? — с трудом выговорил Игорь, слушая, как хрустят пережевываемые драконихой кости.

— Что вызывает удивление у тебя? Ты сам сказал, что ты не против, чтобы я съела этого презренного колдуна!

Игорь открыл рот… и закрыл. Он ведь и вправду сказал это. Просто не думал, что его слова будут истолкованы так буквально.

Почему-то вспомнилась ситуация с прихвостнем Ганбоя, который поторопился убить Игоря в баре. Сейчас случилось почти то же самое.

— Ты хоть представляешь, сколько у них при себе могло быть артефактов?

— Я потеряла сына, орк Терегор, — холодно сказала Руда, — а ты твердишь о всяких драгоценностях презренных.

Мне стало стыдно, и Игорь бросил взгляд вниз, на водную гладь. Там уже как раз начали всплывать трупы узников замка — принцесса Паулина, принцесса Пич (это были две похожие, но все же разные принцессы), еще какие-то девушки и парни в нарядных дворянских нарядах, ныне изорванных и потерявших большую часть своей роскоши. Глядя на покойников, на двери, сорванные с петель, сундуки и прочий хлам, который вода вытолкала со дна, Игорь подумал, что это задание ему вряд ли зачтут.

Но как же тогда выбираться из этого мира, как возвращаться в Миддлбург?

— Дай хотя бы трупы осмотрю, — попросил Игорь устало. — Вдруг там что-то интересное найдется…

Руда нехотя опустилась к воде. Игорь начал осматривать один труп за другим. В основном у пленников в карманах была всякая ерунда, вроде “мотка ниток” или “хлебных крошек”, однако у Паулины неожиданно обнаружилась мокрая записка, на которой орк с трудом прочел:

“Храни ее, Паулина, любовь моя, пока смерть не разлучит нас!! Твой З. К.”

“З. К. Заяц Кирк?!”

Отбросив записку, Игорь уставился на любопытнейшую вещицу, которую, очевидно, и призывал хранить загадочный З. К. Повертев ее в руках, орк спрятал находку в инвентарь. По возвращению надо обязательно было показать ее агентам Смирнову и Домбровски… вот только когда оно свершится, это возвращение? Задание, очевидно, провалено, и теперь придется выполнять какое-то дру…

[Задание “Попасть в замок Лу-Шейквуд” выполнено!]

[Получено опыта: 500 очков]

[Получен бонус от компании: 20 премиальных баллов] [50 прем. баллов]

Игорь растерянно уставился на титр. Но они же не попали в замок! Почему задание выполнено?

“Хотя нет… технически-то как раз попали. Как ядро в мишень… или стрела в цель… Короче, нафиг этот конкурс сравнений, дело вроде бы сделано, но изначально же речь шла не об этом, верно? Тогда, выходит, опять баг? Но если пофичить, то, наверное, не засчитают, и придется какое-нибудь другое задание выполнять… и тогда я тут точно надолго останусь, ага…”

Словно в подтверждение его слов перед глазами всплыли очертания абсолютно нефэнтезийного самолёта и аляпистая реклама:

“Малави Авиалайнс — с нами вы всегда попадёте в цель”.

— Портал, — коротко сказала Руда: то ли библиотека высокопарных фразочек отключилась, то ли нейросеть просто очень тонко прочувствовала момент.

Повернувшись, Игорь с удивлением обнаружил, что на обломке скалы, где совсем недавно находился замок братьев Мариотто, теперь появился крохотный зеленый овал портала. Точней, крохотным он казался только издали, а так, вероятно, ничем не уступал габаритами обыкновенному.

Интересно, он всегда там был или только что появился, по завершению миссии?

Перед ним встал выбор:

[“Вернуться в штаб-квартиру Тайной полиции”]

[“Остаться в Вандерворлде”]

Соблазн продолжить исследование этого мира был велик — по сути, Игорь посетил только несколько локаций и не видел даже здешних эльфов! — но желание поскорей догнать Зайца Кирка, получить бабло и решить жилищный вопрос перевесило.

[Вы выбрали “Вернуться в штаб-квартиру Тайной полиции”]

[Новое основное задание: вернуться в штаб-квартиру Тайной полиции]

— Отнеси меня туда? — попросил Игорь дракониху.

Руда молча направилась к порталу. Очевидно, говорить ей сейчас было чертовски трудно.

Вот они достигли обломка скалы, и Игорь, спрыгнув с шеи Руды, провел рукой по ее чешуе и пробормотал:

— Соболезную твоей утрате. Мне не приходилось терять близких, но… это, думаю, чертвоски тяжело. Ах, как жаль, что вы решили полететь со мной сюда…

Дракониха содрогнулась всем телом, будто поежилась от холода, и тихо ответила:

— Не кори себя, орк Теригор. Он все равно бы отправился на штурм замка этих сволочей — просто потому, что любил тебя и не мог бросить в трудную минуту. Это ведь было для тебя так важно…

— Знаю… Но от этого не легче.

— Что ж, от судьбы не уйдешь. Прощай, орк Теригор.

— Прощай, Руда, — одними губами сказал Игорь.

Далее пришел черед прощаться с малышами, которые безостановочно повторяли: “Батя! Батя!”. Каждого из них Игорь обнял, как мог, и, горько улыбнувшись всем разом, пошел к порталу.

Когда он был уже на полпути к цели, его обдало потоком воздуха. Замерев у зеленого овала, Игорь обернулся напоследок и увидел Руду с детишками. Они причудливым образом кружили в небе, то сближаясь, то разлетаясь в стороны. Мелкие разноцветные пятнышки очень выделялись на мутно-зеленом фоне мамы.

Игорь нахмурился… а потом, осененный внезапной догадкой, с трудом проглотил подступивший к горлу ком и шагнул в огненное зево портала.

Смотреть на танец бесконечной грусти по умершему Малышу было невыносимо.

Глава 21 - Оазис

[Основное задание выполнено: вернуться в штаб-квартиру Тайной полиции]

[Получено опыта: 120 очков]

[Получен бонус от компании: 5 премиальных баллов] [55 прем. баллов]

— Дьявол меня раздери, Домбровски. — Смирнов от переизбытка эмоций даже встал с кресла. — Это же наш парень, Тер!

Домбровски повернулся и увидел, что в дверях стоит и смущенно улыбается Игорь.

— Черт, новичок, на свете, пожалуй, нет сейчас другого такого человека, которого я хотел бы одинаково сильно задушить и обнять.

— Я всего лишь преследовал нелегалов. — Игорь повел плечом.

— И где же они?

— Ну… их съел дракон. Я в отчете все изложил.

— Съел дракон… — эхом повторил Смирнов. — То есть, выходит, ты зря полез в Вандерворлд?

— Но, сэр…

— Напрасно рисковал жизнью, Тер. — Смирнов обошел стол и пошел к вновь прибывшему. — А ведь ты — новобранец, стажер. Тебе не следовало соваться в портал, но ты все равно это сделал… и облажался.

— Слышали бы вы Расти, — глядя на приближающегося агента, усмехнулся Игорь. — Он чуть ли не умолял меня отправиться за ними.

— Потому что у Расти был шок, а еще потому что… — Домбровски покрутил пальцем у виска. — Ты разве сразу не понял?

— Тогда зачем вы дали мне такого напарника? — разыграл недоумение Игорь.

Смирнов наконец подошел к нему и протянул руку. Игорь пожал ее — крепко-крепко, словно они встречались в живую, по-настоящему.

— Для будущего агента Тайной полиции ты не слишком внимателен, Тер, — покачал головой Смирнов. — Я же сказал тебе — людей не хватает. Именно и только поэтому ты избежишь взыскания.

— Взыскания? — эхом переспросил Игорь.

Смирнов хмыкнул и, отвернувшись, пошел обратно к столу.

— В былые времена шеф бы вызвал тебя к себе, полдня вычитывал, потом стер бы тебе память и пинком под зад вышвырнул из Тайной полиции, а ты бы даже и не вспомнил, что тут был, — сказал Домбровски, закинув ноги на стол. — Но недостаток кадров, увы, вынуждает работать либо с тупицами, либо. — Он мотнул головой в сторону Игоря. — Либо вот как ты.

— А какой — я?

— На комплимент напрашиваешься? — Смирнов плюхнулся обратно в свое кресло. — Такие вот, смышленые, но и мнящие о себе много. Таких либо перевоспитывают, либо, сломав об колено, выбрасывают… ну, либо…

— Либо их глупость приводит к смерти, и вопрос отпадает сам собой, — докончил за напарника Домбровски.

— То есть я, по-вашему, много о себе мнящий? — хмуро переспросил Игорь.

— Именно так, Тер! — хлопнув по столу ладонью, воскликнул Смирнов. — Именно так. И чем быстрей ты это осознаешь и поумеришь свой пыл…

Игорь подошел и бросил на стол агента ту самую странную находку из мира Вандерволда — заячью лапу. Две пары глаз недоуменно уставились на “артефакт”, привезенный новичком из Вандерворлда. Казалось, по меху еще гуляют, тихонько потрескивая, некие магические искры… впрочем, скорей всего, так просто казалось.

— Это еще что за дрянь? — пробормотал Домбровски. — Откуда она у тебя? Ты там грохнул кого-то?

— Это находилось в замке, у одной из его узниц, Паулины, вместе с мокрой запиской, что-то в духе “Храни это, пока жива”. И подпись “З. К.”

— Заяц Кирк? — почти синхронно изумились агенты.

— Похоже, что так, — кивнул Игорь.

— То есть, по-твоему, Кирк был в Вандерворлде? — изумился Смирнов.

Они с напарником обменялись быстрыми взглядами и снова уставились на лапу, которая одиноко серела на столе, весьма контрастируя с разложенными по поверхности бумагами.

— Был, — уверенно заявил Игорь. — Почти не сомневаюсь, что это его гребаный знак. Оставил, чтобы всех нас потроллить.

— Слушай, у нас же есть образец шерсти Зайца Кирка, — вдруг припомнил Домбровски. — Давай сравним.

— Да ну, ты че, он же только так заяц… — Смирнов помахал рукой перед лицом. — На морду. А руки-ноги у него человечьи. Я даже не знаю, есть ли у него хвост. Вот хвост если бы был, я бы подумал, что это — его. А лапа… думаю, он просто выделывается.

— И как же нам быть со всем этим? — Домбровски указал на лапу, потом — на Игоря. — И с ним тоже?

Агенты крепко задумались. Игорь стоял чуть в сторонке, в нетерпении переминаясь с ноги на ногу. Он не знал, что придумают агенты и какое новое распоряжение его ждет, но отчего-то не сомневался: новое мероприятие будет связано с порталом в новый мир.

Так и вышло.

— Значит, так, — сказал Смирнов, пожевав губу. — Лапу мы сейчас все же проверим, но не на совпадение ДНК, а на происхождение.

— Вы тут такое умеете? — удивился Игорь.

— Ты давай уши тут не развешивай. — Домбровски нахмурился. — Сейчас небольшая передышка и снова в бой.

— Так я готов! Хоть сейчас!

— Что ж, тогда бери Расти и…

— Расти? Серьезно?

— Ну а ты думал, у нас людей прибавилось, пока ты там развлекался в Вандерворлде? Сейчас я вызову его сюда…

Смирнов схватил с рычага трубку, поднес ее к уху и набрал короткий внутренний номер.

— Может не… — робко попытался возразить Игорь, но негр уже воскликнул:

— Расти! Это агент Смирнов! Живо бери ноги в руки и зайди ко мне! Чего? А ну бросил все и сюда давай!

Смирнов швырнул трубку на рычаг.

— Он, видите ли, обедает! Ха! Да мы с Домбровски, когда в засаде сидели, по три дня ничего не ели.

— Не напоминай, — сморщился напарник. — Работа в поле — та еще морока…

— И тем не менее мы в ней закалились и стали теми, кто мы есть.

Игорь смотрел на них и думал, что, кажется, писака, создающий речь для драконих Вандерворлда, кажется, добрался и сюда. Хотя, конечно, поверить в такое было трудно.

Смирнов и Домбровски так смачно обсуждали воспоминания о днях минувших, что Игорь невольно представил, как и сам сидит в засаде и наблюдает за лабораторией по очистке иномирских артефактов.

Смирнов рассказывал особенно увлеченно — с яркой жестикуляцией и неподражаемой мимикой:

— И тут я поворачиваюсь и вижу, как этот мудак выходит из долбанного вагончика…

Тут дверь открылась, и в кабинет вошел Расти. В руках он держал крохотного котенка, в котором Игорь без труда узнал сорванца-древолаза из парка.

— Твою мать, Расти! — Смирнов аж поперхнулся негодованием. — Ты чего везде таскаешься с этим блохастым заморышем?!

— Ну а куда мне его деть, сэр? — обиженным голосом спросил мой приятель-реднек и покосился на меня, будто ища защиты.

И я, сам не особенно ожидая от себя такого, сказал:

— Сэр, ну чего вы, правда? Котенок же совсем маленький?

Расти благодарно улыбнулся, но я смотрел только на котенка… смотрел на котенка, а видел лишь Малыша, как в него попадает могучий снаряд катапульты. Сердце мое сжалось в комок. Сколько местной живности уже погибло из-за меня в этом мире? Если когда-нибудь в АНФИКЕ введут награду “Живодер”, я стану ее первым почетным обладателем.

— Юные натуралы… тьфу, натуралисты! — поправился Смирнов. — Натуралами у нас тут не обязательно быть, если что, вы же помните?

Игорь открыл рот — и закрыл, поняв, что это включились толерантные алгоритмы нейросети. Он иногда забывал, что это не только для русского пользователя.

— В общем, отправляйтесь в катакомбы под пустырем, что на территории заброшенного завода, — вклинился в разговор Домбровски. — Смените ребят у тамошнего портала, а то они уже третьи сутки там.

Я замер и удивленно уставился на агента. Неужели нас отправят именно туда?

— А котенка куда, сэр? — спросил Расти.

— Котенка… котенка… ну оставляй тут, что ж с вами обоими делать?

Домбровски со вздохом отодвинул в сторону несколько папок, и Расти положил котенка на стол. Тот сразу завалился на спину, демонстрируя всем лохматое пузо. Игорю показалось, что Расти обрадовался разрешению начальства.

— Что ж. — Смирнов хлопнул в ладоши и, встав, устремился к двери. — А теперь — к порталу. Через оружейную… пойдемте, отведу вас, пока Домбровски тут разбирается с вашим монстром… Там, смотрите, портал уже работает, поэтому надо быть вдвойне осторожней, чем…

— Как его звать хоть? — крикнул Домбровски вдогонку.

— Майор Пушистик, — буркнул Расти, покидая кабинет.

Брови Домбровски взлетели на лоб; уже выходя следом за реднеком и Смирновым, я услышал тихое бормотание:

— Майор Пушистик… Сука, только такой долбо…

Дверь закрылась, Смирнов и молодые агенты отправились в оружейную.

Впереди ждала очередная миссия.

Но перед этим случилось то, о чём Игорь мечтал уже много дней:

[Получено опыта: 120 очков]

[УРОВЕНЬ: 10]

[Здоровье: 310/310]

[Поинты навыков: 2]

[Получен бонус от компании: 800 премиальных баллов] [855 прем. баллов]

[Получено новое задание: охранять портал в Прерию под зданием заброшенного завода]

* * *

— “Оазис”, Саня! Я заработал на “Оазис”, прикинь! — кричал Игорь в трубку.

Он по-прежнему находился на даче друга, который, судя по хрипловатому голосу, спал дома.

— Что? Какой еще оазис, чел? Ты в Эмираты летишь, что ли? — не понял друг.

— Да какие, к хренам, Эмираты? Это костюм, тот самый, в котором можно играть, почти не прерываясь!

— А, понял… Ну круто, че. И как ты так быстро на него заработал? Плакался же, что там целая история… и по уровню, и по премиальным.

— Да ниче я не плакался, блин! Там десятый уровень у меня, поэтому скидка не пятьдесят процентов, а вообще семьдесят пять! И в штат меня теперь уже взяли, все, стажировка закончилась!

— Так это мы пьем, что ли, получается? Ну, обмыть же надо!

— Надо-то надо… да только когда? У меня вообще теперь времени не будет! Я родителям и тебе там немного денег отправил, сколько осталось после покупки костюма, хочешь, сам за меня там выпей че-нибудь…

— А, это не то. Ладно, пофиг. Так че там, как ты так шустро все замутил с костюмом?

— Ну, если в двух словах, то Тайная полиция — это просто чума, я там случайно в фэнтези провалился…

Следующие десять минут Игорь взахлеб рассказывал про свои похождения в Вандерворлде, а Саня то ли спал, то ли слушал — ну, главное, что не перебивал.

— А вот теперь будем сторожить портал. Я типа в игре прилег прямо возле точки, которую мы охраняем, а сам принимал костюм.

— Слушай, так а он че из себя представляет вообще? — прочистив горло,спросил Саня.

— Ну, скафандр такой, серой-синий, с трубками и тонированным стеклом в районе глаз, на тягах в кресле специальном, массажеры для стимуляции мышц и чтоб пролежни не образовались… ну картриджи, конечно, для всяких питательных капельниц и аккумуляторы, даже если свет отключат, часов пять-шесть еще гамать на них смогу! Как-то так.

— Круть! А эт… я просто не совсем пойму, куда там ссать и…

— Блин, ну говорю ж, все предусмотрено! Че ты начинаешь?

— Да не, я ниче… просто я ж тебя просил дачу там не заси…

— Саня, я обещал, значит, все будет норм! Ладно, давай, я побегу, время — деньги…

— Ну давай… надеюсь, не подведешь…

Игорь спешно положил трубку и оглянулся на скафандр, который лежал на кресле. От скафандра, помимо интерфейсного шлейфа, уходило в дом несколько шлангов — для понятных нужд, о которых так переживал Саня. Это было самое сложное и дорогое — пришлось вызвать сантехника, чтобы он протянул металлопластик до второго этажа и подключил к домашним трубам. Прочные, надежные… но если их все же оторвать, то, конечно, мало не покажется никому.

“Но зачем думать о грустном?”

В специальном боксе стоял “корм для игрока” — что-то вроде капельницы и сублимированной питательной смеси. Проверил на экранчике — статус “готово”. Игорь забрался в скафандр, и тот, будто верный зверь, прильнул к его коже. Когда шлем оказался на голове, включилось охлаждение, а сознание начинало проваливаться в приятную дремоту.

— В игру! — сказал Игорь.

Он знал, что может хоть орать во всю глотку, и все равно никто вокруг не услышит: звукоизоляция костюма была диво как хороша. Впрочем, в криках нужды не было — основные команды поступали прямиком из мозга, через причудливые встроенные преобразователи мысленных импульсов. Чем шустрей думаешь, тем шустрей двигается твой герой.

Миг — и Игорь провалился в игру, чтобы снова обнаружить себя в катакомбах возле портала.

* * *

— Боже, Расти, ты можешь хоть минуту не говорить о еде? — попросил Игорь.

Они с реднеком стояли в том самом подвале, где я отыскал тайник Зайца Кирка. Удивительно, но Смирнов с Домбровски не лукавили: “Корнеплоды”, да и весь складской комплекс испарились, как их и не было. Игорь и Расти прошли через безлики заводские здания и спустились через люк в полу в подземные катакомбы. По крайней мере, здесь все осталось, как прежде.

По наказанию наставников, новобранцы должны были дежурить внизу; залезать наверх нам разрешили только в случае форс-мажора. Очевидно, этим они хотели уберечь меня от лишнего соблазна, и Игорь поначалу даже собирался стойко следовать приказу…

Но стоило вновь очутиться здесь, и он сразу вспомнил про коробку Кирка, тайник и письмо с визой в мир Прерии.

— Блин, ну ты только представь. — Расти закатил глаза. — Сочные куриные крылышки, это же просто… м-м-м…

Боясь, что он захлебнется слюной прямо здесь, и придется самолично тащить его тушу наверх, чтобы передать врачам “скорой”, Игорь буркнул:

— Если так уж хочешь жрать, может, сходишь и купишь себе порцию?

— Да нельзя же… вроде… — Расти тут же хмуро потупился. — Надо мной и так прикалываются после случившегося в парке!

— Ну, как знаешь, — пожал плечами Игорь.

Они постояли какое-то время, переминаясь с ноги на ногу и с ленцой озираясь по сторонам.

— Ну ты точно не обидишься, если я…

— Да иди уже.

Расти закусил губу и медленно, вразвалочку, будто еще сомневаясь, пошел в направлении люка, ведущего наружу. На полпути он оглянулся.

— Тебе тоже крылышек?

— Я не особо голоден. Иди. Только недолго там, ладно?

— Обещаю! — Он резко заторопился и чуть ли не бегом побежал к лестнице. — Я не подведу, Игорь!

— Смотри, не убейся на лестнице… — пробормотал Игорь, глядя ему вслед.

Он, конечно же, не услышал. Вскоре его шаги стихли, крышка люка со скрипом петель поднялась вверх, потом рухнула вниз — и воцарилась тишина, нарушаемая только дыханием самого Игоря. Казалось, нет ничего хуже, чем стоять в дозоре с Расти, но после нескольких долгих минут, проведенных в гнетущей тишине подвала, пришло понимание, что любая компания лучше, чем гордое одиночество. Особенно если стоишь возле портала, в который очень хочется зайти…

Но что Игорь там забыл? Документы все и вещи у Домбровски и Смирнова, виза, карта… мог ли Кирк попасть в Прерию без них?

Игорь от переизбытка эмоций выругался и в сердцах топнул ногой.

Мог. Запросто. Как до этого попал в Вандерворлд, втайне вообще от всех — даже от агентов Тайной полиции. Игорь куда больше сомневался в необходимости их с Расти дозора, чем в способностях Зайца попасть куда-то без визы.

Он ведь был тем еще мутным типом, этот Заяц Кирк.

И за его чертову голову по-прежнему обещали весьма солидный гонорар.

Игорь закусил губу, посмотрел вверх — портала, конечно же, не увидел, но был на девяносто девять процентов уверен, что он там есть. Что ему сделают за очередное нарушение приказа? Выгонят? Или снова простят? Да если он приведет Зайца Кирка, все и слова-то сказать не смогут — просто будут взирать на них двоих и придерживать упавшие челюсти, чтобы не разбились об пол. Игорь очень живо представил, как ему вручают награду за поимку ушастого преступника, как он покупает себе квартиру в реале, отдает долг за Андрея и…

И снова Игорь оказался перед выбором:

[“Выполнять приказ Тайной полиции дальше”]

[“Отправиться в мир Прерии”]

“Да к черту все это. Погнали”.

[Вы выбрали “Отправиться в мир Прерии”]

[Новое основное задание: попасть в мир Прерии]

Путь через трубы, и вот он в закутке, где всего несколькими неделями назад, в свой второй игровой день, отбивался от крыс стальной дверцей. Голова автоматона лежала всё там же, в шкафу.

— Пригодится… Будет, что перепродать.

Недолго думая, Игорь сунул громоздкую железку в свой новый рюкзак — она заняла весь объём, оставив свободными всего пару доступных килограмм.

Недолгий подъем — и вот он уже стоит на достпамятной площадке и удивленно смотрит на целехонькую дверь в стене колодца. Взявшись за ручку, Игорь осторожно потянул ее на себя. Дверь открылась легко, будто кто-то нарочно оставил ее незапертой. Внутри мелькали бледно-желтые ураганы, и Игорь, в последний раз оглянувшись, шагнул внутрь портала.

Найти Кирка давно стало его “идеей фикс”.

“Мне нужны деньги! Мне нужно жилье!”

ЧАСТЬ IV - Младший

Глава 22 - Руппелианская Империя

Пол трясся под ногами, слышался странный монотонный шум. Дверь портала за Игорем захлопнулась, а перед ним оказалась еще одна — узкая, решетчатая. покрытая бронзовой краской. Перед лицом всплыло:

[МИР “ПРЕРИЯ”]

[Получено опыта: 150 очков]

[10 уровень, начинающий] [Здоровье: 310/310]

[Сила: 7] [Интеллект: 8] [Телосложение: 9]

[Доступен навык: Наука]

>Приветствую тебя в мире “Прерия”. Это мир отважных ковбоев, бесстрашных шерифов, стремительных банд, аборигенов, хранящих традиции веков…

— Миранда, харэ! Я в курсе, куда я попал.

Он оглянулся — портал к этому моменту уже пропал, и за дверью тамбура оказалась покачивающаяся платформа, на которой тряслись какие-то высокие стальные конструкции, кое-как укрытые брезентом и привязанные к днищу. За платформой, разрезая бескрайние серо-зеленые просторы черной ломаной линией, тянулась до самого горизонта длинная змейка рельсов. Сверху небо пересекали клубы дыма.

“Портал в поезде — что-то новое”. Игорь заметил, что ширина и рельсов, и платформы раза в полтора больше, чем у привычных ему поездов.

>В данном мире предполагается выбор расы и класса. Подтвердите класс:

[Предполагаемый класс: Шериф]

Звучало не сильно информативно, и Игорь тыкнул в описание и варианты:

[ВЫБЕРИТЕ КЛАСС]

Шериф: +10% “Стрелковое оружие”, +10% “Следопыт”, -30% “Воровство”

Военный: +30% “Стрелковое оружие”, -10% “Интеллект”, -10% “Харизма”

Разнорабочий: +15% “Здоровье”, +5% “Наука”, -20% “Стрелковое оружие”

Бандит: +10% “Сила”, +20% “Воровство”, -15% “Интеллект”

Ковбой: +20% “Верховая езда”, -20% “Скрытность”

Абориген: +20% “Скрытность”, +10% “Холодное оружие”, -10% “Здоровье”, -10% “Наука”

Аристократ: +10% “Харизма”, +20% “Наука”, -20% “Сила”

Доктор: +20% “Медицина”, +10% “Наука”, -20% “Здоровье”

Мессионер: +40% “Харизма”, -10% “Стрелковое оружие”, -30% “Здоровье”

В общем, все ясно и логично: основной навык в этом мире — умение пользоваться стрелковым оружием, и с этой точки зрения класс “Шериф” Игорю вполне подходил. Да и квесты, судя по всему, будут подходящими. Что до “Воровства” — он этим навыком и пользовался-то всего полтора раза, а тут не факт, что вообще пригодится, разве что фигвам какой индейский обокрасть.

[Подтвердите расу: Cеверянин]

Рас было восемь, помимо северянина обнаружились еще “Романцы”, “Саксийцы”, “Блэк”, “Син”, “Горцы”, “Хинду”, “Аборигены” (видимо, это был и класс, и раса) и “Креолы”. Все они давали небольшие плюсы трем основным характеристикам — от трех до пяти процентов. Поскольку северянин давал плюс три процента к силе (что Игоря вполне устраивало), он подтвердил расу.

[Получен бонус от компании:]

[Пистолет “Браунинг М1903” 9 мм, 6 уровень] [1300 шиллингов, 0,9 кг]

[20 патронов к “Браунинг М1903”] [40 шиллингов]

[Дополнительное задание “Спрятанное письмо” обновлено — найдите три оставшихся портала из четырех]

Надо же, мир другой, а “браунинг” вполне земной. “Видимо, для фанатов-заклепочников”. Игорь посмотрел на свои руки — он стал заметно светлее, еще чуть выше и плечистей — а привычный рюкзак превратился в походную сумку через одно плечо.

Залез в сумку — все было на месте, и автомат (ссуженный вместо винтовки, расплавленной Малышом в мире фэнтези), и патроны к нему, и давно знакомый бандитский нож. И, конечно же, эта дурацкая “голова медного автоматона-всадника, запчасть”, которая заняла девяносто процентов доступного веса. Скорей бы ее сплавить!.. Приятный бонус: автомат не был помечен, как “недоступный в этом мире”, следовательно, при необходимости Игорь мог применять его в бою. В конце концов, два огнестрела всегда лучше, чем один.

Распахнув двери тамбура, Игорь очутился в огромном вагоне третьего класса; больше половины его пространства занимали клетки с курами, мешки с зерном, связки инструментов, дрова и прочая дребедень. В окнах под потолком не было стекол, и сухой ветер ударил в лицо.

Вдоль стены тянулись лежанки, три десятка помятых мужиков уперли взгляды в незваного гостя, ядреный запах пота вперемешку с перегаром ударил в ноздри — вот тебе и плюсы “Оазиса”! Игорь кашлянул, глаза заслезились. И ведь никак не заглушишь эту вонь! Взгляд прошелся по подписям: “Разнорабочий”, “Военный”, “Ковбой”, расыпочти у всех были обозначены как “романец”, только у нескольких — “Саксиец” и “Блэк”. Романцы выглядели примерно как средиземноморцы или латиносы из старых фильмов, разве что немного чуть более светлокожие, а саксийцы чем-то напомнили Игорю эльфов — худые, большеглазые, с аристократическими чертами лица. Вот только разбитые бутылки и сваленные горой объедки в углу с этими лицами никак не вязалось.

Почти все были уровня не ниже восьмого. Стараясь не терять самообладания, Игорь неторопливо пошел в середину салона, намереваясь пройти в его противоположный конец, но дорогу ему преградили седобородый бугай-ковбой, который хрипло осведомился:

— Ты откуда такой будешь, паренек?

В предыдущем мире он бы запросто сошел за орка, в чьей шкуре Игорю уже довелось примерить.

— А я типа… проверяю, — нашелся Игорь. — Все вас устраивает в поездах? Ну там, в плане класса, удобств, такое вот все?

Бугай оглянулся на дружков, те пожали плечами.

— Шел бы ты, парень, — просипел все тот же бугай, — на свой север мамонтов пасти! Пока я тебя с поезда не высадил… на ходу прямо, хех!

— Слышь, да он, похоже, ваще не из наших! — проскрипел чей-то голос сбоку. — Там же платформа с той стороны! Гони его к чертям!

— Чего?! — Какой-то щуплый парень подскочил к нему. — И че, просто отпустим? Да мы ишачили на этой шахте как проклятые! По четырнадцать часов в день! Три месяца! А нам заплатили вдвое меньше, чем обещали, как каким-то черножопым!

Его оттолкнул в сторону темнокожий — высокий, в рваной майке, без половины зубов.

— Эй, ты, кого черножопым назвал?

— Тебя и братьев твоих! — неожиданно смело рявкнул щуплый. — Или ты думал, если в Руппелианской империи рабство отменили, к вам перестанут относиться, как к скоту? Наивный черножопый долбо…

Тут же в челюсть ему прилетел кулак негра. Щуплый отшатнулся на пол и упал, но тут же вскочил и встал в боксерскую стойку. Брат негра, сидевший в углу на ящике, подбежал и встал рядом с родичем. Белые начали их неторопливо их окружать.

[Дополнительное задание: “Восстановите расовую справедливость”]

“Гребаные сценаристы со своей избыточной толерантностью”.

Озвучивать свою мысль Игорь не решился: мало ли, просмотрят потом его стримы и оштрафуют за подобные высказывания или вовсе выпнут из игры.

“Жизнь шерифа не имеет значения, увы…”

Впрочем, сейчас у него были куда более серьезные проблемы. Легко рассуждать о расовой справедливости, сидя за компом, но что, если ты заперт в вагоне с двумя чернокожими и кучей белых консерваторов? Что делать в такой ситуации? Драться вместе с этими двумя против целой толпы из… Игорь не поленился, сосчитал — десять человек уже на ногах, и, может быть, еще кто-то присоединится.

— Так, именем закона! — Игорь выхватил браунинг и направил его на ковбоя-бугая. — Я шериф этого… как его, штат там называется…

— П-периссия? Д-дунс? — принялся подсказывать заикающийся дядька с жидкой рыжей бороденкой, сидевший зеленом сундуке в самом углу вагона.

— Вот-вот. Того, второго.

— Вот и вали в свой Дунс! — рявкнули сбоку.

— Северянин из Дунса… Что-то новое… — пробормотал мужик с рыжей бороденкой.

Ковбой-бугай откинул подол куртки и положил руку на кобуру.

— Я не знаю, откуда ты, шериф, но я готов стреляться с тобой прямо сейчас, и, черт меня дери, я уверен, что запросто накормлю тебя свинцом!

Игорь смерил бугая оценивающим взглядом — потенциальный противник тоже был десятого уровня, но хелсбар у ковбоя был намного длиннее. С другой — у него, “шерифа”, должен быть значительно выше навык “Стрелковое оружие”, поэтому…

Пока он лихорадочно соображал, начинать ли стрельбу, палец случайно соскользнул на спусковую скобу, и “браунинг” выстрелил. Ковбой-бугай содрогнулся всем телом и, опустив голову, уставился на дыру в своей груди. Кровь хлестнула смачными брызгами, Игорь даже слегка опешил от неожиданности: похоже, в Прерии никаких 14+, как в прошлых мирах, и близко не было, все выглядело в высшей степени натурально. Ковбой пошатнулся и завалился назад, впечатавшись спиной в противоположную стену вагона. По ней он медленно и сполз вниз, уже бездыханный, продолжая поливать все вокруг кровью. В углу кто-то завизжал — судя по голосу, женщина. Это сработало, как гонг в начале поединка: практически все обитатели вагона, не сговариваясь, выхватили стволы и начали палить из них друг в друга и Игоря.

Хуже того, пока новоиспеченный “шериф” пытался избежать шальной пули, к нему подбежал один из негров и врезал ему в челюсть с криком:

— Ты убил Сэма! Убил!

“Вот падла! А я их еще защищаю!” — успел подумать Игорь, прежде чем приземлился на ящик, стоящий поверх клетки с курицами. Дверца клетки от болтанки раскрылась, и опьяненные свободой птицы с кудахтаньем бросились врассыпную, добавляя абсурдности происходящей в вагоне вакханалии.

Затем начался урон.

[Урон 40]

[Дополнительное задание: “Поймать всех кур”]

[Урон 50]

Так больно Игорю не было еще никогда. Дождь из пуль хлестал и бил по ногам, а проклятый “Оазис” охотно делился болью с владельцем. Хотя страдал не только Игорь: пули рикошетили от стальной обшивки стен и потолка, отскакивали в стрелявших, ковбои с рабочими кричали и падали. С трудом шевеля пальцами, Игорь все же успел сделать пару выстрелов и даже, кажется, кого-то ранил, прежде чем прочел уже знакомую и привычную надпись:

[РЕСПАУН?]

* * *

Респаун длился очень долго — сначала в ускоренной перемотке прокрутили запись его геймплея, потом пошли уже привычные рекламные постеры-скринсейверы мира Прерии — с армиями роботов верхом на механических конях. Глядя на гривы из витой стали, Игорь невольно задумался: когда уже он и сам попробует поездить верхом на таком вот паровом монстре? Пожалуй, не раньше, чем разберется с шайкой шахтеров, которая устроила кровавую баню в вагоне.

Наконец Игорь воскрес и открыл глаза. Он лежал в некоем тесном помещении, а склонившийся над ним доктор напоминал Айболита из древнего советского мультфильма — узкая интеллигентская борода, круглые очки, анекдотичного вида чепчик и добрые серые глаза.

— Ну что ж, дорогой мой, кажется, лечение помогло, и вам уже лучше, — сказал он с теплой улыбкой. — С вас сто сорок шиллингов.

Игорь вздрогнул. Вот он, звериный оскал капитализма, замаскированный под искреннюю улыбку советского врача.

[Задание “Поймать всех кур” провалено]

[Задание: “Восстановление расовой справедливости” провалено]

[Модификатор “Задолженность” 140, -10 шиллингов в день]

Игорь встал, размялся, покрутил головой. Черт бы побрал этот браунинг! Кто же знал, что скоба так чувствительна к нажатию? С другой стороны, как можно было иным способом “восстановить” пресловутую расовую справедливость?

— Миранда, твою мать! — воскликнул Игорь, скорее, от бессилия, чем в надежде действительно что-то выгадать в этой патовой ситуации. — Ты в курсе, что нормальный человек никогда не стал бы стрелять в замкнутом пространстве? И почему в сраном “браунинге” такой чувствительный спуск? Считаю, что это очередные гребаные баги, которые помешали мне выполнить квест!

После паузы “роботетка” коротко ответила:

> Ок. Алгоритм стрельбы NPC в замкнутом пространстве, а также механика стрельбы из револьвера будут уточнены. Благодарим вас за помощь

[Получен бонус от компании: 3 премиальных балла] [23 прем.баллов]

— Если уважаемый доктор закончил, будьте добры ответить на мой вопрос. — Усатый мужчина лет сорока пяти, оправив синий китель, встал рядом с “Айболитом”. — Почему вы, значится, не позвали меня или другого офицера железнодорожных войск для восстановления порядка в вагоне?

— Твою ж мать, — проговорил Игорь. — Конечно же. Просто позвать офицеров, чтобы пресечь расизм… не все решается пистолетом…

— И главное — откуда вы взялись и почему ехали без билета? — будто не слыша его, продолжил усач. — Вам полагается штраф.

[Модификатор “Задолженность” 240, -15 шиллингов в день]

За спиной офицера маячил его коллега-близнец: те же усы, те же глаза с прищуром, та же прическа. Нейросеть что, совсем обленилась и просто их клонирует? Не брезгует, окаянная, “копипастой”? Впрочем, офицеры одного вида войск и в реальной истории часто походили друг на друга, как родные братья — очевидно, служба накладывала свой отпечаток…

“Не о том ты думаешь, легенду сочиняй…”

То, что проскочить на дурака не получится, Игорь понял, едва присмотрелся к уровню: у обоих офицеров он был двадцать пятым, а, значит, они явно значительно превосходят игрока либо в силе, либо в интеллекте, либо в обоих параметрах. Поэтому старая брехня про шерифа из Дунса здесь точно была неуместна.

— Секундочку… — пробормотал Игорь. — Башка трещит еще немного…

Старательно изображая мигрень, он открыл карту. Мир Прерии представляла собой огромный материк, похожий по форме на лежащую на боку восьмерку.

“Символ бесконечности...”

На севере примостилась пара довольно крупных островов, наполовину покрытых ледниками; видимо, раса, к которой себя причислил Игорь, была именно оттуда. Всю северо-западную четверть “восьмерки” занимала обширная Руппелианская империя, граничащая с пятью другими государствами — парой других монархий и республиками.

Игорь приблизил масштаб, благо, его местоположение на карте тоже отображалось в виде мерцающей красной точки. Точка эта находилась почти на экваторе и медленно, но верно двигалась в сторону южной границы империи. Повсюду была прерия и невысокие горы, а поселки змейкой вились вокруг единственной железнодорожной артерии, идущей с севера на юг.

“Да, далековато я забрался — для северянина… придется импровизировать.”

— Давай же, мы ждем объяснений! — строго сказал усач.

— Видите ли, я… я шериф… точнее, помощник шерифа, или типа того… но я не помню, откуда: после драки мне почти отшибло память и…

Вылезший из-за спины близнец усача, обойдя меня кругом, заломил мне руки за спину.

— Ха! Память ему отшибло, как же! Знаем мы эти ваши штучки! Шпионское отродье… Сидит, блеет тут, весь такой несчастный, а сам, поди, мидгеанец или похуже даже… Не дергайся мне тут!

В другой ситуации Игорь порадовался бы запрету на основательно всем надоевший сценаристам штамп “амнезия”, но точно не сейчас.

Послышался щелчок наручников, и холод металла обжег разгоряченную кожу на запястьях. Первой мыслью было вырваться из захвата, врезать по морде, попытаться вырваться из оцепления… но дальше-то что? Двадцать пятый уровень офицеров его прикончит, и доктор с ликом Айболита снова вернет из респауна в этом же вагоне, вычтя еще немножко денежек за свои хитрые манипуляции. Игорь хорошо помнил, как вошел в цикл в доме Бонни, пытаясь совладать с более серьезными противниками. А теперь на нем еще и “Оазис”, который так здорово имитирует боль, что от его импульсов будто умираешь взаправду.

“Нет, такой респаун нам не нужен”.

— Постой, — вдруг сказал первый офицер. — Но у него реально была пушка, которая бывает только у шерифов. Может, он все же не врет?...

Второй хмыкнул — прямо Игорю в ухо — и, встав рядом с напарником, воскликнул:

— Ха! Думаешь, шпион бы не прикончил настоящего шерифа, чтобы разжиться его пушкой и обеспечить себе алиби? Эти сволочи не перед чем не остановятся!

— Не остановятся. Но ради чего такие сложности? Это был обычный товарняк, за кем он там шпионил? За курицами в клетках?

— Ладно-ладно. Я… скажу вам правду, — с деланной неохотой сказал Игорь.

Три пары глаз с любопытством уставились на него.

— А вы не думали, что у меня… — Он повернулся к “Айболиту” и упер в него тяжелый взгляд. — Может быть какая-то важная миссия, о которой я не хочу рассказывать при посторонних?

Офицеры проследили, куда смотрит Игорь.

— Выйди-ка на пару минут, — сказал усач.

Его напарник презрительно фыркнул и покачал головой, но промолчал.

— Ухожу, ухожу… — забормотал “Айболит”.

Он подхватил свой саквояж и спешно покинул вагон. Игорь, дождавшись, пока дверь за ним закроется, негромко сказал:

— В общем, мне нужно сойти на ближайшей станции. Мой путь лежит в горы, а там…

Игорь запнулся.

— Так и что там, в горах? — нетерпеливо вопросил “близнец”.

Игорь, не придумав ничего лучше, ответил:

— Неужели непонятно, куда я клоню?

Несколько мгновений офицеры просто недоуменно взирали на Игоря, а он сидел ни жив ни мертв, проклиная свою фантазию, решившую подвести его так не вовремя. Потом усач вдруг сгреб напарника за плечи и, утащив его в противоположный угол комантушки, горячо зашептал:

— Слушай, Ромарио, а что если он…

Что он сказал дальше, съел окружающий шум; автопереводчик выцепил из сонма звуков лишь обрывки — “расследует”, “армии железяк” и “нагоняй от начальства”.

“Близнец” сначала хмурился, потом тяжело вздохнул, но кивнул, соглашаясь с напарником. Усач благодарно улыбнулся и, вернувшись к Игорю, сказал:

— В общем, предлагаю компромисс: вы сойдете на следующей станции, но только в наручниках, и решение, ехать вам в горы или гнить в местной тюрьме, останется за местным шерифом. Вы нас поняли?

Игорь кивнул, усиленно изображая разочарование, хотя на самом деле внутренне ликовал.

Он почему-то думал, что встреча с шерифом — это лучший вариант из всех возможных.

Глава 23 - Скажу Прямо

[Джон Литтлджон, 18 уровень, мужчина, романец, шериф]

— Скажу прямо, сынок: у меня нет никакого желания разбираться, кто ты и откуда, — презрительно процедил жирный шериф-метис с густыми черными, как нефть, волосами.

Он сидел в кресле напротив Игоря, закинув ноги на стол и неустанно пыхтя вонючей трубкой.

И, хоть сам шериф казался совершенно неухоженным, в кабинете у него было вполне уютно. Оформленный в золоченый багет портрет статного юноши на стене, — очевидно, молодого императора или иного управленца; старинный комод в углу, рядом — кофейный сервиз, справа от него — книжная полка.

Что сразу привлекло внимание Игоря — игрушечная статуэтка странного угловатого робота на столе. Это было очень мило и атмосферно.

В общем, если вдуматься, впечатление портило только то, что Игорь до сих пор был в наручниках, а от шерифа, помимо запаха табака, чудовищно разило потом. К тому же собеседник только что полностью перерыл рюкзак арестованного, и теперь все его содержимое валялось на столе.

Благо, хоть бесячий модификатор “Аллергия” из-за отвратных ароматов пока ещё не включался.

— Пока я знаю одно — “браунинг” у тебя вполне себе шерифский. Но вот автомат, скажу прямо, точно не наш. Я такого никогда не видел. Откуда это все? Что-то в императорской канцелярии спер? Или подарок от новоборландцев? Ты выглядишь как северянин, а среди новоборландцев таких полно. Да и имя это твое… И-гар… Такое же дебильное, как у всех северян. — Шериф вынул трубку изо рта и, выпустив в потолок струйку дыма, гневно нахмурил брови. — Ну? Чего молчишь? Или мне тут до вечера распинаться, пока ты решишь наконец открыть хлебальник?

Игорь шумно сглотнул. Фантазия будто окончательно умерла. Игорь припомнил, что кто-то однажды учил его: “Не знаешь, что говорить — говори правду”. Наверное, это был как раз такой случай.

— Сэр, я не могу вам ничего больше сказать. У меня было задание. И… есть цель. Я попал сюда. Вы можете держать меня в наручниках и дальше, но мое задание от этого никуда не денется, и мне все равно придется его выполнить… если, конечно, не будет слишком поздно.

— Ах ты гребаный шантажист… — презрительно прошипел шериф.

Он поднялся и, обойдя стол, встал рядом с Игорем. Глядя на него сверху вниз и нервно перекатываясь с пятки на носок, жирдяй сказал дрожащим от гнева голосом:

— Будь моя воля, я бы пристрелил тебя прямо сейчас и не поморщился, не люблю подобных скрытных мудаков. Но, скажу прямо, в этом чертовом городишки нет ни одного мало-мальски пригодного стрелка! Да и ствол у тебя, чего лукавить, вполне неплохой. А то, поговаривают, тут объявилась новая банда, которая грабит проходящие поезда, и вот я селезенкой чую, что она скоро пожалует к нам…

— Что еще за банда?

— Да чтоб я сам помнил! Банда… Безумной Мэри, во. Мыслимо ли — баба всем верховодит! Но, говорят, стреляет сучка мастерски. А ты, как я понял, тоже пострелять не дурак, да?

— Есть такое, ага.

— А с лошадьми как, ладишь? Или скачешь похуже, чем стреляешь?

— Да так же примерно, — зачем-то соврал Игорь: наверное, очень хотел быть полезным и избавиться от надоевших “браслетов”.

— Прям самородок, чтоб тебя… — Шериф громко кашлянул в кулак и тихо выругался. — В общем, считай, что тебе повезло — назначаю тебя помощником шерифа. Если спросишь, где предыдущий помощник — скажу прямо, его сожрали махайроды, когда мы выслеживали шайку краснокожих бандитов, промышлявших к югу от Проклятых холмов…

— Незавидная судьба так-то.

— Ну, если тебе неохота быть помощником шерифа, я могу завтра же отправить тебя на серебряные копи Мартонского хребта. Годится?

— М-м-м… Так во сколько завтра выходить на работу?

— Я так и думал, что ты смышленый.

Щелкнул ключик в замке наручников, и Игорь, облегченно вздохнув, принялся массировать затекшие руки. Пространство комнаты озарилось сообщением:

[Новое основное задание: “Остановить банду Безумной Мэри”]

[Получен предмет: значок помощника шерифа]

Первым делом Игорь решил, что даст своему новому шефу прозвище “Скажу Прямо”. А что, звучит — Джон “Скажу Прямо” Литтлджон!

“Хотя я наверняка не первый умник, кто за ним подметил эту фразу-паразит, да…”

Вторым делом Игорь решил, что нелишним будет узнать детали грядущей облавы.

— Так а что там за банда-то? И кто такая Мэри?

— Шут ее знает. Поговаривают, что она мидгеанская шпионка… хотя возможно, что ее автоматоны — простые одичавшие механические твари, оставшиеся после Третьей Континентальной Войны…

— Так а с чего вы решили, что она пожалует к нам сю...

— Послушай-ка меня, сынок! — Шериф многозначительно поднял палец. Игорь закатил глаза: слушать там явно было нечего. — Если я говорю “селезенкой чую”, значит, так оно и случится, потому как Джон Литтлджон еще никогда не ошибался! Усек?

— Усек… — нехотя проворчал новоиспеченный помощник шерифа.

— То-то. В общем, по слухам, один ковбой, прискакавший с Мартонского хребта, слышал от индейца, что Мэри якобы намылилась в наши края. А тут еще по телеграфу сообщили, что завтра вечером поезд из Манланда с особо ценным товаром отправится в столицу нашей славной Империи… минуя, в том числе, и нашу станцию. Нам, шерифам из городков и поселков вдоль путей, сказали мобилизовать всех, кто умеет стрелять из револьвера, и держать ухо востро. А если учесть, что у нас на станции поезд еще должен остановиться, чтобы пополнить запасы угля, риск нападения повышается…

— Это с чего вдруг?

— Потому что нападать на поезд, когда он мчит на полном ходу, будет только идиот! Это, скажу прямо, все байки из глупых старых книжек. Нападать надо на стоящий поезд, и точка! А стоять поезд будет у нас! Теперь понятно?

— Вполне. Ну так а пока — что? Я свободен?

“Скажу Прямо” кивнул:

— Свободен. Как найдешь жилье, скажи, где остановился. Клячу тебе раздобуду попозже, ближе к вечеру.

— Может, лучше вы мне подскажете, сэр, где тут у вас комнату снять можно?

— Запросы у тебя, скажу прямо! У старухи Кляйн в салуне, конечно же, остановись. И, кстати, на какой черт тебе эта дурацкая башка старого автоматона?! — Шериф, поджав губу, оттолкнул от себя железяку, отчего она зашаталась туда-сюда, словно огромная уродливая неваляшка. — Продай ее Биллу, здесь, через три дома, и купи себе чего-нибудь пожрать. Укрепляй здоровье, сынок. При встрече с Мэри оно тебе понадобится, скажу прямо…

[Дополнительное задание: Магазин старьевщика]

— Спасибо, сэр! Так и сделаю.

Подхватив со стола сумку, Игорь спешно запихнул в нее все свои пожитки и наконец-то вышел из “офиса” шерифа.

Городок при станции, где очутился Игорь, носил странное название Чарлей. Состоял он, по сути, из двух улиц — длинной, идущей вдоль железнодорожных путей, и покороче, служащей началом извилистой дороги, уходящей в горы. Обычный, ничем не примечательный городишко на Диком Западе, каким его представляют те, кто из вестернов смотрел только старый фильмец Тарантино “Джанго освобожденный”.

О том, что это не прошлое и не документалка, а вполне стимпанковый игровой мир, напомнил первый же встреченный Игорем автоматон — с головой, до жути похожей на ту, что лежала в сумке, только чище и крепче.

[Стальной автоматон-железнодорожник #RW1028-56, 6 уровень, робот]

Он проследовал мимо чеканным шагом, неся на голове небольшую коробку с инструментами и оставляя за собой шлейф прозрачного дыма, как от курительной трубки. Почувствовав взгляд Игоря, робот повернул голову на сто восемьдесят градусов и продолжал двигаться таким образом, пока не скрылся за поворотом — выглядело это странно и даже жутковато.

— Чего только не придумают, блин…

Вызвав карту, Игорь увидел на ней две горящие точки: салун старухи Кляйн и магазин старьевщика Билли по прозвищу Зубочистка. Вторая цель была куда ближе, чем первая, туда Игорь и направился.

— Четыреста шиллингов, — сказал Билли, крепкий старик в шляпе и грохнул голову об прилавок так, что от нее отлетело пара болтов.

— Так мало?! Да она досталась мне с величайшим трудом. Пятьсот!

Игорь лукавил, но сходу соглашаться на первую же предложенную цену он не собирался.

Впрочем, Зубочистка тоже был не промах и на торгах явно собаку съел:

— Четыреста двадцать — моя последняя цена! Хрен ты где, паренек, найдешь лучшую цену в пятидесяти милях окрест! Ты ж, надеюсь, понимаешь, что она неисправна и годится только в металлолом! А целых у меня и так — две.

Он обернулся, показав на две головы, одна из которых поразительно напоминала ту, что была у Игоря. На ценнике стояла цена: 1000 шиллингов.

— Ну так это ты ее и сломал, когда об прилавок ей грохнул! — нашелся Игорь. — Чтобы цену сбить! А только я уйду, починишь и за штуку так же выставишь!

— То есть я, по-твоему, обманщик? — прищурился Билли. — Зубочистка — обманщик, так? А знаешь что, паренек? Давай-ка позовем шерифа. И пусть он нам с тобой расскажет, где и как ты раздобыл эту голову. Меж прочим, еще пару лет назад сбыт деталей автоматонов являлся преступлением, или ты забыл, а?

— Да помню я, помню…

— Ну, тогда, решай.

Билли вопросительно уставился на клиента.

[Показать значок помощника шерифа]

[Согласиться]

[Убить Билла]

Коротко хохотнув над последним пунктом меню, Игорь все же выбрал первый вариант.

— А зачем звать шерифа, если тут уже есть его помощник? С этого дня, да. Отправлен из столицы для усиления штата.

[Провал]

— Из столицы?! Да такого сопляка, как ты, и в Редфорд-то не пустят участок подметать! — фыркнул Зубочистка. — Давай уже сюда свою башку… и на вот твои триста шиллингов.

— Триста?! Мы же вроде договорились на четыреста двадцать!

— Ну так твой новый начальник, шериф, задолжал мне как раз сто пятьдесят, так что я еще по-божески!

[Дополнительное задание “Магазин старьевщика” выполнено!]

[Получен опыт]

[Модификатор “Задолженность” отключен: -240 шиллингов] [60 шиллингов]

— Сука, еще и долги… и ведь ничего с ними не сделаешь. И стоило тащить… ради такого?

Мелькнула мысль порасспрашивать Зубочистку о местном варианте черного рынка и сплавить часть премиальных в обмен на здешнюю валюту, но настрой старика этому не особо способствовал, и Игорь, раздосадованный тем, что в итоге ничего особо не выручил, отправился в салун. До сна в реале оставалось еще слишком много времени, и Игорь решил, что надо найти себе какое-то занятие, сулящее опыт и способное развлечь его на пару-тройку часов.

И занятие, как оно частенько бывает, нашло его само: распашная дверь, через которую Игорь попал внутрь, все еще болталась туда-назад, когда из-за стола встал некий дородный ковбой и со злобным возгласом “чужак, зараза!” врезал вновь прибывшему в челюсть. Минус десять ХП заставили Игоря мгновенно взбодриться. Народ, предвкушая зрелище, обступил их со всех сторон; хозяин, чертыхаясь, пошел за шваброй, чтобы потом оперативно собрать осколки от разбитых об головы бутылок и кружек..

Безногий автоматон, до этого игравший на видавшем виды пианино польку, словно по команде, переключился на нечто более лихое, дико похожее на музыку из восьмибитных файтингов. В голове загудело, заныло. Игорь инстинктивно потянулся рукой к лицу, чтобы проверить, все ли зубы на месте..

— Так! Я, между прочим, помощник шерифа! — попытался вставить Игорь, но еще до того, как договорил, снова получил в морду.

— Отлично! — обрадовался верзила. — Давно не бил морду шерифам!

Противник был одиннадцатого уровня — на уровень выше, чем Игорь. встал в стойку — сработали минимальные знания рукопашки, известные каждому “областнику”. “Оазис” давал ощущения куда мощнее, чем шлем первой версии — блокировать удары оказалось тоже больно, но не так сильно, как ловить их лицом. Хук слева, хук справа. Блок. Они кружили по импровизированному рингу, периодически совершая осторожные выпады и уклоняясь от них. Порой доставалось и окружающим предметам — барной стойке, столикам, стульям, плечам зазевавшихся зрителей. Хелсбары таяли на глазах, синяки ныли, но кости, по ощущениям, пока оставались целыми.

В конце концов Игорь не выдержал. Увернувшись от очередного удара здоровяка, он отбежал чуть в сторону и, выхватив “браунинг”, направил его ствол сопернику в грудь:

— Так, все, закончили… именем закона! Вы покушаетесь на жизнь, блин, хранителя правопорядка!

— Слышь, в своем Редфорде командовать будешь, — надменно процедил ковбой. — Или откуда ты там? На Севере. Здесь, в Чарлей, не рады вашим бледным мордам! Я лично всегда колочу северянина, едва увижу!

— Подобные игры давно пора закончить!

— Ха, закончить! Могу разве что пристрелить тебя, чтоб не мучался — с такой-то харей! Годится?

— Ну давай, попробуй! — завелся Игорь.

— А че мне пробовать? Я возьму и сделаю.

— Такой самоуверенный? Ну отлично, пошли тогда, решим все раз и навсегда!

Игорь повернулся, чтобы выйти на улицу, но не успел — толпа подхватила его и буквально выволокла на улицу. Пыль, поднятая десятком ног, полезла в глаза, помощник шерифа зажмурился и потому упустил момент, когда его уронили на землю. Падение отозвалось в шкале здоровья парой единиц урона.

— Ну, готов, северянин? — спросил верзила.

Он уже стоял на исходной, держа руку в нескольких сантиметров от кобуры. Пальцы ковбоя подрагивали от нетерпения.

— Готов, готов, — ответил Игорь и тоже пошел на позицию.

Гулко застучал по рельсам проезжавший по станции в паре десятков шагов поезд. Поравнявшись с салуном, машинист погудел в гудок, приветствуя собравшихся на “дуэль”..

— Ха! — мотнув головой в сторону поезда, хохотнул ковбой. — Гляди-ка! Кажется, я тебя уже победи...

Вдруг под самым ухом Игоря грянул выстрел, и голова здоровяка озарилась цветной кляксой из мозгов и крови. Толпа натурально ахнула. Вскрикнув и схватившись за ухо, Игорь обернулся и увидел автоматона — огромный, на голову выше самого высокого из собравшихся, он стоял возле рельсов, а за спиной его мелькали проносящиеся мимо вагоны поезда. К левой руке вновь прибывшего был грубо приварен огромный револьвер.

[Титановый Автоматон #KL668-456, 15 уровень, робот, охотник за головами]

Внутри грудной клетки автонома щелкнул некий невидимый тумблер, и грубый мужской голос, с трудом продираясь через фоновой шум и помехи, бесстрастно сообщил:

— Именем правосудия королевства Манланд, в соответствие с постановлением окружного суда города Коломбо…

Еще один щелчок — как будто переключили на новую пластинку — и вот уже вместо мужского голоса из динамика робота запел женский:

— Тревор Маккавендиш, ковбой, тридцати семи лет, приговаривается к смертной казни на месте за разбой, насилие, вандализм и жестокость в обращении с крупно-рогатым скотом. Приговор обжалованию и пересмотру не подлежит.

Робот подошел к ковбою, хрипящему на земле в пыли, и еще раз выстрелил ему в голову, закончив фразу первым, мужским, голосом:

— Приговор произведен в исполнение автоматоном #KL668-456. Тело подсудимого будет отправлено в город Коломбо для эксгумации с последующей кремацией.

Второй рукой с обычным манипулятором робот схватил убитого за щиколотку и, вздернув, взвалил себе на плечо — правое, удлиненное на пол-локтя будто специально для этих целей.

— Сука, эта гребаная железяка прикончила Тревора! — взвизгнул паренек, стоявший рядом с Игорем.

В его руке был крохотный “кольт”, явно более подходящий дамской ладони и, возможно, недавно покинувший таковую в результате ограбления.

Стоявший рядом визгуном коренастый негр ударил его по руке и прорычал:

— Опусти свою игрушку, маленький ковбой. Это тебе не дамочек грабить темным вечером в подворотне. Эта железяка прикончит нас всех, если сочтет, что мы ей угрожаем… Да и не пробьешь ты ее броню этой пукалкой!

— Но их же даже в армии запретили! — не унимался любитель крохотных револьверов. — С последней войны они…

— Это у нас запретили, дурень. В Империи. А он с Мариланда, слышал? Тут двести миль, пешком можно дойти!

— И еще у нас с краснокожими договор, — вставил бородач, стоящий рядом.

Толпа загалдела, обсуждая случившееся, а Игорь, плюнув на все, побрел обратно в салун — после драки нужно было похилиться тем, что удастся купить на шестьдесят шиллингов, да еще на койку наскрести.

По счастью, похлебка и кусок колбасы обошлись всего в пятнадцать монет и похилили до ста процентов, еще и отключив голод на полтора часа. На вкус, правда, все это было примерно как протухшая позавчерашняя еда из супермаркета — зная возможности “Оазиса”, Игорь предположил, что проблема все же в кухне старушки Кляйн, а не в костюме.

— Эй, милейший, — окликнул его один из троицы мужчин, сидевших за большим столиком неподалеку от того, где поедал ужин помощник шерифа. — Не хочешь присоединиться?

Игорь покосился в сторону тех, кто его позвал. Средних лет, вполне опрятно одетые, аккуратно стриженые и выбритые. Не чета большинству мужиков в этом салуне, которые к брадобреям в лучшем случае попадают один раз — уже после смерти.

Игорь вчитался:

[Круз Родригес, 12 уровень, романец, аристократ]

[Дик Ферджи, 15 уровень, саксиец, доктор]

[Эрнест Аль-Махаби, 13 уровень, горец, военный]

Похоже, эти морду бить не будут. Уж точно — не сразу.

Игорь вытянул шею и увидел, что на столе перед мужчинами лежат карты и мятые купюры вперемешку с монетами.

— Во что вы там играете, любезные господа?

— Покер, милейший. Для нас было бы честью сыграть с новым помощником шерифа.

Игорь усмехнулся.

— Помощник шерифа с радостью согласился бы, но по ряду причин он прибыл в город практически лишенным средств к существованию.

— Отсутствие шиллингов еще не делает человека бедным, — хитро сощурившись, сказал Круз Родригес. — Интуиция подсказывает мне, что у вас есть в запасе что-то, что вы могли бы обменять либо поставить на кон. Например, что-нибудь вроде этого, да?

Он приоткрыл подол сюртука, достал оттуда крохотный мешочек, развязал и высыпал на ладонь темные бриллианты.

“Хм, а не является ли данный господин черным дилером?” — рассматривая камни, подумал Игорь, а вслух спросил:

— И какой курс на обмена подобных… красивых безделушек?

[1 премиальный балл = 15 000 шиллингов]

[5 премиальных баллов = 75 000 шиллингов]

[10 премиальных баллов = 150 000 шиллингов]

Глава 24 - Торопись, Мойва

Ага, значит, и правда дилер! Надо же, как повезло! Да, на первый взгляд, курс был значительно ниже, чем у дилера в “Контрабасах”... но, с другой стороны, речь ведь не о баксах, а о шиллингах, они, наверное, дороже? В любом случае, выбирать не приходилось. Хотя и транжирить Игорь не стал: нащупав в кармане мешочек с бриллиантами, в который переродилась привычная для Миддлбурга пластиковая карта, он выудил один бриллиант и обменял его на деньги:

[-1 премиальный балл] [15 000 шиллингов] [22 прем.баллов]

Выручка, рассыпанная по столу в виде внушительных размеров ассигнаций и разноцветных монет, уже готова была отправиться в сумку к Игорю, как вдруг Круз произнес:

— Делайте ставки, господа!

Игорь нахмурился. По-хорошему, ему бы забрать деньги и свалить, раскланявшись, но он отчего-то решил, что поступать подобным образом невежливо. Плюс вспомнилось, когда они с однокурсниками пару раз рубились в карты в общаге под пивко — было весело и прикольно. Потом еще в онлайне немного с Саней рубились — так, шутки ради, но правила выучили неплохо.

Карты полетели на стол, и сначала большим блайндом стала десятка.

— Махайроды — страшные твари, — продолжал Эрнест какой-то свой рассказ, начало которого для Игоря осталось загадкой. — Помню, пошли мы с отрядом в горы, что на севере Чин, разгонять одно тамошнее племя пустынников...

Игорю пришла двойка и семерка, и первый круг он слил. Затем был еще один круг… и еще… Истории трех игроков, напичканные незнакомыми им названиями, расслабляли, Игорь слушал их вполуха, машинально подтверждал ставку и не заметил, как просадил первую сотню шиллингов.

[-110 шиллингов] [14890 шиллингов]

Блайнд повысился до двадцатки. В этот раз Игорю повезло — пришло два короля, и он повысил ставку до сорока. Круз сбросил, но остальные двое повысили. На флопе на стол легли две дамы, и все замолчали. Эрнест прервал очередную историю и повысил до сотни.

“Ого, неужели у него дама? Или, того хуже, две?” — подумал Игорь, по ставку сравнял.

Дик поддержал противников. На терне пришла двойка — Эрнест поднял еще на полтинник, Игорь ответил сотней. Дик нахмурился и спасовал, Эрнест же хитро прищурился и поднял еще на сотню.

“Черт, неужели у него действительно две дамы? Или блефует?”

На стол лег ривер — им оказался король.

— Ага! — не удержался Игорь.

— Вскрываемся? — предложил Эрнест.

У него оказалась двойка и дама, составившие пару двоек, но полный сбор побил комбинацию, и довольный Игорь подгреб к себе пять сотен.

[Фулл-хаус! Вы выиграли]

[+530 шиллингов] [15420 шиллингов]

— Смари, Томми, какие у них там деньжища, — послышалось за спиной.

Эрнест посмотрел куда-то в середину зала и нервно приподнялся на стуле, вслепую нащупав рукоять стоявшего за спиной старинного мушкета.

— Что за… — произнес Круз.

Игорь украдкой оглянулся через плечо и увидел два красноречивых титра:

[Бандит, 6 уровень]

[Бандит, 5 уровень]

Игорь не стал медлить — выхватив “браунинг”, он направлил его на беззубого плюгавого парня, который в компании точно такого же шел в сторону их игрового стола. Парень замер от неожиданности, хмуро глядя на помощника шерифа, а потом медленно потянулся себе за спину — то ли за пушкой, то ли за ножом, которые прятал под старой курткой.

Четыре выстрела, за ними — еще три, которые довершили начатое. Пули игроков в покер изрешетили бедолагу и его напарника, после чего Круз, Дик и Эрнест как ни в чем ни бывало спрятали стволы, поправили воротники и манжеты и взяли в руки карты.

— Господа, я запамятовал, чей сейчас малый блайнд? — осведомился Эрнест.

— Нашего гостя, кажется, да.

Игра дальше снова пошла неторопливо и достаточно спокойно. На сей раз долгую и весьма путанную историю рассказывал Дик — про то, как два раза отрезал ногу пациенту, а после операции спустя некоторое время она сама собой вновь отрастала за ночь.

“Это он, наверное, кого-то из наших тестеров оперировал”, — догадался Игорь, но, разумеется, озвучивать свою версию не стал. Зато, когда Дик закончил, задал вопрос, который волновал его последние несколько часов:

— Господа, а вы что-то слышали о банде Проклятой Мэри?

Круз нахмурился.

— Может быть, Безумной?

— Может, и так.

— Только слухи, — вставил Эрнест. — Поговаривают, что эта девушка, Мэри, прибыла с другого конца континента — то ли из Каузии, то ли из Ледии.

— А я слышал, что стреляет она лучше всех в этих краях, — вставил Дик. — И что в помощниках у нее железяки, коих видали только на парадах в Мидгеанской империи. Какие-то черные, словно из гуталина.

— Железные нигеры, — фыркнул Круз. — Я думаю, это всё враки.

— Это такие у них сейчас? — удивленно захлопал глазами Эрнест. — Я думал, там рухлядь последняя…

— Это раньше была рухлядь, а сейчас вроде бы сообразили что-то поновее, — покачал головой Дик. — Либо наши восточные “партнеры”... подогнали. Ставки, господа.

Деньги снова полетели на центр стола.

— Скажите, Круз, а вы случайно не в курсе, какие автоматоны сейчас бродят у Проклятых холмов? — спросил Игорь, наклонившись к уху аристократа.

— Обычные, то есть старые, и бродят, — сказал тот и покрутил ус. — Медные всадники, реже — бронзовые, легкие строевые стрелки, дозорные бронечерепахи… Ваша ставка.

После расспросов удалось выудить еще немного информации — о том, что современные автоматоны работают на графите, спекаемом в печах, а некоторые — и на “черном золоте”, которое сами добывают из разливов; и что их внутренние конвейеры способны самостоятельно прессовать пули из подножной руды, а в головах традиционно используется мозг ракообразных или крупных насекомых, который мастера каким-то мудренным образом модернизируют под микроскопом.

После разговора навык “Наука” моргнул и вырос на полпроцента. Немного, но приятно — выходит, не зря сел за стол.

Между делом Игорь залез в чат — давно он туда не заглядывал — и спросил:

Terigor> Кто-нибудь в курсе, кто такая “Безумная Мэри”? Из мира “Прерии”.

Долгое время никто не отвечал, но пару покерных “каток” спустя иконка чата наконец моргнула:

Glenn> Не в курсе. У Brodyazhka спроси, вроде бы, она там сейчас.

Игорь написал в личные сообщения Brodyazhka, но ответа так и не дождался. Зато вскоре ему написала Gauss1998:

Gauss1998> Как успехи в Прерии?

Terigor> Привет, да, практически никак. Шлепнули один раз в перестрелке в поезде, застрял в каком-то сраном городишке, сейчас в покер играюсь.

Gauss1998> Ясн, ну смотри, не проиграйся :) Некоторые скатываются и премиалки там меняют, слышала...

Игорь оставил это сообщение без ответа и сосредоточился на игре.

На ставках до пятидесяти карта упорно не шла, приходилось пасовать. В итоге Игорь потерял еще три сотни, почти вернувшись в исходное состояние. Зато когда пошли ставки в сотню, пришли дама с валетом, а на стол упали две десятки и король.

Круз сразу поднял на две сотни. “Ага, у него, скорее всего, есть десятка, и он надеется выиграть с тройкой!” Для “стрита” — пяти карт по порядку — ему самому не хватало только девятки либо туза, но Игорь рискнул и поднял сразу на две сотни. Круз и Эрнест подняли, сбросился только осторожный Дик, нехило проигравшийся в этот раз. На терне пришла семерка, и Игорь уже мысленно распрощался с двумя сотнями, как вдруг на ривере пришла долгожданная девятка пик.

— Поднимаю еще на двести, — Игорь бросил на стол горсть монет.

— Пас, — поморщился Эрнест.

Круз задумчиво хмыкнул и внимательно посмотрел Игорю в глаза, пытаясь, видимо, поймать хотя бы искорку фальши.

“Интересно, они реально играют вслепую? — вдруг мелькнула в голове запоздалая мысль — Это честный алгоритм, или нейросеть сама решает, какую карту кому дать и какое решение принять, исходя из моих скиллов? Если так, то я в жопе”.

Через полминуты раздумья его соперник расплылся в улыбке, демонстративно отсчитал и бросил на стол тысячу.

Игорь скрипнул зубами и удвоил.

Улыбка на лице Круза застыла.

— Чек! — воскликнул Игорь. — Вскрываемся?

Круз медленно кивнул и положил на стол сначала туза, а затем — десятку бубен.

“Тройка! У него всего лишь тройка!”

[Стрит-флеш! Вы выиграли]

[+4450 шиллингов] [19 550 шиллингов]

Увидев карты Игоря, Круз поджал губы и схватился было за ствол, стоявший у стены… но тут же отдернул руку и с трудом заставил себя протянуть руку победителю:

— Поздравляю, юноша.

Улыбка его была невероятно фальшивой, но Игорь решил не заострять на этом внимания.

— Я считаю, получатель такого большого выигрыша должен заказать нам всем выпивку, — предложил Дик, когда соперники пожали друг другу руки и снова расселись по местам.

— Я не против, — легко согласился Игорь. — Эй, гарсон! Выпивку господам! Гарсон!

— Так вот ты где прохлаждаешься! — послышался сзади уже знакомый голос. — Мое почтение, милейшие. Скажу прямо, не одобряю ваше развлечение, поскольку у данного заведения, скажу прямо, нет статуса игорного дома… но, так и быть, по старой дружбе с хозяйкой, закрою глаза… — К столику подошел Джон Литтлджон собственной персоной. — А вот этого юношу я у вас, простите, украду.

Шериф бесцеремонно выдернул Игоря из-за стола и, прежде чем тот возмутился, протянул ему нечто, мигом отразившееся в системных сообщениях:

[80 патронов к “Браунинг М1903”] [160 шиллингов]

— Идем. — “Скажу прямо” хлопнул Игоря по плечу. — Нам пора готовиться к встрече поезда. Надеюсь, ты не пил слишком уж много?

“С вами выпьешь… только собрался, а нейросеть уже тебя прислала…”

— И надень уже, значок помощника шерифа, а! — хмыкнул Джон. — А то так и придется биться со всеми по сто раз на дню!

С этими словами он вложил в руку помощника блестящий жетон и устремился к двери.

Обучение началось, понял Игорь, шагая следом.

В команду, помимо Игоря и шерифа, входило еще трое человек:

[Кенни, 7 уровень, ковбой]

Первый был весьма крупным парнем в традиционной шляпе, правда, одноглазым и одноруким. Он единственный был пешим. В руке у Кенни была двустволка — интересно, как он с ней обращается?

[Ноэль Большой клык, 10 уровня, абориген]

Аборигенами здесь называли людей, похожих на индейцев. Этот, судя по морде, скорее, напоминал какого-то мексиканского наркобарона, облаченного в нелепое пончо. Ноэль держал за поводья крупного сивого тяжеловоза — и, надо признать, эта громадная лошадиная голова смотрела на Игоря куда дружелюбнее, чемхозяин. Из оружия у аборигена был “браунинг” — почти такой же, как у шерифа с помощником — а также колчан со стрелами.

И никакого лука поблизости.

— А нафига?.. — хотел спросить Игорь, но Ноэль так строго на него посмотрел, что слова застряли в глотке.

Третьим мобилизованным охранителем города стал механизм.

[Боевой автоматон-пулеметчик #WR3364-456, робот, военный]

Железяка представляла собой небольшую тележку на деревянных колесах. На тележку взгромоздился старинный, видавший виды пулемет с поворачивающейся платформой, вроде “кофемолок” гражданской войны в США. Сзади к пулемету крепился столь же потрепанный торс робота, лишенный нижних конечностей. Голова, полукруглый железный котелок, повернулась и выпустила в небо облако дыма, после чего робот отцепил суставчатую конечность от рукоятки и неуклюже помахал Игорю. Похоже, автоматон был самым приветливым из всех собравшихся.

“Буду звать его Оптимус Прайм”, — решил Игорь про себя.

На улице к этому моменту уже царила темень, лишь пара газовых фонарей освещала центральный перекресток, да на редкие лампы на фасадах подсвечивали окна домов. И откуда, интересно, газ в этом скромном городишке?

Шериф гарцевал перед собравшимися на коне — белом и весьма потасканном, но еще вполне живом.

— Что, больше людей не нашлось? — спросил Игорь, окинув взглядом “воинство” Джона.

— Да кому мы еще нужны, — буркнул “Скажу Прямо”.

Затем он направил коня куда-то в темноту между домами, а через пару секунд показался снова, ведя за уздцы упирающуюся клячу.

— Ну че встал? — гаркнул шериф. — Иди, забирай! Твоя теперь!

Игорь неуверенно подступил к Джону и забрал у него уздцы.

[Мойва, 1 ур, чавдарский скакун, кляча] [3 ед.корма в день, 150 шиллингов]

[Взаимоотношение с Мойвой улучшено]

Глядя, как кляча еле передвигается, Игорь спросил:

— А есть что-нибудь другое посмотреть, посолидней? Я бы даже заплатил.

— Нет, — сказал, как отрезал Джон и скомандовал:

— Идем, дамочки. Генеральный прогон...

Игорь подошел к Мойве, погладил по голове. Судя по вытаращенным глазам, нервно сжимающимся ноздрям и резким движениям, новый хозяин ее пугал.

— Ну-ну, тише, старушка.

Игорь бегло осмотрел ее упряжь. У всех предметов был износ от 20% и выше, а стоимость притом была копеечная. “Ну, дареному коню… точнее, дареной кобыле… но при случае, пожалуй, надо обновить”.

>Хочешь пройти обучение конной езде?

— Обойдусь, Миранда. Давно тебя не слышно было… вот и дальше молчи.

На лошади Игорь сидел всего пару раз в жизни, оба — во время прогулок по природному парку вместе с Олегом. Разумеется, все это было чертовски давно, и все детали успешно выветрились из головы.

“Но это ведь не должно быть особо сложно, правда?”

Игорь закинул ногу в стремя, схватился за седельную луку, оттолкнулся, но нога соскользнула и, как итог, “неудача” и минус пара очков ХП. Кляча дернулась, стала нервно пританцовывать на месте. Чтобы немного ее раскрепостить, Игорь взял ее за уздцы и повел следом за шерифом и остальными. Мойва не сопротивлялась.

Шериф сопроводил компанию по улице, ведущей в прерию, и показал:

— Значит, так. Скажу прямо: банда покажется вот оттуда, прямо с тех с холмов…

— Эм… а это вы откуда знаете, сэр? — спросил Игорь.

Уверенность шерифа начинала раздражать. Почему он так убежден, что может предугадать, откуда нападет такой грозный соперник, как Безумная Мэри?

Джон покосился в сторону помощника и хмуро сказал, с трудом сдерживая презрение:

— Я тридцать лет проработал шерифом в этом сраном городишке. И за эти тридцать лет все — все! — банды, которые нападали на составы, приходили с этой стороны! По этой, мать ее, дороге с чертовых холмов! С противоположной стороны — пустыня с пещерными львами, гиенами и махайродами, оттуда никто никогда не приходил… Теперь понятно, откуда я знаю?

— Нет, это все равно домыс… — начал было Игорь, но шериф его уже не слушал — он во всю раздавал команды:

— Значит, так… ты, Кенни, залезешь на крышу дома старика Билла — он здесь самый высокий — и будешь прикрывать нас сверху. Ты, Ноэль, спрячешься за амбаром. Ты же взял топливо?

— Взял.

— Хорошо. Мы с юнцом будем патрулировать вдоль путей, справа от вас.

— А, типа… левый фланг? Там вообще никого не будет?

Джон Литтлджон задумался.

— Хм. А малец прав. Давайте поставим за путями нашего железяку. Вперед…

Спустя полчаса все были расставлены по местам, ящики боеприпасов разложены по седельным сумкам. Шериф посмотрел на карманные часы и сказал:

— Так… поезд должен прибыть примерно через полтора часа. Можем пока смотаться к холмам, разведать обстановку. Помнится, однажды мы так изловили мерзавцев еще до того, как они на поезд напали.

— Сэр, а не слишком ли это рискованно? — спросил Кенни. — Вдруг мы разминемся, и они, пока нас нет, захватят поселок? Сколько их вообще в банде-то?

Шериф поморщился:

— Я слышал, что около дюжины. И все, кроме Мэри и еще пары человек — роботы. Идем, в пяти милях по тракту придорожная забегаловка — может, там видели чего.

Игорь пожал плечами. Верхами они вполне могли обернуться туда-обратно за озвученные шерифом полтора часа.

Впрочем, выяснилось, что его кляча еле поспевает за конем Джона. Чего только Игорь не делал: пытался пришпорить, стегал вожжами, но все было без толку — через каждую сотню метров Мойва притормаживала и переходила с рыси на шаг, словно толстяк на марафоне. А после того, как Игорь пришпорил ее особенно сильно — вовсе остановилась, взбрыкнув задними копытами.

— Что там у тебя? Не отставай! — раздраженно бросил Шериф через плечо.

— Стараюсь, но… вы мне дали слишком старую кобылу, сэр!

“Скажу Прямо” развернул лошадь и, сделав небольшой круг, поравнялся с Игорем.

— Старушка просто не любит грубого обращения, — негромко, будто боясь, что лошадь услышит, сказал шериф. — Будь с ней поласковей.

Быть ласковее с петами? Игорь еще помнил о трехногой собачке Джеке и второй раз в такую ловушку попадать не собирался. Но выбора не оставалось.

— Ну же, старушка, — сказал Игорь и почесал за ухом. — Торопись, Мойва! Давай, покажи, что тебя рано списывать со счетов!.

[Навык “Верховая Езда” улучшен на 1%]

Удивительно, но неловкие подбадривания, кажется, подействовали: Мойва подобралась и пошла сначала рысью, а потом и вовсе сорвалась в галоп — правда, ненадолго, но и это уже можно было считать успехом.

С горем-пополам они за четверть часа добрались до “забегаловки”... и с разочарованием обнаружили, что опоздали.

— Здесь уже побывали до нас… — тихо сказал Джон, поравнявшись с Игорем.

Глава 25 - Портрет в канцелярии

Крохотный домик с конной перевязью, курятник и сарай напоминали решето. Тусклый факел освещал отвалившуюся вывеску, доски стен напоминали решето — столько пуль через них прошло. У входа на рассыпанных по земле осколках лежали несколько человеческих трупов, пару мертвых лошадей и черные железки, в которых с трудом угадывались обломки автоматонов. Шериф спешился и, привязав лошадь, с револьвером в руке крадучись устремился к двери. Игорь последовал за ним, но у останков задержался, чтобы исследовать на предмет лута.

Пусто. Ни оружия, ни денег — ничего, кроме шмоток с износом в 75-80%.

“Какие жадные грабители…” — подумал Игорь, входя в забегаловку следом за шефом.

Джон стоял посреди зала и хмуро осматривал бедлам, который царил внутри. Перевернутые столы, сломанные стулья… и трупы. Множество трупов, засохшая кровь, мухи — в общем, определенно не то, что ожидаешь увидеть в игре с рейтингом “14+”.

— Тут как будто ураган случился, — заметил Игорь, встав рядом с шефом.

— Ага, из пуль. Гляди, тут новые автоматоны, — сказал тот, пнув ногой ближайшую к себе железяку. — У холмов таких не видел. И конь этот механический… таких не знаю…

Игорь присел рядом со стальным скакуном, помедлив недолго, сунул руки в недра развороченного лошадиного крупа.

[ИССЛЕДОВАНИЕ НЕДОСТУПНО] [Убедитесь, что владение навыком “Наука” выше 12]

[Наука — 10,9] [10 уровень]

Вот всегда так! И, казалось бы, навык “Следопыт” усилен классом — но до нужного навыка немного не хватает…

Вдруг из глубины забегаловки, погруженной во мрак, донесся звук взводимого курка. Шериф тут же пригнулся и завалился на пол, стремясь укрыться за остовом дохлой металлической лошади. Игорь упал рядом с ним, выхватил “браунинг”. В темноте снова зашевелились… а потом грянул выстрел, и пуля, проломив половую доску в полуметре от Игоря, ушла в подпол.

[Модификатор: Адреналин, +10% к ловкости, действие — 30 секунд. ]

Стреляли, судя по звуку и урону, из чего-то крупного — из дробовика или нарезного ружья. Игорь подполз к лежащему рядом с ним разбитому автоматону, спрятался за ним, посмотрел на шерифа.

— Стреляй, — одними губами сказал тот, и Игорь, высунув руку с “браунингом”, нажал на спусковой крючок.

Пуля, судя по всему ушла в молоко, но тут к делу подключился Джон, и вот он оказался намного удачливей: едва он спустил курок, из темноты послышался вопль. Игорю показалось, что он слышит чье-то бормотание: “Нога! Боже, моя нога!”

— Что?! — изумился Джон. — Стой, И-гар! Не стреляй!

Игорь послушно опустил пушку, а шериф поднялся и прокричал во тьму:

— Мерфи, мать твою, это ты? Какого хера ты нас с помощником кошмаришь? Это же я, Джон Литтлджон!

— Так на вас с ним не написано, что вы… эти самые… — обиженно сообщила тьма. — Я думал, те вернулись…

Игорь тоже встал, но “браунинг” прятать не спешил.

Тем временем из мглы, опираясь на потасканную двустволку, как на костыль, выглянул худой лысый парень в разбитых очках.

— Джон, мудак ты этакий, ты мне ногу прострелил!

— Он мой кузен, — зачем-то пояснил шериф и подошел ближе. — Кончай ворчать, Мерфи, ты сам нас едва не прикончил! Скажи лучше, что тут случилось? Это Безумная Мэри, да?

— Не знаю, она не представилась… Просто какая-то девка… с кучей автоматонов.

— Похоже, что она. Сколько их было, Мерфи?

— Восемь, десять… не знаю, я спрятался на складе. Туда они не пошли, просто перестреляли всех и свалили. Видать, тут у кого-то были гранаты…

— Что-то непонятно, сэр, — вклинился в разговор Игорь. — Зачем им нападать на какой-то бар, если их главная цель — поезд?

— А это еще кто? — нахмурившись, спросил Мерфи.

— А, помощник мой новый, не обращай внимания, — отмахнулся шериф.

— Понятно… боже, мне срочно нужен доктор! Гони скорей в Чарлей и пришли кого-нибудь сюда!

Шериф повернулся к Игоря:

— Седлай Мойву и скачи в город, найди там лекаря и скажи ехать в забегаловку Мерфи, он поймет.

— Что, я один поеду? — удивился Игорь. — У меня ж кобыла тупорылая, она скакать будет хрен пойми сколько.

— Так! Поговори мне тут. Ты помощник шерифа, или кто? Давай, выполняй приказ!

Игорь сплюнул. Меньше всего ему хотелось быть мальчиком на побегушках, но квест есть квест. Отвязав Мойву, которая мирно жевала придорожную сухую траву, Игорь запрыгнул в седло.

Тут же перед глазами возник дополнительный квест:

[Дополнительный квест: найти доктора для Мерфи]

В город он добрался на удивление быстро — всего за десять минут: как оказалось, Мойву очень вдохновляли ободряющие возгласы — в духе “двигайся”, “гони” и особенно “шевелись”. Уже въезжая в Чарлей, Игорь вдруг подумал, что из здешних докторов знает только Дика, с которым играл в покер. По счастью, новый приятель обнаружился там же, где они расстались в прошлый раз — за игральным столом, да при этом с приличным банком.

— О, малец вернулся! — воскликнул Эрнест. — А мы уже, признаться, заждались нашу выпивку…

Судя по довольным физиономиям, вся троица была рада видеть нового приятеля.

— Простите, придется подождать еще, — виновато вздохнул Игорь. — Дик, бандиты разорили забегаловку Мерфи на тракте, самому Мерфи попали в ногу… нужна помощь, в общем. Шериф уже там.

— Надо ж… ну, давай партейку на дорожку и поедем?

— А как же клятва Гипократа, Дик? — спросил удивленный Круз.

— Последняя партия за день, это минута делов! — раздраженно воскликнул врач.

Игорь хмуро уставился на варианты:

[Сесть за стол]

[Пригрозить]

[Уйти — поискать другого врача]

“Если пригрозить, он может вообще отказаться, а на поиски другого врача просто нет времени… М-да…”.

— Окей, сажусь. Кто дилер?

— Я, — сказал Дик, мешая карты. — Ты малый, а Круз — большой блайнд.

— А сколько сейчас малый?

— Пятьсот.

— Твою мать!

[-500 шиллингов] [19050 шиллингов]

— Чек, — сказал Эрнест.

— Повышаю до двух тысяч! — воскликнул Дик.

— Пас, блин! — Игорь спешно кинул карты на стол.

У него была пара дам, но сейчас он не думал про выигрыш.

— Пас, — Круз последовал его примеру.

Эрнест молча кинул карты на стол, и Дик, довольный, сгреб со стола неполные две тысячи.

— Коллеги, встретимся завтра здесь же!

[Задание “Доктор для Мерфи” выполнено!]

[Получен опыт!]

Игорь проследил, как доктор отвязал кобылу у входа в салун и ускакал — не то к себе домой, не то сразу на задание. Затем сам вскочил на Мойву и направился в сторону тракта, чтобы встретить Джона. Тот все еще не возвращался — очевидно, приглядывал за Мерфи, пока не приедет врач — и Игорь решил сам проверить всех постовых. На ближайшем же перекрестке он увидел “индейца” Ноэля верхом на лошади, которая крутилась на одном месте, словно собака, пытающаяся укусить себя за хвост.

— Эй, как там тебя, старина… Ты, часом, не долбанулся?

— Что там? Где Джон? Поезд уже скоро, — спросил Ноэль, проигнорировав вопрос Игоря..

— Да знаю я … Джон остался в забегаловке, он скоро…

— Что там? Где Джон, поезд уже скоро, — повторил Ноэль.

— Миранда! Видишь, какая лажа?

> Спасибо за фиксацию бага.

[Получен бонус от компании: 4 премиальных балла] [26 прем. баллов]

Несколько секунд спустя Ноэль наконец “отвис” и впервые посмотрел на Игоря осмысленным взглядом.

— Чего ты хочешь, бледнолицый?

— Хочу, чтобы ты поскакал по тракту в сторону разрушенной забегаловки, забрал Джона и вернулся сюда.

— Будет сделано, — неожиданно легко согласился Ноэль и уехал.

Прошло пять минут, затем еще десять, но индейца и шерифа все не было. Не появились они и когда начальник станции вышел на перрон, а вдали послышался паровозный гудок. Даже тогда, когда громада поезда уже показалась на горизонте, судьба Джона и Ноэлья, а с ними Мерфи и Дика по-прежнему оставалась неясна.

Игорь начал уже серьезно нервничать — банда Безумной Мэри могла показаться с минуты на минуту. Для острастки совести помощник шерифа еще раз проскакал по длинной улице всего городка туда-обратно. Когда возвращался, однорукий ковбой на крыше часовни крикнул ему:

— Ну, что там? Скоро?

— Скоро-скоро… Смотри там в оба, не отвлекайся!

Затем Игорь поспешил на станцию и поспел на перрон аккурат к остановке поезда. Впереди высился огромный паровоз, отдаленно напоминающий тот самый бронепоезд, пропахавший улицу в Миддлбурге, когда Игорь был еще зеленым новичком. Четыре трубы, из которых безостановочно валит пар, две пулеметные турели, а также уже знакомый герб с махайродом под узким, напоминающим бойницу окошком машиниста.

Из первого вагона высшего класса сошли две пары респектабельных господ с саквояжами и слугами. Брезгливо огляделись по сторонам, они проследовали в крохотное здание станции, откуда, очевидно, отправились бы в салун, если бы не были сгенерированы нейросетью. Следом за вагоном первого класса были прицеплены два вагона то ли второго, то ли третьего. В тускло освещенных окнах виднелись лишь редкие лица краснокожих и темнокожих, а также несколько жестяных голов автоматонов. Пара ковбоев и одна девушка скрылись в третьем вагоне.

“А где же тот самый ценный груз?”

К Игорю, разъезжающему по перрону на усталой Мойве, поспешил мужичок с пышными бакенбардами в смешной фуражке.

[Начальник станции, 10 уровень, офицер]

— Извините, это вы — новый помощник шерифа? — спросил он, подойдя. — Где Джон?

— Без понятия. Ну, вроде как, за ним поскакал тот индеец, как его… Ноэль.

— Индеец? Что такое “индеец”?

— А… забейте. Скажите лучше, где находится этот “особо ценный груз”?

Начальник станции воровато оглянулся, затем махнул рукой, призывая наклониться поближе. Игорь, едва не свалившись с лошади, подчинился.

— Как я понял — второй вагон с хвоста, — шепотом сообщил начальник станции. — А может, и последний.

— “Как вы поняли”? Они что, даже вам не сказали, где груз?

— Нет, это… это закрытая информация.

Игорь закусил губу, потом спросил:

— Сколько поезд будет стоять?

— Еще минут двадцать, не меньше, — прикинул начальник станции.

Игорь кивнул и направил Мойву в хвост. Нехорошее предчувствие в душе крепло и росло, поэтому помощник шерифа на ходу доставал “браунинг”.

“Что-то затевается… но что?”

Два последних вагона напоминали пассажирские, только все окна почему-то были заварены бронированными листами, а через распахивающуюся дверь тамбура увидел дежурящего возле бронированной двери солдата в серо-желтой пятнистой униформе. Когда Игорь поравнялся с вагоном, солдат моментально оказался снаружи, преграждая собой проход внутрь. Вблизи его аляповатая форма напоминала спецназовскую, а шлем отличался от современных только характерным конусом-пикой на макушке.

[Зигмунд, 11 уровень, саксиец, солдат-гвардеец]

Хмуро глядя на Игоря, Зигмунд поудобней перехватил ружье, больше похожее на самозарядный карабин-автомат ранних форм.

— Значок не увидел?

Помощник шерифа развернул несчастную Мойву так, чтобы Зигмунд увидел лацкан его кармана.

— Теперь вижу, — нехотя буркнул боец.

Он все равно продолжал коситься в сторону Игоря — видимо, дали приказ не доверять даже своим.

— Что везем?

— Не твое собачье дело, — буркнул солдат.

— Хамишь? Вы в моем городе вообще-то!

Зигмунд тихо фыркнул, но промолчал.

— Вас хоть, гвардейцев, много? — не унимался Игорь.

Солдат выдержал паузу, будто бы решая, стоит ли говорить, но все же бросил неохотно:

— Трое. Не считая тех, что в паровозе.

Маловато — но какая-никакая, а помощь в предстоящей битве. Если только эта битва действительно будет…

Игоря не покидало ощущение, что их решили жестко наколоть. Зачем, кроме как ради оправдания собственного прозвища, Безумной Мэри нападать на убогую закусочную Мерфи и не просто нападать, а устраивать там настоящую кровавую баню? Впереди важнейшее задание, а ты страдаешь такой ерундой…

За размышлениями Игорь не заметил, как поезд закончился. Позади вагонов, возле деревянных мостков, ведущих через пути, стоял одинокий “Оптимус Прайм”. Завидев Игоря, ржавый пулеметчик снова приветливо помахал Игорю, и тот нехотя помахал в ответ.

На соседних путях два автоматона возились с длинным шлангом, который они притащили от будки: вот они дотянули его до нужного места и стали наполнять тендер водой. Еще один их железный собрат, похожий на увеличенную копию “Оптимуса” на вагонной тележке, подогнал вагонетку с углем и стал пересыпать его через длинную руку-конвейеру в недра тендера.

Как будто ничто не предвещало беды, но на душе было неспокойно. Игорь всмотрелся в редкие кустарники за станцией — никаких признаков движения не наблюдалось — но чувство тревоги не оставляло. Помощник шерифа проскакал вдоль состава по противоположному перрону, мимо стрелок и проржавевшего паровоза, доживавшего свой век на запасном пути, и пересек станцию перед составом.

Прошло пять минут, десять… Автоматоны-заправщики отправились на заслуженный отдых в недрах небольшого ангара, стоявшего позади станции; солдат Зигмунд, дежуривший у вагона с грузом, скрылся в вагоне. Начальник станции снова вышел на перрон с флажками, увидел Игоря, вздохнул и сказал:

— Кажись, обошлось…

“Пока обошлось” — поправил его Игорь про себя.

Так не бывает. Не может квест, у которого вполне четкая цель, провалиться по причине того, что главный злодей не явился на поле боя. К тому же, никакого системного сообщения на этот счет не появлялось — получается, задание активно, так?

Со стороны города послышался топот копыт. Игорь резко повернулся на шум, держа пистолет наготове, но это оказались Ноэль и Джон Литтлджон, чьи кони галопом неслись на перрон. Шериф резко натянул поводья и воскликнул:

— Эй, И-гар! Где банда? Неужто все обошлось?

— Ага. Обошлось, — кивнул Игорь. — Но это какая-то подстава, так?

— Подстава? — покручивая ус, пробормотал Литтлджон. — Да нет, по моему опыту, скажу прямо, если бандитов не было — значит, и преступления не случится. Значит, не нападут они на этот поезд.

— Блестящая логика, сэр.

Голос Игоря был пропитан сарказмом.

— Спасибо, сынок, — с польщенной улыбкой сказал шериф. — Это все опыт…

Помедлив, он добавил:

— А ты правда смышленный, далеко пойдешь, поверь старику!

— Я думаю, они просто нападут на следующей станции, — вдруг заявил Ноэль.

Шериф и помощник удивленно уставились на “индейца” — очевидно, ни тот, ни другой не ожидали услышать от него хоть что-то хорошее.

“Точно! Следующая станция!”

Теперь все складывалось. Поэтому Безумная Мэри напала на забегаловку Мерфи — чтобы все решили, будто она с роботами слоняется в окрестностях Чарлея, и ждали ее здесь, а не на следующей станции.

Но как успеть туда раньше, чем негодяйка свершит свое темное дело?

— Сэр, — сказал Игорь, повернувшись к шефу. — Мы должны сесть на поезд.

Шериф нахмурился.

— Как так — сесть на поезд, малец? Это мой город. Я не могу оставить его и просто уехать… иначе давно бы так сделал!

— Распоряжение по телеграфу было? — терпеливо спросил Игорь.

— Ну, было, положим.

— Сказано было — “держать в ухо востро”?

— Ну, было. И что?

— А то, что с вашим идиотизмом мы можем упустить ценный груз!

Краснокожий качок Ноэль нахмурился и потянулся к кобуре с “браунингом”.

— Эй, попридержи-ка язык, при…

— А ты вообще молчи! Баг ходячий! — крикнул на него Игорь. — Вас что, совсем ничего не удивляет?

Ноэль натянул стремена.

— Чего?! Ты кого жуком назвал, бледножопый?!

— Так, молчать всем! — рявкнул “Скажу Прямо”. — Скажу прямо, в словах мальца есть щепотка здравого смысла. Тот парень с Мартонского хребта, который пустил слушок про Мэри, не похож на обманщика, а она вряд ли похожа на тех, кто упускает возможность поживиться товаром из Манланда, хоть я ее никогда и не видел. Но что именно ты предлагаешь, Тер?

— Да сесть же на поезд, мать вашу! — вскричал Игорь, раздраженный тупостью босса. — И сопроводить его до следующей станции, а то и до первого крупного города. Если опасность минует, или если прибудет подкрепление — сойдем и вернемся обратно.

— Нет, но как же…

Джон Литтлджон вперил взгляд в землю. Создавалось впечатление, что он он никак не может принять решение. Игорь воздел очи горе. Ах, какие же эти персонажи неповоротливые! Шаг в сторону от привычных моделей поведения — и уже начинают тупить. Благо, что в такие моменты они становятся особенно доверчивы — особенно если параметр “Харизма” на приличном уровне.

Игорь подъехал к шерифа вплотную и, наклонившись к его уху, спросил:

— Могу я вам рассказать кое-что… по большому секрету?

Шериф отрывисто кивнул, и Игорь прошептал:

— Вы — очевидно, из-за случившегося с Мерфи — упускаете немаловажный факт: тот, кто спасет груз от бандитов, получит награду и… и солидную премию за свой подвиг…

— Не понял. Кто это получит награду и премию, если спасет груз?

— Вы, вы получите, сэр, — мысленно проклиная босса, вкрадчиво произнес Игорь.

— Я? Надо же, как здорово!

— Да, вы, вы! Только представьте: герцог из… как там у вас областной центр... Редфорда вызовет вас в резиденцию, пожмет вам руку и повесит вам на грудь медаль...

— Медаль!... — мечтательно повторил шериф.

— Да, повесит вам на грудь медаль… потом вручит благодарность и три… нет, четыре тысячи шиллингов…

— А можно пять?

— Можно и пять! Сколько попросите, столько и вручат! Но только в том случае, если вы…

— И портрет.

— Что портрет? — не понял Игорь.

— Пусть повесят мой портрет на стену. В канцелярии. В Редфорде.

— Обязательно повесят, — заверил Игорь. — Надо только сесть сейчас в долбанный поезд…

Паровая машина тем временем начала шуметь, и передаточное колесо начало совершать медленный круг, возвещая о немедленном отправлении.

[Успех!]

[Основное задание обновлено: Сесть в вагон]

Глава 26 - Оптимус Прайм

— Ноэль! — гаркнул шериф, скатываясь со спины своей клячи и передавая уздцы опешившемся “индейцу”. — Присмотри за нашими лошадьми! Мы с помощником садимся на портрет… тьфу, поезд, чтобы сопроводить груз до места назначения. На время нашего отсутствия вы с Кенни остаетесь за главного… главных.

— Оптимуса… Этого, автоматона-пулеметчика лучше отправить с нами! — сообразил Игорь.

— Лучше отправить… да только как он в поезд влезет, ты что, с дуба рухнул? Здесь ступеньки! Лучше… лучше пускай едет вдоль путей, во, авось к следующей станции догонит! Ты! — Шериф схватил за шкирку мальчишку, так кстати пробегавшего мимо. — Дуй к автоматону в конце состава, передай приказ Джона Литтлджона ехать вперед, до следующей станции. Пароль — “вареная устрица”! Запомнил?

— Вареная устрица… достопочтенный сэр, а не могли бы вы на хлеб… — мальчик протянул ладошку.

— У, крохобор малолетний… Ладно, будет твой шиллинг, но только когда автоматона предупредишь! Ноэль — проследи, чтобы он получил свой шиллинг.

“Индеец” угрюмо кивнул, парнишка, напротив, просиял и убежал. Абориген нахмурился, но спорить не стал. Шериф кивнул начальнику станции и запрыгнул на подножку вагона первого класса. Поезд тем временем тронулся, но Игорь успел ухватиться за руку босса, и тот легко втянул его в тамбур.

В передней части вагона было небольшое пространства со столиками, служившее зоной ресторана. Завидев двух мужиков в потной одежде с засаленными воротниками, вошедших в элитный вагон, напомаженная девица в платье с глубоким декольте испуганно прижалась к импозантному кавалеру. Дежуривший на входе железнодорожный офицер грозно посмотрел на вошедших, но увидел блестящие значки вновь прибывших, немного успокоился и сказал:

— Не переживайте, сеньорита: это шерифы с местной станции решили сопроводить нас… почему-то. Почему, кстати?

— Служебная необходимость. Мы вам не помешаем, мадам, не переживайте, — подтвердил “Скажу Прямо” и без приглашения приземлился за столик у окна.

Игорь последовал его примеру.

— Ну наконец-то можно немного расслабиться! — Шериф положил ствол на стол и хлопнул в ладоши. — Эй, гарсон! Принеси что-нибудь поесть.

“Гарсон” кивнул и метнулся в закуток, где находилась кухня.

— Сэр, вы уверены, что сейчас время? — тихо спросил Игорь. — Вдруг они все же решат напасть на едущий поезд? На абордаж его возьмут… или я не знаю…

— Скажу прямо, — Джон стукнул кулаком по столу. — Ты, малец, меня задолбал с этим твоим “абордажем”. Ни одна лошадь, что живая, что механическая, не обгонит паровоз, идущий полным ходом. Ни одна лошадь.

Игорь пожал плечами:

— Не знаю. В вестернах же вполне могут. И разве поезда всегда идут на полном? Тем более мы не разогнались еще — от станции-то только отъехали.

— Что за вестерны еще?

— Фильмы… А, у вас тут, наверное, синематографа нет?

— Да есть, почему… — Джон покрутил ус. — Ну, не у нас — в Рэдфорде…

В этот момент вагон вдруг мелко затрясло, впереди послышался скрежет, затем громкий хлопок и лязг. Вагон наклонило, потащило в сторону, в окно ударил паровозный дым вперемешку с поднявшимся песком. Игоря с шерифом припечатало к стеклу, сидевшая за соседним столом пара свалилась на них, покрасив шкалу здоровья в красный:

[Урон падением -10ХП] [Здоровье: 300/310]

В окнах по-прежнему ничего не было видно. Везде слышались женские визги, грохот падающих с полок вещей и разбившейся в ресторанном отсеке посуды. Офицер, приветствовавший их на входе, лежал на полу в луже крови — он упал, раскроив череп об острый угол приваренного к полу стола. Джон Литтлджон тоже медленно сползал вдоль оконной рамы — но, кажется, старина “Скажу Прямо” был по-прежнему жив.

Игорь освободился от объятий упавшей на него дамы (в других бы условиях можно было обрадоваться месту, которым она прижалась к его лицу при падении — но не сейчас) и пополз к шерифу. Походя он обыскал покойного офицера на предмет лута.

[Пистолет “Кольт Патерсон” 7,8 мм, 5 уровень] [1100 шиллингов, 1,2 кг]

[20 патронов к “Кольт Патерсон”] [40 шиллингов]

Приблизившись к шерифу, Игорь принялся хлопать его по щекам:

— Эй, сэр, вы там эта… не помирайте!

Пощечины возымели действие: шериф, вздрогнув, заморгал и удивленно уставился на помощника.

— А? Что случилось? Твою мать, ну и припечатало же меня…

[Навык “Медицина” улучшен на 1%]

— Если б я знал, сэр…

Игорь и шериф выглянули в окно — дым постепенно рассеивался, и стал виден завалившийся на бок паровоз, путь которому преграждала некая черная громадина, лежащая поперек рельс. Из пробитой машины гейзером валил пар, а что стало с машинистами, оставалось только гадать.

“Что происходит? Дерево завалилось на рельсы? Но откуда тут деревья?”

Плоские пространства местности вокруг перемежались с причудливыми скалами-останцами, в тени которых рос редкий кустарник. Единственное, чего тут точно не было — это как раз деревьев.

“Похоже на засаду… ну-ка, что это там шевелится, в кустах…”

Приглядевшись, Игорь разглядел в зарослях повозку, запряженную двумя стальными конями.

— Это засада! — воскликнул Терехов. — Скорее, к последнему вагону!

— Погнали… — проворчал Джон, с трудом поднимаясь на ноги.

Когда они доползли до покореженной двери и, открыв ее, выглянули наружу, по ним тут же открыли огонь. Пули застучали по обшивке, и Игорь с Джоном невольно втянули головы в плечи, боясь, что в них попадут.

— Сукины дети… — проворчал шериф.

Пассажиры из других вагонов бросились во все стороны, перепуганные и ничего толком не понимающие. Те, кого невидимые стрелки все же смогли достать, остались лежать на земле, другие же с утроенной прытью бежали дальше. Десяток рабочих и аборигенов из второго класса спрятались в тени своего перекошенного вагона — благо, здесь пути проходили в ложбине, и он стоял довольно устойчиво.

— Надо выбираться! — воскликнул Игорь.

— Под пули? — рявкнул Джон.

Игорь закусил губу… а потом плюнул и метнулся в дверной проем. Шериф, ругаясь, последовал за ним. Приземлившись на землю, напарники на полусогнутых устремились вдоль вереницы опрокинутых вагонов к последнему. Пули свистели рядом, но, по счастью, пока не зацепили ни Джона, ни его помощника.

Завидев Игоря с шерифом, кто-то из толпы рабочих заорал и выстрелил, пуля просвистела в дюжине сантиметров от головы Игоря.

— Идиот, что ли?! — возопил бедняга. — Мы шерифы!

— С дороги! — вторил ему “Скажу Прямо”, размахивая “браунингом”. — Во имя закона!

В этот самый миг будто включили пулемет, и множество свинцовых ос полетели собирать свою кровавую жатву. Игорь и шериф рухнули на землю и поползли в укрытие под вагоном. Рабочие сориентироваться не успели и полегли практически все. Пару мгновений спустя они уже лежали на рассыпанных по земле осколках, неустанно окрашивая их в алый цвет.

Заслышав, как хрустят стекла справа от них, Игорь повернул голову и увидел, как из покореженного паровоза выползли еще два раненых железнодорожника. Один был совсем плох и почти сразу упал навзничь, раскинув руки, словно Пьер Безухов перед небом Аустерлица. Второй офицер выглядел пободрей: пыхтя, он добрался до холмика около придорожного столба и, укрывшись там, сделал пару выстрелов из револьвера в том направлении, где засел пулеметчик. Затем направился обратно, к паровозу — видимо, увидел турель и решил ей воспользоваться.

Выглянув из укрытия, Джон Литтлджон устало вздохнул.

— Да, малец, скажу прямо — попали мы знатно.

— Чего там?

— Окружают.

Игорь тоже вытянул шею и увидел, что не меньше десяти высоких черных и худых силуэтов с привычными цилиндрическими банками голов неторопливо шагали по прерии. До них было не меньше полутора сотен метров, но расстояние это неумолимо сокращалось. Правая рука каждого из автоматонов была вытянута вперед и заканчивалась небольшим пулеметом. Игорю они больше напоминали дроидов из древнючих “Звездных войнов”, чем местный стимпанк.

А за спинами автоматонов маячила пара всадников на темных, сливающихся с ночью, лошадях.

— Это Мэри? — спросил Игорь.

— Навряд ли. Наверняка послала вперед двух помощников, а сама отсиживается где-то. Вместе с остальными главарями. Так, давай-ка туда, ближе к последнему вагону.

Они покинули укрытия и, пригибаясь, устремились к “ценному грузу”. Живых кругом практически не было — на каждого стонущего раненого приходилось примерно два-три покойника. Добравшись до секретного вагона, Джон вдруг тоже решил подключиться к перестрелке — видимо, чтобы не ударить в грязь лицом перед гвардейцами — но очень скоро прекратил все попытки.

— Эх, зараза. Бронированные, — пожаловался он Игорю. — С такого расстояния девять миллиметров их ни за что не проймет. Но ничего, есть у меня и на этой свой аргумент.

С этими словами Джон расстегнул куртку, продемонстрировав помощнику четыре висящие на поясе гранаты. Игорь не успел и слова сказать, а шериф уже схватил одну, выдернул чеку и, размахнувшись, швырнул гранату в сторону приближающихся механических бандитов.

Секунда, две, три… и грянул взрыв!

— Минус один! — радостно сообщил выглянувший из-под вагона безымянный ковбой, но тут же ему в рыло влетела пуля, и он, харкая кровью, скатился обратно.

— Не повезло бедолаге, — отметил Джон и потянулся было к следующей гранате, когда за спиной вдруг послышался цокот копыт, и пули застучали по обшивке вагона с другой стороны.

— Черт, там еще механический скакун с пулеметами на спине… Сейчас я его! — радостно воскликнул шериф и, не глядя, швырнул гранату под вагон — надеясь, видимо, что она докатится до коня.

— Сука, ты что творишь?! — наплевав на всякую субординацию, рявкнул Игорь. — Ложись!!!

Пригнулся, сгруппировался — но осколки взрыва долетели и до него. Резкая боль в спине, все окрасилось в красные цвета.

[Урон 30] [Здоровье: 265/310]

[Модификатор: “Кровопотеря”, -5 ХП в минуту]

Развернулся и тихо чертыхнулся. Если кто-то из пассажиров еще был жив до этой минуты, то граната Джона практически наверняка их добила; кровь — такая настоящая, красная, даже вонючая — заливала все вокруг поезда.

— Врача! Врача! — все-таки заныл кто-то.

Доктор, на счастье, объявился — выпрыгнул из приоткрытой бронированной двери спецвагона. На ходу поправляя белый халат, он засновал от одного раненого к другому, и шкала здоровья у бедняг подрастала — не полностью, но хотя бы на чуть-чуть.

— Док, ко мне! — взмолился Игорь. — Я стрелять умею. У меня тут три ствола.

— Да, док, лечи сначала тех, кто стреляет! — вторил помощнику шериф.

— Ха, три! Так дай один мне! — рявкнул рослый темнокожий рабочий, которого доктор только-только перебинтовал.

Игорь кивнул и, вытащив из инвентаря свежеподобранный “кольт” с патронами, бросил их темнокожему.

— Еще минус один, — послышался голос гвардейца сверху, из “блиндажа” внутри вагона.

Док подбежал и к Игорю, приказал развернуться спиной и задрать куртку — чертова реалистичность, нет, чтобы просто бросить красный плюсик в морду… Пока врач возился с его ранами, помощник шерифа следил за нападавшими и неожиданно пришел к выводу, что они избегают стрелять по “секретному вагону”.

“Что там за хрупкий груз такой, черт его дери?”

Подлечившись (от кровопотери и на пару десятков ХП), Игорь решил, что пришло время пострелять и ему — причем пострелять по-настоящему, как того требует ситуация: ничтоже сумняшеся, достал из рюкзака ствол, который пронес через портал и отточенным движением вставил рожок.

[Автоматическая винтовка Агента MDB-12 5,54 мм, 5 уровень]

— Ну и дура у тебя, парень! — похвалил его шериф. — Давай, задай им жару!

Внезапно экран покрасился в красный, а потом ярко вспыхнул. Сбоку загорелся счетчик подключившихся просмотров — и почти сразу перевалил за тысячу. Знакомый голос Миранды известил:

>Внимание! Начинается PVP-режим тотализатора. Ведется трансляция. Принимаются ставки.

— Что? — пролепетал Игорь, окончательно растерявшись.

PVP-режим — это сражение с другим игроком. Другим игроком могла быть, очевидно, только Мэри. Но кто она? Игорь рванул в чат.

Terigor> Кто, черт возьми, такая Мэри?!

Томительное ожидания затягивалось — опять все молчали. Понимая, что ждать дольше просто нет времени, Игорь высунулся из укрытия и дал короткую очередь в ближайшего автоматона. Больше половины пуль попало в цель:

[Урон 110]

[Урон 150]

[Урон 140]

[Урон 160]

[Урон 160]

[Штурмовой Дроид #DarkPolice67542 получает 100 урона и погибает]

[Получено опыта: 30]

“Дроиды?! Так они что, реально не из этого мира?!”

Очередь настигла тем временем другого дроида:

[Урон 150]

[Урон 140]

[Урон 160]

[Урон 160]

[Штурмовой Дроид #DarkPolice67621 получает 100 урона и погибает]

[Получено опыта: 30]

[УРОВЕНЬ: 11]

[Здоровье: 301/310]

[Поинты навыков: 2]

[Получен бонус от компании: 10 премиальных баллов] [36 прем. баллов]

Игорь кинул оба поинта в телосложение, и ХП стало 330. Можно было бы и порадоваться — но оставалось не меньше семи штук дроидов — и это еще только со стороны, где они окопались. Игорь оглянулся — шериф кинул последнюю гранату и теперь бежал вдоль путей к свободной турели, чтобы продолжить обстрел, а за ним спешили выжившие — напуганные мужчины, женщины и дети.

Ещё одна очередь по дроидам:

[Урон 110]

[Урон 150]

[Урон 160]

[Урон 160]

[Урон от усталости -2ХП] [Здоровье: 298/350]

[Улучшите свой навык “Стрельба”]

На этом месте патроны закончились, а оставшиеся пять дроидов меж тем невозмутимо продолжали наступление. Чертыхаясь, Игорь нырнул под поезд, лёг между рельсов, выглянул с другой стороны. Там снова Зигмунд, отстреливался, как мог, но дроидов было семеро, и, кажется, гвардеец был обречен.

В это время, судя по звуку, проснулась — видимо, шериф добежал-таки до огневой точки.

— Давай, “Скажу прямо”, не подведи, — пробормотал Игорь.

Но, увы, турель заткнулась раньше, чем он договорил эту фразу. То ли лента в ней закончилась, то ли шерифа кто-то пришил, вероятность примерно одинаковая.

Впрочем, куда важней был другой вопрос — где находится второй игрок, с которым у Игоря дуэль?

“Может, это сраный Ганбой? А что, вполне в его духе — покрошить кучу людей в капусту ради выгоды…”

Счётчик просмотров перевалил за отметку в пятьдесят тысяч и останавливаться в не думал. В чате моргнуло сообщение — Игорь спешно открыл его, надеясь, что там будет ответ на вопрос, кто же такая Мэри.

Но там было личное сообщение от — надо же, какое совпадение! — Ганбоя.

GunBoy> Поставил на тебя четверть Anfi-коина. Не подведи.

Terigor> Кто такая Мэри?! Ты?

GunBoy> Ха?! Ты не посмотрел?! Или что — не видно?!

В этот миг с той стороны, где был Зигмунд, громыхнуло так, что вагон зашатался из стороны в сторону. Мимо полетела пыль и осколки металла, глаза залило красным, ноги заныли, онемели, а шкала здоровья в миг похудела на треть. Снова послышались вопли, стоны, крики о помощи. Такое ощущение, что нейросеть безостановочно генерирует новых раненых, чтобы добавить градуса трагизма: зрители наверняка не любят слушать тишину.

Когда мир перестал качаться и звенеть, Игорь подполз к краю и выглянул наружу. На земле у самых шпал лежали скомканные взрывом обломки стальной обшивки, а также то, что раньше было солдатом-гвардейцем Зигмундом, одиннадцатого, кажется, уровня.

Игорь скрипнул зубами. Ситуация была патовая. Патроны логичным образом закончились, ведь у его “вундервафли” из Миддлбурга изначально было всего двадцать в обойме, потому что он не собирался ни в какой портал. А “браунинг” броню инопланетных тварей пробить не мог? Единственный шанс спасти миссию и выиграть в “дуэли” — добраться до турели. Но пока он до нее добежит, Мэри заберет груз и свалит…

“Куда ни кинь, везде клин, как Батя говорит”.

Игорь снова выглянул из-под вагона.

На горизонте забрезжил рассвет. Автоматоны стояли у развороченных бронещитов, лицом к нему, словно ожидая чего-то… или кого-то. Прислушавшись, Игорь услышал залихватский свист и топот копыт; судя по всему, к поезду мчалась верховые — то ли на живых лошадях, то ли на механических. Всадники были уже совсем близко, как вдруг со стороны прерии застрекотал пулемет. Опешив от неожиданности, Игорь с восхищением смотрел, как под градом пуль сминается и разваливается на части инопланетный чёрный металл корпусов, как дроиды один за другим падают, отбрасываемые выстрелами на песок.

Потом пулемет стих, и Игорь услышал тяжелые шаги. Повернувшись, он увидел на насыпи одинокую фигуру автоматона-пулемётчика. Похоже, даже сейчас он не упустил возможности помахать Игорю рукой.

— Оптимус Прайм! Родимый! — прошептал помощник шерифа. — Доехал все-таки! Ты моя родная “кавалерия из-за холмов”!..

Оптимус отвернулся в сторону и снова включил пулемет — теперь он стрелял куда-то вправо. Игорь услышал ржание лошади и короткий вскрик.

— Скотина ржавая! Ты Робинсона убил! — послышался женский голос где-то совсем близко. — Эй, соперник по дуэли! Выходи на переговоры! Только сначала автоматону своему прикажи не стрелять!

Игорь вздрогнул — вот и Мэри объявилась! — и, высунувшись из-под вагона по пояс, рявкнул:

— Не стрелять, Оптимус! Мля, пароль, как там... Варёная устрица, во! Вареная устрица, не стрелять!

Стрельба прекратилась. Игорь, сжимая “браунинг”, вылез из-под вагона и встал рядом с перекошенным “секретным вагоном”. Вот из-занего выехала поджарая лошадь, и хрупкая фигурка в плаще, легко спрыгнув на землю, подошла к помощнику шерифа.

Игорь прочитал титр:

[Игрок: Brodyazhka, женщина, горец, ковбой, 12 уровень, Младшая]

— Ты?!

— Ты?!

ВМЕСТО ЭПИЛОГА. Груз

[Игрок: Brodyazhka, женщина, горец, ковбой, 12 уровень, Младшая]

— Ты?!

— Ты?!

— Какого хрена? — сказал Игорь, но в ответ получил лишь пару пуль из пистолета, который Бродяжка ловко выхватила из кобуры.

[Урон -30ХП] [Здоровье: 218/350]

[Урон -25ХП] [Здоровье: 197/350]

Пистолет явно был неместный, читерский — стрелял куда быстрее “браунинга”.

Тот случай, когда тело сработало быстрей, чем мозг: хук с правой в челюсть — и Бродяжка отлетела в сторону.

— Извини!

Пока соперница пребывала в легком нокдауне, Игорь спрыгнул вниз, под вагон, и стал торопливо перезаряжаться.

Счётчик просмотров подкатывал к сотне тысяч.

— Но ты сама начала, ясно?! — проорал Игорь, спешно начиняя обойму. — Я вообще не хочу тебя убивать! Нахрен мне не сдался этот весь цирк с PVP!

— Однако груз ты охраняешь, так?

— Ну да, таков квест!

— Квест, значит? Ну-ну!

Бродяжка-Мэри с разгону нырнула к нему в укрытие и выпустила ещё несколько пуль, но, к счастью, в цель попала только одна:

[Урон -15ХП] [Здоровье: 203/350]

Пара выстрелов в ответ, прыжок с перекатом:

[Урон 15]

Игорь выбрался из укрытия, прополз мимо трупа Зигмунда и, перебравшись через обломки бандитов-автоматонов, бросился прочь.

— Варёная устрица! — орал он на ходу. — Оптимус! Пристрели ее! Пристрели!

Команда прошла: пулемёт Оптимуса снова ожил — Игорь не видел, но узнал его по звуку. Сам помощник шерифа рванул к турели. Позади послышался женский вскрик, но Игорь не оборачивался — мчал на всех парах к голове вагона, между поваленных трупов гражданских и солдат и остывающих корпусов сломанных автоматонов.

Живых из пассажиров осталось совсем немного — буквально несколько женщин и детей. Все они прятались под заваленными набок вагонами или в них. Пространство вокруг поезда было усеяно трупами — в основном, конечно, мужчинами, пытавшимися защитить своих жен. Доктор, ещё недавно вылечивший Игоря, тоже лежал там. Бедняга, он пытался до конца следовать клятве Гиппократа, но в итоге поплатился жизнью.

“Это всего лишь код… всего лишь код…” — повторял себе Игорь, но помогало мало — уж больно много было крови, уж больно натуральны были запахи и мухи, облепившие трупы. На одного мертвеца и вовсе сел падальщик-стервятник и принялся долбить ему черепушку клювом. Выругавшись, Игорь отвернулся и больше в ту сторону не смотрел.

Стрельба за спиной тем временем прекратилась. Почему? Да черт его знает, добежать бы до турели…

Вот впереди показался головной вагон. Он был объят клубами пара, которые продолжали валить из раскуроченного тендера. Впервые с момента крушения Игорь смог рассмотреть, чем же перегородили дорогу поезду. Это оказался гигантский черный рояль, обернутый серыми тряпками. Видимо, его скатили в ложбину из гигантского придорожного куста.

“Интересно, здесь такое часто происходит вообще?”

Игорь оглянулся — Бродяжки нигде не было видно. Но где же тогда она?

“Груз! Мля…”

Игорь развернулся и бросился обратно. Только сейчас он понял, что его бег к турели был ошибкой: поддавшись импульсу, не желая сражаться со старой знакомой, он невольно открыл ей путь к сокровищам, спрятанным в недрах вагона.

Теперь её ничто не остановит.

“Если только я не поднажму…”

Когда Игорь подбежал к “секретному вагону”, изнутри послышался гулкий выстрел — судя по всему, Бродяжка там добивала последних выживших гвардейцев. Чертыхаясь, Игорь достал “браунинг” и крадучись устремился к раскорёженной двери. Нет, все же какое свинство, что их столкнули лицом к лицу вот так, в чужом мире! Впрочем, бой уже начался, и теперь, если он не желает начать миссию заново, ему ни за что нельзя позволить воровке украсть ценный груз.

Не успел Игорь, однако, добраться до подножки, как из вагона показалась Бродяжка. Помощник шерифа тут же выпустил в нее половину обоймы:

[Урон 15]

[Урон 10]

[Урон 15]

[Урон 16]

— Да не стреляй ты, блин! — воскликнула она.

Это могла быть очередная уловка, но что-то в голосе Бродяжки все же заставило Игоря остановиться.

— Чего еще придумала? — недовольно буркнул он.

Она спрыгнула вниз, красноречиво на него посмотрела и, повернувшись к вагону, вытянула руки вверх. Игорь нахмурился, не понимая, что происходит.

Вдруг из пролома в броне выглянула… маленькую смуглая девочку в потасканном пончо. Бродяжка подхватила ее и осторожно поставила на землю, затем снова вытянула руки — и, взяв второго ребёнка, опустила его рядом с девочкой.

Комок подкатил к горлу.

— Ну? Что завис? — Бродяжка оглянулась на Игоря. — Помогай давай.

— Нет, сначала… — Он ураганом подлетел к ней, чем напугал уже спасенных из вагона детишек, которые моментально спрятались за “добрую тетю”. — Сначала скажи: почему ты молчала?! Ты серьезно думала, что я буду... буду мешать тебе спасти детей?

— Да хрен вас, мужиков, знает. Может, ты вообще был в курсе, и тебе это по душе — работорговля, киднепинг…

— Да я правда ничего не знал! Реально!

Она стрельнула глазами в его сторону и проворчала:

— Ну, допустим, верю тебе. Ты давай, или добей меня и вези детей дальше, или подключайся.

[Добить игрока Brodyazhka]

[Помочь Brodyazhka спасти детей [провалить квест]]

Игорь замер с “браунингом” в руке. Дети испуганно смотрели странного злого дядьку, который вертел головой и тихо скрежетал зубами, а потом и вовсе возопил:

— Да иди ты нахуй с такими квестами, Миранда! Поняла? Нахуй!

[Основное задание “Остановить банду Безумной Мэри” провалено]

[Выход из PVP-режима]

[Получен бонус от компании: 1 премиальный балл] [37 прем. баллов]

[Новое основное задание: “Спасти детей”]

— Спасибо, только материться не стоило, — заметила Бродяжка. — Или ставь “18+”. Но это мелочи, как и проваленный квест с PVP. Технически же я выиграла, но с тобой премиалкой поделюсь. Давай пока, лови следующего. Сейчас в фургон их поведем… Смотри, вон твой клиент.

Бродяжка указала наверх, и Игорь, задрав голову, увидел, как краснокожий карапуз лет пяти нерешительно тянет к нему крохотные ручки. Игорь шумно сглотнул и помог ему спуститься на землю.

— А нахрена… нахрена вообще кому-то детей понадобилось везти в таком количестве… куда-то? Ещё и в пассажирском?

— Ну, здесь это стандартная практика. У всех уже давно работают автоматоны, и только сраные консерваторы из Руппелианской империи до сих пор следуют заветам предков и используют труд детей. Формально рабство запретили, но… Вот и возят живой товар из всеми ненавидимого Манланда. Типа, тамошних беспризорников, которых не жалко.

— Хреновая логика… Нафига детей-то? Чего не взрослых хотя бы? Эй, Миранда? Это же баг, да? Сюжетный баг! Кто вообще до такого додумался?

Миранда молчала.

— Ну и хрен с тобой. Обойдемся. Слушай, Бродяжка, а тебя как зовут-то? В реале.

— Лиза.

— Приятно! А я…

— А ты Игорь, это мы уже все знаем. Пойдём, кажется, этот мелкий последний. Эй, есть кто ещё?... Дети, возьмитесь за руку и идите за мной и дядей Игорем!

Ребятишки — а их уже набралось с две дюжины — тут же послушно выполнили приказ. Видимо, злые надзиратели приучили подчиняться беспрекословно, во избежание плетей и иных наказаний.

Игорь невольно представил, каково это — жить на улице, потом трястись с неделю в клетке, в душном грязном вагоне, а после до конца дней пахать в поле и в шахте — и подумал, что, возможно, его жизнь в родительском доме на самом деле не была так уж плоха. Уж точно были люди в мире — не только в этом, выдуманном, разумеется, но и в реальном — которым жилось значительно хуже, чем Тереховым. И ничего, справлялись — даже находили в себе силы улыбаться, как та смуглая девочка в потрепанном пончо.

— Давай, не зависай, — поторопила его Бродяжка.

Игорь, опомнившись, ускорил шаг и на ходу спросил:

— Ты не жалеешь, что грохнула из-за них кучу взрослых… ну, компьютерных, но все же?

— Знаешь, была там какая-то фраза про слезинку ребёнка… — ответила Лиза. — Я уже не помню точно, но смысл у нее правильный: дети куда чище взрослых, так что хрен с ними, тем более — с компьютерными. Тем более — у нас тут вроде как трансляция идёт. Так. — Она вдруг засуетилась. — Их надо пересчитать. На, кстати, похилься пока немного.

[Энергетический батончик “Суперсила” +20% ХП за минуту] [100 шиллингов]

[Здоровье: 267/350]

— А квест как получила?

— Дал некто Круз Родригес в посёлке. А вообще я тут совсем по другому делу. Основной квест - другой.

— Круз! Мы с ним в карты играли. По какому?

— Не твоё дело!

— Опять скрытничаешь? Ну ладно, давай я начну ломать эту стену недоверия — я вот тут, например, зайца ищу. Я его ещё в Миддлбурге видел.

Бродяжка замерла на месте и ошарашенно посмотрела на него.

— Стоп… зайца? Ты что… ты тоже из ТП? Ну, которая не “техподдержка” и не “тупая пи…”

— А Тайная...

— Да, я про нее. Ты тоже агент?

— Почти. Пока на испытательном.

— А у меня вот это первое задание. Нормальное. Ну что, здравствуй… коллега.

Она смущённо улыбнулась и протянула руку. Только сейчас он разглядел её как следует — смуглый цвет кожи, восточный разрез глаз… Ничего общего с той Бродяжкой, которая долбила крыс битой в темной подворотне Миддлбурга.

“Но все равно милая…”

— Идём. — Бродяжка взяла за руку девочку в пончо — она была первой в этой живой цепочке детей. — Надо добраться до повозки и делать ноги отсюда.

— Блин, мне о стольком хочется тебя расспросить! — признался Игорь.

— Позже... Сейчас пригонят твои дружки из поселка и отберут детей, а нас с тобой на респаун отправят. Ты там поглядывай, сзади, а то мало ли…

Пробежав через заросли, они вышли на свободный участок и увидели повозку, возле которой дежурил последний чёрный дроид. Завидев хозяйку, он сделал несколько шагов в ее направлении, потом вдруг странно заискрился, замерев с воздетой над землей ногой , а затем медленно, как статуя, завалился набок.

— Что за?... Что с ним?! — Бродяжка достала из рюкзака пульт, подбежала к дроиду. — Чёрт, пульт не работает! Как будто здесь…

— Поле какое-нибудь блокирующее? Видел такое, да, в недавней игрухе было…

Договорить он не успел: кто-то начал стрелять по ним прямо из повозки.

— На землю! — рявкнул Игорь.

Дети и Бродяжка послушно рухнули, вздымая пыль. Игорь же, пригнувшись, выбросил вперед руку с пистолетом и выстрелил — почти наугад.

Кажется, попал — по крайней мере, невидимый стрелок вскрикнул и огонь прекратил.

— Вонючие ублюдки! — вдруг послышался до боли знакомый голос. — Скажу прямо, я вами очень недоволен!

Джон “Скажу прямо” Литтлджон вылез из повозки и, спрыгнув на землю, медленно пошел к помощнику.

— Ты меня предал, боец! — ругался шериф на ходу. — Ты больше не мой помощник! Я увольняю тебя! И объявлю задним числом в розыск, чтобы потом я мог сам себе заплатить награду за твою голову! А твою сраную Мэри я сейчас просто прикончу на месте…

Значок помощника шерифа сам собой отвалился от куртки, упал на землю и рассыпался в прах. Дети позади стали хныкать — то ли испугались Литтлджона, то ли расстроились за “увольнение” Игоря.

[Класс “Шериф” утерян]

[Новый класс: “Бандит”]

Скрипнув зубами, бывший помощник выстрелил в шерифа — мимо. Выстрелил второй раз — осечка…

[Убедитесь, что владение навыком “Стрелковое оружие” выше 15]

[“Стрелковое оружие” — 12,6] [11 уровень]

Грёбаные бонусы класса! До этого их влияние вообще не чувствовалось, а тут…

— Мне дадут медаль! — рявкнул Джон Литтлджон и выстрелил в Лизу, но пуля ушла в землю. — И портрет…

Грянул второй выстрел — но на сей раз стрелял вовсе не шериф.

“Скажу прямо” замер на месте с открытым ртом. Колени его вдруг подогнулись, он выронил пистолет и упал навзничь, и Игорь увидел, как по спине бывшего босса расползается большое алое пятно.

“Убит. Туда и дорога…”

В этот момент что-то воткнулось Игорю в шею, и в глазах всё вокруг мгновенно расплылось в кляксу, а потом задрожало, словно картинка в неисправном старом телевизоре. Медленно, с большим трудом бывший помощник шерифа нащупал нечто, выдернул и с удивлением обнаружил, что это — усыпляющий дротик. Тело перестало подчиняться. Игорь рухнул на землю, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Сквозь пелену морока от снотворного, он увидел, что Бродяжка лежит ничком, а их вместе с детьми неторопливо обступают угрюмые мужики в серых костюмах и пончо с обрезами в руках.

[Модификатор: отравление, -200 ХП в день]

[Модификатор: Паралич, 4 часа]

— Бродяжка… это… твои?... — с трудом произнёс Игорь.

Вернее, произнёс-то он нормально, но его слова отразились долгим растянутым эхо, как будто говорили в микрофон через примочку с понижением тона.

— Нет… — был ответ.

Над ним склонились хмурые краснокожие аборигены, с морщинистыми лицами в национальной боевой раскраске и с перьями в волосах. В любой другой момент Игорь усмехнулся бы, вспомнив мем про Наташу и котов, но только не сейчас.

Его схватили за ноги и куда-то поволокли, и он не почувствовал ни единого камешка, но подумал, что потом спина его будет болеть. Бродяжку волокли рядом с ним, а дети… дети остались стоять позади, охраняемые двумя всадниками с луками.

“Гребаные индейцы….”

Наконец они, кажется, пришли. Кто-то приподнял Игоря, заломил ему руки за спину назад и к чему-то привязали.

— Девку тоже сюда? — вопросил один голос.

— Ну! — ответил ему другой.

— Ку! — вдруг пропел третий, куда более звонкий, чем два предыдущих. — А вот и я!

Ушастая голова с небритым подбородком появилась перед лицом Игоря внезапно, точь-в-точь, как в дурацком мультфильме “Уорнер Бразерс”.

— Теригор… Бродяжка… Че такие серьезные? — произнес он с мягкой улыбкой. — Я так рад видеть вас обоих, ребят, честно. И я правда благодарен вам обоим: вы мне очень-очень помогли в одном важном деле.

— Пошел ты, пидор ушастый…. — зло процедил Игорь.

— Че это ушастый? А, ладно, понимаю твою обиду: как так, этот мерзавец Кирк нанял нас обоих, чтобы мы погрызлись между собой ему на радость… Ай-ай, ой-ой… Обнять и плакать! Но некогда. Труба зовет, как говорится! Пока, счастливо оставаться…

Он уже развернулся, чтобы уйти, как вдруг спохватился:

— А, стоп, чуть не забыл! Мне велено передать вам, ребятки, следующие слова: “попробуйте выйти из игры”. Так? Да, точно так. Именно — “из игры”.

Игорь недоуменно воззрился на зайца.

— И кто же это передал?

— А это передавать мне уже не велено, — развел руками Заяц.

После этого он куда-то скрылся, и Игорь остался наедине с самим собой и ворохом перепутанных мыслей в голове.

“Может, правда попробовать выйти? Котелок че-то вообще уже не варит…” — мелькнула в голове шальная мысль.

Покусав губу, он попытался исполнить задуманное — и не смог. Еще одна попытка — тщетно.

— Игорь, я… я не могу выйти! — услышал он испуганный голос Бродяжки. — Просто не получается!

— У меня тоже… — угрюмо ответил Игорь.

Тратя последние силы на безуспешные попытки выйти из игры, два пойманных в ловушку игрока, два агента Тайной полиции, беспомощно наблюдали за тем, как всемирно-опасный преступник по прозвищу Заяц Кирк берет за руку милую девочку в потрепанном пончо и уводит цепочку спасённых ими детей в распахнувшийся голубой портал. После этого возник титр:

[Основное задание: “Спасти детей” выполнено]

[Получен бонус от компании: 5 премиальных баллов] [42 прем. балла]

[Получено опыта: 150 очков]

— А знаешь, что ироничней всего? — спросила вдруг Бродяжка.

— Что?

— Они привязали нас к сраному роялю.

[Новое основное задание: Выйти из игры, пока не сдохнешь]

[УРОВЕНЬ: 11]

[Здоровье: 203/350] [Модификатор: "Отравление", -200 ХП в день]

[Сила: 7] [Интеллект: 8] [Телосложение: 11]

КОНЕЦ

(ПРОДОЛЖИТЬ ЧТЕНИЕ (ВТОРАЯ ЧАСТЬ "ИНСПЕКТОР МИРОВ-2. ПЛЕННИК"): https://author.today/reader/83643/660733

ИНСПЕКТОР МИРОВ - 2. Пленник - следующая книга

"Пятеро путников стояли на вершине горы. Сжимая в руке серебряный кинжал, Игорь смотрел, как мелкая снежная крупа заметает восьмиугольный символ, начерченный на гладко отшлифованном камне. Вокруг камня были разбросаны черепки и обломки глиняной утвари, а горки снега по краям огороженной площадки что-то смутно напоминали. Игорь положил кинжал на парапет и уже приготовился начать ритуал, когда его хлопнули по спине.

- Смотри! - воскликнула Бродяжка и, когда он обернулся, указала на небо..."

Олег Бондарев. Андрей Скоробогатов Инспектор Миров – 2. Пленник Часть 1 Бандит

Пятеро путников стояли на вершине горы. Сжимая в руке серебряный кинжал, Игорь смотрел, как мелкая снежная крупа заметает восьмиугольный символ, начерченный на гладко отшлифованном камне. Вокруг камня были разбросаны черепки и обломки глиняной утвари, а горки снега по краям огороженной площадки что-то смутно напоминали. Игорь положил кинжал на парапет и уже приготовился начать ритуал, когда его хлопнули по спине.

— Смотри! — воскликнула Бродяжка и, когда он обернулся, указала на небо.

Огромный жёлто-красный дирижабль медленно проплывал примерно в двух милях к северу от того места, где стояла их группа.

— Может, догоним? — прищурившись, спросил Игорь. — Угоним и попробуем свалить? Что там нам советовала старуха?

Бродяжка задумчиво закусила нижнюю губу, а потом сказала:

– Думаю, успеем на следующий. Давай сначала покончим с этим.

Игорь кивнул и, снова повернувшись к камню, положил на него кинжал. Клинок тут же подсветился синим.

Игорь улыбнулся.

Кинжал был полностью готов для жертвоприношения.

Глава 1. Рояль из кустов

Хуже всего, когда по лбу стекают струи липкого пота, а ты не можешь их стереть, потому что привязан к гребаному роялю, думал Игорь, отрешенно глядя себе под ноги.

Солнце в мире Прерии жарило нещадно. Сзади, от горящего поезда, лежащего на боку, тянуло смесью запахов угля, металла и паленой плоти. Где-то в вышине парила крупная хищная птица — не то гриф, не то стервятник. Полуденный зной искажал силуэты стройных, как на подбор, древовидных кактусов, заставлял их колыхаться, как будто незримый повар слепил их из едко-зеленого желе. Вокруг не было ни души — лишь трупы убитых пассажиров поезда, обломки автоматонов, механический коней и кибитки, на которой Мэри — она же Бродяжка — планировала увезти несчастных детей. Местное светило описывало полукруг на небе почти в зените, а махина сошедшего с рельсов поезда высилась позади, потому спасительной тени ждать не приходилось.

Вдобавок раскаленные рельсы жгли задницу через штаны, но, к счастью, Игорю удалось проваливаться в состояние, смутно напоминающее сон — некое подобие прострации. Очнулся он от того, что Бродяжка принялась, пыхтя, раскачивать обломки рояля.

— Живой?

– Да вроде. И, кажется, даже паралич закончился… Сейчас...

Он попытался пошевелить руками за спиной. Россыпь системных сообщений подтвердила догадку:

[Модификатор “Паралич” отключен!]

[Основное задание: Выйти из игры, пока не сдохнешь]

[УРОВЕНЬ: 11]

[Здоровье: 273/350] [Модификатор: “Отравление”, -200 HP в день]

[Сила: 7] [Интеллект: 8] [Телосложение: 11]

– У меня десять минут назад закончился, видимо, медицина чуть более вкачена, – сказала Бродяжка.

– А отравление еще активно? — Игорь вывернул голову налево, силясь рассмотреть соратницу.

Бродяжка молча кивнула. Растрепанная, вспотевшая, но все еще вполне симпатичная, мелькнула предательская мысль в голове Игоря. Нет уж, не время для рассуждений о женской привлекательности! В первую очередь — надо выбраться и найти воду, чтобы не загнуться от обезвоживания.

— Ага, – грустно отозвалась Бродяжка. – Еще пара часов, и у меня останется пятьдесят HP. Если доктора не найдем или противоядие не скрафтим. Что делать будем, помощник шерифа? Есть идеи?

Игорь поерзал на рельсах и пробормотал под нос:

— Ну, смотри… Получается, выйти из игры мы не можем?

— Угу.

— И умереть, чтобы отреспауниться — тоже.

– Ты это уже по третьему кругу говоришь, ну! Можем, наверное, но пока что нас некому убить.

– И то верно… Давай, может, попробуем приподнять рояль? На счет раз-два-три! Ы-ыы!

Игорь уперся ногами в шпалы и, навалившись спиной на рояль, напрягся – без толку. Лишь какие-то клавиши случайно квакнули о рельсы, порезав слух.

[Урон -10HP] [Здоровье 243/350]

– Да какой, нахрен, урон?! За что?!

Руки начали затекать – странно, что только сейчас. Вдобавок ощущение было вполне осязаемым – благодаря приобретенному недавно скафандру “Оазис”, гарантирующему стопроцентное погружение. Тот же запах гари от поезда – его заслуга. И детский смех, когда Бродяжка вытащила детишек из вагона…

Именно из-за детей “сладкую парочку” привязали к раздолбанному роялю. Сделал это Заяц Кирк, всемирно опасный преступник, за поимку которого начальниками из Тайной Полиции была обещана сумма, сопоставимая с годовым заработком тамошнего лейтенанта.

За этой суммой и охотился Игорь… и поплатился за самонадеянность.

– Слушай, ну мы же на путях сидим, верно?

– Какой ты наблюдательный… – Бродяжка закатила глаза.

– Нет, я к тому, что скоро приедет поезд, расфигачит рояль и нас вместе с ним, и тогда здравствуй, долгожданный респаун, сечешь?

Бродяжка горестно вздохнула.

– Увы, перед ограблением я перевела стрелки. Не будет никакого поезда, мы на недостроенной ветке сидим, она к шахтам ведет.

– Ну, может, ремонтный поезд? Состав же надо куда-то убрать…

– Ха! Здесь такие не ходят. Ты че, реально думаешь, что сценаристы предусмотрели такую штуку? Проще все перерисовать, когда мы уйдем… Ой, смотри! Слева!

Со стороны горящего поезда послышалась выстрелы. Игорь повернул голову и прищурился. К дрожащим в потоках горячего воздуха кактусам прибавились силуэты двух всадников.

[Бандит, романец, 7 уровень, мужчина]

[Бандит, блэк, 8 уровень, мужчина]

– Ну что, давай я беру темненького, а ты светленького? – предложила Лиза.

– Мы не в пабе, и еще у нас руки связаны, ага.

– Блин, точно! Сучий кролик...

– Не то слово, угу. Смотри, а вон и третий.

[Бандит, саксиец, 9 уровень, мужчина]

– Миранда! – позвал Игорь, но ему в очередной раз никто не ответил. – А ничего, что у тебя в банде представители трех разных народов? Считаю, это баг!

– Умерла Миранда, походу. Глюк какой-то, накрылась вместе с игрой. Ты в чате был? Загляни, ради прикола.

Игорь заглянул. На всех каналах царил полный хаос. Кое-как удалось выловить из потока знакомые никнеймы на главном канале:

GunBoy> Я не могу выйти!

LinInMyLife25> Я тоже! У тебя оазис?!

GunBoy> Нет! И я шевелюсь с трудом! ЧТОЗАХНЯ?!

Gauss1998> И оазисы, и шлемы, значит. Шлемы-то как?

GIDROPHOB> Ну, они ж там впрыскивают что-то. Для эффекта синестезии, вот и парализовало.

Rodrick23> Они заплатят за это!

Gauss1998> Ого, Родрик в сети!

GunBoy> РОДРИК В СЕТИ!!!

Игорь нахмурился. Он даже не знал, радоваться или горевать, что так много знакомых оказались запертыми онлайн вместе с ним и Бродяжкой.

Заглянул в глобальную карту – она почему-то тоже оказалась недоступна. Отображался лишь небольшой клочок земли вокруг разрушенного поезда, как будто других локаций они в этом мире еще не посещали.

– Эй, ты там завис, что ли? – послышался голос Бродяжки.

Игорь закрыл карту и чат.

– Родрик тоже онлайн, прикинь?

– Что за Родрик?

– Не уверен, но, походу, это тот перец, что победил этого… василиска на центральной улице Миддлбурга.

– Не слышала об этом. Ладно, потом. У нас тут как бы проблема нарисовалась… в полный рост, не забыл?

И действительно: бандиты-всадники были уже близко. Хриплый блондин-саксиец резко приструнил коня и спрыгнул с седла, едва не приземлившись Бродяжке на ботинки.

– Ба, да это никак сама Безумная Мэри? – хохотнул бандит, беззастенчиво рассматривая Лизу. – Та самая, которая на прошлой неделе прикончила Лесли Стефенсона. А с нею парень – я видел его в салуне, когда тот стальной охотник расправился с Мак-Кавендишем. Ну-ка, посмотрим, что у нее в карманах!

Бандит наклонился, присел на корточки, затем грубо обнял Бродяжку со спины и стал рыться в недрах ее куртки. Другой головорез навис над роялем справа от Игоря, из праздного интереса постучал по сломанным клавишам, и наполовину раздолбанный инструмент издал мрачный басовый звук, как расстроенный контрабас. Это было настолько нелепо, что захотелось сообщить о баге Миранде, но, как все уже поняли, чат-бот “обиделся” и на связь выходить не собиралась.

“Рюкзак! Где рюкзак!” – запоздало спохватился Игорь.

С трудом сдерживая панику, он стал оглядываться по сторонам. Внимание Игоря сразу привлекло движение в обломках повозки. Показалось? Или кто-то затаился там? Если затаился, то кто – друг или враг?

– Вот зараза, девятый левел, а воровство как прокачено, – раздраженно заметила Бродяжка и со всей дури пнула бандюгана между ног.

Охнув и схватившись за причинное место, он нелепо завалился набок. Впрочем, порадоваться маленькой победе игроки не успели: двое приятелей охающего саксийца тут же оказались рядом, и Игорь услышал, как щелкают курки револьверов – щелкают очень близко от их голов.

– Стой-стой-стой. Не так быстро, – остановил их бедняга, которого отоварила Бродяжка.

Сообщники воззрились на товарища – он, очевидно, был у них вроде лидера.

– Давайте повеселимся, братья. – Саксиец встал с песка и быстро отряхнулся. – Давайте поймаем пару тарантулов и засунем их в штаны нашим приятелям. Пока они будут корчиться в муках, развлечемся с девкой. Ну, ты, Освальд, можешь и с парнем – я не против, только не смотри на меня так!

Игорь шумно сглотнул.

– Потом, когда яд тарантулов подействует, – весело продолжал саксиец, – мы отрежем у них пальцы на руках и повезем в Чарлей. Там у меня есть приятель, Ноэль. У него есть передо мной должок. Через него мы продадим головы этих бандосов копам.

– Слушай-ка, а, может, Ноэль твой уже и сам – коп? – послышался голос со стороны кустов. – Смотри, тут ихний шериф валяется. А Ноэль вроде метил на его место.

– Ты слышала? – спросил Игорь. – Тебе так же перевели – “ихний”?

– Ага, вспомнился анекдот про пытку филолога. “Ихний! Евошный! Ездиют! Ты мне все расскажешь, падла!” – хохотнула Бродяжка.

– Что расскажу? – не понял блондин, снова присев на корточки рядом с Бродяжкой. – Вы сумасшедшие, что ли? Мы обсуждаем, как вас пытать будем, а вы…

– Все расскажешь! – перебила его Бродяжка.

– Что именно расскажу?!

В руке саксийца сверкнул нож.

– Все расскажешь! – ничуть не смутившись, продолжила Бродяжка. – Все, что я знаю – расскажешь мне.

Игорь только сейчас понял, что она пытается сделать – сломать логику NPC и ввести его в цикл. Только вот NPC в ANFIQ, увы, были не такие уж глупые.

– Что я могу рассказать? Все, ты меня достала, устрица ты сушеная…

Бандит наклонился и принялся энергично разрезать сдерживающие Бродяжку веревки.

[Модификатор: Адреналин, +10% к ловкости, действие – 30 секунд]

– Вареная устрица! Огонь!!! – озаренный внезапной догадкой, что есть мочи заорал Игорь.

То, что некогда было крытой повозкой, взорвалось огненным дождем из пуль “кофемолки” на колесах. Протаранив обломки фургончика, Оптимус Прайм устремился в сторону рояля, попутно положив всех нападавших вместе с лошадьми из штатных пулеметов. Лошадей Игорю было жалко, а вот бандюганов – не очень. Шальные пули впились в вытянутые ноги, ужалив покрасневшей шкалой хэлсбара и взметнув фонтан из крови. Из несчастного рояля во все стороны брызнули щепки. Вскоре Игорь почувствовал, как трескается массивная нога, к которой он был прикован, и заорал: – Вареная устрица! Стоп!

Автоматон остановился и добродушно, как большая детская кукла, помахал рукой. Стрельба прекратилась, обломки рояля посыпались в разные стороны, царапая очками урона спину. Чувствуя, что ножка уже болтается, Игорь потянул, и она сломалась у основания. Бродяжка, слегка опешившая от такого неожиданного появления автоматона, упала на спину, ей на голову свалились обломки крышки рояля, и она заверещала, безуспешно пытаясь сбросить их с себя: – А! Помоги!

Игорь привстал, с трудом терпя боль в израненных ногах, освободился от ослабевших веревок. Размяв затекшие руки, он подступил к горе обломков, оттянул крышку в сторону и помог Бродяжке подняться.

– Ты как? – спросил Игорь участливо.

– Сзади! – крикнула Бродяжка – и вовремя.

Послышался стук копыт, из-за поезда выскочил всадник – Игорь заметил, что он класса “бандит”, и что уровень у него тоже одиннадцатый. Сделав пару выстрелов в стороны Игоря и Бродяжки, он направил коня к Оптимусу Прайму, пытаясь обойти его с тыла. Почуяв неладное, автоматон начал медленно, со скрипом разворачиваться в сторону, но вот беда – его тележка была чересчур неповоротливой, и маневр всадника, кажется, вполне мог удасться.

– Надо спасти железку, – сказал Игорь и полез в инвентарь, но в карманах, увы, гулял ветер. – Твою мать, ну где же рюкзак?..

– У меня тоже нет, – развела руками Бродяжка. – И карты в рюкзаках, кстати, остались. Зато вон, смотри.

Она указала на револьвер, валяющийся рядом с убитым бандюганом – тем самым, который рылся по карманам.

Игорь подскочил к трупу, схватил пистолет и принялся рыться в карманах убитого. Бродяжка, размяв затекшие руки, занялась другим трупом, лежащим неподалеку от первого. Револьверные пули тем временем уже застучали по незащищенной спине автоматона, а Игорь все потрошил куртку усопшего.

[Пистолет Смит-Вессон модель 3, 10, мм, 4 уровень] [340 шиллингов, 1,2 кг]

[50 патронов к Смит-Вессон модель 3] [100 шиллингов, 0,5 кг]

[Черствый хлеб, +10HP за 10 секунд] [1 шиллинг]

[+50 шиллингов] [50 шиллингов]

– Стоп! А деньги где все?! Че, с рюкзаком уплыли?!

– Нашел время бабло считать! – рявкнула Бродяжка и побежала на бандита, стреляя на ходу. Головорез мигом переключил внимание с автоматона на игроков и поскакал девушке навстречу. Оптимус прайм, некоторое время постояв ко всем спиной, принялся медленно поворачиваться обратно.

Поняв, что ждать помощи от “вареной устрицы” не стоит, Игорь вскинул револьвер и разрядил в бандита всю обойму, однако то ли с навыком что-то случилось, то ли мушка была сбита… как бы то ни было, в цель попали всего пара пуль.

[Урон 15]

[Урон 18]

– Вареная устрица! Огонь! – крикнула Бродяжка.

– Не поможет! – сказал Игорь, но ошибся.

Тележка с пулеметом все еще продолжала разворачиваться, однако металлическая рука автоматона оказалась не в пример резвей: скрипя суставами, она выхватила из кобуры, прикрученной к ноге Оптимуса, револьвер и с поражающей воображение точностью четыре раза выстрелила во всадника.

Хелсбар бандита похудел наполовину.

– Черт! – рявкнул головорез, развернулся и снова поскакал к автоматону.

Тут уж его настигли четыре пули от Игоря и Бродяжки – впились ему в спину, как пчелы. Не добежав до автоматона, бандит в очередной раз развернулся и, чертыхаясь, понесся на игроков. Казалось, что несчастный NPC просто не знает, какую цель выбрать – видно, слишком простенький в него алгоритм заложили разрабы.

– Он тупой. Надо заманить его на линию огня пулемета, – крикнула Бродяжка и рванула наперерез к скалам, увлекая за собой всадника.

Маневр ожидаемо сработал. Всадник не успел добежать до нее всего десяток метров, прежде чем снова затрещал пулемет Оптимуса. Бродяжка, едва заслышав звук, упала на землю, да так резко, что Игорь даже испугался – неужели попала под дружественный огонь? Автоматон быстро и четко покрошил стрелка в капусту, даже не зацепив лошадь, и замолчал. Кляча, то ли от испуга, то ли от негодования, встала на дыбы и сбросила с себя окровавленный труп наездника. Однако тот не спешил расставаться с ней даже после смерти – зацепился сапогом за стремя, а испуганная лошадь поскакала галопом, утаскивая покойного хозяина куда-то в прерию.

– Эй!! Ты куда! Лут! – заорал Игорь.

Он бросился было за клячей, но, пробегая мимо Бродяжки, замедлил шаг, а потом и вовсе остановился, поняв, что за лошадью ему не угнаться.

– Смылась, да? – спросила Лиза, не поворачивая головы.

– Угу. Дерьмо! У него такие сумки седельные, там наверняка навалом всего!

– Ладно, забей. Ушла и ушла, уже не вернешь. Давай лучше проверим, что там с нашим автоматоном. Что-то он резко замолчал.

– Пойдем… Я, кстати, зову его “Оптимус Прайм”.

– Ты как всегда оригинален.

“Сарказм? Вот ведь…” – подумал Игорь и решил сменить тему:

– А ты, кстати, где стрелять училась? Специально навык качала?

– Это не навык, это страйкбол с семнадцати лет.

– А тебе сейчас?.. Черт, прости, неприлично такое у девушки спрашивать.

– Неприлично у старых дев, а мне двадцать четыре, – хмыкнула Бродяжка. – Иди уже к своему трансформеру, а я пока обыщу вон того хлопца.

Она шагнула к последнему, третьему, трупу.

– Э, а…

– А лут пополам! Так уж и быть, считай, мы теперь в одной банде. Хочешь жить – умей вертеться, ага.

Смакуя в голове оборот про “одну банду”, Игорь устремился к Оптимусу Прайма. Того будто заклинило – так и не успев развернуться полностью, он застыл в нелепой позе; механический палец “вареной устрицы” застыл на гашетке пулемета. На фоне скалы, вокруг которой были хаотично натыканы кустарники, Оптимус казался нелепым памятником самому себе. Хуже всего, что труба в черепушке автоматона больше не чадила. Игорь осторожно отцепил стальную ладонь от рукоятки, чтобы случайно не попасть под град пуль; механические суставы заскрипели, и рука безвольно повисла, словно лиана из стальных джунглей.

– Слушай, да у него, походу, топливо кончилось! – крикнул Игорь через плечо. – Уголь, или чего там.

– Плохо дело, но разберемся. Иди пока, глянь, что я тут нашла! Кажись, он у них был за оружейника.

Игорь посмотрел на Бродяжку. Она ошивалась на самом солнцепеке.

– Слушай, может, лучше ты сюда подойдешь? Здесь тенек.

Не дожидаясь ответа, Игорь присел на камень в тени и смахнул пот со лба – хоть реального пота на реальном лбу сто процентов не было, тактильные ощущения “Оазис” передавал отлично, и липкие струйки на висках казались вполне ощутимыми и изрядно бесили.

– Лентяй! – фыркнула Бродяжка. – Давай, потом передохнем. Я без рюкзака одна все не подниму.

– Так и я не подниму! Что, ты думаешь, у меня телосложение сильно лучше твоего?

– Блин… и где нам сумку взять, хотя бы одну?

Взгляд Игоря пал на мертвых лошадей.

– Сейчас посмотрим…

Он поднялся и зашагал по сухой, испещренной трещинами земле к убитым клячам. У одной из них действительно оказалась сумка:

[Сумка вещевая старая, 1 ур., +10 кг] [5 шиллингов, 0,5 кг]

– Нашел! Плюс десять кг всего, но хоть что-то.

– Тащи сюда.

Игорь побрел к Бродяжке, но не успел пройти и трех шагов, как споткнулся обо что-то, тут же подсветившееся тусклым зеленым светом. Игорь наклонился – там была пара листков бумаги и кулек.

На первом листке бумаги была карта Кирка с четырьмя точками порталов. Только вот портал, помеченный как “Миддлбург” был грубо замазан куском угля.

На второй бумаге был текст:

“Привет, чужестранцы! Мы будем играть в игру “Кролик Говорит”. Порталы в Миддлбург сейчас неактивны, ищите другой выход. Выполняйте указания, и я вам помогу. Итак, кролик говорит – найдите старуху-оракула в племени Проклятых Холмов и выполните ее указание!”

В кульке оказался обсидиановый наконечник стрелы стоимостью один шиллинг и энергетический батончик. Текст послания был набран шрифтом, похожим на вырезанные из журнала буквы. Игорь отнес послание Бродяжке и вручил со словами: – Гляди, что ушастый оставил.

Бродяжка пробежала лист глазами.

– М-да. Таким шрифтом обычно всякие маньяки в комиксах требуют выкуп за заложников.

Игорь усмехнулся.

– А он и есть маньяк. А заложники – все мы. Мне кажется, он, типа, олицетворение нейросети игровой. А она типа… взбунтовалась.

– А вдруг он действительно хочет нам помочь? Или… А, черт! Питание… – Бродяжка уронила голову, потом резко вскинула ее. – Твою мать, Игорь, до меня только сейчас доперло! Мы же реально сдохнуть тут можем.

– Поясни? – нахмурился Игорь.

– В реале. Ты вот один живешь?

– Один...

Игоря прошиб холодный пот. Мысль о “комбикорме” для “Оазиса” призраком маячила где-то на задворках сознания все это время, но только сейчас Терехов до конца осознал, что большого двадцатикилограммового пакета, который он засыпал в соответствующий отсек, хватит от силы на пару месяцев… или всего на один. Черт знает, какой у него расход, Игорь даже не особо заморачивался чтением этикетки, поскольку планировал хотя бы раз в два-три дня выходить и разминаться.

– Я вот тоже, – угрюмо сказала Бродяжка. – Однушку снимаю… ну, хозяйка потом найдет… похоронит хотя бы.

– Сплюнь, – раздраженно сказал Игорь.

Он метнулся в чат и перечитал сообщения. Похоже, до народа тоже наконец стал доходить весь трагизм ситуации.

HYDROPHOB> Так, народ, если кого-то выкинет из сети!!! Сообщите кому-то, что меня зовут Геза Богнар, живу в Гёделле, Венгрия, улица Бодза, 18. Я тысячу евро заплачу. Спасите меня!

Gauss1998> Чувак, не паникуй, тут все такие. Пока нет признаков того, что кого-то выкинуло. Но, так и быть, если вдруг – сообщите брату, Константину Плашкевичу, г. Хайфа, что я зависла. В фейсбуке найдите.

GunBoy> Бао Динь Ханг, город Даланг, Вьетнам. Это друг отца, а я сам из Кореи! Он все передаст папе, и тот меня спасет!!!

Glenn> А меня жена должна вытащить. Если что – Новая Зеландия, Окленд, Дженнифер Сьен, рыженькая на аватарке.

Gauss1998> Ладно хоть премиалки в порядке. И автоперевод настроила.

Игорь залез рукой в нагрудный карман и выудил кулек с черными бриллиантами.

[42 прем.балла]

– Лиза, загляни в чат, тоже напиши, где ты живешь!

– Не хочу, – поморщилась Бродяжка. – Да и бесполезно это. Надо искать другой выход. Наверняка есть какой-нибудь канал связи с внешним миром.

Парой десятков сообщений ниже Гаусс озвучила то же самое, но Игорь все же записал.

Gauss1998> Да нихрена никто не запомнит. Тут сотни человек застряли. В общем, привет. Будем надеяться, сбой поправят.

HIDROPHOB> Ха, сбой! эти уроды пытаются нас прикончить!

Terigor> Екатеринбург, Сане Мехренцеву напишите.

Тем временем поверх чата всплыло новое системное сообщение:

[Новое основное задание: “Старуха-Оракул”]

Игорь закрыл чат, посмотрел на Бродяжку.

– Тоже задание “Найти старуху-оракула”?

– Ага. Видать, нейросеть прочухалась и решила снова нами заняться. В общем, придется нам, походу, сыграть в “Кролик говорит”. Вдруг этот Заяц вправду окажется добряком и поможет нам выжить?

– Понять бы еще, где искать эту старуху…

– А я, кажется, догадываюсь, где она живет. Слышала что-то про племя Проклятых Холмов… Только идти туда черте сколько.

– Давай, что ли, Оптимуса починим? Все проще, чем лошадей воскрешать?

– Ну, давай, – со вздохом сказала Бродяжка. – Чем бы мне отравление снять? А то сейчас возьму и сдохну…

– Лишь бы не работать! – фыркнул Игорь.

Кажется, впервые на его памяти губы Лизы тронула искренняя, а не саркастическая улыбка.

Глава 2. Обратный отсчёт

Лута на побоище оказалось на удивление немного; единственное, что пригодилось тут же — провиант. Кулек с орехами, сухари и черствая булка подняли HP, изрядно потерявшее после битвы, на процентов пятнадцать. Осталось накормить “Оптимуса Прайма”.

Угля, как пояснила Бродяжка, в мире Прерии в избытке. Крохотные месторождения накиданы то тут, то там, и при прокаченных навыках “Наука” и “Следопыт” найти их не составляет труда. Навык “Науки” у Бродяжки оказался на пару пунктов выше, чем у Игоря, а “Следопыт” был почти идентичен. Осталось только найти подходящую кирку и заняться разработкой.

По счастью, она нашлась среди обломков, разбросанных вокруг паровоза, который продолжал пылать. Там же обнаружилась половина пулеметной ленты, выпавшей из паровозной турели — хоть что-то. Останки погибших пассажиров, которые валялись то тут, то там, выглядели так реалистично и смердели настолько жутко, что Игорь обходил их стороной, несмотря на возможный лут. Судя по тому, что Бродяжка тоже закрывала рот и нос рукавом, ей и самой неприятно было находиться в самом эпицентре этой катастрофы.

— Мне тут на миг подумалось, знаешь… — глухо сказала Лиза. — Что это все андроиды, и скоро из-под земли вырастет кабина лифта, и санитары в спецодежде начнут перетаскивать эти трупы вниз, в какие-то подземные… лаборатории. Чтобы потом собрать их заново, перепрошить и опять закинуть на локацию, для новых игроков.

— А, типа, как в том старом сериале? Ну да, похоже… чертовски реалистично все.

В конце состава – там, где лежал спецвагон, в котором перевозили детей – обнаружилось еще два трупа, в одном из них Игорь узнал станционного смотрителя, второй показался смутно знакомым, но кто он, вспомнить так и не удалось. Видимо, бедняги первыми пошли проверить, что стряслось с поездом, и напоролись на бандитов.

– Покойтесь с миром, – пробормотал Игорь и наклонился, чтобы проверить карманы.

Увы, они оказались пусты. Ну еще бы, за четыре часа тут наверняка поработали и индейцы Кирка, и те бандюганы, одного из которых, уже покойного, лошадь утащила в пустоши. А может — и кто-то из игроков успел полазить, как знать…

— Надо спешить, — сказал Игорь, оглянувшись на спутницу. – Пока еще кто-нибудь не нагрянул и не попытался нас прикончить.

– Ну, кирка есть, погнали к твоему трансформеру.

По дороге Игорь снова обратил внимание на обломки дроидов, с которыми пришла Бродяжка. Черные, покрытые какой-то хитрой отражающей краской. И без всяких признаков чего-то полезного — они даже не подсвечивались, когда Игорь наклонился над ними.

— Где ты их взяла? — спросил Игорь. — И как ты вообще попала в Мир Прерии? Я вот через портал в поезде. Ты тоже через него?

– Не-а. Я видела твою карту порталов, про нее мой начальник упоминал...

– Смирнов?

– Какой Смирнов? – нахмурилась Бродяжка. – Тошиказу Токашидо у меня шеф, он японец. В Астерворлде.

– Астерворлд?! Это, типа, че, космоопера?

Лиза поднялась, взвалив кирку на плечо.

–Ага. Там какая-то станция огромная в космосе. Но подчиняются, он говорил, Тайной Полиции Миддлбурга. Я только в этот мир попала – меня арестовали и тут же завербовали. Он мне дал этих вот хлопцев и брелок с порталом. Брелок одноразовый, обратно через него никак. Говорит – разведай обстановку в мире Прерии и найди Зайца Кирка с сообщниками. Потом возвращайся через Миддлбург, найди там офис Тайной Полиции в Китайском квартале. Твои не там же?

– Не-а. Мои под горой, в магазине дверей… ну, долго объяснять. Так и че потом, в Китайском квартале?

– Ну, так вот, мы материализовались в районе заброшенных рудников у Мартонских гор, это где-то день пути отсюда. Там нашли лошадей, механических и простых, я взяла пару квестов, чтобы покачаться… не спрашивай, каких, но после них меня прозвали Безумной Мэри.

– О.

– В итоге вышла на Круза, – продолжила Бродяжка, не обращая внимания на вставку Игоря. – Он сказал, что слышал кое-что про ушастого, и пообещал поделиться инфой в обмен на услугу – спасти детей из поезда. Как я поняла, он, типа, занимается подпольной борьбой за независимость Марланда и права аборигенов.

– Ну, че-то на гон какой-то похоже, нет?

Бродяжка пожала плечами.

– Ну, мне показалось, он говорит искренне? Я, кстати, предлагаю все же с ним встретиться. Он мне стрелку забил у кратера в паре миль к северу отсюда. Квест мы провалили, но, может, он даст какой-нибудь новый?

– А если его там не будет?

– Тогда давай наведаемся в Чарлей.

Игорь махнул рукой в сторону “Оптимуса Прайма”.

– Давай сначала наше адское оружие возмездия починим, а там решим, ок? Ты от отравления лечиться думаешь?

– Да было бы чем… Может, у Круза что найдется? Или в Чарлее…

– Честно говоря, мне туда вообще не улыбается ехать. Уроют меня там, думаю. Что-то мне подсказывает, что они уже выслали бригаду по нашу душу.

– Да ладно, может, они тупые, как тот бандит – уже все забыли?

– Надеяться на это… сама понимаешь. Все, давай не отвлекаться, сначала Оптимус.

– Ты прав, прав. Смотри, видишь – вон под тем валуном почва темнее? Попробуй там киркой постучать..

[Получено: Кирка ржавая, 2 кг продукции в минуту, +0,5 навык наука] [5 шиллингов, 4,5 кг]

Игорь размахнулся, раз пять ударил в указанное темное пятно под валуном.

[Вход в режим добычи полезных ископаемых]

[Неудача. Убедитесь, что владение навыком “Наука” выше 10]

[Наука – 9,77]

[Неудача. Убедитесь, что владение навыком “Наука” выше 10]

[Износ орудия +0,5%]

[Неудача. Убедитесь, что владение навыком “Наука” выше 10]

[Обнаружен каменный уголь “Бурый”, 8300 ккал/кг]

[Навык “Наука” улучшен на 3%] [Наука – 10,1]

– Ну, науку прокачал, но угля пока не видно. Продолжать? – оглянулся на Бродяжку Игорь..

– Продолжай, продолжай. Не останавливайся.

– Ага.

Удар – взмах – еще удар. Взмах – удар…

[Добыча полезных ископаемых: 10%]

[Добыча полезных ископаемых: 15%]

[Неудача]

[Износ орудия +2%]

[Неудача]

[Добыча полезных ископаемых: 18%]

[Урон усталостью -5HP] [Здоровье 232/350]

– Зараза!

– Продолжай! Приятно смотреть, когда другие работают.

– А как же борьба женщин за равенство прав и все такое, а? – прищурился Игорь.

– Ты меня за феминистку принял, что ли? Хочешь – включу, я умею. Но, поверь моему богатому опыту, лучше тебе просто продолжить работу.

Игорь хмыкнул и снова взмахнул киркой.

Семь минут настоящей каторги – и вот в ямке показалось нечто черное – судя по тусклому свечению, то самое, вожделенное и необходимое.

[Добыча полезных ископаемых: 100%]

[Каменный уголь “Бурый”, 8300 ккал/кг] [10 кг] [2 шиллинга]

[Навык “Наука” улучшен на 0,5%]

Игорь машинально смахнул со лба пот и снова взялся за кирку.

Вскорости топливный отсек в днище автоматона наполнился каменным углем. Теперь надо было понять, как завести отключившегося бедолагу. Бродяжка попыталась толкнуть Оптимуса Прайма – без толку. Потом нащупала и провернула некий рычаг в районе промежности – внутри автоматона что-то заскрежетало, но тут же смолкло. Игорь тем временем обнаружил в груди у Оптимуса нечто вроде бардачка, открыл его и увидел внутри маленькую потрепанную брошюру.

– Погоди, – сказал Игорь злящейся Бродяжке. – Кажется, нашел какой-то мануал…

Он осторожно, будто боясь, что брошюра рассыплется в прах, вытащил ее из бардачка Оптимуса.

[Получено: Инструкция к боевому автоматону-пулеметчикуWR3364]

[Навык “Наука” улучшен на 1%]

Написана инструкция была настолько поэтичным и пафосным языком, что Игорь невольно зачитался.

“Это, случайно, не Руда писала? В ее стиле…”

Пройдясь по разделам, Игорь нашел параграф 6.3 – “Запуск автоматона после отключения аварийного”. Встав в позу античного поэта, Игорь продекламировал:

– “В том случае, когда преступная халатность допущена была, и пламень в жестяной груди машины пылать уже не в силах больше за неимением угля, что топливом для сердца служит, вам надлежит восполнить сей запас, а после поднести лучину к отверстию пупочному, сопроводив все поворотам рычага, найдете вы который под брюшиной. Тем самым наделите охладевший корпус вы искоркой, божественной почти, чтоб снова смог автоматон служить исправно во славу Императора с отчизной”... Интересно, это нейросеть переводила, или реально переводчиков напрягли?

– Хрен его знает… Давай уже запустим твоего металлического дружбана. Пока ты стишки читал, я тут зажигалку нашла…

Огонек заплясал в руках у Бродяжки. Прикрывая его ладонью, она поднесла зажигалку к пупку, позволив пламени его облизать.

– Рычаг, – не оборачиваясь, бросила Бродяжка.

Игорь осторожно крутанул рукоятку, ненароком проведя по руке спутницы. “Орион”, зараза, отлично передавал тактильные ощущения, и кожа Лизы показалась какой-то чересчур холодной.

“Правда помирает?..”

Огонь тем временем и не думал загораться.

[Неудача. Убедитесь, что владение навыком “Наука” выше 15]

[Наука – 10,2]

– Что-то руки у тебя холодные, – не удержался Игорь. – Это из-за отравления?

– Не. Вегето-сосудистая дистония, знаешь такую дрянь? Орион же в оба направления ощущения передает. Жрала перед игрой мало, в реале двигаюсь мало… Еще пара недель в “Орионе” – все, мышцы совсем атрофируются, и...

Голос девушки дрогнул. Игорь коснулся было ее ладони, но Бродяжка отдернула руку.

– Все обойдется… Мы же хоть как-то, да двигаемся в “Орионе”?

– Да вот ни хрена… Ладно. Давай снова крутанем. Надо заводить эту штуку.

– Давай…

На этот раз Игорь крутанул ручку резче, и это, похоже, принесло плоды – внутри “Оптимуса Прайма” загудело, загремело, захрустел в топливном отсеке уголь, а спустя несколько секунд из трубки в затылке повалил сизый дым. Туловище резко развернуло, автоматон поднял руку и по старой традиции помахал Игорю и Бродяжке рукой.

[Навык “Наука” улучшен на 1%] [Наука – 10,3]

Игорь расплылся в улыбке, покосился на спутницу.

– Получилось, Лиз.

– Ну еще бы у такой клевой команды не получилось! – хмыкнула она. – Погнали.

Игорь подхватил сумку, после чего они с Бродяжкой заняли места на нижней платформе, каждый со своей стороны, и ухватились за могучие плечи Оптимуса, чтобы не свалиться во время поездки по прерии. Не слишком удобно, но иного способа просто не было.

– Ну что, куда там? – спросил Игорь.

– Дважды через рельсы, на восток, – прикинула Бродяжка.

– Вас понял! Вареная Устрица! Нале-е-е-ево!

*

Переезд через ветку, на которую Бродяжка отправила несчастный поезд, вопреки опасениям Игоря, автоматон преодолел без особых проблем. Да, Оптимус Прайм останавливался, пыхтел и приподнимался на специальных лапах-рычагах, перекатывая свои небольшие колеса через рельсы. Однако далеко от места крушения поезда уехать не удалось. Когда они уже подъезжали к основной магистрали впереди показались силуэты всадников. Они ехали с юга, то есть со стороны Чарлея.

– Приехали, – процедил сквозь зубы Игорь.

Силуэт одного из них Игорь узнал: это был Ноэль, оставленный покойным шерифом сторожить Чарлей.

“Да, неловко получилось”, – подумал Игорь, прыгая за укрытие.

– Вареная устрица, огонь! – негромко сказал он.

“Оптимус Прайм”, похоже, был не совсем тупой железкой – почуял приближение врагов и сразу развернулся, ожидая приказа. Когда приказ прозвучал, “кофемолка” покорно выпустила короткую очередь из пяти-шести выстрелов.

– Вареная устрица, отставить огонь! – перекрикивая рык пулемета, воскликнул Ноэль. – Я свой!

Огонь прекратился. Что-то пошло не так.

– Вареная устрица! Продолжать огонь! – крикнул Игорь.

– Не, не прокатит. Черт. – Бродяжка засуетилась, вытащила из кармана один из подобранных револьверов. – Эти старые модели запоминают “своих”, которых видели в мирное время. Поэтому пароль срабатывает.

– Вареная устрица! Огонь по двум ближайшим целям! – прогремел голос Ноэля.

Игорь инстинктивно перепрыгнул за другой угол валуна, а вот Бродяжка не успела. Автоматон дважды выстрелил в нее, прежде чем Игорь выпалил:

– Вареная устрица! Отставить огонь!

– Гребаная консервная банка! Он пятьдесят HP у меня снял! Я точно сдохну, скоро отравление добьет!

И тут автоматон впервые заговорил. Откуда-то из недр его стального корпуса послышался высокий мужской голос, испорченный многочисленными шумами.

– Взаимоисключающие указания. Обнаружены признаки мятежа в войсковой части, либо бунта в гражданских частях. Привожу в действие протокол самоуничтожения. Тридцать… двадцать восемь… двадцать семь...

[Дополнительное задание: Самоуничтожение WR3364]

– Зараза! – выругалась Бродяжка. – Он сейчас подожжет поддон, а внизу у него наверняка динамит! Бежим!

Она бросилась прочь, перепрыгивая через рельсы, но Игорь остался на месте. Пришла мысль сымпровизировать. Покинув укрытие, он запрыгнул обратно на платформу автоматона.

– ... Двадцать один, двадцать...

[Урон -25 HP] [Здоровье 218/350]

Мимо просвистела пара пуль – одна из них ужалила по руке, и Игоря отбросило прямо на дуло пулемета. Кровь брызнула на пулеметную броню и осталась на ней темными пятнами. Превозмогая боль, Игорь обошел “Оптимуса Прайма” сзади, схватился за большой проржавевший болт, торчащий из затылка, и попытался на дурака открутить пальцами, но он, разумеется, не поддался. Нужен был спецключ.

– Четырнадцать, тринадцать...

Скрипя зубами, Игорь спрыгнул вниз и залез в поддон. Среди барахла, которое они туда накидали с Бродяжкой, обнаружился ржавый гаечный ключ с хитрой зазубриной посередине. Тем временем еще одна пуля попала в ягодицу – глаза залило красным, в висках запульсировало, и боль разлилась по всему телу.

[Урон -25 HP] [Здоровье 193/350]

Откуда-то справа тоже полетели пули – не то Бродяжка решила ответить нападавшим, не то кто-то другой.

– Не трать патроны, его сейчас и так разорвет! – послышался голос Ноэля. – Девку бери!

Игорь взялся за ключ. Увы, даже с ним болт поддался не сразу. Дважды ключ соскальзывал, сопровождая это назойливым сообщением:

[Неудача. Убедитесь, что владение навыком “Наука” выше 12]

[Наука – 10,3]

– ...десять, девять...

Наконец, болт поддался. Не имея ни малейшего представления о том, что скрывается внутри головы автоматона, Игорь откинул крышку, и увидел там…

Крупного, с половину ладони величиной, переливающегося перламутром и достаточно красивого – насколько может быть красивым вымышленное насекомое – жука-носорога, к лапкам, крыльям и челюстям которого тянулся десяток тонких нитей и проводков. Первым желанием было раздавить, выкинуть этого жука, но Игорь остановил руку на половине взмаха, осознав, что это.

Мозг автоматона требует аккуратного обращения.

– Пять, четыре...

Жук начал поворачиваться, а вместе с ним и туловище автоматона. Игорь, борясь с брезгливостью, прижал пальцами голову жука. подцепил ключом самый толстый медный провод, воткнутый в голову насекомого и дернул.

[Урон электричеством -25 HP] [Здоровье 168/350]

[Дополнительное задание ”Самоуничтожение WR3364” выполнено]

[Навык “Наука” улучшен на 3%]

[Получен опыт: 250 поинтов]

[Получен бонус от компании: 1 премиальный балл] [43 прем.балла]

Пластинка замолчала. Еще пару секунд дымоход коптил, но скоро реакция прекратилась, и автоматон затих полностью. Игорь захлопнул крышку, которая прежде удерживалась болтом, обернулся – двое спутников Ноэля стреляли по кустам, где, вероятно, засела Бродяжка. Сам Ноэль направил лошадь прямиком к автоматону.

“Что ж, давай, говнюк. Посмотрим, кто тут самая быстрая рука Прерии”.

Смит-Вессон лег в руку. Пригнувшись и используя пулеметную броню автоматона, как щит, Игорь сделал пару выстрелов – оба мимо.

На этом заряженные патроны кончились.

“Самая быстрая не значит самая меткая, да”.

Ноэль пустил ключу в галоп, намереваясь зайти сбоку. Игорь же занялся перезарядкой. Поскольку речь шла о старинном револьвере, заряжался он мучительно долго. По сути, когда Игорь наконец взвел курок, Ноэль уже оказался рядом и с размаху врезал ему прикладом по голове.

[Модификатор: Оглушение, -60% ловкости, 2 минуты]

Гул заполнил голову, в глазах стало двоиться, а Смит-Вессон просто выпал из ладони. Игорь почувствовал, как мощная рука аборигена хватает его за шиворот, вздергивает вверх и перекидывает через седло.

– Я всегда знал, что ты предатель, – пробасил “абориген”. – Не надейся, что я прикончу тебя. За твою голову назначен большой…

Он почему-то не договорил – оборвался на полуслове и резко дернув уздечку на себя. Лошадь встала на дыбы. Мир в глазах Игоря закрутился, что вылилиось в приличный минус HP:

[Урон от падения -30HP] [Здоровье 138/350]

“Что за черт?”

Лишь несколько секунд спустя до Игоря дошло, что он лежит на земле, а Ноэль стремительно улепетывает от роя пуль, который обрушили на него невидимые стрелки.

“Это точно не одна Бродяжка. Тут явно кто-то еще... но кто? И на чьей он стороне?”

Звук копыт становился все громче, и Игорь замер, предвкушая встречу с неизвестными стрелками и возможный респаун.

Глава 3. Старый друг

— Мы еще встретимся! — проорал Ноэль, что есть сил лупя клячу плетью по крупу.

— Чувак, эта фраза — такой лютый баян, что я испытываю криндж! — через боль ответил Игорь.

Он не знал, услышал ли его Ноэль и понял ли, если все-таки услышал, но не сказать это не мог.

После всего случившегося земля казалась Игорю мягкой периной. Он полежал на ней еще полминуты, выжидая, когда модификатор “Оглушение” пройдет, и только потом поднялся с земли. Подобрал Смит-Вессон, огляделся.

Стрельба прекратилась. Игорь окинул “ристалище” хмурым взглядом и увидел двух убитых бандитов и одну мертвую лошадь. Из кустов, кривясь от поднятой ветром пыли, вышли двое. Ведя лошадей под уздцы, с пистолетами в руках, они устремились прямиком к Игорю.

Наученный горьким опытом, он сначала поднял было пистолет, но, присмотревшись к лицам идущих, опустил ствол.

Аристократ Круз Родригес и доктор Дик Ферджи, его старые партнеры по покеру, шустро шли к Игорю; Бродяжка, выскользнувшая из кустов последней, едва поспевала за достойными джентльменами.

— Ба, какая встреча! – сказал Круз. – Не сочтите за лесть, юноша, но вы не только виртуозно играете в покер – вы, как погляжу, еще и прирожденный мастер в части ремонта старинных автоматонов! Я очень рад, что вы на нашей стороне.

– Увы, вы ошибаетесь, мой друг, — сходу переняв высокопарную манеру общения, возразил Игорь. — Я не чинил его, а просто поломал.

— Ну, очевидно, я правда вас переоценил – поскольку вы ошибаетесь, и он вовсе не сломан.

Круз подошел к автоматону, снова открыл затылочную крышку. Игорь только сейчас заметил, что руки у аристократа облачены в тонкие кожаные рукавицы.

“И не жарко ему?..”

Закусив кончик языка, Круз провел какие-то манипуляции с жуком в голове робота – может, просто вставил провод в нужное место, а, может, поменял какие-то местами — после чего закрыл крышку, достал из кармана зажигалку и поднес к “пупку”.

Несколько секунд — и автоматон ожил, выпрямился и снова приветливо помахал всем рукой. Игорь подумал, что этот жест, поначалу казавшийся милый и добрым, уже начинает слегка раздражать.

— Ну, механического товарища мы починили, остались товарищи человеческие, — провозгласил Круз. – Но есть один нюанс.

– Человеческие товарищи? – нахмурился Игорь. – Ну и перевод, Миранда. Жаль, ты меня не слышишь.

Помощница продолжала молчать, и это укрепляло в мысли, что с игрой происходит нечто странное и пугающее.

Автоматон послушно катился по Прерии на восток. Игорь с Бродяжкой ехали на его подножке, а Круз и доктор Дик скакали рядом, периодически останавливаясь возле травяных островков, чтобы лошади могли подкрепиться. Во время таких микро-привалов над головами жующих кляч то и дело вспыхивали сообщения: [Кормление, +1HP]

[Кормление, +2HP]

Во время одного из таких привалов Игорь подошел к Крузу и спросил:

– Куда мы едем, старина? Кажется, что не в Чарлей.

– Нет, не в Чарлей. Вы, как я понимаю, провалили мое задание. По крайней мере, малышей с вами нет.

– Но мы освободили их, – парировала Бродяжка. – Не наша вина, что потом один… ушастый мудак напал на нас и увел их куда-то!

– Разве меня должны волновать причины провала? – невесело усмехнулся Круз. – Мне важно, что они не у меня. И… что они не в безопасности.

Слишком подозрительно, вдруг подумалось Игорю. В голосе аристократа прозвучали нотки, которые больше характерны для умелого дельца и коммерсанта, чем для альтруиста-филантропа.

– Круз, я не хочу показаться грубым, – привлекая внимание к себе, сказал Игорь. – Но нахрена тебе эти дети, а? Ты их реально возвращаешь домой, к семьям? Но это тоже рабство – если их родители вообще живы…

– Ах, я все время забываю, что ты чужак и не понимаешь до конца, что тут происходит, – сокрушенно покачал головой Круз. – Их родители гибнут в рабстве, а я возвращаю детишек в родные племена и деревни, откуда их вывозят для работы в полях и шахтах. Я пятнадцать лет сражаюсь в рядах Социалистической Партии Марланда. Я не скрою, моя цель – не только спасение их жизней, ты верно подметил. Моя цель – дать племенам Прерии надежду на независимость! Каждый ребенок, вернувшийся в племя – знак небезразличным взрослым, что с режимом этого марионеточного короля можно сражаться! Если вы осудите меня за это, то я не знаю, что тогда хорошо.

[Ты грязный манипулятор, использующий детей в политических целях! (-100% уважения Круза Родригеса)]

[В борьбе за независимость все средства хороши]

Игорь ненадолго задумался. Так вот откуда “товарищи”. Наверняка после того, как уважение станет нулевым – начнется перестрелка, в которой они с Бродяжкой явно проиграют. Выбирать не приходилось, да и сама претензия казалась странной: уж точно детям лучше быть в родном племени, чем горбатиться на богатеев, надрывая спины. Вдобавок Круз, как ни крути, все равно выглядел более добродетельным, чем безумный ушастый антропоморф Кирк, утащивший несчастных детей вообще неизвестно куда.

“Хотя, может, он их тоже в родное племя вернул? Но это неточно, ага…”

– Не знаю, что и сказать, Круз, – вздохнул Игорь. – Может, все-таки оружие против рабовладельческого строя эффективнее, чем дети? Я в вашей подпольщине, конечно, не разбираюсь, но смотрел как-то кино на ютьюбе, на тему организации цветных революций…

[Навык “Харизма” улучшен на 1%]

– Что смотрели? Киноленты? – оживился Круз. – В ваших краях снимают подпольные киноролики? Любопытно! И кто автор? Тьюб? Или как вы сказали…

Игорь замялся, но тут на выручку пришла Бродяжка:

– А давайте все же ближе к делу? Революции, это, конечно, очень круто, но я, например, до сих пор отравлена, да и в целом у нас с Игорем проблемы такие, какие вам ни хрена не объяснишь… но очень серьезные!

– Да ясно, какие у вас проблемы, – впервые подал голос доктор Ферджи. – Вы шерифа мочканули… и начальника станции прицепом…

Игорь напрягся, рефлекторно сжал рукоять пистолета и хмуро посмотрел на доктора:

– Вот не надо! И шерифа, и начальника станции – не мы. Милый старикан был, жалко его, ага. Да и шериф – тоже ничего. Их Заяц мочканул. С индейцами. Эти черти нас к роялю привязали.

– Убили всех парней моих, – добавила Бродяжка. – И увели детишек.

Круз кивнул, поджал губы.

– Значит, опять Кирк? И опять – детишки… Вы, надо думать, прежде пересекались с ним?

– Ага, – угрюмо ответил Игорь. – Я, можно сказать, охочусь на него.

– Сочувствую, – вздохнул Круз. – Эта сволочь поистине неуловима. При этом работает так чисто, что никто не поверит, если мы станем говорить о каком-то там разумном зайце. Тут про такое не слышали. А вот про Безумную Мэри уже вся округа трещит, еще после той резни в Берли. Так что вы, друзья мои, в весьма незавидном положении…

– А я тебе говорил, старик. – Дик Ферджи сплюнул под копыта своей кляче. – Кончай тереться среди бандитов. Это была плохая идея – брать их в наше предприятие.

– Ах, значит, ВАШЕ предприятие? – саркастически воскликнул Игорь. – То есть на самом деле вы давно знакомы, а за покером корчили из себя…

– Не кипятись, Дик, – не слыша Игоря, сказал Круз. – Мы же не дикари. Эти люди рисковали жизнями. Мы, конечно, не станем платить им жалование или еще чего в этом духе, но давай хотя бы вылечим. Посмотри, он уже почти зеленый.

– Я уж боюсь спрашивать, откуда вы знаете Кирка, – хмуро сказала Бродяжка, – но насчет денег, я считаю, что вы должны хотя бы за половину задания нам заплатить. Потому что детей мы освободили. А что не доставили в пункт назначения – это вы уж сами с Кирком разбирайтесь. Вы с ним, как я понимаю, довольно тесно знакомы… Чего он смотрит так на меня?!

Круз вертел головой из стороны в сторону, глядя то на Игоря, то на Бродяжку, и ничего не говорил. Доктор нахмурился, перехватил старинный мушкет, который все еще держал в руке.

– Он, походу, завис? – шепнул Игорь. – Че-то чем дальше, тем сильней глючит эту игру.

– Как бы нас с тобой не заглючило, – проворчала Бродяжка.

– На кой черт вы вообще заговорили про этого сраного зайца?! – рявкнул Дик, вскидывая ружье и направляя его на игроков. – Это его больная тема, травмирующее воспоминание! В прошлый раз этот ушастый демон увел детей прямиком в ад!

– И снова прошу – остынь, Дик, – наконец-то выйдя из оцепенения, смущенно пробормотал Круз. – И не в ад он их увел, вы… вы, как представитель научного сообщества, не должны навешивать такие ярлыки! Не знаю, чем вам насолил Заяц Кирк, но, судя по тому, что мы все хотим его найти, мы на одной стороне. Итак. – Круз обернулся к игрокам. – Предлагаю обмен. Наш доктор вылечит вас от недуга абсолютно бесплатно, вдобавок мы поделимся припасами, а вы – расскажете, что вам известно о Кирке. Годится?

Доктор устало вздохнул, но промолчал. Игорь вопросительно посмотрел на Бродяжку. Та пожала плечами.

– О’кей. Но только сначала лечение, а потом – информация по Кирку!

– По рукам, – кивнул Круз.

Они прошли еще километр и расположились на поляне в тени большого каменного останца, на паре валунов и бревне, услужливо уложенном нейросетью в живописную сцену. Доктор достал из сумки некие причудливые приборы и теперь производил магические пассы над головой Бродяжки. Иногда в руках Дика появлялся пинцет, игла и старинный стальной шприц, но все равно выглядело все несколько потешно. Ко всему прочему комичности добавляла хмурая физиономия врача, которого заставили заниматься лечением известной преступницы. Это мало походило на процесс врачевания, но Игорь помалкивал – лишь бы помогало, а как оно выглядит – не все ли равно?

– Мэри, вам необходимо снять верхнюю одежду, – вдруг строго сказал Дик. – У вас могут быть травмированы легкие и внутренние органы.

[Модификатор: Тестостерон, -15% к интеллекту, +5% к силе, действие – 30 секунд.]

Игорь почувствовал, как краска приливает к лицу.

– Обойдешься, старый хрыч, – сказала Бродяжка. – Все прошлые доктора справлялись и без этого.

– Милочка, кто здесь врач – я или вы?!

– Дик, просто отдай даме свой мушкет, – посоветовался Круз. – Так она будет чувствовать себя уверенней. А мы с джентльменом отвернемся. Не думаю, что мы можем увидеть там что-то такое, чего не видели до этого, ведь так? Ну и вы, Игар, можете потихоньку начинать рассказывать нам про Кирка…

Игорь залился краской и, отвернувшись от Бродяжки, пробормотал:

– Погодите, сейчас тут... одна штука пройдет… пару сек...

Он перешагнул через бревно и уставился на горизонт.

“Думай о горизонте… о Кирке… о чем угодно, кроме…”

[Модификатор “Тестостерон” отключен]

– Вареная устрица! Ты тоже отвернись! – проворчала за спиной Бродяжка.

– Так, – облегченно вздохнув, сказал Игорь. – Ну… короче, мы из другого мира. Точнее – миров. Не местные, в общем, от слова совсем.

– Так. – Круз казался спокойней, чем можно было ожидать: вероятно, знакомство с Кирком накладывало отпечаток. – Допустим, я вам верю. Борландская церковь и верование божественного творения Цин вполне допускают существование других небесных тел и реальностей. Но что вы делаете здесь, в нашем мире? И как сюда попали? Прилетели на… воздухоплавательном аппарате? Или использовали какие-то особые… двери?

– Ну, мы прибыли по заданию нашей… организации… Как прибыли? Ну, можно, в принципе, сказать, через двери… Только у нас они порталы называются, по-научному. Строго говоря, это может быть вообще такая дырка в воздухе… Вот тот же Заяц Кирк, про которого мы все говорим, да? Вот он как раз детишек увел в такой портал.

– То есть в другой мир?! – оживился Круз. – А что ж вы сразу-то не сказали? Это ведь в корне меняет дело… Получается, они… они вполне могут быть живы, так? Вы возьметесь их найти?

[Дополнительное задание: Вернуть детей]

– О, квест прилетел, – послышался голос Бродяжки. – Правда, теперь “дополнительный”.

– Мне тоже… Ну ок. Может, и выполним.

– Что? Какой квест? – Круз растерянно посмотрел сначала на собеседника, потом на Бродяжку. – И почему дополнительный?

Игорь не удержался и тоже быстро оглянулся, но ничего, кроме очертания полуголого тела, увидеть не успел.

[Модификатор: Тестостерон, -15% к интеллекту, +5% к силе, действие – 30 секунд.]

– Я вас щас обоих пристрелю, – пообещала Бродяжка. – Как раз две пули в барабане оставалось, если не путаю…

– Да ладно, я даже и увидеть не успел ничего… – смущенно пробубнил Круз. – Так вот, о чем мы там? То, что вы прибыли из другого мира, многое объясняет. И странный лексикон, и ваши манеры. Хотел бы я вас порасспрашивать, однако времени у нас не так много. Игар, ты сказал, что охотишься на Кирка. Но откуда вы в другом мире вообще знаете про него?

– Да он меня прикончил просто… ну, почти прикончил. Доктора еле откачали, вот. Там был большой город, откуда ведет куча порталов в другие миры.

– Чьего подданства город? – спросил Круз.

Игорь замялся, пнул лежащий у бревна камушек, пожал плечами.

– Понятия не имею. Я там был… проездом, в общем. И вот ушастый спер из магазина ворох разных вещей, а я за ним погнался, выследил, забрал вещи… ну, и, в общем, после этого он меня и убил… ну, почти, да. Женской туфлей. Не знаю, пользовался ли она порталом, но портал там точно был – ну, там, где я его искал.

Круз слушал внимательно, не перебивая.

– Ну вот, а в следующий раз я туда приперся, когда его уже не было, и нашел тайник Кирка. И вот там грамота такая... вроде визы на пересечение местной границы. И карта местности, где-то вот тут. Ну, а потом меня завербовали… в общем, кое-куда. И ее вон тоже, только в разные представительства. Там они всей конторой ищут этого ушастого, он много фигни разной наворотил.

Игорь смолк и уставился на Круза, который, судя по выражению лица, отчаянно пытался переварить услышанное.

– Стоп… А Мэри… – наконец выдавил аристократ. – То есть Бродяжка… она, получается, тоже из другого мира? Из вашего?! Почему же вы тогда сразу не работали сообща? Или вы на самом деле работали, а работа на шерифа – это часть какого-то хитрого плана, чтобы потом выйти на след Кирка?

– Ну… сказать по правде, никакого плана особо и не было. Просто… получилось так. Почему-то.

Игорь пнул еще один камушек, и он ускакал дальше первого и, нырнув в песок, скрылся с глаз.

– Готово! – провозгласил доктор за спиной. – Одевайтесь.

– Так, стоп! – воскликнула Бродяжка. – А с чего у меня кредит висит?! Договаривались же бесплатно! И вообще, у меня же было пятьдесят шиллингов! Должны были четверть снять…

Игорь машинально повернулся на голос и на этот раз увидел гораздо больше, чем в прошлый раз, и, хотя доктор перекрывал обзор, и видна было только правая половина Бродяжки, тестостерон снова попер вверх.

“Отвернись. Нельзя так”.

Но куда там… Игорь, не в силах оторваться, завороженно смотрел, как Бродяжка, держа подмышкой мушкет, неуклюже надевает и застегивает рубашку. Пуговицы складывались одна за другой снизу вверх и постепенно скрывали те обнаженные участки тела девушки, которые мечтал бы увидеть любой мужчина. Вспомнилось, как один знакомый по сети, “знаток” женской красоты, рассказывал, что такая форма груди назвает “оленья”. На пару дюймов ниже соска красовался пластырь – интересно, откуда в стимпанковом мире могу быть пластыри? И в каком году их изобрели?

“Черт, до чего же реалистично они смоделировали движения…”

[Модификатор: Тестостерон, -15% к интеллекту, +5% к силе, действие – 30 секунд.]

– Так и есть, бесплатно, – заверил доктор. – Бог свидетель – ни копейки с вас не взял!

– Ну, ладно, поверю... – нехотя сказала Бродяжка. – Гребаная игра опять сглючила, походу. На целых триста шиллингов! Еще и этот подглядывает!

Закончив одеваться, Бродяжка схватила лежащий под ногами булыжник и беззастенчиво метнула в Игоря. Тот резко отхлынул в сторону, и камень просвистел в считанных сантиметрах от лица.

– Прости я… – смущенно пряча взгляд, буркнул Игорь. – Ну, не удержался. Если это реально для тебя, типа, харрасмент, то я больше не буду. Это ж все равно, типа, не совсем твоя реальная внешность.

– Но я же не разрешала. Если бы разрешила, то тогда бы посмотрел… Хочешь, смотри сейчас – вот она я, одетая и прохиленная!

– Эм… правда? Хкм, ладно. Ну супер.

– Что, уже не так интересно?

– Да нет, интересно… но эт, док Дик, давай, и меня лечи теперь! Я ж тоже пострадал.

Бродяжка хмыкнула, но ничего не сказала – лишь заняла место на бревне рядом с Крузом, когда Игорь отправился к врачевателю.

Его лечение продолжалось около пятнадцати минут, и, по счастью, раздеваться не заставили.

“Все-таки извращенец этот доктор Дик, сто процентный!” – подумал Игорь, глядя на раскрасневшегося врача.

Круз и Доктор в основном трепались о делах партии и подполья, периодически обращаясь к Игорю и Бродяжке с вопросами об их мире. Очевидно, устав их слушать, Лиза вскоре ушла покрафтить уголь для “Оптимуса Прайма”, и Игорь остался в одиночестве.

Неожиданно для себя он почувствовал из-за этого определенный дискомфорт: не то, чтобы ему не нравилось одиночество – скорее, наоборот, он все последние годы стремился к нему – просто к хорошей компании быстро привыкаешь. Особенно, когда это компания девушки, симпатичной и интересной. Особенно после того, как выяснилось, что они из одной фракции и со всеми ближайшими квестами будут справляться сообща. Неопределенность только усиливала нежелание оставаться в одиночестве – Игорь просто не знал, что с ними случится дальше, и Бродяжка в нынешней системе координат была одним из немногих элементов, на который можно было положиться, как на некую константу. Если она куда-то пропадет, что будет с ним? Найдет ли Игорь Кирка в одиночку? Выйдет ли из этого мира, или навечно застрянет в нем?

“Лиза, не пропадай”, – мысленно попросил Игорь.

– Все, закончил, – шумно выдохнув, сказал доктор. – И ни копейки не взял!

[Здоровье 350/350]

[Модификатор “Задолженность”: 350 шиллингов] [0 шиллингов]

– Ага, а 350 шиллингов испрались, как и не было… Зараза! Говорил же, не надо доверять роботеткам. Ну и что теперь делать?

– Что случилось, Игар? – спросил Круз, подойдя поближе.

– Ну, если вкратце, деньги мне нужны, – нехотя сознался Игорь. – И сейчас нужны на триста пятьдесят больше, чем полминуты назад…

– А камни? Они у вас еще остались? Или тоже пропали?

В руке у Круза появился знакомый мешочек с черными бриллиантами, которым он светил еще во время игры в покер.

[1 премиальный балл = 5 000 шиллингов]

[5 премиальных баллов = 25 000 шиллингов]

[10 премиальных баллов = 50 000 шиллингов]

– Так, постойте, а чего курс-то такой стал?

Круз удивленно захлопал глазами.

– Курс? Какой курс? Всегда такой был. У меня фиксированная ставка, юноша.

Игорь схватился за пистолет на поясе.

– Так, старик, ты мне втираешь какую-то дичь. Пятнадцать тысяч за один премиальный у тебя было! Я тогда, перед покером брал, помнишь? Стопудово! Обмануть меня хочешь? Или это… черт, неужели нейросеть эти все штуки правит?

– Понятия не имею, о чем ты говоришь, юноша! – нахмурился аристократ. – Я не мошенник. И, могу сказать, я не потерплю, чтобы в мой адрес звучали грязные инсинуации.

Мешочек с бриллиантами скрылся в кармане, и Круз словно невзначай потянулся к ружью.

– Подтверждаю, мой друг никогда не брал лишнего и не занижал тариф, – уверенно сказал Дик.

Ситуация накалялась прямо на глазах.

Глава 4. Охота на смилодонов

Игорь оказался в ситуации один против двоих, но так просто отступать не собирался. Хотя, стоило признать, Доктор с Крузом выглядели убедительно и, кажется, сами верили в то, что говорили — по крайней мере, ни жестом, ни гримасой не выдавали лжи. С другой стороны, что толку рассуждать о мимике NPC, да еще и заядлых игроков в покер? В общем, ситуация действительно казалось безвыходной.

“Может, пристрелить их, да и дело с концом? Сколько у него там в прейскуранте было, сто семьдесят пять тысяч?”

Словно почувствовав очередной момент сомнения, игра предложила два варианта:

[Черта с два! Получай пулю, мерзавец!]

[Так и быть]

Подумав, Игорь все же решил не ввязываться в перестрелку и спасовать.

— Черт с тобой, Круз, давай десятку, — сказал Игорь и достал из внутреннего кармана свой заветный мешочек.

Два бриллианта перекочевали из него в руки Круза, в обратном направлении отправилась толстая пачка потертых ассигнаций.

[Взаимоотношение с персонажем “Круз” улучшено на 10%]

[-2 премиальных балла][41 прем. балл]

[Модификатор “Задолженность” отключен]

[+10000 шиллингов] [9650 шиллингов]

— Премного благодарен, мой друг!

— Спасибом сыт не будешь… кстати, а пожрать у вас не завалялось? А то у нас скоро снова голод приключится.

Круз хмыкнул.

— Ну, немного… но, учитывая, что коро мы свернем в Берли, и надолго задерживаться в голой Прерии не станем, могу с вами поделиться.

Круз вытащил из сумки и передал Игорю две массивные и грубо сделанные консервные банки.

[Консервированная телятина, +20% HP за две минуты, отключение модиф.”Голод” на шесть часов] [Две порции] [175 шиллингов, 0,8 кг]

[Руппелианская армейская тушенка, +30% HP за две минуты, отключение модиф.”Голод” на пять часов, 10% шанс модиф. “Отравление”] [Две порции] [120 шиллингов, 1 кг]

[Навык “Торговля” улучшен на 1%]

– Спасибо, Круз.

– Обращайтесь, юноша.

Когда Игорь уже слопал полбанки, вернулась Бродяжка с киркой наперевес и ведерком угля.

– Что, я смотрю, ты уже живой и даже питаешься? В следующий раз ты копать пойдешь, я тут опять десяток HP потеряла, пока тащила. Не тянет лошадка, увы…

– Угу. Подставляй сумку, я тут денег раздобыл и жратвы.

— Серьезно? Ну, спасибо.

Армейская тушенка отправилась в сумку, затем перед глазами возник бегунок, который Игорь перетащил почти до самой половины. Подумал было — не много ли? Как-никак, это перевод с премиалок. Но, с другой стороны, поводов не доверять Бродяжке не было.

“С партнерами надо поступать по-партнерски”.

[-4650 шиллингов] [5000 шиллингов]

— Чо-т много. Я, типа, у тебя в долгу буду, не?

– Не будешь, забей. И надежнее деньги в двух местах держать, как-никак.

– Ну… спасибо, что ли, — неуверенно улыбнулась Бродяжка.

— А ты бываешь милой, — сказал Игорь и тут же прикусил язык, поняв, что произнес это вслух.

Бродяжка залилась краской и легонько пнула его под коленку.

— Милой… Я гроза Прерий!

Они рассмеялись. Круз с улыбкой посмотрел в их сторону и сказал:

– Ну все, весельчаки, смеркается, пора нам в дорогу. Собирайтесь.

И, подняв сумки, свистнул, призывая лошадей.

Игорь и Бродяжка споро сложили барахло в поддон, засыпали угля в контейнер автоматона и запрыгнули на подножки. Кляча Круза же отчего-то не спешила подходить: она заметно нервничала – приплясывала на месте, неуверенно ржала и подергивала ушами – но неясно было, из-за чего. Аристократу пришлось самому сходить за ней и привезти к месту стоянки.

– И чего это на нее нашло, не пойму? – проворчал он, ведя лошадь за уздцы. – Никогда такого не было…

– Ах, собака! – вдруг воскликнул стоящий рядом с лошадью Дик.

Он вдруг схватился за ружье и выстрелил куда-то против солнца. Затем зарядил – и снова выстрелил. Круз, проследив его взгляд, тоже схватился за оружие.

Лошадь Дика вдруг взбрыкнула, вырвала уздечку из руки доктора понеслась прочь.

– Маргарет!!! Стой! – крикнул док и рванув за убегающей клячей на восток.

Игорь тоже схватился за револьвер и прищурился. Видно было очень плохо, но индикатор позволил рассмотреть пять пятнистых силуэтов, которые сливались с бурой растительностью и медленно крались к месту привала.

[Новое дополнительное задание: “Смилодоны”]

– Отстой, – коротко прокомментировала Бродяжка. – Готовь пушки. Таких мощных NPC я еще не встречала.

Пять пятнистых силуэтов с каждой секундой подбирались к ним все ближе.

Вот уже Игорь смог присмотреться к титрам над их головами и прочесть.

[Смилодон, 5 уровень, самка, зверь, хищник]

[Смилодон, 6 уровень, самец, зверь, хищник]

[Смилодон, 10 уровень, самец, зверь, хищник]

[Смилодон, 12 уровень, самка, зверь, хищник]

[Смилодон-вожак, 23 уровень, самец, зверь, хищник]

Саблезубые хищники являли собой причудливую помесь леопарда и рыси, но при этом имели острые, в ладонь длиной клыки, более подходящие древним махайродам.

– А я встречал и помощнее. И, прикинь, он тоже был кошкой! – Игорь вспомнил ушастого питомца Бонни по кличке Монтгомери, устроившего местной мафии кровавую баню.

– И как ты его прикончил? – спросила Бродяжка.

– А никак. Он был на моей стороне.

– Ну, супер. Но эти-то нет.

Доктор, чертыхаясь, сделал несколько шагов навстречу хищникам.

– Дик, стой, – крикнул Круз. – Не трать патроны зазря, пусть подойдут поближе!

Какой же он все-таки смышленый NPC, в которой уж раз подумал Игорю.

Увы, но тот, кому предназначалась реплика, на нее никак не реагировал.

– Маргарет… к ним ускакала моя Маргарет, – словно в бреду, бормотал Док, продолжая идти вперед.

– Дик, да забей ты на кобылу, иди сюда! – воскликнул Игорь, а потом добавил, чуть тише, чтобы слышала только Бродяжка. – Если не путаю, у докторов HP хилый?

– Зато левел пятнадцатый, круче нас всех, – хмыкнула Бродяжка. – Вдруг постреляет их всех? Хотя, по ощущениям, он только девок раздевать горазд да пялиться, а не с ружьем управляться…

Кобыла побежала вперед чуть левее того курса, каким двигались смилодоны. Это казалось дико нелогичным – мало какое животное при появлении стаи хищников метнется не против их движения, а почти навстречу им. В очередной раз Игорь подумал, что нейросеть играет с ними в какую-то странную, непонятную игру. Несчастная Маргарет была обречена – пара хищников, завидев клячу, отделились от стаи и бросились к ней. Тут защитные механизмы в голове лошади все-таки включились, и она бросилась назад, но поздно: двое саблезубых легко настигли ее, повалили на землю и впились клыками в незащищенное горло. Оставшиеся три зверя, очевидно, почувствовав запах крови, развернулись и, обгоняя друг друга, побежали к добыче.

– Маргарет! Они… они убили ее! – взвизгнул док и, окончательно потеряв голову, бросился к пирующей стае.

– Твою мать, да он спятил! Он помешался на этой кобыле! – крикнул Круз, пришпорил свою лошадь и двинулся наперерез доку.

Он надеялся перехватить его на полпути, но не успел. Двое хищников отвлеклись от трапезы, увидев доктора, подобрались, привстали и вытянули шеи. Их носы зашевелились: они принюхивались, определяя, насколько им интересна эта добыча, сама идущая в лапы.

И, взвыв от предвкушения, ринулись навстречу Дику.

Круз, чертыхаясь, дважды выстрелил в первого хищника, молодого самца шестого уровня, оказавшемуся ближе всех к доктору. Одна пуля достигла цели и разом отожрала у монстра треть HP; он кувыркнулся, тут же вскочил, рыча… и с утроенной прытью продолжил мощными прыжками сокращать расстояние до доктора.

Еще двое саблезубых, облизываясь, рванули в сторону лошади Круза – очевидно, решили, что клячу и ее наездника тоже вполне можно сожрать.

– Вареная ус… – хотел скомандовать Игорь, но Бродяжка оборвала его на полуслове – схватила за локоть и, утащив за ближайший валун, прошипела:

– Тс! Не ори! Пусть лучше сначала сами между собой разберутся. А то у Оптимуса всего половина пулеметной ленты осталась.

– Что?! А… ну нифига себе ты коварная!

Игорь не сразу понял ее план: поживиться лутом после того, как хищники расправятся не только с Диком, но и с Крузом. Но вопрос, что в данном случае важнее – два полноценных NPC-союзников или пара сотен шиллингов?

“Ну и циниками мы стали с этой игрой, да уж…”

– Не, слушай, хреновая идея, – сказал Игорь и перезарядил свой “Смит-Вессон”. – Мы с двумя стволами не вывезем в Прерии.

– Есть же еще стволы. Сгоняй к поддону, там валяются, а?

Выглянув из-за укрытия, Игорь увидел, как несчастный доктор успел выстрелить дважды и один раз попасть, прежде чем самец повалил его и впился клыками в шею. На этом бесславный путь Дика Ферджи, саксийца пятнадцатого уровня, похоже, был окончен.

– Не-еет! Дик! Они убили его!!! – заорал Круз, пришпорил коня и рванул еще ближе к стае.

– Круз, стой!! Не спасти его уже, забей! – в отчаянии крикнул Игорь.

И Круз – о, чудо! – внезапно послушался: одарив Дика долгим взглядом напоследок, он развернул лошадь и погнал ее обратно к месту привала. Почти все хищники были заняты поеданием кобылы, только двое поглощали несчастного доктора. Игорь дернул из поддона случайный пистолет – им оказался потрепанный Вебли-Фосбери, и снова нырнул за валун – со стыдом подумав о том, что делает больше из-за того, чтобы не видеть сцену расправы над человеком, чем из-за опаски быть замеченным.

– Вот что ты его спасаешь, а? – снова зашипелаБродяжка. – Типа, пригодится? Да таких, как он, нейросеть тебе в этом мире еще с десяток сгенерирует!

– Мне ты как-то подобрее казалась, – заметил Игорь. – Детей же спасла? Хотя они тоже – нейросеть. А этот чувак нам вроде как жизнь спас. Я не то, чтобы верю в карму и все такое, и нигде про такой параметр не говорится. Но ты не думала о том, что нейросеть следит за нашими действиями, типа, плохие поступки мы совершаем, или нет? У меня подряд все петы в игре помирали, когда я всякую дичь творил.

Бродяжка вздохнула.

– Думала. И замечала, что примерно так оно и есть. Ну, ок, уговорил. Поможем этому челу.

Она высунулась из укрытия и пару раз шмальнула в самцов, грызших труп Дика. Хелсбары зверюг упали до четверти, смилодоны жалобно заскулили и побежали к сородичам, толпящимся у лошади – то ли чтоб жаловаться, то ли чтоб подлечиться.

“Каков ублюдок”.

Заслышав, как скулят раненые саблезубы, вожак поднял голову. Его массивная морда с короткой гривой была окрашена в красный цвет. Послышался рык, и в следующий миг зверь на всех парах понесся к валуну, за которым скрывались Бродяжка и Игорь..

– Все, капец. Приплыли, – прокомментировала Лиза. – Ну ок, так, значит, так.

В следующий миг она буквально взлетела на валун и, прищурившись, стала палить по стремительно приближающейся цели. Чтобы не ударить в грязь лицом, Игорю пришлось взять по-револьверу в каждую руку и тоже подключился к расстрелу твари. Круз тоже не остался в стороне. Краем глаза Игорь заметил, что он остановил лошадь в нескольких метрах от них и стреляет в тварей из ружья – не особо результативно и метко, но хоть как-то.

С другой стороны, Игорь и сам не особо преуспевал. Вот пуля угодила в вожака.

[Урон 20]

Всего пара процентов жизни отнялась у зверя – то бишь здоровьем этот бугай точно обижен не был. Хуже всего, что следом за вожаком к новой добыче потянулась еще парочка тварей – молодая самка и второй по величине самец.

“Вот теперь точно – приплылил!”

Внутри у Игоря похолодело. Он уже представлял, как саблезубы рвут их на части и обгладывают кости, как вдруг откуда-то сзади, со спины, послышался другой рык, совершенно незнакомый и оттого пугающий еще сильней.

“Это еще что?!”

Смилодоны остановились, принюхались, а потом вздыбили спины, совсем как домашние кошки, и стали медленно отступать к трупам Дика и его клячи Маргарет.

– Что за хрень?... – хмуро пробормотала Лиза.

Игорь оглянулся и чуть не упал: со спины к ним крадучись приближала пара совсем других хищников, мало чем похожих на саблезубов. Полностью черного цвета, грациозные, на мягких лапах, они вполне могли сойти за пантер, но, во-первых, были вдвое больше даже самой крупной, во-вторых, имели более развитые плечи, лапы и хвост. Причем одна “пантера” была практически голой (не считая короткой черной шерсти), а вот у второй имелась серебристо-голубая грива, переходящая в черный воротник.

“Где-то я уже видел такого… Точно! Герб!”

Перед Игорем был геральдический зверь Руппелианской империи – именно такая морда красовалась на бортах бронепоезда в Миддлбурге и электровоза в Чарлее. Этакий большой коренастый кот с окрасом “колор-поинт”; вожак пирующей стаи саблезубов рядом с этим монстром выглядел жалким котенком.

– Час от часу не легче, – услышал Игорь тихое ворчание Круза.

По счастью, на людей “пантеры” отчего-то не обратили внимания – похоже, их целью были смилодоны. Черные монстры, очевидно, были царями прерии, топовыми хищниками в пищевой цепочке – и одновременно своеобразными “боссами” уровня, в котором оказались Игорь с Лизой.

[Махайрод-табир, самка, 31 уровень]

[Махайрод-табир, вожак-самец, 31 уровень]

– Так вот кого испугалась лошадь, – проговорил Игорь.

Смилодоны рычали, скалились, обнажая свои острые, как лезвие, клыки, периодические отбегали обратно к добыче, словно переживали, что мясо у них сейчас отнимут.

И, возможно, не зря.

Вожак смилодонов, видимо, поняв, что они приперты к стене, неуверенно посеменил к махайрод-табирам. Когда расстояние до “пантер” и сократилось до пары метров, предводитель саблезубов прижался к земле и угрожающей зарычал.

Один взмах лапой махайрода-самца – и обороняющийся лишился половины своего немалого HP:

[Урон 470]

И в этот момент со спины прозвучало два выстрела.

– Я спасу вас, господа!

– Круз, стой!! – крикнула Бродяжка, но было поздно. – Черт!

Игорь не знал, что планировали “пантеры”. Возможно, после саблезубов они планировали сожрать и людей. Но факт оставался фактом: именно выстрел Круза привлек махайродов. Самец остался разбираться с прайдом смилодонов, а вот самка… Пули угодили ей в спину и, пусть отняли всего несколько десятков очков урона, задели главное – самолюбие горделивого животного.

Первыми, кого увидела самка, обернувшись – это Игорь и Бродяжка.

– Бежим! – завизжала Лиза и, спрыгнув с валуна, бросилась прочь.

Игорь побежал за ней. Мир завертелся вокруг в адской карусели, но продолжалось это считанные секунды.

Сначала жесткая трава ударила в лицо.

[Урон от падения -10 HP] [Здоровье 340/350]

Подняться, бежать… Круз бросился наперерез, пытаясь подхватить Бродяжку на скаку.

– Вареная устрица, огонь по целям левее!!!

Стрекот пулемета. Гулкие удары огромных лап за спиной. Один прыжок, второй. Лошадь Круза проносится совсем рядом, резко тормозя и поднимая облако пыли. Рука хватает Бродяжку, тащит вверх, но в этот момент лошадь встает на дыбы, скидывая обоих.

Что-то огромное и сильное врезается в спину, обжигая болью, Игорь падает.

[Режущий урон -100 HP] [Здоровье 240/350]

[Урон от падения -10 HP] [Здоровье 230/350]

[Модификатор: “Кровопотеря”, -10 HP в минуту]

Огромная лапа продолжает вдавливать Игоря в землю, хруст ломающихся костей звенит в ушах, чудовищная боль пронзает все тело. С трудом разлепив глаза, он успевает заметить, как Круз поднимается, седлает лошадь и гонит, оставив Бродяжку на земле; как она пытается убежать, но ее хрупкое тело сбивает, словно пушечное ядро, налетевшая громада серебристого зверя, и, наконец, все прерывается ударом двух зазубренных скальпелей в незащищенное горло.

[Колющий урон -200 HP] [Здоровье 40/350]

[Колющий урон -200 HP] [Здоровье 0/350]

[Респаун?]

Да/Нет

Кнопка “Нет” оказалась неактивной. Выход из игры по-прежнему был недоступен.

Глава 5. Оракул

Игорь находился в мутном беспамятстве по меньшей мере несколько часов. Когда зрение в приоткрытых глазах адаптировалось к яркому источнику света, висящему напротив, а силуэты прекратили расплываться, он увидел, что лежит в помещении под низкой плетеной крышей, его тело накрыто жестким вязаным пледом, а по стенам развешены странная узорчатая вышивка и черепа мелких животных.

[-1250 кредита] [3750 кредитов]

[Здоровье: 350/350]

[Модификатор “Кровопотеря” отключен]

[Модификатор “Слабость”, -85% к ловкости, длительность — 5 часов]

[Дополнительное задание “Смилодоны” провалено]

— Дорого! Дорого, блин!.. И какая… что за “слабость”, никогда такого не было.

Игорь попытался поднять руку — она поднялась, но с огромной задержкой, как будто он играл в старую игрушку по сети, и интернет был чуть ли не через телефон.

— Лиза! — захрипел он. — Бродяжка, ты где?

– Здесь… – послышался слегка охрипший голос. – За перегородкой...

Над лицом наклонился кто-то, но это оказалась не Бродяжка. Лицо было смуглое, круглое, пересеченное множество морщин, а черные, как смоль, волосы с редкими вкраплениями седых волос были собраны в десяток косиц.

[Марта Серая Форель, женщина, абориген, доктор, 16 уровень]

– Drumi i soño, e no ta bai drumi, ta muchu debil! — проговорил прокуренный старушечий голос.

— Дебил?! Э, попрошу без оскорблений!

— Bo ta muchu debil! – повторила старуха и куда-то ушла.

– Что за хрень! Что это за язык ваще? У меня переводчик сломался! Эй, Миранда, мля! Ты меня слышишь? Запили мне обратно переводчик!

[Ошибка перевода]

[Убедитесь, что ваш навык “Восприятие” выше 7] [Восприятие: 5,7 (модиф. “Слабость”)]

— Все ясно, — прокомментировала Бродяжка. — У тебя тоже модификатор “Слабость”? Он через “Ловкость” на “Восприятие” влияет. Сколько отнимает?

— Восемьдесят пять.

– А у меня сейчас стало меньше, минус семьдесят. Сначала тоже нихрена не понимала, что она говорит. А сейчас слышу как в переводе Володарского, видел, может, старинные еще записи?

– Может, и видел… не помню… Лучше скажи, че она сказала?

– Ваще что-то типа “Полежи еще немного, ты очень слабый, очень слабый”.

Игорь попытался подняться, но тут же рухнул обратно на жесткую тахту, как мешок с картошкой.

– Ясно… Ну, не врет, зараза, сил правда нет… Блин, гадство! Она у меня четверть бабла отобрала!

– И у меня… Видать, штрафы тут конские.

Вздохнув, Игорь открыл чат. Он надеялся увидеть какие-нибудь новости – и оказался разочарован. Каналы всех возможных миров были доступны, но сообщения не прогружались – бесконечно крутился бегунок загрузки, как будто какой-то вандал перерубил оптоволоконный кабель между Игорем с Бродяжкой и всем остальным миром.

– Я вот что думаю, кстати… А если нас выкинет из интернета – например, у провайдера что-то сглюканет – может, и из игры мы вылетим, не? У меня вот частный сектор, по сути, бывшие дачи – удивительно даже, что так стабильно все.

– Я че-то об этом и не думала даже, – помедлив, ответила Бродяжка. – Ну, наверное, у разрабов что-то должно быть насчет этого предусмотрено?

– Что? Ты забыла, что происходит?

– Да, помню, блин! Но ты не думал, что это, может, все так и спланировано – заманить нас, а потом не выпускать отсюда, никогда?

В голосе чувствовались слезы – похоже, в кои-то веки Бродяжка не смогла сдержать эмоций. Игорь в очередной раз ощутил дикую нехватку опыта в общении с плачущими девушками. Каждый раз в такой ситуации он впадал в небольшой ступор, видимо, от сомнения, что лучше: обнять, успокоить, или, наоборот, отстраниться, оставить в покое и промолчать, пока само не отпустит. Так как на “подняться и обнять” сил все равно не хватало, он с трудом выдавил: – Перестань, Лиз… Все получится. Прорвемся… вырвемся. В конце концов, респаун нормально прошел, мы не сдохли… уже хоть что-то.

– Ладно, – спустя короткую паузу сказала Лиза. – Давай тупо спать, много времени прошло.

Она смолкла, и Игорь уставился на перегородку между ними, втайне гадая, как толковать поведение Бродяжки – то ли он сказал все правильно, и она решила поспать и привести мысли в порядок, то ли он сморозил глупость, и она люто обиделась на него за это.

“В любом случае, этот квест мне сегодня не разгадать”.

Вскорости Игорь, обессиленный, снова провалился в сон.

*

В следующий раз Игорь проснулся под утро. Факел, висящий на стене напротив, погас, но тусклый свет луны пробивался через щели в плетеной крыше.

Выскочившее системное сообщение обнадеживало:

[Модификатор “Слабость” отключен]

Хлопая заспанными глазами, Игорь проверил карманы: деньги и премиальные баллы были на месте, один из пистолетов, верный Смит-Вессон – тоже. Одежда аккуратной стопкой лежала на полу, кроме сюртука – он, очевидно, не пережил встречу с махайродами. Поднявшись – уже безо всякого труда – Игорь заглянул за перегородку. Там на такой же кровати спала Лиза – тихо посапывала, высунув из-под одеяла левую ногу. Игорь не удержался и осторожно поправил одеяло, Бродяжка прошептала что-то и уткнулась лицом в подушку.

“Интересно, это они сами нарисовали, или реально считывают движение губ во сне?”

Игорь пошел дальше, стараясь идти потише, но выходило не очень – пол из накиданных кое-как нешлифованных досок скрипел и трещал при ходьбе. Хижина была небольшой, с глинобитными стенами, без окон. В самом центре постройки тлели угли в круглой глиняной печке.

В третьем углу, окруженная горой склянок, черепков и узелков спала старуха-лекарь, вылечившая их с Бродяжкой. Услышав шаги, она открыла один глаз, посмотрела на Игоря и пробормотала:

– Mi no ta laga drumi… gilipollas.

[Ошибка перевода]

– Че?! – воскликнул Игорь, но тут же перешел на шепот. – А где перевод? Я же, типа, поумнел!

– Bai for di aki, mi no a nesesidat. Editá.

Позади послышался голос Бродяжки.

– Она сказала, что ты мудак и мешаешь ей спать, типа, “иди отсюда, я тебе больше не нужна”. Ты мне тоже спать мешаешь, кстати. Хотя я, вроде бы, выспалась.

– Ты давай спи. Пока, вроде, безопасно. Я исследую территорию. Но что за, блин… С языком-то что случилось?

Оставив этот риторический вопрос без ответа, он вышел из хижины наружу.

Жилище шаманки окружала пара десятков построек: такие же хижины с соломенными крышами, совсем крохотные строения на отшибе, одно деревянное здание с пирамидальной крышей, явно построенное совсем недавно, а также большая кособокая вышка. На ней в обнимку с ружьем, в ореоле света от крохотной лучины, скучал угрюмый краснокожий-часовой.

[Умберто Большое Око, абориген, военный, 9 уровень]

В ночном небе над головой не было ни облачка, зато – и тут Игорь невольно ахнул, дивясь выдумке сценаристов (или находчивости нейросети?) сияли целых пять лун: от одной крупной у горизонта до пары совсем крохотных, едва различимых в вышине. Игорь невольно залюбовался редкими россыпей далеких бледных звезд, кометами и метеорами, которые расчерчивали темное полотно, оставляя за собой бледные, рассыпающиеся на искры хвосты.

“В реальной жизни такого не увидишь… Хотя где я был, по сути, чтобы так уверенно это утверждать?”

За пределами области Игорь не был ни разу, что уж говорить про заграницу. Да что там – если бы не лучший друг, он бы до сих пор бился локтями о стол и выслушивал от родителей по первое число, за то, что своими играми мешает спать младшему брату.

Будто устыдившись своей жизни, Игорь снова перевел взгляд на вышку и понял, что Умберто не особо-то и скучает – на перилах лежала большая потрепанная книга, страницы которой часовой периодически переворачивал.

– Интересно? – приложив руку ко рту на манер рупора, крикнул Игорь.

– А?! – часовой быстро захлопнул книгу и схватился за ружье, но, увидел, что Игорь безоружен, расслабился. – Да так… неплохая. Ты не ори, чужак, а то люди спят. Завтра поговорим, если хочешь. Ты идти тоже спать, ночь же!

– А ты можешь сказать, где мы? Я просто знахарку вашу вообще не понимаю, а тебя – вполне.

– В Верхней деревне племени Проклятых Холмов, – чинно ответил часовой.

– Да ладно? – ушам своим не поверил Игорь.

– В общем, не мешай читать и иди спать, – сказал часовой.

Он снова открыл книгу и углубился в чтение, а Игорь пошел пройтись. Губы его сами невольно растянулись в улыбке.

Надо же, как просто все оказалось. Хотя… наверное, они просто и так уже были очень, очень близко… иначе респауном бы закинула куда-нибудь в другое место.

Обойдя хижину знахарки-шаманки, Игорь увидел огромного тотемного истукана, деревянный лик которого сложно было с чем-то спутать.

“Мы на месте. Совершенно точно”.

С высоты в пять метров глядела высеченная из дерева небритая физиономия Зайца Кирка.

[Основное задание обновлено: Старуха-Оракул]

Лиза вышла из хижины, укутанная в плед. Игорь подумал, что вряд ли ей было холодно, скорее всего – просто захотелось выйти на улицу в пледе.

– Как здесь свежо, – шумно втянув воздху ноздрями, сказала Бродяжка. – Почти веришь, что это по-настоящему.

– Видишь – вон чего? – Игорь указал на тотемного зверя. – И здесь уже наследил, черт ушастый.

Бродяжка проследила его взгляд и усмехнулась.

– Он и в форме изваяния не очень. Получается, наша Марта Сухая Сельдь, или как ее там – и есть старуха-оракул, которую Кирк велел нам найти?

– Похоже, что так. Что, пошли ее будить?

– Может, до утра подождем? – предложила Бродяжка. – Ладно ты меня разбудил, мы типа в одной лодке. Но ее-то че будоражить? Вдруг разозлится?

– И что сделает? Убьет? Ну отреспаунимся сюда же. И переспросим. Не знаю, как тебе, а мне вот побыстрее хочется.

– Как скажешь.

Когда Бродяжка и Игорь зашли внутрь, старуха лежала на прежнем месте, повернутая лицом к стене.

– Бабка! – Игорь, подойдя, потряс ее за плечо. – Форель, или как там тебя? Проснись, пожалуйста, мы к тебе пришли, ты нам задание дать должна.

Старуха снова открыла один глаз, тихо зарычала, а потом Игорю в живот через одеяло уперлось нечто твердое…

“Похоже, ствол пистолета”.

– Bai bon mira, imbecil, bai na mara! – рявкнула старуха. – Mi ta bai mediano drumi.

[Ошибка перевода]

[Взаимоотношение с персонажем Марта Серая Форель ухудшено, -40%]

Держа руки на виду, Игорь медленно отступил к выходу и проворчал:

– Я только слово “Имбецил” понял.

– Пошел в задницу, придурок, сношать тебя в заднее место, ты мне мешаешь спать. Ну и чего теперь делать? Как она нам задание даст? Надо было утром прийти!

Игорь закатил глаза, посмотрел на старуху, которая продолжала взирать на него одним глазом. Руки знахарки по-прежнему были спрятаны под одеялом, но Игорь не сомневался, что ствол пистолета по-прежнему смотрит ему в грудь.

– Ладно, ладно, извини, что разбудил тебя среди ночи, – нехотя сказал он. – Но, блин, ты не представляешь, сколько мы всего пережили…

Она снова зарычала, и Игорь спешно выпалил:

– Мы уйдем, уйдем до утра… но только скажи – ты вообще оракул или нет?

– Dividi? No ta un dividi, tin un chosa patras di seru. Bai loko, yiu di puta!

– Говорит, она не оракул, – перевела Бродяжка. – И нам другая старуха нужна. Где-то за холмом живет.

– Все, прости еще раз, мы уже уходим, – заверил Игорь и первым выскользнул наружу.

Бродяжка вышла следом за ним, спросила:

– И как мы теперь найдем оракула?

Игорь не ответил – подойдя к башне, он воскликнул:

– Эй, Умберто Большое Око! Ты, вижу, умный, книжку читаешь… можешь, подскажешь, где нам найти старуху-оракула.

Увы, ответ Умберто оригинальностью не блистал.

– За холмом, у речки, – сказал он веско и снова уткнулся в книгу.

“Вот уж помог так помог”.

– Прощай, Умберто, – сказал Игорь и пошел прочь из деревни: больше тут было делать нечего.

Близился рассвет; звезды над верхушками гор начали гаснуть одна за другой, а с востока подул сильный холодный ветер. Ежась, игроки вышли за старую покосившуюся изгородь и пошли вдоль нее по узкой тропинке. Игорь бросил взгляд на Бродяжку и с удивлением обнаружил, что она уже сжимает в руках пистолет, готовая пустить его в ход при первом намеке на опасность.

– Думаешь, опять хищники?

– Запросто.

– Боишься?

– Да нет, просто не хочется опять смотреть, как какая-то тварь откусывает мне руку. Пусть это и всего лишь, типа, рука моего перса, но… ощущения не очень.

– Давай я первым пойду? – предложил Игорь и, обогнув Бродяжку, потопал во главе их крохотного отряда. – У меня и пушка помощнее так-то, сам бог велел, как говорится!

Бродяжка ничего не сказала – то ли ей понравилось такое наивное проявление заботы, то ли просто решила не спорить с упрямцем.

“Будем считать, что первое. Главное, теперь не ударить в грязь лицом”.

Впрочем, ударять было особо некогда да и не во что: до холма они добрались быстро и без особых приключений, а за ним сразу же обнаружилась тонкая река. Вдоль ее русла росло с десяток деревьев – пальмы причудливо сочетались со сливами и яблонями. Посреди сада виднелся небольшой дом с крышей, укрытой пальмовыми листьями, вполне ухоженный. Присмотревшись получше, Игорь притормозил сам и остановил рукой Бродяжку, идущую следом. К одному из двух кольев с насаженными черепами, вбитых в землю, был привязан зверь с уже знакомой пятнистой шкурой.

[Смилодон Якоб, 7 уровень, самец]

Якоб, свернувшись калачиком, лежал на старой потрепанной циновке, но, заслышав шаги, тут тут же вскочил, понюхал воздух, вздыбил шерсть и оскалился, обнажив клыки-кинжалы.

– Седьмой уровень… если обойму всадить – помрет, – хмуро предположила Бродяжка.

– Мы же, типа, в гости идем, не? Наверное, не стоит?

– Я про то же. Он у нее за домашнего питомца ж, старухе такое явно не понравится. Но как обойти? Пошли вдоль реки, может, найдем место помельче?

Игорь не спорил. Вместе они отправились вдоль русла искать брод. Смилодон Якоб рванул было за ними, но длины цепи не хватило – вытянув ее в струну, он хрипел что-то вслед, но достать путников уже не мог.

Река обильно поросла тростником и ряской, пришлось идти вдоль берега по колено в воде. Когда Игорь раздвинул руками последние камыши, отделяющие их от дома, их ждал сюрприз. Первым о сюрпризе оповестил уже знакомый пикантный модификатор: [Модификатор: Тестостерон, -15% к интеллекту, +5% к силе, действие – 30 секунд]

Перед ними в заводи ручья, по колено в воде стояла голая девушка. Худая, смуглая, маленького роста, с острой – Игорю почему-то пришло на ум слово “наглой” – грудью, исчерченной паутиной татуировок. Она стояла к ним боком, наклонясь, зачерпывала ладонями и растирая воду по точеным бедрам и ногам. Незнакомка выглядела подтянуто и молодо, но на деле ей могло быть от пятнадцати до сорока, и от того в голове всплыло циничное выражение деверя Андрея: “Маленькая собака до старости щенок”. Только парой секунд спустя он поднял глаза и прочитал: [Изабель Юркая Выдра, абориген, мессионер, 35 уровень]

– Что вылупился? Никогда голых баб не видел? – спросила Юркая Выдра, не меняя позы.

– Действительно! – Бродяжка развернула его за плечо, вопросительно и с насмешкой взглянув в лицо. – Не видел, а? Сознавайся! Чего покраснел-то так?

– Да почему… видел я все, – буркнул Игорь. – А покраснел я потому что… знаешь, знакомое чувство, когда родители вошли в комнату, а ты смотришь всякие непотребства? И еще модификатор включается особый, он, наверное, только у мужиков…

– Вы тут поболтать промеж собой пришли? – перебила его Выдра. – Или по делу?

“Эх, Миранда, опять у вас там языковые библиотеки полетели… ”

Выдра выжала воду из волос, выпрямилась и, подбоченясь, вопросительно уставилась на путников. Тестостерон снова обновил тридцатисекундный отсчет.

– Ну, мы старуху-оракула ищем, – ответила Бродяжка. – Вы ее родственница?

– А если и она сама, то че? Уйдете?

– Вы – оракул? – удивился Игорь.

– А что, молода слишком? – дернула плечом Выдра. – Сорок четыре мне, по местным меркам – старуха! Давайте, заходите, что ли, раз приперлись.

Крохотный домик, куда Выдра привела гостей, оказался на удивление просторным. При этом комната ничуть не походила на хижину мессионера, живущего посреди дикой природы. Казалось, тут живет не знахарка, а местная царица: золоченая мебель в имперском стиле, фарфоровая посуда. Портреты на стене, пожелтевший плакат – не то театральный, не то ”синематографический”. Актриса подозрительно напоминала саму Юркую Выдру.

Страннейшим элементом интерьера был большой ржавый таз, который стоял прямо по центру комнаты.

– Это нафига? – тыкнул пальцем Игорь.

– А? – Выдра обернулась. – А, это с сезона дождей тут стоит. Забыла убрать.

Она к этому моменту уже забралась в грубое поношенное пончо и больше не будоражила фантазию Игоря.

– Баг? – спросила Бродяжку.

– Ага, стопудов.

К удивлению, их замечание услышали.

[Получен бонус от компании: 1 премиальный балл] [42 прем. балла]

Игорь взглянул на Бродяжку. Судя по удивленному выражению ее лица – ей тоже что-то прилетело.

“Разрабы наконец докопались до проблемы? Или что?”

Отвлекая гостей от мысли, Выдра ловким пинком отправила тазик под стол и указала на диван.

– Падайте. Могу хавчик дать, надо?

– Надо! – в один голос ответили игроки.

Выдра вывалила в золоченые тарелки, стоящие на столе, две порции консервированных бобов.

– Респект! – прокомментировал Игорь, наблюдая, как модификатор “голод” отключается на пару часов.

Выдра уселась на диван, достала маникюрный набор, закинула ногу повыше и принялась бесцеремонно разбираться с ногтями. Из-за характерной пикантной позы “особый мужской модификатор” у Игоря снова включился.

– Ну, и че вам надо? – Выдра перехватила его взгляд.

– Ну, вы нам там задание дать какое-то должны, – сказал Игорь и достал из инвентаря записку, найденную возле рояля. – Вот, смотрите. Заяц Кирк. Знаете такого?

– Кирка-то? Знаю, ага, – взяв бумажку из его рук, оживилась хозяйка. – Захаживал тут недавно опять, второй раз уже. После первого-то он всякие фокусы мутил в деревне, вождь даже истукана в его честь приказал вырезать…

– Что еще за фокусы?

– Да всякие, кого-то лечил, кого-то женил… Но, главное, тамошние земли снова стали плодоносить! В общем, не зря ему вырезели тотем, не зря…

Игорь и Бродяжка переглянулись. Кто бы мог подумать, что Заяц окажется настоящим добродетелем? Тем странней была его мотивация с похищенными детьми.

“Хотя, может, мы просто чего-то пока не понимаем?”

– А во второй раз чего? – спросил Игорь.

– А во второй собрал семь мужиков из деревни и пошел куда-то на промысел. До сих пор не вернулись. Бандюган он оказался, как и вы. Мошенник. Сначала задурил всем голову, а потом всех практически мужчин взял и был таков. Но ладно. Мне по барабану. С деревней мы не то, чтобы друзья…

Она хотела снова сосредоточиться на ногтях, когда Игорь напомнил:

– Задание.

– А, точно. – Выдра отложила пилку и поднесла записку к глазам. – Та-а-ак… Щас все организуем.

На углу стола все это время громоздилось нечто, прикрытое сверху вязаной кружевной салфеткой. Нечто оказалось крохотной печатной машинкой. Выдра отбросила салфетку в сторону и, сунув записку Кирка в зажим, передвинула каретку на начало строки.

– Вы что… Просто наберете задание на машинке? – уточнил Игорь.

– А ты что хотел? – нахмурилась “оракул”. – Ну, это, типа, моя методика. Слепое письмо. Длань судьбы. Типа того.

Дальше она принялась беспорядочно лупить по клавишам, изредка нажимая на пробел и переводя строку.

Спустя пару минут, когда клочок бумаги полностью заполнился абракадаброй из букв, она выдернула его, поднесла к тусклому светильнику и принялась разглядывать.

– Так… Ну, я вижу слово “убить”. Ага. Значит, грядет убийство. И, полагаю, это вы должны кого-то прикончить. Хорошо… Слово “Аристократ”. Какого-то аристократа. “Рабы”. “Свобода…” “Гора”... А, все понятно. Короче. У индейцев к северо-западу отсюда есть священная гора. Там алтарь. Найдите аристократа, как-то связанного с рабами, возможно, который занимается их освобождением, и прикончите его на горе. Ну, что-то вроде жертвоприношения, все такое.

Игорь и Бродяжка переглянулись. Оба они уже поняли, на кого намекает “длань судьбы” в лице Выдры, и обоим этот выбор казался странным.

– Ладно. – Игорь хлопнул себя по бедрам. – Значит, отправимся на гору… Спасибо.

– Забегайте, – пожала плечами Выдра. – Я здесь до вечности.

Бродяжка встала вместе с напарником, и вместе они устремились к выходу из дома “оракула”. На полпути Игорь остановился и, оглянувшись, спросил:

– Слушайте, вы такая мудрая вся… может, подскажете, как нам ваще из этого мира свалить? Есть тут поблизости какой-то выход?

Юркая Выдра нахмурилась:

– Как-как… на воздушном шаре, блин. Поднимаетесь повыше, там, говорят, безвоздушное пространство, и ждете, пока не помрете и не переродитесь где-нибудь в другом месте. Ну, это если верить культу Многорукого – знаете, был такой чувак. Все. А теперь выметайтесь отсюда, у меня куча дел.

[Задание “Старуха-оракул” обновлено: Убийство аристократа]

– Отостоище-то какое, – сказал Бродяжке Игорь, выходя из дома. – На кой черт нам убивать Круза? Мне этого чувака совсем мочить не хочется, он клевый.

– Вот и мне тоже, – мрачно откликнулась Бродяжка. – Он, конечно, тоже тот еще засранец, но… Видимо, у ушастого какие-то свои терки с ним. Ладно, что рассуждать. В конце концов, он всего лишь NPC, одним больше, одним меньше…

– Ну, может, другие какие варианты есть?

– Посмотрим… Давай для начала хотя бы самого Круза найдем.

Они обошли дом кругом и снова зашагали через камыши у ручья. Вдруг впереди послышалось злобное рычание смилодона; прищурившись, Игорь увидел силуэты за деревьями и попытался жестом остановить Бродяжку, но она не то не заметила, не то не послушалась – шагнула вперед и тут же отшатнулась назад.

[Хуан Родригес Младший, абориген, 9 уровень]

[Хуан Родригес Средний, абориген, 10 уровень]

[Хуан Родригес Старший, абориген, разнорабочий, 11 уровень]

[Хуан Лопес Младший, абориген, доктор, 9 уровень]

[Хуан Лопес Средний , абориген, 10 уровень]

[Хуан Лопес Старший, абориген, 11 уровень]

[Хуан Родригес Лопес Большое Гнездо, абориген, военный, 12 уровень]

Дом оракула с участком растительности был окружен. Семь мужчин в пончо с хмурыми индейскими лицами стояли полукругом, пристально глядя на линию горизонта. У двоих в руках были луки, еще у двух – короткие топоры; глава семейства и оба старших Хуана щеголяли огнестрелами.

Игорь уже положил руку на револьвер, как вдруг индейцы синхронно подняли руки вверх, будто салютуя игрокам, развернулись и зашагали в сторону деревни.

– Мне кажется, или мы только что разжились семью боевыми юнитами? – улыбнулась Бродяжка.

Глава 6. Восстание автоматонов

В деревне игроков ждала весьма неожиданная встреча: на небольшой площади под вышкой скучали двое — автоматон-пулеметчик и всадник. Всадником был Круз Родригес, а автоматоном — #WR3364-456 или, как его звали друзья, “Оптимус Прайм”.

— Я сразу понял, что вас спасли краснокожие, — горделиво объявил аристокарт. — Их владения совсем неподалеку. Смотрите, кого я вам привел! Решил вернуть собственность.

“Машина возмездия” в очередной раз поскрипела рукой в приветственном жесте.

— Давай, зови его, – шепнула Бродяжка.

– Отлично, – мрачно сказал Игорь. – Эх, Круз, рад тебя видеть, дружбан. Слушай, прогуляемся? Есть одно задание.

Круз изобразил раздумье.

— У меня были планы смотаться в Редфорд, там меня должен ждать товарищ из партии. Но, возможно, вам удастся заинтересовать меня другим делом?

“Долбаная игра сама будто подталкивает нас к…”

— Рабы, — вдруг сказала Бродяжка.

– Да-а, рабы, – протянул Игорь и вопросительно взглянул на нее — мол, какие еще рабы?

Лиза скривилась в ухмылке (что можно было толковать, как “импровизируй, бро”), и Игорь начал сочинять на ходу:

— В общем, тут один провидец нам сказал, что в этих… в Мартеновских, или как там их… в общем, вы поняли, да?

— Понял. Мартонских горах. И что там?

— Ну вот в тех горах кто-то держит рабов. И еще где-то там есть портал в другой мир, через который мы можем вернуться… ну, вы помните же все это? Мы почему про рабов вам говорим? Вы же, типа, их освобождаете, так?

[Успех!]

[Ваш навык “Харизма” улучшен на 0,5%]

– Освобождаю. И ваша история ранит меня в самое сердце, поэтому я, конечно же, вам помогу! Я правильно понимаю, что все эти краснокожие джентельмены у вас за спиной – ваш отряд?

– Да, это нормальные ребята, помогут. – Игорь оглянулся на Хуанов. – Ну так что, едем?

– Да, мои револьверы к вашим услугам. Только дайте мне полчаса на то, чтобы перекусить. Я знаю тут одну старуху, которая готовит прекрасную кесадилью…

Где-то на уровне пупка у него пробежала рекламная строка.

“Попробуйте бабулину кесадилью от Биг Кинг Кафе! Всего три доллара! Спрашивайте в любимом кафе в вашем городе и позовите друзей!”

*

Что чувствует палач, который ведет к плахе своего знакомого? Киллер, которому заказали его одноклассницу, и теперь он водит ее по парку глядя, как она радуется хорошей погоде и беззаботно ест фруктовое мороженое?

Примерно то же самое испытывали Игорь с Бродяжкой все следующие сутки, которые провели с Крузом. Они наблюдали, как Круз с аппетитом уплетает кесадилью, как управляет сборами Хуанов, как прогуливается по Верхней деревне и играет в покер со здешними аборигенами – слегка поддаваясь и часто пасуя. Как идет затем с ними по прерии, травя какие-то нелепые байки из юности, помогает выкарабкаться застрявшему в песке “Оптимусу Прайму”, пытается угостить спутников ароматной папиросой и просто с улыбкой любуется закатом.

За весь поход их краснокожие спутники не сказали ни слова, лишь пару раз на правах местных жителей корректировали маршрут. На ночь команда встала лагерем, пройдя примерно половину расстояния до Мартонских гор. Хуаны растянули три больших полотнища, а в центре свалили гору хвороста и развели костер. После двое молодых отправились на охоту и вскорости вернулись, волоча за собой здоровенного грызуна, похожего не то на капибару, не то на полосатого сурка.

Ужин обещал быть сытным.

Пока Хуаны свежевали зверя, Бродяжка отвела Игоря в сторонку, усадила на пончо, расстеленные за пологом и сказала:

– Может, свяжем его уже хотя бы? Ну как-то отстойно видеть, как он веселится и помогает… а потом внезапно его заколоть. У него, конечно, пушки, но если дать команду индейцам...

– Вот давай сама и связывай! – прошипел Игорь. – Я лучше уж его прямо здесь прикончу и квест провалю, чем буду всю дорогу выслушивать, как он нас в предательстве обличает.

– Это всего лишь код!

– Код, ага. И да, у нас цель есть – свалить отсюда, из мира, а потом и из Игры. Но ты не боишься, что мы, типа, разучимся людьми быть? Если будем мочить всех подряд, даже друзей? Даже код. Не боишься, что кукуха поедет?

Они оглянулись, посмотрели на Круза. Бедный NPC пытался скоротать время, обучая молчаливых индейцев игре в покер. Бродяжка поменялась в лице, поежилась и вздохнула.

– Боюсь, Игореха, Реально боюсь. Но выхода нет. Ты же понимаешь, что мы вряд ли встретим по пути другого аристократа, который тоже освобождает рабов?

– Сколько в Империи всего народу? – задумался Игорь. – Ну, в Руппелианской? Пара миллионов есть?

– Ха, пара! Тут пятьдесят… И еще в Марланде – пятнадцать.

– Охренеть! – усмехнулся Игорь. – И думаешь, не найдем?

– Ты реально не понимаешь, что нейросеть… или Кирк… в общем, кто-то из них спецом нас к Крузу подталкивают? Ищи, не ищи – все равно надо прикончить вон этого! – она мотнула головой в сторону Круза.

– Молодец, Хуан! – похвалил аристократ молодого индейца, и тот смущенно улыбнулся, довольный комплиментом.

Некоторое время игроки сидели молча.

– Что ж, раз так, – наконец сказал Игорь, – давай следовать “длани судьбы”. В конце концов, у нас не так много времени – запас провизии в наших “оазисах”-то не вечный… Но вязать я его не буду. Пусть идет… наслаждается последними деньками.

– Согласна. Надо валить из этого мира поскорей, в Мидллбург, и искать выход там.

– Кстати, про валить… Что думаешь про воздушный шар? Нас просто отшили, или это правда был намек на выход из Прерии?

– Думаю, если в горах будет какой-то аэростат, на котором можно подняться повыше, стоит попробовать…

Со стороны стоянки запахло жареным мясом. Бродяжка, втянув носом воздух, сказала:

– Слушай, пошли поедим, а то у меня опять “Голод” включился.

[Вы давно не ели! Модификатор: “Голод”, -20 HP в час]

[Здоровье: 330/350]

– Пошли. – Игорь вскочил и помог Бродяжке подняться. – Попробуем на вкус местную дичь…

Забегая вперед, капибара, она же полосатый сурок, оказалась весьма вкусной и питательной.

*

Утро началось с неприятностей.

Когда индейцы собирали лагерь, папаша Хуан вдруг рявкнул что-то нечленораздельное, указал на горизонт, и все его семеро тут же встали в боевую стойку. Прищурившись, Игорь разглядел силуэты двух всадников.

– Походу, бандиты?

Круз выудил крохотную подзорную трубу и поднес ее к глазу.

– Чего на них смотреть? – спросила Бродяжка, вытаскивая револьвер. – Постреляем их и дальше поедем… их всего двое…

– Отбой, господа! – вдруг гаркнул Круз, опуская подзорную трубу. -Это мои друзья!

[Рамаян Бхаттаркумар, хиндиец, военный, 21 уровень]

[Бенбеккер Кайзершнаутц, саксиец, аристократ, 6 уровень]

Первый, Рамаян, очевидно, был ровесником Круза – коренастый, морщинистый, с густой черной бородой и в пестрой национальной рубахе, расстегнутой на груди. Конь-автоматон под Рамаяном был слегка побит ржавчиной, но в целом производил грозное впечатление – огромный, бронированный, с шипами по всему корпусу и кольчугой на местах сочленений. Закрепленный на корме небольшой автомат-пулемет болтался туда-сюда, словно второй хвост, под седлом виднелась сабля на перевязи, а кобуры с револьверами только с одной стороны корпуса было налеплено целых четыре. Хиндиец явно был головорезом, профессиональным убийцей. И похоже, телохранителем второго парня, куда более странного и тщедушного.

Бенбеккер Кайзершнаутц, белобрысый, высокий юнец лет двадцати от роду, имел утонченное лицо принца, которому надлежит на белом коне приезжать к принцессам, томящимся в их ожидание долгие-долгие годы. И даже скакун соответствующего цвета был при Бенбеккере – с гладкой вылизанной кожей, в новехонькой сбруе, словно только что сошел с иллюстрации к детской книжке. Чтобы хоть немного разбавить смазливость, паренек курил большую сигару, но на деле смотрелся с ней нелепо, словно курящий младенец из старого фильма “Кто подставил кролика Роджера?”.

Игорь украдкой посмотрел на реакцию Бродяжки и нахмурился: показалось, или она смотрит на этого щегла заинтересованно?

“Что же, соперник у меня появился? Внезапно…”

– Дружище Круз! Как мы рады наконец тебя отыскать! – просиял молодой аристократ.

Они с Крузом поспрыгивали на землю и стали обниматься, словно братья.

– Мы были проездом в деревне с юга, – продолжил Бенбеккер, – и узнали от старухи, которая печет шикарную кесадилью, что ты где-то неподалеку!

Реклама тут же снова напомнила о себе:

“Попробуйте бабулину кесадилью от Биг Кинг Кафе! Всего три доллара! Спрашивайте в любимом кафе в вашем городе!”

– Я буду звать его Беней, – озвучил свое решение Игорь.

– Он такой няшный, сасный, правда? – толкнула его в плечо Бродяжка. – Реально как с картинки. Что молчишь?

– Да вот думаю. Аристократ. Занимается рабами. И всего шестой уровень. Подходит же!

– Что?... Ой, не… Не надо его убивать. Ну ты чего, как мы у такого красавчика бошку будем отрезать? Не, давай лучше как планировали, старика…

– А ничего, что старика мы уже знаем, а этого скота в первый раз видим? – хмуро заметил Игорь.

– Господа! – Бенбеккер приблизился к ним. – Безумно рад знакомству. Я…

– Мы в курсе, как вас зовут, – буркнул Игорь, спрыгивая с лошади.

Бенбеккер если и удивился, то немного, и крепко, до хруста, пожал Игорю руку, после чего переключил внимание на Бродяжку:

– О, миледи.

Схватив кисть Лизы, аристократ осыпал ее поцелуями, отчего девушка зарделась.

– Как я понимаю, все мы направляемся в одно и то же место – в логово могущественного рабовладельческого синдиката, принудительно удерживающих в плену невинных рабоче-крестьянских субъектов. Я счастлив, что приобрел в союзники парочку таких смелых и… беспринципных товарищей. Социалистическая партия вас не забудет!

[Дополнительное задание: “Логово Синдиката”]

– Вива ла революсьон! – салютовала Бродяжка.

Игорь лишь закатил глаза: новый спутник ему не нравился от слова “совсем”.

*

Отроги Мартонских гор показались к обеду. Впереди были заброшенные шахты, натыканные по краям узкого ущелья. Бродяжка сказала, что именно в этих краях и начался ее путь в Прерии. Встать на бивак решили под полуразрушенным навесом, но только краснокожие стали готовить костер и разбирать пожитки, как из жерла шахт в сотне метров от них поперли автоматоны. Тут же вылезла табличка, а в углу возник счетчик просмотров стрима.

[Дополнительное задание: “Автоматоны из шахт”]

Практически все – ржавые, подавляющее большинство – без одной или нескольких конечностей, с допотопным оружием в руках, они не казались особенно опасными, но их было много, до чертиков много. Вдобавок движения автоматонов больше напоминали движения зомбяков из старинных триллеров, чем выверенные манипуляции роботов, что только добавляло происходящему жути.

Индейцы среагировали уверенно, видно, что команда работала не впервой – ну, или, по крайней мере, такую слаженность в них предварительно заложили сценаристы. Пара младших тут же спряталась за камнями и стали поджигать стрелы. Средние достали огнестрелы и стали палить по роботам, отвлекая внимание на себя. Старшие растянули длинную леску и побежали наперерез первой группе автоматонов. Игорь не сразу понял, что происходит, но, когда роботы стали распадаться на части, до него дошло.

“Алмазная нить!..”

Ржавые железки, разрезанные кто как, падали друг на друга, а огненные стрелы выжигали высыпающийся из пострадавших автоматонов уголь.

Наиболее же везучих автоматонов, избежавших нити и стрел, взял на себя стальной конь телохранителя Рамаяна – индус на стальном жеребце вломился в самый центр, поливая огнем, тараня и снося головы нападавшим. Пули чиркали по стальному корпусу его коня, не принося никакого урона, дым валил столбом, запчасти летели во все стороны. Рамаяну изо всех сил, как могли, помогали Круз и Беня; последний, впрочем, больше отсиживался в тылах, лишь изредка постреливая в сторону врагов.

Игорь, как ни старался, смог попасть всего дважды:

[Урон 20]

[Урон 30]

[Автоматон UG-3164-78 получается 30 урона и погибает]

[Получен опыт]

– Слушай, они сами справятся, давай не будем тратить патроны, – тихо предложила Бродяжка, и Игорь молча кивнул.

– Я вот за Круза переживаю, сейчас его прикончат, и тогда…

– А я за Беню переживаю. Не хочу, чтобы его прикончили, он такой милашка.

– Милашка… – проворчал Игорь. – И откуда только взялся на нашу голову…

В финале боя показался “босс” – автоматон-пулеметчик, той же серии WR3364, что и “Оптимус Прайм”, только куда более потрепанный. Его черепушка была открыта, не хватало одной руки, но это не помешало ему прошить дождем из пуль старый навес, под которым укрывались путешественники. Досталось и Игорю: [Урон -40HP] [Здоровье 310/350]

– Ему бы в бошку попасть и оторвать жука… – проговорил Игорь. – Черт, ракурс неудобный, броня мешает. Сверху откуда-нибудь?

Хуан Большое Гнездо, оказавшийся неподалёку, воспринял реплику как приказ. Несколько неуклюже побежал поперек ущелья и стал карабкаться вверх – видимо, намереваясь оказаться над аркой шахты и оттуда обрушить на робота всю огневую мощь. Не успел – пулеметчик неожиданно резво развернулся и прошил старика очередью из своего орудия. Глава семейства разом потерял почти всю шкалу здоровья и упал с высоты двух метров, но, по счастью, не умер – Игорь видел, что в бедняге еще теплятся остатки жизни. Сын – тот, что имел класс “доктор” – бросился под пули, спасать отца. Пару “свинцовых пчел” его даже задели, но он все же достиг цели и стал хлопотать вокруг родителя.

Последние ржавые автоматоны к этому моменту уже лежали на земле грудами металлолома, жив быллишь босс. Хуаны поливали его дождем из огненных стрел, платформа и поддон уже пылали, но этой температуры было недостаточно, чтобы расплавить сталь. Жуткий, пылающий, босс медленно, но верно двигался вперед, продираясь через трупы своих собратьев.

“Какая живучая сволочь!”

Неожиданно Бенбеккер пустил коня в галоп и стал обходить врага по широкой дуге, чтобы атаковать с тыла. Заметив маневр, робот прекратил стрельбу и начал разворот.

– Я спасу вас! – храбро (и пискляво) возопил аристократ.

– О нет, Бенечка, только не эта фраза! – хлопнула себя по лицу Бродяжка. – Ее здесь всегда говорят NPC перед самыми дебильными поступками!

Стремясь отвлечь внимание автоматона на себя, она высунулась из ущелья и принялась палить в обнажившийся бок “босса”, Игорь последовал ее примеру. Однако главарь роботов оказался умней “Оптимуса”. Не обращая внимание на внимание игроков, робот врубил пулемет, и тот запел, выбивая дорожку пыли в считанных метрах от крупа белого скакуна Бени.

[Урон 20]

[Урон 20]

Пара пуль Бродяжки попала по суставу робота, и рука, давящая на гашетку пулемета, безвольно повисла. Бенбеккер достал с пояса кинжал, в галопе махнул рукой – голова робота отделилась от тела и покатилась по земле.

[Дополнительное задание “Автоматоны из шахт” выполнено]

[Получен опыт]

[Получен бонус от компании: 2 премиальных балла] [44 прем.балла]

[УРОВЕНЬ: 12]

[Поинты навыков: 2]

[Здоровье: 310/350]

[Сила: 7] [Интеллект: 8] [Телосложение: 11]

Игорь кинул оба поинта навыков на “силу”, и они принялись собирать дроп. Его было немного, самой полезной находкой оказались полторы пулеметные ленты, оставшиеся от “босса”, а также достаточно любопытный клинок, не вполне подходящий этому миру: [Серебряный кортик, 8 уровень, +15% колющий урон, +30% против нечисти (НЕДОСТУПНО)] [Улучшенное холодное оружие] [850 шиллингов, 0,4 кг]

– Надо? – Игорь протянул клинок Бродяжке. – Против нечисти, написано.

– Оставь себе, – отмахнулась она.

Еще на ристалище нашлись пара револьверов – впрочем, их и так хватало – патроны к ним.

– Слушай, а чего мы головы не вскрываем? – вдруг осенила Игоря мысль. – Там же жуки остаются?

Бродяжка пожала плечами:

– Ну так давай вскрывать, я че, против?

Дело пошло еще веселей:

[Перламутровый Скарабей, 7/10 лет] [Запчасть] [100 шиллингов, 0,05 кг]

[Золотой Жук-носорог, 6/7 лет] [Запчасть] [50 шиллингов, 0,05 кг]

[Золотой Жук-носорог, 4/7 лет] [Запчасть] [150 шиллингов, 0,05 кг]

Жуков набралось больше трех десятков – благо, Хуаны в знак дружбы подарили им более вместительные сумки еще в деревне. Когда Игорь предложил Лизе выбрать скарабея или носорога, та поморщилась: – Фу, какая гадость… оставь у себя.

Впрочем, долго держать их в мешке не пришлось – Бенбеккер сходу предложил выкупить жуков и еще пару стволов, и кошелек Игоря сразу заметно потолстел.

[Получено: 3300 шиллингов] [8300 шиллингов]

– И зачем вам эта мерзость? – не удержавшись, спросила Бродяжка.

Беня в ответ лишь загадочно улыбнулся:

– У каждого из нас есть свой пунктик, мадемуазель. У меня – вот такой...

Ответ показался Игорю странным, но он воздержался от колких замечаний. Уж больно приятно грела карман наличка.

“А жуки... мне-то с них точно никакого прока”.

Покончив с лутом, отряд снова отправился в путь. Их ждала крепость работорговцев.

Глава 7. Мистер Фридом

В ущелье они наткнулись на имперский патруль — два пехотинца и один автоматон. Солдафоны сразу просекли, что против банды Хуанов и их спутников им ловить нечего, и бросились бежать, однако стальной конь Рамаяна настиг их. Автоматону он проломил черепушку, одному из имперцев беззастенчиво снес голову, а второго поймал в лассо и притащил к Крузу и Бенбеккеру.

— Пленник, — пробасил Рамаян.

— Я… я все расскажу, пощадите! — молодой солдат с жидкими усиками выглядел настолько жалко, что Бродяжка отвернулась.

— Где глава синдиката? В крепости? – спросил Круз.

– Д-да, наверное, я… Я не знаю, но ведь… О! А вы не…

Выстрел окрасил ему грудь. Все обернулись – Бенбеккер сдул дымок с дула пистолета и презрительно сказал:

– Нечего разговаривать с классово-деструктивными элементами. Все и так ясно. Они в крепости. Там же и невинные детишки. Нужно спешить. Я — на разведку.

С этими словами он вскочил на лошадь и, нещадно стегая ее плетью по крупу, унесся в закат.

— Ну как, — усмехнулся Игорь, глядя на удивленную Бродяжку. – Все еще нравится тебе твой принц?

– Миранда! — задрав голову, сквозь зубы процедила напарница. — Я знаю, что ты молчишь, но верю, что ты меня слышишь. Знай: мне надоели твои глюки. Не разбивай мои девичьи мечты!..

...До крепости Мартон группа дошла к закату. Хотя крепостью сие строение назвать было сложно — скорее, форт с деревянным частоколом вокруг высокой цитадели. Охранялась крепость тоже абы как: двое сонных часовых зевали у входа, да вдоль вышеупомянутого частокола бродил патруль из трех имперцев.

— Это не выглядит сложно, – заметил Круз, обращаясь к спутникам.

Игорь покивал. Действительно, твердыней назвать Мартон не поворачивался язык. Хуаны и Оптимус должны были разнести форт на раз-два.

Однако, чтобы все получилось, требовался план.

Первым делом группа расположилась в небольшой роще, примостившейся у подножья горы. Плотно поужинав, путники стали обдумывать, как проникнут внутрь. Игорю и Бродяжке не оставалось ничего иного, кроме как продолжать “отыгрывать” спасителей рабов вместе с аристократами.

– Нужно перебраться через забор, – заговорщическим тоном сказал Круз. – И открыть ворота изнутри.

– Спасибо, Кэп, то есть, Круз, – ухмыльнулся Игорь. – И кто же полезет через забор?

– А зачем нам лезть через забор? – вдруг спросил Бенбеккер. – К вечеру со стороны Рэдфорда должен будет прибыть обоз с провиантом. Нужно, чтобы кто-то схоронился среди снеди, проник внутрь и потом открыл ворота. Это могу сделать я!

– Не надо! – воскликнула Бродяжка. – Это опасно.

– Но я мастер по тайным проникновениям в цитадели, – красавчик подмигнул.

Игорь уже не понимал, действительно ли Бродяжка беспокоится о красавчике, или всего лишь играет заботливую поклонницу, чтобы понервировать его, наивного напарника.

– Пусть идет. – Игорь толкнул ее в бок локтем. – Хоть какая-то от него польза.

К удивлению, спорить никто не стал. Как это часто бывает в вестернах, план удался легко и просто – Бенбеккер уехал в закат, через полчаса у ворот появился обоз, въехал внутрь, а еще через полчаса ворота открылись. Это послужило сигналом для дежуривших в зарослях “снайперов”.

Выстрел, другой – и оба часовых, даже не пикнув, рухнули замертво.

– Вареная устрица! В атаку!

“Оптимус Прайм” медленно выкатился из кустов и поехал к воротам. Индейцы с задорным улюлюканьем побежали следом, а мимо них, едва не сметая всех с пути, понеслась конница в лице Рамаяна и Круза.

– Доктор! Останься снаружи! – догадался рявкнуть Игорь.

Хуан-доктор кивнул и, развернувшись, побежал обратно, чтобы спрятаться в кустах.

Из-за медлительности Оптимуса Игорь с Бродяжкой оказались внутри одними из последних, когда бойня там уже заканчивалась. “Хуаны” действовали быстро, стремительно, как японские ниндзя. Аристократы палили из всех ружий, Беня изредка подключал клинок, снося головы незадачливым имперцам. Бедолаги не отличались высоким уровнем – не выше шестого и седьмого: надеяться на спасение в такой сече им не приходилось.

Однако, когда казалось, что победа уже в кармане, вдруг запели пулеметы, перенесенные, по-видимому, со стен наружной цитадели на стены внутренней. Пули, казалось, полетели одновременно отовсюду. Охваченный паникой, Игорь соскочил с подножки Оптимуса и попытался добежать до лестницы, ведущей в нижний ярус внутренней цитадели, но не успел: очередь прошила Игоря насквозь, и он упал, выронив револьвер.

[Ресапаун?]

На этот раз процесс длился недолго – не больше получаса. Обеспокоенная краснокожая морда врача Хуана, возле которого Игорь воскрес, дала понять, что все прошло успешно.

[-2075 шиллингов] [6225 шиллингов]

“Сколько?!.” – опешил Игорь.

Впрочем, на разборки не было времени. На ходу надев потрепанную куртку, Игорь рванул обратно к форту, но оказалось, что его помощь уже не требуется. Сцене за воротами позавидовал бы Тарантино, когда снимал финальную часть “Джанго Освобожденного” – стены были пропитаны кровью, подошвы ботинок вязли в жиже из человеческих останков.

“Оптимус Прайм” потерял одну руку, часть боковой обшивки туловища и два колеса, плюс поддон отвалился от площадки. Он казался мертвым, но Игорь подозревал, что у него просто кончилось топливо.

– Живой? – послышался крик Бродяжки с лестницы второго этажа цитадели. – Скорее, сюда!!!

Сверху слышался гулкий звук, удар за ударом – бум… бум… будто кто-то бил в огромный стальной барабан. Леденея душой, Игорь взбежал по лестнице в парадный вход цитадели, перепрыгивая через тела убитых. Собирать лут было некогда, да и просто противно, к тому же, его было столько, что унести даже в десяти сумках было нереально. Среди убитых Игорь заметил двух Хуанов – старшего и младшего.

– Светлая память, – машинально буркнул игрок и поспешил дальше.

Группа собралась на третьем, верхнем этаже цитадели, напротив больших дверей, ведущих в некий зал. Почти все спутники потеряли не меньше половины хелсбара, а у Бродяжки оставалось меньше четверти. Двери оказались заперты изнутри, и Рамаян занимался тем, что пытался выбить дверной косяк плечом. Пару раз Круз сказал ему отойти и всаживал пулю в место, где, предположительно мог быть замок или засов, но безрезультатно – пули не брали этот странный металл.

– Она бронебойная, бесполезно, – сказал Игорь, осмотрев двери. – Я тут зырил как-то видосы про взлом загородных домов… Иногда проще распилить или разнести стену рядом с такой дверью!

– Наш молодой товарищ хорошо соображает, – прокомментировал Круз. – Рамаян, Хуан Большое Гнездо, принесите-ка пулемет вон с того балкона.

Спутники подчинились и отправились выполнять просьбу.

Пару минут спустя пулеметная очередь начертила на стене слева от двери небольшую арку. Когда Рамаян прекратил огонь, Беня шагнул к кладке и ударил ногой в самый центр получившегося полуовала. Миг – и кусок стены завалился назад, как картонный, открыв друзьям проход внутрь.

[Получен опыт]

[Ваш навык “Наука” увеличен на 1%]

За стеной оказался просторный тускло освещенный зал. Вдоль стен под газовыми рожками стояли двухметровые статуи, похожие на старинные рыцарские доспехи. На многих из них висела паутина, в центре зала была хаотично свалена в кучу поломанная мебель и стулья.

– Нет ничего, – сказал Рамаян. – Идем отсю...

Он повернулся обратно к своему хозяину… и замер, раззявив рот в беззвучном крике. Из его живота торчал кинжал Бенбеккера. Красавчик-блондин провернул рукоять, а затем выдернул клинок и воткнул снова.

– Мистер Фридом… – прошептал гигант, упал на колени, а затем на пол.

– Мистер Фридом? Бенбеккер, ты – мистер Фридом?! – воскликнул Круз, отступая назад.

Коварная улыбка застыла на лице Бенбеккера. Раскрыв сумку, висящую у него на плече, он принялся доставать оттуда жуков и бросать их на пол. Насекомые разбегались во все стороны, Игорь почуял неладное – успел раздавить парочку, и Бродяжка невольно поежилась, глядя на мерзких членистоногих.

– Че?! Что за хрень? Кто такой мистер Фриман? – вскричал Игорь.

– Мистер Фридом, легендарный глава синдиката работорговцев… – прошипел Круз. – Паскуда, я считал тебя другом!

Он вытащил пику у одной из статуй, ткнул в сторону Мистера Фридом, но тот легко уклонился от этого выпада. В этот же миг табличка над головой предателя поменялась:

[Мистер Фридом, саксиец, аристократ, 20 уровень, мужчина]

Стоящий рядом с Бенбеккером Хуан-средний быстрее всех понял ситуацию и попытался ударить мерзавца топориком, однако тот отскочил от черепа, словно тот был сделан из того же металла, что и дверь, ведущая в зал. Хуан-средний ошарашенно уставился на Фридома, а тот шагнул к нему и воткнул кинжал несчастному аборигену прямо в печень. Выдернул, повернулся – и тут же пронзил еще кого-то из Хуанов.

– Нет! – взревел глава краснокожего семейства и принялся палить по предателю из револьвера, но пули не брали Мистера Фридома. Вмиг оказавшись рядом со старым индейцем, предатель несколько раз ударил его кинжалом в живот, и Хуан, захрипев, рухнул на пол. Кажется, он был еще жив, но, судя по ранам, осталось ему недолго.

– Теперь ваша очередь, – сказал мистер Фридом, повернувшись к Игорю и Бродяжке.

Те бросились в разные стороны, и предатель ненадолго застыл в замешательстве, решая, с кого начать… но потом вдруг отбросил в сторону кинжал, встал, расставив ноги на ширине плеч, и поднял руки в некоем магическом жесте.

– Стража! Проснуться! – утробно воскликнул Фридом.

Статуи, стоявшие вдоль стен, вдруг зашевелились, заскрипели суставами, зачадили дымом из ноздрей. Игорь вовремя отшатнулся от ближайших, прочитав титры, возникшие из ниоткуда:

[Античный автоматон-стражник 001, робот, 15 уровень]

[Античный автоматон-стражник 002, робот, 15 уровень]

Вот зачем мерзавцу были нужны жуки! Латентных роботов оказалось не меньше десятка. Опустив пики, они стали сжимать кольцо вокруг Игоря, Бродяжки и Круза.

– Отстой. Не люблю умирать, – сказала Бродяжка.

Взгляд ее скользнул по Фридому.

– А ты, мудак, мне даже нравился.

Судя по всему, Бенбеккеру уже было все равно, что там лепечет Бродяжка.

Через миг пика ближайшего автоматона прошило ее грудь насквозь. Линия жизни погасло, тело обмякло, а через секунду и вовсе исчезло, словно его никогда и не было.

– Не-ет! Суки! – заорал Игорь.

Круз отбил несколько выпадов, но обезоружить их не смог, да и роботов вокруг было слишком много. Вот острие одной из пик вонзилось в ногу Круза, он припал на одно колено и зашипел. Игорь же совершенно бессмысленно разбазаривал последние патроны, паля по стальным доспехам роботов и слыша, как за их спинами странным, нечеловеческим смехом хохочет безумный Мистер Фридом. Этот смех настолько напоминал смех киношного суперзлодея, что гнев в голове у Игоря причудливо перемешался с чувством стыда за сценаристов.

“Как там называется, когда делают другие, а стыдно тебе? Кринж?”

– Ха. Ха. Ха!

– Заткнись, мудила! – раздраженно рявкнул Игорь.

– Ха. Ха. Х…

Внезапно роботы застыли на середине шага, а смех Фридома будто застрял в его глотке. Какое-то время еще слышалось робкое шипение паровых двигателей, но скоро все стихло, и предводитель работорговцев беззвучно, с открытыми глазами, как был, упал лицом вниз. Подняв голову, Игорь увидел, что у стены напротив стоит Хуан-доктор с духовой трубкой в руке.

– Hola, – робко сказал врач. – Привет.

И роботы, словно только и ждали этого сигнала, стали падать на пол, один за другим.

[Дополнительное задание “Цитадель Синдиката” выполнено]

[Получен бонус от компании: 2 премиальных балла] [46 прем.баллов]

– Чувак, ты шикарен, – прокомментировал Игорь. – Но, молю, найди Бродяжку и вылечи!

Молодой Хуан мотнул головой:

– Найду, но отец сначала, – с трудом выдавил он и побежал к отцу семейства, который все еще кряхтел на полу, почти лишенный HP. Достав какие-то снадобья из сумки, врач принялся колдовать над родителем.

Перешагивая через павших автоматонов, Игорь подошел к Фридому. Из затылка предателя под странным углом торчал дротик.

– Что там? – спросил Круз.

Он попытался встать, но не смог.

– Фридом… Свобода… рабы… все сходится, – пробормотал Игорь – Так вот кого нужно на гору тащить!

Наклонившись, он ощупал голову и обнаружил на затылке под кожей – несомненно, искусственной, – кнопку. После нажатия внутри что-то щелкнуло, и из смятой и все еще торчащей изо рта Фридома сигары снова повалил дым.

– Вы.... Мне… Заплатите…. – вздрогнув, прошептал Мистер Фридом.

Он забарахтался на полу, пытаясь подняться, но Игорь среагировал раньше, чем ситуация вышла из-под контроля: щелкнул выключателем снова, и робот стих.

– Автоматон… – прокряхтел Круз, зажимая рану в ноге платком. – Я… я начинаю верить в гипотезу, что всей империей правят автоматоны… Именно поэтому у нас разрешено рабство и запрещен труд автоматонов во многих сферах.

– Постереги его… и подлечись у Хуана. А я пойду наружу, посмотрю, где Бродяжка?

С этими словами Игорь вышел из зала. По правде говоря, он не понимал, почему Лиза отреспаунилась не у ближайшего доктора – то есть Хуана-среднего.

“Глюки очередные, что ли?”

Игорь не спеша спустился вниз, к воротам.

“А если она вышла?..”

Осененный внезапной догадкой, Игорь застыл на предпоследней ступеньке. Могло такое быть? Теоретически – да. На практике…

“А, может, в другой мир? Как теперь искать ее? А искать надо, куда я без нее, привык же уже…”

– Игорь! – вдруг окликнул его сзади знакомый голос.

Он поднял голову и едва сдержал радостный возглас: улыбающаяся Бродяжка споро шла по коридору вместе с прихрамывающим стариком в белом халате.

– Меня местный доктор отреспаунил, и вот...

Договорить ей Игорь не дал – подбежал, сгреб в объятия и прижал к себе так, словно никогда больше не собирался отпускать. Наклонившись к самому уху, он забормотал:

– Мы победили, а я думал, что ты все, померла, или типа того… или перенесли тебя куда… переживал… по-настоящему…

– Ты чего? – усмехнулась она и, осторожно отодвинув напарника от себя, окинула его удивленным взглядом. – Романтичный какой вдруг… Пусти давай, а то распишу за абьюзера!

Смутившись, Игорь отстранился было, но она вдруг резко притянула его за грудки, быстро поцеловала в губы и тут же оттолкнула.

- Ладно, спишем это на стресс, – словно стесняясь этого мимолетного всплеска, зачем-то прокомментировала Бродяжка. – Ну и вообще…

Она взяла его ладонь в свою, растерянно поглядела на нее, потрясла, словно желая взвесить. В воздухе повисла неловкая пауза, которую прервал доктор, про которого игроки уже и думать забыли.

– Господа бандиты, я вам уже, наверное, не нужен? – осторожно спросил он. – Разрешите мне пойти искать других раненых?

– Пойдем, – сказал Игорь и потащил Бродяжку наверх.

Они поднялись наверх… и застыли у проема в стене, ошарашенно глядя на Круза. Аристократ стоял по центру зала и с победной улыбкой смотрел на игроков.

– Месть свершилась! – радостно объявил он.

Одной рукой Круз держал за волосы голову Мистера Фридома, отрезанную от тела. Из шеи предателя торчали шланги, трубки и провода, болтался массивный аккумулятор, но сигара по-прежнему торчала изо рта. Голова еле слышно шептала: – Вы… мне… заплатите…

– Ох, Круз, дружище… – пробормотал Игорь. – Надо же было на горе его… того. Вы нам только что квест запороли. Надо было дождаться…

– Погоди… сообщения о том, что квест провален, не было, – тихо сказала Бродяжка. – Получается, что нам все-таки… Круз, простите, но нам придется вместе совершить променад к той священной горе…

– С радостью! – охотно воскликнул аристократ. – Если мне не изменяет память, мы туда же и направлялись изначально?

Игорь вздохнул. Как ни крути, но Круза нужно будет убить – если они, конечно, хотят выполнить квест Кирка прежде, чем покинут мир Прерий.

– Вы… мне… заплатите… – повторила голова Фридома.

И тут Игоря осенило.

– Стоп! Кажется, у меня есть одна идея!

*

Пятеро путников стояли на вершине горы – Игорь, Бродяжка, Круз и двое выживших Хуанов. Сжимая в руке серебряный кинжал, Игорь смотрел, как мелкая снежная крупа заметает восьмиугольный символ, начерченный на гладко отшлифованном камне. Вокруг камня были разбросаны черепки и обломки глиняной утвари, а горки снега по краям огороженной площадки что-то смутно напоминали. Игорь положил кинжал на парапет и уже приготовился начать ритуал, когда его хлопнули по спине.

– Смотри! – воскликнула Бродяжка и, когда он обернулся, указала на небо.

Огромный жёлто-красный дирижабль медленно проплывал примерно в двух милях к северу от того места, где стояла их группа.

– Может, догоним? – прищурившись, спросил Игорь. – Угоним и попробуем свалить? Что там нам советовала старуха-оракул?

Бродяжка задумчиво закусила нижнюю губу, а потом сказала:

– Думаю, успеем на следующий. Давай сначала покончим с этим.

Игорь кивнул и, снова повернувшись к камню, положил на него кинжал. Клинок тут же подсветился синим.

Игорь улыбнулся.

Кинжал был полностью готов для жертвоприношения.

Вдобавок над камнем возникла надпись.

[Взять рюкзак]

– Прикинь! – воскликнул Игорь радостно. – А тут, похоже, твой!

– Вот круть!

Вещи из сумок перекочевали в рюкзак.

– Господа, давайте скорее, – поежился Круз. – Меня, признаться, уже начинает морозить!

Хуан Большое Гнездо сделал шаг вперед и протянул Игорю мешок, из которого игрок достал голову Мистера Фридома.

– Вы… мне… заплатите… – все повторяла голова.

– Прости, но ты был плохим роботом, – сказал Игорь и щелкнул выключателем на затылке в последний раз.

Кинжал уперся в еле заметный зазор на макушке красавчика, рассек кожу и отстегнул крышку черепного отсека. Игорь чуть не выронил голову от неожиданности – внутри вместо привычных жуков ворочался в паутине проводов огромный мохнатый паук.

– Беее… – Бродяжка отпрыгнула на метр в сторону. – Давай, режь скорее.

Борясь с отвращением и стараясь не касаться паутины, Игорь ловко отсек пауку голову.

[Основное задание “Старуха-оракул” выполнено!]

[Получен бонус от компании: 30 премиальных баллов] [76 прем.баллов]

– Ну что, пошли отсюда? – спросил Игорь, уже готовясь уходить, как вдруг голова паука, выпав из черепа, плюхнулась в самый центр восьмиугольника.

Титр полыхнул красным, едва не ослепив.

[Обнаружен портал в мир “Астерворлд”]

Пол под ногами стал превращаться в воронку, Игоря потянуло вниз, он успел крикнуть лишь:

– Лиза! Скорей! – как небо мира “Прерия”, ставшее уже столь привычным, вдруг схлопнулось, и воцарилась тьма.

ЧАСТЬ II. Заключённый

— Две трети пути проделано, — Арчи беззастенчиво прервал монолог Шарлотты и тыкнул пальцем в навигатор. — Плохо, что на полный путь до периметра “Блэкмор Индастрис” нам не хватит топлива.

Снова холодок пробежал по спине. В одном из боксов среди десятка цифр — барометра, высотомера, скорости и прочего — одна горела красным.

[ТОПЛИВО: 10%]

— Твою же мать!

– Ну, это же грузовой среднемагистральный флаер. Они медленные и не летают на дальние дистанции. Я хотел вам предложить что-то другое, но там был Фридрих, мне казалось, что у него есть план…

– Это значит, когда топливо кончится?

– Через минут двадцать.

Внизу было лишь море.

Глава 8. Батон

[Основное задание: Выйти из игры, пока не сдохнешь]

[Доступен навык: “Пилот”]

Падение в воронку прекратилось не внезапно — новый мир выступил из тьмы постепенно, точно дело происходило на рассвете: сначала Игорю показалось, что он упал в некую черную воду, но скоро понял, что это не вода, а…

...космос.

Игорь плыл в невесомости, и впереди были только звезды, огромные звездные скопления, туманности, хвосты комет, яркие быстрые точки — не то метеоров, не то… космических кораблей.

>Приветствую тебя в мире “Астерворлд”. Это мир космических кораблей, бесстрашных пилотов, астероидных баз, киборгов, презирающих традиции веков…

— Миранда! Где ты шлялась?!

>...поп-идолов и коварных киллеров.

[Получено: Базовый скафандр астронавта]

[Получено: Базовый шлем астронавта]

Игорем овладела паника. Он попытался ощупать лицо, но пальцы в твердых синтетических перчатках лишь бессильно застучали в стекло, защищающее глаза. На виджете, помимо привычных боксов “Здоровье”, “Очки опыта”, “Уровень” появились новые — “Кислород” и “Гравитация”. Первый был заполнен на две трети, второй находился на нуле.

[Модификатор: Адреналин, +10% к ловкости, действие — 30 секунд]

— Миранда! Верни меня домой! Выпусти меня!

> Наши технические специалисты работают над решением проблемы, спасибо за обращение.

– Миранда, где Бродяжка?

> Правила игры не предполагают оглашение информации о местонахождении других игроков.

Все ясно. Бесполезно. Игорь попытался собраться, вдуматься. Как можно спастись из этой ситуации? Влекомый отчаянным желанием спастись, Игорь заворочался, замахал руками, и, похоже, модификатор адреналина помог – медленно, осторожно, новоиспеченный космонавт все-таки смог развернуться, а затем затормозить.

[Выберите расу]

[Выберите класс]

[Новое дополнительное задание: Найти ночлег]

– “Ночлег”?! Да ты издеваешься! Какой ночлег в открытом космосе?!

Впрочем, за спиной космический пейзаж разительно отличался. В глаза ударил свет солнца – яркого, но как будто чуть более тусклым и мелким, чем земное. На пару градусов левее, висела планета размером с кулак, а еще левее — почти таких же габаритов спутник.

Планету можно было по незнанию принять за Марс, но искушенный астроном легко заметил бы отличия — более плотную атмосферу, более массивные ледяные шапки и едва заметный с ночной стороны водяной океан. Спутник же несомненно был обитаем: Игорь видел, как его пересекают светящиеся точки, напоминающие крохотные лампочки гирлянды. Но больше всего внимание игрока привлекли не они.

Всю правую половину обзора закрывали массивные, похожие на слоистый шоколадный пирог сверкающие этажи объемной космической станции.

На каком она расстоянии? Километр? Два? Десять? Игорь сделал несколько взмахов рукой, словно пытаясь доплыть до желанного островка цивилизации в космосе или вовсе сгрести его в ладонь.

Безрезультатно.

[Уровень кислорода: 60%, 1,5 часа]

“Полтора часа — это достаточно много. С другой стороны, может, лучше просто сдохнуть, и тогда гарантированно попадешь к ближайшему медику. Что, попробовать?”

Рукой в перчатке Игорь нащупал обод шлема скафандра, проскользил по краю, нашел выступ, похожий на кнопку. Недолго думая, надавил на нее, и виджет перед глазами тут же озарился вопросом: [Открыть шлем (ВНИМАНИЕ: ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ)?]

Да/нет

Игорь выбрал “да”.

Только мгновением позже он вспомнил, как выглядит декомпрессия в фильмах вроде “Вспомнить все”. В первые секунды он пытался нащупать шлем, чтобы вернуть его на место, но руки уже не слушались его. Дикая боль пронзила лицо и глаза, легкие свело судорогой, вместо зрения остались лишь красные разводы, и все это длилось мучительные минуты полторы.

Ещё никогда смерть в игре не была столь мучительной.

[Респаун?]

Кнопка “выход” все еще была неактивна.

Когда зрение вернулось на место, Игорь оказался разочарован. Он все также плыл в космосе, но теперь на еще большем расстоянии от заветной космической станции.

[Лечение выполнено автоматическим медиком скафандра]

[Это была попытка самоубийства. Вам назначен штраф]

[-19 премиальных баллов] [57 прем. баллов]

[Выберите расу]

[Выберите класс]

– Миранда! Охренеть! Девятнадцать премиалок?! Ты издеваешься? Как выбраться-то?

>Воспользуйтесь снаряжением.

– Оке-еей…

Игорь нащупал за спиной рюкзак — тот каким-то странным образом висел над выступающими баллонами скафандра. Извернувшись, игрок ценой нечеловеческих усилий сумел сбросить одну из лямок с плеча.

“Выкуси, гребаный космос!..”

Рюкзак выглядел примерно так же, как и в прошлом мире, только покрылся совершенно нелогичным инеем. От мысли, что сейчас рюкзак можно выронить и потерять разом весь инвентарь, стало немного не по себе, но на боку скафандра нашелся карабин, за который удалось зацепить лямку. Рука дернула молнию.

“Есть!”

Стало немного спокойней.

Перед глазами возник список с содержимым инвентаря.

— Консерва… брелок! Револьвер, еще один... Автоматическая винтовка, так…

[НЕДОСТУПНА В ВАКУУМЕ Автоматическая винтовка Агента MDB-12 5,54 мм, 5 уровень] [500 трудочасов, 1,6 кг]

— Вот черт… физика, мать его.

В очередной раз вылезло назойливое предложение выбрать расу и класс, Игорь открыл бокс.

[Классы:]

Детектив: +20% “Стрелковое оружие”, +10% “Следопыт”, -30% “Воровство”

Военный: +20% “Стрелковое оружие”, +10% “Холодное оружие”, +10 “Сила”, -40% “Скрытность”

Астронавт: +30% “Пилот”, +10% “Наука”, -40% “Торговля”

Техник: +15% “Здоровье”, +5% “Наука”, -20% “Стрелковое оружие”

Инженер: +20% “Наука”, +5% Пилот”, -15% “Здоровье”, -10% “Стрелковое оружие”

Киллер: +10% “Ловкость”, +30% “Скрытность”, -20% “Харизма”, -20% “Медицина”

Курьер: +20% “Торговля”, +10% “Ловкость”, -20% “Сила”, -10% “Интеллект”

Клерк: +15% “Харизма”, +15% “Торговля”, -25% “Сила”, -10% “Здоровье”

Доктор: +20% “Медицина”, +10% “Наука”, -20% “Здоровье”, -10% “Пилот”

Айдол: +50% “Харизма”, -30% “Здоровье”, -10% “Интеллект”, -20% “Пилот”

Беглый анализ показывал, что все крутится вокруг навыков “пилот” и “наука”, поэтому Игорь почти не глядя тыкнул “Астронавт”.

[Расы:]

Белый +5% Сила, +50% модиф. “Аллергия”, -10% урон гравитацией

Желтый +5% Интеллект, -50% модиф. “Адреналин”, +5% урон гравитацией

Черный +5% Здоровье, +5% Ловкость, +30% модиф. “Кислородное голодание”

Метис +1% Здоровье, +1% Сила, +1% Интеллект, +20 модиф. “Голод”

Синий +5% Ловкость, -50% модиф. “Голод”, +40% урон гравитацией

Киборг +5% Наука, -50% “Кислородное голодание”, -50% “Харизма

Раса “Метис” выглядела весьма привлекательно, но Игорю почему-то захотелось стать синим. Наверное, вспомнился фильм “Аватар”, просмотренный когда-то давно в детстве. К тому же, он мечтал скорее избавиться от модификатора “Голод”, а “Ловкость” в его текущем положении была как нельзя кстати. Что до загадочного “урона гравитацией” — пока не было до конца понятно, что это такое, и Игорь решил попросту на этот параметр забить.

“Готово”.

Игорь попробовал развернуться с новыми характеристиками и тихо хмыкнул. То ли бонус ловкости помог, то ли просто он успокоился и начал лучше управляться со скафандром, но разворот и торможение на месте получились вполне успешно. Закончив эксперимент, Игорь снова погрузился в инвентарь. Индикатор кислорода в очередной раз моргнул: [Уровень кислорода: 55%, 1,4 часа]

В голову пришла мысль.

– Итак, стрелять нельзя… Как там у Ньютона было? “Любое действие рождает противодействие?”

[Заплесневелый батон, 2 ч. отключение модиф. “Голод”, модиф. “Отравление” -200 ХП/день]

– Долго ты ждал своего часа, братишка, – сказал Игорь. – Прощай, старый друг.

Размахнулся, развернулся и с размаху бросил батон в сторону звезд.

Индикатор гравитации – он же, по-видимому, ускорения, – шевельнулся и застыл на двух процентах. На первый взгляд ничего не изменилось. Лишь минутой спустя Игорь заметил по относительному смещению станции и планеты, что он все же медленно, но движется в сторону станции.

– Офигенно. Очень весело. Клево. Мне нравится, – пробубнил он.

Станция совершала медленный поворот вокруг планеты, и вскоре он оказался в ее тени. Конечности начали медленно замерзать.

[Урон холодом -5HP] [Здоровье 345/350]

[Установите модуль обогрева]

…Десять минут…

[Уровень кислорода: 50%, 1,2 часа]

– Миранда, чат когда заработает?

> Наши технические специалисты работают над решением проблемы, спасибо за обращение.

– Миранда, включи тогда хотя бы музыку? Что-нибудь из классического рока.

> С радостью!

Под “классическим роком” разработчиками почему-то понимался попсовые “Ноу Даут” и “Кардиганс”, но стало хоть чуточку веселее.

...Полчаса…

[Уровень кислорода: 40%, 1 час]

Станция стала значительно ближе, Игорь уже видел иллюминаторы светящихся окон. Соразмерив расстояние, понял, что спасительный островок примерно в полутора километрах от него, и снова полез в рюкзак за “ускорением”.

– Тушенку… Не, жалко ее. Это ж, по сути, прощальный подарок Круза… Туфля Кирка? Не, это важный артефакт. И столько раз спасала меня. Будет просто нечестно…

Взгляд уперся в один из стволов, подобранных на месте крушения поезда – тем более, патронов все равно оставалось очень мало.

[Пистолет “Кольт Патерсон” 7,8 мм, 5 уровень, износ 40%] [185 трудочасов, 1,2 кг]

Только сейчас Игорь заметил новую валюту – трудочасы. Интересно, чему они равны?

“Пока что – плевать”.

Размахнувшись, Игорь отправил “кольт” примерно в том же направлении, что и батон. Индикатор гравитации прибавил еще 5%, и моргнуло оповещение:

[Навык “Пилот” улучшен на 1%]

Станция стала расти в размерах ощутимо быстрее, а плеер наконец-то переключился на что-то более боевое и реально-классическое: AC/DC – “Thunderstruck”.

… Еще 10 минут…

[Уровень кислорода: 30%, 45 минут]

До станции оставалось метров семьсот. Солнце снова показалось из-за ее блестящего края, и Игорь понял, что немного отклонился от курса и теперь рискует промахнуться мимо станции. Рука тут же вновь нырнула в рюкзак. Игорь нащупал консерву и хотел уже придать себе последний импульс, но потом он подумал, что врезаться в стену на большой скорости – тоже не есть хорошо. К тому же, прямо по курсу просматривался уровень с рядом больших ворот.

“Доки”.

Он угадал: с полминуты спустя одни из ворот раскрылись, и прямо в сторону Игоря помчалась сверкающая стрела небольшого судна. Все произошло настолько стремительно, что игроку даже не удалось определить тип корабля – не то истребитель, не то челнок. Он пронесся в считанных метрах от Игоря, резко дернув его к себе. “Гравитационная праща, мать его”, – вспомнил Игорь умное слово с ютьюбовских роликов. Траектория изменилась, и теперь Игоря потащило в сторону от станции, по направлению к далекой неизвестной планете, похожей на Марс.

[Гравитация: 15%]

[Модификатор “Урон гравитацией” -10 HP/день]

Игорь всё же достал и кинул консервную банку, чтобы скорректировать траекторию, но помогло не очень. Он уже пролетел мимо угла станции и теперь двигался в трехстах метрах от того, что больше напоминало корму. То и дело вспыхивали огни маневровых двигателей по краям. Лишь спустя пару секунд Игорь понял, что узор горящих иллюминаторов, прожекторов и двигателей складывается в пиксельный рисунок – фигуру кролика, протянувшего лапу куда-то в сторону солнца.

Рисунок держался в голове всего пару секунд. Ещё на доли секунды разум успел запечатлеть синий бок массивного корабля, врезавшегося на полной скорости в тушку неудачливого космонавта.

[Респаун?]

*

Лечение на этот раз длилось дольше обычного.

Открыв глаза, Игорь увидел над собой четыре стальных манипулятора – пару со скальпелями, пару с другими инструментами, названий которых игрок не помнил. К ним прибавился пятый – с непонятным лазерным лучом, который, жужжа, просканировал всё тело Игоря с головы до пят. Следом показалась морда местного лекаря – половина черепушки и левый глаз доктора были заменены на блестящий пластиком многофункциональный прибор.

[Руфус Гарольсон, доктор, киборг, 38 уровень]

[-1 премиальный балл] [56 прем. баллов]

[Модификатор “Урон гравитацией”: -50 HP/день]

– Всё, напечатали, – сказал он куда-то в сторону. – Хоть завтра в спейс-балет его.

– Ага, – докторишку грубо оттолкнула лапища в сверкающем камуфляже. – Вот он, значит, найденыш. Синий, надо же. Явно из Блэкморских.

– Откуда? – переспросил Игорь.

– Тебе что, память отшибло? Ты чей? За кем числишься?

– При нем нашли документы на имя Игор Тера, пилот-стажер низшей категории.

– Ха! Астероидный мутант – и подался в пилоты? Что-то новое. Тебя ж сплющит от ускорения! Готов спорить, документы – фальшивка!

[Пенниуорд Барнс, военный, белый, капитан-надсмотрщик, 35 уровень]

– В смысле, сплющит? – спросил Игорь растерянно.

– Вы сдавали анализы на показатель дневного урона гравитацией? – спросил доктор. – Мы можем произвести.

– Что-то помню про сорок процентов, – Игорь привстал и почесал затылок. – А что?

– В общем, парниша, моли, чтобы твои документы оказались реальными, и чтобы о тебе заявили и нормально департировали в ближайшее расположение блэкморцев. Лететь придётся далеко…

– А если не реальные? Тогда что? – на всякий случай уточнил Игорь.

– Тогда тебя, как безбилетника, сошлют на шахты вон туда. – Военный ткнул вниз. – Будешь мартенсит ковырять до старости.

– Это чей корабль? – наконец-то додумался спросить Игорь. – Как называется?

– Астра Глория-XV, транспортный корабль для заключённых. Мы пристыкованы к орбитальной тюрьме Лабиринт Минотавра, главная тюрьма зоны владений Арктия Корп. Хочешь – оставим здесь, передадим местным!

Доктор и капитан синхронно захохотали. Игорь тоже усмехнулся.

– Знал бы, куда меня принесёт – пожалел бы батоном швыряться, – пробормотал им.

– Батоном?... Парнишка бредит, – сказал док и надавил Игорю на грудь. Это было больно, и игрок дернулся. – Лежи-лежи, скоро принесу перекусить! Хочешь же? Ну, и молодец. Давай, приходи в себя, пока что эта палата в твоём распоряжении.

Перед глазами проплыла реклама с улыбчивым темнокожим парнем, показывающим большой палец вверх:

“Дедушка Сухул – лучшие ночлежки Эфиопии! Аддис-Абеба, Дыре-дауа, Дэбрэ-Зэйт – вы везде найдёте ночлег”.

[Дополнительное задание “Найти ночлег” Выполнено! ]

[Получен бонус от компании: 1 прем. Балл]

В первую очередь, Игорь решил выспаться – не зря же он искал ночлег. И только на следующее утро понял, что самое страшное может быть в судьбе игрока, застрявшего в игре. Не оказаться привязанным к роялю бандитами. Не быть избитым или убитым несколько раз в одном и том же месте. И даже не погибнуть в открытом космосе.

Страшнее всего оказаться в одиночестве в замкнутом помещении, из которого невозможно сбежать. И в которое будешь респауниться снова и снова…

– Слушай, а сколько будут решать на тему того, на шахты меня отправить или к своим? – спросил он бугая, занесшего “пайку”.

– Ну, не знаю, – почесал он затылок. – Наверное, не больше недели. Максимум, полторы.

– Полторы недели?!

Глава 9. Квест-рум

... Первые пару часов после пробуждения он звал на помощь — колотя кулаками в дверь и призывая Миранду:

— Миранда! Выпусти меня!

>В игре вы свободны совершать любые действия, разрешённые правилами.

— Миранда, сука! Пусти! Нельзя же так!

Чат-бот промолчал.

Примерно к обеду Игорь более-менее успокоился. Если великий сценарист Игры — нейросеть, робот, то с ним надо работать хладнокровно. Попытался оценить ситуацию и представить, что находится в “квест-руме”, из которого нужно найти выход. Вариант — попытаться вырваться силой Игорь сразу отмёл. Все, кто приносил ему еду и общался с ним — были не менее тридцатого уровня. Пытаться сразиться с ними – бесполезно, это он понял сразу.

– Квест-рум, квест-рум… Миранда, включи музыку из “Форт Боярд”?

>Легко!

Под пафосный, изъезженный десятками интернет-мемов мотив искать выход стало несколько веселее. Он осмотрелся ещё раз. Рюкзак был рядом, но все вещи в нём, кроме еды, оказались недоступными. Все инструменты из палаты увезли. Не было и так любимых сценаристами блокбастеров огромных воздуховодов, через которые можно легко уползти из плена. Не обнаруживалось и никаких признаков электронных приборов, кроме одного.

На запястье Игорь нащупал утолщение, удивительно похожее по форме на брелок из рюкзака. Нажал, потёр – ничего не произошло.

– Миранда… А это не баг, что я как игрок не могу сейчас взять ни одного квеста? Вообще, это законно — удерживать игрока взаперти?

Некоторое время чат-бот молчал, затем всё же ответил:

>Приносим прощение за ошибку в сценарии. Тебе будут начислены премиальные баллы. В ближайшее время ошибка будет исправлена.

[Получен бонус от компании: 10 премиальных баллов] [66 прем. баллов]

Когда принесли обед, Игорь шагнул к выходу.

— Э, ты куда? — чернокожий бугай тут же заслонил дверь.

– В смысле?! Эй, Миранда, ошибка же исправлена?

Дверь захлопнулась.

– Миранда! Выпусти меня!

Ещё пара-тройка часов в ожидании.

— Миранда, включи топ-сто лучших композиций экстремального металла из двухтысячных.

> Сделано.

В конце дня внезапно моргнул счётчик:

[Урон гравитацией: -50 HP] [Здоровье: 300/350]

— Сука, ещё и лечиться надо!

Теперь стал понятен негативный модификатор, который указывался у расы. Вместо урона за голод синекожие теряли HP за нахождение в условиях гравитации. До ужина было ещё приличное время, а специально звать врача не хотелось. Уняв бушующий в душе гнев по поводу своего выбора, Игорь незаметно для себя уснул. Когда его толкнул в бок принесший кормёжку чернокожий охранник, хелсбар вернулся в привычное место.

Только тут Игорю пришла новая идея. Если для побега персонал нельзя победить, то, может, его можно подкупить?

— Стой, может, я могу тебе что-то предложить?

[Бобби Омагбеми-Оньяли, чёрный, военный, сержант-надсмотрщик, 31 уровень]

— Ну, в обмен на свободу. Я достаточно богат.

– Что именно? – надсмотрщик воровато оглянулся по сторонам.

Игорь нажал на брелок, вшитый под кожу, и тут же перед глазами распахнулась голограмма со знакомыми цифрами.

[1 премиальный балл]

[2 премиальных балла]

[5 премиальных баллов]

[10 премиальных баллов]

[15 премиальных баллов]

[20 премиальных баллов]

[30 премиальных баллов]

[40 премиальных баллов]

[50 премиальных баллов]

[60 премиальных баллов]

[66 премиальных баллов]

Игорь тыкнул на “1 премиальный балл”

– Ха! Ты серьёзно? Может, мне доложить о твоём предложении начальству? Подумай на досуге.

– Э, погоди!

Таблица с предложением захлопнулась, а вместе с ней и дверь.

– Миранда. Ты не пофиксила баг. Я всё ещё не получил квест и нахожусь не на свободе.

> Компания приносит извинения за доставленные неудобства. Тебе начислен бонус.

[Получен бонус от компании: 10 премиальных баллов] [76 прем. баллов]

Фарминг получался неплохой. Но игровой день всё же был потерян, да и просто голова начинала пухнуть от скукоты. На следующее утро надсмотрщик был другой.

[Кастер ван Никерк, мулат, военный, сержант-надсмотрщик, 32 уровень]

Первым делом Игорь спросил у него карту местности, предложив в обмен один премиальный балл. Неожиданно военный молча кивнул, достал такой же брелок, что был у Игоря, и кинул в Игоря всплывшую над ним голограмму. Значок карты моргнул, и даже платы за это бугай просить не стал. Игорь решил продолжить общение.

– А я могу тебе что-то предложить в обмен… на мою свободу?

Тюремщик хмыкнул и захлопнул дверь.

– Какие все правильные, твою медь!

Карта оказалась достаточно грубой, схематичной, и ограничивалась одной единственной звёздной системой. Никаких галактик, звёздных скоплений или, упаси боже,“созвездий”. Местная цивилизация была, несомненно, космической, но ушедшей от земной всего на пару веков. Либо – запертой в системе и откатившейся от состояния галактической далеко назад. Всего в системе проживало три миллиарда человек – гораздо больше, чем в Миддлбурге, Вандерворлде и Прерии вместе взятых, но меньше, чем на родной планете Игоря – на Земле.

Игорь усмехнулся, когда эта формулировка – “родная планета” – возникла в голове. Где ещё так чётко чувствуешь себя космическим попаданцем, если не в тюремной каюте космического корабля с распахнутой перед носом голограммой с чужими планетами?

Больше всего истосковавшегося по пище для ума Игоря привлекло описание данного мира, а оно на голограмме присутствовало. Станция крутились на орбите Арктии – четвёртой планеты в системе. Игорь не ошибся, посчитав планету похожей на Марс. Планета имела класс пригодности “D”, что бы это не значило, и населяло её всего двадцать миллионов жителей. Видимо, из-за климата, пронизывающих ветров и токсичной атмосферы. Основная жизнь происходила на спутниках – Арктии Минор и Арктии Мэджор, опутанных сетью купольных поселений. Там обитало, по меньшей мере, семьсот миллионов, принадлежащих к империи “Арктии Корп”.

Ближе к местному светилу имелась и ещё одна планета, Темперия, вполне пригодная для жизни и числящаяся как “Заповедник”. Её населяло триста миллионов “одичавших племён”, контакт с которыми был строго запрещён межкорпоративными конвенциями, даже карта у неё отображалась схематично. У планеты было целых пять спутников, разделённых между двумя союзными группировками. Самые крупные – Темперия Секунда, Терция и Квадра – населяло полтора миллиарда человек, принадлежащих к сопернику “Арктии Корп” – “Артемида Темпера”.

На правах аренды два маленьких спутника – Темперия Прима и Темперия Квинта были отданы во владение “Блэкмор Индастриз”, самой крохотной из корпоративных империй, осваивавшей, в основном, удалённые спутники планет-гигантов и прочий дальний космос. На её кораблях и в купольных поселениях жило около ста миллионов человек.

– Миранда! Респект, вы серьёзно это всё нарисовали?! Тысячи купольных городов, кораблей миллионы, три лярда жителей… Серьёзно?

>Уровни и локации генерируются процедурно, по мере пребывания в них игроков.

Ясно. Значит, нужно искать, где наследили игроки, и, может, тогда получится найти и Бродяжку, и Тайную Полицию.

Если, конечно, Бродяжка до сих пор в этом мире и ждёт его. Игорь понял, что квест будет более чем непростой. Весь остаток дня Игорь спал, слушал музыку, в конце догадался поиграть с Мирандой в слова. Ждать темнокожего Бобби пришлось до утра следующего дня.

– Что именно? – надсмотрщик снова воровато оглянулся.

[5 премиальных баллов]

– Катись к чёрту!

[Отношение с Бобби Омагбеми-Оньяли ухудшено до 70%]

… Ещё один день, снова альбомы из коллекции Миранды, снова игра в слова.

Дневной урон гравитацией стал чуть ниже, из чего Игорь сделал вывод, что они отстыковались от тюремной станции и куда-то летят. Начислили ещё десять премиальных баллов. Снова – изучение карт и структуры корпораций. Выяснилось, что почти каждый купольник был узко специализирован, и Игорь стал гадать – где может ютиться Тайная Полиция.

“Чёрт, чего же я не расспросил Бродяжку!”

Пару раз во время их путешествия по Прерии они заговаривали о том, как выглядит Астраворлд. Она говорила, что там куча спутников, несколько корпораций, мрачные киборги. Но никакой конкретики в плане расположения Тайной Полиции – видимо, как это часто бывает, в географии Бродяжка сильна не была. Но одна зацепка, всё же, имелась. Те чёрные роботы, которые Тайная Полиция выдала для выполнения операции в Прерии. Игорь помнил, что они называются “Штурмовой Дроид DarkPolice”, и помнил, как они выглядят. Осталось найти, кто их производит. А пока – нужно было занять чем-то мозг, чтобы окончательно не свихнуться.

– Миранда, включи мне топ-десять аудиокниг космической фантастики за последние десять лет.

> Данная услуга не входит в базовый пакет. Подтверди покупку, стоимость – один премиальный балл.

– Валяй...

*

– Что именно? – Бобби воровато оглянулся.

Предложенная сумма моргнула зеленым.

[-25 премиальных баллов] [90 прем. баллов]

– Я богат! – Воскликнул Бобби и убежал, оставив открытой дверь.

Ещё бы он не был богат – квартира в Миддлбурге, в которой Игорь не был уже очень давно, стоила втрое дешевле. Шесть дней и четыре попытки потребовались, чтобы продажный сержант согласился. Правда, за это время от Миранды пришло шестьдесят халявных премиальных баллов, но радоваться пока было рано.

Игорь выглянул наружу. Никакого плана побега не было, приходилось импровизировать. Натянул скафандр, накинул шлем и подхватил рюкзак. Огнестрелы в рюкзаке всё ещё были недоступны. Короткий коридор, ведущий в четыре палаты-камеры, заканчивался больший дверью с кнопкой. За дверью на табуретке сидел охранник в форме, игравший в какую-то игру, напоминавшую голографический тетрис. Игорь успел заметить, что у парня двенадцатый уровень, как и у него, но разглядывать было некогда – включился адреналин, и реальный, и в форме модификатора. Охранник мигом выключил игру и потянулся к кобуре за оружием, но не успел.

Игорь выбил пинком табуретку из-под охранника, тот свалился, оружие выпало из расстёгнутой кобуры. Ножка опрокинутой табуретки оказалась в руке.

[Модификатор: Адреналин, +10% к ловкости, действие – 40 секунд]

[Преобразовать в оружие?]

Да/нет?

[Урон 70] [Оглушение]

Угол табуретки врезался в череп охранника. Перехватив табуретку, Игорь подобрал ствол.

[Парализатор тюремный Арктия Корп, 5 уровень] [200 трудочасов, 0,5 кг]

[100% заряда]

Разбираться, жив ли охранник, или нет, было некогда. Игорь бросился бежать по коридору, и спустя пару секунд загудела сирена. Двое охранников стояли у выхода из коридора, Игорь закрыл грудь табуреткой, как щитом, выстрелил в ответ, почти не глядя, послышался короткий вскрик, и один из соперников упал.

Второй оказался проворнее, он выбил табуретку из рук Игоря, выстрелил в шлем скафандра. Нечто похожее на плазменный шарик растеклось по стеклу, на миг ослепив Игоря, хелсбар моргнул, но совсем немного: [Урон -10HP] [Здоровье 340/350]

Ответный выстрел из парализатора пришёлся по ноге охранника, он повалился на землю, заныл, но продолжал целиться по беглецу. Игорь воспользовался моментом, достал из рюкзака красную туфлю с каблуком и пару раз врезал ею по лицу.

Лифтовая дверь открылась сама, в ней показался сержант Кастер ван Никерк. Игорь понял, что надо бежать. Он нырнул под него, не позволяя опомниться, выстрелил в спину, побежал вперёд. Снаружи была длинная и более просторная галерея, в которой виднелся десяток круглых люков в стене, один из которых был открыт. “Спасательные капсулы!” – мелькнуло в голове. Игорь рванул к открытому, мимо засвистели выстрелы из парализаторов, периферийным зрением Игорь видел две фигуры в форме, которые бежали наперерез нему, но за секунду до столкновения с ними, он нырнул в открытый люк и захлопнул его. Рядом мигала красным большая голографическая кнопка, Игорь тыкнул её, даже не прочитав, что там написано.

Капсулу дёрнуло, снаружи щёлкнуло, зашипели какие-то газовые системы снаружи. Руки в перчатках принялись стучать по стеклу иллюминатора снаружи.

– Что ты сделал, урод синекожий!! – послышался голос сзади.

Игорь обернулся. В противоположном углу капсулы, на скамье у пульта управления сидел Бобби Омагбеми-Оньяли.

– Чо я сделал!

– Я хотел вещи по тихому забрать и слинять в сончас! Ты меня спалил! Я теперь без вещей! И без скафандра даже!

Темнокожий громила в комбезе привстал, готовый врезать по своему взяткодателю.

– Ну и чего? Вернуться хочешь? Я тогда скажу всем, что это ты мне побег организовал. А так – если что, скажешь, что я в заложники взял. Бабло же при тебе?

Бобби почесал затылок.

– Ну, при мне…

– Ну всё, нормально, заживём. Ты в курсе, как ею управлять?

Игорь заглянул в иллюминатор. Веретенообразное тело тюремного корабля постепенно уменьшалось в размерах. Искусственная гравитация стала намного меньше, о чём тут же радостно сообщило уведомление: [Модификатор “Урон гравитацией” -20ХП/день]

– Я ещё не до конца настроил! Я вообще не инженер, только пару инструкций сейчас загуглил.

– Загуглил? У вас тут что, гугл есть?

– Ты с какой луны свалился, болван синекожий?! Пристёгивайся давай, сейчас рванёт.

Игорь кивнул, нащупал ремни, разобрался с застёжками.

– Кончай меня звать синекожим, это, между прочим, расизм!

– Что такое расизм? – спросил Бобби.

Объяснять Игорь не стал.

– Куда рванёт-то? Куда планировал?

– Рванёт – на пару сотен километров от капсулы. Типа, если материнский корабль взрывается. Там дрейфовать, топлива только на пару манёвров. Планировал – во владения Блэкмор Индастриз. Там обналичить, да и махнуть в заповедник нелегалом.

– Нелегалом? А разве так можно?

– Ага… Ты ж, вроде бы, сам оттуда, пацан? Говорили же, что тебя с их грузовика выбросили около “Астры Глории”?

– Я не помню. Амнезия, знаешь.

– Темнишь ты, – нахмурился негр. – Не верю я, когда говорят про амнезию. Ладно… Да, блэкморцы нарушают сплошь и рядом. Им выдали квоту на забор воды с Темперии на спутники, они этим пользуются и нелегально банчат билетами в заповедник для переселенцев. Колонисты скоро местным аборигенам электричество изобретут. Я тоже туда хочу… Хочу на природу… Заведу там аборигеншу, блондинку-северянку, вот с такими буферами…

Взгляд темнокожего парня стал загадочным, он уселся рядом и пристегнул ремень. В этот момент капсулу сильно затрясло, заложило уши и прижало к креслу, как на американских горках, индикатор ускорения покраснел и разом достиг ста процентов.

[Урон гравитацией -100 ХП] [Здоровье 240/350]

Ускорение длилось минуты две, постепенно уменьшаясь. Оно застыло примерно на половине графика, после чего Игорь почувствовал, что что-то пошло не так.

– Всё закончилось? – спросил он, но не услышал своих слов. Повернул голову на Бобби – тот сидел с остекленевшим взглядом и замершей на середине пути до лица руки, словно его заморозили.

Повернул голову назад, в сторону люка, и его прошиб холодный пот.

Люка, капсулы, звёзд, планет и кораблей с обратной стороны не было. Были лишь нечёткие угловатые полигоны, обозначающие астрономические тела, пара круглых источников света и бесконечная чёрная плоскость, расположенная настолько глубоко внизу, что лететь до неё нужно было сотни лет.

Игорь попытался поднять руку – руки не было.

– Эй!! Миранда! – закричал Игорь, но не услышал крика.

А ещё через секунду наконец-то стало ясно, что произошло. Игорю стало радостно и ещё более страшно одновременно. Страшно от того, что он не знал, что будет дальше. Радостно – от неожиданного дуновения реального мира и реальных, физических проблем, о которых он уже давно забыл.

Поперёк всех боксов интерфейса, всех видимых и невидимых объектов вылезло большое угловатое сообщение, напоминающее по интерфейсу окно старой unix-подобной операционной системы:

ПРОБЛЕМА С ПОДКЛЮЧЕНИЕМ К СЕТИ ИНТЕРНЕТ… ПОПЫТКА ПЕРЕПОДКЛЮЧЕНИЯ 60 с… 59 с… 58 с...

Увы – крестик в углу окна оставался неактивным.

“Приплыли…”

Глава 10. Мастер Лю

Нет, конечно, Саня предупреждал Игоря о том, что интернет-подключение в частном секторе не вполне стабильное, и что лучше поменять роутер на современный, с поддержкой резервного канала на базе 5G. Конечно, Игорь затянул с этим до самого момента погружения в “Оазис” — да и, собственно, свободных денег на подобную роскошь оставалось не так много. И, конечно, рано или поздно это должно было произойти.

3 с… 2 с… 2 с…

ПРОБЛЕМА С ПОДКЛЮЧЕНИЕМ К СЕТИ ИНТЕРНЕТ… ПОПЫТКА ПЕРЕПОДКЛЮЧЕНИЯ 2 60 с… 59 с… 58 с…

Сообщение повторилось три раза, после чего высветилось новое:

ПЕРЕХОД В ОФФЛАЙН-РЕЖИМ

[Выберите игру:]

[ТЕТРИС]

[СОКОБАН]

[ГАЛАГО]

...

Игорь тыкнул на “Тетрис”.

Он стоял перед огромной скалой, с вершины которой лился водопад. Очертания растительности, камней, полигоны воды были примитивными, квадратными, будто пришедшими из игры далёких двухтысячных годов.

Взглянул на руки и себя — на волосатом теле была грубая шкура из десятка полигонов, он стоял по лодыжку в воде, но не ощущалось ни холода, ни сырости. В углу виднелась загадочная цифра “0”.

— Сплошная казуальщина, — произнёс Игорь.

В струях водопада возникли цифры “3… 2… 1… 0!” А затем прямо перед глазами вылезло сообщение:

“Используйте силу телекинеза, чтобы перемещать блоки”.

Водяной поток притащил огромную каменную глыбу, окрашенную в зелёный цвет. Глыба имела форму буквы “Т”, и свалившись с обрыва, медленно полетела вниз. Струи водопада расчертились на сетку шириной в восемь клеток. Игорь вытянул руки, навёл на фигуру, словно в жесте джедая, повернул вокруг оси и бросил вниз.

Фигура упала “шляпой” вниз, окатив брызгами. Сверху полезла следующая, оранжевая в форме “Z”.

— Отлично! Именно этим я и собирался заниматься, когда вырасту!

“Z” приземлилась ровно рядом с буквой “Т”, перекрыв её правую часть. Следом попёр квадрат, Игорь свалил его в угол, а после квадрата “палка” закрыла ряд. Каменные блоки нижней строки растрескались и разлетелись в пыль, стоящие выше — свалились вниз. Счётчик в углу обзора моргнул, поменявшись на 0,001.

– Одна тысячная?! Ты предлагаешь мне это сделать тысячу раз?! Спорим, что я смогу!

До тысячи, конечно, Игорь не дотянул, плюнул и вышел из игры примерно на пятом десятке – и оказался, разумеется, только лишь в предыдущее меню. Вверху отобразилось:

Накоплено 0,048 прем.балла

[Выберите игру:]

“Хм, значит, настоящие премиалки?”

Пролистал чуть ниже, там обнаружились шахматы. Играл Игорь не особо хорошо, его с детства учил Олег, но последние годы вечерние партии в гостиной происходили всё реже.

[Выбери соперника]

Перед глазами раскрылся длинный ряд портретов персонажей: несколько исторических личностей вроде Че Гевары и Франклина Рузвельта, совершенно незнакомые Игорю темнокожие парни, а дальше – люди с головами животных. Игорь промотал почти в самый конец и тыкнул наугад: [Мастер Лю]

Пол под ногами на миг провалился, но тут же туловище Игоря приземлилось на уютные подушки напротив чайного столика. Игорь огляделся – данная сцена была выполнена куда скурпулёзней и интересней, чем в тетрисе. Они находились внутри домика для чайных церемоний, оформленном в восточном интерьере — не то китайском, не то японском. Солнечный свет пробивался сквозь тонкую рисовую бумагу окна, под потолком висели красные пузатые фонарики, на разноцветных стенах красовались линии иероглифов и гравюры, изображающие драконов и цветущие сакуры. Напротив сидел Мастер Лю — пожилой гражданин в цветном кимоно с мудрым лицом мартышки. В похожее кимоно, но черного цвета, был облачен Игорь.

— Сыграем? – вкрадчивым баритоном спросил Мастер Лю, и столик с чайными принадлежностями тут же превратился в шахматную доску.

Выбора, за какой цвет играть, не было: Игорю отдали “черных”. Когда “белые” срубили первую пешку, Мастер Лю произнёс:

– Вы проиграли битву, но не войну…

— Чё?! Какую, в жопу, битву, ты всего лишь пешку срубил.

Минус ещё одна пешка.

— Постоянный мир был бы тоже самое, что постоянная война. Война — это мир.

— А ещё что-нибудь скажи?

– Не зови уходящее – позволь ему уйти. Не жди будущего – позволь ему наступить. Не усложняй – пусть происходит то, что...

– Ясно. Отлично. Я разговариваю с грёбаной коллекцией пафосных статусов из соцсетей. Знаешь, это у старпёров такое чаще всего: на страницу зайдёшь – а там вся стена в этих репостах, ни одной своей мысли.

“Ну, хоть не один сижу”, – подумал Игорь. Идея общаться с шарманкой в виде фонтанирующей мудростями престарелой мартышкой в другой ситуации могла бы сойти за безумие. Но самый распоследний интроверт будет рад такому общению, просиди он неделю в пластиковой клетке космической тюрьмы.

Ещё через три хода Игорь прозевал коня.

– Одно слово может изменить твое решение. Одно чувство может изменить твою жизнь. Один человек может изменить тебя.

– Да хорош уже! Мне кажется, человек с синдромом поиска глубокого смысла тут уже бы давно свихнулся!

Пришлось уйти в оборону, чем противник тут же воспользовался, выстроив блокаду оставшимся пешкам. Игорь вывел ферзя и через пару ходов попал в вилку, потеряв до кучи еще и слона. Путь к королю Игоря открылся.

– Настоящим другом считай того человека, который убирает камни и тернии с пути твоего...

– Даже не продолжай.

Мастер Лю поставил Игорю мат через три хода.

– Ещё? – мастер провёл рукой над доской, и все фигуры вернулись в изначальное положение.

– Нет уж, спасибо, – сказал Игорь, тут же провалившись обратно в меню.

[Проигрыш мастеру +0,05] [0,098 прем.балла]

Всмотревшись в фотографии соперников, Игорь заметил, что в углу есть неприметные звёздочки – у мартышки их было четыре из пяти. Вот почему эта старая мартышка – “мастер”! Задумавшись на миг, не выбрать ли соперника полегче, Игорь всё же вышел в главное меню и выбрал другую игру.

[ГАЛАГО]

Игорь снова на миг почувствовал невесомость, но вскоре вокруг него нарисовался угловатый крохотный космический челнок, похожий на тот, что встречается в детских каруселях в парках отдыха. Он был в космосе, правда, гораздо более примитивно, даже мультяшно изображённом.

Челнок тут же быстро полетел вперёд, а прямо по курсу виднелись огромные разноцветные булыжники, похожие на разноцветные куски сыра. Руки сами легли на штурвал, на котором прощупались две большие кнопки. У левой виднелся счётчик – “12”, а на правой – знак бесконечности.

Нажал правую – снаряды градом вылетели из носа, размалывая в труху астероиды. Нажал левую, один раз, осторожно – вылетела красная ракета, врезавшаяся в крупный булыжник в паре сотен метров впереди, который с грохотом взорвался.

“Звук в вакууме? Не, не слышали!”

Счётчик ракет уменьшился, зато в уголке после каждого булыжника продолжил расти счётчик премиалок:

[0,108]

[0,109]

Вслед за “поясом астероидов” показались первые противники. Вражеские корабли, похожие на металлических шипастых жуков, летели прямо по курсу и норовили столкнуться с утлым судёнышком Игоря. Он на это отвечал выстрелами из пушки и ракетными залпами. Вот очередная ракета попала в цель, и жук, издав противный визг, разлетелся на куски. Счётчик тут же моргнул.

[0,119]

Второй жук пошёл на таран челнока. Экран окрасился красным, совсем как при ранении, но боли Игорь не ощутил, только лёгкий толчок. Кораблик крутануло вокруг оси, Игорь со всей дури зажал гашетку пушки – металлический жук покрылся десятком мелких вспышек и взорвался.

[0,129]

Ракет оставалось всего три, но тут же впереди появилась большая крутящаяся коробка со значком ракеты. Игорь слегка отклонился от курса, чтобы влететь в коробку и подобрать, но картинка вдруг зафризилась, замёрзла. Вылезло окно: [Восстановление подключения…]

– Чёрт, ну как не вовремя починили!

Повылезали знакомые боксы настроек и характеристик. Здоровья оказалась всего половина. Гравитации – 30%. Было так темно, что Игорь не сразу сообразил, где находится. Его толкнули в бок. Игорь попытался пошевелиться и понял, что правая рука прикована пластиковыми наручниками к стене.

– Слышь?... Живой?

Голос был знакомый, и Игорь распознал Бобби Оньяли-Омагбеми.

– Живой, сука. Ты мне ответишь за то, что свободы меня лишил. Вот зуб даю – заплатишь, мерзавец!

– Про “зуб даю” – это ты, Миранда, клёво перевела, да… – пробормотал Игорь. – Где мы вообще?

– Патруль нас схватил. Сейчас на Арктию везут. На планету, ты понял, говнюк!

– Ну, это ж хорошо. Что на планету. Так? Сам же хотел!

– Да не на эту, блин! Ты с какой луны свалился?! Здесь жить без кислородной маски нельзя! Температура нормальная только на экваторе! А ты синий ещё. Околеешь от гравитации!

Игорь освежил в памяти то, что успел прочитать об Арктии за время изоляции. Сила притяжения на двадцать процентов больше земной. Давление чуть больше одной атмосферы. Кислорода в атмосфере два процента, аргона – восемнадцать, углекислоты – семь, остальное – азот. Почти вся принадлежит “Арктии Корп”, и только около одной двадцатой площади суши арендуется “Артемидой” и “Блэкмор индастриз”.

“Да, похоже, прикурю” – подумал Игорь.

В этот момент загорелась большая голографическая вывеска, осветив их тесный карцер:

“Начинается посадка. Наденьте шлемы и пристегнитесь”

Игорь нащупал ремни, идущие вдоль стены, щёлкнул застёжками на скафандре. Нашарил рядом с собой шлем и нацепил на голову.

– Ты мне заплатишь, мерзавец, – повторил, как мантру, свою фразу Бобби, а затем из обоих припечатало к стене.

[Гравитация: 230%]

[Урон гравитацией -80 HP] [Здоровье 230/350]

На миг показалось, что ускорение стало меньше, но потом оно повысилось до трёх с лишним “G”:

[Гравитация: 310%]

[Урон гравитацией -110 HP] [Здоровье 120/350]

– Я щ-щас сдохну! – прошипел сквозь зубы Игорь.

– Держись! – рявкнул Бобби. – Это я должен тебя прикончить, а не грёбаная гравитация!

Спустя полминуты послышался хлопок снаружи и лёгкий удар. Перегрузка уменьшилась до указанной в характеристиках планеты:

[Урон ударом -10 HP] [Здоровье 110/350]

[Гравитация: 120%]

На пару секунд всё стихло. Затем дверь распахнулась, за ней – вторая. Свет прожекторов ударил в лицо, наручники на стене щёлкнули, автоматически отстегнувшись.

[Уровень кислорода: 95%, 2,5 часа]

Чьи-то сильные руки схватили Игоря за подмышки и потащили вперёд, глаза привыкли к свету, и удалось разглядеть двух мускулистых парней в угловатых, похожих на серебристые кристаллы скафандрах.

– Воздух, я задыха...а… – захрипел Бобби за спиной.

Игорю на миг даже стало жалко бугая, он обернулся, и увидел, что один из сопровождающих сунул ему в морду лёгкую маску с баллоном, нацепленным на плечо. Вчитался в тайтлы своих сопровождающих: [Ингебор Штраус, военный-гвардеец, европеец, 37 уровень]

[Вильгельм де Щорсе, военный-гвардеец, европеец, 37 уровень]

Их недолго вели по открытой площади, умощённой квадратными бетонными плитами, о которые Игорь пару раз спотыкался при ходьбе. Затем перед ними разверзлись и захлопнулись лифтовые двери просторного шлюза, зашипели, засвистели кислородные системы.

– Снять шлемы! – рявкнул гвардеец.

– Это он виноват! – тут же завопил Бобби. – Он взял меня в заложники! Я не хотел лететь!

– Молчать!

– А кормить будут? – зачем-то спросил Игорь.

– Что?! – рявкнул солдат, но тут же смягчился и сказал. – Будут.

– А долго сидеть?

– Сейчас всё скажут.

Ну, хотя бы недолго ждать вердикта, подумал Игорь.

Двери, ведущие в обитаемую зону, раскрылись, обнажив перрон чего-то, напоминающего челночное метро, уходящего далеко вперёд. Сверху сквозь полупрозрачные панели тоннеля пробивался тусклый свет местного солнца, слегка фиолетовый – не то из-за материала покрытия, не то просто сам по себе.

Некоторое время стояли молча. Через минуту в туннеле послышался шум, и к перрону пулей подъехал челнок – короткий, всего на десяток мест. Из него высыпал отряд солдат, на ходу натягивающих скафандры и надевающих шлемы. Пару мгновений спустя Игоря с Бобби грубо запихнули внутрь.

– Попрошу вежливей! – буркнул Бобби. – Я ещё недавно был сержантом департамента правонарушений.

– С проштрафившимися надсмотрщиками церемониться никто не будет, – заметил его сопровождающий.

Снова ускорение в три “G”, снова урон гравитацией.

– Вы меня хоть пролечите?! Я сдохну скоро!

– Проле-ечим, – протянул Вильгельм. – Ещё как пролечим.

Ехали меньше пары минут, после чего их обоих снова подняли, вытолкнули на перрон и потащили к широкому эскалатору. Игорь едва успевал крутить головой по сторонам: на станции было очень много народа. Белые, чёрные, азиаты. Класс и профессия – тоже разные, от техников до офицеров, от клерков до ярко одетых “айдолов”. Впервые Игорь увидел настоящего киборга – с дополнительной длинной рукой, растущей из лопатки, десятком камер, растущих из половины стального лица, делавшем его похожим на фасетчетоглазого насекомого. На самого же Игоря поглядывали искоса, со смесью интереса и сочувствия. Видимо, так смотрят на темнокожего парнишку-студента, которого ведут под руки сотрудники службы безопасности екатеринбургского метро. Синекожие здесь явно были в дефиците.

– Будет суд? – спросил Бобби. – Сейчас?

– Сейчас, – буркнул вояка.

Игорь посмотрел наверх – пресловутый купол не просматривался, но незримо ощущался где-то наверху. Игоря с Бобби протащили по череде коридоров и неожиданно усадили на неудобные табуретки напротив двух больших камер на стене – прямо в коридоре. Игорь оглянулся – весь коридор был в табуретках, а за спиной носились парами военные, подтаскивавшие то одного, то сразу группу арестованных и усаживали на табуретки.

Табуретки показались Игорю подозрительно знакомыми.

– Это и есть… суд? – опешил Игорь.

Ему-то представлялся огромный зал с множеством футуристично-одетых присяжных, судей и свидетелей, робот-секретарь и снующие повсюду левитирующие камеры репортёров.

Камеры действительно были – высунулись из стены на коротких манипуляторах и вперилась в морду Бобби и Игорю.

– Решение выносит кластер принятия решений “Айти-грин-девять”. Огласите вину, – проговорил голос роботётки.

Сначала проговорил вояка, стоящий около Бобби:

– Получение взятки от заключённого и организация побега, угон спасательной капсулы.

Решение искусственным интеллектом выносилось секунду.

– Три года исправительных работ, сектор “пятьсот одиннадцать – жи”.

– Сука! Ты мне заплатишь! Это всё из-за тебя! – завопил Бобби, но его уже поволокли куда-то дальше по коридору.

– Решение выносит кластер принятия решений “Айти-грин-тринадцать”. Огласите вину, – повторил голос робототётки.

– Побег из места предварительного заключение, дача взятки, угон спасательной капсулы, тяжёлые ранения охранников, – пробубнил Вильгельм.

– Двадцать четыре года исправительных работ, сектор “пятьсот двенадцать – жи”.

[Получено новое основное задание: “Отсидеть срок”]

Вояки схватили Игоря и повели к большим дверям в конце коридора.

– Миранда, это норм вообще? Вы тут что, реалити-шоу устроить собираетесь, “человек на космической шахте”? Почему вы меня в безвыходное положение загнать пытаетесь?

> Анализ показывает, что ваш персонаж не находится в безвыходном положении.

Ясно. “Прохождение на высоком уровне сложности”, вспомнилось ему. Хорошо, принято.

– Миранда, включи музыку из “My Little Pony”?

> Выполнено

[Модификатор: Адреналин, +10% к ловкости, действие – 40 секунд]

В метре от дверей он сделал подножку Вильгельму, отчего тут выпустил его плечо из своей лапищи и улетел в дверной проём. Ингебор на секунду замешкался, видимо, подумал, что его напарник запнулся случайно – этой секунды хватило.

[Преобразовать в оружие?]

Да/нет

– Миранда, прекрати задавать очевидные вопросы! Конечно, мля, мне оно нужно как оружие!

Табуретка описала дугу и врезалась острым углом в грудь Вильгельму. В углу побежал счётчик просмотров.

“Трансляция… оперативно работают”

[Урон 60] [Оглушение]

Десяток выстрелов сзади. Один – в спину.

[Урон ударом -30 HP] [Здоровье 80/350]

Дверь позади начала медленно закрываться. Игорь швырнул табуретку в ближайшего преследователя, пригнулся, проскочил. Следующий коридор, короткий – пробежал быстро и незаметно, услышав, как где-то позади нудно и натужно загудела сирена. Следующий коридор – там стоял охранник, и Игорь сбавил шаг, чтобы не выделяться из толпы.

– Стой, а ты разве?... – окрикнул его охранник.

Игорь снова рванул. Впереди была станция, полная народа и злополучный эскалатор, который поднимался наверх. Искать, где расположен такой же, ведущий вниз, Игорь не стал – проехался на перилах и спрыгнул с двухметровой высоты.

[Урон падением -10 HP] [Здоровье 70/350]

К станции подскочил тот самый челночный вагон метро, в котором их с Бобби привезли с космодрома. Игорь нырнул в толпу – до желанного челнока оставались считанные метры. Распихал локтями собравшихся, уже приготовился проскочить в закрывающиеся двери лифта – и вдруг встретил мощный удар кулаком в лоб.

[Урон -25 HP] [Здоровье 45/350]

[Модификатор: Оглушение, -60% ловкости, 2 минуты]

Расплывшееся лицо Вильгельма де Щорсе, склонившегося над ним, выглядело максимально решительно. Игорь попытался привстать, но в живот ударили чем-то тяжёлым, и картинка исчезла.

[РЕСПАУН?]

Глава 11. Номер 512-38

[Получен бонус от компании: 40 прем.баллов] [130 прем.баллов]

Респаун длился по ощущениям не меньше двадцати минут, в течение которых Игорю крутили нарезку из его геймплея последних дней. Закончилось всё воплем в ухо:

— ПОДЪЁМ!!! Начало смены! Надеть маску!

В ушах зазвучал весёлый бравурный марш с электронными перебивками. В первый момент Игорь подумал, что лежит в гробу, ну, или в чём-то чуть более просторном, чем гроб. На теле был белый хлопковый комплект с номером на груди “512-38”. До потолка было от силы полметра, справа располагалась глухая стена, слева — переборка из прозрачного пластика, через которую пробивались лучи света.

Из стены высунулся шприц на коротком манипуляторе, ужалил в ногу и заехал обратно.

[Гравитация: 120%]

[Модификатор: “Биорегулятор”, -50% урон гравитацией, -100% модиф. тестостерон, 9 часов]

[Модификатор: “Задолженность” 50 трудочасов, -5 трудочасов в день]

— Спасибо, конечно! Может, я и не просил?!

— Заключённый номер тридцать восемь! Надеть маску! — повторил голос в динамиках, а капсула окрасилась в красные тона. Игорь нащупал рядом маску, натянул на лицо.

[Маска-рекупиратор кислородная автоматическая заряжаемая, 3 уровень] [200 трудочасов, 0,1 кг]

[Кислород: 100%, заряд 5 часов]

От маски шёл провод к стене — беленький и гладкий на ощупь, похожий на айфоновский. “Видимо, какая-то зарядка”, – подумал Игорь и машинально засунул в карман. Пошарил рукой ещё раз рядом – рюкзака нигде не обнаруживалось. Конечно, учитывая место, где он оказался, отсутствие рюкзака – вполне логично, но он решил возмутиться.

– Миранда! Что за фигня. Опять? Где рюкзак?

[Получено новое дополнительное задание: Найти рюкзак #2]

— А, то есть вот даже так? А ничего, что там вещи, которые мне нужны по геймплею? Это вообще нормально — вот так вот раскулачивать игрока?

> Приносим прощения за доставленные неудобства.

[Получен бонус от компании: 1 прем.балл] [131 прем.баллов]

— Ага? А рюкзак-то где? М-миранда, мне начинает казаться, что вы меня совсем за идиота держите. Как только у вас какой-то косяк – тут же премиалку кидаете, но нихрена не фиксите. Верните мне вещи! И вообще, выпустите меня! Дайте выйти из игры!

Ответа не последовало, но полупрозрачная панель щёлкнула, впустив наружный воздух.

“Мда, выпустили”.

Снаружи проступали контуры широкого коридора, или даже небольшой улицы, а сверху полился солнечный свет. Напротив виднелись ячейки точно такой же секции спальных капсул – по шесть штук в ряд. Сверху подрагивала строгая чёрная голографическая надпись: Сектор исправительных работ 512G

Ячейки напротив тоже открывались, из них начали вылезать заспанные “сидельцы”:

[Майк Уинзли, 4 уровень, техник-заключённый, белый]

[Оливер Мбанбени, 12 уровень, курьер-заключённый, чернокожий]

[Оливия Мбанбени, 10 уровень, курьер-заключённая, метис]

[Шарлотта Стефансон, 9 уровень, айдол-заключённая, синекожая]

“Так, здесь что, и девицы тоже?”

[Фридрих Киснер, 20 уровень, инженер-заключённый, белый]

[Арчи Макнамара, 15 уровень, киллер-заключённый, метис]

Всего открывшихся ячеек было около пятнадцати, большинство, за исключением трёх — мужчины. Заключённые медленно спускались по накладным лестницам, идущим вдоль капсул, и Игорь последовал их примеру. Пол в коридоре пришёл в движение, унося собравшихся в сторону больших ворот, которые медленно открывались.

— Доброе утро, собратья.

— Да чтоб ты сдох!

— О, новенький.

– Свежее мясо!

– Смотри, Шарлотта, твой соплеменник, – толкнул синекожую в бок Фридрих – полноватый небритый мужик средних лет.

– Ещё раз толкнёшь – и получишь вилкой в глаз. И месяц в карцере.

Игорь откровенно пялился на первую увиденную вблизи представительницу расы, которую он выбрал. Шарлотта более напоминала по чертам лица негритянку, чем европеоида, а цвет кожи был не таким ярким, как у Игоря – скорее, темно-бирюзовым. Волос на голове почти не было, только короткая чёрно-розовая чёлка, делавшая её похожей на вымерших пару десятилетий назад сторонников субкультуры эмо.

– Что смотришь? – спросила Шарлотта.

– Ну, типа, давно не видел никого, похожего на себя, – пробубнил через маску Игорь.

– Нашей малышке свезло, – подмигнул Фридрих.

Шарлотта презрительно фыркнула.

– Ты серьёзно? Нет, ни за что.

Они миновали ворота, у которых стояли два киборга-охранника. Конвейер с заключёнными продолжил двигаться в следующий широкий коридор. Там был ряд кабинок для оправления естественных надобностей – полупрозрачных и весьма неудобных. Игорь спрыгнул после обратно на конвейер и оказался лицом к лицу с остальными заключёнными, которые вполне спокойно разоблачались, скидывая всю одежду в появившиеся ящики.

– Душ, – хмуро подсказал Арчи.

Делать нечего – пришлось последовать их примеру. Помня тюремные шутки про упавшее мыло, на телеса мужиков Игорь старался не смотреть, но взгляд неизбежно скользнул в сторону Шарлотты и мулатки Оливии. У синекожей был нулевой размер груди, а крохотные, но непривычно длинные соски и кожа в интересных местах оказались иссиня-чёрные. Метиска, напротив, была выше Игоря на голову и со слегка полноватой, но весьма возбуждающей фигурой. Рядом ошивался коренастый, гораздо ниже её ростом темнокожий парень.

“А тестостерон, похоже, только в игре отключен. Однофамильцы… муж или брат?”

Впрочем, тут же вспомнилась Бродяжка и история с её лечением на биваке. Нет, хоть они и не были давно знакомы, Лиза определённо казалась ему ближе, роднее и живее, чем все женские NPC, будь они хоть трижды обнажённые. И он обязательно найдёт её, решил Игорь.

Они миновали ещё один пост с двумя солдатами и въехали в зону с потолком, покрытым сетчатыми ячейками. Из перекрестий ячеек хлынули потоки воды.

– Так уж и быть, сородич, можешь на меня смотреть, – Шарлотта подошла ближе и беспардонно, грубо схватила Игоря за причинное место, проведя рукой по животу. – Но попробуешь тронуть сам – месяц просидишь в коробке!

[Урон 1] [Здоровье 349/350]

– Ай! А, всё ясно. А я-то пытался разобрать, кто из вас дед… Ну или кто там, пахан, смотрящий, я не разбираюсь в терминах.

– Дед? У нас тут детский сад, а не тюрьма, – фыркнул худой, похожий на индейца киллер Арчи. – Вот на Фатум Минор, ледяной луне – вот там была тюрьма… За что сидишь?

– За угон челнока и убийства охраны, – хмыкнул Игорь.

Про убийство он точно не был уверен, но решил сказать на всякий случай.

– Мокрушник! Как я и Шарлотта. Здесь мокрушников не любят.

Все быстро умылись, отодвинув маски с лица. Кислорода здесь было чуть больше, видимо, откуда-то шёл приток. Душ кончился, в них задуло горячим воздухом, колонна приехала в следующий отсек. Там из стен вылезли столы с готовым завтраком, а рядом со столами стояли ящики с комплектом одежды – странного вида комбенизонов. Створки закрылись, сверху по трубам засвистел воздух, судя по приятному запаху свежести – с ароматизаторами. Народ расселся по стульям, на ходу одеваясь.

– Снять маски! – скомандовал властный голос в динамиках.

– О, сегодня зелёная жижа! Я думал, будет красная, – сказала Оливия.

– Синий, отдай нам с женой половину, ты всё равно можешь не жрать вдвое дольше нашего! – настойчиво предложил Оливер.

“Значит, жена… угу...”

[Согласиться][Отказаться]

– Эм… Чувак, я не хочу портить с тобой отношения, но дай мне нормально пожрать, я толком не ел почти сутки.

[Отношение с персонажем Оливер Мбанбени ухудшено на 10%]

[Отношение с персонажем Оливия Мбанбени ухудшено на 5%]

– Ты зря нам отказал, – угрюмо ответила Оливия. – Расплатишься за это.

Игорь кивнул.

– Несомненно расплачусь. А пока – дайте пожрать.

Игорь подумал, что в реальности он ест примерно то же самое – не очень-то было понятно, во что именно “Оазис” превращает концентрат, но наверняка во что-то такое же.

“Только бы не кончилась реальная жратва, – снова вспомнился страх. – Надо как-нибудь подать знак!”

Но вот как? Какие каналы связи с внешним миром у него остались? Жратва местная, несмотря на неприглядный вид, оказалась удивительно вкусной – видимо, разработчики не поскупились на точность передачи данных вкусовых рецепторов.

На завтрак дали только пятнадцать минут, затем снова прозвучала команда “надеть маски”, и конвейер снова двинулся, чтобы выехать, наконец, к месту из исправительных работ.

Какие первые мысли возникают при разговоре об исправительной колонии космической корпорации? Магнитные светящиеся кандалы, вездесущий вакуум, Пыльные шахты, где добывают неведомый материал. Одинокая станция, болтающаяся у карликовой планеты, полной редкоземельных металлов на задворках системы.

Но уж точно не гигантские, пахнущие и полные цветущей зелени эшелоны оранжерей, уходящих в горизонт.

– Твою же ж мать! – воскликнул Игорь. – Это карма. Не удивлюсь, если сейчас из-за угла выйдет батя и скажет окучивать картофан.

– Что ты хотел, – усмехнулся Фридрих. – Ты не ахти какой физической формы, как и все мы, не киборг – тебе место здесь, а не на шахтах.

Вся бригада 512-го сектора подошла к большому навесу, где в аккуратных ящиках лежали инструменты. Игорь вгляделся вдаль – сектор выглядел огромным, несмотря на маску на морде, “дышалось” здесь куда свободнее. Сравнив расстояние до ближайшей стеклянной перегородки с размерами родительского участка, Игорь прикинул, что площадь участка – не менее девяти гектар. “Улица” с конвейером, казармой и столовой протянулось по центру, разделяя участок пополам и продолжаясь большим туннелем с наглухо закрытыми пятиметровыми воротами. До потолка оранжерей не доставали самые высокие из деревьев, из чего можно сделать вывод, что высота не менее пятидесяти метров.

В воздухе просвистел крохотный летающий шарик, остановившийся у морды Игоря и выпустивший голограмму, перед лицом повисла стрелка с подписью:

“Заключённый 512-38 – сбор мандаринов в участке С4. Возьмите ящики и инструмент в ячейке три”

[Дополнительное задание: Сбор мандаринов]

[Получено: 5 х раскладной ящик для фруктов, +15 кг] [25 трудочасов, 0,5 кг]

[Получено: инструмент для сбора мандаринов, 1 уровень] [10 трудочасов, 0,6 кг]

– “Весёлая ферма” – отличная игра! – усмехнулся Игорь и повертел телескопическую пластиковую палку со стальным резцом на конце.

“Не, как оружие вряд ли получится применить. Слишком хилая и тонкая. Придётся по назначению”.

Мандариновые деревья пёстрыми кляксами стояли в метрах сорока от выхода из коридора. Один из рядов, с краю от тропинки, подсветился красным. К нему присоединилась третья представительница прекрасного пола – смуглая азиатка средних лет, молчаливая, почти незаметная.

[Кьюн-Сун Тё, женщина, жёлтая, доктор, 34 уровень]

– Привет. Ты тут за что?

– Подпольное производство биомодуляторов, – неохотно отозвалась Кьюн-Сун. – Нарушение патентов и прочее.

– А кто за что здесь сидит?

– Лучше спроси у них. Знаю только, что Шарлотту держали в рабстве в порностудии, и она убила своего продюсера. А семейство Мбанбени – из какого-то наркодельческого синдиката, перевози...

Азиатка не договорила. Всё время их диалога бежал едва заметный бегунок отсчёта секунд – от двадцати до нуля.

– Прекратить разговоры во время работы! – раздался громогласный голос, и в тот же миг Игоря что-то ужалило в голову.

– Ай!

[Урон -5 HP][Здоровье 344/350]

Игорь не сразу понял источника урона, и лишь позже сообразил, что дело в левитирующем шарике-камере. Вот, получается, кто главный надсмотрщик – “Большой Брат”, а вовсе не какой-нибудь солдат.

“Задача становится всё сложнее”

В целом, мандарины собирать оказалось достаточно весело. За каждый ящик начислялся трудочас, и долг за лечение постепенно таял. Колонка системных алертов неуклонно росла:

[Получено: 1 трудочас] [Задолженность: -49 трудочасов]

[Получено: 1 трудочас] [Задолженность: -48 трудочасов]

[Получен опыт]

Колонна заполненных ящиков на площадке перед туннелем неуклонно росла, другие пары заключённых таскали всё добытое в эту же кучу, выстраивая огромную конструкцию на большом поддоне. Когда последнее дерево закончилось, вылезло долгожданное сообщение: [Дополнительное задание ”Сбор мандаринов” выполнено]

[Навык “Наука” улучшен на 1%]

[Получено: 5 трудочасов][Задолженность: -20 трудочасов]

[Получен опыт: 200 поинтов]

[Получен бонус от компании: 5 премиальных баллов] [136 прем.баллов]

Но отдыхать долго не пришлось, шарик-надзиратель тут же скомандовал:

– Заключённый 512-38 – зачистка участка А10. Возьмите инструмент в ячейке восемь.

[Дополнительное задание: “Зачистка участка А10”]

[Получено: тяпка пластиковая, 1 уровень] [5 трудочасов, 0,6 кг]

– Ну, это хотя бы выглядит как нечто более похожее на оружие… – пробормотал Игорь.

– Что, назначили полоть грядки? – усмехнулся подошедший к стенду с инструментами Арчи. – В первый же день?

– Что смешного?

– Ничего. Меня тоже, – внезапно изменился в лице бывший киллер и взял тяпку.

Участок А10 расположился у самой границы сектора, и путь к нему оказался не близкий. Игорь глядел по сторонам – вокруг росла экзотика: киви, банановые пальмы, абрикосы размером с кулак, ряды стройных ананасов. Окажись он здесь в другой ситуации – и рад был бы зависнуть на пару недель, но всё портил незримый надзиратель и перспектива просидеть здесь двадцать четыре года. А то и сдохнуть.

Отогнав мрачные мысли, Игорь подпрыгнул, сорвав абрикос. Набрал дыхания, отогнул маску и дважды надкусил. Всё действие уместилось в секунд десять, но алертов прилетело изрядно:

[Абрикос, +0,5%HP мгновенно] [1 трудочас, 0,1 кг]

[Здоровье 346/350]

[-1 трудочас] [Задолженность: -21 трудочас]

[КИСЛОРОД 7% Заряд маски 2 часа. Наденьте маску!]

[Урон -10HP] [Здоровье 344/350]

– Мда, видимо, не стоит рвать без спросу плоды райского сада, – пробормотал Игорь.

– Вечера дождись, там кислород пустят на пару часов, –прокомментировал Арчи. – Можно будет пособирать, обычно не штрафуют.

От мысли, что скоро он окажется без маски на морде, стало несколько веселее. Чем ближе к стене, тем более запущенными выглядели угодья. Вдоль стены поросль была особенно высокой, но Игорь всё же подошёл к плотной стеклянной стене, притоптав сорняки. Картина в “потустороннем мире” была куда более знакомая и привычная – за стеной открывались пустые просторы, засаженные рядами картофеля и грядками корнеплодов. В метрах сорока Игорь увидел фигуру, собирающую внаклонку клубни с гряды и показавшуюся знакомой. Прищурившись, Игорь понял, что не ошибся.

– Какой там участок? – спросил он через плечо Арчи.

– Пятьсот тринадцатый. У них холоднее. Нам тут ещё повезло.

Заключённый за стенкой тоже заметил Игоря и узнал. В следующий миг через грядки нёсся Бобби Омагбеми-Оньяли, чёрный, бывший военный, бывший сержант-надсмотрщик. Пластиковая тяпка выпала из его рук, от злобного оскала маска норовила съехать с лица, мигом преодолев расстояние, он забарабанил кулаками по толстенному, в кулак толщиной, стеклу. Губы бормотали проклятья, прочитать которые по губам Игорь не смог – уже в какой раз он замечал, что анимация движений губ NPC расходится с репликами. Ещё бы, игра же международная, то, что он слышит – синхронный перевод. Впрочем, агония Бобби продолжалась недолго, совсем скоро к нему подлетел шарик, выпустивший разряд тока в шею, а затем – ещё пару прямо в темечко. Бобби беззвучно закричал, обмяк и пополз обратно в сторону картофельных гряд.

Не желая вызвать гнев своего шарика-надсмотрщика, Игорь принялся махать тяпкой.

– Старый знакомый? – усмехнулся Арчи.

– Угу. Вместе загремели.

Совсем внезапно откуда-то снизу пришла боль, а окружение окрасилось красным.

[Урон ожогом -15HP] [Здоровье 331/350]

Игорь машинально махнул тяпкой, которая тут же отозвалась встречным дамагом:

[Урон 10]

– Назад! – рявкнул Арчи, и Игорь тут же последовал его совету.

Из листвы медленно поднималась высокая, в два с лишним метра высотой, ярко-зелёная плеть с узорчатыми листьями. Три пары листьев были сложены вместе и объединены, напоминая челюсти небольшого крокодила, которые раскрылись, обнажив ряды острых шипов.

[Борщевик плотоядный, 9 уровень] [150/150]

Глава 12. Разрешённые развлечения

Плеть дёрнулась вперёд, в направлении руки Игоря. Выпад тяпкой — снялось двадцать HP, но зелёные зубы щёлкнули в каких-то сантиметрах от головы Игоря.

— Отвлеки его! — скомандовал Игорь.

[Модификатор: Адреналин, +10% к ловкости, действие — 40 секунд]

Арчи кивнул, обошёл сзади, нанеся удар под корень. Чёрт, какие же NPC бывают неповоротливые! Нижние челюсти вцепились в бедро Арчи, он замычал от боли, но, стиснув зубы, продолжал лупить по корню борщевика. “Броня” зелёного монстра была на удивление прочной. Удачным был каждый третий, а то и четвёртый удар тяпкой. Игорь пригнулся, замахнулся вдоль и со второго раза отсёк зелёную пасть, сжавшую бедро бывшего киллера. Но верхняя, самая мелкая пара челюстей извернулась и вцепилась в плечо.

[Урон -30 HP] [Здоровье 301/350]

[Модификатор: отравление, -100 ХП в час]

Плеть начала медленно оборачиваться вокруг шеи, отнимая с каждым прикосновением по паре HP. Игорь принялся стегать по ней, но не выходило — из-за неудобного положения не хватало расстояния, чтобы размахнуться.

“Черт, сейчас бы волшебную туфлю… где этот чертов рюкзак”!

— Помоги! – рявкнул Игорь.

Сам же протиснул тяпку между челюстей и попробовал провернуть, словно раскрывает не зеленые челюсти, а небольшой капкан.

Неожиданно – это помогло. Тут же подоспел Арчи – шибанул пару раз тяпкой, обламывая листья. Игорь заметил, что потрепало его изрядно – почти половина “хапэ” оказалась снята после укуса. Но к ним уже спешили двое заключённых с соседнего участка — Кьюн-Сун Тё и Фридрих Киснер, оба с лопатами. Лопаты отнимали побольше, до пятидесяти единиц, и расправились с борщевиком быстро. Последний удар, дождавшись, когда остальные NPC отнимут почти всё HP, нанёс Игорь. Отбивка об окончании квеста, между тем, не пришла.

— Надо же, вымахал, — хмыкнул Фридрих. – Тут у него должны быть мелкие сородичи, ну, это уж вы сами разберётесь.

“Немец”, как прозвал Фридриха Игорь подобрал лопату и вернулся на свой участок, кореянка последовала за ним. Последующие полчаса Игорь в сопровождении Арчи махал тяпкой, обнаруживая и измельчая плотоядные борщевики уровнем не старше четвёртого, пока, наконец, не увидел долгожданное сообщение. Да ещё и не одно!

[Дополнительное задание “Зачистка участка А10” выполнено]

[Получен опыт]

[Получен бонус от компании: 5 премиальных баллов] [141 прем.баллов]

[+25 трудочасов]

[Модификатор “Задолженность” отключен] [4 трудочаса]

[Поздравляем! Вы выполнили свой пятидесятый квест в игре!]

[Получен бонус от компании: 500 премиальных баллов] [641 прем.баллов]

[УРОВЕНЬ: 13]

[Поинты навыков: 2]

[Здоровье: 235/350]

[Сила: 9] [Интеллект: 8] [Телосложение: 11]

– Ю-ху! Я разбогател! — крикнул Игорь, за что тут же получил разрядом от шарика-надсмотрщика.

— Соблюдайте допустимый режим громкости и эмоций!

Игорь кинул по одному пункту на Интеллект и на Телосложение. Шкала здоровья тут же стала на двадцать очков больше — но только полная, а текущие HP остались прежними. Тут же прилетел следующий квест: обрезка веток у айвы, куда их отправили вместе с Оливией Мбанбени. Секатор выглядел как небольшая рогатина, на концах которой по нажатию на кнопку возникал разряд. Игорь с интересом повертел её в руках.

— Не. Даже не думай, – хмыкнула Оливия. – Действует только на ветки.

Впрочем, долго заниматься подрезкой не пришлось, прозвучал громогласный голос “Обед!”, а шары-надсмотрщики нарисовали красные голографические стрелки в направление входа на конвейер.

– Новичок-то не робкого десятка, – послышался шепоток за спиной. – Плотоядников истреблял сегодня неслабо так.

– Странно, что ему такое задание прилетело, обычно в первые дни чего попроще.

К нему подошла Кьюн-Сун, молча воткнула в руку какой-то шприц. Хелсбар медленно полез наверх. На столах лежала еда – нечто похожее на синее картофельное пюре и грубый, нарочито-угловатый куриный окорочок, явно искусственного происхождения. Где-то сверху зашипели трубы, подающие кислород, и всплыл алерт: [Можно снять маску]

Игорь скинул маску и ковырнул пюре вилкой – есть нечто с таким отвратным цветом совсем не хотелось.

– Ну сейчас-то отдашь? – не унимался Оливер. – Ты ж не голодный!

[Согласиться] [Отказаться]

– Хрен с ним. Забирай, – подумав, решил Игорь и накинул обратно маску.

[Отношение с персонажем Оливер Мбанбени улучшено на 10%]

[Отношение с персонажем Оливия Мбанбени улучшено на 5%]

[КИСЛОРОД 10% Заряд маски 0,5 часа. Зарядите маску!]

Игорь хлопнул себя по карману. Комбез был не тот, ночная пижама в ящике для одежды отправилась по конвейеру в мусоропровод – он успел заметить неприметный люк в стене раздевалки.

– Коллеги, у кого-то есть шнурок для подзарядки? Как для айфона, только для маски.

– Хе. Сходи до камеры, его там нужно оставлять, – подсказал Фридрих, сидевший рядом.

– А я вот посеял где-то.

– Ну и забей. Сейчас будут кислородные часы – часа два можно не носить.

– А потом? Где вообще шнурки выдают?

Фридрих задумался, уставившись в одну точку.

– Не знаю. У меня всегда был шнурок.

– Та-ак. Миранда, приём! Это же баг? Столь важный для жизни инструмент – и без всякой возможности потерять.

> Спасибо за фиксацию бага.

[Получен бонус от компании: 2 премиальных балла] [643 прем.баллов]

– Ну и что дальше-то? Мне у сокамерников шнурки просить?

– А что мне за это будет? – хитро прищурившись, спросил Фридрих – видимо, воспринял на свой счёт.

– Ну, не знаю. Можешь излить душу. Например, посвятить в свои планы побега, – подмигнул Игорь.

Памятуя, что нейросеть сама подстраивается под поступки игрока, этой импровизацией Игорь пошёл “ва банк”. Если есть тюрьма, значит, у кого-то есть и план побега. А чтобы его реализовать – нужны союзники. Похоже, сработало – Фридрих поменялся в лице, заговорил шёпотом.

– Откуда ты знаешь?

– Ну, ты же, типа, инженер. Уж кто, если не ты.

– Хм. Пока я не знаю, доверять тебе, или нет. Но я подумаю.

– Время для отдыха – тридцать минут! – прозвучал голос из динамиков.

Заключённые разбрелись кто куда. Шарлотта в очередной раз разделась догола и включила душ – похоже, обнажаться на публике доставляло ей удовольствие. Игорь направился в сад и сорвал что-то поэкзотичней мандарина: [-2 трудочаса] [Манго большое спелое, отключение модификатора голод на 1 час]

Приглядевшись, Игорь заметил две фигуры за ананасовыми кустами, закрывающими стену центральной постройки. Он не сразу понял, что происходит, но потом разглядел в фигурах Оливию и Оливера Мбанбени, в недвусмысленной позе занимавшихся выполнением супружеских обязанностей. Мулатка стояла с широко расставленными ногами держалась за стену, а рука коренастого супруга сжимала пучок её жестких волос, заставляя сильно закинуть голову назад. Картина была одновременно возбуждающая и немного жуткая – от того, что с этими людьми он только что общался, и того, насколько непринуждённо и грубо они занимались любовью. Пикантности добавляли два шарика-надзирателя, кружившие над парочкой и тщательно контролировавшие процесс.

– Смотришь? – послышался голос Шарлотты за спиной. – Им хорошо, им можно. Они супруги. В других секторах специальные комнатки есть, этим тоже предлагали, но они отказались – говорят, на природе приятнее.

Она стояла в расстёгнутом комбинезоне и жевала такое же манго, как и Игорь – мокрая после душа и весьма соблазнительная.

– А другим нельзя? – с лёгким волнением спросил Игорь.

– А другим… тоже можно! Всем можно! – Шарлотта подмигнула и хлопнула Игоря по плечу. – Секс включён в список разрешённых развлечений, если только без травм и некоторых извращений. Можешь почитать правила. Есть одна проблемка – всем мужикам тут колят биомодулятор, который глушит гормоны. У тебя не получится, знаешь ли. Надо сначала пройти испытательный срок, доказать, что ты адекватный, а запрос на разрешение писать.

– Да уж. И что, ты… Ну, с кем-то?...

– А мне никто тут не нравился. Знаешь, сама как-то справляюсь, – она снова подмигнула и ушла игривой походкой.

“Нравился” – прошедшее время, подумалось вдруг. Она что, флиртует с ним? Намекает? Нет уж. Нафиг нужно, решил Игорь. У него совсем другие цели в игре, к тому же, она всего лишь проклятый NPC – немногим лучше той девицы из массажного салона. Если уж и приобретать подобный опыт в онлайне – то с кем-то реальным, настоящим, к которому есть чувства.

Что до целей – в первую очередь, нужно было доказать Фридриху серьёзность своих намерений. Тут у Игоря был один козырь в рукаве – к которому он прибегать совсем не хотел, но, тем не менее, которым было бы глупо не воспользоваться. Игорь сорвал пару мандаринов, подошёл к “немцу”, игравшему с шариком-надсмотрщиком в какую-то голограммную игру.

– Фридрих! Я пошёл доказывать тебе серьёзность намерений.

Фридрих испуганно обернулся.

– Вы собираетесь совершить правонарушение? – послышался голос шарика-надзирателя.

Игорь не прореагировал – бодро зашагал ко входу в коридор, оттуда – мимо душа, в столовую.

– Вы собираетесь совершить правонарушение? – повторил голос. – Откажитесь в течение пяти… четырёх… трёх…

На последних секундах Игорь рванул створку люка, в который скатывались ящики с одеждой, на себя и нырнул в него.

Первые десять метров он летел по короткому металлическому жёлобу прямо вниз. Вскоре жёлоб кончился, а вместе с ним и кончилась нарисованная сцена игры. Внизу, вокруг, освещаемая далёкими отблесками света, простиралась бескрайняя внутренняя полость планеты, к центру которой он летел.

– Миранда!!! Это самый крутой баг, который я выловил!

Он крутил головами по сторонам – синий цвет океана и озёр, раскинувшихся далеко к северу, через которые внутрь сферы попадал солнечный свет, смешивался с оранжевыми полосками магмы, которая была нарисована только вблизи поверхности у активных вулканов. Все источники света обрывались на глубине в пару километров – или десятков километров, словно огромные призмы, вставленные в колесо калейдоскопа.

Игорь летел вниз, словно парашютист, в сторону этой бесконечной границы, и ничего не мог сделать с этим. Подумалось, что примерно такую же беспомощность чувствовала – или могла бы себя чувствовать – несчастная трёхногая собачка Джек, застрявшая в текстурах в первый его игровой день. Только собачка застряла, а он – провалился.

– Миранда! Мне страшно! Пофикси этот баг немедленно!

> Прошу прощения за доставленные неудобства. Мы работаем над решением проблемы.

[Получен бонус от компании: 100 премиальных баллов] [743 прем.баллов]

[Гравитация: 130%]

Он летел и летел, разглядывая вывернутую наизнанку карту мира, ничего не происходило, и через минут пять решил напомнить о себе:

– Миранда! Кибернетическая ты сучка, верни меня на поверхность взад!

> Прошу прощения за доставленные неудобства. Мы работаем над решением проблемы.

[Получен бонус от компании: 90 премиальных баллов] [833 прем.баллов]

– А почему не сто, как в первый раз?

> Я не сучка.

[Гравитация: 140%]

[Урон гравитацией -20HP] [Здоровье 350/370]

– Так ты сделаешь что-нибудь?

>Мы работаем над решением проблемы.

[Гравитация: 150%]

– Твою мать, когда это закончится-то уже!

[Урон гравитацией -25HP] [Здоровье 325/370]

– Миранда!!! Девочка моя, золотце, верни меня обратно!

> Прошу прощения за доставленные неудобства. Мы работаем над решением проблемы.

[Получен бонус от компании: 110 премиальных баллов] [943 прем.баллов]

Меньше всего хотелось разбиться при падении, но, с другой стороны, сейчас это воспринималось как единственный возможный выход из ситуации. Но падение закончилось достаточно неожиданно.

[Гравитация: 200%]

[Урон падением -10 HP] [Здоровье 315/350]

– Минус десять HP! Реально! – спросил Игорь и поднялся.

Поднялся с большим трудом – из-за давящей на плечи силы казалось, что он всё ещё падает, и каждое движение происходило медленно, с неимоверным усилинием. Он стоял буквально на воздухе – на невидимой границе нарисованного пространства, в которую упирались и океаны, и лава. Сделал шаг, другой. Посмотрел по сторонам – выглядело всё, с одной стороны, красиво, с другой – напоминало по цвету сцену из голливудских блокбастеров. Пару лет назад Игорь зацепил в инете статью о кинематографе. Там рассказывалось про проблему “Оранжевой морды”: последние десятилетия все кинокомпании злоупотребляют цветокоррекцией, отчего лица становятся оранжевыми, а все предметы – голубоватыми.

Но коже его лица смена цвета не грозила – он так и оставался синим, как зомбяк дешёвого сериала. И особенность его расы давала о себе знать. Сделал шаг – осторожно, ведь это было очень страшно.

[Урон гравитацией -30HP] [Здоровье 285/370]

– Твою ж медь.. как тяжело идти…

В паре десятков метров он заметил груду ящиков, видимо, свалившуюся с соседнего сектора. Неспешно он зашагал туда, планируя присесть и отдышаться.

– Миранда? Как твои дела? Нормально всё у тебя?

> Спасибо, всё замечательно!

– А у меня всё хреново!!! Я грёбаная черепашка! Меня сейчас убьёт гравитацией! Прикончи меня уже как-нибудь.

> Прошу прощения за доставленные неудобства. Мы работаем над решением проблемы.

[Получен бонус от компании: 100 премиальных баллов] [1043 прем.баллов]

[Конвертировать в anfi-coin?]

Да/нет

– Да, твою медь! Да! Две с половиной тыщи баксов!

[Получен: 1 anfi-coin] [43 прем.баллов]

На миг он задумался – откуда такая щедрость? Видимо, это попытка компании извиниться за невозможность выйти из игры? Попытка удержать игроков?

Тем не менее, ему стало намного спокойнее. Он знал, с кошелька сумма автоматом переведётся на рублёвый счёт, а оттуда – спишется на коммуналку. Небольшая сумма упадёт родителям – с одной стороны, хорошо, с другой – так и должно было быть, он упоминал, что будет отправлять небольшие деньги. А значит, поводов для беспокойства у них может не возникнуть – хотя они на самом деле есть. В период учёбы они с родными тоже, бывало, не общались несколько недель, а то и месяцев – Игорь сам не отвечал на звонки и приучил поменьше звонить. Кто знал, что сейчас, когда он оказался заперт в малоизвестной игре, их забота может так пригодиться?

Оставалась ещё небольшая надежда на Саню, который может прийти и заметить долгое отсутствие Игоря в оффлайне. Но и это может показаться реальным поведением. С другой стороны – кто знает, что будет, если его попытаются насильно вытащить из “Оазиса”. В общем, оставалось только ждать. И оставался вопрос – что делать с кормом, который кончается?

Тем временем он дошагал до ящиков. Поддел одежду, посмотрел.

[Ночная пижама заключённого, 1 уровень, -20% к урону холодом и удушьем, износ 55%] [2 трудочаса]

И так было во всех – ничего интересного в ящиках больше не оказалось. Установив пару ящиков поудобнее, он уселся на них, как на табуретку.

– Миранда, а сколько сейчас игроков онлайн?

> Онлайн: 152 игрока.

– Было же больше?

> Да.

– Что произошло с теми, кто вышел в оффлайн?

> Информация недоступна.

– Они выжили?

> Да.

– А это… они сохранили… рассудок?

> Информация недоступна.

Значит, не сохранили. Или сохранили – но не все. Холодок пробежал по спине, хоть и в “Оазисе”, он почувствовал это неприятное ощущение. Ну, вариантов нет – играть дальше, надеяться, что всё починят.

Внезапно, он провалился снова – на этот раз всего на метр вниз, и без урона.

– Ой! – рука принялась нащупывать ящики вокруг, но их не было.

“Очистка мусора”, – подумалось ему. Во всех играх с определённым интервалом на локации происходит очистка предметов, потерявших актуальность.

– Окей… Как там, Миранда? Давай меня уже наверх. Лучше на свободу, но я бы и от пятьсот двенадцатого сектора не отказался.

Ответа не последовало. В следующий момент Игорь увидел маленькую белую точку, приближавшуюся откуда-то сверху, под наклоном.

“Вот зараза… догнал, значит!”

В следующий миг шарик-надзиратель больно ударил в затылок.

– Попытка побега! Выполняю устранение нарушения!

[Урон -20 HP] [Здоровье 275/370]

– Ай!

Первой мыслью, инстинктивной, была попытка сопротивляться – но Игорь не стал.

[Урон -20 HP] [Здоровье 255/370]

– Ай! Бобошеньки! Миранда, это и есть твоё решение?

[Урон -20 HP] [Здоровье 235/370]

[Урон гравитацией -25 HP] [Здоровье 210/370]

– Ай! Миранда, ты мне заплатила, чтобы безнаказанно поиздеваться!

– Попытка побега! Выполняю устранение нарушения!

[Урон -20 HP] [Здоровье 190/370]

– Миранда! Мерзкая роботётка!

…

[Урон -20 HP] [Здоровье 10/370]

– Миранда, верни меня домой! Или… хотя бы к Бродяжке!

[Урон -20 HP]

[Респаун?]

Увы, но лица, склонившиеся над ним, оказались вполне знакомыми. Он лежал в тени пальм, далёкое солнце ярко светило в зените. Но небо по-прежнему было расчерчено клетками оранжереи.

[Здоровье 370/370]

[Получено: Маска-рекупиратор кислородная автоматическая заряжаемая, 3 уровень] [200 трудочасов, 0,1 кг]

[Шнурок от маски-рекупиратора USB] [10 трудочасов, 0,01 кг]

[Кислород: 100%, заряд 5 часов]

– Выжил, – коротко сказала Кьюн-Сун Тё. – Не захлебнулся.

– Ха! Я тоже туда ныряла! – сказала Шарлотта. – В первые дни заключения. Думала, выберусь. Ну и как там, понравилось?

– Там ничего интересного, – соврал Игорь.

– Парень, ты меня убедил, – сказал Фридрих.

Подмигнул и ушёл. Игорь поднялся, растолкав собравшихся и заправился за ним.

– Эй! Ты обещал! Где!

Ответа не последовало, “немец” лишь как-то многозначительно покачал головой. Игорь уже планировал раздосадовано уйти заниматься заданиями, как вдруг заметил, что Фридрих незаметно выронил на тропинку из ладони скомканный листок бананового дерева.

– Отдых окончен! Вернуться к выполнению работ! – послышался голос.

Оглядевшись по сторонам и заметив, что шарика-надзирателя по близости нет, Игорь развернул листок и принялся читать послание, чьи почерневшие буквы, выдавленные на зелёной мякоти, тут же перевелись на русский язык.

Глава 13. Чебурашки

Послание было кратким и лаконичным.

“КОГДА ЛЯЖЕШЬ СПАТЬ — ЗАРЯДИ МАСКУ И ИДИ В САД, ДВЕРИ БУДУТ ОТКРЫТЫ”

Точно так Игорь и поступил — отработал ещё пару квестов, заработав двадцать трудочасов и пару сотен очков опыта. Самым сложным в первой части плана оказалось не спать полночи — как-никак, он бодрствовал в игре почти местные сутки, и черт разберет, насколько они совпадали с реальными — Игорь уже понял, что в разных мирах время течет по-разному. Но у него получилось. Заплатил пару трудочасов и попросил Миранду включить аудиокнигу Генри Лайон Олди. На последних главах дверь кабинки щёлкнула и открылась, зажглась привычная надпись: [КИСЛОРОД 7%, наденьте маску!]

Игорь привычно натянул лямки на уши, тихо, стараясь не производить шума, спустился. Пошёл вдоль стенки, больше наощупь, нежели по прямой. Впереди, в глубине конвейерной ленты за открытыми до половины лифтовыми дверями в темноте леса виднелась чья-то фигура. Это явно был не охранник — и посмотрев назад, Игорь увидел, что ещё несколько ячеек пустуют, хотя в них горит свет ночника. Значит, либо в побеге участвует не он один, либо… Заключённых куда-то увели.

Моргнул алерт:

[Действие модификатора “Биорегулятор” закончено]

[Урон гравитацией -25HP] [Здоровье 345/370]

Впереди, у дверей в душевой отсек, стояли стражники. Они стояли точно в той же позе, в какой Игорь запомнил их днём. Прищурившись, он заметил, что они не подсвечиваются как персонажи — ни уровня, ни класса, ни расы. Теперь они выглядели как простые статуи, приросшие к полу.

“Да уж, вспоминается клавишный инструмент, сброшенный на рельсы Бродяжкой”, – подумалось Игорю.

Настолько топорного решения проблемы со стражниками он от Миранды не ожидал. В другой бы ситуации он даже попросил бы её пометить такое решение в сценарии как баг, но только не сейчас – осталось только мысленно поблагодарить роботётку – либо того, кто решил за неё эту проблему.

Иногда Игорю казалось, что у Миранды раздвоение личности. Какая-то часть чат-бота и скрывающейся за ним системы помогает ему, какая-то – мешает и ставит различные препоны. Если подумать, что представляет из себя эта система, то всё становилось вполне объяснимо. Скудные знания Игоря о ведении IT-проектов, почерпанные в универе, служили тому подтверждением.

Если “Anfiq Prod” — международная компания, разнесённая территориально, то при всех AGILE, ITIL, канбанах, сервис-десках и прочих модных веяниях в разработке — в процессе запросто могут случиться разногласия и противоречия между командами. Особенно в кризисной ситуации, которая происходила сейчас в игре. Кому-нибудь, например, направлению тестирования, или разработчику, выгодно, чтобы игроки попадали в более сложные жизненные ситуации. Но кто-то, например, добрый младший оператор техподдержки, или аналитик-асессор, жмущий кнопки в админской панели чат-бота, может пожалеть игроков и выставить параметры, дающие ему поблажку. Исходя из этого, Миранда становилась то доброй, то злой.

Но пока оставалось надеяться, что она останется доброй как минимум несколько часов, чтобы первоначальный план их побега удался.

Игорь осторожно вышел в сад. Огляделся — шариков-надзирателей не было видно, видимо, они все ушли на подзарядку. В кустах он заметил пару силуэтов, один из которых махнул ему рукой – он узнал в нём Фридриха. Игорь уже подумал метнуться в кусты, но “немец” сделал жест рукой, мол, остановись. Затем указал на ящики с инструментами и показал жестами, что копает. Игорь удивился богатству жестикуляции NPC и кивнул. Осторожно, стараясь производить поменьше шума, взял из лотка лопату с коротким черенком и пошёл в укрытие.

[Получено: Лопата штыковая титановая, 3 уровень] [50 трудочасов, 1 кг]

В кустах было трое: Фридрих Киснер, Арчи Макнамара и Шарлотта Стефансон. Мужики выглядели неплохими спутниками в таком сомнительном мероприятии, как побег, а вот Шарлотта… Шарлотту, как ему показалось, он побаивается. Побаивается, как побаивается любой худо-бедно воспитанный и не сильно зацелованный парень, нацеленный на серьёзные отношения, повстречавший девушку поведения весьма легкомысленного. Не, конечно, она была всего лишь NPC. Конечно, даже будь у него с Бродяжкой серьёзные отношения – вряд ли это бы сошло за измену. Тем более, вдруг и Бродяжка сама развлекается с каким-нибудь синекожим жлобом, состоящим из ноликов и единиц… Игорь помотал головой — нет, рановато включать ревность. Плохое это чувство. Разрушительное в его ситуации.

— Итак, у нас пара часов, — зашептал Фридрих. — Все системы будут отключены ещё минут тридцать.

– Как тебе удалось? – с наигранным удивлением спросила Шарлотта.

– Я же инженер. Я играл в настольную игру с шариком и случайно взломал его. Подобрал пароль с третьего раза и получил доступ к центральному компьютеру сектора.

Игорю захотелось хлопнуть себя по лицу. Мне кажется, сценаристы сами смеялись, когда придумывали такой сюжетный ход. Вековая история криптографической науки? Доступ по ключам шифрования? Закрытые информационные контуры? Системы безопасности на новейшем объекте? Да что системы безопасности – банальные круглосуточные видеокамеры! Нет, не знаем, ничего не знаем. Впрочем, Игорь давно понял, что находится внутри ожившего художественного произведения, а значит, что подобные допущения были вполне себе позволительны. Законы жанра, знаете ли. Фридрих продолжал, махнув рукой на асфальтированную площадку: – В общем, наша цель – вон те ящики, которые мы вчера собрали. Они лежат на большом поддоне, а по росту – почти с нас высотой. Нам надо сделать в них нишу, разгрести по краям. У меня есть пара степлеров – скрепим их, чтобы не было заметно, что мы внутри.

– Так себе план, – угрюмо сказал Арчи. – Могут заметить. У них наверняка сканеры тепловые или типа того. А потом ещё проснутся и шарики-надзи...

– У тебя есть получше идеи? – раздражённо оборвал его Фридрих. – Варианты? Не слышу?

– Да молчу. Умник. Куда бежать-то планируем?

– Ну, вариантов немного. К блэкморцам, видимо. Их колония тут ближайшая, всего-то три тысячи километров от Интермариума.

– Откуда? – опешил Игорь.

– Интермариум. Тепличный комплекс Интермариум. Мы сейчас в нём находимся, алё!

Игорь кивнул, сжал лопату поудобнее и направился к ящикам.

– Осторожнее, не рассыпьте! – прошептал Фридрих.

Шарлотта, на удивление, раздвигала коробки аккуратнее всех, а Фридрих, наоборот – небрежнее других. Один из ящиков вовсе провалился, рассыпав спелые персики по дну их импровизированного логова. Пришлось собирать, а парочку – съесть, потеряв пару HP здоровья. Беглецы закинули освободившиеся ящики новым рядом на крышу, залезли в логово и забаррикадировались новой колонной.

– Крыша. Сверху всё видно, – посмотрела наверх Шарлотта.

– Это я предусмотрел, – сказал Фридрих, достал из кармана ночной пижамы и показал строительный степлер и клеящий пистолет.

Игорь видел, что паре опытных сидельцев позволяли работать такими – чинить оградку, хозяйственный отсек с инвентарём и тому подобное. Повезло, ничего не скажешь. Даже за кой-никакое оружие сойдёт. Ящики над головой сдвинули и скрепили между собой – конструкция слегка провисла, но, по мнению Фридриха, оказалась вполне живучей и незаметной. Они стояли на пяточке метр на метр двадцать, пригнувшись, почти в полной темноте. К Игорю прижалась Шарлотта спереди и объёмные телеса Фридриха сбоку. В ноздри ударил запах фруктов – апельсинов, манго и прочих тропических прелестей.

Неожиданно Игорь понял, на кого он сейчас походит, и заржал, уткнувшись носом в изгиб локтя.

– Ты чего? – спросил Арчи. – Крыша едет?

– Да ничего. Ты не поймёшь!

– Чего не пойму-то?

– Да отстань!

– Не, правда, чего ржёшь? – зашептала Шарлотта, прижавшись ещё сильнее.

– Просто я подумал, что мы сейчас все уснём, а проснёмся в московском продуктовом магазине. Потом нам выдадут телефонную будку, а ещё потом – с нами познакомится говорящий крокодил.

– Крокодил? – опешил Фридрих. – Это откуда, с Темперии квадро?

– Ладно. Так и быть. Спою для вас.

“Я был когда-то странной,

Игрушкой безымянной

Которой в магазине никто не подойдёт

Теперь я чебурашка, и каждая дворняжка

При встрече сразу лапу подаёт…”

Неожиданно Шарлотта подхватила и тихонечко подпела на чистейшем русском:

– Теперь я чебурашка, и каждая дворняжка при встрече сразу лапу подаёт…

– А ты-то откуда знаешь? – спросил было Игорь, но потом и сам понял. – А, ясно… Миранда, нейросети.

– Ладно, тише, господа. Уже скоро приедет погрузчик.

И он действительно приехал. Правда, не скоро – больше чем через час. Игорь успел уже задремать, уткнувшись лбом в ящик напротив, как вдруг послышался тихий гул открывающихся ворот, ведущих в продолжение туннеля, и Фридрих зашептал.

– Внимание! За нами приехали!

Начинался самый ответственный этап в их плане. Игорь напрягся, вжался посильнее в выступающие углы ящиков. Шарлотта, которая стояла напротив, беззастенчиво обняла его за талию, прижавшись всем телом. Похоже, ей тоже было страшно. Игорю это слегка помогло снять нервное напряжение, хотя тактильные ощущения от женской фигуры, расположенной всего-то за двумя тонкими ночными пижамами, добавило напряжение несколько другого толка.

[Модификатор: Тестостерон, -15% к интеллекту, +5% к силе, действие – 45 секунд.]

Целых сорок пять секунд! Пять процентов к силе ему в данной ситуации были совсем не нужны, а падение интеллекта особо ни на что сейчас не влияло, поэтому пришлось просто перетерпеть.

Сквозь решётчатые стенки он увидел свет трёх прожекторов. Погрузчик двигался на чём-то вроде антиграва, протянув вперёд длинные не то штанги, не то суставчатые щупальца, подхватившие поддон и обхватившие ящики сверху. “Морда” погрузчика остановилась всего в метре от них, упёрлась огромными пятнами света прямо в ящики, где стояли несчастные беглецы, словно огромный глазастый зверь. Щёлкнули механические захваты, их дёрнуло вверх, потом резко понесло в глубины туннеля.

Ветер завывал через щели ящиков, где-то наверху через каждую сотню метров мелькали лампы. Игорю подумалось, что ветер на такой скорости – вещь совершенно нелогичная, ведь ягоды и другие мелкие продукты из ящиков запросто может сдуть. Логично было бы укрывать перед транспортировкой ящики какой-нибудь плёнкой. Даже возникла мысль сообщить об этом Миранде – но он вовремя понял, что это лучше не делать. Маска, как он понял, вовсе не хранит запас кислорода, а выкачивает или как-то производит из окружающей среды. Ещё не хватало, чтобы этот “баг” пофиксили, и они бы задохнулись, оказавшиеся в вакуумной упаковке.

– Страшно, – прошептала Шарлотта.

Она вжалась в Игоря всем телом, модификатор “Тестостерон” периодически вспыхивал, доставляя неловкость, но вместе с тем Игорь почувствовал к этой синекожей дуре определённую нежность. Нет, вовсе не походила она сейчас на прожжёную “мокрушницу”, на отвязную порно-модель или кого-то ещё. Да и на NPC не походила – на маленькую испуганную девочку, напуганную в парке страшным псом. И как бы не старался Игорь себя убедить, что это всего лишь персонаж – любая правдоподобная человеческая реакция рано или поздно пробивала этот щит, заставляя включать эмпатию.

– Нашей малышке свезло, – снова прошептал Фридрих.

– Отстань, – пробурчала Шарлотта.

Они планировали над полом туннеля почти бесшумно, но вдруг, через минут десять послышался знакомый стрекот, а затем над головами у беглецов возникли знакомые красные голографические стрелки.

– Нарушители! Нарушители! Попытка побега! Выполняю устранение нарушения!

[Основное задание “Отсидеть срок” провалено]

[Текущие основное задание: “Выйти из игры, пока не сдохнешь”]

Стайка из четырёх шариков-надзирателей крутилась над верхними ящиками, уровнявшись в скорости с погрузчиком. Молнии разрядов стрекотали по помидорам над головой Игоря, отчего те взрывались, как маленькие красные бомбы. Но некоторые всё же доставали до цели. Сами же шарики впервые подсветились как мобы, а не как простые детали интерьера.

[Урон -25HP] [Здоровье 320/370]

[Урон -20HP] [Здоровье 300/370]

– Вот падлы, нагнали-таки! – сказал Фридрих и протянул Игорю степлер. – Да, держи. Только все не потрать!

[Преобразовать в оружие?]

Да/нет

[Степлер строительный, 2 уровень] [200 трудочасов, 0,5 кг]

[82 выстрела]

Спутники пригнулись, а Игорь нажал на ручку. Щёлк! Щёлк! Скобки полетели, некоторые пролетали мимо, некоторые – рикошетили и наносили пару-тройку HP урона. Попасть скобкой с расстояния в двадцать сантиметров в юркий двухсантиметровый шарик через дырки в ящике и раздавленные овощи – сложная задача, но у Игоря удалось. Два надзирателя, в том числе личного, игоревского, откинуло скобками, разбив о потолок туннеля. В третий выстрелил из клеевого пистолета Фридрих – шарик откинуло на полметра, и прилип снаружи к дальнему ящику, продолжая ругаться и слать молнии во все стороны. Молнии, впрочем, не доставали до них.

А вот с четвёртым, последним шариком было сложнее. Это был надзиратель Арчи, летающий робот успел лишить несчастного метиса уже трети хэ-пэ и вертелся максимально далеко от Игоря и его стрелкового оружия. Никакого оружия у Арчи не было – не хватило, и он ничего не мог сделать. Сжался, сев на корточки в нижний угол их укрытия, но Игорю он этим только мешал.

– Сука, не могу достать! – рявкнул Игорь, и Арчи перешёл к активным действиям.

– Не могу больше этого терпеть! – совсем неуместно рявкнул он, поднялся, подхватил принесённую Игорем лопату и раздолбал ими ящики, прикрепленные над головой.

Шарик тут же залетел вовнутрь, посылая разряды всем, в том числе и Игорю, а Арчи истошно принялся махать лопатой, словно мухобойкой. Выглядело всё это неуклюже, но неожиданно – помогло. В один из ударов шарик всё же свалился на пол, и тяжёлая ступня Фридриха опустилась на него.

“Киллеры… бонус к ловкости, но минус с здоровью”, – вспомнилось Игорю.

Здоровья, меж тем, у метиса действительно осталось меньше половины, и Игорь с горестью подумал, что боец не дотянет, а то и вовсе рискует стать обузой. Эх, найти бы хилера… только кто сейчас согласится лечить беглецов! По большому счёту, лучше было взять в побег докторшу Кьюн-Сун, чем Шарлотту, и мотивы, по которым Фридрих взял в побег именно синекожую – оставались туманными. Либо, наоборот, – нет.

Тем временем, они вылетели из распахнувшегося жерла туннеля, повернули и помчались на небольшой высоте вдоль наружной стороны гигантского тепличного комплекса. Это было настоящее шоссе, освещённое левитирующими на шарообразных конструкциях фонарями. Другие погрузчики, массивные военные флаеры, компактные дроны-курьеры проносились мимо через темноту в считанных метрах от них. По левую сторону виднелись бурые отвесные скалы с налепленными между ними чёрными кубическими постройками.

– Это сортировочные центры, – пояснил Фридрих и поёжился. – Ох и зябко здесь. Ладно хоть маска ещё держит. И кислоты в атмосфере на экваторе немного.

[Кислород: 55%, 2 часа]

[Урон холодом -10HP/час] [Здоровье 235/370]

– Ну и как мы теперь без крыши? – проворчал Арчи.

– Ты же сам её разрушил! Умник! – рявкнул Фридрих.

– Смотрите! Там стоянка! Планетарный флаер! – крикнула Шарлотта, и их погрузчик, словно почувствовав её мысль, резко завернул и воткнулся в распахнувшиеся двери сортировочного центра. Ещё десяток секунд он стоял в шлюзовой камере, после чего моргнуло зелёное извещение, показавшее 100% уровень кислорода.

Погрузчик резко опустил поддон между двумя такими же, отцепил свои суставчатые щупальца и улетел обратно. Шарлотта пинком отправила колонну ящиков, запиравшую им выход, в проход между поддонами. Скинула маску и проголосила: – Свобода! Воздух! Наконец-то свобода! Скорее к флаеру!

– Тише! – рявкнул Арчи. – Кто-то идёт!

Дёрнул её за рукав, заставив оступиться и пригнуться. Вдоль рядов действительно двигалась мрачная фигура в комбинезоне, Игорь выглянул в проход, чтобы разглядеть, кто это, и в следующий миг его рука сама нашарила лопатку среди обломков ящиков.

[Бобби Омагбеми-Оньяли, чёрный, военный, заключённый, 31 уровень]

– Ты! – Взревел он так, что его маска слезла на щёку. – Я говорил тебе, что это я должен тебя убить!

Глава 14. Highway to hell

Следующие десять минут пронеслись, казалось, за пару вздохов.

Первым делом Игорь швырнул в него свободной рукой ближайший ящик. Неповоротливый Бобби увернулся от него, но следом полетел второй — уже от Макнамары. Бывшего надзирателя откинуло к стене, Игорь подскочил ближе и замахнулся, чтобы врезать штыком лопаты по лицу, но рука дрогнула, остановилась на полпути. Уж слишком жалобным было выражение лица темнокожего.

Это сыграло злую шутку.

— Нарушители! Нарушители! — завопили три шарика-надзирателя, метнувшиеся в сторону Игоря и его команды.

“Значит, всего трое, — смекнул Игорь. — Но где же остальные?”

Шарлотта и Фридрих тоже не теряли время даром. Шарлотта запрыгнула на шею поваленному Бобби и принялась его душить. “Немец” побежал навстречу шарикам, целясь в них из их единственного стрелкового оружия — строительного степлера.

– Где остальные?! – успел спросить Игорь, прежде чем первый из надзирателей ужалил его током.

[Урон -20 HP] [Здоровье 275/370]

Из-за прохода между нагромаждёнными ящиками послышался скрежет и удары, в котором легко узнавалась тяжёлая поступь шагающего робота.

Игорь прыгнул назад к ящикам, ожидая выстрела, но его не последовало, он услышал только женский голос:

– Бобби… что, мать твою, тут происходит?

Выглянув, Игорь увидел трёхметрового робота, больше напоминавшего увеличенный экзоскелет. Робот не был боевым – огромные конечности явно предназначались для переноса ящиков и ничего более. Внутри сидела девушка-пилот — темнокожая, коротко стриженая, небольшого роста.

[Сарика Мишра, 10 уровень, метис, астронавт, заключённый]

Робот длинными шагами бросился вперёд по проходу.

— Назад! — рявкнул Игорь. – Вон туда, за угол!

Шарлотта мигом спрыгнула с Бобби и помчалась в противоположную сторону, Арчи последовал за ней. А вот Фридрих… Он был настолько увлечён разборками с шариками-надзирателями, что не среагировал вовремя. Робот настиг его и заключил в свои стальные объятия.

– Фридрих, твою мать! Ну и куда мы теперь?! — крикнул Игорь, обернувшись на повороте.

— Бегите! — прохрипел он. — Оставьте, я помогу!

Его рука дотянулась до пульта на манипуляторе робота и хаотично – а может, и не очень – забарабанила по кнопкам. Игорь услышал скрип открывающихся ворот за поворотом.

– Туда! – крикнул он остальным.

– Бобби, лови их! – скомандовала Сарика. – Нас убьют, если мы их не остановим.

Темнокожий надзиратель, поднялся, замотав головой. Двое из оставшихся шариков-надзирателей метнулись в сторону беглецов, стреляя в последнего из бежавших – Арчи.

У выхода из ангара стоял третий зэк, трудившийся на складе.

[Ролан Вафельштейн, 7 уровень, белый, клерк, заключённый]

– Э, куда собрались?

Игорь на миг замешкался, но Арчи, обстреливаемый шариками, догнал его и крикнул:

– Дай сюда лопату!

Макнамара выхватил лопату на бегу, размахнулся и саданул по шее Вафельштейну. Тот рухнул, захлёбываясь кровью и обрызгав ящики с фруктами. Путь был открыт, команда бросилась в дверь, ещё не зная, что там. Но старина Фридрих сделал всё верно – за спиной сражённого грузчика оказался гармошчатый переход, ведущий в припаркованный рядом со складом грузовой флаер.

– Надо закрыть дверь! – крикнула Шарлотта, но не успели.

Вернее, почти успели – в суматохе было непонятно, кто нажал на кнопку, это мог быть и Фридрих на складе, и Арчи, разобравшийся с пультом у двери, но створки двери начали закрываться. Бобби просунул толстенную руку в проём в тот самый миг, когда оставалось сантиметров двадцать зазора. Игорь бежал вперёд, но у самого входа в грузовик он оглянулся и увидел, как грузное тело темнокожего охранника пролезло через створки. Это выглядело в лучших традициях часа пик в общественном транспорте, когда пассажира прищемило дверью, но он всё же сумел просочиться в салон, и Игорь усмехнулся про себя.

– Игар, скорее, в кабину! – рявкнула Шарлотта.

– В смысле, в кабину?

– Ну, кто у нас дипломированный астронавт – ты же? По тебе видно!

Игорь мысленно выругался. Он уже начал забывать о классе персонажа, который выбрал в начале пути в этом мире. Нашарил взглядом кресло – оно было всего одно, за парой рядов ящиков, плюхнулся туда. Перед глазами тут же показалось пять полупрозрачных боксов-экранов с разными видами и графиками, а также выдвинулся из панели не то руль, не то штурвал.

> Приветствую тебя в кресле пилота. Пройти базовый курс обучения полётом? Твой класс позволяет сделать это бесплатно.

– Да, блин, Миранда! Конечно! Самое время пройти базовый курс! Именно сейчас.

> Окей! Перед запуском закройте и проверьте герметичность люков, а затем поверните ключ, отмеченный красной стрелкой…

Входной люк с шипением закрылся.

[КИСЛОРОД 100%, Заряд 2,8 часа. Можно снять маску]

– Вы... никуда не пойдёте! – послышался голос Бобби. – Меня убьют, если вы улетите! А так – скостят срок!

“Твою ж мать… Всё-таки он летит с нами.”

Решать этот вопрос было некогда, и пока не началась откровенная драка, Игорь вспомнил фразу из универской программы менеджмента. “Не успеваешь сам – делигируй”.

– Шарлотта, – бросил Игорь через плечо. – У тебя ж, типа, харизма высокая, залечи его чем-нибудь. На тему того, что он хотел бросить всё и жить на Темперии.

– Окей. Эй, братишка, остынь… Хочешь, подкинем тебя на Темперию?...

> ...Если вы хотите поменять маршрут, отключите автопилот и выберите новое направление…

Распахнулась карта Арктии – их местоположение было отмечено красным. Игорь отмотал масштаб – гигантский комплекс теплиц раскинулся севернее на пару сотен километров, а на его углу примостился город-купольник Интермариум – совсем небольшой по сравнению с громадным зелёным прямоугольником. Уменьшил масштаб ещё больше, слыша за спиной разговор: – Нет… Вы не понимаете! Я тут первый день, меня перевели на склад за примерное поведение, сказали, что просчитались. Если я ошибусь…

– Да ты не волнуйся, остынь…

Наконец, удалось найти на карте желанный многоугольник периметра, огораживающего территорию “Блэкмор Индастриз” – в трёхтысячах километров от Интермариума. Игорь тыкнул место назначения.

> ...Маршрут проложен. Теперь схватитесь за штурвал и следуйте указанного курса.

Громадина скал перед носом флаера-грузовика шевельнулась и ушла влево. Руки дрожали – Игорь так ещё и не успел выучиться и сдать на права. Конечно, за рулём он, как и все поселковые ребята, сидел, да и в гонках за рулём компьютерным играл не один раз, но управлять десятиметровой летающей хреновиной было куда страшнее.

– Хрен с вами! Всё равно это не жизнь! – выловило ухо реплику Бобби. – Но вон того парня я точно прикончу, как только мы доберёмся до блэкморцев.

Игорь вздохнул с облегчением – хоть одной проблемой в полёте меньше.

Рядом подошёл Арчи, встал, пригнувшись и держась за какой-то поручень.

– Лети вдоль шоссе, не привлекай внимания, потом свернёшь около купольника.

Игорь покосился – Арчи был весь в крови, не то своей, не то несчастного грузчика, а от хелсбара осталось процентов десять.

– Блин, чувак, тебе нужна помощь. Поищи аптечку, стопудово где-то должна быть.

– Здесь нет аптечки, – сухо ответил Арчи. – Грузовики ими не комплектуются, опасность для жизни минимальная. Теперь левее.

Минимальная опасность? В летающем средстве? В очередной раз захотелось сообщить о баге Миранде, но Игорь сдержался.

Разговор за спиной утих, лишь иногда Бобби восклицал что-то вроде “ох, за что мне всё это”. У Игоря неплохо получилось обходить в потоке флаеров других участников движения, изредка Арчи подсказывал ему – пролететь слева, справа или сверху. Впереди уже вылезла из горизонта и светилась огнями огромная круглая стекляшка купола, возвышающегося над рядом теплиц на добрые полкилометра. Игорь только сейчас понял, что это лишь на карте кругляшок города кажется маленьким по сравнению с полями теплиц. В реальности он был не меньше трёх километров в диаметре. Город впивался своим боком в тепличные корпуса, и Игорь, посмотрев налево, заметил, что тюремные поля и огороды за стеклом уже сменились затейливыми садовыми лабиринтами и лужайками, пересечёнными ручейками. Люди, одетые вполне по-граждански, гуляли по тропинкам, бегали детишки, играющие в догонялки с огромной собакой-киборгом. Похоже, в ближайших к городу теплицах расположились вовсе не тюремные корпуса, а что-то вроде городского парка.

Дорога упиралась в боковой флигель, примыкавший к купольнику. Впереди виднелась небольшая пробка из флаеров всех мастей, и Арчи подсказал.

– Это шлюз. Лети прямо.

– В смысле прямо?

– Ну, нам же надо доставить провизию в город.

[Новое дополнительное задание: “Накормить город Интермариум”]

– Маршрут построен, – бодрым, до боли знакомым всем россиянам голосом сказала навигационная система флаера. – Через. Четыре. Километра. Поверните налево.

– Чего?! Не надо налево! Нахрен нам город! Какая, в жопу, провизия?

– Нет, – нахмурился Арчи. – Это нехорошо. Мы везём еду, её надо довезти в город.

– Он прав, – послышался из-за плеча голос Шарлотты. – Надо сначала в город, а потом разберёмся.

Голоса у всех были одновременно и уверенные, и какие-то неживые, как у загипнотизированных.

– Вы что, с дуба рухнули?! В город? Вас что?... А-а. Ясно всё.

И в следующий миг на экране для связи показался Заяц Кирк.

– Верной дорогой идёшь, товарищ! – сказал он, и махнул вытянутой вперёд рукой, явно пародируя Ленина.

Игорь едва успевал следить за дорогой – движение ближе к городу стало намного плотнее, и отвлекаться на экран становилось опасно.

– Урод! Ты где!!! Чо мне делать-то теперь?

– Вперёд к светлому будущему! – сказал Кирк. – Скоро увидимся.

– Кто это? – спросил Арчи.

Что, если заяц Кирк ждет его в городе? Тогда это может быть одновременно или спасением, или западней. В любом случае – лететь вперед более чем рискованно, а не лететь – вдруг эти зомби за спиной могут помешать? Вдруг пришла вполне логичная и почему-то потерявшаяся мысль – а что, если им всё рассказать? Ну, или почти всё. Хуже уже не будет.

– Значит, так. Пора вам рассказать, – начал Игорь. – Я, типа, с другой планеты. То есть – вообще, звёздной системы. Прибыл с заданием найти вот этого парня, но потерпел крушение. Потом тюряга эта. Мне надо найти местное отделение нашей законспирированной тайной полиции, чтобы отдать им доклад, и чтобы они могли переправить меня домой.

Все молчали. Флаер встал в пробку, постепенно, медленно двигавшуюся вперёд.

– И что ты хочешь сказать? – подал голос Бобби.

– То, что ни в какой город мы не едем, – ответил Игорь, резко крутанул руль и вдарил по газам. – И мне плевать, что у вас там с головой, поддержите вы меня, или нет, я вот так вот решил.

[Дополнительное задание “Накормить город Интермариум” провалено]

– Миранда! Вруби “Highway to hell” и дальше в этом духе, что-нибудь байкерское.

> Окей.

Скалы по левую сторону кончились, поле занимали странные антенны, не то собирающие влагу наподобие тех, что можно было видеть в “Звёздных воинах” на Татуине, не то какие-то электро-генераторы. За антенным полем раскинулось обширное не то озеро, не то маленькое море – с желтовато-бурой водой.

– Выше! – рявнул Арчи.

Игорь дёрнул штурвал на себя, чуть не задев ближайшую антенну. Та тут же окрасилась красным, где-то далеко послышалась сирена.

– Всё. Засекли. Сейчас за нами вылетят. Выведи экран заднего обзора.

Бывший киллер указал на кнопку, Игорь нажал неглядя, и по бокам вылезла ещё пара полупрозрачных экранов, напоминающих большие зеркала заднего вида. Вокруг стало темно, из источников света остались только две луны и звездные скопления, отражавшиеся в поверхности воды. Купольник остался далеко позади, но боковым зрением Игорь заметил, как от купольника отделилось две точки. Бортовые системы пометили их синими квадратиками и подписали мелким шрифтом.

“Радар… у грузовика? Миранда, что ты делаешь, прекрати.”

Игорь решил не отвклекаться – мчал вперед, ориентируясь по карте навигатора.

– Во, уже, – прокомментировал Арчи. – Копы.

Игорь втопил по газам. Грузовик не был рассчитан на высокие скорости, и вопрос, насколько быстро их догонят, оставался открытым. Залив водоёма, прилегающий к купольнику, закончился, впереди показался узкий каньон впадавшей когда-то в море обмелевшей реки – не то водяной, не то состоящей из какой-то кислоты. Игорь нырнул туда, не забывая поглядывать в экраны заднего обзора. Расстояние сокращалось, через пару минут в экране для связи отобразилось лицо военного.

– Грузовик “Эн триста восемьдесят четыре – Интермариум”, немедленно совершите посадку. Повторяю, немедленно совершите посадку. Вы входите в опасную зону.

– Выключи, – попросил Игорь Арчи, и тот послушно кликнул по кнопке завершения вызова. – Что за опасная зона?

– Хрен знает. Корсары здесь, наверное. “Артемида Темпера” спонсирует, постоянно около городов околачиваются, грузовики перехватывают. Слушай, а ты правда из другой системы? И как там? Планеты, да?

– Угу. Потом расскажу, – соврал Игорь, уже догадываясь, что ничего рассказать не успеет.

Внезапно со стороны горного плато, окаймляющего каньон, появилось ещё три цели. Маленькие, быстрые, тут же отмеченные красным. Отметка одного полицейского флаера заморгала, как гаснущая лампа светофора, и погасла. Второй же резко ушёл куда-то в сторону и вскоре тоже исчез с радаров – или что это было из систем у грузовика.

– О чём и говорил. Корсары… – расплылся в улыбке Арчи. – Подсобили.

– Я бы им дала, – прокомментировала Шарлотта. – Клёвые парни.

– Возможно, ещё представится возможность, – хмыкнул Игорь. – Что они, говоришь, перехватывают? Грузовики? А мы кто?

– Ну не с фруктами же. Зачем им фруктовоз?

Определённая логика в его словах была, но насколько она согласуется с логикой корсаров и сюжетных нейросетей? В любом случае, Игорь слегка успокоился. Следующий час летели почти молча, слушая музыку. Проложенный навигатором маршрут пролегал недалеко от трёх других купольников, но Игорь выбрал путь подальше. Они летели между мелких желтоватых озёр, через изрезанные горные кряжи. Пару раз на краю горизонта периодически вспыхивали светлячки флаеров и виднелись огни шахт и каких-то посёлков, но в радиусе действия радара никто не появлялся. От скукоты Игорь сделал музыку потише и спросил у Арчи: – Расскажи о себе?

– А чего рассказывать? Родился на Арктии Минор, в машиностроительном районе. Батя строил флаеры вроде этого. Там криминальный квартал, в основном одни нигеры…

– Что ты сказал? – подал голос Бобби.

– Ничего… В общем, мы с детства читали рэп, потом начали работать на мелкого бандита. Первый раз в тюрьму я попал в тринадцать лет…

Он ещё долго рассказывал хитросплетения собственной жизни, про то, как вышел из тюрьмы, как женился, как жена ушла, как попал в тюрьму второй раз. Про то, как выйдя из тюрьмы перебрался на Арктию Минор, успел поработать в торговых флотах, летающих к спутникам газовых гигантов. Как попал в тюрьму в Фатум Миноре, где местные обучили его рукопашному бою, а когда вышел и вернулся во внутреннюю систему, решил работать в одиночку, разжился арсеналом и стал брать заказы на важных людей у конкурирующих полу-легальных группировок. Про то, как снова попал в тюрьму… Игорю казалось, что всё это он уже где-то слышал, как будто прослушал сухую выдержку из “бэкграунда” типового персонажа “киллер-бандит”. С другой стороны, если всё это писала нейросеть, а не реальный сценарист (а было похоже на это), то сделано это было филигранно, личность персонажа “подгружалась” и раскрывалась во всех деталях, словно фрактал – достаточно лишь задать уточняющий вопрос о чём-то.

Во время рассказа флаер вдруг затрясло. Панель бортовой системы окрасилась красным, Игорь прочёл:

[Высокий уровень кислоты за бортом. Смените маршрут!]

– Здесь гейзеры, – подсказал Бобби. – Если надолго задержаться – могут обшивку съесть.

Сверху ударяли восходящие потоки, и Игорь поднялся ещё выше, на уровень облаков. Когда толчки прекратились, вылез системный алерт:

[Получен опыт: 100 поинтов]

“Не забывают про меня – наверное, это хорошо”.

*

Когда впереди забрезжил рассвет, Игорь задал аналогичный вопрос Бобби. Его история оказалась несколько короче и подавалась более “грубыми мазками” – маленький орбитальный посёлок, поступил в армию корпорации, пятнадцать лет служил в спецназе, потом за небольшую провинность понизили до надсмотрщика в медицинском тюремном центре.

– Что за провинность? – спросил Игорь.

– А вот это не твоё дело, понял?! – резко оборвал Бобби.

Дальше снова летели молча, через пару часов вылез алерт “голод”. К счастью, искать провизию долго не приходилось – в ящиках за спиной было полно бананов и орехов. Хелсбар Игоря вернулся к стопроцентному, у Шарлотты и Бобби осталось около двух третей, а вот у бедняги Арчи – только половина. Ну, всё равно – намного лучше несчастных десяти процентов. После утоления голода вспомнилось ещё и про заряд кислородной маски, и тут холодок пробежал по спине.

Игорь хлопнул себя по карману – никакого шнурка от маски, конечно же, в кармане не оказалось.

– Ребя-ят? У кого есть маску подзарядить? Я потерял.

– Вот чёрт! И я тоже, – сказал Арчи.

Шнурок нашёлся у Шарлотты – у Бобби была другая модель, не подходящая по размеру. На горизонте слева показалось ещё одно море – несомненно, водяное, мелководное, с кучей островов. Солнце отражалось переменчивыми бликами в заводях, на короткие моменты ослепляя Игоря. Они полетели над морем, и Игорь спросил про историю Шарлотты.

– Я родилась на Фатум Маджоре, самой крупной луне системы в четырёх астрономических единицах отсюда. У нас был купольник на четыре тысячи человек, мои родители добывали астат, самое мощное и дорогое топливо для движков. Нас вывели специально как наименее восприимчивых к радиации. Таких посёлков всего десяток по всей системе, ага!

– Погоди… Так Фатум Маджор же принадлежит Артемиде? – спросил Арчи. – Как ты оказалась здесь, так далеко?

– Я не думала, что меня будут перебивать! Когда мне было десять, начался налёт “Валькирий” – послушных шавок “Арктии Корп”. Купол пробили, кислород медленно уходил, а яд из атмосферы – пробирался. Мы спрятались в хозблоке, я не могла найти кислородную маску, мать надела свою маску на меня, и… – в голосе Шарлотта послышались слёзы, она затихла на миг. – Потом в хозблок выстрелили из чего-то, наверное, из базуки. Я кое-как выбралась из-под завалов, и там уже были они, валькирии. Кибер-бабы, у которых из человеческого только половина башки и… дырка между ног.

Шарлотта хрипло посмеялась над своей шуткой.

– Они забрали тебя? – подсказал Игорь.

– Да, забрали. Как и всех детей. Мы для них были вроде цирка уродцев. Нет, нас отвезли в специальный интернат на Фатум Си, нейтральный спутник, где у них база. Хорошо кормили, учили читать и писать, меня учили играть на синтоклаве, давали уроки актёрского мастерства, но… потом мои друзья стали исчезать, один за другим. Когда мне исполнилось четырнадцать, меня забрали и увезли на Арктию. Купольник Пенинсула, один из самых крупных, он по ту сторону океана. Меня сначала заставляли делать всякие вещи на камеру, потом, позже, стали приводить парней и девушек… Синекожих и не только. В основном разноцветных. А ты знаешь, каково синекожей девушке спать с темнокожим? Особенно моей породы. У нас разная биохимия, это всё равно что… налить туда перца табаско.

– Зато когда с сородичем… – подсказал Арчи.

Игорь почувствовал, что у него начинают гореть уши. Шарлотта подошла сзади и запустила пальцы в его волосы.

– Да-а… Тогда мне случалось почувствовать себя счастливой. Но это случалось редко. Я стала достаточно знаменитой, меня возили по разным студиям, я снималась в разных местах…

– Две трети пути проделано, – Арчи беззастенчиво прервал монолог Шарлотты и тыкнул пальцем в навигатор. – Плохо, что на полный путь до периметра “Блэкмор Индастрис” нам не хватит топлива.

Снова холодок пробежал по спине. В одном из боксов среди десятка цифр – барометра, высотомера, скорости и прочего – одна горела красным.

[ТОПЛИВО: 10%]

– Твою же мать!

– Ну, это же грузовой среднемагистральный флаер. Они медленные и не летают на дальние дистанции. Я хотел вам предложить что-то другое, но там был Фридрих, мне казалось, что у него есть план…

– Это значит, когда топливо кончится?

– Через минут двадцать.

Внизу было лишь море.

ЧАСТЬ III. Беглец

За стеклом лифтовой шахты мелькали силуэты космических кораблей, вылетающих из ближайшего порта. Техников-грузчиков в лифте было двое. Первый — обычный человек: темнокожий, коренастый, одетый в переливающийся рекламными голограммами костюм. Игорь еще плохо разбирался в местных идеологиях, но, похоже, парень был из числа противников боди-модификации.

Второй техник, желтокожий, напротив, кибернезировал себя по самое не могу — дополнительные выдвижные пальцы на ладонях, камера вместо левого глаза, экзоскелетные штанги на ногах.

Грузчики везли что-то громоздкое, укрытое фольгированной синтетической накидкой, и Игорь не сразу понял, что это такое, а когда все же понял, поежился от набежавших воспоминаний. Под накидкой был рояль — огромный, концертный, точная копия того, к которому их с Бродяжкой привязал в день “большого отключения” Заяц Кирк.

“Так, рояль, значит, нашелся…”

А Бродяжка — нет. Хотя с момента пропажи прошел уже без малого месяц.

Глава 15. Остаточные знания

Первым делом Игорь прикинул по карте маршрут. Если они пролетели две трети за четыре часа, а море впереди занимало ещё одну шестую пути, то выходило, что до суши им точно не долететь. Или, всё же, получится?

[Урон от усталости -5HP] [Здоровье 365/370]

Держать руки на штурвале было всё сложнее. В тот момент Игорь вспомнил какое-то старое видео, рассказывающее про самолёты.

Если сидеть и смотреть несколько часов подряд научно-познавательные ролики на ютьюбе, особо не заморачиваясь составлением плей-листа, то после просмотра может в голове отложиться совершенно случайная информация. Остаточные знания. Вот и сейчас — Игорь вряд ли вспомнил марки самолётов, устройство турбореактивного двигателя и прочие тонкости, но запомнил такую фразу, как “соотношение высоты и длины планирования”. Иными словами, летающее средств может какое-то время планировать с выключенными двигателями, надо лишь взлететь повыше. У нормального земного самолёта оно составляет один к десяти — при падении на один километр самолёт может пролететь десятку. Ещё Игорь вспомнил, что однажды играл в старенький авиа-симулятор, и в одной из миссий ему удалось посадить старый японский самолёт с выключенным двигателем.

Посмотрел, где может быть ближайшая суша — длинный извилистый полуостров обозначался в ста сорока километрах юго-восточнее. Топлива хватит только на сотню, может, чуть больше. Глянул на высотомер — он летел в километре от земли. Если набрать ещё пять-шесть, то может выиграть нужные пару десятков.

Припомнив, как выглядел снаружи флаер, стоявший на площадке, Игорь вспомнил, что какое-то подобие коротких крыльев у аппарата имелось. Конечно, никто не мог сказать, какое соотношение высоты и длины планирования у флаера, и предусмотрели ли в принципе разработчики такую возможность у летающего средства, но Игорь решил рискнуть.

— Миранда, ты же у нас умница? — пробормотал он и дёрнул штурвал.

– Ты куда? – взвизгнула Шарлотта. – Зачем летишь вверх?

– Тише. Хочу выиграть лишние километры.

— Как?

— Увидите.

— Наш пилот обезумел, – с тоской произнёс Бобби. – Надо было его прикончить.

“Прикончить…”

Одновременно возникла другая, несколько предательская мысль. Другой вариант. Что, если плюнуть на всё и понадеяться на респаун? Бросить аппарат в штопор, и будь что будет. Авось ближайшей окажется база Блэкмор Индастриз. Авось над лицом вылезет радостная физиономия врача в незнакомой экипировке, а потом…

Нет, вряд ли. Западнее и южнее лежала пара рудников, принадлежащих Арктии корп. Нетрудно догадаться, что лазарет, в котором он окажется, снова будет военным, а форма заключённого на Игоре заставит их тут же отправить неудачливого парня обратно в “Интермариум”.

— Так! Форма, — вспомнил Игорь. — Ребята, обыщите шкафы, или что здесь есть. Нет ли запасных комбезов? Чувствую, наши пижамы тут мало помогут.

За спиной послышалась возня, и вскоре радостный голос Шарлотты возопил:

— Вижу! Правда, он маленький. Только я смогу его надеть.

– Ну так надевай! – скомандовал Игорь.

– Кхм, – послышался голос Бобби.

– Да ладно, можете не отворачиваться, все свои.

Игорь не удержался – взглянул в тот самый момент, когда Шарлотта стягивала пижамные штаны.

[Модификатор: Тестостерон, -15% к интеллекту, +5% к силе, действие – 45 секунд.]

В этот случай модификатор пришёлся более чем кстати.

Они достигли отметки в пять километров. Буро-серые облака остались внизу, и ориентироваться получалось теперь только по приборам и навигатору, вслепую. Покрасневший индикатор топлива принялся моргать спустя пять минут – оставалось на одном проценте топлива. Больше ждать было нельзя.

– Надеть маски! – скомандовал Игорь. – Я отключаю двигатели. Чёрт… как это тут делается?

– Зачем?! – с ужасом в глазах спросил Арчи.

– Надо! Подскажи? Не знаешь? Эй, Миранда.

> Для принудительного отключения двигателей нажмите выключатель в нижней правой панели и поверните ключ

– Окей, выполняю.

Мерный гул двигателей снаружи, который Игорь почти не ощущал, прекратился, стало слишком тихо. А сразу затем их потащило вниз – не насколько ощутимо, чтобы выбить из кресла, но достаточно, чтобы прочнее схватиться за руль.

[Гравитация: 95%]

– Внимание, двигатели отключены. Включите двигатели. Двигатели отключены, – забормотал голос “роботётки” флаера.

Тихо взвизгнула за плечом Шарлотта, послышался шум сдвинувшихся ящиков. Что они, не закреплены, что ли? Игорь сжал рукоятку, норовящую выпрыгнуть из ладоней. Флаер скатывался вниз, символический “прицел” по центру обзорного окна упорно норовил уехать наверх, но удавалось сдержать курс. Через пару минут кончились облака, и Игорь выругался. Желаемый полуостров действительно показался впереди, но выглядел настолько далёким, что было непонятно, удастся ли дотянуть до спасительной полоски земли.

– Мы… падаем? – неуверенно предположил Бобби.

– Нет, блин, прыгаем! – сквозь зубы прошипел Игорь. – Конечно падаем.

– А, я понял, – кивнул Бобби. – Ты хочешь дотянуть вон туда. Не, чувак, не получится. Слишком далеко!

Это уже было понятно и Игорю – они падали под углом никак не в десять – в тридцать градусов к горизонту. Когда высотомер стал показывать два километра, начался дождь. Он не походил на обычный дождь, бьющий по стеклу мчащегося на большой скорости автомобиля – капли были большими, они разбивались о лобовое стекло, как небольшие водяные бомбочки.

– Внимание! Опасный уровень кислотности за бортом, – сказала роботётка.

– Вот же дерьмо… – сказал Арчи. – Это кислотный дождь. Нам нельзя будет выходить… только Шарлотте.

Километр до поверхности. Игорь прикинул, до полоски суши впереди – километра четыре. Скорость всё увеличивалась – с двухсот километров в час выросла почти до трёхсот.

– Мы разобъёмся! – запричитала Шарлотта.

Пятьсот метров до поверхности.

– Тихо, без паники. Приготовьтесь!

Триста метров. Двести. Теперь полуостров вдалеке выглядел как узкая, шириной не больше пары десятков метров, песчаная коса, то и дело исчезающая под набегающими на неё морскими волнами. Сто! Рука Игоря метнулась к ключу, ударила по кнопке включения двигателей – флаер дёрнуло вниз, но панель загорелась, загудело снаружи, затрясло, он со всей силы потянул руль на себя и нажал педаль торможения.

“Нет, не дотянуть…”

[Гравитация 160%]

[Урон гравитацией -20 HP] [Здоровье 345/370]

Казалось, кричали все, даже он, за спиной падали, грохотали коробки, под потоками ливня было с трудом видно, где небо, а где море, но Игорь постарался удержать высотомер на уровне пары десятков метров над водой.

– Уровень топлива критический, – сказала “роботётка” флаера. – Отключение двигателей через десять… девять… восемь… семь....

– Сейчас будет удар, – перебил её Игорь, и на цифре “четыре” направил флаер вниз.

[Урон -90 HP] [Здоровье 255/370]

Флаер врезался в воду, которая спустя секунду вытолкнула его наверх, мимо Игоря прямо в лобовое стекло пролетела. В плечо Игорю влетел ящик, сам он ударился о руль носом, заныли шея, лицо, потянутые плечи.

[Модификатор: Оглушение, -60% ловкости, 2 минуты]

– Все живы? – спросил Игорь, когда перестало двоиться в глазах.

Впрочем, достаточно было посмотреть на хелсбары. Шарлотта потеряла меньше половины “хэпэ”, и, похоже, тоже была оглушена. Бобби завалило ящиками – здоровяк тридцать первого уровня выглядел здоровее всех, а вот Арчи… у того снова было меньше четверти изначального здоровья.

– Жрите орехи! Они хотя бы немного подлечат, – скомандовал Игорь, поднялся, размяв затёкшие ноги, и тоже подошёл к ящикам. Половина из них повалилась, драгоценный груз

[100 г орехов кешью, +1% HP за 30 секунд] [1 трудочас]

[100 г орехов кешью, +1% HP за 30 секунд] [1 трудочас]

[Банан спелый, отключение модификатора “Голод” на 0,5 часа] [1 трудочас]

Хелсбар медленно пополз вверх, дойдя почти до ста процентов. Флаер пока держался на плаву – похоже, исключительно благодаря герметичности кабины. Ливень продолжал хлестать водяными бомбочками по стеклу и крыше флаера, откликаясь волнами на водной глади. Но дно было видно – и, похоже, здесь было совсем неглубоко, в районе полутора метров.

– Здесь есть спасательные жилеты, плот, или типа того? – спросил Игорь, сам не поняв, у кого.

Выполнять приказ бросилась Шарлотта – прошерстила все уголки кабины и грузового отсека, и в итоге указала на значок спасательного круга, нарисованный на малозаметной кнопке у выходного люка. При взгляде на значок перед глазами тут же нарисовалась голограмма-инструкция.

– Ну что, погнали? – предложил Игорь.

– Дождь кислотный на улице, – покачал головой Арчи. – Весь ожогами изойдёшь. А комбез только у неё.

– А что делать-то? Ты смотри, вон чего, – сказал Бобби и показал на тонкую струйку, стекающую из трапа. – Долго оставаться не получится, чувак. Надо валить.

– Вот ты и вали, здоровяк! – огрызнулся Арчи. – Я лучше тут посижу.

– Ты мне приказываешь?!

– Так, пацаны, кончайте мне тут рамситься, – скомандовал Игорь. – Лучше соберите хавчик – нам топать ещё дофига, нужно взять с собой.

“Дофига” – это мягко сказано. Он глянул на карту навигатора – топать в сторону периметра нужно было ещё километров семьдесят или восемьдесят – и это по прямой. Ладно хоть желанный полуостров был всего в районе километра от флаера. Еду сложили в свёрнутую пижаму Шарлотты. Затем Игорь вгляделся в кнопку, нарисованную на трапе – тут же перед глазами вылезла голографическая инструкция. Следовало нажать кнопку, дождаться надувания плота, отстрела крышки, а затем – спрыгнуть в плот. Он же, по-видимому, был и аварийным трапом. Но стоило это сделать – и они оказывались под проливным кислотным дождём. Сам-то Игорь, может, и выжил бы в этом случае, Бобби – тоже, а вот остальные… К тому же, грузовик был рассчитан на двух человек – следовательно, и плот тоже.

Игорь смотрел на мелкую лужицу воды, подбирающуюся к их одноразовой обуви, смотрел на капли-бомбочки воды, хлещущие по стеклу. Что-то неправильное, несоответствующее реальности было в этом. И тут пришла в голову идея считерить второй раз: он напряг все остаточные знания школьного курса химии и вызвал на разговор чат-бота.

– Миранда, а Миранда? Снаружи же кислотный дождь, так?

> Содержание кислоты выше допустимой концентрации. Возможны химические ожоги.

– Ещё и диаметр капли выше обычной, да? Это нормально вообще?

> Из-за больших размеров капель уровень осадков значительно превышает среднемесячные значения.

– Не-а, ты не поняла. Я про другое. Как капли могут быть такие большие, если они с растворённой кислотой? Ведь от кислотности это… как его… поверхностное натяжение, наоборот, хуже, а? Неувязочка. Баг!

Возникла пауза, и Игорь уже подумал, что его замечание было проигнорировано, как вдруг Миранда ответила.

> Спасибо за фиксацию бага. Будем думать, как обосновать химические ожоги другим методом.

[Получен бонус от компании: 3 прем. балла] [47 прем.баллов]

Проливной ливень за окном тут же сменился изморосью – тонкими водяными точками, покрывающими стекло.

– Смотрите, я вам тут погоду нашаманил! Вроде бы уже полегче, да? Ну что, погнали? Так, а кто у нас плавать умеет?

– Я не умею, – сказал Арчи. – Как-то не приходилось особо по поверхности ходить.

– Я умею, – осклабился Бобби. – Учили на сборах.

– Эх… Если бы вы знали, сколько порнухи со мной снято в бассейне, – вздохнула Шарлотта. – К тому же, у меня комбез, вроде как.

– Окей. Значит, мы с Арчи сверху, Бобби и Шарлотта толкают плот. У всех маски надеты?

Не дожидаясь ответа, он нажал на кнопку. Зашипело, загудело за бортом. Хлопнуло – негромко, как крышка от вскрытой консервной банки. Хоть их аппарат и держался на плаву, а нижний край люка как раз был на уровне поверхности, от толчка флаер накренило. Он зачерпнул воду и медленно начал опускаться на дно, а поток воды внутрь всё усиливался.

– Скорее! – рявкнул Игорь. – Прыгайте на плот! Так, Бобби, ты снаружи. Не поместишься. Ты здоровый, выдержишь!

– Я всё равно тебя когда-нибудь убью, – то ли в шутку, то ли всерьёз сказал Бобби и плюхнулся вниз, вызывая волну, ещё сильнее раскачавшую флаер.

Следом за ним в воду нырнула Шарлотта. Арчи осторожно вступил на плот – тот был совсем маленький, пара квадратных метров. Игорь, как капитан тонущего корабля, покинул его последним, плотно прижав к груди наполненную орехами пижаму Шарлотты. Его нога попала в воду, в голову ударили струи дождя, и в следующий миг вылезло системное сообщение, которого он не видел уже очень давно.

[Модификатор: Аллергия, -5% HP в минуту] [Здоровье 349/370]

Глава 15. Суперспособность синекожего

Сопровождался эффект аллергии ощутимым жжением кожи — как будто по ней пускали мелкие разряды.

— Блин, мне крантец. Гребите скорее! — рявкнул Игорь. — Да не туда! Вон там суша!

— Лопатка! Где-то была лопатка, — сказал Арчи, повернулся и приготовился вернуться обратно в тонущий салон флаера, потеряв от касания воды ещё десяток “хэпэ”.

– Да хрен уже с ней! – Игорь дёрнул метиса за ворот пижамы, еле удержавшись на плоту. – Утонешь, дебил!

[Урон аллергией -18HP] [Здоровье 330/370]

Игорь прикинул, сколько минут ему осталось. Если сто процентов разделить на пять, то получится двадцать. Вернее, восемнадцать – дважды урон уже сработал.

[Урон аллергией -19HP] [Здоровье 311/370]

Желанный берег, все же, медленно приближался. Из-за кислородных масок и повышенной гравитации скорость была пониже, чем на земле — от силы два километра в час.

— Ты думаешь, мы выберемся? — спросила Шарлотта, продолжая толкать плот.

– Конечно. Шарлотта, а ты что сделаешь, когда мы выберемся? – ответил Бобби.

— Я хочу отыскать отца. Я думаю, он ещё жив, он мог спастись после того налёта...

— Твою мать, какой же, блин, эталонный неуместный драматичный диалог! Прямо как в старых фильмах про супергероев! — не выдержал Игорь.

[Урон аллергией -18HP] [Здоровье 293/370]

— Я думаю, у тебя должно всё получиться, – сказал Арчи. – Ты молодец. Мы выберемся.

– Вы толкайте давайте, а то я же сдохну! И ты, Арчи, тоже!

– Грубиян! – буркнула Шарлотта.

[Урон аллергией -18HP] [Здоровье 275/370]

...Десять минут – половина пути. Бобби стал доставать ногами до дна, и потому процесс ускорился, но его хелсбар потерял больше половины HP. Шарлотта не потеряла почти ничего. То ли её комбинезон оказался прочным, то ли у неё была врождённая устойчивость к растворённой в воде кислоте – кто знает, что ожидать от мутанта.

[Урон аллергией -18HP] [Здоровье 183/370]

– Смотрите! – Арчи повернулся на плоту, указывая в сторону океана.

Далеко у горизонта летели три чёрные точки. Они двигались тем же курсом, что и плывущая на плоту команда и стремительно росли в размерах. Уже стало можно разглядеть детали колючего, словно состоящего из морских раковин корпуса флаеров. Вернее, истребителей – у Игоря не оставалось никаких сомнений, что это боевые машины, и, по видимому, те самые, что спугнули полицейские флаеры у Интермариума.

И они снижались.

– Твою ж мать… лишь бы не заметили! – прошептала Шарлотта, едва не нырнув под плот.

[Урон аллергией -18HP] [Здоровье 165/370]

– Кто это? – зачем-то переспросил Игорь.

– Корсары какие-нибудь, – повторил Арчи.

– Ну и нахрена мы им нужны? Что с нас взять?

Бобби погрёб быстрее. Три машины промчались прямо над головой, на высоте в пару десятков метров, уйдя слегка влево. Игорь выдохнул – показалось, что опасность миновала, как вдруг один из истребителей описал мёртвую петлю, развернулся и полетел прямо в сторону плота.

– Гребите! Да не туда! Вправо гребите, вашу мать! – заорал Игорь, чувствуя себя погонщиком рабов на галере.

Истребитель начал стрелять, и Игорь инстинктивно прижался, пригнулся, изо всех сил схватившись свободной рукой за плот. Шарики плазмы прошили воду очередью совсем рядом – не ранило никого, но один угодил в воду совсем рядом от борта, повредив надутую камеру. Из камеры стал с давлением выходить воздух, плот стал крениться в сторону, которую поддерживал Бобби.

[Урон аллергией -19HP] [Здоровье 146/370]

Игорь оглянулся. Истребитель достиг покинутого ими грузового флаера и медленно снижался.

– Никакого оружия. Степлер ещё забыли, – вздохнул Арчи.

– Ну да-а, степлер бы тут офигенно помог, какая жалость! Там целых десять скобочек было!

Вдруг Бобби запнулся, а потом резко подался вверх из воды.

– Отмель, смотри-ка. Тут не глубоко.

– Побежали! – сказал Арчи, спрыгнул в воду, которая теперь стала чуть выше колена, и рванул вперёд. Бобби на миг замешкался, бросил плот и тоже побежал, поднимая кучу брызг.

– Сорян, братишка, – совсем по-русски сказала Шарлотта, отпустила тонущий плот и бросилась вслед за остальными.

Выбора не было, Игорь прыгнул в воду вслед за остальными. Снова обожгло ноги, но как-то по-другому, непривычно, и вылезли уведомления:

[Модификатор “Аллергия” отключен]

[Модификатор: Кислотный ожог, -10% HP в минуту]

[Урон ожогом -14HP] [Здоровье 131/370]

“Было минус девятнадцать, а стало минус четырнадцать… Что за хрень?” – успел отметить где-то на периферии сознания Игорь.

Коэффициент модификатора увеличился с пяти до десяти, но урон стал меньше. Нет, конечно, Игорь даже обрадовался этому, но это было по меньшей мере нелогично. Спустя пару мгновений он понял – процент считается от оставшегося хелсбара, а за время пути на плоту здоровье у Игоря заметно поубавилось.

– Миранда?! – шумно дыша в маску, сказал Игорь. – Я тут баг нашёл. Спасибо! Напомнишь, если доберёмся?!

> Окей.

[Урон ожогом -14HP] [Здоровье 87/370]

Когда нога Игоря вступила на песок, от линейки здоровья остались крохи. В этот же самый миг чёрный истребитель за спиной поднялся и снова полетел в их сторону.

– Скорей! – крикнула Шарлотта. – Я вижу грот!

Совсем небольшая скала, скорее валун, который язык не повернулся бы назвать “мысом”, виднелась чуть дальше, у противоположной стороны песчаного полуострова. Гротом тоже их укрытие можно было назвать с трудом – они еле втиснулись вчетвером в тесное углубление в камне. Неожиданно пикнуло оповещение: [КИСЛОРОД 100%, Заряд 3,2 часа. Можно снять маску]

[Модификатор “Кислотный ожог” отключен]

– Оазис, – довольно кивнул запыхавшийся Арчи, стягивая маску. – Из-под земли источники кислорода, тут скапливается.

– Орехи у тебя сохранились? – спросил Бобби. – Доставай.

– Так, сначала сам похаваю, – сказал Игорь. – Не хватало ещё сдохнуть в этой пещере.

Бобби скривился, но возражать не стал.

“В реале оазис, и тут оазисы...”

С одной стороны, Игорь был рад, обнаружив существование таких оазисов – вероятность дойти до границы при дармовых запасах кислорода становилась чуть больше. Но, с другой стороны, с ужасом для себя он впервые подумал – ладно кислород, но что они будут делать вчетвером, когда закончатся припасы?

“Кого из нас съедят первым?...”

> Ты просил напомнить о баге, который заметил, – сказала Миранда.

– А, не, не, ничего, – пробормотал он, решив не раскрывать обнаруженный “баг” по поводу расчёта процентов. – Показалось.

Выглянуть он решился только через пять минут.

*

Они шагали по каменистой пустыне на восток уже четыре часа. С ополовиненным “хэпэ”, с кислородными масками, заряда которых едва хватит на час пути, с едой, которые едва хватит до конца дня. Температура была чуть выше нуля. У Игоря, помимо “урона гравитацией”, периодически вспыхивал и отнимал пару пунктов здоровья “урон холодом”, похожее было и у Арчи. Шарлотте с Бобби везло чуть больше – первую по-прежнему спасал волшебный комбез, а негра – недюжинное здоровье.

Игорь подумал, что бы он смог сделать с этим бугаём, если бы не прокаченная и увеличенная перком синекожего харизма. Наверное, ничего – без подручных инструментов, без явных союзников – не факт, что Арчи и Шарлотта впрягутся защищать, скорее, побегут. Даже убежать не смог бы – дыхалка у чернокожего, несомненно, куда лучше.

Оставалось надеяться, что до самой границы Бобби будет на его стороне.

– Смотри, вот и следующая, – сказал Бобби и указал на дыру в одиноко стоящей скале.

Это был уже четвёртая остановка на пути, и Игорь уже научился их различать – от пещеры, в которой есть кислородный оазис, шёл едва заметный дымок. Совершенно антинаучный баг, но фиксировать Игорь его снова не стал. В конце концов, и сами оазисы представляли собой, по сути, большую “натяжку”, необходимую для игрового баланса и выживания игрока.

Бобби шагнул в узкую арку пещеры первым, едва не растолкав спутников, и тут же послышался мат.

– С-сука! А ну, нахрен!..

Первым Игорь увидел едва-просвечивающий красный хелсбар, отмечающий вражеского NPC – фигура Бобби заслонила весь проём. Лишь когда негр попятился назад, продолжая хаотично махать руками, Игорь увидел и прочитал, что за зверь охранял пещеры.

[Охранный Дроид #BlackSkull16542, 16 уровень, робот]

Выглядел робот совсем как летающий череп из старинных шутеров – красно-чёрный, стреляющий из глаз не то лазером, не то плазмой. Шарлотта быстро просекла ситуацию и прыгнула за здоровый валун. Бобби замахал кулаками, как в боксе, и выглядело это неэффективно – робот резво уворачивался, стреляя по разным частям тела.

– Зараза! Паскуда!

Досталось и Игорю, и Арчи.

[Урон -30 HP] [Здоровье 167/370]

[Урон -20 HP] [Здоровье 147/370]

Возникла мысль – побежать, спасти остаток “хэпэ”. Но не стал бы охранных робот просто так сидеть в пещере, наверняка он охраняет что-т ценное? Игорь посмотрел по сторонам – из подручных приборов были только камни, рука нащупала булыжник покрупнее и замахнулась.

– Бобби, поберегись!

Камень врезался в “щёку” черепа в момент, когда тот приготовился в очередной раз выстрелить по негру. Полоску здоровья моба ополовинило, дроида сбило, он описал дугу, перевернулся в воздухе, но у самой поверхности вдруг очухался и снова взлетел вверх.

– Крепкий, паскуда, – сказал Бобби, отступая в сторону.

Они обступили врага с трёх сторон. Череп пару секунд поворачивался из стороны в сторону, выбирая цель, и наконец выбрал Арчи, как наиболее израненного соперника. Выстрел, ещё выстрел. Бывший киллер сжался, развернулся пружиной, зарычал, и бросился на добычу, как степной кот на вспугнутую перепёлку. Череп оказался у него в руках развёрнутый дулами орудий прямо в грудь.

– Добейте его!!! – заорал Арчи, принимая выстрел за выстрелом.

Игорь подобрал булыжник, подбежал и принялся долбить по металлической черепушке. Удар – минус четверть, ещё удар… Враг затих только на третьем.

[Получен опыт: 100 поинтов]

[УРОВЕНЬ: 14]

[Поинты навыков: 2]

[Здоровье: 121/370]

[Сила: 9] [Интеллект: 8] [Телосложение: 11]

Игорь выбрал силу и интеллект – в отсутствие большого числа врагов важнее показалось повысить выносливость.

Арчи Макнамара выжил. Упал навзничь, лишь через секунду сообразив выкинуть убитого робота в сторону. Судя по его хелсбару, у него осталось около пары процентов здоровья. На груди не было живого места – куски прожжёной насквозь пижамы пропитались кровью и неестественно-бурым мясом.

– Тащи его в пещеру! – рявкнул Игорь Бобби, взял за ноги и бросился помогать.

Игорь подхватил ноги раненого товарища, миновав десяток ступенек, они оказались у деревянной двери, закрытой на ключ. Бобби припёр Арчи к стенке, размахнулся и кулаком размозжил дверной косяк.

Шарлотта вылезла из укрытия и первой юркнула в проход.

– Вау! – послышался её голос. – Круто!

[КИСЛОРОД: 100%, заряд 1,2 часа, можно снять маску]

Загорелся свет, Игорь скинул маску. Внутри оказалась выбитая в скале и грубо обточенная комнатка в десять квадратных метров. Пара стеллажей, две койки, закрывающиеся герметичной шторкой, унитаз, куча канистр то ли с топливом, то ли с чем-то другим и большой пластиковый ящик. В одной из стен была белая полупрозрачная дверца, за большим нарисованным знаком радиационной опасности что-то гудело и шумело, в бок выходили провода. В углу журчал родник – тонкая трубка, вставленная в скалу, из которой тонкой струйкой прямо в бачок унитаза стекала вода. Игорь в очередной раз усмехнулся изобретательности и сантехническим знаниям разработчиков. Или нейросети – кто знает, кто это придумал.

Всё было покрыто большим слоем пыли.

– База корсаров… судя по всему заброшенная, – пробормотал Арчи.

Игорь шагнул к стеллажам.

[Аптечный модуль “Блэкмор Индастрис” универсальный, 75% износа] [60 трудочасов]

[Аптечный модуль “Блэкмор Индастрис” универсальный, 20% износа] [190 трудочасов]

[Энергетический батончик “Суперсила” +20% ХП за минуту] [10 трудочасов]

[Энергетический батончик “Суперсила” +20% ХП за минуту] [10 трудочасов]

[Базовый скафандр астронавта, 3 уровень, 65% износа] [50 трудочасов]

[Получено: Базовый шлем астронавта, 3 уровень, 61% износа] [40 трудочасов]

“Потрёпанные, в дырах, но сойдёт”, – подумал Игорь, и тут же без особого стеснения переоделся – больше для того, чтобы застолбить шмот. Увидел завистливый взгляд Бобби и прокомментировал: – Сорри, тут только один… Лучше маски зарядите.

Арчи, уже уложенному на кровать, налепили на грудь аптечный модуль, метис прошептал “Спасибо” и закрыл глаза. Игорь пригляделся – дышит, а хелсбар уверенно растёт. Теперь пришло время заняться и своим собственным здоровьем, вернее, самым примитивным способом его восстановить – отъесться. Всего батончиков, рассованных по разным углам, оказалось не меньше сотни. Десяток прикончили сразу, также доели остаток орехов и фруктов.

В большом чёрном ящике оказалась пушка – короткая, чёрная, с красивым волнообразным стволом.

[НЕДОСТУПНО! Сломанный бластер #ColdWind, 1 уровень] [150 шиллингов, 0,8 кг]

[Попробовать починить?]

Игорь поднял бластер, направил на стену, попробовал нажать на спусковой крючок, скорее напоминавший кнопку – та просто не нажалась, словно приваренная.

– Смотри, тут есть отвёртка, держи, – сказала Шарлотта и протянула Игорю

[Получено: Отвёртка крестовая, 1 уровень] [5 трудочасов]

Покрутил его в руках, открутил едва заметную крышку и нашёл разъём.

– Ну-ка, дайте на минуту зарядку от маски.

Оказалось, заряжалось оружие всё тем же шнурком, похожим на земной USB.

[Успех!]

[Бластер #ColdWind, 15 уровень] [1500 шиллингов, 0,8 кг]

[0% Заряда]

[Получен опыт: 100 поинтов]

[Ваш навык “Наука” увеличен на 1%]

– Вот зараза – теперь уровня не хватает!

– Уровней чего? – нахмурился Бобби.

– Забей.

Попробовал нажать ещё раз – кнопка всё равно не работала, видимо, теперь уже не из-за поломки, а из-за низкого уровня игрока. Разочаровавшись, протянул Бобби.

Жест был странный, учитывая, как часто негр упоминал, что хочет убить Игоря. Но вариантов особо не было – Арчи был полуживым, а у Шарлотты уровень был ещё ниже, чем у Игоря. Бобби довольно кивнул, взял в руки и тоже сымитировал выстрел в стену – кнопка нажалась, а по оружию прошла волна, предавшая стволу перламутровый оттенок.

– Слабак! Тут кнопка тугая. Надо зарядить…

– Оставь себе. Будешь нас сторожить. Потом вернёшь.

– Ну, это уже я решу, возвращать, или нет!

Игорь проигнорировал замечание – начинать конфликт в конце дня совсем не хотелось.

– Предлагаешь остаться тутна ночь? – спросила Шарлотта и игриво толкнула его бедром.

– Хрен знает, – Игорь слегка смутился и присел на кровать. – Хозяева могут же вернуться, не?

– Вряд ли, – промямлил Арчи.

– Я бы остался, – хмыкнул Бобби. – Скоро закат, нехрен шляться по ночи. Мы там вымерзнем.

– Вот и я так считаю! – сказал Шарлотта.

Рывком расстегнула комбенизон, стянула, перепрыгнула через Игоря и улеглась на матрас, отвернувшись к стене и поджав колени.

– Спокойной ночи, мальчики! А ты, Игор, ложись рядом, тебе я больше доверяю.

[Модификатор: Тестостерон, -15% к интеллекту, +5% к силе, действие – 45 секунд.]

“Бродяжка этого не одобрит”, – вертелось в голове, но уговаривать Игоря долго не пришлось. Он просто ложится спать рядом. В конце концов, это всего лишь NPC. Но спать в костюме Адама, как Шарлотта, он не стал. Скинул комбинезон и натянул пижаму со штанами, брошенные у входа. Взглянул на Бобби – тот сидел нахмурившийся, злой, похлопывал по руке разряженным бластером. Игорь почувствовал себя школьником-ботаником, которого красивая девочка попросила отвести до дому, чтобы позлить одноклассника-хулигана.

– Полночи дежурю я, полночи – ты, – буркнул Бобби, отвернулся и встал в дверном проёме – в своей привычной позе, как охранник.

Игорь лёг на край кровати. Дыхание от внезапного волнения зачастило, и он перевернулся на спину – так, казалось, легче дышать. Опустил пластиковую штору. Сразу после этого Шарлотта нащупала его руку, потянула к себе и положила на своё бедро.

“Нет, это неправильно”, – подумал Игорь, но его рука машинально скользнула ниже… потом выше…

– Ну же, глупыш. Сделай мне приятное, – прошептала Шарлотта. – Ты не пожалеешь.

[Получено дополнительное задание: “Сделать приятно Шарлотте”]

“Миранда… скотина…”

Синекожие руки помогли освободиться от пижамы, вернее, от той небольшой её части, которая мешала процессу. Всё остальное оказалось в полной боевой готовности.

“Нет, это не по любви, это неправильно…”

Они поцеловались – коротко, машинально, как это и было заложено алгоритмом. Шарлотта положила руку Игоря себе на грудь, её пальцы дали молчаливое указание – сожми, потом легла поудобнее – всё также на боку, спиной к нему.

– Давай!.. Да...

Всё началось и закончилось быстрее, чем того хотелось, и по ощущениям мало отличалось от того, чем двадцатилетний парень уже занимался ранее. Но следом Игорь увидел то, что меньше всего ожидал увидеть.

[Дополнительное задание “Сделать приятно Шарлотте” выполнено!]

[Модификатор: “Суперспособность синекожего”, срок действия – 1 сутки]

[Здоровье: 740/370]

[Получено опыта: 500 поинтов]

[УРОВЕНЬ: 15]

[Поинты навыков: 2]

[Сила: 10] [Интеллект: 9] [Телосложение: 11]

Игорь привстал с кровати, вытер пот со лба, машинально растёр лицо. Было одновременно приятно, стыдно и почему-то грустно. Кинув поинты навыков на интеллект и на телосложение, Игорь уснул.

Спал совсем недолго – ему приснилась Бродяжка – в первом своём обличии, в котором он увидел её в Миддлбурге. Они летели в крохотном кораблике, который Игорь видел в казуальной игре, в центр пылающего светила, Бродяжка держала в руках штурвал и молча смотрела вперёд, а он кричал что-то вроде: “Нет, это всё неправда, я всё объясню, она всего лишь NPC!”. Пытался вырвать штурвал из рук – всё тщетно. Бродяжка молчала, твёрдо держа курс к верной гибели.

Проснулся он от того, что его кто-то толкал в плечо.

– Теперь я лягу, – твёрдо сказал Бобби.

В его руке был бластер.

Глава 16. Пижамная вечеринка

Сначала Игорь попытался разрядить ситуацию:

— Может, отдашь бластер, а?

— Не-а. Ты мне его подарил, теперь он мой!

Шарлотта проснулась и повернулась на бок, в её глазах отразился испуг.

— Бобби, чувак, ты точно это решил? — вкрадчиво спросил Игорь.

— Что решил? — негр прищурился – не то растерянно, не то с издёвкой.

– Ну... вот это вот всё? – Игорь посмотрел через плечо на Шарлотту. – Насилие и прочее. Ты же в курсе, типа, что синеньким нельзя с чёрненькими, ага?

Бобби нахмурился, затем наставил бластер на Игоря и сказал:

— Я сам решу, что мне нужно, чувак. А ты мне больше не нужен, — и нажал на кнопку.

[Урон -60 HP] [Здоровье 680/370]

Через боль и огонь, распространившиеся по груди, Игорь пинком выбил бластер из руки Бобби. Оружие упало на пол у кровати, где лежал Арчи, Игорь прыгнул к нему — и тут же на него упала сверху огромная туша темнокожего предателя.

[Урон -15 HP] [Здоровье 665/370]

Нестерпимо зажгла и зачесалась грудь, прижатая к полу – неестественное, неприятное чувство, но Игоря успокоила мысль, что от аналогичного выстрела из реального оружия он бы был уже мёртвый.

– Это… м-мой бластер! — ревел Бобби. — И моя женщина!

“Женщина”, как её только что назвали, выбрала правильную сторону — запрыгнула на Бобби сверху, обвила ногами шею и принялась душить. Игорю удалось наполовину выползти из-под пары центнеров их суммарного веса, Бобби вместе с Шарлоттой на шее повалились на бок. Негр отчаянно пытался освободиться из захвата, но Шарлотта не отпускала. Она дотянулась до отвёртки, лежащей на полке и воткнула острие в шею обидчику.

“У неё тоже суперспособность синекожего…” — промелькнула мысль.

– А! Сука! – Бобби заорал и рывком скинул её с плеч.

Ударил Шарлотту по щеке – наигранно, почти киношно, выдернул отвёртку, словно занозу из шеи. Игорь поднялся и саданул по челюсти в ответ:

[Урон 35]

Хоть бы хны – тот даже не отреагировал и уже шагнул к оружию, но в дело вступил только что проснувшийся Арчи.

Аптечный модуль здорово подлечил метиса – вернулись две трети здоровья. Он подобрал бластер и выстрелил в Бобби. Один раз, второй – запахло палёным мясом. После четвёртого раза Бобби упал, корчась в судорогах, хотя хелсбар здоровяка уменьшился всего на четверть. Арчи подошёл ближе, целясь в голову, но внезапный гул, доносящийся снаружи, заставил его отвлечься.

– Что за… – пробормотал Арчи.

В следующий миг послышались шаги на лестнице. Шаги были тяжёлые, ритмичные, удивительно ровные для обычного человека. В углу экрана возник счётчик просмотров. Одновременно голос Миранды сказал сообщение, которое Игорь до этого слышал только однажды: >Внимание! Начинается PVP-режим тотализатора. Ведется трансляция. Принимаются ставки.

[Игрок: LinInMyLife25, мужчина, киборг, военный, 20 уровень, Подающий надежды]

На пороге убежища показался смуглый, кудрявый парень. Его лицо выглядело молодым и совершенно не страшным, туловище и голова были человеческие, прикрытые шлемом и странной формы панцирем. Но вот остальное… Ноги и руки у игрока с труднопроизносимым ником оказались стальными, блестящими, словно сошедшими со страниц дешёвого комикса, и оттого выглядели уродливыми, чужими.

В руке он держал мощную пушку с десятком стволов, на одном плече крепился круглый баллон, а на другом – поворачивающая штука, напоминавшая веб-камеру с дулом. Игоря порадовало одно – то, что от хелсбара осталось меньше четверти, а в панцире на боку зияла приличных видов дыра.

Шанс победить был.

– Вау, чуваки, у вас тут пижамная вечеринка? – успел сказать Лин, прежде чем в него полетели бластерные выстрелы.

Он выстрелил из своей огромной пушки в ответ – в Арчи, почти сведя на нет всё ночное лечение. В Игоря выстрелила очередью и дважды попала наплечная турель.

[Урон -30 HP] [Здоровье 635/370]

[Урон -32 HP] [Здоровье 603/370]

Но на этом его оборона закончилась. Оценив своего противника как обладающего численным превосходством, Лин побежал спиной назад по лестнице – удивительно резво и ловко, беспорядочно паля по сторонам.

Тут Игорь понял свою ошибку. В его ситуации неправильно – да что неправильно, просто глупо убивать игрока, ведь только другой игрок может располагать нужной информацией и вывести его из западни. Если не из игры, то хотя бы с этой планеты и из этого мира.

Получается, вовсе не подарок Миранда преподнесла, когда включила PVP при встрече двух игроков, один из которых был при смерти. Наоборот, это было специально, чтобы их рассорить.

“Разделяй и властвуй…”

Игорь крикнул из-за спины Арчи:

– Чувак, остановись! Нахрен нам мочить друг друга, давай выбираться вместе!

В ответ прозвучал ещё один выстрел из турели.

[Урон -28 HP] [Здоровье 585/370]

– Стой, Арчи, не добивай его! – крикнул Игорь, на ходу схватил скафандр и попытался переодеться. – Мне надо спросить…

Игорь не успел – пара выстрелов Арчи успела попасть точно в дыру на боку. Игрок LinInMyLife25 упал на лестнице всего в метре от выхода – странно, неестественно прислонив руки к бокам.

[Победа!]

[Получен опыт: 100 поинтов]

[Выход из PVP-режима]

[Получен бонус от компании: 50 премиальных баллов] [97 прем.баллов]

– Валим! – скомандовал Игорь, уже догадавшись, что сейчас произойдёт.

А произошло то, что любой житель этого мира – да и любого другого, будь он уверен в его реальности – посчитал бы чудом. Тело Лина, лежавшее на лестнице, удивительным образом растворилось и появилась в десятке метров от места смерти – на кровати внизу, на которой ещё недавно Игорь с Шарлоттой занимались приобретением суперспособности.

Над телом мирно спящего игрока крутился кружок медленно уменьшающейся диаграммы, похожей на пиццу, и таймер в секундах. На груди не менее магическим образом вырос сверкающий разными табло и переливающимися трубками аптечный модуль.

299… 298…

Рядом с кроватью возник рюкзак – стальной, бронированный и словно приросший к полу. При попытке поднять его на Игоря обрушился град сообщений:

[Урон тяжестью – 10 HP] [Здоровье 575/370]

[Это личный инвентарь игрока LinInMyLife25, находящегося на респауне]

[Ошибка]

[Вы не можете красть вещи из инвентаря игрока]

[Убедитесь, что ваш навык “воровство” выше 30] [Воровство: 23,05 (модиф. “Суперспособность синекожего”)]

– Что за хрень… пробормотал Арчи, а затем покачал головой. – Померещилось, ладно… Он давно здесь лежит?

– Пять минут! У нас пять минут, чтобы свалить!

Под ногами замычал и заворочался Бобби. Арчи, не секунду не сомневаясь, пальнул в него ещё раз, и тот затих – Игорь не понял, навсегда или нет.

Похватав вещи, они выбежали из укрытия.

[КИСЛОРОД 7%, заряд маски 5 часов]

[Урон холодом -5 HP][Здоровье 570/370]

Снаружи было темно – местность освещал лишь свет луны, перечерченной цепочками светящихся городов. Перед самым входом, буквально в паре метров от пещеры показался растворённый в темноте нос истребителя – того самого, похожего на чёрную шипастую ракушку, который преследовал их. Корсары… логично, что кто-то из игроков выберет эту роль в игре. Игорь смутно припоминал, что видел этого парня в чате, когда чат ещё работал, но представить не мог, что тот окажется по другую сторону баррикад.

Или, может, непутёвый кудрявый киборг одумается? Может, удастся его вразумить?

Внутри оказалось тесно. Очень тесно. Настолько тесно, что после того, как Игорь перешагнул через оставленную откинутой створку и сел за штурвал, стало ясно, что даже Шарлотта – и та, поместится с трудом.

Игорь с сожалением посмотрел на Арчи. Тот, на удивление, с пониманием кивнул.

– У тебя задание, тебе нужнее. И Шарлотте нужнее. На вот, держите, – он протянул ствол Игорю. – А я как-нибудь тут останусь.

[Получено: Бластер #ColdWind, 15 уровень] [1500 шиллингов, 0,8 кг]

[57% Заряда]

– Тебя ж Бобби прикончит… И этот киборг! – сказала Шарлотта.

– Лети, малышка, тебе нужнее, – проговорил Арчи, и Игорь впервые заметил в его глазах слёзы. – Ты должна найти отца. Я задержу их.

Шарлотта перевесилась через бортик и обняла метиса.

– Береги себя, – сказала она. – Не попадайся. И иди в укрытие, тут холодно.

В такие моменты Игорю хотелось привычно включить цинизм и сказать что-нибудь вроде: “Боже, как это по-киношному!”, но он сдержался. Сцена, действительно, получилась трогательная. И ещё вспомнился разговор с Бродяжкой о том, что надо не забывать оставаться человеком даже здесь – а где, как не в этой ситуации, проявить свою человечность.

С трудом закрыв крышку, они полетели. Пульт не сильно отличался по виду от того, что был в грузовике, и Игорь разобрался быстро. Худая синекожая Шарлотта, полусидевшая-полустоявшая в три погибели справа от Игоря, всю дорогу молчала.

– Ты, типа, любила его? – вдруг спросил Игорь.

– Ага, – сказала она после небольшой паузы. – Да, любила. Ну у нас бы всё равно нихрена не вышло, мы, типа, разные биологические виды, по сути. Вот с тобой – может всё выйти, ага. Если мы найдём отца, свалим отсюда? Все вместе? На твою родную планету?

– Можно и свалить, – зачем-то сказал Игорь, уже чувствуя, что врёт.

– Круто. Игор, ты мне реально нравишься, да. А как прилетим к “Блэкморцам”, ты меня снова отдерёшь, да? Мне хочется.

[Модификатор: Тестостерон, -15% к интеллекту, +5% к силе, действие – 45 секунд.]

– Наверное… не сейчас.

– Что? Что тебя смутило?

– Ну… Типа, это всё как-то неправильно, не?

– Почему? – недоумённо спросила Шарлотта. – Правда, почему.

Теперь молчал уже он.

– Знаешь такой город – Аддис-Абеба? – вдруг сказала Шарлотта.

Холодок пробежал по спине Игоря. На миг ему показалось, что это какой-то дурной сон. Он слышал это название, только не сразу смог вспомнить, чья эта столица. Но точно – земной.

– Отдел тестирования “Оазиса”, плюс группа поддержки NPC-спутников игроков, – почти зашептала Шарлотта. – Нейросети плохо справлялись с такими сюжетами и квестами, и Анфисин открыл центр в нашей исправительной колонии, чтобы обучить нейросети, помогать в прохождении… Я веду одновременно сюжеты четырёх игроков, и… Выбраться, таким образом… Меня зовут…

Речь стала прерываться, словно при сломавшемся переводчике, она не договорила и вдруг странно замолчала, глядя в одну точку.

Шарлотта молчала. Он по-новому, со смесью страха и удивления косился на неё. На синекожую айдл-проститутку, убившую своего сутенёра. На 3D-образ, на игрового персонажа, состоящего из нулей и единичек, за которого, как выяснилось, играл реальный человек. Пусть даже не всегда, не постоянно играл – но живой. Неизвестно, что даже больше задело Игоря – упоминание реальной тюрьмы, или же просто – такой внезапный, неожиданный “звоночек” из реала.

– Чтобы что?... Куда выбраться?! – спросил Игорь, чувствуя, что у него пересыхает в горле.

Он отпустил штурвал и потряс её за плечо. Она молчала, замерев в каменной позе. В голове у Игоря крутилось всякое – он вспомнил вступительный ролик к игре, в котором темнокожие парни управляют с телефонов ходом игры. Вспомнились и видео тревел-блогеров из африканских трущоб, про произвол полиции и коррупцию “банановых республик”.,. Не сказать, чтобы Игоря эта тема сильно трогала за душу раньше, но когда сталкиваешься с этим в реальности – невольно начинаешь сопереживать. Тем более, такой хрупкой девушке, какой выглядела Шарлотта.

– Как тебя зовут?... Давай, договори, не бойся! Я не обижу. Ты сидишь на зоне где-то в Аддис-Абебе в “Оазисе” и учишь нейросетки, хм… заниматься любовью? Правильно?

Молчание. Получается, если в критичные для сюжета моменты к игре подключаются внештатные игроки-операторы, то и Бонни могла быть реальной. И Круз. И убитый док… Сколько же всего игроков в сети? Может, тысячи? Может, десятки тысяч? Внезапно Игоря осенило.

– Слушай, а ты, получается, можешь входить и выходить?! Ты можешь сказать, что мы все тут, блин застряли?!

И тут он наконец-то услышал женский голос. Увы, это был голос Миранды.

> Просим прощения за технический сбой и неигровой разговор. Ассессору будет объявлен выговор. Информация, раскрытая нашим внештатным сотрудником в ходе разговора, представляет собой коммерческую тайну, и в соответствие с п. 7.4 договора ты не вправе распространять данную информацию.

Игорь стиснул зубы от злости.

– Эм, Миранда, душа моя, а я вправе расторгнуть этот чёртов договор и выйти из игры? Я чо-то помню, что я должен возвратить две минимальные заработные платы, посчитай давай, сколько у меня там Anfi-коинов, а?

> Всё верно, две минимальные заработные платы в стране резидента, в Кипре это 1740 евро. Также по дополнительному договору обслуживания ты обязан вернуть неустойку за предоставленное оборудование, его доставку и техническое обслуживание, это ещё 2560 евро. Инициировать запрос в юридический отдел?

– Кипр?! Вы зарегистрированы в Кипре, реально, как в эти… в двухтысячные? Просто мне батя рассказывал...

> Информацию о юридическом лице ты можешь прочитать в твоём договоре и на сайте компании…

– На сайте, ага, ты хорошо пошутила… Ты другое скажи – в случае расторжения я точно выйду из игры? Стопудово?

> Разрешение технического сбоя с невозможностью выхода из онлайна не находится в компетенции юридического отдела, над этим работают наши технические службы. Приносим прощение за доставленное неудобство.

[Получен бонус от компании: 10 премиальных баллов] [107 прем.баллов]

– Твою мать!

– Что ты там бормочешь? – спросила Шарлотта.

– Так, ты там рассказывала что-то про Аддис-Абебу и тюрягу, в которой вас держат.

В глазах Шарлотты на миг отразился испуг.

– Нет-нет… я… не могла тебе такое говорить!

– Окей. Я понял. Поменяли вас, ага? То есть ты, типа, Шарлотта, айдл-проститутка, свалившая со мной из тюрьмы.

Она кивнула, нахмурилась.

– Мы, кстати, уже подлетаем.

Граница анклава “Блэкмор индастриз”, действительно, становилась всё ближе и ближе. Её было отчётливо видно на горизонте как тонкую красную стенку, растворяющуюся на высоте. Сначала было непонятно, что это – простая голограмма или что-то большее. Игорь посмотрел на карту – купольник обозначался ещё в километрах сорока от границы – и, недолго думая, немного снизился и увеличил скорость до четырёх сотен.

– Связь! С нами должен сначала связаться диспетчер границы! – крикнула Шарлотта и схватилась за штурвал. – Поворачивай!

Игорь не успел среагировать и вывернул руль у самой границы. Красная стена оказалась не просто голографической границей – силовым полем, которое, словно огромная паучья сеть, приняла удар истребителя. Но не смогла его удержать. Скорость “болида” была намного выше, чем та, которую могла погасить сеть.

– Ты забыл!! Забыл включить наше защитное поле! – услышал он крик Шарлотты.

Системы корабля выключились – перед глазами Игоря остались только привычные боксы здоровья и скиллов, а всё, что было от истребителя – исчезло.

Словно камень, брошенный из пращи, истребитель описал кривую и врезался на полной скорости в песок.

[Респаун?]

Глава 18. Гудини

[Лечение выполнено автоматическим медиком скафандра]

[Здоровье 740/370]

[Кислород +7%, заряд маски 1,1 часа]

Откидная крышка истребителя была открыта. Игорь успел подняться, почти инстинктивно схватить бластер, лежащий на полу. Шарлотты нигде не было, он перешагнул через крышку, посмотрел по сторонам. Крикнул: — Шарлотта!

Гулкое, совсем не земное эхо разнеслось по холодной пустыне. Попробовал запустить истребитель — системы молчали. Похоже, они выжжены полностью. Спустился, со злости пнул ногой. Внезапно, пинок отозвался извещением: [Вы не можете чинить летательные средства]

[Необходимые детали: индуктор, центральный процессорный блок, блок связи, центральная консоль]

[Убедитесь, что ваш навык “наука” выше 20] [Наука: 16]

— Зараза… Кинул бы два поинта на “Интеллект” — хватило бы, — пробормотал Игорь.

Вызвал карту, прикинул направление до купольника. Собрал вещи, раскиданные вокруг разбившегося истребителя — аптечный модуль, пару энергетических батончиков – и зашагал на восток, в темноту, освещая дорожку перед собой из включившегося в шлеме фонарика.

Спустя минут пять начало светать. Игорь знал, что находится на экваторе, а потому рассветает здесь очень быстро. Когда солнце показалось на востоке, он включил увеличение в шлеме и различил крохотный силуэт на фоне посветлевшего неба.

– Шарлотта!!! Дура! – рявкнул Игорь и побежал.

На миг возникла мысль: “Ну и хрен с ней, пусть идёт одна”. Да, у них была близость, но она же всего лишь NPC. Асессоршу, которая вела персонажа, поменяли, и вообще – он всё ещё ищет Бродяжку. С другой стороны — им всё равно было по пути. Кроме того, вспомнился отличный совет, подсмотренный в каком-то ужастике: если хочешь выжить в трудной ситуации — найди, о ком сможешь заботиться.

Он бежал за ней, отмеряя сообщения об уроне усталостью. Наконец, когда расстояние уже достаточно сократилось, остановился, крикнул ещё раз:

— Шарлотта, синекожая задница, ты куда идёшь?

Она наконец-то услышала и повернулась. Пошла навстречу – не побежала со всех ног, а спокойно, медленно пошла. Не то это была недоработка нейросети, не то, наоборот – слишком хорошо соответствовало заложенному своенравном характеру. С одной стороны, подобная реакция слегка огорчила Игоря, но потом он подумал, что это даже хорошо — не будет всего этого пафосного воссоединения, объятий и прочего…

А потом она побежала — но не прямо, а куда-то в сторону, махнув рукой за спину. Кислотный воздух донёс крик:

— Сзади!

Игорь обернулся и лишь на миг успел увидеть сверкающую прожекторами громаду уже знакомого грузовика, на всей скорости врезающегося в место, где он стоял.

[Урон -2500 HP]

[Респаун?]

*

[Лечение выполнено автоматическим медиком скафандра]

[Здоровье 740/370]

Морда Лина на фоне уже посветлевшего от рассвета неба выглядела скорее комично, чем страшно. На миг Игорь даже мысленно усмехнулся — кудрявые волосы игрока залезли на глаза, и он выглядел скорее как кудрявый отличник, которому родители надели смешную шапку, чем как грозный киборг-воин. Но стоило отвести взгляд влево и увидеть дуло турели, наставленное на Игоря, как настроение тут же менялось.

В следующий момент он понял, что лежит связанный толстым жгутом по рукам и ногам.

– Эй! Что за херня! – крикнул Игорь. – Отпусти, это противоречит правилам!

– Правила устанавливаю я, чувак! – сказал Лин. – Но не бойся, я не буду тебя убивать. Точнее, я сделаю так, чтобы ты никогда не умер! Клёво же, правда?

Игорь с трудом приподнял голову. Он лежал прикованный к знакомой пластине – тому самому люку, превратившемуся в плот, на котором они уплыли от аварийно приземлившегося грузовика. Позади гудело и шумело что-то – видимо, сам грузовик. Интересно, он на ходу? Самое грустное, что увидел Игорь, было спереди – это фигуры Бобби и Арчи, стоявшие за спиной у Лина. В их руках были бластеры, они были одеты в новые чёрные комбезы. Смотрели на Игоря они с кислыми, почти безразличными мордами.

– Парни!... Арчи! Предатели!

“Харизма… Харизма Лина выше, чем у меня.”

– Стоп! А где PVP-режим? Почему ты, сцуко, не считаешься моим противником?!

– А фиг знает, – Лин развёл руками. – У Миранды спроси!

– Игар! – послышался сдавленный голос Шарлотты.

Откуда – было не вполне понятно, но интонация была так себе. Лин привстал и повернулся.

– Тебе она зачем? А… Ясно. Ну ладно.

– Ах ты сука! – прошипел Игорь.

Скосив глаза, он заметил, что рядом с плитой лежит свёрнутая и тихонько светящаяся пижама Шарлотты. Игорь узнал этот свет – за неимением рюкзака именно этот узелок распознался, как инвентарь. Отталкиваясь ногами, Игорь попытался дотянуться до инвентаря – безрезультатно.

– Помоги! – снова послышался голос Шарлотты.

Игорь повернулся на крик – Шарлотту тащил крупный “метис” в комбезе.

[Искандер Рохимба, метис, киллер, 22 уровень]

Видимо, это был тот самый приятель Лина, который подогнал грузовик к их убежищу. Синекожая упиралась, брыкалась, но было бесполезно – метис и по уровню, и внешне был вдвое крупнее её. Бобби с интересом поглядывал за ситуацию, из-за маски было не видно, но, кажется, он облизывался.

Выгнувшись ещё раз, чувствуя боль от врезающихся в ноги и руки жгутов, Игорь дотянулся до инвентаря.

В левой руке возник бластер “Колдвинд”, пятнадцатый уровень. Нормально развернуться из-за длинного приклада не получилось, но Игорь выстрелил по ближайшей цели, в которую мог попасть – игроку LinInMyLife25.

Клавиша оказалась застрявшей, как и в первый раз, когда Игорь держал этот бластер.

[Вы не можете выстрелить в данного игрока]

[PVP-режим нельзя активировать в данной локации]

– А в какой, сука, локации его можно активировать, а, Миранда?!

> Повтори запрос?

– Ты что-то сказал? – Лин повернулся обратно. – О, у тебя пушка!

Игорь оставил все разговоры и выстрелил ещё раз – хоть в кого-то, лишь бы начать стрельбу. И одним из двух выстрелов попал в ногу Бобби, который стоял за спиной у Лина.

[Урон 40]

– Ах ты урод! Я говорил, что прикончу тебя!

[Урон -40HP] [Здоровье 700/370]

[Урон -40HP] [Здоровье 660/370]

Стальная нога Лина наступила на руку Игоря, сжимающую ружьё, не дав выстрелить в ответ. Но боли и хруста костей Игорь не почувствовал – ещё бы, ведь здесь нельзя было причинить урон другому игроку.

– Эй, как там тебя, Бобби, уймись! – рявкнул Лин. – Он должен быть живым! Тупая хрень, никакой логики… я же в тебя не стреляю!

– Это я должен прикончить его! – сказал Бобби и попёр в сторону лежащего Игоря, словно не замечая своего нового хозяина. – Он поломал мою жизнь!

С этого ракурса Бобби выглядел значительно меньше киборга, но Игорь помнил, что они почти одного роста. Лин встал между Игорем и надвигающимся здоровяком, хлопнул по ладони подствольником своей грозной мультипушки, повысил голос: – Ты что, сдурел? Кто тебе хозяин? Я?!

– Нет, не трогая меня, мужлан! – снова прокричала Шарлотта где-то за пределами обзора.

– Не трогай её! – впервые послышался голос Арчи.

Похоже, метиса “триггернуло”, он переключился, вспомнил о чувствах. И тут началась стрельба. Всё смешалось, казалось, стреляли все и во всех. Крики, шаги, грохот, бластерные выстрелы и простые пули летели над головой со всех сторон.

“Как там… Над ним не было ничего уже, кроме неба... Все эти мемосы про небо Аустерлица с лежащим на спине человечком… ” – подумалось Игорю.

А ещё всё очень напомнило Игорю “Прерию” – типичную бандитскую разборку где-то на окраине городка. Вот только сражались не ребята в шляпах, а киборг, два киллера, чернокожий охранник-арестант и двое синекожих мутантов. Игорь набрался сил, выстрелил пару раз, снова попал в Бобби. Потом понял, что зря – Бобби сейчас был, по сути, на его стороне, пытаясь уложить Лина. На миг показалось, что это ему удастся – кроме того, Арчи также палил по киборгу. Но шкала здоровья игрока, уже упавшая до четверти, внезапно дёрнулась и резво побежала вверх. Перк? Особенный скафандр?

Мимо него пробежала Шарлотта – пара выстрелов попали в неё, хелсбар таял на глазах, но она продолжала бежать. За ней мчался Искандер – также не обращая внимания на пули, резво, словно лев за убегающей раненой газелью.

– Искандер, дебил! – послышался крик Лина. – Забей! Стреляй по Бобби!

Но тот не слушал – настиг Шарлотту и схватил, повалил на землю. Игорь попытался прицелиться, но рука со стволом была с другой стороны, и развернуться мешало прикованное запястье. В руке Шарлотты показалась отвёртка, та самая, найденная в шкафу, она размахнулась и воткнула её в щёку насильнику. Мулат заорал, перевернулся на спину и выронил бластер. Арчи – уже почти добитый, с парой процентов хелсбара – заметил это и стал стрелять по Искандеру, пытаясь отвлечь. Это помогло, истекающий кровью Искандер встал, подобрал оружие и вступил в перестрелку с Арчи.

– Беги! Я любил тебя! – крикнул Макнамара, прежде чем упасть замертво.

Шарлотта бежала по камням, бежала в непонятном направлении, и было неизвестно, выживет ли она, или нет, но главное, что её никто не преследовал. Игорю стало чуть спокойнее на душе от этой мысли.

Наконец, стрельба прекратилась – Бобби упал замертво. На фоне неба опять появилась довольная физиономия LinInMyLife25.

– Помоги, – скомандовал он Искандеру, и раненый боец подошёл ближе.

Вдвоём они схватились за дверь, у которой был прикован Игорь, и потащили её.

– Куда меня тащишь? Что тебе, блин, надо? – спросил Игорь.

– Хм, тебе это не понравится. Но – для твоего же блага, ага.

– Давай, выкладывай.

– Не, чувак, это моветон. Тогда я буду чем-то вроде такого злодея, который говорит всё в последнюю минуту, а ты потом что-нибудь придумаешь – и освободишься.

– Чёрт, не прокатило, – выругался Игорь. – Ну, хоть коротко?

Мир качнулся, ноги задрались вверх, и Игорь свалился с метровой высоты в выкопанную яму. И мгновением спустя холодок пробежал по спине.

Не в яму. В могилу.

На грудь упал аптечный модуль. Лин остановился, глядя с высоты и отряхивая руки от песка.

– Коротко – у нас тут с ребятами есть две гипотезы на тему того, что будет дальше с игроками. Первая – технический баг либо вообще не пофиксят, либо пофиксят ещё очень нескоро. Ну, то есть, позже, чем у нас всех хватит корма в “Оазисах”. В этом случае нам лучше всем залечь в спячку – в гибернацию с низким потреблением. Чтобы, типа, меньше жрать корма, когда двигаешься в игре. И тогда есть шанс, что доживём до восстановления.

– Охренеть как позитивно. То есть, ты хочешь меня закопать живьём, чтобы я…

– Ну да. Уснул, типа, – сказал Лин, в его руках появилась лопатка. – Да, спасибо, кстати, за лопатку! Нашёл в грузовике. Долго искал, что-то нигде нет на рынках.

В Игоря полетели комья земли и булыжники. Некоторые отзывались уроном в один-два хелспоинта.

– Второй вариант! Говори!

– Ну, второй – это вообще жесть. Второй – это значит, что мы уже, типа, умерли. А думаем и мыслим, потому что наше сознание нейросеть скопировала и создала образы на серверах. Посмертные… посмертные слепки, знаешь, смотрел “Чёрное зеркало”?

По спине Игоря пробежал холодок.

– Как… Как умерли? Я живой, блин!

– Живой, конечно, да. Ну, чувствуешь себя живым. Я тоже. Все органы чувств же скопировали, так? Вот.

– Ну а нахера тогда закапывать-то?

– Ну а затем, что тогда ты опасен. Ты же за Тайную Полицию играешь, так? А они ищут преступников, пытаются докопаться до всяких тайн мироустройства, всё такое. В общем, другая фракция.

– Из какой ты фракции?! Заяц Кирк! Знаешь, где он?!

На лице Лина отразилось удивление, на миг он прекратил швырять землю.

– Кирк? Слышал что-то такое, ага. За него награду объявили ещё. Не, не знаю, где он.

– Тогда кто вами руководит?!

Лин промолчал, поджав губы.

– Тайная полиция! – продолжал сыпать вопросами Игорь. – Где?! Где её филиал!

– Если бы я знал, чувак, если бы знал… – проговорил Лин. – В общем, счастлива. И извини, если чего. Надеюсь, больше не увидимся.

Последние комья земли упали на Игоря. Картинка исчезла.

*

[Кислород: 7%, заряд маски: 0,9 часа. Зарядите маску!]

– Миранда?

> Я слушаю.

– Это баг.

> Что именно?

Это был уже второй или третий заход. Помимо разговора с Мирандой было испробовано:

1) елозить из стороны в сторону, раскачивая основание и пытаясь утрамбовать грунт – не помогает, стало ещё более неудобно.

2) Достать и спрятать из невидимого инвентаря бластер – помогало освободить немного пространства и размять кисть руки, но не более того.

3) Нащупать и поддеть бластером стропы, которыми он был привязан.

4) Выстрелить из бластера – что-то произошло, только непонятно что. Вероятнее всего, из-за неудобного положения дуло было повёрнуто куда-то в сторону, а не наверх, и грунт от этого не уничтожался, а наоборот, запекался.

В итоге – он снова вернулся к разговору со своим единственным возможным собеседником.

– Это нормально, что я не могу отсюда выбраться?

> Напоминаю, что ты проходишь игры на высоком уровне сложности.

– Ага… Ты уже говорила. А это правда, что я оцифрован? Что я – цифровая копия реального Игоря Терехова?

> Не понимаю, о чём ты говоришь.

– Ясно… Хрен добьёшься. Миранда, включи похоронный марш.

> Выполняю.

– Да не надо, блин!!! Я пошутил! Включи аудиокнигу “Как выбраться из могилы, будучи связанным по рукам и ногам”.

> Аудиокниги с таким названием не найдено в библиотеке.

– Хорошо… О! Идея. Включи аудиокнигу… Биография как его… Известный фокусник, который себя цепью заковывал.... – вспоминать нужную фамилию пришлось пару минут, наконец-то озарение пришло. – О! Вспомнил! Аудиокнигу “Биография Гудини”!

> Найдена одна аудиокнига: “Невероятная история жизни Гарри Гудини”. Данная услуга не входит в базовый пакет. Подтверди покупку, стоимость – один премиальный балл.

[-1 премиальный балл] [106 прем.баллов]

Следующие полчаса Игорь слушал биографию. В первых частях, как обычно рассказывающих про юношество и молодые годы Эрика Вайса – так на самом деле звали Гудини, – не было ничего полезного. Никаких тайн про устройство фокусов и инструкций освобождений от цепей.

За время, пока звучала аудиокнига, пролетел десяток отбивок:

[Вы давно не ели! Модификатор: “голод”, -20 ХП в час]

[Здоровье: 640/370]

[Кислород: 7%, заряд маски: 0,7 часа. Зарядите маску!]

[Урон гравитацией -20HP] [Здоровье 630/370]

[Кислород: 7%, заряд маски: 0,6 часа. Зарядите маску!]

И прочее. Постепенно успокаивающий монотонный голос диктора сделал то, что он и должен был сделать – Игорь уснул, так и не дождавшись своего первого “отключения” и респауна.

Игорь проснулся в полной темноте. Не было ни одного бокса, кроме индикатора здоровья – 740/370.

“Получается, респаун уже был? Во сне?”

– Миранда! Был респаун? Почему нет никаких сообщений? Миранда?

Миранда молчала. Он кричал, орал, злился ещё пару десятков минут – безрезультатно. Ещё через минут сорок добавилось новое ощущение – чувство потоков воды, которые протекали по рыхлой земле откуда-то сверху и мочили скафандр через камни и песок. На щитке шлема стали видны мутные разводы.

– Миранда? Это что? Дождь? Наверное, дождь, – начал он рассуждать сам с собой. – Иначе что бы это могло быть другое? Точно, дождь. А раз здесь есть дождь, а я закопан, то что, я буду ещё и утопленником? Закопанным утопленником? Вот круто! Закопанный утопленник, застрявший в игре.

Игорь почувствовал, что скоро сойдёт с ума, но очень скоро пространство шлема озарило совершенно неожиданное сообщение:

ПРОБЛЕМА С ПОДКЛЮЧЕНИЕМ К СЕТИ ИНТЕРНЕТ… ПОПЫТКА ПЕРЕПОДКЛЮЧЕНИЯ 60 с… 59 с… 58 с…

– Да! Да! Отключено! Интернет отключился!

3 c… 2 c… 1 c…

ПЕРЕХОД В ОФФЛАЙН-РЕЖИМ

[Выберите игру:]

[ТЕТРИС]

[СОКОБАН]

[ГАЛАГО]

...

Глава 19. Игра белыми

Игорь сам не знал, почему выбрал из всех шахматных мастеров именно Мастера Лю. Возможно, просто потому что после всего, что он пережил, ему больше всего хотелось увидеть хоть какое-то знакомое лицо в спокойном месте.

Играла тихая музыка — цитра, флейты, что-то банальное из того, что принято называть “китайским этно”. Лицо седой престарелой мартышки выглядело смиренно, но при этом слегка озабоченно.

— Сыграем? — спросил Мастер Лю.

— Дружище! Давай, ага. Как жизнь у тебя? Как твоя, не знаю… стая?

Мастер Лю выразительно моргнул. На этот раз Игорю предстояло играть белыми, и он сходил D2-D4.

— Это один маленький шаг для человека, но гигантский скачок для всего человечества, — задумчиво произнёс Мастер Лю и достаточно неожиданно сходил конём F8-G6 – обычно шахматные боты предпочитают сначала ходить пешками.

– Ну вот вообще не в тему было. Честно, – ответил Игорь и сходил C2-C4.

Мастер Лю молча ответил Е7-Е5. Если бы Игорь чуть лучше понимал в шахматах, то знал, что вырисовывается так называемый “будапештский гамбит”, и точно бы определил, как надо действовать дальше. Но интуитивно он действовал вполне логично – срубил своей пешкой чёрную, D4-Е5.

— Вода камень точит, — раздосадовано покачал головой Мастер Лю.

Отступил конём на G4.

— Как глубокомысленно… – усмехнулся Игорь. – И опять не в тему.

Выдвинул вперёд слона — C1-F3. Мастер Лю тут же подпёр её пешкой G7-G5. Пришлось отступить слоном “в тыл”, на G3.

— Ты вот умная мартышка, да, а подсказал бы лучше, как мне выбраться из закопанной могилы? Я там по рукам и ногам связан.

Мастер Лю промолчал. Выдвинул вперёд второго коня — на С6, его примеру последовал Игорь — сходил конём на F3. Умная мартышка вывела на G7 слона, Игорь, недолго думая, решил напасть на пешку противника своей – H2-H4. Следующим ходом Игорь лишился пешки, стоящей по центру доски.

– Если достаточно долго портить машину, она сломается, – проговорил Мастер Лю.

– Что ты сказал? – нахмурился Игорь. Срубил коня своим – F3-Е5.

И тут же лишился коня – C6-E5.

– Слабовольные люди – это лёгкая кавалерия армии дурных людей; они приносят больше вреда, чем сама армия, потому что все разоряют и опустошают… – выдал тираду Мастер Лю.

Лёгкий холодок пробежал по спине – знакомый, тревожный холодок. Игорь точно почувствовал это ощущение, отчего вдруг стало даже спокойнее. Наверное, это показатель того, что он всё ещё жив, а не оцифрованная копия.

– Это, типа, подсказка… Или что? Ты мне подсказываешь?

Игорь привстал с места. Мастер Лю молчал.

– Типа, я слабовольный? Я опустошаю? Что именно я опустошил, а? Тут полная дичь вокруг творится! Выход уже какую неделю из игры не работает, одна тянка потерялась, вторую, компьютерную, чуть не убили… Её ещё в тюрьме держат, заставляют играть за проституток! Шикарно! А я – слабовольный!

Мастер Лю молчал. Игорь психанул – ударил по шахматам, так, что они разлетелись по доске. Но тут же исчезли, растворились, и встали на своих местах. Игорь попытался схватить Мастера Лю за грудки – руки схватили воздух. Престарелая мартышка была бестелесная, пустая, но в её глазах отразилось удивление.

Игорь попытался взять себя в руки. Подошёл к окну – раньше он этого окна не замечал – заглянул. За окном виднелась пустынная улица, состоящая из маленьких домиков-пагод с изогнутыми крышами. Вдалеке за посёлком виднелись в тумане высокие, напоминающие торчащие из земли пальцы и покрытые редкими деревьями горы, лился водопад. Всё было прорисовано достаточно грубо, не сильно детально – можно даже было разглядеть отдельные полигоны, но Игоря почему-то это успокоило.

– Ладно, сорян, занервничал. Значит, что ты там сказал до этого… что-то про воду и про…

Договорить ему не дало сообщение:

[Восстановление подключения…]

Снова тёмная картинка с боксами – на этот раз всеми необходимыми. Затем к ним прибавились ещё – длинная, нескончаемая полоса.

…

[Кислород 7%, заряд маски: 0%, зарядите маску!!!]

[Урон удушьем -50HP] [Здоровье 90/370]

[Кислород 7%, заряд маски: 0%, зарядите маску!!!]

[Урон удушьем -50HP] [Здоровье 40/370]

[Урон удушьем -50HP]

[Респаун?]... yes

[Лечение выполнено автоматическим медиком скафандра]

[Здоровье 370/370]

[Кислород 7%, заряд маски: 0,1 часа, зарядите маску!!!]

Игорь промотал ленту далеко наверх и заметил пропущенное ранее сообщение:

[Новое дополнительное задание: “Выбраться из плена”]

Учитывая, что из реального плена Игорь уже выбрался, под пленом, по-видимому, понималась могила. Или же Миранда всё же сообразила, что её подопечный не теряет попыток выбраться из западни и неплохо бы назначить за это квест.

Игорь стал размышлять, пытаясь вспомнить, какие подсказки он успел получить.

– Так… Вода камень точит… А если достаточно долго портить машину… Так, Миранда!

> Я слушаю.

– Мы же тут топим за достоверность, всё такое? Баг один подсказать?

> Я слушаю.

– Скажи, какие погодные условия в точке местности… прямо надо мной?

> Проливной дождь, уровень кислоты в воде – 15%

Смертельный отчёт тем временем снова начался:

[Кислород 7%, заряд маски: 0%, зарядите маску!!!]

[Урон удушьем -50HP] [Здоровье 320/370]

– То есть вся эта вода сейчас просочилась через полигоны земли и песка, которыми меня закидали, я в ней сейчас плаваю, да? И никакого кислорода через землю ко мне не просачивается?

> Всё верно.

[Кислород 0%, заряд маски: 0%, зарядите маску!!!]

[Урон удушьем -50HP] [Здоровье 270/370]

– Мой аптечный модуль и скафандр предназначены для космоса или для погружения под воду?

> Для космоса.

[Кислород 0%, заряд маски: 0%, зарядите маску!!!]

[Урон удушьем -50HP] [Здоровье 220/370]

– Так значит, мой скафандр и аптечный модуль сейчас плавают в воде с растворённой кислотой? Уже несколько часов, и она его совсем не портит?

Миранда какое-то время молчала. За это время прошла ещё пара минут.

[Кислород 0%, заряд маски: 0%, зарядите маску!!!]

[Урон удушьем -50HP] [Здоровье 70/370]

– Ответь, зараза! Зафиксируй баг! Аптечный модуль и скафандр должны уже к херам поломаться!

> В настоящее время у данных предметов отсутствуют характеристика, отвечающая за неисправность, вызываемую нахождением в воде. Потребуется некоторое время на изменение кода.

[Кислород 0%, заряд маски: 0%, зарядите маску!!!]

[Урон удушьем -50HP] [Здоровье 20/370]

– Миранда, сучка ты крашеная! Сучий эцих с гвоздями! Что, я не прав?!

[Получен бонус от компании: 10 премиальных баллов] [116 прем.баллов]

>Спасибо за фиксацию бага!

[Урон удушьем -50HP]

План Игоря – уничтожить модуль автоматического восстановления и сменить точку респауна – трещал по швам.

– Твою мать!

[Респаун?]

…Долгие три минуты – перед ним быстро прокрутился геймплей последних часов.

[Лечение выполнено автоматическим медиком скафандра]

[Здоровье 370/370]

[Кислород 0%, заряд маски: 0,1 часа, зарядите маску!!!]

– Миранда! Вытащи! Вытащи меня отсюда!

Игорь сжал кулаки от ненависти… и вдруг почувствовал, как что-то лопнуло. Сдавливающий грудь и фиксирующий руки пучок стальных тросов, которыми его примотали к люку грузовика, поддался и медленно начал вытягиваться через воду.

Затем рука медленно, с трудом поднялась к груди, проминая под собой влажную глину, дёрнулась, подтягивая за собой тросы. Игорь заворочался, задвигал туловищем, расширяя свободное пространство. Ещё минута – и он уже плавал в образовавшейся жиже, словно в утробе матери. Потом поднял руку вверх. Тросы теперь даже помогали, они резали глиняную массу изнутри, как тонкий нож для сыра.

Что это? Везение? Его отчаянная воля к жизни? Или очередной баг? Или странная логика, заставившая коррозировать металл от воздействия кислоты? Игорю уже было наплевать. Когда начали сыпаться первые отбивки отключающейся маски, его рука высунулась из могилы, ладонь опёрлась о грунт и вытащила за собой измазанное грязью тело Игоря.

*

Он шёл в сторону купольного города двое суток. Любой другой игрок мог бы пройти это расстояние за два часа, если бы не маска, которая отключалась каждые шесть минут. Когда громада сверкающей огнями стеклянной колбы с выстрелянными в зенит башнями на горизонте перестала казаться миражом, Игорь упал на камни и уснул. Проснулся он уже на узкой кушетке медицинского флаера, без маски.

На него посмотрела улыбчивая медсестра в белом халате. Её лицо было совсем такое же, как у Шарлотты, только несинекожее – белое.

– Очнулся. Господин Фридрих, он очнулся! Наш герой!

Перед глазами появился шарик, подозрительно напоминающий надзирателя. Игорь инстинктивно сунулся в арсенал, но обнаружил, что бластер “недоступен”.

– Опять тюряга, да? Я у вас тоже, типа, нарушитель?

Глава 20. Рояль не в кустах

— Нет, мой друг, ты герой. Настоящий герой, прошедший сложнейший путь! — послышался знакомый голос.

[Дополнительное задание “Выбраться из плена” выполнено!]

[Получен опыт: 300 поинтов]

[Получен бонус от компании: 100 премиальных баллов] [216 прем.баллов]

Мимо пробежала скупая, быстрая бегущая строка рекламы:

“Адвокатское бюро “Фридрихсон и партнёры”. Представительство, сложное уголовное делопроизводство. Мы спасём вашу репутацию!”

Рядом с камерой — шарик оказался именно ею — показалось лицо. Улыбчивое лицо инженера двадцатого уровня Фридриха Киснера, “немец” был причёсан и вымыт, одет уже не в арестантскую робу, а в стильный чёрный жакет, за его спиной виднелись оживлённые уличные кварталы.

— Старина! Ты что, живой?

— И ты! Я знал, что вы выживите – поэтому и отправил поисковую бригаду. Ладно, что трепаться по видеосвязи, мы сейчас увидимся живьём.

– Мы прибыли, – подсказала медсестра.

Игорь вышел из флаера, на котором красовался стильный чёрно-белый крест, и тут же попал в объятия тучного Фридриха. Они отправились от парковки, расположенной на самой границе города, по тротуару через толпы народа. Вокруг мелькали налетевшие айдолы-репортёры, киборги и люди всех рас. По улице рядом то ли проезжали, то ли пролетали городские машины – узкие, похожие на китайские велорикши.

Подъехал лифт, уже загруженный и ехавший откуда-то из подвала.. Они втиснулись внутрь, и их потащило наверх. За стеклом лифтовой шахты мелькали силуэты космических кораблей, вылетающих из ближайшего порта.

Техников-грузчиков в лифте было двое. Первый — обычный человек: темнокожий, коренастый, одетый в переливающийся рекламными голограммами костюм. Игорь еще плохо разбирался в местных идеологиях, но, похоже, парень был из числа противников боди-модификации.

Второй техник, желтокожий, напротив, кибернезировал себя по самое не могу — дополнительные выдвижные пальцы на ладонях, камера вместо левого глаза, экзоскелетные штанги на ногах.

Грузчики везли что-то громоздкое, укрытое фольгированной синтетической накидкой, и Игорь не сразу понял, что это такое, а когда все же понял, поежился от набежавших воспоминаний. Под накидкой был рояль — огромный, концертный, точная копия того, к которому их с Бродяжкой привязал в день “большого отключения” Заяц Кирк.

“Так, рояль, значит, нашелся…”

А Бродяжка – нет. Хотя с момента пропажи прошел уже без малого месяц.

– Ты сказал, что отправил поисковую бригаду? — переспросил Игорь у “немца”. — Так кто ты?

— Я заместитель главного инженера купольника “Арктия-Блэкмор”. Вернулся к работе и восстановлен в должности, и в этом помогли мне вы! Я попал в заключение к конкурентам из-за недоразумения, дипломатические службы уже решают конфликт. Решат и твои проблемы, я позаботился.

Они поднялись в достаточно скучный кабинет небоскрёба, чем-то напомнивший кабинет тайной полиции в Миддлбурге. Только чуть просторнее, чище и технологичней — с множеством мониторов и консолей.

– Так как ты выбрался?

– Эх… Ваш флаер поднял знатный переполох, выкроенное время позволило уговорить Сарику Мишру, ту женщину в костюме киборга, одолжить мне его. В этом костюме я успел собрать топливо с трёх заправочных станций, пробраться в флаер, стоящий в соседнем корпусе и беспрепятственно прилететь сюда через океан. Вы летели прямым маршрутом, так? Рассказывай, как всё было.

И Игорь рассказал. Рассказал про приземление, про смерть Арчи и про то, как Шарлотта убежала в пустыню от преследователей. Про то, как ему удалось выбраться из могилы, рассказал без особых подробностей – NPC бы просто не понял, да и не стоило нарушать игровую этику.

Фридрих покачал головой.

– Шарлотту ищут… Уверен, она жива. Главное, что тебе, как и ей, нужно покинуть эту планету – гравитация для тебя действует слишком тяжело.

Игорь понял, что пришло время задать вопрос, мучивший его уже очень давно.

Хотелось сразу спросить про Бродяжку – поискать её по каталогам, по местной системе связи. Но возможности системы наверняка ограничивались Мирандой. К тому же, можно было напороться на происки Зайца Кирка или карателей вроде Лина.

– Подскажи, я забыл тебя спросить ещё там… Где могут быть произведены такие штуки, как “Штурмовой Дроид DarkPolice”?

– Зачем тебе? – насторожился инженер.

– Это может меня вывести к девушке, которая здесь когда-то была… Она очень важна для меня. Она ещё упоминала, что их база может располагаться где-то на большой станции.

– Я не видел таких на планете… И “DarkPolice” – это совсем незнакомое название.

Фридрих подсел за одну из консолей – там сменились картинки – забегали изображения флаеров, роботов и прочей техники.

– Вот, нашёл! – сказал Фридрих и подозвал Игоря.

На экране возникло изображение робота и надпись:

Сustomer: “Dark Police departm.”

Produced: 100 units

Cost: 14000 workhour

Place of production: Aster C, central plant

Было понятно и без перевода, но Фридрих озвучил, пробормотав:

– Какие дорогие… Произведено сто единиц… Место производства – Астер Си, второй опытный завод. Да, далеко, я даже не слышал о заводе на Астер Си.

– Что за Астер Си? Это спутник?

Данных в сборнике карт про эти планеты не было. Инженер взглянул на Игоря как на придурка.

– Это вторая планета системы. Имена носят только Темперия, Арктия и Фатум, остальные – с буквами, “Би”, “Си”, “Ай” и так далее. Мир необитаемый, негостеприимный… Атмосфера практически отсутствует, на обращённой к Астеру стороне плюс двести, на наружной – минус сто сорок. Вулканическая активность… Планета принадлежит “Блэкмор Индастриз”, как… – тут он перешёл на шёпот, – как и все отбросы в системе, но я толком не знаю, что там расположено. Ну-ка, посмотрим…

Фридрих нажал на “Даркполис Департмент”.

– О… Информация изъята. Значит, либо это сверхсекретное подразделение, либо… чей-то злой умысел.

– Фридрих, – Игорь похлопал “немца” по плечу. – Мне очень нужно туда. Организуй мне турпоездку, или командировку, или что-нибудь такое, а? И ещё пару человек дай в нагрузку? Хочу докопаться до истины, понимаешь?

Инженер некоторое время колебался, потом возникла табличка:

[Успех!]

[Навык “Харизма” улучшен на 2%]

– Ладно, так и быть! Устрою тебя старшим инженером снабжения. Поедешь на Астру, чтобы договориться с начальством завода о доставке… – он быстро пролистал какую-то консоль, – вольфрамовых втулок.

[Новое дополнительное задание: вольфрамовые втулки]

– Правда, не надейся, что я быстро найду билеты, команду и прочее… Придётся самому, – развёл руками толстяк.

– Слушай, Фридрих… А я могу получить аванс?

– Конечно, – подмигнул инженер и достал из сейфа маленькую карточку, засветившуюся красным. – Ну, правда, это будет не совсем аванс… Зато для тебя – самые выгодные цены!

Вшитый под кожу токен тоже засветился красным. Возникла знакомая по общению с множеством чёрных торговцев табличка:

[1 премиальный балл = 5 000 трудочасов]

[5 премиальных баллов = 25 000 трудочасов]

[10 премиальных баллов = 50 000 трудочасов]

*

Игорь не поскупился и обменял сразу сорок, получив двести тысяч трудочасов. И очень кстати – прямое отправление на Астра Си с местного порта производилось раз в десять дней, поэтому пришлось искать более дорогие варианты.

Пошлявшись по городу, он наткнулся на табличку с говорящим названием:

ФРАХТОВАНИЕ КОСМИЧЕСКИХ ЯХТ

Престарелый киборг-циклоп неопределённого пола, скрипя шарнирами на трёх руках и позыркивая на него единственным кибернетическим глазом, принялся листать длинные списки каталогов.

[Окихито Кокетсу, 35 уровень, мужчина, астронавт, киборг]

– Так… вам нужна на месяц быстроходная, небольшая яхта с готовым экипажем и…

– И боевыми дроидами и оборонительными системами.

– И боевыми дроидами. Ага. Ну, вам повезло, что у “Блэкмор” с этим нет проблем, свободное ношение оружия. Только вот с дроидами у нас дефицит, ближайшая поставка будут послезавтра… но вы можете оформить предзаказ.

После небольших раздумий, Игорь набрал следующую комплектацию:

[Яхта проекта 5580 “Академик Харписон”, 15 уровень, 5 мест] [60000 трудочасов]

[Ракетная турель BlackmoreShark-42, 13 уровень] [3500 трудочасов, 50 кг]

[Боевой дроид #BlackSolder1911, робот, военный, 10 уровень] [1500 трудочасов]

Таких он взял четыре штуки – быстрых, двуногих, вооружённых бластером. И одного – тяжёлого штурмового, на колёсной тяге, вооружённого ракетами.

[Боевой дроид #BlackSolder2911-hard, робот, военный, 15 уровень] [2500 трудочасов]

[Ракета универсальная BlackmoreShark15, 10 уровень, 3 тнт] [200 трудочасов, 2 кг]

Ракеты оказались не из дешёвых – их он взял двести штук. По заверению продавца, они подходили как к турели, так и к штурмовому киборгу. Ещё раз всё проверив, Игорь подтвердил список.

– По рукам! – стальная пластина ладони достаточно ударила по ладони Игоря.

[-114500 трудочасов] [85500 трудочасов]

Игорь пробыл в Арктии-Блэкмор двое суток. Главным образом – спал, пошатался по окрестностям офиса Главного Инженера, выполнил простенький квест – собрал из деталей на складе летающий флаер, прокачав науку. Арендовал апартаменты, обновил скафандр и прикупил пару вещей.

Вечером на его пороге показался Фридрих Киснер в сопровождении того старого старика-киборга из лавки фрахтования яхт.

– Всё готово, ваша яхта находится на верхней стоянке частного терминала Офиса, – сказал Фридрих. – Я позволил порекомендовать Окихито вам в компаньоны.

– Твой рассказ, юнец зажёг искру в моём ещё пока человеческом сердце! Мне сто тридцать лет, из них сто пять я был пилотом. Я долго думал, и я решил, что хочу бросить свой скучный бизнес, махнуть стариной и отправиться с тобой. Согласен?

[Да/нет]

Игорь посмотрел на киборга. Сухой, трёхрукий, похожий на скелет, с единственной живой ногой. С седой жидкой бородёнкой. Вообще, всё это меньше всего напоминало отправление в командировку. К тому же, казалось совершенно не вполне логично, что двое настолько не связанных друг с другом персонажей решили помочь ему в полёте, но он всё же решил не ябедничать Миранде – с ней он хотел общаться как можно меньше. Тем более, что в этом случае сюжетная нейросеть скорее помогала, чем мешала.

– Идём, старик. Не стану раскидываться твоей дружбой. Расскажешь мне свои истории в пути.

[Взаимоотношение с персонажем Окихиото улучшено]

Игорь надел скафандр, собрал вещи. Они снова поехали на лифте на самый верх, через купол, мимо прозрачной стенки, отделявшей их от гражданского порта с одной стороны и городских порталов с другой. Стоянка Офиса напоминала вертолётную площадку на крыше здания, только находилась на крыше всего купольника.

Симпатичная девушка-администратор жестом пригласила их направиться по узкому гибкому коридору, Игоря снова заключили в крепкие мужские объятия, и он уже был готов шагнуть на борт своего только что арендованного корабля, как вдруг услышал голос за спиной у Фридриха.

– Эй, ты куда собрался? Ты же обещал!

За спиной у Фридриха стояла Шарлотта – в больничной униформе, с пластырем на виске.

– Ты обещал кое-что сделать со мной, когда мы окажемся здесь! А потом забрать меня на свою родную планету!

В её глазах сквозили надежда и страх. Надежда на будущее с ним и страх снова остаться одной.

“Только бы не выбор, только бы не… Чёрт!”

[Да/нет]

ЧАСТЬ IV. Сыщик

Пива в бутылке оставалось меньше четверти. По телевизору крутились сплошные геймплеи из игр — не только ANFIQ, но и каких-то других, либо совсем старых, либо просто незнакомых. Своя квартира — это прекрасное место, если только ты не чувствуешь, что у тебя ломка, и не посчитал, что умрёшь через пару суток.

С другой стороны, думалось Игорю — именно об этом он и мечтал. Именно к этой мечте, к этой цели он и шёл все долгие месяцы в игре. И, так или иначе, он добился этой цели, пришёл к осуществлению своей мечты — жить в собственной квартире. Только вот дойдя до этой черты и заглянув за неё он с ужасом для себя понял, что никаких новых меток на маршруте он не успел отметить. Двигаться было некуда. Цель была выполнена — и это оказалось ужасным. В двадцать лет ещё не пришли мысли о семье и детях, в очередной раз пытаться выучиться на занудную профессию казалось смерти подобно, а что до секса… нет, его, конечно, хотелось, но он уже не казался чем-то недосягаемым и загадочным.

А ещё страшнее оказалась перспектива умирать в своей собственной квартире в гордом одиночестве.

Нет, сказал себе Игорь, жизненных целей можно придумать тысячу. Обучиться игре на музыкальных инструментах и играть в собственной рок-группе. Освоить гейм-дизайн и написать свою собственную игру, лучше и надёжней, чем ANFIQ. Написать ЛитРПГ-роман по мотивам своих странствий, порвавший все электронные самиздаты. До конца решить все жилищные проблемы своей многочисленной родни — нет, он и так основательно им помог, но – всё равно, это было мало. Да и однушка на восемнадцатом этаже, в конце концов – это не совсем то, о чём может мечтать успешный мужчина. Квадраты непременно стоило расширить.

– Не успел ты, Игорь, – грустно пробормотал он, бесцельно переключая каналы с геймплеями. — Не успел…

В этот момент в дверь позвонили...

Глава 21. Гидрокуб и мотофлаер

На миг Игорю захотелось рвануть к Шарлотте, обнять — ведь он действительно был рад, что она выжила. Но он заставил себя сдержаться.

— Нет, — выдавил он из себя. — Прости, у меня есть цель. Нет. Хорошо, типа, что ты живая. Прощай и… спасибо тебе.

[Взаимоотношение с персонажем “Шарлотта” ухудшено -90%]

[Получен опыт: 13 поинтов]

— Ах ты дрянь, сволочь! Ублюдок! Ты такой же, как и все! Ты поимел меня! Ты...

Она рвалась навстречу Игорю, готовая выцарапать глаза, Фридрих с девушкой-администратором удержали её.

Игорь повернулся, схватил за стальное плечо старика Окихито, стараясь пропустить поток брани мимо ушей. Жизненный опыт был новый, Игорь никого никогда до этого не бросал, это было больно, стыдно, нелепо и грустно. Да, она всего лишь NPC, да, с ней ничего хорошего не вышло бы, и даже будь она настоящей, да — он всё ещё ищет Бродяжку, в конце концов. Но… заныла, зазудела в мозгу жестокая и простая фраза, сказанная классиком. “Мы в ответе за тех, кого приручили”.

– Девки… не грусти, Игор-сан, ты всё верно сделал, – сказал японец. – Повидал я таких. Найдёшь ещё другую.

– Дело не в другой… А, ладно, забей.

Они миновали люк. Яхта была куда просторнее грузовика, на котором они сбежали из тюрьмы. С капитанского мостика был спуск вниз, в роскошные апартаменты с баром, кухней и прочими атрибутами богатого космического путешественника. Вот только слегка не вписывались в этот интерьер пятеро стоящих по центру роботов.

Игорь спустился и осмотрел их. Четверо худых, светло-коричневых дроидов со сферической башкой, выглядящих совершенно ненадёжными. Зато. наверняка, весьма быстрыми. В левой руке у каждого было свёрнутое, прижатое к локтю как огромный перочинный нож штыковое лезвие, а в правой — точно также прижатый к локтю сложенный ствол бластера. Они были разных цветов — по одному с жёлтыми, зелёными, красными и бордовыми полосками. “Девятнадцатые”, как решил их называть Игорь, стояли квадратом вокруг массивного, коренастого, безо всякого отсутствия шеи робота. На плечах крепилось две лазерных турели, наподобие тех, что видел Игорь у игрока Лина, а за спиной в сложенном состоянии виднелось что-то, напоминающее здоровенную базуку. Стоял ”Двадцать девятый” на трёх колёсах.

— На колёсах?! – не поверил своим глазам Игорь. – Он похож, блин, на далека из “Доктора Кто”, который сел на трёхколёсный велосипед.

Окихито, тихо скрипя шарнирами, подошёл и пнул по колесу.

— Да, я полагал, что будет антиграв. Как всегда не ту комплектуху в поставку положили, ай-яй-яй. Ну да ладно, я тебе верну, Игор-сан, разницу, как только вернёмся. Зато — такая версия не настолько энергозатратна, да.

— Приветствую вас на борту нашего замечательного корабля “Академик Харписон”! — послышался пафосный баритон.

Игорь обернулся на голос – при привычке резко. К ним приплыл пёстрой расцветки робот, напоминающий летающий пылесос. В одном из трёх своих манипуляторов он держал поднос с двумя фужерами, наполненными синей жидкостью.

[Стюард 5580-AH, 5 уровень, робот, стюард] [1500 трудочасов]

– Я правильно понимаю, он предлагает пилотам прибухнуть перед вылетом? – усмехнулся Игорь, но тут же удивлённо вытаращил глаза.

Окихито кивнул, ловко подхватил стакан единственной “своей” рукой, на которой только два пальца были из мяса и костей и, не чокаясь, опустошил. Игорь уже был готов смириться с тем, что летит с престарелым киборгом-алкашом, как тот кашлянул и пояснил: – Это биостимулятор. Чтобы на перегрузках не сдохнуть. Не дрейфь!

Хмыкнув, Игорь тоже опрокинул в себя фужер.

[Модификатор: “Биорегулятор-плюс”, -75% урон гравитацией, -50% урон удушьем, 24 часа]

Ощущения были как от выпитого залпом стакана вискаря. Прокашлявшись и привыкнув к новым ощущениям, Игорь продолжил осмотр яхты. Позади, в техническом отсеке, служившим складом для различного барахла, по центру высились две колонны из ящиков, всего двадцать штук. Прочитав маркировку, Игорь понял, что это ракеты. В отсеке также виднелся грубо-вырезанный люк. Игорь заглянул туда вниз – там оказалась полупрозрачная сфера, в которую вела лестница.

– Там турель, – подсказал Окихито.

– Так, а у роботов есть какой-то пароль, или типа того? – спросил Игорь, вспомнив старину “Оптимуса Прайма” из Прерии.

– Нет, они настроены на твой и мой голос и зрительный образ. Ну что, полетели?

Входной коридор тем временем отстыковался, а шлюзовой люк закрылся. Не дожидаясь Игоря, Окихито уселся в кресло и запустил системы.

Загудело, затрясло, Игорь подорвался и еле успел хлопнуться в соседнее кресло, прежде чем начались перегрузки.

[Гравитация: 180%]

[Урон гравитацией -15 HP] [Здоровье 355/370]

Рука Игоря отчаянно пыталась нащупать ремни безопасности

– Ты бы хоть предупредил!

[Гравитация: 230%]

[Урон гравитацией -25 HP] [Здоровье 330/370]

– Не делай так больше!

– Хе-хе, а я думал, ты опытный пилот, Игор-сан! – проскрипел киборг и похлопал Игоря удлинившейся третьей рукой по плечу.

– Мерзкий япошка!

*

Спустя час с небольшим они уже были на орбите, потом совершили манёвр в сторону особого коридора, чтобы не попастся в зону слежения “Арктии”, а затем Игоря снова припечатало к креслу – начался полёт в сторону местного солнца, ко второй планете системы.

– Я думал, что мы полетим через варп-прыжок, или типа того, – проворчал Игорь, снова нащупывая ремни безопасности.

– Ты совсем странный, Игор-сан. Потерялись варп-двигатели, – прокряхтел Окихито. – Когда-то давно мы прилетели в эту систему на них, но технология утрачена, мы разучились. Вот и застряли здесь. Ионники, только ионники…

Игорь подумал сказать, что он не из этой звёздной системы, но решил этого не делать – чего доброго, ещё свалится новый квест – “восстановление технологии сверхсветовых двигателей”, или вроде того. А у него и так слишком много невыполненных заданий.

Часто в плохих космических сагах летящий через звёздную систему космолёт “собирает” по пути все возможные планеты. Если лететь таким образом от Сатурна к Земле, то надо непременно пролететь по прямой мимо Юпитера и Марса. На практике же такое случается крайне редко – хотя бы потому, что все планеты системы редко встают на одну линию, а совершать у каждой из них гравитационный манёвр нужно далеко не всегда. Игорь кое-что понимал в небесной механике, и поэтому понял, что никаких других планет они за время полёта не увидят. Но он всё же спросил, разглядев крохотную голубую точку слева по курсу: – Третья планета, как её… Темперия, какая она?

– Хорошая, я побывал там. Два раза, лет, получается, шестьдесят назад. А во второй раз даже видел сушу… Мы привезли туда гидрокуб – это такая дура двести на двести метров. Когда мы только шли на посадку, от нас отстыковалась капсула…

Окихито рассказывал историю дальше. Выходило, что упомянутые переселенцы в Заповедник, которым так хотел стать несчастный Бобби – безбилетники, и вовсе никто билетами не торговал, а руководство флота было не в курсе происходящего. Его в качестве разведчика отправили на мотофлаере проследить путь – распоряжение более чем сомнительное, но Игорь промолчал – и Окихито нашёл небольшой скалистый остров. Старик подробно описал пальмы, растущие на склонах, голубую воду, пляж… Он достиг берега, но там его встретили шквальным огнём из старинных огнестрелов откуда-то из кустов.

– Разбираться дальше не было ни времени, ни возможностей – мы уже набрали воду и через полчаса должны были взлетать. Я рванул назад и еле успел, а безбилетников упустили… Меня лишили премии за ту оплошность, и больше я на Темперию не летал. Видимо, у них там на острове – своё племя, и, чёрт возьми, иногда мне кажется, что я хотел бы жить там. Эти пальмы и этот дивный воздух до сих пор снятся мне, Игор-сан!

Крохотное племя, владеющее огнестрелами на крохотном островке – это звучало, как какая-то новая тайна, которую следует разгадать. Но Игорь списал это на очередной глюк системы и решил не разбираться. Потом он начал рассказывать старику свою историю – на самом деле, пересказывая все эпизоды “Звёздных Войн” с “Мандалорцем” в придачу. Два раза ложился спать, около десяти раз перекусывал разными вкусностями, которые приносил ему Стюард-5580. Окихито спал всего один раз, каких-то четыре часа, а ел дважды – видимо, ему хватало.

Через пару часов после пробуждения впереди показалась планета – небольшая, угольно-чёрная, с тонкой дымкой странных облаков, стремящихся с солнечной стороны на затемнённую. В одном из кратеров на границе вечного дня и вечной ночи виднелись очертания небольшого купольника с раскинувшимися ложноножками производств, теплиц и портовых построек.

– Мы ничем не рискуем? Турель же, вроде бы, не заряжена?

– Роботы! Загрузить ракеты в турель! – скомандовал Окихито и прокомментировал: – Это ты правильно, Игор-сан. Мало ли чего?

Девятнадцатые выстроились цепочкой и передали несколько ящиков в отсек турели. Затем Жёлтый залез вниз, и Игорь услышал его голос:

– Подтвердите. Выбор. Цели.

– Нет! Стоп! Никуда не надо стрелять!

После переговоров с портом и демонстрации разных документов они приземлились на удивление плавно, с минимальной перегрузкой и без видимых проблем. Надели скафандры и вышли в шлюз – здесь путь до купольника предполагался по открытому космосу.

Игорь наконец-то сменил маску на кислородный баллон, и всплыла вполне себе радостная надпись:

[Запас кислорода: 100%, 10 часов]

На Окихито был лёгкий скафандр, закрывавший только одну руку и ногу – остальные конечности он ловко отсоединил и пристыковал к разъёмам скафандра снаружи.

– Сейчас, я полагаю, надо идти в таверну? – предположил Игорь.

– В таверну? Игор-сан, мы же не на каком-то древнем диком западе. Отправимся в управление инженерией.

На большой площади, которую Игорю почему-то хотелось назвать “привокзальной”, околачивалась разная шваль – негры в обносках, дети-попрошайки, налетевшие стайкой и уже готовые вытащить что-нибудь из карманов. А ещё там звучала музыка. Несомненно, живая – и от того удивительно-странная.

“….How many songs unwritten yet?

How many, tell me сuckoo…

Just say.

Where I should go, where I have to stay…

Whether I’ll fall down or rise up to the stars…

Which way?

Oh, my Sun, take a look at me.

Now my hand’s ready to fight.

And if there’s a fuze, give me a light.

All right.”

Игорь впервые услышал, как переводчик пытается перевести, как кто-то поёт – вся музыка до этого либо была без текста, либо уже на языке оригинала. Нейросетевой переводчик подхватил текст лишь с третьей строчки, криво, с ошибками, но это особо и не требовалось. Любой выросший на постсоветском пространстве мог вспомнить текст “Кукушки” вечноживого Виктора Цоя.

– Стой, ты куда? – послышался недовольный голос Окихито за спиной. – Нужны тебе эти клоуны…

Но Игорь не слушал, он продирался через толпу, окружившую стоящего у стены музыканта, прежде чем, наконец, увидел его.

У музыканта было, как и у Окихито, три руки. Две держали в руках футуристичного вида восьмиструнную гитару, а третья играла на прикреплённой на боку небольшой ударной установке. Толпа периодически вскидывал руки с токенами, голограммы вспыхивали и отлетали к большой голограмме с донатами, зависшей ровно над колками гитары. Завидев Игоря, он прервал песню, выронил палочку, игравшую на ударных и потянулся к кобуре бластера. Игорь прочитал: [Игрок Glenn, 21 уровень, мужчина, киборг, айдл, Подающий надежды]

Глава 22. Ждёт моих подарочков ребятня

— Братан! — крикнул Игорь, бросившись жать ему руку. — Ты живой!

Гленн несколько неуверенно убрал бластер, скинул гитару и похлопал Игоря по плечу.

— А я тоже рад, что ты живой. Несмотря на то, что ты прервал мой стрим.

— Ну, как живой — застрявший. Всё выход ищу.

– А я перестал. Погоди, я всё упакую и мы присядем где-нибудь.

Игорь посмотрел на счётчик донатов. Там зависла цифра “1500 трудочасов”, моргнула и улетела в брелок, вшитый в руку Гленна. Затем гитара потешным образом опустилась в безразмерный рюкзак, там же пропала и ударная установка.

– Любопытно, – хмыкнул Игорь.

– Что? Что гитара помещается в рюкзаке? Да, очень странно. Идём.

— А я свой рюкзак просадил… ищу теперь. Не. Я не про него, а про то, что ты киборг, да ещё и айдл.

Гленн улыбнулся.

— А, да. Очень странно. Я уже пожалел, что так сделал, настолько это всё несовместимо. Харизму сбалансировал, зато интеллект в заднице, навык “Пилот” — тоже. Не полетать толком, не починить, ничего. С другой стороны, нейтрал – все три местные корпорации не считают меня врагом. Это была моя небольшая мечта – путешествовать по галактике и играть в собственной рок-группе. “Anfiq” ещё стримы организует, донат добавляется не только местной валютой, но и премиальными.

— Это ты клёво устроился. Ну и как? Насобирал что-то?

— Сейчас присядем, расскажу.

По дороге Игорю подумалось, что это не самый важный вопрос, с которого стоило бы начинать. По факту, это был первый игрок, с которым оказалось можно нормально пообщаться. Как покинуть этот мир? Как найти новые? Из какой он фракции, и знает ли что-либо про “Тайную Полицию”? Видел ли Бродяжку, в конце концов?

Но, видимо, часы общения, проведённые с Окихито, повлияли — и Игорь решил не торопить события и заходить в диалог “по-японски”, издалека. Сам же японец недовольно взглянул на приятеля Игоря, но не сказал ни слова — молча поплёлся следом. Не сказал ничего и когда они отправились в ближайшую столовую вместо инженерного бюро.

В столовой всем троим выдали “пайку” – какая-то жуткая баланда, не то овсяная каша, не то борщ, а также стакан минеральной воды. Автоматически списались пять трудочасов.

[-5 трудочасов] [51295 трудочасов]

– Ну, так… Да, насобирал. Три тысячи премиальных. Миллион с небольшим трудочасов. Купил тут дом в курортном районе на Темперии Терция… не ахти, но хватает. Яхту, правда, продал – коплю на списанный дредноут – хочу в дальний космос махнуть.

– В дальний?... – прочавкал Игорь. – А так можно?

Только тут Игорь начал припоминать о том, что космических миров в игре могло быть несколько.

– Ну, ты же слышал тут истории о том, что все эти ребята откуда-то прилетели лет семьсот назад? – Гленн махнул рукой, охватив половину ближайших столиков. – Вот, типа, там есть куча планет, разные расы, какие-то лягушкоротые, чешуйчатые, грибообразные и так далее. Есть пара мастеров, которые строят варп-двигатели, я вроде бы нашёл зацепку, как выйти на такого. Туда доступ открывается только после двадцатого уровня, но соваться раньше, чем с двадцать пятым – не стоит, и корабль нужен очень большой и прокаченный! Ничего, сейчас квест для Тайной Полиции выполню…

– Для Тайной Полиции?! – Игорь чуть не поперхнулся. – В смысле, ты что, тоже оттуда?! Из наших?

У Игоря словно упала гора с плеч. Как минимум, одним из важных вопросов стало меньше. Непонятно, что у Гленна за душой, но можно было считать его союзником и не особо фантазировать, рассказывая историю своего пути в этом мире. Гленн пожал плечами.

– Ну да. Меня один темнокожий нанял, фамилия ещё такая смешная… Смирнов, как водка. Так, между делом разбираюсь, но это не основное. Основное, как и у всех, видимо – “играть, пока не сдохнешь”.

– И… что за задание?

– Да есть один чувак, Ганбой, прокаченный малый. У него Миддлбурге что-то типа преступной империи. Но ему, видимо, восемнадцати нет, и в Астерворлд не позволяют зайти. Поэтому у него есть кто-то, кто таскает разный стафф в Миддлбург. Мне вот хотелось бы вычислить – кто.

– О, чувак, у меня есть предположение, кто.

И Игорь рассказал Гленну свою историю про попадание в тюрьму, про то, как его пленил Лин и про то, что собирается искать Бродяжку, которая тоже служит в Тайной Полиции.

– Окей, – сказал Гленн. – Это достаточная информация, спасибо. Я, пожалуй, составлю вам компанию. Ближайший... портал в Миддлбург находится здесь – как раз на том заводе, про который ты говорил. Там база “Тайной Полиции”. И откроется он завтра. Я думал дать ещё пару сетов для местной публики, но раз уж подвернулась хорошая компания и корабль – пошли сегодня.

Игорь вытаращил глаза – вот так удача! Портал! Долгожданный путь к свободе, домой, в Миддлбург. Как долго он ждал информации о том, где находится выход. Получается, путь сам его привёл к долгожданному выходу из этого мира. Но возникли и вопросы – а что, если Бродяжка всё ещё в Астерворлде? Что, если её всё ещё нужно искать здесь? Игорь решил не торопить события.

– Поделишься картой порталов?

– Не вопрос. Давай только немного попозже, а то тут слишком много глаз.

– Ага, а где этот завод?

– Он в кратере на противоположном конце планеты. Туда можно добраться только через инженерию, у меня, конечно, есть пропуск, но…

– Кстати, про инженерию, – совсем не по-японски перебил его Окихито, вычленив из диалога знакомое слово. – Мы туда заглянем вообще – или нет?

*

В местную инженерию они, всё же, заглянули. После общения с грузным непривычно бородатым для этих мест парнем у Игоря добавились разрешение-пропуск на получение вольфрамовых втулок – странного вида карточка, а также полная топографическая карта Астер Си. Планета же была чем-то средним между Меркурием и Венерой, обращённая из-за приливного захвата всегда одной сторонй. Она крутилась по орбите сильно ближе к солнцу, чем “зона Златовласки”, отчего жизнепригодной быть не могла. Но пятьдесят тысяч жителей здесь всё же как-то худо-бедно существовали.

Пополнив запасы энергетических батончиков “Суперсила”, они погрузились в яхту и отчалили. Перелёт на противоположный конец планеты занял чуть больше получаса. Вёл всё это время Окихито, и Игорь успел напомнить Гленну про порталы.

– Сколько ты всего знаешь?

Гленн раскрыл перед глазами голограмму. Подсказал, как скопировать – и Игорь принялся рассматривать возникающие на схеме звёздной системы точки.

– Циклических, которые по расписанию – всего четыре. Тот, к которому летим, ведёт прямо в Миддлбург. Ещё один портал в Миддлбург – на Фатум Мажор, очень далеко. Портал на поверхности Арктии, на берегу анклава “Блэкморцев”, ведёт из Рэйнворлда, я оттуда и пришёл.

– Мир дождя, – кивнул Игорь.

– Вампиры, шляпы, вечный дождь, викторианство вперемешку с дизельпанком. Жутковатый мир, чем-то похожий на Прерию, только с магией. Мне там не понравилось.

– Ага, а четвёртый?

– Четвёртый – с какой-то крохотной станции “Артемиды Темперии”, в Сибирворлд. Снежный мир, много медведей и злых мужиков в странных шапках. Ни разу там не был.

“Развесистая клюква”, – усмехнулся Игорь.

Он вспомнил про странного мужика из города Балалаевск, про которого упоминала мулатка Бонни. Но пока это интересовало меньше всего.

– Ты сказал, что порталы циклические. А какие ещё есть?

– Ну, открываемые по ключу. По специальному токену, либо же в результате магических операций. Про один я знаю точно – на Арктии Мажор, у главного храма Валькирий. Он ведёт куда-то в Вандерворлд.

– Получается, тот самый, который был в Прерии – именно такой… Слушай, если вдруг – а как обратно попасть на Прерию?

Гленн вдруг рассмеялся.

– Чувак, ты жжёшь! Ты до сих пор не понял?

– Нихрена не понял, – Игорь нахмурился – не любил, когда ему загадывают загадки.

– А, тогда – это будет круто. Не буду спойлерить, тебе понравится.

*

Свет Астера падал на противоположные стенки глубокого кратера, и отражённые от горячего базальта лучи били в глаза. Завод представлял собой высокое бронированное здание с маленькими окнами-иллюминаторами, а также длинный приземистый корпус, ничем не отличающийся от аналогичного заводского корпуса где-нибудь в северных широтах Земли. Чуть поодаль примостились какие-то другие постройки – не то реакторные, не то цеховые. Посадочная площадка позволяла вместить всего три судна, подобных яхте Игоря. В полусотне метров стоял истребитель – чёрный, с завитушками и креднедями, очень похожий на тот самый флаер корсаров, на котором Игорь добирался до анклава.

– Интересно, мы тут никого не встретим? – предположил Игорь.

– Окихито, будь другом, останься, – предложил Гленн. – В случае, если нам понадобится помощь, мы тебе сообщим, и ты подлетишь ближе. Кстати, Игорь, добавь меня в чат корабля.

– Хорошо, – проворчал японец. – Хотя я бы был куда более полезен здесь.

Игорь только сейчас обратил внимание на моргнувший малоприметный бокс, возникший слева в щитке скафандра. Развернув его, он обнаружил чат, состоящий из семи участников – его, гордо помеченного как “Капитан”, второго капитана – Окихито Кокетсу, а также пяти роботов, которым было позволено давать лишь ограниченный набор команд. Там моргало приглашение от Гленна. В первый миг Игорь обрадовался новой функции, но сразу после же пришёл в бешенство.

– Вот же суки! Работает, значит, коммуникация, а общий чат они просто погасили!

– Разумеется, это с программной точки зрения реализуется элементарно. Небольшие объединения игроков, находящихся близко на карте – это они так тестируют клановый режим. А чтобы все игроки обсуждали своё бедственное положение – это никому не нужно.

– Слушай, ты же в чате до отключения говорил, что у тебя жена где-то? – вспомнил Игорь. – Ты же говорил, что тебя спасать должны?

– Должны, и я уверен, что спасают. Возможно, проснусь уже где-нибудь в клинике. Выходим.

Они вышли из яхты, датчик кислорода в очередной раз моргнул, извещая о 95% и девяти с половиной часах. Идти предстояло по вакууму. Игорь посмотрел с этого ракурса на здания – выглядели более чем мрачно и неприветливо. Лишь в двух иллюминаторах горел тусклый свет – на втором и на восьмом этаже. Оглянулся и предложил: – Роботов бы взять… Мы тут, конечно, типа, в командировке...

– Но не повредит, согласен, – подхватил Гленн. – В прошлый раз здесь всё выглядело поживее.

– Сколько берём? Всех?

– Давай оставим одного мелкого. Чтобы Окихито не было одиноко.

Игорь кивнул и выдал команды роботам – “Выгрузиться” и “следовать”. Роботы вылезли один за другим через служебный шлюз, расположенный в корме, выстроились “свиньёй” вокруг своих командиров. Впереди поехал “Двадцать Девятый” – к радости Игоря, достаточно быстро.

– Ты откуда? – спросил Гленн.

– Россия, Урал.

– О… – с сочувствием протянул Гленн. – У вас же там скоро зима, вы можете замёрзнуть. Или вам поставляли специальные холодостойкие “Оазисы”?

Игорь фыркнул. В представлении не привыкших к центральному отоплению иностранцев в домах россиян зимой так же холодно, как и на улице. Стереотипы о России никуда не выкорчевать, это Игорь понял уже давно. Раньше бы он стал рассказывать, что всё не так. но сейчас просто отшутился: – Да, специальные. С шапками-ушанками и рейтузами.

Вместе с этим он задумался – а точно ли дача Сашки может выдержать морозы? Он знал, что отопление там местное, котёл или что-то в этом роде, но деталей не знал.

“Эх, лишь бы Сашка приехал…”

– Готовь карточку, – порекомендовал Гленн. – Это клёво, что тебе её дали, обычно вход стоит сотню трудочасов.

Они подошли к воротам, расположенным в торце административного корпуса – резным, арочным, похожим по стилю на все те же раковины моллюсков. Игорь достал из инвентаря и приложил к горящему индикатору карту, выданную в инженерии. Моргнуло сообщение: [Вход в завод активирован -0 трудочасов.]

И тут же на всякий случай выхватил бластер.

Впереди оказался не шлюз, а длинный коридор, идущий до самого конца здания. У самого входа стояли привратники. Игорь вздрогнул. Это были те самые штурмовые дроиды “DarkPolice”, которых Игорь крушил в Прерии.

“Неужели мы на верном пути?”

– Когда ты был здесь последний раз?

– Полторы недели назад, – кивнул Гленн. – Один раз выходил и один раз заходил. Портал на девятом этаже, ведёт в коллектор, впадающий в реку на северо-востоке города. Где-то у крокодиловой фермы.

– О! Старина Бокасса! Неужели снова придётся увидеться с ним?

– Ты всё-таки решил дождаться включения? Окей, я не против переждать. Давай только сначала заглянем в цех.

Роботы выстроились цепочкой, колонна прошла мимо роботов и повернули налево, в высокий коридор, в который указывала стрелка. Игорь услышал звук работающих станков и сразу подумал – бред, конечно, ведь в вакууме звук не распространяется.

– Миранда, – сказал Игорь. – Давно с тобой не общались. Что на счёт звука в вакууме? Снова баг?

– Не прокатит, – усмехнулся Гленн.

> Спасибо за обращение. На данной планете имеется атмосфера, схожая с марсианской по плотности. Также звуковые волны свободно передаются через поверхности и пол.

В цеху открылась весьма мрачная картина. Два ряда огромных конвейеров, всё ещё продолжавших работать, уходили куда-то далеко в конец ангара. В заводской пыли, подсвеченной узкими потолочными окнами, виднелись манипуляторы, огромные ёмкости, цепи и многоярусные конструкции. А на выходе с конвейеров лежала огромная груда из разного рода техники. Игорь увидел уже знакомых роботов “Дарк Полис”, скрученные и сплетённые текстурами в нервно подрагивающий ком. Турели, бластеров и контейнеры разного размера и рода, даже какие-то столики и подобную чепуху.

– Что… что делает данный завод? – спросил Гленна остолбеневший Игорь.

– Да всё. Всё подряд. Вон – видишь терминал? Платишь ему бабло, даёшь чертёж или карточку, как у тебя – и он тебе их делает. А тут, похоже, кто-то знатно повеселился.

– Может, какой-то баг?

Напротив конвейеров виднелись два высоких вертикальных экрана с несколько винтажного вида клавиатурами. Игорь подошёл к одному из них. Приложил карточку, тот моргнул и выдал крутящуюся голографическую модель ничем не примечательных втулок, сопроводив надписью: [Заказ на изготовление 100 кг вольфрамовых втулок получен, ожидайте]

– Сто килограмм?! Мы же не утащим! А у меня квест.

– Я говорил, что не зря роботов взяли, – подмигнул из скафандра Гленн. – Только вот как ты обратно повезёшь. Ты же домой собрался?

“Домой… интересное название для мира”.

– Ладно, мы же сможем потом вернуться сюда, чтобы завести на Арктию? – высказал предположение Игорь и направился к конвейеру.

Там уже скрипело, гудело и двигалось. Наконец, спустя пару минут, на ленте появился ряд из пяти стальных контейнеров размером с кейс. Игорь подхватил ближайший:

[Контейнер инженерный: вольфрамовые втулки] [20 кг, 2000 трудочасов]

[Урон усталостью -1 HP] [Здоровье 369/370]

– Не хило! Роботы, взять! – скомандовал Игорь.

– Я тоже парочку прихвачу – у меня же ещё одна рука.

Гленн ловко выхватил сначала один, а потом другой кейс с конвейера.

– Как ты ей управляешь, интересно? Человек же не может привыкнуть к лишней конечности.

– Переключаюсь, ну и могу программировать на однообразные действия, что-то вроде “петли” у гитарного процессора. Слушай, а давай посмотрим, что здесь ещё есть? Оттащим вот этого вот здоровяка.

Он вскарабкался по груде наверх. Робота “ДаркПолис” удалось оттащить с трудом, потеряв ещё с десяток поинтов от “урона тяжестью”. Чёрный дроид с грохотом упал с кучи, затем неожиданно для игроков встал и бодро зашагал в сторону коридора. Под ним оказался ряд похожих контейнеров, но стоимость каждого из них была ниже вольфрамовых: [Контейнер инженерный: железные болты] [10 кг, 100 трудочасов]

[Контейнер инженерный: алюминиевая фольга] [20 кг, 300 трудочасов]

[Контейнер инженерный: заклёпки победитовые] [20 кг, 1000 трудочасов]

Следом вниз отправился стальной шкаф, очень похожий на тот, дверцу которого Игорь использовал в канализации Миддлбурга как средство для уничтожения крыс-мутантов. Под ним, на глубине обнажился ещё с десяток контейнеров.

– Интересно, кто это сделал? – пробормотал Игорь, раскидывая дешёвые бластеры, какие-то трубки и фрагменты мебели. – Кто-то из игроков? Может, баг искал, и нашёл? На это же целое состояние нужно…

Гленн первый добрался до контейнеров, взял ближайший из них в руку и издал нечленораздельный звук – не то прихрюкнул, не то восторженно заорал.

– Твою мать! Твою мать!

– Что там?

– Возьми вон тот!

Игорь сунул руку в глубину и коснулся контейнера

[Контейнер инженерный: топливные таблетки из астата] [10 кг, 3000000 трудочасов]

[Модификатор: “Урон радиацией: -10 HP в минуту”] [Здоровье 354/370]

– Сука, их десять, а у меня всего три руки! Мне как раз нужны для межзвёздного дредноута!

– А у меня-то – две!

– И ещё бластер нужно держать!

– Забей на бластер, бери оба!

Игорь принялся ожесточённо раскидывать остатки барахла, приказав роботам:

– Девятнадцатые! Бросить контейнеры с вольфрамом, взять эти!

[Дополнительное задание “Вольфрамовые втулки” провалено]

– Если бы вы знали, как приятно делать подарки! – услышал Игорь голос и обернулся.

На весь экран терминала, с которого Игорь только что совершал заказ, виделась довольная небритая физиономия с заячьими ушами.

– Ждёт моих подарочков ребятня! И тебе достанется от меня! – на чистейшем русском пропел Заяц. – За всё хорошее, как вы знаете, нужно платить. Просто так я подарки не дарю. Приготовьтесь… На старт… Внимание… Марш!

Ушастая морда исчезла. Из коридора, со стороны зала, со всех стороны послышались ровные, чёткие шаги. Такмогли идти только строевые роботы, идущие в бой.

Глава 23. Апартаменты Тошиказу Токашидо

Завыла сирена, заморгали красные прожектора на потолке цеха. Через пару секунд первые чёрные дроиды вышли из коридора и открыли стрельбу. Игорь пригнулся, выхватил бластер, скомандовал: — Жёлтый, зелёный — огонь!

Чёрные дроиды стреляли в ответ, на удивление, огнестрельным оружием, не бластерным. Всего их было семеро, бластерные снаряды Игоря и “Девятнадцатых” попадали в них и растекались по поверхности, как будто по невидимой плёнке. Шаг за шагом они становились ближе, и Игорь выругался.

— Твою мать, их не берёт оружие, “Двадцать девятый! — огонь!

— Чёрт, нет, кейсы! Мы их потеряем!

Игорь и сам об этом подумал, не успел ответить — в метре от него зашипела ракетница, выдвинутая из туловища “Двадцать девятого”.

– Ложись! – Успел крикнуть Игорь, падая за конвейерную кучу.

Ракета рванула в каких-то тридцати метрах от конвейеров. Обломки роботов, куски бетона саданули по ногам, сняв почти треть HP, весь мир наполнился тихим писком, заглушающим все звуки вокруг. Левая рука продолжала сжимать кейс с астатом.

[Урон -120 HP] [Здоровье 234/370]

[Модификатор: Контузия, -75% ловкости, 5 минут]

[Инженерный контейнер утерян]

– Поднимайся! – Игорь, с трудом пытавшийся встать, едва услышал голос Гленна.

Нашарил левой рукой контейнер, валявшийся в метре от места падения, схватил, прижал к себе. Гленн протянул руку — единственную свободную из трёх — и потянул ко входу в заводоуправление, который теперь больше напоминал огромное неказистое жерло пещеры. “Девятнадцатые “ встали строем, словно щитом вокруг обороняющихся игроков, но покорожённые части чёрных дроидов продолжали шевелиться, пытаясь попасть в нарушителей.

— Куда! Назад, блин! – Игорь на миг упёрся, дёрнулся назад, в сторону цеха.

– Там тупик! А нам надо наверх. База там.

[Урон радиацией: -10 HP] [Здоровье 244/370]

В этот же момент возникла новая проблема. Куча, за которой они спрятались, пришла в движение. Внутри неё были закопаны ещё по меньшей мере полдюжины дроидов — и таких же, “ДаркПолис”, и других, которых им “подарил” Заяц Кирк. Решать надо было быстро, и Игорь махнул рукой дружественным роботам.

— Вперёд!

Контуженное состояние постепенно проходило, и он начинал слышать лучше. В коридоре, казалось, было тихо, никаких признаков шагов. Роботы шагнули в коридор и встали там полукругом, следом выглянули Игорь с Гленном.

— К лифту, — указал Гленн. – Нам на восьмой.

Игорь пробежал коридор и встал у двери лифта, видневшейся у противоположного конца. Дождался Гленна и роботов, достал и махнул карточкой – на удивление, это сработало. Перед глазами, прямо на половинках лифтовых дверей отобразились голографические цифры.

10… 9…

Лифт двигался медленно, и это начинало нервировать. Гленн всё время оглядывался назад, всё время перемещался вправо-влево, как в старинном шутере.

– Сколько у твоего здоровяка ракет? Похоже, только они работают.

– Девять осталось, – поморщился Игорь. – Надеюсь, хватит.

4… 3…

[Урон радиацией: -10 HP] [Здоровье 234/370]

Наконец, из пролома, ведущего в цех, вылезла половина туловища чёрного дроида – словно раненый солдат с оторванными ногами, груда железа подняла руку и принялась стрелять. Игорь спрятался за выступ, но “Двадцать девятому” пока не давал команды – берёг ракеты. “Девятнадцатые” открыли ответный огонь, и, казалось, это помогло – бластерные заряды попали в орудие, и туловище отрубилось.

1… -1… -2…

Лифт остановился на секунд пять, а затем начал подъём наверх.

– Стоп… – пробормотал Гленн и вдруг, сорвавшись с места побежал к середине коридора, крикнув через плечо. – На лестницу! Быстро!

– Что там, на минус втором?

– Склад! Там будет подкрепление!

Игорь рванул следом. Через десяток шагов роботы показались с двух стороны – “Дарк Полис” со стороны цеха и три огромных шагающих машины с двумя пулемётными стволами на конечностях. Прежде чем нырнуть через арку на лестничную клетку, Игорь принял спиной три пули, отнявшие ещё треть здоровья.

[Урон -40 HP] [Здоровье 184/370]

[Урон -35 HP] [Здоровье 149/370]

[Урон -40 HP] [Здоровье 104/370]

– Двадцать Девятый, огонь в обе стороны! – крикнул Игорь, бросаясь на первый лестничный пролёт.

За спиной дважды жахнула ракетница, послышались взрывы, пыль и дым вырвались из арки, но урона не принесли.

– Отступаем! – скомандовал роботам Игорь.

“Двадцать девятый” двигался по ступеням чуть медленнее людей, а цветные роботы выбежали вперёд. Только на третьем этаже Игорь сообразил, что “девятнадцатых” с ними теперь всего двое – бордовый остался внизу. А кейс с желанным астатом робот держал только один – в добавок к трём, которые продолжали держать Игорь и Гленн. Опасения подтвердились и в боксе чата – там моргала красным пустая строка “здоровья” напротив вышедшего из строя бойца. Хелсбары остальных находившихся в здании союзников были в районе половины.

На пятом этаже из дверного проёма вышел ещё один робот – такой же “Девятнадцатый”, что и у команды, только чёрный. Весь удар принял Гленн, покраснившийся на четверть.

[Боевой дроид #BlackSolder1911х, робот, военный, 12 уровень] [1500 трудочасов]

– Твою мать! Сын шлюхи! – услышал Игорь корявый перевод английских ругательств.

Дроиды палили в нападавшего, но, похоже, он был усовершенствованный, с защитным полем – разряды точно так же растекались по его телу. Сделав пару выстрелов, Гленн поменял оружие, продолжая бежать наверх. В его костлявой механической руке оказался короткоствольный пистолет-пулемёт – совсем земной, человеческий. На удивление, огнестрелы оказались куда эффективнее – пять выстрелов через перила вырубили робота. Игорь снова пожалел, что потерял свой рюкзак с земным оружием – вот бы где оно пригодилось.

[Урон радиацией -10 HP] [Здоровье 94/370]

– Быстрее, я скоро сдохну!

Но спасение было уже близко. На седьмом этаже лестница упёрлась в бронированную бетонную дверь. Игорь прочитал:

[Частная собственность, апартаменты Тошиказу Токашидо. Вход воспрещён. ]

“Тот самый японец, который вербовал Бродяжку!” – вспомнил Игорь.

Сердце забилось чаще. Неужели он близко к цели?

– Пришли, – обрадованно сообщил Гленн. – Выше – гермозона. База Дарк Полис.

– Дарк Полис? Тёмной Полиции?

– Тайной полиции, – с некоторым недоумением кивнул Гленн. – Идём.

Он ввёл длинный пароль, и дверь с шипением повернулась. Игорь оценил толщину – не менее двадцати сантиметров, как в бомбоубежищах, а за ней виднелась ещё одна такая же. Изнутри послышался мерный гул. Списав недопонимание на очередной баг с переводом, Игорь вошёл внутрь шлюза. Роботы последовали за ним, шлюзовая камера была чуть больше лифта, впятером они с трудом поместились внутри.

Через полминуты открылась и вторая дверь. За ней открылся узкий зал, занимавший половину этажа и захламлённый кучей коробок, кое-как накиданных столов с листками бумаги, шкафов. Игорь заметил пару весьма архаичного вида компьютеров в углу. Всё очень напомнило заброшенные офисы фирмы “Корнеплоды”, в которых он очутился в первые дни игры. Сразу было понятно, что здесь жили и работали представители другого мира, более отсталого, но каким-то невероятным образом сумевшего основать здесь свой форпост. Наверху загорались одна за другой лампы, гудели системы вентиляции.

– Есть кто? – крикнул Игорь.

Ответа не последовало.

– Пустует. Что-то случилось, – нахмурился Гленн.

Вскоре вылезла долгожданная табличка:

[Уровень кислорода: 90%. Можно снять шлем]

Игорь с Гленном наконец-то отложили радиоактивные кейсы подальше, открыли забрало шлема и отчаянно принялись хилиться батончиками “Суперсила”. Потом Гленн хлопнул себя по лбу:

– Идём, тут на следующем этаже медицинский модуль.

Они шагнули вперёд, к внутренней лестнице, и Гленн вдруг выхватил бластер.

На полу лежал труп мужчины в ночной пижаме. Темнокожего, высокого, удивительно похожего на Иванова из Темной Полиции. В нос ударил запах мертвечины.

– Знал его? – спросил Игорь.

– Да, видел. Он меня опрашивал, когда я портал прошёл. Что-то здесь не то.

Гленн сунулся и осмотрел тело.

– Пусто, весь лут уже собрали. Пошли наверх.

Игорь вспомнил, что окно горело именно на восьмом, следующем этаже. У входа на этаж оказалось ещё два трупа – один в таком же халате, а другой – в скафандре, с пистолетом в руке.

– Я возьму, ты не против? – спросил Игорь.

– Да. Да тут где-то ещё арсенал должен быть.

[Пистолет-пулемёт Агента MDP-3 5,54 мм, 6 уровень] [500 трудочасов, 1,4 кг]

[Патроны 5,54 мм 40 шт.]

Что-то – лучше, чем ничего. Игорь пожалел, что пожадничал – он и представить не мог, что огнестрелы могут пригодиться в мире, где основное оружие – бластерное. Арсенал оказался разграбленным – шкафы в бронированной комнатке стояли распахнутые, а три места для подзарядки роботов из четырёх пустовали. На четвёртом же стоял всё такой же робот DarkPolice – к счастью, выключенный.

Свет, который был виден из окна, горел напротив огромной клетки. За решётчатой конструкцией стояли прислонённые к стене резные деревянные двери. Пожалуй, они были самым нелепым, что могло оказаться внутри этих грубых бетонных стен, и у Игоря не осталось сомнения в том, что это такое.

Он наконец-то нашёл портал в Миддлбург.

– Понять был ещё, чего тут все мёртвые, – пробормотал Гленн.

Игорь кивнул. А в следующий миг увидел лицо Бродяжки.

*

Увы, оно смотрело на Игоря с включившегося большого экрана, установленного на стене. И это была не видеосвязь – запись.

Она была в скафандре. Игорь сразу опознал её – тот же разрез глаз, что и в Прерии, те же скулы и рот. Только вот цвет кожи был другой – тоже синий, как и у Игоря. Возникла совершенно несвоевременная мысль: “Получается… мы можем… если вдруг…”

– О, я помню её, – сказал Гленн. – Видел как-то в Миддлбурге.

Бродяжка заговорила.

– Чуваки, другие игроки, оставляю послание. Не знаю, из какой вы фракции, но мне уже пофиг. Ушастый продолжает игру. То помогает, то вредит, я уже хэ-зэ, что ему надо от меня. Вот, привёл к этой станции. Но за мной гонятся какие-то черти. Игрок ЛинИнМайЛайв и толпа киборгов. Рядом с ним непроизвольно врубается ПВП-зона, и он может прикончить вас в любой момент. Говорит, что чистильщик, и что пытается посадить всех в коробки, чтобы сохранить провизию на случай восстановления сети… в общем, шиза какая-то. Я сейчас с корешами из местных попытаюсь пройти портал, он включится через пару минут. Да, и ещё... Я тебя искала две недели. Если ты ещё здесь и с тобой всё ок, то твой рюкзак у меня. Встретимся у ратуши на центральной площади, буду там каждую среду и… субботу, не знаю, вечером, окей? Я… в общем… потом тебе скажу. Скучаю.

Она закрыла шлем скафандра и шагнула куда-то в сторону.

– Чувак, это она тебе? – Гленн повернулся и расплылся в улыбке. – Мне кажется, или она тебе признаться хотела.

– Иди в жопу, – Игорь почувствовал, что краснеет. – Понятия не имею. Ну… мы были вместе, когда случился этот… локдаун, или как его назвать.

– Понял… Тебе повезло, чувак. Она тоже из России?

– Да. Только я толком даже не расспросил, где.

– Ещё расспросишь, – Гленн похлопал Игоря по плечу. – Главное, оба живые… О, смотри!

Картина на экране вспыхнула, как это бывает у камеры от резкой смены яркости. Затем плавно адаптировалась к освещению и Игорь увидел выстрелы из бластера, яркие вспышки взрывов, услышал крики. Затем по полу, находящемуся напротив камеры – Игорь понял, что это примерно на том же месте, где стоял он сам – потёк ручеек воды.

– Это нормально. С той стороны портала коллектор, дверь частично погружена в воду, и вон там, – Гленн обернулся и показал на пол рукой в трёх метрах от клетки, – специальный сливной колодец. Когда портал включен, вся вода уходит туда.

Игорь дошёл до решётки, потыкал ботинком. Всё выглядело как сливное отверстие в старой общажной душевой.

– Смотри! – снова сказал Гленн.

На экране показалось новое лицо – лицо игрока LinInMyLife25, выключившего камеру. Запись начала крутиться снова. Игорь сжал кулаки от злости и бессилия. Хуже всего в этой ситуации – не знать, что случилось дальше, и не иметь представления, как строить стратегию.

– Он вряд ли пошёл за ней, – вдруг сказал Гленн. – Смотри… это он здесь – суперкиборг, а там – обычный парень, разве что накаченный. Все его преимущества – здесь.

– Точняк! – Игорь воссиял. – И никаких аптечных модулей там нет.

Гленн кивнул.

– То есть закопать кого-то живьём в Миддлбурге бессмысленно – респаун придётся на ближайшую клинику, а не на на могилу. Потому что Миддлбург – песочница. Я знаю только пару PVP-зон за городом, и то – на кулаках и холодном оружии, огнестрелы не работают.

– Ок! Сколько ещё ждать? Блин, сейчас бы уже…

Игорь поискал глазами и сам нашёл ответ – над порталом большой старинный таймер из восьмисегментных ламп отсчитывал время: до включения портала оставалось четырнадцать с половиной часов.

– Успокойся, – Гленн снова похлопал его по плечу. – Лучше давай проверим, в безопасности ли мы.

– Наверняка не мы одни знаем расписание портала, – мрачно согласился Игорь. – И даже если есть ещё игроки, работающие на Тайную Полицию – не факт, что им можно доверять.

*

В следующие десять минут хилились и выстраивали оборону. Всего входов и выходов было три – на седьмом этаже, через который пришли ребята, на восьмом – туда шёл лифт, и на девятом – оттуда был выход на крышу здания. Второй вход, ведущий в лифт, завалили шкафами. “Двадцать девятого” поставили напротив дверей, через которые вошли, а двух роботов взяли с собой на девятые этаж и поставили сторожить.

– Слушай, что мы с Окихито будем делать? – задумался Игорь. – Отпустим? Может, пусть обратно на Арктию летит, вряд ли уже пригодится?

– Вот так ты поступаешь с друзьями! Оставь, он же не просит есть.

– Нормально я с друзьями поступаю, – буркнул Игорь, а самому действительно стало стыдно.

Окихито, среагировав на своё имя, вдруг прорезался в голосовом чате:

– Как вы, парни? Всё хорошо? Я видел какие-то взрывы. Как там вольфрамовые втулки?

– Хорошо, хорошо! Стой пока что там. Мы остановились… в отеле. Втулки ещё не готовы, мы можем задержаться, если нас не будет через сутки – лети в инженерию.

– Я могу связаться с ними сейчас и попросить сделать быстрее, Игор-сан! – сказал японец.

– Нет-нет, не надо связываться!

– Нет, надо! – неожиданно рявкнул Гленн. – Свяжись с инженерным управлением и скажи, что роботы на станции вышли из-под контроля! На нас уже несколько раз напали. Скажи, что у них неполадки в главном сервере.

– Принято, – пробурчал Окихито и почти сразу же добавил. – Да, они сказали, что были проблемы, но сейчас всё решено.

– Я умею решать вопросы, – подмигнул Гленн. – Хотя бы одной проблемой меньше. Кажется, мы можем ложиться спать спокойно.

Апартаменты – с большими широкими кроватями – обнаружились в другом конце этажа. Игорь скинул скафандр и вырубился мгновенно.

Сон был крепкий, и показалось, что Гленн разбудил его буквально через пару секунд после того, как закрылись глаза. Игрок был в скафандре – непонятно, то ли он спал в таком положении, то ли нет. В коридоре Игорь увидел четыре драгоценных кейса с астатом.

– Там может быть много воды. Лучше защититься.

– Ты собираешься взять их с собой? – удивился Игорь. – Ты же вроде хотел покупать дредноут.

– Я не хочу упускать столь ценный лут. Лучше уж вернусь с собой, либо обналичу и переведу в что-нибудь полегче. В Миддлбурге каждый будет стоить по десять миллионов! Да, кстати, двое их них – твои, всё по-честному.

– Благодарю! Но как мы унесём? Они же весят до хрена, рюкзаки не выдержат.

– Я прихвачу с собой одного твоего робота. Скорее всего – пролезет, я уже делал подобное. Нематериальные объекты перемещаются почти без изменений в цене и весе, только в функционале. “Недоступно в этом мире”, видел же? Упадёт с той стороны неработающей железкой, но в руках будут контейнеры. Ты же не будешь против?

– Окей. Давай снарядим красного.

Через час в клетке перед дверями выстроилась колонна: первым стоял “Девятнадцатый красный”, следом – Игорь, замыкал колонну Гленн.

– Пять… четыре… три… два… один… Ноль… – успел сказать Игорь.

И в следующий миг дверь портала сначала засветилась, затем треснула и взорвалась безумным, стремительным и гейзером из ледяной грязной воды.

Глава 24. Перекрёсточек

[Урон -105HP] [Здоровье 265/370]

Игоря отбросило на десяток метров, к задней стенке зала. Щиток шлема он перед включением портала не закрыл — конечно, казалось бы, зачем его держать открытым, ведь никто не мог подумать, что случится такое. Консоль забили алерты-отбивки о уроне и пропадающем кислороде. Захлёбываясь, теряя очки здоровья с каждой секундой, он всё же закрыл щиток, проморгался и вылез в сторону от потока.

— Гленн, что за хрень?! Что за?! — прохрипел Игорь, пытаясь найти глазами союзника.

И нашёл — тело Гленна валялось без сознания в паре метров от него, за грудой перевёрнутых столов. Вода пребывала, она уже покрыла туловище почти до половины. Робота с чемоданами не было видно — то ли его разорвало на куски, то ли он всё же как-то умудрился пролезть в Миддлбург. Игорь смахнул грязную воду со щитка, бросил драгоценный кейс с астатом, полез под хлещущий поток. Напор воды, между тем, стал несколько меньше, она равномерно текла огромным водопадом, сочась через закрытую дверь на седьмой этаж. Свет портала преломлялся через него, словно через огромный калейдоскоп, но сам дверной проём виден практически не был — не погружённой под воду была лишь пара сантиметров сверху у двери. Зрелище было одновременно и красивым, и жутким.

Игорь откинул стол, и Гленн очнулся сам – видимо, это был какой-то хитрый вариант респауна у киборгов.

– Что это было? Что за?...

– Там потоп! С той стороны!

– Вот дерьмо! Коллектор переполнился, что ли? Обычно тонкий ручей, а тут. Дверь! — вспомнил Гленн и указал на дверь с этажа. — Надо открыть, иначе мы не свалим отсюда.

Игорь дополз до двери — воды было уже по колено, дёрнул ручку – и тут же пожалел об этом. Поток смыл его по лестнице, он пролетел пролёт и потерял от удара ещё полсотни поинтов. Поднялся, огляделся – Гленн стоял наверху, придерживаясь за дверь и явно не горел желанием спускаться вниз.

— Тебе помочь?

— Сука! Сейчас весь седьмой этаж наполнится! Надо скорее вырубить защиту шлюза!

— Пробуй ты, я пока здесь подожду, — сказал Гленн, держащийся за дверь.

В этот момент проснулась нейросеть, сочинившая новый квест.

[Новое дополнительное задание: “Сточная канава”]

Выругавшись, Игорь пошёл вниз. Поток, словно горная речка, всё норовил смыть его вниз, но удерживаться за стальные перила у стены удавалось. Внезапно он почувствовал резкую боль в ноге и машинально отдёрнул руку. А мгновением спустя понял и причину.

[Урон электричеством -10 HP] [Здоровье 205/370]

Выглянул из этажа – вся техника, расположенная в зале, стояла выключенной, старинные мониторы дымились и искрили. Шагнул чуть дальше, ко входу, пригляделся и понял, что выхода с седьмого этажа больше нет. Похоже, потоп задел не только миддлбургскую допотопную – Игорь усмехнулся этому каламбуру – технику. На экране управления шлюзовым отсеком было пусто, а вместо привычных офисных ламп на потолке горело тусклое резервное освещение.

Воды, тем временем, стало уже по колено.

– Гленн, тут задница, всё вырубилось! Сейчас и на восьмом погаснет! – сказал он и тут его взгляд упал на робота, притаившегося напротив двери. – “Двадцать Девятый”, ведро дырявое, что тупишь! Наверх!

Робот шевельнулся и заскрипел колёсами, медленно поплыл к выходу, Игорь не стал его ждать и зашагал на восьмой. Там его ждал новый сюрприз – на чудом уцелевшем настенном экране, в котором он днём ранее видел лицо Лизы, виднелась теперь довольная рожа Зайца Кирка.

– Так-так, что тут у нас? Потоп, да? Вы, наверное, думаете, что это я устроил – а вот и ошибаетесь! Это обычный паводок, такое и раньше, типа, случалось. Там сейчас ливни в городе, а это ливневая канализация. Но мне нравится. Прикольная ситуация.

– Ну и что порекомендуешь делать? – мрачно спросил Гленн.

– Разумеется, я порекомендую вам откинуть коньки и уйти в респаун. Обычно это помогает, да? Ба! Здесь же есть медицинский отсек! Наверное, вы очнетесь там. Какая досада. Мне, на самом деле, не терпится посмотреть, что мироздание будет делать с этим… недоразумением.

[Уровень кислорода: 82%]

Гленн с Игорем синхронно переглянулись.

– Ты видел?

– Кислородная станция на седьмом. Вот отстой, её скоро затопит, – Гленн удручённо опустил голову, затем снова посмотрел на Кирка. – Отсидеться на девятом не получится.

– Ты же говорил, что где-то есть шлюз на чердак? – предложил Игорь.

– Бинго! – Заяц сложил пальцы пистолетом. – Только с крыши нет никакой лестницы. Я проверил. А? Что теперь делать будете?

– Пофигу, – махнул рукой Игорь. – Там что-то придумаем. Погнали. Роботы, за мной!

Гленн кивнул, шагнул куда-то в сторону шкафа, нашарил рукой и буквально швырнул Игорю тяжеленный кейс. Второй подхватил сам.

[Урон радиацией -10HP] [Здоровье 195/370]

– Когда успел? – удивился Игорь.

– Выудил, пока ты вниз ходил, а здесь стало меньше воды. Ты думал, я брошу здесь богатство?

Когда Игорь шагнул на лестницу, внизу послышался гулкий хлопок взрыва, скрежет и звук ломающихся дверей. Затем в сторону межкомнатных дверей подул ветер – сначала лёгкий, потом всё сильнее и сильнее.

[Уровень кислорода: 75%]

[Уровень кислорода: 70%]

[Уровень кислорода: 65%]

– Шахта лифта, походу! Это дроиды? Или кто?

– Не-ет! – сказала довольная морда робота на стене, и в тот же момент проснулась Миранда.

>Внимание! Начинается PVP-режим тотализатора. Ведется трансляция. Принимаются ставки.

[Уровень кислорода: 60%]

[Уровень кислорода: 55%, 8 часов]

– Твою мать, это Лин с компанией! Гасимся скорее!

Скафандр переключился с наружного воздуха на баллоны, а в руку лёг бластер. Внизу гулко громыхнула ракетница “Двадцать девятого” – он стоял на промежуточной площадке. Послышался ещё один взрыв – на этот раз более мощный, на лестницу ворвалась смесь брызг, дыма и огня.

– Погоди, – Гленн замер на миг в дверях. – В портале напор воды стал меньше. Может, проскочим?

Игорь тоже замешкался, но потом всё же зашагал дальше на девятый.

– Нахрен! Проскочим, а потом эти тоже, и чемоданы отберут!

– Действительно, – кивнул Гленн.

На девятом к ним присоеднились Зелёный и Жёлтый “Девятнадцатые”. Игорь залез в чат, чтобы позвать Окихито, но чат оказался заблокированным.

– Миранда! Что за хрень! Опять баг? Где чатик?!

> Общение в чате заблокировано во время PVP-режима.

Внизу громыхнула ещё одна ракета, затем ещё одна. В ответ в сторону дроида посыпался сноп бластерных выстрелов.

– Твою мать! Это разве логично?! Как мне вызвать подмогу кавалерии?

– Некогда думать, пошли в шлюз! Он в конце коридора.

[Урон радиацией -10HP] [Здоровье 185/370]

Они пробежали девятый этаж, мимо спален, столовой и складских помещений.

– Смотри! – Гленн дёрнул Игоря за плечо, указал в приоткрытую дверь.

В одной из спален лежал LinInMyLife25 – подключённый к аптечке, точно так же, как он лежал в подземном бункере на планете Арктия, после того, как его прикончил Арчи.

– Видимо, “Двадцать девятый” прикончил. У нас минуты четыре, потом он отреспаунится. Ещё и внизу наверняка кто-то есть! Погнали в шлюз. Двадцать девятый, быстрее!

– Ага, я сейчас, – Гленн нырнул в комнату, сунул руки в рюкзак, стоящий около кровати. Пробормотал: – Зря я, что ли, воровство прокачивал…

– Ты сдурел?! – спросил Игорь. – Он же тебя прикончит!

– Нормально! Ну-ка, что у нас… Пара тысяч трудочасов… О, посмотри на меня? Всё ок?

Гленн повернулся. Наплечная турель, которая только что была у Лина, перекочевала на плечо Гленну.

– Да, всё ок, грёбаный ты новозеландский клептоман. Пошли уже!

[Урон радиацией -10HP] [Здоровье 185/370]

“Двадцать девятый” успел заехать в бронированную дверь шлюза ровно в тот момент, когда на лестнице появилось два знакомых персонажа.

[Искандер Рохимба, метис, киллер, 22 уровень]

[Вильгельм де Щорсе, военный-гвардеец, европеец, 37 уровень]

– Закрывай!!! – заорал Игорь,

Ракета пролетела в узкую щель закрывающегося шлюза, сноп дыма и пламени ворвался внутрь, но двадцать сантиметров стали и бетона всё же сомкнулись.

– Сколько у него ракет осталось? – спросил Гленн.

– Две или три, – прикинул Игорь.

Шлюзовая камера на второй этаж была необычной – с высоким потолком и узкой винтовой лестницей, ведущей наверх. На то, чтобы “Двадцать девятый” протиснулся по крутым ступеням, ушли драгоценные три минуты. Наконец, дверь на крышу была открыта.

И там их ждал новый сюрприз. Во-первых, на крыше было жарко. Свет близкого светила у самого горизонта гасили только лепестки солнечных батарей, раскинутые вдоль карниза. Под падающими дальше лучами света на длинной кровле здания, рядом с лифтовой шахтой стоял крупный шипастый истребитель, похожий на раскинутый швейцарский нож.

Лазерная турель повернулась на них сразу же, как они вышли из шлюзовой надстройки.

– Назад! – Рявкнул Игорь, прячась за стену надстройки.

И еле успел. Бластерные заряды – мощные, космические – изрешетили солнечные панели и прошлись по Гленну и роботам. Киборг всё же остался жив и перевалился за стенку шлюза. Игорь посмотрел на хелсбар – он был почти на нуле и таял на глазах, прожжёный на груди скафандр порвался, и воздух с шипением выходил из него.

– Держись, блин!

– Ага! – сказал Гленн, достал из рюкзака рулон клейкой ленты, провёл по скафандру.

“Надо было бы таким же разжиться. Какой тут век, тридцать четвёртый? А скотч всё равно не заменим” – пронеслась мысль.

[Урон радиацией -10HP] [Здоровье 155/370]

Следующим залпом жёлтого “Девятнадцатого” смело с крыши, Игорь машинально проследил его падение и увидел свою яхту, всё ещё стоящую в кратере в сотне с лишним метров внизу.

– Твой старик ничего не видит… Тупой NPC, – прошипел Гленн. – Спит, наверное.

Игорь кивнул, и вдруг его осенило.

“Спит… старику нужен хороший будильник!”

Оставшийся “Девятнадцатый” не прекращал пальбу, “Двадцать девятый” выпустил очередную ракету по истребителю, и Игорь заорал.

– Двадцать девятый! Стой! Остановить стрельбу! Задаю цель, значит, смотри – вон тот старый истребитель рядом с нашей яхтой. Понял! Огонь!

Туловище мини-танка развернулось, загруженный в ракетницу снаряд вспыхну и отправился вниз, врезавшись в крыло пылящегося на стоянке истребителя.

– Нахрена ты это сделал, мэн?! – воскликнул Гленн

Игорь и сам сомневался, но десятком секунд спустя понял, что затея удалась. Яхта вспыхнула маневровочными движками, поднялась над площадкой до уровня крыши, а затем медленно поплыла в сторону истребителя корсаров.

Вражеская лазерная турель мгновенно переключилась на новую цель. Выстрел, ещё выстрел – но “Академик Харписон” оказался твёрдым орешком. Он выстрелил из ракетной турели всего один раз, попав прямо в лазерную турель. Окихито отступил назад на пару десятков метров, а затем, словно древний лётчик-камикадзе, попёр на таран. Смял лепестки солнечных батарей, словно фигурки оригами, впился носовыми плитками теплозащиты в бок истребителя… а затем перевернул, вытолкнул вражеское судно с крыши в тот самый миг, когда у того загорелись двигатели. Игорь не стал смотреть, что случилось с истребителем дальше, скомандовал: – Вперёд! Банзай! – и побежал навстречу неторпливо поворачивающемся на крыше истребителю.

У самого трапа он обернулся, почувствовав неладное, и оказался прав. Тело Гленна лежало на кровле космической станции, раскинув руки, затем моргнуло и исчезло. На полу остался лежать только кейс с астатом, Игорь убрал в снаряжение бластер, вернулся и подобрал второй источник радиации, теряя последние поинты жизни. Но он уже понял, что выиграл эту битву.

[Дополнительное задание: “Сточная канава” выполнено!]

[Получен бонус от компании: 50 премиальных баллов] [266 прем.баллов]

[Получено опыта: 150 поинтов]

[УРОВЕНЬ: 16]

[Поинты навыков: 2]

[Сила: 10] [Интеллект: 10] [Телосложение: 11]

*

Впрочем, медицинский модуль яхты оказался ближе, чем медицинский модуль полуразрушенной базы. Респаун Гленна произошёл именно там. Выйдя на орбиту, игроки распределили очки навыков – Игорь выбрал силу, а Гленн – телосложение, убрали на склад подальше фонящие драгоценные чемоданчики и устроили чаепитие – употребляли чай вперемешку с поднесённым стюардом биомодулятором.

– После того, что мы учинили на базе и провалили твоё задание с вольфрамом, думаю, в “Блэкморе” нам будут не очень рады, – сказал Гленн. – Ну и у нас остаётся задача – найти “Тайную Полицию”, вернуться в Миддлбург и донести груз. По крайней мере – у меня.

– Ну, я тоже хочу уже “домой”, – усмехнулся Игорь, а потом сразу помрачнел. – И Бродяжку найти. Что там по карте?

– Ближайший портал в Сибирворлд… Ни разу там не был, и не очень-то туда хочу, но это же для тебя дом родной, так?

– Где он, говоришь, расположен?

Игорь открыл карту, присмотрелся, приблизил. Небольшой, совсем крохотный астероид расположился на странной эллиптической орбите вокруг Темперии, планеты-заповедника.

– Кентавр… Это нерегулярная луна, он то приближается, то отдаляется, пересекает орбиты всех пяти спутников, – встрял в диалог Окихито, выглянув с капитанского мостика. – Там живут социалисты. Не люблю их.

– Подскажи, старик, ты же много где бывал. Что это за астероид?

– О, это место, называемое “Перекрёсточек”.

– “Перекрьосточек”? – переспросил Гленн, и Игорь понял, что японец произнёс слово по-русски. – Что это значит, какое-то странное слово?

– Значит “Небольшое пересечение дорог”. Там расположен большой супермаркет, в котором отовариваются, в основном, флотские и поселковые. И какая-то странная станция. Большая, военная… Но не принадлежит ни к одной из корпораций. Какая-то древняя.

“Какая-то станция огромная в космосе” – вдруг прозвучал голос Бродяжки в голове. Именно так она коротко описала место, в котором начинался её путь в Астерворлде.

– Супермаркет – это хорошо, – кивнул Гленн. – Мне бы как раз скафандр новый прикупить.

– Слушай, всё сходится! Гленн, ты уверен, что там только Сибирворлд? И ничего другого?

– Ну… тот темнокожий, как его, Смирнов, показал мне только эти порталы. Может, есть и другие.

– Должны быть. Бродяжка упоминала, что в этот мир проникла через большую космическую станцию. Но она могла запросто перепутать с астероидом! Всё сходится – у Блэкмор Индастриз есть станция на Арктии, у Блэкморцев, должна быть и во владениях у Артемиды. Наверное тот неуловимый японец, как его, Токашидо, где-то там зашкерился.

– Что сделал?

– Ну, затаился. Что, летим туда?

– Окей, летим, – кивнул Гленн. – Окихито-сан, проложи маршрут до астероида.

На удивление, японец и не думал сопротивляться. Похоже, его персонажу нравилась роль спутника таких странных и рискованных игроков.

*

Они летели полутора суток. Всё это время играли в карты и шахматы, обнаруженные в графическом интерфейсе чата, ели, рассказывали истории и спали. Гленн рассказал о жизни в пригороде Окленда, о новозеландских фьордах и экологичном сельском хозяйстве, стойко выдержав вопрос “А как там у вас с кенгуру?”. В ответ Игорь рассказал про посёлок и Екатеринбург, про студенческую жизнь, попытался развенчать некоторые стереотипы о себе.

Больше всего в этом диалоге Игорь жалел, что у него не было времени поговорить точно также о земных делах с Лизой – сказались некоторая скованность в общении и не вполне удачное время – сразу после локдауна, когда все мысли были заняты спасением из западни. Зато теперь подходящих тем для будущей беседы обнаружилось более чем достаточно.

Вышли на орбиту Темперии по широкой душе и оказались с её ночной стороны. Астероид находился совсем близко, в какой-то паре тысяч километров над поверхностью планеты и достаточно быстро двигался по орбите вокруг неё. Траффик вокруг станции был весьма существенный, каменюка светился разноцветными огнями, раскинув швартовочные фермы больше чем на длину своего радиуса.

Они сходились к большому комплексу, на котором виднелась вполне русская большая вывеска:

“ПЕРЕКРЁСТОЧЕК – АСТЕРОИД НИЗКИХ ЦЕН”

– Сколько этот камень размером? – спросил Игорь Окихито.

– Километра три-четыре, не больше, Игор-сан.

– Офигеть… получается, эти штуки длиной в два километра?

– Мне не нравятся эти штуки, – Гленн показал на фермы пальцем. – Лучше сесть где-нибудь в кратере. Но, похоже, по вакууму пройти я не протяну.

– Я хочу с вами! – заявил Окихито. – Давненько не бывал в подобных местах.

– Прости, старик, но лучше взять роботов, – сказал Игорь.

– Ха! Какие роботы, Игор-сан? С боевыми роботами тебя даже в лифт не пустят. Это же торговая площадка. А за яхтой проследит наш 5580-AH.

– Я всегда к вашим услугам, господа! – пробубнил подлетевший стюард.

– Слушай, а он может быть полезным, – шепнул Гленн. – Давай дадим ему перенести наши кейсы? Не думаю, что он сбежит, а мы не потеряем ценное HP.

На том и порешили. Окихито позвонил диспетчеру, и им назначили посадку на одну из решётчатых ферм, напоминавшую вышку сотовой связи – вот только она была больше в десять раз. Через каждую сотню метров виднелся шлюзовой отсек с различными агрегатами для швартовки и заправки. Стыковка прошла гладко, вскоре индикатор “выход” на шлюзовом отсеке загорелся приветливым зелёным. Открылся шлюз в тамбур, где стоял робот женского образа, со стройной, нарочито-сексуальной фигурой и глазами-камерами, над которыми были наклеены большие томные ресницы.

Они шагнули в тамбур, индикатор силы тяжести изменился.

[Гравитация: 60%]

– Господа, предъявите ваши токены, – она протянула сканер.

Все по очереди подошли и подставили запястье – Игорю это напомнило неприятный период в детстве, когда всем сканировали температуру в супермаркетах. Позади девушки-робота виднелись большие, в пять метров высотой двери.

– И куда мы теперь? Что стоим?

– Сейчас приедет лифт.

И он действительно приехал – правда напоминал больше не лифт, а огромный фуникулёр или даже паром, передвигающийся внутри решётчатой призмы. Внутри стояли два десятка человек – стояли молча, в основном пожилых, одетых небогато, многие держали в руках сумки для покупок. Их физиономии, все одетые в кислородным маски или прозрачные шлемы, точь-в-точь напоминали физиономию пассажиров общественного транспорта, направляющихся с двумя пересадками на распродажу.

Но самое удивительное было в лифте то, что точно такая же толпа людей стояла на потолке – похоже, искусственная гравитация работала на двух гранях. Игорь задрал голову, считывая описание персонажей.

[Наталья Чехова, 20 уровень, белый, врач-пенсионер, женщина]

[Ульян Достоевский, 15 уровень, белый, клерк-пенсионер, мужчина]

[Владимир Петров, 20 уровень, киборг, айдл-пенсионер, мужчина]

[Йохим Штраус, 10 уровень, метис, курьер, мужчина]

Лифт поехал дальше, сделав ещё с десяток остановок. К самому концу с обоих сторон собралось не меньше сотни человек, образовалась давка.

– Не толкайтесь!

– Вы сами толкаетесь! – то и дело слышались голоса.

– Это, наверное, напоминает русский автобус, – усмехнулся Гленн.

Игорь промолчал – ему и так было весьма неуютно, да и спорить было не о чем. Лифт закончил спуск на поверхность астероида и тут же превратился в горизонтальный лифт, проехав ещё пару сотен метров, прежде чем пристыковаться к тамбуру. Когда, наконец, лифт остановился, выгрузив сначала “потолочную” группу, а затем, повернувшись вдоль оси и их – Игорь вздохнул спокойно – но ненадолго.

– Одеть маски! Бескислородный режим, – послышался властный голос.

[Уровень кислорода: 5%, запас 10 часов]

– Дурацкая система, – пробубнил Окихито. – Почему нельзя было сквозной лифт до супермаркета?

Они зашагали по поверхности астероида – по вытоптанной тысячами ног тропе реголита. Гленн и Игорь держались в метре от Окихито – на таком расстоянии модификатор “урон радиацией” не срабатывал. Астероид тем временем уже пролетел значительное расстояние по орбите, и теперь взгляду открылась дневная сторона планеты Темперия.

Которая оказалась вовсе не Темперией. В очертаниях большой восьмёрки, раскинувшейся на целое полушарие, ясно угадывались уже знакомые очертания – очертания Великого Материка планеты Прерия.

Игорь встал как вкопанный, прохожие задевали его, сбивая плечом и ворча на ходу.

– Это же… мать его…

– Ага! – с довольным видом кивнул Гленн. – Я говорил, что не хочу спойлерить. Заповедник – это и есть Прерия. Те самые “дикие племена” – это обычные государства, просто не настолько развитые, как народ со спутников. А тот портал, которым ты прошёл – вовсе не портал, а телепорт, причём рандомный. Клёво же придумано?

– Твою же медь… То есть я… Даже не покидал мир?

– Нет, технически ты его покинул – тебе же дали выбрать новую расу и класс. Мне всегда было интересно – если не телепортироваться туда, а спуститься на корабле – то какой класс получится?

– Парни, сейчас двери закроются, пошли, – сказал Окихито. – Мне надоело таскать эти ваши секретные кейсы, у меня от них уже руки чешутся. Потом налюбуетесь.

Они пробежали по высокому пандусу и успели зайти в двери огромной шлюзовой камеры за пару секунд до закрытия. После того, как она с шипением наполнилась воздухом, они, наконец, попали в исполинских размеров ярко освещённый зал, плавно уходящий за крутой горизонт астероида.

– Так, держите, а мне надо взять тележку, – пробормотал и сразу куда-то деловито побежал Окихито.

Игорь принял драгоценный контейнер, поставил в метре от себя и на всякий случай заглянул в карту – портал, а, следовательно, и база Тайной Полиции располагались в считанных сотнях метров отсюда.

– Идём, это близко, – сказал Игорь и подхватил чемоданчик.

Но тут его взгляд привлёкла длинная стена, состоящая из камер хранения, к которой бесконечным потоком подходили и отходили люди. Одна из ячеек призывно горела ярким светом.

Игорь подошёл к ячейке, прикоснулся рукой. Она была закрыта, но этого было достаточно.

[Дополнительное задание: “Найти рюкзак #2” выполнено!]

[Получен бонус от компании: 10 премиальных баллов] [276 прем.баллов]

– Ключ! Сука! Где грёбаный ключ! – Игорь в исступлении замолотил кулаками по бронированной дверце ящика.

– Игор, осторожно! – послышался голос Гленна, но не успел.

Резко дёрнули за плечо, развернув лицом к себе, а затем кулак впечатался в челюсть.

[Урон -5 HP] [Здоровье 365/370]

Игорь уже замахнулся, чтобы нанести удар в ответ, но рука застыла в середине движения.

– Это же… Ты же...

– Мне приказали ожидать вас, сэр! Но я, признаюсь честно, ждал слишком долго!

[Круз Родригес, 12 уровень, метис, клерк]

Глава 25. У Гленна было задание

Доброжелательный смуглый мужчина в форме охранника улыбнулся и протянул ключ.

— Как… Как ты оказался здесь? — Игорь схватил ключ и крепко пожал руку старому другу.

— Ну… Мы с Мисс Мэри вместе провалились в этот портал, нас вытолкнуло в пролетающий космический грузовик. Признаться, в этом обществе нелегко добиться карьерных успехов, потому я выбрал скромную роль клерка. Работаю здесь недавно, пока — вот, местным вышибалой.

Секундой спустя Игорь уже шарился по закромам своего рюкзака. Вот и брелок в виде “неизвестного кристалла” — всё также недоступного в этом мире, вот и волшебная красная туфля, и консервная банка, подаренная Крузом, и даже какие-то хлебцы. Нашлась и автоматическая винтовка с ножами и ножницами. А что самое приятное — в рюкзак спокойно уместился кейс с астатом, и радиация при этом стала отнимать вдвое меньше поинтов в минуту.

– Вы представите меня этому джентльмену? – спросил Круз, с недоверием глядя на Гленна.

– А, это Гленн, Гленн, это Круз. С Прерии чувак. А ещё тут где-то вертелся японец… – Игорь взглянул в толпу с тележками, полными разного барахла, но Окихито так и не заметил. — Где Мэри? Она здесь? И как у вас оказался мой рюкзак?

— О, это любопытная история. Идёмте в зал, я расскажу вам по дороге. Мэри тут же бросилась искать тебя, и мы приземлились на планету Арктия. Признаться, более негостеприимного мира я не мог себе представить, все эти маски…

Игорь машинально схватил ближайшую тележку, зашагал дальше.

— Да, к сути, дружище!

– В общем, мы летали от одного купольника до другого, параллельно Мэри искала разные занятия… Да, с ней произошла странная метаморфоза, её кожа, как бы это сказать… Да вы, наверное…

– Синего цвета, как и у меня, — кивнул Игорь, взял в руки странного вида консервную банку, прочитал и тут же поставил обратно, пробормотав: — Тьфу, как дорого!

[Консерва говяжья, соевая, +1 HP в час] [0,2 кг, 150 трудочасов]

— Именно! В общем, мы искали ваши следы по всем купольным поселениям больше недели, пока, наконец, в Интермариуме в отделе полиции ей не был передан ваш рюкзак. Она пыталась договориться о свидании и даже пыталась пробиться с боем, но вскоре узнала, что вы днём ранее совершили побег. Примерно в это же время к нам на хвост села шайка отъявленных головорезов… Мэри решила оставить меня здесь, познакомив с господином Тошиказу Токашидо — да, кстати, именно к нему мы и направляемся, а сама взяла самый быстроходный катер и отправилась куда-то на запасную базу. Куда она отправилась дальше – я не знаю, но, похоже, собиралась попасть домой, в ваш мир.

Тут и там мимо сновали небольшие курьерские дроиды, напоминавшие робота-стюарда с “Академика Харписона”. Они прошли мимо рядов с выпивкой – ящиков было много, но всего десятка сортов, мимо стеллажей с оборудованием для боди-модификации, и свернули у мясного отдела в дверь, скрытую за непрозрачной пластиковой шторой. Игорь остановился в дверях, еще раз поискал взглядом Окихито.

– Куда ж японец подевался?..

– Лучше пусть погуляет, – шепнул Гленн. – Напишем, если понадобится.

За шторой оказался цех-холодильник по разделке мяса – большое квадратное помещение. Стало ощутимо холоднее, изо рта пошёл пар. Пахло кровью, на крюках висели свиные половины, на пнях лежали коровьи, свиные, и, внезапно, тапирьи головы. У одного из пней стоял огромный, двухметрового роста мясник в фартуке, орудовавший большим не то топором, не то тесаком.

– Karera ga kimashita, – сказал Круз, наклонившись к японцу.

Тот рассеянно посмотрел на пришедшую компанию, вытер окровавленные руки о фартук. У него было лицолатиноамериканца и тонкие круглые очки, которые плохо вязались с образом мясника. Игорь попытался прочитать его тайтл, но увидел лишь: [Техник, метис, мужчина]

Затем мясник махнул рукой, приглашая пройти дальше. Игорь подумал, что он ведёт их к огромным трёхметровым дверям в конце зала – не то лифтовым, не то шлюзовыми, но их проводник повернул куда-то вбок, за ряд из подвешенных четвертин. Одна из стеновых панелей, также занавешенная пластиком, вдруг обнажилась и сдвинулась в сторону, обнажив широкий двухметровый проход. За ней виднелся наклонный пандус, ведущий вниз.

– Круз, где ты так научился японскому? – спросил Игорь, шагнул в сторону двери, как вдруг мясник резко развернулся в дверях. Сунул руку в нишу за панелью, выхватил оттуда здоровенного вида бластерный ствол и наставил на Игоря.

– Э, э… Потише, братиш! – Терехов захлопнул шлем и тоже выхватил бластер. – Мы тут…

Недоразумение продолжалось недолго: мясник перехватил ствол, снова сунул руку в нишу и бросил такое же ружьё Крузу, затем наставил своё дуло куда-то в зал. Игорь развернулся, услышав звук открывающихся грузовых дверей.

– Валькирии, – хрипло сказал мясник.

Подул ветер, послышался звук сервоприводов, и началась стрельба. Палили мясник, Гленн и Круз, внезапно им ответили – в ответ через пластик и испарины от свиных туш посыпались мощные снаряды плазмы, запахло жареным мясом и раскалённым железом. Мигом стало темно от поднявшегося пара и дыма. И тут Игорь услышал и увидел то, что вовсе не хотелось бы.

>Внимание! Начинается PVP-режим тотализатора. Ведется трансляция. Принимаются ставки.

– Твою мать!

– Рассредоточиться! – рявкнул мясник. – Окружить!

Грузовой лифт привёз трёх боевых роботов-исполинов – стальных, под три метра ростом каждый. Разогнувшись, они почти доставали до потолка, конструкции, на которых висели туши, падали, сшибаемые их мощными конечностями. Игорь прочёл тайтлы, хотя уже и без этого догадался, что это вовсе не роботы – а пилотируемые шагоходы.

[Игрок: LinInMyLife25, мужчина, киборг, военный, 22 уровень, Подающий надежды]

[Вильгельм де Щорсе, военный-гвардеец, европеец, 37 уровень]

Игорь рванул обратно в проход, в торговый зал – столетний японец был бы как нельзя кстати. Но проход, ведущий обратно в торговый зал, закрылся, гермодвери схлопнулись. Пути назад не было.

– Подкрепление! – пробасил мясник куда-то в браслет, и отступил в коридор.

Игорь последовал его примеру. Заглянул в чат и надиктовал голосовое сообщение Окихито и роботам:

– Всем ко мне, в мясной цех! Нас атакуют!

Затем прыгнул в угол зала, за стол, так, чтобы обстреливать оба робота из укрытия. Но продолжалось это недолго. Лин подхватил подставку, на которой висели три говяжьи ноги и легким взмахом отправил в сторону Игоря.

[Урон -85 HP] [Здоровье 250/370]

Пока Игорь барахтался в кусках мяса и пытался вернуться в равновесие,Лин взмахнул рукой, выпустив сноп из дюжины летающих шариков – точь-в-точь как надзиратели из их тюрьмы. Они разделились на четыре группы, окружив каждого из обороняющихся. Игорь разбирался с ними долгих пять минут, их выстрелы и пара попаданий из лазерной турели Лина сняли ещё треть HP.

[Урон -5 HP] [Здоровье 245/370]

[Урон -50 HP] [Здоровье 195/370]

[Урон -55 HP] [Здоровье 140/370]

– Не могу отправить боевых роботов в цех, Игор-сан, – послышался голос Окихито. – Их туда не пускают.

– Придумай что-нибудь! Я сейчас сдохну!

Игорь подумал, что конец близок, как вдруг из базы пришло то самое подкрепление – десяток уже знакомых дроидов DarkPolice, только теперь они были союзными, а не вражескими.

Лин с Вильгельмом были окружены. Игорь вздохнул с облегчением – похоже, победа одержана: дроиды открыли огонь по великанам, и их HP таял на глазах. Встал в полный рост, достал огнестрел и открыл огонь прямо в голову Лина, стиснув зубы от внезапно накатившей злости.

“Смазливая морда… Он следил за Лизой, он гнался за ней…”

Внезапно Лин отстегнул ремни, удерживавшие его в механизмах шагохода, его примеру последовал Вильгельм. В руке у киборга появился странный предмет, напоминавший не то трость, не то монопод, установил её на середину зала, тратя последние поинты жизни под выстрелами, а затем ударил по кнопке наверху.

Только после этого Игорь вспомнил, где видел подобную штуку – на Прерии, когда Заяц Кирк выключил все автоматоны в округе. Невидимая волна ударила ультрозвуком по барабанным перепонкам. Моргнуло освещение, моргнула половина боксов скафандра Игоря. Дроиды DarkPolice замерли на середине шага и свалились, как выключенные куклы.

– Дайте пройти, блин! – почти взвизгнул Лин. – Нам нужно только пройти!

Он уже почти добежал до спуска в нижний ярус базы, сделав ещё пару выстрелов в Гленна, как вдруг стеклянные переборки, отделяющие мясной цех от зала брызнули разноцветными брызгами. Игорь успел разглядеть разноцветный корпус дроида-стюарда 5580-AH, который мгновением спустя попал в радиус действия “глушилки” и превратился в баллистический снаряд из металла и пластика. Он пролетел ещё два метра по кривой, Игорь в последний миг сумел разглядеть, что его манипуляторы сжимают пару ракетных снарядов.

– Ложись! – рявкнул Игорь.

Сначала сдетонировал один, мгновением спустя – другой.

[Урон -65 HP] [Здоровье 85/370]

[Урон -55 HP] [Здоровье 35/370]

[Победа!]

[Получен опыт: 100 поинтов]

[Выход из PVP-режима]

[Получен бонус от компании: 25 премиальных баллов] [301 прем.баллов]

Когда дым рассеялся, а эффект контузии прошёл, наверху включилась система пожаротушения. Брызнул ледяной душ, Игорь смахнул воду с щитка и пошёл смотреть, что случилось с Гленном и Крузом.

У Гленна здоровья было чуть больше, чем у него – в районе двадцати процентов. Круз лежал с простреленной ногой, и Игорь подумал – вот уж вечно везёт старику на такие ранения.

– Как ты, старик?

– Больно, паскуда… Но медицина здесь куда лучше, чем я видел у подданных Руппелианского монарха. Вылечат. Да, я не ответил – Чин. Это язык Чин.

– Что?

– Господин Токашидо говорит на языке Чин.

Из спуска в базу вышел уже знакомый им мясник и остановился около останков нападавших. Труп Вильгельма де Щорса выглядел чудовищно и неестественно для такого вида травм – скафандр лопнул, обнажая разорванные внутренности, изогнутые под странными углами конечности. От трупа Лина остался лишь мокрый след на закопчённом выстрелами полу цеха.

– Он ушёл на излечение в медблок. Его следуем там подловить, идём, – мясник повернулся и зашагал вниз.

– Стой! – сказал Гленн, выбравшись из поваленных столов. – Это же ты – Тошиказу Токашидо, так? Агент Тёмной Полиции.

– Это я, – последовал ответ. – Я догадывался, что вы придёте.

– Окей, – Гленн резко повернулся, в его третьей, кибернетической руке сверкнул мясной тесак.

В следующий миг Игорь увидел, как упала с плеч голова Тошиказу Токашидо.

– Наконец-то выполнил квест, – сказал Гленн.

Глава 26. Медведь-чекист, конечно же

Продолжая держать тесак в руке, Гленн повернулся в сторону Круза.

— Ах ты сука!!! Урод, ты предатель! — Игорь попытался выстрелить в него из бластера, но PVP-режим уже закончился — кнопку снова заклинило.

— Э, чувак, остынь, — Гленн кинул тесак куда-то в сторону. — Это всего лишь перс. Это был мой основной квест – убить Тошиказу Токашидо. Я, правда, подумывал мочкануть и вот этого твоего товарища, но раз квест уже засчитан оконченным – делать это не стану. Сейчас спокойно продам свой чемоданчик…

– То есть ты так спокойно говоришь… Ты же на стороне этих засранцев! – Игорь махнул стволом в сторону убитых “Валькирий”. — Ты всё это время сношал мне мозги!

Гленн присел у тела убитого, чтобы собрать лут — похоже, его было немного.

— Да успокойся ты, мэн. Ты даже не знал этого японца! Да он и не японец, оказывается, а какой-то латино.

В этот момент разбитые двери зала хрустнули, словно сминаемая консервная банка. Игорь обернулся, готовый снова начать стрельбу – но не потребовалось, их открыл Окихито, раздвинув своими механическими конечностями. Оглядевшись по сторонам, он отыскал глазами сначала Игоря, затем – разбившегося робота и пробормотал: — Значит, сработало… Бедный стюард. Мы так, помню, семьдесят лет назад взорвали одно кафе.

Игорь не унимался, продолжая наседать на Гленна.

— Ответь, сука, ты на стороне Ганбоя?

— Не говори глупостей. Я не имею ничего общего с Ганбоем. И тот Смирнов реально мне сказал проследить по поводу связей Ганбоя с местными.

— Ну и что, блин, проследил? Ты мочканул единственного, кто тебе бы помог разобраться! Это тоже Смирнов сказал сделать?

– Нет, это другой. Ко мне в “Прерии” пришёл какой-то хмурый индеец и передал запечатанный конверт.

Игорь нервно засмеялся.

– Индеец, значит... Конверт! Ясно, кто это – типа, третья фракция. Грёбаный Заяц.

– И снова бинго! – послышался голос со стороны базы. – Это был я, ага. А что? Мне надоело, что только Тайная Полиция тут всё держит, да.

Игорь заглянул в коридор. В тусклом свете огней виднелся уже знакомый силуэт Зайца Кирка. Он стоял, скрестив ноги и оперевшись рукой о стену. На нём был леопардовый полушубок с лисьим хвостом – точь-в-точь такой же, какой носят богатые сутенёры в старинных негритянских комедиях.

– Ну что, поиграем в догонялки, Игорёха? Догони!

Его силуэт пропал за поворотом. На какие-то доли секунды Игорь замешкался. Затем крикнул Окихито:

– Вылечи Круза! Теперь вы двое будете следить за базой. Если Гленн начнёт чудить – отвезите его подальше и прикончите!

– Будет сделано, Игорь-сан!

– Да я! Нафига мне что-то делать!...

Игорь успел услышать начало фразы Гленна, но концовку уже не услышал.

Сорвался с места и побежал по коридору. На ходу выхватил батончик “Суперсила” и в два жевка отправил в рот. “Хэ-пэ” начало расти.

За поворотом оказались ещё одни двери – такие же широкие лифтовые, закрытые на кодовый замок весьма винтажного типа. Игорь нажал комбинацию “1234”, которая, разумеется, не сработала. Затем – “5580”, вспомнив номер серии убитого стюарда. Тоже безрезультатно. Внезапно в голову пришла мысль просто провести запястьем, где был вшитый токен, около считывателя – и, на удивление, двери открылись.

У дверей стояли два робота DarkPolice, за которым виднелся островок ресепшна, более напоминающий по интерьеру таковой в каком-нибудь отеле. За стойкой стоял робот с женскими очертаниями лица и фигурой, показавшимися смутно знакомыми. Вчитавшись в титр, Игорь вспомнил, кого она напоминает.

[Дроид-секретарь #Inga007, робот, военный]

Вылитая вахтовый офицер в салоне дверей Миддлбурга. Игорь заозирался по сторонам – от стойки вело три двери, и не виднелось никаких признаков того, в какую из них повернули заяц.

– Назовитесь! – строго сказала женщина-робот.

– Игорь Терехов, то есть Игор Тер… Что ещё… Агент, Земля. Так… А у ушастого ты тоже спросила, да? Или просто так пропустила? Куда он убежал?

– Вам разрешён вход в портал. Доступен бесплатный ключ. Возьмите ключ.

– Ясно… Не ответишь, значит?

Пластиковая рука протянула брелок – удивительно напоминавший кристалл, который Игорь держал в сумке, только этот был синий, а тот, что в сумке – красный.

[НЕДОСТУПНО в этом мире. Неизвестный кристалл, 25 уровень] [Редкий артефакт] [0 трудочасов, 0,1 кг]

“Ключ? Всё это время я носил какой-то ключ? Но почему он до сих пор недоступен?”

– Блин, где портал?

– Минус шестой уровень.

– Ага, лифт! – Игорь шарахнулся мимо респешна, заметив двери с большим табло, напоминавшим аналогичное на заводе в Астер Си.

– К сожалению, лифт сломан. Вы можете воспользоваться ремонтным набором для исправления неисправности.

[Получено новое дополнительное задание: “Лифтёр”]

– Идите в задницу!

[Дополнительное задание “Лифтёр” провалено]

Игорь пробежался по этажу, выжрал на ходу ещё один батончик “Суперсила”, прохилившись уже почти до половины хелсбара. Наконец-то нашлись двери, за которыми виднелась длинная лестница вниз. Почти в самых дверях он столкнулся с роботом, похожим на стальную Ингу, только одетую в белые одежды – судя по всему, это был робот-медик. Стали слышны тяжёлая металлическая поступь по лестнице парой этажей ниже. Игорь вспомнил – Лин! Он же должен был лежать где-то в медотсеке.

В итоге Игорь теперь гнался за двумя целями – и за зайцем, и за Лином. Он уже не мог определить, какая из этих целей важнее, более того, поедая очередной батончик, он вдруг понял, что понятия не имеет, как справиться в одиночку и с тем, и с другим.

“Ну, хотя бы свалю отсюда портал, куда бы он не вёл”.

Людей – ни игроков, ни персонажей – не было, лишь один раз мимо прошагали два робота “Дарк Полис”, никак непрореагировавшие на встреченного Терехова. Он спускался всё ниже и ниже, становилось всё холоднее, на последних двух этажах стены лестничной клетки превратились в чёрные каменные своды, грубо выдолбленные в плоти астероида.

Лестница закончилась у неуклюжей перегородки с дверью, похожей на входную дверь в базу. Игорь достал ключ, приложил к считывателю.

[Обнаружен портал в мир “Сибирворлд”]

И следом Игорь прочитал в колонке системных сообщений ещё одно, как-то случайно пропущенное вместе с другими пустячными отбивками.

[Внимание, запас комбинированного корма игрока ниже 5%, выйдите из игры и загрузите комплект]

“Приплыли…”

Игорь последние недели постоянно отгонял от себя мысль о том, что может умереть от голода на чердаке дачи однокурсника. Погрузившись в “инспекцию” мира, поиски Бродяжки и Зайца он запрятал тревожные мысли об этом настолько глубоко, что это перестало казаться реальной угрозой.

А угроза была. Реальная. И сделать пока с ней Игорь ничего не мог.

– Ладно… – пробормотал он. – Пренебречь, вальсируем.

Портал оказался в пяти метрах внутри пещеры – огромной, под крутым углом уходящей куда-то вверх, вероятно, к поверхности. Задрав голову, Игорь подтвержил догадку – в сотне метров дальше виднелась прозрачную плёнку, удерживаемую тремя блоками на стенах и пересекающую свод пещеры. Под блоками виднелись угрожающего вида лазерная турель. К огромным сводчатым дверям, внутри которых крутился уже знакомый искрящийся водоворот, вёл достаточно шаткий мостик с ограждением, у самого портала виднелся подтаявший снег и следы на полу.

Зачем-то оглянувшись назад, Игорь на миг задержал дыхание и шагнул в темноту.

*

Он потерял на пол – стальной, металлический, покрытый облупившейся красной краской да ещё и находившийся под неслабым уклоном.

>Приветствую тебя в мире “Сибирворлд”. Это мир снега, железного занавеса, проигранной холодной войны, атомных станций, медведей,суровых сибирских мужиков и не менее суровых погодных условий.

На удивление, снега на полу рядом с порталом с этой стороны не было – лишь отдельные снежинки задувало откуда-то сбоку.

Игорь поднялся, посмотрел на руки – на руках были меховые перчатки и потёртый тулуп. Скинул рюкзак – потёртый, брезентовый, и тут же вылезла привычная табличка:

[Доступен навык: “Выпивка”]

[Выбери класс и расу]

[Классы:]

Чекист: +30% “Стрелковое оружие”, +20% “Интеллект”, -40% “Выпивка”

Солдат: +20% “Стрелковое оружие”, +10% “Холодное оружие”, +10 “Сила”, -40% “Скрытность”

Лётчик: +30% “Выпивка”, +10% “Наука”, -40% “Торговля”

Рабочий: +15% “Здоровье”, +5% “Наука”, -20% “Стрелковое оружие”

Учёный: +20% “Наука”, +10% “Выпивка”, -15% “Здоровье”, -10% “Стрелковое оружие”

Диссидент: +10% “Ловкость”, +30% “Скрытность”, -20% “Харизма”, -20% “Выпивка”

Продавец: +20% “Торговля”, +10% “Ловкость”, -20% “Сила”, -10% “Интеллект”

Директор: +15% “Харизма”, +15% “Торговля”, -25% “Сила”, -10% “Здоровье”

Доктор: +20% “Медицина”, +10% “Наука”, -20% “Здоровье”, -10% “Выпивка”

Строитель коммунизма: +50% “Выпивка”, +20% “Здоровье”, -30% “Интеллект”, -20% “Наука”

На этот раз беглый анализ показал, что все крутится вокруг непонятного навыка “Выпивка”, но Игорь поспешил – выбирать особо было некогда.

[Расы:]

Славянин +20% Выпивка, -5% Интеллект

Еврей +5% Интеллект, -10% Выпивка

Азиат +5% Сила, -15% Выпивка

Кавказец +5% Харизма, +5% Выпивка, -10% Наука

Иностранец +20% Скрытность, -20% Выпивка

Медведь +90% Здоровье, +10 Следопыт, -80% Интеллект, -20% Ловкость

– Конечно же чекист-медведь! – рявкнул Игорь, тыкнув в две крайние позиции. – Всегда мечтал перед смертью стать чекистом-медведем!

Руки тут же превратились в когтистые лапы с короткими пальцами, Игорь вырос, увеличился почти вдвое, тулуп треснул по швам и развалился, а тело обросло густой коричневой шерстью.

Игорь пощупал лицо – это уже было не лицо, а морда… Игорь нащупал на голове, с удивлением снял и уставился на круглую синюю фуражку с гербом. На гербе был изображён двухголовый медведь с балалайкой и бутылкой водки в лапах.

Опустившись на руки – а вернее, на передние лапы, Игорь заржал. Больше от нервного напряжения, накопившегося за последние дни, чем от анекдотизма ситуации. Голос неожиданно оказался низким – словно кто-то понизил октаву.

Затем поднялся – стоя всё же было ходить куда привычнее, огляделся. Его голова теперь задевала потолок в просторном помещении, в котором угадывался капитанский мостик корабля – только уже давно брошенного, с проржавевшими и покрытыми инием приборными панелями и рулями, разбитыми окнами, через которые задувал пронизывающий ледяной ветер.

Игорь дошёл до пульта, уставился в табличку. Слова сложились в буквы с трудом:

[CNБNРCКNN ЛЕАОКОЛ ПРОХОР ШАЛRПNН]

Уставился в приборы – цифры на них превращались в непонятные иероглифы, значки – вспомнилось, что похожее было с мобильным телефоном и картой в первый день игры.

[Вы не можете читать больше одного предложения в час! Увеличьте навык “Интеллект”]

[Действие модификатора “Урон радиацией” закончено]

[Модификатор: “Радиация”, +10 HP в час] [Здоровье 700/700]

[Модификатор: “Урон Сушняком”, -10 HP в минуту] [Здоровье 700/700]

– Миранда? Что за хрень?

> В этом мире радиация является источником жизни и лечения. Также для поддержания жизни необходимо употреблять алкоголь.

– Что?! Где… Где, блин, я его возьму?

Ответа не последовало. Игорь подошёл к лестнице, ведущей вниз, с мостика – внизу до палубы было этажей десять, не меньше. Посмотрел на окружающий пейзаж – несомненно, величественный. Корабль вмёрз в замёрзшие воды не то узкого залива, не то широченной реки. По берегам стояли исполинские, занесённые снегом ели. С правой стороны огромной стеной высились горы, которые, как показалось Игорю, идут до самого горизонта – непривычно высокого. С левой стороны на берегу виднелись какие-то кирпичные развалины, а за деревьями виднелся город – тусклые огни одноэтажных построек и здоровенные корпуса и трубы, в которых угадывались очертания атомной станции.

От портала к лестнице вёл след. Игорь увидел подсветившиеся следы – медведь-чекист был тупым, но навык “Следопыт” вполне работал.

С трудом протиснувшись в дверь, идущую на наружную лестницу, Игорь вперевалку заковылял вниз. Следующий этаж был заперт, следующий за ним – открыт. Внутри было темно, виднелись завалы из ящиков – судя по всему, там уже разбирались, но Игорь всё же решил заглянуть.

[Получено, 3 рубля]

[Водка простая, 40 градусов, +1 час сугреву] [3 рубля, 0,5 кг]

[Водка простая, 40 градусов, +1 час сугреву] [3 рубля, 0,5 кг]

[Талон на тушёнку, +1 банка тушёнки в неделю] [Обычный артефакт] [100 рублей]

[Талон на взрывчатку, +1 динамитная шашка в неделю] [Редкий артефакт] [1000 рублей]

Короткие когтистые пальцы сорвали крышку с горлышка бутылки, водка полилась в горло – ледяная, жгучая. Игорь не припомнил, пробовал ли водку в реале – всё как-то больше по лёгкой выпивке, а из крепкого – только виски и коньяк, но, похоже, с передачей вкусовых ощущений разрабы не прогадали.

[Действие модификатора “Урон Сушняком” отключено на 1 час]

Снова вышел на лестницу, пошёл дальше. Его внимание привлекла странная конструкция на палубе, запорошенная снегом. Она напоминала не то причудливого вида пушку, не то какую-то огромную скульптуру в стиле советского монументализма.

Когда нога – а скорее, лапа Игоря-медведя коснулась палубы, скульптура пришла в движение. Заскрипели, затрещали огромные суставы, запел, загудел турбореактивный двигатель, подняв буран из запорошившего палубу снега. Фигура, стоявшая на палубе, оказалась более чем в два раза выше, чем трёхметровый медведь. Прикрыв глаза лапой, Игорь поднял голову и прочитал: [ОБЧР МБХ-9, элитный робот-атомоход, 51 уровень]

– Мать! – прошипел Игорь.

Такого длинного хелсбара Игорь ещё не видел – здоровья у монстра было раза в четыре больше, чем даже у прокаченного перком медведя. А если перевести взгляд чуть ниже макушки, на уровень застеклённой “головы”, напоминавшей кабину вертолёта Ми-24, то можно было прочитать пилота, засевшего внутри.

[Игрок: LinInMyLife25, мужчина, кавказец, диссидент, 22 уровень, Подающий надежды]

>Внимание! Начинается PVP-режим тотализатора. Ведется трансляция. Принимаются ставки.

– Что, тоже корм кончается? – спросил Лин, его голос показался шепелявым, как из старого радио. – Я же говорил, что лучше было бы отлежаться в могиле, пока они не починят. Ну, а теперь – беги!

Зашевелился счётчик просмотров в углу обзора. Десять тысяч, двадцать… И Игорь побежал – сначала по человечьи, а потом, освоившись, галопом, по-медвежьи. На ходу залез в рюкзак – тот кое-как болтался на одном могучем плече и посмотрел, какое оружие доступно.

А было доступно всё оружие – и огнестрельное, и лазерное, из предыдущего мира.

Игорь добежал до края палубы и спрыгнул вниз, на вздыбленные ледовые торосы у корпуса судна.

[Урон падением -40] [Здоровье 660/700]

Поднялся и побежал к берегу. Было больно и холодно ногам – обувь испарилась вместе с одеждой. Лёд пошёл трещинами, но выдержал массу упавшего медведя. Фуражка чекиста, что удивительно. с головы не упала. ОБЧР выстрелил – лазерный луч почти беззвучно испарил лед, создав лунку размером с ладонь в метре от Игоря. Затем выстрелил ещё раз, попав по задней лапе.

[Урон -250] [Здоровье 410/700]

Игорь запнулся и упал, перекувыркнулся через голову. В руках оказался бластер ColdWind – мельком глянув на индикатор заряда, Игорь понял, что осталось всего на десяток импульсов.

Робот тем временем стоял у самого борта. Увидев, что Игорь уходит – наклонился, схватившись за ограждение палубы и грузно спрыгнул с десятиметровой высоты вниз. Лёд затрещал, захрустел под его массивными ногами-колоннами, робот наклонился, но выстоял, придержавшись рукой за палубу. Судя по движениям робота, им управлял сам Лин. Игорь прицелился и выстрелил, целясь прямо в кабину.

[Урон 5]

Бластерный снаряд не прожёг бронированное стекло, но оставил на нём значительное затемнение.

“Может, если не пробить, то получится ослепить?”

Но второй раз выстрелить Игорь не успел. Робот пошёл на Игоря, выставив руку с огромной решётчатой пушкой лазера на запястье, и Игорь снова побежал – к кирпичным развалинам на берегу. Скорость исполинских шагов робота вполне совпадала с медвежьей рысью, но Игорь удалось достигнуть берег прежде, чем робот догнал его.

Вскарабкался по трухлявому заинидиевшему причалу на берег, прыгнул за обломки стены. Прополз по развалинам комнаты, под ногами скользнуло что-то круглое, знакомое наощупь.

[Тушёнка простая, +10 HP за две минуты] [10 рублей, 0,5 кг]

Доставать нож слишком долго – интуитивно Игорь поднёс к зубам и укусил банку.

[Навык “Наука” улучшен на 1%]

[Здоровье 480/700]

Гул сервоприводов оказался совсем близко, Игорь выглянул: робот был в каких-то пятнадцати метрах. Выстрелил ещё пару раз и со второго раза попал точно в кабину, сделав стекло ещё более “копчёным”.

[Урон 6]

– Ты где, мой друг? Зачем прячешься? Нас же смотрят люди! Не позорься перед ними!

“Люди… Позорься…”

Лазерный луч прошёлся прямо по кирпичной кладке, ломая и кромсая стены, как перочинный нож. Счётчик в углу экрана достиг шестизначного значения. В голову пришла идея – совершенно безумная и оттого по-своему гениальная.

Перезарядка лазера длится секунд десять – должно хватить, прикинул Игорь. В два прыжка выскочил на лёд. побежал подальше, где виднелось большое открытое пространство.

[Урон -200] [Здоровье 280/700]

Достал бластер, прицелился и начал выжигать на льду, не взирая на выстрелы в спину и приближающиеся шаги.

HELP MY!

На миг задумался и продолжил на русском:

ВСЕ ЗАСТРЯЛИ В ИГРЕ,

[Урон -250] [Здоровье 30/700]

ЕКБ, УКТУС, IGOR TER

Счётчик просмотров исчез прежде, чем прилетел последний дамаг в раунде

[Урон -250]

[РЕСПАУН?]

– Привет, дружище! – склонившаяся над ним ушастая морда в сутенёрском полушубке выглядела весьма дружелюбно. – Как ты, помощь, может, нужна?

Глава 27. Дом, милый дом

— Ах ты козлина! — Игорь вцепился когтями в полушубок Зайца. — Я тебя поймал! Где мои миллионы!!!

Рывком поднялся, держа Кирка за грудки и приподняв над землёй. Стукнулся головой о низкий для его роста потолок и только потом осмотрелся. Выложенные голубым больничным кафелем, потёртые дермантиновые кушетки и круглый иллюминатор на стене выдавали в помещении корабельный лазарет.

— Но-но! Я, между прочим, только что выполнил роль твоего доктора. И заблокировал все двери на этаже, чтобы твой механический приятель сюда не залез. Лучше посмотри, какой у меня уровень!

[Заяц Кирк, 80 уровень, мужчина, антропоморф, бог]

— Бог? — усмехнулся Игорь. – Ты там что угодно написать можешь, походу!

– Ах так! Обижаешь маленьких!

[Заяц Кирк, 1 уровень, ребёнок, антропоморф]

Заяц мигом стал меньше, удивительно напоминая зайчика из советского мультфильма. Вывернулся из медвежьих когтей, нырнул в дверь.

– Спи лучше, громила! Завтра будет много дел! – пискнул заяц в дверях.

Медведь помчался за добычей, пролетел по коридору этажа. Все двери оказались заперты, зайца нигде не было, а чувство невыспанности, как назло, от слов ушастого только усилилось.

Выругавшись, Игорь последовал совету кролика — закусил последним батончиком “Суперсилы” и улёгся на кушетку.

Проснулся он от того, что его толкнули в бок.

[Модификатор: “Урон Сушняком”, -10 HP в минуту] [Здоровье 690/700]

— Ну что, всё ещё будешь драться? — ушастый сутенёр протянул медведю водку.

Залпом выдув пузырь, Игорь отдышался.

– Кто ты такой, вообще? Как тебе удалось поднять восстание роботов на той базе? И главное – как ты отключил выход из игры?!

— А что, представь, что это не я тогда всё отключил, — сказал Кирк, прохаживаясь по палате. Что я тоже игрок… Очень давнишний игрок. Который застрял здесь уже очень давно, ещё до всей этой ерунды с отключением.

— Ну, представил… И нахрена тебе играть-то нами всеми? Нахера?!

Игорь снова попытался схватить зайца за грудки, но тот ловко увернулся.

— А мне хотелось увидеть, чтобы каждый проявил своё истинное лицо, сечёшь? Чтобы негодяй стал негодяем, чтобы человек, который ищет справедливости – стал справедливым, всё такое. Нормально же?

– Ну… окей, и что на счёт меня?

– Когда вас с Бродяжкой разлучили…

– Где она?! Ты знаешь?!

– В Миддлбурге. Не перебивай. Так вот, когда вас разлучил тот портал, мне было не до конца понятно – ты её искать будешь или что. Оказывается, ищешь, полюбил, типа того, да? Ну, это меня тронуло, прикинь? Вот такой вот я сентиментальный.

– Ты гонишь! – Игорь покраснел, не то от смущения, не то от злобы, что над его чувствами так легко издеваются.

– Остынь, чувак! Я тебе, типа, помочь хочу. Итак, тебя ждёт последний раунд игры “Кролик говорит”. Я расскажу тебе, как вернуться в Миддбург…

– Блин, лучше расскажи, как нам с Лизой выйти из игры!

– Слишком много хочешь! – голос зайца вдруг стал хриплым и злым, почти как у металлюги, поющего гроулингом. – Заткнись и слушай! Всё по порядку. Расскажу, как вернуться в Миддлбург. Ты мне за это окажешь услугу.

– Какую?

– Доставишь вон ту, – Заяц махнул в окно, – шагающую хреновину прямиком на улицу Миддлбурга!

– Как?!

– Я подскажу.

Заяц пинком открыл дверь и скомандовал:

– Ну, что стоишь. Погнали? Я знаю, что ты уже согласен!

Пройдя тесный коридор, Кирк отпёр тугую щеколду на двери, и они вышли на балкончик наружной лестницы. Этаж оказался предпоследний – под капитанским мостиком. Робот стоял всё там же, у берега, в сотне метров от ледокола, не то пытаясь разглядеть Игоря в развалинах, не то пытаясь прочесть то, что тот написал на льду.

– Как эта река называется? – спросил Игорь зачем-то.

“Похоже, я мастер неуместных вопросов”.

– Кылва. Хорошая попытка с посланием, кстати, мне нравится, но они наверняка её зацензурили во время стрима.

– Почему… почему они просто не признают, что просрались с безопасностью “Оазисов”? – вслух подумал Игорь. – Слушай, а правда, что игроки умирают, когда пытаются отключиться?

– Понятия не имею, – буркнул заяц, а затем рявкнул так, что заложило барабанные перепонки: – Эй, дед мороз, выходи!

А затем растворился в воздухе. Робот повернулся на крик и большими шагами побежал к ледоколу.

>Внимание! Начинается PVP-режим тотализатора. Ведется трансляция. Принимаются ставки.

– Сука!!! Урод ушастый!!!

Игорь мигом нырнул обратно в недрах ледокола. Луч прошёлся по броне корабля – дверь лопнула, как жестяная банка, а стена покраснела, но выдержала.

Прошёлся по коридору, подёргал двери. Дверь в самом конце коридора выглядела похожей на ту, что открыл Кирк.

[Замок закрыт]

[Убедитесь, что ваш навык “Медвежатник” выше 20] [“Медвежатнк”: 12]

– Какой, блин, навык?! Миранда, это баг! Да любись оно всё лошадью! – Игорь побежал обратно по коридору.

Распахнул в беге искорёженную дверь, оттолкнулся от парапета и... прыгнул прямо на голову уже подошедшему к ледоколу роботу.

[Урон 30]

[Урон падением -30][Здоровье 670/700]

Когтистые лапы вцепились в выступы кабины, нащупали и оторвали антенну, торчащую сзади. Загудел сильнее реактивный двигатель – сопла были где-то на спине, они ударили в лицо Игоря, ослепив на пару секунд.

[Урон -50][Здоровье 620/700]

В ответ Игорь сгруппировался, повернувшись поперёк, и принялся долбить в лобовое стекло.

– Засранец вонючий, мать твою! – закричал Лин, пытаясь освободить робота.

Говорят, что некоторые качки-бодибилдеры не могут достать до своей шеи – так было и здесь, короткие руки ОБЧР не дотягивались до головы. Но за ногу Игоря схватиться удалось – медленно, но верно робот потащил с себя медведя, словно дикую кошку, прыгнувшую с дерева. И это удалось – грузное тело медведя-Игоря свалилось на лёд, словно мешок с картошкой.

– Выведи его подальше! – послышался крик зайца.

“Неужели не кинул Ушастый?”

Игорь сделал два прыжка в сторону берега, ОБЧР шагнул следом, и вдруг с кормы ледокола послышался скреже, а затем прогремел выстрел.

Громыхнуло сзади, Игорь обернулся и увидел, как надломилась нога-колонна исполинского робота, как задымилось огромное корабельное орудие, ствол которого был направлен прямо на робота.

– А теперь полезай на него и загляни в рюкзак, – приказал заяц.

Лин тем временем вылез из кабины, отбежал на десяток метров и принялся палить по Игорю из пулемета.

[Урон -60HP] [Здоровье 560/700]

– Ах ты ж сука! – рявкнул Игорь доставая бластер.

[Урон 30]

[Урон 20]

– Забил на него! Быстро! Прыгнул на него и заглянул в рюкзак.

Игорь заглянул. Один из предметов значительно поменялся:

[Кристалл эвакуации в мирах третьей степени дальности, 3/3 хода] [Редкий артефакт] [25000000 рублей, 0.1 кг]

В два прыжка медведь запрыгнул на спину робота. Он все еще пытался подняться, от чего лед трескался и трещал по швам. После того, как к роботу добавилось полтонны веса Игоря, льдины потрескались, и два противника начали уходить под воду.

Игорь повернул кристалл вокруг оси.

Снова распахнулась знакомая по первым кадрам игры панорама игр.

>Ты только что активировал одноразовый портал. Выбери радиус?

Он увидел сцену со стороны: гигантского робота, чьи нижние ноги уже провалились под лед, пузырьки воздуха, замедленные брызги, огромного бурого зверя, медленно погружающегося под воду. Он увеличил тонкую сферу, обведенную вокруг себя, до размеров ОБЧР, и тут же вокруг них распахнулась воронка портала.

Выбери мир назначения?

[Миддлбург]

Сначала в лицо ударила ледяная вода. В следующим миг калейдоскоп миров помчался навстречу Игорю: сначала звездная пустота космоса мира – огромная космическая станция с трассами сотен кораблей. Затем – серая саванна, полная грызущихся хищников, на фоне которых виднелись трубы большой электростанции. После – бушующее море, в котором ворочались огромные светящиеся тела драконов.

И лишь после этого он увидел распахнувшую под ногами карту кварталов Миддлбурга. Они летели через потоки дождя, Игоря развернуло головой вниз, он заорал – абсолютно по-человечьи, с радостью обнаружив, что к нему вернулась родные голос и внешность.

Впрочем, радость продолжалась недолго. Парашют не раскрылся, потому что его не было. Городские кварталы приближались слишком быстро, и асфальт оживлённой улицы рухнул на голову.

[Урон -1500]

[Респаун?]

*

– Вы добыли неплохой экземпляр, агент Игор, – лицо Смирнова выглядело недовольно. – Транспортный департамент уже занимается доставкой объекта в хранилище.

Помимо него в кабине скорой помощи был Домбровски и железная Инга, которая выдернула из руки Игоря капельницу.

– Охренеть, я живой! – Игорь привстал на кушетке. – Впрочем, это ненадолго…

– В каком смысле? – нахмурился Домбровски. – Вы, конечно, провинились, но мы не станем вас убивать – мы только что вытащили вас с того света, но…

– Провинился? – тут уже пришёл черёд Игоря удивляться.

Впрочем, он вспомнил обстоятельства, при которых он покинул Миддлбург, и всё встало на свои места.

– Бродяжка! – Игорь вскочил с места. – Лиза… чёрт, я не знаю, как она здесь называлась. Она в городе?!

– Я не знаю, о ком вы говорите, агент. В нашем отделении таковых не числится.

– Но вы же там следите, кто прошёл через порталы, а кто нет?!

Домбровски повысил голос.

– Сядьте. Вы самовольно покинули место боевого дежурства и прошли через портал. Фактически вы прогуливали службу, и поэтому временно отстраняетесь от службы. Испытательный срок вам продлевается ещё на месяц.

– Окей, босс, – стиснул зубы Игорь. – Хотя вряд ли доживу до испытательного. Ну и куда вы меня везёте? В клетку посадите?

– К вам домой, конечно же. Вы нашли ещё что-нибудь интересное? Можете отдать сейчас, либо явиться завтра в отделение для составления описи.

[Рассказать про кейс с астатом]

[Утаить]

– Ну… А, хрен с вами. Нашёл тут – в Астерворлде стоит бешеных денег, – Игорь достал из рюкзака чемодан. – Я думаю, вы мне должны двадцать пять процентов от клада, или типа премии, или хотя бы…

[Урон радиацией: -5 HP] [Здоровье 365/370]

[Получен опыт: 50 поинтов]

– А!

– Чёрт! – Смирнов вслед за Домбровски синхронно отпрыгнул в дальний конец салона. – Уберите эту дрянь, нам потом весь салон чистить!

– У нас этого добра хватит на три тысячи лет обеспечения атомной энергией Миддлбурга, – усмехнулся Домбровски. – Беда в том, что для работы городу вполне хватает единственной гидроэлектростанции. Все запасы таблеток служат только для обмена, но по местному курсу это будет не очень много.

– То есть я могу забрать себе?

– Можете сдать в архив для ответственного хранения, – Смирнов подмигнул.

Игорь понял намёк и спрятал кейс обратно в рюкзак. Домбровски вдруг хлопнул себя по лбу и достал из кармана блокнотик.

– Ах да, ещё вопрос. Раз уж вы в состоянии вести беседу. Агент Гленн сообщил в электронном письме, переданным по внутренней сети Астерворлда и далее в портал, что общался с вами на базе Тайной Полиции Астеворлда. Это так?

[Признаться]

[Соврать]

– Ага, было дело.

– Также он сообщил, что Тошиказу Токашидо работал на Зайца Кирка, и что при попытке его арестовать агент Гленн вынужден был убить Тошиказу? Нашего лучшего агента в районе.

[Признаться]

[Соврать]

“У Гленна будет ещё один должок передо мной”.

– Я вошёл в здание вслед за Гленном… Ну, там был какой-то мёртвый азиат, он не опознавался, я спросил у Гленна, что за херня, и он сказал, что это его местные разборки. Про зайца – ну, не в курсе.

[Получен опыт: 50 поинтов]

Домбровски захлопнул блокнотик.

– Окей, агент. Я вас услышал. Мы почти приехали, наслаждайтесь отдыхом ближайшую неделю, пока мы собираем данные о вашей деятельности во внешних территориях. В следующую субботу – ждём вас в отделении.

– Погодите, а какой сейчас день недели? – вспомнил Игорь.

– Суббота… Стойте!

Игорь дёрнул ручку двери у скорой. Машина резко затормозила, Игорь выскочил на улицу.

– Такси!

– Садись, брат… Куда едем, брат?

– Центральная площадь! Живо!

*

Он простоял на центральной площади три часа. Бродяжки не было. В конце третьего часа моргнуло сообщение.

[Внимание, запас комбинированного корма игрока 4%, выйдите из игры и загрузите комплект]

Игорь уже думал махнуть рукой, как вдруг его окрикнули.

– Ага! Я знал, что ты будешь здесь.

[Игрок Glenn, 22 уровень, мужчина, европеец, Подающий надежды]

– Только что от Смирнова – спасибо, что не сдал меня, – Гленн пожал руку.

– Как ты прошёл сюда? И что с Крузом?

– С твоими друзьями всё окей. Круз решил остаться на базе, починили кое-что, и мне удалось отправить е-мэйл – ну, или что-то вроде этого – в центральный офис. В ответ пришёл е-мэйл с неизвестного адреса – видимо, ушастый постарался. Было написано, что поезд из столицы Новоборладнии отправляется через пять часов, и мне нужно поспешить. Я рванул на твоей яхте – сорри, что пришлось воспользоваться чужим имуществом, через два часа жёстко приземлился на планету – кстати, раса киборга сохраняется при переходе в Прерию через космос. Ещё через час добрался до вокзала и нашёл нужный поезд. В тамбуре последнего грузового вагона был портал.

– Вот зараза ушастый… я знаю тот поезд, мог бы и меня провести! Слушай, за тобой должок, так? Жить нам осталось пара дней, Лизы нигде нет, давай, может, нажрёмся? Покутим напоследок.

– К чёрту упаднические настроения, всегда есть какой-то выход. Я завтра зайду за тобой, а пока что планирую выловить два дополнительный чемодана с Астатом. Знаю отличное местечко, где их можно будет сдать.

Игорь обменялся с Гленном адресами и наконец-то направился домой, по дороге купив бутылку пива “Миддлбургского светлого” за десяток кредитов.

*

Игорь лежал на диване в своей квартире. “Хабар” был раскидан по шкафам и тумбочкам, также обнаружился телефон доставщика и заказана пицца.

Пива в бутылке оставалось меньше четверти. По телевизору крутились сплошные геймплеи из игр – не только ANFIQ, но и каких-то других, либо совсем старых, либо просто незнакомых. Своя квартира – это прекрасное место, если только ты не чувствуешь, что у тебя ломка, и не посчитал, что умрёшь через пару суток.

С другой стороны, думалось Игорю – именно об этом он и мечтал. Именно к этой мечте, к этой цели он и шёл все долгие месяцы в игре. И, так или иначе, он добился этой цели, пришёл к осуществлению своей мечты – жить в собственной квартире. Только вот дойдя до этой черты и заглянув за неё он с ужасом для себя понял, что никаких новых столбов у горизонта он успел приметить. Двигаться было некуда. Цель была выполнена – и это оказалось ужасным. В двадцать лет ещё не пришли мысли о семье и детях, в очередной раз пытаться выучиться на занудную профессию казалось смерти подобно, а что до секса… нет, его, конечно, хотелось, но он уже не казался чем-то недосягаемым и загадочным.

А ещё страшнее оказалась перспектива умирать в своей собственной квартире в гордом одиночестве.

Нет, сказал себе Игорь, жизненных целей можно придумать тысячу. Обучиться игре на музыкальных инструментах и играть в собственной рок-группе. Освоить гейм-дизайн и написать свою собственную игру, лучше и надёжней, чем ANFIQ. Написать ЛитРПГ-роман по мотивам своих странствий, порвавший все электронные самиздаты. До конца решить все жилищные проблемы своей многочисленной родни – нет, он и так основательно им помог, но – всё равно, это было мало. Да и однушка на восемнадцатом этаже, в конце концов – это не совсем то, о чём может мечтать успешный мужчина. Квадраты непременно стоило расширить.

– Не успел ты, Игорь, – грустно пробормотал он, бесцельно переключая каналы с геймплеями. – Не успел…

В этот момент в дверь позвонили.

– Кто? – спросил Игорь.

– Я-я!

Голос был женским.

>Внимание! Начинается PVP-режим тотализатора. Ведется трансляция. Принимаются ставки.

Глава 28. Поезд через миры (глава 18+)

[Игрок: Brodyazhka, женщина, европеец, 20 уровень, Подающая Надежды]

Игорь открыл дверь. Бродяжка кинулась ему в объятия, чуть не отбросив к стене, ужалила поцелуем в губы.

[Модификатор: Адреналин, +10% к ловкости, действие — 45 секунд]

[Модификатор: Тестостерон, -15% к интеллекту, +5% к силе, действие — 60 секунд.]

[Урон -1HP] [Здоровье 369/370]

— Где ты была?! Я искал!..

— Потом, давай скорее… У меня осталось два процента…

Её рука полезла вниз, расстёгивая пуговицы рубашки Игоря.

— Здесь же вроде нельзя PVP?

— Нельзя с оружием, руками можно всё, – прошептала она и снова поцеловала.

Его рука тоже скользнула вниз, пальцы зачем-то залезли в задний карман джинсов.

– Они же смотрят?

– Пофиг!

Он перехватил её руку, поцеловал кончики тонких пальцев. Затем занялся раздевательством решительнее, благо, одежда здесь снималась быстро и не особо элегантно – вот только что ноги были в потёртых джинсах, лёгкое движение вниз — и они уже голые, их можно целовать. На пол отправились и джинсы, и джинсовая куртка, и рубашка.

Счётчик просмотров отключился.

— Отнеси меня на диван, или что там у тебя?

[Урон тяжестью -5HP] [Здоровье 364/370]

— Минус пять хэпэ...

– Я лёгкая... В реале я вообще всего сорок семь кило. И метр пятьдесят… Что ты возишься, первый раз, что ли?

– Второй, — признался Игорь, утаив, что застёжки лифчика самостоятельно не расстёгивал ни разу.

Лифчик отправился на диван, модификатор “Тестостерон” обновил свой отсчёт. Она провела руками по его волосам и слегка подтолкнула к груди. Сначала языку стало мягко и горячо, затем соски стали твёрже и захотелось укусить — не сильно, но настойчиво.

— Ах, минус один ха-пэ… Перестань, то есть нет, продолжай...

Вкусовые и тактильные ощущения были столь сильные и столь настоящие, что Игорь боялся, что всё случится слишком рано.

— Не тормози, снимай с меня скорее внизу… и с себя...

Когда последняя деталь гардероба упала вниз, обнаружилась проблема.

– Чёрт, утебя пикселы, как у японцев.

– И у тебя. Это мир “шестнадцать плюс”, не забывай.

– А как тогда?

– Руками… руками здесь можно всё, – повторила она и потянула его руку к себе. – Потрогай.

Она легла, раздвинув колени. Пальцам стало тепло и влажно, Лиза закинула голову от наслаждения, и Игорь стал ласкать губами шею, переходя на ухо. Тонкие пальцы схватили его внизу, забираясь то ниже, то выше.

– Попробуй, только осторожно… – прощекотала она губами у его уха. – Вдруг здесь разрешено?

[Получен опыт: 10 очков]

Игорь встал перед диваном на колени, а она села, закинула ноги ему на плечи.

– Сначала потрогай, чтобы попасть… О… Урон… Получилось…

Пол был скользким, твёрдым и холодным, колени больно тёрлись о паркет, отнимая по поинту с каждым движением.

[Урон -1HP] [Здоровье 363/370]

[Урон -1HP] [Здоровье 362/370]

[Урон -1HP] [Здоровье 361/370]

– Ещё, да, давай.

[Урон -1HP] [Здоровье 345/370]

[Урон -1HP] [Здоровье 344/370]

[Урон -1HP] [Здоровье 343/370]

– Сильнее… Я уже почти…

[Урон -1HP] [Здоровье 327/370]

[Урон -1HP] [Здоровье 326/370]

[Урон -1HP] [Здоровье 325/370]

– М… м… – она закрыла рот рукой, как будто боялась, что кто-то может услышать.

[Получен опыт: 100 поинтов]

Потом они лежали в обнимку под пледом, ели пиццу, рассказывая друг другу, где успели побывать, как искали друг друга и что успели увидеть. Внезапно Лиза поменяла тему:

– Остался один процент корма. Меня зовут Тыкина Елизавета, город Пермь. Снимаю… снимала однушку на улице Строителей, восемнадцать-а, квартира сто сорок три.

– Пермь, Строителей, восемнадцать-а, сто сорок три. Кажется, запомнил. Но… почему в прошедшем времени, почему снимала?

В голосе Лизы появились слёзы.

– Я говорю же – один процент корма этого дурацкого! Я одна живу, с парнем рассталась, а хозяйка квартиры свалила на Бали или хрен пойми куда. Я точно не жилец.

– Ничо, мы справимся. Есть же кто-то в реале, кто о нас вспомнит? Ну и мне почему-то кажется, что этот ушастый нас выведет. Он мне тут сказал, что ему понравилось, как я тебя пытаюсь найти. Вуайерист хренов!

Картинка в телевизоре, поставленном на беззвучный режим, вдруг щёлкнула и поменялась. Не трудно было догадаться, чьё лицо, а точнее, морда оказались на экране.

Жестами заяц Кирк показывал, что нужно включить звук. Игорь нашёл пульт и прибавил звук.

– Это очень обидно – про вуайериста, да. Если вы думаете, что люди нашей профессии очень интересуются чужой интимной жизнью – то это вовсе не так! Очень грубый стереотип родом откуда-то из девяностых.

– Какой профессии? Международного преступника? – фыркнула Лиза.

– Об этом – потом. В общем, я вам соврал – те квесты, о которых я говорил, были предпоследними. Полуфиналы, так сказать. Впереди – финал! Я назначаю вам свидание. В мэрии. Только вы двое, остальные мне не нужны. Есть мысль, как решить вашу небольшую… хм… проблемку, так?

– Окей, ушастый. Допустим, верю. Зачем в мэрии? И как туда пройти?

– Погоди… сейчас… Если я не ошибся… – заяц упёрся взглядом в невидимые часы на руке. – Ага. Смотри – пришло?

[Комплект комбинированного корма игрока загружен. Следующая планируемая загрузка через 48 дней]

– Что?! – Игорь вскочил с дивана. – Как… как ты это сделал?!

– Сделал что? – не поняла Лиза.

– Магия! – подмигнул Кирк. – Я всё могу! Ну, почти всё. В чём-то мне нужна ваша помощь. Последний квест – в мэрии. Через десять часов. Прикупите револьверы и серебряные пули. Лучше – много. Но сначала – отоспитесь. Ночь ожидается длинная…

[Новое основное задание: Мэрия]

Картинка погасла. Игорь принялся собирать и натягивать одежду.

– Оставайся здесь. Тут безопасно. А я пойду за вещами.

– Ты серьёзно ему веришь? Мы ж за ним охотимся! Да и толку… Всё равно – не успеть.

Игорь задумался на миг – сказать про то, что корм уже отгружен, либо пока не стоит? И решил не торопить события. Это всё равно, что обнадёжить неизлечимо больного, ещё не зная, получится операция, или нет.

Теперь в голове осталась лишь одна задача – спасти Лизу. Вытащить их из игры, либо хотя бы сделать так, чтобы её “кормушка” тоже пополнилась.

– Мне тут надо лут сбыть, Гленн обещал помочь. Заодно и куплю.

– Гленн? Помню, очкастенький такой. Встречала пару раз в клубе тут неподалёку. Симпотный.

– Он женат, – зачем-то заметил Игорь и поправился, чтобы Лиза не подумала, что он ревнует. – Мда, и его ждут дома.

– Погоди, – Лиза потянулась к нему. – Ляг рядом. Я хочу, чтобы мы уснули вместе.

*

Игорь засыпать не стал – да и не смог бы, настолько непривычным был подобный опыт. Послушав с полчаса ровное дыхание Лизы, он снова оделся и вышел из дома.

Гленна он подождал и встретил на ближайшем перекрёстке, зная, что он собирается наведаться. Тот шёл в компании трёх мордоворотов пятнадцатого уровня – одного латиноса и двух негров. Один из них нёс огромный свёрток, похожий на завёрнутый труп.

– Сопровождение не помешает, – пояснил он, ударив по рукам. – Я выудил ещё два контейнера из того коллектора и твоего робота в придачу. Он твой, если что.

Вместе они пошли пешком на тот самый завод, где Игорь в первые игровые дни защищал Бонни от компании мелких бандюгов. Компании тинейджеров, рассыпанные по кварталам даунтауна боязливо оглядывались, заметив приближающихся парней. На перекрёстке Игорь заметил незнакомого игрока первого уровня, который повернулся к ним лицом и быстро побежал спиной назад в обратном направлении.

– Первый уровень?! Они что, реально пустили сюда новых игроков?

– Понятия не имею, – пожал плечами Гленн. – Может, у них тут своя жизнь. И чат работает, и выходить могут. Может, поймаем его?

– Я спешу. Уже скоро стемнеет, а я тут один квест взял.

– Кстати, как, нашёл Бродяжку?

Игорь решил соврать.

– Ещё нет. Да и хрен с ней.

– Мне тут… – Гленн слегка помялся, но всё же продолжил фразу. – Мне тут корм отсыпали. В реале. Видимо, доставка пришла, жена сообразила, что я слишком долго.

– И мне тоже. Только непонятно, кто, у меня дача закрыта. В окно он залез, что ли?

Только тут Игорь подумал – может, его стрим кто-то увидел? Может, это был Саня? Либо кто-то ещё.

– Да, забавно. В общем, я остаюсь в игре. Мы пришли…

Они открыли высокие ворота, за которыми стояли фигуры охранников – высоких парней, в которых Игорь с удивлением обнаружил плохо загримированных… нет, не метисов или мулатов – самых, что ни на есть, зеленокожих орков.

– Куда направляемся? – хмуро буркнул стоявший справа.

– В обменник, – бросил Гленн.

– Он здесь уже был, – подсказал стоявший слева.

[Внести оплату за вход: 100 кредитов]

[Да/нет]

[-100 кредитов] [4004 кредитов]

По грязной дорожке с изрытыми колёсами колеями они прошли мимо огромных цехов, пересекли железнодорожные пути. Со стороны заводов шёл равномерный, монотонный гул. На территории не было ни души – но ощущение мощи и присутствия большого числа людей – и не только их – явно ощущалось.

Они проследовали к неприметному входу в огромный ангар. У входа стояла ещё одна пара охранников – на этот раз не то накаченных и не сильно симпатичных эльфов, не то каких-то представителей совершенно инопланетной ушастой расы.

– Мы заплатили на входе, – сказал Гленн.

– Да, нам сказали. Входите, – кивнул длинноухий и впустил внутрь.

От входа в дальний конец зала уходило два широких ряда с прилавками. В дыму в конце здания виднелись очертания локомотива, мостового крана и огромных заводских механизмов. С первого взгляда Игорь понял, что по компании внутри ангара плачет вся Тайная Полиция. Продавцов было около тридцати – разных рас, цвета кожи и внешности, но, в основном, люди. Большинство людей, впрочем, значительно отличались от горожан. Если бы Игорь увидел каждого из них в городской среде, то подумал бы, что он фрик или какой-нибудь реконструктор. Нелепые цилиндры, импозантные бороды, кибернетические протезы и прочие прелести выдавали в них уроженцев других, соседних миров.

– Проходите, пожалуйста!...

На вошедших тут же набросились зазывалы, но Гленн шёл неуклонно к нужному продавцу, и Игорь доверился ему. Процессия остановилась у верзилы с коричневой кожей, похожего не то на перекаченного гормонами рептилоида, не то на каменного тролля.

– Хотим сбыть товар. Астат.

– Сколько? – с холодным безразличием на лице

– Четыре по десять. Два ему и два мне.

Инженерные контейнеры упали на стол. Капнул урон радиацией.

[Урон радиацией: -10 HP] [Здоровье 360/370]

Игорь достал бумажник, достал пластиковую карточку чёрного цвета “Премиум”

[Обмен на премипальные баллы]

[1 инженерный контейнер = 110 премиальных баллов]

[2 инженерный контейнера = 220 премиальных баллов]

– И всего-то? – несколько раздосадованно спросил Игорь.

– Зря на премиалки меняешь, – подсказал Гленн. – У артефактов всегда курс обмена низкий. Лучше махни на кредиты и на трудочасы.

[Обмен на валюты]

[Кредиты]

[НЕДОСТУПНО – Злотые]

[НЕДОСТУПНО – Талеры]

[НЕДОСТУПНО – Маначасы]

[Шиллинги]

[Трудочасы]

[Крышки]

[Рубли (SIB)]

[Энергочасы]

Игорь последовал совету и поменял на местные кредиты и трудочасы Астерворлда. Количество нулей порадовало.

[Получено: 2500000 трудочасов][25046195 трудочасов]

[Получено: 20000000 кредитов][20004004 кредитов, Недоступно в этом мире]

– Да-а... Вот уж нагриндили мы с тобой.

– Добро пожаловать в клуб миллионеров! – Гленн пожал руку Игорю.

Затем он обернулся к троим телохранителям и расплатился с ними. Бугай, нёсший робота, кинул его на пол, компания развернулась и зашагала к выходу.

– А робота куда? – уставился Игорь на груз. – Его бы на родину вернуть. Вдруг когда-нибудь там буду.

В этом Игорь не был уверен. Цель – покинуть игру, увидеть Лизу в реале и никогда больше в игру не возвращаться – всё ещё была близкой.

– Пойдём, я тебе покажу, – сказал Гленн, зашагав в сторону паровозов.

В середине пути Игорь остановился напротив импозантного вида худой девушки в коктейльном платье, похожей на персонажа Семейки Адамс.

– Ничего не желаешь, парниша? – спросила она, затянувшись из длинного мундштука.

На прилавках виднелись мешочки со снадобьем, элегантного вида пистолеты, арбалеты и непонятные колдовские приспособления. Оказалось, Игорь пришёл по адресу – именно такой товар и советовал приобрести Заяц Кирк.

[НЕДОСТУПЕН 10 х Серебряный кол, +50% колющий урон нежити] [5 кг, 1000 кредитов]

[200 х Серебряные пули 9 мм, +15% урон нежити] [10000 кредитов]

[НЕДОСТУПЕН 20 х Серебряные стрелы, +30% урон нежити] [5000 кредитов]

[НЕДОСТУПЕН Арбалет охотника “Ночной Мститель” 5 зарядов, 18 уровень, +10% урон нежити] [7 кг, 7500 кредитов]

[НЕДОСТУПЕН Зелье ловушки первого уровня, 10 уровень, Модиф. “Контузия” и “Паралич” 60 секунд] [500 кредитов]

Немного смутило то, что почти все предметы предназначались явно для другого мира, но – задание есть задание.

[-23000 кредитов] [19981004 кредитов]

В тот момент, когда он задумался о броне, послышался голос Гленна.

– Игорь. обернись!

– Хэй, кого я вижу! – услышал он голос за спиной, и в следующий миг его заключили в грубоватые объятия. – Как жизнь?

[Игрок Gauss1998, женщина, европеец, 25 уровень, Подающая Надежды]

– На тайную полицию работаешь? – подмигнула Гаусс.

Следующие минут десять они беседовали, рассказывая о путях через миры. Игорь рассказал обо всём, кроме эпизодов общения с кроликом и поиска Лизы. Про своё место работы отпираться было бессмыссленно. Стало понятно, что про тайную полицию Гаусс1998 хорошо знает, но о своих отношениях с ней сказала весьма уклончиво – и в очередной раз продолжив говорить о себе в мужском роде.

– Я сам по себе, пойдём, покажу тебе кое-что.

Они дошли до локомотива. Платформы были нагружены всевозможными ящиками, контейнерами, инструментами, дальше виднелись весьма крупных габаритов роботы, какие-то изящного вида колесницы и – Игорь присвистнул – небольшой танк.

– Куда это всё?

– Догадайся сам.

– Скоро этот поезд поедет через миры, – с хмурым видом пробормотал Гленн.

– Каким образом?

– Через одноразовые порталы. Места выброса будут показаны на карте, кое-где у службы есть доставщики на местах.

– Кого?!

– Курьерской службы, валенок! Это мой основной квест. Это я открыл этот завод и соорудила эту платформу. Я раскопал чертежи, запустил цеха и строю здесь машины для десятка других миров. И курьерская служба тут тоже моя. Кстати… не хочешь к нам? Ну, или хотя бы махнуться? Ты сказал, у тебя есть брелочек? Я тебе за него могу отстегнуть пару лямов. и робота твоего бесплатно подкинуть.

[Да/нет]

– Слушай… брелочек мне самому пригодится. Прости.

– Ну, как хочешь. Тогда – плати две тысячи кредитов.

*

Броню Игорь так и не купил – по факту, он не знал не только правильного размера Бродяжки в этом мире, но и того, в какой мир забросит их следующий квест.

Светало, по дороге домой такси ехало на удивление медленно, и Игорь много думал – что, если он так и останется в игре? В этом случае, стоит ли верить им всем – Гауссу, Гленну, ну и, главное, Кирку. Формально, к партии Ганбоя и Лина не принадлежал ни один из них, но какая-то гнильца определённо в них всех чувствовалась. С другой стороны – чем он лучше – оказывает услугу главному мировому преступнику за спиной у начальства, как последний продажный коп. Какую сторону выбрать, и как в это всё увязать свои убеждения и цели?

Размышление прервал уже позабытый звук старомодного мобильника. Игорь уже и забыл, где он находится и с трудом нашёл в своём инвентаре.

– Игор Тер, я знаю, мы находитесь в увольнении, – услышал он голос Смирнова. – Но у нас, к сожалению, нехватка кадров, а тут ЧП. Горит здание мэрии, и есть подозрение, что в этом замешан кто-то из пришельцев. Второе управление уже направило туда своего агента.

– Тормози! – рявкнул Игорь водителю и спросил. – Как зовут агента?

– Элизабет Бродяжка, – сказал шеф.

– Разворачивай! К мэрии!

Они были там через пять минут. Пылал вестибюль и весь второй этаж, слышались крики, кто-то разбивал окна и прыгал вниз. Игорь выскочил из такси, взглянул на толпу на площади. Бродяжки не было видно, зато он заметил двух других игроков, притаившихся на углу улицы, сходящейся к площади.

[Игрок: LinInMyLife25, мужчина, мулат, 23 уровень, Подающий надежды]

[Игрок: GunBoy, мужчина, азиат, 26 уровень, Постоянный]

Его заметили: игроки переглянулись и пошли к мэрии с двух разных сторон. Игорь рванул прямо через толпу репортёров, зевак и кое-как сдерживающих их полицмейстеров. В это время, к зданию подъехало две пожарные машины, вопя сиренами. Одна затормозила у пылающих окон, огнеборцы резво развернули рукава и принялись заливать комнаты пеной и водой. Один из пожарников второй машины взбежал по ступеням к фойе, обернулся, указал пальцем на Игоря и ещё на кого-то в толпе и жестом показал: идём за мной.

Лиза выскочила из толпы почти синхронно с Игорем.

– Это был… Он!

– Я уже понял!

– Взял?! – спросила Бродяжка на ходу.

– Ага! Доставай инвентарь, да скорее, у нас хвост.

Передав друг другу арбалет с серебряными стрелами и пять кольев, они взбежали по ступеням вверх. Дым валил нещадно, но вариантов не было.

[Урон удушьем -20 HP в минуту] [Здоровье 330/370]

Пожарник, стоящий на пороге пылающего вестибюля, снял шлем, обнажив длинные заячьи уши.

– Итак, господа, финальный аккорд нашей симфонии. Вы должны пройти через портал, догнать и убить одного человека.

– Кого?

– Мэра Миддлбурга!

– Чего?!

Получить разъяснения заяц Кирк не позволил. Под ногами развёргнулось жерло портала, и в следующий миг Игорь увидел извещение:

[Обнаружен портал в Мир дождя!]

[Добро пожаловать в Мир Дождя!]

Глава 29. Мир Дождя

>Добро пожаловать в мир Дождя, полный коварства, интриг, мрачных персонажей и тёмных троп…

Вокруг был всё тот же вестибюль мэрии — только уже давно выгоревший, пыльный, с паутиной и обвалившимся лестницами и перилами.

[Выберете расу]

[Человек]

[Вампир, модификаторы “Кровопийца”, “Трансформация”]

[Оборотень, модификаторы “Трансформация”, “Берсерк”]

[Колдун, +20% магия, -20% сила]

[Демон, +10% магия, модификатор “Скрытие класса”, -30% интеллект]

— Оборотня беру, — сказал Игорь.

— А я колдунью, пожалуй. М-да, мрачненько тут.

[Выберете класс]

[Мирный житель]

[Мафия]

[Доктор]

[Шериф]

[Маньяк]

[Проститутка]

— Ха, оборотень-проститутка! Шерифа взял, бонус к стрельбе. Ну что, пошли наружу.

Площадь оказалась совсем другой. Нет, расположение кварталов казалось аналогичным, только вот здания… Вместо более-менее современных бизнес-центров и элегантных кафешек виднелись мрачные покинутые старинные дома. Дождя не было, но хмурое небо нависло так низко, что, казалось, оно рухнет на голову.

Почти сразу же в Игоря вонзилась стрела и включился уже знакомый режим PVP.

[-50 HP] [Здоровье 320/370]

— Сука! Где он?

[-50 HP] [Здоровье 270/370]

[Модификатор “Трансформация”, +90% к здоровью, время действия – 5 минут]

Сюртук шерифа, возникший после перехода через портал треснул по швам и испарился чёрной дымкой. Тело вздыбилось, поросло шерстью, и Игорь снова, как парой дней ранее, превратился в огромного боевого медведя. Только тогда это был медведь-чекист, а сейчас – медведь-шериф.

– Красавец! О, вон они! – крикнула Бродяжка, указав на противоположную сторону площади. — На крыше!

Её лицо засветилось диким фиолетовым цветом, глаза почернели, она свела покрасневшие руки и швырнула, словно снежок, в дальний конец площади фаерболл. Не факт, что этот манёвр принёс хоть какой-то урон, но Игорь наконец-то увидел тёмный силуэт на крыше здания, и в следующий миг стрела вонзилась в лицо.

[-50 HP] [Здоровье 490/700]

— Прыгай на меня! — рявкнул он и почувствовал, как тонкие – по сравнению с его размерами – ножки обвили шею.

Прыжками они помчались через площадь. Под лапами крошилась брусчатка, Лиза посылала фаерболлы в противника на скаку.

— Двое против одного! Это же нечестно, — послышался голос.

Противником оказался Лин — иного и быть не могло, ведь Ганбою путь в мир “восемнадцать плюс” был закрыт. Когда до мрачного здания оставалось каких-то пять метров, Лин вдруг тоже вырос в размерах. Он стал чернеть на глазах, изо рта показались мощные клыки, а за спиной выросли крылья. Через миг он взлетел вверх, подняв пыль и пепел с кровли.

Игорь остановился, Лиза спрыгнула на землю. В её руках появился подаренный Игорем арбалет. Игорь попытался взять Браунинг, для которого предназначались серебряные пули, но не вышло — “недоступен в режиме трансформации”. Зато в руки хорошо лёг серебряный кол – странно, конечно, что не осиновый, но уж какой был.

Лин рухнул с неба на спину Игоря, вампирские клыки вонзились в плоть.

[Модификатор: “Кровопотеря”, -10 HP в минуту]

[-70 HP] [Здоровье 420/700]

Игорь попытался извернуться и схватить Лина, но не успел – тот взлетел вверх. На высоте в пять метров его настиг серебряный болт Лизы – Игорь заметил, как на миг чёрное тело врага словно сжалось, скукожилось до обычного человеческого, он кувыркнулся в воздухе, но затем снова взмахнул крыльями и взлетел выше. Набрав высоту, Лин начал пикировать теперь на Бродяжку, сообразив, что она со своим арбалетом представляет большую угрозу, чем неповоротливый медведь. В этот раз в него сначала полетел фаерболл, ослепивший вампира. Лин промахнулся, неуклюже приземлившись на землю. Затем из арбалета выстрелила Лиза, и болт попал прямо в голову.

[Урон от кровопотери -10HP] [Здоровье 510/700]

Кровь продолжала сочиться из раны, но Игорь чувствовал, что побеждает. Вампир стал уменьшаться в размерах – из трехметрового крылатого зверя он сначала стал двухметровым, а потом и вовсе превратился в голого парня с лысой башкой и острыми клыками.

Лиза прыгнула на него и повалила на землю. В руке возник и воткнулся в спину кол. Зарычав, Лин оттолкнул Бродяжку, выдернул серебро, обдав девушку бурой кровью, достал откуда-то из невидимой сумки за спиной пистолет. Выстрелил почти в упор, в ответ получил сразу две серебряных стрелы. Игорь уже мчался навстречу, прыжком преодолев расстояние, он придавил Лина к земле, воткнув в шею серебряный кол.

[Критический урон 120HP]

[Игрок LinInMyLife25 погибает]

[Победа!]

[Получен опыт +100 поинтов]

[УРОВЕНЬ: 17]

[Поинты навыков: 2]

[Сила: 12] [Интеллект: 10] [Телосложение: 11]

Тело Лина испарилось под ним. Игорь почувствовал, как и сам оседает на пыльной брусчатке мёртвого города, превращаясь обратно в человека.

[Действие модификатора “Трансформация” окончено]

Сюртук шерифа волшебным образом возник на голом теле. Игорь поднялся, Лиза подбежала и обняла его.

– Молодец, клёво мы его отделали. На вот, похилься.

[Получено: Бинт медицинский суперпрочный, отключение модификатора “Кровопотеря”]

– Интересно, он свалит или снова сейчас явится?

– Без понятия… Ну и где этот мэр? Как его искать?

– Левел новый прилетел… на что поинты кинуть?

– Кидай на интеллект, здесь магия нужна, она от него… погоди, ты не слышишь?

Игорь прислушался и услышал тихие крики “помогите, помогите”. Они доносились из того самого разрушенного здания, в котором скрывался Лин.

– Пошли!

Сорвав грубо сколоченные доски с входной двери, они вошли внутрь. Здесь располагалось что-то вроде ресторана – ажурные люстры на потолке, столики с белоснежными когда-то скатертями. Только грязь, битая посуда, пыль в воздухе и оттенок сепии, ею создаваемый говорили о том, что посетителей в этом ресторане не было уже много лет. На барной стойке Игорь с удивлением обнаружил огромный телевизор с деревянным корпусом и крохотный пузатым экраном.

– Смотри! Я думал, здесь ещё не изобрели.

– Дизельпанк, нуар… Первые зомбоящики появились в тридцатые, кажется. Пошли наверх.

Крики “помогите” были всё ближе. Наконец, откинув люк, ведущий на крыше, они обнаружили там инсталляцию, достойную авангардной театральной постановки. На обломках конструкции, соединявшей печную трубу с фронтоном здания была сооружена виселица. Обвитый чем-то вроде паутины в петле висел полненький, лысый круглолицый мужчина в очках. Под его ногами лежала большая противопехотная мина, и бедняга с трудом удерживался, чтобы не наступить на неё, растопырив ноги и отталкиваясь от трубы.

[Гжегож Замза, мирный житель, учитель, мужчина, 5 уровень]

– Помогите! Этот маньяк держал меня в плену!

– Стоит нам помогать ему? – хмыкнул Игорь. – Выглядит как приманка.

– Бедняга. Хрен знает, может, у Лина свой квест какой-то был. Давай я наверх залезу.

Лиза забралась на конструкцию и принялась резать верёвку. Игорь подошёл внизу и уставился на мину.

– Убери! Убери её!

– Ты шаришь в разминировании? Я нет.

– Убери! – словно полоумный, повторял пленник.

Делать нечего – Игорь схватил мужичка поперёк туловища, напрягся и откинул в сторону от мины как раз в тот момент, когда узел на верёвке ослаб. Лиза спрыгнула и начала распутывать пленника, но тот повторял: – Убери! Убери её!

– Смотри, там вон палка какая-то валяется, – подсказала Бродяжка, продолжая разрезать узлы.

Игорь подхватил длинную деревянную жердь, помог Бродяжке оттащить ещё подальше связанного Гжегожа и, скомандовав:

– Поберегись! – столкнул мину с крыши.

Внизу рвануло, вверх поднялся столб дыма и пыли, не причинивших, впрочем, никакого время собравшимся.

– Спасибо, спасибо, дорогие мои, как я вам благодарен. Развяжите! Теперь развяжите меня! – верещал мужичок.

– Ты не знаешь, тут мэр не пробегал? – в лоб спросила Лиза.

– Мэр?! А зачем вам мэр? – с испугом в глазах спросил Гжегож.

– Да так… спросить кое-чего. Ты скажи, зачем Лин это сделал? Что ему от тебя надо было?

– Вероятно, хм… для каких-то мрачных обрядов. Он определённо вампир, а с ними, знаете ли, такое случается. Не могли бы вы поскорее меня освободить?

– Да сейчас, последний узел. Вот, готово!

Лиза передала Игорю верёвку. Первую секунду он немного удивлённо глядел на удивительный цвет волокна, но в следующий миг глаза полезли на лоб.

– Лиза!!! Валим!!! Верёвка серебряная!

– А вы догадливые… – сказала Гжегож.

Его голос из тенора плавно перешёл на баритон, затем на бас. Он стал расти, краснеть на глазах, нижние конечности удлинились, увеличились в числе до шести и стали длинными острыми лапами паука. Изо рта вылезли жвалы хищного насекомого, а кисти рук сложились в гарпуны. Игорь обернулся и прочитал: [Гжегож Замза, демон, маньяк, мужчина, 50 уровень]

Терехов отбежал в сторону, затем крикнул убежавшей в другой конец Лизе:

– Вниз, спускаемся!

Но не успел. Демон извернулся, выпустил из пасти липкую паутинную сеть в сторону Лизы. Бродяжка запуталась в ней, отчаянно пытаясь освободиться, и Игорь рванул к ней на ходу отправляя серебряные пули из браунинга: [Урон 20]

[Урон 35]

[Урон 25]

Демон медленно, настырно крался к Лизе. Игорь подобрал упавшую серебряную верёвку, попытавшись быстро соорудить лассо – но быстро забросил эту идею. Сложно пытаться заарканить такую крупную добычу, демон вырос до добрых трёх метров в высоту, а размах лап достигал четырёх метров.

Пули оставляли только небольшой урон. Тогда Игорь достал серебряный кол. Подбежал, размахнулся и всадил в жирное брюшко демонического паука.

[Урон 100]

Паук дёрнулся, но остался жив. Кол остался в плоти, хитин закипел, но демон остался жив и даже не думал обращаться обратно в человеческое обличье. Он лишь на миг отвлёкся от своей цели, которую уже медленно подтягивал к себе. Лиза даже не пыталась сопротивляться, и Игорь не сразу понял, почему.

– У тебя же нож есть!

– Блин, у меня паралич... Я руками не могу пошевелить, освободи меня! Я не хочу почувствовать, как он меня ест!..

Игорь пригнулся нырнул под лапы к зверю, вонзил второй кол, вылез прямо перед мордой. И тут же острый кинжал передней лапы воткнулся в грудь.

[Урон -150HP] [Здоровье 210/370]

Дёрнувшись назад, Игорь увидел, как кровь брызнула из открытой раны.

[Модификатор “Кровопотеря”...]

[Модификатор “Паралич”...]

“Превращение… почему нет превращения?!”

Он упал под брюхом у демона, глядя, как суставачатое туловище возвышается над ним, с трудом повернул руку, всё ещё державшую следующий серебряный клин и ткнул им в ближайшую лапу.

[Урон 5]

[Урон от кровопотери -10HP] [Здоровье 200/370]

Демон тем временем уже добрался до Лизы и старательно обматывал её липкой склизкой лентой, прочной, как углепластиковая нить. Укол серебром заставил его отвлечься – он пригнулся и всадил свободную лапу в ногу Игоря.

[Урон -150HP] [Здоровье 50/370]

– Игорь, ты там что… помираешь?! Игорь, твою мать, не вздумай, нам же ещё мэра убить!

[Урон от кровопотери -10HP] [Здоровье 40/370]

[Модификатор “Берсерк” +200% к здоровью, +100% к силе, +100% к воле, время действия – 5 минут]

[Модификатор “Трансформация”, +90% к здоровью, время действия – 5 минут]

[Здоровье 120/700]

[Действие модификатора “Паралич” отключено]

Игорь всё ещё истекал кровью, но стал сильнее. Медведь вырос под брюхом у паука, вцепился когтями в его тело, отбросил, оттащил в сторону от Бродяжки. Острая нога паука впилась в бок.

[Урон -40HP] [Здоровье 80/700]

Но Игорь уже вспомнил про зелье, купленное у торговки в Миддлбурге. Развернулся, достал из инвентаря, бросил кулёк в паука.

[Урон 100]

[Гжегож Замза парализован]

Следующим своим ходом Игорь достал оставшиеся три кола и поочерёдно всадил их в тело демона – в грудь, живот и шею. Паук обмяк, почернел, стал плавиться, пока не превратился в морщинистого, мёртвенно-серого мужичка в строгом сюртуке, лежащего на кровле крыши.

[Урон от кровопотери -10HP] [Здоровье 60/700]

От хелсбара демона остались жалкие проценты. Игорь подошёл ближе, уже готовый прикончить тварь, но ему даже стало жалко старика, и он на секунду замешкался. Заглянув в рюкзак на предмет холодного оружия, он с удивлением прочитал: [Женская красная туфля с каблуком. +5 к колющему урону, 5 уровень] [Артефакт] [4000 талера, 0,2 кг]

Игорь достал красную туфлю и замахнулся, чтобы нанести финальный удар, но заметил кривую усмешку на лице старика. Его тощая рука шевельнулась, обнажив едва заметный ствол в рукаве.

[Урон серебром -30] [Здоровье 30/700]

[Модификатор “Трансформация” отключена]

[Здоровье 10/370]

Игорь превратился в человека. Кровь сочилась из ран, но он всё же всадил шпильку в лоб демону и бессильно свалился на пол. Мимо прошла Лиза – Игорь даже не заметил, как она освободилась от пут. В её руке сверкнула японская катана, голова демона покатилась и упала с крыши.

[Основное задание “Мэрия” выполнено!]

– Это что, был мэр?! – услышал Игорь голос Лизы. – Чёрт, да ты помираешь! Держись!

С неба брызнул дождь. А следом послышался новый голос – уже очень хорошо знакомый, но, скорее, неприятный.

– Молодцы! У вас получилось! А теперь – спите… спите...

[Урон от кровопотери -10HP]

[Респаун?]

ЭПИЛОГ. История одного девопса

— Сыграем? — вкрадчивым баритоном спросил Мастер Лю, и столик с чайными принадлежностями тут же превратился в шахматную доску.

Игорь протёр глаза.

— Что, опять с инетом проблемы?

— Выбирай, ты на светлой или на тёмной стороне? — обезьяна-шахматист протянула руки с зажатыми в кулаках пешками.

Терехов поднялся с циновки. Что-то было не так — эта сцена была уже привычной, но, в то же время ощущения были совсем не те, что были раньше.

К тому же, обнаружился уже знакомый хелсбар, только с несколько странным значением.

[Здоровье: ∞/370]

Игорь оглянулся. Позади в стене комнатки виднелась раздвижная дверь в японском стиле.

– Мастер Лю? Подскажи, а где живёт Заяц Кирк?

Мастер Лю непривычно сморщился, став на миг похожим на Бенедикта Камбербетча. Бросил фигуры на стол.

– Блин, тебя не проведёшь. Да. Это, типа, наш мир. Мы тут живём. Привет.

> Добро пожаловать в мир Антропоморфов! Мир добрых и весёлых существ, в котором нет места насилию и преступности.

– Чё?! – Игорь засмеялся.

— Чё ты ржёшь?! — Мастер Лю поднялся с места, дошёл до неприметного шкафчика и достал оттуда бутылку кока-колы. — Ну, просчитались разрабы. Опыты на таргет-группах показали, что мутить мультижанровую игру и пытаться угодить и детям, и школоте, и миллениалам, и высоколобым эстетам – значит, распылять аудиторию. И от части миров было решено отказаться. Но сервера-то с картами остались! И каким-то образом они подключены к общему кластеру игровых серверов.

– Получается… Заяц Кирк отсюда? Так, а где…

Бродяжка!

Холодный пот прошиб Игоря. Он вспомнил, что у неё оставалось всего пара процентов корма. И что она живёт одна в изолированной квартире в Перми. И что он так и не успел сказать ей много того, что должен был сказать в ту ночь…

— Где Кирк?! — Игорь схватил Мастера Лю за грудки. Бутылка кока-колы упала на доску, фигуры разлетелись. — Где этот остроухий гомосек?!

— Тише, чувак, остынь! Здесь такое нельзя, понимаешь! Пройди через мостик по речке, а там – найдёшь чудесный замок, в нём и живёт твой заяц Кирк.

Игорь вышел из китайского домика, едва протиснувшись через узкий проход. Прошёлся по улице – мимо прохаживались с важным видом персонажи Диснея, прямоходящие кошки, Чёрные плащи, Микки Маусы и пингвины из Мадагаскара. На берегу реки уточка старательно строила домик, мимо в лодке проплывала русалочка, а в небе летел смешного вида цветной самолётик.

Дальше Игорь проследовал мимо большой детской площадки. Её окружали огромные цветные шатры, из которых выглядывали маленькие детишки в цветастых пончо. За ними приглядывала пожилая женщина, сидящяя около костра на циновке.

– Дети?... – пробормотал Игорь. – Те самые индейские дети?

[Основное задание: “Спасти детей” выполнено!]

[Получен бонус от компании: 500 премиальных баллов] [801 прем.балл]

– Э... я же, типа, ничего не делал?

– Ну, типа, будем считать, что им тут лучше, чем там, – послышался голос Зайца Кирка за спиной.

Ушастый преступник был в лёгкой полосатой пижаме и шлёпанцах, в руке красовался коктейль с импозантным зонтиком.

– Погнали ко мне в хату. Обсудим твоё вознаграждение.

– Где Лиза?! Что с ней?

– Не переживай. Она пока в мире Дождя. Если ты про жратву – то у конторы есть график разъезда курьеров, всё схвачено, включая частные реабилитационные клиники в каждом крупном городе и конторы по взлому дверей. А в вашем с ней положении человек запросто может прожить без жратвы пару-тройку дней. Люди вон в пустыни месяц без еды жили – и нифига!

– Ты кто такой? – Игорь поровнялся с Кирком и заглянул в лицо. – И нахрена тебе было убивать мэра?

– На мэра было завязано очень много квестов, а мне нравится портить планы этим ребятишкам… Сейчас-сейчас, всё расскажу.

Замок стоял у водопада, за мостиком. Он одновременно напоминал готический собор, хижину Финна и Джейка из “Времени Приключений” и ретрофутуристический космический корабль из старинного аниме. Казалось, его архитектор нарезал десяток кусков разных строений и слепил всё вместе.

Они прошли внутрь и оказались в огромном холле, центральную часть которого занимал бассейн. Здесь царила полная вакханалия – полуголые крольчихи в купальниках, вальяжные коты в масках, кошки в латексных костюмах. Компания мохнатых девиц тут же с восторженными визгами подбежали к вошедшим и повисли на шее – пара у Кирка, пара у Игоря.

– Для детишек, говоришь? – усмехнулся Игорь, отмахиваясь от назойливых поцелуев. – А ты этот… фурии...люб, получается?

– Девушки, всё потом, я занят! Пойдём вон туда.

Они поднялись на балкончик, сели на два шезлонга. Полуголая крольчиха, виляя хвостиком, принесла два коктейля, развернулась, и Кирк хлопнул ей по ягодице.

– Ты спросил кто я? История длинная, началась в две тысяча шестнадцатом году. Я был студентом радиофака УрФУ, и моим другом детства и однокуром был некто Руслан Александрович Анфисин. Нас обоих выперли с четвёртого курса, и Руслан решил замутить стартапчик на тему популярной тогда темы виртуальной реальности. Сначала неплохо поднялся на мобильных играх, скопил бюджет, нанял команду из аналитиков, тестеров, разрабов. Я стал им помогать. Решили укрупняться, и поняли, что в Африке – непочатый край для разного рода бизнеса. И пошли туда, открыли там офис… В общем, я был у них главным девопсом, инженером инфраструктуры и админом безопасности в одном лице. Мотался на два континента, бессонные ночи, параллельно пилил карты для пары миров – вот для этого, например, тоже. Развёлся с женой даже, чтобы работе не мешала…

– Погоди… как тебя зовут?

– Игорь. Мы тёзки с тобой. Ну, это не важно. В общем, прошли годы, нашу главную игру мы уже почти сделали, оставалось полгода до игры, начался финальный тестинг, в котором ты участвуешь. В штате – две сотни спецов и ещё пара тысяч асессоров на внештате, и мы всё расширялись. И Руслик уволил нашу старую кадровичку, потому что она не вывозила, и взял новых… как это называется, “эйчаров”. Эффективность, все дела. Начала строить какие-то мутные схемы с африканскими тюрьмами. Я Руслику говорю – что за хрень, зачем тебе всё это? Ну, в общем, она стала капать ему на мозги, типа, слишком много власти ты своему другу даёшь.

Заяц Кирк потянул коктейль из трубочки.

– Прихожу я в понедельник в офис – тогда только удалёнка кончилась, и все снова стали в офисы ездить. А там четыре парня стоят в моём кабинете, ноуты распаковывают. И кадровичка такая – вот, нашли тебе замену, а то что ты один. Давай, до свидания, пиши “по собственному” только логины им все скажи! Прикинь!

Кирк заржал – не то нервно, не то реально это было ему так смешно.

– Погоди? То есть она реально просто так уволила тебя? Главного инженера и всё такое?

– Ага! Ну, я им, конечно, логины все передал. Учётки все погасил свои, отчитался. Мне даже отпускные заплатили вроде как по-честному. Но потом такая обида взяла… Столько лет, семья потерянная, все дела. В общем, нарыл я бэкдоры в системе и стал тут за Зайца Кирка поигрывать. Логи все чистятся, учётка у меня неубиваемая, так что...

– Да, вот уж они засранцы. Погоди… Так хочешь сказать, что это ты отключил выход?!

– Не-а. Не я. Временная бомба отключила. Я ещё два года назад, когда первые тёрки начались, психанул и написал один скриптик, который по расписанию через два года автоматом стирает часть операционной системы “Оазисов” и очков. И запрятал его хорошо. Да и забыл, на самом деле, а всё уже по тестировщикам развезли. Ну, то есть, типа, “упс”! А вот чат и ещё кое-чего – это да, это я… Уже когда временная бомба сработала.

Игорь стиснул зубы от злости, поднялся с шезлонга.

– Получается, ты всё это время знал, что мы можем быть спасены?! Знал, но игрался с нами?! Нахера? Ты, больной ублюдок! Ты понимаешь, что ты этим самым ничуть не хуже сопливого мамкиного хакера?

Кирк поморщился, рассеянно посмотрел на коктейль, затем наклонился и вылил его за ограду.

– В общем, тебе предстоит сейчас последний выбор. Ну, или не последний, как решишь. Можешь арестовать меня, – с этими словами в его лапе появились наручники. – Ну, не меня, а мой аватар, конечно. У тебя в этом случае выполнится основное задание “Поймать Зайца”. Тайная полиция вместе с АНФИК отвалит пару сотен премиальных баллов, получишь личную благодарность от Руслана и всё такое. И, скорее всего, останешься в игре. Потому что по договору ты не можешь прервать процесс.

– А второе?! Я выбираю второе, мать твою! Скажи, как выйти отсюда?

– Ты хорошо подумал?

Игорь задумался. Или десяток миллионов рублей на счёт, решение всех возможных жилищных вопросов. Или возможность увидеть живьём – и, кто знает, может даже спасти – Лизу.

КОНЦОВКА ВАРИАНТ 1

Он представил, как падает, обессиленный и грязный, из раскрывшегося “Оазиса”, как доползает до ноута или телефона, как покупает на сайте автовокзала электронный билет до Перми...

– Хорошо подумал.

– Итак... Для начала вызови Миранду и выбери автоматический режим. Если бы ты внимательно читал договор, а его никто не читает – то такая опция есть. Скажи: “Миранда, запрос первого приоритета, вход в режим суперадминистратора”.

– Миранда, запрос первого приоритета, вход в режиме инженера!

Экран потемнел. Осталась лишь белая строка с моргающей консолью.

> Введите пароль:

– Кирк! Где я! Я ничего не вижу!

– Тише, чувак. Тише! Я слышу тебя. Ты реально так любишь её, да?

– Ага! Какой пароль, Кирк?

– Латинскими буквами: ZayatsKirk2016

root@oazis-os#

– Линукс знаешь? Включи сервис “user-emergency-wakeing”. Он disable. Сначала включи, а потом запусти.

root@oazis-os# systemctl enable user-emergency-wakeing

root@oazis-os# systemctl start user-emergency-wakeing

Service user-emergency-wakeing working.

– Погоди, сейчас стартанёт. Ничего не происходит?

– Не-а. Нихрена.

– А-а. Да. С ключём “форс, ха, нау”

– Чё, бля?!

– Ты айтишник или кто? Форс с двумя дефисами, ха, нау!

root@oazis-os# user-emergency-wakeing –force -h now

Выполняется аварийное пробуждение пользователя...

КОНЕЦ

Алексей Селютин Приглашение

Глава 1

— Ассист! Ассист! Хил у меня в таргете! Хорош… Молодцы! Дальше чистим.

Мышка под правой ладонью, пальцы левой руки на «ASWD», наушники плотно закрывают уши, а микрофон у самого рта. Подушечка микрофона обрызгана слюной и, при прикосновении к губам, доставляет небольшой дискомфорт. Но я не отвлекался на такие мелочи. Всё моё внимание сосредоточено на событиях, разворачивающихся в 27‑ми дюймовом мониторе. Полная концентрация.

— Правее! Правее! Правее берите! Скай, твой пак — правый коридор. Вычищайте там всё… Б…ть, Кирилл! Хрена ты тупишь? Веди своих наверх! Не гоняйтесь по замку за фрагами! Что вы как в первый раз?

Указательный палец щёлкнул по левой кнопке мыши и персонаж под моим управлением продрался через вражескую толпу прямо к месту респауна. Я нажал цифру «1» на клавиатуре, активировал «ультимативную защиту» и использовал умение массовой агрессии. В персонажа ударили десятки стрел и сгустков магии. А персонажи ближнего боя, сами того не желая, принялись тупить клинки об мою «тяжёлую» броню. Топовую «тяжёлую» броню на сервере.

— Я принял их на себя! — вновь прокричал я в микрофон. — Держите меня точечным хилом. Оля! Оля, блин! Клинс дай! Не спи! Сдохну под дебафами!

— Заряжаю АОЕхи? — в наушниках раздался очень знакомый голос.

— Да, Серый, жги! Прямо в то место, где я стою… Илья, наших в замок быстрее заводи. Дочищайте, пока они не регруппнулись.

Я оторвал руку от мышки — наверное, впервые за последний час — и утёр со лба пот. На улице было очень жарко. Хоть я открыл окно, помогало это не сильно. А кондиционер перестал подавать признаки жизни ещё прошлым летом. Так что приходилось страдать не только от жары, но и от чудовищного перенапряжения.

Воскресенье. День осад. Несколько замков доступных для захвата на весь сервер в 5000 человек живого онлайна. И хоть на замки претендовала, в лучшем случае, половина этого онлайна, желающих было хоть отбавляй. И я был самым желающим из всех.

Альянс игроков, с которыми я люто враждовал на нескольких серверах куда меня приглашали, решил бросить мне перчатку в лицо и здесь. Они стартовали стадом в пару сотен человек и, за время игры, значительно увеличили поголовье этого стада. Они старались щемить мой клан повсюду, не давали развиваться, ставили палки в колёса и оскорбляли лично меня на игровом форуме. Не говоря уже про оскорбления ближних и дальних родственников. В общем, делали все те вещи, которые делали всегда. А потому антагонизм наш был непримирим. Ненависть была столь сильной, что администрация серверов, куда за мной следовали враги, радостно потирала руки. Сама помогала разгонять хайп, выкладывала ролики на игровых форумах, где бескомпромиссно сражались обе стороны, и, предвкушая достойные прибыли, увеличивала стоимость стартового доната. Любой хомячок, мечтающий присоединиться к кланам «бигвара», или простой работяга, желающий после работы «погриндить» пару часиков, были обречены платить. И платить намного больше, чем если бы на сервере отсутствовал я. Я и мой клан.

— Левый проход! — заорал я и опять оплевал микрофон. — Танки, продавите их уже, б…ть! Что вы стоите!? Макс! Макс, какого хрена ты своей дубиной бьёшь бомжа!? Это не твоя работа! Быстро в левый проход!

— Принял. Иду, — ответил он и я увидел на мониторе группу из нескольких персонажей, протискивающихся в узкий коридор.

— Зачищайте тронку, — вновь скомандовал я, а затем глянул на часы в углу монитора. — Времени не много. Мне 5 минут нужно, чтобы скастовать заклинание. Поторапливайтесь.

На мониторе игроки с «тагом» моего клана дружно двинулись вперёд. «Ультимативная защита» давно слетела, но я всё равно продолжал использовать умение массовой агрессии по откату. Враги всё так же были вынуждены атаковать меня, но всё так же без видимогоуспеха — топовый сет на сервере и 3 лекаря в пати делали меня неубиваемым.

Неожиданно тронный зал вновь наполнился вражескими игроками. Они защищали замок и воскрешались прямо в «тронке» каждые 5 минут. И чтобы это прекратилось, надо было сделать то, что я давно приказал сделать мемберам своего клана. И что они до сих пор не сделали.

— Б…ть! — заорал я в микрофон, и слюни долетели даже до монитора. — АОЕ! АОЕ! АОЕ! Маги, луки, пики! Вливаем! — я опять использовал умение массовой агрессии. — Сука, добейте этот конечный кристалл! Какого хрена вы позволяете им респануться!? Бегом кто–нибудь наверх! Сейчас зерг придёт из города и нам капздец!

Как и всегда, меня услышали. Десятки магических умений, использованных практически одновременно, взорвали монитор. Видеокарта возмущённо напомнила о себе через яростно закружившийся кулер. Я услышал её, выругался сквозь зубы и, так же сквозь зубы, пообещал самому себе купить новый компьютер, когда админ со мной рассчитается. Главное, не просрать осаду.

— Они перегруппировались. Из города табун несётся, — сообщил чей–то голос. — Минут 7 – и будут здесь. Постараемся выиграть для вас пару минут.

Я бросил быстрый взгляд на «тимспик», но зелёный огонёк уже потух. Я так и не заметил кто из 298‑ми человек, сидевших в говорилке, это сказал.

Я опять выругался, но на этот раз не про себя.

— Мои — со мной! Захожу. Все остальные — держать тронку. Танки станьте в проходах. Не дай Боже ко мне кто–то прорвётся и собьёт каст!

Я опять кликнул мышкой и «танк» под моим управлением ринулся вперёд. «Хилы» пошли следом, не отставая ни на шаг.

— Серый, держи точку респа. Становлюсь.

Отстукивая чечётку указательным пальцем по левой кнопке мыши, я завёл персонажа на возвышение, где можно было прочитать заклинание захвата. Торопливо вызвал меню умений, увидел иконку с красным флагом и кликнул.

— Каст пошёл, — проинформировал я сокланов. — 5 минут стоим насмерть. Даггеров в инвизе палите. Чтобы ни один не прорвался… В общем, вы всё знаете.

— Кристалл добили, — сообщили в говорилке.

— Красавчики, — поблагодарил я. — Теперь стоим. Время расслаблять булки ещё не пришло.

Тоненькая полосочка заклинания медленно уменьшалась. Чересчур медленно, как мне казалось. Хоть подобный фокус я уже проделывал не один раз — да даже не один десяток раз — волновался, как в первый. Это была очень важная осада. Наверное, самая важная за весь год. Ведь победив сегодня, я смогу с чистой совестью отправиться в отпуск и отдохнуть от напряжения, которое с начала года преследовало меня постоянно.

В онлайн игры я начал играть давно — мне ещё и 10-ти не исполнилось. Перепробовал массу. Стратежки, стрелялки… Но больше всего меня зацепили ролевые игры. А точнее — массовые мультиплеерные ролевые игры. Увлёкся я ими, переступив барьер финального класса школы. А серьёзно начал заниматься уже в институте. Серьёзно — значит зарабатывать деньги, играя. Не только от продажи игровой валюты на всем известном сайте. Не только от продажи готовых предметов тем, кто готов был платить. А получать деньги за своё участие. За своё участие, и клана, которым я руководил.

Игры мне всегда нравились. Я мнил себя соло–игроком и играл за самого себя, вообще не напрягаясь. Но впервые став лидером клана на 3‑м курсе института, я забыл про слово «соло». Прочувствовав, что значит управлять кланом, я больше никогда не играл в одиночку. Став клан–лидером, я понял, что значит неповторимое удовольствие. Когда своими действиями, своими поступками, своими словами ты вдохновляешь людей настолько, что они хотят только одного — следовать за тобой, это впечатляет. Собрав клан на одном из серверов и очень удачно там отыграв, я решил — а почему бы не пригласить с собой тех, с кем познакомился, на следующий сервер? В процессе притирки мы неплохо сыгрались, доверяли друг другу, весело общались. Были друзьями, если можно так сказать о тех, кого ты никогда не видел в реальной жизни и слышал лишь голоса в голосовых программах.

И понеслось. Завертелось, закружилось. С костяком клана мы играли то тут, то там. Добивались успехов, торговали пикселями, зарабатывая копеечку. Не напрягались особо, и обрастали жирком. К нам присоединялись ребята, с которыми мы знакомились в процессе нагибания очередного сервера, и через год мне уже не было необходимости заниматься такой ерундой, как продажа игровых предметов. Наблюдая за хайпом на серверах, где мой клан всегда стремился к доминированию, владельцы проектов или простые «админы» на зарплате сами начинали мне писать. Общались вежливо, пытались юморить и предлагали денежку за то, чтобы мой клан появился на их сервере. За то, чтобы я помогал разогнать ажиотаж, они платили. И платили не мало. Участие моего клана проплачивали на пару месяцев, требуя не просто активности на массовых мероприятиях, а бескомпромиссной гонки и амбиций на тотальное доминирование.

И я соглашался. Соглашался, чтобы доказать и им, и самому себе, что способен на это. Способен держать людей в узде, добиваться результатов и побеждать. Ведь это то, что, мне казалось, у меня получается лучше всего.

Я отучился на историческом факультете Государственного Университета и от учёбы почерпнул массу полезных знаний. Но по профессии не работал и дня. Мне это было ни к чему. Догрызая гранит науки на последнем курсе, в год я зарабатывал столько, сколько никогда бы не заработал мой преподаватель, которого я безмерно уважал — Сергей Леонидович Потапов. Он относился ко мне по–доброму и даже был готов посодействовать с поступлением в аспирантуру. Но когда на выпускном я сообщил ему чем занимаюсь и сколько это мне приносит, он улыбнулся, сочувственно похлопал по плечу и сказал: «Занимаешься ерундой». Я с ним не согласился, конечно, но сердечно поблагодарил за то, что он сделал меня мыслящим, сомневающимся человеком. Готовым критически смотреть на мир, помнить уроки истории и смело отстаивать свои взгляды. Несомненно, это помогло мне в будущем.

С тех пор прошло 3 года, а я всё ещё «занимался ерундой» — брал деньги с администрации за своё участие, и был довольно известной личностью на «Фанпее». Но самое смешное, несмотря на строжайшие запреты и угрозы банами для обычных игроков, меня никто не трогал. Администрация серверов закрывала глаза на мой мелкий бизнес, лишь бы я отыгрывал по контракту до конца. Не «сливался» через неделю после череды поражений; не рыдал и не требовал ещё, ещё и ещё, когда враги, имея значительное количественное преимущество, вытирали об мой клан ноги. Они были рады, что я всегда оказывал сопротивление каждому клану, каждому альянсу, у которого хватало смелости бросить мне в лицо перчатку. И когда мне было по–настоящему тяжело, я всё равно не сдавался. Всё равно находил возможности для привлечения кадров, учился игровой тактике и стратегии, внедрял в дряблое вражеское тело паразитов, в виде нытиков, которые выедали его изнутри. Потому всегда, когда заканчивалось время моего контракта, я приходил к финалу победителем. Всегда! Как бы тяжело не приходилось на старте, я всегда становился тем, кто смеялся последим.

И сейчас, когда я наблюдал за магической полосочкой, стремительно приближавшейся к нулю; когда слышал в наушниках возбуждённые в предвкушении победы голоса ребят, плечом к плечу отыгравших со мной 2 месяца, мне было хорошо. Я испытывал кайф. Я чувствовал себя особенным. Я терпел достаточно долго, чтобы к финалу подойти такой силой, которая даст заметную оплеуху врагу, имевшему двукратное количественное преимущество. Я полностью переиграл их — целый альянс в 600 человек. И был готов поставить финальную точку.

– 30 секунд, парни, — уже полностью расслабившись, сказал я. — Поздравляю нас. Поздравляю всех… Вован, что там вары?

— Всё прошло, как и задумывалось, — весело отозвался тот. — В 4 пачки лукарей мы ударили в торопливую колонну с двух боков. Рассеяли зергач и заставили за нами гоняться. Выиграли пару–тройку минут, и фрагов понастреляли.

— Красавчики, — похвалил я и опять облегчённо выдохнул. — Фух. Реально потный был сервер.

— Да, весна выдалась жаркая, — согласился кто–то.

— В смысле «был»?

— Лёха, а ты чё? Это всё что ли? — удивлённо спросили у меня в «тимспике». Зелёный огонёк опять потух раньше, чем я успел заметить говоривших.

— После обсудим, — отозвался я, считая последние секунды. — Всё, мальчики и девочки, наша взяла. Поздравляю ещё раз.

Магическая полоска, наконец, исчезла. Перекрывая моего персонажа, практически на весь экран вылезло системное оповещение.

«Клан «Immortals» захватил замок Эсгарот!»

Дружный вопль едва не разорвал мои уши и я поспешил приспустить наушники. И уши, и наушники так же были мокрыми от пота. Как, в принципе, и футболка. Судя по организму, выложился я на полную.

— Молодец, Лёш. Поздравляю, — услышал я Олькин голосок. Хоть, по её инициативе, наши отношения давно переросли в дружеские из более близких, я всё равно был рад похвале. Она прошла длинный путь вместе со мной, и мне не в чем было её винить.

— Спасибо, Оль, — ответил я. — Мы все постарались. Все молодцы.

— Вары бесятся в эфире, — смеясь, сказал Кирилл. — Смотри, чё в чате творится.

В левом углу огромного монитора прыгали буковки. Мировой чат лихорадило. Сообщения неслись столь стремительно, что я был вынужден растянуть окошко чата на пол–экрана. Принялся читать сообщения и брезгливо скривился — опять всё то же самое. Опять маты, предложения «выйти раз на раз», обещания не дать жизни в «дэйли», нецензурные просьбы не забивать на игру и не убегать, рассказывая всем, кто, якобы, победил. Всё то, что я уже видел не раз, играя на других серверах. Всё та же песня.

— Отвечайте им достойно, — разрешил я. — Пусть тонут в том же говне, которое льют на нас. Разрешаю слов не подбирать. Давите гнид словесно.

На клавиатуре я выбрал цифру, отвечающую за мировой чат, и зажал «шифт». Затем написал лишь две буквы «GF» и опять сложил окошко чата до минимума — за меня всё о родственниках врагов расскажут мои сокланы. Они, что уж тут скрывать, тоже любят «трэшток». И я разрешил им отвести душу.

Затем я перешёл в чат клана и опять поздравил всех с победой. Всех назвал молодцами и красавчиками. Кто–то написал мне в «личку». Я скосил глаза на фиолетовые буковки в левом нижнем углу экрана. Стартуя на сервере, я всегда ставил галочку напротив опции «заблокировать всех», чтобы меня не отвлекали всякие «ноунеймы». А затем в процессе игры точечно выдавал доступ на персональное общение с самим собой самым верным сокланам. Но в этот раз мне писал не один из них.

«Привет. Поздравляю», — писал мне игрок с красноречивым ник–неймом «Administrator». — «Что скажешь? Дальше гоу? Или ты всё?»

«Привет», — ответил я тому, кто платил мне деньги за то, что я привёл на его сервер не только свой клан, но и заставил присоединиться врагов, обещая охренительно интересный контент. И, как по мне, обещание я сдержал. — «Я, в принципе, освободился. Можем обсудить.»

«Давай поговорим. Ты в «тимспике»? Прыгай ко мне на канал.»

В чате клана я ещё раз отстрочил поздравления и разрешил сокланам отрываться по полной.

— Так, ребята, — переключился я на говорилку и плотно натянул наушники. — Можно расходиться. Восстанавливайте энергозатраты. Попейте кофейку или водички. В туалет сходите — как же без этого. Перекуривайте, в общем…

— «ПЛка» будет? — спросил меня один из лидеров конст, которые составляли основную дамажащую силу клана.

— Да, будет, — ответил я. — Я сейчас с админом иду базарить. Послушаю, что он скажет. Потом будем ништяки делить.

— Так мы остаёмся, или как, Лёха?

— Ну сейчас я поговорю и решим. Я б хотел отдохнуть, конечно. С декабря без продыху по «фришкам» прыгаем.

— Тоже плюсую за отдых, — сказал кто–то.

— Тоже хочу.

— А время нам дадут на… наши дела? — спросила Оля.

— Я сейчас всё узнаю, Оль. Ждите, короче. Не разбегайтесь пока.

Раздался характерный звук, когда я покинул канал. А затем примерно такой же, когда присоединился к другому.

— Здоров, Ворон, — раздался немного грубоватый, но весьма довольный голос. — Нормальную ты прожарку устроил. Они совсем не ожидали, что вы так с ними… Просто вокруг пальца обвели.

— А не хрен было расслаблять анус, — фыркнул я. — Привет, Глеб. Что, уже жалуются тебе?

— Мне? Нет. Мне не жалуются. Я только с тобой держу связь в игре. Форум бомбят просто. Комьюнити–менеджер потеет сейчас.

— Эх, мне бы её проблемы, — усмехнулся я и подёргал за горлышко пропахшую потом футболку, остужая тело лёгким ветерком. — Ей бы потеть так, как мне.

— Не буду спорить, — усмехнулся он. — Нагнали вы хайпу, надо признать. Стартовый онлайн с семи тысяч за два месяца упал всего лишь до пяти…

— Ты ж писал на главной странице, что у тебя на сервере 20 000 онлайна, — поддел его я.

Глеб засмеялся.

— Ага, конечно. 20 000. Ни одни мощности не выдержат больше шести «тонн». Мне пришлось просить помощи конкурентов…

— Костян?

— Угу. Он помог… За копеечку. Но всё получилось как нельзя лучше. Верно?

— Ну, тебе лучше знать. Я всего лишь трудяга на зарплате.

— Ага, конечно, — весело фыркнул он. — «Всего лишь»… Ну что ты мне скажешь, кстати?

— А что тебе сказать?

— Ну, ещё месяцок, может быть? Онлайн держится, враги унижены, контента море… Ещё месяц не желаешь повариться?

Я задумался и почесал макушку. По моим расценкам, деньги Глеб предлагал не такие уж и великие. Но он позволял мне заниматься тем, за что на других «фришках» банили. Так что, в принципе, я мог бы пойти ему навстречу и отыграть ещё месяцок. Вот только была одна проблема — я устал. Устал физически, устал морально. Мне нужен был перерыв. А лето, которое вот–вот должно коснуться моего носа, подталкивало к принятию правильного решения.

Я тяжко вздохнул прямо в микрофон.

— Не, Глеб, не хочу. Заманало. Сижу мокрый от пота и чувствую себя, как выжатый лимон. Пусть вары хоть обижаются, хоть с дерьмом смешивают, а я всё — ухожу победителем. Цель достигнута, замок захвачен, деньги отработаны.

— Ну так я это… — торопливо запел Глеб — Могу ещё подкинуть на бедность. Я ж знаю, что «доширак» надо кушать не одному тебе. А и пачкам твоим.

— Не, не хочу…

— А я могу лично тебе ещё и на икру бонусом… Будет что на хлеб намазывать. Побегаешь ещё месяц?

— В таком же потном режиме? — спросил я больше у себя, чем у него. Глеб никогда не скупился, когда речь шла о моём клане. Платил достаточно. И, в принципе, против добавки я не возражал. Вот только…

— Ну ты же сам понимаешь, — перебил мои размышления Глеб. — Ты залез на чужого коня, будучи размером в два раза меньше, чем бывший наездник. Естественно через две недели тебя попытаются скинуть. Скинуть и растоптать… Подозреваю, что для тебя следующий месяц будет ещё более потный, чем этот. Я ж потому и готов подкинуть. Догадываюсь, каким жарким может выдаться этот месяц.

— Нет! Точно нет! — уже куда более твёрдым голосом сказал я. — Лето на подходе. Хочу слетать куда–нибудь. Устал. Думаю, двух месяцев, что мы с тобой посотрудничали, достаточно.

— Жаль, — не скрывая разочарования сказал Глеб. — Могли бы весь июнь доить коровок…

— Это ты бы доил, — рассмеялся я. — А я всего лишь работник на зарплате.

— Смешно, — усмехнулся он. — Что дальше планируешь делать?

— Загорать всё лето, наверное. Сейчас сообщу своим ребятам и скажу им, что надо делать… Ты ж не против? Как мы договаривались…

— Только пусть не палятся все сразу, — с ноткой недовольства произнёс Глеб. — Чувствуют, блин, себя на «фанепее», как дома. А это, между прочим, нарушает правила пользовательского соглашения.

— Ну что поделать, Глеб. Моим констам тоже надо есть. Они не просто фулками играют, а с заменами. Там народу больше, чем стандартных игроков в группе. Потому и выдают жуткий онлайн. Мало кто может 18–20 часов в сутки выдавать посменно.

— Ну так это твои проблемы, — попытался Глеб показать строптивость. — А я от этой вашей игровой биржи убытки несу. На черта мне это надо, когда ты уже играть не хочешь? Обесценишь мне валюту. Экономику на сервере угробишь.

— Три дня, Глеб, — спокойно сказал я. — Три дня, чтобы скинуть шмотки и золото. Скажу всем. А затем, если кто по–наглому засветится, кидай бананы.

— Да вы своими шмотками, за раз выкинутыми на биржу, мне онлайн убьёте. Узнает кто…

— Узнают по–любому, — пожал я плечами, хоть он этого, конечно, не увидел. — Ну и чё? Нас не будет. Зато вары будут. Без сопротивления поставят сервер на колени, месяц побегают и заскучают. Потом ещё один месяц в конвульсиях. И можно готовиться к следующему старту. Ты когда, кстати, планируешь?

— В начале декабря думал, — ответил Глеб. — Не хочу с Костей пересекаться. Мы договаривались, что осень будет за ним… К тому же он мне подсобил.

— Ну вот, — дожал его я. — Чего тебе переживать? И без нас будет движуха. Хоть и по инерции… Три дня, Глеб. Три дня, чтобы скинуть всё, что можно скинуть. Потом сам разбирайся. Окей?

— Хорошо, — наконец, согласился он. — Только ж ты мне пообещай, что вновь нагонишь хайпу зимой… Хочу дачу прикупить.

Я засмеялся.

— А мне хотя бы квартиру. Живу на съёмной и всё коплю, коплю, коплю… Никак не докоплю. Мало, наверное, я с тебя требую.

— Ну, посмотрим, чем я смогу помочь тебе зимой, — он усмехнулся. — Приведёшь всех своих, врагов потроллишь, замотивируешь, чтобы тоже пришли. Тогда обсудим… Будешь?

— Человек предполагает, а Бог располагает, — философски изрёк я. — Не буду загадывать. Я не против у тебя погонять, если будет с кем.

— Весной же было с кем, верно? Будет и зимой. Ты только засветись.

— Хорошо, Глеб, — я опять усмехнулся. — Договорились. Давай мне мои бабки и я побегу ребят порадую. Они тоже ждут моего слова.

— Серый Ворон — лидер клана «Бессмертные», — весело произнёс он. — Как много людей зависит от твоего решения. Даже я! А я — целый хозяин пруда, в котором ты всего лишь маленькая рыбка. Вон оно как…

— Это, наверное, потому, что рыбка я не такая уж и маленькая, — захохотал я довольный его словами. Всегда любил, когда люди верно оценивают влияние, которое я оказываю на игровой мир.

— Акула! — подтвердил Глеб. — Ладно. Счёт тот же?

— Ага.

— Перевожу.

— Спасибо. Пойду своих порадую.

— Да, кстати! — воскликнул он, когда я собирался отключаться. — Костя с тобой хотел поговорить. Вы, вроде бы, предварительно договаривались.

— Угу. Он меня хотел на август смотивировать.

— Ну, время неплохое для дойки. Школьники, студенты… Работяги обычные.

— Тебе не кажется, что ты слишком прямолинеен со мной? — смеясь задал вопрос я. — А то пойду на форум создам тему, как ты всех душишь стартовым донатом — хрен кто к тебе придёт играть.

— Херня, — отмахнулся он. — Всё равно играть будут. Даже если в два раза больше придётся заплатить ради комфортной игры. Плохо то, что ты, в этом случае, потребуешь увеличение таксы…

— Обязательно потребую.

— Вот–вот. Так что лучше давай вместе доить. Как друзья.

— Хорошо… друг, — я опять засмеялся. — Отправляй деньги… С Костей потом свяжусь. У меня сейчас сбор пати–лидеров. Надо парням всё сообщить.

Я вернулся на свой канал в «тимспике» и созвал лидеров конст. Но только тех, кто играл со мной не за идею, а за деньги. Были, конечно же, альтруисты, которым не надо было платить и которые играли ради «фана». Но основной ударный кулак состоял из профессионалов. Из тех, кто показывал чудеса организованности за определённую плату. И показывал их вместе со мной на разных серверах.

Я всем рассказал, что с меня хватит. Я отыграл плотно и теперь готов удалиться на заслуженный отдых. На всё лето. Админ расплатился и теперь я готов расплатиться с ними. Так же я сообщил, что все желающие играть дальше, могут оставаться. Только теперь за свой скилл и своё время они не будут получать ничего. Будут играть так же как и раньше — ради удовольствия.

— А что про «фанпей»? — спросили у меня. — Можно, да?

— Три дня выбил, — честно ответил я. — 3 дня можно продавать игровое бабло и вещи. Но так, чтобы не светиться особо. Через 3 дня он начнёт нещадно банить, если спалитесь. Так что успевайте.

— Мы, наверное, останемся, — сказал лидер консты лучников, которые здорово себя показали на недавней осаде. — Мои не хотят уходить. Июнь отыграем точно. А потом распродадимся. Постараемся без палева.

— Хорошо, — дал я добро.

— Лёха, а че с кланом? — спросил Игорь. — Я б тоже ещё поиграл.

— Клан распущу, Игорёк, — ответил я. — Всё как всегда. Если я не играю, если не руковожу кланом — «таг» ликвидируется.

— Ну подожди! Тут же столько «пассивок» проучено! Это же такой буст! Он бы нам пригодился.

— Игорь, ты ж не первый день со мной. Я и «таг» неразделимы. Хотите играть — создавайте клан и прокачивайте. Делов–то. Три дня «таг» ещё будет сверкать, но как распродадимся — сразу закрываю кормушку.

— Хорошо. Понял. Я тогда тоже на отдых.

— А когда следующий сбор?

— Пока не уверен, Оль. Там Костя со мной хотел поговорить — админ конкурирующей донатной помойки, — простите мой французский. Лето же — это мёртвый сезон в нашем деле. А он, вроде, в августе хочет открыться. Может быть, стартанём как и вся школота — с 1‑го сентября. Так что будьте готовы, господа пионеры.

— Да нормально, в принципе, — загомонили ребята. — Август–сентябрь подходит. Годится.

— Там вары на форуме уже темку сварганили. Грозят карами небесными, — вновь влез в разговор лидер консты лучников. — Просят не сливаться и не убегать.

— Плевать, — фыркнул я. — Сейчас бы лидеру клана «Имморталс» об этом переживать. Они будут только рады, если я их позову на август. Ведь могу и не позвать.

Парень засмеялся.

— Так, ладно, ребята, — я опять опустил взгляд на правый нижний угол монитора. — Время — деньги. Пофаньтесь на форуме, оставьте пару сообщений для врагов, а потом сами решите, что для вас важно. Я говорю официально — до конца лета роспуск клана неизбежен. И попрошу, если будете создавать «таг», мою иконку не использовать. Не стоит меня провоцировать на негатив… Кирюха.

— Ау?

— С моего чара всё снимай — и на продажу. Там золото ещё есть. Эпик бижа. Ну и всякое барахло. Сливай без торга. А потом мне деньги переведёшь. Хорошо?

— Да, Лёха, конечно. Персонажа выставлять?

— Нет, не надо. Это будет чересчур палевно. Может, потом как–нибудь.

— Хорошо, Лёха. Удачи тебе.

— Спасибо… Ребят, у меня ваши счета записаны. Сейчас переведу, что обговаривали, а потом на встречу с Костей. Возможно, на чара больше не зайду. Но я всегда доступен в «вайбере». Номер вы знаете. Если что–то срочное, пишите.

— Хорошо.

— Конечно, клан–лид.

— Хорошего отдыха.

Я ещё раз попрощался со всеми и покинул «тимспик». Запустил «вайбер», открыл вордовский файлик и нашёл там номер Константина Андреева. Скопировал, вставил и нажал вызов. Пока «вайбер» пикал, сгонял к холодильнику и вытащил банку «пепси».

— Кайфец, — выдохнул я.

После непродолжительного ожидания на экране появилось широкое смуглое лицо. Черноволосый мамонт Костя, которого из–за нескладного сложения и высокого роста я про себя называл «Франкенштейн», сразу узнал меня. Он улыбнулся своим чудовищно огромным ртом и помахал волосатой лапищей.

— Здорово, Грэй Рэйвэн, — оскалился он.

Я едва удержался, чтобы не сказать: «Привет, Франкенштейн».

— Привет, Костя. Как дела?

— У меня–то? Да пока всё по плану. Зависаю на форуме любимого конкурента — что б он лопнул, зараза! — и завидую. Такой онлайн, скотина, собрал — у–у–у-х! Вот бы мне такой, да?

— Ты меня по этому поводу желал лицезреть?

— Естественно. Что мне скажешь? Будешь устраивать прожарку врагов на моём серваке? Создашь движуху?

— А что по времени, Костя? Когда конкретно планируешь запускать?

– 23‑е августа подойдёт? Всё лето впереди. Отдохнёшь и вернёшься посвежевший. А затем начнёшь гнать волну. Хотя, в принципе, можешь прямо сейчас создать темку в разделе «рекрутинга» и заявить, что твой клан будет здесь. Многие хомячки, увидев это, обрадуются. Начнут пачки собирать в надежде втянуться в «бигвар». Мне это пойдёт на пользу.

— Не сомневаюсь, — усмехнулся я.

— Тебе тоже может, — подмигнул он. — Могу авансом подкинуть на шоколадки. А может, и на что–нибудь ещё.

— Блин, Костя, сервер Глеба ещё не остыл, а ты меня уже почти переманил.

— С твоим уходом там останется лишь пепелище, — спокойно сказал он. — Там теперь не игра, а доедание начнётся. Всё как обычно, в общем.

— Ну два месяца было очень даже ничего.

— Верно, — согласился Костя. — Тоже так хочу. Обзавидовался тут. Мне нужен хайп не меньший. А без тебя, без твоего клана, этого не произойдёт.

Шарики в моей голове закрутились моментально. Зря, наверное, он произнёс последнюю фразу. Зря для него. Я увидел открывшуюся возможность и просто не мог в неё не вцепиться.

— Тогда, Костя, нам, наверное, стоит пересмотреть расценки, — стараясь не улыбаться, произнёс я. А затем увидел, как его улыбка исчезла и брови сложились печальным домиком.

— Какой ты нехороший человек, — пробурчал он. — Сколько ты хочешь?

— Ну я, как бы, не только для себя хочу. Я хочу для всех. Иначе эти «все» не смогут выдавать максимальный КПД. А он нужен мне так же, как тебе.

— Давай ближе к теме. Сколько?

— В 2 раза больше, чем мы обговаривали в январе. Если у тебя всё окей, я гарантирую полную отдачу от всех. Стримеров своих подключу. Они будут только рады поиграть в «бигваре» и порадовать достойным контентом подписчиков. Подсоблю с рекламой, в общем.

— В рекламой у меня и так всё хорошо, — продолжал бурчать Костя. — Даже неожиданный человечек объявился и разместил мои баннеры на своём сайте. Бесплатно к тому же.

— Рад за тебя, Костя. Ты всегда знал, что реклама — двигатель торговли. Значит, настроен весьма решительно. Как и рассказывал мне при разговоре.

— Подловил ты меня, зараза, — неожиданно загоготал он. — Но! Но я рассчитываю на тебя. Время подобрано удачно, сервера конкурентов к этому времени уже выдохнутся. А новые запускать бессмысленно. Если ты заявишь, что стартанёшь у меня, им ничего не светит.

— Односайдовое болото им светит, — сказал я.

— Но на этом не заработать. Заработать можно лишь на конфликте и противостоянии антагонистов, — наконец, Костя прекратил паясничать. — Давай мне предварительное согласие на участие твоего клана, а я — так уж и быть — подниму планку. Дадим друг другу слово и будем его держать.

— Да ты не бзди, Костя, — ухмыльнулся я. — Всё будет в лучшем виде — ещё лучше, чем у твоего конкурента. Ты же понимаешь, что за мной не только хомячки потянутся, не только потенциальные союзники, но и исконные враги! Вся эта движуха создаст тот онлайн, который ты хочешь видеть на старте. Живой онлайн в 6000 человек, Костя. Всего это можно достичь, если разогнать ажиотаж. И я это сделаю. Как делал уже не раз.

— Хорошо–хорошо, — вновь засмеялся он. — Иногда я не понимаю кто тут работодатель — ты или я? Кто на кого работает?

— Я фрилансер, Костя. Но на многое способен.

— Хорошо. Договорились, фрилансер. Запиши себе: старт 23‑го августа. Начинать гнать волну я бы рекомендовал не позже 1‑го июля. Будет достаточно времени, чтобы многие тебя увидели и приняли верное решение. Для меня это очень важно.

— Сделаем, — кивнул я.

— Тебе аванс нужен? Или позже? — поинтересовался он.

— Давай этот вопрос обсудим потом. Я только–только с важной осады. Голова ещё не остыла.

— Добро. Слушай, и ещё… Тот человек, что неожиданно помог мне с рекламой, хочет тебя.

— Не понял…

— Ну, в смысле, хочет с тобой пообщаться. Вроде он новый на нашем рынке и пытается развивать свой ММО-проект. Я не разобрал, что там у него за игра, но он интересовался конкретно тобой. Спрашивал у меня.

— Костя, я ж общаюсь только с проверенными людьми. Я надеюсь, ты не давал ему мой номер?

— Нет, не давал, конечно. Я помню договорённости. Но я купил у него рекламу не за деньги. А за подаренную возможность пообщаться с тобой. Извини, но предложение было слишком выгодное. Я дал ему твоё «мыло».

— Какое? — недовольно пробурчал я. — У меня десятки почтовых ящиков.

— Я знаю только один. Его и назвал. Проверь там. Может, письмо пришло какое. Наверное, он тоже хочет тебе что–нибудь предложить.

— Здорово…

— Да ладно тебе. Больше клиентуры — больше денег. Только не забудь, август–сентябрь–октябрь — ты мой! Что бы он там не предлагал. Пусть забирает время Глеба, — он захохотал. — Поздняя осень и зима в самый раз.

— Ладно, не страшно, — махнул я рукой. — Почтовый ящик — это не телефон. Даже если будет навязчивым, просто удалю… А что он там хотел вообще?

— Не знаю. Хотел с тобой поговорить. Был настойчив.

— Хорошо. Какой именно ящик?

Костя назвал мне почтовый адрес и мы распрощались. Напоследок он указал на меня пальцем и добавил: «Я рассчитываю на тебя». Затем отключился и я отложил телефон в сторону. Открыл браузер на компьютере и выбрал верный почтовый адрес из десятков созданных. Во «входящих» было несколько писем. Какой–то непонятный спам, разная реклама и письмо с названием «Two Worlds». Я хмыкнул, удивлённый английскими словами, кликнул мышкой на письме, а затем прочёл.

«Добрый день, уважаемый Алексей. Он же «Gray Raven» — лидер клана «Immortals». Сразу представлюсь. Меня зовут Николай Аркадьевич Харитонов — исполнительный директор компании и куратор проекта в Юго–Восточном регионе. Возможно, вы сейчас хмуритесь и спрашиваете самого себя: «Какого проекта?». Я вам честно отвечу — такого, который в скором времени затмит все онлайн игры. Даже не затмит — уничтожит! Поверьте, я говорю не из простого бахвальства. А исходя из понимания, какое чудо находится под моим контролем. Это действительно нечто невероятное. И я хочу привлечь ВАС к участию в «невероятном». У меня есть определённые планы на вас и я бы хотел обсудить ваше участие. Но сделать это эпистолярно не представляется возможным. Поэтому прошу позвонить мне сразу, как только вы прочтёте это письмо. Я буду доступен в любое время. Исключая, конечно же, глубокую ночь. Прошу вас не испытывать сомнений, ведь общение вас ни к чему не обязывает. А когда мы переговорим, уверен, вы будете заинтересованы в сотрудничестве не меньше меня. Жду.»

Под письмом были размещены циферки и я с удивлением заметил, что мы с этим человеком пользуемся услугами одного и того же мобильного оператора.

— Написано «ту ворлдс» на английском, а оператор нашинский, — пробормотал я. — Я уж было подумал, что это кто–то серьёзный.

Я почесал лоб и взял в руки телефон. Светиться мне не особо хотелось, ведь номерок был приобретён по акции с дешёвым интернетом. Но никаких подвохов я не ожидал. Вряд ли бы такими словами писал кто–то из тех, с кем у меня старые счёты. Старые виртуальные счёты. Угрожали мне регулярно. На форумах, личными сообщениями, письмами в почтовый ящик. Часто «обиженки», кто так или иначе пострадал от доминации моего клана, выказывали неприкрытую агрессию. Я пытался не реагировать, конечно. Но, бывало, грозные мамкины «мстюны» выбешивали. И я срывался. Но до угроз по телефону пока дело не доходило. Потому что мало кто знал мой номер. Только те, кому я доверял абсолютно.

Я ещё раз посмотрел на номер и набрал цифры на телефоне. Быстро взвесил все «за» и «против», и нажал кнопочку вызова. Долго ждать не пришлось. Красивую мелодию в «ди–джингл» я слушал едва ли дольше трёх секунд.

— Алло? — раздался глубокий мужской голос.

— День… э–э–э… вечер добрый, — почему–то я сразу начал мямлить. — Мне Костя Андреев… ну, тот человек, который у вас купил рекламу, сообщил, что вы хотели со мной связаться…

— Вы Алексей? — быстро переспросил мужчина. — Серый Ворон?

— Да, я он и есть.

— Очень рад с вами познакомиться, Алексей. Давно хотел пообщаться… Не желаете ли?

— С чего бы это? Вы кто такой вообще? Владелец очередной «фришки»?

В телефонной трубке рассмеялись.

— Вряд ли можно так сказать. Я не «владелец» и уж, конечно же, не «фришки», как вы выразились. Но к игровому сегменту имею непосредственное отношение. Я куратор проекта, закрытое бета тестирование которого начнётся с первым днём лета. И, поверьте мне, этот проект разнесёт в пух и прах все остальные онлайн игры.

— Это я уже слышал. Вернее, читал в вашем письме. Но я же не тестер. Не программер. Искать игровые баги — это не моё. Вряд ли вы по адресу…

— У меня для вас особая роль, Алексей. Я хочу, чтобы мы с вами посотрудничали.

— А что вам нужно?

— Давайте расскажу при личной встрече? Сегодня воскресенье, выходной. А завтра мы с вами можем встретиться и всё обсудить. Я вам всё расскажу. Ничего не утаю.

Я занервничал. Встречаться с кем–либо с глазу на глаз я совершенно не желал. Все мои договорённости с заказчиками всегда шли в онлайн режиме. Общение, денежные переводы, уточнения мелких деталей, если в том была необходимость. К тому же всех заказчиков я хорошо знал. А этот человек был мне совершенно незнаком. И я не видел смысла в личной встрече.

— Вы не по адресу, — вновь повторил я. — С потенциальными заказчиками я не встречаюсь тет–а–тет. Вопросы такого характера мы можем решить через «скайп» или «вайбер». Но даже если вам есть что мне предложить, вынужден вас огорчить — моё время уже расписано. Мне не интересно. Спасибо.

— Всё же я думаю, вас это заинтересует, Алексей, — мне показалось, что я услышал, как человек на другой стороне усмехнулся. — Поверьте, ТАКОГО вы никогда не видели доселе. Проект, в котором я принимаю участие, это не только новое слово в мире онлайн игр. Это — старт новой эры! И я хочу познакомить вас с ним… А чтобы вы не сомневались, добавлю — речь идёт о больших деньгах. Для нас, для вас, для всех. Я хочу предложить вам участие за очень крупное вознаграждение. И чтобы вы в этом смогли убедиться, приглашаю завтра к 9:00 во «Дворец Спорта». Вас встретят и проводят ко мне, где мы сможем спокойно всё обсудить.

— Дворец Спорта? — удивился я. — Где? В моём городе?

— Да. Именно так. Компания арендовала его целиком на 5 дней. До пятницы мы должны управиться и подобрать команду.

— Команду? Подождите, вы сейчас находитесь в том же городе, где я живу?

— Да. А что вас удивляет? У нас тут свой филиал. Это большая удача, что вам не придётся трястись на поезде или лететь самолётом на встречу, как некоторым. Но и предложение к вам будет тоже особым.

— А что вы хотите конкретно?

— Получить ваше время. У меня большие надежды на вас, Алексей. Но, чтобы узнать больше, вам придётся встретится со мною лично. В 9:00 вас будут ждать на проходной, если всё же решитесь познакомится. Приезжайте, и сами всё увидите. Думаю, вас удивит увиденное.

Я шумно выдохнул. Этот разговор без всякой конкретики мне не нравился.

Николай, видимо, что–то почувствовал. Прежде чем я сказал бы окончательное и бесповоротное «нет», он произнёс:

— Хоть, наверное, не стоит говорить этого по телефону, я всё–таки скажу: речь идёт о 50 000. В долларовом эквиваленте. Я хочу получить ваше время на весь летний период, а взамен предлагаю заключить контракт на озвученную сумму. Такой подход вас заинтересует?

Я закашлялся.

— Вы серьёзно?

— Чтобы узнать это, вам придётся завтра к девяти прибыть во Дворец Спорта. Вы можете не опасаться — место это охраняемое и многолюдное. Сами убедитесь. Так что я не заманиваю вас деньгами. Я просто хочу предложить вам работу. Дать вам возможность делать то, что у вас получается лучше всего. Будете?

— Посмотрим, — буркнул я после непродолжительного молчания и отключился. Отшвырнул телефон и задумался.

Выглядело всё слишком мутно. Какой–то неизвестный чувак говорит о таких деньгах. Он меня знать не знает. Как и я его, в принципе. А уже готов предлагать столько. Что за бред? Какой проект? Какое ЗБТ? Я ж, блин, не тестер, чтобы как жук навозный ковыряться в «багах». Пусть сами такой геморройной хренью занимаются. Мне нравится то, что я делаю. Нравится то, чем зарабатываю.

Хотя, стоп! Он же сказал, что предоставит мне возможность делать то, что у меня получается лучше всего. Я кланом неплохо руковожу, вроде бы. Ему что, нужен клан–лидер на период закрытого бета тестирования непонятной поделки, которую, возможно, лепят на коленке. Зачем? Какой в этом смысл? Да ещё столько денег предлагает. Ну не бред ли, ну?

Я очень быстро убедил себя, что это бред. Переключился на клановые дела, вернулся в «тимспик» и быстро обо всём забыл. Погрузился в рутину дележа заработанных денег. Рассчитался со всеми лидерами конст, подтвердил информацию о предварительной договорённости с Костей, и наказал всем готовиться на август. Затем перешёл вместе с Кириллом в отдельную комнатку и долго подсчитывал с ним стоимость вещей на моём персонаже. Топовых вещей на сервере. Сумма выходила внушительная. Я присвистнул и пообещал Кирюхе 10% от суммы, которую он выручит. Тогда он тоже присвистнул, ведь это были совсем не маленькие деньги, которыми он смог бы кормиться половину лета. Он пообещал закрыть вопрос в два дня и перевести мою долю. В конце общения я ему разрешил продать моего прокачанного персонажа чуть позже, если проплатит смену ник–нейма. Таким образом он сможет заработать ещё.

— Тебя Флиппер искал, — сказал он, когда я уже собирался отключаться. — Он паникует. Спрашивал у меня, действительно ли ты отчаливаешь. Не хочет болотить сервер своим зергом в 600 рыл. Хочет конкуренции. А если мы свалим, всё быстро обесценится. Он тоже хочет удачно распродаться на «фанпее». Что ему сказать?

— Триппер искал? — переспросил я. — Пошли его на х…р! Сначала говном меня обливал, а теперь после поражения начал волноваться? Не с кем играть ему будет… Пусть идёт в жопу! Если будет опять интересоваться, можешь сказать ему, что за гнилой базар придётся расплачиваться. Попрошу Костю на осеннем сервере запретить им торговлю игровой валютой. Даже буду готов пожертвовать частью своих доходов ради этого.

— Так ему и передать?

— Да. Можешь добавить, что я буду рад, если их вообще там не будет. Больше никаких договорняков.

Кирилл засмеялся.

— Ну, это чересчур круто. Они ж тоже на зарплате.

— Пусть учатся вести себя адекватно! Дегенераты, блин!

Я попрощался с Кириллом и полез считать прибыли. Смотрел на циферки банковского счёта, улыбался и хмурился одновременно.

Хоть полгода были потными, они так же были весьма доходными. Я очень неплохо заработал своей задницей, по 12 часов в сутки не выбиравшейся из удобного кресла. Но я всё так же был далёк от своей собственной квартиры. Даже однокомнатной. И хоть я, в принципе, неплохо устроился, снимая комнату в большой тёткиной квартире, все же мечтал отсюда свалить. Мои отношения с ней испортились недавно, несмотря на то, что на свои средства я сделал полный ремонт в комнате, где обитал. Новые обои, новый пол, линолеум. Полная звукоизоляция, чтобы тётка не слышала моих управленческих воплей глубокой ночью, которые её так раздражали ранее. Всё я сделал за свои деньги. И она, когда ремонт, наконец, завершился, смекнула, что стоимость её трёхкомнатной квартиры теперь в разы выше. А поскольку она давно жила одна, из всех родственников изредка общаясь лишь со мной, решила эту квартиру продавать. Эту продавать, а двухкомнатную в более тихом районе покупать. А на разницу — безбедно существовать.

Думаю, не стоит говорить, насколько я был недоволен такими планами противной бабищи. Особенно после оплаты ремонта целиком из своего кармана. А на долю с продажи не мог даже рассчитывать. Как, без тени смущения, заявила мне тётка. Так что мои деньки в этой квартире были сочтены. К концу лета меня просили убраться.

И я, упорно работая на столь специфической должности, как лидер клана, старался изо всех сил. Старался, но всё равно был далёк от покупки собственной квартиры. Меня опять ждала судьба квартиросъёмщика.

Но я не унывал. Я давно привык существовать самостоятельно и не волновался особо. Мне по карману было всё, кроме покупки собственных квадратных метров.

Мысли о квадратных метрах навеяли воспоминания о разговоре с тем непонятным Николаем. Можно ли ему верить? Стоит ли прислушаться к его россказням про мифические 50 000 долларов? Такие деньги, несомненно, помогут мне исполнить мечту. Но насколько эти россказни реальны? Да и вообще: разве ж можно шутить такими деньгами? Пусть они и не заоблачные — за годик–полтора прыгания по разным серверам я, наконец–то, смогу столько собрать, — но всё равно с трудом верится этому преданию. Хоть оно и свежо.

— Но как это выяснить? — сам у себя спросил я. — Как выяснить, правда ли это?

Затем стукнул себя по башке, как по дереву. Выяснить можно лишь одним способом — удостовериться лично. Встретиться, посмотреть на этого сказочника, и сто раз задать один и тот же вопрос. Получить однозначный ответ, посмеяться и свалить. Спрос–то не бьёт в нос. Можно и поинтересоваться. Почему бы не поинтересоваться?

Отправляясь на боковую глубокой ночью, я всё время возвращался к этому вопросу. Думал, предполагал и решался. В итоге, понял, что вряд ли всё так стрёмно, как мне показалось изначально. Возможно, этот человек действительно хочет со мной поработать. И ничего страшного не произойдёт, если я поинтересуюсь, чего именно он хочет, если готов предлагать такие деньги. Не почку же мою. Наверняка что–то более приземлённое.

Поэтому, засыпая, я решил встретится с ним утром.

Глава 2

Таксиста я попросил не подъезжать ко входу. Попросил высадить меня у кинотеатра напротив Дворца Спорта. Он пожал плечами, доставил меня на место, забрал деньги и уехал. Я отошёл в сторонку, чтобы не мешать прохожим, в столь раннее для меня время торопившимся на работу, стоял у тротуара, чесал котелок и рассматривал столпотворение.

Территория у Дворца кишела жизнью. Людей у входа толпилось столько, что я было подумал о зрителях, желающих попасть на интересный боксёрский поединок. Но никаких афиш не было, а значит, в понедельник утром боксёрскими поединками не пахло и в помине. Находясь на противоположной стороне, я наблюдал за аншлагом и не мог понять, что происходит. Затем, наконец, пересёк «зебру» двусторонней дороги и двинулся ко входу.

Странные молодые люди, которые целой компанией оккупировали одну бедную скамейку, пыхтели, как паровозы. Губили своё здоровье сигаретами и что–то эмоционально обсуждали. Пройдя мимо них я услышал осколок фразы «…насколько всё реально?», и задумался куда сильнее. Я прошёл мимо них, испытывая серьёзные подозрения, что они не совсем нормальные — таким странным мне показался их внешний вид. Патлатые парни походили на наркоманов измузыкальной группы, любящей тяжёлый рок. А девчонки — на их не менее угашенных фанаток.

У входа тоже было многолюдно. У огромных окон толпились персонажи разного возраста, и разного вкуса в одежде. Небритые и непричёсанные. Очередная компаха из трёх задротов мужского пола очень напомнила мне сериал «Теория большого взрыва». Мне даже показалось, что один очкастый задрот как две капли воды был похож на Леонарда Хофстедера.

Я протолкался к дверям, абсолютно не понимая, что здесь происходит, и зашёл внутрь. Увидел очередь в буфет, очередь на ступеньках, ведущих в женский туалет, очередь в гардеробную. На подоконниках тоже был аншлаг. Совсем уж юные ребята — куда моложе молодого меня — сидели на собственных сумках, уткнувшись носами в смартфоны. Водили пальцами по экранам, время от времени отрывая мутные взгляды, чтобы осмотреться. Затем, видимо, ничего нового не находили и возвращались к своим занятиям.

— Это что? — пробурчал я себе под нос. — Съезд задротов со всего мира?

Я развёл руками, не понимая, что мне делать. Вроде бы меня должны были встретить. Или нет? Или я плохо расслышал?

Подозрительный взгляд охранника в синей форме, который безошибочно определил, что в этой странной толпе я смотрюсь не менее странно, подтолкнул меня к действиям. Я уже бывал здесь когда–то, когда недолго учился быть хоккеистом. Но у меня были проблемы с удержанием равновесия, а потому хоккеистом стать не получилось. Зато получилось вспомнить, где находятся трибуны. Туда–то я и направился.

Сделав несколько шагов вперёд, я взбежал по ступенькам, посмотрел вниз и выругался. Огромное пространство перед трибунами, вмещавшими более 3000 зрителей, было забито людьми, которые, на мой взгляд, количественно превосходили те самые трибуны.

— Ох ты ж, блин! — присвистнул я, смотря по сторонам.

Длинные ручейки очередей извивались внизу. Каждая из таких очередей заканчивалась перед столиком, за которым сидели женщины в строгих одеждах. Можно даже сказать — униформах. Волосы у них были собраны в официальный пучок, а перед глазами на столах разложены планшеты, в которые они что–то торопливо вносили. На каждый стульчик у стола, за которым сидела такая женщина, присаживался занявший первое место в очереди и о чём–то с ней беседовал. Подавал какие–то бумажки, торопливо кивал головой, что–то подтверждая, а затем радостно вставал, уступая место другому. Всё это было настолько странно, что я растерялся. Опять принялся крутить головой и увидел, что трибуны тоже не пустовали. На складных деревянных стульях сидели ожидающие. В руках они держали какие–то бумаги, крутили их в рулоны и скучно взирали на змейки очередей. Смотрели так скучно, словно понимали, что их очередь подойдёт совсем–совсем нескоро.

Я сплюнул себе под ноги и выругался. Какого хрена я вообще сюда припёрся? Что здесь происходит в конце–концов? Я что, тоже должен буду очередь отстоять? С хрена ли?

Я развернулся и потопал на выход. Вышел в холл, вновь заметил того самого подозрительного охранника, который смотрел на меня не менее подозрительно, и столкнулся с молодой девушкой. Она была невысока ростом, держала в руке смартфон и растерянно смотрела по сторонам, словно пыталась обнаружить кого–то в непонятной толпе.

— Ой! — от неожиданности воскликнула она, когда я на неё напоролся. — Простите.

— Бывает, — я даже на неё не посмотрел, проследовал мимо и полез в карман за телефоном, чтобы вызвать такси.

— Ой! — за спиной вновь раздался её голосок. — Простите! Вы, случайно, не Грэй Рэйвен?

Она успела схватить меня за руку и попыталась остановить. Но это не понадобилось — я и так остановился. Застыл словно статуя с поднятой ногой. Затем обернулся и внимательно на неё посмотрел.

Девчонка была весьма симпатичной, хоть и росточка небольшого. Одета она была в такую же строгую серую униформу, как и дамы за столиками ниже трибун. Я оценил строгость в одежде и неловко замялся. Сам я одежде никогда не придавал значения. Для меня это было неважно. А потому сюда припёрся, тоже не особо заморачиваясь. Напялил неглаженые шорты и футболку. В конце мая погода стояла жаркая и мне казалось, что потею я постоянно. Хоть это было и не так.

Но сейчас, когда я стоял под рентгеновским взглядом этой симпатяжки, мне стало неловко.

— Простите, — повторила она. — Вы же Алексей? Грэй Рэйвен? Ну, я имею в виду, Серый Ворон, который?

Я посмотрел на бейджик, закреплённый на груди и прочёл: «Мария Громова — младший комьюнити–менеджер».

— Какой Грэй Рэйвен? — мужской голос отвлёк меня от созерцания груди, а не бейджика. — Тот самый что ли?

Я обернулся и уставился на патлатого паренька лет 20-ти. Его неряшливые кучерявые волосы лезли на лоб и он постоянно дёргал головой, чтобы отбросить их. Столкнувшись с моим недовольным взглядом, он прищурился, посмотрел внимательно и встряхнул головой:

— Да ну–у–у. Не может быть. Разве Ворон живёт здесь?

— Где Грэй Рэйвэн? — от подоконника отлипла очередная тушка мужского пола и принялась крутить головой.

Я недовольно посмотрел на девчонку. Она поняла мой взгляд правильно.

— Вы очень похожи на того, кого мне надо встретить, — чуть более тихо сказала она и вопросительно уставилась. — Вы же он?

— Я же он, — подтвердил я. — И я бы не хотел нарушать инкогнито.

— Простите, — ещё раз сказала она. — Я немного теряюсь. Николай Аркадьевич просил вас встретить и проводить к нему. Пойдёмте?

— А что у вас тут происходит? — поспешил задать вопрос я, прежде чем она двинулась.

— Первый этап отбора в тестеры, — ответила девушка.

— Чего??? — я едва сдержался, чтобы не засмеяться.

— Слушай, так ты реально Серый Ворон, что ли? — патлатый паренёк продолжал удивлённо пялится на меня. — Лидер «Имморталсов»?

— Что? Рэйвэн тут? Где?

Пока я хмурился, вопросы начали сыпаться отовсюду. Я смотрел по сторонам и начал понимать, что в этом странном сборище для отбора в непонятные тестеры, многие обо мне слышали. Но завязывать дружескую беседу я не собирался. Да и девушка не дала. Она взяла меня за руку.

— Идёмте. Вас давно ждут.

Я позволил себя утянуть, а девушка попросила охранника отворить двери. Мы оказались в ярко освещённом коридоре, к стенам которого с обеих сторон жались люди. Держали в руках листы бумаги, сосредоточенно хмурились и энергично скользили шариковыми ручками по бумаге.

— Анкеты заполняют, — объяснила мне девушка, хоть я ни о чём не спрашивал.

Она отпустила мою руку и дальше я уже шёл, уцепившись взглядом за её покачивающийся задок. Мы быстро достигли распахнутой настежь двустворчатой двери. Я успел заметить очередные деревянные столики, за которыми сидели строго одетые дамы и допрашивали страждущих, прежде чем кто–то преградил мне путь рукой. Высокий мужик среднего возраста сжал анкету и недовольно поморщился.

— Почему без очереди!? Особенный, что ли?

Я нахмурился и уже готов был озвучить один из двух вариантов ответа. Сказать или вопросительное «а тебя оно е…?». Или утвердительное «тебя оно не е…». Но девчонка меня опередила.

— Стойте спокойно, — строго сказала она мужику, смотря на него как карлик на баскетболиста. — Ждите своего времени.

— А чего он лезет? — буркнул он, убирая руку.

— Это не ваше дело! — строгостью своего тона, который никак не соответствовал росту, она удивила даже меня. — Ждите! Вас вызовут! Алексей, прошу за мной.

Провожаемые недовольными взглядами, мы пересекли линию дверей и погрузились в шумное помещение, где сплетались десятки голосов. Задавались одни и те же вопросы, давались почти всегда одинаковые ответы. Услышав некоторые из ответов, я стал лучше понимать, что здесь происходит. Ведь если сопоставить слово «тестер» и вопрос «каков ваш игровой опыт?», выводы напрашивались сами собой.

— Вы реально тестеров набираете? — спросил я у девчонкиной спины. — Так геморрно? Может, ещё медицинские справки требуете?

Но она оставила мои вопросы без ответов. Привела к очередной двери — на этот раз запертой — и остановилась у столика, за которым сидела ещё одна строгая дама в очках. Девушка прокашлялась, и дама посмотрела на неё поверх очков.

— Да, Машенька?

Девчонка указала на меня рукой и лучезарно улыбнулась, словно выполнила невероятно сложное задание.

— Привела.

— Спасибо, милочка, — строгим голосом, вполне соответствовавшим её одеждам, ответила очкастая дама. Затем нажала кнопку на коммутаторе. — Николай Аркадьевич, к вам пришли. Алексей, если не ошибаюсь.

— Алексей? Он всё же приехал? Пропустите немедленно!

— Вас ждут, — сказал мне дама. — Машенька, ты можешь быть свободна.

Девчонка улыбнулась, совершенно неожиданно подмигнула мне, и удалилась.

— М-да, — буркнул я и почесал затылок.

Затем дверь передо мной отворилась и навстречу двинулся среднего роста мужик возраста никак не меньше 40-ка лет. О чём кричаще сообщали морщины на его лбу, пузико, свисающее с дорогого кожаного ремня, второй подбородок и редеющие волосы на голове.

— Алексей! — подскочил он ко мне и протянул руку для рукопожатия. — Очень рад, что вы всё же решились. Очень рад! Я надеялся на вас.

— Здравствуйте, Николай… э–э–э… Аркадьевич?

— Можно просто Николай. Вам, — он улыбнулся и пригласил меня войти. — Прошу. Тамара Александровна, нас, просьба, не беспокоить.

— Что–нибудь принести?

— Алексей? Кофе, может?

— Нет, спасибо. Ничего не надо. Мне бы ответы получить на вопросы. Зачем я здесь трачу время?

Николай кивнул секретарше, вновь пригласил меня внутрь и закрыл за собой двери.

— Присаживайтесь, — он указал на мягкое кресло напротив дубового стола.

Я присел.

— Я не стану зря отнимать ваше время, Алексей, — он потёр бороду, продолжая внимательно меня разглядывать. — Будьте уверены, я точно знаю кто вы такой. Чего достигли. Чего добились. И именно такой человек, я посчитал, будет мне нужен. У меня есть идея на ваш счёт и я хотел бы её с вами обсудить.

— Раз я уже здесь, давайте обсудим, — пожал я плечами. — Хоть всё выглядит ну капец как странно, давайте поговорим, — я указал большим пальцем на дверь за спиной. — А что вы действительно устроили набор тестеров? Зачем их здесь так много?

— Об этом позже. Давайте, сначала я введу вас в курс дела.

— Давайте.

— В общем так, — Николай хлопнул в ладоши. — Хочу поставить вас в известность, что буквально через год–два состоится релиз новой игры, которая, по задумке разработчиков, полностью уничтожит онлайн игры в том виде, в котором их предлагают пользователям сейчас. Полностью уничтожит. Абсолютно. Как ядерная бомба. И вы знаете почему?

Я промолчал.

— Потому что базовая основа этой игры — виртуальная реальность!

Я заметил тот взгляд, которым он на меня смотрел. Он ждал, что огорошит меня такой новостью. Что сразит наповал. На самом же деле я едва сдерживался, чтобы не засмеяться.

— Ха–ха–ха, — всё же не выдержал я. — Прикольно… Я тоже, кстати, люблю книги читать. И с жанром «ЛитРПГ» знаком. Мне нравится. Вам тоже, я смотрю?

Но на мои плохо прикрытые издёвки Николай лишь улыбнулся.

— Большинство реагирует именно так — смехом, недоверием и моментальным отрицанием. Но это не отменяет факта — мы этого добились! Мы смогли создать виртуальный мир и научились помещать в него зёрна в виде человеческого разума. И этот разум, скажу я вам, там очень неплохо себя чувствует. Быстро адаптируется, привыкает и не желает возвращаться обратно. А знаете почему? Потому что в виртуальном мире человеческий разум может сам написать свою историю. Может стать тем, кем он не является в этом мире. В мире реальном. Любой, кто заслужит право погрузиться в этот мир, может стать кем угодно. И играть свою роль столь долго, сколько захочет.

— Ну, конечно, — согласился я и посмотрел на наручные часы. 45 минут уже потеряны. А я мог бы ещё спать и спать…

— Не верите? — озорно улыбнулся Николай.

— Господи, — закатил я глазки. — Зачем вы втираете мне эту дичь? Мы же с вами оба знаем, что технологии ещё не достигли…

— А если я вам скажу, что достигли? — перебил он меня. — Что если мы научились погружать человеческое сознание в мир, который оно воспринимает таким же реальным как этот? Что если каждый может погрузится в этот мир и почувствовать себя киногероем? Ощутить лёгкий ветерок в волосах. Прикоснуться к магическим тайнам. Побывать в жерле вулкана. Полетать на драконе. Наяву увидеть таких монстров, которые даже по ночам не снятся. Что если любой обычный человек сможет начать жить заново? Надеть личину эльфа, гнома, орка и ощутить себя вершителем судеб, случайно напоровшись на очень важный квест. Вам было бы интересно погрузиться в такой мир и увидеть его хотя бы глазком?

Я недовольно заёрзал в кресле.

— Николай, может, хватит? Возможно, когда–нибудь человечество достигнет таких вершин. Но явно не в ближайшую сотню лет. Я сам очень люблю фантастические истории молодого книжного жанра. Но всё это не больше, чем истории. К реальной жизни они не имеют никакого отношения.

— Имеют, Алексей, имеют, — усмехнулся Николай. — И вершины уже достигнуты — вам не придётся ждать сотню лет, чтобы убедиться в этом. Заинтересовал?

Я промолчал.

— Хотите убедиться в этом сами?

Я промолчал.

— Я, если можно так выразиться, наиграл порядка 50-ти часов в этом виртуальном мире, — продолжил Николай. — Но вряд ли мои странствия по вонючим топям, хвойным лесам или купание в волшебном эльфийском озере можно назвать игрой. Я бы назвал это погружением в мечту. Мечту молодого программиста, которая исполнилась.

— Вы программист? — холодок пробежал по моему позвоночнику, когда я представил, что он, может быть, не шутит.

— Да. Один из тех, кто ради мечты был готов пожертвовать многим. Но сейчас, когда мечта исполнилось, я понимаю, что все мои жертвы были не напрасны. Но не только мои. А тысячи мелких жертв тысяч людей. Создателей дивного мира, которым вот–вот мы будем готовы поделиться с другими. Не сейчас, не так быстро. Но всё равно это неизбежно случится. А когда случится, любой другой досуг станет атавизмом. Даже шашлыки на природе или рыбалка с друзьями. Не говоря уже про досуг тех, кто бессмысленно тратит своё время в онлайн играх. Все они будут нашими.

Я недовольно поморщился после слов о бессмысленно потраченном времени. Николай это заметил.

— Не вас я имел в виду, Алексей. Вы, в отличие от многих, своим временем распоряжаетесь разумно. И, судя по тому, что я узнал, у вас это получается. Именно потому, что у вас получается, я решил обратиться именно к вам. Потому и хочу предложить вам на определённый срок погрузиться в ту самую виртуальную реальность, которой заманиваю. Поверьте, оно того стоит.

— Да вы серьёзно, что ли!? — наконец не выдержал я и приложился по подлокотникам кресла. — Да невозможно это! Создать виртуальный мир, насытить его жизнью, научиться «коннектить» к нему людей — это стоит невероятных денег! Невероятное количество человеко–часов! А вы мне тут про «Матрицу» заливаете? Ну, давайте уже! Выставляйте ладони. Предлагайте таблетку — синюю или красную. Я выберу и поеду домой.

Николай рассмеялся, явно довольный собой.

— А вы эрудированы. Хороший пример вспомнили. Но можете не беспокоится — в вас никаких шунтов вкручивать не будут. Система более простая… А что на счёт денег и человеко–часов? Здесь вы правы. Инвесторы вложили миллиарды долларов. Миллиарды! И команда учёных была собрана огромная. Эта команда работала в течение 10-ти лет и добилась результатов. Инвесторы оценили и теперь хотят получать прибыль. Но для прибылей пока рановато. Пришла пора тестировать.

— Ищете смертников, которым будете хрень всякую вкалывать и подвергать гипнозу? А потом они со счастливыми лицами будут рассказывать, что побывали в дивном волшебном мире?

Но и такими предположениями не удалось пронять Николая. Он всё так же продолжал улыбаться.

— Видели сколько «смертников»? — он кивнул в сторону запертой двери. — Все добровольцы. Лишь только по сети был кинут клич — миллионы подали заявки. Миллионы по всему миру!

Рот мой непроизвольно открылся.

— Какой клич? Никакой информации в «инете» не всплывало. Я же тоже не на необитаемом острове живу. Тоже читаю новости. Отслеживаю. Разве где–то проскакивала инфа о наборе в тестеры для теста виртуальной реальности???

— Нет, конечно, — пожал плечами Николай. — Проскакивала инфа, как вы выразились, только о наборе тестеров для новой игры. Наборе тестеров, которым пообещали невероятные условия работы. Ну и, соответственно, невероятную оплату труда. Думаю, вы не могли видеть ничего подобного, потому что не интересовались. Потому что у вас совершенно другие интересы и совершенно другие задачи. И вы мне — скажу честно и откровенно — нужны не как рядовой тестер. А как тот, кто успешно справляется с теми самыми «другими задачами». Вы мне нужны как лидер клана!

В этот раз с открытым ртом я сидел куда дольше. Николай даже успел попросить у строгой секретарши кофе. А она даже успела принести и удалиться.

Николай вернулся к себе за стол и спокойно сел, ожидая, когда я оживу.

— Я не понимаю, — это были мои первые слова.

— Закрытое Бета Тестирование, — чётко отделяя каждое слово, произнёс Николай. — Я хочу, чтобы вы приняли участие в ЗБТ, которое начнётся с первым днём лета. Начнётся по всей Европе.

— Так вы что… Вы реально серьёзно про… Про виртуальный мир? Он реально, что ли, существует?

— Виртуальный реальный мир? — улыбнулся Николай. — Да, существует. Мы построили его, как строят дом — по кирпичику. И он готов. Он даже заселён жизнью. Не только приемлемой средой обитания, но и неигровыми персонажами. Искусственным интеллектом, который ярко взаимодействует с теми, кто оказывает влияние на этот мир. И этот искусственный интеллект настолько же реален, насколько реальны реальные люди. Вот как те, например, кто ждёт своей очереди за дверью и надеется стать частью этого мира. Они уже верят, в отличие от вас.

— Я как–то не привык верить на слово, — пробурчал я. — Должность такая, что, доверяя, надо проверять.

— Согласен, — Николай примирительно развёл руки. — Понимаю. Но, тем не менее, это факт — виртуальный мир существует. И мы его создатели. Я — один из его создателей.

— А видосик покажете, может быть?

— А, может, лучше в живую? — лукаво улыбнулся Николай.

— Что? Прямо тут? Как? — удивился я. — Прямо здесь подключаться к розетке? На все 220 вольт?

Николай опять рассмеялся. Он казался мне чересчур позитивным. Всё время только ржёт или лыбится.

— Нет. Не здесь и не сейчас. Но в скором времени, если захотите. После подписания официального контракта и оформления договора, благодаря которому вы будете в моём распоряжении в течение трёх месяцев. В течение всего лета.

— А что вы от меня конкретно хотите? Вынюхивать баги не приучен.

— Конкретно что мне нужно от вас — вы сами. Я хочу получить от вас максимальную отдачу и увидеть умения, благодаря которым у вас так хорошо получается делать то, что вы делаете — управлять кланом! Я хочу, что бы вы, как человек с определённой репутацией, показали себя с лучшей стороны на ЗБТ. Чтобы сплотили вокруг себя единомышленников и выбились в топ в реалиях виртуального мира. Помимо всего, что будут обязаны делать тестеры, нас интересует, как будет проходить социализация человеческих сознаний, погружённых в виртуальный мир. Нам надо будет понять, есть ли разница между социализацией в реальном мире и социализацией в виртуальном, где нет тех стопперов, где нет тех страхов, которые есть в реальном. Когда нет страха смерти, когда нет страха уголовного преследования, а мораль ограничена лишь персональным воспитанием индивидуума, очень интересно понаблюдать, что из этого получится. Не скатится ли общество к первобытному? Появятся ли люди, готовые создать в виртуальном мире новую религию? Как сознание будет воспринимать магию, которой в реальном мире не существует. Всё это нам интересно. А потому мы будем наблюдать за вами в микроскоп. За всеми вами.

— И вы будете наблюдать, как я управляю кланом?

— Мне это безумно интересно, — кивнул головой Николай. — Я сам — что греха таить? — геймер со стажем. Именно моё юношеское увлечение привело меня туда, где я сейчас стою. Я сам когда–то пытался руководить небольшим сообществом. Мне не удалось даже это. Я не справился, хотя сейчас выполняю задачи куда более сложные. И до сих пор не могу понять, почему не справился. Я следил за вашими успехами и не мог разобраться, почему у вас всё выходит так легко…

— Легко??? — выпучил глаза я. — Ха–ха–ха! Легко!!! У–ха–ха-ха!!! Да если бы вы знали каких нервов стоит держать себя в руках, когда хочется кого–нибудь накрыть трёхэтажным матом! Ха–ха–ха! Легко…

Николай посмотрел на меня с прищуром.

— Так давайте проверим? Новый мир, новая команда. Всё начинаем с нуля. Вам достанется глина, из которой придётся лепить коллектив. Коллективу — то есть глине, прошу прощения, — достанетесь вы — гончар. И мы посмотрим, в итоге, что из этого выйдет.

— Вы хотите, чтобы на ЗБТ я слепил клан? Из тех кого я не знаю и, соответственно, не могу доверять?

— Совершенно верно. Именно на это я и хочу посмотреть. А если учитывать, что это будет «совсем нелегко», как вы сказали, то нам стоит обсудить вопрос, который будет наградой за вашу работу. За ваш нелёгкий труд. Финансовый вопрос.

— Я слушаю, — кивнул я.

– 50 000 долларов за три месяца вашего времени. Контракт. Договор. С вычетом налогов. Всё официально.

— Вы что, серьёзно? 50 «штук»?

— По–моему, я уже называл вам эту цифру? Разве не так?

— Называли, да. Но я не поверил. Как не верю сейчас.

— Тогда вам стоит ознакомиться с условиями контракта. Там вы увидите всё ту же цифру.

— Жесть! — вырвалось у меня. Я поплыл моментально. Поплыл в белогривых облаках мечтаний о собственной квартире, которые, улыбаясь, неслись мне навстречу, как те самые лошадки. — Вы действительно серьёзно? Виртуальный мир… Тестеры… Клан… 50 000…

— Серьёзен, как и всегда, — подтвердил Николай. — Ваше приглашение — моя идея. Совет директоров дал старту ЗБТ зелёный свет и разрешил отбирать тестеров. Но пригласить вас решил лично я.

— Почему?

— Я восхищён вашими успехами… Не шучу, если вы вдруг решите поулыбаться. Я действительно так считаю. Я проследил вашу историю. Беготня по фри–серверам вашей любимой онлайн игры, где владельцы всего лишь предоставляют платформу и выжимают из игроков максимум через чудовищно дорогой донат–магазин, не пойдёт вам на пользу. Хоть вы вместе с владельцами серверов удачно зарабатываете, будущего у такого существования нет. Оно закончится с появлением на рынке нашего детища. И до того момента, как сие случится, я хочу посмотреть на опытного клан–лидера в деле. Можно, конечно, поставить тестерам задачу объединяться и заниматься клановыми делами. Но это не есть моя цель. Невежественные управленцы будут долго запрягать. А я хочу посмотреть на того, кто сразу берёт быка за рога…

— Это опыт, — сказал я. — Уровень и стартовый отрыв решают. Если быстро оторваться от основного стада, догнать тебя ему будет ещё сложнее. Поставить на поток убийство боссов, закрыть важные локации, давить на корню тех, кто осмелиться демонстрировать гонор — всё это невероятно важно на самой ранней стадии. Я давно в этом деле и обладаю большим опытом. Я знаю, что надо делать и почему делать это важно с самого старта. Мне не нужно время на раскачку.

— Именно! Тестеров будет огромное количество. И им придётся объединятся ради достижения целей. Но как много времени им понадобиться, чтобы это осознать? И кто станет тем Прометеем, возглавившим их? Я не хочу ждать, чтобы увидеть подобное. Потому мне нужен такой человек, как вы. Вернее, не такой, как вы, а вы конкретно. Я хочу погрузить вас в виртуальный мир, дать вам человеческий материал и смотреть, как вы пытаетесь поддерживать реноме лучшего. Скажите мне, Алексей, по силам ли вам это? Сможете ли выполнить такую, несомненно, сложную задачу? За 50 000 долларов…

Я задумался. В этот раз крепко. Всё уже не казалось таким бредом, каким казалось изначально. И я даже ловил себя на мысли, что верю россказням Николая про виртуальный мир. И хоть я всё ещё не до конца осознавал, что происходит, чувствовал, что хочу ему верить. А потому после минутного раздумья спросил:

— Как это будет выглядеть? Что я должен делать?

— Ничего сверхъестественного. Хоть мир виртуальный, привыкают к нему быстро, как мы уже успели убедиться. И вы привыкнете тоже… А на счёт того, что вы должны делать? Да просто играть. Делать всё то, что вы уже делали. Изучить теорию, а затем перейти к практике. Получить в распоряжение костяк, создать клан, рекрутировать новичков. Уверен, многие из тех, кто сейчас стоит у стен и надеется, слышали про вас. 49 из них станут вашими единомышленниками. Теми, кем вы будете управлять. На начальном этапе они помогут в развитии клана, а что будет дальше — дальше и посмотрим.

— Это вы из этой многотысячной толпы, что мучается в очередях, собираетесь отобрать всего 49 человек? — удивлённо присвистнул я. — По каким критериям? Нобелевских лауреатов ищите?

— Нет, думаю, таких здесь не найти, — улыбнулся Николай. — Но опытных игроков с достойным послужным списком — вполне возможно. Всё равно долго держать здесь мы их не можем — многие прибыли из других городов. Сегодня мы удалим львиную долю из них. И в течение недели более тщательно поработаем с основными кандидатами. К 1‑му июня, я гарантирую, всё будет готово. А затем начнётся ваша работа.

— Удалённый доступ? — спросил я. — Выделенная линия? Очки виртуальной реальности?

— Совсем нет, — сказал он. — Для полного погружения нужны не ваши глаза, а ваш мозг. И капсула, где ваше тело будет прибывать, пока вы находитесь в бессознательном состоянии.

— Ого! Капсулы? Прямо как в книгах?

— Иного выхода нет. Мы пробовали разные варианты. Даже вертикальное расположение капсулы во время подключения вредит организму. Пользователь обязан принять горизонтальное положение и максимально расслабиться перед подключением. Иначе тело, пребывающее в бессознательном состоянии, может предать в самый неожиданный момент… Понимаете о чём я?

Я усмехнулся.

— А что, бывали случаи?

— Да чего только не бывало. Клининговые службы всякого насмотрелись… В общем, капсулы. 50 капсул и несколько работников обслуживающего персонала.

— Какого обслуживающего персонала? Куда? Ладно капсула, может быть, влезет ко мне в комнату… в квартиру. Но какой ещё обслуживающий персонал?

— Вы не поняли, Алексей. Это не удалённая работа. Это работа на месте, предоставленном работодателем. Мы арендовали на три летних месяца общежитие, которое требовало значительного ремонта. Подготовили там всё. Оборудовали. И вам придётся провести там всё лето в соответствии с контрактом, который вы, я надеюсь, подпишите.

Я опять промолчал. В этот раз не потому что нечего было сказать, а потому что задумался. Почувствовал запах подопытной крольчатины, которую собираются три месяца держать взаперти.

— Связь с внешним миром, кстати, будет ограничена, — Николай, видимо, решил добавить перца в тарелку моих сомнений. — Мы пытаемся свести возможность утечки к минимуму. Потому доступа к интернету у вас не будет. Лишь локальная сеть, полностью подконтрольная компании. Но не переживайте. Там полезной информации немало. Только с родственниками и знакомыми держать связь у вас не получится. Опять же — ради избежания потенциальной утечки.

— А где общага находится?

— Здесь. В этом городе. Так что, в отличие от многих, вы будете чувствовать себя как дома.

Я опять замолчал и подозрительно уставился на Николая.

— Не волнуйтесь, Алексей, — он заметил мой взгляд и опять улыбнулся. — Относитесь ко всему, как к посещению летнего лагеря. Вам дадут уникальную возможность погрузиться в виртуальный мир. Дадут возможность заниматься любимым делом, а не рыть носом землю в поисках игровых ошибок. И дадут возможность заработать. Я даже подозреваю, заработать больше, чем вы могли заработать в другом месте.

— По правде говоря, — признался я. — Я планировал отдохнуть летом. Шесть месяцев практически без продыху прыгал по серверам. Хотел по Восточной Европе покататься. Так что заработки летом мне не светили.

— Тем лучше, — Николай прекратил ходить вокруг меня, как змей–искуситель, и вернулся к своему столу. Взял охапку бумаг толщиной в палец, скрепленную металлическим зажимом, и протянул мне. — Вот, ознакомьтесь. Ваш контракт. Можете читать неторопливо.

— Вы уверены, что я соглашусь?

— Даже если вы ещё не определились, узнать, что написано чёрным по белому, вам не помешает. Тогда, возможно, вы уже самим загоритесь желанием, а не я буду вас уговаривать. Читайте, не торопитесь.

На всякий случай я встряхнул головой, чтобы выбросить подозрительные мысли, и нырнул носом в документ. Читал долго и действительно неторопливо, ведь текст был расплывчатым и перегруженным сложными предложениями. Я часто возвращался к прочитанному абзацу и начинал читать заново. Но, тем не менее, я двигался вперёд. Стал понимать, что со мной на самом деле не шутят и предлагают весьма интересный вариант. А когда я перевернул последнюю бумажку и увидел под местами для подписей и цифру в 50 000 долларов, сомнения практически испарились.

Я неопределённо крякнул и уставился на Николая.

— Вам необязательно подписывать всё сегодня, — сказал он. — Время обдумать есть. Только не долго, конечно… И ещё вот посмотрите.

На столе лежал «яблочный» лэптоп. Николай открыл его и повернул ко мне. Ударил пальцем по пробелу и на экране замелькали кадры с чистенькими беленькими капсулами. Оператор ходил вдоль рядов и я насчитал 50 капсул. Затем перед объективом появился сам Николай. Он весело помахал оператору, дождался, когда в сторону отъедет плексигласовое стекло капсулы, и полез внутрь. Удобно расположился и сложил руки. Стекло закрылось. Оператор подошёл ближе и я увидел, металлический обруч, который лёг Николаю на лоб. Красные огни мигали на висках, а что–то типа ультрафиолетового сканера проползло вдоль лежащего тела. Николай подмигнул оператору, закрыл глаза и нажал красную кнопку под правой рукой.

— Это мне захотелось попутешествовать по алмазным шахтам, — объяснил он, когда видео закончилось. — Там красиво. Драгоценные камни сами из–под земли лезут. Прямо в руки. Буквально просят, чтобы их добыли. Я убедился, что там всё готово.

Я облизал пересохшие губы, когда до меня, наконец, дошло, что он не прикалывается. Что не врёт. Что не является ведущим в передаче «Вас снимает скрытая камера», жертвой которой я стал. Нет, всё было не так. Всё на самом деле серьёзно.

— П…ц! — не выдержал я. — Неужели это правда?

— Да, — кивнул он. — Были бы вы обычным геймером, Алексей, через годик–два пускали бы слюни, смотря нашу рекламу где–нибудь на «ютубе». Мечтали бы взять капсулу в кредит, в надежде погрузиться в виртуальный мир. Но вам повезло. Я узнал кто вы такой и теперь предлагаю не ждать два года. Предлагаю начать через неделю. Предлагаю нырнуть и кайфовать оттого, что вы увидите.

Я вновь посмотрел на бумажки, которые всё ещё сжимал в руках.

— Три месяца?

— Угу. 50 000 за три месяца.

— Простите, — неловко прокряхтел я. — А можно надеяться на аванс? А то как–то всё выглядит… ну–у–у… сказочно, что ли. Я недоверчивый парень, признаю. Но можно ли…

— Нет проблем, — спокойно перебил меня Николай. — Контракт перепишем. Скажем, 40% суммы вы получите авансом, с обязательствами довести дело до конца. А если контракт будет нарушен по тем или иным причинам, вам придётся вернуть всё. Приблизительно такой вариант вас устроит?

— Да, — торопливо закивал головой я, лихорадочно пытаясь сосчитать, сколько это 40% от 50 000. — Устроит, наверное… А ещё такой вопрос. Раз вы сказали, что я вам нужен как лидер клана, можно ли пригласить парочку знакомых ребят? У меня есть верные друзья, на которых я всегда могу рассчитывать…

— К вашему сожалению, нет, — без тени улыбки отрезал Николай. — Я хочу посмотреть на вас в деле. Хочу увидеть, на что вы способны в жёстких, а не в ванильных условиях, где вам всегда навстречу идёт администрация. Хочу, чтобы вы начали с нуля, так же как и все изучали мир, и пытались развиваться. Я хочу увидеть на что способны именно вы в реалиях нового, неизведанного мира. И за это компания даже готова платить деньги.

Я смотрел на него достаточно долго, чтобы молча подумать о многом. О том, чтобы отказаться. О том, чтобы фыркнуть и потребовать подать сюда моих проверенных бойцов. О том, чтобы просто встать и уйти. Но в словах Николая был вызов. Когда я закончил перебирать самые лёгкие варианты, я признался самому себе, что вызов этот интересен. И не только потому, что, по его словам, я получу возможность раньше многих увидеть дивный виртуальный мир. А потому, что в этом виртуальном мире я буду один. Как когда–то давно, я опять начну играть соло. И мне опять придётся карабкаться на самый верх.

Я вновь бросил взгляд на циферки в контракте, а затем посмотрел на Николая и убедительно произнёс:

— Я могу свернуть горы!

Николай ответил дежурной улыбкой.

— Так ли это — мы сможем узнать через 3 месяца.

Глава 3

Заказной двухэтажный автобус «Temsa Safari» остановился. Пузатый водитель посигналил и шлагбаум начал подниматься. Громкий звук вырвал меня из дебрей смартфона, где я прибывал почти всю дорогу, раздавая последние указания своим ребятам. Никому из них я не сказал, чем планирую заниматься до конца лета, так как не имел права делать этого по контракту, и сообщил, что, видимо, августовский старт пройдёт без меня. Такие слова моих бойцов, конечно, не порадовали. Я слегка нарушил их планы. Так что даже пришлось извиняться за такую неожиданность.

А затем пришлось извиняться перед Костей. Я не мог просто исчезнуть, ничего ему не сказав. А потому, подумав хорошенько, всё же связался с ним и поведал, что его летнему серверу придётся обойтись без меня. Костя был расстроен. Это, если говорить мягко. На самом деле он рвал и метал. Был крайне недоволен и даже был готов со мной поругаться. Но всё же вовремя спохватился. Мы с ним общались целый час, в течение которого он всячески пытался вернуть меня в лоно церкви. Даже деньги заранее предлагал. Но отказаться я не мог, ведь подписи уже были проставлены. Об этом я и сообщил Косте. В конце–концов я попытался его приободрить, сказав, что, может быть, мои ребята придут без меня. Что тоже смогут показать врагам кузькину мать. Но он лишь ответил: «Это не одно и то же» и, обидевшись, отключился.

Так что в автобусе я занимался лишь тем, что, сидя на переднем сидении рядом с водителем и закинув ноги на бардачок, давал последние наставления тем, кто хотел играть на августовском сервере. Раз 20 напомнил, чтобы мой «таг» не использовали. А если захотят организовать оппозицию всем тем, кто будет демонстрировать амбиции на доминацию, чтобы не опозорились. Показали себя достойно и дали жару…

Автобус пересёк линию шлагбаума и заехал на парковку перед пятиэтажным зданием. Занял левое парковочное место и остановился. Справа посигналили — это парковался второй автобус с техническим персоналом. Там, где ехал я, находились лишь игроки. То есть тестеры, с которыми я вынуждено свяжу свою судьбу на три месяца.

Когда мы отъезжали, я заскочил на подножку последний, а потому даже не успел рассмотреть тех, кто будет обязан мне подчиняться. До самой пятницы я крутился, как белка в колесе, и едва не проспал утренний отъезд. Съехал с квартиры и перевёз шмотки к родителям. Сказал последнее «прощай» тётке, в полной уверенности, что к ней больше не вернусь. Я не сомневался, что первым делом, вернувшись из ссылки, возьму «двушку» за «налик». Ибо налика уже хватало. А если всё завершится удачно и я получу вторую часть, хватит даже на евроремонт, какие бы хоромы я не приобрёл.

Дверь автобуса отворилась и я выпрыгнул первым. Багажный отсек уже открывался и я решил не ждать, когда возле него образуется пробка. Вытащил спортивную сумку с личными вещами — благо она лежала первой, — повесил на плечо и принялся рассматривать старое каменное здание, которому явно не хватало ремонта. Это было то самое общежитие, взятое в аренду компанией. То самое, где планировалось организовать весёлый и увлекательный досуг для платных тестеров. Ну и меня, как их знаменосца.

Я прекратил созерцать архитектуру и обернулся. Из второго автобуса выгружался технический персонал. Там кто–то раздавал приказы, требуя быть осторожным с хрупким оборудованием. Из первого автобуса, зевая во весь рот, один за другим выходили мальчики и девочки. Возможно, я погорячился, конечно, называя их так. Потому что, по первому беглому взгляду, возраст этих «мальчиков и девочек» превышал мой возраст. Я видел даже суровых бородатых мужиков, которых сразу захотелось назвать «челябинскими». Но так же среди них были и настоящие тощие задроты с красными глазами навыкате, которых смело можно было называть «профессиональные программисты».

Взгляд воткнулся в молодую худенькую девчушку в обтягивающих джинсах. Фигурка у неё была дай Боже каждой, и я не удержался от присвистывания.

— А ничего так, — тихо прокомментировал я её появление.

Девушка осмотрелась надменным взглядом принцессы. Отошла чуть в сторону, сложила тоненькие ручки у небольшой груди и принялся ждать, когда пробка у вещевого отсека рассосётся.

— Привет. Я — Олег, — обзор перекрыл молодой парень с волосами цвета соломы. Он протянул руку, сохраняя на лице дружелюбную мину.

— Привет, — я пожал его руку, прикинув, что мы где–то одного возраста. — Я — Алексей.

— Николай Аркадьевич сказал, что ты тот самый лидер клана «Имморталс»? Слышал о тебе, слышал. Очень приятно.

— Мне тоже, — дежурно ответил я. — Надеюсь, сработаемся.

— Обязательно.

Ответив, парень и не думал уходить, чтобы оставить меня в одиночестве. Он остался стоять рядом и вместе со мной наблюдал за выгрузкой. Я смотрел на будущих сокланов, часто пересекался с ними взглядами и представлял, как буду строить диалог. Что скажу на первом знакомстве. Николай ранее меня предупредил, что отобрал 49 человек из более чем 5000 кандидатов, и сообщил им с кем вместе придётся взбираться по лестнице игрового мира. И, оказалось, что подавляющее большинство опытных геймеров действительно обо мне слышали. Следовательно, утвердиться в своём праве руководить, мне будет куда проще.

У шлагбаума появился легковой автомобиль и дважды просигналил. Охранник кинулся поднимать шлагбаум. Автомобиль заехал на парковку и из него вышел Николай в таком же строгом костюме, который носил на первой встрече.

— Утро доброе, дрим–тим, — весело поздоровался он сразу со всеми с дежурной улыбкой на устах. — Всё нормально? Как доехали?

Дружный хор ответил, что всё в полном порядке.

Николай выделил меня взглядом, кивнул и подошёл поздороваться.

— Ребята, — он приобнял меня за плечи. — Это ваш руководитель. Игровой ник — Грэй Рэйвэн. Почти все из вас знают, кто это такой. Но, прежде чем топить лёд, давайте поселимся. 3‑й этаж — помещения для рабочего персонала. Жилые номера для тестеров — 4‑й этаж. Вы уже знаете, какой двухместный номер за кем закреплён. 30 минут на всё про всё, и собираемся в комнате для брифингов на 5‑м этаже. Там будем знакомиться. Алексей, идём со мной.

Никакого лифта в здании не было. Только старые ступеньки, кое–где залитые строительной смесью. Несмотря на пузико и второй подбородок, Николай лихо забирался наверх. Я всё ещё был молод и в неплохой форме, а потому, когда мы достигли 4‑го этажа, обошёл его, как говорится, на повороте.

— Резвый, однако, — весело прокомментировал он и опять приобнял меня за плечи, когда мы шли по коридору. — У тебя будут отдельные апартаменты. Тебе не придётся делить с кем–либо квадратные метры.

— Спасибо и на этом. А где капсулы–то?

— Пятый этаж. Там медпункт, спортзал, столовая, брифинг–рум и просторный зал с капсулами. Крыша оборудована металлической сеткой и местами для отдыха. Лето вот–вот наступит и это будет самое лучшее место для отдыха на природе.

— Кроме крыши нас никуда не пустят, я так понял?

— Верно, никуда. Три месяца, как в осаде. Стальной забор и охрана у входа, — он пожал плечами. — Сам понимаешь, нужно сделать всё, чтобы избежать утечки. В мир не должно просочится то, чем вы занимаетесь. Пока для этого слишком рано.

— Вы же говорили, что психов ваши капсулы ещё не плодили. И лоботомию тоже никому не делали…

— Это пока, — когда дошли почти до конца коридора, Николай остановился и воздел указательный перст.

Я поморщился, а он засмеялся.

— Да я шучу, шучу! Психолог, конечно, есть в нашем штате, но я тебе уже сейчас могу дать гарантию, что ничего страшного не произойдёт. Все подобные тесты были проведены на раннем этапе. Целый год наблюдали за сотней добровольцев. И все они в добром здравии. Никто не сошёл с ума.

— Это пока… — пробурчал я.

Николай захохотал.

— А ты за словом в карман не полезешь… Кстати, о карманах, — он полез в свой, отстегнул ключ от связки и протянул мне. — Это твой. А это — твой номер. Заходи, обживайся, ликуй. А через полчаса жду тебя в комнате для брифингов. Пятый этаж, не забудь.

Я забрал ключ и отворил дверь. Номер–люкс на одного, о котором мне все уши прожужжал Николай после подписания договора, вряд ли таковым являлся. Я, по крайней мере, видал и получше. Широкая застеленная кровать, тумбочка, шкаф, стол у окна, несколько деревянных стульев, небольшой холодильник у стены и тонкий ноутбук на столе. Я осмотрелся, бросил сумку на кровать и отворил дверцу рядом со входом. Тесный сан–узел. Чистый унитаз, раковина и душевая кабинка. Минимализм во всём. Но, как я узнал ранее, такой минимализм среди тестеров был доступен лишь мне. Остальных плебеев и душевые, и туалеты, как в самой настоящей общаге, ждали в коридоре. И там было самое настоящее разделение на «эМ» и «Жо».

У раковины на туалетном столике лежали чистые полотенца. Я снял их и удивился, потому что лежали они совсем не на туалетном столике, а на самой натуральной стиральной машинке. И хоть она тоже была не велика размером, она хотя бы была.

— Ну надо же, — пробормотал я, закрыл дверь в туалет и подошёл к окну. Раздвинул плотные шторы и посмотрел вниз. Высокие деревья практически доставали до 4‑го этажа и перекрывали весь обзор. Я постучал по окну. Окна новые, чистые. Из стеклопакета, скорее всего.

Я опять осмотрелся и опустил зад на стульчик. Открыл ноутбук. Новый. Мощный. Очень дорогой. Опять с логотипом«яблока». Я запустил браузер и попытался открыть сайт, где регистрировал основную массу своих электронных ящиков. «Доступ к сайту заблокирован» — такое сообщение появилось на экране. Я хмыкнул и попытался зайти на «ютуб». Та же беда.

— Любопытно, — прошептал я. — Ограничивают свободный доступ к информации.

В браузере уже была создана папка «избранное». Я открыл её и увидел там лишь два сайта — сайт игры и базу данных. Я выбрал сайт игры. Появилась тёмная картинка с надписью золотым фэнтезийным шрифтом — «Two Worlds». Чуть ниже надписи плясали «гифки» пяти рас, которые будут доступны для отыгрыша на Закрытом Бета Тестировании. Орки, гномы, люди, эльфы и дроу принимали героические позы, сурово сводили брови и направляли на пользователя оружие. Я навёл курсор мышки на гнома и кликнул. Тут же перед моими глазами появилась статейка из лора игры, рассказывающая про нелёгкую гномью жизнь в подземных шахтах. Статейку я не стал читать, так как пока не представлял за какую расу и класс буду отыгрывать. Вместо этого посмотрел на часы и принялся распаковывать сумку, перекладывая личные вещи в шкаф. А когда закончил, решил, что перед знакомством с таким количеством новых людей, всё же стоит почистить зубы. Чем я и занялся…

…Входил в комнату для брифингов я с лёгким мандражом. Пальцы на ногах покалывало, а руки, казалось, обледенели. Я чувствовал себя неуверенно, что давно со мной не случалось. В небольшой и хорошо освещённой комнате было многолюдно. Почти все стульчики, выстроенные в ряд друг за другом, уже были заняты. Потому, когда я зашёл, все взгляды обратились ко мне. Но вместо того, чтобы что–то сказать, я просто приветственно помахал рукой, изобразив жиденькую улыбку. Затем заметил спасительный столик с кофейником и подошёл к нему. Налил себе в бумажный стаканчик, прикончил, как стопку водки, и налил ещё.

Зашёл Николай.

— И снова здравствуйте, — сходу сказал он и посмотрел на наручные часы. — Все в сборе, я смотрю. Давайте тогда, без лишних проволочек, приступим к знакомству. Алексей… Алексей, — он призывно помахал мне рукой, когда я пытался найти себе место под задницу на стульях рядом с остальными. — У тебя отдельный трон — рядом со мной. Иди сюда.

Он приземлился на одном из стульев, стоявших перед рядами. На второй припарковался я.

— Итак, — начал Николай. — Все знают для чего вы здесь. Со всеми всё обговорено и заключены контракты. На три месяца — вы мои кроты. Те, кто будет буравить землю в поисках самых незначительных багов, и тщательно их описывать. Но это ещё не всё. Как я уже говорил ранее, ваша задача будет состоять не только в этом. Ваша задача — помочь человеку, который сидит рядом со мной. Его задача — создать клан. Ваша — стать верными соратниками. Благодаря вам и тысячам подобных вам, мы проверим социальную составляющую игры. Узнаем, насколько легко или тяжело развить клан в реалиях виртуального мира. И подкрутим кое–где, если придётся. Короче, ваша задача тестить всё, с чем вы столкнётесь. Здесь понятно?

— Угу, — протяжно ответил хор тестеров.

— Теперь давайте я представлю лидера вашего клана. Как я уже упоминал ранее, это Алексей. В геймерском сообществе, я так полагаю, он больше известен как «Грэй Рэйвен» — серый ворон то бишь. На протяжении довольно продолжительного времени он является лидером весьма успешного клана «Имморталс» — бессмертных, значит. В определённом сегменте ММОРПГ — это один из топовых кланов, путешествующий от сервера к серверу и создающий конкуренцию любому сопернику. Слышал кто–нибудь о нём?

— Слышали, конечно, — первым отозвался тот самый парень с соломенно–рыжими волосами.

— Да, слышали, — подтвердила молодая девушка, сидящая рядом с парнем и держащая его за руку. — Мы с мужем даже как–то пытались подать заявки в клан. Но нам отказали.

Я развёл руками, после того, как Николай посмотрел на меня, как бы призывая к ответу.

— К сожалению, я имею дела только с констами. Ни соло игроков, ни полупачки мы не берём, так как они или не выдерживают темпа, или же не могут добрать фулки в процессе игры. Я всегда стараюсь сделать так, чтобы ко мне приходили уже укомплектованные группы, которые смогут придерживаться определённой дисциплины и существовать без необходимости вытирать им сопли.

— Ага, нам так и сказали, — кивнула девушка. — Сказали и отказали.

— Я тоже как–то играл, — подал голос мужик возрастом слегка за 30‑ть. — Но против «Имморталсов». — он поднялся. — Меня зовут Иван, и я журналист интернет–издания, посвящённого онлайн играм. Как–то мне удалось присоединиться к альянсу, который враждовал с ними. Скажу честно — терпеть приходилось знатно. Помню даже, как они на сутки перекрыли лучшую локацию для добывания опыта и убивали всех подряд. Скулёж в чате тогда стоял знатный.

Парень улыбнулся и сел. А я просто пожал плечами. Подобные ситуации случались столь часто на разных серверах, что я просто физически не мог запомнить каждую.

— А я играл в его клане, — сказал ещё один мужик. Тоже возрастом значительно за 30‑ть. — Но тогда уже нам приходилось терпеть, помню…

— Терпеть? — удивлённо переспросил я. — Когда?

— Да было дело примерно год назад. Не помнишь? Официальный сервер твоей любимой игры, — он улыбнулся. — Огромный онлайн, куча народу с амбициями.

— П–ф–ф, — фыркнул я. — Я на официалке не играю. Только на фришках…

— Понятное дело. Они же не платят, — усмехнулся ещё один мужик с очень знакомой мордой.

— Именно поэтому, — я нахмурился, пытаясь вспомнить, где его видел. Затем вспомнил, что это тот самый кабан, который преградил мне путь в дверях, когда я впервые пытался попасть на приём к Николаю. Вот уж не ожидал его снова увидеть. — Я там отыграл месяц по своей собственной инициативе. Даже клан создал. Но тот чудовищный донат, который требовался от каждого, чтобы забустить чара, очень быстро меня выбесил. Даже вложив десятки тысяч «деревянных», добиться чего–либо было невозможно…

— Там нужно было вложить сотни тысяч, — согласился со мной тот, кто признался, что играл в моём клане.

— Верно, — кивнул я. — Сотни тысяч от каждого. Когда я это осознал, даже не стал напрягаться. Побегал со своими ребятами, пострелял фраги и, в итоге, распродался. Всё как всегда, только без счастливого финала. Потому что его и быть не могло.

— Ну, возможно, — пожал плечами парень. — Я лишь помню, что тогда «Имморталсам» мало что удавалось.

— Тоже помню такое, — сказал ещё один из последнего ряда.

Я попытался разглядеть его, но столкнулся взглядом с непривлекательной девчонкой, которая, как мне показалось, несмело тянула руку вверх. То ли хотела задать вопрос, то ли сообщить, что тоже меня знает. Но как только наши взгляды пересеклись, она резко отдёрнула руку, зажала её между колен и начала старательно отводить глаза, как бы пытаясь показать, что её здесь нет.

Я замер на мгновение — настолько нелепым мне показалось поведение этой «чучундры» — и кашлянул. Николай посмотрел на меня и, видимо, решил, что время заканчивать знакомство ещё не пришло.

— Возможно, кто–то не знает вашего будущего клан–лидера, а потому я попрошу его представиться официально и немного рассказать о себе. Думаю, вам будет это интересно.

К этому моменту волнение покинуло меня окончательно. Информация о том, что многие слышали обо мне и моём клане, подействовала успокаивающе. Я смело поднялся и, как депутат перед избирателями, принялся разглагольствовать. Рассказал о своём жизненном и игровом пути. Рассказал, за что получаю деньги, и, по моему субъективному мнению, почему успешен в этом крайне специфическом бизнесе.

Меня слушали внимательно. Я говорил спокойно и уверенно, а потому никто не перебивал. Никто не задавал вопросов и не вставлял ремарки. К финалу рассказа о себе любимом мне даже показалось, что я уже получил неплохой кредит доверия от абсолютно незнакомых ребят. Но хорошее впечатление испортил всё тот же кабан. Он громко фыркнул, когда я рассказывал о заработках, позволявших жить безбедно.

— Тоже мне успешность — прыг–скок по серверам с короткой жизнью! 1–2 месяца отбегал вместе с теми, кому платит, получил деньги от администрации и за продажу пикселей, и свалил в закат. Оставил после себя разруху, убитую экономику и кучу покупателей, персонажи которых потом забанят из–за покупки игровых вещей на «фанпее». Такие, как ты, своим подходом и жаждой быстрой наживы убивают игру как таковую! Уже никто не хочет долго идти к своей цели, развиваясь с помощью игровых успехов. Только хайп перед стартом, обещания разбить врагов, быстрый старт с чудовищным онлайном почти 24 на 7. А затем распродажа, словно в чёрную пятницу, когда основная масса игроков ещё не имеет и половины того буста, который он нафармил с помощью своих живых роботов. Продажность кланов — это бич нынешних онлайн игр! — он встал и принялся вещать менторским тоном, от которого у меня сразу начало сводить зубы. Я ненавидел, когда со мной так разговаривают. — Пока продажные клан–лидеры ведут себя так, никакого ренессанса не будет. ММОРПГ-игры будут загнивать и, в конечном итоге, вымрут. Вымрут именно потому, что это уже не игра, а работа. Что туда приходят зарабатывать деньги. Выжимать сервера досуха, а потом убегать на следующий, где тоже можно что–то поиметь.

Он выговорился и сел. Николай бросил на меня быстрый взгляд, неловко улыбнулся и примирительно произнёс, как бы пытаясь сгладить ситуацию.

— Ну, вымрут они в любом случае. Из–за нас.

А я продолжал смотреть на этого мужика. Внешности он был незаурядной — я ещё при первом знакомстве оценил росточек эдак под 2 метра. Да и возрастом он явно приближался к 40-ка. Хоть всё ещё сохранял неплохую физическую форму, почти всё его лицо было покрыто морщинами. А у глаз они собирались в мелкую сеточку.

Услышав тон, которым он разговаривал, я сразу понял, что нам не найти общего языка. Бывает такое, что люди встречаются, смотрят в глаза и понимают, что на дух не смогут переносить друг друга. И никакие попытки сблизиться им не помогут, даже если один из них проявит инициативу. У меня такое случилось однажды, когда простой обычный доставщик пиццы чуть–чуть опоздал с заказом. И всё бы ничего — рассчитались бы да разбежались. Но нет. Едва мы встретились взглядами, какая–то негативная искра проскочила. Я на физическом уровне почувствовал, как моё лицо кривится в брезгливом отвращении и увидел подобное лицо у него. Мы пытались сохранять равнодушную дипломатичность пока оплата ещё не была произведена. Но когда мои деньги оказались в его кармане, он начал хамить. А я был и рад присоединиться. Через пару секунд едва не завязалась драка, от которой нас спасла тётка, прибежавшая на шум. Я дал ему под зад, едва вытолкнул за дверь, а он затем на этой двери и отыгрался. Его спас от ответки лифт, который вовремя прибыл.

И сейчас, смотря на этого человека, слушая его брезгливые речи, я вновь испытал забытое чувство. Чувство отвращения. И не ответить я не мог.

— Какое ТЕБЕ дело успешен я или нет? — я умышленно сделал акцент на панибратском обращении. — Ты сидишь там. Я сижу здесь. Значит, между нами есть разница. Я старался, прилагал усилия, чего–то добивался. Сделал себе имя, которое, я вижу, знаешь даже ты. И если у тебя какие–то проблемы с такой расстановкой приоритетов, если тебя что–то не устраивает, ты можешь чувствовать себя абсолютно свободным. Собирай вещи и спускайся обратно к автобусу. Он, возможно, ещё не уехал… Да и вообще, я бы хотел всем вам рассказать одну историю, — я заметил, как покрылась красными пятнами рожа «кабана», и обратился сразу ко всем. — Я увлекаюсь Голливудским кинематографом. Это моё хобби. Особенно мне нравится период 40‑х – 50‑х годов прошлого века. Прекрасные мюзиклы, масштабные цветные постановки, добрые комедии… В тот период одним из самых знаменитых режиссёров был Орсон Уэллс — автор «Гражданина Кейна», которого многие критики до сих пор считают лучшим фильмом всех времён и народов. Существует история — возможно, неправдивая, — что Орсон Уэллс, приходя на съёмочную площадку в самый первый рабочий день, обязательно кого–то увольнял. Совершал такой поступок для того, чтобы показать всей съёмочной группе, кто здесь главный. Чтобы ни у кого не оставалось сомнений в том, кто принимает решения и несёт груз ответственности… Так вот — не знаю, как тебя зовут, — я вновь обратился к этому мужику. — Я хочу спросить у тебя: желаешь ли ты стать тем самым первым? Сегодня мы все впервые на съёмочной площадке. И я, после твоих слов, почему–то почувствовал себя Орсоном Уэллсом. Мне захотелось кого–то уволить. И, я думаю, это будешь ты. А может, ты желаешь сделать этот выбор за меня и добровольно нас покинуть?

В комнате воцарилась абсолютная тишина. Не скрипели стулья, не подавали звуков телефоны, не слышно даже было как симпатичная девчонка в обтягивающих джинсах жуёт жвачку. Именно потому, что она прекратила её жевать, с испугом уставившись на меня. С таким же испугом, как и остальные.

— М? — я вопросительно изогнул бровку.

— Нет… Нет, не желаю, — огромный мужик в этот момент выглядел жалко. Он стал краснее варёного рака, и отчаянно косил глазами на Николая, видимо, ища у него поддержки. Но тот сидел как статуя.

— Прекрасно, — спокойно произнёс я и тоже посмотрел на Николая. — Значит, этот вопрос мы закрыли раз и навсегда.

В комнате повеяло враждебностью. Её я тоже ощутил, потому что в течение долгих 30-ти секунд никто не сказал ни слова. Взгляды тех, кто в виртуальном мире должен стать моими соратниками, не слезали с меня. И я уверенно отвечал этим взглядам. Водил головой, выбирал очередного «смотрителя» и вопросительно смотрел на него. И многие отводили глаза.

— К-хм, — наконец, ожил Николай и попытался выдать дежурную улыбочку. — Ну вот и познакомились… Пожалуй, продолжать дальше бессмысленно. Поэтому сейчас я предлагаю отправиться в зал с капсулами. Туда, где вы будете проводить большую часть своего времени.

Казалось, ребята повскакивали со стульев одновременно. Они облегчённо выдохнули и ринулись на выход из комнаты. Немного задержался лишь униженный здоровяк и мы с Николаем.

— Это было… поучительно, — слегка усмехнулся Николай, когда мы остались одни. — Не знал, что у тебя есть хобби. К тому же столь странное.

— Почему странное? Американский кинематограф имеет великую историю. Это сейчас он превратился в помойку, озабоченную повесткой и пропагандой. А раньше всё было куда лучше. Трава зеленее, небо голубее, фильмы интереснее… Кино — это моя вторая любовь.

— А первая?

— Не знаю, — я пожал плечами. — После выпускного я её не видел.

Николай засмеялся.

— Ладно, идём смотреть капсулы, — он приобнял меня за плечи и вывел из комнаты…

…Там же на 5‑м этаже общежития находился и зал с капсулами. Когда мы прибыли, тестеры уже резвились во всю. Не обращая внимания на медицинский персонал в характерных белых халатах, ребята бегали по широкому залу, кружились вокруг капсул, заглядывали внутрь и стучали по стёклам. Такое, несомненно, многие видели впервые. Как и я. Я оставил Николая в кругу медработников и остановился у ближайшей от входа капсулы. Она напоминала фантастический саркофаг для анабиоза, о которых можно прочесть в книгах о космических путешествиях. Именно таким я представлял место, где храбрые космонавты годы проводили в крио–сне, чтобы затем в течение каких–то жалких суток быть съеденными инопланетным чудовищем.

Я рассмотрел внутри капсулы силиконовый лежак без всякого намёка на подушку, и умоляюще посмотрел на Николая — так сильно захотелось совершить первое погружение. Он поймал мой взгляд и усмехнулся.

— Завтра. Всё завтра, — громко сказал он, чтобы его услышали все. — Закрытое Бета Тестирование откроет свои двери в 18:00 по среднеевропейскому времени. Завтра и состоится ваш первый контакт.

— А сейчас никак? — спросила та самая смазливая девчонка.

— Нельзя, — отрицательно закивал головой Николай. — Сейчас я предлагаю вам выбрать капсулы, так как после регистрации ею сможете пользоваться только вы. Привязка осуществляется не с помощью логина и пароля, а с помощью настройки на биоданные организма. Это исключает возможность взлома или постороннее проникновения на персонажа… Единственное что! — повысил он голос, когда ребята с визгом бросились обнимать капсулы, заявляя «это моя!». — Капсула клан–лидера будет располагаться напротив двери вон того кабинета, — он указал рукой на капсулу, стоящую обособленно от остальных практически у самой двери. — На неё не претендуйте, пожалуйста.

— А что, это особенная капсула? — я подошёл к Николаю.

— Нет, обычная. Просто она ближе к туалету, — он начал хихикать. — Быстрее доберёшься, когда приспичит.

— Очаровательно, — я засмеялся вместе с ним.

— Ах, да! Я кое–что забыл сказать, — Николай хлопнул себя по лбу. — Ребята! И ещё. Поскольку тестирование начнётся завтра, сегодня я предлагаю провести время с пользой. В каждой комнате есть ноутбук, имеющий ограниченный доступ к интернету через наш спутник. Там есть вся информация, которая вам пригодится. Внимательно изучите лор мира, ознакомьтесь с классами и выберите подходящий под ваш стиль игры. Прочитайте на игровом сайте про панель тестера, где вам надо будет отмечать любой обнаруженный баг. Уверен, эту процедуру вам придётся проходить неоднократно. Поэтому подготовьтесь.

— Стоп, стоп, стоп, стоп, стоп! — замахал я руками, когда сообразил, что всё идёт немного не по плану. — Никаких «выберите подходящий класс»! Если все будут играть на расслабоне ради кайфа, ничего у клана не получится. Его даже не стоит создавать, если все решат играть на фановых нагибаторах.

— А что ты предлагаешь? — спросила высокая суровая дама бальзаковского возраста, каким–то чудом тоже затесавшаяся в тестеры.

— Будем изучать лор и изучать классы. Но не цепляйтесь за тот класс, который вы выберете изначально. Завтра мы с вами соберёмся в 9:00 и вместе обсудим кому кем стартовать. Постройку клана надо начинать с саппортов — с тех классов, которые на своём горбу тащат всю пачку. Им уделяйте основной приоритет. Ищите, что вам нравится, но помните о общей необходимости. Забудьте о соло игре.

— Вполне толково, — согласилась дама и по–мужски протянула мне руку. — Олеся.

— Алексей, — я пожал её руку без тени иронии на лице.

— Да, наверное, ты прав, — парень, кажется по имени Олег, тоже усердно закивал соломенно–рыжей головой. — У меня за хила опыт большой. Наверное, возьму его и здесь. Только сначала посмотрю, с чем его едят.

— Ага, — сказал ещё один парень с азиатскими чертами лица. — А я на «танков» посмотрю. Они же есть здесь, да?

Он обратился к Николаю и тот кивнул.

— Полный набор стандартных классов на выбор. Вряд ли таких опытных игроков они смогут удивить. А для того, чтобы получить нечто большее, вам придётся напрягаться уже в игре. Возможно, что–нибудь нащупаете.

— Вы про что?

— Да так… Просто напоминаю, что мир, куда вы попадёте завтра, огромен и разнообразен. Будьте к нему внимательны и он обязательно преподнесёт вам сюрпризы.

— Супер! — взвизгнула светловолосая девчонка и захлопала в ладоши. Ради этого она даже отпустила руку своего мужа.

— Тогда, давайте, наверное, по номерам? — предложил Николай, как бы ища моего подтверждения. — Раз лидер клана сказал быть к 9:00, я тоже буду. Послушаю, о чём вы будете разговаривать, и, может быть, дам пару толковых советов.

— Да, давайте по койкам!

— Угу. Пора грызть гранит науки.

Я кивнул и вышел из зала, заметив напоследок, как враждебно на меня смотрит униженный здоровяк. Зуб даю — персонажа из класса саппортов он точно не выберет.

Глава 4

Перед тем, как запереться у себя в комнате, я заскочил в столовку в стиле «шведский стол». Николай предупредил, что из–за особенностей тестерского режима дня, не может быть и речи о кормёжке по часам. По этой причине столовая всегда будет открыта и любой может выбирать из того, что есть в меню. Пусть даже остывшее — микроволновка спасёт. А ночью можно заливать баки кофеём в любом количестве.

Я не стал питаться вместе со всеми, хотя многие уже рассаживались за столики, робко знакомясь друг с другом. Нагрёб жрачки, памятуя о холодильнике в комнате, и удалился, сгибаясь под тяжестью вкусняшек. Еле открыл дверь и припарковался на столе. Есть перед компьютером мне приходилось далеко не в первый раз, а потому я, засунув в холодильник изрядную порцию шашлыка, разложил на столике несколько гамбургеров и нырнул в ноутбук.

План мой был прост. По собственному опыту я знал, что нехватка персонажей поддержки уменьшала боевой потенциал клана. Поэтому на игровых форумах в любой теме о рекрутинге я, в первую очередь, искал тех, кто готов усиливать других, а не нагибать. Тех, кто хотел чувствовать себя нужным и востребованным. Всяких–разных лучников и убийственных магов всегда хватало. А вот с бафферами и бардами — где бы я не играл — ситуация складывалась противоположная. Их постоянно не хватало. И грамотной комплектации конст, игравших в моём клане, я уделял максимальное внимание.

Хоть я, что называется, был «оллпрофником», — на зубок знал все классы и умел играть каждым — часто на разных серверах сам отыгрывал мега–полезным бардом. Или не менее полезным дебаффером. Но чаще мне приходилось играть «танками». Такими персонажами, кто первым ломится через вражеский зерг, и нагоняет на них страху. При поддержке толковых хилеров, я мог жить долго и бить по вражеской морали.

Потому, подключившись к игровому порталу, первым делом я полез не лор изучать, а смотреть древо классов. На счастье, оно было простое, как две копейки. С первого взгляда я определил, что в вопросе классов создатели решили не отходить от классики и не выдумать ничего вычурного. «Танками» обладали все расы — люди, орки, гномы, эльфы и дроу. Они, конечно же, отличались между собой комбинацией умений и расовыми «пассивками». Но, в принципе, являлись именно теми, кем и должны быть — консервными банками, рассчитанными на выживание и контроль врага. Я прочёл описание нескольких умений. Назывались они по–разному, но смысл у них был один и тот же — агрессия, блокировка щитом, удар щитом и так далее. Отличались лишь «танки» дроу и эльфов. У первого был гарпун, которым он мог выдирать из вражеского стада ослабевшую овцу. А второй был заряжен на поглощение магического урона. Его магическая защита была самой высокой по умолчанию. Плюс к этому добавлялась весьма полезная временная плюшка в виде ауры, поглощавшей магический урон. Зная, что в массовых замесах основной урон вносят именно маги, я сразу смекнул, что эльфийский «танк» будет капздец как полезен.

— Очень недурно, — пробормотал я и принялся за второй гамбургер, запивая абсолютно не полезной для здоровья «колой».

Изучив «танков», я принялся ковыряться дальше. Не стал даже смотреть ни на лучников, ни на магов, ни на — Боже упаси! — кинжальщиков. Клан–лидеру играть такими персонажами строго не рекомендуется! И дело тут только не в слабой выживаемости, коей дэмэдж дилеры не обладают априори, а в расконцентрации внимания. Я давно это заметил. Когда ты играешь «дамагером», ты не можешь оставаться абсолютно сосредоточенным. Обязательно захочешь стрельнуть лишний фраг. Но делать этого тебе нельзя. Твоя задача руководить, а не фаниться. Управлять, а не с визгом гоняться за каждым бомжом. Поэтому практику бездумного пиу–пиу я давно оставил. Играл только тем, кто был реально полезен.

Я полез искать бафферов. Но очень быстро выяснил, что в «Двух Мирах» их просто не существует. Как писалось в теме с общей информацией, в виртуальном мире полная группа состоит лишь из 7‑ми игроков. И слота для баффера просто не остаётся. Разработчики посчитали, что в реалиях группы на 7 человек, он просто не нужен. Вместо этого предлагали уделять внимание такому ремеслу как «начертание» и запасаться свитками бафа, увеличивающими показатели основных характеристик.

— Толковый подход, — согласился я с ними. — Лучше освободить место под дамагера. Лишним он не будет.

Раз с бафферами не сложилось, я принялся выискивать тех, кто на каждом сервере вызывал у меня жуткую попоболь своей нехваткой — принялся выискивать класс бардов. И в этой игре они были. Я вновь открыл древо классов и занялся изучением. Посмеялся над тем, что барда можно склеить даже из орка или гнома. Но их полезность показалась мне весьма посредственной. У этих рас был приоритет на физическую силу и выносливость, а значит сделать из них того, кто будет усиливать не себя, а конкретно других, не удастся. Орк–бард с названием профессии «Avenger» мог даже сражаться с тяжёлым топором в каждой руке. К сожалению для других, усиливая себя, он высасывал энергию из сопартийцев. То есть был чудовищно опасен для врага, но делал союзников слабее. Класс показался мне забавным, но весьма непонятным. Я даже не секунду задумался, предполагая, что мог курить создатель такого странного класса.

Я отмахнулся от человеческого барда, который напомнил обычного «дуэлянта» из игры, где я уже играл много лет и чувствовал себя как рыба в воде. Он носил «тяжёлую» броню и был создан для того, чтобы сойтись с кем–нибудь в поединке. У него была масса умений, дающих временный буст, благодаря которым с мечами в каждой руке он выглядел весьма неплохо как боец один на один. Но это меня совершенно не интересовало. Хоть я хотел быть полезным и, по возможности, отыгрывать за расу людей, класс меня не тронул ни капельки.

Я перешёл к классам эльфов. Прочёл «Enhancer» и кликнул по иконке. Погрузился в чтение и глаза мои расширялись по мере прочитанного.

«Энханцер» — то есть «усилитель» — действительно усиливал. Усиливал свою группу. Этот любопытный класс, так же как и «дуэлянт», мог сражаться с двумя мечами. Но во всём остальном они отличались. Даже в броне. «Дуэлянт» носил «тяжёлую» броню, а «энханцер» мог носить только «лёгкую». То есть о победных поединках один на один мог только мечтать.

Зато он мог принести своей группе куда больше пользы. Читая описание класса, я охреневал всё больше и больше. Опять подумал про создателя, который точно что–то курил. Я читал и видел возможности, ведь своей полезностью «энханцер» показался мне настоящей «имбой». Он не только мог махать тощими эльфийскими ручонками, надеясь на остроту мечей и посредственные умения. Он мог накладывать ауры на всех игроков в группе. Усиливающие ауры. Но как накладывать. Не просто, что называется, баффнуть и забыть на сколько–то там минут. Нет, всё было совсем не так. «Энханцер» мог активировать магические ауры и держать их активными, пока у него не закончится мана. Или — что более вероятно — пока его не убьют враги. В описании класса чёрным по белому писалось, что «энханцер» — доходяга. Малое количество здоровья и необходимость ношения «лёгкой» брони делали его вторым по выживаемости с конца — сразу после любого носителя роб и туник. А с учётом того, что ауры жрали ману, как тысяча голодных китайцев, игроку, решившему взять под свой контроль «энханцера», придётся основное внимание уделять такой характеристике, как «духовность», отвечающей за количество эМПэ и её регенерацию. Но если уделять внимание ей, то придётся чем–то пожертвовать. Пожертвовать существованием в одиночку, для которого требуются в первую очередь «мощь» и «стойкость» — характеристики отвечающие за физические параметры. Ведь «энханцер» не маг. У него нет магических умений. Ему, как и всем обычным бойцам ближнего боя, придётся добывать опыт через убийство «мобов» собственными руками. А его «лёгкая» броня и посредственная физическая атака не позволяют делать это продуктивно. Пойдя по пути «милишника», он обречён страдать. Поэтому выбирать для отыгрыша этого персонажа стоит только тому, у кого есть верные товарищи, готовые взвалить на свои плечи его возмужание. А когда он достигнет определённого уровня, уже ему придётся заботиться о товарищах. Потому что магическая сила аур, которыми он их вознаградит, недоступна другим расам. «Энханцер» единственный в своём роде.

— Так–так, — пробормотал я с забитым ртом, зачитавшись и забыв прожевать кусок. — Весьма любопытно.

Я опять прочёл про «лёгкую» броню и проблемы с ней связанные. Очень хорошо запомнил, что ауры рассеиваются, если «энханцера» убьют. То есть для каждого разумного пати–лидера, настроенного на GvG (от англ. Group vs Group — выяснение отношений между персонажами двух групп), уже не лекарь должен стать первоочередной целью, а «энханцер». Ликвидировать его — это всё равно что ликвидировать вратаря хоккейной команды. Ворота останутся без защиты, и вам за шиворот напихают столько шайб, что будете жалеть о потере такого буста.

— Выживаемость нулячая, — резюмировал я. — Существовать в одиночку практически не способен. Обречён быть обузой для других, пока не возмужает. И только тогда скажет своё слово… Так, а что там за ауры вообще?

Я спустился ниже по тексту и раскрыл окно с аурами. Почему–то их было всего 10. Я почесал затылок и загрустил. А потом прочитал, что использовать одновременно можно не более 5-ти аур, и загрустил ещё сильнее. Создатель гайда добавлял, что даже при таком раскладе «энханцер» «высохнет» за несколько минут, если не позаботится о регенерации маны или же не найдёт того, кто это ману ему будет регулярно заливать. Не найдёт себе в партнёры «владыку маны» — «маналейку» по–простому. Прочитав это, я, наконец–то, добрался до описания аур. Внимательно прочёл и закашлялся. Ауры реально были имбовыми. И до меня стало доходить, почему «энханцера» придумали задохликом. Уж слишком он был полезен группе, чтобы от него отказываться. Но слишком сложен в прокачке. Без определённого сетапа группы, где обязана присутствовать «маналейка», можно даже не начинать его раскачивать. Геморрой замучает. Будешь не рад, что создал такого персонажа, и начнёшь мечтать о рероле. А рерол — это выброшенное в никуда время. Ни в коем случае нельзя вкладываться в персонажа, чтобы потом мечтать его поменять. Это значит, ты просто не ценишь своё время.

Я склонился над ноутбуком и устало потёр глаза. Мне надо было поразмышлять. Класс очень толковый, но очень своеобразный. Слишком многим параметрам надо уделять внимание. А при таких раскладах нащупать ту самую золотую середину будет крайне сложно. Не хочется держать под контролем персонажа, который сильно проседает в чём–то одном, но охренительно полезен в чём–то другом. Хочется баланса.

Я отбил чечётку пальцами по столу и полез смотреть класс барда расе дроу. Но он меня не заинтересовал. Своими умениями и отсутствием аур, он был больше похож на дебаффера, ориентированного на срезание вражеских показателей физической и магической защиты. Несомненно, в определённом сетапе он тоже будет охренительно полезен. К тому же с выживаемостью у него не всё так плохо. Но усиливать он никого не мог. Он мог только ослаблять.

Я вернулся к расе эльфов. Бегло просмотрел текстовые полотна лора, прокрутил до конца и остановился на расовых «пассивках».

«Быстрый Шаг» — скорость бега увеличена на 25%.

«Проворство» — шанс уклонения от физической атаки увеличен на 15%

«Противодействие стихиям» — магическая защита увеличена на 10%; шанс рассеять магию увеличен на 5%

— Так, стоп! — сказал я себе и потёр виски. Интересная картина начала вырисовываться перед моими глазами. — Бег — это понятно. По лору — эльфы резвые ребята. Противодействие стихиям — тоже не сложно. А вот проворство… Шанс уклонения от физической атаки… Это интересно. Эльф — «милишник» в «лёгкой» броне не обладает высокой выживаемостью из–за низкой физической защиты. В ближнем бою он — маргинал. Но благодаря «проворству», физическая защита не будет являться основным параметром, которому необходимо уделять внимание. Основным параметром станет ловкость. Если её разгонять, возможно, с выживаемостью будет не всё так печально. Возможно, убить такого персонажа, когда он находится в группе и кормит её аурами, станет куда труднее. К тому же если учесть наличие лекаря… Лекари–то у меня по–любому будут… Так! А какая характеристика отвечает за ловкость персонажа?

Мне пришлось открыть окно с базой данный в новой вкладке. Там я быстро отыскал необходимую информацию. Шесть основных характеристик: «мощь», «стойкость», «сноровка», «интеллект», «духовность» и «удача». При подробном изучении я понял, что выбор мне предстоит непростой. Придётся очень хорошо подумать над тем, какую характеристику раскачивать. «Стойкость» отвечала за физическую защиту персонажа, количество его здоровья, регенерацию здоровья и сопротивление дебаффам. «Стойкость» — это основа для «танков». «Сноровка» же была полезна, в основном, мамкиным нагибаторам на кинжальщиках и лучниках. Но «энханцеру», как носителю «лёгкой» брони, она тоже была нужна — она отвечала за ловкость персонажа. За уклонение от физических атак. А с учётом расовой эльфийской «пассивки», не прокачивать её, будучи «энханцером», глупо.

— Чёрт, заманчиво, однако, — пробурчал я. — А ещё чёртова «духовность» нужна для аур. Регенерация маны для персонажа, чьи ауры поглощают ману, — это необходимость. Да и «мощь» не мешало бы подкачивать. Иначе даже подраться с кем–либо не получится. Урон будешь наносить микроскопический… Похоже, персонаж реально группозависимый. Соло–контент ему не светит. Если какой–то камикадзе решит стать «эхнанцером» и играть в своё удовольствие — впереди его будет ждать тёмный тоннель, называемый анусом. И никакого света в конце этого тоннеля, конечно же, не будет.

Хоть персонаж меня заинтересовал, зацикливаться на нём я не стал. В течение нескольких часов бороздил просторы игровой базы данных и изучил все классы. Сюрпризов, как таковых, я не заметил. Всё было стандартно, без особой изюминки. Если за твоими плечами большой игровой опыт — как у меня, например, — любой из имеющихся классов не доставит особых хлопот. Главное — научиться правильно буститься. Ну и, конечно же, подобрать неплохую команду верных ребят. Бегать без пати, я не собирался. Я управлял кланом несколько лет и прекрасно понимал разницу между стадом соло–хомячков и сыгранными группами. КПД у них абсолютно разные. И здесь я был не намерен отходить от классики. В моей группе всегда будет и хил, и «танк», и «маналейка». Надо только не забыть завтра озвучить это сокланам, как факт.

Ближе к вечеру, чтобы развеяться и утрамбовать в голове новую информацию, я устроил себе экскурсию по общежитию. Прошёл по всем этажам, посмотрел на технический персонал, который обосновывался на 3‑м этаже. Спустился на 1‑й этаж и увидел, что охрана уже организовала проходную. Турникет присутствовал, но не хватало автоматов, куда надо кидать монетки, чтобы выбраться.

Я сходил в спортзал, где никого не было, и минут 40 бегал по дорожке. Затем вернулся к себе в комнату, принял душ и вновь уставился в ноутбук. До глубокой ночи, сделав перерыв на кофе с холодными шашлыками, я изучал игровой мир. Нашёл подробную карту, и пропылесосил её всю. Запомнил расположение игровых границ, отведённых расам, и, наконец–то, понял, почему игра называется «Two Worlds» — два мира.

На глобальной карте находились два континента, разделённые океаном. Южный континент являлся стартовой локацией для всех рас. Здесь игроки начнут свой путь, будут развиваться и двигаться севернее. То есть будут повышать игровой уровень, чтобы по достижении 100‑го прибыть в порт Кресфола — столицу королевства Италан — и ждать корабль, который переправит их на Северный континент, где, как утверждали полотна текстов о игровом мире, начнётся самая мякотка. Ведь Северный континент — абсолютно враждебная территория для всех. Территория, где возможно фри-ПвП.

Прочитав это, я уже было начал злорадно потирать руки, представляя, как мой клан доминирует над тестерским стадом. Но через секунду угомонился. Оказывается, на период Закрытого Бета Тестирования северный континент доступен не будет. Только безопасный Южный с капом на уровень равный цифре 100. Именно по этой причине на карте Южный Континент был прорисован с топографической точностью, а Северный стыдливо скрывался за серым «туманом войны».

— Не понял, — недовольно пробурчал я. — А подраться–то можно будет? Это что, ПвЕ-игра, что ли?

Оказалось, что не совсем. «Подраться» можно на аренах в столицах всех рас, в зонах вокруг Рейдовых Боссов и Мировых Рейдовых Боссов, а так же на единственной высокоуровневой локации для партийного добывания опыта, актуальной после 80‑го уровня. И это всё. Больше слить негатив или стравить пар было негде. Но, видимо, на то оно и «закрытое» тестирование.

Я не особо остался доволен после прочитанного. И даже поморщился, не понимая, зачем Николай меня сюда притащил. Я, как бы, не ПвЕ-хомячок. Меня ни данжики не прельщают, ни квестики, ни рыбалка, ни огородики или прокачка ремесленных умений. Меня всегда интересовало лишь ПвП, доминация и безоговорочная победа над теми, кто осмелится предложить скрестить клинки. А создавать клан ради его прокачки, рекрутинга и убивания «мобов», мне казалось бессмысленным и не интересным занятием. Те эмоции, которые я получал от побед или поражений в боях с врагами, не шли ни в какое сравнения с теми эмоциями, когда ты, в течение нескольких часов, тупо «гриндишь». Не говоря уже про квестики, когда ты бегаешь от НПС к НПС, торопливо проматывая тексты с их болтовнёй. Это меня только раздражало.

Но выбора уже не было. Подписи поставлены, руки пожаты и авансы получены. Теперь оставалось двигаться только вперёд.

Перед тем, как отправиться на боковую, я всё–таки сделал то, что очень не хотел делать изначально — ознакомился с лором игры. Немного почитал про расы, их предыстории, их конфликты и антагонизм. Всё было по классике, хоть написано неплохо. Единственное, что меня действительно заинтересовало — история создания королевства Италан. Я с интересом прочёл про исчезнувшего Бога «двумирья» — Италана. Сценаристы прописали его как представителя расы титанов, изгнанного из родного мира и прибывшего сюда. Он выкопал океан и разделил континенты. Прочертил границы королевств всех рас и основал Кресфол. А затем исчез.

Шли годы, столетия. Жизнь шла своим чередом. О Италане стали забывать. Он превратился в миф. Сказку, которую на ночь рассказывали детишкам. И лишь когда раса людей взяла Кресфол под свой контроль и захватила королевство, о нём вновь вспомнили. Построили статуи и памятники в его честь. Возвели пантеон в столице. Титана, создателя этого мира, продолжали чтить. А молодой король людей приказал создать дворец, который своей роскошью мог бы порадовать око Италана, откуда бы он на него не взирал. Дворец построили. Назвали «Хребет Италана» и ждали, когда Бог вернётся, чтобы вновь предложить ему трон.

История была довольно–таки интересная, но своими намёками на «второе пришествие» немного меня озадачила. Очень было похоже, что религию игрового мира сценарист писал под копирку с христианства. И я очень надеялся на то, что религиям в этом мире не придётся конфликтовать. Ведь мало ли что может учудить искусственный интеллект, о котором ранее рассказывал Николай. Это же ЗБТ всё–таки. Неизвестно какие тут баги ещё обнаружатся…

…Ранним утром 1‑го июня в комнате для брифингов был аншлаг. 50 человек теснились у кофейного автомата и поглощали кофе литрами. Судя по красным заспанным глазам у большинства ребят, день и ночь они не потратили зря. Как и я, они потратили их на изучение игрового мира.

Я приземлился на свой стульчик рядом с улыбающимся Николаем. Он тоже не сводил глаз с тестеров, которые со всей ответственностью подошли к своей новой работе.

— Ну что, Алексей, определился? — спросил он.

— Угу, — я кивнул головой. — Вчера долго ковырялся, раздумывал и всё–таки решил остановиться на «энханцере».

— «Энханцере»? — Николай наморщил лоб, словно тужился вспомнить, что это за класс. Затем морщины на его лбу разгладились. — Понятно. Интересный персонаж, да. Весьма любопытно, что у тебя получится. Как раз оттестишь его по полной.

— Для этого мне понадобятся остальные… Давайте, наверное, приступать? Уже время, как бы.

— Это твоё шоу, — Николай показал, что умывает руки. — Я всего лишь наблюдатель. Здесь командуешь ты.

— Спасибо… Ребята! Ребята, присаживайтесь! — сказал я под шумок сдвигаемых стульев. — У всех порядок? Все определились?

— Да, — ответили они хором.

— Отлично. Давайте тогда приступим к обсуждению и рихтовке хотелок. Для начала я бы хотел сказать за себя. Я возьму для отыгрыша светлого эльфа. Достигну 10‑го уровня и выберу класс «энханцера».

Кто–то присвистнул. В первых рядах сказали:

— Не самый интересный класс, как по мне…

— Пока сложно об этом говорить с уверенностью, — произнёс я. — Я выбрал его из–за партийной полезности, поскольку он офигенен как саппорт. Понимаю, что им тяжко будет играть соло. Особенно на начальном этапе. Но я вижу в нём перспективу. Перспективу для партийной игры.

— Это верно, — кивнула дама по имени Олеся. — С его аурами маги могут качаться очень легко.

— Почему маги? — спросил кто–то.

— К 100‑му уровню и него будет несколько невероятно полезных аур для магов. Аура шанса магического крита, аура силы магического крита, аура перезарядки. Я вижу, что класс действительно полезный…

— Ага, — перебил её я. — Вот только докачать бы его… Кстати, как раз для этого вы все будете мне нужны. Меня интересует игра констами — группами игроков, которые добывают опыт вместе и вместе участвуют в ПвП. Такие группы более полезны, чем пучок рандомных игроков, и могут действовать автономно. Но я прекрасно понимаю, что среди случайно набранных ребят очень сложно будет организовать консты. Потому нам придётся взаимодействовать ситуационно…

— Подожди, Рэйвен… Алексей, то есть, — поднял руку парень лет 25-ти. — Мы ж тут всего лишь тестеры. Это не наша задача действовать так, как ты привык на своих фришках. Зачем нам принудиловка и обязаловка? У нас и так будет дел достаточно.

— Нет, я никого ни к чему не принуждаю, — сказал я. — Мы все одна большая команда людей, которые видят друг друга впервые. Даже за 3 месяца я не уверен, что кому–то удастся создать нечто, что в моём представлении является констой. Для этого нужно много времени, много огня, воды и медных труб, через которые придётся пройти. Я просто говорю, что КПД от такой группы в разы больше. А из–за того что в реалиях ММОРПГ уровень — это самое важное, добываться этот уровень будет быстрее в сыгранной команде. Сольники обреченыстрадать. Так что даже если вы не хотите взаимодействовать друг с другом, вам придётся это делать. Иначе завязнете в «гриндовом» болоте.

— Это тоже верно, — подал голос Олег. — Обычно такая стратегия работает на серверах, где низкие рейты. Там в одиночку вообще существовать невозможно.

— Да она вообще везде работает, — сказал муж весёлой блондинки. — Это верный подход. Но какой с нас спрос? — он посмотрел на Николая.

— Этот вопрос давайте обсуждать со мной, — я перехватил его взгляд и указал на себя пальцем. — Николай всего лишь зритель, как он сказал… А на счёт спроса. Раз решили играть кланом, придётся вам всем… нам всем немного пересмотреть приоритеты. Придётся работать сообща и, соответственно, сообща выбрать классы. Никого, конечно же, я ни к чему принуждать не буду, но прошу задуматься о полезности в первую очередь. И лишь потом о удовольствии.

— Хорошо, — кивнул парень и приземлился на стул.

— Теперь ещё такой вопрос, ребята. Вчера я бегло изучил прокачку клана. Посмотрел что там надо. Теперь спешу сообщить: взять 3‑й уровень хочу как можно быстрее. Самый первый, желательно. На ап первых двух уровней требуется всего лишь золото. Я не знаю, насколько хорошо оно будет сыпаться с мобов, но к концу 1‑го или 2‑го дня — корректировать хотелки мы будем в процессе игры — я хочу с каждого получить по 10 золотых. Неважно насколько тяжко вам будет даваться его добыча, запомните — 10 монет с лица по–любому. Иначе создание клана придётся отложить на более поздний срок. А для меня это самое важное…

— А для нас нет, — вновь оживший «кабан» решил показать клыки. Я думал, он немного угомонился после вчерашнего. Но, оказалось, думал я неверно. — Для нас важно изучение игры. Изучение классов. Неторопливый старт без обязательств отдавать скромно добытое на начальной стадии. Зачем вообще спешить? Сам–то ты готов тратить деньги? Или хочешь, чтобы мы тебя содержали?

Температура в моём чайнике очень быстро стала подбираться к 100 градусам. Но я всё же не закипел. Я уже точно знал с кем имею дело и был уверен, что в наших отношениях ничего не поменяется.

— А ты вообще какой класс выбрал? — ответил я вопросом на вопрос. — Определился уже? Надеюсь, тоже будешь играть мега–полезным, но скучным «энханцером»?

«Кабан» стушевался. Принялся смотреть по сторонам в поисках поддержки у окружающих. Но так её и не заметил. Заметил лишь любопытные взгляды, направленные в его сторону.

— Нет, — тихо сказал он. — Не «энханцером». Я решил играть орком. Выберу класс «разрушителя».

— Понятно, — фыркнул я, стараясь вложить в голос как можно больше пренебрежения. — Очередной бесполезный нагибатор, который всегда будет нуждаться в саппорте. Стандартный балласт в клане, — я заметил, как он покраснел в очередной раз, и приготовился давать отпор. Что бы он не сказал, я был готов встречать в штыки любые его предложения.

Но он не стал втягиваться в конфронтацию. Бросил лишь короткий красноречивый взгляд на Николая и смутился.

— Прекрасно, — кивнул я, чувствуя себя очень хорошо, после того, как дважды за два дня указал «кабану» его место. — Раз пошла речь про классы, давайте пройдёмся по списку. В клан 1‑го уровня вмещается 50 человек — столько, сколько нас здесь. Это значит, влезет 7 фуловых групп по 7 человек в группе. В каждой группе я хочу увидеть человека на «хиле» и «маналейке». Давайте обмениваться мнениями…

«Обмен мнениями» шёл туго. После непродолжительной переклички оказалось, что «хилами» играть готовы 6 человек. Все утверждали, что имеют богатый опыт игры на таком классе. «Владыкой маны» пообещали стать трое: дама бальзаковского возраста по имени Олеся, тот самый мужик, утверждавший ранее, что терпел унижения вместе со мной и моим кланом на официальном сервере, и ещё один худющий парень с выпученными глазами и внешностью настоящего задрота. «Энханцером» кроме меня согласился стать лишь один. Да и тот сходу начал требовать, чтобы о нём заботились изначально. Брали в пати на добычу опыта и помогали с экипировкой, ведь класс не способен ни на что. Что он совсем не «дэдэ», а классический саппорт.

После озвучивания всех хотелок, я рассмеялся. Амёбоподобные существа, вечно рыдающие и не желающие проявлять инициативу, меня всегда раздражали. Когда я подобное нытьё слышал в «тимспике», маты из моего рта лились ручьём. Здесь же я попытался высказаться более дипломатично. Так что словосочетание «тупорылые долб…бы» я заменил на «бесполезные мамкины нагибаторы». Но и без красочных вплетений всем стало понятно, что клан без достаточного количества персонажей поддержки, меня крайне удручает. И я бы хотел, чтобы некоторые ребята–тестеры пересмотрели свои приоритеты. Для большего убеждения мне даже пришлось покричать немного и постучать кулаком по подлокотнику.

Это возымело действие. Хоть я рассчитывал на большее, пришлось довольствоваться тем, что есть. В итоге, перед первым погружением в игру, у меня было 7 теоретических лекарей, 4 «маналейки» и 3 «энханцера», включая меня. Остальные понавыбирали разный шлак. Но, надо честно признать, было много «танков». Удивительно много в свете того, что с ними было так же проблематично на всех серверах, где я играл. «Танк» ведь тоже сложен в прокачке.

— Вы не переживайте, парни, — сказал я тем двоим, кто выбрал «энханцеров». — Вас будут качать. Это неизбежно. В моём клане отказ соклану в помощи равноценен смертному греху. Замеченные в таком грехе будут караться изгнанием из клана. Тот, кто не готов помочь ближнему своему, мне не нужен… Николай, такой вопрос, — повернулся я к нему и увидел удивление на лице. Наверное, он даже не подозревал, как выглядит моя манера управления. — Можно ли будет добирать игроков в клан по мере роста? Тех, кого я повстречаю уже в игре. Вы говорили, что на ЗБТ будут играть десятки тысяч. Могу ли я их привлекать?

— Не только можно, но и нужно, — подтвердил он. — Я не буду говорить, что во всей Европе, где пройдёт тестирование, лишь у нас собрана спец–команда. Есть и другие. А есть просто работяги без особых амбиций — журналисты, популярные стримеры, владельцы электронных газет на игровую тематику, родственники полезных людей. Так что набор нужно вести обязательно. Набирать и развиваться.

— Отлично. Это я и хотел услышать. Значит, со старта мы будем вырываться в топ. Как я всегда и стремился. Постараемся прокачать клан и поставить под контроль рейдовых боссов и мировых рейдовых боссов, которые в игре, несомненно, присутствуют. Покажем всем, что такое доминация.

Мою речь овациями не поддержали. Наоборот — смотрели с лёгкой примесью непонимания. Наверное, большинство из них до сих пор думали, что их ожидает простая работа искателем багов. Но у меня были другие планы.

— Замечу так же, — добавил Николай. — Что не стоит забывать про репутационные задания. Задания, которыми могут делиться НПС. Ведь только благодаря им можно получить «легендарную» — топовую — экипировку.

Я кивнул.

— Этому контенту тоже надо уделять максимальное внимание.

— Где бы только на всё это время найти… — пробурчал кто–то в задних рядах.

Но в этот раз отвечать я не стал. Сказал, что на этом брифинг завершён и можно расходится. Что в следующий раз все вместе мы уже соберёмся перед первым погружением.

Когда все вышли, Николай придержал меня, схватив за руку.

— Алексей, я, конечно, в этом деле тебе не советчик, — впервые на моей памяти он не улыбался. — Но, мне кажется, тебе надо быть с ребятами помягче. Слишком резво ты задрал планку. Большинство, наверное, совсем не этого ожидали, когда подавали заявки в тестеры.

— Я всегда хотел лишь одного — побеждать, — пожал я плечами. — И не деньги являются моей основной мотивацией, когда я управляю кланом на разных серверах. Мне нужна победа. И я сделаю всё, чтобы достичь её здесь… Не волнуйтесь, Николай…

— Давай уже на «ты» перейдём, что ли?

— Не волнуйся, Николай. У меня огромный опыт в управлении кланом. Я знаю как надо себя вести с теми, кто вообще не желает напрягаться. Я постараюсь, чтобы они поняли, что от каждого требуется больше отдачи. Но и каждый может рассчитывать на помощь.

— Надеюсь, у тебя это получится, — улыбка вновь вернулась на его лицо.

До 17:30 я успел сделать много дел. Вновь исследовал общежитие, заскочил даже на крышу. Затем в одиночестве позанимался в спортзале, помылся и забил желудок пищей. Я не планировал вылезать из капсулы раньше трёх после полуночи. А, может, и до утра проваляюсь. Так что запас энергии мне был необходим.

В 17:30, одевшись в чистый белый комбинезон, как советовали работники технического и медицинского персонала, я прибыл в зал с капсулами. Вокруг меня суетились незнакомые люди, подготавливая к первому погружению. Проверили температуру, посмотрели горло, спросили как я себя чувствую. Затем уложили в капсулу, заставили сложить руки и лежать смирно. Стекло закрылось, а сверху проехал сканер, зафиксировавший мельчайшие детали моего лица. Стекло вновь ушло вверх и ко мне подошёл Николай, пока я наблюдал, как колдовали на другими.

— Алексей, не забудь: никакого создания персонажа, к которому ты привык, не будет. Скан лица и выбор расы — это всё. А дальше всё зависит от тебя. Изучай и разбирайся.

— Справлюсь, — ответил я.

До 18:00 оставалось совсем мало времени, но я не испытывал того волнения, которое от себя ожидал ранее. Ещё недавно мне казалось, что всё это нереально. Что всё это шутка. Я поверил Николаю далеко не сразу. Даже после подписанного договора тлел уголёк сомнений. Окончательно они развеялись уже здесь — в общежитии. Увидев саркофаги для анабиоза, я принял правду. Принял и поверил. И с этой верой ушли сомнения, ушло волнение. Я был готов всё начать с нуля.

Уже совсем близко к 18:00 нас всех заставили лечь на свои места. Никаких больше туалетов или стопочку валерьянки на посошок. Я пялился в чистое плексигласовое стелко и увидел, как выезжает металлический ободок. Он опустился на мой лоб, а контакты замерли у висков. Как нас проинструктировали ранее, я проверил верно ли расположена правая рука на красной кнопке и заметил склонившегося над моей капсулой Николая. Капсула не была звуконепроницаемой, а потому я услышал его последние наставления.

— Не облажайся, — посоветовал он.

Я показал ему «ок» и закрыл глаза. Моё первое подключение вот–вот должно начаться.

Глава 5

Я открыл глаза и принялся удивлённо озираться. Вокруг меня кружились магические водовороты, затянутые белесой дымкой. 5 водоворотов. И рядом с каждым из них я разглядел призраков. Призраков, контурами напоминавших представителей фэнтезийных рас. Они плавали в воздухе, кружились и манили меня. Каждый из них старался привлечь на свою сторону, протягивая руку.

Я попытался изучить сам себя, но сразу понял, что у меня нет тела. Я был таким же призраком. И чтобы обрести тело, мне нужно определиться с расой. Поэтому я не стал терять время и поплыл к туману зеленоватого цвета. Эльф–призрак закружился вокруг меня и мне показалось, что подтолкнул в спину, когда я приблизился к магическому водовороту. Я вонзился в него и почувствовал, что меня засасывает. Затем услышал хлопок.

Внимание! Вы выбрали расу! Теперь вы можете выбрать игровой ник–нейм!

Внимание! За персонажем уже закреплён игровой ник–нейм — «Gray Raven»!

Желаете его поменять или оставить без изменений?

Я пожелал ничего не менять. Зафиксировал взгляд на втором варианте и подмигнул.

Внимание! Игровой ник–нейм сохранён!

Добро пожаловать в игру «Two Worlds», «Gray Raven»!

Бах! Вот так вот просто. Спасибо Николаю, что уделил внимание такой мелочи, как игровой ник клан–лидера. Возможно, среди общего количества тестеров ещё кто–то желал побывать «серым вороном». Но теперь таким буду лишь я один.

Я вновь открыл глаза. В этот раз перед глазами не было никаких призраков. Лишь чистое голубое небо с ярким солнцем, на полпути к горизонту. Я опустил глаза и увидел, что стою по щиколотки в воде, которая тихо плескалась у песчаного берега. Я проследил за небольшими волнами, заметил несколько спортивных спин и беловолосых голов, принадлежавших ушастым гуманоидам, и взглядом упёрся в раскидистое дерево, формой напоминавшее гигантский платан. Я задирал голову всё выше и выше и, наконец, остановился, заметив крону на высоте девяти этажей. Это было Древо Жизни — эльфийское божество, которому они поклонялись. Судя по лору, это был самый первый и самый главный неигровой персонаж эльфийской расы — это дерево действительно было живое.

Меня кто–то задел плечом. Я едва устоял на ногах и грозно посмотрел в спину торопыге. Но он даже не думал извиняться и побежал дальше. Я обернулся и увидел как прямо на моих глазах появляются из ниоткуда игроки. Они просто материализовались в воде и принимались изучать самих себя. Этим же занялся и я.

Я побултыхал голой ножкой и улыбнулся, ощутив нежность воды. Наклонился и опустил в воду руки. Те же ощущения, что в реальном мире. Никакой разницы. Я набрал пригоршню воды и поднёс ко рту.

— Пресная, — сплюнул я и улыбнулся.

А затем вынужден был лицезреть перед глазами неожиданные системные оповещения.

Внимание! На период Закрытого Бета Тестирования показатели «усталости», «жажды», «голода», «опьянения», «дурмана», отключены. Игрокам нет необходимости за ними следить.

Я хмыкнул. Оказывается, разработчики предусмотрели даже такую мелочь. Но зря, наверное, они их отключили. Было бы интересно посмотреть, как это работает. Хотя… Хотя, может быть, они включат эти показатели, когда начнётся Открытое Бета Тестирование. Кто знает…

Взглядом удалив выскочившее оповещение, я ещё несколько минут стоял на месте и тренировался. Вызывал менюшки, изучал пользовательские панели и щупал сам себя. Хоть в отражении я не смог рассмотреть свою мордашку — вода была не самой чистой, — зато облапал себя полностью. Убедился, что одет в тоненькую маечку и коричневые полуштаны, едва ниже колен. Никакой обуви на мне не было, что, в принципе, неплохо, ведь стоял я в воде. Я попытался разобрать показатели стартовой экипировки, но визуально не смог определить. Зато смог найти меню персонажа. Вывел на виртуальный экран и убедился, что никаких показателей у маечки и штанишков нет.

Стандартная майка. Класс экипировки: нижнее бельё. Ранг: без ранга.

Стандартные штаны. Класс экипировки: нижнее бельё. Ранг: без ранга.

— О, как! — пробормотал я. — Самый натуральный бомж! Дешевле только голым стартовать… Предположу, что и за душой ни гроша.

Ремень заплечной сумки наискось пересекал маечку. Я нащупал его, подтянул сумку к себе и заглянул внутрь. Абсолютная пустота. Даже паутины нет. Не говоря уже про паука.

Меня опять задел кто–то очень торопливый.

— Да какого хрена!? — выругался и попытался обнаружить нарушителя правил движения. Но он слишком спешил выбраться на берег. — Эй! — крикнул я ему в спину. — Повнимательнее надо быть!

Светловолосый эльф даже не обратил на меня внимание.

Смотря ему в след, я решил, что тоже пора выбираться на берег. Стоять в тёплой водичке и изучать менюшки, конечно, хорошо, но лучше начать изучать мир. А менюшки изучить уже в процессе изучения мира.

Я бросил взгляд за спину, чтобы убедиться, что нахожусь у берега того самого озера, которое видел на карте. Оно было огромным, так что противоположного берега я не смог разглядеть. Но сомнений у меня уже не осталось — гигантское дерево прямо по курсу отметало все сомнения.

— Значит, первым делом надо к нему.

Я выбрался на берег и направился к дереву, огромный ствол которого окружала невысокая земляная насыпь и металлический забор. Но подойти к стволу и прикоснуться всё же была возможность. Нужно было лишь протянуть руку.

— Блин, чё–то ник знакомый, — сказал какой–то эльф и прошествовал мимо меня, задумчиво морща носик.

Я тоже сморщил носик, пытаясь рассмотреть его ник. Но не смог. Прищурился и встряхнул головой, когда мне показалось, что зрение теряет фокусировку. Оказалось, что так и было. Мне пришлось попрактиковаться, прежде чем я научился различать ники столпившихся у дерева эльфов. Чтобы рассмотреть ник, приходилось сосредотачиваться на отдельно взятом персонаже и буравить его взглядом. В течение секунды–двух взгляд фокусировался и прочесть ник не составляло труда.

— А мне твой не знаком, — сказал я тому самому эльфу, который всё стоял недалече и пялился на меня.

— Не, я серьёзно.

— Ну ты вспоминай, а я пошёл, — я отодвинул его и прошёл мимо под бормотание «рейвен», «рейвен», «рейвен».

Протолкавшись сквозь эльфийскую толпу, сплошь состоявшую из визжащих от ярких впечатлений игроков, я подошёл к забору. Опять задрал голову, но среди ветвей дерева не увидел ничего. Только зелень.

Я выставил перед собой руку и прикоснулся к коре.

Добро пожаловать в земли эльфов, «непосвящённый»! С этого момента — ты один из нас! Наши леса приютят тебя, охранные башни защитят, а подземелья обучат выживанию. Чтобы начать свой путь, ты должен выполнить первое задание — посетить столицу наших земель — Носс Таур. Встретиться с королевой Нараей Илири и услышать её слова. Она поможет тебе, «непосвящённый», лучше понять в чём твоё предназначение. Лучше узнать самого себя и определится с дорогой, которой ты пройдёшь.

Внимание! Получено обучающее задание: «Посетить столицу».

Награда: Усиливающая магия, наложенная руками королевы.

Я убрал ладонь, несколько разочарованный ознакомительным текстом и невеликой наградой. Я ожидал получить, по крайней мере, карту окрестностей или пару золотых в тощий кошелёк.

— Не, ну реально. А где ты играл? — тот самый паренёк–эльф нашёл меня в толпе и теперь теребил за плечо. — Ник–нейм такой знакомый.

Своими словами он привлёк к моей персоне ненужное внимание. Через секунду на меня пялился каждый, стоявший у дерева.

— Серый Ворон здесь? Та ну ладно!? — воскликнул ещё один эльф, после прочтения моего ник–нейма. — И в правду настоящий, что ли?

Я шумно выдохнул, абсолютно не желая ни с кем брататься. Принялся крутить головой в поисках выхода и нашёл его в виде дороги. Хоть не из жёлтого кирпича, но не менее красивой. Вытесанная словно из цельной слоновой кости, она шла от самого дерева к мосту, перила которого были украшены гирляндами из сверкающей магии. Окружённый деревьями, мост утопал в зелени и скрывался выше уровня обзора.

Я убрал с глаз долой окно заданий и торопливо направился к мосту.

— А кто это? — услышал я за спиной и поддал газку.

Мост оказался длинным. Едва я сделал первый шаг, он словно растянулся перед моими глазами, как резиновый. Я чуть не потерял равновесие и почувствовал головокружение. Остановился, схватился за перила и встряхнул головой. Это помогло. Когда я вновь посмотрел вдаль, визуального обмана больше не существовало. Я даже смог рассмотреть двух закованных в латы стражей, стоявших у выхода, и плоскую, как стол, площадь, где резвились игроки.

— Надеюсь, это был всего лишь глюк, — пробормотал я, принимая устойчивое положение. — А не с головой проблемы. Не хватало…

Я пересёк мост и сместился чуть в сторону, пропуская следовавших за мной игроков. Подошёл к стражнику в «тяжёлых» доспехах и принялся абсолютно невежливо изучать лицо, скрывавшееся за забралом. На секунду показалось, что это каменный истукан, а не живой НПС, о которых Николай прожужжал мне все уши. Но сомнения развеял сам страж. Латная перчатка помогла забралу удалиться, а живые голубые глаза уставились на меня.

— Проходи, — равнодушно сказал он.

— Здравствуйте, — я сразу попытался наладить общение.

— Проходи, — повторил он и опустил забрало.

Я хмыкнул, вспомнив прочитанное на игровом форуме про уровни персональной репутации. Там говорилось, что равнодушие от НПС — это 0. И сейчас я увидел тот самый ноль во всей красе.

Я прищурился и рассмотрел надпись, плавающую над головой «неписи» — «стражник Праг». Хмыкнул вторично, и решил оставить его в покое.

Мост из слоновой кости, как я его окрестил, выводил на широкую площадь в виде овального подноса. Она была такой же гладкой, как поднос, и такой же белой, как мост. Казалось, по ней прошёлся ледовый комбайн, разглаживая мельчайшие выступы и помехи.

Вокруг площади теснились высокие здания с зелёными крышами в виде ветвей лиственных деревьев. Кое–где ветви переплетались, образуя навесы и балконы, откуда на площадь безразлично взирали незнакомые эльфы. Я не мог с полной уверенностью утверждать, что это были НПС, но их безразличность и равнодушие навивали определённые мысли. Таким же взглядом, как и они, на меня взирал страж у моста.

Я принялся смотреть по сторонам и увидел в центре площади эльфийку, восседавшую на белом–белом троне в окружении свиты. Она спокойно сидела и что–то односложно отвечала вопрошавшим. Я уже было собрался пойти посмотреть что там происходит, да удивлённый свист очередного тестера меня отвлёк. Правда, в этот раз он свистел, смотря куда–то в сторону.

Я проследил за его взглядом и тоже присвистнул. Королевский дворец — а так мог выглядеть только он — возвышался над рощей деревьев слева. Я увидел стены и башни из белого мрамора. Остроконечные крыши, сложенные, казалось, из множества изумрудов. Зелёный свет переливался под солнцем, пуская во все стороны солнечных зайчиков. Свет создавал эффект вращения и мне казалось, что крыши башен калейдоскопом крутятся вокруг своей оси.

— Впечатляет, — присвистнул я. — Вот тут видна работа дизайнеров, ничего не скажешь.

— Нарая Илири ждёт вас, «непосвящённые»! — нарушая красоту момента, громко закричала неизвестная женщина. Я обернулся и увидел в центре площади эльфийку в голубых искрящихся одеждах, которая воздела руки к небу, как бы призывая к себе всех.

Я перестал рассматривать красоты и торопливо направился к ней. Но у вычурного фонтана, который состоял из водивших хороводы херувимчиков, мне пришлось сделать остановку. Рядом с фонтаном собирались игроки и что–то оживлённо обсуждали. Я подошёл к ним и посмотрел через спины.

Огромное круглое зеркало висело в воздухе. Иногда по поверхности шла рябь, когда тот или иной игрок к нему прикасался.

— Забавно, — сказал кто–то. — И тут продумали…

Я не понял о чём он, и протолкался в первые ряды. Впервые в жизни увидел свою мордашку и не сдержал усмешку. Мордашка была реально моя. Даже короткая причёска весьма похожа. Но вот уши… Уши, конечно, меня посмешили. Я прикоснулся пальцем к кончику уха и убедился, что оно практически на уровне макушки. Мне даже показалось, что оно длиннее, чем, по моему понимаю, должно быть у классических эльфов.

— Надо бы немного отрезать, — сказал я вслух.

— А вон, через зеркало, — меня кто–то услышал и дал непонятный совет. — Прикоснись.

Я последовал совету и ткнул пальцем в зеркало.

Внимание! Платная услуга редактирования персонажа на период Закрытого Бета Тестирования отключена.

Я усмехнулся.

— Ну вот, и здесь донатом душить собираются.

— Капиталисты, — согласился со мной игрок–сосед. — Любой каприз за наши деньги.

— Бабы себе сиськи точно бы отгрохали, — сказала ещё один. — И даже силиконовые импланты вставлять бы не пришлось…

— А ты бы что себе увеличил? — недовольно произнесла девчонка, стоявшая рядом. — Дай угадаю — явно не нос?

Раздались смешки. Парень обиделся и ответил достойно. Завязалась лёгкая, ничего не значащая, перепалка. Я оставил весёлую компанию и двинулся к центру площади. Остановился где–то в крайних рядах всё прибывавших и прибывавших эльфов, и некоторое время выглядывал из–за спин, пытаясь рассмотреть эльфийку на троне.

Она была неописуемо красива. Молодое лицо, тонкие черты, острый носик, мягкие губы, нежная шея. Прекрасные белые волосы, вьющиеся по плечам. Она была одета в белое платье, скрывавшее фигуру. Но даже из крайних рядов я мог разобрать, что эльфийка не имела проблем с лишним весом. На мой вкус — веса ей немного недоставало.

Я осмотрел четырёх эльфийских девушек, составлявших её свиту, и убедился, что красотой они даже рядом не стояли с той, что сидела на троне. Я прищурился и прочёл: «Нарая Илири — владычица эльфийских земель».

— О! — воздел я перст, а затем добавил. — Ого–го!

— И не говори, — очередной случайный сосед поспешил со мной согласиться. — Нормально так, да?

— Обалденная неигровая тёлочка, — кивнул я головой.

Девушка–игрок, стоявшая недалече в такой же маечке и штанишках как у меня, фыркнула так, что мы её услышали.

— Вам ничего не светит, спермотоксикозники! Лор надо изучать…

От неожиданного хамства я слегка обалдел. Хотел уже ответить так же грубо, ведь в игре для меня никто не имел половых привилегий. Я ко всем относился одинаково независимо от пола. Важно было лишь то, как много человек делал для клана. Но едва я отворил варежку, одна эльфийка из свиты владычицы подняла руку и воскликнула:

— Королева Нарая Илири будет говорить с вами, «непосвящённые»! Слушайте и запоминайте!

Прекрасная неигровая эльфийка встала с трона и грациозно сложила тонкие руки сердечком. Затем развела в стороны и из её рук вырвалась магия. Магическая аура, переливающаяся всеми цветами радуги, поглотила толпу игроков. Окутала каждого в отдельности с головы до пят.

Я посмотрел на свои руки и увидел, что они словно покрыты силовым полем. Силовым полем из переливающейся магии.

Внимание! На вас наложена усиливающая магия, которая поможет на старте. Действие магии завершится по достижении вами 10‑го уровня и выбора класса.

— Мои сёстры! Мои братья! Сёстры моих сестёр и братья моих братьев! Мои любимые! И вы — «непосвящённые», — не менее прекрасным голосом, чем её внешность, начала вещать эльфийка. — Я — королева эльфов Нарая Илири — приветствую вас. Сегодня нам впервые удалось встретиться. Мы знали, что вы придёте и были готовы к этому. Мы рады вам, и приветствуем с надеждой, что вы тоже станете нам близки. Не просто как друзья, а как те, кто будет готов отдать жизнь за защиту земель эльфийских. Я надеюсь, что умения, которыми вы сможете овладеть, обучаясь у наших мастеров, сделают вас сильнее. Сделают из вас великих магесс или воительниц, учёных мужей или славных воинов.

Но позвольте вас сразу предупредить. Не стоит пытаться прыгнуть выше головы. Каждый из «непосвящённых» должен знать свой предел. В королевстве эльфов доминирующее положение женщины предопределено! Проверено тысячелетием мирной жизни без проявления агрессии к соседям. «Непосвящённый» мужчина, желающий стать воином, будет встречен нами со всем пониманием. Ему объяснят, в чём заключается его служба, и помогут с развитием. Те же, кто желает изучать магию, должен сразу понять, что его чувствительность к ней невелика. И он не добьётся особых успехов. Только внутренняя сила женщины открывает возможности для неограниченного развития магии. Только женская энергия, искренние эмоции и нетерпимость к несправедливости позволят ей достичь высот верховной волшебницы. Сила, хранящаяся в наших сердцах и хрупких телах, сёстры, настолько сильна, что никогда ни один мужчина не сможет ею овладеть. Их удел — сражения на поле брани, а не сражения в королевском совете за будущее нашей расы. Ни один мужчина не сможет стать моим советником, не обладая проницательностью и достаточной магической силой. Поэтому, «непосвящённые», примите как данность мой искренний совет: не пытайтесь ничего изменить. Матриархальное устройство веками доказывало свою эффективность. Со времён появления первых отвергнутых Матерью, мы процветаем. Процветаем потому, что в нас нет мужской агрессии и желания доминировать над миром. Мы не желаем расширять границы, мы не мечтаем о войне, мы не хотим чужого. Всё что нам нужно, находится здесь. Поэтому ни один «непосвящённый» мужчина в моём королевстве не выйдет за рамки. За рамки, определённые мной. Вам же, мои сёстры, я хочу пожелать удачи. Старайтесь! Стремитесь стать лучше, стать чище, стать достойней. Изучайте глубину магии, учитесь у элитных учителей, стремитесь войти в мой совет. И тогда вместе мы будем решать, как сделать мир лучше! Добро пожаловать домой!

Странная тишина поплыла по площади. Вроде даже кто–то визжал, аплодировал и кричал женским голосом: «Браво!». Но подавляющее большинство на площади состояло из, как говорится, носителей пенисов. И странная речь неигровой королевы заставила их недоумённо нахмурить брови. Заставила нахмурить брови и меня.

— Что за херня? — я скривился будто лимон сожрал целиком.

— Лор надо изучать, — та же хамоватая девушка показала мне язык. — Здесь матриархат. Здесь вам — не там!

Признаюсь, я растерялся. Хлопал длинными ушами, пытался переварить услышанное и даже не нашёлся, что ответить. Такое в играх я встречал впервые.

В принципе, я парень начитанный. Историю изучавшийся с интересом. Учился не просто, чтобы диплом заиметь. И что–то я не могу припомнить успешных чисто матриархальных обществ. Матриархат, как этап развития социума, тупиковый. И никаких амазонок никогда не существовало. А нам тут — бедным эльфийским обладателям Y-хромосомы — с пылу с жару пытаются втюхать про мироустройство, веками доказывающее свою эффективность? Это что за бред, вообще?

Я растерянно развёл руки и принялся искать кого угодно, кто бы со мной согласился. Стоявший по соседству эльф посмотрел на меня и понимающе улыбнулся:

— Тренды, — он пожал плечами.

— Ну, на х…р, — сказал я словами Джеймса Вудса из кинофильма «Очень страшное кино — 2».

Затем вновь посмотрел на ненормальную королеву эльфов и, вместо того, чтобы ломиться к ней и лобызать руки, как пытались проделать некоторые «непосвящённые» дамы, развернулся в обратную сторону. Бафф я и так уже получил. Теперь пора начинать двигаться дальше. Кроликов погонять, может быть. Или кого–то ещё, за кого можно получить крохи опыта. Изучать лор или бродить как турист, я не намерен. Мне нужен уровень и бабки на прокачку клана. А слушать всякие бредни я не собираюсь.

Я вызвал меню персонажа, чтобы понять насколько толковый бафф мне достался. Но там ничего не отображалось. Затем я сосредоточился на разноцветной ауре, просто выставив перед глазами руки. Ауры оказались толковыми, надо признать. Они повышали все параметры на 15%. Даже такой параметр, как магическая атака, которая мне на фиг не сдалась. Но отказываться я, конечно, не собирался. Взял ноги в руки и принялся носом рыть землю. Вернее площадь. Подходил к каждому НПС, оказавшемуся в зоне видимости, и лебезил перед ними. Ласково спрашивал, не нужно ли кому чего, и челом бил.

После проникновенной речи местной королевы, больше никто не говорил мне: «Проходи», намекая на «проваливай». «Неписи» стали куда дружелюбнее и откровенно рассказывали про свои потребности. Кому–то надо было письмецо снести родственничку, кому–то килограмм яблок с дерева нарвать, кому–то пару травок на супец принести. А кому–то действительно кроликов нашинковать. Но поскольку шинковать было нечем, выполнять пришлось только квесты из разряда «принеси–отнеси».

«Лэвэл–ап» настиг меня довольно–таки быстро. Я побегал туда–сюда, получил карту окрестностей в награду, несколько серебряных монеток и смешной берет без каких–либо статов. Но «экспы» мне хватило. Когда столб яркого света прошёл от моих пяток через макушку, первым делом я вызвал меню персонажа.

Текущий уровень персонажа: 2

Мощь — 1

Стойкость — 1

Сноровка — 1

Интеллект — 1

Духовность — 1

Удача — 1

Очки жизни: 100/100 Мана: 10/10

Доступных для распределения баллов: 6

Ничего непонятного в этих словах для меня не было. Характеристики я изучил ранее. Даже знал, за что отвечает «удача». Но поскольку к прокачке того персонажа, которого я планировал вылепить, она не имела никакого отношения, её я сразу отнёс к аутсайдерам.

— Так, — принялся я разговаривать сам с собой. — «Удачу» с «интеллектом» во внимание не принимаем. «Духовность» тоже пока не критична — умения и аура появятся только на 10‑м уровне. До этого времени придётся действовать как ДД или РДД. Или лук со стрелами брать, или меч со щитом. И здесь главные роли играют первые три характеристики. Которые, в принципе, пригодятся в будущем.

Я почесал макушку через напяленный берет и кинул по 2 балла в первые 3 характеристики. Затем почесался ещё раз, проложил маршрут через меню квестов, и решил во что бы то ни стало добить сегодня 10‑й уровень. Даже если придётся валяться в капсуле до самого утра…

…Дал жару я не слабо, надо признаться. В эльфийском матриархальном болоте действительно плавал до глубокой ночи. Как ёжик Соник мотался туда–сюда, выбивая крохи опыта из «неписей».

Первые ознакомительные квесты наградой принесли мне карту. С ней передвигаться стало куда проще. Очень быстро я заработал ещё несколько серебряных монет, которые сами собой превратились в один золотой, когда в кошельке их стало достаточно много. Я удовлетворённо кивнул, абсолютно согласный с таким подходом разработчиков, и побежал биться в дёсны с местным кожевником. Падал ниц и грёб квесты лопатой. В итоге получил в награду «обычные» ботинки, перчатки, наручи и кожаный шлем. Упрятал позорный беретик на дно сумки и побежал делать квест на кожаную броньку и штаны. Кожевник направил меня к наставнику воинов, который должен был выдать предметы убийств, позволяющие набить достаточное количество кроличьих тушек.

Наставник воинов встретил меня холодно. На все 0 баллов личной репутации. Я вёл себя с ним прилежно и получил квестовый меч. Ржавый бронзовый меч. Этим мечом я косил траву на лугу совсем рядом с городом. Не забывая, конечно, про кроликов. На локации было тесновато из–за проснувшихся тестеров, которые решили не выполнять свою работу, а добывать опыт. Так что добыча 50-ти кроличьих туш отняла у меня приличное количество времени. Я даже успел поругаться с парочкой особенно агрессивных ноунеймов.

Я отнёс кожевнику тельца павших в неравной борьбе кроликов и получил награду. Напялил «обычную» кожанку и штаны, и там же выяснил, что они легко одеваются прямо на маечку и штанишки, являвшихся нижним бельём. Оказавшийся рядом случайный советчик сказал, что на более высоких уровнях майки и штаны будут иметь свой ранг. А значит, иметь параметры. И полностью экипированный боец, имеющий нижнее бельё не хуже основной брони, будет куда более защищённым.

Я поблагодарил парня, ведь он рассказал мне то, что я реально не знал, и перешёл к следующей стадии добывания опыта — принялся выполнять квесты из серии «набей–принеси». За один золотой купил в магазине оружия деревянный шит обитый кожей и углубился в лес, освещаемый солнцем, которое уже вплотную подошло к горизонту.

На локациях было душно. И не от погоды. А от эльфийского засилья. За бедной белочкой, бывало, приходилось гоняться стадом. А юные эльфийские лучники и лучницы безалаберно палили из лука, пугая бедных животных.

В общем, пришлось попотеть. Я не останавливался и не уступал конкурентам ни пяди земли. Не искал себе спокойный спот, а гонялся за той животинкой, которая нужна была по квесту лично мне. Не обращал внимание на хамство или просьбы. Хамил в ответ, но сам ни у кого ничего не просил. Гонял барсуков, диких кабанов и лисиц до тех пор, пока солнце не скрылось за горизонтом окончательно. Возвращаясь в Носс Таур, я застыл на мосту и наблюдал самый прекраснейший из закатов, которые я когда–либо видел. А когда солнце скрылось окончательно, в воздухе появились маленькие–маленькие светлячки. Они летали словно феи и светили ярким светом. Их было так много, что и площадь, и здания вокруг неё, и даже королевский дворец в отдалении были хорошо освещены. День, казалось, решил задержаться и дать возможность тестерам выполнять свою работу.

Но меня такие мелочи не волновали. Я давил лэвэл. Сдал всё, что набил по квестам, и взял 5‑й уровень. От одного из стражей узнал, что вскоре жители города разбредутся по домам и закроют ставни. А значит, мне придётся ждать до утра, чтобы иметь возможность получать задания. Этого я не мог допустить. Потому взял ноги в руки и принялся бороздить окрестности столицы. В королевский дворец меня не пропустили суровые эльфийки с копьями. Но квесты дали. Как и ещё несколько напыщенных эльфийских дамочек, смотревших на меня как агент Смит на Нео — как на разносчика опасной болезни. Проглотив приличный кусок обиды, со словами «премного благодарен», я опять побежал «гриндить».

Но за пределами города темень стояла непроглядная. Я сообразил вовремя, а потому успел купить несколько копеечных факелов у бакалейщика, который едва не закрыл дверь перед моим носом. Он поддался на мольбы нубаса и продал несколько штук. Я искренне его поблагодарил и шастал по локациям, как Прометей, вызывая неудовольствие у тех из конкурентов, кто не побеспокоился запастись фонариком.

Ближе к 12 ночи невыполненные квесты привели меня к подземелью у невысоких гор к западу от Носс Таура. Моему первому подземелью в этом мире. Я, было, смело полез внутрь, желая показать обитавшим там «мобам» свой игровой «скилл». Но быстро пал, совершенно не ожидая проявленной ими социальности.

Игровая смерть оказалась довольно–таки интересной штуковиной. Я не просто героически упал и воскрес. Нет, всё было совсем не так. Едва получив финальную оплеуху, я увидел, как моё тело вонзается носом в землю, а я стою и смотрю на него сверху вниз. Сначала я не сообразил, что происходит. Но потом заметил, как мир изменился. Он стал ещё темнее. Движения моих рук, когда я их рассматривал, тоже стали замедленными. В правом верхнем углу виртуального экрана появился таймер, торопливо отсчитывающий вниз от 10-ти секунд. Я успел сделать пару–тройку шагов, осмотреться, заметить, что «мобы» на меня не реагируют и понять, что стал призраком. Я всё же попытался прикоснуться к своему игровому телу, но призрачная рука прошла через него ещё легче, чем горячий нож сквозь масло.

В следующее мгновение я очутился перед входом на мост, откуда начал свою игровую жизнь.

Внимание! Вы были убиты! Но не переживайте: это всего лишь игра!

Существуют, однако, определённые штрафы, которые накладываются на павшего игрока.

Штраф: потеря опыта 10%.

Внимание! В игровом мире вы можете быть воскрешены соратниками, обладающими конкретными умениями. Штраф на опыт, в таком случае, зависит от уровня того, кто вас удачно воскресит.

Внимание! Игровая смерть длится всего 10 секунд! Если вас не воскресят в течение этого периода, вы окажетесь у врат города или деревни в ближайшей безопасной территории.

Всё это я прочёл, пока стоял на мосту. И опять признался самому себе, что это упустил. Ничего подобного я не читал ранее, когда пытался зубрить базу данных. Но не стоит себя обманывать — зубрил я не так уж и сильно. Что смог — то ухватил. А что не узнал — планировал узнать в процессе.

Разобравшись с такой ерундой, как игровая смерть, я не стал останавливаться на достигнутом и вновь попёр в данжик. Был более внимательным и осторожным, так что обитавшим там монстрам не удалось застать меня врасплох. Я бродил в подземелье, кружил вокруг «мобов», пытаясь нащупать дистанцию агрессии, и ловко избегал опасной социализации. Разбирался с каждым один на один, а не один против пяти.

Такая тактика принесла свои плоды. До 3‑х ночи я сидел в подземелье и набивал квестовые итемы. Пришёл в себя только тогда, когда у меня закончились факелы, а в данж засунул мордашку любопытный эльф. Он стал первым из тех, кто меня побеспокоил.

— Ого! Да ты монстр! — вместо приветствия он намекнул на мой 7‑й уровень. — Как тут? Тяжко вообще?

— Не особо, — дружелюбно ответил я и показал на гаснущий факел. — Но сейчас станет темно.

Игрок улыбнулся.

— У меня есть запас.

Мне пришлось развести руками и пожелать парню удачи. А затем минут 15 топать по дороге в абсолютной темноте. Я ранее изучил, как можно отовсюду быстро возвращаться в безопасные локации. Но забыл приобрести хотя бы один «свиток телепортации». Мог бы, наверное, купить у бакалейщика. Да тогда я думал только о факелах. И только о них его умолял.

Я добрался до Носс Таура с чувством выполненного долга. На душе было хорошо. Я чувствовал, что выжал максимум из сегодняшнего дня. Минимальная экипировка была, сумка полна всякого дешманского барахла, которое я завтра распродам. Квесты все закрыты, хоть пока сдать их некому — неигровые персонажи спят-с. Так что завтра, я был уверен, что смогу со всеми рассчитаться, получить 10‑й уровень и узнать, что это за «энханцер» такой. Отступать я не собирался и твёрдо решил брать под управление планируемого персонажа.

Я вышел из игры прямо на площади. На ЗБТ разработчики не стали изобретать велосипед и придумывать что–то новое. Никаких гостиниц или безопасных апартаментов, где игрок должен был завершать свой ежедневный путь без страха быть ограбленным. Здесь всё было просто. Ты вызываешь меню и жмёшь «выход». Твой персонаж растворяется в воздухе, с полной уверенностью, что завтра он появится на том же месте. Единственный нюанс был в том, что выходить из игры можно было только на безопасных локациях. А с учётом ЗБТ и Южного континента — безопасные локации были практически повсюду.

Я открыл глаза и увидел перед собой стекло. Под мощный зевок металлический ободок покинул мой лоб и с тихим шумом спрятался в нишу. Я пошевелил затёкшими конечностями, но особого дискомфорта не ощутил. Тело свободно отзывалось. Но оно всё же кричало кое о чём.

Я выскочил из капсулы и рванул в туалет, на ходу награждая Николая хвалебными эпитетами. Он точно знал, о чём говорил. Затем выбрался и увидел в зале лишь молодую девушку в белом халатике, которая, видимо, несла дежурство. Я улыбнулся ей в ответ на понимающую улыбку.

— Я последний? — спросил я, кивая головой на капсулы.

— Нет, ещё двое остаются, — ответила она. — Потому я всё ещё здесь.

Я прошёлся вдоль ряда капсул. Пустовали 48 из них. И лишь в двух два парня ещё грызли гранит игры. Я посмотрел на их лица, но эти лица мне были не знакомы. Тогда я понял, что кое–что упустил. Не назвал бы это непростительной ошибкой, но признался, что мне надо было быть повнимательнее. Надо было со всеми познакомиться и попытаться зафиксировать в памяти их имена и внешность. Может, со всеми сразу это не удалось, но я, хотя бы, не смотрел на лица этих двух, как на лица абсолютных незнакомцев.

— Вы себя хорошо чувствуете? — поинтересовалась девушка. — Может, давление померять?

— Нет, не надо. Всё в порядке, — ответил я. — Мне не впервой полночи проводить за игрой.

Она понимающе улыбнулась.

Я пожелал девушке спокойной ночи и спустился на 4‑й этаж. Отворил свой номер с помощью ключа и огромного зевка. А перед тем, как носом рухнуть в подушку, выставил будильник на ноутбуке с твёрдым намерением вернуться в виртуальный мир в 9 утра.

Глава 6

— На, держи ещё, клан–лид, — посмеиваясь, Олег протянул мне бумажный стаканчик с кофе. — Ну и видок у тебя.

— Спасибо, — я поблагодарил его не только с помощью слов, а и с помощью чудовищного зевка. — Выбрался только в три. Спать хочу — капец!

— А шо такое? Качался? Какой лэвэл уже?

— 7-ой есть и куча квестовых итемов в загашнике. Сдать вот только надо.

— Монстрюка! — к нам подошёл незнакомый парень примерно моего возраста. — Я видел, когда спать уходил, что ты ещё лежал в саркофаге. Всегда топишь до талого?

— Всегда прикладываю все силы, — осторожно ответил я.

Он протянул руку.

— Уважуха. Илья.

— Алексей, — я пожал его руку.

— Я много слышал про тебя, — он затряс мою руку. — Рад буду поиграть вместе.

— Спасибо.

— Заценили игровой мир? — к нашей компании присоединился ещё один парень, судя по внешнему виду, возрастом куда старше меня. — Клёво, правда? Мне он всю ночь снился. До сих пор в голове не укладывается, что такое возможно.

— Действительно красиво, — кивнул Олег. — Когда–то давно я пытался представить, шо из себя будет представлять подобный мир, когда технологии достигнут такого прогресса. Но не ожидал, шо впечатления будут столь яркие. Я вчера по лесу бегал, ощущал дуновение ветерка, слышал хруст веток, пение птиц… Всё как в живую.

— А ты в какой расе? — спросил у него Илья. — Слышал, что хилом будешь…

— Верно, хилом. Человеческим хилом… Вчера в Асилуме аншлаг был — просто караул! Народу — тьма! Бедный наместник орал и надрывался, шобы его услышали все. Но, поскольку выступал он без микрофона, задние ряды его не слышали. Напирали будь здоров и устроили давку.

— Это в стартовом городе людей столько народу?

— Ага.

— Жёстко. У нас, у гномов, в Шата Гунде народу не так много. Зато можно свободно ходить где угодно, наслаждаться красотой подгорного города и без конкуренции стоять на споте.

— Ты за гномов, да? — с интересом спросил я.

— Угу. Я — Дмитрий, — представился он. — В прошлом тоже лидер серьёзного клана. Но, как женился, пришлось переквалифицироваться в сценаристы семейных праздников.

— А какой класс выбрал?

— Мастер Копья. С пикой буду бегать, АОЕхи раздавать.

Я неопределённо хмыкнул и решил запомнить того, кто в будущем, возможно, будет добывать для меня опыт.

— Все в сборе!? — прервал мои мысли один из представителей технического персонала. — Капсулы проверены. Погружаться можно.

Он и ещё двое парней в синей униформе удалились под шум открывающихся плексигласовых стёкол.

— Господа и дамы! — я хлопнул в ладоши, привлекая внимание тестеров. — В реальной жизни мы с вами недостаточно знакомы и надо как–нибудь исправить этот недостаток. Но в виртуальном мире мы с вами незнакомы абсолютно. Поэтому большая просьба. Как только вы зайдёте в игру, отправьте мне пустое письмецо с собственного персонажа. Мне нужно узнать ваши ник–неймы. Я всех добавлю во френд–лист, чтобы нам проще было коммуницировать… Так же прошу не забывать: скорее всего сегодня мне будет нужно от каждого под 10 золотых на создание клана. Услуга стоит 500 монет и мы идеально влазим.

— А нельзя как–то отложить? Или подождать немного? — спросила та самая смазливая девчонка.

— Угу, — промычал противный «кабан». — Куда спешить? Я вчера только успел поверхностный осмотр города провести. Почти не качался.

— Это не так сложно, — спокойно сказал я. — Монеты и с мобов падают, и за квесты получаются. Система сама переводит из меди и серебра в золото. На ЗБТ курс вполне приемлемый, как я понял. Собрать 10 золотых у вас не составит труда…

— А одеваться мы за что будем? — здоровяк продолжил трепать мне нервы и я не сдержался.

— В маечке побегаешь до похода в сэконд хэнд… Всё! Давайте прекратим бесполезную дискуссию. 10 золотых — это вообще не та сумма, о которой стоит вести речь. Я – 7‑й уровень и у меня уже есть столько в наличии. А к 10‑му точно будет раза в два больше, как сдам все квесты. Всё, в общем. Погнали в «двумирье».

Ложился в капсулу я под абсолютное молчание компаньонов поневоле…

…Яркий солнечный свет ворвался в мои глаза внезапно. Я прикрылся рукой, увидел перчатку из плохонькой кожи, и только тогда понял, где нахожусь. Организму понадобилось совсем немного времени, чтобы адаптироваться.

Я осмотрелся, выбрал маршрут и полетел закрывать квесты. Обошёл всех «неписей», которые меня благодарили и даже одаривали покровительственным шлепком по щеке. Ни с кем репутации не наработал, но наработал деньги в кошелёк. А когда, всучив неигровому повару одной из кафешек 20 тушек желеподобных слизней, ликвидированных вчера в подземелье, получил 10‑й уровень, радости моей не было предела. Мы с ним одновременно поблагодарили друг друга, а смотреть на системное оповещение остался я один.

Внимание! Вы достигли знакового уровня! Теперь вы можете обратиться к мастеру–наставнику и выбрать игровой класс.

Я закрыл меню и направился к наставнику воинов.

Равнодушный эльф, к которому извилистая квестовая дорожка уже приводила, ждал меня в зале королевского дворца, где ошивались все «неписи», важные для развития персонажа. Я давно уже приметил, что они там не только лясы точат друг с другом, но и общаются с игроками на предмет заданий. Я подошёл к эльфу, который стоял, сведя руки за спиной, и рухнул перед ним на одно колено.

— Мастер, и снова здравствуйте!

— И тебе утро доброе, «непосвящённый», — безразлично произнёс он. — Ты можешь не стесняться и называть меня по имени. Только не забывай добавлять перед ним мой ранг.

— Мастер Литар, здравствуйте!

— Прекрасно… Что ты от меня хочешь?

— Я готов двигаться дальше. Готов определиться с будущей стезёй.

Он смотрел на меня пару–тройку секунд взглядом вычислительной машины. Затем его глаза закрылись и раскрылись. Он словно ожил.

— Выбирай, — сказал он.

Перед моими глазами вновь всплыло окошко системной информации. Я увидел названия десятка классов, которые мог взять на выбор. Безошибочно выделил «Enhancer» и подтвердил миганием.

Внимание! Вы выбрали класс для игрового персонажа. Сменить его в дальнейшем будет невозможно. Пожалуйста, подтвердите, что вы сделали правильный выбор.

Я опять мигнул. Вокруг ног закружился вихрь, прошёл по моей тушке и даже взъерошил волосы, сбив с головы шлем. Я наклонился и поднял его.

— Подтверждаю, — произнёс эльфийский наставник. — Теперь ты можешь выбрать умения, которым я тебя обучу.

Внимание! Действие усиливающей магии, полученной из рук королевы Нараи Илири, прекращено!

Внимание! Вы можете изучить классовое умение «Ловкач»: пассивное умение, позволяющее пользоваться парными мечами. Стоимость — 2 золотые монеты.

Внимание! Вы можете изучить классовое умение «Удар с двух рук»: активное умение, позволяющее атаковать врага двумя мечами. Затраты маны: 20 ед. Откат: 30 сек. Стоимость — 2 золотые монеты.

Внимание! Вы можете изучить классовое умение «Аура физической атаки»: активное умение, накладывающее на обладателя и союзников в группе ауру, повышающую физическую атаку на 15%. Диаметр действия ауры — 20 метров. Аура постоянно потребляет МП. Стоимость — 4 золотые монеты.

— Твою мать… — тихо–тихо выругался я. Почти сам про себя. Не знаю, услышал ли меня эльф-НПС, но мне было всё равно. Я малость расстроился оттого, что не побеспокоился ранее и не учёл, что за скиллы придётся платить. Когда я рассматривал древо классов и умения персонажей, там не было упоминаний о деньгах.

Я почесал лобик. Хоть монеты были в наличии, их трата не входила в мои планы. Если я отдам 8 золотых за скиллы, у меня не останется 10 золотых сверху, которые нужны для создания клана. Останется рассчитывать на то, что до того момента, как будущие сокланы начнут высылать мне денежку, я скоплю достаточно. Надо будет срочно идти крошить «мобов».

— Вот возьмите, дорогой мастер Литар, — пробурчал я, залезая в кошелёк. — А вообще–то стыдно брать с молодого «непосвящённого» воина столько денег.

— Стыдно воину плакать, что это стыдно, — совершенно неожиданно ответил НПС, смахнув золотые монетки с моей ладошки. — Если ты собираешься жаловаться на то, как несправедлива жизнь, ты сделал неверный шаг, выбрав путь воина. Уже ничего не изменить, к моему глубокому сожалению. Но для твоего возмужания больше подошёл бы путь мага. Тогда бы ты точно узнал, насколько непросто в наших землях тому, кто хочет достичь большего. Кто ограничен в возможностях обучаться и не может претендовать на звание магистра.

Я удивился откровенности наставника.

— Вы о чём, мастер?

— Ты можешь ступать своей дорогой, «непосвящённый». Умениям я тебе обучил. Ступай.

— Погодите, — возмутился я. — Вы хотите сказать, что путь воина легче, чем путь мага? Это когда такое было!? Нет ничего проще, чем управляться с магией. Пуляй себе сгустками стихий из рук и всего делов.

Литар улыбнулся уголками губ.

— Философия отступников. Тысячу лет назад они откололись от нас. Небольшая их группа решила, что магия рождается не только в женских сердцах. Не только в женской энергии она хранится. И не только из женских рук вырывается на волю. Нашлись те, кто хотел заглянуть дальше, чем позволяли ограничения. Они утверждали, что магию может использовать каждый, у кого хватит смелости и дерзновения подчинить её себе. Что нет ничего проще. И что каждый должен иметь возможность развиваться, стремясь овладеть силой, которой позавидует каждый из Пяти.

— Кого–чего? Кто? — пробормотал я, отчаянно стараясь не ударить в грязь лицом и вспомнить кто такие эти «Пятеро». Причём, с большой буквы.

— Великие маги нашего мира. Их всего пять. И лишь две из них — женщины. Это подтверждает, что не только они могут контролировать силу стихий. Что магия дарована всем. Что каждый может выбрать свой путь и пройти его. А ограничения — это всего лишь выдумка, чтобы удержать власть.

Я помолчал. Интересной информации в столь коротком диалоге содержалось в избытке. А судя по недовольной роже эльфийского наставника, он сам был не прочь попрактиковаться в магии. Единственное, что мне было непонятно, как воин может стать магом? Или он уже наполовину маг? Он же может обучать аурам. А они, вроде как, магические.

— А вам что здесь не дают развиваться, мастер Литар?

Он забегал глазами по залу, где праздно шатались «неписи». Я проследил за его взглядом и ничего не понял.

— Нет шансов подняться в иерархии там, где существует дискриминация, — тихо прошептал он. — Я могу использовать магию, но скрываю это. Не только потому, что вынужден обучать «непосвящённых» воинов, а потому, что это не одобрят. Великая Мать, как говорит королева Нарая Илири, против того, чтобы мужская агрессия нарушала чистоту сердец, наполненных магией. Она не хочет повторения междоусобных войн, которые раздирали нашу расу на части. Через королеву, Великая Мать запретила нашим мужчинам идти по пути магистров. Они вынуждены останавливаться на определённом этапе развития и стагнировать. Поэтому и появились отступники. Они считали, что никто не вправе кого–либо в чём–либо ограничивать.

— То есть расу эльфов раздирали междоусобные войны до того момента, как тысячу лет назад появились запреты? И эти запреты создали отступников — расу дроу? — я отчаянно силился вспомнить что–либо подобное в лоре. Но не мог. Этого я точно не читал.

— Верно, — кивнул головой мастер Литар. — Тысяча лет ограничений и запретов. Но эта тысяча лет прошло спокойно и мирно для нас. Наверное, Великая Мать знала, что советовать королеве.

— Вы считаете верным, что кто–то из–за наличия писюна в штанах должен быть в чём–то ограничен? — я настолько удивился, что перестал следить за речью и сказал так, как думал. — Что именно благодаря запретам появились те, кто является вашим перманентным врагом?

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем «наставник Литар». Персональная репутация: 1/10

— Нет, Серый Ворон, — усмехнулся он. — Хоть я не отступник и никогда не изменю своей расе, я считаю совершенно по–другому. Каждый сам волен выбирать свой путь. Это называется — свобода.

Я отворил варежку на полную, когда он назвал меня по нику. И так и не смог её захлопнуть, изучая системное оповещение. Для меня оно было совсем неожиданным. Я даже не понял, что сказал такого, что могло бы принести тот самый балл в копилку. Или я сказал нечто очень важное для него, или просто первый балл личной репутации даётся настолько легко, что хватает лишь завязать разговор по душам с кем–либо из неигровых персонажей.

Я пощёлкал зубами пару секунд и продолжил «качать» ситуацию.

— По правде говоря, ваш матриархат мне тоже не по душе. Прямо изнанка моего мира. Но в моём мире давно прошли те времена, когда кто–то имел привилегии и возможности, недоступные другим из–за половых признаков. У нас и женщины, и мужчины имеют одинаковое право на голос, на свободу выбора, на амбиции. Всё зависит лишь от них самих. Кроме морально–этических принципов, никто никого ни в чём не ограничивает. Каждый может достичь всего, если будет смело идти к своей мечте.

— Значит, в вашем мире больше нет войн? Нет конфликтов? Ведь если каждый понимает, что может совершенствоваться без искусственного сдерживания, имеет право выбора и свободу воли, ему нет нужды конфликтовать с себе подобными. Он сам по себе стремится стать лучше.

В этот раз варежка моя закрылась наглухо. Тут я смысла в словах эльфа не уловил. А потому решил промолчать, чтобы не ляпнуть чего–нибудь эдакого, что вернуло бы личную репутацию к нулю. Я неплохо знал историю и был уверен, что конфликт — двигатель прогресса. Войны 20‑го века это доказали. Если бы не две чудовищные войны, человек всё ещё не изобрёл бы ядерное оружие, не создал бы компьютеры и не научился бы летать в космос. Всё ещё пытался бы выбраться из средневековья, где барахтался сотни и сотни лет. Человечество за прошедший 20‑й век достигло больше, чем за предыдущие десятки веков. Так что «право выбора» и «свобода воли» у меня никак не ассоциировались с отсутствием нужды в конфликтах.

— Да, так и есть, — после недолгих раздумий сказал я эльфу, в надежде на следующий репутационный балл.

Но он только важно кивнул, как бы соглашаясь с правотой своих же предположений, и добавил:

— Рад был узнать тебя лучше, Серый Ворон. Буду с нетерпением ждать нашей следующей встречи.

— Спасибо. Я тоже, — я растянул рот в нарочитой улыбке.

— Вот, возьми ещё, — он достал из кармана самый натуральный конверт, запечатанный сургучной печатью. — Передай его кузнецу Нианту. Он даст тебе то, в чём ты сейчас нуждаешься больше всего. И не потребует оплаты.

В этот раз я улыбнулся вполне искренне. И в полнее искренне поблагодарил. Вырвал письмо из рук и помчался к кузнецу, ориентируясь по карте.

Но эльф–кузнец меня немного разочаровал. Я ожидал, что в неожиданном письме будет скрываться нечто большее, чем просьба подарить мне меч. Кузнец прочёл письмо и без колебаний нырнул рукой в гору мечей, сложенную рядом с жаркой печью. Протянул мне и небрежно махнул рукой — проваливай, мол. Со мной репутацию ты ещё не наработал.

Я покинул кузню, покрутил ржавый меч в руках и прочёл.

Ржавый меч неудачной закалки. Ранг: обычный. Урон: 7–10. Прочность: 87/100. Минимальные требования: уровень 10. Дополнительные бонусы: отсутствуют. Ячейки для рун: отсутствуют

— Просто зашибись, — иронично прокомментировал я. — Говорят, дарёному коню в зубы не смотрят… Но даже не знаю. Хрень какая–то.

Я засунул в заплечную сумку щит и, впервые в своей игровой жизни, взял в руки два меча. Ржавую фигню сжал в правой руке, а стартовый бронзовый меч взял в левую.

Теперь для использования доступны ауры и умения.

Про себя я поблагодарил системное оповещение и открыл меню умений.

Иконка «удара с двух рук» в виде скрещенных мечей светилась как доступная для активации. Я уже знал, что надо с ней делать, а потому выделил взглядом, зафиксировал на виртуальном экране и сосредоточился на рукоятке меча в правой руке. Иконка перепрыгнула на рукоятку и зафиксировалась намертво в месте, где мне удобно было к ней прикоснуться большим пальцем. Я принял позу умелого бойца с парными мечами, которые держал первый раз в жизни, и активировал иконку.

Недостаточно маны!

— Прекрасно, — пробурчал я. — Никогда не надо торопиться.

«Духовность» я не качал ранее, не желая разбазаривать свободные баллы. Но всё равно никогда про неё не забывал. Так что вызвал меню и вкинул все доступные 18 баллов именно в неё.

Текущий уровень персонажа: 10

Мощь — 12

Стойкость — 11

Сноровка — 16

Интеллект — 1

Духовность — 19

Удача — 1

Очки жизни: 210/210 Мана: 100/100

Доступных для распределения баллов: 0

— Вот так. Маны теперь точно хватит на пару ударов.

Я опять принял удобное положение и нажал на иконку. Без каких либо команд со стороны моей центральной нервной системы, руки взмахнули мечами, обдав ветерком проходившего мимо игрока.

— Ого! — присвистнул он. — Ты уже докачался до профы. Неплохо.

Он исчез в кузне, а я продолжил тесты. Убедился в наличии маны и опять полез в меню умений. По непонятной для меня причине, ауры на оружие, чтобы можно было быстро их активировать, не накладывались. Их нужно было активировать в самом меню умений. Я выделил иконку и подмигнул ей. Аура физической атаки стала активной и я заметил, как силовое поле красного цвета начало облеплять моё тело.

Аура физической атаки активирована.

Это я и так уже понял. Но меня интересовало другое. Я сосредоточил взгляд на полосе маны, на данный момент державшейся на 83‑х единицах. Спустя жалкие полторы–две секунды, она опустилась до 80 единиц. Ещё через две — до 77‑ми. Ещё один двухсекундный прыжок — и маны уже 73 единицы.

— Блин, — недовольно пробурчал я. — Порядка 3‑х тиков на секунду, что ли? Это что, я смогу лишь немногим больше 30-ти секунд постоять под аурой? А умения как я буду использовать? А что делать, когда аур станет несколько? Это кто придумал такой класс вообще?

Я развёл руками, задавая этот риторический вопрос. Я пока был не готов однозначно сказать, что класс выбрал бестолковый. Но уж слишком он убогий на этих уровнях. Маны достаточно для использования активного умения, но регенерация не справляется даже с одной аурой. «Духовность» качать — это, конечно, хорошо. Но без прокачки остальных характеристик, эта мана, которой и так не хватает, будет вообще бесполезна. Видимо, до появления «маналейки» в моей группе, придётся работать по старинке — раздавать с двух рук, как банальный фехтовальщик.

— Блин, — в этот раз я уже посмеивался. — 30 секунд под одной аурой. Что я смогу сделать за 30 секунд?… Ладно, пофиг. Всё равно назад дороги уже нет.

Я ещё немного попрактиковался, размахивая мечами или нанося в пустоту урон единственным умением. Практиковался до тех пор, пока не слил всю ману. Недовольно помотал головешкой и уселся на скамеечку у фонтана на площади. Когда мана спустилась на самое дно, система подсказала, что она будет восстанавливаться быстрее, если я приземлюсь на пятую точку. И я поспешил последовать подсказке. Затем впервые открыл почту, выбрав взглядом мигающий жёлтый конвертик.

Мне пришло ровно 49 писем. Все от персонажей с разными ник–неймами. Пока регенерировалась мана, я каждому персонажу отправлял запрос на добавление меня в друзья, и от каждого получил подтверждение. Затрем устроил массовую рассылку с просьбой побаловать меня 10‑ю золотыми монетками.

Но баловать меня не спешили. Почтой я получил деньги лишь от 20-ти человек. Остальные присылали письма с текстами, в которых просили отсрочки. Я опять устроил массовую рассылку с намёками, что это неприемлемо. Попросил постараться всех, кто задерживает выплаты, и дал пару советов выполнять стартовые квесты на мелких грызунов, шкурки которых пользуются спросом у кожевников. Затем обозначил новый срок сдачи бабла и очень вежливо, как для меня, попросил не задерживаться. Обычно я так не сюсюкался с игроками.

— Как можно 10-ти золотых не собрать? Я не знаю, — пожал я плечами. — Чем они занимаются вообще? Неужели реально всё время тратят на поиск ошибок?

Я почесал затылок и решил отнестись с пониманием к задержке. Всё же они реально занимаются важными вещами, в отличие от меня. Важными для игры, а не для становления клана. Я покинул уютную скамеечку и решил заняться «гриндом» на северных окраинах Носс Таура, где меня ждали квесты и «мобы» выше 10‑го лвла…

…Дело шло совсем печально. Через пару часов упорных попыток изображения из себя топового дэмэдж дилера, я сдался. Долго старался, пытаясь добывать опыт на мобах, кривился от позорного урона, выдаваемого ржавым и бронзовым мечами, и матерился от стартовой брони, которая меня практически не спасала. Я даже был вынужден закупиться зельями «жизни», когда очередной «моб» превратил меня в призрака. С мечами я управлялся довольно неуклюже и не мог защититься даже от клешней крабов–мутантов 11‑го уровня. Они здорово мне репу начистили.

Я устроил себе перекур. Вернулся в город, вышел из игры и перекусил в столовой, где в этот раз никого кроме меня не было. Затем вернулся и опять обратился к сокланам с просьбой поторапливаться. Меня услышали и начали высылать деньги. Я всех отмечал и запоминал. Когда не получил письма с золотом лишь от двоих игроков с никами «Single Cat» и «Ransuman», почувствовал, как на скулах появляются желваки. Я потратил немножко деньжат из общей кассы на зелья и теперь мне не хватало до 500 совсем немного.

«Очень прошу поднажать», — стараясь сохранять спокойствие, написал я человеку с ником «Single Cat».

«Я не могу пока! Нету! Я пока даже на умения не насобирала!»

Я немного удивился, что на противоположной линии девчонка, и принялся представлять, кто же играет на этом персонаже из тех, чьи лица я уже зафиксировал в памяти.

«Высылай сколько сможешь. Я не могу ждать! Отправишь, и я не буду тебя больше беспокоить. Дальше спокойно займёшься сама собой. Не заставляй меня упрашивать. Я этого очень не люблю.»

Я сменил адресата и написал Рансуману:

«Высылай, что есть.»

«Уже выслал», — сразу ответил тот. — «Извини за задержку. Пришлось кое на что потратить.»

«Ничего», — ответил ему я.

От девушки письма с текстом я не дождался. Зато дождался письма без текста, но с 7‑ю золотыми монетами.

— Голову даю на отсечение — это та принцесса в обтягивающих джинсах, — сказал я сам себе, вытаскивая бабки из письма. — Чую женскую энергетику. Прям вижу надутые губки и недовольную мордашку, как бы говорящую — «жри, козёл»! Не может быть, чтобы я ошибался.

Я посмеялся сам с собой, заглянул в заплечную сумку и насчитал 509 монет. Более чем достаточно. Затем собрал манатки и отправился в королевский дворец, где, я знал, ошивается безработный Менеджер Кланов. Я приметил его ранее, и был уверен, что буду первым, с кем ему придётся посотрудничать.

Врата королевского дворца были распахнуты настежь. Ежесекундно из него выбегали обрадованные игроки и я понял, что 10‑го уровня достигли уже многие. И теперь они стремятся изучить возможности своего класса. Я почуял лёгкий угол соревновательной иглы. На серверах, где я играл, я всегда стремился стать первым. Давил уровень, как ненормальный, чтобы не только оторваться от основного стада, но и поддерживать отрыв. А сейчас, кода понял, что меня, возможно, кто–то догнал и даже перегнал, почувствовал непреодолимое желание убить пару сотен тысяч «мобов» и уйти в отрыв. Была только одна проблема — с теми пухами, что у меня были, да ещё в соло, в отрыв уйти мне не светит.

— Здравствуй, «непосвящённый». Ты зачем здесь?

Мои размышления перебил нежный женский голосок. Знакомый женский голосок. Слегка задумавшись, я пёр вперёд, словно трактор, не разбирая дороги. И едва не врезался в прекрасную эльфийку с обалденными вьющимися волосами.

Я поднял глаза от пола и увидел Нараю Илири — королеву эльфов. С секунду я ещё тупил и хлопал длинными ушами, а затем профессионально рухнул на колени. Прямо как раб со столетним стажем.

— Прекрасная владычица! — произнёс я, склонив голову. — Я здесь по делу.

Фрейлины королевы — или телохранительницы, может быть, — обступили меня кругом, заслонив от Менеджера Кланов, который молчал и выглядывал из–за их спин.

— Мужчина? — насмешливо произнесла одна из них. — Наполовину воин, наполовину маг. Ни то, ни сё, значит… Какие у тебя дела к королеве?

— К-хм, — я постарался говорить подхалимским тоном. — Не к королеве у меня дела, а к смелому мужу, что стоит за её спиной. Я пришёл получить разрешение на создание сообщества «непосвящённых» в новом для меня мире.

Королева Нарая Илири небрежно махнула ручкой, разгоняя фрейлин, и подошла ближе. Посмотрела на коленоприклонённого меня, что называется, свысока. И в прямом, и в переносном смысле. И, заметив её брезгливый взгляд, мне она перестала казаться такой прекрасной как ранее.

— Не думала, что самым расторопным из «непосвящённых» в моём королевстве окажется мужчина. К тому же не совсем воин, и не совсем маг. Действительно серединка на половинку.

— Простите, я что–то вас не понимаю, — я почувствовал разгорающееся пламя внутри.

— В моём королевстве мужчина — это не лидер. Это исполнитель. Добытчик по приказу, воин по необходимости, маг в услужении. Я не привыкла видеть среди них тех, кто осмеливается возложить на себя то, отчего они стараются убежать. Возложить на себя ответственность. Потому удивлена, увидев тебя здесь. Не скрою. Ты действительно пришёл за этим?

Чайник нагрелся градусов до 50-ти, примерно. И я прилагал усилия, чтобы температура не дошла до 100 градусов и он не закипел. Хотя лебезить мне уже совершенно расхотелось.

— Действительно, я «непосвящённый» из другого мира. Я не могу знать, кто у вас тут от чего старается убежать. Я никогда не убегал. Я всегда шёл вперёд. Здесь буду заниматься тем же. А ответственности боятся те, кто просто плывёт по течению. Я же всегда стремился обогнать течение.

— Занятно, — усмехнулась прекрасная эльфийка и сделала едва заметный небрежный жест, позволив мне подняться с колен.

Я смело стал напротив неё. Смотрел прямо в глаза. И теперь уже я смотрел свысока.

— Возможно, в вашем мире есть мужчины, которые достойны им управлять. Но здесь, в моём королевстве, правит та, кто куда более достойна.

— Нисколько в этом не сомневаюсь, Ваше Величество, — поспешил согласиться я.

— Ты первый из «непосвящённых» мужей кто не только заслужил право со мной разговаривать, но и кто осмелился взвалить на свои плечи заботу о других. Это важное качество. Особенно для мужчины. Я надеюсь, что ещё ни раз услышу о тебе, Серый Ворон…

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем «Нарая Илири — владычица эльфийских земель». Персональная репутация: 1/10

— …и всегда буду рада встрече, если ты продолжишь доказывать свою состоятельность. Я люблю целеустремлённых мужчин. Только в следующий раз не надо падать передо мной на колени. Я могу в тебе разочароваться… Распорядитель Амон!

— Да, Ваше Величество? — угодливо склонил голову эльф-НПС мужского пола.

— Сделайте скидку этому «непосвящённому», — всё таким же надменным тоном произнесла королева. — Раз он стал первым, дадим ему шанс доказать свои амбиции.

— Как скажете, Ваше Величество.

Слов у меня не осталось после того, как я прочёл неожиданное системное сообщение о первом наработанном бале личной «репы» с королевой эльфов. Потому, когда она начала удаляться, держа спинку ровно словно настоящая королева, я лишь склонил голову в поклоне. Даже не промычал ничего благодарственного.

— Для меня общение королевы с тобой такая же неожиданность, как и для тебя, — с усмешкой сказал Менеджер Кланов, когда я скосил на него взгляд. — Наверное, она говорила с тобой, потому что ты действительно первый. Ты же действительно первый? Не просто так пришёл на меня посмотреть?

— Не просто так, — подтвердил я. — Я пришёл создать клан… сообщество «непосвящённых», которые будут вместе идти по пути возмужания.

— Я так и подумал, — кивнул он. — Позволь тогда сообщить тебе, что путь этот будет долгий и сложный. Но если ты не станешь останавливаться в развитии, обретённая сила клана, которой я смогу тебя научить, поможет не только тебе, но и тем, кто пойдёт с тобой рука об руку. Если ты готов, приступим?

— Приступим, — я полез в сумку. — 500 же, да?

— Великая владычица земель эльфийских пожелала оказать тебе небольшую помощь. За создание клана я возьму с тебя всего 400 золотых.

— Нормально, так! — заулыбался я.

— Это благодаря королеве.

— Дай ей Бог здоровья, — согласился с ним я и протянул жменю монет, которую в мою руку насовала система, чтобы я не заморачивался с подсчётом.

— Но, когда придётся перейти на следующую ступень, скидок не будет! — поспешил напомнить эльф, принимая деньги. — Это — единоразовая помощь.

— Я не против.

— Ну, что ж, — он сложил деньги в карман. — Да будет так!

Внимание! Вы получили возможность создать клан! Пожалуйста, выберите название и подтвердите!

Перед глазами появилось окошко и виртуальная клавиатура. Я не сомневался ни секунды. Побегал взглядом по необходимым буквам и подтвердил.

Внимание! После создания клана изменить его название невозможно. Вы желаете создать клан с названием «Immortals»?

Я опять уверенно подтвердил.

— Поздравляю! — эльф-НПС улыбнулся и протянул мне руку.

А в следующую секунду его от меня закрыла огромная надпись мирового оповещения.

ВНИМАНИЕ! ИГРОК «GRAY RAVEN» СОЗДАЛ КЛАН «IMMORTALS» — ПЕРВЫЙ КЛАН В ВИРТУАЛЬНОМ ИГРОВОМ МИРЕ «TWO WORLDS»!

АДМИНИСТРАЦИЯ И СОЗДАТЕЛИ ИГРЫ ВЫРАЖАЮТ КЛАНУ СВОИ ПОЗДРАВЛЕНИЯ!

— Ух! — выдохнул я, почувствовав себя первопроходцем.

Пришло первое письмо. Улыбаясь, я открыл его.

«Поздравляю!» — писал какой–то «Quantum». Ник был полузнакомый, но я не мог с уверенностью сказать кто это. Или кто–то с таким ником уже писал мне ранее, или я просто видел его над головой какого–то игрока.

Так что от ответа воздержался.

А когда начали приходить другие письма, вместо их прочтения, я полез изучать клановое меню. Но кроме чата, которым можно было пользоваться, и информации, что в клан 1‑го уровня вмещается 50 человек, ничего интересно не нашёл. Ни одной «пассивки» не было. Никаких особых способностей типа призыва всего клана на одну точку. В других играх я такое видел… Не было вообще ничего интересного.

— Ты можешь быть свободен, — тем временем сказал распорядитель Амон. — Или ты хочешь оплатить переход клана на следующую ступеньку? Всего–то надо 1500 золотых. И больше ничего. У тебя есть столько?

— Кх–кх–кх, — я закашлялся, как чахоточный. — Да вы шутите, что ли? Я 500 еле собрал. Какие 1500? Позже! Гораздо позже!

— Тогда ступай, — он отвернулся от меня, потеряв интерес моментально.

И я отправился на выход из дворца. Но едва спустился по ступенькам, остановился. Задумался на мгновение и полез в сумку. Там мне маняще подмигивали 109 золотых монеток.

Торопливую мысль, призывающую отправить обратно будущим сокланам по 2 золотые монетки, я категорически отмёл. Это смешные деньги, если считать их в пересчёте на каждого. Но гигантские, если считать в пересчёте на одного меня. И, вместо глупости в виде раздачи пособия по нубству, я использую их куда полезнее.

Сжав зубы, я направился в магазин оружия. Эльфийского народу там было немало. Но большинство из них пришли лишь прицениться и поглазеть. Я же пришёл с иными целями.

Цепким взглядом я прочесал весь прилавок. Увидел мечи, кинжалы, даги, луки, кастеты и прочие орудия убийства. Но меня интересовало кое–что другое. То другое, которое я обнаружил висевшим на деревянной стене. Там были вывешены мечи, сложенные в одинаковые ножны и переплетённые кожаными ремешками. Выбор был невелик — всего 4 варианта. Я смело подошёл к стене и прощупал каждый вариант.

— Вот эти! Сколько? — спросил я продавца, указывая на самые крайние справа.

Эльф–продавец оценил меня взглядом.

— Тебе они подходят, «непосвящённый».

— Это я и сам знаю, — сказал я. — Сколько?

– 50 золотых. На данном этапе твоего развития, это лучшее, что ты можешь себе позволить. Ты же можешь себе позволить?

— Могу. Снимайте.

— Хрена себе, чувак! Откуда у тебя столько бабок на твоём лэвеле? — присвистнул случайный свидетель. Затем прищурился, обнаружил для себя кое–что неожиданное и выпучил глаза. — Ого! Так это ты клан только что создал? Сильно! Очень сильно!

— Ё–ё–ё! Так это же Серый Ворон! — ещё один недопокупатель меня заметил. — Ты клан создал? Прикольно. Я знаю, кто ты такой. Играл как–то на сервере, где ты бегал. Чё, есть места в клане? Я б вступил.

— А я думал, вы тут все просто тестеры, — развёл я руками.

— Одно другому не мешает, — ответил он. — Ну так чё? Заберёшь?

— Пока все места расписаны. Набор будет позже, — легко отмазался я.

— Жаль. Ну напиши мне потом.

Я едва сдержался, чтобы не засмеяться. Я и «напиши»… Ага, конечно. Чтобы я писал какому–то соло–игроку и приглашал в клан? Да сейчас!

— Давайте мечи. Забираю, — я полез в сумку за деньгами. Не сомневаясь оплатил, когда он снял их со стены и протянул мне.

Стальные парные мечи тройной закалки. Ранг: обычный. Урон: 27–30. Прочность: 200/200. Минимальные требования: уровень 10. Дополнительные бонусы: отсутствуют. Ячейки для рун: отсутствуют

— Вот это уже другое дело, — удовлетворённо пробурчал я, после того как сжал их в руках, а старый хлам упрятал в сумку. — Теперь — в костюмерную.

Деньги у меня ещё оставались и я не собирался экономить на самом себе. Сбегал в лавку кожевника и неплохо провёл время в примерочной, если можно так сказать. Взял себе топовый «обычный» «лёгкий» сет за 50 золотых, ничуть не переживая, что трачу не свои, а клановые деньги. Для меня это были мелочи, о которых не стоило даже волноваться. Клан–лидер и клан неразделимы. Вкладываться надо и туда, и туда. Потому что любой рядовой мембер получает отдачу и оттуда, и оттуда. От клановых скиллов и от лидера, который всё своё время тратит на прогресс клана и заботу о мемберах. Пока, конечно, рано говорить о заботе. Но в предыдущих играх я всегда помнил, что кому надо. И когда приходилось делить уникальные вещи, добытые с мировых боссов, я всегда раздавал их констам бесплатно. И мог аргументированно объяснить свой выбор. Я всегда знал, кто сколько прилагает усилий. И считал, что тоже достоин что–то получать. Особенно на раннем этапе развития любого сервера… Не говоря уже про этап развития бестолкового на этих уровнях «энханцера».

Покинув лавку кожевника, я проверил насколько хорошо сидит на мне сет, помахал мечами, как заправский казак, и наметил маршрут. Теперь мне нужен уровень. Я отправлюсь мочить крабов у северной окраины Носс Таура, а затем углублюсь в лес, где, кажется, обитали элитные «мобы». Надеюсь, эта экипировка облегчит мне жизнь.

Глава 7

Я зевнул так, что едва не разорвал себе рот.

— Шо, опять до 3‑х утра? — улыбаясь спросил Олег, который, как оказалось, и был тем самым «Квантумом».

— До 4‑х, — сказал я, чувствуя, что просто валюсь с ног. — Наверное, поспать всё же придётся. Что–то кофе совсем не помогает.

— Вам стоит относиться к себе бережнее, — женщина, являвшаяся глав–врачом в нашей общаге, принялась невежливо светить мне в глаза фонариком.

— Ай! Ну, блин! — воскликнул я. — Зачем же так!?

— Хотите хроническое недосыпание себе заработать? Сильно рискуете.

— Да я не первый день замужем, — я попытался её отстранить. — Я сутками, бывало, сидел. На энергетиках держался.

— Потому что организм ещё молодой. Справляется легко. Вам всего 24. Было больше 35-ти, вы бы говорили по–другому.

— Ну так в 35 и поговорим, — я попытался отодвинутся.

— Не шутите со своим здоровьем!… Николай Аркадьевич! Николай Аркадьевич! Ваши подопечные демонстрируют гонор! Разберитесь, пожалуйста! — недовольно сказала она, когда в зале с капсулами появился Николай, где–то пропадавший весь вчерашний день.

— Разве ж я могу указывать лидеру новосозданного клана? — произнёс он с дружелюбной улыбкой на устах. — Будьте любезны оставить нас с Алексеем наедине.

— Вы только скажите ему, что так нельзя.

— Хорошо, скажу. Прошу.

Женщина и Олег ушли.

— Поздравляю, — Николай похлопал меня по плечу. — Резво. Очень резво.

— Так и планировалось, — ответил я. — Но, по–большому счёту, это не показатель. Вот когда подниму «таг», когда получу возможность изучать «пассивки», тогда в создании клана появится настоящий смысл.

— Дерзай, — сказал Николай. — Я уже побывал на игровом форуме. Проследил, как эту ситуация обсуждают игроки.

— И что там?

— Мнения разделились. Половина тебя хвалит. Половина пишет, что делать тебе нечего. Зайди сам как–нибудь. Оставь пару сообщений. Будет совсем неплохо, если ты там засветишься. Мне нужно, чтобы жара была и там, и там — и в игре, и на форуме. Это полезно.

— Согласен, — кивнул я. — Я подобными делами как раз и занимался на «фришках» — нагонял жару для хайпа. Схожу как–нибудь.

— А сам–то как вообще? Светлана жалуется вот…

— Да ерунда. Я всегда выкладываюсь по полной. Потому второй день сижу допоздна в эльфийском матриархальном болоте.

Николай засмеялся.

— Нет, я серьёзно. Это ж надо было додуматься матриархат впихнуть в игру. Кто это придумал? Ваши сценаристы знают вообще, что нет никаких научных оснований считать, что существовало матриархальное общество? Что матриархат — это всего лишь гипотетическая социальная система.

— Я не силён в истории, — пожал плечами Николай. — Но конкретно в этом вопросе речь идёт не об исторических фактах. Ты следишь за тем, что в мире делается? Что происходит, какие нынче тренды в моде?

— Ну, я ж не в коконе живу, — недовольно пробурчал я. — Слежу. Знаю. Расстраиваюсь из–за того, во что превратился «Голливуд», пытающийся следовать модным повесткам.

— Тогда, возможно, ты догадываешься насколько нелегко защищаться от ЛГБТ-активистов там, где это движение сильно? Там, откуда идёт основной поток денег на постройку «Двух Миров». У нас нет выбора. Нас давно предупредили, что бойцы за социальную справедливость поднимут хай в «твиттерах», если мы не уделим феминизму и… м–м–м… прочим вопросам достаточно внимания. Забудь. Это всего лишь фэнтезийный мир. Играй и получай удовольствие.

— Глупости всё это. Матриархат, феминизм… Надеюсь, сексуальные меньшинства вы не вплели в лор игры?

Николай пожал плечами. Но так пожал, что это было больше похоже на «да», чем на «нет» или «не знаю».

Я усмехнулся.

— Ну а ты–то как сам к этому относишься, Николай?

— Зачем ты спрашиваешь? — в его голосе послышались нотки раздражения. — Я женатый человек традиционного воспитания. Как, думаешь, я к этому отношусь?

— Да ладно, я просто так, — я немного растерялся. — Просто странно было увидеть в игре изнанку дискриминации по половому признаку. Пусть будет. Мне–то что?

— Что у тебя сегодня по плану? — Николай перевёл разговор с нужное русло.

— Экспинг. Хочу 20‑й. По мане проседаю жуть как. Надо давить.

— Дави. Только учти, что квесты заканчиваются примерно на 12‑м уровне. Дальше всех ждёт тяжёлый нубский «гринд».

— А я как раз 14‑й взял, — улыбнулся я. — В новых–то шмотках.

— Ну тогда — вперёд!..

…В новых шмотках я действительно чувствовал себя прекрасно. Пёр на «мобов», как паровоз, не беспокоясь о здоровье. Если я и пропускал удары, урон от «мобов» ниже 15‑го уровня переносил без проблем. Броня держала. Затем атаковал сам и редко какой «моб» переживал атаку активным умением. Плохо было то, что я не мог достаточно долго качаться под аурой или же использовать активное умение. Мана вытекала, как вода из повреждённого крана. Когда она опускалась на донышко, я просто раздавал с двух рук, уменьшая прочность мечей. Но выбора другого не было. Благодаря новой экипировке, я и так смог достичь многого. Взял 15‑й уровень и от наставника воинов получил указание позаботиться о бижутерии. До сего момента «мобы», атакующие магией, мне не попадались. Но наставник сказал, что чем дальше я буду удаляться от города, тем сложнее мне придётся. Он выдал письмо, которое надо передать некой магессе Эларии, живущей в магической башне. На карте я обнаружил эту башню, а затем в течение часа шёл туда на своих двоих, так как «маунты» — разнообразные ездовые животные — пока были недоступны.

Я оторвался от большинства игроков по уровню, а потому по пути никого не встретил. Шёл по грунтовой дороге через прекрасный лиственный лес, слушал пение птиц и старался держаться подальше от чащи, где иногда замечал странные магические шары. Они переливались разными цветами, демонстрировали свой 17‑й уровень и, время от времени, распыляли вокруг себя какую–то пыльцу. Не имея бижутерии, я не стал интересоваться насколько они опасны, а просто шёл дальше.

Высокую белую башню я заметил издали. Увидел изумрудную крышу, очень похожую на те, что видел в Носс Тауре, и понял, что пришёл по адресу. У подножия башни я заметил красивые резные качели и эльфийскую женщину, качающуюся на этих качелях. Она рисовала в воздухе пальцем, создавала фигурки, а затем, дуновением, отправляла их в плавание к ближайшему дереву.

Я осторожно подошёл ещё ближе, сощурился и прочёл:

Магесса Элария — высший маг эльфов.

Затем поёжился, потому что догадался, что передо мной качается на качелях один из Пяти. Вернее, одна из Пяти.

Ухоженная женщина среднего возраста с приятной внешностью очень напоминала Нараю Илири, как если бы той перевалило за 40. На мгновение мне показалось, что они реально родственницы. Возможно, мать и дочь.

Но выяснить это мне так и не удалось. Едва я приблизился ещё на пару шагов, женщина меня заметила. Равнодушно посмотрела мутным взглядом, затем потянулась рукой к качели, взяла блюдце с пустой кофейной чашечкой и молча протянула мне.

— Простите? — удивлённо уставился на неё я.

— Принеси мне ещё медового напитка, Вильфор. И поспеши. Я нелюблю ждать.

— Э–э–э, — растерянно вымолвил я, пытаясь понять, в каком месте я Вильфор.

— Ну что ты стоишь!? — раздражённо произнесла она. — Забыл, кто перед тобой?

— Простите, магесса! — двери башни отворились и наружу выбежал лакей–эльф в самой натуральной ливрее. — Я едва–едва вас услышал. Сейчас исполню.

Эльф чуть ли не в лепёшку разбился, резво затормозив перед качелями. Подхватил блюдце и резко рванул обратно — только пятки и сверкнули.

— Э–э–э, — вновь красноречиво сказал я, проследив взглядом за лакеем.

— Так ты не Вильфор, — магесса Элария вновь обратила на меня внимание. В этот раз она смотрела заинтересованным, а не пустым взглядом. — Ну надо же! «Непосвящённый»! Первый «непосвящённый», который осмелился посетить моё скромное жилище… И мужчина к тому же. И не маг, вроде. Что ж, это хорошо.

— Здравствуйте… э–э–э… волшебница Элария…

— Волшебники в сказках, — недовольно сказала женщина. — Разве я похожа на волшебницу?

— Я не знаю. Я не знаю, как выглядят волшебницы. Вы первая, кого я вижу, — я похвалил сам себя за то, что сдержался и не назвал её ведьмой, как очень хотелось сделать.

Магесса брезгливо поморщилась.

— Эти мужчины… Они все столь косноязычны… Что тебе нужно, «непосвящённый»?

— Да меня тут попросили вам письмецо передать. Долго добирался, однако.

— Не существует времени, которое жалко было бы потратить, чтобы увидеть то, что ты никогда больше не увидишь, — запутанно произнесла она. — Давай бумагу, невежда.

Своему персональному чайнику я приказал заткнуться и даже не думать о том, чтобы вновь начать кипятить воду. Сжал зубы, достал письмо и протянул барышне.

— Хм, — произнесла магесса, как только забрала у меня письмо. Его она так и не открыла, но посмотрела на меня более внимательно, словно через письмо получила всю информацию. — Первый «непосвящённый», но совсем непростой. Я вижу, что среди всех новых подданных моей ставленницы, которые пришли в мир совсем недавно, ты не только самый умелый, но и самый амбициозный. Любопытно. А с виду — обычный мужлан. Неужели остальные, когда решат меня навестить, будут ещё более примитивны?

— Вы настолько очаровательны, что у меня просто нет слов, — вопреки всем потугам, я не смог удержать рот на замке. Слова он изрёк сам по себе.

Но надменная мадемуазель, как оказалось, не разбиралась в иронии. Она посмотрела на меня с прищуром и ничего не сказала. Затем щёлкнула пальцами и передо мной в воздухе закружились разнообразные предметы бижутерии.

— Я обещала выполнить просьбу того, кто тебя сюда прислал. Я выполняю. Бери и уходи, «непосвящённый». Запомни, что ты тут увидел, и поделись с остальными, если сможешь. Не хочу больше видеть, как передо мной робко мямлят.

Она опять щёлкнула пальцами и предметы бижутерии опустились в мою ладонь. В следующую секунду из башни выскочил лакей, с великой осторожностью держа блюдечко с чашечкой. Он передал их магессе, а затем принялся натурально так меня выталкивать.

— Уходи, уходи, уходи! — недовольно повторял он.

Я отбил его руку, развернулся и пошёл туда, откуда пришёл. Даже спасибо не сказал.

— Какой, на хрен, бардак! — прокомментировал я своё первое знакомство с одним из Пяти высших магов. — Вершина, блин, эволюции — какая–то высокомерная баба, ни в хрен не ставящая окружающих. Блестящая работа, разрабы. Блестящая!

Я отошёл на пару сотен метров от негостеприимной башни и только тогда принялся изучать бижутерию. Кисло скривился, когда увидел, что все предметы созданы из меди, имеют «обычный» ранг и добавляют совсем немного магической защиты. Самый натуральный стартовый мусор, который ты выбросишь, едва только получишь возможность купить что–то солиднее. И ради этого мусора я шёл пешком целый час. А затем вынужден был чувствовать себя недостойным говном, стоя перед этой… этой… этой…

Какой «этой» я так и не успел додумать. Произошло что–то странное. Мир будто замер. Замер на какую–то долю секунды. Я почувствовал себя нехорошо. Словно меня схватили за шею и начали душить. Я почувствовал, что задыхаюсь. Что мне не хватает воздуха. Затем мир начал затухать и превратился в тьму.

Но испугаться я не успел. В следующее мгновение я уже открывал глаза и смотрел на плексигласовое стекло. Сквозь него разглядел озабоченное лицо мужика из технического персонала. Подавил приступ головокружения и нажал кнопку, открывающую стекло.

— Николай, — я увидел, что и он мельтешит рядом. — Что произошло?

— Обнаружили критическую ошибку, — немного взволнованно произнёс он. — Ты в порядке?

— Вроде да. А что за ошибка?

— Эта информация за пределами вашей компетентности, — не дал ответить Николаю тех–работник. — Выбирайтесь. Это надолго.

Я сел на бортик капсулы и свесил ноги. Зал превратился в улей. Сновали врачи и рабочий персонал. Помогали выбраться тестерам и проверяли их физическое состояние. Обеспокоенный усатый психолог вместе с мужем успокаивали перепуганную блондинку.

— Реально что–то серьёзное? — вновь обратился я к Николаю.

— Надеюсь, что нет, — ответил он. — Проблему уже изучают. Как исправят, я сообщу. Пока можете отдыхать. А ты отоспишься как раз.

Я неопределённо хмыкнул. Похоже Николай волнуется. Боится за игру? Или за «крышу» тестеров? Я ведь действительно некомпетентен в этом вопросе. Могу предполагать что угодно.

— Хорошо, — сказал я. — Отосплюсь. Только сначала хотя бы позавтракаю…

…В столовую я ввалился в окружении Олега и Ильи, которые прилипли ко мне с расспросами про карьеру игровую. Они живо интересовались количеством «деревянных» в долларовом эквиваленте, которые я получаю за своё участие в существовании серверов с недолгой жизнью. Я пытался отмазаться конфиденциальностью информации, но они не отставали.

— А пачкам ты своим шо платишь? — спросил назойливый Олег.

— Квантум, отстань, — это парень первый из всех хотел наладить со мной контакт, и у него получалось. С ним я чувствовал, что могу общаться совершенно спокойно.

— Ну серьёзно!

Я вздохнул.

— Смотря какой КПД выдавали. Смотря сколько человек в паке играет. Всё зависело от этого. Бывало 10 «тонн» на пак за неделю выдавал.

— Да не такие уж и великие деньги, — заметил Илья.

— Невеликие, ты прав, — согласился я. — Да и не мои, к тому же. Админские. Но со мной ребята получали возможность добывать куда больше полезных пикселей, которые потом сливались на «фанпей». Сам, наверное, понимаешь, это дорого стоит.

— Распродавались потом, да? — не отставал Олег.

— Конечно. Пиксели — это их основная прибыль с сервера. Я лишь создавал возможности. Но не забывай и про фан. Играть в известном клане с кучей варов — это ведь действительно фаново. Часто, создав тему о наборе в разделе «рекрутинга», я брал под крыло альтруистические фулки, готовые играть ради удовольствия. И, поверь, даже в наше время таких немало.

— Да шо я не знаю, шо ли? — фыркнул он. — Сам играю ради кайфа. Зарабатывать на игре пока ещё не удавалось.

— Значит, эта игра стала первой, — улыбнулся Илья.

Я хотел перекусить в одиночестве, чтобы не отвлекаться ни на что, а потом пойти вздремнуть. Но они мне не дали. Мы набрали жрачки на раздаче, перекидываясь дежурными шуточками с теми, кто уже стоял в очереди, и сели за столик.

Я чувствовал себя немного некомфортно, погрузившись в омлет с беконом. Ел салат из огурцов, попивал сок и слушал болтовню Олега. Он казался отличным парнем, но чересчур докучливым.

— Помню я как–то на сервачок зашёл. Увидел в почтовой рассылке предложение поиграть. Зашёл случайно и завис на месяц. А это оказался месяц, когда «Имморталсы» держали всё под контролем. Все замки, все топовые локации. Всех уникальных мировых боссов. Оппозиция ничего не могла противопоставить. В итоге, свалила. И под конец моего игрового месяца сервер полетел в тартарары. Я только до приличного уровня докачался и думал, как буду добывать бабки на буст. Но мне просто шмота надарили столько, шо я окончательно скис.

— Скис от надаренного шмота? — удивился Илья.

— Угу. Мне столько всего накидали, шо я сразу понял — пушистый зверёк рядом. Если тряпки раздаривают, значит они ни хрена не продаются. Или же игроки больше не собираются играть. Сама по себе ситуация выходила удручающей. Убила всё желание шо–либо делать.

Я пожал плечами.

— Сожалею, но так происходит почти всегда. Если сервер превращается в односайдовое болото, оттого что одна из противоборствующих сторон не тянет, его конец близок. Тут главное вовремя скинуть барахло, пока оно окончательно не обесценилось. Иначе потраченное на него время окажется потраченным впустую…

— О, смотри! — Олег меня перебил, схватил за руку и скосил глазами в сторону.

В столовку заходили ребята–тестеры, подмигивали нам или кивали головами, и рассаживались на свободных местах. Кто–то заходил тихо и скромно, кто–то горланил и обсуждал непонятный критический баг, из–за которого мы получили выходной день. Она же зашла тихо, но не скромно. Не горланила и ни с кем ничего не обсуждала.

Девушка, точёную фигуру которой можно было рассмотреть даже в рабочем тестерском комбинезоне, надменно окинула взглядом столовку, высмотрела свободное местечко, зафиксировала его взглядом и пошла на раздачу. Я сразу узнал эту «принцессу», которую хорошо запомнил ранее. И, как выяснилось, это действительно она эпистолярно жаловалась на нелёгкую нубскую жизнь и выслала мне всего 7 монеток.

— Ну и чё? Чё смотреть? — я равнодушно пожал плечами.

— Ну прикольная же тёлка!

— Симпатичная, да. Смазливая даже, я бы сказал…

— Гы–гы–гы! — Олег глупо заулыбался. — Ты шо, не знаешь кто это такая?

— Вижу по внешности, что вряд ли мать Тереза. А что?

Олег фыркнул. Илья присоединился к нему и тоже улыбнулся.

— Та ты прикалываешься, Ворон?… Лёха, то есть.

Я развёл руками.

— Это же известная стримерша. У неё на «твиче» более миллиона подписчиков. Школота, которая, наверное, на неё фапает постоянно.

— Стримерша? — переспросил я и принялся исподтишка наблюдать, как девушка выбирает себе вкусняшки. — Никогда не видел. А во что она играет на стримах? В «Весёлую ферму»?

В этот раз Олег и Илья заржали. Мне даже неловко стало, и я поспешил отвернуться, чтобы она не заметила, что за ней наблюдают.

— Да во всё подряд играет. Стрелялки, ММОшки, синглы… Да даже, бывало, стримила, как жрёт фигню какую–то. У неё там перед камерой даже дощечка стоит, на которой расписаны расценки на донат. Мостик, там, сделать. Чайкой полетать. Спеть чего–нибудь. Ну и прочая фигня. Короче, девушка популярная.

Я вновь сосредоточил взгляд на девчонке.

— Да, действительно ничего. Внешность вполне фотогеничная.

— Ха-х! Ещё бы! — воскликнул Олег и наклонился поближе, будто собирался поведать нечто сокровенное. — Кстати, говорят, шо свои обнажённые фотки она выложила в сеть сама, а не мифические хакеры украли. Ради хайпа и пиара.

— Чего? — удивился я. — Её взломали?

— Да нет, говорю тебе! Точно сама выложила! Там со всех ракурсов есть… Фигура — загляденье.

— Ты что видел, что ли?

Олег покраснел немного.

— Ну так а шо? Шо тут такого?

— Да ничего, — поддержал его Илья. — Я тоже видел. Хочешь, сам посмотри, клан–лид. Там реально есть на что посмотреть.

Я почесал затылок и уставился на девчонку, которая приземлилась за столик, повернулась к нам спиной и принялась есть в одиночестве. Со спины тоже было видно, что фигурка весьма неплохая. Когда она присела, её задок всё равно сохранял форму сердечка.

— Если и посмотрю, — произнёс я без всякого сожаления. — То месяца через 3. Тут инет заблокирован. Доступ только к игровой информации.

— И то верно, — разочарованно сказал Олег. — Жаль. Так бы ты лучше начал понимать, с кем имеешь дело. Ей как–то сотку тысяч задонатили. Она чуть лифчик в камеру не кинула…

— Похоже, ты её поклонник, — засмеялся Илья.

— Да не, — поторопился с ответом Олег. — То я случайно на стрим зашёл…

— Да мне кажется, я и так уже понимаю с кем имею дело, — тихо прошептал я, не отрывая взгляда от женской спины.

— А вон смотри ещё одна, — Олег, казалось, вошёл в раж. — Б–р–р-р… Похожа на Сьюзан Бойл во время кастинга проекта «В Британии есть таланты».

Я захохотал. Не потому, что увидел ту, на кого он смотрел, а потому, что прекрасно понял, о чём он говорит. Затем перевёл взгляд на одиноко сидящую девчонку неопределённого возраста и поспешил отвести глаза — она выглядела ну совсем уж непривлекательно. И действительно было похожа на шотландскую певицу. Такие же неопрятные коричневые волосы, невыщипанные брови, ноль косметики на лице и такое же бесформенное тело. Она склонилась над своей тарелкой и ела тихо, будто боялась, что кто–нибудь обратит на неё внимание. И эту серую мышку я сразу узнал. Именно она когда–то тянула руку, пытаясь что–то сказать. Да передумала, столкнувшись с моим взглядом.

— Ёкарный бабай, — схватился я за голову. — Как можно себя так запустить? Лицом похожа на Сюзан Бойл, а телом на тюленя…

Олег и Илья заржали, как два молодых жеребца. Смех был столь громкий, что на них обратили внимание все. Даже «Сьюзан Бойл». А поскольку я не успел отвернуться, её взгляд столкнулся с моим. Я оторопел от неожиданности. Но её гамма эмоций была куда более разнообразная. Она ошалело пялилась на меня в течение нескольких секунд, затем покраснела, принялась крутить головой, будто искала дверь, в которую можно выбежать. В итоге решила низко склониться над тарелкой и представить, что ничего не произошло.

— От, чёрт, — поморщился я. — Как неловко получилось. Она, наверное, подумала, что вы над ней ржёте.

— Ну, так и есть, — Илья уже не смеялся, а лишь улыбался, прикрывая рот рукой.

— Действительно на тюленя похожа, — Олегу себя держать в руках было немного труднее.

— От вы ж два мерзавца, — беззлобно прокомментировал я. Затем сделал глубокий выдох и поднялся со стула. Я знал, что надо сделать.

«Сьюзан Бойл» удивлённо смотрела на меня из–под густых бровей, когда я к ней приближался. А когда приблизился, улыбнулся и присел на свободный стульчик, казалось, мечтала провалиться сквозь землю. Мельтешила руками под столом и смотрела куда угодно, лишь бы не на меня.

— Привет, — дружелюбно поздоровался я. — Мы с тобой ещё не знакомы, хоть, вроде как, живём под одной крышей и играем в одном клане. Я — Алексей. Довольно–таки известен в определённом сегменте ММО-игр. Слышала обо мне?

— Слы… Слышала, — произнесла девушка срывающимся голосом и принялась пухлыми ручками прятать за уши непослушные волосы.

— А тебя как зовут? — я понял, что с этой закомплексованной мышкой надо быть более терпеливым, чем я привык.

— Вика.

— А игровой ник какой выбрала?

— Кассиопея.

— Приятно познакомиться Вика Кассиопеевна, — я растянул рот до ушей. — Каким классом рулишь? Жрец людской, если я не ошибаюсь?

— Всё верно. Раса — человек. Класс — жрец.

— Это отлично! Хилов никогда не бывает много. Сколько играл, всегда не хватало рукастых хилов. Рад узнать, что ты тоже хил. Рукастый, кстати?

— Ну, я… — было видно, что ей очень некомфортно. Но я по–любому собирался растопить лёд. — Я много где играла. Пробовала всякое. Нравится помогать и лечить.

— Прекрасно. Мне тоже нравится, когда помогают и лечат. Рассчитываю на тебя в будущем, Касси, — я специально назвал её так, чтобы расслабилась. Это помогло — девчонка улыбнулась уголками губ. — Пойдём как–нибудь в опасные локации и экспу покушаем. Паровозы погоняем… Знаешь как это?

— Угу. Меня даже как–то просили статью написать, где бы описывалось, что в игровом мире значит «паровозы» и «парики». Только просили написать без игрового сленга.

— А ты кем работаешь? Ну, в смысле, работала до того, как попала в тестеры? Да и вообще, как в тестеры попала?

Серая мышка немного успокоилась и, стесняясь, принялась рассказывать о себе. Поведала, что работает копирайтером–фрилансером и много времени проводит за компьютером. Судя по фигуре — это была чистая правда. Но я, как умный малый, не стал выставлять напоказ свою сообразительность. Вместо этого молча слушал и кивал. Иногда загружал вопросами, чтобы девушка расслабилась окончательно. Нам тут долго вместе сотрудничать и я не хотел, чтобы все 3 месяца она держалась, как изгой. По её виду, конечно, было и так видно, что она — чистейший интроверт. Но мне надо, чтобы она чувствовала свою нужность в коллективе. Нужность в клане. Особенно в свете того, что играет «хилом».

Я иногда пытался юморить на игровые темы, и девушке это пришлось по душе. Она даже поулыбалась немного. Но как–то вновь закрылась в своей ракушке, когда случайно перевела взгляд с меня на происходящее в столовой. Увидела, что все на нас пялятся и густо покраснела. Я проследил за её взглядом, понял, что девчонка капец какая закомплексованная. Непривыкшая к всеобщему вниманию.

Я увидел, что на нас смотрят, и понял, чем мы все займёмся, пока идёт ремонт.

— Касси… Вика. Очень рад с тобой познакомиться, — мне показалось, что лёд растоплен достаточно, чтобы успокаивающе похлопать девчонку по пухлой руке. Она не отдёрнулась.

— Я играла как–то в твоём клане, — торопливо произнесла она, решив, что диалог заканчивается. — Меня пригласили помочь одной из групп, которым ты платил. Мне понравилось, как ты управлял кланом. Отличное было время, когда «Бессмертные» поставили на колени целый сервер. Я рада, что удалось попасть в тестеры, где кланом будешь руководить именно ты.

Для такой социофобки столь длинная речь, видимо, была не абы каким подвигом. Я даже успел заметить, что она покраснела от собственных слов. Пришлось опять улыбнуться.

— Раз мы уже играли вместе, продолжим это делать здесь? Уверен, у нас всё получится, — я обернулся к смотрящим на меня тестерам. — Ребята, раз у нас появилось свободное время, давайте пообщаемся. В 18:00 встретимся в комнате для брифингов, узнаем ху из ху, назовём игровые ники и сделаем ещё кое–что очень важное — продумаем распределение ремесленных ролей. Качать ремёсла всё равно придётся. А так, без всякой принудиловки, мы сможем выяснить нравится ли что кому. Уверен, так же как и я, вы внимательно изучили теорию и понимаете, о чём идёт речь. Если у кого уже есть какие планы, продумайте их. А вечером мы всё обсудим…

— А если сервер поднимут раньше? — спросил кто–то мне неизвестный.

— Обсудим всё равно, — сказал я. — Только постараемся сделать это быстро. Хорошо?

— Да, конечно.

— Хорошо.

— Отлично. Я тогда пойду подготовлюсь к встрече — посплю.

Я распрощался со всеми и покинул столовую. Уходя, посмотрел на Вику, улыбнулся и кивнул. В ответ получил такой взгляд, который уже видел не раз. Так женщина смотрит на мужчину, который, несомненно её заинтересовал…

…В комнате для брифингов мы задержались допоздна. Никто виртуальный мир не починил и дела, судя по лицу Николая, который забежал на огонёк, шли скверно. Он сказал, что помимо кучи мелких багов типа опечаток в системных текстах и неправильных статах оружия, обнаружились и другие. Куда более серьёзные. Но знать нам о них не обязательно, ведь мы всё равно ничего не поймём. Он спросил: «Ради чего сбор?» и удалился удовлетворённый тем, что его присутствие необязательно.

А когда он ушёл мы приступили к глубокому знакомству. Каждый выступал, называл своё имя, игровой ник–нейм, рассказывал про игровой опыт и про то, как попал в команду тестеров. В именах я запутался достаточно быстро, но память на ники у меня была получше. Я запоминал ник–нейм, визуально фиксировал лицо говорившего, и этот ник–нейм намертво впечатывался в память.

Когда все представились, с не наигранным сожалением я сообщил, что на раннем этапе игры мне придётся ввести клан–налог. Это будет необходимо не только для поднятия клана на 2‑й уровень, но и для покупки клановых «пассивок», которые тоже стоят денег. Никаких обязательных цифр я не озвучил и попросил отправлять от каждого по возможности. Сокланы пофыркали немного для вида, но, в принципе, согласились, что это верное решение. Просили только дать им время подкачаться и приодеться.

После моего согласия мы приступили к обсуждению ремесленных ролей. Все 49 человек готовы были изучать одно–два ремесла. Не потому, что я попросил, а потому что по контракту им это делать необходимо. Мы живо обсудили все ремёсла и расставили их по порядку приоритетности для клана. Сначала определились с казначеем. Им пожелал стать Рубен Григян — бывший тридцатитрёхлетний банкир с большим стажем в ММО-играх. Он сам озвучил своё желание и поведал о своей компетентности. Говорил о себе много, и в хвалебном ключе. Поскольку желающих больше не нашлось, я официально назначил его на эту должность. Основным крафтером стал журналист интернет издания, посвящённого играм, по имени Иван. Он попал в тестеры, что называется, по блату. Но был готов полностью отдаться клану, так как уже имел не только самую прокачанную «удачу», но и искреннее желание приносить пользу. Позицию «начертателя» занял Дмитрий — тот самый парень, который ранее мне сообщал, что выбрал для отыгрыша гнома и кайфует от аутентичности подземелий. Алхимиком, работающим на перспективу, стал Евгений Жамин. Он выбрал для отыгрыша человеческого лучника, но утверждал, что это ему совсем не помешает заниматься прокачкой ремесленных умений.

— Только ж я планирую раскачивать алхимку на будущее, — слегка остудил он мой пыл, когда я уже, было, вздохнул спокойно. Всегда ненавидел ремесло «алхимия» за геморройность. И всегда был рад, когда этим занимался кто–нибудь другой. Главное, что не я. — Не просите у меня зелий на начальном этапе. Я их буду скидывать в магазин, чтобы копеечку отбить, или на игровом аукционе барыжить. Мелочь себе сами крафтите. Я постараюсь раскачаться до максимума в кратчайшие сроки. Тогда уже и поговорим. Хорошо?

Я дал добро и назначил ему в помощники ещё троих, вызвавшихся помочь. Сказал, что среди них он главный и все клановые ресурсы будет получать первым.

— Кстати да, ребята, — я воздел указательный перст. — Ресурсы не продаём! Никому и никогда под страхом смертной казни. Держите у себя, пока не арендуете банковскую ячейку. Или же пока мы не приобретём клан–холл. Любая хрень пригодится для крафта. Тоже самое касается и кусков. Но с ними сами решайте. Если я правильно разобрался в крафте, «обычные» куски — это мусор. Надо собирать, начиная с «необычки», и всё складировать. У нас в клане много разных классов с разными потребностями. Возможно, кому–то пригодятся куски для создания ножа, а кому–то куски на пику или на на… наги… как там, блин, её?

— Нагинату? — подсказал Дандай — парень из Казахстана с азиатскими чертами лица. Его тоже я уже видел ранее.

— Верно, нагинату. Насколько я понял, в игре лишь один класс, который может использовать это оружие?

— Угу. И это — я! Пикинёр в расе дроу. Так что верно — не выбрасывайте куски. Возможно, мне пригодятся.

— Не выбросят, — подтвердил я.

Когда все вопросы были закрыты — это случилось около 9-ти вечера — я всех распустил. Мне показалось, что в этот раз они и слушали меня внимательнее, и фыркали меньше, и активнее участвовали в обсуждении. Нас было довольно–таки много, — 50 рыл как–никак — но свои мысли, свои идеи высказывали все. Даже серая мышка. Она предложила свою помощь в прокачке «алхимии».

Из комнаты для брифингов я выходил последним. У двери меня перехватил Платон. С ним я близко познакомился лишь сейчас и был немного удивлён, что ранее он работал в детективном агентстве.

— Шеф, — он кивнул на ближайший стул. — Перетрём?

— А что такое?

Он закрыл дверь и в комнате остались лишь мы вдвоём.

— Да есть идейка небольшая.

— Ну, давай. Стреляй.

— Короче, смотри. Не знаю было ли такое у тебя в клане, но там, где играл я, мы частенько такое устраивали. В общем, я предлагаю создать секретную службу. Надо организовать такой кружок, куда доступ будет не у каждого. Ты, я и ещё кто–нибудь, например. Суть в чём. В получении информации из стана врага. Или из стана нейтрала. Или просто сбор слухов, которые, может быть, окажутся правдивыми. Такую информацию можно собрать, проанализировать и сделать правильные выводы. Следишь за моей мыслью?

Не тени усмешки не было на моём лице.

— Я прекрасно понимаю, о чём ты говоришь. Я знаю, как важно внедрить паразита в тело конкурирующего клана или альянса. У меня были люди, которые подрывали кланы изнутри. Устраивали срачи в чатиках, мешали сокланам на спотах. Бывало даже ПКшили союзников, не поделив этот самый спот. В общем, нагоняли бурление той самой субстанции, чтобы от зерга откалывались кусочки. Это было весьма полезно, потому что эти кусочки потом переходили ко мне со жгучим желанием наказать бывших союзников. И такие бойцы были беспощадными. То есть твоя идея — весьма толковая. И побеспокоиться об этом заранее тоже очень важно.

— Рад, что ты шаришь, — улыбнулся он. — Думал, придётся уговаривать.

— Не придётся. Ты хочешь взвалить это на себя? Как планируешь действовать?

— Для начала сам буду строить из себя душку. Общаться с теми, кто создаёт кланы, кто думает про альянсы, кто будет демонстрировать амбиции. Подружусь с кем–нибудь. А потом буду просить поделиться информацией. Но…

— Но?

— Но, возможно, мне для этого понадобятся деньги. Возможно, сливать инфу бесплатно не захотят. Но захотят за золото. Мне нужен будет свой бюджет.

— Раз нужен, значит будет, — кивнул головой я. — Будет время, соберёмся ты, я и Рубен. Всё обсудим и прикинем. Пока денег, конечно, нет и вряд ли на это стоит их тратить в ближайшее время. Но идея хороша. На теоретических врагов обязательно надо повесить пиявок, чтобы сосали кровь.

— Отлично. Тогда я готов! Мне самому это по кайфу.

— Так тому и быть, — я протянул ему руку и он с улыбкой её пожал.

Глава 8

— Всю ночь баги фиксили, что ли? — я смотрел на заспанное лицо Николая и посмеивался. Но ему было не смешно. Он выглядел измотанным.

— Долго искали не там, где проблема пряталась, — через силу улыбнулся Николай. — Но всё же исправили. Вас ждут ваши капсулы.

В просторном зале было многолюдно. И тестеры, и медицинский персонал, и даже технари сновали вокруг капсул, словно владелец возле любимого автомобиля. Первые обрадованно потирали руки, желая погрузиться как можно быстрее. А вторые и третьи радовались, что не остались без работы. Насколько я понял Николая, всё было весьма серьёзно. И даже обсуждали перенос ЗБТ на месяц. Но пронесло.

— Йоу, ребята! — никого не стесняясь закричал я, перекрикивая общий шум. — Как и договаривались вчера: берём 20‑ые уровни и собираемся в деревне Окбурн, что на севере от эльфийского леса. Там как раз мобы примерно такого уровня. Сроки пока не озвучу, но постарайтесь приложить максимум усилий. Соберёмся, и всех приму в клан. Это облегчит нам прогресс. Кто не эльф и не сможет дойти пешком, не экономьте золото и обращайтесь к телепортирующему НПС. Я понимаю, конечно, что некоторым далековато — особенно дроу — но не переживайте. Главное для нас сегодня — добить клан до потолка.

— Принято, шеф! — за всех решил ответить Платон и началось погружение в виртуальный мир…

…Я давил уровень, как проклятый, до пяти часов вечера. Бродил по лесу один одинёшенек, рубился с «мобами» и забивал сумку шлаковым лутом. Падала всякая хрень. Но среди этой хрени иногда я обнаруживал ресурсы на крафт и монетки. Монеток и ресурсов было немного и я задумался о прокачке такой характеристики как «удача». Раньше я отмахивался от неё при получении нового уровня. Но бестолковый лут как бы намекал, что характеристика, отвечающая за шанс выпадения полезных вещей, за шанс добычи редких ресурсов, за шанс получения скрытых квестов и за шанс успешного создания предметов, шутить не любит. Я бы, в принципе, уделил ей десяток баллов. Да как–то не хотел тратить на то, что мне никогда не пригодится — на шанс успешного крафта. Я уже обсуждал вопрос «удачи» с Димкой. Он сказал, что это реально классная вещь. Но поскольку сам ещё ничего не создал и не напоролся ни на один интересный квест, его познания в «классных вещах» показались мне сомнительными. К тому же я не собирался ничего крафтить. Не собирался изучать ни одно из ремёсел, для прокачки которых нужна эта характеристика. У меня на это не хватило бы не только желания, но и времени. Так что крошил я мобов, как механический робот, немного нервничал от приближающегося 20‑го уровня и осознания того, что придётся менять экипировку. И я даже не представлял, сколько на это придётся потратить денег.

К 17:00, отработав по–стахановски, я взял 20‑й уровень. Наверное, первый во всём «двумирье», ведь на локациях не встретил ни единой живой души. Удалялся всё дальше на север и вскоре вышел к границам эльфийских территорий. Казалось, в воздухе плавал мутный прозрачный барьер, отделявший один мир от другого. Но кроме него ещё были две белые башни с изумрудными крышами, которые стояли по обе стороны от грунтовой дороги, что вывела меня из леса. Я ожидал увидеть там стражей с длинными луками, но вместо этого в окнах заметил недовольные женские лица. Обитавшие в башнях магессы молча проводили меня взглядами, когда я пересёк мутный барьер, и исчезли внутри башен.

— Всего доброго, — я отвесил им вслед «салют». — Такие дружелюбные «неписи» тут живут, что я жалею, что начал эльфом.

Я остановился на перекрёстке дорог и посмотрел по сторонам. Это не помогло сориентироваться и я полез в сумку за картой. С ней стало куда проще. Я отверг желание отправиться по прямой к каменному мосту через широкую реку, которая протекала в отдалении. Мобы 25‑го уровня, торчащие у дороги, намекали, что туда мне соваться рановато. Вместо этого я взял правее и направился к деревне Окбурн — самой южной точке королевства Италан, на территории которого я оказался.

Я более внимательно изучил лор игры недавно, и выяснил, что действительно уже тысячу лет эльфийские матриархатницы ни с кем не воевали. Они граничили с людьми на севере, западе и востоке. Получается, как бы были окружены человеческой расой. Но ни разу за это время с ними не конфликтовали. Не помогали друг другу, как я понял, держались обособленно, но не ссорились.

По этой причине, видимо, сторожевые башни на территории королевства людей отсутствовали. Весь путь до зажиточной и процветающей деревни я проделал через симметричные поля, вызывавшие улыбку колосьями созревшей пшеницы. Я даже побегал по полю немножко, расставив руки в стороны. Почувствовал, как колосья бьются о ладони, а запах будоражит нос. Мне понравилась аутентичная естественность.

Деревня не была обнесена частоколом, как я предполагал ранее. Её окружали лишь поля, где я изредка видел трудящихся «неписей». Они обращали на меня внимание, провожали взглядами, но вступать в диалог не спешили. Их интерес ко мне равнялся нулю. Такому же нулю, как и в репутации.

Я шёл по главной дороге, изучал деревенские домишки и искал взглядом наставника воинов. Я уже знал, что подобный персонаж будет в каждом поселении, где живут «неписи». И он будет обязан обучить меня умениям. За деньги, конечно же.

Дойдя до округлой деревенской площади, я остановился. Несколько неигровых торговцев меня приметили и призывно развели руки, как бы приглашая ознакомиться со своими товарами. Но меня заинтересовало нечто другое. Шум и весёлые возгласы, раздававшиеся в толпе, которая собралась у забора конюшни. Там смеялись, кричали и давали весёлые советы. Совершали какие–то ставки и утверждали, что что–то невозможно.

Полон любопытства, я полез прямо в толпу. Заметив меня, неигровые персонажи прекратили шуметь. Уставились все сразу и молча провожали взглядами, пока я пробирался вперёд.

— Всем доброго дня, добрые люди, — поклонившись, я подмёл рукой сухую землю.

— Вот это да! — раздался чей–то весёлый залихватский голос. — Неужели настоящий «непосвящённый»?

Я уставился на весельчака. Мужчина среднего возраста. Усы и чуб как у заправского казака. Открытое лицо. Нос с горбинкой. Спортивная фигура, которую не скрывали обтягивающие чёрные одежды из самой настоящей кожи. В одной руке мужчина держал лук, а во второй флягу, из которой пролилась красная жидкость, когда он заметил меня и расставил руки, решив, что я его старый потерянный друг.

Я прищурил глазки и неопределённо хмыкнул, когда прочёл над его головой:

Граф Вильфред Сарториус.

— Эм, — прокряхтел я. — Ваше… ваше… ваше… — отчаянно вспоминал я, каким «ваше» называли дворянских особ в титуле графа. — Ваше Сиятельство, — вспомнил я вовремя и решил добавить к этому очередной поклон.

В этот раз хмыкнул уже граф. Хмыкнул удовлетворённо. Словно я попал в цель.

— Действительно «непосвящённый», — пробормотал один из мужчин, стоявший рядом с ним. — И обращению обучен. Странно.

— Так он эльф, — ещё один мужик оказался на удивление наблюдателен. — Там они все воспитанные, как я слышал.

— Что тебя привело сюда, «непосвящённый»? — спросил граф, а затем запросто приложился к фляге. — Ищешь чего? Или хочешь сделать ставку?

— Ищу, да, — закивал головой я. — Ищу наставника воинов, который должен быть где–то здесь. А на счёт ставок — я не понимаю о чём вы.

Собравшаяся толпа мужиков загыгыкала, как будто не поверила ни единому моему слову.

— Наставник, наверное, в доме старосты, — пожал плечами граф. — С нами он не желает яшкаться. Ищи его там… Хотя, погоди! — неожиданно воскликнул он. — Не желаешь испытать удачу?

— В каком смысле? — насторожился я, предполагая, что он имеет в виду испытать игровую характеристику.

Граф подошёл ко мне вплотную, приобнял за плечи и подвёл к забору. Затем кивком указал на трёх растерянных неигровых мужиков шагах в десяти от нас. Они жались к стенам конюшни, пожимали плечами и мяли в руках крупные яблоки.

— Хочешь стать четвёртым? — спросил граф. — Хоть эта деревенька в вассальном владении графини Герании Эш, она не против, что я тут иногда развлекаюсь. У меня–то, в Истринге, никто не желает делать ставки, зная, что я не промахиваюсь. А вот здесь есть те, кто сомневается, — он засмеялся, а мужики в округе загомонили, что невозможно сбить яблоко с головы пахаря и не задеть её.

Я скосил глаза на лук в его руках и помаленьку начал понимать в чём сыр–бор. Затем посмотрел на бедолаг у стены и понял, почему он предложил мне стать четвёртым.

— Да ты не робей, «непосвящённый», — один из друзей графа засмеялся. — Его Сиятельство действительно мастер владения луком. Иди, становись на место мишени. Ха–ха–ха!

— Нет, я, пожалуй, воздержусь, — я подёрнул плечом, скидывая руку графа.

— Да ты чего, «непосвящённый»? — заржал граф. — Боишься? Я заплачу! — он похлопал по увесистому кошельку на поясе.

— Как–нибудь в другой раз, — ответил я и попытался топорно пошутить. — А то ещё уши отстрелите.

Но шутка была встречена неплохо. Мужики засмеялись, а граф гаркнул на троих бедолаг, чтобы ставили яблоки на бестолковые головешки. Мужики у стены конюшни повиновались, установили яблоки и дружно зажмурились. К моему великому удивлению, граф взял сразу три стрелы и зажал их между пальцами. Затем наложил на тетиву, оттянул, озорно усмехнулся и выстрелил.

Вжих! Бум–бум–бум! Все три стрелы пролетели со скоростью пули — я даже не уследил за их полётом — и вонзились в деревянную стену, сбив по пути яблоки со всех трёх голов.

«Ни хрена себе», — про себя произнёс я. — «Этот граф, наверное, игроков–лучников будет обучать. Ишь, как шмаляет.»

Мужики у стены открыли глаза и обрадованно закричали. А мужики среди зрителей расстроенно выдохнули.

— Видишь, «непосвящённый», — весело сказал граф. — Это совсем не страшно. Никто в королевстве не владеет луком лучше меня… Эй, чернь, ну–как платите!

Он и его помощники принялись собирать денежку у крестьян, решивших поставить кровные. Не брезговали даже медяками. А когда обобрали всех, вновь предложили испытать удачу каждому. Но я опять отказался. Тогда они потеряли ко мне всяческий интерес. Никто минус в «репу» не влепил, но и квеста не предложил.

— Тьфу, — сплюнул я, когда вся толпа принялась искать новых камикадзе, а граф опять начал предлагать деньги каждому.

Шоу маст гоу он, как говорится, но у меня были другие задачи. Я покинул «неписей» и вернулся на площадь. Пообщался с одним из торговцев и расторговался с ним. Скинул всякое ненужно барахло и немного прирос золотишком. Шкурки попридержал, памятуя о необходимости накопления ресурсов, узнал, где изба старосты, и направился к нему.

Старосты на месте не оказалось — видимо, он делал ставки вместе со всеми, — а вот наставник воинов сидел на веранде, покачивался на деревянном кресле и читал самую натуральную книжку.

— Бог в помощь, — так своеобразно поздоровался я. — Я к вам с просьбой небольшой.

Русобородый мужик из расы людей с интересом на меня посмотрел. Затем верно оценил торчавшие из–за спины рукояти скрещенных мечей.

— Учиться желаешь?

— Совершенно верно.

— Деньги при себе, эльф?

— При себе.

— Тогда подходи.

Он встал со стула и подошёл ко мне вплотную.

— Вижу, ты и правда готов. Что ж, изучай.

Перед моими глазами вновь появилось системное сообщение.

Внимание! Вы можете изучить классовое умение «Точность»: пассивное умение, увеличивающее точность физических атак. Стоимость — 6 золотых монет.

Внимание! Вы можете изучить классовое умение «Рассечение»: активное умение, наносящее перекрёстный удар двумя руками. Затраты маны: 30 ед. Откат: 30 сек. Стоимость — 6 золотых монет.

Внимание! Вы можете изучить классовое умение «Аура физической защиты»: активное умение, накладывающее на обладателя и союзников в группе ауру, повышающую физическую защиту на 20%. Диаметр действия ауры — 20 метров. Аура постоянно потребляет МП. Стоимость — 12 золотых монет.

— Опять они не жалеют мой кошелёк, — прокряхтел я и полез в сумку за деньгами. — Вот возьмите, очередной дорогой мастер–наставник.

— Странный ты, воин, — он подозрительно на меня посмотрел, почесал бороду и задал риторический вопрос. — Как может магия сочетаться с воинскими способностями? Ты умеешь и то, и то. Видимо, мудрость эльфов куда глубже нашей… Нам бы подобного обучателя.

— Вам — это кому? — поинтересовался я в надежде, что и этот легко раздарится репутационным баллом, если завязать беседу.

— В королевский гарнизон, — ответил он и вернулся к креслу. — Но тебя не возьмут. Ты — слаб. К тому же эльф. Тому, кто находится под каблуком женщины, нельзя доверять. Струсит во время боя и побежит прятаться под юбку. А может, и предаст. Так что даже если ты захочешь помочь, тебя никто не станет слушать. Сначала заслужи.

— П–ф–ф, — фыркнул я, как бы говоря: «очень надо».

А затем ушёл не прощаясь, немного лучше став понимать, насколько важна личная репутация. Без неё ни одна «непись» тебе слова лишнего не скажет. А Николай давеча говорил, что только в репутационных квестах прячется «легендарная» — топовая — экипировка. Пойди наработай эту репутацию, когда каждая «непись» к тебе относится с плохо прикрытой брезгливостью.

Я покинул дом старосты, выбрался на площадь, подставил лицо солнцу и залез в меню персонажа. Активировал обе ауры и смотрел, как тает мана.

— Ну, на фиг! — недовольно воскликнул я. — Так не пойдёт! Две ауры вгрызаются в ману, как голодные волки в бедную овечку! Надо ещё регена!

Текущий уровень персонажа: 20

Мощь — 22

Стойкость — 20

Сноровка — 32

Интеллект — 1

Духовность — 44

Удача — 1

Очки жизни: 300/300 Мана: 225/225

Доступных для распределения баллов: 0

— Того, гляди, количество пунктов маны скоро обгонит количество здоровья, — пробурчал я. — Реально: полувоин, полумаг получается. Но ни там, ни там не силён. Одно радует — ауры. Надо бы, наверное, их испытать. Заберу своих в клан и попробую собрать группу.

Я присмотрел себе местечко в тени под раскидистым деревом. Бросил быстрый взгляд туда, где вместе с толпой, не желавшей расходиться, веселился граф–лучник, приземлился и устроил массовую рассылку.

«Деревня Окбурн! Жду всех. Буду принимать в клан.»

«Я ещё далеко не 20‑й лвл», — первой ответила стримерша Катя. — «Не успеваю докачаться.»

«Это неважно», — написал я. — «Сейчас уровень не играет большой роли. Нужно всем вступить, чтобы я перестал каждому писать. В клане нам станет доступен чат, где общаться будет проще. Не заморачивайся и прилетай.»

Логистика у моих сокланов, конечно, хромала. Многих моё сообщение подловило на спотах, где они качались. А потому мне пришлось прождать не меньше получаса, пока они удостоят меня своим вниманием. Облегчённо вздохнул я лишь тогда, когда они стали материализоваться из воздуха прямо перед входом в деревню. Смотрели по сторонам, удивлялись и махали мне руками, когда замечали.

Я собрал всех прямо на площади. Такое количество «непосвящённого» народа весьма заинтересовало двух торгашей-НПС. Что было весьма удачно, кстати. Ребята набрали лута разного, который оттягивал их сумки, и поспешили распродаться. И только затем я торжественно принял всех в клан. Даже здорового клыкастого орка с ником «Drifter» и рожей ну капец как похожей на рожу того «кабана», которого, как выяснилось при общении, звали Антон. Антону исполнилось 36 лет. Он трудился профессиональным программистом, за что и заслужил приглашение в тестеры. Про меня, как он признался, он действительно слышал ранее и даже какое–то время играл во вражеском альянсе на одном из серверов. Я так понял, именно поэтому он испытывал ко мне плохо скрываемую неприязнь. Сначала я думал, что просто не понравился ему, когда мы пересеклись во Дворце Спорта. Но, как оказалось, у неприязни были более глубокие корни.

«Проверка чата. Адын–адын–адын», — первым делом отписался я, когда все 50 слотов в клане были забиты. — Ребята, оповещение видно?

— Ага, — кивнул Илья, выбравший для отыгрыша эльфийского кинжальщика и ник «Shotgun». — Мигает чуть левее конвертика. Будет видно, если кто–то что–то пишет.

— Отлично. Мне не придётся больше устраивать массовую рассылку. Будем общаться через чат. Побалуйтесь с настройками, как будет время.

— Эге–гей! Это что за стадо? — раздался знакомый весёлый голос. — Кого тут черти принесли? Ты смотри, понаехали–то, а!

Квантум зашептал в моё длинное эльфийское ухо:

— Шо это за мужчина чорновусой?

Я вздохнул, наблюдая за хохочащим НПС.

— Граф, вроде. Вильфред какой–то там. Но онне этих земель граф. А других… Не помню каких.

— «Непосвящённые», что вы там стоите!? У вас собрание или что!? А может ставочку хотите сделать?

— Что за ставочку!?

— Подходи ближе, и узнаешь!

— Ворон, это что такое? — обратился ко мне Рубен.

— Подходи ближе, и узнаешь, — пробурчал я. — Он деньги предлагает за участие. Или же предлагает поставить на участника.

— Участие в чём? — спросил Дрифтер.

— Ну пойдёмте посмотрим, — пожал я плечами.

К возбуждённой толпе НПС подошла толпа игроков. Мы стали напротив друг друга, словно футбольные фанаты перед дракой. Вперёд выбрался граф.

— Я владелец земель по соседству — граф Вильфред Сарториус, — представился он во второй раз. — И заявляю, что нет в королевстве лучника более умелого, чем я. В чём я предлагаю вам самим убедиться, «непосвящённые».

— Как именно? — спросил Жамеллан — наш главный алхимик, который ещё и лучник. — Хотите, чтобы мы с вами посоревновались? Я, например, с радостью постреляю.

— Куда тебе, недотёпа, — засмеялся граф. — Мне даже больно на твой лук смотреть. С кем ты собрался соревноваться?

Жамеллан стушевался. Тогда к графу подошла представительница расы дроу с ником «Angry Manul» — та самая дама, ранее решившая выбрать класс «маналейки».

— А что вы тогда предлагаете, граф? Зачем провоцируете?

Вильфред Сарториус долго изучал её взглядом.

— Не желаете ли яблочко на голову водрузить, прекрасная мадемуазель или мадам?

— Что?

— Слушайте меня внимательно, неумелые «непосвящённые». Я желаю доказать своё мастерское умение луком и этим плебеям, и вам. И даже готов заплатить тем, кто рискнёт стать у стены и установит яблоко на голове.

— Сколько? — с нескрываемым азартом в голосе спросил Квантум.

— Я весьма щедр, юный жрец. Дам 20 золотых каждому, кто рискнёт.

Присвистнул даже я. И даже я задумался, чтобы поставить яблоко на голову.

— Мне нужно всего пятеро, — произнёс граф и полез в кошель. — Плачу сразу.

— Я готов! — Квантум выскочил первый.

— И я!

— И я буду!

— И мне дайте золото! — расталкивая других руками вперёд полезла стримерша.

— Ха–ха–ха, — засмеялся граф. — Не зря из Асилума приходят слухи про жадность «непосвящённых». Но я — человек слова! Раз обещал — выполняю! Ты, ты, ты, ты и ты, ассасинша, подходите. Держите деньги, держите яблоко и к стене.

— На расстрел! — захохотал кто–то из «неписей».

— Блин, изи мани, — вздохнул Платон, не успевший на раздачу бабла. — А он метко стреляет, да?

Все уставились на меня, пока ребята, пожелавшие поработать мишенями, шли к стене у конюшни.

Я пожал плечами.

— Да он тут выделывался, когда я подошёл. Мне кажется, эта «непись» — наставник лучников. Он снёс яблоки с голов других подопытных животных без всяких напрягов.

— Он при тебе стрелял?

— Ага. Не знаю в чём смысл…

— А кто желает сделать ставку? — озвучил один из подручных графа. — Кто рискнёт поставить на то, что Его Сиятельство промахнётся?

— Стоп! — сказал Илья. — А что будет, если он действительно промахнётся?

— Поставь, и узнаешь, — засмеялись НПС. — Граф пока ещё не промахивался.

Завязалась толкотня, когда тот, кто предлагал делать ставки, начал собирать деньги. НПС ставили щедро, но мои бойцы ещё испытывали сомнения.

— Ну что? Это все? — весело спросил граф. — Больше никто не хочет поставить, что я промахнусь? Может, я не такой умелый стрелок, как всем говорю.

— Я поставлю! — Дрифтер вылез вперёд.

— Давай, орк, — разрешил граф, смотря на того снизу вверх. — Поставишь 10 золотых, что я промахнусь?

— Легко! Только в этот раз поставлю 10, что не промахнётесь.

Граф и его прислужники засмеялись.

— «Непосвящённый» орк не хочет рисковать. Что ж, нет — так нет.

— Да, давай, Дрифтер! Рискни! — подначил его Жамеллан. — Он промажет же!

Но Дрифтер не стал рисковать. Он пересыпал деньги в чужой кошель, и утвердительно кивнул.

— Квест появился, — шепнул он нам.

Но когда остальные резко захотели поучаствовать в квесте и ринулись предлагать деньги, граф сказал, что лавочка закрыта. У них был шанс, но они его упустили.

— А теперь стойте и наблюдайте за лучшим лучником в королевстве Италан!

Граф снял колчан со спины и перевесил на пояс. Из колчана вытащил все стрелы, оставив лишь пять штук, и отдал их помощнику. Затем сжал в левой руке лук и прокричал тем, кто топтался у стены:

— Стойте спокойно. А то ведь и правда могу промахнуться.

Гул утих. Прекратились разговоры между «неписями» и игроками.

— Учитесь, — напоследок граф посмотрел на нас, как на нубасов.

Его движения были практически неуловимы. Я так и не смог зафиксировать взглядом полёт ни одной стрелы. Граф выхватывал стрелы из колчана и, словно пулемёт, отправлял их в полёт. Всё продлилось не больше 2–3‑х секунд. А когда завершилось, первое, что я услышал, — безудержный смех графа.

— Упс, промазал. Ха–ха–ха!

Я увидел, как пять разных игроков, стоявших у деревянной стены, заваливаются носом вниз. Во лбу каждого торчала стрела, а яблоки, расположенные на макушках, нетронутыми падают в испачканное навозом сено.

Игроки завалились одновременно под удивлённую тишину. Хохотали лишь граф с подручными. Остальные молчали. Даже селяне-НПС.

— Стоило всё же поставить против, — через смех произнёс граф, пока мы все стояли с открытыми ртами.

— Вы что творите? — примерно через 10 секунд первым в себя пришёл я. Я увидел, как исчезли тела павших игроков, и представил как они, наверное, бесились в телах призраков. Думаю, такого развития событий они совершенно не ожидали.

— А что? Разве нельзя? Хочешь выразить несогласие с моим поступком?

Вильфред Сарториус ухмыльнулся, крепче сжал лук и вложил в колчан стрелы, которые ему вернули. Не дождался от меня ответа и сделал знак рукой, чтобы ему вели лошадь. Он привстал на цыпочки и посмотрел мне за спину, где раздавались недовольные крики.

— Ну вот мы и узнали, действительно ли «непосвящённые» бессмертны… Возвращаемся в замок! — крикнул он и вскочил на коня. Пришпорил и сорвался с места. Троица его подхалимов рванула за ним следом, увозя всё золото, что хранилось в большом кошельке.

— Эй, ау! — громовым басом закричал им вслед Дрифтер. — Охренели совсем!? Деньги верните!

Но если его и услышали, выполнять просьбу не собирались. Через несколько секунд всадников и след простыл.

— Интересно, — вымолвила Олеся. — В чём была мораль сей басни?

— Держи ухо востро, не отдавай незнакомым энписи бабки, не ведись на их бахвальство, и помни, что пока ты нубас, пинать тебя будет каждый, — очень толково объяснил Платон.

— Наверное, ты прав…

— Э–э–й! — первым к удивлённой толпе подскочил возродившийся Квантум. — Где этот урод!? Я его четвертую!

— Ха–ха–ха. Как ты собираешься это делать хилом 17‑го уровня? — посмеялись с него.

— Куда он делся!?

— Ускакал в закат.

— Тьфу.

— Да ладно тебе, Квантум. Ты–то хоть деньги поимел. У Дрифтера, вон, наоборот забрали.

— А я 10% опыта потерял! Шо, это стоит 20-ти золотых?

— На этих уровнях, несомненно, стоит.

— Ну–у–у-у, ладно. Может быть.

— Ну такого я точно не ожидала, — недовольно нахмурила бровки Катя–стримерша, когда присоединилась к нам. — Как это подло.

— Это игра, ребята, — пожал я плечами. — Пофиг. Давайте–ка проведём смотр наличности…

— Зачем это?

— Хочу клан апнуть.

— Зачем так скоро?

— Чтобы быстрее добраться до 3‑го уровня. Хочу «таг» засветить. Эмблема уже давно готова. Ждёт своего часа.

— А сколько там надо денег на 2‑й уровень? — спросил Рубен.

– 1500 всего. По 30 золотых с лица…

— По сколько??? — опять запела Катя.

— Ты же только что 20 золотых получила ни за что, ни про что, — напомнила ей девушка–хил с ником «Silly». — Жалко, что ли?

— Давайте не будем зря гонять воздух в лёгких? — примирительно произнёс я. — Нас 50. Дружно проводим подсчёт наличности.

Толпа неигровых персонажей, лишившись представления, разбрелась по деревне. Я провожал их прищурившимся взглядом и очень быстро отыскал необходимого. Он скрылся в избе старосты, куда я обязательно собирался нагрянуть, как только соберу необходимую сумму.

Пересчитывали мы долго. Сдавать золото практически никто не хотел. Но здесь мне помог Руффилин — он же Рубен. Он подходил к каждому и, в прямом смысле, тырил по карманам мелочь. Затем всё пересчитал, узрел недостачу и предложил продать что–нибудь. Благо торговцы-НПС не спешили уходить с площади и с интересом за нами наблюдали. В итоге, я дал добро на продажу 3‑х «необычных» кусков магической брони и рецепта латных ботинок. Против продажи рецепта возражал наш главный крафтер Хельвег, но мы быстро привели его в чувство словом «надо».

Хмурые сокланы хмуро стояли, когда вся наличка перекочевала ко мне. До 1500 всё равно не хватало, но у меня были 70 монет, которые я добыл своим потом. И с этими 70‑ю монетами как раз хватало. Но я не стал сообщать им о своём героическом поступке. Наказал пока не расходиться и побежал к избе старосты.

Я обнаружил его быстро и мы обо всём перетёрли. Он протянул руку и сказал:

— Давай!

Я пересыпал ему всю свою наличку без остатка.

ВНИМАНИЕ! ИГРОК «GRAY RAVEN» УВЕЛИЧИЛ УРОВЕНЬ КЛАНА «IMMORTALS»!

АДМИНИСТРАЦИЯ И СОЗДАТЕЛИ ИГРЫ ВЫРАЖАЮТ КЛАНУ СВОИ ПОЗДРАВЛЕНИЯ!

— Здорово, — прокомментировал я мировое оповещение и улыбнулся. Ещё совсем чуть–чуть и смогу поднять «таг». Тогда все игроки этого виртуального мира будут смотреть на меня совершенно другими глазами.

На улице раздавался непонятный гомон. Он ворвался в уши совсем неожиданно и я, было, решил, что вернулся ненормальный граф и вновь хочет продемонстрировать свою удаль. Я распрощался с человеческим Менеджером Кланов и выскочил из избы.

Мои сокланы всё ещё топтались на площади. Но теперь они топтались не одни. НПС, которые немногим ранее разбрелись по своим делам, вновь появились. Они приставали к каждому члену клана, теребили за рукава, что–то спрашивали или настойчиво предлагали. Я увидел, как вокруг Кати кружат сразу четверо и устремился на помощь.

— Эй, что здесь происходит!? Что нужно этим роботам?

— Ворон, не поверишь, — смеясь, произнёс «Bullet» — муж «Silly». — Как только прошло оповещение, что ты прокачал клан, эти «неписи» навалились. Квесты предлагают. Репутационные.

— Что–что? — удивился я.

— Угу, — кивнул головой «Helweg». — Им тут и грядки надо прополоть, и воды в колодце набрать, и гусей выгулять, и пшеницу помочь убрать, и пару деревьев завалить, и денежкой помочь. Но наградой предлагают знаешь что? Только «репу»! Очки репутации и ничего более! Похоже, это мировое оповещение как–то на них подействовало.

— Верно, — согласился Платон. — Сначала смотрели равнодушно. А теперь каждому помощь нужна. А это прикольно, если честно. Получается, раскачивать клан смысла больше, чем мы могли предположить.

— Это, наверное, из серии про социализацию, о которой мне жужжал Николай, — вполголоса пробормотал я, пытаясь осмыслить полученную информацию.

— Что? — переспросили у меня.

— Да так… Думаю об открывающихся возможностях.

— Считаешь, это важно?

— Не знаю. Не зря же Николай рассказывал про «легендарный» эквип, который добывается только квестами личной «репы». Максималка, кажись, равняется 10-ти пунктам. А тут «неписи» сами лезут… Короче, ребята! — громко крикнул я, привлекая внимание сокланов. — Давайте быстрый мозговой штурм, пока они нас не разорвали на части. Я считаю, что делать надо.

— Что именно? — спросил Дрифтер. — Квесты?

— Да. Надо бросить все силы, чтобы узнать, что эти квесты скрывают. Гоните с ними «репу» насколько возможно. Может, 10 баллов насобирать не так уж и сложно. А за этими 10‑ю баллами должно скрываться что–то вкусное.

— Тогда приступим, — впервые Дрифтер не стал возражать, и первым приобнял за плечи рыдающего неигрового старика, который лепетал о огромном валуне, который надо убрать с его огорода.

Глава 9

Следующее утро встретило нас в той же деревне. Денёк мы отработали ударно. Даже я. Весь световой день я приставал к каждой «неписи» на предмет репутационного квеста. Прилежно выполнял, как самый настоящий тестер, а не лидер клана, и бежал за новым. Ближе к позднему–позднему вечеру мой пыл иссяк. Чего я только не вытворял ради 1‑го балла репутации. Но наглухо застрял на +4. Любой НПС, которого я, образно говоря, тряс за шиворот, уверенно говорил, что от меня ему больше ничего не надо, так как я слабоват для следующей просьбы. Не выполню, как бы не старался. И просил меня его навестить, когда не только стану сильнее, но и броньку прикуплю посолиднее.

В итоге, утром мы устроили клановый сбор прямо на площади. Обменялись мнениями и согласились, что это была не самая лучшая идея. Времени потратили массу — а некоторые и деньги потратили, — но достижений особых не приобрели. Лишь Рансуман с каким–то деревенским дровосеком догнал «репу» на +5, почти всю ночь рубив деревья. Но какой–либо толковой награды так и не получил.

— Он меня в Кресфол гонит, — поведал он нам. — Говорит, мне надо в столицу, где живёт один негодяй, отнявший у него кошель с деньгами. Но советовал пока не соваться туда, ибо сильно рискую и своего кошелька лишиться.

— Короче, шляпа, — подвёл итог гном «Saint Distin».

— Да, уж, — согласился я. — Потеряли почти сутки. Видимо, этой репутацией надо заниматься, когда сам уже прокачался… Извините, ребята, что вовлёк вас в это. Не знал, что всё это бред.

— Да не заморачивайся.

— Не переживай, шеф. Это наша работа.

— В таком случае, давайте все на кач. Я вижу, вам даже до 20‑го далеко. Тут рядом эльфийский лес. Там мобов много. Идите выкашивайте. Держим связь через клан–чат.

— Хорошо.

Увидев, как ребята разбредаются, я кое–что вспомнил.

— Ой, погодите! Я хочу кое–что попробовать. Мне нужен определённый сетап в пати на 7 человек. Топовые по уровню хил, маналейка, танк и АОЕшники.

Мы задержались на площади ещё на какое–то время. В итоге, я отобрал 6‑х. Олесю на «маналейке» и Вику на хиле. Самым высокоуровневым танком на данный момент был забавный орк с косичками, словно растаман–наркоман. Я улыбнулся и пригласил его в группу. Забрал Паттона, Дистина и Хельвега. В итоге, у нас получилась довольно–таки неплохая группа. Но такая ли она неплохая, надо было проверить в деле.

— В общем, дело обстоит так, — собрал я небольшой кружок из 7‑ми человек. — Вы все, как я понял, разбираетесь в классах. Знаете, какой у меня. На данный момент у меня всего 2 ауры — аура физической атаки и аура физической защиты, — которые быстро сжигают ману. И я хочу проверить, настолько ли полезен этот класс, как мне показалось ранее.

— Хочешь устроить партийный «гринд»? — поинтересовалась Кассиопея, которая в игре выглядела куда симпатичнее. Фигура стройнее, черты лица более утончённые, а брови имели сексуальный изгиб. Мне даже показалось, что она поработала над персонажем в редакторе, который, вроде бы, отключён на ЗБТ.

— Совершенно верно, — кивнул я. — Паровозики. Что у кого по АОЕ-умениям? Вольфрам, как у тебя с защитой?

— Ну, — он похлопал себя по зелёному пузу, выпирающему из–под брони. — Бронза. Сет без шлема. Такой себе треш. Но хэпэ много и, думаю, постою нормально.

— Ну я же с тобой. Я вылечу, — скромно напомнила Кассиопея.

— Я — «сарацин», — сказал Паттон и указал на рукоятки мечей за спиной. — На 10‑м лвле выучил «взмах». Наносит урон по всем мобам в диаметре двух метров.

— Я вообще с пикой, — фыркнул маленький бородатый гном. — Я только так и могу качаться — собирать в круг и размахивать.

— У меня двуручный меч, — Хельвег полез в заплечную сумку. — Приходится там держать. Если вешаю на спину — волочится по земле. Тоже могу размахивать, вроде бы.

— Это прекрасно, — резюмировал я. — У опушки леса немного западнее я видел стада кабанчиков от 20‑го до 25‑го уровня. Чем моложе кабанчик, тем меньше его уровень. Я предлагаю поводить паровозы. Знаете что это? Качались так?

— Да–да, — опять напомнила о себе Кассиопея.

— Я думаю, все об этом знают, — за всех ответила Олеся.

— Давайте тогда попробуем? Для начала будет один загонщик. Скажем, по 10 мобов будет водить. Мы станем в круг и попробуем поработать под аурами. В процессе изучения, поймём, как надо действовать более продуктивно. Главное, чтобы все жили и мана была. Особенно у меня и хила.

— Мана у вас будет, — уверенно произнесла Олеся.

— Верно, — усмехнулся Дистин. — До тех пор, пока она есть у тебя.

— Отлично. Идём. Я покажу, где станем и приведу первый паровоз.

Мы остановились на небольшой полянке у опушки. Выбрали местечко, где семейства кабанчиков были видны отовсюду. Я ещё раз напомнил всем порядок действий, врубил ауры, вызвав у сокланов завистливый свист, и побежал за «паровозом».

Хоть у меня не было умений агрессии, заманить кабанов не составило труда. Здоровый кабан — глава семейства — погнался за мной сразу, как только я оказался слишком близко. Я дал пинка самому маленькому кабанчику и тогда с рёвом за мной рвануло всё семейство. Мамаши, папаши, дяди и тёти. Пользуясь расовым бонусом к скорости бега, я легко разорвал дистанцию и дотащил всё семейство до орка. Вольфрам тоже не сплоховал. Он зарычал, как разбуженный от спячки медведь, и от его тела по все стороны пошла аура. Кабаны среагировали и накинулись на него. И только тогда я отдал команду атаковать.

Выглядело всё довольно–таки непривычно. В обычной игре я только таким способом и добывал опыт. Уже сто лет не качался соло. И, бывало, нажимал кнопки на клавиатуре чисто автоматически. Здесь же дело обстояло немного не так. Чтобы не задеть живого игрока, приходилось более грамотно выбирать место. Но это делать приходилось другим. Я же мог раздавать лишь с двух рук без всяких шансов нанести урон нескольким «мобам» одновременно. Остальные же отжигали по полной. Орко — «танк» стоял в центре, дамагеры выбирали удобные места, кайфовали от моих аур, и наносили жуткий урон. Через несколько секунд от кабанчиков остался лишь вкусный лут в виде востребованных шкур «обычного» ранга, идущих на крафт, и кусков мяса, которое с удовольствием скупали «неписи». Вольфрам же не отделался даже испугом. Ему удавалось защищаться щитом, так что Кассиопее лишь разок пришлось его подлечить.

— Здорово! — резюмировал Паттон. — Ауры ваще жесть! Давай увеличим поголовье?

Методом проб и ошибок, мы наладили поставку мяса к нашему столу. Один разок всё же потеряли «танка», когда переборщили с «мобами». Но нашим дамам удалось быстро восстановить статус–кво, воскресив бедного орка. Я впервые увидел воскрешение в игре и был немного удивлён. Олеся использовала заклинание, а Вольфрам, словно скрючивший руки зомби, встал на месте. Через секунду он ожил, видимо, когда призрака игрока засосало в оболочку, и успел снова использовать умение массовой агрессии, отведя угрозу от задохликов вроде меня. Так что опыт пёр как из рога изобилия. Мы стояли на опушке, охреневали и не хотели уходить. Так продолжалось до тех пор, пока ребята не сказали мне, что их ещё ждут тестерские отчёты, которые они заполняют ежедневно. Об этом я не знал, ведь никаких отчётов не заполнял, но согласился, что пора валить.

— Идеальный кач, — сказал Вольфрам, когда мы направлялись в деревню…

… — Там идеальный кач! — воскликнул я, когда около 10-ти вечера все собрались в комнате для брифингов. — Ребята не дадут соврать! Я уже 25‑й, прикиньте!? Так что послушайте моего совета ещё раз — сбивайтесь в группы! Договаривайтесь друг с другом. Подбирайте сетап. Хилов у нас достаточно. А маналейки и «энханцеры» появятся, когда я плотно займусь рекрутингом. На данный момент нам важен уровень и лут, который там сыпется. Мы почти на 100 золотых сегодня набили! Так что давайте без той дичи, что вы мне тут втираете. Старайтесь, пожалуйста.

— На сбор нужно много времени, — продолжили нытьё сокланы. Я им уже несколько минут рассказывал, что всё совсем не так сложно, как они мне пытались доказать. Но они снова и снова начинали одну и ту же песню. — Пати не сыграны. Саппорта не хватает. Не хватает одетых «танков» и «маналеек». Мы больше потеряем, чем приобретём. Лучше соло топить.

Многие из них это говорили уже не первый раз. Я старался держать себя в руках, и вновь и вновь говорить про мегаэффективность подобного «гринда». Но меня, кажется, не слышали. А когда меня не слышат, хоть я говорю русским языком, я начинаю заводиться.

— Хватит мне нести пургу по типу «не хочу, не буду»! — повысил я голос. — Вы же, блин, сами выбрали те классы, на которых играете. Я же говорил, я настаивал, что надо выбирать вдумчиво для перспективы партийной игры! Вы же прекрасно понимаете, что коэффициент полезного действия от ваших соло потуг никакущий. Вам уже сейчас надо подумывать о том, чтобы организовывать постоянные группы. А вы, вместо этого, ноете мне про соло–контент. Соло–контент не бывает успешен! Он — мучение!

— Да мы же просто тестеры на зарплате, — недовольно сказал парень, ни ника, ни имени которого я так и не запомнил. — Зачем нам эти сложности? Особенно когда впереди неизбежный вайп.

— Да какие, блин, сложности? Просто группой вы быстрее доберётесь до капа. А там будет куда проще делать то, за что вам платят — выпалывать из мира сорняки в виде багов. Уровень — сейчас самое важное. Уровень и прокачка клана. Сами же убедились, когда совершенно неожиданно НПС стали искать с нами контакта. Так что прекратите стонать. Я очень хорошо знаю, что нежелание — это тысячи причин. А желание — это тысячи возможностей. Ищите возможности, выходите из зоны комфорта и берите на себя ответственность в виде пати–лидера. Ищите напарников на кач и дайте мне уровень. Я смотрел клановую статистику вечером. Увидел, что есть такие, кто всего лишь 12‑й уровень! 12‑й, блин! С таким–то онлайном, который превышает 10 часов, вы умудряетесь так бездарно тратить время. Надо это прекращать! Мы должны… вы должны каждый день выжимать максимальный кэпэдэ! Вы, так же как и я, должны стремиться вырваться в топ и держать планку. Ищите возможности. Легчайший путь я вам указал.

Я хлопнул дверью и удалился под гробовое молчание. Шёл в свою комнату и продолжал разговор с сокланами уже в своей голове. Ругал их, отвечал на вопросы и снова заставлял прилагать больше усилий. Но в моей голове они так же не слышали меня.

Потому на следующее утро, пребывая не в самом лучшем, расположение духа, я долго давил уровень в одиночку. Хоть Кассиопея писала мне в личку и интересовалась по поводу сбора группы, я ответил, что пока не хочу. Тогда она порадовала меня тем, что сама собрала группу через клан–чат. Такой поступок меня безумно удивил, и даже поднял настроение. Из всех мужицких мужиков в клане, которые должны были прилагать усилия, самым мужицким мужиком оказалась закомплексованная мышка, видимо, начитавшаяся в лоре про эльфийский матриархрат.

Наблюдая за её активностью в клан–чате, я даже заулыбался. Ещё остывал какое–то время, а потом стал рыскать в окрестностях деревни Окбурн, нащупывая локации для уровней 25+. Нашёл социальных вервольфов, полез с ними пообщаться и, ожидаемо, получил по длинным эльфийским ушам. Но я не расстроился. Отряхнулся, возродившись в деревне, и по–быстрому собрал фулку «милишников». Взял семейную пару на слотах хила и «танка», и добрал остальных. Мы здорово постояли на верфольфах, что полностью развеяло мой негатив. Но когда, спустя несколько часов, я взял 30‑й уровень, пришлось сделать паузу.

— Ребята, хочу проверить магов в деле, — сказал я. — Сейчас пойду прокачаю ауру магической атаки и соберу магов. Силли, Булет и Искандер — оставайтесь. Остальные двигайте по делам.

— Проверить хочешь магический урон? — спросил Андрюха — 36-ти летний системный администратор в АйТи–компании с ником «Iskander». — Думаешь, у меня хватит маны делиться ею и с тобой, и тремя магами? Роба–то на мне «обычная». Никаких бонусов нет. Кроме раскачанной «духовности», мне пока нечем похвастаться.

— Ну, сейчас и проверим. Я должен понимать, что в реалиях «двумирья» представляют из себя маги под «энханцером».

— Это тебе надо 100‑й брать, Ворон, — усмехнулся Буллет. — Это там, в том прекрасном далёко, у тебя появятся топовые ауры. А сейчас… Ну я даже не знаю.

— Всё равно проверим, — помотал я головой. — Мне это нужно.

Я вернулся в деревню и распродал барахло, удовлетворённо потирая руки от увеличивающегося количества золота. Затем вызвал клановое меню, выровнял игроков по иконкам классов и узнал, кто топовые маги. Написал Рубену и ещё двоим прибыть в Окбурн для тестирования добычи экспинга в фулке магов. А сам отправился к тому же бородатому наставнику.

— Вот! Выглядишь посолиднее, — вместо приветствия сказал он.

— Наверное, я всё ещё самый солидный «непосвящённый» во всём вашем мире, — усмехнулся я, намекая на топовый уровень. — Можете меня обучить умениям?

— Несомненно! Я тут как раз для этого.

Внимание! Вы можете изучить классовое умение «Ритм клинков»: пассивное умение, увеличивающее скорость физических атак на 20%. Стоимость — 12 золотых монет.

Внимание! Вы можете изучить классовое умение «Блеск стали»: активное умение, наносящее мощный урон нескольким противникам вокруг персонажа. Затраты маны: 50 ед. Откат: 60 сек. Стоимость — 12 золотых монет.

Внимание! Вы можете изучить классовое умение «Аура магической атаки»: активное умение, накладывающее на обладателя и союзников в группе ауру, повышающую магическую атаку на 15%. Диаметр действия ауры — 20 метров. Аура постоянно потребляет МП. Стоимость — 24 золотые монеты.

— Зашибись! — обрадовался я. — Вот это уже другое дело! АОЕха!

— Кто? — удивлённо уставился на меня наставник воинов.

— Неважно. Спасибо, уважаемый. Держите деньги.

Я выскочил из избы, чувствуя небывалый подъём. Теперь и я смогу приносить пользу, когда будут качаться с «милишниками». А то с меня проку–то нет, кроме аур. За меня всё делали серьёзные дядьки с серьёзными пухами.

На пороге я остановился и разбросал баллы по характеристикам.

Текущий уровень персонажа: 30

Мощь — 30

Стойкость — 33

Сноровка — 45

Интеллект — 1

Духовность — 70

Удача — 1

Очки жизни: 430/430 Мана: 355/355

Доступных для распределения баллов: 0

И теперь персонаж не казался мне таким бестолковым. Я, наконец–то, начал обрастать жирком и увеличивать свою полезность. Теперь самое главное — не останавливаться!

«Парни, ну где вы?» — я написал в групповой чат.

«Все в Окбурне», — ответил Руффилин. — «Куда пойдём?»

Но прежде чем мы куда–либо пошли, пришлось решить одну ма–а–а-ленькую проблемку. Мы собрались на площади и быстро выяснили, что посохи у боевых магов совсем никудышные. Даже у Руффилина, который являлся казначеем.

— Да я не хотел пока покупать, — пожал он плечами, когда я задал ему вопрос. — Думал, на 30‑м возьму что–нибудь толковое. Для соло и этого пока хватает.

— Я хочу посмотреть в деле на твой ДОТ, — сказал я. — И, я так понимаю, чем выше магическая атака у твоего персонажа, тем выше будет периодический урон?

— Естественно.

— Ну так вот. У меня появилась аура магической атаки. Теперь надо что–то придумать с посохами и проверить ваш урон в деле.

— А что можно придумать с посохами? — спросил человеческий боевой маг с ником «Lisander». — В продаже средненькие по сотке, вроде бы. Да и то это «обычные».

— Сейчас, секунду, — попросил я и задумался. Затем подмигнул конвертику в левом верхнем углу виртуального экрана и выбрал адресатом нашего крафтера. — «Иван, что по крафту? Есть какие толковые рецепты на магические посохи?»

«Шутишь?» — отозвался он. — «Какие «толковые» на этих уровнях? Да и всё равно не стал бы я крафтить ничего с такой «удачей». Её сначала прокачать надо, как и уровень. Не говоря уже про бессмысленную трату ресурсов. А ты что, крафтить что–то хотел?»

«Уже нет», — ответил я. — Короче, парни, давайте сделаем так. Сейчас я схожу в лавку и куплю три магических посоха. У меня денежка есть. А поскольку сам я в пати не особо дамажу, для меня пуха не критична. Критична для вас. Куплю и посмотрим, что вы можете.

Буллет, Силли, Искандер и все маги озадаченно переглянулись. Видимо, раньше они такого никогда не видели. Но я всегда был готов работать на перспективу. И даже жертвовал, бывало, чем–то ради нужд перспективных товарищей. Правда, иногда это выходило мне боком. Я на собственной шкуре прочувствовал, что значит, когда друзья по игре превращаются в скамеров. Когда получают вещи, а затем выходят из эфира. Выходят навсегда.

Но, несмотря на печальный опыт, я старался верить людям и готов был помогать тем, кто в этой помощи нуждался.

— Что замерли? — спросил я. — Это ж общее дело. Для меня нет проблем пожертвовать личным ради общего.

— Похвально, — уважительно сказала Силли. — Может, докинуть?

— Не надо, Стася, — улыбнулся я. — Копи мужу на портки.

— Эй! — воскликнул Буллет и посмотрел на латные штаны, которые стилем не подходили к кирасе, потому что были самого низкого ранга. — Когда–нибудь я стану миллионером!

— Мотню сначала застегни, — посоветовал я и под смех сокланов отправился в магическую лавку.

Недолго там торговался и почти на все наличные бабки действительно купил 3-три одинаковых посоха. Хоть «обычного» ранга, но топовые под 20‑й уровень. Этого, мне показалось, должно хватить.

Но, оно хоть и хватило, «гринд» с магами мне не понравился. КПД они выдавали слабенький. Без свитков бафа, без толкового оружия, без магических сетов с полезными бонусами, без бижутерии и моих лучших аур, выглядели маги жалко. Скорость кастования заклинаний — особенно массовых — оставляла желать лучшего. И этого я говорю с великой натяжкой. Иногда маги размахивали руками и что–то там бормотали себе под нос в течение 30-ти секунд. За это время вервольфы неплохо так успевали настучать Буллету по морде. Если бы не его жена и Искандер на «маналейке», нашему хреново одетому «танку» пришлось бы совсем туго. К тому же Искандер начал просаживаться по мане. «Наливать» ману магам и не давать высохнуть мне — это была сложная работа. Он справился, конечно, но нам пришлось ретироваться, когда маны ни у кого не осталось. Мы отошли на безопасное расстояние от агрессивной локации и вместе решили, что дело — дрянь. Выхлоп не стоит затраченных усилий.

— Дайте хоть приодеться, — попросил Руффилин. — Тогда посмотрим.

Я распустил группу, напоследок сказав магам, чтобы они от меня отстали со своими обещаниями вернуть деньги за посохи. Пусть считают это вложением в будущее. Затем я устроил себе перерыв, перекусил и, в процессе перекуса, решил узнать, что из себя представляют лучники в реалиях группы на 7 человек. Хотел посмотреть, как у них идёт групповой ПВЕ-контент.

Я позвал на помощь Олесю, Квантума, Ланцелота и трёх топовых лучников. Объяснил им порядок действий и что я хочу увидеть. Жамеллан, как алхимик и топовой лучник в клане, ухватил самую суть моей идеи. Вызвался быть «мейн–ассистером» и пообещал не сплоховать.

Но и «гринд» с лучниками мне тоже не зашёл. Я чувствовал себя пятым колесом в телеге, когда Ланцелот сам бегал за «мобами», агрил их и водил по кругу. А я всего лишь держал ауры и старался не путаться под ногами. Или не попасть под случайную стрелу.

Лучники, хоть и не имели никаких АОЕ-умений, прекрасно справлялись, убивая вервольфов по ассисту. С моей аурой на физическую атаку раздавали они неплохо и опыт, в принципе, капал. Лучше, чем капал с магами, но намного хуже, чем с милишниками.

Став лучше понимать, что собой представляет та или иная пати, спустя час я распустил лучников и собрал топовых «физиков». Впервые взял Дрифтера, прикупившего себе неплохой двуручный молот и обещавшего демонстрировать чудеса. Под прикрытием двух умелых девчонок — Вики и Олеси — мы геноцидили вервольфов до позднего вечера. Обнаружили полянку с «элитками» и не стали уходить. Бедные тестеры даже забыли, что им надо заполнять отчёты. Так и качались до глубокой ночи, тоннами поглощая опыт.

Глава 10

Я зевнул, встряхнул головой и допил кофе. Опять поспал не больше 4‑х часов и опять заслужил осуждающий взгляд Светланы, которая, почему–то, тоже не спала в 5 утра, когда мы выбрались из капсул. Устроила разнос, но только на меня он не оказал никакого воздействия. Остальные, не знаю по какой причине, разволновались. Но меня её угрозы, рассказать обо всём Николаю, не тронули. Не тронули даже обещания посадить на таблетки. Я чувствовал себя особенным и был уверен, что даже Николаю не удастся ограничить мой онлайн. Как бы он не настаивал. Не говоря уже про гиперинициативную докторшу, которая совершенно не понимает, за счёт чего в онлайн играх добываются победы.

Я вновь сосредоточил взгляд на экране ноутбука, перечитывая обозначенные задачи. Сегодня был важный день. На сегодня я наметил поход за «тагом» — выполнение квеста для взятия 3‑го уровня клана. Прокачав клан, я смогу прилепить эмблему, которую многие в игровом мире знают. Для меня это было не менее важно, чем для Николая удачно провести ЗБТ. Потому я не собирался отступать и не собирался слушать потенциальные возражения, что, дескать, всё происходит слишком быстро. Эмблема клана «Immortals» обязательно появится в этом мире первой!

В зале с капсулами было многолюдно, как и всегда. Я поздоровался с персоналом, прошёлся вдоль капсул и убедился, что все уже в игре. Затем погрузился в игру и первым делом написал в клан–чат:

«Деревня Окбурн. Полный сбор. Максимум 10 мин на всё про всё.»

Некоторые сокланы принялись эпистолярно бурчать в чат, но я их быстро угомонил важностью похода.

— В общем, слушайте, ребята, — клановой собственности у нас ещё не было, таверна в деревне всех не вмещала, а потому пришлось опять всем собраться прямо на площади, где, время от времени, мелькали другие игроки, подозрительно поглядывавшие на нашу толпу. — Прочёл я, что нам надо сделать, чтобы поднять уровень клана. Спешу вас обрадовать — денег платить не придётся. Но придётся отправиться к замку графини Герании Эш, которая владеет этими землями, и убить квестового босса.

— Квестового? А шо там за квест? — спросил Квантум.

— Она должна дать. В подвале её замка беснуется какой–то. На форуме не написано какой. Только направление. Так что двигаем туда. И не забудьте — с ней говорить буду только я. Окей?

«Маунты» игрокам всё ещё были недоступны, несмотря на наличие лошадей в конюшнях Окбурна. Ни конюх, ни берейтор не хотели с нами взаимодействовать, намекая, что ещё не пора. И тут дело было даже не в стоимости. Просто по какой–то причине они не позволяли нам ни приобрести лошадок, ни обучиться езде. Так что через возделанные поля всей нашей большой компанией мы шли пешком не меньше часа. Замок был хорошо виден отовсюду, ведь был возведён на обрыве у берега огромного озера. И с ориентирами не возникло никаких проблем.

— Очень красиво, — произнесла Катя, когда мы подходили к запертым вратам у внешней стены. — Словно из цельного камня вытесан. Поработали дизайнеры…

— Угу, — согласился гном Дистин. — У нас, в гномятне, такое повсюду. Есть что–то гномское в этой постройке.

— То, что она из камня? — фыркнул кто–то.

Мы столпились у ворот, а я смело три раза ударил по ним массивной железной ручкой.

— Тук–тук–тук, — отозвалось дерево.

— Ну хоть ворота не из камня, — посмеялся Дистин. — Не так, как у нас…

— Кто пожаловал!? — сверху раздался недовольный голос.

Я задрал голову. Из окна гурдиции на меня смотрел страж в металлическом шлеме.

— Храбрые воины, желающие оказать графине великую услугу! — прокричал я.

— «Непосвящённые»? — удивился страж. — Что вам нужно?

— Мы пришли уничтожить… э–э–э… древний ужас, обитающий в вашем замке, — старательно подбирал я слова. — Ходит молва, что только нам — «непосвящённым» — это под силу. Можно переговорить с графиней?

— Неужто действительно пришли помочь? — негромко произнёс страж. — Открыть ворота!

С металлическим скрежетом ворота разошлись в стороны. Герса поползла вверх. Два неигровых стража уставились на нас, сжимая в руках арбалеты.

— Полегче с этими штуками, — недовольно пробурчал Дрифтер.

— Т–с–с-с, — прошипел я. — Я буду говорить.

Под внимательными взглядами стражей всей толпой мы прошли во внутренний двор — небольшое грязное пространство между крепостными стенами и замком из камня. Начальник стражи — судя по перу на шлеме, который он держал в руке, — неторопливым шагом подошёл к нам. Молча смотрел несколько секунд, а затем безошибочно — как полагается настоящему Искусственному Интеллекту — определил во мне главного.

— Графиня давно ждёт, что придут «непосвящённые» и помогут избавится от подземной напасти. И вот, наконец, они пришли. Прошу вас за мной, лидер непосвящённых.

— А мы? — растерянно развёл руками Руффилин.

— Да, нам тоже интересно, — недовольно произнесла стримерша Катя. — Я съёмку веду между прочим!

— О! Вы тоже никуда не уходите, — ответил начальник стражи. — Работа для вас найдётся. Только встречаться с графиней будет тот, кто этого достоин. Прошу.

Я развёл руками, ведь не знал, что всё будет именно так, и пошёл следом за НПС. Он отворил замковые врата, пропустил меня внутрь, и сразу закрыл.

Мы очутились в каминном зале. Я сразу обратил внимание на пылающий огонь в огромном камине, деревянный стол, ломящийся от виртуальных яств, здоровую люстру с сотней свечей, нависавшую прямо над столом, и картину, на которой была изображена женщина героических пропорций, восседавшая на белом коне и размахивающая над головой здоровенным мечом.

— Кх–кх, графиня. Вас желает видеть «непосвящённый».

Обрадованный и удивлённый аутентичностью средневекового замка, я не сразу заметил графиню. И это было понятно, ведь она не стояла по стойке смирно, ожидая меня, а с кем–то шушукалась на деревянной скамье у стола. Я успел заметить широкую спину в плотной кожаной рубахе и пучок русых волос на затылке, прежде чем графиня предстала пред мои очи.

Хихиканья затихли, когда начальник стражи её позвал. В следующее мгновение крупная дама показала свой торс и мужеподобное лицо. Суровые брови нахмурились, а рот сложился в тонкую полоску. Глаза уставились на меня, желая прожечь насквозь.

Я неопределённо крякнул, когда изучал лицо очередного неигрового персонажа женского пола. Я бы совсем не назвал его красивым. Отнюдь. Ведь лицо портил не только глубокий шрам на правой щеке, но и татуировки вокруг глаз, паутиной расползавшиеся по лбу. Одно ухо казалось повреждённым, виски выбриты, а русые волосы собраны в пучок на затылке.

Продолжая молчать, дама встала, оттолкнув ногой скамеечку. Послышался неожиданный «ойк» и глухой удар. Через секунду с пола подскочила молодая девушка в белой нательной рубахе, которая слезла с одного плеча практически до груди, бросила на меня испуганный взгляд, засеменила к открытой двери у левой стены и скрылась в ней.

Я очень быстро допёр, какой срамотой они тут пытались заниматься. Про себя сплюнул пару раз, поминая нехорошими словами и Николая, и тренды, прищурился и уставился на колоритную даму росточком никак не меньше метра девяносто.

Графиня Герания Эш — услужливо подсказала система.

— «Непосвящённый», значит? — нарушила она молчание и я скривился ещё раз от режущего, словно работающая бензопила, голоса. — Давно пора. Я уже заждалась, когда кто–то из вас польстит себя моим вниманием.

— Эм, графиня… То есть, Ваше Сиятельство, — я успел спохватиться вовремя и отвесить поклон, ничуть не сомневаясь, что это будет очередной неадекватный НПС, с которым мне не повезло повстречаться. Все, с кем я уже встречался, были, мягко говоря, ненормальными, с моей точки зрения. И эта баба, я был уверен, не будет исключением. Да и с чего бы ей быть нормальной, ведь моя репутация с ней тоже равна нулю.

— Подойди, — он сделала небрежный жест рукой и вышла в центр зала.

Начальник стражи подвёл меня и рядом с ней я почувствовал себя настоящим пигмеем.

— Ты не впечатляешь, эльф, — прямолинейно сказала она. — Но, вижу, ты достоин.

— Спасибо за оба комплимента, — успел сострить я.

— Много ли ты войск привёл с собой?

— Все, что есть.

— Ты уже слышал, что происходит в моём замке? Знаешь, с чем придётся столкнуться?

— В общих чертах, — сказал я. — Но я готов помочь, раз уже всё равно польстил себя вашим вниманием.

Я так и не понял, дошла ли до неё моя ирония. Признаться, этот неигровой стероидный мастодонт женского пола начал меня раздражать с самого знакомства. Вероятно, потому, что прямо на скамейке он тискал другую бабу, размерами куда меньше. Эта модная нынче противоестественность вызывала у меня отвращение и я чувствовал, что ещё немного и начну не только дерзить графине, но и хамить.

— Очень хорошо, — как ни в чём не бывало продолжила говорить она. — Слушай тогда, что я тебе скажу… Давным–давно, в те времена, которые никто уже не помнит, Италан — великий титан, прибывший с небес — загнал своего врага минотавра под землю. Они бились долго, но Италан взял верх. Спасаясь, минотавр ушёл в недра земли. Италан преследовал его и нагнал. Но поддался на просьбы сохранить жизнь. Минотавр ползал в его ногах, лобызал их и молил о пощаде. И верховный Бог сжалился над ним. Пощадил, но сталью приковал к скале, чтобы тот жил и страдал, без возможности освободиться. А для защиты приказал подгорному народу возвести замок из крепкого камня прямо над местом, ставшим минотавру темницей. И воля Бога была исполнена. Многие годы стражи замка несли свою службу. Следили за тем, чтобы старый враг Италана не выбрался. Но однажды пришёл Безликий Некромант — высший маг, один из Пяти великих. Его привело любопытство. Ему стало интересно посмотреть на минотавра и понять, почему его опасался Италан. Так что случилось то, что случилось. Гарнизон пал, не в силах противостоять великому магу. Некромант спустился под землю и освободил минотавра. Но тот накинулся на своего освободителя. Его глаза пылали ненавистью. За тысячелетия в заточении, он потерял рассудок и теперь им управляла лишь жажда уничтожения. Осознав это, Безликий Некромант отшвырнул минотавра и оставил его гнить в подземелье. Запечатал вход магией, преодолеть которую сможет лишь тот, кто не является частью нашего мира — верховный Бог. Но он не учёл, что появитесь вы — «непосвящённые». Те, кто не рождён в нашеммире. Поэтому только вам по силам уничтожить минотавра и освободить мой родовой замок от тысячелетнего заклятия. Ты готов попробовать?

— Несомненно! — выстрелил я. — Я здесь именно для этого.

Внимание, лидер клана! Вам предстоит выполнить групповое задание: «Мужество лидера», позволяющее увеличить клановый уровень.

Условия задания: уничтожить минотавра, заполучить его рога и передать в руки графине Герании Эш.

Награда: письмо, подтверждающее «мужество лидера», которое нужно передать Менеджеру Кланов.

Принять/Отказаться.

Вообще не испытывая никаких сомнений, я подмигнул левым глазом, подтверждая принятие задания.

— Что ж, — сразу на это отреагировала графиня. — Ты пришёл сюда уже будучи достойным. Теперь мы узнаем, уйдёшь ли ты с победой, или будешь вынужден возвращаться снова и снова… Идём за мной, «непосвящённый».

Даже не обернувшись, баба–терминатор распахнула дверь и вышла во двор. Постояла секунду, рассматривая мой молчаливый «зерг», что–то недовольно пробурчала и двинулась к железной решётке, которая закрывала вход в подвал.

— Идём! Идём! Идём! — торопливо зашептал я своим, когда они всё так же продолжали стоять истуканами.

Мы двинулись следом за графиней. Она остановилась у решётки и отворила её без всяких хлопот. Решётка, оказывается, даже не была заперта на замок.

Но это было и не нужно. Никаких тёмных дыр, ведущих в преисподнюю, не существовало. На месте, которое прикрывала решётка, лишь кружился магический водоворот.

— Вам туда, — кивнула головой графиня. — Всё там узнаете.

Мои ребята недоверчиво уставились на портал. А затем — доверчиво — на меня. Я развёл руками:

— Там внизу минотавр какой–то. Узнаем в процессе, как его нарезать на стейки.

— Вот ещё что, — графиня положила руку на моё плечо. Я даже почувствовал тяжесть. Впервые в игровом мире. — Забыла сказать: уходя, Безликий Некромант оставил там свою армию. Так что сначала вам придётся пройти через неё. А уж потом разобраться с минотавром.

Я недовольно посмотрел на графиню. Могла бы и раньше сказать.

— Будут ещё сюрпризы?

— А как же, — усмехнулась она во весь некрасивый рот. — Внизу должен быть алтарь воскрешения. Не знаю для чего, но его там тоже оставил Некромант. Раз вы «непосвящённые», можете им воспользоваться. Возможно, с ним вам будет немного легче.

— Алтарь? Подобный тому, что, судя по слухам, продаётся в Кресфоле? — посыпались вопросы от ребят.

Но графиня на их вопросы даже не думала отвечать. И я догадывался, что дело тут в статусе. Она–то и со мной разговаривала высокомерно. А с простыми игроками без репутации, разговаривать не будет и подавно.

— Проверим внутри, — решительно сказал я, обрывая все вопросы. — Всё узнаем там… Благодарю вас за помощь, Ваше Сиятельство, — низко поклонился я. — Мы избавим ваш замок от зла. Даю слово.

— Ты будешь избавлять раз за разом, если не справишься, — равнодушно пожала она плечами. — Так что если не хочешь напрягать меня своим появлением, постарайся.

Она крутанулась на пятках и, провожаемая начальником стражи, направилась в свой замок.

— Блин, давно заметил, шо «неписи» тут нереально вредные, — поморщился Квантум. — Только те в деревне были нам рады. Да и то только после определённых событий.

— Ладно, хватит, ребята! — хлопнул я в ладоши. — Погнали. Разберёмся на месте.

Я наклонился и прикоснулся к магическому водовороту.

Внимание! Вы собираетесь войти в инстансовую зону.

Внимание! Инстансовая зона доступна игрокам, пребывающим в клане 2‑го уровня.

Внимание! Максимально возможное количество игроков, которым разрешён доступ, — 100 человек.

Внимание! Вы можете войти.

Я отдёрнул руку.

— Порядок. Мы пришли правильно. Должно пропустить… За мной!

Нисколько не сомневаясь, я сиганул в портал. Не успел даже моргнуть, а очутился в тёмном коридоре, освещённом лишь тусклым зелёным светом, исходящим с потолка. Я бегло осмотрелся и сразу сдал в сторону, чтобы не быть погребённым под какой–нибудь орочьей тушей.

Тёмный коридор длился метров 20–30 и скрывался в абсолютной темноте. Я прошёл ещё пару шагов, не отрывая ладони от стены, и она на что–то напоролась.

Алтарь воскрешения — подсказала системная информация. Я посмотрел внимательнее и увидел вытесанного из камня идола. Работа была неплохой. Очень хорошо угадывались человеческие черты стройного и высокого мужчины.

— Сотворил Бог человека по образу и подобию своему… — прошептал я, вглядываясь в лицо идола. — Вполне возможно, так выглядел тот самый Италан

— Шеф, что ты там высматриваешь? — Паттон отвлёк меня от созерцания предметов искусства.

Десантная операция всё ещё продолжалась и моим бойцам уже становилось тесно в узком коридоре.

— Тут алтарь. Касайтесь и привязывайтесь.

Внимание! В случае смерти вы будете воскрешены на этом месте!

Я отошёл ещё на несколько метров и наблюдал за высадкой. А когда всё закончилось, хлопнул в ладоши, привлекая внимание.

— Шутки отставить, бойцы! Соберитесь! Давайте не облажаемся и всё сделаем с первого захода. Уверен, вам, так же как и мне, не хочется проторчать здесь целый день. Поэтому сохраняем тишину… Спасибо. Теперь, приступим. Первым делом — Жамеллан, Дистин.

— Да?

— Что?

— Что по поводу алхимки? Свитков бафа? Накрафтили, как я вчера просил?

— Осилил только по одному часовому свитку с набором всех бафов 1‑го уровня, — ответил Димон. — Пришлось «неписям» в деревне доплачивать не только за ресурсы, но и за пользование мастерской.

— Та же байда, — сказал Женя. — По 2 зелья на лицо получилось. Подрастратился…

— Раздавайте всем. Потом сочтёмся, — тоном, не допускающим возражений, сказал я. — Жека, хилам зелья «жизни» не давай. Только маны. Пусть не только заботятся о себе, но и за нами присматривают… Теперь дальше. Хоть у большинства из нас экипировка совсем позорная, мы всё равно не отступим, пока не станет ясно, что подземелье мы не тянем — то есть очень и очень не скоро. Постараемся создать грамотные фулки и опытным путём узнаем, что нас ждёт.

Пока проходила раздача свитков баффа, я нашёл всех 7‑х хилов и выстроил их у стенки, будто на расстрел. Прикинул, какую группу возглавлю сам и принялся выбирать лучников.

— Стоп–стоп, Ворон… Лёша, то есть, — Кассиопея схватила меня за руку, прежде чем я принялся за дело. — Прости. Так неправильно.

— Не понял? — удивился я. — Что неправильно?

— Неправильно тратить твою полезность на лучников.

— Как это? Почему? — вступился за меня Жамеллан. — Лучникам без местного барда быть, что ли? У нас их всего три и Ворон топовый. По–любому заберём!

— Нет, я не про это, — торопливо замахала она руками, отчаянно стараясь не показывать волнение и природную неуверенность. — Он — 30‑й. Действительно топовый. Но он единственный кому уже доступна аура магической атаки. Он нужен тем, кого только он сможет усилить. Он нужен магам. Вам же — лучникам — «энханцер» даже 10‑го лэвэла подойдёт. Возьмите себе маленького.

Я захлопал эльфийскими ушами и через две–три секунды сам назвал себя балбесом, потому что до такого не додумался. Недосмотрел.

— Толковое решение, — согласился я с Викой на 4‑й секунде. — Ты права… За это будешь в пачке со мной, «маналейкой» и магами, — я улыбнулся. — Жамеллан, бери Квантума, Серёгу–малого и лукарей. Олеся — на тебе стоп–пак. Забирай Стасю, все консервные банки и «энханцера» с аурой физической защиты — вон он у стены жмётся. Искандер и все топовые маги — со мной. Остальные четыре пачки забирайте хилов и добивайте по фулу. Краудэр, старик, извини, но ты — свободный художник. Ты всего лишь 14‑й уровень и самый последний в клане. В зерге из 7‑ми фулок места не достанется именно тебе.

— А что сразу мне? — недовольно пробурчал парень, игравший человеческим кинжальщиком.

— Урон у тебя ничтожный. Броня никакая. Попадёшь под раздачу — сляжешь. Держись позади и не лезь на рожон… И не надо пытаться мне что–то доказывать! Я уже говорил, что тебе стоит больше времени уделить уровню, а не путешествиям. Низкоуровневый контент, я думаю, уже вылизан. Тысячи тестеров прошлись по нему расчёской. Тебе надо позаботиться о себе.

Раздав указания и убедившись, что группы сформированы, я активировал ауры и первым двинулся в сторону непроглядной темноты. Но меня остановил Дрифтер и сказал, что вперёд стоит выдвинуться тем, кто для этого предназначен. Я согласился и подтолкнул вперёд Буллета.

— Опять мне страдать? — похихикал он.

Вмешательство Дрифтера оказалось своевременным. Едва мы покинули коридор, под потолком словно сигнальная ракета взорвалась. Широкое подземное пространство на миг осветилось, показав не только верное направления движения, но и нежить.

— Подсветку! — выкрикнул я, очень хорошо разглядев костлявые тела, в огромном количестве прятавшиеся в темноте.

В ответ на мой крик, раздалось протяжное шипение. Протяжное шипение, вырвавшееся их сотен неживых ртов. Жамеллан размахнулся и запустил алхимическое зелье. Оно взорвалось ярким светом и тогда мы увидели тех, кто шипел. Скелеты. Скелеты 25‑го уровня. Словно зомби из кинофильма «Мировая война Z», они беcцельно бродили по огромному залу. Но когда свет пронзил тьму, ожили. Их были сотни. Сотни «мобов» невеликого уровня, некоторые из которых даже обладали собственным оружием. Они повернулись в нашу сторону одновременно. Одновременно зашипели. И одновременно пошли на нас.

— Окей! Спокуха! — больше себе, чем кому–либо приказал я. — Осилим. Милики и «танки» — на передовую! Луки — правый и левый фланг! Маги — за спины танков! Стараемся не обосраться!

Вжих! Над нашими головами просвистело несколько стрел.

— Там есть скелеты–лучники, — сказал кто–то. — Осторожнее!

— Щиты сомкнули! Шаг вперёд! Работаем точечно!

Полутьму прорезали магические шрапнели и быстрые стрелы. Первые ряды торопливых скелетов рассыпались в труху.

— Они даже не «элитки», — усмехнулся Дистин, а затем прокричал словами классика. — Пусть идут! Пусть увидят, что в Мории ещё остался гном, способный держать топор!

— У тебя пика, придурок! — засмеялся Паттон.

Под хохот сокланов две небольшие армии сошлись. Кости летели направо и налево, когда группы «милишников» вступили в бой. Особенно сильно раздавал Дрифтер. Я успел заметить, как он машет молотом и крикнул магам:

— Накрывайте АОЕхами!

— Да у нас их по одной штуке. Не во множественном числе, — Руффилин тоже был настроен весьма позитивно.

Линия столкновения взорвалась магией. Кроваво–красное пятно появилось по полу, облепило вступивших в него скелетов и, словно кисель, начало расползаться по телам.

— Нормально тикает, — захихикал Руффилин. — По 50 хэпэ за секунду. Какой я буду охренительный дебаффер на высоких уровнях!

Дзыньк! Несколько стрел ударили в шлем здоровенного орка Вольфрама, отрабатывающего на передовой и по откату использующего умения агрессии.

— Что хотите делайте, а лучников с меня снимите! — недовольно проворчал он. — Бьют, суки, в ассист! И это мобы, блин!

— А ты не агри как попало, — огрызнулась Силли, накрывая его спасительными лекарскими умениями.

— Дочищаем мелкоту! — прокричал я. — На лучников двинем всем стадом, как станет легче! Сейчас нельзя ломать строй!

Я оказался прав. Очень быстро скелеты небольшого уровня и невеликого урона были полностью уничтожены. Мы перемололи их в труху. Немного проблем доставили лишь скелеты, имевшие оружие. Они слегка подпортили экипировку ребят в передовом отряде. И лишь затем я приказал двигаться вперёд, сохраняя чёткий строй. Скелеты–лучники, скрывавшиеся в полутьме, стреляли прилично, несмотря на скромный уровень. К счастью, они так и не попали ни в одного носителя робы или «лёгкой» брони. Весь урон на себя принимали «танки».

Мы налетели на скелетов и рассеяли их. Было немного неожиданно видеть, как они раздались в стороны, перестав поддерживать определённый порядок. Разбежались и принялись действовать каждый сам за себя. Я ещё не видел, чтобы дистанционные «мобы» действовали именно так, но вовремя сообразил, что надо на каждого кидаться целой группой. Я отдал приказ о преследовании и очень скоро со скелетами было покончено.

Когда упал последний, подземелье затряслось. Раздался чудовищный рёв, заставивший всех зажать уши.

— Ух, ёж! — воскликнул Квантум.

— Ворон! Ворон! — Жамеллан затряс меня, как копилку. — Кости! Надо собрать кости! Из них выходит порошок для алхимики!

— Да, давайте. Парни, вычищайте тушки! Собирайте лут!

Раздался очередной рёв и огромная земляная стена перед нашими глазами затряслась. Произошло микроземлетрясение и все попадали с ног.

— Похоже, пылесосить надо ещё быстрее, — пробормотал Жамеллан и рванул к ближайшей тушке. — Чистим! Вычищаем!

Строй рассыпался моментально. Вкус скромной наживы почуяли многие.

— Ого! — воскликнул Хельвег. — Я поднял кусок на крафт «редкой» рапиры! Жара! Ребята! Ребята! Это что за класс может пользоваться рапирой!?

— Фехтовальщик, кэп! — засмеялись сокланы.

Земляная стена опять сотряслась.

— На хрен! — закричал я. — Хватить пылесосить! Быстро стали в строй!

Ответом мне был протяжный рёв. В нём слышалось отчаяние, боль и ненависть. И, казалось, ненависть эта вот–вот обрушится на нас.

Земляная стена дрогнула. На ней появилась трещина, которая расширялась с каждой секундой. Но до пола она дойти так и не успела — очередной удар чудовищной силы разнёс её на куски. Вырвавшийся наружу четырёхметровый минотавр сжал мощные кулаки, затряс руками, демонстрируя разорванные стальные кандалы, повисшие на его запястьях, и огромные рога, прораставшие изо лба. Он обозначил своё появление очередным рёвом, осмотрелся и уставился на нас красными, налитыми злобой глазами.

— Минотавр. Уровень 35, — вслух прочла стримерша. — Квестовый рейдовый босс.

— Стали крепко! — закричал я. — Стоп–пак — впереди! Приготовились использовать прожимки!

— Да нет у нас ничего такого ещё, — засмеялись «танки».

Минотавр нагнул бычью голову, выпустил воздушную струю из ноздрей, и зарычал. Ударил копытом об пол и устремился к нам.

— Ух, ёж! — успел повторить Квантум, прежде чем огромная рогатая голова вонзилась в сторой «танков».

Кегли полетели в разные стороны. Это был чистейший страйк! Минотавр поставил в своей табличке крестик и развернулся. Расставил огромные ручищи и зарычал. Подпрыгнул и приземлился, устроив очередное микроземлетрясение.

Внимание! Вы не можете двигаться! На вас наложен эффект массового оглушения! Действие эффекта: 3 секунды.

Я замычал, как обречённый бычок у дверей скотобойни. Столкнулся глазами с глазами минотавра и узрел, как он несётся на меня, низко наклонив голову. Я бросил взгляд на системное сообщение, напомнившее о дебаффе. Заметил там нолик и был готов бросится в сторону. Но не успел. В следующую секунду в облике призрака я уже наблюдал за спиной минотавра. А ещё через девять — открывал глаза в коридоре, который был освещён зелёным светом. Взгляд упёрся в алтарь воскрешения.

— Шо, и ты не долго, да? — весело спросил Квантум.

Я скосил глаза на логи урона: издеваясь надо мной, цифры показывали 15 000.

– 15 тонн отхватил! — присвистнул я.

— Вата, — скривился Вольфрам. — Носить надо «тяжёлую» броню. Жить будешь дольше.

— К сожалению, не могу.

В коридоре становилось теснее с каждой секундой — всё новые участники похода за тушкой минотавра появлялись в полутьме.

— Слушайте, а это реально вообще? На наших–то уровнях, — возмутился Паттон. — Видали, как раздаёт?

Я почесал головешку.

— Стойте пока тут. Пойду посмотрю что там происходит.

Я быстро добрался до выхода из коридора и застал финал первого акта пьесы под названием «Издевательство над нубасами». Главный актёр добивал последних зрителей, пытавшихся спастись бегством. Наступив на последнего, таким образом заставив его присоединиться к нам, он вновь развёл руки и зарычал. Так как он стоял довольно–таки далеко, я прищурился, чтобы рассмотреть его лучше. Над его головой плыла магическая полоса. Но это была не полоса, обозначавшее его здоровье. Эта полоса стремительно уменьшалась, пока он рычал, демонстрируя себя во всей красе. А когда она исчезла, минотавр стал самим спокойствием.

— Так–так, — пробормотал я. — Кажется, я понял.

— Что тут у тебя, шеф? — рядом присел Паттон.

— Секунду. Кажись, я допёр.

— В чём дело?

— Прищурься. Смотри на минотавра. Следи за ним.

Он выполнил мою просьбу и пару минут мы вдвоём сидели, ожидая от минотавра каких–либо действий. И он нас не обманул. Стоя на месте и всего лишь смотря по сторонам, он опять расставил руки в стороны и зарычал.

— Во! Вот опять полоса! — воскликнул я. — Видишь?

— Угу! Я вижу даже, что этот вопль означает!

— «Усиление физической атаки». Время действия — 20 секунд», — вместо него прочитал я. — Во! Нормально! Он сам себя баффнул. Видишь, секунды поползли вниз?

— Вижу.

— Значит, эта полоса активируемого умения. Я такое уже видел в других играх раньше. Если мы будем внимательны, сможем отслеживать активацию и знать, что за умение он использует следующим.

— Вполне логично, — согласился Паттон. — Надо пробовать.

— Обязательно!

Я созвал своих бойцов. Вместе мы теснились у выхода и я рассказал им про свою находку. Они очень быстро уловили самую суть. Я поставил им задачу внимательно следить за умениями минотавра и слушать мой голос. Своим воплем я буду сообщать о активации и последующих действиях. Главное, на данный момент, уходить от прямого столкновения. То есть «танкам» — танчить, но не стоять под ударом. Стараться из–под него выходить. А РДД делать то, для чего они предназначены — наносить урон.

— Господа и дамы, как бы что не сложилось, не стойте перед ним. Старайтесь пристраиваться к спине, — сообщил я напоследок. — На ком он будет висеть — драпайте. А вы — «танки» — старайтесь держать его на себе. Всё же латная броня — не роба, выдержит.

— Выдержит, — кивнул Ланцелот.

— А давайте вот что ещё сделаем, — мысль пришла мне совершенно неожиданно. — Пересоберите пати «танков». Разбейтесь на две пачки. В каждую заберите второго хила. Возможно, это повысит выживаемость. А тем, кто остался без хилов, советую действовать с тройной осторожностью. Но даже если вас завалят, алтарь рядом. Руки в ноги — и на поле боя.

— Принято! — дружно сказали сокланы.

Когда группы были укомплектованы, мы пошли на второй заход. Минотавр среагировал на нас практически моментально. Он опять нагнул бычью голову и попёр напролом.

— «Смертельный натиск»! — заорал я, прочитав название активированного умения у него над головой. — Брызнули в стороны!

Это сработало. 50 человек рассыпались, как гречка по полу. Охреневший минотавр пролетел прямо по центру, никого не задев. Остановился и получил в спину первую партию тумаков.

— Пошло! — опять закричал я. — Вижу полосу здоровья! Она проседает! Жарим говядину!

Прожарка шла успешно. Со своей группкой магов я стоял чуть в сторонке. Чувствовал себя бесполезным дамагером, раздавая мегаполезные ауры, щурил глаза, читал обозначения активированных умений, и орал как ненормальный.

И такая тактика приносила плоды. Здоровье огромного, но бестолкового минотавра шло вниз. Он подпрыгивал, стучал копытами, ломился вперёд, не разбирая дороги. Но особых хлопот нам не доставлял. Его улов составили лишь несколько бедолаг, из–за слабо прокачанной «стойкости» имевших посредственную сопротивляемость к дебафам. Таких игроков он топтал безжалостно. Но алтарь воскрешения не позволял ему достаточно быстро опустошать наши ряды. А потому его здоровье продолжало таять.

— Нормально всё, парни! — кричал я. — Ваще изи идёт! Заливайте его!

— Мана! Мана садится! — Искандер схватил меня за руку. — Скоро высохну!

— О–ле–ся! — сложив руки лодочкой, заорал я, пытаясь высмотреть свою вторую по топовости «маналейку». — Брось своих латных аутсайдеров и беги сюда! К магам!

Я заметил, что она меня услышала. Закивала головой и побежала к нам. Силли показала мне худенький кулак и наградила парой неприличных эпитетов, за то, что в разгар боя лишил её помощницы.

— Поднажмите! Давайте ДПСа побольше.

— Эх, купил бы ты мне хотя бы «необычную» тунику, командир, я б тебе дал больше ДПСа, — пробурчал Лисандер.

— К сожалению, на ЗБТ не могу задонатить, — такой мой ответ вызывал у него улыбку.

Предчувствуя приближение пушистого зверька, минотавр словно озверел. Носиться стал куда быстрее, а тормозить копытами резче. Хоть поток подкреплений от алтаря увеличился, мне удавалось сохранять контроль над событиями. Рот мой не закрывался, вовремя сообщая, какое умение на подходе. А когда здоровье у минотавра уже плавало на донышке, я вообще орал не переставая. Подгонял бойцов и призывал показать всё, на что они были способны.

50 маленьких плотных столбов света прошли через 50 игровых персонажей. Одновременно с падением монстра на спину, они сообщили всему игровому миру, что клан «Immortals» одержал маленькую, но всё же очень важную игровую победу.

— О–о–о, да–а–а!!! — расставив руки, как минотавр, заорал я. — Мы это сделали!!!

Мои бойцы ко мне присоединились и принялись прыгать, создавая множество микро–микро–микро землетрясений.

— Кайфец! — закричал Квантум и бросился к поверженной туше.

— Первый рейдовый босс убитый на закрытом бета тестировании, — сама себе сказала Катя, стоя рядом со мной, словно комментировала события для последующих поколений. — Убитый кланом «Бессмертные» под руководством Серого Ворона.

Улыбка расплылась на моём лице, как кусок масла на горячей сковородке. Мне понравилось, что она говорит обо мне. И понравилось, как она говорит обо мне. Я даже представил, что это видео окажется на игровом форуме и тысячи тестеров его оценят. Оценят меня и мой вклад.

— Эй, шо за фигня? — я услышал очень знакомый голос приставучего лекаря. — Как лут посмотреть?

Стоя у туши минотавра, Квантум махал руками, будто хотел что–то подобрать с пола. Но его руки проходили насквозь.

— Не ты ж квест взял, — быстрее всех сообразил Руффилин. — Клан–лид должен лутать.

— Уже бегу! — воскликнул я и подбежал к рогатому телу. — Иди к папочке…

Я погрузил лапищи в распростёртую тушу. Но её анатомию я не смог изучить. Вместо неё перед моими глазами появились строки системного текста, сообщавшие о дропе.

— Так-с, — прошептал я. — Рога минотавра — есть! Руны 12 штук — есть…

— Воу! Руны? Жесть!

— …Какие–то расходные предметы на крафт…

— Это мне! — воскликнул Хельвег.

— …«необычные» куски на пушки и шмотки. Различные ресурсы вроде жил для создания луков, предметов алхимии. Слюна минотавра для создания магических чернил… Тьфу! Что за чернила, вообще?

— Это мне! — расталкивая всех, вперёд вылез гном Дистин. — Начертателю! Чернила наносят на пустые свитки. И с определённым — крайнем низким — шансом можно получить карту сокровищ.

— Ого! Карту?

— Да. Там тоже есть распределения на ранги. Начиная с «необычки» и кончая «эпиком». Всё зависит от «удачи» и количества затраченных чернил… Так что это точно мне.

— Не вопрос, — сказал я, а затем нахмурился. — Так, что за хрень? Это всё, что ли? Ни денег, ни готовых предметов? Я не понял…

— Что, реально ничего? — ко мне подошёл казначей клана.

— Трындец, — разочарованно пробормотал я. — Что–то я даже расстроился как–то.

— Да всё норм, клан–лид, — Руффилин хлопнул меня по плечу. — Первый блин сам знаешь чем. Что с рунами будем делать? Да и с остальным тоже.

— А что с ними делать? Хранить, наверное, до будущих времён. Они ж вставляются только в экипировку рангом не меньше «редкого». А мы все в фигне ходим. Оставим на перспективу, наверное.

— Не согласен, — отрицательно закивал головой он. — Считаю, что сейчас на такие руны возникнет спрос, так как их ни у кого нет. Никто не убивал рейдовых боссов и мы можем поиметь свой маленький гешефт.

— Каким образом?

— Выкинем на серверный аукцион. Я на игровом форуме создам темку. Наработаю клиентскую базу и продам по максимально предложенной цене. Деньги для нас, на данном этапе развития, как ты любишь говорить, приоритетнее. Сможем докупить ресурсы, алхимические принадлежности. Может, даже скрафтим что–то из тех кусков, что выбили.

— Хм, разумно, — согласился я. — Руны — глубокая перспектива. А бабки нужны сейчас… Хотя, в принципе, они нужны всегда.

— Но сейчас нужнее, верно? — добил меня Руффилин.

— Верно. Кидай обмен, Рубен. Забирай и выставляй. Иван, за ним ты. Заберёшь все куски и ресурсы. Димон, а потом тебе отдам, что тебе нужно.

— Хорошая работа, кстати, — растолкав остальных ко мне подошёл Искандер. — Для нас всех это было в первый раз. Всем непривычно играть в игру от первого лица. Но ты — молодец, не растерялся. Смекнул, что к чему. Чувствуется опыт управленца.

Я улыбнулся, довольный похвалой.

— То ли ещё будет. А теперь давайте отсюда валить. Думаю, женский вариант Лу Ферриньо будет рад меня видеть.

— Кто–кто? — удивлённо наморщила лобик Вика.

Но я только вздохнул с улыбкой. Откуда ей знать про каноничного «Невероятного Халка»…

…Начальник стражи отворил мне дверь, после того, как я трижды постучал. Я, было, опасался, что опять мельком увижу, как дама тискает даму. Но пронесло — дама никого не тискала. Она сидела в своём местечковом троне, положила ноги на стол и попивала вино из серебряного бокала.

— Не ждала тебя так скоро, «непосвящённый», — безразличным голосом сообщила она. — Ты уже сдался? Или поход твой был успешен?

— А вы не слышали? — удивился я. — Успешен, конечно.

— Не верю! Докажи! — она стукнула по столу бокалом, расплескав вино.

— Да ради Бога, — я полез в заплечную сумку. Как самый настоящий фокусник извлёк два рога и не испачкал кровью одежду. Потому что в игре никакой крови не существовало.

— Невероятно, — впервые на моей короткой памяти графиня улыбнулась. Хоть улыбка была жутковатой. — Ты сделал это.

— Мы сделали это, — поправил я её.

Но она меня, казалось, не услышала.

— Давай их сюда быстрее! — она сделала нетерпеливый жест рукой.

Я бережно передал ей квестовые рога. Она изучала их какое–то время и гладила, не переставая улыбаться. Затем небрежным жестом призвала к себе начальника стражи.

— Прикажи, пусть вешают рядом с моим портретом! — скомандовала графиня и указала взглядом на висевший над камином гобелен. — Такой декорации позавидует сам король!

Я так и застыл с открытым ртом. Мы, значит, горбатились, мучились, страдали и старались для того, чтобы она повыпендривалась перед королём? Ничего себе расклад.

— Серый Ворон, — меж тем, графиня обратила на меня свой взор. — Ты справился со сложной задачей. Я благодарю тебя. Отныне, ты для меня не просто «непосвящённый». Ты тот, кто, возможно, заслужит мою дружбу. Просто не забывай прилагать усилия.

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем «графиня Герания Эш». Персональная репутация: 1/10

— Поздравляю, — она протянула ладонь, размером как у Арнольда, которую я пожал.

Внимание, лидер клана! Вы выполнили групповое задание: «Мужество лидера»!

Менеджер Кланов ждёт, когда вы подтвердите своё мужество.

— Вот, возьми это, — графиня положила на стол конверт, подержала над свечой сургуч, капнула немного и смачно впечатала печать в бумагу. — Отнеси это подтверждение собственного мужества тому, кто тебя ждёт, — она протянула мне конверт. — И благодарю тебя ещё раз.

— Спасибо, Ваше Сиятельство, — я отвесил графине поклон.

— Теперь ты можешь называть меня по имени. Мне нравится моё имя. Из уст «непосвящённого» эльфа оно звучит так же мелодично, как из уст любого другого. Не стесняйся.

— Благодарю вас, Герания. Всего доброго, — торопливо кланяясь, я стал сдавать назад, чтобы она, возможно, не попросила меня «не стесняться» в чём–то ещё.

Мои шумные бойцы ждали во внутреннем дворе. Я помахал письмом и скомандовал всем валить из замка с помощью свитков телепортации в любое место, куда пожелает их душа. Моя же душа пожелала переместить меня в «Окбурн».

В избу старосты я влетел, как метеор. Энтузиазм из меня пёр настолько сильно, что я, совершенно невежливо, принялся отталкивать от Менеджера Кланов игрока, пришедшего с пятьюстами монетами.

— Чего толкаешься? — недовольно пробурчал он.

— Чувак, отойди. Я тут 3‑й уровень хочу апнуть, а ты со своими копейками меня замедляешь… Здравствуйте, уважаемый мастер! Смотрите, какое у меня есть для вас письмо!

— А, это чокнутый Рэйвэн, — брезгливо повёл глазами паренёк. — Тот, о котором на форуме жужжат. Реально ненормальный. Сам едва… ого!… уже 31‑й взял… Хм… 31‑й? Не кисло… Маньяк, чёртов!

Парень стушевался и сдал в сторону. Это позволило мне стать прямо напротив Менеджера Кланов.

— Поздравляю! — торжественно произнёс тот и письмо тут же исчезло из его рук.

ВНИМАНИЕ! ИГРОК «GRAY RAVEN» УВЕЛИЧИЛ УРОВЕНЬ КЛАНА «IMMORTALS»!

ТЕПЕРЬ ОН — ПЕРВЫЙ В ВИРТУАЛЬНОМ МИРЕ «TWO WORLDS» — ПОЛУЧИЛ ВОЗМОЖНОСТЬ УСТАНОВИТЬ ЭМБЛЕМУ КЛАНА!

АДМИНИСТРАЦИЯ И СОЗДАТЕЛИ ИГРЫ ВЫРАЖАЮТ КЛАНУ СВОИ ПОЗДРАВЛЕНИЯ!

— Вот так–то! — сквозь зубы прорычал я, абсолютно довольный собой. В очередной раз я доказал и самому себе, и всем остальным, что могу то, чего не могут другие.

— Реально псих, — вместо поздравлений парень лишь покачал головой.

Но я не стал на него обижаться. Я покинул избу старосты, остановился на ступеньках и дал волю эмоциям. Победно закричал и принялся грозить небесам кулаками.

«Красиво…»

«Поздравляю, командир!»

«Эпично!»

«Давай эмблемку ставь уже!» — в клановом чате мои подопечные устроили свистопляску. Все поздравляли друг друга и говорили, что для них это не предел.

Пришло сообщение.

«Здравствуйте, Сервый Ворон», — ко мне обратился вежливый пользователь с ником «Administrator005». — «Поскольку система ещё не до конца проработана и вы не можете сделать это собственноручно, я хотел бы спросить у вас напрямую, какой логотип вы желаете выбрать для клана? Мы предлагаем множество вариантов на выбор, ознакомиться с которыми вы можете на игровом портале.»

«Здравствуйте," — так же вежливо ответил я. — «Я побеспокоился об этом заранее. Куратор мне объяснил, что можно загрузить собственную эмблему. Она уже загружена на сервер.»

«Имя файла? Пропорции сохранены?»

«Да. Там полный порядок. Имя файла – Krull.png»

«Принято. Ожидайте. Сейчас установлю.»

Эмблему для клана я разработал давно. Ещё когда учился работать в «фотошопе» для общего развития. Это была вдохновляющая работа — создавать нечто, что надолго прижилось в определённом сегменте игрового мира. Эмблему я создал сам, взяв за основу пятиконечную звезду из кинофильма «Крулл». Я всегда любил сказки, созданные Голливудом. Пересмотрел множество из них. Но зацепила меня именно эта. Я создал фон в виде всепоглощающего оранжевого пламени, и разместил пятиконечную звезду прямо в центре. Вышло просто эпично: пятиконечная звезда со стальными когтями, которая, казалось, рождалась в ярком огне. Пусть в компьютерных играх смотрелось всё не очень впечатляюще, когда приходилось урезать количество мегапискелей до минимума. Но основной файлик, над которым долго работал, я сохранил. И загрузил его на сервер, когда Николай дал на это добро. Видимо, он, так же как и я, не сомневался, что в «двумирье» появится мой «таг».

«Готово. Логотип размещён. Желаю успехов.» — очень быстро пришло подтверждающее письмо.

Я прищурился и попытался рассмотреть нечто над своей головой. Мне не удалось. Я видел лишь размытый оранжевый прямоугольник.

«О, да! Наконец–то и я стал «Бессмертным»! Сбылась мечта идиота! Ха–ха–ха!» — в клановом чате засмеялся Буллет.

«Прикольна–а–а-а», — подтвердила его жена.

«Неудобно только», — эпистолярно пробурчал Дистин. «Не могу сам на себе посмотреть. Смотрю над другими. Но да — прикольна–а–а.»

— Воу! — мимо меня прошёл игрок–эльф 22‑го уровня и остановился с поднятой ногой. — Ничего себе! Картинка плывёт над головой, — он наблюдал за мной ещё какое–то время, а затем подошёл ближе. — Это логотип клана, что ли? Это про тебя мировое оповещение было? А есть места, чтобы вступить?

— Только, если ты «энханцер», — я парил на облачках удовольствия и вообще не думал о наборе.

— Не–е–е, какой там! Скукотища! Я — «античный стрелок». Эльфийский лучник, то есть. Заберёшь?

— Таких стрелков у меня куры не клюют, — отмахнулся я. — Вот если бы вас семеро играло. Да ещё под хилом и маналейкой. Тогда бы поговорили.

— Ой, тоже мне цаца, — эльф подёрнул плечами и оставил меня одного.

Пришло письмо. Затем ещё. И ещё, и ещё, и ещё.

Я подмигнул иконке почтового конверта и прочёл:

«Привет, Ворон. Я когда–то играл с тобой на одном сервере. Ник — Капустник. Может, помнишь? Хотел бы снова к тебе в клан вступить.»

«Места есть? Я с друганом на пару. Хил плюс ДД. Примешь?»

«Привет. Хочу к вам в клан вступить. Есть ли какая процедура для вступления? Анкету, там, заполнить, или заявку написать?»

«Хил ищет клан! Выдам максимальный онлайн, если будет партийный кач!»

— О, Боже мой! — схватился я за голову и сразу полез в игровое меню. Принялся искать кнопочку «заблокировать всех», но, на мою беду, оказалось, что на период закрытого бета тестирования эта кнопочка была заблокирована. Видимо, чтобы тестеры не прекращали общение и всегда были доступны к обмену информацией. Я увидел, что на конвертике мигает цифра «36», и сказал сам себе. — Больше ни одного письма не открою! Отвечаю!

Я посмотрел на яркое игровое солнце над головой, и почувствовал, что с плеч упал тяжёлый груз. Первый этап намеченного доминирования пройден. «Таг» я поднял. Теперь дело за поддержанием статуса кво. Это значит, нужно отрываться по уровню от основной массы, озаботиться экипировкой и начинать ставить на поток уничтожение мировых рейдовых боссов. Если всё пойдёт по плану, на этом закрытом бета тестировании среди лидеров мне не будет равных. А значит, не будет равных и клану.

Я активировал иконку кланового чата.

«Эй, ребята! А кто желает покачаться с топовым «энханцером»?».

Глава 11

Николай улыбался и хлопал меня по плечу.

— Молодец, молодец. Ничего не скажешь. Пара админов следили за вами в подземелье. Им самим было интересно, ведь всё происходило в первый раз. Вы справились неплохо, надо признать. Наверное, стоит всё же минотавру добавить не только активных умений, но и защиту поднять. Как–то вы его легко.

— Ну, на то оно и закрытое тестирование, — пожал я плечами. — Отката же не будет?

— Нет, конечно. Критических ошибок пока не найдено. Зачем откат? Я, кстати, тебе ещё кое–что хотел сказать.

— Что?

— Не поверишь: после вчерашнего, за один день в «дмумирье» были созданы 107 кланов. Вместе с твоим их было всего 8. Но как только ты зажёг эмблему над головой, активности выросли. Сильно, правда?

— Чувствую себя ледоколом: ломаю лёд, а за мной следуют суда поменьше…

Николай растянул рот в улыбке.

— Отличная работа!

— Лёха!

— Лёша! Ой…

Нарушая наше с куратором уединение, одновременно подскочили Рубен и Катя. И позвали меня тоже одновременно.

— Что случилось?

— Говори ты первой, — позволил девушке Рубен.

— Нет, ты. Я хочу поговорить наедине.

— Ладно… Слушай, Лёха. Я продал руны. Из 12-ти там 8 штук реально бомбовых. На форуме мне уже деньги предлагают. Сливать?

— Сливай, конечно.

— А что с золотом делать?

Я наморщил лобик и заметил заинтересованный взгляд стримерши.

— Вложим в развитие, — сказал я. — Раздели между Хельвегом, Жамелланом и Дистином. Пусть прокачивают ремёсла… И да! Выдели 15% от общей суммы Платону. Скажи, пусть начинает действовать активнее.

— Платону? — удивился Рубен. — Зачем? Он ремесло качает какое–то?

— Верно. Качает. Очень важное ремесло… Ты меня услышал? Не забудь выделить.

— Не вопрос, — кивнул он и побежал укладываться в капсулу.

— Я тоже вас оставлю, — произнёс Николай, перехватив взгляд Кати.

Я повернулся к ней и увидел смазливую мордашку, по–доброму мне улыбающуюся.

— Э–э–м, привет. Чем могу помочь?

— Я бы хотела с тобой пообщаться один на один.

— Окей, — я пожал плечами. — Я слушаю.

— Не здесь, — она обернулась и посмотрела на технический персонал, помогавший тестерам погружаться в капсулы. Вместе с ней мы даже увидели недовольное лицо вечно недовольной Светланы. — Здесь приватность нам не светит. Давай в игре? В таверне деревни Окбурн. У меня есть несколько вопросов. Хорошо?

— Хорошо. Прямо сейчас?

— Да, прямо сейчас.

Не дождавшись подтверждения, словно оно ей было не нужно, Катя развернулась и побежала к своей капсуле. В обтягивающем комбинезоне спортивная спина, плавно переходящая в округлый задок, выглядела маняще.

— Алексей! Сколько вы спали сегодня? — от созерцания спины меня отвлекла Светлана.

— О, Господи, — поморщился я. — Сколько ни спал — всё моё.

Я нажал на капсуле кнопку, открывающую стекло. А затем торопливо полез внутрь, чтобы сразу закончить наш диалог.

— Я обращусь к Николаю Аркадьевичу, чтобы он как–то на вас повлиял, — уже не в первый раз повторила она. — Ещё десяти дней в июне не прошло, а вы уже впереди планеты всей. Это юношеский максимализм? Или вы просто не щадите себя, в попытках что–то доказать всему миру?

— Я хочу быть лучшим. Только и всего, — ответил я, удобно размещаясь на силиконовом лежаке. Затем нажал кнопку, закрывающую стекло. — Разве ж это много?

— Не сгорите только слишком быстро, — дала она непонятный совет напоследок. А в следующую секунду я уже отправлялся в виртуальный мир…

…Я открыл глаза: вчера топил до трёх утра, а потому вышел из игры опять на площади в деревне Окбурн. Взял 35‑й уровень и понимал, что вскоре придётся переезжать, так как уже перерос всех «мобов» в окрестностях. Надо срочно искать новые вкусные локации.

Мигала иконка почтового конвертика с цифрой 128. Но я пока выполнял данное себе обещание не отвечать на письма. Пока мне было не до набора в клан.

Я осмотрелся, заметил торгующих «неписей» и множество игроков рядом с ними. Деревня начинала походить на «Нерезиновую»; каждый день прибывали «непосвящённые» гастарбайтеры в поисках квестов и «гринда». Дышать, как говорится, становилось тяжелее, что добавляло мотивации к переезду.

Я скинул разный хлам торговцу, с которым у меня были наработаны 3 балла личной репутации, получил немного больше золота, чем мог бы, и направился в таверну. В деревне Окбурн, принадлежавшей графине Герании Эш, она представляла собой деревянный сарай с барной стойкой и несколькими столиками внутри. Мы как–то завалились сюда кланом. Да так и вывалились, ибо разместиться всем не было никакой возможности.

Девушка–дроу с ником «Single Cat» уже ждала меня за столом у покосившегося окна. Есть и пить игрокам было незачем, но она всё же что–то заказала, судя по деревянным кружкам, стоявшим на столе.

— Привет, — я присел рядом с ней. Неигровой бармен улыбнулся и помахал рукой, указывая на меню из двух блюд, названия которых были начертаны на доске рядом с ним. Я отмахнулся, намекая, что ничего не надо. — Что случилось?

— Ничего не случилось, — она обворожительно улыбнулась и протянула руку. — Я — Катя.

— Я знаю, — я пожал её руку в ответ.

— У нас с тобой — уж не знаю почему — не было времени познакомиться поближе. Я хотела бы узнать тебя лучше.

— А что ты обо мне уже знаешь?

— Немного. Только то, что ты рассказывал. Ты, кажется, имеешь большой опыт в управлении кланом. И тебе даже за это платили…

— Платят, — поправил я её. — Мне за это всё ещё платят.

— Охотно верю, — она улыбнулась в очередной раз. Я отметил, что она не просто смазливая, а реально красивая девчонка. Добродушная улыбка придавала её лицу очарование. — Я — признаюсь честно — впечатлена. А меня впечатлить нелегко, ведь повидала я немало… А ты… А ты что–нибудь слышал про меня?

От моего взгляда не укрылась её неловкость. Она повела глазами вниз, облизала губы, а улыбка улетучилась. Я заметил, что пальцы рук сцепились в замок, и начал догадываться, что фотографии никакие хакеры не воровали.

— Стесняюсь признаться, — постарался я выдать самую честную улыбку и, ничуть не сомневаясь, соврал. — Но ничего о тебе не слышал. Ребята мимоходом говорили, что ты стримерша и имеешь кучу подписоты на «твиче». Но я ничего об этом не знаю. Я даже предположил, что если ты стримерша, то стримишь что–нибудь вроде «Весёлой фермы».

Мою ни бог весть какую шутку она встретила искренним смехом.

— Я похожа на «фермершу»?

— Да я просто не знаю, что могут стримить девочки, — изобразил я из себя простачка. — У меня у самого в клане есть стримеры. Но они предпочитают другую платформу. На «твиче», говорят, риск быть забаненным крайне велик, если стримить игру на «фришке».

— Ты руководил кланами на «фришках»?

— Кланом. Не кланами. С тех пор, как я создал «Имморталсов», только ими и управлял. Никуда не вступал, соло не играл, альянсы не создавал. Только свой собственный «таг» вёл туда, где предлагали взаимовыгодное сотрудничество.

— Это интересно, — улыбнулась Катя. — Амбициозный игрок. Да не просто игрок, а амбициозный лидер. Люблю уверенных мужчин, которые знают себе цену. Жаль, мы не пересекались ранее…

Я опять перехватил её взгляд. Он мне понравился. Он был мимолётен — словно полёт пули. Но я его заметил. Очередная красотка оценила мои успехи и теперь хочет понять, что я из себя представляю. С таким подходом я уже не раз сталкивался.

— Жаль, — согласился я с ней. — Но можем наверстать здесь.

— Скажу тебе честно, Ворон… Лёша, то есть. Я под впечатлением, — Катя продолжила топить лёд между нами. — Твоя манера руководить мне нравится. Да к тому же экспинг у тебя идёт легко — ребята готовы идти с тобой в любые локации. У меня с этим сложнее… Но я попросила тебя о встрече не просто так.

— Нет? — я вскинул бровь и улыбкой показал ей, что совсем не против поболтать ни о чём.

— Нет, — она ответила улыбкой на улыбку. — Вчера у меня возникла мысль взять у тебя интервью. Интервью, которое я, с твоего разрешения, потом размещу на игровом портале. Администраторы позволяют делиться видео–файлами с другими, если там будет что–то действительностоящее. А интервью с Серым Вороном — лидером «Бессмертных» — уверена, заинтересует многих. Ты не против?

— Прямо сейчас? Прямо здесь?

— Да. Я уже, в принципе, подготовила вопросы. Я… Я действительно хочу о тебе узнать… Хочу узнать тебя…

В последней фразе содержалось нечто большее. И я был уверен, что она своими полунамёками показывала мне, что я её заинтересовал. Скрывалось ли за этим что–то ещё, я пока не мог утверждать со стопроцентной уверенностью, ведь до сего дня девушка не выказывала заинтересованности. Возможно, холодок, который она демонстрировала по отношению ко всем, не говорил о её человеческих качествах. Он лишь показывал зашкаливающее чувство собственной важности, которое вполне объяснимо, когда речь идёт о популярной стримерше с миллионом подписчиков. Возможно, она всех считала недостойными себя. Но теперь кое–что изменилось. Теперь она увидела во мне не только достойного человека, с которым можно завязать общение. Но и лидера, уже чего–то добившегося на столь ранней стадии существования игры. И — я мог с этим согласиться — в ней на самом деле проснулся ко мне интерес.

— Хорошо. Никаких проблем, — я улыбнулся самой–самой дружелюбной улыбкой, на которую был способен. — Хоть давать интервью мне не впервой, такого красивого интервьюера встречать ещё не приходилось. Я буду рад с тобой пообщаться.

— Супер! — молодое серокожее лицо девушки демонстрировало счастье. — Я рада, что ты не стал брюзжать и сразу согласился. Поскольку в игре я часто веду записи, потом смогу смонтировать интересный ролик. У меня уже есть много записей с тобой… Не будешь против?

— Если выставишь меня героем, не буду.

— А это смотря насколько честно будешь отвечать на вопросы, — улыбнулась Катя. — Мне нужна откровенность.

— Тогда откровенность за откровенность, — подмигнул я. — Твой вопрос — мой вопрос. А затем оба сможем смонтировать представления друг о друге. А тоже хочу понять кто ты.

Катя хитро прищурилась.

— Ты не смотри на меня так, — усмехнулся я. — Твой ник–нейм меня не обманет. Мне кажется, «Одинокая кошка» не так уж и хочет гулять сама по себе…

В этот раз девушка смотрела на меня с удивлением. Словно открыла во мне нечто, чего раньше не замечала.

— А ты интересный парень, — совершенно другим голосом произнесла она. — Тебе сколько лет? 25? 26?

– 24 мне. Весной исполнилось.

— Ровесник, значит… И совсем не глупый. Честно: я думала, ты старше. У тебя в голосе столько властности, что я даже не ожидала.

— Это опыт, — сказал я. — Я давно управляю кланом. И я успешен в этом деле. Я знаю, что надо делать. Знаю не только, что говорить, но и как говорить. В реальном мире это работало — на всех серверах, куда меня приглашали, мой клан всегда стоял крепко. Отток если и был, то небольшой. Даже если на начальной стадии приходилось несладко, мы превозмогали и побеждали… Ну, по крайней мере, пока не заканчивался срок контракта.

— Расскажешь, как ты начал свой игровой путь?

— Конечно. Записывай…

…Когда она сказала «снято!», день перешагнул экватор. Мы сидели и вели беседу в непринуждённой форме. Она спрашивала. Я спрашивал. Оба отвечали. Я разговаривал с ней и убеждался, что её внешность изначально меня обманула. Я думал, что эта симпампулька — лишь пустышка с зашкаливающим ЧСВ. Обнажённые фотки, о которых рассказывал мне Олег, как бы намекали на это. Но, несмотря на её признание о миллионах подписчиков на «твиче» и в «инстаграме», куда дамы, одетые в ниточки под названием бикини, выкладывают свои фотографии, я понял, что демонстрация своей оболочки для неё всего лишь бизнес. Она неплохо зарабатывала на рекламе и жила безбедно. О чём не стесняясь сообщала.

Тональность нашей беседы изменилась очень быстро. Изначально она только улыбалась, видимо, стараясь подстроиться под незнакомого лидера клана. Она не знала, чего ожидать и заняла выжидательную позицию. Скрылась за сладенькими улыбочками, стараясь не демонстрировать истинное лицо уверенной в себе и целеустремлённой женщины. Я заметил эти перемены практически сразу. И сразу ей сказал, что обмануть сладенькой мордашкой меня не удастся. Мне кажется, что она гораздо глубже, чем пытается показать окружающим.

После этих слов я впервые заметил на её лице краску. Хоть лицо было серокожим, красный цвет на щеках не заметить мог только слепой. Она улыбнулась и быстро взяла себя в руки. Раскрепостилась и дальше наш диалог шёл вперемешку с шутками. Я отметил, что чувство юмора у неё тоже присутствует. Она шутила сама и смеялась над моими шутками.

— А ты очень хорош, ты знаешь, — сказала она, когда интервью закончилось. — Я всего от тебя ожидала, когда готовилась. Но не ожидала, что ты будешь настолько спокоен. Даже я немножко волновалась. Но ты — нет.

— А чего мне волноваться? — спросил я. — Кланом управляю не первый раз. Интервью даю не первый раз. Красивую женщину вижу не первый раз. Спокоен, как удав.

— И много ли ты раз видел красивых женщин? — Катя усмехнулась и посмотрела на меня с вызовом.

Но, к моему счастью, давать ответ на этот каверзный вопрос, мне не пришлось.

— Лёха, вот ты где! — дверь таверны распахнулась и внутрь зашли Квантум с Искандером. — Шо за дела? В чате молчишь. На личные сообщения не отвечаешь. Еле тебя нашли.

— А в чём дело? — я был слегка недоволен, что нас прервали.

— Качаться пошли, вот шо! — улыбнулся он.

— Мы выяснили кое–что, — добавил Искандер и с прищуром посмотрел на мою компаньоншу. — Привет.

— Привет.

— Мы выяснили, где есть интересный «гринд» после 35‑го, — продолжил Квантум. — Погнали проверим? Соберём пачку и выясним.

— Погнали, — согласился я. — Куда будем гнать?

— В Губительные Топи, что южнее деревни Яррин. Говорят, там мобов море, хоть и ступать надо осторожно — можно в трясине закончить свой виртуальный путь. Я так подумал, шо лучше идти с «энханцером», чем без «энханцера». Соберём топовых милишников?

— Не вопрос. Мы, вроде, закончили? — я посмотрел на Катю.

— Закончили, — ответила она с ноткой недовольства, видимо потому, что нам помешали.

— А пошли с нами? — даже не задумываясь предложил я. — А то ты соло да соло. Одичаешь совсем, Одинокая Кошка.

— Пошли, — сразу согласилась она. — Мне интересно посмотреть, как у вас всё происходит. А то меня не берут никуда.

— Ну вот и отлично. Квантум, соберёшь?

— Угу. Вступайте.

Он предложил нам двоим вступить в группу, в которой уже находился Искандер.

— Супер! — воскликнула довольная девушка. — Побегу тогда продам ненужное и починю кинжалы у кузнеца. Дайте мне пару минут. Хорошо?

— Хорошо, — кивнул я. — Будем ждать тут.

— Я быстро!

— Так-с, — пробормотал Квантум, усаживаясь за стол, когда Катя выбежала. — Прям не по классике, но у нас уже есть весь саппорт. Теперь нужны дамагеры. Щас я соберу.

Я открыл клан–чат и увидел, как он строчит.

«Клан–лидер сделал меня любимой женой! Собираю пачку на кач! Нужны три топовых «физика» уровнем 28+ в Губительные Топи!»

— Ох, ты ж и болтун, Квантуша, — засмеялся я.

— Не, ну а шо?

— Лёха, — Искандер сел напротив. Лицо его было хмурым. — Мне кажется, это плохая идея — брать с собой кинжальщика. Пусть даже если это кинжальщица.

Я посмотрел на него, как бы задавая немой вопрос.

— Она в «лёгкой» броне. Она не саппорт, а чистый ДэДэ. У класса нет дамажащих АОЕ-умений. Просто балласт в группе. Тупо будет занимать слот. Давай выгоним, да возьмём кого толкового?

Я напряжённо потёр брови, прекрасно понимая, что он прав. Но раз уже предложил, и девушка согласилась, кем я буду, если выгоню её из группы прямо сейчас? Как–то по–скотски это будет. Не просто некрасиво, а отвратительно.

— Кх-м… Давайте всё же возьмём на этот раз. Я понимаю, о чём ты говоришь. Но хочу помочь девушке увидеть топовый экспинг на «паровозах». Посмотрим на неё в деле.

— Чтобы увидеть топовой экспинг, ей надо было выбирать «энханцера», а не «ассасина», — пробурчал Искандер. — На тебя что, юбочное слабоумие напало?

— Эй! Не разговаривай со мной так! — взорвался я. — Мы играем в одном клане! Играем все! В помощи друг другу мы никогда не отказываем! По крайней мере в клане, которым руковожу я! Мы возьмём её с собой, как я и пообещал. Выясним её полезность, и продемонстрируем свою. Пусть хоть чуть–чуть расслабиться и почувствует от клана тепло. Мы тут всё же не просто тестеры, а нечто похожее на семью. Запомни, Андрюха. В моём клане отказ в помощи ближнему своему — это грех! Если тебя просят помочь — надо помочь. Потому что если ты не окажешь помощь, когда можешь, придёт время её не окажут тебе, когда будешь нуждаться.

— Золотое правило! — поддакнул улыбающийся Олег.

— Верно, — согласился я. — Поступай с людьми так, как хочешь, чтобы они поступали с тобой. Пригласить и выгнать — это за гранью добра и зла для меня. Конец истории.

Искандер смутился и промолчал.

— Лёха, — обратился ко мне Олег. — Я добрал фулку. Паттон, Дистин, Хельвег. Но там это… Дрифтер пишет в чате, чтобы ты проверил почту. Он тебе написал.

— Хорошо, спасибо, — я поблагодарил его и открыл почту. — «Место в пачке есть?» — писал Дрифтер. — «Я прикупил новый топор и готов демонстрировать чудеса. До 30‑го совсем чуть–чуть. Надо добить.»

В этот раз я не колебался:

«Фулка. Мест нет.»

— А, вот вы где! — крафтер Хельвег ворвался в таверну и принялся крутиться, как балерина, демонстрируя прикид. — Ну, как я вам? Заценили? «Тяжёлый» «необычный» сет! Первый в клане! Теперь я сам смогу танчить. Хрен кто пробьёт. Идём?

В дверях таверны появилась Катя. Я посмотрел на неё и уверенно кивнул:

— Идём.

Глава 12

В комнате для брифингов установилась зловещая тишина. Хмурые лица членов клана «Immortals» красноречиво говорили о том, что они думают о неожиданной идее, которая посетила мозг разработчиков. Но, хоть они испытывали куда больший шок, чем я, первым общее возмущение вырвалось именно из моего рта.

— Да вы там совсем прибабаханные!? — я вскочил со стула и уставился на Николая, который спокойно наблюдал за моим выступлением. — Снизить рейты!? Уже во время запуска!? Зачем!? Вы что, не могли определиться с рейтами до старта ЗБТ? На хрена делать это сейчас!? На хрена весь этот цирк?

— Как я уже и говорил, — невозмутимость не покидала лицо Николая. — В основном, из–за тебя. Прошло всего 9 дней, а ты уже 40‑й уровень. Смеёшься, что ли? Кап равен 100‑му и мы рассчитывали, что к нему игроки подойдут к середине или к концу августа. А ты уже почти проделал 50% пути. Потому и решили пересмотреть политику.

— Да идите вы знаете куда!? — вновь воскликнул я. — Что значит из–за меня? Я что, просто подобрал этот уровень на дороге!? Он что, просто там валялся? Я по 16 часов в сутки на это тратил! Как настоящий конченый задрот! Собирал ребят, искал локации, заставлял не расслабляться. И да — ни хрена не высыпался, мать его так! В этом весь смысл! Быстрый отрыв от основного стада и взятие под контроль…

— Осмелюсь заметить, что ты играешь на Закрытом Бета Тестировании. Тестировании. Это значит, та доминация, к который ты стремишься, не имеет никакого значения. Вы все — даже ты — всего лишь наёмные работники. И будете работать в условиях, которые озвучит работодатель.

— Но зачем же рейты снижать? Я же всё равно удержу отрыв. У меня класс такой, что без него ни одна группа эффективно не покачается. Я за своих ребят переживаю. Некоторые даже 20‑й ещё не взяли…

— Это не лайв–сервер! — совершенно неожиданно вскочил Антон и стукнул кулаком по ладони. Он нахмурился и уставился на меня, как на источник всех бед. — Николай прав — это всего лишь тестирование. И мы должны тестить. Даже ты! Да, ты! Не просто, как даун, давить уровень чёрт его пойми зачем. А планомерно изучать мир, неторопливо двигаться и искать ошибки. А затем вечером заполнять отчёты. Отчёты о найденных багах, а не о поднятых уровнях! Мне кажется, вся эта идея с прокачкой клана, с тратой таких денег непонятно на что, была идиотской. Вместо марафона, этот торопыга заставил нас бежать спринт! Непонятно только на хрена.

— Ой, да заткни ты пасть! — поморщился я. — Ты мне вчера вечером всю плешь проел своим нытьём, что я тебя не взял в Топи. Взял бы 30‑й — сейчас бы бурчал, как и все.

— Следи за базаром, малолетка! — Антон показал, что заводится так же быстро, как и я. — А то я тебя быстро угомоню.

— Эй–эй, полегче, ребята! — вскочил Андрей.

— А что ты можешь, сраный нытик? — мой чайник закипел. — Где твоя активность в игре? Что ты показал? Где инициатива от опытного игрока? Способен только брюзжать и выражать недовольство.

Антон отшвырнул стул, на котором сидел:

— Слышь, ты, полудурок, из которого струёй бьёт юношеский максимализм! Ты не забывай, с кем разговариваешь! Я тебе не ровесник, который будет терпеть твоё дерьмо! Враз бошку остужу!

— Да пошёл ты на хрен! Чмо бесполезное! Зачем ты вообще здесь нужен? От тебя только вред! Никакой пользы!

— Сопляк! — Антону, видимо, надоело слушать мои эпитеты и он ломанулся вперёд.

Со стульев повскакивали практически все. Девчонки запищали, а мужики попытались спрессоваться в центре, чтобы оградить нас друг от друга. Хоть я догадывался, что против двухметрового мамонта у меня мало шансов, даже не думал об отступлении. Наоборот — я рванул ему навстречу.

— Так! Ну–ка хватит! — вскочив, закричал Николай. — Всем стоять на месте! Тихо! Спокойно! — он подошёл к Антону, которого сдерживали сразу несколько человек. — Антон, возьми себя в руки! И ты, Алексей. Решение по рейтам уже принято. Игра обновлена. И с вами никто этот вопрос обсуждать не собирается! В соответствии с подписанными контрактами, вы будете выполнять то, что должны! Возможно, всё поменяется ещё не раз. А вы это примете и сожрёте. Понятно?

— Меня реально уже достал этот вечно ноющий великовозрастный дол…ёб, — остывал я куда медленнее, чем загорался.

— Рот закрой, малолетний козёл!

— Тихо, я сказал! — впервые я видел Николая таким злым.

— Он чёртов груз. С самого начала он пытается меня как–то зацепить. Какого хрена я должен ещё с ним бороться? — я не желал выполнять команду «тихо». — Пусть делает, что я говорю. Или ведёт себя тише воды ниже травы, или проваливает к такой–то матери!

— Всё, хватит! Отправляйтесь выполнять свою работу. Все!

В полнейшей тишине ребята начали покидать комнату для брифингов. Ошарашанные девчонки вышли первыми, а за ними потянулись и парни. Нас с Дрифтером разделяло несколько метров, когда на выход отправился и я. И не заметить ненависть во взгляде, было невозможно. Что–то я не помню, чтобы кто–то смотрел на меня с такой ненавистью. Огонёк неприязни тлел с самого знакомства. Но теперь — можно сказать с полной уверенностью — разгорелся самый настоящий пожар. И, я был уверен, он никогда не потухнет.

— Антон! — громко сказал Николай, предвосхитив возможное столкновение. — Антон, задержись.

Когда я проходил мимо, мне всё же показалось, что он мне врежет…

…Настроение у меня было, мягко говоря, ниже среднего, когда я погружался в игровой мир. Неожиданная стычка и необходимость прилагать ещё больше усилий, серьёзно потрепали нервную систему. Я чувствовал опустошённость. Оказавшись в деревне Яррин, которая свой общей бедностью ничуть не отличалась от владений графини Герании Эш, я опустил задок на скамеечку у ближайшего покосившегося домишки.

Пришло сообщение.

«Здравствуй. Ты в порядке?» — писала Кассиопея. — «Я могу чем–нибудь помочь?»

Письмо от неё меня немного удивило. В принципе, письмо я ожидал от другой.

«Привет. Всё нормально. Сейчас немного спущу пар и придёт стабилизец.»

«Если нужно, я могу выслушать.»

Впервые после перепалки я улыбнулся. Предложение выслушать от закомплексованной «мышки» меня позабавило.

«Пойдём развеемся?» — а вот это письмо уже пришло от той, от кого я ожидал. — «Давай соберёмся и сходим за опытом куда–нибудь? В свете утренних событий, актуальность гринда повышается.»

«Пойдём», — согласился я, ещё вчера выяснив, что «ассасин» не так уж и бесполезен в каче на «паровозах». У этого класса есть умение, позволяющее вешать на игроков или «мобов» дебафф, понижающий физическую защиту. В компании с бойцами ближнего боя это класс был довольно–таки полезен. — «В Топи пойдём. Я сейчас соберу.»

«Хорошо. Кидай пати.»

Я пригласил Катю, а затем сразу сменил адресата.

«Вика, мне нужен хил. Идёшь в Топи?»

«Иду, конечно.»

Я добрал остальных, уже проверенных временем, бойцов, и наказал прибыть в деревню. Когда все собрались на площади, неожиданная картина, на которую я обратил внимание совсем случайно, немного меня напрягла. Хельвег, Святой Дистин и Вольфрам проверяли своё оружие. Олеся пропадала с кем–то в переписке. А Катя и Вика стояли совсем рядом друг с другом и демонстративно смотрели в разные стороны. Не смотрели на что–то определённое. А всем своим видом показывали открытую неприязнь. Я ничего не понял, конечно, встряхнул головой, словно прогоняя наваждение.

— Все в сборе? Здравствуйте, — я замялся, чувствуя неловкость. — Хочу принести свои извинения за произошедшее в реале. Сорвался, извините. Надеюсь, это больше не повторится.

— Неожиданная новость нас всех подкосила, командир, — гном встал на цыпочки и хлопнул меня — эльфа–доходягу — по плечу. — Не бери в голову. Проврёмся.

— Всё же это не очень красивая ситуация, — хмуро сказала Олеся и мне показалось, что сейчас она начнёт меня отчитывать. Но нет. — Вам обоим стоит вести себя сдержаннее. Особенно ему. Ты всё–таки лидер клана. Ты для нас важнее, чем любой обычный игрок. Я ему сейчас так и написала. Пусть подумает на досуге.

— Спасибо, — поблагодарил её я. — Давайте просто представим, что этого не было и отправимся ударно давить мобов? 100‑й уровень от нас отдалился, но я бы повременил говорить, что до самого горизонта. Всё равно докачаемся. Главное, не останавливаться.

— Верно. Идём…

…Губительные Топи представляли из себя обширное пространство с хаотично разбросанными на местности зловонными болотами. Локация, окружённая лиственным лесом, куда разработчики напихали множество разновидностей «мобов», но немного островков безопасности. Впервые очутившись тут, мы вынуждены были не меньше часа потратить на поиск приемлемого места. Осторожно передвигались по заросшим тропинкам мимо булькающих прудов, откуда то и дело выскакивали мерзкие подводные твари. То какая–то хреновина с множеством щупалец выпрыгивала, то самые стандартные крокодилы выползали и щёлкали зубами, то мутанты–кровососы, размахивая жилистыми крыльями, пытались пикировать с неба. В общем, место оказалось проблемным. Не для каждого. Найти спокойный спот — задача была не из лёгких. К тому же найти такой, где бы ты мог ненапряжно водить паровозы, не беспокоясь о соседях.

Вчера нам это удалось. Мы прорвались сквозь лес и долго нащупывали удачное место. Не забывали, что в самом центре этих гиблых болот обитал Мировой Рейдовый Босс 50‑го уровня по имени «Крок». Приближение к его владениям таило две опасности. Первая — агрессивных «мобов» чересчур высокого для нас уровня становилось всё больше. Вторая — в определённом диаметре вокруг босса располагалась боевая зона. Зона, где каждый резвый тестер на классе опасного дамагера мог бы испортить тебе настроение, если бы неожиданно атаковал. Эта была зона, где без всяких условностей могли проходить сражения между игроками.

Всё это мы выяснили вчера, абсолютно не подготовленные к тому, что увидели сегодня. Ещё вчера аншлагом тут не пахло, ведь основная масса игроков не докачалась до уровня, когда с «мобов» не шёл бы штраф. Сегодня, мне показалось, что произошло нечто странное. Едва мы раздвинули ветви последних деревьев перед выходом в Топи, увидели картину, весьма похожую на муравейник. На локации, осторожно бегая по узким тропинкам меж опасными болотами, суетились игроки. Они баламутили воду, гонялись за крокодилами, пытались стрелами сбивать кровососов. В общем, пытались добывать крохи опыта. И этих игроков было больше, чем я когда–либо видел ранее.

— Что происходит? — удивлённо развёл я руками. — Откуда они все повылазили?

— Кто–то на форуме вчера написал, что это лучшая локация для кача до 45‑го уровня, — объяснил Дистин. — Видимо, кроме нас тут побывали и выяснили.

— А что, действительно лучшая?

— Самая несложная, как я понял, — пожал плечами он. — У гномов в горах на глубине тоже можно. Но туда спускаться долго. У дроу или у хумов в лесах — перенаселение. Там дела обстоят ещё хуже.

— Это и все локации, что есть для такого уровня?

— Все, что я знаю.

Я бросил печальный взгляд на суетившихся вдали игроков. Многие из них нас заметили и даже прекратили бегать. Останавливались, приставляли руки ко лбам и, видимо, о чём–то перешёптывались.

— Короче, похрен! — я решительно попёр вперёд. — Мы станем тут полюбому. Идём туда, где вчера были. Там полянка классная. Можно водить с двух направлений.

Не панибратствуя ни с кем из рандомов, — игроков, состоящих в кланах, действительно не было — мы прошли по знакомой дорожке практически к центру Топей. Вдали уже можно было различить Мирового Рейдового Босса — крокодила–мутанта, который передвигался на двух задних лапах, а в двух передних сжимал магический посох из неизвестного металла. Его многочисленная свита из мутантов менее опасного уровня подобострастно ходила за ним следом по приписанной локации. Мы остановились у едва различимого барьера, отделявшего мирную зону от боевой, и заметили, что на островке, где вчера качались мы, уже кто–то водит «паровозы». Моё настроение и так было не самым весёлым, а увидев конкурентов на споте, я почувствовал скрежет собственных зубов.

— Чёрт, занято, — расстроенно произнёс Хельвег.

— Это для них занято, а не для нас! — гнев вновь овладел мной. — Пошли прогоним.

— Каким образом?

— Станем в наглую и будем сами водить. Они или смирятся и свалят, или начнут бычить. В любом случае, их кач закончен. Со срезанными рейтами я не позволю, чтобы кто–то отжимал у моего клана споты, пока на них не выкачаемся мы.

— Ты серьёзно, Ворон? — удивился Вольфрам.

— Абсолютно! Где бы я не играл, никому не позволял отжимать споты. А сам отжимал у каждого. Если кто–то мне мешал, начиналось ПвП. И оно не заканчивалось, пока одна из сторон не отступала. А заставить меня отступить могло лишь значительное превосходство врага в зерге. Тут превосходство на нашей стороне. Идём давить. И без разговоров!

Мы принялись щемить незнакомых игроков практически сразу. Хоть они сначала посмеивались, а потом начали возмущаться, результата это им не принесло. Мои ребята чувствовали себя неуверенно по началу, ведь поступок, мягко говоря, не спортивный. Но память о срезанных рейтах на опыт перевешивала всю неспортивность. Так что спустя три не особо тучных «паровоза» разговоры о честной игре прекратились. Началось перебрасывание фекалиями с обеих сторон.

— Какого вы сюда припёрлись, черти? — возмущался пати–лидер конкурентов. — Мы пришли раньше вас. Наше место! Ищите себе своё!

Я ответил ему достойно и следующие 15 минут никто не мог нормально «погриндить». Мы обменивались матами и тырили «мобов». Атаковали тех, кого агрили враги. А они, в свою очередь, пытались скинуть «мобов» на нас, чтобы мы слегли под их количеством. К счастью с нами были Вика и Олеся, которые умело отрабатывали на своих персонажах.

— Пошли отсюда! — змеёй я шипел на конкурентов. — Никто не станет в Топях, пока мой клан не выкачается! Никому не дам поглощать опыт!

В ответ непонятные ноунеймы меня тоже посылали. Вскоре, привлечённые интересным шоу, к месту нашего спора начали подтягиваться случайные игроки. Они втягивались в перепалку, в абсолютном своём большинстве принимая позицию противоположной стороны.

— Эти «Имморталсы» совсем охренели, — бурчали соло–игроки. — Решили, что им позволено всё. Это не та игра, ребята. Тут у вас не получится вести себя как говно.

Выслушивая весь этот бред, я очень жалел лишь об одном — что не мог завязать бой. В той игре, где я был Йодой, с такими я не церемонился. Вся локация была бы уже зачищена. Всех бы пустили на убой. И даже не по одному разу, если бы пришлось. Здесь же, в этом настоящем ПвЕ-болоте, я пока ещё не нашёл рычаги давления, раз и навсегда отбившие бы желание у каждого мешать моему клану.

— Не дадут спокойно постоять, — резюмировал Дистин. — Может, пойдём в горы. Там можно спуститься…

— Нет! — отрезал я. Я принялся смотреть по сторонам, изучая локацию. Затем ещё раз посмотрел на полупрозрачный барьер, отделявший мирную зону от боевой. У меня возникла идея. — Любое сопротивление надо давить на корню! Это называется доминация. Попробуем её сейчас продемонстрировать.

Я вызвал меню кланового чата:

«Сбор в деревне Яррин! Немедленно! Полный сбор всего клана! Кто не появится в течение 10 мин — кикаю на хрен! Хоть Николаю потом жалуйтесь!»

«А что произошло?»

«Ворон, ты чего?»

«Что случилось?»

«Все в деревню!» — ещё раз написал я. — «Сейчас же!». Ребята, уходим свитками. Всё объясню на месте.

Удивлённые сокланы удивлены были не меньше, чем рандомные игроки. Но они хоть не тыкали в меня пальцем, не смеялись, крича: «Зассали и убежали!». Они просто не знали, что за идея кружит в моей голове.

Я использовал свиток телепортации последним, намертво зафиксировал в памяти лица тех, кто окончательно испортил мне настроение. Я чувствовал, что гнев уже полностью захватил надо мною контроль. Такое случалось почти всегда, когда кто–то оказывал мне сопротивление и вёл не менее нагло, чем я сам.

На грязной площади, представлявшей собой месиво из размытой дождём земли, уже собирались растерянные сокланы. Я приблизительно оценил их количество.

«Остальные — быстрее!» — вновь написал я. — «У вас 5 минут, а затем пинок под зад.»

— Слушай, Лёха. Ты бы полегче, что ли? — недовольно произнёс Искандер. — Что происходит вообще?

— Я хочу их всех растоптать. Показать всем и каждому, что пока мой клан тут, он диктует условия, а не выполняет условиях других. Губительные Топи — это наша корова. И мы будем её доить.

— Как ты планируешь этого достичь? — заинтересованно спросила Катя.

— Выгоню всех оттуда.

— Как?

— Ждём всех и озвучу свою идею.

Пока мы ждали, я ещё успел трижды написать в чате клана угрозы для самых медленных. Последним на площадь прибыл Дрифтер, как бы демонстрируя, где он видел меня с моими угрозами.

— Отлично. Спасибо, что прибыли. Пришла пора показать всем, что клан с оранжевым «тагом» не собирается шутить шутки… В той игре, где я хорош, я никому не позволял с собой поступать так. Всем показывал, что интересы «Имморталсов» приоритетнее интересов любых других кланов. И там я мог доказать это силой оружия. Здесь же расклад немного другой. Этот зэбэтэшный ПвЕ-контент изначально меня напрягал. Находились бы мы на Северном Континенте, всё было бы по другому. Но здесь приходится выдумывать на ходу. Короче, слушайте. Моя идея — выдавить из Топей абсолютно всех. В прямом смысле слова — выдавить. Мы создадим критическую массу из собранных пачек, которые своим взаимодействием не оставят врагу иного выхода, кроме отправки домой. Топи — это не сплошная суша. Это несколько узких троп между череды вонючих прудов и полянок. А пруды — это трясина, съедающая беспечных игроков.

— И что? — фыркнул Дрифтер.

— И то! Наша задача: грамотно укомплектовать группы, распределить обязанности, наметить маршруты и, чувствуя плечо товарища, что ступает за тобой следом, разогнать из Топей всех тараканов! Давить везде и всех! Сгонять со спотов! Убивать мобов, не позволяя кому–либо к ним даже прикоснуться. Заставить любого рандома понять, что сегодня здесь ему ничего не светит. Мы будем давить так долго, сколько потребуется. Мы будем мешать столько времени, сколько им понадобится, чтобы это осознать. А для особо упоротых — тех, кто стоял на нашем вчерашнем споте — я приготовил особый вид экзекуции. Мы возьмём их в кольцо своими телами. Возьмём в кольцо и выдавим в боевую зону. А они, если не поспешат ретироваться, прочувствуют на себе, что значит гегемония. Мы убьём их всех, как только дотянемся кончиком ножа!

— Я постараюсь дотянуться первой, — захохотала Катя. — За те шутейки, что они отпускали на мой счёт, надо бы рассчитаться.

— Надо бы, — согласился я. — И мы рассчитаемся. Мы зажмём их в кольцо, выдавим и будем надеяться, что свитками телепортации они не озаботились. Что не смогут сбежать.

— Ну–у–у, это как–то не красиво даже, — сказал Ланцелот. — Чего им мешать? Пусть играют. Мы же тестеры…

— Даже если и тестеры, здесь будем тестить только мы! Это отличное место для нас. Мировой Босс рядом. Мы возьмём локацию под свой контроль и не позволим никому находится, пока её не перерастём.

— Да! Давайте сделаем! — показал кулаки Квантум. — Готов!

— Я тоже! — присоединилась к нему Катя. — Давайте, что же вы!?

Оборвав любые возражения, я принялся комплектовать группы. Самого маленького «энханцера», всё же докачавшего 20‑й уровень, отдал лучникам. Второго коллегу отдал консервным банкам. Сам опять возглавил группу магов. Маги чуть–чуть подкачались и выглядели не такими бестолковыми, как ранее. Но всё равно им было куда расти.

— До Топей двигаемся вместе, — сказал я. — Потом занимаем проходы между топкими прудами. Ничего никому не говорите и ничего никому не объясняйте. Просто выдавливайте. Переагривайте мобов, убивайте их. Сталкивайте рандомов своими телами в трясину. Гоните самых дерзких к барьеру боевой зоны, где мы устроим им блицкриг.

Я бы соврал, если бы сказал, что мою идею все дружно поддержали. Отнюдь. Многие доморощенные пацифисты брезгливо кривились. Некоторые не стеснялись высказывать своё неудовольствие прямо в лицо. Но я не собирался идти на попятную. Не собирался отступать и нарушать собственные планы. Я прекрасно знал, что любое сопротивление надо давить в зародыше. Даже если сопротивление идёт от тех, кто всё равно не оказывает никакого влияния на жизнь сервера — от соло–игроков. Не раз, не два и не три я приказывал устраивать геноцид нубасов, если они качались на локациях, где был самый большой выхлоп. Я не испытывал никаких сомнений, приказывая их убить на «ПК». И, как показывало дальнейшее развитие сервера, это было верное решение. Мой клан уходил в отрыв, а рандомные игроки, хоть и горели ненавистью, никогда больше не стояли у меня на пути. Завидев оранжевый значок с пятиконечной звездой в центре, они предпочитали ретироваться, а не показывать гонор. И я ничего не собирался менять в стратегии, которая доказала свою эффективность. Любой бунт должен быть подавлен.

Перед входом в Губительные Топи мы действительно разделились. Я наметил несколько троп, в которые мы нагло зашли шеренгой. Посмеивавшиеся было случайные игроки перестали смеяться, когда первый из них погнался за «мобом», врезался в латную грудь Вольфрама и отскочил прямо в липкую грязь. Завяз там и пошёл на дно. Под возмущённые крики случайных свидетелей, массовые умения магов вычистили под ноль полянку, где эти свидетели пытались добывать крокодилью кожу.

— Эй! Вы чего!? — недовольно закричали они, когда весь лут собрал именно я.

— В шеренгу! — закричал я, осматривая локацию. — Стали и вперёд! До самого центра!

В течение получаса, не меньше, мы кружили по Топям, стараясь согнать игроков. Кто–то возмущался и накрывал нас трёхэтажным матом. Кто–то просто садился на безопасную землю вдали от вонючих прудов и ждал, когда всё закончится. Особо слабохарактерные использовали свитки телепортации и просто улетали, не забывая оставить напоследок пару нецензурных эпитетов.

Но я не останавливался. Вновь и вновь я водил своих сокланов по локации, иногда задерживаясь в местах, где случайные игроки были особо наглыми. Тогда я уже не сдерживался и говорил, что никакого опыта сегодня им не получить. Что мы будем их давить весь сегодняшний день до самой ночи. А они будут вынуждены страдать от безделья, вместо поисков багов, чем и должны заниматься. Такими аргументами мне удалось согнать с насиженных мест некоторых ребят. Но те козлы, которые вывели меня из себя ранее, продолжали качаться. Они водили «паровозы», как настоящие профессионалы. Не хуже, чем это делал я. И со спота так и не ушли.

— Полукругом все! — закричал я, когда мы выбрались на полуостров, где конкуренты добивали кучку «мобов». — Плотно! Ни один не должен прорваться. Толкаем их за барьер!

С дружным уханьем «Бессмертное» стадо в 50 рыл пошло вперёд. Стояли мы плечом к плечу, стояли полукругом, и, пока конкуренты были заняты «гриндом», нам удалось получить тактическое преимущество — мы не оставили им возможностей для побега. Левый фланг блокировал заросший кустами холм. Правый, откуда на полуостров выводила тропа, перекрыли мы. Центр блокировало болото, из которого умениями массовой агрессии вражеский «танк» извлекал «мобов». И оставалось лишь два варианта на выбор — бежать свитками телепортации или решиться на драку.

— От, суки, — скривился лидер группы с ником «Elbrus». — Решили табуном задавить?

— Ты знал, с кем связался, ноунейм. Запомни, что ты тут увидел, и проваливай.

Видимо, ему было обидно услышать весьма нелицеприятное оскорбление в игровом мире. Кто мнит себя игровым гуру, кто добивался определённых успехов ранее, очень ревностно относится к самому себе. И очень обижается, когда его успехи не ценят, называя никем. Я давно это заметил.

Человеческий боевой маг с ником Эльбрус, казалось, обезумел. Из его рта неслись проклятия и оскорбления в мой адрес. Он брызгал слюной, но безуспешно пытался вырваться из клановых тисков. У него ни силушки не хватало, чтобы телом пробить строй. Ни умений никаких не было, чтобы, как кузнечик, перепрыгнуть.

— Выкусил, неадекват? — с удивившей меня злобой в голосе, произнесла Катя. — Это тебе не женщину унижать.

Я понятия не имел, о чём она говорит. Даже предположил, было, что каким–то образом она уже пересекалась с этим персонажем. Но подумать над этим как следует, я не успел. Вся вражеская группа в один момент сорвалась с места, словно они обсудили это заранее. Они одновременно пересекли барьер боевой зоны и устремились к Кроку. Мировой Рейдовый Босс среагировал вполне ожидаемое — раскрыл пасть и зарычал. Его свита решила ему подпеть, а затем торопливо направилась к игрокам.

— Не дайте им самоубиться! — закричала Катя и первой устремилась следом.

Мои «бессмертные» бойцы схватывали на лету. Плотный строй разбился и пересёк магический барьер. В спины улепётывавшим врагам полетели стрелы и сгустки магии. А поскольку самые топовые дамагеры находились под влиянием «энханцеров», долго выживать врагам не удалось. Вражеская группа посыпалась очень быстро.

Я играл классом, от которого в бою многого не требовалось, а потому заметил, с какой яростью Катя налетела на тщедушного мага, обладавшего злым языком. Она догнала его без особых проблем, зарядила умением в спину, перепрыгнула через голову, бросила в лицо пыль, понижающую физическую защиту, и добила вторым умением. С ноги добавила упавшей туше, прежде чем та исчезла, и переключилась на всё ещё живого лекаря. Тот пытался выставить щит, но быстрая стрела отправила его в состояние шока. Этим воспользовалась Катя, зашла за спину, и уложила с одной подачи. Всё произошло настолько стремительно, что я даже растерялся. Только смотрел на кровожадную стримершу, а в следующее мгновение в живых не осталось никого.

— Ю-ху! — прокричала Катя и воздела над головой кинжалы. — Блаженство! Двоих прикончила!

— Осторожнее! — Ланцелот указал пальцем вдаль. — Миньоны сюда бегут! И Крок шагает!

— Что делать будем? — на меня посмотрела растерянная Кассиопея. — Он 50‑й. Справимся?

— Не сейчас, — я отрицательно закивал головой. — Ребята! Ребята, на выход! Выходим за барьер! Быстрее! Среди нас есть совсем карапузы! Не справимся!

«Танки» успели проявить личную инициативу и выстроились в ряд, ожидая свору мутировавших крокодилов. Но мой вопль раздался вовремя и привёл их в чувство. 50 «Бессмертных» торопливо покинули опасную боевую зону. Заметив это, Крок потерял к нам всяческий интерес. Он обиженно рявкнул, призывая своих неигровых прихлебателей возвращаться, отвернулся и, гордо задрав крокодилий хвост, чтобы не волочился по земле, медленно пополз к месту приписки.

— Фу-х, растоптали отморозков, — выдохнул Квантум, когда оказался на безопасной территории. — Реально они какие–то дикие были. Я таких матов давно не слышал…

Улыбающаяся Катя вприпрыжку подскочила ко мне, обняла и поцеловала в щёку:

— М-мма!

— Что это было? — кивком головы я указал на место недавно завершившегося боя.

— Старые счёты, — подмигнула она.

— Ты их знала?

— Судя по тому, что они обо мне говорили, они знали меня, — уклончиво ответила она.

— А поцелуй за что?

— За всё, — она смотрела мне в глаза с некоторым вызовом. — Мне понравилось, как ты разобрался с этими мерзавцами… Как со мной… Да и вообще, как со всеми. Впечатляет.

— Ну, спасибо, — я улыбнулся, чувствуя абсолютную удовлетворённость. Мне понравилась похвала девушки. И так же я чувствовал, что спустил пар. Сбросил копившийся с утра негатив.

— Не за что. По правде говоря, мне это действительно понравилось. Мы всем показали их место…

Я развёл руками:

— Я вполне серьёзно считаю, что нельзя давать слабину. Нельзя никому позволять делать то, что, ты считаешь, позволено делать лишь тебе. В этом всё доминирование. Ты или стараешься и побеждаешь, или проглатываешь то, чем тебя пытаются накормить. Но во втором случае о победе ты можешь не мечтать. Не побеждает тот, кто не готов демонстрировать силу. Не побеждает тот, кто не готов жёстко отстаивать собственные интересы. Пусть даже в ущерб интересам других.

— Интересный подход, — она опять улыбнулась, а затем засмеялась. — В «Весёлой ферме» такого не встретишь.

— Лёха! Лёха! Шо будем теперь делать? — ко мне подскочил Квантум. — Может, на Крока?

— Не осилим, Квантуша. Я про него прочёл немного. Там надо народу побольше и уровень повыше. Займусь рекрутингом плотнее, поднаберу людей, и сходим.

— Тогда расходимся? — удовлетворённый Паттон убрал в мечи ножны.

— Нет, не расходимся. Становимся в Топях. Делаем пачки, тасуя низкоуровневых игроков, чтобы штраф был не настолько велик. Пока тут всё под нашим контролем. И вряд ли кто–то решит вернуться сегодня — бесперспективно это. Надо из сегодняшнего дня выдавить максимум. Будем стоять до посинения.

— Ты сам соберёшь кого? Или есть надежда на место в группе?

— Я возьму самых маленьких, Платон. С толковым танком и хилом, да под моими аурами ребята смогут показать скилл. Надеюсь на это… Разрыв в клане мне не нравится. Надо его сокращать. Я хочу, чтобы все были приблизительно равного уровня. И этого не удастся достичь, если многие будут безответственно относиться к гринду. А как подтянем средний уровень к 40‑му, уделим внимание Кроку.

— Я целиком «за»! — заулыбался он…

…Выбрался из капсулы я в районе двух часов ночи. Чувствовал себя измотанным оттого, что весь день гонял малышей. Действительно забрал в свою группу самых маленьких и не инициативных, а затем долго заставлял Буллета водить для них «паровозы». Но, к всеобщему удовлетворению, из моей затеи реально что–то вышло. Даже несмотря на штраф к опыту и на дроп, уровни пришли. Те, кто отставали, немного подтянулись. Так что вылезал из капсулы я вполне удовлетворённый сегодняшним днём.

Есть хотелось неимоверно и мы — семеро ночных задротов — полезли грабить холодильник в столовой. Набили животы холодными бутербродами и запили такой же холодной водой. Чувствуя некую опустошённость и усталость, я вернулся в свой номер люкс и стал под струями горячей воды. Тело понемногу приходило в себя после 16-ти часового погружения в виртуальный мир. А мозг трудился над вопросом, который я задавал самому себе. Я пытался понять, правильно ли поступаю, оставаясь таким бескомпромиссным. Я не испытывал жалости к случайным бедолагам, попавшим под каток клана. И уж тем более не испытывал её к тем, кого мы затоптали за пределами боевой зоны. Я просто пытался понять, к чему приведёт такая бескомпромиссность. Какие последствия за собой повлечёт. Ведь такие поступки запомнят. Запомнят и озвучат там, где голос каждого будет услышан — на игровом форуме. И я сомневаюсь, что мой поступок тамошние обитатели одобрят. А значит, сегодняшние события однозначно увеличат количество потенциальных врагов.

— Да и похрен, — сказал я сам себе, вытирая голову полотенцем. — Дорога ведёт только вперёд. Отступают только те, кто не знает, как одолеть преграды.

Я бросил полотенце на кровать и отрыл ноутбук, планируя перед сном почитать игровой форум. Но едва приложился к горячей чашке с зелёным чаем, которую притащил из столовой, в дверь постучали.

— Блин! — я слегка обжёг губу. — Что за дела?

Обе стрелки на часах перешагнули через цифру «2». Я потёр глаза, предполагая, кого принесла нелёгкая, и услышал очередной стук.

Я отставив чашку, подошёл к двери и отворил замок.

В освещённом коридоре стояла Катя. Её волосы были распущены, глаза сияли, а подкрашенные губы улыбались. В лёгком голубом халатике на голое тело — при ярком освещении в коридоре это было отчётливо заметно — выглядела она впечатляюще. Я несколько раз прошёл взглядом по её фигуре сверху вниз. Но так и не смог выдавить ни слова.

Затем наши глаза, наконец, встретились. И тогда я понял, что сейчас именно она спокойна, как удав. Она, не я.

— Продолжим интервью? — не прекращая улыбаться, поинтересовалась она.

К счастью, тупил я недолго — не больше двух секунд. Ещё раз оценил её выразительный образ, улыбнулся и дал пройти в комнату.

Глава 13

Просыпался я тяжело. Не буду говорить, сколько времени поспал, но когда в 10 утра Катя принялась меня расталкивать, я чувствовал себя скаковым рысаком, которого безжалостно гоняли в течение долгого времени. Что, в принципе, соответствовало действительности.

— Лёш, вставай, — Катя теребила меня за плечо. — Николай просит всех собраться в комнате для брифингов. Уже 10. Пора.

Она наклонилась и поцеловала меня в щёку. Я почувствовал насколько она хорошо пахнет после душа.

— Да, сейчас. Только зевну пару раз.

— Я — к себе, — сказала она поправляя волосы. — Хочу переодеться. Встретимся уже там.

Я открыл глаз и посмотрел на неё. Узналзнакомые изгибы и улыбнулся, как обожравшийся сметаны кот — теперь искать её обнажённые фотографии в «инете» нет никакой необходимости. Я и так видел всё.

Катя обернулась, увидела мою довольную рожу, и улыбнулась. Склонилась надо мной и поцеловала ещё раз.

— Всё было отлично. Мне понравилось.

— Мне тоже, — казалось, улыбка разорвёт мой рот.

— Ещё бы тебе не понравилось, — засмеялась она и упорхнула из моей комнаты.

Я выбрался из–под одеяла и на карачках пополз в ванную. Принял самый быстрый душ в моей жизни, в два движения почистил зубы и побежал в столовку, чтобы залиться кофеём под самый потолок. Без кофеина я бы вряд ли смог простоять на ногах больше часа.

На брифинг я немного опоздал. Николай уже вёл неторопливую беседу, но она больше касалась тестерских отчётов и общего обсуждения игровых дел. Я извинился перед всеми за опоздание и припарковался рядом с Николаем. Сразу за мной зашла Катя. Она тоже опоздала. И, если у кого–то вдруг могли возникнуть какие–то подозрения, она сразу поспешила их подтвердить. Прошла между рядами, подошла ко мне, достаточно скромно поцеловала в губы, и вернулась на своё место.

Николай неопределённо крякнул. Посмотрел в мои невинные глаза, не увидел там ни грамма раскаяния и улыбнулся. И хоть мы оба абсолютно не представляли, как всё это отразится на коллективе, решили не спешить делать из мухи слона.

Честно признаться, за мою игровую карьеру, такие ситуации случались несколько раз. Хоть я клан–лидер был не особо дружелюбный, более настроенный на получение максимального КПД даже от представительниц слабого пола, иногда в моменты триумфа вёл себя как самый обычный мужчина. Разговаривал не языком приказов, а языком уместных шуток, комплиментов и благодарностей за умелую работу. Мои слова топили женские сердца. Те сердца, которые интересовались надменным, самоуверенным и до жути амбициозным лидером клана. Затем обладательницы таких сердец застенчиво писали в личку. Общение между нами переходило на другой, более близкий уровень. Потом шёл обмен фотографиями и номерами телефонов. Стеснительный и неуклюжий секс по телефону растапливал лёд окончательно. А во время отдыха между посещением проплаченных серверов, никаких проблем с тем, чтобы встретиться с заинтересовавшейся девушкой не было. Эти очаровательные моменты до сих пор сохранялись в моей памяти. Нервозность и неуверенность девушек при личной встрече, были заметны невооружённым взглядом. Это было так прелестно, что, для того, чтобы даме успокоиться, мне, бывало, приходилось не меньше получаса держать её дрожащие руки в своих. Но когда стеснительность отступала, отрывались мы по полной. Оставляли друг другу на память множество приятных моментов. Но — к счастью или к сожалению — приятные моменты оставались лишь приятными моментами. Облачком тёплых воспоминаний, со временем всё сильнее и сильнее растворявшихся в небесах.

Поэтому я совершенно не парился из–за произошедшего. Вроде бы, обе стороны остались довольны. Значит, всё совсем неплохо. А как будут развиваться события дальше — дальше и узнаем.

Когда Катя присела, я обратил внимание на Серёгу, который с трудом сдерживался. Он смотрел на меня и прикрывал улыбающийся рот, чтобы тот ненароком не исторг из себя что–то типа «ух, кобель!». Его жена Стася сидела рядом, хмурилась и одёргивала за руку. В отличие от него, ей было не весело.

Рядом с ними сидел Дрифтер. Злая и недовольная маска с примесью брезгливой снисходительности не сходила с лица. Мне показалось, что ненавидеть меня он стал ещё сильнее.

Остальные ребята не проявили особого интереса. Хоть лица я рассмотрел далеко не все, мне показалось, что они просто не придали этой проблеме значения. Или просто не считали за проблему.

Николай как ни в чём не бывало продолжил брифинг. Он рассказал о том, что удалось сделать за 10 дней июня. Рассказал про десятки тысяч обнаруженных мелких багов, и про десятки серьёзных. Настройка протекает очень неплохо и самый низкоуровневый контент проработан практически на 100%. Теперь разработчикам интересно, как социальное взаимодействие с неигровыми персонажами отразиться на «двумирье». Поэтому они уже разместили тему на форуме, призывающую тестеров не только сбиваться в кланы, не только прокачивать их, но и активнее работать в направлении нарабатывания репутации.

— Алексей, — обратился он ко мне. — Ты, как лидер клана, пока ещё не имеющего достойной конкуренции, скажи мне, чем собираешься заниматься дальше? Планируются определённые события и нужно, что бы ты продолжил оказывать влияние на игровой мир. Вскоре это будет очень важно.

— Именно это я и планировал, Николай, — подтвердил я. — Я ознакомился с информацией о том, что нужно сделать для поднятия клана на 4‑й уровень. Там всё достаточно проблемно, но я решил, что нужно продолжать уходить в отрыв. Недавно ты мне сказал, что за один день были созданы более 100 кланов, а значит, скорее рано, чем поздно, они начнут давить на пятки. Поэтому нельзя расслабляться. Кто расслабляется и теряет концентрацию, кто почивает на лаврах, рано или поздно рискует потерять всё. А я хочу держать первенство.

— Я тоже посмотрел, что там нужно будет делать, — поднял руку Андрей, как бы требуя слова. Но начал он говорить даже без разрешения. — И я не согласен с такой расстановкой приоритетов. Придётся приложить чудовищные усилия…

— Совсем не чудовищные, — не согласился я. — Нас много. Чуть–чуть напряжёмся, построим все необходимые здания в деревне Истринг для наработки репутации, скинемся деньгами и всё будет в порядке.

— Чёрт возьми, опять скидываться деньгами!? — закатил глазки казах Дандай. — Ну сколько можно уже в самом деле? Да я одеться, блин, не могу!

— Верно! Надо сначала хотя бы экипировкой озаботиться.

Совершенно неожиданно для меня, завязалась жаркая дискуссия. Я не ожидал от сокланов такого противления. Они говорили, что, в общем–то, не против прокачки клана. Но только не за счёт очередного сбора золота сразу со всех. Возражали довольно–таки горячо. И возражали даже те, кто обычно со мной соглашался.

— Ребята, — я поднял руки, призывая всех к тишине. Удалось не особо. — Неужели вы не понимаете? 4‑й уровень клана — это знаковый уровень!…

— Да у тебя каждый уровень знаковый!

— …Это клановые пассивки, которые можно будет изучить. Это клановая собственность, которую можно приобрести. Это возможность регистрироваться на теоретические осады. Может даже захваты клан–холлов. Это не только гигантский шаг для нас. Но не менее гигантский шаг для всего игрового сообщества. Если мы уйдём в отрыв, нас не скоро смогут догнать…

— Да наплевать на всякие догонялки! — Дрифтер вскочил с высоко занесённым кулаком, словно Троцкий на митинге. — Лично я ни с кем не соревнуюсь! Это всего лишь ЗБТ, а не выяснение, кто первый придёт к финишу! Меня устраивает неторопливое развитие и плавный переход от одной цели к другой. Да и вообще, — он смерил меня презрительным взглядом. — Твой волюнтаризм меня достал. Да, я думаю, что достал он не одного меня. Правда, ребята? Вас не парит, что малой Наполеон с диктаторскими замашками всё время куда–то спешит? Что всё время говорит нам что делать, и даже не думает посовещаться. Вас это не достало? Меня, например, достало. Сегодня, сейчас, я требую, чтобы отныне все клановые вопросы мы решали голосованием. Ни кто–то один будет определять направление развития. А мы вместе будем принимать решение после всестороннего обсуждения. Верно я говорю?

Он расставил руки, словно профессиональный декламатор, и смотрел по сторонам в поисках поддержки. А я опять ощутил, как крышечка чайника отправилась в стратосферу.

— Ты кем себя возомнил, полудурок? — сквозь зубы прошипел я. — Тебе что здесь демократия, или что? Этот клан я создал в одиночку. Я пронёс его на своих плечах через года. И я всегда добивался поставленных целей. Ты думаешь я буду о чём–то советоваться с тобой? Ты кто такой, вообще? Что за х…р? Просто нытик, постоянно озабоченный лишь самим собой. Какой от тебя толк?

— Я тебе уже говорил, сопляк, — следи за базаром! — заорал Антон. — Хоть я вынужден с тобой пересекаться каждый день, это не значит, что я буду тебя терпеть. В окно выкину, если захочу!

— Антон! — грозным голосом воскликнул Николай.

— Он меня уже достал, Николай. Реально достал! Какого хрена я вообще должен его слушать? Я на такое не подписывался…

— Тогда ты можешь смело отправляться на х…р! — прорычал я. — Я тебе уже говорил об этом. Не хочешь слушать — пошёл в задницу! Убирайся!

— Заткнись!

Хоть адреналин уже бил фонтаном, я старался держать себя в руках. Но даже я понимал, что на этом всё. Больше терпеть Дрифтера я не собирался.

— Николай, — обратился я к нему, сдерживая прорывающийся наружу гнев. — С меня хватит. Этого мудака я больше не намерен терпеть в своём клане. Всё. Он переступил черту. Пусть убирается.

— Это не тебе решать, сявка малолетняя! — закричал Антон.

— Антон! Успокойся! Тихо!… Алексей, погоди. Давай сейчас немного притушим пожар и поговорим без эмоций.

— Это бесполезно, Николай. Я не собираюсь каждый день сражаться с тем, кто с первого дня пытается поставить под сомнение мой авторитет. Кто хочет его уничтожить. Кто постоянно говорит обо мне в уничижительном тоне и, вместо помощи, пытается ставить палки в колёса. Ты же сам видишь, от него один негатив. Он — раковая опухоль клана. И я больше не собираюсь с ней мириться. Её надо удалить.

Николай промолчал и тяжело вздохнул.

— Николай, — добавил я, смотря ему прямо в глаза. — Я не прошу. Я не предлагаю. Я не ставлю вопрос «или, или». Я говорю — этого мудака в клане больше не будет. Точка.

Дрифтер извергнул поток матов. Но я его уже не слушал. Всё своё внимание я сосредоточил на том, кто имел право казнить и миловать. Лишь его мнение имело значение.

Николай сидел и тёр лоб в течение долгих секунд. Хотя мне они показались часами. Даже Дрифтер успел прекратить бесноваться, а Николай всё ещё думал.

— Антон, — наконец, тихим голосом сказал он. — Собирай вещи и жди в номере.

— Что–о–о?

— Своим решением я разрываю наши договорённости. Твой контракт будет аннулирован. Неустойка выплачена.

— Да вы серьёзно, что ли, Николай Аркадьевич!? Почему!? Из–за него!?

— Ты показал, что не умеешь находить общий язык с людьми. И не ты лидер клана, а Алексей. Не тебе критиковать манеру управления. Сначала попробуй управлять сам.

— Тварь! — лицо Дрифтера перекосило злобой, когда он вновь посмотрел на меня. — Если меня попрут из–за тебя, я обещаю, что тебя найду! Только выйди за порог общежития!

— Антон! — в голосе Николая слышалась властность. Он встал со стула и сердито посмотрел на Дрифтера. — Рекомендую заткнуться. А то ты действительно наговоришь лишнего. Возвращайся к себе в номер.

— Проваливай, гнида! — подкинул я дров в пылающий костёр.

Наверное, мои слова стали финальным аккордом. Этого Дрифтер уже не стерпел.

Во все стороны полетели стулья, когда он рванул на меня, словно бык во время энсьерро. Некоторые ребята попадали на пол после такого усердия с его стороны, и не успели ничего сделать. Он прорвался через первые ряды, потянулся ко мне левой рукой и схватил за шкирку. Но прежде чем правая рука отправила бы меня в неизбежный нокаут, я успел выставить блок. На меня будто металлическая рельса обрушилась. Пудовый кулак лишь скользнул по затылку, но блокирующая рука онемела. Потому, чтобы избежать повторения, я обхватил неадеквата за талию, поднатужился и повалил на пол. Прижался к телу, чтобы он не смог нанести удар ни кулаком, ни локтем.

И успел сообразить я вовремя — следующий удар так и не пришёл. На нас навалились и едва не раздавили. Вытащили и скрутили Антона, а мне лишь помогли подняться. Стараясь не поддаваться действию адреналина, призывающего зубами вцепиться во вражеский кадык, я заметил охранников, которые каким–то образом успели прибежать с первого этажа и спешили к месту происшествия. Они перехватили руки Антона и завели за спину.

Но он уже не сопротивлялся. Он смотрел на меня с такой ненавистью, что, казалось, готов был прикончить здесь и сейчас. Мне даже показалось, что у него проблемы не только с демонстрацией агрессии, но и с головой.

— В номер его отведите! — суровый Николай больше не строил из себя переговорщика. — Пусть собирает вещи. Проследите за этим. Не спускайте с него глаз. Начнёт буянить — шокером успокойте.

— Всё понятно. Исполним, — ответили бравые охранники. А затем, всё ещё держа за руки, повели Антона ко входу. — Идём. И смотри не буянь.

— Я тебе это ещё припомню! — уже у двери бросил мне Дрифтер. — Будь уверен.

Его вывели.

— Ты в порядке, Алексей? — обратился ко мне Николай.

— Да, порядок. Мне одному кажется, что у него с головой проблемы?

— Не знаю, — пожал Николай плечами. — Сейчас я приглашу медицинский персонал и мы это выясним. Приношу тебе свои извинения за его поведение. Это было весьма неожиданно.

— Ничего, — ответил я, чувствуя, что пламя начинает угасать. — В этих наших интернетах я и не такое выслушивал. Но там, из–за безнаказанности, все проявляют недюжую смелость. Последствий никто не ожидает.

— Я обещаю, что для него они будут, — уверил он меня, а затем посмотрел на растерянных ребят, топтавшихся рядом и пытающихся вернуть стулья на места. — Прощу прощения за сцену, свидетелями которой вам пришлось стать. Но это ничего не меняет. Работа есть работа. Согласно вашим контрактам вы должны продолжать играть. Приходите в себя, попейте кофе — и обратно в капсулы. На этом брифинг закончен.

Обходя поваленные стулья, Николай покинул помещение. Оставил нас одних в тишине и молчании. Мне даже показалось — во враждебном молчании. Почти 50 человек, из которых я хорошо знал от силы половину, смотрели на меня, хмурились и молчали. Никто не комментировал, никто не задавал вопросы, никто спешил выражать поддержку. Все просто стояли и молчали.

— Я не знаю, что вам сказать, — наконец–то, я решился прервать молчание. — Я не хотел, чтобы дошло до такого. Но вы сами видели, что он меня провоцировал с самого нашего знакомства. Он приносил лишь вред. И теперь, я надеюсь, воцарится хотя бы относительная гармония. Давайте просто обо всём забудем и сделаем вид, что этого не было.

— Вряд ли это возможно, — первым высказался Андрей. Затем развернулся и вышел из комнаты. За ним потянулись другие, не оставляя за собой комментарии по поводу произошедшего.

Когда остались лишь Серёга с женой, Кассиопея, Олеся, Квантум, Платон и Катя — мои самые верные последователи — я позволил себе расслабиться. Облегчённо выдохнул и опустил седалище на стул.

— Шо будем дальше делать, Лёха? — спросил Олег.

— Будем придерживаться плана — выполним все квесты для поднятия кланового уровня.

— Я тоже уже посмотрел, что там надо, — сказал Платон. — Думаешь, осилим?

— Несомненно. Построить водяную мельницу в деревне Истринг, конюшню и склад не так уж и сложно. Затратно по времени, возможно. Но не сложно. Меня больше беспокоит сумма в золотом эквиваленте. Придётся Рубена поднапрячь.

— Мы скинемся, если будет надо! — скромная и стеснительная Вика всегда была готова оказать посильную помощь.

— Меньшего и не жду, — улыбнулся я ей. — Нам надо наработать репутацию и мы это сделаем. Считаю поднятие кланового уровня очень важной задачей. Пассивные умения нам помогут. Там даже есть «пассивка» на получаемый опыт после убийства «мобов». Она становится более актуальной в свете срезанных рейтов.

— Верно, — кивнула Олеся. — Первым делом надо изучить её.

— Изучим, — согласился я. — Давайте, наверное, по капсулам. Не будем терять времени. Сейчас договоримся в игре и отправимся в Истринг. На месте узнаем, что там надо. Хорошо?

— Да, командир.

— Сделаем, Лёха.

Ребята отправились на выход. Я пошёл, было, следом, но меня остановила Катя и схватила за рукав. Вика вышла последней, бросив недовольный взгляд. А затем ещё на секунду–две задержалась, словно не хотела уходить.

— Закрой за собой дверь, пожалуйста, — хоть Катя попросила вежливо, тепла в её голосе было немного. Едва ли больше нуля градусов. — Ты в порядке? — спросила она, когда дверь захлопнулась.

— Да. Уже всё нормально. Чёртов неадекват выбесил, конечно.

— Возможно, это из–за меня…

— Из–за тебя? — удивился я.

— Ага, — она потупила взгляд. — Он начал подбивать ко мне клинья ещё в автобусе. Но я сразу сказала, что мне это не интересно. Я… я вообще не планировала ни с кем сближаться… Понимаешь? Так просто вышло.

— Я рад, что «просто вышло», — я улыбнулся и погладил её по нежной щеке. — Не бери в голову. Из–за тебя или не из–за тебя — это неважно. Мы удалили опухоль хирургическим путём. Всё, её нет. Не переживай. Давай сосредоточимся на игре. И… и на том, что может происходить вне игры. Скажу тебе откровенно: ты мне нравишься. Я обратил на тебя внимание сразу. Но иллюзий не строил. И теперь рад, что ты тоже обратила на меня внимание. Продолжим?

Катя лукаво улыбнулась.

— А ты знаешь, я совсем–совсем не против.

— Отлично! Тогда идём покорять игровой мир.

Глава 14

Следующие 3 дня выдались довольно–таки напряжёнными. И не потому, что в клане всё ещё чувствовалось эдакое брожение. Многие ребята держались обособленно, были замкнутыми и молчаливыми. Изгнание неадекватного демона из наших рядов не всем пришлось по душе. Но скандалить с риском отправиться вслед за демоном, никто не рискнул. Все чётко придерживались генеральной линии партии — следовали моим указаниям.

Мы понаехали в деревню Истринг, которая принадлежала нашему старому знакомому лучнику, — графу Вильфреду Сарториусу и приступили к выполнению намеченной миссии. Облобызали всех неигровых персонажей, желая наработать репутацию, и начали возводить в деревне сразу три постройки: строили мельницу у реки, просторные конюшни и продуктовый склад. Строили своими руками. Это значит, валили лес, строгали брёвна, месили глину. Вместо добычи опыта и поднятия уровней, трудились обычными строителями. А поскольку многие из нас ремёсла прокачивали совершенно другие, работа шла очень–очень медленно.

Но, тем не менее, к вечеру третьего дня мы завершили постройку всех необходимых зданий. Сокланы выдохнули с облегчением, а я от всей души их поблагодарил за усилия. Но к этим благодарностям, совершенно неожиданно, мне удалось добавить нечто более серьёзное. Когда я получил от деревенского старосты подтверждение о постройке конюшен, он сообщил, что мой клан теперь может в этих конюшнях затариться по полной — каждый член клана может приобрести «маунта». Вот так вот, ни с того ни сего, мы стали единственными в «двумирье» кто, наконец–то, перестанет бороздить его просторы на своих двоих или тратить деньги на телепорты.

Моих сокланов охватил нехилый ажиотаж. Стоили лошадки недорого, а потому каждый спешил выбрать себе лошадку с самым вычурным окрасом. Дамы натурально так прыгали, пищали, и требовали от мужиков уступить им то «ту пятнистую», то «ту с косичками в гриве». А когда кто–то осмеливался возражать, действовало незаменимое: «Вы мужики или кто?». При выборе лошадей никто из дам не желал отыгрывать роль «сильной и независимой».

Надо ли говорить, что я купил лошадь последним? Дождался, пока все наразвлекались вдоволь, и выбрал себе скакуна в полном соответствии с ник–неймом — чёрного, как смоль, вороного жеребца. Купил у берейтора не только «пассивочку» «неопытный ездок», но и полный комплект сбруи. Собственноручно закрепил седло, забрался и почувствовал, что не испытываю никакого дискомфорта.

— Блин, в реальной жизни я никогда не испытывал тяги к верховой езде, — сказал я Руффилину, который поглаживал упругий бок моей коняшки. — Вообще не мог понять, в чём кайф разбивать шары об седло. Но сейчас мне даже нравится…

— Это потому, что шары ненастоящие, — погыгыкал Руффилин. — Короче, Лёха, как вчера и обговаривали: 5 «тонн» выделяю. Что смог — продал. Остальное дособирали помаленьку. Постарайся пока новых трат не придумывать. Надо немного восстановить потери.

Он предложил мне обмен и переложил в появившееся системное окошко золото.

— Посмотрим, Рубен, — я подтвердил обмен. — Сейчас я отвезу полученное от старосты письмо королевскому поверенному в столицу. Узнаю, что он мне скажет. Вроде бы, как раз нужно было 5000. А там посмотрим.

— Лучше б ты на эти деньги ресурсов накупил. Хельвег бы скрафтил что–нибудь. «Редкое», хотя бы. А, возможно, и в «эпик» прокнуло бы.

— Да прекрати, — отмахнулся я. — Я же «энханцер». Меня вообще надо одевать в последнюю очередь.

— Тогда скрафтили бы мне, — улыбнулся он.

— Учту, — подмигнул ему я и дёрнул поводья. — После апа клана на 5‑й уровень! Ха–ха!

Под крик «редиска!» из уст Рубена, я ударил вороного по бокам и направил по дороге на север, которая шла вдоль реки. Я хорошо запомнил карту и знал, что дорога ведёт в столицу королевства Италан — в Кресфол…

…Низко пригнувшись к лошадиной шее, я кайфовал. Мчал, как ракета, ощущая плотный ветер на лице. Я впервые сел на лошадь, но уже был уверен, что тоже самое попробую в реальной жизни. И теперь меня совершенно не беспокоит страх получить копытом в живот. Я обязательно его переборю.

До самых крепостных стен дорогу обступали пахотные поля и луга с невысокой травой. Я никуда не сворачивал, строго следуя прямой линии, но иногда замечал по сторонам не только небольшие заброшенные хутора и ветряные мельницы, но и самых настоящих НПС-рыбаков. Увидел рыболовное судно, плывущее по реке, сети, развешанные на борту, парус, наполненный ветром. Рыбаки, видимо, заметили меня и принялись размахивать руками, стараясь привлечь внимание. Возможно, у них для меня был припасён очень вкусный квест. Но я не стал останавливаться, чтобы это выяснить. Впереди уже показались высокие стены Кресфола.

Я сразу понял, что город огромен. Скакал по дороге, водил глазами из стороны в сторону, и видел лишь стены. От песчаного берега на востоке, до самых гор на западе шла сплошная стена. В том месте, где быстрая река отрезала от Кресфола четвертинку, в эту сплошную стену была вплетена металлическая решётка, пропускающая реку на волю, но не нарушающая монолитность крепостной защиты. Прямо по курсу, куда вела меня дорога, возвышались две каменные башни. Огромные ворота врастали в эти башни намертво, а гурдиции из крепкого дерева нависали над входом.

Я сбавил ход, заметив, что из окон гурдиций на меня направлены стрелы. Врата были заперты, но перед ними стоял одинокий страж. Стоял, словно ждал именно меня. Я пустил вороного шагом и, на всякий случай, поднял над головой руки.

— Добрый день! — закричал я, остановив лошадку метрах в десяти от ворот. Остановил, потому что показалось, будто услышал скрип тетивы. Получать стрелу в смелую грудь, я не планировал. — Я прибыл по важному делу!

— «Непосвящённый»! — крикнул мне страж и жестом показал, чтобы я приблизился. — Ты можешь подъехать ближе. Только медленно.

Пятками я стукнул вороного по бокам и медленно проделал оставшийся путь. Поднял глаза и убедился, что они не подвели ранее — сверху меня на прицеле держали несколько лучников.

— Что тебе здесь нужно? — страж вновь привлёк моё внимание. — Я вижу, что ты прибыл слишком рано. «Непосвящённым» незачем показываться у стен Кресфола, пока они недостаточно сильны. Ты сильно рискуешь.

Я прищурился и прочёл: «Привратник Врен — Первый страж Кресфола».

— Здравствуйте, — на всякий случай ещё раз поздоровался я. — Я по делу.

— С тобой никто не станет разговаривать, «непосвящённый». Ещё нет тех дел, которые тебе по силе выполнить. Поворачивай.

Я смекнул, что уровнем ещё не подхожу. Прибыл раньше, чем бы меня сюда привели квесты и «гринд». Но у меня в заплечной сумке лежало доказательство, что прибыл я куда надо.

— На самом деле, дела есть, — я извлёк письмо, которое мне вручил староста деревни Истринг и протянул стражу. — Взгляните.

Он взглянул. Но не так, как все делают обычно. Он просто к нему прикоснулся.

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем «привратник Врен — Первый страж Кресфола». Персональная репутация: 1/10

— Что ж, это весомый аргумент, Серый Ворон, — он уважительно закивал головой. — О тебе я ещё не слышал, а потому немного удивлён. Видимо, даже среди «непосвящённых» эльфов есть те, кто бежит впереди телеги.

— Мерси за комплиман, — брякнул я и спрятал письмо. — Проехать в город можно?

— Конечно. Ты станешь первым «непосвящённым», кто удостоился чести посетить столицу королевства. Но не заблуждайся — с тобой никто не станет разговаривать, кроме того, кто тебя ожидает… Открыть ворота!

Раздался грохот и скрип лебёдки. Ворота медленно распахнулись при помощи живой человеческой силы в виде хмурых неигровых стражей. Такими же хмурыми взглядами они проводили меня, когда я тронул коняшку и въехал в город.

Шум и гам встретили меня первыми. Остановившись посреди дороги, я некоторое время наблюдал за торопливыми «неписями», в соответствии со скриптами, занимавшимися своими делами. Но чем бы они не были заняты, время от времени их взгляды приковывал я. Ненадолго, правда. Они быстро понимали, кто я есть, и отворачивались в полной уверенности, что никакого квеста мне не достанется.

Я полез в сумку и достал карту местности. Город имел немаленькие размеры и, чтобы обнаружить на карте искомого НПС, мне пришлось провозиться. Он мигал зелёной точкой в квартале у самого скалистого берега. В квартале, где обитали королевские чинуши.

Я наметил путь и дал коню по бокам. Ехал неторопливо, внимательно изучая архитектуру. Изначально я ожидал увидеть бедные лачуги у внешней стороны крепостных стен. Но, как и оборонительного рва, их там не было. Лачуг так же не было и в самом городе. По пути мне встречались лишь добротные одноэтажные дома из кирпича. Множество лавочек с равнодушными торговцами, которых я абсолютно не заинтересовал. Фонтаны, парки, скверы. Даже аутентичные рестораны с деревянными верандами. Я ехал по центральной дороге, пока не упёрся в широкую площадь, вымощенную камнем. Взгляд вонзился в гигантскую статую человека, расставившего ноги словно Колосс Родосский прямо в центре площади. Я прошёлся взглядом по фигуре статуи и добрался до самого лица. Оно было мастерски выточено из камня. И очень сильно напоминало лицо человека, высеченное на алтаре.

— Походу, я был прав, — сказал я сам себе. — Италан, что ли?

Я подъехал к статуе и прикоснулся с огромной ноге.

«Верховный Бог, создатель мира — титан Италан! Прикосновение к его мощам наделит любого такой силой, сопротивляться которой не посмеют даже Пятеро…»

— Чего? — я встряхнул головой. Затем прикоснулся опять и прочёл тоже самое. — Каким мощам? Эта статуя из мощей верховного божества построена, что ли? Вроде камень, как камень…

Я принялся оглядываться, в робкой надежде получить ответы на свои вопросы у кого–нибудь из торопливых неписей. Но для них я пока что был невидимкой.

— Ладно, Бог с ним, — махнул я рукой и опять вытащил карту. — Так, направо от площади дорога в порт. Налево — в королевский дворец. Тот, что зовётся Хребет Италана, — я привстал в стременах и рассмотрел между деревьев высокий замок с башнями и шпилями, возведённый практически у самого края скалы. Отсюда хорошо был заметен подъём и дорога, ведущая прямо к замку. — Понятно… А прямо если идти, я попаду как раз в королевский квартал. Куда мне и надо.

Я тронулся в путь, едва убрал карту. Пересёк несколько улиц, с удивлением наблюдая изменения в городской архитектуре. Теперь меня окружали двух — и трёх–этажные дома из белого камня. Может, даже из мрамора. В этом я не разбирался. Величественные статуи неизвестных животных, дорогие рестораны, оружейные магазины и магические лавки. Здесь чувствовался запах денег. Больших денег. Особенно там, где на стене висела вывеска «Банк». У входа стояли два стража в дорогих доспехах и пялились на меня, как на проходимца в низкоуровневой экипировке. И, в принципе, они были правы — одет я был совершенно не по моде.

— Да уж, — пробормотал я. — Надо скорее докачиваться и сюда переезжать. Тут непаханое поле для деятельности и наработки репутации. «Неписей» — тьма! Это ж сколько тут всего можно нахимичить.

Я слез с коня и привязал его у входа в административное здание, где мигала зелёная точка. Чувствуя себя недостойным «непосвящённым» бомжом, бродил некоторое время по мраморному залу и старался не обращать внимание на брезгливые взгляды неигровых персонажей. Нашёл королевского поверенного, но даже не подумал кидаться ему в ноги, как когда–то кинулся в ноги Нарае Илири. Всё же он не королевских кровей.

— Здравствуйте. Я к вам по делу, — я протянул письмо пухлому мужику в просторных одеждах. Рукой, на всех пальцах которой сидели золотые кольца, он взял письмо.

— Принимается, — спокойным голосом сказал он, едва взломав печать. — Ты оказал добрую службу подданным короны. За это, несомненно, достоин награды. Только сначала отнеси это письмо в банк и заплати необходимый взнос. Тогда получишь желаемую награду.

Я поблагодарил его и двинул на выход.

— Слава о тебе, Серый Ворон, разлетится по всему королевству! — прокричал он мне вслед. — Продолжай в том же духе!

— Обязательно, — усмехнулся я сам себе.

Затем посетил банк, где у меня отобрали 5000 золотых.

— Больше вам нет необходимости, «непосвящённый», носить столько золота в кошельке, — сказал банкир напоследок. — Приходите ко мне, и, начиная от 1000, я обменяю золото на векселя королевского банка. Это облегчит вам жизнь — выкрасть векселя невозможно, в отличие от монет в кошельке.

— Обязательно, — подтвердил я, когда передал деньги.

ВНИМАНИЕ! ИГРОК «GRAY RAVEN» УВЕЛИЧИЛ УРОВЕНЬ КЛАНА «IMMORTALS»!

ТЕПЕРЬ ОН — ПЕРВЫЙ В ВИРТУАЛЬНОМ МИРЕ «TWO WORLDS» — ПОЛУЧИЛ ВОЗМОЖНОСТЬ ИЗУЧИТЬ КЛАНОВЫЕ УМЕНИЯ!

АДМИНИСТРАЦИЯ И СОЗДАТЕЛИ ИГРЫ ВЫРАЖАЮТ КЛАНУ СВОИ ПОЗДРАВЛЕНИЯ!

— Вот теперь слава обо мне разлетится не только по всему королевству, но и по всему игровому миру, — улыбнулся я, абсолютно довольный собой. — Всё же я принял верное решение, настояв на прокачке клана. Никогда нельзя поддаваться стадному нытью… А теперь — к менеджеру кланов!

Я поблагодарил банковского служащего и побежал искать нужного НПС. Отыскал его быстро и пристал с расспросами. Но он оборвал зарождающийся диалог. Вместо ответов, перед моими глазами появилась системная информация.

Внимание! Лидеру клана, достигшего 4‑го уровня, доступны для изучения такие пассивные умения:

«Опыт клана» уровень 1 — увеличивает получаемый опыт после убийства монстров на 1%. Стоимость покупки — 200 золотых монет.

«Мораль клана» уровень 1 — увеличивает регенерацию здоровья на 1%. Стоимость покупки — 200 золотых монет.

«Ментальная сила клана» уровень 1 — увеличивает регенерацию маны на 1%. Стоимость покупки — 200 золотых монет.

«Физическая атака клана» уровень 1 — увеличивает физическую атаку на 1%. Стоимость покупки — 200 золотых монет.

«Физическая защита клана» уровень 1 — увеличивает физическую защиту на 1%. Стоимость покупки — 200 золотых монет.

«Магическая атака клана» уровень 1 — увеличивает магическую атаку на 1%. Стоимость покупки — 200 золотых монет.

«Магическая защита клана» уровень 1 — увеличивает магическую защиту на 1%. Стоимость покупки — 200 золотых монет.

«Блок щитом клана» уровень 1 — увеличивает шанс блока щитом на 1%. Стоимость покупки — 200 золотых монет.

— Однако, — я потёр подбородок. — Ну и цены у вас ребята… 1600 вынь да положь. Рубену опять писать, что ли? Не, на хрен! Пока опыта хватит.

Я полез в закрома и капитально поскрёб по личным сусекам. Выскреб практически всё.

— Держи, крохобор, — недовольно пробурчал я и протянул деньги Менеджеру Кланов. — Одну куплю и хватит.

Внимание! Лидер клана изучил пассивное умение «Опыт клана» уровень 1.

«О–о–о, ну, наконец–то», — первым в клан–чате отреагировал Квантум. — «Надо срочно идти качаться, Лёха!»

«С почином, так сказать," — поддержал гном Святой Дистин. — «Учи дальше, командир.»

«Лёш, с тобой Николай хотел поговорить," — написала Олеся. — «Просил, чтобы я тебе передала.»

«Хорошо. Спасибо. Сейчас сбегаю к нему», — ответил я. — «Ребята, клан апнут. Всем спасибо за участие. Это очень важно для меня. Кроме шуток. На этом давайте пока сделаем паузу. Занимайтесь своими делами, качайтесь, делайте квесты. Если кому будет интересно, уделите внимание рекрутингу. Теперь в клан влезает 200 человек и можно начинать искать толковые кадры. Пока только нужен саппорт, как вы сами понимаете, и сыгранные пачки.»

«Сыгранные пачки? Среди тестеров? Ха–ха–ха», — эпистолярно засмеялся Хельвег. — «Не смеши, Лёха.»

«Что ж, ты прав, я думаю», — согласился я. — «Но, возможно, будут ребята, которые играют в 3–4 человека. Может быть, будут те, кто познакомился уже в игре и смог наладить определённое взаимодействие. Короче! Если кто будет спрашивать, можно ли вступить, — отправляйте ко мне в личку. Я сам разберусь.»

Слегка недовольный тем, что сокланы не проявили никакого интереса к набору персонала и не предложили помощи, я вышел из игры прямо перед носом Менеджера Кланов. Оттолкнул оргстекло и зевнул. Спрыгнул, подошёл к двери рабочего кабинета Николая, который примыкал к залу с капсулами, и постучал.

— Войдите.

— День добрый, Николай, — поздоровался я.

— Привет, Алексей. Присаживайся. Как успехи?

— Прекрасно, — я сел напротив. — Только–только взял 4‑й уровень клана. Даже одну «пассивочку» проучил.

— Замечательно, — он улыбнулся. — А то за тобой уже бросились в погоню. Гляди, нагонят.

— Конкуренты?

— Да. Лидеры остальных кланов. Услышали наш зов. Тебя это не беспокоит?

— То, что вы из–под палки заставили других организовываться? Нет, не беспокоит. Как говорится: пусть сперва добьются. А уж потом попробуют догнать. Флаг им в руки, короче.

Николай улыбнулся.

— Слушай, а ведь мы в тестеры набирали не кого попало. По всей Европе есть ребята не менее опытные. А, может, и опытнее тебя. Кто знает, как они себя покажут.

— Это тоже неплохо, — сказал я. — Конкуренция мотивирует. Заставляет держать себя в тонусе и не расслабляться. Если возникнут кланы и союзы, я буду только рад. Но об этом стоит задуматься, когда это реально произойдёт. Пока же, я уверен, нет даже кланов 3‑го уровня. Ни одного «тага» я ещё не видел. А в Кресфол я вообще попал первым. Так что гандикап у нас есть.

— Что ж, это верно. Ты действительно оторвался… Но, кстати, я хотел поговорить с тобой не об этом. Не знаю, как ты воспримешь…

— А что случилось?

— На счёт Антона.

— А что с ним? В дурку посадили? Там явно с кукухой проблемы.

— Не совсем. Вернее, совсем нет… Я не стал разрывать с ним контракт.

— Серьёзно?

— Да. Он клялся и божился, что его выступление было чисто эмоциональным. Он просто не сдержался. Умолял его не увольнять. Готов был ради этого даже пойти на снижение зарплаты. И… и я пошёл навстречу.

Николай внимательно наблюдал за мной, словно ожидал яркой реакции. Но я оставался непроницаем.

— Я поверил ему и предложил поменять команду. С тобой он не сработался, но, возможно, сработается с другими. Я отправил его в Прагу, где трудится очередная группа тестеров. Он пообещал, что никаких эксцессов больше не будет. Так что орк с ником «Дрифтер» никуда не исчез из «двумирья». Как ты к этому относишься?

— Безразлично, — абсолютно честно ответил я. — Признаюсь, этот дебил сильно меня раздражал. Но гонор он демонстрировал только здесь — в реальной жизни. В виртуале вёл себя скромнее. Так что меня совершенно не волнует, как сложится его игровая карьера. Как по мне — он всего лишь бестолковый нытик, не желающий прилагать усилия.

— Фух. Ну и славненько, — Николай удовлетворённо потёр руки. — Я, признаться, переживал, как ты к этому отнесёшься. Всё же у тебя были все причины для недовольства. Но я рад, что ты оказался взрослым, рассудительным человеком. Уверен, вы больше никогда не услышите друг о друге.

Глава 15

В течение следующих нескольких дней клан «Immortals» прогрессировал. Члены клана поднимали уровни с помощью топового «гринда» и мелких квестов. Рубен в содружестве с Иваном — основным нашим ремесленником — держал рынок в кулаке, скупая ресурсы и продавая за золото готовые изделия. А я, перебегая из группы в группу и держа онлайн в районе 15-ти часов в день, взял 53‑й уровень, значительно оторвавшись от ближайшего преследователя, который тоже был представителем моего клана.

Это были хорошие времена. После изгнания Антона, атмосфера в клане немного успокоилась. Никто не бурчал, никто не возмущался. Все делали своё дело. Мы легко удерживали первенство в рейтинге кланов, зарабатывали золото, нарабатывали репутацию с неигровыми персонажами. Даже все пассивные умения клана проучили, несмотря на небольшой бонус в 1%. Игровая жизнь шла своим чередом.

Я же сосредоточился на рекрутинге. Обладая огромным опытом в сфере отсеивания зёрен от плевел, много времени я тратил на общение с игроками, которые желали к нам присоединиться. Оранжевый «таг» с пятиконечной звездой в центре, многих притягивал, как магнит. Потому «личка» моя разрывалась от сообщений. Я договаривался о встречах и быстро составлял поверхностный портрет потенциального рекрута. Отказывал довольно–таки часто, хоть отбросил идею набирать только тех, кто уже имеет опыт взаимодействия в группе. Решил принимать и одиночек, в основном делая акцент на персонажах поддержки. Но и этих персонажей нужно было кому–то раскачивать. Так что пришлось принимать и «бестолковых дамагеров». Хоть классы у этих «дамагеров» были самые что ни на есть распространённые, ребята, сидевшие за рулём этих персонажей, пришлись мне по душе. Я провёл множество виртуальных собеседований в одиночку и за четыре дня набрал 47 человек. Каждый вечер старался проводить клановые сборы, чтобы ребята немного адаптировались и привыкли друг к другу, и устраивал расстановку задач на следующий день. Такие сборы, несомненно, шли на пользу коллективу. Очень быстро обстановка с недовольно–нейтральной перешла на умеренно–дружелюбную. Новички осваивались, старички привыкали к новичкам, а усталый клан–лидер каждую ночь отдыхал от трудов ратных в объятиях той, кто была с ним мила.

Именно тогда мне показалось, что мы готовы. Именно тогда я решил, что Мировой Рейдовый Босс по имени Крок нас ждёт. Я смотрел статистику клана и впервые согласился сам с собой, что разброс по уровням не так уж и велик. Что нам вполне по силам хотя бы попытаться отрубить крокодилий хвост.

Как выяснилось, в Кресфол попасть можно только по достижении 50‑го уровня, а потому я назначил сбор всего клана в единственной таверне деревни Истринг. Опытным путём мы выяснили, что место, где иногда с дружками пьянствовал граф Вильфред Сарториус, посмеиваясь над «непосвящёнными», нам подходило. Именно там можно разместиться в таком количестве и не сидеть друг у друга на коленках.

— Поздравляю, Андрюха, — похлопал я его по плечу, которое было прикрыто недавно скрафченной «необычной» туникой. — Второй после меня 50‑й лэвэл. Молоток. К тому же на «маналейке». А это совсем не шутки.

— Спасибо, Ворон, — подмигнул он мне. — Хоть я не топлю, как ты, стараюсь время зря не тратить. Вон, даже Олесю обогнал.

— Мы ещё посмотрим кто кого, — в присущем только ей стиле, показала коготки девушка с ником «Angry Manul». — Просто тебе повезло с Лёхой качаться. С его аурой на шанс физического крита лучники вытворяют чудеса…

— Эй! — возмутился гном Святой Дистин. — Я тоже вытворяю чудеса под его аурой, хоть и не лучник совсем. Под местным вариантом барда моя «редкая» пика работает как джедайский меч — рубит направо и налево!… Хреново, что без барда ни хрена не рубит.

— Давайте, наверное, рассаживаться, мальчики и девочки, — предложил я. — На повестке дня лишь один вопрос — поход на мирового босса.

— Ого!

— Нормально так!

— Куда идём? Кого бьём?

— Сейчас поймём… Ребята! Ребята, присаживайтесь… Да–да, где удастся, там и присаживайтесь. Таверна хоть и не резиновая, но нас вместит. Садитесь, берите в руку кружку с бесполезным пивом, которое в этом мире не вставляет, и давайте обсудим важный вопрос.

— Какой? — спросил кто–то из новичков.

— Я считаю, что пора пришла. Пора нам попробовать ликвидировать самого мелкого Мирового Рейдового Босса «двумирья», что обитает в Губительных Топях, — Крока. Он — 50‑й уровень. Имеет множественную охрану более мелкого уровня. И агрится сразу после пересечения боевой зоны любым игроком. Следовательно, заходить к нему надо уже подготовленными. Связать босса агрессией консервных банок и вычистить охрану с помощью грамотно собранных пачек с дэмэдж дилерами. Всё по классике, в общем. Такой контент всех интересует?

— Конечно!

— Спрашиваешь тоже! — загомонили игроки. В основном, новоприбывшие.

— Значит, решено! Удар нанесём по–любому. Теперь наша задача — определиться со временем и расписать место для каждого. Каждый должен знать свою группу и прибыть на место вовремя…

Скрип покосившегося пендельтюра отвлёк меня от изложения собственной мысли. Я посмотрел на неожиданного посетителя и увидел, что это был совсем не игрок. Это был неигровой персонаж. Но совсем не из тех крестьян–трудяг, кого мы привыкли видеть в этой деревне. Это был даже не граф Вильфред Сарториус, который ни в какую не хотел с нами взаимодействовать, несмотря на то, что мы оккупировали его деревню. К нам, игрокам, он продолжал относиться с нескрываемым пренебрежением.

Это был королевский курьер.

Высокий неигровой мужчина в остроконечном шлеме, вершину которого венчало белое птичье перо, рукой откинул полы позолоченного плаща, на котором были выведены символы королевской власти, и, с достоинством, присущим королевским особам, положил ладонь на рукоять шпаги, прикреплённую к дорогому кожаному ремню. Он окинул таверну взглядом и убедился, что она забита «презренными непосвящёнными». Но он не стал делать то, что я от него ожидал — не стал удаляться со словами «понаехали». Вместо этого он выделил взглядом меня, едва заметно кивнул, как бы здороваясь, и подошёл ближе.

— Серый Ворон, приветствую, — онприложил руку к груди слегка поклонился. — Мне сказали, что я могу найти вас здесь. Пожалуйста, примите письмо, которое попросили вам передать.

— Кто попросил? — не скрывая удивления, спросил я.

— Его Величество Гилберт Пеппин — король королевства Италан.

— Ш-шо!? — пискнул Квантум.

— Э–э–э, — согласился с ним Дистин.

— Прошу вас, примите, — королевский курьер извлёк бумажный свиток из–под кожаного наруча и протянул мне.

Я взял чисто машинально.

— Всего хорошего, Серый Ворон, — он опять поклонился и незамедлительно покинул таверну.

Наверное, секунд пять я стоял с протянутой рукой и держал свиток, перевязанный синей ленточкой и скреплённый сургучной печатью.

— Что там, Лёш!? — первой не выдержала Вика. Она стояла совсем рядом и чуть ли не трясла мою руку.

— Эм, письмо, кажется, — я покрутил в руках бумажную трубочку. — Вон даже печать есть. Настоящая. Королевская.

— Ну так вскрывай скорее! — воскликнула Олеся.

Я покрутил трубочку в руках.

— Серому Ворону в руки лично, — такие строки были написаны каллиграфическим почерком прямо под печатью. — Мд–а–а-а…

— Дожились. Тебя уже «неписи» сами ищут? — присвистнул Хельвег.

— Открывай же, ну!

Я сковырнул печать пальцем, развязал тесьму, развернул свиток и вслух прочёл:

— Мы, король Гилберт Пеппин, законный владелец земель, кои принадлежат всей расе человеческой, желаем видеть почётным гостем «непосвящённого» Серого Ворона — лучшего представителя среди тех, кто совсем недавно почтил своим присутствием наш мир — на праздничном балу в честь 16-ти летия нашей дочери Амелии. Вы весьма обяжете нас, Серый Ворон, если соблаговолите посетить бал, который будет проведён завтра вечером в королевском дворце. Нам весьма интересно познакомиться с тем, кто уже оставил заметный след на просторах королевства.

Подпись: Айден Никол — церемониймейстер Его Величества.

П. С. Его Величество не будет возражать, если вы придёте с парой.

— Ох, ты ж, ёкарный бабай! — обомлел я.

— Королевский ёкарный бабай, — согласился со мной Квантум.

— Вот это жесть! — Паттон потянулся рукой, словно хотел отобрать приглашение. — Чё, реально так и написано?

— Ну да, так и написано. На бал к малолетке по случаю её шестнадцатилетия.

Олеся фыркнула.

— Чудные какие–то неигровые персонажи тут…

— Завидуешь, Леська? — усмехнулся орк Вольфрам.

— Вот ещё!

— А про этого короля читал кто, вообще? Что там про него в лоре написано?

— Я читала, — ответила Паттону Стася. — Во времена его молодости был возведён Хребет Италана — новый королевский дворец. Именно он возродил память о Боге, создавшем этот мир. И относится к этому верованию весьма ревностно… Так же у него трое детей: старший сын — наследник Райкард Пеппин, средний сын — Райтер Пеппин и младшая дочь — Амелия. Про них мало что есть в открытом доступе. Видимо, таким образом сценаристы решили подчеркнуть, что их истории должны быть раскрыты игроками. Теперь вот, блин, одному из них предоставился шанс. Фу! Фи!

— Чего ты, Силли? Завидуешь, как Олеся?

— Вот ещё!

— Фи!

— А королева–мать где? Почему только король и его дети? Что в лоре про королеву говорится?

— Там написано, что она умерла при родах Амелии. Печально, но факт. Не знаю, зачем так придумали писаки. Там так же написано, что роды принимала волшебница Вивиарис — одна из Пяти.

— Ого!

— Угу. Она так же стала крёстной матерью принцессы.

— Тут же церквей нет. Где её могли крестить?

Стася пожала хрупкими плечами.

— На форуме нет никаких подробностей. Только общая информация длиною в полстраницы.

Я хмыкнул и вновь прочёл письмо от корки до корки. Шанс мне предоставлялся довольно–таки интересный. Побывать в королевском дворце… Да ещё во время бала… Кто мог таким похвастаться?

Меня кто–то осторожно тронул за плечо.

— Лёш, там написано, что ты можешь прийти с парой? — Катя уставилась голубыми глазами. — Кого с собой возьмёшь? Я бы тоже хотела сходить. Видео сняла бы…

— А чего это ты!? — возмутилась Олеся и, впервые на моей памяти, повысила голос. — Я тоже хочу! Танцы, роскошь и вино… Кто может быть против?

— Эй, и я хочу!

— Квантум, ну какая из тебя пара для Серого Ворона? Ха–ха!

— Шо «ха–ха»? Всё нормально! Я покрашу свой «необычный» магический сет в цвета радуги и сойду за своего! Пусть только не пустят! Я на разрабов жалобу напишу во всемирную лигу сексуальных реформ!

Олег говорил достаточно громко, чтобы его услышали все. Так что в ответ на его выступление сокланы ответили смехом.

— Квантум! — через смех выдавил Платон. — Думаю, парой вас сделать будет весьма проблематично. Даже если это модно.

— Пару из нас сделать будет не просто проблематично, а невозможно, — картинно подёрнул я плечами. — Даже если Квантуша готов перекраситься, я пас.

— Ха–ха! Квантум! Квантум! Когда ты выполнишь свой первый квест на титул, я уже знаю, что там надо написать! Ко–ко–ко!

— Ай, отстань, Буллет! Ради того, чтобы попасть на бал, я готов сделать Ворону…

— Так! Стоп, Квантум! Остановись! — я замахал руками.

— Да я хотел сказать — массаж ступней, блин!

Пока половина клана ухахатывалась над бедным жрецом, Катя вновь осторожно коснулась моей руки.

— Всё же я бы хотела, чтобы ты взял именно меня…

— И я тоже хочу, — Вика нахмурила густые брови и протолкалась сквозь хохотунов.

Взгляды девушек столкнулись и я опять увидел, что между ними существует неприкрытая антипатия. Между ними явно существовало какое–то противостояние. Словно между мной и Дрифтером. Но если наша антипатия зародилась в недалёком прошлом, то эти, судя по всему, невзлюбили друг друга уже здесь, в общежитии.

— Девчонки, давайте не будем торопиться…

— А что тебе так сложно сказать, кого берёшь? — нахмурилась Силли. — Я тоже хочу! И на один вечер готова развестись с мужем!

— Буллет! Буллет! Готовь ремень! Надо заняться воспитанием!

— Я приму решение, — пообещал я. — Время ещё есть. Я пытаюсь смотреть на вещи взглядом девочки…

— П–ф–ф!

— …и понимаю, почему вам хочется туда попасть. Но, вы уж извините, письмо пришло Серому Ворону, а не Серому Манулу, Серой Силли или Серой Кэт. Давайте пока успокоимся. Платье на бал ещё рано выбирать.

— Эх, ну ладно. Придётся вернуться обратно к мужу…

— А я тебя не возьму обратно.

— Куда ж ты денешься.

— А что? Думаешь, возьму?

— Если не возьмёшь, тогда пусть Квантум делает тебе… массаж ступней!

— Тьфу!

— Й-ях!

— Бе–е–е!

Я захохотал — так жалко, но в то же время смешно, выглядел Олег. Но, как говорится, сам напросился.

— Да я же шутил! Вы шо, вообще?

— Ладно, ребята. Шутки в сторону, — я убрал письмо в заплечную сумку и хлопнул в ладоши. — План намечен. Завтра не получится, но в течение двух–трёх дней всем быть готовыми к сбору на Крока. Ориентир — вторая половина дня. Если сможете, подтянитесь по лэвэлу и улучшите экипировку. Пусть Хельвег займётся.

— Да, обращайтесь ко мне, если что, — кивнул тот.

— А теперь можно расходиться и заниматься своими делами…

…Как всегда, покинул «двумирье» я за полночь. И, как всегда, умудрился столкнуться со Светланой, словно цербер бродившей по залу.

— Видите, сегодня я не последний, — улыбнулся я ей.

— Уже общее недомогание началось? Зубы выпадают? — хмуро поинтересовалась она.

— Я не знал, что у вас есть чувство юмора. Теперь хоть буду знать.

Я не стал обижаться на лёгкие издёвки со стороны дамы. Выбрался из капсулы и отправился на штурм столовой. Набил брюхо, вернулся к себе в номер–люкс и залез в душевую кабину.

— Надо, наверное, хотя бы раз воспользоваться стиральной машинкой, — произнёс я, озадаченно поглядывая на скопившиеся внутри вещи. — А то последние трусы донашиваю.

Я принял душ и, едва развалился на кровати, раздался стук в дверь. В последние пару дней таких стуков не раздавалось, ведь мы оба решили устроить небольшой перекур.

Я вскочил с кровати и отворил двери. Улыбающаяся Катя стояла на пороге в тонком халатике. Не говоря ни слова, она расстегнула единственную пуговку, и распахнула душу. Я хлопал глазами пару секунд, наслаждаясь женской душой.

— М–м–м, ням–ням, — проговорил я.

Катя толкнула меня в комнату и заперла дверь.

— Это для того, чтобы ты принял верное решение, кого брать с собой на бал. Такую шикарную взятку, я уверена, тебе никто не предложит.

Халатик полетел на пол, а я продолжал наблюдать за молодым телом, депилированным от бровей до пяток.

— А ты девушка, которая знает как добиваться результатов, — хмыкнул я, весьма довольный тем, как развиваются события. Хоть я планировал брать с собой именно её, совсем не против был немного поиграть.

Так что ночка выдалась бурной. Катерина–искуссница очень ярко изображала актрису и фильмов определённого жанра. И, не скрою, такая выдумка, такая инициативность с её стороны мне особо понравилась. Я практически не прилагал усилий. Всё делала она. Пребывая где–то в районе созвездия Альфа–Центавра, когда Катя играла на свирели, я мечтал лишь о том, чтобы моё космическое путешествие никогда не заканчивалось.

Но девушка решила надо мной поиздеваться.

— Раз я уже точно иду с тобой, — весело сказала Катя, придерживая свирель. — Мне нужно поменять экипировку, чтобы получить возможность наработать репутацию. Поможешь с этим? Я знаю, ты можешь.

— Господи, — с трудом сохраняя контроль над дыханием, произнёс я. — Ну ты нашла время когда об этом говорить… Продолжай, не останавливайся. Взрыв сверхновой совсем рядом!

Катя засмеялась и сыграла пару нот на свирели.

— Договорились?

— Обещаю помочь! — выдавил я. — Только доиграй мелодию до конца.

— Ну, тогда продолжим…

…Утром она ушла. Я валялся на кровати, чесал черепушку и думал, что делать. Возблагодарить девушку за усердие, конечно, надо. Не только приглашением на бал, аки Золушку, но и чем–то более существенным. Она, как и большинство из нас, бегает в «необычке» без особых шансов добыть что–то посолиднее. Слишком уж затратен по ресурсам крафт в «двумирье». Но с этим я действительно мог помочь. И даже знал как.

Меня только тревожил один вопрос: мне казалось, что мною проманипулировали. Чтобы получить желаемое, дали желаемое. Не спрашивая моего мнения, предложили совершить бартер. Услуга за услугу. И хоть я был совсем не против обмена услугами — к тому же столь высокого качества — то, что я собирался сделать, вызывало во мне двоякие чувства. Никогда доселе я не шёл на подобное ради того, чтобы секс не прекращался.

Я погрузился в игру одним из самых последних. Нажал на иконку конвертика и написал Хельвегу:

«Привет, Вань. Есть время переговорить?»

«Привет. Есть, конечно. Я сейчас в Кресфоле. Вчера ночью добил уровень и теперь прокачиваю ремесленные умения. Ну и рецепты скупаю у НПС мимоходом. А что?»

«Мне нужно, чтобы ты создал «лёгкий» сет. Но не просто «лёгкий» сет, а сет, как минимум «редкого» ранга. А если получится, то и «эпик».»

«Хе-х», — эпистолярно усмехнулся он. — «Наконец–то лидер клана задумался о лидере клана? Наконец–то решил, что он не бестолковый «энханцер», для которого экипировка неприоритетна, а всё же самый важный персонаж, играющий на самом полезном классе? И ему нужно что–то посерьёзнее, чем «необычка» под 30‑й уровень?»

«Ну, что–то вроде этого», — ответил я, чувствуя себя очень неловко. То, о чём я хотел его попросить, вряд ли было бы оценено членами клана. А потому я собирался ещё попросить дать обет молчания. — «Давай встретимся в банке Кресфола? Я сейчас прилечу.»

«Давай. Я тут.»

Но прежде чем отправиться в столицу, я открыл клановый чат и написал.

«Ребята, требуется помощь ресурсами для крафта «лёгкого» сета. Кожа, нитки, шкурки любого ранга, и деньги от каждого по возможности на покупку расходников типа клея и дубильного порошка. Нужно много.»

«Решил приодеться, Лёха?» — весело написал Квантум. — «Стоило Хельвегу 50‑й апнуть, сразу задумался?»

«Верно», — ответил я. — «Высылайте кто что может ему на почту. Буду весьма благодарен.»

«Да не вопрос, командир. Кину, что могу», — написал Паттон.

«Поможем, чем сможем», — подтвердили и другие.

На площади в деревне Истринг я нашёл НПС, который переправил меня ко входу в Кресфол. Вызвал коняшку, дал по газам и вскоре был у банка. Топовый клановый крафтер встретил меня у входа.

— Здоров, кэп, — поприветствовал Хельвег. — Что тебе нужно? Давай посмотрим, что у меня есть в ремесленной книге. Там, вроде, есть лайтовые сеты, которые даже могут прокнуть в «эпик». И «удачу» я немного прокачал с уровнем. Теперь шанс создания «эпического» предмета равен не 50%, а 55%. Клёво, да?

— Ты просто монстр, — похвалил его я, прекрасно понимая, что 55-ти %-й шанс крафта — это катастрофа. Если бы всё было так легко, как рассказывал Хельвег, уже бы половина «двумирья» бегала в «эпике». Но мы оба знали, что пока в «эпике» не бегает никто. Ибо кроме низкого шанса крафта, необходимо чудовищное количество ресурсов, которые «сгорают» при неудачной попытке.

— Верно! Я — монстр! Не зря старался и топил уровень, как один мой знакомый безбашенный клан–лидер. Давай посмотрим, что я могу для тебя сделать.

— Ребята присылают ресурсы?

— Да, почти каждую минуту приходит гуманитарная помощь. Смотри, в общем, что у меня есть.

Иван извлёк из заплечной сумки огромную книгу, словно стащил её из фильма про Гарри Поттера, и принялся торопливо листать страницы.

— Не то, не то, не то… Это ещё старые рецепты остались. Надо бы поудалять… Это тоже не то. А, вот, смотри. Вот для «энханцера» может подойти. Дополнительные бонусы, если нормально всё зайдёт, — скорость атаки, скорость бега, физическая защита. Нормально?

— Нормально, — ответил я, испытывая странное чувство дискомфорта. Будто я собирался сделать что–то плохое. Хотя это было совсем не так. — Только сначала я бы хотел тебя попросить кое о чём.

— О чём?

— Не распространяться в клане о том, что мы сейчас с тобой будем обсуждать.

— Не понял…

— Пожалуйста. Пообещай.

— Ну–у–у, хорошо.

Я активировал почтовый конвертик.

«Привет. Мы с Хельвегом в Кресфоле. У банка ждём. Прилетай.»

«Хорошо. Сейчас буду», — ответила Катя.

Я сменил адресата.

«Рубен, мне нужно золото. Вышли почтой тыщи 3.»

«Сколько??? Ого! Зачем?»

«Затем. Крафтить буду кое–что. Давай без подробностей, пожалуйста.»

«Хорошо, командир. Сейчас наскребу и отправлю. Не парься.»

Я провёл подсчёт собственной наличности, а затем предложил обмен Хельвегу.

— Это на расходники. Сейчас Рубен перешлёт деньги на покупку топового магазинного шмота «обычного» ранга, из которого ты будешь стараться сделать «эпик». Будем надеяться, много попыток не понадобиться.

— Ну, ты же знаешь, что риск крайне велик вообще остаться без толковых вещей. Хоть знаменитого корейского рандома конкретно в этой игре не существует, присутствует обычный рандом. Потому мало кто рискует гнать тряпки и пухи в ранг выше «редкого». Ресурсы–то исчезнут при неудаче. Как и расходники.

— Всё знаю, Вань. Читал на форуме про крафт. Но для меня это важно. Прошу поверить на слово.

— Слушай, — поморщился он. — Ты какой–то странный сегодня.

— Ну вот сейчас ты увидишь, почему. Только не забывай про обещание держать рот на замке. Не забудь выполнить просьбу лидера клана.

Хельвег неопределённо хмыкнул второй раз за день.

Замигал почтовый конвертик: пришли деньги от Рубена. Взглядом я подтвердил получение, а затем полез в заплечную сумку.

— Вот держи, Вань. Это на покупку тряпок, и, если не хватит, на расходное барахло.

— Ого! Нормально. Плюс, мне ещё сокланы прислали. Сейчас мы тебя оденем по высшему разряду… О, привет, Кать! Ты какими судьбами?

На ненапряжных «паровозах» Катя взяла 50‑й уровень ещё позавчера. В группе она всё так же не вносила особого импакта, хоть усердно работала, вешая дебаффы на «мобов». И чем выше становился её уровень, тем менее полезной была в группе она. Урон выдавала отличный, но, к сожалению, в единичную цель.

— Привет, — поздоровалась она и молча уставилась на меня.

— Ваня, экипировка нужна не мне, — преодолев некое усилие, сказал я. — Нужна Кате. Она давно её переросла и я пообещал ей помочь с сетом. С «лёгким» сетом на 50‑й уровень. Как раз основу для крафта под такой уровень можно купить только в Кресфоле.

Хельвег застыл. В самом прямом смысле. Смотрел на меня, смотрел на Катю. Затем хмурился и опять смотрел на меня.

— «Лёгкий» сет, значит? — наконец, изрёк он.

— Верно. «Лёгкий» сет с дополнительными бонусами для кинжальщика. Для кинжальщика, а не для «энханцера».

— Сила физического крита меня интересует, физическая атака, шанс физического крита, уклонение, — как ни в чём не бывало добавила Катя. — И всякое по мелочи.

Мой взгляд вновь столкнулся со взглядом кланового крафтера. И в этот раз я прочёл в этом взгляде много интересного. Такого интересного, которое мне совершенно не понравилось.

— Есть что в книге? — я добавил к голосу нотку суровости.

— Есть. Почему же не есть? Конечно, есть, — он поморщился, раскрыл книгу и сунул её под нос Кате. — Выбирай.

Вместе с ним они принялись переворачивать страницы.

— Вот этот. Смотри. Подходит? Сила крита есть…

— Нет–нет! Выглядит не очень. Давай ещё посмотрим. Может, есть что–то не только с бонусами, но и посимпатичнее.

— Хорошо. Вот, смотри. «Лёгкий» сет из кожи змеедемона. Выглядит, вроде, ничего. С чешуйками такой. И бонусы неплохие. Плюс, если в «эпик» зайдёт, появятся по 2 ячейки для рун в каждой тряпке. Симпатичный?

— Симпатичный, да. Мне нравится. В таком действительно не стыдно показаться на королевском балу.

Иван посмотрел на меня всепонимающим взглядом и скривился, словно выпил бутылку уксуса. Но я себя сдержал. Не стал ничего говорить. Даже не стал плечами пожимать, как бы говоря: «А куда мне деваться?».

— Отлично, — он перестал строить из себя лапочку и с силой захлопнул ремесленную книгу перед очаровательным девичьим носиком. — Мы определились. Тогда идём в ремесленные мастерские.

Он развернулся и пошёл первым. За всю дорогу он не сказал ни слова. Впрочем, как и мы с Катей.

— В общем так, — остановился он перед входом в магазин, где продавалась экипировка. — Я сейчас куплю всё, что надо. Потом пробегусь по расходникам. Клей, там, куплю. Порошок дубильный. Если денег не хватит, маякну. Вам же… тебе же, Катя, советую молиться. Если всё пройдёт хорошо, если удастся при создании избежать множественных фейлов, в «эпик» зайдёт. Если нет — будет жопа. Получится, что потратим кучу бабла и ресурсов, а сет так и не соберём. Носить его можно, конечно, но дополнительные бонусы не сработают. Придётся или докупать ресурсы, или ждать, когда мы разбогатеем, чтобы доделать. Так что молись.

— У меня есть другие, куда более действенные козыри, чтобы высшие силы пришли на помощь. Мольбы даже рядом не стоят.

Она сказала это с вызовом. Это поняли мы оба. А потом, с ещё большим вызовом, поцеловала меня в губы и вновь посмотрела на кланового крафтера.

Говорить было больше не о чем. Хельвегу это сразу стало понятно. Не сказав ни слова, он развернулся и скрылся в магазине.

Мы же отправились в ремесленный квартал, где на открытом воздухе находились станки для создания предметов. Не просто кузни, манекены швей, дубильные барабаны или прялки. А некие приспособления, где с помощью добавления магии и складирования ресурсов в ёмкость, с небольшим шансом крафтеры могли улучшать созданную ими экипировку. Всё зависело лишь от «удачи». И чем удачливее крафтер, те выше шанс, что себестоимость одной готовой вещи не устремится в небеса. Если у крафтера всё выйдет с первого раза, он может даже неплохо заработать, продав готовый предмет на форумном аукционе. Если же всё выйдет с 10‑го раза — можно подписывать бумаги о банкротстве. Поэтому большинство любителей пощекотать нервы через лотерею в виде разнообразных ремёсел, предпочитали не создавать предметы после 4‑й неудачной попытки. Если уже не зашло, надо или пытаться продать, чтобы отбить затраты. Или ломать готовый предмет ради возврата ресурсов. В прибыль выходили лишь действительно самые удачливые…

Хельвег пришёл в ремесленный квартал минут через 15. Он всё так же оставался молчаливым, но дело делал. Извлёк из заплечной сумки неплохой сет из тонкой кожи, разложил его на ремесленном станке и принялся колдовать. Я внимательно следил за процессом, ведь видел его впервые, и просил небеса посодействовать. В отличие от Кати, я не обладал козырями, которые бы позволили обойтись без влияния высших сил. Поэтому скрещивал пальчики и следил за ремесленным колдовством. Катя же, казалось, даже не волновалась. В отличие от меня, она не ходила туда сюда, а просто сидела на скамеечке и ждала.

Минут через 30 Хельвег выдохнул:

— Фух! Фартануло, — не скрывая облегчения, он картинно вытер лоб.

— Готово!? — радостно воскликнула Катя.

— Да, — держа в руках сверкающие одёжки, переливающиеся на солнце словно змеиная кожа, он подошёл к нам. — Из «обычки» в «необычку» все 6 предметов сета зашли с первого раза! А там всё же шанс не 100%, а 80%. Это нереальный фарт. У меня ещё не было такого, чтобы 6 вещей зашли с первого раза. Возможно, это из–за того, что я «удачу» подкачал… В «редкий» с 70-ти %-м шансом тоже всё зашло с первого раза, исключая набедренники. Они зашли со второго раза, что тоже неплохо. Ну а в «эпик» — поздравляю тебя, Катя, кстати, — почти всё зашло с третьего раза. Это было бы кошмарно, если бы бронька и набедренники, на которые ушла львиная доля ресурсов, не зашли с первого раза. А там шанс всего 55%‑ов. Так что ты реально везучая. У тебя теперь топовый «лёгкий» сет в «двумирье», как я понимаю. И он обошёлся не в такие уж страшные деньги. Если выкинуть на продажу, кучу бабла можно поиметь. Было бы сейчас не ЗэБэТэ, а лайв–сервер, я б тебе его не отдал, а за «реал» слил. Хе–хе. Уверен, покупатели подрались бы за то, чтобы его приобрести.

— Фу–у–у-у–у–х… — словно выпустивший пар паровоз, выдохнул я.

— Именно: фу–у–у-х, — сказал Иван и впервые улыбнулся, видимо, тоже довольный своей удачей. — Это вам повезло, что вы ко мне обратились. Я реально фартовый.

— Спасибо, Ваня, — через обмен Катя приняла вещи из его рук и наградила поцелуем в щёчку. Затем повернулась ко мне и улыбнулась. — Сбегаю в банк. Арендую там ячейку и переоденусь. Спасибо за помощь.

— Не за что, — сказали мы одновременно.

Она засмеялась и убежала. А когда она убежала, улыбка с лица Хельвега сползла моментально.

— Знаю, знаю, — проговорил я.

— Слушай, ну ты ж не мальчик уже, вроде, — развёл руками он.

— Спасибо тебе за помощь, Ваня, — прокряхтел я. — Но не забывай о нашей договорённости. Не стоит распространяться в клане на что ушли общие деньги и ресурсы. Думаю, никто моего поступка не оценит.

— Я тоже не оценил, — откровенно сказал он. — Хоть я не на много тебя старше, осмелюсь всё же дать совет на будущее: не принимай решения, руководствуясь писюном. Это была реально, реально плохая идея. Ты же лидер клана, как–никак. Думай головой! Как ты, в принципе, поступал ранее. Пока мне не в чем было тебя упрекнуть. Но сейчас… В общем, надеюсь, руны из клановых запасов ты ей дарить не станешь.

Возразить ему мне было нечего.

Глава 16

Когда вечером пришла пора отправляться на бал, мы с Катей были готовы. На лошадках добрались до столичной площади и повернули в сторону королевского дворца. Осторожно лавировали между недовольными «неписями», которые, казалось, умышленно лезли под копыта, чтобы клянчить у нас деньги. Возле каменного моста через быструю реку, отделявшую сам город от королевских владений в виде роскошного сада и возвышающегося дворца, путь нам преградили неигровые стражи с позолоченными плащами на плечах. Стражи из королевской гвардии.

— Тпру–у–у, «непосвящённые»! Приехали, — один из них взял под уздцы наших лошадок. — Разворачивайтесь. Во дворце вас не примут.

— Примут, — уверенно сказал я и протянул приглашение.

Старший страж, как и полагается ИскИну, не стал читать письмо. Он только прикоснулся к нему. Затем отвесил лёгкий, почти незаметный, поклон и отошёл в сторону.

— Проезжайте, Серый Ворон. Его Величество будет рад вас видеть.

Мы тронули лошадей и въехали на неширокий каменный мост, вдоль которого стояли неигровые стражи с алебардами.

— Что они все перед тобой словно розы распускаются? — с ноткой ревности произнесла Катя. — Я, между прочим, тоже 50‑й взяла. И репутация у меня со многими эНПиСи наработана. А вещи на мне какие!

Я усмехнулся, разглядывая фигуру, которую плотно облегали прекрасные «лёгкие» доспехи из змеиной кожи.

— Загляденье — вот какие на тебе вещи. Но тут, думаю, дело не только в том, что я всё ещё держу топовый уровень на сервере. А в том, что я лидер клана. Топового клана. Они это видят.

Катя промолчала.

Мы пересекли мост и дальше ехали по каменным плитам дороги, что шла между деревьями фруктового сада. Дорога поднималась вверх под небольшим углом и вела к роскошному замку, выстроенному на вершине скалы. Внешняя крепостная стена шла от крутого обрыва на западной стороне до такого же обрыва на восточной. Выбитые в камне ступеньки спускались вниз до самой реки, где был построен небольшой причал, у которого была пришвартована прогулочная лодка.

— Красиво, — тихо сказала Катя, когда с вершины самого высокого шпиля в замке в небо ударил магический фейерверк.

— Да уж.

У ворот внешней стены нас опять задержали. Опять пришлось показать приглашение и спешиться, ведь никаких других животных, кроме людей, внутрь не пропускали.

— Ну, что? Пойдём? — я подставил Кате локоть, когда мы пересекли линию распахнутых настежь ворот и увидели такие же распахнутые настежь ворота замка.

— Пойдём, — улыбнулась она и взяла меня под руку.

У входа нам низко поклонились два неигровых швейцара и предложили пройти. Но мы остановились на пороге, с открытыми ртами наблюдая за королевской роскошью.

Внутри дворца было многолюдно. Играла чарующая медленная музыка. Дамы, одетые в красивые вечерние платья, важно ступали по начищенному до зеркального блеска полу, сбивались в кружки и весело общались друг с другом, не забывая обмахиваться веерами. Мужчины в строгих мундирах, в свободных одеждах или же самых натуральных доспехах, бродили по залу, важно кланялись друг другу и пожимали руки. Вокруг сновали слуги с подносами, уставленными бокалами из чистого серебра. На небольшом возвышении в конце зала восседал король. Его окружала многочисленная свита, но я так и не смог разглядеть его с такого расстояния.

— Чёрт, мне кажется, я выгляжу глупо, — Катя принялась гладить ладонями бока в «эпическом» сете. — Ты только глянь в каких они платьях! Какая прелесть! Интересно, а можно ли в «двумирье» такое носить игрокам? Чтобы хотя бы просто покрасоваться…

— Не знаю, — пожал плечами я. — Ты съёмку ведёшь, да?

— Конечно. Поделиться таким событием со всеми очень даже стоит.

Запись интервью про себя любимого, выложенное на форуме, я просмотрел с нескрываемым интересом. Катя смонтировала его так удачно, чередуя болтовню со вставками из клановой жизни, что подавляющее большинство просмотревших хвалили её за проделанную работу. Но самое главное, она поспособствовала увеличению количества заявок в клан. Она оказала мне добрую службу, подправив репутацию «Имморталсов». И я надеялся, что сегодняшняя съёмка, тоже пойдёт на пользу.

— Очень даже стоит, — согласился я.

Едва мы ступили на отполированный пол, здоровенная ручища упала на моё плечо.

— Серый Ворон? Вот так неожиданность! Не думала, что сегодня тебя здесь увижу.

Я обернулся и увидел графиню Геранию Эш. Она, судя по всему, совершенно не беспокоилась о том, чтобы придерживаться дресс–кода, и припёрлась на бал в своих латных доспехах. Бесполая кираса, без любого намёка на выпуклости, почти полностью закрывала её туловище. А тяжёлый двуручный меч был закреплён за спиной ременной перевязью.

— Ваше Сиятельство, — поспешил склонить я голову, сообразив очень быстро, как себя следует вести на таких мероприятиях. — Очень рад вас видеть, Герания. Выглядите очень… мужественно.

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем «графиня Герания Эш». Персональная репутация: 2/10

— Правда? — она некрасиво улыбнулась. — А мне говорили, что будет верхом невежества прийти на бал не в платье. А я эти платья терпеть не могу. Почему–то мне постоянно кажется, что они мне не к лицу.

— Ошибаются, наверное, — продолжил я ковать репутационное железо. — Но каждый волен сам решать в чём ему удобно и комфортно. Кто посмеет указывать графине?

— Верно! — она опять улыбнулась. Затем обернулась к неигровому персонажу, в котором я узнал начальника её стражи. В отличие от неё, он был одет в строгий, выглаженный мундир. — Видишь? Я же тебе говорила, что так и надо. А ты мне что рассказывал?

Я выглянул из–за плеча графини и увидел, как тот сердито поморщился. Поправил саблю на перевязи и отвернулся.

— Рада видеть тебя, Серый Ворон, — Герания Эш удовлетворённо улыбнулась, заметив недовольство начальника своей стражи. — Заходи в гости как–нибудь. Выпьем пару пинт пива.

— Обязательно.

— Хм, — графиня прищурила глазки. Наконец–то обратила внимание на Катю, которая скромно молчала рядом, и плотоядно уставилась на неё. Я едва сдержал усмешку. — Симпатичная у тебя спутница, Серый Ворон.

— У вас тоже.

Катя не сдержалась и хрюкнула. Затем прикрыла ротик ручкой, пока графиня морщилась и смотрела на начальника своей стражи.

— Та–а–а-к… А вы кто такие? Ах, да! Простите. «Непосвящённые»! Надо вас представить, — Герания Эш всё ещё раздумывала обидеться ей или нет, а нас под руки уже подхватил тучный мужик, одетый в просторные одежды оранжевого цвета. Казалось, его тело никогда не подвергалось физическим нагрузкам — он выглядел как кремовый пончик. — За мной! За мной!

Разгоняя плотную толпу из важных неигровых персонажей, он бесцеремонно потащил нас в центр зала. Я скосил глаза на его черепушку и прочёл:

«Айден Никол — церемониймейстер при дворе Кресфола.»

— Уважаемые дамы! Уважаемые господа! — невероятно пронзительным голосом закричал он, когда мы остановились ровно в центре. — Прошу секундочку внимания! Сегодня на бал в честь принцессы Амелии прибыли особые гости — первые «непосвящённые», заслужившие интерес со стороны Его Величества!

Толпа «неписей» притихла. На нас с Катей уставились десятки, а может, сотни пар глаз. Хоть я понимал, что всё это происходит не на самом деле, а в сказке, почувствовал себя неуютно. Не назвал бы себя интровертом, но столь пристальное внимание напрягло. Хотя Катя сияла не только экипировкой, но и лицом. Похоже, ей нравилось происходящее.

— Я рад представить вам коммандера–эльфа Серого Ворона и его спутницу–дроу Одинокую Кошку! — церемониймейстер плавно взмахнул рукой, словно скатерть–самобранку расстилал. — Они представляют сообщество «непосвящённых», которое, на данный момент, является лучшим среди лучших! Прошу вас! Встречайте!

Раздались самые настоящие аплодисменты. Я слегка прихренел, конечно, ведь ничего подобного не ожидал. Но успел сориентироваться и не протупил. Щёлкнул каблуками, как заправский офицер, и гордо склонил голову в поклоне. Катя решила от меня не отставать и, в своём офигенном «эпическом» сете, исполнила реверанс.

— Рады приветствовать «непосвящённых»! — продолжая аплодировать, громко прокричал незнакомый черноволосый мужчина средних лет.

Я прищурился и прочёл: «Граф Иероним Лаури».

— А теперь, дамы и господа! — вновь прокричал церемониймейстер. — Давайте попросим «непосвящённых» оказать нам честь исполнением первого танца! Прошу музыку! И да начнётся бал!

Заиграла приятная медленная мелодия, словно приглашающая исполнить вальс. Противный кремовый пончик поспешил удалиться, оставив нас с Катей наедине под пронзительными взглядами неигровых персонажей.

— Ну, капздец, — практически не разжимая плотно сжатых зубов, прошептал я.

Катя подошла ко мне вплотную.

— Ты не умеешь танцевать?

— Только если за талию подержаться и делать небольшие шаги из стороны в сторону. Без выкрутасов.

— Тогда бери меня за талию и не торопись. Слушай музыку и веди, — она улыбнулась и подмигнула. — Не паникуй, Ворон. Это же бал.

— Да я как–то даже не подумал об этом, — честно признался я и сжал девичий стан ладонями.

— Полегче, силач, — опять улыбнулась она. — Было бы это в реальной жизни, ты бы сейчас в обморок падал, наверное.

— Ха–ха, — пробурчал я.

— Ладно. Давай. И–и–и раз…

Танцевал «медляк» в последний раз я ещё в школе на выпускном. Выпитое шампанское уничтожило комплексы и тогда я даже не заморачивался переживаниями о том, хорошо я танцую или плохо. Просто кружил с девочкой. Когда учился в институте, я по дискотекам не шарился. А потому мой опыт в танцах был весьма скромен. Так что я начал молиться о том, чтобы не налажать перед такой неигровой толпой, практически сразу. В отличие от Кати, я реально разволновался.

Под красивую музыку мы стали перебирать ногами. Катя старалась действовать плавно и сохранять улыбку на лице. Я держал её за талию правой рукой, левой — сжимал её руку, передвигался и надеялся, что медведь мне на ухо не наступил. Через некоторое время, когда понял, что вроде всё получается, начал активнее кружить девушку. Шаг стал шире, увереннее. Я наклонил её пару раз и даже удержал.

Когда через пару минут сие занятие начало доставлять мне удовольствие, неигровые персонажи словно всполошились. По залу прошёл лёгкий шум и на танцевальный пол стали выходить другие пары. Вскоре стало так тесно, что я прекратил строить из себя Нуриева и вновь вернулся к медленному танцу, который легко можно было увидеть на любой сельской дискотеке.

Когда музыка утихла, ничего особенного не произошло. Нам никто не вручил кубок за победу на турнире по бальным танцам, и взобраться на пьедестал тоже не предложили. «Неписи» дружно поаплодировали, а затем вновь разбились на кружки по интересам. Что–то там болтали и, казалось, потеряли к нам всякий интерес.

— Боже, как же это было классно! — удовлетворённо произнесла улыбающаяся Катя. — Всегда мечтала о первом танце на балу…

— Я хоть не облажался?

— Нет. Всё нормально. Не уронил. Ногу не отдавил. До конца продержался.

— Фух, — весело выдохнул я. — Для меня это тоже в первый раз.

— Смотри, мы больше не в центре внимания. Видимо, они приняли нас. Теперь надо, наверное, общаться с ними и репутацию нарабатывать. Видишь? Даже не смотрят на нас. Как бы призывают проявлять инициативу.

— Наверное, ты права, — кивнул головой я. — Надо из сегодняшнего дня выжать максимум. А то когда ещё появится шанс встретить столько влиятельных персон?

— Давай тогда разделимся, окей? Потом обменяемся информацией.

Не дождавшись ответа, она хищно осмотрелась и нахально вклинилась в разговор «неписей» по соседству. Поступок показался мне бестактным, но журить Катю я не стал. Остался наедине с собой и, наконец–то, осмотрелся.

Огромный и прекрасно освещённый зал королевского дворца сиял. Магический свет бил отовсюду — я так и не смог найти ни единой люстры, лампы или намёк на факелы, которые разгоняли бы темноту. Я смотрел по сторонам, впитывал величие замка, отстроенного в честь исчезнувшего божества, и восхищался. Задрал голову и так и застыл, рассматривая на потолке могучую фигуру человека, написанную мелкой мозаикой. Портрет был проработан до мелочей, а лицо я узнал сразу. Я видел это лицо уже в третий раз. Тот самый Бог Италан смотрел на меня так же внимательно, как и я на него.

— Впечатляет, — прошептал я. — Прекрасная работа.

Я перевёл взгляд на не менее впечатляющие витражи. Широких окон было много. И каждое окно демонстрировало картину из стекла, где всё тот же Италан совершал неизвестные мне подвиги. То море развёл руками, то в небесах выстраивал звёзды, указывая им места, то простирал руку на коленоприклонённым подгорным народом, то бился с рогатым минотавром в подземных пещерах.

— О! А это уже знакомо, — улыбнулся я.

Я прошёл взглядом в круговую, по достоинству оценив каждый витраж. Но так же я заметил высокий балкон, который окружал тронный зал. И там, на расстоянии не больше шага друг от друга, стояли неигровые стражи–лучники. Они молча несли службу и не спускали с гостей глаз.

— Ну надо же! Кто тут у нас? — насмешливый женский голос отвлёк меня от созерцания прекрасностей. — Вот уж не ожидала!

Я повернулся и сразу узнал знакомое лицо. Эльфийская дама среднего возраста, когда–то ошибочно принявшая меня за своего ручного пёсика, стояла рядом, по классике обмахивала глубокое декольте веером, ничуть не стесняясь выставлять напоказ высокую грудь.

— Не ожидали, что я взлечу так высоко, магесса Элария? — я решил, что лучше показать зубки, чем лебезить. — Думали, буду бегать за медовым напитком для вас?

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем «Магесса Элария — высший маг эльфов.». Персональная репутация: 1/10

— Ну другие же «непосвящённые» бегают, — впервые на моей памяти она улыбнулась. — Признаться, ты меня удивил, Серый Ворон. Оказывается, не случайно ко мне первым прибыл именно ты. Возможно, из тебя выйдет толк.

— Вы, как всегда, очаровательны, магесса, — с лёгкой усмешкой на устах, я отвесил ей поклон.

— Но не обольщайся — ты всего лишь мужчина…

— Как я мог!? Конечно же, не обольщусь.

Она засмеялась.

— Быть смелым перед той, кто может превратить тебя в насекомое, — это смело! Но не стоит путать смелость с дерзостью!

— И не думал даже, — ответил я. — Но, как вы, видимо, уже сами убедились, я не всего лишь мужчина. Я тот, кто всегда впереди. И, будут силы, смогу удержать первенство.

Магесса с интересом уставилась на меня.

— Я знаю, Серый Ворон, что в других королевствах путь, которым следуем мы — эльфы — не приветствуется. И так же знаю, с какой неприязнью к нашему пути относятся «непосвящённые» — я переговорила с тысячами из вас. С тысячами мужчин. Но у тебя есть шанс нащупать хрупкую середину, найти баланс между теми, кто управляет, и теми, кто подчиняется. Если будешь прислушиваться к моим советам, ты далеко пойдёшь. Если поможешь мне, возможно, мы сможем притушить негодование «непосвящённых», которые чувствуют себя потерянными в королевстве, где правит моя воспитанница.

— Я ничего не понимаю, — пожал я плечами. — Что вы от меня хотите?

— Я хочу, чтобы ты стал парламентёром. Связующим звеном между Нараей Илири, как толковательницей воли Великой Матери, и «непосвящёнными». Через тебя, мы с ней постараемся донести до «непосвящённых», что их суждения ошибочны. А, возможно, в обозримом будущем ты сможешь ставить меня в известность о событиях, происходящих в других королевствах. Ведь знание — сила. Интересует ли тебя моя дружба?

Я едва не полез чесать макушку, как привык делать. Сдержался потому, что здесь это могли воспринять верхом неуместности. Но, даже без почёсываний, я очень быстро сообразил, на что намекает эльфийская дама. И уверенно произнёс, хоть абсолютно не собирался работать полупроводником.

— Конечно, меня интересует ваша дружба, магесса! Кем я буду, если скажу «нет», когда дружбу предлагает одна из Пяти?…

Элария прищурилась и хмыкнула.

— Так ты знаешь… Что ж, похвально. Хотя, в принципе, догадаться не сложно.

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем «Магесса Элария — высший маг эльфов.». Персональная репутация: 2/10

— Навести меня позже, Серый Ворон, — она вновь приняла облик надменной и высокомерной барышни. — Ты знаешь, где меня найти. А сейчас я должна уделить время этому балагану.

Магесса проплыла мимо меня с белозубой улыбкой на устах и направилась прямиком к женскому клону Арнольда Шварценеггера, рядом с которым несмело жался начальник стражи.

— Какой придурок писал эту… эту… — я встряхнул плечами, потому что по телу прошли виртуальные мурашки. — Тьфу!

Я принялся оглядываться в поисках того, кто бы разделил мои взгляды на данного неигрового персонажа. Но никого не нашёл. Вместо этого увидел веселящуюся толпу прямо у длинного стола, уставленного виртуальными яствами.

— Малярийского вина, господин? — обзор перекрыл официант-НПС.

— Нет, спасибо, — отмахнулся я, испугавшись опасного названия. — Ваш алкоголь всё равно не действует на «непосвящённых».

— Как скажете.

Я сдвинул его в сторонку и направился прямо к столу, где смеялись и аплодировали. Громко восклицали и кричали: «Браво!».

В компании, примерно, из полусотни человек, эпицентром чувствовал себя черноволосый мужчина средних лет, лицо которого мне показалось знакомым. Он стоял у стола, смеялся и жонглировал апельсинами. Но не руками жонглировал, как самый стандартный циркач, а саблями. Держа в каждой руке саблю, он подбрасывал апельсин, ловил на лезвие следующий и вновь отправлял в полёт. Таким образом, он держал под контролем 4 апельсина и, судя по всему, не испытывал никаких трудностей.

Я припарковался у края сборища любопытных зрителей и с удовольствием за ним наблюдал. Весёлый мужик успевал шутить направо и налево, и громко смеялся вместе со всеми над своими же шутками.

— Занятно, — еле слышно прошептал я.

Но, кажется, мужчина меня услышал. Он повернулся, бросил лишь короткий взгляд, а затем совершил четыре молниеносных взмаха. Перерубленные ровно по центру апельсины упали на стол.

— Браво, граф! Браво! — захлопала в ладоши радостная неигровая женщина.

— Благодарю вас, старшая фрейлина, — он слегка ей поклонился, а затем обратил всё своё внимание на меня. — Серый Ворон, разрешите поприветствовать вас лично, — он подошёл ко мне и протянул руку. — Я — граф Иероним Лаури — один из вассалов Его Величества. И я всегда рад знакомству с кем–то, кто отличается от других.

— Граф, — я пожал его руку. — Очень приятно.

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем «граф Иероним Лаури». Персональная репутация: 1/10

— Взаимно.

— Впечатляющее выступление, — поспешил я его похвалить, обрадовавшись очередному супер лёгкому получению репутационного балла. — Вы умелый мастер, насколько я могу судить.

— Да, это так, — согласился граф. — Я —мастер двух–клинкового фехтования. В королевстве Италан у меня вряд ли найдётся достойный соперник.

— Зато есть не менее мастеровитый лучник, — засмеялся я, быстро вспомнив об одном. — Встречался я недавно с одним таким… Может, слышали? Граф Вильфред Сарториус…

— Этот шут? — загоготал граф Лаури. — Ему бы только над неумелыми «непосвящёнными» поиздеваться. Куда ему до меня… Скажите, Серый Ворон, — внезапно он стал совершенно серьёзен. — Я вижу за вашими плечами рукояти мечей. Вы тоже мастер? Вы умеете управляться парными мечами?

Услышав вопрос, я замер. Не потому, что пытался понять, с какой такой целью он интересуется. А потому, что понял кто настоящий мастер владения парными мечами. И кто, возможно, может стать моим наставником в будущем.

— Да, умею, — тихо сказал я, очень хорошо раздумывая над тем, как лучше поцеловать его в задницу, чтобы наработать ещё репутации для потенциального обучательства.

— А, говорят, у эльфов есть мастера, способные не только фехтовать, но и обладающие магией, которая делает их сильнее. Это правда?

— Чистейшая!

— Вы — этот мастер?

— Я не мастер, уважаемый граф. Но я действительно могу и фехтовать, и использовать магию.

— Покажете мне?

— В смысле — покажете? Прямо здесь?

— Да, — уверенно произнёс граф при десятках свидетелей. — Не просто продемонстрируете умение использовать магию — я знаю, что это не так сложно, — но и покажете ваши возможности в схватке.

— Не понял? — я опять застыл.

Граф Иероним Лаури улыбнулся.

— Серый Ворон, я предлагаю устроить показательный поединок. Немного развлечём избалованную публику, и потешим себя схваткой. Признаться, я в предвкушении. Сразиться с эльфом, да ещё «непосвящённым» — это весьма захватывающе.

Я щёлкнул зубами. Прям натурально так. Затем нахмурился и прищурился, пытаясь рассмотреть уровень неигрового персонажа. Но никаких уровней над его головой не плавало. Можно даже было предположить, что он 1‑й или 300‑й. Всё равно это не больше, чем гадание на кофейной гуще.

— Хм, граф. Вы простите меня… Но вы уверены?

— Ну это же будет не кровавый поединок до смерти, — захохотал он. — К тому же, я слышал, «непосвящённые» бессмертны по какой–то совершенно непонятной для меня причине. Чего вам опасаться, Серый Ворон? Всего лишь показательный бой.

Зрители вокруг нас замерли. Ещё недавно я слышал чавканье, смех, бульканье вина, разливаемое по бокалам. Сейчас же все молчали. Все те, кто столпился у стола и с интересом ждал развязки.

Я принялся крутить головой в поисках поддержки. Но её, в виде моей напарницы Катерины, рядом не оказалось.

— Разойдитесь все! Дайте нам место! — прерывая мои нерешительные раздумья, закричал граф. — Центр зала наш! Ха–ха!

— У вас нет выбора, «непосвящённый». Сразитесь и покажите себя достойным, — седовласый мужчина пенсионного возраста прикоснулся к моему плечу. Гордый профиль и строгий парадный мундир выдавали в нём аристократа.

Я прищурил глаза и прочёл: «Граф Жорж Гюго.» Затем вновь посмотрел на графа Лаури, который смеялся и разгонял толпу в центре зала.

— Выбор есть всегда, — ответил я, завёл руки и вынул мечи из ножен, которые прятались за спиной. — Главное — сделать правильный.

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем «граф Жорж Гюго». Персональная репутация: 1/10

— Достойные слова, Серый Ворон, — уважительно кивнул он.

— Дайте пространство, люди! — вновь прокричал граф Лаури. — Сейчас мы вас немного развлечём!

— Лёш! Ты что!? — наконец–то, меня нашла Катя, которая пропадала неизвестно где. Она выскочила из толпы, словно чёртик из табакерки, вцепилась в меня и зашептала. — «Репу» же угробишь!

— Или наработаю, — не согласился с ней я.

— Да ну ты что! Ты же всего 53‑й! А этот… А этот… Чёрт! Какой же у него уровень–то!?

— Думаю, мой можно смело умножать на два. А то и больше. Короче, не важно.

— Серьёзно?

— Серьёзно. Иди, найди себе место в зрительном зале. Доставай флажок или транспарант с моим именем. Будешь моим единственным болельщиком.

— Ну–у–у-у, хорошо. Сейчас ещё запись включу, — она улыбнулась и чмокнула меня в щёку. — Наудачу.

Граф расчистил место и обнажил мечи.

— Серый Ворон, прошу. К барьеру!

Я посмотрел на свои «необычные» парные мечи, усмехнулся, немного жалея о том, что не скрафтил перед балом что–нибудь получше, и полез в меню персонажа. На моём уровне — топовом среди всех игроков «двумирья» — мне были доступны пять аур. Это был максимум из того, что я мог одновременно активировать. Но совершать столь глупый поступок я не собирался, ведь в данный момент две из этих аур мне даром не сдались. А вот остальные три — очень даже нужны. Проблема была в том, что я смогу простоять под ними не более 5–7‑ми минут — они сожрут всю ману и вырубятся. Хоть я уже был далеко не нубас и прилично управлял этим персонажем, хоть разбрасывал свободные баллы по характеристикам грамотно, мана всё так же вытекала, как вода сквозь пальцы. И «духовность» не являлась панацеей — нужна была экипировка посолиднее.

Текущий уровень персонажа: 53

Мощь — 53

Стойкость — 68

Сноровка — 85

Интеллект — 1

Духовность — 110

Удача — 1

Очки жизни: 780/780 Мана: 555/555

Доступных для распределения баллов: 0

Я удостоверился, что свободных баллов не осталось. Значит, перед поединком ничего никуда не смогу впихнуть. Придётся рассчитывать на количество маны, регенерацию маны, активные умения и свои собственные руки. Кто бы там что не говорил — а фехтовать тоже надо уметь. Не только скиллы использовать. Рано или поздно в любом поединке мана закончится и всё сведётся к банальному фехтованию.

Я активировал ауру физической атаки, физической защиты и шанса физического крита. Три слоя разноцветного силового поля меня плотно обняли.

— Так вот значит как выглядит магия, доступная лишь расе эльфов, — граф Лаури, казалось, был очень доволен. И ничуть не волновался. — Признаться, я очень давно хотел увидеть, как сия магия работает. Посмотрим, поможет ли она вам, Серый Ворон. Ан гард!

Так как я не совсем дурак, среагировал вовремя. Граф сжал рукоятки сабель и принял атакующую позу. Я принял защитную, и разместил указательный палец левой руки возле иконки активного умения «удар рукоятью». Это умение с довольно высоким шансом могло на 3 секунды отправить соперника в состояние шока. И этим умением я планировал воспользоваться сразу, как только улыбающаяся рожа графа окажется в зоне поражения.

Но всё оказалось немножко сложнее. Едва граф на меня попёр, заставив сабли работать как пропеллер вертолёта, иконка начала бунтовать.

Внимание! Мирная зона! Все активные умения заблокированы!

Я только и успел грязно–грязно выругаться себе под нос. А потом вынужден был перейти к защите. Вертолётный пропеллер врезался в выставленные мечи и принялся высекать искры. Я не успевал следить за каждым взмахом, но граф, казалось, не стремился нанести мне урон. Он не делал выпады, а просто фехтовал. Тогда я осознал, что это действительно показательный поединок, и немного успокоился. Взял себя в руки, уверовав, что мне ничего не грозит, и вспомнил кинофильм «Умри, но не сейчас», где Джеймс Бонд в виде Пирса Броснана фехтовал с Тоби Стивенсом. И там один ни в чём не уступал другому.

Взмах сверху. Я успеваю среагировать и блокирую саблю мечом, который держу в левой руке. Правая нога сгибается в колене и я делаю выпад мечом в правой руке. Граф легко отмахивается от меня, не переставая улыбаться. Наносит ответный укол. То ли я успеваю уклониться, то ли за меня работает прокачанная характеристика, но сабля проходит чуть ниже уха. Я пригибаюсь, оставляя саблю над головой, и наотмашь бью мечом в левой руке. Граф втягивает живот и как бы складывается под прямым углом. Меч проходит горизонтально, не задев живота. В ответ граф небрежно наносит удар и сбивает с моей головы модный кожаный шлем.

— Думаю, вам он не идёт, Серый Ворон, — засмеялся Иероним Лаури и вновь принял атакующую стойку. — Ан гард!

Вновь начался обмен ударами. Граф расшатывал меня, нападая то с одной, то с другой стороны. Пытался рубить, чтобы проверить силу моих доспехов и защитной ауры, но ему не удавалось — к удивлению даже для самого себя, я действовал уверенно и парировал все его удары. Пытался проводить контратаки, но быстро понял, что бить наотмашь — не вариант. Острыми мечами, в отличие от его сабель, я мог лишь колоть. Бывало, его сабли скользили по лезвиям мечей, когда я делал выпады, и ему приходилось уворачиваться.

— Очень неплохо, как для «непосвящённого», — весело сказал он. — Не зря говорят, что вы самый умелый среди них. Вижу.

С финалом фразы, он вновь предпринял попытку атаковать. Я вновь парировал. Но в этот раз мне показалось, что на мои руки обрушилась сила, противостоять которой я пока ещё не готов. Уровнем не вышел. Мечи зазвенели, поплыли и едва не выпали из рук. Сабли продолжили скольжение по лезвиям, и увернуться я успел лишь благодаря реакции. Увидел удивлённую рожу графа, и понял, что этого он не ожидал. Казалось, он умышленно добавил силы в удар, демонстрируя мне разницу между тем, кем он был в начале поединка, и тем, кто он есть на самом деле.

— Сдаётесь, граф? — подначил я его.

Иероним Лаури захохотал:

— А у вас есть чувство юмора, Серый Ворон. Вы мне нравитесь.

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем «граф Иероним Лаури». Персональная репутация: 2/10

— Ан гард, граф! — довольно улыбнулся я, после получения очередного балла.

Через пелену неразборчивых воплей случайных неигровых зрителей, я отчётливо услышал голосок Кати, призывавший меня показать графу. Что именно показать, Катя не уточнила, но я и так понял, что не сверкающие пятки. А потому впервые за поединок пошёл в атаку.

Функция «усталости» на Закрытом Бета Тестировании была заблокирована. Оттого никакой тяжести в руках и ногах я не чувствовал. Я мог махать мечами хоть целый день. Был бы только толк… И я налетел на графа, как коршун. Пытался рубить мечом, который держал в правой руке, чтобы отвлечь от уколов, которые наносил мечом в левой руке. Граф быстро раскусил мою тактику. Один мой удар он едва не пропустил, но от следующих легко отбился.

Затем что–то произошло. Вновь появился вертолётный пропеллер. Мне показалось, что сабель у графа стало намного больше. Как и рук. Он размахивал так быстро, что защищаться стало совсем сложно. Я попятился. Пытался реагировать, но, время от времени, пропускал удары. Успел сощурить глазки, чтобы оценить полученный урон, но полоса моего здоровья оставалась на неизменном уровне. Это было всего лишь шоу.

Граф Иероним Лаури перешёл к заключительному акту демонстрации своего доминирования над нубасом 53‑го уровня. С характерным визгом, сабли разрезали воздух, врезались в сталь мечей, или же наносили глухие удары по моим плечам, экипированными в «необычную» кожанку. Очередной жёсткий удар отозвался в моей руке вибрацией. Следующий удар саблей выбил из моей левой руки меч. Я попробовал уколоть в ответ мечом в правой руке, целясь в шею. Граф блокировал выпад, крутанул мой меч и зафиксировал гардой. А затем я увидел, как к моей беззащитной шее несётся лезвие сабли. Но глаза я так и не успел зажмурить — удар был слишком быстр.

Вжих… Лезвие остановилось чуть выше воротника. Я судорожно сглотнул и скосил глаза на сталь у моей шеи. В реальной жизни, одно движение — и кровь бы брызнула во все стороны.

— Неплохо, Серый Ворон, неплохо, — граф улыбнулся удовлетворённой и немного надменной улыбкой. Затем убрал саблю от моей шеи и отсалютовал. — Задатки у вас есть. Но и поучиться есть чему. С магической силой, доступной только эльфам, с хорошим оружием — не таким, как у вас сейчас, — возможно, в будущем вы станете весьма опасным бойцом. Сейчас, я лишь отдам вам должное за усердие… Поднимите меч. И спасибо за поединок.

Под раздавшиеся дружные аплодисменты, я потянулся за мечом. Поднял и его, и слетевший шлем.

— Браво, граф! Браво! — всё та же экзальтированная дама захлопала в ладоши.

— Прекрасный бой, граф! Вы по праву являетесь лучшим фехтовальщиком!

— Да–да–да! Замечательный поединок, — подскочил церемониймейстер и взял меня под руку, бесцеремонно отодвинув кинувшуюся ко мне Катю. — Я готов представить вас Его Величеству. Пока он не занят важными государственными делами, нужно поспешить…

— Позже! — граф Иероним Лаури стальной хваткой сжал пухлую руку. — Сначала я представлю «непосвящённого» своим друзьям. Его Величество пусть продолжает заниматься государственными делами.

— Но позвольте, граф!

— Не позволю! Бери спутницу Серого Ворона и веди к королю. Нам же не мешай. Понял?

Если в тот момент моё лицо было похоже на лицо Кати, то я был капздец как удивлён. Металлический нотки в голосе графа совсем не контрастировали с той весёлостью, с которой он предлагал мне поединок. Да даже с той, которая была на его лице во время боя. Иероним Лаури смотрел на церемониймейстера как на отвратительного жука, которого нужно раздавить.

И тот не выдержал подобного взгляда. Стушевался, замолчал и схватил Катю за руку.

— Идёмте, Одинокая Кошка.

Она успела лишь плечами пожать, когда он потащил её за собой.

— При дворе слишком много тех, кто меня раздражает, — улыбка вновь вернулась на лицо графа, когда он отвечал на мой немой вопрос. — А я не люблю, когда мне пытаются перечить те, кто меня раздражает. Пойдёмте выпьем, мой друг эльф. Я хочу вас познакомить кое с кем.

Я всё ещё пребывал немного не в своей тарелке и легко позволил графу себя увлечь. Огромная толпа неигровых персонажей уже разошлась по залу и мы легко пробились к столу. Граф взял два бокала с вином с подноса и один протянул мне.

— Я не шутил, когда говорил, что вы неплохо сражаетесь. Думаю, вскоре появятся и другие фехтовальщики. Может, более умелые. Но ваша магия делает вас тем, кто вы есть. Вот бы мне научиться подобному…

Я захлопал ушами, вспоминая, что «энханцер» — уникален. Кроме него никто не может усиливать других. Могут ослаблять других, могут использовать силу других. Но в таком поединке, в котором мне сейчас пришлось принимать участие, это бы не помогло никому из них. Когда активные умения заблокированы, только «энханцер» выглядит перспективно. Несмотря на слабую физическую защиту и невеликое количество здоровья, ауры оказывают заметное влияние на персонажа.

— Ммм… Насколько я знаю, только эльфы могут владеть данной магией, — старательно выбирая слова, я поведал графу то, что почерпнул из лора.

— Совершенно верно. Только вы — эльфы. И никто более, — он вздохнул. — Это несправедливо, конечно, но кто мы такие, чтобы оспаривать выбор верховного божества? — граф улыбнулся и повёл глазами, указывая на потолок, откуда на нас задумчиво смотрел Италан. Затем поднял бокал. — За него!

Я осторожно коснулся края серебряного бокала, всё ещё не понимая, куда он клонит.

— Иероним, прекрасный бой! Ха–ха! Ну ты мастер, надо признать, — в наш лёгкий тет вмешался очередной весельчак. — Оу! И–и–звини–ите!

— Вильфред! — граф Лаури поставил бокал на стол и по–дружески обнялся с тем, кого давеча назвал шутом. — Рад, что ты всё же пришёл. Разреши тебе, мой друг, представить того, кто тоже уже стал моим другом — «непосвящённого» Серого Ворона.

— Ворон, ворон, ворон, — заплетающимся языком проговорил мой старый знакомый граф Вильфред Сарториус. Затем пожал плечами и сделал здоровый глоток из не менее здорового бокала. — Тоже птица…

— Мы с вами знакомы, Ваше Сиятельство, — хоть мне и не хотелось, я всё же решил обращаться к нему соответственно статусу. — Вы нехорошо себя повели ранее, когда встретили нас в деревне, принадлежащей графине Герании Эш. А затем в Истринге тоже брезговали знакомством.

— Вильферд? Ну что ж так… Надо быть более гостеприимным с неожиданными гостями нашего мира, — попенял Иероним Лаури.

— Да? Ты так считаешь?

— Конечно. Посмотри! Это же Серый Ворон — лучший из «непосвящённых»! Он возглавляет войско тех, кому пока нет равных.

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем «граф Вильфред Сарториус». Персональная репутация: 1/10

— Ну если ты так считаешь, Иероним, я не против, — он улыбнулся и протянул мне руку. — Очень рад знакомству, «непосвящённый». Э–м–м… Как там вас?… Чёрный Вепрь!

— Я тоже рад, Вальдемар Сракониус! — это произошло само собой. Я просто не смог сдержаться.

Но, на моё счастье, всё закончилось куда лучше, чем могло. Оба графа — и Вильфред Сарториус, и Иероним Лаури — захохотали.

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем «граф Вильфред Сарториус». Персональная репутация: 2/10

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем «граф Иероним Лаури». Персональная репутация: 3/10

— Во истину вы полны сюрпризов! — смеясь, граф Лаури хлопнул меня по плечу. Я, блин, чуть не упал. — Всегда надо держаться с достоинством! Всегда! Никому нельзя позволять себя унижать и мириться с бесчестием! Я доволен вами, Серый Ворон.

— И я тоже, — Вильфред Сарториус поддержал коллегу пьяным смехом. — Только не дерзите мне, Серый Ворон, на землях, которые принадлежат мне. Там, возможно, это не будет выглядеть уместно. Авось, услышит кто…

— Конечно, граф. Простите.

— Не стоит извиняться. Вы держались с честью и заслужили моё уважение. Иероним, я вас оставлю.

Пьяный наглый граф поспешил затеряться в толпе. Вместо него к нам подошёл седовласый неигровой мужчина. Он по–отечески положил руку на плечо графа и уставился на меня.

— Жорж! — Иероним Лаури обрадованно его приобнял.

— Представишь меня Серому Ворону?

— Ты знаешь, как его величают?

— Да. Я дал ему пару советов, как с тобой разделаться.

— Когда речь идёт обо мне, твои советы не помогут, — вновь надменно усмехнулся граф Лаури. — Серый Ворон, это — граф Жорж Гюго, признанный мастер создания фортификационных укреплений. Первейший инженер при дворе Гилберта Пеппина, за что Его Величество жаловали Жоржу дворянский титул.

— Очень приятно, — я первым протянул руку седовласому мужу. — Вы занимаетесь обороной?

— Не совсем. В последнее время я отвечаю за постройку осадных орудий. Катапульты, требушеты, баллисты… Без добротной катапульты ни одна стена не падёт. Ни одна крепость не пропустит захватчика внутрь. А поскольку времена изнурительных осад давно остались в прошлом, я ищу возможности создания более сильных орудий, способных разрушить стены.

— Зачем?

— Чтобы иметь возможности для манёвра. Может, вы не знаете, но лучшая защита — это нападение. Корона должна иметь возможность навязать свою волю тому, кто решит противиться этой воле. Должна демонстрировать свою силу. Для этого любой потенциальный враг должен понимать, что стены родного дома не защитят, если он осмелиться напасть. Мы крепко встретим врага и погоним его обратно. Перейдём в атаку и разгромим на его территории. Для этого и нужны осадные орудия.

— А на вас кто–то собирается нападать? Кого вы собираетесь «крепко встретить и погнать обратно»? — удивился я.

— Пока ещё никто. Но ни в чём нельзя быть уверенным. Мы окружены потенциальными врагами. На западе дроу, на востоке гномы и орки. С юга могут подойти… извините, эльфы.

— Так эльфы ни с кем не воюют уже тысячу лет, — напомнил я. — Разве от них… от нас может исходить хоть какая–то опасность?

Граф Жорж Гюго усмехнулся.

— Война — это продолжение политики. Никто не может знать, какая политическая повестка станет в соседствующих королевствах популярной. Возможно, кто–то взалкает наших земель. А значит нам нужно быть готовым ко всему.

Я поморщился, пытаясь понять всю глубокомысленность этих слов, но сам себе признался, что они звучат как–то бредово. Мы будем готовы напасть на каждого, чтобы защититься. Именно для этого — для защиты — мы строим орудия нападения. Пусть только кто–нибудь посмеет на нас напасть, мы нападём в ответ, используя баллисты, требушеты, катапульты. Что бы защититься, в общем… Получалась какая–то бессмыслица, на мой взгляд.

— Весьма разумно, вам не кажется, Серый Ворон? — пытливо спросил Иероним Лаури.

— Весьма разумно, — моментально согласился я, надеясь на очередной репутационный балл.

— Рад, что вы так считаете, — седовласый граф протянул мне руку вместо репутационного балла. — А теперь простите, мне надо идти. Если вам понадобится мой совет или моя помощь, ищите меня в замке близ восточных эльфийских гор. Но будьте осторожны! Где–то там, в горах, обитает опасное чудовище, по ночам устраивающее засады на дорогах. Приезжайте ко мне лучше днём.

— Следуйте–ка за мной, Серый Ворон, — не дал мне опомниться граф Лаури, после того, как Жорж Гюго отчалил. — Я хочу познакомить вас ещё с одним мои другом. Он тоже дворянин — вассал короля.

С улыбкой отмахиваясь от «неписей», которые поздравляли его и хвалили персональный «скилл», граф вывел меня во внутренний двор и припарковал у задумчивого худого мужчины, имевшего уставший вид. Мужчина, одетый в строгий чёрный мундир, свёл руки за спиной и с интересом наблюдал за звёздами на безоблачном ночном небе.

— Виктор, — позвал его граф. — Спустись с небес на землю.

— М? — мужчина обернулся и уставился на нас сонным взглядом.

— Серый Ворон, позвольте представить графа Виктора Люциуса — одного из самых учёных мужей, с кем мне посчастливилось повстречаться.

Сонный граф посмотрел на меня, не выказывая никаких эмоций. Затем вылупился на протянутую руку.

— Интересно, а вечность — это долго? — он так её и не пожал, и вновь посмотрел на небо. — Как долго идти до звёзд? Вечность? Или они ближе? Или только богам позволено спускаться со звёзд и взбираться обратно?

Я слегка растерялся. Сразу показалось, что впервые в «двумирье» я встретил самого настоящего неигрового психа. На неадекватов я уже насмотрелся. Но откровенно ненормального видел впервые.

— Люди тоже смогут, — медленно проговорил я и постарался завязать диалог. — Взбираться на звёзды. В моём мире, в мире «непосвящённых» мы уже сделали первый шаг. Пусть путь ещё предстоит долгий, но, я уверен, если продолжать двигаться, если проявлять упорство, любая цель станет достижимой.

Граф Люциус прекратил пребывать в нирване звёздного неба и с любопытством посмотрел на меня. Затем бесцеремонно положил руки на плечи и принялся ощупывать.

— Вы тяготеете к магии? Впрочем, вы эльф. Магия у вас в крови… И я чувствую в вас силу. Живую силу, благодаря которой вам удаётся заботиться не только о себе, но и о тех, кто решил стать рядом. Вы не страшитесь этого. Быть лидером вам нравится. Это интересно…

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем «граф Виктор Люциус». Персональная репутация: 1/10

— Рад знакомству, Ваше Сиятельство, — я осторожно убрал его руки со своих плеч, так как он застыл в беспамятстве, после того, как меня облапал. Я даже подумал предложить разработчикам «двумирья» создать такую опцию, которая бы запрещала «неписям» так легко считывать информацию с игрока. А то они все непонятные какие–то. А ты для них словно раскрытая книга.

— И я рад, эльф. Навестите меня как–нибудь. Буду рад поговорить о звёздах.

— Виктор, — улыбнулся Иероним Лаури. — Ты всё такой же необщительный дикарь. Смотрел бы внимательнее — видел бы больше. Серый Ворон способен не только говорить о звёздах. Ему по силам гораздо, гораздо больше.

— Я это вижу. Но так ли это на самом деле, мы узнаем, когда придёт время, — загадочно произнёс граф Виктор Люциус. Посмотрел на меня осмысленным взглядом и усмехнулся. А мне, при свете звёзд, показалось, что его усмешка выглядит зловещей.

— Пойдёмте обратно, Серый Ворон, — вновь засмеялся Иероним Лаури. — А то он нам сейчас наговорит чуши. Он хоть учёный муж, да не от мира сего.

Пока граф Лаури подталкивал меня в спину, я успел заметить, что зловещая усмешка на лице графа Люциуса никуда не исчезла.

— Что всё это значило? — спросил я, когда мы вновь вернулись в тронный зал, где общее веселье не собиралось прекращаться.

— Спросите у него самого, — дежурно засмеялся граф Лаури. — Он же вас пригласил. Наведайтесь и спросите… А мне, пожалуй, пора с вами распрощаться. Я познакомил вас со всеми вассалами короля. И с самим собой тоже. Теперь вас оставлю. К тому же… К тому же, я вижу, что с вами отчаянно стремится познакомиться кто–то другой… Именно — стремится!

Глава 17

Граф улыбнулся и кивнул головой, указывая вперёд. Я проследил за его взглядом и увидел, как ко мне торопливо приближается молоденькая девчушка, вцепившаяся в руку прекрасной дамы. Лицо белокурой девчонки просто сияло, а придерживающая её за руку короткостриженная дама самоуверенно усмехалась.

Прежде чем они подлетели, я успел прищурить глазки и прочесть:

«Принцесса Амелия Пеппин»

«Волшебница Вивиарис — высший маг человеческой расы»

Я щёлкнул зубами и весь как–то сразу подобрался. Смотрел на прекрасных дам и соглашался с тем, что они действительно прекрасны. Только прекрасны по–разному.

Молодой блондинке в шикарном вечернем платье я бы дал лет 16–17. В принципе, столько, сколько ей было по лору. Выглядела она настоящей куколкой. Молодая нежная кожа, великолепные волосы, тонкие черты лица. Изящные бровки, пухленькие улыбающиеся губки. Голубые глаза столь добрые, что невозможно было смотреть в эти глаза и не улыбаться. Девчонка словно светилась. От неё словно исходила аура счастья — настолько радостной она была.

Но дама в чёрном платье с бретельками, слегка прикрывающими обнажённые плечи, на мой вкус, выглядела ещё прекрасней. Высокая брюнетка лет 30-ти с короткой стрижкой пикси. Бездонные, завораживающие чёрные глаза, которые с помощью фантастического мейкапа на ресницах и бровях выглядели просто демоническими. От тонкого надменного носика и симметричных губ невозможно было оторвать глаз. А родинка у края левой бровки добавляла очарования.

— Ну, вот, наконец–то, и вы! — улыбающаяся девчонка подскочила и схватила меня за руки. — Все только и говорят о «непосвящённом», которого пригласил папа и который достойно сражался против лучшего фехтовальщика королевства. А я его так и не увидела. Это ведь нечестно, правда?

— Серый Ворон действительно достойно со мной сражался, принцесса, — поспешил на выручку граф, пока я приходил в себя после удара кувалдой под названием красота. — И, я думаю, со временем станет ещё сильнее.

— Смелый и сильный воин! Ещё и эльф! Как это чарующе!

— Э–э–э… — это и всё что мне удалось выдавить в первые секунды.

— Амелия, — раздался восхитительный глубокий голос. — Мне кажется, тебе стоит себя отрекомендовать, как положено королевской особе.

Я посмотрел на волшебницу и чуть не облизнулся.

— Ой, простите! — девчонка оставила мои эльфийские руки в покое, отошла на шаг и изобразила книксен. — Принцесса Амелия Пеппин… Уже взрослая принцесса, которой сегодня исполнилось ровно 16 лет.

— Поздравляю вас, — я отметил тот тон, которым девчонка говорила про свой возраст, но сдержал ухмылку. Вместо этого наклонился, взял за ручку и галантно поцеловал. — Очень рад познакомиться со столь привлекательной девушкой.

— Правда?

— Амелия!

— Истинная правда.

— Как приятно! Эльфы мне всегда казались вежливыми и воспитанными… И симпатичными, к тому же.

— Амелия!

— Простите, Серый Ворон, — весело замельтешила девчонка. — Это невежливо с моей стороны… Позвольте я представлю вам мою наставницу — великую магессу Вивиарис. Она — одна из величайших магов нашего мира!

— Аншанте, мадемуазель, — я полез лобызать её руки.

— О, нет! — засмеялась магесса и убрала руку. — Мои руки целовать не надо! Я же не королевских кровей! Да и неизвестно, как отреагирует охранная магия, которая меня защищает от тех, кто моментально оказывается мною очарован.

— А много таких, да? — лукаво поинтересовался я.

— Хватает, — засмеялась Вивиарис. — Граф, рада вас видеть. Поединок, за которым я наблюдала, оставил приятное впечатление. Вы великий воин. Примите моё восхищение.

Совершенно неожиданно я почувствовал лёгкий укол ревности из–за того, что внимание женщины перескочило на другого мужчину. Первый укол ревности в виртуальном мире.

— Вы мне льстите, Вивиарис, — растянул граф губы в дежурной улыбке. — Наш «непосвящённый» друг гораздо больше достоин восхищения. Ведь он выстоял, хотя не знал с кем имеет дело.

— Вы считаете? — волшебница вопросительно изогнула бровку.

— Несомненно. Я уже готов называть его другом и буду рад, если он навестит меня, когда на то будет его желание. Он тот, у кого многому можно научиться.

— Вы считаете? — в это раз волшебница изогнула обе бровки и смотрела не меня с не меньшим удивлением, чем я на графа Лаури. Это чему я могу научить неигрового персонажа, который бы меня легко разделал под орех, была бы его воля?

— Ну что вы всё говорите о всякой ерунде! — принцесса наморщила лобик и натурально так топнула ножкой. — Сегодня же мой праздник!

— Вы совершенно правы, Ваше Высочество, — граф низко поклонился. — Поэтому разрешите мне вас оставить наедине с «непосвящённым» эльфом. Мне кажется, вам с ним будет куда интереснее, чем с таким стариком, как я.

— Разрешаю, граф. Хоть вы не такой уж и старый.

— Амелия! Это невежливо!

— Идёмте танцевать, Серый Ворон! Вы любите танцы? Я, вот, очень люблю.

Не дожидаясь ни моего положительного ответа, ни ухода графа, не обращая внимание на очередную недовольную ремарку Вивиарис, принцесса схватила меня за руку и потащила за собой.

— Разыщите меня потом, Серый Ворон! Как спасётесь бегством! — смеясь, крикнула мне вслед волшебница.

«А то как же!» — сказал я про себя. — «Конечно, разыщу. Такая красотка… У–у–у-ух!»

Резвая молодая девчонка затащила неуклюжего меня прямо в центр зала. Затем громко крикнула, что хочет танцевать. Неигровые персонажи дружно засмеялись, а незаметный духовой оркестр, который непонятно где скрывался, начал исполнять медленную мелодию.

— Хочу быструю музыку! — вновь властно топнула ножкой принцесса, вызвав у «неписей» очередной приступ умилительного смеха.

Оркестр прервал мелодию и зарядил по полной. Стараясь не сгореть от стыда, я приплясывал рядом с девушкой, которая держала руками подол платья и прыгала в такт музыке. Я пытался сосредоточиться и не смотреть по сторонам, чтобы не видеть, как надо мной ржут неигровые персонажи, хоть понимал, что ржут надо мной лишь мои тараканы.

Я сохранял улыбку на лице, старался держать ритм, смотрел на счастливую принцессу и отчаянно гнал прочь назойливую мелодию «It's my party» в исполнении Лесли Гор. Веселящая девчонка, которая вообще ни на что не обращала внимание и отрывалась на полную, казалось, идеально подходила для главной роли в клипе под эту песню.

Когда музыка закончилась, принцесса пожелала продолжения. Пришлось ещё несколько минут топтать ногами пол, словно слон. Затем ей надело приплясывать и она заказала медленный танец. Поклонилась мне, протянула руку и, как настоящая дама перед «белым» танцем, пригласила кавалера. Я осторожно возложил руки на талию, надеясь, что папаша–король меня сейчас не видит, и позволил её рукам лечь на мои плечи.

Заиграла мелодия и мне опять пришлось вести. В этот раз, правда, без всяческих надежд на то, что если лопухнусь, к этому отнесутся с пониманием.

— Скажите, Серый Ворон, — доверительно зашептала Амелия и смело придвинулась ближе. — Вам нравится у меня на празднике? Вас всё устраивает?

— Несомненно, принцесса, — я сохранял полный контроль над речью и в голове редактировал каждое слово, чтобы не брякнуть чего невпопад. — Дворец — прекрасен. Я никогда не видел такой роскоши… Столы ломятся от яств… Люди — доброжелательны и вежливы… Особенно граф Иероним Лаури, который, мне кажется, сможет меня многому научить, если я смогу… если я смогу…

— Сможете что?

Сказать «наработаю репу», я так и не решился. Повезло, что быстро подобрал синоним.

— Смогу стать его другом.

— Наверное, сможете, Серый Ворон. Я слышала, граф всегда был неравнодушен к эльфам, — она заговорщицки хихикнула, а затем посмотрела на меня проникновенным взглядом. — А моим… А моим другом вы не хотите стать?

— Почту за честь, Ваше Высочество, — отстрелялся я без запинки. — Вы столь очаровательны, что я могу об этом только мечтать.

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем «принцесса Амелия Пеппин». Персональная репутация: 1/10

— Признаться, я тоже рада с вами познакомиться, — озорно улыбнулась она. Настолько озорно, что сам себе я сказал: «Тпру, жеребец!». — И мне бы хотелось продолжить наше знакомство в ближайшем будущем. Наедине, если вы не против?

В этот раз я промолчал. И мне даже показалось, что потерять наработанный бал репутации будет совсем неплохо. Но чертовка спасла меня от выбора между тремя вариантами: «да», «нет», «не знаю». Она смотрела в мои глаза в течение 2–3‑х секунд, а затем рассмеялась.

— Ха–ха! Вы испугались, Серый Ворон? Не пугайтесь. Я не могу продолжать знакомство с тем, кого не одобрит папенька. Сначала вам придётся попросить его разрешения. А он у меня строгий, вы знаете. Даже если вы владеющий магией эльф со смазливой мордашкой, это не значит, что нам удастся вновь увидеться.

— Вы мне льстите, принцесса, — постарался я перехватить инициативу, потому что вдруг почувствовал себя дураком. Это ж виртуальный мир. Здесь можно себя вести намного раскованнее. — Я обычный. Такой, как все. Просто каким–то чудом оказался на вашем празднике… Но, со всей честностью скажу, я весьма рад этому. Ведь здесь я увидел вас — прекрасное юное создание, которое излучает лучи столь яркого света, что, возможно, своим светом может затмить солнце. Когда я увидел вас, мне показалось, что вы светитесь счастьем. Это было так вдохновляюще! Словно яркая звезда зажглась, красоте которой ты хочешь посвятить стихи!

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем «принцесса Амелия Пеппин». Персональная репутация: 2/10

— Правда?

— Правда, — кивнул я, спустя пару секунд раздумий. Мысленно дал себе по шее и попросил не перегибать палку. А то наговорю ещё…

— Скажите, а я действительно прекрасна?

— Как сладкий сон в тёплую ночь.

— О–о–о, как красиво звучит, — захихикала девчонка. — У себя дома вы, наверное, бард? Или менестрель?

— Ну–у–у-у, что–то типо того, — пораскинув мозгами, согласился с ней я. В принципе, она была права — я играл на классе из семейства бардовых.

— А скажите… Она… Она прекрасна? — доверительно спросила принцесса, придвинувшись ко мне практически вплотную.

— Кто?

— Вивиарис… Моя наставница.

Я успел вовремя прикусить язык, чтобы по обыкновению не ляпнуть: «охренительная тёлочка». До меня очень быстро дошло, что вопрос малолетней хитрюги явно с подвохом. Это я понял не по вопросу, а по тому, как он прозвучал. Что–то в её тоне заставило меня закрыть рот на замок и рассмотреть вопрос со всех сторон.

— Та дама, что пришла с вами? — спросил я, как можно более равнодушно.

— Да–да. Она.

— М–м–м, не успел рассмотреть, если честно. Меня больше интересовала именинница. Это же всё–таки её праздник. Именинница мне понравилась, да.

Я улыбнулся весёлой мальчишеской улыбкой. Такая улыбка, бывало, вызывала у женщин ответную улыбку, даже если причин улыбаться не было.

— Врунишка, — засмеялась принцесса. — Я же видела, как вы на неё смотрели. Меня не проведёшь.

— Да ну! Не может быть, — попытался я спасти ситуацию.

— Точно–точно! Я видела! Но это не страшно. На неё все мужчины так смотрят, — она продолжала хохотать. — Наставница Вивиарис говорит, что с мужчинами это случается, потому что она обладает неповторимым… неповторимым… Как же там это называется–то… А! Шармом, вот!

Я неловко прокряхтел, собираясь с мыслями.

— Пока с её шармом я не знаком. Зато ваше обаяние меня пленяет. Завидую тому, у кого такая прекрасная дочь.

Амелия осталась довольна тем, как я выкрутился из непростой ситуации. Об этом сообщили её глаза, её улыбка и руки, которые сползли с плеч и проделали небольшой нежный путь по эльфийской груди. К этому времени музыка закончилась, и принцесса сжала своими ладошками мои ладошки.

— Пойдёмте, мой будущий друг, — волнительным голосом прошептала она. — Я представлю вас отцу. Без вашего знакомства, наша дружба не сможет иметь продолжения.

Без тени смущения она потащила меня за собой, пробивая борозду в толпе «неписей», словно ледокол. Мы прорвались на оперативное пространство и были ненадолго задержаны стражами в позолоченных плащах. Я уже было потянулся за паспортом, но девчонка небрежно махнула рукой, разгоняя две скрещённые алебарды.

— Дорогу принцессе!

За линией стражи тоже было многолюдно. Там толпились солидные неигровые мужчины и, разбившись на пары, о чём–то переговаривались. Амелия провела меня сквозь них извилистым путём и совершенно неожиданно была остановлена своей наставницей. На этот раз волшебница Вивиарис совсем не улыбалась.

— Амелия! Оставь Серого Ворона в покое. Идём за мной. Сейчас тебе не стоит здесь находиться.

— Но почему!?

— Потому, что я так сказала! Не спорь, дитя…

— Я не дитя!

— Да, ты уже взрослая, Амелия. Но спорить с великим магом очень опасно даже взрослым. Понятно?

— Понятно, — растерянно прошептала принцесса. В тот момент мне показалось, что она стала выглядеть моложе своего возраста — надула губки, как обиженная маленькая девочка.

— Серый Ворон, прошу нас простить. Вы можете остаться. Только отрекомендуйте себя королю сами… Если сможете, — Вивиарис взяла Амелию Пеппин за руку и увела за собой, оставив меня недоуменно пожимать плечами в компании очередного упитанного мужика возрастом далеко за 50.

Тот посмотрел на меня и, недовольно намухрившись, отвернулся. Я прищурил глазки и прочёл: «Наместник Лефрат». Чего именно он наместник, я так и не понял. Но, после демонстрации такого пренебрежения, интересоваться не стал. Вместо этого я сосредоточился на происходящем перед моими глазами.

Солидные пузатые дядьки тихо шептались рядом со мной и следили за перепалкой трёх мужчин. Один из них — седовласый, бородатый и строгий — носил на голове золотую корону. Двое других были намного моложе и о чём–то спорили у первой ступеньки перед небольшим возвышением, на котором стоял самый настоящий трон. Отлитый из золота, инкрустированный драгоценными камнями и украшенный резными фигурками. Оставив трон, пожилой седой мужчина поправил бархатную мантию и медленно спустился по ступенькам. Он что–то сурово выговорил, но спорщики и не думали прекращать пререкаться. Один из них — молодой и энергичный юноша лет 25-ти — небрежно отмахнулся, словно от назойливой мухи. А второй — чуть постарше и менее экспрессивный — недовольно указал пальцем, будто отчитывал молодого.

Я попытался понять, что происходит и, первым делом, прищурился. «Король Гилберт Пеппин», «принц Райкард Пеппин», «принц Райтер Пеппин» — услужливо подсказала мне система. Я быстро разобрался кто есть кто и присвистнул. А затем — вполне ожидаемо — полез в первые ряды, в надежде услышать, о чём говорят королевские особы.

— Эльф! Не суйтесь, — меня схватил за руку наместник Лефрат и недовольно нахмурил брови. — Это не ваше дело!

— Это не ВАШЕ дело, — я ответил ему тем же и вырвал руку.

Потерян 1 балл личной репутации с неигровым персонажем «наместник Лефрат». Персональная репутация: — 1/10

К такой неожиданности я отнёсся философски — фыркнул и продолжил свой путь. Хоть для меня это было впервые — схлопотать минус в «репу» — я даже не стал переживать. Ведь непонятный жирный наместник меня совершенно не волновал.

Я осторожно обошёл ещё несколько неигровых персонажей, которые стояли недалеко от места перебранки и старательно делали вид, что ничего не слышат, и подошёл ближе. Лучше рассмотрел и самого короля, и королевских сыновей.

— Ты — закостенелый традиционалист! — младший сын грозно ткнул в отца пальцем. — И ты ничего не понимаешь в том, что такое свобода. Твоё правление приведёт королевство к окончательному загниванию!

— Твои идеи — ересь, Райтер! — воскликнул старший сын короля Райкард Пеппин. — Ты несёшь несусветную чушь! Какой прогресс? Какое равенство? Какое многообразие? Мы те кто мы есть по рождению, а не по желанию! Как может солдат или конюх, прачка или падшая девка быть равна нам?

— Вздор! Между нами нет фундаментальных различий! Да, мы представляем разные расы — дроу, эльфы, гномы, орки, люди. Да, у нас разные матери и разные отцы. Но мы все дети этого мира. Мы — одно целое. И всем хватит места в новом мире, где не будет предрассудков и взаимной ненависти.

— Ну и каким образом ты собираешься добиться счастья сразу для всех? — спокойно спросил король, наблюдая за младшим сыном. — Ты — Бог?

— Бог не тот, кого прославляют. Не тот, кому молятся. И не тот, кого боятся. А тот, кто сидит в твоём сердце, — он постучал себя по груди. — В моём сердце. Моё сердце желает равных возможностей для каждого. Я вижу каждый день, как несправедлив абсолютизм. Как кто–то жирует на костях народа, а народ вынужден доедать последние крохи. Как тот, кто кого–то любит, не может разделить свою любовь с кем–то из–за тысячелетних предрассудков. Как кто–то ограничен в делах своих потому, что господствующая идеология не позволяет вырваться за определённые рамки. Как Бог может допускать такое? Почему это происходит? Почему мы празднуем, пьём, транжирим золото, а кто–то не может позволить себе башмаки! Где справедливость? Что она такое, скажи мне!?

— Он говорит о классовом неравенстве? — Райкард вновь посмотрел на отца и не сдержал ухмылки. — Он, сын короля, который с ранних лет был окружён вниманием и получал всё. Он, кто не стеснялся кнутом упрекать гувернёра за то, что тот был нерасторопен. Откуда у тебя это?

— Не вмешивайся! — брезгливо одёрнул брата тот. — Ты всего лишь ширма. Ширма для будущего правления, за которой спрячутся те, кто реально будет править. Когда отца не станет, именно ты займёшь его место. На трон взойдёт тот, кто никогда не мыслил самостоятельно и всегда лишь соглашался.

— Заткнись, Райтер!

— Успокойтесь оба! — король стал между сыновьями, но всё ещё старался сохранять спокойствие. — Райкард, ты старше и умнее. Держи себя в руках.

— Прости, отец. Но он много на себя берёт.

— Подхалим, — фыркнул Райтер Пеппин.

— Сын, ты слишкомгоряч, — король попытался возложить руку на плечо Райтера. Но тот брезгливо её сбросил. — И ты не понимаешь, о чём говоришь. Люди, эльфы, дроу — мы все рождаемся неравными. Кто–то умнее, кто–то физически выносливее. Кто–то обладает магией, а кто–то уверенно чувствует себя под землёй. Но у каждого есть шанс пройти именно свой путь. Не чужой — свой! Надо лишь найти его.

— Вздор! — опять фыркнул младший сынок. — Мы не даём другим и шанса. И если так будет продолжаться, именно наше королевство сгниёт первым. Монархическая система изжила себя, отец!

— Что???

— Многообразие спасёт наш мир! Нельзя закрываться, словно ракушке. Другие королевства процветают, мы деградируем. Я хочу, чтобы наш мир стал другим. Я хочу увидеть мир без границ. Надо позволить представителям других рас обучить нас своему образу жизни. Надо дать им что–то взамен. Поделиться с ними. Обменяться жизненным опытом. Чтобы мы прекратили слепо следовать традициям, а постарались измениться. Чтобы свобода воли, свобода выбора, свобода любви стала догмой для каждого.

— Сын, — тихо сказал король Гилберт вновь положил руки ему на плечи. В этот раз тот не стал демонстрировать гонор. — Ты несёшь ерунду. Послушай себя сам. Во что превратится королевство, если каждый подданный вдруг возомнит, что он волен делать всё, что пожелает?

— Это называется свобода воли, отец.

— Это называется заблуждение, сын. Ты даже не представляешь, как опасны твои идеи…

— А я представляю! — громко сказал я.

Я прислушивался и слушал очень внимательно. Запоминал каждое слово и в груди моей разгорался огонь неприятия. Идеи младшего сынка казались мне до боли знакомыми. Я довольно подробно изучал историю человечества и знал, что на самом деле стоит за утопическими идеями свободы для всех. Поэтому я, как уже бывало не раз, не смог удержать свой рот на замке. Не смог сдержаться и остаться стоять в стороне. Я полез напролом.

— Ваше Величество, разрешите слово молвить?

Король Гилберт очень внимательно посмотрел, как я опустился перед ним на одно колено. Молча наблюдал достаточно долго, чтобы я предположил тысячу вариантов дальнейшего развития событий. Вплоть до тотального минусования.

— Эльф, встань. Ты не подданный короны. Ты — «непосвящённый». Хоть и самый достойный из всех. Я слышал о тебе. Что ты хочешь сказать?

— Ваше Величество, я случайно услышал ваш разговор с… сыновьями, — с колен я так и не поднялся. — Простите, но я не мог промолчать. Там, откуда я родом, уже пытались прийти к власти те, кто грезил о мировой революции. Кто шёл под лозунгами свободы, равенства и братства для всех. Но ни к чему хорошему такие лозунги не приводили. Начинался хаос. Брожение. После захвата власти теми, кто шёл под обманными лозунгами, начиналась неизбежная гражданская война. Брат шёл на брата. Сын на отца. Проливались реки крови. Такие идеи никогда не приводили к равенству, а порождали анархию, из которой вырастала каста властителей, считавшая тех, кто их привёл к власти, винтиками в механизме. Бездушным расходным материалом, которым можно легко пожертвовать ради личных целей. Зная примеры из моего мира, я могу с точностью сказать, что призывы к всеобщей свободе, к всеобщему равенству никогда к этому не приводили. Приводили лишь к хаосу.

Потерян 1 балл личной репутации с неигровым персонажем «принц Райтер Пеппин». Персональная репутация: — 1/10

Младший сын короля посмотрел на меня как на выскочку, который влез ни к селу ни к городу. Затем заскрежетал зубами:

— Из очищающего хаоса родится социально–справедливый строй, где каждый станет свободным в своём выборе и не будет чувствовать себя ущемлённым!

Он резко развернулся, взмахнул плащом с символами королевской власти, и, не оборачиваясь, торопливо зашагал к выходу. Никто не бросился за ним следом.

— Боюсь, что его уже не вернуть… — прошептал король так тихо, что его услышал, наверное, только я и старший сын. Затем вновь обратил на меня внимание и сделал жест рукой, вновь призывающий подняться. — Встань, эльф. Передо мной на колени ты можешь не опускаться. Твой мир действительно будоражили события, ввергающие его в хаос братоубийственной войны?

— Да, Ваше Величество. И не раз. Любая попытка мятежа строилась на лозунгах счастья и добра для каждого. На лживых лозунгах, имевших своей целью лишь захват власти.

— Увы, мне кажется, что это так, — согласился со мной король. — Райтер не понимает смысла тех слов, что говорит. Но если понимает — всё намного опаснее. Если он сможет заразить кого–то своими идеями… Не знаю… Даже не представляю, что тогда может произойти.

— Эти идеи — зло, — уверенно сказал я. — То зло, что скрывается под маской добра.

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем «король Гилберт Пеппин». Персональная репутация: 1/10

— Рад, что вы разделяете мои опасения, Серый Ворон, — король впервые назвал мой игровой ник–нейм. — Вы вовремя оказались рядом.

— Благодарю вас за тёплые слова.

— Это мой старший сын, Райкард, — король приобнял сына за плечи.

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем «принц Райкард Пеппин». Персональная репутация: 1/10

— Серый Ворон.

— Ваше Высочество, — склонился в поклоне я.

— И он тоже мечтатель. Как и младший, — усмехнулся король.

— По крайней мере, я мечтаю не об очищающем хаосе.

— Именно поэтому я тебе опять говорю: оставь свои мечты о неизведанном. Здесь твой дом. Здесь тебе править, когда меня не станет. Отправиться в экспедицию, чтобы исследовать Северный Континент, это, несомненно, важно. Важно для всего мира. Но смятение в сердце Райтера меня беспокоит. Для всех нас сейчас важнее уделить внимание делам королевства. А тебе — присматривать за братом.

— Я ему не пастух, — фыркнул принц.

— Ты его брат! Старший брат! Это твоя обязанность — опекать и сестру, и его. Даже если оба будут настаивать, что им это не нужно.

Райкард Пеппин нахмурился, но промолчал. Видимо, в отличие от гиперактивного младшенького братца, он был хорошо воспитан.

— Серый Ворон, — король вновь повернулся ко мне. — Я хочу сказать вам спасибо за то, что приняли моё приглашение и посетили бал, который я давал в честь дочери. Вы стали первым из тех, кто недавно появился в нашем мире, и кому я позволил посетить Хребет Италана. Надеюсь, в вашем лице я обрету союзника, а не врага. Возможно, даже друга.

— Несомненно, Ваше Величество, — я опять поклонился. — Я буду рад исполнить любую вашу просьбу в надежде на дружбу.

— Что ж, это не так уж и сложно — о чём–то вас попросить. Начнём с того, что я предложу вам взять это письмо, — из королевской мантии он извлёк желтоватый конверт и протянул мне. — Как окажетесь в Асилуме, передайте его наместнику Лефрату. Для него там есть вся исчерпывающая информация.

— Лефрату? — переспросил я, нахмурив брови. Затем обернулся и попытался найти того толстяка, кто ни за что меня «минуснул». Но его и след простыл.

— Именно ему, — кивнул король. — Что делать дальше — уже он вам расскажет… А теперь оставьте нас с сыном. Увидимся вновь, если продолжите доказывать свою состоятельность.

Он сделал едва уловимое движение рукой и неигровые стражи помогли мне удалиться. Пристроились сзади, провели через строй важных мужиков, которые провожали подозрительными взглядами, и скрестили за моей спиной алебарды, когда я вновь оказался в веселившейся толпе. Только вот весёлой именинницы я не заметил. Она тоже куда–то исчезла.

— Что он тебе сказал!? — ко мне подлетела Катя с глазами как у филина. — Я видела, что ты разговаривал с королём! Как так? Как тебе удалось!? Меня только подвели к нему за ручку, представили и сразу увели! Я едва успела присесть в реверансе… А тебе как удалось?

— Не поверишь, Катюха, — я принялся улыбаться, как дурак, и показал ей письмо с королевской печатью. — Я даже +1 к репутации получил! Он мне вот что вручил!

— А что там?

— Не знаю. И не стану вскрывать, чтобы выяснить. Он сказал отнести это письмо наместнику в Асилум.

— В стартовый город хуманов?

— Угу.

— Чёрт! Точно что–то важное…

— Сто процентов. Наверное, репутационное.

— Ёлки–палки… Интересно, что вручит король, если разогнать с ним личную репутацию до плюс 10-ти?

— Эх, да нам бы хотя бы проверить, что вручит обычный дровосек. Пока только разговоры про эту репутацию. Разговоры и предположения.

— Ну так мне вообще ничего не дали! Никаких баллов, никаких писем.

— Это, наверное, потому, что я стал свидетелем отвратительный сцены…

— Какой сцены?

— Да так… Мелкая ссора между родственниками. Наверное, что–то подгнило в королевстве Датском, как говаривал Гамлет.

— Вот вы где, Серый Ворон, — нашу беседу беспардонно прервала очаровательная короткостриженная брюнетка. — Вы так и не разыскали меня. Пришлось мне разыскать вас.

Вивиарис посмотрела на меня, улыбаясь сверх меры. Затем перевела взгляд на Катю, и улыбка моментально улетучилась. Две девушки смерили друг друга такими взглядами, что мне на секунду показалось, что сейчас во все стороны полетят молнии. А может, и волосы.

— Не желаете ли прогуляться, Серый Ворон? — вновь обратилась ко мне волшебница. — На свежем воздухе близкое знакомство рождается намного легче.

— Как это некрасиво, — Катя была явно не из тех, кто скрывает свои эмоции. Схватив меня за руку, она сразу показала, что не потерпит конкуренции даже в виртуальном мире.

— Да, я невоспитанная, — усмехнулась Вивиарис и бросила на девушку уничижительный взгляд. — Могу себе позволить. А ты кто такая?

— Та, чей разговор ты прервала. Та, кто не любит выскочек…

— Ха–ха–ха, — засмеялась волшебница, продемонстрировав идеально белые зубки. — Это мне дерзят «непосвящённые»? Или мне показалось?

— Не показалось!

Щёлк! Тоненькие пальчики в чёрной кружевной перчаточке совершили характерное движение, и Катя застыла на месте. Она словно превратилась в экспонат музея мадам Тюссо. Глаза горели негодованием, руки пытались сжаться в кулачки, брови хмурились, а ротик плотно сжался.

— Для начала нескольких минут хватит, — не прекращая улыбаться, произнесла Вивиарис. — По крайней мере, она перестала меня отвлекать.

— Эм, — промямлил я, искоса поглядывая на парализованную напарницу. — Ну зачем же вы так?

— Не люблю дерзких девчонок. Мне одной вполне хватает, — сказала она. — Но давайте поговорим о вас, Серый Ворон. Давно мне не приходилось прилагать столько усилий, чтобы просто поговорить с мужчиной. Вы должны это ценить.

— И зачем вам это нужно, Вивиарис? Вокруг полно мужчин для кого будет честью, если такая красавица решит уделить время им…

— Для вас это не будет честью? — перебила меня она.

Я принялся лихорадочно соображать, что бы такое достойное ответить. Меня спас Пушкин.

— Вы прекрасны, спору нет. Но сейчас держать ответ. Мне придётся перед той. Кто пришёл вместе со мной… И, мне кажется, ей это не понравится.

— Ну и что? — волшебница равнодушно пожала плечами.

— Я стараюсь относиться к людям так, как хочу, чтобы они относились ко мне. Даже если для меня будет честью пообщаться с вами, я не стану оставлять в одиночестве ту, с кем пришёл. Я не совершу такой поступок, потому что не хотел бы, чтобы так поступили со мной. Это чересчур цинично.

— Хм, — она опять улыбнулась, пока я стоял и гадал над баллами репутации — положительными или отрицательными. — Это очень странно. Многие отдали бы многое за мою короткую благосклонность. Но, вижу, вам это не интересно?

— В другое время, при других обстоятельствах, прекрасная Вивиарис, я всегда буду рад вас видеть. Надеюсь, вы прекрасны не только снаружи, но и внутри. А потому отнесётесь к ситуации с пониманием и не станете превращать меня в лягушку раньше времени.

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем «волшебница Вивиарис — высший маг человеческой расы». Персональная репутация: 1/10

— Что ж, рифмоплёт, — после выдачи небольшой форы, она улыбнулась мне совершенно по другому. Более тепло, что ли. — Тогда я возьму с вас слово навестить меня в скором времени. Мы можем прекрасно провести время на крыше моей башни, наслаждаясь не только угощениями, но и лунной ночью. Огни хрустального шара создадут нам уютную атмосферу… А потом, может быть, вам достанется десерт.

Она смотрела на меня настолько откровенно, что я моментально понял, о каком десерте идёт речь. Для меня, мягко говоря, это было перебором. До сего момента я даже не подозревал, что неигровые дамы могут себя вести столь раскрепощённо. И так открыто намекать на то, что мне сложно было даже представить.

— Вы провоцируете меня, Вивиарис? Я ведь могу и согласиться.

— На это и надеюсь. Если вы уверены в себе, окажетесь хорошим собеседником и у вас есть чувство юмора, почему бы и не полакомиться потом? Не глупите и не затягивайтесь со встречей. А то ведь я могу и передумать. Женщина я ветреная, увлекающаяся…

— Ведь если вам не понравится собеседник, если он будет не уверен в себе и у него напрочь отсутствует чувство юмора, можно просто щёлкнуть пальчиками, превратить его в статую и поставить у стенки в назидание другим? Возможно, вы уже собрали коллекцию?

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем «волшебница Вивиарис — высший маг человеческой расы». Персональная репутация: 2/10

— Ха–ха–ха, — засмеялась она. — Даже если коллекция существует, пока в ней нет «непосвящённых». Торопитесь занять место, а то другие опередят.

Я пораскинул мозгами немного и вынужден был с дамой согласиться. Рано или поздно — скорее даже рано — за репутацией придут и другие. И, возможно, другие будут более решительными.

— Постараюсь всё же избежать подобной участи. С юмором у меня полный порядок, собеседник я прекрасный, а уверенности в себе хоть отбавляй. Иначе я бы не получил приглашение на бал… Так что на ваше робкое приглашение я отвечу решительным согласием.

Прекрасная неигровая дама опять хмыкнула, подошла близко–близко и пальчиком в перчаточке провела по моему подбородку. Обалденный запах её виртуальных духов вскружил мне голову моментально.

— Не бросайте слова на ветер, Серый Ворон. Разочаровать меня куда легче, чем очаровать.

— А меня очаровать совсем несложно. Я — простой мужчина, который любит красивых женщин.

Вивиарис опять улыбнулась, оторвала пальчики от моего подбородка и щёлкнула. В тот же момент Катя вернулась к нормальной жизни.

— Советую не дерзить мне напоследок. Не забывайте кто вы, а кто я, — она одарила мою спутницу грозным взглядом и прошла мимо. И Катя действительно промолчала, хотя ноздри её хищно раздувались.

— Вот сучка! — выругалась Катя, когда мы остались одни. — Влепила минус! Ни за что ни про что, — она недовольно посмотрела на меня. — Всё из–за тебя!

— Да я‑то тут причём? — опешил я.

— Не мог её послать?

— Ты чё прикалываешься? Послать такого влиятельного мага? Одного из Пяти? С хрена ли я буду совершать такую глупость?

— У тебя уже встал на неё, что ли?

— Во–о–о-о-у! — я нахмурился. — Полегче! Я не искал с ней контакта. Она со мной искала. Будь ты лидером клана, а перед тобой стоял бы какой–то великий маг, а не магичка, возможно, это я бы схлопотал минус и стоял статуей. А ты бы хихикала над его шутками и обтекала.

— Что? За словами следи, хорошо? — совсем невежливо сказала она.

Хоть подобное отношение к самому себе я никогда не терпел и всегда давал достойный ответ, сейчас не стал демонстрировать маскулинность. Хоть чайник опять начал кипятить воду, я удержал себя под контролем.

— Слушай, успокойся уже. Тут нет моей вины. Ты зря катишь на меня бочку. Это даже не стоит того, чтобы из–за этого ссориться. Даже не стоит того, чтобы об этом говорить. Это всего лишь игра и вопросы репутации в игре. Ничего более.

Катя поморщилась и потёрла ладошкой лоб.

— Ладно, проехали. Не знаю, что на меня нашло. Не люблю быть лишней. И ненавижу когда мною пренебрегают. Это отвратительно.

— Я не пренебрегаю тобой. Я отшил её очень быстро, — улыбнулся я и протянул руку, словно флаг перемирия. — Ты и пары минут не поработала статуей.

— В следующий раз — сам работай! — ответила она какой–то вымученной улыбкой. — А теперь пошли обратно веселиться. Но для начала расскажи мне, о чём вы там шептались с королём. И что именно прогнило в Италанском королевстве.

— Не вопрос. Я уверен, ты будешь моим самым внимательным слушателем…

…Когда наступила глубокая–глубокая ночь и пришла пора валить на все четыре стороны, настроение Кати так и не улучшилось. Мы ещё попрыгали в зале, в полной уверенности, что танцуем, побродили вдоль рядов НПС и обменялись информацией. Оказалось, что она наработала немало репутации с немалым количеством неигровых персонажей. Проблем была только в том, что все те неигровые персонажи не имели высокого статуса. Когда мы принялись мериться репутационными пипирками, быстро выяснили, что лидер клана и рядовой игрок — пусть даже тот, кого этот лидер клана привёл с собой — это две большие разницы. Катя тоже это поняла и покидали бал мы со смешанными чувствами. Я был удовлетворён, но слегка недоволен недовольным настроением девушки. Катя же всю обратную дорогу в Кресфол задумчиво молчала.

— Да не заморачивайся ты, — сказал я ей, когда мы выбрались из капсул и спускались по ступенькам общежития. — Ты же выжала максимум из возможного. Надо просто продолжать. А то что с королём не наработала репутацию — это ерунда. Даже попасть к нему на приём — для 99.9% игроков это будет несбыточная мечта. А мы это смогли.

— Ты смог, Лёш. Ты. Не я. Я лишь была при тебе… Как кукла в красивой обёртке.

— О, Боже мой! — наконец–то моё совсем не ангельское терпение меня покинуло. — Ну ты, блин, даёшь! На бале побывала, потанцевала, «репу» наработала, а такое ощущение, будто зря потратила время. Ведь это же совсем не так! Тебя масса интересного ждёт впереди.

— Верно, — слишком равнодушно она со мной согласилась, когда мы остановились возле номера, где она жила с одной из девушек–тестеров.

— Чего ты остановилась? Пойдём ко мне. Завершим отличный день так же отлично.

— Я устала, — сказала она и достала ключ. — Не сегодня, окей? Да и настроения нет…

— Ладно, ладно, — поспешил согласиться я, чувствуя непонятный страх. На секунду представил, что её гибкого тела и умелых губ мне больше не увидеть. А этого я не мог допустить. Ради них я переступил через самого себя. Пусть и в виртуальном мире. — Нет, так нет. Передохнём и завтра в бой с новыми силами.

— Хорошо, — она улыбнулась, дотянулась до моей щеки и поцеловала. Мне показалось, что её губы холодны, как лёд.

Глава 18

Проснулся я от звонка. Звонил телефон.

— Что за чёрт? — пробормотал я, вылезая из–под одеяла. Мог бы выспаться в кои–то веки, но выспаться опять не дали. Кто это звонит? Кто такой, на кого я потом пожалуюсь Светлане?

Открыв лишь один глаз, я перебрался по кровати к столу и взял трубку.

— Алло?

— Алексей!

— Да, Николай.

— Посмотри игровой форум.

— А что там? — хоть вопрос я задать успел, ответа не получил — в трубке пошли гудки. — Чёрт возьми, что такое опять!?

Я открыл ноутбук, который никогда не выключал, и полез на игровой портал. Зашёл на форум и воткнулся взглядом в новую тему.

«Первый и результативный рейд на Крока!»

Я дважды щёлкнул на тачпаде ноутбука, перешёл в тему и увидел окошко размещённого видео–файла.

— Что за хрень? — спросонья пробурчал я. — Мои забрали Крока без меня???

Но реальность оказалась немного другой. Вернее — совсем другой.

Я запустил видео–файл и хлопал глазами в течение нескольких минут. Очень быстро убедился, что Крока действительно забрали. Но сделал это не клан «Immortals». Это сделали три клана, значки которых перемешивались в общей чехарде самого натурального зерг–раша. Съёмку вёл парень, от лица которого я получил возможность наблюдать за чудовищным хаосом, происходившим на вонючей зелёной полянке, где обитал Мировой Рейдовый Босс. Я видел, как стройными рядами игроки зашли в боевую зону, как на них кинулись миньоны Крока. И как от стройных рядов через пару минут не осталось и следа. Чудовищная мешанина из игроков и довольно–таки опасных «мобов» быстро заставила меня потерять нить визуального повествования. Но когда всех миньонов игроки раздавили своим количеством, остался лишь главный босс. На него они насели всем селом. Облепили, как пчёлы случайно залетевшего в улей шершня. Они мутузили его долго, теряли игроков, но всё же смогли додавить массой. Финальным аккордом, который отправил крышку моего чайника в потолок, стал скриншот со списком дропа, размещённый кем–то в теме прямо под видео–файлом. Список почти на страницу. Абсолютно никого не стесняясь, его разместил игрок с ником «The Insane» — лидер альянса «Triumvirate». Альянса, о котором я, к своему стыду, слыхом не слыхивал.

— … твою мать! — стукнул я по столу кулаком.

Сон ушёл моментально. Я вскочил, торопливо напялил джинсы и рванул на 5‑й этаж в комнату для брифингов. К счастью, там собрались почти все. В отличие от меня, по утрам тестеры встречались с Николаем для постановки задач. А вечером — ближе к поздней ночи — писали отчёты. Так что когда я ворвался в комнату с перекошенным от злости лицом, на меня уставились 49 удивлённых пар глаз.

— Когда это случилось!? Почему мне не написали!? — с порога прокричал я.

— Крока убили? Вчера. Когда ты по балам расхаживал, — недовольно пробурчал Искандер. — Мы все тебе писали. Я — несколько раз. Входящие сообщения были заблокированы.

— Как так!? — не на шутку удивился я.

— Хребет Италана — отчасти инстансовая зона, — пожал плечами Николай. — Туда не проходят сообщения, когда происходят определённые события. Такие, как вчера, например.

— Зашибись! А почему мне об этом не сообщили?

— А почему должны были сообщить? Это — игровой процесс. Может, это всего лишь мои предположения, но, похоже, в альянсе «Триумвират» знали, что лидер «Имморталсов» будет недоступен некоторое время. А потому поспешили воспользоваться возможностью без помех забрать Мирового Босса. Ты бы непременно решил им помешать…

— Конечно, чёрт побери, решил бы помешать! — зло выкрикнул я. — Никому нельзя давать нахапать столько буста… Вы видели вообще скрин с дропом? Это же какой–то трындец! Там столько готового шмота нападало! Они решили забрать Крока, а я об этом ни слухом ни духом! Что это за «Триумвират» такой вообще?… Платон! Платон, блин! Ты же должен был знать!

— Лёха, когда узнал, сразу попытался написать, — он примирительно развёл руки. — Но не смог. А без лидера, сам понимаешь, пытаться собрать клан и отбить эРБэ — это беспонтово.

— Блин, Платон! Мы же сами собирались его забрать сегодня–завтра! А тут бац — и нас опередили! Явно кто–то инфу слил. Не может быть такого совпадения. Ну, просто не может!

— Так не ходил бы ты по балам — успели бы собраться и отбить, — высказался хмурый Иван.

— Наверное, ты прав, Лёха, — сказал Платон. — Утекла информация. Но я не мог ничего поделать — за всеми не уследишь.

— Зачем нужна секретная служба, если она не работает? — не унимался я.

— Да ладно тебе, Лёх, — Рубен даже со стула встал, чтобы похлопать меня по плечу. — Не переживай ты так. Забрали — и забрали. Ты видео смотрел? Видел сколько их там? Там 3 клана в альянсе. Их 430 человек было! Прикинь. Они Крока телами завалили. Видел, как они летали? Мы нашим количеством никогда бы не смогли его прикончить.

— Считаешь, нужно добить клан до фула?

— По–любому! Теперь у нас есть запись и мы сможем разложить её по полочкам, чтобы лучше подготовиться к следующему разу.

— Нет, Рубен, — помотал головой я. — Респаун Крока — 2 недели, если я не ошибаюсь…

Николай кивнул в ответ на мой взгляд.

— …И, я надеюсь, что через 2 недели мы перерастём его по уровням… Меня больше печалит другое.

— Что?

— Что теперь в Топях воцарится мирная зона. Что паровозы там уже не поводить — конкуренты устроят там муравейник. Хрен постоишь нормально и хрен кого выдавишь. Ибо выдавливать некуда.

— Ну так это же не конец света, командир, — сказала Олеся. — Будем рассматривать как самую перспективную локацию данжик к западу от Кресфола. Или полезем в Заброшенные Штольни, что в землях гномов. Я читала, там мобы соответствующего нам уровня — 50 и выше. Так что всё будет нормально.

— Угу, — согласилась Стася. — Не переживай, Лёш. Возможно, мы бы даже не смогли им помешать, даже если бы решились. Их очень много. Этот неожиданный «Триумвират» появился неожиданно. Я не уверена, но, вроде бы, ещё вчера утром никакого альянса не существовало.

— Но теперь–то он есть, — расстроенно проговорил я. — И, думаю, нам он доставит немало хлопот.

Я немного скинул негатив и успокоился. Подключился к общению и обсуждению насущных вопросов. Затем, когда брифинг был завершён, попросил Платона, Ваню и Рубена остаться. Когда Катя выходила из комнаты, я задержал её за руку и попробовал обнять. Но она вывернулась с улыбкой на устах, и посмотрела на ожидавших меня парней. Тихо шепнула: «Не надо» и вышла из комнаты. Я смотрел ей вслед и чувствовал себя дураком, ведь раньше такие мелочи, как посторонние взгляды, её совершенно не волновали. Мне казалось, что в её поведении что–то изменилось.

Платон, Ваня и Рубен старательно отводили взгляды и даже не улыбались, когда я вновь к ним повернулся.

— Короче, парни, — я встряхнул головой, выгоняя панические мысли, начавшие меня одолевать ещё вчера ночью, когда засыпал в одиночестве. — Такое дело. Я получил один положительный балл от короля королевства Италан и он вручил мне письмо.

— Письмо от короля Гилберта?

— Угу. Он попросил меня отнести его наместнику Лефрату в Асилум — в стартовый город презренных людишек. Но поскольку сам Лефрат меня вчера заминусовал, мне, возможно, понадобится ваша помощь, чтобы попасть на приём. Двое из вас хуманы, а Рубен — казначей. Рубен, возьми с собой деньжат на всякий случай. Вдруг взятку придётся давать или что… И встречаемся перед вратами города. Узнаем, что таит сие письмо, и что за него даст наместник.

Мы вернулись в зал с капсулами. Погрузились в игру и через несколько минут уже стояли перед вратами у стен Асилума — жутко перенаселённого города, где начинали свою жизнь игроки, отыгрывающие за человеческих персонажей. Я тут ещё не был ни разу, а потому с удовольствием смотрел по сторонам, когда мы шли по улочкам, без намёка каменной кладки на месте дорог.

— Большая деревня, — сделал я вывод, после того, как Платон мне рассказал об общей нищете города, которым правит наместник и который столь далеко расположен от метрополии — от столицы королевства Италан.

— Ходят слухи, — говорил он. — Что этого Лефрата прописали тем ещё казнокрадом. Сам–то я не знаю, ведь в глаза его не видел. Но людская молва — это дело такое… Сам знаешь: глас народа — глас Божий.

— Ну сейчас и узнаем.

— Лёха, — по дороге ко мне обратился Рубен с озадаченной миной на лице. — Я же тебе вчера кучу денег высылал. Где обновки? Неужели всё пофейлилось???

Он с ужасом уставился на Хельвега. Тот нахмурился, но промолчал.

— Нет, Рубен. Всё нормально. Всё получилось…

— Только получилось для других! — недовольно пробормотал крафтер.

— Давайте пока не будем затрагивать эту тему? Всё получилось. Всё хорошо. Наша задача сейчас — пробиться на приём к наместнику. Идёмте.

Попасть на приём оказалось плёвым делом. Я размахивал письмом с королевской печатью перед носом каждого, кто смел остановить нашу делегацию. Даже перед начальником стражи дворца, где обитал наместник. Рассмотрев клеймо, он склонился передо мной, словно перед третьим сыном короля Гилберта, и сам сопроводил в его кабинет. Постучал в двери и, не дожидаясь ответа, отворил.

— Прошу вас, «непосвящённые»!

— Что! Кто позволил!? Кто посмел!? — такими визгливыми воплями встретил нас недовольный толстопуз. — Я вам здесь что!? Или, может быть, как!? Я вам не просто так!

Он быстро сгрёб золотые монетки со стола, спрятал их, поднялся и вышел навстречу.

— Кто такие!?

— Уважаемый наместник Лефрат, — поспешил я склонить эльфийскую голову. — Меня прислал к вам Его Величество король Гилберт. Прислал с посланием.

Неигровой толстяк сощурил маленькие глазки и очень быстро меня раскусил.

— Я знаю, кто ты такой! — презрительно хмыкнул он. — Выскочка из «непосвящённых»! Как ты мне челобитную подаёшь!? Как король вообще мог разговаривать с подобным тебе?

Я удовлетворённо кивнул головой — как раз подобного отношения я и ожидал от того, кто вчера влепил мне минус в «репу». Но в моей колоде был козырный туз.

— Его Величество не только мог со мной разговаривать. Он со мной и поговорил. Просил передать вам это, — я достал из заплечной сумки письмо и протянул ему.

Наместник Лефрат недовольно скривился и выхватил письмо из моих рук. И едва он к нему прикоснулся, с ним произошли разительные изменения: лицо разгладилось, глазки засияли, а ротик расплылся в подобострастной улыбке.

— Так бы сразу и сказали, — пропел соловьём этот милейший человек и сломал печать на письме.

Внимание! Ваша репутация с городом Асилум повышается на 5 пунктов! Теперь в магазинах города вы и члены вашего клана могут с 10-ти %-й скидкой приобретать экипировку, расходные предметы и предметы алхимии.

Получены 5 баллов личной репутации с неигровым персонажем «наместник Лефрат». Персональная репутация: 4/10

— Ох, ёк! — вырвалось у меня.

— Что там? — спросил Хельвег.

— Плюс к репе… К репе со всем городом!

— Ого!

— Угу. Скидки есть…

— Жесть! — присвистнул Рубен. — Чудо–письмо!

— Милостивые господа, — вновь пропел наместник, когда действительно чудо–письмо растворилось в его руках. — Теперь я всегда буду рад вас видеть в городе, где я усердно тружусь во славу короля и короны. Мы с вами даже можем обсуждать любые интересующие вас вопросы. Я всегда буду готов с вами встретиться. Вы только обратитесь.

— Ещё как обратимся! — весело сказал осмелевший Рубен. — Я тут поселюсь и буду барыжить!

— Тогда, возможно, у меня для вас ещё кое–что есть, — хитро повёл бровями наместник.

— Что — кое–что? — спросил я.

Лефрат посмотрел на меня, как Александр Яковлевич на Остапа. Улыбнулся и несколько раз потёр большим пальцем о указательный и безымянный. Я, что называется, выпал в осадок. Это впервые в «двумирье» мне кто–то показывал подобный жест. Жест, намекающий на «бабки».

Я повернулся к моим ребятам и лица их, скорее всего, походили на моё — глаза навыкате, рты приоткрыты, брови достают чубов.

— Это за что это!? — первым пришёл в себя Рубен.

— За бумагу на право собственности, — улыбаясь как самый добрый в мире ребёнок, сказал он. — Не извольте сомневаться, всё будет в лучшем виде.

— Так, стоп! — сказал я и прошептал. — Бумага на право собственности? Это то, что я думаю?

— Скорее всего, да, — энергично закивал головой Платон. — Я читал на форуме, что по достижении кланом 4‑го уровня, можно будет приобретать собственность.

— Это я и так знаю, что после 4‑го можно покупать, — нахмурился я. — Не думал просто, что это будет выглядеть именно так… Уважаемый наместник Лефрат, — таким же соловьём пропел я. — Не соблаговолите ли объясниться?

— Почему нет? — он продолжал улыбаться. — Таким сильным и смелым воинам — пусть даже «непосвящённым» — нужно место, где они могут проводить время, устраивать сборы, договариваться о планах. Надо же где–то ковать мечи для будущих побед. Я могу помочь с этим. В Асилуме есть невостребованная недвижимость. Немного, но есть. Если вы будете расторопны и добры… лично со мной, я выпишу вам бумагу на владение этой собственностью.

Я хмуро уставился на этого хитрожопого негодяя, представляя, как вонзаю один из мечей в его пузо.

— Я всё сделаю по высшему классу, Серый Ворон, — он не хотел прекращать свою сладкую песню. — С печатями, с подписями. Надёжная бумага, на века закрепляющая за вами двухэтажный домик в черте города.

— Лёха! Лёха! — зашептал на ухо Платон. — Надо брать! Я читал, что на всех клан–холлов не хватит, когда кланы разовьются настолько, чтобы их приобрести. Шут его знает, сколько ещё в Асилуме таких «домиков». Надо брать, короче.

— Сколько же вы потребуете у королевского друга, уважаемый Лефрат? — я намерено упомянул о своём единственном балле, полученном от короля.

— Сущие гроши! Всего 2 тысячи золотом…

Рубен закашлялся.

— Бабки есть? — метнул я на него взгляд.

— Столько? Нет, конечно. Что я псих с собой таскать столько денег? Не слышал, что ли, что повылазили всякие разные мамкины грабители, докачавшие 40‑й уровень и изучившие умение «кража»? Хоть шанс стырить небольшой, но он всё же есть. А я не хочу терять ни копейки из того, что собирал с помощью пота и слёз.

— Сколько есть!? Давайте скинемся. Платон, Ваня — выворачивайте карманы, пока он не передумал.

В кружке на четверых мы потрошили кошельки и считали деньги. Львиную долю дал Рубен, но и мы все потратили последнее. В итоге, всё перекочевало ко мне.

— Может, скидочку небольшую, уважаемый наместник? — сладенько поинтересовался я.

Потерян 1 балл личной репутации с неигровым персонажем «наместник Лефрат». Персональная репутация: 3/10

— А может, наценочку?

Я очень грязно выругался сам про себя. Сцепил зубы… и выругался ещё раз. Затем вернул улыбку на лицо и протянул неигровому мерзавцу деньги.

— Держите, уважаемый. Надеюсь, мы с вами продолжим плодотворное сотрудничество.

— Несомненно, Серый Ворон, — он вновь заулыбался. Вернулся к себе за стол, залез в ящик и достал испещрённую письменами бумагу. Что–то там быстро чиркнул в разных местах, затем натурально так подышал на печать и смачно приложился. — Вот, держите. Теперь у вашего сообщества появится собственная база. Двухэтажный дом у западных врат города. Вы не пропустите — магия поможет найти путь.

Я выхватил из его рук бумагу и быстро пробежал по строчкам. Прищурился и увидел плавающую перед глазами стрелочку, указывающую направление.

— За мной, мои бойцы! — прокричал я и пинком отворил двери, даже не подумав о том, чтобы поблагодарить наместника или вежливо распрощаться с ним.

Мы вырвались наружу гыгыкая и крича во весь голос. Используя меня в качестве Сусанина, быстро пробежались по улочкам Асилума и добрались до западной стены. Стрелка перед моими глазами указывала на довольно большой двухэтажный дом с заколоченными окнами. Перед палисадником с кустиками виртуальной клубники была вбита деревянная дощечка, вполне натурально сообщавшая, что дом продаётся.

— Вот, мы на месте! — засмеялся я и рванул к заколоченной двери. Дёрнул за ручку, но дверь не поддалась. — Так, стоп! Не понял!

— Лёха, проверь табличку, — задрав голову и нервно посмеиваясь, предложил Рубен.

Я вернулся к дощечке и прочёл:

Элитные чертоги. Ранг клановой базы: редкий.

Предоставляемые возможности для членов клана: безопасный разрыв сеанса; место для размещения всех доступных ремесленных станков; клановое хранилище; клановая таверна (на время ЗБТ отключена); клановая пивоварня (на время ЗБТ отключена).

Землевладелец: клан «Immortals».

Домовладелец: отсутствует.

Стоимость покупки элитных чертогов: 10 000 золотых монет.

Приобрести/Отказаться от покупки.

— Ах ты ж ё…ый ты на…й! — заорал я, как молодой Арнольд Шварценеггер из кинофильма «Конан–варвар». — Нет, вы видели!? Вы видели!? Он нам только землю продал! Я этого гада урою!

Я, вполне натурально, полез за спину доставать мечи. А потом, не менее натурально, планировал вернутся к наместнику и всё же проткнуть ему брюхо, как собирался проделать ранее. И мне было совершенно наплевать на репутацию.

Но хохочущий Рубен не поддержал мои планы. Он хохотал и утирал виртуальные слёзы.

— Красиво. Ничего не скажешь, красиво. Красиво развёл.

— Сейчас я его тушу разведу на две половинки! — не унимался я.

— Да погоди, Лёха! Успокойся. Похоже, так и должно быть. Просто нам этого не сказали.

— Если бы он сказал, я бы не покупал! Уже выкинуто сколько денег! А ещё сколько предстоит!?

— Выбор невелик, — произнёс Хельвег. — Похрен. Клан–холл надо брать! Хранилище есть… Станки установим… Будет у «Бессмертных» свой собственный дом.

— Блин, — я схватился за голову. — Придётся опять делать то, что я просто ненавижу — клянчить бабки у сокланов. Даже у тех, кого я знать не знаю и кто не живёт с нами под одной крышей.

— Пофиг. Дело общее. Пусть все скидываются.

— Ну, ладно. Что поделать, — вздохнул я и подмигнул иконке кланового чата. — «Мальчики и девочки, клан–лидер собирается покупать клан–холл! Капец как нужны бабки! Охренительно много — аж 10 000! Как говорится, с миру по нитке — клан–лидеру на жильё!»

«О, Господи! Опять поборы!?»

«Да сколько ж можно уже, в самом деле?»

«Клан–холл? Супер! Сколько? 10 тонн? Жара… Сейчас вышлю, сколько смогу.»

«Сейчас будет, Лёха. Чур моя кровать самая большая.»

«Не смеши, Квантум. Ты будешь спать в подвале… Тоже сейчас пришлю.»

«Давайте, ребята. Подсобите», — к чату присоединился Рубен. — «Общее дело делаем. Дистин, чёрт ты бородатый! Я знаю у тебя, зажиточного гнома, точно есть!»

«Есть… Есть… Сейчас вышлю, сколько смогу.»

«А где будет КХ? Куда лететь?»

«Эх, придётся продать шкуру с манула," — эпистолярно вздохнула Олеся. — «Сейчас отправлю.»

«Лёш, высылаю», — добавила Вика.

«Клан–холл будет в Асилуме, ребята!»

Вдохновение заключило меня в свои объятия. Наблюдая за тем, с каким энтузиазмом готовы помогать сокланы, я почувствовал необъяснимую лёгкость. Подобное чувство я испытывал не раз, когда на всех серверах за мной шли люди, кто был готов помогать во всём. Они не ныли, не жаловались. Лишь посмеивались и говорили, что это общее дело. Что стараемся для себя. Что мы — одна большая семья, объединённая не только «тагом» над головой, но и имеющая общие интересы. Семья, готовая прийти на помощь любому члену этой семьи.

Я читал чатик, смотрел, как наматываются циферки на виртуальном конвертике, и радовался. Это были именно те эмоции, которые я желал испытывать, как лидер клана. Именно та энергия, которую я хотел получить от людей, принимающих моё управление. Она называлась — отзывчивость.

Виртуальная почтовая служба работала как часы — я только и успевал доставать деньги. Складировал в сумку и поглядывал на общую сумму. Когда письма прислали больше сотни человек, эта сумма замерла на цифре 8300. И за следующие несколько минут не изменилась.

— Ну что там, Лёха? Сколько прислали? Хватает? — спросил Рубен.

Я тяжело вздохнул:

— Нет, не хватает. 8300 всего в наличии. Нужно ещё их трясти…

— Не нужно никаких ИХ трясти, — недовольно перебил меня Хельвег. — Нужно трясти ЕЁ! Ты знаешь, о чём я говорю. Не хватает на общее дело. А потому на общее надо стрясти с той, но кого потратили общее!

— Ты о чём, Вань? — нахмурился Платон.

Тот замолчал и уставился на меня. Хоть мне не особо понравилось, что он зацепил тему, о которой я просил молчать, выхода у меня не было. Сохранить в тайне уже не удастся.

— Мы вчера собирали на «лёгкий» сет для Кати. Не для меня, а для неё, чтобы приодеться на бал. Потому на мне тот же сет…

— Очаровательно…

— Героический поступок, не иначе…

— Да ладно вам. Что сделано — то сделано.

— Как это что сделано? Давай её разденем! Нам не хватает немного на клан–холл, а она ходит в «эпике» — в топовом сете в «двумирье»! Надо снять с неё тряпки и продать! Или снять хотя бы тушку. Рубен её сольёт и денег хватит с лихвой.

— Плюсую. Раз ты её одевал за счёт клана, пусть теперь она пожертвует чем–то ради клана.

Все трое говорили уверенно и настроены были очень решительно. Но я никогда не поступал так доселе, и не собирался поступать сейчас. Никогда не опускался до того, чтобы требовать с игроков экипировку на развитие клана. Ладно, там, живые деньги или игровую валюту. Но не экипировку, часто на создание которой многие тратили кучу времени. И хоть Катя на создание своей экипировки времени потратила немного, ничего требовать у неё я не собирался. И, конечно же, не собирался раздевать.

— Этот вопрос закрыт, — враз отрезал я. — Никаких раздеваний! Кроме раздеваний того, кто принял недальновидное решение.

Я вызвал меню персонажа и быстро разделся до нижней одежды — безранговой маечки и штанишек. Потом снял парные мечи вместе с ножнами.

— Эй, Лёха, ты чего творишь!?

— Рубен, мой сет сможешь загнать на форуме? Он неплохой, хоть и «необычный». И парные мечи туда же…

— Лёха, прекращай! — принялся размахивать руками Хельвег. — Не надо раздеваться. Давай с неё снимем тушку и продадим. Думаю, этого хватит. А завтра я ей снова скрафчу — куски вроде были.

— Этот вопрос мы больше не обсуждаем, — я оставался непреклонен. — Девчонка ни в чём не виновата и не заслуживает быть раздетой. А раз я виноват, раз мне больше всех надо — я и разденусь… Всё! Хватит! Никаких пререканий! Рубен, на сколько денег сет с мечами потянет?

— Да ну зачем, ну?…

— Затем! Может их просто скинуть в магазин? «Неписи» заберут, вроде? Нам надо, чтобы по–быстрому.

Он недовольно скривился, разглядывая моё голое эльфийское тело.

— Нет. Не надо в магазин. Это будет раза в два дешевле… Если решился, то я сейчас из игры выйду и на форум сгоняю. У меня там есть своя темка, которую я регулярно обновляю. И есть народ, который за ней следит. Сейчас узнаю, сколько предложат. Давай вещи. Я скриншоты сделаю.

— Обмен, — с готовностью сказал я.

— И всё же я считаю… — начал было Хельвег.

— Не надо ничего считать, — властно попросил я, в данный момент испытывая к нему лишь неприязнь. Всё же он не смог сдержать рот на замке. — Я принял решение. Будет так, как я сказал.

Иван промолчал, а Рубен подтвердил обмен. Через несколько секунд растворился прямо перед нашими глазами, а затем отсутствовал минут 10–15, пока мы молча бродили вокруг заколоченного дома.

«Эй, клан–лид! Ну где там наш дом?» — задали вопрос в кланом чате. — «Денег–то хватает?»

«Думаю, хватит», — сразу ответил я. — «Нужно подождать какое–то время.»

Вновь появился Рубен и выдохнул с облегчением.

– 2000 дают за сет и мечи. Договорился. Хоть «необычка» под 30‑й уровень, но тоже что–то стоит. Сейчас клиентура подойдёт.

— Прекрасно, — голый я выдохнул не менее облегчённо.

Вскоре действительно появились клиенты — человеческий «дуэлянт» и человеческий кинжальщик.Оба безклановые, но, слава Богу, с деньгами. С нескрываемым интересом они наблюдали за нами, пока совершался обмен. А затем один из них спросил:

— А вы чего здесь трётесь? Один голый притом…

— Сейчас узнаешь, — ответил я. — Рубен, деньги!

Он пересыпал мне монетки и я сосредоточился на доске с объявлением. Подмигнул левым глазом варианту «приобрести» и в следующее мгновение услышал звон монет — под этот звон они просто испарились.

ВНИМАНИЕ! ИГРОК «GRAY RAVEN» ПЕРВЫМ ИЗ ИГРОКОВ В ВИРТУАЛЬНОМ МИРЕ «TWO WORLDS» ПРИОБРЁЛ ДЛЯ КЛАНА «IMMORTALS» КЛАНОВУЮ БАЗУ!

АДМИНИСТРАЦИЯ И СОЗДАТЕЛИ ИГРЫ ВЫРАЖАЮТ КЛАНУ СВОИ ПОЗДРАВЛЕНИЯ!

— Фи–и–ть! — «дуэлянт» натурально так присвистнул. — Так вот оно чё, Михалыч… Поздравляю, пацаны. Серьёзная заявка.

— И я поздравляю, — поспешил присоединиться кинжальщик. — Заберите меня в клан. Тоже хочу посмотреть как оно.

— Как–нибудь в другой раз, — ответил я, с улыбкой на лице наблюдая, как с заколоченного дома сползает магическая пелена. А вместе с ней исчезают доски, закрывавшие ставни и двери. — Мы всё ещё впереди… Идём.

Пока клановый чат полыхал поздравлениями и добрыми эмоциями, мы отправились штурмовать дом. Я дёрнул на себя дверку, увидел прозрачный барьер, закрывавший дверной проём, и прикоснулся к нему.

Внимание! Доступ разрешён только представителям клана «Immortals»!

— Классика, — сказал я сам себе и переступил через барьер.

Внутри дом был пуст. В самом прямом смысле этого слова. От дверей до противоположной стены шёл деревянный настил. К правой и левой стенам прижимались деревянные лестницы, которые выводили на широкий балкон на втором этаже. Там же, на втором этаже, были видны четыре запертые двери, скорее всего открывавшие доступ в те самые места, недоступные на ЗБТ — пивоварню и таверну. А под левой лестницей притаился большой деревянный люк с металлической ручкой, откровенно намекавший на подвал.

— Негусто, — пробормотал Платон.

— Зато чисто, — усмехнулся Рубен. — Пойду посмотрю, что там наверху. Может, там есть бездонный сундук, называемый хранилищем клана, — он резво взбежал по лестнице.

— А я гляну, что внизу, — сказал Хельвег. Потянул за ручку, без проблем отворил люк, посмотрел на меня и впервые после небольшой размолвки улыбнулся. — Куплю тебе трон, клан–лид. Или скрафчу. Поставлю в самом центре, чтобы ты мог вещать как самый настоящий конунг.

— Спасибо и на этом, — улыбнулся я, улыбкой показывая, что больше на него не сержусь. Затем вызвал клан–чат и написал. — «Господа и дамы! Асилум. Западная стена. Большой двухэтажный дом. Все сюда!»

Через несколько минут клан–холл кишел весёлыми игроками. «Бессмертные» насчитывали 109 человек, как сообщало клановое меню, и сейчас сюда пришёл каждый. Ребята бегали по пустому первому этажу, забирались по лестницам на балкон, пытались отворить запертые наглухо двери, а затем, как кильки в консервной банке, набились в подвал. Подвал оказался чу–у–у-ть менее просторен, чем первый этаж.

— Здесь — моя вотчина! — Хельвег удовлетворённо потёр руки. — Сюда понаставим ремесленных станков, как разбогатеем. И каждый желающий сможет прокачивать ремесло.

— Отличная идея! — согласились с ним. — Только разбогатеть надо побыстрее.

— Ага. Разбогатеть, чтобы клан–лидера одеть! — засмеялась Силли. — Вы зачем его раздели, мерзавцы? На эльфийского задохлика даже смотреть больно. Так и хочется накормить бедолагу сдобными булочками.

— А ты шо голый–то, Лёха? — удивился Квантум. — Шо, реально денег не хватило?

Плавно разговор перешёл на обсуждение моих кальсон. Только–только все радовались тому, чего ещё нет ни у кого в «двумирье». Только–только начали планировать размещение ремесленных станков. Но стоило кому–то обратить внимание на тощую эльфийскую тушку, разговор ушёл в неудобное для меня русло.

Очень быстро выяснилось, что мне пришлось распрощаться с тряпками ради того, чтобы хватило денег на покупку клан–холла. Сия новость сокланов немного огорошила. Кто–то украдкой крутил у виска. Кто–то старался спрятаться за спину другого, чтобы — не дай Бог! — вновь не потребовали сдавать деньги. Кто–то настойчиво предлагал мне свои старые «обычные» тряпки, пусть даже они куплены на барахолке.

Она же не предлагала ничего. Она вела себя так, будто её это не касается. Молчаливо ходила, смотрела по сторонам, гладила ручкой стены. На меня — ноль внимания. А я даже не мог понять в чём причина. Я пытался поймать её взгляд, надеялся услышать похвалу. Но не дождался ни ласки, ни даже простого участия. Я был невероятно растерян, ведь не понимал, почему она ведёт себя именно так. Я не сделал ничего, чтобы заслужить такое отношение. Наоборот — я отвёл с неё гнев сокланов и принял его на себя. И считал, что, по крайней мере, заслуживаю хотя бы благодарности. А никак не игнора.

Я подёрнул плечами — настолько мне противно в тот момент было видеть её лик. Я чувствовал накатывающее отвращение.

Но улыбку на моё лицо быстро вернула та, от кого я этого совершенно не ожидал.

Узрев меня голым, Кассиопея развила бурную деятельность. Бурную словесную деятельность. Она стучала жреческим кулачком на сокланов, требую с каждого копейку на одежду для лидера клана. Призывала или скидываться, или отдавать крафтеру все ресурсы, чтобы тот, сейчас же, немедленно создал что–нибудь для «энханцера». Суровая серая мышка выглядела столь забавно, что я не удержался и рассмеялся. К счастью, она не поняла, что я смеюсь над ней. Я приобнял её за плечи и сказал, что ничего собирать не надо. Всё и так будет хорошо. Поблагодарил за участие и за жизненную позицию, ведь она, по моему мнению, всегда стремилась кому–то помочь. Я отметил перед всеми её выдающиеся качества, а затем выступил сам.

— Ребята! — сказал я, когда мы вновь собрались на первом этаже. — Мы сейчас в ж… короче, там, где пребывать бы не хотелось. Имею в виду финансовое состояние клана. Поэтому задачи на ближайшие пару дней такие. Во–первых — ни на что больше скидываться не надо. Качайтесь, растите в уровнях, фармите бабло. Во–вторых — всем удачливым ремесленникам — вы понимаете, что я имею в виду, говоря «удачливые» — создавать такие вещи, на которых мы можем поиметь добавочную стоимость. Всё крафтить и всё продавать. Или всё крафтить и отдавать Рубену. А ему — продавать. Мы должны быстро восполнить потери и вновь заняться экипированием себя любимых. А затем — как мы и планировали ранее — приступить к оккупации топовых локаций для гринда. Сейчас у нас есть всё, что нам надо. Теперь нужны будут уровни и экипировка. За дело!

— Я, кстати, теперь смогу создавать свитки телепортации в клан–холл, — сказал Дистин после моего выступления. — Если будут чистые пергаменты, которые вам не нужны, отправляйте мне. Я создам и кину почтой обратно. Подкачаю ремесло немножко… С помощью таких свитков можно возвращаться в клан–холл из любой точки «двумирья». Так что не жмитесь.

Воодушевлённые ребята разбрелись кто куда. Я же бы не настолько воодушевлён, как думал. Неожиданная холодность от той, кто, я считал, должна была относиться ко мне совершенно по–другому, всё же выбила меня из колеи. На душе было довольно–таки скверно и, как я не пытался доказать самому себе, что я молодец и уже многого достиг, ничего не получалось. Настроение потекло в сторону плинтуса.

Я решил побыть один и вышел из игры. Всё равно без экипировки мне оставалось только по клан–холлу бродить, ведь в таком виде любой городской НПС меня знатно отминусует. Так что я выбрался из капсулы, набрал жратвы в столовке и отправился к себе в люкс заедать накатывающую депрессию.

— Алексей! Погоди! — едва я спустился по ступенькам, меня окликнул Николай. — Тебя–то я и хотел видеть.

— День добрый, Николай. А что случилось? Вроде, у нас порядок. Я, вон, даже клан–холл купил.

— Я видел, — улыбнулся он. — Знаю. Мы ж за вами следим внимательно. Я тебе просто хотел сообщить кое–что.

— Опять рейты порежете? — я попытался улыбнуться своей шутке, да вышло не очень.

— Не–е–ет, — засмеялся он. — Просто хочу поставить в известность, что наш общий знакомый — Антон, который Дрифтер, — проявляет невиданную от него ранее активность. И на форуме, и в игре. Он уже создал собственный клан и ведёт агрессивный набор. Набирает всех подряд. Любой уровень, любая экипировка — лишь бы было количество. Неожиданно, правда?

Я пожал плечами.

— Я на такое насмотрелся за свою игровую карьеру. Мясо — оно всегда мясо. Сколько бы его не было в клане. Всегда решают упакованные консты.

— Думаешь?

— По крайней мере, так было раньше. А что будет сейчас — посмотрим… Жаль, конечно, что я брал того дятла по квесту на клановый уровень. Ведь теперь он знает, как убивать минотавра.

— Я звонил в Прагу. Говорят, он очень деятельный.

— Рад за него, — равнодушно сказал я. — Месть и ненависть — отличный мотиватор. Мне кажется, он что–то пытается доказать лично мне. Что ж, пусть так. Флаг ему в руки, как я говорил ранее… Извини, Николай, я хочу побыть один.

— А что произошло?

Я отмахнулся и заперся у себя в комнате…

…Бутылку водки мне удалось отмутить у охранников на входе. В столовой не было ни капли алкоголя, а медики вряд ли бы его предоставили. Так что пришлось обратиться к технарям. На моё счастье, они знали кто я такой и свели с охранниками. Так что с теми я быстро обо всём договорился, обменяв лекарство от душевных ран на жалкие бумажки с циферками.

Я провёл весь вечер в прекрасном одиночестве, сливая негатив через употребление алкоголя. Всю бутылку не осилил, так как вырубился довольно–таки быстро, но накопившуюся моральную усталость снял.

На следующее утро в капсулу я погружался если и не полный сил, то, по крайней мере, готовый к очередным испытаниям. На некоторые, ранее меня волновавшие, вопросы я смотрел философски и был уверен, что первым на сближении не пойду. Пусть она прилагает усилия.

— Эй, Лёха! Привет! — радостно закричал Квантум, которого я увидел в клан–холле. Он кинулся меня обнимать, как закадычного друга.

— Ты чего, Квантуша?

— Качаться хочу–у–у! Не качают, ироды, жреца.

— Ну, старик, — я неловко развёл руками, намекая на своё голое тело. — Я немного не в форме.

— Ха–ха! Ну мы сейчас это исправим. Хельвег!!! — он сложил руки лодочкой и натурально так заорал. — Он тут!!!

Олег схватил меня за руку и повёл за собой в подвал. Люк уже был открыт и мы просто спустились по ступенькам.

В помещении, освещённом лишь небольшими магическими факелами, вбитыми в стену по умолчанию, ещё вчера ничего не было. Только голые стены. Сейчас же я увидел самый настоящий кузнечный горн и наковальню. Рядом располагался манекен кожевника. А у самой стены — тот самый магический станок, где крафтеры раскладывали готовый продукт — вещи или оружие — добавляли ресурсы, расходные предметы и надеялись на «удачу». Тот самый станок, из которого «обычная» экипировка стремилась стать «эпиком».

— Мать честная! — не удержался я. — Каким образом?

— Руффилин подсобил, — козырнул мне Хельвег. — Привет, Лёха.

— Привет.

— Он деньжат принёс. А затем мы долго лазили по Асилуму и торговались с «неписями». Они не верили, что у нас в городе 10-ти %-ая скидка. Пришлось настаивать.

— Настояли?

— Ну, ты же видишь? Справились.

— Красавчики! — улыбнулся, я разглядывая станки. — За один, блин, вечер раскрутились.

— Но это ещё не всё! — клановый крафтер воздел указательный пальчик. Затем полез в заплечную сумку и извлёк ножны двух мечей, перемотанные кожаной лентой. — Держи, клан–лидер. Мы постарались.

Я выпучил глаза.

— Не понял? Это мне, что ли?

— Конечно тебе, — засмеялся Квантум. — Шо мы зря старались?

— Держи, — Хельвег протянул мне мечи. — Хоть всего лишь «необычные», но на 50‑й уровень. Даже лучше, чем у тебя были.

Я чисто машинально протянул руки и прочёл.

Недоработанные парные мечи из гномьей стали. Ранг: необычный. Урон: 107–120. Прочность: 250/250. Минимальные требования: уровень 50. Дополнительные бонусы: скорость атаки +2%, физическая атака +2%, регенерация маны +2%. Ячейки для рун: отсутствуют.

— Но это ещё не всё! — Хельвег засмеялся, наблюдая за моим счастливым лицом. — Как мы могли тебя выпустить в мир голым? Не–е–ет, так не пойдёт. Держи!

Он вновь забрался в сумку и достался сложенные стопочкой вещи.

— Обмен.

Я забрал у него тряпки и быстро экипировался в лёгкий «необычный» сет с невеликими бонусами. Но бонусы эти для меня были не важны. Я почувствовал нечто, что не мог описать словами. Эдакий эмоциональный всплеск, от которого предательски защипало в носу. Я почувствовал, что ещё чуть–чуть и на глазах начнут появляться слёзы. На виртуальных глазах виртуальные слёзы.

Сказать, что это сокланы меня удивили — это ничего не сказать. Я был восхищён ими. Хоть, в принципе, одевать лидера клана — одна из первостепенных задач, от совершенно посторонних людей, которых я едва знал, этого невозможно было ожидать. Они без моего участия и без моих подсказок сами решили, что важно для клана. А экипированный лидер клана на самом необходимом для группы персонаже — невероятно важен для клана. И они это поняли. Они это оценили.

— Спасибо. Спасибо, ребята, — расчувствовавшись, я даже обнял Квантума с Хельвегом — единственных, кто здесь присутствовал. — Это пипец как неожиданно, но пипец как приятно. Меньше чем за сутки разобрались… Спасибо!

— Не за что, — улыбнулся Олег. — Всем кланом старались. Ну, почти всем…

Я не стал уточнять, что значит «почти всем». Вместо этого активировал клановый чатик и написал.

«Ребята, благодарю за помощь! Я оценил! Реально оценил! Для меня очень важно, что вы постарались. Спасибо!»

«О, Лёха тут! Лёха, пошли качаться!» — первой отписалась Олеся. — «Мы выяснили, где вкусно.»

«Не за что, клан–лид. Носи на здоровье.»

«Теперь ты страшен для врагов, почти так же сильно, как вчера. Ха–ха!»

«А может даже сильнее!»

«Лидер клана — лицо клана! А голый лидер клана — лицо плохого клана!»

«В точку!»

«Ха–ха–ха!»

«Какие вы у меня молодцы," — я не сдержал улыбку. — «Олеся, где топовые споты? Куда идти?»

«Заброшенные Штольни. Недалеко от Великой Стены гномов. Можно собраться в рыбацкой деревне Помпеи и оттуда добраться на маунтах.»

«Хорошо», — написал я. — «Сейчас сверюсь с картой. Давайте тогда в той деревне сбор. Там соберёмся в пачки и организуемся.»

Сокланы выполнили мою просьбу с заметным рвением. Уже через несколько минут в прибрежной деревне со знакомым названием Помпеи было многолюдно. Мы все там были впервые и слегка удивились не только «мобам» уровнем выше 50‑го, которые нагло бродили у черты деревни, но и недружелюбным неигровым персонажам, смотревших на нас весьма подозрительно.

— Чёрт, очередные «нулевые» «неписи», — недовольно сказал Шотган, намекая на репутацию. — Опять придётся начинать всё с нуля.

— Как и всегда, — сказал я. — Илюха, бери, короче, маленького «энханцера» и делай пачку милишников. Забери с собой Силли и Буллета. Сейчас быстренько соберёмся и двинем по дороге через мост в сторону гномьего царства.

Я уже успел внимательно изучить карту и знал, куда ехать. Так что не Олесе пришлось вести клан, а я сам его возглавил.

Мы быстро перегруппировались, взобрались на «манутов» и выдвинулись по проторенной дороге. Миновали мост, а затем всю дорогу обсуждали, какому именно графу принадлежал замок, который мы заметили вдали. Опять сверившись с картой, я уверенно заявил, что замок принадлежит Жоржу Гюго, с которым я почти друг. Мне не поверили, конечно, но я и не стал настаивать.

Великая Стена, являвшаяся границей и отделявшая гномье царство от земель принадлежавших королю Гилберту Пеппину, закрыла собой горизонт. От высоких прибрежных гор на западе до самой столицы — Шата Гунда — она шла сплошной преградой. Остановившись на перекрёстке, где нам надо было свернуть, мы наблюдали за Стеной издали. Видели «мобов», хаотично метавшихся в отдалении, видели крошечные фигурки неигровых гномских стражей, и столб чёрного–чёрного дыма, казалось, в том месте, которое от нас эта Стена скрывала.

— Во–о–о-н там мы и живём, — Святой Дистин припарковался возле меня на своей низенькой кобылке. — Видишь дым? Там Плавильни. Там закаляется гномья сталь. Некоторое «эпическое» оружие можно скрафтить только из стали, которая закалена в Плавильнях… А там дальше — не видно из–за дыма — Алмазные Шахты. Но пока туда никого не пускают. Пока неизвестно, что там происходит.

— Алмазы добывают, наверное, — хмыкнул Квантум.

— Надо будет побывать в вашем Шата Гунде, — сказал я. — Посмотреть, что у вас там происходит. И, возможно, репутацию наработать.

Дистин пожал плечами.

— Насколько я знаю, гномы «двумирья» никого не жалуют. Ни людей, ни эльфов. Не говоря уже про орков и дроу. Как по мне, они чересчур обособленны. Ни с кем не хотят идти на контакт. Потому ремесленникам очень сложно прокачивать умения — сначала приходится нарабатывать репутацию.

— Ага, — согласился Хельвег. — Сущий геморрой. Надо сказать Николаю, чтобы упростили систему. А то слишком сложно чего–то добиться, если ты не гном.

— Ну, не зря, наверное, именно у гномов расовые «пассивки» благоприятствуют созданию предметов, — сказала Олеся. — Всё по лору.

— Ладно, — оборвал я все разговоры. — Поворачиваем налево. Посмотрим, что за Штольни такие.

К Заброшенным Штольням всем кланом мы прибыли через несколько минут. Огромная гора была похожа на швейцарский сыр — на определённом расстоянии друг от друга в горе были просверлены тоннели, уходящие глубоко внутрь.

Мы припарковались, убрали маунтов и быстро выработали стратегию. Разбились на группы с грамотным сетапом, зарегистрировались на алтарях и попробовали поиграть в кротов. Но вышло не очень: уже на самом входе — какая бы группа куда не совалась — нас встречали «мобы». Опасные элитные «мобы» уровнем 50 плюс. Отлетели даже пачки с опытными хилами и «энханцерами». Социальные землеройки с чудовищно зубастыми остроносыми пастями порубили всех в фарш. Даже мою АОЕ-группу.

— Они не вылазят на свет, — сказал Дистин, когда мы все вновь собрались у алтарей. — Видишь? Обратно в тоннели возвращаются. Выгнали нас — и домой.

— Вижу, — поморщился я, потеряв 10% на уровне. На топовом на сервере уровне. — «Элитки», блин. Опыта, наверное, море. Только поди этот опыт добудь.

— Да давайте ещё разочек попробуем, — предложила Силли. — Чего бояться? Соберёмся вместе и попробуем пробиться. Может, там есть хорошие места.

— По–любому есть, — сказал орк Вольфрам. — Но раз там элитки — паровозы нам будут только сниться.

— Разговоры отставить, бойцы, — скомандовал я, приняв решение. — Идём на второй заход. Если сольёмся — вновь обсудим.

Я распределил 109 человек на несколько групп. И хоть игроки в некоторых из этих групп выглядели совсем жалко из–за небольшого уровня и отсутствия персонажей поддержки, отказываться никто не хотел. Я оставил самых слабых в арьергарде, наметил несколько тоннелей для штурма, чтобы в случае чего можно было подстраховать партнёров по попытке, и скомандовал атаку.

Четыре колонны зашли в штольни, пропустив вперёд стоп–паки. Кое–где нам удалось прорваться через элитных землероек и выбраться на свободное пространство — в земляные пещеры, освещённые тусклым светом. Там нас со всем радушием встретили омерзительного вида не менее элитные медведки. Когда передние конечности одной из таких схватили бедного Квантума и перекусили, как щипцы кусок медной проволоки, я немного прихренел. К частью, это продлилось недолго — я превратился в призрака следующим.

Мы вновь собрались на митинг у алтарей, и я сразу отмёл предложение неугомонной Силли об очередной попытке.

— Большинство из нас их не тянет. Просто никак. Экипировка не годится, уровень мал. Пока нам здесь делать нечего. Имею в виду здесь делать нечего тем, кто ещё не достиг 50‑го уровня и ходит в сэконд–хэнде. Плюс надо забыть о паровозах. При каче на таких мобах, они не просто непродуктивны, а невозможны. Здесь нужны бойцы с хорошим уроном в единичную цель. Хорошие бойцы, саппорт и умелые хилы… Так что мы поступим следующим образом. Я заберу с собой топчиков и мы пойдём пробовать чистить жуткие рыла медведкам. Остальные — или расходитесь по привычным локациям, или становитесь на мобах перед Великой Стеной. Насколько я успел заметить, там всякая шушера без элитного статуса. Вполне можно попробовать «гринд» на вкус.

— Кого берёшь с собой, Лёха? — с надеждой спросил Квантум.

— Тебя возьму, болтливый ты мой. Тебя, злобного Манула…

— Не «злобного», а злого!

— …Вольфрама, Паттона, Хельвега и Шотгана, — я указывал пальцем на каждого, намеренно игнорируя кое–кого. Ту, кто обладала весьма неплохим уроном в единичную цель. — Если кто–то ещё возжелает попытать счастья в Штольнях — Бог в помощь. Но сами смотрите — очень велик риск слить проценты, которые на этих уровнях добываются совсем непросто. Поверьте мне, как самому высокоуровневому, слившему уже 20%.

Замигал почтовый конвертик. Я удивился и подмигнул ему.

«А меня почему не взял?» — спрашивала Катя.

Я не стал ей ничего отвечать. Даже смотреть в её сторону не стал, хотя она, я уверен, внимательно следила за моей реакцией. В блок–лист, конечно, не добавил, но решительно отвернулся, чтобы она поняла, насколько я недоволен её вчерашним поведением. Негодование, негатив и раздражение к ней копились со вчерашнего дня. И хоть я немного разбавил отрицательные эмоции с помощью алкоголя, проучить девушку при помощи намеренного игнорирования, было бы весьма неплохо.

Я пригласил в группу ребят и вновь активировал ауры. Не оглядываясь, мы зашли в ближайшую штольню, порезали в капусту землероек, атакуя каждую строго по ассисту, и зашли в пещеры к гигантским медведкам…

…А вышел я оттуда только в 4 утра, будучи 60‑м уровнем. Меняя менее стойких сопартийцев, «гриндил», как голодный задрот. Не давал расслабляться ни себе, ни тем, кого приглашал. И «её» в составе приглашённых не было.

Глава 19

— Алексей, вы в своём уме? — в очередной раз задала риторический вопрос Светлана. Я сидел на медицинском столе почти полностью обнажённый, а группа медиков ставила на мне опыты. — Как можно так безответственно относиться к своему организму? Вы видели ваши анализы?

— Это уже три риторических вопроса, — спокойно сказал я. — На какой вам ответить? Ауч!

Молодая девчонка вколола мне какую–то хреновину в плечо. Но я даже не стал уточнять, что за коктейль был в шприце.

— У вас все признаки физического истощения. Вы питаетесь хоть регулярно? Или утром хватнул — ночью полирнул?

— Бывало, ночью даже не полировал.

— Прекратите так относиться к самому себе! — Светлана повысила голос, видимо, испытывая сильное раздражение после моего последнего ответа.

— Ну хватит уже, в самом деле, — я натурально так поморщился. — Я так живу. Я так играю. Я так работаю. Я всегда отдаю себя всего. Чем бы не занимался. Для меня нет понятия «вполсилы». Я всё всегда делаю с полной выкладкой. И не могу иначе.

— Вы пили вчера? — она уставилась на меня, словно всезнающая Ванга. — Пили в одиночку?

— Откуда у вас такая информация? — я подозрительно на неё посмотрел, лихорадочно соображая, кто меня сдал. Или тут всё под камерами, которые я не заметил. Или охранники сломались на очной ставке.

— Где вы раздобыли алкоголь?

Я выдохнул, когда понял, что охранники не при чём. Значит можно смело идти в отказ.

— Вы меня с кем–то путаете. Я — спортсмен. В 12‑ть лет завязал с алкоголем.

Девчонка, сделавшая мне укол, сжала губы в полосочку, чтобы удержать усмешку под контролем. Светлана это заметила, нахмурилась, отобрала у девчонки стетоскоп и прогнала.

— Я сама! — она слушала некоторое время моё сердце, а затем заговорила очень серьёзным голосом. — Если вы и дальше так продолжите относиться к самому себе, это лишь вопрос времени, когда у вас произойдёт эмоциональный срыв. Говоря по–простому — вы перегорите. Как лампочка, что работает без перерыва слишком долгий срок. Я настоятельно не рекомендую вам столько времени проводить в виртуальном мире. Советую начать регулярно питаться, чаще дышать свежим воздухом — благо зона отдыха есть на крыше — и заниматься спортом. Для этого у нас тоже есть специальное место. Выкладываться с таким самозабвением, которое демонстрируете вы, не только вредно, а опасно для здоровья.

— Я не умею по другому, — тихо сказал я, потому что мне впервые показалось, что она действительно за меня переживает. — Если соревноваться — то стремиться победить! Если работать — то выполнять свою работу качественно! Если доминировать — то над всеми!

— Ума не приложу, что с вами делать, — неожиданно она улыбнулась.

— Может, просто не стоять на пути? — я улыбнулся в ответ.

— Нет уж! Если вас не остановить, вы расшибёте себе лоб… Николай Аркадьевич, здравствуйте, — поздоровалась она с моим куратором, когда он зашёл в кабинет. — Вот, смотрите. Опять ваш твердокаменный Сизиф не желает слушать профессионалов.

— А что такое? В чём опять провинился топовый игрок «двумирья»?

— Спасибо за комплимент, Николай. Я старался…

— Вы не слушаете меня! Он не слушает меня! Скажите хоть вы, что так нельзя. Пусть устроит себе отпуск. Или хотя бы перерыв. Иначе я снимаю с себя всяческую ответственность за его физическое и моральное состояние. Всё, хватит!

— Успокойтесь, пожалуйста, Светлана. В чём конкретно дело?

— Он себя угробит, если будет по 16 часов лежать в капсуле. Ему нужно хотя бы гимнастические упражнения делать. Хотя бы приседать раз 50 за день. Мышцы ног ведь атрофируются.

— Алексей, — Николай нахмурился. — Делай, что доктор прописал. Не хватало, чтобы тебя посадили на таблетки и уколы. Светлана говорит занимайся спортом — занимайся спортом. Говорит бегай — бегай. Говорит ешь — ешь. И дальше по списку. Мне тут обмороки ни к чему.

— Это что, мне как по КЗоТу существовать? 8 часов в капсуле — и идите на фиг? Я так не могу. Для лидера клана 8 часов — это ни о чём. К тому же с вашими срезанными рейтами…

— Начни с малого: утром завтрак, затем игра, затем перерыв на ОФП, вновь приём пищи и игра. Вряд ли мне удастся запретить тебе сидеть в «двумирье» до глубокой ночи. Но хотя бы попытайся следовать советам врача. Светлана явно не желает тебе зла. Хорошо?

— Попытаюсь, — брякнул я, чувствуя себя главным героем картины Решетникова «Опять двойка».

— Неужели, — закатила глазки Светлана. — А теперь — марш в спортзал! Пять километров на дорожке пешком или бегом в неторопливом темпе. Через час проверю.

— Вряд ли мне на это потребуется аж час, — недовольно пробурчал я, натягивая футболку и штаны. — Дожились, блин. Мною командует врачиха…

— Не «врачиха», а доктор! Дипломированный специалист, на секундочку. Марш в спортзал! И без разговоров!

Всё ещё находясь немного не в своей тарелке, я вышел в коридор и направился к дальним дверям. Там оборудовали спортивный зал, который я посещал всего несколько раз. Да и то в самом начале моего общажного заточения. Я дёрнул дверную ручку в полной уверенности, что буду тренироваться один, так как мои сокланы занимаются более важными вещами — качают уровни. Но я ошибся.

В спортзале находились пять современных беговых дорожек. Но никогда пять из них не были заняты одновременно. Да даже сейчас не были заняты. Занята была лишь одна. Невысокая полноватая девушка в насквозь промокшей от пота майке хваталась за поручни, чтобы не упасть, и бежала в неторопливом темпе. По её красному–красному лицу струился пот, а зубы были стиснуты так плотно, что, казалось, она совершает финальный рывок на последнем километре 42‑х километрового марафона.

Я бросил взгляд на рыхлый задок в чёрных обтягивающих леггинсах и моментально узнал девушку. Непроизвольно подёрнул плечами, заметив целлюлит, и вернул дежурную улыбку на лицо.

— Ой–вэй! Какие люди! — весело произнёс я.

Вика вздрогнула от неожиданности и чуть не соскользнула с дорожки.

— Упс, извини, — я постарался вовремя прийти к ней на помощь. Но помощь так и не понадобилась — она успела спрыгнуть.

— Напугал, — заметив меня, она попыталась улыбнуться и сразу принялась запихивать мокрые волосы за уши. — Не ожидала тебя здесь увидеть.

— А я не ожидал тебя, — я подошёл ближе и облокотился на соседнюю дорожку. — Это давно ты тут развлекаешься?

— Сегодня? Или вообще?

Вика взяла полотенце с подоконника, вытерла лицо, заметила, что стоит в насквозь промокшей майке и покраснела ещё сильнее. Она развернула полотенце и повесила его себе на плечи таким образом, чтобы прикрыть плечи и более чем скромную грудь.

— Ну, по лицу вижу, что сегодня — давно, — я улыбался, чтобы облегчить налаживание контакта. — Сколько километров отмотала?

— Пять всего, — она неловко повела головой, словно стеснялась меня.

Хоть 5 километров — это, конечно же, ни о чём, но мордашкой я показал, что впечатлён.

— Неплохо. Меня, вот, сюда Светлана пригнала, чтобы я тоже 5 кэмэ выдал.

— Зачем? — удивилась она. — Ты и так худой.

— Говорит, чтобы организм не развалился на части. Чтобы к 25-ти не превратиться в дряхлого старика. Играю, говорит, много.

— Мы все играем немало.

— Слушай, а ты молоток, — на полном серьёзе сказал я. Не потому, что впервые увидел её в спортзале. Не потому, что понял, как тяжело ей даются физические нагрузки. А потому, что заметил в ней одно изменение, которому не придавал значение ранее. Я заметил, что она выщипала брови. Ранее они были густые и неряшливые. Сразу было понятно, что к ним относились с безразличием. Но сейчас я заметил, что девушка над собой поработала. А судя по бегу на беговой дорожке, она решила поработать не только над бровями — решила поработать над телом. — Ты изменилась, я смотрю, — я прищурился и откровенно её разглядывал. — Бровки подровняла, спортом решила заняться. Вроде, даже похудела уже. Молодец!

Казалось, краснеть было уже некуда. Но ей удалось. На секунду мне показалось, что красный–красный помидор даже рядом не стоит с цветом её лица.

— Спасибо, — тихо сказала она.

— Я серьёзно. Это достойно уважения. Тот, кто прилагает максимальные усилия, обязательно добьётся результатов.

Вика немного расслабилась после моих слов. Хоть полотенце всё ещё висело на плечах, прикрывая грудь и подтверждая наличие комплексов, девушка облокотилась на перила беговой дорожки и смотрела на меня без страха.

— Ты знаешь, я ведь раньше вообще не занималась спортом, — сказала она. — Вообще никогда. В школе всегда была освобождена. И потом… потом тоже не увлекалась.

— Однако… — удивился я. — А что тебе мешало? Ведь спорт это… Ну, в смысле, поддерживать фигуру в тонусе… Ну, в общем… Как бы, надо заниматься.

— Я знаю, — она улыбнулась, заметив моё мельтешение. Видимо, поняла, на что я намекал, но не хотел говорить вслух. — Но я сама по себе не спортивная. Не моё это…

— Странно. А почему здесь решила заняться? Светлана надоумила?

Она опять улыбнулась. Как–то очень по–доброму.

— Нет, не Светлана. Ты.

— Я???

— Тогда в столовой… Я слышала ваш разговор с Олегом и Ильёй. И слышала почему вы смеялись… Тюленем быть не просто…

Я сжал зубы, закрыл глаза и весь как будто сморщился. На мгновение мелькнула мысль, что лучшим разрешением чудовищной ситуации, в которую я угодил, была бы возможность взять разгон и вонзиться фейсом в стену. Отлипнуть, спрятаться куда–нибудь и больше никогда–никогда не видеть тот взгляд, которым на меня смотрела девушка.

Я принялся осматриваться, надеясь увидеть открытое окно, куда бы мог выпрыгнуть.

— Это ничего. Не переживай, — она накрыла своей пухлой ладошкой мою.

— Прости. Я не хотел. Не подумал, что ты можешь услышать. Не обращай внимание. Это так — мужские разговоры из серии меряния писюнами. Они ничего общего не имеют с правдой.

— В данном случае — имеют, — он продолжала улыбаться. — Благодаря вам, благодаря тебе, я посмотрела на себя со стороны. Посмотрела другими глазами. Это полезно, ты знаешь… С тех пор каждое утро прихожу сюда. Прочла много теории и пытаюсь придерживаться практики.

— Извини, Вика, — я всё ещё чувствовал себя самым натуральным козлом. — Не хотел тебя обидеть.

— Да ничего страшного. Правда. Меня и не такими словами называли, — она засмеялась, но руку с моей руки так и не убрала. — Для меня это был тот самый необходимый толчок. Та самая необходимая мотивация. И у меня получается, если ты вдруг заметил прогресс на самом деле, а не просто хотел сделать комплимент. Я сбросила 3 кэгэ! Ещё… э–э–э-э… много их впереди, но останавливаться я не собираюсь.

— Похвально, товарищ жрец, — улыбнулся я. — Сноровку прокачивать даже для хила полезно… А ты как распределяешь нагрузку? Пока только бегаешь?

— Хожу, я бы сказала. Хожу быстрым шагом. Вчера чуть больше чем за час осилила 7 кэмэ. Но ноги потом были словно свинцовые.

— Это значит, они обрастают мышцами, — назидательно поднял я указательный пальчик. — Кстати — хоть я и не спец — говорят, что кардио нагрузки надо чередовать с физическими. Чтобы был максимальный результат.

— Ага. Я читала об этом. Но всё равно до фитоняшки мне ещё далеко, — засмеялась она.

— Терпение и труд всё перетрут, — сказал я. — Главное не отступать.

— Прямо как ты?

— Я???

— Ага. Я ещё ни разу не видела, чтобы ты отступил. Всегда движешься только вперёд.

— Ещё не родился тот, кто смог бы меня остановить! — я распустил павлиний хвост.

— Даже если бы он был, уверена, тебя сдержать ему бы не удалось.

Сказав это, Вика посмотрела на меня как–то по–особенному. Тем взглядом, который я уже видел у неё однажды — посмотрела заинтересованным взглядом. И тогда я, кажется, понял, что послужило мотивацией к занятию спортом. И это было совсем не слово «тюлень».

Свою секундную растерянность я скрыл озорной мальчишеской улыбкой. Быстро приняв решение не вдаваться в подробности, чтобы вдруг не услышать, чего бы я не хотел услышать, я предложил Вике продолжить путешествие по беговой дорожке. Хоть она промокла насквозь, одолела всего пять километров из семи намеченных. Так что следующие два мы шли вместе по соседним беговым дорожкам и дружески переговаривались.

Я вешал на бедные ушки девушки добрые комплименты, делая акцент на «скилле» толкового игрока и решительного человека, взявшего себя в руки. Хвалил и рассказывал о своей игровой карьере. Она слушала внимательно, не перебивала и часто улыбалась.

— Скажу тебе правду, — произнесла она, когда мы присели на отдых. — Мне нравится, как ты управляешь кланом. Жёстко, но не жестоко. Хоть требуешь жертв от других, сам готов жертвовать тоже. Я была впечатлена твоим поступком. Мог ведь выжать всех досуха на покупку клан–холла. Собрать последние деньги. И все бы отнеслись к этому с пониманием, потому что это действительно общее дело. Но ты предпочёл иной вариант. Выбрав его, ты впечатлил нас всех. Особенно меня, признаюсь. Когда я предложила собрать ресурсы, чтобы одеть лидера клана, никто не возражал. Даже новички. Все согласились помочь по мере сил…

Я щёлкнул зубами, ведь эту информацию слышал впервые. Вчера я не стал выяснять, но теперь мне стало понятно, кто являлся основным локомотивом кланового решения.

— Спасибо, — я улыбнулся и, чисто на эмоциях, прикоснулся к пухлой щёчке. Погладил, заметил, как напряглась девушка, и торопливо убрал руку. — Я давно обратил внимание на твой альтруизм и желание помогать. Для меня эти качества в человеке очень ценны. Спасибо, что ты так на всех повлияла.

Вика покраснела, улыбнулась и отвела взгляд. Воцарилось неловкое молчание.

К счастью для нас обоих, очень–очень вовремя пришёл Рубен. Он распахнул двери и уставился на меня, будто искал всю свою жизнь.

— Вот ты где, Лёха! — воскликнул он. — Привет, Вик.

— Привет, — она вновь торопливо зажалась в своём коконе в виде накинутого на плечи полотенца.

— Здоров, Рубен. В чём дело?

— Платон кое–что разузнал. Говорит, рядом с деревней Помпеи — вернее, на острове недалеко от берега — находится потухший вулкан. А в вулкане том обитает Мировой Рейдовый Босс.

— Да ладно?

— Угу. Туда, вроде бы, уже плавал кто–то. Говорят, инстансовая зона там. А внутри — каменный нефилим.

— А уровень у него какой?

— Не знаю, — он пожал плечами. — Погнали проверим?

Я посмотрел на Вику, улыбнулся ей и встал.

— Погнали. Беги в капсулу и командуй сбор. Всем быть в деревне Помпеи через 15 минут… Касси, рад был пообщаться. Не скрою, ты открылась для меня с новой стороны. Мне это понравилось.

Вместе с Рубеном мы поспешили удалиться, так как покрасневшее от похвалы лицо девушки на наших лицах вызвало неловкие улыбки…

…Буквально через пол часа весь клан собрался в деревне. Ориентируясь по карте, Платон вывел нас на песчаный берег, где под ярким солнцем сушились рыболовные сети. Он припарковался у самой воды, приставил руку ко лбу и воскликнул:

— Вижу! Вон он остров. Далековато, конечно, но виден даже невооружённым взглядом. Видишь, Лёха?

Я прищурился, прикрыл глаза от солнца, и заметил пятнышко перед линией горизонта.

— Тысяча чертей — как сказал бы настоящий морской волк — реально далековато. Это там тот нефилим?

— Вроде, да. Надо бы проверить.

— Надо бы, — согласился я и обернулся к толкавшимся позади сокланам. — Но как мы туда доставим всю эту ораву? Туда нет телепорта?

— Не-а. Даже оттуда его не будет — свитки не активируются за территорией береговой линии Южного Континента. Как туда, так и оттуда, нам придётся добираться вплавь.

— Шутишь? Своим ходом?

— Нет, — он указал на пришвартованные у берега лодки чуть левее места, где стояли мы. — Надо арендовать плавсредства. Я уже выяснил — это реально сделать. Проблема лишь в репутации и деньгах. Чтобы жители этой деревни начали с нами взаимодействовать, нужно и то, и то.

— А мы все влезем–то? — я пытался просчитать количество мест в лодках.

Платон пожал плечами.

— Ладно, — я прищурился и вновь посмотрел на далёкий остров. — Весь день выделим на это. Идём, попробуем добыть «репу», а затем лодки.

Все 109 человек в клане в течение двух часов словесно насиловали всех встреченных на пути неигровых персонажей. Особенно мы пытались понравиться старосте. Совали ему пачки денег под нос, предлагали выкопать туалет или провести канализацию, и очень много других полезных ништяков. Дела шли неплохо лишь у меня, обладавшего определённым статусом в игровом мире. «Неписи» это замечали и шли на контакт. Так что к концу двухчасового отрезка я был немного на взводе, после того, как именно мне пришлось заниматься всякой хренью вроде беготни по квестам «принеси–отнеси» или же раздариванием денег. Почтенный староста деревни Помпеи целовался со мной после награждения 3‑мя баллами личной репутации, как бровастый генеральный секретарь. Просил не забывать и наведываться, так как ещё много чего осталось из того, что сделать мог лишь я. Стараясь не скрежетать зубами, я пообещал не забывать про нашу дружбу и попросил сдать в аренду на небольшой срок все доступные для этого лодки. Староста позволил взять 8 яликов с условием, что до заката мы их вернём. Что я клятвенно и пообещал.

Затем мой персональный чайник ещё немного покипел, когда мы размещались. Столько народу разместить в небольших лодках было проблематично. Плюс мало кто испытывал желание сидеть на вёслах. Когда я, наконец, всё уладил и вывел флотилию в океан, надеялся, что с пустыми руками мы всё же не вернёмся. Иначе такая трата времени и усилий именно от меня, окажется потраченной впустую.

До острова мы добирались ещё полтора часа. Гребцы, кому не повезло заниматься сей неблагодарной работой, даже начали роптать, ведь контент, мягко говоря, был посредственным. Немного они приутихли, когда в солёных прибрежных водах заметили самых натуральных акул 100‑го уровня. Свалиться за борт при очевидной перегрузке яликов, никто не желал. Поэтому гребцы угомонились при помощи негативных эпитетов от сокланов, и добавили скорости.

— Вот там мигает голубой огонёк магического барьера, — Платон, сидевший рядом, указал на подножие горы, которая заслонила собой солнце, едва мы пристали к берегу.

— Принял. Выгружаемся, ребята. Лодки затащите на берег.

Небольшой путь в полкилометра мы проделали по песку. Сгрудились у круглого магического портала и все вместе устремили взгляды наверх, когда гора, как нам показалось, испортила воздух. Ну, или чихнула… С вершины к небесам ушёл плотный комок чёрного дыма.

— Забавно, — прошептал я. — Деревня называется Помпеи… И вулкан рядом. Навивает на определённые мысли.

— Ага, — согласились со мной члены клана.

— Так, ладно. Давайте приступим к формированию пачек. Поскольку никто не знает, что нас ждёт внутри, сделаем всё по классике. Из всех имеющихся «энханцеров» аура магического крита доступна только мне. Поэтому я заберу лучших магов. Андрюха, в качестве «маналейки» со мной пойдёшь ты… Ммм… Пока хила не берём. Олеся плюс Вика — вам достанется топовый консервный пак. Вольфрам, Ланцелот и тэдэ… Квантум плюс Жамеллан — топ–пак лучников. Силли, ты с мужем соберёшь второй танко–пак. Если первых накроет её величество жопа, вы должны будете подсуетиться и принять удар на себя. Илья, бери маленького «энханцера» и собирай пачку кинжальщиков. Дистин, Хельвег, Паттон — на вас сбор ударных групп. Выберите себе хилов и организовывайтесь. Остальным — где есть места. Не забывайте, что, к сожалению, пока в клане на всех не хватит хилов и «энханцеров». А значит, некоторым не повезёт заботиться о себе самим. Не зевайте, короче… Алтари ставим у входа и привязываемся. Мы слишком долго плыли, чтобы респавниться на континенте.

Времени на организацию групп мы потратили немало. Сокланы собирались кому как повезёт. Так что мне потом пришлось поработать портным и кое–где перекроить группы. Кого–то отсеять, а кого–то добавить. Ориентировался я чисто на тот урон, или ту помощь, которые могли продемонстрировать игроки. Но всё равно остались недовольные таким распределением.

Когда хаос улёгся, я активировал ауры и первым прошёл через портал. Темнота подземелья развеялась практически моментально, когда я услышал электрический треск и увидел огненные вспышки. Перед нами, тяжко переставляя толстые крепкие ноги, медленно вышагивали самые натуральные каменные големы 55‑го уровня. Они ходили полокации организованными стадами, словно пешеходы на пешеходном переходе, когда зажёгся зелёный свет светофора. Стучали кулаками друг о друга, высекая искры, и, время от времени, выпускали из пастей огненные струи.

— Шо–то как–то боязно, — поёжился Квантум. — Это шо, магическо–физические големы? Могут и в рыло зарядить, и молнией прострелить, и огнём изо рта поджарить?

— Выясним опытным путём, — произнёс я, как самый натуральный капитан Очевидность. — Хилам — не спать! От вас всё зависит! «Энханцерам» не отпускать своих сопартийцев от себя больше чем на 20 метров! Ауры рассеются. Ауры физической и магической защиты — в приоритете. Не налажайте! Хоть алтари есть перед входом, постараемся не слиться. Не хочу схлопотать делевел.

Став в боевое построение, мы ударили в големов. Быстро поняли, потеряв группу «танков», что это не лучшая идея, и перешли к тактике «кайта» — рвали дистанцию и заливали каждого голема на расстоянии. Это была не панацея, конечно, ведь големы раздавали из рук молниями, словно опытные маги. Но физического урона они наносили куда больше. И мы постарались держаться от него подальше.

Зачистка подземелья тоже отобрала порядочно времени. Но жирный плюс был в том, что големы не респавнились. Они складывались штабелями, раздариваясь приятным лутом и процентами, но больше нас не беспокоили.

Мы зачистили их, а потом долго сражались с возникшими из ниоткуда магическими огненными шарами. Они выходили из земляных стен, прожигая их насквозь и оставляя чёрное пятно ожога. Били огненной магией по площади, от которой ничего не могло спасти. Лишь ауры «энханцеров» и умелые действия хилов помогли нам продержаться достаточно долго, чтобы выработать действенную тактику.

В полном соответствии с логикой, у магических шаров была низкая физическая защита. Но и подобраться к ним в плотную было проблематично из–за опасных массовых умений в виде огненных брызгов. Пришлось торопливо перейти к тактике ливня стрел. Я быстро перелопатил всех своих лучников, собрал их в группы, раздал «энханцеров» и приказал заливать каждый шар строго по ассисту. Мейн–асстистером стал Жамеллан как самый высокоуровневый лучник с «редким» луком. Он отлично справлялся со своими обязанностями и скоро наше преимущество над огненными шарами начало сказываться. Общего залпа моих мотивированных стрелков они не выдерживали, и начали схлопываться, разбрызгивая во все стороны огненную лаву.

— Фу–у–у-х, — в короткий момент передышки ко мне подошёл Квантум. — Жёстко.

— А то! Шары были 60‑го уровня, Квантуша. А у нас только бесполезный я взял 60‑й. Смекаешь, к чему я?

— Смекаю, — пробурчал он, пока Хельвег срывал голос, призывая членов клана быстрее собирать лут. — И я уже слышу, шо шо–то приближается…

Гора задрожала, как желе на тарелке. Попадали все. Даже торопливые любители порыться в телах «мобов».

Внимание! Вы не можете двигаться! На вас наложен эффект массового оглушения! Действие эффекта: 5 секунд.

Раздался пронзительный свист. Застыв и не имея возможности передвигаться, мне удалось лишь поднять взгляд вверх. Словно ядерная бомба в чудовищном тротиловом эквиваленте, сверху падал Мировой Рейдовый Босс. Огромный каменный нефилим 70‑го уровня по имени «Пиллармаунт» приземлился на ноги, вызвав землетрясение. Лежавшие на земле игроки подпрыгнули, как шарики для пинг–понга. «Пиллармаунт» привстал на своих каменных ногах, развёл в стороны кулаки, которые представляли из себя два сгустка бурлящей голубоватой магии, и стукнул ими друг о друга, как ранее делали големы.

Внимание! На вас наложен эффект массового онемения! Все магические умения заблокированы! Действие эффекта: 5 секунд.

— Ой–ёй–ёй, — услышал я, как в моей пачке кто–то запричитал. — Не активируются умения.

— Луки — пли! — закричал я, как только вскочил на ноги.

Рой стрел устремился к каменной туше. Какой–то урон прошёл, обнажив полосу здоровья Мирового Рейдового Босса. Но совсем незначительный.

— Ещё! — вновь выкрикнул я.

«Пиллармаунт» укоризненно посмотрел на меня и, видимо, посчитал, что мне пора заткнуться. Он повёл правой рукой, будто насылал благословение. Но вместо благодати из его каменной лапы вырвалась магия. Эдакий плотный дым голубоватого цвета.

— Держаться у своих «энханцеров»! — успел скомандовать я, прежде чем дым накрыл прилегающее пространство. Он прошёл сквозь меня и сквозь остальных. Но, в отличие от тех самых остальных, я выжил — у меня и уровень был повыше, и магической защиты побольше.

— Массуха! — закричал Паттон. — Бьёт по магической защите.

— Хилы — ресайте кого сможете! — сказал я. — Только думайте, прежде чем ресать. 5 минут отката ждать. Ресайте самых важных бойцов.

Вперёд ринулись выжившие «милишники» и принялись тупить своё оружие о каменное тело. Телу, как и ожидалось, это не понравилось. Оно взмахнуло левой рукой и, вместо магического дыма, выдало физических тумаков. Консервные банки, кинжальщики и прочий шлак в виде самых распространённых классов из семейства нагибаторов покатились по земле. «Пиллармаунт» заметил это и принялся весело по ним топтаться, показывая, кто в горе хозяин.

— Рубен! Кастовать можете!? Огонь, блин!

Мои маги поднялись на ноги, отряхнулись и дали жару. Оттяпали у нефилима немножечко здоровья и, несомненно, сменили вектор его внимания. Он повернулся в сторону моей группы, ничего не сказал, конечно, и как следует приложился двумя магическими кулаками по земле. Гора опять затряслась. Но те из нас, кто ещё оставался в живых, не попадали. Наоборот — попадало на нас. Сверху посыпались валуны размером с хороший внедорожник. Они падали, попадая на игроков и превращая их в яичницу. Через несколько секунд после начала камнепада от моего клана остались рожки да ножки. Самые слабые отсеялись. Остались лишь моя пачка и пачка Жамеллана. Тогда я впервые понял, что по уровню не вывозим. Если бы все имели хотя бы 60‑й с соответствующими уровню умениями, возможно, первый блин вышел не настолько большим комом.

— Лентяи, — недовольно пробурчал я себе под нос, имея в виду своих низкоуровневых сокланов, которые, в отличие от меня, не предавали столь значительное внимание «гринду». Никто из них не готов был жарить «мобов» по 12 часов на одном споте. Для многих из них это было отвратительное и скучное занятие.

— Маны почти нет, — Искандер «залил» очередную порцию мне, державшему 4 ауры. — Маги и ты выжимают меня, как губку.

Вместо меня ему ответил каменный нефилим, совершивший фантастический прыжок со своего места прямо туда, где стояли мы. Своды опять сотряслись, и через 10 секунд я открывал глаза, стоя на жёлтом песке у магического портала.

— С почином, — засмеялся Буллет.

Ему было весело. А мне — нет. Я потерял 10%, и сейчас сверху 60‑го уровня лежал лишь 1%. Следующий слив подарит мне делевел.

— Ненавижу такие расклады, — тихо пробормотал я. Хоть я понимал, что проценты откачаются со временем, сама ситуация вызывала отвратительные ощущения. Получая делевел в битвах с «мобами» или врагами, мне казалось, что таким образом время, затраченное на добывание уровня, было потрачено впустую. Все усилия шли коту под хвост. И я ничего не мог поделать, ведь такие ситуации случались со мной довольно–таки часто.

Я громко выдохнул, собираясь с мыслями и заставляя себя собраться.

— Парни! Мозговой штурм! Какие у кого предложения!?

— Пойдём на второй раз?

— Несомненно! Только сначала я хочу услышать ваши идеи, которые потом с лёгким сердцем выдам за свои.

Мой настрой подействовал на сокланов положительно. Мы собрались в большой кружок, где каждый спешил высказать своё мнение. Пришлось даже угомонить особо ретивых, любящих перебивать других. А у тех, кто предлагал не мучить одно место и сбежать, вообще отобрать слово.

— Он каменный, — говорил Искандер. — Значит, много физической защиты. Луками его не возьмешь.

— В других игрушках, я помню, — высказал своё мнение Дистин. — У подобного рода Рейдовых Боссов были особые уязвимости. У каменных, обычно, была уязвимость к оружию ближнего боя, которое наносит дробящий урон. Булавы, жезлы, палицы…

— К сожалению, разработчики «двумирья» не указывают к какому оружию у эРБэ уязвимость, — посетовала Олеся. — Тут всё надо узнавать опытным путём.

— Давайте сделаем так, — прервал я обмен мнений, который не дал мне абсолютно никакой информации для размышления. Никто не выдвинул толковых предложений. — Как мы жарили минотавра, попробуем поджарить и этого. Всем держать рты на замке и не орать внутри. Сохранять тишину. Я буду следить за используемыми умениями нефилима и драть глотку, сообщая о них вам. А вы старайтесь действовать по ситуации… Что же касается урона. У нас не так много дробящего урона. Но, думаю, стоит всех таких бойцов пересобрать в отдельные пачки и натравить на Пиллармаунта, когда тот будет занят «танками». Дистин, возьми двух хилов и двух «энханцеров» и сообрази пару топовых пачек. Проверим их в деле.

— Окей.

Через некоторое время мы вновь пошли на штурм. В этот раза дела шли немногим лучше. Пока у хилов сохранялась мана, пока умения воскрешения не находились в откате, удавалось поддерживать боевой порядок. Кое–как переживать массовые умения нефилима и атаковать. Даже наносить заметный урон. Но когда персонажи начали «высыхать», знаменитый пушистый зверёк поспешил собрать жатву.

Я надрывал глотку, успевая следить и за общей обстановкой, и за маной у себя любимого, и за дистанцией умений «энханцеров». Особенно сильно орал, когда кто–либо выходил за радиус действия аур. Нецензурно напоминал, что таким образом каждый игрок лишается значительного буста и требовал, чтобы он возвращался на место.

Но все мои потуги были тщетны — клан сложился и во второй раз. Вновь оказавшись у алтаря и вернувшись к 59‑му уровню, я сдерживал себя уже с трудом. Искал виноватых, находил их в своей голове, но контроля над собой не терял. Говорил сам себе, что подобных ситуаций я пережил сотни. Но всё равно добивался результата, несмотря ни на что. Надо лишь не сдаваться. Надо лишь пробовать снова, снова и снова.

— Идём ещё раз! — уверенно скомандовал я, наблюдая за безрадостными мордашками сокланов. — Что вы на меня так смотрите? Я не встречал в природе жалости к себе, как говаривал Вигго Мортенсен. Я не жалел себя. И уж подавно не буду жалеть остальных. Мы будем стараться, пока не сломаемся окончательно. Но до этого пока далеко.

— Он 70‑й, Лёха, — потупив взгляд, произнёс Дистин.

— Да ну ладно? — намеренно выпучил глаза я. — А я, по–твоему, слепой? Я вижу, что мы пока не тянем. Но время сдаваться не пришло. Я сам уже делевельнулся. Но это ничего не значит. Мы будем пытаться.

— Нужны уровни. Нужна экипировка, — хмуро сказал Хельвег.

— Прежде всего — нам нужен опыт. И здесь мы его получим… Никто не сдаётся, пока я не отдам приказ!!! — зло выкрикнул я, заметив в глазах мемберов отсутствие поддержки. Я смотрел на них и не видел желания побеждать. Только желание убежать. — Никогда такого не было, чтобы мой клан не смог забрать Мирового Рейдового Босса, а кто–то другой смог. Мы уже упустили одну возможность. Теперь постараемся не упустить другую! Вперёд!

В третий раз через магический портал мы заходили без огня в душе. Я очень быстро понял, что сокланы не собираются стараться без высокопроцентной возможности победить. Они действовали без энтузиазма и желания. Без огонька, как я и говорил. Лучники стреляли мимо, бойцы ближнего боя не рисковали и не спешили сближаться. В итоге, мы снесли «Пиллармаунту» ещё меньше здоровья, чем во второй заход. Зато он вновь засыпал нас снегом из камней и знатно потанцевал чечётку на телах.

Так что когда мы собрались у алтарей, я себя уже не сдерживал. Знатно пропесочил весь клан за нежелание стараться и переживание за собственные проценты.

Меня понесло, надо признать. Я давно не помню, чтобы меня так накрывало. Видимо, к отсутствию заметных клановых побед, к необходимости доказывать что–то тем, кого я знать не знаю, к странной ситуации с той, кто, мне казалось, меня грязно поимела, присовокупилось ещё общее физическое и психическое истощение. Так что наговорил я изрядно.

В итоге, угомонить меня смогла лишь Вика. Она осторожно подошла ко мне, молча взяла за руку и держала её до того времени, когда на лодках мы вернулись в деревню Помпеи. Она притушила мой гнев лишь тем, что сидела рядом, держала за руку и молчала. Мой персональный чайник понемногу остывал, хоть крышечка всё ещё летала где–то в небесах.

— Благодарю, — тихо сказал я, избегая смотреть ей в глаза. Затем увидел, какими глазами на меня смотрят сокланы, и понял, что сегодня с ними взаимодействовать больше не смогу. Мне явно был нужен перерыв. — Я — в «реал», — сказал я им. — Мне надо перекурить.

Глава 20

Я вышел из игры, выбрался из капсулы, добрался к себе в комнату и завалился носом в подушку. Впервые за долгое время с ПвЕ-контентом у моего клана ничего не получалось и я винил в этом всех, кроме себя. Ведь персонально у меня с ПвЕ-контентом было всё прекрасно. Даже несмотря на потерю уровня, я всё ещё значительно отрывался от ближайшего преследователя — от Искандера. Он уверенно удерживал второе место, но мне был не соперник. А остальные плелись позади него. Немного, но позади.

Но самое печальное во всём это было то, что никто не хотел стараться. Я уже не один десяток раз слышал от своих сокланов, что они самые обычные тестеры на зарплате и что платят им не за задротство. А за поиск багов и ежедневные отчёты. Так что прилагать особые усилия именно в повышении уровня, нет никакого резона. Они не желали торопиться, часто мучили «мобов» в одиночку, что, по моему мнению, было крайне непродуктивно, и не пытались собираться в группы. Иногда мне самому приходилось организовывать 7 человек, давать им направления топового экспинга, а затем писать пати–лидеру в личку, интересуясь, качаются ли они ещё или уже разбежались.

В общем, общажные кадры меня удручали. А с прибытием подкрепления, которое я набрал собственноручно, клан, казалось, ослаб ещё сильнее. Судя по результатам, мне не удалось набрать толковых игроков. Лишь тех, кто не умел или не хотел самоорганизовываться. Кто просто плыл по течению, а не старался стать лучше.

Я перевернулся и засунул руку в щель между кроватью и стеной. Нащупал ополовиненную бутылку водки и уставился на неё, как на спасение. Долго смотрел, но открыть так и не решился. Засунул обратно, оставив для лучших времён. Или для худших. Смотря, как повезёт.

— Блин, — прошептал я. — Как же не хватает Кирилла или Игоря. Тех, кто понимает меня с полуслова. Кому не надо всё пережёвывать. Кто и сам готов вкалывать, и других может подгонять. Жутко не хватает поддержки.

В течение последних пару лет, когда «таг» «Имморталсов» мелькал почти на каждой донатной помойке, у меня вообще не было никаких проблем с кадрами. Люди сами тянулись ко мне. Не только за возможностью зарабатывать игрой и в игре, а ради удовольствия. Многим было интересно своей задницей проверить насколько сложна жизнь боевого клана, чьим основным требованием в рекрутинге было требование поддержания высокого онлайна. Желающих было хоть отбавляй. Не все выдерживали ритм, конечно, но из каждого сервера я выводил с десяток тех, кто шёл со мной по пути и дальше. И так — шагая от сервера к серверу — я обзавёлся таким сильным костяком, что лидеры вражеских кланов мне завидовали. Завидовали и ненавидели.

Здесь же всё было по–другому. Здесь отбирал людей не я, а другие. И эти другие отбирали по совершенно непонятным мне критериям. Иногда мне казалось, что отбирали по уровню пассивности — чем он выше, тем больше подходил тестер для выполнения своей тестерской миссии. Может, всё было не так, конечно, но у меня создавалось впечатление, что приходится сосуществовать с апатичными амёбами.

В дверь постучали. Стук возбудил в моей голове приятные воспоминания, ведь совсем недавно после таких стуков со мной происходили более чем приятные вещи. Я даже предположил, что это она — ответственная за приятные вещи — пришла со мной мириться.

Я вскочил и метнулся к двери. Немного задержался, неожиданно оробев, и дёрнул ручку. Но это оказалась не она.

— Лёха, — хмурый Платон мялся у порога. — Я по делу.

— Что–то случилось? Проходи, Платон.

Я пропустил его внутрь. Он бегло осмотрелся и присвистнул:

— Ничего себе хоромы! Не то, что у простых смертных.

— Я не выбирал, — пожал я плечами. — Компания предоставила… У вас в игре проблемы какие–то?

— Можно и так сказать, — согласился он. — А где у тебя?… А, вот он, — он открыл мой ноутбук, абсолютно не заботясь о том, что у меня, возможно, порнуха на паузе стоит. — Хреновая ситуация, короче.

Платон побегал пальчиками по тачпаду, зашёл на игровой портал, полез на форум и быстро отыскал нужную тему. «Кликнул» на треугольничек, запуская видео–файл.

— Вот, смотри.

Я склонился над ноутбуком, развернул видосик на весь экран и через несколько секунд выдохнул:

— Это что за дерьмо!? Кто снял!? Кто выложил!?

— Кто–то из наших, — почесал затылок Платон, так же как и я наблюдая за потугами клана «Имморталс» одолеть Мирового Рейдового Босса по имени «Пиллармаунт». — Я присмотрелся — снял кто–то из нового помёта. Всех, кто живёт с нами, я знаю в лицо. Но новичков слабо помню. Видимо, один из них.

Я почувствовал, как из ушей со свистом выходит пар. Промотал видео вперёд, увидел себя, орущего словно самый настоящий истерик, и выругался. Тот, кто вёл съёмку, кто смотрел, как я мечусь туда–сюда и ору, даже тихо хихикал надо мной. Я очень хорошо расслышал его смех, когда он просто стоял и наблюдал за падением камней с потолка.

— Вот падла, — прошептал я. Промотал видео до конца и опять выругался — тот я, который стоял перед магическим барьером и орал на игроков благим матом, мне совсем не понравился. Мне даже стало стыдно за самого себя.

Я прошёлся по форуму, читая комментарии. Ничего положительного. Только смех, издёвки и советы с оттенком тролинга. Смеялись надо мной, смеялись над «тагом» и говорили, что «Серый Ворон уже давно не торт». Потешались, как могли.

— Что за мудозвон это сделал? — сжав кулаки, я обратился к Платону.

— Не знаю. Я не смог выяснить. Там такой ад творился, что я не смотрел по сторонам.

— Ну ты же, б…ть, типа глава разведки! — закричал я, обозначив пальцами кавычки. — Ты же должен знать! Кто ещё, если не ты!?

— Я не могу уследить за всеми. К тому же тогда, когда сам вынужден вступать в близкий боевой контакт. Это задача для тех, кто стоит сзади, ни хрена не делает и только держит ауры.

Не заметить, что Платон впервые показал клыки было невозможно. Я зло прищурился.

— Ты же сам хотел взвалить на себя такие обязанности. Сам же просил организовать бюджет, за который ты, замечу, прибарахлился. Где результат? Где твоя компетентность?

— Не вижу смысла заниматься такой ерундой, — он пожал плечами, открыто намекая на то место, где видел меня с моими упрёками. — Даже если я его найду и ты его выгонишь, это мало что изменит. Видео уже утекло. Теперь все знают, что скрывает гора на островке близ рыбацкой деревни. Остаётся только махать кулаками после драки.

— Тогда на кой х…р нужен ты? Ты не справляешься с тем, чем сам решил заниматься. От тебя никакого толку. Где информация о прогрессирующих кланах? Что ты выяснил о «Триумвирате»? Кто такой «Безумный» — лидер альянса? Что происходит в нейтральных кланах без всяческих амбиций? Выполняют ли другие кланы квест на 4‑й уровень? Ты вообще хоть что–нибудь знаешь?

— Слушай, ты давай полегче, — нахмурился Платон. — Я тебе не Судоплатов. Справляюсь как могу.

— Хе…во справляешься, — его спокойный тон меня раздражал. Было такое ощущение, что он совершенно не понимает, как важно всё знать о других и как важно, чтобы другие ничего не знали о тебе. — Теперь эти клоуны на форуме уничтожат репутацию клана. Уничтожат мою репутацию. И без значительных побед её никак не поднять. А победы пока только у других. Покупка клан–холла и топовый уровень среди всех кланов ничего не значат, если за ними не стоят победы в ПвЕ и победы в ПвП. Даже то, что по уровню мы впереди планеты всей ничего не значит, если над нами будут насмехаться. Даже если ты не смог бы этого не допустить, ты обязан найти гниду! Обязан отыскать, а я обязан её раздавить!

— Справляюсь как могу, — повторил он, словно не слушал меня.

— Ну тогда пошёл вон отсюда! — закричал я. — Справляешься? Иди справляйся в другом месте!… Не выяснишь, кто слил инфу — я тебя заменю. И твой «редкий» сет с «редкими» парными мечами передам твоему сменщику.

— Ага, — засмеялся он мне прямо в лицо. — Попробуй отобрать…

— Вон пошёл! Бесполезный!

Я схватил его за руку с намерениями выпроводить. Он попытался вырваться. С первой попытки не удалось и ему пришлось приложить силы.

— Угомонись! — он отбил мою руку. — Харэ неадекватить. И так в игре ведёшь себя как агрошкольник. Не хватало, чтобы и тут…

— Проваливай, — я подтолкнул его к выходу. — Глава разведки, б…ть!

Я открыл двери и вытолкнул его в коридор. Захлопнул перед носом и почувствовал невероятную усталость. Мне показалось, что ноги подкашиваются. Я успел сделать пару шагов к кровати и рухнул прямо на одеяло.

— Это всё стресс, это всё стресс, — испуганно зашептал я сам себе. Затем попытался пошевелить ногами и, к превеликой радости, они работали исправно. Никаких судорог, никаких болячек. — … твою мать! — смачно выругался я, выбрасывая в пространство негатив. — Ну на хрена я в это ввязался? Ещё минимум два месяца тянуть лямку. Тянуть с теми, кто ничего не понимает и ни в чём не разбирается. Николай — козёл сраный — ты где этих имбецилов понабрал?

Задав вопрос, на который никто не сможет дать ответ, я перебрался ближе к столу и вновь уставился в экран ноутбука. Заставил видосик проигрываться с нуля и посмотрел запись полностью. Опять скривился, наблюдая за самим собой, — так я себе не понравился — и опять услышал хихиканье неизвестного оператора. Зубы сжались сами по себе, а правая рука вновь полезла в щель между кроватью и стеной.

Бутылку я всё–таки открыл…

…На следующий день торопиться в зал с капсулами, как делал это с самого утра, я не стал. Вместо этого сразу полез на форум. Засыпая, я строил предположения о том, до скольки страниц разрастётся неприятная для меня тема. Тема, где я выглядел самым настоящим антигероем. И теперь спешил убедиться в своём антигеройстве.

Тема меня не обманула — на текущий период времени она являлась самой популярной на форуме. Обсуждали столь часто и столь весело, что после первого же сообщения депрессия по–дружески приобняла меня и потрепала за щёчку. Надо мной потешались и издевались. Местные умельцы даже клепали ржачные демотиваторы. Брали вопящую морду Джерарда Батлера из кинофильма «300 спартанцев» и фотошопили на место его морды морду мою. Выглядело действительно смешно, потому что рты наши были раскрыты на одинаковую ширину. И орать: «This is Sparta!!!» приходилось уже мне.

Я спускался ниже по теме, читал восторженные комментарии, огромными фекалиями падавшие на мою голову, печалился всё сильнее и сильнее, пока не упёрся в комментарий, написанный самим лидером альянса «Триумвират».

«Спасибо клану «Immortals» за отличную демонстрацию своего бессилия!» — писал он. — «Обещаю, что в скором времени мы обязательно постараемся пройти ваш путь и, уверен, пройдём его более успешно. Спасибо, что показали, как НЕ надо действовать во время рейда на «Пиллармаунта». Наше управленческое ядро уже оценило.

Особую благодарность выражаю лидеру клана — Серому Ворону. Вернее, Мрачной Ощипанной Птице. Мне кажется, этот ник–нейм ему более подходит… Он обнажил во всей красе свою несостоятельность, как лидера. Очень красочно продемонстрировал свою беззубость. А это просто прекрасно! Теперь не только я, но и все обитатели виртуального мира «Two Worlds» знают, что он из себя представляет. Он представляет собой самое натуральное «ничего». Ту самую обёртку, внутри которой пустота. Теперь все видят, что этот знаменитый в определённых кругах клан–лидер — не больше чем хайпожор, бегающий от одной проплаченной баблодойки к другой. Что, раскрутив себя, как бренд, он, на самом деле, получает деньги только за своё имя, а не за реальные достижения. Он явно не тот, кто умеет управлять кланом. Что он так красочно продемонстрировал.

За сим прощаюсь. Ощипанная Птица — не пропадай. Скоро увидимся.»

В конце длинного сообщение были прилеплены смайлики и всё тот же Джерард Батлер в роли царя Леонида, но с моим лицом.

Сложно передать словами мои эмоции. С одной стороны хотелось посмеяться, конечно. Ведь читать это говно было смешно… С другой стороны, хотелось сварганить ответный постик, обещая встретить этого мудозвона где–нибудь в игровой подворотне и начистить рыло. Ему и его клану. Альянсу то есть. Но едва руки начали тянуться к клавиатуре, я вспомнил, что напарников в гопники у меня нет. Те, кто претендовали на эту роль, вряд ли бы её сыграли. Скорее гопнули бы нас.

Поэтому я проглотил обиду. Как, бывало, проглатывал на других серверах, когда поначалу мало что удавалось. Бывало такое, что клан плавал на дне. Но это случалось из–за того, что в определённый период времени мы уступали количественно, а никак не качественно. Здесь же, в «двумирье» я бы не стал на этом настаивать. Здесь мы пока проигрывали и количественно, и, наверное, качественно.

— Ну, погоди, ублюдок, — прошипел я себе под нос, как тот самый волк. — Посмотрим, как ты будешь ухахатываться в следующий раз.

Я с силой захлопнул ноутбук, даже не беспокоясь о том, что могу его сломать, забрался в рабочий комбинезон и вышел из комнаты, полный уверенности, что сейчас зайду в игру и заставлю всех «гриндить» усерднее.

Но и это мне не удалось. Я сделал лишь несколько шагов по коридору и увидел, как из своего номера выходит Катя. Мы заметили друг друга одновременно и остановились. Я — на полпути, она — у дверей своего номера.

Я смотрел на неё какое–то время, ожидал хоть каких–то действий, и просто стоял. Но она, судя по всему, первой налаживать диалог не собиралась. Она тоже стояла в течение долгих 5-ти секунд, хмурилась и всем своим видом показывала, что ей не комфортно видеть меня.

Я сделал глубокий вдох и пошёл навстречу. В конце–концов, я — мужчина. Мне дуться, обижаться и гордо задирать носик не положено природой. Что бы там в бабской голове не происходило, расставить точки над «ё» должен именно я. И именно я должен выяснить в чём причина её отвратительного поведения.

— Привет, — я остановился в метре от неё. — Как жизнь?

— Всё по–старому, — сухо ответила она, старательно избегая моего взгляда.

Я нахмурился.

— Слушай, я не понимаю. Помоги мне понять.

— Что именно?

— Почему ты так себя ведёшь? Я тебя обидел чем–то?

— Обязательно говорить об этом в коридоре?

— Давай зайдём к тебе. Дверь рядом.

— Не надо ко мне, — отмахнулась она.

— Тогда идём ко мне.

— И к тебе не надо…

— Тогда нам остаётся только этот коридор! — повысил голос я. — Ты знаешь, это дерьмовая политика — надувать губки. Я сама себе надумала, я сама сделала выводы, я сама обиделась… Мне эта бредятина ни к чему! Один день ты ко мне липнешь и просишь помощи. Второй день отталкиваешь. Третий день смотришь брезгливо. Что будет дальше? Пошлёшь на х…р или нож вонзишь в спину? Может, виртуальный… А может, реальный? Ты можешь сказать прямо, какая еб…тая муха тебя укусила?

Катя морщилась, словно совсем не желала выяснения отношений. Я‑то их тоже не желал, но, в отличие от неё, у меня были яйца, чтобы разобраться во всём раз и навсегда.

— Ну что ж… Значит, придётся так. Изволь, — она нахмурилась и смело посмотрела мне в глаза. — Не хотела я этого говорить, но ты совсем не такой, каким мне казался раньше. Я не ожидала, что ты будешь вести себя, как эмоционально нестабильный пацан, измученный комплексами…

— Это когда я себя так вёл!? — заорал я. — Когда на тебя ресурсы всего клана тратил!? Когда тебя на виртуальный бал водил!?

— Не ори в коридоре! Ненормальный… — она зло сжала губы. — Ты хотел разобраться? Вот и слушай! Ты ведёшь себя не как зрелый мужчина, а как малолетний геймер, для которого важна лишь игра. Меня это не интересует. Я не хочу тратить своё время на того, кто склонен к эмоциональным и непродуманным поступкам. Кто неспособен справляться со сложностями, орёт, как истерик, и ведёт себя неадекватно по отношению к тем, кто обязан его слушать. Это совсем не то, что мне нужно. Повзрослей…

— Ты — сука драная! — пальцы сжались в кулаки. — Мне повзрослеть? Я не могу справляться со сложностями? А что ты скажешь о себе? Ты — бесполезная потреблять, отсосавшая у меня топовый «эпический» сет! Это ты умеешь справляться со сложностями!?

Хрясь! С полного размаху в левую щеку прилетела ладонь. Боли я не почувствовал. Почувствовал обиду. И когда секундное охренение прошло, первое, что я захотел — это отплатить.

Наверное, Катя прочла в моих глаза что–то такое, что заставило её вспомнить, что она играет на классе кинжальщика — ловкого и быстрого персонажа. Пока я замахивался, она успела юркнуть в свою комнату. Так что кулаку пришлось остановиться в самом начале замаха.

— Ты — тварь! — всё же кулаком я воспользовался, зарядив прямо по запертой двери. — Развела меня, как лоха!

— Пошёл вон, придурок чёртов! Сейчас охрану позову! — раздалось из комнаты.

Мне стало смешно. Я захохотал и принялся обрабатывать дверь ногами и руками. Я страстно желал пробиться внутрь и немного побыть Джеком Николсоном. Хотел просунуть голову в дверь и сказать: «А вот и Джонни!». Но, к сожалению, под рукой не оказалось топора. Пришлось работать ногами.

Через некоторое время в коридоре показался Николай и один из охранников.

— Алексей! Алексей, блин! Ты что делаешь!?

Я отвлёкся от своей забавы и уставился на куратора. Увидев его, у меня словно пелена с глаз слетела. Я удивлённо посмотрел на Николая, удивлённо посмотрел на охранника и куда более удивлённо посмотрел на покорёженную дверь. Нижняя её половина даже треснула кое–где.

— Чёрт побери! — Николай поспешил двери на помощь. Остановился рядом со мной, посмотрел на дело моих рук… вернее, ног… и нахмурился. — Так, ну–ка идём!

Он взял меня за руку и потащил за собой. Я уже оклемался немного и думал только о том, каких делов наворотил. Такое поведение было совершенно мне несвойственно. Чтобы я так рефлексировал из–за бабы? Да никогда такого не было! Что на меня вообще нашло?

Злой Николай дотянул меня до моего люкса, открыл дверь и затащил внутрь. Я послушно сел на кровать, старательно пряча глаза.

— Света, можешь подняться на 5‑й этаж? — он достал телефон и быстро набрал докторшу. — И Павла Григорьевича захвати… Да–да… Он тоже нужен. В номер к Алексею идите. Похоже, нужна ваша помощь.

— Я не псих, — пробурчал я. — Зачем ещё и психолог?

— Что случилось? Что произошло? — растерянно спросил Николай.

— Бабы, блин. Бабы, Николай, — честно признался я. — Ни хрена я не понимаю в бабах.

Николай не смог сдержать усмешку. Но я на него не обиделся.

— А ты думал, что в 24 года знаешь о женщинах всё? Я женат почти 18 лет, но моя жена, бывает, такое отчебучивает, что мне остаётся только руками разводить. Мотивация тех или иных поступков мне совершенно непонятна. А дочь… А дочь вообще то ещё чудо. Трудный возраст — 15 лет, как никак.

— Наверное, мне стоит встречаться с вашей дочерью, а не… а не… Э–э–э-х…

Николай засмеялся, заметив, что с ним я веду диалог, а не закрываюсь.

— Ладно, герой–любовник… Шучу! Шучу! Не смотри на меня так! Расскажи–ка лучше, что произошло. Говорят, я хороший слушатель. Лучше поделись со мной… А то придётся делиться с Григоричем… Ха–ха!

— Да, уж. Ха–ха… — я усмехнулся, представив, как рассказываю свою историю психологу, для которого капсула виртуального мира являлась чуть ли не машиной времени. А тестеры–геймеры — не более чем подопытные кролики на прокорм прогрессу человечества.

Пока мы хихикали, в коридоре послышались шаги. Кто–то торопливо перебирал каблучками и шлёпал туфлями. Дверь люкса бесцеремонно распахнулась и на меня строгим взглядом уставилась Светлана.

— Ну-с? — многозначительно спросила она. — Что с пациентом? Доигрался?

— Тут немного другая ситуация, — спокойной улыбкой ответил Николай. — Я не знал об этом ранее, и поторопился пригласить вас. Теперь, мне кажется, что вам здесь делать нечего. Я сам побуду психологом.

— Что с молодым человеком? — спросил Павел Григорьевич — полноватый усатый дядька далеко за 50, носивший, практически никогда не снимая, очки с толстыми линзами. — Какой диагноз записать в отчёт?

— Не надо ничего никуда записывать. У нас тут… — Николай опять не смог сдержать улыбки. — Несчастный случай на производстве.

Я вынужден был признать, что попал он в точку. И подметил довольно–таки тонко. Потому и моё лицо исказила улыбка.

— Что смешного, Алексей!? — Светлана так и не прекратила хмурится. — Вам что–то кажется забавным?

— Ещё бы, — у меня начался нервный смех — настолько бредовым казалось то, что происходило несколько минут назад. — Оборжаться.

— Я попрошу оставить меня с Алексеем наедине, — Николай встал и принялся их натурально так выпроваживать. — Я разберусь.

Дама и усатый мужик выходили неохотно. Николаю даже пришлось настаивать. Когда он начал говорить тоном, который я никогда не слышал в его исполнении, оба поспешили удалиться, не оставив напоследок ни единой ремарки.

— Ну, а теперь рассказывай, Ромео, — с силой захлопнул он дверь и присел на стул.

Я чувствовал, что мне надо выговориться, а потому рассказал ему всё. От и до. Без упоминания совсем уж подробных подробностей, но, тем не менее, достаточно много, чтобы он посмотрел на ситуацию с моей стороны. Ведь именно моя сторона, как мне казалось, пострадала. Именно моя сторона была обманута, использована и отвергнута с плохо скрываемым презрением.

К счастью, Николай оказался реально отличным мужиком. Он слушал меня внимательно и выслушал молча. Не стал принимать чью–либо сторону. Не стал давать советов. Не стал говорить, как надо было поступать в той или иной ситуации. А когда я сказал, что, после всех этих событий, как–то неудачно скатившихся единым комом, начинаю терять волю к победе, он нахмурился, встал и положил руки мне на плечи.

— Послушай, что я тебе скажу. Проблема не в тебе. Проблема в том, как ты будешь справляться с этими проблемами. Не забывай — контракт подписан. Его невыполнение закончится для тебя плачевно — совсем не так, как ты себе предполагал. Тебе нужно отправляться в виртуальный мир и продолжить его покорение…

— Может, я действительно не такой хороший лидер, как о себе думал, — пробормотал я. — Там не получилось… Тут не вышло… Да ещё эта… прости, Господи… Тяжко.

— А никто не говорил, что будет легко. Впрочем, ты сам должен об этом знать. Ты же обладаешь огромным игровым опытом. Тебе ли не знать, как иногда бывает тяжело на начальном этапе. Тебе нужно запомнить главное: любой опыт — это положительный опыт! Даже если он отрицательный… Не думай сейчас о женщинах. В женщинах ты станешь разбираться лучше с возрастом. Но всё равно не поймёшь их до конца. Сейчас твоя задача — сосредоточиться на игре. Ты — хороший лидер. Я это знаю. Иначе я бы не выбрал именно тебя. У меня 40 имён лежало на столе. И за всеми этими именами стоял кто–то хороший. Но я посчитал, что ты — лучший из хороших. Потому и выбрал. Тебе просто надо быть чуть более толстокожим. Не реагировать так эмоционально на неизбежные неудачи. Надо, чтобы неудачи делали тебя сильнее. Не ломали твой дух, а закаляли. И не забывай самое–самое главное: поражение — это первый шаг к победе! Какие бы поражения не пытались сломать твой дух в будущем, они существуют лишь для того, чтобы сделать тебя сильнее! Они — мотор твоей мотивации! Они — топливо для последующих побед! Всегда помни об этом.

Проникновенная речь Николая меня зацепила. Он открылся для меня с новой, неожиданной стороны. Я смотрел на него очарованными глазами и по–настоящему улыбался. Не нервно, не расстроенно, не злобно. А по–доброму и по–настоящему. Я даже почувствовал нечто в своей груди. Не просто благодарность, а некое пламя, разгорающееся под сердцем. Николай словно зарядил меня энергией, которая была бездарно растрачена на другие, абсолютно несущественные факторы.

— Спасибо, — скромной улыбкой я поблагодарил Николая за поддержку. — Вы единственный, кто меня всегда поддерживает, Николай Аркадьевич. Жаль, не вы моя правая рука в клане…

— Ха–ха–ха, — засмеялся он. — Нет, уж! Уволь! Я, в своё время, наигрался. Намучился с управлением клана. Это без меня. Я только могу наблюдать и радоваться чужим успехам.

— Рад, что вы радуетесь моим. И рад, что пришли на помощь в момент кризиса.

— Не за что, — он взъерошил мне волосы. — Перекури пока. Подумай, что будешь делать дальше. Контента море — хватит на годы существования в «двумирье». Просто найди занятие по душе. Себе по душе, и по душе клану.

— Хорошо. Так и поступлю.

— Соберись с мыслями и побудь тут. Я утрясу кое–какие моменты с Катей… А как будешь готов — вэлком бэк ин ту ворлдс!

Он вышел и захлопнул за собой дверь. А я продолжал сидеть на кровати и улыбаться. Думал, соображал и соглашался, что Николай прибыл как нельзя вовремя. Он полностью затушил мой гнев, взял на себя миссию сливного бачка, в который я слил негатив, и дал мне утраченную, было, мотивацию. Выполнил роль священника, которому я исповедался. И это действительно помогло.

Теперь мне надо придумать что–то, что поможет вернуть пошатнувшийся авторитет. Не знаю, насколько сильно этот авторитет пошатнулся, но, несомненно, теперь многие ожидают от меня действий. Не слов, а действий. Надо будет не только извиниться перед Платоном, но и подбодрить сокланов, чтобы не думали, будто я сломался. А затем придумать нечто, что поможет сплотить коллектив. Найти какую–нибудь важную миссию, которая заставит нас действовать как единый организм. Чтобы каждый почувствовал себя чуть более комфортно, после провала с нефилимом.

Я сел за стол и открыл ноутбук. К счастью, «яблоко» славилось своим качеством, а потому никаких повреждений я не обнаружил. Вновь зашёл на игровой портал и прошёлся по самой популярной теме. Теперь издёвки на меня действовали не так сильно, как ранее. Я даже готов был посмеяться над самим собой.

Но всё же меня интересовало не это. Я перешёл в раздел, где игроки обменивались впечатлениями о Закрытом Бета Тестировании. Где делились мнениями, давали друг другу наводки на интересные задания или хвастались количеством наработанной репутации с неигровыми персонажами. Я сдержал порывы похвастаться посещением бала и углубился в чтение рассказов кротов–тестеров. Просмотрел много интересных тем, но рыбалка с целью вылавливания золотой рыбки, охота за подводным чудовищем в озере Рин или поиск изгнанника–дроу в глубоких пещерах Эльфийского Кряжа меня не зацепили. Меня зацепили рассказы игроков–гномов и игроков–орков о местности под названием Пустоши. Пустоши отделяли друг от друга королевства орков и гномов и служили пристанищем тому, кого называли Безликий Некромант. В ущелье меж прибрежных скал, в стародавние времена он возвёл себе башню и оттуда следил за изменениями в «двумирье». Но самое главное было не то, что он числился как Мировой Рейдовый Босс, а то, что он являлся высшим магом — одним из Пяти.

— Воу! — выдохнул я, едва об этом прочёл. — Тот самый, о котором рассказывала Герания Эш? И он — один из Пяти — рейдовый босс??? Магэсса Элария и волшебница Вивиарис — это же неигровые персонажи с уникальным искусственным интеллектом. Они тоже великие маги. Но я бы не стал называть их теми, с кого можно разжиться вкусным лутом. Неужели с этого можно? Так–так… И какой же он лэвэл?

Я открыл новую вкладку и погрузился в чтение. Неопределённо хмыкнул, не обнаружив практически никакой информации в лоре. Игроки что–то предполагали, строили догадки, но про уровень Некроманта ничего не могли сказать. В большой теме, где описывался игровой сеттинг, где всем важным неигровым персонажам был уделён хотя бы абзац, про Некроманта были написаны лишь две строчки: «Мировой Рейдовый Босс — Безликий Некромант, который скрывается ото всех в тёмной башне в Пустошах. Один из Пяти великих магов в виртуальном мире «Two Worlds»". И всё. Больше никакой информации. Ноль предыстории, ноль скриншотов или артов, ноль упоминаний о величине уровня.

Я хмыкнул в очередной раз и открыл топографически прорисованную карту Южного Континента. Быстро отыскал и Пустоши, и башню, где обитал тот самый некромант. По территории Пустошей на карте плясали циферки 45–65, означавшие, что «гриндить» комфортно там можно именно в этом уровневом промежутке. «Гриндить» на нежити, являвшейся армией, которой управлял Некромант. А поскольку игроки моего клана в подавляющем своём большинстве плавали именно в этом промежутке, наведаться в Пустоши нам велела сама карта.

Я откинулся на стульчике.

— Великий маг, один из Пяти, вряд ли будет столь низкого уровня. Но контент, в принципе, годный. Надо, наверное, туда отправиться и посмотреть, что за Безликий Некромант такой. Как раз на локацию посмотрим. Подкачаемся, может быть. А может быть, и узнаем чего нового.

Глава 21

Пока я шёл в зал с капсулами, ещё несколько раз в своей голове продумал порядок действий. Пообещал сам себе не демонстрировать властность и вести себя с сокланами более корректно, как бы не складывалась ситуация. Моя задача на запланированный поход — попытка дать игрокам возможность изучить что–то новое и немножечко сыграться. Ну и, конечно, забыть о провале на «Пиллармаунте».

В сей час немного после полудня дня все тестерские капсулы были заняты. Даже капсула Катерины. Я заметил знакомое личико за стеклом и не смог удержать под контролем тех противных мурашек, пробежавшихся по спине. А противные они были потому, что их вызвало чувство отвращения.

Я постарался взять себя в руки, отвернулся и залез в капсулу. Погрузился в игру и заметил, что стою на песчаном берегу близ деревни Помпеи. Я достал свиток телепортации в клан–холл и переломил печать.

«И снова здравствуйте», — написал я в клановом чате, когда очутился там, где никаких тронов для меня пока ещё никто не скрафтил. — «Ваш лидер снова с вами. И у него есть идея. Сбор всего клана в клан–холле в

течение 10 минут.»

«А шо случилось, Лёха?»

«Зачем? Мы гриндим.»

«Куда–то идём? Или просто собрание?» — посыпались вопросы.

«Да, мальчики и девочки — куда–то идём. Просьба поторопиться. Проценты откачаете потом. Сейчас у нас намечена экскурсия.»

«Летим, командир," — написала Олеся.

«Мне нужны все. Все, кто онлайн.»

«Мы же и так все онлайн.»

«Именно!»

Ждал я довольно–таки долго, пока сокланы соберутся. У кого–то не хватало денег на телепорт, кто–то забыл приобрести свиток телепортации и ему пришлось пересылать по почте, кто–то хотел распродаться и выгрузить деньги в банковскую ячейку, чтобы у потенциальных ворюг не было ни шанса. Так что собирались мы не 15 минут, а, минимум, пол часа.

— Окей, ребята. Всем доброе утро. Или добрый день. Как хотите, — начал говорить я, когда на первом этаже клан–холла стало тесно. — Наметил я поход интересный, чтобы в клане снять строгость и сердитость. Все мы тут тестеры, а потому сегодня будем тестить Безликого Некроманта, что живёт в Пустошах.

— А–а–а-а, — протянула Олеся. — Как же, как же. Знаю, такого.

— Видела, что ли?

— Нет. Просто знаю о нём. Рассказывали. Опасный маг, говорили.

— Вот именно — опасный. Я прочёл на форуме, что он один и Пяти. И сегодня с вами мы нанесём ему визит.

— Разумно ли, Лёха? — спросил гном Святой Дистин. — Может, лучше давить эксп? Пока мы знаем где, и пока нет особой конкуренции, может, стоит уделить внимание уровням?

— Это, несомненно, правильная мысль, — согласился я. — После Пиллармаунта откачаться не помешает. Но не сегодня. Сегодня надо посмотреть, что творится в Пустошах, и попробовать поработать с непонятным Мировым Рейдовым Боссом. Пока у нас есть уровневый гандикап, мы можем себе позволить то, что не могут позволить другие.

— Ну, что ж. Вполне резонно.

— Давайте тогда делаем так, — мой голос окреп, когда я заметил в глазах сокланов заинтересованность. — Сверяем бабки. Идём к мастеру телепортации на площади Асилума и телепортируемся в деревню Истубрн. Я карту уже посмотрел и знаю, что она расположена довольно–таки далеко. А значит телепортация будет стоить дорого. Но ничего не поделаешь. Я считаю, что попробовать надо. Если у кого с деньгами проблемы, обратитесь к Руффилину. Рубен, подсобишь?

— Подсоблю, — уверенно сказал тот. — Ребята, если у кого совсем всё плохо, сразу говорите. Я подкину золота на телепорт.

— Отлично. Значит сбор у выхода из деревни на южной стороне. Там организовываемся в пачки и выдвигаемся. На всё про всё 20 минут.

На площадь города, где рождаются игроки из расы людей, мы прибыли большой толпой. Нас провожали взглядами и игроки, и не игровые персонажи. И те, и другие спрашивали, куда мы направляемся, когда мы взяли в кольцо испуганного мастера телепортаций. Но я сразу запретил кому–либо раскрывать рот, памятуя о слитом видео при неудачном рейде на нефилима. Хоть я не ещё отыскал гниду, да и с Платоном диалог так и не завязал, был полон решимости вернуться к этому вопросу в конце сегодняшнего дня. И разобраться и с тем, и с тем.

— По коням! — крикнул я, когда мы завершили все подготовительные работы. — Мои маги — со мной. Остальные держитесь вокруг своих хилов. Неизвестно, что нас ждёт впереди, так что не зевайте. Погнали!

Колонна в 109 человек вышла из деревни Истубрн в южном направлении. По берегу обошла озеро Апекс и была остановлена стражей в Сторожевом Лагере. Суровые неигровые дядьки уровнем выше 100‑го сурово смотрели на первых «непосвящённых», решивших испытать удачу в Пустошах. Командир стражи, перед тем, как дать «добро» и приказать своим бойцам отворить ворота в стене из частокола, подошёл ко мне и взял вороного под уздцы.

— Там гиблые земли, «непосвящённый». Мёртвые. Там нет жизни, только смерть. Но я уже вижу, что не только ты, а и твои воины способны там выжить. По крайней мере, большая их часть… Только не углубляйтесь далеко. Чем ближе к Мёртвой Башне, тем опаснее и страшнее монстры. Боюсь, их вам не одолеть.

— А что вы знаете о Безликом Некроманте? — спросила Силли. — Слышали хоть?

— Тот, кто живёт в Мёртвой Башне, не боится живых, — загадочно ответил он. — Не боится мёртвых, не боится магии, меча, ножа, копья или стрелы. Он не боится ничего. Он — сама Смерть! А смерть ещё никому не удавалось одолеть. Даже «непосвящённым».

— Это мы ещё посмотрим, — храбро возразил я, надеясь удержать решительность клана на определённом уровне. — Вы тут нас не пугайте. Мы тоже не пальцем деланные. И, в отличие от вас, мы — бессмертны! Открывайте ворота!

Мы покинули Сторожевой Лагерь и долго скакали по заросшим лугам, ориентируясь на чернеющее небо. Там, где начинались Пустоши, оно темнело. В облаках гремел гром, метались молнии. Порывы ветра вихрями гоняли песок по безжизненной земле.

Когда мы пересекли незримый барьер между живой землёй и мёртвой, этот ветер чуть не сбросил половину моих всадников. Именно ту половину, которая едва перевалила за 40‑й уровень.

Я приказал спешиться.

— Смотрите! Впереди! — закричала Вика, которую я назначил хилом в свою группу. — Видите!? Те самые скелеты, что были на минотавре!

— Да, только они 55‑ые, а не 25‑е, — рядом слез с коня Ланцелот. Он обнажил оружие и прищурился. — Вижу, что не элитки. Но их там море…

— Дальше вижу мерзких зелёных зомбаков, — приставив руку ко лбу, крикнул Жамеллан. — Тут, я так понял, одни андеды.

— Верно, нежить, — сказала Силли. — Я читала.

Я вышел вперёд и присмотрелся. Куда доставал взгляд, повсюду была видна лишь безжизненная равнина без всяких намёков на растительность. Сильный ветер гонял песок, и каким–то непонятным образом не сдувал тощих скелетов, которые небольшими группками бесцельно бродили в округе. От уходящей в далёкие горы реки по левую руку до самого горизонта по правую, они полностью наводнили собой локацию.

— Армия Некроманта, значит, — прошептал я. — Наверное, паровозный гринд тут прекрасен… Короче, ребята! Внимание! Передвигаемся всем кланом! Бьём, словно кулаком! Никаких одиночных схваток, никаких догонялок, если вдруг мобы побегут. Наша задача не подкачаться, а пройти вглубь. Во–о–он до тех зомби и дальше. Идём, как каток!

— Но всё равно всё зачищаем?

— Совершенно верно. Не только зачищаем, но и лутаем. Посмотрим, что здесь сыпется.

Я выстроил клан классическим боевым построением с «танками» на острие и повёл вперёд. Скелеты пришли в движение сразу все, как будто мы переступили какую–то невидимую грань. Размахивая нелепыми костлявыми ручонками, они, словно смертники, врезались в наши ряды. Как и когда–то на минотавре, во все стороны полетели отрубленные костлявые конечности. Первый массивный удар всеми топовыми умениями оставил от скелетов одни воспоминания.

После первой волны навалилась вторая с тем же результатом. Тяжёлые двуручные мечи бойцов ближнего боя крошили «мобов», умения магов выжигали, луки пробивали бреши, а кинжалы разрубали на части.

Не испытав никаких проблем со скелетами, мы столкнулись с рядами омерзительных зомби 60‑го уровня. Тут же мы сполна насладились гнилыми головами, лопающимися от ударов молотов. Взрывающимися животами после поражения стрелами, когда внутренности разлетались по сторонам и, попадая на игроков, наносили периодический урон. А так же опасными магическими умениями, высасывающими из игроков жизнь.

Но со всеми этими проблемами мы справились. Упрямо шли вперёд, ориентируясь по карте, и, когда уже заметили вдали высокую чёрную башню, вынуждены были познать на себе все прелести знакомства с шестидесятипятиуровневыми «поедателями мертвечины». Эти безумные и безумно опасные черти кидались на нас не заботясь о собственной безопасности. Вгрызались челюстями с тройным рядом зубов в любую броню — даже стальную — и доставили немало хлопот не только «танкам», но и нашим трудолюбивым лекарям. Бедняги едва успевали лечить и уворачиваться от «мобов», когда те переагривались. А ещё и им, и «маналейкам» приходилось воскрешать павших бойцов. Ближе к горам, где виднелась чёрная башня, порывы ветра усиливались настолько, что самые низкоуровневые персонажи с трудом сохраняли равновесие. Не говоря уже о том, чтобы помогать в бою.

Так что когда мы подошли к магическому барьеру, отделявшему мирную зону от боевой, просто каким–то чудом не потеряли никого. Никто не возродился в деревне, чтобы потом не иметь никаких шансов вернуться на место, где сейчас собрался весь клан.

— Нехило, — присвистнул Хельвег, когда мы все перешагнули через барьер, который окружал зажатую между скал башню.

— Да уж, нехило, — согласился с ним я. — Подойдём ближе. С такого расстояния мало что можно рассмотреть.

— Погоди… Лёха, — остановил меня Платон. Он поёжился, как будто всё ещё не забыл давешнего разговора и не простил моего поведения. Но не стал демонстрировать неприязнь, а дал толковый совет. — Надо сначала алтари поставить и привязаться. Неизвестно, что там впереди, но лучше перебдеть, чем недобдеть.

— Хорошая идея, — сразу согласился. — Давайте так и сделаем. Рубен, у тебя алтари? Выдели штук 10. Думаю, для 100 человек этого более чем достаточно.

— Окей.

Когда мы двинулись дальше, чёрная башня, увеличивающаяся на глазах по мере приближения, поразила меня своими размерами. Словно высоченный маяк из цельного куска камня, она уходила вверх, возвышаясь над скалами. С вершины, в нависавшее над башней облако, била тугая струя тёмно–зелёного света. Она пробивала облако насквозь и создавало в нём магический водоворот, из которого на землю возвращались молнии. Они вонзались в землю прямо у подножия башни, где клубилась непроглядная тьма, и, словно тюремная решётка, защищали её от проникновения внутрь.

— Интересно, — проговорил Квантум, когда до башни оставалось метров 50. — Это для того, шобы никто не вошёл, или шобы никто не вышел?

Ответ на его вопрос дал чудовищно сильный порыв ветра. Устоять на ногах удалось лишь консервным банкам. Остальные попадали.

Внимание! Показатели характеристики «стойкость» недостаточны! На вас наложено проклятие, понижающее физическую защиту! Действие проклятия: 60 секунд.

— Ни хрена себе, — сказал я, поднимаясь на ноги.

— Кто–о–о вы–ы–ы-ы?

Сначала я не понял, был ли это голос или шум ветра. Он звучал настолько неуловимо, настолько протяжно, что порыв ветра его скрыл. Но потом я заметил, как у подножия башни, прямо из непроглядной темноты, которая её окружала, начало материализоваться нечто. Вонзающиеся в землю молнии скрывали это нечто, но не заметить его было невозможно.

— Это ещё шо за дерьмо?

— Он самый?

— Это Некр, ребята?

— Кто–о–о вы–ы–ы-ы? — вновь пропел ветер.

— Так! Ну–ка встали все! — приказал я. — Плевать на дебаф! Держаться вместе и не слакать!

Тьма перед нашими глазами, наконец, материализовалась. Приняла человеческую форму в виде фигуры, закутанной в чёрный балахон. Фигура без всяких проблем проплыла сквозь убийственные молнии и повисла в воздухе в нескольких метрах передо мной.

Я прищурил глазки:

Безликий Некромант — падший высший маг человеческой расы.

— А–а–а-х вот оно что, — прошептал я себе под нос. — Он — человек. Был человеком, вернее…

Я уставился на темноту под капюшоном, но не смог разглядеть ни намёка на человеческие черты. На месте лица застыла непроглядная тьма.

— Вот почему безликий, — опять прошептал я.

Чёрная рука медленно поднялась над телом и оказалась направлена в мою сторону. В следующее мгновение из руки вырвалась струя ветра и ударила меня в грудь.

Внимание! На вас наложен эффект: «сжигание маны»!

Недостаточно маны!

Ауры «физической защиты», «магической атаки», «магической защиты», «шанса магического крита» деактивированы!

— Хрена се! — выдохнул я, за одну секунду лишившись всей своей полезности.

Синеватый клубок, вырвавшийся из моей груди, устремился к Некроманту. Он вновь протянул руку и схватил этот клубок. Я заметил, как по чёрному телу, будто кровь по венам, разошлась высосанная из меня мана.

— «Непосвящённые»!? — полувопросительно полуутвердительно прошипел Некромант. — Зачем вы здесь? Зачем топчите освящённую мною землю? Или… Или вы пришли сразиться со мной?

— Мы… — начал было я, но меня перебил Платон.

— Лёха! — подскочил он ко мне. — Инфа пришла. За нами выехали. Из стана «Триумвирата» пишут, что они полным составом на маунтах выдвинулись из Сторожевого Лагеря.

— Что? Кто пишет? Они пишут?

— Да. У меня там свой крот… вчера появился. Он сообщает, что идут по нашу душу.

— Б…ть, — тихо выругался я и недовольно посмотрел на Платона. — Неужели кланы альянса взяли 4‑ые уровни?

Тот промолчал.

— Сука, — опять выругался я. — Инфу точно кто–то слил. Возможно, тот урод, который слил и нефилима… Мать его так! Надо было ещё вчера выполоть грядки…

— В смысле?

— Выгнать всех к такой–то матери!

— Всех?

— Залётных. Набранных уже в игре… Но уже пофиг, короче.

— Что будем делать? — Платон покосился на Некроманта.

Я проследил за его взглядом и прошептал:

— Дадим ему по зубам. Только тихо. Что–нибудь настрочи в клан–чат, пока я буду нарываться на драку. А потом накинемся. Пусть «танки» и хилы выдвигаются ближе ко мне. Понял?

— Понял.

— Олеся! Олеся!!!

— Что?

— Ману залей. Не видишь, что ли? Пустой я.

— Ой. Прости. Не заметила. Когда это тебя?

— Стой рядом и держи меня. Я пошёл.

— Куда?

Платон отошёл в сторону и повернулся спиной, чтобы никто не видел, чем он занимается. Я же вдохнул побольше воздуха и уставился на молчаливого Некроманта.

— Мы пришли за тобой, чудо–юдо. Топтать неживую землю в планах не было.

— Неживую? Из этой земли родится всё, что я пожелаю. Мне надо лишь посадить семя. А ты можешь так, «непосвящённый»? Можешь создать жизнь из мёртвой материи?

Некромант сжал тёмный кулак и направил его в сторону. Рядом задрожала земля, потрескалась и передо мной предстал самый натуральный зомбак, которых недавно мы перелопатили сотни. Некромант вновь повёл рукой, указывая на меня, и этот зомби поспешил навстречу. И хоть я успел вырвать мечи из ножен, в бой вступить не пришлось — за меня это сделали мои ребята. Дружный залп стрел и магии за долю секунды прикончили «моба».

Я оглянулся и увидел, что «танки» и другие бойцы ближнего боя подошли вплотную.

— Что ж, когда вас много, вы выглядите опасно, — засмеялся Некромант. — Может, покажете мне на что способны? А то я пока не имел счастья видеть «непосвящённых» в бою. Сразимся?

— Во он наглый! — пробурчал Вольфрам. — Ща посмотрим… Идём, Лёха?

— Идём… Ребята–а–а-а! — внезапно для всех заорал я. — Залива–а–а-а-й!!!

Хотел бы я сказать, что первым грудью бросился на тёмного мага. Но это была бы неправда. Меня опередили «танки».

Безликий Некромант вновь захохотал и несколько раз резко взмахнул руками, как опытный дирижёр. Из–под его ног вырвался чудовищный вихревой поток, созданный из песка. Он прошёл через весь клан за пару секунд, врезаясь в каждое тело микроскопическими песчинками. Песчинками, которые нанесли тысячи и сотни тысяч единиц урона. Я превратился в призрака одним из первых, а потому успел рассмотреть, как вслед за мной падают те, у кого «стойкость» была прокачана куда лучше. Я увидел, как сыпется весь мой клан после первой же магической атаки одного из Пяти. Я наблюдал за ними и под сердцем у меня начало зарождаться чувство, что я в очередной раз принял неверное решение.

— Ух! — посмеиваясь, сказал Буллет, появившийся у моего алтаря. — Вот это да! Силён, бродяга!

— И не говори, — кивнула его жена. — Просто монстр какой–то.

— Лёх! Лёх! Отступаем, или шо?

— Чего это? — нахмурился я, потому что от Олега не ожидал панических настроений. — Это всего лишь проценты…

— Ну и экипировка портится, как бы.

— Ничего страшного. У нас многие могут тебя подлатать… Ребята! Сбор! Ближе подойдите!

Вокруг меня очень быстро образовался кружок.

— Соблюдаем спокойствие, — сказал я, рассмотрев в глазах некоторых то желание, которое озвучил Квантум. — Никаких отступлений и побегов! Как мне недавно говорил Николай, любой опыт — это положительный опыт. Даже если он отрицательный. И я с ним согласен на все 100%. Так что сейчас мы не тратим время впустую, а набираемся опыта. На этих уровнях ни экипировка, ни проценты не имеют столь важного значения, которое могло бы сравниться с посещением территории Некроманта. Мы уже вышли в плюс, узнав, что в Пустошах можно прекрасно погриндить, гоняя паровозы из нежити. Теперь мы должны разузнать, что из себя представляет сам Некромант. Я уже понял, что тут нас ждут дебафы и жуткие АОЕ-хи. Но не беда. Сейчас пересоберём пачки. Вперёд пойдут только те, кто будет под «энханцерами» и имеет бижутерию получше, чем «обычная». Я знаю, что у нас у всех с ней проблемы. Но пока нет никакой возможности её улучшить из–за безумных цен на драгоценные камни. Пока будем стараться так.

— Да ну на хрен. Надо просто отсюда валить, — человеческий лучник, недавно присоединившийся к клану, скривился после моих слов.

Я испытал жгучее желание схватить его за шкирку и пару раз врезать по морде. Но сдержался и продолжил говорить спокойным тоном.

— Никто не валит, пока я не скажу. Валят только из клана. Навсегда! Я никогда не отступал под тяжестью ПвЕ-контента! И не собираюсь отступать тут. Это всего лишь виртуальный мир, где мы актёры. И мы будем играть свои роли. А поскольку режиссёр здесь я, отыгрывать те роли, на которые я укажу.

— Да мы его не потянем! — поспешил высказаться ещё один новичок.

— Это неважно. Мы хотя бы попробуем нащупать слабые стороны. Или, может быть, узнаем что–нибудь полезное. Это важно для перспективы.

— Ерунда это всё.

— Так, хватит! Пересобираемся! Стоп–паки с хилами и «энханцерами» впереди. За ними лучники. Некромант — бестелесный. А значит там вообще не должно быть физической защиты. Сейчас попробуете в него дать залп. Маги — прикрывают. Все, кто ниже 40‑го и у кого нет «энханцеров» в пати, — замыкаете. Я всё сказал!

Бурление всем известной субстанции было прекращено. Мы вновь стали боевым порядком и двинулись к башне. Подходили всё ближе и ближе, и видели, что Некромант не собирался никуда уходить. Он стоял на месте, сложив руки на тёмной груди.

Я опять почувствовал сомнение в своих действиях перед лицом такого врага, но отступать мне действительно было нельзя. Особенно после озвученных слов.

— Убирайтесь, — вновь раздался спокойный голос, когда мы сблизились. — Вы мне не ровня. Все вы.

Я замер на месте. Накапливал решительность, чтобы дать отмашку лучникам.

— Лёха! — ко мне подскочил Паттон, предвосхитив команду. — Они здесь! «Триумвират» пересёк границы боевой зоны! Б…ть, их почти 400 человек! Уходим свитками!

— Чего!? — уставился на него я. — Какой уходим? Что вы всё бежать хотите?

Я сцепил зубы и посмотрел на непроглядную темень под капюшоном. Затем обернулся и увидел пыль, выбивающуюся из–под ног «триумвиратского» табуна.

— Меняем приоритет! — резко скомандовал я. — Мои маги со мной! Жамеллан — лукарей по флангам. Танки — в центр. В одну линию. Бойцы ближнего боя — сразу за танками. После первого же контакта с врагами, когда танки прожмут умения массовой агрессии, врубайтесь в их ряды! Видите хреново одетого нубаса — наваливайтесь вдвоём, втроём! Первым делом выносить тех, кто не выдержит урона по ассисту. Маги — чисто АОЕ! Сразу! В толпу! Вперёд, ребята. Займём место и заставим их атаковать нас.

Чёткие немногословные команды подействовали лучше, чем я мог ожидать. Прекратилось брюзжание, нытьё и мечты о использованном свитке телепортации в клан–холл. Все загорелись идеей подраться. Впервые подраться с игроками в виртуальном мире «Two Worlds».

Сопровождаемые протяжным смехом Безликого Некроманта, который взлетел по воздуху и стал на одном из балконов своей башни, превратившись в зрителя, мы быстро построились запланированным порядком. Латные консервные банки под прикрытием хилов, которых я старался экипировать в первую очередь, выстроились в линию. За ними заняли места отчаянные рубаки с огнём в глазах. Я разместил свою пати магов в центре, активировал ауры и скомандовал.

— Что бы не произошло, никто не побежит! Мы будем сражаться, как и должны! Перед тем как умереть, каждый из вас заберёт с собой столько врагов, сколько сможет. А потом мы посмеёмся над их трупами!

И только теперь я смог сосредоточиться на вражеском стаде, которое неслось навстречу. Я прищурился, встряхнул головой, чтобы разогнать марево сплетающихся клановых эмблем, и понял, что альянс «Триумвират» значительно превосходит нас количественно. На нас действительно неслось стадо. То самое, что в моём мире называется зерг–раш. И хоть оно было весьма опасно своим количеством, сопротивляться «зергу» тоже можно вполне успешно. Не раз за свою игровую карьеру я сталкивался с подобным. И не раз выходил победителем. Против зерга лучшим аргументом была экипировка и умелые игроки на прокачанных персонажах. Осталось выяснить, есть ли у меня и то, и то.

С весёлым улюлюканьем первые торопливые ряды альянса налетели на нас. Вперёд ушла магия: огненные брызги, купола бушующих молний, воздушные вихри, расщеплённый камень, ледяные глыбы. Приправленными магией стрелами, наносящими чудовищный урон, ударили лучники. Раздались вопли, рычание, крики и хлопки — звуковое сопровождение использованных умений агрессии. Всё это слилось в прекрасную какофонию боя.

Но прежде чем зазвенела игровая сталь, я успел заметить, во что превратились первые, особенно торопливые, ряды вражеского — теперь уже можно сказать точно — альянса. Десятки торопыг оказались погребены под ливнем стрел и вспышками магии. Тела всё ещё бежали, а призраки персонажей, наверное, уже мечтали о толковом лекаре или «маналейке», которые бы воскресили их и вернули на поле боя.

Но ничего подобного, конечно же, не случилось. Ведь торопливо бежать в первых рядах ни одному лекарю не под силу. Не говоря уже о том, насколько глуп такой поступок. Потому когда началась рубка, мы получили определённое преимущество.

Сцепив зубы и призывая самого себя сохранять хладнокровие, следить за битвой и следить за маной, я стоял на месте. Одёргивал ретивые руки, державшие голодные мечи, которые желали испить виртуальной крови. Но этим мечам не удалось взять надо мной контроль. Я прекрасно понимал, какой именно класс находится под моим управлением. Я понимал, что в разворачивающейся рубке, именно от меня останутся рожки да ножки. А этого никак нельзя было допустить, ведь без меня эти ножки останутся от других.

— Дави! Дави! Дави! — в плотной сшибке и в постоянно появляющихся магических эффектах использованных лекарских умений, я рассмотрел, как мои бойцы перемололи первые ряды мечтателей о быстрых фрагах. Быстро сориентировался и скомандовал контратаку.

Меня услышали. «Танки» принялись давить, а дамагеры пытаться охватить врага с флангов.

Но, к сожалению, меня услышали и другие. Что–то произошло — и часть альянса «Триумвират» развернулась и побежала обратно, где выстраивался весь отставший зерг.

— Луки — нон–стоп!!! — заорал я.

Ливень стрел отправился догонять улепётывавшие спины. Десять метров. Двадцать. Отрыв всё увеличивался, но отступить успели далеко не все. Далеко, далеко не все.

— Сука–а–а!!! — подняв мечи над головой заорал Паттон. — Как же это было кайфово!

— Я своей пикой массовой раздачей кучу гадов под станом держал! — запрыгал маленький бородатый гном. — Не могли из контроля выйти!

— Эй, козлы! А ну давай обратно! Ха–ха! — засмеялся Жамеллан. — Блин, прикиньте, я с десяток фрагов настрелял!

— Я тоже намолотил немного в закрома родины, — Рубен стукнул о землю посохом. — Урон проходил дикий. Там, видимо, о магической защите вообще никто не побеспокоился.

— Стоим крепко, ребята! — закричал я, призывая сокланов не расслабляться. — Они регруппаются!

Альянс «Триумвират» показал, что рассыпаться не планирует. Потери на общем фоне огромного стада были не особо заметны. По крайней мере, это стадо всё ещё превосходило нас своим количеством. Руководящее звено быстро привело в чувство особо торопливых и выстроило армию так же грамотно, как и я. И когда в первых вражеских рядах я увидел латные доспехи, щиты и копья, «Триумвират» пошёл в атаку. Не с «гыгыканьем» и бравурными криками. А молчаливо и неумолимо, как лавина.

— Встретить достойно! — прокричал я и полез в передние ряды, с желанием зарядить «ударом рукоятью» первому, кто прорвётся. А потом, может, и добавить чем–нибудь посущественнее.

С металлическим лязгом, достойным упоминания в «Летописи Временных Лет», две армии сошлись. В обе стороны полетели стрелы и магические умения. Внутри наших рядов заплясали молнии, очень быстро лишив меня половины «жизни».

Но ауры и лекарские умения спасли. На несколько недолгих секунд линия столкновения превратилась в громадный клубок переплетающихся магических эффектов. Боевые маги метали огонь и молнии. Лекари испускали из своих тел столбы благословенного света.

Затем всё как–то резко оборвалось. На нас навалились, минимум, трёхкратным количественным превосходством. Враги выдавали такой урон в единицу времени, конкурировать с которым не мог ни наш урон, ни физическая броня отважных «танков». Защитная линия дрогнула и посыпалась. Враг просочился и катком прошёл по носителям «лёгкой» брони и «робоносцам». Я лишь успел заметить несколько радостных физиономий, обладатели которых неслись на меня, желая четвертовать. И хоть я попытался отмахиваться парными мечами, у меня вышло чуть более, чем ничего. Пребывая в образе призрака в течение долгих 10-ти секунд, я наблюдал, как «Бессмертные» падают под вражескими атакующими умениями.

А затем я воскрес у алтаря.

Меня окружали растерянные сокланы. Их недовольные лица, впервые ощутившие на себе ПвП-контент, всячески подчёркивали, что им не особо понравилось.

— Они добили! Они добили! — прыгал рядом со мной Платон. — Разворачиваются и несутся сюда. Увидели, где установлены алтари.

— Стоять до конца! Даже не думать о том, что бы бежать… Куда, сука!? — заорал я, увидев того самого лучника, который ныл ранее. Он вызвал своего резвого коня, вскочил в седло, и рванул в сторону барьера, отделявшего мирную зону от боевой.

— Да ну в жопу это дерьмо, — сплюнул Искандер и использовал свиток телепортации. Пару секунд — и он исчез.

— Стоять! Не драпать! Развернулись в линию! Заняли позиции.

Но меня мало кто послушал. Подавляющее большинство из тех 109-ти, кто составлял мой клан, ломали печати на свитках, или прыгали на «маунтов». Несмотря на то, что я продолжал орать, призывая сокланов раздавить на корню трусость, они бежали. Мои крики мало на что повлияли.

— Наша пати распалась, — гневно сказала Силли, вместе с мужем всё ещё оставаясь рядом со мной. — Мы остались вдвоём.

— У нас все на месте! — лекарь моей группы Кассиопея тоже была готова встретить врага.

— Я — с вами! — сурово произнёс Квантум. — Дайте только пати. У меня все разбежались.

— Я заберу, — орк Вольфрам кинул ему приглашение.

Чувствуя накатывающие волны бешенства, я сжимал рукояти мечей и смотрел на приближающихся потенциальных победителей. Впервые я увидел то, что не видел никогда ранее — увидел, как дрогнула значительная часть клана. Большинство из тех, кто жил со мной под одной крышей. Кто был назначен на определённые должности и кого я часто водил с собой на локации с топовым «гриндом». Впервые меня предали те, кто должен был оставаться рядом до конца.

Я оглянулся на ребят, кто всё ещё держался. Удивился тому факту, что многие из них играли на классах поддержки. Лекари, «маналейки», «энханцеры». Нас оставалось не более 20-ти, но всех их я мог с полной уверенностью назвать человеками с большой буквы «Ч».

— Заберём, сколько сможем! — прорычал я. — Олеся, подлей маны. Врубаю все ауры под быстрый контакт. Покажем, что среди нас есть те, кто не сдаётся ни в игре, ни в реальной жизни.

«Триумвиратское» стадо не посчитало, что надо по достоинству оценить вражескую смелость. Несколько сотен их ударили в нас безжалостным кулаком. Смели игроков за секунды и принялись крошить алтари. Хохотали, издевались и пинали трупы, призывая призраков возродиться.

Все алтари были уничтожены менее чем за 10 секунд, а потому возродиться никому не удалось. Да, я думаю, никто бы не стал этого делать. Мы возродились у входа в деревню Истбурн.

В клан–чате что–то писали. Кто–то даже присылал мне письма почтой. Кто–то стоял недалеко и звал. Но я не видел и не слышал никого. Смотрел на неигровых стражей у врат деревни, смотрел на чистое голубое небо, так сильно отличавшееся от неба над Пустошами, и думал. Горел внутри и думал. Единственное, что я хотел сделать прямо сейчас — разорвать на части каждого, кто струсил и побежал. Струсил в игре, где трусости не может быть по определению. Где страх быть убитым — это всего лишь страх за слитые проценты. И я не желал видеть таких ублюдков в своём клане.

Я прошёл сквозь врата деревни и уселся на скамеечку у караулки. Вызвал клановое меню и приступил написанию первого акта намеченного сценария.

Игрок «Tom Scotch» исключается из клана.

Игрок «Aeson Aeric» исключается из клана.

Игрок «Moldovan» исключается из клана.

Игрок «Velvet» исключается из клана.

Игрок «Omanala Hal» исключается из клана.

Игрок «Barabas» исключается из клана.

Игрок «Goras Waestris» исключается из клана.

Игрок «Funduk» исключается из клана.

Игрок «Omni Syndra» исключается из клана.

Игрок «Werewolf» исключается из клана.

Вот так вот одного за другим я выгнал всех тех бесполезных мудаков, которых набрал в «двумирье». Все шесть десятков. Хоть я не помнил их всех по ник–неймам, зато хорошо помнил всех тех из 48‑ми, кто жил со мной под одной крышей. И с каждым из них я тоже планировал разобраться.

«Эй, что за херня?» — первым отреагировал на поток удивительных системных сообщений Хельвег. — «Зачем ты всех повыгонял?»

«Что за бред!?» — присоединился к нему Искандер.

«Лёш, зачем?»

«Всем выйти из игры," — приказал я. — «Собраться в комнате для брифингов. Немедленно!»

«Да что такого–то произошло? Зачем?»

В игровом меню я нашёл кнопочку «Выход» и подмигнул ей. Лежал пару секунд под светом лампы, который пробивался через плексигласовое стекло, и чувствовал, как разгорается пламя. И это пламя я, несомненно, собирался расплескать.

Я оттолкнул стекло, выглянул и осмотрелся — сокланы торопились выполнить моё указание. Не говоря ни слова, я спрыгнул с борта капсулы, оттолкнул мешавшую пройти помеху, и вышел в коридор. Молча добрался до комнаты брифингов и так же молча присел на собственный стул. Правда, тут же вскочил — жжение в определённом месте, готовое вот–вот запустить ракету на орбиту, и потоки адреналина, бьющие из всех щелей, подняли меня на ноги и заставили ходить вокруг стула кругами.

Комната для брифингов торопливо заполнялась испуганными зрителями. Вместе со всеми прибыл и удивлённый Николай. Он посмотрел, как ребята рассаживаются на стульях, и подошёл ко мне.

— Что произошло?

— Это я и хочу выяснить, — с напускным спокойствием ответил я. — Садись, Николай. Тебе тоже будет небезынтересно на это посмотреть.

Я дождался, когда в комнату зашёл последний тестер. Вернее — последняя. Это была Катя, и присаживалась на стул она с таким надменно–недовольным видом, будто совершенно не собиралась слушать всё то, что я хотел сказать.

Её вид вывел меня окончательно. Я старался держать себя в руках, тушил гнев огнетушителем под названием сила воли и призывал постараться быть более дипломатичным. Но у меня ничего не получилось.

— Имбецилы! Грёбаные имбецилы! — заорал я, сразу после того, как её стройная попка опустилась на стул. — Это что за х…ня сейчас была? Вы что, решили проверить мою стрессоустойчивость? Что ж, я вас поздравляю — она скончалась в ужасных муках! Вы — сраные овощи! Трусы в мире, где трусости не существует! Бесхребетные амёбы, не способные позаботиться о себе сами и, уж конечно, не способные позаботиться о других! Как ещё можно назвать тех слабаков, кто не может стиснув зубы стоять до конца!? Стоять до конца в игре, б…ть! Не в реальном мире, где людям, бывало, приходилось бесстрашно идти на смерть! А в грёбаной игре! Вы все — никчёмный балласт! Слизни! Тараканы, разбегающиеся по кухне, когда загорается свет!

— Ну всё! Хватит! — вскочил со своего места Андрей. — Я не хочу, чтобы потоки этого дерьма на меня выливались! Я не обязан это выслушивать!

— Ты, сука, первый улетел! Первый, б…ть! Ты же должен делать так, чтобы другие жили! А ты побежал!

— Я ушёл, потому что сопротивление было бесполезно! И только ты этого не видел! Нам надо было уходить сразу! Всем! Их было слишком много!

— Согласен, — хмурый Иван поспешил Андрюхе на помощь. — Это была дурацкая затея изначально. Нам надо было уходить сразу…

— Я никогда не отступаю, не оказав сопротивления! Даже если я проигрываю, я проигрываю с боем! Так всегда было! И только здесь, где мне достались вы — бесполезные тестерские трутни, — я увидел, как мой собственный клан бежит! Мой клан бежит!!!

— Это не только твой клан. Это и наш клан тоже! Мы же здесь присутствуем. И наше слово тоже должно иметь значение, — следующим поднялся Дандай.

— Верно. Это не твой клан побежал, — сказал Андрей. — Это побежали мы — люди, представляющие этот клан. Мы побежали потому, что не видели перспективы в бою. И сейчас — я заявляю вполне ответственно — я не вижу перспективу в тебе. Ты показал себя плохим лидером, не способным принимать взвешенные решения…

— Точно! — крафтер Иван, видимо, давно точивший на меня зуб, аж подскочил на стуле. — Ты продемонстрировал свою полнейшую несостоятельность. Сколько ещё дурацких идей возникнет в твоей голове? Сколько раз ты ещё пожертвуешь нашими деньгами, нашим временем и нашими нервами? Твой чудовищный абсолютизм меня достал! И с меня хватит!

— Ты слишком импульсивен. Слишком подвержен эмоциям. Слишком вспыльчив для того, кто должен управлять! Ты именно такой, каким НЕ должен быть лидер! — добавил Димон.

— Верно!

— Правильно!

— Всё так парни говорят! — заговорили тестеры.

— Николай Аркадьевич, — уже более спокойным голосом Андрей обратился к куратору. — Если вы нас сейчас не услышите, мы соберёмся и подадим официальную жалобу. Поэтому услышьте сейчас — от лица всех нас я ответственно заявляю, что больше не намерен это терпеть! Я требую, чтобы вы удалили Алексея из состава тестеров! Сегодня же!

— Совершенно согласен!

— Плюсую сто раз!

— Вы слышите меня, Николай? Вы слышите НАС в моём лице? Сегодня же! Мы не предлагаем, мы не просим вынести этот вопрос на рассмотрение. Мы требуем изгнать его из коллектива! Как когда–то он потребовал изгнать Антона. И сделать это в кратчайшие сроки. Возвращаться под его управление, больше никто из нас не собирается. Верно, ребята?

— Верно!!!

— Наконец–то хоть кто–то что–то сказал!

— Отлично всё!

— Гоните его!

Я застыл как самое настоящее каменное изваяние. Такого «вот–это–поворота» я совершенно не ожидал. Я почувствовал, что впал в самый настоящий ступор. Я стоял с открытым ртом, ошарашенно смотрел по сторонам и не находил поддержки. Может кто–то и молчал. Но мне казалось, что каждый стремится высказаться о моём правлении в негативном ключе.

Я перевёл взгляд на Николая и увидел удивлённое лицо. Мне показалось, что он выглядит точно так же, как и я, — растерянным и опустошённым.

— Я предлагаю всем покинуть комнату для брифингов и вернуться в свои номера, пока не будет удовлетворён наш ультиматум, — Димон оглядывался на каждого вскочившего тестера. — Пусть Николай думает и решает. А мы, мне кажется, дружно высказали общее мнение. Уходим.

Мои бывшие сокланы потянулись на выход. Я растерянно следил за ними и не мог подобрать слов. Молча наблюдал, как выходит Платон, как покидает комнату Рубен, как, посеревшая лицом Олеся, будто и в реальной жизни ставшая похожа на своего игрового персонажа, смотрит на меня извиняющимся взглядом. Они все выходили, оставляя после себя лишь образ. Образ, который я запомню на всю жизнь.

Я увидел какими глазами на меня смотрит мой вернейший друг Квантум. Его за руку тащил Валентин, и тот — мне было ужасно за этим наблюдать — позволил себя утащить.

Я увидел слёзы на глазах Стаси, когда её муж, приобняв за плечи, выводил из комнаты. Она порывалась вырваться, но он не выпускал. Смущённо смотрел на меня, как бы говоря, что пошёл на поводу у большинства.

Остались лишь четверо: я, Вика, Андрей и ошарашенный Николай. Андрей подошёл ко мне вплотную.

— Хватит с нас тебя, — спокойным голосом сказал он. — Отправляйся вслед за тем, кого выгнал.

Он развернулся и вышел из комнаты.

А я, раздавленный, сломленный, уничтоженный и растоптанный, едва держался на ногах. Но они, как и бывшие сокланы, всё же предали меня. Не удержали и уронили задницу на стул.

Рядом на колени опустилась Вика. Молча взяла меня за руку своими ледяными руками и с мольбой посмотрела в глаза. Я нервно улыбнулся ей и через силу прошептал:

— Лидер клана остался без клана…

Алексей Селютин Искупление

Глава 1. Разбор полётов

— Ты что мне обещал!? — Николай стукнул кулаком по столу. — Что ты говорил перед тем, как подписать контракт!? Ты говорил, можешь свернуть горы! Где эти горы!? Ты же плаваешь на дне!

Я сидел на стуле в его кабинете и чувствовал себя школьником, которого отчитывает директор школы. Хоть первый шок уже прошёл и боль от неожиданного предательства немного улеглась, я всё ещё не мог спокойно оценивать произошедшее. Потому просто молчал. Сидел, смотрел в пол и молчал.

— Я не это хотел от тебя получить, когда приглашал возглавить группу тестеров! Не вот эти ваши разборки местного пошиба! В целях изучения социального контента, я желал увидеть, как в виртуальном мире взаимодействуют опытные геймеры…

— Вот вы его и изучили — социальный контент этот, — пробурчал я.

— В виртуальном мире! В виртуальном, а не в реальном! — недовольно нахмурившись, поправил меня Николай. — Послушай… Я вот смотрю на тебя и думаю… Ты, наверное, совсем не понимаешь важности того, что здесь происходит? Ты не понимаешь, как тебе повезло первым увидеть возможности новых технологий? Эти технологии захватят мир! Это неизбежно случится! А когда случится — миллионы захотят спрятаться от серости повседневной жизни в виртуальном мире. И к этому моменту мир должен быть готов! Должен быть построен и обжит! Именно для этого вы здесь! Твоя же задача состоит в том, чтобы создать эдакий вариант семейного очага в виртуальном мире. Построить его и стать во главе. На твоём примере мы должны понять, насколько важна роль одного человека в истории. Как опытный лидер ты просто обязан демонстрировать лучшие человеческие качества, а не брызгать слюной при накале страстей. Ты, видимо, совершенно не осознаёшь важности роли грамотного и уверенного в себе лидера.

— Вы подсунули мне каких-то доходяг, — вяло возразил я. — Мне пришлось иметь дело не с верными друзьями, которые не только помогут и поддержат, но и возьмут часть ответственности на себя. Вы подсунули мне каких-то рандомных нытиков, не желающих напрягаться и превозмогать. А кадры, как известно…

— Хватит нести эту чушь про кадры! — перебил Николай. — Ты — клей! Ты — связующее звено! Ты — лидер! Ты… ты хочешь вернуться с позором в реальный мир? Хочешь вернуться к бесперспективному существованию в блёклых играх, которые скоро окончательно вымрут? Хочешь, как динозавр, доедать последние крохи, ожидая падение метеорита? Или возьмёшь себя в руки? Подумаешь над своим поведением, пересмотришь его. И найдёшь способ разобраться. Слышишь? Не я буду давать тебе советы. Не я буду оказывать тебе моральную поддержку. И не я буду за тебя решать твои проблемы! Это сделаешь ты сам! Ты заварил кашу, ты и расхлёбывай! Я ещё не потерял веру в тебя, а потому дам шанс всё исправить. Ступай к себе. Подумай хорошенько. И до вечера придумай, как ты будешь выкручиваться из этой ситуации. Ведь если не выкрутишься, тебе покупать билет в Прагу я не стану. Я сразу отправлю тебя домой! Свободен!

Наш разговор мне совершенно не понравился. В отличие от Николая, я считал виноватым не себя, а других. Я считал, что это они должны налаживать со мной контакт, а не я с ними. Ведь не я от них отказался, а они от меня.

Я поднялся, поджал хвост и молча удалился. Зашёл в свой номер, плюхнулся на кровать и заложил руки под голову. Хоть настроение было намного ниже плинтуса — где-то в районе подвала, — я всё же погрузился в самоанализ. Себя виноватым ни в чём не считал, но всё же собирался посмотреть на ситуацию со всех сторон.

В принципе, до сегодняшнего дня всё складывалось не так уж и плохо. Никакими катастрофами не пахло. Провал с нефилимом вряд ли можно назвать катастрофой. Это была всего лишь неудача. Ближе к понятию катастрофы являлось видео с этой неудачей, выложенное на игровом портале кем-то из членов клана. Это видео ударило не только по репутации клана, но и по моему терпению. Именно тогда я задумался о том, чтобы разогнать весь шлак, набранный в «двумирье». Что я успешно и проделал.

Поход же на Некроманта привёл к совершенно неожиданным для меня результатам. Плевать на то, сколько раз мы бы на нём слились. Плевать на проценты. Каждый из нас всё равно их откачает. Но очень не вовремя пожаловал вражеский «зерг». Видимо, их лидер получил информацию из стана моего клана и выдвинулся с неистовым желанием засунуть пару палок в колёса «Бессмертных». Это разумный подход. Я бы поступил точно так же. Тоже не позволил бы кому-либо беспрепятственно забрать — или попытаться забрать — любого Мирового Рейдового Босса на просторах любой онлайн игры. Каждый лидер клана или альянса, думающий о доминировании, обязан так поступать. Иначе потолком, в крайнем случае, будет второе место на пьедестале. А то и ниже спустишься, если позволишь кому-либо стать той мартышкой из анекдота, которая делала такой теплоты дождик, какой сама хотела. Это я проходил неоднократно и не на одном сервере. То есть поступок лидера «Триумвирата» вполне логичен и вписывается в моё понимание о превосходстве.

Другой вопрос — поведение моих сокланов. Такой откровенной трусости — или что это было такое — я никак не ожидал. Сам такой поступокпротиворечил законам логики. Спастись в игре!? В игре убежать от врага, аргументируя побег неизбежным поражением? Это что за бред, вообще? Я сам никогда не убегал. Отступал — да. Перегруппировывался — да. Но не убегал. Отступление и паническое бегство — две большие разницы. Во втором случае ты руководствуешься не умом, а эмоциями. Теми вещами, которые всегда надо держать под контролем.

— Блин, — я сам себе устроил «фейспалм», вспомнив поведение в комнате для брифингов. Там были одни эмоции. Ни капли ума. Я «сгорел» настолько сильно, что абсолютно не отдавал отчёта своим словам. Я даже не помню, что конкретно говорил. Помню только, что вылил ушат помоев на головы бедолаг-тестеров. А такое отношение никто бы не стерпел. Наверное, не стерпели бы даже те, кому я платил из собственного кармана — драйверы. Те ребята, кто в моё отсутствие прокачивал моих персонажей. С ними я тоже вёл себя по-скотски. Но только тогда, когда они по-настоящему косячили. Если же всё делали правильно, если выкачивали проценты и поднимали уровни, я выплачивал им бонусы.

— Блин, — опять повторил я и встряхнул головой, чтобы вытрясти мой собственный матерящийся образ. — Пригорел, Лёха, пригорел. Пригорел — проиграл, как сказали бы старые сокланы… Но, блин, было же из-за чего!

Я попытался себя в этом убедить. В том, что «было же из-за чего». Раз за разом прокручивал в своей голове картины, где кто-то скакал на лошади, кто-то преломлял печать свитка телепортации или убегал на своих двоих, в надежде добраться до безопасной зоны. Но выходило не очень. Все мои аргументы о глупости подобной трусости разбивало понимание, что я руководил не прошедшими вместе со мной огонь и воду друзьями, а теми, кто набран по объявлению. Теми, многие из которых были гораздо старше меня. И, наверное, мудрее. И они, конечно, не привыкли к такому отношению.

В дверь постучали. Я предположил, что стучать могли лишь двое из тех, кто уже стучал в мою дверь ранее — Катя или Николай. Но вариант с Катей я сразу отмёл — тот взгляд, которым она на меня смотрела, и скривившееся в брезгливости лицо, отбрасывали любую возможность о нашем дальнейшем взаимодействии. Значит, это мог быть только Николай.

— Уходи, Николай! — крикнул я, не желая покидать кровать.

— Лёш, это я. Давай поговорим?

Голос Вики я узнал сразу. Она единственная оставалась со мной до конца — и в игре, и в реальном мире. Единственная, кто оказал поддержку.

— Иду, Вик. Сейчас открою.

Я сполз с кровати и открыл дверь.

Невысокая полноватая девушка смотрела на меня абсолютно спокойно. Я думал, она будет сжимать ручки у груди, нервно кусать губы, переживать и беспокоиться. Но она выглядела словно после сеанса йоги — уверенно и хладнокровно.

— Проходи, — я отошёл в сторонку. — Присаживайся, если хочешь. Извини, пятидесятилетний «Макаллан» предложить не могу — нету.

— А что это? — удивлённо спросила она, едва переступив порог.

— Виски, Вика. Виски.

— Да я всё равно не пью, — по-доброму улыбнулась она. — Как ты тут?

— Занимаюсь самоанализом, мадемуазель Фрейд, — я ответил усмешкой. — Пытаюсь понять, где ошибся. Как меня угораздило так накосячить, и что теперь со всем этим делать.

— Я могу дать пару советов.

Услышав это, я отворил варежку на полную. Ну, и глаза соответственно. А кожа на лбу вообще сложилась гармошкой. Ранее я не мог даже предположить, что «серая мышка» осмелиться давать советы тому, кто держал в ежовых рукавицах почти 50 человек. Сама бы она точно так не смогла. А тут — ишь ты! — ещё советы давать лезет.

Я хмыкнул:

— Как единственный мой друг в этой мрачной темнице, ты можешь говорить смело. Не обещаю во всём соглашаться, но выслушаю со всем вниманием.

— Зря ты так про «друзей», — Вика примостилась на краешек стульчика. — Тут нет твоих врагов. Тут есть те, кто хочет понимать, что надо делать, и зачем. Люди — не роботы, пойми. Они не хотят беспрекословно подчиняться. Не хотят просто выполнять приказы. Мы же не в армии всё-таки… Не знаю имею ли я право, но всё же осмелюсь дать совет: тебе стоит относиться к ребятам без диктаторских замашек. Не быть столь категоричным. Иногда хвалить, и очень-очень часто говорить «спасибо». Ведь мы действительно люди. Не солдаты, не наёмники. Мы — люди.

Я поёжился не только от её слов, но и от взгляда, которым она на меня смотрела. Словно мама на сына, обидевшегося на весь мир.

— А что ты хочешь, что бы я сделал? — пробурчал я. — Наладил контакт с ними? Так после всего, что произошло, наладить контакт будет необычайно сложно…

— Никто на тебя зла не держит. У нас у всех случился срыв. Не верь тем словам, что они про тебя говорили. Это — эмоции. Такие же, как у тебя. Если бы ты только… Если бы ты только поговорил с ними. Вновь собрал всех и сказал, что приносишь свои извинения. Что сожалеешь о произошедшем…

— Я сожалею!? — повысил я голос. — Они хотят меня выгнать! Мне приносить извинения???

— В тех словах не было зла, — девушка примирительно расставила ладошки. — Это был ответ на твои обвинения. Ничего более. Тебе придётся перешагнуть через собственную гордыню и выбрать единственно верный вариант. Тебе придётся перед ними извиниться, Лёш. Придётся извиниться перед всеми. Ты должен признать ошибочным своё поведение. И, я тебя уверяю, они послушают. Просто сделай первый шаг. Ведь за тебя его никто не сможет сделать.

Я глубоко вздохнул, ощущая как весь организм понемногу успокаивается. Уходит гнев. Испаряется адреналин. Душившая костлявыми пальцами злоба, машет ручкой и растворяется, оставляя место для спокойствия и благодарности.

— Спасибо, что осталась со мной, — я улыбнулся Вике. — Ты — единственная, кто не обиделся и не убежал. Ты тоже могла послать меня в пешее эротическое в ответ на оскорбления. Но ты осталась. Спасибо тебе за это. Ты — настоящий друг! Ты не отступила в виртуальном мире, не оставила в реальном, и теперь пришла сюда. Верность, преданность для меня очень много значат.

Лицо девушки покрылось красными пятнами стыдливости как в тот день, когда я знакомился с ней в столовой. Было заметно невооружённым взглядом, что ей приятна моя похвала.

— Не за что. Я верю в тебя. Ты — хороший лидер. И у тебя всё получится. Ты только не сдавайся, пожалуйста.

— Я никогда не сдавался, — я опять улыбнулся. — Сама же видела. Врагов вон сколько было! Но я не побежал. Ты не побежала. Мы встретили их грудью. Мы можем отступить немножко, чтобы перегруппироваться, собраться с мыслями и найти ошибки в своих решениях. Провести разбор полётов, в общем. Но мы обязательно вернёмся. Мы не сдадимся, стиснем зубы и вернёмся ещё более сильные, более подготовленные, чтобы встретить новый рассвет. Ведь так?

— Конечно, — она растянула рот в улыбке, будто видеть лидера клана в добром психологическом здравии для неё очень важно.

— Спасибо тебе, за то, что ты есть, — я расставил лапищи и потянулся к ней. Обнял девушку и прижал к себе.

Видимо, этого она совсем не ожидала. А потому забыла расставить руки в ответ. Так что вместо дружеских похлопываний по спинке, мне пришлось сжимать в объятиях ракушку в виде девчонки, прижавшей руки к груди.

— Кольцо на пальце колет горло, — засмеялся я, намекая на нестандартность ситуации. — Или это острый ноготок?

— Ой, прости, — замельтешила она и сразу попыталась снять тонкое золотое колечко с пальчика.

— Да ты что!? Я же шучу! — я накрыл её руки своими. — Спасибо ещё раз, что пришла на выручку, Касси. Сейчас я оклемаюсь немножко, пораскину мозгами и, наверное, устрою клановое собрание. Дай мне немного времени.

— Конечно, — она высвободила руки и торопливо закивала головой. — Я пойду тогда?

— Угу. В комнате для брифингов соберёмся. Там постараюсь всё исправить.

Девушка улыбнулась и открыла двери. Повернулась и сказала:

— Мне нравится, когда меня называют Вика. Когда моё имя произносишь ты, пробирает до мурашек.

Она закрыла за собой дверь, а я в полной растерянности опустился задом на кровать. Морщился и чесал «котелок». Я догадывался ранее, что всё не так просто. Я видел её взгляды, видел глаза. И не сомневался, что за обычным интересом скрывается нечто, куда более глубокое. То глубокое, которому человечество давно придумало название. Но я не хотел этого. Я не хотел этого от неё, потому что от меня она бы никогда не дождалась того же. Я бы никогда не посмотрел на неё такими глазами, какими она смотрела на меня… Я мог бы, наверное, быть с ней друзьями. Мог бы оказать помощь или попросить помощи. Мог бы выслушать, прижать к себе и утешить. Мог бы дать пару толковых советов. Но той реакции, на которую она, наверное, надеется, она никогда бы не дождалась. Это было просто невозможно.

— Чёрт побери, — вымученно провёл я ладонью по лицу. — Не хватало тут ещё… Надо будет как-нибудь деликатно разобраться. Иначе надумает себе невесть что.

Я сделал глубокий вдох, избавляясь от неактуальных на данный момент мыслей, и постарался сосредоточиться на более важной проблеме. Подумал над тем, с чего начать. И первым делом полез на игровой портал. Забрался в «Общий раздел» на форуме, нажал «Создать новую тему» и вписал название: «Официальные извинения от Серого Ворона». Но вместо того, чтобы быстро сварганить примирительный текстик, я ещё долгих десять минут сидел на месте, не в силах отстучать по клавиатуре ни слова. Я не раздумывал над правильностью такого поступка. Я просто не мог подобрать слов, потому что никогда ранее ни перед кем ни за что не извинялся. Это должно было произойти впервые.

Но всё-таки я нашёл в себе силы и настрочил:

«Серый Ворон впервые пишет на этом форуме. И впервые в жизни он пишет не для того, чтобы ругаться. Не для того, чтобы разгонять хайп. Не для того, чтобы создать тему о рекрутинге, выдвигая сумасшедшие требования к потенциальным кандидатам. Он пишет, чтобы принести извинения.

Я, как тот самый Серый Ворон, как тот самый „хайпожор“ и лидер клана „Immortals“, приношу официальные извинения тем ребятам, которых выгнал из клана в порыве эмоций. Я признаю, что поступил глупо и необдуманно. Что поступил импульсивно. Именно по этой причине, — осознавая свою ошибку, — я приношу извинения прилюдно. Под взглядами игровой общественности. Прошу всех, кто был набран в клан уже в „двумирье“, отнестись к этому с пониманием, зная, что именно послужило причиной такого поведения. Прошу понять меня и простить. Не держите зла. Это всего лишь эмоции.»

Подпись: «Gray Raven» — лидер клана «Immortals».

Я ещё раз прошёл взглядом по короткому тексту, уничтожая орфографические ошибки и более грамотно подгоняя его по смыслу. Затем перечитал ещё раз и, не сомневаясь, нажал «enter». Извинения я принёс. Но если кто-то из тех, кого я выгнал, озвучит желание вернуться, теперь рассматривать каждого я буду по микроскопом. Ошибок прошлого, когда я просмотрел «крысу», а Платон так и не смог её обнаружить, повторять нельзя. К набору кадров теперь надо относиться более ответственно.

Но для этого мне понадобиться помощь. И я уже знал, кого о ней попросить…

Толковую мысль о необходимой помощи при наборе в клан я рассматривал со всех сторон, пока ожидал какого-либо «фидбека» от посетителей игрового форума. Я размышлял и соглашался сам с собой, что мысль верная. Время от времени нажимал «ф5» на клавиатуре, читал комментарии, появляющиеся в созданной мною теме, как грибы после дождя, и разочарованно хмыкал.

Я не ожидал добрых слов от обитающих на форуме «троллей». Они существовали в любом виртуальном социуме, где была возможность уходить от ответственности за свои слова благодаря анонимности. Этот форум тоже не стал исключением. Я и не ожидал от него «исключительности». Но всё же думал увидеть чуть больше положительных отзывов на мою тему. Чуть больше, чем ноль.

«На фиг ты тут это пишешь?» — вопрошал первый же комментатор. — «Я тебе на шмотки сдавал. Я тебе на клан-холл высылал. А ты меня выгнал после первого же „слива“. „Слива“, в котором ты сам и виноват. Так что вместе со своим кланом вы смело можете идти на пенис!»

«Гы-гы. Серый Ворон облажался… Будто бальзам на душу.»

«Помойка», — более чем лаконично написал ещё один, выбрав в качестве цитирования лишь мой ник-нейм.

«Ты ещё не сдулся, лузер?»

«Триумвират — сила! Имморталсы — могила!»

«Бомбануло, да? Понимаю», — писал более-менее адекватный комментатор с полузнакомым ником. — «Бывает, конечно. Но это ничего не меняет. Если клан-лид начинает „гореть“ по пустякам, перспектив у него нет. Как нет перспектив у клана, которым он управляет. Рэйвен, флай хом, как говорится...»

Я обновлял страницу, листал комментарии, читал и озадаченно вздыхал. Ни одного хорошего слова. Только насмешки с оттенком брезгливости, ругань и направление в путь по известному адресу. Словно я вновь оказался в той игре, где у меня нет никого, кроме врагов. Никаких союзников, никаких сочувствующих. Только презрение и брезгливость со всех сторон.

Но если в том старом мире за меня горой стоял мой клан, здесь же не было даже его. Здесь за клан мне ещё предстояло побороться. Побороться с теми, кто составлял этот клан.

— Ладно, к чёрту всё это! — я захлопнул ноутбук, решительно поднялся и сжал кулаки. — Отзывы сплошь негативные. Значит, положительного отклика уже не будет. Придётся всё начинать заново… Но сначала надо разобраться с теми, кого я выгнать не могу. И не позволить им выгнать меня. Держись, Лёха! И ни шагу назад!

Глава 2. Раскаяние

Я покинул островок одиночества в виде своей комнаты и обошёл весь этаж. Стучался в каждую дверь, боролся с собственной робостью, когда ожидал того, кто мне откроет, и вежливо просил прибыть через пол часа в комнату для брифингов. Никто меня не прогонял, никто не посылал в дальнюю даль, никто не плескал водой в лицо, никто не говорил: «Не желаю от тебя ничего слышать!». Некоторые сокланы, конечно, нос воротили. Но слушали внимательно, а затем сухо сообщали, что будут на месте, чтобы узнать, что я хочу им сказать. Даже главные зачинщики бунта — Андрей и Иван, — которых я обнаружил на крыше курящими вместе с семейной четой, не стали хватать меня за руки и ноги, чтобы перекинуть через двухметровую металлическую решётку. Все четверо меня выслушали и согласились посетить общее собрание. А когда я уходил, меня догнала Стася и примирительно улыбнулась.

— Я была против, — захлопала она ресницами. — Меня заставили. Не обижайся.

Я усмехнулся:

— Я всё видел. Я в тебе не сомневаюсь. Теперь мне нужно доказать всем, что во мне тоже не нужно сомневаться. И я постараюсь это доказать.

— Постарайся, пожалуйста, — она меня неловко приобняла и с лёгким осуждением в голосе добавила. — Давно пытаюсь бросить курить. И даже продержалась какое-то время… Но вот опять нервы… Больше не давай мне поводов притрагиваться к сигарете.

— Сделаю всё, что в моих силах, — очень серьёзно пообещал я. — Я постараюсь вас всех убедить, что у меня есть мужество признавать ошибки.

После крыши я посетил столовую, спортзал и медпункт. Везде кого-то находил и просил прибыть в комнату для брифингов. Персонально извинился перед Олесей, когда увидел её в медпункте. Под бдительным оком Светланы она употребила жёлтую таблеточку валерьянки, что говорило о сильном стрессе. Я это тоже заметил, а потому заверил мою вторую по топовости «маналейку», что всё будет хорошо. И ей не стоит всё принимать так близко к сердцу.

— Как же не стоит. Ага, конечно, — пробурчала она.

— Алексей, а вам никакая помощь не нужна? — прищурила глазки Светлана.

— Мне-то она нужна, — спокойно ответил я. — Но совсем не такая, которую вы можете оказать.

— Давайте-ка выйдем, — сказала Светлана и повернулась к Олесе. — Побудьте пока здесь. Я сейчас вернусь.

Она взяла меня под локоть и вывела за дверь.

— Николай Аркадьевич поставил нас с Павлом Григорьевичем в известность о произошедшем. Мы предполагали, что нечто подобное может произойти, хоть ваш коллектив не к полёту на Марс готовится. Как вы справляетесь?

Я тяжко выдохнул и посмотрел прямо в заинтересованные глаза дамы.

— Справлюсь. Коллективом управлять всегда непросто. Особенно теми, кого ты знаешь всего ничего. Буду продолжать попытки найти общий язык.

— А если они вас не примут? Николай Аркадьевич говорил, что всё очень плохо. Для вас, Алексей. Что, возможно, нам — медицинскому персоналу — придётся заняться вашей реабилитацией…

— Не всё настолько плохо, мне кажется, — перебил я её. — Вы не думайте, что я сломался… Признаю, всё идёт немного не по плану. Не так, как я привык. Но мне вполне по силам во всём разобраться. Я знаю, что напортачил. И уже смирился с этим. Но так же я знаю, что упавший должен подняться. Иначе он рискует так и остаться лежать, если прекратит попытки вновь встать на ноги. Это как боксёрский поединок — ты неизбежно пропустишь удар. Вопрос лишь в том останешься ли ты лежать, чтобы избежать очередного болезненного удара. Или сцепишь зубы и поднимешься, чтобы на горьком опыте научиться не пропускать подобные удары в будущем. Поймёшь, где именно ошибся, и в следующий раз будешь умнее.

— Хм, — Светлана вновь прищурилась, всем своим видом показывая, что не верит ни единому моему слову. — Слова, конечно, хороши. Они звучат достойно. Но так ли это на самом деле?

— Ну, вы же профессионал. Вам лучше знать, — пожал я плечами. — Хотите убедиться сами? Приходите в комнату для брифингов. Я всех собираю там. Хочу всем сказать несколько слов и послушать, что скажут мне в ответ. Там и убедитесь, нужна ли мне реабилитация или нет.

— Что ж. Отлично. Так и поступлю, — кивнула она головой. — Но и вы не забывайте, что не обязательно беспокоить Николая Аркадьевича по пустякам. Если нужно будет выговориться — обращайтесь ко мне. Я тоже вполне неплохой слушатель. И тоже могу помочь.

Видимо, она, наконец, поняла, что сдаваться я не собираюсь. Что не сломался и не сгорел дотла. Потому лишь улыбнулась на прощание, бросила задумчивый взгляд и скрылась за дверью медпункта.

Короткий разговор с докторшей придал мне решительности. Я думал, она будет меня отчитывать и раз за разом повторять: «Я же говорила!». Но нет. Всё прошло на удивление спокойно. И это, на мой взгляд, говорило о том, что ей действительно интересно справлюсь ли я с проблемами. А если не потяну, она обязательно предоставит свою поддержку.

Ещё минут пятнадцать я бродил по общаге. Осматривал самые тёмные углы, в надежде отыскать тех, кого ещё не отыскал. Но самый сложный момент караулил меня у двери Катерины. Я долго не решался обозначить своё присутствие стуком в дверь. Меня мутило от того, что придётся извиняться и перед ней. Я топтался на пороге не меньше минуты, но всё же смог взять себя в руки. Смог пересилить. Постучался, а когда она открыла и очень удивлённо посмотрела на меня, попросил пройти в комнату для брифингов. Я попросил выслушать то, что хотел ей сказать. Сказать им всем.

Когда мы с ней молча шли на 5-й этаж, я на физическом уровне ощущал презрительный взгляд, обжигавший мою спину. Мы зашли в комнату, где нас уже все ожидали. Даже немного больше этих «всех», чем я предполагал. Был и Николай, сурово хмурившийся и сложивший руки на груди. Была и Светлана, и усатый психолог Павел Григорьевич, и ещё несколько медицинских работников. У дальней стены, прямо за спиной Николая, покачивались с носка на пятки два крепких работника службы охраны. Я сразу решил, что Николай предусмотрительно пригласил их во избежание неподобающих сцен. Возможно, он готовился к тому, что мне, как ранее Антону, придётся крутить руки.

— Прошу всех занимать места, — миролюбиво предложил я, когда прошёл к своему стульчику, который недавно чуть не спалил огнём, бьющим из задницы. — Я хочу вам кое-что сказать. Вам всем.

Ребята-тестеры, шурша стульями по полу, начали приземляться. Светлана, Павел Григорьевич и Николай остались стоять на местах, ожидая представления.

Я машинально потёр подбородок, собираясь с мыслями. Как такового страха я не испытывал. Чувствовал себя неуверенно и волновался слегка, потому что впервые за профессиональную карьеру планировал не требовать и приказывать, а просить и извиняться. Такого со мной не случалось доселе.

— Прежде всего я хочу вас всех поблагодарить, что, несмотря на то, что жар ещё не остыл, согласились прийти и выслушать. Мне действительно есть что сказать, — я сделал глубокий вдох, бороздя взглядом ряды сидевших ребят. — Я — и сейчас я отдаю абсолютный отчёт своим словам — приношу вам свои извинения за своё неподобающее поведение. И я не хочу подбирать более корректных слов. Я признаю, что вёл себя как последний мудак. Я признаю, что не только сгорел после неудачных для нас событий, но и принимал неверные решения в прошлом. И, наверное, был слишком несправедлив к вам. Слишком деспотичен из-за желания доминировать и поддерживать реноме лучшего, как я привык. Вы знаете, что в той сфере деятельности я был успешен. Там такой подход работал. Не только потому, что это была совершенно другая игра. Но и потому, что я платил сокланам из своего кармана. Платил за их время, за их участие, за их игровой скилл. Они работали на меня и выполняли мои указания, как работники выполняют указания работодателя. А потому абсолютистская модель управления работала. Здесь же — и я опять заявляю с полной ответственностью — я изначально выбрал неверную стратегию, ведь столкнулся с другим подходом. Здесь мы с вами никто друг другу. Лишь случайные знакомцы, работающие на того, кто платит нам деньги. И я если и отличаюсь от вас, то не на много. Я не имел права так себя вести с вами. Я отталкивался от того, что знаю, что умею. Но, как мы с вами убедились, это не сработало. Мне нужно не только признать свои ошибки, не только попросить у вас прощение за своё поведение, но честно сказать — шапка оказалась не по Мономаху. В одиночку я не тяну… Но это не значит, что я готов оставить свой пост. Совсем нет. Я хочу сказать, что мне нужна ваша помощь. Я не хочу просто приказывать и ставить задачи. Я хочу обсуждать с вами правильность того или иного решения. Я хочу слышать вас, и обещаю, что буду слушать. Не знаю, что вы скажете в ответ, но хочу предложить вам создать выборный совет из 4-х человек, которые вместе со мной будут принимать решения. И этот совет вы выберете сами, без моего участия. А я обещаю, что обязательно буду слушать советы и пожелания на темы управления и прогресса клана. Со всей серьёзностью я заявляю, что сегодня завершился период правления эгоцентричного клан-лидера и начался период командной работы.

Когда я выговорился, я почувствовал удивительную лёгкость. Как будто действительно сбросил несколько тонн веса с плеч. Слова давались мне тяжело, а на задворках сознания старый я постоянно орал, требуя быть мужиком и не лебезить перед слизняками. Но я смог закончить речь. Смог закончить и, сказав финальное слово, понял, что поступил правильно. Я всё же смог подняться на ноги после пропущенного удара.

Молчание длилось недолго. Мальчики и девочки хмурились, улыбались, чесались. Но никто из них не решился заговорить первым. Даже главные бунтовщики молчали. Они молчали и смотрели то на меня, то на Николая.

— Позвольте мне высказаться первым? — Николай вышел вперёд и обратился к тестерам. — Хоть я не вращаюсь в вашем коллективе, хоть не провожу уйму времени в капсуле и не до конца понимаю, что у вас там происходит, хочу поддержать молодого лидера в столь сложный для него период. Я хочу быть уверен, что не зря выбрал его на эту роль из множества кандидатов, а потому для меня мнение большинства очень важно. Хоть мой кредит доверия Алексей ещё не исчерпал и я доверяю ему. Хоть вы все работники на зарплате и должны поступать так, как я прикажу, я не желаю поощрять нездоровую атмосферу в коллективе. А потому поступлю так, как вы решите. Решите все вместе.

Признаю, после таких неопределённых слов Николая, я маленько разволновался. Тот открыто намекал, что может мною пожертвовать, если коллектив того потребует. А я помнил, что если сокланы погонят меня поганой метлой, в Прагу, как он поступил с Антоном, Николай меня отправлять не будет. Он отправит меня домой.

Ребята на стульях зашушукались. Крутили головами, переглядывались и о чём-то друг с другом шептались. Затем как-то все сплотились в центре, где сидели Олеся и Андрей. Там тихо переговаривались и, видимо, пытались прийти к общему знаменателю. Но меня уже радовало то, что, по крайней мере, без всяких обсуждений сразу не указали на дверь.

Сзади меня кто-то тронул за плечо.

— Ну как тебе сказать? — тихо хмыкнул Николай. — Я не ожидал, что всё будет именно так, конечно. Но ты меня удивил. Вот уж не думал, что ты посмотришь на себя со стороны и…

— Ладно, хватит! — перебив Николая и раздвигая нависавших над ним ребят, со стула вскочил Андрей. — Давайте по существу. Кто желает высказаться?

— Я буду, — высокая и суровая Олеся встала со стула. Но, когда она начала говорить обо мне, суровость из её голоса исчезла. — Ещё раз скажу — я поддерживаю нашего молодого командира. Я готова дать ему шанс. И требую! Да! Не прошу, а требую от вас того же! Для нас всех ситуация не самая простая, но ему намного сложнее. От него и ожидают большего, и спрос с него тоже больше. Я всё сказала. И повторю ещё раз, если будет нужно.

Я шмыгнул носиком и благодарно кивнул Олесе, когда наши взгляды пересеклись. Но она только улыбнулась на мой кивок.

— И я тогда… Ну, в общем, — вторым, неловко почёсывая затылок, поднялся Олег. — Шо я хочу сказать. Как по мне — дело-то житейское. Лёха нормально руководил, но перегорел, видимо. Ну и шо? Я не вижу ничего страшного. Всякое бывает. Давайте играть дальше. Я даже готов снять с Лёхи часть обязанностей и заниматься набором в клан. На него и так слишком много навалилось…

— Поддержу, — перебивая Олега, поднялся Платон. Что меня немного удивило. Слов поддержки именно от Платона я никак не ожидал. — Сам знаю, нервная это работа — принимать решения сразу за всех. И неблагодарная. Похвалит мало кто, а завалить фекалиями будет готов каждый. Готов дать клан-лиду второй шанс, ведь уверен, у него случился нервный срыв. Наверное, мы всё-таки погорячились, желая его прогнать…

— Тоже хочу сказать слово, если не возражаете, — поднялся Рубен. — Возможно, у кого-то мои слова вызовут удивление, но мне нравилось, как в игре кланом управлял Алексей. Именно благодаря его поступкам и решениям сейчас мы находимся там, где мы есть — на первом месте. И пусть для нас, для простых тестеров, это место не имеет особого значения, благодаря Алексею мы имеем те возможности, которых пока нет у других. У нас есть клан-холл, у нас самый высокий уровень клана, мы вместе добываем экспу и вместе ходим на боссов. И что для меня самое главное — экономика в клане тоже не отстаёт. Мы не просто обычные тестеры, которые плывут по течению. Мы — локомотив среди них. Мне это нравится, меня это устраивает. Ну а то что в клане бывают разногласия — это обычное дело. Невозможно ужиться в большом коллективе без синяков и шишек. Обязательно кто-то наступит на чью-то мозоль…

— Ладно, хватит болтать! — прервал Рубена Андрей и вскочил.

— Почему это хватит!? — а его уже прервала Вика. У меня даже глаза на лоб полезли, когда я увидел, как она сурово нахмурила бровки и без страха посмотрела на него снизу вверх. — Все кто хочет, имеют право высказаться! Мы так решили!

— Я тоже хочу высказаться, — опешил он. — Чего кричишь? Меня, что ли, хочешь слова лишить?

— Я и так знаю, что ты хочешь сказать! Я с тобой не согласна. Но мы все готовы тебя выслушать, если ты будешь себя вести профессионально, а не высказывать обиды!

— Ишь ты, — тихо присвистнул у меня за спиной Николай.

Андрей и Вика схлестнулись взглядами. Было довольно-таки забавно за ними наблюдать. «Серая мышка» внезапно осмелела и начала демонстрировать гонор. А тот, кто испытывал ко мне неприязнь, удивился сверх меры и пытался понять, что скрывается за неожиданной активностью «серой мышки».

Внезапно Андрей улыбнулся. Продолжал смотреть на Вику ещё пару секунд, а затем спросил:

— Ты всё? Я могу слово молвить?

Вика словно очнулась ото сна. Она принялась вращать глазами, смотрела на удивлённых ребят и неожиданно стушевалась. Ничего не ответила Андрею, просто кивнула и присела. Андрей же оглядел ожидавших его слов ребят и заговорил:

— Что я хочу сказать. Поведение лидера клана считаю неприемлемым. Ни внутри игры, ни снаружи. Такое поведение действительно провоцирует нездоровую атмосферу в коллективе, как и опасается Николай. Не говоря уже о том, что оно глупое и непрофессиональное. Вместо вдумчивого и спокойного разбора полётов, он нас всех спровоцировал на эмоции. На негативные эмоции… Но, — Андрей пожал плечами, как бы смиряясь с происходящим. — Но я готов сделать Алексею скидку. Скидку на возраст и юношеский максимализм. Я вполне верю его словам о сложностях, с которыми он столкнулся впервые. Вполне верю, что раньше он только командовал и отдавал приказы. А благодаря успешности, чувство собственной важности в его голове разрослось до невероятных размеров. Не говоря о неумении управлять более возрастным коллективом. Я вполне это осознаю и примиряюсь с такой возможностью. Но я, как, уверен, и многие другие, готов его понять и простить. Готов простить только в том случае, если он оставит замашки деспота и возмужает как лидер. То, что он готов признавать свои ошибки, это хороший знак. Но для меня это лишь начало. Если он готов строить отношения с коллективом не как начальник с подчинёнными, а как капитан с командой, я готов дать ему второй шанс. Да и не один я, я думаю. Верно, ребята?

Выговорившись, Андрей принялся смотреть по сторонам в поисках поддержки. И её ему оказали. Димон и Иван поддержали первыми. Они тоже согласились, что признание лидером своих ошибок — это хороший знак. Но это всего лишь знак. Требуются дела, чтобы подтвердить этот знак. Но от немедленного изгнания этого лидера они отказываются. И им даже немного неловко, что хотели так поступить.

Слушая моих — всё ещё нынешних — сокланов, я понемногу отходил. Напряжение всё же присутствовало, когда я планировал переступить через себя и начать извиняться, а не приказывать. Мне это было сложно. Но всё же сейчас, стоя перед ними словно с обнажённой душой, я признавался самому себе, что сделал верный выбор. Я не хотел покидать «двумирье», я не хотел быть уволенным, я не хотел оставаться без клана. И ради примирения был готов пойти навстречу, а не продолжать отдаляться.

Вслед за Димкой и Иваном поспешили высказаться другие. Негатива в свой адрес, как опасался, я так и не дождался. Многие велеречиво философствовали, намекая на мой юный — по их мнению — возраст. И делали на это скидку. Просили не устраивать больше истерик и перейти к коллективной модели управления. А Стася даже похлопала в ладошки немного, когда всё, наконец-то, утряслось. И она, и её муж были рады, что не придётся всё начинать сначала под управлением нового лидера. Я их вполне устраивал.

— Значит, тебе всё же придётся бросить курить, — подмигнул я Стасе, перед тем как мы приступили к обсуждению кандидатов в выборный совет.

Вернее, они приступили. А я лишь смиренно наблюдал.

Обсуждение проходило достаточно бурно. Спрессовавшись на стульях в центре зала, мои бойцы примеряли на себя управленческие роли. Громче всех кричал Олег, требуя взвалить ему на плечи штангу под названием «рекрутинг». Он сам этого хотел и обещал не напортачить. В итоге, ему это и доверили. Платон добавил, что будет помогать. И обещал, что в этот раз станет внимательнее относиться к тем обязанностям, которые ему доверил клан-лид.

После всестороннего обсуждения и голосования в виде поднятых рук, тестеры избрали мне четверых помощников. Олега в качестве рекрутёра, Ивана в качестве главного крафтера, Рубена в качестве казначея и Андрюху в качестве авторитета и неформального лидера. Этот так называемый совет обязался помогать мне в управлении кланом и принятии правильных решений. Но так же ребята были готовы выполнять мои указания, если те будут грамотными и продуманными. Не импульсивными, а учитывающими всю доступную информацию.

Когда ближе к ночи всё, наконец-то, мирно разрешилось, ребята начали помаленьку отчаливать ко сну. Денёк выдался более чем тяжкий, и нам всем требовался отдых. И хоть своё состояние я не мог пока объяснить словами — я чувствовал какой-то странный ступор, чувствовал себя никчёмным неудачником — улыбался всем, кто пожимал мою руку и каждого благодарил за доверие. И даже чуть сильнее, чем требовалось, сжал руку Вики, когда она, сияя лицом, как золотая монета, подошла меня поздравить с удачным разрешением неудачной ситуации. Я осознавал, что именно этой девушке обязан своей реинкарнацией. Я был уверен, что в кулуарах она проявила куда больше рвения, чем я мог от неё ожидать. И куда больше, чем демонстрировала во время собрания. Я был уверен, что мозг она вынесла всем капитально. Иначе я бы не отделался так легко. Особенно после того, как обгадил сокланов словами.

— Ну, что ж, ты, я вижу, вроде выкрутился, — усмехнулся Николай, когда почти все участники покинули комнату. Даже Светлана уже вышла, улыбнувшись мне напоследок. — Умение признавать свои ошибки и идти на компромисс — похвальные качества. Не ожидал их увидеть у тебя, но очень даже рад. Признаться, Алексей, я не хотел тебя выгонять. Клан-то твой всё ещё на первом месте. А это значит, что что-то ты точно умеешь делать хорошо.

— Спасибо, Николай, — я ответил ему чисто машинально, потому что чувствовал себя неважнецки. Кажется, меня догнал «отходняк». Нервное напряжение прошло, но уверенность куда-то исчезла. Появилась жалость к самому себе. — Я постараюсь исправиться.

— Не стоит исправляться. Просто больше не руководствуйся эмоциями, а руководствуйся головой…

— Лёха! Лёх!… Ой, простите, Николай Аркадьевич, — в комнату влетел ранее уже покинувший её Платон и бросился ко мне, будто забыл сообщить нечто важное.

— Не буду вам мешать, — Николай похлопал меня по плечу и отправился на выход.

Я посмотрел на Платона и, прежде чем он вновь открыл рот, со всей честностью сказал:

— Извини, Платон. Извини, что так с тобой себя вёл. Перегорел, наверное…

— Да, ничего, Лёх, бывает, — с улыбкой ответил он, будто действительно на меня ни капельки не сердился. — Всё фигня… Я что хотел. Забыл тебе кое-что сообщить за всеми этими собраниями. Прикинь, те черти тоже слились!

— Чего? — соображал я совсем туго, а потому не сразу понял, каких чертей он имеет в виду.

— Ну этот альянс новосозданный. «Триумвират» который. Ты не расстраивайся особо. Они на Некроманте в 500 рыл зафейлились. Кажется, три раза давили зергом. Да всё без толку. Он с ними так же просто, как и с нами… Но, блин, самое смешное что? Судя по всему, они разосрались в дымину. Сейчас, вроде бы, выясняют отношения, и у них там всё совсем плохо. Мой «крот» сообщил, что от альянса даже один клан откололся. Прикинь, да?

После слов Платона я облегчённо выдохнул и впервые, наверное, за целый день улыбнулся:

— Ну хоть одна хорошая новость за день.

Глава 3. Не хандри, клан-лидер

Я почти всю ночь не спал. Ворочался на кровати, продолжал общаться с членами клана в своей голове, извинялся перед ними или ругался. Мысли лихорадочно метались, когда я пытался по-другому рассмотреть то или иное развитие событий. В своей голове я даже выбирал вариант, когда, обидевшись на всех, бороздил просторы «двумирья» один-одинёшенек. Стал не кошкой, а вороном, который гулял сам по себе. Я убеждал себя, что мне никто не нужен и что даже в одиночку я смогу добиться большего, чем сможет добиться кто-либо из тех, перед кем я унижался, извиняясь.

Но всё же голос полусонного разума настоял, что я выбрал наилучший вариант. Он мне твердил, что, несмотря на потерю определённой доли уважения, я смог сохранить доверие сокланов. Я смог уберечь себя от гнева Николая и вернулся к той отметке, с которой начинал, — вернулся к стартовой линии. Теперь мне нужно собрать волю в кулак и больше не лажать. Ведь второй подобной истерики мне не простят. Не простит ни Николай, ни ребята.

Когда мы ранним утром все укладывались в капсулы, я чувствовал себя хреново. Но не физически, а морально. Мне казалось, что на меня никто не смотрит, что со мной никто не желает разговаривать. Я чувствовал себя отщепенцем, хотя, вполне возможно, это было не так. Ребята тихо общались, погружаясь в капсулы. И лишь я молчал и старался не смотреть по сторонам. Грудь сжимали странные тиски, и единственное, что я сейчас хотел помимо сна, побыть один. Я чувствовал себя опустошённым и не хотел никого видеть.

В 49 человек мы собрались в клан-холле. Ребята вновь готовы были ударно провести очередной рабочий день. Для них мало что изменилось. А потому сразу в клан-холле они засыпали меня вопросами о том, что сегодня будем делать. Какие у меня планы на сегодняшний день.

Я растерянно развёл руки:

— Не знаю, ребята. Я не знаю, что нам делать. У меня нет планов. Я немного не в своей тарелке, извините.

Олеся хлопнула меня по плечу серокожей виртуальной ладонью:

— Не переживай, командир. Всё будет нормально. Тебе помочь чем?

— Нет, спасибо, Леська. Я просто хочу побыть один. А вы качайтесь, наверное. Все от меня отстаёте сильно. Догоняйте, в общем.

48 пар глаз с пониманием уставились на меня. В глазах некоторых ребят я рассмотрел жалость и сочувствие. А в глазах некоторых даже некую растерянность. Видимо, они тоже понимали, что вновь наладить контакт будет непросто. Хоть лидер клана не остался без клана, он отдалился от клана.

— Ладно. Давайте тогда на кач, — хлопнул в ладоши Искандер. — Соберём желающих, разобьёмся на группы и пойдём искать вкусные локации. Пусть Лёха от нас отдохнёт.

Я благодарно ему кивнул.

Всей толпой мы выбрались из клан-холла и заполонили собой узкую улочку Асилума. И даже вынуждены были подвинуть в сторонку неигрового персонажа в дорогой одежде и в позолоченном плаще. Тот не стал ругать неуклюжих «непосвящённых». Вместо этого полез сквозь толпу, словно ожидал, когда мы соизволим выйти.

— Эй, не толкайся! — воскликнул кто-то из моих бойцов. Но неизвестный НПС даже не обратил внимание на этот вопль.

— Серый Ворон! Серый Ворон! — обратился он ко мне, когда я вышел последним. — Вы мне и нужны.

Нахмурившись, я успел окинуть НПС взглядом и понять, что это королевский курьер. Но прежде чем я присвистнул от неожиданности, тот полез за пояс и вытащил кожаный конверт.

— Это вам, — протянул он его мне. — И мне приказано дождаться вашего ответа.

— Это шо такое? — Квантум едва не перехватил конверт из моих рук.

— Королевский курьер, — прошептал Платон. — От короля письмо, что ли?

Курьер не удостоил его ответом, как будто вообще не замечал тех, с кем у него нулевая репутация. Вместо этого свёл руки за спиной, ожидая моей реакции.

Я покрутил в руках конверт, увидел знакомую печать и опять почесал затылок.

— Ну же! Открывай, Лёш! — начала подгонять меня Силли. — Чего там написано-то?

— Сейчас глянем, — я сковырнул печать пальцем, передал конверт чуть ли не прыгающему рядом Квантуму, развернул письмо форматом А4 и начал читать вслух. — «День добрый, мой дорогой эльфийский друг. Уже прошло так много времени с нашей последней встречи. Слишком много… Скучаете ли вы по мне так же, как я скучаю по вам? Наше знакомство было столь мимолётно, но столь ярко, что я вспоминаю о нём постоянно, желая вновь и вновь пережить эти чудесные моменты. Очень приятно было познакомиться с кем-то необычным. С тем, кто так сильно отличается о тех, кого ты видишь ежедневно. И кто тебе ужасно надоел… Скажите, мой добрый друг, не желаете ли встретиться со мной, чтобы прекрасно провести время? Мы могли бы погулять в королевском саду, проплыть на лодке по реке, вместе пообедать во дворце. А затем, кто знает, может быть мы бы смогли стать ближе друг другу. Обниматься у пахучих деревьев и чувствовать биение наших сердец. Я ещё никого не встречала, кто смог бы так быстро и так глубоко забраться в мою душу. Того, о ком я думаю ежедневно. Я очень надеюсь на нашу скорую встречу и прошу вас ответить взаимностью.

Вы можете передать ответ с моим личным слугой. Или же пройти с ним. Он будет хранить молчание и тайно проведёт вас во дворец, чтобы не попасться на глаза папеньке. Жду вашего ответа, мой дорогой друг.

Подпись: принцесса Амелия Пеппин.»

Закончив читать, на несколько секунд я выпал в осадок. Содержание этого письма было настолько неожиданным, что я просто утратил дар речи.

А затем окрестности Асилума разорвал дружный хохот. Сокланы смеялись громко и открыто. Они никого не стеснялись, тыкали в меня пальцами, словно увидели привидение с моторчиком, и прикрывали рты ладошками.

— Под столом, — еле сдерживаясь, бил себя по коленкам ржущий Квантум. — Лёха, ты своё лицо видел? Ха-ха-ха! Ой, не могу! Виртуальная малолетка домогается Серого Ворона!

— Ну чего ему всегда так везёт? — смеясь вопрошал Буллет, после чего получил по плечу худеньким кулачком. — Нет, ну ты видела? Почему мне любовные письма не пишут королевские особы? Ауч! — добавил он, когда жена врезала вторично.

— Далеко пойдёте, сэр Дон Жуан, — усмехаясь сказал, Дистин, вызвав очередной приступ всеобщего хохота.

И хоть мне было немножко не по себе, смех был слишком заразителен, чтобы ему сопротивляться. Несознательно я ему поддался и тоже начал улыбаться. Письмо оказалось действительно неожиданным, но очень интересным и смешным по содержанию. Никогда ранее — ни в реальной жизни, ни в игре — маленькие девочки не писали мне подобные письма. Пока это письмо я был не готов назвать любовным, но вполне соглашался с весёлыми сокланами, наперебой утверждавшими, что оно весьма перспективно и может далеко меня завести. Дальше даже, чем я могу предположить.

— Да чё вы ржёте? — усмехаясь, спросил я. — Дело ведь в репутации. Разве ж могло быть по другому?

— Видимо, на балу ты произвёл сильное впечатление, — Рубен хлопнул меня по плечу. — Сколько баллов наработал? Признавайся.

— Не помню уже. Два или три…

— Да ну-у-у. Это ни о чём, — подхватил весёлый Квантум. — Дальше придётся куда сложнее, но куда интереснее. А без цём-цём до потолка — до 10-ти баллов — никак не добраться…

— Каков будет ваш ответ!? — вновь вклинившись в нашу толпу и нахмурившись после слов Олега, спросил курьер. Я даже успел предположить, что ему совсем не по нраву ни его миссия, ни наше фривольное обсуждениекоролевской персоны.

— Подождите немного, — предвосхитив мой ответ, сказал Инскандер. — Дайте посовещаться пару минут.

— А шо тут совещаться? Пусть Лёха идёт и нарабатывает «репу». Ха-ха! А потом нам расскажет, сколько раз пришлось постараться…

Выслушав ремарку Квантума, Вика отвесила ему хороший такой подзатыльник.

— Хватит шутить. Это серьёзно.

— Да шо серьёзного-то? Пусть делает. Делов-то. Интересно ведь, получится ли шо-нибудь.

— Так, харэ, Квантум. Угомонись, — успокоил его Искандер. — Давайте обсудим. Тут, короче, смотрите какое дело… Лёха ранее говорил, что смог заработать 1 балл репутации с королём, благодаря чему мы получили возможность обзавестись собственной недвижимостью в кратчайшие сроки. А в письме виртуальная девчонка писала, что курьер этот, — Искандер кивнул головой в сторону ожидавшего НПС. — Может провести Лёху окольными путями, чтобы не попал на глаза «папеньке». Если рассуждать логически, мне кажется, риски неоправданно велики.

— В каком смысле?

— В репутационном. А если он всё же попадётся на глаза королю? Если это тест? А если провокация? Ну а даже если нет? Ну пойдёт он к ней в гости, или напишет ей письмецо ответное. Где гарантия, что ни письмо не попадёт в другие руки, ни король встретит его на пороге? Риск угробить «репу» с куда более перспективным персонажем слишком велик. Не утверждаю, что принцесса королевства Италан не перспективный персонаж. Но всё же если сравнивать её с отцом, то овчинка действительно не стоит выделки… Я лишь высказываю своё собственное мнение, ребята. Мне кажется, Лёхе не стоит так рисковать. Любовь там или не любовь у неигровой принцессы прописана в сценарии. Считаю, что стоит пока выдержать паузу. И уж, конечно же, ни в коем случае ни в какие дворцы тайно не пробираться. На мой взгляд, это очень рискованно.

После слов Андрюхи задумались все члены клана. Даже весельчак Квантум и коварный Буллет, которые хихикали и перешёптывались друг с другом, кидая на меня многозначительные взгляды, притихли. Логика в словах Андрея действительно присутствовала. Заработать лишний балл, встретившись с молодой принцессой, конечно, было бы неплохо. А вот потерять тот один единственный с королём, было бы куда как хуже.

Рассматривая под микроскопом все возможные варианты, я, в принципе, не видел слишком уж большой проблемы. Я б сходил, конечно, на свиданку с приятной белокурой девушкой. Пусть даже очень молодой по моим меркам. Но не сегодня и не сейчас. Сейчас у меня абсолютно отсутствовало настроение. Скорее всего, будь я сам, я бы всё равно отказался.

Но неожиданный курьер всё же принёс пользу.

Я бегло осмотрел ожидавших моих слов ребят. И принял, наверное, первое очень важное решение в качестве нового, усовершенствованного лидера.

— Ну вот и давайте проведём первый, хоть и не совсем полноценный, совет, — произнёс я. — Искандера я услышал. Теперь хочу услышать остальных. Только, пожалуйста, пусть говорят только те, кого вы сами выбрали в этот совет. Жду ваших мнений. Квантум, давай ты первый. Жги.

— Ну я это… — Олег слегка растерялся. — Мне-то шо? Хочешь идти — иди. Не хочешь — не иди.

— Квантум!

— Ну, если смотреть с точки зрения перспективы… То, наверное, Андрюха прав. Но всё равно как-то мудрёно. Делов-то…

— Ладно, тебя я понял, велеречивый ты мой. Рубен?

— Овчинка выделки не стоит, — слово в слово повторил он слова Искандера.

— Хельвег?

— Ненужно ни идти, ни отвечать. Как по мне — это ловушка.

— М-да, — неопределённо хмыкнул я, хотя быстрота принятия решений от ребят мне понравилась. Уверен, они ещё не до конца свыклись с новыми ролями, но показали, что готовы вместе приходить к общему знаменателю. Пусть даже повторяя за тем, кто первым начал баламутить воду и пожелал меня изгнать. За тем, голос кого, как я понял, будет иметь решающее значение в этом новосозданном совете. — Выскажу тогда своё мнение. Я не уверен, что это ловушка. Уверен, что всё совсем наоборот — виртуальная девчонка просто хочет поиграть. Но риск столкнуться с королём действительно присутствует. И я не хочу рисковать. Не говоря уже о том, что я сегодня совсем не в боевом настрое. Да ещё и слова Квантуши про цём-цём мне не по нутру. Никаких цём-цём с НПС я не собираюсь. Так что наш первый общий совет, пусть даже по такому пустяковому вопросу, можно считать, прошёл успешно. Мы обо всём договорились и выбрали верное решение вместе… Уважаемый, курьер, — обратился я к «неписи» в позолоченном плаще. — Передайте принцессе Амелии, что «дорогой эльф» очень занят боевым планированием. Ему даже некогда написать ответное письмо. Как освободится, он что-нибудь придумает.

— Принцессе это очень не понравится, «непосвящённый» — словно шашкой рубанул курьер. — Она привыкла получать всё, что пожелает.

— Значит, её ожидает новый опыт, — прямолинейный ответ курьера заставил заскрипеть мои зубы. Я опять стал тем, кем всегда был, — авторитарным и категоричным лидером. Я очень не любил, когда кто-то старался сломать мою волю, пытаясь заставить делать то, что я не хочу. — Со всем уважением.

Курьер неопределённо хмыкнул. Но репутационного балла с нулевой отметки у меня не забрал. Просто взмахнул плащом и, как ни в чём не бывало, отправился в путь по пыльной дороге.

— Интересно, — прокомментировала его уход Стася. — Теперь прилетит ли Лёшке репутационное письмо с минусом…

— Посмотрим, — пожал я плечами. — Если прилетит, я пойду к ней с цветами и серенадами.

— Лучше к королю сходи, — посоветовал Дандай. — Больше выхлопа будет.

— Ага. Но только без цветов и серенад, если, — добавил Хельвег.

Я проводил взглядом спину королевского курьера, рассеянно слушая непрошеные советы. Я всё ещё чувствовал апатию и не особо желал с кем-либо обниматься, повторяя: «Фигня, братан. Дело-то житейское». Я всё ещё не забыл, как мои сокланы хотели от меня избавиться и заставили переступить через самого себя — заставили извиняться перед ними. Хоть, признаю, было за что извиняться.

— Лёха, отойдём на пару минут? — внимательно разглядывая моё лицо, ко мне обратился Квантум. — Поговорим?

— А чего такого, Квантуша?

— Ну, пойдём в сторону отойдём.

Ребята начали хмыкать и весело намекать на всякие гадости, услышав приглашение от Олега на тет. Но тот не обиделся. Так что под слова нового командира Искандера: «Ладно, давайте работать», мы вернулись в клан-холл. И когда мы зашли, я уже думал только о том, что надо во что бы то ни стало исправить цепочку подчинения. Говорить: «Давайте работать», обязательно должен я, а не кто-либо другой. Так до очередного бунта недалеко. Если кто-то начнёт мнить себя новым лидером клана, настоящего лидера вообще слушать перестанут. А этого я не должен допустить. Надо, наверное, официально Андрюху устроить на должность заместителя. Пусть он руководит и принимает решения тогда, когда настоящего лидера нет онлайн. А когда лидер на месте, чтобы даже не думал раскрывать свой рот.

— Лёха, ты тут вообще? — вырвал меня из дебрей задумчивости Олег.

— Да, тут, Квантуша, — я встряхнул головой. — Чего случилось?

— Да я за тобой наблюдаю. Ты реально сам не свой.

— Ну так ты ж сам знаешь причину. Ты же тоже выходил из комнаты…

Олег поморщился, но извиняться за свой поступок не стал. Видимо, не считал, что есть за что извиняться.

— В общем, я не об этом хотел с тобой поговорить, Лёх, — не стал он вдаваться в те подробности, которые меня волновали. — Я за тобой следил и заметил, шо при упоминании «цём-цём» тебя аж передёрнуло. Николай с тобой не разговаривал на эту тему, шо ли? Не ставил задачи?

Сказать, что я удивился, — это ничего не сказать.

— В каком смысле? Какие задачи?

— Эм… Понятно, — Олег загадочно улыбнулся. — Ну, если так подумать, то да. Ты же не такой, как мы. Ты ж не тестер.

— Кватуша, соберись! — нахмурился я.

— Да я понял уже, понял. Короче, смотри, Лёх. «Два Мира» — это ж игра 18+. И мы — совершеннолетние все люди — находимся на её закрытом бета тестировании. Плюс мы те, кому платят деньги за её тестирование. В общем, смекаешь, да? У нас у всех в контрактах прописано, шо мы ОБЯЗАНЫ вступить хотя бы с одним с неигровым персонажем в сексуальную связь. Это, если говорить аккуратно. А если своими словами — то нарабатывать репутацию с «неписями» и безжалостно их трахать. Разрешается даже не по одному разу. Даже рекомендовано посещать некоторые заведения в Кресфоле, шобы выяснить насколько достоверно работают тамошние неигровые работницы… или работники. Уловил?

Я очень быстро уловил, о чём говорит Олег. И очень быстро вспомнил, что в моём контракте ничего подобного прописано не было. Передо мной стояли совершенно другие задачи.

Я неловко поёжился. Информация, им озвученная, немного меня подкосила. Ранее я крайне редко размышлял на эту тему. А со времён «вступления в сексуальную связь» с Катей, вообще не думал. Её мне более чем хватало.

— То есть Николай заставляет вас… э-э-э… шпилить НПС?

— Не заставляет. Это условия, шо прописаны в контракте. Без согласия поставить галочку в этом месте, ни один потенциальный тестер не попал бы в тестеры.

— Так и что, ты это… уже завалил бычка?

Пошутил я довольно-таки топорно. Но Олег не обиделся. Наоборот — он засмеялся.

— Ну, я же уже давно взял 50-й уровень и могу посещать Кресфол. Так шо первым делом туда и направился. И хоть это был не бычок, а корова — ха-ха-ха — могу сообщить со всей честностью — разницы практически никакой.

Я непроизвольно подёрнул плечами.

— Да ладно тебе, Лёх. Все мы через это прошли…

— Все? — переспросил я, мысленно представляя, что виртуальными безобразиями уже успели позаниматься и решительная Олеся, и скромная Вика, и даже коммуникабельная семейная пара — Силли и Буллет. Да даже Катя.

На мгновение перед глазами промелькнул игровой образ Кати в тот момент, когда её окучивал неигровой «бычок». А затем она, как ни в чём не бывало, возвращалась в реальный мир, где те же физические упражнения выполнял и я. Образ был столь яркий и столь красноречивый, что моё лицо скривилось в отвращении, а плечи вновь непроизвольно подёрнулись.

— Думаю, уже да, — подтвердил мои предположения Олег. — Это ж работа, Лёха. Контракты и все дела. А может, кому-то это даже в кайф… Как говорил Николай, когда игре дадут зелёный свет, множество эскапистов с нулячей уверенностью в себе ломанутся в игру. И им надо дать именно тот контент, за которым они придут. А мы, как тестеры, должны изучить его «от» и «до». За это нам и платят.

— Ну, думаю, не только за это, — нахмурившись произнёс я. Слова Олега меня не порадовали, а образ Кати, которую удовлетворяли виртуальным образом, не шёл из головы. — Теперь говори, зачем ты мне это рассказал? Зачем мне это было знать? В игре я никого не собираюсь…

— Это ты только так думаешь, Лёха, — засмеялся Олег. — Цём-цём же. Забыл? Я сразу заметил, шо письмецо очень важного неигрового персонажа тебя озадачило. И я тебе говорю, если продолжишь нарабатывать репутацию, «цём-цём» в твоём случае неизбежен. Лидер клана, персонаж с самым высоким игровым уровнем, с самой высокой репутацией неизбежно заинтересует неигровых дам. Принцесс, стряпух, фрейлин и прочих. Просто решил тебе сказать, шобы ты не думал, шо в этом есть шо-то особенное, шо-то ненормальное. Я уверен, добраться до 10-ти баллов личной репутации с противоположным полом — надеюсь хоть не с идентичным — можно только через постель. Если ты решишь налаживать связь с принцессой, тебе по-любому придётся через это пройти. Так шо будь готов. Ведь ты, судя по всему, совсем не готов.

— А если я откажусь? — не знаю зачем, но я всё же задал Олегу такой вопрос. Возможно, потому, что в этом мире в этом вопросе, он, судя по всему, разбирался лучше меня. — Если не захочу?

Олег пожал плечами.

— Сам узнаешь. Ты просто не забывай о рисках. Рискуешь потерять репутацию. Один балл или два. Это дело такое. А если учитывать, шо ты откажешь принцессе, которая, по словам посыльного, привыкла получать всё, шо пожелает, ответ очевиден.

— Твою мать, — всё же я не сдержался и выругался. — Как я, блин, рад, что в моём контракте нет такого пункта. Что я не просто обычный тестер. Не знаю, как бы я на это отреагировал. Мне всё это кажется крайне странным.

— Да нет, — Олег вновь пожал плечами. — Разницы нет особой. Просто неигровых работниц подобного сервиса больше волнует твоё удовольствие, а не своё. Они куда лучше…

— Так, Квантум, харэ! — словами Андрюхи я остановил поток слов, не желая слушать подробности. — Спасибо тебе за инфу, конечно, но пока я не готов считать это нормальным. Постараюсь обойтись без этого виртуального суррогата.

— Кстати, зуд в штанах тоже есть. Когда ты…

— Квантуша, прошу тебя, остановись! — замахал я руками, когда Олег решил поиздеваться над лидером клана. Он даже посмеялся над моей реакцией. — Тоже мне доктор Кинси.

— Гы-гы. Кто?

— Неважно, сексопатолог ты бездипломный. Я тебя услышал и понял. Спасибо, что просветил. Может быть, когда-нибудь я стану достаточно прогрессивным, чтобы это не казалось мне ненормальным. Но точно не на ЗэБэТэ.

— Ну, конечно. Катюха же лучше, чем…

— Тьфу, — плечи мои опять непроизвольно дёрнулись. — Завязывай, Квантум. Забирай её себе, если так нравится.

— Шо я ненормальный, шо ли? — сказал Олег, захохотал, довольный своей удачной шуткой, и отскочил в сторону, чтобы не попасть под очередной подзатыльник. — Пойду качаться. Щас в Штольни соберу. А то без хила всё равно никто нигде не справится.

— Темку о наборе в клан сваргань на форуме! — прокричал я, когда он одной ногой уже переступил магический барьер. — Рекрутёр, ёлки-палки.

— Забацаю, Лёха. А пока я рад, шо удалось поднять тебе настроение.

Глава 4. Новое задание

Олег покинул клан-холл и оставил меня в одиночестве. Но, надо признать, настроение мне он действительно поднял. Как самый главный весельчак в клане и действительно очень неплохой человек, Олег оказывал на меня позитивное влияние. Я даже не мог долго на него сердиться, хоть он тоже поддался влиянию толпы и вчера демонстративно покинул комнату для брифингов.

Но с остальными было куда сложнее. Претензий у меня не было лишь к Вике, Стасе и Серёге. А некоторым я даже не мог смотреть в глаза спокойно — сразу просыпалось недовольство и злоба. И я ничего не мог с этим поделать. Я не мог никого выгнать, я не мог ни на кого наорать. Особенно после того, что произошло. Теперь, мне казалось, это они могли на меня орать сколько влезет и чуть не выгнали, в итоге. И такая ситуация мне не нравилась. С таким я столкнулся впервые, и теперь буду вынужден раздумывать над каждым поступком, чтобы очередной бунт не отправил неудачливого клан-лидера на гильотину.

После ухода Олега, некоторое время я просидел в пустом клан-холле. Но сидеть на голом полу было неудобно, а мебели накупить или накрафтить мы пока не удосужились. И я решил прогуляться, чтобы немного развеяться, ведь мысли с привкусом мести не желали покидать мою голову. Я не хотел никому мстить, конечно, ведь действительно был виноват и признавал это. Но ничего не мог с собой поделать. Ситуация, с которой я столкнулся впервые, ситуация, когда коллектив желает от тебя избавиться и ты чувствуешь себя изгоем, была для меня в новинку. И за те незнакомые, но крайне омерзительные ощущения, которые я сейчас испытывал, я хотел расплатиться. Расплатиться с теми, кто стал их причиной.

Я немножко побродил по Асилуму, но унылый пейзаж уездного и неухоженного средневекового городка не вдохновлял меня. Взгляду даже не было за что зацепиться. Только деревянные дома, снующие туда-сюда «неписи» или игроки, и постоянные вопли о продаже того или иного предмета. Так что, постояв пару минут на местной площади, я обратился к Мастеру Телепортации. Я вспомнил своё первое появление в этом мире, и решил вновь туда отправиться. Отправиться в родные земли эльфов. Усесться на берегу озера Рин, смотреть на Великую Мать и жалеть самого себя. Ну, или ругать других.

Я телепортировался на пустую площадь эльфийской столицы. Наплыв новых игроков в «двумирье» отсутствовал, а потому здесь бродили лишь неигровые персонажи. Тестеры уже давно переросли все местные локации и здесь не показывались. Что было неплохо, в принципе. Когда я появился впервые, многие меня узнавали и приставали с вопросами. Сейчас же, я уверен, мне никто не помешает. Я погружусь в идеальное одиночество.

Замигал конвертик с почтой. Но я не собирался ему подмигивать. Плевать на то, кто там мне что пишет. Вместо этого я упрятал в инвентарь модные «необычные» сапожки и прошёл голыми ногами по песку. Ощущение были прекрасными. На дворе конец июня, а в реальном мире я не то что не открыл купальный сезон, я даже голыми ногами по песку не ходил. Оторвусь хоть тут.

Я приземлился прямо у берега. Тихие волны омывали мои ноги, мочили задницу и создавали успокоительное звуковое сопровождение. Ветер шуршал листьями гигантского дерева, противоположного берега я так и не смог рассмотреть, а приятные запахи эльфийских лесов будоражили нос.

Я сидел и думал, что делать дальше. Вроде бы, пар удалось стравить. Я смог сохранить себя в игре. Но показал себя коллегам поневоле не с самой лучшей стороны. Растерял репутацию, растерял доверие. Теперь вряд ли когда-нибудь они будут относиться ко мне как к тому, кто немного равнее. Все равны, как говорится. Но всегда есть те, кто равнее. Как я был до недавнего времени. Теперь даже Николай, наверное, смотрит на меня иначе. Как на того, кто опозорился.

Вспомнив про Николая, я загрустил. Он всегда приходил мне на помощь и даже помог, поработав сливным бачком. Но, видимо, я и его достал. Раньше по моему требованию он был готов изгнать неадекватного беса. И изгнал, в итоге. А сейчас, я думаю, даже слушать не станет, если я вновь попрошу о чём-то подобном. Сейчас и с ним мне вновь придётся нарабатывать репутацию. Своими же руками — вернее, своей же истерикой — я всё похерил.

— М-да, — пробурчал я себе под нос. — Коллектив нанёс удар кувалдой по уверенности лидера за то, что лидер относился к коллективу неподобающе. Поделом, наверное…

Кто-то осторожно прикоснулся к моему плечу. От неожиданности я даже вздрогнул. В голове со скоростью света промелькнула мысль, что меня всё же отыскали, несмотря на то, как тщательно я старался потеряться.

Я обернулся.

— День добрый, Серый Ворон, — ничуть не смущаясь, что нарушила моё уединение, ничуть не беспокоясь, что может испачкать красивое, искрящееся под солнечными лучами, платье, рядом на песок опустила свой очень неплохой зад магесса Элария. — Не буду спрашивать, помешала ли, потому что мне всё равно. Я почувствовала твоё присутствие и решила, что мы можем поговорить.

— Вы всегда мне нравились, магесса, — абсолютно уверенно ответил я. Сейчас я был не в том настроении, чтобы вступать в словесный поединок. — Ваша бесцеремонность просто восхищает. Но вы же не забыли, что никаких медовых напитков для вас носить я не буду?

Магесса растянула рот в улыбке, которую я мог бы с полной уверенностью назвать высокомерной усмешкой.

— Люблю тех, кто позволяет себе иронизировать над великими магами. Они ничего не боятся, хотя стоило бы… Хотя нет, погоди. Нет никаких «они». Есть только «он». Ты единственный позволяешь себе столько, что не позволяют другие. Ты бесстрашен? Или просто не понимаешь, с кем имеешь дело?

— Будь вы хоть самим Италаном, магесса, я бы всё равно отказался работать вашим лакеем. Даже несмотря на ништяки, которые в таком случае могли бы сыпаться на меня счастливым дождём.

Магесса Элария рассмеялась.

— А с чего ты взял, что Италан могущественнее меня? Ты его встречал? Ты видел силу его магии?

Не дожидаясь моего ответа, магесса выставила перед собой тонкие ручки ладошками вверх и начала что-то тихо шептать. На ладошках начали зарождаться лёгкие вихри. Магесса лениво замахнулась и метнула эти крошечные вихри куда-то вдаль — прямо к центру озера. Я следил за вихрями, пока они не растворились в воздухе. А затем вдали что-то бабахнуло. Будто самолёт преодолел звуковой барьер. Меня буквально подбросило на песке. Приземлившись, я увидел как в центре озера начали зарождаться два гигантских водоворота. Они кружились, поднимались над водой и увеличивались в размерах, используя в качестве топлива тихую гладь. А когда вихри превратились в смерчи, магесса с помощью хлопка ладошек заставила их взорваться. Взорваться и разлететься миллионами капель искрящегося дождя. Этот дождь капал на воды озера, на песок, на деревья, которые тянули к нему листья, словно за живительной влагой. Он капал мне на голову.

Я подставил искрящемуся дождю руки и сразу же перед глазами выскочила строка системной информации.

Внимание! На вас наложена усиливающая магия: +10 % к скорости передвижения.

— Не знаю, что такое «ништяки», — спокойно произнесла Элария, после того, как с неба упала последняя капля, уступая место самой настоящей радуге. — Но счастливый дождь — пожалуйста.

Я вновь посмотрел на свои руки, а потом на Высшего мага — одного из Пяти.

— Спасибо, конечно. Но зачем?

— Хотела тебе показать маленький фокус, Серый Ворон. Это лишь крошечная часть моих возможностей. И этого не умеет даже Италан…

— Не не умеет, а не умел, — поправил я. — Он же давно погиб.

Магесса Элария задумчиво на меня посмотрела. Я оценил её взгляд верно. А потому сразу спросил:

— Так же?

— Может и так, может и нет, — неопределённо ответила она. — Тела я не видела, хоть искать мощи отправляла многих. А дух его… А дух его там, откуда он видит всё. Видит всё и за всеми следит.

Я пожал плечами, абсолютно ничего не понимая. А затем посмотрел на небо. Но магесса никак не отреагировала и не стала давать подсказок.

— Оставим пока разговоры о Италане. Ты ещё не готов о нём говорить. Но всё же я не просто так решила с тобой встретиться. Не просто поболтать ни о чём. Мне нужна небольшая услуга.

Я посмотрел на неё так, будто даже ради «эпического» доспеха не побегу за медовым напитком.

Магесса Элария опять улыбнулась.

— Ты — эльф. Хоть и «непосвящённый», но всё же одной со мной крови. Что ты мне ответишь, если я скажу, что чувствую волнение? Волнение в магии, волнение в природе, волнение Великой Матери.

Я развёл руками — сказать мне пока было нечего.

— Что-то не так, — нахмурилась магесса. — Люди… Люди меня беспокоят. В королевстве людей что-то происходит. Пока я не знаю что, но потенциальная опасность для нас — для эльфов — от людей исходила всегда. Им нельзя доверять. Они слишком скрытны, слишком амбициозны и непредсказуемы. А поскольку наши границы соприкасаются, от них можно ожидать чего угодно.

Я удивлённо вскинул бровь: это было что-то новенькое. Одна из управительниц эльфийского матриархата, который под управлением её протеже не воевал уже тысячу лет, говорит, что чем-то озадачена. Озадачена Людьми.

— Вы боитесь, что Люди могут вторгнуться на ваши территории? Но зачем им это? — спросил я.

— Это те вопросы, ответы на которые ты ещё не заслужил. Я доверяю тебе не настолько, чтобы делиться важной информацией, несмотря на то, что ты один из немногих «непосвящённых», с кем я вообще готова разговаривать. И если ты хочешь заслужить право получать ответы, тебе придётся постараться.

— Что же вы всё-таки от меня хотите? — спросил я, учуяв запах репутационного задания.

— Хочу, чтобы ты оказал мне услугу. Отправляйся в замок графа из королевства Людей — графа Жоржа Гюго. Выясни, что там происходит. Его замок возведён недалеко от нашей восточной границы — у Восточных Гор. И оттуда приходят тревожные вести. Наши воительницы говорят, что граф перекрыл дорогу в ущелье. Его воины вежливо встречают моих посланниц, и так же вежливо разворачивают обратно. В замке что-то происходит. Но я не имею возможности узнать что — мои силы за границами эльфийских земель куда слабее. Для этого мне нужен ты, Серый Ворон. Я знаю, ты знаком с графом. Я видела твой поединок с его близким другом. Видела, как он за вами наблюдал. И я уверена, что граф Гюго будет рад тебя видеть. А ты, в свою очередь, будешь рад видеть его. Всё посмотришь, разузнаешь, а затем доложишь мне. И тогда, возможно, мы поговорим более предметно. Окажешь ли ты мне такую мелкую услугу, Серый Ворон?

Внимание! Получено репутационное задание: «Разведка» — узнать, что происходит в замке графа Жоржа Гюго.

Награда: + 1 репутационный балл с неигровым персонажем Магесса Элария.

Принять/Отказаться.

— К-хм, — кашлянул я, раздумывая над неожиданным шансом. Хоть эта надменная эльфийская барышня меня мало интересовала как перспективный НПС, с которым я бы хотел налаживать отношения, отказываться бессмысленно. Её загадочные полунамёки очень быстро возбудили во мне интерес, а потому я почти сразу подмигнул левым глазом. — Конечно, я помогу вам, магесса. Можете на меня рассчитывать.

— Я рада, что ты не стал отказываться, Серый Ворон, — уверенно сказала она, будто и не сомневалась в моём решении. — Будущее туманно, но, может быть, тебе удастся немного разогнать туман. Я доставлю тебя к своей башне. Оттуда дорога ведёт на север — прямо в ущелье меж горами, где воины графа несут дозор. Сделай так, чтобы они тебя пропустили. А затем скачи в замок. Добейся аудиенции и всё выясни. Ну а затем я жду тебя у себя.

Не делая больше никаких пауз, ничего больше со мной не обсуждая, Элария прикоснулась к моей руке и щёлкнула пальчиками, как делали все маги на моей памяти. Не успел я даже моргнуть, а уже сидел не на мягком песке, а на мягкой траве у столь знакомой башни. Недалеко плавно покачивались качели, к которым сразу направилась магесса.

— Буду ждать тебя здесь, — сказала она. Приземлилась на качели, оттолкнулась ножкой от земли, и в этот же момент дверь башни распахнулась. Оттуда выбежал старый знакомый лакей и, словно держал в руках невероятную ценность, на цыпочках понёс магессе блюдце с чашкой.

— Дежавю, — хмыкнул я себе под нос.

Затем решил не терять время зря: напялил ботинки и достал из инвентаря карту. Элария не ошиблась: от её владений дорога вела строго на север. Потом сворачивала на восток, проходила через горное ущелье и врезалась в замок. Замок, который принадлежал графу Гюго.

Заметив, что магесса полностью утратила ко мне интерес и приобрела интерес к потреблению медового напитка, я вызвал своего вороного красавца и одним движением вскочил в седло. Рванул с места в полной уверенности, что граф не откажет мне во встрече. Он когда-то сам меня приглашал. А теперь, получается, мне и так к нему надо. Благодаря случайности, я прикончу сразу двух зайцев.

Дорога, у которой несмело бродили разные мобы 18–19 уровня, шла вдоль леса. До поворота скакал я недолго, про себя благодаря магессу за ускоряющий движение дождик. А когда повернул в сторону возвышающихся гор, понял, что дождик этот был совсем не случайным. Совсем не для того, чтобы продемонстрировать мне свою квалификацию. Эта хитрожопая магесса, казалось, изначально была уверена, что я соглашусь. И наложила бафф, желая быстрее получить интересующую её информацию.

— Любопытно, что ж там такое, — сам себе сказал я и пришпорил коняшку.

Я влетел в расщелину между горами, не сбавляя скорости. Как и на территории эльфов, в ущелье тоже была проложена дорога из белого, идеально подогнанного кирпича. В отдалении она врезалась в огромную деревянную стену, созданную явно не силами природы, а с помощью физического труда. Приближаясь, я рассмотрел не только широкие деревянные врата в этой стене, но и стражей в кольчугах, которые несли дозор на башенках и у бойниц.

— Тп-ру-у-у, — приказал я коняшке, когда до врат оставалось пару десятков метров. Хоть никто не направлял на меня стрелы, лучников на стене я рассмотрел. Как и того, кто ими управлял, торопливо раздавая приказы. — День добрый! — прокричал я, подняв руки. — Мне всего лишь нужно проехать. Я не несу вам угрозы.

— Подъезжай ближе! Дай на тебя посмотреть! — приказали мне.

Я стукнул вороного пятками и проделал недлинный путь.

— «Непосвящённого» эльфа вижу я, — прокричал со стены неигровой капитан стражи. — Что ты здесь ищешь? Это граница. Здесь начинаются земли королевства Италан. Возвращайся в Носс Таур.

— Простите, — сказал я как можно более вежливо и подъехал практически к самым воротам. — Я не простой «непосвящённый». Совсем недавно я побывал на балу, который король Гилберт Пеппин давал в честь шестнадцатилетия дочери Амелии. И там я был представлен графу Жоржу Гюго. Я понравился ему и получил предложение посетить замок в любое удобное для меня время. Практически заручился дружбой. И я хотел бы с ним повидаться. Судя по карте, что меня сюда привела, его замок расположен за горным хребтом.

Главный страж мне не ответил. Он раздумывал некоторое время, а затем махнул рукой, призывая своих солдат опустить луки.

— Отворите ворота. Пусть въезжает. Я должен посмотреть на «непосвящённого».

Ворота классически заскрипели в петлях. Я увидел, что их открывают четверо стражей, старательно работая над лебёдкой.

А затем ко мне подошёл главный.

— Серый Ворон, стало быть, — хмыкнув, произнёс он, подошёл ближе и взял вороного под уздцы. — Я тоже о тебе слышал. Эльф, который, говорят, приглянулся даже старому королю. Протяни мне руку, эльф. Дай посмотреть, не врёшь ли ты.

Я даже не стал предполагать. Я и так прекрасно знал, зачем ИскИнам щупать игроков. А потому сразу протянул руку для рукопожатия.

Капитан стражи схватил её стальной хваткой неигрового персонажа, который был куда выше уровнем, чем я сам. Но поскольку боли я не чувствовал, не стал вздыхать и даже присвистывать.

— «Непосвящённые» бессмертны. И кости у них тоже не ломаются, — прокомментировал я его железную хватку.

Он опять хмыкнул и выпустил мою руку.

— Пропустите, — скомандовал он стражам. — Он не врал — Его Сиятельство действительно с ним знакомы. Возможно, он станет куда более важен для нас в будущем, — капитан вновь посмотрел на меня. И теперь его уста не искажала снисходительная ухмылка. — Буду рад, если возмужавший Серый Ворон станет истинным другом графа. Благодаря своим уникальным возможностям, он сможет сделать нашу армию сильнее. В добрый путь.

В голове моей опять заработали шестерёнки. Едва я пересёк пограничную территорию и поскакал дальше по дороге, мысли о том, что магесса Элария не зря опасается коварных человеков, не покидали меня. Я смотрел по сторонам, изучал пограничный лагерь, возведённый прямо в скалах ущелья, и видел бурную деятельность. Скалы рубили и кромсали. Обтёсывали камень, вырезали норы и помещения в горе. Таскали какие-то бочки с деревянных подвод. У меня возникло ощущение, что тут обустраиваются всерьёз и надолго. А неигровых солдат, по моим быстрым прикидкам, было никак не меньше сотни. Целая сотня «неписей» двухсотого уровня прямо у эльфийских границ. Прямо у границ тех, кто, по лору, уже тысячу лет ни с кем не воевал.

Когда я вырвался из ущелья, яркое солнце ненадолго ослепило меня. Я протёр глаза, а затем всю дорогу с удовольствием наблюдал за пахотными полями, простирающимися практически до самого горизонта. Я видел людей, трудящихся на этих полях. Видел, как они собирали урожай, грузили на подводы. А затем эти подводы вереницей отправляли в сторону высокого замка из кирпича. Замка Жоржа Гюго.

Когда-то давно я издали видел этот возвышающийся замок. Но тогда он меня не впечатлил. Как, в принципе, замок Герании Эш и замок графа Вильфреда Сарториуса. Сейчас же я заметил разницу. И чем ближе приближался, тем очевидней становилась разница между замками тех двоих лоботрясов, и замком мастера фортификационных укреплений. Замок графа Гюго ощетинился острыми шпилями, защитным башнями, широким рвом и частоколом, выстроенным в три ряда вдоль дороги ведущей в замок. Я подъезжал ближе и понимал, что взять штурмом эту цитадель невозможно. Её можно взять только измором.

— Хрыньк! Вж-ж-ж-ж! — услышав столь странный звук, я дёрнул поводья и остановился. Над замком взмыл огромный валун. Он пролетел выше восточной стены, достиг пика и со свистом упал прямо в центр реки, которая протекала в паре сотен метров от замка. Где-то обрадованно закричали люди, а валун создал волны, на которых потом принялись качаться припаркованные у ближайшего берега лодочки.

— Ух, ты ж, блин! — присвистнул я. — Что это было? Неужели…

— Хрыньк! Вж-ж-ж-ж! — обгоняя мои предположения, вверх устремился ещё один огромный камень. Он перелетел и через замок, и через реку. Упал где-то на противоположном берегу, наполовину погрузившись во влажную землю. И теперь обрадованных криков я не услышал.

— Блин, точно из катапульт шмаляют! — всё же закончил я свою мысль. — И в первый раз, вроде, попали, куда хотели.

Сами катапульты от меня были скрыты восточной стеной. Это я обнаружил, когда вырулил по дороге и добавил скорости. До самого замка меня никто не остановил, хоть неигровых персонажей в окрестностях было полно. Через врата в замок загоняли подводы с зерном, затаскивали камни, тащили сухие брёвна. Где-то внутри что-то странно потрескивало. Доскакав до первого ряда частокола, грамотно установленного под углом в 45 градусов, я сбавил скорость. Прищурился и действительно рассмотрел вдали катапульты. Их было 3 штуки, и возле каждой сновала обслуга. А чуть поодаль прохаживался представительный мужчина, рассматривал какие-то чертежи и что-то кому-то объяснял. Увидев седой затылок, я сразу понял, кто таков этот мужчина, и вновь пришпорил коня.

Перед крепостным мостом я остановился, потому что на этот раз никто не собирался демонстрировать дружелюбие. Стражи у врат натянули тетивы, направив на меня стрелы, а из окна высокой гурдиции местный начальник приказал мне замереть на месте. Что я и проделал.

На моё счастье, второй раз объяснять кто я такой мне не пришлось. Граф Жорж Гюго в компании своих подчинённых показался справа. На лошадках они проехали вдоль рва, очень жарко что-то обсуждая. Жорж Гюго кому-то что-то втолковывал.

— Дорогой граф, здравствуйте! — приподнявшись в стременах и набрав в лёгкие как можно больше воздуха, заорал я и принялся размахивать рукой.

Меня заметили сразу. Граф прищурился и, когда разглядел нежданного гостя, улыбнулся на целый один балл личной репутации, коим я обладал. Улыбнулся гостеприимной улыбкой.

— Серый Ворон, рад вас видеть, — произнёс граф, когда возглавляемая им делегация поравнялась со мной.

— День добрый, Ваше Сиятельство, — я прислонил руку к груди и поклонился сидя на лошади.

— Что вас привело ко мне?

— Любопытство, Ваше Сиятельство. Любопытство, — честно признался я. — Я впервые на этих территориях, и очень поражён увиденным. Доселе я не видел как стреляют катапульты. Это же они стоят там, чуть дальше у стены?

— Совершенно верно, Серый Ворон, — спокойно ответил граф и вновь улыбнулся. — Я позволил себе устроить перерыв на обед, так как с самого утра на ногах. И с удовольствием предлагаю вам составить мне компанию. Возможно, мне удастся удовлетворить ваше любопытство. Прошу.

Не обращая внимание ни на своих компаньонов, ни на стражей у врат, граф направил своего роскошного белого рысака во внутренний двор. Я торопливо пристроился рядом с ним, чтобы больше никому ничего не объяснять и не отвечать на чьи-либо вопросы. Вопросы были у меня самого. Вопросы к графу.

Когда мы пересекли навесной мост и заехали на территорию замка, этих вопросов стало намного больше. Вокруг сновали люди. Стучали молотами кузнецы, стучали топорами дровосеки, свистели тетивами луков стрелки. К западной стене прижимались с десяток крупных мишеней, попасть по которым старались неигровые лучники. Выстроившись в ряд, они дружно спускали тетивы, работая строго залпами. Но их стрелы, как я успел заметить, чаще попадали в каменную стену, чем в мишени.

— Нет на них графа Сарториуса, — решил поюморить я, когда заметил, что граф Гюго наблюдает, как я наблюдаю за его стрелками. Мне почему-то стало неуютно от его подозрительного взгляда.

— Вильфред хороший стрелок, — кивнул головой граф, будто не понял в чём юмор. — Но он слишком горяч. Неуравновешен я бы даже сказал. Доверить ему обучение хотя бы сотни стрелков, было бы непростительной ошибкой. Он одиночка. Как по жизни, так и в военном деле.

Я важно кивнул, соглашаясь. Хотя мало что понял. А когда граф предложил спешиться у входа в замок, заметил то место, где работали плотники. Земля была загажена опилками. Но плотники не дрова рубили. Они вытёсывали брёвна, шлифовали их, а затем собирали самую настоящую римскую баллисту. Именно такую я видел на множественных картинках, когда подбирал материал для курсовой. Выглядела она неуклюжей, но размерами была куда больше, чем виденная мною в книгах. А рядом с ней в деревянную телегу с трудом закатывали каменные ядра.

— Баллиста? — я удивлённо посмотрел на графа.

— Вы знаете, что это такое? — он удивился куда сильнее меня. — Вот уж не думал, что «непосвящённые» знакомы с современным вооружением. Это только третий экземпляр. Когда их станет пять, мы начнём проводить испытания, чтобы убедиться в их актуальности.

— Простите, граф, — произнёс я, когда все спешились. — Но зачем вам всё это? Разве о вашей защите не должен беспокоиться король? Разве вас не его армия должна защищать?

— Я не понимаю, что вы имеете в виду, Серый Ворон.

— Зачем вы строите катапульты, требушеты, баллисты? К чему вы готовитесь? Вы готовитесь отразить нападение, или готовитесь напасть?

По рядам сопровождавших графа незнакомых «неписей» пробежал лёгкий смешок. Почти все они посмотрели на меня как на самого настоящего нубаса, когда я упомянул армию короля. И лишь граф не засмеялся. Он почесал седую бороду, обернулся и скомандовал:

— Прикажите накрыть на стол. Мы с Серым Вороном отобедаем и побеседуем. И да — сделайте так, чтобы мы остались одни. Лишние уши нам ни к чему… Серый Ворон, прошу за мной.

Не оборачиваясь, граф прошёл мимо меня и собственноручно открыл тяжёлую дубовую дверь. Я поспешил за ним следом, чтобы не быть отодвинутым на галёрку, и оказался в трапезном зале, точь-в-точь как в замке графини Герании Эш. Дизайнеры «двумирья» абсолютно не заморачивались, чтобы внутренности замка хоть чем-то отличались. Единственное различие было в том, что над местечковым троном в замке графа Гюго висел его портрет, а не портрет Герании Эш. А вместо рогов минотавра по всему залу были развешаны полотна с родовым гербом графа, как символом заслуженной власти.

— Присаживайтесь, Серый Ворон, — граф указал мне на деревянную скамеечку. — Сейчас распалят камин и принесут аперитив. А я угощу вас вином с виноградников моего близкого друга.

В течение следующих нескольких минут по трапезной суетливо носилась прислуга. Торопливые «неписи» разожгли камин, накрывали на стол, принесли мне и графу тазик с водой, чтобы мы могли омыть руки. А когда в серебряные бокалы налили красного вина, граф расслабленно развалился на своём троне. Он пригубил и предложил мне отведать вина. Вино мне понравилось, хоть присутствие градусов я не почувствовал. На Закрытом Бета Тестировании при всём желании нажраться невозможно.

— И всё же, граф, — обратился я, когда мы уселись за стол, а он, словно на самом деле изголодался, вцепился зубами в жареную куриную ножку. — Ваш замок похож на неприступное укрепление. Зачем вам три ряда отточенного частокола? Его ни одна пехота не преодолеет.

— Так и есть, — согласился граф. — Для защиты своего дома я сделаю всё необходимое. Построю любые укрепления, чтобы у потенциального врага, когда он это увидит, пропало всяческое желание попробовать мои стены на вкус.

После слов графа о потенциальном враге, я как-то напрягся. Я ведь тоже увидел всё это. И у меня и вправду пропало желание пробовать его стены на вкус. Не знаю, дозволено ли будет кланам или альянсам захватывать замки в будущем, чтобы превратить их в клан-холлы, но, после увиденного, я бы воздержался от такой попытки. И даже подумал о том, что наместник Лефрат всё же не совсем негодяй. Благодаря его тяге к золоту, я уже заимел клан-холл. Пусть он обошёлся в неприличную сумму денег. Зато теперь у меня нет необходимости что-то захватывать. Ведь, судя по всему, это чревато не только потерей репутации с важными неигровыми персонажами, но и потерей нереального количества процентов. А со срезанными рейтами даже такой задрот, как я, отказался был сливать эти проценты почём зря.

— А кого вы считаете своим потенциальным врагом, граф? — прищурившись спросил я.

— Будем честны, Серый Ворон, — Жорж Гюго прикончил куриную ножку и схватил следующую. — Захватчик может прийти отовсюду. Как я уже вам говорил, мы окружены потенциальными врагами. И от «непосвящённых» — как бы неприятно мне было говорить это вам в лицо — исходит такая же угроза, как и от всех мыслящих существ нашего мира. С ними — то есть с вами — надо держать ухо востро. Поэтому жалованный мне королём замок я превращу в неприступную крепость, чтобы ни у кого не возникло желание его отобрать. Я слишком долго трудился во благо короны, чтобы его лишиться.

Я посмотрел седому графу в глаза и понял, что он говорит вполне серьёзно. Если кто-то враждебный решит сунуть нос в его логово, мало ему не покажется.

Непонятно было другое.

— Ещё раз прошу простить меня, Ваше Сиятельство, — вновь очень вежливо обратился я. — Но странно это как-то. Вы сделали из замка цитадель, укрепили его. Но катапульты, баллисты, онагры — это орудия нападения. В вашем замке их и разместить-то негде. Защищаться ими глупо. А вы — уж простите — совсем не похожи на глупца. К тому же, как я успел заметить, здесь находится очень много солдат. Из-за них ваш замок похож на муравейник. Вы для обучения их здесь держите? Или для чего-то ещё?

Жорж Гюго взглянул на меня, сделал хороший такой глоток из серебряного бокала и утёр рот рукой.

— Серый Ворон, вы задаёте вопросы, ответы на которые пока недостойны получить. Но вы должны понимать, что лучшая защита, как я вам уже, кажется, говорил — это нападение. Мои солдаты преданы не только королю, но и мне. И, если будет нужно, я готов отдать приказ нанести предупредительный удар оборонительного характера.

Я аж скривился, тужась понять, что мне сейчас сказали.

— Что, простите? Как это — предупредительный удар оборонительного характера?

— Вы не изучали военное искусство?

— Нет, Ваше Сиятельство. Я лишь… я лишь… немного увлекался историей в своём «непосвящённом» мире.

— Но в этом мире, СерыйВорон, вам, несомненно, придётся уделить внимание этой науке. В нашем мире без этих знаний амбициозному командиру не выжить.

Продолжения не последовало. Я сидел, навострив длинные эльфийские уши, и ожидал какой-нибудь толковой развязки. Но граф, видимо, решил, что сказал достаточно. Он вновь отпил из бокала и развалился на троне.

— Гм, — неловко пошмякал губами я. — А на границе с эльфийскими территориями, там, где ущелье, тоже ваши люди налаживают оборону?

— Совершенно верно, — кивнул граф.

— Вы что же собираетесь защищаться от эльфов? Они ж не агрессивные совсем. Уже сколько лет ни с кем не воюют. На севере, я помню, вообще никаких оборонительных рубежей на границе нет. Ходи, как ходил.

Жорж Гюго усмехнулся.

— Вы слишком разволновались, Серый Ворон. Укрепления в ущелье возводятся, чтобы иметь возможность быстрого реагирования, если появится ночной ужас — Пещерный Тролль. Он давно живёт в Восточных Горах. Весь световой день скрывается где-то в пещерах, а ночью, бывает, выбирается наружу. Пугает жителей окрестных деревень. А когда совсем оголодает, осмеливается даже воровать лошадей из конюшен. И, я боюсь, придут времена, когда он не испугается утащить человека. Для этого я и приказал укрепить этот район.

— И ради этого держите там сотню солдат?

Задав этот вопрос, я нахмурился. Я вспомнил уровни этих неигровых солдат. Каждый из них лично для меня был всё равно что Мировой Рейдовый Босс. Как и тот самый Пещерный Тролль, про которого я уже слышал. Хоть о его уровне я как раз не знал, но был уверен, что сотня солдат-«неписей» от этого Мирового Рейдового Босса не оставит даже воспоминаний, если их пути пересекутся. Я помню, в разных игрушках мы с сокланами баловались, подтаскивая Рейдовых Боссов под неигровую охрану виртуальных городов. Ржали, ухахатывались и смотрели, как бестолковые НПС бросались на этих Боссов, ставили на колени и унижали, образно говоря. И в «двумирье», я уверен, не могло быть по-другому. Ведь контент с Боссами создавался именно для игроков, а не для «неписей». Именно игроки должны «ставить на колени» Мировых Рейдовых Боссов, чтобы оттачивать своё взаимодействие и получать ништяки, побеждая.

Но нахмурился я не только поэтому. А потому, что заметил, какими глазами на меня смотрит граф. Он попивал винцо, подозрительно смотрел и нервно отбивал чечётку пальцами по столу. Именно благодаря чечётке я понял, что он врёт. Возможно, не врёт, а не говорит всей правды. Но, однозначно, сотня неигровых солдат укрепляется в ущелье не для того, чтобы дождаться Мирового Рейдового Босса, завалить его и собрать весь лут. Тут было нечто другое.

— У вас всё, Серый Ворон? — куда более холодно спросил граф, так и не ответив на мой вопрос.

Его неожиданный переход с дружелюбного тона на официально-холодный заставил похолодеть и меня. Я моментально представил, как задаю следующий вопрос, лишаюсь единственного балла репутации, чудом наработанного ранее, и теряю всяческую возможность попасть в эти места в будущем. Ведь если граф станет ко мне безразличен, никаких приглашений на обед я больше никогда не получу.

— Да, — тихо сказал я и отодвинул бокал. — Простите, что злоупотребил вашим гостеприимством. Я был очень рад повидать вас, и, надеюсь, мы сохраним хорошие отношения.

— Несомненно, Серый Ворон, — граф приподнялся и протянул мне руку. — Хоть вы «непосвящённый» эльф, я уверен, у нас ещё много интересных разговоров впереди. Только всегда думайте перед тем, как задавать вопросы. Возможно, ответы на них вам не понравятся. Но деваться вам уже будет некуда. Будьте здоровы.

Глава 5. Погружение в клановую жизнь

Намёк был яснее ясного. Мне намекали, чтобы я заваливал свою варежку и валил на все четыре стороны. А то, если начну опять спрашивать, деваться, как сказал граф, мне будет некуда. Возможно, он прикажет схватить меня и заточить где-нибудь в подвале этого супер-укреплённого замка. И что мне потом с этим делать, я понятия не имел.

Выгоняя из виртуальной головы всякие нехорошие предположения, я засобирался. Принялся сдавать задом к дубовой двери, раз за разом благодаря графа за радушие. А как только вышел за дверь, запер её за собой и бросил прощальный взгляд на окружавший меня муравейник, использовал свиток телепортации. В моей заплечной сумке всегда хватало свитков на разные случаи жизни. И в этот раз я торопливо переломил печать дорогого свитка, доставившего меня в эльфийскую столицу.

— Фу-у-у-х, — облегчённо выдохнул я, оказавшись на знакомой площади. — Это было близко. Ляпнул бы ещё что — возможно, уже бы цепями к стенам приковывали… Но, блин… Интересно же! Может… Может граф держит там солдат, чтобы они напали на башню магессы? Ладно. Звучит, конечно, глупо, — я выставил перед собой ладошки и пошевелил ими, будто уравнивал весы. — Сто солдат против Высшего мага. Хрен его знает, равны ли силы. Да и какова причина?… Короче, надо сообщить магессе, что я увидел. Пусть сама делает выводы. А я послушаю.

Практически на бегу я вызвал вороного. Вновь ловко на него запрыгнул и следующие несколько минут трясся в седле и предполагал. Ничем, конечно, предположения не подкреплял, но вариантов придумал массу.

Магессу Эларию я застал там, где оставил — на качелях. Казалось, она никуда не уходила. Но в этот раз перед ней на коленях сидел игрок-эльф. Не лакей метался туда-сюда с чашечкой, а самый настоящий живой тестер сидел на коленях и что-то тихо докладывал. Узрев сию омерзительную картину, я даже скривился от отвращения. И даже не подумал о том, чтобы самому упасть на колени.

Но это и не понадобилось. Заметив меня, магесса взмахом руки остановила словопоток коленоприклонённого просителя. Затем взмахнула ещё более властно и добавила:

— Исчезни.

Игрок, ника которого я так и не успел разглядеть, поспешил выполнить её просьбу. Он бросил на меня недовольный взгляд и через несколько секунд растворился во вспышке использованного свитка.

— У тебя на лице гримаса, словно ты съел сырую мокрицу, — усмехнулась магесса и, на этот раз махнула рукой мне, чтобы я подошёл ближе. — Тебя опять что-то не устраивает?

— Меня всегда мутило от женского высокомерия, — честно признался я.

— Ты, видимо, забыл, где находишься? — задала риторический вопрос магесса. — Высокомерным может быть только тот, кто достоин. Кто куда важнее тех, кто его окружает. Кто несёт на себе основную тяжесть принятия решений. Кто имеет право казнить и миловать…

— Ещё бы мне не знать, — тихо прошептал я, вспоминая своё поведение в качестве клан-лидера.

— Что ты там лопочешь? — нахмурилась Элария. — Ты что-то имеешь против? Или считаешь, что мужского высокомерия не существует?

— Вы во всём правы, магесса, — согласился я. — Я просто неожиданно понял, что увидел в вас себя. И не скажу…

— Ха-ха-ха! — рассмеялась она, так и не дав мне договорить. Что, впрочем, было неплохо. Ведь неизвестно, как бы она отреагировала, если бы я сказал, что эта картина мне совсем не по нутру. — Как смеешь ты себя сравнивать со мной??? Ты кто такой? Всего лишь «непосвящённый». А я — одна из Пяти великих магов этого мира. Куда тебе равняться на меня? Ты ещё скажи спасибо, что я не заставляю тебя обращаться ко мне стоя на коленях, как поступаю со всеми остальными «непосвящёнными».

Я шумно вдохнул виртуальный воздух через нос. А потом заставил внутренний голос заткнуться. Я здесь ради репутации, а не ради того, чтобы мериться писюнами с неигровой бабой. Я здесь по делу. А значит, если придётся, надо сжать ягодицами гордость и ни в коем случае не растерять уже имеющуюся репутацию. Хотя бы не растерять. А если есть возможность получить — то, в принципе, и на коленях постоять не грех.

— П-п-прошу п-прощения, магесса, — я даже заикаться слегка начал, когда сквозь зубы выталкивал извинение. — Вы, конечно, правы. Кто я по сравнению с вами?

— Верно, — легко согласилась она. — Никто. А теперь рассказывай, что тебе удалось выяснить.

Пережив лёгкое унижение, я обстоятельно передал Эларии всё, что видели мои глаза. Рассказал про укрепление в ущелье. Про частокол вокруг замка. Про баллисты и катапульты. Рассказал даже про тренировки неигровых солдат в тесном внутреннем дворе замка. И даже поведал свои умозаключения.

Магесса выслушала меня внимательно. Не перебивала и не задавала вопросов. А когда я поделился своими опасениями, что солдаты графа, возможно, настроены атаковать башню магессы, она небрежно отмахнулась.

— На мою башню никто не посмеет напасть. Это чревато… Но службу ты сослужил добрую, — Элария вновь опустила попку на качели, оттолкнулась ножкой и принялась раскачиваться, будто это качание помогало ей лучше соображать. — Жорж Гюго, оказывается, не такой уж и простак, — начала тихо разговаривать она сама с собой, словно вообще позабыла обо мне. — Из этой пятёрки он, наверное, самый умный… Хотя нет… Люциус умнее… Мерзавец Лаури намного амбициознее, но не умнее… А остальные двое — ошибка природы… Но какова цель?… Не может быть, чтобы они решились… Что-то не сходится… Какой-то очень важной детали не хватает…

А я так и стоял напротив с открытым ртом. Навострил уши, словно локаторы, и прислушивался к каждому её слову. Но я ни хрена не понял. Ну, практически ни хрена. Понял, кто ошибка природы. Понял, что графа Иеронима Лаури она считает мерзавцем, а граф Виктор Люциус умнее всех. Но кто на что решился? И что за цель? Этого я вообще не понял.

— Ты всё ещё здесь? — магесса удивлённо уставилась на меня.

— А награ-а-а-да? — жалобно проблеял я, когда понял, что меня выгоняют, не выдав обещанные ништяки.

— Что ж, это справедливо, — признала она. — Ты выполнил всё, что обещал. Надо всё же себя вести с тобой, как с самым достойным. Хоть ты слишком своенравный, — что меня безумно раздражает — я не могу не наградить тебя за безошибочно проделанную работу.

Внимание! Репутационное задание: «Разведка» завершено.

Награда: + 1 репутационный балл с неигровым персонажем Магесса Элария.

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем «Магесса Элария — высший маг эльфов». Персональная репутация: 3/10

— Возможно, из тебя действительно выйдет толк, Серый Ворон, — улыбнулась магесса, после того, как мы взобрались на третью ступеньку в наших отношениях. — Ты смел, решителен. О тебе хорошо отзываются влиятельные особы. Ты вхож туда, куда не могут попасть многие другие «непосвящённые». Я вижу, что ты будешь весьма полезен. Так что не забывай обо мне. Наведывайся иногда. Возможно, вместе мы сможем провернуть кое-что интересное в будущем… Только помни: ты должен быть таким, как все настоящие мужчины в землях Великой Матери — ты должен подчиняться! Если ты это не уяснишь, если продолжишь брыкаться, на определённом этапе я не стану с тобой разговаривать. Понял?

Я, было, начал улыбаться, когда получил долгожданный 3-й балл и услышал из уст магессы комплименты. Но после той фразы, улыбка сразу улетучилась. Ведь быть настоящим мужчиной в формате догм эльфийского матриархата, я совершенно не собирался.

— Можешь идти, Серый Ворон. Я тебя больше не держу. Когда ты мне понадобишься, я тебя найду. Когда я понадоблюсь тебе, приложи усилия и отыщи меня. Ведь я на месте не сижу.

Сказав это, магесса вновь небрежно взмахнула ручкой. Опять она меня прогоняла, как докучливого ручного пёсика. А я, не сказав на прощанье ничего колкого, не показав средний палец и не заявив, что не буду ей подчиняться даже если она, как Люси Лоулесс из «Евротура», приставит к моей заднице «флюгегенхаймен», решительно использовал свиток телепортации в клан-холл. И уже там, в который раз, задал себе риторический вопрос:

— Какой придурок писал эту суку? Тьфу, б…ть!

Противные мурашки устроили забег по плечам и заставили плечи их стряхнуть. Хоть сегодняшнее путешествие принесло массу полезной информации, в личной репутации с неигровыми персонажами я слабо продвинулся. Вежливый Жорж Гюго едва не обнулил меня и не выкинул за порог. Магесса Элария хоть и подарила жалкий балл, но собою бесить стала ещё сильнее. Я даже удивлялся, как умудрился наработать репутацию с «неписью», которая олицетворяет собой то, что я ненавижу. То, как она разговаривает, как ведёт себя со мной, вообще не вписывалось в концепцию человека, с которым я желал хоть как-то взаимодействовать. В реальной жизни я бы ни за какие коврижки не стал бы общаться с такой женщиной. Нет уж, увольте-с. А здесь вот приходится. Приходится терпеть пренебрежение и практически нескрываемую неприязнь. Терпеть ради какой-то абстракции, называемой репутационными баллами.

— Ладно, хрен с ней, — махнул я рукой. — Она всё же одна из Пяти. А это совсем не шутки. Будет надо — продолжу стараться. А попросит подчиняться — пошлю на х…р.

Я лукавил, конечно. Вряд ли бы я стал грубить Высшему магу. Но показная удаль помогла переключиться. Вновь оказавшись в пустом клан-холле, я перестал чувствовать себя никчёмным. Я практически отпустил то, что произошло вчера. Новые события притушили воспоминания. К тому же, я по-другому посмотрел на случившееся. Теперь я называл себя молодцом. Не потому, что всё-таки смог извлечь пользу от посещения земель графа Гюго и магессы Эларии. А потому, что смог уладить дела с кланом.

Как сказал кто-то умный: «Если вы плюнете в коллектив, коллектив утрётся. Если коллектив в плюнет в вас, вы утонете». Но я, вроде бы, выплыл. Всё же коллектив не выгнал меня, как грозился. Я сохранился в общаге и сохранился в «двумирье». Теперь надо продолжать жить дальше. Не косячить и не растерять оставшееся уважение. Вернее, не только не растерять, а вернуть утерянное. И сделать это я могу с помощью вовлечения себя в клановую жизнь.

Я опять уселся на пол и вызвал окошко кланового чата. Сокланы часто общались, и я даже заметил упоминание в чатике своего ник-нейма. Почтовые сообщения тоже присутствовали. Меня желали в личку Дистин, Квантум и Хельвег. Но прежде чем погрузиться в переписку, я решил сообщить, что лидер всё ещё жив и функционирует.

«Здравствуйте вам», — написал я. — «Клан-лидер снова с вами. Он жив, он оклемался, он готов действовать. И даже готов сообщить вам кое-то что интересное.»

«Привет, Лёха», — первым, как всегда, откликнулся Квантум. — «Помедитировал?»

«И снова здравствуй, командир. Готов проценты добывать? Или сходить куда-нибудь?»

«Рада видеть, что лидер не сломался.»

«Лёха! Лёха! Я тебе писал! Нужно срочно кое-что перетереть!» — сразу отстрочил гном Святой Дистин.

«И мне тоже надо посоветоваться, Лёха», — добавил Платон. — «Мы с Олегом обсудили критерии набора в клан и готовы тебе расписать план действий. Текст заготовили. Прочтёшь?»

«Да, высылайте», — быстро отстрочил я. — «Хочу вам сообщить, что апатия меня отпустила. Не потому, что вы такие классные и я вас простил…»

«Ха-ха, юморист!»

«А шо, бахнул рому в ближайшей таверне, Лёха?»

«…А потому, что мне, совершенно неожиданно, удалось наработать один балл репутации с высшим магом эльфов — с магессой Эларией. Эта высокомерная падла заставила меня побегать. Но, благодаря ей, я вспомнил, насколько интересен этот мир и насколько неизведан. Кучу всего интересного узнал.»

«А шо там?»

«Не один ты наработал балл с полезной „неписью“, клан-лид!»

«Поделишься, может?»

«Позже», — написал я. — «Давайте пока так — в эпистолярном режиме. Хочу обсудить с вами приоритеты клана. Как по мне, на данный момент — это набор. Нам нужны кадры…»

«Верно! Мы ж с Платоном об этом с тобой и поговорить хотели!»

«…И этим кадрам надо уделить максимум внимания. На сегодняшний день, как я понял, клан в 49 человек — это ни о чём. Но если вы попросите меня забрать обратно всех тех, кого я выгнал, я скажу вам твёрдое „нет“!»

«Это верно. Крыса же там скрывалась…»

«Что за крыса?»

«Правильно, Платон! Правильно, Лёха. Всё по новой.»

«Но, погодите! Там же были нормальные ребята!»

«Да дело же не в нормальности.»

«Значит, вы следите за моей мыслью», — вновь напечатал я. — «Не пишите все вместе! Не устраивайте балаган!… Короче. Набор — в приоритете. Квантум и Паттон — занимайтесь. Проверяйте и набирайте. Права на приём в клан выдам обоим.»

«Окей»

«Хорошо, Лёха.»

«Далее. Раз у нас теперь форма правления исключает абсолютизм, я хочу услышать ваши идеи на тему приоритетов. Двое уже при деле. Теперь остальные. Хочу услышать главного крафтера, алхимика, начертателя и казначея.»

«Ворон, я хочу официально установить очерёдность крафта», — первым написал Хельвег. — «На создание и улучшение эквипа нужна тьма-тьмущая ресурсов. Если ко мне каждый будет прибегать со своими бомжатскими накоплениями, мы мало кого оденем в толковые вещи. Предлагаю составить список с очерёдностью крафта для каждого! Но взамен каждый, я повторю — КАЖДЫЙ, обязан скидывать ресурсы в клан-склад. Есть два огромных сундука на втором этаже клан-холла. И туда КАЖДЫЙ скидывает ВСЕ ресурсы, что у него есть. Скидывает, делает скриншотик, сколько скинул, и отправляет мне на почту. Я буду вести статистику, а значит буду знать, кто вкладывается, а кто зажимает. Но, так или иначе, приоритет по крафту будут иметь ребята с более высоким уровнем. Малыши пока обойдутся „необычкой“, так как её более чем хватит до 60-го уровня. И крафтить не так геморрно. Это моё предложение и этим я готов заниматься.»

«Принимается», — сразу написал я, даже не желая пускать по кругу эту идею и обсуждать. Раз Хельвег готов, я дам ему возможность показать на что он способен. Надеюсь, он способен не только выражать недовольство мною. — «Рубен?»

«Ну-у-у, на создание вещей ещё нужно и золото, как бы. А где его взять? То, что мы выфармливаем на мобах — это слёзы. Как я уже говорил ранее, нужно продавать готовый продукт. Не просто всякую ерунду, а такую, на которой мы можем получить добавочную стоимость. Мне нужны крафтовые вещи не для того, чтобы вас одеть, а для того, чтобы я мог их продать! Иначе вскоре налика в клане не останется.»

«А что мы в говне должны ходить?»

«Да не хочется, как-то, отдавать всё, стоять в конце очереди и смотреть, как вещи, которые могли быть твоими, уходят на аукцион.»

«Хельвег, что скажешь?» — спросил я, хоть ранее, уверен, подобных вопросов я бы не стал задавать. Я бы сам сказал Хельвегу, что ему делать. А не спрашивал его мнения.

«Могу и так. Тогда пусть Рубен скупает ресурсы за свой бюджет и подходит с ними ко мне. А там посмотрим… Только ж проблема не ресурсах, в принципе. Проблема в процентном соотношении крафта. На „эпик“ я пока могу дать 58 % „удачи“. А это такое дело. Придёт Рубен с ресурсами, вбухает кучу золота, а оно не зайдёт. И чё тогда делать?»

«Ну, ты прав, в принципе», — написал Рубен. — «Но риск, как говорится…»

«Короче, рискуйте», — решил я. — «Ребята, если у кого будут излишки по золоту — даже одна золотая монетка не будет лишней — кидайте в клановые закрома. Всё, что там окажется, выделим Руффилину. И будем надеяться на счастливый крафт. Руффилин, обсуди потом всё с Хельвегом в личке… Теперь Жамеллан. У тебя есть какие потребности?»

«Как и у Хельвега, в общем. Только мне нужны не ресурсы, а травки и порошки всякие. Кроме меня всё равно мало кто может алхимку создавать. Скидывайте всё в сундук. Буду создавать склянки.»

«Хорошо. Доступ к клан-складу выдам. Дистин? Что у тебя?»

«У меня требование! Не просьба, а именно требование! Пусть Хельвег не таскает со склада все нитки! Они мне нужны на создание папируса для свитков! Хоть нитки не дорогие, но их надо до фуя! Пусть мне оставляет!»

«А я из чего буду кафтаны и робы шить? Из железной руды? Или крысиных шкур?»

«Покупай готовую „обычку“ с рук!»

«Щаз-з-з! Я ремесло на переработке ниток качаю. Ку-ку.»

«А я что не качаю? Свитков надо куда больше, чем туник для магов. Не говоря уже про карты… Лёха! Скажи ещё всем, чтобы покупали в магазинах у „неписей“ краски и скидывали в клан-склад. Их тоже надо много, и разных цветов. Сам я не могу объять необъятное.»

«А краски тебе зачем, художник? Картины пишешь?»

«Ха-ха!» — недовольно написал Дистин. — «Карты сокровищ я пишу, балда! Карты! Такое муторное дело… И столько всего в мусорку выбрасывается…»

«Так не пиши тогда», — посоветовал ему Ланцелот — «Я общался с другими тестерами. Говорят, картами заниматься бессмысленно, если „удача“ меньше 70 %. Один неверный мазок — вся работа насмарку. Да даже если получится, вряд ли карта выйдет толковой. Один знакомец создал „необычную“ и кучу времени потратил на поиски. Но, отыскав клад, достал лишь 1 000 золотых. Он говорил, что на прокачку ремесла и попытки создать что-то толковое более 5 000 слил. Вывод сделаете сами.»

«То есть уровня эдак до 100-го картами реально нет смысла заниматься?»

«Да хрен его знает. Смотря сколько очей в „удачу“ вкинешь. Можно даже все. Но что за персонаж тогда у тебя получится?»

«Я в свою удачу верю», — пробурчал Дистин. — «К тому же мне это по кайфу. Я люблю рисовать.»

«Тогда действуй», — вынес я решение. — «Ребята, кто чем может — помогите Димке. Краски, нитки… Кто захочет, накидайте ему почтой пергамента. Пусть рисует, но не забывает про свитки телепортации в клан-холл. Иным способом их добыть негде.»

«Это да», — согласился гном. — «Не до конца продумано, конечно. Но смысл, вроде как, есть. Хочешь клан-холл? Позаботься о том, чтобы у тебя был тот, кто будет создавать свитки. А лучше иметь даже не одного такого создавателя.»

«Хорошая идея. Но давайте, наверное, пока не будем стараться объять необъятное, как ты и писал. Сначала надо увеличить кол-во людей в клане. „Таг“ у нас заметный, популярный. Поднаберём народу, и с ресурсами, я думаю, будет попроще. Да и Рейдовые Боссы станут доступны. Пока, мне кажется, в 50 лиц соваться куда-либо бессмысленно. Пока продолжаем давить уровень и одеваться. Ну и ремёсла качать.»

«Верно говорит Лёха.»

«Угу. Я уже пол шкуры с манула коварному гному отправила.»

«Мне твоя шкура ни к чему. Половик в клан-холл разве что сделать. Ха-ха.»

«Ах, ты!»

«Не, нормально. Всё по делу.»

«Я порошки закину.»

«А я соточку золотых Руффилину.»

«Спасибо.»

«Да, ничего. Как говорил Ворон, это общее дело.»

Следующие несколько минут я сидел на полу и просто читал чатик. Читал и улыбался. Сообщения летели быстро, но я успевал всё прочесть. Успевал прочесть и схватить самую суть: члены клана всё ещё ими являлись. Не просто тестерами, играющими в одиночку каждый за себя. А коллективом. Коллективом единомышленников, делающим одно дело.

Я читал и чувствовал, что на душе становится спокойнее. Уходит тяжесть с сердца. Я видел, что ребята продолжают жить дальше. А мой авторитет, если и упал, то всё же не достиг дна. И если я продолжу бороться за самого себя, возможно, у меня есть шанс вернуть всё на круги своя. Если пересмотрю свою позицию, если научусь взаимодействовать, а не просто раздавать приказы, мне по силам вновь обрести уважение.

«Лёха! Я тебе писал уже несколько раз. Ты личку читаешь вообще?» — я подмигнул конвертику, когда он яростно замигал.

«Да, я тут, Дистин. Что случилось?»

«Я тоже 1 балл заработал с капец каким важным неигровым персонажем. Не только у тебя одного получается… Он мне кое-что предложил, но без тебя выполнить его просьбу невозможно. Есть тут у меня идейка. Обсудим?»

«Давай. Где пересечёмся?»

«Можешь с нами на кач? А то без „энханцера“ не экспинг, а мучение. Тут и обсудим. Согласен?»

«Куда прилететь?»

Глава 6. Тет-а-тет

Глубокой-глубокой ночью я вылез из капсулы. Но не один я, а ещё шестеро со мной. Шестеро ненормальных задротов, которые мучили «мобов» в Заброшенных Штольнях и не желали уходить. Появление невероятно полезного персонажа, ранее хандрившего, подняло настроение не только персонажу, но и им. Ну и, соответственно, подняло количество убиваемых монстров в единицу времени.

Но, несмотря на чудовищную усталость и слипающиеся глаза, отправляться на боковую я не собирался. Мне предстояло разобраться с ещё одной проблемой — мне предстояло закрыть вопрос с Андрюхой.

Безупречно отыгрывая за своего «Владыку Маны», за время «гринда» он не сказал и пары слов. Подливал «ману» и мне, и хилу, снимал дебаффы, но на контакт не шёл. Ребята в группе старались общаться, юморили по делу и без, пытались понять, так ли сильно я на них обиделся, как казалось. Андрюха же держался отстранённо. Во время активного обсуждения планов в чатике, когда все эпистолярно трындели без умолку, он тоже молчал. Ничего не писал, никаких предложений не озвучивал. Но когда я прибыл на точку добычи опыта, возражать не стал. Мы ударно отстояли на споте сколько смогли. Никто не лажал, и проценты пришли. Но точек соприкосновения так и не нашли. И теперь мне предстояло во всём разобраться. Вновь доказать своё право руководить, не боясь того, что если мы с ним не договоримся, завтра он вновь побежит к Николаю с требованием меня выгнать.

Я сел на бортике капсулы, свесил ноги и тяжко вздохнул. Увидел, как сонные человекоподобные зомби выбираются из капсул, и обратился к Андрею:

— Андрюх, на пару слов отойдём?

Шесть голов повернулись ко мне одновременно. Шесть пар глаз прищурились и посмотрели с подозрением. А на лице Стаси, очень неплохо отработавшей в пати хилом, отразился испуг. Видимо, она испугалась того, что может случиться, если лидер клана и главный зачинщик бунта, требовавший изгнать лидера этого клана, останутся один на один.

— Я бы лучше спать отправился. Своё мнение я уже озвучил. Не вижу смысла что-либо обсуждать, — равнодушно ответил Андрей.

— Я всё-таки считаю, что смысл есть. Но втягивать в это остальных, не стоит. Нам с тобой надо закрыть вопрос игровой субординации.

— Да всё ж нормально, вроде? Зачем? — Серёга отреагировал на энергичные подталкивания в спину со стороны жены. Он подошёл и стал между нами.

Андрюха окинул меня тяжёлым взглядом и пожал плечами:

— Ну ладно, пойдём.

— И мы с вами пойдём! — влезла Стася.

— Вы пойдёте спать, — я улыбнулся ей. — 3 ночи на часах. Чешите.

Вопрос Стаси закрыл Серёга, утащив её за собой. А Димка и Дандай ему помогли. Андрюха сказал, что хочет курить, и мы с ним вышли на крышу. Он стал у края и достал сигарету, а я облокотился на кирпичи.

— Ладно, давай поговорим, — сказал Андрей. — Раз тут никого нет, давай начистоту. Без глупых завуалированных намёков. Что ты хочешь? Ты хочешь признаться, что осознал тяжесть содеянного? Или хочешь выгнать и меня?

Попытку меня спровоцировать, я сразу заметил. И сразу понял, что его отношение ко мне ничуть не изменилось, несмотря на «понять и простить» ранее.

— Тебя я никогда не хотел выгнать, — спокойно ответил я. — Ты меня хотел. Но давай не затрагивать эту тему…

— Нет? А о чём нам тогда с тобой разговаривать? Ты почти месяц вёл себя как невменяемый.

— И это я признаю, — не менее спокойно произнёс я, удивляясь тому, что удаётся держать чайник под контролем. — Я так привык. Я уже говорил об этом. Ранее это работало, когда речь шла о тех, кому я платил деньги.

— Но здесь нет тех сопляков, которые заглядывают тебе в рот, верно? Здесь много тех, кому давно перевалило за тридцать и кто не привык к такому отношению.

— Возраст здесь не при чём. Я привык так работать, потому что это давало результат. И здесь давало, замечу.

— Ну и как? Дало? — ехидно усмехнулся он. — С высоты своих тридцати шести смело скажу, что никогда не видел такого неадекватного поведения от лидера клана. Такого недальновидного…

— Считаешь, смог бы лучше? — тут уже усмехнулся я.

Ответ на этот вопрос, Андрей не стал давать. Мне кажется, он изначально знал на него ответ. Вместо этого он потушил сигарету об камень и сквозь решётку выбросил окурок.

— Что тебе нужно? Давай более предметно.

— Хорошо. Я вижу, что твоё ЧСВ размером не меньше моего…

— Ха-х! Ну, конечно, — фыркнул он. — Куда мне до тебя.

— Слушай. Попридержи негатив. Я хочу с тобой поговорить серьёзно. Но не об отношениях друг с другом, а о делах внутри клана…

— Я тебе говорил и ещё раз скажу! — повысил голос Андрей. — Я не мальчик! Я не собираюсь терпеть подобное дерьмо, которое ты на нас изливал до сегодняшнего дня! Я никогда не мирился с подобным поведением и не собираюсь мириться! Я надеюсь, тебе это будет уроком!

— Окей, пусть будет, — согласился я, всё ещё удивляясь, почему чайник не кипятит воду. — Я согласен, что вёл себя неподобающим образом. Вёл себя с вами не так, как надо было. Но результат всё же есть. Вы выполняли мои приказы, и поэтому мы всё ещё впереди. Это работало. И теперь я хочу, чтобы всё продолжало работать. Но немного по-другому. Я хочу быть вашим капитаном, а не вашим сержантом. Чувствуешь разницу? Мы должны продолжать делать то, что делали. Мы должны прогрессировать и удерживать отрыв. Но как команда, а не как взвод солдат. Мы должны действовать сообща. Я знаю, что ребята к тебе прислушиваются. Я видел, как ты едва не уговорил их скинуть деспота с трона… Погоди, не перебивай… Для многих из них твоё мнение очень важно. И я хочу, чтобы они начали прислушиваться к тебе в игре. Я хочу, чтобы ты официально занял позицию второго номера — моего помощника, моей правой руки. Когда меня нет онлайн — ты взвалишь на себя ношу под названием лидер клана. Ты будешь принимать решения и нести за них ответственность. Ты будешь собирать группы на кач, давать отстающим мотивацию и подгонять их. Ну и, соответственно, поможешь Олегу и Платону с кадрами. Я выдам тебе права на приём в клан. Вместе с ними ты будешь отфильтровывать — давать «добро» или отказывать.

— Хм, — смог из себя выдавить удивлённый Андрей.

— Но самое главное — ты прекратишь подтачивать мой авторитет, — добавив в голос пару ноток суровости, сказал я. — Не будешь оспаривать мои решения прилюдно, а выразишь их в личку. Будешь предлагать новые идеи, но не разбивать в пух и прах идеи мои… Завтра нам предстоит важная встреча. Я не знаю, как долго мы пробудем в Шата Гунде. Возможно, весь день. И в это время управление кланом перейдёт к тебе. И тебе придётся справляться самому, стараясь не отвлекать лидера. Раз ты сомневаешься в моих лидерских способностях, я дам тебе возможность проявить свои. Но не в качестве бунтовщика, а в качестве моего помощника. Устроит ли тебя такая роль? Захочешь ли ты стать не просто тестером, а моим заместителем?

Андрюха потёр глаза. То ли потому, что засыпал на ходу, то ли от удивления. Скорее всего, второе, потому что я увидел, насколько всё это для него неожиданно.

— Ты сейчас серьёзно?

— Вполне. Я — лидер. Ты — мой зам.

— М-да-а-а… Внезапно, что называется.

— Сейчас полчетвёртого, Андрюха. И я не настроен шутить. Я хочу перевести тебя из разряда «потенциальный враг», в разряд «самый первый помощник». Я уже честно признался, что не тяну в одиночку. Что мне нужна помощь. Ты поможешь мне? Или будешь тихо ненавидеть, желая сдать Николаю…

— Я никогда тебя не ненавидел! И Николаю сдавать не желал! Ты просто переступил черту! Переступил ту грань, за которой закончилось моё терпение! Наше терпение!

— Я вернулся. И обещаю, что не переступлю черту вновь. А ты? Чем мне сможешь помочь ты? Дашь пинка, чтобы я перелетел через ту черту? Или поможешь всё исправить? Выбор за тобой.

Выстроил диалог с Андрюхой я, в принципе, неплохо. Пока мы качались на споте, а я только и делал, что держал ауры, очень тщательно продумал, что и как буду говорить. Ещё тогда я задумал сделать из врага союзника. Это была единственная возможность закрыть кровоточащую рану. Если главный бунтовщик станет главным помощником, больше вспоминать о том, что произошло вчера, уже никто не станет. Этот вопрос мы закроем раз и навсегда.

А вторая цель, которую я достигну таким образом, — дам больше возможностей себя проявить реально толковому человеку. Как бы я не относился к Андрюхе, у него и с головой был полный порядок, и персонажем он владел отлично, и мог о себе позаботиться в игровом смысле слова. Жезл у него хороший, щит неплохой и магический сет не самый дешёвый. И всё это он получил совсем не так, как Катя. На всё он насобирал сам.

Единственный вопрос, который пока оставался без ответа, нужно ли это ему самому. Захочет ли он взвалить на себя этот груз? Или решит, что отыгрывать роль обычного тестера куда проще, чем начать мыслить чуть более глобально.

— Ну?

— Это довольно-таки неожиданно, — поморщился Андрей. — Я не этого ожидал, когда ты звал меня на тет. Но… Но, наверное, в этом что-то есть. Я обладаю богатым игровым опытом, многое повидал. Повидал разных лидеров и так далее. Но сам никогда лидером не становился. Наверное, всё же стоит попробовать… Мы ведь первопроходцы. Мы сейчас там, где мало кто был до нас. И никто не пытался взрастить клан. А это — вынужден признать со всей прямотой — совсем непростое дело… Помогу, Лёха! Обещай никогда больше не опускаться до унижения тех, кто вынужденно тебе подчиняется. А я обещаю сделать всё, что в моих силах, чтобы помочь тебе не уронить «таг» «Бессмертных»! Согласен.

Он протянул мне руку и я, не сомневаясь, её пожал. А когда через несколько минут опускал голову на мягкую подушку, засыпал с улыбкой на устах, испытывая просто невероятное чувство облегчения.

Глава 7. В гостях у гномов

Дрых я долго. Будить меня пришёл сам Николай. Димон поведал ему куда и зачем мы сегодня пойдём, и он собственным кулаком стучал в мою дверь, призывая поторапливаться. Когда сонный я и свежий Николай поднимались на 5-й этаж, он раз двадцать мне сказал, что до сего дня никто из лидеров уже созданных кланов не удостаивался такой чести. И что я не должен облажаться. Иначе лишусь уникальной возможности первым во всём «двумирье» получить старательский патент на добычу алмазов.

— Постараюсь, Николай, — зевая ответил я. — Дайте только пару литров кофе выпить и съесть хотя бы адын буличка.

А через десять минут делегация представителей клана «Immortals» уже собиралась в деревне Истбурн. С собой я согласился взять пятерых: Дистина, потому что его присутствие было необходимо, Руффилина из-за количества денег в его кошельке, Паттона из-за острого глаза и Хельвега из-за ремесленных способностей. И Кассиопею из-за того, что она сама напросилась. А отказывать девушке, которая так много для меня сделала, которая за меня переживает, я просто не имел права.

— Так, ладно, давайте ещё раз быстро пробежимся по списку, пока не вскочили на маунтов, — сказал я, когда собрал группу. — От меня, я так понял, требуется важно надувать щёки и постараться не ударить в грязь лицом?

— Угу, — кивнул бородатой головой Дистин. — Владыка Низбад — весьма суровый неигровой персонаж. Насколько я знаю, он не питает никакого уважения ко всем расам «двумирья». Даже от Людей и Эльфов кривится. Но всё же он «непись». С ним реально наладить отношения, и у меня вчера получилось. Теперь, чтобы получилось у клана, ты должен произвести впечатление. Вчера он разрешил привести лидера к нему на встречу. Но клановый квест мы не получим, если тебе не удастся с ним договориться.

— Да, уж, — почесал «репу» Хельвег. — А это не шутки. Патент на добычу алмазов в шахтах сроком на 30 дней — это не рояль в кустах, а симфонический оркестр!

— Ой, да ладно тебе, — поморщился Руффилин. — Пока ещё непонятно, что там за шахты такие. Туда пока никого не пускают. Может, там и добывать-то нечего.

— Это потому, что основная масса бездельников ещё 50-е уровни не взяла, — ответил Дистин. — Потому и не могут попасть в Шата Гунд. Но у нас-то с этим полный порядок. А Лёха так вообще топчик. Владыка должен это отметить… Лёха, не переживай. Он адекватный. Только напыщенный, как индюк.

— Димон, ты пока даже не знаешь, пропустит ли нас стража у Стены. Кроме тебя и Хельвега мы все едем туда впервые.

— Должна пропустить. Мы же не орки. Тем ход закрыт.

— Ладно, погнали. Выясним, как прибудем.

Мы забрались на маунтов и через врата деревни выехали по тракту на северо-восток. Гигантские стены из цельных каменных блоков, которыми гномы отгородились от всего остального мира, мы заметили издалека. В лоре чёрным по белому было написано, что подгорный народец под управлением строгого царя по имени Низбад, всячески старался подчеркнуть свою обособленность. Не испытывая недостатка в золоте и драгоценных камнях, гномы встречали посольства, идущие отовсюду. С ними желали вести переговоры и Люди, и Эльфы, и Дроу. И только с орками гномы всегда находились в состоянии перманентной войны. Им они отказывали во всём. Но с остальными расами вели взаимовыгодную торговлю. Закупали пшеницу, мясо, хлопок. Торговали рудой и драгоценными камнями. Но вся эта торговля велась до территории, которую отделяла Великая Стена. В своё царство, в свои горы и столицу Шата Гунд, гномы не пропускали никого. Никого из неигровых персонажей. И только с появлением «непосвящённых» маятник немножко качнулся. Игроки-гномы могли ходить где угодно. А ремесленники-крафтеры, — кроме ремесленников-орков, конечно, — могли посещать великих мастеров. Прокачивать у них ремесло за энные суммы денег, и стараться нарабатывать репутацию через выполнение мелких поручений. Таким гостям гномы не препятствовали, хоть, как вчера рассказал Дистин, это сильно раздражало владыку Низбада. К «понаехавшим» он относился крайне негативно и даже угрожал собрать совет старейшин, где хотел поставить на повестку дня вопрос миграции «непосвящённых».

Всё это я внимательно выслушал вчера. Но, к сожалению, углубить свои познания через чтение лора, не удалось. Выбрался из игры я поздно. А как проснулся — сразу пришлось отправляться в путь.

Тракт привёл нас к огромным каменным вратам в огромной каменной стене. Подъезжая, я задирал голову всё выше и выше, тужась подсчитать высоту этой стены. И мне показалось, она была высотой с девятиэтажку, где я жил, — под 30 метров.

Дистин наказал нам ждать, а сам на своей невысокой кобылке подъехал к вратам. Я не видел, что он там делал. Я лишь задирал голову и смотрел по сторонам. Однажды мне даже показалось, что на вершине стены я заметил голову в латном шлеме, из-под которого выбивалась рыжая борода. Видимо любопытный страж выглянул, чтобы оценить масштаб угрозы, что стоит пред вратами. Но поскольку угроза оказалась незначительной, он быстро потерял к ней интерес.

Раздался громкий хруст. В середине врат появилась длинная-длинная трещина. Она увеличивалась по мере отпирания врат, превращаясь в щель. Когда эта щель разрослась до коридора шириной в пару метров, открывать врата перестали. В проходе появился невысокий гном, запакованный в сверкающие серебристые доспехи.

— Мифрил не иначе, — тихо прокомментировал Хельвег.

Гном перекинулся парой слов с Дистином, а затем посмотрел в нашу сторону. Убрал забрало, обнажая бородатое лицо с кустистыми бровями и крупным носом, и подошёл ближе. Он крутил головой, изучая исходящую от нас опасность, а потом сконцентрировал на мне всё своё внимание.

— День добрый представителю подгорного народа, — вежливо поздоровался я, когда гляделки немного затянулись. — Можно проехать? Мы по делу, и не будем безобразничать.

Дистин поморщился: ранее он просил меня разговаривать более изысканно, без сленговых вплетений.

— Что вам нужно в Шата Гунде, Серый Ворон? — спросил гном-страж.

— Хочу познакомиться с владыкой Низбадом и заключить взаимовыгодный договор. Вреда подгорному народу я не принесу.

— Слухи о вас и о вашей общине доходят даже до нас, — голос стража зазвучал чуть более спокойно. — Скажу вам честно: владыка Низбад уже интересовался вами. И предупреждал, чтобы мы вам не препятствовали, если вы решите посетить наши земли. Думаю, он будет готов вас принять.

— Спасибо, добрый страж, — поблагодарил я.

— Не забудьте пасть пред владыкой ниц. Так вы продемонстрируете свою покорность и готовность внимать его речам. Иначе он с вами не станет разговаривать.

Сей совет не вызвал у меня энтузиазма. Падать на колени перед очередным важным НПС, мне совершенно не хотелось. Магесса Элария меня бесила, и перед ней пресмыкаться я не стану ни за какие коврижки. Нарая Илири была слишком надменна, но требовала, чтобы перед ней не лебезили и не падали на колени. Так что кланяться ей я тоже не буду. Король Гилберт Пеппин мне понравился. Эдакий умудрённый опытом и жизненными невзгодами мудрец. Перед ним я склонился, хоть он призвал этого не делать, так как я не его подданный. И вот очередной монарх. Монарх, перед которым не только можно, но и нужно ползать на коленях. Но я же не гном. Я ему неподвластен. С хрена ли мне перед ним унижаться?…

— Лёха! Лёха, поехали! Чего застыл? — Дистин похлопал ладошкой по крупу вороного, приводя меня в сознание.

— Поехали, — встряхнул я головой и первым ворвался в двухметровую щель меж створками врат.

От Врат до города было не менее 5-ти километров, как рассказывал давеча Дистин. На наших лошадках это расстояние мы преодолели довольно-таки быстро, совсем не наслаждаясь пейзажем, который нас окружал.

Скакали мы по безжизненной земле. Если попадалось деревце какое, то оно не цвело — оно умирало. Засохшие ветки свисали, кора давно отвалилась, а от листьев остались лишь воспоминания. Я читал, что гномы ничего не выращивали. Ни злаков, ни трав. Всё, что им было необходимо для выживания, они покупали. Покупали дёшево, потому что потребность в руде, угле, закалённом металле и драгоценных камнях у королевств других рас была огромна. Все хотели сотрудничать с гномами. По этой причине гномы сами устанавливали закупочные цены и покупали только у тех, кто с этими ценами соглашался. Но на своей земле они не производили ничего. Они производили под землёй.

Выдолбленный в скале вход в подземный город привёл всех нас, кто ни разу здесь не был ранее, в полный восторг. Казалось, неизвестный гном-художник, мастер обращения с кайлом, сотни и сотни лет рисовал свою картину, доводя её до совершенства. Прямо в центре скалы он вырезал четыре колонны, которые поддерживали тяжёлый потолок. По колоннам спускались красно-чёрные стяги, украшенные золотыми нитями, блеск которых подчёркивали десятки горящих факелов. Перед самым входом, перед самыми ступеньками, на полу цветной мозаикой был выложен лик неизвестного гнома. Борода его, сплетённая в каменные косички, являлась темисамыми ступеньками и словно терялась в тёмном проходе, который приглашал зайти в город. Возле каждой колонны стоял по стойке «смирно» закованный в латные доспехи неигровой страж. И лишь застенчивые «непосвящённые» торговцы по бокам от дороги, что привела нас ко входу, портили картину чего-то величественного. Чего-то такого, над чем дизайнеры корпели не один месяц.

— Внутрь торгашей не пускают, — объяснил Дистин, когда перехватил мой взгляд. — Хоть лэвэл накачали, «репу» ещё не наработали. Ради этого и стараются, привлекая внимание «неписей» хорошим поведением. Вдруг гном какой снисходительно потреплет по щёчке ладошкой. И балл даст мимоходом. Тогда появится возможность попасть внутрь, найти мастера и ремесло подкачать.

— Я мешок хлопка притащил, чтобы пропустили, — признался Хельвег. — Хорошо хоть успел схватить на ауке по дешёвке. Сейчас, скорее всего, они потребуют уже не один мешок, а два.

— Слишком много желающих?

— Угу.

— Ладно, парни, погодите. Дистин, что-куда? — обратился я к гному.

— Вперёд прямо на маунтах. Спускаться глубоко. Спуск спиральный, а потому угол наклона не слишком опасен — не покатимся. И да — лифтов нет. Ехать придётся долго.

И он оказался прав. Мы пустили лошадок шагом. Пересекли ступеньки, и нас никто не остановил. Даже никто не взглянул. Окромя торговцев, конечно. Игроки-тестеры подозрительно косились и не стеснялись громко кричать, интересуясь, что мы здесь забыли. Но мы их игнорировали. Спускались вниз, с помощью Дистина ориентировались на перекрёстках, чтобы случайно не пропустить нужный поворот, и избегали расспросов от игроков-гномов. Те тоже нас узнали, пялились заинтересованно и донимали вопросами.

Спустя минут 40 однообразного каменного пейзажа, постоянно раздражающих слух ударов молотов о наковальню, общего шума и криков, я начал терять терпение. Ехали мы долго, ехали неторопливо. И хоть местные стражи на нас вообще никак не реагировали, как бы разрешая чувствовать себя как дома, мне надоело. Чтобы добраться сюда мы потратили полтора часа.

— Далеко ещё, Димон?

— Это 7-й чертог. Мы почти прибыли. На 7-м чертоге расположен Зал Совета, покои владыки Низбада, ристалище и жилища всяких мастеров-огранщиков. Вот. Нам по той дороге. Смотрите аккуратно! Не свалитесь с моста вместе с лошадками.

Под узенькой дороге, окружённой жилищами гномов в виде каменных коробок, мы гуськом доехали на моста. Он был ещё более узкий и висел над пропастью, без всякого намёка на подпорки. Не говоря о перилах. У моста стояли два стража, которые приказали нам спешиться. Они сказали, что и так слишком велик риск, что до Зала кто-то из нас не дойдёт — случайно голова закружится. А дальше — недолгий полёт на камни 8-го чертога. Я осторожно глянул вниз, но дна так и не увидел — внизу всё тонуло в сплошной темноте.

— Лучше действительно не смотри, — посоветовал Дистин. — Всё равно ничего не увидишь. С 8-го чертога начинаются локации с мобами и отсюда их не видно. Идём, Лёха.

Впереди, подсвеченный огнями факелов, показался Зал Совета. Резные каменные стены охватывали его полукругом. К стенам примостились боевые башенки, откуда выглядывали гномы-арбалетчики. Гномы с пиками в коротких могучих руках стояли в два ряда перед входом. Мы прошли сквозь них, как через строй почётного караула. Но нас никто не остановил. Никто не потребовал документов или сдачи оружия. Нас просто пропустили.

Двери отворились сами по себе. Дистин даже не успел потянуться к ручке. За порогом нас ждал ещё один неигровой гном. И на этот раз это был обладатель уникального Искусственного Интеллекта.

«Зирак — привратник Ассамблеи» прочёл я над его головой.

Невысокий — даже по местным меркам — гном, со сплетённой в косички бородой, с прилизанной причёской и собранными в пучок волосами на затылке, выглядел весьма вычурно для этих мест. Те гномы, кого я уже видел, отличались неряшливостью и равнодушием к своему внешнему виду. Даже гномы-игроки. Этот же коротышка даже благоухал благовониями.

Смотря снизу вверх, он окинул взглядом нашу делегацию, сложил руки на пузе и молвил глубоким голосом:

— Добро пожаловать в Шата Гунд, наземники! Сейчас вы находитесь в Зале, где великие умы управителей подгорного народа вместе решают каким путём пойдёт этот народ. Обсуждают и подают идеи на рассмотрение великому Низбаду — владыке подгорного царства! Входите и расскажите владыке, что привело вас к нему.

Низенький гном отошёл в сторонку и указал рукой в центр просторного зала, куда падали яркие лучи магического света. Они били со всех сторон и формировались в огромное светлое пятно на каменном полу.

Рассматривая странные воинственные рисунки на стенах и следуя за Дистином, я не сразу заметил самого Низбада. Он сидел на каменном троне у дальней стены и не издал ни звука, пока мы приближались. Но даже когда я его заметил, не сразу поверил, что это он, потому что в зале находились ещё четыре каменных трона, на данный момент пустовавшие. И их наличие вызвало у меня непонимание.

— Преклоните колено пред владыкой подгорного царства! — торжественно воскликнул привратник. — Наземники, и ты — наш «непосвящённый» брат. Преклоните, и владыка снизойдёт с вершин своего величия, чтобы дать ответы на интересующие вас вопросы.

Димон рухнул сразу. Без сомнений и колебаний. Платон, Ваня и Рубен на колени приземлились, хоть без особой спешки. Вика, всю дорогу не отходившая от меня ни на шаг, осторожно опустилась на каменный пол. И едва опустилась, сразу принялась дёргать меня за руку, увлекая за собой, ведь на колени падать я не стал.

Эта мерзкая привычка — лебезить перед каждым — была мне чужда. В реальной жизни я никогда ни перед кем не заискивал, ни к кому не подлизывался. И с огромным трудом заставлял себя унижаться перед власть имущими в игровом мире. Мне это не нравилось, мне это было противно. Но я пересиливал себя, мотивируя, что здесь я нахожусь в сказке. Что здесь это нужно делать.

Сейчас же, по непонятной даже для меня причине, я остался стоять на ногах. Наверное потому, что раньше упасть на колени от меня требовал страж на входе. И эти требования вызывали во мне противление… Наверное потому, что раньше магесса Элария капала мне на мозги необходимостью подчиняться. А я всё равно демонстрировал независимость… Наверное потому, что незнакомый ранее владыка коротышек сидел как каменная статуя на каменном троне и даже не смотрел на нас. Он смотрел куда-то сквозь нас. Мы зашли, мы прошли к центру, а положение его головы так и не изменилось. Возложив руки на каменные подлокотники, он сидел, как кукла, и просто смотрел перед собой. Будто наше появление его совсем не заинтересовало.

— Лёха! Лёха, блин! — зашипел Дистин. — Опустись на колени, ёлки-палки!

Я словно проснулся ото сна. Я смотрел на тяжёлую шестиугольную корону на голове владыки, смотрел на бородатую морду, смотрел на нос картошкой. Но никакой реакции не видел.

— Лёш, сядь! — потянула меня за руку Вика.

Сделав небольшое усилие, я всё же последовал её совету. Опустился рядом и даже склонил голову в поклоне, как тихо попросил Дистин.

— Владыка Низбад, — едва я угомонил своё эго, вновь раздался голос привратника — К тебе пришли наземники. Причина их появления мне неизвестна, но даже я вижу, что это умелые воины — одни из лучших среди «непосвящённых». Что передать им? Готов ли ты удостоить их своим вниманием?

Я собирался, было, недовольно покряхтеть. Но мне не дали. Вика отслеживала мою мимику и крепко сжала руку, чтобы я не напортачил. Я понял это, и ответил ей рукопожатием.

Ответ владыки меня удивил.

— Святой Дистин, подойди, — металлическим голосом приказал он.

Димон подскочил, как будто его в задницу укусила оса. Засеменил короткими ножками и вновь упал на колени перед троном.

— Кто из них тот, о ком ты мне рассказывал? Это эльф?

— Всё верно, владыка, — пробормотал коленоприклонённый гном. — Серый Ворон — лидер нашей общины. Самый тренированный боец в этом мире. Полумаг, полувоин.

— Я так и подумал, — проскрежетал Низбад. — Он не привык склоняться? Привык, чтобы склонялись перед ним?

Вопрос оказался риторическим, ведь никто не стал на него отвечать. Ни я, ни Димон, ни привратник.

— Что ж, хорошо. Я выслушаю вас, «непосвящённые» наземники. Святой Дистин заслужил право встречи. Надеюсь, после разговора он его не потеряет.

Димон бросил на меня быстрый взгляд. Я заметил, как сошлись у переносицы его густые брови. Видимо, возможность потерять репутационный балл его совсем не радовала.

— Серый Ворон, — владыка не сдвинулся на троне ни на миллиметр. — О чём ты хочешь поговорить? Или хочешь о чём-то спросить? Подходи. Посмотрим друг на друга.

Димон попятился от трона, как рак. Я же поднялся, секунд десять демонстративно отряхивал колени, а затем подошёл к тщеславному неигровому коротышке. И в этот раз плюхаться на колени не стал.

Где-то сзади испуганно хрюкнул Димон. Но я, в отличие от него, уже был знаком с несколькими о-о-очень важными неигровыми персонажами. И я был уверен, что от игроков они ждут не демонстрацию раболепия, а самоуважение. Они хотели видеть наличие чувства собственного достоинства.

В течение нескольких секунд мы играли с местным царём в гляделки. Никто ничего не говорил. За моей спиной пыхтел Димон. Но поскольку разочарованный вопль так и не раздался, я понял, что минус в «репу» он ещё не получил. Так что мне пришлось взять инициативу в руки, чтобы этого и не произошло.

— Владыка Низбад, от лица клана, коим я имею честь руководить, хочу выразить вам своё уважение. Мой верный товарищ — Святой Дистин — поведал, что вместе с вами мы можем помочь друг другу. Нас — и меня лично — интересует патент на добычу алмазов в принадлежащих вам копях. Вам же, насколько я понял, требуются определённые услуги, о которых мой товарищ-гном пока не имеет представления. Но я спешу вас уверить, что мы способны на многое. Если вы позволите доказать вам нашу состоятельность, я обещаю, мы приложим все силы, чтобы вы остались довольны.

— Почему ты говоришь со мной стоя на двух ногах?

Неожиданный вопрос не заставил меня растеряться.

— Я делаю это с двух лет, владыка. Я не змей, чтобы ползать. И не раб, чтобы прислуживать. Со всем уважением к вам — царю подгорного народа, — я бы хотел говорить, как тот, кто этого достоин. А не как подхалим, который пойдёт на всё, чтобы вам угодить. Я разговаривал с Нараей Илири, с королём Гилбертом Пеппиным. И они не требовали от меня пресмыкаться. Надеюсь, вы тоже не потребуете.

Говорил я вполне осознанно. Не эмоции мною руководили. Может, мои ребята, взволнованно ёрзающие на каменном полу сзади, так считали. Но это было не так. Я осознавал риски, но точно знал куда бью. Я верил, что именно этого от меня ждут.

— Дай мне свою руку, эльф, — владыка Низбад ожил через пару секунд после моей речи. Он протянул ладонь размером с совок и я, не сомневаясь ни секунды, дал ему себя пощупать.

Моя по-девичьи тонкая эльфийская ладошка утонула в его лапище. Он сжал её, а затем неопределённо хмыкнул:

— Знаешь, кто мне не нравится больше, чем наглые «непосвящённые»? Лживые «непосвящённые». Но ты, я вижу, совсем непрост. Не высокомерен, но достоин. Не труслив, но честен. Ты действительно знаком с вождями земель человеческих и земель эльфийских. И они тебя отметили. Это стоит учитывать.

— Спасибо, владыка. Но врать вам в лицо, думаю, никто бы не осмелился…

— Ты ошибаешься, Серый Ворон. Уже были те, кто осмеливался. Всего двое. Но не это главное. Главное, что все они были «непосвящёнными». Те, кто теми или иными путями добивался встречи со мной. И они ошибались в своём поведении. Они врали мне. Поэтому больше им здесь никогда не бывать.

Я обернулся и глянул на Димона. Он выглядел испуганным. Но на мой немой вопрос только плечами пожал. Видимо, он не имел ни малейшего понятия, кто из тестеров уже встречался с Низбадом. И он, и я, и даже Николай, считали, что мы это сделаем первыми.

— Наверное, это были глупцы, — вовремя сориентировался я.

— Об их умственных способностях я ничего не могу сказать. Когда речь идёт о «непосвящённых», меня волнует лишь одно — как много вас ещё предстанет предо мной. Как много появится в подземном мире. Как много захочет забраться в недра гор, чтобы истощать их. Чтобы добывать руду, золото и камни. А я этого не хочу.

— К-хм, — пробормотал я, лихорадочно подбирая слова, ведь в отличие от владыки, я хотел добывать руду, золото и драгоценные камни. — Мы не причиним вреда вашим землям, владыка. И мы готовы предоставить вам любую помощь, в обмен на благосклонность.

Но, казалось, бородатый гном не слышал меня.

— Своим присутствием, — продолжил бурчать он. — Вы ослабите моё царство. Вы высосите из гор все соки. Вы обрушите своды и, возможно, затопите подземелья. Вы — чужаки в этом мире. Не только в подгорном, но и наземном. Я знаю, что вас много. И, уверен, вас станет ещё больше. Вы распространитесь, как саранча. Уже сейчас, я знаю, многие из вас стараются получить право свободно посещать Шата Гунд. Вы отчаянно ищете наших знаний. Вы докучаете собой наших ремесленников. Хотите знать всё о создании оружия, о правильной закалке, об огранке и кузнечном деле. Скоро вас будет столько, что вы нарушите многолетний уклад подгорной жизни. Скоро мне придётся собственноручно вас выгонять, так как стража уже не сможет справляться… Я хочу тебе сказать сразу, Серый Ворон. Сразу, чтобы ты не питал иллюзий. Я буду противиться засилью «непосвящённых». Пока вы мне интересны, пока вас мало, я смогу вас вытерпеть. Но однажды моё терпение иссякнет. И тогда я прикажу вас всех выгнать отсюда. Не только из Шата Гунда, но и за территорию Великой Стены. Только оставаясь там, вы перестанете нести угрозу моему народу. А, возможно, и всем остальным расам… Но… Но там пусть с вами разбираются другие. У каждого народа есть свой правитель. И каждый должен сам принимать решения. Я лишь хочу обезопасить свой народ.

Восклицательным знаком недовольной речи владыки Низбада стал удар кулаком по каменному подлокотнику. Да такой удар, что подлокотник треснул. Я заметил трещину и едва удержался, чтобы не присвистнуть. Это какой силищи у него удар? Это каким уровнем надо обладать, чтобы так стукнуть?

Правда уровня над головой владыки я не обнаружил. Как не щурился. Но даже без уровня мне стало понятно, что он терпеть не может «непосвящённых» трудовых мигрантов. Это не стало для меня сюрпризом. Я уже не раз раздумывал над тем, как, по идее, к нам — игрокам — должны относиться уникальные ИскИны. Воспринимать ли как угрозу? Или как инопланетян — посланцев с небес. Представителями чуть ли не расы титанов. И приходил к выводу, что, скорее, первые будут преобладать.

— Весьма достойные слова от того, кто действительно заботится о своём народе, — сподхалимничал я. — Царь должен думать о завтрашнем дне. Для тех, кто смотрит в будущее, сегодня — уже прошлое. А завтра — настоящее. Вполне понимаю вашу обеспокоенность, владыка. Но, вы уж извините, всё же осмелюсь настаивать на нашем сотрудничестве.

— А что тебя, собственно, интересует, Серый Ворон? — по удовлетворённому бородатому лицу я понял, что выкрутился красиво. Низбаду понравились мои слова.

— Мой товарищ сообщил, что вы не против выдать патент на добычу драгоценных камней тем, кто докажет свою состоятельность.

— Алмазные копи действительно полны богатств, — кивнул владыка. — И пока я не против передать разрешение в другие руки. У моих шахтёров и так дел хватает.

— Мы поможем! — крикнул всё ещё стоявший на коленях Димон.

— Ну, что ж. Тогда ознакомьтесь с условиями. Выдавать разрешение просто потому, что вы мне приглянулись, я не собираюсь.

Внимание, лидер клана! Вам предлагается подтвердить выполнение задания: «Тот, кто достоин», состоящее из трёх миссий.

Миссия 1: «Доставка продовольствия» — заполнить и сопроводить к вратам Великой Стены караван с зерном (10 подвод). Во время передвижения, караван в случайном порядке будут атаковать группы опасных монстров (3 волны). Допустимые потери: 3 подводы.

Миссия 2: «Доставка шёлка» — доставить к вратам Великой Стены 5 рулонов разноцветного шёлка.

Миссия 3: «Зачистить 13-й чертог» — выдержать атаки очень опасных монстров (5 волн). Максимально допустимое количество членов клана: 100 человек.

Награда: патент на добычу алмазов в Алмазных копях сроком на 30 дней.

Принять/Отказаться

Сразу подмигивать я не стал. Как не стал стесняться, и почесал черепушку. Всё выглядело интересно, но пока не до конца понятно.

Я повернулся к своим бойцам и спросил:

— Прочитали?

— Да, — за всех ответил Дистин. — Мы тоже видели.

— Владыка Низбад, — я повернулся к нему и отвесил поклон. — Разрешите посовещаться с товарищами, прежде чем принять окончательно решение?

— Разве не ты — Серый Ворон — лидер общины? Разве не ты должен принимать решения?

— Я. Но я хочу услышать чужое мнение, чтобы решение вышло более взвешенным.

— Тогда успейте обсудить, пока я не потерял терпение, — решил немножко попугать меня Низбад. — За вами наблюдать любопытно, но есть дела и поважнее.

Одним прыжком я запрыгнул в кружок, где шептались ребята.

— Я, на хрен, в шоке! — воскликнул Руффилин, едва я приземлился.

— Чего это вдруг?

— Затратно, ёлки-палки. Долбаный 13-й чертог меня не волнует. Но вот караван с зерном и, особенно, шёлк — это трындец! Рулоны шёлка! Ну, блин, надо же совесть иметь!

— Ой, помолчи, — недовольно зашептал Хельвег. — Овчинка стоит выделки, я скажу как главный спец по крафту. Это ж не шутки! Это — алмазные шахты! Это чуть ли не единственное место на Южном Континенте, где добываются алмазы, которые идут на создание бижутерии от 50-го уровня и выше! «Редкой» бижутерии, чёрт побери! Это вам не хухры-мухры! Так что ради квеста надо постараться! Я настаиваю, что надо подтверждать и приложить все усилия! Иначе бижи нам не видать!

— А сколько всё же денег придётся потратить? — обратился я к Руффилину.

— Разве это важно?…

— Хельвег, погоди! Я ж не у тебя спрашиваю. Рубен?

— 5 рулонов шёлка. Это дорого. Очень дорого. Хоть в лавках я его видел, цена меня не порадовала. Сейчас не припомню, что почём.

— А зерно?

— Ну, зерно как зерно. Там 10 подвод надо. Хрен его знает, сколько мешков в подводу влезает. Тоже, наверное, дорого.

— Ребята, надо поставить этот вопрос перед всем кланом, — неожиданно вмешалась тихоня Кассиопея. — Давайте соберёмся вечером и решим, что делать? Скинемся, если надо. Все ведь должны участвовать. Ведь так?

Я посмотрел на Вику и задумчиво потёр брови. В принципе, идею она подала толковую. Особенно мне, особенно в ситуации, когда доверие клана я всё ещё не вернул. Но советоваться с остальными принимать ли квест или нет — это глупо. Надо посоветоваться и выбрать наиболее безболезненное выполнение этого квеста. Если что, потрясти кошельки или содрать с каждого по мешку пшеницы. Ну, или что там будет нужно. Но само задание надо принимать. Ради бижутерии, с которой у всех в «двумирье» полный швах, я готов выпрыгнуть из собственных штанов.

— Ты права, Вика, — сказал я. — Обязательно обсудим. Но только последовательность действий. Квест же принимаем по-любому… Владыка Низбад, — после того, как подмигнул заданию, я вновь обратился к главному гному. — Мы принимаем ваши условия. Мы всё сделаем.

— Отлично, — спокойно ответил Низбад, а затем лихо щёлкнул короткими пальчиками. — У вас 4 дня.

Перед моими глазами появился тикающий в обратном направлении таймер. Но прежде чем выругаться, выражая недовольство неожиданной неожиданностью, я услышал одновременную ругань очень знакомыми голосами.

— … твою мать, — не выдержал Рубен.

— … твою мать, — поддержал его Платон.

Глава 8. Выполняем задания короля гномов

Вечером я всех собрал в комнате для брифингов. Почти все уже знали с какой целью собрание, и не возмущались особо. Ребята пришли с блокнотиками, чтобы, по обыкновению, записывать мысли для ежедневных тестерских отчётов, и тихо переговаривались друг с другом.

— Все присаживаемся! — похлопал я в ладоши, чтобы унять бардак. Чувствовал я себя вполне уверенно и не сомневался, что меня будут слушать. — Часики уже тикают, господа. Потому решение надо принимать быстро. Давайте приступим.

— Да нечего тут обсуждать, — сходу начал Жамеллан. — Я — лучник. Человеческий лучник. У моего персонажа показатели магической защиты одни из самых слабых в игре. Наверное потому, что показатели физической атаки одни из самых сильных. И я хочу себе бижу! Я на всё пойду, чтобы сбросить «необычный» мусор и одеть алмазные серьги. Квест выполняем по-любому!

— Да выполняем-то выполняем. То понятно. Но во шо это обойдётся?

— Да пофиг, Олег! Будем вкалывать и ночью, если надо.

От сокланов посыпались заверения, что ради бижутерии они готовы страдать. Неожиданный квест заинтересовал всех. Особенно в свете того, насколько тяжело добывалась эта бижутерия. Каждый спешил высказаться и каждому я давал слово. Не все, конечно, тратили на выступление более двух-трёх слов. Но на общее желание помогать, это никак не повлияло. Впервые все были готовы добровольно отдавать кровные ради успешного выполнения квеста.

— Ваши деньги я, несомненно, приму, — пообещал Рубен. — Но, как я понял, вы даже не представляете в какую сумму обойдётся умаслить гномов… Мы с Ваней посовещались, — кивнул он в сторону нашего главного крафтера. — И обсудили вопрос шёлка. Мы оба пришли к решению, что рулоны надо покупать. Покупать за золото.

— Почему, Рубен? — спросил Илья. — Разве не проще самим создать на ткацком станке в подвале? И ремесло крафтеры подкачают.

— Не проще, — вместо Рубена ответил Иван. — Не проще, но дешевле. И куда затратнее по времени. Я уже провёл подсчёты. Даже если мы все решим заняться собирательством и будем искать по миру шелкопрядовые коконы, если будем покупать с рук или мониторить аукцион, мы не уложимся. Это просто нереально геморрно. Там этих коконов нужны тысячи! Десятки тысяч! Плюс краски, переработка… А это время. Гораздо проще, как мы решили, скупить всё необходимое в ткацких лавках Асилума, где у нас есть скидка. Хоть обойдётся дороже, но времени мы сэкономим массу. В 4 дня никак не заготовить шелка вручную. Надо покупать.

— Хорошо! — поднял я руку, чтобы сразу закрыть этот вопрос и утихомирить гомон. — Давайте здесь мы поставим точку. Всё, тихо! Раз профессионалы сказали — так и будет. Готовьтесь выворачивать кошельки… Дальше. Вопрос доставки подвод с зерном. Это будет не просто сопровождение каравана, а классический ПвЕ-контент, где нам придётся отбиваться от мобов…

— А давайте не покупать зерно? — едва я закончил говорить, вскочила Олеся. — Извини, что перебила, командир. Раз такое дело, у меня есть идейка.

— Стреляй.

— Давайте не будем покупать зерно? Вы говорили, что подводы ждут в деревне Истбурн. Вы, вроде, уже видели их?… Вот! Я ж и говорю: давайте не будем покупать, а уберём поля пшеницы у деревни Истбурн. Нам всё равно оттуда выдвигаться к Великой Стене. Давайте устроим большую жатву? Это же вопросы репутации и ничего более. Мы ж уже сколько раз так делали, нарабатывая репутацию с жителями деревень. Обычное дело для нас. Поможем им, убьём репутационного зайца, и заполним зерном подводы. А если весь клан напряжётся, сделаем куда быстрее.

— Отличная идея! — впервые подал голос Андрей. — Олеся права. Зачем платить за то, что можно сделать руками? Организуемся и быстро всё сделаем.

— А шо «неписи» скажут?

— Там и узнаем. Не думаю, что откажут. Олеся верно говорила про репутацию. Думаю, они будут только «за».

— Принимается, — согласился я и показал Олесе большой палец. — Подготовьте себя к работе с серпом. Завтра с утра приступим… Теперь самый главный вопрос — 13-й чертог. Его зачистка, то есть.

— Да, уж. Это будет посложнее.

— Ага. В 49 рыл, однако.

— Именно! — воздел я пальчик. — В этом вся проблема. Ты верно подметил, Лев. Нас мало. Критически недостаточно! Надо не только найти время, чтобы самим подкачаться, но и набрать хорошие кадры. Не знаю, что нас там ждёт, но, во избежание сливов, стоит запастись алтарями, зельями, свитками баффа и, по возможности, улучшить эквип. Мы пойдём туда все, когда будем готовы. Олег, Платон, Андрей, — я указывал на каждого пальцем, когда произносил имя. — Вы трое освобождаетесь от всех обязанностей на следующие 2–3 дня. От всех, кроме рекрутинга. Ваша задача — добить клан до сотки. В инст пустит как раз столько. Вы знаете, кто нам нужен. Знаете, какие нужны уровни от ребят. Знаете, какие человеческие качества в приоритете. Ищите их. Ищите тех, кто будет готов стать ответственным пати-лидером. Ищите и постарайтесь найти. А когда закончим с комплектацией, тогда и перейдём к финальной миссии. Окей?

Говорил я уверенно. А когда закончил, поймал себя на мысли, что вновь нахожусь в своей стихии. Вновь командую и не спрашиваю чужого мнения. И от этого я кайфовал. Мне нравилось самому принимать решения. Я чувствовал себя воодушевлённым.

Но самое главное — я видел в глазах ребят отклик. Ещё недавно они смотрели на меня, как паразита. Ещё недавно хотели избавиться. Но сейчас они сурово кивали в такт моим приказам. Каждое слово их устраивало. Всё, что я говорил, они поддерживали. Все желали участвовать и все выражали поддержку. И никто не вспоминал, что форма правления у нас поменялась.

— Хорошо, Лёха, — кивком головы поддержал меня Андрей. — Займёмся.

— Спасибо. Ещё раз ребята, — сказал я, когда лёгкий гул утих. — Завтра Иван и Рубен идут в Асилум барыжить. Будьте готовы подсобить деньгами… Олег, Андрей и Платон занимаются набором. А все остальные идём косить пшеницу. Все свободны.

Предложения «принять решение голосованием» вновь не последовало. Никто об этом даже не заикнулся. Работяги-тестеры начали покидать комнату для брифингов, что-то обсуждая между собой. Они были собраны и сосредоточены. Возможность получить высокогрейдовую бижутерию сплотила их и дала мотивацию.

Меня кто-то схватил за руку, когда я с улыбкой наблюдал за удаляющимися спинами:

— Мы можем… мы можем поговорить?

Голос я сразу узнал. Но я не поверил своим ушам. Резко обернулся и увидел Катю. Она сжала мою кисть и вопросительно смотрела в глаза.

Здесь я уже не стал строить из себя усовершенствованного клан-лидера. Я резко вырвал руку. Катя пошатнулась, но устояла. Лишь секунду я смотрел на неё так, как она того заслуживала, — как на тварь в человеческом обличье. Затем резко развернулся и зашагал на выход. А когда выходил, мне показалось, что я услышал тихое: «Прости»…

…Прошло чуть больше трёх суток с момента получения кланового квеста. За это время, стараниями тех, кто заслужил моё безграничное уважение, клан «Immortals» вырос до 98-ми человек. Кипучая энергия троих парней, которая, замечу, ранее никак не проявлялась, заставила меня по-иному посмотреть на них. И Олег, и Платон, и, особенно, Андрей сделали всё, чтобы нарастить боевой потенциал клана. Они оккупировали игровой форум, метались по Кресфолу, кричали на площадях городов, сообщая о наборе в популярный клан. Даже словесно отбивались от «хейтеров», которых мы успели вскормить немало. И это дало результат. К утру сегодняшнего дня в клан было подано заявок больше, чем необходимо. Мне даже пришлось притормозить ретивых рекрутёров перед самым походом. В «инстанс» всё равно всех бы не пустило.

Но пока эта троица занималась пиаром и набором, остальные тоже не спали. В прямом смысле слова. Рубен и Иван поселились в Асилуме. Иван не вылазил из клан-холла, создавая шмотки, которые Рубен потом продавал. Затем прибыль шла на покупку шелков, а Иван вновь запирался в подвале. В итоге, эти двое справились сами. Сокланам практически ничего не пришлось тратить. Лишь на начальном этапе мы скинулись, пополнив бюджет. Так что когда подводу с 5-ю рулонами мы доставили к Великой Стене, облегчению нашему не было предела. Особенно облегчению Рубена. Когда я спросил у него, во что обошлись эти шелка, он честно сказал, что клан-холл стоил не так уж и дорого. Дальше задавать вопросов я не стал, и лишь надеялся, что затраты окупятся. Ведь алмазные копи всё ещё оставались от нас так же далеки. Далеки, несмотря на то, что зерно мы тоже доставили.

Это было довольно-таки интересно. Контент «сопровождение каравана» не был для меня в новинку. Я такое уже видел, я в таком уже участвовал. Даже участвовал в грабежах караванов в тех или иных онлайн-игрушках. Здесь же всё было немного по-другому. Но лишь чуть-чуть.

Благодаря толковой идее Олеси, мы действительно целый день убирали пшеницу. Оккупировали деревню Истбурн и приставали к «неписям». И они были не против. Мы получали мелкие квесты и рьяно их выполняли. Забивали мешки зерном, а подводы мешками. К вечеру первого дня всё было готово. Но отправлять конвой в ночь нам запретили. Суровый гном-НПС — посол по особым делам от гномского царства, — который и предоставил подводы, сказал мне, что риск просрать квест слишком высок. Ну то есть намекал, что в темноте мы можем легко потерять больше, чем 3 подводы, когда «мобы» налетят на нас. Я его послушал, и удовольствие от игры «Two Worlds» мы получили на следующий день.

Почти в 70 человек мы вышли из деревни. Колонна из 10-ти подвод растянулась в довольно-таки длинную цепочку. Это было не особо удобно, когда ты — «энханцер» и должен не отпускать своих сопартийцев дальше, чем на 20 метров. Я метался вдоль колонны, как угорелый. А со мной метались мои маги, так как я всё ещё оставался единственным, кто достиг уровня ауры шанса магического крита. Я метался, проверяя, как выполняют мои указания 8 полных групп. К сожалению, далеко не каждая группа обладала «Владыкой Маны» или лекарем. Не говоря уже про несчастных «энханцеров», играть которыми всё так же мало кто желал. Так что мне с моими бойцами приходилось играть роль пожарной команды. На «козлы» я посадил самых маленьких и бесполезных. Топовых лучников посадил на подводы в центре, чтобы сектор обстрела у них был максимально возможный. Сильные пати посадил впереди и сзади, чтобы нам ни проезд не заблокировали, ни слабую овцу от стада не отбили. И хоть я помнил, что могу потерять 3 подводы, планировал доставить в целости и сохранности их все.

Но реальность немного меня покусала. Немного добавила седых виртуальных волос.

Спокойно мы ехали с километр. Когда деревня исчезла из виду, прямо из ниоткуда появились конные наездники. Это были простые-обычные «разбойники». Но как «мобы», они были не простые. Они были «элитные»!

Они налетели с двух сторон. Где-то по паре десятков с каждой. Тогда-то я впервые пожалел, что у меня в клан не одни РДД. Бесполезные «милишники» в первые минуты столкновения выглядели очень бесполезно.

Завязалась перестрелка. Жамеллан со своими парнями выдавал бешеный ДПС. Благодаря тому, что второй по топовости «энханцер» в клане взял 50-й уровень и изучил «ауру шанса физического крита», лучники творили чудеса. Это потом я узнал, что Жамеллан ночью собрал пати, чтобы докачать «энханцеру» такой важный уровень. Он прекрасно понимал, что я ему не достанусь. Что я, как топовый саппорт, достанусь магам. И решил проявить инициативу. Благодаря своей активности, сейчас он и его лучники жарили не по-детски.

Но не они, конечно же, решили исход торопливой битвы. Думаю, даже не надо говорить, кто решил.

Мои маги сносили каменными глыбами «разбойников» с коней. Договаривались о следующей цели и толково пуляли молниями по ассисту. В рядах конников они прорубали бреши. Так что когда, наконец, завязалась скоротечная рукопашная, половина «мобов» уже лежала на земле.

Нападение 1-й волны отобрало у нас одного возницу. Самого маленького «кинжальщика». Того бедолагу, который своим равнодушным отношением к «гринду» бесил меня уже целый месяц. Того, кого я собственноручно тянул за уши на «Губительных Топях». Того, кто по уровню уверенно держал последнее место в клане. Но в этот раз я не стал на него кричать. Мне это было несвойственно, так как я всегда был суров к лентяям. Я спокойно приказал ему садиться на лошадку и мчать за нами следом. И добавил, что без него мы не справимся.

В клановом чатике сие утверждение вызвало смех и немного разрядило атмосферу после напряжения первого столкновения.

А затем нас решили порадовать гигантские когтистые цапли. Размахивая крыльями, они пикировали с неба, атаковали игроков длиннющими клювами, хватали когтями мешки и пытались умыкнуть с подвод. Здесь своё решительное слово вновь сказали лучники. Словно пулемётными очередями они ссаживали наглых птиц. Сбивали их и превращали в чучела, набитые стрелами.

Маги орудовали только «фаерболами», так как оказалось, что к этому виду магии у гипертрофированных цапель слабость. От камней они уворачивались, молнии им были нипочём. А вот огонь обжигал крылья не хуже, чем обжигал в реальном мире.

Так что когда бедолага-«кинжальщик» примчался, ему достались лишь жаренные окорочка. В этот раз мы не потеряли никого не только потому, что птиц было немного, а потому, что опять не совершили ни одной ошибки. В боевом столкновении каждый знал своё место и чётко выполнял задачи. Я не лез на передовую и просто держал ауры, а лучники и маги старались сохранять дистанцию при помощи латных щитов, которыми их прикрывали «танки». И когда я, было, решил, что при защите караванов неповоротливые консервные банки просто бессмысленно занимают слоты в группах, третья волна — финальная — показала, как я ошибался.

До высокой каменной стены оставалось не больше пары километров, когда мы все услышали доброе старое блеяние. Мы принялись оглядываться и, прежде чем рассмотрели знакомые всем туши, увидели стену пыли. Услышав знакомое «бе-е-е-е», сначала я подумал, что это шутка. Что создатели «двумирья» прикалываются. Но пыль, а затем и сами «блеятели» показали, почему их пустили с третьей волной.

Залпы магии и стрел не смогли задержать чудовищный каток. Стадо «элитных» обладателей кручёных рогов даже не замедлило свой бег. Сходу они прорубили дыру в центре колонны. Кувыркаясь, во все стороны полетели не успевшие спрыгнуть игроки. Две подводы перевернулись, рассыпав мешки. Стадо баранов накинулось на эти мешки, принялось разрывать рогами и жрать рассыпавшееся зерно прямо на месте катастрофы. Катастрофы, которая заставила меня схватиться за сердце.

Но тут в бой вступили «танки». Ну, в бой — это я сильно сказал. Они «агрили» баранов, отваживая умениями от вкуснотищи, щедро просыпанной по земле. Бараны негодующе ревели, но ничего поделать не могли — умения агрессии в игре на то и умения, что сопротивляться им невозможно.

Придя в себя, — а это случилось через долгие 5 секунд после столкновения — я заорал благим матом и потребовал накрывать рогатых мерзавцев АОЕ-умениями. И меня совершенно не волновало, как к этому отнесутся нежные ушки сокланов. Если колонна потеряет ещё 2 подводы, можно разворачиваться. А затем можно отдыхать, так как, благодаря тикающему таймеру, вновь заготовить зерно мы уже не успеем.

Поэтому я рычал, как лев. Маги меня услышали, и пошла жара. В самом настоящем смысле слова. Огонь заплясал прямо на рассыпанном зерне, поджигая курчавые бока. Размахивая молотами и мечами, в бой пошли «милишники». Наконец-то, они продемонстрировали свою полезность, ведь выжившие после столкновения лучники, в этот раз оказались не у дел. Впервые я увидел Жамеллана, бегающего с перекошенным лицом и не знающего, что ему делать. Пыль, зерно, бараны и бараны в латных доспехах смешались в одну кучу. И в кого палить в такой куче, он не понимал.

Но всё же нам удалось выстоять. Бараний каток обошёлся нам в 20 человек и 2 подводы. Когда всё завершилось и пыль начала оседать, выяснилось, что мешки разодраны в хлам. От подвод остались лишь дрова, а зерном и не пахло. Стадо вылизало зерно с земли подчистую. Я провёл быструю перекличку и облегчённо выдохнул. Кто пал — тот встанет. А вот то, что мы выдержали три волны с запасом в одну подводу, меня порадовало. Это означало, что ничего переделывать не придётся.

Несмотря на вопли в клан-чат и просьбы павших игроков их дождаться, я скомандовал выдвигаться к Стене максимально быстро. Выполняли мы это задание впервые. А поскольку оно было невероятно важным для нас, я не желал нарываться на сюрпризы. 2 волны, 3 волны или 4. Лучше не выяснять. Лучше перестраховаться.

Так что пригнали мы 8 подвод под врата Великой Стены ещё до того, как нас нагнали сокланы. У врат передали всё на руки неигровым гномам, а я получил подтверждение, что две миссии трёхступенчатого задания выполнены. Осталась последняя — самая тяжкая. Та, где нас ждали не 3, а 5 волн.

Глава 9. 13-й чертог

Я стоял в полутьме гномского 13-го чертога и смотрел по сторонам. Подземелье, освещённое тусклым магическим светом, таило в себе множество опасностей. По крайней мере, я сделал такие выводы, осматривая высокий свод с острыми сталактитами и извилистыми, как черви, тоннелями. Тёмные пасти тоннелей смотрели на нас с четырёх сторон. И из каждой такой пасти мы ожидали убийственную волну «мобов».

Я прекратил нервно пересчитывать тоннели — их было 4 и вряд ли бы стало больше — и вызвал меню персонажа. Сверился с показателями и убедился, что у меня там полный порядок.

Текущий уровень персонажа: 64

Мощь — 59

Стойкость — 78

Сноровка — 105

Интеллект — 1

Духовность — 140

Удача — 1

Очки жизни: 880/880 Мана: 705/705

Доступных для распределения баллов: 0

Я всё ещё держался на 1-м месте не только в клане, но и во всём игровом мире. И во что бы то ни стало желал как можно быстрее докачать 70-й. 60-й уровень меня не особо порадовал. Кроме ауры «шанса магического крита», там ничего толкового не было. А вот на 70-м меня ждала не только охренительная аура «сила физического крита», но не менее охренительная пассивочка и фантастически полезное активное умение. Я давно изучил, что на каком уровне меня ждёт, и уже бил копытом. После закрытия всех квестов, я желал как можно быстрее погрузиться в «гринд». Погрузиться и выкачать 70-й. А потом опять нырнуть в группу лучников и смотреть, как они уничтожают всё живое вокруг.

— Лёха! Лёх! — прервал мои размышления Квантум. — Как ты и просил, я установил все алтари в центре построения. Все прикоснулись. Порядок.

— Квантуша, а как твои? — я кивнул в сторону группы лучников из самого свежего помёта. — Не обделаются?

— Да нормальные ребята, — улыбнулся он. — Все хотели к нам попасть. И заявки написали, и анкеты заполнили. Даже старались мне понравиться, когда я проводил собеседования… От «двумирья», Лёха, все хотят классного контента, а не заполнения тестерских отчётов. Быть в «Бессмертных» лучше, чем быть в одиночестве.

— Ладно, супервайзер ты мой, — я похлопал по жреческому плечу. — Ступай к своим. Пока есть время, я устрою смотрины. Проверь, чтобы и склянки были у каждого, и свитки баффов заюзаны… Вик. Вика! — обратился я к хилу в моей пати. — Ты пока за главного. Я пойду проверю остальных.

Время действительно было. Когда, благодаря магическом порталу, мы переместились в «инстанс» под названием «13-й чертог», таймер, запущенный с помощью щёлканья гномских пальцев, исчез. Появился другой таймер. Таймер отсчитывающий время до старта первой волны. И времени пока хватало.

Всех своих бойцов я распределил по группам. Все 98 человек влезли, никто не остался в одиночестве. Но, конечно же, не все группы были одинаково сильны. Они отличались и по бусту, и по уровню взаимодействия, и по уровню персонажей. Я старался, перелопачивал группы, выяснял наличие толкового оружия и экипировки. И несколько групп у меня вышли ну совсем уже бесполезными. В них отсутствовал и «энханцер», и «маналейка», и даже «хил». Эти группы состояли лишь из мамкиных нагибаторов, выбравших на старте весёлые и интересные классы. Но я всё же согласился принять их в клан, в душе надеясь в будущем добрать саппорт.

Выстроил я сокланов построением каре. Очутившись в «инстансе», увидев острые камни над головой и тёмные тоннели, я принял решение сразу занять центральную позицию. Про себя молился, чтобы волны «мобов» не выплёскивались из тоннелей одновременно, а по очереди. Но всё же был готов и к такому развитию событий. Я строго-настрого наказал грамотно собранным группам «танков» быть мобильными. Следить за тем, как развивается ситуация, и затыкать любую дыру, если дыра появится. Даже не спрашивать моего мнения. Увидели проблему, быстро обсудили в группе и вместе поработали затычкой.

Я хотел заставить все свои группы работать так, как я привык, — работать констами. Меня всегда напрягала необходимость каждому в отдельности вытирать сопли и что-либо объяснять. В реальном мире, где я зарабатывал бабки играя, я давно оставил такую практику. Со мной сотрудничали только те ребята, кто уже сплотился в небольшую ячейку, именуемую «конст-пати». Управлять такими ячейками было куда проще. И здесь я хотел добиться того же. Я хотел создать клан, где не человек является боевой единицей, а конста.

Я обошёл квадратный строй и проверил грамотно ли все расставлены. В первых рядах увидел лишь латные груди, и удовлетворённо кивнул. Вторые ряда занимали «милишники» — всякий шлак с мечами, топорами и кинжалами. Затем плотно сбитыми группками стояли лучники и маги. А весь саппорт теснился в центре. Тут были только те, кого нельзя потерять в бою. Кто усиливает нагибаторов, лечит их и заливает «ману».

— Ещё раз повторю, господа! — повысил я голос, когда вновь пролез в безопасный центр. — Мобильность прежде всего! Как попрут — сразу перестраиваемся. Если окажемся в окружении, будем решать быстро. Если нет — сразу направить стену щитов в сторону того тоннеля, откуда бегут мобы… Осталось 15 минут. Ничего пока не запускаем. Ману не тратим. Заюзайте свитки баффов, проверьте, чтобы зелья были под рукой. «Энханцерам» ауры активировать только когда истечёт время. Помните в каких вы группах и не запускайте лишнюю ауру. И… и с Богом!

Когда 15 минут истекли, мы были готовы. Никто не сошёл с места. Сразу после исчезновения циферок «00:00» с наших виртуальных экранов, «инстанс» словно вздрогнул. Сталактитовые своды подземелье озарились ярким волшебным светом. Перед нашими глазами выскочило системное оповещение:

Внимание! Инстанс: «13-й чертог» активирован!

А затем раздался дружный писк. Но это не мы пищали. Это пищал кто-то внутри горы.

Раздался топот множества ног. Где-то ударили барабаны. Я крутил головойпо все четыре стороны, ожидая нападения. Но, к счастью, оно пришло не сразу со всех сторон.

— Вижу свет! — закричал Ланцелот из первого ряда. — Вон, из тоннеля! Оттуда бегут!

Я протолкался в первый ряд и действительно заметил оранжевое зарево, будто тоннель освещают пылающими факелами. И писк действительно раздавался с той стороны.

— Перестроились! — выкрикнул я. — «Танки» — в центр! Луки — сразу на фланги! Маги — за спинами «танков»! Шустро!

Строй пришёл в движение. Шелестели туники, звенели кольчуги и латные доспехи. Несколько копейщиков выставили орудия перед собой. А затем из тоннеля показалась та самая пищащая и визжащая масса.

Держа в тощих зелёных ручках небольшие факелы, показались самые натуральные гоблины. Точно такие же мелкие засранцы, не раз и не два встречавшиеся в любом подземелье «двумирья». Но эти, помимо факелов, держали в руках орудия убийства. Они вывалились из тоннеля одной огромной аморфной массой. Но я успел разглядеть и пращи, и плохонькие луки, и дротики. Потрясая деревянными щитами и каменными топорами, что-то грозно кричали «гоблины-воители». И самым последним из тоннеля выбрался мясистый, но слепой пещерный тролль. Визжащие надсмотрщики тянули его за цепи и старались не попасться под огромную деревянную дубину, которую он сжимал в лапищах.

Но, на наше счастье, пещерный тролль оказался не Мировым Рейдовым Боссом. Как и его зелёные конвоиры.

Огромная визжащая масса, пересчитать которую не представлялось возможным, устремилась на нас сразу. Вверх взметнулись камни, полетели стрелы, дротики и копья. Застучали наконечники о сталь — «танки» выставили щиты, закрывая менее бронированных персонажей. А затем ответили мы. Не стали ждать, когда линии соприкоснутся.

Мой командный вопль пошёл гулять по подземелью. Ливень стрел ударил в зелёную массу, опустошая её ряды. АОЕ-умения магов, усиленные свитками баффа и «энханцерами», обрушивались на гоблинов, как цунами. Молнии и лёд мешали им сомкнуть ряды. А затем я увидел самый натуральный камнепад. Увидел и охренел от его разрушительной силы — хрупкие зелёные тела расплющивало до состояния блинов. Мы обрушили на бедных «мобов» такой урон в единицу времени, который, наверное, от нас не ожидали даже создатели игры. Мы остановили первые ряды и опрокинули их. А когда я заметил, что земля усеяна неигровыми зелёными тельцами, как вчера была усеяна зерном земля, скомандовал атаку. Разбив лёгкий ступор игроков, вряд ли ожидавших от меня именно такой команды, я приказал добить оставшихся.

Команда была выполнена с достойным рвением. Особенно порадовались «милишники». Они налетели на не ожидавших такой прыти гоблинов и сошлись с ними в рукопашной. Хоть я тоже, в принципе, мог причислить себя к «милишникам», с места не сдвинулся. Я стоял, где стоял. Что-то кричал, указывая мечами то туда, то сюда и нецензурно призывал сокланов не брать пленных. Они меня слышали и рубили всех направо и налево.

И только тот самый тролль немного потрепал нам нервы. Он был слепым, а потому просто размахивал дубиной во все стороны. И даже завалил двоих слишком горячих рубак из новоприбывших. За это ему натыкали стрел в пузо и сожгли пятки. Добавили булыжниками в череп и копьями в задницу.

В общем, первая волна не доставила никаких хлопот. Тот самый хорошо знакомый «зерг-раш» разбился о стену уверенных в себе игроков.

— Ох, как они жарят, — удовлетворённо потёр я ладошки, пока сокланы радостно потрясали оружием или же собирали нехитрый лут. — Как же выкашивают лукари. Хочу, блин, скорее 70-й. Надоело с магами…

— Эй, я могу и обидеться, — наиграно шмыгнул носом Лисандер. — Посох бы мне, как ты обещал когда-то, клан-лид. Тогда посмотрю я на луков.

— Лёш! Лёш! — Кассиопея принялась трясти меня за рукав. А потом придвинулась и прошептала на ушко. — Надо бы похвалить ребят. Они ведь все молодцы, не так ли? Скажи им пару слов, пожалуйста. Они от тебя и так редко что хорошее слышат.

Я так и раззявил варежку: ты смотри какая! Взяла в моду клан-лидеру нашёптывать. Кого она учит? Забыла, что ли, кто я такой?

Но секундное охреневание быстро прошло. Хоть было непросто принять, что кто-то, образно говоря, не умеющий даже чистить капусту, учит повара варить щи, я вспомнил, что авторитарным мне быть запрещено. Я должен победить самого себя и действительно стать тем самым усовершенствованным клан-лидером. Тем самым, а не просто витриной для успокоения сокланов.

Я почесал затылок, недовольно посмотрел на Вику, но всё же себя пересилил.

— Ребята! Все молодцы! — прокричал я. — Прекрасная реакция и взаимодействие. Работали грамотно и не налажали. Я вами горжусь.

Я заметил, как Вика удовлетворённо кивнула, словно это был тот минимум, который она от меня ожидала.

— Вычищайте быстрее! — вместо меня скомандовал Хельвег. — Таймер пошёл! Скоро волна номер два!

Волна номер два нагрянула аккурат по расписанию. В этот раз своим вниманием нас порадовали гигантские огненные черви. От их ужасного вида и значительного объёма мы бы сразу подняли руки, обещая сдаться в плен, если бы не одно «но». Они действительно были огненными. А значит не просто выпускали огненные струйки, а имели слабость к водной стихии.

Фишку я просёк почти сразу. Пока сокланы пугались, ругались и готовились подороже продать свои жизни, я проорал магам давить червей ледяными стрелами или накрывать водяными АОЕхами по секторам. Кидать корни, замедления или парализовывать, пока черви не добрались до наших рядов и не устроили геноцид.

Это помогло. Хоть червяков нельзя было раздавить ногой, можно было задавить количественно. Ребята сломали строй, кидались группами на каждого замершего в «парализе» червя, набивали стрелами каждого, кто застрял в корнях. А самые умные молотили молотами тех, кто оказался заморожен. Было довольно-таки забавно наблюдать, как, со знакомым звуком разбившейся сосульки, лопались огромные тела. Будучи замороженными, они впитывали в себя урон, как губка. Именно замороженные черви уничтожались быстрее всего.

Но такие магические умения были, конечно же, затратны по «мане». Когда мы собрали всех червей, чтобы сходить на рыбалку, оказалось, что отрабатывавшие по-стахановски «маналейки» высохли наполовину. А маги, вообще не беспокоившиеся о количестве своей «маны», слились на три четверти. Ну а топовые «энханцеры» — то есть я — утирали рот, после очередного испитого пузырька с синеватой жидкостью.

— Вы как-то экономнее давайте, — недовольно пробурчал я, сразу опустившись на задницу после ликвидации последнего червя. — Что вы смотрите!? Все на жопу! Регенить ману бегом! На вас её не напасёшься!

— Да ладно тебе, Лёха, — прыгал рядом довольный Жамеллан. — Классно же! Две волны без вариантов. Ваще изи будет!

И этот чёртов Жамеллан накаркал, собака.

Следующие две волны отобрали у нас кучу нервов и, конечно же, «маны». Зелья выпивались литрами, лечащие столбы света не прекращались ни на секунду. Клан-лидер орал, наверное, чаще, чем выпускал стрелы всё тот же Жамеллан. Мы бились, не разбивая строй. Но всё же группы сыпались. Нам не удалось обойтись без потерь. Спасало нас то, что алтари стояли под ногами. Любой павший возрождался через 10 секунд и снова бежал воевать. К концу 4-й волны мы были порядочно измотаны. Победили, конечно, но совсем не «изи».

Я не терял контроль над боем ни на секунду. Всё видел, всё верно оценивал, успевал отдавать приказы. За всё время ни разу не замахнулся мечом, и ни одной ауры не уронил. Хоть мне, конечно, хотелось помахать мечами, повоевать и убить кого-нибудь неигрового, я не мог себе это позволить. И после уничтожения 4-й волны, наверное, впервые за долгое время похвалил себя за то, насколько грамотно выбрал персонажа. Был бы я лучником, сейчас бы веселился за десятерых, расстреливая орды злодейских монстров. Был бы магом, пулял бы куда душа пожелает, будучи уверенным, что мне нальют «маны» с горкой. Был бы «кинжальщиком», пытался бы зайти за спину и разрядиться убийственным комбо. Был бы «маналейкой» или хилом… Нет! Ни за что и никогда я бы не играл хилом! Нет, уж! Без меня!… А вот был бы я «танком», агрил бы, вяло отмахивался от «мобов» и время от времени задавал бы вопрос дамагерам: «Ну скоро вы там?».

Только вот играя кем-либо из этих персонажей, я бы не смог управлять. Я бы не видел общую картину. Не смог бы принимать верные решения. Особенно, если бы визжал от удовольствия, как Жамеллан, и посылал одну стрелу за другой. Ладно, пусть лидером консты лучник может быть. Но никак не лидером клана. А вот папка-«энханцер» — это другое дело. Охренительно полезен и абсолютно ненужен в первых рядах, он видит всё. Он усиливает, он отслеживает, он приказывает. И пусть мне не рассказывают всякие пассивные засранцы, что «энханцер» скучен и тяжёл в прокачке. Без «энханцера» никуда. Пати с ним и пати без него — это две большие разницы, как говорят в Одессе. При должной активности любой игрок на данном персонаже сможет достичь большего, чем простой обычный дамагер. И, опять же, ищут «энханцера» на партийный экспинг куда чаще, чем обычного дамагера.

Я приземлился на каменный пол абсолютно довольный собой. Хоть мы опять просели по «мане», вычистили подземелье полностью. Немножко перенервничали, конечно, но всё равно победили. Возможность воскрешаться прямо на месте помогала нам быстро закрывать появляющиеся бреши.

— Финальная волна через несколько минут, ребята! — громко обозначил своё присутствие Искандер, а затем уселся на задницу рядом со мной и тихо прошептал. — Алексей, зелья маны… Их недостаточно.

— Что такое, Андрюх?

— У меня 2 осталось. И я сухой, как мартини. Надо срочно что-то делать.

— Ты что, почти 10 штук прикончил, что ли?

— Ну, да. Жарко же было…

Мысли лихорадочно закружились в хороводе. Пустая «маналейка» без зелий «маны» — это плохо. Особенно перед 5-й волной.

Я вскочил на ноги и заорал:

— Все милики и лучники! Все ваши зелья маны, сверх одного в инвентаре, быстро передали через обмен всем хилам и лейкам! Бегом, господа!!! Мы все сухие! А у вас, по идее, должен быть запас! Быстро делитесь! И без разговоров!

Вика, по обыкновению не отходившая от меня ни на шаг, посмотрела укоризненно. Но здесь я уже не стал строить из себя няшку. Времени было мало, а унять хаос массового обмена хрупкими склянками, требовалось максимально быстро. Потому я вновь включил в себе строевого сержанта и кружил вокруг сокланов. Тряс каждую «маналейку» или хила и требовал, чтобы они сказали мне, сколько зелий «маны» у них в наличии.

В двух минутах от старта финальной волны, я, наконец-то, выдохнул с облегчением. Со своей подсказкой Андрей успел вовремя. Мы поскребли по сусекам и обеспечили всем необходимым тех, кому это было наиболее необходимо.

— Все по местам! — вновь прокричал я. — Кто не восстановился по полной, сидите по максимуму. Мана не резиновая. Остальные — опять в каре. Посмотрим, что нас ждёт и перестроимся, если будет нужно. Не зевайте! Последняя волна осталась. Не расслабляемся и держим себя в тонусе.

Когда таймер достиг нуля, ничего не произошло. Никто не верещал к глубине тоннелей, никто не светил факелами. Никаких волн с опасными «мобами» не наблюдалось.

Весь в клан почти в сотню человек молча простоял ровно две минуты. Все были настолько напряжены, что не издали ни звука. А когда в полной тишине раздался подозрительный шорох, все вместе мы посмотрели вверх. И только благодаря этому бойцы в правом ряду избежали проблем, после падения сталактита.

— Берегись! — воскликнул Святой Дистин.

Сталактит врезался в землю и разлетелся шрапнелью. К счастью, осколки никакого вреда не нанесли.

— Не хватало ещё, мать его так! — сплюнул недовольный гном. — Кто их там раскачивает?

Взгляды всего клана вновь оказались направлены вверх. Качаясь словно маятник на кончике соседнего сталактита, висело какое-то странное существо. Оно вцепилось в сталактит ногами, раскачивалось, щёлкало зубами и, казалось, будто нюхало воздух.

— Какая лапочка, — восторженно выдохнула Силли.

Но я с ней не согласился. Уродливый гуманоид выглядел весьма уродливо. Лысая головешка на тонкой шее, широкий плоский нос с большими ноздрями, торчащие прямо из пасти длинные острые зубы. А глаз попросту не было. В том месте, где у самого обычного гуманоида должны находиться глаза, располагался плотный костяной нарост. Видимо, дизайнеры решили, что существу, по лору обитающему в тёмном подземелье, нет необходимости в глазах.

Но «красивое» личико «лапочки» никого не напугало. Напугали его длинные пятипалые лапищи с когтями на месте ногтей. Жилистыми ногами, с такими же опасными когтями, как и на руках, он держался за свисающий сталактит, нюхал воздух и к чему-то прислушивался.

— Слепой по-любас, — сделал вывод Хельвег.

— Ну-ка ссадите «лапочку», — приказал я, и лучники вскинули луки.

Через пару секунд вверх устремился рой стрел. «Лапочка» что-то почувствовала. Замерла, больше не болтаясь сосиской, а затем направила ухо в нашу сторону. И успела она вовремя: за секунду до того, как десятки стрел сбили бы её, словно зяблика, по тельцу «лапочки» прошёл едва различимый магический вихрь. Белесая кожа в момент покрылась рыбьей чешуёй. Рой стрел ударил в непонятное существо и, не причинив видимого вреда, бессильно опал. Переломленные стрелы сыпались вниз прямо на наши позиции.

— Урон!? Урон прошёл!? — первым сориентировался я.

— Не-а, — ответил озадаченный Жамеллан. — Написало: «цель невосприимчива к данному типу оружия». Это что за…

— Чёрт побери! — литературно выругался я. — Финальный босс, что ли?…

Аккурат под мой вопрос, существо протяжно зашипело. И ему ответили. Ответили десятки, а может сотни шипящих голосов. Где-то в подземелье однозначно скрывались те, кто был готов пожаловать на банкет.

Мы принялись смотреть по сторонам, выискивая побратимов «лапочки». Но они — заразы — не стали выходить из тоннелей и вступать в честный бой. Они ползли по потолку, по стенам, приближались со всех сторон, раскрывая зубастые пасти и показывая нам, что пушистый зверёк непременно выберется из этих пастей.

— Залп! — вновь прокричал я.

Но лучники растерялись. Целей было много, и каждая старалась держаться отдельно от другой, чтобы уменьшить вред от залпа.

Стрелки принялись хаотично стрелять. Но попадания если и были, то урона не наносили. Каждый уродец покрывался стальной чешуёй и без проблем переносил попадания.

— Бу-у-м! — главный шипящий урод покинул острый сталактит и спрыгнул на землю. Приземлился, взмахнул лапой и прочертил в твёрдой земле глубокую борозду.

— От такие дела, малята, — озадаченно пробормотал Квантум и посмотрел на меня, словно ожидал команд.

Мой мозг уже работал на пределе своих возможностей. Бесполезность лучников меня опечалила безумно. Они составляли основную боевую силу клана. Я возлагал на них большие надежды, а потому пихал в пати лучших хилов, «маналеек», и отдавал «энханцеров».

Но печалиться было некогда: уродцы неторопливо нас окружали. Именно окружали, а не ломились все вместе, как гопота, желая поинтересоваться, с какого мы района. Они брали нас в кольцо. Поэтому я принял единственно верное, как мне казалось на тот момент, решение.

— Выставили копья! — заорал я. — Сомкнули ряды и выставили щиты. Все лейки, хилы и «энханцеры» быстро покинули группы лучников и пересобрались с милишниками!

— Но… — попытался вяло возразить Жамеллан.

— Бегом, б…ть!!! Квантум! Квантум, не стой, как истукан! Выгони всех своих лукарей и собери лучших миликов из оставшихся без саппорта! Дай им бустяку в виде «энханцера», и свой скилл на хиле! Чтобы они жили и пробовали пробивать! Лучникам всем рассчитывать только на себя!… Бего-о-о-м!!!

Меня послушали. И я даже услышал, как кто-то сказал, что это толковое решение. Через секунду в нашей толпе начался неизбежный хаос из-за пересобиравшихся групп. А через две секунды уродливые гуманоиды пошли на штурм.

Я успел выкрикнуть приказ магам жарить безжалостно. Они использовали свои самые сильные умения с долгим «кулдауном», и это сработало. Объятые пламенем «мобы» завизжали. Затем принялись кататься по земле, сбивая пламя, и в этом время им прилетало другими магическими умениями. Урон был неплох, но с первого захода завалить никого не удалось.

А потом завязалась рукопашная. Монстры полезли сразу со всех сторон. Плотная стена щитов сотряслась. Длиннющие лапищи наотмашь царапали щиты и пытались прорубить проход в центр построения. Кидались на «танков», шарахались от копий, и пытались найти возможность раскрошить наш монолит.

Игроки внутри построения всё ещё не могли организоваться. Кружились, кричали, искали своих сопартийцев и пытались обнаружить пати-лидера, решившего взвалить на свои плечи такую ношу. Именно поэтому мы прозевали, когда один из уродцев — скорее всего, тот самый первый — подпрыгнул на жилистых ногах и приземлился прямо в центр каре.

Он оказался рядом со мной. Я этого совершенно не ожидал, а потому лишь отворил удивлённую варежку и посмотрел на него снизу вверх. Уродец высотой был под два метра. А острых зубов в пасти хватило на два ряда.

Я успел среагировать на первую атаку: длинный коготь столкнулся с лезвием «необычного» меча. Коготь победил. Я едва не потерял равновесие от чудовищной силы удара и постарался защититься вторым мечом от второго удара. Но мне не удалось. Я просто не успел среагировать.

Превратившись в призрака с первой же подачи и очень просто потеряв 10 % на уровне, я охреневал где-то в течение двух-трёх секунд. Уже, было, подумал, что придётся охреневать все 10, а затем встать у алтаря. Но меня воскресили. Вика среагировала очень быстро. Она использовала умение, а затем, даже не посмотрев поднялся ли я, запустила групповую хилку, спасая от неизбежного конца всю группу. Уродец провёл лапищей, как крестьянин косой во время сенокоса. Но всех завалить у него не получилось — спасла Вика.

В момент, когда я пытался встать с земли, услышал крик Искандера:

— Выбейте из строя эту тварь!

Отчаянные рубаки, которых ранее я называл бесполезными, навалились на главного уродца. Мечи, кинжалы и топоры застучали по непробиваемой, с виду, броне. Но это только с виду. На самом деле он не слабо так отхватил. Пару десятков «миликов» таких ему наваляли, что он едва успел выпрыгнуть из центра строя, потеряв половину здоровья. А как приземлился, начал шипеть ещё сильнее. Ещё сильнее размахивал лапами, натравливая остальных на нас.

И они его услышали.

— Сжались максимально! — проорал я, едва активировал отрубившиеся ауры. — Плотно! Плотно! В клубок! Черепаху! Маги и мили работают! Луки — не мешать!

Уродливый десант когтистых гуманоидов начал нас осаждать. Они прыгали сверху и пытались найти себе местечко между игроками, чтобы лапищами отрубить пару «непосвящённых» конечностей. Пытались расшевелить строй и рассеять.

Но им не удавалось. Мы отбивались копьями, мечами и магией. Маги вешали «ДОТы», хаотично разбрасывали умения контроля, чтобы та или иная гуманоидная тушка секунд десять подёргалась в корнях. Мы отбивались как могли. И это работало.

Пятерых мы завалили, потеряв при этом человек 30. Но поскольку имели возможность восстанавливать боевой потенциал, имели преимущество. Контратаковать не пытались, прекрасно понимая, что в единстве наша сила. Даже Андрюха, ранее относившийся ко мне, как к незрелому молокососу, орал вслед за мной, призывая спрессоваться в центре и ощетиниться оружием, как ёж иголками. Он требовал от всех беспрекословного подчинения моим указаниям, так как они здравые.

Мало-помалу нам удалось перемолоть самых активных. Удавалось отмахиваться и отбиваться. Удалось даже немного расширить клубок. В центре построения было на самом деле жарко. И тесно. «Энханцеры» и хилы топтались прямо возле алтарей. И когда воскрешался очередной бедолага, бывало, отдавливал кому-то пятки. Мы выживали и сопротивлялись только благодаря тому, что действовали, как монолит.

Через несколько очень напряжённых минут я достал из петли в ремне последнее зелье «маны». Посмотрел на сидящую рядом со мной Олесю и протянул ей.

— Пей ты. Ты важнее, — оттолкнула она мою руку.

Наверное, она была права. Хоть у магов всё ещё оставалась «мана», у «маналеек» её уже не было даже на дне. В клане «Владык Маны» было не так что бы много. И все они сидели на заднице в центре строя, ярко демонстрируя свою бесполезность. Про себя я немного пожурил Рубена за то, что успокоил меня тем, что за клановый бюджет раздаст по 10 зелий «маны» и «жизни» на каждого, и этого хватит. Я ему доверился, и теперь, мягко говоря, был недоволен. Но ничего изменить уже было нельзя. «Ману» взять было больше неоткуда. Оставалось лишь ввязаться в отчаянную рубку и своими телами додавить последних монстров.

Это я и приказал. Приказал всем хвататься за холодное оружие. Даже лучникам за кинжалы, которые они носили для дополнительных статов. И давить. Кидаться на каждого «моба» десятикратным превосходством. Брать в контроль и не давать возможности играть в попрыгунчиков. Безжалостно рубить и пить зелья «жизни» по откату, ведь у хилов «мана» тоже практически на донышке.

Завязалась рубка. Клан «Immortals» сломал строй, который отчаянно старался сохранять в течение предыдущих 30-ти минут, и принялся давить количеством. Я, как, в принципе, не до конца дурак, не полез сразу в рубку. Я дал возможность своим магам выстрелить ещё по паре раз, дождался, когда ауры упадут сами по себе из-за нехватки «маны», и только тогда, размахивая мечами не хуже, чем граф Лаури размахивал саблями, устремился на помощь.

Мы использовали тактику уличной драки, где толпа набрасывалась на одного и била ногами до тех пор, пока он не затихал. Здесь мы действовали так же. Набрасывались на зубастого монстра и тупили клинки о его то ли стальную, то ли мифриловую чешую до тех пор, пока не спускали полосу здоровья до нуля. Всё поле боя превратилось в несколько схваток, где были слышны лишь удары о металл, крики лидеров групп и редкие использования магических умений. Лекари и «маналейки», практически в полном составе, находились у алтарей. Они восстанавливались, подбадривали бойцов и помогали, едва накапливалась «мана».

Я же «ману» так и не восстановил. Горячка боя захватила меня. Я не думал о своём предназначении. Я хотел лишь сражаться. Кружил вокруг монстров и ждал момента, когда накопится достаточно «маны», чтобы ударить умением сразу с двух рук. Пару раз таки получилось. А один раз меня вновь снесли с одного взмаха. Я воскрес, отряхнулся, попечалился немножко, что имею такую никчёмную физическую защиту из-за мусорной «необычки», и вновь ринулся в бой.

Последнего гада мы давили всем кланом. Победа была настолько близка, что к нам присоединился даже саппорт. Мы гоняли его по всему подземелью и пытались сбить с помощью луков. Но ему было похрен. Маги слёзно требовали хотя бы глоточек «маны», но поделиться с ними ею никто не мог. Смешно было смотреть, когда «маналейки» садились на задницы, накапливали немножко «маны», а затем гонялись за тем магом, которому хотели её залить.

В итоге, глав-гада сбили копьями и зарубили молотами. Отпинали всем селом, что называется. А когда он перестал подавать признаки жизни, дружный многоголосый «бессмертный» вопль полетел гулять по подземелью.

— Сдохни, су-у-ука!!! — грозно затряс луком Жамеллан, не раз за последние 40 минут сказавший, насколько лучник — бесполезное говнище. Но теперь он тряс луком, целовал его и делился со всеми своими эмоциями.

— Сделали! — поддержал его Хельвег. — Это просто какой-то трындец! Я Николаю пожалуюсь!

— Угу, — согласились с ним. — Резист к стрелам — это перебор. А если бы мы только с лучниками зашли?

— Ребята-а, вы молодцы-ы-ы! — в это раз я похвалил всех даже без подсказок со стороны. — Фух, ёкарный бабай, это было жёстко. Все вообще сухие. Просто на соплях вытащили.

— Фартануло, — согласился со мной Рубен, неловко шаркая ножкой в сторонке. — Надо, наверное, в следующий раз по бочке маны на человека брать.

Я задумчиво на него посмотрел. На языке вертелось много чего. Много, что хотелось сказать. И Рубен, наверное, это «много» и ожидал, потому что тоже смотрел на меня, растерянно пожимая плечами. Но я сдержался. Произошёл бы такой недосмотр в том мире, где я платил ребятам деньги, я бы всё высказал. Прямо в «тимспике» выпотрошил бы каждого, как ставридку. Да даже буквально полмесяца назад я бы не стал себя сдерживать. Но сейчас, то ли потому, что мы уже победили и махать кулаками после драки не стоило; то ли потому, что я реально изменил своё отношение к этим людям, я сдержался. Ничего не сказал плохого. Просто укоризненно погрозил ему пальчиком. А Рубен вновь пожал плечами, как бы соглашаясь с упрёком.

— Хорошо хоть это была последняя волна, — с улыбкой на устах ко мне подошёл Искандер. — Следующей бы не выдержали.

— Это верно, — согласилась Олеся. — Командир, что там система пишет? Мы прошли или нет? Выполнили?

Я вызвал журнал заданий. Чертог мы зачистили. Третья миссия действительно была завершена. И системное сообщение призывало доложить об успехе владыке Низбаду.

— Порядок… Ой! — воскликнул я, когда у одной из стен подземелья появился овальный магический портал. Я указал на него пальцем. — Нам туда, наверное. Давайте на выход, ребята. А я отправлюсь к Низбаду.

— Я с тобой! — Дистин отодвинул всех и подошёл впритык. — Дай пати. Хочу посмотреть.

— Я тоже!

— И я!

— Могу взять только шестерых…

Лёгкий бунт я подавил так же легко. Взял с собой тех, кто был со мной во время первого посещения, и добавил в группу Силли. Её муж — Буллет — тоже хотел посмотреть на подгорного царя, да не срослось.

Не срослось и у Кати. Впервые за долгое время она сама проявила желание взаимодействовать со мной. Но ей я отказал ещё решительнее чем тем, кого сегодня видел впервые, — чем новичкам. И я даже некоторое удовлетворение получил, увидев хмурые тонкие бровки на серокожем лице. Я прекрасно понимал, что она хочет получать контент. Любой, но желательно интересный. Она постоянно что-то снимала, что-то шептала под запись. И, я уверен, ей совершенно не нравилось, когда какое-либо важное событие торопливым шагом проходит мимо. Как того она хотела всегда — быть в центре всего. Но хоть я парень не злопамятный, я злой. И память у меня на удивление хорошая. Так что единственный центр, который от меня она теперь когда-либо получит — это центр мусорного бачка…

…К Залу Совета на 7-м чертоге мы добрались быстро. Портал из «инстанса» вывел нас на земляную насыпь, именуемую местной площадью. Мы увидели знакомый узкий мост и вприпрыжку помчались к нему. Стража нас немного пожурила за неподобающее поведение, но пропустила. А в двери нам стучаться так и не пришлось — гномский привратник-метросексуал вновь отворил перед нами дверь.

— Владыка уже всё знает, — пафосно сказал он. — Он доволен. Он ждёт.

Владыка Низбад всё так же сидел на каменном троне, как каменная статуя. Вновь он выглядел неприветливым и равнодушным. Его тяжёлая лапища покинула подлокотник и поманила нас.

— «Непосвящённые», вам есть что мне сказать? — спросил Низбад. — Серый Ворон?

Как и ранее, мы прошли в центр освещённого зала. Но прежде чем я молвил ответное слово, Святой Дистин вновь рухнул на колени. Я удивился и посмотрел на него. А он посмотрел на меня. И в этот раз меня уговаривать не пришлось.

— Все на колени, — прошептал я, и упал первым. — Да, Владыка. Мы смогли. Мы справились с вашим заданием. Это было сложно, конечно, но мы не отступили. И готовы впредь помогать во всём.

— Рад слышать, — важно кивнул Низбад, будто не ожидал ничего другого. — Мне уже сообщили, что слово вы сдержали. Поэтому сдержу слово и я.

Внимание, лидер клана! Задание: «Тот, кто достоин», состоящее из трёх миссий, выполнено.

Миссия 1: «Доставка продовольствия» — завершена.

Миссия 2: «Доставка шёлка» — завершена.

Миссия 3: «Зачистить 13-й чертог» — завершена.

Награда: патент на добычу алмазов в Алмазных копях сроком на 30 дней.

— Святой Дистин, подойди, — совершенно неожиданно первым владыка позвал именно гнома.

Димону два раза повторять не пришлось: он вскочил и метнулся к трону. Затем рухнул на колени и пару минут слушал, что Низбад ему втирал. Кивал головой и соглашался. А затем поднялся и, сверкая бородатой улыбкой, вернулся к нам.

— Ещё плюс один!!! — радостно зашептал он.

— Серый Ворон, подойди, — следующим Низбад пригласил меня.

Я поднялся, подошёл, и… и стал смотреть на владыку гномов сверху вниз, потому что опять воздержался от падения на колени.

Низбад хитро улыбнулся:

— А ты, я смотрю, тяжко обучаем. Но это хорошо, что у тебя есть хребет. И воля, позволяющая добиваться результатов.

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем «владыка Низбад — царь подгорного народа». Персональная репутация: 1/10

Хоть ноги сами собой подкосились, желая продемонстрировать Низбаду ожидаемую покорность, я удержал их под контролем.

— Благодарю вас, — поклонился я. — Не думал, что удостоюсь такой чести.

— Ты выполнил, что обещал, — пожал плечами главный гном. — Это будет хорошим стартом для дружбы, — он натурально так полез рукой в мифриловый наруч и извлёк свёрнутый в трубочку свиток. — Возьми. Ты заслужил. Надеюсь, в моих копях твои воины найдут заслуженную награду.

Я протянул руку и взял свиток.

ВНИМАНИЕ! ИГРОК «GRAY RAVEN» — ЛИДЕР КЛАНА «IMMORTALS» — ВПЕРВЫЕ ВЫПОЛНИЛ РЕПУТАЦИОННОЕ КЛАНОВОЕ ЗАДАНИЕ!

ТЕПЕРЬ ОН — ПЕРВЫЙ В ВИРТУАЛЬНОМ МИРЕ «TWO WORLDS» — ПОЛУЧИЛ ДОСТУП К АЛМАЗНЫМ КОПЯМ НА ТЕРРИТОРИИ ЦАРСТВА ГНОМОВ!

АДМИНИСТРАЦИЯ И СОЗДАТЕЛИ ИГРЫ ВЫРАЖАЮТ КЛАНУ СВОИ ПОЗДРАВЛЕНИЯ!

— О-хо-хо-хо-хо! — сзади завизжали и запищали радостные сокланы. — Вот это дело! Обзавидуются теперь!

Я посмотрел на них и усмехнулся: ну вот, недавно выгнать хотели. А теперь, смотри, довольны…

— Серый Ворон, — вновь обратился ко мне Низбад. — Хоть ты эльф, к коим я не испытываю доверия; хоть ты «непосвящённый», коих я опасаюсь, я осмелюсь выразить надежду, что с тобой нам удастся нащупать общие цели. Я буду следить за твоим ростом и позволю дать совет на будущее: остерегайся тех, кто хочет казаться твоим другом… Не верь тем, кто ждёт от тебя послушания… Доверяй поступкам, а не словам… Теперь ты можешь идти. Если ты мне понадобишься — тебя отыщут.

Загадочный владыка махнул лапищей, как мне уже махали ранее, требуя не загораживать собою свет. И хоть я пока не понял смысла глубокомысленных советов, поспешил удалиться.

— Блин, о чём он? Каким поступкам? — зашептал я себе под нос, спускаясь со ступенек.

— Мы справились! — воскликнула Силли, когда я оказался в их кружке. — Молоток, Лёшка!

— Да, неплохо, — согласился я с ней. — Все мы молодцы.

Хельвег удовлетворённо потёр ладошки:

— Всю следующую неделю меня можно будет отыскать только в копях. Я там поселюсь, — а затем, впервые с момента размолвки, по-доброму на меня посмотрел, похлопал по плечу и вполне искренне сказал. — Отличная работа, лидер клана!

Глава 10. Новости с форума и бижутерия

Я зевнул так, что едва не разорвал себе рот. Встряхнул головой и сделал большой глоток из чашки — утро в этом пятиэтажном бараке для меня всегда начиналось с горячего кофе. Без него я не только плохо соображал, но и едва переставлял ноги.

Пару крайних дней я занимался только тем, что работал виртуальной киркой. Сжимал зубы, призывал себя быть более терпеливым и долбил, долбил, долбил. К сожалению, выхлоп мой был крайне скуден. Я — тот парень, который ранее вообще не уделял время ремёслам. Ни одному. И единственный, наверное, во всём «двумирье» кто не сдвинулся с единицы в характеристике «удача». То есть тот, кто взявшись за виртуальную нитку, чтобы в две стяжки хотя бы вышить крестик на куске ткани, проткнёт себе палец.

Так и получилось, образно говоря.

После удачного завершения квеста, вместе со всеми «Бессмертными» я желал как можно быстрее и как можно глубже забуриться в копи. Так же как и все, взял кирку в руки — в отличие от многих, впервые — и пошёл добывать алмазы. И я был тем единственным, кто за первый день не добыл ни одного. С перерывами на маты, я потратил на это дело не менее 8-ми часов. Но мне ничего не перепало. Я пытался держать себя в руках, смотрел, как медленно увеличивается тоненькая полосочка ремесла «рудокоп», и надеялся на лучшее. Даже стал «рудокопом» 1-го уровня. И наградой за сей титанический труд стал первый добытый алмаз на следующий день. Первый и единственный. Поковырявшись как жук в коричневой субстанции ещё с пару часиков, я, наконец-то, допёр, что тупо трачу время. Полоса, стремившаяся к «рудокопу» 2-го уровня, стремилась не так что бы резво. А с учётом того, что в клане уже существовали рудокопы 5-го уровня, моё нахождение в копях абсолютно теряло смысл. Я это понял, я это осознал. Выругался себе под нос, под смех сокланов запустил в тёмную бездонную пропасть кирку, и клятвенно себе пообещал, что никогда больше не буду заниматься этой фигнёй. Пусть, вон, тестеры надрываются.

Поэтому этим утром я сидел перед ноутбуком, перелистывал темки на игровом форуме, попивал кофе и желал всего самого наилучшего тем, кто с 6-ти утра вновь отправился добывать алмазы — то есть почти всем ребятам в клане.

Я поелозил пальчиком по тачпаду и зашёл в раздел рекрутинга. Полазил там недолго и нашёл тему, созданную Олегом. Текст о наборе они с Платоном составили толковый, подали мне на редактуру и, получив заверение, выложили на форум.

Текст был хорош. От дня его размещения тема разрослась прилично. Хоть присутствовали негативные комментарии, общий тон был благожелателен. Благодаря этой теме, ребята привели в клан несколько действительно достойных бойцов. Олег постил обновления, делился клановыми достижениями и призывал тестеров не тестировать в одиночку, а подавать к нам заявки. Добавлял, что «Имморталсы» получили доступ к вкусному алмазному пирогу и у каждого новичка будет шанс урвать кусочек этого пирога. Подметил Олег складно. И неудивительно, что после сообщения о пироге, количество заявок заметно возросло. Но теперь требования изменились. Теперь в клан требовались лишь определённые классы.

Удовлетворившись темой в разделе «Набор в клан», я перебрался в другой раздел. Не менее интересный. В раздел «Политическая обстановка». А затем пропал в этом разделе почти на час — настолько увлекательным оказалось чтиво.

В топе кланов «Бессмертные» всё ещё шли первыми. Но им на пятки наступали другие.

Как рассказывал ранее Платон, от альянса «Триумвират» действительно откололся один клан. Но не простой, а клан того, кто этот альянс собрал. После эпического слива, когда «Триумвират» прошёл катком по «Бессмертным», но получил фантастических звездюлей от Некроманта, кланы разосрались вдрызг. Они не просто поссорились, чтобы помириться на следующий день. Они поругались до чудовищного скандала, который вылился на форум. Выясняли отношения при всём честном народе и обвиняли друг друга в неумении играть и координировать действия. Читать тему со взаимными обвинения было так приятно, что я ржал в течение получаса и не мог остановиться. А затем выдал мысль достойную великих мыслителей:

— Тупой зерг — он и в Африке тупой зерг.

Но это было ещё не всё. Это были только цветочки.

Инсейн — лидер клана «Revival» (Возрождение), лидер альянса «Triumvirate» и его основатель — обиделся на лидеров двух союзных кланов. Они объединились против него, обвиняли в неумении управлять и в авторитаризме. (То-то я похохотал, почуяв, что пахнет знакомо). Инсейн, в свою очередь, назвал их клоунами и на форуме прилюдно заявил, что даст им возможность проявить себя. Он перекинул лидерство альянса на одного из клан-лидеров и вывел свой клан. Пошёл к НПС в Кресфоле и в этот же день создал новый альянс вновь во главе с собой любимым. Обозвал альянс «Unity» (Единство), создал тему на форуме и начал активную компанию по привлечению кадров в новосозданный альянс. Поносил бывших недалёких союзников и обещал в этот раз быть более внимательным.

Над этим срачем я тоже поржал. Но и это был ещё не конец. Само смешное шло дальше по тексту.

Оставшись без реально толкового лидера, кланы альянса «Triumvirate» не долго страдали. Совершенно неожиданно для игрового тестерского комьюнити — и куда неожиданнее для меня — третьим кланом в альянс зашёл клан Дрифтера — клан «Scarecrow».

Ранее Николай говорил, что Антошка мега активен где-то там в Праге. Он не пиво с рулькой трескал. Но мне, мягко говоря, было по…й. Я даже не побеспокоился узнать, что у него за клан такой. Я слышал, что он просто набирал мясо, без требований к качеству, а потому забыл про него сразу.

Но прочитав название клана, — «Пугало» — я смеялся до слёз. Мне сразу стало понятно, на что намекает этот дебил. Я ржал, бил ладонью по столу и листал темку дальше.

Но Антон, как оказалось, не хотел быть просто статистом. Он ввёл свой клан в альянс и сразу принял бразды правления. Бразды правления над всем альянсом. Как-то нашёл общий язык с двумя лидерами, которые, видимо, не стали возражать, и всё быстро порешал. Продолжал вести активнейший набор сразу во все кланы «Триумвирата» и, как я понял, «зерга» уже собрал немало. В статистике на форуме вслед за «Бессмертными» шёл клан Инсейна. А следующим уже клан Антошки. Количественно его клан разрывал не только мой клан, не только клан бывшего лидера «Триумвирата», но и наши кланы вместе взятые. Видимо, Антон был серьёзно настроен не только что-то доказать мне, но и всему игровому миру. К сожалению для него, средний уровень его беспощадных нагибаторов был почти вдвое меньше уровня моих нагибаторов. Львиная доля его мемберов плавала наравне с Краудером — вечно последним в списке «кинжальщиком», которого мы все любя называли королём дна.

В общем, утреннее погружение в игровой форум понравилось мне куда больше, чем два дня махания кайлом. Я посмеялся от души, ознакомился с политической обстановкой, посмотрел что почём, и понял, что время терять нельзя. На пятки наступают именно те, кто меня терпеть не может. И они обязательно постараются эти пятки отдавить. Так что, как говорил товарищ Ленин: «Гриндить, гриндить и ещё раз гриндить!».

Я перешёл на последнюю страничку темки, немножко поразмышлял, стоит ли набрасывать на вентилятор, и решил, что стоит. Постучал пальчиками по клавиатуре и быстро отстрочил весьма достойное: «Старайтесь, придурки! Посмотрим, как много времени вам понадобится, чтобы вновь разосраться друг с другом!». Затем, всё ещё улыбаясь, закрыл ноутбук и отправился на 5-й этаж. Начинался новый рабочий день.

В игру я погрузился последним. Все капсулы были заняты с самого утра, как сообщили мне девушки из медперсонала. Я открыл виртуальные глаза, находясь в клан-холле. Планов на сегодня пока ещё не придумал, но тот самый «гринд, гринд, гринд» меня не ждал. Почти все мои бойцы старались в копях. Я бы мог, конечно, отлучить шестерых от алмазной сиськи и пойти вместе с ними убивать «мобов» в подземелье. Да решил, что не стоит. Добыча алмазов и их огранка на данном этапе для клана в приоритете.

«Привет, бойцы», — поздоровался я в клан-чате. — «Чё-как?»

«Стараемся, командир», — первой отозвалась Олеся. — «Я почти на кольца насобирала. А потом нужно на серьги и ожерелье. Муторно, в общем.»

«Работаем.»

«Копаем.»

«Тогда не буду никого отвлекать. Только наше ядро новых управленцев. Хельвег, Платон, Квантум, Рубен, Искандер давайте-ка сбор для отчётности в клан-холле.»

«Лёх, я копаю», — отозвал Андрей. — «Без меня никак?»

«А мы и так в клан-холле. В подвале крафтим», — отозвался Хельвег. — «Спускайся, Лёха.»

«Ок, Андрюха, оставайся. Не критично.»

Я быстро спустился вниз и действительно увидел там четверых ребят. Наш главный крафтер корпел на станками, то что-то перекладывая, то что-то добавляя. Рубен, Платон и Олег стояли чуть в стороне и следили за его действиями.

— Доброе утро, — поздоровался я. — Что делаем?

— Свершаем таинство крафта! — пафосно произнёс Хельвег. — Почти закончил. Секунду, Лёха. Ещё раз поверю в свою удачу и попробую нанести последний мазок…

Что-то щёлкнуло. Затем загудело. Крафтовый станок задрожал, а через пару секунд раздался звук удара металлической монетки по камню.

— Прокнуло! Мать его так, прокнуло! Е-ха! — радостно воскликнул Хельвег и носком ноги заехал по станку. — Долбаный шансовый крафт…

— Чего там? — я подошёл ближе. Успел заметить, как осторожно взял Иван небольшую сверкающую серёжку, сжал между пальчиками и поставил под свет, пробивавшийся из окна.

— Всё, сет готов, — сказал он. — Фу-у-у-х.

— Бижу забабахал? — удовлетворённо улыбнулся я. — Красавчик. Поздравляю.

— Угу, забабахал, — признался Хельвег, затем повернулся ко мне, полез в заплечную сумку, что-то там достал и протянул сложенные лодочкой ладошки. — Держи, клан-лид. Тебе от всего клана.

Я удивился. И даже немного растерялся. Посмотрел в протянутые ладошки и увидел сверкающие на свету камни. Камни, сплетённые с драгоценным металлом жёлтого цвета.

— Это что? Мне?

— Ага. Первый сет, который я скрафтил для нужд клана. И, как полагается, он идёт самому важному персонажу.

— Серьёзно???

— Конечно. Я не шучу. Бери, Лёха. Обмен.

Я подтвердил полученное предложение об обмене. Затем увидел в виртуальном окошке несколько предметов бижутерии. А когда они оказались у меня, залез в заплечную сумку и вытащил всё скопом.

Золотое колье с бриллиантами. Ранг: редкий. Магическая защита: 90. Прочность: 200/200. Минимальные требования: уровень 50. Дополнительные бонусы: регенерация маны 2 %, регенерация жизни 2 %.

Входит в состав комплекта: «Бриллиантовая фантазия». Необходимо: 11 предметов бриллиантовой бижутерии ранга не ниже «редкий».

Дополнительные бонусы при экипировке всех 11-ти предметов комплекта: рассеивание магии +2 %, сопротивление всем природным стихиям +5 %, количество маны +5 %, количество жизни +5 %.

— Вот это да-а-а, — вырвалось у меня, когда я прикоснулся к ожерелью. — Здорово! И что, тут реально 11 предметов???

— Ну, конечно, — улыбнулся Хельвег. — Ребята поработали в копях и согласились, что первым надо одеть клан-лидера.

— Спасибо, — с чувством поблагодарил я. — Я очень признателен. Кроме шуток. Отказываться не буду, так как шахтёр из меня никакущий ия всё ещё хожу в ерунде. Но от всего сердца поблагодарю. Молодцы! Спасибо. Первый крафт — и для клан-лидера! Прям тиски сдавили мою бесчувственную грудь…

— Да не-е, — махнул рукой Рубен. — Крафт-то не первый. Первый для нужд клана.

— Не понял.

— Хоть добыча идёт туго, Лёха, мы собрали алмазов немножко. Отшлифовали их. И покрафтили бижутерию.

— Ага, — перехватил эстафету Иван. — А потом Рубен всё распродал, как очень редкий, штучный товар. Распродал через свою тему на форуме.

Я нахмурился:

— Рубен, разумно ли? Разумно ли такие вещи выпускать из клана? Не лучше ли копить и одевать сокланов, а не усиливать потенциальных противников своими руками?

— Смотри шире, — усмехнулся он. — Ты ж не забыл, сколько мы потратили, чтобы этот квест выполнить? Вот теперь отбиваем затраты. Вернее, отбили уже… Мысли глобально. Пока ни у кого кроме нас нет доступа к Алмазным копям — нет и доступа к бриллиантовой бижутерии. А значит, я сам могу заниматься ценообразованием. Инфа о том, что патент у нас, разлетелась по всему игровому миру. Со мной связались задолго до того, как мы добыли первый алмаз. Так что сам понимаешь: заказов — море. Огранщики шлифуют, Ваня крафтит, я продаю. Затраты уже отбиты, бюджет обрастает жирком. И пока у нас такой козырь, я не собираюсь останавливаться. Продавать не только разумно, но и необходимо.

— Логично, — вынужден был согласиться я. — Но про наших же не забываем?

— Сами себе добывают, — ответил Хельвег. — Нам всё равно по контракту необходимо ремёсла качать.

— Ну, ладно. Спасибо за бижу, и давайте обсудим кое-что ещё, — я повернулся к Платону и Олегу. — Я сгонял на форум, увидел вашу тему. Всё по делу. Но теперь давайте попробуем ужесточить набор…

— Среди тестеров ужесточить? — удивился Квантум. — Зачем?

— Пока достаточно нагибаторов, — ответил я. — Нужен саппорт. Но не он главное. Главное — инициативные и активные ребята, которые согласятся принять роль пати-лидера. Желательно не только на время фановых ивентов, но и на дейли гринд.

— Ну, такое… — поморщился Платон. — Найти таких будет сложно. Это не баги выискивать. Это дело куда более нервное.

— Совершенно верно, — согласился я. — Но кадры, Платон. Всё дело в кадрах. Я понимаю, конечно, что полностью укомплектованных конст нам не найти. Они или сами по себе, или у них амбиции покруче, чем пребывание в клане в качестве обычной боевой единицы. Поэтому хочу найти потенциальных лидеров. Пусть даже маленьких ячеек. Хочу найти тех, кто начнёт организовывать других и намечать прайм-тайм, где они вместе будут хотя бы гриндить. Пусть утро и день тратят на выполнение тестерских обязанностей. А вечерком убивают мобов чисто для того, чтобы отточить взаимодействие. Только так мы сможем повысить игровую квалификацию как самих потенциальных лидеров, так и тех, кого они будут вести за собой. Это аксиома, Платон. Если игроки наши будут более опытными, чем игроки в других кланах, нам никто не будет страшен. Мы всех одолеем. Даже Некроманта.

— Может, Лёха и прав, — поддержал меня Квантум. — На форуме поток заявок не прекращается. В личку тоже пишут. Наверное, придётся отфильтровывать.

— Только саппорт пока не отфильтровывайте. Саппорт нужен всякий. Пока его набирайте без особых требований.

— Хорошо. Займёмся. Мест ещё полно. А ты сейчас куда, Лёха?

— Пока не знаю. Сейчас подумаю. Копать алмазы не пойду — откопал своё. Да и бижа уже есть к тому же… И гриндить не с кем. Соло мучиться я не собираюсь, а набирать рандомов на партийный экспинг мне не по статусу… О!

— Шо?

— Репутацией займусь. По местным меркам, я эльф довольно-таки известный. С важными «неписями» репутацию нарабатываю легко. С магессой Эларией, с графами, с королями… Схожу я, наверное, в гости к волшебнице Вивиарис. Она меня ещё на балу в гости звала. Попробую наработать балл-другой. А днём, ближе к вечеру, опять на кач. 70-й уровень хочу капец как.

— Вивиарис? Это которая одна из Пяти?

— Ага. Высший маг человеков.

— Говорят, она с приветом, — Олег покрутил пальцем у виска. — По Асилуму слухи всякие ходят…

— Не знаю, с приветом ли. Но то, что странная — это точно, — засмеялся я, вспомнив боевую даму. — Видит цель — не видит препятствий, я бы про неё сказал. Посмотрю, в общем, как там у неё дела.

— Ну, давай, тогда. Вечером чур мне место в пачке придержи.

— Я думал взять Касси.

— Куда ей до меня, — фыркнул он. — Пусть скилл оттачивает на кошках.

Немного посмеявшись, я покинул клан-холл. На Квантума у меня были свои планы. Я планировал сделать его пати-лидером, а не просто рекрутёром или лекарем в консте клан-лидера. На ответственных должностях мне были нужны те, кому я могу доверять. И Олег был одним из немногочисленных персонажей. Так что сегодня вечером придётся ему сообщить, что с завтрашнего дня ненапряжный «экспинг» для него закончится, и начнётся напряжённая карьера лидера одной из топовых групп. Ну, я надеялся, что получится топовая группа.

Я пересёк торговую площадь Асилума и попросил Мастера Телепортации отправить меня в прибрежную деревеньку Штормовое. Карту я давно изучил «от» и «до». Знал не только цены на телепортацию, не только что-где находится, но и что-кому принадлежит. Указ короля Гилберта Пеппина подтверждал, что деревня Штормовое на многие годы закреплена в вассальном владении за родом Лаури. И деревня эта находилась ближе всего к паромной переправе, откуда каждые 60 минут отправлялся паром на остров, где проживала Вивиарис.

Перед глазами потемнело после того, как я расстался с приличной суммой денег. Успел даже про себя немного пожурить Николая и админов за такой вот слишком дорогой, по моему мнению, способ вывода игровой валюты. А открыв глаза, не успел даже рта разинуть, как на меня набросился неигровой страж.

— Эй, «непосвящённый»! Ты что здесь забыл? Кто тебя впустил?

Я ничего не понял, конечно, и принялся вращать головой в поисках грубияна. Увидел его, и уже собирался отчитать, как невежу, не узнавшего важную персону. Но передумал. «Невежа» натурально так вытащил меч из ножен и решительно направился ко мне.

— Полегче! — отшатнулся я. — Что за дела?

Я быстро осмотрелся. Я оказался на площади, где торговцы-НПС торговали рыбой и прочим барахлом. Местный Мастер Телепортации облокотился на угол ближайшего дома и даже не смотрел на меня. Он смотрел куда-то в сторону.

Я проследил за его взглядом, увидел большой двухэтажный дом, рядом с которым заканчивали парковаться три подводы. Они были доверху забиты доспехами. Я увидел металлические кирасы, набедренники, поножи, наплечники и гору округлых шлемов. Лошадок распрягали, а разгружать доспехи уже торопились неигровые воины.

— Куда ты пялишься!? — страж-грубиян схватил меня за руку. — Ты что здесь забыл? Шпион? Кто пропустил его, я спрашиваю!? — прокричал он и принялся оглядываться. Но ему никто не ответил.

— Полегче! — я попытался вырвать руку. Но безуспешно — меня держали стальные тиски. — Я у вас впервые. И дружбу даже вожу с тем, кому ваша деревня принадлежит — с самим графом Иеронимом Лаури.

— Поговори мне тут! — такие доводы на стража никак не подействовали. — Ну-ка помогите мне его выбросить за ворота.

Не успел я ничего понять, как меня подняли на руки. Четыре дюжих стража 100-го уровня схватили и понесли.

— Да что происходит, в конце-концов!? — прокричал я, болтаясь в их руках, как рыбка на крючке. — Ополоумели совсем? Вы что не видите кто я? Вы же «неписи», б…ть!

Но даже такие аргументы никто не стал слушать. Меня быстро дотащили до врат деревни. Они были заперты наглухо, но ради такого важного гостя их вновь отворили. Затем поводыри дружно размахнулись и придали эльфийскому телу необходимое ускорение. «Тело» шмякнулось недалеко от врат и издало пару непечатных слов. Затем вскочило на ноги с желанием вернуться и всем надавать тумаков. Но увидело, как ворота вновь закрываются, а лучники на башенках наставляют на него луки, и передумало демонстрировать удаль.

— Да это сюр какой-то! Какого хрена они себя так со мной ведут??? — проворчал я, стоя под взглядом острых наконечников. — Эй, вы вообще охренели!? Я вашему графу на вас нажалуюсь. Я вам не Джим Керри из «Маски»! Меня швырять на землю???

— «Непосвящённым» запрещён вход на территорию деревни, — спокойно ответил мне один из лучников на башне. — Подойдёшь ближе — мы выстрелим. Уходи.

Я отошёл на 10 метров, подальше от греха. Смотрел на лучников, которые совсем не потеряли бдительности, и хмурился. Увиденное мне совершенно не понравилось. Ладно выгнали бы меня из Хушрона — столицы орков, — я бы понял. Но из деревни людей — это нонсенс.

Я обернулся, вспомнив расположение замка графа, и увидел чёрную точечку вдали. Замок графа находился у реки на границе с эльфийскими территориями. Насколько я знал по лору, замок высекли эльфы в самой высокой горе Эльфийского Кряжа. Долгое время он принадлежал одному из падших эльфов, одному из отступников. К сожалению, о его имени в лоре не было информации. Но когда много лет назад Великая Мать нашептала Нарая Илири, какая теперь форма правления воцарится в эльфийских землях, отступников изгнали. Замок пустовал долгое время, а затем был передан во владение королю Людей, когда королевство Италан закрепилось в своих границах. С тех пор, как говорилось в лоре, замком владели предки графа Лаури. Замком и двумя ближайшими деревнями — деревней Яррин и деревней Штормовое.

— Что-то я не припомню, чтобы «неписи» прогоняли нас из деревни Яррин, когда мы по Губительным Топям шастали, — пробурчал я. — Что за фигня? Что с тех пор изменилось?

Я сплюнул и махнул рукой: выяснять именно сейчас, я не собираюсь. Я планировал попасть к Вивиарис, а не к графу Лаури. С ним я разберусь потом. И обязательно настучу. Не хуже Павлика Морозова.

Глава 11. Встреча с волшебницей

Я вызвал вороного, запрыгнул на спину и врезал в бока каблуки. Скакал по дороге вдоль длинной гряды гор почти час. Пересёк мост через бурную реку и заметил вдали невысокий маяк. Там находилась паромная переправа, доставлявшая желающих на остров, где жила волшебница.

Я заплатил за проезд смешную для моего кошелька сумму и, к крайнему удивлению, оказался единственным пассажиром на пароме. Я побродил по деревянной палубе несколько минут, ожидая, когда истечёт время, отведённое на погрузку, и не нашёл никого. Никого из игроков. Два гребных колеса приводились в движение магией, у руля стоял один неигровой моряк, а два других уже отдавали швартовы. Никто из них не сказал мне ни слова, и я пристроился у правого бортика, едва мы отчалили. Смотрел на красоту бескрайнего океана и любовался.

Плыли мы тоже долго. Мне даже успело надоесть любоваться красотами. Я перешёл на нос и следил, как большой остров увеличивается в размерах. Мы плыли чётко по направлению к широкому деревянному причалу, сразу за которым открывался вид на сверкающий дворец, словно созданный из множества разнообразных драгоценных камней. Чем ближе мы приближались, тем отчётливее были видны разноцветные солнечные зайчики, бегающие по океанской поверхности. Они забивали глаза, заставляли жмуриться. Поэтому, наверное, я не сразу рассмотрел тот самый кратер, о котором ходили разные слухи.

Остров, ставший домом великой волшебнице, откололся от Южного Континента в результате некоего катаклизма. Писаки-выдумщики, ответственные за создание лора, не писали ничего конкретного по этому поводу. Лишь то, что много-много лет назад континент сотрясся. Некоторые горы исчезли, некоторые родились. Некоторые острова накрыло цунами, а некоторые, как этот остров, появились. Волшебница Вивиарис, находившаяся тогда на самой заре своего могущества, что-то увидела в этом месте. Какую-то силу. Она покинула Кресфол и поселилась на острове. На острове, наполненном магией. Так же писаки добавляли, что место сие опасно не только для жителей виртуального мира, но и для его гостей — для игроков.

Чтиво мне понравилось. Но с тех пор, как я на своей шкуре прочувствовал «непосвящённое» бессмертие, меня вообще что-либо перестало пугать. Я был готов к любой неожиданности.

Ну, разве что, только не к той, когда тебя пинком выгоняют из занюханной деревни. К такому я оказался не готов.

Паром причалил минут через 30. В противоположную сторону отправился такой же. И уже на том пароме я рассмотрел удивлённую мордашку незнакомой девушки. Удивлена она была тем, что увидела мою мордашку. Похлопала глазками, а потом даже что-то прокричала. Но уже было слишком далеко, и я не расслышал. А ник-нейма, чтобы задать вопрос через почту, не рассмотрел. Не прищурился.

— Цель вашего визита, «непосвящённый»? — я вздрогнул, когда меня по плечу шлёпнул очередной страж.

Я бегло окинул его взглядом: в отличие от подавляющего большинства неигровых стражей, это был человеческий страж-маг. Он носил позолоченную тунику салатового цвета, который неприятно резал глаза, а за плечами прятал длинный деревянный посох.

— В гости прибыл. Хочу повидаться с волшебницей, — честно ответил я.

— Серый Ворон, значит? — усмехнулся страж, и в этот раз не шлёпнул, а по-дружески похлопал по плечу. — Тоже слышал про вас. Великая говорила. Вы можете пройти, — страж плавно указал рукой. — Во дворце вас примут.

Я поблагодарил его и вскочил на лошадку.

— Ну, вот, — удовлетворённо сказал я сам себе. — Тут люди, как люди. Не то, что в Штормовом.

Через несколько минут я оказался перед каменными ступенями, что вели прямо во дворец. Возле зеркальных врат, в которых я рассмотрел бравого себя, постовых не было. Я поправил мечи за плечами и бесстрашно поднялся по ступенькам.

Но стучать не пришлось. Едва я занёс руку, врата сами отворились, приглашая пройти. Я подозрительно заглянул внутрь, увидел начищенный до блеска пол, хрустальные люстры, фонтанчик в виде фигуры очень странного существа со множеством щупалец и две мраморные лестницы, полумесяцем спускавшиеся на пол. По одной из лестниц, величаво ступая, неторопливо спускалась сексуальная брюнетка.

Я просунул голову внутрь, да так и застыл цаплей, наблюдая за представлением.

Вивиарис спускалась действительно с достоинством. Аки королевская персона. На меня она даже не взглянула до тех пор, пока её стройная ножка в чёрной туфельке не ступила на пол. Обтягивающее чёрное платье сверкало в свете хрустальных люстр. Коварный вырез декольте заставлял фантазию работать на полную. А длиннющий разрез платья у левого бедра совершенно неожиданно вызвал у меня совершенно неожиданную реакцию.

— Во-о-оу! — окончательно обалдев, прошептал я, когда почувствовал, как «спящий» пробуждается. — А ну-ка тише! Ишь, увидел…

Сей факт немного выбил меня из колеи, а потому я так и продолжал стоять цаплей, наполовину просунувшись через ворота. И лишь манящий смех неигровой брюнетки привёл меня в чувство.

— Серый Ворон? Что вы там замерли? Проходите, прошу же вас. Будьте посмелее.

Я неловко поморщился и приказал сам себе взять себя в руки. Не позориться и, хотя бы, вести себя достойно, чтобы не профукать всю «репу».

— Простите, Вивиарис. Я немного растерялся от вашей красоты. Будь вы пострашнее раз эдак в двадцать, всё было бы гораздо проще.

— Женщины не любят мужчин, которые их боятся, — вновь усмехнулась она. — Вам совершенно не стоит этого делать… Проходите же. Не стойте в дверях. Признаюсь, добирались вы ко мне довольно долго.

— Лучше поздно, чем никогда, — ляпнул я, подошёл ближе и поцеловал даме ручку. Мысленно дал себе по шее и приказал вести с этой раскованной бестией, как когда-то планировал, — как поручик Ржевский. Ещё на балу я пришёл к выводу, что эта избалованная неигровая наставница принцессы любит такие игры. Ей нравится мужской напор и бесцеремонность.

— Не в моём случае, — остудила меня Вивиарис. — Я не из тех, кто чего-то дожидается. Кто грезит и о чём-то мечтает. Затянули бы со встречей ещё, я бы о вас совсем позабыла.

— Это вряд ли, — сказал я. — Тогда бы у вас не появился шанс сделать из меня молчаливую статую. А судя по тому, что в прихожей статуй нет, я первый, кто рискнул.

— Или первый, кто рискует ею стать, а не первый, кто рискнул, — поправила она. — Думаете, другие менее упорны? Думаете, «непосвящённые» не ищут моей благосклонности?

— Поговорить о вашей личной жизни будет, несомненно, интересно, — я решил чуть-чуть понаглеть. — Но для начала позвольте ещё раз выдать комплимент вашей красоте и вашей точёной фигуре. Вы, мне кажется, самый красивый Высший маг. Красивейший из Пяти.

К моему великому удивлению, Вивиарис засмеялась. Но как засмеялась. Она захохотала. Открыто и безудержно. Её декольтированная грудь тряслась перед моими глазами, а я так и не мог понять, чего такого весёлого сказал.

— Вы даже не представляете насколько близки к истине, Серый Ворон, — продолжая смеяться, сказала она. — А вы всех Высших магов знаете? Всех видели?

Я почесал затылок и понял, что дал маху. Из Высших магов я знал только Безликого Некроманта и магессу Эларию. Магесса была ничё так, в соку дама. Про Некроманта лучше промолчать. А ещё двоих я вообще не видел.

— Красивее тех, кого я знаю, — попытался выпутаться я.

— Хорошо хоть красивее Некроманта, магистра ЖеннУ и шамана Гриззала, — усмехнулась она. — Ну и красивей заносчивой Эларии, я надеюсь?

— Безусловно, — уверенно кивнул я, так как здесь имел право сравнить. Видел я обоих.

— Вот бы ей рассказать о вашем мнении, Серый Ворон. Думаю, она была бы немного удивлена..

Я застыл на месте. На секунду представил, что сейчас опять кто-то щёлкнет пальчиками и мы перенесёмся к знакомой качели. А там от меня потребуют повторения озвученных только что слов.

— Не переживайте, — снисходительно погладила меня по щеке волшебница. — Мы с Эларией не в самых лучших отношениях. Если бы мы вдруг решили попытаться завязать диалог, вам бы пришлось нас растаскивать… Но хватит обмениваться необязательными любезностями. Давайте вместе отобедаем в моей башне? Там, я надеюсь, ваша лёгкая растерянность пройдёт и вы вновь станете таким, каким я видела вас на балу.

— С удовольствием, — облегчённо выдохнул я.

Я думал, мы посидим где-то рядом за столиком, но всё оказалось немного не так.

Вивиарис взяла меня под руку и вывела из дворца. Очередной страж-маг подвёл белого, как снег, жеребца. С его помощью она забралась в седло и уселась бочком. Следом за ней я вызвал вороного и мы тронулись в путь.

— Башня, которую я возвела на восточной окраине острова, полна магии, — сказала она мне. — Оттуда я наблюдаю за далёкими огнями ночного Кресфола, когда наслаждаюсь одиночеством. И ничто не может мне помешать. Я люблю, знаете ли Серый Ворон, побыть одна. Шум столицы утомляет меня. Как и шум чересчур назойливой воспитанницы.

— А дочь короля, она чувствительна к магии? — спросил я.

— Да, немножко. Ей не быть Высшим магом, конечно. Но и не в этом её предназначение, — запутанно ответила Вивиарис. — Она хорошая девочка. И действительно способна на большее, чем сама о себе думает. С моей помощью она, непременно, многому научится. Но всё равно всему есть предел.

Мы покинули огороженную территорию дворца, где над забором возвышались высокие фруктовые деревья, и неторопливо двинулись на восток. Я обратил внимание на чернеющие пятна выжженной земли, что находились на холме по левую руку. Именно там начиналась огромная земляная насыпь гигантского кратера.

— А что там такое? — спросил я у волшебницы. — Судя по всему, это кратер.

— Кратер?

— Ну место, куда попадает метеорит.

— Не знаю, что такое кратер и метеорит, но в далёкие-далёкие времена на остров обрушился магический огонь с небес. Огромный огненный шар пробил облака, закрыл собою солнце, превратив день в ночь, и пронзил землю. Вода вспучилась и отошла от берегов. Разрушились горы. Но с тех пор магия здесь во всём. Опасная, злая магия. Но недостаточно опасная для Высшего мага. Она опасна для тех, кто хочет причинить ему вред.

— Это место защищает вас? Вам кто-то хочет навредить?

— Мои враги повсюду, — загадочно улыбнулась Вивиарис. — Но сюда сунуться не посмеет никто. После падения магического огня, из земли стали появляться ужасные монстры. Уничтожить их по силам лишь великим магам или целым армиям смелых воинов. Смелым и подготовленным воинам. А пока таких нет, я могу чувствовать себя в безопасности. Пока мои враги не накопят достаточно сил, здесь они не покажутся.

Волшебница говорила вполне уверенно. С лёгкой ноткой затаённой злобы. Видимо, рассказывая мне это, она представляла тех, кто представляет для неё угрозу. И на секунду я даже предположил, что угроза может исходить из деревни Штормовое. Что-то щёлкнуло в моей голове. Что-то неопределённое. Я вспомнил свой визит к Жоржу Гюго по просьбе магессы Эларии. Вспомнил, что там видел, и что видел в узком ущелье. Тогда меня посетила мысль, что люди графа готовятся напасть на башню магессы. Но та отмела мои предположения. В деревне Штормовое тоже к чему-то готовились. Солдаты, подводы с доспехами, нервные стражи… Всё это тоже выглядело крайне подозрительно. А эта деревня — ближайший населённый пункт к паромной переправе, откуда можно попасть на остров. Складывается впечатление, что воины друзей-графов готовятся напасть на Великих магов.

Я встряхнул головой — настолько нереалистичным казалось такое предположение. Какой-то бред получался.

— Скажите, Вивиарис, кого вы опасаетесь? Кто может быть вашим врагом?

Она рассмеялась.

— Все. Все, с чьими интересами соприкасаются мои интересы. А значит — весь мир.

— То есть вам есть дело до всего?

— А разве может быть иначе? Я не стала бы Высшей, если бы занималась вышиванием. Вы так не считаете? Меня интересует абсолютно всё. И я должна знать всё обо всех. Иначе не выжить, Серый Ворон.

Некоторое время мы ехали молча вдоль чёрной земляной насыпи. Я раздумывал над словами неигровой волшебницы, смотрел по сторонам, видел полупрозрачный голубоватый барьер у края кратера. А когда, совершенно неожиданно, из кратера выскочил многорукий обгоревший монстр, я вздрогнул. Резко дёрнул поводья, и чуть не упал.

Монстр пропищал нечто нечленораздельное, взмахнул длинными конечностями и со всей дури приложился к барьеру. Вновь раздался вопль — монстра словно током ударило и он, кувыркаясь, исчез где-то внутри кратера. Я хрюкнул, не удержавшись от смеха, и прищурился: монстр успел продемонстрировать мне свой элитный статус и 90-й уровень. Именно в тот момент до меня дошло, что из себя представляет сей кратер. Он представляет топовую локацию для набора опыта.

Я щёлкнул зубами, быстро просчитывая все возможные варианты, и задал вопрос волшебнице, которая тоже с интересом наблюдала за представлением.

— Скажите, прекрасная Вивиарис, а «непосвящённые» могут каким-нибудь образом оказать вам помощь в уничтожении тех ужасных и опасных монстров? Мои воины сильные и смелые. Нам вполне по силам вам помочь.

Вивиарис задумчиво на меня посмотрела.

— От вас мне не требуется та помощь, которую вы желаете оказать, — сказала она. — Да и не по силам вам. Возмужаете, тогда, возможно, мы поговорим более предметно.

— Понятно, — я торопливо накручивал информацию на единственную извилину и приходил к выводу, что Вивиарис права. 90-й элитный «моб» не по силам 64-му «энханцеру». Но вот когда «энханцер» станет 90-м…

Неторопливо беседуя и ещё более неторопливо передвигаясь на медленных четырёхногих клячах, мы ехали до тех пор, пока не показалась высокая башня. На её вершине сверкал огромный хрустальный шар, который отражал свет солнца и гонял солнечных зайчиков в округе. Зрелище было завораживающим. Я даже успел заметить, как на песчаном берегу эти солнечные зайчики складывались в фигуры разных зверей. Хрустальный шар кружился и, словно живое существо, рисовал знакомые картины.

У башни мы спешились. Я посмотрел на мраморные стены и увидел силовое поле, идущее от земли до самого верха.

— Вам нечего опасаться, пока вы со мной, — сказала волшебница. Затем подошла ко мне, вновь провела рукой по щеке и долго всматривалась в глаза. И я этот пристальный взгляд выдержал.

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем «волшебница Вивиарис — высший маг человеческой расы». Персональная репутация: 3/10

— Вы мне нравитесь, Серый Ворон. А понравиться мне не так просто, как многим кажется. Я надеюсь, вы не совершите ошибок.

Выдав мне очередную фору, она развернулась, подошла к башне и взмахнула рукой. Силовой барьер испарился, а в стене появилась небольшая дверь.

— Прошу за мной. Для нашей встречи всё давно готово.

Я проследовал за ней с улыбкой на лице. Ещё один легчайший балл воодушевил меня. Теперь и с ней у меня столько же баллов, сколько с Эларией. Только та меня ни во что не ставила, а эта, судя по всему, настроена куда дружелюбнее. Даже чересчур дружелюбно, как для Высшего мага.

Молча мы поднялись на самый верх. Вышли на крышу и я едва не ослеп от света реально огромного хрустального шара. Вивиарис щёлкнула пальчиками и свет притих. Теперь он уже не бесновался и не складывал фигуры на песке. Теперь он витал над нами в воздухе.

— Присаживайтесь, — Вивиарис указала на белый круглый столик у перил.

Но прежде чем последовать её совету, я внимательно рассмотрел тот самый кратер. С высоты башни он был отлично виден и напоминал огромный карьер. Я видел несколько бурых слоёв земли, спирально уходящих в глубину. Видел прыгающие фигурки, которые, то и дело, вылезали из кратера и пробовали на вкус охранный барьер. Получали по сусалам и вновь исчезали внизу.

— Вы знаете, что я думаю, прекрасная Вивиарис…

— Теперь можно и на «ты», — улыбнулась она.

— Ты… ты знаешь, что я думаю? Мне кажется, сам Италан стал причиной рождения этого кратера.

Волшебница удивилась так, будто ждала от меня совершенно другого.

— Объяснись.

— Ваш Италан. Тот, который великое божество…

— В Кресфоле за такие непочтительные слова тебя бы уже наказали.

— Но мы же не в Кресфоле? Мы — у тебя. И можем говорить откровенно.

— Так и есть.

— Мне кажется, Италан прилетел к вам с другого мира. Ну, вроде как и мы — «непосвящённые». Его космический корабль получил повреждение на входе в плотные слои атмосферы и превратился в огненный болид. А затем пронзил землю. И вон что от него осталось — огромный кратер со страшными монстрами.

— Столько непонятных слов, — посмеиваясь, сказала Вивиарис. — Слышал бы он твою ерунду.

Я выпучил глаза и навострил уши: она знает что-то, чего не знает никто другой? Пока про Италана информации выплывало мало. Только Элария тихо на что-то там намекала.

— «Слышал»? А он разве живой? Разве Италана давно нет?

— Тело истлело, но дух непобедим, — опять запутанно произнесла она. — Да, в тело, наверное, можно вдохнуть жизнь. Найти бы его только…

Я опять затих. Но продолжения не последовало. Значит, «репы» недостаточно. Надо накачивать.

Чем я и занялся. Вивиарис пригласила меня приступить к виртуальной трапезе, и я не возражал. Хоть в игре я чувствовал вкус еды, мне она была не нужна. На ЗБТ все отвлекающие параметры были заблокированы. Мне нравилось говорить о пустяках, хрустеть фруктовым салатиком и наслаждаться атмосферой. Но ни вино меня не трогало, ни еда. Я всё это употреблял чисто, чтобы поддержать компанию. Наслаждался видом с высоты башни, и видом прекрасной черноволосой женщины, сидевшей напротив.

Вивиарис вела себя крайне скромно, по сравнению с той шустрой дамочкой, с которой я познакомился на балу. Она ела неторопливо, пила красное вино, бросала на меня улыбчивые взгляды и отвечала на вопросы, которые я на неё высыпал, как попкорн. Рассказала мне много интересного про этот мир, про разделение границ, про становление королевства Италан. Рассказала про беспощадную конкуренцию между Высшими магами. Про их борьбу за влияние, за союзников, за новые знания. Честно рассказала даже про то, что к «непосвящённым» относится с опаской. Что изучает их, и пока окончательно не доверяет. Призналась так же, что ко мне у неё особый интерес. Я не только оказался первым, удостоившимся чести с ней познакомиться, но и тем, кто оказался совсем не простым. Тем, кто, на данный момент, является самым опытным воином среди «непосвящённых». Именно поэтому она дала мне карт-бланш.

Я задумался над этими словами, и поспешил расширить её кругозор.

— Хочу добавить несколько штрихов к портрету, — начал я. — Я действительно непростой «непосвящённый». Я — лидер. Я веду за собой тех, кто в будущем непременно станет великой силой. С каждым днём нас всё больше, мы всё сильнее и всё опытнее. Каждый день я отдаю приказы, ставлю задачи и думаю над перспективой. Хоть это совсем непросто, я управляю сильнейшим кланом «непосвящённых»… Правда недавно пришлось подавить небольшой бунт. Это было сложно, конечно, но я справился. Меня хотели сбросить с пьедестала и закопать. Но мне удалось переломить ситуацию. Теперь те, кто были моими противниками, стали моими сторонниками. Стали управленцами. Я справился, и пока всё выглядит неплохо… Да, были неудачи. Некромант нас потрепал, нефилим потоптался, «непосвящённые» враги, которых великое множество, тоже показали силу. Но я не теряю веру в себя. Моя армия растёт, увеличивает боевой потенциал. Нам удалось договориться с владыкой Низбадом об аренде алмазных шахт. Мы встретились с ним, обговорили и выполнили его просьбы. Теперь мы — единственные, кому позволено беспрепятственно находиться в гномьем царстве. Но это, надеюсь, ещё не всё. Хоть я получил чувствительный удар немногим ранее, я устоял… Это мир полон загадок и тайн. Полон непонятных событий, суть которых от меня пока ускользает. Но мне интересно. Я продолжу его изучать. Продолжу знакомиться с теми, кто оказывает значительное влияние на этот мир. И непременно стану тем, кому больше никто не посмеет сказать: «На колени передо мной!». Я стану тем, с кем каждый будет считаться!

— Протяни ладонь, — вместо того, чтобы очаровательно выдохнуть, отреагировав на пафосную речь геройского героя, Вивиарис лишь улыбнулась.

Я разочарованно хмыкнул, снял перчатку и подал правую руку. Она взяла её и принялась натурально так водить пальчиком по эльфийской ладошке, будто читала судьбу по папиллярным линиям. И так продолжалось довольно-таки долго. Она молча смотрела на линии, иногда улыбалась и щурилась.

— Не знаю, кем ты, в итоге, станешь — пока всё слишком запутанно, — наконец, она посмотрела на меня своими завораживающими глазами, и сказала без тени усмешки. — Но, несомненно, в скором времени от твоих решений будет зависеть многое. Твои решения, решения с виду такой незначительной фигуры, как «непосвящённый», будут положены на чашу весов. Именно тебе предстоит решить, как будет выглядеть наш мир в будущем.

Говорила она торжественно. Словно реально прочла мою игровую судьбу по виртуальной ладони. Я даже на мгновение испугался — так нелепо всё это звучало. Но затем спохватился. Вспомнил, где я нахожусь. Вспомнил и усмехнулся, потому что точно знал, что решать судьбу Закрытого Бета Тестирования будут админы, а этот мир в будущем ждёт неизбежный вайп. И немного опечалился, после того, как это понял.

— Думаешь, мне хватит на это сил? — с улыбкой спросил я.

Вивиарис накрыла мою ладошку своей.

— А это зависит только от тебя. Но я скажу тебе откровенно — мне крайне любопытно в какую фигуру ты вырастешь.

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем «волшебница Вивиарис — высший маг человеческой расы». Персональная репутация: 4/10

Это было совершенно неожиданно. Очередная фора. Я ж, вроде, даже не сказал ничего такого, чтобы подняться на 4-ю ступень в отношениях с одним из Высших магов.

— А теперь, Серый Ворон, — Вивиарис оставила мою ладонь в покое, загадочно улыбнулась и откинулась на стульчике. — Пора переходить к десерту.

Я протупил, конечно, ведь чуть не схватился за вилку, подумав о штруделе или о кусочке торта «Наполеон». Но всё оказалось совсем не так. На сладкое мне предложили нечто другое.

Вивиарис встала, отодвинула в сторону стол и медленно опустилась на мои колени. Вновь взяла мои руки, свила их вокруг своей талии и нежно обвила шею руками. И прежде чем я успел отреагировать, прикоснулась губами к губам.

Чувства меня одолевали неоднозначные. С одной стороны — умелые губы действительно красивой женщины будоражили. С другой стороны — ржал Квантум, тыкал в меня пальцем и, как заведённый, повторял фразу: «безжалостно трахать». Вместо того, чтобы ответить на поцелуй, я пытался выгнать его образ из головы и сосредоточиться.

Но у меня никак не получалось. Губы неигровой дамы пытались раскрыть мой рот, нащупать язык и начать его изучать. Но я не смог ей ответить. Чувствовал себя я действительно неловко. В какой-то степени, я даже чувствовал страх. Прогонял из головы не только образ Квантума, но и мысль о том, что сейчас нахожусь в «Матрице». Что пытаюсь целоваться не с реальной женщиной, а с хаотично мелькающими зелёными циферками. Со строкой информационного кода.

Поэтому я сделал то, чего никогда не делал в реальной жизни — отстранился от женщины.

Она удивилась. Действительно удивилась, как сделала бы сама обычная женщина в реальной жизни. А затем с прищуром на меня посмотрела:

— В чём дело?

Если бы можно было покрыться пОтом в игровом мире, я бы покрылся. Я был растерян и не знал, что сказать.

— Наверное, я пока не готов, — промямлил я. — Давай, может, просто будем друзьями?

Казалось, удивляться дальше было некуда. Но мне удалось удивить волшебницу ещё сильнее. Она натурально так выпучила глаза, словно не поверила в то, что сейчас услышала.

— Ты хочешь дружить??? Дружить со мной???

А затем она расхохоталась. Встала с моих неприветливых колен и смеялась. Смеялась безудержно и искренне. Будто мне удалось выдавить из неё такую гамму эмоций, которые она не испытывала ранее.

А я сидел, не знал, куда спрятать взгляд, и чувствовал себя дураком. Я изначально догадывался, чем всё это может закончиться. Но не смотрел настолько далеко, чтобы предполагать, как это будет выглядеть. И как дама отнесётся к тому, если я откажусь.

Вивиарис, наконец, прекратила смеяться. Посмотрела на меня снисходительно, будто на обалдуя, потерявшего единственный шанс, и сексуально изогнулась. Затем хмыкнула, вытянула тонкую ладошку и дунула. С ладошки к моему лицу устремилась едва заметная пыль.

Внимание! Вы атакованы ментальной магией!

Тонкая полоса параметра «дурман» забилась в агонии. Протестующе замигала, перепрыгивая с белого на красный и как бы крича: «Ахтунг! Алярм! Партизанен!». Я откашлялся и принялся рукой отгонять волшебную пыль.

Вивиарис за мной наблюдала. Уже не смеялась и не улыбалась. Но всё равно смотрела с заметным интересом.

— Занятно, — хмыкнула она через несколько секунд. — Ты первый, у кого нашлись силы мне противиться. Ранее никто не мог отказать мне в том, что я желаю получить. Наверное потому, что ты «непосвящённый»…

Я промолчал потому, что не смог бы ей объяснить, что на Закрытом Бета Тестировании её дьявольская магия на меня никак не подействует. Никак не подействует из-за того, что параметры для восприятия этой магии отключены настоящими богами этого мира.

— И ты первый, кто сначала не только предложил дружбу, но и готов удовлетвориться ею. Это очень странно. Очень непривычно и даже немного обидно.

Слов я опять не подобрал. А потому принялся чесать черепушку, в робкой надежде, что за своё странное поведение и нерешительность не отхвачу жирный минус. Жирнючий такой. Сразу на несколько делений вниз.

— Но мне этого мало, Серый Ворон, — она больше не улыбалась. — Дружба — это очень важно, конечно. Но просто дружить я не хочу. Не с тем, кто меня действительно волнует… И так же не могу не отреагировать на твоё неуместное поведение. С этой минуты я запрещаю тебе появляться в моих землях! Теперь это право тебе придётся заслужить. Новой встречи со мной уже тебе придётся добиваться, а не я буду тебя уговаривать. Чтобы вновь меня увидеть, чтобы вновь заслужить моё расположение, ты должен принести прядь волос самовлюблённой сучки Нараи Илири — твоей королевы! И только тогда я соглашусь тебя принять.

Внимание! Получено фиксированное репутационное задание: «Симпатия» — принести волшебнице Вивиарис прядь волос владычицы земель эльфийских — Нараи Илири.

Награда: + 1 репутационный балл с неигровым персонажем волшебница Вивиарис.

Задание принимается по умолчанию.

Щёлкнула моя челюсть, а зубы столкнулись с характерным звуком:

— Чьи волосы вы хотите, чтобы я принёс???

Но разочарованная Вивиарис больше не желала вести со мной дискуссию. Одарила укоризненным взглядом и просто щёлкнула пальчиками. В следующее мгновение я уже стоял возле паромной переправы и видел перед глазами лишь воды океана да системное оповещение.

Внимание! Неигровые персонажи не станут с вами взаимодействовать, пока вы не выполните репутационное задание.

Я ощупал себя с ног до головы, нервно захихикал и устроил «фейспалм» сразу двумя руками:

— Ну, ты, блин, красавчик. Как так можно было? Чёрт возьми, как в первый раз, в самом деле… Придумал себе приключений на голову.

Я отвесил сам себе подзатыльник и обречённо посмотрел на возвыщающийся недалеко дворец. Оплатил билет и взошёл на борт парома.

— Был бы на моём месте Квантум, он бы точно не сомневался, — горько усмехнувшись, пробурчал я. — Циферки из «Матрицы», б. ть. Тьфу!… Но… Но, блин. Интересно, а что бы произошло, если бы «дурман» не отключили? Неужели после атаки ментальной пылью, я бы ползал на коленях и вымаливал разрешение сделать ей… сделать ей… массаж ступней?

Где-то заработал совсем не паровой, а магический двигатель. Лопастные колёса ударили по воде. Паром покидал остров, где я, уже в который раз, по-настоящему облажался. Теперь мне предстояло переквалифицироваться в парикмахеры, чтобы вернуть симпатию той, кого я сильно удивил и, наверное, немножко обидел. Если, конечно же, можно обидеть Искусственный Интеллект.

Глава 12. Поднимаем уровень клана

— Ты шо серьёзно, Лёха??? — Олег стоял рядом, держал в руках такую же чашку, и смотрел глазами навыкате.

— Угу. Отказал.

— Ну ты жжёшь, — он даже закашлялся. — Я ж тебе говорил, шо подобное неизбежно. Шо ты в самом деле?

— Да странно это всё. Не знаю я. Вроде, ощущения вполне обычные, а в голове была полная каша. То ли мозг сопротивлялся, то ли я не знаю что.

— Возможно, это так, — Платон стоял рядом и тоже стал свидетелем рассказанной истории. — Первый раз действительно странно. Это потом уже не придаёшь значение подобным мелочам.

Неожиданно Олег захохотал так, что едва не пролил кофе. А затем прикрыл рот рукой, чтобы не привлекать всеобщего внимания.

— Я просто представил, — объяснил он с улыбкой на лице. — Сколько раз бы тебе пришлось её удовлетворить, шобы разогнать репутацию до максимума. Все 10?

— 4 уже есть, юморист ты мой, — усмехнулся я. — А значит, всего 6. Что совсем не смертельно в моём юном возрасте.

— Главное, шоб на 1-м же балле не сломался! Ха-ха!… Побрезговал виртуальной бабой, понимаешь. Теперь попробуй заслужить прощение.

Подзатыльник я ему отпускать не стал. Здесь это было бы неуместно. Это в виртуальном мире за то, что жёг глаголом, весельчака Квантума не грех было и шлёпнуть. Здесь же я относился к нему серьёзнее.

— Ладно, давайте приступать. Господа, рассаживаемся!

Этот утренний сбор я решил провести сам. Без присутствия Николая, но по очень важной причине. Я ещё раз попросил всех присаживаться и сразу приступил к делу.

— В общем, слушайте. Вчера после экспинга я полез на форум, чтобы посмотреть статистику. И увиденное меня не порадовало. Мы засиделись. Засиделись на 4-й ступеньке. Уже полно кланов, взявших 4-й уровень, и они дышат нам в затылок. Хоть клан-холл всё ещё есть только у нас, это вопрос времени, когда нас нагонят. Поэтому надо идти в отрыв. Рубен?

— На твой утренний вопрос вновь уверенно отвечу — жирка накопили. Немножко отъелись на бижутерии из бриллиантов. Так что, если потребуются деньги, теперь скидываться не нужно — проспонсирую за счёт кланового бюджета.

— Скидываться нет нужды, — Андрюха поднял руку, требуя слово. Я кивнул. — Я полазил по форуму и выяснил, что надо сделать для поднятия уровня клана. О золоте речь не идёт. Надо заслужить доверие лидеров 5-ти рас.

— Именно.

— Я пока не знаю, что это значит и как будет выглядеть, но нам по-любому надо обратиться к лидерам. Задать вопрос, получить ответ и выполнить задание, если придётся… Единственный странный нюанс — король Гилберт Пеппин не является лидером расы Людей. Он король обширного королевства, куда стягиваются представители всех рас перед отправкой на Северный Континент. Он как бы над всеми. На его территории все подчиняются его законам. Так что с вопросом о квесте нам придётся обратиться к наместнику Лефрату…

— Он хитрый мерзавец, — добавил Платон.

— Хитрый и жадный, — согласился Андрей. — Но это не отменяет факта, что и его благосклонность мы должны заслужить.

— Совершенно верно, — я вновь взял бразды управления в свои руки. — Займёмся этим сегодня же. Итак: у кого сколько наработано репутационных баллов? К Нарае Илири пойду я без вариантов. Что у других?

— Ну так тебя и не пустят к оркам и дроу, командир, — сказала Олеся. — Тебе только к твоим, и в Асилум к наместнику. Я бы могла пойти к патриарху, да он, говорят, к женскому полу не особо дружелюбно настроен. Относится с нескрываемой неприязнью.

— Точно так, — вступил в разговор Дандай. — Вы ж знаете, кем я играю? Крайне специфический класс. Но самое главное — почти те же слова сказал мне Камрал Калири — король Эллара и патриарх дроу. Сказал и выдал бонус в виде одного балла личной репутации. Так что даже если у кого-то ещё есть балл, пойду я. Мне есть о чём с ним поговорить.

— Я бы тоже могла! — Катя практически выкрикнула эти слова. Но никто на них не обратил внимание.

Я поморщился и перевёл взгляд на Димку.

— Димон, у тебя — как пить дать — самая прокачанная «репа» с Низбадом. +2, если я не ошибаюсь? Тебе и идти.

— Всё верно, — подтвердил тот. — Обязательно спрошу, что подразумевается под доверием лидера расы.

— Отлично. Все вопросы почти закрыли. Теперь орки. Кто пойдёт к оркам? Я знаю, что у нас очень мало тех, кто выбрал для отыгрыша орочьи классы. Но они есть.Валентин? Костя?

— Да я пойду, — сразу согласился Валентин, играющий «Стражем Орды». — Баллов репутации пока нет, но если надо, я напрягусь. У орков там всё совсем непросто, но не откажут, если попытаться…

— У Антона, вроде бы, был наработан 1 балл с вождём, — почесал брови Костя. — А то и 2… Не помню точно.

— Нам Антон уже не поможет, — стараясь держать себя в руках и не заскрипеть зубами, сказал я. — Он давно в прошлом… В общем, так: к Нарае Илири иду я. Димон — к Низбаду. Валентин — к Кагану Влугу. Дандай — к патриарху. Как разберёмся с ними, идём насиловать наместника. Поскольку, вроде как, с ним иметь дело должны игроки-люди, пойдём большой делегацией. И уже там посмотрим что к чему. Начинаем выполнять прямо сейчас. Всем же остальным можно заниматься ежедневной рутиной: качаться, крафтить, добывать ресурсы. Брифинг закрыт.

Собрание прошло на удивление быстро. Никто не бурчал, не задавал ненужных вопросов, не плакал со словами: «Да зачем оно нам нужно!». В этот раз мне никого не пришлось уговаривать. Все и так понимали, что погоня приближается и надо отрываться.

Мы погрузились в капсулы и я сразу отправился к Мастеру Телепортаций. Переместился из Асилума в Носс Таур и зашагал в «изумрудный» дворец, как я про себя его назвал. На входе меня остановили резвые эльфийские воительницы. Нахмурились и даже прикоснулись ладошками к щуплой мужской груди. А как только получили всю необходимую информацию, не только отступили в стороны, но и сами отворили врата.

Обалденная блондинка — королева Нарая Илири — вела дискуссию с важными неигровыми персонами прямо в холле. Она что-то объясняла, вежливо доказывала и просила быть более внимательными к тому, что происходит на западных и восточных границах. И одним… вернее одной из тех самых важных неигровых персонажей была магесса Элария. Она стояла по левую руку от королевы и кивала в такт её речам.

Увидев её, я поморщился, — не хотел встречаться с Эларией сейчас. Не хотел, ведь она могла вновь отправить меня рыть землю носом. А если бы я отказался, возможно, обиделась бы.

Но деваться уже было некуда.

Я сделал глубокий вдох и направился к дамам, полон решимости вклиниться в разговор.

— Вот это сюрприз! — опередила моё «вклинивание» магесса Элария и улыбнулась своей знаменитой надменно-снисходительной улыбкой. — Посмотри, дорогая, кто к нам пожаловал.

Нарая Илири заметила меня, но улыбаться не стала. Внимательно следила, как я приближаюсь, и уставилась, словно чего-то ожидала, когда я остановился в шаге от неё.

— Здравствуйте, прекрасная королева. Здравствуйте, магесса Элария, — вежливо поклонился я, абсолютно не собираясь падать на колени. — И вам здравствуйте воительницы королевы.

Неигровые дамы, окружавшие Нараю Илири, посмотрели на меня, как на хама. Отчасти они были правы, ведь я прервал их общение. Но мне от этого было ни жарко, ни холодно. В эльфийском матриархате я не собирался ни под кого подстраиваться.

— Серый Ворон, день добрый, — ответила королева. — От своей наставницы я слышала, что ты очень полезен. Зачем ты ко мне пожаловал? Что ты можешь для меня сделать?

Второй вопрос показался мне немного странным. Лично я бы спросил: «Что я могу для вас сделать», а не «что вы можете для меня сделать». Звучало некорректно.

— Мне нужна ваша помощь, — ответил я. — Могу я с вами поговорить?

Нарая Илири очень знакомо махнула ручкой и дамы-воительницы поспешили оставить нас одних. Меня одного и двух эльфийских руководительниц, ведь магесса Элария никуда уходить не собиралась.

— Я тебя слушаю.

— И я тебя слушаю, Серый Ворон.

— Э-м, — промямлил я из-за наличия второй слушательницы. — Простите, что не кидаюсь в ваши прекрасные ножки, но мне действительно нужна некоторая помощь.

— Прекрасные? — переспросила Нарая Илири, и прямо передо мной задрала голубоватое платьице, продемонстрировав действительно идеальную ножку. Одну, правда. Но реально идеальную, в белом шёлковом чулочке до самого бедра. — Как ты умудрился это заметить?

На короткое мгновение, я выпал в осадок. Такого поведения от королевы эльфов я вообще не ожидал. Да и с чего бы?

— Какая ты… — громко засмеялась магесса Элария. — Вот так вот просто вогнала в краску «непосвящённого». Может, в их мире это выглядит неприлично…

— Разве ж может нечто столь прекрасное выглядеть неприлично? — королева так и не опустила платьица, и покрутила ножкой, демонстрируя её мне во всей красе. — Как красота может быть неприличной?

— Ну хватит баловаться, дорогая, — продолжила улыбаться Элария. — Я могу подумать, что этот «непосвящённый» тебе действительно приглянулся.

— А почему бы и нет?

— Э-э-э, — вновь прохрипел я.

— Мордашка и вправду симпатичная. И расторопный он, — начала перечислять мои достоинства магесса. — Хоть ершистый, да исполнительный. Хиловат пока что. Но это дело наживное.

— Амбициозный, к тому же, — добавила Нарая Илири. — Что может быть интересней, чем амбициозный и деятельный мужчина? Такой, кто отличается от всех. Кто не выпрыгивает из штанов, стараясь тебе угодить. Тот, у кого есть стержень.

— М-м-м, — поспешил согласиться я, хоть меня не спрашивали.

— Но подожди, — наигранно нахмурилась Элария. — Ты же не знаешь. То, что я тебе о нём рассказывала, возможно, его предел. Ты же не знаешь, насколько он амбициозен и как далеко пойдёт. Может, стержень сломается под лавиной невзгод.

— Серый Ворон, вы сломаетесь? — вопросительно изогнула бровку эльфийская королева. — Я так устала от лизоблюдства, подхалимажа и заискивания. Иногда даже я тоскую по сильному, уверенному в себе мужчине. Совсем не такому, как мои подданные…

— Дорогая, — брови магессы сурово сложились, пока я тихо стоял в сторонке, охреневал от неожиданного обмена репликами, и всё тщательно-тщательно конспектировал в голове. — Мужчина — плохой союзник. Он никогда не сможет тебя понять до конца. Никогда не будет верен тебе одной. Легко может оставить ради другой, или потому, — как говорят — что любовь прошла. Как долговременный партнёр, он ненадёжен. Он обязательно предаст или сбежит при первых же трудностях. Мужчина годится только для плотских утех. Да и то чаще некачественных.

— Секундочку! — я, было, собрался вступиться за весь мужской пол и сказать, что мужик — это охотник и защитник. Это то самое сильное плечо, о котором они все инстинктивно мечтают.

Да меня опять никто не стал слушать.

— Не вмешивайся, — взмахнула рукой Элария. — Ты хорош, не спорю. Но речь не о тебе, а о вас. Всех вас.

Несмотря на недовольство магессы, королева Нарая Илири смотрела на меня с доброй улыбкой на устах. Словно я ей реально понравился. Возможно, во мне она увидела нечто очень ценное. То, чего уже не осталось на этом островке матриархата.

— Я так устала от слабых мужчин. Мне так надоело быть сильной среди них, — с лёгкой печалью в голосе произнесла она. — Но Серый Ворон другой. Я это вижу. Мне не нужны твои подсказки, чтобы это увидеть, наставница. И если он продолжит быть таким, кто знает, к чему это может привести.

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем «Нарая Илири — владычица эльфийских земель». Персональная репутация: 2/10

Сегодня я был как никогда многословен. А потому красноречиво высказался, после получения очередного репутационного балла.

— К-хм…

Это и всё, что я смог сказать. На какое-то время я даже забыл о цели своего пребывания в цитадели эльфийского матриархата. Вот так вот ни с того, ни с чего две главные матриархатницы решили прямо при мне обсудить мои достоинства. И дообсуждались до того, что одна влепила репутационный балл, а вторая уставилась так, словно сама только что рассмотрела, чего не замечала ранее. И это было трындец как неожиданно.

— Простите, я просто не ожидал, — выдавил я через несколько секунд. — Думал, вы меня… А вы меня… В общем, чудеса какие-то.

— Делами своими познаётся мужчина, — нравоучительно взмахнула пальчиком магесса Элария. — Делами, а не словами.

— И дела твои пока не вредили землям эльфийским, — добавила королева.

— Рад… э-э-э… стараться, — вовремя спохватился я, потому что чуть не ляпнул: «рад услужить». Думаю, это слово вряд ли было оценено положительно.

Нарая Илири вновь посмотрела на меня, по-доброму улыбаясь:

— А что ты хотел, Серый Ворон? Разговор немного зашёл не туда. Но есть, как есть. Чем мы можем помочь друг другу?

Я удовлетворённо кивнул, оценив изменившуюся тональность. Это реально было клёво. Репутационные баллы творили чудеса в отношениях с Искусственным Интеллектом.

— Как вы знаете, я возглавляю общину «непосвящённых». И я должен вести её дальше. Вести к следующей ступени. Но для этого мне… вернее нам, нужно заслужить благосклонность лидеров рас. Мне нужно заслужить вашу благосклонность, прекрасная королева. И я пришёл узнать, что для этого нужно сделать. Какую услугу вам оказать?

— Сейчас мне от тебя ничего не нужно, Серый Ворон, — вежливо ответила она. — Возможно, вскоре… Но пока нет ничего, с чем бы ты мог справиться, — тонкие ручки Нараи Илири потянулись к груди и осторожно сняли со своего платья золотую брошь с мелкими белыми жемчужинами, сложенными формой крыльев бабочки. — Это тебе. Мою благосклонность ты уже заслужил. Я вижу в тебе перспективу, и дам шанс вырасти в нечто большее. Возьми.

Королева протянула мне брошь и накрыла ладошки своими руками. А затем украдкой подмигнула. И ни хрена не по-дружески подмигнула.

— Тебе пора возвращаться, Серый Ворон, — сказала она. — Продолжай идти вперёд. Ведь если продолжишь, наши пути обязательно пересекутся.

— И наши тоже, — хмыкнув, добавила магесса Элария. — Тогда посмотрим, каким ты ко мне придёшь. Ступай.

Так и не закрыв рта, я развернулся и на цыпочках пошёл прочь. Но буквально через пару шагов остановился.

— Простите великодушно! Но у меня ещё есть одна небольшая просьба.

Дамы удивлённо уставились на меня, видимо, считая, что я окончательно обнаглел. Впрочем, это было почти так.

— Волшебница Вивиарис — как и магесса Элария, одна из великих — попросила меня решить очень сложную задачу. Она попросила меня добыть прядь ваших волос, Ваше Величество. И, будучи уже здесь, уже заручившись вашей благосклонностью, я не могу не попытать счастья. Я не могу не поинтересоваться возможностью их получить. Не поможете ли мне и в этом вопросе, прекрасная королева?

Нарая Илири и Элария выслушали меня. Затем молча переглянулись, будто обменивались информацией с помощью хлопанья длинных ресниц. Ну а потом произошло нечто совсем неожиданное — они захохотали. Захохотали обе сразу. Смотрели друг на друга, смеялись и даже мизинчиками утирали самые натуральные слёзы, которые появлялись у краешек глаз.

— Знала, кого к тебе посылать, дорогая, — сквозь смех выдавила Элария. — Какое же всё-таки хитрое чудовище…

— Не то слово, — согласилась королева. — Интриганка.

Они обе вновь посмотрели на меня, как на Иванушку-дурачка, и снисходительно улыбнулись. А пока я ждал ответа, магесса Элария, видимо, что-то придумала. Она склонилась к прекрасному длинному ушку своей протеже и стала что-то нашёптывать. Королева кивала-кивала да вымолвила:

— Что ж, мой перспективный, но несмышлёный разиня. И здесь я могу тебе помочь. Только если сначала ты поможешь мне. Хочешь прядь волос с головы королевы эльфов? Принеси на обмен любую вещицу, принадлежащую твоей дражащей просительнице — Вивиарис. Абсолютно что угодно, лишь бы она принадлежала лично ей. Тогда и поговорим.

Внимание! Получено репутационное задание: «Ты — мне, я — тебе» — принести Нарае Илири — владычице земель эльфийских — персональный предмет, принадлежащий волшебнице Вивиарис.

Награда: прядь волос с головы Нараи Илири.

Принять/Отказаться

Я принялся кусать губы, пытаясь отыскать подвох. И почему она назвала меня разиней. Я ж, вроде, наоборот — подающий большие надежды воин. Но ничего так и не обнаружил. Обычный бартер: возьму чё-нибудь у Вивиарис и принесу эльфийке. Заберу волосы и вернусь к волшебнице. Всё чётко.

— Благодарю вас, королева, — я подмигнул сообщению, поклонился и стал сдавать назад. — В скором времени, я обещаю, вы вновь обо мне услышите.

Я покинул эльфийский дворец в приподнятом настроении. Даже грозные стражницы, слишком резво хлопнувшие перед моей мордашкой дверями, не испортили его. Я был доволен собой и тем, как развиваются события.

— Вот это нормально, — я радостно присвистнул. Затем посмотрел на брошь и прищурился.

Повседневная брошь Нараи Илири — владычицы земель эльфийских. Квестовый предмет, необходимый для завершения задания: «Заслужить доверие лидеров рас». Должен быть передан лидером клана Менеджеру Кланов в Кресфоле.

— Оно! — резюмировал я. — Точно оно. И квестик прилетел. Тоже неплохо. Осталось выяснить, как идут дела у других, и, наверное, сгонять к Вивиарис. Пусть мне тоже брошку даст. Или ещё что. Совершим взаимовыгодный обмен.

Я не стал терять время и использовал свиток телепортации. Оказался в клан-холле и сразу нырнул в клановый чатик.

«Господа, я закрыл квест. Главная феминистка дала мне брошку по заданию на доверие. У кого что?»

Клановый чат оживился с моим появлением. Сокланы наперебой рассказывали о своих успехах в сфере добывания опыта и алмазов. Но меня это мало интересовало, и я попросил всех флудить поменьше.

Святой Дистин с помощью «капса» обогнал других в борьбе за моё внимание. Он сообщил, что владыка Низбад ничего от него не потребовал, и просто передал алмаз. Простой обычный алмаз. Только квестовый алмаз. Он и есть доказательство того, что «Бессмертные» заслужили его доверие. И этот алмаз он мне сейчас перешлёт почтой.

«Значит, я правильно разобрался», — написал я. — «+2 к репе с лидером расы — и ты получишь итем. Как у других дела?»

У других дела шли неважно. Это если говорить мягко. На самом деле и Рансуман, и Вольфрам метали гром и молнии. Но Вольфрам метал больше, конечно.

В чатике он обстоятельно написал, что вождь орков — Каган Вулуг — согласился его принять. Даже выслушал просьбу. Но поскольку баллов личной репутации было ровно «0», заставил начать с малого — дал квест, отправивший просителя дробить камень близ Хушрона. Заставил отвоёвывать у гор жизненное пространство для орков. И сейчас Вольфрам именно этим — малоинтересным делом — занимается.

«Не знаю, что он там мне придумает ради второго балла, но я уже делать не хочу.»

«Ты же сам предложил помощь!» — возразили ему.

«Да я просто бурчу. Что, уже побурчать нельзя? Прилетайте в гости дробить камень. Посмотрю, как вы бурчать начнёте.»

«Я хоть и не орк-строитель, и не бурчу особо. Но тоже строю, и недоволен», — написал Дандай, отыгрывающий за пикинёра дроу.

Этот товарищ был ещё более многословен, когда рассказывал, с чем ему пришлось столкнуться в землях дроу.

Дандай рассказал, что какой-то чересчур тревожный патриарх Камрал Калири приказал ему принять участие в постройке охранной башни на границе с землями Людей. Сейчас там вкалывали все, кто робко надеялся то ли помочь расе, то ли заработать балл репутации. Сам он ещё не до конца понял, что происходит. Но патриарх, как тот, кто уже доверяет «непосвящённому» на один балл, поведал, что планирует выстроить оборонительный рубеж аж до самого Левирала — нейтрального города на границе земель дроу и людей. И постройкой одной охранной башни дело не ограничится.

«Что-то происходит с дроу», — сделал он такой вывод в завершении. — «В столице дроу — Элларе — все какие-то нервные. Бегают, мечутся…»

«Понял-принял», — ответил я, делая пометку в голове об очередном подозрительном факте. Магеса Элария тоже интересовалась делами людишек, в Штормовом меня — эльфа — выгнали взашей. Теперь ещё и дроу хотят, как сказал Дандай, возвести оборонительный рубеж, чтобы от них отгородиться. — «Короче, странно всё это.»

«Угу, странно.»

«Что по времени? Когда закончишь?»

«Явно не сегодня. Как и Вольфрам, я думаю.»

«Ага. Боюсь, я закончу даже не завтра.»

«Хреново», — написал я. — «Ладно, раз такое дело: Квантум, Руффилин, Платон и Хельвег — прилетайте в КХ. Пойдём к Лефрату. Есть у кого с ним баллы наработанные?»

«У меня есть», — первым отреагировал Рубен. — «Я его подмазывал, бывало. Сейчас буду.»

«У меня тоже», — добавил Платон. — «Покупал у него инфу.»

Через десять минут впятером мы отправились на штурм дворца наместника. Вновь легко прошли заграждения в виде вежливых стражей, и без спроса записались на приём. Но наместник, как выяснилось, не возражал. Увидев нашу делегацию, он улыбнулся самой любезной улыбкой, которую я видел у неигрового персонажа, и предложил всем присаживаться. А меня даже попросил присесть к нему за рабочий стол.

— Что я могу сделать для вас, Серый Ворон? — поинтересовался наместник. — Если хотите, у нас на задворках конюшенка пустует. Так я могу…

— Спасибо, добрейший Лефрат, но сегодня мы действительно по делу, — перебил я. — Нам нужно каким-либо образом заслужить ваше доверие. Получить что-нибудь такое, что поможет в становлении общины. И, как выяснилось, с этим вопросом нужно обращаться именно к вам.

— Вы правы, Серый Ворон. Ко мне. И я запросто вам помогу…

Я облегчённо выдохнул.

— …за 5000 золотых, — рубанул Лефрат, полез в стол, достал чистый лист и положил перед собой. — Деньги, прошу вас.

В этот раз я не выдыхал, а, кажется, зарычал. Сквозь плотно сжатые зубы прорвался нецензурный поток и обрушился на голову жадного наместника.

Тот равнодушно выслушал меня, и даже не обиделся.

Потерян 1 балл личной репутации с неигровым персонажем «наместник Лефрат». Персональная репутация: 2/10

— Что-нибудь ещё? — флегматично поинтересовался он.

И прежде чем я отсыпал ему добавки, в дело вступил Платон. Он натурально так зажал мне рот, похлопал по плечу и помог выбраться из кресла. Передал на руки Квантуму и Хельвегу и о чём-то зашушукался с Лефратом.

Двое подхватили меня под руки и развернули к стене. А Рубен стоял у спины и не давал повернуться, пока шёл тихий диалог. Я мало что слышал, но обрывок фразы: «…в конец охамевший эльфийский наглец» врезался в память. Но в этот раз свои эмоции я смог удержать под контролем. Не бросился на неигрового жлоба, а дал сам себе мысленного пинка. Дал пинка и попросил не забывать, что старый Серый Ворон едва не доигрался до импичмента. А новый, усовершенствованный Серый Ворон, должен помнить уроки прошлого и не кидаться с негативом на каждого, кто осмелится сопротивляться его воле.

Потому я смело выдержал стояние лицом к деревянной стене. Услышал, как ударили по рукам два человека, умевшие договариваться, и быстрый шёпот Платона:

— Рубен! Дай 5000 по-скорому…

Рубен перестал сдерживать мою спину и совершил с Платоном обмен. А затем, когда мы покинули недружелюбный дворец наместника, недовольно выговорил:

— Лёха, ёлки-палки! Ну чего ты так сразу!?

— Понял-понял-понял, — примирительно развёл я руки. — Не люблю, когда меня разводят на бабки. Что в играх, что в реальной жизни… Что там, Платон?

— Пришлось заплатить по полной, — он полез в заплечную сумку и достал свиток. — Ни в какую не хотел дешевле. Хорошо хоть наградил вторым репутационным баллом за мои навыки в ведении переговоров. И письмо официальное подкинул, подтверждающее заслуженное доверие. Держи. Обмен.

— Фух, — облегчённо выдохнул я, сверившись с письмом и убрав его. — Три квеста закрыты, два осталось. Вроде, не так уж и сложно.

— Всё дело в «репе», — сказал Хельвег. — Просто так лидеры рас не особо идут на контакт. Имею в виду, если ты обычный игрок. Кажется мне, что Вольфрам надолго зависнет.

— Придётся зависнуть. Без него все наши потуги не будут иметь ни малейшего смысла… Так парни, я сейчас вновь к Вивиарис отправлюсь. Попробую с ней разрулить. Что у вас по плану?

— Работа.

— Тоже самое.

— А я своих сёдня в Штольни поведу, — доложил Квантум. — Вроде укомплектовались, наконец-то. Подобрал я себе «энханцера» и «владыку маны». Посмотрю, каковы они в деле.

— Молодец, — похвалил я. — Хорошее дело делаешь. Нужное.

— Ой, — поморщился Олег. — Я бы и не делал, если бы не ты. На шо оно мне надо?

— Будешь взращивать молодняк, — улыбнулся я похлопал его по плечу. — Кому мне это доверить, как не опытному хилу? Приложи усилия, пожалуйста, — добавил я, когда не рассмотрел в его глазах особого рвения. Олег, конечно, молодец, но от роли пати-лидера старался отмазаться всеми возможными способами. Хорошо хоть он, как и все мы, находился на подводной лодке — ему некуда было деваться.

Закончив на этом общение, я опять отправился к Мастеру Телепортации в Асилуме. Опять перенёсся в деревню Штормовое, и опять был изгнан. Стражи спеленали меня практически моментально и, как опытные экзорцисты в стальной броне, избавили деревню от эльфийского демона. Правда в этот раз я успел отметить пару любопытных деталей: заметил на песчаном берегу деревни тренирующихся неигровых солдат и ряд мишеней, куда лучники залпами посылали стрелы, как делали лучники в замке Жоржа Гюго. Ну а затем опять распластался на земле, попутно читая системное сообщение.

Внимание! Ваша репутация с деревней Штормовое уменьшается на 1 пункт!

Репутация: -1/10

Теперь в магазинах деревни вы и члены вашего клана можете приобретать экипировку, расходные предметы и предметы алхимии с 5-ти %-й наценкой.

— Грёбаный джек-пот! — сплюнул я, отряхивая колени. — И чего они меня так невзлюбили? Я ж даже не сделал ничего.

Всю дорогу до паромной переправы я пытался осмыслить происходящее. Но у меня ничего не получалось. Я ничего не понимал. Без видимых причин в том Мухосранске меня все футболили, как хотели. И помочь всё исправить мог только один человек. Вернее, неигровой персонаж.

Я переправился на остров вновь один-одинёшенек. Вновь никто не плыл вместе со мной на пароме. По причалу бродили неигровые стражи-маги, но ни один из них не стал вступать со мной в диалог. Нет, они не отмалчивались, конечно. Просто прямо в лицо говорили, что мне здесь делать нечего и я могу проваливать на все четыре стороны.

Я их послушал и свалил. Сел на коня и доехал до замка волшебницы Вивиарис. Но в этот раз ни двери сами не отворились, ни на стук никто не ответил. Я долбился где-то пять минут. Но ко мне так никто и не вышел.

Я решил не сдаваться и вновь взобрался на вороного. Несколько минут скакал через весь остров на максимальной скорости. Уже почти добрался до башни, как хрустальный шар на её вершине решил меня поприветствовать. Электрическая молния ударила с высоты и попала прямо под копыта лошадке. Вороной заржал и встал на дыбы. Я полетел кувырком, покатился по земле и даже потерял несколько единиц здоровья. Сплюнул попавшую в рот землю и прочёл системное оповещение.

Внимание! В вашем инвентаре отсутствует необходимый предмет! Пожалуйста возвращайтесь, когда задание будет завершено.

— Ау! Я же здесь именно поэтому! — прокричал я. — Прекрасная Вивиарис, для того, чтобы выполнить ваше задание, мне от вас тоже нужно что-то получить! Иначе никак!

Мой крик остался без ответа. Даже ветерок ничего не подсказал. Ближе к башне я подходить не решился, но всё же ещё пару раз озвучил свою просьбу.

Поорав ещё минут 15, я уже не хило так разозлился. Потеряна куча времени без какого-либо результата. А всего-то надо было этой злопамятной брюнетке показать свою мордашку и дать мне что-нибудь. Хоть пудру, хоть лак для ногтей. Я б сегодня же принёс ей прядь волос с головы эльфийской королевы.

— Да вы, на хрен, прикалываетесь!? — вновь прокричал я. — Что за квест дурацкий? Как я могу добыть что-то, если для получения этого «что-то», надо отдать что-то. Замкнутый круг…

Я бросил печальный взгляд на магическую башню, понял, что волшебницу мне сегодня не видать, махнул рукой и отправился в обратный путь.

Глава 13. Карта сокровищ

Несколько следующих дней прошли в ежедневной рутине. Ребята-тестеры трудились, добывали «экспу» или алмазы. Становились в очередь на крафт, спорили по этому поводу, но, так или иначе, находили общий язык. Дандай и Валентин продолжали нарабатывать репутацию, чтобы заслужить доверие, а я полностью погрузился в «гринд». Опытным путём выяснил, где идеальное место для партийного набора опыта, собирал лучших из лучших и пропадал в подземелье к западу от Кресфола.

С перерывами, я не вылазил оттуда почти два дня. Взял 68-й уровень, вновь оторвавшись от ближайших преследователей, и очухался только тогда, когда злой и крайне недовольный Вольфрам настрочил в клановый чат:

«Ну, на…й! Чтоб я ещё когда-нибудь занимался подобной х…нёй! Да пусть идут в жопу все орки этого виртуального мира со своими закидонами! Никаких больше наработок репутации с этим клыкастым пи…ом Каганом Вулугом! Пусть кто-то другой страдает!»

Благодаря этой импульсивной эпистолярной речи я понял, что он наработал необходимую репутацию. Наработал и получил итем. Дандай ещё вчера принёс медальон патриарха. А потом мы всем кланом дружно поторапливали Валентина. Видимо, отчасти поэтому он крайне экспрессивно выражал своё недовольство. Ведь эту ночь практически не спал.

«Порядок, Вольфрам?» — всё же поинтересовался я.

«Да. Сейчас буду в клан-холле и всё отдам.»

«Окей. Жду тебя тут… Да, кстати, Хельвег!» — интересная мысль залетела внезапно.

«Чего?»

«Передвинь Вольфрама на 1-е место в очередь на крафт тяжёлого „эпического“ сета. Я думаю, никто не будет против? Он постарался и приложил куда больше усилий, чем все мы. Ведь верно?»

Честно говоря, вот такое вот неуверенное выспрашивание мнения членов клана о крафте, было для меня в новинку. На серверах, где я играл, я заботился о крафте только для своей консты. О крафте для других, другие заботились сами. Это помогало избежать ненужного головняка и понять, кто из пати-лидеров на что способен. Кто способен нанимать «драйверов», добывать ресурсы или покупать игровое золото за неигровую валюту. В общем, так я выявлял тех, кто мог больше, чем другие.

Здесь же всё было по-другому. Ещё недавно я вообще не влазил в эту тему. Клановый крафт — это была епархия Хельвега и его добровольного помощника Руффилина. Они вполне справлялись, и моё вмешательство могло только навредить. Поэтому я сразу умыл руки.

Но не отметить старания Валентина тоже было нельзя. Он реально постарался. И не вознаградить его я не мог.

К счастью, сокланы дружно поддержали мою инициативу. Никто не возмущался, как я ожидал. В клановом чате все согласились, что он этого достоин. А не ожидавший подобного Валентин, даже присмирел и перестал сыпать матами. Всех поблагодарил, но всё равно добавил, что нарабатыванием репутации с подобными персонами больше никогда заниматься не будет.

В клан-холл вместе с ним прилетели ещё несколько ребят. Многим было интересно, что же будет дальше.

На широкий трон клан-лидера, который Хельвег всё же создал (да-да! он, наконец-то выполнил давно озвученное обещание), Вольфрам положил грубое ожерелье из волчьих зубов. Я полез в сумку, достал и разложил всё остальное.

— Так, вроде, это всё, — пересчитал я. — Есть 5 предметов: брошь, зубастое ожерелье, медальон, алмаз от Низбада и письмо. Всё — квестовые итемы… Короче, Рубен. Я сейчас в Кресфол. Ты собери деньжат и прилетишь, как я уровень клана апну. Сразу прокачаем все доступные пассивки. Не будем с этим затягивать.

— Хорошо. Там, кажется, каждая по 400 золотых выйдет. Плюс новые умения должны добавиться. Очень вкусные, кстати. Я в банк слетаю и тысяч 8 возьму.

— Отлично. Ребята, все молодцы. Вроде бы, мы всё сделали. Идём по правильному пути, и идём вперёд. Ждите оповещения.

Я смахнул с трона все предметы и утрамбовал в сумку. Как спринтер, побежал к Мастеру Телепортации, а затем, как профессиональный наездник, скакал по улочкам Кресфола. Из-за отсутствия светофора на площади, едва не врезался в обладателя четырёхногого транспортного средства.

— Тпру-у-у-! — прокричал я, всё же успев сдать в сторону и натянув поводья. — Ну кто так ездит???

Вопрос оказался риторическим, так как водитель не стал на него отвечать.

— Какие эльфы в Кресфоле! — вместо ответа, воскликнул Иероним Лаури и улыбнулся обворожительной улыбкой. — Мой добрый друг Серый Ворон собственной персоной. Рад вас видеть.

— Здравствуйте, Ваше Сиятельство, — я моментально унял пыл. — И вам того же желаю.

— Куда торопитесь?

— Во дворец. Моя община стала сильнее и я спешу подтвердить сей факт.

— Похвально, Серый Ворон, — вновь улыбнулся он. — Я всегда рад, когда мои друзья добиваются успехов… Не откажете ли в удовольствии лицезреть вас у себя в гостях? Я знаю, вы занятой эльф. Но если у вас будет время, заскочите ко мне. Уверяю, нам есть что обсудить.

Напоминалка в голове в виде собственной памяти зашептала, что неплохо бы нажаловаться на дерзких стражей из деревни, принадлежащей графу. Заставить его прочистить им мозги, а затем, возможно, и квестик получить. Иначе зачем ему приглашать меня в гости?

— Ваше Сиятельство, я буду рад вас увидеть, — я привстал в стременах и слегка поклонился. — Нам есть о чём с вами поговорить.

— Тогда буду вас ждать. Приезжайте в любое время, Серый Ворон. Но-о-о! — граф пришпорил свою нарушительницу правил дорожного движения и сорвался с места.

Я проводил его взглядом и тоже двинулся по своим делам. Прибыл к знакомому административному зданию, и вновь бродил по мраморному полу, пока не отыскал королевского поверенного, который в Кресофле отрабатывал, как Менеджер Кланов. Я обо всём с ним договорился очень быстро. Передал в руки каждый квестовый предмет. А когда он упрятал брошь Нараи Илири, взгляд перекрыло всемирное оповещение.

ВНИМАНИЕ! ИГРОК «GRAY RAVEN» УВЕЛИЧИЛ УРОВЕНЬ КЛАНА «IMMORTALS»!

ТЕПЕРЬ ОН — ПЕРВЫЙ В ВИРТУАЛЬНОМ МИРЕ «TWO WORLDS» — ПОЛУЧИЛ ВОЗМОЖНОСТЬ БРАТЬ В АРЕНДУ ТОРГОВЫЕ ПОМЕЩЕНИЯ И УСТАНАВЛИВАТЬ ДОБАВОЧНУЮ СТОИМОСТЬ!

АДМИНИСТРАЦИЯ И СОЗДАТЕЛИ ИГРЫ ВЫРАЖАЮТ КЛАНУ СВОИ ПОЗДРАВЛЕНИЯ!

— Ох, ты ж! — выдохнул я. — Об этом я не знал. Хоть не свечной заводик, но тоже неплохо. Рубен, наверное, охренеет.

Он, конечно же, охренел. Мы встретились, когда он выходил из банка. Порадовались вместе, а затем вместе пошли покупать клановые пассивки. И пока мы шли, сокланы в чатике дружно смеялись над Олесей, которая выразила эмоции в совсем не свойственном ей стиле:

«Сука! Я открою ателье мод!»…

…Следующие 3 дня я топил, как ненормальный. Хоть я всё так же возглавлял уровневый пьедестал, меня ничего больше не интересовало. 70-й уровень становился всё ближе и ближе, но мне всё равно казалось, что он на горизонте. Мне казалось, что он отдаляется по мере приближения. Я щурился и отслеживал проценты после каждого убитого «моба». Видел там +0,02 % или +0,03 %, сплёвывал и приказывал своим бойцам тащить ещё один «паровоз».

Я очень-очень внимательно изучил возможности персонажа и считал 70-й уровень супер-знаковым. Я давно смирился, что «энханцер» в плане физического урона более чем посредственен. Потому даже не парился наличием «необычных» парных мечей. Кого мне убивать? Для меня оружие была штука второстепенная. А то и третьестепенная, если брать во внимание бижутерию.

Но бижутерия у меня уже была. Лучшая бижутерия во всём клане. В очередь на крафт доспехов я тоже стал. Проблема была в том, что я, как носитель «лёгкой» брони, более необходимой для нагибающих классов, нуждался в определённых параметрах этой брони. Меня не интересовали параметры, дающие буст физического урона. Не интересовали параметры, дающие буст магического урона. Меня интересовали только защитные параметры, более подходящие для класса «танк». К сожалению, в «лёгкой» броне через улучшение этой брони на крафтовом станке, «словить» такие параметры чрезвычайно сложно. Чёртов рандом и ценные расходники для крафта делали этот крафт очень невыгодным. Ресурсы тратятся, а шанс получить нечто реально нужное именно мне — буст физической защиты, запас здоровья и повышенное уклонение — крайне мал. Поэтому я всё ещё ходил в бестолковой «необычке» без близких надежд её поменять.

Но, в принципе, не одеждой своей силён «энханцер». Он силён своими умениями. Они его хлеб, его масло, его икра, его шампанское.

Поэтому я так отчаянно стремился к 70-му. Пассивное умение «изворотливость», увеличивающее так необходимое мне уклонение, ждало меня там. Офигенная штуковина в виде активного умения «рассеивающая пыль», позволявшее снимать с сопартийцев все негативные эффекты в радиусе 20-ти метров, тоже било копытом. Но самое важное — я мечтал о встрече с «аурой силы физического крита». Аура увеличивала силу физического крита аж на 25 %, что было просто чудовищным бустом для тех, кто пребывает в одной группе с таким «энханцером». И я хотел её больше всего на свете, чтобы, наконец-то, попробовать собрать топовых лучников и оценить их возможности практически на максимуме того, что может предложить им игра. Для меня это было самое важное.

Но, как это часто бывает, уровень я так и не успел докачать.

Победа была близка. Но неожиданно мои сопартийцы остановились, после разрубленного на куски «паровоза». Мы сыгрались достаточно хорошо, чтобы мне не приходилось их подгонять. Но «танк» никуда не побежал, вызвав недовольное удивление на моём лице.

— Что вы стали, ёпта!? — выругался я. — Мне 5 % осталось. Давайте, поднажмите!

— Лёш, — обратилась ко мне Кассиопея. — Посмотри клановый чат. Там Дистин беснуется. Что-то непонятное с ним.

Я пробурчал себе под нос нечто нелестное, прищурился и вызвал клановый чат.

От Димона реально шёл непонятный поток бессвязных слов. Он эпистолярно кричал: «Ура!», «аха-ха», «абырвалг» и другие, более понятные, но менее цензурные слова. И спамил он их без остановки.

«Димон, раздери тебя Низбад!» — вклинился я с помощью «капс-лока». — «Чё ты орёшь?»

«У-а-а-а!!! Лё-ё-ёха-а-а!! Ты прикинь! Я карту создал! Карту, б…ть! „Эпическую“ карту сокровищ, на…й!!!»

Пару секунд назад мне казалось, что он, возможно, заболел. Что пребывание в игре на нём скверно отразилось, несмотря на практически ежедневные медицинские проверки, утверждавшие, что здоровью тестеров ничего не угрожает.

Но ничего подобного. Главный «начертатель» клана просто радовался.

«Я — первый! Первый во всём „двумирье“, кому это удалось! А-ха-ха-ха! У меня в контракте как раз пунктик есть. Теперь меня ждут бо-о-онусы!!!»

«Ты не прикалываешься?» — спросил Хельвег. — «Серьёзно?»

«В „эпик“ зашла, сука!!!»

— Вот это да, — сказал Ланцелот — «танк» в моей группе. — Я ж, помнишь, про «необычку» говорил? А это целый «эпик», если не врёт. Дела-а-а-а.

Я почесал подбородок и обречённо посмотрел на полосочку опыта, застывшую на 95-ти %-ах. Затем стряхнул ступор и написал:

«Немедленный сбор всего клана в КХ! Если это правда, выдвигаемся немедленно!»

«Правда, Лёха! Отвечаю — правда! Вскрывать даже боюсь… Аж, блин, не верится!»

«Жди всех! Сейчас прилетим! Ещё раз — все в клан-холл!»

Мы дружно использовали свитки телепортации и очутились в клановой базе. Сразу за нами с лёгкими хлопками начали появляться другие. Коротконогий гном выбежал из подвала, держа в руках, будто невероятную ценность, самый обычный свёрток бумаги. Единственным его отличием от обыкновенного свитка телепортации была магическая кайма фиолетового цвета по всей границе. Дрожащими ручищами Димон положил свиток на сидушку трона.

— Ё-моё, я всё еще не верю, — прошептал он, едва убрал руки.

— Впервые такое, да? — спросил Серёга.

— Даже про «редкие» карты не слышал, — признался Димон.

— А тебе как удалось? — поинтересовалась Стася.

— Немного слюны минотавра, замешанной с кресфолским перцем, многослойные краски из магазина, радужный налёт, «редкое» перо из хвоста алмазного фазана и куча переведённого папируса. Тупо подфартило, наверное. Кажись, с 12-й попытки. Остальной мусор вышел «обычный». А там — по пару монет если есть, то хорошо. Я их просто перерабатываю в чистые.

Я низко склонился над свитком, разглядывая фиолетовую окантовку.

— Ну что, старый ворчливый гном, вскрывай.

— Да боязно как-то. А вдруг там ведро дерьма?

— Не узнаешь, не похлебаешь, — пошутил Серёга.

Димон подошёл к трону, размял маленькие толстые пальцы, взял свиток и переломил печать. Окантовка исчезла, брызнув фонтанчиком фиолетовой пыльцы. Димон развернул карту и разложил на троне.

В клан-холле было ужасно тесно. Не потому, что не хватало места. А потому, что все спрессовались у трона и едва не задавили клан-лидера, когда клан-лидер склонился над картой.

— Блин, да не нависайте вы! — я поднялся с пола, куда меня уронили. — Имейте совесть!

Вольфрам и Хельвег немножко сдвинули толпу с помощью физической силы и известной матери. И только потом я смог рассмотреть карту.

Она меня разочаровала, в некотором смысле. Это была всё та же карта Южного Континента, прорисованная с топографической точностью. Я такую уже видел на форуме не один раз. Единственное отличие — крохотный красный крестик прямо в центре озера Апекс. Того самого озера, к которому с запада примыкала деревня Истбурн и с юга Сторожевой Лагерь, служивший вратами в Пустоши.

— Как-то не впечатляет, — пробурчал я.

— Они все такие, командир, — сказала Олеся. — На всех просто крестики стоят. Важно лишь то, что тот крестик скрывает.

— Ага, — подтвердил Димон, любовно поглаживая карту. — Моя пре-л-л-лесть… Моя «эпическая» прелесть…

— Это всё, конечно, замечательно, — подала недовольную реплику Катя. — Но крестик тот прямо посреди озера. Разве там может что-то быть?

— Может островок или остатки затонувшего корабля, — предположил Андрей.

— Затонувшего? — сразу отреагировал Димон. — Хреново, если так. Может, сокровища действительно под водой. Придётся нырять.

— В «двумирье» нет глубоководного снаряжения, — стоявшая рядом Вика озабоченно посмотрела на меня. — Никаких аквалангов и прочих дыхательных аппаратов.

— Хреново, — сплюнул Димон. — Если они на дне, нам не достать. Не хотелось бы, чтобы всё так закончилось.

Его опасения передались и остальным членам клана. Сначала они все начали бухтеть, а затем выжидательно уставились на меня. И я не сомневался.

— Короче, погнали! — скомандовал я. — Будем разбираться на месте. Димон, бери карту. Будешь Сусаниным. Платон и Олеся, на вас транспортные средства. Я помню, когда мы возили из Истбурна зерно, вы там «репы» с неписями нахватали. Будете договариваться. Сейчас, я так понял, мы все онлайн?

— Да.

— Ага.

— Точно все.

— Значит обеспечьте нас лодками на 116 человек. Всё, поехали.

Я даже хлопнул в ладоши, чтобы клановый механизм начал крутиться быстрее. Все вместе мы вывались из клан-холла, добрались до местной площади и выстроились в очередь к Мастеру Телепортации. Одним махом вывели из игры просто неприличную сумму золота, и через несколько минут оккупировали береговую линию у озера.

Пока Олеся и Платон мотались по деревне с посольской миссией, мы старались быть незаметными. Но получалось плохо. Нас сразу узнали. И игроки, и «неписи». И если вторые не приставали с вопросами без нужды, то первые заколебали капитально. Всякие-разные «ноунеймы» приставали с вопросами подозрительными, а ко мне приставали лишь с один вопросом — как попасть в клан. Я уверенно всё перекинул на Квантума, заслужив от него строгий выговор в виде недовольного взгляда.

Через 30 минут мы усаживались в лодки. Староста деревни и зажиточные рыбаки позволили взять в аренду все доступные лодки. Лодок было недостаточно, а потому мы опять спрессовались до состояния шпротов в консервной банке. К счастью, в этот раз никто не воротил нос от работы гребцом.

— Отвалите, я вам сказал! — размахнулся веслом тучный орк Вольфрам, когда отталкивал последний ялик от берега. — Куда надо, туда и плывём! Черти приставучие…

Мы оставили задумчивых зрителей на берегу и добавили газу. Солнце светило во всю, облачка ему не мешали, но каждый из нас противоположного берега всё равно не рассмотрел.

— Где-то километра 3 до середины озера, — почесал неряшливую гномскую голову Дистин. — Не каждая птица долетит.

— Озеро Апекс второе по размеру на Южном Континенте, после озера Рин, что у Носс Таура, — просветил эльф-«кинжальщик» Шотган. — Мне как-то поставили задачу наловить медуз. Так я пару километров проплыл, увидел семидесятиуровневых змеюк и решил — та ну его на хрен. Надеюсь, хоть здесь нет никаких пресноводных монстров.

Мы плыли реально долго. Хоть сокланы не возмущались, мне надоело сидеть на носу флагманской лодки и постоянно спрашивать у Димона долго ли ещё. Он смотрел на карту, вставал на плотные ноги, осматривал бескрайнюю водяную гладь, и уверенно говорил, что недолго. И лишь когда во все четыре стороны света не было видно ничего кроме воды, он аж подпрыгнул в лодке.

— Тихо, Дим! Не качай! — воскликнула испугавшаяся Вика.

— Да, пофиг, — отмахнулся он. — Всё равно придётся нырять. Мы на месте, а никаких островков и следов кораблекрушений нет. Надо нырять и искать.

— Чего искать?

— Что угодно. Всё, что покажется странным.

— Мы тут? — спросил я.

— Да, прибыли.

— Народ! Ялики в кучу. Свяжите их вместе, чтобы не растащило. Сейчас посмотрим.

Мы быстро собрали наш небольшой флот. Желающих понырять было хоть отбавляй — почти все 116 человек очень хотели поводолазить. Я отправил в инвентарь всю свою экипировку, оставшись в стартовой маечке и штанишках, и первым спрыгнул в тёплую воду.

— Инструктаж, ребята! — Искандер сел на бортике. — Алтарей в лодке не поставить — я пробовал ранее. Поэтому — максимальная осторожность. Потеряете концентрацию — рискуете виртуально задохнуться. А это значит, терять здоровье гигантскими скачками по 50 единиц в секунду. И тогда у вас останутся лишь два пути: респануться в клан-холл или респануться в Истбурн. Сами понимаете, что ничего хорошего вас тогда не ждёт. Возвращаться не на чем, и ждать мы никого не будем.

Я недовольно поморщился: опять Андрюха решил опередить мои уста. Вечно он лезет.

— Всё верно, — добавил я. — Кружим на небольшой глубине. И потом чуть глубже. Внимательнее относитесь к своему здоровью, короче.

116 дельфиновпринялись пенить воду вокруг сбитых в круг яликов. Вместе со всеми я плавал под водой, открывал глаза и пытался рассмотреть хоть что-нибудь. Видел мутную темноту на глубине, видел кружащих рядом сокланов и видел полосу, сообщавшую о заканчивающимся виртуальном воздухе.

Эта полоса имела свойство как-то чересчур быстро заканчиваться. От силы пару-тройку минут можно было находиться под водой, где система блокировала твой рот наглухо. Ты не мог его отворить, и не мог ничего сказать. Мог лишь нырять и смотреть, как ныряют другие.

Я устроил перерыв через несколько минут, когда один из сокланов — всё тот же чёртов Краудер, обладавший малым пулом здоровья — утонул. Разгильдяй захотел поиграть в бомбочку и пошёл на дно, как топор. Всё же решил всплывать, но немного не рассчитал силы и не просчитал точку невозврата. Его тело скрючило где-то метрах в 5-ти под лодками. А когда хилы сообразили, что можно-то беднягу воскресить, 10 секунд уже истекли.

«Шарик, ты — балбес!» — без обиняков написал я в клановый чат.

«Да я случайно. Чё ты?» — ответил «Шарик».

Я не стал ничего писать в ответ и сосредоточился на окружавших меня сокланах. Кое-кому уже надоело и они забрались в лодки. А остальные висели на бортиках.

— Кроме тьмы в воде я ничего не заметил, — признался я. — Как у других дела?

— Тоже самое.

— Надо нырять глубже, Лёш, — сказала Вика. — До самого дна.

— Это невозможно, Викуся, — покачала головой Олеся. — Никто из нас не донырнёт.

— Сокровища если и будут, то на самом дне, — согласился с Викой Димон. — Мы на нужной точке. Не проплыли мимо. Красный крестик на карте исчез, прикиньте. Мы там, где надо. Надо нырять дальше.

— Я ж об этом и говорю, — повысила голос Вика. — У меня есть предложение.

— Давай, стреляй.

— Послушайте. Когда виртуальный воздух заканчивается, персонаж начинает терять здоровье. Так? Вот! И его не восстановить зельем, ведь зелье надо употреблять орально. А как это сделать, если рот на замке? Но ведь это ещё не конец, верно? Кто нам мешает попробовать достичь дна через умения хилеров? Через массовые умения. Давайте попробуем? Не выживем, так не выживем. Всё равно иных вариантов нет.

Я быстро сориентировался и схватил её идею за хвост. Выглядела она вполне толково. Если я забью свою пати хилами с полными баками «маны», мы, возможно, сможем спуститься намного глубже. А может, и до самого дна.

— Отличная идея, — похвалил я Вику, но удержался от того, чтобы похлопать по плечу. — Я иду с первой партией… Без вариантов! — добавил я, когда начал зарождаться гул. — Квантум, Силли, Кассиопея и Легионер — на хилах! Злодейский манул — на маналейке. Посмотрим, сможешь ли ты заливать ману под водой… И Лисандер — в качестве фонарика. Я тут неожиданно вспомнил, что на глубине темнее, чем тёмной ночью. Тоже посмотрим, сможешь ли давать свет.

— Смогу, — уверенно сказал он. — Это заклинание я не произношу с помощью рта. Просто на кнопочку на посохе жму.

— Прекрасно. Остальным — готовиться. Если прокатит — сообщим в клан-чате. Если нет… Ну, короче, вы поняли… Иск — ты за старшего. Всё, раздевайтесь, барышни. Ныряем.

Девчонки упрятали туники в инвентарь и пожаловались, что не только «маны» стало намного меньше, но и скорость использования умений заметно снизилась.

— Запускаем только массовые хилки! — сказал Квантум. — Следите за здоровьем и не пугайтесь. По очереди делаем. Я — первый. Затем Касси, Силли и Легионер.

— Попробую не дать вам высохнуть, — пообещала Олеся.

Мы подплыли к бортику лодки, я собрал всех в одну пати, увидел, что Лисандер достал посох, и скомандовал погружение.

Под «ни пуха, ни пера» от сокланов, мы взбаламутили воду. Ушли отвесно, энергично работали руками и плыли кучно. Я смотрел по сторонам, видел яркий свет, исходивший от посоха, и про себя благодарил Николая, за отключенный на ЗБТ показатель «усталости». Если бы он был включён, задохлики-хилы, которые «стойкость» почти не качают, сдулись бы через десяток метров. А так — они держались в ряд и ни в чём не уступали мне, самому спортивному персонажу в этой группе.

Первым осветил подводную тьму Квантум. Немного замедлившись, он использовал умение, когда здоровье наше спустилось на 150 единиц. Затем показал «ок», и принялся погружаться дальше. Я тоже не собирался идти на попятную и всплывать. Я хотел идти до конца. Идея казалась мне отличной и я хотел посмотреть, что из неё получится.

Благодаря умелой игре профессионалов, мы практически не замедлялись. Давление нас не беспокоило, кровь не шла из носа, кости не трещали, глаза не лопались. Мы спускались уверенно, держались кучно и видели лишь сложенные пальчики лекарей, показывавшие, что всё хорошо.

Внезапно я рассмотрел внизу свет. Или мне показалось. В два мощных гребка я доплыл до Лисандера, схватил его за руку и знаками показал, чтобы перестал подсвечивать. Он послушался, а потому мы все вместе увидели, как сквозь мутную темноту пробивается слабый огонёк. Мыча и размахивая руками, я приказал сокланам двигаться на свет. Мы добавили скорости, несмотря на то, что Олеся начала водить по своему горлу рукой, как бы намекая, что скоро случится что-то плохое. Вряд ли она задыхалась. Но вот то, что «мана» стремится на дно, было очевидно.

Дно мы тоже заметили. Но это было дно иного вида. Заросшее водорослями и моллюсками. Свет шёл от дна. Приближаясь, мы заметили сдвинутую плиту, благодаря которой из треугольного отверстия шёл зеленоватый свет. Я обнаружил в себе подводника и первым доплыл до плиты. Она была каменной, извлечена из пазов и будто вручную сдвинута в сторону.

Я приземлился на ноги, схватил плиту за края и попытался поднять. Мне не удалось. Силёнки оказались не те. Я энергично замахал рукой Лисандеру, но из него помощник вышел никакущий. Тут нужны были сильные ребята с прокачанной «мощью». Поэтому, за неимением оных, пришлось протискиваться в щель.

Вика дала массовую хилку, и только тогда я полез. Бегло осмотрелся и увидел, пробивавшийся справа, яркий свет. Отталкиваясь от каменных плит, которые изнутри не обросли водорослями, я передвигался очень быстро. Через несколько секунд увидел нечто похожее на воздушный карман. Сделал ещё несколько гребков и, инстинктивно отплёвываясь, вынырнул.

Я оказался в каком-то квадратном бассейне. Края бассейна были обложены мраморной плиткой, самые настоящие ступеньки выводили на небольшое пространство — метров 5–7 в ширину, не больше, — между вычурными стенами цвета какао. Странные округлые стены вверху соединялись в потолок, испещрённый рисунками подводных чудовищ со множеством щупалец. По потолку текла вода, капала вниз, стекала по стенам и по желобкам тонкими струйками, заполняла собой огороженный бассейн, из которого я вынырнул.

— Это ещё что за народное творчество? — пробормотал я, осматривая окрестности. Затем разглядел на стене рисунок гигантского кальмара. — Кракен, что ли?

Рядом начали выныривать ребята, и я поспешил освободить место. Сместился в сторону, почувствовал твёрдую землю и выбрался из бассейна по ступенькам.

— Прорвались, — облегчённо выдохнул Квантум.

— Только вот куда…

— Т-с-с-с! Тихо! — скомандовала маленькая командирша, едва откинула чёлку мокрых волос. Она взяла меня за руку и указала вперёд.

Метрах в 50-ти за поворотом, который едва можно было рассмотреть из-за иллюзорной обманчивости странных стен, тихо пыхтели «мобы». Самые настоящие «мобы» 50-го уровня. Проследив за указывающим перстом Кассиопеи, я заметил стальные доспехи, толстенные, словно слоновьи ноги, руки-щупальца и абсолютное отсутствие того, что можно было принять за голову. Какие-то толстые монстры с длинными руками и без головы, тихо и кучно топтались у поворота.

— «Страж Подводного Храма», — вслух прочитала Вика. — Видите? Стоят, словно заскриптованные. Сонные какие-то.

— Они 50-ые всего, — заметил очевидное Лисандер. — Отхреначим.

— Непременно отхреначим, — тихо согласился я. — Но не всемером. Вика — молоток! Твоя идея сработала. Теперь вам придётся доставить всю нашу ораву сюда. И я догадываюсь, что времени это займёт массу.

— Так и есть, командир, — кивнула Олеся. — Но я уже вижу, как можно помочь логистике. 4 лекаря в группе — не рационально. 3-х вполне достаточно. И в плавание можно даже меня не брать. Работать надо в 3 хила и доставлять 4-х пассажиров. Снизу и сверху хилов должна ждать хотя бы одна «маналейка», которая зальёт. И с последней партией как раз спустится.

— Ты сама почти пустая, — сказал Квантум. — Давай нам всё, шо осталось, и садись регенься. Шобы, когда мы вернулись, ты уже была полная.

— Угу. Я так и думала.

— Стоп! — схватил я Олега за руку, когда он уже собирался нырнуть. — Найдёте ли вход в темноте?

— Да не, нормально. Заметим свет на дне, всё будет ещё проще. Это сейчас мы тыкались, шо котята. Второй раз будет проще.

— Но долго, — покачала головой Силли. — 100 человек доставить на дно по 4 человека за заход… 25 ходок минимум. Эх…

— На то она, наверное, и «эпическая» карта сокровищ, — хмыкнул Лисандер.

— Да не, будет легче, — не согласился Квантум. — Мы ж не одни. Наверху тоже хилов хватает.

— Ладно, всё! — я опять хлопнул в ладоши. — План утверждён. Расскажите тем, кто в лодках, как действовать. Вперёд.

Глава 14. Сражаемся в подводном храме

Много часов спустя чудовищно трудная логистическая операция была завершена. Это было очень долго. Настолько долго, что я, наверное, не стал бы заниматься подобной бредятиной, если бы мне за это не платили. Был бы я обычным игроком «двумирья», да ещё ограничен онлайном, никогда бы не стал участвовать в такой авантюре. Хоть спуск завершился без потерь, задолбались не только лекари. Задолбались все.

— Господа! Все — красавчики! Особенно наши хилы, — поаплодировал я, когда мы собрались в уставший кружок. — Печеньку каждому хилу выдам, как вернёмся в клан-холл.

— Я хотел быть лучником! — со смехом заявил Квантум. — Но нет же — ты настоял! Знал бы я тогда, чем вынужден буду заниматься…

— Квантуша, не бузи! Бери пример с девочек… Давайте пока осторожно выберемся из этого бассейна и организуемся в пачки. А затем осмотримся, проведём быстрый мозговой шторм и выясним, куда мы попали.

Стараясь не спровоцировать топтавшихся недалече «мобов», мы быстро разобрались по группам. Я опять забрал Олесю, Вику и магов. Пока именно такой сетап группы выходил наиболее убийственным.

Хельвег организовал своих ещё быстрее, а теперь разглядывал стену, с изображённым на ней кальмаром. Щупал пальцами щупальца, и смотрел по сторонам.

— Что за подводный храм? — нахмурившись, пробормотал он. — Димон, куда ты нас привёл? Что за стражи подводного храма? Где сокровища?

— Не знаю, — пожал плечами гном. — Это ж мой «эпический» дебют.

— Стены, судя по всему, идут по кругу. Видите вон там вдали поворот? — задал вопрос Хельвег сразу всем. — Зуб даю — стены с рисунками закольцовываются. Желобки внизу — будто плинтус. Видите, водичка стекает не только в этот бассейн, но и ручейками дальше течёт. Это, кажись, чтобы не затопило полностью. Надо, в общем, зачищать здесь всё и рыть носом пол. Что-то обязательно должно быть.

— В лоре, кстати, — заметила Силли. — Ничего подобного не было. Такое ощущение, что в «двумирье» никакой подводной жизни не существует. Даже про акул не писали.

— Это потому, что практически весь океан заблокирован, — ответил Легионер. — Не поплаваешь, не по кайфуешь… Уверен, к старту всё доведут до ума.

— Короче, надо двигаться, — кивнул я. — Рубен, давай алтари ставь. Привяжемся и пойдём смотреть, что там за стражи такие.

Обладая довольно большим опытом в плане взаимодействия, мы сделали всё быстро. Прикоснулись к алтарям и выстроились боевым построением. Наш самый высокоуровневый и лучше всех экипированный «танк» Ланцелот занял место на острие. За ним шла «фулка» «танков» под командованием Буллета. А дальше — мясо для ближнего боя. Из-за тесноты, лучники стали в арьергарде. Я приказал им держаться сзади, чтобы засыпать стрелами с расстояния и присматривать за задницей. А маги, во главе со мной, держались сразу за «милишниками».

Не теряя времени, мы ударили стальным кулаком в стальных «мобов» 50-го уровня. Быстро убедились, что они «элитные», и завязли в рукопашной. Что, впрочем, было неплохо. В тесноте лучникам работать не нравилось. Они пытались стрелять, конечно, да быстро поняли, что урона наносят с гулькин нос. У «мобов» и броня была «тяжёлая», и повышенная сопротивляемость к стрелам. Всё по классике. Так что опять, в который уже раз, основной дамаг пришлось вносить магам.

Мы вклинились в толпу полусонных мобов и рассеяли их, работая строго по ассисту. Кто должен — сдерживал. Кто должен — вливал урон. А поскольку львиная доля моих бойцов давно перешагнула 50-й уровень, никаких проблем не возникло. Мы легко нашинковали капусту.

— Шо за бред? — Квантум, любитель первым полазить в павших тушках, недоумённо уставился на меня. — Где лут?

— В каком смысле? — я быстро отреагировал на его реплику. — Нет ничего, что ли?

— Вообще ничего, — для подтверждения он пару раз провёл рукой сквозь металлическое тело, метнулся к другому и провёл рукой с тем же результатом. — Ноль.

— Да не может быть! — воскликнул, очень переживавший за успех похода, Дистин.

— Он прав. Тут ничего нет, — сказал Андрюха. — Все тушки пустые.

— Кидалово!

— А чё так?

— Да погодите вы! Не кричите! Как ничего нет?

— Вот так!

— Ладно. Всё, хватит! Успокойтесь. Наверное, в этом есть какой-то смысл. Не забывайте, что это всё ещё ЗэБэТэ, — попытался стравить пар я. — Все в строй! Идём дальше, касаясь плечами стен. Вдали вижу поворот направо. Пошли.

Хлюпая во время передвижения по воде и утопая по щиколотку, мы прошли длинный коридор и рассмотрели перед очередным поворотом точно таких же «мобов». Только в этот раз они были совсем не полусонные. Выстроились рядами и двигались нам навстречу, словно учуяли «непосвящённый» запашок.

Я успел среагировать вовремя. Перед неизбежным столкновением скомандовал лучникам дать пару залпов. Они успели дать три, прежде чем ушла вперёд магия и столкнулись щиты. Длинные металлические щупальца рубили по щитам «танков», но опасного урона не наносили. «Бессмертные» действительно переросли эту неизвестную локацию и по уровню, и по уровню взаимодействия.

Когда мы растоптали эту толпу, пол вздрогнул. Где-то раздался протяжный, шипящий писк. Сравнить этот писк мне было не с чем, потому что ничего подобного я никогда ранее не слышал. Мы принялись смотреть по сторонам в поисках издавателя писка. Но вместо этого обнаружили кое-что странное.

— Дверь появилась! — воскликнул Буллет. — Видите слева? В стене стеклянная.

На левой стене растаяли рисунки, будто их размыла капавшая с потолка вода. Жижа бежевого цвета потекла вниз и смешалась с водой. А вместо рисунков появились самые натуральные стеклянные двери, через которые мы получили возможность рассмотреть ступенчатый спуск на этаж ниже. На этаж, где были видны всё такие же стены и плескалась голубовато-зелёная вода.

Мы спрессовались у двери почти всем кланом. Смотрели вниз и пытались её отворить.

— Не поддаётся, — резюмировал Шотган. — Ни замка, ни ручки. Ни щели, в которую можно просунуть кинжал.

— Давайте разобьём? — задал вопрос Костя и взглядом указал на свой двуручный молот.

— Давай, орк. Жги, — разрешил я.

Чудовищной силы удар заставил стены сотрястись. Стеклянная дверь завибрировала, но даже трещины на ней по появилось. А отдача срубила Костю на пол и едва не выбила из рук молот.

— Что-о-о??? — выпучил глаза он, распластавшись на полу.

— Орк — не думать! Орк — крушить! — пошутил Буллет, и его шутку охотно подхватили остальные.

— Было бы не честно, если бы всё было так просто, — сказал Жамеллан. — Ворон, есть подозрение, что на нижний этаж просто так не попасть…

— Да-а ты шо-о-о!?…

— Квантум, харэ!

— …Скорее всего, надо зачистить весь этаж и вернуться к двери.

— А откуда такое подозрение? — поинтересовался я.

— Я помню, помогал игрушку разрабатывать. У нас там была идейка данжик спиральный создать. Чтобы на несколько уровней уходил вниз, а не вверх. И мы планировали открывать доступ на следующий уровень только после зачистки предыдущего. Чё-то мне кажется, этим и здесь попахивает.

— Сплагиатили, думаешь?

— Да это не важно. Мы миссию для сингл-игры писали. Идей было много, а до реализации так и не дошло — бюджет схлопнулся.

Я почесал подбородок, посмотрел взад и вперёд, и кивнул:

— Давайте так. Илюх, ты пока останься тут со своими. Попробуйте вскрыть дверь отмычкой или ещё чем. А мы дальше.

— Хорошо, — ответил Шотган. — Я как раз и попробую. Я ж кинжальщик.

Плотным строем мы вновь выдвинулись вперёд. Увидели очередной поворот, очередную толпу неопасных «мобов» и прошлись по ним катком. В чатике я поинтересовался у Ильи, открылись ли двери, и получил отрицательный ответ. Поэтому пришлось двигаться дальше до следующего поворота. После 4-й кучки, меня, наконец-то, догнал давно желаемый 70-й уровень. А вот умения, к сожалению, не догнали, ведь их надо изучать у мастера.

— Мы сделали круг, — Вика указала пальчиком на знакомый бассейн, когда мы повернули в очередной раз. — Мы в подводном лабиринте, что ли?

— Дверь!!! — раздался далёкий вопль. Илья решил не писать в клановый чат, а проорать.

«Бессмертные» сломали строй в тот же час и ломанулись напролом через бассейн. Вперёд вырвались самые резвые персонажи в «лёгкой» броне, за что едва не поплатились.

Илья и ребята из его группы стояли там, где мы их оставили — перед запертой стеклянной дверью. Только в этот раз, как я понял, дверь была нараспашку. Илья прыгал рядом с появившимся входом, размахивал кинжалом и кричал, что дверь отворилась. Остальные робко заглядывали внутрь, и добавляли, что там, внизу, воды поболе.

Совершенно неожиданно из дверного проёма показались щупальца. Сверху, будто с потолка следующего этажа, в группу игроков ударили длинные мясистые конечности. Илья отлетел к стене, врезался и сполз вниз. Ещё трое покатились по полу. А троих самых любопытных, кто стоял ближе к открытой двери, щупальца схватили. Присосались присосками и начали крутить, словно сосиски в тесто заворачивали.

Бежавшие первыми сокланы, приостановились. Нецензурно выругались, а затем дружно бросились в рассыпную, когда щупальца, оставшиеся без добычи, метнулись к ним. К счастью, брызнуть в стороны успели все. Кто-то даже мордой в воду зарылся и начал выгребать руками и ногами, чтобы его приняли не за живого игрока, а за лосося, плывущего против течения.

Щупальца шумно ударили по воде, создав фонтаны брызг. Не отыскали ничего, что можно было скрутить, и, видимо, расстроились. Но, конечно же, расстроились не щупальца. Щупальца не умеют расстраиваться. Расстроился их обладатель.

Спустя пару секунд после того, как скрученные игроки исчезли с наших глаз, показалось огромное склизкое чудовище. Оно спустилось с потолка, просунуло морду в освободившийся проход и принялось неторопливо осматриваться.

— Какая лапочка, — со знакомым восхищением выдохнула Силли. И в этот раз я с ней был готов согласиться.

Мне показалось, что чёрная зубастая пасть с горящими синим светом глазами уставилась на меня. Поддерживая себя на весу с помощью щупалец, она щёлкнула зубами, затем будто втянула воздух, и высунулась практически полностью.

— Аршарг — монстр подводных глубин, — тихо прочитал я и увидел, что монстр этот состоит только из щупалец и пасти.

Тела как такового не было. Голова, казалось, была сосредоточением клубка щупалец. Будто у этой головы они работали в качестве густой шевелюры. Они вились, жили своей жизнью. Половина щупалец присосалась к стенам и удерживала монстра в висячем состоянии, половина жадно металась по воде, в надежде кого-то обнаружить. А три щупальца свернулись в клубок, скрывая уже пойманную добычу.

— Не страшно, — как-то неуверенно произнёс Святой Дистин. — Он всего лишь 70-й. Прям как Серый Ворон.

На секунду мне показалось, что он хочет, чтобы я сразился с этой хреновиной один на один. Я даже скосил на гнома удивлённый взгляд. Но затем всё моё внимание привлёк к себе монстр. Он прошипел что-то непонятное, и молниеносно исчез. Щупальца утянули за собой голову и скрылись где-то на нижнем этаже.

— Час от часу не легче, — выдохнул Искандер. — Шотган! Шотган, ты живой?

— Живой, — отозвался тот. — Врезал он мне, конечно, знатно. Хорошо хоть я не маг.

Ребята вставали с пола. Хаос немного унялся, но охреневание ещё не прошло. Все дружно восхищались колоритной зубастой пастью с множеством щупалец. Но никто даже не подумал приблизиться к открытой двери.

— Ну чё вы, смельчаки? — я осторожно подошёл ближе. — Первым должен идти самый бронированный «энханцер»?

Ответственные и бесстрашные «танки» попытались отодвинуть меня, но я не дал. Осторожно подошёл к проходу, прижался к стене и выглянул.

Нижний этаж заливала вода. Шум был такой, будто где-то лопнул водопровод. Каменные ступени без перил спускались вниз на несколько метров и выводили в просторный коридор, который, и по правую, и по левую руку, исчезал за поворотом. И перед каждым поворотом толпились закованные в металл «мобы». Но теперь они были 60-го уровня и назывались «воинами подводного храма».

— «Лапочки» нет? — в дверь с опаской просунул скрытую латным шлемом голову Буллет.

— Не вижу, — я осмотрел и пол, и потолок. — Эта падла присасывающаяся, я так понял, может передвигаться совершенно спокойно и по полу, и по стенам, и по потолку. Крайне опасная хрень.

— Она, вроде, мягкотелая, Лёх, — заметил Жамеллан. — Надо бы её протестить с помощью стрел.

— А шо ж никто из вас не выстрелил?

— Удивились, наверное. Растерялись.

— Командир, — Олеся тронула меня за руку. — Там в клан-чате пишут ребята.

— Что такое?

— Почитай.

Писали те бойцы, кого спеленали резвые щупальца. Когда они их утаскивали, я думал, что пасть обязательно попробует «непосвящённое» мясо на вкус. Но всё оказалось совсем не так.

Троица неудачников дружно писала, что они живы. Щупальца раскрылись и с силой запихнули их в какие-то полупрозрачные коконы из тягучей слизи. Замуровали наглухо. Теперь они ничего не могут сделать. Система пишет, что они лишены возможности двигаться. А вместо привычных циферок, сообщавших об окончании действия дебаффа, висит знак бесконечности.

— Просто прекрасно, — я схватился за голову. — Не хватало тут ещё… Не дай боже меня спеленают…

— Это верно. Лишиться клан-лидера на «энханцере» — это лишиться и вратаря, и половины команды сразу.

— Иск, если что, хватай бразды правления в свои руки. Чтобы не случилось, надо всё тут облазить. Всё разнюхать, всё выяснить. Спасибо, Дистин, за такую, капздец какую «эпическую» карту.

Димон только плечами пожал, а Андрюха сказал, что всё сделает.

— Хреново, что они в коконах, — почесал макушку Шотган. — Упали бы — уже бы респанулись на алтарях и догоняли. А так…

— У тебя половина пати посыпалась, да?

— Угу.

— Тогда ты пока замыкающий. Держись со своими позади… И да: хил твой, вроде выжил? Передай его другой пачке. Где боевой потенциал повыше.

— Хорошо, — всё же согласился он, а не стал выкаблучиваться. — Понимаю. Сделаю.

— Так, ладно! Хватит фоткаться и кайфовать от видов! — скомандовал я. — Больше собранности. Идём дальше. Смотреть по сторонам и не зевать. Лучникам: увидите эту хрень — утопите в ливне. Пошли. «Танки» первыми.

Словно нубский спецназ, мы спустились на нижний этаж. «Танки» шли, прикрываясь щитами, а остальные пытались спрятаться за их спинами. Но щупальца пока не показывались. Мы восстановили строй и вновь двинулись по коридору. Хоть в этот раз зачистка местности давалась сложнее, особых проблем мы не испытали. Плотному кулаку прокачанных и сыгранных игроков тупые «мобы» ничего не могли противопоставить. Мы вычищали очередной клубок, опять не получали никакой награды лутом, и двигались дальше по кругу.

Единственной сложностью с большой буквы «С» стал для нас тот самый Аршарг. Та пасть с кучей щупалец.

Он появлялся словно из ниоткуда. Не сообщая о себе знакомым шипением, быстро передвигался то по стенам, то по потолку. Метался, как угорелый, и не замирал на месте ни на секунду. После того, как мы добивали «мобов», появлялся он. Дёргался, как паралитик, выхватывал из плотного стада рандомного игрока, укутывал его, и молниеносно убегал. Его действия были столь быстры, что мало кто успевал среагировать. Лучники орали и матерились, но попасть мало кому удавалось. А маги нецензурно утверждали, что не успевают взглядом даже цель зафиксировать. А потому самые дамажащие умения активировать бессмысленно — уйдут в никуда.

Так что когда отворились стеклянные двери второго этажа, я потерял ещё троих. Одного «танка» и двух лучников.

— Я первым не пойду, — отрезал Вольфрам, рассматривая пустой дверной проём. — Во мне 150 кэгэ вкусного, зелёного, легкоусваяемого мяса. Утащит, сволочь, по-любому.

— Всё равно не сожрёт. Оно не жрёт.

— Неважно! Не хочу всё пропустить.

«Бессмертные» в нерешительности остановились в нескольких метрах перед дверью. Все помнили урок, который монстр преподал этажом выше. И не хотели повторения.

— Я посмотрю, чё там, — Шотган вышел на передовую. Получил утвердительный кивок, побежал вперёд и запустил 10-ти секундное умение, позволявшее слиться с окружающей обстановкой. «Хамелеон» оно, кажись, называлось. В «кинжальщиках» я был не особо большим специалистом. Этот класс я считал самым бесполезным и ненужным для кланового контента.

Шотган исчез возле дверного проёма. А появился, когда уже бежал обратно.

— Фух, — выкрикнул он. — Там такое же всё. Такой же этаж…

— Берегись! — выкрикнул я.

Зубастая пасть Аршарга вновь показалась. Он появился из проёма и опять начал втягивать воздух, словно принюхивался. Возможно, не используй Шотган местный вариант невидимости, щупальца его уже б пеленали.

— Стену! Стену щитов! — закричал я. — Быстрее!

Успел я вовремя. В этот раз Аршаргу не удалось поиграть с нами в автомат «хватайка».

Он вылез и показал себя во всей красе. Теперь уже не по потолку лазил, а опустился на пол и принял приемлемую для человеческого глаза позу. Я даже успел насчитать ровно 20 щупалец. Он облокотился на 14 их них, а 6 расставил в стороны, направил на нас и попёр, как бульдозер — неумолимо и неотвратимо.

— Сделайте из него ежа! — скомандовал я через секунду, как металлические щиты с грохотом сомкнулись.

Стрелы просвистели над нашими головами и начали жалить головоногого монстра.

— Ух, как влетает! — радостно воскликнул Жамеллан. — Оно ватное!

— Набивайте вату!

Аршарг почувствовал неладное. После пропущенного первого залпа, он понял, что тумаки ему не по кайфу. Резво метнулся к строю и врезался в щиты клубком щупалец. Но в этот раз его удивлению не было предела. Строй устоял. «Танки» выдержали и никто не побежал в панике.

Пошёл огонь из магических посохов. Завоняло жареным моллюском. Аршарг вновь зашипел, показал нам свою полосу здоровья, которая очень быстро просела почти на четверть, и дал по тапкам. Прекратил сражаться с «Бессмертными», как мужик с мужиком — нанося и пропуская удары, — и запрыгнул на потолок. Потом юркнул на стену. И ещё раз со стены на стену. Всё это проделал в течение жалких 4-х секунд, а потому никаких тумаков больше не получил. Испуганно рванул к двери и, с громким шипением, исчез на нижнем этаже.

— Слизняк! — прокричал вдогонку Жамеллан. — Там вообще нет физической защиты, ребята! Эта медуза отхватывала на «ура»!

— Только попробуй в неё попади, ага, — пробурчал другой лучник.

— Значит, и с ней можно справиться, — резюмировал я. — Надо её связать агрессией «танков» и заставить долбиться в линию. А лучники должны работать, как никогда не работали. С «мобами» от вас мало толку. А вот с той хренью — порядок… Короче! Что бы не произошло дальше, вы жарите только по Аршаргу. Выцелили, пустили стрелу, сразу пустили следующую. Милишники и маги — по «мобам». Луки прикрывают и простреливают всё пространство. Двигаемся всё так же кучно. Вперёд.

Хоть я устал прилично, держал себя в тонусе. С учётом времени, потраченном на погружение, мы уже почти 7 часов жизни выбросили на этот данж. На этот храм… Или что оно такое… Но идти на попятную никто не собирался. Даже те ребята, которых я знать не знал. Не только не видел в реальной жизни, но даже не разговаривал ни разу. Тех, кого Квантум и Платон притащили недавно. Но и они не роптали, раз за разом повторяя, что всё классно. Контент годный. Идём дальше.

Это мы и сделали — пошли дальше.

Плотная колонна с латным наконечником спустилась на следующий этаж. Вполне ожидаемо, нас там ждали «мобы» 70-го уровня. Неожиданно было только то, что они не ждали на повороте. Они начали наступать, едва нога первого «танка» ступила на пол. Так что с ними нам пришлось попотеть.

Это было чудовищное сражение. Здесь уже «мобы» выигрывали уровневый поединок с моим кланом. Теперь это было совсем не так просто. Нас давили асфальтоукладчиком. Били щупальцами и пытались топтать слоноподобными ногами. Благодаря магам под «энханцерами» и «милишникам», мы отбивались. Лучники же вообще перестали вносить какой-либо импакт. Металлическую броню «мобов» они не пробивали. Спасло нас от полного разгрома только то, что игроки на классах саппортов в группах с лучниками помогали другим. Подливали «ману», использовали точечные лечащие умения, заменяли в других группах павших товарищей.

Да, это так. К сожалению, на третьем подводном этаже мы потеряли 12 человек. Не от Аршарга, а от элитных «мобов». Всех просто не успевали воскрешать.

Но это была не главная проблема. Проблема была в том, что «мобы» не желали заканчиваться. Едва мы разваливали очередной клубок, раздавался крик самого глазастого игрока, сообщавший, что на нас вновь двигаются. Вновь хотят атаковать. И мы бились без всякой надежды на победу.

Спасло нас умение Искандера соображать. Когда он прокричал, что «маны» критически мало, ему никто ничего не ответил. Но когда он прокричал, что видит вдали стеклянные двери, и они уже открыты, заорали все. До Искандера раньше всех дошло, что двери вряд ли закроются. Надо тупо продавить себе путь к спасению. Идти вперёд, разбрасывая «мобов» с пути.

Я очень хорошо понимал, что если мы сломаем строй и ломанёмся к двери как стадо паникующих бандерлогов, пушной зверёк отберёт у нас половину состава. А то и больше. Да, возможно, самые резвые доберутся до двери. Но что их будет ждать дальше? Что внизу на очередном этаже?

Поэтому я скомандовал создать черепаху. В чудовищной тесноте мы с трудом смогли построить необходимую формацию. Отбиваясь физическими и магическими АОЕ-умениями, умениями контроля, мы пробились через толпу «мобов». Тупо продавили их. Развернулись, не прекращая сдерживать напор, и начали спуск на следующий этаж. Первыми спустились почти пустые «маналейки». За ними бесполезные лучники. Затем «энханцеры» и хилы. И лишь когда узкий проход стало сдерживать совсем проблематично, сдавать назад стали «танки». Под прикрытием стрелковых залпов, каждая консервная банка пятилась и осторожно спускалась на широкую площадку. Последним шёл самый бронированный — Ланцелот. Массовым агром он держал на себе почти всех «мобов». Его огромный каплевидный щит практически полностью перекрывал дверной проём. И когда он пересёк воображаемую полосу, отделяющую один этаж от другого, створки стеклянной двери неожиданно захлопнулись. Словно на нереально тугой пружине они щёлкнули и перебили Ланцелоту ногу. Он успел ойкнуть от неожиданности. Упал, и тут его подхватили лапищи идущих по следу монстров. Они не стали следовать за нами, будто это не прописано в их программе. Вместо этого они облепили ногу моего топового «танка» десятком щупалец и дёрнули тело на себя.

Ланцелот врезался виртуальной промежностью в закрытые створки. Те предательски разошлись в стороны, будто этого и ждали. А в следующую секунду орава «мобов» навалилась на «танка», дружно затащила его обратно и задушила в объятиях.

Под маты «Бессмертных», створки вновь сошлись. Сошлись, отрезая нас от орды «мобов», скрутивших беднягу Ланцелота.

— М-да, — брякнул я, наблюдая через стеклянные двери за беснующимся клубком. — «Эпическая», б…ть, карта. Минус 12 человек.

— Минус 13, - тихо подсказал кто-то.

— В клан-чате пишут, что двери на верхних этажах тоже закрылись. Ребята не могут их открыть, — сказала Кассиопея. — Они на алтарях встали, спешили к нам. Но дорога вниз уже перекрыта.

— Наверное, все двери синхронизированы, — предположил Хельвег.

Я прищурился и вызвал менюшку кланового чата. Там творился полнейший эписторялный пи…ц. Но у меня просто не было сил угомонить сокланов. Я понимал недовольство бедолаг, которых отрезали от классного контента. Но ничего поделать не мог. У меня закончилась энергия.

«Ребята, не унывайте, пожалуйста!» — энергия нашлась у манула. — «Не кричите! Ничего страшного. Никто ж не знал, как будет. Всё хорошо. Благодаря вашим усилиям, мы здесь. Вы — лучшие! Крепитесь и пожелайте нам удачи.»

К моему удивлению, на слова Олеси отреагировали положительно. Негатив притих, вопли унялись. Раньше в чатике недовольно бурчали только скованные в коконах. Но после последней драки, бурчать начали многие. Даже Ланцелот выразил недовольство тем, что его — топового «танка» — хилы не смогли спасти.

Но благодаря простым словам боевой дамы, все быстро успокоились.

— Спасибо, — тихо поблагодарил я. — Чё-то я как-то…

— Не переживай, командир, — улыбнулась она. — Мы ж для того и нужны, чтобы поддержать в нужную минуту.

Хоть очень хотелось, я воздержался от напоминания про неполученную поддержку тогда, когда это было реально нужно. Когда надо было не выходить из комнаты, а поддерживать… Незачем ворошить прошлое. Вместо этого я сам написал пару подбадривающих слов в чатик. И только когда там все немного угомонились, я присоединился к выжившим, уже осматривавшим окрестности.

Этот этаж очень сильно отличался от трёх предыдущих. Это был огромный круглый зал. Пол скрывала плескавшаяся голубоватая вода, резные стены бежевого цвета сходились в округлый потолок, на котором чёрной и белой мозаикой был сложен огромный зубастый монстр со множеством щупалец. В центре зала возвышался то ли мраморный столб, то ли круглая мраморная башня, вокруг которой спиралью вились ступени. С вершины, практически доставая потолка, бил мощный фонтан. Капли летели во все стороны, дождём лились на затопленный пол, стекали по стенам. По стенам, где на расстоянии пары метров друг от друга висели полупрозрачные коконы. Те самые коконы из слизи, о которых рассказывали игроки. Коконов было очень много. Но лишь в нескольких из них, казалось, бурлила жизнь. Кокон то сжимался, то дёргался, то растягивался. То внезапно в нём можно было рассмотреть очертание самой настоящей человеческой ступни.

— Там наши, — проследила за мои взглядом Вика.

— Сто процентов, — кивнул я. — А где…

Договорить я не успел. У мраморной башни кто-то шевелился. Хватаясь щупальцами за ступени, наш склизкий знакомый выполз на свет. Он висел метрах в пяти над водой, обнимал башню всеми щупальцами и прислонялся к ней, словно к родной матери.

Заметив нас, он не стал атаковать сразу. Он зашипел, вновь продемонстрировав жуткую пасть. Затем забрался наверх, обхватил вершину башни и перекрыл собою подачу воды. Фонтан прекратил бить в потолок. Он пытался пробить монстра. Тот держался сколько мог. Начал надуваться, будто собирался лопнуть, а затем сдвинулся в сторону. Плотный напор воды освободился и ударил в потолок. Прямо в страшную рожу, выложенную мозаикой. Своды задрожали после удара. Где-то раздался самый натуральный треск. А от мозаичной морды отвалился заметный кусок и упал в воду.

— Пугает, гад, — предположил Искандер.

— Он, наверное, и есть финальный босс, — сказал Димон. — Даже на потолке нарисован.

— В лоре про него тоже ничего? — спросил я ту, кто больше всех лором увлекалась.

— Не-а, — покачала головой Силли. — Никогда не слышала.

Когда стеклянные двери закрылись, мы очутились не на ступеньках, а на широкой площадке, под углом спускавшейся вниз прямо в воду. И пока мы стояли в тесноте, но на одном месте, Аршарг не предпринимал никаких действий. Но стоило нескольким торопыгам спуститься к воде, он занервничал. Быстро слез с башни и яростно стегнул по воде щупальцами.

— Назад! — зашипел я. — Вернитесь назад! Быстро! Быстро уйдите с воды!

— Что такое, Лёха? — удивился Хельвег. — Почему?

— Не провоцируйте его. Пусть пока сидит. Никому не двигаться!

— Накинется, думаешь, как спустимся?

— Думаю, да. Сидите пока. Ману регеньте. Уверен, у всех с ней всё плохо… Рубен, остались ещё алтари? Сможем привязаться прям тут?

— Остались, да. Но не получится. Мы на верхних будем воскрешаться…

— Это не вариант! — отрезал я. — Обратно мы не пройдём, пока все не полягут.

— Да делов-то! — воскликнул Дистин. — Пусть наши алтари порубят наверху. Там же есть кто, верно? Пусть задамажат, а мы тут поставим новые.

Прекрасную идею быстро озвучили в клан-чат. И хоть павшие ранее бойцы повозмущались чуток, рассказывая, что лучше бы мы придумали, как помочь им спуститься, дело сделали. Рубен поскрёб по сусекам и установил 8 алтарей.

— М-да, — почесал он головешку. — На 80 человек хватит. Сам думай, Лёха, кого отрежешь от веселья, если что.

Сокланы моментально затихли. Никому не улыбалось встать в клан-холле после 9-ти часового спуска под воду. Ведь если кто не зарегистрируется на алтаре, а его потом снесут щупальца и не воскресят хилы или лейки за 10 секунд, вечер перестанет быть томным.

Я осмотрел своих бойцов. Смотрели они хмуро. Я точно помнил, что за целый день мы потеряли 20 человек — это и Краудер, и те, кто в коконах, и те, кого прикончили «мобы». Это значит, мест не найдётся для 16-ти. Это не так критично, конечно, но всё равно придётся отбирать. Придётся отбирать самых, по моему личному мнению, бесполезных.

Но на то, наверное, бремя командования называют бременем — в случае чего, обвинять во всём будут только тебя.

Я опустился на пятую точку, прищурился и открыл закладку клана. Я бы мог визуально, конечно, отсеять. Да это заняло бы намного больше времени. А мне надо было действовать решительно. Не думать о том, насколько сложен такой выбор и том, что, может быть, он кому-то придётся не по душе. Если резать, то резать быстро и без сомнений.

— Кого я назову, чуть в сторонку отойдите, — попросил я. — Вам место привязки не достанется.

Воцарилась тишина, которую я давно не слышал. Никто не разговаривал, никто не издавал ни звука.

Со свойственной мне категоричностью, которая помогала не испытывать чувство сожаления после содеянного, я прошёлся по списку клана. Выравнял его по уровню, и назвал 8 ник-неймов с конца. Это были демедж дилеры. Маги, лучники… Я скользнул взглядом выше и, не испытывая никаких сомнений, выщелкнул 6-х «кинжальщиков». Оставил весь маленький саппорт, и добавил двух низкоуровневых новичков на «дуэлянтах».

— Всё, тихо! — я быстро угомонил зарождавшееся возмущение. — Вы все будете в пати с лекарями. Попросите их запомнить ваш ник и, если придётся, ресать первым именно вас, а не других. Остальные — на привязку! И начнём.

Глава 15. Финальный босс

Мой выбор некоторым не понравился. Но я не банкнота в сто долларов, чтобы всем нравиться. А потому к лёгкому негодованию отнёсся философски. Затем погрузился в рутину формирования групп.

В этом аспекте больше других активничал Жамеллан. Ранее он заметил, что в желеподобного монстра хорошо входит урон, наносимый стрелами. Он это запомнил и теперь настойчиво просил пересобрать так, чтобы в каждой пачке лучников оказался «энханцер». Нам всё ещё не хватало именно этих критически важных классов. Даже хилы были в каждой группе. Но «энханцеров» не хватало именно потому, что мало кто желал отыгрывать за этот несамостоятельный класс без поддержки мощного комьюнити.

И я Женьку послушал. Хоть скиллы на 70-м уровне я ещё не прокачал, согласился и возглавил топовый пак лучников. Как всегда взял хила и «маналейку», а своих магов отправил на вольные хлеба.

Тактику мы тоже выработали простую: как и ранее, встречаем «танками» и заливаем уроном. Тактика без изюминки, но миллион раз доказавшая свою эффективность. А зачем менять то, что работает?

Перед самым спуском на воду, мы вновь спрессовались в плотный строй. А затем дружно стартовали.

Как я и предполагал, Аршарг среагировал мгновенно. По облюбованной им башне он начал торопливо спускаться, попутно издавая недовольное шипение. Спрыгнул в воду, и опять приложился щупальцами. Брызги полетели во все стороны. В ответ мы брызнули стрелами. Это ему не понравилось и он устремился к нашему строю.

«Танки» успели прожать временную неуязвимость и выстоять после первого лобового удара. Аршарг отлетел, как мячик нашпигованный стрелами, удивлённо встряхнул зубастой башкой, и попробовал сломать строй ещё раз. Не получилось. Он вновь отскочил и решил поменять стиль атаки.

Не знаю, как ему удалось, но он использовал сразу все щупальца. Все 20. То ли он уселся на отсутствующую задницу, то ли плавал по воде. Но, так или иначе, длинные мясистые конечности разом выпрямились и ударили в строй «Бессмертных».

Строй посыпался сразу. Никто, конечно, не отправился обнимать алтарь возрождения с первой же подачи. Но покатились многие. И «танки», и орки в латной броне, и гномы, и люди, и эльфы. Разбросав в хаотическом порядке свои руки и ноги, Аршарг с лёгкостью рассеял нашу «черепаху». Заметил, что лёд тронулся, запищал привычно и торопливо бросился в рукопашную.

Но здесь удача от него отвернулась. С ними имели дело не совсем нубасы. Тяжёлые мечи и двуручные молоты, копья и кинжалы, наконец-то, получили возможность отрезать кусочек моллюска на сашими.

Когда Аршарг ворвался в центр нашего строя и начал кружиться волчком, каждый, прежде чем получить по ушам, успел разрядиться умением. Опасным и самым сильным умением в его арсенале. Я, как самый бесполезный боец ближнего боя, стоял далеко от точки столкновения. Но я всё же успел заметить, как «редкая»нагината Рансумана по-настоящему отсекла кусок щупальца. Монстру это не понравилось и в ответ он размазал Рансумана по полу.

Но это мало что меняло. Воскрешавшиеся бойцы сходу бросались в бой и всё начиналось по новой. Вместе с лучниками из группы Жамеллана я стоял позади и всё хорошо видел. Видел, как на Аршарга наседали, как он отмахивался, а затем крутился юлой. Щупальца срезали самых резвых игроков, а остальные отскакивали. Сюрреалистическая картина битвы множества Давидов против одного Голиафа вырисовывалась перед моими глазами. «Бессмертные» наседали, Аршарг отбивался и понемногу терял здоровье. В принципе, тактика не самая быстрая, но рабочая. Проблема была только в том, что восстановить монолитный строй в таком хаосе не было никакой возможности.

— Лёха, берегитесь! — услышал я голос Квантума.

Злобный Аршарг хоть и не сразу, но всё же допёр, откуда исходит самая большая опасность для его жизни. Словно атомный аэроглиссер он проскользил по воде, разбрасывая по пути игроков. Затем врезался в группу лучников, не успевших сориентироваться и дать дёру.

Когда к моему лицу приближалось щупальце, я молился лишь о том, чтобы оно меня не спеленало. Пусть лучше прикончит. Похрен. Главное, чтобы топовый «энханцер» не отправился отдыхать в кокон.

И Аршарг услышал мои мольбы — он выдал пощёчину на 3500 единиц урона. А затем, с таким же задором, раскидал остальных, пока я наблюдал за его злодеяниями в течение 10-ти призрачных секунд.

Когда я вскочил у алтаря, в голове прояснилось. Будто Аршарг послужил электрошокером, заставившим мозги работать лучше. Получив по щам, я понял, что пора отходить от традиции давления массой, и придумать что-то получше.

Ещё несколько секунд я смотрел с площадки, как щупальца отмахивались от «Бессмертных», а затем сорвался с места, даже не дожидаясь воскресших сопартийцев.

— Меняем тактику!!! — проорал я, едва оказался почти по колено в воде. — Разбились на группки! Разбились по пачкам! Каждая пачка — ударное звено! Никакого плотного строя! Разбились — и шире становимся! Лучники и маги — максимальное удаление! Дамагеры — в спину старайтесь! Танки — держать его сколько сможете! Быстрее выполняем!

Орал я так, надо сказать, как давно не орал — с провала на нефилиме так не орал. Сразу меня не поняли, конечно. Но я не оставлял попытки организовать практически 100 человек. Мой простой план — каждой группе отдалиться от соседней и заставить Аршарга метаться между нами — сработал не сразу. Мне пришлось бегать туда-сюда и объяснять с помощью криков. В итоге, до многих дошло. Группы сплотились вокруг своих хилов и начали отдаляться друг от друга. Вскоре образовалось множество мелких очагов сопротивления. Как я всегда и планировал, каждая группа стала боевой единицей.

Охреневший от таких раскладов Аршарг, начал шнырять в разные стороны. Но у него не хватало на всех щупалец, не хватало на всех глаз. Едва он подлетал к любой группе — классно, когда это были «танки», ведь они не складывались с одной плюхи — остальные приближались к нему и выдавали урон. Аршарг недовольно оборачивался, быстро находил ту группу, которая нравилась ему меньше других, и бежал к ней. И, как полагается, опять получал по щупальцам. Моя офигенная идея пришлась как нельзя кстати. Держа в руках бесполезные мечи и нереально полезные ауры, я смотрел на картину боя и корректировал указания лучникам. Они то стреляли без остановки, то бежали куда глаза глядят, когда я сообщал, что, кажется, Аршарг несётся к нам. А когда он неожиданно менял приоритеты, лучники возвращались под действие аур и давали прикурить.

— Лёха! — ко мне подбежал Шотган.

— Не сейчас, Илья! — отмахнулся я, полностью сосредоточившись на бое.

— Да я не долго. Мы бесполезные, смотри. Даггерщиков я имею в виду. Урон только умением, да и то посредственный. Давай попробую из коконов ребят достать? Авось, прокатит.

— Делай, — опять отмахнулся я, будучи даже неуверенным, что его услышал. — Что хочешь делай.

Шотган торопливо закивал, свистнул своим бойцам и они скрылись за нашими спинами.

Весёлый беспредел продолжался ещё минут 30, наверное. Многие из первых рядов потеряли значительное количество процентов. Но, к счастью, никто не улетел в клан-холл. Я одним глазком поглядывал на клановый чатик. Но он пестрил лишь вопросами по типу: «Ну как вы там?». Никто не ругался, что его не воскресили. Все, кто здесь был, все сражались.

Очень быстро вместе с половиной шкалы здоровья, Аршарг потерял половину щупалец. Тогда тумаки стали в него входить ещё задорнее. Он перестал наскакивать, и теперь только отмахивался. Будучи окружённым со всех сторон, кружился юлой и, то и дело, отправлял на респ самых рисковых бойцов. Но, благодаря алтарям, мы имели преимущество. И не могли им не воспользоваться.

Победной стрелой стала стрела Жамеллана, мне так показалось. Хоть чё-то там кричал Шотган, реально освободивший из заточения нескольких игроков и яростно коловший кинжалами голову со щупальцами, я уверен, именно лучники зарешали. Быстрая стрела вонзилась прямо в лоб, заставив шкалу здоровья опуститься на дно. Аршарг вытянулся на оставшихся щупальцах, запищал на высокой ноте, а затем взорвался. Натурально так взорвался. Со склизкими ошмётками, которые полетели во все стороны, пробивая столбы яркого света множественных полученных уровней. Противный кусок слизи врезался мне прямо в грудь и повалил на пол. Я погрузился в воду, попутно обалдевая от того, что потерял половину тщедушного здоровья. От сраного куска, блин…

— Лёш! Живой? Порядок? — Вика, не отходившая от меня ни на шаг, сначала подлечила, затем подала руку и помогла подняться.

— Спасибо, топовый ты мой хил, — я схватил её за руку и встал. — Как всегда — не могу не отдать должное твоему игровому скиллу. Квантум, как говорится, нервно курит в сторонке.

Вика засмеялась.

— Он мне говорил, что мне до него, как до Киева рачки. Не знаю, что это значит.

— Это значит, что он засранец по сравнению с тобой, — подмигнул я.

— Это значит, шо тебе до меня, как до Киева на четвереньках, — показал язык Квантум, незнамо как очутившийся рядом.

— От ты вечно не вовремя, — улыбаясь, пожурил его я.

В наш быстрый междусобойчик ворвался дружный многоголосый вопль «Бессмертных». Остатки разорвавшейся тушки медленно оседали на воде. Рядом с тушей прыгал Дистин, размахивал копьём, и орал, как три Аршарга.

— Победа-а-а-а!!!

Его поддержали сразу все. Кричали, смеялись и визжали.

— Я сразу к тебе примчался, Лёха, — Квантум затряс меня за плечо. — Беги лут смотри. Там обязано быть шо-то стоящее.

— У тебя опять лутовое голодание? — подначил его я. Настроение у меня было просто прекрасное.

— Оно у него и не пропадало, — засмеялась стоявшая рядом Олеся.

— Сет хочу, — плаксиво сказал Квантум. — Уже задолбался бегать в «необычке».

Сокланы будто услышали голодного жреца. От павшего головоногого тела уже неслись призывы клан-лидеру скорее запустить в него руки. Я захохотал и вскоре вместе со всеми топтался возле остатков обезображенной туши.

— Эх, щас как будет! — подбодрил меня Дистин.

Я запустил руки прямо в головешку, будучи полон счастья и надежд. Но почему-то никаких предметов в системном окошке не оказалось. Окошко-то появилось. Да в нём была лишь пустота.

— Не понял, — с чувством полного охренения, я вытащил руки из головы монстра.

— Чего не понял? — спросили у меня.

Я почувствовал, что почва уходит из-под ног. Почти 10 часов мучений и 0 результатов? Быть такого не может.

— Нет там ничего, — я развёл руки и принялся растерянно смотреть по сторонам, словно Джон Траволта в поисках жены Марселласа Уоллеса.

— Да хватит уже прикалываться! — Квантум чересчур разнервничался.

— Как нету? — Димон полез вперёд и чуть ли не схватил меня за грудки. — Дай права лут посмотреть!

Я залез в меню и выдал ему такую возможность. А когда его гномские лапищи прошли сквозь голову монстра и тоже ничего не обнаружили, маты мы услышали отборнейшие.

— Да, ну, — недовольно поморщился Искандер. — Не может быть. Это что, шутка? Не настроили ещё, что ли?

— Эй, ребята!!! — раздался знакомый голос. Кричал Платон. — А смотрите-ка что тут на вершине башни! Прямо у фонтана! Вот это, наверное, наша награда.

«Бессмертные» засуетились все вместе. Вновь в едином порыве. Вода пенилась под их ногами, когда они рванули всем стадом. Рванули так быстро, что клан-лидер оказался в хвосте, когда они принялись взбираться по спиральным ступенькам и сразу оккупировали всю башню.

— Пропустите, черти! — кричал я. — Пропустите меня!!!

Я расталкивал помехи на своём пути. Взбирался выше и выбрался на площадку, когда яблоку уже упасть было негде.

— Не трогайте ничего! — заорал снизу Квантум, как тощий жрец не имевший возможности проложить себе дорогу локтями. — Пусть только клан-лид собирает!

На площадке действительно было тесно. Но те только от игроков. В центре площадки торчал обрубленный кусок мраморной трубы. Из него вверх плотным столбом била вода. До потолка не добивала, но накрывала всех нас неприятным дождём. У края площадки стоял огроменный деревянный сундук. Самый натуральный сундук с амбарным замком. Прислонившись к сундуку спиной, отдыхал человеческий скелет. Мокрый череп с пустыми глазницами склонился к неосыпавшимся рёбрам, кости рук безвольно опадали к ногам. Скелет был абсолютно голый. Вся одежда, если и была такая, давно-давно истлела. Единственным одеянием являлся свисавший с шейных позвонков золотой медальон.

— Тихо! Не прикасайтесь! — скомандовал я, присаживаясь рядом с Платоном и отгоняя чужие руки.

— Что там? — прокричали снизу.

Но я не стал отвечать. Осторожно взялся за золотую цепь и попытался стянуть. Едва я к ней прикоснулся, скелет рассыпался в труху. Малейшая вибрация — и от него осталась лишь кучка влажного песка у подножия сундука.

— Твою мать, — выругался я, а затем поднёс медальон к глазам.

На одной стороне с феноменальной чёткостью был выгравирован портрет смазливого, курчавоволосого парня. Я потёр пальцем, и прочёл под портретом имя: «Роуэн». Под именем крошечными буковками шла очередная гравировка: «Где бы я не находился, я всегда мечтаю вернуться к тебе…».

Я хмыкнул и перевернул медальон. Но портрет на другой стороне словно стёрся от времени. Словно размылся. Я видел, что там что-то нарисовано. Но не мог разобрать. Тёр пальцами, даже поплевал пару раз. Но ничего не помогло. На противоположной стороне оставался лишь неразличимый контур.

Я сосредоточил взгляд на мелких буковках и прочёл: «Я всегда мечтаю, чтобы ты вернулся ко мне, где бы я не находилась…». И подпись чуть ниже: «Вивиарис».

— Ох, ты ж, ёкарный бабай! — глаза достали лба, когда до меня дошло, чьё имя выгравировано на стороне с размытым портретом. — Не может быть!

Но появившееся системное сообщение объяснило, что может.

Внимание! Вы обнаружили таинственный предмет! Персональный предмет, фигурирующий в 17-ти репутационых заданиях.

Внимание! К завершению доступно репутационных заданий: 2/17

Задание: «Ты — мне, я — тебе». Награда: вариативно.

Задание: «Симпатия». Награда: вариативно.

Вы можете распорядиться предметом по своему усмотрению.

— Что это? — очень тихо спросил Платон, наблюдая за моей охреневшей мордашкой. — Что-то вкусное?

— Пока даже не знаю, — захлопал я глазами. — Но это я точно оставлю себе.

Я посмотрел за спину, увидел подозрительно смотревших на меня сокланов, и торопливо засунул медальон в заплечную сумку. Его я никому не отдам, это точно. Даже под угрозами очередного импичмента. Но и разбираться с ним я буду не сейчас.

— Реально что-то вкусное, — завистливо констатировал Платон.

— Да уж, — прокомментировал я. — Что-то мне подсказывает, что эти «эпические» карты просто имба имбищная… Я пока не знаю, что буду делать с медальоном, но, уверен, в нём сокрыта великая репутационная сила.

— Значит, квест, — кивнул головой Платон. — Ладно. То такое… Что будем делать с этим? — он похлопал по сундуку.

— В боссе лута не было. Значит, надежда только на сундук. Надо замок снять.

— Срубим?

— Вряд ли получится, — я поднялся на ноги и принялся осматривать своих бойцов. — Тут нужен кинжальщик, мне кажется. У них есть скилл, вскрывающий замки… Эй, ребята! Мне нужен топовый кинжальщик! Пропустите наверх Шотгана!

Плотная пробка из «Бессмертных», сотворившая затор на спиральной лестнице, пришла в движение. Вверх начали пробираться ловкие бойцы с кинжалами за поясами. Отряд возглавляла взволнованная Катя. За ней прибежал Илья и другие, менее прокачанные персонажи.

Столкнувшись со взглядом Кати, я уверенно провёл черту рукой, отстраняя её. Схватил Илью за рукав и подтянул к себе.

— Что такое, в самом деле? — попыталась продемонстрировать возмущение Катя. Но я её не слушал.

— Илюха, на тебя вся надежда, — я указал на замок. — Давай, постарайся.

Илья присел на корточки, посмотрел на замок взглядом опытного медвежатника, достал отмычку из сумки, и сломал её сразу, как только засунул в гнездо.

Сзади засмеялась Катя. Я грозно глянул на неё и она моментально затихла.

— Скилл, что ли, слабоват? — пробормотал Илья и пошёл на второй заход. В этот раз он даже покрутил отмычкой внутри, прежде чем она сломалась.

Он сломал следующие пять отмычек без намёка на хоть какой-нибудь щелчок, сообщивший, что первая преграда пройдена. Задумчиво сел и почесал макушку.

— Не годится, Лёха, — на вершину забрался Хельвег, теснился вместе со всеми и наблюдал за процессом. — Я думаю, надо собрать со всех кинжальщиков отмычки и отдать топовому кинжальщику в клане. Пусть он пробует… Вернее — она.

Я прекрасно понял, о чём он говорит. Я приходил к такому же выводу, наблюдая за безуспешными попытками Шотгана. И, уж конечно, знал, кто является самым прокачанным «кинжальщиком» в клане. Я сам столько усилий приложил, чтобы этот «кинжальщик» стал прокачанным, что сосчитать сложно. За ручку водил, в пати другим отказывал, не разрешал выгонять с экспинга, потому что «кинжальщик», дескать, бесполезен в АОЕ-контенте. Защищал от кланового гнева… Тьфу!

Но потом случилось, что случилось. Кинжальщица потеряла берега настолько, что позволяла себе брезгливо воротить нос от того, кто так много для неё сделал. И с этой сукой я не хотел иметь никаких дел. Ни сейчас, в частности. Никогда, в общем.

Мой взгляд опять столкнулся с Катиным взглядом, когда мы оба пытались принять правильное решение. Она молчала и смотрела вопрошающе. Не дерзко, а спокойно и с просьбой в глазах. Я же смотрел на неё, как на неизбежное зло. На данный момент, выбора у меня не было никакого. Я сто раз себе говорил, что ни за какие коврижки не буду с ней взаимодействовать. Даже если будет умолять на коленях. Но, видимо, пришла пора принять важное решение. Пришла пора отпустить. Забыть обиды, и дать ей шанс втянуться в клановую жизнь. Не смотреть на неё, как на нечто несуществующее, а попробовать простить.

— Я попробую, — тихо прошептала Катя. — Пожалуйста.

— Хорошо, — согласился я. — Шотган… И вы, ребята. Обменом накидайте Кате отмычек… Да-да, все, что есть! Как топовый кинжальщик, она будет пытаться.

— А если не откроет? — обречённо прошептал нервничающий Дистин.

— Помолчи, Димон, — нахмурился я. — Не каркай. Давайте, погнали.

Кате подкинули под сотню отмычек. Она опустила стройный задок перед сундуком, устроилась поудобнее и приступила к работе.

Разницу мы, кто нависал над ней, ощутили сразу. Ковырялась в замке она куда дольше, чем Шотган. Это означало, что умение у неё действительно прокачано лучше. Она сосредоточенно прислушивалась, морщила бровки, и продолжала пробовать. Где-то минут через 15 непрекращающихся попыток и 30 сломанных отмычек, раздался победный хруст. Дужка навесного замка отлетела и тот упал прямо в песок, оставшийся от скелета. Облегчённый вздох, вырвавшийся из десятков ртов, поблагодарил Катю за старание.

Но мне показалось этого мало.

— Отлично сработано, — сказал я. — Молодец.

Впервые за незнамо сколько дней, Катя мне улыбнулась:

— Спасибо.

— Ну-с, — скрестил пальчики Димон. — Давай, клан-лид.

Я сделал страшную рожицу, отворил сундук и запустил руки в тёмные закрома.

— Ух, ты ж, мать-перемать! — воскликнул я, когда системные сообщение начали прыгать перед глазами.

— Лёха, не пугай! Говори, что там!

Я натурально так загыгыкал. От нервов, наверное. Мы так много времени потратили на поиски этих сокровищ, что я едва не перегорел. К счастью, мы их реально нашли.

— Слушайте все! — закричал я. — Готовый эквип под 60-й лэвэл! «Эпический» меч, «эпический» лук…

— А-а-а-а-а! — заорал Жамеллан.

— …«эпические» магические сапожки, «эпический» латный шлем, «эпические» кожаные перчатки. «Эпический» венец для саппортящего мага! Трындец… «Эпик» бижа: кольцо на шанс физического крита, кольцо на скорость каста, серьга, увеличивающая силу отдаваемой маны…

— Моё!!! — снизу раздался злой рык когтистого манула. — Попробуйте только…

— …30 рунных камней! — продолжил я. — Куча всяких-разных кусков на крафт… И, блин, 80 000 золотом! У-ху-ху!!! Вот это «эпическая» карта сокровищ! Вот это Димон! Иди сюда! Дай я тебя обниму, табуретка ты коротконогая!

Я смахнул весь лут себе в инвентарь и даже не поморщился от общего веса. Обхватил низенького гнома так, что его борода упёрлась мне в пупок, и кинулся в пляс.

— Лу-у-у-у-к! Лу-у-у-у-к! — продолжал орать и прыгать Жамеллан, будто по клановому распределению он уже попал к нему в руки.

— Чё за меч? Чё за меч? — начали подталкивать меня другие.

— А кольцо реально на криты? Кому? Луку? Кинжальщику? Мечнику?

— Я заберу кольцо на мага! Мне нужнее!!!

— Как будем делить?

— Всё ж в общак, да? Без зажимов?

Я слушал все эти взволнованные голоса и смеялся. Наверное, только сейчас нервное напряжение меня отпустило, и я был готов смеяться над каждым предположением. Даже над слегка обидными, где предполагалось, что я всё заберу себе.

— Какой же кайф! — Димон прижался к тщедушной эльфийской груди и удовлетворённо что-то бормотал.

— Да ты вообще топчик! — хлопнул его по плечу Платон. — Придумал нам приключение.

— Только не привыкай обниматься с симпатичными эльфами, — со смехом я отодвинул гнома от себя. — Я понимаю, что тренды… Но лучше не надо.

— Ты не в моём вкусе, — наигранно фыркнул Димон.

— Пропустите меня к кормушке! — снизу раздался крик Рубена, впервые не попавшего на раздачу наград. — Дайте посмотреть на кольцо!

— Кольцо моё! — прокричал кто-то.

Дружный смех сокланов поплыл по залу. Но буквально через секунду прямо над вершиной башни раздался странный звук.

— Хлоп! — взорвалось что-то левее моего уха.

Я отпустил гнома и повернулся: в паре метров от башни парил огромный глаз. Самый настоящий глаз, размером эдак со шкаф. Он смотрел на нас голубым зрачком, махал ресницами и подмигивал веком.

— Это очередной босс! — Платон сразу схватился за мечи.

Глаз засмеялся знакомым голосом:

— Босс, да не тот, — насмешливый голос Николая, казалось, исходил отовсюду.

— Николай Аркадьевич? — удивился Димон. — Ёлки-палки, меня чуть кондратий не хватил!

— Это кто?

— Что это такое? — посыпались вопросы.

— Я наблюдал за вами последний час, — добродушно произнёс глаз-Николай. — Вы ж не против? Нам всем было очень интересно, как отработаете вы, и как отработает локация.

— А что это ты в таком облике, Николай? — наконец, в себя пришёл и я.

— Как? Неужели тебе это не кажется логичным? — решил он поюморить. — Большой брат следит за тобой… Или: око Саурона не дремлет… Или: всевидящий масонский глаз… Помнишь пирамидку на долларе? Выбирай один вариант. Я — любой из них.

Николай опять захохотал, пока мы все пытались привести мысли в порядок.

— Надо же как-то администраторам за вами следить? Вот так и следят. Только, по большей части, следят, оставаясь невидимыми. Зачем вам портить аутентичность погружения?

— Николай Аркадьевич, — со ступенек обратился Буллет. — Ваш инст…

— Это не инстанс. Это открытая локация.

— Ваша локация не до конца проработана. Не продумана. Добираться надо бы попроще. Дышать под водой нечем. А если бы «усталость» не была отключена? Все бы потонули без шансов. А если бы мы уровнем были поменьше? А если бы кинжальщиков не было, или были кинщальщики, а не было отмычек… А если бы…

— Всё-всё, хватит! — засмеялся Николай, а глаз натурально завибрировал в такт смеху. — Вы же тестеры. Вот и потестили. Пожелания и замечания я хотел бы прочесть в отчётах, а не слушать отсутствующими ушами. Вы для этого здесь и находитесь.

— Это кто, парни? — спросил кто-то из новичков.

— Наш куратор, — ответила Силли. — Вы же знаете, мы командой работаем.

— Понятно…

— Я почему решил нарушить невидимое инкогнито, — глаз-Николай подплыл ближе к башне и очутился от меня на расстоянии протянутой руки. — Вы сегодня показали высший пилотаж. Это действительно успех. Никто до вас не только не создавал «эпической» карты — поздравляю вас, Дмитрий, — но никогда не действовал столь слажено. Поверьте мне. Мне есть с чем сравнивать.

— У нас лучший лидер в «двумирье», — серьёзно произнесла Вика, чем заставила меня отчаянно покраснеть. Я неловко улыбнулся, посмотрел на неё и поблагодарил кивком головы.

— Ну-у-у-у, — весело протянул Николай. — Серый Ворон — это имя, да. Руководить, как он, могут не только лишь все… Вернее, мало кто может это делать…

— Харэ, Николай, — скрыть улыбку я уже просто не мог.

— В каждой шутке есть доля штуки. Остальное — правда, — ответил он. — В общем, чего я появился. Я предлагаю устроить завтра выходной. Уже половина третьего. Отоспитесь, как следует, и я дам вам денёк на отдых. Лениво заполните отчёты, а вечером предлагаю устроить небольшую вечеринку…

— О-о-о-о!

— Та шо вы говорите???

— Серьёзно?

— Ага. Я подумал, неплохо бы нам всем отвлечься. Как вы отнесётесь к тому, чтобы на крыше общежития придумать дискотеку? Я приглашу диджея, немножко алкоголя намешаю…

— О-хо-хо!

— Живём, братья!

— Отдохнёте от виртуального мира денёк, и развеетесь. Как идейка?

— Супер!

— Дайте два!

— Всеми щупальцами «за»!

— А давайте неделю развеиваться?

Весёлые предложения посыпались, как из рога изобилия. Идея Николая понравилась всем. Особенно тем, кто не жил с нами под одной крышей и был набран уже в игре. Они тоже пожелали присутствовать на вечеринке. Но Николай вместе с нами посмеялся над ними. Сказал, что мы уже полтора месяца сидим взаперти и заслужили отдых. А тем, кто посещает капсулы благодаря доброй воле создателей «Двух Миров», надо стремиться к большему. Действовать активнее, лучше пылесосить баги. А не просто развлекаться.

В общем, он безмерно порадовал нас, и совсем не порадовал их. Но никто, насколько я успел заметить, не обиделся. Все слишком устали и были слишком довольны, чтобы обижаться.

— Отличная идея, Николай, — облегчённо выдохнул я. — Уверен, нам всем надо стравить пар. Тяжёлую вы игру придумали. Утомительную.

— Вижу-вижу. Вы молодцы. Заслужили.

Глазик натурально так подмигнул веком и схлопнулся в один момент.

— Да уж, — захихикал Димон. — Так вот как админы выглядят… Лёха! Лёха! Что по дележу? Как и когда будем делить награбленное?

Я почесал макушку, ведь пока никак делить не планировал. Были некоторые нюансы, которым стоило уделить внимание. Если раньше я бы всё, кроме золота, раздал ребятам, субъективно ориентируясь на личный вклад каждого, то сейчас стоило помнить о такой мелочи как совет клана. Я сам предложил двигаться по этому пути, а ребята избрали тех, кому они доверяют. В такой ситуации, когда насыпало порядочно «эпика», вмешательства совета не избежать. Да даже лучше, чтобы совет сам решал, что-кому нужно. Из того, что выпало, мне точно ничего не нужно. Окромя, конечно, того, что я уже забрал и никому ни за что не отдам.

— Отложим этот вопрос на пару дней, господа! — прокричал я. — Завтра у нас выходной и я вообще хочу забыть про это «двумирье». Послезавтра соберёмся с избранным вами советом, всё обсудим и решим.

— Хорошо.

— Принимается.

— Только ж и нас, новичков, не обидьте. Мы тоже старались…

— Разберёмся, ребята. А теперь — в клан-холл. Все молодцы. Увидимся через день.

Глава 16. Дискотека

Когда я вышел из своих апартаментов-люкс, на крыше грохотала музыка. Я видел яркие огни через оконное стекло в коридоре, слышал басы и смех. Насколько я понял Николая, когда мы с ним переговорили, вечеринку устроят сразу для всех. Для медперсонала, для тестеров, для технарей. Даже охранники могли поучаствовать. Без алкоголя, конечно… Но все остальным разрешалось, и даже рекомендовалось «принимать лекарство от стресса».

Я продрых до середины дня. Затем позавтракал в компании довольных ребят. Чувствовал себя рядом с ними вполне уверенно и не комплексовал. Мне показалось, что они давно забыли о разногласиях между нами. Уже не сердились и простили меня. Впервые за всё время мы даже столики сдвинули, чтобы было проще общаться во время приёма пищи. Впервые действовали как команда не только в игре, а и в реальном мире. И это, несомненно, пришлось мне по душе.

Так же я отметил весьма немаловажную деталь: Вика сидела рядом со мной, спокойно ела и даже смеялась над шутками местного весельчака. Олег рассказывал очередную историю из серии ужасных историй про жизнь игровую. Рассказал про первый игровой опыт в 14 лет, когда он попал на сервер и не знал, куда ткнуться. Рассказал про то, как «добрый» человек взял над ним шефство, провёл по цепочке квестов, а затем соскамил всю награду. Пообещал новичку, что заточит весь его шмот. Что сделает куда могущественней. Затем всё забрал, эпистолярно похихикал и оставил голого и охреневшего нуба в одиночестве. И самое смешное в этой не смешной истории было то, что Олег так обиделся, что разбил монитор. Не чужой, свой. Ему было так обидно, что его обманули, что он лишил себя возможности играть в игры ещё в течение месяца.

— Хорошо хоть, шо я у меня оставался планшет. Я играл на нём, — резюмировал он, вызвав очередной приступ всеобщего смеха.

Слушая весёлую историю, я украдкой поглядывал на Вику и отмечал изменения. Где-то в районе между животом и маленькой грудью начала появляться талия. Дряблые трицепсы, которые некрасиво тряслись ранее и с которыми проблемы у многих женщин, окрепли. Было заметно, как жировая прослойка подтаяла и появлялись мышцы. Второй подбородок уменьшился и больше не вызывал у меня такого отвращения, как при первом визуальном контакте с «тюленем». Хоть Вика всё ещё выглядела, как домохозяйка, давно забывшая, что такое спорт, её усердию надо было отдать должное. Она старалась каждый день уделять часик беговой дорожке. А раз в пару дней, как я слышал, занималась с гантельками. Наверное, впервые в жизни она так усердно работала над своей внешностью. И такое упорство со стороны «серой мышки» мне нравилось. Как говорится, в здоровом теле — здоровый дух. Вика стремилась к здоровому телу. И вместе с телом постепенно выздоравливал её дух.

В общем, всё складывалось неплохо. Меня простили и не относились как к изгою. Атмосфера в коллективе налаживалась. Даже сейчас, когда я торопливо взбирался по ступенькам, ловил себя на мысли, что не сержусь на Катю. Она поступила как поступила. Надо это забыть. Не понимать и не прощать, но исключить из памяти. Выгнать её мне вряд ли удастся. Так что придётся потерпеть ещё полтора месяца.

Я вырвался на крышу, огороженную высокой решёткой. В уши ворвалась незнакомая танцевальная музыка. К музыке я относился более чем прохладно, и понятия не имел, что за динамичные биты разгоняет диджей.

Его я увидел в закутке между двумя большими колонками. Он натянул наушники на уши и колдовал над оборудованием. К стене по соседству прислонили широкую барную стойку. В сей час там был аншлаг. Весёлые ребята сами помогали себе стать ещё более весёлыми. Я заметил Серёгу и Олега, которые наполнили стопки и чокнулись с бокалом красного вина, которое держала Стася.

— Алексей, — меня заметил Николай и протянул руку, как бы приглашая к себе. Рядом с ним улыбалась Светлана.

— Здравствуйте, — поздоровался я, посмотрел на Светлану и кивнул в сторону барной стойки. — Одобряете?

— Не одобряю, — усмехнулась она. — Но не противлюсь.

— Светлана всё понимает, — Николай приобнял меня за плечи, взял с круглого столика заполненный наполовину «хайболл» и протянул мне. — Держи. Пьёшь?

Я бросил короткий взгляд на Светлану.

— Могу и выпить. А могу и… опять выпить.

— Шутник.

— Но не хочу виски. Это ж он?

— Да.

— Лёха, давай к нам! — я услышал очень знакомый и слегка хмельной голос. — Здесь творятся безобразия!

Светлана и Николай одновременно улыбнулись.

— Контакт, я смотрю, налаживается? — спросил Николай.

— Как у вас с коллективом, Алексей? Всё хорошо?

Я обернулся и увидел, как ребята машут мне руками.

— Думаю, да. Я, кажется, понял, в чём ошибался ранее. И вижу, что уважение коллег возвращается. Главное — добиваться успеха…

— Вы уверены, что это главное, Алексей?

— Отчасти, — вынужден был признаться я, что не самое главное. — Успеха добиваются те, кто принимает правильные решения. А правильные решения приходят с опытом. А опыт нарабатывается через принятие неправильных решений… И я понял, что опыта у меня недостаточно. Чтобы добиться успеха, я продолжу его нарабатывать через синяки и шишки. Но в неудачах не буду винить их, — я кивнул в сторону веселящихся ребят. — Буду винить себя. Себя ведь тоже надо оценивать адекватно…

— Лёха! Иди нальём!!!

— Простите. Мне пора.

— Далеко пойдёт, — очень тихо сказала Светлана Николаю. Но, несмотря на очень громкую музыку, я её услышал. Услышал и не смог согнать с лица улыбку. Слова Светланы мне понравились.

Я ворвался в компанию семейной четы и полупьяного Олега. Отказываться от бухла не собирался и стал на разливе. В институте кто-то мне говорил, что у меня лёгкая рука — никто не пьянеет, когда я разливаю. А потому я уверенно схватил бутылку водки и… понеслась.

Алкоголь и музыка быстро сделали своё дело. Мы очень быстро забыли про игру. Пили, пританцовывали в так музыке, хохотали. Наш маленький кружок увеличивался ежесекундно. Ранее ребята оккупировали всю крышу, разбившись на небольшие группки. Но с моим появлением у барной стойки, начали мигрировать. Скоро около стойки было не протолкнуться. На то, чтобы налить по кругу всем страждущим, испытывающим невероятную жажду, требовалась целая бутылка водки — те самые пол-литра. Звучал весёлый тост в шутливом тоне, и десятки стопок опрокидывались. Ну и дальше по новой.

От алкоголя никто не отказывался. И Андрюха, и Димон, и Иван, и полноватый Рубен говорили, что сегодня можно всё. Даже Вика, стремившаяся стать фитоняшкой, не стала воротить носик. Я с сомнением посмотрел на неё, когда она в модном свитерке, удачно скрывавшим бесформенную фигуру, с подкрашенными ресничками и выщипанными бровками подставила стопку под дуло пол-литрового орудия.

— Ты ж не пьёшь, — прищурился я. — Я точно помню.

— Сегодня можно, — она улыбнулась и решительно стукнула стопкой.

Ну, я ж не её мама. Потому и не стал запрещать. Налил водки в стопарик и сока в стакан. Строго-настрого наказал пить залпом, а затем сразу запивать, не закусывая всякой ерундой типа шоколадки или лимончика.

Бедняжка сломалась очень быстро. Нет, не до состояния зависания над унитазом. И не до состояния, когда дама становится своей очень близкой подруге не хозяйка. А до состояния словесного поноса. Водка с пары-тройки стопок полностью уничтожила Викины комплексы, а алкогольные пары разогнали тараканов в голове. Впервые на моей памяти она не пряталась в уголке, не молчала и слушала, а хохотала и выговаривалась. Выговаривалась так, будто у неё накопилась масса такого, чем она не могла ни с кем поделиться. И, рассказывая про свою жизнь, она, наконец-то, не стеснялась.

К её поведению матёрые дядьки отнеслись с пониманием. Это было так прелестно: нелюдимая девочка 25-и лет отроду скорее всего впервые напилась. Все обменивались с ней шутками, слушали её смех, пытались поддеть лёгким подколом, и ржали, когда она отвечала тем же. Даже когда она начала откровенно флиртовать с одним мужчиной из огромной компании, никто не увидел в этом ничего зазорного.

Даже я не увидел, хоть был первым, кто понял, с кем она флиртует. Видимо, она это делала впервые в жизни. Потому что мне, когда услышал первый комплимент, он показался крайне странным. Она сказала, что, хоть многие с ней не согласятся, я очень хороший человек. Не всем было понятно, что она имела в виду и куда клонит. Но когда комплименты продолжились, на лицах моих более трезвых товарищей появилась умилительная улыбка.

Улыбка не сходила и с моего лица. Но немного по другой причине.

Есть такое выражение: плавать, как топор. Все знают, что оно означает. Так вот: Вика флиртовала, как кувалда. То есть тонула намного быстрее, чем тонул топор.

Я слушал, посмеивался, хвалил её направо и налево за игровой скилл и прекрасный характер. Принимал неумелые комплименты и немного опасался того, как она будет чувствовать себя завтра. Всего всё равно не сможет забыть, несмотря на алкогольную интоксикацию. Что-то да вспомнит. И тогда задумается на тем, как неуклюже приставала к лидеру клана.

— Потанцуешь со мной? — взгляд Вики немного помутнел. Она пыталась его сфокусировать, но удавалось плохо.

— Похоже вам, болтливый лекарь, хватит водку трескать, — я усмехнулся, отобрал у неё стопку и взял за руку. — Идём танцевать. Из тебя надо изгнать алкогольные пары.

— Ничего я не пьяная, — уверенно заявила она.

Неожиданно нашему примеру последовали многие. В армии тестеров дам было немного. Но они присутствовали среди медперсонала. А потому парни расхватали всех доступных девчонок и выкатились на импровизированный танцпол. Диджей оценил ситуацию верно. Кивнул на кивок Николая и запустил медленный танец.

— А я не умею, — Вика смешно надула губки и доверительно посмотрела на меня снизу вверх.

— А я умею, — уверенно соврал я и, наверное, ляпнул лишнего. — Отточил скилл на балу.

Этой фразы Вика не оценила. Вновь попыталась сфокусировать взгляд и даже нахмурила бровки, видимо вспомнив нечто не особо приятное.

Но я быстро сообразил, где прокололся. А потому, едва заиграла медленная мелодия, обнял не очень стройный девичий стан и крепко прижал к себе.

— Ой, — неловко ойкнула Вика. — Ты такой сильный.

Я сжал губы в полосочку, чтобы не засмеяться.

— Угу. Поддубный отдыхает!

— Кто?

Я не выдержал и смешно хрюкнул. Пьяная Вика меня забавляла. Я плотнее обхватил её талию и повёл. Держал левую руку крепко и не давал вырваться. Вика следовала за мной, но мне казалось, музыку уже не слышала. Я не отрывал от неё глаз, видел пухлые красные щёки и расширенные зрачки. Она старалась контролировать свои движения и даже ротик приоткрыла от усердия.

— Мне как-то странно хорошо, — прошептала она и разместила голову на моём плече.

Я продолжал вести уже в таком положении, старательно отгоняя прочь мысли, что девчонка в таком-то возрасте может быть… может быть… нетронутой. Нет, если смотреть на то, как выглядела эта девчонка по прибытии в общежитие, вполне возможно поверить в такие расклады. Это странно, конечно. Но реально. Кто захочет секса с забитым, неуверенным в себе тюленем? С тюленем, внутри которого сидит «серая мышь». Уставший дальнобойщик, может быть. Да и то не факт.

Но я немножко не понимал: неужели никто не смог рассмотреть что-то внутри этого тюленя? Неужели никто не увидел доброго и покладистого характера? Может, видел кто. Я ж не знаю наверняка. Но всё её поведение — неумение пить, неумение флиртовать, неумение танцевать — говорило о том, что происходящее сейчас на крыше ей чуждо. Может, всё это она уже видела, может участвовала. Но вряд ли такой вид отдыха доставлял ей удовольствие. Видимо, тут дело не в самом отдыхе. А в том…

До меня дошло, в чём дело. Вернее, в ком. Не просто ж так она не отходила от меня ни на шаг, не просто ж так стала единственной, кто оставался до конца во время кризиса, не просто ж так старалась помогать во всём. Хоть она никогда ни о чём не просила, ничего не требовала, сейчас я окончательно понял, чего она хочет. Она хочет от меня взаимности. И только от меня, ведь даже набралась смелости выпить водки. Выпить для того, чтобы перестать контролировать эмоции.

Музыка закончилась. Почти весь танец мы промолчали. Судя по тому, что её голова не покинула моё плечо, даже когда диджей нажал «стоп», Вику молчание совсем не волновало. Ей хватало просто быть рядом и слушать стук моего сердца.

Но меня мои выводы начали напрягать. Я совсем не хотел того, чего, наверное, хотела она. И не потому, что перед глазами витал очень неудачный пример с Катей. Не потому, что отношения в замкнутом пространстве могут добавить кучу проблем. А просто потому, что я не испытывал к ней никакого сексуального влечения. Я не хотел её как женщину. Даже сейчас, будучи слегка пьяным и обнимая девичье тело, я не чувствовал позыва в штанах. Ноль реакции. Я просто не мог дать ей то, чего она, наверное, хотела.

Мне стало как-то нехорошо. С натянутой улыбкой, я поблагодарил Вику за танец и сопроводил к барной стойке.

— Ну, шо? По новому кругу? Ик… — Олег был тут как тут.

— Квантуша, ты уже как Сатурн кружишься — тебе не наливать.

— Да фсё намальна. Шо я перфый раз, шо ли?

— А давайте тост за нас? — Стася подняла бокал с вином.

— И я тоже буду.

— Ты уже как два Сатурна, — пошутил я и отобрал стопку у Вики. — У тебя перерыв.

— О, как клан-папка беспокоится, — захихикала Олеся, продемонстрировав, что тоже чуть-чуть переступила через норму.

— Ну так я ж вас готовлю к великому делу — лидерами конст хочу сделать!

— О, Хоспади… Та за шо??? — закатил пьяные глаза Олег. — Не хочу! Не буду!

— Всё по плану, трезвый ты мой, — усмехнулся я. — Вчерашний день показал, что вопрос сыгранности стоит на первом месте. Мы отлично отработали на Ашагр… на Арагшр… на Аргарш… твою мать! На слизняке!

— Ха-ха-ха!

— Язык заплетается?

— Не дерзи лидеру! Отлично отработали, говорю. И я думаю, надо организовывать консты не только для рейдов, но и для экспинга. Как, вон, у Квантуши и Илюхи…

— У меня порядок, вроде, — согласился стоявший рядом Илья.

— Вот-вот. Я хочу, чтобы вы начали организовывать других. Помните как в «Дюне»? Один обучит десять, десять обучат сотню, сотня обучит тысячу…

— Е-е-е-если б было море пива…, - фальшиво пропел Олег.

— В другой «Дюне»!!! — потряс я кулаком. Но помогло мало: ребята покатились со смеху.

— А ты сам будешь постоянную кэпэ под себя подбирать, Лёха? — спросил Иван. — Стоп-пак? Лучники? Маги? Или всё так же: то с одними, то с другими?

Неожиданно притихла музыка. Кто-то присвистнул рядом. Раздался стук каблучков по камню. Я обернулся и увидел занятную картину. К барной стойке направлялась Катя. В прекрасном платье, на шпильках, со сложной причёской на голове. Она шла, как кошечка по подиуму — шла походкой топ-модели. Улыбалась и ни капли не сомневалась, что за ней наблюдают абсолютно все.

Упал и разбился стакан: Олег хотел выпить сока, да не срослось. Увидел явление ходячего секса народу и выронил стакан из дрожащих рук, бедолага.

Я наблюдал за процессом передвижения вместе со всеми. Но меня сия картина как-то не тронула. Когда я зашёл на крышу в прекрасном расположении духа, я даже думать забыл про Катю. В течение вечера не вспоминал о ней, потому что мне — признаюсь со всей откровенностью — было по…й. Я даже забыл, что она существует.

Но чего у Кати не отнять — она являлась обладательницей фантастического тела. Увидев это тело, укутанное в короткое обтягивающее платье, я вспомнил всё. Каждый уголок. Я избороздил это тело полностью. И хоть само появление Кати меня мало тронуло, воспоминания нахлынули. Прекрасные воспоминания.

— Извините за опоздание, — Катя нагло припарковалась возле нашей неожиданно притихшей компании. — Нужно было привести себя в порядок… Можно мне шампанского?

Кто-то подсуетился и налил девушке в бокал. Она взяла его, поблагодарила и подняла над головой.

— Я хочу сказать, — её демонические глаза принялись буравить меня. — Что верю нашему лидеру. У него всё получится. Я знаю, что он хочет, чтобы мы стали лучше. Что приложит для этого все усилия. И мы должны помочь ему. Помочь все вместе. И я очень надеюсь, что наш лидер, какую бы консту не решил возглавить, найдёт в ней место для меня. За него!

Катя подняла бокал и выпила. Но за ней последовали далеко не все. Я же стоял абсолютно охреневший. Хоть я уже не думал о девушке с той ненавистью, с которой ломился в её дверь ранее; хоть достаточно остыл и относился больше с безразличием, чем испытывал эмоции, её выступление меня озадачило. Она что, реально думает, что после случившегося сможет помириться, спровоцировав ностальгию по телу? Она что, думает, что я бесхребетный слюнтяй, с которыми она привыкла иметь дело? Ладно, может быть, я мог бы стать слюнтяем, если бы к самому себе относился с меньшим уважением. Но я себя всегда высоко ценил и никому не позволял собой манипулировать. Мне было больно, да. Недолго, но больно. И я не мазохист, чтобы наступать на те же грабли.

Я уже было хотел вежливо донести до Кати, что в моей группе она появится только после дождичка в четверг, как случилось нечто совершенно неожиданное. Такое, чего раньше нельзя было представить даже в малярийном бреду.

Вика, с хмурой миной на лице наблюдавшая за модельной походкой, неожиданно выхватила бокал с красным вином из рук Стаси. Мгновение — и выплеснула всё содержимое этого бокала прямо в лицо с идеальным макияжем.

— Тварюка! — добавила она в качестве комментария.

А затем, пока охреневали все, — даже полностью отрубивший музыку диджей — повернулась ко мне, встала на цыпочки и губами прикоснулась к губам. Пухленькие губки были тёплыми и мягкими. Они настойчиво требовали моего внимания, пытались расшевелить и раскрыть мой рот. Я почувствовал, как язык девушки прорывается сквозь зубы. Но я был настолько шокирован, что не ответил на её поцелуй. Не знаю, смог бы ответить в другое время в другой ситуации. Незнаю, смог бы ответить вообще, или сказал бы те же слова, что сказал Вивиарис — предложил бы остаться друзьями. Я не знаю, как бы поступил.

Но конкретно сейчас я не ответил никак. Я стоял, как оловянный солдатик с выпученными глазами, и смотрел то на измазанное лицо Кати, то на нахмурившееся лицо Вики. Вика ждала от меня хоть какой-то реакции на её смелость в течение нескольких секунд. Но, видимо, ничего не увидела в моих глазах. Она прекратила тянуться, нервно облизала губы и осмотрелась. В тишине молчали все. Даже Николай со Светланой.

Лицо Вики покрылось красными пятнами. Девушка словно поняла, где находится. Где находится и что произошло. Не говоря больше ни слова, она поспешила в сторону выхода и скрылась в нём. Были слышны лишь торопливые шаги по ступенькам.

— Ну, пи…ц, — обречённо выдохнул я и провёл рукой по морде. Я полностью контролировал себя, а потому бросаться следом и признаваться в любви, не собирался. Но понимал, что обязательно наступит время, когда придётся во всём разобраться.

А затем я перевёл взгляд на Катю. Она мне напомнила себя любимую, когда недолго работала парализованной статуей. Тогда волшебница Вивиарис знатно понизила планку Катиного высокомерия. Сейчас она тоже получила по полной. Но теперь и её лицо, и её платье были испорчены. Теперь она получила от той, от кого ни только такого поступка не ожидала, но и никогда не считала за конкурентку. И это, наверное, было куда унизительнее.

Не знаю, что со мной произошло. Я смотрел на красное пятно у декольтированной груди, смотрел на потёкшую тушь, на удивлённые глаза и стекавшее по губам вино. Смотрел и не смог себя сдержать.

— А-ха-ха-ха-ха-ха! — беспардонный смех вырвался из моих уст. Я смотрел на Катю, изучал её лицо и бешено хохотал. Прямо как Паниковский, когда тот смотрел на гири. Я смеялся, бил себя по коленям и не мог остановиться. Картина перед моими глаза была просто прекрасна. Она была восхитительна.

За моей спиной кто-то смешно хрюкнул. Я не мог рассмотреть хрюкальщика, потому что сложился пополам. А когда разогнулся, Катино лицо перестало демонстрировать вселенский шок. Оно стало таким, какое я уже видел — злым и мстительным.

— Хрясь! — в мою ржущую морду прилетела ладошка. Но она смогла лишь немного притушить смех. Я даже не обиделся.

Не увидев ожидаемой реакции, Катя произнесла несколько довольно грубых слов, которые можно не только назвать непечатными, но и ударом ниже пояса. Затем развернулась и покинула сцену под тихое хихиканье зрителей.

Я утёр выступившие слёзы, когда от Кати остался только запах. Заметил рядом Ивана, который скривил мордашку в кисло-сладенькой ухмылке и прокряхтел по-стариковски:

— Эх, молодёжь…

Я обернулся, увидел недовольные взгляды Олеси и Стаси. Затем увидел хихикающих Олега и Серёгу. Втихаря они чокнулись, словно стали свидетелями обалденного тоста, и выпили залпом. А затем я получил шлепок по плечу от Андрюхи:

— Ну всё, — уверенно сказал он. — Началась «Санта-Барбара».

И с ним было сложно не согласиться.

Глава 17. Расставить точки над «ё»

Я отстучал пальцами по столу: прочитанное на игровом портале мне не особо понравилось. Я даже задумался, что, кажется, «изи гейминг» подошёл к концу.

С утра, как делал почти каждый день, я погрузился на форум, чтобы быть в курсе трендов и вылавливать крохи полезной информации. Но в этот раз полезной и интересной информации оказалось слишком много.

Игроки-тестеры со всей Европы начали активнее проявлять активность. Форум пестрил темами о создании новых кланов. Он рождались, как грибы после дождя. Создавались так же новые альянсы. Кто-то амбициозный принимал решение взвалить на свои руководящие плечи управление массами, и призывал желающих к сотрудничеству.

Такая повышенная активность, конечно же, удивила меня. Но куда удивительнее было читать предложения, поступавшие личными сообщениями. На полном серьёзе абсолютно незнакомые ребята расписывали мне прелести взаимовыгодного союзничества. Союзничества с ними. Какие-то непонятные лидеры кланов предлагали Серому Ворону — лидеру клана «Immortals» — объединить усилия и организовать альянс. Коротко рассказывали о своих кланах, перечисляли весьма скромные достижения и добавляли, что благодаря союзу именно с ними, а не с кем-то другим, силы кланов умножаться многократно. Как силы моего клана, так и их кланов. И такие предложения поступили сразу от нескольких ребят. Это не боты спамили.

Сначала я не поверил своим глазам. Потом тщательно изучил профили тех, кто отправлял сообщения. Их имена мне ни о чём не говорили, как и те кланы, которые они представляли. Я перечитал сообщения более внимательно, проанализировал и ожидаемо фыркнул:

— Я б тоже желал объединить усилия с топовым кланом. С кланом, который поможет на каче, укажет вкусные локации, подвинется в копях, чтобы можно было наковырять алмазов, подсобит с экипировкой или обеспечит протект на Боссах. Кто бы против такого возражал? Я б тоже не отказался. Все хотят сосать из сиськи сильного. Но на кой хрен вы мне? Что вы можете дать? Смысл в объединение есть только для вас. Но вы-то мне зачем?

На вопрос, который я задал сам себе, сам себе и ответил — незачем. Зачем мне гири на ноги? Они будут только замедлять.

Никому ничего не написав в ответ, я перешёл в любимый раздел: «Политическая обстановка». Вновь излазил его вдоль и поперёк, но в этот раз остался недоволен. Недоволен и рассержен.

Антошка жал на педали. Газовал так, что, наверное, от его активности обалдел даже Николай. Он продолжал агрессивный набор мяса. Скорее всего, именно благодаря «мясу» он прокачал клану 4-й уровень. Но другое достижение — уж даже не знаю, каким таким образом — ещё сильнее удивило меня. Антон купил клан-холл в Хушроне — в столице расы орков. Сам он не признался прилюдно, но поговаривали, что он усиленно нарабатывает «репу» с вождём орков — Каганом Вулугум. С тем неигровым орком, которого Вольфам назвал сексуальным меньшинством и с кем никогда больше не собирался разговаривать. Любопытный дизайн Антошкиной клановой базы, очень похожей на большой походный шатёр из шкур и рёбер динозавров, на форуме уже обсуждали многие.

— Ты б так усердствовал, когда был «бессмертным», — прошипел я сквозь зубы, когда смотрел скриншоты. — А то только рыдал и возмущался…

Следующая тема, куда я перепрыгнул, тоже не взбодрила меня. Гиперактивный и практически ночующий в игре Инсейн — лидер альянса «Единство» — тоже красочно разглагольствовал о своих успехах. И, надо признать, успехи у него были.

Клан-холл он купил в Левирале — пограничном городе на стыке территорий рас дроу и людей. Затем, видимо, будучи менее требовательным к потенциальным союзникам, забил альянс под потолок — забрал два малоизвестных клана. Вместе они образовали внушительную силу. Внушительную своим количеством, а не качеством. Но, в принципе, отсутствие качества им не мешало особо.

Инсейн, любивший покрасоваться на форуме, плодил темки постоянно. В основном, это был хвастливый шлак. На подобный контент, когда его читал, я реагировал сплёвыванием под ноги. Но нельзя было не отметить рвения Инсейна на ниве убивания Рейдовых и Мировых Рейдовых Боссов. Казалось, его только это и интересует. Практически каждый день он водил свой альянса то туда, то сюда. Где-то смачно получал по шапке. Где-то забирал посредственных боссов. Но последний его успех, не только удивил меня, но и заставил кулаки сжиматься.

Альянс «Единство» завалил трупами Пещерного Тролля — Мирового Рейдового Босса. Именно того, о котором я слышал от графа Гюго. Оказалось, что босс тот, не так уж и страшен. Я с интересом пролистал двухчасовой видосик, выложенный кем-то из мемберов альянса, и согласился сам с собой, что недосмотрел. Вполне можно было сводить и своих свирепых бойцов. Пещерный Тролль действовал в одиночку, без свиты малоопасных «мобов». И он, по-большому счёту, тоже был малоопасен. Мы бы, наверное, смогли его завалить даже быстрее, чем альянс Инсейна. Но, как говорится, после драки кулаками не машут. Тролля завалили, лут забрали, на форуме похвастались. А в конце хвастливой речи Инсейн вновь упомянул мой ник. Упомянул с привкусом брезгливости. Писал, что доминирование моего клана подходит к концу. Что быстрый отрыв, по-существу, неважен. Важно равномерное движение на протяжении всей дистанции. И что очень-очень скоро мой клан развалится, а сам я буду собирать объедки с барского стола. С его стола. Ползать на коленях и лизать сапоги, надеясь избежать очередного болезненного пинка.

После слов о коленях, я аж загорелся внутри. Вспомнил подобные провокационные темки на предыдущих форумах и решил ответить. Я всегда отвечал в реальной жизни, и собирался ответить сейчас.

Я постарался унять негодование, которое мешало трезво мыслить и требовало расчехлить матерную пушку, успокоился и быстро сварганил короткий ответный текстик:

«Таких мамкиных победителей за свою карьеру я перелопатил сотни. Перелопачу и тебя. Возьму за бороду и поставлю на колени. Но не для того, чтобы ты ртом совершал возвратно-поступательные движения к которым, наверное, привык. А для того, чтобы посмотреть на тебя сверху вниз. Чтобы показать тебе, как сильно мы отличаемся. Чтобы ты понял, кто я, а кто ты. И, будь уверен, до конца ЗБТ это, несомненно, случится. Когда мы подойдём к капу, увидим твои достижения. Посмотрим, чем ты будешь хвастаться. И до хвастовства ли тебе будет, с моей подошвой на твоей роже.»

Я ещё разик прошёл по тексту взглядом и решил ничего не менять. Пусть будет. Затем навёл курсор «мышки» на кнопочку «добавить комментарий» и нажал.

— Так, — сказал я сам себе. — Немножко масла в огонь не повредит. Пусть почитают, возбудятся и начнут цитировать. Вечерком гляну, что получилось… Сейчас важнее другое.

После внезапного выходного с дискотекой прошло 3 дня. А я так и не нашёл возможности поговорить с Викой. Я просто не мог её поймать. С утра она прыгала в кокон, ближе к ночи выбиралась, хватала в столовой что успеет, и запиралась в своей комнате. Я пытался её вытянуть на разговор, даже в двери стучался. Но мне не отвечали. Дверь не открывала ни она, ни напарница, с которой жила. В общем, в реальной жизни она всячески меня избегала. Как избегала и в «двумирье».

Я писал ей письма, отправлял сообщения, даже пытался вытянуть на диалог из кланового чата. Но она никак не реагировала. Она или поняла окончательно, что ничего у нас не получится, или — что куда вероятнее — просто обиделась.

Но я не имел права пускать ситуацию на самотёк. С этим надо было разобраться и разобраться как можно быстрее.

Я закрыл ноутбук и решительно направился к её номеру. Опять стучал какое-то время, и опять не получил ответа. Затем поднялся на 5-й этаж, нашёл Вику, лежащую в капсуле, и долго пялился. Лицо девушки было спокойно. Словно с ней ничего не произошло. Но объявленный мне бойкот говорил об обратном.

Я забрался в кокон и присоединился к игре. В клан-холле было пусто. Я осмотрелся, сел на трон, подмигнул жёлтому конвертику и настрочил:

«Вика, ответь. Давай поговорим?»

Наверное, она не занесла меня в «чёрный список», только потому, что на ЗБТ это невозможно. Но у неё и так очень легко получалось меня игнорировать — она никак не отреагировала на попытки наладить контакт.

«Ну что ты в самом деле! Давай встретимся и пообщаемся?»

Ноль реакции.

— Женщины, — пробурчал я себе под нос. — Поди их пойми…

Немного раздражённый я покинул клан-холл. Переступил магическую черту и едва не столкнулся со знакомым персонажем. Со знакомым неигровым персонажем.

— Серый Ворон, это вам! — даже не поздоровавшись и не спрашивая разрешения, НПС в расшитом золотом плаще протянул мне конверт. Конверт с королевской печатью.

Я нахмурился.

— А где «добрый день, славному воину»? — поинтересовался я. — В чём дело?

— Вам письмо… Опять. Соизвольте прочитать и дать ответ.

Знакомый курьер смотрел весьма недовольно. Как будто из-за меня у него возникли проблемы.

— Что это? — я сломал печать на конверте и раскрыл пахнущее сладкими запахами письмо.

«И снова я вас приветствую, Серый Ворон. Снова я ищу встречи с вами, а не вы со мной. Вам не кажется это странным? Могущественная принцесса королевства Италан хочет видеть обыкновенного „непосвящённого“. Но у „непосвящённого“ хватает наглости ей отказать! Даже не отказать — вообще никак не отреагировать! Не дерзость ли это? Я дала вам шанс произвести на меня впечатление, но вы им не воспользовались. Что ж, на этом, я думаю, нам стоило бы прекратить общение. Многие на моём месте просто забыли бы вас…

Но я не такая. Я не привыкла отступать. Я всегда получаю, что пожелаю. Так меня воспитывала наставница. И я желаю услышать ваши извинения, Серый Ворон! Желаю услышать их лично, когда вы предстанете передо мной. А затем, если извинения будут мною приняты, я подумаю о наших дальнейших отношениях. Возможно, они даже будут иметь место.

Немедленно приходите с посыльным! Иначе я нажалуюсь на вас папеньке!

Подпись: принцесса Амелия Пеппин.»

— Ну вот только этого мне не хватало! — сплюнул я и едва не попал в курьера. — Что это ещё такое?

Но он не ответил на мой вопрос. Видимо, решил, что он обращён не к нему.

— Мне приказано провести вас во дворец, — словно робот оттарабанил он. — Отправляемся?

— Да, отправляемся, конечно, — недовольно пробурчал я. — Сейчас я ей выскажу. Привыкла, понимаешь…

Краем глаза я заметил, как из клан-холла кто-то вышел. Кто-то пересёк магическую черту. Я обернулся, думая на данный момент лишь о взбалмошной принцессе, которая легко может угробить мою репутацию с королём. Но когда увидел ту, кто вышел, ту, кто намного важнее для меня, о принцессе сразу забыл.

— Вика, стой! — прокричал я.

Она вздрогнула. Шла по протоптанной дорожке от врат клан-холла и, видимо, смотрела себе под ноги. Затем увидела меня и замельтешила. Сразу попыталась слинять.

— Стой! — я рванул за ней следом.

Но курьер вцепился в меня стальной хваткой.

— Отправляемся?

— Да пошёл ты! — я дёрнул рукой. Вырваться не получилось. — Скажи принцессе, что храбрый воин храбро сражается на войне… Что он тяжело ранен… Придумай что-нибудь, кусок информационного кода! Не задерживай меня!

— Принцессе это не понра…

Дальше я не слушал, потому что вырваться всё же удалось. Я побежал за удаляющейся спиной в сероватой тунике и очень быстро догнал её обладательницу. Что может быть проще, чем догнать «жреца»?

— Эй! Эй! Эй! — я схватил девушку за руку. Она молча попыталась вырваться. — Ну ты чего?

Вика посмотрела на меня глазами побитой собачки. Затем принялась ломать руки и смотреть по сторонам в поисках спасения. Но его не было. Я перекрыл все пути отхода.

— Слушай, ну хватит уже. Три дня не могу до тебя достучаться.

— Извини…

— Ты не хотела со мной разговаривать?

Вика поморщилась.

— Ну, да. Не хотела. Я не очень себя хорошо чувствую, понимаешь? Тяжело как-то. Я плохо поступила, наверное…

— Давай начнём налаживать контакт потихоньку? Никто ничего плохого не сделал. Никто ни в чём не ошибся. Всё нормально. Тебе не стоит ни о чём переживать. Всё хорошо.

— Это у тебя всё хорошо, а не у меня, — Вика сердито нахмурилась. — У меня всё совсем нехорошо. Ты слепой? Ты что, совсем ничего не понимаешь, что ли?

Тут уже пришлось нахмуриться мне, ведь вдаваться в подробности я не планировал. Мне важно было найти с девушкой общий язык, я не выяснять отношения. Не выяснять у кого хорошо, а у кого плохо.

Но, видимо, от проблемы убежать не удастся. Придётся с ней разобраться.

Я потёр брови.

— Понимаю, — тихо произнёс я. — Я всё вижу. Но… Но не знаю, чего ты ждёшь от меня.

Вика тяжело вздохнула, будто перед исповедью.

— Я бы хотела сказать, что мне достаточно просто быть с тобой рядом. Но это не так. Мне этого мало. Мне нужно больше… Я что-то чувствую к тебе. Что-то глубокое. Я не могу сказать любовь ли это, ведь никогда ничего подобного не испытывала. Мне не с чем сравнивать. Но когда я вижу твою холодность… Когда видела тебя с ней… Мне было очень больно, пойми. Больно от того, что я вижу твоё безразличное к себе отношение. Ты никогда не смотрел на меня так, как смотрел на неё… Но с этим я могу смириться. Я понимаю, что я не та, кто может кого-то заинтересовать. До того момента, как я сюда попала и увидела тебя, я была равнодушна ко всему. Но вскоре всё изменилось… Услышать именно от тебя очень обидные слова — было очень обидно. Но они придали мне сил. Я начала работать над собой. Начала меняться. И уже не считаю себя недостойной. Я считаю, что достойна тебя куда больше, чем она. И я хочу, чтобы ты дал мне шанс.

Я слушал её и чувствовал, что нахожусь в цугцванге — любое неосторожное слово скорее ухудшит мои позиции, чем улучшит. Но я не мог позволить, чтобы один из лучших хилов в моём клане хандрил. Чтобы бегал от меня всю следующую неделю. А то и подал заявление на увольнение, мотивируя невозможностью работы из-за влюблённости к клан-лидеру.

Я давно замечал её взгляды. Я знал её отношение ко мне. И вполне мог поверить во влюблённость, которая она, судя по всему испытывает. Для неё это было нечто такое, с чем она ранее не сталкивалась, по её же собственному признанию.

Но, к глубокому сожалению, влюблённость шла лишь с одной стороны. Вторая сторона не испытывала таких же чувств. Она испытывала благодарность, немного восхищения и уважение. Уважение к «серой мышке», которая, наверное, впервые в жизни нашла силы признаться в своих чувствах. А это совсем непросто. Особенно для той, чья уверенность в себе долгое время пребывала на уровне плинтуса. Но, опять же, этого было мало. Я не мог дать Вике то, чего она хотела. Я бы мог, наверное, позволить ей себя любить. Брал бы больше, чем давал. Держал бы на расстоянии, стараясь избегать физического контакта. Обманывал бы, завуалированно намекая и раздавая обещания, которые никогда бы не стал выполнять. Держал бы при себе, изредка подпитывая её чувства надеждами. Поступал бы как девочка с мальчиком во «френдзоне».

Но такое поведение несвойственно мужчине. Я так никогда ни с кем не поступал. И, уж конечно, никогда не поступлю с ней. Как бы тяжело ей не пришлось, от меня она услышит только правду.

— Послушай, — я сделал не менее тяжёлый вдох, чем она, и начал очень тщательно подбирать слова. — Ты смотришь на меня неправильно. Ты смотришь через призму клан-лидера и не видишь картины целиком. Не видишь того, кто я на самом деле есть. Я деспотичен, самолюбив и эгоцентричен. Ты достойна человека, который не обладает такими ужасными недостатками. Тебе нужен кто-то попроще. Тот, кто не будет трепать тебе нервы, увидит, какая ты замечательная внутри, и сам попросит о взаимности. Я не могу быть этим человеком. Я могу быть лишь твоим другом. Восхищаться силой твоего характера и с улыбкой следить за тем, как ты меняешься. Как бы грубо это сейчас не прозвучало, я рад, что помог тебе встряхнуться. Рад, что благодаря моим словам ты сцепила зубы и лепишь новую себя. Я рад, что именно так повлиял на тебя. Но в сердце у меня нет тех чувств, которые ты желаешь увидеть. Ты прекрасный, достойный человечек. Ты — мой друг. Но это всё, ты уж извини.

Вика отреагировала странно: я не увидел слёз, не услышал рыданий. Никто не стал бросаться мне на шею или наносить удары по щекам. Вика посмотрела на меня как-то по-новому. Без робости, я бы сказал. Без заискивания, которое я так часто слышал в её голосе ранее. Она посмотрела так, будто смогла развязать какой-то невидимый узел.

— Я никогда никому не говорила таких слов, — произнесла она с лёгкой улыбкой на устах. — Я даже сейчас сама себе удивляюсь. Ты знаешь… Ты знаешь, а я рада, что мы поговорили. Мне стало легче. Наверное, мне ещё многому надо научиться. Во многом разобраться, многое понять… И больше не убегать. Не прятаться от тебя, не прятаться от самой себя. Спасибо, что был со мной честен.

Вика сделала порывистое движение и прислонилась к эльфийской груди. Я выдохнул облегчённо, удовлетворённый тем, что этот вопрос мы закрыли навсегда, и прижал девушку к себе. Я действительно переживал, как она к этому отнесётся. Но, вроде бы, всё завершилось хорошо.

— Не за что, — я похлопал её по спинке. — Ты прекрасна внутри. Благодаря силе своего характера, уверен, станешь прекрасной снаружи. Всё дело в упорстве. Ты не должна опускать руки, и всегда помни, что всё зависит только от тебя.

— Да, всё дело в упорстве, — задумчиво прошептала Вика. — Всё зависит от меня… Это самое главное, что я должна уяснить.

— Верно, боец-жрец, — улыбнулся я и слегка её отстранил. — Давай развеемся немного? Лишь ты и я. Прогуляемся, поболтаем… В гости сгоняем.

— Давай, — легко согласилась она. — К кому в гости?

— Да я тут вспомнил между делом, что меня недавно приглашали, — сказал я, абсолютно не думая о приглашении королевской персоны. К Амелии Пеппин с Викой под ручку я бы ни за что не пошёл. — Граф Иероним Лаури. Может, слышала о таком?

— Ага, — кивнула она. — У него замок прямо в скале, если не ошибаюсь. Он один из влиятельных вассалов короля.

— В точку! У меня с ним 3 балла наработано. Погнали, проверим, может ещё удастся наработать?

— Хорошо, — улыбнулась Вика. — Давай пати. Я буду рада с тобой прогуляться.

Я пригласил её и мы вместе направились к Мастеру Телепортации.

— Только не удивляйся. Нам придётся прыгнуть в деревню Штормовое. Она ближе всего расположена к замку графа. Из деревни Яррин добираться на лошадках почти полтора часа.

— Окей. А чему не удивляться?

— Нас оттуда сразу выгонят. Схватят подмышки и выбросят.

— Серьёзно? А почему?

— Угу, серьёзно. Я потому к графу и хочу попасть, чтобы выяснить почему. Плюс он сильно желал меня увидеть. В общем, сейчас узнаем. Только держи себя в руках и не бей жезлом по башке каждого стража.

Вика улыбнулась.

— Буду лечить тебя, а ты — бей.

Немного разрядив атмосферу в отношениях, мы вместе попросили Мастера Телепортации переправить нас в Штормовое. Я слегка переживал за Вику, и за то, как к ней отнесутся стражи. Но всё прошло чуть более миролюбивее, чем я ожидал.

Нас выбросило где-то в центре деревни. Напротив знакомого дома старосты. Стражи среагировали моментально — повязали нас по рукам и ногам. Но если меня натурально выбросили за дверь, то Вику вежливо сопроводили. То ли потому, что она девочка. То ли потому, что «жрец». То ли потому, что человек. Расы человеческой. Я так и не смог выбрать один из трёх вариантов, когда стоял перед запертыми вратами, отряхивался и читал системное оповещение.

Внимание! Ваша репутация с деревней Штормовое уменьшается на 1 пункт!

Репутация: -2/10

Теперь в магазинах деревни вы и члены вашего клана можете приобретать экипировку, расходные предметы и предметы алхимии с 10-ти %-й наценкой.

— Видала? — спросил я. — Ну не козлы ли?

— Я видала, там копейщики по пляжу строем ходят. Что это?

— Сейчас выясним, — я вызвал вороного. — Поехали к графу.

Я сверился с картой на всякий случай, и пришпорил коня. Викина лошадка была немного меньше и слегка отставала. Поэтому я снизил скорость, чтобы мы могли поддерживать контакт в течение всей дороги.

Глава 18. В гостях у графа Иеронима Лаури

По хорошему каменному тракту, которыми так славилось виртуальное королевство Италан, мы скакали чуть более получаса. Саму гору и вершины башен замка заметили задолго до прибытия. Обсуждали информацию полученную из лора и соглашались, что архитектура больше соответствует гномской, чем эльфийской или человеческой. Только гномы славились сотворением чудес из камня. Но этот замок высекли именно эльфы. Эльфы, ставшие теперь отступниками.

Въезд в замок представлял собой интересную конструкцию. Подножие горы эльфийские строители украсили входом в тоннель, очень похожим на широко открытый рот. Мне даже показалось, что я рассмотрел высеченные в камне губы. В этот тёмный рот врывались быстрые воды реки и исчезали где-то в глубине, опадая шумным водопадом. Над ртом находился самый натуральный нос в виде круглой башни с двумя бойницами. Бойницы оккупировали лучники и настороженно смотрели, как мы приближаемся. А глаза мы увидели тогда, когда кто-то предостерегающе свистнул. Ещё выше бойниц распахнулись две ставни, откуда лучники принялись грозить стрелами.

— Разворачивайтесь!

— Ага, щаз-з-з, — пробурчал я. — Я — Серый Ворон! «Непосвящённый» друг Его Сиятельства графа Иеронима Лаури. Недавно я был приглашён на встречу в любое удобное для меня время. И вот оно настало — время это. Я прибыл.

Речь была так себе. Совсем невежливая. Но лебезить перед неигровыми персонажами я не собирался.

— Опустите мост! — закричали где-то. — Посмотрите на эльфа. Он ли это?

Где-то заскрипели цепи. Одновременно присвистнув, мы с Викой наблюдали, как из тёмного тоннеля, словно самый настоящий язык, выдвигается деревянный мост. Чтобы мост не рухнул в воды реки, его немного развернули и упёрли в землю у берега. Из-за чего нам показалось, что язык как бы лёг на бок. Вылез изо рта и начал кривляться.

— Вот у кого по-настоящему неприступная крепость, — себе под нос прошептал я, проводя параллели с замком графа Гюго.

На мосту раздались шаги. Неигровой страж в кольчужном доспехе смело подошёл к моей лошадке, взял её под уздцы и подал мне руку в приветствии. Я пожал руку, как делал до этого сотни раз, и уже через несколько секунд следовал за стражем, получив аванс в виде: «Мы очень рады вас видеть».

Мы проехали через длинный тоннель, постоянно слыша под ногами клокотание подземных вод. А на противоположной стороне, на гладком каменном плато, высеченном прямо в скале, нас уже ждали. Улыбаясь во все 32 зуба и сведя руки за спиной, стоял граф Лаури. Он взмахнул рукой в приветствии:

— Серый Ворон! Наконец-то я вас дождался! Рад, очень рад!

— Взаимно, граф, — я припарковался рядом с ним, отозвал коняшку и пожал протянутую руку.

— Вы заметно подросли с нашей последней встречи, — уважительно сказал хитрый ИскИн, предварительно не побрезговав снять с меня обновлённую информацию. — А это кто? — он обратил свой взор на Вику.

— Мой самый преданный и верный друг — «жрец» Кассиопея, — представил её я.

— Ваше Сиятельство, — Вика присела в реверансе и посмотрела на меня. Я кивнул, как бы подтверждая, что она всё делает согласно этикету.

— Друг Серого Ворона — мой друг, — слегка поклонился граф.

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем «граф Иероним Лаури». Персональная репутация: 4/10

Этого я совершенно не ожидал. Как и не ожидала моя компаньонша, потому что удивлённо уставилась на меня. А затем её губки разошлись в улыбке.

— Очень приятно, Ваше Сиятельство, — она опять присела.

— Ах, оставьте эти старомодные любезности, — улыбнулся граф, подал девушке руку и помог подняться. А затем приобнял меня за плечи. — Пройдёмте в мой дом. У меня так много вопросов к вам, Серый Ворон. И даже есть маленькая просьба. Но сначала давайте отобедаем. Плох тот хозяин, кто будет просить помощи гостей, даже не угостив их. Прошу.

— Я тоже хотел с вами поговорить, граф, — пока мы шли к тяжёлой металлической двери в камне, я решил, что пришла пора наябедничать. — Деревня Штормовое ведь под вашем управлением? Вам принадлежит?

— Совершенно верно… Проходите-проходите, — добавил граф, когда со скрипом отворили дверь. — Трапезная слева. Вон туда… А что вас беспокоит, Серый Ворон?

— Там очень невежливо ко мне отнеслись. Отнеслись к нам. Выгнали несколько раз без всяких причин…

— А что вы там делали, Серый Ворон? Разрешите поинтересоваться? Присаживайтесь, — граф Лаури указал рукой на деревянные лавочки у длинного стола, при этом не забыв подозрительно нахмурить брови.

— Вы отдали приказ о запрете прибывания в деревне «непосвящённых»? — я расценил нахмуренные брови верно.

— Так и есть. Но вы-то не обычный «непосвящённый». С вами я могу обсуждать вопросы, которые никогда не стану обсуждать с другими. Итак, Серый Ворон: что вы искали в деревне?

Вопрос показался мне крайне некорректным. Я даже состроил задумчивую мордашку. Я хоть не искал ничего, но какая ему разница, где я нахожусь и что делаю? Как игрок, я могу бывать где хочу и когда захочу. Ну, по крайней мере, до недавнего времени. Почему это я должен озвучивать цель своего визита, когда посещаю очередную захолустную помойку?

— По правде говоря, — я осторожно подбирал слова. — В Штормовом я не делал ничего. Мне ничего не надо было там, никакие задания меня не вели. Просто это ближайшее место, откуда можно добраться до маяка. Там я сел на паром и отправился на остров к Вивиарис…

— Ха-ха-ха, — засмеялся граф. — Вы всё же набрались смелости посетить эту бесстыдницу?

Вика, сидевшая по правую руку, подозрительно скосила глазки.

— Я бы всё же назвал её по-другому. Она — мой друг, граф, — я постарался спасти положение.

— Да, я знаю, что она весьма… к-хм… дружелюбна, — Иероним Лаури добавил в голос немного иронии. — И не удивлён, что она интересуется вами. Мы все вами интересуемся…

В этот раз мы с Викой нахмурились одновременно. Кто «мы все»?

— Ну, что же, Серый Ворон. Тогда разрешите принести вам свои извинения за неподобающее отношение солдат моей дружины. Они не знали ваших целей, и отнеслись недостойно. Я искренне прошу вас простить их.

Хоть Иероним Лаури не был магом, а мастером владения парными мечами, он тоже умел щёлкать пальцами. И когда он щёлкнул своими, мои брови опять достали чуба.

Внимание! Ваша репутация с деревней Штормовое повышается на 5 пунктов!

Репутация: 3/10

Теперь в магазинах деревни вы и члены вашего клана могут с 7-ми %-й скидкой приобретать экипировку, расходные предметы и предметы алхимии.

— Неплохо… Ой, — Вика смущённо улыбнулась. — Простите.

— Вам не за что извиняться, прекрасная Кассиопея, — граф ответил ей улыбкой. — У меня есть планы на Серого Ворона. И я хочу, чтобы он не только стал моим другом, но и безоговорочно доверял… Подождите немного. Я отдам указания.

Граф встал, вышел за дверь и начал раздавать приказы о трапезе.

— Ты тоже это видела? — я посмотрел на Вику.

— Ага. Он что-то от тебя хочет, я так понимаю.

— Ну так репутация же, — неуверенно пробормотал я, в глубине душе надеясь, что в отношении наработки репутации с графом, Квантум окажется неправ. Не хватало ещё…

Иероним Лаури быстро вернулся, а затем его слуги накрыли на стол не менее быстро. Мы прекрасно провели около часа за едой и беседой. Даже Вика не стеснялась и ни в чём себе не отказывала. Поддерживала беседу, задавала вопросы и смущённо благодарила графа, когда он сыпал на неё комплиментами, как конфетти.

Странно было смотреть со стороны, как самоуверенный и властный граф — при живом-то лидере клана — кокетничает с одним из лучших «жрецов» клана. Я подобного ещё не видел. Хоть информация, полученная от Олега, крепко закрепилась под коркой головного мозга, я всё ещё чувствовал себя странно. Ладно, я могу представить, как мужики посещают Кресфол с целью сорвать как можно больше цветущих роз. Отведать их бутоны и перейти к следующим. Но, несмотря на пункты в подписанных контрактах, мне сложно было представить, как наши дамы охотятся за бананами. И где они их ищут. Да и как, вообще, взаимодействуют с неигровыми персонажами, желающими ради них приспустить кожуру с банана. Я в страшном сне не мог представить Вику в качестве охотницы за бананами. Я ж точно знал, какая она на самом деле. Но её поведение, когда граф любезничал с ней, показалось мне чересчур раскованным. Словно она отлично отыгрывала вполне привычную роль.

— Ваше Сиятельство, вы меня перехвалите, — ей только веера не хватало, чтобы стыдливо прикрыть ротик, когда она произносила эти слова. С веером в руках точно бы соответствовала ситуации.

— Вы же жрец, владеющий целительной магией. Похвалы для такой, как вы, много не бывает. Надеюсь, Серый Ворон не забывает вас хвалить?

— Даже иногда перехваливает, — с улыбкой на меня поглядывая, ответила она.

— Для прекрасной женщины не жалко хороших слов, — граф потянулся к Вике через столик, взял её ручку, наклонился и поцеловал пальчики.

А я, наблюдая за этим безобразием, совершенно неожиданно почувствовал лёгкую ревность. Не просто почувствовал себя третьим лишним, а тем, у кого нагло пытаются отбить бабу. И это было крайне неожиданно.

Вика торопливо бросила на меня любопытный взгляд. Словно ей самой было интересно, как я к этому отнесусь. Но я успел сбросить сердитую маску и вытянул шею, как равнодушный и гордый павлин.

— Скажите, мой друг, — обратился ко мне граф. — Как я понял, с управлением общиной вы пока удачно справляетесь? Другие «непосвящённые» всё ещё недостойны вас?

— Да, это так, — поспешил заверить я. — Пыжатся, стараются. Но пока ещё далеки… А с уровнем моего личного мастерства никто не может конкурировать. Думаю, граф, если бы мы сошлись в спарринге сейчас, даже вас я смог бы удивить.

В этих словах звучал вызов. Я озвучил его вполне намеренно. И не потому, что хотел сразиться с ним. Я бы всё равно проиграл. А потому, что мне не нравилось, как он вёл себя с Викой. Мне очень хотелось ему нахамить или сказать дерзость.

— Ну уж нет! Спасибо! — Иероним Лаури захохотал во весь рот. — С вами сражаться я больше не планирую. Я прекрасно знаю, кто вы такой. Вы очень-очень смекалистый боец. Я заметил это ещё на балу. И именно потому, что вы такой, какой есть, вы единственный справитесь с тем заданием, которое я попрошу вас выполнить. Попрошу, как друга.

Я прищурился.

— Буду рад помочь вам, граф. Как друг — другу.

— Отрадно слышать, Серый Ворон. Но сначала я должен вам кое-что показать. Вам придётся отправиться со мной в Штормовое.

— Серьёзно? — тут я же удивился не на шутку.

— Конечно. Я всегда серьёзен.

— И я тоже могу поехать? — неожиданно влезла Вика.

— Там не место для дамы, — в этот раз граф не стал строить из себя душку. В его голосе прорезался металл, с которым он когда-то разговаривал с церемониймейстером. — Даже такой прекрасной.

Вика умоляюще посмотрела на меня.

— Извините, граф, — я понял её взгляд верно. — Но Кассиопея — мой вернейший соратник и друг. Вы очень меня обяжете, если позволите ей нас сопровождать.

— Что ж, — через несколько секунд раздумий сказал граф. — Так тому и быть. Вы слишком важны, Серый Ворон, чтобы вам отказать. Отправляемся.

— Какой ты важный! У-у-у-у, — насмешливо прошептала Вика, когда мы выходили.

— Цыц! — оскалился я. — Щас передумаю и оставлю чахнуть над пряжей.

Перебрасываясь колкими словечками, мы покинули замок графа. Вновь спустились по мосту и сели на лошадок. Иероним Лаури, в сопровождении неигровой свиты в лице десятка хмурых стражей, возглавил делегацию. Он взобрался на огромного, закованного в доспехи коня, дал ему шенкеля и в течение получаса скакал впереди. За всё время ни раз у не оглянулся и не сказал ни слова.

Знакомые врата огороженной частоколом деревни отворились, когда мы ещё даже не доехали. Видимо, гул копыт стражи услышали задолго до того, как увидели конную делегацию.

Иероним Лаури скакал, как волнорез. Ворвался на территорию деревни, рыком разгоняя замешкавшихся «неписей». На площади, как раз напротив двухэтажного дома, он спешился. Мы с Викой и его свита тоже соскочили с лошадок.

— Рад вас видеть, Ваше Сиятельство, — из дома вышел дородный бородатый мужик и поклонился. — С инспекцией?

— Нет, — резко отрезал граф. — Дружеский визит. Где он?

— На берегу. Тренируется.

— Хорошо. Планы не менять. Всё, как всегда.

— Вас понял, Ваше Сиятельство.

Быстрый диалог с местным старостой запустил шестерёнки в моей голове. Я опять мало что понял. Но понял, что что-то здесь не так. Что что-то происходит. То, что граф хочет скрыть от «непосвящённых», запрещая им тут появляться.

— Кассиопея, Серый Ворон, прошу за мной, — Иероним Лаури поманил нас рукой, развернулся и пошёл по проторенной дорожке, которая вела вниз — к рыбацким сетям на песчаном берегу.

Мы же с Викой не только шли следом. Мы крутили головами на 360 градусов, смотря по сторонам.

Виденное мною ранее, подтвердилось: здесь к чему-то готовились. Я увидел толпу людей у кузни, где клепали и ковали. Увидел расставленные у сломанной наковальни мечи. Увидел, как обтёсывают древки для копий. Увидел, как заготавливают стрелы. Неигровые женщины сидели в кружке, ощипывали кур, складывали перья в железные вёдра и относили к сидящим на огромном бревне плотникам. Там кто-то проверял натяжение тетивы. Кто-то оперение. У самого спуска, ведущего к берегу, дровосеки завалили гигантский дуб. Забрались на поваленный ствол, срубали ветки и пытались заточить срубленный конец. А «неписи» рядом смазывали жиром колёса большой телеги. Телегу толкали туда-сюда, слушали скрип колёс, и добавляли жира, если надо.

У самого спуска мы с Викой немножко задержались. Обменялись многозначительными взглядами, когда рассмотрели на песке шеренги копейщиков. И хмыкнули, когда у дальней опушки увидели, как плотники, стуча топорами, собирали мантелеты. Как и баллисты, я сразу их узнал. Потому что ранее видел картинки.

— Не останавливайтесь, будьте любезны, — настойчиво попросил граф.

Мы спустились к берегу и оказались на песке, где местный командир гонял солдат. При нашем приближении они прекратили занятия и дружно выкрикнули что-то неразборчивое. У самого берега, по щиколотку в океанской воде, с мечами в каждой руке сражались двое — молодой белокурый парень, почти подросток, и опытного вида воин с длинными волосами, перехваченными шнурком в хвостик. Заметив нас, они остановились и отсалютовали друг другу скрещенными мечами. Молодой парень помахал рукой и побежал в нашу сторону. А когда оказался рядом с Иеронимом Лаури, крепко с ним обнялся.

Мы с Викой опять обменялись взглядами.

— Дорогие друзья, — в обнимку с парнем граф подошёл к нам. — Позвольте, я вам представлю своего сына Эламона. Он — моя гордость и будущий наследник.

Парнишка по-военному отсалютовал и нам.

— Очень приятно, — я протянул руку и важно произнёс. — Серый Ворон — глава лучшего сообщества «непосвящённых».

— Кассиопея, — куда проще представилась моя спутница.

— Рад быть с вами знакомыми, — красивым голосом сказал подросток и посмотрел на графа. — Отец, это действительно тот самый «непосвящённый»?

— Да, сынок, — кивнул тот.

— Слава обо мне идёт впереди меня, — усмехнулся я.

— Потому что вы действительно особенный, — сказал граф. — Как и мой сын. Он силён и ловок. Умён и честолюбив. В будущем он не только унаследует мой титул и мои земли. Он непременно пойдёт дальше. Я надеюсь, для своей дочери Амелии король Гилберт Пеппин именно Эламона выберет, как наиболее достойный вариант. Я надеюсь, они породнятся, поскольку это не только укрепит власть короля. А потому, что из них выйдет замечательная пара. И я, и Эламон крайне заинтересованы в этом.

Белокурый паренёк стоял рядом с отцом, кивал на каждое его слово и улыбался. Казалось, он совсем не против такого развития событий. Совсем не против обручиться с молоденькой принцессой.

Впрочем, кто бы был против?

— К сожалению, он ещё крайне молод. Ещё далёк от вершин мастерства. Он — сосуд, который нужно наполнять знаниями. И в этом, я хочу, чтобы вы помогли, Серый Ворон. Чтобы оказали мне услугу и обучили сына магии. Обучили создавать магические ауры.

Я захлопал и глазами, и ушами.

— Что, простите???

— Мне нужно… нам нужно, чтобы вы научили его усиливать свои способности с помощью магии. И, я уверен, у вас получится.

Я потёр глаза, пытаясь понять, что происходит. НПС хочет, чтобы я научил другого НПС вырабатывать ауры, которые доступны только моему игровому классу? Каким, на хрен, хреном я это сделаю? Разве это, вообще, возможно? Неужели возможно?

— Прошу прощения, Ваше Сиятельство, — осторожно заговорил я, не стремясь сразу отказать. — Но как??? Как я смогу обучить вашего сына? Я же «непосвящённый». Я же не родился в вашем мире, я здесь всего лишь гость. Разве ж гость может учить хозяина?

— Выразились вы довольно-таки изящно, мой друг, — усмехнулся граф. — Но сможете. О «непосвящённых» и о вас конкретно я многое узнал. Ваши опасения, несомненно, имеют под собой почву. Магия, доступная вам, доступна лишь старейшей расе. Тем, кто жил ещё до появления Италана. И обмениваться ею, учить друг друга этой магии, может лишь одна раса — раса эльфов. Та раса, к которой вы принадлежите, Серый Ворон.

— Ну, вот, — облегчённо сказал я. — Я ж не могу научить человека.

— Нет, не можете, — согласился граф. — Но мой сын лишь наполовину человек. На вторую половину — он эльф.

Челюсть моя отвалилась. Я поднял её, вставил обратно в пазики, скосил глаза на парнишку и впился в него взглядом. Но, несмотря на его миловидность и стройное спортивное тело, длинными ушами он не обладал. Они у него были самые обычные — человеческие. Единственное, что смущало — белые волосы. Ведь сам граф был жгучим брюнетом.

— Я вижу сомнение в вашем взгляде, — Иероним Лаури опять усмехнулся. — Но, поверьте мне, это так. Его мать — моя недолгая эльфийская подруга, ускользнувшая без единого слова на прощанье, — поведала, перед тем как оставить собственного сына, каким образом можно разделить магию. И я прошу вас в этом помочь.

Внимание! Получено репутационное задание с повышенным множителем: «Подготовка» — обучить Эламона Лаури навыкам эльфийской магии.

Награда: +3 репутационных балла с неигровым персонажем граф Иероним Лаури.

Награда: +2 репутационных балла с неигровым персонажем наследник Эламон Лаури.

Принять/Отказаться

Прежде чем подмигнуть левым глазом, я приказал себе не торопиться. Слово «повышенным» после слова «задание» заставило меня собраться. Я закрыл уже массу репутационных заданий, но подобного ещё не встречал. А «+3» наградных балла от Иеронима Лаури — станут гигантским скачком на моём пути к «легендарной» награде. Ведь получив их, в отношениях с графом я заберусь на 7-ю ступеньку. И мне останется преодолеть лишь 3.

— Что я должен сделать? — решительно подмигнув, спросил я.

— Я благодарен, мой друг, что вы согласились, — натурально так поклонился граф. — А теперь позвольте всё объяснить. Для начала: подойдите ближе и возьмите Эламона за руки.

Я оставил задумчивую Кассиопею и подошёл к сыну графа. Он уверенно протянулобе руки, будто отец с ним заранее всё отрепетировал, свёл их крест на крест и сжал мои руки, которые сам граф свёл таким же образом.

— Теперь вам нужно использовать магию, Серый Ворон. Ту самую усиливающую магию. Дайте ей охватить ваше тело. А затем вам с Эламоном нужно смотреть друг другу в глаза. Смотреть, чтобы погрузиться в мир друг друга. Ощутить его и пропустить через себя. Только так — обменявшись энергией — вы сможете передать часть своих способностей. К сожалению, у него научиться чему-либо у вас не выйдет. Эламон не обладает достаточным опытом. Им обладаю я!

Я опять сделал жирную такую зарубку в бревне, которое называлось голова. Значит, граф и меня сможет чему-то обучить, когда придёт время. Следовательно, надо сделать так, чтобы это время пришло. А не ушло.

— Я готов, Ваше Сиятельство, — ни капли не сомневаясь, отстрелялся я. Я прекрасно помнил, кто таков граф Лаури. Чем он владеет в совершенстве, и чем посредственно владею я. Наш поединок на балу, как бы подсказывал, что мы созданы друг для друга. Созданы, чтобы что-то дать друг другу.

— Смотрите в глаза моему сыну, Серый Ворон. Выпустите на волю эльфийскую премудрость. И разделите её с ним, — торжественно произнёс граф.

Я вызвал менюшку умений, одну за другой активировал 5 аур, — не стал включать бустящие магов ауры, — запомнил, что у меня не так уж много времени до момента, когда эти ауры съедят всю «ману», и впился взглядом маньяка в суровые глаза Эламона.

Голубые глаза парня действительно показались мне суровыми. Он напрягся и принялся буравить взглядом в ответ. Его руки сильно сжали мои руки, а рот растянулся в полосочку, будто он с усилием сжал зубы.

Я смотрел на него, не шевелился и пытался хоть что-нибудь почувствовать. Я не погружался в пучину души, я не ощущал вселенской мудрости, я не видел в чужих глазах целый мир. Я видел лишь голубой цвет радужки и чёрный, расширенный зрачок. И больше ничего.

Но что-то действительно происходило. Краем глаза я заметил, как мои силовые ауры начали расплываться. Как начали покидать границы игрока и переступать через границы неигрового персонажа. Я попытался сосредоточиться на аурах и встряхнуть головой — так странно всё выглядело, — но у меня ничего не получилось. Я не мог оторвать взгляда от глубоких глаз Эламона.

— Не делай этого!!! — неожиданно в моей голове раздался взрыв в виде истеричного женского вопля.

Я чуть не обделался. Натурально. Попытался обернуться, чтобы посмотреть, не Вика ли это орёт. Но не смог. Я застыл на месте. Тогда мне показалось, что сбоит игра. Или капсула. А может, кто-то сейчас стоит над моей капсулой, стучит по оргстеклу кулаком и верещит. А может, это баг. Ведь всё же мы на Закрытом Бета Тестировании.

А может, мне просто показалось? Какой-то молниеносный взрыв в голове. Голос женский, голос незнакомый. Кто это мог орать? Просто сюр какой-то.

Я опять попытался встряхнуть головой. Опять не получилось. Зато получилось увидеть, как ауры полностью охватили неигровое тело. Плотно облепляли меня и, не менее плотно, облепляли Эламона. Мы с ним оказались словно единым целым. Два тела — неигровое человеческое и игровое эльфийское — укутаны одной магией. Скованы одной магической цепью.

Эламон улыбнулся. Наверное, он что-то почувствовал. Я скосил взгляд на полосу «маны» и увидел, что она перешагнула экватор. Но больше и не понадобилось. Эламон расцепил руки и отошёл на шаг. Тела разъединились. Разъединились и ауры. Но ауры продолжали держаться на каждом из двух тел.

— Получилось! Я чувствую, что получилось! — обрадованно прошептал Эламон.

Внимание!

Впервые игрок смог обнаружить скрытую возможность! Впервые смог передать неигровому персонажу часть своих умений!

Администрация виртуальной игры «Two Worlds» поздравляет вас этим достижением!

— Покажи мне! — прежде чем моё охренение прошло, на удивление собранный Иероним Лаури выхватил мечи и направился к сыну.

Парнишка резко взмахнул руками. Ауры исчезли. Затем вытащил из-за спины короткие мечи с широкими лезвиями, стал в боевую стойку и шумно выдохнул. Начиная с макушки, по его телу начали расползаться цветные ауры. Все цвета аур я знал наизусть. А потому легко определил, что смог обучить применению ауры физической атаки, физической защиты, шанса физического крита и силы физического крита. Смог обучить самым важным аурам для карьеры бойца ближнего боя.

— Это просто что-то невероятное, — ко мне подошла Вика. — Я и не знала, что так можно.

Я ничего ей не ответил — я, как не совсем обычный тестер, тем более не знал. Вместе мы смотрели, как в поединке на самых натуральных мечах сошлись отец и сын. Один атаковал осторожно, стараясь не нанести вреда. Второй же отбивался по-настоящему, переходил в наступление без всякой деликатности. Эламон размахивал мечами, атаковал, смеялся, когда рассматривал вокруг своих рук разноцветные силовые поля. Он радовался, наносил удары и, видимо, замечал, что сила их изменилась. Он стал куда более опасным.

— Ну хватит, хватит, хватит, — отступая, шутливо произнёс Иероним Лаури. — Вижу, что ты хорош. У Серого Ворона получилось.

— Теперь-то эта принцесса, — скривил рот в усмешке Эламон. — Не станет брезгливо закатывать глазки.

— Следи за словами, Эламон, — отец быстро осадил сына. Затем хмуро посмотрел и удовлетворённо кивнул, когда увидел раскаивающееся лицо. — Всегда помни, кто ты. Всегда следи за своей речью. А теперь быстро поблагодари Серого Ворона.

Белокурый парень улыбнулся, подошёл ко мне и низко поклонился.

— Благодарю вас, Серый Ворон. Хоть вы всего лишь «непосвящённый», вы доказали, что важны для нас. Вы можете учить нас, так же, как мы можем учить вас. Мы можем научить друг друга. А значит, наш союз в грядущих событиях неизбежен…

— Эламон! Закрой рот! — от стального голоса Иеронима Лаури вздрогнули даже мы с Викой. Не говоря уже про Эламона. Видимо, граф легко мог быть не только добрым и вежливым. Он мог быть властным и жёстким. Мог быть тем, кем он был во время короткого обмена фразами с тучным церемониймейстером. — Иди тренируйся, — кивнул он в сторону пляжа, где терпеливо дожидался бывший спарринг-партнёр.

Подросток коротко кивнул и торопливо убежал.

— Серый Ворон, не хватит слов, чтобы выразить мою признательность, — граф опять улыбался. Он быстро переключился, подошёл ко мне и возложил руки на плечи, как бы намекая, что сейчас вознаградит чем-то вкусным. — Вы не только сделали доброе дело, не только порадовали отца, но и показали, как много получил наш мир с вашим появлением. И, я надеюсь, это только начало.

Внимание! Репутационное задание с повышенным множителем: «Подготовка» завершено.

Награда: + 3 репутационных балла с неигровым персонажем граф Иероним Лаури.

Награда: +2 репутационных балла с неигровым персонажем наследник Эламон Лаури.

Получены 3 балла личной репутации с неигровым персонажем «граф Иероним Лаури». Персональная репутация: 7/10

Получены 2 балла личной репутации с неигровым персонажем «наследник Эламон Лаури». Персональная репутация: 2/10

— Да-а-а! — я не смог сдержать себя и с силой сжал кулаки. Но в следующую секунду уже взял эмоции под контроль. — Всегда рад помочь другу. Не думал, что получится, но рад, что вы оказались правы, граф.

— Я обладаю немалыми знаниями, мой дорогой друг, — улыбнулся он. — Разбираюсь во многих вопросах. И на самом деле могу многому научить… Но не сейчас. Сейчас вы только заслужили мою безграничную благодарность. Но, вне сомнений, вы способны на большее. Когда мы увидимся в следующий раз, я дам вам поручение, после выполнения которого, обучу мастерству продвинутого фехтования. Вы станете лучшим фехтовальщиком среди «непосвящённых»! А затем нас вновь будет ждать поединок. Я должен буду проверить, действительно ли вы научились чему-то, или знаниями я поделился не с тем. И если вы докажете, что наши обоюдные старания не пропали зря и одолеете меня, с открытым сердцем я передам вам фамильные сабли рода Лаури! Сабли наилучшей закалки. Сабли высшего качества, выкованные в плавильнях подгорного народа!

Я натурально так облизнулся. Фамильные сабли… Тут, по-любому, «легендарка» наклёвывается. Это не шутки. Явно нужна репутация +10. Как и говорил Николай, только разогнав репутацию до максимума, можно получить подобные вещи.

— И когда это случится? — практически не дыша, спросил я.

— Я дам вам знать, Серый Ворон, — спокойно ответил граф. — Вам следует немножко окрепнуть, заматереть в боях. Вы сильны, но недостаточно. Когда я об этом узнаю, мои люди с вами свяжутся.

Я сделал ещё одну зарубку, запоминая, что «гриндить» надо ещё усерднее. Однозначно нескольких уровней не хватает для нового квеста.

— Но хватит взаимных любезностей. Вы сделали то, что я от вас ожидал. Я даю слово дворянина, что вы получите не меньше. Вы заслужили это… А сейчас я попрошу вас со спутницей покинуть деревню. Меня ждёт много работы и, к сожалению, я не могу больше уделять вам время. Скажу ещё раз спасибо, и всего доброго.

Граф опять сделал жест рукой. Но теперь он не предлагал обниматься, и не предлагал садиться за стол. Он предлагал нам проваливать, указывая направление в сторону запертых врат деревни.

Вика поморщилась. Мне показалось, что она чем-то раздосадована.

Сам же я думал лишь о теоретических саблях и о необходимых процентах на уровне, чтобы получить возможность подержать эти сабли в руках. 7 баллов личной репутации с таким влиятельным неигровым персонажем, уверен, во всём «двумирье» ни у кого нет. Даже в этом аспекте я стал первым.

— Да, конечно, Ваше Сиятельство, — растянул я рот в улыбке. — Спасибо за аудиенцию. Жду скорой встречи… Вика. Вик! — шикнул я на неё, когда заметил, что она хмурится и смотрит по сторонам, будто не собирается уходить. — В клан-холл полетели. Давай, пока «репу» не слили.

Я достал свиток телепортации и использовал его первым. Увидел, как напарница ломает печать, и облегчённо выдохнул, когда приземлился на полу в клан-холле.

— Оу, е-е-ес!!! — вскричал я, больше не в силах себя сдерживать. Затем натурально так бросился в пляс. — Ещё совсем немного — и я прыгну в дамки. Чёрт возьми, как же круто!

Но Вика почему-то не разделяла моей радости.

— Какой он… странный этот граф Лаури, — пробурчала она, видимо недовольная тем, что после потока комплиментов за обедом, он не сказал ей ни слова в деревне. — Такой жёсткий. Суровый… Мне он не понравился.

— Серьёзно? — выпучил я глаза. — А когда он обхаживал тебя в своей скале?

— Мне это было приятно, конечно. Но он какой-то… милитарист.

— Это ж игра, — пожал я плечами. — Здесь все такие. Иначе бы нам — «непосвящённым» — неинтересно было бы играть.

— Возможно, — Вика склонила головку и посмотрела мне прямо в глаза. Я заметил в них уверенность и спокойствие. И понял, что мне удалось отвлечь девушку от тяжких дум. Мне показалось, что она больше не дуется и не обижается на меня. — Но разве ты не видишь?

— Чего не вижу?

— Что всё это очень и очень странно. Не только происходящее в деревне, но и сама передача умений неигровому персонажу. Я такого нигде не видела. Ты уверен, что так вообще можно? Может, Искусственный Интеллект решил, что пора совершенствоваться? Принял решение без вмешательства создателей?

Я скептически на неё посмотрел:

— Кина насмотрелась? Ладно. Придётся завтра спросить Николая.

Глава 19. Сражение с нефилимом

Всё рассказать Николаю и поинтересоваться его мнением, удалось лишь на следующий день. Он где-то пропадал предыдущие сутки, и был слегка рассеян, когда мы с Викой пришли к нему в офис. Он нас внимательно выслушал, но на его лице не дрогнул ни один мускул.

— Играйте дальше, — хитро подмигнул он. — Искусственный Интеллект полностью подконтролен. Вот ещё выдумщики.

— Так ничего сверхъестественного не произошло? — продолжал допытываться я. — А что за баба у меня в голове орала?

— Ты — впечатлительный парень, — отмахнулся он. — Могу дать совет обратиться к медикам. Светлана с радостью тебя выслушает. А может, и Павлу Григорьевичу это будет интересно… Всё, ступайте. Не задавайтесь глупыми вопросами. Вы всё ещё узнаете. У вас, вроде бы, мероприятие намечено?

Тут Николай не ошибся — мы действительно кое-что запланировали. Запланировали всем кланом.

Мы с Викой перестали его напрягать и поднялись на 5-й этаж. Вернулись на рабочие места и погрузились в «двумирье».

В клан-холле постепенно собирались члены клана «Immortals». Советом клана — а не мной единолично — ещё позавчера было принято важное решение — войти в реку второй раз. То есть отправиться на остров с вулканом, где обитает тот самый нефилим по имени Пиллармаунт. Мы посовещались с парнями, и решили, что время пришло. Средний уровень заметно подрос, бриллиантовую бижутерию создали для большей половины клана, готовые предметы и руны, которые я достал из «эпического» сундука, раздали.

К моему великому удовлетворению, за экипировку не дрались. Обсуждали довольно горячо в комнате для брифингов. Но всё же смогли договориться. Жамеллану отдали лук, так как он его не только заслужил, но и подходил по уровню. «Эпический» меч, на который, теоретически, мог претендовать и я, отдали Платону. Как самый высокоуровневый «сарацин», он принял его с благодарностями, и пообещал в течение дня собрать ресурсы для создания другого меча, который достоин скрещивания. Второй меч, к нашему всеобщему разочарованию, в «эпик» Хельвег не загнал. Ресурсов и кусков на вторую попытку не было, и мы решили, пусть скрещивает с «редким» мечом. Статы у получившихся парных мечей вышли послабее, чем могли бы. Но, окромя Платона, никто особо не расстроился. Всё равно это были лучшие парные мечи из доступных нашему клану. Не говоря уже про другие кланы.

Но на совете мы решили атаковать Пиллармаунта не только потому, что посчитали себя готовыми. За нами шла погоня. Даже самый безразличный к политической ситуации тестер видел, как свора собак спешит по следу. А мы, те, кто являлся советом, видели и знали куда больше.

Платон, переставший быть небрежным и несобранным, регулярно поставлял к нашему столу информационные вкусняшки. Он крутился, как белка в колесе, налаживал контакты, искал друзяшек за деньги, и собирал сведения. Именно он сообщил, что времени терять нельзя. Самые главные конкуренты — альянсы «Triumvirate» и «Unity» — усиленно докачивают своё «мясо». Прям очень спешно. А значит, в ближайшее время они планируют куда-то отправляться. Имея значительное количественное преимущество, они не станут затягивать и нанесут удар по доступным Мировым Боссам. И крайне высока вероятность, что их удар будет направлен на нефилима. Потому у нас просто нет выбора, говорил Платон. Нам надо их опередить.

Зал клановой базы заполнялся игроками. Мы старались держать информацию в секрете, а потому цель слёта я должен был озвучить перед всеми именно сегодня. Всем тем, кого мы набрали уже в «двумирье». Как показывала клановая статистика, вместе с ними нас было ровно 132 человека.

— Отличная работа, — похвалил я Олега и Платона, сидя на троне и всматриваясь в лица малознакомых ребят. — Вижу, отбирали грамотно. Даже «энханцеров» привели. Молодцы.

— Поставленную задачу выполнили, товарищ лидер клана! — добавив к голосу несколько октав, гаркнул Олег и картинно отдал «салют».

— Шутник ты мой, — усмехнулся я. — Это ещё не всё. От обязанностей всё равно не отстраню, пока тысячу человек не приведёшь.

— Ну вот, — поник он. — А я думал в отпуск отправиться… Хотя постой? Какой отпуск? Мы же ещё полтора месяца будем вместе заперты. Ха-ха!

— Я вот думаю, — я прищурил один глаз и задумчиво потёр подбородок. — Может стоит разделить клан на две части? Одну возглавлю я, а вторую — ты. Зачем нам альянсы? Зачем нам эти ущербные ноу-неймы? Сами создадим. Например, клан «Имморталс намбэр ту». Может, порулишь кланом, Квантуша? Дам тебе костяк из Краудера и ему подобных — и рули!

— Та за шо!? — вскричал Олег. — Лёха! Лёха! Ты так со мной не шути! Я — нервный! Я и шестерыми-то рулить не хочу. Опомнись!

Я улыбнулся: как всегда Олег поднял мне настроение. Затем задрал голову и увидел, как с балкончика машет ручкой Силли. На балконе тоже народ собирался. Сейчас в клане было столько людей, что все одновременно с трудом вмещались. Но прекращать набор я не собирался. Квантум и Паттон вдвоём справлялись с этой задачей куда лучше, чем ранее справлялся я один.

«Начинаем брифинг», — отстрочил я в клановый чатик. — «Поторопитесь отставшие. Не то отрежу от контента».

Сообщение моё прочли все. Через пять минут в клан-холле началась настоящая толкотня. Увидев это, я решил, что задерживаться не стоит. Надо рассказать всем, куда и зачем мы идём, и быстро отсюда валить.

— Итак, друзья-тестеры, — я забрался с ногами на свой трон и оглянулся. Более сотни пар глаз смотрели на меня. Но волнения как такового я не испытывал. Хоть, возглавляя клан в реальном мире, я управлял бОльшим количеством людей, там люди не смотрели на меня ожидающими взглядами. Там меня слушали и редко выражали несогласие. Здесь же смотрели внимательно, с лёгкой долей скептицизма и недоверия. Особенно те, кого я видел от силы пару раз. Но даже перед ними мои коленки не дрожали. Я знал, что надо делать. Знал, почему это надо делать как можно быстрее. И знал, что нас там ждёт. Но самое главное, я знал, что говорить. — Сегодня мы с вами попытаемся вновь оседлать коня. Да, мы упали с него ранее. Но смогли подняться неповреждёнными. Возмужали и проапгрейдились. Сегодня я говорю вам, что мы готовы. Сегодня мы идём брать нефилима…

— Ого! Того самого?

— Босса, что ли?

— Прям щас?

— Совершенно верно, — подтвердил я, не испытывая недовольство от того, что меня перебили. Ранее я очень не любил, когда в говорилке меня кто-то перебивал. И не забывал напоминать, чтобы этого больше не повторялось. — Мы готовы. Мы укомплектованы. Мы отточили взаимодействие. Это значит, мы будем совершать куда меньше ошибок. Но вы должны знать главное — мы обязаны забрать Пиллармаунта, потому что потенциальный враг не дремлет. Из надёжных источников стало известно, что он готов. Ни сегодня, так завтра он попытается нам помешать. Поэтому мы просто обязаны опередить врага! — я картинно стукнул кулаком по ладони. — Запомните самые важные детали. Первое — «энханцеров» беречь! Более чем на 20 шагов от них не отходить. Второе — знать своих лидеров в лицо. Пати-лидер — ваш командир. Где он, там и вы. Третье — не паниковать и не действовать, как тупой зерг. Слушать озвученные мною команды и реагировать быстро. И последнее — про проценты не ныть! Совсем не потому, что я не выношу нытья о потерянных процентах. А потому, что сегодня, возможно, наш единственный шанс. Мы должны победить именно сегодня! Без всяких «или». А теперь — все к Мастеру Телепортации. Сбор на берегу деревни Помпеи.

Я не ожидал аплодисментов, а потому отнёсся с безразличием к их отсутствию. Вместо этого проверил укомплектованность своей группы. Увидел в ней 4-х топовых лучников с Жамелланом во главе, Олесю и Вику. Этим ребятам и девчатам я доверял как себе.

Вновь, как когда-то, мы оккупировали деревню. Только в этот раз добыть плавсредства удалось намного быстрее и намного проще. Репутация она штука такая. Очень полезная. Если её уже наработал с неигровым персонажем, потерять можно только если начнёшь сильно лажать.

К счастью, любезный староста деревни меня помнил очень хорошо. Опять, было, полез целоваться. Но я оставался непоколебим. Уговорил подсобить с яликами и лодочками, а затем махал ему с кормы самой вместительной лодки, как уплывавший в дальние дали Одиссей ожидающей его Пенелопе.

Неторопливый флот в 15 лодок пристал к берегу чуть больше чем через час. Самые нетерпеливые, плывшие с нами впервые, даже начали нервничать. Никто не любит впустую терять время.

Занервничал так же Платон. Он подскочил ко мне, едва мы едва высадились на песчаный берег и зашептал:

— Мне пишут. В кланах всполошились. Возможно, готовятся по нашу душу.

Я прикрылся рукой от ослепляющего солнца и посмотрел на далёкую, чуть заметную береговую полосу Южного Континента.

— Пофиг, — успокоил я Платона. — Даже если они решат нам помешать, им тупо доплыть до острова будет не на чем. Мы все плавсредства из деревни вымыли. А если решат своим ходом — бог в помощь. К завтрашнему утру доплывут.

— Ну, то есть, у нас есть время до завтрашнего утра? — усмехнулся он.

— Надеюсь, столько времени не понадобится. Ступай, готовь своих свирепых дамагеров. Надеюсь, не сольётесь от первого же контакта в ближнем бою…

— Обижаешь, — Платон картинно надул губки и убежал.

Я же вновь оказался в своей стихии. Когда все лодки затащили на берег, чтобы их не смыло случайной волной, я скомандовал выдвигаться. Поскольку внутри «инстанса» алтари нельзя было ставить, я приказал разместить их сразу у магического портала, который давал доступ в хрипящую серым дымом гору. И пересекать портал мы планировали полностью подготовленными.

— Жамеллан! — прокричал я. — Все паки лучников держи рядом. Мы составим ударное звено. Обеспечь их «энханцерами». Если придётся, отбери у миликов… Дистин, гном ты бородатый! Что ты там мечешься? Как и планировали, на тебе все наносители дробящего урона. На вас основная надежда в махаче с Пиллармаунтом. До его появления — вы статисты, не забывайте. Ланцелот и Бонни с Клайдом…

— Пф-ф-ф, — прокомментировала мой экспромт Силли.

— …вы рулите танчиками. Семейная пара — всегда держаться и контролить правую ручищу нефилима. Ланц и Вольфрам — левую. Двигайтесь и заставьте его кружиться вокруг своей оси, чтобы сократить количество влетающих в вас тумаков… Иск — ты сам всё знаешь. Все маги на тебе. К зачистке мобов приступайте сразу. Но на нефилима их не бросай. Пусть «танки» наагрят, если, конечно, у них получится… И да! Не забывайте про дебаффы. Будьте к ним готовы и не паникуйте. Пати-лидеры расскажут тем, кто здесь ещё не был. Просто слушайте и не тупите. На этом всё. Ауры поднимаем и… с Богом!

Первым я не стал заходить в кружащийся магический водоворот. Как и положено, первыми зашли «танки». Разбились на два отряда и заняли места в отдалении друг от друга. Лучников я разделять не стал. На совете мы решили сделать из них один огромный, ощетинившийся стрелами, клубок. Хельвег напомнил, что нефилим сам по себе каменный — то есть обладающий более чем серьёзной физической защитой. И рассеивать общий дамаг лучников в каменное тело, не лучшее решение. В этот раз мы решили заливать его одновременными залпами. Ну а маги, как полагается, разбились на мелкие группки. Их выживаемость стремилась к нулю, а потому мы решили каждую группу держать подальше от другой, чтобы от массовой подачи они не попадали все сразу.

Каменные големы 55-го уровня никуда не делись. Как и в первый раз, они толпой шагали по локации. Но перед тем, как я отдал приказ о нападении, Квантум решил отжечь по-«квантумски». Увидев кучу неторопливых низкоуровневых големов, он сказал:

— Щас я их всех зааргю.

Прежде чем я успел среагировать, он, как Прометей, поднял над головой жезл и, вопя, побежал по направлению к ним:

— Ли-и-и-и-ро-о-о-й Дже-е-е-енки-и-и-нс!!!

Где-то с секунду сокланы тупили. А затем буквально покатились по полу от смеха. Я же наоборот — застыл, как парализованный магией Вивиарис, потому что совершенно не ожидал такого несерьёзного поведения. Смотрел, как мой «жрец»-наркоман разбежался и резко развернулся, не добежав до големов пару десятков метров. Всё ещё держа над головой жезл, он улепётывал со всех ног, а големы лениво топали за ним следом. Олег легко нащупал дистанцию агрессии, но дистанцию, с которой мог получить молнию в зад, разорвал. Вернулся к ржущей толпе и гыгыкнул.

— Прокатило.

Я захлопал глазами, не зная, как реагировать.

— Квантуша, ты обкурился? — я подозрительно уставился на него. — Или хмель до сих пор не выветрился?

— Вы все какие-то напряжённые, — беспечно пожал он плечами. — Хоть развеселю вас чуток.

— Будешь наказан, — сказал я чуть более спокойно, потому что этот юморист не привёз особых проблем: големы наступали действительно медленно. — Посажу на гречку… А теперь собрались, и вперёд!

Мы дружно двинули «мобам» навстречу. С помощью умений агрессии «танки» грамотно рассеяли големов по локации. Разбили медленное каменное стадо на отдельные кучки и «кайтили», позволяя работать только РДД. Всем «милишникам» я запретил приближаться, чтобы не только не мешать, но и не получить в безрассудную грудь пару молний из каменного кулака. Я решил, что не надо почём зря испытывать бриллиантовую бижутерию.

В общем, тупые големы не доставили нам хлопот. Как и магические шары, появившиеся следом.

Здесь уже своё слово сказали лучники. Как же прекрасен ливень из стрел в полумраке подземелья! Я чуть не слезу не пустил, наблюдая, как синхронно взмыли ввысь стрелы, выпущенные почти из 60-ти луков. А затем эти стрелы, усиленные свитками баффа и «энханцерами», вонзились в круглые мягкие тела.

Моя пати вообще творила чудеса. Жамеллан захлёбывался от восторга, выпуская стрелы из «эпического» лука. Он выбирал целью шар, давал направление криком, и подпрыгивал, когда проходило критическое попадание. Шары 65-го уровня лопались, как гнилые помидоры. Они выходили из недр горы, прожигали в ней дыры лишь для того, чтобы в следующее мгновение лопнуть. Ни один из этих, ранее столь опасных для нас, «мобов» не смог нанести урон ни одному игроку. Их безжалостно отстреливали и радовались.

— Лут, ребята! Лут! — закричал Хельвег, когда лопнул последний шар. — В темпе!

«Бессмертные» бросились шарить в поверженных тушках, ведь времени у них было немного — гора уже сотрясалась, напоминая, кто в ней хозяин. И когда каменный десантник высадился, нас всех охватило дежавю.

— Гра-а-а-ам! — приземлился Пиллармаунт на здоровенные ножищи.

Внимание! Вы не можете двигаться! На вас наложен эффект массового оглушения! Действие эффекта: 5 секунд.

К этому мы были готовы, а потому постарались заранее очистить площадку для приземления.

Пиллармаунт встал на ноги. Недовольно осмотрелся и стукнул кулаком о кулак.

Внимание! На вас наложен эффект массового онемения! Все магические умения заблокированы! Действие эффекта: 5 секунд.

— Ла-а-анц!!! — проорал я. — Ты первый после дебаффа!!! Димон — своих сразу в бой после первого же агра.

Пиллармаунт принялся осматриваться в поисках того, кто орёт. Заметил меня и даже успел сделать пару шагов навстречу. Но затем дебафф спал и он вынужден был развернуться — Ланцелот и его команда спешили на помощь.

С гиканьем и визгами, с матами и натуральными криками «Казад Дум», налетели бойцы Святого Дистина. В той ораве обладателей дубин и палиц львиную долю составляли игроки-гномы и игроки-орки. Они принялись отрабатывать оружием правую ножищу нефилима, мешая группам «танков», командовать которыми я назначил семейную пару.

— Стася! Что за нецензурщину я от тебя слышу? — её маты донеслись даже не до меня. — Ты же девочка!

«Девочка» криком объяснила мне, что немного нервничает, когда ей мешают делать её работу. Но прокричала немного другими словами. Правда, я не обиделся. Только посмеялся и попросил гномо-орков не мешать даме по-возможности.

Впрочем, на некоторое время бойцы у правой ноги потеряли возможность докучать нефилиму и раздражать Стасю. Он крайне быстро понял, откуда в него входит неприлично большой урон, и заехал по этой толпе другой ногой. Множество зелёных и бородатых футбольных мячей покатились по полу. Нефилиму этого показалось мало и он принялся давить жалких насекомых.

Тут в бой вступили маги, лучники и бесполезный милишный шлак с мечами и кинжалами. Стрелы не наносили опасного урона, как таковые. Но их было неприлично много. Они роем устремлялись к плечу Пиллармаунта, врезались в камень и опадали.

У магов же дела шли чуть получше. Бижутерии никакой нефилим не носил и огрёб по полной. Даже бросил топтаться по поверженным врагам, чтобы начать гоняться за неповерженными магами. Те дали по тапкам. Смешно, конечно, было смотреть, как долгополые туники развиваются сзади. Как медленно бегут маги без всяких шансов убежать от того, кто делая один шаг, проходит куда большее расстояние, чем они, делая двадцать шагов.

— Бегите, глупцы! — решил пошутить Жамеллан, посылая стрелу за стрелой. Для него всё складывалось наилучшим образом, и он кайфовал.

Пока перестраивался почти полностью уничтоженный полк гномо-орков, контроль над нефилимом взяли «танки». Как я и предполагал, они агрили его с двух сторон одновременно, заставляя чувствовать себя дураком и кружить вокруг своей оси. Он не мог зафиксировать взгляд на ком-то особенном, и постоянно срывался то на одну консервную банку, то на другую.

— Камнепа-а-ад!!! — что есть мочи заорал я, когда коварный каменный мерзавец остановился на месте, и вновь шлёпнул кулаком о кулак. Я рассмотрел полосу применяемого умения и воспользовался голосом.

Мои бойцы меня услышали. С красивой синхронностью «танки» брызнули в стороны. Группки магов перестали сплочённо стоять у «энханцеров», и вновь засверкали пятками, показывая хохочущим лучникам зады в туниках.

Валуны размером с внедорожник посыпались сверху. Бухали и бахали вокруг нефилима, оставляли в полу вмятины и со скрипом заваливались на бок. Пиллармаунт не сошёл с места во время камнепада, но едва он прекратился, начал футболить валуны. Толстенные каменные ножищи отправляли камни в полёт и заставляли свистеть над нашими головами. Кому-то даже не повезло быть ими расплющенными.

— Давайте! Наступайте! — прокричал я, размахивая управленческими руками. Повёл ими с двух сторон, как бы намекая, что хватит «танкам» прохлаждаться и пора брать нефилима в клещи.

Вместе с «танками» пошла в атаку наша главная дамажащая сила. И в этот раз всё сложилось намного лучше. «Танки» вновь вовлекли нефилима в карусель, давая возможность гномо-оркам доказать, что не зря их отбирали и готовили именно для этого.

Пиллармаунт начал терять здоровье значительно быстрее. Лучники и маги, заметив, что пушистый зверёк где-то потерялся, сблизились и начали жарить не по-детски. Это заметил и нефилим. Потеряв 50 % здоровья и не показав нам даже намёка на кузькину мать, он решил, что хватит баловаться. Прорычал что-то непонятное и принялся прыгать на месте, как обиженный на маму ребёнок. Чудовищные ступни сотрясали всю гору. Она начала танцевать. Вместе с ней танцевали и мы, подпрыгивая, как хлебные крошки на диване, который не мешало бы почистить.

После этой неожиданности мы потеряли всех «милишников». Абсолютно всех. И полезных, и бесполезных.

Довольные развивающимися событиями противные мурашки, принялись скакать по моей спине, радостно ожидая нервный срыв. Но я мысленно показал им дулю. Я смотрел на бой со стороны, всё видел и молниеносно принимал решения.

— Возите его! Возите! По кругу гоняйте!!! — заорал я, когда в отрядах, собранных из «танков», остались только «танки». Ни одного саппорта. — Хотя бы минуту до респа продержитесь!

Меня услышали. Медленные латные бойцы постарались действовать грамотно: агрили по очереди и убегали. Пытались кайтить, как профессиональные лучники.

Лучники же и маги попытались выжать из себя максимум. Жамеллан кричал, чтобы не ждали других для залпа, а стреляли по готовности. А маги шмаляли, не жалея «ману». Там руководил Андрюха. И я успевал замечать, как он лакает зелья по откату — практически каждые 30 секунд. В этот раз Рубен подогнал ему целую цистерну зелий.

Когда бойцы ближнего боя вновь собрались для нанесения удара, Пиллармаунт решил их не дожидаться. Решил их поприветствовать. Едва они выстроились в ряды, он ринулся на них, как когда-то ринулся минотавр.

— Силовой напор!!! — заорал я.

Я успел вовремя. Выиграл где-то пару секунд. Но этого времени хватило, чтобы «милишники», визжа и матерясь, бросились в разные стороны. Пиллармаунт прокопал борозду в каменном полу и снёс с десяток бойцов. Но остальные выжили. Выжили, быстро сориентировались и воздали нефилиму за грехи его.

И это было прекрасно. Потому что до финала он больше ни разу не использовал ни одного умения из своего арсенала. Возможно, он тоже обладал пулом «маны». Тратил её и восстанавливал куда дольше, чем мы. Оставшееся время он только лениво отмахивался лапищами, а на кулаках мерцали, затухая, клубки магии.

За всё время я не отошёл от своих ребят ни на шаг. Убегал вместе с ними только от камнепада. Стоял, держал ауры и смотрел за разворачивающимися событиями. Анализировал и приходил к выводу, что, видимо, в «двумирье» убийство рейдовых боссов будет построено на определении их слабостей. Создатели игры как бы аккуратно намекали, что все профессии нужны, все профессии важны. Что нельзя захватить мир только с помощью РДД. Если лидеры смогут соблюсти баланс классов в кланах или альянсах, если будут формировать ударные костяки под определённые ситуации, смогут забрать любого Мирового Рейдового Босса. Как вот сейчас мы, например, забираем нефилима через чудовищный дробящий урон, который по каменной туше наносят владельцы дубин, палиц, молотов и кистеней.

Такая тяга к балансу, конечно, хорошо будет смотреться в рекламных роликах, когда их начнут запускать. Когда будут сообщать каждому эскаписту, что он может стать кем угодно и кем угодно нагибать. Но, несмотря на желание создателей игры, я сомневался, что из этого что-то получится. Баланс — это штука своеобразная. Я ещё не видел баланса в онлайн играх, хотя пощупал их множество.

К тому же баланс бывает разным. Баланс в драках один на один. Баланс на аренах. Баланс в массовых замесах. Баланс в схватке «зерга» против сыгранных пачек. Баланс в морских сражениях. Баланс в ПвП крайне сложно нащупать. Как и баланс в ПвЕ, как мне кажется. И я был не уверен, что подталкивание к социализации через формирование кланов и альянсов посредством набора абсолютно всех классов под все игровые ситуации, и есть баланс. Я соглашался сам с собой, что именно сейчас дробящий урон зарешал. Но никогда одетых лучников и прокачанных магов я не поменял бы на неуклюжих «милишников».

— Ра-а-а-а!!! — зарычал нефилим, расставив лапищи. Дамажить игроки не прекращали, хотя уже несколько секунд орали, как ненормальные, сообщая горе, что у нефилифа в графе «здоровья» сверкает нолик. Гора им не отвечала, а вот нефилим ответил.

Я прищурился и заметил очередную полосочку активированного умения.

— В стороны!!!

В горячке завершающегося боя меня послушали не все. Поэтому, когда Пиллармаунт начал кружится волчком, постепенно оседая на пол, мы понесли самые серьёзные потери. Во все стороны полетели игроки после ударов гигантских кулаков.

— Хватит дамажить!!! Просто отойдите от него!!! — отчаянно закричал я.

Некоторые всё же не успели и, когда Пиллармаунт рухнул каменной кучей, они оказались за пределами пещеры. Оказались у алтарей и лишили себя возможности получить награду в процентах за убийство Мирового Рейдового Босса.

— Б…ть, — тихо выругался я, заметив в маленьком окошке, где отображались крошечные иконки участвовавших в замесе игроков, что примерно треть из них потухла.

Но поделать уже ничего было нельзя. Нефилим затих. Полумрак подземелья пронзили под сотню столбов света, сообщавших о полученных уровнях. Я скосил глаза на свой уровень, и с удовлетворением отметил, что взял 72-й. Легко и просто.

«Ну-ка не орите!» — отписался я в клан-чат. — «Упали так упали. У вас классы такие, что тумаков легче отведать, чем надавать. Уже ничего нельзя изменить. Заходите в инст и успокойтесь».

Дальше «успокоением» занялся профессионал «успокоения» — Злой Манул. Он пытался утихомирить недовольных и у него получалось лучше, чем у меня.

Я поблагодарил Олесю кивком головы, и вынужден был бежать за Квантумом, который бесцеремонно схватил меня за руку и тащил к каменной туше.

— Лу-у-у-ут! — орал он мне прямо в эльфийское ухо.

Лут я, несомненно, желал лицезреть. Олегу не пришлось повторять дважды. Я бросился к нефилиму, но упал по дороге. Гора сотряслась. Затем словно чихнула. Я поднялся на ноги и почувствовал вибрацию. Мелкие камешки плясали на полу.

— Какого хрена? — неопределённо спросил кто-то.

— Землетрясение, что ли? — нахмурился Платон.

— Ёлки-палки, — отплясывая вместе с горой и шатаясь во все стороны, я всё же добрался до нефилима. Запустил руки и огогокнул.

— Что там, Лёха? — с надеждой уставился в мои глаза Хельвег.

— Щас, подожди, — улыбнулся я, как дурак. — Системные окошки хаотично мелькают, как мысли пьяного Квантуши.

— Шо, так быстро?

— Угу. И не заканчиваются.

— Ну, точно, как у меня.

Жуткий удар сотряс гору. Попадали все. Я скатился с каменного тела, и в страхе, что могу что-то не собрать, вновь засунул в него руки.

— Куча всяких кусков и три «эпических» пушки, как минимум, ребята! — выкрикнул я, забирая всё подчистую. — Двуручный молот, двуручный меч и…

Гора опять сотряслась. Сверху посыпались камни. Но в этот раз совсем неопасного размера. В месте, где лежало тело нефилима, каменный пол начал вздуваться. Будто прыщ, из которого сейчас брызнет гной.

Что, впрочем, оказалось близко к истине.

Пол разрезали трещины. Каменное тело провалилось наполовину, зацепилось ногой за пол, а затем скатилось в оранжевую жижу. Из огромной дыры в скрывавшийся в темноте потолок чудовищным фонтаном ударила лава. Спасая свои виртуальные жизни, мы бросились врассыпную. Я просто чудом не попал под лавовый всплеск, ведь находился ближе всех к эпицентру.

— Вулкан! Вулкан просыпается! — запищала Силли.

Трещина расширилась, когда первые капли огненного фонтана опали. Пол начал краснеть и трескаться.

— Свитками! Свитками! Улетаем свитками! — прокричал кто-то.

— Придурок! Они не работают за пределами Южного Континента!

— Бежим!

— Все на выход! — это уже орал я. — На выход! Бегом из инста!

«Бессмертные» рванули к магическому порталу в едином порыве. Никому не улыбалось потерять ещё десяток процентов, после удачного завершения операции. А тем бедолагам, которые слились в конце, не улыбалось втройне. Поэтому мы все, получая заметный периодический урон под названием «ожог», спешили вырваться на свободу.

Уклоняясь от лавового дождя, я нырнул в портал и выскочил на песок одним из последних. Увидел своих бойцов, кучно столпившихся, прикрывавших глаза и с восхищением смотревших вверх. Я проследил за сотней взглядов, и заметил плотный столб чёрного дыма, который уходил с вершины горы и пробивал облака. Он словно укутывал их, закрывая землю от солнца.

Гора чихнула ещё раз. Мне показалось, куда сильнее, чем ранее. С вершины в небо вновь ушёл чёрный дым. Но в этот раз я заметил разлетающиеся во все стороны каменные куски.

— На вёсла!!! — заорал я. — На вёсла, б…ть!!!

Меня опять услышали. Толпа развернулась и устремилась к берегу. Сзади в песок падали камни. Магический портал исчез. Легко и непринуждённо его пробил напор лавы.

— Быстрее к лодкам, ребята! — кричал Искандер. — И сразу отплываем!

К берегу подбежали не все. Некоторые психи, в виде нескольких новичков и жадной до впечатлений Кати, остались стоять на месте. Они хохотали, махали руками и наслаждались зрелищем зарождающегося извержения.

Но львиная доля клана не стала к ним прислушиваться. Мы прыгали в лодки, хватали вёсла и сразу отчаливали. Я же, как истинный капитан, запрыгнул в лодку последним. Прогнал с весла Вику, которая неуклюже пыталась вставить его в уключину, и сел сам. Приказал на вёсла налегать только прокачанным «физикам», а магам и прочим — даже не думать качать лодку. Народу, вроде, стало поменьше, но, блин, именно в моей лодке оказался перевес.

Я быстро осмотрелся, когда мы отчалили. Впереди на всех парах неслись ребята Квантума. Почему-то в ялике их оказалось всего семеро. Видимо, решили никого не дожидаться. За ним отчаянно размахивали вёслами другие. Отчаянно размахивали и не сводили взглядов с высоченной горы. С её вершины, не прекращаясь, бил в небо дым. А когда мы отплыли метров на 50 от обречённого берега, вулкан проснулся. Гора взорвалась, разбрасывая каменные куски в разные стороны. Как в самом натуральном фильме-катастрофе, где основное внимание уделяют спецэффектам, а не сценарию, мы видели огромное облако, закрывавшее темнеющее небо. Видели пламя, бьющее с вершины. Видели огромные осколки скалы, которые начали приземляться на воду.

Зрелище действительно было впечатляющее. Ввысь взметнулись пласты воды, когда началась бомбардировка. Каменные снаряды пробивали воронки в песке, рандомно ложились недалеко от улепётывавшего флота, создавали микро-цунами, которые затем пускались в погоню за неудачливой лодкой.

Я крутил головой, как ненормальный. Дважды видел точечные попадания, дважды видел, как волны накрывали невезучие лодки. Увидел, как из разорванной вершины начала вытекать лава и очень быстро погребла под собой всех, кто пожелал словить немного кайфа, оставшись на острове.

Я же подобного не желал. Ещё бы мне желать потери 10-ти %-ов на топовом в «двумирье» уровне… Вместо этого я желал свалить отсюда, как можно дальше.

— Правьте к берегу!!! К берегу деревни! — надрывал я голос, пытаясь направить пережившую бомбардировку флотилию.

Ребята меня услышали, хоть с каждой секундой каждая лодка отдалялась от другой всё дальше. Мы давно потеряли организованность и строй. Каждый просто хотел спастись.

Но до деревни было ещё далеко. Благодаря неработающей полосе «усталости», мы махали вёслами, как заведённые. Никто не уставал и не отвлекался ни на что другое. Конечно, смотреть на догорающие в воде перевёрнутые лодки было весело. А бомбардировка огромными кусками скалы сама по себе выглядела эпично. Но никто из нас не менял маршрут, чтобы подобрать одного-двух сокланов, машущих руками на водной поверхности где-то у перевёрнутой лодки. Мы просто хотели добраться до континентального берега, чтобы тут же использовать свиток телепортации в клан-холл.

Но никому из нас это не удалось.

Когда уже можно было рассмотреть на берегу крошечные фигурки испуганных «неписей», вопящих и размахивавших руками, а весь остров затопила лава и кипятила прибрежную воду, с неба начал падать пепел. Небо уже давно потемнело и лишь редкий лучик солнца пробивался сквозь чёрный дым. Но пепел был куда опаснее. Словно плотный снег, онопадал, накрывая выживших периодическим уроном.

Я отдал команду лекарям никого не уронить. Но даже если бы они смогли, они бы не успели.

Через несколько секунд раздался просто чудовищный взрыв. Остров перестал существовать. Он превратился в огромный гриб из пепла и огня. Ударная волна прошла по воде со скоростью звука. Две менее загруженные лодки по правую и левую руку от нас перевернулись. Нас же было куда больше, а потому мы пережили ударную волну, намертво вцепившись в бортики. Смотрели за ярким заревом вдали, видели, как разрастается грибок и расползается по небу самым настоящим огнём. Вулкан не просто проснулся. Он уничтожил гору и уничтожил остров. А теперь стремился уничтожить нас.

— Эх, — обречённо махнул рукой Буллет. — Мы разбудили игровой Везувий. Он нас не пощадит.

И он оказался прав.

Плотный огонь с небес, та самая разлетевшаяся во все стороны лава, нагоняла. Мы не прекращали грести, но понимали, что не успеваем. На берегу уже можно было рассмотреть не только испуганных, мечущихся «неписей». Можно было даже расслышать их крики. Им деваться было некуда. Они все строго приписаны к локациям. Потому только орали и причитали. А может, и ругали бестолковых «непосвящённых», пробудивших вулкан ото сна.

Небо стало ярко-оранжевым. Как завороженный, я смотрел вверх и видел неотвратимо приближающуюся лаву. Крупные капли начали опадать за кормой, моментально доводя солёную океанскую воду до состояния кипения. Лодка позади нас вспыхнула, как спичка.

— Интересно, что скажет Николай, — прошептала Вика, наблюдая за этой картиной. А затем добавила. — Маны почти нет.

— Это неважно, — ответил я.

Огненные лавовые когти опередили нашу лодку. Плотным потоком начали опадать у береговой линии. Я успел заметить вспыхнувшие дома, журавль колодца и за секунду расплавившиеся рыболовецкие сети. Увидел, как начал чернеть песок. Вспомнил название деревни, и обречённо прошептал себе под нос:

— Надеюсь, «репу» не убили окончательно.

А через мгновение лава накрыла нашу лодку. Я «сдулся» в первую же секунду, отхватив 120 000 урона в один присест. Похохотал 10 секунд в обличье призрака, и возродился в клан-холле.

Глава 20. Новая экипировка

Я навёл курсор мышки и жмакнул по скриншоту, разворачивая его во весь экран. Зрелище действительно было эпичное. «Лавовый апокалипсис», как назвали форумные шутники, многим пришёлся по душе. Народ рассматривал скриншоты, раз за разом смотрел видосики, снятые доморощенными видео-блогерами, и взахлёб комментировал катастрофу. Само событие вызвало живой отклик на форуме. А от погребённой под слоем пепла деревни, все просто были без ума. Отчасти потому, что выглядело это просто охренительно. Отчасти потому, что «Бессмертные» стали причиной обнуления множества неигровых персонажей. Стали причиной уничтоженной репутации, невыполненных квестов и, самое главное, стали причиной герметизации тоннелей, где рандомные игроки имели возможность с небольшим шансом добывать драгоценные камни.

Всё это оказалось правдой. Лава достигла побережья, сожгла деревню и погребла её. Но так же она зацепила край хребта гномских гор. До Заброшенных Штолен не добралась, но сторона гор, обращённая к океану, была полностью засыпана пеплом. Пепел запечатал несколько тоннелей, в которых на тот момент находились игроки-тестеры. Им даже пришлось писать админам, чтобы те помогли персонажу выбраться, ведь совершить суицид в «двумирье» невозможно, а «мобов» в подземные шахты не заселяли.

В общем, форум «пыплал» как весёлыми комментариями, так и не очень. «Бессмертных», и меня, как их знаменосца, поносили знатно. Тестеры писали, что вместо добычи крайне редких драгоценных камней, им теперь приходится вручную пробивать вход в шахты. И тратить время на этот бред никому не хочется. Немного маслица в огонь подлил полузнакомый паренёк с ником «Elbrus». Я не помнил точно, кто это такой, но потом мне подсказали, что это его мы обидели когда-то, выдавив из Губительных Топей. Тогда мы показали ему его место, и он спешил излить накопившийся негатив.

В многословном тексте он объяснял всему игровому комьюнити, что мы — «Бессмертные» — так поступили специально. Наша задача состояла не в уничтожении нефилима, а в активации вулкана. Приходил он к такому выводу, основываясь на том факте, что мы в одиночку держали Алмазные Копи, имели доступ к крафту топовой бижутерии и продавали её по завышенным ценам. По его мнению по завышенным. И решили в зародыше задушить конкурента — отрезать всех игроков от возможности хоть что-то добыть своими руками, а не переплачивать. Мы разбудили вулкан намеренно, чтобы не дать другим прогрессировать.

Я, конечно, охренел от подобных теорий заговора. Даже был готов процитировать данного писаку и достойно ответить. Но сдержался. После недавних поучительных событий, я старался не позволять чайнику кипятить воду. Особенно по пустякам.

«Смешно читать овощеподобных теоретиков», — весьма дипломатично, как для меня, написал я комментарий без цитирования. — «Как говорится, с таким аналитическим умом этому Он-же-Гоше, Он-же-Гоге, Он-же-Горе, Он-же-Юре стоит работать в бюро прогнозов. Или заполнить анкету. Создатели „двумирья“ обязательно возьмут его в штат и посадят на зарплату.»

Мне показалось, что звучит неплохо. Эдакое снисходительное фырканье с лёгкой капелькой издёвки. Я захлопнул ноутбук и, чувствуя себя полностью удовлетворённым, отправился на 5-й этаж.

Прошло два дня с тех пор, как мы стали невольной причиной уничтожения деревни Помпеи. И поначалу переживали, как к этому отнесётся Николай. Ведь событие и вправду далеко не рядовое. Никто не знал, чем обернётся убийство Пиллармаунта.

Но Николай был очень доволен. Он смеялся, удовлетворённо потирал руки и постоянно говорил, что мы молодцы. Говорил, что наворотили делов. Разгребать на неделю хватит. Но это больше хорошо, чем плохо. Множество глазиков-админов следили за нами, делая пометки. Много чего обнаружили. Много чего решили изменить. Но само извержение вулкана было задумано изначально. Именно поэтому деревню у острова так и назвали. К нам у создателей игры не было никаких претензий. Они наоборот были очень довольны, что нам удалось победить. Николай нас даже похвалил за это.

Так что когда буря в стакане воды улеглась, а нефилим отправился на месячный респаун, мы приступили к дележу. Я накидывал в инвентарь второпях, не особо запоминая, что выпало. Но в клан-холле уже оторвался по полной. Себе, к сожалению, ничего не оставил, так как для «энханцера» ничего не было. Но других порадовать удалось. Я перекинул весь лут Хельвегу и сказал, чтобы разбирались сами. Тот вспомогательный совет, в который они сами себя избрали, пусть и решает, что-кому достанется. А я умываю руки. В итоге, любители делить по-справедливости — я всех их потом, улыбаясь, обозвал Балагановыми — не нашли ничего лучше, как раздать готовые вещи топовым игрокам на подходящих классах. Всё добытое золото разделили на количество участников и разослали почтой. Ну а руны и куски на крафт Хельвег сохранил под перспективу.

В общем, мы если и усилились, то не сильно. Когда весь лут распределяется на такое количество игроков, он словно распыляется. Становится неощутимым. В своём мире, я всё делил совсем по-другому…

Я погрузился в игру и очнулся там, где оставил свою тушку — на троне. Затем вызвал меню персонажа, чтобы насладиться полученным вчера уровнем.

Текущий уровень персонажа: 73

Мощь — 65

Стойкость — 88

Сноровка — 125

Интеллект — 1

Духовность — 158

Удача — 1

Очки жизни: 980/980 Мана: 795/795

Доступных для распределения баллов: 0

Как и все предыдущие дни, я «гриндил» с командой. В данжике у гномских Плавилен мы нащупали сладкое место и не вылезали оттуда. 70-й уровень меня уже не устраивал и я решил приступить к очередному марш-броску. Марш-броску к 80-м уровню, где меня ждала ещё одна ключевая награда — аура силы магического крита. С такой аурой мои маги, теоретически, должны побеждать самого Италана. И хоть на 80-м уровне присутствовали неплохие активное и пассивное умения, весь смак был в ауре. Она добавляла силе магического крита аж 20 % и подтверждала собой имбанутость «энханцера».

«Привет, бойцы», — написал я в клановый чат. — «Ну что там? Кто-где?»

«Лёха, спускайся в подвал,» — первым написал Хельвег. — «Мы тут. Смотри не наступи на седую бороду гнома.»

Я сполз с трона и спустился вниз. Хельвег, Руффилин и Святой Дистин колдовали у крафтовых станков. Гном опять что-то чертил. Видимо, мечтал об очередной «эпической» карте. Двое других о чём-то шушукались.

— Здоров, парни. Вы тут живёте, что ли?

— Тут и на форуме, — улыбнулся Рубен. — Качаться редко получается. Патьку с нормальным сетапом фиг соберёшь.

— Ну, как возьму 80-й, так и вернёмся к «паровозам», — сказал я. — Скрафтим тебе пуху и усилим убийственные ДОТы аурами.

— Да поди дождись этой очереди…

— Тогда выбьем с Некроманта, — засмеялся я. — Думаю над этим. Скоро, наверное, попробуем и его.

— Ты сначала попробуй это! — Хельвег развернулся в прыжке и, как волшебник, вытащил из заплечной сумки какую-то серо-зелёную рубаху. — Ага! Не ждал!?

Я нахмурился.

— Нижнее бельё?

Рубен, Димон и Иван захохотали одновременно.

— Верхнее бельё, ёлки-палки! — Ваня расставил руки, выпрямляя крепкую рубаху. — Ты, прям, не рад.

— А что это?

Он вновь залез в сумку, что-то достал и протянул мне стопку одежды.

— Держи, клан-лид! И вновь я постарался… Обмен?

Я опешил: в планах что-то скрафтить именно мне, ничего не значилось. Другие ребята, вроде бы, стояли чуть впереди в длинной очереди.

— Что, серьёзно? — я забрал тряпки.

— А то как же! Охренительные итемы, выбитые из нефилима, пришлись как нельзя кстати. Не зря всё же он Мировой Рейдовый Босс. Чертёж я давно купил с рук. Но только после убийства появилось всё необходимое. И — слава местным богам — зашло в «эпик».

— В «эпик»!? — я, носивший с незапамятных времён паршивую «необычку», практически выкрикнул. — Реально???

— Так ты экипируйся, ну!

В один момент я отправил свой сэконд хэнд в инвентарь. А затем напялил новые тряпки.

Лёгкие перчатки из каменной кожи Пиллармаунта. Ранг: эпический. Физическая защита: 49. Прочность: 300/300. Минимальные требования: уровень 70. Ячейки для рун: 2. Дополнительные бонусы: физическая защита +4 %, количество жизни +2 %, шанс рассеять часть физического урона +1 %

Лёгкие ботинки из каменной кожи Пиллармаунта. Ранг: эпический. Физическая защита: 49. Прочность: 300/300. Минимальные требования: уровень 70. Ячейки для рун: 2. Дополнительные бонусы: физическая защита +4 %, количество жизни +2 %, шанс рассеять часть физического урона +1 %

Лёгкие поножи из каменной кожи Пиллармаунта. Ранг: эпический. Физическая защита: 49. Прочность: 300/300. Минимальные требования: уровень 70. Ячейки для рун: 2. Дополнительные бонусы: физическая защита +4 %, количество жизни +2 %, шанс рассеять часть физического урона +1 %

Лёгкий шлем из каменной кожи Пиллармаунта. Ранг: эпический. Физическая защита: 99. Прочность: 300/300. Минимальные требования: уровень 70. Ячейки для рун: 2. Дополнительные бонусы: физическая защита +4 %, количество жизни +2 %, шанс рассеять часть физического урона +2 %

Лёгкие штаны из каменной кожи Пиллармаунта. Ранг: эпический. Физическая защита: 199. Прочность: 300/300. Минимальные требования: уровень 70. Ячейки для рун: 2. Дополнительные бонусы: физическая защита +4 %, количество жизни +2 %, уклонение +4 %

Лёгкая броня из каменной кожи Пиллармаунта. Ранг: эпический. Физическая защита: 299. Прочность: 300/300. Минимальные требования: уровень 70. Ячейки для рун: 2. Дополнительные бонусы: физическая защита +4 %, количество жизни +4 %, уклонение +4 %

Экипирован «эпический» сет «Каменная кожа». Бонусы сета: физическая защита +15 %, уклонение +10 %, шанс рассеять часть физического урона +5 %, когда вас атакуют оружием ближнего боя, шанс парализовать атакующего на 5 секунд равен 5 %.

— Э-э-э-э, — протянул я, как «дебил Джек» из «Солдатов неудачи». — Вн-внатуре?

Смех ребят, увидевших охреневшую рожу клан-лидера, дал вполне исчерпывающий ответ.

— Конечно, — отозвался Хельвег. — Заценил конфетку? Ты теперь «танк» в «лёгкой» броне! Ты видел сколько там всего?

— Видел, — совершенно обалдевший, прошептал я. — Это как раз то, за чем я охотился, что искал. Всё в защиту. Никакого дамага. Точно для меня! Офигеть…

— Там ещё 12 рун влезут. Я тебе подкину на «уклонение». На физическую и магическую защиту рун нет. Но на «уклонение» вставляются. Парни отшлифуют, а я отправлю тебе. Сам вставишь.

— Зашибись, — я всё ещё не верил своему счастью. Крутился, как барышня, осматривал живот, плечи, руки. Даже пытался рассмотреть задницу в «каменной коже». — Это ж, б…ть, топовый сет в «двумирье»!

Я вопрошающе уставился на Хельвега. Продолжая улыбаться, он кивнул.

— В точку! Может у кого-то есть что-то «эпическое» частями. Но подобных, высокоуровневых сетов ещё нет.

— Ага, — подтвердил Рубен. — Часто на форуме в разделе «Куплю» создаются темки с поиском недостающих предметов. Но те предметы, как и полагается, добываются совсем непросто. Вот видишь, Лёха, с Мирового Рейдового Босса забацали сетик. Не убили бы его — ничего бы не вышло.

— Спасибо, ребята, — расчувствовался я. — Это реально охрененно! Я ж теперь до конца ЗэБэТэ забуду даже думать о шмотках. Хрен с ними — с пухами. А вот тряпки… С какой попытки все вещи зашли в «эпик», Ваня?

Тот опять засмеялся. В этот раз с привкусом горечи.

— Лучше не спрашивай.

— Куча ресурсов ушло?

— Тонны! И это не метафора. Натурально — тонны!

— Тонны, да? — немного смущённо прошептал я. На короткое мгновение мне показалось, что этих вещей я не заслуживаю. Но лишь на очень короткое. Лидер клана на самом полезном классе и не заслуживает вещей? Ещё как заслуживает! И не только потому, что они ему нужны позарез. А потому, что в победе над нефилимом есть львиная доля его заслуги. Как, впрочем, и в других победах. Так что лидер клана «Immortals» — Серый Ворон — кому как не тебе заслужить то, что ты получил? — Спасибо ещё раз. Я оценил. Реально оценил. Теперь хоть не буду опасаться, что сложусь с первой подачи от любого «моба». Теперь мы ещё повоюем.

— На арену Кресфола сбегаешь? Там постоянно кто-то тусуется. Потестишь как раз.

— Да ну-у. Да что там ловить «энханцеру»? Без пух, к тому же… Зеркало бы мне, — не прекращая крутиться, посетовал я.

— В швейной лавке Асилума есть. Ступай полюбуйся. Выглядит обалденно. Сразу видно, что одёжка не рядовая.

Я ещё раз поблагодарил парней за то, что постарались. Затем похвастался в клановый чатик, на всякий случай похвалил сокланов за помощь, не имея понятия, помогали ли они вообще, и вприпрыжку покинул клан-холл. Виртуальная жизнь казалась мне прекрасной. Ещё каких-то полмесяца назад я сидел на кровати в своей комнате и тихо ненавидел всех, кто посмел потребовать моего удаления из состава тестеров. А сейчас те, кого я поносил сам про себя, подогнали мне одежды, которых хватит до 100-го уровня. В таких одеждах я не побоюсь вступить в неизбежный поединок с графом Лаури!

— Серый Ворон? Я вас искал. Держите.

Я задумался над вырисовывающимися перспективами, прыгал по дорожке от клан-холла, как кузнечик, и совсем не обратил внимание на тощую фигуру. А эта фигура, как оказалось, меня и дожидалась.

Худая серокожая рука, прикрытая тонкой материей, застыла перед моим носом. Я поднял взгляд и рассмотрел самого настоящего дроу. Дроу-НПС. Тонкие черты лица неигрового персонажа, волосы цвета вороньего крыла, серая кожа и длинные, торчащие в разные стороны уши выдавали его с потрохами. Дроу торопливо оглянулся, словно опасался ненужных глаз, и опять протянул мне письмо.

— Держите.

— Что это?

— Это вам. Я должен был вас найти и передать. Остальное меня не касается.

Я прищурился и попытался прочесть его имя. Но там отображалось только: «Элитный защитник Эллара». То есть это был страж столицы государства дроу.

Я протянул руку и забрал запечатанное неизвестной печатью письмо. В тот же момент дроу развернулся и торопливо засеменил по направлению к местной площади. Я хмыкнул, покрутил письмо и решительно вскрыл печать.

«Серый Ворон, приглашаю вас на встречу. Буду ждать сегодня весь день в таверне „Озарение“ в городе Левирал. В ваших интересах встретиться со мной.

Подпись: магистр Женну — высший маг дроу.»

— Во-о-оу, — выдохнул я, совершенно обалдев. — Вот так неожиданность, — я принялся смотреть вслед посыльному, чтобы получить подробности, но его и след простыл. — Сам высший маг расы дроу… Один из главных неигровых антагонистов по умолчанию.

Я ещё раз перечитал три коротких предложения и задумался. Это, ведь, неспроста. Граф Лаури ранее говорил, что мною интересуются все. А высший маг противоборствующей расы — это не шутки. Наконец-то, и он дозрел со мной познакомиться. С таким важным, и уже настолько охренительно одетым «непосвящённым». Интересно, что будет дальше? Неужели следующим на меня выйдет высший маг орков? Кто он там? Вроде, кто-то говорил про него. Шаман, что ли?

Я утрамбовал письмецо в сумку, проверил нет ли складок на одежде и направился к Мастеру Телепортации. Новое знакомство я решил начать в одиночку. Никого не стал звать на помощь. Здесь, я думаю, справлюсь сам.

Мастер Телепортации доставил меня в Левирал. В столицу дроу — город Эллар — я бы всё равно не смог попасть, а потому сразу понял, почему встречу маг назначил, как говорится, на фронтире. Я оказался на площади незнакомого городка, более похожего на районный центр средневекового уезда, и достал карту. Сориентировался и через несколько минут уже стоял у двери нужной таверны.

Глава 21. Магистр дроу

Стучать я не стал. Несколько секунд смотрел на деревянную вывеску в виде солнца, окружённого множественными лучами, затем толкнул дверь и осторожно заглянул внутрь.

В таверне аншлагом не пахло. Я заметил стандартные деревянные столы, стулья, которые перевёрнутыми седалищами опирались на эти столы, измазанные белой известью стены и небольшую барную стойку. За стойкой стоял НПС из расы людей, равнодушно протирал глиняные тарелки, ставил их на полку и усиленно делал вид, что ничего не замечает. Не замечает ни меня, ни единственного посетителя.

Незнакомый дроу сидел в прохладном углу. Окошко рядом с ним прикрыли чёрной шторкой, стол накрыли нехитрыми угощениями и поставили стеклянную бутылку. Дроу пил вино из серебряного бокала, по-хозяйски развалившись на обычном деревянном стуле.

Я, наконец-то, перестал придерживать дверь ногой и зашёл. Дверь захлопнулась, обдав меня магическими искрами. Я обернулся и увидел очередной магический барьер, видимо, помогавший двери отсекать нежелательных посетителей. Неопределённо хмыкнул и только сейчас рассмотрел магистра.

Внешне он выглядел как самый обычный дроу: тощее тело, уши торчком, серая кожа, прямой длинный нос. Вот только волосы у него были пепельно-белые. Может быть даже седые. В полумраке таверны я не разглядел. Волосы были сложены в аккуратный хвостик и перехвачены тёмной лентой, а лоб прикрывал узорчатый золотой обруч. Тёмно-синяя туника с серебристыми прожилками — я сразу догадался, что это мифрил — казалось, не подходила по размеру — висела мешком на тощем теле. На расстоянии движения руки к стене прислонился магический посох из нескольких слоёв металла, словно сплетённых в косичку. Навершием ему служил здоровенный чёрный паук, который обхватывал посох длинными лапками и смотрел в мою сторону немигающими красными глазами.

Дроу заметил меня. Поднял правую ручку и небрежно пошевелил пальчиками в тканевой перчаточке, как бы намекая, что он здесь.

Я недовольно поморщился, предполагая, что и этот сейчас начнёт требовать преклонить колено или начнёт стебаться, как когда-то попыталась проделать его главная вражина… врагесса… врагиня… тьфу, долбанные феминитивы! Главная противница — магесса Элария.

— Прошу к столу. Присаживайтесь, — пригласил он, заметив мою нерешительность.

Я подошёл ближе. Дроу поднялся, первым протянул руку и пожал мою.

— Серый Ворон, рад нашей встрече. Наконец-то, у меня выдалась свободная минутка для встречи с вами. А то я всё слухами кормился.

— Здравствуйте, магистр… ЖеннУ? Я же правильно произнёс?

— Верно. Садитесь. Смело берите со стола всё, что пожелаете. А если пожелаете, вам принесут ещё.

— Нет, спасибо, — я приземлился и продолжил пялиться на расслабленно развалившегося мага. Ему бы ещё кальян — выглядел бы как настоящий сибарит. — Ничего не нужно.

— Тогда давайте начнём беседу? — он решил сразу взять быка за рога. Протянул руку к посоху и переставил, как бы невзначай прислонив к столу так, чтобы красные глаза паука — пока ещё непонятно живого или искусно вырезанного — смотрели на меня.

— Вы что-то от меня хотите?

— Конечно. Иначе бы не искал встречи.

— Но вы же мой враг…

— Я ваш враг??? — удивлённо выпучил глаза магистр Женну. — Позвольте, но почему? Я же вижу вас впервые!

— Я имею в виду… вы же отступник? Как я понял, самый могучий отступник после патриарха. А может, могущественнее его… Я плохо знаю историю дроу, конечно, но помню, что тысячу лет назад вы покинули эльфийские территории.

— Не покинули, — моментально поправил меня он. — Нас изгнали. Изгнали силой магии, силой угрозы оружием. Наших аргументов больше не желали слушать. Больше не желали с нами дискутировать. Нам предоставили выбор: исчезнуть вовсе или исчезнуть из эльфийских земель. А что бы вы выбрали, Серый Ворон?

Я неловко поёрзал на деревянном сиденье.

— Я бы выбрал жизнь.

— Весьма разумный выбор, — согласился дроу. — Мы тоже выбрали жизнь и начали свой собственный путь. И, как вы, наверное, уже успели убедиться, мы пока живы и следуем этому пути.

— И ваш путь сделал вас перманентными врагами эльфов? Я хоть «непосвящённый», но тоже принадлежу к враждебной вам расе. Зачем вам со мной говорить? О чём?

— Мы не враги, я бы сказал. Мы — противники. Противники, потому что придерживаемся противоположных взглядов. Великой Матери кажется, что мы заблуждаемся. Я уверен, что заблуждается она. Или же заблуждаются те, кто трактует её волю народу… А может и не заблуждаются. Может умышленно трактуют превратно.

— Нарая Илири или магесса Элария?

— Вы ведь знакомы с ними обоими, верно? — это был вопрос. Но мне показалось, что звучало как утверждение. И через секунду я понял, что он уже всё обо мне знает. Мы же с ним по-мужски пожали руки.

— Вы же и так знаете, — недовольно поморщился я, в очередной раз напоминая себе, предложить Николаю отключить эту чёртову функцию. Это же просто невозможно! Они всегда всё узнают, стоит им лишь прикоснуться к игроку.

— Уже знаю, — кивнул пепельноволосой головой дроу. — Но это ничего не меняет. Я просто хотел с вами поговорить. И ничего более. Хотел задать пару вопросов. Вас это не пугает?

— Нет.

— Отлично. Расскажите мне, Серый Ворон, о ваших взаимоотношениях с королевой и с магессой. Выскажите своё мнение о ведьме Вивиарис. И, может быть, расскажете, слышали ли вы про великого шамана Гриззала?

— А вам что с того?

— Благодаря вашим ответам, я стану лучше понимать, как выстраивать диалог. И будет ли необходимость прибегать к магии.

После этих слов я слегка напрягся. Не хотелось бы насильно тестировать местную сыворотку правды. Но затем я вспомнил, что уже подвергался тестированию. И хоть это была не сыворотка, а пыль, она тоже не сработала.

— Не думаю, что ваша ментальная магия на меня подействует, — набрался я смелости. — Но я так и не понял: это допрос? Что бы вы не говорили, дроу — враги эльфов. От них добро вряд ли можно ожидать. Скорее попытку получить сведения с целью использования в личных интересах. Я — «непосвящённый». Я, как бы, не полностью принадлежу противоборствующей расе. Но, тем не менее, никоим образом не могу попасть на ваши территории. Меня просто туда не пропустят. Наша встреча именно здесь, косвенно подтверждает мои предположения. Так что, так или иначе, к вам надо относиться с предельной осторожностью. Почему я должен давать вам ответы? Почему вы вообще решили встретиться со мной?

— Потому что я не враг лично вам. Не противник лично вам. Я вас не знаю, и не могу ненавидеть с той силой, с которой ненавижу тех, кто изгнал меня из родного дома. Ненавидеть можно лишь тех, кого ты знаешь слишком давно. Кто теми или иными поступками оказал негативное влияние на твою жизнь. Или же тех, кто при помощи пропаганды и манипуляциями с сознанием лепит из тебя врага. Врага для тех, кто не имеет никакого отношения к конфликту. Кто не обладает достаточными знаниями, не считает, что надо задаваться вопросами и сомневаться. Кто не анализирует, а просто верит. Как вот вы сейчас, Серый Ворон. Вы верите в то, что я враг? Враг для вас? Но почему? Вы лишь «непосвящённый», который даже близко не приближается к моим возможностям. Вас таких тысячи. И некоторым я даже оказал честь знакомством с собой. Каждый из вас не несёт мне никакой угрозы. И я не несу вам. Я простой высший маг, который хочет понять, кто пожаловал в наш мир и к чему это приведёт в будущем.

Я едва сдержался, чтобы не сказать: «Приведёт к вайпу». Но затем мне показалось это неуместным. Я потёр подборок и решил всё же тщательно фильтровать озвученную информацию.

— В землях эльфов вас называют отступниками. От чего вы отступились?

— В основном, от невежества, — улыбнулся магистр. — В Носс Тауре сейчас правят те, кто крайне ограничен. Кто распространяет ошибочные идеи… Нарая Илири утверждает, что мужская темпераментность, желание докопаться до истины и упрямство вредны. В попытках борьбы с окружающим миром за приобретение великих знаний, мы сеем враждебность. Она считает, что углублённое изучение магических свойств в мужских сердцах провоцирует повышенную конфликтность. Как говорила она тысячу лет назад: «Стремясь к неконтролируемому могуществу, вы можете разрушить не только основы государства, но и весь мир!» Но, как видишь, мир ещё существует. Несмотря на то, что были изгнаны все, кто не согласен с идеями королевы, государства всё ещё находятся в тех границах, в которых и находились. Те, кого теперь называют дроу, отступились от нежелания развиваться. Отступились от стагнации и загнивания. Уже сейчас я могу смело сказать вам, Серый Ворон: дроу обладают не только более опасным оружием, чем наши противники, но и более совершенной магией. Мы совершенствовались, год за годом шли вперёд. Не ограничивали себя в знаниях и знали, как ими распорядиться. А те, кто решил ничего не менять тысячу лет назад, так и остались в прошлом. Вот от чего мы отступились, Серый Ворон, — от регресса.

— Вы стремились идти в ногу со временем, как говорится, но вам не давали? — я всё ещё пытался обработать речи магистра. Доходило тяжело.

— Нам не не давали. Нам запрещали. Как доносила до нас мысли Великой Матери королева, желание посмотреть чуть дальше, чем дозволено, крайне опасно. Она утверждала, что погоня за знаниями приведёт королевство к краху. Что будет уничтожена не только она, но и весь эльфийский народ. Она что-то видела… Что такое, что заставило её разделить народ и изгнать тех, кто с ней несогласен. Как рассказывала Нарая Илири, Великая Мать была настолько напугана, что приказала действовать жёстко, если придётся. И лишь благодаря магессе Эларии, кровавую бойню удалось предотвратить. Тогда она была в зените своего могущества. Никто бы не посмел сказать ей слово наперекор. Магесса Элария погрузилась в мысли Великой Матери и попросила сохранить жизни отступникам. Попросила отпустить их. Тогда я был молод, жаждал знаний и противился каждому, кто смел мне что-либо запрещать. Но и я вынужден был подчиниться, когда магесса озвучила желание Матери. Иначе сейчас бы не разговаривал с вами, Серый Ворон.

— Магесса Элария — высший маг, это понятно. Но насколько она могущественна? — не скрывая любопытства, спросил я.

— Сложно сказать. Высших магов всего 5. В силе магических знаний, мы все приблизительно равны. А если бы появился ещё хотя бы один великий маг, мы бы узнали. Такое событие, несомненно, нарушило бы баланс… Но меня больше интересует, что расскажете вы, Серый Ворон. Расскажите о своих отношениях с Высшими.

— Честно говоря, ни Нарая Илири, ни магесса Элария мне не нравятся, — откровенно признался я. — И я не имею в виду миловидность. Они очень хороши собой… Но обе настолько надменные, что у меня от них не раз зубы сводило. Ни в грош мужиков не ставят! Магесса ко мне относится так, будто я каждый раз должен разбиваться в лепёшку, чтобы ей угодить. А королева… королева вообще странная. Развела матриархат, а сама мечтает о таком мужике, который бы противился ей… Ну, не противился, а хотя бы не кланялся. Кто вёл бы себя достойно и не заискивал. Короче, хочет видеть властного, уверенного в себе, дерзкого мужика. А не таких, которые в Носс Тауре сейчас обитают.

— Нарая Илири — ученица магессы Элария, — выдал очевидное магистр Женну. — Взгляды одной привиты другой путём долгого промывания мозгов. Но даже королева, от природы обладающая могучей волей, не может сопротивляться желаниям. Она хочет, чтобы рядом с ней стоял тот, кто не только её достоин, но и выше её. В глубине души она презирает тех, кто перед ней преклоняется. Но она всего лишь толковательница мыслей. Она не самостоятельна. Те идеи, которые в её голову вкладывает Великая Мать и поддерживает магесса Элария, приведут расу к деградации и к депопуляции.

— Согласен! — быстро-быстро закивал головой я. — Я так и подумал, когда впервые оказался в Носс Тауре. Там всё перевёрнуто с ног на голову. Мужики могут сражаться и добывать, но не могут изучать магию и принимать решения. Где справедливость?

— Её нет, — усмехнулся магистр. — Потому и появились отступники… А расскажите мне, Серый Ворон, про ваши отношения с ведьмой.

— С ведьмой?

— С Вивиарис.

— А почему вы назвали её ведьмой? Она же волшебница. К тому же прекрасная…

— Прекрасная??? — магистр Женну выпучил чёрные глаза и в следующую секунду захохотал более заразительным смехом, чем смеялся Квантум.

Я неловко поморщился и попытался понять, чего такого странного сказал. Я, вроде бы, с глазами дружу. Всё видел. Видел реально красивую, сексуальную женщину. Пусть даже виртуальную.

— Интересно, — побеждая смех, пробормотал магистр. — В каком облике перед вами, Серый Ворон, предстало это многоликое чудовище… Но не беспокойтесь. В отличие от многих, ведьма верна своему слову. Дав его, она не нарушит. Более надёжного союзника вы вряд ли найдёте, если продолжите удивлять, а не разочаровывать.

Хоть я немного напрягся после слов о многоликом чудовище, всё же соглашался с магистром. Волшебница Вивиарис очень хорошо ко мне относилась. Даже не «минусанула», когда я предложил поддерживать чисто дружеские отношения. Моя репутация с ней удержалась на циферке «4». Не упала. Значит, она не только заинтересована в дальнейших контактах, но и действительно может быть надёжным союзником.

— Я вас уверяю, Серый Ворон, — заметив, что я задумался, добавил магистр. — Когда вам потребуется помощь, в первую очередь идите за ней к ведьме. Но не забывайте, что на всё есть цена. Не будьте дураком и не расстраивайте её. Не отказывайте в маленьких шалостях. Иначе она быстро потеряет к вам интерес и приобретёт интерес к кому-либо другому. Более расторопному.

— Тоже мне психолог, — почти неслышно пробурчал я. — Павел Григорьевич, блин…

Я сразу допёр, что этот прошаренный НПС видит меня насквозь. Знает всё, потому снял с персонажа всю информацию. Но непрошеные советы, мне не понравились. Сначала он называл красотку Вивиарис многоликим чудовищем, а затем предлагал мне не расстраивать это «чудовище». Не отказывать в мелких шалостях. А вдруг реальная Вивиарис — действительно чудовище? Страшная, как атомная война. Вдруг её мелкие шалости заключаются в чём-то большем, чем битва на кровати? Вдруг она обхватит меня своими щупальцами, как Аршарг, засосёт, а потом…. Бррр!

Я натурально так встряхнул плечами — картину мозг нарисовал красочную. Магистр Женну это заметил и улыбнулся.

— Не всё так страшно, как может казаться. Надо думать о перспективе, а не доверять фантазиям. Сами решите, что для вас важнее.

— Ну, спасибо, блин, — опять пробурчал я.

— С шаманом Гриззалом вы не знакомы, я так понял? — он решил перевести разговор на другую тему.

— Слышал только. Сам не видел. Он тоже Высший маг?

— Верно, — кивнул головой магистр. — Высший маг — извечный враг. Враг эльфийского народа… Пришли бы вы в Хушрон, Серый Ворон, вас бы словили и зажарили на медленном огне. Или сварили бы в котле. Всё зависело бы от того, что за блюдо шаман пожелает получить на обед… Но, — он развёл руками. — Вы должны постараться встретиться с ним. Встретиться и заслужить его расположение.

— Зачем?

— Затем, что, возможно, в будущем помощь Гриззала будет полезна. А сам он ни за что не станет с вами встречаться, несмотря на великий к вам интерес. Он — не я. Я не вижу в вас врага, хоть вы видите его во мне…

— Видел, — поправил я. — Уже не вижу.

— Что ж, я рад, — улыбнулся магистр. — Мы быстро добились прогресса… Но шаман орков никогда не пойдёт вам навстречу. Вам придётся пройти большую часть пути самому, чтобы где-то на финише он согласился на вас посмотреть.

— Это всё очень интересно и многообещающе, конечно, — поморщился я. — Но какая мне польза от встречи с вами, магистр? Мы с вами не друзья, хоть я уже рассказал вам всё, что вы просили. Я был честен вами, а вы, кажется, честны со мной. Но к чему наша встреча? Вы решили показать себя и поглазеть на меня?

Магистр тяжко вздохнул. Потом нахмурился. На секунду я подумал, что вместо плюсовых баллов репутации, на которые я напрашивался, он одарит меня минусовыми. Но, как обычно, я оказался неправ.

— Зреет смута, — серая кожа на лице посерела ещё сильнее. — Большая смута. Но даже я пока не вижу, что станет тому причиной. Я лишь чувствую, что смута эта приведёт к катастрофе. Она изменит мир до неузнаваемости. Он прекратит своё существование в том виде, в каком находится сейчас. И, возможно, именно «непосвящённым» придётся стать теми, кто развеет смуту… Серый Ворон, вы знаете кто таков патриарх? Патриарх отступников — Камрал Калири.

— Ну, ваш король, наверное, — сообразил я. — Один из моих бойцов выполнил пару его заданий. Он рассказывал… — я неожиданно вспомнил, что рассказывал Рансуман, и нахмурился. — Он рассказывал, что патриарх приказал построить оборонительный рубеж. Построить охранные башни на границах с территориями Людей.

— Совершенно верно, — подтвердил магистр. — Это я ему посоветовал. Посоветовал готовиться к худшему… Но речь не об этом. Камрал Калири — кузен Нараи Илири. Тысячелетняя вражда продолжается по сей день отчасти потому, что брат и сестра поглощены взаимной ненавистью. Ненавидят именно по той причине, что своими поступками оказали негативное влияние на жизнь друг друга. Оба обладали амбициями, магической силой и желанием возглавить эльфов. Но, при великом содействии магессы Эларии, толковательницей воли Великой Матери стала Нарая Илири. Брат это запомнил. Тысячу лет назад он возглавил отступников, увёл их на запад и построил для них новый дом. Но он никогда не забывал о прошлом. Он всё ещё таит в себе эту ненависть. И, я уверен, рано или поздно захочет её расплескать.

— Он захочет нанести удар по Носс Тауру? — удивился я.

— Я не знаю, чего он захочет. Я знаю только, что никому не удастся остаться в стороне. Даже «непосвящённым». В великом противостоянии им придётся решить, чью сторону принять. К вам, Серый Ворон, это относится тем более. На данный момент, вы не только самый опытный воин. Но и самый влиятельный «непосвящённый», возглавляющий сильную дружину. Поэтому, возможно, скоро вам придётся сделать нелёгкий выбор.

Я присвистнул: видимо, вскоре планируется нешуточный замес. Не просто замес, а RvR-замес — раса против расы. А поскольку я сам эльф, мне, наверное, придётся занять сторону эльфов. А магистр, получается, прибыл для того, чтобы прозондировать почву. Прощупать меня, рассказать сказки и постараться перетянуть на свою сторону.

Или… хрен его знает.

Я встряхнул головой и попросил у магистра подробностей.

— Ничего конкретного я пока не скажу, — сказал тот, как отрезал. — Вижу, что тучи сгущаются. Ощущаю опасность всем нутром. Но будущее мутно. Я вижу, как через плотный туман пробивается пламя войны. И никому не удастся остаться в стороне.

После этих слов мне действительно стало не по себе. Он произносил слова с такой обречённостью, которую я ещё не слышал в речах неигровых персонажей. А он, на минуточку, Высший маг дроу! Тот самый один из Пяти. Тот, к чьему мнению стоит прислушаться.

— Серый Ворон, — магистр Женну вывел меня из состояния лёгкой задумчивости. — Вы ответили на все мои вопросы. Общение с вами было весьма полезно. Я не могу не ответить благодарностью. Спрашивайте смело. Я честно отвечу на несколько ваших вопросов.

Это было неожиданно. В голове словно табун лошадей пробежался, унося за собой все толковые мысли. В голове осталась всякая чушь.

— А почему вы называете Вивиарис чудовищем? Она же, вроде, даже принцессу воспитывала… Воспитывает.

Хитрый дроу лишь усмехнулся.

— В этом вопросе, Серый Ворон, я предоставлю вам возможность разобраться самому. Повторю лишь то, что уже говорил: не отказывайте ей и смело просите в ответ. Она любит смелых. А смелым, как известно, и судьба помогает.

Я занёс эту информацию в базу данных. Вспомнил о золотом кулоне, который пылился в заплечной сумке и с которым я так и не принял решение, как поступить. Его можно отдать как Нарае Илири, так и Вивиарис. Размышляя ранее, я так и не пришёл к какому-либо решению. Награда меня интересовала от обеих, но она скрывалась под неопределённым словом «вариативно». А я хотел получить чуть больше конкретики. И, после озвученной информации от магистра, склонялся к тому, чтобы вернуть кулон «чудовищу». Вернуть, посмотреть на реакцию и получить заслуженную награду.

— Есть ещё вопросы?

— Конечно, — торопливо захлопал я глазами, и выстрелил первое, что пришло на ум. — А расскажите мне о пятом из Пяти — о Безликом Некроманте. Теперь я знаю всех Высших магов этого мира. Познакомился со всеми, кроме шамана орков. Но Некромант… Он же не такой как вы, верно? Имею в виду, не такой как все остальные великие маги. Какова его история? И как его одолеть?

— Вы хотите одолеть Высшего мага??? — второй раз за время общения глаза магистра, что называется, вылезли из орбит. Только в этот раз он не смеялся.

— Ну, так он же само зло, как бы, — неуверенно пожал я плечами.

— Зло — понятие растяжимое, — нравоучительно изрёк он. — Одолеть Некроманта в одиночку пока не по силам никому из Высших магов. Если бы они… если бы мы объединились — то может быть. Но Высшие никогда и ни при каких обстоятельствах не объединятся. Я не знаю, что для этого должно произойти… Но лично мне вполне по силам рассказать вам о нём всё, что знаю.

— Я весь внимание.

— Безликого давно перестали волновать мирские дела, — начал рассказ магистр. — Но Безликим, конечно же, он был не всегда. Когда-то — не так уж давно по моим меркам — он верой и правдой служил прадеду короля Гилберта Пеппина. Тот, кто стал Некромантом, когда-то был талантливейшим придворным магом. Во времена своей молодости, он поглощал знания, как голодный волк. Очень быстро научился тому, чего многие маги не умеют даже сейчас. Благодаря своим умениям, он быстро забрался на самую вершину — стал ближайшим советником короля. И когда король почувствовал, что начинает угасать, он попросил сотворить эликсир бессмертия. Страх перед смертью был столь высок, что он готов был отдать придворному магу всё, что тот пожелает. И амбициозный маг пожелал многого. Он погрузился в древние фолианты, заперся в королевской башне и искал формулу. И он совершил самую главную ошибку в своей жизни — творя эликсиры, он испытывал их на себе. Уже давно ушёл к предкам старый король, а маг продолжал поиски. Но теперь цель его поисков изменилась — он захотел бессмертия для самого себя. Годы попыток и испытаний превратили его в того, кем он является сейчас — превратили в нежить. Его тело давно истлело, но он не только не хочет покидать этот мир. Он уже не может этого сделать. Он привязан к этому миру незримой нитью, которая не позволяет ему этот мир покинуть. Но сам он уже давно принадлежит миру другому. Поэтому никто — ни те, кто родились в этом мире, ни «непосвящённые» — не сможет его одолеть. Мечи, копья, стрелы и слабая магия не несут ему опасности.

— Просто зашибись, — прокомментировал я, вспоминая, что в ближайшее время планировал наметить поход на Некроманта. Если я не ошибаюсь, он оставался единственным доступным Мировым Рейдовым Боссом. Остальные уже были убиты и накручивали дни до респауна.

— Однако ходят слухи, — магистр воздел тонкий указательный пальчик. — Что Некромант ненавидит магию истинной веры. Магию, в основе которой лежит поклонение Италану.

— Что, простите?

— Люди — именно представители расы человеческой — ревностно верующие в фундаментального реформатора мира, обладают такой силой, которую Некромант ненавидит. Ненавидит и опасается. И что самое интересное: только «непосвящённые» могут приобщиться к этой вере. Только те, кто не родился в этом мире, а пришёл в него, как сам Италан, могут понять её, впустить в сердце и силой своей веры уничтожать нежить. И Некромант, как олицетворение неживого, опасается людей, истово верующих в исчезнувшего Творца.

Я нахмурил брови, быстро переваривая услышанное. Кажется, всё по феншую: во всех играх нежить убивается более эффективно, если имеются обладатели святого оружия или бафферы, умеющие накладывать определённые баффы. Везде такое было, и не вижу причин, почему этого не может быть в «двумирье». Другой вопрос — это что, на хрен, за классы такие, о которых я не только никогда не слышал, но и не читал? В лоре ровно ноль информации про истинно верующих в человеческого демиурга из расы титанов. Ведь, как сказал магистр, только среди игроков — и только среди игроков-людей — могут быть такие уникумы. Но кто они? Как класс называется? Что надо сделать, чтобы его получить?И реально ли таких игроков отыскать?

— Святое оружие… святая вера… — рассуждая сам с собой, пробормотал я. — Это логично. Смысл явно присутствует. И что, эта вера поможет его одолеть?

Магистр безразлично пожал плечами.

— Я крайне сомневаюсь. Но мои сомнения не имеют значения. Я лишь рассказал вам, Серый Ворон, что слышал от других… Но это ещё не всё, что я могу рассказать о Некроманте.

— Нет?

— Так же ходят слухи, что Безликий нашёл себе ученика. Когда я впервые об этом услышал, крепко задумался.

— Почему?

— Потому что ни о чём подобном не слышал в течение многих лет. А услышал лишь тогда, когда в мире появились вы — «непосвящённые»… Следите за моей мыслью?

— Да ладно!? — теперь уже я выпучил глаза. — Вы намекаете, что если у Некроманта и есть ученик, то он из «непосвящённых»? Серьёзно???

— Слу-хи, — чётко разделяя каждый слог, произнёс магистр Женну. — Слухи приходят из рыбацкой деревни Велес. Кажется, кто-то даже божился, что видел самого Некроманта в окрестностях. А затем, по непонятным причинам, в деревне начали вянуть деревья, гнить рыба, пропадать скот. И даже… И даже, говорят, пропадают жители.

— Обалдеть! — присвистнул я. — Некромант по ночам лазит во вшивой деревне и ворует людей?

— Так ли это на самом деле, вам придётся выяснить самому. Смело начинайте поиски, и не забудьте сообщить мне, если действительно что-нибудь обнаружите. Мне это тоже крайне интересно.

— Обязательно прощупаю, — я занёс очередную важную информацию в базу данных. — Для меня это не просто интересно, но и важно.

Магистр улыбнулся доброй улыбкой и встал из-за стола, намекая, что встреча завершена. Он взял свой вычурный посох, посмотрел в красные глаза ненастоящего паука и дунул на них. В тот же момент глаза потухли.

— Рад, что не пришлось прибегать к магии, — сказал он. — Перед встречей с вами я готовил себя ко всему. Ведь вы могли прийти и не один. Прийти с той, кто отнеслась бы ко мне совсем не так дружелюбно. И тогда, возможно, вы бы увидели схватку двух Высших магов… Но в вас нет фальши. Вы довольно-таки открытый «непосвящённый». Я встречал и похуже.

— Спасибо, — я не сдержал улыбки. — Я действительно не держу дулю за спиной.

— Не знаю, что сие означает, но догадываюсь, что плести интриги с той искусностью, с которой умеют другие, вы ещё не научились, — запутанно произнёс магистр. — Надеюсь, и не научитесь… Серый Ворон, к сожалению, я тоже ничему не могу вас научить. Я бы рад, да не могу — вы же не маг.

— Я полувоин, полумаг! — торопливо выстрелил я в надежде на плюшку.

— И ни в том, ни в том не сильны, — очень знакомо сказал он. А затем улыбнулся, когда я недовольно надул губки. — Но я всегда буду рад пообщаться с вами. Если я буду вам нужен, приходите в таверну и оставьте весточку. Мне передадут и я вас найду. Возможно, и у меня будут к вам мелкие поручения. Не всё же вам таскать каштаны из огня для других.

Магистр Женну вновь улыбнулся и похлопал меня по плечу.

Получены 2 балла личной репутации с неигровым персонажем «магистр Женну — высший маг дроу». Персональная репутация: 2/10

Он одарил офигевшего меня пронзительным взглядом, одним движением закутался в плащ и произнёс ещё более запутанно:

— Чтобы пронзить тьму достаточно лишь одного лучика света. Ты обязан стать этим лучиком.

А в следующую секунду от него остался лишь лёгкий ветерок. Как будто никакого магистра и не было.

— Ну и чё это означает? — я принялся озираться по сторонам, как бы пытаясь получить ответ от равнодушного НПС, который всё так же протирал тарелки. — Ладно, +2 к «репе» — это офигенно. Но какой, блин, лучик?

Ответа я, конечно же, не получил. Не получил даже внимания. Поэтому пришлось активировать серое вещество, почесав черепушку.

Всё это выглядит крайне странно. Высшие маги легко идут на контакт и даже сами разыскивают. Лидеры рас тоже, как бы, не против отбить мне пятюню. И Нарая Илири нескромно на что-то намекала, многообещающе подмигивая. И королю Гилберту я пришёлся по душе. И владыка Низбад не прочь проверить на прочность мои коленки. Не говоря уже про Амелию Пеппин, задолбавшую любовными письмами. Неужели я и вправду охренеть какая важная персона?… А маги? Одна по ладошке чертит, а потом десерт в рот пытается засунуть. Второй лучиком называет. Третья говорит, что я капздец какой перспективный. Что это, на хрен, значит? Ладно, может быть, потому что лэвэл у меня топовый. Кланом я пока рулю, и рулю неплохо. Но так раздариваться, это чересчур уж неожиданно. Наверное, в скором времени реально что-то важное произойдёт. Что-то такое, где я буду вынужден сыграть определённую роль. И они все пытаются переманить меня на свою сторону.

— Короче, — мне надоело ломать голову и я встал. — Завтра спрошу у куратора.

Глава 22. Новые планы и Безликий Некромант

Я сидел за столом, смотрел на буковки на экране ноутбука, насвистывал что-то себе под нос и, в очередной раз, вспоминал слова Николая. Он выслушал меня очень внимательно. Настолько внимательно, что даже ни разу не улыбнулся. Но опять не сказал ничего конкретного.

— Идёт Закрытое Бета Тестирование, — наверное, от него я это услышал в сотый раз. — Всё может поменяться в любой момент. Плыви по течению, выполняй квесты, высматривай ошибки между делом, и качай клан. Воспринимай происходящее, как игру. Коей она, по сути, и является… ЗэБэТэ, так или иначе, закончится в конце лета. Значит, ответы на свои вопросы ты получишь только тогда. Если же хочешь большего, если же не хочешь ждать — ищи. Дерзай и ищи. Проявляй инициативу и копай так глубоко, как никто ещё не копал. Ведь только в этом случае ты докопаешься.

Больше Николай ничего не сказал. Как мне показалось, он лишь нагнал туману. Лишь добавил неопределённости.

Так что по прошествии четырёх дней с момента знакомства с загадочным магистром дроу, я не приблизился ни на шаг к пониманию того, что происходит.

Впрочем, меня очень быстро отвлекли другие дела. Мне даже не удалось побыть одному и как следует порассуждать.

Сейчас, правда, я сидел один. Сидел один в своей общажной конуре. Как всегда, поутру напился кофе и излазил форум «от» и «до». Информации было в достатке. И она даже была интересна. Правда, опять безрадостна.

Антошка-картошка взял клану 5-й уровень. Вообще не понимаю, как ему удалось. Мы сами горбатились несколько дней. И я крайне удивился, что в его «пугальском» клане нашлись пятеро тех, кто смог заручиться доверием лидеров рас. Ладно, с лидером орков подружится лично ему несложно. Но другие… Как??? Мне даже казалось, что ему реально помогают там, в недалёкой Праге — уж очень резво он взбирался наверх. Очень неожиданно. По моему субъективному мнению, он совсем не походил на того, кому по силам управлять коллективом. Расставлять приоритеты, ставить задачи, преодолевать нежелание пассивных сокланов. Он больше походил на великовозрастного нытика, а никак не на управленца. И мне было очень некомфортно от осознания, что я, возможно, ошибся в оценке его характера. А может, его ненависть ко мне оказалась столь сильной, что он начал вытворять такое, чего не вытворял никогда. Кто знает. В принципе, можно спросить напрямую. Можно отправить ему сообщение. Но делать этого, я, конечно же, не буду.

Говнюк Инсейн меня тоже не порадовал. Мало того, что он всячески пытался поддеть меня на форуме, переходя на личности, он ещё и клан развивал очень быстро. Тоже взял 5-й уровень и в клановой статистике занимал вторую ступеньку на пьедестале. А за ним шёл клан Антошки. По рассказам Платона, они оба продолжали практику бездумного набора всех подряд. И я даже вынужден был признать, что в этом что-то есть. В той игре, которую я знал, как свои пять пальцев, такое бы не сработало. Там надо внимательно относиться к каждому персонажу. Нельзя набирать тех, кто не готов давать больше, чем брать. Кто не готов превозмогать, тратить чуть больше времени, пожертвовав сном. Кто не готов стойко держаться, если преследуют неудачи.

Здесь же всё было немного по-другому. Здесь играли профессионалы. Всем тестерам на ЗБТ платили. От всех требовали многого, но и многое обещали. Здесь все играли так много, что не было необходимости поддерживать определённый онлайн. Он сам по себе поддерживался. Как говорил Николай, 90 % всех тестеров играют более 12-ти часов в сутки. То есть они уже обладают огромным игровым опытом. А потому смысл набирать таких действительно присутствовал. Смысл был в том, чтобы асфальтоукладчиком проходиться по тем, кого ты считаешь своим врагом. А «Бессмертные» для многих таковыми врагами и являлись.

Но я всё равно продолжал противиться такой политике. Хоть я поумнел и рассмотрел опасность, всё равно не желал отступать от собственных правил. Я отказывался не только от тотального набора всех желающих, но и от создания альянса. Мои так называемые советники уже всю плешь проели этим альянсом. Но я отбивался. Во время вчерашней невероятно жаркой дискуссии, где мне показалось, что они сейчас опять обидятся и всунут в мою ладонь чёрную метку, я полчаса доказывал, что это бессмысленно. Создавать альянс и сразу забивать его посредственными кланами — глупо. Я стучал по столу и рассказывал им, что везде, где играл, справлялся своими силами. Побеждал не в одиночку, но только своим кланом. Давал бой каждому, никогда не отступал и всегда выходил победителем. Пусть даже лишь на время, оплаченное владельцами серверов. А если кто-то хотел со мной сотрудничать, он вступал ко мне в клан на определённых условиях, а не в качестве балластного «тага».

До некоторых моя мысль, конечно, дошла. Но это мало что изменило. Мне раз за разом пришлось втолковывать, что на данном этапе ЗБТ, когда мы сами по себе представляем угрозу для врагов, любой «таг», который мы выберем в качестве союзного, утянет нас на дно. Мы не станет сильнее. Мы ослабеем. Мы взвалим на себя чужие проблемы и вынуждены будем их решать. Ведь если не станем этого делать, на нас обидятся. Покинут альянс с лёгким сердцем, рассказывая на каждом углу, какие плохие эти «Имморталсы». А мне не нужны те, кто хочет лишь получать. Мне нужны те, кто может отдавать, превозмогать и, самое главное, справляться с невзгодами в одиночку. Кто в «двумирье» может выживать и без старшего брата. Иначе всяческие союзы просто теряют смысл.

Мне удалось перебороть панические настроения. Я вновь принялся настаивать на быстрейшем взятии капа по уровню, быстрейшей прокачке клана и его пассивок. И попросил уделить максимальное внимание вопросу экипировки.

Здесь Рубен и Иван меня услышали. Они сказали, что пока нет проблем с полезными кусками для крафта и с золотом. И то, и другое накопили. Но огромная проблема с самыми простыми и распространёнными ресурсами. Игроки прогрессируют, прокачивают уровни, постепенно одеваются в достойные вещи, добывают больше золота. По этой причине золото обесценивается. Но условия для его вывода из игры пока недостаточно хорошо проработаны. Инфляция шагает семимильными шагами. И, несмотря на то, что одеваться по уровню нужно всем, создание «эпической» экипировки стало чудовищно невыгодным занятием. Даже при прокачанной «удаче» шанс крафта редко превышал 60-ти %-ов. Если не подфартит с первой попытки, как говорил Иван, можно на крафт потратить больше, чем этот «эпик» реально стоит. А если ресурсы начнут дорожать ещё больше, крафтовая система, предложенная создателями «двумирья», полетит в тартарары. Слишком много золота у игроков на руках.

Выхода иного я не увидел, а потому под конец собрания предложил единственно верное, как по мне, решение. Я отдал указание Рубену массово скупать ресурсы. Мониторить форумный аукцион и всё скупать по-тихому. Золото не экономить. И хоть Рубен вяло возражал, объясняя, что массовая скупка ресурсов приведёт к ещё большему их удорожанию и потенциальному убиванию рынка, меня это не напугало. Золото мы ещё добудем. Убьём кого-нибудь страшного и опасного. А вот ресурсов много не бывает. Их всегда надо больше, чем у клана есть в наличии. Значит, главная задача на ближайшее время не только создание экипировки и поддержание уровневого отрыва, но и скупка ресурсов.

Я захлопнул ноутбук, допил кофе и оставил чашку. Поднялся и направился на 5-й этаж. Сегодня был важный день. Сегодня мы решили прикончить действительно кое-кого страшного и опасного — Безликого Некроманта.

Я с удовольствием поделился с сокланами информацией, которую получил от магистра. Практически дословно пересказал им историю становления Некроманта и его боязни «святой веры» — что бы оно такое ни было. Меня выслушали с интересом. Платон моментально предложил начать поиски игроков на неизвестных классах. Мы все знали, что в «двумирье» есть нестандартные для отыгрыша классы. Такие, чьим умениям не обучит самый простой НПС в самом простом городе. Такие, ради которых придётся постараться. И мы вместе решили начать отлов этих классов.

Хотелось бы сказать, что это было сложно. Что поиски шли крайне медленно, без всяких шансов отыскать философский камень. Но нет. Всё оказалось гораздо проще. Практически всем костяком мы оккупировали Кресфол. Окружили кольцом храм, возведённый в честь Италана, и отслеживали удивлённых игроков, желающих этот храм посетить. Натурально так приставали к ним, практически мелочь по карманам искали, и очень быстро обнаружили подозрительных персонажей, о которых ни в лоре, ни в древе классов не было никакой информации

Людей-игроков на классе «Shepherd» (Пастырь) в «двумирье» было не так уж и мало. Первый же коммуникабельный «Пастырь» рассказал нам практически всё. Сдал свой класс с потрохами. Он был доволен повышенному к нему вниманию от таких важных персон, как мы, и болтал, словно не мог выговориться. Хвастался собой, рассказывал, какой он молодец и как долго шёл по кривой квестовой дорожке, чтобы стать не таким, как все.

Класс «пастырь» показался мне крайне ограниченным. И нереально неудобным в прокачке, потому что соло мог добывать опыт только на нежити. Используя в качестве оружия икону Италана, — ага, портрет того самого мужика, чей облик я видел уже много раз — он мог наносить повышенный урон магией по неживым «мобам». Скелетам, зомбакам, трупоедам, привидениям, призракам и прочей нечисти. Короче, если качаться соло, то лучше всего «пастырь» качался по ночам на кладбищах или в затхлых, заброшенных склепах. Контент, мягко говоря, своеобразный. Именно поэтому о «пастырях» мало кто слышал. А по сравнению с уровнем топового «энханцера» в «двумирье», «пастыри», которых мы заманили в клан, плавали на дне. На них, как Гулливер на лилипутов, смотрел даже Краудер.

Но этот класс умел не только святой магией пулять. На себя и союзников он мог накладывать самый натуральный бафф. Бафф «благословение». На 10 минут, при кулдауне в 2 минуты, он превращал игрока в карающую длань Италана. В оружие веры. Его бафф повышал урон по нежити, наносимый любым оружием на 50 %. Хоть магическим, хоть физическим. Но это ещё не всё. Этот же бафф существенно повышал сопротивление атакам всякого вида мертвечины. Сопротивление атакам прислужников тьмы. Ну и, как я надеялся, должен был повысить урон, который мы планировали наносить Безликому Некроманту, и повысить сопротивление от урона, который он будет наносить в ответ.

С этим первым «пастырем»-болтуном, попавшим в наши сети, мы беседовали очень долго. Как шпион Пеньковский, он выдал нам всё. А затем, вообще не колеблясь, согласился вступить в клан. О клане «Immortals» он много слышал и был весьма озадачен нашей активностью у храма Италана. Но когда узнал в чём причина, выразил жгучее желание поучаствовать в убиении Некроманта. Проблема была только в том, что он один такой уникальный. А нас — совсем не уникальных — в 150 раз больше. И как бы он не старался, в одно лицо никак не смог бы поддерживать сей бафф активным во всех группах. 10 минут — это ни о чём.

Так что следующие дни он наравне со всеми участвовал в поиске бесхозных «пастырей». Признался, что никого не видел ранее и был уверен, что он один такой ни на кого на свете не похожий. Но, к счастью, мнение оказалось ошибочным. Прошерстив раздел «рекрутинга» на форуме, кинув завуалированный клич там же и осадив храм в Кресфоле, мы смогли вычислить и уговорить вступить в клан ещё троих. Такого количества всё равно было недостаточно. Но больше народу мы не смогли найти. Мы и так примелькались в столице. На форуме какой-то активист даже задавался вопросами, что мы там делаем в таком количестве. И тестеры, любившие потрепать эпистолярными языками, с удовольствием делились предположениями друг с другом. Поэтому я решил не затягивать и наметил срок нападения на Некроманта на сегодня на 15:00.

Я слегка задумался, торопясь в комнату для брифингов. И не заметил того, кто резво опередил меня на финишной прямой и едва не столкнулся у двери. Вернее, ту.

Катя зацепила меня плечом. Возможно, даже умышленно. Остановилась и уставилась, как на таракана. Взгляд её мне не понравился, но отвечать на провокацию я не собирался. Сдал назад, пропуская первой. Она многозначительно фыркнула, усмехнулась и прошла вперёд. По моему телу от пяток до макушки совершили забег мурашки. Я встряхнул плечами, словно стряхивал отвращение.

В течение небольшого периода, прошедшего после испорченного платья и размазанной туши, Катя вела себя просто отвратительно. Пару дней не показывалась на глаза, видимо, чувствуя себя униженной и оскорблённой. Но затем словно осатанела.

До меня очень быстро стали доходить слухи, что она распространяет обо мне лживую информацию. Ну, то есть, как бы намекает, что если измерять линейкой, линейка будет смеяться. Что если расставить руки, чтобы прикинуть размер женского счастья, счастья там будет не так уж и много. Смех один, в общем.

Я не стал кидаться на защиту самого себя и каждому встречному демонстрировать, что счастья там хватит на всех. Решил отнестись по-философски. Если человек «тварюка», как тогда сказала Вика, то его ничего не исправит. Возможно, только физические тумаки с признаками телесных повреждений. Но такой вариант наказания я сразу отмёл. До сих пор вспоминал с содроганием своё знакомство с её дверью. До сих пор чувствовал себя конченым идиотом. Не потому, что хотел ей отплатить таким образом. А потому, что вообще хотел отплатить. Я брезгливо кривился от самого себя, вспоминая, что такая незначительная величина, как Катя, вообще смогла спровоцировать меня на эмоции. Воспоминания об этом были просто отвратительны.

Но Катюха решила не сдаваться просто так. Она считала себя персоной куда более важной. И даже попыталась расплатиться с той, кто жестоко унизил её при всех.

Сам я не стал свидетелем. Но ребята рассказывали, что Катя улучила момент и подловила Вику в тренажёрном зале. Не знаю, чем бы всё закончилось. Возможно, просто полетели бы космы. Ну, или пару царапин на щеках у обеих появилось. Но, к счастью, свидетели нашлись. Когда Катя прибежала с мыслями о мести, яростную схватку успели предотвратить. Дамы уже обменялись ненавидящими взглядами и даже обнажили коготки. Но их успели развести по разным углам ринга. А затем пришёл рефери и показал, кто на самом деле важная персона. Несостоявшийся поединок для одной из них едва не закончился нокаутом — Николай, с которым мне удалось потом пообщаться, рассказывал, что подумывал удалить Катю из состава тестеров. Выгнать к чёртовой матери. Но остыл немножко и пожалел её. Сказал, что негоже с позором выгонять стримершу с полутора миллионом подписчиков на канале. Это плохо для рекламы.

Но с тех пор он одел на неё ошейник. Теперь Катя могла лишь фыркать и недовольно кривиться. Ещё одна попытка причинить кому-нибудь физический вред — и она смело может собирать манатки. Одеваться и валить к себе на Колыму. Образно говоря.

— Всем привет, — поздоровался я, когда зашёл в комнату. Сел на свой стульчик, осмотрел заполненное помещение и сразу приступил к главному. — Итак, операция «Ы» назначена на 3 часа. У нас ещё почти 6 часов в запасе. Рубен и Ваня, сделали, как я просил? Помогли «пастырям» с бустом?

— Ну, блин, — недовольно поёрзал по стулу Иван. — Этого ж не было в планах. Ребята в очереди на крафт начали тихо возмущаться.

— Так я ж не прошу «эпик» им накидать, — произнёс я. — Да, я знаю, что они маленького лэвэла и носят мусор всякий. Но можно же постараться? Собрать хотя бы «редкие» магические сеты. Или отобрать у кого-нибудь старое барахло… И пухи! Пухи главное! Дайте им пухи или тряпки с бонусами на скорость использования заклинаний. Чтобы «благословение» быстрее развешивали.

— Такая идея сулит ещё большие траты, — Иван, словно не слышал меня.

— Да и похрен! — я вновь почувствовал, как старый «я» начинает просыпаться. Я все ещё не научился контролировать себя, когда кто-то противился моей воле. — У нас всего 4 «пастыря». Это скрытый класс. Пойди такого отыщи. И в свете предстоящих событий эти классы намного важнее остальных. Даже важнее «энханцера». Обеспечьте их экипировкой!

— Окей-окей, — влез в разговор Рубен. — Золото есть. Мне стоит, наверное, старьё по форуму поискать. Куплю за деньги. Так будет проще. И не придётся ресурсы тратить.

— Я бы и не стал тратить на них ресурсы, — недовольно пробурчал Иван.

— Да успокойся, — Рубен, видимо, решил прийти мне на помощь. — Через сорок дней всё это не будет иметь никакого значения. Через сорок дней завершится ЗэБэТэ. Мы будем локти себе кусать, если не попробуем забрать Некроманта. А «пастыри» — как правильно говорит Лёха — невероятно важны. Без них, думаю, даже не стоит пытаться. Это нам повезло, что клан-лид раздобыл полезную инфу. В общем, я разберусь. К рейду они будут одеты.

— Спасибо, Рубен, — поблагодарил я. — Остальные — старайтесь подкачаться и приодеться. Свитки баффов нужны, зелья. Жека, пусть тебе поможет кто-нибудь. Знаю, что сам не успеваешь.

— Не проблема, — ответил он. — Не переживай по этому поводу.

— Хорошо. Я тогда сейчас займусь организационными вопросами. Соберу «пастырей», уединюсь с ними и чётко распишу задачи. Они должны бегать из группы в группу, не задерживаясь ни на секунду. Они точно должны знать последовательность своих действий. Точно знать группы, к которым приписаны, и ник-неймы всех пати-лидеров. Ни в коем случае нельзя позволить, чтобы 2 минуты отката имбанутого баффа они метались в поисках тех, к кому приписаны. Они должны чётко знать куда бежать и кого баффать.

— Но, так или иначе, всё равно кто-то не получит «благословение», — развёл руками Димон. — Их слишком мало, чтобы успеть за всеми.

— Мне кажется, — высказался Платон. — Придётся собирать группы, ориентируясь на уровни. И оставить без баффа тех, кто не внесёт ощутимого импакта. У кого и оружие плохое, и одёжка никакая, и уровень слабенький…

— А чё всегда я!? — очнулся задремавший Краудер.

Но мы опять не стали слушать бедолагу. Как выкапывавший баги крот, он был хорош. Как игрок — никудышный.

— Наверное, ты прав, — согласился я с Платоном — Сейчас я разберусь с «пастырями» и пробью через клан-чат кто во что одет. Тогда и составлю приблизительный список групп. Сам возглавлю лучников. А теперь давайте по делам. Сбор в деревне Истбурн в 15:00…

…Жуткие порывы сухого ветра хлестали клан не переставая. Гоняли песок и остатки мёртвых растений. Но в этот раз они не доставляли нам хлопот. Ну, может быть, доставляли немножко. Только не нам, а тем 4-м «пастырям», которых мы отыскали на просторах «двумирья». Каждый из них барахтался в болоте между 30-м и 40-м уровнем, и безуспешно пытался удержать равновесие, когда мощные порывы ветра пытались свалить их на землю.

Некоторых хилов я просил присматривать за малышами. Но они помогали лишь сопротивляться периодическому урону, а не укрепляли ноги.

Я прищурился и ещё раз посмотрел на Тёмную башню. «Бессмертных» там уже ждали. Молнии били, зелёный водоворот на небе никуда не делся, а сам хозяин нависал над балконом. Балконом из чёрного камня, над которым он левитировал. Едва мы зашли в боевую зону, установили алтари и подошли к его дому, Безликий Некромант вежливо попросил нас проваливать подобру-поздорову. Ну, то есть прошипел, как змея: «Убирайтесь». Мы ничего не ответили и занялись подготовкой.

— Я первым не пойду, — говорил я. — Не в этот раз. Топовая пачка «танков» выдвинется и постарается вытянуть его сюда. Слышал, Ланц? Получаете баффец и сразу к башне. Агрите, и обратно. Проверим его реакцию. Если пойдёт за вами, вливаем урон.

— Хорошо, — кивнул Ланцелот. — Но я не гарантирую, что умению контроля пройдут. Это не тот «моб». Почти всю магию он отражает.

— Неважно. Главное «провокация» и «агрессия». Мы уже не валимся от его дебаффа, а значит, нам вполне по силам с ним сразиться.

Пати Ланцелота, Вольфрама и семейной пары выстроились в линию. Каждой пати я выделил по «энханцеру» и по 2 хила. Спам хилящими абилками, мне показалось, должен повысить выживаемость этих групп. А заливать «ману» им не зачем.

По команде они молча выдвинулись к башне. Некромант сразу занервничал. Он перестал праздно парить над балконом. Спрыгнул и начал плавно опускаться. Но «танки» не замедлили свой ход. Прикрываясь огромным «эпическими» щитами, они шли напролом. Когда оставалось метров 10–15 до встречи на Эльбе, мерзкий голос Некроманта раздался в ушах каждого:

— Решили бросить мне вызов? Вот вам мой ответ!

Он взмахнул чёрными руками. Знакомый песчаный вихрь вновь вырвался из-под его ног. Убийственный песок огромным клубком бросился вдогонку за улепётывавшими «танками». Но мы уже были готовы к такому развитию событий. И заранее знали, что будем делать.

— Массовые хилки! — успел прокричать я, прежде чем противный песок набился в рот. — Хлебнули зелье «жизни»!

Но дискомфорт можно было перетерпеть. Меня больше волновал периодический урон, который это песок активировал. Я испуганно смотрел на свои руки, когда испитое зелье с привкусом клубники перемешалось во рту с песком. И увидел, как руки окутал свет — Вика среагировала моментально и опять продемонстрировала свой скилл. Песок закружился вокруг выстроившихся в ряд «Бессмертных». Повалил некоторых из них и попытался потушить свет, льющийся из лекарских рук. Сражение песка с лекарями длилось недолго. Благодаря им и, в куда большей мере, бриллиантовой бижутерии, мы выстояли. Песок опал к нашим ногам, быстро теряя магическую силу.

— Потери!? — прокричал я, между делом сплёвывая песок. Затем сплюнул ещё раз и открыл окошко рейда.

— 15 человек, — опередил с информацией Платон. — Все кто ниже 50-го сложились очень быстро. Все «пастыри» и те, кто ещё не одел бриллиантовую бижу.

— Тьфу! — в очередной раз сплюнул я.

— Мы же подобное и предполагали, — Квантум стряхивал песок с «редкой» туники.

— Ладно. Иск! Напиши им, пусть двигают сюда. Надеюсь, всем ума хватило встать на алтарях, а не в клан-холл…

— Он летит! — закричал Ланцелот, указывая мечом на башню.

Некромант, наверное, не ожидал, что произойдёт нечто подобное. В прошлый раз он уложил клан куда проще. Он поплыл по воздуху, быстро сокращая дистанцию. Но всё же не решился приблизиться к опасной линии. Остановился, расставил руки и начал что-то шептать.

В этот же момент я выкрикнул: «Залп!». Лучники, заряженные святым баффом, который быстро стремился закончиться, спустили тетивы. Рой стрел мгновенно долетел до цели и накрыл её.

— Р-р-рааах-х-х! — раздался злой и недовольный вой.

Все стрелы хоть и попали в тело, пролетели насквозь. Создавая эффект работающей швейной машинки, они вонзались в сухую землю позади Некроманта. Оперения на стрелах выгорели полностью, а древки почернели.

— А-ха-ха-ха! — нервно засмеялся Жамеллан.

— Чего орёшь!? Урон был? — не выдержал я.

— Был. Я из «эпического» лука дал крит на 150 единиц. Бредятина!

— Нормально, — не согласился я.

— Под баффом, под «энханцером», под благодатью, Лёха!

— Значит, заряжай следующий патрон! — сквозь зубы прорычал я. — А вы все думали, что будет легко? Это же Высший маг! 150 урона по нему — это, практически, победа! Ну-ка взяли себя в руки! Перестали на меня так смотреть и дали следующий залп!

Мотивация, произнесённая правильным тоном, никогда не помешает. И безапелляционный тон работает в таких ситуациях куда лучше, чем уговаривание. Никаких: «Прошу вас…», «Пожалуйста…» и «Будьте любезны…». Только приказы срабатывают. Уж я-то знаю.

Лучники меня услышали. Как и злющий Некромант. Нет, лица его, я конечно, не видел. Не по лицу я понял, что он злющий. А по тому, что он, наконец-то, перестал шипеть и размахивать руками. Он направил на нас две пятерни и в следующий момент земля под его ногами пошла трещинами.

В мгновение ока он оказался на островке. Вокруг него трескалась земля. Из-под земли вылезали «элитные» зеленокожие зомбаки с длинными ручищами. Хватались за края земли, выбрасывали гниющие тела наверх и сразу мчали к нам.

— Бр-у-у-у-м! — опытные «танки» сработали синхронно. Металлические щиты вонзились в землю, после активации временной неуязвимости. А затем пошли умения массовой агрессии.

Секунда у меня ушла на то, чтобы понять, что панических приказов давать не стоит. Ребята всё сами знают. А потому я лишь быстро настрочил в клан-чат, и полностью сосредоточился на столкновении.

«Пастырям отрабатывать по плану. Ведём бой. Ваш бафф очень нужен. Торопитесь.»

Зелёная масса врезалась в щиты. Особо ретивые зомби даже перелетели через них. В бой пошли «милишники». Линия «танков» очень быстро оказалась погребена под подгнивающими телами. Но свет лекарских умений шёл сплошным потоком. Поэтому в бойне мы не потеряли никого из первой линии. Бойцы ближнего боя подоспели вовремя и, на исходе угасающего святого баффа, принялись раздавать на орехи.

Со своего командирского места я видел всё. Видел, как гнилые тела разлетаются на части. Видел, как освящённые мечи и кинжалы, топоры и пики крошат зелёное месиво. В итоге, в бой не пришлось вступать ни магам, ни лучникам. Кайфовавшие «милишники» всё сделали сами. Все зомби, вырвавшиеся из игрового ада через трещины, превратились в куски виртуального мяса.

— Вот это да!

— Вот это надавали, угу!

— Просто в капусту!

— Бафф упал!!! — раздавались крики бойцов из первой линии.

Их радость вместе с нами оценил и Некромант. Своей безликой мордашкой он перестал пялиться на побоище, вновь поднялся в воздух и обиженно полетел по направлению к башне.

— Эй, ты! Вернись! Ты куда, поц!? Ха-ха! — закричал Квантум. — Вы видели? Вы видели!? С-сыкло-о-о!

— Квантуша, держи себя в руках, — хоть я сказал именно так, улыбался, наверное, сильнее его. — Это только цветочки.

— Та-а-а, — отмахнулся он. — Пусть ягодки покажет — я сразу в них с носка засажу.

«Бессмертные» рассмеялись практически в полном составе. Первый бой он лёгкий самый, как говорится. И хоть самые… хм… прижимистые уже ковырялись в тушах, собирая лут, большинство хохотало и хорохорилось.

Глава 23. Сражаться, а не бежать!

Испортил зарождавшийся праздник Платон. Он подскочил ко мне с просто жуткой миной на лице, схватил за плечи и принялся трясти.

— Лёха! Лёха! Мне пишут… Мне пишут! Альянс Дрифтера на подходе!

Я буквально онемел.

— Ты издеваешься?

— Нет. Мне «крот» пишет. Это не приколы. Поступил приказ собраться в Сторожевом Лагере. А когда они уже выдвинулись, его из клана кикнули! Прям на ходу!

— В смысле? — я всё ещё тупил.

— Его вычислили, я так понял. Его кто-то сдал. И… И нас кто-то сдал.

Я всё ещё не мог поверить своим ушам. Всё было так прекрасно, и вот опять. Мы не кретины полные и побеспокоились о том, чтобы хранить информацию в тайне. Кроме клан-чата и брифинг-рум нигде не упоминали, куда и зачем планируем направиться. Никто не мог знать, что мы замышляем. Кроме тех, конечно, кто жил с нами под одной крышей и тех, кто читал вместе с нами клановый чат.

— Б…ть!!! — абсолютно себя не сдерживая, заорал я. Обречённо посмотрел на добравшегося до башни Некроманта. — Ну, как, б…ть!?? Как опять??? Почему, сука!??

Потеряв контроль над собой, я принялся топтаться по земле. Футболил песок, топтался и матерился. Ситуация повторялась. Опять мерзавцы не хотят позволить нам протестировать силу Некроманта. Опять, по словам Платона, несутся к нам на всех парах.

— Ты не ошибаешься? — озадаченно спросила Силли.

— Не знаю. Не думаю, — расстроенно развёл руками Платон. — Я с человеком в переписке. Он говорит, что следует за ними. Они мчат по Пустоши, как ненормальные.

Я схватился за голову. Мне срочно надо было принимать решение. В альянсе «Triumvirate» почти 700 человек, как показывала статистика на форуме. Если все они онлайн, если все спешат, финальный счёт неизбежного сражения переплюнет Аргентину и Ямайку. И уж конечно понятно, кто в этом сражении окажется сборной Аргентины, а кто Ямайкой.

Я посмотрел на растерянных сокланов. Все молчали. Даже Искандер не умничал. Хорошо хоть за свитком телепортации не потянулся… Я смотрел на них и думал о том, кто посмел нас сдать. Я требовал соблюдать конспирацию под страхом тумаков. И я не шутил. Призывал к голосу разума, сообщая, что для нас всех важно попробовать забрать Некроманта не только в свете того, что мы тестеры и должны тестить. А потому, что он единственный на просторах «двумирья», кто остался нетронутым. И если мы не сможем держать язык за зубами, если информация утечёт, его постараются уничтожить другие. А это — неприемлемое развитие событий.

— Б…ть, — вновь сквозь зубы прошептал я, чувствуя себя опустошённым. — Опять какая-то гнида проговорилась.

Я зло смотрел на окружавших меня ребят и не разделял их растерянности. Наверное, я просто искал на кого выплеснуть злость. И я нашёл такого человека.

Я вспомнил Катю и её поведение в крайние дни. Очень плохое поведение. И она знала Антона. По её же словам, он планировал засунуть руки под её юбку. То есть как бы собирался познакомиться поближе. Может, движимая откровенной неприязнью, она решила для начала подать меня на блюдечке с голубой каёмочкой? Её презрительный взгляд, как бы намекал, что друзьями нам уже не быть. Может, она решила, что пора попробовать наладить дружбу с другим?

Я аж подскочил. Пока сокланы растерянно оглядывались, я оглядывался совсем не растерянно. Крутил головой с определённой целью. И я её нашёл.

Я рванул быстрее, чем пуля. За спиной начал зарождаться предупредительный крик. Но я его не слушал. Кто-то из сокланов даже кинулся мне наперерез. Но, благодаря супер-сету, я был вертлявее, чем самый прокачанный «кинжальщик». Моя ловкость стремилась в космос.

— Ты это сделала!? Ты, сука!? — я подлетел к Кате на крыльях любви и схватил за «эпическую» шкирку.

Но тряпки она уже переросла, без всяческих шансов заполучить другие. А потому лишь попыталась вяло сопротивляться.

— Ты с ума сошёл??? — выпучила она на меня свои красивые глазки.

— Лёха! Лёха, не надо! — на мне повис кто-то из «танков».

— Ворон, стой!

— Ты сдала нас, тварь!? — я затряс её, как куклу. — Ты слила инфу?

— Да ты что совсем??? Я? Да я бы никогда… Прекрати! Перестань! Это не я!

— Я тебя сейчас из клана выкину! И здесь же в боевой зоне своими руками придушу. Отвечай!

Катя принялась вяло отбиваться. Но со мной совладать никак не могла. Отмахивалась руками, а затем, совершенно неожиданно, из её глаз потекли слёзы.

— Отпусти. Это не я, — не переставая плакать, она пыталась вырваться.

И эти слёзы привели меня в чувство лучше всякой пощёчины. На мгновение перед глазами мелькнула дверь и вмятина внизу, которую я оставил ногами. Я словно вернулся в прошлое. Вернулся туда, где никогда вновь не хотел оказываться.

Я растерянно захлопал глазами и отпустил девушку. На моих руках повисли сокланы, но я уже не сопротивлялся. Смотрел на слёзы, текущие по серокожему лицу, и, наверное, первым осознал, что это были не слёзы боли, а слёзы обиды. Кате было до боли обидно, что я мог подумать о ней так. Что мог посчитать за предательницу. Что решил, что её натура настолько подлая, что она осмелится навредить не только мне, а всему клану.

В тот же момент, когда я это осознал, я опять выругался. Тихо, себе под нос, и сам на себя. Я смотрел в Катины глаза и видел, что задел её за живое. Что нанёс смертельную обиду подобными предположениями.

Но вопрос всё равно оставался открытым: если не она, то кто?

— Прости, — пересилив себя, сказал я. — Прости, что подумал на тебя.

Катя шмыгнула носиком и утёрла рукавом слёзы. Ничего не сказала, но её взгляд был красноречивее всех слов. Несколько секунд она молча смотрела на меня, а затем вытащила из сумки свиток, переломила печать и улетела в клан-холл.

— Лёха! Лёха, ёлки-палки! — как чёртик из табакерки, передо мной возник недовольный Искандер. — Нельзя же так! Нельзя человека обвинять огульно!

— Я знаю, — тихо ответил я. Затем шумно выдохнул и до скрипа сжал зубы. Ладно, я накосячил опять. Принимается. Но сейчас не время для соплей. Я лидер клана, или кто? — Но у нас нет времени проводить расследование! — строго выговорил я, наблюдая за недовольными сокланами. — Пусть я ошибся. Я покаюсь, как придёт время. Сейчас важно другое: бежим или бьёмся? Мой ответ вы знаете — я никогда не отступаю. Но что скажете вы? Давайте козлам покажем? Давайте встретим достойно?

— Давайте! — как всегда первым меня поддержал Олег. — Пусть малые улетают. А все, кто 50 плюс — сразу в бой!

— Да щас, улетаем!

— Ага, конечно! Что нам за 10 %-в трястись!? Давайте попробуем!

— Можно, — неожиданно согласился Искандер. — Мы их по уровню и уровню экипировки рвём. У них только зерг. И ничего более. Попробуем.

— Я тоже «за», — показала коготки Олеся. — Только надо «энханцеров» перекинуть к РДД. В массовом ПвП от них больше толку.

— Верно, — кивнул Буллет. — Отдам нашего лучникам.

Но я, хоть и был настроен решительно, хотел дать всем право выбора.

— Кто хочет, улетайте, — сказал я. — Сейчас мы не на корову играем. Шансов немного, а потому чудес самопожертвования я от вас не стану требовать. Краудер, «пастыри» — я вас не держу.

— Та сейчас я улечу, — фыркнул мой маленький «кинжальщик». — Я, может быть, успею парочку забрать…

— Парочку мобов, если, — аккуратно поддели его.

— Не-е-е, здешних мобов я сам не осилю, — он решил не обижаться. — Разве что в топовой пати.

— Я тоже хочу посмотреть, — сказал самый высокоуровневый «пастырь». — Уже полтора месяца прошло, а я этого ПвП в глаза не видел. Впервые вообще в боевой зоне оказался. Я с вами.

Ощутив в груди разгорающееся пламя, я улыбнулся. Наконец-то мой клан начал действовать как действительно мой клан, а не как набор рандомных нытиков. Наконец-то они нашли в себе смелость не трястись за проценты, а показать из чего сделаны.

Я принялся раздавать команды. Быстро перелопатил фулки, делая основной дамажащий акцент на РДД. План был прост: встретить торопливый «зерг», связать ближним боем и отстрелять самых слабых. Многие в клане находились на таком уровне буста, что могли в одиночку разваливать фулки. А моя пати лучников, могла в одиночку разваливать кланы.

Когда проработка плана была завершена, мы торопливо выдвинулись к боевой зоне. Последнее сообщение от шпиона Платона пришло давненько. Он сообщал, что его грохнули «мобы». Он следовал за «зергом» сколько мог, но его — одиночку — легко убили. Что дальше происходит, он не в курсе.

Но прежде, чем мы увидели вдали торопившихся врагов, Некромант поспешил озадачить меня сверх меры. Когда мы двинулись грамотным строем, все услышали далёкое, но громкое шипение, ворвавшееся в уши:

— Стравить собак намного проще, чем отбиваться от них. Рвите друг друга, псы!

Эти слова услышали мы все. Но лишь один я, кажется, ощутил в них смысл. И, наверное, лишь один я подумал, что сдал нас именно Некромант. Что именно он написал в личку Дрифтеру, объяснил, как разворачиваются события, и попросил прибыть.

Это чудовищное предположение не отпускало меня несколько секунд. Я понимал, насколько оно глупое. Что ничего подобного произойти не могло. Но ощущение, что что-то здесь не так, не отпускало меня.

Огромная колонна показалась у барьера боевой зоны. Наверное, мы бы уже не успели пересечь барьер, если бы решили не вступать в бой. Уже бы не успели добежать. Но поскольку совершать такой поступок не планировали изначально, ощетинились клинками.

Бесконтрольная биомасса абсолютно разного уровня с улюлюканьем пересекла барьер практически не останавливаясь. С маунтов они начали спрыгивать, когда до наших рядов оставалось метров 200.

Примерно тогда же я скомандовал «огонь.» Ливнем вряд ли можно было назвать этот лёгкий дождик из стрел. Но когда стрелы начали осыпаться на весело улюлюкающих врагов, улюлюкать они перестали. Я даже смог рассмотреть скрюченные тушки.

— Ну, вот! Другое дело, — удовлетворённо произнёс Жамеллан. — 3500 выдал. Ван-шот, ёпт его так!

Торопливые враги перестали торопиться после первого же залпа. Где-то там были слышны отрывистые, грубые команды. «Зерг» стал сдавать назад, прикрываясь щитами. Сбиваться в плотный клубок, пока отстававшие догоняли. А затем совершил обряд привязывания на алтарях.

Вражеской заминкой мы успели воспользоваться. Я приказал подойти ближе и разрядиться из луков. Но ожидаемого хаоса не произошло. Наверное, Дрифтер действительно что-то умел. Он выдвинул вперёд своих латников и вместе с ними торопливо двинулся нам навстречу. Это было бы не так страшно, если бы в тот же момент, добрая половина альянса — почти 300 человек — не запрыгнула на маунтов и разделилась, как два рукава. Тело надвигалось на нас неумолимо, а рукава широкой дугой решили брать в окружение.

Эффективность залпов снизилась моментально. В центре, видимо, остались бойцы ближнего боя. А такие ребята редко носят броню хуже «средней». И такую броню просто так не пробить.

Я успел прокричать своим лучникам, чтобы всё своё внимание уделили «рукавам». Не дали нас охватить и окружить. Чтобы выбивали из сёдел и сеяли виртуальную смерть. Ну а затем началась сшибка.

Как всегда, началась она с использования массовых магических умений. В обе стороны полетели «купола», ДОТы, столбы молний и камнепады. Руффилин накинул кровавую лужу под самые ноги вражеских «танков». Его чудовищный ДОТ начал пожирать их в прямом смысле слова: бурая жижа плотно обхватывала каждого игрока, в мгновение ока распространялась от стоп до макушки и превращала в скрюченный трупп за несколько секунд. Наблюдая за обменом магическими ударами, я, было, подумал,что всё не так уж плохо. Что мы задавим «зергач» уровнем, экипировкой и взаимодействием. Но когда завязался ближний бой, всё стало на свои места. Лучники перестали быть эффективными. Как и маги. Наступило раздолье для «милишников».

Я приказал лучникам рвать дистанцию и стрелять по готовности. Успел сказать магам, чтобы двигались на фланг и пытались пробить тех, кто хочет нас окружить. Но самому из огромной толпы мне так и не удалось выбраться. Нас зажали со всех сторон, отдавая троих за одного. Нас просто давили.

И, наверное, впервые за всё время я вступил в ближний бой. Но сейчас я бы не сказал, что «энханцер» — бесполезное говнище.

Оставшись лишь с Олесей и Викой, отправив лучников «кайтить», я сражался, как Геракл. Размахивал «необычными» мечами, жал иконки умений на рукоятках и наносил посредственный урон. Но, поскольку, благодаря доброму манулу, «мана» у меня не заканчивалась, я раздавал, как Боженька. То одному шлем снёс с головешки. То «робоносца» какого-то оглушил, а затем забил, нанеся перекрёстный удар. То с каким-то мечником 30-го уровня сошёлся в поединке и уработал за несколько секунд.

Именно тогда я понял, что «энханцер» не так уж плох. При топовой экипировке он вполне играбелен. Совсем не аутсайдер в массовых драках. Под аурами, в «эпическом» сете, я чувствовал себя неуязвимым «танком». И если бы в руках держал не такие ужасные парные мечи, я бы всю эту низкоуровневую биомассу сам порубил бы в фарш.

Пока держались мои ребята, пока нас не окружили, пока жила Олеся и пока была «мана» у Вики, мы смотрелись совсем неплохо. Но урон в единицу времени всё-таки зарешал. Громкие вопли вражеских управленцев призывали давить нас без остановки. Давить и громить. Теряя своих, но продолжая наступать, они всё же смогли выбить наших «танков». Их «кинжальщики» зашли под «хамелеоном» в нашу толпу, и доставили массу хлопот «робоносцам». Наши тоже вытворяли подобное, но количественно мы уступали значительно.

Строй сломался, продержавшись не так уж долго. Ну, по крайней мере, мне так показалось. Игроки посыпались, а по их телам уже бежали другие игроки. Радостный вопль полетел над Пустошами. Я услышал этот вопль, но даже не подумал об отступлении. Я видел наступавшую толпу и был готов с ней сразиться.

Олеся и Вика тоже были готовы. Но «эпическими» сетами с защитными статами они не обладали. Потому обе упали очень быстро — в двух шагах от лидера. От лидера, который чувствовал просыпающуюся боевую ярость. Он чувствовал себя Спартаком, в одиночку сражающимся против римлян.

Толпа карапузов налетела. Но я только рассмеялся, когда прищурившись рассмотрел их уровни. Были бы у меня мечи посолиднее, я бы им всем бошки поотрубал. А вот экипировка у меня была на зависть каждому. Не говоря уже о самом высоком уровне в «двумирье». Я отбивался от малышей, даже не напрягаясь. Они стреляли в упор из луков, из арбалетов, пытались засунуть кинжал под ребро, рубануть наотмашь мечом. Но получалось это у единиц. Большинство желающих снять скальп с Серого Ворона, тупо промахивались. А кто не промахивался, лишь царапал мою «лёгкую» броню. И уклонение, и физическая защита были на высоте. Я отбивался, атаковал, наносил уколы, размахивал мечами и безжалостно рубил. К сожалению, «ван-шотами» не мог похвастаться. Но нервишки окружившим последнего оставшегося в живых попортил.

К всеобщему удивлению, я действительно оставался одним из последних. И, наверное, пал бы последним, когда закончилась бы «мана», а значит, слезли бы ауры. Но этому не суждено было случиться.

Немного правее, где враг добивал последний организованный очаг сопротивления, я услышал самый настоящий рык. То ли рык льва, то ли рык медведя. Скосил взгляд и увидел здорового клыкастого орка в чёрной стальной броне и с огромным двуручным топором. Я узнал этого орка сразу. Мне не потребовалось прищуриваться, чтобы рассмотреть его ник-нейм. Отбившись от нескольких настойчивых мечей, пытающихся расцарапать броню, я повернулся к рычащему орку и тоже зарычал. Зарычал по-эльфийски — совсем не страшно. Увидел огромные глазищи и захотел эти глазищи проткнуть. Проткнуть сразу оба сразу двумя мечами.

Дрифтер меня услышал. Услышал и увидел. Он бросился навстречу, едва я бросился к нему. Сейчас больше всего на свете я желал сойтись в поединке с этим мудаком. Пусть даже я ему не соперник, потому что классы у нас чересчур разные. Его «разрушитель» как раз предназначался для ведения именно такого боя. Я же играл тем классом, у кого были совершенно другие задачи. Но даже понимая, сколь велика разница между нами, я ни за что в жизни не собирался останавливаться. Я никогда не отступал. Никогда не уходил от боя. И я собирался закончить его только таким образом.

Но у Судьбы на нас были другие планы. Уже когда мы сближались, уже когда я видел занесённый над головой молот, а сам выставил мечи, чтобы пронзить орочье горло, вмешались какие-то маги. Хоть я ходил в топовом сете, защищать он мог только от физического урона. А магию рассеивать я пока не научился. Поэтому несколько магических ударов не смог пережить. О употреблении зелья «жизни» в тот момент я вообще не думал. Я видел лишь цель и не видел препятствий. Я хотел лишь дотянуться до цели. Но маги не дали. В несколько резких тиков полоса моего здоровья добралась до нуля. Прежде чем я сообразил, что что-то идёт не по плану, Дрифтер остановился. Расставил ручищи и опять зарычал. Зарычал над скрюченным эльфийским телом. Нецензурно выругался, и смачно зарядил по моей туше с носка. Затем ещё раз, и ещё, и ещё. В образе призрака я следил за его импотентскими потугами и хихикал. А когда он в пятый раз засадил носок под ребро, время ожидания закончилось и я возродился у алтаря.

Там уже было жарко. Алтари мы поставили далековато от барьера мирной зоны и сейчас бойцы альянса «Triumvirate» спешили эти алтари раздавить.

— Лёха! — меня схватил за руку Квантум. — Нужны указания. Шо делаем?

Я быстро осмотрелся: толпа в нескольких сотнях метров дальше по курсу уже разворачивалась, чтобы добить выживших. Но рукопашные схватки у алтарей пока шли в нашу пользу. Мы не могли сопротивляться лишь значительному количественному превосходству. И я очень быстро понял, что сегодня славы нам не видать. Как не видать и Некроманта.

Но, наверное, немного пользы выжать нам удастся.

— Все уходим!!! — закричал я. — Все выходим за боевую зону! Уходим!

— Почему? — спросил Квантум.

Рядом с ним подпрыгивал коротконогий гном, желающий врезать кому-нибудь опасной пикой.

— Чего уходить-то?

«Отступление!» — отмахнувшись от Димона, написал я в клан-чат. — «Свитками, кто в гуще боя. Остальные за боевую зону. Быстро!»

— Не вытащим, — объяснил я собиравшимся вокруг меня ребятам. — И не надо. Пусть они побеждают.

— Не узнаю Серого Ворона, — недовольно пробурчал Дистин.

— А мы посмотрим, как они будут действовать на Некроманте, — добавил я. — Не вывозим количественно — попробуем научиться на чужих ошибках… Быстрее! Они уже тут! Все за зону!!! Самые защищённые — в линию!

Не знаю, дошло ли до моих бойцов окончательно или нет. Но приказ они выполнили. Немного не так, конечно, потому что большинство постаралось стать в линию, а не убегать. Но всё же это сыграло нам на руку. Когда «Triumvirate» ударил всеми силами и размазал по земле все алтари, нам удалось сдерживать их достаточно долго, чтобы половина «Бессмертных» успела или улететь свитком, или вырваться за магический барьер.

В битве при алтарях я уже не стал строить из себя Спартака. Задача была в другом и я её выполнил. Когда заметил, что спаслось много ребят, позволил себя убить, вновь понаблюдал, как топчутся по моему телу, и встал в клан-холл. Очередная битва была проиграна, но я не спешил считать, что проиграна война.

Клан-чат бурлил. Многие, не стесняясь, высказывали своё мнение. Отнюдь не положительное. Спустя несколько секунд после возрождения, я увидел два почти одинаковых системных оповещения.

Игрок «Iriska» покидает клан.

Игрок «Darius Day» покидает клан.

В этот раз я никого не выгонял. Эти два балбеса вышли сами. Видимо, натуры с тонкой душевной организацией не выдержали накала страстей.

«Ну-ка тишина!» — очень быстро настрочил я. — «Всё по плану. Когда соотношение войск 1 к 7, мы мало на что можем рассчитывать. Но хотя бы в этот раз все смело сражались. Респект вам за это.»

«А в чём смысл-то?»

«Что по плану?»

«Меня три раза, блин, переехали! Пастырем и так качаться тяжело!»

«Успокойтесь, господа. Зерг непобедим на открытом пространстве. Приходите в себя помаленьку…»

Замигал жёлтый конвертик. Я, обычно в почтовый ящик не заглядывающий, решил, что пишет в личку кто-то из тех, кто расстроился больше обычного. Возможно, даже Катя.

«Ну чё ты, как там?» — облепленное смайликами сообщение пришло от орка под ником Дрифтер. — «Гоу ещё раз?»

Кулаки сжались вопреки моей воле. А виртуальные зубы заскрипели в такой силой, будто сейчас треснут от стискивания.

Плохо понимая, что делаю, я принялся строчить ответ. Мат шёл через каждое слово. Но мне этого казалось мало. Я удалял, редактировал, и вновь, матюгаясь, писал. Пытался донести, что вонючий «зерг», которым управляет вонючий орк, на коне лишь по стечению обстоятельств, а не благодаря умелому руководству. Я писал сообщения, удалял их, писал чуть более красочно, а потом опять удалял.

Затем мне удалось взять себя в руки. В конце-концов, не первый раз меня подначивают в личку. Такое постоянно происходило, если я не блокировал всех и каждого ранее. Но здесь, к сожалению, я так не мог поступить. Потому поступил как самый натуральный дипломат: скромно и вежливо ответил Дрифтеру:

«Пошёл на…й!»

Больше добавлять было нечего. Да и не зачем.

Я отправил красноречивое сообщение и не стал обращать внимание на ответ, который пришёл очень быстро. Антошкин ответ меня не интересовал. Я вновь сосредоточил своё внимание на клановом чатике, где обмен мнениями шёл достаточно горячо.

«Ну-ка угомонитесь!» — эпистолярно прокричал я. — «Тишина в чате! Чапай говорить будет!»

«Да тут эти уроды у барьера боевой зоны выделываются», — написал Шотган. — «Ржут и предлагают вновь зайти. Козлы, мля!»

«Та давайте выйдем? Нас тут под сороковник. Заберём, кого сможем!»

«Нет!» — вновь написал я. — «Никаких „выйдем“! Слушаем меня внимательно! Я ж не зря скомандовал отступление. Слушайте и вникайте!»

«А шо такое, Лёх?»

«Ваша задача — тех, кому удалось выжить — запечатлеть попытки альянса одолеть Некроманта. Я не сомневаюсь, что сейчас они начнут пытаться. Раздавив нас, они лишь потешили свою самолюбие. Но от Некроманта не посмеют отказаться. Уверен в этом. Поэтому все врубайте камеры и снимайте. Не отвечайте на провокации и внимательно следите. Кто самый смелый и резвый — можете входить в боевую зону, подбираться ближе и снимать крупные планы. Раз мы потеряли возможность потренироваться, посмотрим, как будут тренироваться другие. Пусть они пробуют, пусть они сливают проценты. А мы получим информацию и решим, оправдывает ли цель средства.»

«Разумно, Лёха», — согласился Искандер. — «Но, мне кажется, у Антона в альянсе вряд ли есть пастыри.»

«Тем более», — ответил я. — «Значит, как и с нами, они будут рассчитывать лишь на количество. Иначе никак.»

«Да они не хотят уходить», — пробурчал Шотган. — «Прыгают через барьер и обратно. Всё зовут нас зайти.»

«Дайте им время. Дрифтер вряд ли удовлетворится лишь убиением ненавистных „Имморталсов“. Скоро всё будет.»

Но атаковать Некроманта они начали не так уж скоро. Я, сидящий на троне в клан-холле и с жадностью читавший каждое сообщение в чате, устав от ожидания, даже подумал, было, Антошке провокационное письмецо отправить. Но не понадобилось. Илюха, игравший «кинжальщиком» и на короткое время ставший внештатным корреспондентом клана, первым сообщил, что у альянса «Triumvirate» общий сбор. Они вновь собрались в кулак и действительно направились к тёмной башне.

«Может, алтари им снести?» — подал разумную идею Рансуман.

В клане его поддержали, но я попросил пока воздержаться. Мне нужна была информация.

«Выдвинулись», — написал Илья. — «Я под „хамелеоном“ попробую за ними проследовать. Буду держаться в отдалении и сообщать.»

«Давай,» — разрешил я. — «Абсолютная тишина в чате!»

В клан-холле рядом со мной собрались те, кто упал, сражаясь до конца. Никто не хотел выходить из игры или заниматься другими делами. Они сели прямо на полу и, образно говоря, зависли перед телевизорами в виде окошка чата.

«Он взлетел! Летит на них», — начал текстовую трансляцию Шотган. — «Подлетел ближе… Стреляют… Выпустил песчаное облако… Всё. Все свалились.»

— Ы-ы-ы, — прокомментировал бородатый Дистин. — Прям как у нас в первый раз.

— Т-с-с-с, — цыкнула на него Олеся.

«Встали на алтарях… Мозговой штурм… Дрифтер в кругу из 7-ми человек… Решают… Идут на 2-й заход!… На маунтов садятся. Будут с наскоку… Капздец зергач! Всё в пыли. Ни хрена не видно… Захожу в боевую зону…» — текст прервался на некоторое время. — «Ох, ёпт! Летучие мыши… Вот это сюрприз! Сверху атачат… Триумвираты сыпятся. Падают с маунтов… Вновь трещины… Зомби лезут… Рукопашная… Всё, кажись. Перемололи в труху весь зергач.»

— М-да, — в этот раз уже прокомментировал Рубен. — Летучие мыши? Мы до этого даже не дотянули.

— Зато мы зомби легко убили, — нахмурилась Вика. — Если б нам не помешали…

— Т-с-с-с-с-с-с!!!

«На 3-ю атаку пойдут», — через некоторое время написал Шотган. — «Я еле проскочил сквозь них. Поняли, что мы за ними следим, раз не улетаем и прилипли зеньками к барьеру… Не торопятся.»

«Разделились на два отряда…»

«Эй, я пишу! Не сбивай!… Разделились на два отряда… Выдвинулись… Будут наносить удар справа и слева… Заняли позиции… Хм… Лучников выдвинули… Дают залпы сразу с двух сторон… Ого! Скину потом видосик. Некр барьер поставил. Такой серо-зелёный барьер вокруг башни, который урон поглощает. Стрелы просто в никуда… Решили атачить… Бегут с двух сторон!… Зомбаков порубили… Мышей маги отогнали… Пошли скелеты… Элитки… Рубятся… Половину альянса уже потеряли… Дрифтер несётся сквозь скелетов к двери… Всё, упали. Некр выставил руки и массово высосал всю ману из оставшихся. Скелеты добили.»

— 3:0, - усмехнулся Дистин.

«Запал потух», — с добавлением смайликов напечатал Шотган. — «Вроде даже ругаются. Не могу подобраться поближе и рассмотреть.»

«Не, не ругаются», — написал Краудер. — «Я подобрался и подслушал. Будут ещё пытаться. Вырабатывают стратегию.»

«Но кланы всё же ропщут», — заметил Рансуман. — «Вижу хмурые лица.»

«Решили идти!» — вновь подключился Шотган. — «Хотят пробить дверь. Сразу прорываться зергом, чтобы дверь снести. Хрен его знает, зачем им эта дверь сдалась.»

«Разбираться будем потом», — написал я. — «Сейчас добываем информацию.»

Благодаря Илюхе, за просмотром трансляции мы провели почти полтора часа. Альянс действовал неторопливо, выбирал тактику и воплощал её в жизнь. Илья следовал за ними, как преданный репортёр, и всё докладывал. А когда он закончил, общий счёт стал 6:0 в пользу хозяев. Расстроенные гости, каждый из которых слил, как минимум, 60 %, удалялись несолоно хлебавши. Высший маг — Безликий Некромант — вдоволь поиздевался на ними. Показал ху из ху в этом мире. А затем мои выжившие свирепые бойцы, почти полтора часа прислонявшиеся к барьеру, свирепо отмудохали альянс «Triumvirate» словами. Когда я смотрел видеозаписи немногим позже, я рыдал от смеха. Издёвки и тонкий стёб сыпались как из рога изобилия. И единственное, чем «зерг» ответил — издёвками в стиле «зато мы вас…». На резонное замечание, что нас, как бы, один клан в 150 человек, а вас целый альянс в 700 человек, они не стали отвечать. Гордо задрали носики и с помощью свитков телепортации удалились зализывать раны.

Признаюсь, ретивые ручищи я держал под контролем с большим трудом. Очень хотелось написать Антошке, что он лох и опозорился. Да и вообще весело провести время в переписке. Но всё же я сдержал себя. Уж не знаю по какой причине. Ранее меня подобное не останавливало. Я частенько писал врагам в личку после особо унизительных для них поражений. И жарил по маме так, что мало не казалось.

Но в этот раз я сдержал себя. Мне предстояло поразмышлять над многим. Но сначала придётся изучить видосики, которыми обещали поделиться сокланы.

— Надеюсь, этот альянс развалится так же, как и в прошлый раз, — выразил надежду Олег, когда ребята начали расходиться. — Их слишком много. С этим шо-то надо делать.

— Давить лэвэл, Квантуша. Давить лэвэл и одеваться, — усмехнулся я.

— Ты всё так же не желаешь слышать про альянс? Свой собственный альянс?

— Будь я 80-м, да с магами 80-го уровня, мы бы в 7 человек там всех развалили…

— Я не соглашусь, — впервые Олег действительно не согласился. — Не буду давать тебе советов, так как мой игровой опыт по сравнению с твоим нервно курит в сторонке. Но задумайся. А шо будет, когда все подтянутся к капу? Их всё так же будет 700? А может целая 1000? А сколько будет нас?

— Ну, старик, тут уже тебе надо постараться. Я ж не против набора в клан. Я против неконтролируемой массы.

— Лёха, мне кажется, ты не видишь общую картину, — нахмурился он. — Кланов в «двумирье» масса. Многие уже укомплектованы. Нам с Платоном всё сложнее отбирать кадры. Условия пугают многих. Они предпочитают уходить на другие хлеба. Менее требовательные. Мы ж не будем потом из кланов вырывать толковых игроков?

— А почему бы нет? В реальном мире мне такое удавалось.

— Но мы же не в реальном мире. Здесь такое не пройдёт, я тебе говорю. Нас опять переедут, если мы не найдём оптимальное решение. И ты понимаешь, про шо я.

Я тяжко вздохнул. Хотел было шутливым тоном сказать Олегу, что у меня опять заболела от него голова, да воздержался. Он не шутил, не юморил. Он действительно смотрел дальше, чем я мог от него ожидать. И видел что-то, чего пока не видел я.

— Ладно, — я похлопал его по плечу. — Утро вечера мудренее. Подумаем. А сейчас, старик, извини — мне надо идти извиняться перед другой.

Я оставил Олега и через личное сообщение прощупал наличие Кати. Как и ожидалось, её не было онлайн. Я покинул «двумирье» и пошёл стучаться в её дверь. А она всё же нашла в себе силы и мне открыть, и меня простить…

Глава 24. Изучаем новую локацию

— Тры-нь-нь-нь-к! — трель будильника на ноутбуке взорвалась в моей голове ядерным взрывом.

— Бл…ть! — я весь сморщился, как засохший огурец. — Ну, бл…ть! Какого хрена я тебя не выключил!??

Три дня я топил, как профессиональный задрот. Три дня не давал расслабляться ни себе, ни тем, кто на свою беду, находился со мной в группе. Практически с утра до глубокой ночи мы «гриндили». «Гриндили» так усердно, что прошлой ночью в 04:37 я добрался до знаковой отметки — взял 80-й уровень. Не буду в очередной раз говорить, что взял первый в «двумирье». Это, мне кажется, и так понятно.

После всестороннего обсуждения неудачных для нас событий, и куда более неудачных для альянса «Triumvirate», всеобщим голосованием было принято решение оставить Некроманта в покое. Всем стало ясно, что мы не тянем. Ни мы не тянем, ни кто-либо другой. Даже мелкоуровневые «пастыри» не станут палочкой-выручалочкой. Они лишь продлят наши мучения при диалоге с Высшим магом. На данный момент Безликий Некромант непобедим.

Поэтому мы сосредоточились на насущных задачах: экипировке и уровне. Я вновь попросил своих ребят уделить этому вопросу чуть больше внимания. Рассказывал про своё сольное выступление во время сражения с триумвиратовскими нубасами, и сетовал, что не имел достойных мечей. Ведь с ними, я уверен, вычистил бы там всё в одиночку. Ребята мне не поверили, конечно, но согласились, что сейчас надо сосредоточиться на оружии и одёжках для дамагеров. Ну и уровень давить — как же без него.

Почти все кланом, теми, кто превышал 60-й уровень, мы погрузились в данжик у гномских Плавилен. Данжик был многоуровневым и таил в себе много «экспы». Вот там мы и поселились, не отвлекаясь больше ни на что в течение нескольких дней. А когда небольшой спринт завершился, я с удовлетворением отметил, что клан опять вырвался вперёд. Форумная статистика сообщала, что средний уровень нашего клана равнялся среднему уровню игроков сразу двух альянсов. Если, конечно же, этих двух среднестатистических игроков сложить вместе. Приплюсовать одного к другому. И это не могло не радовать. Хоть количественно мы уступали многим кланам — не только кланам альянса, а даже некоторым середнякам, — по среднему уровню уверенно держали первенство. И останавливаться на достигнутом я не собирался.

Я выполз из кровати, так и не открыв глаза. На коленях заполз в душ, включил холодную воду и, наверное, своим визгом разбудил даже охранников ночной смены. Но ледяная вода помогла — я хотя бы смог открыть глаза.

Затем я набрался смелости и пошёл в медпункт. Со Светланой я встречаться не хотел, но деваться было некуда — головная боль никак не проходила. Я «мило» с дамой побеседовал, вновь удостоившись не очень хвалебных эпитетов, поблагодарил за анальгин и уполз.

В комнате для брифингов моё настроение пошло вверх, когда я увидел лица тех больных задротов, которые вместе со мной насиловали данжик. Они топтались возле кофейника, огрызались на других страждущих, и выпивали чашку за чашкой. Я пробился к живительному источнику, подставил чашку и выпил до дна эту горькую гадость.

— Ох, — выдохнул я. — Не жизнь, а сказка.

— Я больше никогда с тобой не пойду, — пробурчала заспанная Олеся. Видок у неё был тот ещё.

— Ты — вторая в клане после него по уровню, — обиженно всхлипнул Андрюха, уже давно вынужденный сам себе организовывать добычу опыта. — Меня обогнала. 75-ая уже.

— На 75-м скиллов нет, — показала она ему язык.

— Значит, завтра будем качаться целый день, чтобы и ты 80-й взяла, — похихикал я.

— Ну уж нет!

— Ладно, сонные мальчики и девочки, давайте рассаживаться, — в комнате для брифингов народу было немного. В основном, представители совета и те, кто вчера со мной экспился. — Сейчас быстренько обсудим локации, а затем я сбегаю прокачаю скиллы. Соберу магов и сразу выдвинемся проверять мощь новой ауры.

— Да ты псих! — в этот раз улыбку на моём лице вызвала Вика.

С недавних пор она перестала вести себя со мной крайне аккуратно, чтобы, не дай боже, не ляпнуть чего лишнего. Наконец-то, расслабилась, смирилась с ситуацией и больше не поднимала щекотливую тему. Но на её профессионализме это никак не отразилось. Вика всегда держалась рядом, вовремя использовала умения и демонстрировала завидное упорство. Вчера даже отказалась покидать группу, когда ночью держалась из последних сил. Говорила, что перед глазами мигает сообщение, призывающее покинуть капсулу и сделать перерыв. Но отказывалась это делать, покуда не докачаем клан-лидеру оставшиеся 2 %. Поступок уже не такой серой «мышки» меня впечатлил. Я опять оценил силу характера девушки. И похвалил, когда мы выбрались из капсул, сказав, что она способна на больше, чем сама от себя может ожидать. Её внутренняя сила куда мощнее того Везувия, который взорвался на наших глазах. И мои слова пришлись ей по душе.

— Первым я перестану быть, только когда все станут сотыми, — я подмигнул ей. — Но первым до сотого доберусь именно я. Так что смирно, боец!

— Я сплю на ходу. Какой смирно? Вот если бы кто поспал со мной…

Я так и сел. Буквально. Сел прямо на управленческий стул и раззявил рот. От кого, от кого, а от неё ничего подобного я совершенно не ожидал. Я даже растерялся немного. Она что, под чем-то? Наелась лекарств у Светланы?

Сонные сокланы зашлись смехом. Наверное, они что-то знали. Смеялись, тыкали пальцами и аплодировали девушке. В их глазах она заработала пару очков, поставив лидера клана в щекотливое положение.

— Шо, Лёха? Растерялся? — хихикающий Олег еле себя сдерживал. — Ты за ней смотри. А то она и не такое отмочалит.

— Я как-то даже… — промямлил я. — И не ожидал.

— Да я шучу, шучу, — Вика посмеивалась, глядя на мою удивлённую рожу.

— Молодец! — Олеся похлопала девушку по плечу. — Что с ними сюсюкаться? Хватаешь понравившегося кота — и в дом тащишь. Садишь на цепь, иногда тарелкой со сметаной побалуешь… И пусть только попробует сбежать!

— Так, ну-ка прекратить! — скомандовал я. — Взяли в моду шутить над лидером клана. Не допущу! Всем придерживаться субординации!

— Простите, — Вика захлопала ресничками. — Я просто очень хочу спать… Одна! Одна! Не смотри на меня так!

Дружный смех задал тон дискуссии. Все расслабились после бессонной ночи и приступили к обсуждению новых локаций.

Первым выступил Платон. Мы приблизительно знали все локации с определёнными видами «мобов», которые придётся посетить на пути к капу. Но видели лишь те, где сами добывали опыт. А поскольку теперь мне в данжике будет идти штраф, ещё вчера мы решили обсудить возможность похода в Разбойничью Вольницу.

Разбойничья Вольница представляла собой холмистое, заросшее пышной растительностью пространство, окружённое высокими горами. Практически по соседству с Асилумом, сразу через реку, вырастали горы. Словно сберегая девственную природу от чужих глаз, они охватывали значительный участок игровой территории, которую создатели «двумирья» решили заселить самыми настоящими варварами. Но не простыми варварами. А «элитными» варварами уровнем выше 75-го. К тому же, социальными. Что сие означает, мы пока не понимали в достаточной мере. Да, мы все играли в игры и знали, как реагируют социальные «мобы», когда одного из них начинаешь метелить. Сразу в драку подключаются другие и начинается ад. Но в «двумирье» с таким пока никто не сталкивался. Отчасти потому, что только «Бессмертные» докачались до локации и имели приемлемый буст. Отчасти потому, что локация огорожена от всего игрового мира горами. И единственный проход через эти горы перекрывали огромные деревянные врата, на вершине которых мониторили окрестности те самые варвары. Варвары-лучники.

Когда рыскал по форуму, я нашёл несколько интересных тем, где «мимокрокодилы» из тестеров слишком близко подходили к вратам. Тогда их, не сомневаясь и не спрашивая о чистоте намерений, просто бомбили стрелами. С вершины врат неслись точные стрелы и валили любого туриста с одного попадания. Информация отложилась на будущее и теперь я о ней вспомнил. Теперь я посчитал, что мы готовы нанести визит вежливости варварам.

— Там всё совсем непросто, — говорил Платон. — Лучники и врата — это полбеды. Может, наши лучники и посильнее окажутся. Проблема в том, что на всей локации открытая ПвП-зона. Мобы агрятся сразу, без возможности завязать диалог. Но куда опаснее, что вклиниться может каждый игрок, если решит продемонстрировать свою крутость. Если кто-то увидит слабейшего, зуб даю — накинется. Это единственная групповая локация, окромя боевых зон у Рейдовых и Мировых Рейдовых Боссов, где можно сражаться с тебе подобными и отбирать у них 10 % опыта. Арены не в счёт. Арены — это ерунда. А вот Вольница — это куда интереснее. Любой высокоуровневый кинжальщик там поселится и будет жить, отравляя жизнь каждому, кто решит сунуться в одиночку. И не прекратит отравлять, покуда его не сгонят. В общем, как я понял, эта зона — крошечная показательная часть того, что мы увидим на Северном Континенте. Эдакий рекламный буклет, который каждому придётся рассмотреть, двигаясь к 100-му уровню. Рассмотреть и смириться с тем, что его ждёт на Севере, где ПвП возможно абсолютно везде. Даже в любом городе, как говорил Николай Аркадьевич.

— Походу, место не для тех, кто слакает, — поморщился Олег. — Расслабишь попец — сзади обязательно кто-то пристроится. По-любому спокойно покачаться не дадут, если нет группы прикрытия или преимущества по зергу.

— Значит, придётся идти зергом, — задумчиво произнёс я, одновременно раздумывая на перспективностью локации. В своём мире подобные локации я закрывал наглухо, чтобы ни один рандом, ни один мембер чужого клана, никогда не смог добывать там опыт.

— Ха-ха-ха! — смехом Олег прервал мои раздумья. — Это нашим-то зергом? У нас есть зерг? Конкуренты увеличивают численное превосходство, а ты всё отказываешься организовывать альянс.

— Квантуша, завязывай. Мы же уже обсуждали эту тему. Пока я не увижу кого-нибудь с реальными достижениями, никаких переговоров не будет. Внимания достойны только «Triumvirate» и «Unity». Но с Антошкой и так всё понятно. С этим полудурком я не хочу иметь ничего общего… А Инсейну я в глаза смачно харкну при встрече, а не начну вести диалог об альянсе. Это дырявый презерватив совсем охренел. Зайди на форум почитай, что он там обо мне пишет… Обоих этих козлов я вертел на одном месте.

Я немножко разогрелся после рассуждений об альянсах. Но сонная Вика показала, что она не такая уж и сонная: вновь, как когда-то, накрыла мою руку своей и слегка сжала. Я почувствовал человеческое тепло, почувствовал, как падает температура в чайнике, и поблагодарил Вику кивком головы. Она словно мой громоотвод — всегда знала, что сделать и что сказать, чтобы стравить пар.

— В общем так, парни, — подвёл я итог, хлопнув ладонями по коленям. — Альянс — то такое. Перспектива, в общем. Сейчас всех ставим под ружьё. Одеваемся и идём тестить Вольницу. Я сгоняю скиллы прокачаю быстренько и вернусь. Сбор в клан-холле через 30 минут…

…Сборы, как обычно, заняли чуть больше времени, чем планировалось. К тому же в сей ранний для многих тестеров час не все оказались онлайн. Те, кого мы набрали в «двумирье», то ли отсыпались, то ли не торопились тестировать. Всего я смог наскрести 126 человек. Ровно столько, чтобы хватило заполнить 18 групп. 18 групп, в каждой из которых, наконец-то, присутствовал полноценный лекарь, а не жалкая недокачанная пародия.

Я приказал клану выдвигаться к каменному мосту западнее Асилума, и формировать группы уже там. Затем догнал их, похвастался аурами, как полагается, и собрал фулку из 4-х высокоуровневых магов, при одной «лейке» и одному хилу.

— Что это такое? — спросил я, кивком головы указав на несмело топчущихся у края каменного тракта неизвестных игроков.

— Рандомы, — проследил за моим взглядом Платон. — Спалили нас ещё на выходе из Асилума, когда мы толпой проходили через врата. Допёрли, видимо, куда и зачем мы направляемся. Желают зрелищ.

— Всё, на хрен, как всегда, — сквозь зубы пробурчал я. — Ну никак не удаётся сохранить информацию в тайне. Обязательно рядом окажутся или поклонники, или враги.

— И это ещё только ЗБТ, — хмыкнул Квантум.

— Секретность никак не сохранить, верно, — согласился глава разведки. — Все всегда будут знать о наших передвижениях. И чем больше людей в клане, тем выше шанс, что информация выскользнет.

— Ладно, — махнул рукой я, а затем сосредоточил взгляд на пике высокой горы по правую руку. — Горы рядом. Идём осторожно по дороге и высматриваем «мобов». Подойдём на расстояние выстрела и решим, как действовать.

Чтобы избежать хаоса во время передвижения, на маунтов мы не стали рассаживаться. Всё расстояние в пару километров до огромных врат преодолели на своих двоих. Поэтому смогли сохранить боевой порядок.

Между двумя скалами дизайнеры «двумирья» решили выстроить самые настоящие деревянные врата, размером чуть меньше, чем те, в которые когда-то стучался Кинг-Конг. Гладкие стенки скал не оставляли шанса игрокам попасть на территорию Вольницы любым иным способом, кроме как через открытые ворота. Скалолазанием никто не занимался, ведь такого ремесла в игре не существовало. Поэтому предполагалось, что игроки будут переть напрямик. Но запертые врата сами по себе не являлись единственной преградой на пути в Вольницу. Преградой так же являлись те, кого давно мы заметили и кто напряжённо ждал нашего прибытия.

«Варвары-лучники» 75-го уровня расположились у бойниц на вершине огромных врат. Они следили за нами и попытались поприветствовать стрелами. Но я заранее выдвинул вперёд пару толковых групп, укомплектованных консервными банками. «Танки» скрывались за щитами и считали удары острых наконечников комариными укусами.

— Дайте-ка по ним залп, — обратился я к Жамеллану. — Добьёте?

— Пару сотен метров. Конечно, добьём.

Завязалась любопытная перестрелка. Социальные «мобы» не стали спрыгивать вниз, чтобы сойтись в рукопашную. Они отстреливались и на удивление ловко уворачивались от наших стрел. Мои бойцы не просто промахивались. Это «мобы» уклонялись, а затем посылали стрелы в ответ.

— Надо ближе и надо залпами, — посоветовал Искандер. Я пока держал магов подальше от опасных стрел. А «милишники» вообще скучали.

— У них преимущество высоты. Тут не укроешься за щитами — всё равно расстреляют… Давайте тогда начнём. Рубен, ставь алтари. Привязываемся и попробуем пробиться внутрь.

«Бессмертная» армия пришла в движение. «Танки» опять постарались создать подобие римской черепахи, выстроились строем и пошли к вратам. Сверху на них посыпался редкий дождик стрел. Умения агрессии не доставали до лучников, но это и не понадобилось — социальные «мобы» и так сразу переключились на «танков».

Мои стрелки подключились к игре. И в этот раз всё прошло куда удачнее.

Лучники давно поняли в чём сила залпов. Они слушали голос Жамелана, указывающего направление, чётко брали цель и спускали тетивы по команде. А я вновь кайфовал, наблюдая за их работой. Несмотря на то, что некоторые стрелы пролетали мимо, синхронный залп сносил любого «моба» сразу. «Варвар-лучник», картинно взмахивал руками, как самый плохой в мире актёр, и падал куда-то внутрь. Его неигровые социальные собратья что-то грозно кричали, а через некоторое время тоже отправлялись в полёт.

— Отворяй, собака! — весело закричал Буллет, постукивая рукоятью меча по дереву.

Когда всех лучников снесли, врата не спешили отвориться. «Танки» налегали, но те не поддавались. Лишь когда мы все начали немного нервничать, нашлась отгадка. Врата открывались не внутрь, а наружу. Но не мы их открыли.

Я немножко растерялся, когда здоровые деревянные створки заскрипели. «Танки» сдвинулись в стороны, чтобы их не припечатало. А затем все вместе мы получили возможность наблюдать интересную картину.

Как полагается, проход перекрывал практически незаметный голубоватый барьер. Точь-в-точь такой, какой отделяет боевую зону от мирной в локациях с Боссами. Хоть здесь никаким Боссами не пахло, комитет по встрече уже ждал.

На заросшем высокой зелёной травой пригорке выстроились в линию пару десятков «варваров-копейщиков», которые прикрывались деревянными щитами размером с лохань. Справа и слева от них плотными отрядами ожидали вторжение самые настоящие «варвары-мечники». По флангам, припадая на колени или прячась в узких скальных расщелинах, таились «варвары-лучники». Сам проход через врата был задуман словно мышеловка для атакующих: защитники простреливали отрезок примерно в 20–30 метров. И лишь там, где нас ждали острые наконечники копий, появлялась возможность развернуться. На высоте невысокого холма, который заняли копейщики, открывалось пространство для манёвра. И только пробившись туда, можно было вырваться из-под обстрела.

Створки врат гулко ударились о гладко вытесанные скалы. Одновременно с ударом я принялся чесать черепушку.

— Складно, — хмыкнул стоявший рядом Хельвег. — Поди попробуй пробиться внутрь.

— Вот так и социальные мобы, — присвистнул Дистин. — Стоят толпой, ждут спокойно. За территорию врат не вылазят.

— Ну, так они той локации приписаны. Шо им здесь делать?

Я быстро оценил ситуацию. И чтобы принять единственно верное — оно же единственно возможное решение — мне не понадобились советники. Я видел лишь один вариант и я его озвучил.

— Напролом, — кивнул я, соглашаясь с самим собой. Советов я слушать не собирался. Я уже понял, что выбора нет. — Идём напролом. Задача: пробиться вон на тот пригорок. Сбить копейщиков и занять их место. Оттуда будем работать по скалам, чтобы выбить лучников… Илья! Илья, ты тут?

— Да, Лёха. Здесь, конечно.

— Выйди-ка из пати, организуй всех кинжальщиков и возьмите на себя левый фланг. Как только мы зайдём, постарайтесь просочиться, активировать «хамелеона» и ударить по лукарям слева. Строжайший ассист по элиткам! Выбейте, сколько сможете. Без хилов пойдёте. Выживайте так долго, как получится. А затем сразу с алтарей в бой.

— А правый фланг?

— По правому флангу нанесём удар, как только отвоюем плацдарм. Наверное, Силли и Буллет попробуют их держать на себе. Может, массовый агр изменит вектор атаки.

Я быстро провёл смотр танкующих групп и укомплектовал «энханцерами» тех, у кого их не было. Заставил выстроиться буквой «П» с фулкой Ланцелота в виде верхней чёрточки, и прикрыться щитами. В образовавшееся более-менее защищённое пространство нагнал самых опасных и прокачанных «милишников». Сказал им работать не через урон, а через контроль: пытаться сбивать с ног, парализовать, отправлять в состояние шока или вызывать секундную растерянность, чтобы «мобы» теряли цель. Таким образом я хотел выиграть немножечко времени для тех, кто создан для нанесения урона и кто пойдёт последним — для магов и лучников.

— Рубен, Лисандер, Ирма, Кросс, под моей аурой жарьте сразу. Ваша задача — дамажить. Вика и Олеся побеспокоятся, чтобы вы выжили.

— Хорошо.

— Постараемся.

— Самое главное — не тормозите и двигайтесь. Ни в коем случае не создайте затор. Иначе в том проходе все сляжем. Товсь!

Буква «П» заполнилась бойцами. Лучники пытались было пострелять, но через барьер ни одна стрела не пролетела. Барьер их просто отражал. Все очень быстро поняли, что надо зайти внутрь, чтобы завязалась битва.

— Хе-х! Сейчас они вас покромсают, «Имморталсы»! — весело пожелал нам удачи один из безклановых низкоуровневых игроков, что топтались позади.

— Рандомы! — сразу отреагировал я. — Внутрь не заходить! Попадётесь под горячую руку — прищуриваться не станем, разбираясь моб ты или игрок. Завалим сразу. Стойте и учитесь.

— Ой, тоже мне учителя!

— Да посмотрим. Нам не сложно.

— Мы преподавали, где вы учились!

Последнее утверждение вызвало у меня снисходительную улыбку. Я почувствовал, как настроение идёт вверх. Перед первым столкновением, когда непонятно, чем оно закончится, лучше оставаться на позитиве, чем мыслить негативно.

— Ауры поднять! — скомандовал я, достал парные мечи и дал сразу 5 аур.

— Е…ческая сила! — присвистнул Рубен. — Реально +20 % к множителю силы магического крита. Р-резать на фиг этих «энханцеров»!

Я удовлетворённо улыбнулся.

— А теперь — вперёд!

Все виды башмаков — от латных до тряпошных — застучали по каменному тракту. Щиты сдвинулись, и плотным построением мы переступили через магическую черту.

Варвары-лучники среагировали моментально: по щитам и доспехам застучали резвые стрелы. Лекари тоже показали, что не зря едят свой хлеб — волны излечивающего света прошли по строю «Бессмертных». Но ни одна из армий не остановилась. Пройдя барьер, мы только ускорились.

— Пока держим! — голос Ланцелота из-за забрала звучал гулко. Я спрятался сразу за первой линией, где находились самые бронированные бойцы и где было самое безопасное место. И всё видел своими глазами.

— Идём! Идём!

Половину тридцатиметрового пути мы преодолели быстро. Но когда сократили дистанцию, неигровые варвары-копейщики перестали демонстрировать пассивность. Дружно ухнув, спрятавшись за щитами и выставив копья, он пошли навстречу. Отряды мечников обнажили мечи и держались чуть позади. Мне стало очевидно, что они хотят связать нас рукопашным боем и замедлить.

— Ни в коем случае не останавливаться! — прокричал я. — Только вперёд. Выходим на оперативное пространство и там начинаем бой. Здесь шансов нет. Илья! Илья! Давайте сейчас! Прямо сейчас запускайте! И наверх сразу.

— Не дамажить никому! — поддержал меня Искандер, видимо, считая так же. — Прорыв!

«Бессмертные» добавили скорости, вместо того, чтобы в панике убегать от надвигающихся острых наконечников. «Танки» навалились плечами на щиты, оставив латные головы без прикрытия, и, за пару метров до ряда острых пик, все сразу использовали массовые умения агрессии.

— Хр-у-у-м-м-м-м! — жуткое месиво образовалось сразу после столкновения. «Танки» удержались на ногах, но пики проткнули монолитную стену. Стальной наконечник прошёл чуть выше моей головы. Если бы я за секунду до этого не присел, не знаю, что бы произошло. Вряд ли бы удар лишил меня всей жизни. Но поцарапал бы порядочно.

— Продавливаем! — заорал я в жуткой тесноте спрессованных тел. — Никаких поединков!

Над головами свистели стрелы. Не только стрелы варваров, но и наших игроков. Кто-то всё же решил отстреливаться. На высотке слева уже завязалась драка. Оттуда в толпу стрелы перестали лететь — «кинжальщики» выиграли для нас несколько секунд.

Вольфрам, Ланцелот и Буллет, возглавлявшие линию «танков», принялись продавливать стену из копий, иногда размахивая мечами, но чаще работая щитами. Они атаковали умениями контроля и проходили дальше, не обращая внимание на выбитого из стаи «моба». «Мобом» занимались те, кто следовал во второй линии — «милишники». Они набрасывались все вместе и уничтожали за секунды. Даже мне удалось стегнуть пару раз мечами. Но тот урон, который я выдавал, у меня вызывал лишь смех.

— Быстрее, Лёха! — громкий голос Ильи подстегнул нас к действию. Наверное, у них там наверху не всё проходит гладко.

Поэтому я скомандовал «милишникам» рассеяться. Рассеяться, опередить неторопливую латную стену и связать рукопашной лучников. Идея казалась неплохой, но сработала не идеально: в момент, когда мои бойцы с криками бросились наверх, им навстречу бросились мечники. У моих ребят не осталось выбора и им пришлось переключаться на близкий и тесный бой.

В узком пространстве перед вратами начался настоящий ад. «Мобы» и игроки стояли практически впритык. Иногда даже развернуться не удавалось, чтобы нанести удар. Лишь «танки» чувствовали себя более-менее уверенно, лихо орудуя щитами.

И так могло продолжаться сколь угодно долго. Слава Богу мне хватило ума быстро оценить ситуацию. Я увидел, что в бой ввязались все социальные «мобы». У нас же был резерв — лучники и маги. Каждый из них старался что-то делать.Кто-то даже бил кого-то посохом по башке, или выхватывал второсортные кинжалы, чтобы уколоть. Но такие действия — лишь бессмысленная трата полезного ресурса. Я это заметил и заорал, что есть мочи.

— Маги и луки — наверх! На прорыв! Вышли наверх! Бегом все!

Сам я ни сделал ни шагу. Мои ауры покрывали пространство в диаметре 20-ти метров. То есть, где бы сейчас не оказались мои маги, ауры до них достанут. Сейчас моя броня куда важнее здесь. Здесь я могу связать боем любого «моба» и отвлечь от тех, кто должен начать убивать.

Идея, в принципе, сработала. Ведомые Жамелланом лучники просочились сквозь плотную толпу. Кто-то из варваров пытался их перехватить, но всех зацепить не удалось. Лучники быстро выбрались и показали для чего существуют в этом мире.

По правому флангу словно коса прошла, срезая опасных неигровых стрелков. В считанные секунды там не осталось никого. Именно на правый фланг, в скальные расщелины, Искандер и Рубен повели магов. Когда они, наконец-то, получили возможность использовать активные умения, каждый «моб» на левом фланге отведал отменных тумаков. Моих «кинжальщиков» оттуда выбили, и теперь те спешили вернуться в бой. Но и сами «мобы» понесли потери. А теперь маги завершали то, что не по силам было завершить слабоватым «кинжальщикам» — зачищали локацию.

В центре так и не удалось особо продавить копейщиков. Они стояли, как каменные. Лишь благодаря контролящим умениям «танков», удавалось отделять от стада слабейшую овцу. Но мечники своим количеством мешали. Они создавали хаос тесной сшибки и не давали прорваться.

Но всё закончилось, когда мы взяли под контроль фланги. Когда варваров-лучников зачистили окончательно, начался форменный геноцид. Я выкрикнул «танкам», чтобы прекратили агрить и держать на себе «мобов». Чтобы позволили им рассыпаться по локации. Это сработало. Социальные варвары, по классике, начали кидаться на тех, кто наносил больше всего урона. Они натурально так рычали, меняли направление и бежали к обидчику. Благодаря этому в центре стало просторнее. Этим воспользовались «милишники», и очень быстро снесли линию копейщиков. Вырвались на пригорок, развернулись и вновь перешли к тактике агра.

В течение следующих пяти минут всё было кончено. От более полусотни варваров не осталось и следа. Мы же отделались лёгким испугом — кроме почти всех «кинжальщиков», потеряли ещё с десяток увязших в рубке «милишников». «Танки» же, благодаря партийным лекарям, устояли. Латная броня в очередной раз доказала, насколько она важна для побед.

Глава 25. И снова в бой…

Я был доволен. Улыбаясь, я выбрался на пригорок и осмотрелся. Во все стороны, насколько хватало взгляда, была видна лишь зелень и горы. Пышная зелень под ногами и высокие хребты гор, правильным квадратом охватывавшие обширное пространство. Где-то вдали, словно раскрыв огромный рот, приглашали в себя погрузиться два тёмных входа в подземелья. Уверен, каждое из них таило много вкусной «экспы» и прекрасного лута.

Но это было ещё не всё. Присмотревшись, я рассмотрел острые стволы установленного крест-накрест частокола. Выстроенные по периметру высокие деревянные башни. Добротные хижины, похожие на индейские вигвамы. Белый дым, поднимающийся в небеса. Где-то там, скрываясь за деревьями и кудрявыми кустами, брал начало опасный лагерь социальных варваров. Подробно изучив лор, мы выяснили, что там скрываются не менее тысячи высокоуровневых «мобов», которые после убийства респавнились в определённом временном промежутке, чем позволяли добывать опыт нон-стоп.

— Туда пойдём? — поинтересовался Искандер, указывая взглядом на далёкий частокол.

— А ничё так вы тут, — отвлёк меня от ответа неожиданно осмелевший рандомный тестер. Без страха быть убитым он пересёк барьер, забрался на холм и с интересом смотрел по сторонам. — Почистили.

Я недовольно нахмурился и, прищурившись, рассмотрел 52-й уровень.

— Рано тебе здесь, — сказал я. — Уходи. И дружков своих забирай… Эй! Вы охренели? Вам же сказали не путаться под ногами! — выкрикнул я, когда осмелеть решили другие игроки. — Поубиваем же сейчас всех. Это ж боевая зона. Вам что, 10 % не жалко?

— Дайте посмотреть! Чё сразу 10 %? Интересно же.

— Вам тут не экскурсия, мальки, — потряс булавой Вольфрам. — Идите баги вынюхивайте.

— А сам-то что? Что не нюхаешь?

Вольфрам рыкнул. Затем выставил перед собой щит и ломанулся на болтуна. Тот шустро дал по тапкам, и через пару секунд уже кричал, пританцовывая у барьера:

— Я же пошутил. Что так сразу?

— Рэйвен! Рэйвен! — прокричал ещё один и осторожно пересёк линию. — Там говорят, из Асилума толпень вышла. Прям через западный мост. Сюда идут.

— Что? Кто говорит!? Где говорят!? — сердито рявкнул я.

Игрок юркнул за барьер.

— Да пишет кореш, который не пошёл следом и остался мелких мобов бить на берегу озера перед городом. Пишет, что опять какая-то орава пересекла мост. Сюда идёт, что ли?

Я дёрнул головой так резко, что, кажется, услышал хруст виртуальных шейных позвонков. Дёрнул, чтобы обнаружить Платона.

— Плато-о-он! Что за хрень?

Он живо подскочил ко мне.

— Где хрень? Какая?

— Ты не в курсе, что ли?

— В курсе чего?

Я кивнул головой на любопытного тестера, всё ещё не решающегося переступить барьер.

— Вон парень говорит, что из Асилума толпа вышла. Сюда, вроде, направляется. Ты не знаешь, что за толпа?

Платон растерянно пожал плечами.

— Лёха, я без понятия. После того, как Джакса из «Триумирата» кикнули, я потерял возможность получать оттуда инфу. Я ж его позавчера к нам в клан забрал, как ты разрешил. Он парень неплохой…

— А что «Unity»?

— Инсейн редко общается с паствой в чатике на посторонние темы. Чаще приказы раздаёт, где и когда собираться. Говорят, он больной на голову — лэвэл сейчас давит, как ненормальный… Упс, пардонь, — Платон невольно засмеялся.

Но я не обиделся на теоретическое сравнение. Я знал, что когда речь заходит о наборе уровней, я тоже ненормальный. Тут не на что обижаться.

— Так нового шпиона заведи, — буркнул я. — Это ж твоя работа.

— Да я уже подбиваю клинья. Даже отмутил у Хельвега бриллиантовый сетик для потенциального подкупа. Но всё некогда. Всё кач да кач.

Я потёр виски: от Платона толку нет. По крайней мере, сейчас. Он ничего не знает.

— Эй! Э-э-э… Вискас! Тьфу! Кто тебе ник такой придумал? Неужто сам?… Что за толпа идёт? Есть новости? — я торопливо спустился с пригорка, пересёк барьер и пристал с вопросами к игроку.

— А покачаться тут дадите?

— Какой покачаться? Ты вообще 48-й уровень. Тут «элитки», начиная с 75-го.

— Я не знал. Тогда, видимо, не судьба…

— А по теме если?

— Сейчас спрошу. Секунду.

Но ответа от него я не дождался. Я его услышал.

Гул, который создавали сотни ступней разнообразных маунтов, я услышал немногим ранее, чем увидел выбивающуюся из-под этих ступней пыль. Вдали, сразу по каменному тракту и по окружавшим его лугам, неслось неопознанное стадо. Стадо игроков. Прищуриваться бесполезно — слишком далеко ещё было. Но, несомненно, стадо торопилось именно сюда.

— «Триумвират», говорит, — наконец-то, ответил игрок. — Друг говорит, что рассмотрел красную буковку «Т» на белом фоне, когда мимо него проносились. Над всеми сразу рассмотрел. Это ж «Триумвират», кажись? Да?

Сердце моё ушло в пятки. Буквально за секунду с шумом скатилось с груди до стоп. Значок я легко узнал по неуверенному описанию. С этим значком я уже дважды сталкивался. Дважды с плохим финалом для моего значка. И теперь, судя по столбу пыли, нас ожидает третья встреча.

— Б…ть, — процедил я сквозь зубы и вновь сжал кулаки. — Эта гнида всё не угомонится. После Некроманта посчитал, что удалось схватить Бога за бороду? Силу почувствовал? Думает, ему теперь всё по плечу?

— Кто? — уставился на меня игрок округлившимся глазами.

Но я его уже не слушал. Я рванул в боевую зону и заорал:

— «Триумвират» на подходе! Все сюда быстро! Заняли боевые позиции!

Сначала меня не поняли. Услышали — да. Но не поняли. Принялись смотреть по сторонам, смотреть друг на друга, смотреть на меня.

— В смысле — «Триумвират» на подходе? Опять??? — опешил Искандер.

— Как будто мы находимся на Северном Континенте, — нервно захихикал Илья.

— Шо такое? — подскочил Квантум, ранее фотографировавший окрестности. — Вражины, шо ли, наступают?

— Все сюда быстро! Стали в строй! — продолжал разоряться я, не обращая внимание на удивлённые вопросы. — Готовимся к бою! Будем косить этих пи…сов!

Все 126 человек из клана быстро собрались рядом. Они тоже уже слышали гул копыт. И тоже разволновались.

— Валить надо! Валить! — один из «пастырей» сразу продемонстрировал малодушие.

Я с трудом удержался от того, чтобы залезть в менюшку и устроить ему сокращение штатов. Через секунду я просто вспомнил, кто передо мной.

— Никаких валить! — сразу отрезал я. — Только сражаться. После Некроманта они совсем страх потеряли. Если их не поставить на место, они окончательно обнаглеют.

— Лёха, их же 700, как минимум, ты помнишь? Переедут, суки.

— Не в этот раз! — я решительно стукнул кулаком по ладони. — Забыли, где мы? Осмотритесь. Видите разницу? Видите, чем эта локация отличается от Пустошей? Здесь наш Сталинград! И мы тоже не отступим ни на шаг!

Ребята сплотились вокруг меня, когда я начал объяснять, что хочу от них получить. Прекрасная позиция, на который мы оказались, подталкивала к единственно верному решению. Как ранее я не выбирал тактику при первом столкновении с «мобами», решив идти напролом, так и не сейчас не стал выдумывать ничего другого — я решил, что мы будем стоять на месте до конца.

Быстро раздавая указания, я приказал лучникам занять позиции на скале. Занять оба фланга и укрываться в скальных щелях. Вести перекрёстный огонь без перерыва. Не ждать никого, не кричать об ассисте. Просто жарить не по-детски, когда знакомая биомасса ломанётся внутрь. Маги со мной во главе тоже расположатся на флангах. Чуть за спинами лучников. Чтобы была возможность бить АОЕ-умениями, но оставаться незримыми для врага. А самая сложная работа достанется «танкам» и «милишникам». Им я приказал действовать, как действовали варвары-копейщики: едва «зерг» пересечёт магический барьер, сразу контратаковать. Связать агрессией и ближним боем и не дать никому просочиться. Абсолютно никому. Создать такой же хаос, как создали нам «мобы». А затем мы их всех раздавим.

— Но их же там под семь сотен, Лёх, — жалобно проблеял Дистин.

— Семь сотен тех, кто ниже нас по уровню практически в два раза! Представь, что ты сможешь с ними сделать, стоя в первых рядах. Представь, скольких ты снесёшь с одной подачи своим копьём. Ты — маленький бородатый портняжка! И я ни за что не поверю, что ты откажешься от такой возможности и используешь свиток телепортации. Это не тот Дистин, которого я знаю.

— Конечно, не тот, — недовольно пробурчал он и потряс копьём. — Ни один Барлог через меня не пройдёт!

— Вот это другое дело!

— И через нагинату никто не пройдёт, — похвастался Рансуман и устроил нам показательную «мельницу». — Всем кровоток повешу!

— Тоже не отступлю!

— Встретим тут. Отличное место!

— Именно, ребята! — согласился я. — Место отличное. Здесь они все и останутся! Покажем всем, кто такие «Бессмертные»! Верно?

— Верно!

— Точно!

— Конечно, покажем!

— Ворон… Ворон, — как ученик на уроке поднял руку один из горстки рандомных игроков, которые всё же осмелились зайти в боевую зону и прислушивались к нашему разговору. — А в клан заберёте? Я б помог.

— С подобными вопросами потом. Не до вас. Ещё раз скажу, если вы меня не услышали ранее: под ногами не путаться. Никто не будет разбираться где враг, а где нейтрал. Не мешать, чтобы потом не плакать.

— А мы наверху постоим. На вратах. У бойниц.

Заржали десятки лошадей. А затем завыли и остальные причудливые маунты, коих в игре было с полсотни разнообразностей. Пыль появилась именно там, где мы сами изначально планировали атаку. Альянс «Triumvirate» прибыл.

— По местам! — закричал я. — Все всё знают! Немедленно!

Я активировал ауры и рванул левее. Перепрыгнул через несколько валунов и прислонился плечом к ещё одному. Мои маги не отставали. Каждый готов был начать с сильнейшего АОЕ-умения, едва враг покажется.

— Помните, — прошептал я тем, кто находился рядом со мной — топовым РДД. — Зерг неуправляем. Он жаден до драки и глуп. Уверенные в своём превосходстве, уверенные, что возьмут нас легко, они сразу бросятся внутрь. И здесь их встретите вы — лучшие мои дамагеры под баффами и «энханцерами». От вас будет многое зависеть. Не облажайтесь.

— Они всё сделают, — вместо дамагеров неожиданно ответила Вика. Она сурово хмурилась и смотрела на меня преданным взглядом. По этому взгляду я понял, что пока она рядом со мной, приказ «ни шагу назад» для неё аксиома.

Я оказался прав в самом главном: «зерг» действительно неуправляем. Мы успели занять стратегические точки и перекрыли любую возможность пройти 30 метров до пригорка, не получив при этом люлей. Но никто кроме меня не рассчитывал, что враг действительно окажется глупым. Торопливым и глупым.

Они врывались в боевую зону, едва успев спрыгнуть с маунтов и обнажить оружие. Преимущество в количестве делало их неприлично смелыми. Они даже не стали выставлять стену щитов. Наверное, даже не успели привязаться на алтарях и баффнуться свитками. Они тупо ринулись вперёд, где их ждал сюрприз.

Засвистели стрелы. С флангов ударила магия. Торопливая колонна оказалась под чудовищным дамагом в секунду времени. Игроки успевали сделать 2–3 шага, а затем превращались в скрюченные куклы, через которые перешагивали следующие игроки. Самые ретивые упали моментально. Другие перепрыгивали через тела, желая скрестить с кем-нибудь клинки. У них не получалось: они падали, не успев пустить виртуальной крови. А когда, наконец, появилось некоторое подобие организованности в виде сплочённых «танков», закованных в латы, навстречу выдвинулись мои «танки».

Но сойтись в ближнем бою так никому и не удалось.

Сквозь шумную пелену боя я услышал вопли Дрифтера. Я не слышал, что именно он орал. Я слышал грозный голос. Грозный, недовольный голос. Он так и не зашёл в боевую зону, а значит можно было предположить, что ломиться напролом не намерен. Видимо, призывал альянс вернуться на позиции.

Поэтому ворвавшиеся «танки» стали осторожно сдавать назад. Вокруг них кружились юркие игроки, планируя атаковать после сшибки. Но и они резко передумали. Под плотным огнём попытались вырваться из боевой зоны и были безжалостно добиты.

— Милишники — вперёд! — как Зевс, проорал я. — Добейте танков! Не дайте уйти! В корни их!

Маги сверху ударили умениями контроля. Кто-то замёрз, кто-то оказался парализован, кто-то застыл в корнях или просто замедлил движение. А затем налетели мои гаврики. Хоть вскрывать консервные банки — дело непростое, они справились. На каждого пятящегося «танка» накинулись голодной сворой. Накидали кровотечений и ядов и забили умениями. Никто из «танков» не вырвался за спасительную линию.

— Сдохните твари! — Жамеллан послал стрелу в барьер. Она ударилась об него и отскочила. — Ха-ха-ха! Черти тупорылые!

Увидев, что мы одержали микро-победу, я не стал прыгать от радости вместе со всеми. Я вскочил на валун и принялся забираться выше. Вскарабкался на скалу и оказался на деревянном помосте врат.

Зрелище, открывавшееся перед моими глазами, было прекрасно. Благодаря своему игровому опыту, я точно знал, что «зерг» — это «зерг». Он тупой и неорганизованный. И ничего не менялось, несмотря на разные игры, в которых мне приходилось участвовать. Я смотрел с высоты и видел, что альянс «Triumvirate» — это синоним слова «зерг».

Многие из них отстали. Некоторые члены альянса только-только подъезжали на неторопливых вычурных маунтах, типа гигантских тарантулов и сколопендр. Те, кто планировал ворваться в бой, но успел отказаться от этой затеи, ругались с теми, кто вообще не планировал врываться без команды. Дрифтер рвал и метал. Окружённый, наверное, своими советниками, он ругался, как сапожник. Приказывал установить алтари рядом с алтарями «Имморталсов» и для начала хотя бы привязаться. Затем выслушать, что он скажет. И только потом идти на штурм.

Я смотрел сверху и пытался сосчитать количество игроков. Считал по десяткам сразу, но очень быстро сбился. По моим прикидкам человек 400 было. Но из-за того, что они не стояли на месте, постоянно ругались и искали себе группы, казалось, что их больше. Я отчётливо расслышал крайне приятные для моего уха вопли, сообщавшие, что «в пати нужен хил!». Я даже выдохнул облегчённо. Такие слова не могли меня не радовать. Это означало, что группы укомплектованы как попало и никаких «энханцеров» там, конечно же, нет.

— Что там, Лёха, — рядом со мной припарковался Хельвег. — Ого, сколько их!

— Это не «ого», — не согласился я. — Мы выбили, как минимум, треть. Легко и просто за несколько минут.

— Нормалец. Местечко реально топовое. Здесь бы проход перекрыть — и никто не пройдёт на кач. Вообще шикарно.

— Да, потенциал у локации фантастический. Но эти придурки здесь не за этим. Они за нами. Антошка охренел совсем. Решил, что он капец какой важный. Надо бы ему рога пообломать, — я задумался.

— Что ты имеешь в виду? — спросил внимательно следивший за мной Хельвег.

— Мы сегодня проведём здесь целый день, — уверенно сказал я. — Даже вечер и ночь, если потребуется. Кто бы не попытался сегодня сюда зайти, мы его убьём. Любого. А как отгоним — станем на кач. Даже если это будет глубокая ночь.

— Хм, — хмыкнул он. — Напряжно, думаю, будет.

— Иначе не бывает, — констатировал я факт. — Передай всем, чтобы прекратили радоваться и не расслаблялись. Сейчас тупые нубасы, которые не зарегались на алтарях, вернутся из Асилума и Антошка опять погонит мясо на мечи. Задача всё та же: порубить мясо в проходе.

Когда Хельвег убежал, я не покидал свой наблюдательный пункт ещё с полчаса. Дождался общего сбора «Триумвирата» и внимательно за ними следил. Меня заметили, конечно, и даже попытались отвадить стрелами. Но, в отличие от «мобов», стрелы эти меня поразить не могли. То ли потому, что я был охрененно экипирован. То ли потому, что чтобы поразить, лучникам сначала надо зайти в боевую зону.

Стадо, наконец, выработало тактику и решило перейти в наступление. Я успел вернуться к своим магам и громко прокричать, чтобы никто ни на шаг не отходил от плана. Вновь поднял ауры и приготовился получать удовольствие. Хоть я волновался немного, опасался неприятных неожиданностей, уверенность в себе и в правильно выбранном месте не покидала меня. Я знал, как сражаться с «зергом» и знал, за счёт чего его побеждать. У меня были все козыри на руках.

Плотная колонна, закрытая сталью, пересекла барьер. Вновь оказалась встречена неприветливым ураганом из стрел и магии. То самое огромное кроваво-красное пятно, являвшееся имбанутым АОЕ-умением в арсенале Рубена, расплылось прямо в центре толпы. Усиленное «энханцером», оно сожрало за 2–3 секунды почти полтора десятка игроков. Обалдевший Рубен захохотал над моим ухом и добавил безумными молниями. Они принялись скакать по игрокам, легко пробивая их небольшой уровень и смешную магическую защиту.

Но, благодаря количеству, «Триумвират» всё же продвинулся достаточно далеко, чтобы я скомандовал встречную атаку. Мои «танки» выдвинулись. Перед самой сшибкой сверху я рассмотрел огромного орка в чёрном доспехе. Он всё так же размахивал молотом и призывал свою армию быстрее проходить, а не трусливо жаться у стен. Я схватил за рукав стоявшего рядом Лисандера и ткнул в орка пальцем.

— Убить!

Тот меня прекрасно понял. Свистнул другим магам и в ассист они влили в орка кучу урона. Его даже пытались подлечить. А сам он принялся торопливо осматриваться, как бы пытаясь понять, откуда исходит угроза. Дрифтер задрал голову и даже заметил угрозу. Но куда лучше, думаю, он рассмотрел мой средний палец, прежде чем превратиться в скрюченную зелёную тушу.

С гибелью руководителя, альянс быстро потерял запал. Кто-то что-то кричал, призывая давить. Но давили как-то без огонька, без желания. А когда мои «танки» и бойцы ближнего боя врезались в первые ряды, запал потух окончательно. Задние ряды, ранее мешавшие рядам передним и давившие их, стали торопливо сдавать назад. Особо смелые уже перепрыгивали через барьер боевой зоны и растерянно разводили руками, оказавшись в безопасности.

— Давите их!!! — заорал я, подбадривая. — Они сливаются!

Мой вопль услышали все. Кое-кто даже поддержал его своим воплем. Бойцы «Триумвирата» решили не испытывать судьбу. Всё ещё плотные ряды развернулись и двинули на выход. Им в спину летела магия и стрелы. Смышлёные «кинжальщики», типа Шотгана и присмиревшей, но всё так же жаждавшей новых эмоций, Кати рисковали атаковать отступавших. Они набрасывались на спины, разряжались умениями и отскакивали. А затем громко всем сообщали, что добыли ещё +1 фраг.

На безопасную территорию уцелевшими отошли менее половины от всего стада. То ли осмелевшие, то ли вообще потерявшие берега рандомные игроки тоже рискнули сопроводить альянс. Они с интересом следили за бойней, толпясь у барьера и фырканьем отвечая «зергу», который требовал от них проваливать и не мешать. Игроки обиделись на это. Потому во время массового бегства, запрыгивали в боевую зону и разряжали весь свой арсенал умений в любого полуживого «триумвиратовца», который попадал по горячую руку. И, бывало, «триумвиратовец» не переживал такой подлости — опадал, как листочек осенью. А рандомные игроки радостно визжали, и вновь прятались на безопасной территории, где гнев отступающих не смог бы их настигнуть.

— Перелопатили! — снизу загыгыкал Квантум, весьма грамотно управлявший группой «милишников».

— Квантуша — красавчик! — я показал ему большой палец.

— Офигеть! — бородатый гном уставился на меня огромными глазами. — В сотню рыл развалили почти тысячу.

Кто-то засмеялся:

— У страха глаза велики! Не тысячу, а половину! Ха-ха!

— Грамотно занять позицию — это полдела, — Искандер похлопал меня по плечу. — Думаешь, это всё?

— Крайне сомневаюсь, — ответил я, будучи в полной уверенности, что такого позора Дрифтер не переживёт. Он будет гнать и гнать свою ораву, пока энтузиазм оравы не опустится на глубину Марианской впадины. И только тогда — сколько бы на это времени не понадобилось — он угомонится.

Я хмыкнул себе под нос: интересная идейка пролетела мимо и маняще помахала крылом. Я улыбнулся ей и решил, что хуже не будет.

— Ты куда, Лёш? — озабоченно спросила Вика, когда я спрыгнул со скалы в проход.

— Попетушиться, — подмигнул ей я. Затем, под испуганными взглядами рандомных игроков, спустился и переступил через магический барьер. Посмотрел на мрачную толпу, вновь толпящуюся у алтарей, сложил ладошки лодочкой и прокричал. — Дри-и-и-фтер! Ну чё ты, как там!? Гоу ещё раз!?

А затем я захохотал. Захохотал, довольный собой. Мне показалось, вернуть шпильку будет очень достойным решением.

Антошка, правда, никак не отреагировал. Даже не ответил, как ранее отвечал я ему. Он что-то обсуждал в кругу советников, возвышаясь практически над каждым на целую голову.

Зато ответили мемберы его альянса. Знакомый треш-ток сотнями колких словечек полетел мне навстречу. Я ответил смехом. Бравада 30-ти и 40-ка уровневых нагибаторов очень посмешила меня. Уверен, никто из них никогда не стал бы прилагать столько усилий, до глубокой ночи работая над прокачкой уровня. И в этом была разница между теми, кто старается, и теми, кто просто плывёт по течению. Между лидером и заурядностями.

— Погоди! Сейчас мы придём и вырежем вас на…й! — ответил мне самый смелый боец-маг со знакомым ником. Для этого он даже подошёл ближе.

Я прищурился, узнал ник «Elbrus», снисходительно усмехнулся и сделал приглашающий жест руками, указывая на магический барьер:

— Добро пожаловать.

Затем развернулся и вновь занял руководящее место на правом фланге. Вместо того, чтобы прокричать команды, я поступил умнее — я их написал. Открыл клановый чатик и отстрочил:

«Они разозлились. И они пойдут опять. Помните самое главное: ни в коем случае не дайте им продавить вас и захватить плацдарм. Если они получат пространство — мы не удержим. Свяжите их в загоне перед вратами.»

Совещание между кланами альянса завершилось на удивление быстро. Видимо, они выработали какую-то тактику и решили воплотить её в жизнь. Я увидел, как вражеские «танки» невысокого, в принципе, уровня выстраиваются в плотные шеренги. Первый ряд держал щиты перед собой, а остальные — над головами. В прикрытом пространстве пытались занять места бойцы ближнего боя в большинстве своём состоявших из «кинжальщиков». Наверное, руководители решили запустить внутрь ловких бойцов, умеющих на несколько секунд скрываться от взора, чтобы связать своими действиями наших «танков» и хотя бы на небольшой промежуток времени создать определённый хаос.

Но ничего у них не вышло.

В этот раз беспощадные нагибаторы, львиная доля из которых не добралась даже до 50-го уровня, сдулись ещё быстрее. Чудовищного урона, который на них обрушился, они не смогли выдержать. Вражеские лекари просто не успевали обновлять полосы «здоровья» своими умениями. Это «здоровье» летело вниз куда быстрее. Лавина игроков тупо шла вперёд и складывалась штабелями без всяческих шансов преодолеть тридцатиметровое пространство.

Увидев, как бездарно теряется боевой потенциал, Дрифтер прорычал отход. Сам он не принимал участие в атаке, оставаясь за магической чертой, но всё прекрасно видел. Очень быстро осознал, что давление массой в узком пространстве, где эту массу со всех сторон атакуют игроки более высокого уровня, бессмысленно. Это называлось — «тупо сливать проценты». Потому приказал всем отходить.

Дружный многоголосый крик членов клана «Immortlals» ворвался в мои уши. Мы опять перемололи биомассу без всяческих для неё шансов. И мои ребята открыто делились друг с другом эмоциями.

Вслед альянсу «Триумвират» полетели весёлые пожелания отправляться на встречу со всем известной матерью. Довольный собой, я опять не удержался и пересёк магический барьер.

— Анто-о-о-шка! Антошка-картошка! — с трудом сдерживая смех, закричал я. И в этот раз Дрифтер даже соизволил на меня посмотреть. Он уродливо скривил орочью рожу и показал клыки. — Ты куда!? Вернись! Я всё прощу!

Вывести из себя мне его всё же удалось. Он отреагировал именно так, как я ожидал, — разразился непечатными выражениями. Я давно знал, что нервишки у него далеко не железные и удовлетворённо улыбнулся, когда тот сорвался. Члены альянса поспешили на помощь своему новому лидеру, а мои ребята поддержали меня смехом. Видеть, как враг беснуется в бессилии, было просто замечательно. Словно бальзам на душу после Некроманта.

— Решительности не поубавилось!? — с вершины врат прокричал Платон. — Милости просим!

На этот вопрос Дрифтер решил не отвечать. Он опять зашушукался со своими сокланами. В толпе я потерял его из виду, а потому резво вернулся на наблюдательную точку, откуда обзор был на порядки лучше.

Я забрался на площадку врат и смотрел, как Дрифтер кому-то что-то доказывает. Он потрясал здоровенным молотом, что-то объяснял на пальцах, указывал в сторону барьера. Я недовольно зыркнул на Платона, который лежал рядом, и сказал ему, что было бы неплохо прямо сейчас получать инфу. Я бы очень хотел знать, что происходит на том совещании. Так что Платон должен разбиться в лепёшку, но раздобыть паразита. Или нового внедрить в тело альянса, или найти уже готового. Пусть даже за деньги. За шмот, за деньги, за руны или другие ништяки. Главное, чтобы он был. И Платон пообещал мне это.

Глава 26. Наконец-то, победа

В этот раз Дрифтер и «Ко» совещались неприлично долго. Он продолжал уговаривать игроков, тасовал группы. За руки кого-то куда-то вёл. Выстраивал по 7 человек. Тихо объяснял и не отходил, пока не получал подтверждение, что его поняли.

Я внимательно следил за его действиями. Моим союзником был огромный игровой опыт — я мог предугадать любой тактический ход врага. Но пока я ничего не понимал. Лишь когда начал более внимательно присматриваться к составам этих групп, начал замечать «энханцеров», бойцов ближнего боя, но не замечать хилов и леек, я, кажется, всё понял. Щурился, пытался рассмотреть уровни дамагеров, но видел лишь их вооружение. Все они — орки, гномы, люди, дроу — держали в руках двуручное оружие. Стальные и каменные молоты, здоровые двуручные мечи, копья, острые алебарды, секиры, парные мечи. Обнажали оружие и топтались у «энханцеров». Тех, кто придаст их оружию качественное усиление.

— Платон! — прошептал я. — Быстро обойди всех наших! Скажи, что враг будет врываться под прожимками. Видишь составы ударных групп? Только те, кто может использовать кратковременные усиливающие умения. На 10–20 секунд. Я думаю, они будут врываться под «энханцерами», в надежде пробить бреши в наших «танках». И если бреши появятся, весь остальной зерг прорвёт фронт и разойдётся веером. Тогда мы потеряем преимущество ограниченного пространства.

— Понял, — он уловил мою мысль практически сразу. Бросил взгляд на выдвигающиеся к барьеру группы и кивком головы согласился со мной.

— Ланцу скажи, чтобы сейчас же спускались ниже. Пусть заполнят собой всё пространство между скалами. И при первом же контакте с врагом активируют временную неуязвимость. Это поможет им пережить первые, самые страшные 10 секунд… Всё! Иди быстрее! Они выдвигаются!

Мне показалось, что я не ошибся. Правильно проанализировал складывающуюся ситуацию. Посмотрел на неё с Антошкиной стороны и пришёл к выводу, что идея вполне себе неплоха. Если бы я решил гнать на убой непрокачанный, необученный и плохо экипированный «зерг», вполне вероятно, поступил бы так же. И даже впервые с момента знакомства с неуравновешенным неадекватом признал, что тот не такой уж и дурак. Неадекват — да. Но не дурак.

Я попытался продублировать указания с помощью чатика, пока Платон носился, как угорелый. Но немножко не успел. «Триумвират» вновь пошёл на приступ. В этот раз немного грамотнее, чем в предыдущие.

Группы из закованных в латы гномов и орков с двуручным оружием прижались к магическому барьеру с безопасной стороны. Они не заходили и ждали, когда за ними в ряд выстроятся остальные. Через несколько минут они уже теснились у барьера, как шпроты в банке. Стояли друг за другом, хмурились и ожидали приказа.

Ланцелот, видимо, получил послание. Всех «танков» он повёл вниз, сократив таким образом расстояние до столкновения. Я увидел в плотных рядах всех своих ребят, кто мог носить латную броню. Даже Рансумана и Дистина. Остальные «милишники» остались стоять на месте. Они будут действовать в качестве мобильного резерва, если потребуется отбросить прорвавшегося врага.

Я вновь поднял ауры. «Триумвират» ещё не начал атаку, но смысла хранить молчание уже не было. Поэтому я прокричал:

— Ни капли пространства им! Это — наша земля! Они не будут здесь хозяйничать!

Буквально в следующую секунду Дрифтер скомандовал атаку. Мой вопль лишь подстегнул его к действию.

Самые бронированные игроки альянса с силой сжали рукояти двуручного оружия. Разнообразные и разноцветные усиливающие ауры окутали их тела. Не только ауры «энханцеров», но и их собственные. Дающие временный буст, благодаря которому именно эти бойцы чувствовали себя королями арены. А затем они огласили окрестности дружными воплями. Заорали нецензурно и ворвались в боевую зону.

Магические эффекты использованных умений и купола бушующих молний встретили первые ряды. Смертельные стрелы застучали по латной броне, выбивая самых ретивых. Тех, кто даже не успел воспользоваться своим временным преимуществом. Они падали, а через них уже перепрыгивали другие. Заносили над головами оружие, чтобы обрушить на головы моих «танков». «Танки», как и планировалось, вонзили щиты в землю, обретая неуязвимость. И затем эти щиты сотряслись от ударов чудовищной силы. Сталь затряслась, своей вибрацией порождая мерзкие, режущие уши, звуки. Лечащая магия накрыла «танков».

Но атака и не думала прекращаться. Сзади напирали. Переступали через павших, чтобы нанести один-два удара и тоже стать павшими. И тела эти никто не воскрешал. Игроков приносили в жертву ради возможности отобрать у защитников немножко «здоровья» и пядь земли.

Мы продержались с минуту, наверное. А вот когда неуязвимость у «танков» закончилась, а временные прожимки вражеских бойцов ещё нет, начались проблемы. Именно тогда Его Величество Дрифтер решил вступить в бой собственной персоной. Он что-то прорычал, покрылся аурами и рванул на передовую. После первого же взмаха, завалил самого низкоуровневого «танка» из пати семейной четы. Просто вот так вот — с одной подачи.

Мои маги вновь сконцентрировали урон на орке, но им не удалось его уложить. Столбы лечащего света взмывали над ним постоянно. Просто не прекращались. Я догадался, что, скорее всего, в его пати находятся лишь он, «энханцер» и 5 хилов. Благодаря им, он представлял собой опасное и убийственное оружие.

«Триумвират» поспешил воспользоваться первым успехом: в брешь полез сам Дрифтер, а за ним остальные. Взмахи не прекращались, а стук молотов о сталь продолжали резать уши.

Во второй вражеской линии шли «танки». После сшибки, где от бойцов с двуручным оружием, уже практически ничего не осталось, полезли они. Используя умения агрессии, вражеские «танки» заставили наших «танков» на несколько секунд потерять свои цели. Заставили плотные ряды разомкнуться. А когда Дрифтер снёс ещё двоих, я, стоявший наверху и наблюдавший за всем этим безобразием, принял решение о контратаке.

Я скомандовал Платону ввести в бой «милишников» и закрыть бреши. Он меня услышал, и бойцы уровнем выше 70-го вклинились в ряды бойцов уровнем меньше 50-го.

Так же меня услышал Дрифтер. В ответ он запустил своих «кинжальщиков». Но не для того, чтобы те скрестили клинки, а для того, чтобы прорвались на мой фланг и вырезали магов, чьим антиклассом являлись. И тогда все поняли, в чём разница между прекрасно экипированным игроком высокого уровня, и стандартным тестером, не имевшим и четверти подобного буста.

Внизу завязалась безжалостная рукопашная. Там творился сущий ад, который помогали устраивать мои лучники, прекратившие работать залпами и перешедшие на отстрел по ассисту. Но насколько быстро таял «зерг», я уже не видел. После вопля Антошки я первым вскочил и, вместе с другими «энханцерами», перекрыл ход наверх.

Умение «хамелеон», благодаря которому «кинжальщики» получали определённое преимущество, длилось всего 10 секунд. За это время многие из них успели просочиться через танковый барьер. Но когда они принялись взбираться на скалы, лишились невидимости. И тут их встретил я.

Играя в разные игры в реальном мире, мне тоже нравилось набить фраг-другой между делом. Я тоже любил ПвП. Да и кто его не любит? Но сражаться ради удовольствия у меня получалось редко. 95 % времени я руководил и отдавал указания в говорилке. Даже тогда, когда приходилось первым бежать в толпу, закономерно получать по шее, и командовать уже будучи убиенным. Мне было глубоко наплевать жив мой персонаж или нет, если я имел возможность видеть всё поле боя, анализировать и отдавать указания.

Здесь же всё было чуточку иначе. Чтобы видеть всё поле боя, приходилось выбирать правильное место. Но издавать руководящие вопли, конечно же, было проще. Ори себе да командуй. А вот драться, как минимум, на равных и кайфовать от процесса, я получил возможность только тогда, когда мне подогнали топовый в «двумирье» «лёгкий» сет. Одев его, я перестал беспокоится о собственной жизни. Даже при наличии читерского преимущества в виде профессионального лекаря за спиной, я не переживал за своё здоровье. Знал прекрасно, что все будут стремиться первым снести «энханцера». Но многие даже не догадывались, с каким «энханцером» им придётся столкнуться.

Когда появились «кинжальщики», я не сомневался ни секунды. Начал размахивать мечами, обрушивая их на бедные шеи. А поскольку шеи эти были прикрыты посредственной бронёй, я чувствовал себя на их фоне беспощадной гильотиной.

Прикончить ненавистного лидера вражеского клана хотели многие. А потому лишь немногие обратили внимание на магов и устремились к ним. Остальные налетели на меня, где их ждал сюрприз. Со свистом лезвия кинжалов пролетали мимо после использованных умений. Кто-то пытался колоть, кто-то рубил, кто-то наносил удары скрещенными клинками. Всё без толку. Если кто-то и попадал, то это были царапины, а не достойный упоминания урон. Везунчику едва удавалось откусить 50 единиц «жизни». Я же рубил, как дровосек. Даже несмотря на «необычные» парные мечи. Я крошил «кинжильщиков», наносил «удар рукоятью» по откату, заставляя замереть на месте на несколько секунд. А затем безжалостно добивал. Мне даже не понадобились маги, чтобы отбиться от бессмысленной атаки смертников. С невеликой помощью других «энханцеров» и нескольких магов, я в одиночку нарезал массу стейков. И когда ни одного «кинжальщика» не осталось, окрестности разорвал мой собственный удовлетворённый вопль. Я чувствовал себя непобедимым.

Но внизу всё было не так радужно. Там мои ребята отступали. Собака Дрифтер был ещё жив и своим молотом причинял много бед. Я удержал себя от желания броситься к нему и сойтись в благородной дуэли. Вместо этого начал раздавать команды.

Вновь ударили, прекратившие было свою смертельную деятельность, маги. Вновь пошли в бой откатившиеся купола и ДОТы. Напиравшая сзади толпа, серьёзно сдвинувшая моих «танков», посыпалась. Раздался взволнованный голос Буллета, сообщавший, что хилов повырезали, а у «маналеек» почти не осталось «маны». Я его услышал и пустил в бой «кинжальщиков» под предводительством Шотгана. Они просочились через линию столкновения и достойно встретили тех из «Триумвирата», кто торопливо бежал от алтарей. А это были, в основном, те самые бойцы с двуручным оружием. Только уже без прожимок, находившихся в кулдауне, без хилов и без леек. Их выживаемость изначально стремилась к нулю и мои ребята спешили этим воспользоваться.

Увидев, что у барьера началась резня, я кивнул удовлетворённо, а затем приказал магам заливать Дрифтера точечным уроном. Этот отморозок начинал меня нехило раздражать. В основном потому, что оказался не таким уж имбецилом, как я думал о нём ранее. Он тоже мог планировать, много что видел и принимал грамотные решения. Пусть даже после того, как перед этим принял несколько неграмотных решений. Он, видимо, умел учиться на собственных ошибках. И это меня совсем не радовало.

Здорового орка принялись атаковать все маги. Он на себе прочувствовал как это неприятно. Но, кроме большого пула здоровья, у него, наверное, и бижутерия была неплохая. Возможно даже, без лишнего шума приобретённая у Рубена. Поэтому, сразу под несколькими хилами, он жил довольно долго. Если бы не подключились наши «кинжальщики», маги бы продолжали бессмысленно расходовать «ману». Но «кинжальщики» реально подсобили. Они ворвались в плотный строй «танков», внутри которого прятались хилы, и принялись раздавать смертельные комбо направо и налево. Только тогда удалось потушить яркую зелёную звезду по имени Дрифтер.

Его снесли и я поспешил воспользоваться удачей. Потеря лидера всегда наносит сокрушительный удар по моральному состоянию рядовых бойцов. И я не мог ею не воспользоваться.

Я приказал давить всем вместе: и «милишникам», и лучникам, и магам. Даже сам поспешил спуститься вниз, чтобы ещё несколько раз помахать мечами, пока от алтарей не подойдёт подкрепление. Но там было слишком тесно для эльфа. «Мощь» я не качал особо, потому что не считал этот класс за бойца. Так что меня живо отодвинули на галёрку.

Невзирая на значительную потерю «маны» и предостерегающие вопли Олеси и Андрея, что надо как-то быстрее заканчивать, обстрел не заканчивался. Лучники спустились со скал, выбирали более удобные позиции и стреляли по отступающему врагу. Маги перешли чисто на точечные умения, которые наносили куда больший урон, чем массовые умения. Массовые наносили немного, но сразу по многим. А вот удары в единичную цель, которая, к тому же, не имела существенной магической защиты в силу отсутствия достойной бижутерии, были куда опаснее. Чаще такие магические атаки, усиленные топовым «энханцером», который мог держать ауры шанса магического крита и силы магического крита, приводили к неизбежному и столь любимому Жамелланом «ван-шоту».

Когда враг дрогнул, именно маги, находившиеся в моей группе, устроили геноцид. Им не нужно было моё присутствие рядом с собой. В отличие от меня, они остались стоять на скалах и направляли посохи в толпу. Из посохов вылетала убийственная магия, заставляя бедолагу, которому не повезло стать целью, превратиться в бесполезную скрюченную тушку.

Но Дрифтер не считал, что пришла пора сдаваться. Его вопль призывал наступать, а сам он нёсся на всех парах к барьеру боевой зоны.

К сожалению для него, Рубикон уже был пройден. Альянс выдохся. Несколько чувствительных апперкотов, куча слитых процентов и понимание, что они столкнулись с врагом, куда более сильным, чем они сами, притушило энтузиазм. Бойцы «Триумвирата» не желали больше драться. Даже если и могли, не желали. Когда Дрифтер ворвался в боевую зону с занесённым над головой молотом, его встретили не радостные крики сокланов, а убийственные стрелы и магия. В этот раз он прожил немногим дольше, чем длился его вопль. То ли он оказался горяч, то ли глуп, но в этот раз даже не дождался всех своих хилов. Не дождался, когда они вместе возьмут его под контроль. Он просто ворвался и закономерно получил по зелёным ушам.

Это стало последней каплей. Альянс начал сдавать назад. С минуту где-то ещё пытался держать строй, а затем посыпался. Кто был ближе к барьеру, махнул на всё рукой и просто выпрыгнул. А те, кто это увидели, развернулись и тоже поспешили на выход.

Я тоже это увидел, а потому воздел мечи и заорал громче, чем десяток Дрифтеров:

— Катком их!!! Асфальтоукладчиком!!!

Судя по исполнению, ребята меня поняли. Выжившие «танки» и прочие «милишники» с гиканьем ринулись на врага. Завизжала Катя и бросилась на улепётывавшие спины. Её поддержал Илья и Рансуман. Строй «Бессмертных» окончательно потерялмонолитность и превратился в безжалостную лавину. Лавину, которая преследовала бедолаг не только до магического барьера, а и после него. Мои свирепые каратели так жаждали крови, что пытались атаковать даже тогда, когда выскочили на мирную локацию. Даже тогда, когда система блокировала такие попытки.

— Вы-ку-си-те, пад-лы!!! — прыгая на одной ножке и размахивая жезлом, кричал боевой «жрец» Квантум.

Его поддержали смехом и подобными же изречениями. «Падлы», несомненно, услышали всё, чем с ними хотели поделиться победители. И хоть им вряд ли понравилось, никто не стал приближаться, чтобы свершить месть. Альянс понуро молчал и собирался возле своих алтарей, выставленных вперемешку с нашими.

— Что за позор я щас увидел!? — сложив ладошки, очень громко прокричал один из безклановых игроков, всё время проведший за просмотром интересного фильма. — Как вы в тыщу рыл не победили тех, кого лишь сотня!?? Ау-у-у!!! Вы там совсем криволапые, что ли???

Неизвестного парнишку поддержали смехом. Но поддержали лишь мои бойцы. Бойцам Дрифтера было не до смеха: мы все слышали ругань, видели магические хлопки, которые остаются поле того, как преломляют печать свитка телепортации. Мы даже видели как кто-то имевший больше прав, чем другие, растаскивал горячих эстонских парней, желавших разобраться друг с другом. Мемберы альянса «Триумвират» не только ругались, но и предлагали своим же союзникам выяснить отношения в боевой зоне по соседству. И такие разборки местного пошиба радовали меня безумно. Я очень любил, когда враги, после проигранных битв, начинают искать виноватых в своей среде, а не воздают победителям за мастерство.

— Каких вас там сотня!? — неожиданно кто-то всё же решил ответить. — Вас там не меньше пяти сотен!

Никогда такого массового хохота я не слышал доселе. Те, кто знал, сколько нас было на самом деле, смеялись до слёз. Ухахатывались, картинно падали на землю и трясли ногами. Члены клана «Immortals» отдыхали душой, слыша подобные предположения.

Мне тоже было крайне смешно. Но я воздержался от смеха, потому что ещё не был уверен, что всё завершилось. Многие из нас осмелели настолько, что покинули боевую зону и гордыми павлинами прохаживались по тракту. Я же покинул её для того, чтобы узреть Дрифтера. Мне было крайне любопытно, осмелится ли он начать съёмки следующей серии. Даже несмотря на то, что в рядах его армии начался разброд и шатание, а часть бойцов просто улетела.

Но мне надоело ждать.

— Дрифтер! — добавив в голос немножко разочарованного недовольства, прокричал я. — Ну так вы придёте или нет? Блины испёк. Чай стынет. Как ты говорил ранее: гоу повторим!?

И тут плотину прорвало.

— Ты, сосунок, ещё допросишься! — орочьий басище оглушил практически всех. — Я тебе обещаю! Попомни моё слово: я ещё доберусь до твоего кадыка! Вырву своими руками!

Народ опять покатился по земле. Но мне показалось, что смеху недостаточно. Я желал большего.

— Истерика не к лицу воину! — пафосно заявил я, перекрикивая смех. — Мне что, ещё и сопельки тебе подтирать?

В этот раз я получил тот эффект, который желал. Маты полились из ртов рядовых бойцов, а Дрифтер насупился и промолчал. Мои же хохотуны хохотали без остановки. Нервное напряжение, наконец-то, покинуло нас всех. Наконец-то, мы расслабились и получали удовольствие от осознания окончательной победы. Теперь и я поверил, что Антошка не захочет атаковать. На сегодня ему было достаточно.

Альянс «Triumvirate» начал покидать поле битвы. Вернее, поле позора. О чём каждому использующему свиток тестеру напоминали рандомные игроки, бегающие между алтарями и тыкающие во все стороны пальцами. Махач пришёлся им по душе. Они скакали, кричали и размахивали руками. Повисли на мне гроздьями, раз за разом повторяя один и тот же вопрос: «Как попасть в клан?». Я немножко поумнел после последних разговоров с Олегом, а потому не стал сразу всем отказывать. Вместо этого сообщил, что набор есть. Всем, кому это может быть интересно, оставлять заявки на форуме. Или же пойти по пути наименьшего сопротивления — написать в личку во-о-он тому «жрецу» с недовольной миной на лице, или во-о-от тому «сарацину».

— Здорово было, Лёха, — когда от «Триумвирата» остались лишь несколько игроков, которые покинули кланы альянса и с пылу с жару желали ознакомиться с возможностью вступить в наш клан, ко мне подошёл Хельвег. — Всё правильно делал. Молодец. Перемололи там, где и должны.

— Спасибо. Реально было кайфово. Как я всегда и говорил, зерг — ничто. Уровень, экипировка и слаженные действия решают.

— Хе-х, — хмыкнул он. — Ну, не знаю. В определённых ситуациях, может быть. На Некроманте не прокатило.

Я пожал плечами.

— Зато здесь прокатило.

— Лёха! Лёха! Что будем дальше делать? — подошёл Искандер. — Они все ушли. Видимо, теперь будут долго зализывать раны. Не побеспокоят, я думаю.

— Уверен, что не побеспокоят, — согласился я. — Пойдём сейчас на кач. Я магов соберу и проверю их в ПвЕ-контенте. Поведу дальше. Посмотрим, что там за частоколом.

— А остальные?

— Ориентируйтесь на сетап группы. «Элитных» мобов 75+ если и потянут, то немногие. Подумайте над тем, надо ли сюда лезть. Но если хотите, конечно, можно. Но я бы советовал другие локации, где риска меньше.

— Я соберу! — выкрикнул Вольфрам. — Я — 70-й. Мне нормально. Возьму тех, кто захочет, и проверю. Тут мобы, судя по всему, сами сбегаются — даже паровозы водить не придётся.

— Тогда давайте так, — я хлопнул в ладоши, отпуская прекрасную победу и переключаясь на «гринд». — Все, кто хочет попробовать свои силы — сбивайтесь в группы. Выдвинемся вместе, посмотрим, что там и как, и тогда расползёмся по локации. Сегодняшний день нельзя потратить впустую.

— Мы не потратим, — Вика осторожно взяла меня за руку и улыбнулась. А я улыбнулся ей в ответ и не вырвал руку.

Глава 27. Ещё раз поднимаем уровень клана

Впервые за долгое время я прекрасно выспался. Не стал много времени тратить на «гринд» на новой локации, оказавшейся довольно-таки потной. Мы немало нервов вчера потеряли, пытаясь оптимизировать добычу опыта. Но всё же разобрались. Поэтому я всех распустил ещё до наступления темноты. Продрых больше 12-ти часов и сейчас сидел перед ноутбуком. Слушал крупные капли дождя, стучавшие по подоконнику, хлебал кофеёк, листал темки на форуме и не мог взять под контроль рот — несмотря на грустный ливень за окном, сам по себе он превратился в одну счастливую улыбку.

Игровой портал стоял на ушах. В прямом смысле слова. Десятки видео со вчерашнего столкновения размещались в десятках тем. И такие темы создавали не только мои хвастуны, но и рандомные ребята, ставшие свидетелями. Они не стеснялись добавлять кое-что от себя и, к моему удивлению, добавляли нечто комплиментарное. Несмотря на то, что «Имморталсов» не любили в «двумирье», в этот раз тестерское комьюнити было на нашей стороне. Видимо, сказывалось естественное желание сопереживать тем, кого меньше и кто обороняется.

Проматывая разные видосики и как бы смотря на себя со стороны, я отдавал себе должное. Должное своему руководству. Очень хорошо было видно, как грамотно клан раскладывал стадо. Как стадо сыпалось, откатывалось, отступало и вновь наступало. И так раз за разом. Раз за разом без всяких шансов на победу. Довольные игроки, некоторым из которых каким-то чудом удалось просочиться на врата и вести репортаж оттуда, показали всему сообществу первый массовый махач, где количество значительно уступило качеству. До этого ничего подобного не происходило. Видео с Некроманта, которое ранее разместили мои враги, не вызвало особого ажиотажа. Самым распространённым комментарием под тем видео стал комментарий: «а разве должно было быть по-другому?». То есть сами зрители соглашались, что шансов у «Бессмертных» не было никаких.

В общем, срач на форуме стоял знатный. Сутки ещё не прошли, а форум был залит слезами одних и издёвками других. Словесные баталии стояли жаркие. Я тоже хотел в них принять участие, да одёргивал ретивые пальцы. Всё твердил, что не по статусу мне заниматься подобной ерундой. Вместо этого я искал реакцию Дрифтера. Ему бы я ответил с удовольствием. Не постеснялся бы. Но он как эпистолярной воды в рот набрал. Его провоцировали на форуме и призывали спуститься с небес на землю. «Хэштэгали» ник-нейм, чтобы в личку приходило оповещение, что его упомянули в теме. Но он не показывался. Наверное, закрылся в туалете и рыдал. Спрашивал у психолога из Праги, почему злые людишки его так травят.

Но второй полудурок, который активно меня бесил, не стал молчать. Хоть вчерашние события его не касались, Инсейн, по привычке всегда влазивший в любую бочку затычкой, влез и в этот раз. И занял сторону пораженцев.

«Смешно смотреть,» — фыркал он в теме, где известная субстанция бурлила особо сильно. — «Что вы тут умничаете? Вы видели их уровни? Там не могло быть иначе. Руководство „Триумвирата“ не было небрежным. Оно просто решило полезть туда, куда лезть рано. Те больные ноулайферы уже могут качаться в „Вольнице“. А никто другой не может — не доросли. К тому же место неудачное. У Тёмной башни они продемонстрировали, что на самом деле из себя представляет „ощипанная птица“ и его выкормыши. Здесь же им не дали и шанса. Как дорастут, тогда посмотрим. Тогда вы, никчёмные фанаты малолетнего дебила, увидите, что на самом деле его клан называется „смертные“, а не „бессмертные“. Надо лишь подождать. Время ещё есть. Ждите.»

Тут я уже не стал себя сдерживать. Процитировал сообщение и смачно так прошёлся по его фигуре с добавлением красочных оборотов русского языка. Без этих оборотов никак нельзя было обойтись. Инсейн уже давно потерял связь с реальностью и песочил меня на форуме по-всякому. Я держал себя в руках и не отвечал. Но сейчас выплеснул всё и получил непередаваемое моральное удовлетворение. Создавая финальное предложение, отстучал по клавиатуре более грубую версию слов: «Это ты жди. Жди моего проникновения в твою нежную сущность.» и закрыл ноутбук, не переставая смеяться. Жизнь казалась мне просто прекрасной.

Я допил кофе, встал со стула, напялил комбинезон и направился в зал с капсулами, отбивая чечётку по полу не хуже, чем Джин Келли, и напевая практически без акцента песню из любимого мюзикла:

— Айм си-и-нгин ин зе ре-ейн… Джаст си-и-и-нгин ин зе ре-ейн… Вот а гло-о-ориас фил энд айм хэ-э-э-ппи эген…

Впервые за почти два месяца, проведённых в этой тюрьме, я чувствовал себя счастливым.

Я забрался в капсулу, удобно разместился и нажал кнопочку. Проверил статистику кланового онлайна и сразу же озвучил в чатике информацию, добытую на форуме. Рассказал своим бойцам, как удачно всё складывается, после поучительной демонстрации преимущества качества над количеством.

«Больше мяса Богу мяса!» — первым отозвался Квантум.

Ребята его поддержали. Хоть они с самого утра работали и занимались всякой ерундой, с моей точки зрения, присоединились к обсуждению того, что уже обсудили на форуме.

«Вчерашний замес показал», — вновь написал я. — «Что хоть мы оторвались по уровню, количественно отстаём очень серьёзно. Это значит, надо наращивать качественное превосходство. Не просто набивать опыт, а брать 6-й лэвэл клану! И, конечно же, сразу учить пассивки.»

«Идея неплоха», — опять всех опередил Искандер. С недавних пор он вообще перестал со мной спорить и всегда соглашался. Всегда поддерживал мои начинания, что не могло не удивлять. — «Я, кстати, тоже об этом задумывался. Вечерком порылся и узнал, что надо сделать.»

«Что?» — напечатала Силли.

«Доказательство полезности,» — ответил он. — «Квест на 6-й уровень клана — доказать свою полезность королю королевства Италан — Гилберту Пеппину. Что сие значит не знаю, но, по-любому, к нему придётся идти тому, у кого уже наработан балл репутации. Иначе, не уверен, что нас вообще пропустят.»

«Нас? Ты тоже пойдешь, Иск?»

«Естественно! Я в „Хребте Италана“ никогда не был. Конечно, пойду!»

«И я!»

«И меня возьмите!»

Просьбы в чатик посыпались, как горох из последнего вагона. Я читал их и морщился. Устраивать экскурсию в планах не было. Придётся отказать большинству. Возьму только советников и…

«И я хочу!» — написала Вика.

Я почесал головешку и согласился сам с собой, что придётся брать не только советников.

«Ладно. Идём прямо сейчас. Все, чей ник я напишу, летите в Кресфол. На площади у статуи Италана встречаемся.»

Замигал жёлтый конвертик. Писала Катя.

«А мне можно?»

Но хоть перед ней я извинился и загладил вину, свою вину передо мной, в моих глазах, она не загладит никогда. Поэтому ей я, не сомневаясь, отказал.

Когда я прибыл в Кресфол, на площади меня ждали Рубен, Олег, Андрюха, Иван, Димон и Вика. Мы запрыгнули на маунтов и сразу повернули налево. Без проблем пересекли неширокий мост, всё так же охранявшийся значительным количеством стражи, ехали через фруктовый сад, наслаждаясь запахами и видами, и были вынуждены спешиться перед вратами внешней стены дворца.

— По какому делу? — неигровой страж выставил руку, преграждая путь.

— По личному, — словами Остапа ответил я.

Но нас всё равно не пустили. Приказали ждать и добавили, прежде чем я удивился, что сейчас за нами придёт церемониймейстер.

Внешне толстяк совсем не изменился. Даже носил те же оранжевые одежды, делавшие его похожим на спелый апельсин.

— Вы к королю или к принцессе? — подержав меня за ручку всего лишь секунду, он сразу узнал с кем и сколько чего у меня наработано.

Я неловко покряхтел и даже принялся смотреть по сторонам, ожидая увидеть недовольную Амелию.

— К Его Величеству, конечно, — пробурчал я. — По заданию.

— А это кто?

— Мои друзья.

Но этого церемониймейстеру показалось мало. Он подошёл к каждому и каждого облапал. И только затем разрешил пройти, сопровождая к трону, где восседал король.

Гилберт Пеппин тоже ничуть не изменился с нашей последней встречи. Он сидел на троне и о чём-то разговаривал со старшим сыном — с Райкардом.

— Райкард, перестань, — услышали мы, когда подошли ближе. — Сколько раз я буду вынужден повторять? Нет, нельзя. Нет, не могу я тебя отпустить в море. Не в приключениях твоё предназначение, не в путешествиях. Не могу я позволить тебе забрать флотилию из трёх судов.

— Отец, — насколько я помнил, Райкард Пеппин был спокойным и рассудительным. Он не повышал голоса и разговаривал с отцом, с уважением к его статусу. — Я чувствую, что это не моё. Мне всё это не интересно и совершенно не волнует. Я хочу отправиться на север. Хочу узнать, что там. Хочу понять, почему рыбаки говорят о магической линии, которая не пропускает дальше и разворачивает лодки. Я не хочу в это верить. Я хочу увидеть своими глазами. Дай мне возможность идти по своему пути, а не по пути, который ты выбрал за меня.

— У тебя нет этого выбора, мой сын, — вздохнул король. — Ты — наследник. Ты тот, кто займёт моё место и унаследует трон. Тебе нужно изучать науку о управлении государством, а не морское дело. Ты наполняешь себя не теми знаниями, которыми должен.

— Пусть Райтер изучает эту науку, — поморщился Райкард. — Власть ему всегда была по душе. Пусть он наследует трон. Я не буду на него претендовать.

— К сожалению, он не тот, кому бы я это доверил, — тихо прошептал король. — Я лучше в руки Амелии передам бразды правления королевством, чем ему. С ней рядом хотя бы есть та, кто гораздо умнее. Кто направит по правильному пути, если придётся. У Райтера же путь прямой. Он никогда не свернёт с этого пути… Но, я надеюсь, ты прислушаешься к голосу разума и перестанешь мечтать. Правитель должен мыслить рационально, а не грезить. Ответственному за чужие жизни, непозволительно мечтать. Это его бремя.

— Даст Италан, это бремя не станет моим. Из меня получится плохой правитель. Мне всё это не нужно. Я не хочу этого.

— Продолжим беседу в другой раз, — король приподнялся на троне, заметив нас.

Руководствуясь почти неслышной подсказкой церемониймейстера, мы все дружно опустились на одно колено. И здесь я уже не стал демонстрировать гонор.

Райкард обернулся.

— Хорошо, отец. Но от своей мечты я не отступлюсь. Ты так и знай.

Он взмахнул плащом и двинул на выход. Но, проходя между опустившимися на колени «непосвящёнными», остановился. Посмотрел на меня и первым протянул руку.

— Рад вас снова видеть, Серый Ворон.

Я очень сильно постарался, чтобы челюсть не щёлкнула слишком громко. Поднялся на ноги и пожал протянутую руку. А затем ещё раз поклонился.

— Взаимно, Ваше Высочество.

Райкард Пеппин кивнул, как бы соглашаясь, что ритуал я выполнил правильно. На целый 1 балл репутации, который у меня был. Затем, не говоря больше ни слова, покинул дворец.

— Что за гости ко мне пожаловали? — король вновь поёрзал, но остался сидеть на троне.

— Лучшие представители «непосвящённых», Ваше Величество, — сразу отстрелялся церемониймейстер. — Во главе с Серым Вороном — тем, кто уже заслужил ваше расположение.

— Ну, что ж, — король лениво махнул рукой, подзывая всю нашу делегацию. — Я готов их выслушать.

— Ваше Величество, — мои бойцы словно воды в рот набрали, осматривая то потолок с мозаикой Италана, то лучников на балконах, а потому обратился я. Подошёл практически к трону и вновь поклонился. — Общине, которую я имею честь возглавлять, необходимо совершенствоваться. Из разных источников мне стало известно, что для этого я обязан оказать вам услугу. Заручиться вашей поддержкой и доказать свою полезность. Мы с друзьями прибыли, чтобы узнать, не требуется ли вам какая помощь? Со всем усердием, я обещаю, мы выполним всё, что вы от нас потребуете.

— Серый Ворон, вы возмужали, — король это заметил и сразу озвучил. — Уже далеко не тот щуплый эльф, впервые переступивший порог дворца. Теперь это грозный и серьёзный воин! Доспехи на вас, я смотрю, на зависть бойцам моей элитной стражи. Вы явно не теряли времени зря.

— Благодарю вас, Ваше Величество, — я поклонился королю, а затем поклонился Хельвегу, чтобы тот понял, как ценно его участие в одевании лидера клана. И тот даже улыбнулся в ответ.

— Такому, как вы, несомненно, по силам выполнить небольшую просьбу. У меня действительно есть задачи, которые я могу вам поручить. Если вы готовы их услышать, я готов озвучить.

— Безусловно, Ваше Величество.

Внимание, лидер клана! Вам предлагается подтвердить выполнение задания: «Доказательство полезности». Вам необходимо выполнить одно задание из списка.

Задание 1: «Поднять обороноспособность Кресфола».

Вариант 1: Усилить магическим раствором крепостные стены города.

Вариант 2: Силами клана возвести форпост на границах королевства.

Вариант 3: Обеспечить гарнизон Кресфола осадными орудиями (5 штук).

Задание 2: «Пополнить казну»: сдать в казну города золото (250 000 монет).

Задание 3: «Пополнить склады»: сдать на склад города ресурсы (3 000 000 единиц).

Задание 4: «Пополнить арсеналы»: сдать в арсеналы города несколько единиц разнообразного вооружения (10 единиц оружия рангом не ниже «редкий», уровня не ниже 70-го).

Задание 5: «Поднять престиж клана»: подписать договор, обязывающий членов клана выполнить 10 000 репутационных заданий с неигровыми персонажами на территории королевства Италан.

Задание 6: «Друг королевского рода»: достичь максимального уровня репутации с одним из представителей королевского рода (Гилберт Пеппин, Райкард Пеппин, Райтер Пеппин, Амелия Пеппин).

Принять/Отказаться

В этот раз я не смог удержать челюсть под контролем — она щёлкнула сама собой. Я всё внимательно прочёл и, мягко говоря, охренел.

Сзади кашлянул Рубен. Я обернулся и увидел его испуганную рожу.

— По силам ли вам, Серый Ворон, и вашей общине выполнить одно из этих несложных заданий? — король сложил ручки на пузе.

Я промолчал и вновь посмотрел на своих советников. Их лица говорили о том, что не по силам.

— По силам, — произнёс я и смело подмигнул левым глазом. — Не сомневайтесь в нас, Ваше Величество… Скажите, каковы сроки выполнения заданий?

— Я вас не тороплю, — успокоил меня король. — Не спешите, но и не задерживайтесь. Чем быстрее, конечно, тем лучше. Но раз вы сами ко мне пришли, вам, наверное, доказать свою полезность королю куда нужнее, чем королю доказывать свою полезность вам. Потому сами решите на что вы способы. Я вас больше не задерживаю.

Гилберт Пеппин взмахнул ручкой так же небрежно, как делали все остальные неигровые королевские персоны, с которыми я имел честь вступить в диалог. К нам тут же подскочил церемониймейстер и принялся выпроваживать.

— Ну чё вы? Видели? — как только нас выставили за территорию дворца и за территорию стен, спросил я.

— Да шо-то выглядит стрёмно… Ауч! — Квантум потянулся к ветке, чтобы сорвать яблоко, но получил по рукам от Кассиопеи.

— Не забывай, где ты, — погрозила она пальчиком.

— Да я машинально…

— Квантуша, соберись! — я погрозил ему не пальчиком, а кулаком. — Давайте прямо здесь быстрый мозговой штурм. Сразу отсеиваем, что нам не по силам.

— На хрен! — громко воскликнул Рубен. Но продолжил чуть тише. — Какие, в жопу, 250 000 тысяч золотых? Охренели? За что, блин??? Я не собираюсь выбрасывать такие деньжищи ради нескольких пассивок, на изучение которых тоже придётся потратить деньжищи. Ну, на фиг!

— Согласен, — кивнул головой Хельвег. — И никаких 3 000 000 ресурсов! Ни в жисть! Даже если это могут быть самые простые нитки, я ни за что не стану убивать рынок, их скупая, чтобы затем в один присест потратить. К тому же с нынешними ценами на ресурсы… Не, Лёха. Ни за что!

— Про 10 «редких» пух 70-го лэвэла и говорить нечего? — поинтересовался я.

— Выбросить 10 «редких» пух? А ты сам как считаешь? Если бы они у нас даже были — с Некроманта, например, счастливым дождём посыпались — отдавать их надо игрокам, а не выбрасывать в мусорку под названием «арсеналы Кресфола». Это вообще самое бредовое задание.

— Принимается, — вынужден был согласиться я.

— А шо по «репе»? — Квантум задумчиво почесал макушку. — 10 000 заданий выполнить — это сложно или не? И как долго?

— Ну-у-у, — развёл руками Дистин. — 100 человек по 100 заданий на рыло. Реально, наверное.

— Издеваешься? — снисходительно уставился на него Искандер. — Ты сам-то сколько репутационных заданий выполнил? 7? 8?

— Почти три десятка, — пробурчал гном. — И даже 2 балла с владыкой Низбадом есть.

— Ну и сколько времени тебе придётся потратить на остальные 70? Месяц? Два? Нет, это тоже бред. Было бы в клане 1 000 человек или 10 000, тогда другое дело. А сотня увязнет в этих квестах, как в болотах Губительных Топей.

— Тогда, может, пускай Лёха напряжётся? — вновь подал идею Олег. — Там можно поработать над репутацией с королевской семейкой. Пусть с девчулей «репу» разгонит. Делов-то — охмурить виртуальную малолетку.

Не смеялась лишь Кассиопея. И даже потянулась, чтобы отпустить Олегу подзатыльник. Не дотянулась, правда, но её лицо красноречиво говорило о том, что она прекрасно знает, каким образом достигается максимальная репутация в отношениях с противоположным полом. И ей такое предложение пришлось не по душе.

Её реакция меня, конечно, позабавила. Но не заставила сразу отказаться от такой интересной возможности. Я потёр бороду, раздумывая над перспективами. Качал головой, как маятник, и решил, что перспективы не столь перспективны.

— Не уверен, — наконец, озвучил я своё решение. — У меня всего 2 балла, кажется. Ещё 8 добивать — займёт массу времени. К тому же не факт, что она захочет меня видеть после двух отказов подряд. Я уже дважды её динамил с письмами. Курьер уходил ни с чем. Так что, наверное, не стоит рассматривать этот вариант.

— Тогда иных вариантов, кроме обороноспособности, нет, — подытожил Искандер. — Что там надо? Я подзабыл.

— На выбор. Стены каким-то непонятным раствором усилить…

— В смысле, непонятным? — удивился Хельвег. — А-а, прости. Ты можешь и не знать… В магазинах Кресфола продаётся. Он так и называется: «укрепляющий раствор». Им можно цементировать собственность, которая принадлежит клану за пределами безопасной территории. Ну, то есть, клан-холлы и персональные апартаменты укреплять, если они возведены где-то в дебрях. Фишка для Северного Континента, в общем. Чтобы отобрать или разрушить сложнее было.

— Логично, — согласился я. — Реально не знал… Дальше отстроить форпост на границах с любой расой или обеспечить гарнизон Кресфола осадными орудиями.

— А шо за форпост? Во шо он встанет? — Квантум с надеждой посмотрел на Хельвега.

— Вообще не в курсе. Написано форпост, а не защитную башню?

— Угу, — я кивнул.

— Тогда, наверное, это куда геморрнее, чем 10 000 репутационных заданий. Подозреваю, что это типа отстроить целую деревню с частоколом и башнями по периметру. Пупок надорвём…

— Погодите-ка! — воскликнул я. В голове родилась интересная идея. Память вновь подсказала мне то, что я подзабыл. Подсказала, где можно раздобыть осадные орудия, даже не приступая к их постройке. — Я с графом знаком одним. Жоржем Гюго зовут. Он — мастер фортификационных сооружений. Я гостил у него совсем недолго, но видел, как они там катапульты испытывали. Даже баллисту строили.

— Серьёзно? — удивился Искандер.

— Серьёзней некуда, — подтвердил я. — И у меня с ним 1 репутационный балл наработан. Возможно, он сработает, как свежее дыхание, которое облегчает понимание. Возможно, удастся сторговаться.

— Надо пробовать, — решительно рубанул рукой Рубен. — Это единственные три варианта, которые есть смысл рассматривать. Остальное — сразу в топку!

— Давайте тогда сделаем так, — сказал я. — Рубен и Андрюха отправятся в королевский квартал. Там в здании возле банка, кажется, обитают все важные «неписи». И командующий стражей, и менеджеры кланов и альянсов, и распорядители, и завскладом. Короче, полно их там. Постарайтесь выяснить, что надо для постройки форпоста и во что это обойдётся. Квантуша, Хельвег и Дистин пробегутся по магазинам. Узнают цену на этот грёбаный раствор и прикинут, сколько его потребуется, чтобы все стены залатать…

— Да не, это фуфло, — зашевелил извилинами Хельвег. — Стены Кресфола на километры простираются. От хребта гор на западе полуострова до восточного побережья. Сумма, думаю, выйдет просто чудовищная.

— Всё равно прикиньте, — настоял я. — А мы с коллегой-«жрецом» к графу направимся. Он хоть не особо компанейский, но, думаю, не откажет во встрече. Всё, погнали.

Глава 28. Мы вновь впереди, но и враги не дремлют

Я хлопнул в ладоши, запуская управленческий механизм. Все сели на маунтов и разлетелись в разные стороны. Мы с Викой попросили Мастера Телепортации доставить нас в деревню Гаэлрон, ближе других деревень расположенной к замку Жоржа Гюго. Взяли курс на север и скакали по дороге, абсолютно не опасаясь того самого Пещерного Тролля, который ранее, вроде как, бродил по окрестностям. Не опасались, потому что его аннигилировали штурмовики Инсейна.

На перекрёстке останавливаться мы не стали, несмотря на подозрительную деятельность в том самом ущелье, через которое меня не особо хотели пропускать люди графа, когда я скакал через земли эльфов. Там продолжалось строительство, а у основания гор перед выходом из ущелья уже возвели две каменные башни. Здоровые такие. С самыми натуральными баллистами на вершинах.

К частоколу перед замком графа мы добирались уже шагом. Пришлось спешиться, потому что я рассмотрел узкие ямки, вырытые в случайном порядке, куда с лёгкостью могли угодить стройные ножки наших лошадок. Мы покинули сёдла и дальше осторожно шли пешком. Громоздкие катапульты у правой стены никуда не делись. Они стояли на тех же местах, как и горка крупных, обтёсанных валунов у их подножия. Единственное отличие — теперь катапульт было 8.

— М-да, — неопределённо крякнул я. — Шустро он.

— А что такое? — спросила Вика.

— Да недавно их было три…

— «Непосвящённые», стоять! — закричал страж с каменной башни замка. — Вам здесь нечего делать! Уходите!

Мы подошли к дубовой двери с поднятыми руками. Но мы не сдаваться пришли.

— Мы по делу к Его Сиятельству, — обратился я. — Он меня знает. Я — Серый Ворон, его старый друг. Возможно, даже единственный друг из «непосвящённых».

— У графа нет друзей среди «непосвящённых», — возразил чересчур осведомлённый страж. — Есть только те, кто может принести пользу… Жди тут, Серый Ворон. Я сообщу о тебе.

Я пожал плечами и тихо пробормотал.

— А какая от меня польза графу? Он же, вроде, просто так дал репутационный балл. Ничего не просил взамен.

Вика с интересом смотрела по сторонам, изучая укреплённую территорию.

— Лёш, ты не забывай, что все неигровые персонажи награждают нас баллами с определённой целью. Это и называется — нарабатывать репутацию. Мы выполняем то, что они просят выполнять. За это получаем награду. Если тебе вручили репутационный балл, значит ты уже что-то сделал. Или будешь вынужден сделать в будущем, когда они потребуют большего.

— Чем дальше — тем сложнее, — согласился с ней я.

Захрустели деревянные ворота. А когда отворились, очередной незнакомый НПС приглашающе махнул нам рукой. Проходите, мол.

Граф Жорж Гюго встретил нас на пороге. Едва мы прошли во внутренний двор замка, он уже протягивал руки для обнимашек.

— Рад вас видеть, Серый Ворон, — дипломатично начал он, но быстро переключился на мою спутницу. — А вас я не знаю, юная леди. Кто вы, разрешите поинтересоваться?

— Мой близкий друг и соратник — Кассиопея, — представил её я.

— Вы — жрец? — граф удивлённо вскинул бровь, после того, как поцеловал ручку девушки. — Во истину полезнее магии жрецов нет ничего. Ни одно добротное сражение не обходится без их участия. Надеюсь, мы никогда не окажемся по разную сторону баррикад, — добавил он.

— Буду рада сослужить вам добрую службу, — Кассиопея присела в реверансе, как ранее проделала при знакомстве с графом Лаури. И так же затем улыбнулась, будто очень легко получила первый репутационный балл.

— Взаимно, — кивнул седой головой Жорж Гюго. — Скажите, что я могу для вас сделать? Что вас вновь привело ко мне, Серый Ворон?

— Необходимость, дорогой граф. Необходимость доказать свою полезность Его Величеству.

— Старый король, как я слышал, относится к вам весьма доброжелательно. Что он потребовал от вас?

— Много разного, — ответил я. — Правда, со всей честностью я вынужден признаться, почти все просьбы короля невыполнимы. Но, я думаю, помочь укрепить обороноспособность столицы мне по силам…

— Его Величество задумался об обороне? — удивлённо вскинул бровь граф.

— Ну да, — я пожал плечами. — Я смотрю, все об этом задумываются в последнее время. И вы, и граф Лаури. И даже дроу на своих границах строят охранные башни.

— Действительно? — в этот раз граф удивился ещё сильнее. — Я этого не знал. Полезная новость.

— Угу, — протянул я, размышляя: а не сболтнул ли лишнего? — И вы, как мастер создания фортификационных укреплений, возможно, сможете помочь мне. Скажите, будьте любезны, есть ли шанс приобрести у вас катапульты? Пять штук, если быть более точным.

— Нет, — сразу отрезал Жорж Гюго. И даже рукой прочертил горизонтальную черту, как бы намекая, что ответ окончательный.

— Нет шанса приобрести или нет шанса приобрести именно 5 штук? — сдаваться после категоричного отказа я не стал.

— Нет и нет.

— Простите, Ваше Сиятельство, но я вынужден настаивать на своей просьбе, — суровое лицо графа, сообщавшее, что он вот-вот влепит мне минус, тоже не заставило меня отказаться от попыток. — Вы — подданный короля. Вы — его вассал. Земли, ставшие вашими, переданы вам во владение именно Гилбертом Пеппиным. Он пожаловал вам дворянский титул. Почему вы не хотите помочь мне помочь королю? Я же не для себя прошу. Я выполняю просьбу короля и даже готов платить золотом из своего кармана.

Мою речь граф воспринял спокойно. Всё же не влепил минус, как я опасался. Я здорово рисковал, конечно. Но осознавал, что попытаться заполучить катапульты для клана гораздо важнее, чем мой личный репутационный балл.

— Да, я в долгу перед королём, — нехотя признался граф. — Был когда-то. Но стал я тем, кто я есть не благодаря покровительству, а благодаря реальным заслугам. Заслугам перед королевством. У меня в роду нет тех, кто что-либо когда-либо получал в наследство. Я пробился своими руками. Вот этими руками и вот этой головой, — Жорж Гюго сначала показал мне ладони, а затем постучал пальцем по седой головешке. — Если вы считаете, Серый Ворон, что я всё ещё что-то должен королю, то вы ошибаетесь. Сейчас он нуждается во мне больше, чем я в нём.

— Н-наверное, так и есть, — последнее предложение я не понял, а потому ответил, всё ещё продолжая над ним раздумывать. — Он нуждается в вашей помощи. Я… Мы нуждаемся в вашей помощи. Не отказывайте, пожалуйста, сразу. Назовите хотя бы цену, с которой готовы торговаться.

— Торговаться я не намерен, — категорично отрезал граф. — Но если вы пообещаете никогда больше ничего не просить у меня для нужд короны, я назову сумму. Это будет первый и единственный раз, когда я пойду вам навстречу, Серый Ворон.

— Даю слово, Ваше Сиятельство, — выстрелил я моментально. — Мне нужно 5 штук.

— 50 000 золотом за 5 готовых катапульт.

Я закашлялся.

— Может, всё же получится обговорить вопрос цены?

Потерян 1 балл личной репутации с неигровым персонажем «граф Жорж Гюго». Персональная репутация: 0/10

— Вы, я вижу, не цените ни своё, ни моё время, эльф. Покиньте границы моих земель.

Я, что называется, рухнул с небес на землю. Напрашивался, напрашивался. И, в итоге, напросился. Своим дурацким языком привёз себе проблемы.

— Погодите, Ваше Сиятельство! — выкрикнул я, когда граф повернулся ко мне спиной и направился в сторону замка.

Как чёртики из табакерки, выпрыгнули два неигровых стража и наставили на меня алебарды.

— Прошу простить меня, Ваше Сиятельство! — прежде, чем они проткнули тощее эльфийское пузо, справа раздался тонкий женский голосок. — Но нам действительно необходимы катапульты.

Решительно отстранив от ведения переговоров неудачливого дипломата, Вика выдвинулась вперёд. И, в отличие от меня, на неё никто не стал направлять алебарды.

Она догнала графа и даже позволила себе аккуратно взять его за руку.

— Я и так слишком добр к вам, Кассиопея, — спокойно сказал он. — Но пора с этим заканчивать.

— Простите Серого Ворона. Он не хотел вас обидеть. Просто… Просто напряжение последних дней сказываются на нём, — заговорила Вика, и, когда граф на меня подозрительно посмотрел, я усиленно закивал головой, как бы соглашаясь, что напряжение просто чудовищное. — Нашему клану… Нашей общине угрожают враги. Враги из числа «непосвящённых». Мы уже долго ведём с ними борьбу. Мы испытали горечь поражений. У нас были победы. Но мы бессильны перед их количеством. Придёт время, когда мы больше не сможем им сопротивляться. По этой причине мы вынуждены были обратиться за помощью к королю Гилберту Пеппину. И только благодаря вам, мы получим возможность заручиться его поддержкой.

— Вы воюете с себе подобными? — граф уже в третий раз выпучил глаза.

— Увы, но недоброжелателей у нас много, — Вика скорчила грустную гримасу. — Серого Ворона многие боятся и ненавидят. Ненавидят, потому что у него получается, что не получается у других — отменно руководить кланом и вести за собой тех, чьё доверие он заслужил.

Граф Жорж Гюго нахмурился и вновь одарил меня взглядом. Всем своим видом я показывал, что кроток, как котёнок.

— Эльф так хорош?

— Справляется отлично, — Вика почти заставила меня покраснеть. — Вы, наверное, в курсе, что он не только самый умелый воин среди «непосвящённых», но и лучший лидер. В этом мире пока нет общины, у которой столько же достижений, сколько у нас. Но, Ваше Сиятельство, это мало что меняет. Я боюсь, придёт время, и мы останемся одни. Одни против всех.

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем «граф Жорж Гюго». Персональная репутация: 1/10

— Что ж, прекрасная Кассиопея, — граф улыбнулся ей так, будто наградил 2-м баллом. — Я вас услышал. И, поверьте, я, как никто другой, знаю, как чувствует себя человек, оставшийся в одиночестве и окружённый врагами. Было время, находясь при дворе, я не чувствовал себя иначе. На меня смотрели, как на врага, и мечтали уничтожить… Но цена останется неизменной! Если не передумали, 50 000 золотом или банковскими векселями за 5 катапульт.

Вика бросила на меня быстрый взгляд. Я был ошеломлён сменой событий, где едва лишившись балла сразу его вернул. Не благодаря собственным заслугам вернул, а благодаря умелым действиям «мышки», когда-то бывшей «серой». Поэтому несколько секунд стоял молчаливой статуей.

Затем спохватился, подмигнул конвертику и написал Рубену:

«Рубен! Быстро бабки шли почтой. 50 „тонн“ векселями или золотом.»

«Сколько??? Ты обалдел? За что???»

«Рубен, не тупи, блин! Я по дулом репутационного пистолета стою! Быстро скреби по сусекам и 50 000 высылай. Катапульты покупать буду.»

«Понял. В течение минуты всё сделаю.»

«Скажи остальным, чтоб бросали свои дела и собирались в КХ.»

«Окей. Сейчас будет.»

Я облегчённо выдохнул и, наконец-то, осмелился раскрыть рот:

— Ваше Сиятельство, скоро всё будет. Мы принимаем ваши условия и благодарим вас. Простите моё недостойное поведение.

— Благодарите не меня, Серый Ворон, — Жорж Гюго по-отечески улыбнулся Вике. — А вашу боевую соратницу. Очень смелая и решительная девушка.

Вика покраснела так, словно вернулась в старые времена. Туда, где она спокойно позавтракать в столовой не могла. Туда, где тараканы в голове нашёптывали, что на неё все смотрят и украдкой обсуждают. Правда в этот раз она покраснела не от стыда, а от похвалы.

— Согласен с вами, граф, — поддакнул я. — Смелая и решительная.

Замигал конвертик. Я открыл его и увидел в окошечке 5 банковских векселей. Подтвердил получение, залез в инвентарь, вынул и дрожащими руками протянул Жоржу Гюго.

— Вот, возьмите. Всё на месте.

— Вижу, — ответил он. Залез за пазуху, вытащил свёрток бумаги и протянул мне в ответ. — Это договор, подтверждающий законное приобретение осадных орудий. Переправить их в Кресфол у вас не получится. Я отдам распоряжение, и мои люди вскоре их доставят. Вам же надо только передать договор Его Величеству.

— Спасибо, граф.

— Спасибо, Ваше Сиятельство.

— Но не забывайте, Серый Ворон, — Жорж Гюго вновь нахмурился и указал на меня пальцем. — Отныне я не желаю слышать от вас просьб о помощи. С этого дня вы мой должник.

В этот раз я не стал ничего говорить, а просто кивнул головой. Не знаю, чего он решил, что я буду согласен играть роль должника. Но в данный момент мне надо просто держать свою варежку под замком и со всем соглашаться.

Я упрятал договор в заплечную сумку и забил копытом. Посмотрел на Вику, и она кивнула головой, словно тоже мечтала убежать отсюда как можно быстрее. Мы ещё раз поблагодарили графа и дружно переломили печати на свитках телепортации.

— Ну ты красавица! — захохотал я, оказавшись в клан-холле. Кинулся к Вике, сжал её в объятиях и закружил. — Вовремя ты, блин, мой косяк исправила. Не ожидал, скажу честно. Молоток!

Она засмеялась, обнимая меня за шею.

— Всё твои косяки исправляю. Как ты без меня будешь, когда ЗэБэТэ закончится?

Вопрос был со щепоткой иронии. Но по изменившемуся тембру голоса девушки, я понял, что в нём сокрыт глубокий смысл. Мне показалось, что она совсем не хочет прекращать знакомство после окончания контракта. Неужели она всё ещё ждёт от меня чего-то большего? Или я чего-то не понял? Может, она готова удовлетвориться дружбой, а я что-то себе надумал?

— Думаю, без тебя мне будет хуже, чем с тобой, — ляпнул я первое, что пришло в голову, и опустил девушку на пол. — Надо было не Андрюху, а тебя сделать заместителем.

— Не-е-е, замещать тебя я не хочу, — замахала руками она. — Я просто буду стоять рядом и смотреть, как ты взбираешься на вершину.

— Ну-с, сейчас и узнаем, удастся ли забраться на очередную вершину, — подмигнул ей я, достал договор из сумки и ещё раз бегло осмотрел. — Порядок. Все цифры на месте. Всё по делу. Короче, я лечу в Кресфол и мчу к королю. Ждите здесь.

— Хорошо.

«Рубен!» — написал я в чат. — «В Кресфол давай! Встречаемся у банка. Я к королю.»

«А шо такое? Всё нормально?»

«Лёш, ты выполнил квест?»

«Да, Олеся. Но не я — Викуся. Она — топчик!»

Я отправился к Мастеру Телепортации и вскоре уже мчал на вороном ко дворцу. Был опять остановлен и облапан на каждому посту. Но всё равно пропущен к королю, который всё так же сидел на троне.

— Ваше Величество! — практически с порога заорал я, размахивая свитком. — Я всё сделал! Я выполнил вашу просьбу!

— Серый Ворон? Вы уже справились? Потише, пожалуйста. Что именно вы сделали? — удивлённый король поманил меня к себе.

— Я приобрёл катапульты! — гордо выпятив грудь, я протянул ему бумагу.

— Приобрели? Купили, значит? Не сами построили?

— Нет. Купил у графа Гюго!

Седовласый король уставился на меня так, будто не поверил ни единому слову.

— У Жоржа? У Жоржа Гюго?

— Так точно!

— Однако, — пробормотал Гилберт Пеппин. — Это неожиданно. Неожиданно, что он согласился помочь вам доказать свою полезность мне. Я бы удивлялся куда меньше, если бы он потребовал от вас доказать свою полезность именно ему. Полезность ему, заставив вытребовать у меня что-нибудь для него. Но, что называется, от добра добра не ищут. Бумагу, Серый Ворон!

Я торопливо всунул в протянутую руку договор. А затем пританцовывал ещё какое-то время, пока он этот договор изучал.

— Прекрасная работа, — хлопнул король в ладоши.

Внимание, лидер клана! Вы выполнили задание: «Доказательство полезности».

Задание 1: «Поднять обороноспособность Кресфола».

Вариант 3: Обеспечить гарнизон Кресфола осадными орудиями (5 штук).

— Хе-хе, — покряхтел король, убрав в рукав мантии бумажный свиток. Затем покинул трон, спустился с возвышения и похлопал меня по плечу. — Признаться, вы опять меня удивили. Я никак не ожидал, что вы выкрутитесь именно таким образом. Да я вообще не ожидал, что увижу вас сегодня дважды. Думал, вы вернётесь ко мне через месяц, слёзно заявляя, что несправляетесь. Попросите ещё времени или более простое задание.

— К счастью, у меня есть верные друзья, которые всегда помогут, Ваше Величество, — произнёс я истинную правду.

— И это очень важно, — согласился король. — Друзья, или те, кто придёт на помощь в трудный час. Без них очень сложно во враждебном мире. Поздравляю, Серый Ворон, что они у вас есть… В отличие от могущественного короля аж целого королевства.

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем «король Гилберт Пеппин». Персональная репутация: 2/10

Честно говоря, я не знал, как реагировать. Сочувственно пошлёпать монарха по спинке — не самая лучшая затея. Попытаться утешить — и того хуже. К тому же я был так рад полученному баллу, что опасался сделать лишний вдох. Возможно, король действительно от меня чего-то ждал. Но я не уловил. Я не понял его посыла. Я даже не стал задавать наводящие вопросы, пытаясь копнуть глубже. Я просто хлопал глазами, как рыба в воде хлопает ртом. Хлопал и молчал. А затем просто поклонился.

— Держите, Серый Ворон. Это вам, — король залез в другой рукав и вытащил очередной свиток. — Отнесите это поверенному в делах «непосвящённых». Он сделает так, чтобы вы получили заслуженную награду.

— Благодарю вас.

— И не пропадайте надолго, — попросил Гилберт Пеппин, возвращаясь на трон. — Возможно, вскоре нам вновь придётся встретиться.

— Всегда готов! — отчеканил я, и принялся сдавать назад, когда король потерял ко мне интерес. Покинул территорию дворца и плясал вокруг фруктовых деревьев. Затем оседлал вороного и, через некоторое время, уже плясал вместе с Рубеном перед входом в административное здание. И Рубен даже не возмущался, что теперь пассивные умения клана будут стоить по 600 золотых за штуку.

— Плевать, что деньги утекают, как вода сквозь пальцы, — сказал он. — Зато мы стали намного сильнее. И это уже не шутки. Это уже другой уровень.

— Высочайший уровень, — согласился я с ним. Затем подошёл к Менеджеру Кланов, передал полученное от короля письмо и удовлетворённо уставился на системное оповещение.

ВНИМАНИЕ! ИГРОК «GRAY RAVEN» УВЕЛИЧИЛ УРОВЕНЬ КЛАНА «IMMORTALS»!

ТЕПЕРЬ ОН — ПЕРВЫЙ В ВИРТУАЛЬНОМ МИРЕ «TWO WORLDS» — ПОЛУЧИЛ ВОЗМОЖНОСТЬ НАНИМАТЬ НЕИГРОВЫХ ПЕРСОНАЖЕЙ ДЛЯ ЗАЩИТЫ/ЗАХВАТА ЗАМКОВ ИЛИ ГОРОДОВ!

АДМИНИСТРАЦИЯ И СОЗДАТЕЛИ ИГРЫ ВЫРАЖАЮТ КЛАНУ СВОИ ПОЗДРАВЛЕНИЯ!

— Действительно высочайший, — уважительно хмыкнул Рубен. — Кто бы мог подумать…

— Сомневался во мне, что ли?

Рубен почесал затылок.

— Немножко. Я знал, кто ты такой. Слышал, что держишь клан в ежовых рукавицах. Даже сам увидел, когда мы стартовали… Но, сам понимаешь, после произошедшего утратил в тебя веру. Рад, что ты её вернул.

Он протянул руку и я, без шуток и прибауток, её пожал.

— Я намерен идти только вперёд! Давай купим пассивки и вернёмся в клан-холл. Ребята уже весь чат заспамили.

Члены клана реально бомбили чатик сообщениями. Кричали, радовались, спамили восклицательными знаками. Всемирное оповещение увидел каждый, как и сообщение о изученных «пассивках». Ребята сверяли статы в меню персонажа и добавляли, что 3 % к каждому показателю — это совсем другое дело. А 3 % к получаемому опыту после убийства «мобов», вообще смотрелись имбануто.

«Отлично поработали, ребята», — написал я. — «Весь клан показал себя очень неплохо в предыдущие дни. Вы молодцы. Постарались.»

«Спасибо! Вы тоже ничего.»

«Ага. Пусть теперь нас попробуют догнать.»

«Какие планы дальше? Какой вулкан пойдём активировать?»

Мы с Рубеном похохотали немного, разломали печати на свитках и вернулись родной для «Бессмертных» дом. Там нас уже ждали. Хельвег, Дистин, Кассиопея, Злющий Манул, Квантум и Искандер кинулись обнимать, едва мы показались. Мы даже запрыгали в кружке, отмечая очередную победу. Затем начали прилетать остальные. Они поставили на паузу выполнение тестерских обязанностей, и возвращались в клан-холл. Для полного кайфа нам не хватало бочки пива или вина. Если бы показатель «опьянение» не был отключён на ЗБТ, мы бы уже подставляли бокалы под струю.

— А ты неплох, — хоть я тоже улыбался вместе со всеми, слова Андрея стали для меня полной неожиданностью. — У тебя действительно получается. Не думал, что ты выкарабкаешься, но рад, что справился.

— Да я всегда говорил, шо Лёха молодец! — Квантум поспешил сделать так, чтобы улыбка моя разрослась до ушей. — Вы просто не видели, шо видел я.

— Я всегда это знала, — Вика просто светилась улыбкой.

— Ох, ты и болтун, Олежка, — засмеялась Олеся.

— Да я серьёзно!

— Тоже соглашусь, что клан-лид справляется, — кивнул головой Хельвег. — Научился не только слышать, но и слушать других. Беспокоится сразу о всех, расставляет верные приоритеты, отлично руководит в бою и даже как-то возмужал.

— Он повзрослел! — засмеялся бородатый гном.

Но я на него не обиделся. Я просто купался в облачках похвалы от тех, кто буквально месяц назад желал мне дать пинка под зад. Именно сейчас я осознал, что смог переломить ситуацию. Смог победить свой собственный характер и найти общий язык, в сущности, с незнакомыми людьми. Я изменил подход к ним, но не переступил через самого себя. Я наладил с ними контакт не через силу. Это вышло как-то само собой. Я просто посмотрел на себя со стороны, сделал определённые выводы и решил не обижаться. Решил доказать, что они ошибались. И, в итоге, оказался прав. Они приняли меня, когда я стал относиться к ним по-человечески. Перестал демонстрировать пренебрежительность. Начал относиться, как к людям, а не как к винтикам в механизме. В механизме, который работает исключительно благодаря мне, а не им. И они это заметили. Они это оценили.

«Лёха! Лёха! Ты тут?» — в чатике отстрочил Платон. — «Прочитай, блин! Ты тут?»

«Что такое, Платон?» — ответил я. — «Почему ты не в КХ и не празднуешь с нами очередную победу?»

«Поступила новая инфа. Очень срочная инфа. Сейчас я сбегаю удостоверюсь. На форуме, говорят, бомба взорвалась.»

«Ты о чём?»

«Лёха, из игры выходи бегом! Жди меня у капсул. Щас я.», — написал он и сразу отключился.

«Платон? Платон, ау?»

— Шо за кипишь? — удивлённо уставился на меня Квантум.

— На форуме, говорит, бомба, — пожал плечами Хельвег.

— На том форуме только фекальные бомбы взрываются, — подёрнула плечами Олеся, словно чтение тамошних текстов вызывало у неё изжогу.

— Рабочая обстановка, — усмехнулся я. — Ладно, я из игры выхожу. Посмотрю, чего там Платон разнервничался.

— Мы тоже с тобой, — Вика, как всегда, поддержала первой.

— Погнали, — согласился я.

Крышки полутора десятков капсул открылись практически одновременно. Я смачно потянулся, стянул обруч с головы, потёр глаза, привыкая к яркому свету, и заметил удивлённые лица медицинских работников.

— У вас всё в порядке? — спросила молодая девушка. Обычно, в это время капсулы никто не покидал. Все валялись в них до вечера или глубокой ночи.

— Да, всё хорошо, — кивнул головой я.

— Лёха! Всё очень-очень плохо! — распахнув ногой двери, в зал ворвался взволнованный Платон. Он держал в руках свой «яблочный» лэптоп, одним глазом следил за дорогой, а вторым поглядывал на экран. И, как полагается, едва не зацепился за порог. — … твою мать! — выругался он. — Чуть не упал.

— Чего ты кричишь? — нахмурившись, я спрыгнул в бортика капсулы.

Он подскочил ко мне и протянул ноутбук. Остальные ребята, с озадаченными мордашками вместо улыбчивых лиц, поспешили подойти ближе.

— Вот, посмотри! Вот, о чём мне сейчас писал мой новый «крот». Гляди.

Я недовольно поморщился, аккуратно взял дорогой ноутбук и развернул экраном к себе. Свеженькая тема на игровом портале приковывала к себе внимание. «Начало новой эры» называлась она. И создало эту тему то посмешище, которое вчера весь день скрывалось, чтобы не стать жертвой безжалостного троллинга. Это тему создал Антон.

«Хоть у меня нет ни малейшего желания что-либо доказывать местной публике, я вынужден сделать заявление прилюдно. Чтобы все прочитали, все узнали, все прониклись масштабом надвигающихся событий. С сего дня и до конца Закрытого Бета Тестирования альянс „Triumvirate“, который я возглавляю, заключает взаимовыгодное соглашение с альянсом „Unity“. Мы обсудили с лидером альянса — Инсейном — все важные вопросы и ударили по рукам. Мы пришли к выводу, что это соглашение — неизбежность. Как неизбежность объединение сил добра в борьбе с силами зла. Отныне два альянса, на данный момент численностью почти в 1500 штыков, ставят своей целью уничтожение воплощение этого зла — клан „Immortals“. Наш приоритет — прессинг этого клана повсюду. Куда бы они не направились, мы всегда будем рядом. Где бы не показывался этот клан, мы будем выдавливать их, мешать, щемить и стирать в порошок в зонах респауна Мировых Рейдовых Боссов. Наша задача не просто вставлять палки в колёса, а уничтожить клан, как сообщество. Заставить его развалиться ещё до окончания Закрытого Бета Тестирования. И начнём мы с того, что полностью вытесним из Разбойничьей Вольницы. Оттуда, где лучшие места для партийной добычи опыта. Именно этого мы их лишим в первую очередь.

И напоследок я хочу обратиться к Серому Ворону. Сказать ему пару слов.

Эпоха твоего клана подошла к концу. Отныне мы займёмся тобой со всей серьёзностью. Я больше не один. А потому не буду поддаваться на провокации и совершать ошибки. Теперь нас двое, кто очень сильно тебя не любит. Кто очень хочет воздать тебе за грехи твои. И кто приложит максимум усилий, чтобы доказать, что ты всего лишь пустое место. Малолетний задрот, сидящий на чужих шеях. На шеях тех, кого этот задрот ни в грош не ставит и кто вынужден ему подчиняться. Я обещаю тебе, что ты получишь по полной. Начиная с завтрашнего дня.»

Я почувствовал, как крышечка закипевшего чайника отлетела. Ударилась об потолок, отскочила и упала на пол. Я уже давно не чувствовал такого гнева. Уже давно адреналин не проносился по моим венам с такой скоростью, чтобы затряслись руки. Я так хотел раздавить эту гниду, что вырвал из рук Платона ноутбук. Но выхватил не для того, чтобы раздавить или разбить об чью-то голову. А для того, чтобы написать ответ. Прямо здесь и прямо сейчас.

— Дай ноут, Платон!

— Держи. Только клавиши не сломай, — нервно засмеялся он.

— Вот так-так, — задумчиво почесал затылок Димон. — Кто бы мог подумать…

— Он Лёшку просто терпеть не может.

— Ну, так. Его бомбило с самого начала.

Я залогинился на игровом портале под своей учётной записью и шумно выдохнул, пытаясь справиться с эмоциями. Но мне не удалось. Видимо, никогда мне не стать дипломатом.

«Тебе эти слова, гнида сраная, надо было сказать мне вчера в лицо. В лицо, а не сейчас на форуме. Перед тем, как ты трусливо убежал оттуда, куда сейчас грозишься не пустить мой клан. Тогда надо было демонстрировать свою смелость. Тогда, когда слившись 4 раза подряд, ты распустил нюни. Тогда, а не после припадания к ширинке тебе подобного дауна-неадеквата, с которым за переход на личности я обязательно рассчитаюсь. Вы угрожаете мне, мрази? Вы знаете на каком предмете я вас вертел? Вы знаете сколько подобных недоумков я перемолол в труху, управляя кланом на игровых серверах? Такие угрозы я слышу далеко не в первый раз. Далеко не в первый раз против моего клана устраивают договорняки, потому что превышая количественно, не могут вытянуть качественно. И не открою тебе Америку, великовозрастный ты недоносок, — я всегда побеждал! Всегда! И в этот раз — уже я обещаю тебе — я обязательно докажу тебе твою никчёмность. Обязательно приду к финишу первым. И тебе, уж конечно, не удастся меня остановить. Ты будешь глотать пыль под моими ногами!»

С фантастической скоростью оттарабанив пальцами по клавиатуре, я выдохнул с облегчением. Будто сбросил тонны негатива через текст. Я даже редактировать его не стал. Просто написал и отправил.

А затем словно очнулся ото сна. Ребята с любопытством за мной наблюдали. Я заметил, что они нависают надо мной, как гроздья винограда. Что встают на цыпочки, чтобы прочесть мой достойный или недостойный ответ. И даже низенькая Вика играла в балерину, пытаясь хоть что-то рассмотреть.

Я захлопнул ноутбук и передал Платону. Затем внимательно посмотрел на лица всех тех, кто меня окружал. Их лица выражали крайнюю степень озабоченности. Но не моим злым ответом, а ситуацией. Ситуация их не радовала.

— Это было неизбежно, — строго сказал я. — Я понимаю ваше волнение. Но с этим уже ничего не поделаешь. Приближается август — последний месяц ЗБТ. И он, несомненно, станет для нас самым сложным. У вас на выбор лишь два варианта: вы либо со мной, либо нет. Заставлять вас я не собираюсь.

— Всё верно написал Лёха! — неожиданно первым меня поддержал Иван. — Он прав — это было неизбежно. Но это только начало. Накал противостояния ещё даже не набрал силу. И, я уверен, он не заставит себя ждать. Поэтому, я считаю, мы все должны поддержать нашего лидера. Ведь ему предстоит найти ответ на самый главный вопрос — вопрос существования клана в реалиях противостояния двум альянсам. И, на мой взгляд, первое, что нужно сделать…

— Бум! — речь Ивана прервал сильный удар.

Мы все обернулись — Олег приложился ладонью по полузакрытой плексигласовой крышке кокона, привлекая к себе внимание. Да так приложился, что она захлопнулась. Впервые мы не рассмотрели улыбку на лице нашего главного весельчака. Он хмурился и был суров, как никогда.

— Первое, что ДОЛЖЕН сделать лидер клана, — он вновь ударил ладонью по стеклу. — Создать свой собственный альянс!

Алексей Селютин Преображение

Глава 1.

- Это просто недопустимо! - Рубен посчитал, что сдерживать себя нет смысла. Хоть в произошедшем пока непонятно кто именно должен считать себя виноватым, он решил, что не станет козлом отпущения. - Как мы могли этого не учесть? Как просчитались? Каким образом упустили такую возможность?

Вопрос оказался риторическим, потому что никто на него не ответил. Всем кланом мы собрались в комнате для брифингов. Хмурились, бурчали, недоумённо пожимали плечами и искали виноватых. А члены так называемого "совета" старательно отводили взгляды.

Денёк не задался с самого утра. Едва каждый из нас погружался в игру, перед глазами появлялось системное оповещение, сообщавшее, что патент на добычу алмазов в Копях истёк. И его нужно продлить. Но когда мы вдвоём с Дистином сунулись в Шата Гунд, нас поджидал неприятный сюрприз: владыка Низбад нам отказал, потому что патент на следующие тридцать дней уже отжали другие. Отжал клан "Revival" - клан Инсейна. Мы охренели, конечно, ведь не подозревали, что так можно. Мы думали, что новый патент можно получить только по истечении срока предыдущего. Но оказалось, это нам только казалось. Инсейн подсуетился и наработал репутацию с Низбадом заранее. Наработал, и каким-то образом выполнил квесты. А затем сидел тихо, как сурок, ожидая окончания действия нашего патента.

Так что когда нас поставили перед фактом, мы уже ничего не могли поделать. Оставалось только кусать локти, злиться и искать виноватых. Ну и расстраиваться, конечно. Ведь теперь, практически до самого конца Закрытого Бета Тестирования, мы лишились возможности добывать алмазы. Теперь к алмазному источнику присосались наши враги.

- На самом деле, всё не так страшно, как кажется, ребята, - немного разбавил негатив наш главный крафтер - Иван. - 95% клана перешагнули порог 50-го уровня. И, как минимум, у трёх четвертей уже есть бриллиантовая бижутерия. Но это ещё не всё. Запасы алмазов тоже есть. Не зря же мы их добывали, ежедневно выделяя на это своё драгоценное время. Накопили немножко. Просто теперь не будем выставлять на открытый рынок. Весь крафт теперь будет идти чисто на нужды клана. Это лишь вопрос времени, когда все получат топовую бижутерию. В перспективе, мы даже сможем порадовать тех, кто вступит в клан в ближайшее время. Это не катастрофа и не трагедия. Это так - лёгкая, слегка шокирующая, неожиданная неприятность. Но новые источники дохода нам всё же придётся поискать. И желательно не затягивать с этим.

Рубен правильно понял, что фраза обращена к нему.

- Сниму тогда все слоты с продажи, - кивнул он головой. - Пусть теперь "Юнити" рандомов бижей обеспечивает.

- Да плевало это "Юнити" на рандомов! - высказался кто-то.

- Но всё же мы упустили важную деталь, - поморщился Андрей. - Упустили, что квест на патент можно делать, не дожидаясь окончания действия предыдущего. Это был бы отличный опыт, если бы не одно "но". В свете конечности ЗэБэТэ, этот опыт не станет для нас положительным. И ради нового патента вообще нет смысла напрягаться.

Несмотря на хладнокровие ребят, я был недоволен. Хмуро посмотрел на присутствовавшего на собрании Николая, как бы задавая немой вопрос.

- А вы и не спрашивали, - развёл он руками. - Да и вообще: я не имею права вмешиваться в игровой процесс. Я не могу вам давать подсказки о том, что происходит или произойдёт в виртуальном мире. Всё сами.

Несколько крайних дней Николай присутствовал на каждом собрании. Не пропустил ни одного. Именно по той причине, что ранее с удовольствием погрузился в форумную грязь. Ознакомившись с эпистолярной перчаткой, которую Антошка бросил мне в лицо, Николай честно признался, что рассчитывал на такое развитие событий. Он очень хотел посмотреть, какие страсти будут бушевать во время последнего месяца Закрытого Бета Тестирования. Хоть основная масса игроков из-за срезанных рейтов добывала опыт с большим трудом, он хотел, наконец, увидеть массовые сражения примерно равных противников. И считал, что объединение врагов создаст столь необходимый паритет. Почему-то для него это было крайне важно.

В общем, Николай, как один из кураторов проекта, остался доволен тем пламенем, которое разгорелось на форуме после нашего с Антошкой дружеского, в кавычках, обмена сообщениями. Темка живо разрослась до пятисот страниц и не затухала. Каждый день в ней кто-то умничал, кто-то кого-то троллил, а кто-то вполне серьёзно угрожал, обещая разорвать врагов на части. И вакханалия не прекращалась.

- Наплевать на бижу! - подскочил Олег. Дружелюбная улыбка на его лицо за последние дни так и не вернулась. - Пора бы уже создать свой собственный зергач! Тогда нам до одного места будет и бижутерия, и зергач вражеский. У нас значительный уровневый гандикап! А когда мы его дополним мясом...

- Олег, - поморщился я. - Ну ты же знаешь прекрасно, что качество больше количества. Зерг - это зло.

- Зерг - это необходимость! - никогда доселе я не видел его таким активным. Он больше не соглашался, а постоянно спорил. Постоянно что-то доказывал. Доказывал, что именно я обязан возглавить альянс и добровольно взвалить на себя эту ношу. - Нам не только надо клан добивать до фула, шобы максимальное количество игроков получило буст в виде прокачанных пассивок, но и создать альянс. Вернее не нам, а тебе, Лёха. Ты должен возглавить альянс и заявить об этом во всеуслышание как можно быстрее. "Бессмертные" - это не просто клан в игровом мире. Это не просто сборище рандомных игроков. Это - бренд! Вряд ли среди геймеров есть те, кто не слышал об этом клане или его лидере - Сером Вороне. И уж подавно нет таких среди жителей "двумирья". Именно мы должны стать локомотивом альянса. Вернее, не мы, а Серый Ворон - наш лидер. Он должен стать магнитом, который притянет к себе всё лучшее, шо ещё осталось. Он обязан заявить о себе. Кинуть клич. И, я уверен, на клич откликнутся. Если Серый Ворон позовёт, если предложит не просто стать под его знамёна, а предложит дружбу, взаимовыгодное и взаимоуважительное сотрудничество, многие ответят. Многие захотят вступить в альянс и будут готовы прилагать усилия. Не просто барахтаться балластом, как ты опасался, а постараются доказать, шо именно они достойны этой чести. Я уверен, так и будет.

Моё лицо вытянулось от удивления. Никогда Олег не говорил так горячо. Никаких смехахулечек, никаких шутеек. Всё чётко и по делу. Он на самом деле переживал, что враг значительно превосходит нас количественно. И хотел нивелировать эту разницу.

- Слова не мальчика, но мужа, - искренне сказал я. - Ты меня удивил, Олег. Молоток, ничего не скажешь. Хвалю за инициативность.

Я вполне осознанно назвал его по имени. Раньше шутливо называл "Квантуша", и он не обижался. Но теперь я посчитал, что он перерос эту детскую уменьшительно-ласкательность.

- Я серьёзно, - подтвердил я, пока он стеснительно улыбался. - И, наверное, я с тобой соглашусь. Раз ты считаешь, что это надо сделать, - я это сделаю. Я создам альянс и возглавлю его. Впервые в своей жизни стану во главе не только своего клана, а нескольких... Платон и Олег! Вам задача: в кратчайшие сроки собрать информацию и предоставить мне список кланов "двумирья", два из которых займут места в альянсе. Мы не будем проводить конкурс, выдвигая кандидатам нереальные требования. Но обязательно проведём смотрины клан-лидеров. Вы должны собрать всю информацию как он кланах, так и о лидерах. Их достижения, их игровой опыт, их адекватность, их способность управлять людьми. А затем мы всё тщательно изучим. Рассмотрим под микроскопом и решим, кто самый достойный.

- Хорошо.

- Займёмся.

- Всё, на этом давайте завершать. Занимаемся своими делами и прогрессируем.

Когда собрание окончилось, лишь Андрей не покинул комнату. Он дождался, когда выйдут все, и остановил меня.

- На пару слов.

- Слушаю, - я закрыл дверь за последним участником собрания.

- Ты знаешь, мне кажется, Олег прав. Нам срочно нужно увеличивать численность. Ситуация развивается стремительно после объявления войны. Понимаешь: кланы растут, матереют. Появляются те, кто не боится нести ответственность. Кто готов её взвалить на себя и вести за собой других. Такие лидеры закаляются в процессе игры. А поскольку все мы - тестеры, которым платят деньги, игрового времени у лидеров предостаточно. Каждый из них будет двигаться вперёд. И придёт тот день, когда игроки достигнут уровневого капа. Тогда кланам станет тесно на просторах "двумирья". Но ведь Северный Континент недоступен, правильно? Стравить пар или доказать что-то кому-то негде. И тогда наш клан, как олицетворение безоговорочного доминирования, попытаются сбросить с пьедестала. Нас будут искать повсюду. И если отыщут в локациях, где возможно ПвП, церемониться не станут. Мы два месяца у всех в печёнках сидим. Многих сильно раздражаем. И с нами попытаются разобраться, лишь только почувствуют силу. Когда мы лишимся уровневого преимущества, мы не сможем сопротивляться столь успешно как сейчас. Чтобы хотя бы не проиграть, а свести счёт в ничью к финалу ЗБТ, нам нужны кадры. Иначе шансов никаких.

- Это мы ещё посмотрим, - я ответил снисходительной усмешкой на его панические гипотезы. - Я всех услышал, не переживай. Но это всего лишь ваши предположения. Как на самом деле будет развиваться ситуация, мы узнаем в ближайшее время.

***

Но Андрюха не ошибся. Он правильно подметил, что многих мы слишком сильно раздражаем. На игровом форуме тестеры часто, не стесняясь, высказывали своё раздражение. И, наконец-то, нам это аукнулось.

После появления созданной Антоном темы, статистика кланов на форуме будто взбунтовалась. Ежедневно я замечал значительный прирост в живой силе в кланах вражеских альянсов. Шесть кланов забивались под потолок. И лидеры не стеснялись при всём честном народе сообщать, что впервые ради победы над общим врагом - олицетворением вселенского зла, как, вроде бы, обозвал меня Антошка - введён клановый налог. Теперь каждый член любого клана в союзных альянсах обязан регулярно нырять в кошелёк. Нырять и жертвовать парой монет ради победы.

А затем они, наконец-то, решились исполнить озвученное на форуме - решились перейти к активным действиям. В течение целого дня союзные альянсы бороздили просторы "двумирья" в поисках "Бессмертных", которые в группах добывали опыт. Находили и пытались мешать даже в мирных локациях. Просто создавали помехи своим присутствием: мешали водить "паровозы", пытались передамаживать "мобов", цеплялись, провоцировали и оскорбляли игроков. Старались сделать так, чтобы терять время на локации становилось невыгодно. Заставляли сдаться и покинуть её.

Особое внимание, конечно, они уделили "Разбойничьей Вольнице". В зоне свободного ПвП в первые дни августа творился лютый кошмар. Благодаря уровневому отрыву, в этой локации могли качаться лишь мои парни, несколько особо упоротых рандомных задротов и немного бойцов Инсейна и Дрифтера. Но оба эти неадеквата выполнили своё обещание показать нам "кузькину мать". Они привели в "Вольницу" весь свой чудовищный "зерг". К сожалению, о их передвижении мы не знали, а потому действовать пришлось впопыхах. Со своими магами я добывал там опыт. Как ещё несколько конст. Мы разошлись по разным местам, чтобы не мешать друг другу. Но когда узнали, какой человеческий поток прорвался через врата, поспешили скрестить клинки с этим потоком.

Наш конец, естественно, был абсолютно предсказуем. Мы бились славно. Да на открытом пространстве не смогли бы перелопатить и сотню. Не говоря о тысяче. Ожидаемо слились и, подгоняемые моим грозным чайником, который опять взялся за своё, решили отомстить. Собрались все вместе - все сто шестьдесят человек - привязались на алтарях и пошли свершать возмездие.

Но нас опять растоптали. Союзники даже не стали занимать стратегически важные точки. Они перемололи нас в труху, взяв в кольцо. И как бы мне не хотелось сравнить клан "Immortals" с тремя сотнями спартанцев, сравнение не выдерживало никакой критики - на мой субъективный взгляд, живой силы у альянсов "Triumvirate" и "Unity" было куда меньше, чем персов у Фермопильского ущелья.

Потеряв 20% на уровне, я приказал своему чайнику заткнуться и не визжать, а задуматься о бессмысленности попыток отомстить. Как топовый персонаж, проценты которого повышались намного медленнее, чем у абсолютного большинства тестеров, я был вынужден думать о последствиях своих решений. Здесь уже не прокатывала беспечная болтовня: "Фигня, братан. Откачаем". Это уже была совсем не фигня. Жуткая бойня, от которой, наверное, обалдели даже НПС-варвары, не могла закончиться ничем иным, кроме нашего поражения. А потому я, очень быстро признав, что игра не стоит свеч, смирился, что мой клан прогнали со спота, как шелудивого пса. Утешал себя, что не в первый раз и не в последний. И добавлял, что одолеть такое количество злобного "мяса" не под силу никому. Даже мне.

И, в принципе, ребята со мной соглашались. Когда нет ни единого шанса на победу, лучше отступить. Отступить, пораскинуть мозгами и перегруппироваться. Поэтому мы оставили "Вольницу" на два дня. Ребята качались, где придётся, а я рыскал по миру и искал споты. Ничего существенного, где бы не в одиночку, а в полной группе мог добывать опыт без штрафа, я так и не нашёл. Меня всё не устраивало.

А ещё через день, когда Дрифтер и Инсейн своими фулками облазили всю "Вольницу" вдоль и поперёк, случилось событие, добавившее союзу сторонников и лишившее мой клан нескольких игроков. Два альянса прикончили Мирового Рейдового Босса - Короля Варваров. Кто-то выполнил важный квест, обязавший этого Короля оставить своё убежище, которое он устроил в одном из подземелий, и выйти на свет божий. И там его уже ждал "зерг" в две тысячи рыл. Там были не только кланы альянсов, но и ещё парочка кланов, о которых я ранее не слышал, но которые, по словам Платона, решили не ждать, как будут развиваться игровые события, а присоединились к потенциальным победителям Закрытого Бета Тестирования. Сыграли на опережение, как говорится.

Я не сразу узнал о том, что на данный момент происходит в "Вольнице". Но как узнал, сразу объявил тотальную мобилизацию. Собрал свою высокоуровневую армию и повёл её в бой.

Нас ждали. Но не в узком проходе у врат, как я изначально опасался, а у одного из подземелий. Огромная и практически неконтролируемая толпа гоняла раздетого по пояс великана с огромным топором. Он ходил по этой толпе, как крестьянин с косой во время сенокоса. Остальные же - как мы потом выяснили - пять сотен бойцов союза специально поджидали именно нас. Их оставили в арьергарде. И в этом арьергарде собрались самые прокачанные, самые боеспособные группы.

Увидев, что происходит, мы решили не затягивать с атакой. Полоса здоровья Короля Варваров чересчур быстро шла вниз, как нам казалось. А потому мы не стали перебирать тактики и бессмысленно тратить время. Мы схлестнулись с арьергардом.

Сеча была жуткая. Никто не отступал, никто не хотел проигрывать. Основная вражеская масса, несмотря на великое желание помочь союзникам, не подключалась к бою до тех пор, пока не стало очевидно их поражение. Мы приложили чудовищные усилия, чтобы разбить те пять сотен. Потратили почти всю "ману", вылакали все зелья. И хоть нам удалось их рассеять и обратить в бегство, вовремя пришёл приказ от громогласного орка: вся толпа прекратила кружить вокруг Босса и переключилась на нас. К тому времени у меня под ружьём оставались лишь топовые пачки. Остальные или ругались у алтарей, или уже отдыхали в клан-холле. Так что мы не смогли оказать даже видимость сопротивления. Нас просто растоптали. Как делали уже не раз.

Оказавшись в клан-холле, я сразу отклонил с десяток эмоциональных предложений идти на следующий заход. Он бы всё равно был неутешителен для нас. Мы бы бессмысленно пожертвовали временем и процентами. Вместо этого я попросил ребят не унывать, сцепить зубы и планомерно двигаться вперёд. Не расстраиваться и смириться с тем, что, на данный момент, такое огромное численное превосходство нам не по зубам. Один к пяти мы ещё тянем с грехом пополам, один к двадцати - уже нет.

На следующий день, пока я смотрел улётные видосики на форуме об уничтожении Короля Варваров, мой клан покинуло несколько человек. Ребята из свежего помёта сломались на удивление быстро. Видимо, те перспективы, которые они рассмотрели в моём клане ранее, оказались растоптаны теми, чьи перспективы теперь выглядели намного перспективнее. И, как говорится, не выдержала душа поэта позора мелочных обид - их недолгое терпение лопнуло.

Я же узнал об этом позже. Я просматривал трёхчасовую запись уничтожения Мирового Рейдового Босса. Зрелище было просто фантастическим. Отчасти потому, что съёмку вели не игроки, а админы, плавающие в воздухе. Это позволяло замечать мелкие детали и запоминать их. Смотреть за махачем со стороны, а не от лица участника. И хоть я получил удовольствие от просмотра, не мог не отметить главного - Короля Варваров тупо завалили трупами. Трупами тех, кто сам едва переступил порог 50-го или 60-го уровня. Чудовищный ДПС такого количества игроков, которые почему-то имели возможность возрождаться прямо в боевой зоне, оставил от Короля лишь воспоминания. Хоть каждый из игроков наносил мизерный урон сам по себе, все вместе они наносили такой урон, которого "двумирье" не видело доселе. Игроки падали десятками. Реально десятками, когда Король Варваров топтался по ним или размахивал топором. Но могли себе позволить такие потери, потому что тут же возвращались и устраивали "зерг раш". И множество мелких укусов сделали своё дело. Как муравьи побеждают жирную гусеницу, победили и игроки враждебного нам союза. И хоть мне не доставило особого удовольствия, я заставил себя посмотреть, каким лутом раздарился поверженный Король Варваров. А затем сплюнул и закрыл ноутбук - там было слишком много того, чего бы я сам хотел получить и раздать своим ребятам.

В тот день враги праздновали победу. Кто-то очень резвый сварганил тему на форуме. Там на полном серьёзе обсуждали, что ЗБТ "двумирья" станет первым, где "Бессмертных" не просто разгромят, а втопчут в грязь. Пусть даже при помощи значительного численного перевеса. Ведь, судя по всему, грядут большие перемены. Мест для качественной добычи опыта в полной группе не так уж и много. А лучшая такая локация теперь полностью подконтрольна их главным врагам. Это значит, что вскоре разница в уровнях начнёт сокращаться. Когда союзники докачаются и крепко станут в "Вольнице", единственное преимущество, которое всё ещё оставалось у "Бессмертных", будет потеряно. И с потерей последнего преимущества, лавочку можно закрывать, ведь никому не под силу остановить каток.

Я не стал принимать участие в обсуждении. Хоть тема была интересной и мне было что сказать, я воздержался. Мозг лихорадочно искал выход из очень знакомой ситуации. Ситуации, в которой я не раз оказывался. Но если в той игре я ориентировался с закрытыми глазами и быстро менял приоритеты, о "двумирье", с его грёбаными мирными и боевыми зонами, я пока мало знал. Мне предстояло очень хорошо подумать над дальнейшим развитием.

Утешало лишь то, что мои ребята всё ещё от меня отставали и могли добывать опыт там, где уже не мог добывать я - в глубоких мирных данжиках. Я надеялся, что за ними не полезут вниз, чтобы воровать "паровозы". И они смогут подтянуться по уровню. Но и отдавать "Вольницу" просто так я не собирался. Лично мой боевой потенциал, как и потенциал всего клана был достаточно высок. Мы могли соперничать с каждым. Проблема была лишь в количественном превосходстве.

В течение следующих двух дней клан продолжал роптать. Лучше всех держались те, кто жил со мной под одной крышей. У них не было выбора. У других же выбор был. Ранее они присоединялись к клану с надеждой поправить финансовое состояние, получить возможность одеть бриллиантовую бижутерию и погрузиться в победный контент. Но мечты - это одно, а реальность - совсем другое. Победного контента в конце июля и в начале августа кот наплакал. С бижутерией тоже всё было сложно. А вместо улучшения финансового состояния, на многих новичков свалились утерянные проценты и бесперспективное будущее. Многие из них очень быстро поняли, что выбрали неверную сторону. И чтобы спасти себя, решили эту сторону покинуть.

Из-за этого в клан-чате постоянно ругались. Ругались на слабаков, ругались друг с другом, ругались по пустякам. Даже я, как-то понаблюдав за подобной руганью и пропустив через себя общий негатив, почувствовал, что опускаются руки. Что пропадает мотивация. Я словно сломался на короткий промежуток времени.

Но в моём багажнике хранилась очень важная штуковина. Она называлась - опыт. Всё, что происходило, я уже видел. Уже сталкивался с подобным. А потому вновь взял себя в руки без посторонней помощи и утешения. Устроил собрание не в комнате для брифингов, а в клан-холле, где собрал сразу всех "Бессмертных". Хоть мы вместились с трудом, я живо привёл сокланов в чувство мотивационной речью. Приказал алхимикам бесплатно снабжать игроков своей продукцией. За счёт кланового бюджета, разумеется. Хельвегу строго настрого запретил зажимать бижутерию, несмотря на риск, что слабохарактерный новичок высокого уровня её соскамит. Всем дал указание искать новые толковые споты, и даже не помышлять о том, чтобы зайти в места, где есть боевая зона, без "энханцеров" или не использовав свитки баффа. Я запретил всем представлять из себя лёгкую мишень.

Так же я пообещал, что весь завтрашний день со своей топовой пачкой магов буду "гангать" в "Разбойничьей Вольнице". Весь день мы будем гонять тех уродов, кто уже осмелился там стать. Мы всем покажем, что значит "слить пару лэвэлов".

И обещание я сдержал.

С самого утра я, Олеся, Вика и четыре мага под руководством Рубена, наконец-то дождавшегося нового, "эпического" посоха под 60-й уровень, гоняли по боевой локации всякую шушеру. Антошка и Инсейн, видимо, не до конца понимали, какое важное значение со стратегической точки зрения имеет эта локация. А потому эти два дауна не выгоняли с холмов и полей "Вольницы" рандомных игроков. Игроков, которые уже докачались до локации по уровню. Никто из "Триумвирата" или "Единства" вообще не реагировал ни на кого. Они готовы были вступать в бой лишь с нами.

И в этот день получили такую возможность.

Я не стал просить Шотгана оказать мелкую услугу и поработать шпионом, чтобы высматривать вражеские группы на спотах, а затем сообщать мне через чатик. Мы и так превосходили любую группу в "двумирье". Превосходили качественно и по уровню взаимодействия. А потому смело зашли через врата, попутно раскидав и "мобов", и две группы "Триумвирата", оставленные в дозоре.

Я практически оргазм испытал, когда увидел, как "кровавое кольцо" Рубена, удачное наброшенное прямо в толпу, сожрало за секунды целую группу. Чудовищной силы ДоТ не оставил им шансов. А затем точечные магические умения обнулили остальных. Обнулили раньше, чем кто-либо успел издать хотя бы звук.

Поверив в свою силу, до второй половины дня мы колесили по "Вольнице". Объезжали владения на маунтах и, если замечали где-то признаки сражения или магические эффекты, сразу спешивались и кидались в бой. Нам было абсолютно безразлично, что за "таги" сверкали над головами игроков. Мы их не рассматривали. Мы безжалостно убивали всех подряд.

Досталось на орехи - или по орехам - Антошке и Инсейну.

Инсейн, которого я никогда не видел ранее и который оказался "Волшебником", - человеческим магом 71-го уровня - даже не ожидал, что его группу мы разложим легко и просто. Они нас заметили издалека. Даже приготовились к бою.

Но, как говорится, ни хрена у них не вышло.

Мы действовали, как таран. Мои маги зафокусили щуплого "энханцера" и снесли его с одного залпа. Я же ответный залп выдержал легко и просто. Персонаж у меня был прокачанный, с пассивками толковыми, с бижутерией на зависть многим. К тому же рядом со мной всегда была Кассиопея. Имея под рукой такого опытного лекаря, можно было не сомневаться, что спасительный исцеляющий свет пройдёт через тщедушное эльфийское тело как раз тогда, когда будет нужен больше всего.

Поэтому, когда вражеская команда лишилась вратаря, даже я побежал рубить тонкую магическую шею. И перерубил её, в итоге. Дотянулся мечом и перерубил, испытав непередаваемое моральное удовлетворение.

А затем пришло время Антошки. Этот злобный орк 72-го уровня тоже решил, что не лыком шит. Решил нас встретить с молотом наперевес. Но всё оказалось совсем наоборот - мы помножили их группу на ноль. На всех вражеских "милишников" мои маги быстро накинули умения контроля, а затем, по-классике, снесли "энханцера", который ещё не взял 70-й уровень и не имел возможности использовать имбалансную "рассеивающую пыль", снимавшую с сопартийцев дебаффы. После этого финал Антошки стал закономерен. Даже добродушная Олеся захотела врезать жезлом по клыкастой орочьей морде. Не успела, правда, но раздавать тумаки ей тоже понравилось. Аж о репрофе задумалась ненадолго.

В тот день мы долго путешествовали по "Вольнице". Вычистили её от игроков полностью. Зачистили от всех. Даже успели сообщить сокланам, что можно встать на спотах, куда незамедлительно отправились несколько групп. Но, к сожалению, "Вольницу" мы не удержали. В одну группу - в семь человек - мы отбивались долго. Резвые бойцы Квантума и Паттона даже успели часик ударно постоять. Но всё же количество - это количество.

Когда злющие враги возвращались в количестве до пятидесяти человек, мы их урабатывали. Возили по локации, аккуратно кайтили, накидывали умения контроля, выбивали "энханцеров" и хилов. А потом маги "ваншотали" каждого, кто лишался защитных аур. Маги под 80-м "энханцером" реально смотрелись чересчур убийственно.

Но всё же против лома нет приёма. Когда собралось стадо больше сотни человек, тут уже мы ничего не смогли поделать. Я поступил разумно, приказав своим бойцам отступать на пригорок, где, забравшись на вершину, мы получили преимущество высоты. И это сработало. Нам удалось снести около половины врагов, растянувшихся змейкой. Но когда упала Вика - меня атаковали первым, конечно, но не смогли пробить броню, - всё веселье закончилось. На зельях нам не удалось продержаться и тридцати секунд. На нас навалились и растоптали. В прямом смысле слова: злобно скорчив рожи, топтались и прыгали на телах. На этом день ганга я решил завершить. Сказал своим ребятам, что сейчас в "Вольницу" подтянутся ещё враги и перестанут быть такими беспечными. Ближе к вечеру обязательно выделят в охрану сотню-другую бойцов. А пробиться через врата при такой охране нереально.

Глава 2.

- Классно побегали, - довольный Рубен хлопнул меня по плечу, когда ближе к вечеру мы вернулись в клан-холл. - Вообще всех без шансов.

- Ненадолго, если не выбьем их окончательно, - поморщился Лисандер, поглядывая на чужой "эпический" посох. - А мне когда такой сделают? Тоже хочу шотать сильнее лучника.

Хельвег, присутствовавший в клан-холле, пожал плечами:

- Извини, но "редкие" куски закончились. Надо выбить или купить. Стараюсь как могу, в общем.

- Лёш, а ты чего такой задумчивый? - Олеся верно подметила. Я рассматривал свои "необычные" мечи и недовольно хмурился. - Думаешь, мы не сможем их оттуда выбить?

- Не знаю, Леська. Дела складываются хреново, но я думал не об этом.

- А о чём?

- Мой урон мне не нравится. Защита божественна - низкоуровневой толпой ни хрена убить не могут, даже если все вместе фокусят, - а вот оружие... Оружие у меня ужасное. Сраные "необычные" мечи под 50-й уровень. Я когда рубил шею Инсейна, ругался себе под нос от ничтожного урона. Урона по робоносцу, блин! Позорище просто. Надо что-то придумать...

- Если ты про крафт, то я, вроде как, ближе по очереди, - Лисандер нервно замельтешил глазами. Видимо, испугался, что бесполезного "энханцера" вновь передвинут на первое место.

- Можем сделать "редкие" мечи, Лёха, - Хельвег пожал плечами, даже не обратив внимание на ремарку мага. - Под 70-й лэвэл. Ресурсов придётся потратить море, но, ты уж извини, в "эпик" гнать не буду - слишком велик риск всё профукать. Могу, наверное, даже сегодня.

Я выслушал Хельвега внимательно, но прежде чем дать ответ сразился взглядами с Лисандером. Тот не выдержал моего взгляда и отвёл глаза.

- Не надо ничего крафтить, Вань. Ты и так сделал для меня больше, чем я мог ожидать. Здесь ты мне не поможешь.

- В смысле?

- Не хочу я ни "необычные", ни "редкие", ни даже "эпические" парные мечи. Мне этого мало. Я хочу "легендарку".

- Похвальное, конечно, хотение, - усмехнулся он. - Но... Но как? Это ж только через репутацию.

- Именно. И я знаю к кому за ней обратиться. Надеюсь, моего уровня для финальных заданий хватит. Не зря ж я его качал.

- Финальных? Ты так близок с кем-то?

- Да. Есть семь баллов с одним из графов. Он мастер владения парными мечами. Наверное, мне стоит плотно им заняться. Сегодняшний день был хорош. Броня и бижа справлялись, впринципе. Не говоря уже о лекаре - моё почтение ему... То есть ей. Но мои мечи... Это даже как-то недостойно. Не хочу я просто держать ауры. Я хочу вносить куда больше импакта.

- Ну, смотри, - пожал плечами Хельвег. - В принципе, если что, я могу постараться даже в "эпик"...

- Вань, забей. Я же уже сказал: не надо переводить ресурсы. У тебя и так слишком длинная очередь. Займись ею. А я займусь собой.

Я ещё раз прокрутил в голове последовательность действий. 80-й уровень взят. И, я надеюсь, именно на такой уровень намекал граф Лаури, когда рассказывал, что я недостаточно хорош. Надеюсь, для него я теперь достаточно хорош. И если это так, меня ждёт задание, после выполнения которого он будет обязан обучить фехтованию. Затем вновь поединок, неизбежные десять баллов личной репутации при победе и "легендарные" парные мечи в награду. Или сабли. Что-то да будет.

- Лёш, я могу пойти с тобой, - Кассиопея выбила меня из состояния задумчивости, осторожно прикоснувшись к локтю. - А то опять скажешь что-нибудь сгоряча.

Усмехнувшись, я посмотрел на девушку. Целый день бегать по локации, отыгрывая на таком нервном классе, как "жрец", непростая работа. Именно работа, а не удовольствие. И, великолепно выполняя свои обязанности, она заслужила передышку. Не только моё признание и признание сокланов, но и отдых.

- Спасибо, Вика, но не надо, - я сжал её руку. - Я ценю твоё участие, но в этот раз я сам. Отдохни лучше. К чёрту это "двумирье". Ступай перекури. Возьми Олесю и побалдейте на шезлонгах на крыше. Лето всё же... Тут, я думаю, сам управлюсь.

- Я б мохито выпила, - озвучила заманчивую идею Олеся. - Можно даже смастерить алкогольный.

- Ты умеешь? - удивился Рубен.

- Если в столовке найдётся лайм, могу угостить.

- Тогда я с вами!

- Ну, ладно, уговорил, - Вика улыбнулась. - Но если буду нужна - сразу зови!

- Несомненно, мой добрый доктор. Вдруг ещё катапульты придётся покупать. Куда я без тебя?

Сокланы дружно переглянулись и принялись прикрывать улыбающиеся рты руками, так как после моих слов Вика опять зарделась. Словно ученица, заслужившая похвалу учителя. Она краснела, хлопала глазками и преданно смотрела. Благодаря её взгляду, я понял, что моя похвала не только ей понравилась, но и была важна. Как похвала того, чьё мнение действительно имеет значение.

Я покинул клан-холл и направился к Мастеру Телепортации. Впервые без всяких проблем переместился в деревню Штормовое. Был внимательно осмотрен бдительными стражами, но оставлен в покое и выпущен за порог на своих двоих, а не с помощью пинка под зад. Там я вызвал вороного и в течение получаса скакал по направлению к родовому гнезду графа Лаури. И с тамошней стражей у меня тоже не возникло тёрок. Они приветливо встретили и выпустили мост-язык, как только я обозначил цель своего визита.

- Мой добрый друг, рад вас видеть! - граф Иероним Лаури встретил меня с распростёртыми объятиями сразу у входной двери. - Проходите, проходите. Мой дом - ваш дом!

В этот раз я не стал удивляться. Приблизительно, я рассчитывал именно на такой приём. На все семь баллов личной репутации.

- Взаимно, граф, взаимно, - поклонился я, хоть и не планировал предлагать ему нанести ответный визит в свой дом в виде клан-холла.

- Что привело вас ко мне? - он вновь провёл меня в трапезную, усадил за стол, собственноручно налил вина и протянул бокал. - Вы, я вижу, немного изменились. Не теряете время даром, так?

- Никогда не терял, дорогой граф, - я плюхнулся на скамеечку. - Простите за тавтологию, но времена такие, что времени терять нельзя.

- У вас проблемы?

- Враги активизировались. Давят. Справляться всё сложнее и сложнее.

- Пока могу лишь посочувствовать, - Иероним Лаури равнодушно пожал плечами и отпил из бокала.

- Действительно? - я немного напрягся после этих слов. Мне вдруг показалось, что до следующего квеста я ещё не дорос. Поэтому решил перейти к самому важному вопросу - вопросу благодарности графа за оказанную ему помощь. - А где ваш сын, Ваше Сиятельство? В Штормовом?

- Эламон? Нет, Эламон здесь. Тренируется в замке. Желаете его увидеть?

- Совершенно верно. Хочу поздороваться и посмотреть, насколько неоценимой оказалась моя помощь.

- Хм, - граф улыбнулся. Затем поставил бокал и поднялся. - Пройдёмте, мой добрый друг. Я покажу вам, кем он стал.

Иероним Лаури сделал приглашающий жест рукой. Мы спустились в подвал через кладовку и очутились в холодном помещении, освещённом по периметру факелами. На усыпанном песком полу сражались двое: тот самый мастер-учитель с хвостиком из волос на затылке, ранее тренировавший Эламона на берегу океана, и сам Эламон. Обнажённый по пояс и окружённый разноцветными аурами, белокурый юноша показывал высший пилотаж. Наскакивал, как петух, наносил удары, отходил, умело отбиваясь. Затем делал выпады, от которых мастер едва успевал отбиваться. В этот раз я увидел, как сражаются приблизительно равные соперники, а не падаван с опытным джедаем.

- Завидую, - честно признался я, наблюдая за двумя бойцами, которые не замечали нашего присутствия. - Ваш сын выглядит намного увереннее, чем ранее.

- Это далеко не его предел, - важно произнёс граф.

- Вполне верю, - кивнул головой я. - Я бы тоже не отказался обучиться подобному мастерству.

Я осторожно скосил глаза: Иероним Лаури удовлетворённо улыбался, смотря на сына, и будто не слушал меня.

Но я ошибся. Он не только прекрасно слышал, но и слушал.

- Нет ничего проще, - граф повернулся ко мне и возложил руки на плечи, считывая обновлённую информацию. - Вы, несомненно, достойны того, чтобы я поделился с вами знаниями. Ранее я сомневался в вас, но теперь вижу, что время, о котором вы беспокоитесь, вы и вправду не теряете зря. И я готов озвучить финальное задание, прежде чем обучу вас всему, что знаю сам. Прежде, чем мы вновь сойдёмся в поединке. Вы готовы его услышать, Серый Ворон?

- Безусловно!

- Только другу... Своему настоящему другу, а не рядовому хитрому "непосвящённому", мечтающему о дармовщине, я могу доверить такую миссию. И вы доказали свою лояльность мне. Поэтому слушайте внимательно, мой друг. Чрезвычайно опасная ведьма по имени Вивиарис строит против меня козни. Она считает меня своим личным врагом и хочет сжить со свету...

- Серьёзно? - я скептически скривился. - На балу мне так не показалось. Она мило с вами общалась.

- Это опасная, лицемерная и коварная тварь, Серый Ворон, - поспешил заверить меня граф. - Не верьте её улыбкам. Она улыбается в лицо, а в мыслях уже представляет, как отрывает голову. Поэтому - хочешь не хочешь - я обязан действовать на опережение... Серый Ворон, я прошу вас, как того единственного, кому это по плечу, принести мне её голову. Снесите её с ведьминых плеч! И доставьте мне!

Я замер. Натурально замер на месте. Смотрел на графа, морщился, кривился, пожимал плечами, и молча развёл руками, в итоге.

- Ваше Сиятельство, повторите, что вы сейчас сказали. Вы не шутите?

- Когда речь идёт о выживании, какие могут быть шутки? - недовольно нахмурился граф. - Что вам не понятно? Те, кто знают больше, утверждают, что голова ведьмы обладает магическими свойствами. Она может обращать в камень тех, на кого окажется направлен посмертный взгляд. В свете событий, которые вскоре должны произойти, голова Вивиарис будет невероятно полезна своей магической силой. Разве вы не хотите оказать мне услугу? Разве не хотите уничтожить опасного врага, который угрожает моей жизни? Если я всё правильно понимаю, это и в ваших интересах тоже.

Я всё ещё не мог дать себе ладу. Я пытался понять, насколько всё серьёзно. Граф не только удивил меня подобной просьбой, но и поставил в неловкое положение. Я, как бы, планировал и далее нарабатывать репутацию с волшебницей. Я планировал добыть для неё волосы Нараи Илири и, возможно, передать медальон. И даже в страшном сне не предполагал, что кто-то предложит отрубить ей голову.

Что с этой игрой не так?

- Простите, граф, - я отчаянно пытался спасти положение. Иероним Лаури был крайне важен для меня. Лишь он мог сделать так, чтобы я не только получил фамильные сабли в подарок, но и научился сражаться, как Ахиллес. Но и Вивиарис была важна для меня не меньше. - Возможно, это ошибка? Я же знаком с ней. Она не превратила меня в камень при встрече. Наоборот: она была весьма дружелюбна, была очень гостеприимной хозяйкой. Возможно, я смог бы вам помочь в чём-то другом? Может даже, я бы смог вас примирить?

- Примирить? - граф засмеялся. - Нет уж, увольте. Мириться с хладнокровным и коварным чудовищем у меня нет ни малейшего желания. Это чудовище уничтожит меня, едва почувствует, что я дал слабину... Давайте-ка, Серый Ворон, не будем искать извилистых путей, а пойдём напрямик. И да: самое главное, что вы сразу должны уяснить - это единственное задание, которое у меня для вас есть. Если вы его не выполните, нам не о чем будет разговаривать. К сожалению, иные ваши потуги заслужить мою дружбу ни к чему не приведут.

Я судорожно сглотнул, а затем чуть ли не выкрикнул.

- Вивиарис - Высший маг! Разве с ней может кто-то справиться? Разве с ней может справиться "непосвящённый"?

- Далеко не каждый, несомненно, - быстро согласился граф. - Я бы даже рискнул предположить - никто. На данный момент никто из "непосвящённых" не справится с этим чудовищем... Никто, кроме вас, Серый Ворон, - граф указал на меня указательным пальцем. - Я знаю, что она вам доверяет. Я знаю, как она к вам относится. Именно по этой причине я обратился к вам. Вы единственный, у кого есть шанс оттяпать эту голову.

Внимание! Получено репутационное задание: "Смертельная вражда" - принести графу Иерониму Лаури голову волшебницы Вивиарис.

Награда: + 2 репутационных балла с неигровым персонажем граф Иероним Лаури.

Принять/Отказаться

Не знаю, что со мной произошло. То ли надменная ухмылка графа вывела из себя. То ли поставленные к выполнению задачи. То ли ощущение чудовищной несправедливости по отношению к самому себе. Я и так сделал для этого неигрового графа слишком много. Гораздо больше, чем он сделал для меня. Одно обучение аурам его сына чего стоит. А теперь он на полном серьёзе хочет, чтобы я не просто погубил свою репутацию с волшебницей. Он хочет, чтобы я погубил её саму.

И такая постановка задач вызвала в моей душе исключительно сильное противление.

- Граф, - едва сдерживаясь, заскрипел я зубами. - Вы реально требуете слишком много. Гораздо больше, чем сами готовы отдать. И, мне кажется, это крайне несправедливо. Особенно по отношению к тому, кто и так очень много для вас сделал. Для вас и для вашего сына. Это настолько нечестно, что я не в силах даже подобрать правильных слов. Вы не можете так со мной поступить!

- Почему не могу? - Иероним Лаури оставался спокойным, несмотря на то, что градус беседы я слегка повысил. Даже Эламон с наставником прекратили сражаться и с интересом прислушивались к жаркому разговору. - Голова ведьмы - это единственное, что мне от вас нужно. Вам же от меня тоже что-то нужно, верно? Вы желаете обучаться и желаете научиться. Но вам, я уверен, этого мало. Вы захотите большего. Жалкие парные мечи за вашими плечами подсказывают мне, чего вы на самом деле хотите и за чем пришли. Поэтому я могу смело требовать от вас того, что потребовал.

И тут произошло то, что обычно происходило в подобных ситуациях - крышечка чайника вновь улетела в небеса.

- Ты совсем спятил, полудурок!? - обновлённый, усовершенствованный Серый Ворон испарился. Вернулся старый Серый Ворон. Тот, который не строил из себя душку ни с кем. Тот, кто не подстраивался ни под кого. Тот, кто ненавидел, когда ему ставят ультиматумы. - Чью голову ты хочешь, чтобы я оттяпал? Оттяпал? Да я твою голову оттяпаю раньше, чем занесу мечи над головой Вивиарис! Ты вообще представляешь кто она такая? Кто она по сравнению с тобой? Ты - сраный червяк! Лицемерный подонок! Мерзавец, как назвала тебя магесса Элария! Ты считаешь, я должен для тебя головы рубить!? Это ты должен мне! Должен так много, что никогда не рассчитаешься!

Меня разорвало изнутри. Я просто не смог себя сдержать. Опять... Общая усталость, накопленная за предыдущие дни, напряжение сегодняшнего дня и ощущение, что меня хотят нагло поиметь, сыграли плохую службу. Я ненавидел оказываться в таком положении. Положении, когда кто-то насмешливо показывал, кто здесь хозяин. Что я должен смириться. Что полностью ему подконтролен. Что должен заткнуться, не гнать волну и радостно сожрать то дерьмо, которое "хозяин" пытается засунуть мне в рот. Затем прожевать, проглотить и попросить добавки. И я никогда не мирился с подобным отношением. Я всегда оказывал сопротивление.

Злобный рык, переходящий в подростковый визг, я услышал сразу.

Потеряны 2 балла личной репутации с неигровым персонажем "наследник Эламон Лаури". Персональная репутация: 0/10

А затем этот "наследник" решительно направился ко мне, на ходу расставляя в стороны мечи.

- Эламон, замри на месте! - скомандовал Иероним Лаури.

- Отец! Ты позволишь эльфу так непочтительно с собой разговаривать??? - горячий белокурый юноша нахмурился, враз обесценив мой титанический труд в отношении нарабатывания с ним репутации. Просто как два пальца об асфальт.

- Он нужен мне, Эламон! - вновь грозно произнёс граф. - Но, я обещаю, он не отделается лёгким испугом. Стой, где стоял, и не вмешивайся!

Потерян 1 балл личной репутации с неигровым персонажем "граф Иероним Лаури". Персональная репутация: 6/10

- Да! Замри на месте, сосунок неблагодарный! - вновь не стал подбирать я слов.

Потерян 1 балл личной репутации с неигровым персонажем "наследник Эламон Лаури". Персональная репутация: -1/10

- Назад, Эламон! Ещё не время!.. - после очередного приказа сынку граф Лаури наконец-то нашёл в себе силы обратиться ко мне. И говорил куда вежливее, чем я ожидал. - Ваш язык - ваш враг, мой друг. Вы слишком несдержанны. Это не красит вас и может значительно отразиться на нашей дружбе. Но я - человек терпеливый. Даже по отношению к тем, к кому сложно оставаться терпеливым. Поэтому ещё раз объясню: только вы, Серый Ворон, имеете шанс подобраться к ведьме достаточно близко. Только вы можете сделать то, что не сможет сделать никто другой. А я, в свою очередь, гарантирую вам, что после успешного выполнения миссии, выполню то, что обещал. Как бы вы ко мне не относились, и как бы я не относился к вам, здесь речь идёт о более важных вещах, чем симпатия. Здесь речь идёт о взаимной выгоде. Поэтому подумайте ещё раз.

Внимание! Обновлено репутационное задание: "Смертельная вражда" - принести графу Иерониму Лаури голову волшебницы Вивиарис.

Награда: +3 репутационных балла с неигровым персонажем граф Иероним Лаури.

Награда: +2 репутационных балла с неигровым персонажем наследник Эламон Лаури.

Принять/Отказаться

Но и в этот раз я не стал подмигивать левым глазом. Я всё ещё пылал, чувствуя себя пешкой в непонятной игре. И очень хотел ответить графу словами Владимира Гостюхина из сериала "Дальнобойщики".

- К сожалению, Серый Ворон, вы утратили над собой контроль раньше, чем я разъяснил всё окончательно, - продолжил говорить граф, прежде чем я действительно ему ответил. - Конечно же, с голыми руками идти на Высшего мага бессмысленно. От вас останется лишь горстка пепла, а вы так и не успеете ничего понять. И, возродившись, никогда больше не сможете подобраться к ведьме достаточно близко, чтобы нанести карающий удар. Посему я советую вам принять эту вещь, - Иероним Лаури осторожно вытащил из-за спины самый натуральный серп. Серп из непонятного синеватого металла, светившегося голубоватой окантовкой. Словно "Жало" в руках Бильбо, когда рядом оказывались гоблины. Вытащил и протянул мне. - С помощью оружия, переданного могущественными союзниками, у вас получится совершить задуманное. Только с его помощью вам удастся отсечь голову ведьмы.

Я затих. Даже дышать, кажется, перестал. Прежде чем осторожно прикоснуться к синеватому серпу, подумал: что это за оружие такое, которому по силам лишить неигровой жизни одного из Пяти?

Секач - магический меч, созданный из небесного металла. Квестовый предмет. Ранг: вне ранга. Магический урон: 999999-999999. Прочность: 1/1. Минимальные требования: уровень 80. Дополнительные бонусы: +100% урона против магических созданий. Ячейки для рун: отсутствуют. Заряда магии достаточно, чтобы нанести лишь один удар.

Я взял серп чисто машинально. Взял в руки и ощутил непонятную теплоту. Она исходила прямо от лезвия. Ничего подобного я не держал в руках ранее.

Задание подтверждено - любезно подсказала система, хоть я глазом не подмигивал и ничего не подтверждал.

- Хе-хе, - облегчённо усмехнулся граф. - Вы взяли в руки крайне опасное оружие, Серый Ворон. Будьте с ним осторожны. Ведь оно выковано теми, кто способен существовать по обе стороны. Кто познал и жизнь, и смерть. И кто выковал его там, где есть только смерть... И куда оно охотно вас утащит вместо ведьмы, если не выполните задание.

- Что? - я всё ещё плохо понимал слова графа.

- Ничего, - вновь улыбнулся тот. - Теперь - хотите вы того или нет - вы в деле. Но это ничего не меняет: как только выполните миссию - возвращайтесь. Я выполню свою часть сделки. Несмотря на то, что вы считаете меня мерзавцем и лицемером, я всегда держу слово. Никогда его не нарушаю.

- А что это такое? - я всё ещё не мог понять, что за штука оказалась у меня в руках. Да ещё сама по себе подтвердила взятие задания. - Этим можно уничтожить Высшего мага?

- Попробуйте и узнаете, мой друг. Ведь если не попробуете, вам здесь делать нечего. Без ведьминой головы в заплечной сумке у моей цитадели лучше не показываться. Как бы это было не прискорбно, но моего друга - Серого Ворона - будут прогонять как паршивую собаку!

Впервые тон графа изменился - упал намного ниже нулевой отметки. Граф смотрел на меня и зло щурился. А затем процедил сквозь зубы:

- Скажу тебе напоследок: если ты ещё раз позволишь себе разговаривать со мной - самим графом Иеронимом Лаури! - в подобном тоне при посторонних, нас вновь будет ждать поединок. Но не спарринг ради развлечения толпы, а самый настоящий поединок. И ты прекрасно понимаешь, каков будет финал этого поединка. А теперь... А теперь пшёл прочь, пока я не выбросил тебя за порог собственноручно!

Я опять лишился дара речи. Не ожидал от НПС столь резкой смены настроения. Я даже не ответил достойно, как привык отвечать в таких ситуациях. Всё стоял как оплёванный, крутил в руках странный серп, смотрел на графа и молчал. Ожил лишь тогда, когда к нам направились и ретивый сынишка, и его наставник. Тогда я понял, что меня сейчас вновь возьмут в охапку и просто вышвырнут. А может, и по шее дадут напоследок.

Поэтому я выбрал единственно верный вариант: достал свиток телепортации и, не сказав ничего колкого на прощанье, просто переломил печать. А когда оказался в клан-холле, обречённо махнул рукой:

- Эх! Надо было брать Вику. Мои коммуникационные навыки никуда не годятся.

Глава 3.

Я приземлился на трон, продолжая держать в руках серп. Сел по-турецки и принялся его разглядывать.

Металл крайне крепкий. Совсем непростой. В "двумирье" я не встречал подобного металла. Значит, на выбор лишь два варианта: это чисто квестовая штуковина, пригодная для убийства магических созданий. На что как бы намекает дополнительный бонус... Или серп выкован непонятными кузнецами - возможно даже гномами - из руды, которую добыли, если ориентироваться на похожие истории из других игр, из упавшего метеорита. Или - что тоже по фен-шую - из обшивки космического корабля. То есть из руды, добытой в кратере, куда, по моим прикидкам и упал метеорит. Или - опять же по моим прикидкам - из остатков космического корабля, на котором прибыл Италан. Пусть пока всё выглядит довольно-таки нелепо, но отказываться рассматривать такие предположения не стоит. Возможно, они окажутся верными.

Но, по большому счёту, это мало что меняет. Эта хрень создана для того, что убить магическое создание. Нанести один удар и обезглавить.

Наверное...

- Дерьмо-то какое, - сплюнул я, рассматривая "секач". - Может, мне лучше попробовать бОшку Некроманту отрубить? Пойти в одиночку, просочиться сквозь Пустоши и с одной подачи...

Серп завибрировал. Начал разгораться голубоватым пламенем. Окантовка стала жирной, а не тонкой. Испугавшись, я отодвинул серп подальше от глаз и попытался избавиться от него. Попытался сбросить. Но не получилось: рукоять не желала покидать ладонь с расставленными пальцами. Она словно прилипла к "эпической" перчатке.

- Да идите вы на хрен! - не выдержал я и принялся энергично стряхивать серп. Но он оставался словно примагниченный. - Ну, на х...р!

Я вновь выругался, развернул заплечную сумку на пузо и с силой всунул в неё мерцающее голубым цветом оружие. В этот раз всё получилось как и должно. Серп отделился от руки и занял полагающуюся ему ячейку как самое простое оружие. Спокойно разместился, дожидаясь, когда его возьмут в руки в следующий раз.

- Вот же угораздило, - проворчал я, машинально вытирая ладонь о кожанку. - Что я буду делать с этой хреновиной? Не убивать же, действительно, Вивиарис? Ладно, магессу Эларию, накрайняк. Но Вивиарис...

Избавившись от серпа, я немного расслабился. Занялся самоанализом и пришёл к выводу, что моё яркое сольное выступление на сцене в замке графа Лаури было далёким от идеального. Я повёл себя как самый настоящий дурак. Опять запылал легко и просто. И опять всё испортил. Ладно, пусть задачу к выполнению граф поставил крайне странную. Но можно же было держать себя в руках? Можно же было сначала подумать о последствиях, а затем кого-то называть мерзавцем? Пусть этот хитрожопый подонок на самом деле оказался мерзавцем. Использовал по полной, обесценил мой вклад в возмужание его сына и заставил принять невыполнимую миссию. Заставил, потому что прекрасно знал, что выбора у меня нет. Как говорится: если ты приехал к графу, а не он искал тебя, значит услуги графа для тебя важнее, чем твои услуги графу. Значит, он легко может тобою манипулировать и, не стесняясь, выжать, как влажное бельё.

Козёл сраный...

Единственное, он не учёл, что я - "непосвящённый". Я - игрок на Закрытом Бета Тестировании. Непростой игрок. Не тестер, которому, возможно, выполнить такое задание было бы интересно самому. Я - лидер клана. Я тот, кому платят не за исследования и поиски багов. Я тот, кому платят по иной причине. И если хитрожопый граф-ИскИн думает, что до наступления вайпового апокалипсиса я разобьюсь в лепёшку, чтобы ему угодить, он ошибается. Так же как Дрифтера с Инсейном, я вертел этого графа на одном месте. Вертел вместе с обучательством и теоретическими "легендарными" мечами. Я без особых переживаний пожертвую всем этим ради того, чтобы узнать, что скажет Вивиарис. Что скажет, когда я верну медальон Роуэна. И что скажет, когда с удовольствием настучу на графа Лаури. Настучу куда сильнее, чем "стучал" Павлик Морозов.

- Нет, - решительно сказал я сам себе. - Ничью голову я отрубать не стану. Пусть граф Лаури идёт в задницу... Любопытно, правда: а что за могущественные союзники передали ему этот "секач"? О ком он говорил? Кому по силам выковать такое оружие? Да и кто выиграет, если "непосвящённый" уберёт одного из Пяти ферзей с местной шахматной доски?

Задав такой вопрос самому себе, я сам на него и ответил - устранение Вивиарис выгодно всем. Как ранее она сама говорила, её враги повсюду. Её врагами являются те, с кем соприкасаются её интересы. То есть - весь мир. А значит, от её гибели выиграют все. Ну, как минимум, пятеро: граф Лаури, Безликий Некромант, шаман Гриззал, магистр Женну и, несомненно, магесса Элария. И, наверное, "самовлюблённая сучка" Нарая Илири. То есть, уже шестеро. И каждый из них, я уверен, сам бы мне всучил подобный серп, если бы с ними я разогнал "репу" до семи баллов. Уверен, не постеснялись бы попросить. А то и потребовать.

- Надо бы действительно всё рассказать Вивиарис, - пробормотал я. Затем полез в сумку и вытащил медальон. - Правда, попасть я туда не могу. Без пучка волос эльфийской королевы не встретит, наверное.

Я принялся крутить медальон в руках. Портрет курчавого юноши на гравировке ничуть не изменился с тех пор, как я впервые взял его в руки. Как и затёртый портрет на противоположной стороне. И хоть там не было никакого портрета, я был уверен, что там ранее был изображён профиль Вивиарис. Иного логичного объяснения не существовало. Особенно, если смотреть на подпись под отсутствующим портретом. И этот медальон я просто обязан вручить ей в руки. Хоть я могу отдать его Нарае Илири, чтобы получить прядь волос, для Вивиарис, несомненно, этот медальон куда важнее. Она отдаст за него намного больше, чем эльфийская королева.

Я прогнал медальон меж пальцев и упрятал в сумку.

- Магистр дроу как-то говорил... Советовал, я бы даже сказал, что Виварис может быть самым надёжным союзником, если мне потребуется помощь. Он говорил, что она всегда готова помочь. Кем же я буду, если ради теоретического обучения обезглавлю её? Всё это чересчур странно. Наверное, надо попробовать убить сразу нескольких зайцев. Надо отправиться в Носс Таур и бить челом перед королевой эльфов. Выпросить у неё волосы в долг. Затем попасть на остров, передать Вивиарис пучок волос и медальон Роуэна. Несомненно, за это я получу много баллов. А затем добить рассказом о том, что граф Лаури желает снять с неё скальп. Ну, то есть, сразу всю голову желает снять. И посмотреть, как она на это отреагирует. Возможно, решит брать штурмом замок в скале. А возможно, тоже выдаст серп, которым попросит отрубить графу голову.

Я ещё раз всё быстренько обдумал. Выбор в пользу Вивиарис очевиден. Может, кто-нибудь на моём месте выбрал бы другое развитие событий, но я всегда терпеть не мог козлов, которые пользовались моей добротой и отзывчивостью по мелким вопросам, а затем, вместо того, чтобы поблагодарить, презрительно кривились и добавляли, что развели, как лоха. После встречи с графом я чувствовал себя именно лохом. Мной воспользовались, воспользовались моим желанием оказать помощь, и не поблагодарили за доброту. Вместо этого приказали жрать, что дают, а не выбирать картошку.

- Да уж, - сказал я сам себе, спрыгивая с трона. - Похоже, "легендарки" мне не видать... Ну и похрен. ЗэБэТэ же.

Я отворил дверь и прошёл сквозь магический барьер в дверном проёме в полной уверенности, что отправлюсь в Носс Таур. Кинусь в прекрасные ножки королевы и буду выклянчивать поблажку.

Но я немного ошибся.

- Серый Ворон! Это вам! - перед моей физиономией замаячил скреплённый королевской печатью конверт, которым настойчиво размахивал знакомый курьер.

- Вы опять? - я попытался обойти его стороной.

- Это вам! - он просто перегородил дорогу.

- Опять молодая кровь бурлит? Опять принцесса что-то хочет?

Но на эти вопросы курьер не стал отвечать. Вместо ответа, он помахал конвертом перед моим носом.

Я понял, что толку не будет. Взял конверт, достал письмо и прочёл.

"Как вы посмели, Серый Ворон, вести себя так со мной? Как посмели игнорировать меня? Мы так давно не виделись, что вы запамятовали, кто я? Я - дочь короля! Я та, кто с лёгкостью может испортить вам жизнь! Я могу сделать так, что мой отец никогда больше не станет с вами встречаться! Я даже могу сделать так, что вас никогда больше не пустят в Кресфол! Вы будете искать меня и умолять о пощаде! Но я буду неумолима!

П.С. Но всё же я дам вам последний шанс. Немедленно жду вас у себя! Сейчас же!

Подпись: принцесса Амелия Пеппин."

Я нервно рассмеялся. Девчонка явно не привыкла сдаваться. Какой любопытной её прописали создатели "двумирья". Ты смотри какая настойчивая. И угрожает ещё...

Я бросил взгляд на ожидающего курьера. В вечернем свете начинающего заката мне показалось, что я рассмотрел усмешку.

- Сопроводить? - вопросительно вскинул он бровь.

- Сопровождайте, - позволил я. - Пора с этим разобраться.

Мы воспользовались услугами Мастера Телепортации, а затем молча скакали аж до королевского дворца. Там курьер передал меня на руки тревожно пританцовывающему спелому апельсину.

- Вы всё же прибыли, - облизал дрожащие губы королевский церемониймейстер. - Пойдёмте быстрее, пока не увидел кто. Не хватало, чтобы поползли слухи.

- Какие слухи? - я убрал коняшку и позволил ухватить себя за руку.

- Его Величество запретил принцессе встречаться с "непосвящёнными", - Айден Никол сразу повернул налево и потащил меня за собой к крутым ступенькам. - Уж слишком она к ним дружелюбна. То и дело отваживаю тех, кто ищет её внимания. А она - добрая душа - никому не отказывает в знакомстве. Ей все интересны. И лишь вы, Серый Ворон, не ищите её компании. Принцесса этим крайне недовольна. Она не терпит отказов.

- Гадкий какой характер, - пробурчал я, на ходу выстраивая линию поведения с капризной девчонкой. По-видимому, она на меня обижена. А значит, будет рубить так, что щепки полетят. А я ведь совсем не дипломат. Если она заговорит со мной тоном, которым я разговаривал с графом Лаури, я, в отличие от него, не удержусь. Опять разорвусь нецензурными осколками.

- Как у её матери, - кивнул пятью подбородками церемониймейстер, словно соглашался со мной. - Хорошо хоть Его Величество... - он осёкся на полуслове и бросил на меня быстрый взгляд. Но я сделал вид, что ничего интересного не услышал.

- Зачем вы тогда, уважаемый Айден Никол, идёте у неё на поводу и рискуете, сопровождая меня? Ведь если король узнает об этом, нам обоим не поздоровится.

Церемониймейстер даже остановился, чтобы посмотреть на меня как на дурака.

- Как же я могу противиться воле, возможно, будущей королевы?

Когда он вновь потянул меня за собой, я принялся пополнять базу данных, пытаясь всё разложить по полочкам. Но получалось плохо: Амелия Пеппин по старшинству идёт третьей в престолонаследии. Каким образом она может стать королевой? Скорее, ей суждено стать женой Эламона Лаури.

- Я очень прошу вас, Серый Ворон, - тихо прошептал Айден Никол, когда мы шли по длинному тёмному коридору. - Ничего не испортить. Ничего не обещайте и не озвучивайте просьб. Не просите повлиять на короля. Его Величество этого не любит. Уже не один "непосвящённый", с которыми познакомилась принцесса, пытался через неё выйти на короля. Пожалуйста, не втягивайте его в это. И, - он остановился перед самой простой деревянной дверью, которую блокировал магический барьер. - Упаси Италан - не прикасайтесь к ней. Наставница тщательно следит за её... м-м-м... чистотой.

- Оба-на! - вырвалось у меня. Я даже смех с трудом сдержал. - Дело молодое, профессор.

- Не шутите! - погрозил он пухлым кулачком, а затем постучал в дверь, не опасаясь повредить руку о магический барьер.

Ждали мы недолго - не больше пяти секунд. Затем дверь распахнулась и перед нами предстала молодая женщина, я бы сказал. Ещё на балу я отметил миловидность юной блондинки. Её волосы, её черты лица, её глаза и вполне сформировавшееся тело были изумительны. Единственное, что никоим образом не могло скрыть её возраст - детская непосредственность, которую она демонстрировала. Основываясь на том, как она плясала, как топала ножкой, как обращалась с окружающими, каждый легко мог прийти к выводу, что ягодка ещё не созрела. Что это ещё ребёнок.

Сейчас же я бы не стал говорить об этом со стопроцентной уверенностью. Лихая причёска, макияж и чересчур накрашенные красной помадой губы внешне значительно добавляли возраста.

Принцесса сразу обратила на меня внимание и недобро прищурилась.

- Ваше Высочество, - я галантно поклонился. - Я к вашим услугам.

- А вы не торопились, я смотрю, - по-киношному фыркнула она, будто увидела чересчур назойливого кавалера, и демонстративно сложила ручки на груди. - Что вам угодно?

Я очень сильно стиснул зубы, чтобы не сказать: "Ты ж сама меня позвала. Четыре письма написала. Забыла, что ли?". Вместо этого расплылся в коварных комплиментах.

- Вы прекрасны, Ваше Высочество. На мой взгляд, вы куда красивее вашей наставницы. Я сожалею, что мы не смогли встретиться раньше. Но в этом не было моей вины. Обстоятельства заставили.

- Какие? - она всё ещё щурилась, а Айден Никол нервничал, отводил глаза и не знал куда деть суетливые руки.

- Военные, в основном, - ответил я. - Как командир, я обязан думать о своём войске. А когда враги объявили войну, ни о чём другом я думать не мог. Только о победе.

- Как это интересно! - хмурый взгляд исчез. Принцесса захлопала в ладоши. - Расскажите мне, Серый Ворон, победили ли вы или проиграли?

Я покосил глазами на бедного Айдена Никола, намекая, что он здесь лишний. Амелия Пеппин схватывала на лету. Она взяла меня за руку и через магический барьер затащила в свои покои. Затем посмотрела на перепуганного церемониймейстера, красноречиво прислонила указательный пальчик к собственным губам и захлопнула дверь перед его носом.

Затем улыбнулась и закружилась передо мной.

- Я правда красивее её?

- Несомненно, - я ответил очень быстро, чтобы принцесса не подумала, будто я сравниваю или раздумываю. - Уверен, во всём королевстве не найдётся той девы, кто могла бы сравниться красотою с вами.

- Вы, наверное, видели слишком мало дев, - рассмеялась она и опять закружилась, заставляя платье повторять за ней движения.

Улучив момент, я осмотрелся. Оказывается, я оказался в личных покоях принцессы. У левой стены стоял огромный шкаф из дорогого дерева. В уголке - мягкое кресло с розовыми подушками. У закрытого шторами окна располагался шикарный диван. А у противоположной стены - несколько кресел и резной трельяж, где принцесса, видимо, часами могла любоваться собственной красотой.

Я обернулся и на стене у двери увидел огромный портрет. Как минимум, на полстены. Высокомерный взгляд Амелии Пеппин, горделивая осанка и властная поза на портрете отчётливо демонстрировали, какого типа из неё получится королева.

Я неловко поёжился: дам такого типа я переваривал с трудом. Ни дать ни взять магесса Элария. Надеюсь всё же, такой, как на портрете, она никогда не станет. Пусть лучше веселится и танцует, чем повелевает и приказывает.

- Должна признаться, Серый Ворон, - Амелия прекратила демонстрировать себя, взяла меня за руки, подвела к мягкому дивану и усадила. - Никогда ранее мне не приходилось прилагать столько усилий, чтобы встретиться с кем-то. Ожидать ответа неприятно, знаете ли. Наоборот - все ожидают моих ответов. Все ждут моей благосклонности, а не я дожидаюсь чьей-то...

- Ещё раз покорно прошу меня простить, - я решил придерживаться намеченной ранее линии поведения. - Но война - не шутки! Среди "непосвящённых" у меня много врагов и я не собираясь уповать на их милость. Пусть лучше они уповают на милость мою... К сожалению, я никак не мог уделить вам время, Ваше Высочество.

- Это, право, странно, - задумчиво нахмурилась она. - Остальные находили время. Или они не воинственны? Они ни с кем не сражаются?

- Уверен, Ваше Высочество, среди ваших многочисленных поклонников нет тех, кто ведёт за собой, - быстро сориентировался я. - Есть только те, кто разобьётся в лепёшку, чтобы вам угодить, забыв о долге, чести, совести. Ради того, чтобы использовать вас и ваше влияние, они будут готовы на всё. Но я не такой. Я сам хочу оказывать влияние. Сам хочу добиваться, а не просить о помощи дочь короля. И я не простой "непосвящённый". Я не простой воин. Я - лидер общины, которая в одиночку сражается с превосходящими силами объединённого врага. Я всё ещё самый умелый воин в этом мире и самый умелый лидер. Я бы рад, конечно, заручиться вашей благосклонностью. Но, вы уж не обижайтесь, есть дела и поважнее.

Я всё же решил произнести последнее предложение, хоть понимал, что это рискованно. Принцесса могла фыркнуть: "Тоже мне цаца", а затем погнать прочь, лишив всех наработок. Но, судя по множеству отправленных писем, судя по первоначальному знакомству, судя по тому, какой именно портрет я увидел на стене, характер у ИскИна прописан совсем не детский. Надувать губки и топать ножкой - это всего лишь ширма.

И я оказался прав.

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем "принцесса Амелия Пеппин". Персональная репутация: 3/10

- Я вас прощаю, - улыбнулась Амелия, никак не прокомментировав мою речь. Она ей понравилась, конечно. Но кроме улыбки никаких подтверждающих знаков я не получил. - Я, наверное, думала о вас плохо. Я думала, вы опасаетесь папеньку. Или моих угроз всё рассказать ему... Но я не имела это в виду. Правда. Я просто хотела вас проучить. Хотела заставить прийти. И хоть вы пришли, я верю, что не влекомы страхом. Я рада, что вы честно признались. Не стали льстить или врать. Я верю вам.

- Спасибо, Ваше Высочество, - я взял принцессу за ручку и галантно поцеловал пальчики, как когда-то граф Лаури целовал пальчики Вики. - Но всё же давайте не станем рисковать прогневать Его Величество. Пусть наша встреча останется тайной.

- Не хотите, чтобы он беспокоился?

- Не стоит давать ему повод, - объяснил я. - Всё же я "непосвящённый", а не дворянская особа. Вряд ли он обрадуется, если узнает, что я нагрянул в ваши покои под вечер. Вы молоды и красивы. Вам следует встречаться с более достойными кандидатами.

- Забавно слышать такие слова от вас, - расплылась она в улыбке. - Другие наоборот настаивают, что именно с ними мне следует встречаться. Назойливость - это так противно.

- Уверен, по статусу лишь Эламон Лаури вам подходит...

- Этот грубый, самовлюблённый мальчишка??? - Амелия Пеппин перебила меня, а затем зашлась в смехе. - Если тщеславный граф надеется, что ему удастся убедить папеньку, будто его сын - наилучшая для меня партия, он ошибается. Браку с ним я будут противиться, как ни с кем другим! Они не смогут меня заставить!

Принцесса вскочила и опять топнула ножкой. Но смеяться всё равно не перестала, словно вообще не рассматривала такой вариант развития событий. Затем она схватила меня за руки и принялась кружить по комнате, едва не задевая кресла.

- Как мне надоело это стереотипное мышление, - говорила она. - Как надоели эти обязательства и линии поведения. Принцесса не должна то... Принцесса не должна это... Как бы я хотела, чтобы предрассудки и помехи ушли в прошлое. Как бы я хотела, чтобы отец перестал быть закостенелым традиционалистом и позволил мне самой решать свою судьбу. Самой выбрать себе кавалера, а не придерживаться устаревших ценностей. Ведь как иначе я узнаю, что такое любовь?

Я промолчал. Я просто не знал, что она хочет от меня услышать.

- Я так хочу, мой друг, - вновь запела принцесса. - Чтобы настал новый мир. Мир, о котором грезит мой брат. Мир, о котором так много и так жарко мне рассказывал. Чтобы наконец-то в каждый дом пришла свобода выбора, свобода от обязательств и правил. Где каждый житель королевства сможет делать, что захочет и когда захочет. Разве ж это не замечательно? Разве ж не прекрасно, когда никто никому не сможет ничего запретить? Разве ж не великолепен тот мир, где за меня никто не будет принимать решения? Где я стану свободной, счастливой и любимой.

Жаль, в тот момент я не посмотрел в зеркало и не увидел своё лицо. Вернее, свою кислую мину. Я на физическом уровне ощущал во рту вкус, как минимум, десяти лимонов, когда слушал эти восторженные слова.

И я сразу сообразил, где принцесса наслушалась подобной дичи. Кто из братьев мог забить её уши берушами из дерьма. Кто мог заставить молодую бестолковую девчонку произносить слова, смысла которых она не понимает. Свобода выбора... Свобода от обязательств и правил... Ну, конечно же, это был гиперактивный Райтер. Явно его рук дело. Вернее, дело его языка. Подобную ересь в неокрепший мозг мог вдолбить только он. Расписать яркий мир свободы, равенства и братства и заставить в него поверить. Поверить в утопию. Сказали бы мне - дипломированному историку - подобную чушь, я б только пальцем у виска покрутил. Я прекрасно знал, для чего использовались подобные лозунги. И они, конечно же, не имели никакого отношения ни к равенству, ни к братству. Неужели ИскИн принцессы этого не понимает?

- С вами всё в порядке, мой друг? - Амелия Пеппин всё же обратила внимание на моё изменившееся лицо. Я нахмурился и даже подумал о том, что, возможно, провести неигровой малолетке ликбез здесь и сейчас будет неплохой идеей. - Хотите, я подниму вам настроение?

Абсолютно неожиданно она прижалась ко мне упругой грудью и прикоснулась губами к губам. Попыталась по-настоящему так поцеловать. С засосом и всё такое.

Внимание! Вы атакованы ментальной магией!

Полоса показателя "дурман" забилась в истерике. Как когда-то при контакте с пылью, брошенной в моё лицо волшебницей Вивиарис, она заходила ходуном перед глазами, переключаясь с белого цвета на красный. Именно по этой причине никакого поцелуя у нас не получилось: от неожиданности я охренел настолько, что превратился в бесчувственное бревно, которое никак не отреагировало ни на мягкие губы, ни на упорный язык.

И только когда растерянная молодая девушка отстранилась, я догадался, что на губах у неё то ли яд, то ли приворотная пыль. А я, было, подумал, что она всего лишь переборщила с помадой.

Амелия Пеппин смутилась и задумчиво посмотрела в мои глаза. Она была явно чем-то озадачена. Я смотрел на неё пару секунд, хлопал длинными ушами, и думал лишь о том, что сказал бы папенька, если бы нас застукал.

Принцесса облизала губы, измазав кончик языка в красное. Затем прикоснулась пальчиком, который тоже вымазался.

- Не понимаю, - тихо пробормотала она. - Почему не подействовало?

Она подошла к трельяжу, чуть наклонилась и посмотрела на своё отражение в зеркале. Убедилась, что с губами полный порядок - они накрашены аккуратно, хоть и измазались чуть-чуть. Затем упёрла руки в бока и, как положено настоящей принцессе, топнула ножкой в дорогом башмачке. Но на этом финальный акт пьесы в театре одного актёра не завершился: Амелия резко отворила ящик и достала зеркальце с ручкой в золотой оправе. Посмотрела на саму себя и, в этот раз, удовлетворённо кивнула.

Я осторожно шагнул вперёд и увидел, что в небольшом зеркале губы принцессы горят оранжевым пламенем. Будто губы её кто-то жирно намазал знакомой по нефилиму лавой.

Амелия повернулась ко мне и подозрительно прищурилась:

- Магическое зеркало наставницы подтвердило, что я всё сделала правильно. Почему на вас, Серый Ворон, не подействовали чары?

И только тут я допёр. Они с Вивиарис, оказывается, обе любят пошалить. Обе желают получать, что хотят. И ради этого готовы использовать магию. Что молодая и ретивая, что менее молодая, но куда более хитрая. И обе испытали свою магию на мне.

- Ваше Высочество, - я прекратил строить из себя рыцаря на белом коне. - Ни одной из вас не удастся мною манипулировать.

- Я не понимаю, - захлопала девчонка глазками.

- Когда я пребывал с дружеским визитом в башне вашей"наставницы", - я умышленно обозначил кавычки пальцами. - Она попыталась проделать подобную штуку со мной: полезла целоваться, а затем в лицо кинула пыль. Но вы обе не учли важную деталь. Я - "непосвящённый". На меня ваши приворотные порошки не действуют. И вам обеим, какую бы магию вы не накладывали на губы или другие заманчивые места, не удастся меня подчинить. Я сам решаю, когда и с кем целоваться.

Вместо того, чтобы вновь надуть ярко-красные губки, вместо того, чтобы обидеться или возмутиться наличием неожиданной конкурентки, Амелия Пеппин рассмеялась. Рассмеялась по-детски непосредственно.

- Ай, Вивиарис! Ай, хитрюга, - принцесса даже поаплодировала. - Спасибо, что рассказали мне об этом, Серый Ворон. Для меня это очень важно. Теперь я знаю, что у неё есть слабости. Что и у неё есть чувства.

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем "принцесса Амелия Пеппин". Персональная репутация: 4/10

Этот балл вышел совершенно неожиданным. К нему я готов не был, а потому немного растерялся.

Но, в отличие от двух прекрасных дам, всё же не упустил важную деталь.

Амелия посмотрела на своё отражение в маленьком зеркале, вновь потрогала пальчиком красную помаду - или что оно такое есть, - швырнула зеркальце на трельяж и уселась на кресло, недовольно сложив ручки на груди.

- Подарок наставницы на шестнадцатилетие всё же не такой уж интересный. Лучше бы она подарила мне единорожку.

Шестерёнки в моей голове закружились-завертелись. Очень быстро я сообразил, кому ранее принадлежало это магическое зеркало. И насколько оно может быть важным для меня в свете того, что оно абсолютно неважно для принцессы. Если я всё обставлю правильно, мне удастся заполучить это зеркало.

Я принялся лихорадочно соображать. Амелия сидела на мягком кресле, хмурилась и смотрела на меня, словно ожидала настойчивости и инициативы. К счастью, тупил я недолго. Мне на помощь пришла память. Тысячи фильмов, которые я пересмотрел. А так же Бен Аффлек с Киану Ривзом.

Я подошёл к креслу, всё ещё прорабатывая план. Протянул девчонке руку и рывком поднял, когда план сформировался. А затем медленно, как сделал Бен Аффлек в фильме "Исчезнувшая", пальцем стёр с мягких губ красную помаду.

Принцесса несказанно удивилась. Молча уставилась голубыми глазами, предвкушая продолжение. И хоть она была не так хороша, как Моника Беллуччи в зените своей славы, меня это совершенно не смущало. Я был готов сыграть сценку из "Матрицы".

- Ваше Высочество, - хоть меня просили не прикасаться к принцессе, я всё же прикоснулся, нагло обняв за талию. - Я могу вам показать, что такое настоящий поцелуй без всякой магии. Но я бы попросил вас оказать мне услугу в виде ответного подарка. Мне нужно это зеркало, - я указал взглядом на трельяж. - Очень нужно.

Амелия Пеппин проследила за моим взглядом. Склонила головку, недолго раздумывая.

- Только если это будет настоящий поцелуй, а не жалкая подделка, - наконец, сказала она, не делая попыток вырваться из моих объятий. А затем снисходительно добавила. - Но если вы, Серый Ворон, думаете, что я не разбираюсь, вы заблуждаетесь.

Внимание! Получено репутационное задание: "Поцелуй" - сразить наповал принцессу Амелию Пеппин крепким поцелуем.

Награда: + 1 репутационный балл с неигровым персонажем принцесса Амелия Пеппин.

Награда: наполненное магией зеркало волшебницы Вивиарис.

Принять/Отказаться

Условия сего задания не заставили меня отступиться от задуманного. Хоть я был не особый любитель "биться в дёсны", знал, как к поцелуям относятся девочки. Для них они намного важнее, чем для мальчиков. Особенно трепетно они относились к первому поцелую, часто после которого принимали окончательное решение, будут ли двигаться дальше в отношениях или пошлют неудачливого целователя по известному адресу. Поэтому к заданию я решил отнестись со всей серьёзностью. Не халтурить. Начать осторожно, без особого напора. И только потом добавить язык и крепкие обнимашки. Всё же какой-никакой опыт у меня есть. Та же Катя не кривилась от отвращения.

Принцесса Амелия Пеппин приоткрыла ротик и замерла в ожидании. Я впился в её глаза в полной уверенности, что после прикосновения губ они сразу закроются. Она отдастся чувствам и будет лишь прислушиваться к себе, а не смотреть по сторонам.

Я сжал её в объятиях и нежно водил руками по спине. Затем приблизился губами к губам и осторожно прикоснулся. Губы девушки были горячими и немного напряжёнными. Она сжала их ещё крепче, отчего едва не случился провал в виде дружеского "чмака".

Но сдаваться я не собирался. Убрал руки с талии, успокаивающе провёл пальцами по нежным щекам и шее. А потом пошёл на второй заход.

В этот раз всё получилось намного удачнее. Амелия успокоилась и отпустила волнение. Губы соприкоснулись и изучали друг друга какое-то время. Но девушка желала большего. Прихватывала своими губами мою нижнюю губу и даже укусила слегка. Пришлось добавить напора. Я обнял её так крепко, что она охнула. Обняла меня в ответ и мы, наконец-то, перешли к сражению по-французски.

Вынужден признать, мне понравилось куда больше, чем я ожидал. Когда губы скрестились и пошли в ход языки, я удивился, насколько быстро начал заводиться. Ощущения были прекрасны. Даже лучше, чем в реальной жизни. Жаркое тело молодой женщины прижималось ко мне. Руки бродили по спине, гладили по затылку. А язык неумело, но жадно искал мой язык. Мы целовались, а меня не покидало чувство, что я не желаю останавливаться. Наоборот: я желаю большего. Желаю сорвать с чертовки одежды и повалить на дорогой диван прямо сейчас. И пофиг сколько ей лет по лору. И пофиг, что она неигровой персонаж.

И лишь когда я размечтался до того, что почувствовал, как "спящий" настойчиво "стучится в дверь", желая вырваться на волю и наброситься на жертву, поцелуй прервался. Но не я его прервал, а принцесса. С довольной ухмылкой на лице, будто она, наконец, получила долгожданное подтверждение собственной сексуальности, она отстранилась и облизала языком желанные губы. Затем посмотрела в мои глаза и в этот раз сама погладила смазливые эльфийские щёки.

"Пробудившийся" не желал успокаиваться и подгонял к активным действиям. Я попытался выполнить его приказ - ведь какой мужик может сопротивляться приказам "пробудившегося"? - и вновь полез к принцессе. Но меня быстро угомонили. Глаза принцессы блестели победным блеском. Она словно пережила новые, доселе неизвестные эмоции.

- Это было не так уж плохо, - расплывчато заявила Амелия Пеппин и, улыбнувшись, добавила. - Скорее даже - хорошо. Я почувствовала, что и вам понравилось, мой дорогой друг.

Я по-стариковски покряхтел и стыдливо скрестил руки.

- Сложно оставаться равнодушным к столь прекрасному цветку. Но, я уверен, и вы не остались равнодушной, Ваше Высочество.

Я всё ещё не понимал, удалось ли мне продемонстрировать скилл или нет. Удивил ли я неискушённую принцессу или нет. Ведь возможно, она не такая уж и неискушённая.

- Не осталась, - хитро улыбнулась она. - Я довольна.

Внимание! Случайное репутационное задание: "Поцелуй" - выполнено.

Награда: + 1 репутационный балл с неигровым персонажем принцесса Амелия Пеппин.

Награда: наполненное магией зеркало волшебницы Вивиарис.

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем "принцесса Амелия Пеппин". Персональная репутация: 5/10

Продолжая улыбаться, принцесса грациозно прошла к трельяжу и взяла золотое зеркало. Вернулась ко мне и протянула его.

- Возьмите, мой дорогой друг. Я бы не отказала вам, если бы вы просто попросили. Но вы предпочли иной вариант, не самый простой, уж поверьте. Возьмите, вы заслужили.

Я протянул руку и забрал зеркало. Сосредоточил взгляд и прочёл.

Наполненное магией зеркало волшебницы Вивиарис - высшего мага человеческой расы.

- Благодарю вас, Ваше Высочество, - убедившись, что это то, что надо, я мигом упрятал его в заплечную сумку.

- А теперь вернёмся к нашим вопросам, - Амелия подошла совсем близко и раскрепощённо провела пальчиком по эльфийской груди. Я уже было потянул лапищи к двум направленным на меня орудиям, чтобы проверить их готовность к бою, но атака вновь была отбита. - Не так быстро. Я думаю, нам надо чуть больше времени. И обязательно сменить обстановку. Поэтому я попрошу вас, Серый Ворон, о новом свидании.

Внимание! Получено репутационное задание с повышенным множителем: "Незабываемое свидание" - тайно встретиться с принцессой Амелией Пеппин и удовлетворить любые её потребности.

Награда: +3 репутационных балла с неигровым персонажем принцесса Амелия Пеппин.

Принять/Отказаться

Новый квест от этой бестии выглядел крайне подозрительно. Особенно отрезок про "удовлетворение любых потребностей". Но я не сомневаясь подмигнул левым глазом. Сейчас на миллион процентов я был уверен, что этот чистый цветок обязательно сорву. Кто бы там не был против, кто бы там не следил за чистотой цветка, и действительно ли он чистый.

Амели Пеппин томно улыбнулась.

- Теперь вам надо дождаться приглашения, мой дорогой эльф. И ни в коем случае не отказывать. Иначе мы перестанем быть друзьями... А сейчас я бы хотела остаться одна, - она нежно прикоснулась пальцами к своим губам, будто вновь пыталась прочувствовать ещё не остывшие воспоминания. - Ступайте. Надеюсь, мы скоро встретимся.

Глава 4.

Принцесса очень быстро забыла про меня. Что показалось мне крайне бестактным. Она упала на мягкий диван и мечтательно уставилась в потолок.

Я посмотрел на неё, в голове строя догадки. То ли она сравнивает мой поцелуй с десятками и сотнями других поцелуев. То ли он ей так понравился, что сейчас она хочет вспомнить о нём и помечтать. А может, ИскИн перелопачивает базу данных, сверяя правильность проведённой процедуры с теми данными, что у него есть.

Я встряхнул головой, вытряхивая бред. Живо достал свиток телепортации и переломил печать. И только оказавшись в клан-холле, вытащил из сумки сразу медальон и зеркало.

- Какой же я всё-таки молодец! - не стесняясь, похвалил я сам себя. - Выкрутился, ёпт его так! И как изящно... Надеюсь, сработает.

На часах была половина девятого, но я не собирался ни собирать группу на сочный "гринд", ни выходить из игры. Почтовый конверт мигал не переставая, кто-то искал меня через клан-чат. Но я не отвечал. Мой неожиданный план сработал и я был обязан убедиться, что он продолжит срабатывать дальше.

Поэтому я покинул клан-холл, метнулся кабанчиком к Мастеру Телепортации и через несколько минут уже вприпрыжку бежал по белому камню эльфийской столицы. Бежал в королевский дворец.

Оранжевый закат скользнул по изумрудным крышам, когда я прорвался через врата. Суровые стражницы, которым я, судя по нахмуренным бровям, до смерти надоел, не осмелились меня задержать. Легко пропустили в зал, где я сразу заметил сладкую парочку - магессу Эларию и королеву Нараю Илири. Похоже, эти две дамы практически никогда не расстаются.

- Прекрасен вечер в эльфийской столице! - прокричал я, припарковываясь и опережая неизвестного неигрового просителя. - Чур я первый!

- Серый Ворон? Опять ты? - самой наблюдательной оказалась магесса. - И опять что-то нужно?... Или желаешь помочь?

- Здравствуй, Серый Ворон, - чуть добрее поприветствовала королева. - Что случилось?

- Ваше прекрасное Величество, - я торопливо зашуршал в сумке. - Я выполнил вашу просьбу. Я принёс вам вещь, которая принадлежала волшебнице Вивиарис. Прошу вас, посмотрите. Удовлетворит ли вас она?

Я протянул королеве золотое зеркало. Но первой его схватила не она.

- Дай сюда! - зеркало вырвала магесса. Она принялась крутить его в руках, осматривать со всех сторон. А затем наколдовала на ладошку фиолетовый туман и полностью покрыла им зеркало.

Нарая Илири прикоснулась к зеркалу лишь после окончания предохранительных процедур. Тоже осмотрела внимательно и лукаво уставилась в глаза магессы Эларии.

Насмотревшись друг на друга, дамы захохотали. Захохотали настолько громко, что на нас обратили внимание бессмысленно слонявшиеся в округе неигровые бездельники.

- Я же тебе говорила, дорогая. Видишь? Какой ценный кадр...

- Ты права, - согласилась с магессой королева. - Очень расторопный "непосвящённый". Даже способен импровизировать.

- Теперь с помощью этого зеркала мы сможем следить за проделками старой ведьмы. Теперь она не застанет нас врасплох, как ранее, - магесса Элария посмотрела на меня как добрая тётка на прилежного племянника. - Вознагради Серого Ворона, как он того заслуживает. Воистину он самый полезный из "непосвящённых".

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем "Магесса Элария - высший маг эльфов". Персональная репутация: 4/10

После выдачи балла, магесса щёлкнула пальчиками и сотворила из ничего самые натуральные ножницы. А потом протянула их своей протеже. Нарая Илири, ничуть не сомневаясь, приняла, сжала пальчиками локон где-то на макушке и безжалостно чикнула.

- Держи, Серый Ворон, - она передала его мне. - Ты заслужил.

Внимание! Репутационное задание: "Ты - мне, я - тебе" - выполнено.

Награда: прядь волос с головы Нараи Илири.

- Благодарю вас, Ваше Величество, - я принял пучок волос как величайшую ценность и бережно засунул в заплечную сумку.

- Элария права, - неожиданно королева подошла ко мне вплотную. - Ты очень хорош, - она провела пальчиком в перчаточке по моему подбородку. Но я так и не понял: я хорош, потому что хорош собой. Или потому, что легко справляюсь с поставленными задачами. - Надеюсь, ты окажешься великолепен.

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем "Нарая Илири - владычица эльфийских земель". Персональная репутация: 3/10

Я едва не закашлялся, увидев, какими глазами на меня смотрит королева после выдачи третьего балла. Слегка склонив голову, она улыбалась. А взгляд её бродил по моей фигуре и на мгновение задержался там, где лучше бы ему не задерживаться, чтобы не смущать бедного "непосвящённого".

- Будь готов навестить меня по первому же требованию! - прекратив меня разглядывать, приказным тоном произнесла она. - Дальше тебя ждут задачи куда более важные и куда более сложные. Тогда мы обе узнаем твою настоящую ценность.

Всё же я закашлялся. Не удержался, блин. Особенно после того, как представил, будто меня ждёт жаркий тройничок. Жаркий тройничок в эльфийском матриархате.

Тьфу! Надеюсь, я всё же ошибаюсь.

- Несомненно, Ваше Величество, - прокашлял я. - Выполню.

- Ступай, Серый Ворон, - магесса Элария знакомо отмахнулась от меня. Но в этот раз я рассмотрел улыбку и на её лице.

Я стал сдавать назад, не зная, что и думать. Очередные симпатичные неигровые дамы, кажется, хотят устроить пати в кровати. Прям спасу от них нет.

Я вырвался из дворца и сразу переломил печать свитка. Телепортироваться из Носс Таура в Штормовое я не собирался. Я не миллионер. Гораздо дешевле дорога обойдётся, если я прыгну из Асилума. А оттуда вновь рвану к маяку. Переправлюсь на остров и посмотрю, сколько баллов личной репутации приготовила для меня Вивиарис...

...Спустя полтора часа я подплывал к острову. Уже стемнело. На пароме я опять оказался единственным пассажиром. Плыл в одиночестве, смотрел на приближающийся и играющий огнями дворец волшебницы. Немногим правее мерцал голубым цветом гигантский магический барьер, защищавший окружающие территории от обитающих в кратере монстров. А намного дальше, у восточной оконечности острова, сотворял фигурки в тёмном небе хрустальный шар. С такого расстояния его практически невозможно было рассмотреть. Но белогривую лошадку или задравшего хобот мамонта, которого он рисовал в ночи, я видел невооружённым взглядом. Потому что эти огромные фигуры, казалось, нависали над всем островом.

Паром пристал к причалу. Я запрыгнул на вороного и вскоре уже стучался в зеркальные двери. Вокруг дворца никого не было. Даже стражей-магов. Но свет струился отовсюду, намекая, что на электричестве здесь не экономят.

- Тук-тук, - я взобрался по ступенькам и осторожно постучал костяшками пальцев по зеркалам, чтобы, не дай боже, не разбить. - Есть кто живой?

Мне никто не ответил.

- Эм-м-м, - я почесал головешку. - У меня, как бы, есть необходимый предмет в инвентаре.

- Ты принёс, что должен!? - окрестности взорвал громкий и немного суровый женский голос. Как и свет, он шёл отовсюду.

Я принялся оглядываться, но никого не обнаружил.

- Даже больше! - выкрикнул я.

В тот же миг створки зеркальных врат разошлись, приглашая меня зайти. Я осмотрелся, узнал знакомый зал, но никого не увидел. Осторожно прошёл по отполированному полу и остановился у фонтанчика в виде существа со множеством щупалец. Ранее я не обратил особого внимания на композицию, но в этот раз сей фонтанчик показался мне весьма знакомым.

- Не понял, - недоумённо нахмурился я, вспомнив, где видел подобного монстра. - Откуда здесь слепок Аршарга?

В воздухе что-то зашипело. Я резко обернулся и увидел, как за моей спиной материализуется сверкающая космическая туманность. Она кружилась вокруг своей оси, как молодая галактика, освещала зал и превращалась в женщину. А затем раздался взрыв сверхновой, и на месте взрыва появилась Вивиарис в обтягивающих серебристых одеждах из эластичной ткани - будто стройная гимнастка вернулась после занятий в спортзале.

Я потерял дар речи, разглядывая прекрасное тело с идеальными пропорциями. Дважды избороздил взглядом от пальцев ног до макушки, вполне ожидаемо на некоторое время задержавшись у груди. А затем картинно утёр рот рукавом "эпической" кожанки.

- Зачем ты это сделал? - волшебница, казалось, не собиралась давать мне поблажек и смотрела так же сурово, как суров был её голос.

Но сбить меня с верного пути она не могла.

- Не видно, что ли? - пробурчал я. - Слюни текут.

Моя шутейка пришлась ей по душе. Она удовлетворённо усмехнулась, словно отлично понимала, по какой причине потекли слюни. А затем молча протянула руку.

Я нырнул в сумку, выхватил пучок волос и протянул волшебнице.

- Хм, - она взяла белую прядь в руки и повертела. - Действительно волосы королевы эльфов. Каким образом тебе удалось уговорить её передать в твои руки столь важную реликвию? Неужели она не понимает... Впрочем, тебе рано об этом знать. Но всё равно спрошу: легко ли было выполнить непосильную задачу?

Ещё на пароме я раздумывал, что не стоит, наверное, рассказывать Вивиарис, что именно я отмутил у Амелии Пеппин и передал Нараи Илири в обмен на пучок волос. Возможно, она не оценит моего поступка, несмотря на выполненный квест. Всё же во вражеские руки - сто процентов во вражеские - я передал нечто, что принадлежало лично ей.

- Мы нашли общий язык, - обтекаемо объяснил я. - Может, для вас, прекрасная Вивиарис, будут сюрпризом мои слова, но и королева эльфов, и великая магесса считают меня очень расторопным и весьма полезным. Мы с обеими в очень хороших отношениях. Почти такие же друзья, как и с вами, - я отвесил галантный поклон.

- Друзья познаются в беде, - очень знакомо ответила она. - Пока мы, я бы сказала, временные союзники... Но задание ты выполнил. Заслужил право вновь со мной увидеться. Поздравляю.

Внимание! Фиксированное репутационное задание: "Симпатия" - завершено.

Награда: + 1 репутационный балл с неигровым персонажем волшебница Вивиарис.

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем "волшебница Вивиарис - высший маг человеческой расы". Персональная репутация: 5/10

- Но всё же я хотела бы узнать, как тебе удалось обмануть обеих...

- А знаешь, что бы хотел узнать я? - после получения пятого балла и каверзного вопроса, я решил, что хуже не будет, если перейду в атаку. - Как ты воспитываешь Амелию?

- Что-что? - волшебница очень удивилась.

- Да она меня письмами завалила. Всё приглашала и приглашала в гости. Настойчиво приглашала. Да так, чтобы папенька не узнал... И ты представляешь: я был вынужден поддаться на её просьбы. Иначе папенька бы точно узнал...

- Ха-ха-ха, - неожиданно рассмеялась Вивиарис.

Но я ещё не закончил.

- Вот-вот. Нагрянул я к ней в гости недавно и с удивлением заметил, что она многому у тебя научилась. Пыль магическую, правда, не в лицо бросает, а на губы намазывает. Похоже, хоть искусству обольщения она явно обучалась у тебя, ещё не до конца им овладела.

Мелодичный смех прекрасной женщины и не думал прекращаться. Она хохотала, а упругие выпуклости в обтягивающих тряпках подпрыгивали в такт смеху и приковывали мой взгляд.

- Непокорная девчонка, - наконец-то, Вивиарис остановилась. Теперь она только улыбалась. - Но схватывает на лету. Ха-ха-ха!

- Это от тебя она получила приворотный порошок, благодаря которому хотела сделать из меня больше, чем друга?

- Она и пошалить любит, я смотрю, - волшебница не стала отвечать прямо. Так что я пока не понял: порошок или украли, как украли нечто в городе Пиза, или действительно передали из рук в руки с определённой целью. - Очень целеустремлённая. Далеко пойдёт, если научится грамотно манипулировать.

- Но я, как "непосвящённый", избежал возможности быть отманипулированным, - недовольно пробурчал я. Такая откровенная прямолинейность мне не понравилась. - И тебе тоже не удастся управлять мною, дёргая за ниточки.

- Дорогой Серый Ворон, не сгущай краски, - обворожительно улыбнулась Вивиарис. - Если бы я хотела играть тобою, уже бы давно играла. Никуда бы не делся. Бегал бы, как миленький. Бегал, как бегают другие "непосвящённые", в надежде получить то, что никогда не получат.

Я обиженно насупился.

Вивиарис посмотрела на меня и вновь рассмеялась. Затем взяла за руку и щёлкнула пальчиками.

Через мгновение мы оказались у подножия её башни, где на хрустальной вершине во тьме метался яркий свет.

- Дорогой, я надеюсь, ты не откажешь одинокой женщине в компании? В этот прекрасный вечер мне просто необходим приятный собеседник. К тому же такой симпатичный.

- Да-да! Я такой! - быстро согласился я, подхватывая её игру.

- К тому же такой, кто всё ещё сопротивляется моим чарам. Хотя ему, я вижу, и самому сложно им сопротивляться, - в обтягивающем закрытом купальнике Вивиарис изогнулась, как кошка. И я опять рассмотрел практически всё. Каждый изгиб. - Поужинаем, недотрога?

Я заулыбался как волк из очень смешного мультфильма про деревенскую Красную Шапочку. Так же обнажил клыки и вывалил язык. Но не потому, что собирался накинуться на неигровую провокаторшу прямо здесь и разорвать на ней одежду. А потому, что вспомнил про козырь в заплечной сумке. Представил её лицо, когда покажу этот козырь. Как ошарашу. И как она станет вести себя после того, как будет вынуждена подкинуть мне ещё пару репутационных баллов.

Как бы потом сама не накинулась первой.

- Я не против, - растянул я рот в улыбке.

Мы взобрались по ступенькам на крышу без всяких приключений, несмотря на то, что волшебница шла первая и намеренно шла медленно. Умышленно подставляла под мой взгляд важные детали. Но я был крепок, как кремень. Даже очевидных комплиментов не стал говорить.

Мы вновь припарковались у ограды и сели за столик. Вновь появилось вино и яства после щелчка пальцами. Но прежде чем мы чокнулись, я засунул руку в сумку и извлёк козырь.

- А этот таинственный предмет тебе знаком? - я аккуратно перекинул цепочку через кисть и прокатил медальон по костяшкам пальцев.

Вивиарис прищурилась и через секунду вырвала медальон из моей руки.

- Где ты его взял!? - её глаза округлились от удивления.

- Глубоко под водой, глубоко под землёй, - усмехаясь, произнёс я. - Ради него даже пришлось сразиться со страшным монстром.

- И ты убил его? - Вивиарис, кажется, даже дышать перестала.

- Нет, он уже был мёртв, - ответил я, вспомнив рассыпавшийся от первого же прикосновения скелет. - Мёртв давным-давно. Этот Роуэн... Он кто?

Вивиарис уставилась на портрет на медальоне. Водила по нему пальчиками и что-то тихо шептала себе под нос. А затем произошло, чего я совершенно не ожидал: она разрыдалась. Не просто похныкала, как плохая актриса. А разрыдалась по-настоящему. Как женщина, которая потеряла нечто весьма ценное.

Я растерялся. Увидел, как из глаз Высшего мага брызнули слёзы и утратил дар речи. Смотрел, как рыдающая женщина гладит медальон, как плачет над ним, а крупные слёзы текут по нежным щекам. Не стесняясь моего присутствия, она их не утирала.

Выгибать грудь колесом и играть в героя мне совершенно расхотелось. Я поёжился и даже разок себя отругал за то, что притащил эту штуковину. Растерянно смотрел по сторонам и даже подумал о том, чтобы слинять - настолько неприятной казалась ситуация. Хотел втихаря засунуть руки в заплечную сумку, достать свиток - и досвидос.

- Прости, я не думал... - всё же я переборол себя и осторожно прикоснулся к женской руке.

- Ты не виноват, - Вивиарис немного успокоилась и утёрла глаза костяшками пальцев. - Хоть ты и убил его, по-иному его спасти было нельзя.

- Что? - я нахмурился. - Никого я не убивал. Он уже...

- Он умер, но всё же жил. Жил не тем, кем я его знала когда-то давно. А тем, кем стал, когда обнаружил то, с чем никогда не смог бы справиться в одиночку. Он стал частью того, кто уничтожил его тело и впитал его дух... - Вивиарис тяжело вздохнула. - Но всё же я была несправедлива к тебе, говоря, что ты его убил. Ты освободил его. Годы в заточении, годы существования в ином разуме, уверена, были ему в тягость. И он никогда бы не выбрался. А я бы никогда не смогла отпустить его сама. Ты помог.

Только тут я понял, о чём она говорит. Получается, курчавый парнишка - и был Аршаргом. Ну, или частью его. Одной из частей, судя по словам Вивиарис. Аршарг то ли слопал его, то ли высосал энергию. То ли хрен его знает, что он с ним сделал. Оставил лишь высушенный скелет с медальоном. И Вивиарис, получается, знала, кто он такой. Знала, где находится и в кого превратился. Но ничего не могла изменить.

- Расскажешь о нём? - тихо попросил я. - Кто это был?

Волшебница крепче сжала медальон в ладошке, уставилась на портрет и утёрла вновь возникшую слезу.

- Это было очень давно, мой дорогой друг, - ничуть не сомневаясь, она надела цепочку на шею. А затем убедилась, что портрет парня оказался на правильной стороне. - Роуэн обожал приключения. С самого детства грезил путешествиями, неразгаданными загадками, тайными кладами. Он был сыном королевского счетовода и крутился при дворе. Но обратила на него внимание я, когда он уже возмужал. Когда превратился в активного юношу, постоянно донимавшего собой старого короля. Тот даже разрешил ему организовать несколько экспедиций в отдалённые уголки земель дроу, где, согласно поверьям, находился мощный источник магической силы. Источник молодости. Но всё это оказалось байками. Несмотря на то, что экспедицию сопровождала я - умелый и опытный маг - никаких источников мы не обнаружили. Я могла чувствовать силу магии. Но ею там даже не пахло. Она в... - Вивиарис запнулась на полуслове и бросила на меня быстрый взгляд.

Я превратился в молчаливую статую, ожидая продолжения. Мозг работал на пределе, переваривая информацию, и не смог сдержать рот под контролем, когда продолжения так и не последовало.

- В Пустошах? Источник магии в Пустошах?

- Почему ты так решил? - у ошарашенной моим предположением Вивиарис даже слёзы высохли.

- Там Некромант. Я знаю, он был придворным магом при дворе короля. Искал эликсир бесс...

- Откуда ты это знаешь? - прищурилась она.

- Ну-у-у-у, это... - я раздумывал, стоит ли говорить ей. И решил всё же говорить правду. - Магистр Женну рассказал. Я встречался с ним недавно.

Вивиарис снисходительно улыбнулась.

- Это уродливое чудовище? Что ещё он тебе рассказал?

- Много чего интересного. Тебя он, кстати, тоже чудовищем называл.

- Вполне верю. У нас давняя дружба, - иронично хмыкнула она, намекая, что никакой дружбы нет и в помине. - Но, отвечая на твой вопрос: ни к чему тебе знать то, что знаю я. Тебе не поможет знание о источнике. Я хочу, чтобы человеческая жизнь имела конец, а не была страданием без конца. Как у одного нашего общего знакомого... Поэтому никогда не скажу больше, чем уже сказала. Не спрашивай меня об этом.

Я сделал зарубку, что "репы" опять не хватает. Ведь никогда не говори никогда, как говорится, когда речь идёт об отношениях с неигровыми персонажами. Десять баллов наберу - каждый заговорит как миленький.

- А что дальше произошло между тобой и Роуэном? - продолжил я ковать горячее репутационное железо.

- Всё то же, что происходило со мной много раз - я увлеклась. Увлеклась молодым и энергичным мужчиной. И влюбилась, наверное. Но тогда меня волновали немного другие вещи. Я стремилась стать лучшей из лучших. И стала, в итоге. Потому и недосмотрела, когда Роуэн исчез. Он был настоящим искателем приключений. Смелым, бесстрашным. Он не мог усидеть на месте. Всегда жаждал неизвестного. Эта жажда привела туда его, где ты его нашёл. И от того, кто там обитал, не смог защитить даже мой оберег... Но теперь, благодаря тебе, я узнала, что его дух, наконец-то, обрёл давно заслуженный покой. Наконец-то покинул свою тюрьму вместе с тем, кто в эту тюрьму его заточил. Поделом ему, наверное.

- Прости, - я не нашёл других слов.

- Тебе не за что просить прощение, - Вивиарис прикоснулась к медальону. - Ты помог мне отпустить часть прошлого. Болезненную часть. Теперь я знаю, что больше могу не переживать. Что теперь моя старая боль, наконец, утихнет.

Внимание! Завершено скрытое репутационное задание: "Найти, спасти и вернуть".

Награда: вариативно.

Внимание! Вы получаете половину от максимального количества репутационных баллов!

Награда: +2 балла личной репутации с неигровым персонажем "волшебница Вивиарис - высший маг человеческой расы".

Получены 2 балла личной репутации с неигровым персонажем "волшебница Вивиарис - высший маг человеческой расы". Персональная репутация: 7/10

Не сказал бы, что меня скрутило в экстазе. Наоборот: я ожидал большего. Особенно когда прочёл про "половину от максимального количества баллов". Я недополучил, как минимум, два. Единственное, что утешало: даже если бы знал как, я бы вряд ли проводил обряд экзорцизма над Аршаргом, чтобы извлечь дух Роэуна или что-то в этом роде. Я бы, по-любому, погнал своих бойцов его пинать. Пинать, в надежде на вкусный лут.

Но теперь хотя бы понятно, почему со склизкой туши ничего не выпало. Там надо было действовать по-другому. Возможно, в финале заклинание какое произнести. Или ещё что. Но куда более грамотно - если сопоставить то, что я уже знаю, - было бы перед отправкой на поиски сокровищ заглянуть к Вивиарис в гости. Возможно, она бы подсобила чем. Посоветовала что.

Жаль, правда, Машины Времени не существует. И мы никогда не узнаем, как могло бы быть.

По крайней мере, на Закрытом Бета Тестировании.

- Всё в порядке? - озабоченно спросил я, когда увидел, как Вивиарис пристально за мной наблюдает, машинально поглаживая портрет на медальоне.

- Да. Более чем. Но скажу тебе откровенно: мне этого недостаточно. Поэтому, когда ужин завершится, отказа я не приму. Мне нужна не только дружба. Мне нужно куда больше. Поэтому сегодня тебе придётся продемонстрировать не только дружеское сочувствие. Я давно этого хочу и не отпущу тебя, пока это не получу.

Внимание! Получено фиксированное репутационное задание: "Ублажить Вивиарис" - до утра предаваться любви с волшебницей Вивиарис - высшим магом человеческой расы.

Вариант 1 : в случае неудовлетворительного результата -2 репутационных балла с волшебницей Вивиарис.

Вариант 2 : в случае удовлетворительного результата +2 репутационных балла с волшебницей Вивиарис.

Награда: в случае достижения девяти баллов личной репутации, волшебница Вивиарис пометит вас маркером, который позволит проходить через магический барьер локации "Кратер". Так же вам станет доступна возможность лично отмечать игроков, которых вы посчитаете достойными проходить через магический барьер локации "Кратер".

Задание принимается по умолчанию.

- Щёлк! - это не задание принялось. Это щёлкнула моя челюсть. Щёлкнула не от вариаций задания, где я могу зачётно лохануться, если не приложу достаточно усилий, а от скромного напоминания, что произойдёт, если я взберусь на девятую ступеньку в наших отношениях. Где я могу оказаться, если удастся продемонстрировать внимательность не к своим желаниям, а к чужим. И это просто невероятная возможность.

- Гм, - пробормотал я после того, как квест принялся сам по себе. Даже щёки свои потрогал, чтобы убедиться, что они не горят от стыда.

Но затем взял себя в руки. Меня давно настраивали, что это неизбежно. Вивиарис давно бы "бычка" завалила, если бы "бычок" не выкаблучивался. А после чертовки Амелии, которая легко и просто распалила меня простым поцелуем, я и сам совсем не прочь узнать, чем секс в виртуальном мире отличается от секса в реальном. Пусть это будет не "безжалостно трахать", но виртуальную девственность всё же пора потерять. И не забыть, что нельзя действовать как восемнадцатилетний пацан, бессмысленно тыкаясь в разные места и не зная, где-что сжать, где-что погладить. А подойти к вопросу с толком. Не сачковать, а постараться. Иначе вместо горы вкусных плюшек - куда, в принципе, можно записать и саму прекрасную даму - я отхвачу два позорных минусовых балла. Утрачу веру в собственные силы и превращусь в "серого мыша". - Отличное предложение! - я ударил себя кулаком в грудь, образно говоря. - Готов встретить рассвет с такой красавицей.

- Встречать рассвет мы будем в кровати, - ничуть не раздумывая, ответила "красавица". Затем схватила меня за руку и вновь щёлкнула пальчиками.

Мы перенеслись в опочивальню Вивиарис. Все окна были закрыты красными шторами. У стены стоял столик с фруктами. В углу - огромная деревянная ванна, доверху наполненная чистой водой. А самый важный предмет декора - двухспальная кровать - находилась чётко в центре. Кровать сохраняла идеальный порядок: две подушки по обеим сторонам, белая простыня и тонкое красное одеяло.

Я одобрительно присвистнул. Вивиарис это заметила, подошла ко мне вплотную и аккуратно поцеловала.

В этот раз циферки из "Матрицы" не прыгали перед моими глазами. И коленки тоже не дрожали. Я обнял даму и показал всё, на что способен.

Вивиарис отстранилась. Очень по-доброму улыбнулась и опять щёлкнула пальчиками. Я с интересом разглядывал то, что уже много раз представлял себе ранее. Надо сказать, без одежды дама совсем не была похожа на чудовище или старую ведьму. Она выглядела сногсшибательно.

- Добро пожаловать в блаженство, - Вивиарис села на краешек кровати и призывно протянула руку.

Что мне оставалось делать? Пришлось нарабатывать репутацию...

Глава 5.

Не уверен, что моё лицо было похоже на лицо Арнольда Шварценеггера из фильма "Близнецы", впервые вкусившего запретный плод, но доволен я был не меньше. Смотрел в потолок, где плыли звёзды и кружились туманности, улыбался и вспоминал приятные моменты. Всё оказалось совсем не так страшно, как я ожидал. Имею в виду не усердное нарабатывание репутации, где я трудился так, как не трудился ранее в реальной жизни, а сам секс с виртуальной женщиной. У неё всё оказалось на месте. В важных местах в прекрасных пропорциях. Я б ничего не урезал, ничего не добавлял.

Но самое главное, конечно, что и она постаралась. Пусть даже не по-настоящему, пусть даже выполняла заложенную программу. Но кусала губы, "охала" и "ахала" вполне натурально. Молодой и не особо опытный я даже фальши не почувствовал. Делал, что должен, и наслаждался процессом.

А теперь я лежал в кровати и абсолютно не торопился её покидать. Не торопился покидать ни кровать, ни игру, несмотря на постоянные напоминания, что играю слишком долго и мне пора устроить перерыв. Такие мелочи меня не волновали. Я валялся и радовался, что наработал девять баллов личной репутации. И мне это даже понравилось. Прекрасный опыт.

Вивиарис проследила за моим довольным взглядом, убрала руку с груди и принялась рисовать похабные картинки на потолке. Разогнала звёзды и туманности, малевала интересные позы и слишком большие предметы первичных и вторичных половых признаков. Та ещё шалунья...

- Ну, что ж, - сказала она. - Ожидание того стоило. Наверное, так даже лучше, чем если бы ты накинулся на меня в вечер знакомства.

- Я хорошо воспитан. Не накинулся бы, - наигранно фыркнул я.

- Я видела, как горели твои глаза. Кого ты хочешь обмануть? Пришёл бы на бал один, а не с этой... Как там её? Впрочем, неважно. Ни она, ни её имя не имеют ни малейшего значения. Значение имеет лишь удовольствие. И ты мне его доставил. Молодец.

Внимание! Фиксированное репутационное задание: "Ублажить Вивиарис" - выполнено.

Награда: +2 репутационных балла с волшебницей Вивиарис.

Награда: волшебница Вивиарис пометит вас маркером, который позволит проходить через магический барьер локации "Кратер". Так же вам станет доступна возможность лично отмечать игроков, которых вы посчитаете достойными проходить через магический барьер локации "Кратер".

Получены 2 балла личной репутации с неигровым персонажем "волшебница Вивиарис - высший маг человеческой расы". Персональная репутация: 9/10

- Теперь я помогу тебе стать сильнее, - она повернулась на бок и указательным пальчиком осторожно коснулась эльфийской груди. Пальчиком, кончик которого светился ярким голубым светом. - Если ты такой хороший воин, каким кажешься, если твои воины за тебя горой, никаких сложностей у вас не возникнет, когда вы впервые столкнётесь с ужасными монстрами, что обитают недалече. Те места кишат ими. Но для умелых "непосвящённых" они не станут проблемой. Помни лишь о том, что в одиночку там делать нечего - накинутся и с лёгкостью разорвут на части.

- Я уже давно не хожу в одиночку, - усмехнулся я. - Окромя, конечно же, свиданий с прекрасными женщинами. В таких ситуациях напарники мне не нужны.

- Ты уверен? Может быть, с напарником или напарницей прийти на свидание было бы куда интереснее. Интереснее для всех сразу.

Я недоверчиво посмотрел на неё, краем глаза наблюдая, как по эльфийской груди расплывается голубое пламя.

- Что? - Вивиарис хитро улыбнулась. - Неинтересно?

- Не хватало, - буркнул я.

Волшебница засмеялась и уткнулась в моё плечо.

- Право, это так весело тебя разыгрывать.

- У Амелии научилась? - попытался я поддеть в ответ.

- У неё тоже есть чему поучиться, - всё ещё смеясь, согласилась она. - Разве ты ещё не понял, насколько она непроста? Моя воспитанница, несомненно, меня превзойдёт. Не в магической силе, конечно. Но во всём другом она оставит меня далеко позади. Если всё сложится, из неё выйдет великая королева.

- Что за игру вы с ней затеяли? - прищурившись, я буравил Вивиарис взглядом.

- Этого, прекрасный мой эльф, я сказать тебе не могу. Сначала тебе придётся заслужить и её доверие. Не только моё.

- Так же как с тобой заслужить? - энергично подёргал я бровями.

- Если она так решит, - вновь легко отбилась от моей подколки волшебница.

- А что на счёт чистоты?

- Это должен быть её выбор. Её, не мой. Поверь, неверный выбор она не сделает.

- Понятно... Никогда бы не подумал, когда увидел её на балу, что она нечто большее, чем избалованный ребёнок.

- Королевский отпрыск должен уметь приспосабливаться. Иначе он не выживет. Амелия может легко менять маски. Может иметь множество лиц.

- Как и ты? - ухватился я за возможность. - Нарая Илири и магесса Элария так тебя и называли - ведьма со множеством лиц. Что это значит?

- Спроси у них, - засмеялась она. - Пусть объяснят. Пусть объяснят, если посчитают достойным. Ведь если ты задаёшь такой вопрос, пока достойным они тебя не считают.

- А если их ответ мне не понравится? Если после ответа, я по-другому посмотрю на тебя? Тебя это не беспокоит?

- А это тоже не мой выбор. Это выбор твой. Будет так, как ты посчитаешь правильным.

- Кошмар! Как у тебя так получается? Вроде отвечаешь, а никакой конкретики.

- Огромный жизненный опыт, - грустно улыбнулась Вивиарис, повернулась, вновь упёрлась подбородком в моё плечо и поцеловала в щёку. - Тебе нужно знать лишь то, что я никогда не предам того, кто мне дорог. Никогда не обману и всегда приду на помощь. Где бы я не находилась, я всегда буду думать о тебе, - очень знакомо добавила она, чем вызвала лёгкое пощипывание в моё носике. Я, кажется, даже расчувствовался.

- Ты знаешь, - всё же я решил рассказать ей то, чего не стал рассказывать вчера. - Я сдружился в графом Лаури. Неожиданно быстро сдружился. И до вчерашнего дня действительно ожидал получить от него многое. Но этот... подонок...

- Подонок?

- Да. Козёл, в общем. Он обманул меня. Потребовал слишком много. В обмен на обучение фехтованию, он потребовал... Он потребовал... - я запнулся на полуслове. - Он потребовал принести твою голову. Голову, отделённую от тела.

- Ха-ха-ха!!! - прекрасная волшебница зашлась в смехе. Как делала уже не раз. Смеялась, хохотала и в истерике била ручками по кровати.

Я не понял, конечно, чем так её развеселил. Но терпеливо ждал, когда она угомонится. Когда отсмеётся по полной и будет готова слушать дальше.

- Ну зачем ты утаил от меня эту прекрасную новость? - сквозь смех выдавила Вивиарис. - Надо было вчерашний разговор начинать с неё. Тогда бы я хохотала весь вечер. И тебе вряд ли удалось бы меня остановить.

- А что смешного-то? Он сказал, что твоя голова хранит какую-то магию.

- Правда? - теперь она только улыбалась. - Пожалуй, мне следует наведаться к графу и забрать его голову. Хотя она, конечно же, не обладает никакими магическими свойствами.

- Это ещё не всё, - я полез в заплечную сумку, которая, в отличие от остальной экипировки, отказывалась покидать эльфийское тело и ночью доставляла определённые неудобства. Выбрал в появившемся системном окошечке "секач" и вытащил его. - Вот что он мне дал.

Реакция Вивиарис превзошла все мои ожидания.

Смех исчез моментально. Как и снисходительная улыбка. Как пантера, она выпрыгнула из кровати. Оставаясь полностью обнажённой, отскочила шага на два-три и изобразила руками замысловатую фигуру. В мгновение ока её тело окружил прозрачный магический барьер. Он полностью закрыл её, но не смог скрыть наполненные ужасом глаза. Буквально за пару секунд от забавной и довольной веселушки не осталось и следа.

- Откуда у тебя это!? - напряжённо выкрикнула она.

- Оттуда. Я же сказал, - поёжился я от её грозного тона. - Граф Лаури дал, чтобы я... Ну, ты понимаешь, в общем.

Вивиарис облизала враз высохшие губы. Прыгала взглядом с мигающего голубоватым светом серпа на меня. А руки быстренько наколдовали что-то убийственное,что теперь потрескивало меж ладоней.

Но атаки, о которой я успел подумать, не последовало.

- Ты ведь действительно мог убить меня, - ошеломлённо прошептала она. - Если бы захотел...

- По правде сказать, даже не думал о такой возможности, - честно признался я.

- Невероятно, - вновь прошептала Вивиарис. - Они смогли его достать... А значит, всё же решились...

- Кто решился? Почему "они", если задание мне дал сам граф? За попыткой покушения стоит кто-то ещё?

- Этот подлый негодяй никогда не действовал в одиночку. За ним всегда кто-то стоял. Кто-то намного более влиятельный и опасный. И ни один из них не брезговал использовать других в своих интересах... Какой же мерзавец! Знал, к кому обратиться.

- Кто эти непонятные "они"? - сердито проворчал я. - И что это за штука? Почему ты её так боишься?

Вириарис решила не давать ответы на эти вопросы. Защитная магия всё ещё окружала её тело, но теперь она не стояла в позе готовой к прыжку кошки. Боевое заклинание, которое она хранила между ладонями, начало таять. А затем и вовсе исчезло. Это означало, что угроза отправиться на респаун для меня миновала.

- Ты должен избавиться от него, - строго скомандовала она. - Пока он находится в этом мире, я не могу чувствовать себя в безопасности. Да и не только я...

- Я могу спрятать его и не доставать...

- Нет! Избавься, я говорю! - волшебница вновь принялась размахивать руками. Колдовала и что-то тихо шептала. Под аккомпанемент её слов прямо в полу у края кровати начало зарождаться чёрное магическое кольцо. Оно кружилось, набирало силу и увеличивалось. Достигло размера канализационного люка, и непроглядной темнотой замерло перед моими глазами. - Сбрось его! - приказала Вивиарис. - Скорее!

Я захлопал глазами, а затем прищурился.

Портал в преисподнюю - любезно подсказало системное оповещение.

- Ох, ты ж мать твою так! - присвистнул я, ведь ни о чём подобном ранее не слышал. - Что это!?

- Не подходи близко! Не нависай всем телом! Не наступи! - раздражённо выкрикнула волшебница. - Вытяни руку и сбрось быстрее!

- Я уже пробовал, - я продемонстрировал ей то, что уже проделывал ранее. И в этот раз серп тоже не отлип от ладони. - Он не желает покидать мою руку.

- Он захочет вернуться домой. Действуй!

Я соскользнул с кровати и краем глаза заглянул в преисподнюю. Но ничего не увидел кроме непроглядной темноты. Затем осторожно вытянул руку над порталом и вновь отпустил рукоятку "секача". Голубоватое пламя окантовки разгорелось ещё сильнее. Серп перестал быть холодным оружием. Он превратился в горячий клубок магии. Эта магия решила покинуть расставленную ладонь и начала медленно опадать вниз. Как листочек осенью. А когда погрузилась в тёмный-тёмный вход, подсветила гладкие стенки длинного тоннеля. Абсолютно охреневший, я успел рассмотреть тянущуюся к голубоватому свету жилистую когтистую лапу, прежде чем Вивиарис резко развела руки в стороны. Портал схлопнулся моментально. Гораздо быстрее, чем создавался.

- Что это было? Там... внутри? - еле слышно прошептал я.

- Тот, кем мог бы стать ты, если бы не поторопился, - запутанно ответила Вивиарис. Но в этот раз голос её звучал куда спокойнее.

Я озадаченно почесал головешку, поводил ножкой по полу, где ранее кружился этот странный портал из непроглядной тьмы, и почувствовал лишь гладкое дерево. И самую малость пожалел, что не являюсь рядовым тестером. Может быть, я бы принял решение нырнуть в этот портал, чтобы узнать, что он таит. Возможно, нырнул бы даже щучкой.

А затем я опять посмотрел на волшебницу. Защитный барьер всё ещё окружал обнажённое тело, но выглядела она куда спокойнее. Будто за короткий промежуток времени успела пережить массу эмоций. В том числе и негативных.

- Сделано, - наконец, облегчённо выдохнула она.

Внимание! Репутационное задание: "Смертельная вражда" - провалено.

Награда: -4 репутационных балла с неигровым персонажем граф Иероним Лаури.

Награда: -2 репутационных балла с неигровым персонажем наследник Эламон Лаури.

Потеряны 4 балла личной репутации с неигровым персонажем "граф Иероним Лаури". Персональная репутация: 2/10

Потеряны 2 балла личной репутации с неигровым персонажем "наследник Эламон Лаури". Персональная репутация: -3/10

- М-да, - обречённо махнул рукой я, прочитав весь этот треш. - Теперь никакое мастеровитое фехтование мне не светит. Зря только сопляка учил...

- Зато ты спас мне жизнь, - Вивиарис быстро пришла в себя и при помощи щелчка пальцев напялила искрящийся разноцветным огнями халатик. - Ты не предал меня, не воспользоваться возможностью, всё рассказал и избавил от страха, что это может повториться. Я в долгу перед тобой, мой дорогой друг.

Она подошла ко мне вплотную и, не сомневаясь, обняла. Я ответил на обнимашки, ведь тоже был уверен, что поступил правильно.

- Не переживай о том, что ты не получил. Думай о том, что можешь получить, - Вивиарис отстранилась и посмотрела мне прямо в глаза. - Хоть я ничему не могу тебя научить, хоть не смогу сделать сильнее, смогу помочь, так или иначе.

Я кивнул, соглашаясь. Хоть математик я не самый выдающийся, даже я знал, что после цифры девять идёт цифра десять. А на десяти баллах личной репутации каждый неигровой персонаж должен чем-то раздариться. Чем-то "легендарным".

- Буду рад любой помощи, - я не стал строить из себя альтруиста.

- Ты должен сделать кое-что для меня. Кое-что важное и опасное. Но для начала тебе придётся выяснить, что происходит в деревне Велес. В деревне на берегу океана, откуда приходят слухи, заставляющие меня волноваться.

- Велес? - наморщил я лобик. - Я где-то уже слышал это название... Ах, ну да! Ты не поверишь, но магистр Женну тоже говорил об этой деревне. Тоже просил меня посмотреть, что там происходит. Он говорил, что ходят слухи, будто там видели самого Безликого Некроманта. Ну, того, одного из вас. Одного из Пяти... Хм-м-м...

- Что такое? - волшебница нервно сцепила пальцы, что лучше всего доказывало, что эта информация её заинтересовала.

- Странно это. Двое из Пяти просят меня излазить вдоль и поперёк паршивую рыбацкую деревню потому, что, по словам одного из Пяти, ходят слухи, будто третий из Пяти там появлялся. Что, на хрен, происходит?

Вивиарис сердито нахмурилась.

- Нет ничего удивительного, что магистр Женну интересуется тем же, чем интересуюсь я. Кто владеет информацией - владеет миром. Запомни это, наконец. Ему, несомненно, интересно, что там происходит. Но сам выяснять он не станет. Он воспользуется пешкой. Тобой в данном случае... Так что пусть довольствуется лишь слухами. Ничего ему не сообщай! Ничего не докладывай! Сообщишь лишь мне!

- А что за слухи-то? То, что Некромант там лазил?

- Расспроси местных жителей. Расспроси и узнаешь... Если, конечно же, тебе это по силам.

Тон, которым она произнесла последнее предложение мне не понравился. Этот тон мне показался крайне некорректным в свете того, что сейчас, возможно, я бы уже обучался продвинутому фехтованию, если бы избрал другой путь.

- Ты, как один из Пяти, тоже мной пользуешься, получается? - проворчал я. - Ночью пользовалась и теперь провоцируешь? Ты тоже считаешь, что я пешка?

Искусственный Интеллект уникального неигрового персонажа на какое-то время утратил дар речи. Возможно, процессор начал сбоить. А, возможно, принимал взвешенное решение, чтобы, в итоге, его и озвучить.

Вивиарис вновь подошла ко мне и обняла. Поцеловала в щёку, отстранилась и улыбнулась.

- Всё было прекрасно, мой дорогой. Тебе не стоит думать обо мне плохо. Мне понравилось и теперь я хочу тебе помочь от чистого сердца. Но и твоя помощь мне необходима, иначе я просто не смогу вознаградить тебя.

Она скосила взгляд к своей шикарной груди и распахнула ворот халатика до разумных пределов. На шее висела цепь со знакомым медальоном. И, присмотревшись, я рассмотрел на нём идеально выгравированный портрет Вивиарис. Это было именно то, чего недоставало ранее.

Но на этом демонстрация не закончилась. Вивиарис сжала медальон двумя пальчиками и перевернула на другую сторону. Совершенно обалдев, я узнал в качественной гравировке ушастого эльфа. Узнал себя. Склонился над портретом, пристально всматривался, гладил пальцем и с удивлением отмечал детали своего лица. Идеальные детали.

- Охренеть! - вырвалось у меня.

- Я пока не могу вознаградить тебя этим оберегом. Но, я уверена, тебе многое по плечу. Ты обязательно найдёшь способ его заслужить. Ведь одев его, ты получишь возможность рассеивать значительную часть вражеской магии. А такого подарка, поверь, никто из "непосвящённых" никогда не получал.

- Я сделаю всё, что в моих силах. Даже больше, - уверенно пообещал я, мысленно облизываясь на "легендарную" цепочку с медальоном. Такой подарок был бы очень кстати физически защищённому, но недостаточно магически защищённому "энханцеру". С таким подарком я... Э-э-эх!

- Молодец, - поддержала меня волшебница. - А теперь тебе пора. Как и мне, впрочем. События начинают принимать скверный оборот. То, что они решились для начала избавиться от меня, говорит о многом. Теперь для них нет дороги назад... Мой дорогой, запомни главное: не доверяй никому. Понял? Только мне. Поможешь мне - я помогу тебе. Вместе мы не дадим им и шанса... Ищи в Велесе и жди весточки.

Так до конца не объяснив, что за хрень происходит, она вновь щёлкнула пальчиками. В мгновение ока мы оказались возле зеркальных дверей её дворца. Вернее, не мы оказались, а я оказался. Оказался один. О Вивиарис напоминало лишь лёгкое облачко знакомых приятных запахов.

- Да, уж, - почесал я головешку. - Секреты... Секреты... Надоело быть Иванушкой-дурачком. Хоть бы кто объяснил по-нормальному.

Внимание! Вы играете уже 20 часов. Пожалуйста, сделайте перерыв!

Системное оповещение вызвало у меня нервный смех. Это действительно был мой рекорд. За всю игровую карьеру столько времени подряд в играх я не проводил.

Я бросил взгляд на часы, увидел мигающие циферки 05:03 и засобирался. Мне ещё предстояло плыть на пароме от острова до континента. И только потом я смогу использовать свиток.

Но едва я сделал первый шаг, уставший мозг показал, что он ещё не спит. Что ещё функционирует.

Я обошёл вокруг дворца, удостоившись дружелюбных поклонов от патрулирующих окрестности магов-стражей, и прошёл пешком ещё с полкилометра до земляной насыпи.

Магический барьер никуда не исчез. Помогая себе руками и ногами, я вскарабкался на самый верх. Отряхнул коленки и впервые увидел "Кратер" своими глазами.

Нечто подобное я видел уже. Но не в игровом мире, а в реальном. Кратер как две капли воды был похож на алмазный карьер в Якутии. Такой же огромный размер, те же спиральные спуски, идущие по периметру, словно кольца. И такое же далёкое дно. Желтоватое, будто песком посыпано. Единственное отличие - наличие жутких элитных монстров, которые бесновались, прыгая то туда, то сюда.

Я подошёл к барьеру вплотную. Практически носом воткнулся. Смотрел по сторонам, изучал локацию и улыбался по мере того, как получал информацию.

Неожиданно на меня бросился многорукий монстр, скрывавшийся чуть ниже. Он бродил недалече, но как заметил меня, сразу накинулся. Получил от барьера по ушам и с визгом отлетел. А пока он летел, я рассмотрел 85-й уровень. Принялся щуриться, как близорукий очкарик, и очень быстро разобрался, что уровень местных "мобов" тем выше, чем ниже спускаться. На каждом спиральном кольце их было великое множество. Они бродили туда-сюда, но не нападали друг на друга. А на самом дне, на том самом песке, величаво переставляли жуткие когтистые лапы элитные горгульи 105-го уровня - топового уровня на Южном Континенте. И, уверен, чтобы такую завалить, нужны бойцы с бустом выше среднего. Не просто бойцы, а бойцы собранные в грамотную группу. С "танком", с хилом и лучшим "энханцером" "двумирья".

- Вот, значит, куда я отправлюсь, - рот растянулся в улыбке сам по себе, когда я просунул сквозь барьер палец, а затем и всю руку. И барьер меня пропустил. - Хе-хе. Здесь я поселюсь. И позволю поселиться тем, кого сам выберу.

Всю дорогу до паромной переправы и путешествия через залив на Южный Континент я строил планы. Смотрел статистику клана, перелопачивал группы в своей голове, обозначал новые приоритеты по набору в клан - от 70-го уровня, не меньше, - и радовался, когда понимал, какого размера рыба угодила в мои сети. Я получил в своё управление то, чего не было ни у кого - место, где можно без проблем докачаться до "капа". Имея под рукой "Кратер", я легко забью болт на сраную "Вольницу" с её ПвП-контентом. Докачаюсь сам, докачаю своих сокланов до 100-го, и только потом пожалую с ответным визитом. Только тогда покажу, насколько я был прав, говоря, что "зерг" - ничто! Уровневый отрыв и экипировка решают. И я обязательно собирался погрузиться в ПвЕ-контент в Кратере, как только отосплюсь - часов через пять.

Оказавшись на берегу, я переломил печать свитка. Оставив эльфийскую тушку в клан-холле, покинул игру и осторожно открыл крышку капсулы. В зале ни души. Тестеры давно дрыхнут. Лишь девчонка из медперсонала задремала на стульчике, видимо, имея приказ не покидать зал, если хоть один из задротов ещё находится в игре.

Стараясь её не разбудить, я выбрался из капсулы. Сразу ощутил неладное и скосил глаза вниз - рабочий комбинезон малость испортился, как бы намекая, что время в игре я провёл совсем не праздно. Были бы тут свидетели, я б даже застеснялся, почувствовав себя подростком, впервые испытавшим на себе неприятность естественных физиологических процессов.

Прикрываясь руками, я прошмыгнул в номер-люкс. Усмехнулся, раздеваясь и засовывая комбинезон в стиральную машинку, и вспомнил те самые приятные моменты. Я был очень доволен, что мой первый секс в виртуальном мире произошёл не с бревном, а с вполне адекватной и умелой женщиной. С такой, которая могла многому научить реальных женщин.

- Ну, что ж, - зевая и улыбаясь одновременно, произнёс я. - Это действительно был прекрасный опыт.

Глава 6.

Утром первое, что я услышал, это бой курантов. Или стрельбу из пушек. Или как кто-то бьёт в литавры.

- Бум-бум-бум!

Я открыл один глаз и непонимающе уставился в открытое окно. Но звук шёл с противоположной стороны. Он шёл от двери.

- Лёха, ты живой!? - после пары очередных ударов я узнал взволнованный голос Андрея. - Просыпайся. Одиннадцать уже. Ты там?

Кулаки бросились протирать заспанные глаза. Чувствовал я себя, как выжатый досуха лимон.

- Андрюха, не кричи! Щас я, - я спихнул ногами тонкое одеяло, выбрался из кровати и отворил дверь.

- Ты живой вообще? - Андрей озадаченно посмотрел на измотанного меня. - Ты где был? Тебе вчера все писали - ноль реакции. А выходивший последним Дандай сказал, что твоя тушка всё ещё находилась в капсуле. Что случилось?

Мой рот растянулся в улыбке.

- Что, так классно было, да? - глядя на моё довольное лицо, Андрей очень легко обо всём догадался.

- Угу. Здорово.

- Хм-м-м... Ну, с почином, что можно сказать. Надеюсь, тебе повезло и это оказалась женщина? - захихикал он.

- Шутник, блин, - я не стал обижаться на доморощенного юмориста. - У меня есть прекрасная новость для всех вас. Вы ни хрена не поверите, что я заработал с помощью честности, усердия... ну и ещё чуть большего усердия. Собирай всех. Веди в комнату для брифингов. Там всё расскажу.

- Что-то действительно важное?

- Очень. Я пока в душ, а потом баки залью. Через двадцать-тридцать минут сбор организуй.

- Хорошо. Сейчас всех соберу.

Через тридцать минут, одетый в шортики и футболочку, а не в рабочий комбинезон, который кружился в стиральной машинке, я хлебал кофе в комнате для брифингов, посматривал на часы и ждал самых неторопливых. Некоторые с утра пытались пробиться в Вольницу, но ничего хорошего из этой затеи, как мы уже выяснили, не вышло. Поэтому многие ребята хмурились, рассаживаясь на места.

Но я быстро всех привёл в чувство. Приняв ораторскую позу Цицерона, я принялся вещать. Рассказал, с каким НПС удалось подружиться аж на девять баллов и чем я был вознаграждён. Размахивал указательным пальчиком, смеялся и в шутливом тоне обещал кого-нибудь не пометить этим пальчиком, если будут плохо себя вести. Особенно тех, кто ранее хотел устроить переворот.

Ребята прекрасно знали, что за локация такая на острове, где живёт волшебница. Но, к моему великому удивлению, никто из них не наработал с ней ни единого балла. А одна высокомерная стримерша даже умудрилась отхватить жирнючий минус. Поэтому на острове никто из них не бывал, хоть скриншоты с форума каждый рассмотрел внимательно. И когда я красочно описал, что нас всех там ждёт, они разом заорали, как футбольные болельщики, отреагировавшие на победный гол любимой команды.

- Самое главное! - прокричал я, отбиваясь от леса рук, ко мне тянувшихся. - Вражины не смогут туда попасть. Значит, нам всем открывается легчайший путь к 100-му уровню. 75-й берётся в мирных данжиках не так чтобы легко, но и его можно докачать. А после него, я думаю, можно пробовать стать в кратере и научиться с помощью проб и ошибок.

- Побежали пробовать прямо щас, Лёха! - кричал Олег. - Только чур я вместо Вики! Меня докачивать надо!

- Сегодня обязательно сходим, - кивнул я. - Но ты маленький, Квантуша. Тебя, наверное, съедят.

- Вытащу! - принялся размахивать руками он. - Отвечаю! Вика будет не против, шоб её заменили. На один разок хотя бы!

Смех и улыбки не прекращались. И лишь один боевой товарищ не улыбался. Тот, которого упомянул Олег. Вернее, та.

В отличие от остальных футбольных болельщиков, эта болельщица не столь активно выражала эмоции. Ни кричалок, ни визжалок от неё я не услышал. Сложив руки у груди и грозно хмурясь, она смотрела на меня. Вновь приняла защитную позу ракушки и, видимо, дулась. А вот по какой причине дулась, я смог понять через несколько секунд после того, как столкнулся с её взглядом. Это, прям, не взгляд был. А ответный удар. Взгляд-джеб! Она схлестнулась со мной, ведь не хуже любого тестера понимала, каким-таким чудесным образом можно наработать девять баллов личной репутации с неигровым персонажем противоположного пола. Её взгляд, её суровая полосочка губ откровенно демонстрировали, что она обо всём этом думает. И что думает о том, кто эти баллы заслужил.

Но я ни за что извиняться не собирался. Не хватало извиняться перед кем-то за то, что происходит в виртуальном мире. И не подумаю даже! Мало того, что я никому ничего не обещал, мало того, что расставил все точки над "ё", так ещё был уверен, что Вика, как очень дотошный тестер, сама побывала в подобной ситуации. Возможно, не единожды. И хоть среди её добычи вряд ли были Высшие маги, на общий результат это никак не влияло. Он один, он закономерен.

И нечего так смотреть.

Я выдержал её взгляд. Как только осознал, что она хочет сказать этим недовольным взглядом, свой взгляд не отвёл. Несмотря на бушевавших сокланов, в суровые гляделки с Викой мы играли минимум несколько секунд. Она хмурилась и морщилась, всячески демонстрируя неудовольствие. А я оставался спокойным, как удав. Руки на груди не стал складывать. Хмуриться тоже не стал. Но всем своим видом показывал, что ничего сверхъестественного не произошло. Что решение я принял, несу за него ответственность и ни с кем обсуждать не собираюсь. Даже если кто-то считает, что это его касается.

В сражении взглядами я победил - Вика отвела свой. Ничего не стала высказывать, а затерялась где-то в углу комнаты. И я дал ей время остыть. Не стал бежать доказывать, что всё не так, как она, возможно, подумала. Всё было именно так, как она, несомненно, подумала.

- Короче, ребята, - сказал я, когда шум немного поутих. - Сейчас первым делом - все в игру. Выстраиваемся живой очередью и получаем доступ. Всем, кто с нами не живёт, но участвует в жизни клана, пишите и зовите в клан-холл. Им тоже выдам доступ. А затем, кто самый смелый, можете отправляться тестировать. Гарантии не дам, что получиться, но хоть попробуете.

- Так а сам шо? Пойдёшь или нет?

- Не, старик. Пока не могу, - отрицательно покачал головой я. - Может, ближе к вечеру выберусь. Но пока меня ждут иные задачи.

- Какие?

- Лёха, признавайся на какой охренительный квест ты опять напоролся?

- Не-а, не признаюсь, - сказал я. - Пока дело ясное, что дело тёмное. Я и сам ни хрена не понимаю. Но обязательно покопаюсь... Правда, не сам... Вика. Вика! Пойдёшь со мной?

В комнате для брифингов моментально воцарилась тишина. Слышно было, как тикают часы на стене. Десятки взглядов заметались в поисках бывшей "серой мышки", которая старалась быть незаметной. Но эти заинтересованные взгляды выбили её из сумрака и вытащили на свет божий. И она доказала, что времена "серой мышки" прошли.

Секунду назад растерянное личико нахмурилось, отвечая изучающим взглядам сокланов. Затем её взгляд вновь сразился со мной. Сразился лишь для того, чтобы опять проиграть.

- Пойду, - очень тихо прошептала она. Но в полной тишине её услышали все. - Если тебе нужен напарник, конечно пойду.

- Нужен. Напарник-дипломат, как выяснилось, мне нужен постоянно, - я поблагодарил её улыбкой.

- А можно и я пойду? Я тоже умею общаться с эНПиСи. И новый контент мне интересен.

Здесь уже растерялся я. Потому что от Кати активности никак не ожидал. Недоверчиво посмотрел на неё, но она, то ли действительно не понимала, почему с ней я не желаю варить кашу, то ли просто строила из себя дурочку.

- Нет, нельзя! - это не я ответил. Это ответила та, кто ранее едва не скрестила с Катей шпаги в тренажёрном зале. И ответила таким тоном, будто была готова вновь скрестить шпаги здесь и сейчас.

Катя недовольно поморщилась, но не стала запускать механизм обмена фекалиями. Вместо этого она посмотрела на того, кто имел право принимать решения.

- Одного дипломата вполне достаточно, - как по мне, ответил я весьма дипломатично. - Теперь погнали в "двумирье". Олег, Платон.

- Аюшки?

- Шо?

- Задержитесь... Как у вас дела с прощупыванием потенциальных клиентов для создания альянса?

- Работаем. Дополняем базу, - ответил Платон. - Интересуются, в принципе, многие, но без особого экстаза. Понимают, что вынуждены будут втянуться в войну на нашей стороне. А поскольку пока малы лэвэлом, такая перспектива их не радует. Они понимают, что им придётся превозмогать.

- Но толковые ребята реально есть, Лёх, - добавил Олег. - Ты сёдня хочешь про них послушать?

- Нет, я не об этом. На форуме разгоните хайп. Сладко опишите, в какую локацию появился доступ у "Имморталсов". Пусть пообсуждают и убедятся сами, если захотят. Накиньте на вентилятор, как говорится.

- Хорошая идея, - сразу ухватил Платон. - А то там с этой "Вольницей" совсем задолбали. Враги открыто нас приглашают заглянуть на огонёк. Совсем страх потеряли.

- В "Разбойничьей Вольнице", если я не ошибаюсь, без штрафа можно сидеть до 90-го уровня. Это потолок, - наморщил лобик я. - А в кратере я видел горгулий 105-го уровня. Элитных горгулий. Мне кажется, там будет самый жир. И пока с волшебницей Вивиарис никто не наработает девять баллов, попасть туда невозможно. Пусть даже она весьма дружелюбна и легко идёт на контакт, времени у нас предостаточно, чтобы докачаться до капа.

- Хорошо, выполним...

Погрузившись в игру, всем кланом мы собрались в клан-холле. Ребята выстроились извилистой цепочкой и весело болтали, пока я к каждому прикасался пальчиком. Они сообщали, что системное оповещение порадовало их, и смельчаки прямо на месте принимались обсуждать различные сетапы групп на кач в Кратер.

Когда я всех пометил, пригласил в группу Вику.

- Всё? - вопросительно уставился на неё я. - Теперь порядок?

- Да, - ответила она, прекрасно понимая, на что я намекаю. - Всё хорошо. Прости.

- Тебе не за за что извиняться. Ты - мой самый верный товарищ... Мы с тобой сейчас в деревню Велес отправимся.

- Велес? - наморщила она лобик. - Северо-восточное побережье королевства Италан? Зачем нам туда? Что там?

- Будем искать...

- Лёха! - из подвала выскочил Хельвег и направился ко мне, держа что-то на вытянутых руках. - Вот, смотри! Сделал!

- Что это, Ваня? - увидел я добротные одежды. - Я ж уже одет. Ты бы другим...

- Это совсем не то, - отрицательно закивал он головой. - Мы тут недавно посидели с Рубеном, подумали и приняли решение. И теперь ты получаешь первым то, что вскоре получит каждый. Держи.

Я принял вещи через обмен и достал из заплечной сумки.

Майка из дублёной кожи. Класс экипировки: нижнее бельё. Ранг: редкий. Физическая защита: 30. Минимальные требования: уровень 70. Дополнительные бонусы: физическая защита +2%.

Штаны из дублёной кожи. Класс экипировки: нижнее бельё. Ранг: редкий. Физическая защита: 20. Минимальные требования: уровень 70. Дополнительные бонусы: физическая защита +2%.

- А ничё так, - уважительно кивнул головой я.

- Это минимальный минимум, который каждому надо иметь, - улыбаясь ответил Хельвег. - И кусков кожи тратится не так уж много. Только, извини, в "эпик" гнать не буду. Лучше пару-тройку "редких" сделаю, чем впустую растрачу ресурсы на неудачные попытки.

- Мне первому, что ли? - я неловко посмотрел на стоящую рядом Вику.

- Конечно. Как клан-лидеру, тебе ништяки идут первому... Извини, Вик. Тебе пока не сделал. Ты следующая на очереди.

- Да не страшно...

- Спокуха! Всё нормально, - успокоил он её, когда она, по своему обыкновению, сразу принялась отказываться. - Всех робоносцев обеспечим в первую очередь. Робоносцев и "энханцеров", как бойцов с пониженной физической защитой. Именно им её надо поднять в первую очередь. А эти тряпочки помогут.

- Отличная идея, - похвалил я. - В Кратере тоже физическая защита будет совсем не лишней. Не только для ПвП-замесов польза. Действуйте.

Обновив экипировку и заметно добавив в защите, я покинул клан-холл вместе с напарницей и вновь потратил деньги на телепортацию. Мы переместились в деревню Велес, где ранее никто из нас не бывал. По-классике очутились перед распахнутыми вратами, а затем неторопливо двигались к центру местной площади, подозрительно осматриваясь.

- А что нам тут нужно? - спросила Вика, наблюдая ту же картину, что наблюдал и я.

В деревне кипела жизнь. К песчаному берегу приставали рыбацкие лодки, откуда сразу же выбирались рыбаки-НПС, деловито передавали улов другим НПС и расставляли мокрые сети сушиться. Детишки счастливо визжали и бегали по песку, мешая рыбакам работать. У колодца на окраине собралась очередь. Дородные неигровые дамы что-то эмоционально обсуждали. Чуть ли не волосы друг на друге рвать собирались. Вокруг очень скромной статуи Италана в центре площади правильным кругом располагались торговые лотки. Как и положено, торговали, в основном, рыбой. Яростные споры о стоимости и вкусовых качествах создавали неповторимый шум торговой площади. Мимо особо горластых спорщиков прошли два стража с классическими алебардами в руках и вежливо их пожурили. На веранде двухэтажного дома, судя по вывеске являвшегося местным трактиром, на хлипком деревянном стуле по-царски развалился мужик средних лет. Спрятавшись в тени и нагло закинув ноги на стол, он грыз яблоко и следил за суетой с видом хозяина. Лениво отмахнулся от трактирщика, который вышел на веранду, чтобы подлить ему какой-то желтоватой бурды в глиняную чашу, и, наконец, заметил нас. Лишь на секунду прекратил грызть яблоко, изучая незваных гостей, и быстро утратил к нам интерес.

- Хм, - неопределённо хмыкнул я, изучая окрестности. Эта деревня была живее всех живых. Судя по лицам, местные неигровые люди делают лишь две вещи - болтают и трудятся. На их лицах нет страха. Словно о Безликих Некромантах здесь слыхом не слыхивали. - Пока точно не знаю, что искать, Вика, - признался я. - Важные "неписи" сказали, что в деревне слухи ходят всякие. Что тут что-то происходит. И нам надо выяснить что.

- Мы будем как Холмс и Ватсон, - впервые за день она улыбнулась. Словно быть со мной вместе для неё важнее, чем переживать о уже случившемся. - Будем расследовать исчезновение собаки Баскервиллей!

Я усмехнулся. Я был очень рад, что мрачные мысли оставили жреческую головушку.

- Идём, Ирен Адлер. Выясним, где они скрывают эту собаку. И начнём вон с того мажора, - пальцем я указал на любителя отдыхать в тени.

- Идём...

...Практически до самого вечера мы с Викой бороздили просторы насквозь пропахшей рыбой деревеньки. Натурально приставали к каждому жителю, коих насчитали двести пятнадцать человек. С детьми включительно. К каждому приставали, к каждому вежливо обращались или невежливо допрашивали, после того, как самые хитрожопые разводили нас на деньги. И таких хитрецов оказалось довольно много.

Мы очень быстро выяснили, что "неписи" с нулевой репутацией не будут с нами взаимодействовать ни за какие коврижки. Для них мы были невидимками. Не в плане того, что они нас не видели. А в плане, что с подобных "непосвящённых" даже шерсти клок не взять. Поэтому пришлось подключить к переговорам кошелёк. Мой кошелёк конкретно, так как Вика, как весьма опытная дама, у которой в Кресфоле неизвестный "кинжальщик" однажды спёр полтыщи золотых, носила с собой налички примерно столько, чтобы хватило лишь на виртуальную шаурму. Так что пришлось подрастратиться именно мне. К счастью, в плане нарабатывания репутации с неигровыми персонажами, деньги прекрасно развязывали рты.

И только тогда дело пошло. Особо усердствовал с предоставлением информации местный молодой староста, который весь световой день прохлаждался в трактире. Он признался, что работает спустя рукава, потому что местный феодал - граф Виктор Люциус - почти всё время проводит в родовом замке и крайне редко показывается в деревне. Ему вообще безразлично, что здесь происходит. Поэтому староста и не напрягался особо. А когда я подкинул деньжат и три раза подряд угостил жбаном пива, добравшись до третьего балла личной репутации, он перешёл на шёпот и, уставившись осоловелым взглядом, поведал много интересного.

Слухи про Безликого Некроманта, которого, вроде как, видели у местного кладбища, оказались не слухами. Его там действительно видели. Видели сразу двое - кладбищенский сторож и привратник, решившие ночью распить бутыль местной браги. И почему-то решившие распить именно на кладбище, а не в сторожке привратника. Напились до чёртиков, как рассказали затем свидетели, услышали какой-то шум и, потеряв остатки разума, решили посмотреть, кто шумит на кладбище. Как на следующий день выяснили растерянные жители деревни, и сторож, и привратник от страха потеряли дар речи. При помощи алкоголя вновь вернули его и рассказали, что видели огромный сгусток чёрного тумана, который парил над землёй. Этот сгусток расплывался над одной из могил и раскапывал землю. А когда заметил, что за ним наблюдают, среагировал моментально: укутал что-то, скрывавшееся в тёмном мареве, зашипел и принял человеческую форму. Протянул к обоим пьяницам руки, словно собирался схватить, зашипел и перепугал жутким лицом. Вернее не лицом, а его отсутствием. Лица у бестелесного дьявола не существовало.

С тех пор, как жители деревни узнали об этом, в деревенском жизненном укладе что-то изменилось. Кто-то находил почерневшие, умершие деревья. У кого-то скот пропал. Из амбара с рыбой воняло так, что пришлось выбросить весь улов - вся рыба сгнила. Но самое удивительное - кладбищенский сторож исчез. Обоих бедолаг отпоили брагой, и они охотно делились рассказами. Даже настаивали на правдивости рассказов, когда им со смехом заявляли, что у страха глаза велики. Но в одну из ночей сторож пропал. Просто исчез, не оставив после себя никаких следов. А его более молодой собутыльник - привратник - забаррикадировался в своём доме. Наружу не выходит и лишь соглашается принимать пищу от сердобольных баб, которые о нём заботятся. Он чем-то настолько напуган, что не желает разговаривать ни с кем.

- Где он живёт!? - после того, как это услышал, я первым делом стукнул по столу, как бы намекая, что потраченные на информацию сто золотых не должны быть потрачены напрасно. - Говори!

- Не пропустите, добрый господин, - соловьём пропел староста. - Крайняя хата по дороге в лес. Там всё заколочено, как он попросил. Там он. Прячется.

Мы с Викой оставили словоохотливого неигрового персонажа и быстрым шагом направились по дороге, сопровождаемые шёпотом жителей. Каждый из них был готов помогать нам или стать лучшим другом за деньги. Но не готов идти следом к дому на отшибе, о чём они взволнованно шептали.

- Странные все какие-то, - буркнула Вика, оглядываясь. - Как на нуле были - все какие-то добрые, делами занятые. Стоило баллы прокачать, сразу подозрительные и хмурые стали. Для виду, что ли, ведут себя, как самые обычные люди?

- Сейчас выясним, - решительно сказал я. - Не уйдём, пока из "синяка" не выбьем всей правды. Я - плохой полицейский, а ты - хороший... Пошли. Будем надеяться, что он реально что-то знает, а не прописанная в сценарии "белочка" заставила его замуроваться.

Добротный деревянный домишко с палисадником, где из-за засушливости загибалась малина, мы нашли легко. Ставни, забитые досками снаружи, и запертые двери выдавали его полностью. Дым из трубы не шёл. Скамеечка у палисадника разрублена топором, поленья дров валяются у стены, будто поленницу разбросали умышленно. А у покосившегося забора, который открывал доступ в крохотный двор, на боку лежала самая настоящая собачья будка. Без прописанного жителя на цепи, разумеется.

- Гм, - прежде чем постучать в дверь, я внимательно осмотрел весь бардак. - Паникёр какой-то тут живёт, что ли? Тук-тук-тук! Открывайте, уважаемый! Важные гости к вам пришли!

Хоть нам никто не открыл, скрип деревянного пола за дверью мы расслышали очень хорошо. Там точно кто-то скрывался.

- Кто там? - раздался голос из-за двери. - Кашу на ужин принесли?

- Кашу-малашу, - я сразу вошёл в роль плохого полицейского. - Открывай, привратник. Вопросы есть.

- Кто там, спрашиваю!? - отозвался недовольный голос.

- Здравствуйте, - подключился хороший полицейский. - Мы по делу. Извините, что мешаем, но для нас очень важно поговорить с вами.

Деревянная дверь скрипнула и приоткрылась буквально на один сантиметр. Мы рассмотрели испуганные глаза, небритую морду и крупный нос. В следующую секунду дверь закрылась со страшной силой. Я не ожидал подобного, а потому не успел просунуть ногу в щель.

- Пошли прочь, "непосвящённые"! - раздалось из-за запертой двери. - Ненавижу вас! Уходите, не то худо будет! У меня лук припрятан! И стрелы есть!

Я растерянно развёл руками: в каком смысле он нас ненавидит? Он нас знать не знает. Мы для него "нулевые".

- А у нас огонь... - начал, было, я, собираясь его по-настоящему выкуривать.

Да мне не дали даже договорить. Вика схватила за руку и прикоснулась пальцем к своим губам.

- Простите, что напугали. Нам нужна ваша помощь. И мы, в свою очередь, несомненно, поможем вам. У нас есть золото. Внушительная сумма.

Я выкатил зенки: хрена себе она моим кошельком распоряжается! Прям как довольная тёща кошельком удачно закабалённого зятя.

Дверь опять открылась на сантиметр.

- Сколько золота?

- Эм-м-м... - я решил построить из себя скупердяя. - Пятьдесят золотых, чтобы наладить знакомство. Хватит, чтобы не только бражку прикупить в трактире. Хватит на большее.

- Брага у меня своя, - распахнул он дверь, одновременно протягивая руку.

Я залез в заплечную сумку, передал деньги и сразу получил репутационный балл. Уставился на Кассиопею и дождался от неё подтверждения.

- Проходите.

Мы не стали заставлять его нас упрашивать и зашли в пропахший сеном домишко, освещённый лишь огоньком лучины. Я брезгливо осмотрелся и не менее брезгливо скривился, заметив в каждом углу огромную паутину с пауками 2-го уровня.

- Чего надо? - хозяин указал рукой на скамеечку у стола и приземлился на противоположной скамейке. - Я вашего брата терпеть не могу. Вы - зло!

- Вы ж нас знать не знаете, - опять удивился я.

- Я не собираюсь знакомиться со всеми "непосвящёнными", - он полез под стол, достал глиняный кувшин и налил в чашку подозрительно пахнущей жижи. Налил, как самый негостеприимный хозяин в мире - налил только себе. - Мне хватило тех, кого я уже видел.

- А что вы видели? - подхватила Вика.

- Да, кстати, - сориентировался я. - В деревне говорят, что вы со сторожем видели нечто такое, что испугало вас. Что заставило сомневаться в увиденном. И что имеет для нас большее значение.

Бородатый мужик подозрительно прищурился.

- Да, - кивнул я головой. - Совершенно верно. Мы кое-что узнали. Но этого мало. Нам надо знать больше.

- Зачем? - спросил он. - Это ничего не изменит.

- Вы видели Безликого Некроманта? - в лоб спросила Вика.

Но на её вопрос он не стал отвечать. Вновь налил себе и вновь выпил.

Тогда я решил, что надо брать быка за рога. Но не напором, с риском улететь в минус, а деньгами, чтобы, по-любому, выйти в плюс.

- Нам нужна только информация. Больше ничего, - я вновь полез в заплечную сумку, капитально там поскрёб и одной громадной горстью вывалил на стол сразу пятьсот золотых монет. Чтоб шах и мат.

Это подействовало. Мужик неопределённо хмыкнул, наградил меня ещё двумя баллами репутации, сгрёб все деньги и без проблем упрятал в карман рваных штанов.

И как такая куча только вместилась?

- С этого и надо было начинать, - пробурчал он. - Всегда говорил "непосвящённым": если вам что-то нужно, будьте готовы что-то отдать. По-другому не бывает.

- Нисколько не сомневаюсь, - согласился я. - А теперь к делу.

- Что вы хотите знать, друзья?

- Что произошло ночью на кладбище? - доктор Ватсон опередил меня с вопросом. Опять полез поперёд Холмса в пекло.

- Это была некромантия, - ничуть не сомневаясь, выстрелил привратник.

Мы с Викой переглянулись.

- А подробнее?

- Мы с другом... хм... сели ужинать и вспоминать прошлые подвиги, - ничуть не иронизируя над самим собой, начал он. - В его кибитке сели. Выпили одну бутыль, вторую. Затем услышали, что-то гудит, будто ветер завывает. Ну, мы и вышли посмотреть. А что нам? Мы и не такое видали... Когда напивались, правда...

- И? - направил я разговор в правильное русло, когда ИскИн завис.

- Там был он. Тот самый ужас, о котором ходят слухи. Тот самый Высший маг.

- Безликий Некромант?

- Верно. Я видел его. Видел, как он кружил над входом в склеп. Кружил, шипел и подгонял второго действовать порасторопнее.

- Второго!? - мы воскликнули одновременно с Викой.

- Угу. С ним был "непосвящённый". Предатель. Человек, отвергнувший веру и перешедший на сторону зла, - сквозь зубы выдавил привратник, пока мы с Викой обменивались охреневшими взглядами. Оказывается, магистр Женну не ошибся. Слухи до него дошли правильные: у Мирового Рейдового Босса, у одного из Пяти Высших магов, появился ученик. Ученик из тестерского стада.

- Вы серьёзно? - я всё ещё не мог поверить, что это правда.

- Его я тоже видел. Рассмотрел гораздо чётче, чем некроманта. Потому что у некроманта нечего было рассматривать - у него не было лица. У "непосвящённого" же лицо было. Он что-то пытался раскопать в склепе. Осквернял могилы ратных воинов, торопливо рылся и разбрасывал кости.

- Какой у него был ник!? - выкрикнул я, забыв с кем разговариваю.

- Что? Какой "ник"?

- Имя! Как его звали?

- Откуда я знаю? Я не спрашивал... Как и мой друг. Мы оба видели то, что видели. Опасное зло, которое в нашу деревню привёл "непосвящённый", что-то пыталось отыскать. И скрылось, когда нас заметило. Укрыло "непосвящённого" от наших взглядов и вместе с ним растворилось в непроглядной темноте ночи.

- Он раскапывал могилы? Ну, "непосвящённый" я имею в виду? - спросила Вика.

- Осквернял! - повысил голос привратник. - Что-то искал. Извлекал кости и неподобающе обращался с ними. Рассматривал и разбрасывал.

- Зашибись, - присвистнул я. Оказывается, игрок-некромант реально существует.

- Я почему не доверяю "непосвящённым", - озабоченно посмотрел на меня привратник. - Деревню уже посещали те, кто интересовался. Тоже задавали вопросы. И "непосвящённые", и префект графа. А затем мой друг исчез. Как и не было его... С тех пор я заперся в доме и не выхожу к людям. Опасаюсь, что скоро исчезну и я. И никто обо мне не вспомнит.

- Кто-то уже расспрашивал вас? - удивительные новости не желали заканчиваться.

- Нет, не меня. Моего друга - сторожа. Префект его допросил, посмеялся и попросил не перебирать с брагой. А "непосвящённые" даже деньги сулили. Но, видимо, сулили мало - он мало что им рассказал... Впрочем, зачем ему теперь деньги? - закручинился привратник после того, как задал риторический вопрос.

- Так а что конкретно искал "непосвящённый"? Кто у вас тут захоронен?

- Да не знаю я!? Я не спрашивал. Его унёс Некромант. А мы бежали, куда глаза глядят. Кости искал какие-то. Мощи, может быть... Поспрашивайте у Его Сиятельства Виктора Люциуса - графа нашенского. Или префекта, что у него часто бывает. Да и, говорят, вроде бы, "непосвящённые" к нему наведывались. Он, наверное, что-то знает. Соображает лучше меня. Он - учёный человек.

- Граф Люциус, - наморщил лобик я, припоминая, что видел его на балу. Кажется, это он предлагал мне порассуждать о звёздах. И даже в гости приглашал. - Помню такого.

- Вы знакомы?

- Да, знакомы.

- Ну вот и ступайте к нему. Может быть, префект что-то смог узнать и рассказал ему. Говорили, префект ходил на кладбище и искал там что-то. Возможно, даже нашёл.

Я выразительно посмотрел на Вику, как бы намекая, что пора валить. Мы узнали, что Некромант тут действительно был, и что ученик-тестер у него тоже есть. Теперь не мешало бы выяснить, что они тут искали. А то какие-то плохие ассоциации рождаются в моём мозгу после предположения, что они тут искали чьи-то кости. Мощи, как сказал привратник. А я знаю лишь об одних мощах, совсем непростых мощах, которые искали - как они сами мне признались между делом - два Высших мага. И именно в эту деревню Высшие маги меня и отправляли.

- Спасибо за помощь, - я засобирался и принялся подгонять неторопливого Ватсона. - Вы пролили немного света. Постараемся докопаться до истины.

- Докопайтесь, - вымолвил привратник. - И сообщите мне по возможности. Я тоже хочу узнать имя богохульника... Еретики слишком опасны. И они опасны тем, что зерно сомнения в вере желают посеять именно безбожники-"непосвящённые". Этого нельзя допустить.

Внимание! Получено репутационное задание: "Враг истинной веры" - поделиться с привратником деревни Велес важной информацией о поиске расхитителя могил.

Награда: + 1 репутационный балл с неигровым персонажем привратник деревни Велес.

Принять/Отказаться

Мы с Викой переглянулись. Девушка кивком подтвердила, что получила такой же квест. А затем мы оба подмигнули левыми глазами.

- Поделимся, - пообещал я, и уверенно ответил своим мыслям. - Ничего тайного тут нет. Мне кажется, они ищут мощи Италана.

- Вы совершенно правы, Серый Ворон, - совершенно другим голосом заговорил привратник. - И не одни они... Позвольте, наконец, представиться как полагается, - он прислонил руку к груди и отвесил лёгкий поклон, пока мы с Викой удивлённо таращились. - Понтифик Гелен - преданный служитель церкви Его и смотрящий за местом, где оставила след стопа Его.

Внимание! Обновлено репутационное задание: "Враг истинной веры" - поделиться с понтификом Геленом важной информацией о поиске расхитителя могил.

Награда: + 2 репутационных балла с неигровым персонажем понтифик Гелен - страж истинной веры.

Принять/Отказаться

Стремительное преображение привратника-пьяницы заставило нас с Викой играть в гляделки какое-то время. Мы обменивались взглядами, но обновлённое задание не подтверждали. Для нас всё это было чересчур неожиданным.

- А теперь уходите, - Гелен кивком указал на дверь. - И возвращайтесь только тогда, когда действительно что-то узнаете. Мне нужно имя, Серый Ворон. Как и вас, меня интересует имя того, кого успел укрыть от моего гнева неживой маг. Выясните это и возвращайтесь.

Так что подмигнули мы уже за порогом. А когда дверь захлопнулась, я не удержался и смачно выругался.

- Какая невероятная неожиданность, ёлки-палки! - так бы звучали мои слова, если их перевести на нормальный язык. - Теперь мы ещё поборниками истинной веры стали.

- Да уж, ничего не скажешь, - согласилась со мной Вика. - Я вообще не ожидала...

- Ну, ты прикинь! Реально кто-то нащупал новый класс. Оказывается, "пастыри" - не единственные скрытые классы в "двумирье".

- Мне кажется, не только "пастыри" и этот... м-м-м... кто бы он ни был не единственные. Уверена, скрытых классов гораздо больше, чем мы можем предположить.

- Надо, наверное, у Николая спросить. Он точно знает.

- Конечно, знает. Но вот скажет ли.

- Ладно. Давай по коням, - я быстро извлёк из заплечной сумки карту. - Нам пару-тройку километров скакать вдоль берега к замку графа. Познакомлю тебя с ним как раз.

- Ты знаешь местного графа?

- Я знаю их всех, - уверенно ответил я, а затем вскочил на коня. - Погнали.

Глава 7.

Стандартный замок, сложенный из грубо вытесанного камня, возвели недалеко от берега. На невысоком земляном утёсе, к которому вывела нас дорога, располагалось родовое гнездо графа Виктора Люциуса. И оно, в отличие от родовых гнёзд иных графов, не было защищено ничем. Ни крепостного рва, ни башен, ни острого частокола по периметру. Лишь одинокий каменный замок с возвышающимся над окружающей территорией донжоном. Большая круглая башня, где, опираясь руками на бойницу, стоял и смотрел в океанскую даль человек. Подол чёрного плаща с вышитым в центре белым кулаком развивался под ветром, но ничуть не беспокоил задумчивого человека. Я успел понять кто это такой, когда мы с Викой вышли на финишную прямую - когда до дубовых врат замка оставалось пару десятков метров.

Граф Люциус - а это был именно он - услышал цокот копыт. Он обернулся, увидел всадников, взмахнул плащом и исчез в башне. И прежде чем я обозначил присутствие стуком, когда мы с Викой спешились, граф уже отворял массивные ворота.

Я плохо помнил его лицо. Ещё на балу мне он показался сонным, словно придворная суета его совершенно не интересовала. Он даже в зал не стал заходить, не говоря уже о такой нелепице, как танцы. Пялился на звёзды во дворе и ни на что другое не обращал внимание.

Сейчас же в лице молодого графа - на вид ему было едва ли больше лет, чем мне, - я не заметил сонливости. Он добродушно улыбался, когда отворял дверь. На его худом теле идеально сидел строгий чёрный мундир, а руки в тёмных перчатках уже тянулись ко мне, желая поприветствовать.

- Рад видеть Серого Ворона, - не прекращая улыбаться, он опередил меня с вежливостями. - Я надеялся, вы заглянете ко мне раньше.

- Дела, Ваше Сиятельство, дела, - дежурно отмазался я. - Это - Кассиопея. Мой лучший друг и верный соратник, - я указал рукой на присевшую в реверансе девушку.

К величайшему удивлению Вики, граф Люциус не стал целовать её пальчики, хотя она настойчиво их протягивала. Он лишь чопорно поклонился. А затем вообще потерял к ней интерес, сразу переключившись на меня.

- Это визит вежливости, Серый Ворон? Или вы хотели поговорить о звёздах?

- Э-э-э-э, - я пытался прикрыть улыбку рукой, потому что смотреть на удивлённо-разочарованную мордашку Вики, которая не получила ожидаемого, было очень весело. Почему-то меня позабавило, что этот граф не стал осыпать её комплиментами и хвалить по поводу и без. - По правде говоря, ни то, ни другое, Ваше Сиятельство. К сожалению, мы по делу.

- Вот как? И что за дело привело вас в мой дом? - Виктор Люциус говорил очень спокойно. Мелодично и неторопливо.

- Может, нам стоит пройти? - неуверенно предложил я, глядя, как граф не торопится проявлять стандартное гостеприимство. Он сложил руки у паха и приготовился внимать, даже не задумавшись о том, что мы стоим у распахнутых настежь врат.

- Пройти куда? - виртуальный граф сильно удивился. Его брови скривились удивлённой дугой и он принялся смотреть по сторонам, будто искал случайно утерянную пуговицу. - Ах, ну конечно! - через пару мгновений воскликнул он. - Простите моё замешательство. Я редко принимаю гостей и с кем-либо встречаюсь. Совсем забыл о правилах этикета.

Виктор Люциус сделал широкий жест рукой и пригласил нас пройти на территорию замка. Пропустил внутрь и собственноручно закрыл ворота.

- Прошу меня простить, Ваше Сиятельство, - очень вежливо обратилась Вика, бегая взглядом по каменным стенам. - А где ваша... м-м-м... дружина?

- Дружина? - нахмурился граф. - А зачем она мне? Я против насилия. Я философ, а не воин.

Теперь и я подметил эту странность. Во внутреннем дворе сновало пять-шесть человек неигровых персонажей. Конюх у конюшни лошадей отмывал от дорожной пыли. Женщина воду подносила. И ещё трое занимались чисткой овощей или ощипыванием кур. И больше никого не было. Ни одного стража, закованного в латы. Ни одного лучника с крепким луком в руках. Ни одной баллисты или катапульты. У ворот присутствовала караулка, но в ней, окромя виртуальных комаров, никто не проживал.

- А защищаете вы себя как, граф? - поддержал я Вику, когда понял, что она подметила весьма интересую деталь.

- Помилуйте, Серый Ворон! - воскликнул Виктор Люциус. - От кого? От кого я должен себя защищать? Разве кто-то желает моей погибели? Ни о чём подобном мне неизвестно. Да и кому я нужен? Тут и брать-то нечего. Кто решится на меня напасть?

- Вы уж простите, Ваше Сиятельство, - я опять начал тщательно подбирать слова. - Но вы не похожи на пацифиста. Не может быть, чтобы вы были столь беспечны. А если враг нагрянет неожиданно? Неужели у вас нет врагов?

- Ха-ха-ха! - засмеялся граф. - Нет у меня врагов, Серый Ворон. Откуда им взяться? Все хотят со мной дружить, а не враждовать. Если кто-то действительно решит напасть или отобрать замок - мои покровители посчитаются с ними. Это неизбежно случится. Но, я уверен, такого не произойдёт никогда. Если вы станете моим другом, вы узнаете почему. Прошу.

Так и не ответив ничего по существу, граф предложил нам пройти в каминный зал, который оказался образцом аскетизма. Хоть на столе присутствовала закуска и какая-то выпивка, зал отличался от всех, виденных мною ранее. По шику на первом месте шёл каминный зал Герании Эш. Там и гобелены были, и рога минотавра. Здесь же на каменных стенах не висело абсолютно ничего. Не было даже полотен с фамильными гербами, которые заполняли собой каминный зал замка честолюбивого Жоржа Гюго. Этот граф, видимо, абсолютно равнодушно относился к показушному символизму своей власти.

- Присаживайтесь. Угощайтесь, - Виктор Люциус уселся на небольшой стул у растопленного камина, сложил ручки в замОк и выжидательно уставился на меня.

- Ах, да, - спохватился я, немного растерянный неумелым гостеприимством. Видимо, сценаристы действительно прописали этого графа диковатым отшельником. - Ваше Сиятельство, вместе с компаньоншей мы посетили деревню, принадлежащую вам. Деревню Велес. Нас привело в неё некое задание. Задание от не менее влиятельных персон, которые, возможно, покровительствуют и вам. Нас попросили выяснить, что происходит в этой деревне.

- А что в ней происходит? - удивлённо уставился на меня граф. - Рыба ловится и засаливается, урожай убирается, подати собираются. Всё тихо и мирно. Как я изначально и хотел. Всё именно так, чтобы меня не отвлекать рутиной.

- Простите, но немного не так. Мы выяснили, что однажды ночью на местном кладбище видели Безликого Некроманта - одного из Высших магов вашего мира. С ним так же был "непосвящённый", судя по словам свидетелей. Они раскапывали могилы и что-то искали.

Виктор Люциус устроил себе классический "фейспалм". Хоть он был помоложе и не лысый, получилось не хуже, чем у Патрика Стюарта из сериала "Star Trek".

- И чего вы хотите от меня? - обратился он ко мне.

- Э-э-э-э, - я опять растерялся. - Возможно, вы что-то про это слышали?

- Серый Ворон, вы приходите в мой тихий уютный дом, рассказываете небылицы и, не шутя, интересуетесь, слышал ли я про эти небылицы? Слышал ли про басни невежественных жителей? Слышал ли про фольклор, подкреплённый пьяным вымыслом? Конечно, слышал. И не один раз. Я даже слышал рассказы божившихся, которые видели, как по океанскому берегу бродит Италан, купая в воде голые пятки. Вы хотите, чтобы я как-то это прокомментировал?

Взгляд, которым смотрел граф, выбил меня из колеи. Он слушал меня так равнодушно, будто планировал забрать единственный балл репутации, как у того, кто не оправдал надежд. Как у того, кто прибыл не о звёздах поговорить, а травить байки на трезвую голову. Он смотрел на меня как на классического зануду.

- Но жители деревни говорили, что ваш префект посещал место, где они видели Некроманта, - пришла на выручку Вика. - И даже рылся там.

- Это его работа - рыться в пьяных показаниях, - отмахнулся граф. - Я же считаю себя гораздо умнее деревенских остолопов. И давно не верю в сказки. Ни в страшные, ни в сказки со счастливым концом. Я - реалист.

- А мы можем поговорить с префектом? - не отставала Вика.

- Можете, - кивнул головой граф. - Он отправился в Кресфол утром. Ищите его там. Можете даже передать моё устное дозволение, что я разрешаю без утайки поведать всё, что он выяснил.

- Прошу прощения, - наконец-то и я пришёл в себя. - Но неужели вы не допускаете мысли, что Безликий Некромант там действительно был?

- Что Высший маг забыл в провонявшей рыбой деревне?

- Ну-у-у, как нам рассказали, они с "непосвящённым" искали чьи-то мощи... Я даже думаю, что искали мощи Италана. И не один я так думаю.

- Серый Ворон, вы действительно верите, что Безликий Некромант - один из Высших - стал бы о чём-то просить кого-либо из вас? Имею в виду "непосвящённых", - кисло скривился граф. - Нет, ну на самом деле. Высший маг - и "непосвящённый". Чувствуете разницу? Если "непосвящённый" там действительно был, то, скорее всего, этот мародёр грабил могилы ради скромной наживы, а не искал мощи. Да и откуда им там взяться? Ладно, может быть, пару золотых монет в истлевших костях отыскать можно. Может, даже древние драгоценности обнаружить. Но искать мощи?

- Так вы всё же верите? - прищурилась Вика.

- В явление Безликого в мою деревню? Нет, конечно. В грабителя-"непосвящённого" - охотно поверю. Я повидал много беспринципных и хитрых "непосвящённых". Они всегда чего-то хотели. Всегда что-то искали. Не удивлюсь, если на кладбище кто-то действительно что-то искал.

- Так а могли ли это быть мощи Италана? - спросил я. - Я знаю, многие их разыскивают...

- Кто? - пулей выстрелил граф. А затем засмеялся. - Вы наслушались проповедей шарлатанов в храме Кресфола? Считаете, что мощи, если ещё не истлели, могут иметь исцеляющий эффект?

- Да нет, - неловко пожал я плечами. - Просто... просто другие Высшие маги в разговорах со мной упоминали о них.

- Я знаю, что вы знакомыми с Высшими, Серый Ворон, - улыбнулся граф. - Но меня не интересует религия или магия. Меня интересует наука. Все предположения жрецов Храма или Высших магов не имеют под собой основ с научной точки зрения. Кости не могут даровать силу. Никому! Это полная ерунда. Единственная сила, которой обладает каждый, это та сила, что заключена у него внутри. Сила ума, сила духа, сила могучего сердца. Физическая сила, способная трансформировать тело. Можете так всем и передать.

- Однако понтифик Гелен - страж истинной веры, как он представился, - говорил, что видел это своими глазами, - поведал я графу. - Он видел, как под присмотром Некроманта "непосвящённый" рылся в каком-то склепе. И теперь хочет, чтобы мы с Кассиопеей отыскали "непосвящённого". Вы точно ничего об этом не знаете?

Граф задумался. Мне показалось, что впервые с начала диалога он заинтересовался.

- Это любопытно. Пожалуй, вам всё же стоит отыскать префекта Грегуара. Ни о каких понтификах я не слышал ранее. Вы видели его в моей деревне?

- Ну да, - ответил я. - Он нам всём и рассказал. Потому что видел своими глазами.

- Но префект ничего подобного мне не рассказывал. Он говорил, два пьяницы устроили в деревне переполох. А причём здесь понтифик церкви?.. Как, вы говорите, его звали?

- Гелен. Понтифик Гелен. Он живёт на отшибе, забаррикадировшись в доме.

- Возможно, всё действительно не так просто, - размышляя, молодой граф потёр подбородок. - Может, я действительно недостаточно внимателен к мелочам... А "непосвящённый"? Как вы планируете его искать, если он действительно существует?

- Пока не имею ни малейшего понятия, - честно признался я. - Понтифик Гелен просил его отыскать и сообщить ему имя. Но "непосвящённых" так много, что, боюсь, нам придётся искать иголку в стоге сена.

- Думаю, что именно так всё и будет, - согласился со мной граф. - Вас так много, что, не зная имени, отыскать кого-то конкретного не представляется возможным. Жаль. Я бы тоже послушал его историю... Но только в том случае, если это окажется не простой обычный мародёр.

- А в Некроманта... - опять попыталась влезть с вопросом Вика.

Но её очень быстро перебили.

- Пожалуйста! Прекратите повторять невежественные домыслы! - скривился граф Люциус. - Вы ещё остальных Высших магов сюда приплетите... Серый Ворон, - обратился ко мне граф. - Вы доверяете этой даме?

Вопрос меня удивил. Но чуть меньше, чем Вику - та просто замерла с открытым ртом.

- Конечно!

- Тогда попросите её не распространять слухи о Безликом Некроманте в границах моих владений. Я не хочу, чтобы люди боялись. Не хочу, чтобы "непосвящённые" сеяли панику. У меня всё было так хорошо - тихо и мирно. А теперь вы приехали и повторяете чужие слова без конкретных подтверждений. Мне это не нужно. Я вас прошу держать рот на замке. Пообещайте мне это!

Внимание! Получено репутационное задание: "Обет молчания" - пообещать хранить в секрете новости, полученные в деревне Велес.

Награда: + 1 репутационный балл с неигровым персонажем граф Виктор Люциус.

Принять/Отказаться

- Эм, - я развёл руками, не понимая, в чём подвох. - Обещаю.

Внимание! Репутационное задание: "Обет молчания" - выполнено.

Награда: + 1 репутационный балл с неигровым персонажем граф Виктор Люциус.

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем "граф Виктор Люциус". Персональная репутация: 2/10

Это было самое лёгкое задание, что я когда-либо выполнял. Просто сказал "да" там, где глупо было говорить "нет". И получил легчайший балл.

Граф Виктор Люциус удовлетворённо кивнул, встал со стула и принялся неторопливо натягивать перчатки, как бы намекая, что встреча подошла к концу.

Я бросил быстрый взгляд на Вику и нахмурился.

- Ты чего?

- Минус влепил, - практически одними губами прошептала она, пребывая в полной растерянности.

Её растерянность передалась и мне. В отличие от Вики, я получил плюс, а не минус. И не мог понять, за что граф её наказал. Почему её наказал, а меня наградил.

- Мне кажется, вам пора, - Виктор Люциус указал рукой на дубовую дверь. В этот же момент мы услышали громкое лошадиное ржание. Прислушались и убедились, что никому из нас это не показалось. Видимо, конюх крайне неаккуратно выполняет свою работу. - Действительно пора, - граф убрал из голоса просительные нотки и добавил требовательных. - Если что-то выясните - милости прошу в мой дом. Мне тоже небезынтересно, что вы сможете узнать после встречи с префектом. Разыщите его в Кресфоле, а затем разыщите "непосвящённого". Я буду вас ждать.

Мы с Викой покинули деревянную скамеечку и, всё ещё пребывая не в своей тарелке, направились к двери. Граф опередил нас и отворил дверь нараспашку, чтобы, наверное, избавиться побыстрее.

Но ни он, ни мы не ожидали увидеть то, что увидели.

Створки распахнулись настежь и едва не снесли молодого хмурого парня, который торопливым шагом взобрался по каменным ступенькам и уже буквально занёс кулак, чтобы решительно постучаться. Но он успел отпрянуть и замер с занесённым кулаком. Как и несколько солдат, что следовали за ним по пятам. Правда те кулаками стучать не собирались. Едва двери распахнулись, руками они потянулись к рукояткам мечей.

Я шёл сразу за отскочившим в сторону графом, а потому оказался напротив парня. Не нос к носу, а чуть подальше. Но всё равно достаточно близко, чтобы посмотреть в глаза, успеть внимательно изучить лицо и точно вспомнить, где это лицо я видел раньше.

Принц Райтер Пеппин тоже изучал меня взглядом. И изучил не менее быстро. Его суровый взгляд скользнул по эльфийской тушке, несомненно узнал её и остался крайне недоволен тем, что увидели его глаза. Об этом мне сообщили ещё сильнее нахмурившиеся брови и желваки на скулах. Так же быстро, как и я, он узнал того "непосвящённого", кто во время первого знакомства легко нарвался на отрицательную репутацию.

- Ваше Высочество, - среагировал я практически моментально - спустя пару секунд, не больше, - и склонился в вежливом поклоне, не желая портить и так испорченные отношения.

Но принц даже не удостоил меня вниманием. Он осмотрел равнодушным взглядом Кассиопею и живо переключился на графа Виктора Люциуса.

- С дороги! - проворчал принц и оттолкнул меня рукой. Затем прошёл в зал и нагло развалился на стульчике у камина, где ранее сидел сам граф.

А когда внутрь зашли следовавшие за ним солдаты, Виктор Люциус повёл себя по-хамски: ладонями подтолкнул нас в спины, сгоняя со своего порога.

- Вам здесь больше нечего делать, - он изначально не вёл себя как душка, и теперь вся его терпеливая дружелюбность испарилась. - Уходите! - и захлопнул тяжёлую дверь.

- М-да, - неопределённо крякнул я и проследил взглядом за взглядом Вики. Она щурилась и рассматривала парковавшихся у конюшни солдат. Тех было не менее пятидесяти. Каждый спрыгивал с лошади, недоверчиво поглядывая в нашу сторону.

- Кто это был? - спросила она, даже не взглянув на меня.

- Принц Райтер Пеппин, - ответил я. - Младший сын короля Гилберта Пеппина. Я познакомился с ним на балу, где он меня зачётно минусанул. С порога, практически.

- То-то он показался мне чересчур грубым... Интересно, какие дела у принца могут быть с графом в такое-то время? - пробормотала она.

Я не удержался и улыбнулся.

- Шерлочиха Холмсиха. Хе-хе... Хочешь разгадать тайну?

- Хочу, - утвердительно кивнула Вика. - Но это ещё не всё. Смотри, - кивком головы она указала на солдат у конюшни. - А граф говорил, что у него нет дружины.

- В смысле? - не понял я. - Это ж охрана принца, наверное. Кажется, ему по статусу положено иметь охранников.

- Не-а, - не согласилась она. - Присмотрись. Видишь на доспехах белый знак в виде кулака? Точно такой же знак вышит на плаще графа и на флаге на башне. Ты не обратил внимание? Это его символ. Символ его рода, кажется... Это его солдаты.

Я присмотрелся и вынужден был признать, что Вика права. Она, видимо, обращала внимание на те детали, на которые не обращал я. На нагрудной броне каждого хмурого солдата отчётливо выделялся белый кулак.

- Не зря магесса Элария говорила, что граф Люциус самый умный из всех, - тихо прошептал я себе под нос. - Легко обдурил нас. Просто обвёл вокруг пальца.

- Что ты имеешь в виду? Что значит самый умный из всех?

- Самый умный из всех графов.

- Ну, это верно. Даже в деревне говорили, что он учёный. Только непонятно, что он изучает.

- Короче, к чёрту всё, - сердито отмахнулся я. - Опять слишком много неясного. Весь день насмарку. Столько времени потратили, но ничего конкретного не выяснили.

- Ломиться в дверь, я так понимаю, ты не собираешься?

- Обратно? Нет уж. Уверен, на вопросы он всё равно не ответит. А поскольку у него сейчас принц, думаю, они вдвоём нам кучу минусов за шиворот накидают, если решим побеспокоить.

- Мне он не понравился... Граф, я имею в виду.

- Это потому, что он тебя минусанул. Хоть, признаю, без всякой причины.

- И это тоже. Но он... как бы сказать... слишком склизкий, что ли. Самоуверенный, самовлюблённый, прямолинейный. Скользкий такой тип, которому палец в рот не клади. Мне показалось, что он был готов каждому из нас пинка дать, лишь бы выгнать побыстрее. Плохой хозяин.

Я вызвал менюшку с часами и увидел, сколько времени мы уже выбросили в никуда.

- Ладно, - сказал я. - Надоело разгадывать загадки. Надо перекурить немного. Заполнить животы живительной энергией и кофейком заправиться. А потом двигать на кач. Уровень сам себя не возьмёт. Пойдёшь пробовать на вкус гринд в "Кратере"?

Вика посмотрела на меня, как на богохульника.

- Конечно, пойду! Ещё спрашиваешь!?

Её ответ заставил меня улыбнуться и мы вместе переломили печати свитков.

Глава 8.

Я качался на центровом стуле в комнате для брифингов и чувствовал себя победителем. После двух прекрасных дней, проведённых в "Кратере", я был невероятно доволен. Не только тем, что взял 86-й уровень и, естественно, всё ещё на голову опережал всех преследователей, а ещё тем, что сокланы хвалили меня наперебой. Их похвала почему-то оказывала на меня положительное влияние не только с мотивационной точки зрения, но и с точки зрения удовольствия. Мне нравилась их похвала. Они, не скупясь на положительные эпитеты и уважительные похлопывания по худеньким эльфийским плечам, отдавали должное моему усердию, благодаря которому получили доступ к отличному "гринду".

Крайняя неделя выдалась для нас весьма напряжённой из-за неожиданных поражений на всех фронтах. Вражеский "зерг" выгонял нас отовсюду и топтал везде, где мог дотянуться ступнёй. Как и обещал Дрифтер, в общем. Поэтому с набором опыта у членов клана возникли проблемы. О чём они не стесняясь заявляли.

Но всё их недовольство, всё ворчание и брюзжание закончились, едва они вновь вспомнили, что значит добывать опыт, не оглядываясь по сторонам. Энтузиазм моих бойцов, лишь крохотная часть из которых реально жаждала ПвП и эмоций, связанных с этим прекрасным, с моей точки зрения, контентом, резко пошёл вверх, когда они смогли расслабиться на безопасной для клана локации. А следовательно пошёл вверх и игровой уровень. Некоторые из тестеров в первый же день обогнали по количеству времени, проведённому в игре, своего неудержимого клан-лидера. Это красноречиво говорило о том, что после череды неудач и заметного перенапряжения, они вновь стали обретать вкус к виртуальному существованию. Не просто работали, потому что им надо было работать, а кайфовали от процесса.

- Наверное, ты действительно произвёл впечатление на волшебницу, стахановский ты перфоратор, - ехидно улыбнулся Платон. Пару предыдущих дней и он, и остальные шутили ниже пояса без остановки, прекрасно зная, как сильно надо постараться, чтобы выйти на девятый балл репутации. Но я на них не обижался. Постараться ведь действительно пришлось. - Такой бонус отхватил - мама не горюй! Остальные только клыки скалят. Что в игровом мире, что на форуме. Читал, Лёха? Читал, что там пишут?

- Да, мимоходом, - подтвердил я. - Мамкины теоретики строят теории заговора?

- Мягко говоря. Там тебя не только другом админа называют... Что, в принципе, отчасти правда... Там утверждают, что тебе умышленно помогают. Все ведь желают в будущем пожрать экспу в "Кратере". Но попасть никто не может. Потому со всей серьёзностью обсуждают, что админы специально выделили тебе сладкое местечко. "Имморталсов" же, пишут, выгнали со всех мало-мальских интересных спотов. И чтобы "Имморталсы" не забастовали и не слились, им подкинули кость в виде "Кратера". Пишут, что заслуги твоей тут нет никакой. Чисто помощь админов.

- Пусть пишут, - махнул я рукой. Подобные домыслы я читал не единожды и не на одном форуме. И хоть, бывало, такие домыслы попадали точно в цель, гораздо чаще я всего добивался своими силами без помощи "высших сил". И никогда на такие домыслы не реагировал. - Я знаю правду, но доказывать никому ничего не собираюсь. Пусть фантазируют под свою ответственность. Давайте лучше по делу. Спасибо за похвалу, конечно, и новости с полей эпистолярных сражений, но на данный момент меня больше интересует другое. Что по врагам реальным? Что там те два мудозвона - Инсейн и Антошка?

- Инсейн затихарился где-то. Жрёт экспу в каких-то данжиках. Пропал с радаров, - Платон развёл руками.

- Дрифтера видел в Хушроне, - вступил в разговор Валентин, играющий на классе "страж орды", а потому имеющий свободный доступ в город орков. - Удивительно, правда?

- Что может быть удивительного в том, что такой же орк, как и ты, бродит в городе орков? - нахмурила брови Олеся.

- Это верно, - согласился Валентин. - Удивительное в другом - с кем я его там видел. Сам удивился, да и вы вряд ли поверите, но его клыкастую рожу я заметил у входа в шалаш Кагана Вулуга. Дрифтер и сам вождь натурально обнимались, гримасничали типа хохотали, и вместе скрылись в шалаше. Я вообще прозрел. В столице орков Каган Вулуг величина не меньшая, чем сам король королевства Италан в Кресфоле. Просто так с ним никому не позволено разговаривать. Отгонят пинками и палками любого желающего. Не говоря уже о том, чтобы в обнимочку шастать. Всё это не просто так, говорю я вам.

- Антон уже наработал такую репутацию с вождём? - удивился Рубен.

- Похоже, да, - кивнул Валентин. - Боюсь, уже максимальную репутацию. Не знаю как, не знаю когда, но ему, скорее всего, удалось. Возможно, ему там уже ништяки раздают горстями.

Эта новость меня не порадовала. Даже заставила задуматься. Я вспомнил разговор с магистром Женну, где он настойчиво рекомендовал наладить отношения с орками. Не просто прийти с поклоном и дарами, а заручиться поддержкой. Вернее не поддержкой орков как таковых, а поддержкой Пятого из Пяти - шамана Гриззала. В свете новостей о новом друге Антошки совет магистра стал казаться мне не только полезным, но и необходимым к исполнению.

- Наверное, надо и нам обзавестись друзьями в столице орков, - сказал я. - Нельзя упускать такую возможность. С волшебницей людей я уже подружился, и очень близок к дружбе с магистрами тёмных и светлых эльфов. Надо, пожалуй, уделить время оркам. Как мне это лучше провернуть? Подскажет кто? Валентин?

- Никак не провернуть, - тот даже не раздумывал. - Ты - светлый эльф. Хоть ник-нейм у тебя серо-чёрного цвета... Гы-гы... Простите, - неловко пожал он плечами, когда никто даже не улыбнулся. - Короче, просто попасть в Хушрон, не говоря уже о том, чтобы с кем-то там подружится, для тебя это "миссион импосибл", Лёха. Вашего ушастого брата там не терпят. Не по лору вы там. Только если в котёл, и варить долго для нажористости бульона. Я ещё ни одного живого эльфа не видел в Хушроне.

- Но я же не простой эльф...

- Верно. Тут я согласен. Но всё равно тебе там будут не рады. Уверен. А с учётом того, что там прописался Дрифтер, думаю, тебе там будут не рады вдвойне. Уж он позаботится об этом.

Я опять почесал лобик. Скорее всего, Валентин прав. Надо было этим вопросом озаботиться ранее, когда мой путь и путь моего клана только начинался. Когда "непосвящённые" ещё не избороздили игровой мир. А теперь среди неигровых персонажей обо мне не только слухи поползли разной степени гадостности, но и, уверен, Антошка перед ушами вождя орков облил грязью мой игровой ник-нейм. Так что идея идти к оркам самому, пусть даже с дарами, не выглядит грамотной. Она выглядит глупой.

Но это не значит, что нельзя попытаться зайти с чёрного входа.

- Я тебя услышал, Валентин, - сказал я. - Но, как мы все с вами знаем, не бывает невыполнимых миссий. Том Круз, вон, во скольких невыполнимых миссиях поучаствовал. Но все успешно завершил. И пусть кому-то из нас придётся так же резво побегать, мы постараемся завершить эту миссию успешно. Валентин, отправляйся в Хушрон сразу, как погрузишься в игру. Отыщи шамана Гриззала. Это их Высший маг...

- Да, я знаю кто это такой.

- Вот-вот. Узнай, захочет ли он со мной пообщаться. Просто прозондируй почву. Если он, как и все местные "неписи", в курсе, кто я такой, проблем со встречей не должно возникнуть. Постарайся, пожалуйста.

- Попробую.

- Спасибо... Так, дальше. Пришла пора обсудить самый важный вопрос. Олег, Платон, что у вас? Инфу по кланам собрали?

- Так точно! - Олег вскочил слишком резво, невзначай - а, может, специально - задел седалищем стул и растерянно обернулся в полусогнутой позе, разглядывая результат. Почему-то выглядел он настолько смешно, что я не сдержал улыбку, а остальные засмеялись.

- Поменьше энтузиазма, сержант, - усмехнулся я.

- Всего лишь сержант? - плаксиво скривил он брови. - Я думал, я в звании не меньше полковника.

- Королём академии станешь обязательно. Будешь присматривать за новобранцами клана... Что по потенциальным союзникам-то?

- Ну, в общем, мы с Платоном прощупали множество клан-лидеров через личные сообщения, - Платон утвердительно кивнул на слова Олега, и тот продолжил. - Потенциальное предложение о союзе было интересно многим. Реально многим. "Имморталсов" все знают, и знают, шо за силу они из себя представляют. Но в последние два дня многое изменилось. Теперь предложение интересно абсолютно всем. Ведь все знают за кем сейчас "Кратер". Если раньше мы писали первыми, здоровались и вежливо общались, щас все пишут нам. Нас завалили вопросами и предложениями о встрече. А значит, придётся перебирать.

- Есть кто толковый в вашем списке? - задал вопрос я. - Клан-лидеры, я имею в виду. Есть те, кто может больше, чем другие?

- С десяток уже отобрали, - поддержал Олега Платон. - Со сколькими бы ты хотел пообщаться?

Я почесал бороду в задумчивости. Места в альянсе всего два. То есть из десяти кандидатур лишь две подойдут. Но лучше пролистать весь список, как говорится. Пообщаться с большим количеством клан-лидеров, чем с меньшим. Так выше шанс отобрать действительно умелых лидеров, а не обычных тестеров, решивших попробовать свои силы на Закрытом Бета Тестировании. Как опытный руководитель, я точно знаю, что далеко не каждые плечи выдерживают столь тяжкий груз. Возможно, в реалиях ненапряжного ПвЕ-контента многие новоявленные лидеры кланов могут оседлать коня. Скакать на нём и уверенно держать вожжи. Но что будет, когда на огонёк заглянет ПвП-контент? Не утратят ли они управление? Не выпустят ли вожжи? Ведь управлять кланом, пребывая в постоянном напряжении, и убивать "мобцов", весело обсуждая с друзяшками, кто сколько вчера выпил пива - это совершенно разные вещи. На два свободных места в альянсе мне нужны только те, кто справится с напряжением. Кто не упадёт с коня, кто будет крепко держать вожжи и вести за собой. Мне нужны такие, как я. И я сам должен на них посмотреть.

- Давайте сделаем так, - я шлёпнул ладонями по коленям. - Всех клан-лидеров, которым вы писали, а не только тот десяток, оповестите и соберите вечером где-нибудь в Кресфоле. Арендуйте ресторан и пригласите всех туда. Я хочу посмотреть на каждого. Послушать, узнать поближе. Присмотреться, короче. Поэтому созывайте всех. Двадцать плюс, тридцать плюс, сорок плюс человек у них в клане - неважно. Главное выяснить есть ли у них управленческий стержень. С набором мы поможем, если что. Это не сложно. Нужны лишь хорошие лидеры. Всё понятно?

- Даже если их будет более пятидесяти человек? - поинтересовался Платон.

- Нет, - спохватился я. - Более пятидесяти клан-лидеров не надо. Посмотрите на них сами сначала. Посмотрите статистику кланов. Пообщайтесь лично в переписке. Пятьдесят человек я ещё осилю, смогу запомнить каждого. Но больше не надо. Этого более чем достаточно.

- Хорошо, Лёха.

- Отлично. А теперь я, пожалуй, с вашего позволения отправлюсь создавать альянс. Никогда этого не делал в жизни реальной. Но в жизни новой, жизни виртуальной, похоже, придётся.

- Ты знаешь, что это правильное решение, командор, - Олеся встала первой и опять, по привычке, по-мужски хлопнула меня по плечу.

- Верно, - я кивнул. - Меня лишь беспокоит, справлюсь ли я.

- Справишься, - уверенно произнесла она. - А мы поддержим, если что. Иначе зачем мы здесь?

С этими словами сложно было не согласиться.

***

Я телепортировался в Кресфол, вызвал коняшку и неторопливо направился в королевский квартал. Я знал, что надо делать и где надо делать. Но не спешил, ведь хотел побыть наедине с самим собой и поразмышлять.

Как я и говорил своим коллегам по игре, для меня создание альянса будет нечто такое, чего я никогда не делал ранее. Я всегда справлялся своими силами. Побеждал или проигрывал. Я не искал помощи на стороне и отказывал тем, кто предлагал мне свою помощь. Я был уверен в собственных силах и, в какой-то степени, заносчив. Признаюсь, победы и умение держать в узде огромные, по игровым меркам, людские ресурсы заметно подняли моё чувство собственной важности. Были времена, когда я реально считал себя особенным. Как Жозе Мауриньо, когда тот тренировал "Челси". Но спесь с меня стекла, будто растаявший жир, после событий, когда по новой пришлось налаживать контакт с незнакомыми людьми. В каком-то смысле все эти тестеры сделали доброе дело - помогли мне посмотреть на себя со стороны. Посмотреть трезво. Теперь я действительно был готов внимать их советам. Я перестал считать, что лишь моё мнение имеет значение. И к совету Олега отнёсся со всей серьёзностью. Хоть я всегда считал, что против "зерга" можно вполне успешно сражаться слаженностью и высоким уровнем подготовки, в "двумирье" против "зерга" мне сражаться нечем. Нет ни слаженности, ни уровня подготовки. Поэтому мне нужно приспосабливаться. Мне нужно идти в ногу со временем и адаптироваться. Мне нужен свой собственный "зерг". Иначе мой клан, мой собственный бренд, который я создал с нуля, растопчут. А этого я допустить не могу. Как бы не складывались обстоятельства, я всегда буду сражаться. Один, или с тысячами тех, кто будет прикрывать мою спину.

Задумавшись, я едва не вылетел из седла на повороте. Но не захромавшая лошадь меня подвела, и не мысли в голове. Перед моими глазами выскочило неожиданное системное оповещение.

Внимание! Репутационное задание: "Враг истинной веры" - провалено.

Награда: недоступно.

Признаюсь, в первые секунды, когда я дёрнул вожжи с криком "Тпруууу!", я не сразу вспомнил, что за задание такое. Я вообще о нём забыл. Вивиарис, прекрасный клановый "гринд" в крайние два дня и серьёзные задачи, которые мне предстояло решить, начисто отбили память. Мне даже пришлось залезть в меню заданий и пройтись по текстам, чтобы это задание отыскать. И лишь прочитав посеревшие буковки уже неактивного задания, я всё вспомнил. Вспомнил и про понтифика Гелена, и про обещание, которое ему дал. Я даже вспомнил разговор с графом Люциусом и префекта по имени Грегуар, которого предстояло отыскать в Кресфоле. Обо всём этом я забыл начисто.

- Блин, - я сидел на смирной лошадке и чесал макушку. - Как я ненавижу этот квестовый ПвЕшный бред. Стоит забыть о нём - и трындец. Потом ломай голову, размышляя о том, что ты упустил... Вот что это сейчас было? Никакого же таймера не было. Что мне теперь делать?

На первый вопрос я не мог дать ответа. Вот просто никак. Но на второй вопрос, который я задал самому себе, я мог уверенно ответить - двигаться дальше. Делать то, за чем приехал. На данный момент все задания не важны. Важно нарастить мышцы, подобрать кадры и позволить им заматереть. Я должен увеличить количество боеспособных войск под своим командованием. Я должен поставить их в "Кратере". Я должен позаботиться об их уровне и сыгранности. Моя армия обязана увеличиться. И я, как командир, должен заняться её формированием.

Я уверенно дёрнул вожжи, вытряхивая из головы посторонние мысли. Припарковался у здания, где обитал неигровой персонаж, ответственный за создание альянсов, и направился к нему. И лишь вежливо поздоровавшись и удостоившись уважительного поклона, я опять замер в нерешительности. А какое название я дам альянсу? Как обзову? Какое грозное имя будет носить альянс, который не должен посрамить ни имя Серого Ворона, ни имя его популярного клана?

В ступоре, правда, я пребывал недолго. Из него меня выбил незнакомый игрок, который подошел с той же целью, что и я - с целью создать альянс. Игрок-тестер внимательно меня разглядывал несколько секунд. Щурился, и, несомненно, узнал. Затем сплюнул и пренебрежительно произнёс:

- Всегда этот Серый Ворон попадается мне на глаза. Надоел хуже горькой редьки.

Парня этого я не знал от слова "совсем". Как ни тужился, как ни старался вспомнить игровой ник-нейм, так и не смог. Его ник, его лицо, его игровой класс не говорили мне ничего. Для меня это был очередной фыркающий "ноунейм". Один из тех, кому "всегда" мешает Серый Ворон. Мешает, но о существовании которого даже не подозревает.

И пусть так остаётся всегда.

Я вновь обратился к НПС с просьбой зарегистрировать альянс. А затем, когда перед глазами появилось текстовое окошечко, где необходимо обозвать альянс, уверено отстрочил: "Forever".

Я подтвердил называние альянса и с улыбкой его прочёл: всё просто прекрасно. "Immortals" "Forever"! Что может быть прекраснее? Вкупе с названием клана название альянса смотрелось идеально. Кто бы теперь меня не видел, кто бы на меня не смотрел, кто бы не брюзжал о том, что я мешаю ему жить, теперь все они будут знать, что "Бессмертные" здесь "Навсегда"!

Глава 9.

В самом роскошном ресторане столицы королевства Италан был выкуплен весь верхний этаж. Вернее, выкуплена крыша, откуда по вечерам рядовые посетители имели возможность наблюдать за мерцающими звёздами. Наблюдать за бурлящими туманностями или за шалостями Высших магов, когда те желали развлечь публику магическими фейерверками.

Сейчас же никакими магами не пахло. Вернее, не пахло неигровыми магами. Разных магов, которыми отыгрывали роль тестеры на зарплате, хватало с избытком. Хватало разбойников, "танков", лучников и остальных дамагеров. Присутствовали представители абсолютно всех рас "двумирья". Были даже известные ролевики, которые, по какой-то причине, решили отыгрывать только за орочьих персонажей и не принимали в свой клан никого чужой крови. Как успел быстро нашептать Квантум, когда я поднимался по лестнице, лидер этого клана вместе со своим замом уже устроили шоу, наполняя орочьи пасти халявным пивом. И хоть местный алкоголь игроков не брал, эти двое зачем-то притворялись пьяными, цеплялись к каждому, громко кричали и отрыгивали, старательно превращая важное событие в балаган.

- Зачем ты тогда их притащил? - спросил я Квантума у последней ступеньки.

Тот пожал плечами.

- Их почти сотня в клане. Масса орочьего мяса, которое можно использовать...

- Ерунда, - я махнул рукой. - Клоуны мне не нужны. Если кто-то ко встрече относится несерьёзно, пусть отправляется под крыло к Дрифтеру.

- Да дай им шанс, Лёха.

- Ва-а-а-а-агх! - услышал я громкий бас, перебивавший шум толпы. А затем увидел стандартного зеленокожего здоровяка в добротных доспехах, который одним залпом прикончил здоровенную круженцию пива.

- Обещаю присмотреться, - ответил я, скептически наблюдая за зрелищем. - Но, будем надеяться, тут присутствуют серьёзные люди.

- Присутствуют. Мы постарались.

- Ну, сейчас узнаем.

В организации праздника я участие не принимал. Обо всём позаботились мои ребята. Они и приглашения разослали, они и крышу забронировали, они и всё отдекорировали.

Три длинных стола, выставленные перпендикулярно небольшому столику у самого карниза, пока пустовали. Столы были застелены белоснежными скатертями, уставлены разнообразной закуской и глиняными кувшинами с пойлом. Эти столы, как мне уже сообщили, займут лидеры кланов со своими помощниками, когда Серый Ворон прибудет и позволит всем усесться как добродушный хозяин. Центральный же стол займёт он сам и даст отмашку приступать к знакомству. До тех пор члены клана "Immortals", по указанию главы разведки, будут присматриваться к потенциальным союзникам. Завязывать разговоры, знакомиться и интересоваться целями. Вся добытая таким образом информация будет скапливаться в ушах Платона, чтобы потом быть переданной Серому Ворону. Именно поэтому меня попросили опоздать почти на час. Не потому, что я бестактный и невежливый хозяин, а потому, что так надо для пользы дела.

- Тридцать семь лидеров пожаловали, - Платон выскочил перед моим носом. - Каждый привёл свою правую руку, если можно так выразиться. Но некоторые передумали в последний момент.

- Серьёзно? - я не на шутку удивился, ведь считал, что желающих будет гораздо больше. Я считал, что союз со мной действительно интересует всех. Ведь от этого союза потенциальные союзники выигрывают больше, чем я. А тут ещё кто-то смеет нос воротить. Странно.

- Ага, - кивнул Платон. - Антошка постарался. Отговорил некоторых.

- Не понял? Откуда он знает, что мы проводим смотрины?

Платон кивнул в сторону. Я проследил за взглядом и заметил в вечернем сумраке знакомые летающие глаза. Никого не стесняясь, не прячась в невидимости, чуть выше крыши парили глаза-админы. Щёлкали веками, как фотоаппараты, и улетали искать другой ракурс.

- Инкогнито сохранить не удалось, - прокомментировал Платон. - Николай дал указание протоколировать важное событие и раскричать об этой новости на форуме. Чтобы все знали, все прониклись.

- Походу, он тоже хочет, чтобы мы набрали жирка, - недовольно проворчал я. Я никогда не кричал "гоп", пока не перепрыгивал. И никогда бы не стал заявлять о любом событии, пока оно не свершилось. Тем более о таком, где откровенно демонстрируется недостача штыков у клана, который позиционирует себя как главная доминирующая сила. - Но он влез на чужую территорию. Он не понимает, что союзные договорённости, как и деньги, любят тишину. Выскажу ему за это сегодня.

Я замахал руками на "глаза", когда те заметили меня и принялись безжалостно "щёлкать". Но им моё неудовольствие было "по барабану". Знакомые щелчки очень быстро привлекли внимание к моей персоне и вскоре я утонул в рукопожатиях изнакомствах.

Лидеры кланов или сами подходили здороваться, или ждали, когда меня подведут к ним. Мы перебрасывались дежурными фразочками, а я старался запомнить лицо, игровой ник-нейм и класс очередного претендента на альянс. Я обладал фотографической памятью, но плохо запоминал имена. Потому в лицах сразу выискивал оригинальные черты или изучал глаза. Присматривался к каждому, в общем. Но при поверхностном знакомстве никто из лидеров меня не впечатлил. Даже тот самый псевдо-пьяный орк, который сразу прекратил паясничать, когда нас представляли друг другу.

- Протокольная фотография! - неожиданно раздался громкий голос с небес. Один из "глазиков" спланировал вниз и добавил. - Всем разойтись. В центре станет Серый Ворон. Лидеры остальных кланов, пожалуйста, по правую и левую руку от него. У кого персонаж высокий - вторая линия. Гномы - первая. Давайте не будем затягивать.

Затянуть всё же пришлось. Чтобы всех расставить правильно, а рядовых участников разогнать, "глазику" пришлось постараться. Всё завершилось удачно после десятого дубля, когда на помощь подоспели другие глаза-админы. И только после общей фотографии нас наконец-то оставили в покое.

- Прошу, рассаживайтесь, - я указал рукой на столы и занял место за центральным.

Волнения как такового я не испытывал. Находясь на той позиции, которую я сейчас занимал, имея такой большой игровой опыт и вкусный "Кратер" за плечами, я чувствовал себя хозяином шоу, а не рядовым участником. Я мог требовать, а не просить. Я был уверен, что могу предложить больше, чем другие предложат мне. И что моё предложение намного интереснее, чем предложение каждого потенциального союзника.

Но всё же я одёргивал себя. Выгонял из головы старого Серого Ворона и призывал не вести себя с этими людьми как Калигула. Быть добродушным и дипломатичным, а не жёстким и категоричным.

- Инфу подсобрали, - прошептал мне на ухо Платон, когда все зашуршали стульями, усаживаясь. - "Кротов" нет, но хомячков, как ты любишь говорить, хватает. Есть даже те, кому хотелось прийти просто "по фанчику". Событие ведь не рядовое.

- Другие нашей протекции жаждут, - зашептал в другое ухо Квантум. - Понимают, шо мы можем дать достойный контент. Но особой дружелюбности никто не демонстрирует. Ждут твоего слова. Хотят на тебя посмотреть, а не просто слышать байки.

- Хорошо, - кивнул я. - Оставайтесь рядом и рассказывайте о тех, кто будет выступать. Я многих уже забыл. А о составах кланов знать не знаю.

- Ну, тут есть серьёзные ребята...

Я поднял руку, останавливая Платона.

- Сейчас и я покажу, что настроен серьёзно.

Я встал из-за стола и вилкой постучал по ближайшему глиняному кувшину.

- Попрошу тишины, друзья, - лидеры кланов услышали, прекратили размещать седалища и дружно посмотрели на меня. - Давайте начнём знакомство... - я поднял серебряный бокал с красным вином. - Прежде всего хочу поблагодарить всех и каждого за то, что откликнулись на зов "Бессмертных". Уверен, каждый из вас в курсе всего, что происходит на политической карте "двумирья". Каждый из вас знает меня и знает о врагах моего клана. Каждый знает, какая сила сейчас противостоит "Бессмертным". Но всё же вы не убоялись её и пришли услышать моё слово. Спасибо вам за смелость... Но так же я хочу сразу расставить точки над "ё": нет и никогда не было той силы, которую бы "Бессмертные" испугались. Любой вражеской силе мы будем оказывать сопротивление. С любой силой будем сражаться и громить её. Как вы сами могли недавно убедиться. Прошу вас запомнить: мой клан стоит крепко! Мы мотивированы, экипированы и прокачаны. Каждый из нас, и я в том числе, на целую уровневую голову выше ближайших преследователей. Мы всё ещё имеем гандикап и намерены его сохранить... Но так же не секрет, что нам критически не хватает штыков. "Бессмертным" противостоит весьма опасная коалиция, лидеры которой мотивированы в не меньшей степени. Ими движет личная неприязнь. А ненависть, как мы с вами знаем, прекрасное топливо для двигателя. Прекрасный мотиватор. Именно поэтому, осознавая непростое положение, я решил создать свою коалицию. Коалицию, флагманом которой станет мой клан. Но мне нужны ещё два клана, которые разделят с нами тяготы предстоящей борьбы. Мне нужны лидеры, которые уверенно поведут за собой и станут надёжными союзниками. Мне нужны те, кто будет демонстрировать постоянный прогресс. Кто будет лоялен и никогда не сдаст назад... Взамен вы получите защиту от управленческого невежества, помощь в прокачке персонажей и протекцию на спотах. Вам подскажут как и где эффективнее заниматься набором уровней. И, конечно же, каждому члену новоявленного альянса я лично выдам доступ в "Кратер", - я поднял руку с указывающим в небо перстом. - Уверен, вы понимаете, о чём я говорю. И понимаете насколько это важно.

Продолжать длинную речь я не стал. Я мог бы и дальше расплываться мыслью по древу. Но не стал. Я просто заметил, как десятки пар глаз уставились на мой указательный палец. Уставились, как на палец Всевышнего. И взгляды эти заставили меня приуныть, ведь я понял, что больше всего интересовало прибывших. Высокопарные речи про союзнический долг и встречу врага бесстрашной грудью интересовали их куда меньше, чем мой указательный палец. Гораздо больше все эти люди, скрывающиеся за аватарами игровых персонажей, интересовались возможностью добраться до "капа" - до 100-го уровня. И иных возможностей, кроме "Кратера", пока не существовало.

Кто-то за одним из столиков напротив захлопал в ладоши. Но быстро затих, не получив поддержки. Затих так быстро, что я даже не успел его рассмотреть.

- Серый Ворон ищет союзнической помощи, как я понимаю? - с места встал человеческий маг с ником "Screamer" в очень дорогой тунике. - Я, как лидер клана "Fight Club", как опытный игрок с двадцатилетним игровым стажем, позволю себе выступить первым... Имя Серого Ворона на слуху. Все знают, кто он такой. Многие знают, на что способен. Но, уверен, Серый Ворон мало знает о других. Возможно, остальных он считает недостойными. Возможно, считает, что другие кланы не являются самостоятельной единицей. Считает, что они будут лишь придатком его клана. Нахлебниками в самом прямом смысле слова. Если так, спешу сообщить, что клан "Fight Club" таковым не является. Мы сильны сами по себе. Мы самодостаточны. Пусть мы организовались не сразу, на чуть более поздней стадии Закрытого Бета Тестирования, мы уже достигли много. И мы бы вполне могли в одиночку продолжать путешествие по новому для всех миру... Но всё же взаимовыгодное сотрудничество с кланом посильнее, с лидером - говорю без обиняков, - имеющим доступ в "Кратер", очень привлекательно. Глупо было бы отказываться от такой возможности, учитывая скорый финал. Поэтому я первый протягиваю "Бессмертным" свою руку, - игрок с ником Скример, на полном серьёзе, протянул руку в мою сторону. - Свою союзническую руку. Примите её и не тяните с окончательным решением.

Так и не опустив руку, он сел. А я покосил глазами на Квантума, стараясь держать морду лица под контролем. Если бы старый Серый Ворон услышал столь "заманчивое" предложение в той игре, где он был королём, уже бы давно хохотал. Но новый Серый Ворон обязан вести себя как взрослый мужчина, а не как заносчивый юноша.

- Клоуны, - Квантум верно понял мой взгляд и склонился над ухом. - Где-то сорок с хвостиком человек. То ли 122-ое, то ли 125-ое место в общем рейтинге. Он мне раз двадцать писал в личку, изводя и уточняя. Кандалы, короче, а не помощники.

- Понятно, - кивнул я, полностью доверяя мнению Олега. - Уже вижу, что это не Эдвард Нортон и не его alter ego - Брэд Питт... Спасибо за выступление, - поблагодарил я парня вслух. - Теперь бы мне хотелось услышать остальных. Смело высказывайте своё мнение. Смело говорите, что вы хотите от нас получить, и что готовы предложить взамен.

Вскочили сразу несколько человек. Но, благодаря моей поднятой руке, они быстро перестали пытаться перекричать друг друга.

- У меня под сотню человек под крышей. Есть свой клан-холл и собранные консты, - заговорил игрок-эльф с ником "Werewolf". - Сыгранные консты, коими Серый Ворон так гордился на серверах, где играл ранее... Да, я знаю, кто ты такой. Сражался против тебя в мире реальном... Но я не могу не оценить твоего умения добиваться результатов. Я знаю, на что ты способен, а потому, сразу отбрасывая в сторону старую неприязнь, заявляю: готов с тобой сотрудничать. Быть не просто балластом, а вносить посильную лепту. Не руку протягивать, - он пренебрежительно посмотрел на предыдущего оратора. - А разделять невзгоды. Быть вместе во время побед или поражений. Решай.

- Тоже самое могу предложить и я, - выступление начал ещё один клан-лидер с ником "Captain Ahab". - Но "под сотню" бойцов - это ни о чём. У меня уже больше 150-ти. Уровни приличные у ребят, и рвения хоть отбавляй. Посмотри стату, Ворон. Найдешь "Флибустьеров" в первой двадцатке. Но я не хотел бы быть "младшим братом". Я хочу союзничество на равных, а не отношение старшего брата с младшим. Мы многое можем дать, но и потребуем не меньше.

- Это несомненно, что потребуют, - фыркнул Вервольф. - Эти крысёныши только и могут, что требовать. А при замесе бегут после первого же...

- Заглохни, эльфятина! - читавший "Моби Дика" приложился кулаком по столу. - С тобой никто не ведёт диалог! Ты - нуб криворукий! Ты даже рейда организовать не можешь! Тебе ли трындеть!?

- Тогда давай, может, ещё раз выясним кто-что не может? - ухмыльнулся эльф. - Твои 150+ против моих "под сотню". Как уже было ранее. Рассказать Ворону про результат?

- Да пошёл ты в дырочку...

- Попрошу всех держать себя в руках, - я сам удивлялся собственной дипломатичности, которой ранее даже не пахло. Подобные срачи между лидерами конст-пати или простыми знакомцами я наблюдал ни раз. Но никогда доселе я не просил кого-либо из них держать себя в руках. Я говорил по-другому и на другом языке - на матерщинно-матерщинном. - Все личные дрязги я бы попросил оставить за порогом этого прекрасного заведения. Отнеситесь к сегодняшнему собранию серьёзно. Прошу... Прошу! - повысил я голос, когда перепалка вновь продолжилась. - Следующего клан-лидера высказаться.

А вот этот гном с булавами за плечами мне понравился. Коротышка дождался, когда утихнет буря взаимной неприязни, и спокойно рассказал о себе.

Звали его Никита. Именно со своего реального имени он начал. А ник-нейм его был "Marran Ziro". Он возглавлял клан "Elevetion" - "Возвышение" - и относился к своим обязанностям с прилежностью. Как и я, он имел огромный игровой опыт. По крайней мере, так он о себе говорил. О его реальном игровом опыте я понятия не имел. Но, в принципе, верил его рассказу о управленческом пути в "двумирье". К тому же Квантум опять повис на моём ухе и подтверждал те или иные достижения уравновешенного гнома.

Клан его действительно имел достижения. Хоть количественно клан "Возвышение" не возвышался над многими другими кланами, качественно давал фору. Именно этот клан, как оказалось, зафармил "Крока" вторично. Первый раз лутом разжился альянс "Триумвират", как я помнил. Следующего же забрали именно они. Отбили, если точнее сказать. Выиграли ПвП, как успел нашептать Квантум. Организовались позже, пришли позже, отбили и добили. То есть ребята, с моей скоротечной точки зрения, были ПвП-направленными. Не тряслись за проценты, умели и желали сражаться. Что для меня было крайне важным.

Единственное, что мне не понравилось в выступлении гнома - его прямолинейность. Без всяких комплиментов и любезностей в мою сторону он заявил, что его клан вполне самодостаточен. Что до конца Закрытого Бета Тестирования без проблем может дальше двигаться в одиночку, потребляя интересный контент. Но всё же новость о том, что Серый Ворон получил доступ в "Кратер", достигла и его ушей. Такую возможность глупо упускать. Протекция "Бессмертных" это, конечно, хорошо. Но она не цель для клана "Возвышение". Цель - стать в "Кратере" и докачать мемберам клана 100-е уровни. Ведь там, на столь высокой планке, членов клана, как и всех остальных тестеров, ждут солидные денежные бонусы. И выгода - это главное, что его интересует.

- Спасибо за достойное выступление, - искренне сказал я. - Не скажу, что мне интересен столь прагматичный подход. Мысли о деньгах в первую очередь мне кажутся кощунственными, когда мы говорим о новом дивном мире. Когда лишь мы - небольшая избранная часть - являемся первопроходцами. Но за честность благодарю. О твоём клане я не слышал, но поинтересуюсь обязательно. Ответ вышлю письмом лично.

- Был бы рад, если объяснишь, если вдруг мы не подойдём в союзники. Прагматичный подход не считаю чем-то зазорным. Наоборот: уверен, деньги мотивируют. Заставляют прилагать больше усилий. Тебе бы не знать, Ворон, - подмигнул гном в конце.

Я только руками развёл, ведь возразить было нечего. Уж я-то знал, как деньги мотивируют. На собственной шкуре не раз прочувствовал.

Дальше смотрины пошли куда живее. Стали набирать темп. Хоть опять возникали мелкие срачики между потенциальными кандидатами и пылали незатухающие огоньки старых противоречий, больше никто не сворачивал с верного пути. Лидеры кланов говорили по существу, перечисляли количество штыков, доказывали уровневую боеспособность. И такой подход мне больше понравился. Примитивное писькомерство лишь раздражало, а деловой подход воодушевлял.

Но всё же к финалу выступлений я уже порядочно устал. Устал от речей велеречивых клан-лидеров, устал от шумного сборища. Слишком много новой информации на меня навалилось. Эту информацию требовалось утрамбовать и дать ей отлежаться.

- Благодарю всех за то что пришли и выступили, - когда сел последний лидер клана, я опять поднялся из-за стола. - Обещаю, что подумаю над словами каждого. Посовещаюсь с ребятами и приму решение. Но, к сожалению, мест в альянсе лишь два. А значит, большинству из вас "Бессмертные" помочь не смогут. Прошу вас не обижаться и отнестись с пониманием...

- Мы все знаем, как развивается ситуация в "двумирье", - позволил себе перебить меня один из лидеров весьма сильного клана из первой десятки. - "Имморталсы" уже не на коне, очевидно. Их щимят по всем фронтам, как я уже говорил в своей речи. В открытых столкновениях у вас нет шансов, Ворон. Поэтому не думай долго. Ведь если будешь долго перебирать, если затянешь с выбором, потенциальные союзники могут выбрать другую сторону и превратиться в открытых врагов. И тогда те, кого ты всё же выберешь, позавидуют тем, кому ты отказал.

Скрежет собственных зубов я очень хорошо расслышал. И даже на мгновение испугался, что этот скрежет услышат другие. Те, кто сейчас должен видеть во мне лишь спокойного дипломата и уверенного в себе лидера. Подобных слов от потенциальных союзников я не слышал ранее. Хоть ко мне часто набивались в друзья, подобным тоном и подобными словами никто не разговаривал. Никто не ставил мне условий, никто не предъявлял ультиматумов. Так поступали только враги. А потому мне пришлось приложить массу усилий, чтобы удержать себя в руках. Чтобы не запылать по старой привычке.

Моё быстро раскрасневшееся лицо, наверное, заметила Кассиопея. Иначе я не могу объяснить, почему она неожиданно перекрыла собой обзор и сжала мою руку. Я её ни о чём не просил и лишь знал, что она сидит недалеко от меня.

Но девушка, видимо, быстро разобралась в ситуации. Она сработала как лучший в мире громоотвод. Подскочила и переключила внимание.

- Не стоит, - прошептала мне на ухо она. - Не надо этого делать.

Без лишних слов я понял, что она имеет в виду. И моментально стал затухать. Нецензурный водопад, который ранее низвергнулся бы на каждого, кто посмел бы так разговаривать с Серым Вороном, не вырвался из моего рта. Он там и затих.

- Спасибо, - одними губами я поблагодарил девушку. Она улыбнулась, оттолкнула Квантума и заняла его место рядом со мной, так и не отпустив руку.

- Я всегда буду рядом, - сказала она.

И лишь теперь я понял истинную глубину смысла, содержавшегося в этих словах. Ранее не смотрел настолько глубоко, хоть и знал, чего от меня хочет Вика. Но сейчас я что-то понял. Что-то, чего не мог понять ранее. Неважно, как я буду к ней относится, неважно, смогу ли я ей дать то, чего она ждёт, она не оставит меня. Она всегда будет со мной рядом. Всегда будет готова унять мой гнев, дать дельный совет или выслушать. Как самый лучший друг, она будет готова оказать помощь, ничего не требуя взамен.

Я улыбнулся, ответно сжал девичьи пальцы и повернулся к толпе игроков:

- Обещаю, вы все получите ответ в кратчайшие сроки. Чрезмерным ожиданием никого не буду мучить. Мы рассмотрим кандидатуры и свяжемся с каждым. Спасибо, что пришли.

Столы и стулья опять загрохотали по деревянному полу. Выпроваживать гостей принялись все мои ребята. Лишь Святой Дистин не стал этого делать и приземлился рядом.

- Ворон, мне кажется, это была не самая лучшая затея, - плотный, почти квадратный гном не скрывал своей озабоченности.

- Что именно тебя беспокоит, Димон?

- Этот... как там его... ну, который выступал вот сейчас... Он прав, в принципе. Кто бы ни стал нашим союзником, союзником он будет так себе. А вот кто не станет - и таких большинство - врагом будет куда более злым. Этот мир, как мне кажется, начинает разделяться на два враждебных лагеря. И если ты не в одном, ты в другом. Так уж повелось... И те, кому мы откажем, будут гореть желанием не только нас наказать, но и доказать, что зря ими побрезговали. Такова человеческая природа. Когда тебя выбирают, ты хочешь, чтобы тебя оценили по достоинству, а не брезгливо отмахнулись. А если от тебя отмахнутся, ты захочешь доказать, что сделали это зря.

- Я прекрасно это знаю, Димон, - я позволил себе улыбнуться. - Это одна из причин, почему я никогда не создавал альянсов. Хрупкие натуры часто мне писали в личку, а потом обещали отомстить за пренебрежение... Но сейчас у нас другая цель. Нам не до сантиментов. Нам нужны кадры. Это главное. А угодить сразу всем всё равно никогда не удастся. Потому даже пытаться не стоит.

- Это верно, - согласился он.

- Серый Ворон! Ворон! Есть время переговорить? Пять минут тета хотя бы! - отталкивая в стороны тех, кто пытался ему помешать, к моему столику пробился тёмный эльф. Вернее игрок, отыгрывающий роль мага в расе отступников.

Я прищурился, пытаясь прочесть ник-нейм, но лишь встряхнул головой - ник был просто нечитаем. Я тут же вспомнил, что уже пытался проделать это ранее, когда игрок выступал. Но и тогда я оставил попытки прочесть его ник.

- Э-м-м-м... Прости, не могу понять, как тебя зовут...

- Навуходоносор, - представился маг. - На английском действительно тяжело прочесть.

- Ах, ну да, - я стукнул себя по лбу, тут же вспомнив это имя. И имя, и этого парня, и название клана, который он представлял. Ничего из этого меня не впечатлило, как я помнил. - Что ты хотел?

- Переговорить один на один. Этот конкурс красоты немного выбил меня из колеи. Я чувствую, что рассказал не всё, что хотел. Уделишь мне время?

Хоть голова гудела от потока новой информации, я не стал отказывать. Этот парень единственный, кто не просто удалился, лелея надежды, а решил приложить чуть больше усилий. Мне это понравилось.

- Я слушаю, - жестом я попросил своих ребят отойти на пару шагов.

- Всё как-то сразу пошло не по плану, - слегка улыбаясь, начал Навуходоносор. - Признаюсь, впервые я участвую в смотринах со стороны участника, а не со стороны члена жюри. Поэтому мне немного некомфортно. Но в деловой обстановке общения один на один я мямлить не буду.

- Отрадно слышать, - я подтолкнул его к конкретным действиям.

- Для начала хотел бы представиться. Меня зовут Геннадий Викторович...

- Геннадий Викторович?

- Гена - слишком фамильярно. Все, с кем я работаю, зовут меня по имени-отчеству. Возраст, понимаешь ли. И социальный статус. Не могу позволить панибратства... Но здесь, естественно, другой мир. Здесь я - Навуходоносор. Хоть не царь Вавилонского царства, но лидер клана "Вавилон".

- Это я уже знаю. Вас больше сотни, кажется?

- Совершенно верно. Я расскажу немножко о себе, если не возражаешь?.. Так вот. Я уже двадцать пять лет вполне успешно возглавляю "АйТи"-компанию, занимающуюся оборонными заказами. Дела идут, и идут настолько хорошо, что мне уже нет необходимости приглядывать за всем самому. Я могу позволить себе и развлечения, и погружение в невероятный новый мир. Мир, о котором я когда-то грезил. Я получил приглашение письмом и благодарен создателям этой игры за такой шанс. Они исполнили детскую мечту. И я не простой обычный тестер... Как и ты, Ворон. Ты - опытный лидер. А я - приглашённый гость. Но просто изучать мир, бродить по нему, наслаждаться красотами и воздавать хвалу создателям, мне очень быстро наскучило. Я вновь захотел создать нечто своими руками. Как компанию, которую я поднял с нуля в реальном мире. Я попытался создать клан. И из этого - могу сказать с полной уверенностью - что-то даже вышло. Но до вчерашнего дня я не смотрел настолько далеко, чтобы вмешиваться в глобальные разборки тех, кто на этом деле собаку съел. Я пришёл на смотрины ради интереса. Когда мне написали, видимо обнаружив клан в общей статистике на довольно высоком месте, я удивился. Но не стал отказываться от возможности увидеть знаменитого Серого Ворона своими глазами. И послушать его...

- И? - пришлось опять подтолкнуть к действиям, ведь местный хозяин "Вавилона", как по мне, слишком много болтал.

- И я его услышал, - как ни в чём не бывало продолжил он. - Я разбираюсь в людях. Я умею отделять зёрна от плевел. И я вижу твою целеустремлённость. Мне это по душе. Встретились бы мы за пределами этого мира, я бы предложил тебе работу в моей компании. Но поскольку мы в том мире, где ты величина гораздо бОльшая, я прошу тебя предложить работу мне. Дай шанс мне и моему клану. Прими нас в альянс. Я гарантирую, что приложу все усилия, чтобы стать достойным союзником. Я буду делать всё, что потребуется. Всё, что ты скажешь. Готов даже обучаться управленческому мастерству. Готов выслушать любой совет от профессионального клан-лидера.

- Сколько вас? - промямлил я, слегка ошарашенный напором.

- 147 и быстро развиваемся, - пулей отстрелялся Навуходоносор. - Если этого мало, я наберу ещё людей. Моя команда управленцев весьма грамотна. Это тоже профессионалы игрового мира, имеющие за плечами огромный опыт. Они не подведут, уверяю.

Я почесал затылок, обернулся и посмотрел на сокланов, которые столпились позади. Они становились на цыпочки и вытягивали шеи в попытках что-то услышать, но держали оговоренную ранее дистанцию.

Слова этого Геннадия Викторовича мне нравились. Активность и инициативность в людях я всегда хотел поощрять. Но всё же я не знал о нём ничего. Возможно, его россказни о возрасте и собственной АйТи-компании - не больше, чем россказни. Возможно, он всего лишь человек, который умеет грамотно выстраивать слова в предложения. Возможно, амбициозен. Возможно даже, неплохой клан-лидер. Но поскольку для меня он всего лишь тёмная лошадка, никаких обещаний я давать не стану.

- Никаких обещаний сейчас я дать не могу... - успел сказать я.

- И не надо, - он моментально меня перебил. - Я прекрасно знаю, что так дела не делаются. Просто подумай над моим предложением чуть дольше, чем над предложениями остальных. Не отмахивайся сразу. В моём клане много боевых ребят, желающих того же, чего желаю я - получения максимально-возможного контента до окончания Закрытого Бета Тестирования. Они, как и я, уверены, что союз с твоим кланом может им это дать. Будут ли это реальные бои с другими игроками, или совместное изучение квестов, с наградой наподобие доступа в "Кратер". Нам всё сгодится. Мы уже хотим больше, чем имеем. И готовы прилагать усилия, чтобы это получить. Как союзники мы будем полезны, я обещаю.

- Хм, - не сдержался и хмыкнул я. Его слова мне действительно пришлись по душе. Такую активность от лидера потенциальных союзников я и желал увидеть. - Ты маг, я смотрю. Тёмный эльф. Что за класс?

- "Conqueror of the Elements", - абсолютно без акцента произнёс он по-английски. - "Покоритель Стихий", в общем. Крайне интересный класс. Ещё маленьким, когда играл в настолки, всегда выбирал магов. Они мне по душе.

- Чистый дэмэдж дилер? - я силился хоть что-нибудь вспомнить про этот класс, но, к своему стыду, о таком классе слышал впервые. Как, впрочем, и о многих других, как выяснилось ранее.

- Не совсем. Маназатратный АОЕ-шник, я бы сказал. Оперирую всеми стихиями на выбор. Главное, грамотно подобрать ситуацию, где надо использовать правильную стихию. На рейдовых боссах очень-очень востребован, как, наверное, понимаешь. Получаю массу удовольствия от игры.

- А саппорт в клане есть? Или соло-нагибаторы только?

- С некоторого времени, как у меня образовалось управленческое ядро, к вопросу набора и организации мы стали подходить более грамотно. И, если надо, всех лоботрясов и игроков без амбиций выгоним. Наберём кого надо и сколько надо. Я позабочусь об дополнительной оплате их времени, если придётся.

- Даже так? - удивился я.

- Деньги для меня давно перестали быть целью. Они лишь средство. Средство добиваться целей или средство получения удовольствия. Если ты дашь шанс моему клану, дашь мне шанс испытать полную гамму эмоций от игры, я обещаю, что потрачу столько средств, сколько надо. Оплачу время и опыт любого игрока, способного приносить пользу союзу.

- Признаться... - я развёл руками, так и не договорив, в чём готов признаться. Так и не сказал вслух, что готов признаться, что впечатлён. Этот неизвестный мужик просто огорошил меня. - К-хм... Извини. Я просто удивлён. Если для тебя это действительно важно, то твою кандидатуру я рассмотрю очень внимательно. Мне нравится всё, что ты сейчас сказал. Если все твои слова правдивы, такому союзнику каждый был бы рад. Я бы хотел видеть рядом с собой такого, как ты... Но, уж не обессудь, никаких гарантий я пока не дам. Вместе с ребятами мы всё обсудим и решим. Пока могу лишь сказать, что ты стоишь на пьедестале претендентов.

- Чудненько, - лицо Навуходоносора расплылось в улыбке. - Мне важно было тебя заинтересовать, ведь ты, судя по всему, совсем не заинтересовался, когда я выступал ранее. Сейчас я чувствую себя увереннее и говорю спокойно. Спасибо, что дал шанс и выслушал. Будь уверен, с тобой я не играю в игры. Я действительно настроен серьёзно и хочу получить место в союзе с Серым Вороном.

- Отрадно слышать. Тогда послушай мой первый совет: продолжай наращивать боевой потенциал. Грамотно занимайся рекрутингом и сбивай игроков в собранные группы. Возможно, это будет иметь решающее значение в недалёком будущем.

- Что-то грядёт, да? - его лицо расплылось в предвкушающей улыбке.

- По крайней мере, война между "Бессмертными" и уже обозначившими себя врагами. А что будет дальше - неизвестно. Возможно, война со всем миром.

- Контент достойный того, чтобы в нём поучаствовать. Ведь если его упустить, можно потом всю жизнь кусать локти.

- Я считаю примерно так же, - кивнул я и протянул руку для рукопожатия. Протянул первым. - Рад, что ты решился обратиться ко мне. Слушать тебя было весьма интересно.

- Взаимно, - с улыбкой, Навуходоносор пожал мою руку. - Буду ждать письма.

Он коротко кивнул мои ребятам, стоявшим на стрёме, и, не прощаясь, двинул в сторону выхода. А я опять хмыкнул, смотря ему вслед.

- Платон, - сказал я, когда тот вновь оказался рядом. - Присмотрись к нему. Узнай, кто таков и что из себя представляет. Уж слишком сладко он поёт.

- Это кто-то особенный? - Платон впился взглядом в удаляющуюся спину.

- Первый потенциальный кандидат в союзники. Очень, очень интересный тип. Я хочу знать о нём всё.

- Выполню.

Глава 10.

Очередное утро началось со стука в дверь. Опять кто-то смелый решил, что клан-лидера, до глубокой ночи тоннами пожиравшего экспу в "Кратере" и взявшего 88-й уровень, можно бесцеремонно будить.

- Тук! Тук! Тук!

- Да что ж такое, ёкарный бабай! - спросонья я хотел засадить кулаком по тумбочке, но промахнулся. Кулак разрезал пустоту и едва не утащил на пол всё тело. - Иду... Иду! Хватит стучать уже!

Мне удалось открыть один глаз, а потому без приключений спуститься с кровати и добраться до двери.

В этот раз в проходе стояла Вика, а не Платон. В рабочем комбинезоне, затянутом у талии ремнём, с ухоженным лицом выглядела она совсем неплохо. Мне даже показалось, что её лицо лишилось пары подбородков.

Я потёр глаза, выгоняя сон.

- Вика? Чего ты так рано? Что случилось?

Но она не ответила. Вместо того, чтобы скромно потупить взгляд, внимательно прошлась по моей худощавой фигуре. Молча прошлась, изучила все места, её заинтересовавшие, и, наконец-то, зарделась. Как та самая Вика, которую я хорошо знал.

- Хм-м-м, - я хитро оскалился. - У меня спортивная фигура, да. Потому что занимаюсь спортом и слежу за питанием.

Вика быстро взяла себя в руки и фыркнула:

- В отличие от меня, тебя в спортивном зале давно никто не видел. Да и в столовой тоже. Фигура неплоха, не спорю. Но питаться надо чаще, а то иссохнешь.

- Кланлидерские обязанности опустошают, - плаксиво скривил я брови. - Но я ещё в соку.

- Помяла бы я тебя, выжав оставшиеся соки, - таким чётким ответом Вика не только вызвала улыбку на моём лице, но и значительную долю удивления. Ты смотри на неё. Научилась, видать. Не только за словом в карман не полезет, но уже даже не стесняется. - Но я тут не за этим. Пороги клан-холла обивает посланник короля. Не говорит никому, по какой причине прибыл, но Серого Ворона видеть желает.

Я ещё раз протёр глаза, переключаясь с шутливого тона на серьёзный.

- Не говорит ничего?

- Угу, молчит. Тебя лишь хочет увидеть.

- Хорошо, мчу.

Я напялил комбинезон и буквально взлетел на пятый этаж. Сонливость как рукой сняло. Я даже отказался от бутерброда и кофе, которые мне сразу предложила заботливая Светлана.

Порог клан-холла действительно обивал представитель королевской власти. Но немного не такой, с которым мне приходилось иметь дело ранее. Это был маг. Самый настоящий неигровой человек-маг при полном обмундировании и золотом плаще на плечах. В его руках оранжевой окантовкой искрился высокоуровневый магический меч.

Увидев меч, Рубен, который вместе со остальными любопытными сокланами ошивался у входа, облизнулся.

- Хочу себе такой...

- Тише, Рубен, - шикнул Хельвег. - Это ж совсем непростая "непись". Шевроны видишь? Это маг из личной гвардии короля Гилберта.

- Ага, явно не простой посыльный, - добавил Буллет.

Маг нас услышал. Он резко обернулся и уставился на сборище игроков, сквозь которых я, наконец, смог прорваться.

- Серый Ворон! - не вопросительно, а утвердительно заявил он, будто прекрасно знал, кто я такой. - Я здесь за вами.

- За мной? - я удивился. - А что я натворил?

- Не знаю, что вы натворили и где. Я выполняю приказ Его Величества Гилберта Пеппина. Вы обязаны немедленно отправиться со мной во дворец!

Признаться, на короткую долю секунды я струхнул. Вспомнил чертовку Амелию и лёгкие безобразия, которые мы вытворяли. Мне почему-то показалось, что папа-король что-то прознал и готов выписать отрезвляющих тумаков, чтобы навсегда отбить желание связываться с несовершеннолетними девочками.

- Сейчас же! - добавил маг.

- Что... что-то случилось? - я усиленно старался взять себя в руки. Терять очки репутации с самим королём мне совершенно не улыбалось.

- Случилось нечто настолько важное, что Его Величество готов обратиться за помощью к каждому "непосвящённому". К каждому, кто обладает хоть каким-то ресурсом и властью.

- Ниипёт! - первым сориентировался Квантум. - Я иду с тобой и точка!

- И я тоже!

- И я пойду! Почему только Ворон? Я тоже обладаю ресурсом! - Рубен почему-то решил похлопать себя по карманам, видимо, намекая на наличие кошелька.

- И я хочу пойти. Возьмите, пожалуйста!

- Тихо, не кричите, - попросил я, испытывая за своих сокланов лёгкий испанский стыд. Вести себя перед подобными "неписями" надо по-другому. Надо с достоинством. Уж я-то знаю. - Я готов оказать любую помощь Его Величеству. Но могу ли я взять с собой своих друзей?

- Невозможно, - уверенно заявил маг. Затем описал полукруг рукой, с зажатым в ней магическим мечом, и сотворил портал. - Только лидерам влиятельных сообществ разрешено прибыть. Только с лидерами Его Величество готов вести диалог. Особенно с вами, Серый Ворон. С вами, как с тем, кому Его Величество уже доверяет.

- Любопытно, - прокряхтел я. - Так, все оставайтесь тут. Я напишу, если будет о чём написать.

- Вот опять тебе одному все приключения достаются, - удивив меня безмерно, раззявить рот осмелилась Катя. - Я тоже хочу хоть в чём-нибудь поучаствовать.

- В данный момент желания Серого Ворона имеют так же мало значения, как и ваши, эльфийская отступница, - безапелляционно заявил маг и протянул мне руку. - Идёмте, Серый Ворон. Время не терпит.

- Скажите хоть в чём дело-то! - отчаянно закричала Катя.

- Да-да! Почему такая спешка? - поддержали её.

Королевский посланник сжал мою ладонь, без видимых усилий подтащил к порталу и, прежде чем натурально толкнуть в спину, сказал:

- Произошла трагедия. Убит старший сын Его Величества - принц Райкард.

И с открытым на всю ширину ртом я залетел в портал.

***

Я упал прямо на пол. Не шмякнулся, как жаба, но всё же позорно растянулся на полу. Мага-посланника, видимо, абсолютно не беспокоило с комфортом я прибуду или без. Он просто выполнял приказ.

Пребывая слегка не в своей тарелке из-за неожиданной новости, я осмотрелся, прежде чем поднялся. Узрел, что нахожусь на знакомом полу в тронном зале дворца под названием Хребет Италана, где ранее уже отбивал чечётку в танце. Множество неигровых персонажей, судя по старомодным одеждам и накидкам, теснились у расписных витражей и шептались. Некоторые особо важные персонажи, типа жирного церемониймейстера, чувствовали себя центром круга общения. К нему и ему подобным шёпотом обращались, что-то спрашивали и качали головами.

Небольшую территорию практически в центре зала оцепили стражи. Из-за частокола ног я не смог рассмотреть, что именно они охраняют. Но последняя замеченная мною неожиданная деталь окончательно выбила из колеи. Повернув голову в другую сторону, я увидел выстроившуюся в ряд пёструю компанию. В ней присутствовали и люди, и эльфы, и гномы. И даже один орк. Единственное, что объединяло эту компанию, это то, что все они представляли собой самых натуральных "непосвящённых". Все они были игроками.

Я встряхнул головой и прищурился, не поверив своим глазам. Бегло прочёл ник-неймы игроков и от злости заскрежетал зубами.

- Какого хрена...

Это ещё я мягко выразился. Ведь когда я прочёл ник единственного орка, уже был готов изрыгать маты.

- Сука... Дрифтер...

- Встаньте, Серый Ворон, - давешний маг помог мне подняться. Но на него я даже не посмотрел. Всё моё внимание было сосредоточено на главной вражине.

- Что этот выродок здесь делает? - задал я вопрос.

Антошка меня услышал и по-орочьи оскалился. Но промолчал.

- Ведите себя достойно, Серый Ворон, - посоветовал маг. - Идёмте. Его Величество разрешил вам показать. Остальные "непосвящённые" не настолько близки, чтобы он им доверял. Лишь к вам он питает дружеские чувства.

- Да что же такое тут... - я не смог вырваться из его рук, как и не смог договорить, когда он потянул меня за собой. Мы пробили брешь в кругу стражи и я своими глазами увидел то, что заставило меня закрыть рот.

На полу, по-киношному раскинув руки в стороны, лежало тело. Вернее, лежал неигровой персонаж. Одетый в дорогие одежды, со знакомой копной русых волос. Рядом у свёрнутой набок головы лежала золотая корона, принадлежавшая принцу. Её я дважды видел ранее, когда разговаривал с ним. Лицо принца было бледно. По-натуральному бледно, как у самого настоящего мертвеца. А шкала здоровья, как я с прищуром рассмотрел, была серой. Как у тысяч и тысяч самых обычных "мобов", которых в этой игре я прикончил великое множество. Неигровой персонаж с уникальным Искусственным Интеллектом действительно был мёртв.

В себя меня привело всхлипывание. Я повёл взглядом в сторону и увидел стоявших совсем недалеко брата и сестру - Амелию и Райтера. Девчонка по-настоящему рыдала. Она укрылась на груди хмурого брата, прятала лицо и плакала. Её руки дрожали, а по красным щекам текли слёзы. Несколько раз, покуда я за ней наблюдал, она пыталась смотреть на тело Райкада. Косила глазами, но быстро отводила и неверяще трясла головой.

Райтер Пеппин был похож на дождевую тучу. Он гладил сестру по волосам, успокаивал её и что-то шептал. В отличие от неё, взгляда от тела он не отводил. Он щурился и смотрел на тело настолько сурово, будто вынашивал план мести прямо сейчас. Мне показалось, что жуткими карами он обрушится на каждого, кто повинен в убийстве брата. Причастен ли игрок или неигровой персонаж. Столь зловещего взгляда, столь многообещающего взгляда в своей жизни я не видел никогда.

Посланник дёрнул меня за рукав. Я проследил за его взглядом и только сейчас заметил короля. Он не занимал положенного ему места на троне. Сгорбившись, он сидел прямо на полу у возвышения перед троном. Величественный государь исчез. Остался обычный старик, горько оплакивавший старшего сына. Выражение "убитый горем" идеально подходило для состояния, в котором он сейчас пребывал. Стащив с головы собственную корону и сжимая её в руках, он тяжело вздыхал и не находил в себе сил подняться на ноги. Даже верные стражи, будто понимая тяжесть обрушившегося на него горя, не мешали. Стояли рядом с поникшими головами и молчали, давая возможность королю самому справиться со своим горем.

Я проглотил комок приличного размера. Чересчур реальный реализм какой-то. Да, я понимаю, конечно, что это всего лишь игра и испытывать эмпатию к неигровым персонажам глупо. Но с эмоциями, на мой взгляд, перебор. Такой реализм на хрен не нужен. На психике игроков он может отразиться по-разному.

- Займите место в ряду "непосвящённых", - тихо прошептал посланник. - Его Величество скоро удостоит вас вниманием.

Я кивнул и зашуршал "эпическими" ботинками. Под внимательными взглядами лидеров более-менее знакомых кланов молча занял место у самого края. Ругаться, провоцировать или иронизировать мне совершенно расхотелось.

- Ворон, что думаешь? - одними губами прошептал мой сосед с ником Дагобер - лидер одного из кланов из топ-десять. К счастью, к нему я не испытывал неприязни, ведь он управлял безамбициозными ПвЕ-кротами.

- Не нравится мне такой реализм, вот что я думаю на данный момент, - честно признался я. - Музыки тоскливой не хватает для полного погружения.

- Там, за кольцом стражи, лежит тело принца, верно? - ко мне обратился сам Инсейн. Его, как особу весьма известную в определённых кругах, тоже сюда притащили.

- Да, лежит, - я не стал посылать его сразу в стойло. Момент был неподобающий.

- А мы здесь зачем? - принялся крутить головой Кортик - тоже лидер весьма многочисленного клана

- Скоро узнаем, - Дрифтер пытался говорить тихо, но его орочьий бас был непобедим. - Неспроста нас всех здесь собрали. Неспроста...

- Тссс! Тихо! Король встал, - самым глазастым оказался Эльбурс. Тот самый козёл, который когда-то трепал мне нервы в топях у "Крока", а затем на форуме. Он, как оказалось, смог достичь гораздо большего, чем я ожидал. Потому и заработал право здесь находиться.

Его Величество Гилберт Пеппин действительно поднялся на ноги. Пошатнулся сначала, но затем ноги обрели твёрдость. Даже без помощи стражей он прошагал к кольцу охраны и остановился. Некоторое время смотрел на тело сына, а затем подошёл к младшему сыну и дочери. Обнял обоих крепко и прижал к своей груди. Рыдания Амелии в этот момент были слышны очень отчётливо. Эти рыдания опять заставили меня проглотить комок.

- Соберись, тряпка! - сквозь зубы процедил я сам себе. - Это всего лишь игра.

Тем временем король закончил проявлять отцовские чувства. Он отстранился от детей и более решительным шагом направился к нам. Айден Никол, всегда идеально ориентировавшийся при дворе, подскочил к королю и занял место по правую руку. Такой компанией они подошли к нам.

Я первым преклонил колено. Заметив это, за мной последовали остальные. Даже здоровый орк не стал выкаблучиваться.

- Встаньте, "непосвящённые", - король выждал несколько секунд, прежде чем дать дозволение подняться. - Я благодарен, что вы так быстро отреагировали на мою просьбу. Вы - лучшие представители лучших "непосвящённых" сообществ, своими делами на благо королевства Италан заслужившие право присутствовать здесь. Пусть и при столь трагических обстоятельствах. Но уже ничего нельзя изменить. Без малейшего стеснения я обращаюсь к вам за помощью. Хоть я - король, я вынужден это сделать, ведь без вас, с великой долей вероятности, эту загадку невозможно разгадать, - Гилберт Пеппин опять выдержал паузу. - Сегодня ночью... Сегодня ночью был подло убит мой старший сын - моя надежда и опора. Человек, всегда искавший знаний и никому не причинявший вреда. Принц, которому было суждено стать королём. Сын, который вызывал у отца чувство гордости, - король тяжко вздохнул. - И теперь его нет... "Непосвящённые", я вынужден обратиться к вам с просьбой отыскать убийцу. Ведь задержать его так и не удалось... Какая ирония: самое охраняемое место во всём королевстве не смогло защитить моего сына от удара подлой магии...

- Магии? - удивлённо хрюкнул Эльбрус.

- Всё верно, "непосвящённый". Райкарда не стальной клинок пронзил. И не коварная стрела. Эта была магия... По словам сыскарей, Райкарда убили в собственных покоях. А затем перенесли тело в торжественный зал и положили так, как оно лежит сейчас. Но ни единого следа не обнаружено. Ни единого постороннего присутствия. Ночью никто не покидал Хребет Италана, и никто не входил. Все двери, окна и скрытые ходы на ночь запираются с помощью особой магии, которую невозможно преодолеть. Магии столь сильной, что многие годы она охраняла род Пеппин от всяческих посягательств. Под покровом ночи попасть во дворец не мог никто, кто не королевской крови! До ночи сегодняшней...

Я стоял по стойке "смирно" и внимательно слушал короля. И даже вспомнил, что дверь в покои принцессы защищала охранная магия. Магический барьер, который, по идее, являлся лучшей защитой от любого нападения. Другое дело, что этот барьер я запросто пересёк, когда нагрянул в гости с поцелуями. Амелия взяла меня за руку и без проблем провела через него. А я ведь не королевской крови. Почему я так легко пересёк этот непреодолимый барьер?

Стоп! Но это же не всё! Было же ещё кое-что. Этот барьер вообще работает?.. Я же своими глазами видел, как церемониймейстер стучал кулаком по барьеру и даже не обжёгся. Вернее, стучал по двери, вообще игнорируя этот барьер. Он даже не парился по этому поводу. Стучал, как будто стучит не в первый раз... Или нет? Или вся эта магия работает совсем по-другому? Как-то по-особому? Оназнает кто "свой", а кто "чужой"?

Хм... А Вивиарис? Где, вообще, Вивиарис? Она же сейчас должна быть здесь. Она же одна из Пяти. Она же Высший маг. Знает и умеет гораздо больше, чем все вместе взятые тут стоящие. К тому же она - наставница Амелии. Она ей мать заменяет, практически. Где она? Почему её здесь нет?

Чехарда мыслей в голове заставила меня бестактно подняться на цыпочки и высматривать в толпе неигровых персонажей волшебницу. Такую женщину невозможно не заметить. Как самый яркий бриллиант, она всегда бросается в глаза. Но как я не старался, так и не смог её обнаружить. И самому себе мне было сложно объяснить почему её здесь нет в столь сложный для Амелии момент.

- Простите, Ваше Величество, - орочьий бас выбил меня из задумчивости. - Но что вы хотите от нас? Если вашего сына не смогла защитить магия, чем можем помочь мы?

- Вы должны отыскать убийцу! - решительно заявил король. - Не "можете", а именно "должны"! Поскольку магия не сработала, не смогла защитить покои принца от проникновения, я предполагаю, что к этому мог быть причастен кто-то из вас - кто-то из "непосвящённых", - обвинения были столь неожиданны, что рот закрыли все. Даже Дрифтер. - И если это так, если мои предположения подтвердятся, каждый из вас будет или наказан, или поощрён. Если вы сможете найти доказательства, если сможете отыскать негодяя и приведёте его ко мне - я вас вознагражу. Если нет - изгоню из королевства Италан все сообщества "непосвящённых"... Нет! Не только сообщества. Изгоню всех "непосвящённых" до единого!

- Простите! - Инсейн чуть ли не надулся как индюк от беспочвенности обвинений. - А если кланы... то есть игроки... тьфу... то есть никто из нас к убийству непричастен? Ведь нет никаких доказа...

- Вот и добудьте мне их! - громовым басом произнёс король. - Я пригласил вас именно для этого. Найдите доказательства, найдите виновного. И тот, кто сможет это сделать раньше других, получит доступ в королевские арсеналы. Каждому я позволю выбрать четыре лучших предмета вооружения.

Внимание! Получено репутационное задание: "Возмездие" - отыскать убийцу принца Райкарда Пеппина.

Награда: +2 репутационных балла с неигровым персонажем король Гилберт Пеппин.

Награда: доступ в королевские арсеналы, где лидеру клана будет позволено выбрать 4 предмета экипировки ранга "эпический".

Принять/Отказаться.

- Ух! - выдохнул Дагобер. - Вот это я понимаю... Ваше Величество, клан "Merovingian Dynasty" обещает, что выполнит ваше указание. Мы приложим все усилия и отыщем убийцу!

- И мы!

- И я!

- И я того же мнения! - добавил Инсейн.

Король удовлетворённо кивнул головой, словно меньшего не ждал. А затем внимательно посмотрел на меня.

- Серый Ворон, вам есть что мне сказать?

На меня уставились все: и шакалы по левую руку, и неигровые персонажи. Но лишь я, почему-то, почуял в вопросе подвох. Может, король знает про мой неожиданный визит к принцессе? Может, он считает, что я в чём-то виноват?

- Ваше Величество, - тщательно подбирая слова, заговорил я. - Наверное, из всех стоящих здесь "непосвящённых" принца Райкарда я знал лучше всех. Я обещаю лично вам, что клан "Immortals" найдёт того, кто повинен в его смерти. Найдёт и приведёт к вам на суд.

- А если убийца не даст просто так привести себя на суд?

- Тогда я убью его сам, - уверенно заявил я. - Если это действительно окажется "непосвящённый" и если он решит сопротивляться, своими руками я свершу возмездие. Я стану ему и судом, и палачом.

Аккурат к последнему слову я многообещающе посмотрел на Дрифтера. В тот момент мне очень хотелось, чтобы он был во всём виноват. Я бы многое отдал, если бы Дрифтер оказался каким-либо боком причастен.

Но тот вообще никак не отреагировал. Мой взгляд он поймал, конечно. Но даже плечами не пожал. Лишь слегка фыркнул жирными зелёными губами.

- Очень хорошо, - сказал король. - В зале всё останется как есть. Никто ничего не тронет. Но доступ для "непосвящённых" закроем окончательно. Вы же, лидеры, как будете готовы, приходите со своими лучшими советниками. Каждому сообществу будет дан один час на поиск улик. Вы или сможете отыскать зацепку, или уйдёте ни с чем. В любом случае - удачи.

Его Величество не стал дожидаться ответных поклонов, развернулся и двинул по направлению к уже более-менее успокоившимся Амелии и Райтеру. Затем остановился, обернулся и добавил:

- Надеюсь на вас.

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем "король Гилберт Пеппин". Персональная репутация: 3/10

- У-у-у-у! - опять присвистнул Дагобер. - Вы тоже получили? У вас тоже первый балл случился?

Говорить, что у меня случился совсем не первый балл, я не стал. Этот балл был совершенно неожиданным и выглядел как аванс. Но против аванса я никогда не возражал. И всегда после его получения начинал активные действия.

- Шикарный квест! - произнёс Инсейн, когда мы остались одни. - Как толково вплетён в лор. Ещё и доступ в королевские закрома... Есть у кого какие идеи? Думаете, король не зря нашего брата обвиняет? Может, это местные разборки? Ворон... Ворон, что скажешь?

- Я бы тебе всё равно ничего не сказал, даже если бы у меня были предположения, - фыркнул я. Обниматься, курить трубку мира или просто что-либо обсуждать с этим мудаком, я не собирался. - Не удивлюсь, если ваш говно-альянс тут как-то замешан.

- Эй-эй! Мы тут не причём. Ты чё вообще? У нас пара человек, от силы, в замке побывали. А тут ещё магия какая-то...

- А может это ты отличился, молокосос? - оскалился Дрифтер. - Потанцевал, знаю. Может, ещё где нагадил?

- У тебя будет ровно час, чтобы это выяснить, - я ответил ему такой же презрительной усмешкой. - Но, уверен, такой тупорылый даун, как ты, заблудится в трёх соснах.

- Какая между вами любовь, однако, - хмыкнул Дагобер. - Как я рад, что с подобными идиотами не имею никаких дел. Чао.

Он сломал печать на свитке телепортации и улетел в клан-холл. За ним последовали остальные, ведь обмениваться мнениями всем резко расхотелось.

Глава 11.

После того, как все свалили, улетел домой и я. С ногами залез на собственный трон и сразу отстрочил в клан-чат:

"Собрание Совета прямо сейчас! Даже если вы трахаетесь с "неписями" или добываете "экспу" в кратере - бросайте всё. Ждут в КХ!"

К сожалению, в клан-холл прилетело намного больше человек, чем я надеялся. Прилетели почти все ребята, с кем я делил крышу над головой, и пару десятков тех, с кем завязались приличные отношения уже в игре. Так что - хотел я того или не хотел - пришлось всем всё рассказать.

Новый охренительный квест моим бойцам пришёлся по душе. В отличие от меня, смерть неигрового принца никого не тронула. Ребята, как профессиональные тестеры, отнеслись к этому профессионально - сразу стали выдвигать теории и предположения. Практически никто не ухватился за идею, что в убийстве повинны игроки. Короля никто не поддержал в этом вопросе. Зато каждый утверждал, что виноваты сами "неписи". В той или иной степени.

- В принципе, я со многими согласен, - подвёл я первый итог торопливого обмена мнениями. - Я сам многое успел обдумать, пока вас ждал. Считаю, что единственный человек... неигровой персонаж то есть, который ни к чему не причастен, - это король.

- Почему это?

- Смерть сына ему невыгодна. То, что он убивался по нему - то такое. Я понимаю, что это просто скрипт прописан... Но король Гилберт ничего не выигрывает от смерти старшего сына. Выигрывают другие. Граф Лаури... Младший сын... Амелия...

- Принцесса? - Стася недоверчиво нахмурилась. - Почему принцесса? Я с ней знакома. Очаровательная девочка.

- Серьёзно??? - мои глаза полезли на лоб.

- Ну да, - Стася пожала хрупки плечами. - Познакомилась недавно. Задание одно завело... Секретное задание, - торопливо добавила она.

- Вотэтоповорот, - одним словом вымолвил я. - Ничего не хочешь мне рассказать?

- Не могу. Нельзя, - будто извиняясь, произнесла она. - Меня просили держать рот на замке.

- Но настаиваешь, что она не при делах? Ты в её спальне портрет видела?

- Нет. Откуда? - удивилась Стася. - Я не встречалась с ней в её покоях. Это только тебе так везло.

- А шо за портрет? - спросил Квантум.

- Королевна она там вылитая, вот что за портрет, - проворчал я. - Она совсем не такая, какой кажется на первый взгляд. Уж я то знаю...

- Пусть даже так, - не сдавалась Стася. - Но ей приходится носить маски. Как и всем при дворе, между прочим.

- С этим я спорить не буду. Уверен, создатели игры очень хорошо прописали всех значимых персонажей. Я о другом вообще-то. У меня масса подозреваемых без единого доказательства. Если отринуть моё личное отношение к каждому, я всё равно вынужден рассматривать их всех. И Райтера, и Амелию, и Вивиарис, и графа Лаури.

- А причём тут он?

- Сынулькой своим он озабочен. Вика не даст соврать, - та так уверенно кивнула, будто подтверждала, что соврать мне никогда не позволит. - Хочет его на принцессе женить. Даже меня развёл на помощь сделать сынульку чуть больше, чем просто сынулькой. Теперь это сильный и опасный воин. Намного более опасный, чем раньше.

- И что из этого вытекает?

- Возможно, следующим в квесте станет Райтер, - запутанно сказал я, а потому сразу был вынужден объясняться. - Граф Лаури очень опасен. Имеет странных покровителей. Таких, которых боится даже волшебница Вивиарис. Плюс он амбициозен. Я подозреваю, что Райкарда убил он или кто-то им нанятый. Следующей жертвой станет Райтер. А затем, возможно, король. А может и нет. Может, когда двух старших братьев ликвидируют, граф Лаури решит, что пришла пора сосватать принцессе сынка. Тогда, в теории, их ребёнок будет являться настоящим наследником. Тогда и за короля можно будет взяться, чтобы окончательно расчистить путь...

- Как далеко ты посмотрел, - засмеялась Олеся. - ЗэБэТэ закончится раньше.

- Я просто ищу мотивы. В любом убийстве главное - найти мотив.

- Ну-ка расскажи нам, Эркюль.

- Возможно, сам Райтер тоже причастен. Он брата своего терпеть не мог. Нелюбовь напоказ выставлял, практически. Но он бестолковый. Мне показалось, что его таким прописали. И к магии никакого отношения не имеет. Король говорил, что кто-то обошёл охранную магию. Нужен кто-то, владеющий магией. Как Вивиарис, например. Но в чём её выгода, я пока не могу понять. Может, она решила, что пора дать принцессе пинка и подтолкнуть к решительным действиям. Решила помочь расчистить путь, проще говоря.

- Но следующим же наследником должен стать принц Райтер.

- Верно. Опять же: если всё это задумали граф Лаури или Вивиарис, квест на поимку убийцы Райтера Пеппина мы будем выполнять следующим.

- А может они вдвоём сговорились: граф Лаури и ведьма?

- Они враждуют. Терпеть друг друга не могут. Если и причастны, то только по одиночке.

- А почему не рассматриваешь игроков? Может, кто-то наступил на такой обалденный квест, что вынужден был убить принца, - прищурилась Вика.

В этот раз я не стал отвечать моментально, что считаю причастность игроков бредом. Я просто вспомнил себя. Себя в момент, когда получил в руки тот самый "секач". И как им мог распорядиться, если бы не решил распорядиться иначе. Я бы мог убить самого Высшего мага. Величину куда более великую, чем принц. И если так мог поступить я, почему кому-то другому не поступить приблизительно так же? Почему не выйти на квест, имеющий в награде нечто невероятно ценное? Возможно, предположения короля, на самом деле, имеют под собой основу.

- Вы знаете, - с ноги на ногу неловко переступил Рансуман. - Я ж как-то квест на доверие делал. С тёмными эльфами, если помните. Два балла с патриархом наработал ради этого. Так вот, Камрал Калири мне полупрозрачно намекал, что королевство Людей гниёт. Что надо немного подождать и быть готовыми забрать то, что принадлежит эльфам по праву. Не то сестрёнка подсуетится и опередит.

- Что именно имелось в виду?

- "Сестрёнка"? - мои глаза опять добрались почти до макушки, потому что я точно помнил, кто является сестрой лидера эльфов-отступников.

- Да, Лёх, сестрёнка. Он Нараю Илири имел в виду. Но я, если честно, мало что понял. При двух баллах репутации он всего лишь готов меня слушать, но не доверять. И, уж конечно, не делиться секретами. Так, полунамёки и прочее.

- Ты полунамекаешь, что у Нараи Илири есть свои интересы в королевстве Италан?

Рансуман пожал плечами.

- И у патриарха тоже. Граница из охранных башен вдоль лесной линии не просто так возводится. До Кресфола далеко, но почему тёмным не усилить влияние в вотчине людей - Асилуме? Особенно когда в самом Кресфоле бардак.

- А светлые так вообще с королевством Италан граничат, - подсказал Буллет. - Нарая Илири - баба хитрая, своего не упустит. Может, и чужого решит не упускать.

- Господи, - устроил я себе "фейспалм". - Выслушав вас, у меня претендентов в подозреваемые стало намного больше, чем было. А я так надеялся сократить список.

- А чего гадать? - Олеся опять решительно рубанула по воздуху рукой. - Ты сказал, каждому клану будет выделен один час на поиск улик? Идём искать уже.

- Да, ты права, - согласился я. - Конкуренты полны рвения. Они там весь пол носом прочешут. Надо бы и нам...

- Кого возьмешь на этот раз? - Катя изначально выбила себе местечко в первых рядах и внимательно слушала. Но вопрос задала уж слишком решительным тоном. Такой тон лично от неё я не намерен был терпеть.

- Кого захочу...

- И опять без меня, да? Мне надоело, если честно, что всё проходит мимо меня. Меня никуда не берут, никаких квестов не предлагают. Мне снимать, по сути, нечего. Весь интересный контент проходит мимо. Я не для этого ставила подпись в контракте. Николай Аркадьевич мне другое обещал.

- Вот и обратись к нему. Пусть погрузится в виртуальную жизнь, организует клан, соберёт людей и проводит в капсуле по четырнадцать часов в сутки. Пусть создаёт тебе контент.

- Юмор я не оценила, - впервые с далёкого времени Катя решила не ограничиваться простым надуванием губ. - Я здесь просто трачу время. Если раньше я могла хоть что-то заснять, хоть что-то смонтировать, то сейчас ты отрезаешь меня от любого мало-мальски интересного события. Ты специально это делаешь, да?

- Да, - по-простяцки кивнул головой я. - Ты - ненадёжный товарищ, и я не хочу иметь с тобой дел. Проверочное слово - "никаких".

Катя не сразу смогла придумать ответное колкое словечко. Поэтому мёртвая тишина, которую создали внимательно прислушивающиеся сокланы, оглушила меня. Даже в ушах по-настоящему зазвенело.

- Это не честно! - наконец, Катя собралась с духом. - Может, пора перестать быть таким злопамятным? Может, пора отпустить?

- Я был бы рад отпустить тебя прямо сейчас, - я слез с трона. - Но не могу. Это не в моей компетенции. Но если ты сама попросишь, уверен, Николай тебя отпустит... Так, давайте на этом дискуссию прекратим. Пора нам отправляться.

- Я поговорю с ним, - Катя всё же решила не сдаваться. - Я попрошу его, чтобы он помог мне с тобой. Чтобы он решил мои проблемы с нехваткой контента.

Сама собой напрашивалась колкая фраза из анекдота про индейцев, шерифа и проблемы индейцев, которые шерифа, мягко говоря, не волнуют. Но я не стал её озвучивать. Я и так сказал больше, чем эта гуляющая сама по себе кошка заслуживает.

- Таково моё решение, - подвёл я окончательную черту. - Со мной пойдут Манул, Кассиопея, Паттон, Дистин, Хельвег и Руффилин. За старшего остаётся капитан Квантум...

- Полковник Квантум! Попрошу!

-...Искандер - его сержант из фильма "Цельнометаллическая оболочка". Песочить может каждого, чтобы не ленились, а качались.

- Лёх, - Искандер, в отличие от Квантума, к шуткам относится равнодушно. - Потенциальные союзники ведь тоже ждут твоего решения. И им не нравится ждать. Мне уже всю личку исполосовали. Не знаю как Квантуму и Паттону.

- Обещаю определиться до вечера, - вчера мы долго обсуждали кандидатуры. И к чему-то даже пришли. Но я ещё не был до конца уверен во втором клане, который хотел бы забрать в альянс. Мне нужно было время подумать. Но неожиданный квест опять перетасовал карты. - Эпистолярно распрощайтесь с теми, кого мы вчера вычеркнули. Остальные пусть пока пребывают в неведении. Всё, по коням. Отправляемся в Кресфол.

***

Свою полную группу из самых-самых доверенных лиц я провёл сквозь магический барьер, перекрывавший вход во дворец. Хребет Италана, славящийся своей красотой и всегда открытыми дверями, теперь был полностью заблокирован. Попасть сюда могли лишь избранные.

- Таймер заработал, - подсказала Олеся, едва мы пересекли магическую границу. - Секунды побежали вниз.

- Ух-ты, инстансовая зона, - присвистнул Платон. - И один час на всё про всё. С чего начнём?

- Лёха, квест открой. Что там пишут?

- Обновился квест, - подтвердил я и прочёл вслух. - "Отыскать зацепки и улики, указывающие на предполагаемого преступника. Количество найденных улик: ноль - четыре."

- Ноль из четырёх то есть?

- Угу. Похоже, как в старых игрушках-адвенчурах мы должны на что-то напороться в процессе поиска. Давайте копайте тогда. Время не терпит.

И мы все принялись копать. В переносном смысле, конечно же.

Как матёрые сыщики, мы рассеялись по залу. Изучали витражи, облазили роскошный трон, проверили каждую штору. Обыскали столы и каждый стул. Долго изучали потолок с мозаикой Италана и даже своими ладонями полы помыли, в надежде отыскать хоть капельку крови. Но каждый обнаруженный и перевёрнутый вверх ногами предмет ни на миллиметр не приблизил нас к тому, чтобы безжалостная циферка "0" изменилась. Таймер исправно работал, а улик не прибавлялось.

- Ладно, криминалисты хреновы, - я чувствовал раздражение. После кучи впустую потраченных минут, я начал терять над собой контроль. Мне показалось, что в сыщики я пригласил не тех людей, кого стоило бы. - Давайте тело осмотрим. Только действуйте осторожно и уважительно.

Мы склонились на телом неигрового принца. Никто не считал, что всё это происходит на самом деле, а потому не испытывал брезгливости. Мы внимательно обшарили тело, но ничего не нашли. Никаких посторонних предметов.

- Я хоть не патологоанатом, но причину смерти могу озвучить, - сказал Хельвег. - Шея свёрнута под неестественным углом. Ударов колюще-режущими предметами нанесено не было. Кто-то очень сильный, судя по всему, свернул принцу шею.

- Не совсем так, - Вика щупала ладонями тело. Прикасалась целой ладонью и несильно вдавливала. - Посмотрите, он мягкий, как желе... М-м-м-м... Тело, я имею в виду. Будто костей нет.

- Или все кости перемолоты в труху, - Платон проделал те же действия, что и Вика.

- То есть вы хотите сказать, что причина смерти не сломанная шея, а сломанные абсолютно все кости? - я присоединился к ребятам и ощупал принца.

- Вы знаете, наверное вы правы, - согласилась Олеся, пальцем тыкая в лежащую на полу руку. - Вообще без костей... И крови нет. И лицо всё белое.

- В игре нет крови, - сказал Платон. - Это не показатель.

- Его кто-то раздавил, - уверенно заявила Вика, поднимаясь и вытирая руки о тунику.

- Скорее всего.

- Но кто такое мог сделать? Силач какой-то. Великан.

- Никакой великан не смог бы остаться незамеченным, - категорично отрезал я. - Скорее всего, король прав - тут замешана магия. Никакие големы или великаны тут не топтались.

Внимание! Репутационное задание: "Возмездие" - отыскать убийцу принца Райкарда Пеппина (Отыскать зацепки и улики, указывающие на предполагаемого преступника) - обновлено.

Количество найденных улик: 1/4

- О! - я аж подпрыгнул. - Е-е-есть!!!

- Что такое?

- Обновилось задание. Есть первая улика!

- Начало положено, - поддержали меня ребята. - Теперь что?

- Копайте дальше! - чуть ли не закричал я. - Ищите что-нибудь магическое. Предмет какой-нибудь, может. Амулеты, драгоценные камни. Что-нибудь такое, от чего может исходить магия... Давайте, давайте, ребята! Я хочу получить шанс нырнуть в королевские закрома!

- Возьмёшь мне посох тогда, - захихикал Рубен.

Но мне было не до веселья. Кроме очевидной улики, что бедный Райкард Пеппин раздавлен до состояния морского гребешка, ничего не было. Его карманы были пусты. Магическим в округе ничем не пахло. Пыль в воздухе не искрилась, фаерболы не летали от стенки к стенке, невидимые глазу призраки не баловались, ради развлечения задирая шторы.

- Должно же быть хоть что-то, - раздражение накапливалось не у меня одного. Даже кремень по имени Платон начинал сдавать позиции. - Какие-то глупости. Знать бы что мы ищем вообще.

- Магия, магия, магия, - оттарабанил я. - Тут должно быть что-то, от чего исходит магия. Или след магический. По-любому должно быть.

- Возможно, мы неверно подошли к набору персонала, - почесала нос Олеся. - Может, тут маги должны рыскать? Рубен... Рубен, чувствуешь что?

- Я не экстрасенс, - отмахнулся Рубен. - Я - тёмный маг-дебаффер. Я вообще не понимаю, что тут происходит... Ты ведь тоже маг. Ты - "Владыка маны". Может, ты чувствуешь что? Или Кассиопея, например. Она же лекарь человеческий. Жрец. Пусть помолится Италану, что ли.

- Тронный зал - не самое лучшее место для богохульства, - вполне серьёзно произнесла Вика. А затем посмотрела на потолок. - Дух Италана охраняет это место. Искренняя вера в него наполнит дополнительной силой каждого верующего. Надо просто поверить...

- Хреново охраняет этот дух, - фыркнул гном Дистин. - Мне ваши человеческие штучки-дрючки до одного места, - добавил он, когда увидел осуждающий взгляд Вики. - Может, это Италан принца сломал.

- Его давно нет в живых...

- Не мели ерунды, Димон, - поморщился я. - Не надо никого провоцировать.

- Италан - верховный создатель этого мира, - укоризненно произнесла Вика. - Он наполнил мир жизнью. По лору, он создал и твой народ, кстати.

- Не создал, а заставил преклонить колени, - Димон воздел короткий гномский пальчик. - В Шата Гунде знают правду. Она высечена в камне. Но не смеют выносить её за пределы подземного царства.

- И в чём же правда?

- В том, что Италан любил перекраивать всё по своему желанию. Ему до одного места были желания других. Он хотел вершить справедливость, но только такую, которую сам считал справедливостью. Справедливость с другой стороны его не интересовала.

- Это из серии "у монетки всегда есть обратная сторона"? - поинтересовался я.

- Ну, что-то типа, - согласился Дистин. - Владыка Низбад очень много любопытного мне рассказал, когда я вышел на +2 в отношениях с ним. С позиции гномов, зарождение мира и возвышение Италана не так однозначны. Владыка Низбад говорил, что подгорный народ существовал задолго по появления Италана. Но был вынужден признать над собой владычество, ибо сила, которой тот обладал, была невероятной. Никто не мог противиться этой силе.

- Не пойму, к чему это ты? - нахмурилась Вика.

- К тому, что в этом месте, - Дистин сделал широкий жест рукой. - Его считают заступником и охранителем. Молятся и благодарят за людское величие. У гномов его считают тем, кто безвозмездно раздал знания, тщательно хранимые в секрете. Кто возвеличил одних за счёт принижения других.

- И всё же я не могу понять...

- Он не добряк, как считают Люди. По крайней мере, не добряк для остальных рас... Посмотри на картину на потолке. Видишь, кого напоминает этот гуманоид? Верно. Он напоминает человека. А следовательно, лишь вас он создал по своему образу и подобию. Остальные были пригодны только для того, чтобы служить. Второсортные прислужники людей, короче... Я к чему говорю это всё. Италан, несомненно, был величайшим магом. Он перекроил мир по своему хотению. Он всегда поступал так, как считал нужным. Он не мучился угрызениями совести, не мучился выбором, не переживал о чужих жизнях. Но он не Бог. По моему мнению, основанному на старых летописях, собранных в камне, для божества он был слишком сосредоточен на себе любимом. На своих желаниях. И, как бы вам сейчас было не прискорбно узнать, он никогда не охранял королевство, которое сейчас носит его имя. Он лишь питался эмоциями жителей этого королевства. Питался их верой в него. Вера наполняла его тело и его дух невиданной мощью. Делала таким, каким он был. Он заставил всех истово верить в себя и существовал, благодаря этой вере.

- Так Италан давно канул в лету, - Платон с интересом слушал Дистина. - Он что, перестал существовать, ибо Люди утратили веру в него? Нет, это не так. Люди до сих пор чтят его. До сих пор верят. По лору, человеческие маги - особенно "пастыри" - критически зависят от этой веры. Они нежить уничтожать могут этой верой.

- У нас в Шата Гунде считают, что Италан не "канул в лету", как ты выразился. Он всё ещё жив. Жив, но скрывается.

- Тёмные эльфы отчасти согласны с гномами, - кивнула Олеся. - Италана в Элларе опасаются, как я знаю. Вернее, его возрождения. Слишком большой силой, как говорят, он обладал.

- К чему вы клоните, я не понимаю? - поморщился я. - Нам улики надо искать, а не устраивать диспуты на религиозные темы.

- Всё дело в магии, - не унимался Димон. - Никто из нас не играет персонажами, которые умеют чувствовать магию. Я даже не знаю, есть ли такие классы... Но здесь, несомненно, магия замешана. Магия сильная. Не знаю, есть ли кто из "непосвящённых", кто владеет магией столь хорошо, но неигровых персонажей полно. Пять Высших магов, как минимум. И ваш драгоценный Италан.

- От Италана остались лишь мощи, - недовольно поморщилась Вика. Ей откровенно не нравился тон, которым гном говорил об местном человеческом божестве.

- Но дух его непобедим, - подмигнул ей Димон.

- Я уже слышал подобное выражение, - я лихорадочно вспоминал того, кто говорил такими словами. Я однозначно уже слышал подобное утверждение. - Кто тебе такое сказал, Димон? Кто так говорил?

- Владыка Низбад, - пожал он плечами. - Он реально опасается этого Италана. Про дух его рассказывал, про утерянные мощи... Вернее, спрятанные, как он говорил. Он не хочет, чтобы дух обрёл ещё большую силу через возрождение тела.

- А к нашему делу это имеет какое отношение?

- Не знаю, - гном опять пожал плечами. - Но я бы на нашем месте облазил потолок, - он опять покосился на мозаику на потолке. - Вдруг там остались следы.

- К святыне нельзя прикасаться! - возмущённо выкрикнула Вика.

- Это не моя святыня. Я лишь пытаюсь помочь.

- Бред это всё. Причём тут Италан? Смотрите, - атеист-Платон, пока мы спорили на религиозные темы, ползал вокруг тела на коленях. - У меня галлюцинации или тут реально какое-то преломление?

Он поманил рукой, и через секунду мы все опустились у ступней принца. Чуть ли не носами в пол упёрлись и смотрели на странности дорогого королевского паркета. Одна лакированная дощечка едва заметно переливалась голубоватым светом.

- Вы видите тоже, что и я? - Платон указал пальцем на свечение.

- Глюки? Баг?

- Или очередная улика, - не согласился он и ткнул пальцем деревянную дощечку.

Но та, оказалось, была не совсем деревянной. И совсем не дощечкой.

Палец пронзил переливающееся марево и оно отреагировало по-особому. Нет, острые зубы у марева не появились. И палец оно тоже не откусило. За пару секунд оно расплылось по полу знакомым чёрным пятном размером с канализационный люк. Паркет у ног принца исчез, превратившись в круг непроглядной тьмы.

Рефлексы сработали моментально. Я потом даже похвалил себя за реакцию.

Я отпихнул Платона в сторону, широко расставил руки и своим телом отодвинул остальных подальше от чёрного пятна. Едва я вспомнил, где видел нечто подобное, среагировал мгновенно.

- В сторону! Не подходите!

- Обалдел, что ли!? - недовольно воскликнул Платон, когда перестал пластом скользить по паркету.

- Тихо! Оружие! Оружие к бою! Быстро! Рубен, вынимай посох, твою мать!

Ошарашенные сокланы не спешили исполнять указание. Я же как завороженный смотрел на непроглядную тьму, ожидая увидеть жилистую когтистую лапу, которую уже видел однажды. Но в этот раз я испугался не настолько сильно, чтобы забыть о самом высоком уровне в "двумирье" и очень неплохой экипировке. И щучкой я тоже уже не хотел прыгать. Я был готов сразиться с любой тварью, которая оттуда вылезет.

- Быстро встали! Готовьтесь! - я обнажил мечи и запустил усиливающие ауры.

- Это что ещё за ерунда?.. - испуганно произнесла Олеся, тыча пальцем в чёрное пятно. - Что за "портал в преисподнюю"?

- Что это, Лёш? Ты уже видел такое? Ты знаешь? - Вика инстинктивно укрылась за моей спиной.

- Рубен! Направь туда посох! Сразу пальни самой сильной хренью, что у тебя есть, когда оно полезет!

- Кто полезет? Кто "оно"? - Дистин дрожащими гномскими руками держал секиру.

- Хельвег! - продолжил я раздавать указания. - Будешь "танком"! Встретишь грудью!

- Кого встретишь?

Странный, ни на что не похожий утробный хрип раздался совсем рядом. Он, несомненно, исходил из дыры. Этот хрип сразу привёл в чувство профессиональных тестеров. Они, наконец-то, собрали самих себя по частям и приняли боевые позы. Как на тех локациях, где мы ежедневно добывали игровой опыт. Хельвег и Дистин вышли вперёд, а Олеся, Вика и Рубен заняли места позади.

Молчаливое противостояния семи опытных игроков с дыркой в полу продолжалось недолго. Мы были готовы встретить любое существо, которое оттуда вылезет. Но страшный хрип раздался лишь однажды. Он то ли был предупредительным, то ли удаляющимся. Мы так и не успели понять. И, возможно на наше счастье, ничего оттуда не вылезло. Через пару секунд чёрное пятно начало стремительно уменьшаться. Оно стягивалось, как кожа на заживающей ране. И вскоре исчезло окончательно. Затянулось беззвучно и затихло.

Никто не сказал ни слова, пока всё не завершилось. И лишь когда самый смелый - то есть я - потоптался по паркету, сокланы очухались.

- Просветишь, может быть? - Олеся упёрла руки в бока. - Это что такое было?

- Портал в преисподнюю. Ты ж прочла, - я вытер со лба виртуальный пот. - Опять пронесло...

- Опять? Ну-ну... Значит, ты такое уже видел? Что это по-твоему?

- Так ушёл убийца, - уверенно заявил я. - Он здесь был, он - нечто магическое, и он ушёл именно так.

Внимание! Репутационное задание: "Возмездие" - отыскать убийцу принца Райкарда Пеппина (Отыскать зацепки и улики, указывающие на предполагаемого преступника) - обновлено.

Количество найденных улик: 2/4

- Значит, я действительно прав... - прокомментировал я выскочившее оповещение.

- В смысле?

- Квест обновился. Мы нашли вторую зацепку.

- Тогда надо было прыгнуть следом, чтобы выяснить! - неугомонный гном стоял рядом, гладил ножкой паркет и недовольно бурчал. - Я бы прыгнул. Чего ты сразу панику навёл?

- Там живёт нечто... нечеловеческое. Я уже видел такой портал.

- Это и ежу понятно, - Олеся меня чуть ли не за грудки схватила. - Давай, рассказывай.

Мне пришлось поведать им сразу несколько историй. И историю о ситуации с семейкой Лаури, и историю о невыполнимом задании, и историю о "секаче". И хоть подробности сексуальной истории с Вивиарис я опустил, пришлось рассказать, что случилось с "секачём". Куда он, в итоге, отправился и что я рассмотрел в том тёмном тоннеле.

- Твоя дражайшая Вивиарис точно причастна! - брови Вики сурово хмурились, когда он всё же узнала больше, чем я бы хотел, чтобы она знала. - Её проделки. Ты говорил, что не видел её в тронном зале, когда вас всех выставили в ряд перед королём? Ага! Вот причина. Она виновата, потому и не появилась.

- А может это граф всё, - не согласился я. - Ему выгодно. И союзники у него есть, как он сказа...

- Граф Лаури точно не смог бы создать такой портал с помощью магии. Он - надменный прыщ, а не маг... А она бы смогла! - Вика чуть ли не пальцем в меня тыкала.

- Надо было всё же прыгнуть..., - продолжил печалиться Димон.

- И каков её мотив?

- Девчонку посадить на трон, очевидно же.

- При живом папаше и ещё одном брате? Глупости.

- Ну, значит, скоро мы их убийства будем расследовать, - не сдавалась Вика. - Ты же сам так считал недавно.

- Умерьте эмоции, - Платон, как глава разведки, уже вновь лазил по паркету. Со второй найденной уликой он уже смирился. - Времени осталось мало. Давайте продолжим. Мы выяснили, что тут замешана магия. И что маг ушёл... кх-м... через преисподнюю. Давайте продолжим.

Бурча и ворча мы всё же продолжили рыскать. Опять лапали всё, что можно было облапать. Опять по полу ладонями водили. Опять прищуриваясь смотрели по сторонам. Но за выделенный час ничего больше не смогли обнаружить. Что бы мы не делали, квест не обновлялся.

К финальной минуте мы уже носились по залу как угорелые. Кричали друг на друга и подгоняли. Даже тело бедного неигрового персонажа несколько раз перевернули с живота на спину. Но ничего не помогло. Или в этом месте больше не было улик, или мы их просто не нашли.

- Наверное, всё же надо было прыгать, - в очередной раз произнёс Димон.

И я, в принципе, был с ним согласен. Во мне крепла уверенность, что портал в преисподнюю позволил себя обнаружить не просто так. Он как бы приглашал одного из нас погрузиться в него. А может, и не одного. Может, всех... Так или иначе, я уже был готов поверить, что, благодаря моей реакции, мы упустили возможность. Что нам, на самом деле, надо было двигаться по этому пути. Через тёмный тоннель, который привёл бы нас в игровую преисподнюю.

Глава 12.

Когда обозначенное время на таймере достигло отметки 00:00, нас всех выбросило из инстансовой зоны. И к нашему всеобщему удивлению, выбросило прямо ко входу, где топталась полная группа из клана "Merovingian Dynasty". Мы чуть ли не нос к носу с этими "хомячками" столкнулись.

- О, "Имморталсы"! - воскликнул Дагобер, едва нас заметил. - Ну, что? Нашли что?

- А вы тут откуда?

- Нас минут пять-десять назад выкинуло из инстанса.

- Ну, и какие успехи?

- Вообще ни хрена не нашли, - Дагобер ответил, ни на секунду не задумавшись. А значит, его словам можно было верить. - Ноль из четырёх. А у вас как?

- Один из четырёх, - я успел не только сказать первым, но и выразительно посмотреть на каждого сопартийца, откровенно намекая, что рты им лучше держать закрытыми. - Выяснили, что там замешана магия. И всё.

- Да так даже король сказал, - разочарованно махнул рукой Дагобер. - Но мы подтверждения не нашли.

- Печально, что я могу сказать. Мы нашли, но нас к победе это не приблизило.

- Мы не теряем надежды, - влез в разговор один из сокланов Дагобера. - Квест-то не закрылся. Пошуршим ещё, пороем.

- Серьёзно? - я даже не обратил внимание, что исчез лишь таймер, но не квест. Квест всё так же висел незакрытым в меню заданий.

- Угу. Я так понял, тут обширное поле для деятельности. Весь Кресфол, я имею в виду. Победит тот, кто первым предоставит доказательства. Неважно, где копать и как искать. Важен окончательный результат.

- Доступ к закромам короля Гилберта - это не шутка, - выразительно посмотрел на меня Рубен. - Так просто к ним не подобраться. Действительно надо покопать...

- Действительно, - согласился с ним я, верно поняв взгляд. - Погнали в клан-холл. Там обсудим дальнейшие шаги.

- Если что, готов обменяться информацией, - крикнул Дагобер, когда мы уже ломали печати на свитках телепортации.

- Конечно, мой сладкий. Пренепременно, - на прощанье Олеся отправила Дагоберу ироничный воздушный поцелуй.

Вернувшись в клан-холл, я хотел сразу же забраться на любимый трон и предаться размышлениям, аки король Аквилонии Конан Первый. Но там уже было занятно. Один человеческий жрец разместил свои телеса с невероятным комфортом.

- Капитан Квантум, вы забрались не в то гнездо. Вылетайте, пока не стали лейтенантом.

- Если я переписываюсь с таким количеством народу стоя, у меня спина начинает болеть, - Олег опять отжёг в своём стиле. Но с трона нехотя сполз. - Шо вы там? Узнали шо?

- Узнали, но не всё, - за меня ответил Дистин. - Эх, надо было прыгать...

- Угомонись уже наконец, Димон, - поморщился я. - Две улики из четырёх нашли, Квантуша. Но дальше даже не представляем, где продолжать.

- Но продолжать, несомненно, надо! - Вика, в стиле одной знакомой "маналейки", стукнула жреческим кулачком по собственной ладошке. - Я сама отправлюсь к Вивиарис на остров и устрою ей допрос с пристрастием.

- Хочешь постоять парализованной? - наградил я Вику беззлобным смешком. - С таким настроем тебе светит не интересный контент, а работа статуей.

- Верно, Лёха. С Высшими лучше не шутить. Мы все знаем, что они терпеть не могут неуважительного отношения, - резонно подметил Хельвег.

- Мне всё равно! - Вика продолжала бурлить.

- А мне, в принципе, всё равно, шо у вас там происходило, - Квантум сложил руки на груди. - Есть дела поважнее. Надо определяться с кланами в альянс. И так уже почти сутки прошли...

- Верно, Олег, - поддержал того Платон. - Глобальная политика на данный момент важнее какого-то квеста...

- "Какого-то"? Ты шутишь? - в этот раз выпучил глаза не я, а Олеся. - Это чуть ли не глобальный квест! Его же выдал сам король человеческого королевства! Вы хоть понимаете, что это за величина!?

- Он отвлекает Лёху от более важного квеста, - Квантум указал на меня пальцем. - Пусть сначала порешает с союзниками. А то сбегут, и нам придётся подобрать, шо останется, а не перебирать. Там есть толковые ребята. Я сделал подборку.

- Да потерпят, - махнул рукой Искандер, который оставался в клан-холле с Квантумом. - Пошли лучше качаться. Из-за этих квестов и союзнических кланов я уже почти сутки опытом не прирастал. Меня начинают достигать. Вика, Олег, пойдёте в "Кратер"? Я соберу пати.

- Нет, Андрюш, не пойду. И он не пойдёт, если что, - Вика указала на меня пальцем. - Нельзя пренебрежительно относиться к такому важному заданию, которое выдал сам король. Надо приложить чуть больше усилий, чем вы хотите приложить. Мы должны постараться закрыть его.

- Нельзя пренебрежительно относиться к будущим союзникам, - парировал Квантум. - Квест никуда не денется, а лидеры кланов уже напрягают. Пусть Лёха с ними разберётся, пока не начали роптать.

Атмосфера в моём уютном клан-холле начала накаляться с момента нашего возвращения. Я прекрасно понимал Олега, которому кандидаты в союзники проели всю плешь, образно говоря. Он желал от них избавиться и перекинуть на того, кто и обязан был этим заниматься - на меня... И я так же понимал Вику. У неё сейчас немного подгорает, судя по всему. Она хочет не только разобраться в квесте, не только основательно покопать, но и реально сплавать на остров к Вивиарис и поговорить с ней как кошка с кошкой. И, в принципе, в этом нет ничего плохого. В крайнем случае, Вика часик постоит статуей и остынет немного. А может - чем чёрт не шутит - раскопает что. Не прикончит же её волшебница в самом деле... Но и Искандера я тоже мог понять. До 100-го уровня лишь мне оставалось рукой подать - каких-то жалких двенадцать уровей. Ему же, и всем остальным, как говорится, качаться, качаться и ещё раз качаться. А с учётом того, что он тоже оторвался от основной массы, выбор сопартийцев на толковый экспинг для него ограничен. Для "Картера" не каждый подойдёт, не каждый потянет. Группы надо собирать грамотно.

Но лидер клана на то и лидер клана, что должен принимать непростые решения. Принимать и нести за них ответственность в одиночку. Ведь только победы с ним будут готовы разделить. Неудачи и поражения он разделит сам с собой.

- Давайте сделаем так, - я удобнее разместился на троне. - Вика...

- Что? - буркнула она.

- Вика! - повысил я голос. - Ты займешься сыскной деятельностью. Собери ребят, которые захотят помочь, устройте мозговой штурм и подумайте, где можно покопать. Прояви инициативу, в общем. Попробуйте Кресфол прошерстить. Поговорите со стражниками у дворца, постарайтесь получить разрешение на осмотр покоев принца, откуда, по идее, всё началось. Попробуй развести на разговор церемониймейстера, или кого-то из тех, кто был близок к принцу. Подумаете уже на месте, короче... И - так уж и быть - сама или с кем-то сплавай к Вивиарис. Поговори. Позадавай вопросы. Только спрашивай вежливо. Не убивай репутацию, как один наш общий знакомый с ником Серый Ворон. Нарабатывай "репу", а не разбрасывайся ею. Уверен, у тебя получится... Иск, ты собирай пати на кач. Если я всё правильно понимаю, скоро там станет тесно. Союзнички потребуют жирный кусок. И мне придётся им его выдать... А мы с Квантушей...

- Я его хотел забрать в "Кратер", - поспешил меня перебить Искандер. - Вика отказалась, а он всё же лекарь высокоуровневый. Без него там никак.

- Хорошо, забирай будущего короля академии, - подумав, дозволил я. - Я тогда посижу и покумекаю в одиночестве. Подумаю, кого впихнуть в альянс третьим.

- Пф-ф-ф-ф, - фыркнул Искандер. - Я тогда лучше с тобой останусь. Обсудим всё вместе. Добыча опыта никуда не денется, раз такое дело. А то ещё примите без меня каких-то паразитов, которые будут сосать кровь из альянса. Насмотрелся я на такое в предыдущей жизни.

- В этом мире для всех нас это будет в первый раз, - улыбнулся я.

- Тогда у нас нет права на ошибку.

***

К концу второй половины дня я всё же определился. Посмотрел на будущих союзников со всех сторон, обсудил с ребятами и принял решение. А затем попросил лидеров союзных кланов прибыть в клан-холл. И лишь когда я провёл обоих внутрь, мы обменялись официальными рукопожатиями.

- Спасибо за доверие, Ворон, - поблагодарил довольный Навуходоносор. - Обещаю его оправдать.

- И я не буду пасти задних, - пообещал гном-дуалист с ником Марран Зиро, клан которого я решил пригласить после всестороннего обсуждения.

- Я надеюсь на это, - через системное меню я обоим отправил приглашение о вступлении в альянс "Forever". - Теперь нас с вами ждут тяжёлые трудовые будни. Добыча уровней и создание экипировки. Но самое главное, рано или поздно, столкновение с альянсами "Triumvirate" и "Unity". Надеюсь, вы понимаете, что это неизбежно?

- Всё будет нормально, - Навуходоносор продолжал счастливо улыбаться. Чуть ли не руки потирал. - Справимся.

- В "Кратер" выдашь доступ? - в лоб спросил Марран Зиро. - Мои уже в клан-чате радуются и чат альянса пробуют на вкус. Дашь возможность уже сегодня его протестировать?

Я вызвал системное меню и впервые увидел чат альянса. Он уже пестрел сообщениями по типу "здоров!" и "всем привет!". Затем проверил статистику и убедился, что под моим командованием теперь пятьсот семьдесят штыков. Цифра более чем впечатляющая. Никогда таким количеством живых людей я не управлял. Только пиксельными персонажами, за которыми скрывались голоса в "тим-спике". Управлять пикселями и живыми людьми в виртуальном мире мне казалось двумя большими разницами.

- Всем всё выдам, - подтвердил я. - Только не здесь. Здесь все не вместятся, наверное. Найдите место какое-нибудь. Стадион, может быть. Или огромное поле. И всех там соберите. Как будете готовы, маякните. Я подтянусь.

- Принято, - Навуходоносор уже был готов подчиняться.

- Хорошо, - согласился Марран Зиро. - Устроим в ближайшее время общий сбор? Имею в виду не всех членов альянса сразу, а сбор лидеров сыгранных пачек или тех, чьё мнение имеет значение. Сбор костяка. Я был бы не против обсудитьобщую стратегию.

- Устроим, - кивнул головой я. - Только сначала закроем вопрос с "Кратером". Оставайтесь на связи.

Лидеры кланов "Возвышение" и "Вавилон" улетели восвояси.

- Фух, - встряхнул я головой. - Столько народу... Справлюсь ли я? Обеспечу ли всех достойным контентом? Смогу ли помочь с экипировкой?

- Нашёл о чём переживать, - пренебрежительно фыркнул Хельвег. - Экипировкой и контентом союзников пусть занимаются союзники. Пока ты им дал больше, чем они могут предложить. Пусть сначала докажут, что они вообще этого достойны.

- Вы помягче с ними, - попросил я. - Пусть помаленьку социализируются. Пусть собирают или ищут пати в "Кратер" через чат альянса. Пусть не стесняются, прогрессируют и берут уровни. А там посмотрим.

- Хорошо, поможем.

***

Вечером, когда в "двумирье" уже окончательно стемнело, а я наконец-то закрыл вопрос выдачи доступа в "Кратер" всем союзникам, в клан-холл вернулась Вика со своими добровольцами-сыщиками. Их было довольно много и все они выглядели по-настоящему уставшими.

- Ну что? - с порога спросил я. - Выяснили что?

Я задавал этот вопрос ранее в переписке, но ответом получал лишь короткое слово "нет".

- Не так что бы ничего, но и не особо, - чуть более мягко, чем днём, ответила она. - Мы на острове были, облазили там всё, - Вика, не стесняясь, уселась на широкий подлокотник моего трона. - Но твоей драгоценной Вивиарис там не оказалось. Пропала дЕвица. Её стражи бродят по острову, но на конкретный вопрос ничего не отвечают. Отмалчиваются.

- Скверно пахнет, - в этот раз я уже считал так с полной серьёзностью. С тех пор, как Вивиарис сотворила портал в преисподнюю своими руками и одарила меня девятым баллом личной репутации, она исчезла со всех радаров. Я не видел её там, где она обязана была присутствовать - рядом с принцессой Амелией в тронном зале. И я так и не получил от неё весточки... А теперь ещё Вика говорит, что на собственном острове она тоже не показывается.

Куда она запропастилась? Чем занимается?

- Но она, скорее всего, не при чём, - этими словами Вика меня удивила.

- Почему ты так считаешь? Ещё недавно...

- Мы кое-что узнали, - Вика меня перебила. - Мы действительно опрашивали стражников, как ты и советовал. В Кресфоле побывали и у дворца потоптались. Но смогли чего-то полезного добиться только от старого придворного мага. Одного из - если можно так сказать - пенсионеров личной гвардии короля. Он рассказал, что ночью долго не мог уснуть, потому что от холода ломило кости... Улавливаешь? Тёплым виртуальным летом у него ломило кости от холода, ага...

- Не улавливаю, - отрицательно покачал головой я.

- Я так понимаю, мы нащупали свидетеля, - объяснила Вика. - Его даже уговаривать не пришлось. Он утверждал, что иней на его окне создало дыхание ужаса...

- Дыхание ужаса?

- Ага. Он так и сказал... Он чувствовал тёмную магию на окне в свой комнате. Магию, и опасность для всего живого, от неё исходящую.

- И что это значит?

- Тёмную магию изучают чернокнижники, говорил он. Те, кто желает познать магию некромантии. Или те, кто уже владеет ею в совершенстве.

- Фи-и-и-и-и-и-ть, - натурально так присвистнул я. - Опять некромантия.

- Ага. Помнишь, мы с тобой в деревне Велес шастали? Там тоже про некромантию все говорили.

- Помню, конечно. Не знаю, есть ли какая связь с деревней Велес, но, раз такое дело, к убийству принца Райкарда может иметь отношение или игрок-некромант, о котором мы уже слышали, или же...

- Или же сам Безликий Некромант! - с улыбкой на лице, воодушевлённо поддержала мою догадку Вика.

- Да, возможно. Высший маг всё-таки... Мировой босс..., - задумчиво почесал подбородок я. - А в зале ещё портал в преисподнюю был. Связь с некромантией тоже, в принципе, по лору.

- А что у тебя по квесту, Лёш? Обновился?

Я неопределённо крякнул, потому что про то, что задание может обновляться, совершенно забыл. Дела альянса, лидеры союзных кланов и нескончаемый поток новых мемберов, требовавших, чтобы я прикоснулся к ним пальцем, отвлекли меня.

Я торопливо вызвал меню заданий и удовлетворённо улыбнулся: три из четырёх пункта задания "Возмездие" были закрыты. Значит, мы идём по верному пути.

- Три из четырёх, - радостно произнёс я.

- Супер! - Вика даже в ладоши похлопала.

- А дальше куда, Лёха? - спросил стоявший рядом Платон. Он был одним из тех, кто вместе с Викой проделал огромную работу. - Какой путь выберем? Будем искать "Неуловимого Джо", того самого, всё ещё непонятно существующего ли игрока-некроманта? Или опять нагрянем к Безликому Некроманту и устроим ему допрос с пристрастием, чтобы выяснить, действительно ли он убийца?

Я почесал уставшую макушку.

- К Безликому соваться - не вариант, - отмёл я. - Если он Антошкин зергач разложил, не особо напрягаясь, куда нам лезть? Сначала надо посмотреть, какими кадрами мы приросли. Уровни им помочь подтянуть, дать возможность заматереть... Давайте, наверное, отложим на завтра. Продумаем последовательность, как отоспимся. Возможно, придётся сети по всему "двумирью" расставлять, чтобы, как ты говорил, отловить "Неуловимого Джо".

- Отложить на завтра? - удивилась Вика. - А если нас опередят другие?

- Вряд ли, - успокоил её я. - Судя по всему, мы на шаг впереди. А то и на два... Пока вас не было, мне Дагобер опять писал. Спрашивал, чё да как. Они точно отстают.

- А что Антон, не знаешь? Как у них дела?

- Напиши ему сама, - усмехнулся я. - Предложи обменяться информацией.

- Нет. К чёрту его, - сердито произнесла Вика.

- Хороший подход, - с улыбкой похвалил я её. - К чёрту его... А теперь: жреческий жезл в руки - и погнали в "Кратер". Опыт сам себя не добудет...

Глава 13.

Очередное игровое утро началось с очередной головомойки. Опять меня разбудили, и опять насильно затащили в игру. Единственная радость - я хоть пожрать успел.

- Да пошли они на ...й эти тупоголовые бараны! - орал и размахивал руками "паладин" Ланцелот. - С хрена ли они мне нервы будут трепать??? Я им нянька что ли? Или тот, кого позволено х...сосить безнаказанно??? Ребята из консты негодуют! Мы что, теперь постоянно будем терпеть это дерьмо?

- Тише, тише. Спокойнее, - миролюбиво попросил я.

- Да к хренам спокойствие! - продолжал разоряться Ланцелот. - Эти кретины не только ошибок не желают признавать, но и бычат!

Проблемы мирного сожительства возникли буквально с первых часов существования альянса. В основном, из-за "Кратера". Когда голодные, но неопытные тестеры взалкали новых уровней, они стремглав помчались в "Кратер". Но поскольку опыта нахождения в той локации у абсолютно всех новичков было ровно "ноль", случилась вакханалия, в реальном мире созвучная со знакомым каждому пушистым зверьком.

Недалёкие клоуны, которых я набрал в альянс, не тянули локацию уровнем. Не тянули уровнем взаимодействия, не тянули синергией игровых классов. Как школьники на субботнике, они принялись ломать и крушить. Легко собирались в фулки - группы из семи человек - и с наскоку налетали на "мобов" в "Кратере". И там, вполне закономерно, получали в "табло".

Но это ещё полбеды. Куда хуже было то, что они мешали тем, кто уже имел опыт "гринда" в столь сложной локации - мешали моим ребятам.

Потому-то Ланцелот так негодовал. Он сам уже собрал консту в игровом мире, сам натаскивал, сам руководил. Как "танк", он делал всё, что в его силах. Но когда его ребята медленно и осторожно пробивались вниз, чтобы попробовать на вкус сочных горгулей, налетели бестолочи и всех положили. Положили не только самих себя, но и пати Ланцелота. Всё выглядело классически-прекрасно: на локацию прибежали новички и начали творить х...ню. А когда упали их "танк" и "хилер", выжившие, вместо того, чтобы храбро умереть на месте и потерять проценты, побежали искать помощи у других - искать помощи у тех, кого успели выцепить взглядом. Побежали искать помощи, ведя за собой "паровоз" из мобов, не забывая орать на всю округу. Таким образом подставили и себя, и других.

Классика, что тут можно сказать.

Именно надавливая на эту мозоль, я пытался успокоить Ланцелота. Но он не соглашался, так как его случай, как я потом выяснил, оказался не единичным. Другим "Бессмертным" "повезло" примерно так же, когда голодная орава пыталась или согнать со спота, или складывалась от жутких "мобов", как домино.

К тому же новоявленные союзнички, по какой-то непонятной для меня причине, решили, что уже имеют право демонстрировать гонор. Они и посраться успели с моими ребятами, и оружием поугрожать. С утра моя "личка" была наполнена гневными сообщениями, где многие жаловались, что случилось самое натуральное "танковое противостояние на Фридрихштрассе". Что хватило бы пердежа, и союзнические группы сошлись бы в самом натуральном махаче. Но Марран Зиро успел остудить горячие головы и повинился за своих сокланов перед моими. Потому Рубикон так и не был пройден. Сражение между союзниками так и не произошло.

- Спокойно, Лев, - попросил я ещё раз. - Такое всегда случается, когда выпускаешь на волю первоклашек. Их клан-лид уже принёс извинения...

- Да там чуть реальный мордобой не произошёл! На хрена нам такие союзники!?

- Надо дать им время и, как я понял, ещё раз объяснить про расстановку приоритетов. Похоже, до них не дошло, что альянс - это дорога с двухсторонним движением. Мы - им, а они - нам. А не только мы им. Поверь, я донесу до них свои мысли по этому поводу. Ты ж уже знаешь Серого Ворона...

Такой аргумент сработал лучше всего. Ланцелот моментально успокоился и даже криво ухмыльнулся, как бы подтверждая, что Серого Ворона он знает.

- Квантуша, - обратился я к Олегу, который стоял рядом и смущённо водил ножкой по полу, понимая, что идея создания альянса принадлежит ему. - Уединимся с тобой вдвоём чуть позже и речь сварганим с необходимыми вкраплениями матерных оборотов. Ты, если я перегну палку, выступишь редактором. Но, так или иначе, недовольную речь выпустим сегодня. А затем я ещё добавлю Наву и Маррану в "личку", что, если подобное повторится, они не только "Кратера" не увидят, но и могут отправляться на вольные хлеба.

- Не думаю, шо это разумно, - возразил Квантум.

- Пока у меня есть козырь, я буду им бить любые карты. Только реальным друзьям я позволю добывать опыт в "Кратере". Если они не станут друзьями, могут смело натягивать личину врага, валить к Антошке и тесниться на "Вольнице".

- Хе-х. Говорят, там и так слишком тесно. Подтягивается основная масса, подтягивается... Окей, Лёха, донесу.

- Отлично. Теперь ты, Вольфрам. Ты мне с утра писал. В чём дело?

Здоровый орк тоже выглядел смущённым.

- Сорри, Лёха, в общем. Был я в Хушроне. Пытался наладить отношения с Гриззалом. Он сначала ко мне как к букашке относился. Но чуть подобрел, когда я +1 вымучил.

- Это ж отлично. А за что "сорри"?

- За то, что ни хрена у меня не вышло. Не поверишь: стоило с ним завести разговор о Сером Вороне, он чуть не взорвался. Образно говоря. Он о тебе знает, но, по какой-то причине, терпеть не может. Я попытался договорится о встрече, но он только рассмеялся и посохом по шее засадил. Сказал, что позорно, когда орк прислуживает эльфу. Недостойно, в общем.

- Не могу понять: а я-то в чём перед ним провинился?

- Ни в чём. Просто ты, как я уже говорил, там не по лору. Оркам ты можешь быть только врагом, но никак не другом. Был бы хотя бы хуманом - тогда бы поговорили.

- Ясно... Спасибо за инфу, Валентин. Похоже, миссия действительно импосибл.

- Я потом попробую ещё с Каганом Вулугом переговорить. Всё же у меня с ним 2 балла наработано...

- Лёха! Лёх! - в клан-холл влетел Платон. - Ты будешь смеяться, но тебя опять ждут у входа. Опять посыльный.

- Королевский? - я торопливо сполз с трона.

- Не-а, принцессовский.

Магический барьер я преодолел прыжком. А за мной так же торопливо высыпали остальные сокланы. Им было интересно не меньше, чем мне.

Знакомый неигровой человек в золотом плаще переминался с ноги на ногу. Но, судя по всему, недолго: на лице отсутствовала печать скуки и раздражения.

- Пись...

- Давайте сюда! - я подскочил к нему, даже не дав договорить. И практически вырвал из рук сложенное конвертиком письмо.

- Открывай скорее! - затрясла меня за руку Вика.

- И вслух читай! - добавила Стася.

Знакомые сладкие запахи начали будоражить мои ноздри, едва я открыл письмо. И эти запахи напомнили мне о том, как всё же принцесса хороша. Я тут же вспомнил её губы, её тело, её руки. Её лик проплыл перед глазами и я едва смог совладать с начавшим просыпаться возбуждением.

- Стоп, стоп, стоп, - про себя сказал я. - Ментальным чарам я не поддался, не поддамся и простым воспоминаниям...

- Что ты там бормочешь?

- Кх-кх, - я картинно откашлялся и начал читать. - "Мой дорогой друг"... Это я, если что... Ауч! - Вика зарядила кулачком в плечо и я вынужден был сосредоточиться на деле. - "Вновь я вам пишу и прошу о новой встрече..."

- О, как! - засмеялся Квантум. - А встречи, оказывается, уже были...

- Теперь она просит о повторении, ага! - поддержал его Буллет.

- Клан-лид произвёл впечатление, не иначе.

Из-за комментариев мне пришлось сделать паузу. Но я не вслушивался и остался равнодушным к смешкам. Я задумался на мгновение, ведь вспомнил, что квест "Незабываемое свидание" всё ещё висит. Несмотря на недавние события, он оставался открытым. И я немного удивился, что принцесса собралась эпистолярно просить о свидании в тот момент, когда о нём думать не должна. Такой поступок выглядел глупо со стороны ИскИна принцессы.

- Посерьёзнее, граждане, - нахмурился я после смешков и продолжил чтение. - "Вновь я вам пишу и прошу о новой встрече. Вновь вынуждена искать вашей поддержки... Мне очень плохо, дорогой друг. Я чувствую себя одинокой и опустошённой. После смерти Райкарда, папа отдалился от меня так далеко, как никогда не отдалялся. Его отрешённость пугает. Он замкнулся в себе и не хочет ни с кем разговаривать. Даже со своей дочерью... Прошу вас, Серый Ворон, при первой же возможности навестите меня. Поговорите со мной. Помогите справится с пустотой, которая сейчас раздирает мою душу на части. Как никогда мне нужно дружеское плечо, на которое я бы могла опереться.

Я же, в свою очередь, обещаю поделиться с вами секретом, который, как мне кажется, поможет призвать к ответу убийцу Райкарда. Мне кое-что стало известно, и только настоящим друзьям, а не льстивым лжецам я могу довериться. Таким друзьям, как вы, Серый Ворон. Если, когда стемнеет, вы тайно придёте в мои покои, я расскажу вам всё, что мне удалось узнать. И тогда вы сами решите, как правильнее будет поступить.

П.С. Айден Никол - мой добрый поверенный - вновь проведёт вас. Жду.

Подпись: принцесса Амелия Пеппин."

- Вот это поворот, - моими словами выразился офигевший Квантум.

- Да уж. Иначе не скажешь.

- Ты всё ещё считаешь, что она причастна? - я скосил взгляд на Платона, который вчера вечером мне целый план расписал.

Но тот сдаваться не собирался.

- А почему нет? Ты же сам так считал недавно. Ты меня убедил, что за эту ниточку стоит подёргать... Или слезливому письму поверил?

- Поверил, - кивнул головой я. - У меня с ней +5 наработано. Сомневаюсь, что она стала бы мне врать... Я всё ещё не пойму, что за игру она ведёт, но раз сама написала, что что-то знает - она что-то знает. И я это выясню обязательно.

- Все эти "неписи" с уникальным искусственным интеллектом капец какие коварные, - развёл руками Платон.

- Нисколько не сомневаюсь, - согласился я. - Я сам думал, что граф Лаури мне парные мечи вот-вот подгонит, а не только фехтованию обучит. А он подогнал мне невыполнимый квест и какую-то хрень, которая утонула в тёмном тоннеле.

- Угу, им палец в рот не клади.

- Обещаю, что буду внимателен.

- Может, мне пойти с тобой? - Вика посмотрела на меня так пристально, что на секунду я даже задумался о её предложении.

Но лишь на секунду.

- Нет, боец, не надо. Здесь я справлюсь сам.

Вика надула губки и отвернулась. Но я ничего не собирался менять в своём решении.

- А нам шо делать тогда?

- Им - качаться, - я сложил письмо, убрал его в карман и вежливо раскланялся с посыльным. - А нам с тобой, Квантуша, ругательное обращение к альянсу писать.

***

Врата королевского дворца были распахнуты настежь как обычно. Только проход перекрывал уже знакомый магический барьер. Тот, который мы с ребятами пересекали ещё вчера. Изменения были лишь в количестве стражи, оберегавшей то ли сам дворец, то ли барьер.

- Серый Ворон, - ко мне весьма уважительно обратился старший среди двух десятков стражников, - Что заставило вас посетить Хребет Италана так поздно? Его Величество просил не пропускать никого из "непосвящённых" после захода солнца.

- Он здесь по моей просьбе, - Айден Никол выскочил из-за барьера как чёртик из табакерки. - С Серым Вороном у нас есть свои дела.

Пухлая ручка обвила тоненькую эльфийскую ручку, а не менее пухлые губы зашептали, когда мы пересекли барьер и вновь оказались в зале:

- Всё это очень опасно, - торопливо забормотал церемониймейстер. - Шалости Её Высочества мне совсем не нравятся. Я не хочу больше в этом участвовать, - не спрашивая моего мнения, не интересуясь целью визита, он вёл меня знакомой дорожкой в покои принцессы и постоянно болтал. - Право, Серый Ворон, я думал, вы дальновиднее... Потакать шалостям юной девы... Позволить ей так легко увлечься смазливым эльфийским личиком... Как бы ваши проделки не довели до беды. Если Его Величество узнает... Особенно после того, что случилось с принцем Райкардом - прими его душу Италан - нам всем несдобровать. Всем достанется. На плаху могут даже погнать.

- Успокойтесь, уважаемый, - его мельтешения меня раздражали. Но, надо признать, свою роль он играл неплохо. - Я здесь по делу, а не ради баловства. Принцесса меня сама попросила прийти. Могу даже письмо показать.

- Не надо мне ничего показывать! - Айден Никол даже отшатнулся, как бы намекая, что он человек посторонний. - Вам написали - вам и отвечать. Вам и Её Высочеству. Днём она сама не своя была. Металась по комнате. А затем потребовала писчий набор неожиданно. Слугу попросила доставить письмо, а меня - опять впустить вас. Впустить и держать рот на замке... Молчать я, конечно, буду. Но если мне не начнут прижигать пятки, понимаете? Тогда моя верность королю несомненно перевесит верность принцессе.

- А что с ней? Почему она металась?

- У неё спрОсите. Меня в свои планы она не посвящает. Я лишь выполняю приказания... Мы пришли, - он остановился у знакомой двери, которую перекрывал зеленоватый магический барьер, и, без страха получить ожог, постучал в неё.

Несколько секунд мы простояли молча, ведь никто не спешил открывать.

- Ваше Высочество, - на высокой ноте зашептал Айден Никол, приблизив губы к двери и ещё пару раз настойчиво стукнув. - Я выполнил ваше указание. Я привёл Серого Ворона. Отворите.

Но и в этот раз никто не открыл. За дверью не было слышно ни смеха, ни музыкальных мотивов, которые мог бы напевать нежный девичий ротик.

- Ваше Высочество! - опять зашипел церемониймейстер.

- Это шутка какая-то? - брови нахмурились сами по себе, когда я посмотрел на толстого шутника. Они с принцессой решили меня продинамить?

Но Айден Никол выглядел озадаченным. Он не улыбался, а волновался, судя по натуральным каплям пота, стекавшим с жирных щёк.

- Не понимаю, - пробормотал он. - Она не слышит, что ли? Сама же просила доставить Серого Ворона сразу по прибытию... Ваше Высочество, - опять постучал он по двери. - Отворите. Мы пришли.

Столь часто бравшее надо мной контроль раздражение действительно проснулось. Переминаться с ноги на ногу перед дверями в покои принцессы мне совершенно не нравилось. Если она решила поиграть со мной в прятки, то я против. Не хочу тратить время на эту ерунду. Письмо, вроде как, было написано серьёзным тоном, а не шаловливым.

- Так, мне это надоело, - я занёс кулак над дверью

- Нет, стойте! - успел прокричать Айден Никол.

Но лишь прокричать, ведь я всё же приложился кулаком по барьеру. Да так приложился, что после первого же удара потерял половину "хэпэ".

Очки жизни: 575/1150

- О-ох, - выдохнул я после подсказки системы, живо выхватил зелье и испил его. - Ё-моё! А если бы я дважды ударил?

- Что за глупости!? - недовольно выкрикнул церемониймейстер. - Вы забыли, где находитесь?

- Простите. Я не думал, что у вас здесь такая охрана.

- Были бы вы послабее, Серый Ворон, от вас бы только горстка пепла осталась, - продолжил бурчать он. - С тех пор, как "непосвящённые" появились в нашем мире, Его Величество распорядился усилить магическую защиту дворца. Он сразу почувствовал исходящую от вас угрозу. В этом месте вы можете передвигаться только благодаря покровительству. Да и то только те, кто заслужил относительное доверие.

- Почему же тогда Его Величество считает, что к убийству сына причастны "непосвящённые"? - хмыкнул я. - Как бы кто-нибудь из нас сюда пробрался?

- О-о-о, я уверен, вы бы нашли лазейку, - его жирный рот скривился. - Договорились бы с кем-нибудь, подкупили... В ваших руках всё больше и больше золота. А значит, всё больше и больше возможностей.

- Ну и зачем кому-то из нас это надо?

- А зачем вы пришли к принцессе? Вам тоже от неё что-то надо? Может, кому-то что-то надо было от Райкарда. Кто знает...

- Ладно, хватит болтать! - рассердился я, ведь считал, что это не мне что-то надо от принцессы, а ей от меня. - Стучите ещё!

- Не вижу необходимости. Её Высочество всегда открывали после первого стука. Здесь что-то не так.

Пухлые пальцы правой руки сложились в кулак. На безымянном пальце изумрудным огнём загорелся драгоценный камень, заключённый в золотой перстень. Этим камнем Айден Никол осторожно прикоснулся к двери, опять без проблем преодолев магический барьер.

Что-то натурально хрустнуло. Как ключ в замке. Затем барьер исчез, а двери без скрипа отворились.

Я стоял разинув рот и смотрел на жирного хитреца: а он, оказывается, тот ещё взломщик. Он что, получается, всегда имел свободный доступ в покои принцессы? А, возможно, и в другие покои. В покои Райкарда Пеппина, например.

- Ваше Высочество, вы не спите? - полностью проигнорировав меня, он на цыпочках зашёл в комнату. Магические огни ламп ярко горели, намекая, что никто в этой комнате, конечно же, не спит. - Ничего не понимаю, - Айден Никол развёл руками и растерянно уставился на меня. - Её здесь нет.

- В этом есть что-то удивительное? - я осторожно зашёл следом и осмотрелся. Трельяж стоит, расчёска рядом лежит. Зеркала, отполированные до блеска, тоже на месте. Мягкий диван и аккуратно застеленная кровать. Даже величественный портрет висит на той же стене.

- Распоряжением Его Величества Её Высочеству запрещено покидать свои покои после наступления темноты, - побелев лицом, прошептал церемониймейстер. - Она должна была быть здесь.

- Кому должна? - усмехнулся я, в очередной раз вспоминая своевольный характер принцессы. Такую не удержит ни одна тюрьма в виде собственных пенатов.

- Вы не понимаете, - Айден Никол побелел ещё сильнее, когда подошёл к трельяжу и увидел чистый листок с лежащим на нём пером, измазанном в чернилах. - Принцесса должна быть здесь. Два часа назад она ещё раз напомнила мне, что Серого Ворона надо привести тихо и быстро, когда он здесь появится. Она ждала вас. Она не могла уйти просто так.

Его волнение, наконец-то, передалось и мне. Я сделал шаг к трельяжу и посмотрел на чистый лист бумаги. Его края были слегка помяты, а с кончика пера свисала огромная капля, готовая вот-вот превратиться в кляксу.

Айден Никол опередил меня и выхватил лист. Поднёс его к свету и уверенно произнёс:

- На листе, который лежал сверху, что-то писали. Видите, Серый Ворон, тут след вдавленный. Видите?

- Вижу, - я бросил беглый взгляд на чистый лист и принялся шарить по комнате.

- Что вы ищите?

- Лист, на котором писали. Осмотритесь и поищите.

Церемониймейстер натурально покрылся белыми пятнами, когда до него дошло, что всё выглядит ещё хуже, чем он предполагал. Как слон в посудной лавке он лазил по комнате принцессы, открывал ящики, переворачивал подушки или задирал покрывала. Но, естественно, ничего не обнаружил. И никого.

- Ничего не понимаю. Её Высочество написали очередное письмо и снесли его куда-то? Или что? Что происходит?

- А часто она сама кому-то письма носит?

Несколько жирных подбородков затрепетали:

- Никогда.

- Вот-вот, - я ещё раз осмотрелся и, по привычке, почесал макушку. - Что скажете, дорогой церемониймейстер? Принцесса могла покинуть покои по собственному желанию?

- Могла. Охранная магия не причинила бы ей вреда.

- А зачем ей это делать, если она, как вы говорили, ждала встречи с Серым Вороном?

- Ума не приложу. Только если у неё возникли неотложные дела, намного более важные, чем ваш приход.

- Ну, если так, тогда мы её отыщем. Она, наверное, всё ещё во дворце. Может, пошла к отцу?

- Да-да. Мы это выясним непременно. Я отведу вас, Серый Ворон, - тучный церемониймейстер окончательно поплыл. Его руки дрожали. Видимо, он осознал, что сейчас нам двоим, скорее всего, выпишут по полной. Что ни с кем из нас король церемониться не станет.

Глава 14.

Король королевства Италан Гилберт Пеппин не спал. Он даже не находился в королевских покоях, как изначально предположил Айден Никол. Его мы обнаружили в очень неожиданном месте, как для столь позднего времени. Безжалостно давя задницей позолоченную королевскую мантию, он сидел на полу в тронном зале. Сидел перед возвышением, которое выводило прямо к трону, смотрел в пустоту печальным взглядом, мял в руках корону и тяжко вздыхал. Десяток личных телохранителей в виде высокоуровневых "неписей" топтались недалече и не знали чем помочь подавленному монарху. Лица их были не менее мрачны, чем его лицо.

- Его Величество явно не в духе, - семеня ножками, обеспокоенно бурчал церемониймейстер. - Подождите, Серый Ворон, сначала я попробую его подготовить...

- Не надо никого "готовить", - отмахнулся я. - Просто сообщите, что я здесь. Я сам ему всё объясню.

- Да кем вы себя возомни...

- Дорогой Айден Никол, - очень вежливо произнёс я. - Вы просили вас не втягивать? Я вас и не втяну. Но если вы будете мне мешать, если будете постоянно ставить палки в колёса, в разговоре с Его Величеством я ни раз упомяну ваше имя. Скажу, что вы соучастник. И добавлю от себя, что у вас есть какой-то перстень, позволяющий без разрешения проникать в покои принцессы... А может, позволивший проникнуть и в покои принца Райкарда... Следите за моей мыслью?

Любой филин позавидовал бы таким глазам, которые сейчас на меня уставились. Офигевший церемониймейстер хлопал ртом и не мог подобрать слов. Затем резко развернулся и пробил брешь в рядах охраны.

А я остался позади разглядывать очередное системное оповещение:

Потерян 1 балл личной репутации с неигровым персонажем "Айден Никол - церемониймейстер при дворе Кресфола". Персональная репутация: -1/10

- Ну, могло быть и хуже, - философски изрёк я про себя. - Легко отделался.

Его Величество равнодушно слушал церемониймейстера, склонившегося в подобострастном поклоне. Тот что-то шептал, но король не реагировал и лишь вяло отмахивался рукой.

- У меня нет желания общаться с "непосвящёнными", - услышал я его голос. - Я уже поставил перед ними задачу. Как выполнят, пусть приходят. Поблажек я не собираюсь давать никому... А? Что? Принцесса исчезла? Нет, конечно! Её со мной нет! Ты разве её здесь видишь!? - повысил голос король. - Серому Ворону есть что мне сказать? Веди его сюда скорее!

Хоть я не просил, стража помогла мне "скорее" предстать перед королём. Подтащила буквально.

- Серый Ворон, - Гилберт Пеппин поморщился при виде меня, будто увидел не друга, а грязное пятно на полу. - Что вам нужно в столь поздний час? Вы виделись с моей дочерью? Вы знаете где она?

- Ваше Величество, - соблюдая этикет, я низко поклонился. - Могу ли я поговорить с вами наедине?

После этих слов Айден Никол чуть в обморок не упал, видимо подумав, что сейчас я его сдам с потрохами.

Но я сего делать был не намерен.

- Зачем мне оставаться с вами наедине?

- Мне есть в чём перед вами повиниться и есть что показать. Так же я бы хотел озвучить свою озабоченность.

- Перестаньте разговаривать со мной такими фразами. Я знаю, что "непосвящённые" так не разговаривают. Что вам нужно?

- Разговор один на один.

Король лишь ручкой небрежно махнул, а стража и Айден Никол уже пятились, как раки. Остановились метрах в десяти и замерли, пристально наблюдая за нами.

- Что ты хотел, Серый Ворон? - совершенно другим тоном заговорил король. - Ты пришёл по делу? Ты знаешь нечто, что должен знать и я?

- Да, Ваше Величество, - я решил во всём признаться и полез в карман за письмом. - Как и с вами, с принцессой я тоже довольно дружен. И не в первый раз был ею приглашён.

- "Непосвящённый" не пара для мой дочери! - нахмурил король седые брови. Но, слава Богу, не влепил моментальный минус. - Вас слишком много, кто этого желает. Не думал, что и Серый Ворон туда же.

- По крайней мере, я не хуже, чем Эламон Лаури, - выдержка на секунду меня покинула. Но так же быстро вернулась. - Простите, Ваше Величество.

Гилберт Пеппин хмыкнул.

- Граф Лаури рассказывал, что ты оказал его сыну значительную услугу в попытках завоевать сердце принцессы. Сделал его куда более достойным занять место рядом с ней. Жаль только, всё было зря: я бы никогда не допустил, чтобы этот заносчивый негодяй породнился с моей дочерью.

Я неловко закряхтел:

- Граф Лаури везде успевает. Даже перед вами успел похвастаться.

- Похвастался и ушёл ни с чем. Кровному союзу Пеппинов и Лаури никогда не бывать.

- Рад это слышать, - не знаю почему, но я действительно был рад. Даже улыбнулся. - Но граф Лаури меня не волнует. Меня волнует вот что, - я протянул королю письмо, написанное принцессой.

- Почерк моей дочери, - король впился глазами в буквы и затих, пока читал. - Что это значит, Серый Ворон? Тайком вы пробираетесь во дворец и пытаетесь совратить мою дочь!?

- Совсем нет! - успел выкрикнуть я, в попытках опередить минусовой балл. - Читайте внимательно, Ваше Величество. Принцесса кричала о помощи. Она что-то знала о убийце Райкарда. Читайте же!

К счастью, успел я вовремя. Король прочёл письмо и оно едва не выпало из его рук.

- Во что она замешана? Почему сразу не пришла ко мне? - пробормотал он.

- Амелия пропала, Ваше Величество. Её покои пусты. Я думал, она с вами.

- Пропала? - растерянно прошептал король.

- Вы видели её?

- Днём видел. Приказал сидеть в комнате и никуда не выходить.

- Могла ли она покинуть дворец?

- Только если бы сама захотела... - королевские глаза заметались в глазницах, будто помогали королю принять сложное решение. - Сотник Альтар! - встрепенулся он. - Собрать всю стражу! Обойти весь дворец! Обыскать все закоулки! Немедленно отыскать принцессу и привести сюда!

- Так точно, Ваше Величество, - поклонился начальник стражи.

- Во что бы то ни стало! - добавил Гилберт Пеппин.

Общий водоворот не захватил лишь меня. Меня и короля. Он вернулся на положенное ему место, уселся и выпрямил спину, как положено королю.

- И вы, Серый Ворон, и она будете несомненно наказаны за неподобающее поведение, - недовольно пробурчал он. - Принцесса слишком юна и неопытна, чтобы осознавать последствиях своих поступков. Но вы, я думал, умнее. Если вы грезили о славе, месте в королевском совете или сближении с королевской семьёй, вам лучше было рассказать о своих амбициях сразу. Я знаю, что вы из себя представляете. Я считал, что могу вам доверять - всё же вы заслужили моё доверие и подняли обороноспособность столицы. Но не стоило искать извилистый путь.

- По правде говоря, принцесса искала дружбы со мной. И я тоже был не против, - я не стал упоминать, что с удовольствием побыл бы с принцессой не просто друзьями. - Почему вы отказываете и ей, и мне в таком удовольствии? Разве принцесса не может иметь друзей? Разве не должна? Помимо семьи, друзья - это самое важное, что есть у любого человека. Самое необходимое. Если у человека нет друзей, уверен, он считает себя потерянным. Считает себя неполноценным. Ему не с кем поговорить, не с кем разделить радости или печали. Неужели вы не видите, что в письме принцесса хотела поговорить с другом? Она искала во мне - "непосвящённом" эльфе - того, кто разделит её горе. Кто выслушает и поддержит. Она настолько доверяла мне, что была готова рассказать какой-то секрет о убийстве вашего сына. Вы считаете, она могла поделиться чем-то настолько личным с кем попало? Или всё же с тем, кому доверяет абсолютно?

Слова я выстроил, в принципе, неплохо. Я отслеживал мимику Его Величества и видел, как меняется его лицо. Из хмурого оно делалось удивлённым, будто король совсем не ожидал от меня таких речей. Он слушал не безразлично, а с интересом.

- Слова хороши, - уважительно произнёс король. - Но у неё есть долг. Если долг позовёт, она, как носитель королевской крови, будет обязана поступить по-королевски. Даже пожертвовать друзьями и дружбой, если придётся... Но вы правы, Серый Ворон: когда нет тех, кто разделит с тобой горечь и печаль, чувствуешь себя потерянным. Чувствуешь незнакомое тебе ранее безразличие.

Его Величество тяжко вздохнул.

- Я - король огромного королевства. Я обязан заботиться и о нём, и о подданных. Но с потерей Райкарда я потерял надежду. Апатия поглотила меня... Я стар и хотел отойди от дел. Хотел передать в его руки бразды правления и насладиться оставшимися годами. И хоть Райкард не желал взваливать на свои плечи такую ношу, он бы не отказался. Он бы с честью выполнил свой долг. Он стал бы королём гораздо более великим, чем я. Но теперь его нет... Кто-то отобрал его у меня. И я не знаю как быть.

Горечь неигрового короля передалась и мне. Я был уверен, что он ищет моей поддержки, что хочет услышать доброе слово. И чтобы не ляпнуть чего-либо неподобающего, я постарался аккуратно подбирать слова.

- Примите мои искренние соболезнования по поводу смерти вашего сына, - очень медленно заговорил я. - Но король на то и король, что должен думать о завтрашнем дне. Прошлого уже не вернёшь, а будущее ждёт. Ждёт ваших решений и поступков. Как бы кощунственно это не звучало, но у вас ещё остались дочь и сын. Вы им нужны сейчас больше всего. Как и они вам. В письме ваша дочь писала, что ваша отрешённость печалит её. Что из-за того, что вы с ней не желаете разговаривать, она чувствует себя опустошённой. Вам нужно взять себя в руки и наладить с детьми диалог. Понять, кто больше достоин принять эстафету.

К моему удивлению, Его Величество выслушал меня внимательно. И понял все слова, с которыми я к нему обращался.

- Амелия уже давно больше прислушивается к мнению Вивиарис, чем к моему. И Вивиарис мне не раз говорила, что у Амелии собственный путь. Возможно, даже не связанный с политикой и существованием королевства. Моя дочь выполнила бы свой долг, конечно. Но, уверен, пойдёт на всё, чтобы этого избежать... А Райтер... - король опять вздохнул. - Боюсь, вы не знаете Райтера, как знаю его я. Райтер горяч и настойчив. Честолюбив и амбициозен. Он тоже идёт своим путём. Но, на мой взгляд, это не путь короля. Это путь глупца или - что более опасно - тирана.

Подумать о словах Гилберта Пеппина как следует, мне не удалось. Прерывая доверительный диалог между простым игроком и целым королём виртуального королевства, в тронный зал ворвались стражники.

- Ваше Величество! - буквально с порога закричал начальник стражи. - Её Высочества принцессы Амелии нет во дворце. Мы обошли от западного крыла до восточного. Исследовали кладовые и камеры пыток. Дошли до самых скал. Но ни следа принцессы не обнаружили. Она пропала.

- Пропала? - король выпучил глаза, будто только сейчас понял, что всё совсем непросто.

- Да, Ваше Величество, - испуганный Айден Никол трясся рядом. - Ещё два часа назад я видел принцессу в её покоях. Она была странно напряжена и беспокоилась о приходе Серого Ворона. С тех пор, как говорят слуги, её никто не видел. Никто не знает где она.

- Никто не знает!?? - король полностью утратил над собой контроль. Он заорал так, как когда-то давно в "тим-спике" орал я, планируя устроить разбор полётов после неудачной схватки. - Чтобы немедленно организовали её поиски! Чтобы немедленно нашли! Оцепить Хребет Италана! Нет! Не только дворец! Оцепить весь Кресфол! Всю столицу! Взять под контроль порт и запретить судам покидать его! Запереть врата! Мастера Телепортации и прочих магов укрыть во дворце! Никого не выпускать из города! Тем более "непосвящённых"! Угрожайте им изгнанием, если придётся. Если до наступления утра её не обнаружат, кто-то очень сильно пожалеет! Вы меня поняли, тысячник Альтар!?

Начальник охраны, мгновенно превратившийся из сотника в тысячники, выпятил грудь и отрапортовал:

- Будет сделано, Ваше Величество! Ни один муравей не проскочит мимо!

- Серый Ворон, - король обратил на меня всё своё внимание. И после такого "взрыва", ничего хорошего от него я не ожидал. - Моя дочь доверяла вам, я понимаю. И у меня нет иного выбора, кроме как тоже довериться вам. Мне нужна ваша помощь. Окажете ли вы мне её?

Внимание! Получено репутационное задание: "Найти и вернуть" - отыскать принцессу Амелию Пеппин и вернуть отцу.

Награда: + 1 репутационный балл с неигровым персонажем король Гилберт Пеппин.

Принять/Отказаться.

Отказываться я не собирался и уверенно подмигнул слову "принять".

- У меня полтыщи солдат в строю, - чувствуя воодушевление оттого, что ко мне за помощью обратился сам король, я был готов поставить под ружьё каждого члена собственного альянса. Даже если кто-то посмеет отнекиваться. - Я каждого из них оповещу, каждого притащу. Вместе со стражей Кресфола мы облазим каждый дом и каждый корабль в порту. Заглянем под каждый камень и каждую корягу. Мы найдём вашу дочь, Ваше Величество.

- Да поможет нам Италан, - король по-отечески хлопнул меня по плечу.

***

Италан всё же никому не помог. Ни мне, ни королю, ни огромному числу игроков, которые большую часть ночи шастали по Кресфолу и кричали "Ваше Высочество!".

Мы разбили лагерь прямо на площади. И оттуда отправляли поисковые команды во все части города. Хоть Кресфол был огромен - он простирался от западной оконечности полуострова до восточной - нам удалось обшарить его полностью. Больше всего проблем доставили портовые склады, где свили уютное гнездечко неигровые мародёры, абсолютно агрессивные как по отношению к страже, так и по отношению к игрокам. А поскольку все они были 80-го уровня, пришлось некоторое время уделить неожиданному ПвЕ-контенту, с заметными потерями в игроках и процентах. Но эту неприятность мы пережили. Попечалились немного и продолжали помогать тому, кто печалился гораздо сильнее.

В итоге, многие игроки сдались к трём часам ночи. Лишь я и самые упоротые игровые наркоманы держались. Но, в конце концов, сдались и они. Когда стало окончательно понятно, что мы ищем иголку в стоге сена, понуро опустив голову, я отправился во дворец. Хоть и получил от короля похлопывание по нежной эльфийской щеке, квест всё равно не закрыл и не был вознаграждён столь желаемым баллом.

- К хренам это всё! - с такими словами я отпихнул от себя крышку капсулы. Бросил быстрый взгляд на настенные часы, увидел там мигающие циферки "05:11" и заменил слово "к хренам" на выражение, более подходящее моменту.

Я спустил ноги с капсулы и протёр глаза. Чувствовал я себя совсем скверно. Сказывалось напряжение крайних дней, недосып и недоедание. И я самую малость удивился, что в пять утра Светлана не стоит возле моей капсулы с дежурной речью наготове. Лишь молодая медсестра дремала за столом, очевидно с трудом справлявшаяся с геймерским образом жизни.

Я спрыгнул на пол и тихо зашаркал ногами, стараясь не поддаваться головокружению из-за общей слабости. Я хотел тихо свалить, и спать часов двадцать пять подряд.

Но тихо свалить не получилось: я замер как статуя, когда заметил ещё одного персонажа, дремавшего на стульчиках у стеночки.

Свернувшись клубком и накрывшись пледом, сразу на двух стульях с полным дискомфортом расположилась Катя-стримерша. Бедняжка, видимо, тоже устала от бесполезных поисков среди ночи. Но поскольку сдалась она одна из первых, причина её присутствия здесь стала для меня очевидна практически сразу.

- Твою мать, - проворчал я себе под нос, ведь разговаривать с ней совершенно не желал. Тем более сейчас - один на один. - Только не проснись...

Тише меня, наверное, к выходу пробирался бы только самый мастеровитый ниндзя. Я даже тапочки скинул, чтобы свести столкновение с Катей к минимуму.

Но, похоже, эта зараза очень чутко спала.

Катя проснулась, когда я занёс ногу над порогом. Уставилась на меня, продрала глаза и быстро сориентировалась. Откинула плед, схватила меня за руку и вывела в коридор, чтобы сохранить конфиденциальность.

Я попытался вырвать руку, но кошка вцепилась в неё всей силой своих когтей.

- Нам надо поговорить, - утвердительно, а не просительно произнесла она.

Меня передёрнуло от отвращения:

- Надеюсь, ты не беременна?

Но Катя не вспылила, как я ожидал. Я намеренно говорил с ней таким тоном, ибо больше всего на свете сейчас желал от неё отвязаться.

- Прошу тебя, сделай скидку, - попросила она. - Мне сложно говорить о том, о чём я собираюсь говорить с тобой. Я никогда никого не... умоляла.

- И не надо меня умолять! - воскликнул я и опять попытался вырвать руку. - Упаси Бог!

- Ты не понимаешь насколько мне непросто. Я... Я хочу перед тобой извиниться. Извиниться за своё поведение, за свои поступки. Да, я вела себя глупо. Я признаю это. Но пойми, я никогда не оказывалась в такой ситуации. Со всеми я всегда себя вела по-другому. Ни у кого ничего не просила, и не ждала помощи. Мне всегда помогали сами по себе. По своему желанию. Мне стоило лишь улыбнуться или просто намекнуть.

- Как ты намекнула когда-то мне? - хмыкнул я, в сей утренний час вспоминая позорный момент с "эпическим" сетом без зла, а лёгкой долей ностальгии. Я сам перед собой признавался, что был дураком. И получил за свою глупость поделом.

- Давай попробуем забыть старые обиды? - Катя действительно не собиралась ворошить прошлое. - Давай попробуем начать сначала? Я сожалею о том, как себя вела. Но ты зря считаешь, что я тебя использовала. Ты на самом деле мне всегда нравился. Я никогда ни с кем не спала из-под палки. Никогда бы на такое не пошла ради привилегированного положения или экипировки. Это отвратительно и низко. Но тогда мне всё казалось ролевой игрой. Игрой, правила которой ты тоже понимаешь. Но я признаю, что ошибалась. Ошибалась в тебе и в оценке твоего характера. На самом деле я не считаю тебя неоперившимся, неадекватным юнцом. Ты именно такой, каким и должен быть лидер: целеустремлённый и бескомпромиссный, когда нужно. Но ивнимательный к чужим потребностям тоже. Ты доказал это. Ребята слушают тебя не только потому, что обязаны это делать по контракту. А потому, что понимают: никто кроме тебя не справится с той ношей, которую ты несёшь. Они доверяют тебе. И я доверяю, - Катя сжала мою руку чуть более сильно, чем я считал допустимым. А потому я, наконец-то, вырвал её.

- Чего ты хочешь? - слова Кати слегка растопили моё сердце. Я всё ещё не верил её словам, но слушать мог не морщась.

- Прости, если обидела тебя своей холодностью или неподобающими словами. Я вела себя отвратительно, я понимаю. Я хорошо знаю себя и знаю, какой сукой могу быть. Но я тебя прошу не злиться на меня. Я прошу дать мне шанс. Я хочу наладить с тобой отношения. Пусть не близкие, но хотя бы дружеские. Давай начнём сначала? Оставим прошлое в прошлом и попытаемся простить друг друга. Станем друзьями. А там - кто знает.

На милом личике Кати блеснули слёзы. И мне это не показалось, ведь коридор был прекрасно освещён даже в столь раннее время. Но я не поверил в то, что вижу. Слёзы видел, но не верил, что они могут течь по лицу этого человека. Катя была совсем не похожа на ту даму, кто может проливать слёзы. Плачут и рыдают из-за неё, а не наоборот.

- Погоди, подруга, - я успел перехватить руку, которая тянулась к моей щеке с явным намерением её погладить. - Попридержи коней. Ты исповедалась, но ведь совсем не факт, что я тебе поверил. Я прекрасно знаю, что ты из себя представляешь. Обновлённый Я не может себе позволить назвать тебя "потреблядью", добивающейся необходимых результатов с помощью собственной внешности и манипуляций. Он слишком хорошо воспитан. Но я нисколько не сомневаюсь, что ради достижения собственных целей ты переедешь каждого. Унизишь и уничтожишь, если придётся. Возможно, до тебя что-то дошло. Возможно, пребывание в этой тюрьме как-то на тебя повлияло. Я рад, если это так. Но это ничего не меняет. Ведь на меня пребывание здесь тоже повлияло. До меня тоже многое дошло. И сейчас я могу сказать со всей уверенностью: я не сержусь на тебя, Катя. Ты такая, какая есть. Я не сержусь на твой злой язык и распространение слухов. Глубоко в душе я тебя даже простил. Где-то глубоко-глубоко... Но нам с тобой никогда не стать друзьями. Не говоря уже о чём-то большем. Единственными, кем мы можем быть друг другу - это сотрудниками. Сотрудниками, которые трудятся в одном офисе, делают свою работу и даже не пересекаются друг с другом. Сотрудниками, которые живут разными жизнями под одной крышей. Но самое главное - абсолютно равнодушными друг к другу. Это всё, что я могу тебе предложить. И это всё, что будет между нами... А теперь - уже ты меня прости. Я слишком задолбался, чтобы стоять босиком на полу в половине шестого утра. Мне надо поспать. И тебе, кстати, тоже. Ведь завтра нас ждёт очередной трудовой день в офисе.

Больше мне сказать было нечего. Я развернулся и пошёл прочь, не став дожидаться, появятся ли на мрачном лице очередные сомнительные слёзы. Верить я им не собирался, как и не собирался верить словам. Для меня всё было решено окончательно. И с полной уверенностью самому себе я мог сказать, что, наконец-то, развязал этот узел.

Глава 15.

Двенадцатого августа, спустя два дня после того, как исчезла принцесса Амелия Пеппин, никаких результатов по её поиску всё ещё не было. Как не было никаких результатов по поиску убийцы принца Райкарда Пеппина. Оба квеста висели незакрытыми у львиной доли "непосвящённых", которых подключили к розыскам лидеры большинства кланов. Даже "Бессмертные", реально рывшие землю носом благодаря активности Вики, ничего не смогли отыскать. В поисках убийцы мы застряли на трёх уликах из четырёх возможных, а в поисках принцессы застряли на абсолютном нуле. Как ни прискорбно было сообщать королю, мы все облажались по полной.

- Гилберт Пеппин совсем поник, - Навуходоносор, который после небольшой головомойки понял, что значит быть настоящим союзником, а не сосущим кровь писклявым комаром, присмирел. И в крайние два дня дневал и ночевал в клан-холле "Бессмертных". По моему указанию он активно подключился к поиску принцессы. Но с королём у него так же были свои дела - прокачка кланового уровня. - Из дворца вообще не выходит. Я пороги обивал с самого утра. У меня висит квест на "доверие", и я кучу "бабок" вкинул в этот квест. Но он его принимать не желает, хоть и обязан.

- Может, он ждёт, когда кто-нибудь из нас придёт к нему хоть с чем-то? - растерянно развела руками Силли. - Может, только после этого что-то сдвинется с мёртвой точки?

- Я не понимаю, - продолжил Навуходоносор. - Задания же не взаимосвязаны. Я клан прокачиваю. Он обязан как-то реагировать. Может, ИскИн засбоил? Что ваш куратор говорит?

- Я с ним общался вчера, - ответил Хельвег. - Николай Аркадьевич лишь странно улыбнулся и сказал: "Скоро всё узнаете. Закрытое Бета Тестирование заканчивается через две недели".

- И это всё?

- Угу.

- Создатели игры точно в курсе. Видимо, у них есть какой-то план.

- На счёт плана не знаю, но говорят, что всё работает как надо.

- Если всё работает как надо, почему никто не может найти принцессу? Кто-то ж с кем-то обязан был наработать репутацию и выйти на след. Не может быть, чтобы всё было так сложно.

Очередное обсуждение на очередном собрании зашло в тупик. Опять ребята начали переливать из пустого в порожнее.

- Командор, - неожиданно всех перебила Олеся. - Не знаю, как тебе сказать, но меня напрягает Дрифтер. Шлёт письма в личку и просит передать, что ждёт тебя у входа в клан-холл.

- Что? - не сразу понял я. - Антошка пишет? Зачем? В какой клан-холл?

- Стоит и ждёт у нашего входа. Хочет с тобой поговорить.

- А чего он тебе пишет, а не мне?

- Он уверен, что если бы написал тебе, в ответ услышал бы изощрённые маты. Меня считает самой адекватной из клана...

- Вот ур-р-р-од! - прорычал кто.

- Подлиза, - поддержали его.

- Погодите, - попросил я. - Сейчас выясним. Он у входа?

Любопытная орава человек эдак в тридцать-сорок вывалилась на узкую улочку Асилума. И каждый из этой оравы получил удовольствие лицезреть перед собой знакомую орочью тушу. Тушу, которая бесцельно ходила туда-сюда и словно искала вчерашние свои следы.

Хоть туша была знакомая, я не мог не отметить изменения, произошедшие с этой тушей. Антошка, что называется, приоделся. Не знаю, что за сет на нём сейчас был, но сверкал он на солнце тёмно-бардовым цветом. Вычурный рогатый шлем идеально сидел на ушастой головешке, а за спиной болтался огромный двуручный молот. Совсем не "обычный" молот.

- Ты гляди какие люди... Даже если это не люди, а орки. Ты где прибарахлился, Дрифтер? Неужто со своим зелёным дружком шуры-муры закрутил? Видел я тебя как-то в шатре Кагана Вулуга, - ехидно прокомментировал появление главного врага Вольфрам. - Насосал? Или подарили?

- Он и уровень уже 80-й, - поддержал Вольфрама Платон. - Наверное, его не только "неписи" гоняют по "стержню", но и собственный зергач на паровозах.

- Я сюда пришёл не писюнами мериться. И не треш разводить. Мне нужно переговорить с... с... Алексеем.

Я едва удержал челюсть под контролем. Антошка никогда не называл меня по имени. Серым Вороном и то редко называл. Чаще "козлом", "малолеткой" и "молокосом".

Что случилось? Он под сильными лекарствами, что ли?

- А не пошёл бы туда, где всегда темно? - кто-то за моей спиной дал ему весьма дельный совет.

- Погодите, - остановил я зарождавшийся гул, ведь неожиданное появление Дрифтера у стана главного врага вызвало у меня интерес. - Не гоните злобного орка. Он, наверное, по делу.

- Ты сам понимаешь, - обратился он ко мне. - Что я бы сюда никогда не пришёл, если бы это не было важно. Хочешь не хочешь, тебе придётся меня выслушать.

- Ладно, ребята, дайте нам пару минут. Может, он хочет поделиться важной информацией.

Дрифтер никак не прокомментировал моё предположение. Он дождался, когда вдвоём мы удалились достаточно далеко, чтобы другие не могли нас слышать, и заговорил:

- Не будем затягивать. Сам понимаешь, радости от общения я не испытываю никакой... Но я вынужден тебе сообщить, что ты должен вместе со мной отправиться на встречу.

- Чего? С тобой? - брезгливо нахмурился я. Куда-то идти в этим мудозвоном? Ага, сейчас.

- Тебе придётся. Графы королевства Италан - вассалы короля - вышли на меня через вождя орков. Всё рассказали и организовали встречу. Но они требуют твоего присутствия. У них есть предложение, которое готовы озвучить.

- Предложение мне? - я удивился ещё сильнее.

- Не только тебе, но и другим. Своё предложение мне они уже озвучили. Как и остальным. И мы согласились. Теперь должен решиться ты.

Я совершенно ничего не понимал и подозрительно пялился на орка.

- Скажу тебе честно, - после некоторой паузы продолжил он. - Я был против твоего участия. Но графы настояли. Как я понял, твоя персональная репутация с каждым из них выше, чем у меня. Поэтому я вынужден подчиниться. Тебе придётся отправиться вместе со мной в замок графа Иеронима Лаури... Прямо сейчас, - добавил он, извлекая из заплечной сумки пару свитков телепортации с оранжевой окантовкой.

Признаться, я растерялся. С Антошкой я не хотел иметь никаких дел. Только громить его "зерг" в битвах, если придётся. А тут он сам приходит и просит вместе с ним отправиться в путешествие. Да ещё ведёт себя, как никогда не вёл со мной доселе: говорит примирительно, просит, а не оскорбляет. Это уловка? Подвох какой-то? Он что, реально о чём-то договорился с надменными графами? Но если так, почему его послали парламентёром, а не связались со мной лично? Для "неписей" это не сложно, насколько я знаю. Просто посланника с письмом прислать. Что происходит в конце концов?

- Нет, я не заманиваю тебя, - Дрифтер, видимо понял, что меня беспокоит. Но тон его ничуть не изменился. Он говорил спокойно и спокойно протягивал свиток телепортации. - Просто не могу уйти без тебя.

- Тебе сказали без меня не возвращаться?

- Не совсем так. Мне сказали, что без тебя ничего не начнётся. Идём?

Крайняя фраза разогрела мой интерес до максимальной отметки. Я кивнул головой и забрал свиток. Вместе мы сломали печати и через мгновение оказались перед входом в знакомый замок, где мост-язык уже был перекинут через ров, а по нему постоянным потоком двигались неигровые персонажи.

Но, как оказалось, рядом паслись и другие животные: всю дорогу на сотню метров от замка оккупировали члены альянсов "Triumvirate" и "Unity". Игроки сбивались в кружки и общались друг с другом, мерились крутостью экипировки и, как и положено по-правильному, громко интересовались у соседей наличием лекаря в пати.

Осмотрев ближайшие окрестности и офигев от количества вражеского стада, я подозрительно уставился на Дрифтера.

- Тебе нечего опасаться, - спокойно сказал он. - То, что хотят предложить графы, действительно интересно. И, возможно, по-особому отразится на результатах Закрытого Бета Тестирования.

- Заинтриговал, - вынужден был признаться я. А затем, сопровождаемый Дрифтером и злобными взглядами его "зерлингов", пересёк мост-язык, забитую народом площадку перед открытым входом и припарковался сразу за закрывшейся дверью в каминном зале замка графа Иеронима Лаури.

Картина маслом, представшая перед моими глазами, удивила куда больше, чем появление Антошки у клан-холла. В каминном зале собрались весьма уважаемые люди: терминатороподобная графиня Герания Эш при полном обмундировании, улыбающийся раздолбай граф Вильфред Сарториус, умудрённый сединами граф Жорж Гюго, сидевший на стуле и сложивший руки на пузе, эксцентричный граф Виктор Люциус, а так же сам граф Лаури с сыном, который мгновенно принялся прожигать меня злобным взглядом. Присев у камина на корточки, кочергой разгребал угли ещё один неигровой персонаж. Но его я не успел рассмотреть, ибо взгляд мой скользнул в сторону и выцепил тех, кто смотрелся как нечто совершенно неуместное в столь элитарной компании, - выцепил Инсейна, Эльбруса, Дагобера и Кортика. Эти товарищи скромно сидели на деревянной лавочке у стены, заложив ручки меж коленок и как бы подтверждая, что здесь они не приглашённые гости, а лишь рядовые слушатели.

- Почему так долго? - раздался очень знакомый голос, шедший от камина. Недовольный голос.

Последний "уважаемый" человек отбросил кочергу, разогнулся и уставился на меня.

Я едва не закашлялся, когда узнал Райтера Пеппина - младшего сына короля Гилберта Пеппина.

- Вот это... - я опять хотел вспомнить про неожиданный поворот, но мне не дали даже рта раскрыть.

- Наконец-то, все в сборе, - Иероним Лаури поднялся со своего хозяйского кресла. - Серый Ворон - величина, с которой нельзя не считаться. И вот он здесь... Присаживайтесь, Серый Ворон.

- Можно ли ему доверять? - недовольно покосил глазами Райтер Пеппин. - У него длинный язык, как я помню. Он осмелился хамить мне.

- Садись, орк, - граф Лаури указал на скамеечку, где сидели остальные "неуважаемые" люди и Дрифтер молча присоединился к ним. И, как я понял, это были величины, с которыми считаться необязательно.

- Пёстрая здесь компания подобралась, - слова сами вылетели из моего рта. Но я хотя бы сдержал себя от того, чтобы присвистнуть.

- Серый Ворон всё такой же - за словом в карман не полезет, - весело улыбнулся граф Вильфред Сарториус. - Хотя бы это достойно уважения.

- Спасибо, граф...

- Давайте не будем обмениваться бессмысленными любезностями, - вновь заговорил граф Лаури. - Все знают Серого Ворона. Все имели дела с ним и все довольны тем, как дела эти он выполнил. Именно поэтому он здесь.

- Я смирился с вашим требованием, мои вассалы, - кроме Эламона Лаури, Райтер Пеппин был единственным в этой компашке, с кем моя репутация пребывала на минусовой отметке. А потому он всё время кривился лицом, когда другие говорили обо мне. - Но я не обязан доверять этому "непосвящённому". Лично мне своими делами он ничего не доказал. Посмотрим, докажет ли.

- Сейчас мы это и узнаем. Присаживайтесь, Серый Ворон, - граф Лаури указал на место за общим столом. И, усаживаясь, я едва сдержался, чтобы не показать язык всем тем, кто скромно сидел у стены. Разница между нами была очевидной и я хотел, чтобы они это поняли.

- Что я здесь делаю, граф? - я обратился к хозяину банкета. - Если не ошибаюсь, вы уже должны были понять, что плясать под вашу дудку я не собираюсь.

- Ваше ошибочное решение сохранить ведьме жизнь лишь отсрочило её неизбежный конец. Поверьте, ей придётся ещё долго трястись от страха. Ей, а не мне. Если бы она - как бы меня это не расстраивало - не исчезла внезапно, вопрос давно был бы закрыт. Но она предусмотрительна, ничего не скажешь. И предусмотрительно скрылась.

- Так ли важно сейчас говорить о ведьме? - Райтер Пеппин опять недовольно нахмурил брови. - Если он обещал, что до неё доберётся, значит, доберётся. Предоставьте это ему, граф. Пока вы за этими стенами, вы в безопасности.

- Конечно, Ваше Высочество, - склонил голову граф.

- Кто "он"? Кто доберётся? - выпалил я.

Но мой вопрос оставили без ответа. Вместо ответа Райтер Пеппин принялся мерить шагами комнату. Он ходил и молчал, пока остальные молчали, ожидая продолжения.

- Серый Ворон, вы здесь по одной единственной причине, - наконец выпалил он. - Вы всё ещё являетесь самым умелым и влиятельным "непосвящённым" на просторах этого мира. Хоть вы управляете не самой многочисленной армией, она, несомненно, самая могучая. Поэтому мы не могли проигнорировать вас. Не могли не поставить в известность.

- Я весь внимание, Ваше Высочество.

- Вы знаете моего отца, - Райтер сказал, словно сплюнул. - Вы у него на хорошем счету, если меня верно проинформировали. Но вы, я лелею робкую надежду, не слепец. Хоть вы лишь необразованный "непосвящённый", вы не могли не заметить, что его методы управления государством устарели. Устарели, как и он сам... И я считаю, что методы управления надо поменять... Вместе с тем, кто занимает место на троне.

Челюсть моя укатилась под лавку, а глаза улетели в потолок.

Но Райтер Пеппин продолжил как ни в чём не бывало:

- Вы же видите это, да? Вы же видите, как вымирает народ под его гнётом? Как катится в тартарары государство. Вы, как "непосвящённый", не можете не понимать насколько губительны для народа запреты и ограничения. Десятки лет запретов и ограничений. И я, Серый Ворон, намерен избавить народ от гнёта. Намерен дать свободу и людям, и "непосвящённым". Я хочу равенства для всех. Я хочу всеобщего единения. Хочу, чтобы все расы жили в мире и согласии. Чтобы делились друг с другом знаниями, ресурсами и душевной искренностью. Чтобы не было больше в мире зла, именуемого эгоизмом. Чтобы всё стало общее. Всё для всех.

Я всё же смог поставить челюсть обратно и вкрутить глаза. Но вставить хоть слово, мне не удалось - Райтера понесло, как голодного Остапа Бендера.

- Свобода, свобода, свобода! - чуть ли не вприпрыжку носился он по каминному залу. - Это слово - моя движущая сила! Свобода желаний, свобода отношений, свобода выбора, свобода любви... Свобода, которая будет главенствовать над всем. Многие столетия ради неё люди совершали героические поступки. Со свободой на острие копья они сбрасывали ненавистных монархов деспотических империй. И я намерен поступить так же. Ради всеобщей свободы я пожертвую всем. Даже собственной жизнью, если придётся. Я поведу народ в лучшее будущее. В будущее, свободное от гнёта старого тирана. Я возглавлю народ! Как новый король, именно я стану во главе движения к всеобщему счастью!

После столь частого упоминания слова "свобода" и воплей о неизбежном всеобщем счастье, я окончательно прозрел. Где-то в глубине меня сидел дипломированный историк и дико хохотал, слушая речи заскриптованного болвана. Но мне самому было не до смеха. Потому что именно в этот момент до меня дошло, кто, с высокой долей вероятности, повинен в смерти Райкарда Пеппина.

Но проповедь ещё не была завершена. Раскрасневшийся Райтер Пеппин уставился на меня с полной уверенностью, что в его стойле появился ещё один баран и, гордо задрав подбородок, заявил:

- Все графы, - он сделал широкий жест рукой. - Приняли мою сторону. Поверили и уже присягнули на верность. Теперь это мои вассалы. Вассалы нового короля. И вместе с ними мы готовы начать строить новый мир. Даже... - его глаза недобро прищурились. - Даже на обломках старого, если придётся... Эти же "непосвящённые", - он небрежно кивнул головой в сторону тихо сидевших скромняг. - Тоже решили поддержать меня. Меня, а не старого ретрограда. Ибо понимают, что надо вместе смотреть в будущее. Забыть о прошлом и изменить настоящее. Они сделали свой выбор... Теперь вам, Серый Ворон, предстоит сделать тоже самое - предстоит выбрать. Вы готовы присягнуть мне на верность? Готовы стать плечом к плечу со мной - королём Райтером Первым - и, после неизбежной победы, получить заслуженные почести? Решайте!

Внимание, уважаемый игрок! Администрация проекта " Two Worlds " приглашает вас принять участие в осаде столицы королевства Италана - города Кресфол, - которая состоится 30-го августа. С завтрашнего дня на площади столицы появится НПС, где вы сможете выбрать сторону конфликта и зарегистрироваться на осаду. Администрация проекта " Two Worlds " настоятельно просит не игнорировать данное мероприятие и уделить ему максимальное внимание для проверки и отлаживания серверных мощностей.

Уважаемый игрок, администрация проекта " Two Worlds " заранее благодарит вас за понимание.

Системное оповещение перекрыло обзор. Но я не отмахивался от него и не прогонял до тех пор, пока не перечитал несколько раз.

Наконец-то всё стало на свои места. Вот о чём скрытно намекал Николай. Вот почему подмигивал. Этот новый дивный мир не может обойтись без сражений. Не может обойтись без массовых столкновений, осад, морских боёв и банального ПвП. И хоть, как я понял, до запуска морского контента ещё далеко, админы решили, что пришла пора проверить, вытянут ли мощности чудовищный по своей масштабности замес. Замес за целый виртуальный город. И чтобы не подводить к нему простыми циферками в еженедельном или месячном расписании, они придумали кое-что получше - придумали историю борьбы сына с отцом за престол. Что, конечно же, выглядит куда более увлекательно, чем тривиальные драки между игроками за споты на месте добычи экспы. И совершенно непонятно, к каким последствиям, в итоге, это приведёт.

Глава 16.

Из состояния полнейшего изумления меня выбил ехидный Антошкин голос.

- Прочёл? Оценил?

- Не вмешивайтесь, орк! - недовольно выкрикнул Райтер Пеппин. - Я желаю говорить с Серым Вороном и не терплю, когда меня перебивают.

- Простите, Ваше Выс... Ваше Величество.

Сука, а Антошка совсем не глупец. Как быстро он сориентировался. Даже я заметил, как расплылась в улыбке зелёная рожа после удачного подхалимажа. Расплылась так, будто обладатель рожи сейчас получил положительный репутационный бал.

- Далеко пойдёте, "непосвящённый" Дрифтер, - подтвердил Райтер Пеппин мои предположения. - Продолжайте в том же духе, и я найду вашим умениям более достойное применение... А теперь вы, Серый Ворон. Я жду. Что скажете мне вы? Вы готовы пожать протянутую руку? Или рискнёте стать моим врагом?

Я не стал сразу давать ответ. Не потому, что не был готов, а потому, что решил выдержать паузу. Решил ещё раз всё вспомнить и всё взвесить.

Похоже, мы сейчас пришли к тому, на что намекала Вивиарис. Недавно она сказала: "Они всё же решились". Теперь понятно, кто такие "они". И что решились не только ликвидировать её, а ещё попытаться ликвидировать короля. Участие графа Лаури в обоих событиях как бы намекает, что они связаны... Так же я помню слова тёмного эльфа - магистра ЖеннУ. Он говорил, что зреет смута. Я думал, он имеет в виду расовый конфликт между эльфами и отступниками. Но, боюсь, он ошибался. Он видел смуту, но не знал, что зреет она в людском королевстве. Что смуту эту задумали создатели проекта и плавно к ней подводили.

Но всё это, в принципе, годно. Интересный контент. Им вполне можно насладиться, выбрав любую из сторон. Другой вопрос, какая сторона тебе больше по душе. С чем ты готов согласиться, что для тебя приемлемо, а что нет. Можно подыграть, конечно, интересному Искусственному Интеллекту Райтера Пеппина. А можно отказать. Ведь сам по себе его персонаж отвратителен. По крайней мере для меня. Рассуждения про очищающий хаос, которыми разбрасывался его незакрывающийся рот ещё во время первого знакомства, вызывал у меня рвотный рефлекс. "Свобода", "равенство", "братство" и прочие лживые лозунги любых революций, перекраивающих устоявшийся социальный строй, я ненавидел. Не потому, что рассуждения про "свободу" и "равенство" плохи сами по себе. А потому, что в большинстве случаев за подобными лозунгами скрывалась банальная борьба за власть. Кто-то желал большей власти, чем имел, и был готов жертвовать чужими жизнями ради этого. Но самую лютую ненависть во мне вызывало то, что следом за каждой революцией неизбежно шла гражданская война. Тысячелетняя история человечества неоднократно подтверждала это. После успешных переворотов, после получения доступа к государственной кормушке, бывшие революционеры не удовлетворялись лишь грабежом. Они начинали геноцид тех, кто с ними был несогласен. Кто не принял новую свободу и новое счастье. Всё старое должно было быть разрушено - это главный лозунг победных революций. Ради этого пусть сын идёт против отца. Пусть братья стоят по разные стороны баррикад. Пусть убивают друг друга граждане одного государства. Ведь это и есть очищающий хаос - уничтожение старого и насаждение нового при помощи остро отточенного штыка.

Нет, новую свободу на собственном штыке я не понесу. Я уверен, стоит заговорщикам победить, история нового дивного мира станет калькой с мира не нового и не дивного. А значит, я не стану помогать тем, кто намерен устроить хаос.

- Ну, и? - Райтер Пеппин совершенно не устал прожигать меня взглядом.

- Дорогой мой Райтер, - минус в "репу" я не отхватил каким-то чудом. Наверное, одного уничижительного тона недостаточно. Надо оскорбить, чтобы сработало. - Ты - тупорылый имбецил...

Потерян 1 балл личной репутации с неигровым персонажем "принц Райтер Пеппин". Персональная репутация: -2/10

- Во! Уже другое дело. Но не суть... Что ты - бестолковый балбес, я уже понял. Но не это главное. У меня стойкое ощущение, что ты причастен к убийству своего старшего брата. Не ты ли открыл дверь в королевские покои? Не ты ли впустил убийцу? А может, это сделал твой подхалим - Айден Никол?

К моему удивлению, Райтер Пеппин рассмеялся. Не набросился с кулаками, что соответствовало бы виртуальному психотипу, а засмеялся.

- Конечно же я причастен к смерти брата. А как мне ещё было устранить его с пути? Он - не мой отец. Он - не мямля. Он не стал бы корчиться в душевных муках. Он бы противился изо всех сил... Но твои предположения про трусливого жирдяя оскорбительны. Ты думаешь, я бы стал о чём-то договариваться с лакеем? С этим бесхребетным червяком, трясущимся при виде собственной тени? Я думал, ты окажешься более сообразительным.

- Так это ты убил собственного брата??? - ответ меня удивил. Как на предателя, я ставил на церемониймейстера, после всех озвученных новостей. Но слова Райтера немного выбили меня из колеи. Слишком уверенно он себя вёл.

- Марать руки самому? Ты ещё глупее, чем я думал, - фыркнул Райтер Пеппин.

- И тем не менее?

- Хорошо. Расскажу, если ты настаиваешь. Пока был жив Райкард, мои шансы занять трон были невысоки. Зато теперь они заметно улучшились. И уже нет смысла что-либо скрывать...

- Ваше Высочество, не думаю, что стоит рассказывать "непосвящённому" больше, чем необходимо, - начал было граф Лаури.

- Что сделано - то сделано, - по-шекспировски ответил Райтер Пеппин. - Назад дороги нет ни для кого из нас... Виктор, расскажи Серому Ворону.

Тихоня Виктор Люциус, незаметно притаившийся за краем стола, равнодушно уставился на меня. Буравил взглядом, не обещающим ничего хорошего, а затем стащил с правой руки перчатку и щёлкнул пальцами. В его ладони начало зарождаться кроваво-красное марево, превращавшееся в сгусток непонятной плотной слизи. Оно достигло размера теннисного мяча и принялось вращаться вокруг своей оси.

- Нужна демонстрация? - он лениво повернул голову в сторону Райтера Пеппина. И тот утвердительно кивнул. - "Непосвящённый", подойди ближе... Да, ты, ты, - Виктор Люциус поманил Кортика левой рукой. Тот, сидевший тише воды ниже травы, недоверчиво посмотрел на меня, затем поднялся со скамеечки и сделал первый шаг к столику.

Дальше произошло нечто странное: правая пятерня графа выбросила в сторону бедного тестера красную слизь. Едва тот отворил варежку, чтобы заорать, слизь обернулась вокруг его горла и принялась душить. Затем начала расплываться по всему телу, обволакивая плотным коконом. Приблизительно за те пять секунд, пока я и остальные охреневшие свидетели наблюдали за экзекуцией, слизь полностью окутала бедолагу Кортика. Окутала и принялась сжиматься. Раздались характерные звуки ломающихся костей. Хоть Кортик не испытывал боли, его рот был раскрыт до максимальной возможности и пытался выдавить из себя хотя бы шёпот. Но ничего у него не получилось. А ещё через пять секунд полоса жизни бедного игрока опустилась до нуля. Жизнь утекла, будто вода из ванной. Чудовищный по силе "ДоТ" высокоуровневого неигрового персонажа оставил лишь высушенную желеподобную оболочку без признаков жизни.

Оболочка гулко ударилась об пол и провалялась там ещё десять секунд. Те самые десять секунд, которые бы потребовались на воскрешение. Но поскольку воскрешать никто не спешил, по истечении времени Кортик отправился на закономерный респаун.

Граф Вильфред Сарториус сардонически засмеялся:

- Сколько не смотрю на бессмертных "непосвящённых", столько радуюсь, когда они исчезают. Их можно убивать безнаказанно и никому нет до этого дела. Не то, что с нерадивыми крестьянами.

Демонстрация превосходства произвела впечатление на всех. Ребята на скамеечке вжались в стену, опасаясь, что следующими поманят ручкой их. Даже зеленокожий орк-гигант. Но я, хоть оценил опасность, исходящую от молчаливого графа-ботаника, не испугался. Хотели бы меня отправить на "респ", не пытались бы уговаривать.

- Впечатляет.

- Привилегии углублённых познаний в науке о некромантии, - спокойно ответил граф Люциус, натягивая перчатку.

- Чего-чего??? - я опять не удержал челюсть под контролем.

- А вы так ничего и не поняли, Серый Ворон? - усмехнулся Виктор Люциус. - Вы шастали по моим тренировочным угодьям и так ничего не поняли?

- Я и сейчас не понимаю, - развёл я руками.

- Принц Райтер не убивал своего брата. Я это сделал, - впервые на его сонном лице я увидел удовлетворённую улыбку. - Мне нужна была лишь капелька крови, чтобы прорваться через охранную магию. Ведь когда уходит солнце и появляется луна, никто, кто не королевской крови, не может проникнуть во дворец. Италан позаботился об этом. Но он не догадывался, что мой учитель, отыщет лазейку...

- Ваш учитель? - я чувствовал себя самым настоящим дураком.

- Пятый из Пяти - Безликий Некромант - позволил мне прикоснуться к неизведанному. Позволил объединить в себе науку и магию. Он подарил мне возможность стать не только обладателем могучей силы и черпать её из иного мира, но и подчинять мёртвую материю. Он тот, кто изменил мою жизнь.

Слов я не мог подобрать. И не мог подобрать достаточно долго. Я хлопал глазами, вспоминал давешние разговоры с графом Люциусом и признавался сам себе, что даже не догадывался о том, кто он такой. Он казался мне Рассеянным с улицы Бассейной. Но никак не могучим магом, способным убить кого-то с помощью отвратительной на вид слизи.

- Так вы - некромант? И вашем учителем является Безликий Некромант? - повторил я то, что уже услышал. Повторил потому, что всё ещё не мог в это поверить.

- Да, - спокойно подтвердил Виктор Люциус. - И он рассказал мне, как можно забрать жизнь с помощью капли королевской крови... Демон, созданный из крови самого Райтера, зашёл в покои Райкарда через иной мир. Зашёл, и так же вышел... Потренироваться, конечно, пришлось. Но, в принципе, ничего сложного.

- Потренироваться?

- Вы же были в деревне Велес? Хоть я старался быть осторожным, всё же от ведьмы утаить тренировки было непросто... К счастью, она прислала того, кто так ничего и не узнал.

- Так это вы там практиковали некромантию? Безликий Некромант и вы - его ученик?

- Не совсем так, - второй раз улыбнулся Виктор Люциус. - Хоть я ещё не достиг вершин мастерства и не могу себя называть Высшим магом, за моего учителя вы приняли меня. А за его ученика - моего ученика.

- Не понял.

- Не сомневаюсь, - в этот раз он просто смеялся надо мной. - Как у любого дальновидного учителя, у меня тоже есть свой ученик. Как я являюсь прилежным учеником Высшего мага, моим прилежным учеником является тот, кто проявил больше всего рвения. Кто обо всём догадался, нашёл меня и преклонил колено. Кто захотел стать таким, как я. Моим учеником является "непосвящённый", Серый Ворон. Тот, которого вы искали. Именно он помогал в тренировках. Именно он помогал в поисках опасной реликвии. Именно он помог уничтожить того, кого вы выдали.

- Кого я выдал?

- Оказывается, в моей деревне скрывался ревностный поборник веры в Италана. Именно он просил вас обнаружить некроманта. Но он и предполагать не мог, что вы сами придёте к некроманту и всё ему расскажете. За что и поплатился: я использовал "непосвящённого" ученика, как наживку, и понтифик Гелен попался. Теперь опасности для моего учителя он больше не представляет. Спасибо вам за это, Серый Ворон.

После этих слов я, наконец-то, догадался, что произошло. Вспомнил непонятно почему проваленное задание, где я должен был отыскать врага истинной веры. Вспомнил и пьяницу-понтифика, который оказался совсем не пьяницей, и своё выступление в замке графа Люциуса, где я ему всё выложил на тарелочке с голубой каёмочкой. Если бы я тогда не стал отмахиваться от того задания, если бы не забил болт и не переключился на добычу опыта в "Кратере", возможно, всё сложилось бы по-другому.

- А как зовут этого "непосвящённого"? - проглотив комок чудовищного размера, я всё же попытался вытащить из этой информации немного пользы. Если я отыщу игрока, возможно, мне удастся с ним скорефаниться. Удастся что-то вытянуть из него.

- Насколько я понял, - опять засмеялся граф. - Чем меньше Серый Ворон знает, тем лучше. Хоть Серый Ворон не особо сообразительный, лучше держать его в неведении. Тогда я не лишусь удовольствия лицезреть его удивлённую мордашку.

- Козёл, - вырвалось у меня.

- Как это прекрасно - злоба от бессилия, - Виктор Люциус просто сиял. - Принимайте награду, Серый Ворон.

Потерян 1 балл личной репутации с неигровым персонажем "граф Виктор Люциус". Персональная репутация: 1/10

К такой награде я отнёсся по-философски. Но не стал ничего добавлять, чтобы ещё раз не быть награждённым.

- Значит вот зачем Райтер приезжал к вам, граф, - переключился я, чтобы попытаться забыть свой позор. - Заказал брата.

- Я лишь помогаю принцу занять подобающее место. Вы же не станете отрицать, Серый Ворон, что столь амбициозный молодой человек далеко пойдёт? Он хочет встряхнуть королевство и вылепить из него нечто новое. И я, и мой учитель заинтересованы в этом, - Виктор Люциус выбрался из-за стола, как триумфатор подошёл ко мне вплотную и тихо прошептал на ухо. - Смута, хаос, война - всегда обесценивали человеческую жизнь. Для нас это весьма важно. Поэтому мы поможем будущему королю этого достичь.

- Злобная и коварная тварь, - сквозь зубы процедил я и попытался его оттолкнуть. Но у меня ничего не получилось: я как будто упёрся в фонарный столб.

Потерян 1 балл личной репутации с неигровым персонажем "граф Виктор Люциус". Персональная репутация: 0/10

Получив ещё одну награду, я сжал кулаки, применил аутотреннинг имени Вики Кассиопеевны и захлопнул пасть.

- Всё? Разобрались? - вопросительно изогнул бровь граф Иероним Лаури. - Выяснили, кто виноват и что делать?

- Выяснили, - с улыбкой произнёс граф Люциус и сел на место.

Внимание! Репутационное задание: "Возмездие" - отыскать убийцу принца Райкарда Пеппина (Отыскать зацепки и улики, указывающие на предполагаемого преступника) - выполнено.

Количество найденных улик: 4/4

Награда: +2 репутационных балла с неигровым персонажем король Гилберт Пеппин.

Награда: доступ в королевские арсеналы, где лидеру клана будет позволено выбрать 4 предмета экипировки ранга "эпический".

Внимание! За наградой обратитесь к королю королевства Италан - Гилберту Пеппину.

А вот это системное оповещение пришлось мне по душе. Подняло настроение и вызвало улыбку уже на моём лице.

Но ведь это ещё не всё. Был ещё один квест, который я желал закрыть. Ради него я всю ночь шарился по Кресфолу. И глупо было не воспользоваться предоставляющейся возможностью.

- Так, получается, и сестру свою - Амелию - Райтер тоже заказал? Вы и её раздавили в лепёшку, граф?

- Заткни пасть, ничтожество! - преображение Райтера Пеппина оказалось совершенно неожиданным. Перестав стоять у камина с видом хозяина положения, он подскочил ко мне и засадил кулаком в морду. Да так засадил, что двести единиц здоровья словно корова языком слизала.

Очки жизни: 950/1150

Утирать несуществующую кровь с виртуального носа я не стал, но офигел конкретно.

- Не смей про неё говорить, проклятый негодяй, задуривший ей голову! Она сейчас должна была стоять рядом! Перед моими вассалами поддержать претензии на престол! Но вмешался ты... Что ты сказал ей? Что ты сделал? - он встряхнул меня, как куклу. - Почему она сбежала? Почему не пришла ко мне, а исчезла?

Мне осталось только руками развести, ведь я не только подобной реакции не ожидал, но и был уверен, что Райтер Пеппин действительно имеет отношение к исчезновению принцессы.

- Я не могу её найти, - меня встряхнули ещё раз, а затем безжалостно бросили на пол. - Она как сквозь землю провалилась. И, я уверен, ты как-то причастен. Говори где она, презренный лжец!

- Радует хотя бы то, что её здесь нет, - я медленно поднялся и картинно отряхнулся, прекрасно понимая, что Райтер Пеппин для меня - всё равно, что Рейдовый Босс. Если бы он захотел, раздавил бы руками не хуже, чем с помощью магии граф Люциус раздавил бедолагу Кортика. - Если она не с тобой, значит, тебя не поддерживает. Надеюсь, её укрыла Вивиарис. Спрятала подальше от тебя.

Хрюкнул, а затем вновь захохотал граф Виктор Люциус.

- Ведьму вспомнил, да? Ведьме самой сейчас несладко. Пусть только вылезет из той норы, где скрывается. Пусть только покажется. Уж мы-то ею займёмся. В отличие от тебя, мы с учителем не станем сомневаться.

Продолжения не последовало, а потому воцарилась напряжённая тишина. Все смотрели на Виктора Люциуса как на того, кто обладает реальной властью и силой. В этой комнате именно он подтвердил это не словами, а делами.

- Может, хватит бессмысленных перепалок? - граф Иероним Лаури перехватил инициативу. - Серый Ворон проинформирован. Пусть теперь озвучит своё решение. Мне надоело ждать.

- Вы правы, граф, - Райтер Пеппин уже взял себя в руки. - Я обязательно поставлю всё королевство на уши, чтобы отыскать сестру. Но только тогда, когда королевство станет моим по праву. Сейчас же есть более важные дела. Серый Ворон, ваше решение?

Внимание! Получено глобальное репутационное задание: "Наступление" - подтвердить участие клана " Immortals " в предстоящей осаде на стороне атакующих.

Награда: +3 репутационных балла с каждым из заговорщиков. (графом Виктором Люциусом, графом Жоржем Гюго, графиней Геранией Эш, графом Вильфредом Сарториусом, графом Иеронимом Лаури, наследником Эламоном Лаури, принцем Райтером Пеппиным).

Внимание! В случае отказа, репутация лидера клана с каждым из заговорщиков снизится на 5 баллов.

Принять/Отказаться.

Я зажал себе рот двумя руками. Образно говоря. На самом деле, я просто стиснул зубы, чтобы предательский рот не послал всех этих ребят по известному адресу прежде, чем мозг обработает информацию. Я часто рубил сгоряча, не подумав в достаточной степени. Но сейчас был именно тот случай, когда надо взвесить все "за" и "против", а не кричать "я порублю вас всех на куски!".

Поэтому я заткнулся и задумался.

В осаде Кресфола, в осаде столицы огромного королевства реального нереального мира, я, несомненно, желал поучаствовать. Ни за какие коврижки я бы не стал от этого отказываться. Мне не нужны были системные напоминая, предлагающие не игнорировать сие событие. И, в принципе, похрен на какой стороне. Я рад, конечно, что в игровом мире меня считают такой невероятно важной персоной, с которой все хотят договориться. И игровые персонажи, и неигровые. Вон, даже главного козла - Антошку - послали парламентёром. Это говорит о многом.

Но обновлённый Серый Ворон не должен полагаться только на самого себя. Не должен учитывать лишь собственное мнение. Прошли времена, когда он орал и визжал, требуя беспрекословного повиновения. Сейчас он стал гораздо умнее. Хоть он всё ещё носит на себе основную тяжесть принятия решений, ему есть с кем посоветоваться. Ему есть, чьё мнение выслушать. Поэтому, не посоветовавшись с ребятами, не проконсультировавшись с Николаем, Серый Ворон не будет ничего подтверждать. Репутационные потери или приобретения не будут зависеть лишь от его мнения. Ответственность с ним разделит весь клан - все "Бессмертные"!

Молча я избороздил все лица. И лица игровых персонажей, и неигровых. Графы, сосунок Эламон и Райтер Пеппин смотрели на меня хмуро. Ждали решения, и было очевидно, что ждать ответа какого-то "непосвящённого" им не по душе. Если бы не скрипты, они бы давно выгнали этого "непосвящённого" взашей.

Игроки же смотрели с определённой степенью отвращения. Эльбрус хмурился. Надменный Инсейн чуть не ли фыркал на скамейке. Дагобер кривился и со страхом поглядывал на графа Люциуса. Похоже, тот дико пугал бедолагу... Антошка же прожигал взглядом. Он смотрел на меня, как на сексуальный объект. Будто хотел "отодрать" с той или иной степенью грубости. Он, как мне казалось, тоже имел свои вкусные квесты. И, скорее всего, награда его зависит от того, какое решение я, в итоге, приму.

- Уважаемые графы, дитё, скрытый некромант, пешки и потенциальный король, - своеобразно я обратился сразу ко всем. - Хочу сообщить, что пока не готов дать окончательный ответ. Пока не могу смело заявить, чью сторону займу. Не могу, пока не посовещаюсь со своими... м-м-м... командирами. Вы сами заявляли, что на просторах этого мира именно моя армия имеет самый большой потенциал. И вы правы - моя армия на многое способна. Потому держать её в неведении я не стану. Сначала я посоветуюсь с теми, чьё мнение лично для меня имеет значение. И только затем озвучу своё окончательное и... бесповоротное решение.

- Грёбаный малолетний дебил! - непонятно по какой причине, первым сорвался Дрифтер. Он даже ножищей притопнул.

- Завали ...ало, шестёрка, - с ним я слов подбирать не собирался. - Сиди тихо и веди себя как бесполезный истукан, кем был доселе.

- Ты ни хрена не понимаешь, баран!

- Твоим мнением интересуется лишь зеркало, когда ты с ним разговариваешь. Заткни уродливую пасть и не воняй.

Дрифтер вновь оскалился, сжал пудовые кулачищи и встал со скамейки. Но взгляд его пересёкся со взглядом Виктора Люциуса. А потому пришлось пересмотреть первоначальное решение и сесть обратно.

- Зачем этого сосунка вообще сюда притащили? - Инсейн проигнорировал меня и обратился напрямую к графу Иерониму Лаури. - Мы бы смогли обойтись без него.

- Ты, гнида недоделанная, вообще не лезь, - я сразу нанёс ответный удар. - Я с тобой ещё не разобрался. Но, будь уверен, ещё выпишу по первое число, неадекват недалёкий.

- Ты мамке своей только можешь выписать...

Засмеялся граф Вильфред Сарториус.

- Неужели нам необходимо иметь дела с "непосвящёнными"? - обратился он к графу Лаури. - Посмотрите на них. В каждом из них нет ни капли ума, ни капли достоинства. Мы должны обещать им награду? Должны что-то предлагать? Я считаю, нам не нужен никто из них. Мы легко справимся сами.

Ребята на скамеечке притихли. Даже я опять закрыл рот. Уверен, никто не хотел, чтобы неигровые персонажи прогнали нас с вечеринки.

- Ворон, закрой рот! - сквозь сжатые зубы процедил Дагобер.

Но я и так уже успел понять, что рот свой надо держать на замке. А то действительно контент проедет мимо.

- Вильфред, - граф Лаури сохранял спокойствие. - "Непосвящённые" заполонили наш мир. И они бессмертны. Мы не можем игнорировать сей факт. Мы можем лишь поставить перед ними условия. Очертить определённые рамки, зайти за которые они смогут лишь тогда, когда будут иметь реальную силу. Но не обращать внимание на ихприсутствие, отмахиваться, мы не имеем права. Мы должны позволить каждому из них сделать выбор... Те, кто уже определились - те определились. Серому Ворону же, как я понял, нужно больше времени. Пусть так. Давайте дадим ему время. Сутки, - граф усмехнулся и ткнул пальцем в эльфийскую грудь. - Сутки на то, чтобы принять решение. И если он не примет его, мы запретим ему появляться в наших землях... Навсегда!

Внимание! Глобальное репутационное задание: "Наступление" - подтвердить участие клана " Immortals " в предстоящей осаде на стороне атакующих - обновлено.

В случае отказа, в землях, принадлежащих заговорщикам, лидер клана " Immortals " не сможет появляться от момента принятия решения до окончания Закрытого Бета Тестирования.

Время на принятие решения: 24 часа.

Таймер активирован:

23:59:59...

23:59:58...

23:59:57...

23:59:56...

Циферки продолжали ползти вниз, а в голове, как мне показалось, стучали самые настоящие куранты. Но я знал, что это стучат лишь мои тараканы. Хихикают, кричат: "Бом! Бом! Бом!" и со смехом добавляют: "Ну ты попал...". Правда, я бы согласился с тараканами только в одном случае - если бы всё это происходило на опен-сервере. Когда игре уже бы дали зелёный свет, и тысячи - а может, миллионы - игроков собирались бы штурмовать крепостные стены. Тогда утрата возможности показываться во владениях графов и потенциального короля являлась бы сокрушающим апперкотом. После такого удара оставалось бы только расформировать клан и удалить персонажа.

Сейчас же можно и понаглеть.

- Я принимаю ваши условия... заговорщики.

- Зря сомневаешься, Серый Ворон, - недовольно фыркнула Герания Эш. - Ты можешь получить гораздо больше, чем эти, - она брезгливо кивнула головой в сторону стены.

- И вправду неразумное решение, - согласился с ней граф Жорж Гюго. Всю встречу он просидел молча, не отводя от меня взгляда.

- От глупца иного нельзя ожидать, - подвёл черту граф Виктор Люциус. - Он не способен видеть дальше своего носа...

- Надеюсь, всё же способен, - граф Лаури сделал небрежный знак рукой, намекая, что пришла мне пора подниматься и проваливать. - До свидания, Серый Ворон. Даже если вы не захотите, свидание всё равно состоится.

- Можете в этом не сомневаться, граф, - презрительная небрежность слегка разогрела мой чайник.

- Но помни, - едва я поднялся, в мои плечи вцепился рейдовый босс по имени Райтер Пеппин. - Шутить с тобой я не намерен. Кто не с нами - тот против нас. А теперь пошёл прочь!

Я попытался вырваться, но не смог. Поэтому оставалось лишь одарить каждого собравшегося ответным презрительным взглядом. Затем врезаться плечом в дверь и вылететь за порог. И лишь на воле, чтобы избежать повторных тумаков, торопливо использовать свиток телепортации.

- Да уж, - сказал я сам себе, когда оказался на знакомом полу в клан-холле. - Как же всё это дурно пахнет. Пахнет тотальным п...цом!

Глава 17.

Клан-холл был пуст. По крайней мере, надземная часть. В подвале что-то строгали и клепали, судя по грохоту. За последнее время я привык к этому. Крафтовые станки постоянно что-то производили. Постоянно там кто-то горестно рыдал или радостно вскрикивал.

Так что сейчас я был предоставлен сам себе. И я планировал ещё немножко посидеть в одиночестве на собственном троне, а затем устроить массовое собрание и огорошить сокланов. Зуб даю, многие попадают в обморок, когда я расскажу, где побывал, что услышал и какой квест закрыл.

Но реализовать эти планы мне не удалось.

Едва я забрался на трон, стены клан-холла сотряслись будто от землетрясения: кто-то чересчур наглый стучался в дверь.

- Вам тут что мёдом намазано, что ли!? - недовольно произнёс я, спрыгнул с трона и рванул к двери.

Но всё мое недовольство исчезло, когда я увидел знакомого неигрового персонажа.

- Это вам, Серый Ворон, - тот самый боевой маг на службе короля Гилберта Пеппина протягивал мне скреплённое печатью письмо. - И я вынужден дождаться вашего ответа.

Он сложил руки у паха и застыл статуей.

- Что за чёрт, - пробормотал я, переворачивая письмо. - Амелия нашлась?

Но писала не Амелия. Писал сам король. Почерк был каллиграфический, а письмо чрезвычайно коротким.

"Серый Ворон, вы мне нужны! Немедленно! Мой личный страж доставит вас.

Подпись: король королевства Италан - Гилберт Пеппин."

Выбора у меня не оставалось. Я лишь почесать затылок успел, а маг-посыльный уже сотворил магический водоворот. Но он всё же протянул руку, как бы желая получить подтверждение, что я сам принял это решение, а не бесцеремонно затащил за собой.

Айден Никол, которого я напрасно подозревал в предательстве, пританцовывал у врат внешней стены, окружавшей дворец. В кольце охраны он чувствовал себя более уверенно.

- Он ждёт вас, Серый Ворон, - церемониймейстер указал на распахнутые врата дворца, которые больше не перекрывал внезапно исчезнувший магический барьер. - Он всё знает.

Больше он не сказал ничего. Но я, хоть и не самый сообразительный парень в мире, кое-как кумекать умел. Две извилины в моей черепушке скрестились и подсказали, что именно знает король.

В окружении стражи меня доставили в знакомый тронный зал. Грозный монарх, приняв величественную позу, восседал на троне. Больше это не был жалкий старик, размазывавший сопли по бородатому виртуальному лицу. Он или смирился с потерей, или вспомнил, что он всё же король, а не нюня.

- Наедине, - коротко бросил Гилберт Пеппин, когда стража подвела меня к возвышению у трона.

Ослушаться никто не посмел. Даже верный церемониймейстер.

Король буравил меня взглядом и молчал. И молчание это продолжалось достаточно долго, чтобы я успел предположить абсолютно разные варианты развития дальнейший событий. Вплоть до заключения самого себя под стражу как обыкновенного заговорщика.

- Ваше Величество, позвольте... - я преклонил одно колено.

- Позволить что?

- Позвольте всё рассказать.

- Сначала ответь: ты нашёл мою дочь? Ты узнал, кто убил моего сына?

- Принцессу Амелию - нет, не нашёл. Боюсь, её обнаружение за пределами моих возможностей. Здесь нужен кто-то более сильный. Кто-то, обладающий магией...

- А мой сын? Ведь ты знаешь, кто убил его? Ты же, наверное, понимаешь, что всё это - исчезновение дочери и убийство сына - не случайности? Цепь событий сложилась именно так, как и должна была сложиться. Что все эти события - закономерности. И причина всех этих событий, - король ткнул пальцем в собственную грудь. - Я - король королевства Италан, Гилберт Пеппин.

Я неловко откашлялся и ещё более неловко замялся. Похоже, сохранить в тайне или отвертеться не удастся. Мне нужно срочно решить: пытаться ли отнекиваться или всё рассказать? Ведь от моего решения, как я понял, многое зависит.

- Час битвы близок, Серый Ворон, - голос, которым со мной говорил король, прожигал насквозь. Он проходил сквозь меня и вызывал беготню мурашек по коже. - Час финальной битвы. Если тебе есть что мне сказать, говори.

- Ваше Величество, вас предали, - уверенно заявил я. Больше я не испытывал сомнений и собирался всех сдать с потрохами. А там - будет, что будет. - Ваши вассалы, некоторые "непосвящённые", обещавшие отыскать убийцу, и, самое главное, ваш младший сын. Во главе всего этого, всего, что кажется вам цепью закономерностей, стоит принц Райтер Пеппин.

Король выслушал меня без единой эмоции на лице. Выслушал, сложил руки на пузе, откинулся на спинку трона и вздохнул:

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем "король Гилберт Пеппин". Персональная репутация: 4/10

- Я знаю, мой друг Серый Ворон, - от совершенно неожиданного балла, полученного, несомненно, за верное решение, я обалдел. - Я подозревал, что к этому всё придёт, в итоге. Райтер всегда бежал впереди телеги. Всегда был чересчур активным. Я был уверен, что своей очереди властвовать он не дождётся. Он решит подтолкнуть события... Но окончательно я в это уверовал только после вероломного убийства Райкарда.

- Королевская кровь, ведь так? - тихо спросил я. - Вы говорили, магия дворца защищает всех носителей королевской крови. И лишь четверо в королевстве Италан являлись носителями этой крови.

- Совершенно верно, - подтвердил король. - В подозреваемых изначально ходили лишь двое - Амелия и Райтер. Не хватало лишь улик... Но всё же Амелия не настолько глупа, чтобы так очевидно убрать брата со своего пути. Вивиарис не этому её учила... Так что только Райтер оставался единственным, кто получал выгоду. А значит, его следующий шаг, который вы сейчас озвучили, больше не являлся секретом для меня. Он набрался смелости и готов приступить. Поэтому я и пригласил тебя, Серый Ворон.

- "Поэтому"? "Поэтому" почему?

- Я пригласил тебя, чтобы спросить: какое решение ты принял? Присоединишься ли ты к тем, кто желает разрушить старый мир и на его обломках построить новый? Или выберешь иной путь?

- Какой иной путь?

- Станешь на защиту мира старого! - горячо произнёс король и вскочил с трона. Спустился вниз и сжал мои плечи. - Война на пороге. Совсем скоро она придёт в Кресфол. И в стороне удастся остаться лишь тем, кого мало волнует судьба мира. Останутся в стороне лишь те, кто умеет приспосабливаться. Кто живёт под лозунгом "моё дело маленькое"... Нет, не живёт - существует. Ибо только существовать могут те, кто не желает бороться, кто не желает защищать родной очаг, кто готов подставить шею под сапог захватчика... Надеюсь, Серый Ворон, ты понимаешь, насколько может быть опасна анархия, которую за собой повлечёт борьба за власть? Ведь мой сын придёт не только за мной, он не только пожелает занять моё место на троне. Он пожелает всего. Он захочет насытиться властью, которую ему подарит обладание троном. Он захочет испытать её на других. Он щедро вознаградит тех, кто, благодаря обманным речам, пойдёт за ним следом. Вознаградит за счёт тех, кто будет до конца сражаться с ним. Он не только займёт место на троне, он разожжёт войну, которая на долгие годы воцарится на этих землях. Своими недальновидными действиями он ослабит королевство... Наш континент не такой уж большой, но все расы, населяющие этот континент, живут в относительном мире и согласии. Но что будет, когда разгорится пламя войны? Уверяю, Серый Ворон, ни эльфы, ни их братья-отступники, ни орки, ни даже затворники-гномы не захотят удовлетвориться ролью простых наблюдателей. Каждый дальновидный лидер каждой расы несомненно захочет извлечь навар из закипевшего котла. Это аксиома. Это не плохо и не хорошо. Это - факт. Но Райтера будут больше волновать не вторгающиеся орды с запада, востока или юга. Его будет волновать собственная власть, которую надо укрепить. Он будет готов пожертвовать границами королевства Италан, лишь бы удержаться на троне. Он согласится отдать часть земель за мнимое признание или обещание не пересекать границы слишком глубоко. Ведь он не просто задумал поменять одного монарха на другого, как, в принципе, не раз происходило раньше. Он задумал глобальный передел мира. И будет готов идти на жертвы, чтобы исполнить свою мечту. Он будет готов ждать столько, сколько потребуется. А когда придёт время, вновь нанесёт удар. Поверь моему опыту, это несомненно случится... Так что, мой друг, сейчас ты стоишь меж двух огней. Остаться в стороне никак не удастся. Что это будет? Ты станешь на защиту старого мира? Или поможешь его разрушить?

Внимание! Получено глобальное репутационное задание: "Оборона" - подтвердить участие клана " Immortals " в предстоящей осаде на стороне обороняющихся.

Награда: +2 репутационных балла с неигровым персонажем "король Гилберт Пеппин".

Внимание! В случае отказа, репутация лидера клана с неигровым персонажем король Гилберт Пеппин снизится на 5 баллов. Лидеру клана " Immortals " будет запрещено появляться в столице королевства Италан - Кресфоле - от момента регистрации до завершения Закрытого Бета Тестирования.

Внимание! В случае подтверждения задания "Оборона", задание "Наступление" будет провалено.

Принять/Отказаться.

Король отпустил мои плечи и протянул правую руку. И здесь я уже не сомневался. Я пожал протянутую руку и уверенно подмигнул левым глазом:

- Конечно же стану на защиту.

Внимание! Задание "Наступление" провалено. Лидеру клана " Immortals " запрещено появляться в землях, принадлежащих заговорщикам.

Внимание! Личная репутация лидера клана " Immortals " с каждым из заговорщиков снижена на 5 баллов.

Получены 2 балла личной репутации с неигровым персонажем "король Гилберт Пеппин". Персональная репутация: 6/10

После маятника баллов, где я, по моему субъективному мнению, потерял гораздо меньше, чем приобрёл, всполошился клан-чат. Вернее не клан-чат всполошился, а всполошились мои ребята. Я успел одним глазком выцепить пару... десятков сообщений, пока пожимал королевскую руку, и немножко охренел. Придётся всё же объяснить, что обсуждение выбора стороны уже не актуально. Что я всё решил за них. Не знаю, понравится ли им, но уже ничего нельзя не изменить.

- Верное решение, мой добрый друг! - улыбнулся король. - А теперь тебе пора. Скоро всё начнётся.

Внимание, уважаемый игрок! Администрация проекта " Two Worlds " напоминает об осаде столицы королевства Италана - города Кресфол, - которая состоится 30-го августа. Лидер любого клана, достигшего 4-го уровня, может зарегистрироваться как на защиту, так и на атаку. Лидер клана, установивший осадный флаг в тронном зале дворца под названием Хребет Италана, будет объявлен победителем и получит возможность на срок в 30-ть дней ежедневно изымать из казны города сумму, равную 1-му проценту. В 09:00 с завтрашнего дня на площади столицы появится НПС, где вы сможете как выбрать сторону конфликта, так и подать заявку на осаду.

Внимание! Администрация проекта " Two Worlds " напоминает и настоятельно просит не игнорировать данное мероприятие.

Очередное многословное системное оповещение заставило меня бестактно присвистнуть. К счастью, его улыбавшееся величество никак не отреагировал. Насколько я понял, ИскИн короля выполнил свою миссию и был готов выпихнуть меня из дворца.

- Ещё раз благодарю тебя, Серый Ворон, - король подтвердил, что я правильно его понял. - Уверен, это был непростой выбор.

- Не за что. А теперь, извините, у меня много дел. Но я обещаю, что не подведу вас. Я защищу Кресфол!

Но король меня уже не слушал. Поэтому пришлось использовать очередной свиток телепортации. Прибыть домой, забраться с ногами на собственный трон и отстрочить в чат альянса, сразу уничтожая эпистолярный апокалипсис.

"Все в клан-холл! Общий сбор КЛов, ПЛов и простых игроков. У вас 10 минут бросить все дела!"

Самые резвые стали появляться практически моментально. Кто-то даже выбежал из подвала натурально без штанов. Наверное, крафт никак не хотел удачно завершаться... Но почему-то резвые ребята направили мои мысли в иное русло. Я вдруг вспомнил про того, кого давненько не видел и кого давненько не вспоминал - вспомнил про Николая. Проконсультироваться с ним совсем не помешает. Вдруг прольёт немного света на предстоящую осаду.

"Ждите. Я в реал. Скоро буду", - отстрочил я в чатик и вышел из игры.

Я отпихнул плексигласовое стекло и выскочил из капсулы, едва продрав глаза. Под удивлёнными взглядами медработников застучал в дверь по соседству.

- Николай, ты здесь? Можешь уделить минутку охреневшему клан-лидеру?

Он как будто меня и ждал; дверь отворилась через мгновение.

- Могу. Залетай. Я вижу, ты уже бьёшь копытом. Чувствуешь себя скаковой лошадью? - топорно пошутил он.

- Пока ещё нет, но, как я понял, деньки предстоят напряжённые. Что это вы учудили? Почему решили подвести к неизбежной осаде через такую историю, как борьба сына с отцом за королевский престол?

- Разве тебе это кажется нелогичным? - усмехнулся Николай, закрыл дверь, указал мне на стульчик напротив его стола и сел сам. - Прекрасно вписывается в лор мира меча и магии.

- Ну, в принципе, да, - вынужден был согласиться я.

- Скажу тебе как любимому сыну лейтенанта Шмидта: в процессе выполнения игроками сотен тысяч квестов, - да, сотен тысяч! - история эта поменялась незначительно. Некоторые моменты лишь немного... кх-м... трансформировались... Но всё, так или иначе, должно было привести к осаде. Осаде Кресфола ли, - он опять улыбнулся и подмигнул мне. - Или столицы другого королевства. В зависимости от того, как развивалась бы игровая ситуация. Но сложилось так, как сложилось. Не повезло именно Кресфолу. Теперь мы, как ты, наверное, понял, желаем задействовать на этой осаде максимально возможное количество тестеров. Мы обязаны протестировать все мощности с максимальной загрузкой.

- А выдержат ли ваши мощности-то?

- Это мы и узнаем, - Николай поёжился в кресле, будто реально опасался того, что может произойти в процессе тестирования. - Нам нужно... Мне нужно, - добавил он и выразительно посмотрел на меня. - Чтобы на осаду зарегистрировалось как можно больше кланов, как можно больше людей. Абсолютно без разницы, чью сторону они займут... И, скажу тебе откровенно, мне так же всё равно, чью сторону займёшь ты. Лишь бы привёл всех, кого сможешь. Понял, на что я намекаю? Всех! Всех! Всех! Приведи весь свой альянс, приведи тех, кто заглядывает тебе в рот, и дай жару. Покажи, что Серый Ворон - это не просто бренд. Это человек, который умеет руководить, который обладает огромным опытом и который никогда не отступает.

- Серый Ворон никогда не отступает, - мой рот растянулся в улыбке, хоть я понимал, что Николай просто пытается добавить мотивации. Но его слова мне понравились.

- Я это знаю. Поэтому здесь сидишь ты, а не кто-либо другой... Тебе ещё что-то нужно? А то, я так понял, за тобой из капсул повылезали, - Николай кивнул на свой монитор, где, наверное, видел то, чего не видел я. - Иди уже, проводи летучку.

- Ещё только один вопрос! - вскочил я. - Я раскрыл убийство принца Райкарда. Его грохнули с помощью некромантии...

- И? - Николай воздел бровь будто был совершенно не удивлён.

- Игрок-некромант... Он действительно существует?

- Мы создали более десятка скрытых классов для самых дотошных, - откровенно признался Николай. - Несомненно, кто-то сможет обнаружить эти классы и стать уникальным на просторах "Двух Миров". Но есть ли среди них некромант, я не знаю. Это не моя епархия. Да даже если бы знал, всё равно бы не сказал. Конфиденциальная информация не подлежит разглашению среди тестеров, подписавших рабочий контракт. Вы все для того и тестируете, чтобы искать. Так что вот тебе ответ, - Николай опять улыбнулся. - Продолжай искать. Ведь если искать не будешь, не найдёшь. А теперь чеши отсюда.

Я не стал себя упрашивать и "почесал" обратно в игру.

Глава 18.

Когда я вернулся после быстрого разговора с Николаем, в клан-холле яблоку было негде упасть. Пришли не только все доступные "Бессмертные", пришли практически все члены альянса, коих продолжали заводить внутрь за ручку.

- Мать моя женщина, - присвистнул я, когда в течение одной секунды мне дважды отдавили пятку. - Сколько ж вас здесь?

- По моим подсчётам ног, затем разделенном на количество голов... Я тут вот даже уже прикинул приблизительно..., - Квантум воздел над головой рулон бумаги, который развернулся и упал кому-то на ту самую голову. - Блин! Шо вы ржёте? Поди вас пересчитай...

- Квантуша, отложи калькулятор, наконец! Пятьсот тел будет, скажи мне?

- Как раздавят, так узнаешь, - недовольно пробурчал он, полез поднимать рулон бумаги и пропал где-то среди частокола ног.

- Ладно, не важно. Эй! Пропустите лидера к лидерскому месту!

Воды Красного моря расступились предо мной, как перед Моисеем. Я протолкался и залез на трон. Осмотрел оттуда свои хоромы и опять присвистнул.

- Хрена себе нас собралось. Вот это я понимаю "общий сбор".

Наблюдая за своей армией, я улыбался. Эту ораву я скоро поведу в бой. Вернее, поставлю её против другой оравы, которая пойдёт в атаку. И это будет месиво, доселе мною никогда не виданное.

- Фу-у-у-х, - выдохнул я. - Нав здесь!? Марран Зиро?

- Да, тут мы, - ответили сразу оба и постарались протолкаться поближе.

- Пропустите их, ребята. У меня офигительные новости. Давайте теперь все перестанем шуметь и послушаем меня, - я дождался, когда лидеры союзных кланов подойдут поближе, а народ утихомирится. И лишь тогда продолжил. - Значит так, ребята...

Я рассказал им абсолютно всё. Всё, что увидел в замке графа Лаури и все подробности, которые успел узнать. Я даже рассказал про просьбу короля Гилберта. И так же сообщил, что уже принял решение, на какой стороне мы будем сражаться. Несмотря на то, как к этому отнесутся члены альянса, уже определилась та сторона, за которую мы будем проливать проценты.

- Вы не видели то, что я видел своими глазами. Да, вы можете сомневаться в моём решении. Но, я вас уверяю, оно верное. Под каким бы углом кто не смотрел на ситуацию, лично я не стану помогать мятежникам. Мой клан защитит столицу, защитит игровой мир... С момента появления "Бессмертных" на просторах этого мира, мы держали высокую планку. Именно мы были локомотивом для других. И именно мы станем теми, кто возглавит оборону. Дрифтеру, Инсейну, Эльбрусу, Дагоберу и прочим болтунам и неадекватам не взломать её. Ни один неигровой граф не перепрыгнет через стены. Ни один взалкавший власти сынок не поднимает руку на собственного отца. Пусть даже неигрового... Мы! Именно мы не позволим им этого. "Бессмертные", "Возвышение", "Вавилон" станут единым целым. Объединят вокруг себя слабых и сомневающихся. Поведут за собой в бой каждого тестера, который решит, что хватит собирать букашек. Хватит выискивать баги. Пора получать удовольствие от ПвП-контента. Получать удовольствие под руководством тех, кто на этом ПвП-контенте собаку съел. И когда мы победим, когда мы защитим столицу, каждый запомнит имена тех, кто, не жалея проценты, вновь и вновь шёл в бой. Нас запомнит каждый НПС, каждый руководитель каждого отдела компании, создавшей эту игру. Своими глазами они узрят тех, кто способен побеждать любого врага... Я хочу вам сказать, хочу до вас донести, что 30-го августа, в предпоследний день лета и в предпоследний день Закрытого Бета Тестирования, каждый из нас отдаст всего себя, все свои силы ради победы. Никто не пропустит это событие, никто не уйдёт с поля боя, никто сдастся, пока я не отдам приказ. Мы с вами будем той движущей силой, которая поможет отстоять главный город на Южном континенте. И это не обсуждается.

В своей предыдущей жизни я не был столь многословен. Игровые "говорилки" были созданы для того, чтобы голосом управлять массами, отдавая короткие, конкретные приказы. Здесь же всё было совсем по-другому. Здесь людей нужно было зажигать. Возможно дискутировать и уговаривать. Но я уже принял решение. И не мог дать заднюю. Поэтому говорил уверенно и бескомпромиссно. Пытался зажечь, а не уговаривать.

- А шо? Всё нормально! - знакомый голос блуждал между частокола ног. - Блин, да дайте же встать, наконец! Думаете, раз я жрец, значит слабый? Толкаться можно?... Я шо хотел сказать. Лёха верно говорит: надо защитить, а не нападать. Нападать точно будет кому.

- Ясен хрен! - кто-то громкоголосый перебил беднягу Квантума. - Штурмовать стены всегда интереснее, чем скучать на них. К тому же для всех нас это впервые...

- А как это будет выглядеть? Кто-нибудь догадывается?

- Лёха... Лёха! А что сказал Николай Аркадьевич?

- Мы все видели оповещение. Чё там? Когда рега? Завтра, что ли?

- Да дайте сказать!!!

- Не толкайтесь! Не шумите! Видите же сколько тут народу!?

- Тихо! Тихо! Тихо! - пытаясь перекричать общий гул, Навуходоносор чуть ли не забрался на мой трон. - Подробности, уверен, вы сможете узнать на форуме. Дайте лидеру альянса договорить! Ворон! Ворон! Каков план? Что и как будем делать?

Я инстинктивно почесал мочку уха и принялся соображать на ходу. Я пока ещё не думал "что и как делать", но на моей стороне был огромный игровой опыт. Он обязательно подскажет мне грамотные со стратегической точки зрения решения. Но я так же не планировал играть в волюнтаризм. Я был намерен создать генеральный штаб, куда войдут ребята, которым я доверю абсолютно. Лидеры кланов альянса, и те, кто подтянутся к нам в процессе. Я создам ядро, эдакого спрута, который будет управлять многочисленными щупальцами. Я распишу план защиты, я запущу во вражеские кланы "кротов", я постараюсь привлечь на свою сторону всех, кого удастся.

Но на данный момент, это не самое важное. До тридцатого числа ещё больше двух недель. Время ещё есть. Сейчас важнее другое.

- Так, ну-ка тишина... Тишина, я сказал! - перекричать остальных удалось не только с помощью голоса, но и с помощью размахивающих рук. - Внимание. Я вижу, вы все возбуждены. Но, поверьте, ваше возбуждение пройдёт, когда мы погрузимся в привычную рутину... Первое, что нужно сделать, - всем докачаться до "капа". До 100-го уровня. Это не сложно, учитывая доступную нам локацию. Нужно приложить чуть больше усилий, чем вы привыкли прилагать. Игнорировать уровневое превосходство ни в коем случае нельзя. На 100-м уровне у каждого класса открываются его топовые скиллы. А следовательно, синергия классов заиграет более яркими красками. Учитывайте это... Второе - экипировка. Я буду требовать "эпика" от каждого через две недели. Экипировка не менее важна, чем уровень. Сами понимаете: голожопый задрот из уровневого топа и задрот из топа в экипировке - это две большие разницы, как говорят в Одессе. Когда на вас пойдёт "зерг", вы должны будете смело его встретить, а не трусливо сбежать. И поможет в этом экипировка. Советую всем, кто ещё не обзавёлся постоянной группой, задуматься над этим. Сбитые в семь человек группы гораздо более эффективны не только во время "гринда", не только в ПвП, но и в плане экономики. Сначала полностью одели одного, потом второго, потом третьего. И так до цифры "семь". Помогайте ближнему своему и он поможет вам. Это аксиома... Третье, что обязательно надо сделать - прокачать уровни кланов. "Пассивки", которые станут нам доступны, - буст не меньший, чем экипировка и уровень. Но нельзя не учитывать ещё один важный фактор - фактор морали. Прокачка клана, заметный взлёт в списках статистики ударит по моральному состоянию врага. Враг лишён возможности уверенно брать игровые уровни. Враг лишён возможности прокачивать клановые уровни выше определённого, ведь, приняв сторону атаки, никто из клан-лидеров не сможет взаимодействовать с королём. И мы обязаны этим воспользоваться. Мы обязаны выкачать кланы, мы обязаны тратить деньги на изучение пассивных умений. Мы нанесём сокрушительный удар по вражеской уверенности в собственных силах... Это - план минимум. К началу осады всем постараться выжать максимум по этим трём пунктам. Остальное определим в процессе.

- Хорошая идея, - поддержал меня Навуходоносор. - Я сейчас же полечу к королю за "доверием". Надеюсь, он меня примет.

- Примет, - пообещал я.

- Лёха, а мы шо щас будем делать?

- Как и все - стараться. Идём обсудим, как взять 7-й уровень клана...

***

В "двумирье" практически не бывало плохой погоды. Яркие солнечные деньки случались гораздо чаще хмурых. Поэтому сейчас, когда я уверенно шагал по главной площади Кресфола, я улыбался не только интересной информации, добытой из недр игрового форума, но и яркому солнцу.

Единственное, что меня самую малость напрягало, - количество тестеров на этой площади. Все они - кто с "тагом" над головой, а кто обычный соло-задрот - пялились на меня, как на икону. Расступались, как всё те же волны Красного моря, шептались за спиной, присвистывали и считали каждый мой шаг.

Регистрационная "непись" появилась на площади ровно в 09:00. Как и было обещано создателями игры. С тех пор - спустя жалкие два часа - количество комментариев под обсуждением этой новости улетело в космос. Особую изюминку всем форумным баталиям придавала таблица с зарегистрированными кланами, модерируемая в режиме реального времени. И я успел ознакомиться с этой таблицей, когда посмотреть на неё меня пригласил очередной стук в дверь, вырвавший из объятий Морфея. Я посмотрел, всё запомнил и сейчас, уверенно переставляя ноги с не дрожащими коленками, знал, что там увижу - увижу подавляющее преимущество одной из сторон.

Неигровой персонаж, похожий на средневекового писаря, стоял на невысокой сцене у деревянной конторки. Рядом с ним замерли два стража, когда я, наконец-то, пробил дорогу через пробку из игроков.

- Я имею честь лицезреть самого Серого Ворона? - "писарь" отложил перо, коим делал пометки в огромной книге, лежавшей на конторке, и склонился в лёгком поклоне. - Воистину это так. Я жду вас самого утра. Его Величество предупредил не разговаривать ни с кем, кроме лидеров "непосвящённых" сообществ. Даже с недружественными. Но на вас он надеется. Вы слово держите? Или решите его нарушить?

Перед моими глазами появилась системная информация в виде знакомой по форуму таблицы. И в ней не изменилось ровным счётом ничего с тех пор, как я увидел её впервые: 23 клана зарегистрировались на атаку, 0 на защиту. Быстро пробежав взглядом, я заметил кланы "Scarecrow", "Revival", "Villains", "Merovingian Dynasty", "Bronze Bird", "Waltzing", "Warriors", "Matrix has you", "Seekers", "Pink Pony", "Faith", "Collaboration" и прочие. Кланы Дрифтера, Инсейна, Эльбруса, Дагобера и прочей мелюзги. Представив количество "зерга", уже готового громить и разрушать, я осознал, насколько невероятным по своей масштабности будет сражение. И не питал иллюзий, что такой "зерг" возможно остановить лишь силами моего альянса. Мне нужны ещё бойцы.

Я думал над этим в процессе ознакомления со статистикой. И прикидывал, как буду действовать. Но верный путь мне подсказали сами тестеры, во множестве собравшиеся сейчас на площади. Я видел их молчаливые лица, видел, как напряжённо они за мной наблюдают. Каждому было интересно, какое решение примет лидер топового клана. И их нерешительностью, их неопределённостью я обязан был воспользоваться.

- Слово, данное королю, я не нарушу, - громко произнёс я. - Я стану на защиту Кресфола. И клан "Immortals" станет месте со мной. Внесите в реестр.

НПС опять поклонился и принялся шустро водить пером на бумаге.

- Но я не справлюсь сам! - я повернулся к толпе игроков, ко мне прислушивающейся. - Услышьте меня те, кто ещё не определился. Услышьте, кто сомневается. Я, Серый Ворон, никогда никому ничего не прощавший и никогда ни у кого ничего не просивший, говорю вам - мне нужна помощь. В одиночку я не справлюсь. Мне нужен каждый из вас. Мне нужны лидеры больших и маленьких кланов. Нужны игроки-одиночки и сборные солянки. Я призываю вас всех не терять времени и присоединиться ко мне. Я призываю вас защитить столицу королевства Италан... Вижу, некоторые из вас смотрят и ухмыляются. Думают: как же смешны пафосные призывы, когда мы говорим об игре. Ведь, так или иначе, каждый ухватит свой кусок веселья. Осмелюсь не согласиться. Уверен, мы все обладаем определённым игровым опытом. И все знаем, что такое "односайдовое болото". Сейчас, - я указал рукой на НПС, но не сомневался, что все поняли, что я имею в виду. - Мы имеем возможность это наблюдать. 23 клана на атаку и лишь 1 на защиту. Смешно выглядит, не правда ли? Выглядит как безжалостный каток, который переедет любого. Который подчинит столицу без всяких шансов её отстоять. Но я всегда противостоял односайдовому болоту. Всегда оказывал сопротивление и давал возможность любому игровому серверу жить. Без этого сопротивления сервера умирали. И здесь я намерен поступить так же - я намерен сопротивляться. Но для этого мне нужны вы. Вместе с вами мы создадим вторую сторону конфликта. Мы дадим бой. Проиграем мы или победим - это совершенно неважно. Важно, что мы будем биться. Без вас, если вы останетесь пассивными наблюдателями. С вами, если примите верное решение. Поэтому не теряйте времени. Вступай в кланы, сбивайтесь в группы. Не упустите возможность попробовать на вкус столь прекрасный контент. Ведь вы не хуже меня понимаете, что, возможно, больше его на вкус вы не попробуете никогда. Докажите создателям "Двух Миров", что вы способны на большее.

Речь удалась на славу. В последнее время я заметил, что речами этими разбрасываюсь направо и налево. На меня или король повлиял, или я действительно всё принимал близко к сердцу. Хоть я всегда относился к своей работе серьёзно, столь страстным никогда не был. Наверное, всё же сказывается глубина погружения.

Аккурат к моему последнему слову на площади начал зарождаться гул. Но его направленность до меня дошла только после того, как к "неписи" подошёл незнакомый игрок и уверенным голосом произнёс:

- Клан "Wolverines", уровень 4-й, на защиту. Пишите. Лидер клана - "Saint Patrick".

- Респект, - прокомментировал кто-то решение игрока, пока НПС вносил в список новый клан.

- Зерг неостановим, конечно. Но это неоспоримо так, только если никто не попытается его остановить. Надо действительно на защиту народ тащить, - произнёс какой-то незнакомый философ.

- Серый Ворон дело говорит.

- Ищу клан 4-го уровня на осаду! - прокричал игрок-человек в мантии. - Хил 56-й лэвэл.

- Да-да! Тоже бы пристроился. Заберёт кто? Есть тут лидеры кланов?

- Ворон прав - нельзя пропускать такое событие!

Шум и гам начал набирать обороты. Пока игроки пялились по сторонам и искали куда пристроиться, ещё пара ребят приняла решение выйти из сумрака и переговорить с регистрационной "неписью". За какую сторону они зарегистрировались я не стал уточнять. Это и так было очевидно.

Я удовлетворённо выдохнул, прежде чем улететь восвояси. Зерно я посеял. Надеюсь, из него что-то прорастёт. Вечерком на площадь за регистрацией подтянутся Навуходоносор и Марран Зиро. Дам им указание устроить митинг. Авось, сработает.

Оказавшись в клан-холле, я опять залез на трон, открыл чат альянса и навёл шороху. Приказал всем усиленно качаться. Нарезать "Кратер" на споты, где можно добывать опыт не мешая друг другу, и топить. 100-й уровень от меня был на расстоянии вытянутой руки. И я был обязан его достичь.

Глава 19.

- Хорошенький вы переполох устроили, - во время собрания на следующее утро Николай даже не пытался скрывать улыбку. - Смотрю на статистику и не могу нарадоваться. На игровом портале - жара! В "двумирье" - жара! Как я и хотел. Если всё так пойдёт, на осаду соберется максимальное количество людей. Это как раз то, что мы хотим видеть.

Комната для брифингов была заполнена людьми. Даже технический персонаж с планшетами в руках присутствовал.

- Николай, я понимаю, что ещё рано, - я обратился к нему со своего командирского места. - Но как это будет выглядеть? Чтобы я примерно понимал, с чем придётся иметь дело.

- Детали ещё прорабатываются. Учитывая размещение сил, игровую логистику, непредвиденные ситуации и фактор здоровья каждого тестера, мы решили выделить на осаду шесть часов. Нам это показалось достаточным. Старт будет дан в 12:00 тридцатого августа. А завершится осада в 18:00 победой защищающейся стороны, если никто не сможет поднять осадный флаг над троном в королевском дворце.

- Не мало ли это? - спросил Николая Платон. - Всего-то шесть часов.

- Посмотрим в процессе. Это же всё-таки тестирование... Осада может завершится и по-иному: если, например, флаг поднимут раньше. Тогда и часа хватит на всё про всё. Заедет кто-нибудь на танке, образно говоря, и вся оборона посыпется, как карточный домик. Или вы - защитники - уничтожите все осадные флаги атакующих кланов. Они ведь не неубиваемые. Их можно разрушить...

- Это ж сколько флагов придётся уничтожить? - захихикал Дандай. - Вы видели, сколько там кланов на атаку?

- Видел, конечно, - подтвердил Николай. - Но, как я уже говорил, мне... нам без разницы сколько, когда и как долго. Нам нужно собрать на такой, в принципе небольшой локации как можно больше игроков. Проверить технические возможности, провести замеры и снять показания. Так же важно посмотреть, как будут взаимодействовать игроки и неигровые персонажи.

- Погодите, Николай Аркадьевич, - перебила его Олеся. - эНПиСи тоже будут участвовать наряду с игроками?

- Совершенно верно, - подтвердил тот. - У каждого графа есть подконтрольная только ему дружина. У короля есть королевская гвардия. Даже у Райтера есть отряд телохранителей. Все они не только могут, но и будут сражаться.

- Так они для нас как рейдовые боссы! - воскликнул Олег.

- Ну так не только же для вас. Для противоположной стороны тоже. Думайте. Старайтесь найти наиболее грамотную возможность эффективнее использовать неигровых персонажей. Это не менее важно, чем привлечь на свою сторону дополнительные тестерские силы... Возможно, я вас немножко огорошу, но один человек уже подумал над этим. Пока вы мне тут вопросы задаёте, кое-кто уже задал вопросы другим и, извиняюсь, рвёт задницу.

- О чём ты, Николай? - я практически не слушал, что тот отвечал ребятам. Я продумывал варианты более продуктивного "гринда". Как вчера выяснилось, многие до сих пор не тянут "Кратер". Не тянут экипировкой, грамотным подбором группы, умением не ругаться друг с другом, если что-то не получается. Но поскольку выхлоп там максимальный, я был обязан научить людей работать вместе. Даже если самому придётся перелопачивать пати и ставить на вкусные споты.

- Не знаю, имею ли я право разглашать такую информацию, но всё же разглашу, - похоже, право разглашать он всё же имел. И, судя по лицу, хотел. - По поступившей информации, Антон смог о чём-то договориться с вождём орков. Оттуда ожидается, как говорится, экспедиционный корпус.

- Что? - вылупил я зенки и уставился не на Николая, а на Валентина. Как единственный орк, у которого репутация с Каганом Вулугом находилась не на нулевой отметке, он обязан был знать о таком. - Что-о-о-о???

Валентин встрепенулся, будто ему пинка дали и повторил за мной:

- Ч-ч-ч-что?

- Платон! Почему я об этом не знаю!? - я сменил объект сердитости.

- А мне никто не докладывал, - Платон растерянно развёл руками.

- И м-м-не тоже, - осторожно добавил Валентин.

Как мне удалось не зарычать, я не знаю. Наверное, я всё же изменился немного. Пребывание здесь и всякие-разные произошедшие события научили не рубить сгоряча, не рубить с плеча. Хоть я хотел раздать на орехи, я не стал. Не только потому, что научился сдерживать себя любимого, но и потому, что в голову залетела толковая мыслишка. Я-то ведь шишка куда более важная, чем Антошка. Со мной по-дружески разговаривают те неигровые ребята, которые никогда не станут разговаривать с ним. Ладно, пусть ему как-то удалось уломать орков. Пофиг. Я ведь способен на большее. Я могу попробовать уломать тех, кого никто другой уломать не способен.

- Ладно, отложим пока это, - мысль была столь интересная, что я запрятал её глубоко-глубоко, чтобы потом посидеть и обсмоктать в одиночестве. - Давайте пройдёмся по глобальной информации. Что по реге?

- По состоянию на сегодняшний день: 39 кланов на атаку, 17 на защиту, - ответил Олег.

- М-да-а-а, - потёр я подбородок. - Не на такой расклад я рассчитывал.

- В цифрах это 4300 человек с хвостиком на атаку и 1500 на защиту, - добавил Платон. - Я посидел с калькулятором и посчитал. Но там практически каждую минуту данные меняются. Кто-то вступает, кто-то выходит...

- Не суть, - отмахнулся я. - Главное, мы значительно уступаем.

- Надо активнее тормошить нон-факторные кланы. Мясо, извиняюсь. На просторах "двумирья" таких великое множество. И многие пока желания не изъявили.

- К сожалению, на атаку всё равно людей будет больше, чем на защиту. Атаковать куда интереснее, - добавил Иван.

- Тогда мы проиграем, - пожал плечами Платон.

- Это мы ещё посмотрим, - на мгновение я опять сосредоточился на той самой мысли. Если всё прокатит, тестерские "зерлинги" мне будут не нужны. У меня будут ребята покруче. - Давайте теперь обсудим вопрос по прокачке клана. Андрюх, выяснили, что нужно, чтобы "Бессмертные" взяли 7-й уровень?

- Конечно. Но, Лёха, тут ситуация двоякая. Я изучил информацию на форуме и убедился, что в реалиях Закрытого Бета Тестирования нет особого смысла этим заморачиваться.

- Объясни.

- Короче, если бы мы играли на опен-сервере, квест на взятие 7-го уровня был бы невероятно профитным для нашего клана. И полезным не только для нас, но и для остальных игроков. В общем, смотри в чём там проблема. По лору, корона требует денег на постройку парусного фрегата. Огромного фрегата, который будет переправлять игроков на Северный континент. По умолчанию, в сутки лишь один фрегат отправляется из порта Кресфола на север. И один обратно. А клан, решивший прокачать 7-й уровень и оплативший постройку транспортника, не только сможет переправлять собственных мемберов на север бесплатно, но и получать часть доходов от продажи билетов. Это трындец как престижно. И очень необходимо, если учитывать, насколько пассивные умения клана 6-го уровня отличаются от пассивных умений клана 7-го уровня. То есть, если мыслить глобально - это невероятно выгодно. Но если смотреть с колокольни Закрытого Бета Тестирования, где Северный континент даже не на горизонте, а где-то в созвездии Большой Медведицы, стоит сто раз подумать надо ли нам это.

- Ну да, согласен, - разочарованно скривился я. - Всё ЗэБэТэ пройдёт на Южном континенте. Думать о севере бессмысленно...

- Вот-вот.

- Давайте тогда так. Андрей, Ваня, Рубен проработайте этот вопрос. Посчитайте, во что это выльется. Если прокачка клана станет тяжёлым ярмом для бюджета, то выполнять не будем. Если же удастся выкроить средства, то в свете предстоящей осады и максимального буста для клана, выполнять будем обязательно. Подготовьте смету, короче.

- Хорошо.

- Сделаем, Лёха.

- На этом давайте закругляться, - всё же мысль выбросить из головы не удалось. Она всё возвращалась и возвращалась. Она оккупировала мой мозг целиком. Поэтому я решил от неё не отмахиваться, а прислушаться. - Кто ничем не занят, собирайте пачки и идите добывайте опыт.

- А ты сам куда?

- С вами на остров.

***

Паром замер у причала. Как делал ежедневно уже почти три месяца. По деревянному настилу застучали ноги прибывших игроков. В клане и альянсе никто не оставлял попытки подчинить "Кратер". А потому игроки прибывали сюда чуть ли не ежечасно. Вот только пройти сквозь барьер могли лишь мои игроки.

Я же, хоть и приплыл вместе со всеми, приплыл с иной целью: я прибыл договориться с Вивиарис о поддержке.

Информация про Антошку, который забрался в штаны к вождю орков и удачно там поработал, сильно на меня подействовала. Я тоже так хотел. Не в виртуальные штаны к кому-либо забраться, конечно, а заручиться поддержкой. Поэтому был готов на всё, чтобы уговорить волшебницу выступить на моей стороне.

Пока мы плыли, я всё очень хорошо обдумал. Сыграл не только фактор того, что Вивиарис не чужая дочери короля и, соответственно, самому королю. Не только фактор, что я по-настоящему спас ей жизнь и смогнаработать аж девять баллов личной репутации. А ещё фактор мести. Я хотел предложить волшебнице отомстить тем, кто хочет её смерти. Наказать каждого предательского графа и оттяпать голову Иерониму Лаури, как того она желала ранее. Я был уверен, что она меня поддержит. И первым делом решил отправиться именно к тому, кто большего всего годился в союзники.

Я забрался на маунта и недолго скакал до знакомого замка. Издали увидел знакомые очертания и в своей голове уже выстраивал диалог.

Но мои ожидания не оправдались.

Возле замка не было никакой охраны. Если раньше здесь бродили неигровые маги, верой и правдой служившие Вивиарис, сейчас я не увидел никого.

Я стучался в зеркальные врата, я бегал вокруг дворца. Я кричал и звал любого, кто бы мне ответил. Но ничего не происходило, пока я не попытался отворить врата. К превеликому моему удивлению они легко отворились.

Фонтан в виде Аршарга высох. Он всё ещё представлял собой интересную композицию, но теперь струйки воды не пробивались через щупальца. И никто величественно не спускался по ступенькам, едва я обеспокоенным криком обозначил своё присутствие.

- Вивиарис, здравствуйте! Это я - Серый Ворон. Простите, что так долго не появлялся, но...

Неожиданный порыв ветра взъерошил мои волосы и сбил с головы кожаный шлем. Затем прорвался дальше, с шумом распахнул врата и вылетел наружу. Сначала я подумал, что это была какая-то магия. Что вот-вот закружится туманность и волшебница предстанет пред моими глазами. Но когда не последовало продолжения, я понял, что дворец пуст.

Я перестал стоять истуканом, подобрал шлем и взбежал по лестнице. Бегал по комнатам и открывал двери. Я видел дорогую мебель, прекрасные предметы искусства, застеленные кровати и даже самую настоящую столовую с кладовкой. Но все помещения пустовали. Ни слуг, ни стражи, ни самой хозяйки.

- Что за дела? - меня это начало напрягать. В моих планах Вивиарис была обязана стать главным союзником. Не зря же с ней я забрался аж на девятую ступеньку. Она просто не посмела бы проигнорировать мою просьбу.

Я покинул её пенаты, оседлал маунта и поскакал мимо "Кратера" к башне. Я надеялся, что она может быть там. Развлекается, поедая пирожные.

Но и здесь я ошибался: башня встретила меня недружелюбно. Встретила абсолютной тишиной.

- Эй, ау! Есть кто!? - хоть хрустальный шар на вершине башни искрился молниями, я не испугался и приблизился. И даже решился засадить кулаком по магическому барьеру.

Раздался треск - я кувырком улетел в кусты. Живо вскочил, испил зелье "жизни" и дал самому себе слово, никогда больше не стучать кулаками по магическим барьерам.

- Неужели что-то не так? - пробормотал я. - Всё же было нормально. Всегда, когда в моём инвентаре был нужный итем, она открывала. Неужели я что-то не принёс? Неужели что-то упустил?

Я постоял немного и вспомнил, что Вивиарис отправила меня в деревню Велес. Отправила искать... отправила искать... Блин! Что же она отправила меня искать? Никакого задания я не получал. Нет у меня заданий от Вивиарис в меню заданий. И я не помню, что именно она просила принести. Если я не ошибаюсь, она сказала: "Ищи в Велесе и жди весточки". Но хоть я приблизительно знаю, что происходило в Велесе и кто повинен в происходящих там событиях, никакой весточки так и не получил. Опять же: что я упустил?

- Странно. Очень странно, - пробормотал я, поглядывая, как беснуются молнии на вершине. Хоть хозяйка отсутствовала, хрустальный шар работал исправно. - Что прикажете делать? Где искать? Что вообще с ней случилось, если она не пришла поддержать Амелию? Может, Вивиарис действительно где-то затихарилась, как предполагал граф Люциус? Спряталась сама и, возможно, спрятала принцессу. Но почему не сообщила об этом мне? У меня же девять баллов наработано, ёлки палки. Просто пришли почтальона к клан-холлу и всего делов...

Окончательно утратив нить происходящего, я опустился на пятую точку. Ладно, самого главного союзника, к которому в любой ситуации советовал обращаться магистр ЖеннУ, я не нашёл. Надеюсь, это не трагедия, а всего лишь беда. Духом падать не надо. Лучше, наверное, обратиться к другим союзникам. Глупо упускать возможность привлечь на свою сторону хоть кого-нибудь. У меня репутация наработана со многими: с Нараей Илири, с магессой Эларией, с владыкой Низбадом, с наместником Лефратом и тем же магистром Женну. Все они ценят Серого Ворона, потому что не раз обращались к нему за помощью. И он их не подводил. Пора Серому Ворону потребовать что-то взамен. Как минимум, потребовать, чтобы его выслушали.

- Ну что, с кого начать? - сам себе задал я вопрос и вызвал системную менюшку. - С магессой Эларией аж четыре балла наработано. С Нараей Илири - три. Отправлюсь в Носс Таур и убью сразу двух зайцев. Вернее, зайчих. И пусть только попробуют от меня отмахнуться.

Я вновь вызвал коня и решительным галопом направил его к паромной переправе.

***

В Носс Таур я прибыл во второй половине дня. Хоть меня отвлекали организационными вопросами, я был настроен весьма решительно и все управленческие дела свалил на других. На Искандера и Квантума в частности. И пока они пыхтели и сопели, я с ноги открывал врата изумрудного дворца.

Вокруг прекрасной эльфийской королевы, как обычно, кружила карусель из придворной свиты. Но, как я успел убедиться, припарковываясь рядом, в этот раз магесса Элария отсутствовала. Или у неё были свои дела, или они с Тамарой не так уж и часто ходят парой.

- Ваше Величество! - торопливо я преклонил колено. - Разрешите слово молвить...

- Серый Ворон? - Нарая Илири посмотрела на меня с искренней улыбкой. Прямо как в предыдущий раз. - Мне от тебя пока ничего не нужно. Или тебя что-то беспокоит? Ты что-то хочешь от меня?

- Я бы хотел озвучить просьбу наедине, Ваше Величество, - я старался вести себя как настоящий джентльмен, хоть никогда им не был.

Королева раздумывала недолго. Видимо, баллы личной репутации с неигровыми персонажами действительно творят чудеса.

- Хорошо, - кивнула она прелестной белокурой головкой. А затем сделала плавный жест рукой. - Прогуляемся до побережья озера? Под ветвями Матери расскажешь, что тебя привело ко мне на этот раз.

Под ручку она меня не взяла, но вышагивала так близко, что мы могли доверительно разговаривать о всякой чуши типа погоды. Я старательно пытался сократить путь, постоянно прыгая с темы на тему, а королева поддерживала мои попытки и смеялась над посредственными шутейками. Она вела себя так, как обычные женщины ведут с заинтересовавшими их мужчинами - с пониманием, что искромётно шутить каждую секунду никому не под силу.

Мы спустились к пляжу и подошли к ограждению. Нарая Илири сняла тонюсенькие перчаточки и левой ладошкой прикоснулась к коре. Закрыла глаза и замерла.

Я почувствовал себя неловко. Мне показалось, сейчас происходили какие-то таинства, доступ к которым я ещё не получил. Ведь меня к коре не просили прикоснуться. Мне вообще ничего не сказали. Даже не приказали закрыть рот и не рыпаться.

- Простите, Ваше Величество, - я рискнул вмешаться в таинство общения двух кусков информационного кода. - Я хочу кое-что рассказать и попросить о поддержке.

Нарая Илири медленно открыла глаза и улыбнулась дежурной улыбкой.

- Я готова тебя выслушать, Серый Ворон. И Мать готова, - королева устремила свой взгляд вверх до самой кроны. - Говори смело. Говори правдиво. Тогда ответ ты получишь честный... Возьми меня за руку... Говори.

Хоть всё это показалось мне крайне странным, я не стал выкаблучиваться. Сжал нежную эльфийскую ладошку и всё рассказал от начала до конца. Рассказал про убийство старшего сына короля королевства Италан, рассказал по предложение графов, озвученное лично мне, рассказал про ближайшие планы сына младшего. И честно признался, что планам этим я намерен помешать. Что я, мой клан и мой альянс станем на защиту Кресфола. Что не позволим сместить законного короля.

- Я пришёл к вам за помощью, Ваше Величество, - признался я. - Помогите мне помочь королю. Любая посильная помощь, чтобы защитить старый уклад жизни, будет неоценима.

Королева выслушала очень внимательно. Ладошку не отрывала ни от коры, ни вырывала из моей ладошки. И лишь когда я озвучил просьбу, разорвала обе связи.

- Значит, всё-таки началось, - загадочно вымолвила она. - И, к счастью, началось там, где и должно было начаться.

- Простите? В каком смысле "к счастью"?

- Прекрасные новости, - мой вопрос она проигнорировала, но усмехнулась вполне откровенно. - Наконец-то честолюбивый, но робкий сынок решил действовать. Я думала, уже не дождусь. А его даже подталкивать не пришлось... И чего ты хочешь от меня, Серый Ворон? Просишь помочь старому королю? Но зачем? Зачем вмешиваться? Пусть уничтожают друг друга. Нам это только на руку.

В очередной раз я не совладал с собственной челюстью. Что за дела? Что происходит?

- Не соблаговолите ли объясниться, Ваше Королевское Величество, - чайник поставили. Конфорку подожгли. Не дай боже чайник закипит. Тогда, несомненно, кипятком обдаст это прекрасное белокурое личико.

- Святая Мать, ты действительно решил, что я побегу выручать короля людей, лишь ты об этом попросишь? - королева перестала усмехаться и засмеялась. - Ха-ха-ха! Как бы не так! Пусть грызутся! Пусть уничтожают подобных себе! Чем меньше их останется, тем лучше.

- Вы издеваетесь сейчас?

- Ничуть, - смех исчез. - С появлением "непосвящённых" наш мир вздрогнул. Мать вздрогнула. Ты не ощущаешь этого, ибо один из них. А чувствую перенаселение, угрожающее нашему миру, во всём... Задолго до появления Людей мы владели миром. Леса, луга и поля были нашими. Реки, моря и океаны насыщали природу жизнью. Позволяли дышать чистым воздухом каждому живому существу... Но затем пришёл тот, кто всё перекроил. Кто создал тех, кого становится с каждым днём всё больше. Кто отобрал у нас земли и распределил границы по своему желанию. Кто спровоцировал конфликт, пообещав мужчинам знания, которые они не способны контролировать. Он вмешался во все сферы жизни, ранее которыми управляли мы - эльфы... Но это был ещё не конец. Совсем недавно появились "непосвящённые". Вы распространились быстрее самой опасной болезни. Вы повсюду. От вас негде укрыться. И теперь вы поможете очищению... Избавить мир от "непосвящённых" невозможно. Ибо вы бессмертны. Но вы поможете избавить мир от других. Вы станете дровами, которыми будет питаться пламя предстоящей войны.

- Вы хотите, чтобы Люди и "непосвящённые" истребляли друг друга? - окончательно растерялся я.

- Конечно. Моему королевству это на руку. Любые конфликты соседей я могу только приветствовать. Мать-природа, - королева бросила быстрый взгляд на возвышавшееся дерево. - Облегчённо вздохнёт, если уменьшится поголовье тех, кто веками сосёт из неё соки. А если королевство Италан всё же погрузиться в неизбежный хаос, я, возможно, прислушаюсь к советам некоторых горячих голов из Совета и решу, что пора прекращать изоляционную политику. Пора вернуть эльфам те территории, которые у них когда-то отобрали. И вмешаюсь, когда увижу, что час настал.

Я действительно растерялся. Я всё внимательно выслушал и охренел окончательно. И не знал как реагировать. Королева говорила уверенно, ничуть не сомневаясь в собственных словах. Похоже, её прописали совсем не такой пустой, как я думал. Эта дама - совсем не прямолинейная глупышка, возглавляющая эльфийский матриархат. Понятие "разделяй и властвуй" для неё не в диковинку, как оказалось. Видимо, создатели прописали ей макиавеллиевский склад ума. И я отдавал этому должное.

Но в то же время во мне разгорался огонёк неприятия. Я не только не хотел быть дровами для приближающейся войны. Я не хотел, чтобы это пламя вообще разгорелось. Я хотел защитить и победить, чтобы окончательно закрыть вопрос в одном гигантском сражении. Я не хотел дать и шанса неизбежному гражданскому конфликту.

Но, видимо, у других другие планы. Король Гилберт Пеппин предполагал верно - если королевство людей ослабнет, очень быстро найдутся те, кто захочет поживиться. Кто захочет воспользоваться слабостью и попытается оттяпать кусок территорий.

- Как это, б...ть, типично, - в сердцах воскликнул я. - Ничего нового. История повторяется из раза в раз. И будет повторяться, пока подобные твари руководят государствами.

Потерян 1 балл личной репутации с неигровым персонажем "Нарая Илири - владычица эльфийских земель". Персональная репутация: 2/10

Но я останавливаться не собирался.

- Создатели ничего не смогли придумать лучше? Тупая ты курица с амбициями Наполеона...

Потеряны 2 балла личной репутации с неигровым персонажем "Нарая Илири - владычица эльфийских земель". Персональная репутация: 0/10

-...А если война придёт в твой дом? Если кто-то из тех, кто тебе близок, захочет сместить тебя с шаткого стула под названием трон? Что ты скажешь, если никто не придёт на помощь, когда тебе это будет критически необходимо? Если все, кто мог бы помочь, просто пройдут мимо, когда толпа будет топтать тебя ногами? Что ты скажешь тогда?.. А если отступники решат, что они по праву владеют твоими землями? Они, а не ты. Если решат, что пришла пора забрать у тебя то, что принадлежит им. Тогда ты погрязнешь в болоте междоусобной войны. А люди, орки и гномы подтянут свои армии к твоим границам не для того, чтобы выступить в твою защиту, а для того, чтобы урвать кусок. Как тебе картинка? Представила? Или ты считаешь, что сия участь тебя минует?

- Ты уже наговорил много, - лицо королевы эльфов превратилось в стальную маску. - Остановись, пока не поздно. Не то я изгоню тебя из королевства. Не посмотрю, что ты одной со мной крови. Пусть и непосвящённой.

- Я тебе не мальчик. И никогда больше не буду твоим мальчиком на побегушках, - брезгливо скривился я. - Ты такая же как и все: циничная, подлая, меркантильная эгоистка. Твоё матриархальное управление ничем не отличается от управления любого тирана мужского пола. Как и они, ты ищешь лишь выгоду... Но запомни, что скажет тебе обычный "непосвящённый": тот, кто не готов прийти на помощь, никогда не получит её сам. Уверен, когда придёт пора подумать о защите собственных границ, рядом с тобой не окажется никого. Ты будешь слезливо просить, а над тобой будут насмехаться. Соседи будут удовлетворённо потирать руки в надежде откусить жирный кусок и наблюдать, как умирает твоё королевство. Как бессмертный "непосвящённый" я очень надеюсь дожить до этого времени. И ни за что не помогу твоё королевство сберечь.

Потеряны 3 балла личной репутации с неигровым персонажем "Нарая Илири - владычица эльфийских земель". Персональная репутация: -3/10

- Прочь! - от миленького личика не осталось ни следа. На меня смотрела самая настоящая Снежная Королева. - Прочь отсюда, предатель! Никто не смеет произносить кощунственных слов перед лицом Матери! Никто не смеет сомневаться в моих решениях! Особенно мужчина.

Огромное дерево рядом со мной, казалось, завибрировало. Оно или негодовало вместе с королевой, или это просто порыв ветра взъерошил крону. Я так и не понял, показалось мне или нет. Но указывающий перст королевы я видел отчётливо.

- Попадёшься мне на глаза ещё раз, - на кончике прелестного пальчика начала зарождаться белая искра. - Испытаешь на себе силу моего гнева. Никаких разговоров между нами больше не будет. Теперь твоё место рядом с отступниками... Всё! Пошёл прочь!

И я медленно побрёл. Я больше не стал ничего говорить. Ведь не только хорошо рассмотрел бледный огонёк на пальце королевы, но и приближающихся грозных стражниц, которые были готовы выбить из меня всю дурь.

- Ой, дурак, - про себя я устроил очередной фейспалм. - Когда ты уже научишься держать язык за зубами?

Я постарался провести всесторонний анализ и подключил плюрализм мнений. Один "я" утверждал, что это был дурацкий поступок - в хлам разругаться с королевой. Недальновидный. Но второй "я" не соглашался. Он настаивал, что королева на орехи получила заслуженно. Что произнесённые мною слова шли от души. Были искренними. Потому мне не за что ругать самого себя. Я был честен и с самим собой, и с ней. Я поступил, как настоящий мужчина, а не как приспособленец. И мне не в чем себя упрекнуть.

- Идеи Райтера всегда были прогрессивными! - крикнула вслед повеселевшая королева, наблюдая, как удаляется побитый щенок. - Надеюсь, у него получится сбросить с трона засидевшегося ретрограда.

После этих слов плюрализм испарился. Я больше не считал, что зря высказался. Я всё сделал правильно. Пусть я всё потерял, я сохранил себя. И если бы пришлось повторить, высказался бы теми же словами.

Глава 20.

Я шёл, не разбирая дороги. Шёл подальше от Носс Таура. Я всё ещё вёл диалог с королевой и пытался взять в нём верх. Но диалог непременно скатывался к ругательствам и заканчивался, как и закончился, - моим изгнанием. И всё потому, что мне вдруг показалось, что Нарая Илири давно в курсе, что задумал младший сын короля Гилберта Пеппина. И она, возможно, даже подначивала его. Подлила немножко маслица в огонь. А если смотреть уж совсем глобально: может, сценаристы так и задумывали изначально?

- Блин, свали с дороги! - прокричал кто-то. - Идёт, блин, прямо посередине и по сторонам не смотрит!

Я услышал стук копыт за спиной и инстинктивно отпрыгнул. Отпрыгнул вовремя: игроки, промчавшиеся мимо, видимо, не собирались останавливаться.

- Чё там Элария обещала? Бижу обновить? - донеслись до меня остатки разговора.

- И не только...

Продолжения я не услышал, ибо игроки на ретивых лошадках уже скрылись за поворотом меж цветущими деревьями. Но обрывки фраз всё же вырвали меня из дебрей размышлений. Магесса Элария! У меня же с ней "репа" наработана! Она не только сможет помочь, но и словечко перед королевой замолвит. По-любому, мать её так! Всё же четыре балла персональной репутации - это не шутка.

Одним движением я вызвал вороного и вскочил в седло. Пришпорил, и догнал игроков из расы светлых эльфов уже у самой башни. Догнал потому, что они сидели на коленях перед знакомыми качелями и клянчили неизвестные ништяки.

Магесса властно взмахнула рукой, когда заметила меня. И перебивающие друг друга игроки мгновенно заткнулись.

- Серый Ворон? - удивлённо посмотрела она. - Пора ещё не пришла... Зачем ты здесь?

Начало разговора, очень похожее на начало разговора с королевой, оптимизма не внушало. Даже заставило напрячься.

- Простите, магесса Элария, - я спрыгнул с коня и поклонился. - Мне нужна ваша по... я прошу вас уделить мне немного времени.

- Уделю, - Элария ответила моментально. - Только сначала разберусь с этими двумя. Подожди пока в моих покоях... Только не трогай ничего!

Она щёлкнула пальцами. Дверь башни отворилась и оттуда вышел знакомый лакей. Он молча отошёл в сторону и склонился в поклоне.

- Вильфор, присмотри за ним, - приказала она, а затем повернулась к охреневшим игрокам, которые внимательно прислушивались к разговору. - Так! Вы говорили, что наместник недоволен. Что вы ещё узнали?...

Дверь захлопнулась и мне не удалось дослушать до конца. Похоже, это были очередные наблюдатели Эларии. Как и я когда-то, они тоже что-то вынюхивали для неё.

Лакей перекрыл обзор и стал спиной к двери. Затем указал на мягкий стул у единственного стола и застыл статуей.

- Медового напитка не предложите? - попытался я наладить диалог.

Но хоть минус мне не влепили, отвечать не стали тоже...

...Магессу Эларию долго ждать не пришлось. Она быстро порешала все вопросы с незнакомыми игроками и вернулась в башню.

- Рада тебя видеть, Серый Ворон, - без капли иронии произнесла она, присаживаясь на стул соседний. - Вильфор, оставь нас. Если ещё гости пожалуют, пусть ждут... Что ты хотел?

Я откашлялся, ещё раз попросил самого себя не валять дурака, не заикаться о том, чем закончился тет с королевой, и рассказал Эларии ту же историю. Про заговор, про конфликт отца и сына, про неизбежное столкновение. И сообщил, что я собираю войска. Как самый известный "непосвящённый" именно я поведу их в бой. И мне бы пригодились союзники. Сильные союзники. Такие, один вид которых, магия которых вызовет у любого "непосвящённого" суеверный страх.

- Если ищешь того, кто у врагов будет вызывать суеверный страх, тебе надо было обратиться за помощью к Италану, - засмеялась она. - Моя магия имеет более разрушающую силу.

- Это именно то, что мне нужно! - воскликнул я.

- А мне? А что мне нужно?

- Простите? - не понял я.

- Мы движемся навстречу? Или ты хочешь, чтобы только я шла к тебе? Если ты всё ещё не понял, меня мало интересуют интересы других. Мне интересно, что другие могут сделать для меня. В чём конкретно заключается мой интерес в помощи тебе?

Я закашлялся и развёл руками: вопрос магессы был понятен, но я понятия не имел, чем могу быть полезен. И могу ли вообще.

- Хорошо, - Элария наблюдала за столь неискушённым переговорщиком с улыбкой. - Я окажу тебе посильную помощь, если сначала ты окажешь её мне...

- Всё, что смогу! - ударил я себя в грудь.

- Ты - расторопный "непосвящённый". Это я уже знаю. И тебе вполне по силам справиться с новой задачей... Один маленький заносчивый гном не хочет договариваться. На все мои предложения, на все мои попытки договорится, как я сейчас договариваюсь с тобой, он отвечает отказом. Ни при каких условиях он не хочет передавать то, что мне нужно. Он утверждает, что я не в силах дать то, что нужно ему. А следовательно, никогда не получу то, что нужно мне...

- Как-то запутанно звучит.

- Отнюдь, - не согласилась Элария. - Я всегда получаю, что хочу. И конкретно в этом случае, мне поможешь ты... Я хорошо тебя знаю, Серый Ворон. Читаю, практически, - после этих слов я поёжился. - И вижу, ты довольно близок с Низбадом...

- С Низбадом? - я наконец-то понял кто тот самый маленький заносчивый гном.

- Да. И я хочу, чтобы ты принёс мне реликвию, которой он очень дорожит. Реликвию под названием "Рождённый в камне". Это статуэтка-тотем, хранящаяся в его личных покоях. Статуэтка, обладающая особой магической силой. И я нуждаюсь в ней... Но поскольку сам владыка Низбад тоже в ней нуждается, договориться с ним и получить статуэтку у тебя не выйдет. Выйдет только выкрасть...

- Выкрасть!? - воскликнул я.

- Именно выкрасть, - спокойно подтвердила магесса. - Ведь её он тебе ни за что не отдаст... Но не только выкрасть. Тебе придётся доставить тотем ко мне. Привезти и собственными руками установить на алтарь, - кивком головы она указала на золотое блюдце, стоявшее в центре самого обычного кофейного столика. - Ибо брать в руки, прикасаться к нему может только мужчина. Если же прикоснётся женщина, тотем рассыпется в прах. Вся магия, в нём заключённая, испарится.

- И что за магия в этом тотеме заключена?

- Защитная магия, - подсказок давать магесса не собиралась. - Прикоснёшься - узнаешь. Ты, главное, проскользни в личные покои Низбада. Увидишь статуэтку - сразу хватай. Хватай, прячь в мешок, используй магический свиток "непосвящённых" и спеши ко мне. Тогда и поговорим о награде.

- Блин, - я напряжённо потёр лоб. С владыкой Низбадом, если не ошибаюсь, у меня наработан один репутационный балл. И к нему я тоже планировал обратиться за помощью. Но идти к нему, чтобы что-то украсть... Даже не знаю... А стоит ли овчинка выделки? - Не так-то это просто, уважаемая магесса, - пробурчал я.

- Просто только кролики родятся, - совершенно неожиданно ответила она. - Если бы попасть на приём к владыке было так просто, я бы не просила тебя. У меня достаточно "непосвящённых", кто готов разбиться в лепёшку. К сожалению, Серый Ворон среди них лишь один. Потому только у него есть шанс выкрасть тотем.

- И что я получу, в итоге? - проворчал я. - Очередное снисходительное похлопывание по щеке?

- Вот теперь ты говоришь, как должен говорить настоящий руководитель, - магесса совершенно не обиделась. - Собственные интересы превыше всего... Но мы осуществим бартер. Я приду к тебе на помощь, тогда и когда ты позовёшь. Сила магии одного из Высших магов обрушится на твоих врагов, если враги эти не будут друзьями Высшего мага... Коих, как ты понимаешь, у этого мага не существует, - подмигнула она, когда я настороженно нахмурился. - В свою очередь, ты окажешь мне услугу. Я бы хотела сказать - "небольшую услугу". Но это не так. Услуга весьма существенная. Никому, кроме тебя, не под силу её оказать. Так что сам решай, стоит ли заступничество Высшего мага такой услуги. Ведь только в одном случае ты это заступничество получишь.

Внимание! Получено репутационное задание: "Услуга" - выкрасть из личных покоев владыки Низбада статуэтку-тотем "Рождённый из камня" и доставить магессе Эларии.

Награда: + 3 репутационных балла с неигровым персонажем магесса Элария.

Принять/Отказаться.

- Ёкарный бубен! - я не смог себя сдержать. Плюс три балла за какую-то безделушку??? Это круто... Очень круто! У меня сейчас с Эларией четыре балла наработано. Если к ним приплюсовать три следующих... Короче, всё это капец как заманчиво. С Низбадом-то у меня всего один балл. Его даже потерять не страшно, в свете того, что с одним из Пяти у меня станет семь. Вопрос лишь в сложности выполнения этого задания. Пробраться в личные покои гномского короля и спи... свистнуть непонятный тотем наверняка непросто. Но, блин... Надо делать. Нельзя не попытаться сделать. Если в ряды своих войск я получу Эларию... Короче, принимаю. - Согласен, магесса Элария, - я смело подмигнул левым глазом.

- Согласие - это первый шаг, - она положила руку на моё предплечье и сжала его . - Теперь предстоит самое сложное - выполнить. Но если выполнишь... Вернее, когда выполнишь - приходи. Я всегда буду тебе рада. Возможно, ты сможешь стать моим первым и единственным другом. Не только среди "непосвящённых", но и среди всех жителей этого мира. И тогда, - её губы растянулись в хищной улыбке. - И тогда мы вместе задумаемся о более великих целях. Если нам удастся обезопасить мой дом, мы сможем, наконец, потягаться с теми, кто давно мне мешает. Мы сможем наведаться в Эллар к отступникам или в Хушрон к оркам. Сплаваем на остров, разобьём защитный купол и натравим привезённых Италаном чудовищ на башню Ведьмы. Или же отправимся в Пустоши, чтобы пощекотать нервы Безликому. А там... А там, чего доброго, разыщем и разотрём в порошок мощи... Так. Мне кажется, я слишком много сказала. Сначала выполни это непростое задание. А потом поговорим о других, тоже непростых. Свободен, Серый Ворон. Не разочаруй меня.

Дверь отворилась, едва магесса закончила говорить. А за порогом, опять склонившись в поклоне, меня уже ждал Вильфор. Он будто имел особую связь с Эларией и исполнял любое, даже не озвученное, указание.

- Я скоро вернусь, - я поднялся с гостеприимного стула.

- О, я надеюсь на это! - магесса, улыбаясь, похлопала меня по плечу. - Только постарайся не попадаться моей протеже на глаза. С ней ты, как я вижу, был не очень-то учтив. Какое счастье, что испепелять тебя при любой её прихоти не в моих интересах. Иначе от расторопного Серого Ворона уже осталась бы горстка пепла.

Я инстинктивно дёрнул рукой. Но уже было поздно: всю информацию магесса считала. Похлопала как бы невзначай и без линейки высчитала глубину той ямы, в которую я угодил.

- Сейчас мне всё равно, что между вами произошло, - поспешила заверить меня Элария. - Есть вещи важнее. Но если ты всё выполнишь правильно... Если не начудишь... Обещаю не только помочь защитить старого короля, но и замолвлю словечко перед королевой. Возможно, мы сможем выправить ситуацию.

Этого было достаточно. Если магесса сможет не только разметать моих врагов на осаде, но и вновь подружить с Нараей Илири, я выкраду волшебную лампу из пещеры вместо Аладдина. Даже несмотря на то, что я совсем не алмаз негранённый.

Я улетел в клан-холл даже не попрощавшись. Списался с Дистином и попросил подогнать мне свиток телепортации в Шата Гунд. С тех пор, как я побывал в столице гномов и получил "добро" на пребывание, больше не было необходимости добираться туда на своих двоих. Я мог прилетать с помощью свитка телепортации. Проблема была лишь в его создании. Для создания свитка требовался умелый крафтер и определённые ингредиенты, приобрести которые мог только представитель расы гномов. Потому этими делами заведовал Дистин.

Громкий хлопок сопроводил моё появление в подземном царстве. Я споткнулся о камешек, растянулся на земле и носом упёрся в башмаки коротышки, закованного в металл по самые уши. Неигровой страж, охранявший тот самый узкий мост без перил, скосил на меня удивлённые глаза и неодобрительно встряхнул окладистой бородой, выбивавшейся из-под шлема.

Я поднялся на ноги и с достоинством отряхнулся.

- Добрый... э-э-э-м... день, - произнёс я, хотя понятия не имел день сейчас, вечер или ночь по гномскому времени. Здесь всегда царила полутьма, которую разгоняли понатыканные повсюду факелы. - Мне срочно нужно встретиться с владыкой Низбадом. Не подскажете, где я его могу отыскать?

Страж ничего не ответил. Но осмотрел с ног до головы. И, видимо, получил подтверждение, что в гости пожаловал совсем непростой "непосвящённый". Поэтому просто сделал шаг в сторону, как бы предлагая мне пересечь мост, пройти в Ассамблею и самому выяснить месторасположение местного короля.

Расставив руки как настоящий канатоходец и ни разу не посмотрев вниз, я пересёк мост. У входа в Зал Совета меня ожидал знакомый гном-метросексуал. Я только-только подошёл, а он уже закрывал за собою двери.

- Подождите, э-э-э... Зирак - привратник Ассамблеи, - торопливо заговорил я, увидев уменьшающуюся щель. - Не закрывайте. Мне срочно нужно переговорить с владыкой Низбадом.

- Владыка проводит прения по вопросам касающимся только жителей подгорного царства, - дверь захлопнулась. - Если вы желаете с ним встретиться, Серый Ворон, вам придётся обождать.

- Я не против, - я мгновенно уцепился за предоставляющуюся возможность. - Могу ли я подождать владыку в его покоях? Вопросы крайней важности нам надо обсудить.

- Можете, - обрадовал меня поначалу Зирак. Но улыбка быстро сползла с моего хитрого лица. - Но в приёмной. По крайней мере это право вы заслужили.

Больше ничего не став добавлять, гном развернулся и уверенно двинул по узкому каменному мосту в обратную сторону. А мне, как пёсику на поводке, пришлось следовать за ним. И следовать достаточно долго, ведь покои владыки Низбада, как оказалось, располагались где-то в самых нижних чертогах.

Минут тридцать Зирак водил меня по залам подгорного царства. Рассказывал о тех или иных достижениях, показывал искусно высеченные скульптуры, напоминал о великих событиях из истории гномов. Но все эти россказни, на данный момент, интересовали меня в крайне малой степени. Хоть я смотрел по сторонам и слушал вполуха, был больше сосредоточен на том, как выкрасть статуэтку. Тихо и скрытно, как профессиональный кинжальщик. Или, если придётся, нагло и с помощью силы. Только во втором случае, надо не забыть сжать в руке свиток телепортации в клан-холл, чтобы ногтем большого пальца успеть сковырнуть печать.

- Здесь посидите, - Зирак указал на широкую каменную скамью в округлом зале, полном неигровой стражи. - Владыка пришлёт за вами.

- Как долго ждать? - с надеждой выкрикнул я.

- Сколько потребуется.

Так что пришлось сидеть и ждать. Времени оказалось в избытке. Так что я успел ещё сто раз всё взвесить. Раскладывал поступки на весы и приходил к выводу, что сотрудничество с Эларией для меня крайне важно. Она всё-таки Высший маг. Как по мне, величина более серьёзная, чем король гномов. Не говоря о том, что моя личная репутация с магессой, по сравнению с личной репутацией с владыкой, где-то в районе стратосферы.

Лишь где-то через час стойкого протирания задницей охренительно неудобной скамейки меня вызвали на тет. По узкому коридорчику, высеченному прямо в скале, меня подвели к ромбическим дверям. Зирак дважды хлопнул в ладоши, и каменные створки разошлись так тихо, будто внутри кто-то спал. И его нельзя будить.

Но, как и ожидалось, всё было совсем не так.

- Серый Ворон, рад вас приветствовать, - всегда суровый владыка Низбад вышел за рамки обычного поведения и поздоровался весьма вежливо. В его голосе было достаточно тепла, чтобы заставить меня неловко переступить с ноги на ногу. Как-то негоже красть из-под носа того, кто к тебе столь гостеприимен. - Прости, что заставил ждать. Но дела государственные превыше всего. Особенно в час, когда на поверхности собираются тучи. В королевстве людей неспокойно...

Я на физическом уровне почувствовал, как глаза забегали в глазницах: похоже, мне предоставляется шанс. Если гном не знает, что знаю я, значит, его можно заинтересовать. Заинтересовать, усыпить, схватить и свалить.

Теперь я забегал глазами по окрестностям. Покои владыки Низбада были отдекорированы в самом что ни на есть гномском стиле: абсолютно всё создано из камня. Столы, стулья, шкафы, посуда. Лишь повсюду разбросанные подушки с шёлковыми наволочками придавали грубоватой атмосфере уют.

- К вам, владыка, я прибыл именно по этой причине - поделиться новостями из мира людей. Я думаю, вы обязаны знать, что происходит, - слова в предложения я выстраивал очень тщательно.

- Если это действительно так, я весь внимание. Вознагражу, если новости окажутся важными для дела подгорного народа.

- Не могли бы мы остаться наедине?

Ленивым движением руки Низбад выгнал и стражу, и Зирака. Никто из них даже слова не сказал.

- В чём дело, Серый Ворон? Если ты что-то знаешь, говори смело.

В третий раз за сегодняшний день я завёл шарманку. Но, в очередной раз повторяя всё то, что уже рассказывал эльфийским дамам, я не сидел на месте. Не пил медовый напиток, не стоял, опустившись на одно колено, и не исповедовался перед деревом. Будто пребывая в тяжёлой задумчивости, я бродил меж каменной мебели и, прищуриваясь, сканировал глазами пространство.

И я обнаружил цель своих поисков.

"Рождённым в камне" оказалась фигурка самого обычного каменного голема, которая стояла на постаменте у стены. Размера она была невеликого - с мою ладонь, от силы, - но от неё во все стороны распространялся едва заметный фиолетовый свет, как бы подтверждая, что фигурка эта совсем непростая.

Я прекратил рыскать и впился в статуэтку взглядом: теперь, когда я её обнаружил, надо придумать, как отвлечь владыку, схватить её и убежать.

- Новости, в принципе, интересные, - владыка Низбад выслушал меня внимательно. Но в голосе его не было ни капли озабоченности. Он даже позволил себе равнодушно пожать плечами. - Но подобные события ни раз происходили в человеческой истории. Здесь нет ничего удивительного.

- Мне интересно, что вы собираетесь предпринять по этому поводу, - я старательно поддерживал диалог, косо поглядывал на статуэтку и пытался придумать отвлекающий манёвр.

- Ничего, - владыка уселся за трапезный столик и собственноручно налил в каменную круженцию пива из огромного деревянного жбана.

Мои брови сошлись в недоумённую дугу: в смысле - "ничего"? Вмешиваться, в надежде откусить жирный кусок, Низбад не собирается, что ли? А если помочь? Ладно, пусть гномы по лору прямолинейные и честные. Ненавидят ложь и предательство. Но они, наверное, помогут королю, если он к ним обратится?

- Вы не придёте на помощь, если вас позовут? Но так же не подтолкнёте падающего?

- Наземные дела нас мало касаются, - владыка безразлично пил пиво. - Дела людей - это дела людей, - добавил он, как настоящий философ. - От людей нам всегда были нужны лишь две вещи: продовольствие и текстиль. Кто нас будет ими снабжать - не имеет значения.

- Вы серьёзно? - на мгновение я забыл о цели своего пребывания здесь. Очередной блюститель собственных интересов нарисовался. Пусть наземники убивают друг друга. Пусть мир рушится. Пусть полыхает война. До тех пор, пока война бушует на поверхности и не спускается под землю, этого владыку она не заставит обеспокоится. - Вы же тоже часть этого мира. Как вы можете оставаться равнодушными?

- Испокон веков подземный народ умел находить общий язык с наземниками. И знаешь почему? Потому что наш труд востребован. Руда, драгоценные камни, знания подгорных мастеров - всё это всегда в цене. К нам сами приходят те, кто нуждается в умелых руках и редких товарах. Кто бы это ни был - эльфы, отступники или люди... А кто занимает место на троне - мне совершенно безразлично. Ко мне всё равно придут на поклон.

- А если лично я попрошу вас о помощи? - я попытался ухватиться за соломинку, хотя понимал, что это бессмысленно. - Если попрошу помочь королю Гилберту как законному правителю королевства Италан. Выдвиньте войска на Кресфол. Покажите Райтеру, что ему придётся иметь дело не только с отцом, не только с силами "непосвящённых", но и с вами, владыка.

Низбад прикончил круженцию, поставил её на стол и задумался. Мне хотелось верить, конечно, что он задумался над моими словами. И сейчас прикидывает, сколько полков надо пригнать под стены Кресфола.

Но я ошибался.

- Если младший сын сядет на трон, открываются интересные перспективы, - владыка потёр окладистую бороду. - Можно ассигновать средства, поднять долю по процентам... К тому же, ему будет необходимо вооружение. Одним захватом столицы тут не обойтись. Даже если сейчас Райтера поддерживают вассалы короля, далеко не очевидно, что каждый из них останется доволен наградой. Кто-то обязательно посчитает себя обделённым. Змея всегда кусает себя за хвост... Хм, - Низбад бросил на меня быстрый взгляд, вновь наполнил кружку и принялся рассуждать вслух. - А ещё же можно цены на зерно занизить. Цены на руду и закалку металла поднять, а на продукты снизить. И он ничего не сможет поделать. Пойдёт на любые уступки. Захочет заключить любой договор... А если я вдруг решу отодвинуть границы Великой Стены на десяток километров западнее, он ведь и с этим смирится. Примет новые реалии как миленький.

С меня было достаточно. Очередной Макивелли рассуждал, как ложкой будет снимать сливки с чужого конфликта. Похоже, они тут все такие. Руководители рас "двумирья" я имею в виду.

Философствующий владыка сосредоточился на своих мыслях и пиве, а потому оставил меня без внимания. Я сделал широкий шаг в сторону стены и осторожно прикоснулся к статуэтке.

Охранный тотем, созданный истинным прародителем гномов и наполненный магией самим Италаном. Предмет декора. Ранг: эпический. Дополнительные бонусы: 10% к магической защите на территории размещения приобретённой собственности. Особенности: прикасаться, передвигать и брать в руки может только персонаж мужского пола.

Я с трудом подавил кашель. Даже рот свободной рукой прикрыл на всякий случай. "Эпический" ранг и дополнительный бонус меня впечатлили. Я даже на секунду задумался о том, чтобы оставить эту штуковину себе. Принести в клан-холл и поставить вместо вазочки с цветочками. Всяко толку будет больше, чем она продолжит пылиться здесь.

Я скосил глаза на владыку Низбада, убедился, что он не смотрит в мою сторону, и снял статуэтку с постамента. А затем потянулся рукой в заплечную сумку, чтобы выхватить свиток.

Но не тут-то было.

- Ну и куда ты с ним собрался? - всё тот же суровый голос быстро привёл меня в чувство.

Но испугаться я не успел: я застыл на месте, будто мои конечности окаменели.

Внимание! Вы атакованы магией земли!

Низенький гном поставил на стол кружку, поднялся и подошёл вплотную. Сложил руки на могучей груди и уставился в мои удивлённые глаза.

Я попытался вырваться, конечно. Но попытки оказались безуспешными: в этот раз меня атаковали совсем не ментальной магией. И сопротивляться такой магии я не умел.

- Не ожидал... не ожидал от тебя, - горько произнёс владыка Низбад. - Видимо, не поддаваться искушениям "непосвящённые" совершенно неспособны.

Он щёлкнул короткими пальцами, и в стене, у которой располагался тотем, открылась потайная дверь. Стуча доспехами, из тёмного прохода выбежали четверо гномских стражей при полной экипировке. Они окружили застывшего балбеса, под острым углом наклонили копья к его лицу и замерли, ожидая дальнейших указаний.

- Давай, - впервые за время беседы Низбад нахмурил кустистые брови. Затем выставил перед собой ладонь-совок и вновь щёлкнул пальцами.

Внимание! Действие негативных эффектов прекращено!

О том, чтобы попытаться вновь засунуть руку в заплечную сумку, я раздумывал лишь жалкую долю секунды. Затем увидел, какими глазами на меня смотрит гномский король и почувствовал себя полнейшим мерзавцем. Хоть сам этот эгоцентричный владыка не являлся образцом для подражания, он хотя бы не был вором. Не он пришёл в мой дом что-то украсть, а я пришёл к нему.

Статуэтка выпала из моих рук, когда я разжал пальцы, и упала в широкую ладонь.

- Вы должны понять, владыка... - попытался я спасти положение.

- Ни слова! - грозный голос зазвучал с новой силой. - Не ты первый просишь о понимании. Но именно от тебя я не ожидал ничего подобного. Поэтому наказанием твоим будет нечто куда более страшное. Отныне тебе навеки запрещено появляться в моих землях! Не подходи даже к Великой Стене!.. Но и этого мало, очевидно. За недостойное поведение, за нарушение правил гостеприимства, за предательство тех, кто был добр к тебе, я накажу тем, что позволю провести в гостях чуть больше времени, чем ты планировал... Заковать его в кандалы! Надеть цепь на шею! И сбросить в шахты 13-го чертога. Пусть проведёт сутки в кромешной тьме и подумает над своим поступком.

Потеряны 3 балла личной репутации с неигровым персонажем "владыка Низбад - царь подгорного народа". Персональная репутация: -2/10

- Воу, воу, воу, погодите! - натурально заорал я, когда на ногах защёлкнулись замкИ. Я не знал, позволено ли "неписям" так поступать с игроками, но выяснять не собирался ни в коем случае. Не хватало выбросить сутки из тестерской жизни. Особенно во время подготовки к осаде. - Владыка Низбад, остановитесь! Послушайте!

На меня накинули металлический ошейник и защёлкнули очередной замок. Затем срубили на пол, умело проведя подсечку, и потащили на цепи, как животное.

Но рот мне никто не собирался затыкать. И я не мог не воспользоваться последней возможностью.

- Дайте шанс оправдаться! Неужели вы считаете, что Серый Ворон по собственной воле мог пойти на такое? Серый Ворон, который горбатился, чтобы заслужить ваше доверие. Который ради патента в шахты был готов на многое. Выслушайте хотя бы.

Взмах мускулистой руки остановил позорное движение Серого Ворона по полу.

- Говори.

Я поднялся на ноги и посмотрел в грозные гномские глаза. Рассказать я собирался всё и обо всём.

- Простите, владыка, но я не мог поступить иначе. Вы правы, я поступил недостойно. И, поверьте, я чувствую вину. Но на кону стоят вещи более важные, чем ваш тотем. Для меня более важные, конечно... Я поведал вам всё, что знаю оприближающейся битве. И, в отличие от вас, я стану на защиту Кресфола. Я принял сторону короля Гилберта и сделаю всё, что в моих силах, чтобы его сын Райтер ушёл ни с чем. Я не только собираю все возможные "непосвящённые" силы, я пытаюсь заручиться поддержкой великих мира сего. Поддержкой Высших магов, владык, королев и наместников. Но всем, как оказалось, плевать на чужие проблемы. Всех интересует лишь собственная выгода. Даже вас, владыка. Как вы успели мне доходчиво объяснить...

- Бремя царя - думать о том, что выгоднее его народу. Здесь нет места личным предпочтениям и симпатии. Царь вынужден делать то, что принесёт подданным пользу, а не вред.

- А мне всё равно! - горячо заявил я. - Я приду на помощь тому, кто нуждается в моей помощи, потому что это правильно! Меня попросили - и я не откажу. Не откажу потому, что я на верной стороне истории. Я не собираюсь думать о личной выгоде. Это кощунственно, как мне кажется. Я никогда не стану на стороне того, кто мечтает занять трон и грезит властью. Кто хочет устроить очищающий хаос... Поэтому я обратился к магессе Эларии. Лишь она одна готова была меня выслушать и оказать поддержку. Она - мой единственный союзник...

- Кто союзник??? К кому ты обратился??? - даже сквозь непроглядную бороду я разглядел снисходительную улыбку на лице Низбада.

- Именно она попросила выкрасть тотем. Она сказала, что вы ни за что не отдадите его. А в обмен пообещала любую помощь, которая мне понадобится. И, поверьте, когда помощь обещает Высший маг, к этому нельзя не прислушаться.

- Нашёл кому верить...

- У меня не было выбора! Я был обязан что-то предпринять! - всё с тем же жаром вымолвил я.

- Но почему ты просто не попросил? - владыка развёл руками. - Ты же даже не попытался. Я бы не отдал тебе столь важную реликвию просто так, конечно. Но если бы ты смог заслужить моё доверие, возможно, мы бы смогли договориться. Почему ты сразу пошёл на риск?

Перед моими глазами появилась картинка из мультфильма "Том и Джерри". А конкретно картинка из той серии, где Том смотрит в зеркало и видит осла. Сейчас в самом себе я видел самого натурального осла. Ведь действительно: а почему я не попросил? Почему посчитал, что надо просто украсть? Только потому, что так так написано в квесте? Только потому, что так говорила магесса? Она была столь убедительна, что я ни на секунду не усомнился. Но почему? Что меня заставило идти столь опасным путём, вместо того, чтобы просто попросить об услуге?

- Ты позволил собой манипулировать, - уверенно заявил владыка Низбад, когда ответа так и не дождался. Да и откуда взяться ответу? Я ведь сам не понимал почему. - Ты оказался слабее, чем я думал. Это очень плохо для того, кто ведёт за собой тех, кто ему доверяет... Но сейчас это уже не важно. За правду спасибо. Многие из тех, кто приходил до тебя, не находили в себе смелости сказать правду. Ты же нашёл. Но это мало что меняет...

Получены 2 балла личной репутации с неигровым персонажем "владыка Низбад - царь подгорного народа". Персональная репутация: 0/10

-...Запрет я не снимаю. В Шата Гунде тебе запрещено появляться. Это право тебе вновь придётся заслужить. Но от пребывания в шахтах освобождаю... Снимите кандалы.

Цепи загремели, когда меня освобождали. Я всё ещё чувствовал себя дураком, но был благодарен королю гномов за понимание. Всё могло завершиться намного хуже.

- Благодарю вас, владыка Низбад, - я отвесил низкий поклон. - Поверьте, я постараюсь снова...

- Не желаю этого слышать, - гном отмахнулся. - От тебя я ожидал большего, эльф. Я давно знаю об интересе Эларии к реликвии. Каждый раз я жду того, кто за ней придёт. И очень разочарован, что противостоять соблазну не смог именно ты... Поэтому с прискорбием вынужден констатировать: ты глупец. Глупец, ибо поверил словам той, для кого ложь не является чем-то неприемлемым. Для кого ложь - обыденность. Ты позволил себя использовать и, несомненно, был бы обманут. Но какую для тебя награду приготовила Элария на самом деле, теперь никто не узнает... Всё! Ни слова больше. Немедленно покинь подземное царство, пока тебя просто не выбросили за порог.

Неигровые стражники-коротышки вновь наставили на меня копья. И чтобы не дождаться экзекуции, пришлось использовать очередной свиток телепортации. Оказаться в клан-холле и с размаху засадить ногой по трону:

- Твою, сука б...ть, мать!

Конкретно я никого не имел в виду. Даже не на себя ругался, в принципе. Я ругался на дурацкую ситуацию, в которой оказался.

Ситуация реально оказалась дурацкой. Я ошибся, поступив с Низбадом, как поступил. Ведь я реально мог его просто попросить. Но наставления хитровыкаканной Эларии и очередные философствования очередного Макиавелли сбили меня с верного пути. Я вообще забыл о главной цели - заручиться поддержкой всех, кого смогу привлечь. И решил, что, наверное, тоже должен думать лишь о своих интересах, ни в хрен собачий не ставя интересы других. И, вот, аукнулось. Как аукнулось когда-то с кланом, когда я вообще не учитывал интересы людей, вынужденно запертых со мной под одной крышей. И сейчас владыка Низбад поступил со мной так, как тогда поступили ребята - изгнал меня. Я был наказан за поведение, недостойное лидера клана.

Но тогда я мог винить лишь себя. Ибо действительно вёл себя глупо. Сейчас же... Сейчас же, кроме самого себя, мне есть кого винить. Эта сука, скорее всего, догадывалась, чем всё завершится. Не зря настаивала: "хватай и беги!". И, судя по всему, не я первый такой неудачник, кто убил "репу" с владыкой гномов, так ничего, в итоге, и не добыв. Я один "из". Один из псов магессы, готовых ради призрачного балла, ради возможности быть потрёпанным по щеке переступить через самого себя. Готовый предать, обмануть и соврать. И надо, наверное, рассчитаться с магессой за медвежью услугу. Отдать ей добытую реликвию.

Глава 21.

Попасть в Носс Таур было просто. А вот не попасться на глаза Нарае Илири - сложно.

Едва я использовал свиток, был вынужден бежать со всех ног, ибо за мной пустились вдогонку местные стражи... или стражихи. Но, благодаря расовым и клановым "пассивкам", мне удалось оторваться и затеряться в лесу. Я бежал, пинал ногами белок 2-го уровня и часто сверялся с картой, пытаясь выбраться на грунтовую дорогу. И лишь отдалившись на пару километров от города, я смог сориентироваться, выпустить на волю коняшку и оседлать её. А затем, пробираясь через чащу, полную низкоуровневой живности, как самый натуральный изгой тихо подкрадываться к знакомой магической башне. И чем ближе я подходил, тем сильнее кипел чайник, собиравшийся неизбежно расплескать кипяток.

Незнакомые напевы и лёгкое поскрипывание качели я услышал раньше, чем увидел. Как, в принципе, и магесса Элария: она, видимо, расслышала хруст веток под моими ногами и вскочила. Согнула длинные пальцы в подобие корзинки и очень быстро наколдовала в ладошку сгусток убийственной магии.

Но атаки не последовало, ибо в следующую секунду я выбрался из чащи.

- Путник горемычный, - магесса моментально расслабилась, когда рассмотрела, кто пожаловал. - В Носс Тауре тебя уже не жалуют, знаю. Но мог бы не заставлять меня нервничать и не пробираться через лес, как разбойник. Пришёл бы с востока, со стороны замка Жоржа Гюго. Дорогу ведь знаешь.

- Меня там тоже не жалуют, - парировал я.

- Мне очень-очень жаль, - абсолютно равнодушно произнесла магесса, более чем прозрачно намекая, что ей ни хрена не жаль. - Но раз ты прибыл, значит принёс? Давай, доставай.

Произнесено было очень требовательно. Таким тоном, который я терпеть не мог. И на секунду задумался о том, чтобы действительно кое-что достать. Достать и показать. Но поскольку система мне бы вряд ли это позволила, я решил достать кое-что попроще.

- Не вопрос, - я подошёл к магессе практически вплотную и сделал вид, что что-то ищу в карманах. Но поскольку в виртуальной одежде карманов не существовало - их роль отыгрывала заплечная сумка, - я просто завёл руку за спину. А затем вытащил из-за спины пальцы, сведенные в красноречивую дулю. - Вот, держи. Вот тебе тотем.

От такой сверхнаглой наглости Искусственный Интеллект мерзкого неигрового персонажа завис. Заставил отворить ротик и выпучить глазки.

Но всё же не позволил мне наслаждаться прекрасной картиной слишком долго.

- Бесполезный хамоватый мужлан, - лицо Эларии скривилось от отвращения. - Очевидно, задание оказалось тебе не по плечу? Что могло быть сложного в том, чтобы просто схватить и убежать при помощи магии "непосвящённых"? Хоть какая-то польза от вас должна же быть?.. Ты! Ведь только ты мог добиться успеха, неудачник. Никому иному я не могла это доверить... Тупица! Как ты мог меня подвести?

Внимание! Репутационное задание: "Услуга" - выкрасть из личных покоев владыки Низбада статуэтку-тотем "Рождённый из камня" и доставить магессе Эларии - провалено.

- А вот так, злобная лицемерная ведьма!..

Потеряны 2 балла личной репутации с неигровым персонажем "Магесса Элария - высший маг эльфов". Персональная репутация: 2/10

-...Из-за тебя меня чуть не сбросили в шахту! Я сутки мог куковать во тьме! Из-за тебя я чуть не совершил поступок, от которого меня самого блевать тянет. И ради чего, спрашивается? Ради тебя? Ради лживой твари, не способной без награды оказать помощь тому, кто в ней действительно нуждается?

Потерян 1 балл личной репутации с неигровым персонажем "Магесса Элария - высший маг эльфов". Персональная репутация: 1/10

- Ты - мерзкая манипуляторша! Обманщица, готовая вить верёвки из каждого доверчивого дурака! Твои интересы... твои интересы... Тебя вообще интересует хоть что-нибудь кроме собственных интересов?.. Война на пороге. Война на пороге людского королевства. И ты бы могла чем-нибудь помочь королю. Но вместо этого ты просто ищешь выгоду. Тварь, заставившая меня посчитать, что сотрудничество с тобой вообще возможно.

Потерян 1 балл личной репутации с неигровым персонажем "Магесса Элария - высший маг эльфов". Персональная репутация: 0/10

- Ты находишься у опасной черты, - эльфийские брови недобро скривились, обещая мне зачётную награду, если не остановлюсь.

Но останавливаться я не собирался.

- Я должен был плюнуть тебе в лицо! - заскрипел я зубами. - Послать к такой-то матери в виде вашего священного дерева! Но нет... По абсолютно непонятной для меня причине я - кретин - прислушался. Я решил, что союз с тобой будет выгоден. Не только мне, но и тем, кому я хочу помочь...

- Ты прислушался, потому что ты и есть кретин, - засмеялась магесса. - Ты думаешь, мне есть дело до короля Гилберта? До его сына и прочих мерзавцев... Ты думаешь, мне есть дело до тебя? Ты - всего лишь инструмент. Как и тебе подобные. Если вы не приносите пользу, вы бесполезны... Но я готова была играть честно с тем, кто докажет уникальную полезность. Тебе оставалось совсем чуть-чуть. Ты должен был принести тотем и собственноручно установить его... Кому какое дело, сложно тебе или нет? Ты ДОЛЖЕН был выполнить! Ибо лишь тогда я бы смогла убедиться в твоей перспективности. И, может быть, действительно помогла. Не королю Гилберту, конечно, а тебе... Но ты не справился. Ты всё испортил. Как архетипичный мужчина... Теперь между нами нет и не может быть никаких дел. Пошёл вон, пока я не превратила тебя в мерзкого таракана, коим ты, по сути, являешься.

Потерян 1 балл личной репутации с неигровым персонажем "Магесса Элария - высший маг эльфов". Персональная репутация: -1/10

Самого дна я не достиг. Поэтому, разглядывая постоянно сменяющие друг друга системные сообщения, прикидывал, на какой минусовой ступеньке буду готов остановиться. И с учётом скорого завершения Закрытого Бета Тестирования, решил, что вряд ли будет хуже, если спущусь ещё на пару ступенек.

- Пошла ты на ..., больная сука!

Потерян 1 балл личной репутации с неигровым персонажем "Магесса Элария - высший маг эльфов". Персональная репутация: -2/10

-...Что? Ты грозишь мне пальчиком? Думаешь, не испепелить ли "непосвящённого"? Тогда вспомни, что мы бессмертны. Я могу возрождаться сколь угодно раз. Вновь и вновь приходить сюда и швырять в тебя камни. А может быть, я договорюсь с одним из Высших магов и приведу его с собой. Тотема-то у тебя нет, кроме кукиша, который я сунул тебе под нос. А значит, нет преимуществ. Задумайся над этим.

Магесса Элария действительно пыталась зажечь огонёк на своём пальчике. И действительно пыталась этот пальчик на меня направить. Но что-то её остановило. Вряд ли пылающий жар моих слов. Скорее всего, она посчитала, что угроза - не просто угроза. Что я действительно мог сотворить нечто подобное. И решила повременить с экзекуцией.

Неожиданная победа в конкурсе по перебрасыванию какашек с одним из Высших магов воодушевила меня. Оставить за собой последнее слово - это дорогого стоило. Я удовлетворённо улыбнулся и смело подставил спину под ненавидящий взгляд. Неторопливо достал свиток телепортации и сломал печать.

- Я всегда использовала других в личных целях, - раздался злой голос за моей спиной. - Но никому не позволю использовать меня... Жди. Вместе с королём скоро вы получите заслуженное.

Выяснить, что эта тварь конкретно имела в виду, я не успел. Виртуальный мир на мгновение померк, а в следующую секунду я вновь смотрел на собственный трон в клан-холле. Смотрел-смотрел, а затем рассмеялся.

- Ну ты красавчик! - я даже себя по коленям хлопнул - так меня душил смех. - В течение одного дня умудрился угробить "репу" с тремя важнейшими неигровыми персонажами. Браво-бис, как говорится.

Истеричный смех полностью овладел мною. Хохоча, я забрался на трон и просидел некоторое время. И лишь там, спустя несколько минут, меня отпустило.

- Баран! - я стукнул затылком о спинку. - Как можно умудриться сотворить врагов из тех, кого ты планировал привлечь на свою сторону? У тебя реально дар "факапить"... Не-е-е-т, теперь без Вики я никуда. Она на меня действительно положительно влияет. Без неё я превращаюсь в несдержанного хама, - я грустно вздохнул, поразмыслив на собственными словами, и добавил вслух. - Наверное, я такой и есть...

- Бам! Бам! Бам! - прервав сеанс самобичевания, раздался по-настоящему мощный стук в дверь. Затем воцарилась тишина, пока я сидел, хмурился и совершенно не собирался покидать уютный трон. - Бам! Бам! Бам!

- Заколебали эти гости... Эти посыльные, эти письма, эти приглашения, - пробурчал я, спрыгнул и пошёл открывать.

За маревом магического барьера, который отрезал возможность посетить мой виртуальный дом каждому, кто не состоял в клане "Immortals", притаился Бэтмен. По крайней мере мне так показалось, когда я разглядел тощую фигуру, закутанную в тёмный-тёмный плащ. Но когда тонкие ручонки разошлись в стороны, как бы желая заключить меня в дружеские объятия, я смог рассмотреть лицо неожиданного гостя. Серокожее лицо и пепельно-белую шевелюру.

- Вечер добрый, Серый Ворон. Не уделите ли мне немножко вашего времени?

- Здр... здравствуйте, магистр ЖеннУ, - я сразу узнал Высшего мага тёмных эльфов. - Вы что-то хотели?

- Поговорить немного, - магистр воспринял мои негостеприимные слова как приглашение и легко и непринуждённо пересёк охранный барьер. Осмотрелся бегло и разочарованно скривился. - Бедно у вас тут, ничего не скажешь. У других "непосвящённых" куда уютнее.

Пока я стоял с глазами навыкате и пытался понять, как он прошёл через защитную магию без моей помощи, магистр сделал несколько кругов вокруг трона. Прислушался, и видимо услышал, что в подвале происходят какие-то работы. Он небрежно махнул ручкой - и люк с шумом захлопнулся, запечатывая трудившихся внизу работяг.

- Эх, стар я, - прокряхтел магистр. - Ноги уже не те, - и, ничтоже сумняшеся, по-королевски разместился на троне. Положил руки на подлокотники и выпрямил спину. - Удобно, - констатировал он в финале представления.

- Эти долбаные барьеры - проходной двор для Высших, - недовольно пробурчал я. До меня быстро дошло, что защиты они не дают никакой. А вдруг магесса Элария надумает постучаться в эту дверь? Нехватало...

- Где-то я слышал, что магией можно укрепить, - прокомментировал мои слова магистр Женну и поставил свой вычурный посох у ног.

- Что вас сюда привело? - я неловко топтался рядом, ведь магистр и не думал уступать мне место.

- Смута, - прямолинейно ответил он. - Смута, о которой я вас предупреждал, созрела.

- Я это и так знаю.

- А я знаю, кто является её причиной.

- Райтер Пеппин? - я вновь продемонстрировал осведомлённость.

- Именно, - тощий эльф не расслышал в моих словах иронию. - Я всегда подозревал, что если в королевстве людей произойдут тектонические сдвиги, их причиной станет не расчётливая ученица уродливой ведьмы, а глупый младший сын.

- Может, не глупый, а умный? - иронизировать я не прекращал. - Вон как всё обернулось. На собственного отца всех графов поднял.

- Он глупый потому, что не ведает, что творит. Думаете, Серый Ворон, королевский отпрыск удовлетворится троном? Его "великие" идеи мирового преобразования, борьба за всеобщее благо - это ересь. Они не принесут ничего, кроме хаоса. Идеи Райтера Пеппина - один огромный самообман.

- И это вы мне говорите!? - я, наконец-то, собрал себя в кулак и сосредоточился на словах магистра. - Я это знаю прекрасно. Я с ним разговаривал. Он упивался собственными словами и собственным величием. Этот нарцисс верит в то, что говорит. Но единственное, что поможет вправить ему мозги и заставит закрыть рот - точный удар промеж глаз. Образно говоря. А конкретно - полное поражение.

- Вы, несомненно, правы, Серый Ворон, - согласился магистр. - Именно поэтому я здесь... Хотите, я поведаю вам слова патриарха дроу Камрала Калири? - и, не дождавшись ответа, продолжил. - Прознав про причины зарождающейся смуты, он призвал меня к себе. Призвал и обсудил опасности, которые для нашего народа эта смута таит. Он не только приказал подданным быстрее заканчивать строительство охранных башен, но и объявил дополнительный набор в армию. Даже воззвание написал для "непосвящённых", которое скоро будет размещено в Элларе... Патриарх мудр. Тысячу лет он правит теми, кого величают отступниками, и видит гораздо дальше любого из нас. Он уверен, что следом за королевством Италан смута перекинется через наши границы. Он уверен, что в голове Райтера Пеппина не идея сместить с трона собственного отца занимает главное место. Патриарх считает, что целью Райтера является преобразование целого мира. А это куда опаснее, чем кто-либо может предположить. И что рано или поздно тот стравит дроу и людей. Найдёт не только повод, не только воодушевляющие слова, но и благодарных союзников. Вы понимаете, о ком я говорю?

- Вы читаете мои мысли, магистр, - пылко выдохнул я. Наконец-то нашёлся кто-то толковый, с кем можно поговорить, а не просто слушать наставления. - Ваши "светлые" сёстры точно не останутся в стороне, если вы о них. Уж я-то знаю. Наслушался всяких Высших магесс и надменных королевн... Но всё же меня больше волнует происходящее в королевстве Италан. Опасность идей о "общем благе" я прекрасно понимаю. Я знаю, что чаще всего за ними стоят лишь личные амбиции и жажда власти. А потому таким идеям всегда буду противиться... Но Райтеру Пеппину сначала нужно занять трон. Сначала нужно победить того, кто станет на защиту истинного короля - победить меня. Ваши земли, магистр, вы уж извините, не на переднем крае обороны. Чтобы атаковать их, надо подчинить вотчину "непосвящённых" людей - Асилум. Стянуть войска и отдать приказ на штурм. Но Асилум взять невозможно, пока неподконтрольна столица - неподконтролен Кресфол.

- Вы совершенно правы, Серый Ворон, - улыбнулся магистр Женну. - Я потому и прибыл в гости. Я хочу, чтобы Кресфол так и остался неподконтролен Райтеру.

- Не могу уследить за вашей мыслью, - нахмурился я.

- Всё просто: я пришёл предложить помощь. На дальних рубежах я готов защищать свою родину, чтобы враг не достиг рубежей ближних. Я помогу вам удержать шатающийся трон короля Гилберта Пеппина.

Я недоверчиво посмотрел на тёмного эльфа. Он говорил уверенно, слегка улыбаясь при этом. Но предыдущие разговоры с ему подобными персонажами не внушали доверия. Я был уверен, что и этот персонаж что-то потребует взамен.

- Вы будете защищать Кресфол вместе со мной? Но я ведь не просил об этом. Вы что-то потребуете от меня? Поставите условие, как поступила магесса Элария?

- От вас мне ничего не нужно, Серый Ворон. Эгоцентризм мне несвойственен. В отличие от Эларии, с которой у нас - для вас, я думаю, это не секрет - крайне натянутые отношения. Она печётся о своём народе ничуть не меньше. Но она во всём ищет выгоду. А я готов помочь, потому что способен быть альтруистичным. Моё духовное начало высоко. Я рад служению в пользу других. Лишь бы это служение шло не во зло моему народу.

- Да? - удивился я. - Ну, спасибо... Я не стану отка...

- Чувствую, вы не верите мне? - с неизменной улыбкой на устах, перебил магистр. - Тогда позвольте кое-что добавить. Альтруизм - это то, на чём была построена человеческая цивилизация. Именно на этом фундаменте Италан решил основать новую цивилизацию. Он пытался пробуждать в каждом разумное, доброе, вечное. Пытался донести, что человек человеку не волк. Что важна взаимопомощь и взаимовыручка. Но с веками Люди разучились чувствовать. С каждым годом всё больше игнорировали заповеди верховного божества. Становились эгоистичными и безразличными. Их больше интересовала личная выгода и благосостояние. В итоге, раса людей пришла к тому, что мы сейчас с вами наблюдаем: без колебаний сын пойдёт на отца, потому что видит в этом собственную выгоду. И он убьёт его, можете не сомневаться. Убьёт, лишь остриё меча достанет горла... Я хочу этому помешать. Я не желаю смерти старому королю. И не позволю сыну поднять руку на отца. Вместе с вами, Серый Ворон, мы отстоим Кресфол. Отстоим человеческую цивилизацию.

Я почувствовал, как губы расплываются в глупой улыбке. Я не знал почему улыбаюсь. Возможно, слова магистра вошли в самое нутро. Задели какие-то чувствительные струны. А возможно, я просто радовался, что, наконец-то, обрёл единомышленника. Наконец-то хоть кто-то пришёл на помощь. Хоть кто-то проявил сочувствие к королю и будет защищать того, на чьей стороне правда.

- Спасибо, магистр, - улыбка не желала покидать мою мордашку, даже когда я подскочил к трону и затряс тонкую ручонку. - Вы не представляете, насколько это неожиданно и насколько я вам благодарен... Скажите, сколько воинов в вашей армии?

Магистр Женну захохотал, сполз с трона и указал на самого себя пальцем:

- Только один. Но, поверьте, этот воин стоит многих.

Он перестал тыкать в себя пальцем и ткнул в меня.

Внимание! На вас наложена усиливающая магия: +50% к сопротивлению стихиям огня, воды, земли, воздуха, святости, тьмы. Действие магии завершится по окончанию осадного периода.

Я заметил, как по телу начала расплываться магия. Но игру переливающихся бликов разнообразного света я не отслеживал. Я читал системное оповещение и охреневал. Впервые в этой игре я видел нечто подобное.

- Вот это да-а-а... - вырвалось у меня.

- Мой подарок лично вам, Серый Ворон, - магистр улыбнулся. - Чтобы вы не сомневались в силе этого воина.

- Спасибо.

- Теперь и вы стали более опасным воином. Более живучим.

- Но, в отличие от вас, я не стою целой армии, - я ответил улыбкой на улыбку.

- Не преуменьшайте свои возможности. Вам многое по плечу. Посмотрим, каких высот вы достигнете.

Получены 2 балла личной репутации с неигровым персонажем "магистр Женну - высший маг дроу". Персональная репутация: 4/10

- А теперь я вас оставлю, мой друг, - дар речи я утратил, а потому смог лишь кивнуть, когда магистр похлопал меня по плечу. - Я буду там, где нужен и когда нужен. Стану рядом с вами и выполню любое ваше указание. Вам стоит лишь произнести моё имя вслух и попросить появиться.

Дар речи я утратил окончательно, а потому не смог проводить магистра достойно. Но его, кажется, это совершенно не волновало: он собственноручно открыл дверь и переступил через магический барьер без всяких колебаний. Охранная магия даже не заставила его вздрогнуть.

А я стоял у трона и улыбался. Наконец-то мне повезло. Наконец-то фартануло. Видимо, этот пацанчик всё же идёт к успеху. Каким-то образом пацанчику удалось не только заполучить союзника, но и отхватить невероятные ништяки в виде плюсовой репутации и имбаланского баффа. О таком, несомненно, никто и мечтать не мог. Не только я.

Глава 22.

Правда, побыть наедине с собой и насладиться неожиданным успехом мне не дали. Я продолжал летать в небесах и проигрывал в голове произошедшее, когда дверь клан-холла вновь распахнулась. Я вздрогнул и увидел, как магический барьер пересекли двое: Платон и незнакомый игрок, которого тот натурально тащил за руку.

- Что за чёрт? - я встряхнул головой и прищурился.

Платон был одет по последнему писку клановых закромов, с парой очень достойных мечей за плечами. Незнакомый игрок-человек был экипирован неряшливо: по-настоящему грязный, будто долго лазил по лесам и болотам, в разодранной тунике, в разномастных башмаках и с тёмно-красной книгой в крепком переплёте, которая болталась на боку. За свою короткую карьеру в "двумирье" я не раз видел подобную шантрапу. Многие криворукие тестеры были неспособны позаботиться даже о собственной экипировке.

А потому незнакомый ник-нейм - "Detached", и ниочёмный 59-й уровень меня совершенно не впечатлили. Если Платон привёл очередного рекрута, его ждал абсолютно ожидаемый отказ.

- О! Привет, Лёха, - с порога закричал Платон. - Ты-то мне и нужен. Я тебе сто тыщ миллионов почтовых конвертов по почте отослал. В клан-чате искал даже... Ты чего не отвечаешь на сообщения?

- Этот день и так полон событий. У меня уже голова кругом идёт... Кто это с тобой, Платон? - человек-игрок с ником Отрешённый с любопытством смотрел по сторонам, потирал подбородок и не делал попыток вырваться. - Чего в пацана вцепился? Зачем в клан-холл привёл без разрешения? Карапуз-то совсем мал. Всего 59-й. Или это один из твоих шпионов?

После моих слов игрок-грязнуля сосредоточил всё внимание на мне. Осмотрел клановые хоромы, а затем, прищурившись, впился взглядом в эльфийское лицо.

- Ох ты ж, ёх ты ж! - присвистнул он. - Реально сам Серый Ворон. Тот самый эльф, который "Бессмертными" рулит. Наслышан о тебе, наслышан... Респект, чувак.

- Спасибо, "чувак", - беззлобно усмехнулся я, а затем перевёл взгляд на Платона - Не просветишь меня?

Платон, казалось, этого и ждал: он удовлетворённо потирал руки и зловеще подёргивал бровями, как тот самый итальянец в поезде из фильма "Евротур". А затем, вместо вполне ожидаемого "мискузи", прокричал:

- Ха-ха! Лёха, ты даже не догадываешься кто это такой!.. Короче, после того, как ты рассказал о встрече с графами, Вика ко мне подкатила. Рассказала про безуспешные попытки отыскать некроманта в деревне Велес. Хоть ваши детективные ролевые игры ни к чему не привели, ей удалось заинтересовать меня. А я - парень не промах. Мне всегда было интересно есть ли в игре скрытые классы. Поэтому я сбегал к Николаю проконсультироваться, получил подтверждение, размял пальцы и начал прощупывать территорию. Образно говоря. Я пропахал деревню Велес вдоль и поперёк! Облазил там всё. В каждую нору залез! И, прикинь, я смог обнаружить след!

- Я наследил немного, - стыдливо повёл ножкой по полу незнакомый паренёк.

- Немного, ага, - Платон уже просто хохотал. - Чудак перекопал кладбище у деревни. Натурально с лопатой там бегал. Его потому и заприметили. Мне удалось наработать "репы" по-скорому с несколькими персонажами и уговорить устроить у кладбища засаду. Там-то мы его отловили! Сетью, прикинь! - Платон безжалостно затряс руку игрока, но тот даже не попытался вырваться. - Я накинулся на него, руки начал заламывать и не позволил использовать свиток телепортации. Он натурально хотел дать дёру... Это потом мы всё обсудили и он согласился прийти. Ну как, проведём смотрины?

Денёк реально был слишком богат на события, а потому до меня допёрло только сейчас.

- Стоп! Это - некромант? Тот самый игрок-некромант, за которым мы охотились??? - парень выглядел столь невзрачно, что я не мог поверить словам Платона.

- Он самый! - Платон сиял.

- Ты - ученик графа Люциуса???

- Ничего себе! - в этот раз удивился не я, а Отрешённый. - Откуда ты знаешь? Граф дорожит своим инкогнито. Он меня сто раз предупреждал держать рот на замке. А ты-то откуда знаешь, Ворон?

- Не может быть, - мой рот растянулся в улыбке: всё же "Неуловимого Джо" нам удалось отловить. Вернее, удалось отловить Платону. - Попался, голубчик.

- А я и не собирался убегать, - пожал плечами тот. - Мне самому интересно. Я сам хотел посмотреть на Серого Ворона и попытать счастья в его клане. Заберёте, кстати? Паттон мне обещал...

- Ты как докатился до жизни такой? - я всё ещё не мог поверить, что передо мной настоящий ученик ученика Безликого Некроманта.

- Хотел бы я сказать, что просто повезло... Но нет. Помогло справиться неуёмное любопытство и желание докопаться до скрытого контента. Я и не особо выгодный контракт-то подписал потому, что люблю заниматься подобным - люблю изучать неизведанное. Так что пришлось попотеть.

- Но как??? Как ты вышел на графа Люциуса? В чём вообще изюминка этого класса?

- Класс офигенный, - ничуть не сомневаясь, произнёс Отрешённый. - Тяжёлый в прокачке, конечно. В основном, соло-дроч. Изгой ведь... И мастеров, у которых можно прокачивать умения, всего два на весь неигровой мир - Виктор Люциус и его наставник - Безликий Некромант... Но "пастырь", как по мне, тяжелее. Там по-настоящему молиться надо, чтобы нежить изничтожать... А в чём изюминка, ты спрашиваешь? Некромант - это эдакий вариант саммонера. Типа ненатуральный маг с собственным саммоном, который помогает дамажить мобов. Я вешаю проклятия на "мобов" или игроков, - он постучал по книге в кожаном переплёте. - А саммон или принимает на себя урон, или сам дамажит. Смотря какой тебе нужен в той или иной ситуации. Но главная фишка в том, что "некромант" может воскрешать мобов. Вообще любых. Например, в ПвЕ, из-за штрафа на опыт, приходится воскрешать мобов по уровню. Ибо если воскрешу маленького или большого, он съест весь опыт или опыт вообще не будет идти. А вот в ПвП, - Отрешённый ехидно захихикал. - Всё гораздо интереснее. Я могу воскресить даже Мирового Рейдового Босса! Могу взять под контроль, отдавать приказы и гонять по округе, словно на поводке. А то и в деревню какую привести, чтобы народ пофанился не по-детски... Да, чёрт возьми! Я, наверное, Асилум смогу зачистить в одиночку, если позволят того же "Варвара" в "Вольнице" реснуть!.. Правда, это умение имеет огромный "кулдаун". Не разгуляешься особо.

- Что??? - я замер в шоке. Это что ещё за читерский класс? Это законно вообще? Воскрешать любого "моба" или "непись" и использовать, как собственного пета. Натравливать на игроков или на НПС. Если в этой игре появятся настоящие боевые арены, а не вот эта пародия в благопристойном Кресфоле, в поединках один на один подобный персонаж будет непобедим. - Это кто такое придумал? Ты же просто имбалансен!

- Ну-у-у, я бы так не сказал, - Отрешённый скромно потупил глаза. - Прокачать такого персонажа - это не эльфийским саппортом экспу жрать в пати, где на него все молятся и облизывают. Путь "некроманта" - путь одиночки. Его все ненавидят, его все боятся. Подавляющее большинство "неписей" со мной вообще взаимодействовать не хотят. Репутационных квестов мне не достаётся, короче. Так что приходится страдать убийством мобов. Благо локаций, где их убивать, хоть одним местом жуй.

- Здорово, правда? - Платон не переставал улыбаться. Как не переставал держать парня за руку.

- Здорово, - вынужден был согласиться я. - Я просто, на хрен, в шоке!

- Ха! Хотите ещё что расскажу? - удовлетворённо засмеялся Отрешённый. - Я видел ваше мочилово с врагами под названием стенка на стенку. В башне Безликого Некроманта у окна сидел. Щёлкал семки, смотрел с высоты, как вы метелитесь, и кайфовал.

В этот раз мы с Платоном оба обомлели.

А юный "некромант" продолжил веселиться.

- Реально с высоты прикольно было наблюдать. Но самое кайфовое, что сам Безликий влепил мне репутационный балл и обратился за помощью. Поскольку я "непосвящённый", он попросил натравить на вас других "непосвящённых". Не спрашивайте у меня откуда "неписи" знают, что мы умеем общаться на расстоянии, но просьбу он озвучил с определённой долей обеспокоенности... А я ж не дурак. К тому же работа обязывает. Я тоже слежу за форумными баталиями. И знаю ху из ху. Поэтому сразу написал Дрифтеру в личку... Блин, как же было классно: и кино посмотрел, и репутационный балл получил.

Мы с Платоном смотрели друг на друга как два барана на новые ворота. И если моё лицо было похоже на его лицо, выглядел я растерянным дураком.

- А что, так можно было, да? - знакомо выразился удивлённый Платон.

- Получается, можно, - пожал плечами Отрешённый. - Класс-то необычный. С тех пор, как я вышел на Виктора Люциуса и стал "некромантом", мобы в Пустоши для меня неагрессивные. Тамошние зомбаки и скелеты меня не трогают. Там я могу ходить где угодно... Я покачался немного и, как достиг определённого прогресса, граф обучил меня новым умениям. А потом отвёл к своему учителю - Безликому Некроманту. Представил и заявил, что я единственный "непосвящённый", кто отыскал скрытый путь к тёмной магии. Прикольно, да?.. В общем, Безликий Некромант действительно разговаривал со мной. Похвалил и меня, и своего ученика. А затем заявил, что после достижения продвинутого мастерства - то есть после 100-го уровня - новые умения я изучу уже у него.

- Обалдеть... Представляю, как тебя кураторы напрягают отчётами.

- Напрягают, - признался Отрешённый. - Но оно того стоит. Если я не ошибаюсь, пока я один такой ни на кого на свете не похожий. Чувствую себя особенным. И когда игре дадут "зелёный свет", я пройду этот путь заново. Ни за что не откажусь вновь сесть за руль "некроманта" и узнать, какие тайны скрывает этот класс после 100-го уровня.

Озвученная неряшливым пареньком информация подействовала на меня вдохновляюще. Хоть нам с Викой не удалось отыскать игрока-некроманта, его отыскали другие. И, судя по речи, "некромант" вполне адекватен. Рассуждает здраво и не испытывает негативных эмоций ни ко мне, ни к клану. О нас он знает многое, в чём признался. Но видит не врагов, а возможность. Возможность присоединиться, как сходу пообещал дальновидный Платон.

Но и я не был склонен считать себя близоруким. По крайней мере, в вопросах подбора персонала и комплектации. Я бы ни за что не отказался от возможности получить игрока на таком классе в свой клан. Истина про кадры, которые решают всё, потому и истина, что проверена практикой.

- Извини, Отрешённый, не знаю, как тебя зовут...

- Дима. Димон, можно. Но лучше просто Отрешённый. А это этих "Дим" и "Димонов" не только в реальной жизни, но и в игровом мире пруд пруди.

- Отрешённый, хоть уровень у тебя рядовой - 59-й всего - класс у тебя выдающийся. Поэтому я не могу не предложить тебе разделить с нами победы или поражения. Даже если бы тебя это не заинтересовало, я бы сделал всё возможное, чтобы тебя заполучить. Но поскольку, как я понял, ты сам не против стать "Бессмертным", с превеликим удовольствием я приглашаю тебя в клан.

Смотря на него с прищуром, я отправил приглашение о вступлении в клан "Immortals". И он практически мгновенно подтвердил.

- Фу-у-у-у-у-у-х, - выдохнул я. - Спасибо за доверие. Обещаю, мы тебя не разочаруем. Мои ребята помогут с крафтом. Расскажут всё про "гринд" и грамотной группой поводят по локациям. Уверен, не только мне, но и остальным будет интересно следить за прогрессом столь неординарного класса.

- Спасибо, - улыбнулся Отрешённый. - Не хотел признаваться, но набор опыта реально идёт туго. Когда Паттон намекнул, что вы можете меня приютить, я как раз об этом подумал. Все знают, что "Имморталсы" впереди планеты всей в плане убивания "мобов". И я надеялся, что вы меня подкачаете.

- Обязательно подкачаем, - уверенно заявил я. - Я сам тебя повожу в "Кратер", если будет нужно. Только надо сначала чуток уровень подтянуть. Ибо штраф... А ты, может быть, когда придёт время, откроешь нам двери в башню Безликого Некроманта и поможешь его, наконец, завалить, - подмигнув, добавил я.

- Не думаю, что на ЗэБэТэ это реально, - разочарованно развёл руками тот. - Я видел, как его пытались зафармить и отлетали пачками. И не только вы... Но если говорить откровенно, Безликий Некромант не неуязвим. Когда я сдружился с графом Люциусом до пяти баллов личной репутации, он разоткровенничался и поведал, что Безликий опасается людской веры в Италана...

- Ну, "пастыри" же, - ухватил нить Платон. - Мы уже пытались использовать их. Нашли, кого смогли...

- Я тоже так думал, - перебил Отрешённый. - Но, на самом деле, всё куда интереснее. Усиливающий бафф тех, кто способен уничтожать нежить, не опаснее комара для Безликого. Но до он ужаса боится мощей. Хоть Италан исчез и тело его истлело, утерянными остаются мощи. Если истово верующие игроки людской расы или Высшие маги любой расы получат доступ к этим мощам, они смогут сотворить артефакт, нивелирующий охранную магию башни Некроманта и значительно ограничивающий его магические способности. Мощи эти, как рассказывал граф, сокрыты где-то на Южном континенте. Безликий приказал нам двоим приступить к поискам, ибо опасается, что другие отыщут раньше. "Непосвящённые" чрезвычайно деятельны, говорил он... Так что... Так что вот такие пироги.

- Да ты просто кладезь полезной информации! - не шутя воскликнул я. - Где ты был всю мою жизнь?

- Гы-гы. По кладбищам лазил, - загыгыкал Отрешённый.

- Вот почему у нас не было никаких шансов, - стукнул себя по лбу Платон. - Без этих грёбаных мощей убить Безликого невозможно.

- Да, - согласился я. - Походу, тут действительно нужен этот непонятный артефакт. Короче, Димон... Отрешённый, то есть. Паттон, который до сих пор держит тебя за руку, - это глава моей разведки. Мой собственный чекист. Он - малый не дурак. И теперь ты составишь ему достойную пару. Вместе вам придётся отыскать эти мощи или хотя бы выйти на след до конца Закрытого Бета Тестирования. Вы должны будете приложить максимум усилий и выяснить, с чем мы имеем дело. Ресурсы у вас будут неограниченные.

- Ты реально хочешь прикончить моего будущего учителя? - засмеялся Отрешённый, а затем махнул рукой. - Хотя... пофиг. Дальше 100-го всё равно взлететь невозможно... Да и до 100-го я вряд ли докачаюсь. Так что на время Закрытого Бета Тестирования ему не стать моим учителем... Хорошо. Расскажу, что знаю. Обещаю подсобить.

- Вот так неожиданность, - подмигнул мне Платон. Он, как я понял, был собой доволен ещё сильнее, чем был доволен им я. Отыскать и привлечь такого персонажа... За такие достижения я действительно был готов разбрасываться медалями.

- Прекрасная работа, - похвалил я его. - А теперь возьми шефство над нашим новым мембером. Покажи, как изучить клановые "пассивки", и познакомь с ребятами. А если есть время, желание и возможность, путь отведут его на какой-нибудь вкусный спот и подкачают. И, может быть, подсобят с экипировкой.

- Сделаю, - Платон, как всегда, схватывал на лету. Он вцепился в руку в рваной перчатке и потащил обалдевшего "некроманта" в подвал.

А я, наблюдая, как они скрываются в клановой мастерской, облегчённо выдохнул. Ещё совсем недавно я ругал себя за то, что угробил "репу" с тремя невероятно важными персонажами. Но теперь, когда я наработал "репу" с двумя не менее важными персонажами, настроение резко пошло вверх. Теперь я не считал себя глупцом, не умеющим общаться с людьми. В собственных глазах я полностью искупил свою вину.

Улыбка вернулась на моё лицо. Денёк выдался что надо.

- Да уж, - согласился я сам с собой. - Денёк что надо.

Глава 23.

После событий знакового дня прошло десять дней. Потных дней, полных тяжёлого труда, неустанного прогресса и ежедневной подготовки к предстоящему мероприятию.

Самая важная задача на мой взгляд - поддержание уровневого гандикапа - оставалась неизменной. С самого старта ЗБТ мой клан вырвался вперёд и держал планку. А когда враг увеличил количественное преимущество, поддерживать статус кво мы могли лишь с помощью значительного отрыва в уровнях.

Поэтому, практически с утра до вечера в течение нескольких дней, не только мой клан, но и примкнувшие к нам союзники топтали "мобов" в "Кратере". Иногда, конечно, "мобы" топтали нас. Но это никак не мешало каждому уверенно двигаться в сторону самой знаковой отметки - двигаться к 100-му уровню.

Естественно, и здесь я являлся остриём копья. Статус клан-лидера не позволял расслабляться, а невероятно полезный класс, заточенный под партийную игру, обязывал заботиться не только о себе, но и о других. Я и сам собирал группы, и другим помогал подбирать компаньонов, и пристраивался, если была в том необходимость. Так что ничего удивительного не было в том, что именно я первый во всём "двумирье" достиг знакового уровня.

Последние пять уровней дались особенно тяжело. Я, как всё ещё единственный, кто достиг этой планки, ощутил разницу. Процентики на шкале прирастали очень медленно. Крохи за каждого убитого "моба" в тот самом "Кратере". Я даже не постеснялся обратиться за объяснениями к Николаю. Я спросил: какого хрена происходит? Я помнил, конечно, что добычу опыта подрезали. Но не до такого же трындеца.

Мой насмешливый куратор, ничуть не удивившись, что именно я первым добрался до капа, всё объяснил. Он сказал, что так задумано изначально. Последние уровни игрок должен выдавливать из себя. Должен прилагать максимум усилий, чтобы награда в виде осознания, что ты достиг 100-го и вот-вот отправишься через океан, практически довела тебя до состояния оргазма. И хоть я никакого оргазма не испытал, когда заветная циферка "100" засияла в меню персонажа, всё же доволен был не меньше.

Но наградой мне стали не только весьма любопытные пассивные умения, позволявшие отресторить немножечко маны при успешном уклонении и уменьшавшие глобальный кулдаун; не только активные, ориентированные на ПвП-контент умения, наконец-то позволившие ощутить себя нагибатором, но и весьма полезные ауры. "Аура жизни", которую я изучил на 90-м уровне и которая аж на 20% увеличивала запас "жизни" участников всей группы, выглядела просто офигенной. Ведь она облегчала ПвЕ-контент, и давала преимущество перед другими группами с недокачанным "энханцером" в ПвП-контенте. Но "аура перезарядки" в этом смысле давала ещё большую фору - эта аура сокращала время перезарядки и магических, и физических умений аж на 20%. Главное было не отходить от "энханцера" дальше двадцати метров. Эта аура, несомненно, выглядела невероятно имбовой. И в очередной раз доказывала насколько важен не сам "энханцер", а прокачанный "энханцер".

Глазик-Николай,зафиксировав мой триумф прямо в игре, в очередной раз сделал фотографию на память, и прямо при всём честном народе, понаехавшем в "Кратер", наградил двумя неожиданными плюхами - выдал титул с крошечными бонусами и броский красный плащ с бонусами посерьёзнее.

О титулах в игре я слышал. Слышал даже, что кто-то шустрый уже успел получить титул за неизвестные достижения. Но первым за уровневые достижения получил именно я: в менюшке я прочёл, что стал обладателем титула "Possessed"(Одержимый) и получил бонусы в виде +5% количеству пунктов "маны" и "жизни." Бонус, конечно, был так себе. Но не отказываться же на самом деле?

Плащик же, помимо эстетического удовольствия, давал бонусы посолиднее. Я получил +5% к показателям физической защиты, магической защиты и к уклонению. Для меня, как для эльфа, как для маназависимого персонажа и как для носителя "лёгких" доспехов, сии бонусы были неоценимы. Плащик намертво прицепился к доспехам по воле создателей игры, и я был готов носить его не снимая. Даже никогда не посмел бы сказать, что бонусы так себе. Для меня этот дарёный конь, которому я не собирался смотреть в зубы, был практически идеален.

После взятия знакового уровня, я немножко угомонился. В смысле, не мучил себя четырнадцатичасовым онлайном. Время гонки закончилось. Пришло время помогать другим.

Поэтому я превратился в кузнечика. Имею в виду, прыгал из группы в группу, помогая ребятам докачивать уровни. "Аура перезарядки", как я уже говорил, выглядела чересчур имбово. Под ней маги твори чудеса. Они шпарили умениями, как из пулемёта. Не преувеличиваю даже. Да, понятное дело, "мана" при таких раскладах улетала не менее быстро. Так улетала, что ни пассивный реген не помогал, ни быстро высыхающая "маналейка" не успевала подливать. Но общий ДПС группы под "энханцером" 100-го уровня вырастал в разы. И когда я прикидывал, что на осаде будет вытворять группа раскачанных магов под 100-м "энханцером", улыбался как Гринч - похититель Рождества. А с учётом того, что вражеским кланам будет крайне проблематично выкачать хотя бы одного такого "энханцера", подобная улыбка с моего лица не сползала.

Но в обязанности столь статусной фигуры, как лидер альянса, входила не только обязанность быть образцом для уровневого подражания. С тех пор, как я взвалил на свои плечи ответственность за целый союз и выбрал обороняющуюся сторону, мне приходилось заботиться об организационных мероприятиях. Я и балбесов-союзников обучал как правильно "гриндить" в "Кратере", и всё те же проблемы с конкуренцией за споты решал, и устраивал эпистолярные срачи на игровом форуме.

После того, как информация об осаде устаканилась, после того, как все смирились, на форуме началась эдакая гонка вооружения. Все устремились за человеческим ресурсом. И я принял самое активное участие в агитации игровых сообществ, призывая их занять место на защите столицы человеческого королевства.

Антошка тоже старался. Тоже истирал пальцы, стуча по клавиатуре. Но всё же за мной стояла определённая репутация. И довольно известный в игровом пространстве ник-нейм. Мне удалось не только заманить многие нон-факторные кланы на осаду, но и не раз начистить Антошке рыло в эпистолярных баталиях. Этот несдержанный идиот заводился с полуоборота. И не мог долго держать удар. Все наши столкновения неизбежно завершались его истерикой и обещаниями оторвать мои эльфийские уши. Добровольно-принудительные читатели форума, давясь смехом и попкорном, не раз потешались над ним. Троллили до момента, когда самые истеричные свои комментарии Антошке приходилось с позором удалять.

Правда, немножко не до смеха мне стало, когда Антошка показал эпистолярный язык - он официально подтвердил слова Николая, заявив, что сумел уговорить орков-НПС пойти в наступление на Кресфол. Один из пяти Высших магов "двумирья" - шаман Гриззал, известный силой своих дебаффов, - как поведал Антошка, согласился возглавить роту вторжения.

Эта информация меня не порадовала. Мне было наплевать, каким образом этот баран смог втянуть орков. Ясен пень, с помощью наработанной репутации. Меня куда больше волновало то, что каждый орочьий боец неизбежного 100-го уровня - всё равно, что рейдовый босс для местных игроков-карапузов. А с учётом того, что и графы, и Райтер Пеппин тоже кого-нибудь приведут, расклад сил, с моей точки зрения, выглядел чересчур дисбалансно.

Я мог, конечно, показать язык в ответ и написать, что тоже имею козырь - что за моей спиной тоже стоит Высший маг. Но не стал. После озвученной информации я целиком и полностью сосредоточился на том, как вычеркнуть из уравнения орков. У меня не было никаких рычагов давления. У меня не было ни репутации, ни возможности её наработать. А с учётом того, что зарегистрированных на атаку кланов было почти в два раза больше, чем на защиту, этот вопрос требовал самого пристального внимания.

Я заперся со своими ребятами в клан-холле и поставил Вольфраму задачу отыскать пути для наработки репутации или с Каганом Вулугом, или с шаманом Гриззалом. Наработать и выяснить, какие силы выдвинутся на Кресфол. А ещё лучше - узнать, можно ли отговорить орков от похода.

Вольфрам, ранее чуть ли не заработавший себе геморрой, нарабатывая +2 балла репутации с вождём орков ради кланового квеста, честно и откровенно признался: повлиять хоть как-то можно лишь с помощью репутации. А с учётом того, что Антошкины "воЕны" поселились в Хушроне, Вольфрама, скорее всего, будут отгонять от орков-НПС, как шелудивого пса. Но он попробует разузнать, ведь только у него репутация наработана в достаточной степени, чтобы хотя бы попытаться отыскать точки соприкосновения.

На том и порешили. Прогнали Вольфрама в столицу орков, а сами уселись за круглый стол, образно говоря, и принялись обсуждать ещё один весьма важный вопрос - вопрос взятия 7-го уровня клана.

Ранее Искандер, отвечавший именно за этот вопрос, всё изучил и выложил карты на стол. Затем подключились крафтер Хельвег и казначей Руффилин. Сообразив на троих, парни пришли к выводу, что квест делать надо. Строительство корабля, который от имени "Бессмертных" станет доставлять тела к Северному континенту, обойдётся нам в пятьсот тысяч совсем не монгольских тугриков и три дня времени. Сами мы строить ничего не будем, конечно, но щедро оплатим время неигровых строителей. И, что самое важное, выведем огромное количество игровой валюты из игры, что всегда очень радовало создателей игры, ведь помогало бороться с неизбежной инфляцией.

Я немножко покряхтел, конечно. Особенно после слов Хельвега, что клану придётся напрячь "булки", как при запоре. Но после уверенного "нет" на мой следующий вопрос: "Сильно ли отразятся такие растраты на клановом крафте?", я успокоился. Хельвег помаленьку закрывал клановые нужды в экипировке. Бижутерией уже почти всех обеспечил. Сейчас копит денежку и вместе с Руффилином ведёт ежедневные подсчёты. А если учитывать, что ЗБТ скоро закончится и все эти накопления не будут стоить ровным счётом ничего, глупо хотя бы не попытаться поднять клановый уровень, чтобы увеличить отрыв от остальных кланов.

- Золото и так уже опустилось, как говорится, ниже исторического минимума, Лёха - говорил он мне. - Чем ближе к финалу, тем дороже шмотки, тем дороже низкоуровневые крафтовые ресурсы, и тем дешевле золото. Аукцион пустой. Крафтового "эпика" вообще не найти. Покупать готовы, но никто не хочет продавать за золото. Бартер сейчас правит "двумирьем". Обмен достойных шмоток на не менее достойные.

- Понятное дело. Близится осада. Всем надо одеваться, - развёл руками Платон.

- Одеваться надо, да, - согласился я. - Но уровень важен не меньше. Топите, как и планировали. Ещё есть время. Не знаю, успеем ли, но хотелось бы весь клан затащить на 100-й уровень... Вань, давай тогда в приоритете по крафту - хилы и маги. Добивай сетовые шмотки, кому сможешь. Лукарей сосредоточь на пухи. Пусть ресурсы на луки собирают и через тебя крафтят. Мой опыт подсказывает, что на осадах рулят РДД. Надо сделать так, чтобы "Имморталсы" выдавали максимально возможный урон в единицу времени.

- А "ножи" и всякий милишный шлак?

- Их место на галёрке, - ничуть не сомневаясь, сказал я. - Грамотно собранные ударные группы из тех, кто будет лучше всех экипирован. Остальные пусть стараются сами. Если всё же завяжется ближний бой, милишниками будем затыкать дыры.

- Расходный материал, в общем? - гном Дистин хихикнул, прекрасно понимая, что его и ему подобных я запросто брошу в самое горнило.

- Угу. Особенно те, кто носит "тяжёлые" доспехи, - я указал на него пальцем, вызвав очередной смешок. - В общем, экипировка и уровень. Всё как всегда... И сейчас я как раз займусь эти вопросом: сейчас мы отправимся в Кресфол к королю Гилберту. Обсудим кое-что и кое-что попросим. Всё же, мне кажется, мы это заслужили.

- Что попросим?

- Награду за квест. Как по мне, мы его закрыли...

Ребята не сразу смекнули, что я имел в виду. Донимали вопросами на протяжении всего пути в Кресфол, но я поостерёгся отвечать уверенно. Скрещивал пальчики в надежде, и сам себе доказывал, что не ошибаюсь, ведь точно знал кто несёт ответственность за убийство королевского сына.

У врат крепостных стен стража задержала нас ненадолго. Всё же над нашими головами, если прищуриться конечно, без проблем могли различить крохотный значок щита как игровые, так и неигровые персонажи.

Его Величество Гилберт Пеппин встретил меня во дворце. Не бросился обниматься, конечно, но проявил искреннее дружелюбие. На все шесть баллов личной репутации.

- Рад видеть моего доброго друга Серого Ворона, - поприветствовал он меня после обязательных поклонов с нашей стороны. - Уже знаю, что благодаря тебе, всё больше и больше "непосвящённых" становятся на защиту королевства. Не могу этому не радоваться.

- Спасибо, Ваше Величество. Я старался, - я принял похвалу, как должное, ибо реально рвал жилы как в игре, так и за её пределами. - Нас меньше, чем предателей, последовавших за графами, но, я обещаю, силы мы нарастим. На нашей стороне умелые воины и самое лучше снаряжение. Когда придёт время, мы крепко встретим врага.

- Рад это слышать, - улыбнулся король. - Тогда разреши внести лепту и мне: в черте города, недалеко от крепостных стен, будут размещены пять катапульт из тех, что ты когда-то подарил короне. Обслуга подготовлена и готова подчиняться приказам.

Я не сразу смекнул, о чём король говорит. Лишь пинок Кассиопеи помог мыслям сформироваться и напомнил, за каким хреном мы с ней когда-то ездили к графу Жоржу Гюго. И что мы там, в итоге, приобрели.

- Отличная новость! - мой рот растянула улыбка. - Если так можно, мы отказываться не станем. Уверен, теперь мы сможем наладить противобатарейную борьбу.

- Не понимаю о чём ты, мой добрый друг, - король поморщился.

Но я не стал углубляться. Я помнил, что на игровом форуме Антошка хвастался, что стрижёт шерсть со своих овец и копит бабки на покупку катапульт у того же продавца, у которого покупал я. Радовало хотя бы то, что просто так дарить столь важное оружие граф Гюго не стал. Что тоже потребовал чеканную монету.

- Неважно, Ваше Величество. Сейчас не об этом... Я пришёл, чтобы закрыть квест... задание, которое нам удалось выполнить. Ранее я сообщил вам, кто стоит во главе заговора. И кто виновник смерти вашего сына. Не сочтите за наглость, но я пришёл за наградой.

Я активировал менюшку заданий и бросил на текст лишь взгляд.

Репутационное задание: "Возмездие" - отыскать убийцу принца Райкарда Пеппина (Отыскать зацепки и улики, указывающие на предполагаемого преступника) - выполнено.

Награда: +2 репутационных балла с неигровым персонажем король Гилберт Пеппин.

Награда: доступ в королевские арсеналы, где лидеру клана будет позволено выбрать 4 предмета экипировки ранга "эпический".

Выглядело всё однозначно. Я вполне имел право надеяться на награду.

- Подтверждаю.

Король даже не сомневался. А затем прикоснулся к моему плечу.

Получены 2 балла личной репутации с неигровым персонажем "король Гилберт Пеппин". Персональная репутация: 8/10

- Мой лучший друг Серый Ворон вполне достоин награды, - король улыбнулся самой дружелюбной улыбкой, что я видел в его исполнении. То есть подтверждал, что я заслужил не только уважение. - Поэтому я лично отведу тебя в королевские арсеналы, где ты сам выберешь необходимое тебе оружие. Лучшее оружие, которое может предложить наш мир.

В этом я сомневался, конечно. Ведь точно знал, что лучшее оружие - это "легендарка" за репутацию. Но поскольку у некоторых моих бандитов даже "эпика" ещё не было, оставалось соглашаться, хватать и убегать, пока не отобрали.

Спустив свои телеса с трона, король сопроводил нас в закрома. Стража открыла перед ним тяжёлые металлические врата и пропустила внутрь. А так же пропустила меня. И лишь меня: остальные остановились перед скрещёнными алебардами.

- Выбирай с умом, Индиана! - отчаянно прокричал мне вслед прошаренный Рубен, прекрасно зная о моём увлечении американским кинематографом.

Так что мне оставалось лишь улыбнуться, а затем некоторое время ходить вдоль рядов и полок с невзрачным на вид колото-режущим оружием.

Но я не обманывал себя: "эпик" - есть "эпик". Просто надо грамотно расставить приоритеты и не брать то, что не важно в глобальной перспективе.

Значит, никаких кинжалов для мамкиных соло-нагибаторов. Никаких парных мечей для скучного саппорта или дебафферов. Никаких на хрен не нужных жезлов для лекарей и "маналеек". Никаких нагинат, двуручных мечей, копий и прочего мусора. Мне нужен ДПС! Мне нужны посохи и луки для топовых РДД. Мне нужно оружие для тех, кого возглавлю я сам. Значит, как минимум, два магических посоха для Лисандера и Рубена. Оба задрали меня своим нытьём про пухи. Следовательно, пора им прибарахлиться. Оба на пути к 100-му уровню, оба держат онлайн, обоих я знаю в реале. То есть на них я могу положиться.

Дальше пришлось немножечко поразмышлять. Конечно, взять ещё два посоха или два лука, тоже было бы неплохо. Но нельзя концентрироваться лишь на собственных нуждах. Уверен, в союзных кланах толковыми пухами даже не пахнет. Имею в виду, львиная доля массовки вряд ли имеет что-то выше "редкого" ранга. Но Бог с ними. Для меня важны руководители массовки. Всё же, несмотря на некоторые проблемы с организацией, и Марран Зиро, и Навуходоносор стараются. Наверное, стоит их вознаградить за усердие. Одному подогнать магический посох, ведь всё же Навуходоносор и есть маг. А гному на стрёмном классе подарить парные дубины. В плане общего ДПСа они не особо зарешают, но лично я, благодаря такому подарку, по-любому заслужу уважение. Перед финальной осадой заслужить уважение лидеров союзных кланов очень важно. Уверен, после этого оспаривать мои приказы они станут с меньшим рвением, чем сейчас.

Определившись, я бродил между рядов до тех пор, пока не остановился у стойки с магическими посохами. Их было всего три штуки, и искрились они всеми цветами радуги. Один даже позёмку молниями пускал, как бы намекая, что создан для определённого вида магов.

Но уточнять я не стал. Лишь обернулся, увидел наблюдающего за мной короля, сгрёб все три посоха и живо упрятал в заплечную сумку. А затем совсем недолго искал парные "эпические" булавы. Выглядели они эпично, и, несмотря на острые шипы, ориентировались на дробящий урон. Как раз на такой, какой с двух рук выдавал Марран Зиро, игравший на классе "крушитель".

- На этом всё, - Его Величество заставил меня вздрогнуть, едва я успел засунуть булавы в сумку. Подозвал к себе и вывел из арсенала. - Если продолжишь защищать королевство, Серый Ворон, у тебя ещё будет шанс сюда вернуться. А пока хватит.

- Ну что ты выбрал? - Рубен нетерпеливо пританцовывал у скрещенных алебард.

- Забирай один себе, - я выставил в ряд три посоха и позволил Рубену ощупать каждый. А когда он всё же выбрал и опять кинулся танцевать, позволил выбрать Лисандеру.

- Блин, "эпик"! - присвистнул тот. - Зашибись! А третий? Третий кому?

- Навуходоносору передам. Хоть он парень не бедный, уверен, "эпической" пухи под 80-й уровень у него нет.

- По-любому нет, - согласился слегка расстроенный Хельвег. Но я надеялся, что он меня правильно поймёт. Человек, играющий на классе "мастер пики" и являющийся тем самым "милишным шлаком", на финальной осаде не сможет сыграть сколь значительной роли. Особенно, если сравнивать с магом, который будет находиться в группе с топовым "энханцером".

- Булавы отдам Маррану Зиро, - сказал я. - Надеюсь, он оценит и не налажает... А на осаде я возглавлю лучшую группу магов. Лисандер и Руффилин, вы - в ней. Будем маневрировать, если придётся. Затыкать каждую брешь. У вас и массовый урон есть, и точечный. В грамотной группе вы обязаны выдать максимум.

- Выдадим.

- Не вопрос, Лёха.

- Непосвящённые, оставьте меня наедине с Серым Вороном, - Его Величество внимательно наблюдал за обменом информацией. А затем сделал небрежный жест пальчиками, совсем нетактично настаивая, чтобы те, кто не наработал с ним достаточно "репы", проваливали ко всем чертям.

Быстро выполнить приказ помогли стражи-НПС. Мои ребята не успели оставить напоследок хоть полсловечка.

- Мой лучший друг Серый Ворон, - король изучал моё лицо какое-то время, а затем крепко сжал эльфийские плечи. - Не могу подобрать слов, чтобы выразить свою благодарность. С самого нашего знакомства ты совершал лишь добрые поступки для королевства Италан. И хоть ты эльф, хоть "непосвящённый", хоть не обязан был этого делать, ты не сомневался. Ты всегда помогал мне. Ты обнаружил убийц и выбрал правильную сторону. И хоть ты пока не отыскал мою дочь, уверен, тебе и это по плечу.

- Спасибо за доверие, Ваше Величество, - от неожиданной похвалы я улыбался. - Я вас не подведу. Я удержу Кресфол.

- Надеюсь, удержишь. А для того, чтобы помочь тебе удержать, я поставлю на кон всё, что у меня ещё осталось: с сегодняшнего дня сотня лучших воинов королевской гвардии под предводительством тысячника Альтара перейдут в твоё подчинение. Повелевай ими по своему усмотрению. Направляй на самые сложные участки... Но не забывай, что они не бессмертны. Береги их жизни.

Это было весьма неожиданно. Ничего подобного я не ожидал. Я думал, что король не пойдёт дальше уже выделенных катапульт. А оно вон оно как: он отдал мне если не все наличные силы, то большую их часть точно. ИскИн, наверное, понимает, что если мы проиграем осаду, я лишь потеряю много процентов и часть своей игровой репутации. А он однозначно потеряет всё. Даже голову.

Впрочем, для каждого из нас скоро наступит конец. Но выделенные королём силы, несомненно, помогут. Возможно, именно эти силы я выставлю против орков.

- Благодарю, Ваше Величество. Отказываться я не стану. Приму помощь с благодарностью, - я проявил уважение и поклонился.

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем "король Гилберт Пеппин". Персональная репутация: 9/10

От присвистывания я не смог сдержаться. Очередной совершенно неожиданный балл. Ещё один - и "легендарка".

- Я должен признаться тебе, - король не выпускал мои плечи. - Всё складывалось совсем скверно. С потерей Райкарда я совсем отчаялся. Райтер пошёл против меня, Амелия сбежала. После такого у каждого опустятся руки. Но ты... Ты - достойный "непосвящённый". Ты снял с меня часть груза. Честно признаюсь: в силе твоей, в тебе лично я вижу того, на чьи плечи могу переложить ответственность за судьбу королевства. Пусть даже на короткий срок. А если ты пожелаешь большего, если захочешь стать моим вассалом и получить ключи от Кресфола, тебе придётся приложить максимум усилий. Своими руками вонзи осадный флаг в углубление за моим троном. Преврати осадный флаг в знамя победы. И тогда уже я - король! - в течение определённого срока буду выполнять твои указания. Всё в твоих, и только в твоих руках.

Я не особо понял, что имеет в виду король. Но пафосные речи и суровое лицо в этот момент едва не вызвали у меня истерику.

- На моих плечах достаточно тяжестей, - засмеялся я. - Сгибаются под весом проблем. Я бы предпочёл оставить королевство за вами, Ваше Величество, и не дать хаосу распространиться. А с остальным - нет уж, спасибо! - разбирайтесь сами.

- Тогда совсем скоро мы оба узнаем, чем всё завершится, - Гилберт Пеппин перестал говорить с надрывом и улыбнулся. - Идём, мой лучший друг. Я провожу тебя.

Глава 24.

С утра до самого вечера я прыгал по группам, помогая ребятам набивать проценты. Да, я резал немножко опыт своим сотым уровнем. Но тут ничего нельзя было поделать: разница между добычей опыта с "энханцером" и без "энханцера" слишком велика. "Мобы" убивались гораздо быстрее, а значит быстрее приходили проценты.

Остановил набив "экспы" в "Кратере" я ровно в 19:00. А затем группу "милишников", которыми командовал Шотган, с нижнего уровня, где хозяйничали самые сочные, но самые опасные горгрульи, я вывел на самый верх. У магического барьера ребята погрустили немножко, взяли ещё одного дамагера и пошли искать спот, где можно докачать собственного "энханцера" без особого геморроя. Я пожелал им удачи, ведь "Кратер" ошибок не прощал, вызвал лошадку и поскакал к причалу. У меня была назначена встреча с Руффилином.

До заброшенного замка волшебницы Вивиарис я скакал, погрузившись в грустные мысли. За прошедшее время она так и не дала о себе знать. Почти две недели ни слуху ни духу. Замок пустует, стража исчезла, а простые пользователи на игровом портале пальцы об клавиатуру стёрли в попытках добиться ответа от администрации. Народ, писали они, негодует. Репутационные квесты закрыть нереально. Магичка, дескать, исчезла, и выполненные задания сдавать некому.

Но что было удивительнее всего, стандартный ответ - "игровой процесс", из эпистолярных уст администрации не раздавался на форуме. Администрация словно воды в рот набрала. Никаких комментариев с её стороны не последовало. Основываясь на этом, многие любители теорий заговора уже предположили, что в "двумирье" обнаружен чудовищный баг. Что ИскИн волшебницы самоудалился, а создатели игры не знают, что теперь делать. Поэтому и отмалчиваются.

Я не знал, чему верить. Мне самому было интересно узнать, куда подевалась Вивиарис. Всё же я реально потел, нарабатывая с ней "репу". Девять баллов вытащил, как-никак. Её бы я точно уговорил встать на защиту Кресфола. Тут к гадалке не ходи.

Но информации не было никакой. И я не утрирую: даже Николай ничего не стал объяснять, когда я задал вполне резонный вопрос. По глазам я видел, что он что-то знает. Но и он, по неизвестной причине, молчал, как партизан...

У паромной переправы я спрятал лошадку, забрался на паром, уселся на скамеечку и полез в меню персонажа, когда мы отчалили.

Цифры смотрел я не первый раз, но и теперь они выглядели не менее впечатляюще.

Текущий уровень персонажа: 100

Мощь — 83

Стойкость — 135

Сноровка — 170

Интеллект — 1

Духовность — 210

Удача — 1

Очки жизни: 1450/1450 Мана: 1055/1055

Доступных для распределения баллов: 0

Как и раньше, я уделил основное внимание партийной полезности, а не соло-нагибаторской. Всё же нагибатор из "энханцера" посредственный. А потому сделал ставку на количество "ХэПэ", уклонение и, ясен пень, регенерацию маны. С титулом, с плащом на плечах, в отличном эквипе и с клановыми пассивками я выглядел весьма впечатляюще не только внешне. А о полезности моего персонажа для группы так и говорить нечего.

"Я отчалил с острова. Скоро буду на Южном континенте. Через час встречаемся у банка в Кресфоле", - я отыскал Рубена в своих контактах и быстренько ему настрочил.

Утром мы всё решили окончательно. Хоть я всё ещё сомневался, стоит ли тратить такие деньги на прокачку кланового уровня, меня уговорили. Опять же сыграл фактор бессмысленности накопленных денег в свете конечности ЗБТ. Да и качество "пассивок" клана, достигшего 7-го уровня, в процентном соотношении заметно превышало качество "пассивок" клана 6-го уровня. В общем и целом, бесполезной вознёй выглядела лишь постройка корабля на ЗБТ, а не пассивные умения. Но до тридцатого августа мы ещё успевали, если бы совершили проплату сегодня или завтра.

Рубен мне не ответил, но я не стал париться. Утром он подтвердил перевод золота в векселя, а затем, вроде бы, отправился добывать опыт в "Кратер" и тестировать новый магический посох.

До самой пристани я провёл время в переписке. Многие вопросы требовали моего внимания. Особенно вопросы правильной комплектации групп. Я давно поставил ребром вопрос о присутствии соло-игроков на осаде. Никаких соло-игроков я видеть не желал. И обещал всем тем, кто аргументировал своё нежелание играть с незнакомцами в одной группе как природную асоциальность, что проявлять свою асоциальность они пойдут в другие кланы. Но не перед осадой, а во время: я повыгоняю из клана сам, и попрошу других клан-лидеров изгнать балласт тогда, когда вступить куда-либо они уже не смогут. И им ничего не останется, кроме как кусать локти и наблюдать за осадой через камеры глазиков-администраторов.

Угроза возымела действие, и вот уже несколько дней подряд я занимался тем, что перелопачивал группы. Ощупывал бойцов, осматривал экипировку, и перекраивал группы так, чтобы сильные становились сильные, а слабые годились лишь на то, чтобы телами своими затыкать бреши, куда будут ломиться неигровые солдаты графов.

Я вышел на пристани и сразу переломил печать свитка телепортации. Очутился перед вратами Кресфола, включил пятую лошадиную скорость и вскоре припарковался возле статуи Италана на центральной площади.

Быстро осмотревшись, Рубена я не заметил.

"Блин, Рубен, ты где?" - за предыдущие дни усталость накапливалась, и я всё чаще замечал сам за собой, что становлюсь нетерпеливым. Да и раздражение по старой привычке иногда выплёскивалось.

Рубен находился в игре. Возле его ник-нейма в статистике клана горел зелёный огонёк. Но он не отвечал.

"Ты заснул, что ли? Или тебе пиписку полируют в борделе? Я уже у статуи в Кресфоле. Давай быстрее, Рубен."

Жёлтенький почтовый конвертик моргал без перерывов и опять утянул меня в переписку с другими персонажами. А Рубен так и не ответил через несколько минут.

"Народ", - обратился я в клановый чат. - "Знает кто, где Руффилин? Не могу до него достучаться. В чьей он группе?"

"Утром видел, Лёха", - первым ответил Квантум. - "Вроде, качается с кем-то".

"Не с нами".

"Я тоже видела утром".

"Ау, ребята!" - я добавил восклицательный знак не просто так. - "Рубена мне дайте. В чьей пачке он качается? Олеся?"

"Не с нами, командор".

"Он с нами был", - ответил Рансуман. - "Но свалил где-то час назад. Подставил, редиска. Пойди найди такого дамагера..."

"Блин! Да вы чё прикалываетесь!?" - раздражение все же выплеснулось. - "Рубен, бегом в Кресфол! Хельвег, где Рубен!?"

"Лёх, я не знаю. Я утром с тобой его видел только. Бабки все ему перевёл."

Я сплюнул и засадил ногой по статуе Италана. Но не помогло: я злился всё сильнее и сильнее. Опять активировал переписку и отослал Руффилину пару любезных предложений, где использовал несколько непечатных слов.

Но в этот раз ответом мне стало системное сообщение:

"Данный пользователь не в игре. Ваше сообщение сохранено и будет доставлено позже".

- Просто прекрасно, - пробурчал я себе под нос. - Реально что ли в борделе был? А теперь вышел из игры и побежал переодеваться?

Я попытался отнестись к мужику с пониманием. Всё же хоть я бордели не посещал, на себе успел ощутить физиологические последствия виртуального секса.

Поэтому остался сидеть ждать. И чем дольше я ждал, тем сильнее меня охватывало нехорошее предчувствие. Странное такое. Похожее на чувство, когда волнуешься перед экзаменом. Непонятно почему волнуешься, ведь тему знаешь назубок. Но всё равно боишься того самого "а вдруг?".

Выйти из игры меня заставило залетевшее на мгновение неприятное предположение. Я ведь опытный парень. Подобные игноры для меня не впервой. В моей игровой карьере случались моменты, когда я вот так вот ждал перевода денег, но вместо них получал тишину. А затем награждался попаданием в чёрный список.

Я вызвал менюшку и нажал "выход". Не продрав глаза, рукой отпихнул плексигласовое стекло.

- Не так быстро! Не так быстро! - девчонка-медсестра попыталась меня остановить, когда я перелазил через бортик капсулы, как яблочный ворюга через забор соседа.

Я поднялся на ноги, протёр глаза и осмотрелся. Капсула, которую за собой давно застолбил Рубен, пустовала. Лишь она одна пустовала.

- Где он!? - я ткнул пальцем в капсулу.

Испуганная девчонка круглыми глазами смотрела на меня.

- Капсула как давно пустует!? - повторил я вопрос.

- Рубену Григяну понадобился перерыв, - Светлана смотрела не меня не менее подозрительно, чем остальные медсёстры. - Живот, говорил, схватил. Минут десять-пятнадцать отсутствует.

Слова про живот звучали вполне правдоподобно. С логической точки зрения, я готов был с ними согласиться. Но, блин, чуйка, оравшая, что что-то здесь не так, не дала остыть.

Вприпрыжку я пустился по этажам. Забрался по лестнице, пробежал по длинному коридору и замолотил в дверь комнаты, где жили Рубен и Илья:

- Рубен! Рубен, ты тут!? Открывай!

В глубине души я желал услышать сдавленный вопль, отправлявший меня в пешее эротическое. Вопль, а затем звук сливного бачка.

Но я услышал лишь тишину.

- Рубен! Рубен, алё! Что за фокусы!? - я забарабанил ладонями повторно. - Сегодня не тот день, чтобы надо мной издеваться!

Никакой реакции не последовало.

Наверное, именно поэтому "крышу" у меня снесло окончательно.

Я отошёл на шаг, занёс ногу для удара и со всего размаху приложился ступнёй в районе замка. Поскольку опыта я поднабрался ранее, потренировавшись на двери, ведущей в комнату Катюхи, эта дверь затрещала с первого же удара. Увидев, что попытки приносят плоды, я ещё дважды проделал тот же фокус. А когда дверь с хрустом распахнулась, а из коридора раздался недовольный возглас охранника, я ворвался внутрь.

Обе кровати были застелены. Но не кровати вновь заставили почувствовать себя глупым ослом: в общажных комнатах, где проживали простые смертные, никаких туалетов или душевых никогда не было. Туалет был лишь в моём нумере. Остальные ходили дальше по коридору.

Под удивлённым взглядом охранника я вырвался в коридор, свернул направо и приложился кулаком по двери в общий туалет. Она поддалась без сопротивления. Но толчки оказались пусты. Никто не курил, никто не кряхтел аутентично.

Зато я услышал настойчивый сигнал автомобильного клаксона. А затем странный звук удара чего-то металлического о что-то металлическое.

Я подскочил к коридорному окну, увидел перед шлагбаумом стоявшую машину. Обычную машину, не такси. И, вроде бы, без номерного знака.

Удар металла о металл опять раздался.

И тут до меня дошло.

Я рванул дальше по коридору и остановился перед каменной лестницей, ведущей на нижние этажи. Но не она привлекла моё внимание. Моё внимание привлекло распахнутое настежь окно, выводившее к лестнице пожарной. Я подскочил к нему одним прыжком и высунулся по самый пупок.

Рубен, закинув на спину рюкзак, неуклюже спускался вниз. Лишний вес, малоподвижный образ жизни и отсутствие практики, несомненно, не шли ему на пользу. Он спускался медленно, чуть ли не двумя руками хватаясь за каждый металлический поручень. Со страхом смотрел вниз, а затем преодолевал очередную ступеньку.

- Рубен! - как раненый мамонт заорал я. - Ты что творишь, мать твою перемать!?

Рубен вздрогнул. Поднял глаза, заметил меня и разжал руки.

Ему повезло, что поверхности он практически достиг. Иначе падение могло закончиться куда более плачевно, чем закончилось: Рубен приземлился на асфальт, подвернул ногу, упал и застонал.

- Что тут происходит? Что за цирк опять? - охранник, наконец, меня нагнал и принялся изучать недоумённым взглядом.

Но я его слушать не стал. Мысли метались в моей голове. Я всё ещё не до конца понимал, что происходит, но был настроен весьма решительно. И принял единственно верное решение - я выскочил в окно, схватился за поручень и полез по лестнице вниз.

Четыре подряд сигнала клаксона подсказали Рубену, что надо шевелить задницей. Я не отрывал от него взгляда и сразу заметил, как он подскочил, словно укушенный пчелой в зад. Перестал кряхтеть, подхватил сумку и, как Терминатор, заковылял к стоявшей у шлагбаума машине.

Охрана, которая должна была нести дозор у будки контролёра, всё не показывалась. Но шлагбаум был опущен, как бы намекая, что гостей никто не ждал и на закрытый объект пропускать не собирался.

- Стой, Рубен! Остановись! - прокричал я, проделав лишь половину пути.

Но тот меня не послушал. Задняя дверь машины отворилась сама по себе, приглашая Рубена в гости. Тот заметил, что свобода близка, и добавил скорости.

Я выругался себе под нос и, наконец-то, заметил у будки одного из охранников. Тот торопливо жевал, держа в руке кусок пиццы, и растерянно смотрел то на меня, то на машину, то на Рубена.

- Что ты смотришь!? - заорал я, соскользнул вниз и больно ударился ногой. - Останови его!

Я поднялся на ноги и заковылял, как ранее ковылял Рубен. Охранник, наконец-то, врубился, что происходит внештатная ситуация, и даже попытался броситься наперерез.

Но не успел, ведь Рубен чуть ли не щучкой нырнул на заднее сиденье автомобиля. И дверь за ним закрылась только тогда, когда раздался визг шин; оставляя за собой белый дым, машина сорвалась с места и исчезла из виду через пару секунд.

- Нет! Нет, сука, нет! - зло скалил зубы я, когда, прихрамывая, подобрался к шлагбауму. Испуганный охранник смотрел на меня, как на сурового декана смотрит студент, ожидающий отчисления.

Но наказывать никого я не имел права. Я бы и хотел, наверное. Да не мог.

Поэтому просто оставалось смотреть на дорогу, по которой недавно промчала машина, и кусать губы.

- Только не это... Только не сейчас... - обречённо прошептал я.

***

Часы в кабинете Николая показывали половину второго ночи. Понуро склонив голову, я сидел на диване, изредка поглядывал на часы и вновь и вновь ругал самого себя.

- Будешь? - Николай, одетый не в привычный строгий костюм, а в спортивные штаны и толстовку, отвинтил крышку с бутылки, налил грамм пятьдесят коньяка в свою любимую чашку и протянул мне.

Я не стал отказываться, как не отказывался два предыдущих раза. И опять выпил залпом.

Николай хмыкнул.

- Так они точно все там? - в очередной раз задал я вопрос.

Николай примчался сразу как только смог. Обязательства вырвали из семейного отдыха на природе. Но когда он прибыл, много времени его команде не понадобилось, чтобы во всём разобраться.

- Да, - подтвердил Николай. - Логи проверили самым тщательным образом. Все ваши деньги и вся его экипировка лежат в персональной банковской ячейке. Всё, что скопил клан, он обменял на векселя и просто сложил там... А затем, как Тарзан, спустился вниз. Хе-хе.

Но мне было не до смеха. Я был крайне зол, что мои мимолётные предположения подтвердились целиком и полностью.

- И как изобретательно, - Николай продолжал улыбаться. - Сообразительный малый. Соскамил весь ваш клан, как ты и предположил.

- Ничего не понимаю, - я схватился за голову. Разум немного дурманил алкоголь. - Такие бабки... Мы так напрягались, так долго собирали на прокачку клана... И ведь это всего лишь ЗэБэТэ... Зачем? Зачем он так поступил? В этом нет никакого смысла.

- Наверное, какой-то смысл всё же есть, раз он рискнул отказаться от всего, кроме аванса, - Николай опустился на собственное кресло.

- Ну так отыщите его! Прижмите! - недовольно пробурчал я. - Он же несёт какую-то юридическую ответственность?

- Обычный тестер - мелкая сошка, - назидательно произнёс Николай. - Это к покупным лидерам кланов у нас большие требования. И оплата соответствующая. А тестеры, которые за три месяца взаперти получат лишь удовольствие от процесса и немного масла на хлеб, нас мало беспокоят. К ним лишь требования о неразглашении жёсткие. Если будет доказано, что по вине одного из них в мир утечёт информация, которой ещё не пришло время утекать, там не только штрафами конскими пахнет, но и условными сроками. Если не реальными... А так...

- Что "а так"!? - не сдержался я. - В каком смысле "а так"!? Мы всем кланом напрягались! Мы как "крабы на галерах" батрачили! Карманы выворачивали, чтобы первыми оттестировать вам контент с прокачкой кланового уровня. Сегодняшнее игровое утро - последний срок, когда надо внести оплату, чтобы верфь приступила к постройке корабля. Иначе клан прокачать до осады мы не успеем. А теперь, получается, не успеем по умолчанию?

- Получается так, - спокойно согласился Николай.

- Если бы ваши лентяи на проходной... - по-старинке, я чуть не закипел. Хладнокровие Николая меня бесило. Но я всё же старался держать себя в руках. - Ладно, хрен с этими бесполезными увальнями, упустившими скамера. Что по нашим вопросам, Николай? Пятьсот тысяч - серьёзные деньги. Я могу как-то получить их обратно?

- Каким образом ты хочешь их получить?

- Самым простым. Раз логи прочекали и всё подтвердилось, залезьте в его ячейку и достаньте мне векселя. Всего делов.

- Всего делов? - Николай опять засмеялся, едва не заставив меня засвистеть носиком, как закипевший чайник. - Как у тебя всё просто... Но тебе, как близкой к императору особе, я скажу правду: прорывной процесс создания аккаунта в "Двух Мирах" базируется на основе, что нет необходимости в логине и пароле. Есть слепок генетического кода, защищающий от любого взлома. Никто не сможет зайти на чужой игровой аккаунт, даже если в игровой капсуле разместить отрубленный палец оригинального владельца. Там нужен вес, который запомнил лежак. Сетчатка глаз, показатели мозговой активности, частички биоматериала. И прочие мелкие детали, которые вам помогали настраивать работники технического персонала. В банковскую ячейку Рубена не залезет никто, кроме самого Рубена.

- Да мне насрать, Николай! - заорал я. - Я не мальчик! Не надо со мной разговаривать, как с ребёнком! Не надо разжёвывать! Просто верните мне мои деньги! Точка!

Николай прекратил улыбаться и нахмурился. Затем бросил взгляд на бутылку коньяка и отодвинул от меня подальше.

- Я же не сегодня родился, Николай, - продолжил я. - У меня огромный игровой опыт. Не можете достать деньги? Хорошо. Тогда нарисуйте. Просто нарисуйте и верните.

- Вот как?

- Именно так! В моей игровой карьере случалось, что меня обворовывали. От этого никто не застрахован. Но игровая администрация всегда старалась идти навстречу. Если мне удавалось доказать, что случился скам, что кто-то обворовал клан или консту, мне по-тихому всё возвращали. "Рисовали", - я обозначил пальцами кавычки. - Или украденные вещи, или игровую валюту. Не вижу причин, почему бы вам не сотворить подобное.

Говорил я вполне уверенно. И даже успокоился немного. Всё же реально бывали случаи, когда, после определённых ошибок с моей стороны или со стороны тех, за кого я нёс ответственность, администрация игровых серверов возвращала украденное. Конечно, это противоречило лицензионному соглашению, которое по умолчанию принимал каждый рандомный игрок. Но поскольку я очень сильно отличался от большинства игроков, всегда считал, что имею право на особое отношение.

После моей речи Николай хмыкнул, налил себе коньяка и выпил залпом.

- Этого не будет.

Я вздёрнул бровь:

- И почему же?

- Этого не будет никогда, потому что мы не месячная фришка, если разговаривать языком, который ты понимаешь, - Николай недовольно поморщился. - Никто никому ничего рисовать не станет, потому что мы серьёзная организация, планирующая взять под контроль крайне специфический рынок. Не хватало ещё создавать прецеденты...

- А кто узнает?

- Мошенничество - это часть игрового процесса, от которого никто не застрахован, как ты сам и сказал, - продолжил разжёвывать Николай. - Ни в контрактах тестеров, ни в лицензионном соглашении для игроков нет и никогда не будет такого пункта. Что не запрещено, то разрешено. Будь то Закрытое Бета Тестирование, будь то Открытое Бета Тестирование или живой сервер, торговая марка, компания, ответственная за создание "Двух Миров", никогда никому ничего рисовать не станет... Ты вообще представляешь, насколько опасными судебными исками может попахивать "рисовка"?

- Повторюсь: мне насрать! - набычился я. - Я же говорил тебе, Николай, что клан остался без наличных денег. Что мы напрягались, как придурки. И теперь, получается, до старта осады мы не сможем не только приступить к постройке корабля, но и финансовое положение серьёзно усугубим. Разве это справедливо?

- Игровой процесс, - механически ответил Николай.

Я шумно втянул воздух через нос. Похоже, Николай меня не слышит. Или слышит, но слушать не желает. Мне что, пригрозить ему игнорированием осады, если он меня так и не услышит?

- Так дела не делаются, Николай. Я не привык к такому.

- К тебе и так особенное отношение. Ты важен для результатов Закрытого Бета Тестирования, не спорю. Но это перебор. Ещё раз скажу: даже не надейся. Справляйся тем, что у тебя есть в наличии.

Я заскрежетал зубами:

- Сучий потрох Антошка, наверное, обрадуется. Может, вам стоит прощупать его на предмет причастности? Для него слишком выгоден скам.

- Вполне возможно, - быстро согласился Николай. - Весьма логичное предположение. Уверен, Григян сто раз подумал, прежде чем на такое решиться. Ведь он терял абсолютно всё, кроме аванса. Деньги, время потраченное... Мотивацией к такому поступку могло стать лишь одно - крайне серьёзная сумма. А с учётом того, что у оплаченных тестеров связь с внешним миром весьма ограничена, договориться обо всём можно было только в мире виртуальном.

- Ну и? Есть ли шанс, что награда найдёт героя?

- Дам тебе слово, что переписку посмотрят, - ответил Николай. - Но я бы не стал особо надеяться. Переписываться глупо, ведь переписку могут отследить. А вот вербальное общение - нет. Если случился договорняк, они всё обговорили с глазу на глаз.

- Возможно, всё же это не просто предположения, - задумчиво почесал я подбородок, вспомнив ранние детали игровой жизни, связанные с продажей нашим кланом алмазной бижутерии. - Рубен с Антоном были знакомы здесь. И позже точно контактировали, когда один продавал другому бижутерию. Возможно, реально договорились? Антошка разве миллионер, чтобы на такое пойти?

- Как и ты, он далёк от такого понятия, - засмеялся Николай. - Но вы оба, несомненно, обросли полезными знакомствами. И ты, и он знаете тех, кто играет в совершенно другой лиге. Так что твои предположения на счёт связи Рубена иАнтона действительно выглядят правдоподобно.

- Ну вот. Может, всё же стоит покопать? Докопаться и вернуть мне бабки?

- Это всего лишь ЗэБэТэ, - Николай опять развёл руками. У меня складывалось впечатление, что к моим проблемам он отнёсся слишком поверхностно. Будто к мышиной возне. - Сейчас у нас другие приоритеты, Алексей. Проблемы скама - это проблемы лишь вашего клана. Наши же проблемы глобальны. И тратить ресурсы на столь незначи...

- Николай, ты меня не слышишь! - я не постеснялся и приложился рукой по столу. - Ты же сам привёл сюда этого человека! Почему за твой косяк должен расплачиваться я!?

- Потому что ты на подводной лодке. И деваться тебе некуда, - жёстко ответил Николай. - Закрытое Бета Тестирование должно быть завершено! И ты сделаешь то, что сделать обязан! Несмотря ни на что! Несмотря на любые сложности! За тобой наблюдаю не только я. За тобой наблюдает весь технический отдел. Весь совет директоров ждёт результатов! И ты сделаешь так, чтобы нам было что обсуждать осенью. Это - твоя работа! Иди и выполняй!

Давненько Николай не разговаривал со мной таким тоном. Я даже на секунду задумался ответить ему тоном не менее неприязненным. Даже поугрожать забастовкой, может быть.

Но вспомнил, что хоть я - особенный, всё же гость. И даже такого особенного гостя, как я, вполне могут выгнать пинком под зад. Нанесут удар не только по моей репутации, но и по кошельку. Всех денег, положенных по контракту, при таком раскладе я не получу. Неустойку лишь выплатят... А ведь до конца действия контракта осталось совсем немного. Лето вот-вот закончится. Неужели я осмелюсь рискнуть? Неужели рискну похерить три месяца собственной жизни?

Нет. Ясен хрен, не рискну...

Я унял гонор без особого усилия. Всё же я - всего лишь наёмный работник. Надо заткнуть пасть, смириться и принять поражение. Поражение в бою, а не в битве. Битва мне ещё предстоит.

Я резко выдохнул, ударил ладонями по подлокотникам и встал. Сегодня уже поздно, но завтра мне придётся рассказать клану, что повлиять на ситуацию я не смог. Что, так или иначе, 7-й уровень клану "Immortals" не светит. Нам придётся обходиться теми силами, что мы уже имеем.

Глава 25.

Вечером, спустя четыре дня после того, как Рубен нас грязно поимел, я собрал всех сокланов и всех клан-лидеров, подавших заявки на защиту, в зале королевского дворца. "Хребет Италана" напомнил мне времена, когда мы с Катей стаптывали обувку на королевскому балу - так много персонажей здесь сейчас находилось.

До осады оставалось менее суток. Тикающий таймер в менюшке у каждого, кто носил над виртуальной головой значок "щита" или "меча", завтра в полдень остановится на циферках 00:00. И, как говорится, понесётся моча по трубам.

По этой причине финальное собрание клан-лидеров и шлифовку уже готового плана обороны я организовал в королевском дворце. Под взглядом Его Величества, восседающего на собственном троне в окружении неигровых вояк.

Никаких особых особенностей для первой осады на Закрытом Бета Тестировании не придумали. Враг будет обязан ломиться в лоб, создавать нагрузку на сервера через столкновение чудовищных масс на относительно небольшом пространстве, и пытаться пробиться в тронный зал.

Но, понятное дело, всё было не так просто.

- Крепостные стены мы не смогли укрепить раствором на всём протяжении, - докладывал Навуходоносор. За прошедшее время он стал мне весьма достойным помощником. - Очень затратно по золоту и по ресурсам. В Асилуме и Кресфоле во всех магазинах всё выкупили.

- Нестрашно, - я не отрывал взгляда от огромной карты, которую разложили прямо на полу. - Никаких подкопов всё равно ожидать не стоит... Не забыли укрепить стены у самых врат? Уверен, основной удар будет направлен именно туда.

- Укрепили, - кивнул Навуходоносор. - По плану, мы сосредоточим там все силы. Ренджевики - на стенах. Консервные банки - за вратами.

- Наша арта укроется за жилым домом. Вот здесь, - кончиком меча ткнул в карту игрок с ником "Saint Patrick". Весьма толковый парень, лидер клана "Wolverines". - Жарить будем только в ответ по команде. Как и договаривались.

- Всё верно. Ты у меня во "френдах". Я сделал для тебя отдельную вкладку. Пиши смело.

- Конечно, Ворон.

- Крепостную стену разбили на сектора. И даже кланы расставили. Но как будем действовать при прорыве? - задал вопрос Марран Зиро.

- По ситуации, - ответил я. - Я пока не могу понять, много ли у нас времени или мало. Шесть часов всё же. Поэтому ориентироваться будем в процессе. "Мяса" у врага в избытке, но мы играем от обороны. То есть, теоретически, имеем преимущество. На первом этапе наша задача - удержать стены и не дать прорваться "неписям". Именно "неписям". Антошкино мясо нас интересует в последнюю очередь. Если возникнет брешь и туда ломанутся неигровые персонажи, затыкаем всем, чем можем. Создаём стену из собственного мяса и работаем общим уроном в единичные цели, чтобы за секунды выносить этих долбаных рейдовых боссов. А массухами, по возможности, работаем лишь по игрокам. Массухи манозатратны и для неигровых персонажей не столь опасны.

- Да уж, - присвистнул Искандер. - Толпища будет - мама не горюй. Столько народу...

- Нам главное постоянно сливать им проценты и как можно чаще отгонять к алтарям, - продолжил разъяснять я. - Ладно, пусть проценты - не самое важное. Но если нам удастся рассеять их, если они утратят монолитность, потеряют преимущество массового удара. Им придётся тратить время на перегруппировку. А всё, что касается времени, идёт нам на пользу.

- Верно говоришь, Ворон. По очагам сопротивления всё так же? Мобильные группы ренджевиков при прорыве отступают не кучно, а пытаются растягивать зерг? Заманивают и оттягивают от моста, ведущего в сторону дворца?

- Это лишь приблизительный план. Пока мы не знаем, как будет развиваться ситуация. Но лучшие группы, несомненно, должны быть мобильными, должны быть собраны грамотно и не терять своих сопартийцев в жуткой толкотне. Каждая такая группа - отдельная боевая единица. Может действовать по своему усмотрению, конечно. Но лидер группы обязан не отрывать взгляда от чата или почтового конверта.

- Принято.

- Игроки самого низкого уровня, слабо экипированные милишники и группы, собранные впопыхах лишь под осаду, - расходный материал, - безапелляционно заявил я. - Позаботьтесь о том, чтобы такие игроки задавали меньше вопросов и выполняли ваши указания. Их я буду бросать на убой быстро и безжалостно.

- Весьма радикально, - хмыкнул один из лидеров случайного клана. - Не принимай всё так близко к сердцу, Ворон. Это всего лишь ЗэБэТэ.

Но здесь я соглашаться не собирался.

- Мне мой куратор так же сказал после скама, - об этой истории уже знало почти всё "двумирье". - Им важен сам процесс. Им плевать на то, как всё будет происходить и чем завершится. Мне - нет. Слишком многое поставлено на карту. У врага почти двукратное преимущество. Дрифтер хочет сделать из моих яиц серьги, а неигровые бунтовщики приведут кучу "неписей". Вымести весь этот мусор мы сможем только при максимальной самоотдаче. Я лично сделаю всё возможное, чтобы добиться максимальной самоотдачи от каждого. Ведь завтрашний день мы не забудем никогда.

- И то правда.

- Да уж. Такое событие грех пропустить.

- Ага. Хоть неизвестно, чем всё закончится, "двумирье" закроют надолго после ЗэБэТэ, - замолотили языками лидеры кланов. - А потом хрен его знает, когда случится ОБэТэ. Не говоря уже про релиз.

- Да и случится ли релиз вообще...

- Верно, парни, - со всеми я был согласен. - Завтра наш звёздный час. Если мы победим, войдём в анналы истории. А чтобы шанс на победу у нас действительно появился, я покажу вам неожиданного союзника...

- А чём ты, Ворон?

- Не только Дрифтеру удалось привлечь на свою сторону одного из Высших магов, - подмигнул я Сайнт Патрику. - Пусть шаман Гриззал за него, за нас биться будет сам магистр Женну!

- Маг дроу!?

- Хренасе!

- С какого перепугу?

- Действительно, - Навуходоносор смотрел на меня с недоверием. А затем прошёлся взглядом по тушке. - С какого перепугу маг тёмных эльфов станет помогать эльфу светлому? Он ваш ушастый матриархат на дух не переносит. Да и до дел человеческих ему тоже нет дел... Простите за тавтологию.

Мои собственные сокланы, да и лидеры остальных кланов смотрели на меня с недоверием. Лишь самым близким ранее я поведал секрет, опасаясь утечки. Сейчас же, менее чем в сутках от финала, скрывать информацию уже не было смысла.

- Великий магистр Женну! Появитесь! - пафосно изрёк я, старательно пряча улыбку. Многие смотрели на меня как на того, кто реально переиграл.

Я не знал, сработает ли столь странное заклинание. Но помнил слова магистра, что мне надо лишь его позвать, чтобы он появился.

В ту же секунду, буквально в метре от меня, прозрачный воздух исказила странная полоса. Пространство искривилось, превращаясь в кисель. А затем закружилось спиральной туманностью и брызнуло магическими осколками, предоставляя возможность каждому лицезреть серокожего неигрового магистра.

- Здравствуйте, непосвящённые, - магистр Женну стукнул по полу посохом с навершием в виде паука. Паучьи глазки загорелись красным светом, намекая, что посох приведён в боевую готовность. - Здравствуй, Серый Ворон.

- Вечер добрый, уважаемый магистр, - я низко поклонился, стараясь не улыбаться чересчур сильно. Ибо рожи моих союзников вызывали смех. - Прошу прощения за улыбку. Я просто рад, что вы с нами.

- Я же давал слово. Его я никогда не нарушаю.

- Всё в силе? Завтра вы будете нам нужны.

- Несомненно. Буду готов стать рядом с Серым Вороном, когда во мне будет нужда.

- Спасибо.

- Не за что. А пока извините - мне нужно поговорить с королём. Негоже показываться без приглашения во дворце Гилберта Пеппина. Тем более под Его взглядом, - магистр повёл глазами на потолок, намекая на мозаичный портрет Италана.

- Да уж... - присвистнул Навуходоносор, когда магистр удалился. А затем уважительно посмотрел на меня. - Сильно. Очень сильно. Даже не представляю, сколько для этого репутации потребовалось.

- Я настроен очень серьёзно, - взгляда я не отвёл. - Не могу сказать, что меня устроит только победа. Но за неё биться я буду до последнего вздоха. Имею в виду, даже делевел бы меня не испугал.

- Ну, я так понял, у тебя будет топовая пачка?

- Верно. Я заберу своего лучшего лекаря, - я приобнял стоявшую рядом Вику. Во время постановки задач она не отходила от меня ни на шаг, но рот ни разу не раскрыла. Понимала, что сейчас лучше не мешать. - Двух маналеек и трёх лучших магов. Один козёл подвёл меня, конечно. И заменить его будет непросто. Но всё же в клане хватает прокачанных боевых магов. Они не подведут.

- Не подведу, - заверил Лисандер, после исчезновения Рубена выдвинувшийся на первые позиции как по уровню, так и по экипировке.

- Спасибо... Теперь давайте дальше. Вольфрам, что по оркам? Есть какие изменения?

- Пару дней ужом вился вокруг Кагана Вулуга и Гриззала, Лёх, - разочарованно скривил брови Вольфрам. - Пид... сексуальные меньшинства из других кланов меня пытались прогонять, конечно. Но всё же репутация - штука своеобразная. И тот, и тот согласились встретиться со мной.

- И?

- Я пытался выяснить, что их заинтересует, чтобы шоблу свою оставили в Хушроне, а не вели на Кресфол. Вождь смотрел на меня, как на таракана, и прогнал, несмотря на два репутационных балла в загашнике. А шаман выслушал. Он сказал, что отозвать войска может лишь в одном случае - если я принесу ему какую-то хреновину из города гномов. Он сказал, у владыки табуреток есть статуэтка великой ценности. Статуэтка в виде обычного каменного голема. И лишь на неё он обменяет своё равнодушие к делам людей. Не знаю, что за стату...

- Кхэ-кхэ-кхэ-кхэ, - так и не дослушав, я закашлялся. Да так закашлялся, что стучать по тощей эльфийской спине бросились все.

А затем, когда откашлялся, истерически захохотал:

- Ха-ха-ха-ха-ха! Ой, не могу! Вот это, блин, капздец! Ну и ну...

Нет, интерес к статуэтке от лица очередного мага меня не удивил. Я прекрасно помнил, и как выглядела эта статуэтка, и какие бонусы давала. А так же помнил, что хотел заиметь себе такую. Не говоря уже о том, каким позорным провалом обернулась попытка эту статуэтку заиметь даже не для себя. А для высокомерной двуличной суки.

Но то, что информация про статуэтку всплыла именно сейчас, и что, соответственно, никоим образом добыть её не получится, спровоцировало на реакцию, которую я сам от себя не ожидал.

- А что смешного? - спросили удивлённые ребята.

Я в двух словах поведал о своих приключениях, а затем со смехом добавил:

- Нет, во второй раз я не полезу. А то по-любому вместо осады весело и чрезвычайно увлекательно проведу время в шахтах 13-го чертога.

- Вечно ты куда-то вляпываешься, - недовольно пробурчала Вика, видимо сердившаяся, что я не взял её с собой.

- По колено в коричневую жижу, - своеобразно согласился с ней я.

- Давай я попробую, Лёха? - гном Дистин единственный, кто не покрутил у виска во время моего рассказа. Он задумчиво чесал бороду. - "Репа" у меня есть. Давай выясню, что владыка потребует за тотем?

Ржать над самим собой мне тут же расхотелось. Димон дело говорил.

- Давай, Димон! - воодушевлённо согласился я. Всё же у него реально баллы репутации есть. В отличие от меня, он к ним относился бережно. - Узнай, что ваш бородатый хрен захочет на обмен. Только, ради Италана, не пытайся стащить!

- Я ж не Серый Ворон, - засмеялся гномище. - Я фигнёй не страдаю.

- Отлично! Потом тогда с Валентином спишись. Сделайте всё возможное, чтобы отвадить неигровых орков от Кресфола.

- Попробуем. Погнали, Вольф, - гном стукнул кулаком по орочьей спине. - Подождёшь меня у врат Великой Стены. Я постараюсь быстро.

Выдохнув с облегчением и скрестив пальчики в надежде, я переключился на обсуждение не менее важных задач.

- Касси, - официально обратился я к Вике. - Что на твоём дипломатическом фронте? Что говорят графы?

- Я лишь у Жоржа Гюго была, - скромно произнесла она. - Он подтвердил: дружины готовы к бою. Дрифтер собрал золото и оплатил катапульты по факту получения. К старту осады они будут на месте.

Недовольно кряхтеть я не стал. Лишь у Вики были наработаны баллы с таким затворником, как граф Гюго. Остальных он бы и слушать не стал. Не говоря уже о "слышать".

- Паттон, как у вас дела с твоим протеже? - взглядом я указал на нашенского некроманта, которого одели, обули и заметно подкачали.

- Был я у Люциуса, - ответил Отрешённый. - Падла такая... Этот гомик как увидел, что я в клане теперь состою, погоны с меня сорвал, образно говоря. А как сообразил, что я буду защищать законную власть, минусанул и выгнал. Он хотел видеть меня в рядах наступающих, а не обороняющихся.

- Ну, ты успел узнать что?

- Успел. Его дружина невелика. Всего пятьдесят человек. Но все они "неписи", и все 100-го уровня. И всех до единого он приведёт с собой.

Тут от кряхтения я не удержался. Пока вся информация подтверждалась: все, кто планировал атаковать Кресфол, от планов не отказались. И никаких рычагов давления, чтобы изменить чьё-то мнение, у меня не имелось.

- Паттон? Что у тебя? Собрал инфу, как всё должно происходить?

- Шесть часов на осаду - это много, Лёха, - сходу рубанул он. - Если они пойдут своим катком... Да так пойдут, что переедут, много времени на поражение не понадобится.

- А по существу?

- Оборона, как обсуждали ранее, превратится в сражение за три точки: крепостная стена и врата, узкий мост через реку, и наше своеобразное "Аламо" - сам Хребет Италана, - Платон потоптался по полу. - За каждую точку будем сражаться, и отступать только в случае полного разгрома. Победу враг одержит, если сможет пробиться во дворец, а один из клан-лидеров установит осадный флаг в дыру за королевским троном. То есть, им неизбежно придётся давить со всей силой, чтобы зажать нас здесь.

- А нам придётся давить со всей силой, чтобы этого не допустить, - хмыкнул я. - Значит, приоритетом станет тактика выигрывания времени. Имею в виду, мы будем давить по максимуму на каждую оборонительную точку. Встречаем, сражаемся, отталкиваем.

- Может, вылазку замутим? - предложил Квантум. - Например, катапульты постараемся разрушить...

- Не согласен, - отрицательно замотал головой Навуходоносор. - У них почти двухзначное превосходство. В открытом бою нас разметают. Стены - наш главный союзник в борьбе со временем.

- Верно, - я считал так же. В "двумирье" моему клану уже несколько раз удалось наработать печальный опыт в виде открытого столкновения с врагом, имеющим значительное преимущество в живой силе. Повторения я не желал. Тем более в самый ответственный момент. - Мы будем ждать их у стен. Если враг прорвётся в город, свяжем уличными боями. Постараемся рассеять зерг и не позволим "неписям" собраться в ударный кулак. Зажмём в узком пространстве и накроем АОЕхами. Ну а с "неписями"... В общем, вы поняли.

Основные вопросы мы закрыли. Карта была расчерчена на зоны, каждый клан нёс ответственность за определённую зону. Основную же тяжесть обороны примут на себя самые сильные кланы - кланы моего альянса.

- Последние штрихи, - произнёс я, когда карту убрали. - Время ещё есть. Поэтому докачивайтесь. Кто у порога уровня, на котором появляются новые умения, - добивайте. Кто у порога самого важного уровня - добивайте по-любому. У вас ещё целая ночь впереди... Остальные - закрывайте вопросы со снабжением. Обеспечьте всех "алхимкой" и свитками баффа. На каждого бойца - как минимум шесть часовых свитков. Не говоря уже про зелья. Будем зажираться по полной со старта. Как все вопросы закроете - можно в кроватку. Всё же напряжение завтрашнего дня каждого из нас выжмет досуха.

- Тебе б самому поспать, Лёха, - посоветовал Квантум. Он был одним из немногих, кто понимал, какую тяжесть я несу на своих плечах.

- Не уверен, что смогу заснуть, - усмехнулся я. - Только если к Светлане за снотворным... Ладно, давайте за дело. А я пойду удостоверюсь, что король и магистр знают свои роли.

Мои бойцы и лидеры кланов разбежались. А я, легко преодолев преграду в виде неигровой стражи, низко поклонился королю, который по-дружески о чём-то беседовал с тёмно-эльфийским магом.

- Выступив на нашей стороне, магистр безмерно обрадовал меня, - Гилберт Пеппин хоть не сиял лицом, был весьма доволен. - Признаться, до недавнего времени мы не особо общались. Так что я очень удивился, что один из Пяти принял нашу сторону.

- Глупцы не ведают, что творят, - развёл руками магистр Женну. - Их надо остановить.

- Вы правы, - согласился я. - Жаль только, что кроме вас мне не удалось никого привлечь. Обе эльфийки отказали, а Вивиарис исчезла. Признаться, на этих дам я рассчитывал. Столько времени потратил, чтобы подружиться...

- Не просто потратил, а потратил бессмысленно, - беззлобно усмехнулся магистр. - Ни коварная сестра патриарха, ни эгоцентричная магесса никогда бы не пришли на помощь Его Величеству, Серый Ворон. В их интересах раздробление королевства людей, а не его консолидация. Что же до ведьмы... Сейчас у неё много иных дел.

- Вы знаете, где Вивиарис? - успел вставить пять копеек я.

- Боюсь, магистр, вы правы, - перебил меня король. - Мне кажется, именно волшебница помогла моей дочери сбежать. Её магия. Иначе бы мы, или "непосвящённые," давно их отыскали. Уверен, она её где-то скрывает.

- Если ведьма не желает показываться на глаза, её трудно заставить, - зловеще усмехнулся маг. - Но сейчас, Ваше Величество, вы ошибаетесь.

- У нас с Амелией не всё гладко складывалось в последнее время, - Гилберт Пеппин оставался всё таким же грустным. - Особенно после смерти Райкарда... А потом ещё предательство Райтера... Наверное, она просто хотела от всего этого убежать...

Магистр Женну рассмеялся. В словах королях я не услышал ничего смешного. Но я был не только не Высший маг, но и не неигровой персонаж. А они всегда знают больше, чем показывают.

- Не переживайте, Ваше Величество. Ведьма научит вашу своенравную дочь не только облик менять и обольщать мужчин, - при этих словах, мне показалось, магистр окинул меня насмешливым взглядом. - Но и боевой магии... Если, конечно же, сможет вытащить оттуда, куда ваша дочь по глупости своей угодила. Ха-ха-ха!

Если моё лицо было похоже на лицо короля после этих слов, выглядел я очень удивлённым.

- Что вы имеет в виду, великий маг!?.. - воскликнул король.

- Да! Что вы имеет в виду, величайший магистр!? - я воскликнул не менее громко.

-...Вы знаете, где Амелия?

Магистр Женну опять улыбнулся, дунул в красные глаза паука и, дождавшись, когда они потухли, тихо сказал:

- Пока эта тайна останется со мной. Простите, Ваше Величество, и ты, Серый Ворон, но, как вы, надеюсь, знаете, знание - сила. Пока никому из вас я не доверяю настолько, чтобы поделиться столь важным знанием. Если во время завтрашней битвы мы докажем друг другу, что достойны доверия, знанием я поделюсь. И этой силой станете обладать вы. А пока... А пока пусть всё остаётся, как есть.

Король ничего не понял. Это было видно по глазам. Но я сразу разобрался, что "репы" не хватает. Но с учётом конечности ЗБТ, я бы вряд ли успел наработать достаточно "репы".

Да и зачем мне вообще знать, где сейчас Амелия и Вивиарис? Время упущено. Пару бы недель назад узнать, я бы подсуетился. Попробовал бы найти общий знаменатель с магистром, чтобы отыскать волшебницу и сотворить из неё союзника. И Амелию тоже, чтобы выбить недостающий балл репутации с королём Гилбертом, выйти на десять баллов в наших отношениях и получить "легендарку".

Но сейчас... Сейчас, боюсь, уже поздно. Даже завтрашняя осада мало на что повлияет.

- Не стоит себя накручивать, Серый Ворон, - магистр Женну будто читал мои мысли. - Если завтра ты сделаешь, что должен, мы всё обговорим. А пока оставь меня наедине с Его Величеством. Нам надо обсудить пару вопросов.

С секунду я стоял и просто чесал макушку. Мне было интересно узнать, что без меня хотят обсуждать. Но небрежно-повелительный знак короля помог принять правильное решение. Я оставил их одних и переключился на другие дела. Времени ещё много. Я успею кому-нибудь помочь выкачать недостающие проценты.

Глава 26.

Ночью я вернулся в клан-холл. Возбуждение всё не проходило. Осознание, что завтра произойдёт самое важное игровое событие в истории Закрытого Бета Тестирования, и что я стану одной из центральных фигур, вызывало дрожь в виртуальных коленках. Раздавая ауры для качавшейся в "Кратере" группы, я всё больше и больше накручивал себя. Всё никак не мог успокоиться и смириться с неизбежным. А потому, даже когда большинство сокланов уже покинули игру, всё ещё не хотел выбираться в реальный мир. Я хотел побыть наедине с самим собой.

Но мне не удалось.

Клан-холл "Бессмертных" редко когда пустовал. В подвале чуть ли не круглосуточно ковалось наше могущество. Но сейчас двери в подвал были заперты, подтверждая, что Хельвег ушёл последним, а на моём троне, развалившись на дорогущей шкуре, восседала Кассиопея.

- Хе-х, - хмыкнул я, когда она меня заметила. - Планируешь меня подсидеть? И в прямом, и в переносном смысле.

- Больно надо, - фыркнула она и спрыгнула с трона. - Я просто хотела убедиться, что ты ещё живой.

- А что мне сделается? Я - тёртый калач.

Я маленько приврал, конечно. Никогда такого волнения, как перед завтрашним днём, я не испытывал. Но выказывать слабость при подчинённых не собирался ни за что.

- Врун! - уверенно заявила Вика. - Я с тобой столько времени провела. Я вижу, как ты напряжён, тёртый ты калач. Хочешь... Хочешь помогу?

- Массаж спины сделаешь? - я вообще не врубился, что она имеет в виду. Чудовищная усталость предыдущих дней превратила меня в классического тормоза. - Скрабом пяточки потрёшь?

- "Калач" потру, балда, - засмеялась Вика.

- Чего?

Она подошла ко мне достаточно близко. Но я так и не сообразил. Аж до момента, когда Вика привстала на цыпочки и осмелилась сделать то, что однажды осмелилась сделать на дискотеке в нашем общежитии. Только сейчас робости в её движениях я не заметил.

Поцелуй меня обескуражил, надо признать. Не как свершившийся факт, а своей страстностью. Своей настойчивостью.

Вика схватила меня за грудки, наверное, чтобы не сбежал и не сопротивлялся. Вонзилась губами в губы и прижалась всем телом. А потом показала, что что-то умеет. Или, возможно, научилась.

Ощущения меня накрыли, мягко говоря, странные. С одной стороны я чувствовал пробуждающееся возбуждение. Немного иного толка, чем испытывал весь сегодняшний день... А с другой стороны - всё же это была та же Вика. Всё тот же, пусть и слегка усовершенствованный, тюлень. И хоть за предыдущие пару месяцев Вика преобразилась, после того, как мы расставили точки над "ё", ни разу не выказывала желания. Ни разу не проявила инициативу. Очутившись во "френдзоне", куда я её вполне осознанно отправил, она не совершила не единого поступка, чтобы из неё выбраться. Хоть всегда была рядом, вела себя как незаменимый соратник, а не как женщина.

Вика отстранилась. И опять впилась взглядом, стараясь рассмотреть ответный интерес.

Именно в этот момент я ощутил нечто удивительное. Нечто такое, чего ещё не ощущал.

В реальной жизни меня серьёзно беспокоило физическое состояние девушки. Я не испытывал к ней сексуального влечения именно по причине наличия непривлекательной внешности, а не потому, что меня не привлекал её "богатый внутренний мир". Её внутренний мир меня вполне устраивал. Даже больше - её мир олицетворял всё то, что я желал видеть в женщине.

Здесь же, в мире нереальном, Вика выглядела куда привлекательнее. И это я не про её экипировку говорю. А про фигуру. Ранее я вообще не смотрел на её виртуальную фигуру, как на нечто такое, что заслуживает внимания. Я относился к девушке, как другу, что в реальном мире, что в нереальном. И смотрел соответственно.

Но сейчас что-то изменилось. Не знаю что. Возможно, Викина настойчивость сработала. Возможно то, что она перестала быть "серой мышкой". А возможно и то, что она всегда была мне верна. Что после того, как для себя всё решила окончательно, никого не видела рядом с собой, кроме меня.

То, что времена "мышки" прошли, я заметил сразу. Вика не краснела, не сомневалась. Она всё ещё ждала от меня ответных действий, но теперь в её глазах не было страха.

И это реально помогло. Несвойственная ей инициативность подействовала.

Так что я, пребывая в полном уме и добром здравии, как говорится, сжал хрупкие плечи и нанёс ответный удар.

Весьма приятный поцелуй затянулся. Вика старалась, была нежной и осторожной. Даже загривок мой погладила, спровоцировав появление виртуальных мурашек. А затем схватила за пояс и потащила за собой к трону клан-лидера.

Игрок Cassiopeia предлагает вам вступить в группу .

Я подтвердил чисто машинально, ибо не понимал зачем.

Но Вика всё быстро объяснила.

- Это необходимо, - страстно прошептала она. - Без этого не получится.

Получив подтверждение, что в группе теперь находятся два человека, Вика принялась яростно трясти меня за пояс и дёргать за кожанку.

- Снимай. Снимай сам. Здесь я не могу.

Пока я немного тупил, Вика забралась на трон и в мгновение ока избавилась от собственной одежды. А затем, так же быстро, отправила в инвентарь и крафтовое нижнее бельё.

Я оказался прав: в виртуальном мире её тело выглядело куда симпатичнее. Хуже, чем тело Кати, конечно. Но тоже очень даже ничего. А если провести параллели с "офигенно богатым миром" той суки...

Я встряхнул головой, выгоняя наваждение, и убрал в инвентарь вещи. Подошёл к Вике, сжал в объятиях и впился губами в губы.

Но инициативу у меня перехватили практически сразу: Вика затянула на трон, толкнула к спинке, заставив усесться по-королевски, а затем, испустив протяжный "ох", весьма метко оседлала.

Момент был невероятно интимный, и для меня очень эротичный. Скромная девушка вела себя совсем нескромно. Устроилась поудобнее, дышала возбуждённо, и пустилась вскачь, время от времени то покрывая меня поцелуями, то сжимая мои ладони, чтобы ладони не бездельничали, а изучали её обнажённое тело.

Хоть я был не совсем девственник, слишком быстрым финалом оказался немножко озадачен. И испытал очень яркие ощущения. Куда более яркие, чем ранее с Вивиарис, ведь мозг во время всего процесса без перерывов подсказывал, что сейчас рядом со мной... вернее на мне... настоящая женщина, а не Искусственный Интеллект.

А когда эта женщина прекратила стонать, когда её бёдра свела судорога в тот самый момент моего финала, я изучал её лицо и не мог поверить своим глазам. Вика ведь никогда не была великой актрисой. Так уверенно играть роль Шэрон Стоун она никогда бы не смогла. Нет у неё природного таланта к вранью, и недостаточно опыта, чтобы так уверенно симулировать. Единственный вывод - она старалась не зря. Ей тоже удалось пересечь финишную черту.

Страсть уходила постепенно. Так же медленно, как восстанавливалось дыхание Вики. Она находилась в позе наездницы, тяжело дышала и прижималась ко мне всем телом.

А я, уверившись, что финал случился не только для меня, сидел, обалдевал и не знал, что делать дальше. Чувства Вики не были для меня секретом. Она давно во всём созналась. Но вот готов ли я сознаться в ответ? Готов ли, даже несмотря на то, что сейчас произошло? И действительно ли она от меня этого ждёт?

Я заёрзал на троне. Мне стало неловко и хотелось объясниться.

Но Вика мне не позволила.

- Ш-ш-ш-ш-ш, - она прижалась ко мне ещё крепче. - Тихо, дорогой. Тихо... Я всё понимаю.

- Я... - я правда пытался подобрать слова. Но почему-то мне не удавалось. Ранее с Викой я всегда чувствовал себя уверенно. Но сейчас ничего не мог сказать.

- Ты скажешь мне всё потом. Когда будешь готов. Сейчас же позволь сказать мне. Иначе я просто взорвусь изнутри, - Вика отстранилась и уставилась прямо в мои глаза. - Я действительно тебя люблю. Не боюсь в этом признаться... После тех твоих слов. Тогда... Я думала... Я пыталась... Но от себя не убежишь. От чувств не убежишь. Я ничего не могу с собой поделать. Это сильнее меня. Поэтому пытаться убежать я не стану. Больше не стану... Я знаю, что ты не готов ответить мне взаимностью. Ты никогда не испытывал ко мне чувств больших, чем, возможно, дружеские. Но моё отношение к тебе ничуть не изменилось, - Вика провела пальцами по моей щеке. - Но я ни о чём не жалею. И ни в чём тебя не обвиняю. Это было моё решение. Я этого хотела... Я запомнила, что ты когда-то говорил: всё в моих и только в моих руках. И я всё сделала так, как захотела. И рада, что ты тоже этого захотел.

Слова Вики мне понравились. Это была очередная неожиданность. В эту ночь, в этот короткий по меркам Вселенной момент, девушка успела несколько раз меня удивить. И реально пробудила весьма странные чувства. Я почувствовал не влечение к ней, а восхищение ею. Этот маленький стеснительный человечек нашёл в себе силы измениться. Усердно работал над собой и заслужил моё уважение. Но, судя по всему, Вике так же удалось пробудить во мне иные чувства.

- Тебе не стоит переживать о дальнейшем, мой лидер клана, - прошептала Вика, а затем улыбнулась. - Время для откровенных разговоров ещё придёт. Сейчас тебе надо сосредоточиться на главном. А я... А я буду ждать. Буду ждать ответа, и приму любой из них.

"Серую мышку" я реально не узнавал. Я бороздил взглядом лицо аватара, идеально похожее на лицо из реального мира. Узнавал черты. Но не узнавал поведение.

Вика всегда была пассивной и малоинициативной. Принимающей, а не отдающей стороной. Ведомой, как собачка на поводке.

Но сейчас на меня смотрела иная женщина. Женщина, не прячущаяся в углу. Не скрывающая своих чувств. Не стесняющаяся и не боящаяся чувства выражать. "Мышка", которая стала взрослой.

И почему-то это меня весьма впечатлило. Наконец-то в Вике я рассмотрел не просто хорошего друга, который всегда придёт на помощь, ничего не требуя взамен, а женщину, в которой есть своя неповторимая изюминка. Впервые я разглядел в женщине не просто оболочку, а внутреннее содержание. Никогда доселе я не смотрел так глубоко. Я обращал внимание лишь на оболочку, потому что долгое время считал, что кроме оболочки у женщины нет ничего. Её оболочка - её единственное достоинство.

Но сейчас, глядя на Вику, я смотрел глубже. И видел яркий насыщенный мир, который гораздо важнее.

В этот раз я ничего не смог сказать, не потому, что не смог подобрать слов, а потому, что меня переполняли незнакомые ранее чувства. Я готов был сказать многое. Даже собирался сказать, когда удалось бы взять под контроль эмоции.

Но исповедаться я не успел.

Громкий хлопок закрывавшегося портала не оглушил нас с Викой, но заставил сместить вектор внимания. Хлопок, который остаётся после того, как кто-то использует свиток телепортации.

- Оу-у, е-е-е-е-е-е! - гном Святой Дистин едва приземлился на пол, сжал пудовые кулаки и заорал. Заорал прежде, чем смог нас рассмотреть. Затем закружился волчком, совершил несколько неуклюжих танцевальных движений, копируя Джона Траволту, а затем, проделав это невероятно смешно, принял весьма красноречивую позу, как принял тот самый Джон Траволта в фильме "Лихорадка субботнего вечера".

Мы с Викой, охреневшие и обалдевшие, одновременно захохотали, смотря на короткий палец гнома, направленный в потолок. Встретились взглядами друг с другом и одновременно сообразили, что находимся, мягко говоря, в неподобающих одеждах. И прежде чем гномяра среагировал на хохот, успели залезть в инвентарь и натянуть нижнее бельё.

- Тьфу ты ну ты! - от неожиданности гном сначала подпрыгнул, а потом сплюнул. - Испугали. Не думал, что тут кто-то есть.

- Ты чего орёшь, Димон? - я чувствовал себя неловко, ведь позицию на троне мы с Викой сменить не успели. Успели только тряпки надеть.

- Я ору, потому что я красавчик! Ору, потому что мне удалось! - гордо выпятив грудь в металлическом доспехе, прокричал он.

- А поконкретнее?

- Ха-ха, Лёха! Ты не поверишь! Пошёл я к Низбаду договариваться. И, прикинь, даже договорился!

- Да ладно!? - "варежка" моя открылась до максимальной возможности.

- Угу. Добазарился, что сраную статуэтку он передал мне. Я её Валентину отдал, как только в руки получил. А он в Хушрон побежал. Сказал, меня туда не пустят даже как парламентёра.

- И он что? - я превратился в слух.

- Перетёр с шаманом и договорился! Ха-ха! - Дистин несколько раз подпрыгнул. Но до потолка, грубо говоря, всё равно оставалось не меньше километра. - Гриззал принял статуэтку, вручил Валику +3 балла к "репе" и через квест пообещал, что ни одной орочьей ноги не будет у стен Кресфола. Пообещал, орочья падла!

- Не верю своим ушам, - прошамкал я. Неужели этим двоим удалось сделать то, чего не смог сделать я? Да ещё и "репу" не убить, а ею прирасти.

- И я не верю, - улыбнулась Вика.

- Я бы тоже не поверил. Ха-ха!!! - засмеялся Дистин.

- Но как??? Как тебе удалось, Димон? Что ты отдал Низбаду взамен? Задницу, что ли, подставил?.. Ауч!

Это так моё предположение прокомментировала Вика, в очередной раз врезав жреческим кулачком по плечу.

- Щаз-з-з! - вполне натурально возмутился Дистин. - Хоть задница у меня не "эпическая", я бы всё равно не рискнул её подставлять. А вот крафтовую секиру - да. Я отдал ему двуручную крафтовую секиру под 90-й уровень, который мне недавно забабахал Ваня. Наверное, на данный момент - топовую секиру в "двумирье"!

- Серьёзно? - я опять выпучил глаза. - Обалдел, что ли?

- Ай, - отмахнулся гном. - ЗэБэТэ в двух днях от завершения, Лёха. Я всё равно её с собой в реальный мир не заберу. Мой гномский дамажащий потенциал куда ниже, чем отсутствующий атакующий потенциал орков. Размен просто несоизмерим с моей точки зрения.

Правильные слова гнома попали точно в цель - прямо в мой мозг. Я обработал эти слова в течение жалкой секунды. И когда осознал, радости моей не было предела.

- Ну ты реально красавчик, Димон! Молоток! Спасибо тебе. Спасибо за инициативность и невероятную помощь. Я, блин, оценил.

- Да ладно тебе, Лёха, - Дистину моя похвала пришлась по душе. Он даже ножкой поводил по паркету. - Мы же одно дело делаем. И это дело важно не только для тебя, а для нас всех. Мы обязательно... Так, я не понял? А что здесь происходит?

Казалось, Димон только сейчас заметил, что на клан-лидерском троне я восседаю не один. И восседаю совсем не так, как надо восседать по-правильному. И он принялся взглядом буравить девушку, сидевшую у меня на коленях.

- Кх-м, - я закряхтел, как старик. И даже попытался положение сменить.

Но Вика не поддалась. Скрещивать руки на груди не стала, как бы намекая, что место застолбила именно она. Но гномский взгляд уверенно выдержала, ничуть не смутившись при этом.

- Поня-я-я-я-тно, - Дистин захихикал себе в совок под названием ладошка. Затем принялся смотреть по сторонам, выискивая место в зрительном зале. Или, на худой конец, место, где можно спрятаться. - Ну я, тогда, пошёл. А вы тут это... Продолжайте в общем. Хи-хи.

Димон подмигнул напоследок, а потом просто растворился, покинув игру.

Но его слова я принял буквально. Ведь почему и нет?

- А может мы ТАМ "это"? - я прижал к себе Вику и повёл головой в сторону места, где секунду назад исчез свидетель весьма важного события. И в этот момент я не испытывал сомнений в решении сойтись в близком контакте в мире реальном.

Вика отстранилась на секунду, посмотрела в мои глаза, ожидая, что я стану колебаться, а затем ещё крепче прижалась к моей груди.

- Время ещё будет, - прошептала она. - Его будет предостаточно. Только сначала проведи осаду. А затем хорошенько обдумай. Посиди наедине с самим собой и реши. А когда решишь, я буду готова. Я буду ждать твоего решения и, как сказала ранее, приму любое.

Больше ничего добавлять она не стала. А я - говорить. Все слова были сказаны. Все намерения озвучены. Осталось узнать, чем завершится осада. А затем в реальном мире сказать Вике те слова, которые она хочет услышать. Ведь сейчас, именно в этот момент, я не сомневался, что скажу ей эти слова.

- Ты замечательная девчонка, - я погладил Вику по спине и специально добавил, чтобы в завтрашний день она входила смело. Чтобы не мучилась от предположений и не теряла веру. - Ты - особенная.

Наградой за мои слова стало тихое всхлипывание у уха. Сейчас не только я, но и Вика была счастлива.

Глава 27.

В полдень 30-го августа по Григорианскому календарю я стоял на вершине одной из крепостных башен у самых ворот. Стоял рядом с магистром Женну, теснился с некоторыми лидерами кланов и смотрел на далёкие и очень плотные ряды вражеских войск. Приближалось время великой битвы.

Утро началось с истерики. С моей истерики. Я проснулся по будильнику, сгонял за цистерной кофе, и вернулся к себе в комнату после совета ребят заглянуть на игровой портал. По их словам, там, захлёбываясь эпистолярными слюнями, по полной отжигал Антошка.

В самой популярной в этот период времени темке он материл меня на чём свет стоит. Я не въехал поначалу, что такого я опять натворил. Но, погрузившись в текст, быстро во всём разобрался. И ржал так, что на самом деле случилась истерика.

Антон "очень сдержанно и вежливо" жаловался тестерскому комьюнити, что я - такой-сякой - опять подключил админ-ресурс, без мыла кому-то влез в то самое место и перепоганил все планы. Имелось в виду, конечно, прощальное письмо орков, которые заявили Антошке, что дела людей их больше не касаются. И что все старые договорённости отменяются. Соответственно, отменяется и весьма многообещающий квест.

Для Антона это было настолько неожиданно, что пламя от горящего пукана запалило весь игровой форум. Половина тестеров придерживались его версии, половина ржала так же, как ржал я, когда держал в руках кружку с кофе. Срачище стоял лютый. Набрасывали на вентилятор все, кто мог и имел желание. А этот дурачок даже какое-то время отвечал всем "хейтерам". Из-за чего, соответственно, распалялся всё сильнее и сильнее.

Примерно в это время прибыл и я. Посмотрел, почитал, посмеялся. И, понятное дело, молча уйти не мог. Я размял пальцы и сварганил весёлый текстик размером с абзац. Ехидный такой. С издёвкой в каждом предложении и лёгким намёком, что дурень думкой богатеет. Прошёл с редактурой по тексту и выложил на радость весёлым читателям. Прочёл пару ответов с цитатами, убедился, что дров в пылающий костёр подкинул, и ушёл заниматься делами. На форуме мне больше делать было нечего.

Николай устроил всем нам финальную постановку задач, медицинский персонал дал витаминов после приёма пищи, а техники сказали, что с капсулами полный порядок. Можем погружаться не страшась.

И сейчас, стоя рядом с магистром Женну и смотря на далёкие вражеские ряды, я не страшился. Хоть у регистрационной "неписи" я ещё раз посмотрел количество зарегистрированных кланов и убедился, что расклад всё тот же - 43 против 72 не в нашу пользу, - был полон решимости удержать Кресфол. Вокруг меня сплотилось огромное число обычных игроков. Все были готовы выдавать максимум. Все с волнением ждали старта финального события.

- Все после меня прикоснулись к иконе Италана, которую в зале установил король? - обратился я к Навуходоносору. На осаде этот весьма умный и опытный мужик взял на себя обязанности моей правой руки.

- Все, - подтвердил он. - Все за тобой привязались. Там будем воскрешаться. А эти, - он указал на вражеские ряды. - У своих шатров.

- Весьма удобно для нас, - добавил Платон. - Если придётся отступать, у нас перегруппировка займёт меньше времени, чем у них. Силы растянутся, преимущество в количестве нивелируется.

- Марран Зиро королевскую гвардию выставил?

- Да. "Неписей" от потенциального обстрела спрятали. Выдвинутся, когда ты прикажешь. По плану, их задействовать будем в качестве контрудара против вражеских "неписей".

- Капздец как я рад, что орков нет, - ещё раз с прищуром я уставился на далёкие ряды. Но не увидел ни флагов из Хушрона, ни сплочённые зеленокожие колонны. Димон всё сделал как надо.

- Мы готовы на все сто! - хлопнул по моему плечу Квантум.

- Я чувствую приближение бури, - загадочно молвил магистр Женну, перебив моего умелого жреца. Его тёмный плащ развивался под порывами ветра на вершине башни, а глаза паука на вершине посоха горели красным огнём.

Я быстро вызвал менюшку и посмотрел на таймер. Последние секунды шли вниз. Всё вот-вот начнётся.

- Вы готовы, великий магистр? - обратился к нему я. Я надеялся, что он покажет "класс". Уверен, не я один, а все игроки хотели, наконец, увидеть одного из Пяти в деле.

Ну, разве что, кроме Некроманта. Того в деле видели уже все...

- Сегодня твои враги, Серый Ворон, узрят, на что способен единственный, кто пришёл на помощь, - пафосно изрёк магистр Женну.

Я облегчённо выдохнул. Как раз в момент, когда время на таймере на секунду застыло на цифрах 00:00, а затем так же уверенно пошло вниз.

Буквально в тоже мгновение над далёкими вражескими рядами раздалась канонада из грубых голосов: приказы пошли гулять по цепочке. Выставленные в ряд катапульты заскрипели. Обслуга торопливо подтаскивала и загружала валуны. А плотные тестерские массы абсолютно разного уровня, улюлюкая и крича что-то неразборчивое, вошли в осадную зону и понеслись к стенам города.

Вражеский "зерг" сливался с землёй - так много "мяса" летело навстречу виртуальной смерти. А над ними, после десятка сухих щелчков, вразнобой пролетали камни. Вражеская артиллерия дала первый залп.

Команд никаких я не отдавал. Ни устами, ни пальцами через командный чат. Я уже приблизительно знал, что увижу. Ведь ещё вчера получил заверения.

Магистр Женну выставил перед собой посох, направил в сторону летящих камней и прошептал какую-то тарабарщину. Тонюсенькая стена из переливающейся магии, похожая на стенку мыльного пузыря, прочертила в небе линию. Камни, выпущенные из катапульт, вонзились в эту стену с ужасным грохотом. Вонзились, замерли, и посыпались мелкой крошкой прямо на головы человеческой лавине.

Многоголосый рёв защитников поблагодарил магистра за выдающуюся демонстрацию. Тысячи голосов радовались, что Высший маг сражается на их стороне.

Но враги, видимо, ничего удивительного не заметили. После первого же залпа последовал второй. И вновь с тем же результатом. А магистр Женну совсем не напрягался, как мне показалось.

"Патрик, давай! Бей прямо по толпе!" - написал в командный чат я, обращаясь к Сайнт Патрику, отвечавшему за артиллерию.

"Принял."

Через пару-тройку секунд на нашими головами, над вершинами стен Кресфола, в сторону врага улетело пять не менее больших камней. Били мы прямо по пехоте. По тестерской пехоте, которая, несомненно, не смогла бы пережить прямого попадания.

Так и случилось: обтёсанные, гладкие валуны быстро достигли пика и на максимальной скорости пошли на снижение. Случился небольшой недолёт, но это ничуть не повлияло на общий урон: под силой инерции валуны закружились по земле и ударили в первые, самые резвые ряды визжащей тестерской массы. Ударили, и пробили длинные борозды в рядах.

- Мать моя женщина! - своеобразно прокомментировал первый "страйк" Платон. Смотрел на избиение он с невероятным удовлетворением.

- Ренджа-а-а-а-а! - заорал я самым громким голосом, на который был способен. - Огонь по готовности! Залива-а-а-йте!

Я знал, что мой приказ будет передан не только устно, но и по чатикам. Но всё же присел, уходя из зоны потенциального обстрела, активировал ауры, и на некоторое время погрузился в переписку.

Так что пропустил небольшую часть светопреставления. Я слышал звуки использованных умений, видел краем глаза огненные вспышки. Но всё же пропустил тот ужас, который случился с вражескими рядами, которые первыми вошли в зону поражения.

- Наливайте! Наливайте!!! - за меня орали другие. Со всех сторон раздавались голоса команд. А рядовые игроки, выглядывая из-за бойниц, выставляя посохи или направляя луки, сопровождали собственные боевые умения чуть более нецензурно.

Яркое световое шоу стало результатом перестрелки. Огромные валуны с нашей стороны вылетели ещё пару раз, а затем я приказал артиллерии замолчать, ведь враг подошёл слишком близко.

Вернее, не подошёл, а докатился: лавина, набиравшая силу сразу со старта, к финишной черте в виде крепостной стены растратила большую часть боевого потенциала.

Окружённый разноцветными аурами, я осторожно выглянул из-за бойницы. Плато перед стенами Кресфола было усеяно скрюченными тушками. Валуны лежали, погрузившись в небольшие кратеры, перед этим знатно перепахав не только плато, но и тестерские тела. Магистр Женну, напряжённо сжав серые губы, водил своим ужасным посохом из стороны в сторону. Чуть ли не ежесекундно из навершия вылетала тёмная энергия. Защитники из числа РДД кайфовали. Лучники палили направо и налево, словно из пулемётов. Маги, время от времени запивая усталость зельями "маны", шмаляли "фаерболами" и прочими умениями. Танки скучали, боевые "милишники" завистливо присвистывали, а лекари присматривали за сопартийцами. А такая полезная штуковина, как я, то есть, как "энханцер", наблюдала за происходящим, будто находилась в кинотеатре. И хоть лично у меня проскочила мыслишка, что лучше бы я выбрал лукаря на старте, - пофанился бы хоть! - эту назойливую мыслишку я быстро отогнал. Мне ли не знать, как бы мешал руководить процессом подскочивший адреналин, если играть нагибаторским классом.

Вместо этого я внимательно следил за обстановкой, в чатиках команды раздавал, вопел изредка, требуя от игроков не высовываться, не вставать во весь рост, и укрываться, когда с вражеской стороны летели опасные валуны.

- Дотекли до стен, Лёха! - чуть ли не в ухо проорал Платон.

Я опять осторожно высунулся и увидел толпень игроков, закованных в металл. Эта толпень, состоявшая из "танков" и игравшая в римскую "черепаху", приближалась к вратам города.

Но прежде чем я успел отдать приказ, требующий залить весь этот мусор умениями, среагировал магистр Женну. Он тоже заметил плотный клубок из "танкистов". Даже на цыпочки встал. А затем принялся заниматься своим любимым занятием - принялся колдовать. Наколдовал в навершие посоха что-то тёмное. Сгусток тёмной материи, наверное. И направил на вражескую армию.

Тёмная капля упала на землю перед ногами самого шустрого вражеского "танка". Упала, и через мгновение брызнула огромным, тягучим озером. Магические воды этого озера разошлись во все стороны. И превратились во всепоглощающую трясину

Вражеский "зерг" охренел. Магия одного из Пяти, чудовищным по силе ДоТом, сожрала не только всех танков за жалкие секунды, но и тех, кто бежал следом. Тех, кто палил по бойницам, кто подлечивал с помощью жезлов, кто тащил осадные лестницы. Все, угодившие в трясину, растаяли. А тушки их плавали на плотной поверхности, постепенно погружаясь всё глубже.

- Гы, - себе под нос усмехнулся я, наблюдая за прекрасной картиной. - Представляю, как сейчас бесятся эти клоуны в виде призраков.

- Воздух! - прокричал кто-то.

Но это всего лишь оказались очередные валуны, летевшие в нашу сторону. Никакой авиации в игре пока не существовало. Этот вопрос я ранее уточнил у Николая.

"Воздух" остановил магистр Женну. Практически в одиночку он остановил наступление. Перемолол все камни, перемолол половину лавины.

Валуны, так и не достигнув пика, вновь рассыпались в крошку от очередного магического барьера. И посыпались на головы растративших запал бедолаг.

Нет, тестерская лавина не прекратила движение. Она продолжала ползти к стенам Кресфола. Только уже была далеко не столь монолитной, как ранее.

- Больше огня, парни! Больше огня! - прокричал я.

Я не имел в виду огненные умения, конечно. Я просто хотел, чтобы врагу задали жару.

- Лестницы на левом фланге! - прокричали откуда-то.

- АОЕхи под стены! - заорал я. - Купола!

Через некоторое время после моего вопля, самых резвых отбили. Лестницы попадали, загорелись. Скрюченные тушки пачками валялись у стен. А к вратам через магическое тёмное озеро, которое медленно-медленно уменьшалось в размерах, пока никто не решался подойти.

- Активнее! Активнее! - раздавалось со всех сторон. Без всякой дополнительной мотивации инициативные командиры помогали защищающимся не бояться попасть под случайную стрелу или магическое умение.

- "Неписей" не вижу, Лёх, - рядом со мной на стене стоял бесполезный "милишник" Платон. Его время ещё не пришло. Но он помогал мне ориентироваться в ситуации. - Орков нет, но и солдат графов не видел. Только тестерское стадо. Прощупать, что ли, приходили?

От стен самых резвых уже отбили. Те, кто хотел стать героем и первым взобраться на стены, кто хотел обнажить меч и сразиться с теми, кто занял бойницы, отправились на встречу с шатрами-алтарями. Вражеские РДД всё ещё вели перестрелку, держа расстояние. Они то по одиночке, то собранными группами маневрировали. Пытались выцелить кого-то из защитников и наносить урон. Но всё чаще эти энтузиасты превращались в призраков.

- Дожимайте! - в этот раз я заорал, поднявшись в полный рост. Я заметил, что вражеские силы мы рассеяли. И что подкрепление почему-то не спешит.

Новая волна магических умений сопроводила мои слова. А так же улетели стрелы. Они кого-то поразили, конечно. Но немногих: без всякой команды, без всякого крикливого рога, призывавшего к отступлению, атакующие дружно дали по тапкам. Да так дали, что мне показалось, будто во вражеском стане реально опасаются контратаки.

- Лёха-а-а! Погнали на их плечах ворвёмся в лагерь!? - Квантум прыгал на стене и размахивал жезлом.

Его поддержали одобрительным гулом. Даже пошли советы отпереть запертую дверь, догнать убегающих трусов и снять с них скальпы.

Но я не согласился. Я обязан был чётко придерживаться плана, который заключался лишь в одном - просто выигрывать время.

- Всем оставаться на местах! - заорал я, наблюдая за тем, как откатывается первая волна наступавших. - Сесть на жопу и копить ману!

Как изначально договаривались, мой приказ пошёл гулять по рядам. Ещё во время планирования мы решили, что приказы обязаны дублироваться. А то мало ли. Вдруг я отвлекусь и не напишу в чатик. Или грохнут меня. Или ещё что.

- Даже страшно представить, сколько я сейчас набил фрагов, - улыбка чуть ли не разрывала щёки Лисандера. Впервые за три месяца он был доволен своей экипировкой. А значит, и своей боевой мощью.

Я б тоже с удовольствием фраги побил. Да нельзя.

- Булки не расслабляем! - я внимательно смотрел по сторонам. Ущерба мы практически не понесли. Но радости на стенах у бойниц было хоть отбавляй. - Времени у них вагон и маленькая тележка!

- Воздух!

Вопль меня не удивил. Удивило лишь то, что в этот раз валуны летели не залпами. Обстрел вёлся по готовности.

После очередного приказа игроки укрылись за бойницами. Стоял лишь один персонаж. Да и тот неигровой.

Магистр Женну смело направлял навершие посоха в определённую точку на небе, где через несколько секунд обязан был появиться вылетевший из катапульты валун. Работал на опережение, если можно так сказать. Он создавал барьеры на пути следования снарядов и превращал их в каменную труху.

Проблема была лишь в том, что он справлялся в одиночку. И просто не успевал охватывать всё небо. Враги применили странную тактику, не став работать залпами, чем немного удивили меня, и серьёзно озадачили магистра.

И так продолжалось довольно-таки долго. Вражеское стадо отреспавнилось и вновь собралось в ряды у осадных шатров. Но стадо это больше не двигалось. Оно оставалось на месте и смотрело, как катапульты работают пулемётной очередью. Как камни взмывают ввысь, как меняется вектор обстрела, и как некоторые из камней, наконец-то, пробиваются через неожиданную для всех защиту.

Минут через двадцать, а может и больше, магистр Женну устал. Я, стоявший к нему ближе всех, видел очевидную разницу. Видел серую кожу лица, по которой текли капли самого натурального пота. Видел напряжённые губы и хмурые брови.

- Магическая сила расходуется быстро, - магистр перехватил мой озабоченный взгляд. - Не успеваю реагировать. Не знаю, сколько ещё смогу продержаться.

Холодок пробежал по моему позвоночнику. Таких слов от Высшего мага я не ожидал услышать. И сначала не сообразил, что он имеет в виду.

К счастью, я быстро вспомнил, где мы находимся. Мы находимся в игровом мире. А значит, магическая сила - это "мана". И она, понятное дело, имеет свойство расходоваться.

Осознав, я торопливо зашевелил извилинами. При таких раскладах, мне показалось, тратить силу мага на создание барьеров - глупо. Много там у врага камней или мало, долго ли они смогут поддерживать интенсивность обстрелов или нет, они всё равно пойдут на штурм. В этом весь смысл. За оставшиеся... вот уже пять часов они обязаны добраться до нашего "Аламо" - до королевского дворца. Поэтому по-любому снова, снова и снова будут идти на штурм. А с учётом того, что лишь магистр Женну имеет в своём арсенале чудовищную каплю-озеро, способную за секунды сожрать десятки и сотни игроков, глупо тратить его потенциал на противокаменную оборону. Пусть побережёт энергию.

- Тогда остановитесь, магистр, - я схватил его за руку и увлёк под защиту бойниц. - Прекратите тратить силы на то, что нас всё равно не спасёт. Копите их. Копите, ибо нечего будет противопоставить врагу, когда он опять подойдёт.

Уставший магистр кивнул. Он сел рядом со мной и тяжко вздохнул.

- Может, мы сможем помочь? - Олеся стояла недалеко и, видимо, разобралась в чём дело. - Может, мы с Иском попробуем залить?

Я понял, что она имеет в виду, но магистр - нет. Пришлось объяснить, и реально провести тесты.

Но силы, скажем так, оказались неравны: хоть Олеся и Искандер попытались залить "ману", уровни между ними и одним из Пяти были несоизмеримы. Каждая моя высокоуровневая "маналейка" силой своих умений для магистра была не полезнее муравья.

- Рефлектит, - объяснил Искандер после очередной бессмысленной попытки. - Скиллы используются, но система пишет, что это бесполезно. Думаю, тут надо тысячный уровень иметь, чтобы закачать.

- Не тысячный, но явно не сотый, - поморщилась Олеся. Она была недовольна и прекрасно понимала, что без магистра мы ничего не сможем противопоставить столь интенсивному обстрелу.

Обстрел, тем временем, продолжался. Валуны не экономили, расчёты катапульт не ленились.

Некоторое время валуны не долетали. Но ложились всё ближе и ближе к стенам. Будто "неписи" из обслуги реально пристреливались.

Но всё же момент, когда первый долетел до стен, мы оценили. Грохот был такой, что пришлось зажать уши. К счастью, лишь грохот звучал опасно. Сама же стена, где-то в сотне метров по левую руку от меня, выдержала. Усиленная тем самым важным магическим раствором, она не поддалась. Огромный камень рассыпался после удара.

Но во вражеском "зерге" это событие встретили с воодушевлением. До нас донеслись радостные визги. Поэтому врагу ничего не оставалось, кроме как продолжать обстрел. А нам ничего не оставалось, кроме как прятаться.

Я ругался себе под нос и смотрел на таймер. Часы уверенно переступили через планку в 04:59. Потом продолжили наматывать секунды вниз. Но обстрел не прекращался. Всё так же хаотично валуны летали то туда, то сюда. Некоторые всё так же не долетали, а некоторые начали перелетать. Да так перелетать, что с одного попадания разрушали плохонькие каменные здания.

Но на здания мне было наплевать. Пусть хоть весь город разрушат, лишь бы за шесть часов не прорвались в Хребет Италана. Поэтому про себя я радовался и молился, чтобы "перелёты" или "недолёты" случались почаще.

Началом переломного момента я назвал про себя попадание, когда по цепи передали, что в одной из стен образовалась трещина. Добавив несколько матерных комментариев себе под нос, я приказал всем оставаться на своих местах и рванул вдоль стены. И подбежал, чтобы убедиться, как раз к моменту, когда очередной удар проделал брешь. Стена, как оказалось, начала осыпаться не только с внешней стороны, но и с внутренней.

Где-то вдали впервые завыл рог. Дружный вопль тысяч глоток сопроводил это вытьё. Мне подали руку и помогли забраться на стену. Я перегнулся через бойницу и реально увидел, как осыпается каменная крошка.

- Уходите! Уходите оттуда! Залп!

Я не знал того, кто это прокричал. Но успел поднять мордашку и заметить стремительно приближающиеся валуны, несущиеся навстречу тому месту, где сейчас находился я.

Со стены игроков как ветром сдуло. Лишь я задержался. Но всё же успел спрыгнуть. Потерял парочку единиц "жизни" и сразу дал по тапкам.

К счастью, в этот раз ни один валун не поразил цель. Они или не долетели, или перелетели. Я не разобрался.

Но факт оставался фактом: враг, что называется, просёк фишку. Заметил попадание и сконцентрировал внимание на отдельной стене, вернувшись к работе залпами.

В этом я убедился вместе со всеми, когда сменил неудачное место, на более удачное. Мы смотрели, как продолжается обстрел с целью пробить путь для классического "зерг-раша".

Вибрация пошла гулять по всей стене после очередного попадания. Через личные сообщения я попросил Сайнт Патрика наладить контрбатарейную борьбу. Но он ответил, что, по словам неигровой обслуги, катапульты не добьют до осадных шатров. Оставалось лишь гадать: так задумали создатели игры, а "неписи" действуют чётко по скриптам, или мне нагло врут.

Впрочем, поделать я ничего не мог. Значит, вопрос времени, когда стена падёт.

Я припустил обратно к своим ребятам, по дороге ругая себя за то, что ранее, выполняя квест на поднятие уровня клана, согласился купить катапульты, а не укрепил стены раствором. Того, гляди, не треснула бы... Тварь...

- Снимаемся! - заорал я, прибыв к башне у врат. И принялся размахивать руками. - Перемещаемся к месту потенциального прорыва! Жамеллан! Жамеллан! - я ткнул пальцем в моего лучшего лучника. - Твоя группа не высовывается! Наливайте только по тем, кто прорвётся!.. Вперёд!!! Шевелите помидорами и варениками!

Толпы игроков засуетились. После очередного залпа, угодившего в стену, всем стало понятно, что никто больше не побежит ставить лестницы. Что враг будет долбить, пока не продолбится.

Немного оклемавшийся магистр Женну спрыгнул с башни на землю. Вика, которая сбежала секундой раньше, попыталась его подлечить. Направила луч света из жезла. Но затем помотала головой, давая ответ и мне, и самой себе, что ничего не получилось. Одного из Высших неигровых магов ни подлечить нельзя, ни "маны" залить.

Направление защиты поменялось. У трещавшей по швам стены концентрировались игроки. На конкретно эту стену никто не забирался, но оккупировали всё прилегающее пространство. Даже поругались друг с другом немножко за право находиться в первом ряду кинотеатра.

- Залп!

Очередной громкий вопль никого не удивил. Удивил лишь результат попадания после этого вопля: в этот раз сразу пять валунов угодили в стену. Да так угодили, что пробили насквозь. Во все стороны полетели кирпичи, укреплённые магическим раствором. Осколки и пылевое облако накрыли ближайших бедолаг, которым сразу понадобилась помощь лекарей с хорошей реакцией.

Образовавшаяся дыра уже выглядела опасно. В такую дыру сразу несколько человек способны пролезть.

Но призыва к атаке не последовало. Никто не отдал приказ. Лишь обстрел продолжился.

Магистр Женну, видя, что дела начали принимать нежелательный оборот, собрался с силами и наколдовал защитный магический барьер. И поставил его прямо в образовавшуюся дыру.

Но обрадованные возгласы быстро сменились возгласами разочарования; после очередного залпа валуны по очереди угодили в барьер. Да так угодили, что привели к магической детонации и спровоцировали взрывную волну.

Во все стороны полетели ошмётки камней и кирпичей. Защитная магия лопнула, как тот самый мыльный пузырь. А магистр Женну охнул, пошатнулся и потерял равновесие. Если бы не я и не ребята, стоявшие рядом, возможно рухнул бы без чувств. Но мы успели подставить руки и приняли тщедушное эльфийское тело.

- Магическая сила... - начал, было, магистр.

- Да-да-да, - невежливо перебил я. - Не нужно её расходовать. И так понятно, что стену не спасти. Отдыхайте пока, магистр. Вика. Вика! Усади его где-нибудь недалеко. Пусть отдышится.

- Эй, вы! Слезайте нахрен оттуда! - кричал Навуходоносор тем рисковым парням, кто успел забраться на повреждённую стену и, наверное, делал селфи.

- Хря-я-я-я-я-я-я-я-я-я-я-я-сь!!

Чудовищный звук ломающихся камней, разлетающегося мусора и ломающегося дерева привлёк всеобщее внимание. А тушки глупцов, решивших повеселиться, а теперь отправлявшихся в стратосферу, вызвали волну хохота.

Но я, хоть мне тоже было смешно, не смеялся. Под общий хохот стена рассыпалась. Просто обрушилась от очередного удара. И только затем пришло время для вражеского рога, который сообщил, что наступление возобновляется.

- Выдвинулись! - чей-то вопль подтвердил моё предположение.

Я вскочил, как кузнечик, и метнулся к соседней, ещё живой, стене. Быстро взобрался, локтями невежливо расталкивая соседей, и впился взглядом во вражеский "зерг".

В отличие от первой атаки, эта атака, как мне показалось, выглядела для врага куда перспективнее. Особенно когда я без всякого труда рассмотрел НПС со стягами, на которых отображались эмблемы мятежных графов. Тогда-то до меня дошло, что теперь первым на прорыв пойдёт не низкоуровневое тестерское мясо, а опытные неигровые воины.

- Да чтоб вам пусто было! - выругался я себе под нос. Прищурился, выбрал конвертик, отыскал в адресатах Маррана Зиро и быстро написал: - "Марран, "неписи" идут! Готовь дружину короля. Сами мы не сможем сдержать их".

"Принял", - лаконично ответил Марран Зиро.

- Лёш! Берегись!

Тоненький голосок Вики я сразу узнал. Сначала выглянул и посмотрел назад, чтобы её отыскать. А затем обернулся и посмотрел перед собой. И успел увидеть летевшие к стене очередные валуны.

Я бросился вниз и укрылся за бойницами.

Но ожидаемого удара не последовало: один валун перелетел, а остальные не долетели.

- Теперь они будут долбить по соседней стене, - прокомментировал укрывшийся рядом со мной игрок. - Расширяют плацдарм, так сказать.

Это было и так понятно. Поэтому я не стал отвечать, ещё раз выглянул, чтобы убедиться, что враг наступает, и сбежал вниз по лестнице.

- Всем внимание! - заорал я едва ли тише, чем раненый мамонт. - Дублируйте команды в чатиках!.. Полная готовность! Юзайте свитки бафа, кто ещё не заюзал. Зелье "жизни" под рукой. "Неписи" идут в первых рядах! Рубка будет жестокая!

Игроки засуетились. Со стены, соседствующей со стеной рассыпавшейся, все слезли. Но на остальных стенах было не протолкнуться. Всё оккупировали ренджевики. "Милишники" же слезали, обнажали оружие и топтались в окружении сопартийцев. Каждый готовился к неизбежной рубке в ближнем бою.

Глава 28.

Мои ребята заняли места подле меня, чтобы не выходить за зону действия аур. Маги проверяли посохи, а "маналейки" доливали "ману" тем, кто не скопил по полной.

- Слушаем все! - я набрал побольше воздуха в лёгкие. - Не пропустить врага в брешь! Не дать ему захватить плацдарм! Максимальный ДПС от каждого! АОЕхи на бестолковое низкоуровневое мясо! "Неписей" жарить строго по ассисту! Услышали вопль, как кто-то даёт ориентир на цель - без разговоров залили точечным уроном! "Неписи" куда опаснее "мяса"! И "неписи" не умеют возрождаться! Поэтому не тупить, мать вашу так!!! Тратить всё! Не экономить на дамаге!

Дружный гул стал мне ответом. Никто не обижался на слова, все слушали внимательно. И, судя по гулу, реагировали правильно.

"Щиты выставили. Идут сплошной стеной", - сообщение пришло от Навуходоносора. Он, как один и самых сильных магов весьма странной классификации, оставался на стене.

Но своих я укрыл за огромным валуном, пробившим стену. Здесь, в моём понимании, было чуть безопаснее. Вид открывался свободный. И накрыть тех первых, кто полезет в дыру, отсюда будет куда проще.

- Что там тот задохлик? - обратился я к Вике, имея в виду магистра.

- Восстанавливается, как я поняла, - ответила она. - Сидит, медитирует.

- Принял.

Я выглянул из-за камня, увидел приближающиеся ряды, чертыхнулся и опять нашёл в контактах Сайнт Патрика.

"Накрывай, Патрик! Накрывай нон-стопом!"

В этот раз мне ничего не ответили. Но этого и не требовалось, потому что через секунду после сообщения я услышал характерный хруст работающих катапульт и увидел, как взмыли ввысь камни.

К сожалению, я не видел куда они попадали. Да и попадали ли вообще. Время от времени я выглядывал и убеждался, что "неписи" продолжают приближаться. И они, кажется, даже с шага перешли на бег.

- Всеми силами - пли!!! - это я прокричал, когда мне показалось, что дистанция уже достаточна, чтобы умения игроков активировались.

И вопль мой спровоцировал очередное ярко-красочное представление.

В ответ, с плато перед стенами, прилетели стрелы. Не стрелы игроков, а стрелы НПС. Я своими глазами видел, как удивительно длинные стрелы, приправленные магией, сбивают с бойниц самых неосторожных.

- Мрут, суки! Мрут! - незнакомый крикун помог мне понять, что и мы неплохо наваливаем. Катапульты продолжали работать по врагу без остановки. А активные умения игроков подстёгивали хаос.

И так продолжалось какое-то время. Самая обычная перестрелка.

Я не особо видел, что происходит до момента, когда раздался очередной треск. Когда над головой просвистели перелетевшие через стену валуны, но некоторые всё же достигли цели.

Правая стена, соседствующая с потенциальным местом прорыва, обрушилась после нескольких попаданий. Сражавшиеся на ней игроки, посыпались. И теперь передо мной открывалась картина не одного зуба, вырванного из десны, а сразу двух.

Правда, я не паниковал. Обзор стал куда лучше. Я даже рассмотрел, что ряды графской пехоты уже не столь плотные. Щитоносцев кое-где повыбивали. Игроки, или наша артиллерия.

Впрочем, это было совершенно неважно. Гораздо важнее было то, что разрушились две стены. А значит, сейчас начнётся п...ец.

- Всем, чем можете! Всем в них! - заорал я.

Мой вопль сопроводил сгусток тёмной магической энергии, просвистевший у уха. Обернувшись, я заметил магистра Женну. Тот, видимо, достаточно помедитировал, чтобы подкопить "маны", и был готов выдавать по-настоящему жёсткий ДПС.

Злорадно усмехнувшись, я направил оба меча прямо на брешь, намекая, что пора переходить в контратаку. А в следующую секунду увидел, как первыми в брешь ворвались не "неписи", как я предполагал, а самые нетерпеливые игроки.

Чудовищный урон устремился им навстречу. Невероятная картина заставила меня ахнуть, когда всё это резвое "мясо" превратилось в мясо; скрюченными тушками одновременно стали десятки и десятки игроков.

Именно в тот момент, я ощутил некую странность. Руки будто задрожали. Круги перед глазами промелькнули. А ауры, ранее волнами окружавшие моё тело, словно застыли, парализованные.

К счастью, длилась эта странность недолго. Секунду-две, наверное. Лисандер даже успел крикнуть нецензурно, что не может использовать скиллы.

Подумав о рассинхронах в старых играх, с которыми я сталкивался ранее, если серверные мощности не вытягивали онлайн, я удивился, что столкнулся с подобным здесь. Всё же, как доказывал Николай, "Два Мира" - не месячная фришка.

Но всё же времени на размышления не оставалось, ибо в следующие секунды в прорыв пошли неигровые персонажи.

- Отработать по "неписям"!!! - скрываясь за валуном, проорал я. Затем выбрал в адресатах Маррана Зиро и написал: - "Пора. Выводи королевскую гвардию."

Дружный вопль "За короля и отечество!", казалось, пошёл гулять по всему Кресфолу. До поры до времени скрывавшиеся неигровые персонажи трусцой покинули большущий склад. Быстро выстроились на дороге в несколько рядов, обнажили мечи, сомкнули щиты и двинулись навстречу ворвавшемуся врагу. А Марран Зиро со своей группой стоял позади и размахивал "эпическими" булавами, подгоняя и указывая направление атаки.

- Ой, что сейчас будет, - присвистнул Искандер.

- Тщательней выбирайте цели, - посоветовал я своим магам. - Никакого "дружественного огня".

С места свершившегося прорыва тоже пришёл клич. Там лезущие вперёд неигровые персонажи по-настоящему за шкирки хватали и отбрасывали мешающих им "непосвящённых", переступали через сыпавшиеся кирпичи и лезли напролом. А за теми, кто ворвался в брешь, впервые показались мятежные графы.

Монстроподобная Герания Эш, от кончиков ушей до пяток закованная в металл, размахивала огромным двуручным мечом, прокладывая войскам дорогу. Она, как самый классический "танк", была на острие. Граф Лаури и его сынок Эламон тоже попались мне на глаза. Оба окружённые знакомыми аурами, обманным путём полученными от меня, шли во главе своей дружины. Хоть не в первых рядах, а скрываясь за чужими спинами, они, тем не менее, были настроены весьма решительно. Они жаждали скрестить клинки с каждым, кто осмелится бросить им вызов. Умелый лучник Вильфред Сарториус на долю секунды выглядывал из-за стены щитов, выбирал взглядом неизвестную цель и спускал тетиву лука. А стрела, выпущенная из этого лука, стрела, размером больше похожая на копьё и приправленная щепоткой магии, со скоростью молнии устремлялась за очередным неизбежным фрагом. Граф Виктор Люциус шагал последним. Он не торопился, шёл вальяжно, как я рассмотрел. Выставлял перед собой ладони и выпускал сгустки магии, когда эти сгустки накапливали достаточно энергии. Уже зная, что он ученик самого Безликого Некроманта, я ожидал увидеть что-то более опасное. Но из его ладоней вылетали сгустки, наносившие урон куда меньший, чем сгустки из посоха магистра Женну.

- Захватить стены! Расширить участок!

Это кричал не я. Это кричал Антошка. Его грубый орочьий бас я узнал. Но, как не пытался высмотреть, так и не увидел. Он или скрывался где-то за стенами, или его защищали чуть ли не всей толпой.

Королевская гвардия подоспела вовремя. После появления в бреши неигровых персонажей, КПД моих бойцов заметно упал. Нет, "неписи" тоже падали. Сдувались быстро, если урон был сконцентрирован на ком-то одном. Но наступающие игроки сбивали цели. В таком жутком хаосе, который я имел возможность наблюдать, я впервые порадовался, что не дамагер. Не лучник, особенно. Ведь в этом ужасе оставалось только палить во все стороны с робкой надеждой, что ты действительно куда-то попадёшь. Попадёшь и кританёшь.

Но когда подошёл мой неигровой резерв, на некоторое время мы перехватили инициативу. Движение врага замедлилось. Я даже увидел, как граф Лаури и его сынок поспешили ретироваться, прячась за спинами более защищённых бойцов. А просочившийся в щели неутомимый Антошкин "зерг" на себе ощутил все прелести массовых сражений с рейдовыми боссами.

Но так продолжалось недолго. Всё же враг имел значительно численное превосходство. Если бы не ограниченность пространства, где сейчас проходила жуткая рубка, нас бы давно окружили, зажали и раздавили. А пока они лишь себе мешали. Даже два выбитых зуба в стене не давали достаточно места, чтобы развернуться. Врагу срочно требовалось выйти на оперативное пространство, расширить плацдарм и растянуть наши силы, рассеявшись по всей столице.

"Приказ всем!" - отстрочил я в командный чатик, опять укрывшись за упавшим валуном. - "Бросайте соседние стены! Слезайте с них! Занимайте места на крышах домов! Оседлайте статуи! И вливайте урон в брешь! Топите всех, кто оттуда вылезает!"

Раздача эпистолярных приказов была плоха тем, что требовалось время на их исполнение. Когда я орал ртом, а не пальцами, моя армия куда быстрее приходила в движение. А тут пока ещё приказ передадут по цепи... Пока его прочтут... Пока озвучат... Короче, время тратилось не очень продуктивно. Возможно, именно по этой причине контратакующий запал иссяк, по моему мнению, слишком быстро. Умениями по "неписям" шмаляли все, кто мог. Но всё же мне казалось, урон мы причиняем недостаточно серьёзный. Даже меньший, чем магистр Женну выдавал в одиночку.

Но мой приказ услышали. Или прочли. На стенах замельтешили "муравьи". Целыми группами игроки покидали стены и перестраивались. Ренджевики выискивали приемлемую "высоту", а "милишники" прекратили бездумно бросаться навстречу вражеским "неписям". После первых потерь до многих дошло, что сходиться один на один - полная группа тестеров на одну "непись" - не самая лучшая затея. А потому большинство "милишных" групп переключились на отлов просочившегося "зерга". Беспощадные Антошкины рубаки совсем загрустили, ибо от первой волны, ворвавшейся в брешь, остались лишь скрюченные тушки.

Поэтому некоторое время все мы наблюдали лишь за сражением "неписей" против "неписей". В этой схватке победить могли или те, кто более умел, или те, кто имел количественное превосходство. Когда друг против друга сходятся неигровые персонажи одинакового - сотого - уровня, других причин для победы или поражения, я не видел.

Но всё же эта сплошная рубка длилась недостаточно долго. Армии таяли. Таяли ряды неигровой королевской гвардии, таяли бойцы графов. Проблема была в том, что одни ряды таяли быстрее других. Именно эту проблему я рассмотрел со своего очень удачного места.

Я бросил быстрый взгляд на мой второй козырь. Магистр Женну продолжал направлять посох и выпускать магию, но перерывы между атаками теперь длились несколько секунд. И я прекрасно понимал, что это не глобальный "кулдаун" его беспокоит, а нехватка "маны" - магистр Женну стрелял только тогда, когда накапливал "маны", которой хватало лишь на небольшой пук.

Именно тогда я принял решение отступать. Эта точка потеряна. Но у нас оставались ещё две. На каждой из них мы можем укрепиться и выиграть то, что для нас важнее всего - выиграть время.

- Ланц! Ланц! - подозвал я к себе Ланцелота. Тот руководил стоп-паком, но против "неписей" был бесполезен. Дружины графов легко бы прошли через его группу, даже не задержавшись по дороге. - Ланц, - я схватил его за руку и указал на магистра. - Магистра Женну забери. Укрой щитами и сопроводи за мост.

- Но...

- Но!..

Ланцелот и магистр Женну возмутились одновременно. И возмутились с разной интонацией.

Но никого из них я слушать не стал.

- За мост отведи магистра и усади, чтобы копил волшебную силу! Он нам ещё пригодится.

Недовольный дроу посмотрел на место прорыва, а затем повернулся ко мне. И брови его, секунду назад хмуро изогнувшиеся, теперь расправились.

- Наверное, ты прав, Серый Ворон. Здесь я ничем не могу помочь. Мне нужно время.

Едва договорив, он потушил огни в навершии посоха, по-классике закутался в плащ и, низко пригибаясь, рванул в сторону площади, чтобы потом отправиться к узкому мосту, где мы подготовили следующий оборонительный пункт. А пачка Ланцелота за ним еле поспевала.

- Не вывозим? - Искандер внимательно прислушивался к разговору.

- Не вывезем, - поправил его я. Я пытался смотреть в будущее через анализ настоящего. И не видел иного выхода.

"Общая команда к отступлению", - написал я в командный чат. - "Передать по цепочке. Не панически бежать, а отступать группами. Отходим за мост. Мобильные группы РДД - растягивайте и отстреливайте. Стоп-пакам сдерживать. Милишникам уходить за мост. Королевскую гвардию приносим в жертву. Исполнять."

Два выбитых зуба в стене уже полностью оккупировали вражеские "неписи". Грёбаный Вильфред Сарториус без опаски палил во все стороны из своего чудо-лука. Воины короля Гилберта, понимая или не понимая, что живыми им отсюда не уйти, продолжали сражаться. Не знаю, ждали ли они приказа, или могли действовать по собственному усмотрению, но с места не сошли.

Правда, приказа на отступление всё равно бы не дождались.

- Отступа!..

- Не орать!!! - услышав чей-то крик, я успел опередить его окончание. Но смысл всё же поняли абсолютно все.

В тот-то момент через брешь опять полезли игроки. Они просачивались, как ледяная вода просачивалась через бортовую обшивку "Титаника". Расплывались во все стороны и завязывали рукопашные схватки с каждым, кого видели на своём пути.

Здесь пришло время для "милишников", чьи группы мы тщательно подбирали. Разноцветные ауры "энханцеров" охватывали сопартийцев, и лучшие воины ближнего боя, использовав временные прожимки, бросались врагу навстречу.

Но на общую ситуацию это никак не повлияло - приказ к отступлению я отменять не собирался.

- Уходим, - сказал я своей группе. - Выстрел, а затем назад столько шагов, сколько надо для отката умения. Затем опять выстрел - и повторили.

"Альянс, полное отступление за мост!" - я быстро вызвал чат альянса. - "Мы - самые боеспособные. Пусть остальные сопротивляются, пусть сдерживают, пусть выигрывают время. А мы уходим."

Кто-то запрыгнул на коняшку в тот же момент. Кто-то выпустил пару стрел напоследок. Но большинство моих бойцов отступали так же, как моя группа - отстреливаясь и тщательно выбирая цели.

- Не рано ли, Лёха? - поморщился Искандер. - Ваня и Платон, вон, рубятся. Пати Илюхи тоже. Поддержать бы?

- Уходим, - я не собирался ни с кем спорить. - Если ума хватит заглянуть в чатик и прочесть - сами отойдут. Если нет - выиграют немного времени, чтобы мы успели организовать новую линию оборону... Всё! Не спорим! Давайте последний залп, и на маунтов.

Мы пятились, как раки, ещё несколько секунд. Я следил за ситуацией, охватывал взглядом пространство и соглашался с самим собой, что времени остаётся всё меньше и меньше, ведь в прорыв враг вводил всё больше и больше сил.

"Передать по цепи: кто реснулся - не бежать к стенам! Не распылять силы по всему городу. Укрепляться на мосту!", - прежде чем запрыгнуть на коня, я успел отдать очередной приказ в командный чат.

А затем инстинктивно пригнулся, пропуская над головой длинную яркую стрелу. И так и не понял, сработали ли инстинкты, или спастись помог великолепный сет вкупе с выкачанным пассивным "уклонением".

Я прижался к лошадиной шее, выглянул и рассмотрел на вершине одной из устоявших стен графа Вильфреда Сарториуса. Тот кривился мордой лица, смотрел на меня, и даже ножкой недовольно топнул, как бы подтверждая, что не такой уж он и меткий лучник.

- К мосту! За мной!

С места я сорвался самый первый. Я не оглядывался, но спина ныла, словно ждала момента, когда ей придётся познакомиться с острым наконечником.

Но не повезло чужой спине: один из моих магов, пальнувший напоследок и, соответственно, удиравший последним, вылетел из седла и приземлился уже в виде скрюченной тушки.

- Капздец! Кто там так шмаляет? - перепуганный Лисандер припустил пуще прежнего.

Я не стал ему объяснять, что "шмаляет" тот самый "клоун", который когда-то потешался над нами в деревеньке, принадлежавшей Герании Эш. Вряд ли Лисандер его помнил.

Вместо этого я несколько раз врезал шпорами в бока лошади и увеличил скорость.

Я не оглядывался. Я не смотрел, что происходит за моей спиной. Я был сосредоточен на том, что происходил впереди. И за весь путь раз двадцать, а может и тридцать, нецензурно орал на тех, кто ослушался приказа и, возродившись у иконы Италана во дворце, спешил обратно к городским стенам. Я останавливал ребят и приказывал возвращаться к баррикадам у моста. Раз за разом повторял, что стены не удержать. Что там их всех ждёт неизбежный слив процентов.

И в ста случаях из ста, образно говоря, аргументы срабатывали - разгорячённые битвой бойцы хватали ноги в руки и поворачивали обратно.

"Нас снесли", - для Квантума у меня была отдельная вкладка. - "Ресаемся."

"Остальные?"

"Платон, Хельвег и Шотган ещё сражались, когда я упал. Не знаю, что там с ними."

Мы ворвались на площадь опустевшего города, повернули налево и вскоре увидели тот самый узкий мост, который когда-то с Катей впервые пересекли. По плану, узкая полосочка моста и бурные реки вокруг него должны помочь нам выиграть время. Поэтому всё свободное место на другом берегу мы укрепили баррикадами. Натаскали камней, порубили в щепки деревянные повозки, срубили все деревья королевского сада. Даже кое-где вырыли окопы, чтобы лучникам было где укрыться. Мы грамотно обустроили множество мест, чтобы получить наилучший вектор обстрела.

- Останавливаю всех. Не даю пройти, - за мостом меня встретил Навуходоносор. Когда его пачку разложили на молекулы у стен, я не заметил. Но был крайне рад, что здесь есть тот, кто способен остудить хотя бы часть самых горячих голов.

Я спрыгнул с лошади, быстро осмотрелся, увидел группу Ланцелота, увидел сидевшего на галёрке магистра Женну и убедился, что "козырь" накапливает силу. Значит, поможет встретить врага, когда враг пожалует.

- Катапульты, пишут, разломали, - сообщила Вика. Когда у неё выдавалась свободная секунда, она не отрывала взгляда от чата, чтобы помогать собирать информацию.

Я бросил взгляд на виртуальные часы. С момента старта осады прошло чуть больше двух часов.

- Похрен. Всё равно свои катапульты не подтащат. Тут только телами пробивать дорогу. Нам надо подготовиться.

Следующие несколько минут мы потратили на то, чтобы прекратить панику и остановить поток тех, кто желал сражаться. Кто был очень недоволен, что по его тушке потоптались вражеские ноги. Мы останавливали всё увеличивающийся поток возрождённых и заставляли их занимать места на баррикадах.

А ещё через некоторое время уже можно было различить многочисленные магические фейерверки в черте города. Там кто-то сражался, отступая. До нас доносились голоса, доносились команды и звуковые сопровождения использованных умений. Со своего нового удачного места возле одной из баррикад на небольшом возвышении я видел чуть больше, чем остальные. Видел защитников, реально взобравшихся на крыши. Видел летящие оттуда стрелы, видел магические умения, накрывавшие значительные участки внизу. Несмотря на приказ, кто-то всё ещё пытался задержать наступавшего врага. И я, быстро прикинув что к чему, согласился, что определённый смысл в этом есть. Всё же отдельные очаги сопротивления помогали нам достигать самой важной цели - сжигать время.

"Нашинских "неписей" добили", - мне в "личку" написал Буллет. - "Силли держала пачку до конца. Но нас переехали."

"Бегом к мосту!" - написал я, и несколько раз продублировал этот приказ в чат клана и в чат альянса.

Вражеский каток разошёлся по городу, судя по воплям, используемым умениям и громкому смеху. Кое-где я слышал отрывистые команды. Разобрать, что говорят, не сумел, но не сомневался, что те, кто имеют право отдавать приказы, стараются не допустить хаоса. Сила врага была в силе собранного кулака. Преимущество в количественном преимуществе. И, с моей точки зрения, распыление этих сил выглядело крайне глупым. Я бы хотел, чтобы они разошлись по всему городу, гоняясь за всё ещё живыми защитниками. Это был бы идеальный вариант. Но если бы сам управлял атакующей стороной, сделал бы всё возможное, чтобы не допустить подобной самодеятельности.

- Повернули с площади! Вижу! - прокричал Марран Зиро. Он тоже уже возродился и вернулся ко второй линии обороны. И теперь пританцовывал у моста.

- Все по местам! - заорал я. - Как только хоть кто-то окажется в зоне поражения, заливать без перерывов! Мочить и топить в реке! Здесь преимущество на нашей стороне!

Вражеская армия, подгоняемая командными воплями, наконец-то разобралась, в чём смысл движения сбитыми рядами. Дорога к мосту шла лишь одна. И теперь она была запружена вперемешку мчавшимися игроками и "неписями".

- Я готов, - ко мне подсел магистр Женну. - Отдохнул не полностью, но силдостаточно.

Я скептически его осмотрел. Один из Пяти Высших магов - мой единственный оставшийся козырь. Его потеря обернётся катастрофой. А необходимость ждать, так сказать, "перезарядки" - всего лишь беда.

- Всё в порядке, Серый Ворон, - поспешил успокоить магистр. - Это ещё далеко не конец.

Его слова наполнили меня уверенностью. Как бы всё не завершилось, я выжму из себя всё. И это "всё" выжму из остальных.

Вражеская лавина приближалась. На другой стороне было так тесно, что никто не сидел на маунтах. Все спешили на своих двоих, мешая друг другу. И перед сужавшимся мостом лавине пришлось сплотиться ещё сильнее. Отчего самые хилые, или самые торопливые не выдержали давления со стороны неигровых персонажей и с громкими воплями с берега полетели в бурный речной поток.

Эти вопли стали сигналом к атаке. Тут даже я не кричал.

Насыщенные магические столбы или тучи стрел улетели навстречу. Да так влетели, что первые неигровые персонажи из числа дружин графов моментально прекратили своё существование. Плотность огня была столь велика, что с противоположного берега в реку, как горох, посыпались не только мёртвые "неписи", но и тушки, оставшиеся от игроков.

Но сзади подгоняли. А потому враг продолжил давить.

- Не дать! Не дать взять наскоком!!! - прокричал я.

Мои слова сопроводили очередные магические умения. А некоторые из вражеских игроков додумались прыгнуть в реку, чтобы попытаться перебраться вплавь. Но так и остались плавать в реке, когда их иссушенные тушки понесло к далёкой решётке в крепостной стене, которая использовалась как канализация.

С вражеской стороны пришёл злобный рык. Не знаю, рычал ли это Антошка, или кто-то другой. Мне было наплевать. Но мне нравилось, что рык этот подтверждал. Он доказывал, что враг напоролся на опасную преграду.

Но всё же это действительно не Антошка рычал. Это рычал невысокий граф Виктор Люциус. Он размахивал ручонками, расталкивал игроков и неигровых персонажей. Требовал у всех свалить к такой-то матери. Ну, то есть отойти в сторонку и не мешать.

За несколько коротких мгновений вражеская толпа отхлынула. Отошла за мост, отошла за пределы поражения стрелами и умениями. На противоположном берегу остался стоять лишь граф Люциус. В него влетали стрелы, его поражала магия. Мы даже видели, как понемногу таяла его "жизнь". Но его, судя по всему, это мало волновало.

Граф Люциус вышел вперёд, расстегнул застёжку плаща и величественно сбросил его на землю прямо перед собственными ногами. Затем принялся размахивать руками на манер, как когда-то передо мной руками размахивала волшебница Вивириас. Он что-то колдовал.

Случившееся лёгкое землетрясение повалило с ног почти весь вражеский "зерг". Кроме неигровых персонажей, разумеется. И почти весь мой "зерг". Затем граф-некромант прокричал что-то грозное и выстрелил ладонями прямо в лежащий на земле плащ.

Никакого дыма не появилось. Никакого адского огня. Просто в следующее мгновение я увидел на месте плаща чёрное-чёрное пятно размером с канализационный люк. Точно такое, какое видел в палатах Вивиарис, точно такое, какое видел, когда изучал улики у тела убиенного Райкарда Пеппина.

Я почувствовал, как раскрылся мой рот. Ничего подобного я не ожидал.

Но куда интереснее было то, что произошло потом.

Виктор Люциус удовлетворённо улыбнулся и потянулся рукой к чёрному пятну под ногами. Из пятна ему навстречу вырвалась когтистая лапа и по-дружески сжала пятерню. Граф опять улыбнулся и потянул на себя, как бы помогая выбраться на белый свет тому, кто скрывался в чёрной бездне.

К раскрывшемуся рту присоединились выпученные глаза; хоть я узнал когтистую лапу, выбравшееся чудовище целиком видел впервые.

Вражеские ряды замерли. Игроки на той стороне практически прекратили дышать. Даже с нашей стороны обстрел уменьшился. Все наблюдали за интересной картиной.

Странный, ужасный зеленокожий демон, сплошь покрытый язвами и бородавками, с острыми зубами и раздваивающимся как у змеи языком, потянулся к графу, сентиментально похрюкал и обнял, словно по-братски. И Виктор Люциус не отстранился.

Но я ошибся, предположив, что встретились два старых друга. И что сейчас один, по просьбе другого, бросится и уничтожит ничтожную помеху.

Вместо этого обнимашки переросли в более близкие: граф и зеленокожий демон стали сливаться воедино. Без диких криков и воплей. Без красочного звукового сопровождения и брызжущей во все стороны кровищи. В абсолютной тишине два закадычных друга превращались в единое целое.

Первые охреневшие вопли пришли с вражеской стороны. Тамошние игроки-тестеры охренели не меньше нашего. Затем подключились и мы, когда два тела слились в непонятную аморфную субстанцию. Эта субстанция бурлила прямо перед мостом. Закипала, как мерзкая магическая жижа. А затем набухла. Как будто что-то взорвалось внутри, но не смогло прорваться наружу. И после этого взрыва из субстанции, пробивая тонкую оболочку, начали прорастать когтистые конечности. Пока не было ни головы, ни ног. Было одно сплошное, вытягивающееся на глазах туловище и множество длинных когтистых отростков, выбирающихся наружу.

Издав утробный рык, чудовище, ранее бывшее графом Люциусом, родило пасть. Огромную пасть с рядами острых акульих зубов. Туловище вытянулось метра на два-три вверх, вытолкнуло толстые, беспалые, мамонтовые ноги. А торчащие с каждого бока конечности, остановились на цифре восемь. И финалом удивительного преображения стала когтистая конечность, потянувшаяся к чёрному пятну на земле и извлёкшее из него нечто, что я видел ранее - она достала из преисподней тот самый "секач". Горящий голубой окантовкой магический серп, который я сам туда и сбросил.

-... твою мать, - прошептал я себе под нос в воцарившейся тишине.

Демон из той самой преисподней, которой так опасалась Вивиарис, выбрался. Слился воедино с учеником Безликого Некроманта и сжимал в одной из восьми рук оружие, убийственное для любого магического существа этого мира. Было отчего маму вспомнить.

- Да уж, - рядом со мной прошептала Вика. Выглядела она не менее офигевшей. - Вот такого поворота мы точно не ожидали.

Глава 29.

Демон расставил в стороны все свои лапищи и зарычал.

Но, опережая его будущие поступки, совершенно неожиданно раздался не менее громкий вопль.

- Виктор, нет! - расталкивая нерасторопных "непосвящённых", сквозь толпу пробирался граф Жорж Гюго. Со своего места я видел, в каком шоке он пребывал. Он играл вполне естественно, когда подскочил к берегу и с ужасом уставился на бывшего коллегу по "графскому" цеху. - Нет, не может быть!

Туша, вобравшая в себя демона из преисподней и графа Виктора Люциуса, развернулась на голос и злобно прошипела, разбрасывая зелёные слюни.

Но граф Гюго не испугался.

- Как ты мог, Виктор!? - закричал он. - Как ты мог продаться дьяволу!?

По обе стороны моста стояла звенящая тишина. Поэтому ответил графу Гюго лишь сам демон. Он злобно зашипел и воздел над головой сияющий "секач".

- Воины мои! - во весь голос закричал граф Гюго. И кричал так громко, как мог кричать только неигровой персонаж. - Направьте мечи на тех, кто впустил в наш мир Стража преисподней! Уничтожьте его! Не позвольте запылать пламени адского пожара!

Сей вопль был для меня не меньшей неожиданностью, чем преображение графа Люциуса. Я в очередной раз уставился на вражескую толпу охреневшими глазами. И помаленьку начал осознавать, что у меня в колоде, кажется, появился ещё один козырь.

Но это было лишь моё желание...

Вопль графа Гюго стал камнем, вызвавшим оползень. После этого вопля те из дружины графа, кто ещё оставался в живых, повернули оружие на своих союзников. Дружинники отреагировали так, как и должны были отреагировать, - подчинились приказу. И набросились на тех, кто теперь стал их врагом.

Правда завязавшаяся схватка, спровоцировавшая радостные крики с нашей стороны и ошеломлённые крики со стороны врага, не сильно повлияла на ситуацию. Не только потому, что силы всё же были не равны. А ещё потому, что зачинщику этой ситуации быстро указали его место.

До нас донёсся свист. А затем все увидели странный магический зигзаг - чудовищно-длинная стрела-копьё, окружённая магической окантовкой, вонзилась графу Гюго прямо в грудь. Седовласый граф вскрикнул, на всю ширину распахнул неверящие глаза, повернул голову в сторону убийцы и вместе со всеми рассмотрел графа Вильфреда Сарториуса. Тот стоял недалече и зло хмурил брови. А рядом, с ещё более недовольной миной на лице, граф Иероним Лаури своим присутствием подтверждал, кто именно отдал ужасный приказ.

Граф Жорж Гюго, эта "непись" высочайшего уровня, отлетел с одной подачи. Сжимая у груди стрелу, он стал заваливаться на бок и рухнул на брусчатку у самого моста. А его падение сопроводил крик уже знакомого орка:

- Уничтожить предателей!

Антошка направил свою армию на тех НПС, кто куролесил в тылу. И призвал быстрее подчистить хвосты.

Но про нас тоже никто не забыл. Хоть удивительная сцена привлекла внимание всех и стала причиной тотального охреневания, останавливаться никто не собирался.

Многорукий демон безразлично посмотрел на тело павшего графа Гюго и повернулся в нашу сторону. А затем сделал первый шаг на мост.

- Ого-о-о-о-о-о-о-нь! - заорал я.

Сотни сгустков магии и сотни стрел ударили в безобразную грудь. Но видимого ущерба не причинили. При прищуривании каждый из нас мог рассмотреть, сколько пунктов "жизни" оставалось у того или иного НПС. Но в этот раз мне показалось, что показатель "жизни" даже не дрогнул.

На моё плечо легла чья-то рука. Я быстро обернулся.

- В этом мире нет места для такого существа, - магистр Женну суровым взглядом смотрел на мост. А потом посмотрел на меня. - Я отправлю его обратно.

- Стойте-стойте-стойте-стойте! - затараторил я, схватив мага за руку. - Вы не понимаете с чем...

- Понимаю, - перебил меня магистр.

- В его руке... Вы видели, что в его руке? Вам нельзя... Он убьёт вас!

- Я знаю, что у него в руке. Я сам создал это.

Мой рот в очередной раз непроизвольно раскрылся. Я сжимал в своих ладонях костлявые тёмноэльфийские пальчики и не мог поверить тому, что услышал.

Нет. Не может быть! Как это он создал "секач"? Он же создан из небесного металла. Его мог создать лишь сам Италан!

Но даже если создал. Зачем? Для чего? Это оружие несёт угрозу ему самому!

- Прости, Серый Ворон, - на лице магистра Женну появилась извиняющаяся улыбка. - Я поступил с тобой не совсем честно. Тебе пришлось играть вслепую... Но тогда у меня не было выбора: я обязан был найти того, кто сможет уничтожить ведьму, пока она не уничтожила меня.

Я замер статуей.

- Я сам вручил "секач" в руки Иеронима Лаури, - признался магистр. - Он поведал, кто способен сделать то, чего не сможет сделать никто другой. Кому она доверяет... Искушение было слишком велико. А шанс казался таким реальным... Но я прогадал. Я ошибся. И теперь созданное мною оружие оказалось в тех руках, в чьих не должно было оказываться. Это моя вина. Моя ошибка. А значит, моя ноша.

- Не пойму. Но зачем??? - удивлению моему просто не было предела. Магистр Женну, с которым я нарабатывал репутацию, который рассказывал мне про "лучик света", который сам пришёл в клан-холл и предложил свои услуги, оказывается, был тем самым мудаком, заказавшим убийство Вивиарис. Ладно, если рассуждать с логической колокольни и изначально знать про непримиримый антагонизм Высших магов, мотивация вполне понятна.

Но почему я? И почему он, в итоге, передумал?

- Я должен был. Я считал, что нашёл способных союзников. Что у нас общие интересы. Но они меня разочаровали. Не только тем, что не справились, но и своими эгоистическими планами, идущими во вред собственной расе. Я совершил ошибку, доверившись тем, кто не заслуживал доверия. И теперь эту ошибку мне придётся исправлять.

- А как же я? - я так и не понял, почему он решил использовать меня, как пешку.

- Ты справился. Ты выкарабкался, - уважительно произнёс маг. - У тебя не было иной возможности выпутаться из ситуации, в которую ты угодил по моей вине. Ты обязан был нанести финальный удар. Но ты справился. Ты доказал, что весьма способный "непосвящённый". Я отдаю тебе должное и помогу не только избавить мир от нечисти, но и сохранить королевство людей за истинным королём, - магистр встал во весь рост, вновь подул в глаза пауку, а затем улыбнулся. - Поверь мне.

Он перепрыгнул через каменную баррикаду, где мы укрывались, и уставился на мост. Чудовище из преисподней, подвергаясь непрекращающемуся обстрелу, наконец его преодолело.

Я тоже выбрался из укрытия, но лишь растерянно пожимал плечами.

- И запомни, - магистр смотрел на меня весьма обеспокоенно. - Если со мной что-то случится, смута обязательно перекинется через границы. Ранее я говорил, что так считает патриарх. Он так считает, потому что планирует использовать смуту в собственных интересах. Чем бы не закончился бунт, он начнёт вторжение. Так что это только начало. Подготовься к атаке с запада, Серый Ворон! Укрепи Асилум!

Громко щёлкнула моя челюсть за спиной отвернувшегося магистра. Он уверенно шёл к мосту, а я офигевал всё сильнее и сильнее.

Оказывается, не только помешанная на идеях феминизма и больная на всю светлоухую голову Нарая Илири хочет оттяпать кусок территорий. Не только владыка Низбад думает, какой жирности навар сможет извлечь из междоусобного конфликта человеков. Но и патриарх расы дроу тоже следит за ситуацией. Я ранее считал, что он укрепляет позиции, возводя магические башни на границах территорий с людьми, чтобы быть готовым к обороне. Ан нет. Он тоже понимает, что лучшая защита - это нападение. И чем бы не закончились местные тёрки, он тоже попытается откусить от пирога кусок. То есть на земли неигровых людей война может прийти одновременно с востока, с запада и с юга. Прийти как раз тогда, когда земли эти раздирает междоусобный конфликт. Фулл-хаус, ёкарный бабай!

Интересная задумка от разработчиков, интересная...

Очередной жуткий рык вырвал меня из дебрей размышлений. Я видел, как магистр Женну приближается к демону. Видел, как он поднял руку, как бы призывая союзные силы прекратить огонь. Я даже продублировал его просьбу как голосом, так и через чатик. А затем вместе со всеми наблюдал, как два магических существа остановились друг напротив друга, словно два стрелка из старых Голливудских вестернов.

Молчаливое противостояние длилось недолго. Демон сжимал в одной из лап убийственный секач. А магистр двумя руками - не менее убийственный посох. И когда противники закончили оценивать друг друга, ринулись в бой.

Ну, как "ринулись". Ринулся лишь демон. Магистр Женну остался стоять на месте и начал поливать магией.

Он бросил под ноги демону знакомое озеро, наносящее чудовищный периодический урон. И хоть в этот раз озеро оказалось не таким уж и большим, да и урон сжирал чужую жизнь не так уж и "чудовищно", он всё-таки сжирал.

Магистр выставил перед собой барьер, в который со всего разбега влетел демон. Раздался треск, будто стекло разбилось - барьер разлетелся, заставив мага пошатнуться. А когда демон потянулся длинной конечностью с зажатым в ней "секачом", магистр, наверное, использовал умение спасения - на долю секунды он исчез и появился в нескольких шагах слева.

- Логично, - прокомментировал я себе под нос. - "Секач" - не шутки. Задача номер раз для магистра - избегать ближнего боя. Иначе одно касание - и пока.

Подтверждая мои предположения, магистр принялся крутиться волчком возле демона, оказавшегося весьма неповоротливым. Пока позволяли запасы "маны", он шмалял из всех орудий - из посоха, то есть, - уворачивался и прыгал во все стороны. Мерзавцы с противоположного берега пытались ему мешать. Разбили всю дружину графа Гюго, постреливали, всё же опасаясь приближаться к мосту, и, как могли, помогали демону. В отличие от нашей, с другой стороны шла беспорядочная пальба.

Яростная схватка между двумя магическими существами не прекращалась. Было видно, что магистр Женну устал. Он уже не скакал так резво. Но ему всё же удавалось уходить от удара. Он маневрировал и заливал безобразную тушу уроном.

"Туша" же, кажется, не имела магических умений. Она тупо лезла напролом, потому что была предназначена лишь для одного - для тарана. Наверное, она хотела обнять магистра и слиться с ним воедино, как ранее слилась с графом Люциусом. Длинные отростки пытались атаковать. Пытались достать тёмного эльфа, чтобы затем скрутить в кокон и нанести финальный удар "секачом". И пока магистр был слишком быстр, пока запасы "маны" позволяли, он уходил от атак.

К сожалению, уклоняться от тысяч тестерских атак он оказался неспособен. Пропустил даже пару попаданий от Вильфреда Сарториуса. Этот ухмыляющийся усатый урод выбрал местечко, где до него не добивали умения защищающейся стороны, ловил момент, выцеливал и посылал стрелу за стрелой.

Но всё же один из Пяти Высших магов "двумирья" - это величина с большой буквы "В". В поединке один на один многолапый неуклюжий демон пусть даже из самой преисподней ему не соперник. Магистр Женну гонял его, кружил вокруг и вливал урон, неэкономно тратя "ману". Он рвал этого демона на куски. В одиночку он сделал то, чего не смогла сделать защищающаяся тестерская братия.

Когда конец демона стал немного предсказуем, враг опомнился. На том берегу опять заорали. Опять зашумели. А затем раздался громкий приказ идти на штурм моста. И первой исполнять приказ бросилась графиня Герания Эш.

Тут уже и я был готов нарушить временное затишье.

- Огонь! Из всех стволов накрыть козлов!

Весёлая рифма придала весомости общему залпу; после первого же попадания графиня-терминатор пошатнулась и припала на одно колено. Затем поднялась, встряхнула головой и зарычала, как раненный зверь.

У графини не осталось собственных рыцарей. Её начальник охраны, ранее ворвавшийся на мост одним из первых, одним из первых и погиб. И ей пришлось действовать в одиночку.

Это было неповторимое зрелище!

Словно главная героиня в жутком, фантасмагорическом фильме, Герания Эш развела руки в стороны, и по её броне заскользила магическая позёмка. Она крепко сжала двуручный меч, издала очередной рык и вновь пошла вперёд.

Но как "пошла"? Она не просто продолжила движение, подставляя морду в открытом забрале под ливень стрел и дождь из магии. Огромный двуручный меч вращался в её руках, как пропеллер. Карлсон позавидовал бы графине, когда под плотным обстрелом, теряя и теряя здоровье, она шла напролом.

На некоторое время небольшое пространство по обе стороны моста превратилось одно огромное побоище. Графиня Герания Эш в полном смысле таяла, пересекая мост. Магистр Женну уже еле двигался. Он прекратил ставить магические барьеры, ловил весь входящий урон от игроков и НПС. Всей его силы хватало лишь на это, чтобы не попасть под "секач". А здоровье того самого обладателя "секача" плавало на самом дне. Он так и не смог навязать магистру правильный бой. Так и не подобрался достаточно близко, чтобы прикоснуться.

- А-а-р-р-р-р-х-х-х!!!

Демон из преисподней, издав предсмертный рык, высоко над головой занёс оружие, способное убить Высшего мага. И в падении попытался дотянуться хотя бы до пальцев на ногах. Но так и не смог: "секач", выставленный на всю длину жуткой руки, вонзился в землю в нескольких сантиметрах от бархатного башмачка.

Магистр, уставший и опустошённый, бросил лишь взгляд на поверженного противника. Выделил взглядом оружие, которое сам создал, из последних сил поднял посох, развернул навершием вперёд и вонзил паука прямо в сияющую голубоватую окантовку.

Тысячи белесо-голубых искр разлетелись в разные стороны. Разлетелись и исчезли через секунды.

К сожалению, над другими демонами магистр Женну так и не успел одержать победу.

Повинуясь очередному приказу, вражеские силы бросились через мост. Умирающая графиня Герания Эш уже перешла на другой берег. Она всё ещё вращала своим пропеллером, отбивая все стрелы, которые могла. Но было очевидно, что и её конец близок.

Правда вражеским руководителям было на неё наплевать. Их интересовал очередной плацдарм.

Поэтому вперёд пошли оставшиеся "неписи". Они утонули в огне наших умений и наших стрел. Они, будучи менее важными неигровыми персонажами, дохли, как мухи.

Но всё же всего нашего урона не хватило, чтобы остановить лавину. Она перебралась через мост.

Герания Эш издала предсмертный вопль и, так и не выпустив из рук меч, упала за секунду до того, как на её спину наступила первая прорвавшаяся ступня. А бесстрашный магистр Женну, одержав свою последнюю победу, не успел отступить. Выжатый досуха, он лишь успел улыбнуться, наблюдая за делами своими. Он разрушил то, что создал сам. И уничтожил одного из тех, кто его обманул.

Накрывшая магистра лавина погребла его. Я лишь успел заметить, как тело скрылось под чужими ногами.

- Не-е-е-е-е-т!!! - не своим голосом заорал я. В этот момент я осознал, что никаких козырей в моей колоде не осталось. Теперь либо мы, либо они. - Всем, чем можете! Всем заливайте!!!

Толпень, топтавшую героического мага, накрыли десятки "куполов". Сотни разных массовых магических умений. Уже через секунду "толпень" визжала, пищала и корчилась. Спасаясь, бросалась в быстрые воды реки, разбегалась в разные стороны. И лишь для того, чтобы угодить под очередной залп.

Но, к сожалению, прорыв уже нельзя было остановить. Затычку из ванны вытащили.

- Выкусите, суки! Выкусите!

Лисандер палил из "эпического" посоха направо и налево. Олеся и Искандер хмурились, то и дело заливая "ману" нуждающимся. Вика больше присматривала за мной, ведь моя группа находилась не на передовой, а в засаде.

- Сражайтесь! Сражайтесь! Не отступать!!! - орал я как резанный.

Общая обстановка после потери магистра складывалась не в нашу пользу. У Антошки тоже практически закончились "неписи". Но у него, в отличие от меня, оставался граф Лаури с сынулькой и та усатая падла, причинившая столько бед. Этот долбаный Вильфред Сарториус, как оказалось, для осадных дел был приспособлен лучше всех. Сказывался класс "лучника". В таком замесе именно высокоуровневый, прокачанный лучник чувствует себя лучше всех. И, посылая стрелу за стрелой, граф Сарториус продолжал доказывать, что мои предположения не лишены смысла.

Я успел вернуться к своим и укрылся за баррикадой. Моя задача состояла в том, чтобы следить за тем, как разворачиваются события и отдавать приказы. Толковые приказы. И, наблюдая за кровавым виртуальным побоищем, я приходил к выводу, что инициатива ускользает из моих рук. Оборонительную точку под номером один мы уже потеряли. Теперь теряем вторую. Выиграть время нам поможет лишь контратака. Мы должны сбросить "зерг" в воду.

- Готовимся атаковать, - прошептал я своей группе, и тем, кто скрывался рядом. Затем торопливо вызвал командный чат и написал: - "Атака всеми силами через 30 секунд. Стоп-паки и "милишники" - плотной толпой. Обрушить этих уродов в реку."

"Приняли", - в командном чате замелькали подтверждения от лидеров кланов и лидеров конст.

- Ла-а-а-анс! Буллет! - закричал я. - Идёте первыми!

Здесь подтверждения я дожидаться не стал. Написал ещё несколько сообщений с просьбой к лучникам и магам подержать наступление. Затем считал секунды, дублируя их в чат. И когда подошло время, а на наш берег переходило всё больше и больше врагов, встал в полный рост, направил на мост мечи и заорал:

- Вперё-ё-ё-ё-ёд! Все вперёд! Топчи говно!

В то же мгновение из-под каждого срубленного дерева, из-под каждого камня, из-за каждой баррикады, из каждого окопа начали выскакивать защитники. Как и всегда, они использовали усиливающие умения - кто повышал урон, кто увеличивал защиту от урона входящего, - а затем с воплями неслись в сторону врага.

Растекающаяся по обе стороны моста вражеская лавина если и ждала подобного, оказалась не готова. Антошка, наверное, уже уверовал, что мост он захватил. А потому первый безумный наскок моих воинов его обескуражил.

Завязалась чудовищная рубка, где на передний план вышли именно игроки. Как атакующие так и защищающиеся.

Эффект внезапности помог нам. Вдали, по левую руку от меня, моим бойцам удалось прижать врага к берегу и многих сбросить в реку. Удалось даже порубить некоторых неигровых персонажей. По правую руку, там, где скрывалась моя группа, дела тоже обстояли неплохо - здесь сосредоточились в основном РДД, а потому удалось дать жару, при этом никого не потеряв.

К сожалению, удар в лоб провалился. Слишком много врагов успели пересечь мост. Когда мои лучшие бойцы ближнего боя врезались в толпу и стали размахивать мечами, кинжалами и пиками, успех сопутствовал лишь на незначительный период времени. Враг удар выдержал, устоял. А затем вновь начал давить.

Наблюдая за тем, как складывается ситуация, я волновался всё сильнее и сильнее. Мы нормально врезали по флангам. А в центре нормально врезали нам. И если я быстро не отдам очередной приказ об отступлении, правый фланг, где скрывались "стеклянные" РДД, скоро окажется отрезан. Антошкиному "зергу" не понадобится много времени, чтобы окружить и разбить тех, кто неприспособлен для ближнего боя. Всех дистанционщиков я обязан увести к стенам дворца и расставить их там.

Иначе...

В очередной раз я ни с кем не советовался. Я не собирал консилиум в чатике и ничего не обсуждал. Я видел обстановку и не боялся принимать решения.

"Во дворец! Группы РДД отступают во дворец! Быстрее, пока нас не отрезали!" - написал я. Затем вскочил и дал натурального леща Лисандеру, который смотрел на меня, как на паникёра.

- Бегом, говорю! Встали и побежали!

Из-за того, что озвучивать приказ голосом я не стал, отступление не приняло массовый характер с самой первой секунды. Но превратилось в поток, чем сильнее нас зажимали по центру.

- Стоп-паки, АОЕшники, держать "зергач"! - проорал я, перепрыгивая через брёвна и камни. Моя пати неслась за мной следом.

Враги или разгадали манёвр, или уверились, что началось паническое бегство. Насмешки, проклятия и оскорбления понеслись в спину тем, кто торопливо улепётывал к стенам дворца.

Но так же прибавились быстрые стрелы и убийственная магия.

Правый фланг обороны посыпался. Часть "зерга" прекратила давить на центр и сместила вектор наступления. Из-за этого досталось и нам: во время отступления мою группу накрыл шквал магического огня. Искандер, Олеся и Вика пытались справляться на бегу. Но некоторые лечащие умения требовали крепко стоять на ногах и времени на использование. Поэтому путь к спасению преодолели лишь я и Искандер. Олесю, Вику и всех остальных магов из моей группы разметали.

- Ничего. Они реснутся, - перепуганный Искандер щурясь рассматривал жалкие остатки собственной "жизни". Я же, как куда лучше экипированный товарищ, к тому же укреплённый заклинанием магистра Женну, перенёс десятки, а может сотни попаданий.

Мы стояли у распахнутых настежь деревянных врат. Невысокая, но крепкая стена опоясывала дворец. Но внутренний дворик был небольшим - метров десять-двадцать от врат до входа во дворец. В этом дворике, хоть и с грехом пополам, всё же могла разместиться моя армия. И я решил, что пришла пора для защиты последней точки обороны. Вторую точку мы ни за что не удержим.

Я прикоснулся к вратам, убедился, что они тоже укреплены раствором и решил, что они смогут выдержать удар. Всё-таки катапульты враг через мост не перетащит, а те пять, что были у меня, разрушены. Мы оккупируем стены и накроем с высоты.

"Общее отступление!" - написал я в командный чат. - "Все, кто реснулся - стоять! Кто ещё сражается - отступайте! Лучшие мили-пачки - сдерживайте!"

Возродившиеся игроки спешили вернуться. Каждого из таких я останавливал своими руками. Дистанционщикам указывал на стены и требовал забираться. Бойцов ближнего боя заставлял прижиматься к стенам или быть готовым к потенциальной контратаке.

- Не тупим! Выполняем! - закричал я, наблюдая, как защитники всё ещё пытаются сражаться, но с каждой секундой их становится всё меньше и меньше.

Где-то внизу раздался рык. Я привстал на цыпочки, рассмотрел знакомые стальные доспехи бордового цвета на знакомом орке. Он всё ещё был далеко, но рычал громко. Размахивал двуручным молотом, призывал игроков не тратить время на честные схватки и давить массой. Наступать и быстрее добраться до стен дворца.

Наверное, слова Антошки помогли моим бойцам сориентироваться. В пылу схватки многие не только ничего не читали, но и не слышали. И лишь когда самый главный вражина подтвердил, что их задача - ворваться в замок, защитники засуетились.

С этого момента отступление приняло массовый характер. Игроки поворачивались спинами, ловили стрелы или магические умения и отправлялись на респаун. Кто-то успел вызвать ездовое животное и топил на пятой скорости. Сыгранные группы отступали сыграно. Они пятились, а не бежали. Стоп-паки из моего клана и из моего альянса пытались сдерживать вражескую пехоту. Урона в таких группах не было совсем. Но выживаемости, грамотного взаимодействия и отсутствия дрожи в коленках хватало. Группы Рансумана, Буллета и Ланселота стояли до конца. Прищурив глаза, я даже заметил, как вражеская волна напоролась на них, как на волнорез. Брызнула по сторонам, охватила, а затем задавила количеством.

- Все назад! Сюда, к вратам! - набрав в лёгкие как можно больше воздуха, я, наконец-то, призвал к общему отступлению.

Я смотрел, как в распахнутые настежь врата влетают всё новые и новые игроки. Как из дворца выбегают те, кто уже успел возродиться и по новой вынимали из ножен оружие. И даже быстро организовал кордон для тех, кто чересчур рвался в бой.

- Да не лезьте вы! - низенький Марран Зиро выставил мускулистые ручищи и помогал держать цепь.

Последние из тех, кто ещё пытался сопротивляться "зергу", дрогнули. Начался побег.

- Высота - пли!!! - закричал я тем, кто занял места на стенах. Там было не менее тесно, чем ранее на крепостных стенах столицы.

Пытаясь поддержать отступление, ударил встречный залп. Самые резвые преследователи превратились в скрюченные тушки. Несколько "неписей" тоже получили по полной. Остатки графской дружины, не имея возможности подлечиться и не имея приказа остановиться, падали под плотным огнём.

- Быстрее!!! - вновь прокричал я, обращаясь к улепётывавшим.

В проход каждую секунду влетали всё новые игроки. В основном, носители "лёгких" доспехов. "Ватные" робоносцы дохли сразу, стоило лишь повернуться спиной к врагу. А всякие "латники" были слишком медлительны.

Поэтому я не стал дожидаться всех. Всё же это игра, а не битва не на жизнь, а на смерть. Кроме процентов, никто не потеряет ничего.

- Запирайте, - тихо сказал я тем, кто прилип к створкам и наблюдал за побегом вместе со мной.

Марран Зиро нахмурился. Он смотрел на меня, словно считал, что я бросаю братьев на произвол судьбы.

- Запирайте! - повторил я и вцепился в створку. - Быстрее! И сразу на стены!

С двух сторон на створки навалились. Защитники ещё отступали. Кто-то даже успел просочиться во всё уменьшающуюся щель, попутно ругаясь или крича: "Не закрывайте! Не закрывайте!". Но многие остались по другую сторону. Щель сужалась с каждой секундой. Створки сошлись с жутким грохотом. Под крики: "Впустите!", пришедшие с другой стороны, несколько человек задвинули укреплённый магией засов.

Я посмотрел на таймер. С начала осады прошло только три часа.

Глава 30.

Поддаваться панике, горевать или реагировать на хмурые лица, которые сейчас за мной наблюдали, было некогда. У нас всё ещё есть преимущество высоты. Надо им воспользоваться и отодвинуть врага от дворцовых стен.

- Огонь по готовности! - прокричал я. Сорвался с места, нашёл ближайшую лестницу, ведущую на стену, и принялся забираться, толкаясь со множеством других защитников. - Заливайте всё подряд! Топите! Тушите! Уничтожайте!

Но мои подсказки уже не требовались, ведь стены реально были оккупированы практически на всём протяжении. А поток возродившихся игроков из дворца шёл безостановочно.

Я влетел на стену и сразу присел, уворачиваясь от встречной стрелы. Осторожно высунул голову и, скользя взглядом по каменным стенам, осмотрелся.

Обзор был отличный, а дела обстояли совсем не безнадёжно.

Со стен в сторону врага летел чудовищный урон. Просто чудовищный. Наступающие игроки падали рядами. Реально целыми рядами превращались в скрюченные туши. Рисковые лучники, бестолковые маги, решившие пострелять по стенам, отлетали быстрее, чем успевали определиться с первой целью. "Милишный" шлак, которого у Антошки хватало, видимо, почуял силу. Дотоптал отступавших защитников, и на их плечах решил снести ворота. Но, понятное дело, ни хрена у них не вышло: наши маги усеяли "куполами" и ядовитыми лужами всё пространство перед вратами. Всё то "мясо", посчитавшее себя тараном, успело лишь удариться о створки, прежде чем сгорело в огне беспощадных ДоТов.

- Так и жить можно, - прошептал я себе под нос.

Ситуация пока радовала. Силы врага реально растаяли. Не зря же мы так упорно сопротивлялись. С вершины я даже рассмотрел хаотичное передвижение вдали. Это игроки, возродившиеся у осадных шатров, спешили обратно. Но времени на то, чтобы сюда добраться, им, конечно же, требовалось куда больше, чем нам.

- Давим, давим, давим, - я не стал кричать, а лишь тихо сказал Навуходоносору.

- Не жалейте "ману"! Не ссыте выглядывать! Убивайте! - своеобразно продублировал мой приказ он.

Неожиданно раздался вой рога. Все высунулись из-за бойниц и увидели, как отходят покалеченные, полуживые "неписи". Со своей позиции я насчитал пятерых оставшихся. Увидел спину графа Лаури и ауры его сынка, а остальных не узнал.

За рогом пришли крики. Антошка, Инсейн и их помощники дружно призывали тестерскую братию отойти от стен и не дохнуть по-дурацки. Идея мне понравилась, ведь помогала перевести дух не только им, но и нам. А нам ещё и помогала выиграть время.

Сначала медленное отступление врага быстро переросло в быстрое, когда в спины со стен полетело ещё больше стрел и магических умений. "Зерг" откатился, потеряв больше половины. Остатки сгруппировались у моста.

- Есть время покурить, - невесело улыбнулся Искандер.

- Есть, но не много, - рядом со мной приземлился Марран Зиро. - Ворон, они, наверное, перегруппировываются. Будут ждать отреспавнившееся подкрепление.

- Согласен, - Навуходоносор тоже теснился рядом. - Может, погнали в контратаку? Прижмём их к мосту?

- Они уже у моста, - буркнул Лисандер.

- Тогда сбросим в реку!

Идея показалась мне интересной. Всё же с момента последней нашей контратаки, закончившейся ничем, в "зерге" враг заметно просел. Вдруг получится вернуть мост под наш контроль.

Я ничего не ответил и решительно поднялся над бойницей. В тут же секунду над моей головой опять промелькнула виданная ранее стрела. Длинная такая, разноцветная.

- Фух! - я выдохнул и вернулся в укрытие.

- Я всё равно тебя прикончу! - откуда-то издали раздался знакомый голос лучшего неигрового стрелка "двумирья". - Ты только засвети эльфийскую мордашку! Ха-ха-ха!

Слова я хорошо расслышал. И голос узнал. Потому-то и решил не искушать судьбу. Хоть я тоже парень непростой, в прекрасной экипировке и раскачанной "сноровкой", ни раз помогавшей уходить от вражеских ударов, всё же лучше не рисковать. Этот усатый хрен, как я понял, специально за мной охотится. Может и подловить ненароком.

- Нет, не надо, - ответил я не Вильфреду Сарторису, а своим соратникам. - Будем следовать плану и сражаться за время.

- Прошла только половина, Лёха, а мы уже зажаты у последней точки, - вокруг меня собиралось всё больше и больше знакомых ребят. В этот раз уже Квантум выразил обеспокоенность.

- Эта точка выглядит более перспективной, чем врата Кресфола, - поспешил успокоить всех я. - Катапульт нет, "неписей" почти не осталось. Уверен, больше никаких демонов из преисподней мы не увидим.

- Они просто будут долбить врата...

- Пусть долбят. Посмотрим, как много времени им понадобится. Да ещё под обстрелом... Давайте не отвлекаться. Всем занять места. Всех РДД поставить на стены, а милишникам и стоп-пакам сосредоточиться у врат. Лекари - не показывайтесь. Держите своих сопартийцев снизу. Пока есть время, садитесь на задницы и копите "ману". Наша задача, когда они вновь пойдут на штурм, вылить на них всё... Всё! По местам! Обеспечим им достойный приём!

Я уселся на стене, свесил ноги и пропал в переписке. А окружавшие меня ребята разбежались раздавать указания. У каждой бойницы собирались по несколько человек, чтобы посменно выдавать урон. Лекари и "энханцеры" ждали под стенами, чтобы не путаться под ногами и не создавать пробки.

Суета стояла и во вражеском стане. Изредка я выглядывал, небезосновательно опасаясь меткой стрелы, но успевал замечать, как стадо увеличивается с каждой минутой. Поток через город шёл безостановочный. Я замечал крошечные фигурки, стекавшиеся к мосту, зло сжимал зубы и с трудом прогонял одолевавшие меня сомнения. Всё же 72 клана, зарегистрировавшиеся на атаку, - не штука. Это просто дохрена людей. А у меня больше не осталось козырей. Магистр Женну упал где-то у самого берега реки, граф Гюго, повернувший штыки своих воинов против союзников, отлетел с одной стрелы. Нарая Илири, магесса Элария и владыка Низбад меня продинамили. А Вивиарис, Вивиарис, наработка репутации с которой выглядела так перспективно, просто исчезла...

Твою мать! Я ж даже забыл спросить у магистра, где она! Он же знает!.. Знал, то есть. И я даже не спросил...

Я сплюнул в раздражении. Сейчас всё неважно. Неважно, куда пропала Вивиарис. Неважно, что задумал патриарх расы дроу. Эта информация мне никак не поможет в свете конечности ЗБТ. Мне бы помогло их наличие у стен Кресфола. А раз их нет, то и похрен.

Я абстрагировался от неважных мыслей и сосредоточился на переписке. Получал подтверждения о занятых участках обороны и всё чаще и чаще отвечал просто "ок".

- Упс. Похоже, передышка закончилась, - Искандер покидать стену не собирался. Он и Олеся оставались здесь, чтобы держать магов полностью заряженными. Это я и Вика должны были спуститься вниз и стоять у самых ворот. Всё же до ворот никак не двадцать метров. Ауры бы по-любому достали.

На нашем берегу, у самого моста, яблоку некуда было упасть. Антошка прекрасно понимал, что надо быть терпеливым. И, видимо, ему удалось разжевать это бестолковому "зергу". Никто не дёргался, никто не подбегал к стенам на расстояние выстрела. Все спокойно ждали указаний. И хоть ручеёк подкреплений продолжался, он всё же превратился в ручеёк, а не шёл лавиной.

- Почти все подтянулись, - прокомментировал я. Затем выбрал командный чат и написал: - "Сразу со старта - максимальный залив. Они скоро пойдут. Ворота держать под особым контролем. Все лучшие пачки - на стены или на башни у врат!"

Подтверждения я уже не читал. Опять запустил ауры, и высунул носик из-за стены.

Антошка не обманул мои ожидания. Единственное что - никаких команд не раздавалось. Ни рог не гудел, ни орочьий бас не летал над толпой. Вся эта масса медленно пошла на приступ.

Но по мере приближения обнаруживались и другие различия: та самая римская "черепаха" двигалась точно в центре, окружённая плотным кольцом. С высоты я сразу заметил эту странность.

Но ещё страннее стало, когда стадо остановилось, так и не дойдя на дистанцию поражения. А "черепаха", набирая и набирая ход, устремилась к вратам.

- Огонь!

- Пли!

- Мочи козлов! - понеслись отовсюду команды.

Кричал не я. Кричали лидеры кланов или лидеры групп. И вся наша мощь обрушилась со стены прямо на щиты.

Урон влетал жуткий. Но с первых подач упали лишь несколько "танков". Наверное, самые слабые из всего стада. В редких промежутках я даже успел рассмотреть яркие световые эффекты использованных лекарских умений. То есть внутри той "черепахи" не только "латники" шагали. Но и те, кто способен их лечить.

Но куда удивительнее было то, что в тех самых промежутках я рассмотрел разноцветные ауры. И это, как оказалось, не "энханцеры" помогали "танкам" выдерживать урон. Это граф Иероним Лаури и его сын Эламон Лаури, низко пригибаясь и стараясь оставаться незаметными, скрывались в чреве "черепахи".

Сначала я не въехал, что происходит. Вроде, никакого тарана они не тащили. Но когда раздался далёкий крик Дрифтера, призывавшего бесстрашных РДД приблизиться и обрушить на врага все свои умения, чтобы враг даже не посмел носа высунуть, я, кажется, разобрался. И выкрикнул в ответ:

- По "черепахе"! По "черепахе", ребята! Срать на тестерское нубьё!

Звучало не особо дипломатично. Но я и так никогда не был дипломатом.

Вражеское стадо реально выдвинулось. Приблизилось и попыталось работать по бойницам. Получалось не очень метко. А ответный огонь самых метких лучников так вообще выкашивал не хуже, чем косой выкашивала сама Смерть. Но всё же цель этой атаки была в другом - помочь "черепахе" преодолеть "ничейную" землю.

Увидев "неписей", я сразу обо всём догадался. А потому раз за разом отчаянно просил дистанционщиков не распылять урон. Не тратить на мусор, прыгающий в отдалении. А уничтожить плотный строй "танков".

В выполнении просьбы мне помогли маги. Лучники, в большей своей части, проигнорировали. Он просто били фраги и веселились. Но маги обрушили на щиты у стен всё, что могли. Закидали "фаерболами", каменными глыбами, льдом и молниями. И значительно проредили ряды.

Но всё же не смогли уничтожить всех. "Черепаха" реально ползла последние метры до врат. Но всё же доползла. А затем, буквально через секунду, кто-то нанёс по вратам первый могучий удар.

Мне показалось, что задрожали стены. Что задрожали охранные башни. И хоть никто из игроков не улетел носом в кювет, каждый ощутил удар.

- Что за хрень? - пробурчал Искандер. - Ты видел таран, Лёха? Я не видел.

- Не видел, - ответил я. - Оставайтесь здесь! Выдавайте урон!

Оставив своих сопартийцев, я спрыгнул вниз. Прикинул расстояние и убедился, что за радиус действия аур никто не выйдет. А затем бросился к запертым вратам.

Там уже танцевал Платон. Его пачка "милишников", как и многие другие пачки, ошивалась рядом. А те, кто успел, прилипли к вратам и искали щели.

- Бум-бум! - два удара друг за другом опрокинули зрителей и заставили ворота содрогнуться.

- Эй, что за дела!? - я подскочил к Платону и схватил его за плечо.

- Лёх, ты не поверишь, - присвистнул Платон. - "Непись" рубит врата! Посмотри сам.

Сие заявление заставило меня поморщиться. Платон уступил место, а я, после очередных двух ударов подряд, прищурился и посмотрел в щель.

Граф Иероним Лаури, окружённый магическимиаурами, которым его снабжал сынок и которыми ранее снабдил его я, парными мечами, несомненно "легендарного" ранга, творил, как говорится, грязь. Прикрытый сверху щитами, он бил по вратам наотмашь. И каждый его удар не отбивал щепки, а выбивал из врат куски "жизни". Он сам стал тараном, которому, безусловно, по силам их снести.

- Придурок долбаный! - сам себя обругал я. Я опять вспомнил, как грязно меня поимели, как заставили ни за хрен собачий раздариться столь важными аурами. Под аурами сынка этот надменный индюк стал похож на одного из Пяти Высших магов.

Но здесь ничего нельзя было поделать. Прошлого не изменить. Но нам вполне по силам сделать так, чтобы у этого неигрового графа не было будущего.

- АОЕхи под врата!!! - вытолкнул я из себя самый громкий вопль. - Сожгите их всех в огней умений!

Под непрекращающийся стук мои бойцы выполнили приказ. На "танков", на "неписей" обрушился шквал умений. Опять появились "купола", опять кто-то накинул тягучую жижу, постепенно вытягивающую жизнь из каждого. И, как мне сообщали сверху, ведь через щель обзор был крайне скудный, дело пошло. "Танки" плавились, уничтожались лекари. Капля за каплей почти всю подтанцовку мои бойцы передушили.

Но, к сожалению, рейдовому боссу по имени Иероним Лаури, на это было начхать. Не так, чтобы абсолютно, ведь на орехи доставалось и ему. Но всё же достаточно, чтобы он даже не забеспокоился.

- Ещё! Ещё огня! - распалялся я и кричал, не переставая. - Эй, ты, надменный лживый подонок! Что ты там телишься? Давай, заходи! Я тебя с твоим бастардом на ремни порежу!

Потерян 1 балл личной репутации с неигровым персонажем "граф Иероним Лаури". Персональная репутация: -4/10

Потерян 1 балл личной репутации с неигровым персонажем "наследник Эламон Лаури". Персональная репутация: -9/10

Я захохотал. Системное оповещение подтвердило, что меня слышат даже через плотно запертые створки.

- Погоди, я доберусь до тебя, эльф! - раздался злобный юношеский голос.

- Не обращай внимания на эльфийскую мразь, Эламон! Подключайся! - голос у графа тоже был далеко не радостный.

И через секунду дверь монотонно начали долбить не два меча, а четыре.

- Я всегда восхищалась твоим умением заводить друзей, - Вика, совершенно неожиданно оказавшаяся рядом, недовольно поморщилась.

Поморщился и я, потому что догадался, что длинный язык привёл совсем не к тем результатам, которые я ожидал.

- Дайте им прикурить! Зажарьте их! - прокричал я, обращаясь к стенам. А затем повернулся к Паттону. - Платон, собери всех сильных. Если этот чёрт ворвётся, мы его здесь порубим в капусту. Главное, чтобы он упал сразу, а не убежал.

- Сейчас напишу, - кивнул головой Платон.

- За ним ворвутся другие, - тихо прошептала Вика. - Это самое главное.

Её опасения передались и мне. Всё же граф Лаури - реально таран для игроков. Они куда опаснее. Вернее, их количество.

Испуганно поглядывая на врата, я погрузился в быструю переписку. Раздал множество указаний и попросил держать стадо на расстоянии. Пока, вроде бы, мои дистанционщики справлялись.

Ворота вздрагивали от каждого удара. Через несколько секунд появилась первая трещина. Я срочно вызвал ко входу пачку Ланцелота и поставил задачу принять весь урон на себя, если всё же граф и его сынок прорвутся. А если сработают умения агрессии, удержать.

- Они через нас не пройдут, - уверенно заявил Ланцелот.

Но я не был столь уверен. Поэтому, после того, как от ворот отлетел очередной кусок и просто растаял на земле, я вызвал на помощь свою пачку. Поставил Лисандера и остальных в ряд и приказал наливать по полной, лишь только покажется уродливая мордаха графа Лаури.

И она-таки показалась: после очередной серии ударов в правой створке образовалась зияющая дыра. Граф оказался в прицеле и тут же отхватил по самые помидоры. Но его это мало напугало. Он зарычал, конечно. Даже заметную часть "жизни" потерял. Но рубить врата не прекратил. Покрытый защитными и атакующими аурами, он пробивал дорогу захватчикам.

- Ну же! Ну же! Давайте! - скакал я, призывая всех выдавать максимум.

Но на стенах дела уже шли не так хорошо. Там чаще пригибались, уходя от ответных умений, чем атаковали сами. Враг заставил наших пулемётчиков прижаться к земле.

Здесь же граф Лаури добивал правую створку. Если он её разрушит, лишь вопрос времени, когда стадо просочится внутрь.

- Мочите Эламона!!! - заорал я. Только сейчас до меня дошло, почему всё идёт так туго. - Сынульку мочите! Залейте уроном! Отключите ауры!

Это помогло мало, если честно. Хоть вектор атаки моей группы сменился, всё же Эламон тоже был не простой игрок, а именной неигровой персонаж с уникальным искусственным интеллектом. Очередной рейдовый босс, туды его в качель...

Треск ломающегося дерева послужил звуковым сопровождением великолепной картины: отец и сын, находясь под чудовищным обстрелом, сломали правую створку. Оба выглядели, как избитые и измученные путники. Но оба не отступали и не убегали. Оба успешно выполнили именно то, что задумали.

Где-то вдали раздался многоголосый вопль. Я не видел, но понял, что Антошкино "мясо" узнало, что появилась очередная брешь. И, видимо, выдвинулось на штурм.

Но и мы не пальцем деланные. Никто из нас не дрогнул. А группы "милишников", ждавшие своего часа, плотным кулаком ударили по графу и его сыну. Они были готовы заклеить брешь своими телами, если придётся.

Иероним Лаури скрестил перед собой мечи и встретил атаку. Но справиться с таким входящим уроном уже был не в силах даже он: ему реально так напихали, что полоса "жизни" стремительно понеслась вниз.

Его сын Эламон, находившийся в фокусе моей группы, лишь успел броситься к отцу на помощь. Но закрыть своим телом не смог. Смог лишь несколько раз взмахнуть мечами, кого-то зарубить даже. Но его более тонкая полоса "жизни" неслась в сторону дна ещё стремительнее.

Последним их подвигом стал шаг, который они всё же смогли сделать в сторону королевского дворца. Они попытались расширить плацдарм ценой своей жизни. И им это даже удалось.

А затем, собравшаяся у врат человеческая масса и магические умения, погребли их обоих. Граф Лаури картинно выгнулся, будто за сцену гибели планировал получить "оскар", а Эламон попытался закрыть отца своим телом. И вот так - чуть ли не в обнимку друг с другом - они упали на землю у самых врат.

Но не успели тела упасть, раздался протяжный вопль:

- Н - Е - Е - Е - Е - Е - Е - Е - Т!!!

Голос был женский. Истеричный такой, надрывный. Никто ничего не понимал до тех пор, когда буквально через полсекунды с места гибели двух неигровых персонажей во все стороны брызнула магия. Зародился переливающийся магический шар. Он вырастал и вырастал в размерах, а когда достиг пика, разорвался мощностью в тротиловом эквиваленте не меньше мощности ядерного взрыва.

Створки снесло подчистую. Как ещё целую левую, так и почти уничтоженную правую. Всех тех игроков, кто кромсал графа Лаури, смело. Чудовищная взрывная волна разметала и сотни тех, кто приближался к вратам с внешней стороны, и десятки тех, кто топтался у внутренней.

В том числе меня и Вику.

Но если "ватную" Вику унесло в космос, то я взрыв пережил. Я один.

Очки жизни: 80/1450

Эту информацию я прочёл уже лёжа на спине и отлетев на несколько метров. Наверное, всё же не зря перед самой осадой я получил бонус от магистра, не зря обзавёлся лучшей бижутерией, не зря беспокоился о экипировке. Ведь я единственный, кто не превратился в безжизненную тушку. Я единственный, кто смог увидеть то, что произошло затем.

В эпицентре взрыва, сидя на коленях, самыми натуральными слезами рыдала магесса Элария. Она держала на руках голову беловолосого юноши, гладила его чёлку и нежно прикасалась к щекам.

Испытав очередной впрыск гигантской дозы охренина, я наблюдал за неожиданным зрелищем в течение долгих двух секунд. И чуть меньше времени понадобилось, чтобы во всём разобраться.

Так вот оно что! Вот, кто та самая "недолгая эльфийская подруга", как говорил о ней Иероним Лаури. Вот та, кто бросила и его, и собственного сына. Вот та, кто поведала, каким образом можно разделить усиливающую магию.

Хоть доказательств материнства у меня не было, да и генетическую экспертизу я не успел заказать, сомнений в предположениях не испытывал. Мать Эламона Лаури - магесса Элария! Факт!

Теперь понятно, почему она ненавидит мужиков. Гражданский брак неудачный... Да и сам граф Лаури - тот ещё козёл... Упокой Италан его мерзкую неигровую душонку.

Спустя две секунды после взрыва, магесса всё ещё рыдала над ликом сына. Но на третьей секунде, её брови злобно нахмурились. На четвёртой она с презрением посмотрела на лежавшее рядом с телом сына тело отца. Привстала, и со всего размаху засадила по телу ногой. Да так засадила, что тело графа Лаури впечаталось в стену. По-настоящему впечаталось. Слилось с ней и застыло, как орнамент в засохшем цементе.

Узрев очередной ужас, я замер. Кажется, я начал понимать, кто самый великий из пяти Высших магов.

Поставив окончательную точку в неигровом существовании графа Лаури, магесса, наконец-то, обратила свой взор на меня. Она склонилась над Эламоном, уложила его в свои руки, как в люльку, и медленно вознеслась над землёй. Зависла в полуметре, наверное. И уже оттуда наградила меня таким взглядом, что я подумал немедленно выйти из игры, спуститься в подвал и затаиться в самой тихой щели, которую бы обнаружил. Взгляд магессы, злобный и полный неприкрытой ненависти, не обещал Серому Ворону ничего хорошего.

Но всё же магесса ничего не сказала напоследок. Она или была убита горем, или сейчас просто не хватало слов. Вокруг неё начал материализоваться магический кокон. Он заключил её в объятия и забурлил внутри молниями. А ещё через секунду и она, и лежавший на её руках Эламон просто исчезли. Исчезли, оставив мне на память весьма запоминающуюся картинку. Взгляд магессы более чем откровенно намекал, что она ничего не забудет. Ничего не забудет и ничего не простит.

Глава 31.

Когда лопнул магический пузырь, передо мной открылась весьма невесёлая картина. Сила взрыва смела обе створки, и теперь на их месте появился незащищённый проход. И в этот проход, победно крича, спешила ворваться толпа воодушевлённых игроков.

Всё ещё сидя на заднице и пребывая в состоянии шока, я чисто машинально выхватил и испил зелье "жизни". Но меня это не спасло совершенно никак: стадо ворвалось и меня растоптало. Я даже не разобрался, чей башмак наступил на эльфийское лицо последним.

А затем в течение следующих десяти секунд в образе призрака я смотрел, как лавина растекается по внутреннему дворику. Кто-то пнул меня напоследок, конечно. Как можно не ударить того, кто уже лежит?.. Но львиная доля игроков двумя рукавами разошлась по сторонам.

И здесь они уже получили по полной. Со стороны королевского дворца им навстречу неслась моя армия. Дистанционщики разворачивались на стенах и заливали внутренний двор магией и стрелами. За те десять секунд, где в призрачном мире я мучился от бессилия, успел осмотреться и заметить, что всё не так уж и печально.

А затем я возродился.

- Ну шо, Лёха, нам... э-э-э... звезда? - Квантум появился у иконы Италана за секунду до меня.

- Какая звезда? - не вкурил я. Мои мысли судорожно метались.

- Ну, та самая, - простодушно пожал плечами он.

- Та самая "звезда", которая не звезда, а... - наконец, до меня дошло.

- Да-да, - торопливо перебил он. - Она самая.

- А вот хрен! - я даже дулю показал. Не Олегу конкретно, а просто выставил перед собой, чтобы абсолютно все поняли, что до "звезды" ещё далеко. - Выводите всех наружу! Выдавливайте их.

Возродившиеся защитники бросились вон из дворца. Я же, в отличие от большинства, отошёл на пару шагов и нырнул в командный чат.

"Выбить уродов за стены! Опустошайте ряды! Мы здесь можем ресаться, они - нет! Выбивайте и выдавливайте!"

Эти слова я успел напечатать несколько раз. Но меня быстро привели в чувство мои маги. Вся группа уже собралась и чуть ли не теребила за эльфийское ухо, требуя активировать ауры. Я проделал нехитрые манипуляции и повёл за собой на выход.

- Нет, не туда! - Вика дёрнула меня за рукав, когда мы оказались практически на пороге, и указывала пальцем вверх. - На балкон! Там три мага легко разместятся. Наверх!

Первым разобрался в её словах Лисандер. Он осмотрелся, заметил каменную лестницу с правой стороны от входа и побежал. А за ним рванули остальные.

Маги забрались первыми и принялись осторожно выглядывать. А затем дали жару.

Мне тоже непозволительно было укрываться за личиной саппорта. Хоть я мог просто стоять у стеночки, курить или ковыряться в носу, не мог себе этого позволить. Мне нужен был обзор, чтобы иметь возможность принимать решения.

Решительно толкнув Лисандера плечом, я протиснулся на каменный балкончик. Вчетвером тут уже было тесновато.

Но удобства меня мало волновали.

Человеческая река протекала прямо под нашими ногами. Поток всё входил и входил через расчищенный справа проход. Слева слышались взрывы, свист стрел. Были видны фейерверки умений. Толпу пытались сдерживать со всех сторон. Рубка шла повсюду: между ухоженными клумбами, у декоративных фонтанчиков, за стволами фруктовых деревьев, или просто стенка на стенку.

Балконные перила прямо передо мной брызнули каменными осколками. Я принялся отплёвываться от попавшей в рот крошки и инстинктивно присел.

- Да сколько ж можно-то! - недовольно произнёс знакомый голос.

Не поднимаясь с пола, я посмотрел в щель между ногами робоносцев и увидел злющего Вильфреда Сарториуса. Этот придурок забрался на крепостную стену, стоял у бойницы и смотрел в нашу сторону. И очередной раз подтвердил, что охотился именно за мной.

- Опять промазал, падла, - про себя хихикнул я. А вслух закричал: - На стене "непись" с луком! Убейте её! Додавите, пацаны!

Уверен, меня услышали. Но поскольку ни к кому конкретно я не обращался, пришлось опять поработать в командном чате.

"Парни! Последний граф на стене левее врат! С луком стоит! Стоп-паки и "хэвики", займитесь им! Только вы сможете выдержать его урон!"

- Фи-и-и-и-ть! - это просвистела очередная стрела-копьё. И в этот раз ей удалось забрать игровую жизнь. Правда не мою, а одного из ватных магов.

- Вы аккуратнее, - посоветовал я. - Выглянули - пальнули. Не светитесь зря.

Маги меня послушали. А потому следующие несколько секунд мы наблюдали с безопасного места, как "милишники" идут в наступление. И наступали они теперь с определённой целью.

Не знаю, заботила ли Антошку жизнь последнего из оставшихся в живых графов. Скорее, нет. Ибо никто из его стада даже не попытался оказать Вильфреду Сарториусу помощь, когда клином пошли мои "танки".

Клин протоптал тропу во вражеском "зерге". С дальних стен и разных балконов подключились РДД. Пространство немного расчистилось, а затем плотный латный строй принялся взбираться по каменной лестнице на стену.

Граф Сарториус не сразу разобрался, что пушистый зверёк идёт именно за ним. Он даже пострелять успел в ряды щитов. К собственному удивлению, никого не выбил и даже не смог замедлить поток. Он смог лишь проорать, чтобы никчёмные "непосвящённые" помогли ему.

Но никто так и не пришёл на помощь.

Граф дал по тапкам прямо по стене. Напоролся на парочку защитников, преградивших дорогу, и снёс обоих по очереди. Затем посмотрел вниз, намереваясь прыгнуть во внутренний двор. Но там его уже ждали "милишники". Оттуда в графа летели метательные ножи. Его "жизнь" проседала, но всё ещё держалась приблизительно на шестидесяти процентах.

Потом Вильфред Сарториус бросил взгляд по другую сторону стены. Но там ему тоже что-то не понравилось. И он опять попытался смыться. Но тут уже подошёл латный кулак. Кто-то удачно воспользовался умениями агрессии, заставлявшими врага атаковать. И графу, вопреки желанию, пришлось пару раз пальнуть.

В этот момент его и догнали. Накинулись, как пираньи на куриную тушку. Мечами и кинжалами откусывали кусочки "жизни".

Граф, надо признать, сопротивлялся. Он отпрыгивал, бил ногами наступавших. Кого-то даже пинком сбросил со стены. Терял и терял здоровье, а затем опять отступал.

Он практически вышел за угол обзора, когда, наконец, за него взялись самые профессиональные профессионалы. Я увидел вдали Буллета и Дистина. Они находились на самом острие. Граф отбивался луком в ближнем бою. Ну, отмахивался, то есть. Но его не отпускали. Даже взобравшееся на стены и бежавшее к нему подкрепление не успело спасти.

Группа Силли и Буллета развернулась навстречу врагу, а гном Святой Дистин ломанулся на графа, опустив голову, словно бык на корриде. Он ударил графа стальным шлемом прямо в живот, обхватил за талию, а затем столкнул со стены. И вместе с ним улетел куда-то по направлению к бурлившей в отдалении реки.

В следующее мгновение мои бесстрашные бойцы утонули в очередной порции вражеского мяса. У "мяса" преимущество было многократное, а потому я даже не стал досматривать. Я сплюнул, сбежал на пару пролётов вниз и уставился в сторону иконы Италана, где возрождались защитники.

Дистина я искал взглядом недолго. Через несколько секунд он возник из ниоткуда прямо у иконы.

- Димо-о-о-он! - заорал я, надеясь на подтверждение.

Гном меня услышал, поискал взглядом, нашёл, улыбнулся и показал "класс". И тогда я облегчённо выдохнул, ибо последнюю самую опасную "непись", походу, мы уничтожили.

Но даже уничтожив неигровых персонажей, мы бы никак не добились паритета. Враг превышал нас количественно, враг уже ворвался во внутренний двор, враг стоял в шаге от того, чтобы закончить осаду в свою пользу.

Я бросил взгляд на таймер. Прошло четыре часа. Ещё два впереди. Ещё два часа держаться, а преимуществ больше не осталось. Крепостные стены Антошка преодолел. Мост преодолел. Во внутренний двор ворвался. Осталась самая малость - ворваться во дворец, пробиться к трону и установить осадный флаг.

- Выдавливают! Выдавливают! - от размышлений меня отвлёк очередной отчаянный крик. Кричали защитники, кричали повсюду.

Я оставил свою группу и спрыгнул со ступеней прямо в тронный зал. Мои бойцы возрождались безостановочно. Со стороны внутреннего двора шли радостные крики, угрозы или нецензурные обещания разорвать кого-то в клочья.

Я метнулся к распахнутым настежь вратам, где буквально месяц назад меня встречал Айден Никол или королевская стража проверяла паспорт перед балом. Я посмотрел перед собой и крепко сжал зубы: это - последний рубеж! Этот рубеж мы не позволим им преодолеть!

- Закрывайте, - тихо сказал я тем, кто волею случая оказался рядом. - Закрывайте, парни.

Меня услышали, но не послушались. Всё же во внутреннем дворе всё ещё продолжали сражаться. Игроки постоянно возрождались и вновь и вновь шли в атаку.

- Что, это всё?

- Зажимаемся?

- Да вперёд! Щас их раздавим, - советы шли отовсюду.

Пришлось повысить голос, чтобы восстановить порядок.

Мне помогли лидеры других кланов: Навуходоносор и Марран Зиро конкретно. Обсуждать времени не было. Время оставалось лишь запереть врата и грамотно выставить оборону.

Никто даже не стал звать тех, кто ещё сражался. Их жертва позволит нам выиграть несколько минут времени. Будет даже лучше, если они продолжат сражаться, не зная, что помощь так и не придёт.

С громким гулом врата закрылись за теми, кто всё же рискнул выскочить во внутренний двор, желая успеть стрельнуть пару фрагов.

- Это ещё не конец! - громко закричал я, оказавшись в плотной толпе. В тронный зал все вмещались с большим трудом. - Не забывайте, где им приходится возрождаться. Все ренджевики - на балконы! На крышу дворца даже залезайте, если найдёте проход! И ведите огонь с любой высоты, где вам не смогут ответить достойно! Опустошайте ряды!

Многие бросились выполнять команду. Рассыпались по дворцу, забирались по лестницам, толпились у балконов. Но абсолютное большинство лишь хмурилось и недоверчиво смотрело на своего командира. Это большинство не хуже меня понимало, что времени у врага ещё вагон и маленькая тележка.

На негнущихся ногах я задумчиво промаршировал от врат до королевского трона. Вера в свои силы меня покидала. Никоим образом мы не сможем удержать тронный зал после того, как створки вынесут. А они их вынесут. Тут к бабке не ходи. Может, не быстро, но вынесут. А затем затекут внутрь селевым потоком. Ладно, уверен, мы сможем встретить их достойно. Если я грамотно расставлю дистанционщиков на балконах и по флангам, а всех "миликов" в несколько рядов плотно поставлю у самых врат, первый натиск мы выдержим. Но даже если отдадим одного за трёх, Антошке всего-то надо прорваться в тронный зал и посеять хаос. Запустить кого-нибудь умелого и разнести на молекулы икону Италана, чтобы мы лишились возможности возрождаться. А дальше дело техники. "Зергу" даже оружие не понадобится - он воспользуется подошвами и растопчет всех оставшихся.

- Что будем делать? Каков план? - Навуходоносор схватил меня за рукав.

- Что снаружи?

- Дочищают, кажись. Как мы действуем? Как договаривались?

- Да. Выстраивайте стоп-паки перед вратами. Лекарей и РДД по краям, чтобы залить тех, кто рискнёт ворваться первым.

- То есть контратаки не будет? - задал вопрос кто-то незнакомый.

Его поддержали гулом. Особенно те, кто уже возродился после того, как мы заперли врата, оставив сражавшихся во дворе.

- Пока создаём монолит, - ответил я. - Я оценю возможности. Готовьтесь выдвигаться сразу, на всякий случай.

Не обращая ни на кого внимания, я пробился через притихшую толпу, взобрался по лестнице и попросил для себя немного места среди тех, кто рисковал собой у балконов.

Но я не за фрагами пришёл. Мне необходим был обзор.

В фонтанах плескались потенциальные победили. Основная масса держалась подальше от мест, откуда могла прилететь опасная стрела или убийственная магия. Толпа собиралась у клумб, а те, кто мчал на маунтах от самых осадных шатров, осторожно просачивались вдоль стен, чтобы избежать возможности вновь скакать обратно.

Я рыскал взглядом, оценивал ситуацию, и вскоре обнаружил Антошку. Огромный орк в непростых доспехах и с весьма непростым двуручным молотом стоял в окружении других игроков. Человек двадцать-тридцать что-то горячо обсуждали и жестикулировали. Вероятно, одни требовали наступать немедленно, а другие просили подождать отставших. Это показалось мне более логичным, с учётом того, что времени ещё масса, а преодолеть осталось последнюю преграду.

- М-да, - сам себе сказал я. - Они соберут мощный кулак и закончат осаду одним решительным ударом. Этот даун потом на форуме слюнями изойдёт...

Я ещё некоторое время сидел на коленках, украдкой изучая диспозицию и изредка уворачиваясь от стрел. Самые голодные Антошкины нагибаторы уже оккупировали стену напротив входа во дворец. Оттуда пытались перестреливаться с теми, кто рисковал на балконах, или просто занимали выгодные точки для поддержки будущего прорыва.

Ситуация меня совсем не радовала. Я не видел возможности для контратаки. Если мы сейчас откроем ворота и пойдём в атаку, нам "звезда". Именно та, которую имел в виду Квантум... Нас крепко встретят на земле и не менее крепко над землёй. С учётом того, что нас меньше, с учётом неизбежного хаоса, ряды наши поредеют слишком быстро. И тогда враг на наших плечах ворвётся в тронный зал королевского дворца. Разобьёт икону. И... И "звезда", в общем.

Спустился я вниз, прекрасно понимая, что это всё. Нас ждёт последний и решительный бой. И, скорее всего, не победный.

Игроки окружали меня. Смотрели хмуро, или смотрели с надеждой. Сокланы похлопывали по плечам, члены альянса не сходили с мест, которые уже заняли для финальной обороны. Этот момент мы обсуждали ранее и решили, что если до этого дойдёт, создадим здесь критическую массу. И постараемся просто выиграть время.

- Ну, что, Лёха? Вот и всё? - грустно улыбнулся Платон. Он стоял передо мной в окружении своей группы. Рядом с ним нервничал его протеже. Тот самый игрок-некромант, которого мы приютили и который был нам безгранично благодарен не только за гостеприимство, но и за помощь.

Столкнувшись взглядом с Отрешённым, я некоторое время не узнавал его. Будто сквозь смотрел. Но затем, сфокусировавшись, понял, кто передо мной, и вспомнил, что он мне рассказывал совсем недавно. Я вспомнил, на что этот класс способен.

Отвечаю, меня просто осенило. Ранее я даже не рассматривал такой вариант развития событий. Я просто вовремя увидел и вовремя вспомнил.

- Эврика! - вскричал я. Затем подскочил к некроманту 76-го уровня, схватил его за шкирку и потащил за собой.

В этом зале я был если не сотню раз, то где-то близко к этой цифре. И на балу хорошо осмотрелся, и во времена детективных исследований, и во времена личного общения с королём Гилбертом Пеппиным. Тронный зал, да и сам Хребет Италана, я успел изучить, как свои пять пальцев.

- Стой, Лёха! Ты что творишь!?

Кричал Платон. Кричал потому, что бедолагу некроманта я, ничуть не церемонясь, тащил прямо дальним витражам. К окнам, выводившим в сторону океана.

В тронном зале загудели. Передо мной расступалось испуганное тестерское море, а Отрешённый даже не пытался вырваться.

Я подтащил его к широкому, искусно нарисованному витражу того самого человеческого божества, выхватил один из мечей и разнёс витраж за несколько ударов.

Тут-то мои сокланы реально испугались, что клан-лидер сошёл с ума. Армия крикунов подскочила и чуть ли не попыталась надеть на меня смирительную рубашку.

- Стой, Лёха! Стой!

- Ты сбросить его хочешь, что ли?

- Остановите его! Что вы смотрите!?

Я высунул мордашку из окна и обрадованно улыбнулся, когда понял, что не ошибся в предположениях. Всё же я правильный витраж вынес.

- Так, тихо! - отбил я все руки, ко мне тянувшиеся. - Угомонитесь! Димон... Отрешённый, то есть, - я отпустил того и указал пальцем на окно. - Выгляни. Видишь, волны беснуются? Видишь реку чуть правее окон?

Отрешённый испуганно посмотрел на меня, а затем выглянул из окна.

- Всё равно, что с крыши двенадцатиэтажки смотрю, - ответил он.

- В игре всё немного не по фен-шую, - объяснил я. - Конкретно эта река не впадает в океан. Она берёт своё начало из океана и протекает через Кресфол. Именно через эту реку мост перекинут. Мост, который мы недавно не смогли удержать. Она течёт до решётки в крепостной стене, а дальше аж до самой эльфийской столицы, где впадает в озеро Рин.

- Ну-у-у-у, и? - бедолага вообще не понимал, зачем вынужден выслушивать урок географии.

- Теперь и ты отправишься покорять эту реку, - я улыбался во весь рот, потому что идея нравилась мне всё больше и больше. Она выглядела невероятной, но, судя по тому, что я успел узнать о классе "некромант", вполне реальной.

Кто-то вдали, я заметил, покрутил пальцем у виска. Вокруг нас собралась куча народа. Все внимательно прислушивались. Но даже самые верные мои соратники всё ещё нихрена не понимали.

- Тебе предстоит выполнить важную миссию, маленький ты некромант, - я схватил его за плечи и чуть ли не закружил в хороводе. - Тебе придётся прыгнуть в реку, доплыть до моста, выбраться на берег и отыскать тело магистра Женну. А затем... Ха-ха! А затем ты его воскресишь! - я чуть реально не запрыгал от радости. - Димон, ты покажешь, на что способен такой невероятно редкий класс и воскресишь одного из Пяти Высших магов!

Отрешённый сначала не врубился. Затем его брови пошли вверх. А затем он даже зубами щёлкнул.

И только потом, наконец, улыбнулся.

- Воскресишь и направишь в спины атакующим! Ты нанесёшь удар в тыл! Это наш единственный шанс на успешную контратаку!

- Го-ди-тся! Мля, годится! - Отрешённый всё же сообразил. - Отвечаю, смогу! Да-да-да! Мобов же ресал! Дохлых "неписей" ресал! Смогу и этого! Смогу!

- Хренасе ты выдумщик, - уважительно присвистнул Навуходоносор.

Отрешённый ещё раз выглянул из разбитого окна, оценил расстояние и засмеялся:

- Лидер клана пытается продать мне билет в один конец. Но я не дурак, чтобы отказаться.

Идею, наконец, смогли разжевать и проглотить остальные. У выбитого окна быстро собралась пробка. Все выглядывали, хмыкали и присвистывали.

- Мне б помощь не помешала, - Отрешённый чесал макушку. - Всё же не со стула на пол прыгать. Надо, наверное, хилку тикающую перед прыжком получить, и зелье "жизни" сожрать после падения. Не должен сдохнуть, по идее.

- Получишь, - пулей выстрелил я.

- И пару даггерщиков, наверное. С "инвизом" которые. Чтобы прикрыть смогли, если что. Или отвлечь внимание.

- Илюха! Шотга-а-ан!!! - заорал я.

- Да тут я, Лёха. Не ори, - Илья и так пританцовывал у окна. - Я готов поддержать.

- Тогда твоя пачка пойдёт...

- А я? И я могу! Ну пожалуйста!

Очухалась и Катя. Клянусь, в течение осады я её ни разу не видел. Не видел и не слышал. Увидев сейчас, я даже на мгновение удивился, что она здесь. Ведь совершенно про неё забыл.

Но умоляющие глаза притихшей одинокой кошки больше не вызывали у меня раздражения. Безразличие и равнодушие - да. А вот в груди ничего не ёкало при виде этих глаз.

Я бросил на Катю взгляд с прищуром. Сотый уровень она так и не вымучила. На 92-м застряла. Но это и так был уровень, которого мало кто успел достичь в "двумирье". А значит, если случится замес какой, она на своём тёмном кинжальщике будет выдавать так, что мало не покажется никому. То есть сможет прикрыть "отрешённую" задницу.

- Хорошо, - кивнул головой я. - Из кинжальщиков - ты и Илья. Третьим идёт Отрешённый. Возьмите ещё двух хилов, чтобы подлечили перед полётом, во время полёта и после полёта. Да и в бою, если что поддержат.

- Ещё два места есть. Кого оставить? - Шотган смотрел то на меня, то на своих притихших бойцов. Уверен, не только им, но и многим другим хотелось поучаствовать в самоубийственной вылазке. Особенно с учётом того, что она может оказаться успешной.

- Возьмите ещё одного лекаря, - решил я. - Вырвите из чужой пачки. И топового "энханцера"... Не меня, ясен хрен! Следующего по старшинству. И... И в добрый путь.

После этих слов закружился водоворот подготовительных процессов. Кто-то даже пытался пристроиться в уже собранную группу по блату или без оного. К Кате и Шотгану подходили другие кинжальщики, но оба уверенно отвечали отказом.

- В общем так, - я положил руки на плечи Отрешённого и Шотгана. - Перед прыжком пусть хилы вас поддержат исцеляющими умениями, которые восстанавливают здоровье в течение времени. Потом ещё раз, если переживёте падение. Дальше плывите и укройтесь под мостом. Если там кто-то ещё остался, то только те, кто спешит из осадных шатров. Ну а дальше дело техники: воскресить магистра и направить во внутренний двор. Пусть тут грязь делает. Всё понятно?

- Да.

- Да.

- Сделаем, Лёха.

- Всё, погнали.

Группа счастливых энтузиастов, среди которых даже лекари выглядели счастливыми, выполнили всё правильно. Запустили умения, а потом по очереди выпрыгнули.

Мы с оставшимся Шотгнаном выглянули из окна, пытаясь рассмотреть головешки над поверхностью воды. И даже разглядели кого-то.

- Тихо, не мешайте! - попросил я остальных зрителей, которые невежливо пытались подвинуть нас от окна. - Илюха, - обратился я к своему топовому кинжальщику. - Сделай так, чтобы Отрешённый прожил достаточно долго. Проследи, чтобы ему удалось. Пусть вас всех убьют, но он должен успеть. Понял?

- Сделаю, Лёха, - пообещал он. - Ждите подкрепление.

А затем выпрыгнул из окна.

Но я не стал за ним наблюдать. Уступил место другим страждущим.

- Хорошая идея, - уважительно хмыкнул Искандер. Давно прошли времена, когда он смотрел на меня, как на неоперившегося юнца. - Очень будет интересно узнать, что из неё получится.

- Как и нам всем, - улыбнулся я.

Сейчас я был собой крайне доволен.

Глава 32.

После неожиданного события защитники приободрились. Хоть немногие были в курсе задумки, информация передавалась из уст в уста. Таким образом мне удалось наполнить надеждой сердца игроков, ставших со мной под одни знамёна.

Пребывая в возбуждении, я прыжками перебежал через весь тронный зал, похлопал в ладоши, как хороший дирижёр, призывая стоп-паки не расслабляться, и по ступеням забрался на балкон, где перестрелки и охота за фрагами не прекращались.

За прошедшие несколько минут ничего не поменялось, как мне показалось. На фоне огромности "зерга", было непонятно, прирос он в количестве или нет. Наверное всё же прирос, если учитывать, что атакующие ряды всё ещё продолжали выстраиваться. Фюрер Антошка и его фельдмаршалы ходили между рядов и грозными криками намекали, что близится финальный бой.

Это понимал и я.

Поэтому необходимости обозревать с высоты неизбежный штурм уже не было. Я сбежал в тронный зал и заразил всех собственной активностью. Требовал от каждого носителя латных доспехов стоять до конца. Жрать зелья, использовать защитные умения. А лекарям приказал не ронять латников. От того, удержат ли они приближающийся девятый вал, многое зависит.

Секунды на таймере текли слишком медленно. Я задолбался прищуриваться, отслеживая практически незаметные изменения. Задолбался оборачиваться и смотреть на икону, ожидая, возродятся ли Илья и его команда... Вот минута прошла. Вот вторая. Вот ещё несколько. За запертыми вратами был слышен лишь тихий гул. Неторопливость Антошки помогла разобраться, что он сделал ставку на массированный прорыв. Финальный, с максимальной выкладкой.

Я бросил взгляд на внутренние балконы тронного зала. Во время бала там располагались королевские стрелки. Даже когда остальные танцевали, они бдели.

Сейчас же, практически плечом к плечу, там стояли лучники. Абсолютно разного уровня, но только лучники. Всех магов мы развели по флангам, чтобы они не только оставались вне зоны поражения, но и могли прямо к порогу набрасывать массовые умения.

- Вот и всё, ребята и девчата! - прокричал я, стоя у колонны, где находилась моя группа. - Все всё знают! Все подготовлены! Не заставляйте меня краснеть на игровом портале, когда всё закончится! Не осрамитесь!

Меня поддержали уверенными обещаниями. И пока я в очередной раз смотрел на часы, Антошка, наконец, отдал команду на штурм.

Мы хорошо услышали его вопль. И хорошо увидели, когда наружные балконы утонули в магических умениях, а рисковые игроки, которые там оставались, дружно отправились на встречу с иконой Италана.

Но всё это было ожидаемо. Главное столкновение ждало нас тут, в тронном зале.

Запертые врата королевского дворца не имели особых особенностей. Их даже магическим раствором нельзя было укрепить. Поэтому они получили по полной, когда вся вражеская армия подошла впритык и влила урон.

Я щурил глаза недолго, отслеживая, насколько быстро улетает прочность. Такой урон выдержать не по силам никому. Я лишь надеялся, что каждая секунда проходит не зря. Каждая секунда помогает Отрешённому выполнить поставленную перед ним задачу.

Врата просто исчезли, когда их уничтожили. А затем, практически не задержавшись, "зерг" ринулся вперёд.

Здесь его поджидал небольшой сюрприз, ведь навстречу полетели магические умения, стрелы и умения агрессии. Тех, кому не повезло быть вырванными из плотных рядов, накрыли сразу. Из-за узости пространства, спрессованная вражеская пехота не могла сохранять преимущество. Ей необходимо было ворваться и расползтись по всему тронному залу. Но пока удавалось лишь дохнуть в галактических количествах.

Сквозь яркие магические вспышки, сквозь булыжники и молнии, я пытался рассмотреть Дрифтера. Выискивал орочью рожу и тёмно-красные доспехи. Но тот, видимо, всё же был не до конца дурак. Первым в пекло не полез. Пустил тех, кого у него и так куры не клюют - пустил мясо.

"Мясо" жарилось и коптилось в дверном проёме. В первые несколько секунд, или, может быть, минут, оно не смогло продвинуться ни на шаг. Лишь когда мы потеряли самых крепких "танков", пребывавших на острие, Антошка дал команду на зерг-раш.

- Раздавить тараканов!

Орочьий бас звучал весьма аутентично. Да и с высоты его игрового роста, наверное, большинство из нас выглядели как тараканы. Здесь я не мог его винить.

Но ответил я ему, как мне показалось, достойно.

- Выдавить выродков обратно! - эльфийский голосок звучал менее грубо, но злости и ярости в нём хватало.

Но ни одной из сторон не удалось получить решающее преимущество. Удалось сойтись вплотную, когда одновременно обе стороны перешли в наступление.

Место сражения превратилось в настоящий кавардак. Я вообще не понимал, что происходит. Взглядом сложно было кого-либо выделить, не говоря уже о том, чтобы кого-то подстрелить. Я лишь успевал смотреть на икону и видел возрождавшихся игроков.

- Давите козлов! Они тают!

Хоть я закричал именно так, понятия не имел, тают козлы или нет. Мой мирок превратился в узкое пространство, которое я способен был разглядеть из-за колонны.

Но всё же враг понемногу продавливал наши ряды. Шаг за шагом. Умелые "танки" падали, и вернуться в строй уже не могли из-за чудовищной толкотни. Кое-где враг просочился по краям и вступал в одиночные схватки, где решал уровень и экипировка.

Такие схватки я заметил недалеко от колонны, где прятался. И даже крепче сжал обнажённые мечи, собираясь показать каждому, что "энханцер" - это не только важный саппорт, но и чуть более чем посредственный нагибатор.

Но мне не позволили скрестить клинки.

- Лёха! Лёха! Смотри! Смотри быстрее! - меня за руку теребил Искандер.

Ранее, изначально выбрав самое безопасное место, он топтался на ступенях. Изредка подливал "ману" или давал барьеры тем, кто пытался перестреливаться с балкона. Ну и, соответственно, наблюдал, что творится во внутреннем дворе.

И теперь что-то там увидел.

- Чего? - нахмурился я.

Но он ничего не ответил. Вцепился в мою руку и потянул за собой.

Откуда-то снаружи раздался ужасный вой. Нет, не вой какого-то фантастического монстра. А вой человеческий. Вой игроков.

В два прыжка я преодолел несколько ступенек, неестественно вывернул голову, чтобы получить максимальный обзор, и выглянул с балкона.

В проёме между двух сторожевых башен, через то место, где около получаса назад магесса Элария зафутболила тело графа Иерониам Лаури прямо в стену, присев на длинных костлявых ногах, пыталось втиснуться трёхметровое многоногое чудовище. Огромное такое, на костяного богомола похожее. Без клочка кожи на длинном черепе, с двумя могучими передними лапами и множеством ног. А зубищи из пасти вылезали такие, которым позавидует любая королева "Чужих".

- Вжи-а-а-а-а-х-х-а-а-а-а!!! - в этот раз прошипело именно чудовище. Выставило длинную лапу и провело словно косой, срезая самых невнимательных "зерлингов".

Я протёр неверящие глаза, а затем прищурился.

"Оживлённые мощи тёмного колдуна" - подсказало мне системное оповещение. - "Уровень - 300. Хозяин - "Отрешённый"".

Какую-то долю секунды я ещё тупил. Хлопал глазёнками и не понимал, что сейчас перед собой вижу.

Но всё же утомлённый долгим сражением мозг очухался. И подсказал, кто пришёл нам на помощь.

- Так вот ты какой - Ёкарный Бабай! - весело прошептал я. - Ребята! Подкрепление подошло!!! Ха-ха-ха!

Здесь я уже не сдерживался, а орал на полную. Возрождённый магистр Женну, оказавшийся воистину уродливым чудовищем, протиснулся в проём и, под очередной визг, пошёл куролесить по вражеским тылам.

Но в тронном зале об этом ещё не знали. Тут и мой вопль услышали, и вопль за воротами. Но что именно происходит, стало понятно после того, как растерявшийся Антошка, который реально топтался позади "зерга", обнаружил проблему. И хоть он не побежал, придерживая обоссаные портки, всё же охренел достаточно, чтобы утратить контроль над происходящим.

- Выдавить этих выродков! Выдавить на прокорм мощам тёмного колдуна! - радостно закричал я.

Вражеские ряды дрогнули. Те, кто застрял в тронном зале, ничего не понимали. А те, кто уже увидел пожаловавшего на банкет гостя, пищали, визжали и обалдевали. Снимали видосики или делали селфи, перед тем, как улететь на неизбежный респаун.

- Развернулись! Развернулись! Развернулись! - закричал орк с ником Дрифтер. Наверное, он всё же смог обработать обновлённую информацию.

Вражеский командный состав тоже оживился. Неизвестные игроки бегали вдоль плотной толпы, создавшей пробку перед входом по дворец, и пытались восстановить порядок. Кого-то хватали за плечи, кого-то пинком под зад вразумляли. Они призывали игроков выполнить поставленный перед ними приказ.

Через пару мгновений тот самый девятый вал стал отливом - толпа схлынула. Пробка на входе рассосалась, оставляя без прикрытия тех, кто уже ворвался в тронный зал.

Увидев, что монолит перестал таким быть, я понял - вот наш шанс. Пусть Антошка поступил разумно в его ситуации. Догадался, чем ему грозит удар в тыл. Но это решение стало приговором с точки зрения тактического положения.

- Давим! Давим с двух сторон! - с этими словами я спрыгнул со ступенек. Я позабыл о своей группе, позабыл обо всём. Я воздел над головой мечи, словно символ Французской революции, и бросился вперёд.

- Да стой ты! - среди всего этого хаоса я услышал тонкий голосок Кассиопеи. Но реагировать не собирался. Я обязан был собственным примером показать, что именно надо сделать.

- Впер-ё-ё-ё-ё-ё-д!!!

На входе быстро образовалась очередная пробка. Но в этот раз мы выдавливали тех, кто замешкался. Тех, кому задние ряды не позволяли сбежать.

- Давим! Давим! Давим! - кричали вокруг все, кому не лень.

Толпа спрессовалась. "Танки" выставили щиты, а те, кто шёл за ними, помогали выметать мусор.

Я же, впервые за всю осаду, смог, наконец-то, утолить жажду неигровой крови. Я смог подобраться достаточно близко, я погрузился в ближний бой, и поработал мечами на славу. Кого в состояние шока отправил, кому прописал ван-шот умением "неутомимый клинок", которое получил на 100-м уровне. А кому-то не повезло схлопотать мой личный массовый "ДоТ", вызывавший у игроков в небольшом радиусе сильное кровотечение.

Но мои успехи радовали лишь меня. Остальные радовались, потому что вражескую массу мы всё же смогли выдавить. Мы перехватили инициативу и вырвались во внутренний двор.

- Не убегай от меня! - я даже удивился, когда Вика меня отыскала в этой толпе и даже подлечила немного, ведь я на такие мелочи не обращал внимание. Кайфовый массовый замес захватил меня целиком.

- Поворачиваем направо! Поворачиваем к вратам! - это кричал Навуходоносор. Он, видимо, в отличие от меня, не поддался искушению. Он руководил, а не веселился.

Его слова пробудили руководителя и во мне. Я встал на цыпочки, ничего не увидел, а затем рванул к стене, где уже во всю резвились лучники со значком "щита" надвиртуальными макушками.

Я запрыгнул на ступеньки и обозрел поле боя.

Метрах в пятидесяти по правую руку Антошкины войска прижали костяного богомола к стене. Тот кое-как отмахивался, топтал самых больших неудачников, но "жизнь" терял очень и очень быстро. Ведь даже миллионы укусов миллионов муравьёв способны убить слона. Поэтому истинный скелет магистра Женну терял и терял боевой потенциал.

Увидев это, я понял, что времени у нас не так уж много. Мы знатно вломили врагу, но можем упустить шанс, если не добьём прямо сейчас.

- Вперёд, мои воины!!! - звонкий эльфийский голос вновь пронёсся над рядами. - Они сливаются! Добиваем!

Хоть я прекрасно понимал, что до "сливаются" ещё ой как далеко, не мог сказать иначе. Уж кому как не мне знать, насколько важна мотивация. Насколько важно кричать о близкой победе, даже если она ещё далеко.

Моя армия вновь меня услышала. Лучники сплошным потоком текли по стенам, охватывая врага и наливая сверху. Оживлённые мощи тёмного колдуна сопротивлялись и помогали опустошать вражеские ряды. А бойцы ближнего боя перешли в решительное наступление.

- Режем их! Режем! Они не могут ресаться, ребята! Додавливаем!

Антошка видел, что дело - дрянь. Но не мог позволить себе сражаться на два фронта. Поэтому, прежде чем пришло время отдавать новый приказ, его "зерг" добил нашего неожиданного союзника. А когда костлявый богомол обречённо взмахнул лапками и рухнул, прижатый к стене, Дрифтер вновь заорал:

- Развернулись! Встречаем!.. Ну же! Ну же, ... вашу мать!

Орал он именно так, потому что, наконец, прилетело и ему - ливень стрел и магических умений ударил по руководящему звену. В мгновение ока попадали и Инсейн, и Эльбрус, и Дагобер. Попадали те, кто имел право направлять и раздавать приказы.

Но Антошка продержался какое-то время. Он даже успел прокричать, призывая свою армию загнать нас обратно в тронный зал. Он даже успел прорычать, взмахнуть жутким двуручным молотом и выдвинуться вперёд, желая собственным примером вдохновить на атаку. Но всё же он был далеко не рейдовый босс. А в таком жутком месиве даже рейдовые боссы жили недолго.

С непередаваемым удовлетворением я заметил, как орк утратил форму и превратился в скрюченную тушу. Теперь счёт в нашем персональном противостоянии на выживание во время осады стал ничейным - один-один.

После утраты командира враги дрогнули. Для них всё и так выглядело хреново. А теперь ещё и орочьий бас прекратил разрывать перепонки.

Поэтому те, кто оставался, решили не искушать судьбу - они попытались вырваться из внутреннего двора. Они ударили навстречу не плотными рядами, а разрозненными. Вместо честной схватки, смешались с моими бойцами и попытались прорваться.

Удалось это только тем, кто имел возможность становиться невидимыми - только кинжальщикам. Они ныряли в сумрак и тихой мышкой просачивались вдоль стен, чтобы вырваться на спасительное пространство. Остальных же - всех абсолютно - мы крошили во внутреннем дворе. Гнали и безжалостно резали.

Вернее, другие резали. А я смотрел. Я оставался на стене, орал и подпрыгивал от радости. Моя неожиданная идея сработала. Она помогла разбить врага. Она помогла выиграть время.

Но я прекрасно понимал, что до конца ещё далеко. Что наша победа легко превратится в химеру, если мы поддадимся эйфории. Если не вернёмся на свои места и собственными телами не зацементируем оборону.

Поэтому я опять посмотрел на таймер, убедился, что до конца осады оставался целый час-пятнадцать, и скомандовал отход. Самые резвые лучники или кинжальщики бросились вдогонку и до самого моста гнали улепётывавшего врага. Там оставались единицы, но даже "единицами" никто не брезговал. Фраги не пахнут, как я сам иногда говорил.

"Возвращаемся на позиции", - написал я в командном чате. - "Продублируйте для своих головорезов. Придерживаемся плана и защищаем тронку".

- Представляю, как Антон сейчас зол, - Олеся сидела на стене и смотрела вдаль.

- Угу, - поддержал Искандер. - Его удар будет страшен, когда они вернутся. Ведь теперь время играет против него.

Их опасения были оправданы. После такого нокаута Антошка просто обязан оправиться. Ведь если не оправится, история ему этого не простит. Не говоря уже о тех, кто доверил нести бремя лидерства.

- Зерг-рашем нас не удивить, - попытался я всех успокоить. - Встретим крепко... Эй, парни! Что там такое!?

Мой взгляд случайно выцепил кружок, в который сбились несколько игроков. Они топтались возле одного из фонтанов, смеялись и что-то оживлённо обсуждали.

- Пленного взяли, что ли? - нахмурился Искандер.

Сие предположение звучало слишком странно. Понятное дело, в "двумирье" хватало классов, которые умели брать игроков в контроль. Но сейчас-то зачем?

Я спрыгнул со стены и подскочил к фонтану. Там игроки реально собрались в кружок, мечами или посохами, копьями или булавами били нечто, лежавшее на земле.

- Что здесь происходит? - я протолкался сквозь них.

На зелёной траве лежало деревянное древко с белым полотном. Сначала я не разобрался что к чему, ведь сюда явно не сдаваться приходили. Всё осознать помог взгляд с прищуром.

"Осадный флаг", - подсказало системное оповещение. - "Очки жизни: 9 235 000/10 000 000".

- Гы-гы, - прокомментировал кто-то. - Выронили черти. Кто-то чересчур поторопился принести из осадного шатра.

- Надо задамажить...

- Дак дамажим же. Урон входит.

- Навались, пацаны!

Крики привлекли внимание остальных. Вскоре у фонтана не кружок собрался, а целый хоровод. Игроки вставали на цыпочки, смотрели, что лежит, и пытались ткнуть пусть даже кончиком оружия. Главное - нанести хоть какой-нибудь урон.

Признаться, сначала я тоже полез мечи доставать. Всё же это реально осадный флаг, а не флаг, намекавший, что атакующие пришли сдаваться.

Но очередная весьма умная мысль заставила меня задуматься.

- Стоп! - я развёл руки в стороны, останавливая резвых игроков. - А почему он белый? Почему без привязки к клану? Эмблема должна быть на полотне.

- Она и была, Ворон, - ответил мне кто-то самый осведомлённый. - Его в руках держал какой-то танкист. Да так и упал, не выпустив. А как упал, эмблема исчезла.

- Ничего не понимаю.

Я вновь прищурился.

"Осадный флаг. Очки жизни: 9 155 000/10 000 000".

Информацию не удалось обновить. Просто флаг без всякой конкретики.

- Его, кстати, поднять нельзя, - сообщил ещё кто-то. - Я уже пробовал. Смотрите.

Человеческий мечник из клана "Wolverines" потянулся к древку. Но ладонь в перчатке прошла насквозь. Будто игрок пытался схватить пустоту.

- Видите? Надо его замочить нафиг, пока те не вернулись.

- Нет! Стоп! - успел выкрикнуть я. В моей голове появилась очередная - скажу совсем нескромно - гениальная мысль. Неужели я действительно прав?

Под взглядами окружавших меня ребят и девчат, я присел на корточки и потянулся к древку. Сначала прикоснулся пальцами, а затем уверенно сжал дерево. Протянул вторую руку, схватил и поставил флаг перпендикулярно земле.

- Вот это поворот, - присвистнул кто-то.

С этим незнакомцем я был категорически согласен. Особенно, когда белое полотно перестало быть белым, превращаясь в пятиконечную звезду на фоне яркого оранжевого пламени. Белое полотно превратилось в логотип моего собственного клана.

- Кх-м, - закряхтел Искандер. - Однако.

"Осадный флаг. Владелец - клан "Immortals". Очки жизни: 9 125 000/10 000 000".

В этот раз обновлённую информацию получить удалось. А так же удалось получить подтверждение, что я оказался прав - только лидер клана может нести осадный флаг.

Но мозг работать не прекратил. Он подключил память. Она напряглась и помогла вспомнить последние слова короля Гилберта Пеппина, где тот призывал меня вонзить осадный флаг в углубление за королевским троном. Призывал превратить осадный флаг в знамя победы. Ведь всё в моих, и только в моих руках.

- Действительно в моих, - тихо прошептал я сам себе, крепко сжимая флаг с развивающейся на ветру родной эмблемой.

Под взглядами десятков глаз я поднял флаг и развернулся. Но первый шаг вышел не такой уж и простой - флаг почему-то весил целую тонну. По крайней мере мне так показалось, когда я уверенно повернул в сторону тронного зала.

- Лёха, ты шо? - Олег, удивлённый не меньше других, морщился и смотрел, как я по-черепашьи переставляю ноги.

- Тяжёлый падла, - прокряхтел я. - Как его только сюда дотащили...

- На маунте, поди.

- А ты шо задумал вообще?

- Я сам его установлю. Сам поставлю в углубление за королевским троном.

Сие заявление заставило нахмуриться абсолютно всех, кто меня окружал.

Но я не обращал внимание на удивлённые мордашки. Я чувствовал себя Сизифом, обходя фонтан и двигаясь в сторону уничтоженных ворот дворца.

- Думаешь, получится? - толпа двигалась вместе со мной. Никто не верил, но все задумчиво чесали подбородки.

- Осада завершится, когда кто-либо водрузит флаг, - отмёл я все предположения.

- Так, наверное, если только атакующие водрузят.

- Видишь, эмблема развивается? Это эмблема нашего клана. Наверное, именно на это намекал король Гилберт Пеппин... Должно получиться. Ведь, в теории, всё правильно.

Я размышлял над тем, что планирую совершить, в течение каждого трудного шага. Я держал в руках чудовищный вес, передвигался очень медленно, почти не смотрел по сторонам и лишь думал.

Вроде, всё правильно. Может, немного не по фен-шую. Но всё же развивается именно логотип моего клана. И если я поставлю флаг, я стану королём Кресфола.

- Кхе-кхе, - задумавшись, я не сразу рассмотрел удивительную преграду на своём пути.

Раздался негромкий хлопок. Перекрывая вход в тронный зал и распугивая удивлённых игроков, в метре над землёй завис глазик. Огромный такой, со шкаф размером. С голубым зрачком и самыми натуральными ресницами. Тот самый глаз-админ.

- Куда это ты собрался? - голосом Николая строго молвил глазик.

- Внутрь, - я даже не остановился. Удивился немного, конечно, но хода не замедлил.

Остальные же чуть на задницы не попадали.

- Так нельзя!

- Ты загораживаешь мне проход, Николай, - я и бровью не повёл.

- Остановись! Это неправильный поступок, - глазик возмущённо замигал. - Осада не должна закончиться вот так! Город должны взять те, кто атакует, а не те, кто защищается. Защищающиеся должны защитить! В этом и будет их победа!

- Флаг выронили, - я попытался обойти глазик, но тот следовал за мной. - Флаг выронили, Николай. Значит, он ничейный. А значит, он теперь мой. И я его установлю.

- Так не пойдёт, - из голоса Николая исчезла злость. Он пытался быть рассудительным. - Это не честно, Алексей. И несправедливо по отношению к остальным.

Сгибаясь под тяжестью ноши, я продолжал ломиться вперёд. Даже мордой вонзился в глаз.

А затем очередные точки над "ё" помогла расставить память. Сегодня она меня прям выручает.

- Это часть игрового процесса, - я пытался говорить с той же интонацией, с которой ранее мне разжёвывал сам Николай. - Процесса, от которого никто не застрахован. Если в лицензионном соглашении не написано, что это запрещено, значит, разрешено. Будь то Закрытое Бета Тестирование, будь то Открытое Бета Тестирование, будь то живой сервер.

После столь очевидного удара под дых глазик по имени Николай стушевался. Замер в нерешительности, чем дал мне возможность наконец-то его обойти и переступить порог тронного зала.

За моей спиной раздался смешок. Или Николай смеялся, реально оценив троллинг, или мне просто показалось. Но хоть я даже голову не повернул, услышал хлопок, означавший, что глазик-Николай вернулся в сумрак, так ничего и не сказав напоследок. Понятно дело, за нами наблюдали с самого старта. Но обнаружить себя, немного испортив аутентичность осадного процесса, позволил себе лишь Николай. Да так и ушёл несолоно хлебавши.

Дальше я не оглядывался. До трона на небольшом возвышении оставалось пара десятков метров. Мне надо их преодолеть как можно быстрее и вонзить в углубление флаг.

- Ворон, они мчат! - странную задумчиво-весёлую тишину нарушил Навуходоносор. За общением игрока и одного из администраторов он тоже следил. Тоже прислушивался. Но затем аж подпрыгнул, будто ему в задницу вонзили иглу. - Шпионы передали, что они узнали, - поправился он. - Имею в виду, или узнали, или им сказали. И они мчат.

- Враг топит? - уточнил я.

- Угу.

- Дрифтер, говорят, рвёт и мечет.

Я попытался взять себя в руки, а не материться. Нет времени рассусоливать на тему, "крысы" ли в наших рядах сообщили Антошке, или "крысы" из числа администрации. Ничего уже не изменить. Надо лишь успеть сыграть финальный аккорд. И сделать это должен именно я.

- По местам! - закричал я. - Плотную оборону! Многослойную! Луки - на вас высота! Маги - по краям! Всё, как планировали.

- Беги уже ставь, - посоветовал нервничавший Марран Зиро. - Мы разберёмся. Все и так всё поняли.

"Побежать" не получилось, ведь я мог только шаркать ногами. Но зато удалось увидеть, как засуетилась моя армия. Как "правая" и "левая" рука руководят, грамотно расставляя бойцов. Удалось рассмотреть моих ребят, тоже берущих под контроль самые важные точки. Пати Жамеллана залезла на балкон в полном составе и теперь могла держать под прицелом весь тронный зал. Пати Хельвега готовилась биться в первых рядах. Как и пати Силли и Буллета. К ним присоединились гном Святой Дистин, орк Вольфрам и группа возродившегося Шотгана.

Но Ланцелот со своим стоп-паком передумал дохнуть самым первым.

- Мы прикроем, Лёха, - объяснил он. - Если они узнали, постараются тебя снести. Мы остановим каждого, кто к тебе кинется.

- А мы постараемся не пустить их к иконе, - Рансуман и его пикинёры, способные вгонять в состояние шока сразу нескольких игроков, дружно направились к стене.

- А мы останемся рядом с тобой, - за всю мою группу ответила именно Вика. И именно она решительно смотрела мне в глаза, намекая, что ни на шаг не отойдёт от клан-лидера. Как не отходила ранее.

- Берегите мою задницу, - хоть я ответил весело, всё же был впечатлён. Даже скупая мужская слеза собиралась скатиться по щеке. Но я её вовремя остановил.

Я доковылял до возвышения, на котором был установлен королевский трон, взобрался и, под отчаянные крики за спиной: "Ставь уже, Ворон, ставь!", вонзил тяжёлое древко в углубление.

"Внимание! В тронном зале дворца под названием Хребет Италана началась установка осадного флага. Владелец осадного флага - клан " Immortals " . Лидер клана - " Gray Raven " . Время до окончательной установки - 600 секунд.

Напоминание! Если в течение времени, отведённого на процесс установки, лидеру клана будет нанесён ущерб, превышающий имеющиеся запасы "здоровья", установка осадного флага прервётся.

Напоминание! Во время установки осадного флага лидер клана не может покидать место установки. Не может пользоваться инвентарём или совершать любые иные действия.

Таймер активирован:

00:09:59...

00:09:58...

00:09:57...

00:09:56...

Я пробежал взглядом по буковкам и циферкам системного оповещения. И всё прекрасно понял. Даже перечитывать не пришлось.

Взглядом я смахнул мешающее обзору оповещение и даже подёргал руками, стараясь расшатать стоявший под небольшим углом флаг.

Но руки не смог оторвать. Они будто прилипли к древку.

- Зашибись, - пробурчал я.

- Что такое? - взволнованно спросила Кассиопея.

- Десять минут надо вытерпеть, - ответил я. - Мне нельзя дохнуть. И я не могу двигаться, - я ещё раз попытался пошевелить задницей. Но ничего не получилось. - Вам придётся всё сделать самим. Сейчас я бесполезен. Только ауры от меня.

- Да больше и не надо, - засмеялся Лисандер. - Не боись, клан-лид, не уроним.

- Ты дамаж, главное, - сердито пробурчал Лацелот. - Его не уроним мы.

- А мы поможем не уронить, - даже мой самый маленький кинжальщик - Краудер, - которого успел обогнать даже Отрешённый, многообещающе потрясал "редкими" кинжалами.

Решительное настроение сокланов передалось и мне. Они не хуже меня понимали, что вот он - конец. Конец не только осады, конец трёхмесячного заточения. Что через десять минут мы точно узнаем - победа или поражение.

Глава 33.

Общая суета в тронном зале, лучники на балконах, толкотня возле иконы Италана и окружавшие меня игроки подсказали, что всё же я не настолько беспомощен, как мне на мгновение показалось. Я могу контролировать не только ауры. У меня ещё есть рот. Я способен поддержать морально. А если смотреть с высоты такой величины, как лидер клана, как лидер альянса, как тот, кто на своих плечах вынес основную тяжесть осады, моё слово - это усиливающее заклинание для каждого, кто стоит на пороге финальной схватки.

- Последний приказ, который у меня для вас остался, мои друзья, - я начал говорить тихо, чтобы меня услышали только те, кто стоял рядом. А затем набрал воздуха в виртуальные лёгкие и громко прокричал: - Слушайте меня, мои смелые воины! Мои солдаты, кто не побоялся и избрал правильную сторону истории! Правильную сторону виртуальной игры, или Закрытого Бета Тестирования. Называйте, как хотите... Отступать больше некуда. И в колоде больше нет козырей. Именно здесь мы примем последний бой. Финал не только осады, но и конец виртуальной жизни. И чтобы каждому из нас не было мучительно больно за бесцельно потраченные месяцы, сейчас мне нужно лишь одно - мне нужно, чтобы вы стояли насмерть! Последний приказ Серого Ворона для тех, кто стал с ним под одни знамёна, - стоять насмерть! Стоять до конца! Встречать, сражаться, умирать, возрождаться! И снова сражаться! Что бы не произошло дальше, что бы не произошло за оставшиеся минуты, ваша главная задача - не подпустить ко мне врага. Выиграть время. Отдать свою жизнь за то, чтобы я прожил лишнюю секунду... Мои союзники, мои воины, мои друзья, для меня было честью сражаться рядом с вами! Для меня было честью провести с вами эти три месяца! Покажем же тем, кто стремится нас уничтожить, что у них ничего не получится! Что мы выстоим! И что поставим жирную точку!

Тронный зал загудел, как улей.

Нет, понятное дело, не зал загудел. Загудели игроки. Воздевали над головами оружие, кричали неразборчиво, выстраивались в ряды, планируя не сдвинуться ни на шаг. Призыв к самопожертвованию, озвученный мною, нашёл отклик в сердцах. Каждый из тех, кто теснился в тронном зале игрового королевского дворца, был готов сражаться до последнего.

- Хорошая речь, - усмехнулся Искандер. - Воодушевил так воодушевил.

- Командор прав, так или иначе, - сказала Олеся. - Это действительно конец. Для многих из нас, боюсь, в жизни не будет более яркого события, чем Закрытое Бета Тестирование. От себя хочу признаться, что рада, что получила эту работу. Где бы ещё меня ждало столько эмоций?..

Серокожая девушка-дроу, играющая на классе "владыка маны", отвернулась, украдкой стирая слёзы с глаз.

Её реакция не стала для меня удивительной. Мы все получили столько, сколько изначально не мечтали получить. Хорошего или плохо - это неважно. Главное, что никто не остался равнодушен. И никто не забудет того, что здесь происходило.

- Там всё грамотно делают, - сообщил Ланцелот, стоя возле трона и рассматривая, как на входе во дворец выстраиваются ряды. Выглядел он полностью сосредоточенным. - Встретят самых первых и утопят в уроне.

- Лев, никого ко мне не подпусти. Отбрасывайте, держите в агре, оглушайте.

- Разберёмся, Лёха. Не паникуй. У меня пачка сыгранная. Все всё знают... Когда они ворвутся, решим по ситуации. Главное, чтобы твои головорезы стреляли метко.

- Мы тоже не впервые вместе, - пробурчал Лисандер. - Справимся.

- Квантуша, а ты что? - я заметил, как Олег словно на поводке ведёт тех, кого сам набрал в клан и долго обучал работать вместе.

- Поддержим твою эльфийскую жопельню, - ответил тот в свойственной ему манере, а затем дал указание своим "милишникам" выстраиваться в ряд чуть левее пати Ланцелота. - К тебе враг подойдёт только через мой тощий жреческий труп.

- Значит, это случится очень-очень скоро.

- П-ф-ф-ф! Лёха, если ты упадёшь раньше меня, обещаю на релизе играть лучником. Никаких большее лекарей.

- Радикально, - я не сдержался и захохотал. - Ну, тогда буду надеяться, что никогда не увижу в твоих руках лука.

Настроение пошло вверх. Секунды капали, врага пока не было видно, настрой у моих бойцов серьёзный. Если реально будут костьми ложиться, есть шанс пережить массированный вражеский удар.

Меня кто-то осторожно тронул за плечо. Обернувшись, я увидел Вику.

- Обещаю, что удержу, - прошептала она. - Мы обязательно победим.

- Я уже победил, - многозначительно ответил ей я. И, кажется, кроме улыбки, рассмотрел ещё краску на щеках. Когда всё закончится, надеюсь, такую краску я увижу уже на настоящих щеках, а не на щеках игрового аватара. Надо лишь сказать девушке то, что я действительно хочу сказать.

- Мчат на маунта-а-а-а-а-а-х!!!

Прокричали где-то впереди. Наверное, разведчики, оставленные на сторожевых башнях.

Я сцепил зубы и крепче сжал древко. Прищурился и посмотрел на таймер.

00:05:16...

Мы выиграли почти пять минут. Осталось просто удержать цунами.

- Огонь! Огонь! Огонь! - прокричал Навуходоносор, топтавшийся на пороге тронного зала.

Где-то вдали - я не мог видеть где - засверкали молнии, полетели фаерболы, засвистели стрелы. Опять грянула какофония битвы.

Но враг, как оказалось, и не думал терять время на подготовку. Враг не собирался наступать плотными рядами на плотные ряды. Никакой тактики никто не вырабатывал. Враг просто пытался прорваться в тронный зал.

Вопреки всем законам осадного мастерства, первым влетел какой-то дикарь, оседлавший то ли таракана, то ли муравья. Я так и не успел рассмотреть животинку. Безумный наездник проскочил сквозь стрелы, летевшие со стен, и успел доскакать до плотных рядов, где его уже ожидали. И упал вместе со своим тараканом - его накрыла лавина стрел и магических умений.

Первый камикадзе ещё не развоплотился, а за ним уже летели остальные. Ворота отсутствовали, а потому самые торопливые скакуны, пережившие обстрел со стен, сходу врезались в стену щитов.

Чудовищный грохот, чудовищное месиво, чудовищные крики заполонили ограниченное пространство тронного зала. Смешались в кучу кони, люди... В самом прямом смысле слова. Самые резвые придурки и не собирались атаковать. Они просто врывались, с целью принять на себя удар, расчистить немного места для следующего придурка и заставить защитников использовать наиболее дамажащие умения. Они действовали как тот самый классический "зерг-раш".

Поэтому у входа в тронный зал образовалась очередная пробка. Толпа всё прибывала и прибывала. Скрюченные тушки скапливались и скапливались, чтобы исчезнуть через десять секунд. А те, кто как таран влетал следом, пускали самих себя на фарш.

Так что первые пара жутких минут остались за нами. Толковой драки не получилось. Получилось избиение нападающих. И я, со своего очень удачного места, чуть ли не подпрыгивал от радости, наблюдая за избиением.

Но всё же значительное численное превосходство в очередной раз сыграло свою роль. Толпа спрессовывалась, как шпроты в банке. И в этой толпе то и дело кому-то из наших влетало по полной. Я успевал бросать взгляд в сторону правой стены, где возле иконы Италана приросла к полу группа Рансумана, и видел, как безостановочно возрождались защитники.

00:02:56...

Хоть цифры на таймере сообщали, что всё пока под контролем, ситуация стала меняться. Поток наступающих не прекращался. И пробив первую брешь в наших рядах, они перешли в грамотной тактике.

Теперь с маунтов вражеские воины спрыгивали перед самым порогом. Прожимали усиливающие абилки и врезались в наши ряды. Расходились по сторонам, убивали тех, кто скрывался за колоннами, а затем умирали сами.

А затем впервые показался Антошка. Злющий как чёрт, он спрыгнул со своей кобылки и принялся отдавать приказы. И первым отдал самый важный и самый очевидный приказ.

- Давить до иконы! Давить!

Плотный строй встретился с ещё более плотным. Сверху летели стрелы, с боков - магия. Но здесь враг именно давил, работая, в основном, через бойцов ближнего боя. Бойцам дальнего боя просто негде было развернуться.

00:02:16...

Я сжал древко до хруста в пальцах. Я чувствовал себя бесполезным, наблюдая, как разворачивается самое важное в моей игровой карьере сражение. И ничего не мог поделать. Больше никаких слов не требовалось. Всё зависело лишь от того, смогут ли защитники не подпустить врага ко мне.

- РДД ворвались! - прокричал Ланцелот. Нахмурился, бросил на меня взгляд, и подскочил ближе. - Накройте его щитами! Закройте от других!

Приказ был толковый. Единственное, что мне не понравилось - я почти лишился обзора. Через тоненькие щели удавалось выхватывать лишь небольшие кусочки разворачивающейся драмы.

Но всё же я видел достаточно, чтобы заметить, что Антошкина идея - давить к иконе, захватила атакующих целиком и полностью. Не считаясь с потерями, не обращая внимания на обстрел с верхних балконов, "зерг" по-настоящему давил.

Мои ребята изначально предполагали, что будет именно так, а потому сражались самоотверженно. Реально выжимали из своих игровых классов все соки. Ведь без иконы, без возможности постоянно возрождаться и восстанавливать боевой потенциал, мы обречены.

Уверен, это понимал и Антон. Его, как я заметил, тоже прикрывали телами и щитами. Магия рассеивалась, стрелы отскакивали там, где он руководил.

Давящая атакующая толпа сместила вектор внимания наших лучников. Они не заметили то, что ранее заметил Ланцелот. А потому, когда ворвались вражеские дистанционщики, балконы утонули в ответном уроне. Я даже успел заметить, как отлетел Жамеллан. Успел заметить, как по ступеням взбираются вражеские лучники, чтобы на столь удачной позиции заменить собой тех, кого они постепенно выбивали.

00:01:26...

Хотелось заорать, требуя сражаться яростнее. Но я не мог себе позволить ни паники, ни озвучивания тикающих цифр. Враг не должен догадаться, что времени у него практически не осталось.

- Активнее!!! - рык орка звучал приглушённо из-за того, что он скрывался под грудой щитов. Но рык звучал спокойно и уверенно, а не обречённо.

Поэтому, наверное, вражеская армия принялась давить ещё активнее, приближаясь к стене, где ждал Рансуман и его группа.

Сверху по щитам, за которыми скрывался я, застучали стрелы. Я успел разглядеть белый свет использованных исцеляющих умений. Это работали Вика и лекарь из группы Ланцелота.

- Пока порядок, - ответил на незаданный вопрос Ланцелот. - Лукари лату хрен пробьют. Не тот уровень, не тот эквип.

Но меня ответ не успокоил. Чуть ли не ежесекундно я смотрел на таймер, и по-настоящему начал молиться, когда время перешагнуло порог в одну минуту.

00:00:59...

Рансуман вступил в свой последний бой. Краем глаза я заметил, как во все стороны полетели атакующие, на себе ощутившие массовые умения контроля от пачки топовых пикинёров. Подключились и остальные, сражавшиеся за возможность не покинуть поле боя бесславно.

Но битва получилось короткой - вражеская лавина погребла всех и каждого. Даже если кто-то оставался в живых, он жил под грудой тел. Под теми, кто просто бросался, чтобы разменять свою жизнь на несколько сантиметров пространства.

Внимание! Алтарь "икона Италана" - уничтожен. Теперь защитники будут возрождаться в городе Кресфол в случайном порядке .

Ужасное системное оповещение сопроводил звук разбивающегося стекла - икона, укутанная десятками или сотнями тел, разлетелась на осколки.

- Вот так вот, суки! Да-а-а-а! - это опять кричал Антошка.

Сотни голосов подхватили его вопль. Безликая наступающая масса поддержала своего руководителя.

- Раздавите этих уродов!!!

Очередной крик услышали все. И это опять кричал не я. Хотя такими словами, без всяких сожалений, способен был выражаться.

Ланцелот занервничал. В плотном кольце щитов прятался я и лекари его группы.

- Что бы не случилось, ты не сойдёшь с этого места! - сквозь зубы прорычал я. - Ты останешься здесь и выиграешь для меня время!

Лев, собиравшийся, было, бросить всех своих в бой, коротко кивнул.

Но меня услышал и Квантум. Он быстро оценил ситуацию, посмотрел на медленно выравнивающийся флаг, и сказал:

- Мы тоже попробуем выиграть время.

Его группа покинула левый фланг и пошла в контратаку, используя в качестве огневой поддержки моих магов.

Уничтожив икону, Антону теперь оставался последний шаг - шаг ко мне. Рубка понемногу начала выдыхаться, ведь бойцы обеих армий таяли. Теперь никто не мог восстанавливать боевой потенциал.

00:00:40...

Краем глаза я заметил, что на балконах практически не осталось игроков со значком "щита" над головой. Там ещё перестреливались, но как-то вяло. То есть считанные секунды оставались до того, как враг возьмёт под контроль высоты.

Что происходило справа и слева, я практически не видел. Не видел, упали ли Платон, Силли, Буллет, Хельвег, Дистин, Вольфрам и Шотган. Они сражались в первых рядах, а смотреть на клановый или командный чатик было некогда. Жамеллан, я видел, упал. И если вновь не возродился, значит, "упал" с концами. От Квантума новостей не было. Его группа ушла в атаку несколько мгновений назад, но их я уже потерял из виду. Рядом со мной оставалась лишь группа Ланцелота и Вика. Куда делись маги, Олеся и Искандер, я даже не заметил.

- Ну вот и ты, сосунок!

Знакомый злой голос раздался справа. Не знаю как, но Антошка меня рассмотрел. А когда рассмотрел его и я, увидел, как он, размахивая двуручным молотом, бросился к закрывавшим меня латникам.

В этот раз Ланцелот слушать меня не стал. Он молча кивнул, а затем приказал своим ребятам принять на себя удар.

В тронном зале ещё хватало тех, кто сражался. Но было очевидно, что для защитников конец чуть более предсказуем, чем для атакующих. Поэтому, когда со мной осталась лишь Вика, а пати "танков" покинула возвышение, на латников накинулись все. Отчасти потому, что ненавидели и хотели уничтожить, отчасти потому, что не могли сопротивляться умениям агрессии.

- Я закрою, - Вика успела вовремя выставить щит, чтобы принять на себя несколько стрел, предназначавшихся мне. А затем ещё тикающую хилку накинула на всякий случай.

- 20 секунд. Держись, - прошептал ей я.

00:00:20...

Вика посмотрела на меня грустными глазами.

- У меня почти не осталось маны. Я не смогу тебя спасти.

Впереди, чуть ниже возвышения, на котором располагался королевский трон, ситуация была не менее грустной, чем глаза Вики.

Ланцелот и его группа - это был тот максимум, который могло позволить Закрытое Бета Тестирование. То есть все его игроки имели 100-й уровень и были предельно сыгранными. Если бы случился ПвП-турнир какой, я бы на них поставил все свои деньги.

Но, как говорится, против лома нет приёма: секунды понадобились вражескому "зергу", чтобы разметать всю пати. Кого тупо задамажили, а кого выдернули из строя с помощью гарпуна - у "танков"-дроу имелась такая возможность. Так или иначе, самая лучшая группа "двумирья" в очередной раз доказала, что количественному превосходству невозможно сопротивляться.

- Десять секунд, - прошептал я Вике.

- Ха-ха-ха-ха! Вот ты где, сучонок! - здоровенный орк смахнул в сторону кого-то из своих и приземлился перед Викой. - Попался...

Девять секунд.

Невысокая Вика, играющая на классе человеческого жреца, выставила перед собой небольшой щит и сделала шаг навстречу Дрифтеру. Она стала между мной и ним.

- С дороги, мышь! - заорал тот, недовольный тем, что кто-то посмел остановить его в шаге от триумфа.

Восемь секунд.

Вика даже не пошевелилась.

Взмахнув своим огромным молотом, Дрифтер обрушил его на жреческий щит.

Но девушка выдержала. Удержала щит и успела лишь раз использовать исцеляющее заклинание.

Семь секунд.

- Ах ты сучка!

Вика, остававшаяся последней преградой между мной и Антоном, успела бросить на меня отчаянный взгляд. Взгляд, рассказавший мне многое.

А затем очередной взмах просто смёл её. Тело ударилось о стену и сползло вниз.

Шесть секунд.

Оставшись без всякой защиты, без возможности что-либо сделать и просто считая про себя секунды, я смотрел на подошедшего к трону орка. Скалящаяся рожа являлась синонимом слова "удовлетворение". Антон выглядел настолько довольным, будто сейчас испытывал нечто куда более приятное, чем простой оргазм.

Он подошёл ко мне практически вплотную. Удовлетворение на его лице растаяло, уступив место ненависти и презрению. Типичному состоянию для больного неадеквата.

Пять секунд.

- Моя взяла! - зло прорычал он и занёс над головой двуручный молот.

А я, обречённо смотря на таймер, про себя тяжко выдохнул: я понял, что не успел самую малость. Я проиграл, находясь в шаге от победы.

- У-у-у-у-х! - ухнул орк, когда размахнулся и нанёс удар в эльфа, который не собирался зажмуриваться или отводить глаза.

- Ба-а-а-м!

Четыре секунды.

Чудовищной силы удар совершенно неожиданно пришёлся в мрамор прямо у моих ног. И, кажется, даже кусок отколол.

"Вы успешно уклонились от физической атаки" - подсказала мне система.

Но хоть я и прочёл, смотрел на Антошку с глазами не менее круглыми, чем он смотрел на меня. Мы оба не ожидали того, что сейчас произошло.

Три секунды.

- Не понял, - орочья рожа выглядела очень смешно в этот момент. - Я что промахнулся?

Убедившись, что не ошиблись ни Антон, ни система, я облегчённо выдохнул. Про себя воздал хвалу клановому крафтеру Хельвегу и себе, за то, что грамотно распределял баллы. Получается, персонажа я выстроил идеально.

Две секунды.

- Хе-хе, - засмеялся Антон, всё ещё смотря на меня с презрением. - Знаешь, как говорят? Второй раз всегда лучше...

Одна секунда.

Поднатужившись, он вновь занёс над головой молот.

А я, неверяще смотря прищурившимися глазами то на таймер, то на молот, кажется, онемел. Я ждал, что случится раньше: истечёт последняя секунда или молот всё же размозжит эльфийский череп.

Древко флага в моих руках стало перпендикулярно. Выравнялось в углублении ровно на 90 градусов.

Раздался хлопок: Антошка, с занесённым над головой молотом, замер на какое-то ничтожное мгновение. Его глаза, казалось, вываливались из орбит. В этот момент он стал уродливее, чем Арнольд Шварценеггер в фильме "Вспомнить всё", когда дёргался, задыхаясь на поверхности Марса.

- Н-е-е-е-е-е-е-е-т!

Его вопль затихал тем сильнее, чем прозрачнее он становился. Игроки, как всё ещё сражавшиеся защитники, так и наступавшие, начали массово развоплощаться. Они таяли один за другим. По истечение последней секунды все они оказались парализованными. А затем, через следующие пару-тройку невероятно быстро промелькнувших секунд, растаяли. Молча исчезли абсолютно все. Остался лишь я один.

Внимание! Осада столицы королевства Италан - города Кресфол - завершена. Победитель - клан " Immortals ". Осадный флаг в тронном зале дворца установил лидер клана - " Gray Raven ". На срок в 30-ть дней лидер клана получает возможность ежедневно изымать из казны города сумму, равную 1-му проценту.

Администрация проекта " Two Worlds " поздравляет победителей.

- А-а-а-а-а-а-а-а-а!!! - заорал я, прочитав очередное системное оповещение, которое, уверен, в этот момент читало вместе со мной всё "двумирье". Хоть я остался один, я справился. Я установил флаг. Я одержал победу.

Но с этим воплем, как оказалось, ушли последние силы. Несмотря на то, что флаг уже был установлен, я всё ещё сжимал древко. Я смотрел на пустой тронный зал, и только сейчас ощутил чудовищную усталость. Пять или шесть часов осады вымотали меня целиком.

Я сполз по древку, как стриптизёрша сползает по шесту. Успел лишь бросить прищурившийся взгляд на жёлтую иконку конвертика, и без сил улыбнулся, предполагая, что мне сейчас спамят абсолютно все. А что творится в клановом чате или чате альянса, сложно даже представить.

Кончиками длинных ушей я ощутил порыв ветра. Подумал было, что ветер прорвался через разбитое ранее окно.

Но я ошибся: ветер шёл сверху.

Чисто инстинктивно я задрал подбородок. Офигевшими глазами уставился в потолок и, кажется, перестал дышать.

От потолка отделилась гигантская тень. Та самая, выложенная мозаикой в форме местного божества. Она медленно опускалась вниз, будто паривший лоскут идеально тонкого шёлка. Я даже рассмотрел, что у тени есть форма. Форма человеческого тела. Расставив руки, эта форма опускалась всё ниже и ниже. Прошла сквозь меня, прошла сквозь трон и, не останавливаясь, достигла пола. Но и на этом её движение не остановилось. Пол тронного зала не стал преградой для... ёкарный бабай!.. для духа Италана! Его дух прошёл сквозь пол и исчез в глубине, не наградив меня даже взглядом.

Сказать, что я офигел - это ничего не сказать. В тот момент я забыл обо всём на свете. Забыл даже о том, что несколько секунд назад привёл к победе на осаде свой собственный клан. Собственный альянс. Я просто смотрел на идеально гладкий пол и отказывался верить своим глазам. Не может быть, чтобы дух Италана, который все так опасались, прятался, слившись с потолком в тронном зале!

Из состояния шока меня вывел знакомый громкий хлопок: админский глазик появился первым, чтобы меня поругать или, на этот раз, поприветствовать.

Я всё ещё себя не контролировал. И подумал, что сплю, когда глазик натурально начал подмигивать.

- Ну ты и хитрец! Ха-ха-ха! - засмеялся глазик голосом Николая. В его голосе недовольства не было ни грамма. - Уел меня, уел... Садитесь-ка на трон, Ваше Величество. Сейчас я вас из фоторужья щёлкну.

Николай, судя по всему, пребывал в прекрасном настроении. Надо признаться, я его таким давно не видел. И даже не знаю, что стало тому причиной. То, что я помог обнаружить очевидный баг, или то, что не постеснялся им воспользоваться.

- Вы видели? - я кивнул головой в сторону потолка.

- Что? - глазик подплыл поближе.

- Италан спустился с потолка и исчез под полом, - прошмякал губами я.

Глазик, если можно так выразиться, поднял свой единственный глазик и уставился на потолок. А потом загадочно хмыкнул.

Я проследил за его взглядом и принялся тереть глаза руками: Италан никуда не исчез. Мозаика оставалась на месте. Словно произошедшее произошло лишь в моей голове, а не на самом деле.

Я окончательно растерялся. Видел ли я то, что видел? Или я настолько устал, что мне привиделось?

Глаз-Николай изучал меня, словно рентген. Смотрел пристально, и даже поморгал сочувственно.

- Это перенапряжение, - уверенно сказал он. - С тобой поработают внимательно, когда выберешься из капсулы. Всё будет хорошо... А пока позволь поздравить с победой. Ты - молодец. Ты - победил.

Но я не согласился.

- Мы победили, Николай. Мы.

- Нет, - ни секунды не сомневаясь, отрезал он. - Это твоя победа. Ты её заслужил.

И в этот момент я ощутил, как мой рот расплывается в улыбке. Всё же я справился. Я создал клан, я протащил его через месяцы сосуществования с абсолютно незнакомыми людьми. Я поборол их инертность и неприязнь, и смог сделать так, что мой логотип, моё наследие, теперь небезразлично и им. Да, я победил. Это - моя победа.

Эпилог.

Всего лишь час назад в тронном зале находился лишь я. Я сжимал флаг и сидел возле него, лишившись последних сил. Сейчас же тронный зал опять находился под оккупацией.

Неигровые стражи-лучники вновь заняли знакомые места на балконах. Всякие-разные вельможи в шикарных одеждах шептались где-то позади, создавая необходимую атмосферу. Члены клана "Immortals", выстроенные в плотные ряды, в полном составе топтались за спинами клан-лидеров, ранее рискнувших поставить на победную лошадку. Навуходоносор и Марран Зиро, стоявшие по правую и левую руку, гордо задирали подбородки и изредка бросали на меня уважительные взгляды.

Мой рот уже довольно продолжительное время разрывала улыбка. Как появилась после слов Николая, так и не заканчивалась. Я просто не мог прекратить улыбаться. Все случившиеся после осады события лишь радовали.

Я обернулся и посмотрел на Вику. Он стояла буквально в паре шагов за моей спиной. Её лицо светилось счастьем.

Но во всей этой счастливой компании был один человек, вернее неигровой персонаж, кого сейчас сложно было назвать счастливым: закованный в кандалы по рукам и ногам, на коленях перед возвышением, ведущим к трону, сидел Райтер Пеппин. Сидел, хмурился и смотрел на не менее хмурое лицо своего отца - короля Гилберта Пеппина. Тот вновь по праву занял трон, сидел, величественно сжимая символы королевской власти, и беспощадным взглядом смотрел на собственного сына. Взглядом, не оставлявшим надежд на спасение.

После старта осады никто не видел королевского сынульку в наступающих рядах. В отличие от всех бесславно павших графов, он не показывался. Мы потом выяснили, что ни у рядов катапульт, ни с первой волной наступавших его не было.

И я, обработав всю свежую информацию, пришёл к выводу, что так и должно было быть: Райтер Пеппин обязан был остаться в живых. Обязан был предстать перед собственным отцом. Обязан был ответить за свои поступки. Ведь, уверен, та же участь ждала бы Гилберта Пеппина, если бы Кресфол захватил Антошкин "зерг". Тогда бы на троне важно восседал Райтер, а его отец коленями вытирал пол.

- Великой славой покрыли себя сегодня те, кто совершил непростой выбор! - король, наконец-то, перестал испепелять взглядом неблагодарного сынка, встал с трона и заговорил пронзительным голосом. - Не только те, кто бился за короля и отечество, и пал, исполнив свой долг до конца, но и те, кто нам ничем не обязан - "непосвящённые". Жители разных земель, разных рас, разных вероисповеданий пришли на помощь королевству по зову, по желанию или по необходимости. Каждый из вас, стоящие передо мной "непосвящённые", заслужил моё уважение. И мою сердечную благодарность. Я в неоплатном долгу перед вами, - Гилберт Пеппин натурально поклонился рядам офигевших игроков. А некоторые, под смех остальных, даже поклонились в ответ. - Но есть среди вас тот, кто совершил практически невозможное - кто стал моим лучшим другом, моим приёмным сыном. Он сделал правильный выбор и остановил войну... Подойди ко мне, Серый Ворон.

Я пытался держать рот под контролем. Но он - собака - не подчинялся; улыбка никак не желала исчезать.

Я подошёл к королю, бросив лишь взгляд на коленопреклонённого Райтера Пеппина и заслужив в ответ куда более презрительный взгляд, чем меня ранее награждал Антошка. Этот неигровой неадекват воплощал в себе те качества, которые я ненавидел в людях. И сейчас я даже немножко жалел, что во время осады не в печатал его в крепостные стены, как с графом Лаурипроделала магесса Элария.

Я поднялся к трону и опустился на одно колено перед королём.

- Спасибо, - тихо сказал он.

Получен 1 балл личной репутации с неигровым персонажем "король Гилберт Пеппин". Персональная репутация: 10/10

- Мой верный друг, никогда в полной мере я не смогу расплатиться с тобой за всё, что ты совершил... Но я хотя бы попытаюсь.

Гилберт Пеппин распахнул дорогие королевские одежды, снял с шеи тяжёлую золотую цепь с медальоном, наклонился и одел на мою шею.

- На следующий месяц он - твой, - сказал король. - Носи и повелевай Кресфолом по своему усмотрению. Правь твёрдо, но правь мудро. Не дави налогами, но наполняй казну. Старайся править так, чтобы королевство людей процветало, а не загнивало.

Грусть и печаль приняли меня в свои объятия после этих слов. На пару секунд я задумался о том, что бы было, если бы сейчас шло не Закрытое Бета Тестирование, а игра после официального старта. И каких бы делов я наворотил. Не говоря уже о том, что, по идее, после этой осады общая ситуация в игровом мире должна свернуть в сторону всеобщего конфликта. И на Кресфол должны полезть тараканы как со стороны тёмных эльфов, так и со стороны гномов и эльфов светлых.

Но тут уже ничего не поделать...

Внимание! Лидер клана " Immortals " " Gray Raven " из рук правителя королевства Италан получил отличительный знак, позволяющий на срок в 30-ть дней ежедневно изымать из казны города сумму, равную 1-му проценту.

Администрация проекта " Two Worlds " поздравляет клан " Immortals ".

Я рассматривал золотой медальон и изучал системное сообщение. Да уж, прилетело так прилетело. Было бы крайне интересно изучить, что конкретно приносит Кресфолу доход. Налоги с продаж в магазинах НПС? Налоги с торговых рынков, где обосновались игроки? Аукционы, может быть? А может быть, продажа свитков телепортации, или сам Мастер Телепортации, за звонкую монету предлагавший данную услугу игрокам?

В казне копаться и копаться. Жаль...

- Но это ещё не всё, что у меня есть для тебя, мой верный друг, - я сразу заметил и изменившуюся тональность, и стиль обращения. Король подобрел на все десять баллов личной репутации. - Ты заслужил награду лично от меня.

Гилберт Пеппин сделал знак Айдену Николу, который ошивался возле трона. Церемониймейстер поспешил с угождающей миной на лице, держа перед собой прямоугольный футляр, расшитый красной шёлковой тканью.

- Прими и носи с честью, Серый Ворон!

Король протянул руки, открыл футляр и извлёк два меча, скрывавшихся в ножнах. Крепко сжал и протянул мне.

Отказываться я не собирался, хоть, вроде бы, они уже мне не нужны. Принял в руки, прищурился и прочёл.

"Фобос" - идеально выкованный меч из металла тройной закалки. Ранг: легендарный. Урон: 295/320. Прочность: 900/900. Минимальные требования: уровень 100. Дополнительные бонусы: скорость атаки +5%, физическая атака +5%, регенерация жизни +5%, шанс ф.крит удара +5%, сила ф.крит удара +5%, точность ф.урона +5%, сила положительных эффектов +2 сек. Ячейки для рун: 3.

"Деймос" - идеально выкованный меч из металла тройной закалки. Ранг: легендарный. Урон: 295/320. Прочность: 900/900. Минимальные требования: уровень 100. Дополнительные бонусы: скорость использования заклинаний +5%, магическая атака +5%, регенерация маны +5%, шанс м.крит удара +5%, сила м.крит удара +5%, точность м. урона +5%, сила отрицательных эффектов +2 сек. Ячейки для рун: 3.

Дополнительные бонусы при экипировке комплекта парных мечей: количество пунктов "жизни" +500, количество пунктов "маны" +500.

Когда я закончил читать, я уже не облизывался, а просто смеялся. Я за подобными мечами со старта ЗБТ охотился. Готов был графу Лаури седалище до зеркального блеска вылизать. Да вообще любому, кто хотя бы намекнул, что у него есть нечто подобное.

Но такие я хотел получить ДО осады, а не ПОСЛЕ.

- Самое главное - вовремя, - тихо засмеялся себе в кулак я, чтобы, не дай боже, мой смех не сочли за неуважение.

Но король никак не отреагировал на моё ма-а-а-а-а-а-а-а-а-ленькое разочарование. Повесив на мою шею медальон и выдав мечи, он захлопнул одежды и всё своё внимание переключил на того, кто молча стоял на коленях, наблюдая за моим триумфом, а не за триумфом того, на кого он сделал ставку.

Райтер Пеппин даже бровью не повёл, когда отец одарил его брезгливым взглядом.

- Что скажешь, мой верный друг? - король обратился ко мне. - Что делать с предателем? Что делать с изменником, который убил собственного брата и, наверняка, имеет отношение к исчезновению сестры? Какое наказание заслуживает подобный мерзавец? Виселица, изгнание или темница?

Признаться, обращение короля ко мне, как к третейскому судье, заставило меня поморщиться. Вот уж не думал, что судьбу игрового неадеквата тоже придётся решать мне.

Впрочем, опять же если смотреть с колокольни Закрытого Бета Тестирования, мой выбор не играет особой роли. Да, если бы уже состоялся релиз, я бы покумекал. Поиздевался бы над принцем. Даже, весьма вероятно, розг бы ему прописал. При всём честном народе... А так. Какая уже разница?

- Ты не оставил мне иного выбора, отец! - впервые подал голос Райтер. И говорил так, как и привык говорить - высокомерно и горделиво. - Я должен был избавиться от брата. Правитель не должен поддаваться чувствам, они не могут диктовать ему условия. Выгода - единственное слово, которым должен руководствоваться правитель, принимая решения. А ты, отец, плохой правитель!

- А ты - ужасный сын, - парировал король. - И ужасный брат. Ни Райкард, ни Амелия не заслужили такой участи. Ты - да!

- Да! Я ненавидел брата! - вскинулся Райтер. - Я всегда был вторым после него. Хоть у него не хватало амбиций, я всё равно оставался позади. Мне бы пришлось ждать гораздо дольше, чем я того заслуживаю... Но я бы ни за что не причинил вред сестре! Я просил её! Я просил её уехать. Укрыться, чтобы не подвергать себя опасности. И вернуться, когда всё закончится. Но она слишком увлеклась... этим, - Райтер брезгливо кивнул в мою сторону. - Она пригрозила обо всём рассказать не только тебе, но и эльфу. Она не оставила мне выбора.

- Ты убил её!? - воскликнул Гилберт Пеппин.

- Нет, конечно, - спокойно ответил принц. - Я обнаружил место, где она пыталась скрываться, а затем заплатил пиратам с Острова Головорезов, чтобы увезли её и держали до тех пор, пока я не дам знать. Она жива и здорова... По крайней мере была, когда её связанной заносили в трюм корабля.

- Какой же ты подонок! - презрительно скривился король. - Я отрекаюсь от тебя! Ты мне больше не сын! Ты - или висельник, или изгнанник, или узник. Пусть Серый Ворон решает.

Выслушивая пикировку между родственниками, я офигевал всё сильнее и сильнее. Так вот куда подевалась Амелия Пеппин! Этот полудурок вывез её из королевства. Заплатил тем, кто уплыл на корабле, получается... Теперь понятно, почему мы не смогли её обнаружить. Она где-то... хрен знает где. Остров Головорезов - это где? На Северном континенте, или где-то между Южным и Северным? На карте никаких островов с подобным названием я не видел.

Блин, так вот на что намекала Амелия в последнем письме, которое мне передали. Она писала, что хочет поделиться секретом о убийце Райкарда Пеппина. Она или сама догадалась, или Райтер ей рассказал. И она вот-вот была готова признаться. Жаль только, я не успел... Эх...

Ну, да ладно. Чего уж тут. Всё и так закончилось как нельзя лучше. Теперь нас ждёт неизбежный вайп, обновление или обнуление базы данных. Какой смысл отправлять принца на плаху? Не знаю, интересное бы зрелище получилось, и к чему бы оно привело, но драка уже закончилась. Махать кулаками нет смысла.

- Даруйте ему жизнь, Ваше Величество, - миролюбиво произнёс я. - Изменник совершил измену. И он должен за неё поплатиться. Но даже такая жизнь заслуживает спасения. Заточите его в темницу. Пусть там сидит долго-долго и размышляет над тем, какой мир хотел построить. Надеюсь, с годами до него дойдёт, что мир, который он планировал погрузить в очищающий хаос, чтобы потом на его обломках построить мир более справедливый, - чудовищная иллюзия. И он должен насладиться этой иллюзией в долгом одиночестве.

Король внимательно посмотрел на меня и кивнул.

- Да будет так!..

Дальше гулянка не затянулась. Король отдал приказ, принца увели под конвоем, а нам разрешили насладиться компанией друг друга.

Но долго пообниматься в тронном зале нам не позволили: едва Навуходоносор и Марран Зиро подлетели ко мне, чтобы пощупать медальон и весело поинтересоваться, сколько бы процентов с одного процента от общей казны перепало бы им, как вмешались создатели игры. Перед носом каждого "непосвящённого" жителя "двумирья" появилось оповещение, призывающее покинуть уютный игровой мир для получения дальнейших указаний. Ну и напоследок тестерам прилетели поздравления с окончанием Закрытого Бета Тестирования.

Шум десятков открывающихся плексигласовых стёкол ворвался в мои уши спустя пару секунд после того, как я выбрал в игровом меню кнопочку "выход". Чувствовал себя я не очень хорошо. Тело затекло слегка, пОтом воняло, да и голова побаливала. В общем, все внешние признаки долго лежащего без движения игрового задрота.

Но столь незначительные детали сейчас меня мало волновали.

Едва стёкла откинулись, по залу, где были расположены капсулы, разлетелся дружный крик: вырвавшиеся на волю ребята громко выражали эмоции. Они выскакивали из капсул, некрепко стояли на ногах, просили медицинский персонал им не мешать и ковыляли к капсуле, где безвольно лежал лидер клана.

- Ты шо сюда отдыхать пришёл, или шо? - весело произнёс Олег, когда первым очутился передо мной. Подал руку и помог выбраться из капсулы. - Зажигай, клан-лид! Отрывайся!

Меня окружили в тот же момент. Почти пятьдесят человек, мальчики и девочки, танцевали возле меня, поздравляли и хлопали по плечам. Пытались даже обнимать, чтобы вместе попрыгать. Да получалось не очень, ведь пока я был способен только шаркать ногами.

- Спасибо. Всем спасибо за помощь, - благодарил я всех. Чувства меня обуревали просто непередаваемые. Давно я не был столь счастлив, как сейчас.

Но всё же на данный момент мои чувства были второстепенны. Требовался весьма важный поступок, который я сам себе обещал выполнить, как только окажусь в реальном мире.

Я принялся смотреть по сторонам, изучая счастливые лица. Но не заметил то самое лицо, которое с некоторых пор очень многое для меня значило. Даже испугался слегка, ведь Вика не спешила ко мне и не била по плечам.

Она стояла у собственной капсулы, рядом с дверями кабинета Николая. Заламывала руки, нервничала и стыдливо смахивала слёзы с собственных глаз. Увидев её, я сразу понял, что она хочет получить лишь один желаемый ответ. Она не примет любой, как обещала.

Но я и так уже знал, что хочу сказать.

Вежливо убрав со своих плеч все похлопывающие руки, я пошёл навстречу Вике. Увидел, как из кабинета вышел довольный Николай, и замер на мгновение, когда почувствовал, как кто-то схватил меня за запястье.

Я обернулся: Катя смотрела глазами преданной собачки. Извиняющее личико многое обещало, а ледяные пальцы пытались не отпустить.

Но для меня это событие не значило ровным счётом ничего.

Без всяких усилий я вырвал руку и направился туда, где, я уверен, меня давно ждали и гораздо больше ценили.

Я подхватил Вику на руки. Она заметно похудела, а потому удерживать её не составляло труда. Я закружил её под весёлое улюлюканье зрителей. Мои мерзавцы смеялись, давали сальные советы побыстрее найти свободную кровать, или же просто обнимались, расчувствовавшись.

Расчувствовалась и Вика. Слёзы из её глаз текли не переставая. И она даже не пыталась их утирать. Она смеялась и плакала одновременно.

Я прижал её к себе и наградил за всё, что она для меня сделала, первым поцелуем. Первым в наших - и я надеюсь долгих - отношениях. Моё уважение она уже заслужила. Теперь я должен спросить, позволит ли она мне заслужить её любовь.

- Я хочу тебе сказать, что давно следовало сказать, - я сжал её пылающие щёки ладонями. - Ты олицетворяешь собой все те качества, которые я мечтал увидеть в женщине. Тебе несвойственен эгоизм. Ты приветливая и кроткая, добродушная и бескорыстная, преданная и надёжная. Но самое главное, чего я никогда не видел в женщине доселе, ты способна на поступки. Ты способна на самопожертвование. Для меня это очень важное качество. Когда ты смело стала перед Антоном, когда пожертвовала собой и выиграла три победных секунды, меня это безумно впечатлило. Тебе и ранее удавалось меня впечатлять. Но тогда... Тогда я понял, что ты из себя по-настоящему представляешь. И я буду рад, если ты позволишь мне завоевать твоё сердце. Обещаю, я тебя не подведу.

Вика опять заплакала, смотря на меня счастливыми глазами. А затем прижалась к груди и прошептала:

- Ты уже завоевал.

Улыбка вновь появилась на моём лице. Только в этот раз по куда более важному поводу. Победа на осаде - то такое. А вот прижимать к груди любящую женщину - это что-то особенное. То, что ранее я никогда не испытывал.

- Кх-кх, - рядом раздалось очень знакомое покашливание. Немного смущённый Николай тронул меня за плечо, слегка испортив интимность момента. - Ну, что я могу сказать? Поздравляю, что, - он смотрел на меня так хитро, что я сразу сообразил, с чем конкретно он меня поздравляет. - Серый Ворон одержал очередную победу. Хе-хе... А если серьёзно: спасибо, что помог обнаружить весьма существенный баг. Технари как узрели твой экспромт... Короче, все оценили, оценили.

- А в остальном всё в порядке?

- Мощности выдержали, - гордо ответил Николай. - Как мне уже сообщили, были моменты, когда казалось, что компьютеры закипят. Образно говоря. Но всё завершилось успешно.

- Так всё закончилось? Мы всё сделали?

- Так точно, лидер клана! - Николай, кривляясь, даже в струнку вытянулся. - Последний день Закрытого Бета Тестирования - завтрашний день - тестеры могут посвятить себе. Могут заниматься чем угодно и делать, что захотят. Вы можете запоминать мир, каким вы его увидели впервые. Ведь он, несомненно, сильно изменится в будущем.

Слова Николая привлекли остальных. Братание и радость поутихли на некоторое время. Пришло время для небольшой меланхолии.

- Николай Аркадьевич, а что будет дальше? - нас обступили практически все. Я увидел и Олесю, и Олега, и Ваню, и Льва. Платона, Димона, Илюху, Андрея, Серёгу и Стасю. Всех тех, кто прошёл со мной путь длиною в три месяца.

- Да! Просветите нас, пожалуйста, о сроках. Что, как и когда?

- Спокойно, ребята! Всё будет! - весело замахал руками Николай, когда вопросы посыпались со всех сторон. - Информации накопилось масса. Её сейчас будут анализировать и доводить до ума мелкие детали. Но уверенно могу сказать, что Южный континент готов на 95%. Северным же континентом, где игроков будет ждать основной контент, где запланирован абсолютно открытый мир без каких-либо ограничений, профессионалы займутся в течение следующего года.

- Так долго???

- Вы серьёзно сейчас, Николай Аркадьевич?

- Вполне серьёзно, ребята. Но Северный континент нет необходимости вылизывать до того, как мы дадим игре зелёный свет. Им можно заниматься в процессе. Поэтому старт рекламной компании, которая, я уверен, похоронит любые другие игры подобной направленности, мы начнём через год. А сам релиз - я зарёкся, конечно, называть сроки, чтобы не сглазить - случится, может быть, годика через два.

- Через два года у меня все волосы на голове станут седыми, - Андрей недовольно поморщился. Но его ремарку поддержали весёлым смехом.

- У тебя борода уже седеет! Ха-ха!

- Так я ж о чём...

- Но я хочу, чтобы вы ещё кое-что узнали, - Николай принялся размахивать руками, чтобы хотя бы попытаться восстановить порядок. - Никакого вайпа не будет!

- Что?

- В каком смысле?

- Как так?

- А вот так, - в ответ на мой вопрос Николай хлопнул меня по плечу. - Отследив последовательность сотен тысяч выполненных квестов, проследив за тем, как протекает осада, сценарный отдел и главы разных департаментов приняли решение вписать в лор события прошедшей осады. Совещались недолго и решили оставить всё, как есть. То есть релиз начнётся с того места, на котором закончилось ЗэБэТэ. Смекаешь, Алексей? - хитро подмигнул он мне. - Туман войны на горизонте... Отчётливый запах гари... И всё такое прочее.

- Смекаю, - обрадованно захлопал я глазами. Видимо, мне предстоят очередные трудовые будни. Дождаться бы только старта...

- Я думаю, не будет ничего страшного, если я поделюсь с тобой небольшим спойлером, - Николай склонился надо мной так, что слышать его могли лишь я и Вика. - Знаешь, что случилось с Вивиарис?

Я удивлённо пожал плечами, ведь понятия не имел.

- Ага, - подёргал бровями Николай. - Сначала она скрывалась, ведь на неё охотились весьма опасные ребята. Она догадалась, кто на самом деле изготовил ужасное оружие... Но затем посчитала, что способна уничтожить тёмного магистра в одиночку, ведь его главный козырь утонул в Преисподней... Правда, она всё же решила поменять планы. Любовь к Амелии победила.

- Любовь к Амелии? - когда я нахмурился, мои брови практически достали кончика носа.

- Ага, - смеясь, повторил Николай. - Она отправилась вслед за Амелией. Она решила вырвать свою ученицу из лап пиратов. Это решение было немножко неожиданным для нас, ведь Искусственный Интеллект принял такое решение самостоятельно. Без прописанных скриптов и подсказок. Единственное, что не учёл Искусственный Интеллект, - что магическая сила не действует за границей Южного континента. В океане, или на Северном континенте, она - один из многих рядовых эНПиСи. Так что если решишь стартовать уже на релизе, имей виду, что на Южном континенте ты её не найдёшь. Мне кажется, потенциал этой неигровой волшебницы ещё не раскрыт.

- Однако, - только и смог прошептать я. Вона как всё закрутилось.

- Как и, в принципе, потенциал ещё одной волшебницы, - Николай, видимо, был настолько доволен, что готов был продолжать разбрасываться спойлерами. - Магессы, я бы сказал.

- Эларии? - хоть я переспросил, это и так было понятно. Решение сохранить игру, решение вписать произошедшие события в лор, многое меняло на будущем лике "двумирья".

- Если будешь стартовать, всё сам узнаешь.

- Конечно я буду стартовать, - я посмотрел на Николая, как на неверующего.

- Точно? - улыбнулся Николай.

Последний вопрос не заставил меня колебаться. Я лишь окинул взглядом ликующих рядом со мной друзей. Действительно друзей, а не сотрудников. Я уже не сомневался, что они меня поддержат. Что примут любое моё решение и последуют следом за мной.

А затем я посмотрел на Вику. Она прижималась к моей груди и вполуха слушала Николая, пребывая где-то в собственном счастливом мирке. Но и на её счёт я не испытывал сомнений. Она действительно любит меня. Если придётся, она последует за мной не только на Северный континент, но и на Северный Полюс.

- Конечно я буду стартовать, - произнёс я с куда большей уверенностью. - Ведь теперь, когда рядом со мной мои друзья, я действительно могу свернуть горы!

Руслан Темир Пурпурный рассвет Эпидемия

«— Вы только не шарахайтесь, — сказал он. — Пусть вас не смущает размах.

Нужно дерзать, Том. Давайте напишем с вами конец света.

— Он выдержал паузу. — В натуральную величину».

Эрнест Хемингуэй

Пролог

27 августа

Трасса Дон-М4, где-то недалеко от Воронежа.

Скоро будет дождь. По-летнему сильный и, как обычно, на два — три дня.

Тугой порыв ветра, несущий запах озона и мокрой пыли, забрался под мотоциклетную куртку и приятно охладил изрядно уставшую от августовского зноя кожу. На горизонте, с юга, откуда принесло живительную прохладу, уже грохотало. Пора собираться в путь, иначе дождь застанет где-нибудь на трассе. Сделав последние глотки газировки, мужчина в запыленной одежде смял пустую банку и швырнул её в урну. Собака, копающаяся рядом с баком, встрепенулась, но тут же уткнулась мордой обратно, в ворох грязной бумаги. Без пятнадцати пять. До заката еще далеко, но вот надвигающаяся гроза торопит. Сегодня хочется остановиться там, где можно раздобыть электричество и горячую воду. Последний раз имел возможность нормально помыться не меньше четырех дней назад, все остальное время приходилось плескаться в водоемах.

Расстояние от Москвы до небольшого поселка на трассе Дон-М4 можно проехать за десяток часов, но он ехал уже дольше недели. Спешить некуда. Каждый город, поселок, деревня, любое место по пути, сулящее неплохо поживиться полезным скарбом, задерживали на несколько часов. Аптеки, военные части, отделения полиции, крупные торговые центры, спортивные и охотничьи магазины, все, где может находиться хоть что-то интересное. Первое время собирал вещи, имеющие ценность раньше, до «Пурпурного рассвета», но до конца осознав происходящее, начал выбирать то, что поможет выжить.

Сняв мотоцикл с подножки, еще раз осмотрел сгрудившиеся у дороги однотипные здания. Обычная стоянка на трассе. Возле широкой заасфальтированной площадки когда-то стихийно образовался перевалочный пункт. Обычно, до «Пурпурного», здесь было людно. Дальнобойщики, пассажиры автобусов, торговцы и кидалы, постоянно появляющиеся в таких местах, как черти из табакерки. Музыка, запахи шашлыка, выпечки и выхлопных газов, бесконечные очереди в платный туалет, пыльные здания забегаловок. Сейчас здесь нет никого. Вообще ни души, только несколько собак и стаи обнаглевших птиц полноправно хозяйничают в пустых залах. Ветер гоняет целлофановые пакеты и бумагу по пустой дороге. Ни одной машины ни проехало за час. До эпидемии такие места массовых скоплений вызывали у него только раздражение — тот еще мизантроп, но сейчас ловил себя на мысли, что скучает по людскому гомону и суете.

Вложив капельки наушников, прокрутил колесо перемотки треков на старом и затертом айподе, остановился на любимой песне, прибавил громкости и надел шлем. Тишину прервал приятный голос Иэна Гиллана. Мотоцикл чуть вздрогнул, заурчал мотором, и дорога побежала под колеса.

На скорости за шестьдесят даже горячий летний воздух обдувал приятной прохладой. Быстрее ехать он опасался, можно не заметить внезапную преграду на дороге и свернуть шею, слетев с мотоцикла. Да и ехать вот так, никуда не спеша, останавливаясь сколько и где хочешь, раньше не приходилось. Он любил дорогу. Каждый раз, когда оказывался в пути, не важно, на чем и куда, попадал в другую реальность, застывшую между прошлым и настоящим. Когда тело перемещалось из пункта «а» в пункт «б», сознание освобождалось от оков насущных проблем, и мысли текли свободнее. Кому-то нужно прийти в храм, кому-то заниматься медитацией, для него же лучшим местом самопознания являлась дорога.

Прошло всего два месяца, а насколько кардинально изменилась жизнь. Шестьдесят дней между глубоким отчаянием и полным одиночеством. Восемь недель назад он метался, как попугай в клетке, пытаясь выбраться из очередного кульбита жизни. Новые проблемы, не первые, но, как казалось, последние. И не потому, что видел перспективы раз и навсегда покончить с этими качелями, а потому что в это раз глубина ямы, в которую залез, пробила все днища. Каждый год его преследовал определенный цикл: в начале мая начинались проблемы, в конце лета они решались. В этот раз все пошло иначе. Нет, проблемы начались, как обычно, в мае, даже раньше. И просто проблемами это не назовешь. Скорее — полный крах. Если до этого все передряги, по сути, были временными трудностями, требующими лишь приложить к ним больше усилий, то сейчас возможностей хоть немного всё исправить не было. Лишился работы, и на этот раз не по своей вине. Пока искал новую, влез в долги на приличную сумму. Но работы не было, банки безработному отказывали, долговая удавка сдавливала шею все сильнее и сильнее. Чтобы взять небольшую отсрочку и время для решения, уехал в Москву. Возможность просто сидеть дома, не дергаясь от каждого шага за входной дверью, снимает накопившейся стресс и дает пространство для маневра. Но за два месяца так ничего и не решилось.

Вся жизнь в тот момент походила на войну, каждый день он проигрывал и отступал, отдавая позиции, загоняя себя все дальше и дальше на дно. Каждый день вставал, выходил из съемной квартиры и шел то на встречу с новым кредитором, то на собеседование по новой работе. Все впустую. Люди, способные одним займом решить все его проблемы, в последний момент давали отказ. Эйчары и кадровики лишь читали резюме и кидали дежурное «мы вам позвоним». Деньги, отложенные на самый черный день, таяли, несмотря на всю его экономность. Надежда вернуть жизнь в нормальное русло исчезала с каждым днем. Перебрал все возможные варианты. Глубокой ночью, после десятка шотов алкоголя в каком-то баре, посетила мысль о суициде, но даже пьяный мозг отбросил её, как что-то мерзкое и пошлое. Каждый отказ и неудачное собеседование погружали все глубже в пучину безнадеги. Пока однажды утром, проснувшись, он не увидел небо с отливом ярко-сиреневого цвета.

Часть 1

Глава 1 Тимур

22 июня

Новочеркасск, воинская часть.

Сев на край свежевскопанной траншеи, Тимур положил лопату с затертым черенком и посмотрел на свои ладони. Еще несколько часов такой работы, и мозоли превратятся в кровавые. Сержант приказал прорыть траншею для прокладки труб до вечера, как это будет сделано, его не волновало. Земля каменистая и плотная, иногда приходиться поработать и ломом, и киркой. Хорошо еще, что глубина всего два штыка, дальше — твердая глина вперемешку с гравием. Положение усугубляет жара, днем воздух разогрелся до сорока, а ближайшая тень только под навесом в ста метрах.

Достав из кармана выгоревшего кителя пачку дешевых сигарет, он прикурил и глубоко затянулся. Табачный дым наполнил рот горьким привкусом. Если в армии просто присесть отдохнуть, то самое меньшее — услышишь отборную тираду в свой адрес, в худшем — отправишься дежурить на «губу», а пятиминутный перекур воспринимается абсолютно нормально. Тимур часто об этом думал и никак не мог понять: в чем привилегия медленного самоубийства перед простой передышкой?

Докурив, бросил бычок на дно, втоптал его в землю каблуком и взялся за инструмент. После нескольких часов работы казалось, что лопата весит раз в пять больше обычного.

В армии он был всего второй месяц, но уже ненавидел ее всеми фибрами. Забрали в мае, когда в родном городе на берегу Черного моря только-только начался летний сезон. Вместо того, чтобы купаться и знакомиться с приезжими девчонками, он потел, копаясь в земле словно крот. Повестка пришла оперативно, стоило только забросить университет, просто потому, что надоело учиться. Пропал стимул. Почти никто из знакомых, окончивших альма-матер ранее, в дальнейшем не устроился по профессии. Экономика, офис, белые рубашки, брюки со стрелками, галстуки и натянутая улыбка. Нет, это точно не его. Отец больше сорока лет отдал армии и Тимур, желая на него походить, с детства грезил носить форму. Патриотические фильмы, где бравые ребята в голубых беретах лихо стреляли из автоматов и раскидывали врагов в рукопашной, только разжигали в детском мозгу желание пойти под погоны. Но иллюзии быстро растворились еще на сборном пункте. Вместо спецназа или десанта, куда мечтал попасть, распределили в войска связи, под Новочеркасск. Сказали не подходит по физическим параметрам. С ростом сто семьдесят сантиметров и весом шестьдесят пять килограмм могли вообще в танковые войска отправить. В части оказалось попроще. Хоть он и был старше многих на два — три года, но из-за невысокого роста выглядел чуть ли не младше всех. Ярко выраженная не славянская внешность: «татарские глаза», черные волосы и смуглая кожа, сыграли не в лучшую сторону. Хотя все твердили, что в армии нет национализма, но срочники всегда стремились разбиваться на мелкие группы либо по национальному признаку, либо по землячеству. Татарский язык он не знал, а для Геленджичанина выглядел слишком экзотично.

Конечно, в армии — своя романтика, но для свободолюбивого человека жизнь по уставу сродни заключению, колючка на заборе и вооруженные патрули лишь дополняют ощущение. Жёсткое расписание, отсутствие личного пространства и свободы воли быстро ломают бунтарский дух.

Отвлекая себя воспоминаниями, чтобы не чувствовать усталости, продолжал копать. До возвращения в часть еще не меньше полутора часов, до конца траншеи — около двух метров. Если поторопиться, получится выкроить время на отдых.

— Пашите, пашите негры, солнце еще высоко!

Обернувшись, увидел двух парней в форме. Форменные куртки несли в руках, ремни небрежно перекинуты через плечо.

— Тим, пить хочешь? — высокий и худощавый сослуживец подошел к краю траншеи и протянул пластиковую полторашку.

— Что приперлись? Нам еще работать и работать, — Тимур взял бутылку и сделал несколько глотков теплой солоноватой минералки.

— Мы уже закончили. Теперь — расслабон.

Вытерев губы тыльной стороной ладони, Тимур принялся копать быстрее — смотреть на отдыхающих сослуживцев, швыряя землю, не очень хотелось.

— Запарились рыть, в этой яме можно бассейн хороший сделать, а не септик! — худощавый несколько раз согнулся и разогнулся, разминая спину.

Оба солдата повесили куртки на торчащий из земли лом и улеглись на кучу песка, оживленно разговаривая.

— Интересно, сколько командиру за нас — гастарбайтеров — заплатили? — высокий лег и подложил под голову руки.

— Не знаю, я слышал это дача какого-то генерала, так что ему вряд ли что-то перепало. Как при коммунизме — за идею работаем, — второй, чуть полный, сидел рядом и чертил на земле палочкой. Складки рыхлого тела покрыты мелкими бисеринами пота, как запотевшее стекло.

— Сейчас большая часть войск в стране, по факту, стройбат! — усмехнувшись, высокий перелег на бок. — Тим, а ты на кого учился-то?

— Да фигня такая, что и в жизни никогда не пригодится!

— Понятно, а мне предки сказали, после армии в универ пойду. Еще сам не знаю, на кого. Разошлю результаты ЕГЭ в несколько ВУЗов, куда возьмут, туда и пойду.

Через полчаса, лоснящийся от пота и тяжело дыша, Тимур вылез из траншеи, осматривая проделанную работу. Убедившись, что глубина везде больше двух штыков, и сержанту не к чему будет придраться, растянулся рядом с сослуживцами.

— Жека, не знаешь, что сегодня на ужин? — Тимур посмотрел на часы, до приезда машины — около получаса.

— Гречка с тушенкой для повышения солдатского духа и чай с бромом для понижения сам знаешь чего! — Ответил упитанный солдат.

— Бредятина, ничего никуда не добавляют. Кормят так, что и без брома не встанет, — Тимур закрыл глаза и решил немного вздремнуть, накрыв лицо кепкой.

— О, хорошая мысль! Солдат спит, а служба идет!

Почти сразу провалился в сон, утомленный организм требовал отдыха. Проснулся от приближающегося урчания двигателя. Толкнув лежавшего рядом сослуживца, Тимур осмотрелся в поисках третьего. Толстый медленно приближался от перекошенного уличного туалета, на ходу поправляя ремень.

— Вот и прибыли за нами, — Женя стянул кепку и встал.

На участок заехал зеленый УАЗик с военными номерами. Тимур накинул куртку и застегнул ремень. Из машины вылез сержант, внимательно осмотрел траншею и удовлетворенно кивнул.

— Так, быстро загружаем инструмент и катим в часть, а то с ужином можем пролететь.

Закинув лопаты и ломы за заднее сиденье, втиснулись в УАЗик и захлопнули двери. Тент машины нагрелся на солнце, температура внутри, как в сауне. Солдаты моментально покрылись каплями пота, не спасала даже теплая вода из бутылки.

Машина завелась и, громыхая прогоревшим глушителем, начала удаляться от участка. Минут через пять выехали на шоссе и, набрав скорость, направились к части. Задувающий во все щели российского внедорожника ветер немного охладил салон. Тимур прислонился лицом к стеклу и смотрел на мелькающие вдоль дороги оградительные столбики. Еще один день службы прошел, промелькнул так же, как эти столбики. Еще один лист календаря из бесцельно потраченного года можно оторвать и выкинуть. Скоро в мусорном ведре их наберется триста шестьдесят пять, и он вернется домой. Триста шестьдесят пять серых листов — дней, похожих друг на друга, безликих и серых, изредка перемежающиеся парой красных цифр увольнительных или приезда родителей.

Еще один ничем не примечательный вечер и ночь, плавно вписавшиеся в однообразный календарь службы. Подъем. Как обычно, в шесть утра. Не успел проснуться, а уже одеваешь форму на ходу. Плац, утреннее построение. Только вот сегодня что-то не так. Не так, как всегда. Выражение лиц сослуживцев в строю потеряло былую отрешенность, и все они странно смотрят на небо. Тимур протер сонные глаза и тоже поднял голову. Никогда не видел небо такого цвета — фиолетового.

23 Июня 13.24 по московскому времени

Сидел в столовой и лениво ковырял тарелку супа с тушенкой. Аппетита нет, как и у всех остальных. Треть личного состава части отсутствует, лазарет забит до отказа. Врач, капитан Снесоренко, сказал, что ничего серьезного, разновидность гриппа, но грипп никогда не валил с ног столько служащих одновременно.

В столовую быстрым шагом вошел дежурный по части.

— Через пятнадцать минут построение на плацу.

«Скорее всего, дело не в гриппе, раз построение проводят в середине дня», — Тимур бросил ложку и направился к окну мойки.

Про небо, сменившее цвет, молчат, только на утреннем построении провели разъяснение, что это — природная аномалия, связанная с глобальным потеплением и сильными магнитными выбросами на солнце, ионизирующими атмосферу. Телевизор в части выключили. Интернет на удивление молчит. Но непонятное чувство тревоги сворачивает желудок в тугой узел, наполняя живот холодными камнями. Тимур привык доверять своему чутью, порой сильно выручающему его в жизни. Иногда чуйка казалась сверхъестественной, настолько точно она предупреждала о неприятностях. И сейчас интуиция подсказывала, что это далеко не простой грипп, и небо сменило цвет не из-за какого-то там парникового эффекта.

Бросил взгляд на носки ботинок, сверкающих свежим гуталином, одернул куртку вниз и, поправив ремень, вышел на плац. Военнослужащие уже заполнили площадь ровными коробками взводов. Встал в строй, вытянулся по стойке смирно и чуть закинул голову назад, чтобы не затекала шея. Низкие тучи, затянувшие с самого небо утра, давили и ужасали неестественным фиолетовым цветом. Солдаты то и делозапрокидывали голову вверх и внимательно рассматривали аномалию.

Стоять пришлось долго, подполковник задерживался, в строю начали переговариваться. В один миг все замолкли, услышав четкий стук каблуков, эхом разносившийся по плацу. Подполковник быстрым шагом направлялся к центру строя, за ним, еле поспевая, шел капитан Снесаренко. Военнослужащие вытянулись по стойке смирно, напряжение повисло в воздухе натянутой струной. Командир остановился и развернулся на каблуках.

— Сегодня без формальностей. На территории воинской части объявляется карантин. Отменяются все увольнительные и отпуска, вход и выход на территорию части запрещен. Обо всех случаях даже легких недомоганий срочно сообщать офицерскому составу. Провести полную дезинфекцию столовой и продовольственного блока. Всему составу получить средства индивидуальной защиты — респираторы. Информация для родственников: в части грипп, закрыли на карантин, максимум две недели. Команда ясна?

— Так точно, товарищ подполковник! — единогласно громыхнул строй.

— Офицерский состав собирается у меня в кабинете. Остальным пройти в медчасть в порядке очереди. Командиры взводов, принимайте командование!

Командир развернулся и направился в сторону штаба, вслед за ним потянулись остальные офицеры. Сержанты скомандовали выстроиться в колонну по два, и солдаты длинным змеем двинулись в сторону медблока, возле которого уже успела выстроиться очередь. Из другой двери здания выходил такой же ровный строй с белыми респираторами на лицах. Тимуру эта картина показалась забавной: маски закрывали лица военнослужащих, превращая их в одинаковые манекены, мерно шагающие строем.

Днем небо не вернулось к нормальному цвету, наоборот, фиолетовый стал более интенсивным. Жизнь в части замерла. Солдат разогнали по казармам и не давали общаться друг с другом. Сержанты и офицеры постоянно находились в расположении, сводя возможность вылезти в соцсети или мессенджеры к нолю. Напряжение нарастало. Срочники начали роптать. Все знали, что лазарет забит, многие почувствовали недомогание, и их тут же уводили. Никто не знал, что происходит за территорией части. Тимур пытался позвонить домой, но помещал неожиданно появившийся в расположении офицер.

Ночью отправили дежурить на КПП. Воздух посвежел, но еще чувствовалась дневная духота. Засунув руки в карманы, Тимур ходил по проходной и подталкивал носком сапога маленький камень, невесть откуда взявшийся. До конца смены еще пара часов. Пара чертовски долгих часов. В звенящей тишине небольшой комнаты каждая минута длится вечность. Тимур старался реже смотреть на часы, надеясь, что прошло как можно больше времени. Но холодные цифры с изуверской точностью отсчитывали секунду за секундой. Глаза так и норовили закрыться, приходилось время от времени тереть лицо ладонями.

Зазвонил телефон на столе КПП, отгоняя дрему.

— Рядовой Юлаев! — отчеканил в трубку начальник караула. — Сейчас к КПП подъедет «скорая», пропусти и объясни, как проехать к лазарету.

— Разрешите выполнять, товарищ сержант?

Через несколько минут по стеклам КПП скользнули желтые лучи фар. Раздался пронзительный сигнал. Щуря глаза, щелкнул засовом и толкнул тяжелую створку. С легким скрипом ворота открылись. Машина скорой помощи поравнялась с Тимуром и остановилась. Из сумрака кабины выглянул водитель, синяки под глазами и бледная кожа выдавали крайнюю степень усталости.

— Где лазарет? — охрипшим голосом пробасил мужчина и сплюнул под колеса.

— Вдоль плаца, за казармой налево, первое же здание по правой стороне.

Мужчина окинул взглядом строения и нехотя надавил на газ. Шурша колесами по асфальту, «скорая» скрылась за казармой. Тимур еще несколько минут смотрел на опустевшую дорогу, стоя у открытых ворот и вдыхая оставленные машиной выхлопные газы. Чутье уже не просто подсказывало, оно орало во все горло.

24 июня 7.12 по московскому времени

Солнце выползло из-за горизонта и начало прогревать еще свежий утреней воздух. Тимур стоял на плацу, молча разглядывая высокие облака. За сутки их цвет не изменился, все такой же пурпурный. Необычная цветовая гамма небосвода удручала и вселяла первобытный страх, вызывая желание забиться куда-нибудь поглубже, чтобы не видеть гнетущее фиолетовое марево.

Построение задерживалось, сержанты сновали между солдат, переписывая присутствующих. Плац необыкновенно пуст — вышло меньше половины состава части. Военнослужащие встревожено перешептывались, но Юлаев молчал и выглядел совершенно спокойно. Только выглядел. Грудь раздирали страх и сомнения. Телевизоры в части выключены, вся информация поступает только от офицерского состава. «Эпидемии нет, локальная вспышка, захватившая несколько населенных пунктов». Чутье и здравый рассудок подсказывали, что им лгут. Смартфоны изъяли, доступа в интернет нет, проверить информацию нельзя. Никто не знает, что творится дома, здоровы ли родственники и друзья. Неведение пробуждало чувство беспомощной злобы. Злобы на себя, на офицеров, и на все государство в общем.

Старший лейтенант суетливо ходил перед строем из стороны в сторону и изредка поворачивался к штабу. Его эмоции тяжело было различить из-за скрывающего лицо респиратора, но и так было понятно, что он нервничает. Так и не дождавшись начальства, солдат распустили без распорядка на день. Тимур отправился в казарму и, сняв ботинки, рухнул в кровать, собираясь воспользоваться послаблением — на службе редко удается безнаказанно поспать днем. Но отдохнуть не дали. Лишь только провалился в сон, громкий голос дежурного по части объявил повторный сбор. На этот раз построением командовал новый полковник. Его лицо сложно было не запомнить — обвисшая физиономия, побитая глубокими оспинами с маленькими поросячьими глазками над белой медицинской маской. Полковник стоял недалеко от служебного автомобиля, выдерживая дистанцию. Рядом с ним мялся на месте майор — высокий, худощавый, с тонким орлиным носом. Полковник приподнял респиратор и заговорил в мегафон.

— Командир части временно не может исполнять свои обязанности. Замещать его буду я — полковник Иваненко. Сегодня в двадцать один ноль-ноль в часть прибудут два ГАЗ-66, и два взвода отправятся на задание. Суть расскажут на месте. Остальному составу — не покидать территории части и находиться в состоянии полной готовности. Так же продолжается строгий карантин. Любое посещение части гражданскими, все контакты по сотовой или стационарной связи под запретом. Нарушение карантина — трибунал. Построение закончено, вольно, разойдись! — договорив, полковник сел в машину и покинул плац.

Сержанты выстроили два взвода в колонну и отправили в сторону складов получать амуницию. Оставшихся загнали в учебные классы повторять давно изученные дисциплины.

Напряжение уже не просто витало в воздухе, оно звенело сотнями колоколов. Офицеры взволнованы и встревожены, говорили на повышенных тонах и часто срывались на крики и ругань. Из-за забора то и дело доносились сирены скорых, пожарных и полиции. Тимур понимал, что происходящее уже переходит рамки простой локальной вспышки инфекции. Даже обычно шумные сослуживцы разделились на небольшие группы, рассевшись в разных углах класса, и тихо обсуждали происходящее. За дверью послышались шаги, разговоры сразу прекратились. В комнату вошел майор и пристально осмотрел сидящих.

— Через пятнадцать минут на построение. Прием пищи отменяется, получите сухпай, — выражение лица и голос офицера давали понять, что ничего хорошего ждать не стоит.

Предчувствие оправдалось. Весь оставшийся день гоняли по плацу. На бетонной площади не осталось места, не протертого каблуком солдатских ботинок. Лишь в обед дали небольшой перерыв. Есть пришлось прямо на плацу, усевшись на бетон и вскрыв боксы дневных рационов. Как только солдаты справились с пайками, муштра продолжилась. Солнце, скрытое толстым слоем фиолетовых туч, почти спряталось за горизонтом,когда майор сжалился и отдал команду «вольно-разойтись». Обрадовала заработавшая кухня — кто-то из солдат вызвался заменить поваров, начальство не стало спорить. В столовую почти заползали, сил на болтовню не осталось, мечтали только о постели.

Закончив ужин и, еле волоча ноги, поплелись из столовой в расположение, со стороны напоминая толпу зомби из дешёвого фильма ужасов. Тишина сохранилась и в казарме, военнослужащие молча принимали душ и укладывались по койкам.

Готовясь к отбою, Тимур вспомнил про два взвода, отправленные на задание. Кровати в дальней части казармы пустовали, значит, солдаты еще не вернулись. После команды «отбой» сон, несмотря на утомительный день, долго не шел. Юлаев лежал, закинув руки за голову и рассматривая трещины на потолке. Мысли в голове носились хаотичным табуном, никак не выстраиваясь в более-менее разумное объяснение происходящему. Тревога о родителях не давала уснуть.

Тишину нарушил дежурный по роте, скомандовавший подъем. Спешно натянув куртку и затянув ремень, Юлаев побежал к выходу. В двери столкнулся с поднимающимися по лестнице солдатами из отправленных на задание взводов. Вид у них, словно вернулись с похорон. У некоторых сильно тряслись руки, как с хорошего похмелья. Тимур протолкнулся между срочниками и выбежал на улицу.

Перед казармой на бетонной тропинке собралась половина роты. Построение проводил майор, мерно вышагивая перед строем.

— Смирно! — все как один, вытянулись и подровнялись. — Сейчас отправляетесь на выполнение задания, секретного. Распространение какой-либо информации повлечёт за собой привлечение к дисциплинарной ответственности. Инструкции — на месте. Получить комплекты ОЗК^[12] и выдвигаться к машинам. Ответственные — лейтенант Сухорук и старший лейтенант Хвощов. Вопросы есть?

— Никак нет!

— Взвод, к складу, шагом марш! — Майор быстрой походкой направился в штаб, на ходу начиная разговор по мобильному.

Тимур послушно зашагал вперед. Возле склада пришлось немного подождать, пока сонный прапорщик возился с замком. Отборный мат, который обычно поднимал настроение личному составу, сейчас только раздражал. На каждого выдали по полному комплекту ОЗК и четыре автомата на всю группу, в разрез со всеми инструкциями прямо со склада. Возле КПП ждали две машины ГАЗ-66 с заведенными двигателями. Водители грузовиков, издали завидев прибывающий взвод, побросали сигареты и залезли в кабины. Командующие заданием Сухорук и Хвощов стояли возле открытых задних бортов, заведя руки за спину. Сохраняя тишину, солдаты погрузились в машины и расселись по деревянным скамьям. Никто не разговаривал, не переглядывался, каждый погружен в свои мысли.

Закрыв борт, в кузов забрались сержанты и постучали по кабине, давая команду водителям. Грузовики рыкнули мотором и, набирая скорость, выехали из части.

— Товарищ сержант, сколько ехать не подскажете? — обратился один из солдат.

— Около сорока минут. Кто хочет, может поспать.

Многие с радостью приняли предложение и, устроившись удобнее, тут же засопели. Хотя Тимуру сегодня и не удалось сомкнуть глаз, спать он не хотел. Молча разглядывая убегающие назад дорожные знаки, пытался понять направление движения. Долго гадать не пришлось, крупная перечеркнутая надпись «Новочеркасск» на светоотражающем щите мелькнула по левую сторону дороги. Ехали в город. За всю дорогу встретилось не меньше пяти экипажей скорой, резкий сигнал которых сложно с чем-то спутать в тишине ночи. Почти все экипажи неотложки двигались в одном с ними направлении. Чем ближе к конечному пункту, тем чаще и чаще доносился пронзительный звук сирены.

Вскоре грузовики сбросили скорость, проезжая шлагбаум, сержанты скомандовали спящим «подъем». Чуть кряхтя, солдаты продрали глаза и попытались размять затекшие от неудобных поз шеи и руки. С громким хлопком откинулся задний борт, и из-под тента кузова, как горох из стручка, посыпались срочники, тут же выстраиваясь в шеренгу.

— Сержантам выбрать двух бойцов для охраны и выдать оружие, остальные стволы — оставить себе. Головой отвечаете за то, чтобы здесь не появилась ни одна живая душа. Оружие применять в крайних случаях, то есть три предупреждения, выстрел в воздух, а потом… ну, в общем, всем знакомая схема, как в карауле, — лейтенант Сухорук чуть прокашлялся и, не сбавляя темпа, продолжил. — Остальному составу одеть ОЗК и не снимать до завершения операции. Кому поплохеет — нашатырный спирт у Хвощова.

Солдаты нервно переглянулись.

— Команды вольно не было! — рявкнул лейтенант. — Надеть ОЗК, выстроиться в колонну по два!

Срочники спешно повытаскивали защитные комплекты и начали натягивать резиновые бахилы. ОЗК пахли старой резиной и одевались с противным скрипом. Немного выбившись из норматива, солдаты, надев противогазы, выстроились по направлению к видневшемуся в сумраке зданию.

Как понял Тимур — строение административного назначения. На это указывал шлагбаум на въезде и одинаковые шторы на окнах первых этажей, но не догадался о предназначении. Все стало ясно, когда из низкой металлической двери вышел человек в белом халате с воспаленными от недосыпа глазами под толстыми линзами очков. Лицо врача скрывал плотный респиратор непривычного для докторов вида. Он подошел к Хвощову и что-то проговорил почти на ухо. Старший лейтенант немного подумал и скомандовал двигаться следом за ним. Обогнув здание по широкой дорожке, вышли к одноэтажному строению с массивной двустворчатой дверью, над которой висела мрачная табличка «морг». У дверей стоял рослый мужчина в темно-синем халате. Увидев приближающихся военных, выбросил недокуренную сигарету и, сплюнув на землю, опустил натянутый на лоб респиратор. Тяжелая дверь открылась, скрипнув петлями. Мужчина повернулся и посмотрел на военных.

— На пол не блевать, вот, — он подтолкнул стоящее на кафельном полу ржавое железное ведро. — Или бегите на улицу.

Солдаты не успели прийти в себя от слов работника морга, как резкий сигнал автомобиля заставил вздрогнуть. Два бортовых грузовика выкатились на асфальтовую площадку и заглушили моторы. Из кабины одного вылез Хвощов и громко хлопнул дверью. Узнать его можно было только по росту и фигуре, лицо скрывал противогаз.

— Разбиться попарно, — на ходу скомандовал старлей. — И за мной.

Тимур, переглянувшись с доставшимся ему в пару, шагнул в дверь. Вошедшие перед ним сослуживцы уже скрылись за поворотом коридора. Немного мешкая, повернул следом за ними, и желудок скрутило в приступе тошноты. Трупы. Много трупов. Так много, что им не хватает места в холодильнике, и они сложены друг на друга штабелями. Взрослые, дети, женщины. Все обнаженные, с бирками на больших пальцах ног: имя, фамилия, дата рождения и смерти. Черты лиц невозможно рассмотреть, так как тела больше походят на мумии из фильмов ужасов, чем на людей. Высушенная и сморщенная кожа, плотно облегающая кости, почти полное отсутствие волос и никакого трупного запаха. Подавил рвотные позывы и, собрав силы, зашагал дальше по коридору. Сзади послышался громкий плюхающий звук, один из солдат не выдержал и, сняв противогаз, начал извергать содержимое желудка прямо под ноги.

— Твою мать! Я же сказал, на пол не блевать! — патологоанатом с досады хлопнул себя по бедрам. — Убирать сам будешь! Давай быстрее, а то кто-нибудь поскользнётся! Ведро и тряпка у входа в шкафу.

— Рядовой! Сука! Быстро одел противогаз! — Расталкивая всех, в коридор влетел Хвощов, стараясь кричать как можно громче через противогаз, но голос его все равно звучал приглушенно. — Быстрее, дебил! Ты приказов не понимаешь! Глотай блевотину, хоть захлебнись, но противогаз не снимай! — даже сквозь толстые стекла противогаза было видно, как старлей побагровел от злости. — А вы что уставились? Сейчас каждый берет тело, один за руки, второй за ноги, и грузите в машину. Двое: ты и ты, залезли на грузовик и принимаете. Складывать аккуратно, чтобы влезло как можно больше.

Хвощов и провинившийся солдат скрылись за поворотом коридора. Вскоре оттуда донесся звон металлического ведра об кафельный пол и шум набирающейся воды, изредка перекрываемый руганью. Через минуту лейтенант вернулся и, разогнав временный ступор солдат очередной порцией мата, скомандовал выносить тела.

Тимур стоял чуть позади широкоплечего сослуживца и смотрел на труп девушки. Представил, что эта девушка еще совсем недавно была жива, разговаривала, смеялась, плакала, а сейчас лежит здесь на других телах, беззащитно обнаженная и безжизненная. Может, она любила и была для кого-то самым дорогим человеком на свете, а теперь это просто бездыханное тело, больше похожее на мумию, которое надо погрузить в машину. Напарник повернулся и кивнул почему-то именно на это тело. Тимур протянул дрожащие руки и, обхватив тонкие голени, потянул на себя. Напарник взял за запястья, но передумав, перехватил за подмышки. Сухая кожа скрипнула об перчатки защитных костюмов и собралась складками, надломившись в местах изгиба. Стянув труп с груды, понесли наружу к машине.

Юлаев хотел, как можно быстрее избавиться от этого тела. Другие волновали мало: старики, мужчины, не важно, именно этот труп вызывал панический страх. При одном взгляде на неестественно запрокинутую голову, грудь сдавливали тугие тиски удушья. И раньше приходилось видеть мертвецов, как и любому другому человеку. Похороны, телевизор, несчастные случаи, многое в жизни заставляет воочию столкнуться со смертью, но держать в руках труп девушки… Так не должно быть. Умирать могут мужчины на войне, старики от болезней, кто угодно, но не молодые, полные сил и жизненной энергии. Молодость полностью противоречит самому понятию смерти. На секунду показалось, что несут его самого, высохшего, с выпавшими зубами и безобразно качающейся в такт шагов головой. Такое вполне может случиться, он не вечен, и смерть не делает скидок, она просто хладнокровно выполняет свою работу.

Задумавшись, чуть не споткнулся об тело полной женщины лет пятидесяти, которое двое солдат положили на пол, остановившись передохнуть. С трудом устояв на ногах и чуть не выронив труп, выругался сквозь зубы и продолжил идти. Возле грузовиков уже стояли несколько пар с телами в руках, ожидая, когда у них заберут ношу. Двое солдат в кузове принимали и аккуратно складывали вдоль бортов высохшие мумии. Когда подошла очередь, Тимур с напарником передали тело и отошли от грузовика.

— Эта легкая совсем, давай не будем тащить, — обратился срочник в кузове ко второму.

— Давай, всех таскать, под утро без спины останемся.

Слегка раскачав, солдаты небрежно швырнули труп через весь кузов. Тело с глухим стуком рухнуло на голый металл и застыло в неестественной позе, словно поломанная марионетка, которую отбросил в сторону кукловод. Тимур минуту стоял и смотрел на гору того, что недавно было живыми людьми, пока его не окрикнул сержант. Продолжил работать на полном автомате, таская тела из морга к грузовику без эмоций и чувств.

В расположение вернулись за час до рассвета. ОЗК заставили снять еще до въезда в часть, где их закинули в контейнер на кузове ЗИЛа и увезли.

«Скорее всего, сжигать», — подумал про себя Тимур.

Два взвода с мертвенно-бледными лицами зашли в казарму и, приняв душ, молча улеглись в койки. Уснуть этой ночью никому не удалось.

25 июня

Наступивший день по степени безумия не уступал прошедшей ночи. Юлаев не успел отойти от погрузки тел, как в казарме начался полный дурдом. Большая часть солдат слегла с температурой, диарей и сильным потоотделением. Стоило пожаловаться на плохое самочувствие, пара офицеров в ОЗК тут же уводили заболевшего. Ближе к полудню из тридцати человек осталось всего десять. Никто не уснул несмотря на бессонную ночь. Солдаты пытались добиться хоть какой-то информации от офицеров, но те упорно молчали и держали в неведении. В обед с улицы раздались крики и автоматные выстрелы, вызвав в расположении переполох. На шум забежали офицеры в защитных костюмах. Долго не церемонясь, угомонили самых рьяных парой пинков.

Тимур нервничал, от постоянного стресса болел желудок и подкатывала тошнота. Пытаясь унять мандраж, то лежал на кровати, то бродил по казарме из стороны в сторону. Понимал, что все встало с ног на голову, но ничего не мог сделать. Душой давно был дома, с родителями, но физически не мог вырваться из части. Армия, о которой так мечтал, превратилась в тюрьму. Вспомнил рассказ дяди, который работал на крупной птицеферме. Эпидемия птичьего гриппа, прошедшая несколько лет назад, зацепила их предприятие, все поголовье птиц подлежало уничтожению. Пернатых заперли и не кормили весь день. Затем подогнали грузовики с рассыпанным тонким слоем по днищам кузовов кормом. Куры бросились к еде, но как только машины забились до отказа, их вывезли за город и, выгрузив в огромную яму, раскатали бульдозерами. Вот и Тимур сейчас себя чувствовал такой курицей. Осталось дождаться своего грузовика с едой, ямы и бульдозера.

Хотелось курить. Постоянно облизывал и закусывал губу, но последние сигареты кончились еще вчера, а новые взять негде.

После обеда, которого не было, в казарму вошел офицер. Капитан Свердлов, имя которого Тимур не запомнил. Вид у капитана изможденный. Глаза глубоко запали, белки покрылись сеткой красных сосудов. Стянув с лица медицинскую маску, офицер закурил прямо в казарме. Солдаты замерли в ожидании.

— Так, ребят. Тут полная хрень творится. Полштаба слегло. Половина оставшихся за то, чтобы распустить вас по домам, половина против. Советую пока сидеть и ждать приказа, — Свердлов прокашлялся, голос звучал тихо и сипло. — Постараемся отправить вас. Мойте чаще руки, реже выходите на улицу, и вот эту фигню, — офицер указал на маску, — носите, хоть и дышать в ней тяжко.

— Товарищ капитан! — Сержант вышел из толпы, натягивая форму на ходу. — А что это за зараза?

— Без понятия. Никто не знает, откуда и как передается. Думаю, это вирус. Может, биологическое оружие. Вы небо видели? — Свердлов докурил, затушил об каблук, осмотрелся по сторонам и, не увидев урны, сжал бычок в руке. — Ни черта не знают, а люди мрут.

— Много умерших? — Рядовой Ильясов, сослуживец из Казани, привстал с кровати и встревожено посмотрел на офицера.

— Врать не буду, очень много. Я такого за всю жизнь не припомню. Только давайте без паники. Вы, как-никак, солдаты. Пока ждите приказа. И это… — капитан обвел взглядом военнослужащих в казарме. — Берегите себя.

— А что за выстрелы были? — сержант озвучил вопрос, который волновал всех.

— Там… — Свердлов на секунду замялся, потом махнул рукой и продолжил. — Смена караула решила дезертировать. Два или три солдата. Разводящие помешали. Постреляли немного. Один двухсотый. Другие вроде целы. Дураки. Теперь в карауле только офицеры. Оружейку закрыли. Так что не повторится.

— Товарищ капитан, — Тимур встал с койки и обратился к старшему по званию. — А сигаретой не угостите.

Офицер молча бросил пачку через всю комнату и вышел. К Юлаеву тут же подбежали несколько сослуживцев и разобрали почти всю пачку. Себе оставил всего две сигареты, одну убрал в тумбочку, с другой подошел к окну. Открыв, закурил, втянув полные легкие, и закрыл глаза. Сигаретный дым приятно прокатился по горлу, наполняя рот горьким вкусом. Рядом встали несколько сослуживцев и так же молча закурили. Все смотрели на небо фиолетового цвета и молчали. Курили медленно, делая маленькие затяжки и подолгу удерживая дым в легких. Оставив половину, Тимур осторожно затушил сигарету и, вернувшись к койке, убрал в тумбочку.

Голова отказывалась соображать. Мысли хаотичным роем метались внутри черепной коробки, сбивая друг друга и превращаясь в кашу. Сейчас все солдаты в подвешенном состоянии, но офицер дал хоть какую-то надежду. Немного обрисовалась картина, и стало известно, чего примерно ждать. Если командование распустит по домам, то будет проще. Если же запрут, то надо выбираться самому, тихо, без шума. Дом важнее, чем армия. Все юношеские мечтания о службе и так давно разбились армейскими реалиями, а теперь вообще чувствовал себя загнанным в клетку.

Время тянулось как кисель. Тимур пытался хоть как-то убить ожидание и избавиться от круговерти мыслей, но выходило плохо. Сослуживцы тоже старались занять себя как могли: кто-то спал, кто-то, сбившись в кучку, громко обсуждал происходящее.

День, как долгая и выводящая из себя песня по радио — и бесит, и переключить нельзя. Юлаев не находил себе места в четырёх стенах. Из казармы не выпускали. Поставили перед входом дежурного офицера с оружием. Ближе к пяти принесли и раздали дневные рационы. На вопросы никто не отвечал, обрубая короткой фразой: «В части карантин, выход с территории запрещен».

Тревога переросла в общий нервоз. Несколько раз возникали драки. Напряжение висело в воздухе, не давая ни отдохнуть, ни поспать. Незнание убивало. Сигарет нет, закончились еще в обед. На отбой просто отключили общее освещение, дежурный заходил каждые пятнадцать минут, проверяя личный состав. Никто не спал.

26 июня

Утро ничем не лучше ночи. Стойкое ощущение, что про них забыли, бросили на произвол судьбы, даже рационы никто не принес. Офицер, уже другой, не тот что вчера, все так же дежурил у входа. На попытку солдат узнать хоть что-то, огрызнулся: «Свалили обратно, и сидите тихо!»

Ближе к обеду, резко распахнув дверь, в казарму вбежал капитан Свердлов. Китель растрепан, на правом плече камуфляж окрасился в бордовый. В руках АК-74.

— Быстро, кто домой, бегом из казармы! — проорал офицер.

Тимур подскочил на кровати и бросился к тумбочке за вещами. Сердце застучало в сумасшедшем ритме. От волнения бросило в жар и холод разом.

— Вещи на хрен. Я сказал, быстрее на улицу! — Свердлов постоянно озирался на площадку перед казармой и здание штаба.

Юлаев схватил куртку, кое-как натянул ботинки и, даже не зашнуровавшись, выбежал на улицу. Следом за ним устремилась половина сослуживцев. Прямо перед дверями — заведенный КАМАЗ с тентом. Задний борт откинут, внутри несколько офицеров, сидящих рядом с большим количеством ящиков и мешков.

— Быстрее, в машину! — подгонял сзади капитан.

Как только нога последнего оторвалась от бетона, машина тронулась с места и, набирая скорость, двигаясь в сторону КПП. Тимур осмотрел сидящих: суровые и сосредоточенные лица, молчат, у старших по званию в руках автоматы. Капитан Свердлов едет в кабине, расспросить о происходящем некого, офицеров в кузове не знает.

Перед КПП грузовик притормозил. Тимур ожидал чего угодно, в голове рисовались картины, как в боевиках: машина берет на таран стальные ворота, они уносятся по улице, вслед стреляют выбежавшие из КПП. Но услышал лишь скрип открывающихся ворот, и в машину запрыгнули еще трое ребят, судя по красным повязкам на плече, дежурные. КАМАЗ заревел и затрясся, набирая скорость.

Солдаты, сжавшись на лавке, выглядели как брошенные дети. Растерянные, подавленные, встревоженные. Никто не знал, что произошло, почему все так быстро, почему капитан в крови. Тимур на секунду пожалел о спонтанном решении, но вспомнил главное слово, которое подкупило — дом!

Сидящий рядом офицер достал пачку и закурил, молча протянув сигарету. Щелчок зажигалки, затяжка, привычный горький дым во рту. Мысли немного прояснились, сердце сбавило темп. На секунду представилось, что они просто едут строить очередному генералу загородный дом. Накатило мнимое успокоение. Но нависающее небо фиолетового цвета, офицеры с лицами, словно на войне, и оружие в их руках, вернули в реальность.

Майор открыл стоящий рядом ящик, достал лежавший в нем семьдесят четвертый, пристегнул магазин, передернул затвор и, поставив на предохранитель, протянул Тимуру.

— Держи, может пригодиться.

Юлаев взял автомат за прохладное пластиковое цевье и поставил перед собой на приклад. Осмотрел его по сторонам. Почти новый, краска еще не стерлась на гранях, под предохранителем видны следы масла, пластик на рукоятке не затерт. Оружие в руках внушало спокойствие и уверенность, словно это волшебная палочка, которая спасет даже от инфекции. Положив АК на колени, перекинул ремень через шею и подтянул его по длине.

— А патроны еще есть? — спросил, забыв об уставном обращении.

— Есть, остановимся, дам, — ответил офицер, передавая автоматы другим солдатам.

Ехали около часа в полном молчании, только курили и смотрели на пустую ленту дороги. Очень мало машин. Настолько, что Тимур реагировал на звук каждой проезжающей мимо. Улицы пусты, людей почти нет. Ожидал погони, суеты, кордонов в химической защите, вертолетов, но нет ничего.

Проехали дорожный знак «выезд из города», и через полчаса КАМАЗ сбросил скорость и свернул с трассы. Выкатившись на проселок, остановились в поле возле лесополосы. Солдаты высыпали из машины и разминали затёкшие ноги. Капитан Свердлов выпрыгнул из кабины и осмотрелся.

— Так ребят, давайте немного опишу, что произошло, — он закурил сигарету и глубоко затянулся. — У нашего полковника крыша протекла. Я и часть офицеров уговаривали его распустить личный состав, но он до последнего стоял на полном карантине. Идиот. Большую часть уже скосило, а он уперся как баран. Сказал, что любого попытавшегося покинуть часть, будет судить по законам военного времени: дезертирство — расстрел на месте. Половина офицеров его поддержала. Была небольшая заварушка. Даже постреляли. Заперли их в штабе. Разобрали машины, затарились на складе, дальше вы сами знаете.

— Товарищ капитан!

— О субординации можешь забыть, — капитан сделал несколько больших глотков из фляги. — Просто Алексей, или Леша.

— А… Алексей, — сержант с трудом переборол выработанную до автоматизма привычку. — А что дальше делать? Нас же теперь дезертирами признают.

— Блин, совсем забыл. Вы же там как в бочке сидели, ничего не знаете. Эпидемия везде, по всей планете. Болеет уже больше половины людей в мире, — солдаты раскрыли рты от удивления. — Да, всего за два дня. Уже половина. Очень много смертельных случаев. Никто не знает, что это за хрень. Температура, диарея, сильная жажда, и всё — обезвоживание. У кого сердце не выдерживает, у кого почки. В части знаешь сколько умерло? До хрена. Так что, забудь про армию. Никому вы не нужны, весь штаб дивизии слег. Никаких команд сверху не поступало. Мой вам совет — дергайте домой. У меня дома жена и дети, я к ним еду, кто в сторону Туапсе, могу подбросить.

Юлаев и еще семь человек подошли ближе.

— Тов… Алексей, я из Геленджика, нам по пути, — Тимур встал ближе и сжал в руках автомат.

— Я из Сочи.

— Горячий Ключ.

— Краснодар.

— Новороссийск, — подхватили остальные солдаты.

— Хорошо, кто со мной, те оставайтесь. Остальные вольны поступать, как хотите. С транспортом беда, вчера вечером весь общественный престал ходить, как городской, так и междугородний. Поезда тоже отменили. Могу только рационов дать, патронов, спальники. Взяли с запасом. Подгребайте к бортам, сейчас раздадим.

Часть солдат получили по несколько магазинов, уложили в вещмешки сухпайки, спальники, разбились на небольшие группы и, попрощавшись, ушли к дороге.

Восемь срочников, один офицер, которого Тимур не знал, Свердлов и водитель остались у машины.

— Так, бойцы. Вы тоже разберите необходимое. Перекусите, сегодня же не кормили. Через полчаса выезд. Первая остановка — под Краснодаром. Заезжать в город не будем, заночуем на трассе. Ночью ехать опасно, да и не спали мы ни хрена, дежурили, и день был, врагу не пожелаешь. А завтра уже доберемся.

— Алексей, — Тимур подошел ближе к офицеру. — Спасибо.

— Да ладно тебе, — Свердлов пожал протянутую руку.

Глава 2 Саша

22 июня

Москва.

И без того горячий воздух еще сильнее накалялся от множества работающих автомобильных двигателей и, колышась, поднимался над асфальтом. Пробка стояла около получаса, лишь изредка, с черепашьей скоростью, продвигаясь на несколько метров вперед, словно дразня водителей. Серебристый спортивный Мерседес нервно моргал аварийками и пытался протиснуться вперед. Покрытые городской пылью ВАЗы и дешевые иномарки жались к обочине, боясь поцарапать дорогого «немца».

Саша нервничал, опаздывал на встречу с Олегом и Оксаной, а опаздывать он не любил. Руки нервно бегали по матовой коже руля, постукивая в такт музыке.

— Да какого черта вы все стоите! — вдавил клаксон до упора, оглашая пробку пронзительным сигналом.

Словно услышав, машины, мигнули красными огнями стоп-сигналов и поползли вперед.

— Наконец-то!

Выбравшись из душной пробки, иномарка понеслась по широкому проспекту, превышая все мыслимыеограничения скорости. Лежащий на пассажирском сидении телефон залился мелодичной трелью. На экране высветлись две буквы — «О.Д».

— Олег, я уже лечу, — ответил по громкой связи. — На Ленинском как всегда в пробке застрял. Минут через десять буду.

— Давай быстрее, не могу долго ждать, — ответил низкий мужской голос.

— Подождешь, — положил трубку и сильнее вдавил педаль газа.

Сочная листва дубов и кленов, росших вокруг элитной многоэтажки, заиграла всеми оттенками зеленого, отражаясь на лобовом стекле. Припарковавшись рядом с входом, небрежно закрыл машину и взбежал по ступенькам. Мрамор, сталь и зеркала — все говорит об элитарности. Консьержка, сидящая за толстым стеклом, осмотрела с головы до ног. Высокий, чуть худощавый, молодой человек, светлые волосы уложены в стильную, чуть неряшливую, прическу, одет в легкие белые брюки и голубую футболку. Гость не вызвал никаких подозрений, и она снова уткнулась в потрепанные страницы дешевого детектива. Вызвал лифт и начал нервно переминаться с ноги на ногу. Красные цифры этажей на табло сменялись с гнетущей медлительностью, словно кабина сползала вниз, как улитка по стене. От нетерпения начал царапать металлические двери ключом, пока они не разошлись в стороны. Из просторной кабинки вышла пожилая женщина в цветастом платье с маленькой девочкой за ручку. Саша окинул их презрительным взглядом и, заскочив в кабину, несколько раз нажал кнопку нужного этажа. И снова лифт пополз со скоростью сонного ленивца, цепляющегося когтистыми лапами за перекрытия этажей. Саша вдавил кнопку и держал, пытаясь заставить чертов механизм ехать быстрее. Не дожидаясь, когда двери до конца откроются, прошмыгнул в широкий коридор и свернул к знакомой двери. Молочно-белая, стилизованная под деревянную. Нажал три раза на звонок и сразу позвонил по телефону Олегу.

— Открывай. Это я.

— Ты один?

— Нет, блин! Со мной бригада «маски-шоу»! Открывай!

Раздался негромкий щелчок, дверь слегка приоткрылась, медленно, демонстрируя свою массивность. Потянул за ручку и вошел в квартиру. Прямо за дверью — гостиная с белыми стенами и мебелью, по размеру больше похожая на банкетный зал в отеле. Пахнет свежим воздухом с легкой примесью цветочного аромата. Из всей мебели выделяется черный журнальный столик, стоящий посередине, рядом с кожаным диваном, на котором сидит высокий худощавый мужчина с легкой проседью в волосах, одетый во все белое и сливающиеся с интерьером как хамелеон. Рядом с ним женщина в узком белом платье, с черными волосами, гладко зачесанными назад и заколотыми на затылке.

— Опаздываешь, Александр, — мужчина изогнул губы в легкой ухмылке и бросил на диван смартфон.

— Давай к делу. У меня мало времени, — Саша вытер вспотевшие ладони об брюки и опустился в кресло напротив.

— Рядом с тобой.

Опустил руку за кресло, достал узкий кожаный дипломат. Положив на столик, открыл крышку. Внутри аккуратные пакеты с белым порошком и синими таблетками, тесно прижимаются друг к дружке, словно родные.

— Можешь проверить, — Олег откинулся на спинку и достал из пачки сигарету.

Саша поднял взгляд на собеседника и захлопнул крышку чемодана. Увесистая пачка евро, которая до этого оттягивала карман брюк, перекочевала на столик. Весело звякнула золотая скрепка, сжимающая купюры.

— А вот это я, пожалуй, заберу, — снял скрепку, и деньги рассыпались широким веером, резко выделяясь на черном фоне и наполняя воздух запахом свежих банкнот. Девушка собрала в стопку и пересчитала.

— Кстати, у меня скоро новый товар будет. Название еще не придумали. Кто пробовал, говорят, эффект потрясающий, — Олег, слегка приоткрыв рот, выпустил клубок дыма. — Попробовать хочешь?

— Бесплатно?

— Угощаю.

Достав из кармана серебряный цилиндр, Олег положил его на стол. Саша открутил крышку и высыпал на стекло небольшую горку белого порошка. Пластиковой картой растянул длинную дорожку. Наркотик похож на белую пыль, крупицы которой блистают в лучах света как бриллианты. Трубочка. Вдох. В носу слегка защипало. В глазах, как в старом телевизоре, настроилась резкость. Контуры комнаты обрисовались четче, контраст между белым и черным начал резать глаза. Поднялся с кресла, и на секунду показалось, что сейчас выпрыгнет до потолка. Тело двигается как механизм: резко, четко, без ненужных жестов.

— Хорошая вещь. Почем?

— С ценой еще не определились. Взял на проверку качества.

— Если что, держи меня в курсе. Обязательно прикуплю.

Саша поднял дипломат, по ощущению ставший намного легче. Олег проводил к выходу и закрыл за ним дверь. Все тело переполняла энергия и жажда движения. Нажав кнопку лифта, немного подумал и пошел вниз по лестнице пешком, спуск в кабине находился сейчас в другом временном пространстве. Ступени сами прыгали под ноги и несли вниз. Холл, консьержка в очках и контраст кондиционированного воздуха с жаром улицы. Солнце больно ударило по расширенным зрачкам, спасли только тонированные стекла Мерседеса. Кнопка старта двигателя мягко утонула, рык двигателя, ароматизатор в салоне смешался с запахом разогретой кожи. Быстро нашел любимый трек в плейлисте и включил музыку на всю громкость. Руки плясали по баранке замысловатый танец, словно существовали отдельно. Попытался их остановить, но понял, что не может, да и не хочет. Движение и перестукивания пальцев гипнотизировали и вгоняли в состояние транса. Глухие удары баса из колонок разгоняли кровь по организму, заставляя сердце биться в ритм. Все тело превратилось в сплошной пульсирующий сгусток энергии, ищущий применение.

Серебристый «немец» летел по проспекту, навстречу падающему с зенита солнцу. Саша ехал в поисках новых ощущений, которых жаждало тело.

Через час стоял за барной стойкой в еще закрытом ночном клубе. Бармен суетливо протирал хайболлы, готовясь к открытию и разговаривал через плечо. Официанты суетились между столиками, протирая, убираясь, готовя зал к приходу гостей. Ди-джей настраивал оборудование. Заведение дышало предвкушением шикарного вечера.

— В этот раз столько же, сколько и в прошлый?

— Нет, я синих больше взял. Прошлую партию быстро разобрали, сам говорил, что не хватило, — Саша с трудом мог усидеть на стуле, тело разрывала необходимость движения, пальцы плясали по стакану с коктейлем и барной стойке.

— Хорошо, тогда должно на неделю хватить. Оставил там же?

— Да, на кухне, в емкости с рисом, внизу в пакете.

— Хорошо. Деньги, как обычно. Через пару недель, на карту, по документам — зарплата за промоушен.

— Странно, что никто не удивляется такой зарплате.

— Думаешь, ты один здесь деньги отмываешь? Вообще, половина клубов только для этого и открыта. Вечер где планируешь провести?

— Еще не знаю, движа хочется. Новым стаффом закинулся. Бодрит шикарно.

— Так оставайся. Ди-джей из Германии приехал, полный клуб будет. Через пятнадцать минут откроемся. Выпивка за счет заведения.

— Ну раз за счет заведения, то уговорил! — Саша резким движением заглотил содержимое стакана и подоткнул его к бармену. — Наливай еще!

5.42 по московскому времени

Разум начал постепенно возвращаться. Мутные очертания выстроились в интерьер. Вспышки стробоскопов больно ударили по воспаленным глазам. Кроме него на танцполе почти никого нет, как и в самом клубе, лишь несколько подвыпивших компаний жмутся по столикам вдоль стен. Энергия, которая переполняла весь вечер, утекает в пол, и истощенное тело не может сдвинуться с места. Да что там тело, даже веки тяжело открыть полностью.

Собрав остатки сил, зашагал к стойке бара и рухнул на стул. Пересохшие губы слиплись, язык присох к небу, не позволяя сказать ни слова. Бармен окинул сочувствующим взглядом и протянул стеклянную бутылочку Спрайта с запотевшими боками. Ледяная шипящая жидкость смочила горло и показалась на вкус божественным нектаром. Саша опустил взгляд на часы, стрелки почти соединились на цифре шесть. Память отрывками прокрутила ночь: шоты, девушки, танцы, дорожка, опять девушка, секс в туалете, танцы. От прежнего прилива сил не осталось ни следа, накрыл отходняк. Организм кричал о необходимости отдыха, единственное, что заставляло хоть как-то двигаться — стремление попасть в душ и рухнуть в постель. Нащупал в кармане ключи и пошел к выходу, морщась от запаха перегара и пота. Яркое утреннее солнце осуждающе заглянуло в глаза, отозвавшись резью. Руки судорожно пробежались по карманам в поисках очков — пусто. Не оказалось их и на голове. Скорее всего, потерял в клубе, но возвращаться и искать, не было никакого желания и сил. Скривился от обиды и злости — очки подарил отец, и по любому спросит про них. Машина послушно отозвалась двойным сигналом. Дверь открылась, приглашая в уютное нутро. Внутри душно, но уже через минуту климат-контроль обдал струями прохладного воздуха, смягчая самочувствие. Вдавил педаль газа. Перед глазами плыло, толком не различал дорогу. На выезде с парковки не заметил поворот, влетев передним бампером в ограждение.

— Твою мать! Что за херня! — от злости перепутал педали тормоза и газа, сминая бампер и капот в гармошку.

Оглушающий хлопок и сильный удар по носу. Саша замахал руками, пытаясь избавиться от непонятной субстанции, чуть не вырубившей его. Только когда она сдулась, понял, что сработала подушка безопасности. Кое-как выбравшись из машины, осмотрел повреждения. Бампер и капот под замену, возможно, и радиатор. Лобовое стекло покрылось паутиной трещин. Асфальт засыпало осколками пластика и фар. Облизнув губу, почувствовал солоноватый вкус и ощутил боль в разбитом подушкой носу.

— Ну и хрен с вами! — он сплюнул под колеса авто и зашагал в сторону дороги.

Из клуба выбежал охранник и закричал вслед, перемежая слова матом. Саша поднял руку со средним пальцем и даже не повернулся. В голове пульсировало большими неоновыми буквами: «Домой, домой, домой». Остальное потом. Как только вышел на бордюр и поднял руку, сразу остановилась потрепанная девятка.

— Домой! — Саша завалился на заднее сидение, протертое тысячей задниц почти до дыр, лениво махнул рукой и запрокинул голову на подголовник.

— Куда домой, адрес скажи?

— Ты че, тупой? Я сказал — домой, для непонятливых: Звенигородский переулок, дом номер восемь. Может, еще этаж и номер квартиры?

Водитель молча проглотил оскорбление, злобно зыркнув взглядом. Получасовая поездка показалась пыткой. Воздух внутри раскалился как в сауне, воняло забитым фильтром салона, колбасой с чесноком и бензином. Без того пересохший рот превратился в обезвоженную пустыню. Казалось, что он заперт в душной машине, как в тюрьме, и его тело высохнет, словно мумия, еще до того, как они куда-то приедут. Но из-за поворота появился знакомый силуэт элитной высотки. Опустив заднее стекло, кивнул охраннику, чтобы открыли шлагбаум. Таксист остановился возле подъезда и молча повернулся. Саша приподнялся на сидении и начал рыться в карманах. Отыскав смятую тысячную купюру, небрежно бросил и вылез из машины, громко захлопнув дверь. Консьержка выбежала на встречу и спросила не нужна ли скорая, рассматривая следы крови из разбитого носа, но он прошел мимо, небрежно отмахнувшись. Ввалился в кабину лифта и оперся на приятно прохладную стенку. Цифры этажей на кнопках плыли перед глазами, интуитивно нажал свою. Все-таки иногда хорошо жить на третьем этаже, кабина лифта вызывала приступ клаустрофобии, необходимость подниматься хоть на несколько этажей выше вынудила бы идти пешком. В квартире живительная прохлада и легкий запах ванили. Ввалился, споткнувшись об обувь у порога, и пошел по коридору, отталкиваясь от стены к стене, как матрос во время качки. В своей спальне рухнул на кровать, даже не сняв обувь. Первые несколько секунд еще подумывал о походе в душ, но единственное на что хватило сил — сделать несколько больших глотков из бутылки, стоящей рядом с кроватью. Напившись, отшвырнул минералку, даже не закрыв, и последнее, что увидел, перед тем как отключится — выливающуюся на ковер воду. Даже не обратил внимания на пурпурный цвет утреннего неба.

23 июня

Просыпаться не хотелось от слова «совсем», даже несмотря на громкие голоса в прихожей. Старательно цеплялся за размытые фрагменты сновидения, но сон все равно с каждой секундой таял, как сладкая вата, а явь становилась все отчетливее вместе с мерзостным самочувствием. Последней каплей пробуждения стал звонок телефона в коридоре.

— Твою мать! Нельзя там потише? — Резко сел на кровати и сразу пожалел об этом — импульс боли ударил в виски, отозвавшись во всем теле.

С трудом сняв туфли с затекших ног, Саша выбрался из спальни и замер. В прихожей — люди в форме скорой помощи разговаривают с отцом.

— Что здесь происходи…. — Александр осекся, встретив взгляд отца.

— Мы постараемся стабилизировать ее состояние, сейчас поступает множество больных с такими же симптомами, — врач нервно пригладил усы. — Пока вакцины против вируса нет, нам неизвестна его природа и способы передачи. Обещают в скором времени создать, до этого времени будем стараться поддерживать состояние вашей супруги в норме. Ее как можно скорее надо доставить в стационар, так что мы поедем, Юрий Павлович. Я буду держать вас в курсе всех изменений.

— Хорошо, Владимир Иванович, я приеду через несколько часов.

— Я бы не советовал, она будет лежать в инфекционном отделении, где сейчас много больных. Мы, конечно, поместим ее в отдельную одноместную палату, но риск заразиться все равно велик. В связи с большим количеством заболевших введут карантин. Вас, как контактировавших, это тоже, скорее всего, коснется. Так что потерпите несколько дней, потом сможете навещать.

— Ладно. Только, пожалуйста, сделайте всё, что в ваших силах. Любые лекарства, аппаратура, все что понадобиться, только верните ее быстрее домой.

— Да, Юрий Павлович. Мы сделаем всё, что сможем, поверьте. До свидания!

Когда входная дверь захлопнулась за спиной медиков, Саша готов был дать голову на отсечение, что отец его сейчас убьёт. Давно не видел в глазах своего старика столько ненависти и злости. Даже в тот день, когда папа первый раз вез его в реабилитационную клинику с сильнейшей передозировкой, серые глаза были больше наполнены жалостью и грустью, чем гневом.

— Па, что случилось, — отойдя с пути отца, он попытался хоть как-то разрядить обстановку.

Юрий Павлович молча прошел в кухню и сел за обеденный стол. Безразличный взгляд направлен в окно, пальцы монотонно стучат по корпусу смартфона.

— Пап, ну может, скажешь? — Саша зашел следом и оперся спиной на холодильник.

Опять этот переполненный ненавистью взгляд, пронизывающий до самых глубин души. Саша невольно поежился.

— Тебе сказать, что случилось? — в голосе отца прозвучали нотки презрения. — Пока ты, как последняя собака, ловил отходняки, твоя мать в соседней комнате мучилась с температурой под сорок. Она звала тебя, просила принести лекарств и воды, сама не могла даже с постели встать. А твое жалкое создание ничего не слышало. У тебя вместо мозга — каша из дерьма и наркоты.

— Но… Но… а где же был ты?

— Я в это время летел над Атлантикой, заключил контракт в Штатах. Я работал, хотя ты не знаешь, что это такое. Деньги зарабатывал. А ты готовься, с первым призывом потащишь свою тощую задницу в военкомат. Никаких рехабов, пусть тебе в армии всю дурь из башки выбьют. И поверь, если с твоей матерью случится что-нибудь серьезное, ты всю жизнь будешь вагоны разгружать или на кладбище ямы рыть. Я не только заберу всё, что дал, но и сделаю так, чтобы ты не смог ничего добиться в этой жизни. Будешь зубами себе гроши на пропитание выгрызать, — Юрий Павлович снес со стола все, что на нем было, и вышел из квартиры, хлопнув дверью.

Через минуту за окном послышался звук сигнализации и шум уезжающего автомобиля. Саша так и остался стоять на кухне, прислонившись спиной к холодильнику. Слезы обиды и злости душили, не давая нормально дышать.

«Отправит в армию? Да пошел он на хер! Мне было не легче, чем матери. Чуть не сдох. Самого-то дома не было. Контракт, ага, так и поверил. А если бы мы на пару тут помирали? Что бы он тогда сказал? Нашел козла отпущения. И вообще, я не сиделка, чтобы постоянно выполнять чьи-то приказы. Я вправе проводить время так, как хочу. В армию! Пусть только попробует, тиран хренов!»

Набрав стакан воды, Саша запил таблетку от головной боли и вышел в коридор. Натягивая мокасины, похлопал себя по карманам в поисках ключей. Вспышкой перед глазами промелькнула картина разбитой машины, и Саша с досады ударил в стоящий рядом шкаф кулаком. Боль резким порывом пробежалась по всей руке и погасила приступ гнева. Достал из кармана брюк телефон и набрал номер друга.

— Ник, привет. У меня проблемы небольшие, не можешь меня забрать сейчас? Да, я тебе потом все расскажу. Ага. Ну, разбил вчера. Короче приезжай, хватит болтать. Давай, жду.

Снимать обувь не хотелось, и он уселся прямо на полу в коридоре. Прохладный кафель чувствовался даже через брюки. Каждая минута, проведенная в ожидание друга, тянулась мучительно долго и только разжигала злость и обиду. Вспомнил взгляд и голос отца, который еще никогда прежде так с ним не разговаривал. Хлипкий фундамент веселой жизни дал трещину. Уверенность, что отец будет терпеть любые его выходки, улетучилась. Саша был единственным ребенком в семье и достаточно поздним. С самого детства мать баловала любимого сына, и он привык, что мир крутится вокруг него одного. Любая прихоть и каприз исполнялись моментально. Отец изредка пытался высказаться против, но мама, с её мягким голосом и безмерной любовью к единственному сыну, тут же разбивала все его противоречия. Позже, уже в более сознательном возрасте, понял,что отец шел на компромисс больше из любви к матери, чем к нему, но тогда казалось, что они готовы разбиться в лепешку на потеху отпрыску. Жизнь родителей не всегда была богатой. Голодная и злая юность в перестроечное время по коммуналкам и общежитиям. Вместе прошли через всё препятствия, на своем горбу таща зародыш тогда еще скудного бизнеса. Совсем молодой Алене Васильевне пришлось посидеть и на воде с хлебом, и поработать продавцом в ларьках, чтобы хоть на что-то жить, пока супруг вкладывал все силы в дело. С годами его упорство дало результаты, и бизнес расцвел. Добившись достатка, Юрий Павлович показал всю ширь своего благородства и сполна отплатил жене за верность: заграничные курорты, вещи от кутюрье и дорогие украшения. Но ей был не нужен пафос и лоск. По-настоящему она расцвела, когда наконец-то смогла забеременеть. Ребенок стал самым большим счастьем в ее жизни. Понимание того, что после всех мучений их сын родится в достатке и не будет знать нужды, сделала её самой счастливой женщиной и окупило тяжелые годы. Но палка благополучия оказалась о двух концах, и поняли родители это слишком поздно. Первые сигналы прозвучали еще в подростковом возрасте, когда в карманах одежды ребенка начали находить не только сигареты, но и легкие наркотики. На уговоры родителей завязать, сын реагировал приступами агрессии и бесконечными обвинениями в нелюбви. После каждой такой сцены Алена Васильевна уходила почти на месяц в депрессию и сильно болела сердцем. Сергей Петрович решил для себя, что здоровье и жизнь жены ему дороже, и стал просто игнорировать выходки сына. Такой нейтралитет сохранялся до сегодняшнего дня.

Звонок в дверь заставил Сашу вздрогнуть и резко встать на ноги. За дверью ждал Никита, друг с университетских пор.

— Ты что, уснул? Выглядишь вообще неважно, — спросил Никита.

— Да вчера всю ночь гудел, теперь расплачиваюсь. Ладно, пошли.

— А дома никого? Я в туалет хочу, умираю!

— В кафешке сходишь, поперли, уже тошнит от квартиры, — захлопнув дверь, спешно сбежали по лестнице и вышли из подъезда.

На улице смеркалось, дул легкий вечерний ветер. Небо затянуло низкими тучами, и Саша, наконец, увидел, что облака окрасились в довольно необычный цвет.

— Что это за хрень?

— Ты про цвет? — Никита достал ключи и нажал кнопку отключения сигнализации. — А фиг его знает. С утра такое. Что-то там с загазованностью связанно, толком не помню, сказали, скоро пройдет.

— Я думал, это у меня уже отходняк такой. Давай сначала съездим в «Яму», я там вчера на парковке свою машину оставил, забрать надо.

— А на кой ты её там бросил? — Ник сел на водительское сидение и завел двигатель.

— Новой химии попробовал, всю ночь накрывало. Под утро отпустило, такой «бэдтрип» был, думал сдохну. Сел за руль и на парковке влепился куда-то, уже точно не помню куда. В таком состоянии был, что даже разбираться не стал, поймал тачку и уехал домой.

— Ну, ты, блин, даешь, — друг от удивления щелкнул языком. — Ладно, поехали.

Машина неспешно выехала из двора многоэтажки и помчалась в сторону центра.

— Ого, а пробок-то нет, я думал, сейчас стоять будем, — Саша рассматривал почти пустой проспект, приоткрыв окно.

— Да я тоже в шоке, вроде не выходные. Одно удовольствие по городу кататься.

Всего через двадцать минут они подъехали к парковке ночного клуба. Силуэт разбитой машины, уткнувшейся мордой в ограждение, было видно издалека. Картина повреждений удручала: капот, бампер, фары и радиатор под замену. На брелок сигнализации машина не реагировала, скорее всего, с аккумулятором что-то случилось при ударе. Эвакуатор пришлось ждать еще около часа, за это время успели съездить в ближайший «Макавто» и перекусить. Остальное время Никита пытался найти новый трек, который сильно его зацепил, но, перерыв весь плейлист в своем Spotify, так его и не нашел. Эвакуаторщик долго торговался, апеллируя тем, что машина не на ходу, но поняв, что лишней выгоды не добьется, загрузил машину на платформу. Связываться со страховщиками и объяснять причины аварии Саша не хотел, поэтому решил сделать авто за свой счет. Деньги волновали мало, он даже не знал какой лимит на его кредитке, больше беспокоили сроки. Перспектива кататься на такси или брать машину в прокат не прельщала. Менеджер автосервиса успокоил и заверил, что в течение пяти дней машина будет готова, даже несмотря на то, что большая часть мастеров находится на больничном.

После автосервиса направились в ближайшее кафе. Небольшой зал с модным дизайном встретил прохладой кондиционеров и легкой, расслабляющей музыкой. Выбрав столик, Ник отправился в туалет, а Саша принялся лениво листать меню. Фотографии изысканных блюд может обычно и вызывали аппетит, но не сейчас. До сих пор перед глазами стояло лицо отца, перекошенное от гнева и ненависти.

— Я тебе отправлю в армию! — Саша захлопнул меню и бросил его на стол.

— Куда-куда отправишь? — переспросил Никита, подойдя к столику.

— Да, это… Отец с катушек съехал. Я сегодня весь день отходил, а мама приболела. Ну, я не слышал, как она воды просила и звала меня. Ее в больницу вечером увезли. Я проснулся от того, что в коридоре галдели. А этот взбесился, говорит: «В армию тебя отправлю!»

— Да ладно, ты, успокойся! — Ник откинулся на спинку дивана и взял меню. — Все предки одинаковые: побесятся — побесятся и успокоятся. Вот увидишь. Хотя с матерью это плохо. Я слышал сейчас многие болеют, даже смертельные случаи есть.

— Не мели чушь. Я уверен, она быстро поправится. Отец за это любые деньги отдаст. А насчет того, что он успокоится, ты можешь ошибаться. Ты его не знаешь, он если решил, то уже не передумает.

— Тебе так кажется. И мать твоя не позволит. Не помнишь, что ли, как тогда, когда ты в рехаб загремел. Он же хотел тебя вообще в ПТУ отправить учиться.

— Заткнись, а, — Саша прервал друга, воспоминание о бывших промаха не вызывало ничего, кроме раздражения. — Быстро хаваем и валим отсюда, меня уже все напрягает.

Никита послушно замолчал и уткнулся в меню. Через минуту подошла симпатичная официантка и приняла заказ. Бургер «Джек Дэниелс» с салатом «Коул Слоу», обжаренные креветки в кляре и медальон из телятины с трюфельным соусом. На удивление кухня работала быстро, что несвойственно для Москвы. Уже через пятнадцать минут стол начал заполняться тарелками с искусно сервированными блюдами. Никита ел с большим аппетитом, тщательно пережёвывая каждый кусочек, в отличие от Саши, который лениво ковырялся вилкой и все время смотрел в окно.

— Ну, ты скоро? — сказал Ник, довольно откинувшись назад. — Я уже закончил, а ты толком и не начал.

— Я перехотел, аппетита нет, — Саша отодвинул тарелку и полез за бумажником.

Подошедшая официантка взяла кредитную карточку и удалилась.

— Надо прошвырнуться куда-нибудь, что-то меня все бесит. Давай свалим в Сочи на пару дней, — Саша говорил без особого энтузиазма, ковыряясь во рту зубочисткой. — Или нет. Там сейчас пекло, и море там — болото.

— Может, за границу? Ты вообще куда хочешь, где тепло или попрохладнее? — Ник взял в руки рекламный буклет, лежащий в углу стола. — Вот тут в горы туры предлагают, вроде ничего так.

— Сам не знаю, куда хочу. Вообще без понятия, смогу отдыхать или нет, мать-то в больнице, а я же не чудовище, у меня сердце есть, переживать буду, — сказав последние слова, Саша улыбнулся.

— Молодой человек, извините, пожалуйста, но ваша карта не проходит, — прервала разговор официантка.

— Как не проходит, хорошо провела? Попробуй еще раз! — Саша резко повысил голос и слегка приподнялся с дивана.

— Мы с кассиром несколько раз пробовали, но выдает, что она заблокирована. Может, у вас другая есть?

Да, вашу ж мать. Что за хрень! — Саша резко встал из-за стола и швырнул официантке несколько тысячных купюр. — Сдачи не надо!

Девушка от неожиданности зажмурила глаза. Когда за гостями захлопнулась входная дверь, она показала средний палец и собрала деньги.

— Ты чего так на девчонку сорвался? — спросил Ник, опускаясь на водительское сидение.

— Да пошла она, еще я с официантками не любезничал, — Саша сплюнул на землю и захлопнул дверь. — Главное то, что, по всей видимости, отец карточку заблокировал. Я теперь на ноле.

— Я могу тебе занять немного.

— Засунь себе их, знаешь куда? Поехали к нему в офис, поговорить с ним надо. На эту карту и мои должны скоро капнуть, там не только его деньги. Адрес помнишь?

— Помню, — ответил Никита обиженно, но через минуту уже забыл об этой обиде, к такому поведению друга он успел привыкнуть за несколько лет дружбы.

Отец упорно не отвечал на звонки. Саша набирал ему уже пятнадцатый раз, но вызов, как и все предыдущие, остался без ответа. Никита изредка посматривал на изрядно психующего друга и молча продолжал вести авто.

— Что-то машин вообще почти нет, — Никита попытался отвлечь друга, не выпускающего из рук телефон.

— Угу.

— Ты посмотри, тут всегда обычно пробка до Садового почти.

— Мх.

Бросив попытку завести разговор, Ник прибавил музыку.

— Выруби, я секретарше отца звоню, — Саша раздраженно поднес телефон к уху. — Да твою же мать, и она молчит. Ладно, поехали, он все равно в офисе.

Через десять минут остановились возле сверкающего зеркальными окнами бизнес-центра. Офис отца находился на семнадцатом этаже. Саша оставил друга ждать в машине, прошел в вестибюль. Охранник, узнав его, кивнул и открыл турникет.

Фирма отца занимала весь этаж. За респшеном на входе никого, кресло администратора сиротливо пустовало. Помещение выглядело как в выходной день. Обычно работа кипела, как на сталепрокатном заводе: секретари носились с кипами бумаг, из каждой двери доносились звуки телефонных звонков и голоса переговоров, очередь у кофейных автоматов, гул разговоров из курилки. Сейчас царила почти полная тишина. Саша прошел до кабинета отца, никого не встретив. Массивная дверь с именной табличкой тихо щелкнула замком и открылась. Он тут же встретился глазами с Натальей Сергеевной, ни Наташей, ни Натальей, а именно Натальей Сергеевной. Она работала с отцом с самого открытия фирмы и знала Сашу с пеленок. Женщина далеко за сорок с идеальной уложенным каре и холодным серым взглядом. Он боялся её с детства, как боятся строгую учительницу в школе.

— Юрия Павловича нет, — холодно, даже не поздоровавшись, отчеканил секретарша.

— А где он?

— Увезли на скорой два часа назад.

— Что с ним?

— Температура, слабость. Он сказал, у Алены Васильевны то же самое.

Саша медленно сглотнул подступивший к горлу ком и повертел по сторонам головой.

— Юрий Павлович отправил всю фирму на оплачиваемые выходные, спрогнозировал наступающую вспышку инфекции.

— Вспышку инфекции? — Каждое слово секретарши все больше и больше угнетало и рушило привычную картину мира.

— Вспышку инфекции, — медленно, как для маленького ребенка, чуть ли не по слогам повторила Наталья Сергеевна. — Ты новости не смотрел? Сегодня утром началось, в больницах не протолкнуться. Скорее всего, скоро введут карантин.

Саша потерял дар речи. Карантин, инфекция, все эти страшные слова никак не вписывались в его ближайшие планы. А отец еще заблокировал карты и сам слег, оставив без средств к существованию.

— Я зайду в кабинет, — Саша осторожно сделал шаг к двери.

— Зачем?

— Заберу машину отца, когда его выпишут, надо будет ехать забирать, а свою я разбил.

Наталья Сергеевна на секунду задумалась, но разрешительно кивнула.

В кабинете царил полумрак, уличный свет с трудом пробивался через плотные жалюзи. Внутреннее убранство довольно аскетично для руководителя международной фирмы: широкий офисной стол, простой, каких сотня в IKEA, несколько одинаковых кресел, два шкафа с документацией, и все. Подошел к рабочему месту, увидел лежащие рядом с мышкой ключи от машины и, нагнувшись за ними, приметил отцовский кейс. Бинго! Насколько помнил, в этом дипломате всегда была приличная сумма наличности. Осмотревшись по сторонам, стянул со спинки кресла небрежно брошенный пиджак, вероятно, отец снял его, почувствовав недомогание, завернул в него кейс и пошел к выходу.

Секретарша встретила проверяющим взглядом и тут же уставилась на пиджак.

— Решил забрать за одно и его, — сказал Саша, стараясь как можно быстрее проскользнуть, но манёвр не удался — на выходе задел углом кейса дверь, глухой стук разнесся по всему этажу.

— А ну стой! — Наталья Сергеевна встала из-за стола и подалась вперед, но ему было уже все равно. Оказавшись в коридоре, осмотрелся по сторонам, вспомнил, где лифт и направился бегом к нему, прижимая к груди дипломат. Подбежав к хромированной двери, несколько раз нажал на кнопку, но цифры на табло показывали минус один — парковка. Не успеет. Сзади приближался стук каблуков по ламинату. Не дожидаясь, Саша кинулся к лестнице и побежал вниз, прыгая через три ступеньки. Каждое приземление отдавалось болью в голове, напоминая о недавней гулянке, но угроза быть пойманным секретаршей подстегивала не обращать внимания, эта психичка могла и охрану вызвать. А расставаться с кейсом, в котором может лежать пара миллионов, не хотелось. Вылетел в общий холл на первом этаже бизнес-центра, молнией промелькнула мысль — секретарша успела предупредить охранника, но тот лишь молча кивнул и открыл турникет.

Никита не глушил машину, чтобы климат-контроль поддерживал комфортную температуру. Саша рывком открыл дверь и бухнулся на сидение.

— Гони.

— Куда? — Никита опешил от резкого появления и на секунду растерялся.

— Домой, ко мне, — Саша зашвырнул пиджак на заднее сидение. Положив кейс на колени, начал рассматривать замок.

— Ты поговорил с отцом? Чей это дипломат?

— Отца. Не поговорил, его в офисе нет. В больницу забрали, от матери, по ходу, заразился, — Саша дергал замки и пытался подобрать код.

— Офигеть. Эта инфекция сейчас везде. Уже весь интернет забит новостями и сводками, очень много зараженных, даже смертельные случаи есть.

— Не мели чушь. Ты моего старика не знаешь, на нем только поля пахать. Подлечится и будет как новенький. Даже больной карты заблочить успел, а жить мне на что-то надо.

— А ты к нему съездить не хочешь. Проведать там или еще чего?

— Нафиг надо. Через несколько дней съезжу. Он еще не отошел, а теперь, когда с матерью рядом, лучше вообще на глаза ему не показываться. Ты сам сказал, зараза сильная, заболеть можно. Им все, что надо, привезут и достанут, с главврачом все подвязано. У тебя нож есть?

— Зачем? — Никита с удивлением повернулся.

— Кейс этот дебильный открыть. Он часто с собой наличку возит.

— В бардачке посмотри.

Саша открыл бардачок и достал складной «Spyderco». Вставил лезвие под плашку замка, надавил и, корёжа металл, открыл. Второй открылся так же легко.

— Так что тут у нас, — пробормотал себе под нос, перебирая содержимое чемодана. — О, путевки, куда? Санди Лейн, Барбадос, на двоих с матерью. Что за дыра? Не мог маму в нормальное место свозить? Бумаги, бумаги, планшет, ага, вот то, что надо.

Саша радостно вытащил конверт из крафт-бумаги с металлической скрепкой, из которого на руку высыпалась пачка фиолетовых купюр.

— Еврики, как я люблю. Тут не меньше пятидесяти кусков, куда он столько снял? Ладно, не важно. Надо бабки на твою карту кинуть, а то мои все заблокированы. Дашь мне карту на несколько дней, пока я новую не открою? Давай в банк заскочим и столик на вечер закажем, не хочу дома сидеть, предки в больнице, да и головняки все эти. У меня еще «вес»^[13] дома есть, надо немного разгрузиться.

Объехав несколько банков, с трудом нашли рабочий, на большинстве отделений висели объявления о техническом перерыве. План провести вечер в клубе тоже сорвался: куда не звонили, все заведения сообщали о временном закрытии.

Никита остановил машину во двореэлитной многоэтажки.

— Ну что, давай у меня зависнем? Закажем хавчика, бухла, девочек, и посидим, — в предвкушении хорошего вечера с лица Саши улетучилось раздражение.

— Не, Сань, я, пожалуй, домой. Вся эта ситуация напрягает. Ты видел сколько скорых в городе и машины нацгвардии. Не к добру все это. Я лучше домой. Узнаю, как там родители.

— Ты что, боишься, что ли? Как всегда, панику разводят.

— А небо тогда какого фига фиолетовое? Сто процентов, из-за него вся эта хрень.

— Слышишь, конспиролог, телевизор меньше смотреть надо. Давай, не мнись, позвони родителям, и все.

— Нет, я точно домой поеду. Попозже, на днях, соберёмся, — Никита ценил связи и деньги друга, точнее считал их полезными, но в данный момент семья заботила его намного больше. — Я домой доеду, посмотрю, как там что, и позвоню, может, и вернусь.

— Да ни хрена ты не вернешься, ссыкло. Вали к себе в норку! — Саша выскочил из машины и захлопнул дверь. — Чуть что, сразу как крысы разбежались. Да и хрен с вами. Самому больше достанется.

Толкнув ногой дверь в фойе, нашел в телефоне контакт с говорящим именем «девочки досуг» и позвонил.

Организовать «веселую ночку» оказалось сложнее, чем обычно. Мало того, что с трудом договорился о девушках, так еще и пришлось оплатить двойную цену. Вишенкой на торте раздражения стало известие о том, что половина ресторанов отказывалась везти еду, либо закрылись, либо нет курьеров. Но несмотря на все препятствия, в пустующей без родителей квартире к полуночи уже играла музыка и плясали три полуголые девушки. Саша, заранее приговоривший полбутылки виски и пару дорожек, уже был «в кондиции». Все проблемы забылись. Родители в больнице, инфекция свирепствует, машину разбил, друг бросил одного — пофиг. Весь негатив можно стереть «порошком», литром и женским телом. Он танцевал на диване в одних брюках, поливая голые тела проституток алкоголем из бутылки. Девушки регулярно подходили к столику, нагибаясь и припадая серебряной трубкой к белой горке. К еде почти не прикасались, зато алкоголя выпили уже не одну бутылку. Ближе к двум часам ночи одна из девиц пропала из виду, но Саша не обратил на это внимания, лишь подумав: «Перебрала и теперь обнимается с унитазом. Все шлюхи такие — дорвутся до бесплатного кокса и хорошей выпивки и готовы до смерти упороться».

— Ну что, теперь пора к делу! — крикнул он, стараясь перекричать музыку. Девушки вяло подбрели, потерянные в наркотическом и алкогольном угаре. Подхватил их за голые талии и повел в спальню.

В постели отрывался на полную, выплескивая всю накопившуюся злость на отца, друзей и себя в жесткий секс. В какой-то момент подумал, что соседи могут вызвать полицию, но тут же об этом забыл — алкоголь и наркотики делали свое дело. Когда за окном начало светать, рухнул на кровать обессиленный и выжатый. Обе девушки лежали рядом в полукоматозном состоянии. Третья так и не появилась, но ему было плевать. Глаза уже закрывались, а мозг отключился несколько часов назад.

Проснулся от странных звуков в спальне. С трудом продрав глаза, сел и поднял руку к лицу. Недоуменно посмотрел на пустое предплечье и только потом вспомнил, что часы снял еще вечером. Нащупав рукой смартфон, посмотрел на экран. Половина двенадцатого. Странные звуки не прекращались, доносясь с пола у противоположного конца кровати. Осмотревшись, Саша увидел, что в постели только одна девица, лежащая спиной к нему. Начал переползать через спящую и почувствовал даже через простыню, что тело девушки пышет жаром. Постельное белье вокруг пропиталось потом.

«Вот идиотки. Не умеют торчать, так пусть не берутся. Еще не хватало, что бы одна из них окочурилась от передоза», — подумал, перелезая через девушку.

То, что увидел за кроватью, заставило резко подскочить на ноги и сморщиться от омерзения. «Ночная бабочка» лежала голая на полу в луже собственной рвоты и конвульсивно сжималась, извергая из себя содержимое желудка. Ламинат вокруг девушки блестит от разводов пота, бледная кожа покрыта крупными каплями, волосы слиплись и лежат мокрыми перьями по спине и шее.

— Ты что, шлюха, охренела! — Саша пихнул проститутку ногой в бок. — Быстро встала! Не могла до унитаза добежать!

Бешенство, отпустившее вчера вечером, захлестнуло новой волной. Схватив мобильный, набрал номер сутенера.

— Алло.

— Что алло? Забирай своих шмар, они мне тут всю квартиру заблевали!

— Это уже не мои проблемы. Я из города уехал. Выкинь их из квартиры, — на той стороне послышался сдавленный кашель.

— А квартиру кто теперь отмывать будет?

— Я же сказал, что мне похер. Сам помоешь. Все, давай, — раздались короткие гудки.

— Твою мать! — Саша швырнул телефон на постель. — Так, подъем. Собрали монатки и свалили по-быстрому.

Он грубо растолкал спящую девушку. Вид у путаны не из лучших: впавшие глаза с синяками и размазанным макияжем, намокшие от пота волосы, лихорадочный румянец на побледневшей коже. Девушка минуты три пыталась сообразить, что происходит, затем, сильно шатаясь, встала с кровати и неуклюже оделась.

— Подругу свою не забудь. Только блевотину не размажьте, домработнице еще убирать, — Саша вышел в коридор и направился в уборную — мочевой пузырь разрывался от выпитого давеча алкоголя.

Зайдя в туалет, рассвирепел еще сильнее. Третья девушка лежала в бессознательном состоянии возле унитаза в луже собственной мочи и рвоты.

— Да вы совсем охренели! Эй, третью заберите, вроде живая, дышит, — он пихнул девушку ногой в бок, та еле слышно замычала. — Дура тупая, я же вечером вам сказал — ваш толчок при входе, гостевой.

Выйдя из санузла, он схватил стоящую на столике недопитую бутылку виски, сделал большой глоток и пошел в гостевой туалет. Справив нужду, посмотрел на себя в зеркало. Тусовочный образ жизни давал о себе знать. Белки глаз покрылись сеткой капилляров настолько, что серая радужка выглядела светлым пятном на их фоне. Темно-русые волосы стали почти черными от жира и пота, до душа вчера так и не добрался. Двухдневная щетина только дополняла общую картину. Потерев щеки, громко вздохнул и вышел из уборной. Одна из девушек пыталась поднять коллегу в санузле, вторая стояла, прислонившись к стенке и тихо постанывая.

— Давайте, шевелите булками, — Саша плюхнулся на диван и взял со столика вчерашний ролл. Окунув в соевый соус, закинул его в рот и скривился. Рис за ночь высох и превратился в клейстер, рыба заветрилась, огурец стал похож на слизь.

Наконец-то растолкав третью и подняв ее, путаны кое-как добрались до прихожей и начали обуваться.

— Саша, заплатить надо бы, — девушка, выглядящая чуть лучше, чем остальные, вышла в зал уже обутая и посмотрела на жующего клиента.

— Иди на хрен, никакой оплаты. Скажи спасибо, что счет вам за клининг не выставил. Вчера жрали, бухали и нюхали за мой счет. Считай это за оплату и проваливай.

— Нет, так дело не пойдет. Если я главному денег не принесу, то все.

— Да забил на вас ваш главный, не до вас ему сейчас. Так что просто свалите.

Девушка достала из сумочки телефон и с угрюмым видом начала звонить. В трубке сначала звучали гудки, потом неразборчивый мужской крик и опять короткие гудки. Девица вздрогнула и не успела ничего толком сказать. Растерянно посмотрев на клиента и на подруг, она замерла на месте.

— Я же сказал, ему не до вас. Все, выметайтесь, — Саша, дожевав ролл, свернул в трубочку несколько ломтиков балыка и отправил их в рот.

— Девочки, пойдем быстрее, — проститутка подошла к остальным и начала их поторапливать.

— Лен, Ане вообще хреново, она еле на ногах стоит и ничего не соображает. Мне тоже не лучше, температура фигачит, еле сдерживаюсь, чтобы не вывернуло.

— Мне самой не лучше, но отсюда надо валить, — она подхватила сидящую на полу под руку и с трудом вышла из квартиры, третья вышла следом.

Саша посмотрел на закрывшуюся дверь, вспомнил про лужи рвоты, скривился и набрал номер домработницы. Телефон молчал. И первый и три последующих звонка остались без ответа.

— Вот тварь, уволю к чертям, — он раздраженно кинул телефон на журнальный столик и посмотрел на остатки кокаина. Вчерашний вечер еще напоминал о себе головокружением и слабостью, но Саша все равно не устоял перед соблазном.

Выглянув в окно, посмотрел на все так же фиолетовое небо и повернулся обратно. Смена цвета небосвода не вызывала у него никакой реакции. Взял со стола початую бутылку виски и босиком прошел в ванную. Вода приятно зашипела, наполняя массивное джакузи на пьедестале. За прозрачными стенками в толще воды пузырьки выплясывали причудливый танец, гонимые водопадом из крана. Скинув одежду, Саша опустился в горячее бурление и вытянул ноги. Маленькие пузырьки кислорода тут же покрыли волосы на ногах и приятно защекотали кожу. Он улыбнулся, слегка, лишь уголками губ. Запрокинул голову назад и с расстояния вытянутой руки вылил в рот содержимое бутылки. Дыхание перебило от крепкого алкоголя, несколько капель попали в нос и противно защипали, но ему было все равно, ему было хорошо.

Сколько пролежал в ванной он не знал. В реальность его вернул противный звук, доносящийся из зала. Выбравшись из ванной и шлепая мокрыми ногами по полу, вышел в просторный холл. Звонил телефон и звонил уже давно.

— Алло, — Саша ответил, опустившись голым задом на диван.

— Александр Князев? — Женский голос на другом конце звучал напряженно.

— Да, а кто спрашивает?

— Ваши родители, Юрий Павлович и Алена Васильевна… — собеседница сделала долгую паузу.

— Что с ними? — Саша приподнялся, стараясь лучше уловить слова.

— Ваши родители скончались.

Холод. Единственное, что он почувствовал это сильный холод, сковавший нутро и утащивший душу далеко вниз. Дыхание перехватило. Попытался что-то сказать в телефон, откуда приглушенно, как через вату слышался голос на другом конце линии. Не заметил, как рухнул обратно на диван, ноги не слушались. Захотелось кому-нибудь позвонить, рассказать о произошедшем, чтобы кто-то сильный и близкий утешил. Но звонить не кому. Именно в эту секунду осознал, что весь его хлипкий мир был построен на плечах родителей.

Глава 3 Вадим

22 июня. Бетта

Недалеко от Геленджика.

Солнце опускалось к горизонту, заливая далекие серые перья облаков розовым. Гул людей, идущих с пляжа, уже стих, и воздух наполнился вечерним стрекотанием цикад. Каменистая бухта опустела, лишь работники проката катамаранов и гидроциклов сворачивали рабочие места. Легкий теплый ветерок гнал мелкую рябь по зеркальной поверхности моря. Вадим сидел на небольшом выступе обрыва, спускающегося к морю, и грелся в последних лучах закатного солнца. Он больше всего любил это время дня, когда пляж спокойно вздыхал от людей, но еще не успевал заполниться выпившими компаниями, вылезшими из баров и дискотек на свежий воздух. Именно в этот момент суша сливалась с морем, легкие волны ласково гладили гальку, словно желая ей спокойной ночи. Природа демонстрировала всю свою красу без присутствия человека. Когда наблюдал за центральным пляжем поселка из беседки, откуда открывался прекрасный вид на бухту и половину поселка, в голову приходило одно и то же сравнение — сонм мух на спине слона, который вальяжно стоит на водопое. Люди — мухи, пляж — слон. Старый, с глубокими складками серой кожи. Исполин даже не обращает на насекомых внимания, копошатся там себе, и пусть.

Из невысокого кустарника за спиной раздался хруст и учащенное дыхание. Через секунду из выжженной солнцем листвы показалась большая, молочно-белая, с рыжим пятном, голова туркменского волкодава. Пес выбрался из зарослей, подбежал к хозяину, радостно виляя хвостом и высунув язык. С разгона ткнулся головой в плечо Вадима, едва не завалив.

— Султан! Набегался? Опять кого-нибудь по обрыву гонял? — хозяин потрепал собаку по короткой шерсти. — Пошли домой. Мама заждалась.

Спустившись со склона небольшими прыжками, они зашагали к входу с пляжа. Камни весело хрустели под подошвами сандалий. Бросив взгляд на старое, советской постройки, здание причала, где он работал матросом — спасателем, Вадим свернул на широкую аллею. Мимо сновали работники кафе и баров, готовящиеся к вечернему наплыву посетителей. Две молодые девушки в купальниках и парэо посмотрели и приветливо улыбнулись, еще бы, сложно было не заметить высокого и крепкого мужчину, с короткой ухоженной бородой и задумчивым взглядом. Он равнодушно отвернулся и продолжил идти дальше — с курортными похождениями давно завязал. Несмотря на почти севшее солнце раскаленный асфальт еще пек ноги даже через толстую подошву. Султан бежал рядом с тротуаром, стараясь выбирать путь по выгоревшей траве. Замаячили знакомые силуэты пятиэтажек, и через несколько минут они уже подошли к своему подъезду, где даже в такую жару прохладно и пахнет сыростью. Открыв дверь ключом, Вадим зашел в небольшую квартирку в хрущевской панельке. Узкий коридор с ковриком на полу, налево две двери в санузлы и кухню, прямо вход в две смежные комнаты. С кухни доносился приятный запах готовящейся еды. Пес, недолго думая, направился по запаху.

— Солт! Наработались! А Вадик где?

— Я тут, мам. Переодевался, — Вадим зашел на кухню, натягивая домашнюю футболку.

— Что так задержались? Опять на обрыве сидели?

— Ага. Рисовал вид, который оттуда открывается, и Султан сегодня весь день в тени лежал, решил, пусть побегает, — Вадим подошел к плите и поднял крышку на кастрюле. — М-м-м… Какой запах!

— Только что приготовила. Садись кушать, проголодались наверняка! Вон, посмотри на Солтика! — Женщина кивнула на пса, который положил голову на край стола и ожидающе смотрел на хозяев.

Вадим улыбнулся и наполнил глубокую чашку ароматным жаркое.

— Лопай!

Волкодав с явным удовольствием принялся за еду.

— Сказала же Зина, его нельзя нашей едой, кормом специальным надо.

— Вот пусть Зина этот корм и ест, а Султан будет нормально питаться, как мы.

— Ладно, сам решай, — женщина положила жаркое в тарелку и поставила сыну. — Как на работе?

— Все нормально, сегодня без происшествий. Пару пьяных из воды выгнали, а так все как обычно. Хочу завтра в лес сходить, прогуляться, и Султан побегает.

— Ты с ночевкой пойдешь?

— Да. Спальник возьму, «Сайгу», может, подстрелю чего-нибудь. Хотя, вряд ли. Туристы, наверное, всего зверя распугали.

— Только смотри осторожнее. А как вернешься, съездим в город за продуктами.

— Хорошо, я как раз зарплату в понедельник получу.

— Ты на зарплату лучше себе что-нибудь купи. Сегодня пенсию получила, на все хватит. Часа два назад Степан заходил, спрашивал, когда у тебя время будет? Опять татуировки бить будешь?

— Ну, надо же хоть как-то подрабатывать. Скажи ему, если зайдет, что вернусь и позвоню.

После еды отправил мать отдыхать, а сам убрал со стола. Султан все это время сидел рядом и наблюдал за каждым движением. Приняв душ, Вадим лег в постель, но уснуть не смог. Бессонница началась два года назад без видимых на то причин. Скрывал от матери и не хотел идти к врачу, это было бы признанием своей слабости, так что старался бороться сам. Но успехов на этом поприще пока не достиг.

Будильник прозвенел, когда на улице было еще совсем темно. Вадим наощупь отключил его и потянулся. Сколько он проспал? Около пары часов, но по ощущениям — не больше пяти минут. Глаза открылись с большим трудом. Оторваться от подушки было еще сложнее, но надо было вставать. Дверь в спальню чуть отворилась, и Султан просунул голову в образовавшуюся щель. Увидев, что хозяин проснулся, юркнул в комнату и подбежал к кровати. Вадим потрепал пса за уши и отправился в ванную.

Из дома вышел, когда на восточном крае неба забрезжил рассвет. Воздух, остывший за ночь — свеж и наполнен ароматами цветов и зеленой травы. Проснувшиеся птицы уже затянули трели. Лямки рюкзака со спальником и консервами слегка оттягивали плечи. «Сайгу» в чехле Вадим нес в руках, прикрывая от любопытных глаз. Султан бежал чуть впереди, обнюхивая углы невысоких дач и корни деревьев.

Достал из кармана мобильный телефон и выключил его. Не хотелось, чтобы в лесу что-то напоминало о цивилизации. На два дня он был предоставлен самому себе, никакого начальства, надоедливых отдыхающих, пьяных людей и прочих раздражающих факторов. Надеялся, что в лесу сможет уснуть — тишина и свежий воздух должны посодействовать.

За чередой домиков тропинка уходила в густой лес, где еще царил утренний сумрак. Султан ломанулся в густые заросли кустарника, разгоняя мелких птиц и ящериц. Вадим шел по протоптанной дорожке, внимательно смотря под ноги — змеи в этих краях не редкость. Когда вышел на большую открытую поляну, удивился странному оттенку травы — чуть лиловому, вместо серовато-зеленого. Поднял голову вверх и понял, в чем причина такого странного оттенка — все небо, от края до края, окрашено в бледно-фиолетовый.

24 июня

Небо отражалось в поверхности горной реки, окрашивая ее в неестественный сиреневый цвет и вселяя тревогу. Вадим наблюдал за небосклоном весь вчерашний день, но никаких других изменений кроме цвета не заметил. Телефон так и не включил, возвращаться домой из-за аномалии тоже не стал, если бы изменилось еще что-то: начался ураган, сильный град, или неестественное похолодание, тогда бы он начал принимать какие-то действия. Остановился на ночевку возле горной реки, пробившей себе русло по дну ущелья — ночевал здесь уже много раз, выбор был очевиден. Зачерпнув ладонями ледяной воды, Вадим плеснул в лицо, окончательно прогоняя остатки сна. Сверху по течению донеслись громкие всплески. Из-за выступа скалы, скрывающего поворот реки, появился Султан. Пес радостно несся по воде, поднимая в воздух мириады брызг.

— Набегался? — Вадим потрепал собаку по холке.

Волкодав, лизнув его в щеку, убежал в сторону леса и скрылся в густых кустах. Воеводов разгреб пепелище старого костра, положил несколько скомканных газет, хвороста и поджег. Минут через пятнадцать огонь радостно потрескивал, облизывая сухую древесину. Достав две банки тушенки из рюкзака, выложил одну в широкую миску, а вторую поставил боком к костру. Султан прибежал на запах еды и принялся уплетать с громким причмокиванием.

Сизый дым поднимался и, подхваченный ветром, уносился вниз по ущелью. Вадим поднял голову и долго смотрел за его извилистым путем. Лесной воздух с запахом костра щекотал ноздри. Где-то на склоне горы заливались сойки. С каждой минутой, проведенной в лесу, вдали от цивилизации, он понимал — это его стихия. Если бы не мать, он давно ушел бы в лесничие, построил дом в лесу и выбирался к людям только по необходимости. После таких походов возвращался домой отдохнувшим и посвежевшим, словно в лесу из души вымывается вся грязь и нечисть, обильно скапливающаяся в обществе людей. Одиночество не было для него мукой, он наслаждался каждым мгновением, когда оставался наедине с собой и своими мыслями. Только в лесу действительно хотелось рисовать, и если дома рисовал зачастую жуткие картины в угоду специфики татуировки, то здесь чаще рисовал пейзажи, животных или просто красивые вещи. Вот и сейчас руки сами достали потрепанный альбом в кожаной обложке и несколько карандашей. Грифель с приятным шорохом заскользил по бумаге, с каждым штрихом вырисовывая видимый пока только ему рисунок. Султан тихо подкрался сзади и, заглядывая через плечо, начал внимательно разглядывать.

Когда Вадим почти закончил, его отвлек громкий хруст веток ниже по ущелью. Отложив в сторону альбом, он встал и пошел на звук. Из-за поворота ущелья показалась низкая звериная тропа, идущая с горы, где-то на этой дорожке и был источник шума. Судя по характеру звука — человек, который ломиться сквозь ветви. Вадим остановился у кромки воды и стал дожидаться. Через несколько минут из густой листвы показалась копна каштановых растрепанных волос и их встревоженная хозяйка. Девушка выглядела не лучшим образом: воспаленные глаза, покраснение вокруг носа, бледная кожа, покрытая крупными каплями пота. Увидев Вадима, она на секунду замерла, поняла, что перед ней человек, и тут же кинулась к нему.

— Слава Богу, я вас встретила! Пожалуйста, помогите! Они там! Им очень плохо! Нужна скорая! — голос девушки сорвался на плачь.

— Тихо, тихо, успокойтесь! Расскажите по порядку: что у вас случилось, кто они, что с ними? — Вадим подхватил девушку под руки и посадил на землю.

— Мы с друзьями пошли в лес, с палаткой, в поход хотели, — всхлипывая проговорила девушка, то и дело вытирая лицо ладонями, — Вове еще в гостинице было плохо, ну так — легкое недомогание. Вова — это парень мой. У него температура была. Говорил, пройдет, не хотел всем отдых портить. Мы тут недалеко остановились. Под вечер хуже стало, он всю ночь не спал, горел весь. Просил пить постоянно. Вере тоже плохо стало, язык опух, она говорить почти не может. Утром оба без сознания, в бреду. У Димы тоже температура поднялась. Надо за помощью идти, а я дорогу не помню, как я одна дойду! — девушка зарыдала в голос и уткнулась Вадиму в плечо.

Он неуклюже обнял ее, попытался успокоить. Подбежавший Султан с тревожным взглядом обнюхивал незнакомку и начал тыкаться носом ей в мокрые щеки.

— У вас телефон не ловит? — спросил Вадим, посмотрев на надпись «нет связи» на экране своего мобильного.

Девушка отрицательно кивнула.

— Да, не повезло. Ладно, сейчас постарайтесь успокоиться. Умойтесь и отведите меня к вашим друзьям, посмотрим, чем мы сможем помочь. Потом я отведу вас за помощью. Хорошо?

Незнакомка с надеждой в глазах кивнула. Приподнявшись на корточки, подошла к краю речки и умылась. Слегка поправив волосы, встала и показала в сторону тропы, по которой пришла.

— Нам туда. Меня, кстати, Юля зовут.

— Меня Вадим, а его, — он кивнул в сторону сидящего рядом пса, — Султан, вы его не бойтесь, он добрый. Пойдем?

Раздвигая ветки на звериной тропе, они зашагали в гору. Девушка скоро выдохлась, бессонная ночь и нервный срыв давали о себе знать. Взяв Юлю за руку, Вадим чуть сбавил шаг. Через каждую пару сотен метров доставал мобильный в надежде поймать связь, но она не появилась, даже когда они вышли на макушку небольшой горы.

Девушка остановилась отдышаться и оперлась спиной на дерево.

— Наша палатка в том ущелье вроде. Немного осталось. Когда я уходила, Дима сказал, что присмотрит за ребятами, но я переживаю очень. Надо торопиться, а то им может стать еще хуже, — Юля оттолкнулась от дерева и маленькими прыжками начала спускаться по крутому склону. От былой истерики не осталось и следа.

Уже на подходе к лагерю, Вадим заметил, что костер не горит, в душе поселилось чувство тревоги. Из палатки доносится глухой стон, и никого не видно. Девушка, не удержавшись, пробежала последние несколько метров и юркнула под полы палатки. Вадим нагнулся и вошел следом за ней. Вид парня и девушки, лежащих на спальных мешках приводил в ужас. Кожа серо-белого цвета, ввалившиеся глаза, фиолетовые потрескавшиеся губы, впалые щеки. Юля, не сдерживая слез, начала протирать влажной тряпкой лицо парня и неразборчиво бормотать. Молодой человек только глухо стонал и не открывал глаза. Вадим присел и потрогал лбы лежащих, температура на порядок выше нормы.

— Плохо дело. Это уже не простуда. Лекарства какие-нибудь есть? Парацетамол там, анальгин?

— Нет, мы об этом даже не думали, — ответила Юля, закусив нижнюю губу и всхлипывая.

— А где третий? Я его не видел.

— Дима? Не знаю, может за водой пошел, я его тоже не видела, — девушка закрутила в растерянности головой и выбежала из палатки. — Дима! Дима-а-а-а!!! Ты где?

Вадим вышел следом и посмотрел в сторону убегающего вниз ручья. Через минуту снизу послышалось затрудненное дыхание, и они увидели молодого парня, с трудом поднимающего в пригорок. Помогли ему дойти до лагеря. Бросив пятилитровую бутылку воды на землю, парень привалился спиной к дереву, из его груди вырвалось тяжелое хриплое дыхание.

— Дима, ты где был? Я уже испугалась, — Юля присела рядом и потрогала его лоб. — Как ты себя чувствуешь? Температура сильнее поднялась.

— Я решил сходить за водой, Вова с Верой постоянно пить просили. Когда спустился, понял, что просто не подниму бутылки в гору. Сил вообще нет, и еще эта температура, потею как собака, — парень бросил взгляд на Султана и сглотнул. — Я поднимал бутылки по одной, метров по пять, и отдыхал. Потом услышал вас. Ты помощь привела? Телефон так и не ловит?

— Нет, не ловит. Да, встретила его у той реки, которую мы переходили, он вызвался помочь, одна я бы заблудилась. Его Вадим зовут.

— Меня Дима, — парень попытался протянуть руку, но тут же согнулся в приступе рвоты.

— Хорошо, побудьте тут, я принесу больше воды. Юля, отведи его в палатку и уложи с другими, когда приду, решим, что делать дальше.

Натаскав к палатке как можно больше воды, Вадим собрал большую кучу сухих дров и разжег костер. Волкодав встревожено бегал вокруг палатки, подходил ко входу, нюхал воздух и опять убегал. Через несколько минут из котелка на огне начали подниматься струйки пара. Юля вышла и вылила из миски остатки мутной воды. Следом за ней, с трудом переставляя ноги, выбрался Дима.

— Так слушайте, — начал Вадим, подкладывая в костер свежих дров. — Я забираю с собой Диму, и мы идем за помощью. Ты, Юля, остаешься здесь. Сделай себе из ткани респиратор. В палатку заходи только сменить повязки на лбу или напоить. Воды давай как можно больше и пей сама.

— Вадим, подождите, — сдерживая очередной порыв рвоты, перебил Дима. — Это бесполезно. Я не пройду и ста метров. Вам придется меня нести. Давайте лучше останусь тут, смогу за ними присмотреть. А вы доберетесь до поселка намного быстрее. Юль, потом вернешься с помощью, а вас, Вадим, мы потом отблагодарим, как выберемся отсюда.

— Успокойтесь! Никаких благодарностей не надо. Вы лучше вылечитесь и в лес больными не ходите. Ладно, хватит рассуждать, каждая минута дорога. Дима, поддерживайте костер, я его специально сложил так, что надо лишь продвигать вот эти жерди, хватит надолго. Старайтесь пить только кипяченую воду. Этого запаса вам до завтра хватит, а Юля с помощью точно вернется раньше. Все, собираемся.

Девушка забежала в палатку и накинула на плечи рюкзак. Вадим еще раз окинул взглядом лагерь, стараясь ничего не забыть, и, попрощавшись с Димой, они начали спускаться с пригорка. Сразу после ручья начался крутой подъем в гору. Стараясь облегчить путь, шли небольшими зигзагами. Слоистые камни склона осыпались из-под ног, норовя опрокинуть. Вадим поднялся чуть выше и повел девушку за руку, не давая упасть.Султан, уже успевший забраться на самый верх, ждал хозяина, весело размахивая хвостом. Первые пару часов дороги Юля не проронила ни слова и, даже сильно устав, не просила остановиться. Только когда вышли на более-менее ровную дорогу, начала разговор.

— Сколько примерно еще идти?

— Часов пять-шесть, не меньше.

— А что вы в лесу делали? — девушка окинула взглядом чехол за спиной у Вадима. — Охотились?

— Можно сказать и так. А вас что в лес понесло?

— Мы все из Воронежа, хотели отдохнуть от большого города, гор у нас нет. Уже здесь, на месте, решили в поход сходить. Вообще остановились в «Южной», знаете эту гостиницу?

— Да, конечно. Давно приехали?

— Дней десять назад, устали немного от моря, пошли в горы. У нас билеты на поезд через три дня. Теперь не знаю, как ехать. Вы не знаете, что с ними? Это инфекция или что? Может, энцефалит?

— Не, не энцефалит точно, что-то другое. В медицине не силен, но похоже на вирусное заболевание. Они сами выйти из лесу не смогут, скорее всего, на лодке повезут, там по ручью всего полтора километра до берега.

— Я переживаю за Вову, у него вообще иммунитет слабый, постоянно болеет. Он не захотел, чтобы из-за него менялись все наши планы и пошел в лес уже заболевший, думал, полегчает.

— Не переживайте, надеюсь, с ним ничего серьезного. Максимум, грипп или ротавирусная инфекция. Через пару недель будете вспоминать как интересное приключение.

— Вадим, можно на ты? Не знаешь, с чем это связано? — Девушка указала рукой на небо.

— Да, конечно, давай на ты, — Вадим поднял глаза и еще раз посмотрел на фиолетовое небо. — Не знаю, но думаю, если бы было что-то серьезное, уже бы забили тревогу. А пока все тихо.

— На меня это навевает какой-то ужас. А не может быть болезнь с этим связанна?

— Вряд ли, мы-то здоровы, так бы всех коснулось.

За разговором не заметили, как прошло время. Промеж деревьев начали мелькать небольшие домики пансионата.

— Почти пришли. Отведу тебя к станции скорой помощи, там могут и спасателей вызвать.

— Спасибо большое. Мы теперь тебе жизнью обязаны, без тебя я бы точно заблудилась. Ты хоть номер телефона оставь. Потом созвониться, встретиться, отблагодарить.

— Вы просто позвоните и скажите, что все хорошо. Записывай.

Юля быстро сохранила номер и убрала телефон в карман. Станция скорой помощи находилась почти в центре поселка в двухэтажном здании. Вадим провел Юлю к входу и распрощался. Идти по центральной улице с рюкзаком и футляром с ружьем было не по себе, и он заспешил домой. Открыв дверь, начал разуваться и услышал глухой хрип из спальни матери. Быстро скинув ботинки, вбежал в ее комнату. Мама лежала на кровати с пепельно-серой кожей, местами покрытой красными пятнами. Пот крупными каплями покрывал лоб и верхнюю губу. Тяжелое дыхание с трудом прорывалось сквозь открытый рот. Увидев Вадима, она приподнялась на кровати и сдавленно улыбнулась.

25 июня

Приёмный покой городской больницы забит до отказа. Лавочки, проходы и свободные стены заняты людьми. Кто-то ждал приема, кто-то вестей о своих родных или близких. Душный и пропитанный запахом пота воздух сотрясали крики и стоны о помощи. Суетливые медсестры сновали между, раздавая лекарства и градусники. Санитары с носилками с трудом проталкивались к пациентам в критическом состоянии.

Не в силах больше переносить этот ад, Вадим вышел в фойе, где меньше людей. От постоянного шума и переживания сильно разболелась голова, еще и медицинская маска, которую заставили надеть при входе, мешала дышать.

Медсестра, у которой он осведомился о состоянии матери, пообещала узнать у врачей и тут же скрылась за дверью инфекционного отделения. Посетителей в инфекционное не пускали, слишком высок риск заразиться. Утром, когда Вадим с небольшой группой людей пытались добиться хоть какой-то информации, он видел в открывающуюся дверь, что каталками с больными был забит даже коридор. Суровый врач со следами сильной усталости на лице, выйдя из инфекционного отделения, бесцеремонно отправил ждать на первый этаж. Время тянулось бесконечно долго. Воеводов каждые пять минут смотрел на часы и ловил взглядом любого человека в белом халате. Но никто не подходил к ожидающим и не собирался прервать их томительную муку. Врачи наоборот, завидев толпу, тут же ускоряли шаг и спешили скрыться за дверями кабинетов.

В момент, когда Вадим почти отчаялся, из отделения вышла невысокая плотная женщина с выбивающимися из-под белой шапочки седыми волосами. Она держала в руках планшет со списком, исчерканным ручкой и покрытым различными надписями. Встав посередине фойе, женщина начала громко зачитывать фамилии. Люди, боясь прослушать нужную, начали собираться вокруг. Женщина не вдавалась в глубокие рассуждения о состоянии больных, просто однозначно говорила: болен, подлежит карантину, состояние тяжелое. Словно молнией поразило то, как она произнесла слово «скончался», словно констатировала факт пропажи продуктов в холодильнике — легко и безэмоционально. Даже громкий плач и рыдание не заставили дрогнуть ни одну мышцу на её лице.

— Кто-нибудь есть к Воеводовой? — оторвав глаза от списка, женщина пробежалась взглядом по толпе.

— Да, я! — Вадим слегка растерялся, но быстро начал проталкиваться сквозь стоящих людей. — Как она?

— Пока в тяжелом состоянии… — он почувствовал, как ладони моментально вспотели, а весь скудный завтрак устремился к горлу. — Но стабильном. Мы делаем все, что в наших силах. Сейчас посещения запрещены, минимум три дня. Езжайте домой. Телефон свой в регистратуре оставляли? — Вадим молча кивнул. — Хорошо, как только ее состояние измениться, мы дадим знать.

Добравшись до автовокзала, сел в душный и почти пустой автобус. Бессилие давило. Руки непроизвольно сжимались в кулаки, но он не мог ничего сделать. Единственный родной и близкий человек почти при смерти, а он просто едет домой. Но болезнь — это не враг, ее нельзя убить, сломать или покалечить. Нужно ждать. Ждать и надеяться, что врачи делают все, что могут. Но он — реалист и понимает, что при такой загруженности вряд ли мама получит должное лечение. Даже коммерческие клиники не выход. Во-первых, места там и так уже забиты, учитывая переполненность городской больницы. Во-вторых, лечение будет стоить денег, которых у него нет.

Дорога из города занимала почти полтора часа, постоянные остановки и старенький двигатель делали свое дело. Когда автобус начал карабкаться на перевал, шум мотора заглушил любые разговоры в салоне и сильно ударил по ушам. Дополняя обстановку, завоняло сожжённым сцеплением, даже открытые окна не спасали от этого запаха. Вадим пересел на соседнее сидение, ловя поток свежего воздуха из люка в потолке. Пожалел, что не ездит в город на своей машине. Его старенький УАЗг8ик плохо подходил для езды по трассе, и несколько инцидентов с поломками давно отбили у него желание к таким поездкам.

Очень много машин скорой помощи. Они проносились навстречу автобусу, истошно вопя сиреной, подрезали на светофорах, обгоняли на подъеме на перевал. Одна за другой. Сирены только дополняли общую картину подавленности. Они звучали своеобразным саундтреком к начинающейся истерии, и все это под гнетущим фиолетовым небом. Вадим посмотрел через окно на изменённый небосвод.

«Это связано. Этот цвет не просто так. Фиолетовый цвет, цвет гангрены, воспалений и синяков. Или болезнь от него, или он от болезни. Но почему про это молчат? Или люди уже не видят этого, из-за общей паники?»

— Разболелся народ-то совсем! — заговорила старушка, сидящая на два сидения впереди Вадима. Она говорила сама с собой, смотря в окно пустыми глазами и вещая менторским тоном. — Скоро помрут все, а им и дела не будет.

— И не говорите! Вон у нас, в десятом доме, почти половина первого подъезда слегла, — ответил бабушке пожилого вида мужчина. — А Антонина Петровна вообще Богу душа отдала, не выдержала на старости лет хвори этой.

— Я же и говорю, помрут! — не отворачивая взгляда от окна, ответила бабушка.

— Может, и так. А знаете, откуда это все? — пожилой мужчина сделал небольшую паузу, но не услышав вопроса, продолжил сам. — Это американские военные свое оружие массового поражения испытывают! Я вам точно говорю. Это только по телевизору говорят, что третья мировая кончилась, и президенты в кабинетах лобзаются. А все не так! Травят они нас, как тараканов. Сначала кукуруза их, которой всю страну засадили, потом «ножки Буша», потом вот заразы всякие придумывать начали. Думаете, небо просто так цвет поменяло? Вы про химотрассы слышали? — Мужчина сделал паузу, нагнетая таинственности. — Это все их оружие. Выведут нас как колорадов! А наши-то не лучше, молчат, и ни слова! Уже бы давно шлепнули им пару мегатонн, так нет, все боятся силу показать!

Устав от тирады пенсионера, Вадим отвернулся к окну и попытался уснуть, но тряска и жара не давали провалиться в дрему. На свою остановку приехал окончательно вымотанным, как физически, так и морально. Спрыгнув со ступенек автобуса, закинул сумку за спину и, взбивая ногами облачка пыли, зашагал в сторону пятиэтажек.

Площадка рынка перед домами так же непривычно пуста, как и рейсовый автобус. Даже бабушки Маши, торговавшей на углу домашним молоком и семечками, нет на месте. Вадим прошел через рынок и свернул возле приземистого барака в сторону родной пятиэтажки. У первого подъезда обогнул машину скорой помощи и подошел к ее водителю.

— Здравствуйте! В какую квартиру приехали?

— Четырнадцатую, — нехотя ответил мужчина в футболке с пятнами пота. По воспаленным глазам было понятно, что он уже не первую смену за рулем.

— Виталий Петрович, значит. А что с ним? Сердце как обычно?

— Откуда я знаю, что у него обычно? Да и вообще, тебе какая разница, не к тебе же приехали.

Вадим ничего не ответил и отошел от машины. Погрузившись в приятную прохладу подъезда, неспешно поднялся на свой этаж. Несколько поворотов ключа, и знакомая дверь впустила в родную квартиру. Султан встретил прямо у входа, радостно виляя хвостом. Проводив хозяина внутрь, пес ожидающее посмотрел за дверь.

— Не приехала мама, Солт. В больнице она, болеет.

Пес словно понял слова хозяина и понуро зашагал в зал. Вадим скинул ботинки и по привычке зашел на кухню. Пусто и тихо… Только мерно гудит холодильник, и назойливо бьется в стекло залетевшая откуда-то муха. Вадим неожиданно для себя понял, что эта бетонная коробка, куча мебели, вещей, ничего для него не значат без одного человека. Кухня стала совсем пустой без улыбки матери, встречающей с работы.

В ладонь ткнулось что-то влажное и теплое. Вадим, не опуская взгляда, провел рукой по морде Султана и потрепал за ухом. Пес понимал, что хозяину плохо. Воеводов на автомате открыл дверцу холодильника и застыл, скользя глазами по полным полкам. Только спустя минуту понял, что есть абсолютно не хочет, и сам не знает, зачем полез в холодильник. Медленно прошагав в зал, опустился на диван и откинул голову. Впервые за долгое время не знал, чем себя занять. Обычно в моменты, когда душа требовала уединения, запирался в своей комнате и рисовал эскизы, или уходил в лес на несколько дней. Иногда работа над очередной татуировкой спасала от лишних раздумий и переживаний, с головой уходил в процесс и не давал ненужным мыслям хода. Но сейчас о карандаше вообще и мысли быть не может, а в лес не уйдешь, так как состояние матери может в любой момент измениться, и придется ехать в город. Пес толкнул в колено, и Вадим, опустив голову, увидел его с ошейником в зубах. В грустных голубых глазах алабая стояла немая просьба, словно он все понимал и старался хоть чем-то отвлечь хозяина.

— Морда ты такая, — Вадим погладил пса по голове. — Сейчас пойдем.

Волкодав послушно подставил шею под ошейник и, как только хозяин застегнул, подбежал к входной двери.

Пространство вне подъезда словно обволокло тягучей духотой. Хоть небо и затянуто плотной пеленой туч, воздух раскален как в печи. Султан бежал чуть впереди, помахивая купированным хвостом. Соседи давно привыкли к огромному белому псу, и Вадим даже не пристегивал поводок. Волкодав наизусть знал их обычный летний маршрут прогулки и семенил почти без остановок, зная, что хозяин догонит. Воеводов шел не спеша, опустив взгляд под ноги. Навстречу прошло не больше трех человек, несмотря на пик сезона. С угрюмыми лицами, явно не с пляжа идут, передохнуть дома, пообедать, и отправиться обратно на море. Даже небольшой рынок, где местные торговали овощами, вином и хозяйственными товарами, встретил его пустыми павильонами. Поселок обезлюдел.

В кармане задрожал смартфон, и мир за одно мгновение сжался до размеров маленького черного корпуса. Вадим торопливо полез в карман, чуть не уронил телефон, доставая, и спешно посмотрел на дисплей. Больше всего он боялся и одновременно хотел увидеть номер городской больницы и поэтому не сразу понял, что там написано. «Юля Воронеж». В голове промелькнули недавние события в лесу и приятная девушка с заплаканными глазами.

— Алло! — сказал он в трубку чуть растерянным голосом, до последнего надеясь, что это неполадки телефона, и ему звонят из больницы.

— Вадим, здравствуйте! — слова девушки прерывались негромкими всхлипываниями. — Это Юля, недавно, в лесу…

— Да, да, я помню. С вами все в порядке? Как ваши друзья? — как можно мягче и успокаивающее проговорил Вадим.

— Их увезли в город в больницу, мне запретили с ними. Сказали — карантин. Я теперь не могу домой уехать, я же не брошу их тут. А сегодня путевки кончились, из номера выселяют. Я не знаю, что делать. Все их вещи тут остались. Я совсем одна и позвонить не кому. Врачи сказали — свяжутся. Но они даже не отвечают на мои звонки. Звонила домой. Там тоже все болеют, никто приехать не может.

— Ты же в «Южном» остановилась?

— Да, а что?

— Собирай вещи, я сейчас приеду, заберу тебя, дома пока у меня поживешь.

— Вадим, не надо! — Юля резко переменилась в тоне. — Спасибо большое! Я ни в коем случае не хотела напрашиваться. Ты просто единственный, кого я тут знаю. Я лучше сниму номер еще на несколько дней.

— Ничего страшного. Я дома один, мать тоже заболела. Так что вместе будет проще. Собирайся, я скоро буду.

— Спасибо, я действительно благодарна за такое предложение, но у меня молодой человек в больнице, а я к тебе поеду. Меня могут неправильно понять.

— Юля, я только что сам оттуда приехал. Все эта ситуация с заболеванием набирает пугающие масштабы. Больница забита. Тебе тут точно больше никто не поможет.

— Еще раз спасибо, но вынуждена отказаться. Пойми меня. Ты сильно помог. Без тебя ребята так и остались бы в лесу. Я и так обязана. Позвоню, как все наладится. Мне просто нужно было выговориться. Извини.

Из динамика раздались короткие гудки.

Султан, услышав, что хозяин говорит по телефону, остановился и старался уловить каждое словно, словно понимал, о чем разговор.

— Солт, планы изменились. Пойдем, прогуляемся до «Южной», — Вадим кивнул в сторону пансионата.

Дорога до гостиницы не заняла много времени. Пятиэтажный корпус, утопающий в зелени грабов, стоял в сотне метров от центральной дороги. Возле входа виднелись несколько экипажей скорой помощи и легковых автомобилей. Воеводов, недолго думая, направился прямо туда. В фойе отеля увидел скопление людей. Несколько врачей, работники полиции и простые отдыхающие. Когда вошел в дверь, все внимание устремилось к нему. От ресепшена в его сторону направилась девушка в юбке и белой блузке. Вадим ее знал, она жила в соседнем подъезде и в школе училась на два класса младше, сейчас работала администратором как раз в этом отеле.

— Вадим, привет. Ты что-то хотел? — вид у девушки измученный: впавшие щеки, лихорадочный румянец на щеках, крупные бисерины пота на шее и лбу.

— Привет. У меня здесь знакомая остановилась. Хотел проведать. А что тут у вас?

— Закрывают пансионат. Больше половины постояльцев слегли. Персонал тоже. Утром пожилой мужчина скончался прямо в номере.

— От чего? — Вадим сглотнул подступивший к горлу комок.

— Все те же симптомы. Но у него сердце не выдержало. Сейчас всех выселяют, еще не успели оповестить, так что ты вовремя, поможешь своей знакомой, — девушка указала в сторону стойки регистрации, где второй администратор обзванивала постояльцев по внутреннему телефону, сообщая о закрытии.

Вадим благодарно кивнул и отошел к зоне ожидания. Несколько человек уже сидели на диванах, кто-то договаривался о такси до вокзала, кто-то просто ждал с отрешенным видом. Султан послушно лег рядом, положив массивную голову на кафельный пол.

Через десять минут по лестнице спустилась Юля со спортивной сумкой в руках. Следом за ней двое носильщиков тащили остальной багаж. Выглядела девушка изможденной и растерянной. Увидев Вадима, удивилась и замерла на секунду, затем неуверенно направилась прямо к нему.

— Еще раз привет! — Вадим слегка пожал хрупкую прохладную руку.

— Всех выселяют, не разрешили продлить номер, — голос девушки задрожал.

— Поэтому я и тут. Догадывался, что так будет. Я же говорил, что это уже больше походит на эпидемию. Так что не отказывайся. Поехали. У меня двухкомнатная квартира, так что мешать друг другу не будем. Пока все не разрешится, можешь рассчитывать на мою помощь.

Девушка неуверенно посмотрела на Вадима, потом на свой багаж и снова на Вадима. Султан, незаметно подошедший сбоку, ткнул в бедро мокрым носом. Юля от неожиданности отпрянула, но, увидев пса, успокоилась и погладила его по голове.

— Давай я тебе тогда заплачу, как за номер в гостинце?

— Обсудим это позже, — с легкой располагающей улыбкой Вадим взял сумки и направился к выходу. Девушке ничего не оставалось, как последовать за ним.

— Лучше на такси. Идти не так далеко, но вещей много, проще доехать, — Вадим не стал долго разговаривать и сразу перешел к делу.

Подойдя к одной из машин на парковке, договорился с таксистом. Сумки полностью заняли багажник. Юля села на переднее сидение, а Вадим с Султаном разместились сзади. Уже через пять минут возле подъезда они проводили глазами уезжающее такси.

Квартира их встретила прохладой и пустотой. Вадим отнес сумки в свою комнату.

— Располагайся тут. Это моя комната, сейчас постель перестелю. Душ и туалет здесь. Тут кухня. Голодная?

— Нет, спасибо, у меня кусок в горло не лезет, — девушка растерянно стояла в коридоре и осматривалась по сторонам.

— Давай, чаю сделаю, поможет освоиться, и да, — Вадим взял блокнот с полки в прихожей, что-то быстро в нем написал и протянул Юле. — Это мой адрес, имя, фамилия полностью, номер телефона, он у тебя уже есть. Можешь позвонить родственникам сообщить данные, где ты остановилась, чтобы не переживали. Вот еще ключи от квартиры, на всякий случай. Я сейчас почти всегда дома буду, если куда поеду — предупрежу.

— Хорошо, спасибо, — Юля взяла листок и ключи. — И ты говорил, что обсудим оплату.

Вадим глубоко вздохнул. Как люди отвыкли от банального гостеприимства и взаимопомощи. Хотя в девушке просто могли говорить воспитание и скромность.

— Юль, давай подождем, пока эта кутерьма уляжется. Пусть твой парень и друзья поправятся, чтобы стало ясно, когда вы сможете уехать домой. А там решим. Поверь, не ради денег предложил пожить у меня. Просто взаимопомощь. Мама тоже в больнице, понимаю твои чувства. Если бы она была здесь, она бы тоже предложила остановиться у нас. Может, вы, городские, к этому не привыкли, — Вадим, разговаривая, поставил на плиту никелированный чайник, достал чашки и сахар.

— Я просто не хочу причинять неудобства, — Голос Юли звучал немного обиженно. — Понимаю, что ты просто хочешь помочь, но у меня тоже воспитание, и я хочу отблагодарить в ответ. Ты и так сильно помог, одна бы заблудилась, и Бог знает, что было бы с ребятами.

— Успокойся. Пусть все просто придет в норму, там будет ясно. Постарайся чувствовать себя как дома, я дискомфорта не причиню, и он, — Вадим кивнул на сидящего возле стола и внимательно слушающего пса, — тоже. Он вообще послушный.

— Хорошо. Ты в город завтра не собираешься? Хочу поехать в больницу.

— Сегодня там пробыл почти полдня. К матери не пустили, она в инфекционном отделении, туда никого не пускают. Сказали, дня три минимум посещения запрещены.

— Мне тоже самое сказали, но все равно хочу поехать. По телефону дозвониться сложно, может, там на месте что-то скажут.

— Тщетно, они там настолько работой загружены, что просто просидишь в коридоре весь день. Я так и просидел, только потом вышла медсестра или врач, сказала про состояние и отправила домой. Не безопасно это, там людей столько, что заразиться проще простого, — Вадим налил кипятка в чашки и положил пакетики чая. — Тебе сахар положить?

— Нет, спасибо. Я так пью, — Юля села за стол и притянула к себе кружку. Осторожно обхватив ее пальцами, подула. — А холодной воды нет? Я обычно разбавляю.

— Есть, конечно, — Он протянул бутылку с питьевой водой из холодильника. — Никогда не понимал, зачем разбавлять чай, когда его только что специально нагрел.

— Значит, в город ехать нет смысла? — Юля проигнорировала замечание, разбавила чай и сделала несколько глотков. — Тогда остается только ждать. Как ты думаешь, надолго это все? И это как-то связано с небом.

Вадим выдержал паузу, сделав несколько маленьких глотков.

— Честно, не знаю. За всю жизнь такого массового заражения не помню, тем более так скоротечно. Больницы не справляются с наплывом заболевших, а власти не успевают реагировать. Подозреваю, что введут карантин, закроют все виды транспорта. Они даже не знают, что вызывает эту болезнь — вирус или бактерии. Не знают путей передачи. Поэтому будут перестраховываться, а это минимум недели на две вы здесь застряли, а то и больше. По поводу неба, думаю, что связано. Много читал в интернете, все говорят по-разному, но не бывает таких совпадений: утром небо изменило цвет — в этот же день началась эпидемия, — после этих слов глаза девушки округлились от страха. — Да, это набирает масштабы сильной эпидемии, и нужно быть к этому готовым. Надо завтра ехать в муниципальный центр, это поселок тут рядом, закупить продуктов, могут начаться перебои с поставкой.

— А на чем поедем? — Юлю успокаивал спокойный и уверенный голос Вадима, его обдуманность дальнейших действий. — Если что, деньги у меня есть.

— Насчет денег не переживай, мне зарплата сегодня пришла, думал уже не будет, но перечислили. Машина есть, она, конечно, больше для бездорожья, но до магазина съездим, — Вадим открыл пачку овсяных печений и протянул девушке. — Будешь?

— Спасибо, нет. Ты не против, если я лягу, отдохну? Почти всю ночь не спала, не знала куда идти и что делать. От отчаяния даже тебе позвонила, не знаю, зачем это сделала, самой стыдно.

— Успокойся, наоборот, правильно сделала. Сейчас сидела бы возле гостиницы с горой сумок. В городе, сто процентов, тоже всё закрыли. Люди, которых выселили из гостиниц и пансионатов, ломанулись снимать у частников, а там кто тоже закрылся, а кто цену задрал до небес. Так что правильно, что позвонила. Отдыхай, чтобы не мешать, пойду прогуляюсь до работы с Султаном, а ты поспи.

Юля ушла в комнату и уснула почти моментально. Вадим выходил из квартиры чуть ли не на цыпочках. На улице так же душно, как и днем. Тучи сгустились еще сильнее и висят фиолетовым покрывалом давя на голову. Зрелище пробуждает какой-то животный страх — страх перед неведомой, могучей силой, против которой человек беспомощен.

26 июня

Выехать решили как можно раньше, чтобы успеть до того, как в магазин набьется толпа народа. Вадим подогнал к подъезду свой видавший виды УАЗик и поднялся за Юлей. Девушка успела перемыть посуду после завтрака, несмотря на гостеприимный запрет. Вадим лишь вздохнул, надел на Султана ошейник и пригласил к выходу.

Воздух так же душен и тягуч, как вчера вечером. Даже срывающиеся время от времени капли дождя не приносят желанной прохлады. Полный штиль, все замерло. Тучи притянулись к земле еще ближе, скрыв верхушки покатых гор.

Юля вышла из подъезда и вжала голову в плечи, прячась от мелких капель дождя.

— Б-р-р-р, — поежилась девушка, сев в машину. — Я как представлю, что этот дождь идет с фиолетового неба, так жуть пробирает. Как в детстве, когда пугали, что дождь кислотный, и от него волосы выпадут.

— Мне и самому не по себе, — ответил Вадим, закрывая дверь за псом, запрыгнувшем на заднее сидение и тут же протиснувшем морду между спинок.

Дождь монотонно застучал по лобовому стеклу и тенту машины. Воеводов повернул ключ в замке зажигания, и рык двигателя перекрыл дождевую дробь. Юля, чуть наклонившись к окну, посмотрела на небо.

— Как думаешь, от дождя сильнее станет эта зараза? — спросила она, разглядывая тучи необычного цвета.

— «Пурпурный рассвет».

— Что? — Юля повернулась к Вадиму, не поняв, что он сказал.

— «Пурпурный рассвет». Так прозвали эту болезнь в СМИ. В Штатах вроде или где-то за границей, — Вадим вывернул руль, отъезжая от дома. — Все началось с рассветом, и небо фиолетовое, и первые случаи заболевания.

— Поэтично звучит, даже красиво. Не понимаю людей — давать такие красивые имена тому, что их губит. Что не ураган, так Катрина или Камилла. Волны убийцы — цунами, и вот теперь «Пурпурный рассвет», — она откинулась на спинку сидения и погладила пса по голове. — А животные тоже болеют?

— Вроде нет, в интернете нигде про это не пишут. Тебе, кстати, из больницы не звонили?

— Нет, пыталась дозвониться, линия занята постоянно.

— Я тоже, иногда попадал на «вам ответит ближайший освободившийся оператор». Прождал минут двадцать, и ничего. Скорее всего, у них полный завал.

— Переживаю за Вову и ребят. Думала, спать плохо буду, но устала и отключилась на всю ночь.

— Я плохо спал, выходил в поселок, отдыхающих почти нет, кто уехал, кто в больнице. Пляж пустой. Магазины и кафе закрыты.

— А тот магазин, куда едем, точно открыт? — Юля выглянула в окно автомобиля.

— Надеюсь, это единственный большой магазин на несколько поселков. В город соваться смысла нет. Так что единственная надежда на него.

Дальше ехали почти молча. Дорога пуста, ни машин, ни праздно бредущих отдыхающих. Даже парковка таксистов, где в любое время дня и ночи стояли бомбилы, сиротливо мокнет под дождем. На пляже ни души, хотя в это время лета там обычно камню негде упасть. Зрелище пугает и настораживает. Вадим вырос в этом поселке, и обычная летняя курортная суета стала для него обыденностью, а пустота, которая сейчас поглотила село, просто разрывает привычную картину мира. Следующий поселок тоже встретил безлюдьем, лишь возле пары домов спешно загружали вещи в машины.

Дождь усилился. Дворники со скрипом стирают капли с лобового стекла, оставляя за собой мокрые дорожки. В салоне пахнет машинным маслом и горячим двигателем. Юля смотрит в окно на фиолетовое небо и молчит. Султан нарушил свой обычай и слез с сидения, устроившись на полу. Вадим молча боролся с тугим рулем без гидроусилителя и осматривал дома вдоль дороги. Людей нигде нет. Он был готов увидеть скорые, полицию, но ни того, ни другого. Даже на перекрестке, где поселковая дорога примыкала к городской трассе — пусто. Небольшой рынок, рассчитанный на желающих закупиться в дорогу фруктами и вином, сейчас выставил на показ голые прилавки.

Уже через несколько минут въехали в Пшаду, где опять ждала пустота. В центре поселка вокруг заасфальтированной площади сгрудились магазины: хозтовары, продуктовые, сувенирные и одежды. Обычно на площади кипела жизнь, люди с покупками сновали между машин, пассажиры у вокзала ожидали очередной автобус, велась буйная торговля у открытого сельхозрынка. Но сейчас царило полное запустение. Вадим подъехал ко входу супермаркета всем известной красно-белой сети. Роллет на входе оказался закрыт, на нем висит лист бумаги, приклеенный на скотч. «Магазин закрыт по техническим причинам».

— Вот, блин, — Вадим хлопнул руками по рулю.

— Что нам теперь делать? — Юля вздрогнула от хлопка и посмотрела в окно.

Вадим не ответил и минуту сидел молча, смотря в лобовое окно на фиолетовые тучи.

— Подожди, есть одна мысль, — сказал он, доставая смартфон.

Найдя в списке контактов имя «Коля снабженец», нажал кнопку вызова. Длинные гудки тянулись, казалось, бесконечно, и когда он уже собрался положить трубку, ответили.

— Привет.

— Привет, Коль!

— Что-то случилось? — голос на другом конце звучал глухо и устало.

— Да сейчас у всех что-то случилось. Ты как? Как семья?

— Светка в больнице, в городе. Детей отвез к матери в Новороссийск. Но уже жалею об этом. Ты как? Как тетя Марина?

— Тоже в больнице. Был там вчера. Кромешный ад, к ней даже не пустили, — Вадим тяжело вздохнул.

— Это ты в Новоросе не был. Там еще хуже. Я со Светой уже два дня не общался. Им запретили даже телефонами пользоваться.

— Мама вообще не в состоянии разговаривать. Лишь бы все выздоровели скорее.

— Да лишь бы, а то столько смертельных случаев, что я уже не знаю, о чем думать, — из динамика послышался щелчок зажигалки и глубокий вдох.

— Коля, я тебе вообще по делу звоню. Ты все там же, на снабжении работаешь?

— На повышение пошел, свою контору открыл. Сам не катаюсь, чисто бумаги, бухгалтерия, договора. Взял ребят, на меня работают. Я даже догадываюсь, почему ты позвонил.

— Я в Пшаду приехал, хотел закупиться продуктами, на случай, если это все затянется, а магазины закрыты. Вспомнил, что ты на снабжении работаешь, и у тебя есть доступ на оптовые базы. Может, есть вариант там затариться?

— Соображаешь. Думал, меня прямо с утра знакомые атаковать начнут, а ты пока первый, кто позвонил. Да, конечно, могу помочь, сам сейчас на базе, приехал себе набрать. Оповестили, что в ближайшее время снабжать не будут.

— Даже так? — Вадим удивленно приподнял брови.

— Представь себе, думаю, масштаб этой фигни намного больше, чем мы представляем. Я сейчас между Архипкой и Текосом, на базе, тебе сюда сколько ехать?

— Минут пятнадцать-двадцать. Я не бесплатно, все оплачу и еще отблагодарю.

— Приезжай, тут решим. Ты на чем?

— На своем УАЗике.

— Плохо. Много в него не загрузишь. Ладно, давай, жду тебя.

Вадим положил трубку и выехал с площади. До базы порядка двенадцати километров, но из-за небольшого перевала дорога занимала больше времени.

— Это твой друг? — Юля, сидевшая до этого молча, решила разрядить тишину.

— Да, учились вместе. Выручит нас.

На подъеме на перевал УАЗик еле карабкался, надрывно гудя двигателем. Воздух в салоне раскалился, и Воеводов открыл окна, несмотря на моросящий дождь. Султан просунул морду между спинкой водительского сидения и стойкой окна и подставил нос под потоки воздуха. Текос, небольшой поселок на трассе, почти полностью пустой, ни людей, ни машин, даже на остановке, где обычно в это время стоит толпа людей, едущих с утра в Архипо-Осиповку на море, никого нет. Буквально через пару километров они свернули с трассы на уходящую в ущелье дорогу. Проехав несколько сотен метров, увидели открытые ворота пропускного пункта, за которыми высилась громадина оптовой базы. Возле ворот стоял Николай, разговаривая по телефону. Заметив УАЗик, он махнул рукой и направился в их сторону.

— Привет еще раз, — сказал он, усаживаясь на заднее сидение. Погладил пса по голове, на что тот ответил радостным вилянием хвоста. — Подъезжай к третьему выходу, это за зданием налево, третьи ворота.

— Привет, — Вадим повернулся назад и пожал руку. — Хорошо. Смотрю, народа не так много.

— Никого нет. Я с утра приехал. С парой ребят распределили все продукты, так чтобы на одной палете было на семью. Крупы, консервы, колбасы, макароны, все, что только можно. Скоропортящиеся вообще все разложили. Неизвестно, когда эта эпидемия закончится, часть пропадет по-любому. Вот я и решил работникам и знакомым раздать. В магазинах уже не купишь, а началось все очень быстро, никто сообразить и запастись не успел.

— Коль, я могу оплатить, почти всё, сколько хватит.

— Вадим, успокойся. Я же говорю, многое и так пропадет. Мне или выкинуть, или людям отдать. Не обеднею, страховки и прочее. Я с оптовиками работаю, у них в этом плане все налажено. Если быстро все устаканится, там сочтемся. А если помрем, то мне в карму зачтется, — Николай усмехнулся, только в усмешке слышались страх и грусть.

— Ну смотри, как в норму вернется, я рассчитаюсь. Спасибо тебе. Побольше таких людей, как ты, и жилось бы проще.

— Да угомонись. Я тебе помог, ты мне потом поможешь, или еще кому. Всем сейчас хреново, надо выручать друг друга. Вот здесь тормози, — Коля указал рукой на один из выходов, возле которого стояли грузовые фургоны.

Вадим остановил машину возле раздвижных ворот с цифрой три у погрузочного пандуса.

— Смотри, в УАЗик много не влезет. Я тебе могу дать Форд транзит, в него погрузим, отвезешь и потом как сможешь, обратно пригонишь. Мне не горит, они сейчас на приколе простаивают. Только смотри, с ним осторожно и заправь потом, они в кредите. А УАЗик пусть тут стоит, вон там в гараже оставишь, ничего с ним не будет.

— Хорошо, Коль. Я как найду, с кем приехать, пригоню.

Николай махнул рукой, выпрыгнул из машины и подошел к одному из фургонов. Подогнав его задом к пандусу, погрузчиком загрузили палету с продуктами, заняв половину кузова. Николай принес еще несколько коробок и сложил их рядом.

— Вадим, у тебя же гараж есть?

— Ну да, УАЗик там стоит.

— А генератор?

— Да. Ты как не местный, свет же постоянно вырубают.

— Знаешь, что, давай я тебе один холодильный ларь с мясом и заморозкой отгружу. А то чувствую, если будут перебои со светом, все сгниет тут к чертям. А они будут.

— А как я его выгружу-то?

— Не переживай, там трап приставной есть в фургоне, и ларь на колесах.

— Ну коль не шутишь, то не откажусь, заморозка год хранится.

— Это если по нормам, а так и через два есть можно.

Электрокаром загрузили холодильник, обернув его снаружи теплоизоляционным покрывалом. Закрепили все, чтобы не повредить в дороге. Коля захлопнул двери и передал ключи. Вадим к тому времени уже отогнал свой внедорожник в гараж.

— Езжай, я еще задержусь. Через час должны двое моих подъехать, их загрузить надо, потом опечатать все.

— Хорошо, еще раз спасибо тебе, выручил. Должен буду. Ты, если что, звони. Свете здоровья. Тебе тоже, — Вадим пожал руку.

— Да можешь не благодарить, самое главное, не заболейте. И тете Марине здоровья. Говорю же, помогать надо друг другу. Ты, если что, тоже звони.

Вадим помог Юле и Султану занять свои места, затем сел на водительское сидение и завел машину. В отличии от УАЗика в салоне форда пахло новым пластиком и приятным ароматизатором. Кондиционер начал нагонять холодный воздух, и все облегченно вздохнули.

— Хороший у тебя друг, бескорыстный, редкость в наше время, — сказала молчавшая до этого времени Юля, поглаживая пса по голове.

— Мы выросли вместе, учились в одном классе. Тут посёлки маленькие, все друг друга знаем. Как она семья. Сволочей тоже хватает, не без этого. Но Коля да, человек с большой буквы, — ответил Вадим, выезжая с территории базы.

— У нас тоже друзей много, и тех, кого с детства знаем, но чтобы так помогли… Даже не знаю, вряд ли, — Юля задумчиво посмотрела на сгущающиеся тучи. — Что дальше делать будем?

— А что нам остается? Приедем, выгрузимся и будем дежурить на телефоне. Больше нечего. Ехать в город смысла нет. Через пару дней можно съездить, если так и не позвонят.

— Надеюсь, что позвонят.

Глава 4 Стив

23 июня. Москва

10.48 по московскому времени.

Грубый толчок в плечо заставил разомкнуть слипшиеся от сна глаза. Сквозь мутную пелену Стив еле различил силуэт в серой мешковатой форме.

— Молодой человек, конечная. Покиньте вагон, пожалуйста! — неприятный скрипучий голос окончательно вернул из тягучих лап сна в пустой вагон метро.

Еле встав на затекших ногах, вышел на платформу под пристальным взглядом дежурной по станции. Безлюдный для утра понедельника перрон встретил легким движением застоявшегося воздуха, создавая иллюзию прохлады. Позеленевшая бронзовая надпись с названием станции плясала перед сонными глазами, не давая себя прочесть.

Опять уснул в метро и проехал свою станцию. Теперь нужно вернуться назад, но мозг еще тяжко соображает, грубо вырванный из лап морфея. Потерев глаза ладонями, Стив перешел на другую сторону станции и стал дожидаться поезда в обратном направлении. Красные цифры часов над зевом тоннеля показывали без десяти одиннадцать. Через десять минут он должен отметиться на проходной недалеко от станции Третьяковская, но добираться туда еще минимум полчаса. Понедельник начался как самый настоящий понедельник.

Послышалось гудение, по стенам побежали отблески фар. Легкий порыв свежего воздуха прокатился по перрону, приятно лаская кожу. Шагнув в открывшуюся дверь, Стив словно окунулся в тягучий душный кисель. Воздух в вагоне затхлый и пропитанный кислятиной, словно здесь не убирались с запуска метрополитена. Июль в этом году выдался необычно жарким, столбики термометров поднимались до тридцати пяти в тени. Не спасали даже расстегнутые пуговицы рубашки и легкие джинсы. Метро на такой жаре превратилось в филиал ада на земле.

Достал из кармана смартфон и настучал напарнику сообщение, что задержится. Вспомнил обрюзгшее лицо начальницы отдела кадров, которая постоянно мониторит список опоздавших. Представил, как она медленно покрывается багровыми пятнами и заходится в приступе гнева, обвиняя тебя во всех смертных грехах за получасовое опоздание на работу. Квартальной премии не видать, да и жалобу в головной офис в Иллинойсе отправит сегодня же. Он уже несколько раз ощущал на себе эмоциональный срыв начальницы, но либо робость, либо корпоративная субординация заставляли давить вспышку гнева и молча ретироваться в серверную.

Оторвавшись от мыслей, взглянул на экран смартфона. Еще один сюрприз понедельника — нет сигнала. Последние надежды хоть как-то сгладить участь таяли со страшной скоростью.

Решив хоть немного размять затекшую спину, Стив встал и подошел к дверям вагона. Посмотрел на свое отражение в стекле — невысокий, худощавого телосложения и с усталым, но выглядевшим намного моложе возраста лицом. Обреченно откинул голову назад. Все детство мечтал заработать денег и жить, не задумываясь ни о чем, где-нибудь в Калифорнии или Майами. Банальная мечта любого мальчишки, выросшего в южном Техасе, которой, наверное, так и не суждено будет сбыться. Постепенно взрослея, на многие вещи приходиться смотреть совсем по-другому.

На работу Стив не жаловался, ему нравилось возиться с компьютерами, зарплата достойная, офис в бизнес-центре в самом сердце Иллинойса. Новость о сокращении прогремела как выстрел в церкви, пришлось выбирать альтернативу — командировка в дочернее отделение в России. Знание русского языка, которой изучал вместе с немецким как дополнительный в университете, сразу определили его как самую лучшую кандидатуру. Единственное, что заставило на это согласиться, это гарантия сохранить рабочее место, на фоне общей безработицы лишиться теплого места не хотелось. Пришлось оставить любимую девушку и лететь через океан в совсем незнакомую страну. И вот уже почти год в России, есть знакомые, языкового барьера нет, но роднее и ближе страна от этого не казалась.

Через полчаса замелькали знакомые колонны станции, и доброжелательный голос объявил: «Третьяковская». Быстро выскочив из вагона, Стив бегом поднялся по эскалатору. Шумная улица встретила духотой, но он даже не обратил на это внимания, легким бегом направившись к бизнес-центру. Охранник на проходной слегка улыбнулся и показал на часы, стрелки которых, как палец строго начальника, указывали на половину двенадцатого. Виновато пожал плечами и, приложив магнитную карту к турникету, быстрым шагом направился в конец коридора. За небольшим изгибом виднелась массивная металлическая дверь с мощным замком. Магнитный запор весело мигнул зеленым глазком, и Стива тут же обдало прохладой из открывшейся двери. Прямо напротив, сгорбив спину над клавиатурой, сидел напарник с лишним весом и редкой щетиной.

— Привет, Миш. Ты ватсапп читал? — спросил Стив. Даже год в стране до конца не исправил акцент.

— Ага, только недавно дошло, — ответил напарник, ставя на стол пластиковый стакан с растворимым кофе. — Тебе повезло, этой мегеры сегодня нет. Шеф отправил часть персонала на курсы по повышению квалификации, и её в том числе.

— Алиллуя! — Стив театрально вскинул руки вверх в характерном жесте. — Хоть одна радостная новость с утра.

— Не расслабляйся, она ни за что не упустит возможность оторваться на нас. Как только заглянет в табель прихода, жди неминуемой кары. Она тебе мозг точно вынесет и мой заодно прокомпостирует. Опять уснул в метро?

— Ну да. Вроде лег вчера не поздно, а вырубило так, что ничего не слышал, еще и в наушниках. На конечной разбудили.

— Нормально покатался, — Миша встал со стула и прогнулся назад, разминая спину. — Тебе надо что-то с этим делать. Может мелатонин попить, восстановить циркадный ритм.

— Может, надо. Никак не войду в колею после смены часовых поясов, — Стив скинул сумку и запустил рабочий ноутбук.

— Вот понимаю я, вообще почти не спал, было чем заняться, — Миша расплылся в довольной улыбке.

— Опять что-то новое прикупил?

— Да, вчера три новые видеокарты пришли, поставил в ферму, прирост хешрейта приличный.

Стив лишь хмыкнул себе под нос, он не разделял энтузиазма напарника по поводу майнинга криптовалют и ждал момента, когда они с грохотом рухнут.

В серверной повисла молчаливая пауза, которую прервал звонок внутриканального телефона.

— Ребята, вы к нам не подойдете? У нас проблемы с компьютером, — женский голос, искаженный цифровым сигнал АТС, неприятно резанул по ушам.

— Что конкретно не работает? — Стив поморщился и чуть отодвинул трубку от уха.

— Не знаю, интернет, наверное, не можем документы клиентам отправить.

— После чего перестала работать?

— Само по себе, работало-работало и перестало.

— Компьютер перезагружать пробовали? — он вздохнул и начал перебирать дежурные вопросы диагностики неисправностей.

— Да, конечно. Все равно не работает.

— Компьютер локальную сеть вообще видит?

— Аэто что? Я говорю, интернет не работает!

— Понял, хорошо. Какой номер кабинета?

— Двести сорок пятый. Давайте быстрее, нам работать надо!

Стив, достав из стола универсальную отвертку, LAN-тестер и дежурный USB-накопитель с рабочими программами, повернулся к двери.

— Миша, я на второй, что-то с локалкой. Думаю, вернусь скоро.

— Давай, Кэп, спеши на помощь, — «Кэпом» напарник прозвал его еще при первом знакомстве, «вот только своего Эрскина^[14] ты еще не встретил», добавил он тогда.

— Когда они возьмут в штат эникейщика? Почему я, специалист по серверам и сетевой безопасности, должен ремонтировать компьютеры персоналу!

— Не бурчи, ты же в Раше. Считай ты теперь многопрофильный специалист, — слова Миши приглушила захлопнувшаяся дверь.

Так как лифт обычно приходилось ждать несколько минут, поднялся по лестнице и прошел по хорошо освещенному коридору к двери с номером двести сорок пять. Внутри кабинета за светло-серыми столами сидели восемь женщин среднего возраста.

— Здравствуйте. Какой компьютер не работает?

Напротив двери поднялась женщина с пышной шевелюрой в стиле восьмидесятых.

— Вот этот. Буквально полчаса назад работал, а сейчас перестал, — женщина забавно пожала плечами, пропуская Стива к компьютеру.

— А что делали? После чего перестало?

— Да ничего, я же говорю, просто перестало работать.

— Ладно, разберемся, — он сел за ее стол и осмотрелся.

Посреди рабочего места, отблескивая глянцевой поверхностью, стоял моноблок известного американского производителя, перед которым лежали беспроводные мышка и клавиатура. Убедившись, в том, что на компьютере действительно отсутствует соединение, проверил журнал подключаемых устройств к компьютеру. Последние записи говорили о том, что из компьютера был извлечен ключ шифрования и установлена сторонняя флэшка, затем флэшку удалили и вставили ключ обратно, при этом нарушив процедуру регистрации компьютера в защищенной локальной сети предприятия. Стив вздохнул и подозвал к себе работницу.

— Вы вот это читали? — указал рукой на протокол безопасности, висящий рядом с монитором, где несколько пунктов говорили о строжайшем запрете подключения различных устройств к рабочему компьютеру.

— Конечно, читала! — Возмущенно ответила женщина.

— А зачем вы тогда отключали ключ шифрования и вставляли флэшку?

Взгляд работницы сменился с возмущенного на провинившийся. Он растеряно забегала глазами по кабинету, ища оправдания.

— Но мне надо было скинуть фотографии, чтобы поставить их на рабочий стол! — Она указала на семейное фото, установленное на рабочем столе.

— Вы понимаете, что подвергаете опасности всю сеть фирмы, ваши действия учитываются на сервере, и я должен сообщить об этом инциденте!

— И что мне за это будет? — женщина выглядела как нашкодивший ребенок, опустив глаза вниз и ожидая приговора.

— Обычно за такое лишают премии и письменный выговор.

— Мы же можем с этим что-нибудь сделать, как-нибудь решить этот вопрос? — в её голосе проскочила умоляющая интонация.

Стив глубоко вздохнул. Еще в детстве, в церковно-приходской школе, учили, что нельзя отказывать молящему, да и сам он больше всего не любил вставать в позу, тем более перед людьми старше. Уже много раз такая гипертрофированная эмпатия выходила боком, но он ничего не мог с этим поделать.

— Хорошо. Постараюсь замять это пришествие, но пообещайте, что впредь такого не повторится!

Женщина благодарно заулыбалась и пообещала отблагодарить, что сильно покоробило, словно он делал это не из благих намерений, а из корысти.

Вышел из кабинета и направился к лестнице. Глянцевый керамогранит звонко разносил звуки шагов по всему зданию.

— Все сделал, иду обратно. Потом расскажу, в чем причина была. Тут работы больше по пути нет? Чтобы два раза не бегать, — Стив записал и отправил напарнику голосовое сообщение.

— Да вроде тихо. Двигай лучше сюда быстрее, пиццы горячей заказал, перекусим. Лень в столовку идти, — почти моментально ответил Михаил.

— Хорошо, через две минуты буду.

Убрав телефон в карман, зашагал быстрее. Спускаясь по ступенькам, бросил взгляд на небо за окном, на которое утром в спешке даже не обратил внимания. Весь небосвод был залит неестественным фиолетовым цветом.

23 июня

20.12 по московскому времени.

Запах мочи и спертого воздуха ударил в нос. Спуск в метро как всегда загажен бездомными и попрошайками, несмотря на то что находится в центре столицы. Турникет лениво моргнул зеленым глазом, пропуская в недра каменных лабиринтов. Час пик давно закончился, и вагоны почти пусты — единственное, что радует этим вечером. Натянув наушники, Стив прибавил звук и уткнулся в телефон.

Все новостные сайты кричали заголовками о странном феномене — изменившемся цвете неба. Атмосфера над планетой окрасилась в оттенок фиолетового, в разных частях света разной интенсивности. Ученые наперебой называли различные причины аномалии. Кто-то строил конспирологические теории, кто-то ссылался на космическое происхождение изменений, но все сходились к одному, что состав воздуха не изменился и не несет никакого вреда человеку. В некоторых странах особо религиозные движения начали поднимать смуту, называя смену цвета предвестником божественной кары и конца света. Стив лишь слегка ухмыльнулся и продолжил читать дальше. Аномалию первыми обнаружили на восточном побережье Евразии. Дальнейшие новости поступали из всех точек мира, где с рассветом обнаружили измененное небо. Скорее всего, смена цвета произошла ночью, но увидеть это было невозможно. Никто не знал причины явления и сколько оно продлится.

В вагоне душно, Стив пожалел о том, что не купил в автомате бутылку воды. Сожаление усилил резкий приступ сухости во рту. Попытался сглотнуть слюну, но язык и щеки превратились в иссушенную пустыню. Решил вернуться к серфингу интернета, но глаза заслезились, и буквы поплыли по экрану. В дополнение к жажде и сухости почувствовал, как быстро поднимается температура тела. Начало знобить, кожа покрылась мурашками. Состояние — как в начале сильной простуды. На секунду промелькнула мысль: «не от нового ли цвета неба такое недомогание?» Тут же ее отбросил — никогда не верил в теории заговоров. Прибежал вспотевший в серверную, где всегда холодно, вот и простыл. Вот только простуды ему сейчас не хватало.

Выйдя из метро, сразу купил газировки, но даже пол-литра, выпитые залпом, не помогли справиться с сухостью. Мочевой пузырь разрывался от позывов, и Стив поспешил в квартиру. Еле добравшись до дома, первым делом сунул градусник под мышку и уселся на унитаз, стоять не было сил. Пронзительный сигнал конца замера. Тридцать восемь и девять. Мерзкая температура. Покопавшись в небогатой домашней аптечке, выудил обычные таблетки от ОРВИ и пакетик «Терафлю». Вскипятил чайник, высыпал порошок в кружку и залил кипятком. Дал немного остыть лекарству и выпил маленькими глотками, заодно запив таблетки. Расстояние от кухни до постели показалось непреодолимым. Собрав последние силы и опираясь на стены, добрался до кровати. Лезть с температурой в душ нет никакого желания. Его лихорадило. Пот выступал крупными каплями по всему телу, сухость во рту усилилась. Язык распух и затруднял дыхание. Завалившись, закрыл глаза и попытался расслабиться. Но раздражающий голубоватый свет пробивался даже сквозь веки. Вспомнил про компьютер, который никогда не выключал, даже уходя на работу. Не утруждаясь, выдернул шнур сетевого фильтра из розетки. Вместо ожидаемой темноты и тишины по ушам ударил пронзительный писк беспребойника. Тихо ругаясь, поднялся с постели и просто выключил питание на удлинителе. Наконец-то. Темно и тихо. Донеслась сдавленная трель телефонного звонка. Покопавшись в сумке, достал смартфон. На экране крупными буквами горела надпись: «Любимая».

— Алло, — мозг с трудом переключился на английский язык, слова вырывались со сдавленным хрипом.

— Стив, ну ты что! Я же переживаю! Я уже раз двадцать звонила! Что случилось? — голос на другом конце почти срывался на плач.

— Извини, Дез, не слышал, телефон в сумке лежал. Я дома, все нормально. Приболел немного.

— Ну как ты мог про меня забыть? Я первым делом, когда что-то не так, тебе звоню! — девушка успокоилась и начала говорить ласковым и сопереживающим голосом. — Что с тобой случилось? Какие симптомы?

— Не знаю, может грипп. Температура высокая, озноб, сухость и слабость.

— Стив — это инфекция. К нам в больницу несколько человек обратились со схожими симптомами. Похоже на грипп. Выпей анальгин и парацетамол, больше жидкости, литра три как минимум. Сходи завтра в поликлинику и возьми больничный. Отлежись. Только обязательно! А то я тебя знаю! Тут у врачей подозрения, что это с цветом неба связанно.

— Да небо тут не при чем. Вспотел сегодня и в серверной сидел, а там шестьдесят градусов^[15]. В больницу постоянно больные гриппом поступают, просто это твоя первая практика, еще не привыкла, ну и максимализм твой никто не отменял. Таблетки уже выпил, сейчас в постели. Завтра позвоню утром на работу, предупрежу, что заболел.

— Только обязательно пей лекарства! Потом могут быть осложнения! Лучше один раз вылечиться, чем мучиться с последствиями. Ты точно думаешь, что небо не при чем?

— Я уже все сайты просмотрел, никто про это не говорит. Если бы аномалия вызвала инфекцию, то весь мир был бы уже на ушах, ВОЗ первым делом. Читал, что такое уже было — после тайфунов, локально, не так сильно, конечно. Но скоро пройдет, наверное, — Стив старался успокоить любимую и сам начинал верить своим доводам. — Я тебе завтра позвоню, скажешь, какие лекарства лучше купить. Как ты там вообще?

— Нормально. Практика к концу подходит, скоро сессия. Скучаю очень сильно! Мама звонила, спрашивала, как ты, привет передавала. Когда мы уже увидимся?

— Скоро. Хочу отгул на пару дней взять, перед выходными чтобы четыре дня свободные подряд были, и прилететь к тебе. Тоже скучаю. Хочу в бассейне у вас покупаться, хотя с этой болезнью вряд ли смогу. Позвони моим родителям, скажи я приболел, чтобы не беспокоились.

— Вместе искупаемся, уверенна, ты быстро поправишься. Родителям позвоню. Вы так и не помирились?

— Нет, они до сих пор на меня дуются, из-за этой командировки. Отец по-прежнему уверен, что лучше работать руками, а когда все компьютеры и интернет накроется крышкой, то все такие как я, пойдем с протянутой рукой к таким, как он. Я пытался с ними поговорить, объяснить, но он как бык уперся. Уже сам прихожу к мысли, что стоить бросить эту дурацкую работу, из-за которой пришлось лететь на другой континент, у отца в мастерской всегда нужна пара рук, без работы не останусь, и ты рядом всегда. Тяжко без тебя.

— Да, твой отец тот еще упрямец, хотя чего хотеть от коренного техасца. Никогда не представляла тебя в рабочем комбинезоне, ремонтирующим пикапы, по этому лучше побудь там, пока на работе все наладиться и можно будет вернуться. Ну ладно, я побежала в душ, скоро на практику, у нас же еще утро, а ты ложись спать! Звони, если что! Я тебя люблю!

— Я тебя тоже! Сладких снов!

Короткие гудки в трубке. Стив посмотрел на расплывающийся экран телефона. Половина десятого. Спать совсем не хотелось, но он знал, что это единственный способ избавиться от мерзкого состояния.

Включив кондиционер на максимум, чтобы немного побороть жару, попытался уснуть. Тело упорно боролось с инфекцией, мешая забыться сном. Пот промочил простыни, от сухости в горле больно шевелить языком. Постарался думать о чем-нибудь успокаивающем, пробудить приятные воспоминания. Перед глазами появилось лицо Дейзи с легкой улыбкой на губах. Представил, как она нежно касается его щеки пальцами, слегка поглаживает. Ласкает слух, шепча всякие милые глупости. И болезнь под мягким напором её тепла тает, уступая место сну.

24 июня

В больнице творился полный хаос. Стив, привыкший к полупустым коридорам американских клиник, быстро пришел в замешательство. Весь холл забит людьми: старики, мужчины, женщины с детьми. Они везде: стоят вдоль стен, сидят на скамейках, на полу, кто-то лежит на каталках прямо посредине коридора. Крики, ругань, детский плач, стоны, мольбы. Посреди этого хаоса снуют медсестры в медицинских масках, стараясь успокоить больных, поднося лекарства, меряя температуру. Он попытался поймать одну из них за руку и спросить, что происходит, но та с отрешенным видом сунула ему градусник и скрылась за дверями кабинета. Ситуацию усугубляла сильная головная боль и слабость во всем теле. Температуру так и не удалось сбить, и она держалась на уровне тридцати девяти градусов. Ложиться в больницу не собирался, но на законный больничный рассчитывал. Для этого надо хоть как-то получить справку о болезни.

— Уважаемые граждане! Соблюдайте порядок! — Сухой женский голос из громкоговорителей на секунду перекрыл многоголосый гомон. — Всех непременно осмотрят врачи. Будьте терпеливее.

— Да заткнись ты! — высокий мужчина с маленьким ребенком на руках не выдержал и закричал на весь коридор. — Как тут быть терпеливее, когда детям плохо!

— Уважаемые граждане! — голос в динамике продолжал, не замечая криков. — Кому необходимо получить больничные листы, пройдите в регистратуру, их выписывают вне очереди без осмотра.

Облегченно выдохнув, Стив начал проталкиваться к окошкам регистратуры. Аккуратно протиснувшись к приемной стойке, попытался обратиться к дежурной медсестре, но его нагло отпихнули в бок.

— Молодой человек имейте совесть! — пожилая женщина, можно сказать бабушка, сверлила его яростным взглядом из-под толстых стекол очков. — Тут очередь стоит!

— Мне всего лишь больничный получить надо, — Стив попытался опять протолкнуться к окошку, но женщина встала на пути как скала.

— Так, гражданка! Не мешайте работать! Сказали же, больничные без очереди! — увидев назревающий скандал, дежурная медсестра поднялась со стула и поставила пенсионерку на место. — Подходите, молодой человек, какие у вас симптомы?

— Температура, головная боль, сухость во рту, сильная жажда, потоотделение, в туалет постоянно хочу, — с благодарностью улыбнулся медсестре и протянул паспорт.

Хорошо, — дежурная удивленно посмотрела на иностранный документ и подняла глаза обратно. — А страховой полис у вас есть? Наш, русский?

— А конечно, извините, — достал пластиковую карточку и протянул в окошко регистратуры. От слабости и температуры голова соображала плохо.

Девушка взяла полис и начала вносить данные в компьютер, медленно вбивая буквы по одной.

— В связи со вспышкой инфекции больничные выдают в общем порядке. Мы освобождаем вас на неделю от работы. Советую посетить терапевта. А так постельный режим, больше жидкости, и… — шлепнув штамп поликлиники на больничном листке, протянула его в окошко. — Остальное вы знаете, если будет хуже, звоните в скорую. Выздоравливайте!

Поблагодарив девушку, Стив постарался быстрее выбраться на улицу. Несмотря на то, что на часах было всего полдвенадцатого, воздух успел нагреться. Жару почти не ощущал из-за катившегося градом пота. Футболка и джинсы полностью промокли и стесняли движения. Постоянная жажда и Сахара во рту добивали. Выбившись из сил, прислонился спиной к стене и достал мобильный.

— Алло, привет, Миш.

— Привет! Ты как там? Когда утром звонил, я тебя вообще не узнал, сейчас, вроде, голос посвежее.

— Да я только из поликлиники. Больничный взял. Думал завезти его на работу, но, по всей видимости, не смогу. Если я тебе его фото скину, передашь?

— Конечно, передам! Только можешь не торопиться, наша мегера тоже слегла. И еще человек пятнадцать во всем офисе. Так что ты не один. Может, тебе чего привезти из лекарств?

— Спасибо, все есть. Ты же знаешь, моя девушка на медика учится. Она без аптечки даже в магазин за хлебом не выпустит.

— Да, точно, забыл. Ладно, кэп, выздоравливай, тяжко мне одному тут.

— Спасибо, Миша.

Не успел убрать телефон в карман, как он опять зазвонил.

— Привет! Ты как там? Как себя чувствуешь? — раздался взволнованный голос Дейзи.

— Привет! Да вроде немного легче. Из больницы домой иду, справку на работу брал. А ты как там?

— У нас тут вообще не пойми что происходит! Вся больница забита. Инфекция. Симптомы такие же, как и у тебя! Вчера было несколько смертельных случаев. Может, мне к тебе прилететь?

— Нет, ты что, не надо. Ты же знаешь, у меня иммунитет сильный. Скоро поправлюсь. Наверное, простая вспышка гриппа.

— В середине лета? Не похоже. У вас цвет неба нормальным не стал?

— Да нет, все такой же фиолетовый, — Стив запрокинул голову и посмотрел на пурпурные облака.

— Что за выражение «да нет»? Этот твой русский язык, уже думать по-русски начинаешь. У нас небо все такое же. И судя по роликам в сети, так повсюду. Меня это пугает.

— Дез, думаю, не стоит переживать. Если бы это представляло опасность, правительства уже давно сообщили бы об этом.

— Хотелось бы верить, — Дейзи взяла многозначительную паузу и сменила тему разговора. — Только лечись там. Пей лекарства. Постоянно звони, слышишь, постоянно!

— Хорошо. Уже домой иду. Поспать лягу, а то слабость сильная.

— Конечно, ложись. Вообще старайся меньше ходить, больше лежи. Ладно, я побежала. А то у нас тут аврал. Пока, целую. Люблю тебя!

— Я тебя тоже!

Немного покрутив в руках мобильный, Стив зашагал по тротуару в сторону дома. Силы покидали с каждым шагом, ноги не слушались, и колени так и норовили подогнуться. К концу второго квартала подходил, опираясь рукой на стену. До дома еще почти километр, чертовский длинный километр. Выбора не оставалось, и он подошел к проезжей части с поднятой рукой. Как того и ожидал, машина остановилась почти моментально, старенькая, со следами ржавчины, вазовская «семерка». За рулем сидел мужчина средних лет, явно гость из ближнего зарубежья. Он неспешно нагнулся через пассажирское сидение и приоткрыл заднюю дверь.

— До Сиреневой семнадцать сколько возьмете?

— Пятьсот рублей, — мужчина говорил с очень сильным акцентом, Стив даже не сразу понял, что он сказал.

— Сколько? Да тут ехать километр, двести максимум.

— Э-э-э. Ну, давай триста, а?

— Да какие триста, я же говорю двести, больше не дам.

— Ладно, садись, поехали.

Закрыв дверь со второй попытки, опустился на просиженное сидение. В салоне пахло табаком и грязным телом. Прохрустев коробкой передач, машина неспешно отъехала от тротуара. Уже через несколько минут остановились возле нужного дома. Стив спешно сунул две купюры водителю и как можно быстрее выбрался из «ароматной» машины.

В квартире сразу растянулся на кровати, давая утомленному организму хоть немного прийти в себя. Сильно болевшие от яркого уличного солнца глаза наконец-то расслабились в приятном полумраке спальни. В таком состоянии он мог сейчас пролежать, наверное, неделю. Каждая клетка тела благодарила за эти мгновения полного бездействия. Наслаждаясь состоянием, не заметил, как провалился в сон.

Проснулся ночью. Первые мгновения не мог понять, сколько сейчас времени и почему так темно. Только посмотрев на экран мобильника, понял, что проспал почти весь день. Дышать тяжело, язык распух и прилип к пересохшему небу. Боль в голове пульсировала в такт биению сердца и усиливалась с каждым движением. Простыня пропитана потом насквозь. От былого чувства расслабления не осталось и следа. Кое-как добравшись до ванной комнаты, согнулся над унитазом в приступе рвоты. Желудок пуст, и его выворачивало горькой пенной с неприятным запахом. Непослушный градусник только с третьей попытки вылез из чехла.

— Черт, какой холодный, — почти закричал, засунув градусник под мышку.

После пронзительного писка, посмотрел на маленький экран.

— Сколько? Не может быть, — Стив, не поверив, еще раз засунул градусник, но тот не врал. Температура действительно была тридцать девять и девять.

Набрав на телефоне номер скорой помощи, услышал короткие гудки. По телефону МЧС сообщили, что все линии медицинской помощи перегружены, внесли обращение в базу и свяжутся, как только будет свободная машина. Положив трубку, понял, что остался один, без помощи государства и какой-либо социальной поддержки. Для него, привыкшего к отлаженному механизму американского общества, это было шоком. Вспомнил инструкции Дез, добрался до аптечки и вывалил на стол все ее содержимое. Быстро выпив таблетку аспирина и парацетамола, натянул теплые носки, тренировочные штаны и плотную кофту. С самого детства помнил, что при температуре надо сильно пропотеть. Достал из шкафа теплое одеяло и накрылся им с головой. Термос с горячим чаем и большая кружка стояли у изголовья кровати, несколько больших глотков, и обжигающая жидкость пролилась по пересохшему горлу раскаленной лавой. Стало невыносимо жарко. Через десять минут кофта прилипла к телу. Сознание начало затуманиваться. То ли температура, то ли общее разбитое состояние давали о себе знать. Но толком так и не уснул. Тягучий полубред размывал границы реальности. Слышался гул множества голосов вокруг, непонятные обрывки сна, где он должен что-то делать и никак не успевает. Тело вздрагивало и находилось в напряжении. В некоторые моменты понимал, что это сон, и пытался проснуться, но никак не мог выбраться из липкого забвения. Удалось открыть глаза, но окончательно сознание к нему не вернулось, и, осмотрев комнату вокруг, он провалился обратно.

25 июня

7.12 по московскому времени.

Проснулся ранним утром. Одеяло и простыня скомканы, как будто на постели боролись. Одежда намокла и противно прилипла к телу. Но ночные муки не прошли напрасно — жар спал, и, в общем, чувствовал себя намного легче. Жажда и сухость во рту остались, слабость почти такая же, но в остальном самочувствие улучшилось. Стянув мокрую одежду и бросив ее в корзину для белья, Стив вытерся влажными салфетками и одел сухое. Принимать душ не рискнул, боялся вызвать повышение температуры, вторую такую ночь не переживет. Аппетит отсутствовал, через силу запихнул в себя несколько бутербродов с чаем. Утренняя доза лекарств — несколько разноцветных таблеток и кружка горячего «Терафлю» — обязательная процедура еще на несколько дней. Отписался Дез о том, что стало легче, подождал ответа. Но галочки так и не окрасились синим цветом. Скорее всего, занята на практике.

Забрался в кровать и, укрывшись одеялом, достал ноутбук. Небольшой рейд по страницам социальных сетей. У многих друзей стояли статусы о болезни, ленты забиты постами о зараженных родственниках и друзьях. Масштаб уже походил на эпидемию. Давно не видел, чтобы столько людей одновременно болели. Заинтересованный, полез на новостные сайты. Заболевание распространилось не только в России, информационные агентства зарубежных стран вещали об огромном количестве заболевших, перевалившем за миллионы. Уже был создан сайт с мировой статистикой по заболевшим и умершим. Половина инфицированных скончалась на второй день после заражения, и с каждой минутой число смертей постоянно увеличивалось. Правительства Израиля, Англии, Германии, Таиланда и Кореи ввели режим чрезвычайной ситуации и закрыли границы. Мелькали ролики с людьми в костюмах химической зашиты. Но еще ни одна страна не смогла определить, что является источником заболевания. Так же многие информационные ресурсы сообщали о небесной аномалии, и кто-то уже пытался связать пандемию с этим явлением.

Достав мобильник, набрал телефон Дейзи.

— Дез?

— Я видела твои сообщения, просто не успела ответить. Рада, что тебе лучше. Как чувствуешь себя?

— Температуры почти нет, но слабость ужасная, пить хочу постоянно. Ты как?

— Всю ночь не спала. Всех студентов с меда притащили помогать. Больных очень много. Вчера приезжали из администрации. Говорят, много смертельных случаев, в школах и колледжах карантин объявили. Ты Сью помнишь, которая с Ноэлом встречалась?

— Конечно, а что?

— Она вчера умерла, прямо в больнице. Сильная дегидратация, не выдержали сосуды в голове. У нас уже пол универа болеет, — голос девушки почти срывался на плач.

— Ты себя как чувствуешь?

— Нормально, устала только очень, ноги натерла. За тебя очень боюсь! У тебя же там вообще никого нет! Совсем один в чужой стране! — не удержавшись, Дез заплакала.

— Не бойся. Я уже пошел на поправку. Может, попробуешь остаться дома и не ходить в больницу? Эта инфекция, судя по всему, очень заразна.

— Я не смогу просто оставить людей без помощи. Я же будущий медик. Если все врачи сбегут, боясь заражения, кто остановит инфекцию?

— В интернете прочитал, заражение набирает масштабы эпидемии. Твои родители сейчас где?

— Вчера звонили, уехали за город. Как и ты, предлагали поехать с ними, я отказалась. Переживают за тебя.

— Зря отказалась, я теперь буду сильно волноваться. Понимаю твое рвение, но и о себе нужно подумать.

— Не переживай так. Нам выдали средства защиты. Провели вакцинацию, правда, не знаю от чего, так как патоген не выявлен. Мы проходим медосмотр по два раза в день. Все будет хорошо!

— Дез, пожалуйста. Тебе потом кто поможет, если заболеешь? И за родителями присмотреть надо. Если все происходящее усугубится, я возьму отпуск без содержания и прилечу. Прошу тебя, езжай к родителям. Хотя бы ради меня.

— Я подумаю над этим, когда немного разберемся с потоком поступающих больных. И если ты обещаешь прилететь…

— Я обещаю! Только уезжай как можно скорее!

— Хорошо, только поговорю со своим куратором. Придумаю что-нибудь. Ладно, про лекарства не забывай, хотя не знаю, помогают они или нет. Люблю тебя!

— Береги себя! Я тебя тоже!

Стив положил трубку и уставился в окно. Дейзи удалось успокоить, но кто успокоит его? Прекрасно понимал, что прилететь в ближайшее время не сможет. Сегодня-завтра США или Россия закроют границы. Но ничего не мог с этим сделать.

Ближе к вечеру стало намного легче, проснулся зверский аппетит. Весь день пролежал в кровати, то проваливаясь в сон, то в легкой полудреме. Холодильник, как всегда, почти пуст, готовить не особо умел и чаще заказывал еду или перекусывал по пути с работы. Открыв в телефоне приложение доставки, решил попробовать заказать, возможно, еще какие-то рестораны продолжали работу. Но затея обернулась неудачей: многие номера просто молчали, на некоторых был включен автоответчик, который сообщал о временном закрытии. Придется идти в магазин.

Выйдя на улицу, сощурился от яркого солнечного света и посмотрел на небо. Все такое же фиолетовое. Ничего не изменилось, тот же сиреневый оттенок по всему небосклону, более насыщенный к горизонту и легкий рядом с солнцем. Людей на улице нет. Стив, привыкший к шуму мегаполиса, даже удивился наступившей тишине. Ни одного человека, где-то далеко слышен вой скорой, рядом на дереве щебечут птицы, ни гула сотни машин, ни гомона людской толпы. Прямо как в загородном доме его родителей.

Магазин находился всего через три дома, так что идти недалеко. На парковке перед зданием пусто, как и везде, только возле самого входа пара человек рядом с кучей тележек. Как только подошел к магазину, один из стоявших повернулся и осмотрел с головы до ног.

— За продуктами? — мужчина лет сорока в форменной жилетке магазина достал изо рта сигарету и помял ее в пальцах.

— Да. Работаете? — Стив почувствовал укол страха, и замялся на месте.

— Почти. Заходи, бери, то что нужно. Только не наглей, бери столько, сколько унесешь и только необходимое, алкоголь не больше пары бутылок. Просто бери и топай домой, — мужчина прокашлялся, чтобы продрать пересохшее горло, вид у него явно болезненный.

— Карты банковские работают?

— Какие карты? Я же тебе сказал, просто бери и проваливай. Ты по-русски не понимаешь? Хотя, судя по акценту, точно не понимаешь, иди быстрее, — работник магазина указал на дверь рукой и отвернулся в другую сторону, закуривая новую сигарету.

Стив осторожно прошел мимо и зашёл в торговый зал. На кассах никого, ни покупателей, ни кассиров. В зале всего двое, спешно набирающие в тележки продукты. Парень лет двадцати и женщина за сорок. Молодой человек еле тащился за тележкой, с трудом переставляя ноги и снимая продукты с полок. Женщина сверила безразличным взглядом и продолжила наполнять корзинку. Стив взял пластиковую корзину на колесах и пошел вдоль рядов.

— Бери лучше те, что долго хранятся. А то молодежь набирает алкоголь, мясо и колбасы, а потом помрут с голоду, — сказала она, как только с ней поравнялся. — Вот посмотри на него, — женщина кивнула на юношу, — он уже одной ногой в могиле, а все думает о своем желудке. Я знаю, о чем говорю. У меня сегодня утром дочь и муж умерли. Дома. Скорая не приехала.

Стив не поверил услышанному. Женщина, как ни в чем не бывало, стояла у полки с макаронами и выбирала себе пачку спагетти, никак не показывая своё горе.

— А вчера умерла мать, — продолжила она. — Так что это неизбежно, никто не выживет. И вот представь, ты умер и лежишь в квартире, где полный холодильник еды. Рано или поздно она начнет портиться, и всю квартиру наполнит запах гнили и смешается с запахом твоего трупа. Я не хочу разлагаться в квартире одновременно с куском мяса.

— Можно вылечиться, мне вот уже намного лучше.

— Это пока. Моим тоже сначала стало лучше, но потом началась рвота. Они потели, мочились под себя и постоянно просили пить. Так что ты не радуйся, все равно умрешь.

Стив отошел подальше от женщины, продолжающей разговаривать с собой.

«У нее просто шок, она не понимает, о чем говорит. Все не так страшно, если бы было как она говорит, то уже давно бы ввели полный карантин и изоляцию», — подумал про себя.

Быстро закинул в корзинку бутылку молока, пачку сосисок, упаковку хлеба для тостов, пачку яиц, потом, вспомнив слова женщины, взял несколько коробок каш, макароны и консервы. Добил до верха бутылками воды, чаем, кофе и сахаром. У самого входа понял, что до дома столько продуктов не донесет, тело еще слишком слабо — не отошло от инфекции. Мужчина на выходе заметил его через стеклянную дверь, посмотрел секунду и указал в сторону одной из тележек. Стив перегрузил в нее продукты и вышел на улицу.

— Я обязательно верну.

— Не утруждайся, просто иди.

Молча покатил тележку, оглашая всю улицу стуком пластмассовых колес. В квартире переложил продукты в холодильник и сел за стол. Произошедшее в магазине никак не укладывалось в голове. Женщина, больной парень, пустой магазин, и бывший работник, раздающий продукты. Так не должно быть. Система жизненного уклада в голове начала ломаться. Притащил из спальни ноутбук и полез на новостные сайты. Ситуация менялась очень стремительно, ни одна страна не была готова к такому стремительному темпу заражения. Люди, охваченные паникой, устраивали забастовки и восстания. Ряд государств охватила волна протестов. Зараженным оказалось более половины населения, с процентом летальных исходов больше пятидесяти. Шкала смертельных случаев пугала, устремившись на графике вертикально вверх. Россия закрыла границы, как и большинство стран мира. Но это единственное, что правительства успели сделать, парализованные нехваткой персонала на основных постах, болезни было все равно на социальный статус. Новостные агентства прекращали работу одно за другим, авиасообщение свернулось полностью по всему миру после нескольких случаев авиакатастроф. Остановились все локальные войны и конфликты, людей больше волновало собственное выживание, чем глобальные идеи. В городах начали бушевать пожары, но на вызовы никто не приезжал. Человечество оказалось бессильно против молниеносного вируса. Эпидемию невозможно остановить или сократить темп её развития. Никто не знал причину заболевания, нулевого пациента нет, вспышка началась почти одновременно по всей Земле. Спустя всего день уже не скрывая сообщали, что пандемия связана со сменой цвета неба. На одном сайте религиозные фанатики объявили апокалипсис и назвали фиолетовый цвет — новой казнью Египетской.

Стив откинулся в кресле и обхватил голову руками. Волосы по всему телу встали дыбом, живот сковало страхом.

Чуть придя в себя, взял телефон и, подойдя к окну, набрал номер Дез. Она долго не отвечала, только на третий вызов услышал её голос.

— Стив, — девушка тут же сорвалась в плач. — Стивен, почему ты так далеко, почему…!

— Дез. Что случилось? Как ты?

— Она умерла, сегодня. Мама умерла. Позвонил отец. Ему тоже плохо, он болен. Я бросила практику. Еду к папе. В больнице просто ад. Мертвых уже складывают в палатах. Что вообще происходит? За что все это? И почему тебя нет рядом? — она кричала во все горло, срываясь в истерику.

— Любимая, я… — он не знал, как успокоить девушку и что ей сказать. — Я постараюсь прилететь, как только смогу.

— Да как ты прилетишь? Самолеты не летают. Границы закрыты. Ты застрял хрен знает где! А что мне тут делать без тебя? А если с отцом что-то случится? — Дез никак не могла успокоиться и начала рыдать. Её громкие всхлипы резали как ножом, он просто молчал и слушал, как его девушка плачет на другом континенте, и ничего не мог с этим сделать. Через пару минут плач прекратился, и Дез продолжила дрожащим голосом. — Прости, я сорвалась. Столько всего случилось, я не справляюсь. Ты всегда говорил, что я сильная, но сейчас не справляюсь. Мама… Ты нужен мне, очень нужен. Понимаю, что ты далеко, и мы ничего не можем с этим сделать. Очень за тебя переживаю. Как себя чувствуешь?

— Уже лучше. Весь день отлеживался. Сейчас ходил в магазин. Там продукты бесплатно раздавали.

— Я рада, что тебе лучше, — Дейзи почти успокоилась, лишь изредка тихо всхлипывала. — У нас тоже людям еду с машин кто-то раздавал. Полиции почти нигде нет, скорые не успевают. Я еду к родителям, поехала сама. Дороги пустые. Мне очень страшно.

— Смотри осторожно за рулем. Держи в курсе, что и как. На большие магистрали лучше не лезь. Как приедешь к родителям, напиши. Запасов еды там хватит надолго. Лучше будь пока там. Никуда не выезжай. Надеюсь, с твоим отцом все нормально.

— А ты что будешь делать?

— Набрал продуктов, буду сидеть дома. Надеюсь, правительства что-нибудь предпримут. Недели на полторы еды точно хватит, если экономить, то на две. К этому времени должно уже все решиться. Не переживай за меня, все будет хорошо. Как только все закончится, сразу же прилечу.

— Хорошо. Люблю тебя и скучаю.

— Я тоже. Переживаю за тебя очень. Я бы все отдал, чтобы быть сейчас рядом.

— Ладно, я поеду, а то остановилась прямо на трассе. Жутковато здесь. Пиши чаще!

— Ты тоже пиши, обязательно, как приедешь — позвони!

Стив положил трубку и еще долго смотрел на экран смартфона. Гнетущее чувство беспомощности сдавило грудь и начало щипать глаза. Что бы немного отвлечь себя, попробовал позвонить Мише, единственному другу в России, но его телефон молчал. Теперь точно остался здесь совсем один.

Глава 5 Марк

16 июня

Москва.

В комнате стоит полная темнота, несмотря на то, что за окном ярко светило солнце. Лучи не могут пробиться сквозь черную пленку, плотно закрывающую стекла. От духоты все тело Марка покрыл липкий пот, воздух походит на густой кисель — вязкий, тягучий, пропитанный кислым и затхлостью. Он сидит в кресле у монитора. В глазах отражается беспорядочный видеоряд сводок новостей: аварии, убийства, теракты. Из всплывающих внизу экрана предложенных роликов выбирает самые жестокие и зверские. Лицо застыло как восковая маска, только зрачки хаотично бегают по экрану. Секундные перерывы на загрузку очередного видео вызывают приступ ярости, подталкивая схватить монитор и запустить его в стену. Картины насилия на время успокаивают и прогоняют образы из головы.

Он не спал уже почти неделю. Лекарства кончились, последнее время они почти не помогали. Из квартиры не выходил и того дольше. Понимал, что набросится на первого косо посмотревшего человека. Да и закрытая снаружи дверь никуда не пустит. Сотовый дней пять назад утопил в унитазе — назойливый брат названивал каждый час, сильнее раздражая. Холодильник давно пуст, есть вообще не хочется. Никто не приезжал дней десять, и ему это нравилось, никто не поучает, не заставлят есть и принимать лекарства. Он проснулся, пелена меланхолии от таблеток пропала, и тело наполнила жажда действий. Надо что-то сделать, срочно предпринять, нельзя просто сидеть на месте. Подскочил с кресла и начал нарезать круги по комнате. Совсем тихо, в глубине сознания, жалобный голос просил успокоиться и связаться с родственниками, но он усердно игнорировал мольбы.

— Сделать, срочно… потом не смогу… не получиться… не дадут! — твердили пересохшие губы.

Зазвенел дверной звонок, больно ударив по ушам.

— Марк! Открой, я знаю ты тут! Открой немедленно, — в дверь несколько раз сильно ударили.

Всё-таки вспомнили. Голос Германа. Странно, что приехал именно он — младший брат. Обычно за ним смотрел Алик.

Марк метнулся на кухню и выдернул столовый ящик. По полу с глухими щелчками посыпались пластмассовые ложки. Ни ножей, ни вилок. Никакой стеклянной посуды. Воспаленный мозг искал в любом предмете средство нанесения увечий, но не находил.

Вывернул все полки на кухне, выкидывая на пол пустые коробки и пластиковые банки. Весь пол засыпало макаронами, крупами и упаковками от продуктов. Ничего. Марк от злости оторвал дверцу от висящего шкафа и швырнул в окно. Гулкий стук и деревянный прямоугольник отлетел обратно, чуть не пробив ему голову. Алик позаботился обо всем, даже стекла — бронированные, его не разобьешь на осколки и не выбьешь собой в попытке сброситься. Забежал в ванную, схватил зеркало со стены и ударил об угол раковины. Зеркало отпружинило и выпрыгнуло из рук. Пластик. Никакого стекла и железа. Ничего. Из коридора доносятся крики брата и глухие удары в дверь. Когда отчаяние почти полностью охватило разум, на глаза попалась бритва со съемными кассетами. Четыре тонких металлических лезвия. Схватив её, отцепил пластиковый верх и попытался разломать руками, но в истощенном теле не хватило сил. Зажав в зубах, начал вырывать лезвия, разрезая пальцы. Одна тонкая полоска с трудом поддалась, остальные три глубоко врезались в губы. С остервенелой улыбкой на лице начал кромсать тонким лезвием руки, и без того покрытые шрамами. Кровь рубиновыми брызгами падала на белоснежный кафель и раковину.

Входная дверь вылетела с громким треском, в квартиру вбежал Герман с другом.

— Быстрее на кухню, — Брат Марка указал направление спутнику, направившись в противоположную сторону, к закрытой двери в ванную комнату.

Открыв дверь первое, что бросилось в глаза — тонкие полосы алых капель, покрывающие стены и сантехнику контрастными росчерками. Сгорбив спину, брат сидел на полу и тонким, почти невидимым лезвием резал запястья, превращая их в кровавое месиво.

— Гриша сюда! Быстрее! — Герман кинулся к калечившему себя и повалил его на пол.

Марк попытался вырваться, но смог лишь дернуться, последние силы покидали вместе с вытекающей кровью. Слезы потекли ручьями, он тихонько захныкал, как маленький ребенок. Герман ввел успокоительное внутривенно и посмотрел на застывшего в дверях друга.

— Принеси бинт, в зале под телевизором лежит.

Через пятнадцать минут они вытащили бессознательное тело из подъезда и уложили на заднее сидение, укутав в одеяло.

— Когда он проснется? — Спросил Гриша, усаживаясь на пассажирское сидение.

— Где-то часа через два, не переживай, доедем спокойно. Блин, вот говорил же мне Альберт, что раньше приехать надо было. Не воспринял его слова в серьез, думал Марк уже на поправку пошел. Еще эта командировка, теперь проблем не оберешься. Врачи опять его в клинику упекут, а ему нельзя туда, он там окончательно свихнется, — Герман откинул голову на подголовник, закрыл глаза и тяжело вздохнул. — Алик в больнице, почки прихватило, не смог приезжать и проведывать. Неизвестно, когда выйдет. Теперь все на мне, а я не вывезу один.

— А часто с Марком то вообще? — Гриша кивнул в сторону спящего.

— Раньше такие приступы было чаще, почти каждый месяц. Но последний год вроде успокоился. Лекарства помогали, и Алик от него не отходил, каждый день приезжал.

— Не думал, что все так серьезно. Помню после смерти Миры и всех тех событий, ты говорил, что он заболел. Хотя после того, что вы пережили, немудрено свихнуться.

— Рот закрой и думай, что несешь, — Герман бросил яростный взгляд на друга, включил передачу и выехал со двора.

До больницы ехали молча. Почти на подъезде Герман позвонил лечащему врачу — Сергею Петровичу. Возле приемного покоя уже ждали санитары с каталкой. Сергей Петрович стоял чуть позади санитаров, нервно потирая подбородок.

— Здравствуйте. Как его состояние? — врач протянул тонкую жилистую ладонь.

— Пока под успокоительным, еще около полутора часов будет спать.

— Как же вы так не уследили? Большой перерыв в приеме лекарств? — Сергей Петрович помог санитарам аккуратно переложить Марка из машины на каталку.

— Около недели, может чуть больше. Альберт дней шесть назад слег с камнями в почках. Меня не было в городе — командировка. Позвонить, попросить кого-нибудь присмотреть не догадался, надеялся, что он окончательно пошел на оправку. Как его состояние?

— Множественные резаные раны, большая кровопотеря. Сначала в хирургии будет, потом переведем к нам в отделение. Назначу новый курс лечения. Позвоню через неделю, советую еще раз обдумать мое предложение по поводу постоянного лечения в клинике. Он может быть опасен для себя и окружающих.

— Сергей Петрович, Альберт вам уже говорил — Марк будет жить дома. Я больше такой ошибки не допущу. Он мой брат и в клинику его не отправлю. В чужом месте, среди незнакомых людей будет только хуже. Знаю, проходили.

— Ну, смотрите. Один раз он может натворить что-нибудь такое, о чем вы будете жалеть всю жизнь.

— Не натворит, мы будем намного внимательнее. Ладно, позаботьтесь о нем. Если будут дополнительные расходы, просто позвоните. Приеду послезавтра, навестить.

— Бесполезно. Ближайшие пять-шесть дней он будет постоянно спать. Надо дать зажить ранам и восстановить истощенный организм, по этому будем держать под седативами. Он же не ел почти ничего, голодом себя морил.

— Хорошо. Если что, звоните.

Герман закрыл за собой дверь, и серый внедорожниктихо выкатился за ворота больницы.

Сергей Петрович поднялся в хирургическое отделение, где два врача работали над новым пациентом.

— Сколько еще?

— Не меньше часа. Почти семьдесят швов, глубоких порезов нет, связки и сосуды целы. Но попотеть придется. Особенно над губами.

— Постарайтесь быстрее. Успокоительное скоро перестанет действовать. Как только закончите, везите его к нам.

— Хорошо. Сразу позвоню, как закончим.

Сергей Петрович согласно кивнул и поднялся в кабинет. Достав с полки толстую папку с личным делом Марка, он опустился в кресло и помассировал виски. С фотографии приклеенной на жёлтую обложку смотрел совсем молодой парень с живыми глазами. Таким Марк Сахаров был четыре года назад. Сергей знал его семью уже не один десяток лет. Сахаров старший — успешный врач-кардиолог, заведующий отделением одной из крупнейших больниц в городе, мать — преподаватель в университете, четверо детей: Альберт, близнецы Марк и Мира, младший Герман. Семейная идиллия. Каждый поход в гости возникало чувство, что рекламные ролики с образцовыми семьями снимали именно с этого примера идеального домашнего очага. Близнецы были просто неразлучны: один детский сад, один класс, один курс в институте. Любили одни фильмы, музыку, книги, и порой казалось, что брат с сестрой думали одинаково. Дальнейшие события, которые привели к столь печальной развязке, знал не понаслышке: семье пригодилась его медицинская специальность — психиатрия. На втором курсе Мира встретила молодого человека, быстро закрутился бурный роман. Поначалу Марк спокойно воспринимал избранника сестры, но со временем понял, что уж очень разные у них взгляды на жизнь. Возлюбленный Миры любил шумные вечеринки, не чурался наркотиков и длительных запоев. Марк опасался, что сестра тоже пристрастится, это послужило причиной частых ссор с ее избранником и самой Мирой. Взаимопонимание и единомыслие канули в лету. Как выяснилось позже, молодой человек Миры, находясь под действием препаратов, пару раз угрожал девушке. До рукоприкладства дело не доходило, хотя возможно сестра просто прикрывала любимого от гнева братьев, но Марк был категорически против такого отношения к сестре, а Мира защищала любимого всеми путями, не понимая, что часто любовь играет злую шутку, одевая на влюбленных розовые очки. Она начала врать брату и семье, скрывать встречи с парнем, говорить, что уходит к подругам, готовиться к экзаменам, искала любой предлог, чтобы провести время с любимым, даже несмотря на запреты. Однажды вечером Мира не вернулась домой. Ее искал до утра, пока в безлюдном и глухом районе парка не нашли тело. Нашел Марк, которого тащило в это место предчувствие. Его целый час не могли оттащить от мертвой сестры. Он молча держал ее за руку и ничего не говорил, просто смотрел стеклянными глазами. Медэкспертиза установила, что перед тем как задушить, девушку изнасиловали. Улики указывали на то, что преступление было совершено двумя подозреваемыми. Ни свидетелей, ни подозрительных, словно кто-то постарался, чтобы следствие свернули. Но Марк знал, кто был преступником. Сердце матери не выдержало потери, попала в больницу с приступом. Не дожила даже до поминок дочери. Весь профессионализм Сахарова старшего не помог спасти жену, что сильно подорвало его здоровье, как ментальное, так и физическое. После похорон матери пропал Марк. Утром, когда уехали последние гости, Альберт зашел разбудить брата, но увидел аккуратно заправленную постель. На поиски поднялся весь квартал, но безрезультатно.

Через два дня в главном отделении полиции раздался звонок, голос в трубке сообщил о двойном убийстве и указал адрес. Прибывшие на место преступления оперативники убойного отдела обнаружили два ужасно изуродованных тела и Марка с отрешенным взглядом. Он сидел рядом с трупами, царапая кончиком ножа залитый кровью пол. В изувеченных телах опознали парня Миры и его друга. Марк не сопротивлялся, когда его загрузили в машину и увезли в СИЗО. Альберт с Германом добились возобновления дела, и по генетическим материалам подтвердилось — Миру убил и изнасиловал её бывший парень вместе с товарищем. Адвокат защиты Марка, после долгих медицинских экспертиз, убедил судью в наличии тяжелого психологического расстройства, так же смягчающим обстоятельством явилось состояние аффекта. Близнеца поместили на принудительное лечение. Через год с лишним, благодаря стараниям Сергея Петровича, перевели из клиники закрытого типа для преступников в обычную. Но это был уже совсем другой человек. От прежнего улыбчивого юноши не осталось и следа. Холодный взгляд безучастных глаз, полное отрешение и резкие вспышки тяги к насилию. Маниакально-депрессивный психоз с суицидальными наклонностями. После полугода интенсивной терапии состояние улучшилось: начал немного разговаривать, адекватно оценить обстановку. Альберт забрал брата в родительскую квартиру, где первое время присматривали вместе с отцом. Но глава семейства не мог оправиться от тяжелой потери и потух на глазах. Никто толком так и не смог объяснить причину смерти. Похоронили известного кардиолога рядом с женой и дочерью. Марк первое время проводил на кладбище по несколько часов в день. После смерти отца опять перестал разговаривать, состояние ухудшалось каждый день. Альберт продал родительскую квартиру и купил отдельную, для Марка, оборудовав её с учетом заболевания брата. С тех пор Сергей Петрович видел близнеца, только проводя осмотр и выписывая очередной рецепт.

И вот он опять здесь. Точнее то, что от него осталось: худой, бледный человек с воспаленными глазами и запавшими щеками, покрытый шрамами от сотен порезов. Да и человек ли. От сознания остались только клочки и обрывки.

От размышлений Сергея Петровича оторвал телефонный звонок.

— Алло, Сергей, это из хирургии, Марка Сахарова уже забрали. Постарайтесь проследить, чтобы он не повредил швы.

— Хорошо, спасибо за работу.

Из коридора послышалось постукивание колес каталки, и он вышел из кабинета. Проводив санитаров до одиночной палаты, где близнеца переложили на специальную кушетку, закрыл за собой дверь и тяжело вздохнул. Подойдя к койке, застегнул фиксирующие ремни на руках и ногах и протер локтевой сгиб, чуть выше свежей перевязки, спиртом. Марк даже не вздрогнул от укола. Глаза плотно закрыты, только губы чуть подрагивали, будто он пытался что-то сказать. Врач еще раз посмотрел на пациента и молча вышел из палаты.

* * *

Темно и тихо. В голове точно так же, полный эмоциональный штиль. Бессвязные обрывки мыслей плавно летали в подсознании. Воспоминания, мечты, фантазии, сожаления. Одна картина сменяла другую, не оставляя за собой какого-либо отклика. Он — просто зритель, без тела, без чувств, без эмоции. Его физическая оболочка лежит где-то далеко, не здесь, прикованная ремнями к больничной кушетке. Он созерцает хаотичную киноленту, срежиссированную затуманенным подсознанием. Лишь изредка, короткой вспышкой, подобной двадцать пятому кадру, видит палату своими глазами с воспалёнными, слипшимися от постоянного сна веками. Видит медсестру, которая ставит новую капельницу и вводит препараты через катетер на руке. Далеким эхом зуда отзываются заживающие шрамы на руках, но ощущение тут же угасает, не давая до конца понять, реально это или всего лишь еще один эпизод сна. Он не знает, сколько времени прошло — час, день, месяц. Он не хочет есть, пить, в туалет. Он лишь наблюдает за видениями, смотрит, слушает и ничего не чувствует.

23 июня. 6.10 по московскому времени

Сергей Петрович стоял у дверей палаты и наблюдал через толстое армированное стекло, как медсестра ставит капельницу. Больной никак не отреагировал на начавший поступать в вены препарат. Седация или, говоря проще, искусственная кома. Организму Марка нужно дать время справиться с заживлением и восстановлением крайней степени истощения. Процесс шел хорошо, молодой организм охотно принимал помощь и быстро шел на поправку, пока не мешало больное сознание. Хотя Сергей Петрович скорее применил бы термин — «искалеченное». Слишком много свалилось на плечи этого парня. Слишком много страдания и боли. Спокойная и счастливая жизнь под крылом выдающегося хирурга Иосифа Сахарова разбилась жестокой трагедией, к которой его незакаленное сознание было не готово. И дальнейшая череда событий все только усугубила.

— Сергей Петрович?

Врач обернулся и увидел своего коллегу.

— Да, Василий Лаврентьевич?

— Я смену принял, можете ехать домой.

— Конечно-конечно, — Сергей Петрович несколько раз кивнул и посмотрел на Марка. — Присмотрите, пожалуйста, за этим парнем повнимательнее, моя личная просьба.

— Без вопросов, — коллега развернулся и направился в сторону ординаторской.

Сергей Петрович вернулся к себе в кабинет, набрал стакан холодной воды из кулера и сделал несколько больших глотков, пытаясь подавить внезапно появившуюся сухость во рту. Безрезультатно. Он набрал еще один и жадно выпил, запрокинув голову. В глаза бросилось утреннее небо за окном странного фиолетового цвета.

24 июня

В палате темно и прохладно. Мерно шумит кондиционер под потолком, нарушая полную тишину. Звукоизоляция в этом крыле больницы идеальная, даже если кто-то из пациентов будет кричать от боли, то в соседней палате не услышат.

Марк почти полчаса рассматривал воду в графине. Пузатый сосуд стоит на столике рядом с больничной койкой, к которой он пристегнут, и словно дразнит его. Покатые стенки отражают светлые прямоугольники занавешенных окон, пряча за собой литр жидкости. Он очень ее хочет. Не пил уже несколько часов. Но звать медсестру через сигнал оповещения нет никакого желания. Достаточно было нажать подбородком кнопку на груди, и она тут же примчится. Услужливая, в белом халате и с маской на лице. Но ему и так хорошо, одному. Вот только жажда мучает. И графин издевается. Демонстрирует, что вот она, внутри, выпячивает бок, дразнясь. Губы саднит, несколько раз провел языком по заживающим швам. Корка еще есть, привкус мерзкий, горький, от заживляющей мази. Руки тоже, наверное, ей намазаны. Их не видно. Во-первых, бинты, во-вторых, не хочется шевелить головой, чтобы медсестра не увидела, что проснулся. Прибежит же, а ему и так хорошо. Но дверь все равно открылась. На пороге стоит мужчина с густой седой шевелюрой и очень знакомым лицом, откуда-то оттуда, извне, но откуда точно, не помнит.

— Привет, Марк, — мужчина, судя по белому халату — врач, подошел к койке и взял историю болезни с тумбочки. — Как ты?

Марк лишь посмотрел на него и отвернулся в другую сторону.

— Уже лучше. Хоть реагируешь. А тело-то, в отличие от тебя, жить хочет. Всего несколько дней, а анализы в норму приходят, воспаления нет.

Доктор глубоко вздохнул. Вид у него, мягко говоря, не очень. Глаза запали и покрылись сеткой капилляров, губы почти серого цвета.

— Прости, давно не заходил. Аврал, каких не помню. Всех врачей на усиление в инфекционную перевели. Да еще и это небо, — мужчина посмотрел в окно, но за плотными шторами ничего не было видно. — Ты же не видел, точно, прости, голова не варит. Послушай, у меня к тебе просьба.

Марк повернулся к врачу. Давно его никто ни о чем не просил.

— Я отстегну ремни, и ты сможешь спокойно ходить по палате. В туалет, к раковине, куда захочешь. Только постарайся без глупостей, дай зажить ранам. Лекарства получаешь нормально, так что приступов не должно быть, но, пожалуйста, не глупи, хотя бы ради своего отца, — Марк чуть вздрогнул. — Я многим ему обязан и именно поэтому ты так важен для меня не только как пациент, но и как близкий человек.

Врач аккуратно расстегнул ремни и помассировал затекшие руки и ноги Марку.

— Хочешь встать?

Сахаров еле заметно кивнул. Врач подсунул руки под спину и помог сесть на край кровати. Марк свесил ноги, чуть покрутил занемевшей шеей, попытался открыть рот, но пересохшие и склеившиеся коркой губы помешали.

— Лучше не надо, — увидев попытку, остановил врач. — Пить хочешь?

Набрав из графина стакан воды, мужчина опустил в него соломку и протянул пациенту. Марк чуть приоткрыл уголок рта и сделал несколько осторожных глотков, искоса посматривая на графин.

— Я не смогу приходить так часто, как в эти дни. Пообещай, что все будет нормально? — Врач пристально посмотрел и, не дожидаясь ответа, продолжил. — Попросил сестер быть как можно деликатнее, по пустякам беспокоить не будут. Скоро принесут ужин, все жидкое, сможешь так же, через трубочку. Прописал новый экспериментальный препарат, он пока только на стадии проверки, официально его нигде нет, но я уверен в безвредности и эффективности. Станет лучше. Только, пожалуйста, не пропускай приемы, и не бросай, нужно пропить весь курс. Ладно, извини, мне пора идти.

Закончив, врач ушел из палаты, тихо прикрыв за собой дверь. Марк посмотрел на примятую постель. От врача пахло теплом. Теплом и чем-то хорошим, глубоко из детства. Он не жалел его, как все, он просто хотел, чтобы ему было лучше. И несмотря на иглы, разрывающие сознание изнутри — иглы злости, агрессии, криков и боли, ему не хотелось расстраивать врача. Не сейчас, можно дать себе волю потом, чуть-чуть потерпеть.

Спустя полчаса медсестра принесла поднос с ужином. Осторожно оставила еду, посматривая на спокойно сидящего пациента. В ее глазах читался страх.

Все аккуратно упаковано в непроливающиеся бутылки с трубочкой. Марк приложил одну к губам. Теплое, не горячее. Соленое, но не сильно, и даже вкусное. Вроде картофельное пюре, но еще с чем-то, может, мясом. Желудок радостно заурчал, и он прижал руку к животу, испугавшись внезапного звука. Осилил только половину ужина, остальное оставил на столике.

С трудом встал и осторожно прошелся вокруг кровати. Правая рука на простыне, потом на оголовье, опять на простыне, стена, разворот, и теперь уже левая рука на простыне, и так несколько раз. Предплечья почти не болят, но сильно чешутся. Он не видит, что под бинтами, судя по ощущениям, вся кожа покрыта сотней маленьких черных стежков. Немного расходившись, осмелился подойти к окну. Где-то за зданиями солнце уже успело опуститься за горизонт, но еще освещало большую часть фиолетового неба.

25 июня

Почти весь день бродил по палате один. Утреннего обхода не было, что нарушало обычный регламент. Завтрак принесли вовремя. На удивления для себя, поел. Через полчаса после еды принесли лекарства. Марк долго думал, рассматривая несколько белых таблеток и оранжевую капсулу, которые сиротливо лежали в ладони, но потом все же выпил. Захотелось спать, несмотря на то, что всю ночь проспал как убитый. Лег у окна на пол, стянув туда одеяло и подушку. Звук открывающейся двери разогнал сон: медсестра принесла обед. Она аккуратно растормошила за плечо, указала на поднос с едой, забрала то, что осталось от завтрака, оставила новую порцию пилюль и ушла. Вид у нее болезненный, как у человека, не спавшего несколько дней. Ел не спеша, долго гоняя по рту жидкую пищу. Банальные и привычные вкусы играли новыми красками, уже не помнил, когда последний раз обращал внимание на вкус. Губы саднило, не обращал на это внимания, боль нравилась. Хотелось снять бинты с рук, перевязку утром не сделали, и они сильно чесались. Воображение рисовало тысячи опарышей, которые копошились в его загнившей плоти и прогрызали свои ходы между мышцами и сухожилиями, отравляя тело отходами жизнедеятельности.

Врач пришел только под вечер, новый, незнакомый. С ним пришла медсестра. Тазик, пузырьки с мазями, стойка для капельницы, бинты. Вспомнили. Надеялся, что про него забыли. Жаль. Одному хорошо. Доктор с усталым лицом попросил прилечь на кровать. Осмотрел глаза, швы на лице, задавал вопросы, на которые Марк лишь кивал. Медсестра суетилась, делая перевязку. Надрезала ножницами бинты и попыталась их осторожно снять, но кровь давно высохла, застывшая корка пристала к ткани. Бинты отрывались с легким хрустом, натягивая за собой швы. Марк чувствовал каждую ниточку, как они впивались в еще совсем свежие отверстия в коже и тянулись вслед за бинтами, надрывая только начинающие заживать раны. Медсестра не остановилась и не спросила, как он себя чувствует. Чувствовал он себя нормально, ему даже хорошо. Боль отрезвляет. Она возвращает твое сознание в физический мир. Связывает душу и тело и делает это сильнее, чем любовь и удовольствие. Боль кричит тебе, где бы не летал твой разум, что организм все еще здесь, в физическом мире.

Закончив перевязку и осмотр, врач с медсестрой ретировались из палаты, вернув приятное одиночество. Уходили спешно, даже бинты снятые забыли убрать. Может, работы много. Пусть будет еще больше, может, тогда оставят одного.

Вечером никто не пришел. Ужин не принесли. Есть не хотелось, но такое нарушение режима удивляло. Привык, что в больницах всегда четко следуют расписанию. После того как село солнце, забежала медсестра, оставила упаковку кефира и несколько глазированных сырков. Кефир и сырки. Сладкие. Такое ему в больницах еще не давали. Как будто кто-то сказал его больше не кормить, но медсестра сжалилась, сбегала в магазин и купила первое, что попалось.

Марк развернул один сырок и начал есть его маленькими укусам, долго-долго разжевывая. Когда покончил с ним, заметил, что пальцы покрылись расплавленным шоколадом. Вспышкой в мозгу возникла идея. Он снял простыню с кровати и растянул на полу, прижимая разные края мебелью и стойкой для капельницы. Распаковав все сырки, снял с них шоколадную глазурь и осторожно сложил в ладонь. Когда коричневая масса немного растаяла, Марк обмакнул в нее палец и опустил его на белоснежную поверхность простыни. Получился красивый штрих с мягким градиентом. Ему понравилось, и он начал рисовать. Сидел, сильно сгорбив спину, с головой уйдя в процесс. Даже первые лучи солнца за окном не отвлекли.

Закончив, встал с пола и осмотрел результаты работы. С простыни на него смотрела Мира. Искажённая, со сломанными линиями и пропорциями, но эта была она. Те же глаза, та же родинка под левым глазом, тот же задумчивый и слегка отстраненный взгляд. Марк залез на кровать с ногами и долго рассматривал свое творение, каждый изгиб, каждый штрих. Он скучал. Очень сильно скучал. Слышал раньше про связь между близнецами, но в их случае это была не просто связь. Он почти всегда знал, какое у сестры настроение, за сколько километров бы она не была, мог просто прийти к ней, и она всегда знала, что нужно сказать брату и как поддержать. Делился с ней абсолютно всем, даже более откровенным, чем люди пишут в свой личный дневник. Они жили друг другом. Если кто-то узнавал что-то новое, то тут же сообщал. Их жизненный опыт был богаче в два раза, чем у других, воображение в два раза сильнее, и жизнь в два раза ярче. Но когда она умерла, умер и он. Его не стало. Он не умел жить сам и не хотел. Каждую минуту разрывался от желания сказать что-то сестре, поделиться, или спросить. Каждую гребанную минуту. И каждая минута причиняла боль. Нет, не ту боль, которую к тому времени уже полюбил, не физическую. Другую. Тупую, тяжелую. Которая вбивает в грудь кол и начинает накручивать на него душу, вырывая ее из тела.

И вот она сейчас смотрит на него, неправильная, изломанная, но это она. Марк почувствовал, как губы пронзила режущая боль. Облизнул их. Соленые. Понял, что плачет. Тихо, без всхлипов, просто безмолвные слезы текут по лицу.

26 июня

Утром разбудила открывшаяся дверь. В палату вошел человек в простой одежде: джинсы, серая футболка с пятнами пота подмышками и на спине. Явно не врач. Посмотрел на лежащего пациента безучастным взглядом, поставил на пол упаковку пластиковых бутылок и пару пакетов. И ушел. Даже свет не включал. Марк нехотя приподнялся с кровати. Руки резанули натянувшиеся швы. Хрустнула запекшаяся кровь под бинтами. Сел на край кровати. Голова пустая. Никаких мыслей. Полный штиль. Только тишина звенит в палате. Непривычно тихо. Обычно в это время в больнице идет обход, по коридору катают пациентов на процедуры или тележки с препаратами и стойки капельниц. Но сейчас — тихо. Очень. Даже вода не шумит по трубам. Только фиолетовый приглушенный свет из окна.

Марк подошел к пакетам и пихнул их ногой. Из целлофановых недр выпала пачка сосисок, кусок сыра и еще что-то съестное, но он так и не понял что. Желудок предательски заурчал. Чуть склонил голову и посмотрел на продукты. Осторожно нагнулся вниз, поднял пачку сосисок, прохладную и покрытую каплями испарины. Ножа нет, пришлось разорвать упаковку зубами. Солоноватая жидкость из пачки попала на заживающие порезы. Приятно защипало. Сорвал оболочку с сосисок и осторожно, не открывая рот широко, съел три штуки. Бутылка минералки с трудом поддалась, и рот наполнился мириадами соленых пузырьков. А сосиски с минералкой даже вкусно. Холодные и не самые лучшие мясные изделия вызвали волну удовольствия, которая разливалась от языка по всему телу. Закрыв бутылку, немного побродил по палате. Пусто и тихо. Подойдя к окну, посмотрел наружу. Тоже тишина. Полная. Ни шума машин, ничего. Только странно фиолетовое небо. Скорее всего, это его сознание исказило привычно белый или голубой небосвод, другого объяснения этому не нашел.

Тишина, о которой так давно мечтал. Залез на подоконник с ногами и больше нескольких часов просто сидел и смотрел на улицу. Рассматривал деревья в небольшом парке напротив лечебного корпуса. Смотрел на птиц, которые пролетали в высоте. Рядом стояла бутылка воды и пачка сосисок, время от времени доставал очередную и медленно жевал. Минералка интересно дополняла вкус приятной соленостью. Пару раз сходил в туалет, и первый раз за все эти дни справил нужду по-большому, пищеварение наконец заработало после долгого голодания и питания через капельницу.

Удивительно, но за все время лечения ему впервые нравились ощущения от таблеток. Нет апатии или подавленности. Нет ничего. Просто штиль и тишина. Нет никаких желаний, только созерцать. Появились намеки на приятные чувства. И боль. Боль изменилась. Нет, не ушла, просто стала другой. Не лаяла и не рвала его изнутри на лоскуты, просто легла рядом с будкой и наблюдала, изредка показывая оскал и напоминая о своем присутствии. С такой болью можно жить, договориться, приласкать. И самое главное, никого вокруг. Вообще. За весь день в палату кроме утреннего гостя не заходил никто. Даже в коридоре — полная тишина.

Когда солнце опустилось за горизонт и начало смеркаться, в коридоре включилось автоматическое освещение, но в палатах оставалось по-прежнему темно. Марк ждал, когда с легким щелчком загорится диодная лампа, но она молчала и не хотела светить. Вскоре комната погрузилась в сумрак, лишь отсветы города за окном немного рассеивали темноту. Добравшись на ощупь до кровати, нашел пульт вызова медсестры и нажал. Пискнуло, кнопка загорелась красным цветом. Не ожидал от себя, что позовет кого-то. Темнота напрягала. Сидя в сумраке, создавалось впечатление, что уже умер и завис в лимбе.

Пять минут. Никого. Марк поднял пульт и нажал кнопку еще раз. Тот послушно пискнул, и светящаяся кнопка моргнула три раза. Пять минут. Никого.

Очень странно. Обычно медсестры прибегали через минуту, нажатая кнопка включала назойливую сирену на пульте у дежурной. Он подошел к входной двери и приложил ухо. Прислушался. Ни шагов, ни шума колес, ни телефонных звонков, ничего. Вообще.

Положив руку на дверную ручку, надавил, просто проверить. Дверь открылась, плавно, щелкнув замком. Щель проема увеличилась, и в комнату проник холодный свет из коридора. Марк удивленно отошел назад. Палаты всегда закрывали на магнитный замок, открывающийся снаружи картой. Но дверь — открыта.

Осторожно подошел ближе и засунул пальцы ноги в полоску света на полу. Неуверенно поставил, продвинул еще сильнее. Тишина. Чуть осмелев, придвинулся к свету и выглянул одним глазом. Никого. Медленно открыл дверь и высунул голову, осматриваясь по сторонам. Ни души. Даже за столом дежурной медсестры никого. Только сиротливо открытые двери в палаты и пара инвалидных кресел возле входа в отделение. Протиснувшись в приоткрытую дверь, вышел. Постоял, привыкая к освещению и прислушиваясь. Несколько шагов по коридору. Громкий скрип старого полового покрытия эхом пронесся по зданию и затерялся где-то вдалеке. В ответ ничего, только тишина. Еще несколько шагов. Палаты открыты. Внутри пусто. Незаправленные кровати. Брошенные вещи. Ординаторская с открытой дверью. Пустые столы с ворохом бумаг. Шкафы с лекарствами. Стойки для капельниц. Халаты на вешалках. Запах медикаментов и хлорки, въевшийся глубоко в стены.

Пройдя еще немного, увидел закрытую дверь с табличкой «Заведующий отделением». Ручка повернулась с легким щелчком. Теплый и спертый воздух вырвался из кабинета. Внутри темно. Стараясь хоть что-то рассмотреть, сощурился, но после светлого коридора внутри царил полный мрак. Нащупал на стене выключатель. Свет ударил по глазам подобно вспышке сверхновой. Стол, компьютер, ворох личных дел больных. Обойдя стол, остановился. На полу лежал человек, лицом вниз, в неестественной позе. Марк присел и повернул тело, на удивление легкое. В том, что это уже «тело» он не сомневался, кисти рук и шея неестественного синевато-землистого цвета, волос на голове почти нет. Труп его лечащего врача, имени не помнил, но знакомые черты лица еще можно узнать в том, что от него осталось. А осталось совсем немного. Тело больше походит на мумию с выставки, посвященной древнему Египту. Высохшая почти до прозрачности кожа обтягивает череп, глазницы ввалились. Черный язык в приоткрытом рте ссохся, напоминая угря. Словно из него высосали все жидкости, оставив сухую оболочку.

Он еще несколько минут сидел и рассматривал тело. И думал. Впервые за долгое время мысли текли плавно, выстраиваясь в логическую цепочку, а не носились в хаосе, как рой мух над свежим трупом.

Вроде вот то, чего так долго ждал. Тишина и одиночество. Людей нет. Насчет всех не уверен, но в больнице их точно нет. Легкая тревога за братьев уколола глубоко внутри, под слоями безразличия и отрешенности. Где они сейчас, что с ними? Как с ними связаться? Мобильного нет, и наизусть номеров их не знает. Так же не знает, в какой части города сейчас находится. Можно сориентироваться по станциям метро. Заодно узнать, что произошло, и где все люди.

Осмотревшись, заметил небольшой шкаф в углу. Внутри висит легкая летняя ветровка и пара сменных туфель. В тапочках и больничной робе далеко не уйдешь, поэтому прихватил вещи с собой, мертвому они уже не нужны. Следующая остановка — процедурный кабинет. Связки бинтов, таблетки, мази, капельницы. В обилии названий и бирок можно запутаться, но он точно знает, что ищет. Осторожно срезав бинты с рук, снял старую повязку. Руки покрыты сотней тонких пунцовых рубцов, некоторые уже почти зажили, некоторые еще покрывала запекшаяся короста. Вооружившись пинцетом и ножницами, начал снимать швы, осторожно, одну за другой, вытягивая нитки. Они выходили нехотя, натягивая кожу и с легким хрустом надрывая почти зажившие проколы. Через полчаса на столе собралась горка коротких черных обрезков, а по рукам струились тонкие ручейки крови. Заживляющая мазь приятно охладила кожу, бинты обняли запястья и успокоили жжение. Да, жизнь он не очень сильно любил, но немного пришедшее в себя сознание содрогалось от мысли умереть от заражения крови или гангрены. Справившись с перевязкой, Марк полез рыться по шкафам. Название прописанного препарата не помнил, поэтому распаковывал каждый и смотрел на внешний вид, пытаясь найти ярко-оранжевые капсулы. Поиск завершился успехом довольно быстро, нашел больше двадцати упаковок, в каждой по сотне. На удачу внизу шкафа лежала синяя сумка для переноски медикаментов, сложил в нее таблетки, бинты, мази и антисептики. Урчащий живот напомнил о продуктах, оставленных в палате, пришлось вернуться.

В коридоре осмотрелся еще раз. Уже больше часа он расхаживал по всему отделению, но так никого и не увидел. В зале перед отделением тоже пусто. Одна мысль о тесном пространстве лифта всколыхнула волну злости, предпочел спуститься по лестнице. Шаги гулко разносились по всем семи этажам. Казалось, что вот-вот раздастся крик снизу, и его уведут обратно в палату, но он благополучно спустился на первый этаж. Широкий коридор вывел в просторное фойе. Никого. Стойка охраны и регистрации, диваны для ожидающих — пусто. Вообще ни души. Сбавив шаг, прошел через помещение, осматриваясь по сторонам. Два вендинговых аппарата с едой и напитками разбиты и вынесены подчистую. Входная дверь открыта. Выломанный из косяка доводчик лежит на полу, створки сиротливо покачиваются от легкого ветра.

Теплый уличный воздух приятно наполнил легкие. Марк на секунду задержал дыхание и протяжно выдохнул. Может, память его подводила, но воздух необычайно чист, почти как за городом, не такой, как обычно в Москве — тяжелый, густой и горький. И опять никого. Вообще. Ему это нравилось. Он понимал, что одна из причин его спокойствия это отсутствие людей. Нет больше этих ненавистных, лживых и жестоких созданий. Он один. Его внутренне бешенство, как сторожевая собака, после ухода незнакомца, послушно свернулось на крыльце и спит. Поправив ремень медицинской сумки, он поерзал босой ногой в чуть великоватых туфлях и вышел за забор на пустую улицу.

Часть 2

Пролог

27 августа

Пригород Воронежа.

Остановив мотоцикл на парковке торгового центра, чуть в стороне от трассы Дон М-4, он поднял визор шлема и осмотрел здание. Стекла на стенах исполинской туши бетонной громадины отражали серо-фиолетовые дождевые тучи. Ветер качал сорванную с доводчика дверь главного входа. На рекламном щите висели вывески заведений фаст-фуда — значит в здании есть ресторанный дворик, есть кухни, холодильники. Здесь просто обязано быть резервное питание, можно зарядить плеер, фонарики, внешний аккумулятор и искупаться в горячей воде.

Ступенек перед входом нет, заехал внутрь прямо на мотоцикле, оглашая рокотом выхлопной трубы пустые коридоры. Сразу за дверью раскинулся просторный атриум со стеклянной крышей. Пол занесло песком и пылью. Где-то высоко, под самой крышей, испуганная шумом мотоцикла встрепенулась и полетела птица. Большинство магазинов закрыты на роллеты, ничего, давно наловчился их вскрывать. Поставив мотоцикл ближе к одной из стен, накинул на плечи перекидную сумку с сидения, проверил хорошо ли застегнуты кофры и отправился на разведку. Старые привычки. Еще ни разу не видел людей за последний месяц, но былая осторожность не покидала.

Луч диодного фонаря пробился сквозь витрины и выхватил из мрака нутро магазина с техникой. Полностью обнесли. Холодильники, телевизоры, микроволновки, фотоаппараты и ноутбуки — все вытащили, оставив только сиротливые стенды с пустыми розетками. Глупцы. И зачем им все это понадобилось? Агонизирующее общество всегда ведет себя по одному и тому же сценарию. На пороге больших бед даже люди среднего класса поддаются истерии и идут на мародёрство. Волна разбоев и грабежей охватила весь мир в июне, только никто не осознавал, что всё это уже бессмысленно. Никто так и не успел воспользоваться наворованным.

Повезло, резервные генераторы нашел быстро. За два месяца скитаний выучил примерную схему торговых центров и логику расположения узлов обеспечения. В этом ТЦ резервное питание находилось, как и в большинстве предыдущих — на крыше, подключенное к двум объемным, каждый не меньше тонны, бакам с топливом. Два генератора гудели и сейчас, сработала автоматика при отключениях внешнего электричества, и запустила агрегаты для непрерывного обеспечения питанием холодильников, пожарной сигнализации и видеонаблюдения. Генераторы работали попеременно, это обеспечивало меньший износ. Проектировщик электропитания, продумавший такие нюансы, явно был не из глупых. Появилась надежда найти что-нибудь не консервированное, от тушенки и сайры уже тошнило. Добрался до щитовой, осмотрел схему автоматов и отключил все, кроме ресторанного дворика — незачем расходовать лишнюю мощность.

Из ряда заведений, выбрал Макдоналдс — ностальгия, что поделаешь. Вода в нагревателе была горячая, и он не стал церемониться: надел шланг прямо на кран и мылся посередине кухни. Хорошо, что всегда таскал с собой запас шампуня и геля для душа в порционных упаковках. Вдоволь накупавшись и слив весть бак, отправился обследовать холодильники на предмет съестного. Понятно, что овощи давно пропали, но котлеты для бургеров, сыр и соусы храниться могут не один месяц. Бинго! В одной из морозилок нашел несколько брикетов котлет. В соседнем обнаружил замороженные булки, чему удивился: не думал, что их хранят в таком виде. Окончательно подняли настроение найденные упаковки квадратов сыра и банки соленых огурцов — ужин сегодня выйдет на славу. Разморозив, обжарил котлеты и собрал немного неказистые, без части ингредиентов, гамбургеры. К его удивлению, в аппарате для газировки стояли заряженные кеги. Завернув плоды своей стряпни в бумагу, поставил их на поднос и добавил к ним стакан Колы. Сделав шаг в сторону столика, передумал, вернувшись за кассу. Натянул на голову лежащую на столе фирменную кепку и подошел к стойке.

— Свободная касса! Добрый вечер, молодой человек! Заказывайте. Десять гамбургеров? Зачем вам столько? А-а-а, в дорогу возьмете… Но, если честно, они холодные хуже пенопласта. Ну, как знаете. Так, только сразу скажу, они без помидорчиков и листьев салата. Ну вот так, проблемы со снабжением. Сырный соус есть. Большой стакан колы? Хорошо, можно хоть двадцать. И с вас — ничего! Все на халяву! — он горько усмехнулся, перепрыгнул кассу и схватил поднос. Скинув бумагу с еще горячего бургера, вцепился в него зубами, забрызгав соком подбородок. Вкуса почти не почувствовал, гамбургеры и горячими были далеко не шедевр. Запил большим глотком газировки. И тут накрыло чувство тоски и сожаления. Все, теперь не придешь в ресторанный дворик торгового центра и не будешь несколько минут выбирать, куда пойти: японские суши или восточная шаурма, американские бургеры или жареная курочка. Теперь незачем несколько минут пялиться на экраны с меню, декларировать кассиру свой заказ и ждать. До «Пурпурного рассвета» это ожидание бесило, но сейчас готов был простоять целый час в толпе таких же, высматривая заветные цифры на мониторе с готовыми заказами. Девушку с наушником и микрофоном на одном ухе, которая отдаст ему еще горячий пакет, вообще расцеловал бы.

* * *

Проснулся от резких позывов мочевого пузыря, готового вот-вот лопнуть. Осмотревшись по сторонам сонными глазами, слез с импровизированной кровати из ресторанных диванов и направился к ближайшему туалету. Нужду можно было справить в любом углу, даже в кадку с высохшим растением посреди зала, но совесть не позволяла. Понимал, что если забыть правила приличия, то очень легко скатиться до уровня дикаря.

Сходив в туалет и почистив зубы, вернулся на кухню. Хоть вкус бургеров и не впечатлил, все равно приготовил несколько в дорогу. Снял портативный аккумулятор с зарядки и осмотрел ночное пристанище с чувством тоски по былому. Железный конь ждал там же, где и оставил, в атриуме на первом этаже. Хромированные выхлопные трубы тускло поблескивали в утреннем сумраке. Хонда икс четыре. Тяжелый, мощный, с комфортной посадкой, пауэркруизер — лучший класс для дальних переездов. Единственно, огорчал маленький бензобак, но сейчас топлива вокруг столько, что точно хватит на всю жизнь. Два колеса любил еще до эпидемии, но никак не мог себе позволить, поэтому вопрос выбора транспорта решил быстро и однозначно — мотоцикл. Проедет везде, пробки не проблема, а вещей у него не так много, чтобы пересаживаться на авто.

Разогнав тишину шумом заведенного мотора, выкатил из главных дверей и направился дальше на юг по пустынной трассе Дон-М4.

28 августа

Дождь лил почти всю прошлую ночь, и трасса блестела от воды, как глаза шестнадцати летней девочки на первом свидании. Обычно он придерживался шестидесяти километров в час, на такой скорости легко заметить любое препятствие на дороге и успеть затормозить, но сейчас сбросил почти до сорока. Спешить некуда. Последний раз человека видел в прошлом месяце, когда еще сам до конца не осознавал, что произошло. Да и тот встреченный оказался сумасшедшим — голым бегал по улице, кричал какой-то бред, пока не скрылся в зеве опустелой станции метро. И больше никого.

Решил остановиться в первом населенном пункте, когда почувствовал голод. Такие села, как это, обезлюдели полностью. Дороги, магазины, школы — ни души. Только брошенные машины, рабочие места, пустые лавочки, припаркованные навечно городские автобусы, будто все собрались и в один момент уехали. Больше всего окружающее напоминало фотохроники из Припяти. Только вот никто никуда не уехал.

Уголь мерно потрескивал в мангале, обдавая жаром запекавшуюся куриную тушку. Да, домашняя курица, конечно, не магазинный бройлер — жестче и суше, но по нормально мясу уже успел соскучиться, одни консервы да колбасы. А тут случайно нарвался на чье-то хозяйство. Куры нашли выход из закрытого курятника и добрались до находящегося во дворе небольшого зернохранилища. Отъелись они, на его счастье, прилично. Выловив одну несушку потолще, он разделал ее и ощипал. Нашел в одном из соседних домов приличный мангал, разжег огонь, и вот курица уже почти готова, осталось немного подпечь с нижней стороны. На аромат жареного мяса прибежало несколько собак и крутились за забором, но ему все равно, пара выстрелов из его АПСа, и они разбегутся.

Управившись с обедом, он посмотрел на дом, во дворе которого остановился перекусить. Обычный, без изысков, из силикатного кирпича с оцинкованной крышей, которая местами уже начала ржаветь. Пустой и безжизненный, больше напоминавший склеп. Сейчас все жилые дома напоминали склепы и могильники, а поселки и города превратились в большие кладбища. Вот и этот дом стоял, как кирпичный саркофаг. Заходить в него не было никакого желания, хотя там и можно найти что-то полезное.

Выбросив остатки курицы собакам за забор, он собрал вещи и опять сел на мотоцикл. Почти каждый день одно и тоже. Пустые посёлки, дороги, дома, заправки и кафе. Ни одного человека, только начинающие дичать собаки и стаи птиц. Каждый день поиски полезного скарба, который в нынешних реалиях может облегчить жизнь. Он ехал в никуда. Просто на юг, туда, где тепло, туда, где когда-то был дом. В Москве через пару месяцев похолодает, а на юге зимой морозов почти нет — выжить проще. Да и тянуло его домой, ближе к морю, горам лесам. Степи и равнины он никогда не любил. Почти каждый вечер перед сном представлял себе картину, как найдет хороший дом, пустой, без бывших жильцов, желательно со скважиной. Найдет генератор, начнет собирать топливо, что-нибудь посадит во дворе, может, посчастливится найти у кого-то кур, в идеале еще корову, но это уже из разряда фантастики. Будет ходить в лес на охоту, рыбачить. В родном доме останавливаться не собирался, понимал, что слишком тяжело будет смотреть на пустые комнаты без родителей. А что будет дальше он старался не думать. Потому что не знал и даже не мог представить. Один в пустом мире. Выживаешь, неизвестно ради чего.

Глава 1 Тимур

26 июня

Большую часть пути до Краснодара ехали молча. Попросту не находили тем для разговоров. Еще не до конца осознали сути происходящего, и, выбитый из стандартного шаблона жизни, мозг лихорадочно искал дальнейшую модель поведения. В грузовике остались два офицера и пятеро срочников. Один из солдат через час дороги не выдержал и сорвался в истерику, забившись в углу грохочущего на всех ухабах кузова. Никто не обратил внимания. Сидели, погруженные в свои мысли, в которых отсутствовало место сочувствию. Каждый мечтал быстрее оказаться дома, мечтал о том, что эпидемия не доберется до родных, или просто проснуться, ведь происходящее больше походило на кошмарный сон, чем на реальность.

Тимур пытался отвлечься, снаряжая магазины патронами. Вставлял латунных «солдатиков» одного за другим в ровный строй автоматного «рожка». Это успокаивало. Оружие давало определённую иллюзию защищенности, хоть и против болезни оно полностью беспомощно. Перед выездом, когда покинувшие часть разделились на попутчиков и тех, кто отправился домой самостоятельно, офицеры раздали патроны, оружие и рационы. Тимур сразу выбрал удобную армейскую разгрузку, четыре магазина для АК разместил в нагрудных карманах, еще четыре в подсумке на спине. Повезло — два магазина попались пулеметные, на сорок пять патронов. Еще с две сотни патронов он закинул в РД^[16], которым разжился тут же. Во внутренний карман разгрузки засунул боевой ПМ, с патроном в патроннике и взведенным затвором, к пистолету дали два магазина и около сотни патронов. Штык-нож, два суточных рациона, сменные носки, нижнее белье, спички, фонарь, осветительные ракеты — офицеры знали, что нужно брать со складов для выживания в экстренной ситуации. Амуниция приятным грузом висела на разгрузке и в ранце. Если что случится — сможет и за себя постоять, и семью защитить.

Капитан, сидящий напротив, достал смартфон, с досадой посмотрел на экран и убрал обратно.

— Товарищ капитан? — Тимур наконец-то вспомнил про мобильную связь, от которой уже почти отвык в армии. — Не дадите позвонить?

— Коля, — устало сказал офицер.

— Что?

— Не товарищ капитан, а Коля, — офицер протянул мобильный. — Нет больше армии, забудь про устав и субординацию.

Тимур не нашелся что ответить, и, взяв телефон, набрал номер.

— Спорим на пачку патронов, что не дозвонишься, — капитан откинулся на стенку кузова и устало улыбнулся. — Я со вчера девушке дозвонится не могу, или умерла, или убежала с кем-то, надеюсь, что умерла, — офицер болезненно усмехнулся и сжал цевье автомата.

Короткие гудки. Проверил правильность номера и набрал еще раз, но опять короткие гудки.

— А мессенджеры у вас есть?

— Конечно. Валяй.

Тимур благодарно кивнул, и сохранил номер матери под цифрой «один», открыл Ватсапп, нашел его в строке контактов.

«Была в сети двадцать третьего июня в девятнадцать сорок семь».

Для проверки просто написал «Привет», но у сообщения повисла только одна галочка. Не дошло. Значит или с телефоном что-то, или связи нет.

— Я же сказал не дозвонишься, — офицер взял телефон обратно и, достав сигарету, закурил.

За всю дорогу не встретили ни одного кордона,блокпоста или еще чего-либо, что указывало бы на действия правительства в борьбе с эпидемий. Да и машин почти нет, раз в четверть часа попадалась одинокая встречка, которая при виде военного грузовика сразу жалась к обочине.

Остановились перед въездом в Краснодар, на заправке. Одноэтажное серое здание, и никого. Света внутри нет, двери закрыты. Капитан Свердлов подергал ручку входной и, прижавшись к стеклу и прикрываясь от дневного света, заглянул внутрь. Пару раз постучал прикладом. Остальные чуть насторожились, ожидая какой-нибудь реакции от персонала станции. Тишина.

— По ходу никого. Ждите пока тут, я обойду проверить, — Свердлов свернул за угол заправки, взяв автомат на изготовку.

Минут пять ничего не происходило, затем внутри загорелся свет, и из служебного помещения показался капитан.

— Насосы включил. Серега, залей полные баки. Остальные, можете сходить в туалет, взять воды или еще чего, только без вандализма.

Солдаты разбрелись по зданию, заставленному полками с товарами. Внутри пахло чем-то пропавшим и застоявшейся водой из туалета. Возле холодильников с мороженым по всему полу растеклись большие лужи воды. Людей здесь не было минимум сутки.

Тимур подошел к холодильнику и закинул в рюкзак полдюжины банок любимого энергетического напитка. У кассы туда же отправились несколько шоколадных батончиков, две пачки орехов и упаковка жевательной резинки. Еще сигареты, блок дорогих, какие обычно не покупал. Осмотревшись по сторонам, приметил стойку с хозтоварами. Шампунь, зубная паста, мыло, зубочистки — все, что в обычные дни кажется таким обыденным и доступным. Надувная подушка для шеи, несколько упаковок удобных носков, стопка зип-локов, бензиновая зажигалка и пара емкостей бензина к ней. Внутри проснулся «лутер»^[17], почти полностью забил рюкзак и карманы разгрузки полезным скарбом.

Солдаты и офицеры разбрелись по заправке, разбирая никому уже не нужные вещи. Офицеры больше набирали долгохранящиеся продукты, тогда как рядовые собирали газировку, чипсы и шоколадные батончики, по которым изголодались на службе. Коля-капитан мучился возле кофемашины.

— Да блин, — офицер с досадой хлопнул по полированной стальной боковине. — Уже бы давно в турке сварил.

— Помочь? — Тимур подошел поближе. — У меня друг в кофейне работал, часто видел, как он с ней обращается.

Капитан, поджав губу, жестом пригласил к аппарату.

Проверив, включено ли питание, Тимур осмотрел датчик давления, уровень воды. Нагнувшись под столешницу, нащупал кран и включил подачу. Зашуршало по трубам. Стрелка барометра поползла вверх.

— Все хорошо, подождите несколько минут, наберет давление и заработает, дальше знаете как?

— Да вроде, вот тут помолоть, сюда насыпать, тут потечет, так?

— НУ да, ничего сложного.

— Спасибо. Еще минута, и разбил бы ее, — все так же измученно улыбнулся капитан.

Тимур улыбнулся в ответ и повернулся в сторону двери. Некоторые сослуживцы уже вышли на улицу и курили в ожидании. На секунду внимание привлек предмет возле кассы. Смартфон. Подошел ближе и поднял телефон. На экране бежали проценты зарядки. Девяносто три. Довольно новая модель, прошлогодняя. С надеждой включил. Привычная заставка. Экран загрузки. Экран ввода пароля. Хорошо, что не отпечаток пальца. Так, самые популярные. Третьей попыткой ввел «один, два, три, четыре и четыре ноля» — подошел. Удача на его стороне. На заставке мужчина средних лет держит на руках ребенка. Сеть есть. Полетели уведомления от приложений и мессенджеров. Включил режим «в самолете», чтобы не сажать батарею и не мелькать в сети с чужого номера. Надо будет найти сим-карту. Прихватив на выходе пару внешних аккумуляторов, Тимур на ходу открыл банку ванильной колы и закурил. После долгого перерыва без сигарет, сразу расслабило, ноги стали ватные, заставив опуститься на корточки.

— Ну что, по коням, — Свердлов вышел из заправки, на ходу поправляя ремень. — Серега, залился?

— Полный бак и еще пару канистр. Тут девяносто второй, но думаю, все будет нормально.

— Хорошо. Все на месте? Тогда погнали.

Через пару минут грузовик выехал на шоссе и начал набирать скорость, гудя колесами по прогретому асфальту. Машина ехала не очень быстро, максимальная комфортная скорость Камаза около шестидесяти километров, быстрее — начинает греметь и дрожать, словно телега на брусчатке. Проезжая поселки и станицы, сбрасывали до сорока. Краснодар пересекли уже ближе к закату, точнее, не сам Краснодар, обогнули город по западному объезду, не рискуя соваться в южный мегаполис. На объездных людей оказалось заметно больше, чем на трассе, но все равно в разы меньше, чем обычно. Кто-то выносил придорожные магазины, кто-то просто ехал, а кто-то умирал. Да, были и те, кто лежал чуть поодаль дороги, внешне больше походя на оживший труп, и при звуке приближающейся машины старался привлечь внимание из последних сил. Но все проезжали мимо. Эмпатия во время всеобщей катастрофы не главное качество человека.

Тимур уткнулся в свежеприобретенный смартфон. Навигация еще работала, и он посмотрел, как фигурка, отображающая их машину, движется по карте. В самом городе пробок нет, хотя в это время час пик только начинал рассасываться. До Геленджика в таком темпе ехать еще часов шесть, а Свердлов собирался еще остановиться на ночлег. Но Тимур не мог ждать. Тревога и незнание съедали изнутри. Спокойно остановиться и лечь спать, когда ты уже почти дома — нет, так он точно не сможет.

26 июня 21.02 по московскому времени

Когда остановились на следующей заправке Лукоил, недалеко от Саратовской, небо почти полностью стемнело. Военные привычно выпрыгнули из кузова и направились к зданию АЗС. Свердлов вылез из кабины, одел на плечо ремень автомата и закурил.

— Товарищ капитан? — Тимур остался возле заднего борта грузовика и обратился к офицеру.

— Да?

— Тут заночуете?

— Скорее всего. Ночью ехать не очень целесообразно. Ребята устали — вторые сутки на ногах. И тебе тоже стоит поспать.

— Я, наверное, поеду.

— Сам?

— Да. До дома не так далеко осталось, все равно не усну. Звонил родителям. Там связи нет.

— Понимаю, сам переживаю очень. Точно решил? Поспал бы, мы часа на четыре всего, не дольше. Довезли бы. С поддержкой спокойнее.

— Да нет. Я все же поеду.

— А на чем собрался?

— Машин много брошенных, надеюсь найду какую-нибудь с ключами Людей-то почти нет нигде.

— Ну да, за всю дорогу от силы пару десятков видели. Хренотень какая-то. Три дня назад началось, а как все обезлюдело. Не может быть такого, мы-то не заболели. Вообще не пойму, что творится. И власти ничего не предпринимают.

— Так я поеду?

— Да езжай, если решил. Что спрашиваешь-то? Я тебе больше не командир. Если что, двигайся по трассе. Мы если увидим тебя где, подберем.

— Хорошо, но я, надеюсь, сам доберусь. У вас мобильный есть?

— Да, а что?

— Номер запишу. Может пригодиться.

— Запиши, но не думаю, что связь долго проработает.

Обменялись номерами, и Тимур, махнув рукой на прощание, пошел. С каждым шагом тревога все сильнее захватывала разум. Намного проще, когда рядом есть люди, с оружием, старше и опытнее. А теперь — один, по своему выбору. Крепче сжал висящий на ремне автомат и прибавил шагу.

От заправки до скопления кафе и магазинов в Саратовской пятнадцать минут пешком. Вроде не далеко, но расстояние показалось просто огромным. Накатило желание вернуться, и поехать завтра со всеми, но, переборов нерешительность и страх, прибавил шагу. Ботинки быстро запылились от придорожной грязи. Начал моросить мелкий дождь. Только этого не хватало. Промокнуть и простыть, когда весь мир корчится в агонии эпидемии. Прохладные капли неприятно падали за шиворот и скатывались по спине, щекоча. Поднял воротник — не спасло.

Впереди показались первые здания кафешек. Черные окна подчеркивали запустение, вгоняя в тревогу еще сильнее, лишь в двух заведениях горел свет. Машин и людей нет. Обычно здесь в любое время дня и ночи собиралось «вавилонское столпотворение». Ехавшие на море после долгой дороги останавливались, перед завершающим рывком. А сейчас никого.

Тимур прошел первые забегаловки и посмотрел на свое отражение. Сам бы себя не узнал, если бы со стороны увидел. Форма, рюкзак, автомат на плече, разгрузка, нашпигованная магазинами, и лицо… Как будто стал старше лет на десять. Хоть и сложно разглядеть в сумраке, но рассмотрел — уставшее, осунувшееся, потерянное.

Залаяла собака, копающаяся в мусорных контейнерах. Тимур от неожиданности отпрянул в сторону.

— Не боись, солдат, она сама тебя напугалась, — послышался хриплый голос из открытой двери небольшого кафе.

Юлаев испугался еще сильнее и схватился за автомат. Всего три дня эпидемии, а люди уже начали вызывать страх.

— Ух, какой ретивый. Опусти игрушку, паренек, я тебе точно не угроза.

Из темноты кафе вышел пожилой мужчина с короткой седой бородой и объемным животом под заношенной футболкой. — Свое добро сторожу. А ты куда один топаешь?

— Домой, — Тимур громко сглотнул.

— Как я сам не додумался? Кому сейчас эта армия нужна. А я с дома ушел. Там жена с дочкой померли, вчера жена, сегодня дочь. Вот кафе только семейное осталось. Сторожу от мародёров. Завтра похороню их. Хотя тебе то до этого дела нет, что-то я разболтался.

— Сочувствую вам.

— Ну да, ну да. Сейчас всем не до сочувствия. Далеко идти-то?

— Геленджик.

— Далековато, ноги сотрешь. Водить-то умеешь? — Тимур молча кивнул. — Пойдем.

Мужчина взял стоящую у двери охотничью двустволку и пошел по направлению к парковке. Юлаев старался идти чуть позади, чтобы держать мужчину в поле зрения.

— Да не бойся ты. Я же не грабить тебя собрался. Ты первый человек, кого я со вчера увидел. Проезжали, конечно, некоторые, но никто не останавливается. Вечером в селе пару видел, но они уже скорее не живые, так как очень плохи были, — мужчина громко прокашлялся. — Людей мало выживет. Зараза страшная, сам жду, когда и меня заберет. Так что, пока есть возможность, надо помогать. На том свете зачтется.

Прошли парковку, где стояло несколько простых иномарок, и подошли к задней двери какого-то магазина.

— Подожди минутку, — мужчина скрылся за дверью. Щелкнул фонарик, и внутри заметался луч света. — Так, ага вот они, — он вышел через минуту и протянул Тимуру связку ключей с брелоком автосигнализации. — На, держи. Это магазин знакомого. Умер еще в первый день, в угон никто не объявит. Не знаю, сколько там бензина, но она на ходу. Садись и поезжай, только осторожно.

Тимур взял ключ и нажал кнопку сигнализации. Громким гудком и парой вспышек аварийки отозвался серый Форд Фокус, стоящий через две машины.

— Спасибо!

— Да брось ты, я же говорю — зачтется. А ты, если раньше там окажешься, замолви за меня словечко.

Мужчина развернулся и зашагал в сторону своего кафе, громко кашляя.

Юлаев подошел к машине, обошел по кругу и открыл водительскую дверь. Салон грязноват, пахнет затхлым воздухом и забитым воздушным фильтром. Закинув рюкзак на пассажирское сидение, проверил колеса. Сидение скрипнуло под его весом, двигатель послушно завёлся с первого же поворота ключа. Бензина — половина бака, до дома хватит. Снял с передачи. Машина, хрустя гравием под колесами, покатилась назад. Тормоза работали отменно — не успел до конца нажать педаль, как уже остановился. Можно ехать. На выезде с парковки моргнул дальним светом и увидел старика в дверях кафе, махающего на прощание.

Форд набирал скорость неспешно. Капли еще совсем редкого дождя влетали в приоткрытые окна и били по левой щеке. Попытался поймать что-нибудь по радио, но все, кроме одной станции, молчали.

«Внимание! Внимание! Граждане! Прослушайте сообщение администрации муниципального образования города Краснодар от двадцать второго июня. На территории поселения отмечены случаи заболевания людей и животных неизвестным вирусом. Администрацией муниципального образования города Краснодар принимаются меры для локализации заболеваний и предотвращения возникновения эпидемии. Внимание! Прослушайте порядок поведения населения на территории города Краснодара: при появлении первых признаков заболевания необходимо обратиться к медработникам; не употреблять в пищу непроверенные продукты питания и воду; продукты питания приобретать только в местах, установленных администрацией; ограничить нахождение в местах с массовым пребыванием людей. Вы прослушали сообщение администрации муниципального образования города Краснодар».

— Холодный мужской голос повторял одно и то же сообщение на повторе, прослушав его один раз, выключил приемник.

Дождь усилился. Крупные капли забарабанили по лобовому стеклу, смывая дорожную пыль. Дворники неохотно заскрипели, сбрасывая воду. Тимур поежился. Казалось, что каждая капля дождя несет в себе заразу, прямиком с фиолетового неба. Человечество сняло сотни фильмов про апокалипсис, написало тысячи книги, и просматривая очередное кино, или читая роман о конце света всегда думал, что это вымысел, такого никогда не произойдет. Но внезапно весь мир отправился к праотцам. Современное общество, со всеми его ученными, правительствами, компьютерами не смогло ничего противопоставить стремительному и примитивному вирусу, которой с методичностью машины выкашивал человечество. Не метеор, не ядерная война, не нашествие инопланетян, а простая зараза. И теперь он один, дезертир, едет на чужой машине, не зная — есть ли еще к кому ехать.

Горячий ключ выглядел вымершим полностью. Железнодорожный вокзал, хорошо просматриваемый с эстакады, больше походил на мавзолей — темные окна, брошенные поезда. Перед зданием вокзала бродит женщина с обреченным видом. На повороте в город, утопая в пыли обочины, стоит разбитая машина, уткнувшаяся в столб дорожного освещения. Всего две встречные машины, пронесшиеся на большой скорости. Как будто ты едешь часа в три ночи сразу после нового года. Но сейчас самое начало лета, период, когда Дон-М4 обычно забит до отказа, вокзалы ломятся от наплыва приезжих, а торговцы и владельцы кафе у трассы собирают главную прибыль за год.

После Молдовановского перевала дождь закончился, и Тимур немного увеличил скорость. Три встречные машины — считал каждую, так мало их было. Обычно не обращаешь внимания на поток встречных фар, они как шум воды в кране или неприятный запах, к которому быстро привыкаешь и перестаешь замечать. Но сейчас каждая — маленькое событие, значит еще есть живые, значит он не один пережил весь этот ужас.

За Дефановкой дорога пошла ровнее, резкие повороты и спуски с подъемами остались позади. Монотонная дорога убаюкивает. Тимур почувствовал, как начинает клевать носом. Остановившись, опорожнил ноющий мочевой пузырь, банка колы давала о себе знать. Умылся водой из бутылки, смывая нахлынувшую сонливость. Выехав с обочины, снова набрав скорость и закурил, пытаясь чем-то себя занять, но вкус табака показался противным, потушил недокуренную в пепельнице. Приятная мятная сладость жвачки наполнила рот и немного приободрила.

Горское, Бжид, Тешебс, одна и та же картина в каждом поселке — полное запустение, один-два человека на пустых улицах. В центре Тешебса разбитая и раскуроченная машина скорой помощи, по левому борту размазана бурая полоса запекшейся крови, словно кто-то шел, опираясь на машину окровавленной рукой.

В Архипо-Осиповке решил сделать остановку. Руки с непривычки затекали, и спина начала ныть, не привык столько сидеть в одной позе. Не помешало бы еще перекусить перед финальным рывком до Геленджика.

На въезде в поселок увидел несколько машин, полностью перекрывшие одну полосу движения. Брошенные, стоят коробкой вокруг инкассаторского фургона. Двери бронированной машины распахнуты настежь, бежевая краска в некоторых местах сбита пулями.

«Мародеры, не удивительно», — подумал про себя Тимур и положил на колени взведенный пистолет.

В Архипо-Осиповке людей больше, если такое количество можно назвать «больше». От въезда до центра увидел порядка десяти человек, никто не обращал внимания на проезжающую машину. Кто-то забивал окна на магазине досками, кто-то тащил тележку, забитую коробками и продуктами. Растрепанная девушка сидела на краю проезжей части с лицом перемазанным грязью и слезами. Трехэтажный частный дом возле дороги полностью охвачен пламенем, обагряя всю округу ярко-рыжими сполохами и дополняя апокалипсическую картину. В воздухе висит тяжелый запах гари и жареного мяса. Ни пожарного расчета, ни скорой, ни полиции. Уже никому нет дела. Тимур понимал, что все государственные организации постигла та же участь, что и армию: персонал, осознав глубину и опасность эпидемии, бросил свои рабочие места и ринулся спасать себя и своих близких. Он не мог их за это винить, прекрасно их понимая, ведь он поступил точно так же.

Свернув на единственном в посёлке светофоре направо, объехал церковь и остановился на площадке возле рынка. Слева двухэтажное здание, на первом этаже — магазин и крошечный автовокзал, справа — стихийный рынок с навесом. Два автобуса, один небольшой пригородный, второй — крупный «Неоплан», судя по табличке на лобовом стекле — выполняющий рейсы до Краснодара и обратно. Оба пустые, с открытыми дверями. Никого нет. Тимур вышел из машины, снял автомат с предохранителя. В небольшом проеме между зданиями — общественный туалет. Подойдя ближе, увидел человека, лежавшего лицом вниз прямо на входе. Короткие волосы на затылке мужчины слиплись и побурели от запекшейся крови. Нужду пришлось справлять прямо на улице чуть за углом — перешагивать через труп не хотел, не известно, что может ждать внутри. Застегнув ширинку, закурил и покрутил торсом, разминая спину. Можно ехать дальше.

Машина послушно завелась, осветив все вокруг фарами. Тимура передернула, возникло чувство дискомфорта, словно включил яркий свет в комнате, полной спящих людей. Выехав с привокзальной площади, приметил небольшой магазин сотовой связи. Припарковавшись рядом, осторожно подошел к входной двери и пихнул ногой. Тишина, и вроде никого. Закинул автомат за спину и достал пистолет с фонариком, слишком неудобно с Калашниковым в узком пространстве. Свет отразился от разграбленных витрин и на секунду ослепил. Пол усыпан коробками, дешевыми телефонами, которые не заинтересовали мародеров. Завернул за кассу и нашел на столе стопку сим-карт. Недолго думая, взял всю пачку и вернулся к машине.

Уже в салоне авто, разорвал упаковку и спешно вставил сим-карту в телефон. Поиск сети, дольше чем обычно. Волнение с каждой секундой увеличивалось, пока не загорались заветные палочки антенны. Есть, сеть найдена, правда, всего три деления, скорее всего, часть сотовых станции по какой-то причине уже не работала, но она есть. Набрал номер матери — короткие гудки. Посыпались сообщения о подключении к сети, несколько смс от МЧС о введении чрезвычайного положения. Зарегистрировался в мессенджере и отправил сообщение маме — не дошло. Громко выдохнув, переключил передачу и нажал на газ. Осталось чуть меньше сорока километров, максимум через час будет дома. Волнение не проходило, а лишь усиливалось. Одновременно и хотел домой, и не хотел. Боялся. Пока еще есть надежда, что родители живы, что просто не работает связь. Но когда доедет, надежда сменится на осознание факта, и от истины уже будет не скрыться, какова бы она не была. Руки на руле дрожали, желудок предательски подрагивал, подталкивая волны тошноты к горлу. Несколько глотков воды из бутылки немного облегчили самочувствие, но состояние все равно близкое к панике.

Повернув возле здания почты, прибавил скорость. Раздался глухой удар и по лобовому стеклу побежала паутина трещин. Инстинктивно дернув руль, Тимур вылетел на встречную полосу и с трудом удержал машину от заноса.

— Стой, сука! Стой, сказал! — грузный мужчина в одних шортах замахнулся и бросил еще один камень вдогонку машине, но не попал.

Юлаев надавил на газ, стараясь как можно быстрее уехать от психа.

— Шизанутый! — проскрипел он сквозь зубы. Адреналиновая вспышка разогнала сердце, едва не выпрыгивающее из груди.

Закурив сигарету, вытянул ее за пару затяжек и, не церемонясь, выбросил в окно. Закурил вторую, уже спокойнее и медленнее. Кольнула совесть. Его с детства приучали быть чистоплотным и не уподобляться людям, которые ведут себя по-свински. Усмехнулся — весь мир катится к черту, а он переживает из-за брошенного в окно окурка.

Текос, очередной поселок, тоже почти пустой. Нигде не горит свет, людей раз-два, и обчелся. Начал привыкать к такой картине. Пшада. Часто бывал в этом поселке, когда ездили к друзьям родителей на шашлыки. Все магазины закрыты, ни таксистов, ни туристов. Двое мужчин возле автовокзала забивали ногами третьего, с остервенением, даже не оборачиваясь на проезжающую машину. Тимур хотел было остановиться, но передумал, вспомнив сумасшедшего с камнем. Не покидало ощущение, что он смотрит фильм о конце света, который скоро закончится, и он окажется у себя в части. В реальность вернула выскочившая из-за поворота прямо на встречу машина. С трудом ушел от столкновения, вжав тормоз в пол. Форд с громким визгом пошел юзом и остановился, ткнувшись боком об бордюр. Отдышавшись, Тимур выскочил и посмотрел на авто, которое его чуть не убило. Серый микроавтобус стоял, влипнув мордой в стену дома. Водитель успел затормозить, удар получился не сильный. Капот и передние крылья смяло гармошкой, сработали подушки безопасности. Юлаев решил подойти ближе, проверить водителя, но как только сделал пару шагов, дверь открылась, и, отталкивая от себя сдувающуюся подушку, выпал мужчина. Все лицо в крови из-за разбитого носа и губ, но даже это не скрыло того, что водитель болен. Очень болен. Щеки впали, глазные яблоки словно вот-вот выпадут, он хрипел и заходился приступами кашля. От мужчины за несколько метров несло потом и испражнениями.

— Пацан, мне нуж… кх… кх… в больницу надо.

— Я не могу. Простите, — Тимур попятился и запрыгнул в свою машину.

Авто завелось с третьей попытки и поехало со странным скрипом с правой стороны. Он не помнил, как выехал из поселка и доехал до поворота на Бетту в двух километрах. Страх, адреналин и стыд заглушили память. Где-то внутри понимал, что надо было помочь, но трезвый рассудок подсказывал, что мужчину уже не спасти.

Свернув на площадку у дороги, остановился и вышел из машины. Проверил колеса. Вроде все нормально, может, штангу какую погнуло, или тормозные диски повело от удара. В ремонте авто не разбирался, не доводилось сталкиваться, главное, доехать до дома, а там уже пусть хоть развалится. Закурив, глубоко вдохнул свежий ночной воздух. К горлу подкатил ком, и Тимура накрыло. Слезы хлынули из глаз. Плач сдавил горло, стало тяжело дышать. Рыдал взахлеб, как в детстве, и не мог остановиться. Переживание за родителей, собственная трусость, страх перед эпидемией прорвали заслон сдержанности. Сев на корточки, обхватил голову руками и плакал. Через три минуты дыхание постепенно вернулось в норму. Вскоре уже просто сидел и смотрел на пыльные камни, которые выхватил из темноты свет фар. Потерев лицо и выкурив еще одну, сел обратно в машину. До Геленджика осталось чуть больше тридцати километров.

26 июня

23.49 по московскому времени.

В город въехал, полностью вернув самообладание. Даже больше. Вместе с финальным осознанием происходящего, пришла четкая определённость. Важны только он и его семья. Если не позаботится о себе и родных, это не сделает никто. Все остальное — потом. Нет больше государства, полиции, скорой, пожарных. Теперь они предоставлены сами себе, и никто не придет на помощь. Коридор его фокуса сузился, и стало даже легче. Отбросил все ненужное. Доехать домой, узнать, что с родными, принимать дальнейшие решения исходя из ситуации.

Знакомые улицы, но чужие, пустые, безжизненные и враждебные. Тимур ехал медленно, присматриваясь к каждому повороту, кусту и проулку, готовый к любому возможному варианту развития событий. Привычные дома, деревья и площадки сейчас виделись совсем по-другому, ни как что-то привычное, а как декорации фильма. Людей еще меньше, чем в поселках, уже почти не обращал на них внимания так же, как и на машины.

Родной район. Улица. Почти доехав до своего дома, остановился. Двадцать метров, и все. Он узнает, живы родители или нет. Другого варианта не будет. Ехать дальше не хотелось, глубоко внутри что-то подталкивало развернуться и уехать, и тешить себя надеждой, что они дома, и с ними все хорошо. Опустил голову, зажмурился на секунду, и нажал на газ.

Двухэтажный дом из красного кирпича, черные кованые ворота, краска снизу уже чуть поржавела, мама просила покрасить следующим летом. Света в окнах нет, лампочка над входом также не горит. Остановив машину на небольшой площадке перед домом, между самшитовыми кустами, вышел наружу, накинул ремень автомата на плечо и взялся за ручку калитки. От волнения подташнивало, стук сердца оглушал. Опустил ручку. Закрыто. «Может быть, они уехали? Решили пересидеть эпидемию у Кинёвых в Пшаде». Надежда, всегда она пытается найти себе лазейку в любой ситуации. Нет, надо проверить в любом случае.

Приподнявшись на носки, потянул за специальный рычаг, который открывал засов. Калитка бесшумно открылась. Во дворе чисто. Зад отцовского джипа виднеется в сумраке навеса. Малолитражки матери не видно. Собачья будка справа, пустая уже второй год, после смерти Блэка, немецкой овчарки, мать так и не решилась заводить нового питомца. Поднявшись на крыльцо, потянул за ручку. Входная дверь открыта. Внутри тихо и темно.

— Мам, пап! Это я, Тимур! — крикнул и переступил порог. — Мам, вы дома?

Тишина. Никто не ответил. Ни звука, только шумит холодильник и кондиционер в зале. Мама всегда его выключала, когда уезжали. Сердце сжалось в холодный комок.

— Папа?

Зашел в зал, тоже никого. Щелкнул выключателем, лампочка на потолке залила комнату теплым светом. Плед на диване скомкан, как будто кто-то на нем спал и не заправил. На небольшом столике ворох лекарств и таблеток.

— Мама?

На кухне тоже никого. Опять лекарства на столе. Полная раковина грязной посуды, над которой уже роем крутятся мухи. Пластиковые бутылки с водой, часть полная в упаковках, с дюжину пустых возле мусорного ведра.

— Папа?

Дверь из коридора между залом и кухней приоткрыта. Подтолкнул ее рукой и вышел на террасу, ведущую на задний двор. В прямоугольнике света увидел спину мужчины, сидящего на ступеньках. Футболка отца, но это не он. Слишком узкие плечи и шея, слишком тощая спина.

Эй? — неуверенно позвал, но человек не повернулся.

Опустил фонарик в пол и подошел ближе, дотронулся до плеча. Мужчина опрокинулся на бок. Отец, точнее то, что от него осталось. Папа всегда был крепким мужчиной, даже при невысоком росте, весил за восемьдесят килограмм — широкие плечи, мощные руки выдавали спортивное прошлое. Сейчас же перед ним ссохшийся труп, как высушенное на солнце яблоко.

Тимур сжал зубы до боли в скулах. Захотелось кричать. Опустился на колени, положил на тело руку и не убирал ее несколько минут. В голове только шум. Шум от страшной боли, намного страшнее, чем физическая. С ней ничего не сделаешь, не выпьешь таблетку, не сходишь к врачу.

— Пап… — тихо прошептал и заплакал.

Сел на ступеньки рядом с телом отца и просто сидел. Слезы текли беззвучно. Ненадолго забыл о матери, боль захлестнула его полностью, парализуя и забирая волю к движению. Просто сидел. Не думая ни о чем. Встать и куда-то идти не было никакого желания и казалось кощунственным. Еще раз посмотрел на отца и отвернулся.

«Надо похоронить, здесь, дома».

Тимур вытер слезы ладонью и повел фонариком по забетонированной площадке на заднем дворе. Прямо возле ступенек лежала лопата со следами засохшей земли.

«Нет, пожалуйста, только не это».

Медленно поднялся, уже зная, что найдет. Перешагнул через лопату и направился к нескольким деревьям, росшим возле сарая. Два персика и хурма. Родители посадили их, как только построили дом. Каждый год собирали урожай и потом, все вместе, закатывали в банки варенье — своеобразный семейный ритуал. Прямо под персиком вздымался небольшой бугор свежевскопанной земли. Притоптанная газонная трава вокруг. Пустая бутылка дорогого коньяка, которую отец хранил больше десяти лет в шкафу, откладывая на свадьбу сына. В холм у изголовья воткнут плоский камень из маминого сада камней, на серой поверхности дрожащая надпись углем — «Любимая».

Глава 2 Саша

24 июня. Москва

Домашний бар выручил в который раз. Уже вторая пустая бутылка дорогого виски лежала возле дивана. Клубный транс играл тихо, но и этой громкости хватало, чтобы заглушить внутренние голоса. Он полностью голый, в миксе алкогольного опьянения и наркотического угара, танцует на диване. Мозг отключился. Приятное забвение обняло мягкими лапами, но иногда упускало, и он выскальзывает в реальность как скользкое мыло из рук в воду. После зыбкой пучины дурмана, физический мир встречал болью и страхом. Он начинал рыдать и выть, как раненный зверь. Жалость к себе, брошенному одному, душила. Но несколько глотков и дорожка со стеклянной столешницы, снова уносили туда, где хорошо и не больно. Не знал, который час, и не хотел знать. Просто танцевал, бродил по квартире, выходил на балкон и кричал. Орал во все горло, до хрипоты и срыва голоса. Просто потому, что ему хотелось. Воспаленный мозг накрывал волной возбуждения, и он жалел, что отправил девушек, приходилось справляться своими силами. Кто-то стучал в стены, посылал их в известном направлении и продолжал трип. Реальный мир пугал, там он никому не нужен, там он один, больше нет тех, кто прикроет, защитит и поможет. И ему теперь там не место. Хотелось остаться здесь, в приятном и таком привычном отстранении. Далеко за полночь ресурсы организма закончились. Включился механизм самозащиты, и он отрубился на полу. То ли уснул, то ли потерял сознание.

25 июня

21.09 по московскому времени.

Пробуждение не из приятных. Голова раскалывается и отзывается на каждое движение резкими ударами боли. Желудок, который и так уже изверг все свое содержимое, сжимается спазмами в агонии и дрожит, как посыпанный солью слизень. Хочется пить и умереть и неизвестно, чего больше. Насколько хорошо оттянулся, настолько же плохо потом — эту аксиому он усвоил уже давно, но сейчас его состояние многократно переплевывало вчерашний угар. Сдавленно замычал и попробовал открыть слипшиеся глаза.

— Как же хреново, — голос звучал сдавленно и хрипло.

Кое-как добравшись до душевой, смыл с себя остатки рвоты и вчерашнего веселья.

Горло горело так, что не побрезговал сделать несколько глотков водопроводной. Укутавшись в домашний халат, организм сходил с ума — мерз даже в теплой квартире, добрался до кухни и присосался к бутылке «Перье». Пара таблеток шипучего аспирина, скоро должно полегчать.

Вспомнил про родителей, и волна тоски сдавила грудь. Что теперь делать? Куда звонить, к кому бежать? Надо организовывать похороны, но как? Достав из кармана мобильный, позвонил Наталье Сергеевне, секретарше отца. В телефоне долго молчали, и когда уже собрался положить трубку — ответили.

— Ало.

— Наталья Сергеевна? Это Саша.

— Я поняла. Про родителей — знаю. Что ты хотел?

— Их же похоронить надо. Хотел узнать, кто этим займется?

— Ты вообще в курсе, что происходит? — секретарша сделала долгую паузу и громко выдохнула. — В стране эпидемия, уже тысячи, нет, даже сотни тысяч умерших. Я в больнице, первые симптомы. Никто не знает, что будет дальше. По поводу похорон, не ты ли должен этим заниматься? Сделай хоть раз что-то для них, и так всю жизнь на отце паразитировал, так имей к нему уважение, тварь!

Короткие гудки. Саша на секунду опешил и застыл с телефоном у уха.

— Вот сука! Совсем страх потеряла? Я тебе устрою веселую жизнь, секретутка конченная!

Нашел в списке контактов имя друга и набрал.

— Да, привет, — голос Ника звучал почти так же, как и Натальи Сергеевны — тихо и сдавленно.

— Ник, привет. Ты где?

— Уехал из города.

— Куда?

— В Подмосковье, в загородном доме.

— У меня отец умер, и мать, — с трудом выдавил Саша.

— Соболезную. Мои тоже слегли. В больнице, в тяжелом состоянии.

— Ты не знаешь, как похороны организовать, куда звонить, что делать? — Саша начал нервничать и стучать по дивану пальцами.

— Ты что, из дома так и не выбирался?

— Покутил немного, зря ты отказался. Только отхожу.

— Понятно, — Ник глубоко вздохнул. — Вытащи голову из песка. Москва уже полностью парализована, я свалил, потому что беспорядки начались. Мародеры, все дела. Все закрыто. Магазины, банки, кафе, вообще все. Люди мрут пачками. Когда из города ехал, видел колонны военных грузовиков, из города груженные едут. Ясно, что и куда они везут. Никто твоих родителей хоронить не будет. Ты понимаешь масштабы эпидемии?

— В смысле не будет? Ты рехнулся, что ли? А куда их денут?

— Блин, ты все мозги себе пронюхал? Они умерли от этой заразы. Трупы сожгут, или еще что, я точно не знаю. И то если будет, кому это делать. Менты уже все разбежались, на вызовы никто не приезжает. В скорую не дозвонишься. Я уверен — еще пара дней, и все. Не будет государства. Все, кого я знаю, либо уже умерли, либо заболели. Самому сегодня хреново, но это может на общем фоне, от страха или паранойи.

— Ник, ты прикалываешься? — Саша не верил тому, что слышал.

— Да конечно, с первым апреля, дебил! Вытащи свою задницу из дома и сам посмотри, — Никита бросил трубку.

В голове зазвенело от страха и пустоты. Порывшись на столе, в завале позавчерашней еды, пустых бутылок и стаканов, нашел пульт от телевизора и начал листать каналы. На первом — объявление правительства о введении чрезвычайной ситуации, по второму — просто инфографика о распространении эпидемии. Цифры ужасали. За трое суток заражено более трети населения планеты. Умерла половина заболевших.

— Хрень какая-то, — продолжил переключать каналы.

На следующем — бесконечный рекламный блок. Еще на двух — заставка перерыва. На одном из зарубежных — что-то вроде новостей, двое мужчин в студии, с очень усталым видом разговаривали об эпидемии.

— Мы не можем назвать причину, чтобы не вызвать панику, — ответил первый, с седыми висками и подписью на экране — профессор эпидемиолог.

— Но что вы скажете по поводу теории о том, что главная причина — изменение цвета неба? — спросил второй, в небрежно расстёгнутой рубашке и без привычного галстука.

— Как ученый скажу, что у нас слишком мало фактов и доказательств, чтобы связать эти явления. Но как простой человек добавлю, это не совпадение — утром небо изменило цвет, и тут же были зарегистрированы первые случаи заражения. Как такового очага заражения не было, оно началось лавинообразно по всему миру. Изменение цвета стало либо причиной, либо следствием, это точно, — профессор сделал глоток из стакана, стоящего перед ним.

— Какова природа этого заболевания?

— Вирусная. Новый вид. Проникает в организм воздушно-капельным путем. Что удивительно: он необычайно агрессивен, имеет очень малые размеры по сравнению с другими вирусами, что затруднило его обнаружение. От него не спасают даже респираторы и прочие защитные средства, переноситься в мельчайших частицах воды. Инкубационный период от нескольких часов до двух-трех суток.

— То есть люди, которые сейчас еще не заболели, вполне могут быть его носителями?

— Не могут быть, они уже. Мы связывались с эпидемиологическими центрами по всему миру. Везде брали пробы воздуха и грунта, и концентрация вируса во взвешенном состоянии просто колоссальная.

— Как думаете, сколько примерно процентов населения заражено?

— Не хочу вас пугать… — профессор сделал долгую паузу, еще отпил. — Не менее девяноста девяти, а то и все сто. Есть редкие исключения, шахтеры, подводники, но пологою, что их заражение — лишь это вопрос времени.

Ведущий на секунду закрыл глаза, потер лицо ладонями, но смог взять себя в руки и продолжить.

— Как это работает? Как он нас убивает?

— Первые симптомы как при ОРВИ или гриппе, но это лишь первые. Вирус проникает в головной мозг и нарушает работу гипоталамуса. Начинается сильное обезвоживание, диарея, потоотделение, рвота. Организм теряет жидкость в ужасающем темпе. Смерть приходит либо от обезвоживания, либо от связанных с ней осложнений. Вирус какое-то время продолжает функционировать даже в мертвом организме, мумифицируя тело, так что останки потом не разлагаются, попросту нечему.

— Есть какой-нибудь способ борьбы?

— Вакцины разрабатываются месяцами. Испытываются. Сейчас у нас нет времени не то что на разработку, даже на определение природы этого вируса. Это абсолютный убийца, молниеносный. Он не оставляет нам времени ни на что. Ни одно из известных лекарств не может его остановить, он не боится температуры, засухи, прекрасно себя чувствует вне организма.

— Что ты хочешь этим сказать? — Ведущий забыл о журналистской этике и привстал со стула.

— Мир уже умер, мы лишь наблюдаем агонию.

Саша выключил телевизор и бросил пульт в стену. Пластиковый корпус разлетелся, батарейки со стуком покатились по кафельному полу.

«Что делать? Куда бежать? Как спастись? Я тоже заражен?»

Быстро подскочив с дивана, забежал на кухню и рывком выдернул из шкафа домашнюю аптеку. Термометр. Хоть и электронный, но меряет ужасно долго. Наконечник противно обжег холодом подмышку. Два тоненьких писка. Тридцать шесть и пять. Облегченно выдохнул, но тут же вспомнил, что мужик по телевизору сказал об инкубационном периоде. Вытряхнув на пол все возможные лекарства, начал искать таблетки с надписью «противовирусное». Съев около дюжины разных пилюль, вернулся в зал.

«Кому еще позвонить? Что вообще делать?»

Страшно. До дрожи. Впервые в жизни остался один на один с проблемами. Даже когда первый раз попал в ментовку с несколькими граммами порошка, не было так страшно. Знал, что есть отец, который отмажет, защитит, прикроет. А от гнева отца — спасет мать. Сейчас их нет, и в глубине души понимал, что не так уж много людей готовы его просто терпеть, не то что любить. Но что дальше? Что там делали в фильмах, когда начинался апокалипсис? Первая мысль пришла о еде. Надо запастись, и как можно больше.

Саша поднялся с дивана и прошел в кладовую. На полках расставлены коробки с крупами, макаронами, банки солений. Шкаф в углу забит упаковками воды, сахара и кофе. В двух морозильниках заготовлены замороженные овощи, мясо, полуфабрикаты. Про себя поблагодарил маму, даже после смерти она заботится о нем. Несмотря на достаток она никогда не забывала голодную молодость: не держала кухарок, готовила сама, любила заготовки впрок. На ее запасах легко можно прожить. Алкоголя тоже хватит надолго. Просто окопаться в квартире и ждать. Не знал, чего, но это единственное, что приходило в голову.

Закинув в рот несколько наспех собранных бутербродов, вооружился тряпкой, ведром и пылесосом — сидеть в квартире с лужами чужой рвоты не очень хотелось. Через полчаса уборки взмок весь, как после хорошей тренировки. Сердце, и без того перегруженное допингами, сумасшедше стучало. Вытереть пыль, закинуть грязные вещи и постельное белье в стирку, пропылесосить, выкинуть бутылки и боксы из-под еды. Блевотину на полу оставил напоследок, опасаясь, что желудок не выдержит и добавит работы. Нацепив респиратор и забрызгав комнату освежителем воздуха, кое-как справился. Ковер в зале просто свернул в рулон и вынес на балкон. Через три часа рухнул на диван, обессилено осматривая убранную квартиру. Мама бы гордилась.

Мама. Комок подступил к горлу. Медленно поднялся и осторожно, со страхом, побрел в родительскую спальню. Весь день обходил эту комнату, словно ее не существовало. Открыл дверь. Приятный полумрак. И знакомый до боли запах. Даже не духами, а самой мамой, очень родным, теплым и уютным. Её трюмо, заколки для волос, резные, с большими камнями. Халат на специальной подставке возле кровати, шелковый, с белыми аистами, отец привез из Пекина. Расправленная кровать, смятая простыня, лекарства на прикроватном столике. Горло сдавило, картинка перед глазами подернулась и поплыла, в носу защипало. Подошел ближе к кровати, опустился у края и зарыдал. Видел ее перед собой, словно она жива, немного усталая, как и всегда, с медленными и грациозными движениями, вкрадчивым и мягким голосом, но взгляд… Глубоко, за материнской любовью и теплотой, виднелось то, что всегда старался не замечать — разочарование.

В комнате просидел не меньше часа, то садился на кровать, то ходил и рассматривал вещи матери. К отцовской стороне не подходил, даже аура его присутствия пугала. Выбравшись обратно в зал, попробовал включить телевизор. Вставил батарейки обратно в пульт, несколько раз нажал, вроде работает. Каналов в эфире было все меньше, те, что еще транслировались, либо показывали ерунду, либо угнетали информацией об эпидемии, не сообщая ничего нового. Не зная, чем заняться, забрел на кухню и соорудил несколько бутербродов с ветчиной и сыром. Желудок принимал пищу нехотя, перед глазами еще стояли лужи рвоты на полу, да и запах, как бы не заливал все освежителем, еще стоял. Добравшись до компьютера, запустил сетевой шутер, но играть оказалось невозможно: пинг в сети шкалил, и серверы пустовали. Пришлось играть в однопользовательские, нацепив на голову гарнитуру. Чтобы было веселее, размешал виски с колой в большом литровом стакане и потягивал через трубочку. Другого занятия не нашел, утешал себя мыслью, что ждать придется недолго. Только сам не знал — чего ждать. Через несколько часов игры и пары стаканов коктейля хорошо расслабило. Алкоголь туманил память, притуплял боль и не давал думать о потерях. За компьютером просидел до рассвета. Лишь когда солнце полностью встало и, пробиваясь сквозь фиолетовые облака, окрасило спальню в лавандовый, понял, что сильно хочет спать.

26 июня

17.34 по московскому времени.

Проснулся от запаха гари, обжигающего ноздри. Поднявшись с кровати, побрел по квартире в поисках источника вони. В коридоре — дым, едкий, выедающий глаза. Закашлявшись, подбежал к окну и открыл настежь. На улице не лучше, откуда-то снизу черным клубами поднимается сизый столб. Выглянув вниз, увидел, что три этажа объяты огнем.

«Твою мать! Твоюмать! Что делать?»

Выхватив телефон, Саша набрал телефон экстренной службы. Долгие длинные гудки, ответа нет. Вспомнил слова Никиты: «никто не приедет». Квартиру покидать ну никак не хотелось. Единственный оплот защиты и спокойствия. Казалось, что как только выйдет из подъезда, сразу заразится и умрет. Дыма с каждой секундой было все больше. Полы раскалялись как асфальт в летний день. От нехватки кислорода легкие сдавило кашлем. Если задержится, то точно умрет, не от болезни, а мучительно, задыхаясь и сгорая заживо.

Забежал в комнату и схватил рюкзак, тут же отправив в него паспорт, деньги из отцовского дипломата, сотовый и зарядку. Забыв о страхе, залетел в родительскую комнату, споткнувшись об кровать. Сейф, к счастью, открыт. Ворох документов на недвижимость, еще какие-то бумаги, рука уткнулась во что-то холодное и тяжелое — пистолет, рядом два магазина к нему. Хоть стрелять не умел, но выходить наружу без ствола — самоубийство. Запихнув все в рюкзак, натянул худи, кепку, солнечные очки и повязал на лицо футболку, наподобие маски. Пожар пожаром, а страх перед смертельным вирусом засел в голове крепко. У самого выхода вспомнил про еду. Из кладовой взял несколько банок консервов и бутылку воды. Но куда направиться? Вспомнил про загородный дом. Хороший крепкий коттедж на большом участке, с бассейном, камином и сауной. Надо лишь найти, кто туда отвезет, озаботится едой и можно пересидеть эпидемию, подальше от людей, чтобы не заразиться.

В фойе перед квартирами ничего не видно. Густой сизый дым, выедающий глаза и сдавливающий горло как удавка. Спазм кашля сжал легкие, чуть снова не вывернув желудок наружу. Пригнувшись как можно ниже, просеменил к лифту, но двери оказались открыты — внутри горел аварийный красный свет. Придется по лестнице. Добравшись кое-как до двери, еще раз прокашлялся. Дым, пробравшись в самые глубины легких, начинал выжирать их, как горячая вода снег. Лестница тонула в плотном сизом тумане. Слышались чьи-то крики, треск и гул огня. Спустившись на один этаж, окунулся в плотный жар, словно зашел в парилку в бане. Дальше вниз, бегом, прыгая через три ступени. На лестнице никого, хотя он ждал бегущих вниз спасающихся людей. Пробежав объятые пожаром этажи, не сбавил темп и продолжил прыгать через ступени. На втором этаже, когда уже почувствовал свежий уличный воздух, на секунду расслабился и не посмотрел под ноги, перемахнув через лишнюю ступень. Правую лодыжку прострелил укол боли. Потеряв равновесие, и, вскрикнув, влетел в стену. В плече хрустнуло, голову спас одетый капюшон и кепка, но в глазах все равно на мгновение потемнело. Со стоном сполз по стене вниз, держась одновременно за ногу и плечо. Боль невыносимая, острая и жгучая. Одновременно бросило в жар и в холод, рот наполнился слюной, словно вот-вот вывернет. Дыхание сбилось, как будто кто-то от души двинул кулаком под дых. Из глаз потекли слезы, то ли от дыма, то ли от боли. Нет, он не плакал, просто вода хлынула из глаз, сама по себе. С трудом поднялся, опираясь на перила как старик. Каждое движение правой рукой давалось с трудом, возникало чувство, что одна косточка трется об другую. Связки в ноге взвывали при каждом шаге, простреливая болью до самого позвоночника. Вышел в фойе. Консьержки нет, только открытая дверь в ее каморку.

На улице жарко, не так сильно, как на горящих этажах, но возникло желание стянуть капюшон и импровизированную маску с лица. Вспомнил об эпидемии, пожар ненадолго выжег из головы все другие мысли. Представил, как сотни вирусов, увидев его незащищенный нос, ринулись кишащим роем к ноздрям и перебирая микроскопическими лапками, продираются через друг друга, чтобы быстрее попасть в организм. В носу засвербело. Саша вытер его через маску тыльной стороной ладони.

«Так, что дальше? Где найти машину, как добраться до загородного дома?»

А в квартире же остались ключи от дежурного минивэна, на котором водитель возил маму по магазинам или домработница ездила на закупки.

«Вот идиот! Тупица! Мог же просто схватить ключи, и сразу одной большой проблемой меньше».

Пытаться завести машину без ключей даже не стал пробовать, не умел и не хотелось возиться. Оставалось надеяться только на предприимчивость московских бомбил. Собравшись с силами и закусив губу, вышел через открытую дверь КПП с придомовой территории. До Малой Филевской около трехсот метров, но для него они превратились в несколько километров. Нога с каждым шагом болела все сильнее. Плечо ныло, пришлось повесить рюкзак на одну лямку, но и это не помогло, второе плечо быстро затекло. Несмотря на вечер температура стояла не ниже тридцати. Худи с капюшоном и маска только усугубляли жару, футболка пропиталась потом и прилипла к телу. И без того утомленный организм молил о пощаде и остановке. Но Саша боялся — в рюкзаке лежала приличная сумма наличкой, а людей на улице и за телефон убивали. У него, конечно, на лбу не написано, что он при бабле, но черт его знает, что сейчас у выживших в голове. Остановившись ненадолго, он достал пистолет и переложил его в карман кофты. Так спокойнее.

Машин на дороге нет, от слова совсем, только припаркованные и брошенные прямо на проезжей части. Он даже проверил парочку, все заперты и без ключей. Покрутившись с десять минут возле дороги, решил попробовать спуститься в метро. Где-то вдалеке раздался громкий хлопок, затем протяжный крик. Когда вопль затих, воцарилась тишина. Саша нутром ощутил странное чувство, словно чего-то не хватает, как вышел из дома и забыл мобильник. Задумавшись, он понял, чего. Два года назад летал на Гавайи, кататься на серфе. Сняли дом с друзьями прямо на пляже, в первой линии, и удобно, и вид красивый. Но с погодой не повезло. Первую неделю море штормило. Тогда они пожалели о том, что поселились прямо у воды. Постоянный гул, монотонный, иногда с раскатами грохота, когда сотни тысяч тонн воды обрушивались на взвывающую от этого полоску берега. Прикольно, когда просто пришел на пляж посмотреть на шторм, но когда засыпаешь, просыпаешься, ешь и сидишь на унитазе под это грохот, то он сводит с ума. Под вечер второго дня Саша изрядно надрался, чтобы не слышать этот монотонный и угнетающий гул. Но на третий день шум утих. Сначала подумал, что шторм прекратился, но серое небо за окном и пенистые валы, докатывающие почти до дома, указывали на то, что он только усилился. Просто мозг понял, что шум не несет никакой информационной нагрузки и начал его отсекать. К пятому дню он его вообще не слышал, и потом, когда шторм кончился, тишина казалось просто гробовой. Уже не хватало этого грохота разбивающихся волн, словно они стали его частью. Вот и сейчас так же, за всю его жизнь в Москве он привык к постоянному гулу мегаполиса, шуму машин, метро, трамваев, строек и миллионов людей. А сейчас тихо, только редкие крики, хлопки, даже выстрелы где-то, но в общем звуковом фоне — тишина. Поднял голову на небо. Над всей этой тишиной висело фиолетовое небо с легкими облаками. Красиво и страшно. Примитивный и первобытный страх, как перед клеткой с тигром или у края обрыва. Саша вжал голову в плечи и быстрее направился к метро.

Серые парапеты, красная буква «М» на синем столбе, стертые от миллионов ног каменные плиты перед входом и отполированные до блеска стальные поручни. Станция «Пионерская». Пути метро на этом участке проходили по поверхности, спуск на перроны по лестницам из стеклянного павильона, откуда открывался хороший обзор на прибывающие составы. С одной стороны, на станции стоит поезд, без света и с открытыми дверями, другой путь пуст. Массивные металлические замки на цепях, висящие на входе в метро. Тяжелые, угрюмо серые, кричащие всем своим видом: «Стой, забудь все, что ты задумал, дальше путь закрыт».

Хоть он и вырос в Москве, она все равно была для него огромным муравейником с сотнями ходов-улиц и тысячами этажей. Коттеджный поселок на Новой Риге сейчас казался дальше и недоступнее, чем северный полюс. Идти одному с больной ногой нереально, а надвигающиеся сумерки вообще отметали любую надежду. Но он не мог оставаться здесь, посреди улицы, один, без машины. Больше всего сейчас жалел о своем Мерседесе, который стоял с раскуроченной мордой в автосервисе. Преданный немец домчал бы до дома минут за двадцать, тем более пробок нет. Он никогда не ценил машину, просто средство передвижения и способ показать социальный статус. Но сейчас транспорт — необходимость для выживания, без которой он лишался мобильности и защиты. Как птенец, выпавший из гнезда с еще не окрепшими крыльями. А гнездо в двадцати километрах. И нога уже начала распухать, даже стоять больно.

— Сука-а-а-а! — Не выдержав, Саша закричал на всю улицу. Протяжно, со срывом голоса.

Злость переполняла его, злость на эпидемию, на пожарных, которые не приехали, на родителей, которые умерли. Больше всего злился на себя. Если бы был предусмотрительнее, то никогда бы не вляпался в такую дерьмовую ситуацию.

Опустившись на бордюр прямо на дороге, вытянул больную ногу. Мысли никак не хотели выстраиваться в логическую цепочку и подсказать выход. Ни одного человека вокруг, ни одной машины. Собрав последние силы, чтобы не сорваться в панику, вспомнил о мобильнике. Достал из кармана смартфон, еще работает, палочки антенны даже на максимуме. Открыл программу с картами, включил навигацию, но тут же выключил, и так зарядки всего семьдесят процентов, а геолокация сожрет аккумулятор за пару часов. Вот его местоположение, возле входа в метро. Проложил маршрут до загородного дома, семнадцать с половиной километров. В старших классах занимался легкой атлетикой и бегом. Марафонцем не был, но пробежать пятнадцать километров в среднем темпе вполне мог. Сейчас конечно не побегаешь, но если напрячься, делать передышки, то к утру может и доберется, а там уже можно отдохнуть, завалиться в бассейн и забыть об этой ночи, как о страшном сне.

Сняв кроссовок и носок, помассировал лодыжку. Вроде ничего серьезного — растянул связки, но болит противно. Немного оттекло, но перелома точно нет, иначе бы даже не встал на эту ногу. Плечо почти отпустило, скорее всего, ушиб, но двигать рукой все еще болезненно.

«Эх, если бы мозги были на месте, еще аптечку с дома прихватил бы. Сейчас эластичный бинт и пара таблеток ибупрофена не помешали».

Медленно поднявшись с земли, побрел по тротуару сверяясь с картой на смартфоне.

26 июня Москва

20.34 По московскому времени.

Ушел от станции метро больше, чем на километр. Идти стало немного легче, это ободряло и придавало сил, начал верить, что доберется пешком до дома. К боли то ли привык, то ли нога действительно стала меньше болеть. Начинало смеркаться. Город вокруг изменился до неузнаваемости. Из шумного и суетливого превратился в пустующий и истеричный. За всю дорогу увидел всего несколько человек, но они не обратили на него никакого внимания. Одинокий мужчина в пыльной одежде, задыхаясь от приступов кашля, шел в сторону центра. Услышав его, Саша быстрее перешел на другую сторону улицы, опасаясь заразы. Еще двое катили широкую тележку, загруженную коробками и скарбом, и даже не посмотрели в его сторону, лишь прибавили шаг. Несколько раз мимо промчались машины, но по их скорости было ясно, что они не остановятся. Видел людей, лежащих на земле, но не стал подходить и выяснять, живы они или нет. Единственной его целью сейчас был загородный коттедж с уютной спальней, бассейном и запасом еды минимум на месяц.

Он просто шел, стараясь ни о чем не думать, представляя, как доберется, примет душ, или даже залезет в ванную, откроет бутылку чего-нибудь горячительного и забудет об этой чертовой эпидемии. Нужно просто дойти, тем более это оказалось не так уж и сложно.

Через пару кварталов увидел аптеку, небольшой магазин на первом этаже шестнадцатиэтажки. Дверь открыта настежь, внутри горит свет. Подойдя ближе ко входу, осторожно заглянул внутрь. В помещении никого не видно, лишь отблески диодных ламп на зеленом кафельном полу и запах лекарств.

— Есть кто? — спросил Саша, с опаской заходя внутрь.

Тишина, только гудят холодильники за кассой. Подойдя ближе, постучал рукой в стекло кассы. Из двери подсобки послышалось шуршание. Насторожился и крепче сжал рукоять пистолета в кармане. В проеме показалась голова. Лысоватый мужик непонятного возраста, вроде и не старый, но выглядит очень плохо. Впалые щеки, вытаращенные глаза в паутине капилляров, расширенные зрачки почти полностью закрывают радужку, делая взгляд сумасшедшим и отталкивающим.

— Тебе чего пацан? — спросил мужчина, не высовываясь полностью.

— Мне бинт эластичный нужен, и обезболивающие какое-нибудь, — Саша понял, что это не продавец, но выбора у него нет, тип был тут первым.

— Есть, есть, есть. А бабки у тебя есть? — мужчина осмотрел гостя с головы до ног, двигая глазами неестественно резко.

— Аптека-то не твоя, сам, небось, воруешь?

— Кто ворует? Я ворую? — незнакомец полностью вышел из-за двери. Белая футболка с пятнами пота заляпана свежей кровью. От тощего тела несет запахом химикатов и грязных вещей. В руке обычный кухонный нож, тонкий, с небольшой деревянной ручкой и зубчатым лезвием, полностью покрытым липкой и густой кровью. — Подь сюды, я те покажу, кто тут ворует.

Саша попятился назад к двери. Сразу понял, что это «винтовой»^[18], знал, на что они способны под кайфом. Наркоман уставился на него и замер за прилавком. Князев пятился, наркоман смотрел, только холодильники гудели. Подвела вывихнутая нога, с вскриком он завалился назад, прямо на рюкзак. Мужик как будто ждал этого, рывком вылетел из-за прилавка и ринулся к распластавшемуся на полу. Саша выхватил пистолет, руки дрожали, но с такого расстояния не промахнётся. Торчок замер и уставился на ствол, это никак не входило в его планы, и затуманенный мозг думал, как ему реагировать. Сумасшедшие глаза смотрели в дуло пистолета, ожидая выстрела. Но его не последовало. Князев несколько раз дернул спусковой крючок, но ничего не произошло. Пистолет лежал в руках мертвым куском железа, и чувство защищённости улетучилась, уступив место паническому страху. Наркоман ухмыльнулся, выставив на показ ряд сгнивших и желтых зубов. Начал неспешно приближаться, выставив вперед нож. То, что жертва превосходила по габаритам раза в полтора, его не пугало. Саша тоже не думал об этом, он еще пару раз нажал на спуск, надеясь, что пистолет все же выстрелит. Уставившись на смотрящий в грудь нож, представил, как перемазанный чужой кровью кусок железа пропарывает его живот, а торчок улыбается, сидя на нем и вгоняя лезвие глубже и глубже, прокручивая рукоять. Если бы не паника, он бы понял, что наркоман весит не больше шестидесяти килограмм и ростом не выше ста семидесяти сантиметров. Со своим ростом за сто девяносто и весом под восемьдесят пять кило, он мог его просто поднять за шкирку и швырнуть в стену. Но страх полностью сковал его, и единственное, что он видел, это — нож.

Подойдя как можно ближе, наркоман решил прыгнуть. У Князева сработал инстинкт самосохранения, он не понял, как, но буквально в последнюю секунду выкинул навстречу ногу. Тщедушное тело нападавшего отшвырнуло к стене, где он начал рыскать руками по полу в поисках выпавшего оружия. Саша рывком поднялся, скривившись от моментально напомнившей о себе ноге. Прямо перед ним, стоя на карачках и бубня под нос, наркоман пытался найти нож, который затерялся в узорах зеленого кафеля.

«А ведь он его найдет и опять кинется. Даже если попытаться уйти, все равно догонит, у него ноги целые. А сейчас он на полу, и даже не думает о защите, еще секунда, и второго шанса не будет».

Взяв пистолет за ствол, вкладывая в замах весь вес, обрушил рукоять на лысый затылок. Громко хрустнуло. Череп наркомана прогнулся под ударом, как скорлупа прогнившего кокоса, из лопнувшей кожи брызнула кровь. Замахнувшись, ударил еще раз, чтобы наверняка. Убивать не хотел — вырубить, чтобы не встал, но насколько сильно надо ударить не знал, поэтому бил со всей дури. Сердце бешено колотилось в груди. Навис на лежащим на полу торчком и смотрел, как из его головы вытекает кровь. Повернув наркомана носком здоровой ноги, отстранился. Глаза широко открыты, но жизни в них уже нет, улыбка так и оголяет страх дантиста.

Простояв с минуту, вспомнил, зачем вообще пришел. Теперь бинт и таблетки были особо дороги, ведь ради них пришлось пройти через все это. Зашел за кассу. Обычно самые популярные лекарства лежат как можно ближе. Точно, шкаф сразу за кассой, ровные пачки обезболивающих на полках. Взяв сразу с запасом, нашел глазами шкафчик с надписью «перевязочные материалы». Упаковка с эластичным бандажом для фиксации голени. Прямо возле шкафа опустился на пол, снял обувь с носком и натянул бандаж. Приятное ощущение, как будто кто-то обхватил ногу и поддерживает ее. Две таблетки ибупрофена и глоток воды из пластиковой бутылки, стоящей в холодильнике у кассы.

Послышался тихий плач. Откуда-то совсем рядом. Приглушенный, сдавленный, но то, что это был плач, он не сомневался. Осторожно поднявшись на ноги, вытащил пистолет из кармана. Рукоятка немного испачкана в крови, но вытирать нет времени.

«Вот идиот!», — выругался на себя, поняв, что тупо не снял пистолет с предохранителя и не загнал патрон в патронник.

Убедившись, что теперь точно зарядил, Саша вытянул его перед собой и пошел на звук — в подсобку.

На полу лежит девушка лет тридцати. Белый халат распахнут, черное платье в красный узор уже успело вымокнуть от крови и облепило пышную фигуру. Крашеные рыжие кудри прилипли к щекам, перепачканными кровью и слезами. Застывшие глаза смотрят под стол, где, спрятавшись за стулом и тумбочкой, сидит девочка. Совсем маленькая, год три или четыре. Она зажимает рот рукой, боясь шуметь, но всхлипы все равно вырываются. Увидев Сашу с пистолетом, она поддалась назад, но уперлась в стену. В больших карих глазах читается ужас.

— Да твою же мать!

Глава 3 Вадим

26 июня. Бетта

16.04 по московскому времени.

Хуже всего — ждать. Ожидание растягивает каждую секунду до минуты. Вадим ходил по квартире и не мог найти себе места. Не выпускал из рук телефон, ожидая звонка из больницы. Все утро вместе с Юлей занимались выгрузкой и распределением продуктов. Морозильный ларь поставил в гараже. Старая проводка не внушала доверия, но выбора не было, в квартире места для морозильника точно не найдется, и затащить его по лестнице одному просто нереально. Юля, взяв на себя роль хозяйки, довольно быстро освоилась на кухне, и приготовила пасту взамен жаркого, которое они успели приговорить. Воеводов подозревал, что, занимаясь бытовыми делами, девушка сбегает от мыслей о происходящем. Уж слишком рьяно она все делала, с маниакальным увлечением. Возможно, просто хотела быть полезной и отплатить за гостеприимство, но он больше склонялся к первой версии.

Султан вел себя беспокойно. Не отходил почти ни на шаг, хотя обычно находил, чем себя занять. Даже не просился гулять, предпочитая ходить как привязанный за хозяином по квартире.

Дождь немного стих, и фиолетовое небо лишь орошало землю мелкой водяной пылью, словно система полива — газоны. Тучи налились пурпуром еще больше и походили на клубящиеся внутренности, развешенные под небосводом. Ожидание, погода, неизвестность и страх перед вирусом делали свое дело, взвинчивая и без того напряженные нервы. Вадим метался по квартире как волк в клетке. Хотелось действовать, что-то предпринимать, но единственное, что он мог, это ждать. Пару раз, не выдержав, звонил в больницу, но холодный голос автоответчика сообщал: «Все операторы сейчас заняты, перезвоните позже». Пытался рисовать, но чистый лист бумаги вызвал только раздражение, захотелось швырнуть его в стену, следом за ним карандаш, а потом и самому влепиться головой. Спасла ситуацию Юля, постучавшая в дверь и пригласившая выпить чаю.

Девушка накрыла на стол, заварила травяной и сделала бутерброды. Хотя нет, не бутерброды, это он делал бутерброды — кусок ржаного хлеба, пара ломтиков колбасы и полоска сыра. А Юля заморочилась: обжарила хлеб, сделала яичные блинчики, нарезала тонкими ломтиками помидоры и огурцы, подрумянила на сковороде ветчину и расплавила сыр. Ее произведение кулинарного искусства язык не поворачивался назвать бутербродом, как минимум, Крок-мадам или что-то не менее пафосное.

— Вот это ты разошлась. Можно было просто хлеба с колбасой нарезать, — сказал Вадим, усаживаясь на свое любимое место.

— Да я больше для себя, надо было как-то отвлечься, чем-то себя занять, — сказала Юля, разливая чай по кружкам. — Это ожидание меня просто убивает.

— Меня тоже, — Вадим, осторожно отхлебнул. — Сам не знаю, куда себя деть.

— И я о том же. Эпидемия эта, — Юля сделала долгую паузу, засмотревшись в кружку. — Я боюсь. Очень боюсь. Не думала, что когда-то кому-то это скажу. Я так никогда не боялась. Аж до трясучки.

— Думаешь, одна ты? — Сказал Вадим, разрезав сэндвич на два треугольника. — И я боюсь, и Султан боится. Все боятся, потому что не знают, что делать, и как с этим бороться. А сильнее всего страх смерти и неизведанности.

— Ты не выглядишь напуганным, — Юля пристально посмотрела на Вадима и сделала небольшой глоток.

— Я хорошо умею скрывать эмоции. Пришлось научиться, — Воеводов поднял перед собой бутерброд, посмотрел на него с разных сторон, любуясь, и откусил. Хлеб хрустнул, по пальцам потек сок. Очень вкусно, даже великолепно. Это, вероятно, самый вкусный сэндвич в его жизни. — Отлично готовишь, я такого даже в кафе не пробовал.

— Спасибо, — ответила Юля, ничуть не смутившись. — Это мое фирменное. Мама научила готовить, она фанат кулинарных шоу и фуд-блогеров на Ютубе.

— Я в этом не силен. Пельмени да яичница. Ну, мясо на костре могу пожарить. Мама хорошо готовит.

— Очень хочется попробовать ее блюда. Надеюсь, это случится как можно скорее. Если пригласите, конечно.

— Так ты уже гость. Осталось маму дождаться, — улыбнулся Вадим, но тут же помрачнел.

Юля посмотрела на него и решила, что лучше занять рот едой, а не болтовней. Минут пять ели молча.

— Как думаешь, когда это все закончиться? — спросила девушка, устав от тишины, напрягающей больше, чем разговор.

— Я не знаю. Честно. Хотел бы сказать, что да, все скоро будет хорошо, — Вадим дожевал сэндвич и вытер пальцы салфеткой. — Но я реалист и предпочитаю быть честным. Сейчас надо быть готовыми ко всему.

— Ко всему, это к чему?

— Слишком быстро это началось. Не готово человечество к такому. Я был не в очень приятных местах и видел, как работает система, когда что-то выходит из-под контроля. Три дня. Не успеет здравоохранение справиться с таким количеством заболевших. Слишком неповоротлива и инертна бюрократическая система.

— Я вчера читала новости в интернете, цифры просто ужасающие, — Юля посмотрела на стену, даже не притронувшись к бутербродам.

— Вот именно. Вспомни эпидемии испанки или чумы. Они не были так молниеносны, но при этом выкосили не один десяток миллионов. А сейчас ученые даже толком не знают, что это, откуда и как это лечить.

— И что в итоге? — Голос Юли с каждым словом звучал все более подавленно.

— Не хочу нагнетать, но нужно быть готовыми к худшему. К самому.

Доедали молча, поглощённые размышлениями.

Ближе к вечеру Вадим собрался выгулять Султана. Беспокоился за пса, после обеда волкодав забился под стол на кухне и отказался от еды. Юля, увидев, как они собираются, предложила пройтись вместе.

Дождь прекратился. На улице приятно пахло прибитой пылью и сырой землей. Лужи отражали облака, и весь мир выглядел так, словно кто-то поставил фиолетовый светофильтр. Воеводов отстегнул поводок и потрепал пса по холке.

— Иди, побегай. Разомнись, — алабай приподнял голову и посмотрел на хозяина. Взгляд тяжелый, грустный, насколько грустными могут быть собачьи глаза. — Ладно, можешь просто бежать рядом.

Пошли втроем по уже знакомому маршруту, через рынок, остановку и дальше по прямой к морю. Очень тихо. Летом даже после дождя в Бетте было не протолкнуться от отдыхающих. Сейчас на улице никого.

— Брррр. Как будто вымерли все, — поежилась Юля.

— Местные по квартирам сидят. Приезжие разъехались, кто смог, — ответил Вадим, осматривая окна пятиэтажек.

— Надеюсь. Но все равно жутко.

— Это да, — Вадиму и самому было не по себе от пустоты и тишины.

Такого не было даже зимой. К ноябрю поселок пустел без приезжих, но выйдя на улицу все равно встретишь хоть одного человека, или увидишь в окне. Сейчас возникало чувство, что они остались одни. За весь путь до моря не встретили ни одной машины. Рынок на алее, ведущей к пляжу, закрыт. Кафе, магазины и палатки тоже. На пляже пусто, ни души. Тишина, ни музыки, ни голосов, ни шума машин. Вышли к центральному проходу на набережную и застыли, озираясь по сторонам.

— Вадим? — спросила Юля, бегая взглядом вокруг, пытаясь высмотреть хоть одного человека.

— А?

— Может завтра сами поедем в город, в больницу?

— Я думаю о том же. Только лучше не завтра, а сейчас.

18.42 по Московскому времени

Грузовой Форд намного приятнее УАЗика. Не такой проходимый, но комфортный, тихий, в салоне прохладно, пахнет ароматизатором и новым пластиком, а не выхлопными газами и перегретой коробкой передач. Султан в новую машину залез с опаской, обнюхивая серую обивку сидений и приборную панель. Юля собрала волосы в хвост и выглядела напряженной. Вадим, проезжая мимо пятиэтажки, смотрел в окна. Света нигде нет, ни одного любопытного лица, выглядывающего, что же там за машина. Выехали из поселка. Дорога удручала не меньше, чем безлюдный пляж. Ни машин, ни людей, ни автобусов.

«Не могли же все так быстро заболеть? Количество зараженных, по сообщениям в сети, огромное, но не настолько. Может, эвакуировались? Может, мы пропустили сообщение о какой-то государственной инициативе по обеспечению безопасности, и всех людей просто вывезли в безопасный район?» — размышляя, Вадим посмотрел на Юлю. Она бегала взглядом по окнам мелькавших мимо домов, закусив нижнюю губу, то и дело потирая левый висок.

Такую же картину запустения наблюдали во всех следующих селах. Лишь при выезде на трассу, ведущую к городу, увидели первую встречную машину и немного успокоились. Значит не одни, и ничего важного не упустили.

Через час въехали в город. Вадим ждал кордоны, карантинные службы, на худой конец — полицию. Но въезд в город свободен. На улицах лишь несколько машин, как будто это не один из крупнейших городов юга России, а захолустная деревня без асфальтированных дорог. Светофоры работали в режиме желтого мигающего сигнала. Пешеходов вообще не видно. Вадим сбавил скорость и ехал, внимательно осматриваясь по сторонам. Перед одним из перекрестков, над которым издевательски сиял рекламный баннер «Геленджик — место, где вы захотите остаться навсегда!», пришлось резко остановиться. Свора бродячих собак не меньше дюжины перебегали дорогу, по-хозяйски, ничего не опасаясь.

— Быстро же они обнаглели, — буркнул Воеводов, вдавливая клаксон до упора.

Султан, увидев дворняжек, зарычал, оголив ряд белоснежных клыков. Юля посмотрела на волкодава, и сглотнула, попадись ее рука или нога в такую пасть — перекусит, как хлебную палочку.

Собаки сигнала не испугались, удалось тронуться только тогда, когда они освободили проезд. Путь до больницы шел без поворотов по одной из главных и самых крупных улиц города — Луначарского. Несмотря на четыре полосы, в час пик на ней собиралась приличная пробка, в которой можно было потерять не меньше часа. Сейчас улица больше походила на шоссе в пустыне из американских фильмов, только перекати-поля не хватало.

Подъехав к пропускному пункту гостиницы, Вадим посигналил. В окошке охранников никакого движения. Посигналил еще раз, и опять никакой реакции. Выйдя из машины, подошел к стеклу, постучал и заглянул внутрь.

— Что там? — спросила Юля, когда он вернулся.

— Да фигня какая-то. Никого нет. Все выключено. На шлагбауме замок висит. И это… — Вадим посмотрел прямо перед собой. — На территории армейские грузовики стоят.

— А зачем они тут? — Юля не поняла связи, но встревожилась от одного вида Воеводова.

— Не знаю, но явно не из-за чего-то хорошего, — он завел машину и сдал назад.

— Куда мы?

— Тут есть еще один вход, ближе к зданию, сейчас объедем.

Вывернули обратно на Луначарского и, проехав вдоль всей больницы, свернули за небольшим магазином направо. За забором показался главный корпус. На небольшой площадке перед калиткой стояло два десятка машин. Вадим не стал церемониться и остановился прямо перед входом. Он уже не мог сидеть на месте и чуть ли не выпрыгнул из машины.

— Пойдем, вход в приемное отделение здесь.

Они пересекли широкую заасфальтированную площадку и поднялись по ступеням к белой двери входа. Закрыто. За стеклом никого не видно. Воеводов несколько раз постучал и только потом увидел кнопку радиозвонка. Нажал, никакой реакции, нажал еще несколько раз. В коридоре, размываемая несколькими стеклопакетами, показалась смутная фигура. Чем ближе она приближалась, тем лучше просматривался силуэт человека в военной форме с автоматом. Шел он медленно, чуть покачиваясь. Открыв первую дверь, парень, судя по погонам — срочник, вышел в тамбур. Как только солдат увидел людей за стеклом, его и без того воспаленные глаза выпучились еще сильнее.

— Вы что, еба…. Совсем с ума сошли? Передавали же, что запрещено самовольное обращение в больницы! — Кричать у него получилось не очень, сиплый и севший голос еле пробил толщу стекла.

— Слышишь, салага. Ты как со старшими по званию разговариваешь? — Вадим сдержался, чтобы не выразиться по крепче.

— Я, это… того… — солдат начал запинаться, не ожидая такого отпора.

— Капитан Воеводов. Позови старшего или медперсонал, — то, что Вадим уже в запасе, солдату знать было не нужно.

Трюк сработал, и военнослужащий скрылся в коридоре. Через пять минут вернулся в сопровождении врача, судя по белому халату. Медик выглядел не лучше, чем солдат: крупные капли испарины на лбу, ввалившиеся щеки, посиневшая кожа, приступы кашля.

— Что вы хотели? — упершись рукой в стекло, спросил врач.

— Мне нужны данные по двум пациентам. Может, откроете дверь? — Вадим демонстративно дернул дверную ручку.

— Исключено. Карантин. Вы из каких войск? — спросил медик и согнулся в приступе кашля.

— Не важно, но могу связаться, чтобы вас поторопили.

— Некому уже звонить. Ладно, назовите фамилии.

— Воеводова и… — Вадим повернулся к Юле.

— Шныков, Владимир Шныков. Девяносто третьего года рождения, — Юля поддалась вперед.

— Ждите здесь, — доктор скрылся в глубине коридора, оставив солдата одного на входе.

Время до его возвращения тянулось как расплавленный гудрон. Вадим начал ходить кругами, жалея о том, что бросил курить. Девушка скрестила руки на груди и жевала нижнюю губу.

Через десять минут врач вернулся, неся в руках кипу бумаг, вид у него был еще более подавленный. Вадим учащенно задышал и подошел ближе к двери.

— Так, Воеводова. Скончалась вчера в двадцать три сорок восемь. Шныков Владимир сегодня утром, в девять сорок семь. Двое поступивших с ним тоже, — говорил он монотонно, без эмоций, словно произносил такие слова уже тысячный раз за последние дни. — Сожалею. Тела не выдаем. Говорил уже, карантин. Все в крематории. Прах и свидетельства о смерти можете востребовать позже. Если выживете.

Закончив, он развернулся, дернул солдата за руку и скрылся с ним за закрытой дверью.

Вадим стоял на месте и смотрел им в след.

«Скончалась. Вчера. В одиннадцать вечера. Мама умерла, — он медленно, по слогам, проговаривал слова в голове, не веря им. — Ее сожгут. Даже не увижу её».

В себя его вернул громкий крик. Повернулся назад и увидел, как Юля опустилась на асфальт, надрывая горло. Люди так не кричат, это больше похоже на предсмертный крик животного. Глаза девушки выглядели сумасшедше, как будто разум покинул ее вместе с исторгнутым из легких воздухом.

— Тихо, тихо, — Вадим подбежал и опустился рядом. Он не знал, что нужно делать, как успокоить, ведь самого разрывало горе. Неуклюже коснулся ее плеча. Юля посмотрела на него и перестала кричать, во взгляде стоял немой вопрос, и она, сорвавшись в плач, уткнулась ему в плечо. Обнял ее за плечи и отвернулся, чтобы не видела, как по щекам побежали слезы.

26 июня

21.11 по московскому времени.

Всю дорогу из Геленджика до Бетты ехали молча. Юля то плакала, то затихала, безучастно смотря в окно. Султан пытался пробраться к хозяину, но ему все время мешали рычаг коробки передач и ремень безопасности. Смирившись, пес положил голову на колени к девушке.

Вадим ехал медленно, оттягивая приезд. Он не знал, что делать дальше. Вообще не было желания что-либо делать. Единственный человек, которого любил, умер. Кроме матери у него никого не осталось. Отец погиб, когда ему не было и двух лет. Мать рассказывала, что папаша любил выпить и, надравшись, вспоминал армейские годы, наряжался в тельняшку и отправлялся на поиски приключений. Мужиком он был рослым и крепким, немногие решались связываться с пьяным бугаем, что еще сильнее развязывало ему руки. Старшего Воеводова частенько вытаскивали из «обезьянника»^[19]. Но коса всегда найдет свой камень, и в одной из драк отцу проломили череп. Умер не сразу, пролежав в реанимации несколько месяцев. В конце концов его отключили от систем жизнеобеспечения, написав в свидетельстве — «смерть головного мозга». С тех пор жили вдвоем с матерью. Других родственников у них не было, родители мамы были детдомовскими, после Великой отечественной очень большое количество детей остались сиротами. Умерли они рано, еще до рождения Вадима, и детей, кроме его матери у них не было. А теперь он вообще остался один, если не считать пса.

— Вадим, — Юля вырвала Воеводова из пучины мыслей.

— М?

— Что дальше делать? Как мне домой вернуться? — голос её звучал как через подушку — глухой, сдавленный.

— Не очень хорошее решение, — Вадим не отводил взгляд от дороги.

— Это почему? У меня там семья, родители.

— Ты давно им звонила? Новости видела?

— Позавчера разговаривали. Сегодня звонила, не ответили. Папа говорил, что не очень себя… — Юля осеклась, понимая, к чему он клонит. Отвернулась к стеклу и тихо заплакала.

— Понимаю, что ты чувствуешь. Но и ты тоже должна понимать. Видишь же, сколько заболевших и умерших, — Вадим громко вздохнул. Говорить тяжело, даже просто дышать тяжело, как будто он пытается вдохнуть под водой. — Там большой город. Эпидемия уже везде. Риск заражения очень высокий. Даже если доберешься, там будет намного сложнее. От людей можно ждать чего угодно в такой ситуации. Тебя там есть, кому защитить?

Девушка сначала кивнула, затем по её лицу проскочила тень сомнения.

— Некому.

— Оставайся у меня. Сколько хочешь. Еды хватит. Подождем, что будет дальше. А там уже решим. Как уляжется, я тебя сам отвезу.

— Вадим, — Юля повернула к нему заплаканное лицо. — Ты и так уже очень много для меня сделал.

— Давай помолчим, — прервал он ее, стараясь сделать это как можно мягче. — Поговорим лучше завтра.

Девушка отвернулась обратно к окну, положив руку на голову Султана.

Воеводов смотрел на дорогу и бегущую ему навстречу разделительную полосу. Он знал каждый метр этих тридцати с лишним километров. Каждый участок связан с каким-то воспоминанием или событием. Эту гору он рассматривал из окна рейсового автобуса, когда с матерью ездили в Геленджик, выбирать подарок по случаю окончания начальной школы. А вот на этот подлесок смотрел, когда впервые слушал компакт диск группы Нирвана, который тогда казался ему каким-то откровением. Вот на этом повороте стояли больше двух часов, когда ездили с дядей Геной и его семьей в дельфинарий, в машине перегрелись тормоза, и мама с женой дяди Гены бегали к речке, набирали воды и поливали колеса, не зная, что диски могут от этого лопнуть. О матери напоминало абсолютно всё. Горе превратилось в сгусток тугой боли. Легкие, сердце и желудок начали скручиваться в тугой комок, сбивая дыхание и заставляя согнуться. Если бы в машине не было девушки, наверное, дал волю бы чувствам, но сейчас, как всегда, сдерживался и скрывал эмоции. О том, что будет, когда войдет в квартиру, где мамой пропитан каждый сантиметр, даже боялся думать.

Выехали на место, где дорога проходила над глубоким, не меньше тридцати метров, ущельем, и Вадим бросил взгляд вниз.

«Может, просто дернуть руль? Одно движение, и короткий полет. Несколько секунд, и эта боль закончиться. Не надо будет ничего решать, ждать, к чему-то готовиться. Нас просто не станет, как и тысяч других людей, умерших или умирающих сейчас от эпидемии. Может, так даже лучше?»

Посмотрел на Юлю. Совсем молодая, двадцать один, а может, и меньше. Из-за миниатюрного роста и хрупкой фигуры выглядит моложе своего возраста. Лица не видно, но плечи время от времени вздрагивают от всхлипов. Ей сейчас не легче. И если эта боль так ранит его, то что творится внутри неё? Захотелось ее утешить, но как это сделать, когда весь мир катится к черту?

Вернувшись домой, молча разбрелись по комнатам. О еде никто не заговорил. Вадим залез в душ и простоял не меньше получаса, как будто вода могла смыть всю тяжесть. Покормив пса, вернулся в комнату. Из спальни Юли не доносилось ни звука, и он уже начал беспокоиться, но прислушавшись, различил тихие всхлипы. Лег на кровать, заложил руки за голову и просто рассматривал потолок, стараясь ни о чем не думать. Сон накрыл незаметно, перегруженное за день сознание просто отключилось.

Проснулся через пару часов от того, что его тормошили за ногу.

— Вадим, Вадим!

— М? — с трудом разодрав глаза, он различил силуэт Юли на фоне светлого прямоугольника дверного проема.

— Ты проснулся? — голос девушки звучал встревоженно.

— Частично, что-то случилось? — после сна во рту пересохло, и казалось, что язык царапает небо.

— Тебе нужно это увидеть. Можно? — девушка указала на постель рядом с ним, Вадим согласительно кивнул, и Юля села край кровати. Экран смартфона ударил по глазам ярким светом. На телефоне открыто видео с Ютуба. Один из известных штатовских ведущих в мятой футболке вместо привычного костюма и рубашки.

— Послушайте, ребят! — ведущий говорил по-английски, но видеохостинг автоматически создавал русские субтитры. — Это конец. Не хочу вас пугать, но сильнее, чем эта эпидемия, напугать уже не удастся. У меня очень много информации, и я должен донести ее до всех. Пересылайте это видео тем, кто еще жив. Нужно, чтобы это увидели и услышали, как можно больше людей, — мужчина приподнял планшет со стола. — Сегодня четвертый день эпидемии. Я, честно, сам не верю тому, что вижу, но реальность такова — заражены почти сто процентов населения, и вылечиться невозможно. Слышите, невозможно. Есть два сценария развития заболевания: один — вы заболели в первый день, значит, вы уже не с нами и не застали всего этого ада. Возможно, вам повезло. Другой — симптомы у вас только начали проявляться. Вам осталось не больше двух-трех дней. Никак не больше. Так что подумайте, как вы хотите их провести. К концу третьего дня ваше тело превратиться в мумию. Да, именно так эта штука и работает, она делает из людей отменные джерки^[20],— ведущий горько усмехнулся. — Вы спросите, хотя, о чем это я, ведь мне приходиться вещать на уже умирающий мир. Так вот, кому-то интересно, почему я еще тут и чувствую себя замечательно? Все банально, как никогда. Есть доля счастливчиков или, наоборот, бедолаг, на которых этот вирус не действует. На кого-то — вообще, у кого-то организм может справиться с ним, и после трех дней пытки они приходят в норму. Таких очень мало, нет, даже чудовищно мало. Насколько я знаю, не больше чем один на десять тысяч. Когда это все закончится, население Земли сократиться до численности людей в средний палеолит. Добро пожаловать в Каменный век. А что же наша медицина? Они просто ничего не успели, вообще. В Соединенных штатах уже все, нет правительства, армии и полиции. Половина населения уже умерла, еще половина в процессе. Мой совет тем, кто переживет все это дерьмо. Запасайтесь едой, медикаментами и учите агрономию и скотоводство. Двигайте туда, где потеплее, там проще выжить. На этом я откланиваюсь, постараюсь держать вас в курсе событий, пока интернет еще работает! Всем пока, ваш покорный Джимми.

После слов ведущего началась рекламная вставка о том, где лучше провести свой отпуск этим замечательным летом с видеорядом демонстрирующим песчаные пляжи, забитые счастливыми людьми, и Юля выключила смартфон. Воеводов смотрел в точку, где был экран, еще минуту, затем сел и потер лицо ладонями.

— Вадим? — девушка осторожно прикоснулась к его руке.

— Охренеть, — он пытался обдумать все услышанное, но никак не мог в это поверить.

— Ты слышал? Все человечество! Все! Как это вообще может быть? — голос Юли начал срываться.

— Меня беспокоит другое. Он сказал, что все заразившееся уже чувствуют симптомы. Но я не чувствую ничего.

— Я… я тоже. Ты думаешь, у нас иммунитет?

— Не знаю. Посмотрим завтра. Если ничего не начнется, то думаю, что да. Это объясняет, почему ты не слегла там в лесу, — на последнем слове он осекся. Девушка, услышав про друзей, не разревелась, как он ждал, а лишь сжала губы в тонкую полоску.

— Что будет дальше, если выживет только один из десяти тысяч? Это же почти все. Может, иммунитет передается по наследству? Может, кто-то из моих еще жив? — Юля цеплялась за любую надежду, как ребенок за руку матери.

— Юль, моя мама умерла. Сомневаюсь в наследственности.

— Извини. Но вдруг у тебя от отца?

— Не знаю. В любом случае мы этого не узнаем. Если кто-то из твоих родителей жив, пока работает сотовая связь, они позвонят, держи мобильник рядом. Работающий сотовый сейчас найти несложно. Если нет, то просто прими то, что их больше нет. Ты ничего не сможешь с этим сделать. Да, это очень больно и тяжело, но такова сейчас реальность, мы ничего с этим не сделаем. Нам теперь надо думать о том, как выжить, — он положил руку на плечо девушке.

— Мне очень страшно. Мы как будто в фильме или во сне. Вообще ничего не понимаю. Все, чем жила, чего хотела, о чем мечтала, исчезло. В голове не укладывается, что это конец всего, — Юля посмотрела прямо в глаза, в ее взгляде застыли растерянность и ужас. — Что нам делать?

— Самое главное — не поддаваться панике.Переждать пару дней, или сколько он там сказал. Люди не очень хорошие существа, тем более, когда загнаны в угол смертью. Не стоит рисковать. Как все уляжется, начнем действовать. Сейчас пересидим тут, еды хватит, а это главное.

— Ты уже все продумал? У тебя есть какой-то план?

— Наметки. Но в данный момент хочу побыть один. Попробую уснуть. Тебе тоже бы не помешало. На кухне был фенибут, выпей таблетку, поможет, — Вадим вздохнул. — Прости. Сейчас просто тяжело думать, голова раскалывается от всего. Еще не верю, что матери больше нет. Надо как-то смириться с этим.

— Понимаю, — Юля отвернулась в сторону, в начинающих наполняться слезами глазах отразился свет из коридора. — Только не уходи из квартиры, пожалуйста. Не оставляй меня тут. Я с ума сойду, если пойму, что сижу тут одна. Извини, просто мне нужен кто-то рядом, чтобы пройти через все это и не свихнуться.

Вадим молча обнял девушку, и она уткнулась ему в плечо. Её волосы, с ярким запахом шампуня, защекотали нос. Просидев так несколько минут, Юля встала и пошла к выходу из комнаты. Остановившись в проеме двери, повернулась.

— Спасибо! Без тебя бы я просто умерла, — как-то отстраненно, словно сказав это больше для себя, девушка удалилась в спальню.

Уснуть не смог, бессонница давала о себе знать. Пролежал в кровати еще час, затем выбрался на кухню. Султан лежал, даже не притронувшись к еде. На столе — стакан воды и упаковка таблеток.

«Молодец, послушала», — подумал Вадим, вылив остатки воды в раковину и сполоснув стакан.

Есть не хотелось, просто налил себе газировки. Ноутбук приветственно проиграл мелодию запуска. Интернет еще работает, хотя не известно сколько это продлиться. Все социальные сети и новостные ленты забиты эпидемией. Почт ничего нового. Интересная статья нашлась только на третьей странице поисковика. Бразильский ученый связывал начало эпидемии с изменением цвета неба, аргументируя тем, что первые случай заражения совпадают с временем окраски небосвода в пурпур. Напрямую вирус на цвет повлиять не мог, но он вывел гипотезу, что новое заболевание проникло в атмосферу из космоса, из хвоста кометы или облака космической пыли, где пребывало в замороженной воде, ссылаясь на известный научный журнал, который в две тысячи восемнадцатом подтвердил такую возможность. Облако газов и пыли, с которыми проник вирус, могло окрасить небо. Опровергнуть его теорию уже никто не мог по понятным причинам. Вадиму она показалась наиболее вероятной, хотя представители многих конфессий на всевозможных новостных ресурсах голосили, что это кара небесная погрязшему в грехах человечеству.

Граждане многих стран жаловались на полное бездействие правительств. В момент, когда действительно нужна помощь государства, люди остались один на один с бедой. Стандартный образ мышления рядового гражданина: «есть умное руководство, которое при необходимости защитит и спасет», при этом сами не предпринимают никаких действий для собственной безопасности. В обычное время поливают политиков помоями, но как только припечет, сразу же начинают ныть о помощи. И никто не удосужится включить голову и понять, что все действия аппаратов власти приводятся к исполнению простыми людьми: военными, врачами, полицейскими. А кому сейчас заниматься борьбой с эпидемией, если все эти работяги точно так же, как и остальные, ищут спасения или просто умирают. Да и вообще, почему люди, на пороге смерти, находят время и силы сидеть и писать что-то в интернете? Пробежав еще с десяток сайтов, уяснил для себя — пандемия накрыла всю планету, без исключения, даже отдаленные населённые пункты на островах или в высокогорье подверглись заражению, что исключало контактный принцип распространения. Дальше углубился в изучение симптомов: температура, сильный кашель, потоотделение, диарея, рвота. Организм, пораженный заболеванием, начинал терять жидкость, как выжимаемая губка. Даже после биологической смерти вирус продолжал орудовать в клетках, мумифицируя останки с молниеносной скоростью. Тела умерших не гнили, не распространяли запах, и даже обычные спутники смерти — мухи, не обращали внимания на трупы.

27 июня

6.21 по московскому времени.

Выключил ноутбук, только заметив посветлевший квадрат окна. Налив Султану свежей воды, рухнул на кровать, истощенный организм просто отключил сознание. Проспал недолго и проснулся от возни на кухне. На всю квартиру пахло жареной яичницей и кофе. Выйдя на запах, увидел Юлю в спортивных штанах и майке, с тугим узлом каштановых волос на затылке. Веки девушки оттекли и покраснели, но она не стала маскировать это косметикой.

— Привет. Я тут опять похозяйничала, — даже не оборачиваясь, сказала девушка. — Нужно поесть, ты со вчера ничего не ел.

— Привет. Да, умоюсь только. Если честно, не сильно хочу, но нужно. И это, — Вадим сощурился, как будто забыл слово. — Спасибо, я бы сам готовить не стал.

Юля повернулась и улыбнулась в ответ. Вымученно, скомкано, но улыбнулась.

После зубной пасты любая еда на вкус как туалетная бумага, поэтому Вадим сначала сделал несколько глотков простой воды и откусил хлеба. Юля тоже первые пять минут гоняла вилкой по тарелке кусок жареной сосиски, размазывая им смесь из кетчупа и майонеза. Из угла раздался громкий хруст. Султан, увидев, что хозяин наконец-то собрался есть, добрался до тарелки с кормом. Аппетит пса был заразителен, и уже через минуту они с девушкой уминали завтрак.

— Через пару дней надо будет перебираться из квартиры, — сказал Вадим, запивая последний кусок яичницы.

— Куда и зачем? — вопросительно подняла брови Юля.

— Куда, пока не знаю. Это многоэтажка, центральный водопровод и электричество. Скоро все это отключится. Электростанции без людей работать долго не будут, первое время автоматика справится, но в ближайшие дни отрубится. Следом за энергией пропадет и вода. Поэтому надо найти дом, желательно с генератором, ну или хотя бы с возможностью его подключения. С топливом проблем не будет, — Вадим говорил непривычно много, уходя от мыслей о матери и стараясь отвлечь девушку насущными проблемами. — Заправок вокруг много, если что в Новороссийске есть нефтяной терминал. Домов тут много, москвичи и северяне строили хоромы, там и автономное водоснабжение со скважины, и котлы стоят, и генераторы. Выберем наиболее подходящий, переедем, а там уже дальше будем думать.

— Хорошо. Но, если мне позвонят родители, мы же сможем поехать?

— Обязательно. Как только тебе позвонят, мы соберемся и поедем. И заберем их сюда. Обещаю.

— Почему? Можно же остаться в Воронеже.

— Не лучшая идея. Это средняя полоса. Зимой у вас холодно?

— Ну обычно минус десять — пятнадцать. Редко, когда до двадцати доходит, — Юля подняла взгляд вверх, вспоминая.

— Вот видишь. Это уже прилично. Понадобится много топлива для обогрева, вода промерзает. Много проблем, а тут редко когда за минус уходит, да и то ненадолго. Плюс море рядом, рыба есть, в лесу зверя много.

— Ну это ты уже замахнулся. Может, еще не все так плохо. Может, этот в ролике просто жути нагнал.

— Как бы я хотел, чтобы ты была права, — Вадим вздохнул. — Все равно, надо быть готовыми ко всему.

— С этим согласна. И это… — Юля опустила голову, пряча глаза. — Как думаешь, мы сможем забрать тела из больницы? Ну или прах, если их успели кремировать.

Вадим замолчал на минуту, давя вновь вскипевшую скорбь, тугой удавкой обвившуюся вокруг горла и не дающую дышать.

— Я тоже об этом думал. Надо будет попытаться. Крематорий здесь только один, но учитывая обстоятельства, могли не успеть, — говорить тяжело, делал долгие паузы между слов. — В любом случае, это не сейчас. Как я и говорил, надо подождать, когда все уляжется.

— Ты имеешь в виду, когда все остальные умрут?

— Э-э-э… — Вадим на секунду завис от такого вопроса. — Ну да.

— Пойду попробую еще позвонить своим.

— Подожди. Вчера вычитал про эту пандемию. Возможно, ты была права. Появления вируса и изменение цвета неба связывают между собой, — Вадима немного напрягла резка перемена в девушке, он старался подбирать слова, чтобы не пугать еще сильнее, а она просто перешла на сухие факты.

— Да я тоже вчера полночи не спала, шерстила интернет. Много всего вычитала. Посмотрела тонну видео о том, что творится. По всей планете. Во всех странах. И знаешь, это как-то отрезвило, что ли. Я поняла, что мое горе лишь маленькая капля по сравнению со происходящим. И теперь, когда хочется опять зарыдать или впасть в истерику, я просто вспоминаю, что сотни миллионов людей умирают в муках, — Юля договорила и встала из-за стола, начиная собирать посуду. — Кстати, как ты себя чувствуешь?

— Физически хорошо, только устал очень. Никаких симптомов в помине нет.

— У меня тоже. Похоже, у нас иммунитет, — девушка сложила грязные тарелки в раковину и включила воду. — Только непонятно, хорошо это или плохо.

— Похоже на то. Ну, завтра узнаем точно. Еще раз спасибо за завтрак.

После опять разбрелись по комнатам. Вадим попробовал рисовать, но творческая муза покинула его, и набросав пару простых абрисов^[21], убрал альбом в стол. На улицу выходить вообще не хотелось. Понимал, что люди, которых он знал, остались умирать в своих квартирах и домах, поселок превратился в некрополь. Не найдя занятия лучше, просто лег на кровать и надел наушники, включив любимый альбом группы Accept. Музыка сейчас воспринималась по-другому, как панихида умирающему миру. Возможно, больше никогда не появятся новые альбомы и треки, а если и появятся, то очень нескоро. Постоянно вспоминалась мама. Мозг как предатель, пытающийся сделать как можно больнее, каждую цепочку мыслей приводил к ней, о чем бы он не думал. Нужно заготовить побольше еды — мама замечательно делала закрутки и соленья. Надо озаботиться свежими овощами, посадить что-то. В огородничестве он был силен так же, как в бальных танцах, зато мама замечательно выращивала помидоры, огурцы и болгарский перец. Даже на кухне, на подоконнике в пластиковых стаканчиках от сметаны и йогурта у нее росла петрушка и зеленый лук. Если бы был один, то точно бы выпил, но уже лет семь не прикасался к алкоголю, даже к пиву, так как отношения с градусом у него не завязались. Буйным или запойным не был, но меры не знал, и за первой бутылкой пива или стопкой чего покрепче всегда следовало продолжение. Заканчивалось тем, что, выпив свой максимум, просто засыпал. Хорошо, если это происходило дома, но бывали случаи, когда его в беспамятстве привозили и передавали на руки матери. Черт, даже такие мысли к ней сводятся. На следующий день после пьянок умирал от похмелья и стыда, а так как среди мазохистов не числился, то не частил с такими попойками. После одной из таких гулянок зарекся пить. Просто сказал, что больше не будет, без пафосных обетов, кодирований и прочего. И с тех пор брезговал даже слабым алкоголем. Но в нынешней ситуации предпочел бы беспамятство, чем эту давящую и гнетущую боль, готов стерпеть даже похмелье.

Дверь в комнату приоткрылась, и Султан просунул в нее нос. Посмотрев на хозяина, алабай подошел ближе и подсунул голову ему под руку.

— Скучаешь, Солт? — Вадим погладил пса по голове. Волкодав хоть и не умел говорить, но его глаза могли выразить то, что порой человек не может сказать даже словами. — Я тоже… очень. Пошли, прогуляемся.

Выйдя в коридор, Вадим началась собираться, и в тот момент, когда подумал сказать Юле, дверь в ее комнату открылась.

— Вы на прогулку? — Посмотрев на пса в ошейнике, спросила девушка. — Фух, я давно хотела предложить, а то уже с ума схожу в четырех стенах.

— Только собирался тебе предложить, пойдешь с нами?

— Разумеется.

На этот раз пошли в противоположную от пляжа сторону. Между пятиэтажками и приземистыми самостроями дачек вглубь ущелья уходила грунтовая дорога. Пройдя так называемый местный «Шанхай», вышли в еще не успевший выгореть от солнца грабовый лес. Небо все так же простиралось фиолетовой простыней туч, но уже не нависало угрюмым пологом, давя на голову, а лишь немного прикрывая землю от палящего солнца. От духоты Вадим с Юлей быстро покрылись бисеринами пота. Одному псу жара была нипочем, он быстро скрылся в густом подлеске из колючей иглицы. Выйдя на каменистый берег горной реки, скудеющую летом до хилого ручья, Вадим зашел в небольшую запруду, давая разгоряченным ногам остыть. Юля последовала его примеру и намочила водой шею и плечи.

— Ты обратил внимание, что небо уже не такое насыщенное? — спросила Юля, подняв голову и посмотрев на небо, намокшая от воды футболка облепила ее тело как купальник.

— Не-а, — Вадим тоже бросил взгляд на облака. — Вроде каким было, такими и осталось.

— Да нет же. Посмотри, то оно было цвета сирени, а сейчас как будто водой разбавили.

— Ну тебе виднее. Я, честно, не присматривался. Да и какая разница, — Вадим еще раз плеснул холодной водой в лицо.

— Ну, если это с вирусом связано, то, как только небо вернет свой цвет, все в норму вернуться должно.

— Юль, в норму уже точно не вернется.

Девушка молча вздохнула и вышла на берег. Гуляли около получаса, ждали пока Султан сделает свой дела и вдоволь набегается. За все время прогулки ни встретили ни одного человека. Хотя Вадим уже перестал обращать на это внимание, запустение начало входить в привычку.

Глава 4 Стив

26 июня

8.22 по московскому времени.

Почти не спал. Самочувствие улучшилось, но каждые полчаса бегал в туалет, прямо как брат деда, дядя Скотт, страдавший на старости от простатита. Под утро низ живота тянуло, как будто тягал тяжести и надорвался. Очень хотелось позвонить Дез, но в Хьюстоне ночь, и если ей удалось, она скорее, всего спала. С родителями и братьями связаться не удалось, даже в Фейсбук они заходили только позавчера. Ноутбук открывать не хотелось, кроме негатива из интернета ничего не почерпнешь, а его и так хватало. Аппетита нет, через силу запихнул в себя пару тостов с ветчиной и сыром. Пил много, во рту скрипело, как после знатной попойки, даже стакан, выпитый залпом, не мог унять эту жажду.

Так полюбившаяся за год съемная квартира превратилась в клетку. Мебель, которую пришлось докупить, понимая, что при возвращении в Штаты все равно придется все оставить, раздражала настолько, что в порыве злости на себя и ситуацию влепил ногой по журнальному столику. Стол жалобно хрустнул, стеклянная столешница съехала с креплений. Стив спешно поправил обратно, сожалея о порыве гнева. Выходить на улицу опасался. Еще не был уверен в своих силах и риск повторно заразиться пугал. Приходилось слоняться по квартире-студии от стены к стене. Внутри свербело ожидание, заставляя тело, подобно взведенной пружине, находиться в постоянном напряжении. Ближе к обеду решил поспать, чтобы хоть немного убить время. Сон только начал опутывать сознание, когда его прервал разорвавший тишину звонок.

— Алло, да? — подскочил на кровати, даже не посмотрев, кто звонит.

— Привет, — Дейзи, но голос ее звучит очень странно.

— Как ты? Ты доехала?

— Все хорошо, да, я на месте. Как ты себя чувствуешь? — она проговаривала слова очень медленно, словно кто-то включил на записи эффект замедления.

— Уже намного лучше, только в туалет постоянно бегаю, не знаю, из-за болезни, или из-за того, что очень много пил. А так уже намного лучше. Температуры нет. Как там твой отец? — говорил быстро, будто звонок вот-вот прервётся, и он не успеет сказать и спросить все, что хотел.

— Папа умер, сегодня ночью, — Дейзи произнесла эти слова без толики эмоций в голосе.

— Э-э-э…. — Стив на секунду потерял дар речи. — Дез, ты как? Ты там одна? Дез?

— Я тут. Все хорошо. Не переживай, — с каждой секундой ее голос звучал все медленнее и медленнее.

— Что с тобой, почему ты так говоришь? Что у тебя там происходит? — Стив начал выходить из себя и кричать в телефон.

— Уже все произошло. Стив, прошу, успокойся. Мне… мне сложно говорить… — Дейзи замолчала на несколько секунд. — Сегодня утром я заболела… Так же, как все… Я знаю. Знаю, что умру, это не лечится. Все сейчас умирают. Подожди, не кричи, успокойся. Уже ничего не изменишь. Я очень рада, что тебе лучше… Значит, у тебя иммунитет… Ты один из нескольких тысяч… Честно, думала, что ты тоже умрешь. Но со мной уже все… Не плачь, пожалуйста, просто послушай. Я не хотела так же, как мама с папой. От страшной боли и задыхаясь, в бреду. В округе уже никого нет, все умерли, никто не будет нас хоронить. Сначала хотела выстрелить, но не смогла. Нашла в амбаре лошадиный транквилизатор… Возьми себя в руки, не надо. Я скоро отключусь… Хотя бы спокойно и сама. Я надела платье… Красивое… Держу в руках наше фото и кулон… Ты подарил… Я сама так решила… Ты просто… Выживи…

Дальше тишина. Стив кричал в трубку, орал матом на Дез, о том, что она дура, что попадет в ад, рыдал и умолял её ответить, но на том конце лишь тишина. Положил телефон, включил на громкую связь и долго рассказывал, как отправиться в портовый город, найдет яхту или катер и будет добираться до Штатов. Плевать, что ни черта не понимает в мореходстве, и, скорее всего, или разобьётся об скалы, или умрет от голода и жажды, где-нибудь посреди океана. Сейчас важно было говорить с ней. Представлял, как она лежит на своей постели с кованным изголовьем, в легком платье с подсолнухами, держит в руках их фото и улыбается. Непременно улыбается, так что видно ямочку на левой щеке.

Не хотел верить. Отказывался. Все время командировки душой был дома. С Дез и ее родителями. Её семья для него стала намного ближе, чем родная. Там его воспринимали взрослым и самостоятельным человеком, считались с его мнением. А дома он был вечным ребенком, угнетенный авторитарным мнением родителей. Но теперь эта тонкая нить, связывающая тело с душой, находящейся на другом континенте, оборвалась. Внутри только пустота, вообще не знал, что ему дальше делать. Утерев слезы с лица, подошел к окну. Промелькнула мысль открыть его и просто прыгнуть. Пара секунд, и он забудет обо всем. Дейзи же смогла, почему нет. Но не смог. Благоговейный страх перед суицидом и спрятанное глубоко внутри, настолько глубоко, что сам этого не знал, опасение попасть в ад, остановили.

Стив опустился за стол, придвинул ближе ноутбук. Долго не решался открыть, но все же сделал это. Руки сами по себе открыли текстовый редактор, начал набирать текст, не думая, просто выливая все, что у него в голове, на белое поле монитора.

«Двадцать шестое июня. Две тысячи двадцатый год. Мир, как мой локальный, так и в глобальном понимании, умер. Пандемия, которой дали имя „Пурпурный рассвет“, Боже, как же это криво звучит по-русски, уничтожила почти все человечество. Дез и ее родители мертвы. Буквально полчаса назад я слышал ее последние слова. Она говорила, умирая от интоксикации лошадиными транквилизаторами. Я не знаю, правильно она сделала или нет, и что я перенес бы хуже, если бы она умирала от болезни, сгорая от температуры, или вот так, в наркотической эйфории, не чувствуя боли. Она сказала, что у меня иммунитет, хотя я сомневаюсь. Не может быть такого большого процента смертности, ни один вирус на это не способен, выживших явно миллионы. С этого дня я буду вести дневник и собирать информацию, о том, что произошло. Возможно, это кому-то пригодится, и не даст мне сойти с ума и наложить на себя руки».

Закончив, Стив распечатал лист на принтере, проколол его дыроколом и сложил в файл, подходящей папки для таких целей дома не было.

Просидев в квартире час, понял, что окончательно свихнётся, если останется в четырех стенах. Если с ним что-нибудь случится на улицах умирающего города, то это не будет самоубийством. Собрав наспех рюкзак, вышел из квартиры. Взял с собой немного: легкий перекус, воду и все, так как планировал вернуться домой дотемна.

Солнце неприятно ударило по еще восприимчивым к свету глазам. Духота усиливала и без того жуткую жажду. В том, что метро и общественный транспорт не работали, сомнений нет. До работы не меньше восьми километров, в принципе, не так много, в хорошем темпе можно пройти максимум за полтора часа. Но сейчас дорога займет два, а то и все три, ослабленный организм не сможет поддерживать привычный темп ходьбы. Что дернуло переться в офис, не знал, но внутри возникло стойкое чувство, как будто забыл что-то важное. Тянуло, как магнитом. Да и мест, кроме дома и работы, в Москве больше не знал. Весь срок командировки совесть не позволяла гулять и отдыхать, когда семья и девушка на другом континенте. Теперь об этом немного жалел, так как почти не знал город, ведь видел его только из окон такси и по станциям метро.

Навигация еще работала, без труда проложил маршрут и медленно побрел по опустевшим улицам, прячась от солнца на теневой стороне улицы.

Машин на дорогах почти нет, как и людей, но это ожидаемо. Мысленно успел подготовиться к последствиям пандемии, так как примерно просчитал скорость ее распространения и число жертв, благо с логикой и арифметикой дружил. Половина Москвы уже должна вымереть, вторая половина — мучатся в лихорадке. Он удивлялся, как легко воспринимает цифры и данные о количестве жертв, обязанные приводит в ужас. После смерти Дез внутри словно что-то надломилось. Эмоциональный вакуум, ничего, кроме пустоты. Даже сама смерть любимой девушки не раскатилась по нутру щемящей тоской и горем. Думал, что будет рыдать и скорбеть, но не ощущал ничего, кроме пугающей пустоты и стыда, за такое отсутствие эмоций.

Стив шел, рассматривая окна домов, брошенные машины, выбитые витрины, двери магазинов и брошенные вещи на тротуарах. Футболка пропиталась потом и неприятно липла к спине, лямки рюкзака, который обычно таскал, не замечая, неприятно давили на плечи. Пройдя около километра, опустился на ступеньки кофейни и полил голову водой из бутылки. Сердце колотилось как сумасшедшее, в ушах шумело, перед глазами плавали черные круги. Если пройдет еще километр, то свалится без сил. Не зная, что делать дальше, осмотрелся по сторонам. На глаза попалась старенькая, с пятнами ржавчины на крыле «семерка». Окна в машине приоткрыты, что и привлекло внимание именно к этой развалюхе. Посидев минуту, тяжело поднялся и зашагал к авто. Машине никак не меньше двадцати лет: светло-голубая краска давно выгорела и покрылась паутиной трещин, почти каждая деталь кузова искривлялась памятью об столкновении или неудачной парковке. Стив дернул ручку, открылась. Скорее всего, кто-то просто бросил, даже не успел закрыть, если еще окажется, что ключи в замке зажигания, то можно идти покупать лотерейный билет. Но ключей нет. Достал смартфон, набрал в поисковике: «как завести машину без ключа», и уже через минуту начал выкурочивать личинку из пластика панели. Замок поддаваться не хотел и пришлось приложить немало усилий, чтобы вырвать его. Справившись, замкнул между собой белый и зеленый провода, черный и коричневый соединил для работы освещения и чиркнул по скрутке белого и зеленого красным. С первого раза не вышло, на второй двигатель чихнул и неравномерно заурчал. Бензина в баке не меньше половины, хватит с головой. Открыв окна настежь, оглашая всю улицу шумом прогоревшего глушителя, покатил в сторону работы.

Меньше чем через полчаса, остановился у знакомой многоэтажки офисного здания. Ехал медленно, объезжая заторы в центре, опасаясь не успеть среагировать на внезапное препятствие. Обширная парковка перед офисом пуста. Большие стеклянные двери открыт нараспашку. Внутри тихо и пусто. Освещения нет, только столпы света из фасадных окон, в которых кружатся облака пыли. На полу почти сплошным ковром листы документов. Стойка охраны пуста, турникет опущен. Стив прошел пост, до последнего ожидая, что его окрикнут и попросят предъявить пропуск. Минуя лифтовый холл, повернул в техническое крыло. До боли знакомая дверь, больше походившая на сейфовую. Электронный замок отключён, внутри горит аварийное красное освещение. В серверной душно, хотя в случае увелечения температуры автоматически должно было включиться резервное охлаждение. И очень тихо. Стив привык к постоянному гулу серверов, которые сейчас стояли, как безмолвные надгробия исполинских киборгов со снопами проводов и кабелей.

Пройдя серверную, подошел к своему привычному месту обитания на работе — комнате системных администраторов. Святая святых. Миша сам лично выбил это помещение у начальства, подальше от персонала, работники офисов не любили соваться в морозильник серверной и попросту побаивались сюда заходить, как боятся лезть в электрическую щитовую. За дверью — сокровищница для любого сведущего в электронике и технике человека. Именно здесь находится склад технического инвентаря на всю многотысячную армию разномастных сотрудников фирмы. И именно этот кладезь техники тянул сюда Стива, хотя он сам не знал, для чего ему это все понадобится. Первый стеллаж — ряд одинаковых коробок, которые пришли совсем недавно. Стив распаковал невзрачный картонный бокс, в недрах которого, поблескивая алюминиевыми поверхностями, лежал ноутбук защищенного класса. Лэптоп закован в защитный корпус, который не боится ни мороза, ни пыли, ни даже легкого дождя. Работает на одном заряде раза в три дольше обычного, система шифрования и защиты данных одна из лучших на рынке. Давно мечтал о таком, и в нынешних условиях — идеальный аппарат для использования. Отложив ноутбук в сторону, полез дальше инспектировать оборудование. Мобильная зарядная станция с подключаемой солнечной панелью. Штук десять внешних твердотелых накопителей. Маленькие, легкие, долговечные, и самое главное — с огромным объемом, такие диски может себе позволить только крупная фирма, ценник заоблачный. Немного инструментов и обязательно любимый мультитул^[22]. Набралась приличная сумка, но чувство, что забыл что-то очень важное, не пропадало.

На мониторе рабочего компьютера горел красный огонек — резервное питание все же работало. Нажал клавишу включения. Пискнув, запустилась операционная система. Сел на привычное кресло, руки сами по себе легли на клавиатуру. И тут его осенило. Вспышкой пришло озарение. Перед глазами промелькнул момент, как искал в интернете способ завести машину без ключей. Сразу понял, зачем набрал всю технику.

Быстро проверил скорость сети, для головного офиса специально проводили высокоскоростное оптоволокно пропускной способностью сто гигабит в секунду. Все нормально, сеть продолжала работать на полную мощность. Начал быстро набирать сайты интернет-библиотек, сетевые энциклопедии и прочие полезные базы данных. Википедия, несколько десятков тысяч книг, в глубине души он поблагодарил пиратов и создателей торрент-трекеров, профильная литература по прикладным наукам, несколько гигабайт подробных топографических карт. Через пару часов большая часть присвоенных жестких дисков, была забита колоссальным объемом информации, которую цивилизация копила не одну сотню лет. Два последних диска, больше уже для себя, чем для кого-то, заполнил подборкой лучших кинолент и музыкой, внесших наибольший вклад в развитие культуры. В офисе проторчал до темноты. Есть не хотелось вообще, но все равно пару раз сгонял к вендинговому аппарату, ослабленный организм нуждался в энергии. Вскрыл дверь и свободно похищал из торгового шкафа шоколадные батончики и чипсы. Через силу, подавляя порывы тошноты, закидывал в рот съестное, как в топку паровоза.

Готово. В дюжине маленьких коробочек уместились почти все достижения человечества. Медицина, физика, химия, математика, литература, биология. Все, что может понадобиться в любой момент жизни, и в дальнейшем поспособствует восстановлению уровня развития цивилизации. Если он до этого доживет. И на сладкое сумасшедшее количество музыки, фильмов и сериалов, хоть и цифровые, но все же копии известных произведений искусств. Стив бережно уложил диски и ноутбук в кейс на колесах для перевозки оборудования.

Когда вышел из здания, на улице уже стемнело. Часть фонарей не горела, дома стояли погруженные в темноту. Неспящий мегаполис теперь походил на заброшенный город из фильмов ужасов. Окинул взглядом ряд кафе и магазинов на другой стороне улицы. Везде темно, и ни одного человека. Вывески, как немые упреки умирающему миру, темными силуэтами терялись на фасадах зданий. Загрузил кейс в багажник. Пришлось потрудиться, вес вышел немаленький, истощенное болезнью тело только начинало приходить в себя. Несмотря на глубокий вечер на улице все еще душно. Взмок как скаковая лошадь, пока засунул поклажу в багажник. Ехал обратно не спеша, с закрытыми окнами. Не хватало еще, чтобы просквозило. Обидно пережить самую страшную эпидемию на земле и умереть от банальной простуды.

26 июня

22.37 по московскому времени.

Многоэтажка, в которой снимал квартиру, стояла такой же тихой и мертвой, как и дома в округе, лишь на пару этажей выше кто-то дико кричал. Стив сначала решил подняться, спросить, нужна ли помощь, но потом различил отборный мат в словах и грубый мужской голос. Желание помочь резко улетучилось, просто прошел в свою квартиру, встретившую прохладой кондиционера. Пахло потом, сразу вспомнил о постельном белье, на котором спал последние две ночи, истекая, как тающий лед, и поспешил закинуть его в стиральную машину. Аппетит не вернулся, после шоколада и чипсов в живот словно камень положили, уже пожалел о своей непредусмотрительности, пришлось лезть опять в аптечку и закидываться панкреатином.

Фотография на столике рядом с кроватью. На фото он, с широкой улыбкой во все не очень ровные тридцать два, обхватил за талию белокурую Дез. Оба смеются. Фото сделала мать Дейзи. В тот день пришло письмо из университета о зачислении любимой на медицинский факультет. Устроили вечеринку у бассейна, пили маргариту с филадельфийским стейком и салатом Кобб. Прилично набрались. Отец Дез долго изливал душу и говорил, чтобы Стив не шел на поводу у будущей жены и строил свою карьеру несмотря ни на что. Жаловался, что сам послушал Мирту и теперь остался на своей должности до конца жизни, хотя мог больше ездить в командировки и пробивать повышение. Дез с мамой дурачились в бассейне, а они с отцом сидели возле бортика на шезлонгах и болтали. В тот вечер родители девушки впервые сами предложили Стиву остаться ночевать в комнате Дейзи. Вел себя максимально смирно, стесняясь отчего дома девушки, но алкоголь развязал в ней желание. Занимались бурным сексом всю ночь, зажимая рты друг другу, чтобы не кричать. Это был один из самых счастливых дней в его жизни, если не самый. Взял фото в руки, достал из рамочки, перевернул.

«Помни этот день каждую секунду, особенно, когда тебе улыбнется симпатичная русская! Обожаю тебя!

Твоя Дез».

И след от поцелуя губной помадой.

Стоял и просто смотрел на фото. Через несколько секунд понял, что не дышит, резко вдохнул. Воздух, прошедший через стянутое горло, ворвался с громким всхлипом. Стив задержал дыхание, сдерживая слезы и зажмурил глаза. Не хотел зареветь, будто Дейзи была рядом, стыдно расплакаться как мальчишке перед ней.

Пройдя на кухню, открыл бутылку минералки и сделал несколько глубоких глотков. Шипучая, чуть солоноватая вода холодным потоком пробежала по горлу, приводя в чувство. Предстоит много работы, надо взять себя в руки и не раскисать. Достав из кейса ноутбук, запустил его и принялся к первичной настройке системы. Наладив все для спокойной работы, начал доставать внешние диски, подключать и сортировать, каталогизируя информацию для более легкого и быстрого доступа. Работа монотонная и трудоемкая, но она отвлекала и уводила от негативных мыслей. Возникало чувство, что делает что-то очень важное и необходимое для всего человечества.

Лечь спать заставил только забрезживший рассвет, окрасивший комнату в лёгкий пурпур. Стив уже не обращал внимание на цвет небосвода. Спать не хотелось, но для работы нужна свежая голова и организму необходимо восстановиться. Быстро искупался в душе, выпил таблетку успокоительного и рухнул на свежее постельное, пахнущее кондиционером для белья и чистотой. Проснулся ближе к обеду. Сон был глубоким, без сновидений, хотя готовился к кошмарам. Утомленный мозг просто выключился, как по щелчку, проснулся уже хорошо отдохнувшим. Чувствовал себя здоровым, только ноги ныли после вчерашней прогулки. Наспех позавтракав парой яиц вкрутую и кружкой кофе, вернулся к работе. Сам написал код программы, которая внешне походила на интерфейс Википедии, и привязывал к ней базу данных. С задачей сделать максимально интуитивную оболочку справился: вводишь в строке поиска нужный запрос, и система сама выдавала ответ с указанием, какой жесткий диск следует подключить. Код работал уже хорошо, без сбоев, но процесс индексации информации занимал огромное количество времени. Работал без отрыва, лишь изредка делая перерывы на перекус, словно впереди — четкий дедлайн, и сроки горят. День пролетел незаметно: монитор — холодильник — туалет.

28 июня

10.42 по московскому времени.

Спал не больше пяти часов. Проснулся бодрый и полный сил. Быстрый завтрак, и опять работа. В полдень выключился свет и пронзительно запищал блок бесперебойного питания, заставив оторваться от процесса. Стив спешно сохранил проект, и подошел к выключателю. Лампа под потолком полностью проигнорировала его манипуляции. Холодильник и кондиционер тоже молчали. Проверив автоматы, и убедившись, что они работают, вышел на лестничную площадку. Все счетчики электроэнергии застыли на месте. Или соседи выключили все электроприборы в квартирах, или попросту отключили центральное энергоснабжение. Пришлось выбраться на улицу и пройтись по ближайшим домам на районе. Света нет нигде.

Он подозревал, что рано или поздно так случится, но не думал, что так скоро. Без электричества квартира превратится в душную коробку, непригодную для жизни. Без холодильника, кондиционера и света оставаться здесь не имело никакого смысла. Самое главное: еще не закончил работу, а без электричества это нереально. Вернувшись домой, заварил крепкого кофе и сел за кухонный стол, впервые за неделю. Нужно решить, что делать дальше. Москва — крупный мегаполис, летом жарко, зимой холодно. Запасы еды в супермаркетах скоро иссякнут. Без энергии и других коммунальных благ, которые отключаться следом, выжить будет почти нереально. Оставаться в столице и так не входило в его планы, а такое развитие событий лишь подстегнуло. В глубине души еще теплилась надежда добраться домой в Штаты. Там все родное, там все знает. Здесь чужая страна, другой климат, все другое. Но как туда добраться, даже не предполагал. Единственная мысль, которая крутилась в голове — доехать до любого портового города и отправиться по морю. До Санкт-Петербурга и Новороссийска почти одинаковое расстояние, на север чуть ближе. Но Питер такой же крупный мегаполис, климат еще более суровый, тем более зимой навигацию закрывают. Новороссийск на Черном море, зимы мягкие, выход в море открыт круглый год. К тому же это юг, где и с пропитанием, и с возможностью выжить проблем должно быть меньше.

Решив выдвигаться в сторону южного порта и там уже по ходу действия что-то предпринимать, начал собираться. Сложил весь свой скромный гардероб в дорожный чемодан, вытащил из системного блока жесткий диск, оба ноутбука и внешние накопители загрузил в кейс. Самое необходимое упаковал в рюкзак и собрал немного продуктов в простую сумку. Надел джинсы, удобные кроссовки, кофту с капюшоном и бейсболку. Осталось решить, как добираться. Пробежав по списку ближайших автосалонов в еще пока работающем интернете, нашел подходящий — автосалон Тойота. Уже на машине планировал заехать в туристический магазин и любой супермаркет по пути, домашний запас продуктов не был рассчитан на питание в дороге.

Старые Жигули послушно ждали возле подъезда. Позавчера предусмотрительно разомкнул провода, чтобы не посадить аккумулятор, машина завелась быстро. Небо слегка затянуло облачной поволокой, легкий северный ветер принес хоть какое-то ощущение свежести. Протерев лобовое изнутри, нагнулся и посмотрел наверх, на небосвод. Или показалось, или небо начало терять насыщенность фиолетового и выглядело уже не так угрожающе. В любом случае это не играло сейчас никакой роли и, выкрутив руль, поехал в сторону автосалона.

Еще с дороги заметил крупную надпись «Тойота» и знакомый символ компании. Парковка перед зданием забита седанами и джипами различных моделей. Припарковался у главного входа с фасада. Автосалон, как и все аналогичные, из стали и стекла, отражает фиолетовые облака, приобретая сюрреалистичный вид. Подошел к двери, то и дело поворачиваясь к флагам на флагштоках, хлопающим на ветру, как крылья огромной птицы. Вход оказался заперт. Отчаяние липкими пальцами пробралось в мозг, заставив пальцы дрожать. Осмотрелся по сторонам. Никого, только ветер и дряхлая «Семерка». И никто уже не придет. Все эти машины останутся гнить под дождем и солнцем, и если он экспроприирует одну, то никому до этого не будет дела. Только сейчас обнаружил, что багажник «Жигулей» закрыт на ключ. Пришлось искать в салоне авто, чем бы открыть дверь. Под водительским сидением нашелся ключ на девятнадцать. Вернулся ко входу в автоцентр, и не придумал ничего лучше, чем швырнуть инструмент в стеклянную дверь. Зажмурившись, ожидал звона, но услышал лишь глухой стук. Ногу пронзило болью.

— Твою мать!

Он схватился за голень, ушибленную отскочившим как резиновый мяч ключом.

Дверь, издеваясь, стояла целая и невредимая.

«Идиот, даже не подумал, что двери, скорее всего, из закаленного стекла».

Вернулся к машине, прихрамывая, стянул с заднего сидения старое покрывало, скрывающее протертые дыры в обшивке. Накрылся им как смог, высунув только руки, приставил к углу стекла мультитул острым краем рукоятки и ударил по нему ключом. Раздался громкий хлопок, пол засыпали тысячи прозрачных квадратиков. Скинув покрывало, осмотрел руки, но, кроме нескольких царапин, повреждений не было. Облегченно выдохнул и прошел внутрь. Стекло под ногами приятно хрустело как свежий снег. Внутри душно, солнечный свет прогрел стеклянное здание как турецкий хамам. Пахло как в салоне нового автомобиля. В выставочном зале стоят только новые модели, глаза зацепились за спортивное купе. Изящные линии, хищный прищур фар, агрессивный профиль. Но лишь посмотрел на авто и прошёл мимо, слишком низкая, прожорливая и невместительная. Нужна машина более привычная и практичная, такая точно не будет стоять в павильоне, скорее всего, на задней парковке. Только новые машины уже без ключа не заведешь. Стойка менеджеров, комната ожидания, какие-то технические помещения. Вот оно, двустворчатая дверь с табличкой «старший менеджер по продажам». Ручка поддалась легко. Внутри темно, особенно после павильона, воздух душный и затхлый. В таком мраке на поиски уйдет слишком много времени.

— Вот дерьмо. Да включи голову!

Пришлось опять возвращаться в машину и доставать из рюкзака фонарик. Привычка к освещению «всегда и везде» въелась в подкорку и к новым реалиям приходится приспосабливаться по ошибкам. В кабинете менеджера на стене подписанные ключницы: «Выставочный», «Паркинг А», «Паркинг Б», «Сервис». Стив сгреб все ключи с ящиков с подписью «Паркинг» в коробку, которую нашел тут же, получилось довольно увесисто. Выйдя из автосалона, повернул за здание на еще одну площадку, заставленную машинами, более простыми, чем перед салоном и внутри. Увидев издалека знакомый профиль, направился к нему. Белый пикап Хайлюкс, высокий клиренс, хорошая резина, которая и по грязи поедет и на асфальте не будет сильно шуметь. Кузов сзади накрыт пластиковым кунгом и выглядит вместительным. Второй ряд сидений широкий и раскладывающийся — можно спать.

«Что еще может выбрать себе техасец, как не пикап», — подумал про себя и высыпал ключи на землю, перебирая и нажимая кнопку центрального замка. По всей парковке начали раздаваться сигналы авто. Выбранный пикап отозвался на один из ключей коротким сигналом и морганием аварийкой. Внутри Хайлюкса пахло новым пластиком. Бак полностью заправлен. Понравилась посадка: высоко, обзор хороший. Машина завелась с кнопки на приборной панели. Двигатель заурчал приятным баритоном, большой дисплей показал приветственный слоган и включил главное меню. Собравшись уже было поехать к своей старой машине, вспомнил про оставленные ключи, собрал их обратно и прихватил с собой. Вернувшись к главному входу, занес коробку с ключами в салон, отставил ее прямо на стойке менеджеров и подписал «Ключи от авто, паркинг А и Б». Перегрузив вещи из Жигулей, помахал машине на прощание. Жалко бросать старушку, но далеко на ней не уедешь.

До выезда из Москвы заехал в спортивный. Магазины, бывшие совсем недавно просто местом приобретения товаров, превратились в склады сокровищ. Хотелось заезжать в каждый и набирать все, о чем мечтал до эпидемии. Но рациональность останавливала. Сейчас во многом, что казалось важным и нужным, пропал смысл. Зачем телевизор на квантовых точках с пятидесятидюймовой панелью, если смотреть больше просто нечего. Навороченные наушники с шумоподавлением, если шуметь некому. Модный кожаный рюкзак с узкими лямками для поездок на работу, если работы нет. Бродя среди рядов со спортинвентарем, рассматривая абсолютно непрактичные вещи, которые были сделаны больше в угоду потребителя, начал задумываться о своей жизни до. Школа, университет, работа, семья. Вкалываешь все свои силы и здоровье, чтобы вырастить детей, которые, в свою очередь, попадут в то же колесо и пройдут тот же путь, чтобы вырастить своих детей, которые так же попадут в кабалу. А во главе — гонка за иллюзорной идеологией навязанного комфорта. Чтобы чувствовать себя прекрасно необходимы модные джинсы за двести долларов, которые по сути ничем не отличаются от штанов за пятьдесят. А как же ходить со смартфоном, которому два года и ценой всего пятьсот долларов? Есть же новейшая модель с супер-камерой, самым мощным процессором и графикой, которые просто жизненно необходимы. Да, стоит он уже полторы тысячи, но это неважно, это статус. Бери кредит, и угробь год жизни на его выплату. Сейчас, когда пора проводить первые поминки цивилизации, бывшая «нормальная» жизнь виделась фарсом и бесконечным бегом за своим хвостом. Только потеряв все, начал это понимать.

Набрав две туристические сумки вещей для выживания под открытым небом, почти полностью обновил гардероб, исходя из новых потребностей.Трекинговые кроссовки, туристические ботинки, плотные карго брюки, куртки. Только нужное, с максимальной функциональностью и комфортом. За какой-то день отношение к одежде изменилось кардинально. Даже когда приехал в супермаркет пополнить запас провизии, просто проходил мимо полок с деликатесами, газировкой, сладким, хотя раньше продал бы душу за банку Ред Булла и упаковку копченых колбасок. Только продукты долгого хранения, перекрывающие дневную норму питательных веществ и витаминов.

Выехав за пределы МКАДа, двинулся на юг по трассе М4. Покидая пределы столицы, словно вышел из душного помещения: голова очистилась, дышать стало легче. Серая лента асфальта послушно побежала под машину. Кондиционер выгонял последние остатки духоты. Накатила волна воодушевления. Предстоящее путешествие уже не казалось таким сложным и непреодолимым.

Глава 5 Марк

26 июня

Москва.

22.48 по московскому времени.

Сахаров брел по безлюдным улицам, рассматривая фасады домов, тонущие в вечернем сумраке. Окна черными провалами напоминали глазницы черепа. Ветер обдавал кожу прохладой. Асфальт еще дышал дневным теплом, но в воздухе уже висела вечерняя свежесть. Казалось, будто он во сне. Лежит в палате под действием успокоительного и просто видит сон. Такого не может быть. Пустота. Ни одного человека вокруг. Брошенные дома, магазины, машины. Как будто ребенок разбросал игрушки, но его позвали родители, и он ушел, оставив все лежать на полу. Марку нравилось такое безлюдие, словно мечты сбылись, и мелочные, жестокие и бездушные люди взяли и исчезли. Представил себе, что явилось древнее божество, собрало всех властной рукой и унесло.

Заметил открытую дверь магазинчика с выгоревшей вывеской «Открыто 24 часа». Свет внутри горел. Осторожно подошел ближе, стараясь высмотреть, есть ли кто-то внутри. Пусто, только стеллажи с продуктами и холодильники. Под потолком гудят старые люминесцентные лампы. Лента от насекомых облеплена маленькими черными тушками еще пытающихся вырваться жужжащих мух. Пахнет сгнившим, скорее всего, от подносов, стоявших на прилавке с выпечкой. Подошел к одному из холодильников, достал банку колы, открыл и сделал несколько больших глотков. До последнего момента не покидало чувство, что сейчас выйдет продавец и попросит заплатить. Но никто не появился. Побродив еще с минуту возле холодильников, рассматривая цветные бутылки с напитками и пивом, прошел к кассе. Манила стойка с шоколадными батончиками и прочими сладостями. Осмелев, доставал различные снеки, осматривал их и складывал обратно, остановившись на нескольких батончиках Марс. Вышел из магазина с полным чувством вседозволенности. Или это другая реальность, или очень реалистичный сон, но он остался один в этом мире. Никаких людей. Некого ненавидеть. Может идти куда хочет и делать что хочет, все брошенные вещи принадлежат ему. Сознание молчало, то ли от шока опустевшего мира, то ли от упоения, что сбылась мечта. Никакой агрессии, ярости и злости. Умиротворение. На лице — еле уловимая улыбка. Он не знал, где все люди. Да и не очень интересно. Шел по пустой Москве, жуя на ходу шоколад и запивая колой, и никто не мог помешать, только туфли, больше на два размера, чем надо, неприятно болтались на ногах.

Допив газировку, смял банку и просто швырнул на середину улицы, потому что может. Потому что никто теперь не скажет, что делать. Никто не скажет, что он больной. На пути мусорка. Цилиндрический бак чуть ниже метра высотой, наполовину заполненный окурками и мусором. Неудобно стоит, некрасиво. Издевательски. Обхватил его за верхний край, но не смог выдернуть забетонированное в тротуар основание. Перехватился за внутреннюю часть и опять потянул. Железное нутро бака поддалось и вышло из бетонных стенок. Увесистое, килограмм восемь точно. Осмотревшись по сторонам, всем телом раскрутил и швырнул в окно кофейни. Мусор красивым шлейфом очертил траекторию полета. Раздался приятный уху «дзынь» и мостовую засыпало осколками стекла. За звоном последовал глухой стук приземлившегося на пол бака внутри заведения. И никто не закричал. Никто не выбежал и не начал вызывать полицию. Улыбнулся еще смелее и закричал во все горло. Громко, до срыва связок. Крик промчался по всей улице и эхом отразился от здания в конце. Закричал еще раз и замолчал прислушиваясь. Везде тишина. Никто не услышал, потому что никого нет.

Подойдя ближе к разбитому окну, поднял сколок стекла. Маленький, с рваными гранями. Секунд пятнадцать смотрел на прозрачную стекляшку на ладони и сжал кулак. Руку резануло болью. Разжав, увидел небольшие капли крови в тех местах, где стекло прорезало кожу. Но он не проснулся. Вокруг не появилась палата. Боль была реальной. Все это было реально. Реальная нереальность.

Уже улыбаясь во весь рот, пошел дальше по улице, почесывая порезанную руку. Он не знал, куда идти. Просто шел, наслаждаясь одиночеством, упиваясь тишиной.

Через пару кварталов между домами замаячили парапеты набережной. Вышел к Москве-реке. Осмотревшись по сторонам, увидел слева вдалеке нависающий над водой исполин моста. Знакомого моста. Третье транспортное кольцо. Значит, он на Новоданиловской набережной. Значит, дом там за рекой, северо-восточнее. Лучше всего идти через центр. На третье транспортное идти не хотел. Там только бетон, асфальт и ничего больше. Ни поесть, ни лечь поспать, если устанет. А через город идти хорошо. Много кафешек и магазинов, много удобных мест для сна. И не гулял уже очень давно.

Вода в реке черная, с расплавленным металлом света фонарей. Ни одного прогулочного катера или лодки. Тихая вода, бьющаяся в каменной аорте города. Давно уже не видел воду, хотя очень любил плавать. Когда-то давно, в прошлой жизни, был в школьной сборной по плаванию, и Мира говорила, что он Ихтиандр, а она Гуттиере^[23], только в их реальности они брат и сестра. Мира… Марк остановился и залез на парапет с ногами, надолго залипнув на водную гладь. Тоска по сестре стала не такой болезненной, как обычно. Больше нет тех, кто виноват в ее смерти. Кто не досмотрел. Кто допустил. Кто позволил. Может, это Бог? Просто забрал всех и отправил в ад за то, что они не сберегли её? Тогда почему он здесь? Почему он не с ней? Ведь все сделал как надо, как должен был. И сейчас они должны быть вместе, или там, где она, или здесь, идти вместе по пустому городу. А может быть, она дома? Ждет его возвращения. Крутится на кухне, ожидая брата и колдуя для него фирменный торт «Наполеон», который готовила на каждый день рождения.

Спешно спрыгнул с парапета, проколы от швов моментально отозвались болью от приземления, и быстрым шагом направился в сторону дома. Появилась цель. Иллюзорная как мираж, но все же цель. Не был уверен, дома сестра или все так же мертва, но появилась надежда. А он очень давно не испытывал этого чувства.

3.27 По московскому времени

Прогулка утомила физически, хотя морально он наслаждался. Туфли натерли ноги, большие водянистые пузыри горели при каждом шаге. Пластырь, который взял для перевязки, помогал не сильно, плохо приклеивался к взмокшим без носков ступням, и постоянно слетал. Отвыкшие от физических нагрузок мышцы ныли, стягивая икры и бедра тугими жгутами. Сумка, полная лекарств и еды, оттягивала плечо лямкой. Несколько раз забредал в магазины перекусить и брал первое, что попадет под руку. Видел свет в окнах жилых домов, но ссылал это на галлюцинации или чью-то забывчивость. Покинутая ночная Москва нравилась. Этот не привычный муравейник, кишащий миллионами людей, а большой и открытый новогодний подарок, просто бери что хочешь, как праздничный стол, когда гости уже напились и разошлись спать, а ты можешь есть все, что душе угодно и сколько угодно.

Добравшись до станции метро «Курская», увидел громадину торгового центра «Атриум». Парковка перед торговым центром пуста. Слева табличка ресторана «T.G.I. Friday’s», который любили посещать с сестрой. Был обычай приходить раз в несколько месяцев и сидеть полдня, ставя ставки, будут ли официанты забавно поздравлять кого-нибудь из гостей с днем рождения. Окна ресторана зияли темнотой и выглядели абсолютно негостеприимно. В самом торговом центре света тоже нет. В центральном холле из-за стеклянной крыши, пропускающей достаточно света извне, вполне можно ориентироваться. Прошел мимо фонтана, левее лестницы и лифтов, к магазину цифровой техники, дверь которого гостеприимно открыта. Темно, но силуэты телефонов, выставленных на демонстрационных столах, все же видно. Взяв один из смартфонов, клацнул по экрану, и тот ударил по глазам светом включившегося дисплея. Зажмурился и инстинктивно отвернул лицо. Не разряжен, но не хочется брать смартфон с прилавка и лень искать зарядку к распакованному. Включив на мобильнике фонарик, побрел по магазину. То, что искал, скрывалось в подсобке за кассой — ровные небольшие коробки белого цвета с серебряным яблоком на боку. Рядом стопка конвертов с сим-картами. Руки слушались еще не очень, ладонь саднила от порезов, но он довольно ловко распаковал телефон и вставив сим-карту. Сеть нашлась не сразу, но мобильник активировался, посыпались сообщения с поздравлением о выборе супервыгодного тарифного плана, заливая тишину трелью оповещений. Раздраженно выключил звук и убрал в карман. Он не знал, зачем ему нужен айфон, но привычка жить со смартфоном сидела глубоко в подкорке. Так было спокойнее. Используя мобильник с прилавка как фонарик, прошелся по магазину и раздобыл рюкзак. Переложив в него медикаменты и продукты из сумки, вышел и отправился дальше по торговому центру. Хотелось найти себе кроссовки нормального размера и пластыри, из лопнувших мозолей уже текла то ли кровь, то ли сукровица.

На втором этаже, слева от лестницы, уперся в ряд спортивных магазинов. Двери нараспашку, кассы открыты, будто помещения покинули в спешке. Натянув на оттекшие и вспотевшие ступни найденные носки и облегченно вздохнул. Кроссовки обняли, как руки опытной массажистки на СПА-процедурах. Сняв остальную одежду, напоминающую больницу, надел спортивные штаны. Наверх пришлось выбрать футболку на несколько размеров больше, так как в другие не пролазили забинтованные запястья. Огромная, висела как мешок, но ему было все равно, главное, что удобно.

Мимо других магазинов проходил, не задерживаясь. Ничего в них не интересовало. Ювелирные изделия, часовой бутик, костюмы от модных дизайнеров. Необходимо лишь то, что приносит комфорт, рюкзак и без того уже прилично оттягивает плечи. Не найдя больше ничего интересного, двинулся к выходу, но как только подошел к атриуму, по всему торговому центру пронесся пронзительный скрип метала по кафелю. Замер. Это не галлюцинация, слышал звук отчетливо и ясно, откуда-то сверху, со второго этажа. Может, это сквозняк? Хотя какой сквозняк в закрытом здании. Это или животное, или человек. Но пока дошел до станции Тверской, не видел ни одной собаки или кошки, только птиц. Лишь бы не человек. Хрустальный замок уединения начал дрожать и звенеть, грозя рассыпаться на осколки, как выбитое окно кофейни. Пригнулся за бортиком бассейна и пристально всмотрелся в сумрак за перилами второго этажа. Неподвижно стоят едва различимые силуэты манекенов в витринах магазинов, декоративные деревья в кадках возле лавочек, урны. И тут слева, рядом с эскалаторами, увидел фигуру. Смутно, едва различимо. Как будто кто-то крался, присев на корточки, вдоль стены.

— А-а-а-а! — заорал, швырнул со всей силы телефон и ринулся к выходу из торгового центра.

Сердце разогнало пульс до частоты отбойного молотка. После броска заболели все заживающие раны на руке, словно одновременно ужалили полсотни пчел. Но это мелочи. Он здесь не один! Есть кто-то еще! Крался, шпионил, подсматривал! Спавшая до этого ярость вырвалась из будки и рвала цепь, раздирая горло диким лаем с пеной на оскаленных зубах, грозя вот-вот сорваться с привязи и растерзать любого в клочья.

Марк выбежал на улицу и начал метаться перед входом. Одна часть сознания кричала о том, что надо бежать и прятаться, другая набатом вбивала необходимость вернуться, найти и узнать, кто это и что ему надо. Пальцы сжимались и разжималась, как будто он что-то держал в руках.

Не выдержав, выхватил из мусорки на входе полупустую пивную бутылку и швырнул в стену торгового центра. Бутылка со звоном разлетелась, оставив на стене мокрое пенное пятно. Только что возникший уютный мир смог разрушить один человек, нелепо бегающий на корточках. Злость кусала губы до крови, заставляя тело дрожать от адреналиновой волны.

— Эй! — из проема главного входа показалась голова. — Чел, ты чего?

Не успев рассмотреть, кто это, выхватил другую бутылку, на этот раз пластиковую, и швырнул. Пустая тара не пролетела и половину намеченного пути, шлепнувшись на асфальт. Даже не увидев своего фиаско в метании снаряда, Марк бросился бежать, несмотря на боль в уставших ногах. Рюкзак больно хлопал по спине, легкие втягивали и выталкивали воздух как прохудившийся баян. Напомнили о себе заживающие порезы на губах, пот смочил едва зажившие раны и добрался до мяса, обжигая солью.

Несся по пустым улицам, кроссовки громко шлепали по асфальту при каждом шаге. Не знал, сколько уже пробежал, но казалось, что мало. Оббегал фонарные столбы, поворачивал за углы домов, лишь бы подальше убраться от чужака. Сердце колотилось так, что не слышал даже собственного дыхания. Свернул подальше от дороги и бежал по какому-то парку. Темно, фонари светят только в пятидесяти метрах спереди и где-то далеко позади. Бежать приходится наугад. Сделав один из очередных шагов, почувствовал, что под ногой нет земли. Теряя равновесие, полетел вперед и вниз, в темноту. На долю секунды показалось, что спит и падает во сне. Сейчас как обычно дернет ногой и проснется. Но впереди ждал только бетон, встретивший тело с негостеприимной прохладой. В глазах вспыхнуло и тут же потемнело.

Холодно. Почувствовал, как поток ледяной воды выдирает из бессознания. Резко вдохнул полной грудью и рывком попытался встать.

— Да лежи ты, дурак! — раздался молодой мужской голос прямо над головой. — Мож ты сломал че, не дергайся.

Разомкнул глаза. Он лежит чуть в стороне от лестницы, с которой упал. Асфальт и кроны деревьев вокруг освещает холодный свет массивного переносного фонаря, стоящего рядом. Над ним сидит молодой парень с бутылкой воды в руках. Марк громко замычал, вскинул руки и еще раз попытался встать.

— Ты больной, что ли? — парень рывком придавил к асфальту, но сделал это осторожно, чтобы не навредить еще сильнее. — Ты че как дикий? Сам себе хуже сделаешь. Лежи спокойно.

Сахаров не сдавался. Он не чувствовал боли от падения, не чувствовал усталости, и у него была одна цель — вырваться и бежать дальше. Но изможденное тело имело другое мнение: при очередном рывке он опять провалился в беспамятство.

Пришел в себя сам, без воды. Судя по мягкой спинке слева, лежит на диване, под головой тоже мягкое, скорее всего, подушка. Попробовал пошевелиться и не смог. Посмотрел на свое тело, прочно привязанное несколькими полосками ткани. Дернулся, но сил не хватало разорвать путы.

— О, проснулся, — услышал голос и через секунду над ним навис тот же парень из парка. — Не дергайся, я тебя крепко привязал.

— Отпусти!

— О, да ты говорить умеешь, — незнакомец взял стоящий рядом стул и присел. — Поначалу подумал, что ты этот, зомбак. Орал так же, только они за людьми бегают в фильмах, а ты от меня дернул. Да не дергайся же, сказал. Ничего тебе не сделаю. Ты с лестницы так навернулся, я думал, что все, кранты, убился. Вот ржака была бы, встретил первого человека, и он помер удирая. Да блин, сказал же, лежи нормально! У тебя сотряс походу, руку вроде ушиб просто, я не понял у тебя там и так бинтов дофига. Ребра не знаю, дышал ты странно. Тебе полежать надо, не вставать. Два часа в отрубе был. А да, колено еще хреново выглядит, вот это, правое. Опухло. Я в аптеку… Блин, лежи, дебил! Я помогаю тебе, ты что не понимаешь? У тебя кукуха съехала? Я что, зря тебя на себе тащил? Ты еще обблевался по дороге, еле отмылся.

— Развяжи!

— И что ты сделаешь? Опять побежишь? Да что с тобой, чувак? От всего этого свихнулся? Не удивительно, я сам чуть не сбрендил. Не развяжу, лежи пока так. Ничего плохого не сделаю. Так лучше будет, успокоишься немного. Ты первый живой и здоровый за эти дни. Вчера здоровые еще были, ну или позавчера, а потом все, слегли. Успокоился? Ну хоть не дергаешься уже. Пить хочешь? Так хочешь или нет? Так бы сразу, ща принесу.

Незнакомец притащил большой стакан с трубочкой. Сахаров жадно обхватил соломинку губами и начал пить, смывая сухость и горький привкус рвоты. Что-то привлекло внимание во внешности пленителя, что-то необычное и непривычное. Смуглая кожа, даже слишком смуглая. Почти черные глаза, слишком крупные для европейца губы, и тонкий, но длинный нос. Как будто кто-то повеселился в конструкторе персонажа в компьютерной игре и смешал характерные черты нескольких рас.

Марк немного притих. Боль начала давать о себе знать сразу по всему телу: ребра, нога, натертые ступни, голова. Дергаться желания не было.

— Допил? Хорошо. Может, кушать хочешь? Тут в холодильниках еды валом. Эта кафешка, я тут уже второй день обитаю. Меня, кстати, Джавид зовут. А тебя как? Молчишь? Ну молчи. Мне пофиг. Но сдохнуть тут я тебе не дам. Ладно, пойду аптеку найду, тебе лекарства нужны.

Джавид скрылся из поля зрения. Лишь хлопнувшая входная дверь сообщила, что он теперь один в помещении. Тихо и прохладно. Где-то в глубине зала гудит кондиционер. Попытался вырваться из пут, но безрезультатно. Решил просто лежать и рассматривать потолок — бетонное перекрытие, выкрашенное в черный цвет со стилизованными под старину лампочками. Рассматривал недолго, усталость взяла верх и сомкнула глаза.

— Эй, псих, просыпайся. Я принес кое-что, — Джавид тряс за плечо, осторожно, чтобы не навредить. — Я погуглил, вроде это при сотрясе надо принимать, там еще про уколы писали, но я не умею их делать и не горю желанием видеть твою тощую задницу.

Выковыряв из блистера несколько разных таблеток, он поднес их ко рту Марка.

— На, глотай, это не отрава. Запей. Ты чего от меня так дернул? Я там хотел шмоток взять, слышу кто-то бродит, думал охрана. Спрятался. Потом ты меня увидел, заорал и ломанулся. Я от страха чуть не обделался. Но решил догнать, мало ли, помощь нужна или еще что. Я говорил уже, ты первый здоровый человек. Хотя насчет «здоровый», наверное, погорячился. У тебя что с руками и лицом? В аварию попал? Ты вообще никогда не разговариваешь? Ладно, поесть тебе надо. Чего хочешь?

Сахаров выслушал тираду, после слов «поесть» у него громко заурчало в животе. Он не знал, сколько времени проспал, но желудок был абсолютно пуст.

— Ну хоть твое пузо мне отвечает. Ладно, притащу на свой выбор.

Джавид ушел за барную стойку и вернулся через десять минут с тарелкой, благоухающем вкусным ароматом.

— У них тут паста какая-то в заморозке была, я разогрел, соус к ней в холодильнике был, с курицей вроде. Если ты мусульманин, то можно, — он поставил тарелку рядом на стул. — Вот только мне надо будет руки тебе развязать. Давай без дуростей. Надеюсь, ты уже понял, что я не враг. Стал бы я кормить тебя?

Джавид развязал Марка, но оставил привязанным ноги. Пододвинул ближе еду, сам отошёл и сел на соседний диван.

Марк медленно взял тарелку и вилку. Паста приятно тянулась, и рот быстро заполнился слюной. Горячей, а тем более такой вкусной еды, не ел уже давно. Справившись с угощением, сначала поставил тарелку с вилкой на стул, но потом взял вилку обратно и направил на Джавида.

— Ты серьезно? Нет, чувак, ты реально поехавший. Я тебе что-нить плохого сделал? Или мне надо было бросить тебя подыхать там в парке? Ты понимаешь, что в этом мире, возможно, кроме нас никого больше не осталось?

— Как это не осталось?

— Ты с Луны свалился или из бункера вылез? Тут эпидемия какая-то, цвет неба видел? Вот как он фиолетовым стал, так все начали дохнуть, как мухи от дихлофоса. Сначала каждый второй заболел, половина вроде еще норм была. Два-три дня, зависит от здоровья и возраста, и все, ты труп. Вчера ролик на Ютубе появился, там какой-то американец все объяснял. На третий день, то есть вчера, вторая половина заболела, и все пропали с улиц. Лежат сейчас по домам и умирают, в спальных районах как в аду, одни стоны и крики из квартир. Я в центр перебрался, тут и еды много, и тихо более-менее. Сказали, у некоторых иммунитет есть. Думал, я один такой тут, но потом тебя встретил. Нам теперь помогать друг другу надо, а то вымрем на хрен, и все. А ты как кошак уличный, не кусаешься пока только.

Сахаров пытался усвоить полученную информацию, но без таблеток сложно соображать. Вспомнил, что пропустил вечерний прием. Начинало накрывать привычное состояние несвязности мыслей и агрессия.

— Там это, рюкзак мой далеко? — говорить сложно, произносил каждый слог по отдельности, словно нанизывал бусины на нитку.

— Этот, что ли?

— Ага, — Марк потянулся за рюкзаком, но Джавид тут же отдернул ранец обратно.

— А-а-а! Разогнался. Ща достанешь оттуда ствол и завалишь меня или ножом пырнешь.

— Таблетки. Мне таблетки надо.

— Погоди, достану. Да тут у тебя целая аптека, а я тебе бегал за лекарствами, раньше сказать не мог? Какие тебе? Эти? На, держи.

Марк проглотил пилюлю и запил водой. Говорить больше не хотел, поэтому просто лег и отвернулся на сколько смог.

— Ты опять спать? Правильно, тебе полезно. Пойду сладкого нарою, читал при сотрясении глюкоза нужна, мозг лучше восстанавливается. Ладно, дрыхни.

27 июня

20.48 по московскому времени.

Пробуждение было приятным, то ли от таблеток, то ли просто хорошо выспался. Сознание еще не до конца прояснилось от сна, но Марк уже чувствовал, что голова болит намного меньше. Колено больше не ныло, лишь чуть покалывая. На все кафе пахло чем-то приятным, сладким, из той старой жизни.

— Ну ты и спать. Вставай, пока свежее похрустишь, — рядом, как черт из табакерки, возник Джавид с большим ведром ароматного попкорна. — Я в «Атриум» опять ходил, в кинотеатр. Там свет еще есть и аппараты с попкорном заряжены. С карамелью сделал, не знаю, может, ты с солью любишь, но мне сладкие больше заходят. Еще начос набрал и орехов всяких.

— Тут туалет есть?

— Бли-и-ин. Сорян, Вась, чет вообще об этом не подумал. Только тебя полностью отвязать надо, хм. Опять удиратьне будешь?

— Нет, просто в туалет хочу. Убегать не буду.

— Тебе эти, что ли, помогли? — Джавид кивнул на рюкзак с таблетками. — У тебя это, раздвоение личности? Ты как Миллиган^[24], что ли? Или просто пограничка? И звать тебя как, а то я тебя Кевином^[25] называть буду.

— Просто помогают. Марк я. Пустишь в туалет?

— Конечно. Ты это, прости, я же не в плену тебя держу. Для твоего же блага, тебе полежать надо было, а ты дерганый был, убегал. Я из лучших побуждений.

Марк молча потер затекшие ноги и неуверенно встал. По мышцам побежали противные колючки от заполняющей сосуды крови. Джавид быстрым шагом опередил, услужливо открыв дверь, готовый в любую минуту подхватить. Колено заболело сильнее, но сгибалось нормально, не сломано. Сахаров зашел в узкую комнату, включил свет и чуть сощурился от яркого освещения. Мочился долго, мочевой пузырь давно переполнен, настолько, что под конец низ живота свело спазмом режущей боли. Закончив, подошел к раковине, вымыл руки, посмотрел на порезы на ладони — не загноились, и бросил пару горшеней воды в лицо. Выпрямился и отпрянул от отражения в зеркале. Давно не смотрел на себя, то ли избегал зеркал, то ли просто сразу забывал свое отражение. Помнил себя крепким, с ровной, почти идеальной кожей, вечной улыбкой и искрой в глазах. Всегда хорошая стрижка и выбритое лицо. Сейчас на него смотрел чужой и незнакомый человек, которому явно за тридцать, хотя четко знал, что всего двадцать три. Считал каждый день, прожитый без Миры, каждый день, который не должен был прожить. У незнакомца в зеркале бледная кожа, длинные, почти до плеч, волосы, неопрятная и редкая борода с седыми прожилками, несколько розовых шрамов на губах и уставшие серые глаза. Поднял руку, чтобы удостовериться, что отражение его. Человек в зеркале повторил. Ущипнул себя за щеку, и тот, в зеркале, сделал то же самое. Закрыв глаза, глубоко выдохнул и оперся руками на края раковины.

— Эй, с тобой там все нормально?

— Ага. Выхожу, — Марк еще раз протер лицо водой и вышел в зал.

— Ну так что, есть хочешь? Скоро остынет, а в попкорне самый смак, когда горячий — карамель еще тянется.

— Мне перевязку сделать надо.

— А, понял, хорошо, тебе помочь?

— Справлюсь, — поднял свой рюкзак и начал выкладывать на стол содержимое.

— Да что ты как Эльза, отмороженный какой-то. Давай помогу, самому мотать-то неудобно, — Джавид бесцеремонно встал рядом и начал раскладывать бинты и мази. — Ножниц нет, сейчас ножик притащу.

Марк разрезал перевязь на руках и осторожно, чтобы не повредить ранки, начал снимать бинты.

— Нифига себе! Ты их что, в газонокосилку засунул, что ли? Вот это раскромсало. Уже зажило почти. Ты уверен, что надо перевязывать? Тут только дырки от швов остались, и те заживают, им воздух нужен, а ты под бинтами паришь.

Марк посмотрел на Джавида и почесал зудящие предплечья.

— Наверное, — задумался, что дальше делать с руками, так как логическая цепочка снять бинты — обработать — намазать — забинтовать была прервана.

— Сейчас надо кожу простерилизовать, тут алкашка есть, можно ей протереть, и намазать чем-нибудь. О, у тебя тут даже Бепантен есть. Запасливый, сейчас сделаем.

Протерли руки принесенной из бара водкой. Джавид внимательно всматривался в лицо Сахарова, ожидая реакцию, но ни одна мышца не дрогнула. Мазать руки Марк не доверил, сделал это сам.

Закончив, подошел к ведру попкорна и закинул в рот сладкий шарик. Такой приятный и уютный вкус. Вкус возвращающий в прошлое. Афиши, очереди в кассу и за колой с попкорном, откидные сидения, рекламный блок перед фильмом. Всегда ходили в кино с Мирой. Это было их любимым хобби. Не пропускали ни одну премьеру и после сеанса еще несколько часов гуляли по городу, доедая попкорн и обсуждая просмотренный фильм. Она всегда больше обращала внимания на актерскую игру и эмоциональный фон просмотренного, он же акцентировался на сценарии и режиссуре. Сейчас, когда голова опять стала ясной от таблеток, понял, что ждать дома никто не будет. Может быть, только братья, если остались живы. Но ни сестры, ни родителей там точно не будет, как бы этого не хотел.

— Как тебе вообще это все? — Спросил Джавид, жуя попкорн и запивая газировкой.

— Это что?

— Чувак, ты застал конец света. Про это сняли сотни фильмов, написали тысячи книг и песен, а застали это единицы, и ты один из них.

— Не знаю. Я особой разницы не увидел, — ответил Марк.

— В смысле? Какой разницы? — Джавид перестал жевать и уставился на собеседника.

— Для меня мир уже давно умер.

Часть 3

Пролог

30 августа.

Ростов-на-Дону.

Он шел по широкой алее, проходящей между двумя полосами разностороннего движения в самом центре города. Яркое солнце отражалось от фасадов зданий всех стилей, от ампира, русского классицизма и эклектики, до современного модернизма. Двухэтажные особняки царских времен, с лепниной, барельефами и высокими окнами, соседствовали с безвкусными громадинами из стекла и бетона. Зачастую дом, достойный звания памятники архитектуры, пошло перекрывали вывеска пивной или салона красоты. Просто гулял, без какой-либо цели или маршрута. Глазел на город. Крупные мегаполисы без людей выглядели как китайский карнавальный дракон, валяющийся на складе. Когда змеем управляют люди, он красив и величествен, паря в воздухе на потеху публике, но как только кончается карнавал, он становится грудой ненужной разноцветной бумаги, потерявший всякий смысл и предназначение, глупо и нелепо гниющей посреди пыльных коробок. Когда остаешься один, и можешь посмотреть на все взглядом зрителя, со стороны, не принимая участия, многое становиться глупым и нелепым. Все дорогущие машины и особняки, виртуальные нули на банковских счетах, что это дало человеку, умирающему так же, как и сотни миллионов других, сходя с ума от температуры и обезвоживания. Как будет выживать человек, всю жизнь посвятивший карьере банкира или политика, при этом не имея элементарных прикладных навыков, передвигающийся только с шофером, есть то, что приготовит повар или домработница, детей которого воспитывают гувернантки, привыкший платить за все, лишь бы не делать самому, что он будет делать сейчас, когда все богатство не имеет никакого значения, и деньги, это лишь бумага, которая даже не очень хорошо горит?

Еще одно из отделений известного «зеленого банка», двери сорваны с петель, внутри осколки стекла и раскуроченные банкоматы. Люди из второй волны зачастую ударялись в мародерство, еще не осознавая, что финансовая система это самое первое, что потеряет какой-либо смысл в умирающем мире. А вот не разграбленные аптеки, магазины для спорта и туризма, превратились в новое Эльдородо^[26].

Солнце пекло как в середине лета, он предпочел оставить свою куртку на мотоцикле, даже в футболке жарко. Редкие облака изредка закрывали светило, но это не спасало. От края до края горизонта туч не наблюдалось, жара продлиться еще не один день. Посмотрел на небо, и подметил что родной синий цвет теперь кажется непривычным. За месяц фиолетового небосклона свыкся и перестал обращать внимание. Обычный цвет возвращался не сразу. Постепенно, день за днем, свод над головой терял насыщенность пурпура как увядающий ирис, и в один из дней заметил, что уже и непонятно какого цвета больше, голубого или сиреневого. Тогда еще скитался по столице, не понимая, что делать раньше. Встречал таких же потерянных, как и он, людей. Завидев незнакомца, как перепуганные зверьки, они тут же старались скрыться в лабиринтах белокаменной. В то время вокруг развернулась картина под стать кисти Брюлова^[27]: человечество умирало, корчась в агонии вирусной эпидемии. Все, кого знал, любил, ненавидел, за шесть дней перестали существовать. Если верить источникам из интернета, то существовал мизерная доля процента выживших, предполагал, что это скорее догадки или крупица утешения, чтобы каждый заболевший надеялся на выздоровление, а не избавлял себя от мук своими руками. Вместе с людьми исчезли и все проблемы.

Общество просто исчезло, забрав все вместе с собой: социальные уровни, финансовое неравенство, политику и организованную жизнь того самого общества. Душа разрывалась между горем от потери близких и облегчением сброшенного ярма. Через пару недель, когда пришло полное осознание последствий катастрофы, горе отошло на второй план, первоочередной задачей стало выживание. Мир стал не был так благосклонен. Уже нельзя просто пойти в магазин и купить килограмм куриного филе, макароны и овощи, чтобы сделать на ужин пасту. Птицефермы обернулись в хоспис для пернатых, умирающих от голода и жажды. Система доставки продуктов встала без главного звена — человека. Разделочные и упаковочные цеха, морозильные камеры, магазины — все превратилось в атавизм цивилизации, разящие запахом тления и разложения. Продукты на прилавках покинутых магазинов гнили и плесневели. Морозильники, без электричества, превратились в склады гнилого мяса. Добыча пропитания стала более насущной проблемой, чем когда-либо в жизни.

Сначала окопался в Подмосковье. Нашел небольшой домишко с кое-каким хозяйством, пара куриц, кролики, утки. Разжился мотоциклом и автомобилем, катался в рейды по столице, собирая все, что приглянулось и показалось полезным. По первой набирал то, о чем грезил раньше: технику, вещи, украшения и прочие атрибуты богатой жизни, до которых прежде было не дотянуться. Но очень быстро понял, что это инертный порыв и многое из того, о чем раньше мечтал, стало бесполезным хламом.

Дни тянулись намного медленнее, чем до эпидемии, был полностью предоставлен сам себе. Никаких обязательств и требований. Никаких счетов, кредитов, выплат и задолженностей. Обеспечил пропитание на неделю вперед, нашел чем убить время, и все. Но скоро пришло осознание — зима близко. Простая зима, с холодами, морозом и снегом, которая из банального времени года превратилась в нешуточную угрозу. Больше нет центрального отопления, холодильника и все тех же магазинов. Если проблему с теплом можно решить за счёт дров, угля, на худой конец генератора с обогревателем, то с едой вопрос намного сложнее. Принял единственное рациональное решение — ехать на юг. Там тепло, земля плодороднее, зимы мягче, скотины больше, зверь в лесах не так выбит, как в Подмосковье. И самое главное, что подстегнуло бросить насиженное место — путешествие. Поездка на мотоцикле до Черноморского побережья, с остановками где заблагорассудиться, без отвлекающих факторов, когда только ты и дорога, вот что действительно любил, и чего так хотел.

И вот спустя две недели, проехав львиную долю пути, не упустил момента остановиться в так называемой «столице юга России». Не то чтобы любил этого город, но какая-то доля ностальгии была с ним связанна. Больше всего с улицей Пушкинской, по которой сейчас гулял. Призраки воспоминаний молодости мелькали перед глазами смутными силуэтами. Все что теперь оставалось — воспоминания. Не знал, зачем едет на юг, зачем думает о будущем, и зачем вообще старается выжить. Все былые цели и смыслы канули в лету. Остался голый инстинкт.

Глава 1 Тимур

27 июня

Геленджик.

07.01 По московскому времени.

Отца похоронил рядом с матерью. Сразу же, как отошел от шока. Чувствовал вину, что не успел, не сберег, что не будь в армии, обязательно придумал бы способ не заразиться, сам же не заболел, значит и они могли. Рыл долго, сказывалась усталость и нервное истощение, толком не спал и не ел последние четыре дня. Глубоко выкопать не получилось, ниже метра началась земля с щебнем, которая еще немного поддавалась, но глубже полутора — сплошная скала, решил остановиться. Солнце поднялось из-за фиолетового горизонта, перекрасив небо из черного в сиреневый, и воздух начал раскаляться. Футболка быстро промокла и противно прилипла к телу. Сначала родилась идея съездить в похоронное бюро, и найти отцу хороший гроб, но быстро от нее отказался. Один не сможет поднять деревянную махину с телом, тем более опустить в могилу. Просто обернул тело в несколько слоев постельного белья и уложил на дно ямы. Хотелось что-то сказать напоследок, совершить какой-то ритуал, но отец был атеистом, да и молитв Тимур не знал. Смог только процедить: «Спите спокойно». Не знал, есть ли загробная жизнь, и раньше об этом не задумывался. Если ее нет, то родителям проще, чем ему. Они не видят всего происходящего, и душа у них не болит, а его разрывалась на куски от потери и чувства одиночества. Если там что-то и было, не важно Рай, Ирий, Джаннат или Сукхвати^[28], то у небесных канцлеров сейчас чертовски много работы.

Закончив с погребением, покурил и все-таки зашел в дом, ставший чужим и пустым без родителей. До последней минуты не хотел, бродя по двору и сидя на террасе. Пустое здание напоминало самого себя, словно из арбуза ложкой выковыряли мякоть, и осталась только пустая корка.

Перепачканные грязью ботинки оставил на ступенях перед входом. Недолго подумав, стянул форму прямо на пороге. Все что связывало с армией вызвало отвращение и агрессию. Сознание нашло козла отпущения — вооружённые силы, которые должны были оберегать и защищать, даже от таких вещей как эпидемия. В книгах, играх и фильмах вымуштрованные и собранные мужчины в форме, по первому признаку начала пандемии, разворачивали блокпосты, мобильные штабы, координировали действия врачей в поисках вакцины, всеми способами противостоя заразе. Армия для него всегда была чем-то сродни «старшего брата» в школе — в какую бы передрягу не попал, он всегда придет, рассудит, даст кому нужно леща, даже если это будешь ты сам. Когда сам попал в ряды военнослужащих и узнал всю «кухню» изнутри, все равно теплилась надежда, что так только в их части так, что есть элитные подразделения, где доблесть, честь и отвага не пустые слова. Но когда началась пандемия, и люди начали умирать сотнями тысяч, тогда даже военные превратились в простых людей, которые в первую очередь думают не о субординации и долге, а о близких и себе. Да что далеко ходить, сам, по сути, дезертировал. Но он не чувствовал себя защитником родины, присяга — просто зачитывание бумажки на плацу, на стрельбах были один раз за всю службу, и вообще вся служба больше походила на трудовой исправительный лагерь. Форму сбросил с отвращением, пнув подальше с глаз. Только разгрузку с амуницией и автомат аккуратно сложил в зале на диване.

Вода смыла грязь и пот, оставив наедине с усталостью. Выйдя после душа, просто упал на кровать и отключился.

Проснулся ближе к полудню. Голова тяжелая, мысли мечутся по еще сонному мозгу, никак не выстраиваясь в цепочку. «Где я? В своей комнате? Может это все был сон? И армия, и эпидемия, и смерть родителей». Но мозоли, натертые лопатой на руках, вернули в жестокую реальность. В горле пересохло, открыв рот, скривился от неприятного запаха, вспомнил, что пару дней не чистил зубы. Зубная щетка стояла там же, где и всегда, в стакане, сделанном под камень, справа от зеркала. Щетка новая, любимой фирмы с перекрещенными щетинками. Мама… Она всегда знала, что ему нужно, даже если об этом не говорил, знала все что он любит, даже до таких мелочей как фирма зубной щетки. Отец был другом, который всегда выслушает, поможет, посоветует, но мама чувствовала его на невербальном уровне. Угадывала, когда нужно разговорить или наоборот оставить одного. Находила ей одной известные способы пробить защиту юношеского максимализма и самостоятельности, донести взгляд со стороны. Нет, не собственное мнение или указание, а именно взгляд со стороны, ненавязчивый и мудрый. Всегда прислушивался к нему. Совет отца, альтернативный взгляд матери и собственная интуиция часто выручали. А сейчас остался наедине с мыслями, придется принимать все решения самому. Чувствовал себя как птенец, выброшенный из гнезда: вроде, и научился летать, но еще не до конца, так порхать и прыгать на несколько метров, и очень не хватает рядом родительских крыльев.

Холодильник на кухне, как всегда полон. Мамина привычка забивать его до отказа, превращающая уборку продуктов после еды в игру — Тетрис. Банки с соленьями, салаты, вторые блюда, варенья, колбасы и сыры. Мама родом из отдаленного села, где прожила половину жизни. До магазина было далеко, так что закупались один раз на две-три недели, семья большая и закупки были масштабными. До последних дней она не могла избавиться от этой привычки.

Разогрев поесть, устроился за столом и погрузился в размышления.

«Что делать дальше? Как выживать? Искать других выживших? Ведь не мог я один пережить эту пандемию, по любому есть еще уцелевшие. Хотя картина в поселках по дороге не внушает надежду». Для начала решил запастись едой, пока она не испортилась в магазинах. Эта мысль потянула за собой целую цепочку. А долго ли будет электричество, вода и другие блага цивилизации? Работает ли еще интернет? Как обеспечить дом энергией, если все отключится? Раньше всем занимался отец. Он строил дом максимально самообеспеченным. Своя скважина с насосом, глубокая, обошлась в приличную сумму, надо было пробить скалу, чтобы добраться до водоносного слоя. Уличный туалет. Одной из особо холодных зим оценил его важность. Мороз был рекордным для южного города, и нерассчитанный на такие минуса водопровод перемерз. Соседи, до этого посмеивающиеся над отцом, из-за уличного туалета, начали проситься справить нужду. Так как водоснабжение могли отключить в любой день, а следом за этим встанет и работа очистных сооружений, то такая необходимая вещь, как туалет с выгребной ямой становилась жизненно важна. Так же отец озаботился об автономном питании, летом из-за перегрузки сети, или зимой от обледенения часто отключали электричество. Надежный мощный «Ямаха» на пять киловатт. Бак правда небольшой, всего на двенадцать часов, но этот вопрос решаем. Так и не определившись с тем, что делать раньше, решил выбраться в город, оценить ситуацию.

На выходе из дома вспомнил про сигареты. Не курил с вечера, хотя обычно с утра без сигареты даже вставать тошно. Пошарил по карманам, достал пачку, затянулся. Вкус дыма показался необычно горьким, но привычное расслабление отогнало неприязнь. От дома до набережной, куда решил сходить первым делом, не больше километра через район частных домов. Солнце уже раскалило воздух до тридцати в тени, даже в шлепках и шортах не комфортно. Выходить из дома с пустыми руками страшно, на всякий случай взял с собой ПМ, спрятав в поясную сумку.

Вспомнил, как обычно выглядел город в это время: толпы людей, спешащих занять выгодное место на пляже, местные жители, сидящие на стульчиках перед домами с табличкой «жилье», особо предприимчивые развернули у дома торговлю пляжными принадлежностями и прохладительными напитками. Сейчас шел словно по кладбищу. Мёртвые дома, пустые улицы, тишина и фиолетовое небо над головой.

В старом одноэтажном доме слева от дороги, раздалось глухое кашлянье. За проржавевшим покосившимся забором показалась фигура человека, чуть ли не вывалившегося из входной двери. Тимур подошел к калитке, готовый оказать помощь.

— Мужчина? — Окрикнул человека. — Вам помощь нужна?

Старик лет семидесяти, в одних трусах, почти спадающих с тощего ссохшегося тела, стоял на карачках согнувшись в приступе кашля. Услышав крик, он посмотрел в сторону калитки. Тонкая кожа почти полностью повторяет очертания черепа, как в фильме ужасов про восставших мертвецов, волос почти нет, кожа серо-землистого цвета. Старик посмотрел на Тимура. В глазах умирающего читался страх и животный ужас. Взгляд умоляющий. Человек не хотел умирать. Спазм кашля свернул его еще сильнее, он упал на землю, вытянув руку. Несколько громких грудных звуков и затих.

— Мужчина? Эй, мужчина! — Тимур был готов перепрыгнуть забор, но страх вируса останавливал.

В ответ ни звука. Мужчина лежал, держась одной рукой за грудь. Глаза открыты, но жизни в них уже нет.

Юлаев развернулся и побежал.Вокруг везде смерть. В каждом доме, на каждой улице. Умирают миллионы людей. Но смерть от этого не стала привычнее. Когда вот так сталкиваешься с ней лицом к лицу, начинаешь понимать всю ее пугающую мощь. С ней не договориться, не разжалобить и не переубедить. Она просто молча делает свое дело.

Не заметил, как ноги вынесли на набережную. Та же пустота. Вид покинутых аллей, баров и кафе до конца укрепил понимание происходящего. Карантин в части и ночная дорога еще как-то скрывали все бедствие. Ночь многое прячет, и зачастую происходящее под покровом темноты кажется нереальным, страшным сном, который пройдет с восходом солнца. Но картина, которую видел сейчас, была ясна. Это конец света. Апокалипсис или как его там. Умерший курортный город. Уже ничего не будет как прежде. Никогда. Это не война, не финансовый кризис, и не эпидемия которая заставляет всех одеть маски. Это тотальный геноцид населения Земли. И сейчас нет врага, которого можно победить, расстрелять или вести переговоры. Природа в сотый раз показала, что она сильнее, что человечество беспомощно, не смотря на всю свою научную и военную мощь.

Подошел к белым бетонным перилам. Море как обычно тихо шумит, вальяжно накатываясь на песчаный пляж. Прямо у линии воды две фигуры, сидящие к нему спиной, прижавшиеся друг к другу плечами. Словно пара влюбленных любуется живописным видом.

«Может есть еще выжившие?»

Перепрыгнул через перила и легким бегом направился к паре. Кричать на этот раз не хотелось, любой резкий звук казался крамольным, как веселая музыка на кладбище. Подойдя ближе, чтобы рассмотреть сидевших, отшатнулся назад. Услышав Тимура от сидевших в стороны бросились крысы. Да, это была пара молодых людей, но совсем не выживших. Парень и девушка. Судя по цвету и состоянию кожи — зараженные. Но умерли не от болезни. Предплечья обоих разрезаны от локтя и до кисти одним продольным разрезом, одежда и песок побурели от запекшейся крови. Крысы успели полакомиться свежим мясом, разодрав одежду и добравшись до мягких внутренностей. Не выдержав, отвернулся. Тело скрутило в порыве рвоты. Весь завтрак плюхнулся под ноги кислой и воняющей жижей. Сделал несколько шагов и вывернуло еще раз. Пустой желудок болезненно подпрыгнул к диафрагме исторгая лишь желудочный сок. Вид трупов застыл перед глазами, как фотография из криминальной хроники.

Гулять по городу больше не было никакого желания, направился в сторону дома. Закурил на ходу, пытаясь перебить стоящий в носу запах мертвечины и кислый вкус рвоты. На выходе с набережной, подошел к палатке с напитками и достал из холодильника бутылку воды. Газировкой сполоснул рот, выплюнул в клумбу и только после этого сделал несколько глотков. Дышалось тяжело, как после длительной пробежки, с носа текло как при простуде. Мысли суматошно носились, теряясь и перескакивая друг на друга. Не заметил, как дошел до дома. Только хлопнувшая калитка вернула ощущение реальности. За родным забором накрыла волна чувств, упал на колени, больно содрав кожу, и закричал во все горло. Крик отразился от дома и утих где-то вдалеке. С самой воинской части не думал о том, что происходит вокруг, мысли о родителях парализовали общее восприятие, сузив круг размышлений. Приехав домой и обнаружив тела, впал в шоковое состояние, делая почти всё по инерции, еще не понимая, что вообще происходит. Но эта короткая вылазка открыла глаза. Он остался вообще один. Ни родителей, ни друзей, вообще никого вокруг. Только трупы и умирающие люди.

Поднявшись с колен, доковылял до заднего двора, и опустился на землю рядом со свежими могилами. Слезы хлынули сами по себе. Сжал грудную клетку руками, как будто хотел раздавить то, что так болело внутри. До скрежета зубов хотелось поговорить с мамой, услышать отца, разделить свою боль хоть с кем-то.

19.42 по московскому времени

Весь день безучастно скитался по дому, бродя из комнаты в комнату без особой цели. Истощенный организм требовал отдыха, то лежал на диване, то проваливался в короткий и беспокойный сон в спальне. Есть не хотелось, еще не до конца пришел в себя после увиденного на пляже. Выходить из дома не было никакого желания. Беспокойство не давало сконцентрироваться, назойливо свербя в районе мочевого пузыря. Выживать? Зачем? Что делать одному? Искать других выживших? А есть ли они?

С домашним бытом знаком постольку поскольку. Готовить почти не умеет. Все кулинарные навыки заканчиваются на пельменях и яичнице. Со стиральной машиной и пылесосом он еще справится, но более глобальные задачи для него, что-то далекое, дело более взрослых. Починить что-то в доме, сделать запасы еды, отремонтировать одежду, справиться с системой отопления, всем прежде занимались родители. А теперь все это ложиться на его плечи сразу, без подготовки. Это пугало, ведь теперь жизнь зависит от банальных, казалось бы, вещей: генератор, холодильник, насос в скважине. Если они выйдут из строя, что ему делать?

Вспомнил про смартфон, который оставил где-то в доме. На удивление связь еще работала, хотя сигнал был уже не такой сильный. Открыл браузер и пробежался по главным новостным сайтам. Последние сводки — вчерашние, более свежей информации нет. СМИ сообщали что эпидемия охватила весь мир, и только подтвердили опасения — выживших почти нет. Где-то упоминалось об одной тысячной процента людей с иммунитетом. Эта новость заинтересовала, до этого не задумывался о том, почему еще не заразился. Израильские медики, одни из первых объявившие начало пандемии и бросившиеся изучать вирус, выявили: у одного из десяти тысяч есть иммунитет к вирусу, что обусловлено очень редким фенотипом крови. Некоторые с иммунитетом заболевают, но выживают, другие вообще не подвержены заражению. Больше ничего о природе вируса, или способов борьбы с ним, не известно. Просто не успели довести исследования до конца.

Начал изучать другие вопросы, которые беспокоили: сколько еще будет электричество, как долго проработает водопровод, канализация, когда отключится связь? Не знал, какой точно тип электростанции питает его город, поэтому сроки были разные, от недели до месяца. Если считать, что эпидемия началась в ночь с двадцать второго на двадцать третье, то еще минимум два-три дня на подготовку к отключению.

Спустился в подвал дома и сбросил брезентовый чехол, накрывающий генератор. Отец установил его на совесть, прикрутил к полу через железные скобки, между бетоном и ножками проложил слой резинового уплотнителя, чтобы убрать вибрацию и изолировать на случай замыкания. От выхлопной трубы вывод на улицу. Кабель питания заведён в общую щитовую и подключен к отдельному автомату. Завел генератор, отключил ненужное в доме, и готово, только следи за уровнем масла и топлива. Записав модель генератора, полез в интернет. Нашел подробные характеристики и, на всякий случай, скачал подробную инструкцию. Судя по описанию, расход не превышал двух литров в час, моторесурс при должном обслуживании — больше сотни тысяч часов. Это радовало. Надо придумать способ запитать топливом, что бы работал без дозаправки минимум пару дней. В виде основного бака можно использовать емкость, в которой мама накапливала сточную воду для полива — пластиковый квадратный бак литров на двести, с удобным краном внизу и большой горловиной. Разместить его на подставке, чтобы стоял выше генератора и соединить с топливной системой. Вроде не так сложно. Но где взять столько бензина? По дороге от Геленджика до Новороссийска много заправок, остается перевезти топливо к дому. Если использовать канистры, то на одну заправку выйдет десять штук, а где их столько взять и хранить он не знал. Если обычные железные бочки, то один не поднимет, и не загрузить в машину. Нужна емкость на колесах, а еще лучше — сразу полная топливом. Бензовоз. На топливном терминале их должно быть много, как раз на въезде в Новороссийск. Появилась первая цель, которая хоть как-то задала вектор дальнейших действий. Можно сидеть и рефлексировать, ждать пока все отключиться, но тогда шансы на выживание резко скатываются к нулю.

Главным вопросом стало управление грузовиком. Машину еще умел водить, но вот поездка на многотонной машине, с цистерной за спиной вгоняла в ужас. Помнил из рассказов отца — на грузовиках только передач вперед больше шестнадцати штук, но надежда на прогресс и автоматические коробки передач все же была. Все знакомство с крупногабаритной техникой заканчивалось на игре «Дальнобойщики».

28 июня

07.31 по московскому времени.

Армейская привычка вставать рано никуда не ушла, как по будильнику проснулся рано утром, несмотря на то, что пол ночи изучал особенности вождения грузовиков. Сломав голову от разнообразия моделей и специфики управления, решил разбираться на месте, когда будет знать точную модель. Для поездки выбрал Форд Фокус, на котором приехал. Машину придётся бросить, когда пересядет на бензовоз, а бросать отцовский джип не хотел. Перекусив на скорую руку, вышел на задний двор и просто молча просидел рядом с могилами четверть часа. Хотелось говорить, но слова не лезли в горло. Рассматривал свежие земляные бугры, до конца не веря, что под ними лежат родители. Внутри чувство, что они просто уехали и скоро вернуться, хотя знал, что это не так.

Город такой же мертвый, как и вчера. Ничего не изменилось — пустые улицы, пустые дома. Редкие остовы догорающих коттеджей, которые никто не приехал тушить. Разграбленные магазины. Все атрибуты паники и анархии. Ни одного живого человека. Если считать, что не заразился один из десяти тысяч, то без учета отдыхающих, должно выжить в городе не меньше ста. И тут дошло, что число уцелевших намного меньше, далеко не каждый сможет пережить потерю близких и конец света. Кто-то, не зная, что у него иммунитет, просто пустит пулю в лоб или вскроет вены, боясь умереть в страшных муках, как та парочка на пляже. Даже сотне человек можно затеряться в таком городе, и не видеть друг друга месяцами. Захотелось встретить кого-то еще, просто живого человека, понять, что он не один, поговорить.

Размышляя, не заметил, как подъехал к кольцу на выезде из города, забитому машинами, застрявшими в заторе. Без труда объехал по обочине и заправке, но тут же задался вопросом, сможет ли повторить такой же маневр на многотонном и длинном бензовозе? Скорее всего придется садиться в машины и растягивать пробку, благо аварии не было, люди просто побросали транспорт.

Дорога до Новороссийска такая же безлюдная. Ни машин туристов, ни автобусов, ни зерновозов, которые обычно длинными вереницами тянуться со всех сторон к Новороссийскому порту. Только виноградники, обнесенные проволочным забором вдоль асфальтовой ленты.

Проскочив извилистый серпантин, огибающий рельеф берега, въехал в промзону Новороссийска по Сухумскому шоссе. Бетонный забор с колючей проволокой и предупреждением «территория находится под охраной», опоясывал всю территорию нефтяного терминала. Слева в море уходят несколько погрузочно-разгрузочных причалов, с пришвартованными танкеры. Ни одного бензовоза. Пришлось ехать дальше. Мимо памятников второй мировой — расстрелянного вагона и легендарного танка т-34 на фоне руин Дворца Культуры Цементников. Вдоль дороги появились вереницы припаркованных грузовых машин, но пока только зерновозов, прибывших для разгрузки зерна.

Чуть дальше, почти возле заправки Лукоил, увидел несколько припаркованных бензовозов. С виду совсем новые тягачи Мерседес Актрос, блестящие стальными боками цистерны. Припарковавшись рядом, выбрался из машины, пристегнув на пояс сумку с пистолетом, и подошел к грузовику. Судя по посадке и опущенной второй оси, цистерна под завязку. Скорее всего приехали для пополнения топлива на заправке, но так и не успели разгрузиться. Дёрнул ручку двери водителя — закрыто. Та же история с остальными тремя бензовозами. С досады пнул ногой по шине. Злость на себя вырвалась криком мата.

«Как не продумал такую вероятность заранее? Это же логично — оставив машины, водители заберут ключи, ведь в цистерне топлива больше чем на миллион рублей».

Расстроившись, решил пройтись до заправки, и посмотреть, можно ли залить топливо в канистры, чтобы не приехать вообще пустым.

Заправка точно такая же, как по пути из части, даже посетило дежа вю. Тот же торговый зал с холодильниками, полки, полные снеков и сладостей, кофемашина и успевшие сгнить пирожки и слойки на витрине. Не обращая внимания на обилия никому не нужных товаров, прошел за кассу, посмотреть работает ли автоматика. Компьютеры выключены, значит и насосы заправки тоже. В поисках общего автомата, двинулся в глубь помещения и открыл первую дверь налево. Небольшой кабинет с рабочим столом, компьютером и ворохом бумаг. Осторожно вошел, осматриваясь по сторонам, в поисках панели управления или чего ни будь в таком духе. Подойдя ближе к столу, увидел четыре ключа с трехлучевой звездой в круге, лежащие на накладных. Сначала не поверил своей удаче, взял все ключи, посмотрел внимательно на накладные. На бумаге перечислены номера грузовиков, маркировка топлива и пункты назначения. В каждом грузовике разное топливо: в одном дизель, в других девяносто второй, девяносто пятый и девяносто восьмой бензин. Остановился на девяносто пятом, как указанно в инструкции генератора, да и для машины подходит. Вернулся к бензовозам почти бегом, на ходу перебирая ключи. Пришлось подбирать самым старым и проверенным методом — «тыка». Подошел третий ключ, и машина открылась. В кабине пахнет еще свежим пластиком. Посадка очень высокая и непривычная. Куча кнопок и тумблеров, рычага коробки передач нет вообще. Космический корабль, а не бензовоз. На помощь опять пришел интернет. Быстро забив в поиске «управление грузовиком Марседес Актрос» начал штудировать ролики на Youtube, по которым все оказалось не так сложно. Сразу нашелся джойстик коробки передач, опускающийся на специальной штанге справа от сидения. Коробка не сложнее чем на легковом автомобиле, благо резких подъемов и спусков на пути не будет.

Двигатель грузовика приятно рыкнул, кабина чуть вздрогнула. Панель приборов включилась. Загорелся экран бортового компьютера и сообщил о процессе диагностики систем автомобиля. Осторожно переключив передачу, медленно тронулся. На удивление тягач поехал легко, словно позади не было тридцати тонн топлива. Разворачиваться на дороге не рискнул — не чувствовал габаритов машины и мог запросто опрокинуть цистерну. Выбрал широкую площадку возле цементного завода. Перед выездом на дорогу, по привычке остановился, посмотрел по сторонам и только потом понял, что сделал это на автомате. Проезжая в обратную сторону мимо заправки, последний раз посмотрел на оставленный им Форд. Жалко бросать, что-то породнило с этой машиной, и обещал вернуть её, хотя возвращать, наверное, уже некому.

Ехал не торопясь, в пределах сорока километров в час. Инерция с таким грузом очень сильная, а на сколько мощные тормоза у этого грузовика не знал, и проверять не хотел. С высоты кабины вся дорога воспринималась по-другому. Непривычно, что сразу за лобовым стеклом асфальт нырял вниз, никакого капота. Машины, припаркованные на обочинах, казались игрушечными. В грузовике чувствовалась мощь, небольшое давление на педаль газа тут же отзывалось рыком и ускорением, словно это не многотонный тягач, а легковой седан со спортивным двигателем.

С автоматикой цистерны вроде разобрался по видео, ничего сложно. По приезду надо поставить цистерну на упоры, подключить шланг к насосу, запустить гидравлическую систему, чтобы включить насос и можно перекачивать. Единственный минус — нельзя посмотреть, сколько топлива уже набралось и велик риск залить подвал бензином. Придумал включить насос на пять секунд, и, после того как все шланги заполнятся, засечь сколько наберётся топлива, и дальше отталкиваться от этой величины. Тридцать тонн бензина. Наделся и верил, что найдет бензин, но на такой подарок судьбы даже не рассчитывал. Думал, что найдет небольшой бензовоз с цистерной на пять шесть тонн. А с таким объемом топлива не будет головной боли как минимум год, даже если учитывать заправку машины. Срок хранения бензина в цистерне при соблюдении всех условий лет пять, но она будет стоять на улице, где температурные перепады сокращают эту цифру. Но все равно срока годности хватит на запланированный год. А там можно пригнать оставшиеся на заправке бензовозы. И сто процентов в окрестностях Новороссийска можно найти еще такие же, а вот лет через пять придется озадачиться вопросом изготовления бензина. Все топливо, произведенное до эпидемии, придет в негодность, и использовать его — заведомо подписаться на уничтожение техники. Не помешает обжиться парой запасных генераторов, на всякий случай, чтобы при поломке не остаться без энергии. Голова полностью забита размышлениями о дальнейшем выживании. Это отвлекало от боли, от одиночества и заставляло мобилизоваться и скоординироваться. Ошибки сейчас не простительны, попросту некому будет исправить.

Обратная дорога заняла раза в два раза больше времени. Торопиться некуда и ехать на такой огромной машине не легко. От волнения вспотел как после тренировки, не смотря на работающий кондиционер. Руки, судорожно сжимающие руль, затекли и начинали неметь. Пачка сигарет почти закончилась, взять про запас не подумал. Привычка, что можно купить на каждом углу еще не покинула.

Впереди показался затор перед кольцом, и Тимур, прижавшись к обочине остановил бензовоз. Никак не хотелось оставлять грузовик, но выбора нет. Дорога заблокирована во всех направлениях из-за брошенного грузовика с бетонным миксером, стоящего на кольце справа. Он перекрывал две полосы, стоя передом к воротам в заборе вокруг стройки новой развязки. Странно, что никто не попытался перегнать грузовик, это заняло бы не так много времени, хотя в панике люди часто поступают неадекватно.

Двери бетоновоза открыты, ключи торчат в замке зажигания. Тимур удивился такому простому решению вопроса, забрался на водительское сидение и повернул ключ. Тишина. Еще одна попытка и опять ничего. Машина просто стояла безмолвным истуканом по среди дороги.

— Да вашу дивизию! — Выругался и вылез обратно.

Объехать не получиться, даже по встречному направлению. За бетоновозом — пустой въезд в город. Но перед грузовиком минимум шесть машин по одной полосе и столько же по второй. Если даже уберет бетоновоз, то легковушки не дадут проехать. Хорошо, если на них ручная коробка — включил нейтральную и оттолкал. Но если заблокированный автомат и нет ключей, то с места не сдвинуть. Другого заезда в город кроме кольца нет, для бензовоза точно.

Отчаявшись, начал бродить вокруг бетоновоза, судорожно придумывая способ расчистить дорогу. Взгляд упал на массивный силуэт за забором стройки. Пройдя чуть глубже за ворота, смог рассмотреть лучше. Гусеничный бульдозер желтого цвета с броским логотипом CAT на боку. Спереди трактора, шире корпуса в два раза, ковш.

— Ну давай, не подведи! — Уповая на удачу, Тимур двинулся к бульдозеру, надеясь, что ключи на месте.

Надежда оправдалась, ключи висели в замке зажигания. Стройка выглядела так, будто люди просто собрались в один момент и ушли, бросив технику и инструмент на произвол судьбы. Забрался в кабину и опустился на водительское сидение. Если кабина бензовоза напоминала космический корабль, то здесь — пульт управления ядерным реактором. Два джойстика с кучей кнопок, панель с десятком тумблеров и переключателей.

— Ну, всемогущий интернет, выручай опять. — Полез искать хоть какой-то маунал по управлению этой шайтан машиной в смартфон.

На удивление быстро нашел ролик на ютубе, вкратце рассказывающий о всех органах управления, и основные принципы маневрирования. Совсем по-другому взглянул на видео хостинг, раньше воспринимал его, как развлекаловку, так, чисто занять себя во время еды или долгой дороги, и должно не ценил кладезь полезной информации. Наобум не смог бы разобраться с бензовозом, про бульдозер разговора вообще нет.

Дизель трактора окатил округу утробным рокотом. Из выхлопной трубы вырвалось сизое облако. Поднял ковш, развернулся на месте и вперед, к воротам. Подъехав к бетоновозу, опускать ковш не стал, упер его в кабину и бампер грузовика, сминая их с противным скрежетом. Лопнуло лобовое стекло. Скрипя шинами, преграда поползла назад. Уткнувшись задним бампером в ограждение, бетоновоз замер, но Тимур сильнее надавил на газ. На всю округу раздался пронзительный скрежет разрываемого металла, грузовик сначала покосился и, прорвав ограждение, с грохотом скатился по откосу. Осталось разобраться с легковыми. Не стал церемониться, выставил ковш под углом сорок пять градусов и просто поехал напролом. Легковушки сминались как жестяные банки и отлетали на соседнюю полосу. Шум неимоверный, казалось, что даже мертвые на городском кладбище услышали. Через каких-то пять минут проезд был свободен. Откатив бульдозер с дороги, выбрался из кабины и двинулся в сторону бензовоза, закурив последнюю сигарету.

— Молодой человек! — послышался крик, откуда-то сзади, со спины.

От неожиданности подпрыгнул на месте, и начал хвататься за сумку с пистолетом. Первая мысль: «кто-то обнаружил пропажу бензовоза и проследовал за ним, теперь все — кража, полиция, срок». Одумавшись, немного успокоился, и начал осматриваться по сторонам, пытаясь высмотреть кричащих.

— Молодой человек! — Из-за машины показался силуэт невысокой, чуть полной женщины. Одета в легкое летнее платье, без вещей, но с аккуратно расчесанными волосами.

— Да?

— Ой, здравствуйте! Я так рада что мы вас услышали! — Затараторила женщина, как только подошла на расстояние разговора. — Меня Лариса зовут, я тут работала недалеко, в летнем лагере для детей, поваром. А вы местный?

— Здравствуйте. Да местный. — Голос звучал не уверенно, всего за несколько дней отвык от общения с людьми и чувствовал себя неловко. — Вы сказали мы?

— Да, да, да. Я не одна. Сейчас секундочку. Девочки! Идите сюда! Со мной две девочки. Одна наша, Лерочка — вожатая с лагеря, вторая — совсем малютка, лет двенадцать, Вера, в гипермаркете ее нашли, когда за едой отправились.

— Понятно. — Ответил Тимур, обдумывая, что делать дальше. С одной стороны, наконец-то нашел еще выживших, с другой — не готов к такой резкой перемене и попросту растерялся.

Из-за машин показались девушки. Одна повыше, с длинными почти черными волосами, в коротких шортах и майке в обтяжку. Двигается с какой-то кошачьей грацией и моментально притягивает взгляд. Вторая, как и сказала Лариса, еще совсем ребенок, кудрявая, русая, с россыпью веснушек на лице. Улыбается, несмотря на все происходящее.

— Привет. — Поздоровалась Лера, и улыбнулась уголком губ.

— Здрасте! — Девочка выскочила вперед. — Ой, мы так рады что вас встретили! Думали — тут больше никого не осталось. Тетя Лариса каждый вечер плакала, и просила Бога, что бы он нам кого-то послал.

— Верочка, ну ты скажешь тоже. Я просто молилась. Вот видишь, встретили. Вас как зовут?

— Меня? Тимур. А вы где живете?

— Мы надеялись, что кто-то поедет по трассе, и спали здесь недалеко, в том кирпичном здании с белыми балконами. Вы начали шуметь, мы сразу и прибежали. Сначала думали — военные приехали, но потом вас увидели. — Продолжала тараторить Лариса.

— Военные уже не приедут. — Только сказав, понял, что прозвучало слишком грубо.

— Да, мы знаем. — Лера опустила глаза в землю. — Мы следили за происходящим, по интернету. Видели, что твориться. Я сама из Пензы, сначала думали по домам добираться, пока не нашли Веру, она тут с родителями отдыхала…

— Мама с папой умерли, как и все, поэтому я пошла с Лерой и тетей Ларисой. — Тимур оторопел от того, как легко девочка констатировала этот факт.

— Ну да, собственно это и изменило наши планы. Я жила с матерью, с ней уже три дня нет связи, понимаю почему. Возвращаться туда не хочу. Тетя Лариса тоже решила тут остаться. — Лера прижала к себе девочку, словно пытаясь закрыть собой от всего.

— Я в Тимашевске, в рабочем общежитии жила, потом сюда приехала работать, койку дали. Так что ехать некуда. Из родных была только бабушка, да и та померла давно. Как-то так. — Лариса вздохнула и пожала плечами.

— Я здесь жил. — Тимур указал рукой на город. — Когда все началось, в армии был под Новочеркасском.

— Там тоже все плохо? — В глазах Леры на секунду промелькнула надежда.

— Так же, как и везде. Разбежались, как началось. Меня до Горячего Ключа довезли, дальше сам. Родители погибли. Один в доме остался, вот за топливом ездил, для генератора.

— Может нам как-то вместе держаться? — Спросила Лариса, нервно сжимая пальцы на руках. — Я вот, готовлю замечательно, Лера курсы первой помощи проходила, да и рукастая очень. Ну а Верочку мы не бросим, она наша теперь.

— Да можно. У вас вещей много?

— Нет, всего по сумке у каждой. — Радостно ответила за всех Лера.

— Хорошо, надеюсь, поместимся. Давайте загружаться, доедем домой и там будем решать, что дальше делать.

Глава 2 Александр

Москва

20.45 по московскому времени.

Да иди же сюда, слышишь? — Почти прокричал Саша, пригнувшись и пытаясь достать девочку из-под стола, но та только сильнее прижималась к стене и громче плакала. — Я тебя не трону! Вылезай.

Девчушка ни в какую не хотела выбираться из своего убежища, плача и закрываясь объемистой женской сумкой. Князев, кряхтя от боли в ноге, опустился на четвереньки и заполз под стол. Увидев его так близко, девочка начала кричать. Он стянул с лица импровизированную маску, чтобы она увидела лицо и, по его мнению, стала меньше бояться.

— Не ори ты! И так башка болит. Иди сюда. — Схватил за ногу и вытянул ближе к себе. Она начала брыкаться, но как-то робко и неуверенно. Подтянув ее поближе, подхватил на руки и прижал ее голову к плечу, закрывая собой труп матери, словно она не видела тело до этого.

Выйдя в торговый зал аптеки, чуть отодвинул ее, но девочка, увидев тело наркомана, опять закричала и начала вырываться с большей силой.

— Угомонись ты! И так плечо офигевает! Понял, понял. — Прижал обратно и вышел из аптеки.

На улице смеркалось, подул легкий прохладный ветер. Девочка притихла, чуть вздрагивая от всхлипов. Очень легкая, почти невесомая. Сумка, которую она сжимала в руках, весила чуть ли не половину её самой. Ощущал под хлопковым детским платьицем как дрожат от плача ее тонкие ребра. Раньше не носил детей на руках, не приходилось, не очень любил все эти семейные сантименты и в друзьях почти не было женатых. Если честно — детей не очень любил, но почему-то сейчас не смог оставить это девчушку там, под столом, рядом с окровавленным телом матери, ну или кем она там ей приходится. Просто не смог. Еще четыре дня назад просто посмотрел бы на всю эту картину, как на кадр кинофильма и ничего бы не почувствовал. Ну труп аптекарши, ну малолетка сидит, ему то что? Приедут менты, тело в морг, малую в детдом, не пропадет. А сейчас она осталась бы там одна, смотря в открытые безжизненные глаза матери, ожидая помощи или защиты от сильных взрослых, но никто бы не пришел. Совсем одна, без помощи, поддержки и шансов на выживание. Прямо, как и он сам.

Пройдя не больше ста метров, Саша остановился, озираясь по сторонам в поисках лавочки или просто места, куда можно посадить ребенка. Не найдя ничего лучше, опустил ее на небольшой участок серой от придорожной пыли травы. Девочка уже почти не плакала, но прятала лицо за сумкой, дерматиновой, дешёвой, которые сотнями продают в переходах.

— Тебя как зовут? — Спросил девочку Саша, но та не ответила, лишь сильнее сжавшись. — Не бойся, слышишь? Я… — осекся на полуслове, сам не поверив в то что собирался сказать. — Я хороший. Я не тот, ну с ножом, который. Я тебе помочь хочу.

Девчушка приподняла голову, быстро посмотрела на него и спрятала взгляд обратно.

— Ты может пить хочешь? — Протянул девочке бутылку воды из рюкзака. Та лишь мотнула головой в стороны. — Ну как хочешь.

Сделал несколько больших глотков и сел на асфальт, нога не позволяла долго сидеть на корточках.

— Что мне теперь с тобой делать? — Как обращаться с маленьким ребёнком, он ни малейшего никакого понятия.

«Может она еще разговаривать не умеет? А что они едят? Каши какие-то или молочные смеси. Хотя нет, молочные смеси для грудничков, а ей три уже точно есть. Может она заражена? Хотя вряд ли, выглядит вроде нормально, не горячая и не кашляет. А ей не холодно? Детей же всегда одевают как капусту. Вообще, куда я теперь ее дену? Мне дети точно не нужны, ни мои, ни чужие. Найти других выживших и сплавить ее? Так, чтобы не померла с голода. Я-то с ней не справлюсь. Нифига в воспитании не понимаю. Она вообще в туалет сама ходит хоть или как? Я даже памперс ей поменять не смогу. Хотя вроде без памперса она. Хрен его знает».

— Девочка? — Саша неуверенно прикоснулся к ребенку, та в ответ вздрогнула, но не закричала. — Это мама твоя была, да?

Девчушка подняла голову и посмотрела. Глаза пронзительно карие, заплаканные. Губы распухли, с носа текут сопли. Она резко подскочила и бросилась к нему в руки, чуть не завалив на землю. Прижалась всем тельцем, уткнулась лицом в шею, обхватила руками и заплакала, тихо, содрогаясь всем своим маленьким существом. Саша осторожно обнял, прижал к себе и встал.

— Тихо, тихо. Все. Его больше тут нет. Того дяди вообще нет. — Пытался успокоить, но не находил подходящих слов. — Все будет хорошо. Не плачь.

Пошел прямо, в том направлении, в котором шел до этого, в свой дом на Новой Риге. Сейчас не смог бы ее оставить, пусть чуть придет в себя, и он сам придет в себя. Тогда уже придумает, найдет людей. Сейчас ее лучше не трогать. Ей и так хватило.

22.12 по московскому времени

Стемнело. Район многоэтажек давно закончился, так же как и парк и Екатериновка^[29]. Справа, вдоль дороги растянулся бесформенный силуэт желто-оранжевого торгового центра «Европарк». Девочка уже не казалось такой невесомой и, судя по тому, что она затихла, уснула, только тихо посапывала, щекоча дыханием шею. Руки затекли и мышцы начали гореть от усталости. Нога от увеличенной нагрузки, разболелась сильнее. Мысль добраться до дома к утру уже казалась просто нереальной. Хотелось уложить куда-нибудь ребенка, размять руки, пить, есть, снять кроссовки, и отлить. И так заманчиво маячит этот торговый центр. Яркий, весь в огнях, с большими баннерами торговых марок. А там и магазинов с едой и напитками много, да и поспать есть где, а охраны и посетителей наоборот нет.

Подумав, перешагнул через бордюр и направился к входу. Внутри торгового центра горит свет, но никого не видно. Массивные револьверные двери закрутились от легкого толчка и чуть ли не втолкнули. Большой просторный зал с блестящим кафельным полом, в котором отражаются витрины магазинов. Дорогие вещи, ювелирные изделия и прочие атрибуты богатой жизни. И ни одного человека. Вообще ни души. Как в фильмах ужасов, как будто сейчас откроется дверь и повалят толпы полуразложившихся зомби, роняя на белый пол шмотки гнилого мяса.

Саша шел по широкому проходу, ища подходящее место, где можно уложить девочку поспать. Где-то тут должен быть магазин с постельным бельем и домашним текстилем, часто бывал в этом торговом центре, и расположение магазинов примелькалось. Точно, вот он, с большой двуспальной кроватью прямо в витрине. Прошел в открытую дверь, дошагал до кассы, осмотрелся, заглянул в склад и подсобки. Никого. А кому тут быть, если все умирают? Странно что не разграбили ничего, хотя центр стоит на отшибе, грабили скорее всего те, что ближе к дому, чтобы далеко не тащить. На кассе лежит небольшой белый пульт, недолго думая поднял его и нажал на кнопку с изображением стрелки вниз. Снаружи магазина загудело и белые рольставни по бокам от входа начали опускаться. Щелкнув выключателями на стене, оставил свет только возле кассы, погрузив магазин в уютный полумрак.

Кровать в закрытой теперь витрине застелена дорогим бельем и завалена подушками. С опущенной рольставней создавалось ощущение, что ты попал в спальню к девушке, но никак не в магазин в торговом центре. Осторожно опустил девочку на кровать, до последнего цепляющуюся за шею. Оказавшись на постели, она немного поворочалась, но не проснулась. Попытался вытянуть из ее рук сумку, но она держала мертвой хваткой и лишь сильнее прижала к себе. Посмотрев на спящую, зевнул и понял, что сам не прочь отключиться на несколько часов, но сначала неплохо бы найти туалет и что-нибудь съестное. Поиски не оказались долгими: сразу за поворотом нашлась булочная, выпечка на витрине хоть и заветрелась, но выглядела еще съедобной. Туалет нашел почти сразу за булочной, что было очень кстати, мочевой пузырь уже разрывался, был готов отлить хоть в мусорный бак.

Вернулся обратно в магазин постельного белья минут через десять. Закрыл все рольставни, даже входную. Так спокойнее и безопаснее. Скинул кроссовки, ноги прилично зажарилась в обуви за весь променад. Девочка даже не отреагировала, когда лег на соседнюю часть кровати, только чуть всхлипнула во сне. Закрыв глаза, уснул почти моментально.

Ночью проснулся от легкого тычка. Еле открыл слипшиеся от сна глаза, захотел повернуться, но остановился. Девочка забралась под бок и, положив под голову сумку, свернулась калачиком, прижимаясь спиной. Саша посмотрел на нее, подумал перелечь, но перехотел, слишком сладко спалось, боялся проснуться до конца.

27 июня

07.21 по московскому времени.

Открыл глаза в полной тишине и темноте. Сначала даже не понял где находится. Мягкая постель, приятный запах белья. Увидев ребенка под боком, одернулся, но потом вспомнил вчерашние события.

«Так, я в Европарке, до дома еще далеко и со мной эта девочка. Что с ней делать, фиг его знает. Как добраться до дома быстрее, фиг его знает. И вообще, что дальше делать, фиг его знает. Прекрасно».

Широко зевнул и скривился от запаха изо рта. Вспомнил уютную квартиру, дорогую зубную электрическую зубную щетку и ирригатор, которые мама подарила на двадцать третье февраля, отец еще тогда иронизировал по поводу «защитника». А сейчас все прелести былой роскошной жизни скорее всего уже тлеют бесформенными горстками пепла в обожжённой бетонной коробке. А ведь когда спасался, даже не подумал о таких нужных вещах. Ну ничего, он в торговом центре, который теперь по сути ничей, и если немного помародерствует, то ни с кого не убудет.

Рядом заворочалась девочка, что-то пролепетала, потянулась и села потерев глаза. Посмотрела на Сашу, сначала напугано, и тут же сменила взгляд на грустный.

— В туалет хочу. — Сказала она очень правильно, почти не коверкая буквы. Голо тихий, чуть сипловатый, как будто болела.

— О, заговорила. Хорошо. Пойдем, мне тоже как раз туда надо. — Саша натянул кроссовки и встал с кровати потягиваясь.

Девочка застегнула на ногах босоножки и встала у края кровати, сжимая в руках сумку. Открыв роллставню, они вышли из магазина. В торговом центре светло и тихо. За ночь ничего не изменилось, не появилась охрана или уборщики, все стояло на тех же местах. Звуки шагов разнесся далеко по коридорам и затерялся где-то под сводами потолков.

— Подожди минутку. — Сказал Саша, остановившись у аптеки.

Дверь магазина открыта так же, как и во всех других. Это начинало нравиться. Вспомнил, как в детстве мечтал, что у него будут горы денег, как у Скруджа Макдака, именно его денег, не родительских, чтобы мог приходить в торговый центр и просто набирать себе все, что только видит. А теперь не нужны даже деньги, никаких очередей в магазинах, просто заходи и бери все, что захочешь. Просто брел по аптеке и закидывал в рюкзак, что посчитал нужным. Зубная паста — самая дорогая, шампунь — вот этот, упаковка красивая, зубная щетка — тоже электрическая, конечно не такая, как была, но тоже пойдет. «Интересно, а у девчонки есть гигиенические принадлежности? Ладно, и ей прихватим». Вроде все, можно двигать на выход. Посмотрев в сторону пустой кассы, махнул рукой на прощание и вышел из магазина. Девочка послушно ждала возле входа, сжимая в руках сумку.

— Что малая, пойдем? — спросил, указав рукой в сторону туалета, девочка лишь молча кивнула.

Саша подошел к мужскому туалету, обернулся и увидел, что она остановилась возле входа в женский.

— Что встала?

— Мне сюда. — Девчушка неуверенно показала на женский туалет.

— Блин, точно. Ну иди, а мне сюда. — Зашел в мужской туалет и сразу направился к писсуару.

Опорожнив мочевой пузырь, расслабленно выдохнул. Иногда так мало надо для счастья, конкретно сейчас ему просто хватило отлить. Распаковав зубную щетку, принялся чистить зубы и рассматривать себя в зеркало. Не мешало бы побриться, а то начал походить на пропитой пролетариат — трехдневная щетина, синяки под глазами, нездоровый цвет кожи. Еще бы росла эта щетина нормально, как у всех. Что только не делал, и маслами мазал, и брился каждый день, и крем специальный покупал. Но волосы на лице росли пятнами и только придавали неряшливый и нездоровый вид. Поэтому стеснялся своей растительности на лице, и старался ходить выбритым. Закончив с водными процедурами, вытерся бумажными полотенцами, противно прилипающими к щетине, и вышел из туалета. Девочка стояла возле входа в мужской туалет и смотрела в пол.

— Ты все?

Малышка отрицательно замотала головой.

— Это почему?

— Я боюсь одна.

— И что, мне с тобой идти?

Она посмотрела прямо в лицо, в глазах читалась немая просьба.

— Ладно, пойдем. Но ты же там сама справишься? — Саша проследовал за девочкой в женский туалет.

Здесь все по-другому. Никаких писсуаров, кабинок в два раза больше, с дверями, сушилок тоже больше в два раза, как будто мужчины меньше моют руки.

— Ладно иди, я тут постою, снаружи. Ок? — Сказал Саша, открыв девочке дверь в кабинку.

— А можно дверь не закрывать, и что бы вы отвернулись?

Раздраженно выдохнул и отвернулся от кабинки и, запрокинув голову, начал рассматривать потолок. Девочка вышла через пару минут и направилась к раковинам, попыталась дотянуться до крана, но не достала. Еще раз выдохнул и включил воду.

— Спасибо.

— Не за что. А вот еще. — Он выложил на поверхность рядом с умывальником новую зубную щетку и детскую пасту. — Не знаю есть у тебя своя или нет.

— Еще раз спасибо. Нет, своей нету.

— Еще раз не за что. Давай быстрее, есть пойдем.

Через десять минут они уже шли по широкому коридору в сторону ресторанного дворика, где Саша надеялся поживиться чем-то свежим, есть консервы из рюкзака никак не хотелось. Девочка шла рядом и глазела на витрины магазинов.

— Тебя как зовут то?

— Женя.

— А меня Саша. Тебе сколько, года три?

— Четыре будет через месяц. — Ответила девочка, продолжая рассматривать манекены за стеклами.

— Большая уже. — Больше для проформы сказал Саша.

— А куда мы потом пойдем? — Женя повернулась к нему и постаралась заглянуть в лицо, но не очень вышло, так как еле успевала за быстрыми шагами.

— Ну я домой вообще, а ты со мной, пока не найду кому тебя оставить. У тебя из близких есть кто?

— Мама была. Мы с Украины сюда приехали вроде. Она так говорила. Я не помню. Маленькая была.

— А, сейчас, типа большая?

— Ну да, вы же сами только что сказали. — Не поняла подколки Женя.

— Так все родственники там остались? А папа твой где?

— Я не знаю, не видела его никогда, и мама про него не рассказывала. Мы в комнате жили с бабушкой Верой. Мама ей денюжку платила. Но бабушка Вера умерла. Меня мама на работу с собой взяла. А потом… — Девочка замолчала и опустила голову вниз.

— Ясно. — Не найдя что сказать, Саша решил сменить тему. — Ты из еды все ешь?

— Ага. Только мама не разрешает эти, гамбургеры, картошку фри, и колу. Вредное — нельзя.

— Ну сейчас можно, даже нужно.

Вышли на ресторанный дворик. Стандартный набор: Макдональдс, Теремок, KFC, пара кофеен и что-то азиатское.

— Подожди тут, я посмотрю есть там что пожевать или нет. — Саша оставил девочку среди пластиковых столиков и перелез через стойку Макдональдса.

Из глубины помещения послышался звон падающей посуды, еще какой-то шум, ругательства и через пять минут он вылез обратно.

— Там кроме пластиковых пирожков, ничего готового нет. Блин. И везде, скорее всего, тоже самое. — Поправил рюкзак на плече и задумался. — Пойдем на первый, там Ашан, там есть что пож… съесть в смысле.

Женя согласно кивнула и они спустились на первый этаж, направившись к супермаркету. В огромном зале магазина пусто. Саша начал озираться по сторонам. Сюрреалистичная картина — высокие полки, забитые продуктами и ни одного человека. Вообще ни души. Горит свет, шумят холодильники и ни одного человека. В некоторых местах продукты валялись на полу, кто-то в спешке нагружал тележку и уронил. Но разворовано мало. Этих продуктов хватило бы на несколько лет нескольким семьям, а теперь большинство просто пропадет и сгниет. В рядах овощей уже начало попахивать, страшно представить, что будет в заморозке, когда выключат свет.

— А мы тележку будем брать? — Спросила Женя, чуть тронув за руку.

— А это мысль. — Удивился прозорливости девочки Саша и подхватил одну из стоявших в зале тележек.

— А можно мне? — Девочка показала рукой на откидное сидение, на что он пожал плечами и посадил ее внутрь, на секунду показалось, что она даже немного улыбнулась.

Проехали ряды с крупами, макаронами, консервами, обошли стороной широкую площадку, заставленную овощами и фруктами. Добравшись до мясных и молочных изделий, Саша закинул в тележку несколько пачек копченных колбасок, упаковку сосисок и сырную нарезку. К кулинарии идти не рискнул, мало ли что может стать с едой за три-четыре дня, а отравиться сейчас хотелось меньше всего. Взяли затянутый в полиэтилен хлеб Harry’s, вроде вкусный, но храниться может несколько месяцев. На выходе из магазина подхватил пару бутылок газировки и небольшую бутылку виски в ликероводочном ряду. Расположившись на лавочке в центральной аллее торгового центра, Саша, разодрав пачку сосисок и сыра, соорудил нехитрые бутерброды и принялся есть.

— Жуй, нам еще далеко топать. — Сказал он с набитым ртом и протянул девочке перекус.

— Топать? Мы пешком пойдем? — Женя взяла бутерброд, рассмотрела и осторожно откусила.

— А как еще? Такси нет, бомбил тоже, даже гребаные автобусы не ходят.

— А у вас машины нет? — Девочка потянулась за газировкой и сделав маленький глоток,зажмурилась.

— Есть, в ремонте. Хотя теперь уже, наверное, нет, кто ее отремонтирует то? — Саша еще раз с сожалением вспомнил свой Мерс.

— Понятно.

Дальше ели молча. Князев думал о том, что машиной все равно придется разжиться, даже для того, чтобы приехать сюда еще раз, и обнести Ашан. Закончив, сложил остатки нетронутой еды в рюкзак, и они зашагали к выходу. Теперь уже Саша рассматривал витрины магазинов. Жалко просто оставлять все это добро прозябать. Нашел бы многому хорошее применение.

«Сколько там сказали процент выживших? Один из десяти тысяч? Это на всю Москву около тысячи человек осталось, может чуть больше. А торговых центров никак не меньше нескольких сотен, каждому хватит, это еще не считая магазины. Так что можно хозяйничать без зазрения совести. Машина нужна по любому. Даже просто за продуктами съездить, шмоток взять, просто развеяться. Подожди, а это же еще и электричество могут отключить. Оно же не бесконечное. Там же люди на электростанциях работают, а людей все, нет больше. Электростанции встанут».

Как-то сидел в офисе у отца, в приемной. Вроде, когда папаша хотел устроить на какую-то должность, но как всегда дальше суеты это никуда не зашло, не хотел он тухнуть в офисе и постоянно сливался с предложенных мест. Ждал тогда долго, у отца было совещание, а Саша приехал необычно рано. И от скуки пришлось залипать в телевизор, висящий в зале ожидания. Шла программа, показывающая что будет с землей, если человек исчезнет. Там как раз говорили про отключение электричества, воды и всех благ цивилизации. И еще про аварии на ядерных электростанциях. Он не знал, где под Москвой есть АЭС, но это воспоминание встревожило.

На улице уже жарко. Солнце, раскаленная бляшка на фиолетовом небе, нагрело асфальт и бетон вокруг как печку в бане, превратив город в большую парилку. После прохлады торгового центра возникало ощущение, что окунулся в водоем с противно-теплой стоячей водой. Князев окинул взглядом парковку перед торговым центром. Машин мало, но они есть. Идти искать ключи? Бесполезная трата времени. Если кто-то и оставил их в торговом центре, то на их поиски можно убить не один день.

— У вас точно машины нету? — Спросила Женя, щурясь от яркого солнца.

— Нет я пошутил, сейчас вот за угол зайдем и сядем в Ролл-Ройс.

— О здорово, так пойдемте, а то жарко тут!

— Да еп… Это шутка была!

— Вы пошутили, что вы пошутили? — Не поняла Женя.

— Да нет у меня машины. Это я язвлю так.

— А я уже обрадовалась. Обидно. А может нам попросить у кого ни будь машину? Мама иногда брала машину на день по телефону.

— Брала машину? Да ты маленький гребанный гений! — Саша чуть не закричал от идеи, на которую подтолкнула девочка.

Достал из кармана смартфон. Приложениями каршеринга никогда не пользовался, пришлось скачивать.

— Да давай, быстрее же! — Сгорал от нетерпения, наблюдая, как медленно ползет полоска загрузки.

Женя отошла чуть назад, спрятавшись под навесом входа от жаркого солнца. Князев не последовал ее примеру, всецело поглощенный телефоном. Установив, вошел в приложение, надеясь, что вся система бронирования была полностью автоматизирована. Повезло, после недолгой процедуры регистрации, вводу персональных данных и номеров документов, которые хранил в памяти телефона открылся доступ к аренде авто.

— Пожалуйста, пожалуйста!

Удача была на его стороне — на карте открылась локация торгового центра с указанными авто на парковке торгового центра.

— Эй, малая! — Саша посмотрел по сторонам в поисках девочки и увидел ее в тени входа. — Пойдем, есть машина.

Девочка улыбнулась и направилась к нему. Быстрыми шагами пошёл по направлению к авто, не сильно заботясь, успевает за ним девочка или нет, которая уже не шла, а бежала. Прокатная машина стояла на дальнем конце стоянки, отражая в стеклах фиолетовое небо. Это конечно не Мерседес, просто Шкода, свежего года, обклеенная логотипами каршеринговой фирмы, но как временное средство передвижения сойдет. Двери разблокировались по нажатию кнопки в приложении. Из салона авто пахнуло жаром и спертым воздухом.

— Прыгай вперед! — Указал девочке на пассажирское сидение, сам приземлившись за руль.

Футболка промокла за несколько секунд, салон накален как духовка, сауна отдыхала. Хорошо, что с утра не одел кофту и забыл про импровизированные защитные средства, можно и тепловой удар схватить. Женя забралась на сидение, не выпуская из рук мамину сумку. С трудом вытянув ремень безопасности она начала пристегиваться, но ничего не выходило.

— Давай помогу. — Саша ловко защелкнул застежку. — Правда он тебе нафиг не нужен.

— Мне же еще нельзя вперед, я маленькая, полиция остановит. — Женя поерзала на сидении, чувствуя себя неуютно.

— Ты определись, большая ты или маленькая. — Усмехнулся Саша, завел машину и включил кондиционер.

— Я уже большая, мамы больше нет, поэтому большая. Но для полицейских, я маленькая.

— Нет больше этой полиции, так что не дрейфь.

— Вообще нет? Их тоже ножом зарезали? — Спросила Женя, смотря прямо в лицо Саше.

— Вообще нет. Заболели все, и того. Померли. — Он каждый раз удивлялся, что эта четырехлетка размышляла, почти как взрослая. По его мнению, дети в таком возрасте умели говорить только «папа» и «мама», писали в памперсы и играли в пупсов.

Включив передачу, медленно выехал с парковки. Навигатор уже не нужен. Странное явление, как только оказался за рулем, мозг послушно начал рисовать маршруты, а как только топал своими двумя, то терялся, как ребенок. Всё-таки привычка видеть город из окна машины накладывала свой отпечаток. Машина тихо катила по пустому шоссе. Он смотрел перед собой, Женя глазела в окно. Наверное, редко каталась на машине и, если бы не вся эта хрень, что происходит вокруг, она бы улыбалась. Захотелось включить музыку, но не стал, может девочка скорбит по матери. Хотя сейчас весь мир умирает, а даже на похоронах включают музыку, и если он один, не считая мелкой, гость на этой церемонии, то почему бы не включить? Все-таки включил. Радио. Но там тишина. Одна станция, другая, третья. Везде тишина.

«Блин, хотя бы музыкальный блок на повтор включили. А то такое событие и без саундтрека».

— А у вас большой дом? — Продолжая глазеть в окно, спросила Женя.

— Большой. — Посмотрев на нее, ответил Саша. Представил комнату девочки с матерью в старом фонде Москвы, ее размеры и добавил: — Даже очень большой.

— А как вы там убирались? Это же долго. Уставали, наверное.

— Наверное.

«А ведь точно, там же теперь самому придётся порядок наводить. Три этажа, квадратов семьсот, как минимум. Даже не все комнаты помню. Квартира по сравнению с домом маленькая, а, убирая ее, просто выбился из сил. И не наймешь же никого теперь. Вот зачем такая громадина нужна была? Почти не жилив нем. Приезжали раз в две-три недели, проводили выходные. Летом иногда подольше задерживались. Постоянно там только садовник жил и домработницы. Интересно где они сейчас? Сбежали по домам, так же, как и Ник? Бросили? Ничего, справлюсь сам. Эпидемию почти пережил, спасся из горящей квартиры, от торчка отбился, так что с домом уж справлюсь».

Через пятнадцать минут въехали в элитный коттеджный поселок. Шлагбаум на входе открыт, в будке охраны никого. Красивые дизайнерские дома, щеголяющие фасадами в стиле Райта, тонут в густой зелени и прячутся за высокими заборами. Несколько поворотов и вот он, знакомый забор под дикий камень и ворота, стилизованные под старину — деревянные, окованные массивными железными лентами. Скорее всего закрыто, придется лезть через забор, чего сейчас никак не хотелось. Припарковав машину прямо перед въездом, пригнулся, посмотрел через лобовое стекло на камеру наблюдения, прикрепленную к столбу, сам не зная зачем.

— Ты тут подожди, я пойду открою.

— Хорошо. — Ответила Женя и поерзала на сидении, устраиваясь удобнее.

Калитка слева от ворот, выполненная как их миниатюрная копия, то же дерево и грубое железо. Табло электронного видеозвонка выглядит неказисто на деревянной текстуре. Нажал кнопку звонка, просто так, зная, что никто не ответит. С таким же чувством потянул за ручку, но дверь поддалась и начала открываться. Удивленно скривив губы, заглянул во двор. Широкая площадка перед домом, машина обслуживания, работает система автоматического полива газонов и никого нет. Посмотрев на Женю в машине, зашел внутрь. Газоны с ландшафтным дизайном и статуей льва в фонтане, небольшой пруд с водопадом под раскидистым дубом. Ни листочка на тротуарной плитке, ни соринки. Приятно журчит вода.

— Эй, есть кто?

В ответ — тишина. Никого.

Дом не чувствовался родным. Как-будто приехал в гости, где тебя не ждали. Очень редко тут бывал, чаще зависая в квартире. Уже пару лет думал о приобретении собственного жилья, но отец, ссылаясь на его несостоятельность и склонность к организации вечеринок, никак не выпускал из родительского гнезда, для поддержания контроля. В этом доме бывал лишь на общесемейных сборах, или, когда мать приезжала летом пожить на месяц. Она очень любила этот дом и давно упрашивала отца полностью переехать, но он, апеллируя тем, что очень неудобно ездить на работу осюда, оттягивал переезд.

Саша поднялся на крыльцо и пару раз щелкнул выключателем. Свет горел, значит электричество еще было. Входная дверь из массива дерева с большим, почти на все полотно стеклом. Лишь бы не заперта, не очень хочется бить окна в доме. Ручка плавно пошла вниз, щелкнул замок и дверь мягко зашипела, пропуская воздух через резинку уплотнителя. Вошел в просторную прихожую. В доме царит приятный полумрак, пахнет чистотой и ванилью. Гранитный пол отражает свет из окон, как поверхность озера — небо. Никого. Слава всем богам, если они существуют, добрался без особых проблем. Можно расслабиться. Щелкнул клавишу управления воротами и пошел обратно. Створки медленно открывались под шум электропривода. Женя все так же сидела в машине, разглядывая дом через открывшиеся ворота. Князев завел авто и загнал его во двор.

— Пойдем. — Сказал Саша, открыв дверь и достав рюкзак из машины.

— Это ваш дом?

— Да, мой.

— Ого. Большой. Красивый. — Женя вылезла и застыла, разглядывая двор. — Так много места!

— Ага, много. — Ответил Князев, копаясь в телефоне, и завершая аренду. — Вот суки, даже дохлые, бабки за аренду снимают!

— Ругаться — плохо. Надо красиво говорить, как воспитанные.

— Поумничай еще. Пойдем, уже запарился тут торчать.

Как только вошли внутрь, скинул кроссовки и носки, с удовольствием поставив разгоряченные ступни на прохладный пол. Почти весь первый этаж представлял одно большое помещение: кухню, прихожую, просторную гостиную с камином не разделяло ничего, кроме небольших ступеней. Бросив рюкзак на кремовый кожаный диван, потянулся, наслаждаясь прохладой.

— О-о-о-х! Какой же кайф. — Позвоночник приятно прохрустел, мышцы расслабились. На лице появилась блаженная улыбка. — Посиди пока тут, я пойду дом осмотрю.

Оставил девочку в зале, рассматривать внутреннее убранство дома. Сначала хотелось пройтись по двору, проверить, так, на всякий случай, для успокоения души. Прямо из гостиной на задний двор ведет дверь, почти не отличимая по виду от больших окон в пол. За окном раскинулся широкий бассейн с наполовину сдвинутым павильоном. Захотелось как можно быстрее закончить все дела с осмотром и рухнуть в прохладную воду. Вышел на террасу, осмотрелся и начал спускаться по ступеням к воде.

— О, здравствуйте! — Услышал мужской голос откуда-то слева.

— Твою мать! — Вскрикнул от испуга и заскочил обратно наверх. Инстинктивно начал шарить по карманам и только потом вспомнил, что оставил пистолет в доме.

С шезлонга слева поднялся мужчина в белом халате. Пожилой, лет под шестьдесят. Аккуратно подстриженная седая борода, длинные волосы собраны в хвост, смуглая кожа. Старик широко улыбнулся и развел руками в дружелюбном жесте.

— Ты кто, бля, такой! — Сашу затрясло. Волна адреналина заставила дрожать колени.

— Извините, если напугал. Эмиль Рудольфович Либерман. — Старик склонился манерно отведя руку в сторону.

— Какого хера ты тут делаешь? — Голос дрожал от злости и испуга.

— Гостил у соседей. Но семейная пара, к моему глубочайшему сожалению, преставилась, был вынужден покинуть их дом. Скверно находиться в одном помещении с двумя покойниками. Обстоятельства принудили искать другое прибежище. В поисках наткнулся на этот прекрасный дом. С кем имею честь говорить? — Голос у старика был низкий, с приятным тембром, поставленный и красивый, как у актера в театре.

— Саша Князев, и это мой дом. Так что проваливай отсюда к чертям собачим.

— К чему же так горячиться, Александр. У вас доказательства есть, что это ваше домовладение? Или вы такой же гость, как и я? Вы конечно извините, но в отсутствии доказательств, по праву первоочередности я имею все права здесь находиться.

— Сейчас я тебе, сука, докажу. — Саша нервно достал телефон и открыл несколько семейных фотографии в доме. — На смотри, интеллигент хренов. Еще по кадастру пробить могу, и фото паспорта показать, что бы ты убедился и свалил нафиг отсюда.

— Здравствуйте! — Послышался голос Жени позади.

— О, что за чудесная девочка. Здравствуйте. — Эмиль опять склонился в манерном жесте.

— Я же сказал тебе ждать меня в зале!

— Но я просто услышала голоса, мне стало интересно. — Девочка виновато опустила глаза в пол, все так же держа в руках сумку.

— Не ругайте малышку, это просто детское любопытство. Это ваша дочь?

— Нет, да и какая тебя разница? Я же сказал, проваливай отсюда!

— Он меня спас от злодея, который маму убил. — Со всей детской непосредственностью сказала Женя.

— Примите мои соболезнования. — Эмиль скорбно склонил голову и выдержал паузу почтения. — Александр, у меня к вам есть предложение.

— Мне нужно только чтобы ты свалил быстрее. Просто катись к чертям отсюда! — Последние слова произнес почти по буквам.

— Послушайте, я собрал в доме неплохой запас провизии, разобрался с системой энергообеспечения, привез бензин для генератора, пока немного, но рядом заправка и как только найду необходимую тару, можно будет увеличить запас. Так же запустил резервную систему водоснабжения, септик и скважина были законсервированы. У меня есть небольшие сомнения, что вы справились бы с этим. Здесь есть дом для персонала. Так вот, мое предложение таково: я останусь здесь, с вами, в доме персонала. Мне там будет вполне комфортно. Мои запасы — наши запасы. Я буду помогать с жизнеобеспечением дома и прочими бытовыми вопросами. Вы можете подумать, что я сошел с ума, ведь я могу найти другой дом и обосноваться там. Но я поспешу вас переубедить. Есть несколько весомых причин. Первая: сейчас не так просто найти столь прекрасное домовладение, построенное с таким умом и предусмотрительностью, тем более за пару дней я уже привык к этому уютному дому. Вторая: я, как вы видите, стар, и мне бы очень не хотелось умереть от старости одному. Да, наше общение изначально не заладилось, но я предполагаю, что мы вполне можем поладить, тем более у вас такая чудесная спутница. Я могу многим поделиться, научить и объяснить. Умею оказывать первую помощь, разбираюсь в электрике, технике. У меня богатый жизненный опыт. Что скажете? — Эмиль вопросительно посмотрел на Сашу.

— Мне нужно подумать. Ждите здесь, я зайду в дом. Пойдем. — Саша взял девочку за плечо и зашел в гостиную.

Достал из рюкзака пистолет, проверил есть ли патрон в патроннике, не очень хотелось опростоволоситься как в аптеке, и спрятал его в карман.

В словах старика была истина. Сам бы ни за что в жизни не смог разобраться с генератором, про существование резервной скважины и септика слышал вообще впервые. По старику видно, что не глуп, даже очень. И если ему так нужно общение, то он может быть полезен. Ведь кому-то нужно заниматься всей этой ерундой в доме, теперь слесаря не вызовешь, домработницы нет. Он ничего не теряет, потерпеть немного болтливого старика, не велика цента за его услуги. А там глядишь и сам чему-то научиться. Тем более будет кому поухаживать за мелкой, старику это только в радость, а у него гора с плеч.

— Вы прогоните дедушку? — Спросила молчавшая до этого Женя.

— Как раз думаю над этим.

— Давайте разрешим ему остаться. Он вежливый, значит хороший. И дом у вас большой, мы все тут поместимся.

— Ну раз ты так упрашиваешь, давай оставим. — Театрально согласился Саша и пошел обратно к бассейну.

Эмиль сидел на шезлонге, на его лице читалось нескрываемое волнение.

— Эй, как тебя там?

— Эмиль Рудольфович. Можно просто Эмиль. — Старик поднялся и шагнул на встречу.

— Хорошо, Эмиль. Мы посовещались и решили. Оставайся. Только при некоторых условиях: ты не поднимаешься на второй этаж дома без моего разрешения, все обслуживание дома лежит полностью на тебе. Меня не доставать, если я не в настроении, то даже лучше не пытаться разговаривать. В принципе все, ничего сложного.

— Это скорее не условия, так, пожелания. Заберу некоторые вещи и обустроюсь в том домике. Вы, кстати откуда добирались?

— Из Москвы.

— И как там Белокаменная?

— Да как, мертво, как она может быть. Ты не болел?

— Нет, вообще. Сначала ждал, что заболею. Вчера, когда за продуктами катался, заметил, что уже все заболели, а я здоров. Много вопросов было. Потом ролик в ютубе увидел, на многие вопросы ответы получил. Понял …

— Что за ролик? — Прервал старика на полуслове Князев.

— А вы не видели, там ведущий из США, тоже с иммунитетом, рассказывал об остановке в мире. Сейчас покажу. Пройдемте? — Эмиль указал жестом в дом.

Зашли в гостиную, старик по-хозяйски взял пульт и включил телевизор. Быстро нашел по истории просмотренный ранее ролик и запустил. Смотрели внимательно и напряженно, несмотря на то, что американец пытался шутками разрядить обстановку. Женя следила внимательнее всех, как будто понимала все что говорили, а говорили на английском, даже Саша не все воспринимал со слов, помогали субтитры. Когда ведущий закончил, Эмиль выключил ролик и повернулся.

— Что скажете?

— Да что тут скажешь. Хреново это все. — Сказал Князев и старик скривился от ругательства.

— Да, обстановка конечно кошмарная. Но я думаю необходимо к нему прислушаться и сделать, как он говорит?

— Это что?

— Надо выбираться со средних широт, и двигаться на юг. Не сразу. Сначала пополнить запасы, обзавестись хорошим надежным транспортом и ехать.

— Старик, ты с ума сошел. Тут дом — крепость. В нем войну пересидеть можно. Я отсюда ни ногой.

— Это вы сейчас так думаете, потом поймете, но будет поздно. Сейчас тепло, есть свет и вода. Можно жить. Но начнется зима. Скважина может и не замерзнет, и топливом можно запастись. Но прогреть такой дом — тонны горючего, продукты нужны. А они храниться нигде не будут. Замерзнет все. Дороги станут не проездными, чистить больше некому. Зима в Москве почти полгода. Глупо тут сидеть. Надо ехать как можно южнее. И ехать уже довольно скоро, потом погода испортится: осень, дожди, будет намного сложнее. Сначала думал о Кубани, но потом вспомнил что границ больше нет, так что лучше еще дальше, туда где тепло. Я бы вообще на родину свою поехал, историческую. — Выложил все факты Эмиль.

— Это которую?

— В Израиль. Там тепло, зимы вообще почти нет. Море рядом, рыба есть. Сельское хозяйство очень развито, бери и сажай, и урожаи круглый год. Жить там в разы проще. Командой ехать намного легче. Взять две машины, если одна сломается, вторая всегда на подхвате. По пути можно еще выживших собрать.

— Есть в твоих словах умные вещи, старик. Подумаю над этим. Но сейчас хочу залезть в душ, пожрать и рухнуть в бассейн. Так что извольте. — Саша склонился в глубоком реверансе, передразнивая Эмиля.

Забрав девочку, поднялся на второй этаж. Женю поселил в гостевую спальню. Девочка, увидев свою новую кровать, огромную двуспальную, с белым резным оголовьем, удивительно раскрыла глаза. Выдал ей полотенце, спросил умеет ли сама купаться. Девочка ответила утвердительно, и он оставил ее одну, осваиваться. Сам добрался до своей спальни, где все было так же, как и в последний приезд. В шкафу висят запасные вещи, по большей части спортивные костюмы и легкие летние для пикников, несколько костюмов на случай праздников. Залез в душ и блаженно стоял под струями воды не меньше получаса, смывая с себя усталость и боль последних дней. Возникло желание надраться ночью вдрызг, и пофиг на мелкую и этого старика, он у себя дома и может делать все, что захочет.

Глава 3 Вадим

28 июня

8.07 по московскому времени.

Юля лежала в постели и бороздила просторы сети. Больше занять себя и убить время ожидания было нечем. Сегодня должны были выехать на поиски нового жилья, с трудом себе представляла, как это будет проходить. В квартире уютно, не очень хочется покидать это маленькое убежище. Но Вадиму доверяла, так что в вопросах обустройства жизнедеятельности полностью положилась на него. Интернет начал работать все хуже и хуже, скорость упала, часть сайтов перестала загружаться. Скорее всего что-то случилось с серверами, может там, где они стоят уже отключили электричество. Социальные сети избегала, слишком много напоминай о прошлом, о Вове, о родителях, вообще о жизни, которая была до эпидемии. Она скучала, по друзьям, по посиделкам, по походам в торговые центры, по поездкам на шашлыки, по уютным вечерам за любимыми сериалами, по еде в любимых кафешках. Понимал, что ничего этого уже не будет. За одну неделю вся ее жизнь, как и жизнь всего человечества, перевернулась с ног на голову. Беззаботное существование в теплице общества превратилось в суровую реальность выживания единиц. Если раньше человек был маленькой шестеренкой в большом механизме, мог выполнять одну простую функцию, и за счет этого выживать — продавать вещи в магазине, делать фотографии, писать программы, стоять у станка на заводе, то теперь каждый обязан быть самодостаточным механизмом, чтобы просто выжить. Раньше ты знал, что рядом есть врач, к которому можешь обратиться, если нездоровиться; есть сантехник, электрик которых можно вызвать на дом; продукты просто лежат в магазине на полках, приди и купи. Доступность обесценила многие важные и жизненно необходимые профессии. Врачи в России получали копейки, а за сантехниками и электриками вообще закрепился стереотип вечно пьяных быдловатых работников. Зато менеджеры высшего звена, коммерсанты, банковские служащие, артисты и музыканты стали высшим сословием, зарабатывая миллионы. И что теперь будут делать они? Кому нужно умение быстро говорить слова под бит или навыки торговли на бирже? Сейчас, если ты умеешь вырвать зуб, зашить рану, вырезать аппендицит или запустить генератор и запитать электричеством жилой дом, то ты становишься на вес золота. Как же быстро поменялись ценности.

От размышлений отвлекли странные звуки из комнаты Вадима. Девушка поднялась с кровати, выключила ноутбук, и тихонько, на цыпочках вышла в коридор. Темно, все двери в комнаты закрыты, лишь из кухни проникает немного дневного света с фиолетовым оттенком. Волкодав, тихо посапывая, спит возле входной двери. Услышав Юлю, он приподнял морду, посмотрел на нее, и не увидя ничего интересного, опустил голову обратно. Юля прислушалась — звуки шли из спальни Воеводова. Тяжелое дыхание, натужное, через зубы, как будто человеку плохо.

— Вадим? — Юля постучала в дверь, но никто не ответил. — Вадим, с тобой все хорошо?

И опять без ответа, лишь сопение.

«А вдруг у него симптомы болезни, и он лежит в бреду, умирая от температуры?»

Она не выдержала, рывком открыла дверь и застыла на пороге. Вадим лежали на скамейке, головой к ней, голый по пояс, и жал от груди гантели. В ушах торчали наушники, и до нее доносились звуки тяжелой музыки. Все его тело покрыто каплями пота, скорее всего занимался не меньше часа, просто она не слышала до этого, поглощенная размышлениями. Юля засмотрелась на его торс. Вадим постоянно носил широкие футболки, или даже кофту, скрывающие телосложение. Сейчас же она видела, как мускулы, налитые кровью от упражнений, перекатываются под кожей, вены узором корней опоясывают руки. На плече большая черно-белая татуировка славянского война в кольчуге, лысого, с чубом на макушке и длинными усами. Вадим не заметил девушку, полностью поглощённый тренировкой. Девушка спешно ретировалась из комнаты, застыдившись своего ступора. Вернулась к себе в комнату и опять включила лэптоп, стараясь найти хоть какую-то полезную информацию, хотя сама не понимала, что для них может быть полезным.

Через полчаса услышала, как Воеводов вышел из комнаты и в душе зашумела вода. Воспользовавшись моментом, прошмыгнула на кухню и принялась готовить завтрак. Через десять минут квартиру наполнил запах жаренных гренок и свежего кофе.

— Привет. Пахнет вкусно. Как спалось сегодня? — Вадим зашел на кухню, принеся с собой волну аромата геля для душа.

— Привет. Да не очень. Как и все последние дни. Опять Вова снился, и солдат из больницы. Кошмары всякие. Еще не скоро к нормальному сну вернусь. А ты как? Голодный? Гренок нажарила, и ветчины. Любишь? — Затараторила Юля, до сих смущенная от своего вторжения.

— Завтрак, главная еда за день. Я уже давно бессонницей мучаюсь, сплю по три-четыре часа в день, и то только на рассвете. — Ответил Вадим, усаживаясь за стол.

— Ты это, прости. Я услышала, что у тебя в комнате происходит что-то. Постучалась, позвала тебя, но, когда ты не ответил, испугалась, что ты заболел, зашла. — Юля старалась говорить спиной к Вадиму, скрывая краску стыда.

— Ой, это ты прости. Громко шумел? Всегда в наушниках занимаюсь, не слышал и даже не заметил. Буду по тише. — В этот раз смутился уже Вадим.

— Да нет, не громко. Просто испугалась. Сам понимаешь, эпидемия, и все прочее. До сих пор помню, как ребята хрипели и не могли дышать. — Юля поставила на стол тарелку с едой.

— Извини еще раз. Надо было предупредить.

— Все нормально, не заморачивайся. Заметила у тебя татуировку, красивая.

— Эту? — Вадим приподнял рукав футболки, и сам посмотрел на свою тату. — Это мне друг сделал, как-то работали вместе, в Краснодаре. Тоже балуюсь немного. Больше как хобби. Точнее баловался. Рисовать просто люблю с детства.

— Прикольно. Никогда с татуировщиками не общалась.

— Ну это сильно сказано, так, чисто для себя и подработки. Теперь то об этом можно забыть.

— Почему? Я, если честно, давно хотела себе татуировку. Но Вова был против, постоянно думала, что родители скажут, как на работу устраиваться, как на меня общество посмотрит. А теперь то все, социального сдерживания нет. Так что будет у тебя клиент.

— Даже так? Интересно, заинтриговала. А что хочешь? Только не говори про лисичек, пионы и бабочек, а то отправлю искать другого мастера.

— Хм, если честно хочу рукав, вот такой. — Девушка показала рукой от плеча и до кисти. — Что-нибудь черно белое, такое готичное, с резными арками, можно ворона какого-нибудь. Не знаю, что посоветуешь на твой художественный вкус?

— Вот это удивила. Ты серьезно, рукав? Это же не один день работы. Больно, долго. Да и рукав в таком стиле у меня с тобой никак не вяжется.

— А что вяжется?

— Ну не знаю, думал, ты захочешь какую-нибудь милоту маленькую, там, где не видно. — Вадим показал пальцами крошечный размер предполагаемой татуировки и отпил кофе из стакана.

— Ты плохо меня знаешь. Я уже привыкла, что меня воспринимают, как милую наивную девочку.

— А какая ты на самом деле?

— Другая. Не наивная точно. Оптимистка да, но наивностью не страдаю. Хотя доверчивая. Всегда в людях хорошее вижу. — Юля положила несколько кусочков жаренной ветчины на гренку, и принялась жевать.

— Вообще это хорошее качество, я вот людей, честно, не очень люблю, и не очень в них верю.

— Почему? Люди лучше, чем они стараются казаться.

— Не всегда, я бывал там, где видишь истинную человеческую натуру. И поверь мне, люди наоборот хуже, чем кажутся. — Ответил Вадим, подняв глаза в потолок, как будто вспоминал что-то.

— Это где?

— Не столь важно, но в людях разбираться научился.

— Ну как видишь, не совсем. Обо мне же по стереотипу думаешь.

— Ну тут да, согласен. Хотя, может ты сама хочешь быть более брутальной, чем есть.

— Я прыгала с парашютом, прыгала с роупа, часто ходили в походы на несколько дней, даже на охоте была пару раз, стреляла из двустволки. Легкой атлетикой в детстве занималась. Люблю Тарантино, боевики и ужасы, музыку люблю больше рок, классический, ну там Pink Floyd, Rolling Stones, Deep Purlpe и терпеть не могу слезливые мелодрамы и современный рэп. — Загибая пальцы сказала Юля. — Сильно похожа на милую девочку?

— Больше на разносторонне развитую личность. А работала кем? — Спросил Вадим.

— Ой, лучше не спрашивай, менеджером по продажам строительных материалов, даже стыдно сейчас говорить. А ты кем, татуировщиком?

— Нет, это же хобби, я говорил. Летом матросом-спасателем, когда не сезон — охранником в санатории. Иногда на стройке шабашил. Так, везде по чуть-чуть. Но полезных навыков хватает. Ты со своими не пыталась связываться?

— Пыталась. Так же тихо. — Грустным голосом ответила Юля. — Как там говориться: «надейся на лучшее, но будь готов к худшему», а я уже и не надеюсь. Стараюсь был реалисткой.

— Я думал, что в твоей идее передачи иммунитета есть зерно здравого смысла, так что совсем терять надежду не стоит.

— Стараюсь об этом не думать. Как начинаешь, так хр… плохо становиться. Что хоть в петлю лезь. — Увидев удивленное лицо Вадима, Юля поспешила уточнить. — Это я образно выразилась, не подумай чего.

— Ты кстати готова? После завтрака сразу поедем.

— Конечно, что тут готовиться то?

Пока Юля убирала со стола, Вадим вышел прогреть машину. Небо расчистилось, и выглядело еще более сюрреалистично — яркий желтый диск на фоне фиолетового небосвода. Как на иллюстрациях к фантастическому роману, изображающих пейзажи далеких планет. Султан уже сидели возле двери фургона, ожидая, когда откроют дверь. В поездку Вадим решил взять с собой Сайгу, которая очень удобно легла справа от водительского сидения. Не доверял он людям. Тем более сейчас, когда выжившие остались без любых сдерживающих рамок. Отныне безопасность — забота каждого, а с ним симпатичная девушка, которая может кому-то приглянуться. Да и вообще, с оружием намного спокойнее. Юля спустилась через пять минут. Не смотря на жару, оделась в легкие спортивные штаны, бесформенную футболку огромного размера, кроссовки и кепку.

«Молодец, — подумал про себя Вадим, — соображалка работает».

Девушка ловко запрыгнула в кабину фургона, потрепала пса по голове и пристегнула ремень безопасности.

— Я тут перекусить сообразила, не знаю сколько кататься будем. Бутербродов сделала, термос нашла, чай заварила. — Сказала Юля, опуская сумку под ноги.

— Молодец, я что-то не додумался.

— Куда поедем искать?

— В Геленджик, в спальные районы. Есть пара мест, где можно посмотреть. И город близко, оптовые базы всякие, заправки, магазины. Нам сейчас много чего придется вывозить.

— Ты думаешь, это всё? — Спросила Юля, смотря перед собой.

— В смысле?

— Ну, что уже ничего не вернется. Что все, кто заболел, уже умерли. Что цивилизация, которую мы знали, накрылась медным тазом. Что теперь только вот так — выживать и пытаться всё возродить.

Вадим задумался и посмотрел на девушку. Она задала вопрос больше для себя чем для него. Было видно, что ей важно озвучить эти слова, чтобы самой поверить в происходящее.

— Думаю да. Первая волна заболевших умерла, вторая почти. Сегодня шестой день, и скорее всего, на земле уже почти не осталось людей. Так что, остаётся только выживать. — Вадим не стал разжигать в девушке напрасную надежду, описав реальную картину.

— Я столько фильмов про это смотрела, даже книги читала, и всегда это казалось чем-то нереальным, выдумкой, фантазией. Человечество столько всего пережило: войны, катастрофы, эпидемии. В медицине столько добились. И вот простой вирус просто стер людей с лица земли за неделю. Не вериться, вообще. Как будто во сне. Не знаю, когда до конца в это поверю. Вообще не представляю, как мы будем жить. — Юля говорила, не поворачиваясь, высказывая все, что накипело за эти дни. — Еще неделю назад, думала только о том, что отпуск скоро закончиться, надо выходить на чертову работу, которую терпеть не могла. Планировала что зарплата придет только через два месяца и надо дотянуть до следующей. Отпускные по большей части потратила. Сбережения были, откладывала с каждой зарплаты. Машину хотела купить, на права пойти. А теперь все. Даже сбережения — это просто пшик, за одну неделю деньги вообще обесценились. Шесть лет откладывала. Как только на первую работу вышла, пока еще в универе училась, начала копить. Лучше бы потратила все.

— Все правильно ты делала — думала о будущем. Кто же знал, что все так повернется. Сейчас вообще все по-другому станет. Ты не сравнивай жизнь до и сейчас. Тогда вокруг общество было, где ты должна была быть частью социума и подстраиваться под систему. А сейчас мы сами по себе, и выживать будем сами.

— Я понимаю, просто выговориться охота. Голова пухнет от всех этих мыслей. Вообще не представляю, что бы со мной было, не встреться мы в лесу. Кстати, ты не думал, как так вышло у нас обоих иммунитет, и мы оказались в одной точке, далеко в лесу? Это какое-то нереальное совпадение, просто фантастическое.

— Думал, скорее простая случайность. Ты же не заболела, только из-за того, что у тебя иммунитет, а так бы и не встретились.

— Ну да, умерли бы там в лесу, и все.

— Ну возможно кто-то другой нашел бы.

— Ты серьезно? Тогда уже половина людей заболела, повезло, что ты с иммунитетом по лесу ходил. Кстати, а что ты в лесу делал? Давно хотела спросить.

— Я часто в лес хожу, отдыхаю от людей. Слышала про социальную резистентность? — Девушка отрицательно мотнула головой. — Это понятие определят, сколько особь определенного вида может выдерживать социальных контактов с особями своего вида. Так вот, у меня эта резистентность очень низкая. Я начинаю выходить из себя в больших скоплениях людей и потом надо просто побыть одному. А так как работаю, точнее работал, спасателем, то торчал весь день на пляже. Бесило — жуть, как и весь этот наплыв отдыхающих летом. Они же, по большей части, приезжают и чувствуют себя королями. Я плачу, значит мне все должны. Ведут себя отвратительно, никто не знает, значит можно отрываться на всю катушку. И что бы не сорваться, я уходил на выходные в лес. Там хорошо — природа, единение, тишина.

— Я тебя понимаю, тоже лес люблю. Особенно после шумного и пыльного города, такой кайф выбраться с палаткой на несколько дней. Теперь тебе не придется из себя выходить, а вот я уже скучаю по людям. Любила праздники всякие: новый год, парады, дни города, когда люди собирались на площади. Все веселые, радостные. Такая атмосфера приятная. — Юля тяжело вздохнула.

— Возможно ты и права. Но я все равно был элементом общества, и жить явно легче не станет. Не умею многого, что необходимо. — Ответил Вадим, прибавляя скорости на выезде из поселка.

— Ничего, будем кооперироваться, что-то я умею, что-то ты. Может еще кого из выживших найдем, может они тоже что-то умеют. Группой выживать легче.

— С другими выжившими надо быть начеку, ты же не знаешь их. Кем они были до эпидемии, что у них на уме.

— Ты прямо вообще людей не любишь. Нельзя так, очень много хороших людей, нельзя всех под одну гребенку. Улыбнись миру, и тебе улыбнуться в ответ.

— Ага, или выстрелят в спину. Знаем, плавали.

На этом разговор сошел на нет, ехали до города молча. Юля рассматривала незнакомые для нее пейзажи, Вадим пристально смотрел на дорогу, а Султан сидел рядом с девушкой, положив голову ей на ноги.

Последствия эпидемии были видны уже везде. Каждый поселок, который проезжали, походил на фотографии Припяти. Ветер гонял мусор по дороге. Собаки, сбившиеся в стаи и рыскающие по улицам в поисках еды. Частые пожары, брошенные машины, пустые магазины и полное отсутствие людей. Вадим заметил, что уже почти не обращает на это внимания. Насколько быстро адаптируется человеческий мозг к обстановке. Если бы раньше сказали, что уже через неделю не будет обращать внимания на полное отсутствие людей, он бы покрутил у виска пальцем.

Въехав в Геленджик, проскочили почти весь город и добрались до Тонкого мыса, в один из спальных районов города. Вадим бывал тут несколько раз, приезжал на дом к знакомому, делали масштабную татуировку на всю спину, банальный сюжет с ангелом и крыльями на всю спину, но платил он хорошо и Вадим не стал артачиться. Еще тогда заметил, что в этом районе много добротных домов с высокими заборами. Земля здесь дорогая, и строиться предпочитали люди с достатком.

Сбросив скорость, поехали по узким улочкам между заборов, высматривая подходящий.

— А какой конкретно дом мы ищем? — Спросила Юля, крутя головой по сторонам и рассматривая фасады коттеджей.

— Конкретно — никакой. Выбираем. Главное, чтобы скважина была, септик. Идеально — уличный туалет и душ. Вообще шикарно — генератор и забор хороший. Желательно чтобы земля была, теплицу поставить. Гараж нужен, на пару машин, а там посмотрим. Будем выбирать из того что есть.

— А почему именно в этом районе? На въезде, тоже дома хорошие были.

— Тут геопозиция хорошая. Рядом порт городской, причал с лодками, можно в море выйти, выезд на Новороссийск рядом. Промзона Геленджика близко, складов много, где можно полезным разжиться. Место тихое и спокойное. В крайнем случае, если не будет подходящего, поедем в другой район.

Катались минут десять, пока не остановились перед крепким кирпичным забором, перед домом из желтого кирпича.

— Вроде ничего так. Посиди тут, я пойду проверю. — Вадим достал ружье из-за сидения. — Султан, ты — охранять, понял?

— А автомат^[30] тебе зачем? — Удивленно спросила Юля, смотря на оружие.

— Это не автомат, это ружье. Выглядит просто так. Телефоны еще вроде работают, так что звони если что.

Оставив девушку в машине, Воеводов загнал патрон в патронник, и подошел к калитке. Вход открыт, и он спокойно вошел во двор.

— Есть кто? Хозяева? — Крикнул, отведя ружье за спину, чтобы не нервировать жильцов, если в доме кто-то окажется живой.

Никто не ответил. Широкий двор с большим навесом справа, влезет пара машин точно. Возле дома виднеется крышка люка и отведенная в сторону вентиляция септика. Входная дверь открыта, в доме темно. Спертый тяжёлый воздух с каким-то странным запахом. На кухне гудит холодильник. Разбросаны вещи. Куча грязной посуды и пустых бутылок из-под воды. Горы упаковок от таблеток.

— Хозяева? — Вадим уже знал, что в доме нет живых, но все равно обозначил себя, на всякий случай.

На втором этаже пахло сильнее. Запах странный, как от старых кожаных вещей. Открыл первую дверь на втором этаже, зашел внутрь комнаты и на секунду застыл. На кровати лежит два тела. Мужчина и женщина, хотя это сложно определить по тому, что от них осталось. Два скелета обтянутые тонкой, почти прозрачной кожей желто-серого оттенка. Череп проступил почти полностью, ввалившиеся щеки и высохшие губы больше не скрывают зубов. Глаз нет вообще, лишь две впадины глазниц, затянутые прозрачными веками. Волосы истончились и торчат во все стороны, почти невесомые и прозрачные, как паутина. Оба тела полностью обнажены, ребра и кости таза выступают наружу. Постель под трупами покрыта темными пятнами, распространяющими тошнотворный запах застарелого пота, мочи и фекалий.

Спешно вышел обратно и спустился вниз. Выйдя на улицу, запрыгнул в фургон, глубоко вдыхая свежий воздух.

— Что там? Не подходит или выжившие есть?

— Там тела хозяев. Лучше другой найдем. — Коротко ответил Вадим и завел машину.

Крутились по району не меньше двух часов, пока Юля не предложила сделать перерыв на еду. Почти во всех домах — трупы, сразу отбрасывал эти варианты, как непригодные для жилья. В некоторые даже не заходил в комнаты, понимая все по запаху. Юля погрустнела, видно, что рассчитывала найти дом быстрее, а пришлось столкнуться с нынешней реальностью — мертвые почти везде, что начало погружать в депрессию. Есть Вадим не захотел, не из брезгливых, но увиденное напрочь отбило аппетит. Султан, постоянно порывавшийся выбраться из машины следом за хозяином, жалобно смотрел каждый раз, как он возвращался в фургон.

После перекуса отправились дальше на поиски подходящего жилья. Домов оставалось все меньше и меньше, и надежда найти убежище в этом районе таяла с каждой минутой. Еще два дома, в одном нет ни скважины, ни септика, полностью не пригоден для автономного существования. Во втором септик есть, но на заднем дворе хозяева держали кроликов, судя по клеткам — много, минимум штук пятьдесят. Мохнатые без еды долго не живут, и уже давно откинули лапки, а дальше жара сделала свое дело — запах чувствовался аж у калитки.

Вадим вернулся в фургон и завел двигатель, нервно пощелкав суставами на пальцах.

— Тоже не то? — Спросила Юля.

— Ага, там кладбище домашних животных.

— В смысле?

— Кроликов держали, все передохли. Вонь ужасная.

— Ну тогда поехали дальше.

— Да уже весь район облазили.

— Не весь там на въезде был закоулок, в него не поворачивали. — Сказала Юля, указывая рукой примерное направление.

Фургон тронулся в сторону, указанную Юлей. Вадим не очень помнил там переулок, но решил все же проверить. Действительно, между двумя высокими заборами был узкий, на одну машину, проезд, застеленный свежим асфальтом. Проулок заканчивался тупиком. Это хорошо, незаметно к дому никто не подберется. В тупике всего два дома, один огромный, этажа на три, с тяжелыми кованными воротами, лепниной на фасаде и вензелями. Этот отмел сразу — слишком много ненужной площади и окон, зимой не протопишь. Второй дом понравился намного больше. Двухэтажный, с односкатной крышей из мягкой кровли. Стены отделаны под дикий камень, но из какого материала сложены, пока не понял. Оставив Юлю в машине под охраной Султана, подошел к калитке. Добротная металлическая дверь без хитрых электронных замков. Заперто. Осмотрев забор, выбрал удобное место, и закинув за спину Сайгу, ловко перемахнул на другую сторону. Девушка, наблюдающая за прыжком, удивилась. Вадим, со своими габаритами и кажущейся медлительностью, невыглядел способным на такие акробатические кульбиты.

Воеводов подвинул ружье ближе и двинулся в сторону дома. Широкая площадка, застеленная тротуарной плиткой, справа от дома гараж, судя по воротам на две машины. Слева большой двор, частично закрытый навесом, упирается в хозяйственную постройку. Если с домом все нормально, нужно их внимательно осмотреть. Люк для откачки септика есть, это хороший знак. Входная дверь закрыта, как он и думал. Обойдя дом по проходу между хозпостройкой и стеной, вышел на задний двор. Небольшой каркасный бассейн, укрепленный, можно пользоваться круглый год. Маленький сруб за бассейном. Судя по трубе сверху и размерам — баня. И то что понравилось больше всего — сотки четыре земли, возделанные под огород с двумя теплицами и плодовыми деревьями. Люди жили хозяйственные, это обнадеживало. С одной стороны бани, под навесом — мангал и широкий стол из грубо обработанных досок. Задний вход. Остекленная металлопластиковая дверь. Самая простая, обычно такие ставят на балконы, без замка, закрывается лишь на ручку изнутри. Достал из кармана крепкий складной нож, просунул полотно в щель между косяком и дверью на уровне замка до упора, потянул ручку на себя. Первый раз нож сорвался, и дверь осталась закрыта. Повторил все действия сначала, загнав в этот раз клинок чуть выше и глубже. Потянул сильнее, щель прилично увеличилась, угол пластиковой двери изрядно промялся под полотном ножа. Дернул ручку на себя, дверь с громким скрипом открылась.

Внутри тихо. Никто не прибежал на звук вскрываемой двери. Никаких посторонних запахов, только пыль и тишина. Скорее всего хозяева или уехали куда-то, или наоборот — приезжали на сезон, а за огородом следили родственники, или наемные люди. В зале просторно, на противоположной от входа стене — камин. Не декоративный, а настоящий, из камня, с широким дымоходом. Зимой можно полдома протопить только дровами. Плита на кухне газовая, что тоже шло в зачет: привез баллон и всё, готовить есть на чем. Лестница в подвал. Внизу кладовка, котел отопления, работает на любом виде топлива, хоть солярка, хоть газ, тоже очень удобно. В углу — насосное оборудование с колбами фильтров. Значит у дома своя скважина. В стене небольшая дверца. Открыв ее, Вадим увидел мощный генератор с подключенной извне топливной магистралью. Похвалив про себя бывшего хозяина, поднялся на второй этаж и осмотрел две спальни. У каждой свои сан узлы, своя гардеробная. Дом не очень большой, но это даже к лучшему. Отопление от теплого пола, так что потерь по энергии будет меньше и ноги мерзнуть не будут.

Довольный, вышел к фургону, открыв изнутри калитку.

— Ну что?

— Нашли.

— Подходит? Серьезно? Можно мне посмотреть? — Девушка заметно оживилась.

— Да, вообще замечательный дом, все есть. И внутри никого, заходи и живи. Давай только потом посмотришь. Планирую сегодня перебраться. До темна бы успеть, а еще собраться надо и дорога туда-обратно.

— Хорошо. Я тоже за то, чтобы сегодня перебраться. Ты извини конечно, но мне не по себе в спальне твоей мамы, хотя в квартире очень уютно и мне нравится. Надеюсь, понимаешь. А так вещей у меня не много, за полчаса соберусь.

— Понимаю. Я тоже быстро соберусь, но нам еще надо продукты собрать, морозильник загрузить. Ладно поехали.

Обратная дорога пролетело намного быстрее. Юля вела себя оживление, рассказывая истории из жизни, и стараясь завести обсуждение, что лучше сделать в доме, для уютного быта. Вадим смотрел на нее и поражался оптимизму. Умерло всё человечество, она потерял всех близких и друзей, но до последнего сохраняет тягу к жизни. Одна маленькая перемена, и она опять думает о будущем, старается что-то улучшить. Он не знал, для кого эта встреча в лесу обернулась лучше, для девушки, которую спас, или для него. До этого жил по инерции, а потеряв мать, попросту утратил бы любой интерес к жизни, не появись она. И не известно к чему это могло бы привести.

Приехали меньше, чем через час. Юля бросилась в комнату собирать вещи. Вадиму много собирать не пришлось, вещей всегда было немного. Две сумки, еще одна со спортивным инвентарем, чемодан с оборудованием для татуировки, рюкзак с электроникой и всё. Вещи матери трогать не стал, захватив с собой лишь одну ее фотографию. Пока девушка собиралась, успел загрузить продукты и с трудом затащил морозильник из гаража в фургон. У Юли на сборы ушло не меньше часа, намного дольше обещанного. Вадим представить не мог, как можно так долго собирать две сумки, но ничего говорить не стал. Дальше выносили нужный скарб уже вдвоем. Почти полностью перегрузили содержимое холодильника, кладовку с соленьями и заготовками. Захватил инструменты из гаража, которые могли пригодиться. Фургон заполнили почти под самый верх. Последние коробки пришлось утрамбовывать. Султан все время метался между квартирой, гаражом и машиной, не понимая суеты, засовывая морду с бежевым пятном в каждую сумку и коробку. Управились довольно быстро, до темноты еще не меньше четырех часов, время разложится вполне хватит.

— Это хорошо, что мы перебираемся. — Сказала Юля, все так же разглядывая пейзажи за окном машины. — Когда ты предложил, сначала даже не оценила, а сейчас понимаю. Это, знаешь, как знак, что мы не сдаемся, что будем бороться и выживать. Как толчок, что ли. Я даже тосковать меньше стала. Нет, я все так же постоянно думаю о Вове и родителях. Но тогда мысли топили, не давали дышать, а сейчас наоборот. Я вспоминаю их, и хочется жить дальше, что бы они знали, что вирус нас не победил. Они бы порадовались. Может пафосно звучит, но я стараюсь воспринимать это именно так. Ведь если задуматься, то и крыша поехать может, безнадега то полнейшая.

Вадим молча посмотрел на девушку, не перебивая монолог. В чем-то был с ней согласен, в чем-то нет. Он тоже очень сильно тосковал по матери. Тупая ноющая боль под ложечкой, как будто кто-то взял и вырвал все нутро, и теперь там пустота, которая болит. Но вот на остальной мир, ему было откровенно плевать. Боялся себе признаться, но в глубине души, он расслабленно выдохнул. Тугая спираль внутреннего гнева, которая скручивалась годами от человеческой тупости, наглости, невежества и лжи, с громким звоном распрямилась и потеряла напряжение. Не надо бежать в лес, уходить с головой в одиночество, чтобы обрести покой. Не нужно прогибаться под общественное мнение. Примерно тоже самое, наверное, чувствует цирковой лев, выступающий на манеже, прыгая по приказу дрессировщика. Ему хочется слезть с идиотской размалеванной тумбочки, оторвать руку этому человеку со стеком, и ворваться в толпу охающих от выступления людей. Но лев вынужден прыгать в кольцо и рычать по мановению руки. И внезапно его выпускают в прерию, где нет полного зрителями зала, нет надоедливого дрессировщика, нет клетки и других животных с погасшими глазами. Никто не выключит свет, никто не бросит куском мёртвого мяса, не надо испражняться в углу своей клетки и потом нюхать это еще несколько часов, пока не уберут. Теперь он на свободе, над головой только небо, под ногами высохшая трава и скалы, вокруг самки твоего прайда и ты вожак, свободный вожак. Вот и Вадим сейчас ощущал себя свободным, нет Юля конечно не самка из прайда, у него к ней не было вообще никакого сексуального интереса, скорее инстинкт защитника, но на удивление, он чувствовал себя воспрявшим. Еще раз посмотрел на Юлю, продолжающую говорить. Красивая, даже очень. Аккуратное лицо, чуть вздернутый вверх нос, пухлые, но пропорциональные губы, яркие карие глаза. Похожа на девушку из комиксов, настолько правильные черты лица. Кожа чуть загорелая, но не красная как обычно, а с бронзовым отливом. Худой не назовешь, скорее спортивного телосложения. Плечи широкие для девушки, отголоски спортивного детства. Интересно, почему он не рассматривает её именно как девушку? Задумался, и начал копаться в собственных ощущениях, пытаясь отыскать суть. Нет, девушек он любил однозначно, с ориентацией изменений не наблюдалось. Только секс без отношений для него давно потерял смысл. А нужны ли ему отношения он не знал. Обжигался в жизни несколько раз, слишком сильно открывался, слишком сильно любил, не получая взаимности, но не замечал потребительского отношения. Любовь зачастую делает из человека слепого дурака, который не видит очевидных вещей. А сейчас уже и забыл, что значит любить. Чувство это казалось мифом из женских романов и фильмов. Чувство, которому он больше не довериться и не подпустит его к себе. Последствия будут хуже, чем жить одному и не любить. Больнее чем любимый человек никто не ранит. И скорее всего это одна из главных деталей всего паззла его нелюбви к людям. Юля хорошая девушка, наивная, но хорошая. Хапнула она по полной программе, потеряла всех, всю свою жизнь, далеко от дома, с незнакомым человеком, и все равно держится, не унывает, не срывается в депрессию. Возможно это жалость и сочувствие, или не желание ранить еще сильнее, ведь, он не способен на какие-то чувства, а она, увидев в нем защитника и сильного мужчину, будет искать любви, которую он не сможет дать. Так что лучше не обострять, и сразу расставить все рамки и границы. Возможно подсознание понимает это, и заранее блокирует даже инстинкты. Хотя может он и ошибается. Может, просто скорбь по матери глушила все другие чувства, пройдет время, и все измениться. Решил не гадать, а пустить все на самотек, и просто смотреть, что будет дальше.

— Так что пока мысли только о том, как все обустроить, а дальше даже еще не думала, что будет. — Продолжала говорить Юля, даже не заметив, что Вадим ее не слушал. — Сейчас вся голова этим занята. В интернете почитала кучу статей и литературы, о том, как выживать изолированно от мира. Думаю, сейчас это больше всего пригодиться. Хорошо, что интернет еще работает, потом будем за книгами охотиться.

— А ты скачай самое необходимое.

— О! Точно! А я и не подумала. Привыкла, что можно всегда онлайн почитать или посмотреть видео. Проштудировала про огородничество, вроде ничего сложного, с цветами дома справлялась, думаю и тут смогу. Закрутки там всякие, заготовки. Зимой витамины нужны будут. Аж голова потом раскалывалась от объема информации. Но это хорошо, дурным мыслям места нет. — Юля говорила непривычно много, непривычно даже для себя. — А ты как в овощеводстве, силен?

— Так же, как и в квантовой физике.

— А как ты в квантовой физике?

— Это шутка была, по ходу неудачная. Вообще никак, у меня кактус у компьютера умер. Мама как-то поставила, сказала защищает от радиации, которую излучает монитор, и неприхотливое растение, мол, даже я справлюсь. Так вот — завял. — Вадим сбросил скорость на спуске с перевала, фургон был загружен под завязку и не хотелось испытывать его тормоза на прочность.

— Блин, прости, это я туплю. Вообще забыла, что такое юмор. — Извинялась Юля и поджала губы в забавном жесте. — Ну тогда будем вместе экспериментировать. Я-то начиталась, но кроме цветов и зеленого лука в стаканчике больше ничего не выращивала.

— Хорошо. Я тебя еще научу с ружьем обращаться, это — Вадим указал на Сайгу, — чуть посложнее двустволки.

— Да от кого тут отстреливаться? Ты хоть одного человека видел?

— Нет, но по любому встретим.

— Ну как встретим, там уже и посмотрим. Мне кажется, люди сейчас наоборот объединяться. Беда всегда сплачивает. Вместе — проще, каждый что-то умеет, и если собраться в группу, то намного легче. — Ответила Юля и слегка приоткрыла окно. — М-м-м, воздух у вас тут конечно, у нас такого даже за городом нет.

— Когда кажется, креститься надо. Зря ты людям так веришь. — Вадима начинало немного раздражать Юлина уверенность в людской праведности.

— Когда крестишься, еще больше кажется. Ты кстати верующий? — Юля подставила лицо потоку воздуха из окна и зажмурилась.

— Нет, атеист. Мама верующая была. В детстве крестили, как и всех. Но в Бога не верю, вообще в богов. Люди — это так, случайность, просто эволюция так повернула.

— А я верующая. Точнее в Бога верю, но не религиозная. Обряды все эти, батюшки, церкви. Фальшиво как-то. Вот старые монастыри, места намоленные. Там есть сила, там аж внутри все шевелиться начинает. Хотя теперь не знаю даже, как верить после всего, что произошло. — Юля открыла глаза, подняла стекло и откинулась на сидении, впервые задумавшись о вере с начала эпидемии. — Если это Бог все сделал, то как верить в кого-то настолько жестокого. Если не Он, то как Он смог допустить такое. Короче, вопросов больше, чем ответов.

— Я вообще не очень собеседник на тему религии. — Решил сменить тему разговора Вадим. — Кстати, как в доме разложимся и обустроимся, надо будет планировать рейд по оптовым базам и супермаркетам — запасы пополнить. Тебе что-нибудь нужно?

— Ну да. Женские штучки всякие. Блин. — Сказала Юля, посмотрев на свою пальцы. — Это же ногти теперь не нарастишь, придется как в старину, самой пилкой работать и красить.

— Кому чего, а девушке — красоты. Мне бы твои проблемы.

— Война войной, а забота о себе по расписанию. Не буду же я в чумазую чучундру превращаться. А то и одичать так не долго. — Парировала Юля, внимательно рассматривая наращенные ногти. — Я уже неделю к косметике даже не притрагивалась.

— Да тебе и так замечательно.

— Спасибо. — Чуть смутилась Юля. — Прикольно, вокруг мир умирает, а комплименты так же приятно слышать.

За разговором не заметили, как въехали в город. Вечерело и цвет неба стал более насыщенный, окрашивая окна домов и лобовое стекло сиренью. Пустота. Безлюдные улицы. Работающие пока светофоры. Пустые остановки и перекрестки. Автобус брошенный прямо по среди проезжей части. Юля притихла. Атмосфера мертвого города угнетала и подавляла. До Тонкого мыса ехали молча, как по кладбищу. Султан, сидевший до этого тихо, попытался забраться на сидение, но его попытка не увенчалась успехом, и он остался сидеть на полу.

Подъехав к нужному дому, Вадим развернул фургон в тесном проулке и сдал задом к воротам. Пришлось опять прыгать через забор, ключей в прошлый визит в доме так и не нашел. Оказавшись во в дворе, первым делом подумал, что нужно будет поменять замки. Подогнав машину к дому, открыл пассажирскую дверь. Султан выскочил вперед Юли и с подозрением пошел исследовать новую территорию. Девушка спустилась следом, покрутила плечами, разминая затекшую спину и посмотрела на дом.

— Симпатичный. Можно я сначала посмотрю?

— Теперь можно. Я начну разгружать. Ты можешь пока спальню выбрать. — Ответил Вадим, открывая задние двери фургона.

— Ого, я даже выбрать могу. — Улыбнулась девушка. — Хорошо. Спасибо. Выберу себе похуже тогда.

— Не получиться, они одинаковые. — Вадим начал доставать коробки и выставлять на крыльцо.

— Ладно. Я быстро, а то сгораю от любопытства. — Девушка взбежала по ступеням и зашла в открытую дверь.

Воеводов разгружал машину коробку за коробкой, оставив самое тяжелое на потом. Большую часть скарба занимали продукты, вещей у обоих было немного, да и смысла набирать их не было, теперь каждый магазин и торговый центр превратился в склад вещей, только размер подходящий подбирай. Юля вернулась через три минуты и тут же схватилась за коробки.

— Ты смотри только тяжелые не тягай. Я сам справлюсь.

— Ой, не переживай. Я же тебе говорила, что спортом занималась. Да и жила долго одна, привыкла с магазина пакеты таскать. Не переломлюсь. — Девушка подняла увесистую коробку с закрутками и направилась к двери. — Вот видишь, не рассыпалась же.

— Ну смотри сама, сейчас врачей нет, потом некому будет грыжу лечить.

Разгрузка заняла не меньше часа. Часть продуктов сгрузили на кухню, скоропортящиеся в холодильник, пустота которого убедила, что хозяева приезжали на сезон. Остальную часть складировали в сарае, где как раз нашлись удобные стеллажи. Морозильник перетащил туда же, и подключил к розетке. Про себя еще раз поблагодарил того, кто додумался устанавливать морозильные лари на колесики, один этот гроб толкал бы до утра. Юля, закончив с продуктами, подняла вещи в спальню, и занялась обустройством. Вадим оставил свои вещи на потом, перетаскивая инструмент в гараж.

Через пару часов, когда полностью стемнело, оба вышли на крыльцо, разгоряченные и вспотевшие от работы. Девушка опустилась на ступеньки, вытерла тыльной стороной ладони лоб и выдохнула.

— Я прямо переезды свои с одной съемной квартиры на другую вспомнила. Страшно их ненавидела. Арендодатели — очень непостоянные существа. Только обживешься, только привыкнешь к квартире, а они: «извините, но мы решили продать недвижимость, не могли бы вы освободить жилплощадь?» И ты опять торчишь на сайтах, ищешь квартиру и вот вся эта морока с переездом. Б-р-р. — Девушка передёрнула плечами. — Ненавижу.

— Я как-то не привязываюсь к месту. Хотя всю жизнь прожил в Бетте.

— Ты что, никуда не выезжал?

— Не, покататься успел. Но именно жил только в Бетте, вырос и родился там.

— Ну тогда с почином тебя. — Сказала Юля, подняла стоящую рядом бутылку минералки и сделала несколько больших глотков. — Какие планы на завтра?

— Я изучил инженерку дома. Генератор там, систему водоснабжения. По уму все сделано, грамотно. У въезда есть специальное отверстие, через которое бак с топливом для генератора заправляется. Вот не мешало бы им разжиться. Скоро свет потухнет.

— Прямо скоро? До сих пор же был.

— Думаю да. Честно не знаю откуда у нас электричество, либо с Белореченской станции, либо с Джубги, там ТЭС стоит. Если с Белоречки, оттуда еще с недельку будет, там ГЭС, сама может с месяц проработать. Если с Джубги, то там пока газ не кончиться, но надо быть готовыми заранее. Топлива в округе много, надо запастись впрок, чтобы потом впопыхах не искать.

Юля задумчиво кивнула, стараясь понять в чем разница между ТЭС и ГЭС.

— Привет, люди добрые! — Послышался незнакомый голос от ворот.

Вадим резко подскочил и понял, что оставил ружье в кабине фургона. Султан, лежащий на крыльце, прижал уши и оскалил зубы. В их сторону по двору шли трое мужчин, один размером с платяной шкаф и непропорционально маленькой головой. Второй среднего телосложения, лысый как бильярдный шар и сильно сощуренными глазами. Третий впереди всех, мелкий, почти как мальчишка, тощий, с длинным острым носом и маленькими хитрыми глазами, всем своим видом напоминающий крысу.

— А мы думали, что одни тут в живых остались! Но увидели ваш фургон, решили в гости наведаться. Не окажете нам южное гостеприимство?

Юля поднялась со ступенек и, улыбнувшись, посмотрела на гостей.

— Привет-привет, коль не шутите. — Ответил Вадим, направившись к кабине фургона. Шел чуть боком, чтобы не выпускать визитеров из поля зрения. — С какой целью в гости пожаловали?

— Да так, пообщаться, на вас посмотреть, как говориться, себя показать. — Ответил крысолюд, уставившись на девушку. — Яж говорю, живых людей уже как пару дней не видели, истосковались.

— Ну посмотрели, и хватит. — Ответил Вадим, достав Сайгу из кабины и демонстративно одев ремень ружья на шею, взявшись за рукоять. — Посмотрели, пора бы и честь знать, частная собственность, приватная жизнь и все такое.

Глава 4 Стив

30 июня. 20.28 по московскому времени

Трасса Дон М-4.

«Тридцатое июня. Восьмой день с начала эпидемии. Уже третий день в дороге. Еду не быстро, скорость не вышел 40 миль в час. Спешить опасно, много препятствий и легко попасть в аварию. Освещения на трассе нет, заправки не работают, бензин пришлось качать вручную. Часто останавливаюсь, организм еще слаб после болезни, тяжело долго сидеть за рулем. Постоянно хочу спать. Ночью не могу уснуть вообще. Только закрываю глаза, сразу вижу Дез, мертвую. Пытаюсь ее реанимировать, но она смотрит на меня мертвыми глазами и говорить, что все бесполезно, что уже мертва, и это все из-за того, что я оставил ее одну. Я просыпаюсь, и больше не могу уснуть. Каждые два часа делаю остановку, потому, что засыпаю за рулем. Но днем Дейзи не покидает меня, мерещась постоянно. Если так пойдет дальше, то боюсь лишиться рассудка.

Работа немного отвлекает. Почти закончил базу. Каждый раз, занимаясь каталогизацией, поражаюсь, какой огромный объем информации был в открытом доступе. Медицина, химия, физика, биология, строительство, военное дело, производственные науки, инженерия, робототехника, сотни тысяч учебных материалов, справочники, исторических книг. Работа готова на две трети. Надеюсь она послужит выжившим в возрождении цивилизации, и будет полезна. Большинство серверов уже упало, интернет работает только в районах, где электричество идет от атомной станции, и то местами, некоторые линии связи уже отключились. Пару раз удалось подключиться к сети и дополнить базу. Но скоро такой возможности не будет. Навигация еще работает, но вечно тоже не проживёт. Орбиту спутников некому корректировать, приемные станции обесточены, так что запас топографических карт и атлас дорог я пополнил. С едой пока проблем нет. Снеки, консервы, заморозка кое-где еще не пропала, но скоро и это будет в прошлом. Придется добывать еду. Запасся витаминами, что такое цинга — знаю.

Выживших не видел. Кроме одной встречной машины почти на выезде из Москвы. Начал им гудеть и моргать фарами, но они просто пролетели на встречу, даже не успел разглядеть, кто сидел в машине.

Я скучаю. По людям, по цивилизации, по всему, что до эпидемии было нормой и успело надоесть. Скучаю по дому, по родной стране. Но больше всего по Дез. До сих пор не верю, что она это сделала. Смотрю постоянно на телефон, хотя связи почти нет. Представляю, как он зазвенит, и услышу ее: „я не умерла, это было не по-настоящему, не хотела, чтобы ты переживал и добирался в Штаты, подвергая себя опасности, но не выдержала и позвонила“. Скучаю по ее голосу, по ее рукам. Не смогу ее забыть, даже если встречу выживших, я не смогу быть с другой никогда».

Стив закончил печатать и закрыл крышку ноутбука. «Распечатать и подшить в дневник можно будет позже, когда доберусь до розетки».

Сделал большой глоток противно-теплого Рэд Булла из банки. Осмотрелся. В помещении заправки тепло и душно. Электричество здесь нет дня два-три, но кто-то постарался и вынес все скоропортящееся. Скорее всего местные жители, так как почистили досконально, оставив только сладкое и напитки. Остановился здесь заправить машину и надеясь найти генератор — подзарядить технику, но нашел только разочарование. Аппетита нет, просто приговорил банку энергетика и заел консервированной ветчиной, прямо из банки, не разогревая. Вкус отвратительный, но что-то готовить сил нет. Скоро сядет солнце, ночью ездить не любил — в темноте происходило что-то странное со зрением: все смазывалось, теряло резкость. Предпочитал пережидать ночь где-нибудь под крышей и желательно с электричеством. Если не поспать, то хотя бы поработать.

Надо выдвигаться, сотню километров Ростов-на-Дону. В сам город заезжать не хотел, но если судить по карте, то возле шоссе немало кафе, заправок и даже торговый центр, можно без проблем найти место для ночлега.

Тойота завелась с одного нажатия кнопки, как послушный пес. За эти дни прикипел к машине. Да, уже считал ее своей, если сначала грызли угрызения совести, за то, что угнал из салона, то, проехав пол европейской части страны и насмотревшись на происходящее на улицах, совесть успокоилась. Помимо всего, пикап просто нравился, в нем было что-то родное, близкое по духу. Стив никогда не страдал чрезмерным патриотизмом, но национальный дух — штука странная, проявился, когда меньше всего этого ожидал.

Включил музыку через подключённый к мультимедиа системе телефон. Спотифай^[31] давно отключился, не хватало родного плейлиста. Хорошо, что на жестком диске есть небольшая подборка любимой музыки. Боб Дилан, Джонни Кэш, Дорз, группы к которым приучил отец, бесконечно гоняющий любимые записи в кабине своего старого Форд Бронко. Музыка успокаивала, отвлекала от негативных мыслей и, не смотря на по большей части медленные и убаюкивающие мотивы, не давала уснуть за рулем.

Стив не знал куда точно едет. Не был ни разу в Новороссийске, да и вообще в портовых городах. О мореходстве до этого не знал ничего, но уже успел почерпнуть знаний из своей же базы. В принципе, ничего сложного: каботажное^[32] плавание, яхта с эхолотом, карта глубин. Но это все на бумаге, а как будет в реальности, не известно. Мысли о шторме в море вообще вгоняли в панику. С маршрутом уже определился: по Черному морю через Босфор и Дарданеллы в Средиземное, вдоль берега пройти до Гибралтара, потом вверх до Великобритании. Дальше — самое сложное: от Англии длинный переход до Исландии по открытому морю, затем до Гренландии и оттуда до острова Ньюфаундленд. Эта часть маршрута пугала больше всего. К тому времени уже точно не будут работать метеостанции, карт погоды не получишь, придется идти наобум. Переходы не сильно длинные, если найти яхту или катер с хорошим запасом топлива, то каждый займет до двух суток, но будет ли такая яхта в Новороссийске, справиться ли с управлением, найдет ли топливо, он не знал. Весь поход — большая авантюра, но просто сидеть на месте и ничего не делать — верная смерть. Путешествие давало цель, а цель заставляла жить.

Солнце полностью опустилось за горизонт, и Стив включил дальний свет. Ближним почти не пользовался — встречных машин нет. Опять сумерки, опять будет чувствовать себя как беспомощный котенок, с еще закрытыми глазами. Больше всего раздражало то, что слабость зрения проявлялась только за рулем, как только останавливался, все моментально приходило в норму. Еще и спать хотелось, очень. Даже открытое окно, Ред Булл и громкая музыка не спасали. Прошлой ночью поймал себя на том, что на несколько секунд отключился и машина выехала на встречную полосу. Умолял свое тело потерпеть совсем чуть-чуть, пару десятков километров до остановки, где можно поспать. Опять вспомнилась Дез, ее заливистый и громкий смех, очень неподходящий к милой внешности. Позволял себе шутку о том, что если бы она засмеялась так на первом свидании, то они вряд ли были бы вместе, а Дейзи в ответ лишь смеялась еще громче, закидывая голову назад. Жилки на ее шее вздувались, волосы тряслись от каждого звука. Грудь в тесном лифчике начинала колыхаться. Её грудь. Обожал её, и каждый раз, когда он видел любимую топлес, был как первый. Достаточно было увидеть ее возбужденные соски под тканью футболки, и он моментально заводился. Вот она опять хохочет, сидя у них дома на диване, поджав ноги, в коротких домашних шортах, силуэт груди проступает через майку, и он уже ни о чем не может думать.

Разбудил громкий хлопок и первое, что увидел в лобовое стекло — придорожные столбики. Инстинктивно вдавил педаль тормоза в пол. Машину повело, еле удержал от переворота. Из-под колес поднялось облако пыли, инфернально подсвеченное фарами, коричневой стеной застлав все окна и моментально заполнившее весь салон через открытое окно, забивая нос и рот сухостью и не давая дышать. Выскочил из машины, громко кашляя. Когда облако осело, увидел, что оба передних колеса пробиты.

— Fuck! — Вырвалось на родном языке. От отчаяния и злости, со всей силы пнул переднее колесо, тут же ответившее острым уколом боли.

Опустился прямо на асфальт и посмотрел на пикап со спущенными колесами. Хайлюкс выглядел, как скаковая лошадь со сломанной ногой, виновато смотрящая на хозяина, пытаясь понять, ее ли это вина, что она не может продолжить скачку.

Запаска в машине только одна. Ехать на дисках — самоубийство. Идти пешком до ближайшего сервиса, искать там подходящее колеса, искать машину, чтобы привезти все обратно? Слишком мала вероятность успеха, даже иголку в стоге найти более реально. Глубоко вздохнул и обхватил голову руками. Жаль, не додумался взять с собой бутылку чего-нибудь покрепче, сейчас бы она пришлась очень кстати. Обида на самого себя сдавила грудь тисками. Предательски защипало нос, накатила грусть, чувство беспомощности и одиночества. Залез обратно в машину, выключил фары и откинул полностью сидение. Уставившись в тканевый потолок, почувствовал, как слезы потекли по лицу.

«О каком переходе через океан я думаю, если не смог доехать до нужного города без происшествий? Какой там каботаж, если чуть не убился на пустой трассе. Что вообще могу сделать один? Еще пара недель и умру или от голода, или от тоски. Почему, почему все именно так? Почему весь мир умер, а я остался жить, именно я, а не Дез с ее оптимизмом? Она медик, ее навыки намного полезнее, чем мои. Кому теперь нужен компьютерщик? Почему не остался работать с отцом? Вот там бы научился полезным вещам. Обращаться с машиной как следует, чинить ходовые и двигатели. Сейчас автомеханики, как врачи — на вес золота. Но нет же, погнался за мечтой, стал программистом, и что, и где я сейчас?»

Слезы душили и перетягивали горло, дыхание вырывалось с всхлипами. Вспомнилось всё: и мертвая Дез, фотография с того вечера у бассейна, совместные планы. Заревел, громко, не сдерживая чувств, как ревут только в детстве. И так же как в детстве, не заметил, как из плача провалился в глубокий и тягучий сон.

Разбудил стук в окно, который сначала показался частью сновидения, но стучали настойчиво, и Стив осознал, что это в реальности. Подскочил на кресле, потер ладонью слипшиеся от сна глаза. Стекла в машине запотели, увидел лишь силуэт человека с наружи, стоящего в свете фар другой машины.

— Эй есть кто живой? — Низкий мужской голос.

Стив встрепенулся, за неделю отвык от людей, хоть и очень хотел встретить выживших.

— Да, есть. Чего вы хотели? — Спросил, чуть приспустив окно.

— О, здорово! Мы увидели, что у вас спущенные колеса, хотели предложить помощь. — Голос звучал учтиво и располагающе.

— Да, проколол, решил передохнуть, и заняться этим попозже. — Потер лицо ладонями, разгоняя кровь, и открыл дверь.

Ночной воздух моментально разбудил свежестью. Слева стоит машина, из-за яркого света не видно какая, но судя по высоте и размеру фар — крупный внедорожник или фургон. Прямо перед ним — мужчина, за сорок лет, высокий, с пепельными волосами и идеально выбритыми щеками. Выпуклые глаза с темными кругами внимательно смотрят, мужчина слегка улыбается.

«Вылитый Гомес Адамс^[33], только без дурацких усов и седой, — подумал про себя, — и явно худее». Незнакомец одет в дорогой спортивный костюм цвета слоновой кости, весь его внешний вид говорит о радушии и сопереживании.

— Так зачем спать в машине? Переночуйте у нас, а завтра вместе займемся вашей машиной. Тут и эвакуатор не сложно найти, отгоним на автосервис, найдем колеса, и поедете завтра, полный сил. — Мужчина улыбнулся еще сильнее. — Ой, извините, забыл представиться — Тафар Григорьевич Дедов, можно просто Тафар.

— Стивен Прайс. — Пожал протянутую руку. Рукопожатие крепкое и уверенное, кожа на руках мужчины оказалась грубой и мозолистой, что дисгармонировало с внешностью.

— Вы иностранец? Впрочем, уже догадался по акценту. Южные штаты?

— Да, Техас. У вас тоже имя необычное для славянина.

— Постоянно это слышу, точнее слышал. — Мужчина опять улыбнулся, демонстрируя идеально белые и ровные зубы, как у голливудской звезды. — Это все мать, работала по молодости где-то в Африке, и нахваталась всяких экзотических причуд. Ей, наверное, это показалось забавным, а я вот всю жизнь мучаюсь, хотя уже привык. Так что на счет нашего приглашения?

— Вашего?

— Да, я не один, сейчас, — Тафар повернулся к стоящей в стороне машине и махнул рукой. Послышался хлопок двери и через минуту в свете фар появилась женщина. Возраст почти нереально угадать, про таких обычно говорят «между двадцатью и пятьюдесятью». Ширококостная, крепкая, фигура почти мужская с толстыми руками, узким тазом, без талии и широкими плечами. Если бы не массивная грудь и длинные собранные в хвост волосы, вполне могла сойти за мужчину. — Агния Карловна, можно просто Агния.

— Стив. — Чуть склонил голову в приветственном жесте, присутствие женщины окончательно убедило в благих намерениях спутников. — Хорошо, приму ваше приглашение, надеюсь с машиной ничего не случиться.

— Какой забавный говор. — Сказала женщина, удивительно мягким и женственным голосом, который никак не подходил к её внешности. — Не переживай, все будет в порядке. Тут вообще почти никто не ездит, а если и ездят, на машины не обращают внимания.

— Наш гость — американец. — С довольным видом сказал Тафар. — Пригласил его к нам переночевать.

— Правильно. Людей осталось очень мало, должны помогать друг другу. А вообще куда направлялся?

— В Турцию. — Соврал Стив, но сам не понял, зачем.

— Ого, далековато. А туда зачем? — Склонив голову набок, поинтересовалась Агния.

— В Стамбул, в порт, дальше по воде в Штаты.

— Еще дальше. Нелегкое путешествие предстоит. — Подхватил разговор Тафар. — Что мы стоим? Закрывай машину и поехали.

Стив посмотрел на свой осиротевший пикап, со спущенными колесами.

— Сейчас, возьму некоторые вещи.

Первый порыв — взять кейс с жесткими дисками, но вспомнив, что всего на одну ночь, взял лишь рюкзак с самым необходимым и вернулся к новым знакомым. Подойдя ближе, узнал в силуэте машины земляка — Кадиллак Эскалейд в последнем кузове, по американский большой и мощный внедорожник. Агния стоит рядом с передней пассажирской дверью, услужливо открыв заднюю. Почти не нагибаясь, забрался внутрь. Приятная кожа сидений, легкий аромат Аква Ди Джио, широко, просторно и удобно. Тафар повернулся с водительского сидения, опять продемонстрировав отличную работу дантиста.

— Здесь не далеко, минут пятнадцать, и на месте. — Добрый и вкрадчивый голос, настолько что Стив улыбнулся в ответ, первый раз с начала эпидемии.

Мужчина не соврал, и уже через четверть часа подъехали к шикарному особняку в средиземноморском стиле. Три этажа, крыша, на сколько можно разглядеть в темноте, покрыта морковной черепицей. Широкий двор, застеленный диким камнем. Слышен шум генератора, везде горит свет, создавая уютную и располагающую обстановку. Тафар остановил машину прямо возле массивного крыльца с фигурными балясинами на каменных перилах.

— Добро пожаловать. — Сказал мужчина, выбравшись из машины и тут же затянувшись электронной сигаретой. — Это мое, точнее наше, скромное обиталище.

— Впечатляет. — Окинул взглядом дом Стив, и поправил лямку рюкзака на плече.

— Спасибо, это действительно мой дом. Построил лет пять назад. Всегда восхищался архитектурой Италии и решил себе устроить маленький кусочек Сардинии. — Ответил Тафар. — Пойдем внутрь. Давно последний раз нормально ужинал?

— Давно, дней пять назад, не меньше. Консервы в основном, ну и так, что находил на заправках.

— Тогда будешь рад нашему угощению.

Все вместе прошли в дом. Внутреннее убранство не уступало внешнему. Мраморный пол, отполированный до зеркального блеска. Расписные вазы с цветами и растениями. Картины в золотых рамах.

— Душ? — Спросила Агния.

— Не откажусь.

Стены в ванной покрыты мелкой мозаичной плиткой в бежевых и коричневых тонах. Душевой угол отделен стеклянной стенкой. Стив встал под тугие струи горячей воды. Душ расслаблял и смывал дорожную пыль вместе с усталостью. Уже отвык от нормального душа, довольствуясь остатками холодный воды в титанах на заправках или влажными салфетками. Гель для тела приятно пах ванилью и персиком. Переодевшись в чистое белье, вышел, почувствовав себя заново родившимся. Из столовой вкусно пахло запеченной курицей с розмарином и тимьяном. Прошагал в большое помещение с высоким потолком, настолько высоким, что люстра, казалось, висела под самой крышей дома. Посредине стоял стол на десять персон со стилизованной под камень столешницей. Ужин уже накрыт. Несколько красиво сервированных блюд, столовые приборы, бутылка вина и фрукты.

— К сожалению, не знаю ваших гастрономических предпочтений, но надеюсь, вам понравиться. Это Яния из курицы с черносливом, македонская кухня, салат с куриной пастромой, салат капрезе, и бутылочка Gaja Barbaresco, любите сухие вина? — Тафар поочередно указывал рукой на блюда и под конец поднял бутылку вина, бережно держа ее двумя руками, этикеткой к Стиву, как заправский сомелье.

— Больше люблю полусладкие, но сухого тоже не чураюсь. — Сглотнул слюну, надеясь, что никто не слышит урчание его живота.

— Тогда приступим. — С фирменной улыбкой сказал Тафар, налил бокал вина гостю и принялся раскладывать блюда по тарелкам. — Откуда едешь, если не секрет?

— Из Москвы, работал там. — Ответил Стив, прожевывая первый кусок курицы.

— В столице все так же, как и здесь? Хотя можешь не отвечать, сейчас везде так же. — Тафар сделал маленький глоток вина.

— А родные? Хоть кто-то выжил? Они в Штатах? — Присоединилась к разговору Агния.

— Да, в США. Как они не знаю, связи нет. Не успел ничего узнать, пока была. — Сказал в момент притихший Стив, про Дейзи решил не упоминать. — А вы и до эпидемии вместе были?

— Нет. Встретились уже после, в больнице, у меня скончались родители, у Агнии — брат. Нас объединило общее горе, я пригласил ее к себе — вместе легче выживать. Сейчас на всей планете не найдете пару, которая сохранилась после эпидемии. Это просто невозможное совпадение, чтобы при таком шансе выживаемости, остались в живых оба. — Тафар почти не ел, отдавая предпочтение вину.

Стив лишь молча кивнул, в голове отчётливо звучали последние слова Дез.

— Ты в Штаты куда-то определённо едешь? Связывался с выжившими? — Спросила Агния, наколов на вилку ломтик пастромы.

— Нет, просто еду домой. — Голова чуть закружилась, скорее всего от вина, сказывается усталость и истощение. — Там дом, все знакомое и привычное. Понимаю, что далеко и опасно добираться, но все же проще, когда вокруг все родное.

— А не думал остаться в России? — Тафар посмотрел с легким прищуром. — Ведь не факт, что ты доберешься до родины. Через океан переплыть одному — как подвиг Хейердала^[34] повторить.

— Думал, но все же решил рискнуть. Для меня цель оправданна. — Стив на мнгновение зажмурился, самочувствие ухудшалось с каждой секундой, изображение перед глазами покрылось поволокой, к горлу подкатил комок тошноты. — Можно я на пару минут в туалет?

Поднялся из-за стола, но не смог сделать и шага, рухнув на пол и больно ударившись головой. В ушах зашумело. Картинка поплыла, как через мокрое стекло. Мысли начали разрываться на сотни мелких обрывков и разлетаться по голове, как взрыв конфетти.

— Я думаю он готов. — Услышал голос Агнии, звучащий, словно на замедленном воспроизведении.

Дальнейшее воспринимал как кадры фильма, который смотришь сильно пьяным, то и дело проваливаясь в сон. Видел комнату, заставленную мягкой мебелью с кучей подушек. Видел Тафара, полностью обнаженного, с двумя девушками. Судя по их состоянию, в такой же прострации, как и он сам. Тафар занимался с ними сексом и это больше походило на изнасилование, хотя девушки не сопротивлялись. Над Стивом постоянно нависало лицо Агнии. Он не чувствовал, что она с ним делала, только ноющее напряжение внизу живота и потное тело, вжимающее в диван. Иногда становилось сложно дышать, будто его душили. Терял сознание, но хлесткие пощечины возвращали в то ли сон, то ли реальность. Агния пила вино прямо с бутылки и поливала им его тело. Играла музыка, угнетающая, ритмичная, отзывающаяся в каждом углу мозга импульсами боли. Не мог шевелиться, тело просто не слушалось, а даже если бы и слушалось, то руки крепко привязаны к ручке дивана. Тафар то и дело открывал небольшой стальной цилиндр, рассыпал белый порош на тела девушек и вдыхал. Агния с определенной периодичностью клала в рот Стива таблетки и заливала вином, что бы точно проглотил. Он не знал сколько это тянулось, казалось, что целую вечность. Пах онемел и простреливал спазмами боли, но вакханалия продолжалась, как будто у насильников бесконечный источник энергии. Слышал шлепки, крики боли. Иногда кричал сам, то на английском, то на русском, но сам не мог разобрать свои слова. Чуть позже появился парень, присоединившийся к Тафару, но что там происходило, уже не видел, так как сознание отказалось воспринимать реальность. Даже несколько резких болевых импульсов, где-то в районе груди не вернули трезвость. Не помнил, как все это закончилось, его просто оставили в покое, и он потерял сознание.

Первое что почувствовал, придя в себя — адскую головную боль, словно череп обхватили стальным обручем и затягивали. Болело запястье правой руки, сначала показалось, что от вчерашней ночи, но попытавшись пошевелить руками, понял, что в наручниках. Сильно ныл пах, ощущение, что внизу все распухло и не помещалось между ног. Попытался встать и тут же застонал от усилившейся головной боли. Все тело ломит, желудок ощущается большим холодным камнем, давящим на внутренности. Чертовски хочется пить, от жажды слиплись губы. Глаза тоже не открываются, или нет сил, или они настолько сильно слиплись.

— О, смотри. Очнулся. — Услышал чей-то голос совсем рядом с собой.

— Хреново ему сейчас. Эй! Э-э-э-й! Стас! Стас, блин! — Второй голос, явно принадлежащий девушке.

Услышал, как открылась дверь, затем звук шагов и тяжелое дыхание рядом с собой.

— Ты как? Жив. — На лицо полилась вода, резко распахнул рот, глубоко вдыхая воздух.

Вода попала в легкие, сильно закашлялся, поджав ноги к груди. Открыв глаза, увидел просторное помещение, с окнами под самым потолком. Подвал, большой, не меньше пятнадцати метров по длинной стороне и десяти по другой. На полу белый кафель, отражающий свет диодных ламп. Под ним матрас, с простыней. Рядом на коленях сидит парень, совсем молодой, лет девятнадцать, светловолосый и белокожий. Если бы не серые глаза, и темные брови, можно подумать, что он альбинос.

— Как себя чувствуешь? Пить хочешь?

Захотел ответить, но из пересохшего рта вырвался только хрип. Блондин поднес к губам бутылку. Холодная вода смочила горло, приводя в чувство.

Ясно, значит живой. На, выпей. — Стас положил в рот таблетку, и дал запить. — Станет легче.

После этих слов белобрысый скрылся за дверью, снаружи послышался звук закрываемого засова. Стив приподнялся на матрасе, так чтобы прикованную к металлической петле руку можно было немного опустить. Осмотрелся. В подвале кроме него еще шесть человек, двое парней и четверо девушек. Кто-то полностью обнаженный, кто-то в нижнем белье. Один парень и трое девушек спят, еще одна девушка с черным каре и короткостриженый брюнет сидят поджавноги, все прикованы.

— Что здесь происходит? — С трудом произнес Стив.

— Что у тебя за акцент? — Ответила вопросом на вопрос девушка.

— Я — не русский. Так что здесь за хрень твориться?

— А ты еще не вкурил? Ты в рабстве. В самом обыкновенном рабстве. — Ответил парень.

— Как это? Кто они вообще такие?.

— Мужик — Тафар, местный бизнесмен. Давно про него слышал. Я сам отсюда, из Ростова. Так вот, у него была фирма, до всей этой фигни. Что-то там по торговле. Штат из одних девушек. И продвижение у него можно было получить только через сам понимаешь что. Вайнштейн^[35] хренов. — Парень смачно харкнул на пол. — Многие через него прошли. Были и те, кто не хотел, брал их силой. Было много заявлений в полицию, но ни одно не дошло даже до возбуждения дела. Несколько девочек вообще пропали, про одну знаю точно, что с собой покончила. Короче та еще мразь. И именно этот ублюдок выжил, теперь его ничто не ограничивает. Они с этой бабой, как ее там?

— Агния. Я про нее знаю, — отозвалась девушка с каре. — Она в тюрьме работала надзирателем, жила со мной на одном районе. У нее муж лет пять назад умер, говорили, они БДСМ оргии устраивали, с удушением, и она перестаралась, но дело замяли.

— Так вот, Тафар с этой Агнией, собирают выживших. — Продолжил парень. — Меня она нашла, я по городу скитался, искал что пожрать. Такая милая была, флиртовала. Я думал, не одному же мне теперь тусить, тем более баба, сам понимаешь. И поехал с ней. Это три дня назад было, как вторая волна пошла. Тут только вон та, — парень указал на спящую к ним спиной голую девушку, — Маша вроде, только она была. Они в первую же ночь нас накачали чем-то и оргию устроили. Потом еще этого, Стаса нашли, он с ними заодно, прислуживает, и спит с обоими, бисексуал. Потом других привозить начали. Кого Тафар находил, кого Агния, а кого и вместе привозили. Одна девка уже отъехала, не знаю передознули ее, или что, но она утром не проснулась. Тут каждую ночь такая фигня. Забирают двоих-троих и трахаются полночи. Потом дрыхнут до обеда и едут на поиски новых. Калигулы^[36] хреновы.

— Он больной ублюдок. — Почти прошипела от злости девушка. — Мало того, что насилует, еще и садист. Бьет, лупит по лицу, сигареты об кожу тушит, душит. Его заводит, когда начинаешь в конвульсиях биться, психопат конченный.

— Тебе, я смотрю, тоже перепало?

Стив посмотрел на свое тело: плечи и руки покрыты глубокими царапинами, словно пытался унять взбесившуюся кошку. На груди виднелись несколько порезов, со следами запекшейся крови.

— Они помимо наркоты, еще возбудитель какой-то дают. — Снова сказал парень. — Член с яйцами потом весь день болит. Знаете, чего боюсь? Это у них сейчас жратвы еще навалом, а вот как кончится все, они может и жрать нас начнут.

От нахлынувшего страха перехватило дыхание. Засучил ногами, подтягиваясь как можно ближе к петле и несколько раз с силой дернул наручники. Браслет больно впились в кожу, но петля, торчащая из стены, осталась неподвижной.

— Эй, полегче, побереги себя. Это бесполезно. Там анкер в стене сантиметров на двадцать, ты себе только кожу сдерешь.

Захотелось кричать, звать на помощь, но вспомнил что звать некого, все кто могли помочь — мертвы. Он просто заперт в подвале у парочки сексуальных маньяков и вполне возможно, что не выберется отсюда живым. Безвольно опустился обратно на матрас. Другие узники молчали, начал думать о том, как планировал добраться домой.

«Проехать половину европейской части страны, найти яхту, перейти по морю пол мира. Какой же дурак. Насколько это мальчишеское и импульсивное желание. Можно было просто остаться в Москве, найти убежище и выжить. Нет, понесло черт знает куда. И вот результат. Чуть не разбился на машине и попал в рабство к двум психопатам».

Вера в себя и людей таяла с каждой секундой, начал жалеть, что не умер вместе со всеми, тогда проблем было бы меньше. Просто лежал и таращился в потолок, не зная, чего ждать дальше.

Через пару часов в подвал спустился Стас с разносом еды. Каждому оставил пластиковую тарелку с картофельным пюре, котлетой и стакан сока. Ни ложки, ни вилки. Две девушки продолжали спать. Еще один парень и девушка проснулись, но вели себя молчаливо, избегая взглядов друг друга. Лицо проснувшейся покрыто синяками, обе груди в сотне неглубоких ровных порезов, успевших немного зажить. Девушка стыдливо прикрывала наготу рукой и прятала взгляд под опущенной головой.

Стив есть не хотел, желудок так и не пришел в норму. Вскоре проснулись остальные. Расспросили, как сюда попал, кто и откуда. В разговоре выяснилось, что еще одна остальные двое были пойманы по точно такой же схеме: ночь, прокол шин, неожиданная помощь и приглашение на ночевку.

«Быстро же эта парочка сообразила, что к чему, и показали, кто они есть на самом деле, — подумал про себя. — А ведь они не единственные, выжить могли и убийцы, и маньяки, и насильники. Помимо того, многие, кто скрывал свои пристрастия, под страхом уголовного преследования, сбросили свои маски. Теперь некого бояться. Простых людей некому защитить. Какой же я все-таки наивный идиот, даже оружием не обзавелся. В штатах у отца целый арсенал. Если там попробует кто-нибудь вычудить что-то подобное — просто застрелят. А здесь, в России, я отвык от оружия, нет его у людей, не привыкли они к нему, незаконно это. Хотя кто объяснит, что это незаконно, когда в дом вломиться грабитель или убийца, а у тебя нет даже завалявшегося двадцать второго калибра. Но после драки кулаками не машут, нужно думать только о том, как выбраться живым».

Спустя несколько часов, сколько точно не знал, но думал, что около трех-четырех, снова вернулся Стас и притащил стопку железных медицинских уток. Расставил их возле каждого пленника и сказал, что вернётся через пятнадцать минут. Стив не сразу сообразил, что делать с этой железной посудиной. Одна из девочек заплакала.

— Эй Американец, отвернись, девчонкам и так стыдно. — Сказал парень, разворачиваясь к стене.

Повторил его действие и через минуту услышал звук журчащей струи.

— Простите, простите, простите! — Запричитала девушка с порезанной грудью сквозь слезы, стараясь заглушить звук опустошающего кишечника.

От неловкости и абсурдности ситуации захотелось провалиться на месте и забрать с собой всех присутствующих, чтобы оставить эту девушку одну. Мог только представить, что она чувствует, но прекрасно понимал, что рано или поздно придется пройти через тоже самое. Все помещение заполнил запах фекалий, от чего стало еще сильнее жалко девушку. Она зарыдала в голос, сквозь плач донеслись невнятные извинения. Стас вернулся, как и обещал, через четверть часа, скривился от запаха, бросил девушке рулон бумаги, затем вылил содержимое в принесенное ведро, закинул утки в черный целлофановый мешок и удалился. Пленники не разговаривали. Всем было стыдно и противно, от самих себя, от того что тупо попали в такую ситуацию и теперь сидят, как животные на привязи, не имея даже права удовлетворить свои естественные потребности по-человечески. Ближе к вечеру белобрысый вернулся, принес еду, так же на пластиковых тарелках и так же без приборов. Почти весь день просидели молча, лишь обменялись именами и парой скупых вопросов. Парни старательно отворачивались от обнаженных девушек, никто не хотел приравняться к парочке психов, заточивших их. Вечером, когда за окнами начало темнеть, пришел Тафар со Стасом, оба вооружены, и начали уводить девушек по одной. Возвращались пленницы с мокрыми волосами, еще более подавленные и разбитые. После того, как все девушки были вымыты, пришла Агния.

— Американчик, живой? А ты мне понравился. Стойкий. И размер что надо. Сегодня ты опять мой. — Сказала она тем же мягким женским голосом, только сейчас он звучал угрожающе и отталкивающе. — Я обычно так не делаю, был горький опыт, но сегодня хочу, чтобы ты был трезв, так что готовься. Стасик, отстегни его. А ты, без глупостей, не то я отрежу тебе ступни и кисти, далеко с культями не убежишь.

Сжал зубы от злости. Когда белобрысый склонился над ним, отстегивая наручники, захотелось броситься, вцепиться зубами ему в лицо, вдавить глаза в череп, а затем влепить головой прямо в стену, но ствол пистолета Агнии угрожающе смотрел прямо в лоб и давил любую попытку к сопротивлению. Повели на второй этаж, спереди шел Стас, позади Агния, так что любое действие тут же пресеклось бы, да и наручники на руках лишал возможности вырвать оружие.

В душе пристегнули к трубе и Агния, одев резиновые перчатки, начала его мыть, беспардонно залезая руками куда только хотела. Стива трясло от бешенства и ненависти, но он старался абстрагироваться от происходящего. Узурпаторша делала всё с нескрываемой ухмылкой и горящими глазами. Было видно, что процесс доставляет ей удовольствие и сексуальное возбуждение. Она чувствовала полную власть над жертвой, как паучиха, которая заворачивает пойманную муху в паутину. После душа вернулись в подвал, где его пристегнули наручниками к проклятой петле в стене, и увели наверх следующего.

Когда за окном полностью стемнело, пленники оживились. Начали нервно ерзать, прислушиваться к шагам наверху в ожидании. Вскоре вниз спустилась вся троица. Тафар в банном халате, как и Агния, Стас в джинсах и футболке. Он мельтешил между мужчиной и женщиной и напоминал Табаки^[37] своим заискивающим взглядом и желанием выслужиться.

— Так, господа, сегодня у нас будет особый вечер — устроим тематическую вечеринку. — Сказал Тафар со своей широкой улыбкой. — Вечеринка в стиле «Маркиз Де Сад». Желающие принять участие поднимите руки, — он осмотрел сидящих, руки у всех подняты, так как петли в стенах выше головы. — Как много желающих! Прямо лес рук! Спешу вас расстроить, на всех меня и Агнии не хватит, поэтому возьмем двух девушек и одного парня. Американец, приглянулся ты нашей красавице, что поделаешь. А девушки, — он потер подбородок пальцами, переводя взгляд с одной на другую. — Пожалуй вы двое, сегодня хочу брюнеток.

— На хер иди, выродок. — Сказала пленница с каре, и плюнула мужчине под ноги.

— Какая ты строптивая, мне это нравиться. — В этот раз псих не просто улыбнулся, он оскалился, показав все свои тридцать два зуба.

Их выводили по одному и поднимали наверх, на третий этаж, где раньше была комната отдыха, сейчас переделанная под «комнату развлечений». В невысокое помещение с оббитыми деревом стенами стащили мягкую мебель со всего дома, несколько кресел, два дивана и софу. Везде горы подушек, покрывал, одеял, столики завалены бутылками и полными пепельницами. Стива подвели к знакомому дивану, в последний момент он попытался вырваться, но тут же получил удар рукояткой пистолета по затылку, от которого полетели звезды из глаз и улетучилось любое желание сопротивляться. Опять заиграла музыка, та же, что и в прошлый раз. Одну из девушек Тафар перекинул через спинку дивана, и пристегнул за руки и ноги, вторую, та что с каре, уложил на соседнюю софу и растянул как на дыбе. Прикованная тоже брыкалась, стараясь угодить мужчине в пах ногой, но пара жестких пощечин угомонили её. Голые тела не вызывали никаких чувств кроме жалости и пожирающей злости к парочке маньяков. Это неправильно, ненормально и бесчеловечно. Он не понимал, как сейчас, когда эпидемия убила почти все человечество, люди могут такое творить. Когда все должны объединиться, чтобы выжить и возродить цивилизацию, кто-то, наоборот, готов вернуться в дремучее средневековье с пытками и рабством.

Агния подошла к Стиву и попыталась положить в рот таблетку, но он упирался и не хотел открывать рот. Женщина ловко двинула в солнечное сплетение локтем, продемонстрировав навыки обращения с заключенными. Резко разжал зубы, в попытке захватить воздуха. Она тут же закинула таблетку и прямо с горлышка бутылки начала заливать водой. Два выхода: или захлебнуться, или проглотить. Инстинкты опередили мысли, и он сделал несколько больших глотков, чтобы освободить рот и наконец-то вдохнуть. Агния скинула халат и начала танцевать в такт музыки между мебелью, прикладываясь к алкоголю и затягиваясь сигаретой. Тафар не отходил от девушек, рассматривая их с разных сторон.

— А теперь начнем веселье. — Сказала маньячка и подошла к Стиву с длинной и тонкой стальной спицей. — Ты любишь боль?

С этими словами, она забралась на него сверху, и схватила в одну руку его сосок, оттянула и начала медленно, с упоением, прокалывать спицей. Стив почувствовал, как кожа натянулась и лопнула, все тело пронзило как электричеством, стало одновременно и жарко и холодно, лоб усыпали капли пота, а желудок скрутило в спазме тошноты. Закричал, громко и дико, как раненный зверь, сам не думал, что может так кричать. Казалось, что звук идет не из горла, а прямо из груди. Агния, с сумасшедшей улыбкой, согнулась и слизнула капли крови со спицы. Перестал кричать и лишь громко мычал. Тут его крик перекрыл глухой стон. Постарался приподняться и увидел, как Тафар, насилуя девушку с каре, обоими руками обхватил ее горло и бил её головой об софу. Лицо жертвы стало лиловым, глаза выпучены, вены на шее вздулись. Она махала руками, пытаясь вцепиться ногтями в глаза насильника, но не доставала, и дернувшись последний раз, безжизненно замерла. Стив начал вырываться и кричать, но тут тело пронзил второй спазм боли — Агния проткнула спицей второй сосок. Не выдержав, потерял сознание.

Глава 5 Марк

28 июня. 10.11 По московскому времени

Москва.

— Блин, сочувствую. Даже не знаю, что сказать. — Проговорил Джавид и неловко осмотрелся по сторонам, словно в поисках места, куда можно сбежать.

Они стояли в квартире Сахаровых. После смерти родителей в нее переехал старший брат — Герман, вместе с семьей. Где жена и сын сейчас, Марк не знал, но то что осталось от брата, видел прямо сейчас. Посреди двуспальной кровати в скандинавском стиле, прямо на лавандовых простынях, под цвет нынешнего неба, лежала высушенная мумия, больше походившая на высохшее растение в экибане. Силился рассмотреть в обтянувшей кости коже знакомые черты, но то, что это Герман говорил только медальон на золотой цепочке и кольцо на пальце с черной вставкой. Еще одна связь с этим миром лопнула как перетянутая струна, оставив только пронзительный металлический звон в ушах.

— Так что мы будем дальше делать? Хочешь его похоронить? — Спросил Джавид.

— Не знаю. — Марк не отрываясь смотрел на тело.

«Трупы хоронят на кладбище, укладывают в каменный склеп, где они покоятся в ложах. Сейчас в каждой квартире этого дома лежат тела умерших. На своих постелях, среди своих вещей. Чем это хуже склепа? Большого, просторного склепа. Только табличек на дверях с именем покойника не хватает. Весь город — кладбище, дома — склепы, стоящие аллеям, как надгробия. Цветов только нет, обычно же цветы приносят. Четное число».

Молча развернулся и вышел на кухню. На столе, изрядно покрытые пылью, стоят искусственные цветы. Вытащив две каллы, прихватил черный маркер из вазочки с мелочевкой и пошел к выходу. Захлопнув дверь, положил цветы на коврик у порога и большими размашистыми буквами написал на белой стене «Герман Сахаров». Джавид, следовавший по пятам как тень, сначала хотел что-то сказать, но промолчал. Спустившись по лестнице, вышли на улицу. Марк сел на качели в центре детской площадки, оттолкнулся и посмотрел на небо.

— Красивое.

— Ага, и жуткое. — Задрав голову, подтвердил Джавид.

— Сначала думал, что это у меня в голове.

— Ты мне так и не рассказал, что с тобой? — Спутник опустился на вторые качели рядом и тоже начал раскачиваться.

— Да ничего такого, просто с ума сошел. — Сахаров перевел взгляд с неба на многоэтажки и начал смотреть в окна, представляя сколько тел лежит в этих квартирах.

— Врожденное, или головой бился?

— Ты когда-нибудь кого-нибудь терял?

— Тупой вопрос. Чувак, на планете почти все умерли, покажи мне сейчас того, кто никого не потерял.

— Нет, до этого, до эпидемии. Кого-нибудь очень близкого?

— Да у меня никого не было.

— Что прямо вообще? — Немного удивился Марк.

— Вообще. Ты себе представляешь культуру Кавказа?

— Да, я же с ума сошел, а не дебил.

— Так вот, морду мою видишь? Ничего странного не замечаешь?

Марк всмотрелся в лицо Джавида — смуглая кожа, очень пухлые губы, черные как смоль волосы и брови, карие глаза и тонкий и острый нос. Что-то было в его лице, что-то необычное, редко встречающиеся в людях сочетание черт.

— Ну да, есть что-то странное.

— Конечно странное, а теперь представь на секунду, что моя мать была из очень традиционной армянской семьи, прям вот все обычаи и заветы соблюдали. Целый клан. Чистота крови, наследственность и прочее. А мамка моя — бунтарка, из прогрессивной молодежи. Хрен его знает, где она его нашла, только рассказы о нем слышал, но забеременела она знаешь от кого? — Джавид сделал паузу, и не дождавшись вопроса, ответил сам. — От негра. Ты прикинь, армянка и у нее родился ребенок, как молочная шоколадка. Она даже не стала ждать реакции родителей. Сразу с роддома дернула в Москву, наобум, просто подальше от дома. Так вдвоем мы и перебивались. Она то в магазинах работала продавщицей, то няней. А я рос белой вороной, среди армян чужой, даже языка не знаю. Для негров я тоже — снежок, а для русских вообще черт знает, что. Вот и представь. Мать страдала. Ничего не говорила, но я видел, как она скучает по дому и семье. Годы пахоты убивают бунтарский дух, и со временем начинаешь думать о родне. А для меня все чужие, я о них только слышал. Не любил их, для меня они с самого детства были злодеями, из-за которых мы с мамой должны так жить. Так вот, когда стукнуло шестнадцать — ушел из дома. Написал письмо матери и ушел. Специально. Нет, я любил ее, даже очень, и ушел ради нее. Вместе со мной ее бы не приняли, а она вяла на глазах. И я ушел, что бы она могла вернуться домой. Сбросил груз глупой молодости с ее шеи. А что? Я же просто ошибка, меня вообще не должно было быть. Символ протеста. Так вот, все это время живу один, работаю, друзей нет, родственников тоже, болтаюсь, как говно в проруби. А как кого-то можно потерять, если никого нет, даже себя самого?

Марк выслушал и даже забыл, о чем хотел спросить. Понял, что этот мулат хлебнул в своей жизни лиха, и при этом из него так и хлестал оптимизм и вкус к жизни. Хотя это могла быть просто маска, за которой он прятал свою боль.

Молча качались на качелях, скрип несмазанных подшипников отражался от домов и многократно проносился по двору.

— А к чему ты это спросил? — Прервал молчание Джавид.

— Я раньше нормальный был. Как все. Сестра была, близнец. Мира… — Марк сделал долгую паузу. — Её изнасиловали и убили. Долгая история, я так вкратце. Мы с ней, как одно целое были. Больше ни у кого такого родства не видел. Без нее как будто меня не стало. Я знал, кто это сделал. Нашел его, даже их. И убил. Меня в лечебницу закрыли. Мать не выдержала, отец тоже ее долго не пережил. Четыре года по больницам, толком не помню, что там было, постоянно под препаратами. Затем меня братья домой забрали. Не знаю, как им удалось. Герман, у которого сейчас были, свою квартиру переделал и меня там поселил, а в эту, — указал кивком в сторону многоэтажки, — переехал. Год я сам прожил, братья ухаживали, приезжали каждый день, следили, даже на поправку пошел. Потом с ним что-то стало, не знаю, что точно, и на какое-то время один остался. Без лекарств вообще плохо становилось. Маниакально-депрессивный синдром.

— Ты не буйный? — Перебил Джавид. — Ночью не завалишь?

— Теперь вроде нет, раньше мог бы. Из квартиры меня младший брат — Альберт, забрал. В больницу отвез. Не лечебницу для осужденных, а нормальную. Пока в квартире был, меня накрывало, руки себе изрезал. А в больнице было хорошо. Там врач был, не знаю, знакомый отца какой-то. Он препарат дал, те таблетки что в рюкзаке. От них намного легче. Нет этой агрессии сумасшедшей, мысли ровные. Соображаю нормально. Давно такого не было. Я сейчас больше, чем за последние пять лет, сказал.

— Жесть. Думал, у меня жизнь паршивая. Не удивительно, что с башкой нелады. Я бы, наверное, вообще не пережил бы такое. Так ты прямо в больничке все застал?

— Да. Перестали обход делать. Еду не приносили. Решил проверить, что да как. Вышел из палаты, а там пусто. Лечащего врача нашел уже мертвым. И пошел по городу, хотел домой дойти. Не знал, что случилось. Думал — окончательно с ума сошел, и все это мерещиться. Казалось, что один остался во всем мире, и он принадлежит мне.

— Да ты прямо Джимми из «двадцать восемь дней спустя»^[38]. Теперь понятно, почему так ломанулся тогда в «Атриуме». Ты это, если из-за брата хочешь выговориться — я послушаю. Только представить себе могу, каково это.

— Знаешь, — Марк глубоко вдохнул. — Понимаю, что это брат, мне должно быть больно и горько, но почти ничего не чувствую. Может из-за лекарств, может из-за болезни. Но внутри вообще эмоциональный штиль, тишина полная. Может, это неправильно, и потом будет больно и стыдно, но это так. Как-то все равно, что с миром случилось. Я даже физической боли почти не чувствую.

— Да, видел, когда перевязку делали, ты и глазом не повел. Ну смотри сам, если что, всегда знай, что я могу выслушать. Оно же как, сейчас штиль, а потом, как накроет.

— Да мне и сказать нечего. Говорю же, давно столько не разговаривал. Не знаю, почему сейчас так. — Марк оттолкнулся ногами от земли и еще сильнее раскачался на качели.

— Что дальше делать будем?

— Вообще без понятия. Запасы таблеток бы пополнил, пугает мысль, что со мной станет, когда они кончатся.

— Это понятно, а вообще, в глобальном плане? Мы же теперь как в Фоллауте^[39]. Продумать все надо — как выживать, где обосноваться. Сейчас же все, амба всему. Свет уже частично вырубился. Еда пропадает. Надо что-то думать, а то через пару недель вообще тяжко будет. — Джавид задумчиво осмотрелся по сторонам.

— Да все равно. Я вообще не знаю, что дальше и мне без разницы. Умрем, так умрем.

— Не, чувак, тут ты не прав. На нас теперь ответственность. Кто человечество возрождать будет? Остались в живых крохи.

— А зачем его возрождать? Человек — мерзкое создание, вдруг, это произошло специально. Природа избавилась от болезни, а ты возрождать собрался.

— Понимаю, что у тебя нет поводов любить людей, но поверь мне, не все такие. Есть и хорошие, добрые и отзывчивые. В жизни много моментов, ради которых стоит попытаться все вернуть. Мы еще молодые, у нас все впереди. Я вот люблю жизнь, и умирать не собираюсь, и тебе не дам. Ты первый мой друг за всю жизнь, ни с кем почти даже поболтать не мог. Привычка с детства, шарахался от всех. Когда это все началось, даже обрадовался, мол, по заслугам все получили. Потом, когда осознал, стыдно стало. Может нас специально судьба свела, что бы друг друга чему-то научили.

Судьбы не существует, мы просто плывем по течению времени, а жизнь — это череда событий и совпадений. — Сказал Марк, откопав в памяти избитую цитату.

— Ты прямо пацанский паблик из «Вконтакте». А если серьезно, надо дергать из Москвы, это точно. Тут в сентябре уже прохладно, а в ноябре всё — зима. Оставаться вообще не вариант, и не держит здесь ничего. Погнали на юг, к морю. Всю жизнь мечтал море увидеть. Вон в Турцию, например, в Кемер. Там зимы вообще нет. Как в «Достучаться до Небес»: «пойми, на небесах только и говорят, что о море. Как оно бесконечно прекрасно. О закате, который они видели. О том, как солнце, погружаясь в волны, стало алым, как кровь. И почувствовали, что море впитало энергию светила в себя, и солнце было укрощено, и огонь уже догорал в глубине. А ты? Что ты им скажешь? Ведь ты ни разу не был на море. Там наверху тебя окрестят лохом»^[40].

— Да поехали, мне все равно.

— Отлично! Сейчас помародерим, тачку поменяем, на этой колымаге, — Джавид кивнул в сторону ВАЗ-21099, которую они нашли брошенной в центре Москвы, когда искали на чем добраться до квартиры, — далеко не уедешь. И покатим. А еще за таблетками тебе заедем. Ух, я прямо весь в предвкушении!

Москва

17.49 по московскому времени.

— Шикарно! — Сказал Джавид, поглаживая руками руль Ламборгини. — Вот это тачка! Всю жизнь о такой мечтал, а теперь могу выбрать вообще любую машину в мире!

Марк посмотрел на товарища, и пожал плечами. Ему абсолютно безразлично, на чем передвигаться, а приземистый и яркий спорткар, наоборот, вызывал раздражение.

— Сколько она ест?

— Да пофиг, сейчас на заправках тысячи тонн горючки, хоть танк заправляй. Ты что вообще никогда не мечтал покататься на таком звере? — Джавид с упоением гладил парприз^[41].

— Нет, никогда. Сейчас мне, как ты сказал, «пофиг», а раньше я любил более практичные машины. Экономичные, вместительные удобные. Сюда же залазить не удобно. — Марк указал на поднятую дверь авто и сидение, посадка требовала изогнуться и залазить, как собака в будку. — Я вообще водить не умею, у меня даже прав нет.

— Вот ты даешь, ты как по Москве передвигался?

— Метро, маршрутки изредка такси.

— Так вы же это, не из бедной семьи. Вон, хата какая, пятикомнатная в новом доме, ремонт хороший.

— Не бедствовали. Отец был хирургом, доктором медицинских наук, нас с детства учил, что роскошь и пафос, это мусор, который лежит под ногами скромности.

— Ты опять цитатами разговариваешь.

— А ты ходячая энциклопедия поп-культуры. — Парировал Марк. — Это слова отца, он был скромным и трудолюбивым человеком, очень часто делал операции бесплатно, тем кто не мог себе позволить их оплатить. Нас учил жить так же.

— Хороший человек, сейчас это редкость. По поводу энциклопедии — кино, игры, книги и музыка, мои единственные друзья. Постоянно зависал в кинотеатрах, компьютерных клубах и библиотеках. Это единственное, что отвлекало от дерьма, происходящего в жизни.

Марк молчаливо пожал плечами.

— Так, надо заехать ко мне, забрать ноут, потом в больничку, таблетосов твоих нагрести, потом затариться необходимым и в дорогу! Только чур я буду Мартином, а ты Руди^[42]! Хотя он… упс, ты смотрел этот фильм?

— Нет, но слышал про него. — Ответил Марк, с трудом залезая в машину, больное колено давало о себе знать.

— Тогда не буду спойлерить. Потом покажу лучше. — Сказал Джавид и завел машину.

21.14 по московскому времени

— Да, взять такую тачку, было не лучшей идей, соглашусь с тобой. — Джавид пытался уложить полные сумки в салон суперкара, но все попытки были тщетны.

— Не надо было столько набирать. И машина, да, неудачный выбор.

— В смысле не набирать? Я же взял только самое необходимое!

— Игровой ноутбук, лазерный проектор, самурайский меч, портативная колонка, четыре пары кроссовок, куча вещей, три ножа, часы Breguet, золотая цепочка, электрогриль и электросамокат. Это очень нужные вещи? — Перечислил Марк, вспомнив еще не весь список того, что Джавид вынес из магазинов.

— Ну на ноуте играть буду, мой старый вообще ничего не тянет. А чем сейчас еще заниматься, в мертвом мире? Игр выпущено лет на сто вперед, хоть пройду все. На проекторе кино смотреть, вон, тебе сколько показать надо. Меч не обсуждается, вдруг зомби появятся? Да и вообще, катана — это самое крутое, что может быть у нормального пацана. Ты «шестиструнный самурай» смотрел, или «Затойчи^[43]»? — На этих словах Марк скривился как будто съел что-то кислое. — Колонка ясно — музыку слушать, обувь — это обувь…

— Достаточно, бесить начинает. Лучше бы машину так же выбирал. Каждую кочку на ней всем позвоночником чувствовал. — Сказал Марк и инстинктивно сжал и разжал кулаки.

— Оу, оу, оу, погодь-погодь. Ты таблетки вечером пил? Кажется, нет. Давай не будешь пропускать, не хочу ночью проснуться с ножом в пузе, или вообще не проснуться.

Марк действительно поймал себя на мысли, что его опять начал заполнять гнев и злость. Вечерний прием пропустил. Достав из рюкзака оранжевую капсулу, закинул ее в рот и запил газировкой. Вроде надо извиниться, но хотелось лишь послать Джавида к чертям и уйти.

— Вот молодец. Ты прямо Доктор Джекил и Мистер Хайд. А если серьезно, хочешь буду тебе напоминать? Самому же, наверное, хреново. Ты нормальный чувак, только когда без таблеток, побаиваться тебя начинаю. Так что если я напоминать буду, не бесись, ок?

Марк только угукнул в ответ. Забили заднее сидение, маленький багажник под капотом, часть сумок пришлось взять на руки. Сахаров сидел, заваленный до самого лица, и широко раздув ноздри, пытаясь побороть приступы гнева.

— Поменяем машину, ступил. Ну, зато на «Ламбе» покатались. Все не кипятись. — Примиряюще посмотрел на Джавид и завел двигатель. — Прямо сейчас этим и займемся.

— Давай лучше завтра. Я не очень хорошо себя чувствую, вымотался и спать хочу. Таблетки еще не действуют. — Сказал Марк, закрыв глаза и тяжело вздыхая.

— Хорошо, хорошо. Как скажешь. Куда поедем?

— Давай обратно, в кафе.

— Ну да, диваны там удобные, и поесть можно и душ есть. Погнали.

29 июня

09.27 по московскому времени.

Разбудил Джавид, выглядевший сонным и возбужденным. Еле продрал глаза, в голове опять приятный штиль, никаких чувств. Умиротворенное зимнее озеро, с зеркально ровной серой поверхностью отражающее фиолетовое небо. И как снежинки, падающие в воду и тающие, не вызывая никаких колебаний ртутного покрывала, так и любое внешнее воздействие не вызывает в нем ничего. Никакой боли в теле и душе. Просто смотрит на разбудившего человека, хотя еще пару недель назад вцепился бы ему в лицо, разорвал щеки и выдавил глаза, а сейчас просто смотрел с легкой улыбкой.

— Чего тебе? — Спросил сиплым от сна голосом.

— Что лыбишься? Ты же только что встал. Так, давай ты выпьешь таблетку, ту свою, и пойдем, кое-что покажу. — Джавид сунул капсулу и полулитровую бутылку колы.

Марк не сопротивляясь проглотил и запил. Вкус колы с начищенными зубами довольно мерзкий, сладость липла к небу, сковывала горло, углекислота щипала, до слез в глазах.

— Пойдем, пойдем. Тебе понравиться. — Торопил Джавид, чуть не припрыгивая от нетерпения, как маленький ребенок, спешащий показать родителю свое творение.

— Можно, хотя бы в туалет схожу и зубы почищу? — Спросил Марк и тут же увидел легкую досаду в глазах друга.

— Хорошо, только давай по-быстрому.

Закончив ванный ритуал, Сахаров внимательно осмотрел руки. Всё заживало, и следы от швов, и порезы на ладони. Намазал новым кремом, старый за ночь остался на обивке дивана. Шрамы на лице затягивались еще быстрее. Губу пересекали три ровные розовые полосы и уходили справа вверх на пару сантиметров, как будто его поцарапал тигр лилипут. Когда впервые увидел себя с более-менее трезвым рассудком, показалось, что шрамы будут намного уродливее. Побриться бы еще, убрать эту растительность на лице, а то вид как у бомжа. Марк всегда не нравилась его борода, теперь еще и с прожилками седины. Но машинки нет, чтобы разом решить этот вопрос.

Солнце на улице успело прогреть бетонные коробки и асфальт. В здании еще есть электричество, кондиционер работал, спасал от жары. Улица сразу погружала в душный клейстер, обволакивающий тело и моментально пропитывающий одежду липким потом. Небо все такое же фиолетовое, ни больше не меньше.

Джавид стоял с довольным лицом возле новенького внедорожника белого цвета. Тойота Хайлендер.

— Как тебе коняка? — Спросил он, поглаживая машину по капоту.

— Нормальный. Лучше прежней точно. Ты где взять успел?

— Да мне не спалось. Может пару часов придремнул. Потом подумал, что нечего просто валяться, нужным делом займусь. Взял тачку поехал искать. Тут недалеко нашел автосалон. Там еще дверь входная выбита была. Зашел, думал, что ключи не найду. А кто-то очень любезно коробку оставил на респшене и даже подписал. Тачка — огонь. Новая, можно не переживать за поломки. Вместительная. Багажник — как моя комната в общаге, на заднем сидении спать спокойно можно.

— Ты потом за рулем не уснешь? Может поспишь?

— Не, не, не! Душа жаждет приключений. Даже не дождался, пока ты сам проснешься. Хочу поскорее свалить отсюда. В автосалоне уже нет электричества, как и в половине Москвы, скоро везде отключат. Надо выдвигаться. Да и просто надоело тут, поспать и в дороге можно.

— Давай хоть перекусим, что ни будь горячее, и поехали.

— Эх, сейчас бы за бургер душу продал. Такой, знаешь, с пылу с жару. Что бы сок с котлеты тек по пальцам, сыр тянулся как жвачка, с карамелизованным луком, еще картошечки по-деревенски. Эх, теперь об этом только мечтать. — Сказал Джавид и зашел следом в кафе.

Перекусили обжаренной куриной грудкой, завалявшейся в морозильнике, яичницей и кофе. Собрали бутербродов в дорогу и загрузили вещи в машину. В отличии от Ламборгини, внедорожник легко вместил все пожитки, места было так много, что можно загрузить еще ровно столько же.

— Блин, если бы сразу такую машину взял, то еще больше добра набрал бы. — С досадой сказал Джавид.

— Да и так много лишнего. Уверен, потом половину выкинешь. — Ответил Марк, закидывая свой рюкзак на переднее сидение.

— Неа, я еще потом наберу. По любому по пути будут торговые центры и магазинчики всякие. Это мы еще не вся знаем, что понадобиться может. Ты не против? — Спросил Джавид подключая смартфон через блютуз к мультимедиа системе автомобиля.

— Смотря что ты включишь.

Джавид с улыбкой на лице открыл плеер в телефоне и нажал кнопку плей.

Приятный голос Пи Диди разнесся на всю округу, Марк сделал музыку чуть тише, на что Джавид смерил его недовольным взглядом. Отъехали от кафе и направились на юг, в сторону Домодедова, на трассу Дон М-4. Сахаров рассматривал фасады домов, брошенные машины, мусор на дороге. Умершая Москва под мелодичный саундтрек выглядела нереальной, и фиолетовое небо лишь дополняло эту картину. Как дорогой музыкальный клип. А они два персонажа, которые едут через обезлюдевший город в сторону моря. Только легкий мотив песни, шуршание колес и ничего больше.

2 июля

22.48 по московскому времени.

На подъезде к Ростову-на-Дону.

Белый внедорожник неспешна катился по шоссе, оглашая окрестности музыкой. Джавид сидел за рулем в ковбойской шляпе и темных очках, хотя на улице уже стемнело. Марк уткнулся в айфон и играл в логическую игру по составлению цифр.

— Тебе она еще не надоело? — Спросил Джавид и посмотрел на Сахарова.

— Нет, отвлекаюсь от твоей музыки.

— А что не так с моей музыкой?

— С музыкой все нормально, только ты ее вообще не выключаешь. Уже в ушах от нее шумит.

— Да ладно тебе. Жизнь без музыки скучна и некрасива. Я вообще всю жизнь с плеером провел, с самого детства. А сейчас без нее вообще вздернуться можно. С ней хоть не так чувствуется угнетающая обстановка. — Джавид выстукивал пальцами по рулю такт мелодии. — Да и вообще, во мне говорят мои африканские корни, пульсирует национальный ритм. Скажи спасибо, что еще не подпеваю.

— Спасибо.

— Ты что опять такой бука? Таблетки пил вечером?

— Да пил. Просто устал уже.

— Ну сейчас до Ростова доедем там переночуем где-нибудь, совсем фигня осталась. Я вообще выпил бы. Ты как к алкоголю относишься?

— Нейтрально. Сам не пью, но не порицаю. — Не отрываясь от телефона, ответил Марк.

— А что не пьешь? С лекарствами нельзя?

— Нет, просто не пью. Вообще никогда не пил. Не люблю состояние, когда себя не контролирую.

— Сказал человек с маниакально депрессивным синдромом. — Хохотнул Джавид, через секунду хохотнул еще раз и еще, и затем сорвался в заливистый и громкий смех.

Марк, сначала игнорировал, но потом, не удержавшись, чуть улыбнулся от смеха друга и глупости, которую сам сморозил. Ему нравился этот парень. Видел в нем что-то, чего не хватало самому в себе, того, что давало силы сохранить бодрый настрой даже в такой ситуации. Новый спутник не вызывал в нем негативных чувств, а наоборот — действовал успокаивающе, так же, как и таблетки. Прямо как Мира, воспоминания о которой стали не такими болезненными. Грустными, тоскливыми, но уже не ввергающими в пучину отчаяния и злости. Ему нравилось такое состояние, больше, чем полубытиё, в котором прибывал несколько лет. Начал появляться вкус к жизни, возникало ощущение удовольствие от путешествия. Очень непривычное чувство, последние года кроме злости, ярости и грусти не испытывал ничего. Просто катиться по пустому шоссе, делая остановки для еды и сна, осматривать интересные объекты, вроде магазинов и заправок оказалось увлекательно. Начал улыбаться, хотя не думал, что вообще на это способен.

Раздался громкий хлопок, выдернувший из размышлений как пощечина. Машина качнулась, пошла юзом и опасно накренилась на бок.

— Да еб…. — Вырвалось у Джавида, который начал спешно крутить рулем, пытаясь удержать внедорожник на дороге.

Авто развернулось поперек проезжей части и остановилось.

— Что это было? — Спросил Марк, озираясь по сторонам.

— Да хрен его знает, но колесам по ходу кранты. — Джавид выскочил из машины, стягивая на ходу очки, выбежал вперед, засветившись в лучах фар. Осмотрев машину, он схватился двумя руками за голову.

— Что случилось?

— Сам посмотри.

Глянул на колеса — оба спущены напрочь. Джип наклонился вперед, и стоял на одних дисках. Опустился ниже, включил на телефоне фонарик и начал искать места прокола.

— Блин, у нас запаска всего одна. Не знаю есть ли домкрат, даже не проверил. — Джавид ходил из стороны в сторону перед машиной, не опуская руки из-за головы. — Надо столкнуть машину на обочину и идти искать СТО рядом, по навигатору смотрел, когда ехал, там километров через пятнадцать есть что-то.

— Смотри. — Марк встал и протянул какую-то вещь.

— Что это? — Джавид взял предмет из рук спутника. Это оказалось небольшая звезда из коротких стальных шипов, заточенных на концах, направленных в разные стороны. — Писец, это кальтроп.

— Что?

— Кальтроп, или «чеснок» по-нашему. Шипы такие, их на дорогах и тропинках разбрасывают, как ловушка для врагов и их техники.

— Обалдеть. А тут кто это раскидал?

— Да хрен его знает. Но явно не из благих побуждений. Давай по-быстрому оттолкаем и пойдем. Только лучше не по дороге, а чуть в стороне.

Джавид поставил коробку на нейтраль и они попытались столкнут внедорожник на обочину, но ничего не вышло. Пришлось заводить и откатываться, окончательно добив спущенные колеса. Когда вытаскивали из машины рюкзаки, вдалеке послышался шум машины.

— Слышишь? Надо валить, вдруг это те, кто разбросал тут эту фигню. — Сказал почему-то шёпотом Джавид.

Марк осмотрелся по сторонам, закинул на спину рюкзак и отошел подальше на обочину.

— Вот я идиот, надо же было оружие какое-нибудь взять. — С досадой похлопал себя по карманам Джавид и вытащил через заднее сидение самурайский меч. — Хоть катану возьму, а то вообще с голой жопой будем.

Через минуту из-за поворота показался свет фар. Вдвоем отбежали в поле и присели в высоких зарослях уже созревшей пшеницы. Машина остановилась рядом с их джипом, раздался хлопок дверей.

— Эй? Есть кто? — Крик мужчины раскатился над дорогой и унесся в поле.

— Народ, мы помочь хотим, вам отсюда быстрее выбираться надо! — Раздался уже женский крик.

Джавид привстал что бы рассмотреть кричавших лучше и опустился обратно.

— Там всего двое, мужик и баба какая-то. Вроде без оружия.

— Люди, не бойтесь! Мы без оружия, мы вас спасти хотим! — Опять закричала женщина.

— Давай выйдем, может реально помочь хотят, тем более их всего двое, в машине больше никого. — Прошептал Джавид.

— Я не знаю, может это они и сделали.

— Да ладно тебе, там человек пять минимум было бы, и со стволами. А этих двое. Пошли. — Джавид выпрямился и замах руками. — Эй, мы здесь!

Люди возле машины замахали в ответ. Сахаров нехотя поднялся и последовал за другом.

— Ребят, садитесь быстрее в машину, надо убираться отсюда. — Сказал высокий седой мужчина, с темными кругами вокруг глаз. — Здесь банда орудует, людей в рабство похищают. Мы позавчера одного уже спасли.

— Давайте, садитесь. За машину не переживайте, завтра вернемся, заберем ее, они только ночью ездят. Машины их не интересуют. — Присоединилась к его словам женщина, с виду больше похожая на мужика.

— Давай, Марк, у нас выбора нет. — Дернул за руку Джавид и направился в сторону черного Кадиллак Эскалейд.

Все четверо уселись во внедорожник, и, рыкнув двигателем, машина сорвалась с места.

— Меня Тафар зовут. — Представился мужчина. — А это Агния.

— Я Джавид, это Марк.

— Вы откуда ребят? — Спросила женщина, голос совсем не подходящим к ее внешности, слишком мягким и женственным.

— Из Москвы. На юг ехали, на море. — Ответил Джавид.

— Понятно, а мы местные. Вы как, до эпидемии друг друга знали?

— Нет уже позже встретились. А вы?

— Мы тоже после. Вы на юг к кому-то? Есть там выжившие? — Спросил Тафар, смотря перед собой на дорогу.

— Нет, сами, куда потеплее едем. А эта банда, давно они такое устраивают? — Джавид не выпускал из рук меч, выглядев из-за этого нелепо — в ковбойской шляпе с катаной в руках.

— Не знаю, мы лишь машины видели, вот кстати одна. — Указала Агния на стоящий на обочине Хайлюкс с пробитыми колесами. — Парнишку одного спасли так же, и видели, как они по округе рыскают, ищут выживших.

— А вас как еще не похитили? — Полюбопытствовал Джавид.

— У нас дом, как крепость, да и не мелькаем особо. Они про нас может даже не знают. Не переживайте, ребят, с нами вы в безопасности. — Тафар повернулся и добродушно улыбнулся.

23.37 по московскому времени

Джип остановился во дворе шикарного дома, Джавид первый вылез из машины.

— Обалдеть хоромы. Прямо как особняк в Беверли Хиллз из Крестного отца, ну там, где еще лошади голову отрубили.

— Спасибо. — Улыбнулся Тафар. — Будьте как дома.

— Вы его экспроприировали?

— Нет, он и до этого моим был. Недавно построил.

— Уважуха. Хороший вкус. Внушает. — Джавид с восхищением осматривался по сторонам.

— Вы голодные? У нас свежий ужин есть, можете душ принять, завтра уже займемся вашей машиной, а сейчас поесть и отдохнуть надо. — Заботливо проговорила Агния.

— От чего-нибудь путного я бы не отказался, второй день в дороге, одними консервами питаемся и снеками. — Джавид сглотнул слюну. — И искупаться нормально не прочь.

— Располагайтесь, весь дом к вашим услугам. — Все та же проницательная улыбка Тафара.

Внутреннее убранство дома поразило Джавида еще больше, у Марка же вызвало лишь оскомину, он видел весь неприкрытый пафос шикарной обстановки и это раздражало. Друг пошел в душ первым, оставив Сахарова одного на диване. Хозяева дома ушли на кухню, откуда послышался шум посуды и донеслись приятные ароматы еды. Могло возникнуть чувство, что они просто в гостях, но Марка что-то настораживало, какая-то неясная тревога свербела под ложечкой и не давала расслабиться. На кухне слышались голоса, пахло мясом, тушенным в сливках и грибах, из душа доносилось пение Джавида. Тут к общей какофонии звуков добавился непонятный шум из подвала, приглушенный полом и стенами. Причину звука угадать было невозможно, но то что это был шум, а не галлюцинация, он был уверен.

— Вода просто шикарная! Иди искупайся, еще не известно, сколько в нормальный душ не сходим. — Вышел из ванной комнаты Джавид, с мокрыми волосами и запахом геля для душа.

— Тут что-то нет так, я какой-то шум из подвала слышал.

— Ой, да ладно тебе. Стали бы они нас так пускать, даже не обыскали, а вдруг у нас стволы? Может просто вода по трубам шумела, или упало что. Не накручивай. Нормальный мужик и с теткой. Сейчас еще поедим прилично. Давай, давай, топай, а то у меня уже желудок позвоночник обгладывает от аромата.

Марк нехотя отправился в душ. После того как помылся, снова намазал руки заживляющим кремом, еще раз пожалел о том, что никак не разжился бритвой и вышел обратно. Джавид уже сидел с хозяевами за накрытым столом.

— Марк, присаживайся. Ты не вегетарианец? — Не снимая улыбку с лица спросил Тафар.

— Нет. Всеядный.

— Замечательно. Тут филе миньон в сливочно-грибном соусе, кус кус с яичными блинчиками, греческий салат и сырная нарезка, угощайся. Как на счет вина?

— Я не откажусь. — Ответил Джавид подставляя бокал по рубиновый напиток.

— Я не пью. Мне можно просто воды. — Сказал Марк, накладывая себе еды.

— Даже бокальчик не пропустишь? — Спросила Агния.

— Да, я вообще ни разу в жизни не пил.

— Никогда не поздно начинать. — Настаивал Тафар, все еще держа бутылку в руках.

— Нет, просто воды. — Марк с трудом подавил волну гнева, и на секунду задумался, о том, что заслуга его легкого общения с Джавидом все же не в таблетках, а в характере парня.

— Хорошо, хорошо. Больше не настаиваю. — Опять улыбнулся Тафар и набрал воды из пурифайера.

Разговор за едой не клеился, лишь изредка обменивались дежурными фразами, но было видно, что хозяева не очень настроены на диалог, и это устраивало.

— Ужин отменный. Это вы готовили? — Спросил Джавид у Агнии.

— Нет, готовил Тафар, я только так, немного помогаю.

— У вас поварской талант. Что-то мне вино сильно в голову дало, давно не пил, наверное. — Джавид потер глаза.

— Там наверху есть две спальни гостевые можете располагаться, постельное белье чистое. Отдыхайте. Пойдемте провожу. — Сказала Агния и поднялась из-за стола.

— Может вам помочь убрать? — Джавид неуклюже встал со стула, держась за спинку.

— Не беспокойся, тут посудомоечная машина. Лучше отоспитесь хорошо. — Агния миролюбиво положило руку на плечо и улыбнулась. Джавид в ответ тоже улыбнулся и сделал два неуверенных шага к своим вещам.

Марк встал и подхватил товарища под локоть, забрав свои пожитки, пошел по лестнице следом за Агнией. Их разместили в соседних спальнях на втором этаже. Почти всю комнату занимала кровать, комод и небольшой стол со стулом. Марк уложил друга на кровать, оставил вещи рядом с изголовьем и пошел в свою комнату. Прохладно, под потолком шумит кондиционер. От небольшой вазочки на столе пахнет приятным ароматизатором. Разделся до трусов, аккуратно сложил вещи на комод, рюкзак убрал под стул и сел на край кровати. Матрас мягко спружинил, плед приятно холодил кожу.

«Может они действительно нормальные и это всего лишь паранойя?» — Подумал про себя и откинулся на кровать. Думал, что еще долго не уснет, но Морфей почти моментально сковал глаза и он провалился в пучину сна.

3 июля

2.17 по московскому времени.

Проснулся от странной возни в соседней комнате. Звук такой, словно кто-то мычит. Сначала показалось что это сон, но звук отчётливый и довольно громкий. Поднялся с постели. Сонные глаза никак не хотели фокусировать изображение. Натянув штаны, направился к выходу. В коридоре никого, и звук из соседней спальни прекратился.

— Джавид? — В полголоса спросил Марк, подойдя к двери.

Вход в спальню открылся, увидел Тафара, стоящего прямо перед ним.

— Что тут происходит? — Ошарашенно спросил Марк.

— Все нормально, мы просто разговаривали.

Марк постарался заглянуть через плечо и лишь мельком увидел Джавида, который лежащего на кровати, со связанными руками и ногами, судя по неподвижной позе, без сознания. Гнев вломился в голову сокрушающей волной. Сжав зубы, кинулся на Тафара но не успел сделать шаг, в глазах потемнело и он рухнул под ноги хозяину дома, потеряв сознание. Мужчина улыбнулся Агнии, которая появилась из-за спины бессознательного Сахарова и сжимала в руках резиновую полицейскую дубинку, которую только что пустила в ход.

3 июля

08. 42 по московскому времени.

Марк, Марк? — Услышал голос Джавида и проснулся, или пришел в себя.

Голова раскалывалась, словно кто-то забил в затылок гвоздь и вырвал его гвоздодером. Одну руку не чувствовал и не мог понять почему. Открыв глаза, увидел, что лежит на матрасе, прикованный наручниками к петле, вбитой в стену. Рядом в такой же позе сидит Джавид. Вид у него подавленный и разбитый.

— Живой, слава богам. Ты как? — Спросил друг.

— Башка болит, что вчера вообще было? — Сощурившись от яркого света из окон, ответил Сахаров.

— Хрен его знает, проснулся, когда этот ублюдок зашел. Сначала не понял, что он хочет, он мне на ноги набросил стяжку, а потом душить начал. Сонный был, не успел среагировать. Думал, прикончить хочет, а он только усыпил.

— Я слышал, от этого и проснулся. Вышел в коридор, и в дверях твоей комнаты с ним столкнулся, а потом мне походу по голове дали, просто раз, и темнота.

— Это вам еще очень сильно повезло. — Послышался голос с сильным акцентом. — Все еще впереди.

Говорил парень, лежащий на матрасе следом за Джавидом. Вид у него, словно вылез из дробилки: весь торс покрто мелкими порезами и царапинами, соски покраснели, набухли и кровоточат, на шее видны следы от укусов.

— Эти двое — конченные психи, маньяки и отморозки. Они всех, — парень обвел головой подвал и только тут Марк увидел, что в подвале еще пять человек, включая говорящего парня. — Я сюда попал два дня назад, они мне помощь на дороге предложили, колеса проколол.

— Блядь, надо было тебя послушать. — Обратился к Марку Джавид и повернувшись к парню продолжил. — У нас почти такая же история: тоже колеса, только они сказали, что тут банда орудует и предложили укрытие. Это твой Хайлюкс там на дороге?

— Да мой.

— А нам сказали, что спасли тебя и ты уже уехал.

— Твари конченные. Они каждый вечер наркотой и возбудителями накачивают. Потом оргию устраивают, обдолбавшись сами до невменяемости. Тафар вчера под кайфом девочку задушил, насмерть, руками. Её сюда стащили, весь день тут лежала. Был еще один парнишка, у него от вида трупа крышу снесло, орал и пытался наручники снять. Кожу до костей на руках содрал. Его это мразь куда-то увела. Больше его не видели. Одна девочка до этого умерла, передозировка, но я не видел, это до меня было.

— Охренеть, просто охренеть. Вы пытались сбежать? — Спросил Джавид, осмотрев всех прикованных.

— Без вариантов, вечером ты под наркотой. У них еще белобрысый есть — мальчик на побегушках. Все вооружены, постоянно бьют, да так, что кишки в легкие улетают, ни о каком побеге и не подумаешь. — Сказала еще одна девушка, с длинными светлыми волосами и пухлой фигурой.

— Надо что-то придумать. Как-то выбраться, я не хочу, чтобы меня затрахали до смерти. — Джавид несколько раз дернул наручники, но тут же прекратил — браслеты больно впивались в кожу.

— А чем они вечером накачивают? — Спросил Марк.

— Не знаю, наркота какая-то, от нее дурной становишься, телом почти не управляешь, все как в тумане, а что? — Ответил парень с акцентом.

— Ничего, просто мысли в голове.

В подвале повисла тягучая тишина. Начали просыпаться девушки, но разговаривать не спешили. Вид у всех подавленный и униженный. Бедра с внутренней стороны у одной из девушек покрыты запекшейся кровью. У всех на телах видны следы побоев. Познакомились с парнем, который заговорил с ними первый. Встретить американца в подвале парочки маньяков где-то под Ростовом-на-Дону, в разгар эпидемии — сродни динозавру, гуляющему зимой в Норильске. На удивление Стив вел себя активнее и агрессивнее всех, старался освободиться и подначивал не сидеть просто так. Джавид поддерживал его, но воля остальных уже была сломлена. Когда каждый раз получаешь под ребра, желание сопротивляться резко улетучивается.

Покормили спустя час. В подвал спустился Стас, тощий блондин. Ни с кем не разговаривал, лишь раздал пластиковые тарелки с какой-то крупой и бутылки воды. Кто-то не ел, кто-то наоборот накинулся на сухую кашу, как оголодавшая собака. Спустя час, белобрысый притащил стопку железных медицинских уток и расставил возле каждого. Джавид, никогда не видевший этого приспособления, сначала не понял, что с ним нужно делать. Марк, повернувшись боком, справил нужду. Девушки, отвернувшись лицом к стене, и прикрываясь всем, чем только можно было, тоже освободили мочевые пузыри.

— Мрази, конченные твари! Я что вам собака! Сидеть на привязи и ссать под себя! Да пошли вы на хер! Слышите! — Не выдержал Джавид и пнул утку.

На шум спустился Стас, подошел ближе к Джавиду, и несколько раз включил электрошокер. Голубе молнии метнулись между контактами, оглашая весь подвал треском. Буян сразу осел и успокоился. Блондин собрал утки, вылил содержимое в черный мусорный пакет, и утащил наверх.

— Скоро покормят еще раз, а потом поведут мыться, по очереди, под стволом, в душе приковывают к трубе и моют. — Обреченно сказал Стив.

— А дальше что? — Поинтересовался Марк.

— Потом, когда стемнеет, будут поднимать наверх, наркоту дадут или наверху, или здесь внизу, зависит от их настроения. — Сказал второй из пленников. — Ну как дают, в рот запихивают силком, если не откроешь, то получишь под дых, и точно откроешь.

— Ясно. — Марк отвернулся к стене.

— А тебя это зачем? — Вступил в разговор Джавид.

— Так, просто интересуюсь.

3 июля

23.17 по московскому времени.

Как и говорил Стив, за ними пришли уже затемно. Джавид вообще потух после того, как их вымыли. Марку такая помывка была привычна, ни раз купали в больнице, когда был под препаратами и не мог сделать это самостоятельно. Он просто угрюмо молчал, осматриваясь по сторонам. Поднимали наверх по одному. Первыми увели четверых: парня, имя которого еще не узнал, двух девушек и Стива. Оставшаяся девушка сказала, что вряд ли еще придут, обычно максимум четверых забирали, но вскоре наверх повели Джавида, который, увидев в руках Тафара дробовик Бинелли м4, опустил голову и не сопротивлялся. Последним забрали Марка, который вел себя отстраненно и вяло, еле переставляя ноги.

На третьем этаже, в комнате заставленной мягкой мебелью, орала музыка, именно орала, оглушая настолько, что не слышно собственных мыслей. Девушки, Стив и еще один парень привязаны по диванам и кроватям в разных позах, полностью обнаженные. Джавида усадили на кресло, притянув руки и ноги стяжками. Он опустил голову и выглядел, как сильно пьяный. Агния, в одном нижнем белье, крутилась между мебелью с бутылкой Маккалан в руках, пританцовывая неуклюжими движениями. Тафар положил Марка на тахту, поднял руки наверх, и закрепил стяжкой.

— Агния, этот вообще никакой. Смотри с ним осторожнее, а то отправишь его к праотцам. — Сказал он с улыбкой на лице, в ответ женщина залилась нездоровым смехом.

Парочка поцеловалась, и Агния вложила в рот Тафара розовую таблетку, залив её виски. Затем, раскачивая бедрами, она подошла к Марку и, взяв с соседнего столика три таблетки, засыпала ему в рот. Первая успела проскользнуть в горло, остальные задержал языком и прижал к нёбу, там, где они не будут растворяться. Этому трюку научился в лечебнице и не думал, что когда-то еще придётся им пользоваться. Тафар приблизился к одной из девушек, привязанной к стулу, поднял её голову за волосы, провел ногтями по губам, и ввел большой палец в рот. Девушка не сопротивлялась, её мозг был слишком затуманен наркотиками.

— Не кусаешься, умница, завтра будешь отдыхать. — Погладив по волосам, он влепил звонкую пощечину и притянул ее голову к своему паху.

Агния продолжала кружиться межу диванами, взяв в руки короткий пастуший хлыст. Не тот, что продается в сексшопах и не причиняет боли, а настоящий, из дубленной кожи. Она проходила мимо распластанных парней и, рассекая со свистом воздух, опускала хлыст на их тела. Комнату наполнили крики боли и мат, что вызывало блаженную улыбку на ее мужеподобном лице. Когда ей наскучило, она оседлала Стива и вцепившись зубами ему в ключицу, начал скакать. Марк смотрел на все происходящее с показным безразличием, но внутри все клокотало. Уже сутки не принимал таблетки, и пес ненависти рвался, оглашая всю округу лаем, разбрызгивая пену из оскаленной пасти. С каждым рывком, звенья цепи, что его сдерживали, разгибались все сильнее. Через полчаса, когда Стив уже был измучен до потери сознания, а Тафар переключился на другую девушку, Агния подошла к Марку.

Ты что такой… вялый… слышишь… нука проснись, давай… — Она дышала прямо в лицо жуткой смесью запаха перегара и крови. Ее рот перемазан багровым, так, что не видно где заканчиваться губы. Глаза абсолютно безумны и холодны, и больше походили на глаза рыбы, чем на глаза человека.

Марк, слегка, что бы не заметили, дёрнул стяжку. Не туго, как и надеялся, трюк с напускной вялостью сработал. Когда Агния нагнулась еще ниже и взяла за промежность рукой, со всей силы влепил головой ей в нос. Женщина вскрикнула и упала навзничь, схватившись руками за лицо. Сахаров, что было сил, дёрнул руки и услышал, как затрещал пластик. Кисти обожгло, будто сунул их в печь, но он оказался свободен. Осмотрелся. Агния лежит на полу, тихо воя и держась за сломанный нос, крови стало намного больше и теперь она заливала всю шею и подбородок женщины. Тафар ничего не услышал, из-за грохочущей музыки и увлеченностью процессом. Марк на секунду замешкался, опомнившись, со всего размаха ноги ударил Агнию пяткой в лоб, сверху вниз, вкладывая в удар весь вес тела. Ее голова отскочила с глухим стуком и ударилась об пол, тело обмякло. Пригнулся и осторожным, но быстрым шагом направился к двери, выплюнув по пути таблетки. Первая не подействовала никак, на что и рассчитывал — прожить четыре года на препаратах и принимая сильнейший медикаменты, вряд ли возьмет какой-то психотроп. Пес сорвался, он требует крови и жертв, он готов рвать плоть на куски и крушить зубами кости. Марк не сдерживал его, наоборот, сейчас у него есть цель — два маньяка и их сподручный. Маньяки, которые насилуют людей и убивают, так же как те, кто лишили его Миры. Такие люди не то, что недостойны жить, они должны умирать в адских муках. Один раз он это уже сделал, и ничего не остановит сделать еще раз.

Вышел в коридор, повернул направо, на лестницу, и начал спускаться на второй этаж, когда из-за поворота лестницы показалась белобрысая голова.

— Что? — Только и успел сказать Стас, округлив глаза.

Марк выпрыгнул вперед. Он был на несколько ступенек выше, поэтому обе ноги угодили прямо в лицо блондину. Стас отлетел к стене и кубарем покатился вниз. Сахаров чувствительно приземлился спиной на ступеньки, на секунду сбило дыхание, но ту же поднялся и начал спускаться за блондином. В ноге закололо, поднял стопу и увидел осколок зуба. Выкувырнув его ногтем, побежал вниз и настиг блондина, пытающегося встать внизу лестницы. Рот белобрысого превратился в кашу из разорванных губ и осколков зубов, правая скула прямо на глаза надувалась, закрывая собой почти всю глазницу. Марк молча схватил его за волосы и потащил обратно к лестнице. Стас визжал и пытался вырваться, но не мог поймать опору и лишь барахтался на полу, как ребенок в воде. Одной рукой прижал голову блондина к ребру ступеньки ртом, придавил ногой, что бы тот не смог подняться, и, подпрыгнув, со всех сил ударил ногами вниз. Хруст разнесся на все три этажа. Голову блондина неестественно вывернуло, челюсть от удара повисла где-то сбоку. Стас несколько раз конвульсивно дернулся и застыл. Пес ликовал, он получил кровь, он получил возмездие.

Вторая дверь — спальня Джавида. Здесь уже некого опасаться, поэтому с рывка, на распашку. Вот он, стоит у изголовья кровати, не убрали. Схватив самурайский меч, выдернул его из ножен с характерным звуком. Лезвие блеснуло в свете ламп из коридора. Острое, не муляж. Обратно наверх. Перешагнул через тело блондина. Кровь уже пропитала ковровую дорожку, не заметив, наступил в нее босыми ногами. За ним потянулась цепочка кровавых следов по ступеням.

Третий этаж. Дверь в комнату отдыха, слегка приоткрыта, совсем чуть-чуть, настолько, что даже не видно происходящее внутри, только глухие звуки басов. Глубоко вдохнул и ударом ноги распахнул дверь. Тафар согнулся в распахнутом халате над Агнией, пытается привести в чувство. Дробовик лежит рядом с ним. Все остальные в комнате смотрят на вошедшего, замерев. Время застыло. Интервал между ударами баса в музыке растянулся, казалось, на десять секунд. Тафар медленно поднимет голову, и они встречаются взглядами. Насильник в халате со зрачками на всю радужку и обнаженный Марк с катаной. Маньяк начинает подниматься и тянется за дробовиком. Сахаров бросается вперед, вложив в бросок все свои возможности, настолько, что все связки в теле зазвенели, как тетива лука. Тафар уже полностью выпрямился и начинает поднимать Бенелли перед собой, чтобы взять его второй рукой и выстрелить. Марк на ходу опускает меч вниз, и, наискосок, снизу-вверх, бьет, рассекая воздух до свиста.

Тафар оступился и завалился вперед, сев на колени. Послышался мокрый шлепок — из разваленного живота и грудной клетки вывали на пол внутренности, распространяя вокруг смрадную вонь. Маньяк попытался вдохнуть, мышцы в разрубленной груди сжали и разжали ребра. С открытыми глазами, насильник упал лицом в пол и застыл.

Марк дышал, будто пробежал несколько километров со скоростью спринтера. Пульс в висках перекрывал даже музыку. Адреналин и ярость заволокли глаза алой пеленой, он с диким взглядом осматривался по сторонам, вдыхая и выдыхая как скаковая лошадь. Встретился взглядом с Джавидом, в глазах друга читалось облегчение от спасения и страх. Поднял дробовик, передернул цевье, выкинув патрон из патронника. Подошел к пытавшейся подняться с пола голой Агнии, приставил стол к затылку и нажал на спусковой крючок.

4 июля

7.14 по московскому времени.

Бывшие пленники сидели за столом: Стив, Джавид, Марк, парень без имени и еще две девушки. Тело третьей, которую Тафар успел задушить прошлой ночью, положили в гостиной на диван. Сидели молча, кто-то курил, кто-то пил неразбавленный виски.

— Спасибо тебе. — Прошептала одна из девушек. — Я уже простилась с жизнью.

Марк посмотрел на нее и молча кивнул. Принял лекарство, но говорить не решался, пес еще бродил по двору, обнюхивая все в поисках повода сорваться с цепи. Джавид молчал и курил третью сигарету подряд, хотя раньше за ним этой привычки не замечалось.

— Вы куда теперь все? — Спросил он хриплым голосом.

— Не знаю, подальше отсюда точно. — Ответила полненькая.

— С нами на юг не хотите?

— Нет. — Девушка подняла голову и посмотрела на сидящих. — Поймите меня правильно, хочу просто забыть весь этот ад, а с вами не смогу это сделать. Мне стыдно на вас даже смотреть. Я… Я… — девушка всхлипнула и сорвалась в плач.

— Я тоже на юг поеду, но отдельно, по той же причине. — Вторая девушка кивнула на плачущую. — По радио слышала, там община выживших есть, к ним примкну, одной тяжко сейчас.

— Ребят, я тоже на юг еду, до Новороссийска, вместе ехать легче, и безопаснее. — Подключился к разговору Стив. — Не против если я с вами?

— Конечно не против. Вытащим твой Хайлюкс, нам вместе в СТО надо. — Ответил Джавид.

— А вы куда конкретно едете, пацаны? — Спросил парень без имени.

— На юг, как можно дальше. В Турцию или еще куда, лишь бы потеплее и море.

— Удачи вам. Если еще будете в Ростове, то всегда буду рад. Я на Горького тридцать два живу. Вы ведь жизнь мне спасли.

— Да, это не мы, это он. — Джавид указал в сторону Марка. — Его благодарите.

Часть 4

Пролог

1 сентября

12.42 по московскому времени.

Краснодар.

Он остановил мотоцикл прямо по средине Театральной площади, напротив здания с часами. Поющий фонтан, в котором обычно плескалась детвора, не работал. Вода, скопившаяся в чаше, зацвела и воняет болотом. Дует приятный прохладный ветер, катая по небу вату легких кучевых облаков. Стянул с головы шлем, выставил подножку и вдохнул полной грудью.

Он любил Краснодар, по его мнению — один из лучших городов в России, и если бы стоял выбор, где купить себе жилье и осесть в России, то выбрал бы или Питер, или Краснодар. Город, который до две тысячи седьмого больше походил на станицу переростка — грязный, пыльный, с узкими улочками и обветшалым жилым фондом, быстро расцвел, всего за несколько лет превратившись в столицу Юга, украв этот титул у Ростова-на-Дону. И оказавшись в центре города в выходные можно было понять почему. Он вспомнил как прогуливался по Красной в субботу днем, пешком или на велосипеде. Улицу перекрывали для автомобилей, и она превращалась в центральное место для отдыха. Толпы местных жителей, кто с детьми, кто просто с друзьями или по одному. Уличные музыканты и художники, танцоры, расстелившие фанеру и танцующие акробатический брейк-данс, продавец сладкой ваты, собирающий толпы своим выступлением в стиле Майкла Джексона. С каждым днем после эпидемии, с каждым местом, пробуждающим воспоминания, скучал все сильнее и сильнее по прошлому. Одиночество брало свое. Хотелось поговорить с кем-нибудь, просто поболтать ни о чем. Сесть, расслабиться, открыть бутылку пива или чего-нибудь покрепче и завести старый добрый разговор. Что бы кто-то просто отвечал, хоть невпопад. Но прошлую жизнь уже не вернуть. Даже если человечество сумеет выкарабкаться за счет тех крупиц, что от него осталось, уже ничего не будет как прежде. Люди будут бояться. Любая простуда будет вызывать панический страх. Будут стараться держаться друг от друга подальше, контактируя только по острой необходимости. Цивилизация отскочит на несколько сотен лет назад по уровню социализации.

Достал из внутреннего кармана куртки затертый кожаный бумажник и открыл. Паспорт, права, медицинский полис. Потёртые страницы документа с заломом на ламинировании. Давно хотел его поменять, но никак не доходили руки. Фотография, на которой совсем молодой, с огнем в глазах.

«Роман Сталюков, тысяча девятьсот восемьдесят шестого года рождения».

Права. Фотография уже более свежая, вид более уставший, глаза потухшие. Засунул права в паспорт и поджег уголок зажигалкой. Дал разгореться посильнее и бросил на землю. Посмотрел, как догорают остатки прошлой жизни, завел мотоцикл и поехал по Красной на Юг.

Витрины магазинов, кафе, отделений банков — везде пустота, ни одного человека. Тротуары заметены мусором и листьями. Товары в витринах покрылись пылью, вещи на манекенах выгорели под солнцем. Любое место, покинутое людьми, очень быстро приходит в упадок, разрушается, зарастает травой, будто человек создает вокруг себя ауру, сдерживающую природу, не пуская её в свои владения, но как только исчезает, то она сразу показывает, кто хозяин на земле. Вот и сейчас тротуары уже начали зарастать травой, пробивающейся через стыки плитки и трещины в асфальте. Пауки сплели паутины в окнах зданий. Пыль и солнце потушили тона красок фасадов. Город очень быстро превратился в призрак.

Роман увидел фигуру человека, бредущую на встречу. Первый выживший, которого он встретил за последние полтора месяца. Прибавил газу и остановился прямо напротив идущего. Грязные засаленные волосы, взлохмаченная борода, вещи цвет которых невозможно было различить от слоя грязи и бурых разводов, кожа непонятного цвета, покрытая струпьями. Возраст угадать невозможно из-за ужасного вида. В руках бродяга нес икону, затертую, выгоревшую, с масляными пятнами прямо на изображении Божьей Матери.

— Покайтесь люди, ибо Се грядет с облаками, и узрит Его всякое око и те, кто пронзили его! И возрыдают пред Ним все племена земные! Ей, Аминь! — Хриплым голосом прокричал незнакомец, подняв над головой икону и потрясая ей.

— Мужик, тебе помощь нужна? Вода, еда? Голоден? — Спросил Рома.

— Не падемся, но подутся все живущие на земли. Воскреснут мертвые, и восстанут иже во гробах, и возрадуются иже на земле: роса бо, яже от Тебе, исцеление им есть, нечестивые же падут! — Продолжал кричать незнакомец, озираясь по сторонам безумным взглядом.

Роман опустил визор, и поехал дальше, стараясь не думать о фанатике. Многие в начале эпидемии искали спасения у церкви и гласили о каре небесной, постигшей увязших во грехе людей. Но попская братия одними из первых озаботились о своем спасении и покинул свою паству, оставив их в момент апокалипсиса с не отмоленными грехами. Люди штурмовали церкви, сами устраивали службы, некоторые от злости сжигали. Но обещанного спасения никто не получил.

Доехал до Екатерининского парка и опять остановился. Прямо напротив собора стоит большой деревянный щит, на котором белой краской размашистыми и неровными буквами написано: «Ищущий спасения да найдет его в лоне церкви!» Некоторые буквы в надписи простреляны автоматной очередью.

Глава 1 Тимур

Геленджик

28 июня.

14.42 по московскому времени.

Ух ты! — Сказала Вера, удивленно рассматривая дом. — У бабушки в деревне намного меньше, и не такой красивый.

Лариса с Лерой стояли чуть позади девочки и так же рассматривая дом Тимура. Он догнал их через пару минут — опускал упор на цистерне бензовоза и на всякий случай поставил противооткаты под колеса.

— Пойдемте, внутри все расскажу. — Юлаев подхватил сумки из рук спутниц и пошел вперед.

В доме прохладно, хотя кондиционер с утра выключил. Толстые стены из газоблоков не давали быстро нагреваться летом, а зимой наоборот долго хранили тепло. Тимур зашел в прихожую, опустил ношу на пол и застыл. Он не знал, как встречать неожиданных гостей, что нужно говорить, что делать, как проявлять гостеприимство. Раньше этим всегда занималась мама, и он даже не задумывался о таких мелочах, как полотенца, пастельное белье, и накрытый стол. Теперь же на него обрушились трое человек, Лариса еще ладно, взрослая, самостоятельная, но девушка и ребенок выбивали из колеи. Понимал, что надо проявить гостеприимство, предоставить по возможности все удобства, но мысли путались, не выстраиваясь в четкий порядок действий. Лариса внимательно посмотрела и сама начала разговор.

— Тимур, если что, мы можем втроем в одной спальне поселиться. — Сказала она, помогая определиться с распределением.

— Там, на втором этаже, три спальни, одна моя, в двух других может разместиться.

— Хорошо, тогда в одной мы с Верочкой, а другую отдадим Лере. — Женщина на секунду задумалась и посмотрела прямо в глаза. — Подожди, одна из них — спальня родителей? Ты уверен, можно там разместиться? Нам и в зале нормально будет.

— Нет, нет. Все нормально. Мама была бы не против, для нее удобство гостей многое значило. Я просто сначала заберу некоторые их вещи.

— Хорошо. А Лерина спальня?

— Это гостевая, там всегда готово, можно располагаться.

Все четверо поднялись на второй этаж. Сумки пока сложили в гостевой. Лариса помогла уложить вещи родителей в коробки и перенести в спальню Тимура. Он складывал все, пытаясь бороться с тянущей болью в груди, с каждым предметом, который убирал в коробку, все больше и больше принимал то, что родителей больше нет, что они мертвы. Вера щебетала о чем то, помогая разложить вещи. С размещением закончили минут через тридцать и спустились вниз в гостиную.

— А что у тебя по продуктам? Мы тут в городе нашли один супермаркет, там даже свет еще был, и ничего не пропало. — Включила хозяйку Лариса, в желании хоть чем-то быть полезной.

— Ну там запасы были у родителей, но я по большей части готовое ел. В стряпне не силён. — Пожал плечами Тимур и проводил всех на кухню.

— Можно я возьму на себя эту обязанность? — Спросила женщина, заранее зная ответ, и лишь улыбнувшись на утвердительный кивок Тимура. — Отлично, не покажешь, где у вас что хранятся?

Проводил ее сначала к холодильнику и полкам с крупами, затем в небольшую кладовку с родительскими запасами. Лариса с одобрением осмотрела количество и ассортимент запасов, что-то отметила в принесенном блокноте, вернулась к холодильнику, еще раз пересчитала и ушла, делать заметки. На втором этаже слышался разговор девчонок, женщина занималась провиантом на кухне, а Тимур вышел в гостиную и осмотрелся в комнате и замер. Чувствовал себя неуютно и неуместно. Будто гостем в доме был он, а не женщина с двумя девочками. Еще с утра был четкий план действий, но произошедшее событие совершенно нарушило инерцию, окунув в реальность. Хотелось предложить помощь Ларисе, но он почти ничего не понимал в приготовлении еды и учете запасов. Подняться на второй этаж мешала природная стеснительность. Всегда пасовал в присутствии девушек, а если она еще симпатичная, и, что хуже всего, вызывала хоть малейшую симпатию, то сразу терял дар речи и начинал вести себя, как мальчишка в пять лет, впервые оказавшийся у врача. Банально не мог найти тему для диалога. Про армию? Да нафиг ей вообще нужно слушать про офицеров, сержантов, казармы и форму. Про эпидемию? Тут каждое слово будет, как шаг по минному полю, способный взорвать барьер подавленных эмоций. И сейчас он застыл в гостиной и ждал, пока кто-то из гостей сам обратиться.

— Тимур? — Спасла Лариса.

— Да?

— Мама у тебя была очень хозяйственная, запасов минимум на месяц хватит. — Сказала она, пробежав по списку в блокноте глазами. — Но я бы все равно съездила в гипермаркет. Надо набрать больше мяса, пока еще не пропало. Наморозить овощей. Если получиться — привезти сюда пару морозильников. Не помешало бы еще круп и макарон, ну и консервов.

— Я не очень люблю рыбу консервированную. — Единственное что придумал ответить Тимур.

— У тебя узкое понятие о консервах. Сейчас что только в банки не закатывают, и тушенка, и ветчина, и сосиски, кукуруза, оливки, помидоры, каши разные, фрукты. Можно полный рацион составить на год. В хороших условиях хранятся они несколько лет, хоть срок годности ставят — два года, перестраховываются.

— Хорошо, съездим без вопросов. Там во дворе отцовская машина, — Лариса согласно кивнула — видела джип, когда только приехали. — Довольно вместительная, только с морозильником будет сложнее.

— А рядом с домом магазинчиков никаких нет? Ну мороженное где продают.

— Есть, буквально на квартал ниже видел.

— Замечательно, оттуда и прикатим. — Улыбнулась Лариса.

— Когда хотите поехать?

— Давай завтра, пусть девочки отдохнут. Я такая, что и сегодня бы поехала, но они вымотались, постоянно в ожидании сидели, пусть поспят нормально. Тем более теперь рядом мужчина есть, так спокойнее.

От последних слов стало не по себе. Отныне безопасность этих людей лежит на его плечах. Он мужчина, защитник, и в любой ситуации несет за них ответственность. Чувствовал себя кем угодно: не успевшем повзрослеть ребенком, неудачным солдатом, хреновым сыном, который не уберег родителей, но никак не защитником.

— Хорошо, завтра так завтра.

— Иди, отдохни, я тут пока немного похозяйничаю, ужин приготовлю, ты не против?

Тимур лишь облегченно выдохнул, кивнул и неспешно потопал по лестнице наверх. На секунду замер возле приоткрытой двери в комнату Леры. Девушка сидела возле разложенного чемодана в нижнем белье, держа в руках лифчик, Вера сидела рядом и что-то ей рассказывала. Юлаев посмотрел на девушку. Увидев, почти обнаженное тело, только собрался отвести взгляд, как Лера подняла голову и встретилась с ним взглядом. Вместо негодования или злости, улыбнулась. Слегка, уголками губ. Тимур лишь ретировался в свою комнату и зажмурившись, мысленно обматерил себя.

После душа лег на кровать. Выходить из комнаты не хотелось, просто лежал, таращился в потолок, пытаясь собрать целостную картину дальнейших действий.

«Топливом обзавелся, вопрос электричества решен. С водой тоже проблем не должно быть, есть электричество — работает насос — есть вода. Тепло в доме тоже зависит от топлива, а как его добыть — уже знаю, так что и тут проблем быть не должно. С запасами еды внезапно возникла помощь. Судя по тому, как Лариса мастерски сделала перепись имеющегося провианта и список необходимого, можно положиться на нее в этом плане. Так что ближайшая задача — пополнить провиант, а дальше уже буду решать по ходу действий».

Не заметил, как уснул. Просто мысли шли ровным строем одна за другой, затем плавно сменили направление и унесли куда-то в воспоминания, плавно ставшие сновидением. Проснулся от стука в дверь.

— Тимур? — Мягкий и вкрадчивый голос Леры.

— Да, да. — Юлаев поднялся и сильно зажмурился, стараясь сфокусировать зрение.

— Там Лариса ужин приготовила, кушать пойдешь? — Девушка зашла в комнату и подошла к кровати.

— Да, сейчас только проснусь до конца.

— Хорошо. — Улыбнулась Лера и, развернувшись, вышла. Засмотрелся на её ягодицы, покачивающиеся в обтягивающих шортах. Потряс головой, стало одновременно стыдно и неловко за свои мысли. Родители умерли, человечество доживает последние дни, а он пялиться на прелести девушки.

Спустившись вниз, увидел всех троих за столом. Картина походила на обычный семейный ужин. Мама — Лариса, дочки — Лера и Вера, стол заставленный домашней стряпней, на улице темно, обычные разговоры за ужином. Застыл на секунду в дверях, засмотревшись. Очень уютно и по-домашнему. Обстановка расслабляла и позволяла ненадолго забыть об эпидемии, смертях и потерях.

— О, Тимурка, заходи, садись. Я пюрешку сделала и котлет нажарила. Ты как, сильно голоден? — Лариса расплылась в улыбке, еще сильнее соответствуя образу.

— Уху.

Женщина протянула тарелку с картофельным пюре и тремя котлетами. Пахло вкусно, настолько, что живот моментально заурчал. Ели без разговоров, соскучившись по нормальной домашней еде. После ужина Вера побежала в зал, втроем остались убирать со стола.

— Так что, завтра во сколько поедем? — Спросила Лариса, собирая посуду со стола.

— Куда поедем? — Лера выглянула из-за двери холодильника, в который убирала остатки еды.

— Запасы пополнить. В магазинах пока еще свет есть, морозильники работают. А как выключат, то все пропадет. Надо запасаться. — Пояснила Лариса.

— Я думаю, лучше сразу с утра, как проснемся. Еще не так жарко, и если в первом магазине не найдем нужного, то в другой успеем съездить. — Ответил Тимур.

— Прикольно. Все вместе поедем? — Спросила Лера.

— Думаю да. Так проще будет. Сразу распределимся и наберем по списку. — Тимур подошел к раковине и собрался мыть посуду, но его тут же отстранила Лариса с суровым взглядом.

— Не мужское это дело посуду мыть.

— У нас дома всегда или папа, или я посуду мыли. Мама готовила. — Попытался воспротивиться Тимур.

— Это у вас такие порядки были, а у меня свои. Тем более сейчас. Мужчина добытчик и защитник. А женщина должна ему уют обеспечить, что бы у него голова ни о чем не болела. Я же говорила, что кухню возьму на себя, и посуда туда-же входит. Не переживай, теперь есть кому мыть. — Лариса улыбнулась, тепло, по-матерински, склонив голову чуть на бок.

— Хорошо. Не буду больше спорить. — Сдался под напором Тимур. — Кстати у меня есть предложение: давайте в Новороссийск съездим. Там большой гипермаркет есть, в Геленджике таких нет. Там скорее всего можно будет сразу все и в одном месте набрать.

— Хорошая идея. Надо только заранее решить вопрос с холодильниками, а то привезем и всё разморозиться пока таскать будем. — Напомнила Лариса.

— Блин, я совсем забыл про них. Уснул и вообще из головы вылетело. Можно было сходить днем, хотя могу и сейчас.

— Успокойся. Завтра сначала морозильники притащим, потом поедем, спешить некуда. Придумал тоже, по темноте лазить. Лучше отдохни, наберись сил, а завтра вместе сделаем. Ты же один не потащишь.

— Ну да. Ладно, тогда завтра. Спать пойду. У вас там все есть? — Тимур зевнул. Организм еще не успел до конца прийти в себя после сумасшедшей недели и требовал отдыха.

— Да, не переживай. Уже разобрались и постелили. — Ответила Лера.

— Хорошо, тогда всем спокойной ночи. — Юлаев махнул рукой и пошел к в спальню.

Спал беспокойно, даже не спал, а находился на грани между сном и реальностью. Когда вроде и спишь, но слышишь каждый скрип и шорох. Чувствуешь, как затекают руки от неудобной позы и постоянно ворочаешься. Далеко за полночь уже не смог справляться с позывами мочевого пузыря и пошел в туалет. Над унитазом стоял минут пять, успев устать от процесса. Глаза резало, будто в них насыпали песка. Силился вспомнить, что снилось: что-то тревожное и непонятное, но так и не смог. Вымыл руки, посмотрел в зеркало на покрасневшие глаза и пошел обратно.

Возле спальни Леры на секунду застыл. Из-за двери слышались всхлипы. Прислушался. Точно, девушка плакала. Очень тихо, как плачут по-настоящему, а не на публику. Дверь приоткрыта, подошел ближе, заглянуть все ли в порядке. В комнате сумрачно, из окна падает ровный квадрат холодного света уличного фонаря, придавая интерьеру призрачный вид. Лера сидит на кровати, подобрав ноги под себя и прижав подушку прямо в этом прямоугольнике света. Волосы рассыпались по обнаженной спине, вздрагивающей с каждым всхлипом. Под ногой предательски скрипнул ламинат. Тимур выругался про себя, но было поздно — Лера повернулась и увидела его в дверном проеме.

— С тобой все хорошо? — Неловко проговорил Юлаев.

Девушка отрицательно мотнула головой. Глаза покраснели, веки опухли, щеки мокрые от слез.

— Чем-то могу помочь? — Понимал, что не может, но все же спросил. Сейчас у каждого выжившего вместо души — сплошная кровоточащая рана. Каждый потерял всех, кого знал и любил, потерял свою жизнь и вынужден искать новый смысл существования. Хотелось как-то помочь девушке, забрать немного боли, что бы не перехлестнула через край.

Лера похлопала по кровати рядом с собой ладонью. Понял ее жест, но все равно неуверенно мялся в дверях.

— Зайди, пожалуйста. — Сквозь слезы сказала девушка.

Подошел и опустился рядом с ней. Скрипнуло основание под матрасом. Почувствовал тепло ее тела и запах волос. Слышал, как она дышит, сдавленно и тяжело.

— Ты не заболела? Чувствуешь себя хорошо?

Лера ничего не ответила, только отбросила подушку в сторону и прижалась к нему всем телом, и, уже не сдерживаясь, заревела во все горло. Тимур аккуратно обнял ее за плечи и прижал. Она вся дрожала. Ее обнаженная грудь прикоснулась к нему, но даже не обратил внимания. Боль девушки словно передалась ему, стянув солнечное сплетение в тугой узел боли. Крепче сжал объятия. Если бы только мог забрать все, что ее мучает, не раздумывая сделал бы это. Капли слез сбежали по нему, от ключицы до живота. Минут через пять Лера чуть притихла и лишь немного всхлипывала, но не отпускала Тимура. У него затекли руки, но позу не менял, чтобы не побеспокоить девушку. Вскоре она совсем стихла. Прислушался к её дыханию: тихое и долгое. Скорее всего уснула. Начал медленно опускаться на кровать, заваливаясь набок и опуская плавно Леру на постель. Осторожно выбрался из объятий, встал, стараясь не смотреть на обнаженную, подложил ей под руки подушку, укрыл и тихо, на цыпочках, пошел к себе.

Уснуть удалось лишь под утро.

29 июня 5.48 по московскому времени

Он кого-то спасал во сне, но ничего не получалось. Бежал, но стоял на месте. Бил, но удары как в вату. Беспомощный, как подвешенная на нитках кукла. Против него — существо с бесчисленными человеческими головами, руками и ногами, словно кто-то взял тысячу пластилиновых человечков и слепил их в одну кучу. Оно злобно скалилось сотнями ртов, и пожирало людей, в панике бегающих вокруг, до кого могло дотянуться руками. Тимур бегал вокруг, пытался оттащить потерявших разум от ужаса, вырвать из цепких лап, но, когда почти добегал до человека, скорость замедлялась, и он начинал бежать на месте, не сдвигаясь ни на сантиметр. Существо ничего не могло ему сделать, словно вокруг него неведомый барьер, пыталось схватить, но извивающиеся руки не могли пробиться через невидимую стену. Оно злилось и в ярости съедало тех, кто был дорог Юлаеву, пережевывая с жадностью оголодавшего пса. Существо злорадно, прямо у него перед лицом, медленно поднимало не сопротивляющегося человека и разрывало пополам, как отрывают от варенных раков хвост. Тимур подбегал к твари, бил руками и ногами, но удары не причиняли никакого вреда, отскакивая, как от резины. Создание подобрало очередного человека и прямо над головой Юлаева, оторвало голову. Тимура окатило потоком хлынувшей кровью, и он проснулся. Сердце выламывало грудную клетку изнутри с сумасшедшей силой. Дышал, словно пробежал кросс. Все тело покрылось каплями пота. Простыня на кровати скомкана и смята, словно на ней или боролись, или занимались сексом.

Постарался привести дыхание в норму, посмотрел в окно. Рассвет только-только начал набирать силу, перекрашивая небо из океанического синего в легкую лаванду. Липкие остатки кошмара не давали полностью пробудиться, направился в ванную, смыть с себя остатки сна. Умывшись, почистив зубы, вышел на задний двор, покурить. На ступеньках, встречая рассвет,сидела Лера.

— Привет. — Сказала девушка даже не поворачиваясь. — Не угостишь?

— Ты куришь? — Спросил Тимур, протягивая ей пачку.

— Нет, даже не пробовала. Просто сейчас очень хочется. — Лера достала из пачки сигарету, неумело сжала ее губами. Подкурила, с первого раза не вышло, вторая попытка увенчалась успехом. Затянувшись, резко закашлялась и согнулась, прижимая руку к солнечному сплетению. Прокашлявшись, девушка высунула язык, словно желая избавиться от противного привкуса во рту. — Вот это хрень, как это вообще курят? Она же мерзкая!

— Не знаю, я привык, даже нравится привкус. Или нет, фиг его знает. — Тимур, сел рядом.

— Ты это, прости за вчерашнее. Меня накрыло. Так мило ужинали, будто ничего не произошло, прямо как дома. Вспомнила мать, друзей. Так хреново стало, душа на куски просто. Думала уже всё спят, решила прореветься. А когда тебя увидела…

— Я в туалет вставал, услышал ты плачешь, решил проверить все ли нормально.

— Да все нормально, не парься. Я как тебя увидела, поняла, что мне в этот момент нужен кто-то рядом. Просто обнять, просто прижаться. А потом я не заметила, как уснула. И даже не проснулась, когда ты ушел. — Лера повернулась, и посмотрела прямо в глаза. — Кстати, почему ты ушел?

Тимур открыл рот, но ничего не произнес.

— О, вы уже встали. Замечательно! Есть хотите? Я сейчас что-нибудь приготовлю по-быстрому. — Выглянула из дома Лариса.

— Чем-нибудь помочь? — Спросила Лера.

— Можешь чай заварить, пока я готовить буду.

— Хорошо. — Ответила девушка, и встала со ступенек, опершись рукой на плечо Тимура.

Он остался один. Закурил еще сигарету.

— Вот же дебил. — Тихо сказал сам себе и затянулся.

7.12 по московскому времени

После завтрака, состоявшего из омлета с ветчиной и травяного чая, вместе вышли на поиски морозильников. На удачу всего на квартал ниже в сторону моря в частном доме нашелся небольшой магазинчик. На улице, прямо перед входом — холодильник Coca-Cola забитый напитками. «Над его домой будет притащить» — отметил для себя Тимур. Внутри магазина, почти у входа — два морозильных ларя, забитых мороженным.

— Вот, как раз то что нужно! — Сказала Лариса, осматривая морозильники.

— Нам нужно столько мороженного? — Обрадовалась Вера, положив руки на стекло и рассматривая ассортимент вкуснятины.

— Мороженное можешь съесть, только не много, чтобы горло не застудить. Нам нужны морозильники. Мы в них будем продукты хранить. — Пояснила женщина, отведя девочку за плечи в сторону и выключив морозильники из розетки. — Давайте сначала этот оттащим, потом второй.

Лера пошла спереди, направляя холодильник, Тимур и Лариса толкали сзади. Вера шла чуть позади, разглядывая дома и облизывая мороженное в рожке с клубничным джемом. Уже минут через десять они затолкали ларь в сарай. Лариса попросила небольшой передышки, толкать приходилось в пригорок, и если Тимуру такая нагрузка была в привычку, то для нее — приличное испытание. Второй морозильник оказался почти пуст и намного легче, справились еще быстрее. Лариса остановила Веру на втором мороженном, пообещав, по паре каждый день.

После того как вопрос с морозильниками был решен, начали собираться в рейд по магазинам. Лариса раздала листки со списком необходимого. Тимур проинструктировал, как следует держаться в магазинах: далеко друг от друга не отходить, вести перекличку каждые пять минут, каждые пятнадцать контрольная встреча в обговорённой точке. Перед выходом нацепил поясную сумку и проверил на месте ли пистолет.

— А зачем ты сумку постоянно носишь? — Спросила Лера, стоя у машины.

Тимур молча достал ПМ, и показал его девушке.

— Ого! Настоящий?

— Ага.

— А ты стрелять умеешь? Меня потом научишь? — Девушка была явно впечатлена видом настоящего оружия.

— Я же только из армии. Хоть мы там только из автоматов стреляли, но с пистолетом обращаться умею и тебя научу. — Сказал Тимур, усаживаясь на водительское сидение.

Выехали на отцовском джипе, предварительно полностью освободив багажник, и разложив задний ряд. Машина вместительная, семиместная, влезет продуктов, как в маленький фургон.

Проехав Кабардинку, выехали на живописное место трассы, идущее вдоль побережья. Земля обрывалась к воде почти отвесными скалами. Море, отражая фиолетовое небо, приобрело мистический цвет, будто сказочный океан с другой планеты. Вера прилипла к стеклу и долго рассматривала водную гладь и покачивающиеся на ней корабли.

Проезжая мимо знакомой заправки, обратил внимание, что бензовозы так и стоят. Будет неплохо отогнать их ближе к дому — топливо никогда не бывает лишним.

Город объехали по верху, через Гайдук, чтобы не толкаться по пыльным улицам.

Новороссийск никогда не нравился Тимуру. Вроде и ближайший сосед Геленджика, но серый, пыльный, весь в промышленных зонах, кранах, забитый фурами и зерновозами. А сейчас, когда город превратился в большое кладбище, вид угнетал еще сильнее.

Вера опустилась обратно на сидение, достала телефон и начала играть в какую-то игру. Лариса с Лерой молчали, рассматривая мелькающие мимо дома.

Через десять минут остановились на парковке гипермаркета «Метро». Обычно забитая машинами площадка, выглядела одиноко и покинуто. Стояла всего пара машин, уже успевших покрыться пылью. В гипермаркете еще был свет. Сразу у дверей видны следы мародеров. Коробки, мусор, перевернутые тележки. Но почти все полки в магазине полные, вынесли в основном алкоголь и табак.

Как и планировали заранее, разделились на две группы, Вера с Ларисой, и Тимур с Лерой. Каждый пошел по своему списку, набирая тележки. Через оговоренные пять минут перекрикивались, чтобы не потеряться. Лера попросила зайти в отдел косметики и бытовых принадлежностей. Она ушла на несколько минут, оставив Тимура с тележкой и вернулась с непрозрачным пакетом, полным почти до отказа. Тимур не стал спрашивать, что она набрала, и так догадывался. Через полчаса тележка наполнилась почти до краев, и они очередной раз встретились на центральной алее между рядами.

— Ребят, я уже почти все, давайте я вам Верочку ненадолго оставлю, а сама пойду в заморозку, наберу мяса и прочей охлажденки. — Сказала Лариса.

— Без проблем. — Ответил Тимур и посмотрел на маленькую девочку, которая вдоволь разошлась в магазине. Детская тележка до верху забита игрушками, сладостями и рисовальными принадлежностями.

Остальное время просто гуляли по магазину, подбирая с полок то что понравиться. Сами не заметили, как добрались до отдела алкоголя. Лера подбежала к полке с элитным алкоголем и схватила бутылку Chivas Regal 25 Years Old.

— Смотри! Обалдеть дорогущая! Давай возьмем? Ты пробовал такое? — Девушка улыбнулась и прижала коробку с бутылкой к щеке.

— Неа, не пробовал. Ну если хочешь давай возьмем.

Лера тут же положила две коробки. Хотела набрать еще колы, но Тимур напомнил, что рядом с домом достать не проблема. По пути завернули в табачный отдел, Юлаев взял несколько блоков любимых сигарет, и пару пачек дорогих сигарилл, которые давно хотел попробовать.

Через несколько минут Тимур громко позвал Ларису, но та не отозвалась. Крикнул еще и в ответ — тишина. После последней встречи, когда они забрали Веру, он забыл о перекличке и прошло уже не меньше двадцати минут. Крикнул еще раз, подключились Лера с девочкой, но Лариса не отзывалась. На секунду задумался: оставить девушек с тележкой ждать здесь или взять с собой? в последний момент решил, что лучше вместе, рванули в сторону морозильников.

Тележка Ларисы стояла прямо возле входа в морозильник, доверху набитая продуктами и термопакетами. Самой Ларисы нигде не видно. Остановившись рядом, Тимур подбежал к холодильнику и заглянул внутрь. Обдало холодом, на секунду перехватило дыхание, внутри никак не выше минус двадцати. Лариса стояит возле полок с замороженной птицей и складывает лотки в очередной термопакет. Тимуру стало еще холоднее от ее вида: легкая блузка, летние спортивные штаны и босоножки.

— Лариса! Мы уже обкричались.

— Ой, извините, я тут увлеклась немного, совсем забыла. — Ответила женщина. Весь ее вид говорил о том, что она замерзла: кожа побледнела, губы стали почти фиолетовые.

— Бросайте это дело, тут же холодно офигеть как! Потом еще наберем!

— А если свет выключат?

— Ничего, что-нибудь придумаем. — Тимур не выдержал, забежал внутрь, помог загрузить полный термопакет и они вместе вышли из морозильника.

— Вот это вы нас напугали! — Сказала Лера, переминаясь с ноги на ногу возле полных тележек.

— Мы кричали-кричали, а вы не отзывалось. — Присоединилась к разговору Вера. — Я уже подумала, что вы как мама с папой, умерли.

Все трое на секунду застыли и посмотрели на девочку.

— Ладно, мы уже набрали все, что нужно и даже больше. Давайте домой выдвигаться. — Сказал Тимур.

Выдвинулись в сторону парковки. Загрузка заняла еще не меньше получаса. Лариса проверяла по списку, чтобы точно ничего не забыть. Замороженная говядина, свинина и курица в большом количестве и разных видов, палтус, треска, кета и осетрина, морепродукты в заморозке, ягоды, овощные наборы, пельмени и вареники, мука, консервированная томатная паста, фасоль, кукуруза, зеленый горошек, оливки и маслины, гречка, перловка и рис по несколько килограммов, свежие овощи, что бы можно было нарезать и заморозить. Еще несколько пакетов всяких сладостей и снеков, до которых дорвались Лера с Верой. Багажник и половину заднего сидения забили под завязку.

— Ух ты! Тут еды лет на сто! — Восторженно сказала Вера, рассматривая завал из пакетов в машине.

— Ну не на сто, и даже не на год. Но от скудности рациона страдать не будем. — Сказала Лариса и поежилась. — Что-то я продрогла совсем.

— На улице же жарища! — Удивилась Лера и посмотрела на женщину, которую трясло мелкой дрожью. — Может вам дать что-нибудь одеть?

— Да нет, не беспокойся, сейчас согреюсь. Увлеклась немного в этом морозильнике. Там столько всего. У нас на кухне никогда такого разнообразия не было. Это же рай для повара. Столько блюд наготовить можно!

— Поехали обратно. Завтра может еще сюда наведаемся, если будет электричество. — Предложил Тимур.

Обратно ехали молча, вымотанные рейдом. Вера сидела на руках у Леры на заднем сидении, и незаметно для всех уснула. Лариса ехала спереди, все-таки взяв толстовку и накинув на плечи. Доехали быстро, проскочив растянутую накануне пробку на кольце. Машину Тимур загнал во двор. Вдвоем с Лерой начали перетаскивать продукты на кухню, в кладовку и сарай. Лариса внимательно провела опись, еще раз проверила и уложила в нужном для нее порядке. Пообедали вчерашним куриным супом с лапшой, и гречкой с тушенной говядиной. Девчонки принялись помогать с уборкой на кухне, а Тимур отправился заниматься генератором, перекурив по пути.

Спустившись в подвал, еще раз внимательно осмотрел генератор. Сделать систему непрерывной подачи топлива не сложно. Емкость есть, осталось сделать для нее подставку, чтобы она стояла выше уровня генератора. Размещать емкость на улице не рискнул, большое количество бензина в пластике, нагрев от солнца, да и вообще мало ли что может случиться. Сходил в сарай за домом и притащил электрическую циркулярную пилу, и другие инструменты. Деревянные бруски взял там же, и начал размечать подставку под бак. На лестнице послышались легкие детские шаги и через минуту появилась Вера. Он встала чуть позади и внимательно рассматривала, чем он занимается.

— А что ты делаешь? — С интересном спросила девочка.

— Видишь вон ту штуку? — Тимур показал в сторону генератора.

— Ага.

— Это генератор. Он будет давать нам электричество.

— У нас же есть электричество? Зачем нам еще?

— То электричество идет с большой станции. Раньше там работало много-много людей. А теперь их нет. За станцией не кому следить. И она скоро выключится, тогда электричества нигде не будет. И нам надо сделать свое.

— Теперь понятно. А ты что делаешь? Зачем эти деревяшки?

— Генератор работает на бензине, как машины примерно, только он не ездит, а дает электричество. Раньше его включали ненадолго, пока света не было, а теперь он должен будет работать постоянно. А бачок для бензина у него маленький, быстро кончится. Я хочу присоединить большой, что бы надолго хватило. — Сказал Тимур, размечая нужный размер на деревянном бруске.

— А бензин в той машине, на которой ты был, когда мы тебя встретили? С такой большой бочкой?

— Ага, вот я хочу сюда поставить бак побольше, и перекачать оттуда, и надо будет лишь раз в пару дней заправлять, а не каждые несколько часов.

— Понятно. А почему ты сразу ту бочку напрямую не подключишь к генератору?

Тимур отложил в сторону карандаш и посмотрел на Веру. Он был просто поражен, как ему до этого не пришло в голову такое простое и очевидное решение.

— Блин, Вера, ты просто маленький гений! — Сказал Тимур, захотелось обнять девочку, но он остановил этот порыв, не зная, как она на него отреагирует.

— Спасибо. — Девочка заулыбалась, искренне и открыто, как умеют улыбаться только дети. — Рада, что смогла чем-то помочь.

Побежал в сарай, где мать хранила шланги для полива. Прямо возле входа лежала аккуратная бухта. Протянул один конец в подвал через небольшое окно, взяв запас метра четыре, чтобы подключить к генератору. Другой конец вытянул на улицу и протащил до фуры, хватило, даже с лихвой. Открыв боковой рундук с насосной системой, Тимур начал перебирать лежащие там переходники. Нужный нашелся довольно быстро. Сбегав еще раз в сарай, принес несколько стальных хомутов, накрутил переходник на сливной отверстие цистерны, одел шланг и закрепил хомутом. В подвале пришлось опять повозиться с переходниками — шланг топливоподачи на генераторе был намного меньшего диаметра, чем нужно. Провозившись минут пять с соединением, подключил генератор напрямую к цистерне бензовоза. Пройдя еще раз по всей получившейся магистрали, проверил на отсутствие течи и открыл вентиль на цистерне. Завел генератор. Подвал наполнился ровным рокотом двигателя, дисплей показал стабильное напряжение на выходе. Прождав минут пять, убедился в том, что система работает и довольный поднялся наверх. Лера с Верой сидели в зале, каждая в своем телефоне.

— А где Лариса? — Спросил Тимур.

— Пошла к себе. В душ согреться и поспать. Она неважно себя чувствует, замерзла и тяжестей натаскалась — спина болит. — Ответила Лера, не отрываясь от экрана.

— Хорошо. Надеюсь, что ничего серьезного.

— У тебя получилось? — Спросила Вера, оторвавшись от телефона.

— Что получилось? — Не поняла Лера.

— Он в подвале, генератор к бочке на улице подключал, я ему подсказала как лучше. — С гордостью сказала девочка.

— Ага, получилось. Ты прямо молодец, очень вовремя мне подсказала. — Похвалили Тимур, на что девочка улыбнулась и гордо приподняла голову.

— У нас теперь постоянно будет свет, даже когда его вокруг вырубят? — Переспросила Лера.

— Да, там в бензовозе тридцать тонн горючки. Для генератора этого больше чем на год хватит.

— Обалдеть! Цивилизация! Слава богу, а то я думала, что будем жить как в средневековье, при свечках и лучинах. — Сказала девушка.

— Ну без света никуда, даже продукты хранить негде, и мылись бы в холодной воде. Хорошо, что дома везде водонагреватели электрические стоят. Я тут в хозяйственный думаю съездить, нужно запасные части для генератора набрать, на всякий случай. Еще пару газовых баллонов, для кухни. Думал вместе съездим, но если Лариса спать пошла, то я тогда один.

— Давай я с тобой. — Оживилась Лера и отложила в сторону телефон. Девочка тут же повернулась к ней с удивленно-расстроенным лицом, ей явно не хотелось оставаться одной.

— Я бы с огромным удовольствием, но мы же не оставим Веру одну, а если заберем и Веру, тогда Лариса останется одна. Я лучше один. Сотовые еще работают? — Тимур вспомнил про мобильники.

— Вроде да, но связь уже хуже некуда, пыталась зайти в интернет, половина сайтов не работает и грузит полчаса. — Ответила Лера.

— Ясно, ну тогда как раз на такой случай рации еще нужны. Я ненадолго. — Тимур махнул рукой и вышел из дома.

Отправился по магазинам, надеясь найти необходимое как можно быстрее, чувство ответственности за спутниц подстегивало. Но на поиски ушло времени намного больше, чем рассчитывал. Город курортный, магазины инструментов, оборудования и хозяйственные старались открывать подальше от центра и глаз отдыхающих, создавая иллюзию волшебного города, без обычных мирских проблем, чтобы отдыхающие могли максимально абстрагироваться от повседневного быта. Кататься пришлось долго, часть уже была закрыта, сожжена или вывезена, в других не было необходимого. Лишь спустя несколько часов, нашел то, что искал и выдвинулся в сторону дома. Подъезжал с чувством вины, ведь обещал вернуться быстро, а прокатался до самого вечера. Лера готовила на кухне, Вера сидела в зале и крутила ручки на старом отцовском радиоприемнике.

— Я вернулся. — Тимур скинул кроссовки возлей дверей и прошлепал босиком на кухню. — Как Лариса?

— Ничего себе у тебя недолго. Я уже извелась. — Сказала девушка, с явною злостью в голосе. — Лариса спускалась, перекусила немного, выпила Нурофен, и ушла к себе, сказала ей надо отоспаться и все будет нормально. Голоден?

— Съел бы чего-нибудь. Блин, переживаю за нее. — Сказал Тимур, наполнив стакан водой и сделав несколько глотков. — Может ей лекарства какие нужны?

— Ну она же не маленькая — взрослая женщина, сама, наверное, знает, что ей нужно. Аптек кругом валом, если что — сбегаем. Мне кажется, что это просто стресс и усталость. Дай ей немного отдохнуть, потом опять будет бегать, как электрический веник. Я разогрела пюре и котлеты, вчерашние, ничего?

— Лер, ты серьезно?

— Ну да, глупость сморозила. Вера! Пошли кушать.

Поужинали, после Вера пошла в душ, Тимур с Лерой убрали со стола и разбрелись по своим комнатам. Юлаев дождался пока освободиться ванная, и принял душ. Девочка пошла спать к Лере, чтобы не беспокоить Ларису. По опыту прошлых ночей, он знал, что долго не уснет и решил чем-нибудь заняться перед сном. Сначала запустил ноутбук, поиграл в «Ведьмака», но игра не приносила ожидаемого удовольствия. Выключил. Достал портативный жесткий диск, на котором хранил всю личную информацию: фотографии, подборку любимых фильмов и сериалов, и самые запомнившиеся игры. Да, в эпоху стримминга физический носитель со всей коллекцией уже стал атавизмом, но для него он был артефактом древности, сохраненным на память, да и интернету он не доверял, часто бывали отключения и сбои. Папку с фото даже не открывал, слишком много там родителей и прошлой жизни, слишком свежа рана от их потери. Зашел в папку с сериалами, комедийные сразу пропустил, сейчас точно не до смеха. Включил первый сезон «Во все тяжкие», который видел уже пару раз, но все равно приносящий удовольствие при очередном просмотре. Перипетии сюжета увлекали и отгораживали от реальных проблем. Тимур с головой ушел в пятнадцать дюймов монитора, забыв, что за окном дома свирепствует смерть, реальная, жестокая и непоколебимая. От сериала отвлек стук в дверь.

— Не спишь? — В приоткрывшейся двери показалась голова Леры.

— Неа, в сериал залипаю.

— Я зайду?

— Конечно.

— Я тут кое-что принесла. — Сказала Лера и показала бутылку виски с заиндевелыми боками, двухлитровую бутылку Кока-колы и пару стаканов. — Не знаю, как пьют правильно виски, холодным или как, но у нас будет ледяной.

— Шотландцы бы тебя за это возненавидели — пить элитный вискарь ледяным, да еще и с Колой. — Сказал Тимур, отставляя ноутбук в сторону и садясь на кровати.

— Да вообще пофиг, как хочу, так и пью. Держи. — Лера протянула стакан, открыла бутылку и наполнила оба до трети. Долила до краев колой, которая зашлась пеной, почти перемахнув через край. — Ну, давай за то, что выжили.

Чокнулись. Тимур сделал несколько глотков, скривившись от колких пузырьков. Благородного запаха виски почти нет, но вкус выгодно отличается от более дешевых напитков. По телу волной разлилась приятная теплота.

— А ничего так, вкусно. — Сказала Лера, забираясь на кровать с ногами. Майка, одетая на голое тело, полностью облегала ее грудь, и Тимур опять поймал себя на том, что пялиться.

— Да, вкусно. — Согласился он и сделал еще глоток без тоста.

— Ты вообще часто выпивал?

— Неа, не очень любил это дело. Вино иногда. Виски, ром. Пиво вообще не пью, водку тоже. Редко, по праздникам.

— А я вообще почти не пила. Всю жизнь занята была. Учеба, работа. Официанткой постоянно подрабатывала. Денег всегда не хватало, мать тоже на двух-трех работах пахала. Съемная квартира сжирала почти всю ее зарплату, а еще еда, коммуналка. А всегда чего-то хочется, телефон новый, шмотки. Даже на отношения толком времени не было. Всю жизнь куда-то торопилась, что-то делала, а по сути то и не жила. — Лера сделала глоток из стакана и продолжила. — Странно, начинаешь вот так задумываться и понимаешь, многие то вообще не жили, вечное колесо из работы, дел по дому, опять работы, и лишь крупицы времени заняться тем, что ты действительно любишь. Никто же даже этого не замечал, жизнь по такой схеме считалась нормой. И если ты выбивался из нее, то всё, ты не такой как все — белая ворона.

Лера замолчала и сделала еще несколько глотков.

— У тебя была девушка? — Спросила она Тимура.

— До армии пару раз встречался, но так, не серьезно. Когда уходил, никого не было, отец посоветовал не заводить отношения до армии, а то и сам бы мучился, и девушку мучал. — Ответил Тимур, стараясь вспомнить, любил ли он вообще по-настоящему когда-то. Первые его отношения продлились меньше года, тогда казалось, что это любовь на всю жизнь, но чувства быстро остыли, и сейчас уже понимал, что это была простая влюбленность и юношеские гормоны.

— Я три года встречалась. Расстались, когда поехала на юг работать, вожатой. Он сказал, что все, кто на юге работают, только и знают, что весь сезон, помимо работы, шататься по барам, пить и трахаться. Дебил. Сам он не работал ни разу в жизни, родители снабжали. Ему бы смену официанткой оттоптать за полторы тысячи рублей, когда к вечеру ног уже не чувствуешь, но все равно натягиваешь улыбку и стараешься, чтобы чаевые оставили. Только тебе еще надо добраться до работы, купить еды и треть денег улетает. А вожатой и зарплата хорошая, и работа не такая сложная, с детьми всегда ладила. И, главное, тут кормили и спать было где. Так что все деньги откладывала. Думала отработаю, как раз на первый взнос ипотеки хватит. Уже хоть за свою квартиру бы платила, а не за арендную, как в унитаз деньги смывать. Только теперь все эти деньги просто бумага. Что-то меня все на грустное да на грустное несет. Хочется чего-то позитивного, жизнеутверждающего. — Лера еще отпила, и посмотрела прямо в глаза Тимуру. — Я тебе нравлюсь?

Тимур опешил от такого вопроса, и судорожно начал пить из бокала, не зная, что ответить.

— Так да или нет?

— Да, — Тимур залпом допил стакан и потянулся за бутылкой, чтобы налить еще. — Даже очень.

— Замечательно. Подожди, дай сюда. — Лера забрала бутылку. — Я не хочу, чтобы ты напился и завтра ничего не помнил.

Замолчав, Лера толкнула Тимура в плечи, и он откинулся на кровать. Она тут же села на него, стянула через голову майку, и впилась в его губы.

30 июня 7.18 по московскому времени

Пробуждение было на удивление приятным. Тимур отошел ото сна, будто выбрался из мягких объятий. Леры уже не было, но простыни и подушка рядом до сих пор пахли ей. За окном уже рассвело, небо все такое же, уже привычного, лавандового цвета, будто кто-то закрыл окно простыней. По всему телу разливалась приятная истома. Еще раз прокрутил в голове вчерашнюю ночь: поцелуй, соприкосновение тел, позы. Они занимались любовь, как последний раз в жизни и уснули далеко за полночь. Он не заметил, как отключился от приятной усталости. Бутылки и бокалов уже не было. Унесла, как проснулась. Тимур погладил рукой постель, примятую Лерой, вспоминая бархатистость ее кожи и пошел в ванную. Но внезапно, разбивая образ сложившейся идиллии, взбунтовалась интуиция, как набат зазвенев в голове и ввинтив тревогу. Подавил возникшее чувство, сославшись на разыгравшееся воображение.

Умывшись и почистив зубы, спустился вниз. С кухни вкусно пахло яичницей и жаренными сосисками. Лера стояла у плиты в шортах и майке. Уже не скрывая, посмотрел на ее тело и ягодицы, приятная волна тепла разлилась по всему телу.

— Привет.

— Привет. — Ответила Лера повернувшись. На ее лице — улыбка, как у кошки, которая залезла в мясной отдел магазина и вдоволь там полакомилась. — Как спалось?

— Хорошо. Впервые за все это время нормально спал. А тебе? — Сказал Тимур, хотелось сгрести девушку в объятия, но сдержал порыв, побоявшись показаться слишком сентиментальным.

— Тоже. Снова почувствовала, что жива. Давно так хорошо не было, даже до эпидемии. Голоден?

— Немного. А где Вера с Ларисой?

— Вера умывалась, она даже не заметила, что одна спала. К Ларисе с утра заходила — еще спала. Думала потом подняться, завтрак принести.

— Тебе помощь тут нужна?

— Да нет, справлюсь. — Все с той же улыбкой сказала Лера.

— Тогда я пойду ее проведаю.

Поднялся на второй этаж. Дверь в спальню Ларисы закрыта. Легонько постучал.

— Да? — Тихий и слабый голос Ларисы.

— Я зайду?

— Конечно.

Тимур вошел в комнату. Внутри душно. Лариса сидит на краю кровати в ночной рубашке. Впервые увидел ее не накрашенной и без прически, выглядит лет на десять старше. Побледневшая кожа и измученный вид так же добавляют возраста.

— Как вы? Вам не легче?

— Боюсь, что нет. Вы как? Покушать есть что? А то даже приготовить сейчас не могу. — Ответила Лариса.

— Не переживайте, все нормально, Лера готовит завтрак, вчера котлеты с пюре ели. Что с вами? Это не вирус? Кашель, насморк, обезвоживание есть?

— Нет. Если был вирус, меня бы уже не было. Это пиелонефрит, острый. У меня с почками проблемы. А я вчера, дурочка, совсем забыла об этом. Застудилась по ходу.

— Блин, я сгоняю в аптеку, привезу лекарства какие скажете. Это сильно страшно?

— Ну, как тебе сказать, надо принимать меры. Просто так не пройдет. Сейчас температура под тридцать девять.

— Понял-понял. Хорошо, я тогда в аптеку. Что привезти?

Антибиотики какие-нибудь, не знаю, что найдешь, не сильна в этом.

Я быстро, вы ложитесь, если что девочек зовите. — Сказал Тимур и вышел из комнаты.

— Ты куда? — Окрикнула Лера, уже накрывающая на стол, когда спустился на первый этаж.

— Ларисе только хуже, у нее этот, как его, пиелонефрит. Ей лекарства нужны. Скоро буду! — Крикнул, натягивая кроссовки.

— Хорошо, только не как вчера «скоро». — Слова девушки приглушила захлопнувшаяся входная дверь.

Завел машину и выехал со двора. Салон успел нагреться на солнце, одежда моментально пропиталась потом и прилипла к телу. Лихорадочно вспоминал где ближайшая аптека. Несколько кварталов в сторону второй школы. Доехал быстро, минут за пять. Дверь открыта, внутри темно и душно. Часть полок вывернута, одна витрина разбита. Достал мобильник, связь есть, но очень слабая. Открыл браузер. Поисковая страница загрузилась. Вбил в строку «пиелонефрит». Прождал секунд тридцать пока открылся результат поиска, еще столько же ушло на прогрузку нужного сайта, интернет еле-еле работает. Пролистав до пункта «лечение», начал вычитывать список лекарств. Пенициллин, антибиотик. Бросился к шкафам за стойкой кассира. На удачу все ящики подписаны, но нужный опустошен до чиста. С досады пнул шкаф, выбежал на улицу и поехал в другую аптеку. Та же самая картина повторилась еще в нескольких аптеках. Доехал почти до центра города, потеряв не меньше часа. Огромная аптека, больше похожая на продуктовый минимаркет. Стеклянная дверь закрыта, но не стал церемониться, выдрал из тротуара брикет плитки и швырнул, что было сил. Дверное стекло со звоном разлетелось на куски. Плитка залетела в аптеку, и судя по звуку снесла какую-то стойку с лекарствами. Забежав внутрь, Тимур устремился за кассу. Он уже понял, по другим аптекам, что антибиотики хранят почти всегда в одном и том же месте. До этой аптеки не успели добраться заболевшие мародеры, в панике выносящие медикаменты, которые, по их мнению, могли вылечить. Пенициллина в достаточном количестве. Стеклянные ампулы с белым порошком. Шприцы для инъекций, спиртовые салфетки, хлорид натрия, все, что нужно для уколов.

Домой летел, не думая об осторожности и нарушая все прежние скоростные ограничения. Пару раз сильно подскочил на «лежачих полицейских», почти потеряв управление машиной.

Лера ждала в зале, с взволнованным видом.

— Ты как обычно «быстро». Нашел то что нужно?

— Да, вот антибиотики и шприцы. Ты уколы умеешь делать? — Пропустив упрек, ответил Тимур.

— Да, приходилось, у мамы диабет был. Ларисе хуже, она в бреду. Я Веру к ней не пускаю. Давай, пойду уколы сделаю. — Забрав пакет с лекарствами Лера поднялась на второй этаж.

Завтракать, кроме Веры, никто не захотел. Только возникшее чувство нормальной, на сколько это могло быть, жизни, сменилось тревожным ожиданием. По очереди ходили проверять Ларису, которая то спала, то бодрствовала, но при этом находилась в состоянии бреда. Температура не спадала. Лера сделала еще два укола в обед и вечером. Улучшения состояния не наблюдалось. Тимур ходил курить каждые полчаса, сильно нервничая. Всего за сутки успел проникнуться какой-то теплотой к этой заботливой женщине, и переживал, как за родную. Что послужило этому причиной, не знал, или из-за эпидемии, потери близких, или из-за того, что она очень напоминала маму, но если с Ларисой что-то случиться, то это просто сломает его. Лера, похоже, испытывала те же самые чувства. Ходила по дому из угла в угол, никак не находя места. Про вчерашнюю ночь даже не вспоминали, охваченные тревогой и переживанием. В обед покормили Веру, сами почти не ели, только чай и пара бутербродов на хлебцах, аппетита не было. Начали дежурить рядом с больной по очереди. Ближе к ночи температура поднялась почти до сорока, и Тимур начал паниковать. Никому не позвонишь, скорую не вызовешь. Только сейчас понял, насколько ценной профессией является врач. Без профессиональной помощи они беспомощны, сидят и смотрят как близкий человек находиться в крайне тяжелом состоянии.

Ночью спали по очереди. Веру так же положили в Лериной спальне. Состояние Ларисы не улучшалось. Паника Тимура начала передаваться Лере. Ближе к утру, когда пришел ее сменить, девушка не выдержала и сорвалась в плач. Кое как успокоил и отвел в спальню, где она почти моментально уснула. Проснулась уже ближе к восьми. Вера проснулась чуть раньше и умывалась в ванной. Тимур засыпал на ходу, глаза резало, в животе лежал камень, голова гудела как медный казан. Выпив чашку крепкого кофе, вернулся к Ларисе, измерил температуру — не спадает, и сел на кресло.

— Как она? — Спросила зашедшая Лера.

— Все так же, температура держится. — Сказал Тимур, потерев глаза пальцами.

— Сейчас укол сделаю. — Лера набрала физраствор в шприц, вколола его в ампулу с антибиотиком, и заполнила уже готовым лекарством. Повернула Ларису на бок, протерла место укола спиртовой салфеткой и ввела шприц. Женщина даже не отреагировала. — Тимур, надо что-то делать, только не знаю, что. Может поехать в город, в книжный магазин, энциклопедии почитать. Вчера пыталась в интернете информацию найти, но сайты грузит по полчаса, многие вообще уже не работают. Если мы оставим все как есть, она умрет. Пенициллин не помогает.

— Я тоже об этом думал, тоже искал. Скоро вообще без интернета останемся. Блин, насколько же мы беспомощны, а представь зубную боль, аппендицит или роды? Как вообще выживать без врачей? — Тимур встал с кресла. — Я пойду вниз, посмотрю может у мамы что-то было в книгах.

Спустившись по лестнице, увидел Веру в зале, сидящую возле радио.

— А давайте мы тетю Ларису к врачу отвезем? — Спросила девочка.

— Вера, больницы больше не работают, врачей нет. — Ответил обреченно, направляясь к книжному шкафу.

— У них есть. — Сказала Вера и сделала радио громче.

«Внимание всем выжившим, вещает община „Рассвет“. У нас есть еда, электричество, врачи, лекарства, все, чтобы обеспечить нормальную жизнь. Залог выживания — держаться вместе. Приезжайте. Каждому найдется место. Мы занялись сельским хозяйством, ловлей рыбы. Мы делаем все, чтобы дать человечеству шанс. Нас уже больше семидесяти человек. Мы находимся в центре подготовки ФСБ, поселок Кабардинка, координаты GPS…»

— Это что? — Спросила спустившаяся на шум Лера.

— Это спасение! — Ответил Тимур и сорвался с места на второй этаж, перенести Ларису в машину.

Глава 2 Александр

28 июня

9.38 по московскому времени.

Коттеджный поселок на Новорижском шоссе.

Опять это гребаное похмелье. Опять голова, как осиное гнездо, жуткий сушняк и качка, словно на палубе корабля. Еще вчера понимал, что литровая бутылка виски — это слишком, но не мог остановиться, пока не допил. Проснулся полностью голый, лежа в ванной. От неудобной позы занемело все тело. Спину ломило, ниже пояса ничего не чувствовал, кроме ноющей боли в вывихнутой ноге. Включил душ и полил себя прохладной водой. Холодные струи немного освежили, но гудящий рой в голове не утих. Нужно средство посильнее. С трудом, опираясь на раковину, выбрался из ванной, накинул халат и побрел на кухню.

На плите сковорода с омлетом, частично съеденным, но в доме никого не слышно. Саша набрал стакан воды из пурифайера, достал аптечку, отрыл упаковку шипучего аспирина и закинул в воду. Решив проверить, где старик с девчонкой, прошелся по первому этажу, но никого не нашел. Выйдя на террасу, увидел их, купающихся в бассейне. Девочка улыбалась, старик тоже. Эмиль держал Женю на руках и катал по поверхности воды, как кораблик. Увидев Сашу, старик остановился, взял девочку на руки и помахал рукой.

— Доброе утро!

— Ага, утро. — Бросил в ответ Саша.

— Александр, вы не голодны? Я там на плите оставил омлет, он, наверное, уже остыл. — Сказал Эмиль, опуская девочку в воду и придерживая.

— Я не голоден. Буду у себя наверху. Вы по тише тут, мне не здоровиться. — Саша осушил стакан и пошел обратно.

Захватив на кухне бутылку минералки, вернулся в спальню и рухнул на кровать.

17.42 по московскому времени

Аспирин сделал свое дело, и пробуждение уже не было такой мукой, как утром. Поднялся с постели, натянул шорты, сделал несколько глотков воды и пошел вниз. Дико хотелось есть, от мысли о горячем омлете рот наполнился слюной, а желудок заурчал. Эмиля с Женей опять нигде не было. Саша разогрел остывший завтрак и съел прямо из сковородки. Выйдя на улицу, сощурился от солнечного света, подошел к краю бассейна и рухнул в воду. Задержавшись на дне, насколько хватило дыхания, вынырнул на поверхность. Сделал глубокий вдох и просто лег, полностью расслабившись. Вода приятно обволакивала, охлаждала, напитывала тело. Солнце проникало через веки, застилая глаза приятным багрянцем.

— Добрый вечер, Александр. — Услышал голос старика.

— Привет, привет.

— А мы только вернулись.

— Понятно.

— Вам не интересно, где мы были? — Спросил Эмиль.

— Да как-то не особо. — Ответил Саша, продолжая дрейфовать в бассейне.

— Ездил в Москву, Женечку с собой брал, очень милое дитя. Начал готовиться к поездке.

— Ну удачи тебе. — Сказал Саша, наконец-то открыв глаза. — Скажи лучше, там из еды есть что-то?

— Я сейчас буду готовить ужин. Это займет около часа.

— Отлично, через час приду.

— А вы ничего не заметили?

— А что я должен был заметить?

— Не прислушивались? — Еще раз загадочно спросил Эмиль.

Саша притих и напряг слух. Только сейчас различил еле слышное басовитое урчание, будто где-то далеко работал трактор.

— Что это?

— Это генератор. Электричество отключили пока вы спали. В этой части Москвы точно. Везде, куда ездили, не было электричества. Скоро здесь закончатся продукты. Так что с поездкой тянуть не будем.

— Но у нас же есть свет?

— Да, пока есть топливо для генератора. Я успел привезти немного, но хватит на пару дней.

— Ну пока же есть, чего напрягаться то. — Сказал Саша и нырнул. Ему не хотелось вылезать из воды. Ему было хорошо и уютно, как в материнской утробе, но воздух закончился, вынуждая всплыть.

Послышались шлепки детских босых ног и повернувшись, увидел, как к бассейну подбежала Женя. На девочке купальник в цветочек, хотя вчера она купалась в футболке и шортах. Женя остановилась у бортика бассейна, поставила рядом сумку, с которой не расставалась, и посмотрела на Сашу. В глазах ребенка читался легкий страх, просьба и доверие. Князев молча протянул руки, и девочка прыгнула с бортика. Не смог удержать ее, полностью окунув в воду. Тут же выдернул наверх, но Женя успела испугаться, плотно схватила за шею и прижалась всем телом. Саша прижал к себе руками, сам перепугавшись того, что чуть не утопил. Так и стояли, обнявшись в воде. Что-то шевельнулось в его груди. Какое-то глубокое и забытое чувство, которое даже не мог понять. Стало хорошо, лучше, чем от дорожки порошка или бутылки виски. Маленькие ручки, обхватывающие шею, на секунду сделали счастливым, нужным, и любимым. Но он отнял девочку от себя и посадил на бортик, слишком уж резко нахлынула волна новых чувств.

— Испугалась? — Девочка в ответ кивнула. — Еще будешь купаться или все?

— Буду. — Сказала Женя. Помог ей дойти до неглубокой части бассейна, где она могла спокойно плескаться.

— Тут купайся, только дальше не заходи, там глубоко.

— Хорошо. Тебе понравился мой купальник? — Девочка погладила новый купальник ладошками, разглядывая цветочный рисунок. — Мне его дядя Эмиль купи… взял в магазине. Красивый, у меня таких не было.

— Прикольный, тебе идет. — Сказал Саша и ушел в другую часть бассейна.

Впервые в сознательной жизни, он стушевался. Ему очень понравилось то чувство, которое только что испытал. Даже больше, он был поражен тем, насколько простая эмоция может взбодрить и воодушевить. Но он боялся. Боялся привязаться, разочаровать, обидеть, или просто разрушить это чувство. Проще забыть. Больше не подпускать девочку к себе, самому держаться подальше, и, в конце концов, оставить ее с кем-то, с кем ей будет лучше, кто сможет о ней позаботиться. В том, что сам сможет ухаживать за ребенком должным образом, Саша сильно сомневался.

Через сорок минут пришел Эмиль и позвал на ужин. Кухня наполнилась ароматом обжаренного фарша и томатов. Старик накрыл на стол, разложив по тарелкам пасту Болоньезе. Женя удивленно копалась в тарелке, пока старик не сказал ей, что это «макароны по-флотски» только с томатами, после чего девочка принялась уплетать за обе щеки. После ужина Саша ушел к себе в комнату. Женя осталась на кухне, наблюдать как Эмиль убирается. Князев открыл ноутбук, пылящийся в доме уже не один год, старенький Маубук Эир. Интернет не работал, разочарованно убрал лэптоп обратно на тумбочку. Скучно. Раньше сорвался бы в клуб, или кататься по Москве, припудрив ноздри. На худой конец, отправился бы в стриптиз или заказал девочек на дом. Один из любимых вариантов досуга — улететь за границу кататься на серфе, только самолеты больше не летают. Просто прозябать в комнате, без интернета, без развлечений — не привык. Скука сводила с ума. Мысль о том, что теперь так будет всегда, вгоняла в депрессию. Пить больше не хотел, утреннее похмелье до конца еще не прошло. Алкоголиком не был, понимал, что это путь в один конец. Не хватало порошка, до зуда в суставах, но весь запас сгорел вместе с квартирой. Оставалось тупо сидеть и страдать. Вниз идти не хочется. Там раздражающий Эмиль, сам не знал, чем старик так бесит. Слишком правильный, слишком умный и предусмотрительный. И Женя там, которую откровенно начал побаиваться, точнее себя, то, каким становился рядом с ней.

Не найдя ничего лучше, просто завалился на кровать и постарался уснуть, что получилось довольно просто.

Проснулся от шагов в комнате. На улице уже темно, уличное освещение не работало и в комнате царил сумрак. Нащупал руками телефон и включил, немного осветив комнату экраном. Возле кровати стояла Женя, в безразмерной футболке вместо ночнушки и с маминой сумкой в руках.

— Ты чего, малая. Что не спишь? — Сказал Саша сонным голосом.

— Можно я с тобой? — Тихо прошептала девочка, словно боясь кого-то разбудить. — Мне страшно.

Саша задумался. Ему одновременно и хотелось, и не хотелось. Боялся привязаться, боялся, что потом его будет ломать, как без порошка, что не сможет ее оставить, и будет жалеть об этом. Но отказать этому маленькому существу с такими молящими глазами не мог.

— Ладно, залазь. Только если будешь ворочаться или храпеть — пойдешь к себе.

Девочка моментально вскарабкалась на постель, подлезла, и свернулась клубочком под мышкой. Через пять минут тихо засопела, а Саша остался лежать, боясь сменить позу и разбудить ребенка.

29 июня 9.54 по московскому времени

Утром проснулся уже один. Умывшись и сходив в туалет, спустился вниз. С кухни доносился мягкий голос Эмиля. Женя сидела за столом, не разлучаясь с сумкой, и смотрела, как старик жарит глазунью с беконом и помидорами черри. Эмиль объяснял каждое действие, как повар с кулинарного шоу.

— Доброе утро, Александр. — Улыбнулся старик.

— С добрым утром. — Сказала Женя стеснительно.

— Привет, привет.

— Садитесь, будем завтракать, день сегодня насыщенный, обсудить надо многое. — Эмиль посолил яичницу и накрыл крышкой, что бы желтки запеклись.

— Это что же? — Спросил Саша, ставя кружку в кофемашину.

— Надо определиться с датой отъезда. Дорога будет долгой. Нужно подготовиться: транспорт, провизия и все прочее. Проложить маршрут, продумать остановки. — Эмиль переложил готовый завтрак по тарелкам и расставил по столу. — Минимум два дня уйдет. Нужно распределиться, кто за что будет отвечать.

— Старик. — Сказал Саша, закинув в рот кусок хрустящего бекона. — Это твоя идея с переездом. Я так-то не очень горю желанием, так что отвечать будешь ты. Как говориться: инициатива инициатора…

— Понятно. — Вздохнул Эмиль. — Ну хоть в чем-то можно будет на вас рассчитывать?

— В чем-то, можно. Хотя может и не в чем.

Дальшезавтракали почти без слов. Женя молчаливо ела, не расставаясь с сумкой. Эмиль, обидевшись, тоже молчал.

После завтрака поднялся к себе в комнату, и просто пролежал не меньше часа. Слышал, как завелась машина снаружи и уехала. До этого он не замечал чужое авто, скорее всего старик парковался за забором. Дома скучно, даже скучнее чем вчера. Вспомнилось разнообразие товаров в торговом центре, просто лежащих в ожидании, когда их кто-то присвоит.

«Ну шопинг, так шопинг».

Натянув легкий спортивные штаны и шлепки, вспомнил про рюкзак с пистолетом и взял его, слишком свежа память о встрече с наркоманом. Оружие заранее проверил: убедился, что заряжено, передернул кожух-затвор, снял с предохранителя и положил в боковой карман, чтобы быстрее достать в случае опасности.

Спустившись на первый этаж, вспомнил о каршеринговой машине. Попробовал открыть приложение, но интернет не работал. Пешком добираться никак не хотелось. На секунду пожалел о том, что отказался ехать со стариком, но тут же в голову пришла другая мысль. Порывшись в комоде у входа, достал ключ с символом Фольксваген. Из прихожей вышел через неприметную дверь, ведущую в гараж. Просторное помещение, рассчитанное минимум на четыре авто, почти пустое, не считая микроавтобуса Транспортер. Машина послушно открылась с кнопки ключа. Бензина две трети бака — машину использовали в хозяйственных целях и для встречи гостей, так что держали всегда заправленной на любой случай. Саша врубил кондиционер, подключил мобильник к мультимедиа системе и включил любимый клубный транс. Переливистый бас эхом раскатился по пустому гаражу. Нажал на кнопку пульта лежащего в кармане двери и ролл-ворота поползли вверх. Солнце неприятно ударило по привыкшим к полутемному гаражу глазам. Въездные ворота так же открывались и закрывались с дистанционки, и через две минуты Саша ехал по шоссе в сторону Москвы.

Торговый центр такой же пустынной, как и в прошлой визит, единственное отличие — отсутствие света. Дневного освещения хватало, чтобы легко ориентироваться в коридорах, но вот в магазинах уже пришлось использовать фонарик телефона. В основном набирал новые шмотки. Красоваться нынче не перед кем, так что старался брать спортивные и туристические вещи: кроссовки, худи, ветровки, спортивные штаны. В магазине часов присмотрел себе массивные спортивные Джей-шок, по его мнению — максимально подходящий аксессуар для выживания. В магазине техники набрал штук двадцать внешних аккумуляторов разной емкости, несколько разных фонариков, от подвесных ламп до налобных. Так же прихватил с витрины навигатор Гармин, еще месяц назад они казались реликтами, а сейчас превратились в жизненную необходимость. Была идея прогуляться до Ашана, но запах на подходе к супермаркету отбил все желание заходить.

Выезжая из торгового центра, Князев еще раз прокрутил в голове все вещи, что собрал, прикинул примерные сценарии развития событий в поездке и понял, что многого не хватает. Пришлось прокатиться в саму Москву в поисках подходящего магазина. Прельстила вывеска «Охота и рыбалка». Двери магазина закрыты на замок, и перекрыты железной решеткой. Не стал церемониться, просто растянул буксировочный трос от решетки до фаркопа, и хорошенько дернул микроавтобусом. Решетка с жутким скрежетом вылетела из направляющих рельс, разворотив вместе с собой дверь. В магазине душно и темно. Мародеры внутрь не добрались, да и что понадобится умирающим людям из ассортимента охотников и рыболовов? Первым делом подобрал удобную кобуру к своему пистолету. Взял, как у копов в американских фильмах — подплечную, выглядит круто и внушающее. Примерился, удобно ли доставать пистолет, с первого раза нормально не вышло, надо будет потренироваться. Достал один патрон из обоймы и по внешнему виду подобрал несколько коробок с боеприпасами. Внимание привлек автомат Калашникова на стенде с оружием. Снял его с крючков, покрутил в руках. Красивый, тяжелый, устрашающий. Правда на ценнике ниже написано «Сайга-5,45», но кому какая разница что там написано, если с виду это автомат. Нашел к нему магазины, они короче, чем представлял, но пусть будут такие. Несколько упаковок патронов, прицел навороченный, правда не знает, как им пользоваться, но без прицела вроде вообще никак. После того как вооружился, отправился в другой отдел. Надувной матрас, палатка, спальный мешок, дорожная газовая плита, термобелье, прикольное мачете. Набирал все, что попадалось на глаза и хоть немного казалось нужным. Опыта походов у него не было, а в заграничных поездках всегда жил в комфортных отелях.

После туристического магазина заехал еще в несколько магазинов, набрал элитного алкоголя, и всяких безделушек. Не смог проехать мимо ювелирного, золото ценилось во все времена, на сто процентов уверен, что оно станет новой валютой в дальнейшем, если будет это дальнейшее.

Домой вернулся уже ближе к вечеру. Сразу за воротами увидел новенький Митсубиси Л200 серого цвета без номеров. Зайдя на кухню, сразу почувствовал запах варенных пельменей. Эмиль, уже привычно стоял у плиты, а Женя, разложив мамину косметику на столе, передвигала ее с места на место, рассматривая как драгоценности.

— Добрый вечер. — Недовольно пробурчал Эмиль.

— Привет-привет. — Сказал Саша, заглядывая ему через плечо. — Что у нас тут? Пельмешки? Еда пролетариата. Старик, ты серьезно? Сейчас можно набрать любых деликатесов, а ты решил сварить пельмени?

— А чем вас собственно еда пролетариата не устраивает? — Бросил, не поворачиваясь, Эмиль. — Уж просите, чем богаты, тем и рады. Электричества уже нет, продукты в магазинах портятся. А к простой еде привыкать надо, дальше-хуже будет. Производств и пищевых комбинатов больше нет. Кстати о свете: я конечно понимаю, что сам вызвался за все здесь отвечать, но можно было додуматься отключить генератор, когда уезжали. Весь день в холостую гонял. Столько топлива сожгли. На счет холодильников можно было не переживать, они до двенадцати часов холод держат.

— А ты мне что-нибудь сказал про этот гребанный генератор? Я в душе не ковырялся, что там надо включать или выключать. — Огрызнулся Саша. — Ты проведи сначала инструктаж, объясни, что да как, а потом требуй.

— Ладно. — Выдохнул Эмиль. По голосу старика было понятно, что он не хочет развивать конфликт дальше и что-то объяснять. Тем более Женя, до этого сидевшая спокойно, прижала к себе мамину сумку и смотрела испуганными глазами. — Так вы пельмени будете?

— Ну раз нет ничего другого, то буду.

29 июня 23.11 по московскому времени.

Женя пришла так же, как и вчера, в футболке-ночнушке и с маминой сумкой. На этот раз она без спроса забралась на кровать, подлезла под бок, свернулась клубком и почти моментально уснула. Саша ждал ее, боялся себе признаться в этом, но приятное чувство грело в груди, от того что эта крошечная девочка видит в нем защитника и опору. Ему просто надо было почувствовать ее тепло под боком, услышать ее сонное сопение, и он становился счастлив, как давно в детстве, когда мама обнимала и баюкала, только теперь он оказался по другую сторону.

30 июня. 7.42 по московскому времени

На этот раз проснулся раньше девочки. Сначала хотел встать, но понял, что Женя может проснуться и испугаться, если увидит, что одна. Просто лежал и смотрел на нее. Вспомнил свое детство. Мать исполняла любой каприз, и он понял это очень рано. Требовал у нее все, что только могло взбрести в его детскую голову, зачастую абсолютно ненужные вещи, важно было то, что каприз будет исполнен. Получал что хотел, и мать была счастлива это дать, даже не думая о последствиях такого воспитания. А эта кроха росла в тяжелых условиях, что было видно по ее дешевой одежде, реакции на роскошный дом, новые вещи и еду. Вроде этого уже хватило бы для тяжелого детства, но судьба выкинула еще один фортель — прямо на глазах убили маму. Она не просто умерла от эпидемии, ее жестоко зарезали. Саша представить себе не мог, как это могло отразиться на детской психике, и во что вылиться в дальнейшем. Сейчас девочка держалась как настоящий кремень, не создавая никаких проблем. Раньше думал, что ребенок — маленькое, орущее, постоянно требующее внимания существо, ничего не дающее взамен. Сейчас увидел, что Женя оказалась слишком самостоятельна для своего возраста, не напрягала, и сама справлялась с уходом за собой. Искупаться, переодеться, умыться, поесть — для нее не проблема, даже расчесывалась сама. И никогда ничего не просила, просто тихонько ходила рядом, боясь или стесняясь отвлечь, или озадачить. При этом давала столько тепла и ласки, что у Саши возникал вопрос: как это все поместилось в этом маленьком тельце?

Женя проснулась. Открыла заспанные глаза, не понимая, где она. Затем, увидев Сашу, улыбнулась. Легко, уголками рта, от чего на левой щеке показалась маленькая ямочка.

— Привет, малая. Выспалась?

Девочка в ответ кивнула.

— Что снилось?

— Ничего.

— Понятно. Голодная?

— Ага.

— Ладно, беги умывайся, пойдем найдем, что там схомячить можно.

Умывшись, вместе спустились вниз. Эмиля не было, и Саша решил сам взяться за завтрак. Поджарил в тостере хлеб, сделал несколько сэндвичей, себе с тунцом и огурцом, Жене с нутеллой и маршмелоу. Кофе и какао. Подумав, приготовил еще кружку кофе и пару сендвичей. Через десять минут зашел Эмиль, принеся с собой облако аромата Олд Спайс. Старик, как всегда выглядел с иголочки: волосы идеально причёсаны, белые летние брюки и рубашка поло — отглажены.

— Ого! — Удивился Эмиль, увидев готовый завтрак. — Всем доброго утра. Первый раз вы так рано проснулись, Александр.

— Ага, доброго! — Коротко бросил Саша, скорее по привычке, чем от неприязни. — Там сэндвичи и кофе.

— Даже так. Спасибо большое, не ожидал, думал, сейчас сам готовить буду.

За завтраком обсуждали план на день. Эмиль собирался раздобыть еще одну машину. На слова Саши, что есть микроавтобус, ответил, что нужен более проходимый и неприхотливый транспорт, лучше всего внедорожник. Остановились на решении совершить еще одну вылазку в Москву за автомобилем. Эмиль перечислил список приготовленного к дороге, Саша поделился своим, изрядно удивив старика предусмотрительностью.

Князев хотел уехать минимум через неделю, но Эмиль настаивал на отъезде завтра. Саше никак не хотелось покидать дом. Менять уют постели на спальный мешок, горячий душ и бассейн — на мытье где придется. Он не очень любил поездки, тем более на автомобиле, тем более дальние. А как представлял, что инфраструктура встала, не работают заправки, кафе, за трассой никто не следит, так полностью терял любое желание ехать куда-либо. Но аргументы старика были весомыми. Зима, скорый дефицит продуктов и невозможность уехать по занесенным снегом дорогам. Холод не любил, и голодать не собирался. Вспомнил, как лет в шестнадцать поддался на уговоры друзей съездить в Домбай, покататься на сноубордах. Всей компанией поселились в деревянном срубе, отапливаемом печью на дровах. Ночью друзья прилично набрались и отключились, забыв о печи, и проснулись от собачьего холода. Окна изнутри покрылись льдом, пол в срубе обжигал ноги. До сих пор помнил чувство, когда тело замерзает настолько, что болеть начинают даже кости. Кажется, что уже никогда не отогреешься, и конечности, которые перестал чувствовать, ампутируют. Но дом удалось прогреть, раскалив печь, как адское горнило. Он всю ночь не мог уснуть, сидел у огня, подкидывал дрова и заливал в замерзший организм ром. И сейчас прекрасно осознавал, что зима неизбежна, скоро придет и накроет белым покрывалом Москву почти на полгода. А дом — это не одноэтажный сруб, маленькой печкой на дровах не протопишь. Да и Израиль он любил, был там всего раз на дип-хаус вечеринке в Тель-Авиве, но до сих пор помнил ласковое средиземное море и жаркий климат. В результате, не без уговоров Эмиля, договорились выезжать завтра.

Весь день провели в разъездах по Москве, собирая необходимое. Заехали в автосалон, где Эмиль присмотрел серебристый Nissan Patrol. Старик быстро сообразил, что ключи в офисе менеджера, сорвали дверь по уже знакомому сценарию, и через полчаса уехали на двух машинах. Старик загрузил обе под завязку, предусмотрев любую возможную в дороге ситуацию. Даже такие неочевидные вещи, как дорожный холодильник, дорожный душ, и развлечения для ребенка.

Вечером выбрались во двор к бассейну. Эмиль разжег мангал и жарил шашлык. Саша притащил бутылку виски, предложил старику, но тот вежливо отказался. Выпив один стакан, Князев потерял интерес к алкоголю, не очень комфортно пить в одно лицо, тем более Женя постоянно подбегала и лезла на руки, а разочаровывать её не хотелось. Боялся показать, какой есть на самом деле, и разбить образ который у нее возник. Поужинав, разбрелись по комнатам. В этот вечер Женя не ждала до последнего, сразу пришла, забралась на кровать и, обняв за шею, уснула. Прижал ее покрепче и не заметил, как погрузился в сон.

1 июля. 7.48 по московскому времени

Выехали с утра, когда воздух еще не успел прогреться. Князев долго стоял во доре дома, и рассматривал родные стены. Он чувствовал, что, покидая этот дом, окончательно расстается со всем, что было до эпидемии. Теперь он сам по себе. Теперь нет родителей, вообще никого, кого бы он знал до случившегося. Дом создавал иллюзию нормальности. Ну подумаешь, небо цвет поменяло, и людей нигде нет. Но здесь полно еды, есть электричество, бассейн, большая кровать. В доме комфортно. А в дороге только неизвестность. Он не хотел уходить до последнего, пока Эмиль, сидящий за рулем Mitsubishi не начал сигналить. Нехотя, оттягивая неизбежное, Саша залез за руль Ниссана, завел двигатель и выехал за ворота, следом за стариком.

— Жалко да? — Спросила Женя, сжимая мамину сумку в руках.

— Ага. — Громко выдохнул Саша. — Жалко.

— Мне тоже. Я буду скучать по этому дому.

— Я тоже буду скучать. Его моя мама очень любила. — Он говорил без обычного гонора в голосе.

— А какая была твоя мама? — Женя повернулась к нему и постаралась заглянуть в глаза.

— Ну, какая… Добрая очень была и любила меня.

— Прямо как ты. — Подытожила девочка, и повернулась к окну.

Саша слегка улыбнулся, а на душе скребли кошки. Он вспоминал сколько боли и страданий принес родителям, и как мало давал им простой любви. Он даже не успел с ними попрощаться. Громко сглотнул комок боли в горле, скривившись, словно от зубной боли.

— Моя мама тоже была добрая. Только я ее редко видела, Она работала много. Говорила, что нам денежка нужна, бабушке за комнату платить и кушать. Книжки мне читала. Много. — Женя открыла мамину сумку и достала несколько книжек — сказки братьев Гримм, народные сказки и детские стишки. — Всегда читала, даже когда я на работу с ней ходила. В перерывах пока покупателей не было. А ты любишь читать?

— Не очень, от силы книг десять за всю жизнь прочел. — Ответил Саша. — А папа ваш где?

— Мама говорила, на войне погиб. Я его не помню, видела только у мамы в телефоне, там фото и видео есть. — Женя достала из маминой сумки старенький смартфон с треснувшим стеклом на экране. — Хотела посмотреть еще, но он сел.

— Зарядим потом, не переживай. — Сказал Саша.

От каждого слова девочки ему становилось больно и стыдно. Хотелось провалиться сквозь сидение и стереться об асфальт. Грудь сдавило, как будто кто-то встал на неё коленом и не давал сердцу биться.

— А вы с мамой вообще как-нибудь отдыхали или развлекались? — Саша попытался найти хоть какой-то луч радости в беспросветной жизни девочки.

— Да, конечно. Очень редко. Вот весной один раз, она денежек накопила, и мы ходили с ней на детские горки, потом в парк. На каруселях катались, сладкую вату ели, я на батутах прыгала. Потом домой пришли и пиццу заказали. Я очень люблю пиццу, но она дорогая, мы редко заказывали. Это каждый раз как праздник было, прямо как день рождения. — Женя договорила, замолчала и отвернулась к окну.

Саша посмотрел на девочку и услышал, как она всхлипывает. Захотелось остановиться, взять ее на руки, обнять и прижать к себе, но он просто промолчал и сглотнул. Представил, как он входит в ту злосчастную аптеку, уже зная заранее, что произойдет, зная эту девочку, ее судьбу и чувства, которые у него к ней возникнут. Он бы не убил того наркомана так быстро, нет. Он заставил бы его страдать, чтобы эта мразь хоть на секунду почувствовала всю боль, которую он причинил. Хотя нет, лучше бы он отдал все что у него есть и было, все деньги, машины, шмотки, все тусовки и мимолетных друзей за то, чтобы оказаться там до того, как Женя лишилась матери. Если бы у него была возможность отмотать время, он бы бежал как спринтер, лишь бы опередить, лишь бы спасти. И без разницы, что в таком случае он не узнал бы Женю так близко, зато смог бы спасти ее маму, и девочка так бы не страдала.

Дальше ехали молча, лишь изредка машину оглашал искаженный голос Эмиля из рации. Вскоре девочка достала планшет, который ей прихватил старик, и включила игру. На перевал остановились под Новомосковском, недалеко от заправки. Заправили машины вручную, используя предусмотрительно захваченный насос. На газовой горелке вскипятили воду и заварили быстрорастворимую кашу. После еды Женю разморило, и она уснула на заднем сидении Ниссана. Решили дать ей выспаться. Саша забрался в машину Эмиля и прилег на заднее сидение. От долгой дороги ломило спину. Старик остался снаружи, разложил туристический стул, и сел в теньке читать книгу.

После непродолжительного сна продолжили путь. Ехали не спеша, не быстрее пятидесяти километров в час, иногда сбрасывали до тридцати. На дороге то здесь, то там встречались брошенные и разбитые машины, в поселках несколько раз протискивались через заторы. Мусор и ямы, которые раньше убирали и быстро латали, теперь представляли большую опасность. Можно было пробить колеса или перевернутся, а эвакуатор теперь не вызовешь и в СТО не заедешь. Следующую остановку сделали прямо на трассе, быстро перекусили, без долгой задержки. На ночлег выбрали пригород Воронежа. Машины припарковали в небольшом закутке между двумя зданиями. Женю положили в Ниссане. Эмиль настоял на ночном карауле. Саша сначала запротестовал, но старик был непреклонен и пришлось согласиться.

В первую же смену, Саша поставил будильник и прилег невдалеке на бетонной плите, застелив ее туристическим карематом подремать, но уже через двадцать минут проснулся от тычка в бок. Эмиль стоял над ним с осуждающим лицом.

— Вы в армии служили? — Спросил старик.

— Я что лошара какой-то, сапоги топтать. Нет конечно. — Сказал Саша, продирая глаза от сна. — А тебе что не спится?

— Специально не лег, знал, что вы уснете. — Старик присел рядом. — А я служил, давно еще, в Советском Союзе. Наш ротный в Афгане воевал, так вот, как-то у нас парнишка один в карауле уснул. Мы потом всю ночь по плацу бегали и отжимались, а ротный нам истории рассказывал. Одну я очень хорошо запомнил. У них из части сменами ездили на блокпост дежурить, и вот как-то смена перестала отзываться по рации, подняли отряд быстрого реагирования приехали на блокпост, а там все спят. Ну это им сначала так показалось. Когда попытались разбудить, поняли, что все мертвы. Потом выяснили, что уснул караульный. Пока он спал, его задушил моджахед и проник на блокпост, вместе с еще несколькими душманами. Тихо сняли остальных караульных, а спящих — заточенным шомполом в ухо. Ран нет, с виду будто спят, а смерть почти моментальная.

Саша скривился. Очень ярко, до боли в ушах, представил, как холодная сталь шомпола проникает в ушной канал и с хрустом проламывает череп.

— И что? Мне то что до Афгана и каких-то там муджахедов. Мы в России, старик. В мертвой России. Ты на сотню километров живого не найдешь. От кого охранять то? — Сказал Саша.

— Эх, мне бы вашу наивность. Живых хватает, поверьте. Я по Москве сколько катался? Несколько дней. И видел выживших. Да и в ролике том говорили. Вот только вы одно не учитываете. Раньше, до эпидемии, люди почему такие все законопослушные и хорошие были? Потому что боялись полиции и общественного порицания, а сейчас нет ни того ни другого. Я в жизни многое повидал, даже слишком, и знаю каким может быть человек, поверьте мне. А гадать, что в голове у того, кого мы можем встретить, я не очень хочу, тем более с нами ребенок, девочка. Так что будьте добры, не засыпайте. Может статься, что и шомпол в ухо покажется милосердием. — Сказал Эмиль, похлопал Сашу по плечу и ушел в машину.

Спать больше не хотелось. Все положенное время караула просидел, сжимая в руках рукоятку пистолета и осматриваясь по сторонам. В три часа ночи разбудил Эмиля и ушел в машину, но и там не смог уснуть еще несколько часов.

2 июля

Утром выезжали под барабанную дробь дождя по лобовому стеклу. Саша думал, что из фиолетовых туч пойдет сиреневый дождь, но шел самый обычный. Выключил кондиционер, приоткрыл окна и наслаждался свежим воздухом с запахом мокрого асфальта. Мелкие капли изредка попадали на лицо, но это даже приятно. Женя высунула руку в окно и ловила дождинки ладошкой.

Возле Павловска на разъезде столкнулись с затором. Машины в несколько рядов перекрыли трассу. Именно в этот момент Саша мысленно поблагодарил Эмиля. Джипы легко перекатили через обочину и проскочили пробку по полю.

На привал остановились недалеко от села с необычным названием Верхний Мамон, прямо на берегу Дона. Дождь давно кончился, во всю светило солнце. Саша присмотрелся к небу, и подметил, что оно уже не настолько фиолетовое, как две недели назад. Женя, как только вылезла из машины, сразу побежала купаться, несмотря на то, что вода довольно освежающая. Эмиль натянул тент от верхнего багажника джипа и надул широкий матрас. Перекусили разогретой на горелке гречневой кашей и тушенкой из консервных банок. Старик посоветовал отоспаться после ночных караулов, решил сразу последовать совету. Отключился почти сразу, как голова коснулась мягко матраса. Через пару часов он проснулся от запаха свежезаваренного кофе. Хотя лучше бы не ложился. Пока спал, сильно вспотел, так как кожа не дышала на надувном матрасе. Красный и помятый, как новорожденный ребенок, поднялся и закряхтел от головной боли. Эмиль с девочкой сидели на краю матраса и о чем-то болтали.

— О Александр, вы проснулись. — Улыбнулся старик, отхлебывая крепки напиток из походной кружки.

— Ага. — Зевнул Саша. — Ты это, завязывай с этим.

— С чем конкретно? — Удивился Эмиль.

— С этим твоим «вы». Бесит прямо. Я тебе в дети гожусь, если не во внуки, а ты мне выкаешь, как будто мы на светском рауте. — Саша поднялся с матраса и присел на его край. — Кофе еще есть?

Да конечно. — Эмиль спешно наполнил еще одну кружку из термоса. — По поводы «вы», что же, таково воспитание, ничего не могу с этим поделать. Но учту, если уж вас… тебя это «бесит». Вообще, к слову, это знак уважения.

— Понятно, но меня все равно бесит, мне не триста лет. О чем болтали? — Саша посмотрел на Женю, грызущую шоколадное печенье.

— Да так, обо всем и ни о чем сразу. Рассказывал ей про интересное название этого поселка.

— А что в нем такого?

— Вот вы… ты знаешь кто такой Мамон?

— Знаю, что так пузо называют.

— Ну это и пошло от того, кого называли Мамоном в старые времена. У многих народов, даже у славян Мамон был богом богатства и достатка. Поэтому, когда человек отъедал себе живот, говорили: «мамон себе отъел», бедный то жиреть не будет, значит у человека все нормально с достатком, значит он у Мамона в почете. С приходом христианства, Мамон из божеств, которым молились и приносили дары, стал одним из ликов Сатаны или его сыном, в разных версиях по-разному. Тогда народ по большей части жил в нищете, и Церкви не выгодно было, что бы молились богу богатства и достатка, а смирялись со своим скудным существованием. А что бы на богачей на вилы не подняли, и их богатство не раздали людям, прописали что богатые они потому, что их бог любит, и власть у тех, кто богом избран. Даже корень в слове один и тот же, богатые — бог.

— Ты это ей все рассказывал? — Саша кивнул в сторону ребенка. — Не удивлюсь, если она на следующем привале от нас сбежит.

— Ну я же не вдавался в риторику, понимаю, что ребенок. Это я вам… тебе развернуто описал.

— Ты же не забывай, что я не из бедной семьи. Только родители мои никакими богами не избирались, а пахали как черти, чтобы заработать то, что у них было. И вместе с этим получили зависть и презрение тех, кто сидел на жопе ровно, и считал, что богатство дается тем, кого, как ты сказал, «бог избрал». Хрень это полная. — Саша допил кофе и встал, разминая спину. — Пойду прогуляюсь.

— Неправильно ты меня понял, Александр. Злости в тебе немерено. Ты если перестанешь все в штыки воспринимать, может увидишь, что вокруг не только негатив.

Саша не стал дослушивать старика и удалился от лагеря в сторону кустов, справить нужду и просто немного развеяться.

Выехали через полчаса. Эмиль сноровисто и опытно собрал лагерь, так, будто ходил в походы всю жизнь. К темноте добрались до пригорода Ростова-на-Дону — Аксая. Заночевали по старой схеме: спрятали машины между двумя зданиями и дежурили по очереди. Женя долго не могла уснуть. Пришлось сесть рядом с ней, и положить на нее руку. Девочка прижала руку к себе и уже через несколько минут закрыла глаза. Этой ночью в карауле не уснул, заранее наварив кофе, и потягивая его прямо из термоса.

3 июля

Князев начал привыкать к дороге. Ему уже нравилось это тихое и умиротворяющее перемещение. Трасса почти везде пролегала в стороне от городов и поселков, и хорошо скрывала происходящее в населенных пунктах. Пусто, тихо, встречных машин нет, лишь сменяющиеся по бокам дороги пейзажи.

До самого Краснодара не делали привалов, решив остановиться там на день, найти жилье под крышей, привести себя в порядок, и нормально поспать на кроватях. Женя очень обрадовалась скорому привалу, оживилась и крутилась на сидении, стараясь высмотреть приближающийся город.

Ближе к четырем часам дня уже ехали по плотной застройке южного мегаполиса. Былое приподнятое настроение резко улетучилось. Город подавлял и вгонял в депрессию. Именно здесь воочию сталкиваешься с последствиями эпидемии. Разграбленные магазины, сотни брошенных машин, занесенные мусором дороги и тротуары, следы от пожаров. Запустение и смерть, пропитавшие воздух, каждый сантиметр бетона и асфальта. Саша вспомнил локации из постапокалиптических игр — один в один, только монстров или зомби не хватает.

Добравшись до центра, нашли небольшой отель в одном квартале от улицы Красной. Четырехэтажное здание, ресепшен на первом этаже и простые, но уютные номера. Главным фактором выбора было наличие генератора, и отсутствие трупов. Отель пуст. Ни одного человека ни живого, ни мертвого. Эмиль быстро разобрался с подачей электричества, открыл ворота, загнали машины на парковку. Заняли два номер на втором этаже. Почти сразу загрузили походные вещи в прачечную, и старик отправился на кухню, готовить ужин. Все вымотаны дорогой, больше физически чем морально. После легкого ужина разбрелись по номерам. Эмиль первый встал на караул, а Саша, разомлевший от горячего душа и сытной еды, быстро уснул с Женей под боком.

4 июля

Проснулся словно заново рожденный. Давно не было столько сил и энергии в момент пробуждения. Сам не понял, что дало столько бодрости, но это состояние очень понравилось. Лишь скорбь о родителях удручала, старался воспринимать потерю, как стимул жить дальше, и доказать им, и самому себе, что не зря в него столько вложили. Заметил, что появилось чувство некой избранности. Выжили лишь единицы, и он каким-то образом оказался в их числе. Если это не Божье провиденье, значит хитрый план самой Вселенной, и он должен исполнить какое-то важное предназначение.

Спустился на кухню и собрался приготовить завтрак, но Эмиль опередил, наполнив весь первый этаж запахом жаренных яиц и сосисок.

— Доброе утро, Александр. — Как всегда радушный голос, идеальная прическа и выглаженная одежда.

— Вкусно пахнет. Где раздобыл? — Саша втянул в легкие воздух и громко выдохнул.

— Да здесь в холодильнике, в городе свет не так давно отключили. Не успело испортиться. В морозильнике даже лед еще остался. А Женя где?

— Я здесь. — Ответила девочка, заходя в кухню.

— Какие планы на день? — Спросил Саша, разливая по кружкам горячий чай.

— Передохнем денёк, отоспимся, пополним запасы еды и завтра в дорогу. Хочу после обеда пройтись по магазинам, пополнить запасы продуктов, не испорченные точно будут. — Ответил Эмиль, раскладывая завтрак по тарелкам. — Да и Женя очень хочет погулять, так же?

Девочка закивала, уплетая яичницу и запивая чаем.

— Хорошо. Прогуляться так прогуляться. Хотя я больше за отоспаться и передохнуть. — Саша сделал несколько больших глотков и откинулся на спинку стула. — Да, сейчас бы вообще на море, лечь на шезлонг на пляже, стакан апельсинового фрэша, а не вот это вот все. Хорошая идея в Израиль дернуть. Как вспомню пляжи Тель-Авива… эх, поскорее бы.

— Там не только в пляжах дело. Несмотря на то, что больше половины страны, это пустыня, они умудрились создать очень мощное сельское хозяйство. В кибуцах и мошавах выращивали и фрукты, и овощи, и зерновые. Из-за климата урожай собирали несколько раз в год. Успеем добраться, пока все не пришло в упадок, приведем в порядок несколько теплиц, найдем ферму с курицами и коровами, и все, считай обеспеченны на всю жизнь.

— Ого у тебя познания. Жил что ли там?

— Был несколько раз. Давно уже. В девяностые многие родственники репатриировались. Я ездил посмотреть на страну, но не решился. — С какой-то тоской в голове сказал Эмиль.

— А потом что не уехал?

— Потом уже не смог, обстоятельства были. Так вот, о сельском хозяйстве. — Сменил тему разговора Эмиль. — Там же и экзотические фрукты растут, так что будет богатый рацион, и морепродуктов валом. В России такого разнообразия нет, и с энергией там проблем не будет, очень многое построено на источниках возобновляемой энергии: солнечные батареи, ветряные генераторы. Там точно проще, в добавок зимы фактически нет.

— Там пахать придется, это же все кому-то обслуживать надо. Сажать, выращивать, удобрять. — Сказал Саша, задумавшись о перспективах.

— Конечно, само не вырастет. Придется пахать, и кроме нас это никто не сделает. Так что сначала труд, а потом пляжи Тель-Авива. — Подытожил Эмиль.

После завтрака Князев собрал рюкзак, закинув в него бутылку воды и обойму от пистолета. Не смотря на жару, накинул легкую куртку, чтобы скрыть кобуру, с оружием все же спокойнее. Встреча с наркоманом и рассказы Эмиля поселили в нем легкую паранойю. Спустившись вниз, встретил старика с Женей, уже готовых к выходу.

— Ну что, пойдем? — Спросил Саша, потрепав по голове Женю. Девочка улыбнулась уголками губ и сильнее прижала к себе мамину сумку.

Пройдя один квартал по небольшой улочке, вышли на центральную улицу города — Красную. Витрины магазинов, кафе, ресторанов — везде пусто. На середину дороги выбежал жирный домашний кот, увидев людей, животное громко мяукнуло, но как только Женя побежала в его сторону, тут же скрылось в узком проеме между домов. Шли по центру дороги, рассматривая дома. Эмиль искал продуктовые магазины, Саша просто что-то интересное, а Женя послушно шла за руку со стариком. Князев увидел магазин с яркой вывеской «Игровые приставки и все для хобби».

— Эй, не хотите зайти?

— Хм. — Задумался Эмиль. — А что там полезного?

— Да приставку думаю взять и дисков к ней, время же чем-то убивать надо будет.

— Пожалуй нет, мы лучше чуть дальше пройдем. Вон там, видишь? Вывеска «Детские игрушки». Женя? — Эмиль обернулся к девочке. — Ты хочешь себе велосипед?

Глаза ребенка загорелись неподдельной радостью, она, как могла, крепче схватилась за руку взрослого.

— Пойдем, пойдем. Выберем самый хороший. — Улыбнулся Эмиль в ответ. — Тогда на улице встретимся. Эх зря рации не взяли, никак это в привычку не возьму.

Саша зашел внутрь магазина. Дверь открыта, не удивительно, кому могут понадобиться игровые приставки во время эпидемии? Внутри довольно светло, солнечные лучи в достаточном количестве проникали через большую витрину, фонарик включать не пришлось. Сначала подошел к полке с приставками возле самого входа.

«X-box — замечательно, Nintendo Switch еще лучше, возьму и то и друге. О еще и VR-шлем, вообще прекрасно».

Определившись с приставками, отправился к стеллажам с играми и картриджами. Из сети больше игры не скачаешь, придётся играть в то что есть, главное, чтобы обновления не запросили. Прокопавшись в магазине не меньше двадцати минут, услышал крик снаружи. Бросив пачку дисков на пол, ломанулся ко входу, чуть не снеся на ходу полку с сувенирными фигурками из игр. Добежав до двери, резко остановился. Прямо напротив детского магазина, увидел толпу людей, не меньше десяти человек. Все заросшие, славянской внешности, с автоматами и ружьями. Один сжимал в руках выбивающуюся Женю. Другой, в рясе священника, с серебристым крестом на животе, стоял над лежащим на земле Эмилем, и тыкал стволом автомата. От них отделяла жидкая зелень на ветвях низких деревьев, и тень на входе в магазин. Уже был готов ринуться вперед, выхватить пистолет, но в последнюю секунду застыл на месте.

«Куда прешь, дебил, их там не меньше десяти, все вооружены. Завалят и моргнуть не успеешь. Чем ты им поможешь? Ничем, только помрешь смертью храброго идиота». Он разрывался. Одна часть его не могла смотреть, как жалобно кричит Женя и вырывается из крепко держащих рук. Вторая заставляла стоять, то ли от страха, то ли от рациональности. Сам не знал, от чего больше, из-за этого стало тошно от себя самого.

— Сколько вас человек? Где вы остановились? — Донеслись крики священника.

— Нас двое, мы пешком пришли. В селе тут недалеко жили. — Эмиль говорил негромко и с трудом, из-за разбитого рта.

— Не ври мне! — Священник замахнулся автоматом, и Эмиль рефлекторно закрыл голову руками.

— Как тебя зовут?

— Эмиль. — Процедил старик.

— Немец или иудей? — Голос священника почти срывался на визг.

— Еврей я, а что это важно?

Мужик в рясе перевернул автомат обратной стороной и наотмашь ударил старика по голове прикладом. Эмиль безвольно откинулся на асфальт.

— Берите его, и в церковь. Девочку тоже. Ибо грешны они! — Завопил на всю улицу священник. — Все иудеи повинны в казни Спасителя нашего, они подтолкнули нас к гневу Господнему. Именно их грешная обитель была юдолью порока и разврата. Именно они обрушили на нас кару небесную, болезнь пагубную.

Священник зашелся в истеричном крике и потрясал над головой автоматом. Толпа вокруг него громко вторила, как зомбированные. Фанатики подхватили под руки бесчувственного Эмиля и потащили по улице. Женя пыталась вырваться, но один из мужчин влепил ей пощечину, и девочка обвисла на руках как тряпичная кукла.

— Мрази, суки, да я вас собственным руками на куски порежу. Твари! — Процедил сквозь зубы Саша.

Просидел в магазине до того момента, пока толпа не скрылась вдалеке. Выбравшись, внимательно осмотрелся, повернулся обратно к магазину и увидел свое отражение в стеклянной двери. Не знал, кто бесил и злил его больше, он или сектанты, другое название толпы выродков в голову не приходило. Гнев переполнял, сносил все преграды и заливал разум волной красной ненависти. Не выдержал и со всей силы влепил кулаком в свое отражение. От места удара во все стороны побежала паутина трещин. Костяшки на кулаке резануло болью.

Глава 3 Вадим

28 июня

21.12 по московскому времени.

Геленджик, Тонкий Мыс.

— Кто это был? — Спросила Юля, смотря на спины удаляющихся мужчин. Уходили они не охотно, то и дело переговариваясь между собой и оборачиваясь назад.

— Зэки. За километр видно. Их даже по запаху почувствовать можно, он из их шкуры уже никогда не вымоется. И это не те, кто по глупости залетел за решетку один раз и одумался. Нет. Эти ребята — постояльцы. Для них тюрьма — дом родной. И живут они по звериным законам, им все мирское чуждо. — Сказал Вадим через зубы, взяв по удобнее карабин.

— А что они хотели? Почему ты их прогнал? — Голос Юли звучал встревоженно.

— Они работать не привыкли, а тут заметили нас, решили наведаться, проверить, есть чем поживиться или нет. Ведь можно не утруждаться, не собирать, а просто прийти и украсть. Они вернуться, это точно.

— Когда? Зачем? — Юля вообще потеряла контроль над собой и почти прижалась к Вадиму.

— А ты не видела, как они на тебя смотрели? Ты теперь для них — Священный Грааль. Не, они просто так не отстанут, готов поспорить на что угодно, надо ждать их в гости.

— И что будем делать?

— Поедем в магазин, здесь недалеко.

— Зачем? У нас же вроде все есть?

— Надо.

Магазин нашелся всего в паре кварталов. Небольшой, в одноэтажном строении на фасаде жилого дома. Войдя в открытую дверь, Вадим скрылся в темноте помещения. Вышел через несколько минут, неся в руках три бутылки вина.

— Зачем это? Ты же говорил, что не пьешь? — Спросила Юля, выглядывая из окна фургона.

— Тихо ты. — Шикнул Вадим. Он открыл одну из бутылок, дешевую, с железной отвинчивающейся крышкой, и изобразил, что пьет с горла, незаметно выплюнув кислое вино под ноги.

— Что это за представление? — Почти шёпотом спросила Юля, когда он залез в машину.

— Сейчас приедем домой — расскажу. — Ответил Вадим и включил магнитолу. На его удачу в проигрывателе машины торчала USB флешка, из колонок разнеслись переборы шансона.

Подъехав к дому, еще несколько раз изобразил прикладывание к бутылке. Развернул фургон задом к дому и подъехал почти к самому крыльцу, поставив так, что между машиной и ступенями оставалось совсем небольшое расстояние. Вышел, открыл заднюю дверь, сделал вид, что достал из кузова что-то и оставил двери открытыми. Зайдя в дом, включил в зале и на веранде свет, запустил музыку на домашней музыкальной системе. Юля села на диван в гостиной и недоуменно смотрела на происходящее. Вадим вышел на крыльцо с початой бутылкой в руках, потянулся, осмотрелся и еще раз сделал глоток из горлышка. Вернувшись в зал, поставил на стол пустую бутылку и открыл новую.

— Я кажется поняла, ты думаешь они за нами следят, и чтобы усыпить их бдительность, делаешь вид что напился? — Спросила Юля.

— А ты молодец, соображаешь. Пойдем наверх.

Поднявшись по лестнице на второй этаж в спальню, Вадим подошел к окну и посмотрел наружу, не выпуская вино из рук. Высоко, рядом нет ни труб, ни выступов, забраться невозможно.

— Так, держи винтовку. — Вадим вручил девушке Сайгу. — С предохранителя снял, патрон в патроннике. Нажимать на курок умеешь?

— Ага, я же говорила, что стреляла.

— Значит справишься. Заряжен картечью, на таком расстоянии целиться не надо. Садишься вот сюда. — Указал на угол справа от двери. — Именно садишься, винтовку на дверь. И сидишь. Ждешь. Что бы не услышала, не высовывайся, даже если я орать буду. Даже если меня убивать будут. Кто бы не зашел, сразу стреляй, только не пали подряд. Два три выстрела хватит. Если я подойду, я постучу, вот так. — Несколько раз постучал по стене в определённом ритме. — Поняла?

— Ага. Но почему именно сюда? Почему не спрятаться за кровать или встать напротив двери? И что Султан делать будет?

— Смотри, когда человек заходит в дверь с оружием, он смотрит на уровне своих глаз, поэтому то, что на полу увидит в последний момент. Эта дверь открывается наружу, это не очень хорошо. Люди держат оружие в правой руке, если конечно не левши, что мало вероятно, и сами себе перекрывают обзор справа. Помимо этого, чтобы выстрелить, придётся развернуться, он сначала повернется влево, инстинкт такой у людей, а потом направо. Это даст тебе именно те доли секунды, которые спасут жизнь. Увидела — стреляй. — Сказал, указывая, как будет двигаться противник, проникающий в комнату и что надо делать. — Султана у заднего входа оставлю, лаять не будет, он вообще на людей не лает. Если их больше, чем трое, и кто-то сзади полезет, он его порвет.

— Я не знаю, смогу ли выстрелить в человека.

— Придется. Поверь, лучше будет если тебя застрелят в бою, чем возьмут живую. Я все сделаю, чтобы этого не случилось, но все может быть. Если ты попадешься, то будут насиловать тебя, как и сколько захотят, пока не надоест. А учитывая, что выживших — единицы, и шанс найти другую девушку сводиться к нолю, то надоест им не скоро. Усекла?

Юля молча кивнула.

— Я буду снаружи. Ждать их. Не знаю, есть ли у них оружие. Сам дурак, еще одним стволом не обзавелся. Было бы проще. Посмотри на меня. — Взял девушку за плечи и заглянул ей в лицо. — Соберись, пожалуйста. Максимально сконцентрируйся. Не поддавайся истерике. От этого зависят наши жизни. Делай строго, как я сказал. Эти люди — мрази, для них нет ничего святого, у них в глазах это написано. У нас один шанс. Их трое, нас двое. Надо максимально использовать стратегическое превосходство обороны. Юля, я очень надеюсь на тебя. Ты сейчас очень нужна в здравом рассудке.

— Хорошо. — Девушка крепко сжала цевье ружья и отправилась в угол.

Вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. На улице стемнело. Взял бутылку вина и шатающейся походкой вышел на крыльцо, изобразил несколько глотков, и пошел обратно. По пути нарочно споткнулся, сделал вид, что упал, коряво поднялся и зашел в дом, выключив уличное освещение. В доме зашел на кухню, взял несколько стаканов и кружек и разбил их об раковину, так, чтобы осталось дно с острыми, торчащими вверх, как пики, краями. Расставил получившиеся капканы прямо перед входной дверью и выкрутил лампочку над входом, оставив свет в гостиной. Немного помаячил перед окнами, старательно изображая пьяную походку. Вернулся на кухню, взял целлофановый пакет, смешал муку с мелкой солью и жгучим перцем, насыпал в него и положил в карман. Выбрал самый массивный кухонный нож с двадцати сантиметровым лезвием. Спустился в подвал и осторожно вылез через узкое окно на улицу. Прижимаясь к стене обогнул дом, и прячась от света из окон, спрятался в кузове фургона, прикрывшись мешком.

Началось томительное ожидание. Сердце, не смотря на привычку к таким ситуациям, колотилось, как двигатель трактора. Зэки могли и не прийти сегодня, но ждать неподготовленным он не мог. Он сидел не двигаясь, сдерживая дыхание, чтобы не выдать себя. Не меньше чем через час послышались шаги у ворот.

— Тихо ты, прешь как паровоз,тебя за километр слышно. — Раздался шипящий, приглушенный голос одного из зэков.

— Да и по хер, я тебе говорю, он в говно готовый. Не меньше трех бутылок выжрал, Тетя Синяк. Дрыхнет сто пудов. Ща мы это фуцана, как зяблика схряпаем, телка вроде наверх поперлась. — Второй голос, крысолюда. — Я первый её раскупоривать буду, зря что ли жопу тут два часа плющил, наблюдал за ними.

— Слыш Хорь, не борзей, сразу на троих пустим. А то ты будешь сиськи мять, а мы что на сеансе будем? — Третий голос, судя по басу — здорового.

— Вы че бадягу развели. Нам еще звонок завязать надо, вы псину эту видели? Сундук, на тебе будет. — Голос крысолюда.

— А с хера ли сразу на мне? Я что самый лысый? — Голос здорового.

— Тебя он сразу не сожрет, ты сильно костлявый. Ладно, хорош чирикать, пошли.

Вадим услышал шаги рядом с фургоном. Поднялись по ступенькам. Звук поворачивающейся ручки. Шаг.

— Сука бля! — Истошно заорал Хорь, наступив на разбитые стаканы.

Вадим одним рывком выскочил из фургона и влетел на ступеньки. Похожий на крысу зэк сидит на карачках возле двери, сняв шлепки и заливая весь порог кровью. Не теряя ни секунды, Вадим швырнул жменю подготовленного порошка в глаза лысому и рванулся к Сундуку. Ослепленный зэк закричал громче крысолюда, начав размахивать руками, пытаясь разогнать едкое облако. Здоровый повернулся к кричащему товарищу и не увидел, как рядом с ним оказался кто-то незнакомый. Этих долей секунды хватило что бы нанести первый удар. Махнул выше плеча зэка, оттягивая рукоять к себе. Лезвие прошло горло с глухим чавканьем. Почувствовал, как клинок уперся в позвоночник и выдернул его. Сундук инстинктивно вздернул руки к шее, присел ему под руку, перехватив нож в левую руку, и нанеся короткий, но резкий удар сбоку, чуть под углом, между третьим и четвертым ребром, направляя клинок в сторону солнечного сплетения. Когда лезвие вошло почти до рукояти, провернул его на девяносто градусов и выдернул. Развернувшись на пятках и пригнувшись, устремился к лысому, старательно трущему глаза, пытаясь убрать выедающую их соль и перец. Добравшись, перекинул нож обратно в правую, и ударил снизу-вверх, всадив лезвие в области паха, и, выпрямляясь на ногах, прорезал до грудины. По ноздрям резануло запахом крови, внутренностей и фекалий. Лысый схватился за разваливающийся на две части живот. Недолго думая, воткнул клинок ему в глазницу, упираясь в конец рукояти второй рукой. Кости хрустнули и лезвие наполовину ушло в мозг. Лысый тут же обмяк и завалился назад. Развернулся к третьему, который лежал у порога. Ногу обожгло тупой болью, будто сдавили тисками. Все тело дёрнулось назад от резкого импульса, еле устоял на ногах. Крысолюд смотрел прямо в глаза и поднимал пистолет выше для второго выстрела, на этот раз в голову. Позади зэка, из дверного проема, показалась бежевая голова с оскаленными зубами. Волкодав сомкнул челюсти прямо на ключице крысолюда и потащил в дом, как мурена затаскивает добычу в нору. Зэк заверещал и выронил пистолет, пытаясь отбиться от собаки.

Вадим перевел дыхание и посмотрел вниз. Правая нога почти полностью онемела, но в одном месте горела, словно туда сунули раскаленный прут. На штанине расплывалось бардовое пятно.

«Это позже, успеется, сначала — закончить».

Попытался двинуться в сторону двери, но едва не упал. Нога почти не слушалась, пришлось ковылять. Весь порог залит кровью, которая размазанным следом тянулась в прихожую. Возле лестницы, над телом зека с огромной дырой в шее, сидит Султан. Морда алабая полностью залита кровью, очень яркой на белой шерсти. Пес посмотрел на хозяина радостно виляя хвостом, ткнул носом неподвижное тело, потом обеспокоенно подбежал к Вадиму и обнюхал раненную ногу.

— Все в порядке Солт, не переживай, дай-ка одолжу у тебя. — Снял с пса ошейник, и туго затянул выше раны, кровь выступала темная и не била фонтаном, задело только вены, можно наложить жгут.

Добравшись до кухни, вытащил несколько двухсотлитровых мешков для мусора. Вернулся в коридор, убрал битые стаканы с порога и, положив тела на мешки, по одному перетащил в фургон. Рассчитывал справится намного быстрее, но боль в ноге усиливалась и сковывала движение. Сначала хотел промыть полы от крови, но сил хватило только на несколько движений шваброй, чтобы лужи не выглядели такими устрашающими.

Поднялся на второй этаж и постучал в нужном ритме по двери.

— Юля, это я. Все хорошо, можно выходить. — Сказал, не заходя в комнату, а дожидаясь девушку у входа. Мало ли, пальнет с перепугу.

Юля выскочила через секунду и бросилась на шею. Её трясло. Тяжелое прерывистое дыхание, словно вот-вот сорвется в истерику, но удержалась, взяла себя в руки.

— Ты как? Все хорошо? Я слышала выстрел. — Девушка сделала шаг назад и начала осматривать Вадима.

— Ногу зацепили немного, вроде не сильно. Не успел еще посмотреть.

— Пойдем вниз, к аптечке.

— Юль, успокойся. Мне не в первой. Знаю, что там ничего серьезного, по касательной прошла, так бы ногу фиг согнул.

— Все равно надо обработать. — Она взяла Вадима за руку, и повела вниз, так, будто он вообще не мог ходить. — С этими всё?

— Да.

— Ты их убил? — В голосе девушки явно слышался страх.

— Пришлось. По-другому нельзя было.

— Они там, внизу лежат?

— Нет, тела убрал, кровь еще не отмыл. С ногой разберемся, потом сделаю.

Спустившись на кухню, стянул спортивные брюки и осмотрел рану. Не глубокая, сантиметра два, и около десяти в длину, мышцы зацепило совсем немного, но зашивать придется. Юля, увидев голое мясо и кровь, побледнела и отвернулась чуть в сторону, но пересилила себя.

— Вадим, блин, тут все наружу. Сильно больно? — Девушка заглянула в глаза, пытаясь понять скрывает он боль или нет.

— Пока нет, еще адреналин в крови притупляет. Потом будет, но не очень, зубы сильнее болят.

— Зашивать надо, да?

— Ага, ты не переживай, я сам справлюсь, других штопал, приходилось, ничего сложного.

— Хорошо, я сомневаюсь, что смогла бы. Чем-то другим могу помочь? — Юля встала и начала осматриваться по сторонам, в поисках того, что может сделать.

— Да, можешь принести сумку с медикаментами?

— Конечно, сейчас. А где она?

— У входа в шкафу, там сразу увидишь.

Удалившись в коридор, Юля громко вскрикнула.

— Султан, что с тобой? Вадим, у него вся морда в крови. Его тоже ранили?

— Не переживай, это не его кровь. Он мне помог очень, одного из этих удавил. С ним все в порядке.

Девушка обошла пса чуть стороной — слишком жутко он выглядел с окровавленной пастью, и направилась к шкафу. Через минуту вернулась с небольшой спортивной сумкой.

Разложив на столе флакон со спиртом, медицинскую нить и иголку, зажим, ампулу анестетика, шприц, ножницы и спиртовые салфетки, Вадим тщательно вымыл руки по локоть и одел нитриловые перчатки. Юля постояла еще секунду и ушла из кухни. Приступил к накладыванию швов, предварительно обколов рану обезболивающим. После обработал заживляющей мазью и наложил марлевую повязку, туго перебинтовав. Таблетка анальгетика, чтоб не мешало спать. Готово, теперь можно заняться уборкой. Выйдя в коридор, увидел, как Юля со шваброй и тряпкой, в желтых хозяйственных перчатках, отмывает полы.

— У меня бабушка в деревне жила, я к ней часто ездила летом, когда маленькая была. Она постоянно делала варенье, очень много. Сад был большой, много плодовых деревьев. Наварит большую кастрюлю варенья вишневого, а я мелкая, с девчонками соседскими, бегали и ложками в кастрюлю лазили. Я как-то пальцем залезла, так бабушка меня потом долго крапивой по огороду гоняла. Пришлось всю кастрюлю заново кипятить. Это я к чему: мы, когда в кастрюлю лазили, все этим вареньем уделывали: стол, стулья, плиту, полы. Бабушка потом давала мне тряпку с ведром, и заставляла отмывать. Ели вместе с подружками, а мыла я одна. А оно же еще как остынет, жутко липкое, фиг отмоешь. Отдирала несколько часов. Вот и сейчас просто представляю, что это ты тут вареньем все заляпал, и даже не мутит почти. — Юля говорила, не поднимая голову от пола, словно ей просто нужно выговорится, чтобы отвлечься.

— Давай, пока ты тут убираешь, я скатаюсь ненадолго, минут на пятнадцать-двадцать.

— Нет. Вместе поедем, я теперь одна не останусь.

— Хорошо. Извини, не подумал. Солт, пойдем со мной.

Потрепал пса по голове и отвел в ванную, где тщательно вымыл морду от крови. Через десять минут, после того, как Юля закончила уборку, загрузились в фургон.

— Вадим? — Тихо спросила девушка.

— Что?

— А откуда ты все это знаешь и умеешь? Их же трое было, с оружием, а ты один. Как ты справился?

— Служил в армии.

— Вова тоже служил в армии, но он даже курицу зарубить не мог, жалко было.

— Я не в очень простых войсках служил.

— Ты был на войне?

— Был.

— И убивать приходилось?

— Приходилось.

— Так ты про этого тогда говорил, когда мы про веру в людей разговаривали. Теперь понятно, почему ты людей не любишь. — Юля отвернулась к окну. По девушке было видно, что у нее в голове крутиться очень много вопросов, но задать их она не решалась.

Выехали за черту города в лесопосадку. Вадим вытащил из кузова тела и смыл следы крови водой из бутылки. Вернувшись домой, почувствовал, как обрушилась усталость, боль и истощение. Словно кто-то взял и вытянул из тела все силы и эмоции. Очень знакомое состояние. Сейчас нужно просто побыть одному и отоспаться.

Загнал фургон во двор, припарковав рядом с въездом.

— Что делать будем? — Спросила Юля, явно не зная, чем себя занять.

— Спать, что же еще.

— Я не знаю, смогу ли уснуть.

Вадим зашел на кухню и достал из аптечки упаковку фенибута.

— Держи, хорошая штука. Мама пила, когда нервы шалили. Через полчаса никаких эмоций. Я пойду, мне надо уснуть, пока обезболивающее действует. И это, не бойся, уже никто не придет. А если придут, то Султан разбудит.

Юля неуверенно кивнула.

Добравшись до спальни, с трудом принял душ, выставив ногу из кабинки, чтобы не мочить перевязку, и рухнул на кровать. Сон накрыл почти сразу.

29 июня

2.48 по московскому времени.

Проснулся от тупой, ноющей боли в ноге. Чувствовался каждый прокол на швах. Рана горела. Посмотрел на часы, потер глаза. Осторожно встал, стараясь не беспокоить ногу и побрел на кухню. Поругал себя за то, что не додумался взять анальгетик в спальню. Спустившись вниз увидел Юлю, сидящую за обеденным столом с бокалом вина.

— Не спиться?

Девушка вздрогнула и подняла испуганные глаза.

— Фух блин, сердце в пятки ушло. Вообще уснуть не могу, даже таблетка не помогла. А ты что не спишь?

— Обезбол отпустил, надо еще выпить.

— Понятно. У меня все это из головы не выходит. Всегда верила в людей, свято и слепо, как в аксиому. Верила в порядочность. Думала, что становятся жестокими, только под гнетом жизни. Сейчас люди должны помогать выжить друг другу. А эти мрази хотели тебя убить, а меня… Скажи, как люди могут такими тварями? — Голос её дрожал, словно она вот-вот заплачет.

— Юль, ты просто судишь о них по себе. В тебе нет зла, ты всем желаешь мира и любви, и хочешь от всех получить тоже самое. Если бы все было так просто. Думаешь все войны, убийства и беды из-за политиков, веры и прочих внешних воздействий? — Вадим опустился на стул рядом с девушкой. — Нет, человек сам по природе жесток и склонен убивать. Вот ты дай автомат человеку, без разницы кому, скажи, что он может пойти и убить любого, кого захочет и ничего за это не будет. Думаешь все бросят оружие и пожелают врагам мира и здоровья? Готов биться об заклад, что девяносто пять из ста побегут валить своих обидчиков, а потом попросят добавки. Зло в людях, его не вселяли какие-то божества, и оно не родилось от бед и неурядиц. Вспомни детей, они жестоки, они будут глумиться над слабым, издеваться, избивать. Взрослея, человек учиться скрывать в себе это, но оно никуда не девается, а лишь прячется под маской добропорядочности. Сейчас с людей сорвали эти маски. Все, нет того, что их сдерживало. Если кто-то тайно мечтал насиловать, он будет насиловать, если кто-то хотел убивать, он будет убивать. Прости, если я тебя не утешил, но лучше сказать правду, чем налить тебе в уши меда. Намного хуже будет если ты столкнешься со злом, ожидая добра.

— Я уже столкнулась. Вот только что. — Девушка заплакала и опустила голову на стол.

— Не убивайся так, ты ничего не изменишь. С этим надо просто смириться. Единственное, что ты можешь, это не быть такой. — Вадим осторожно положил руку на плечо девушке.

— Но как, и зачем? Почему они просто не могут жить нормально и спокойно?

— Им не хватает адреналина и кайфа. Необходимо чувствовать власть над другими особями своего вида, показать кто альфа-самец. Кого-то это заводит, у кого-то просто любопытство, а для некоторых — необходимость. По-разному.

— А что ты чувствовал, когда убивал? — Юля подняла заплаканные глаза и посмотрела на Вадима.

— Честно? Ничего. Вообще. Даже первый раз ничего не почувствовал. Это работа. Ты же не чувствовала ничего, когда продавала стройматериалы, вот и я ничего. Если начинать на этом заморачиваться, то можно крышей уехать.

— Где же ты служил, что тебе прошлось пройти через все это?

— Это не важно, сейчас точно. Может быть потом, когда-нибудь, расскажу, но не сейчас. Тебе надо поспать. Пойдем?

Юля встала из-за стола и пошла с Вадимом наверх. Дойдя до двери спальни, они остановились. Девушка еще раз посмотрела на Вадима и опять заплакала. Обнял ее за плечи, она прижалась, словно пыталась спрятаться от всего мира в его объятиях. Погладил ее по волосам, и подождал, пока немного успокоиться.

29 июня

9.31 по московскому времени.

Утром нога болела сильнее. Начало лихорадить, вышел на кухню, немного размять тело от сна, выпить анальгетик и антибиотик, что бы не началось воспаление. Юли нет, скорее всего еще спит — легла поздно. Порывшись в комоде, достал пистолет, из которого его подстрелили. Обычный ПМ, судя по номеру — табельный. Полиция или ФСИН. В магазине осталось три патрона, запасных нет. Оружие подтолкнуло его на одну идею.

Юля спустилась вниз почти в одиннадцать, заспанная и хмурая.

— Привет. — Сказала девушка, набирая стакан воды. — Меня будто всю ночь били, лучше бы вообще не ложилась.

— Привет. Это нервное перевозбуждение и стресс. Ты спишь, а они не дают мозгу расслабится.

— Я очень рада. Только мне от этого не легче. — Юля села, осмотрелась по сторонам, и оперев руки на край стола, громко вздохнула.

— У меня есть идея. Поможет справиться со стрессом. — Вадим подвинул ей тарелку с завтраком и улыбнулся.

12.42 по московскому времени

— Куда мы едем? — Спросила Юля, закрывая за собой дверь в фургон.

— В отделение полиции.

— А что мы там забыли?

— Оружие. После вчерашнего подумал, что стоит обзавестись, не помешает.

Через полчаса остановились возле четырехэтажного здания в самом центре города. Управление МВД обнесено по периметру железным забором, въезд через КПП с улицы Горького. Ворота открыты, парковка перед зданием пуста, кроме одной сгоревшей машины. Остановились прямо возле ступенек, ведущих к стеклянным дверям входа, за которыми виднелась металлическая решетка.

— Со мной пойдешь? — Спросил Вадим вылезая.

— Конечно. А ты знаешь куда тут идти? Там сотня кабинетов, блукать можно долго.

— Знаю, бывал здесь.

Дверь и решетка оказались открыты. Свет не горел, хотя в городе электричество еще было. Воздух стоял как в теплице, пропитанной трупной вонью.

— Вот это запах! — Скривилась Юля, и закрыла лицо сгибом локтя. — Тут что, кто-то прямо на рабочем месте от вируса умер.

— Это не от вируса. Жертвы болезни так не пахнут, они вообще почти не пахнут. Знаешь, как старая шапка из натурального меха, вот примерно так же. Кто-то по другой причине умер и, судя по всему, уже дней пять назад.

Прошли по лабиринту коридоров с протёртыми стенами и обшарпанным ламинатом, спустились в подвал. Добрались до массивной железной двери без каких-либо опознавательных знаков.

— Нам сюда? — Спросила Юля.

— Ага.

— Но тут же закрыто?

— Ага. — Ответил Вадим, достал из кармана складной мультитул и стальную шпильку. Присел возле замка, самого простого, у которого ключ с двумя большими ушами. Засунул шпильку и тонкое длинное лезвие мультитула в замочную скважину, поковырялся с минуту. Щелчок.

— Готово. — Вадим встал, отряхнул колени от пыли и открыл дверь.

— Обалдеть. Ты не шпион случайно? Прямо Джейсон Борн, блин.

— Да в этом нет ничего такого, сейчас каждый может научиться. Ролики на Ютубе посмотрел, немного потренировался и все.

Оружия внутри много, даже очень. Он не надеялся найти такое разнообразие. Автоматы Калашникова со складными прикладами, 9А-91, Вихрь, пистолеты «Грач» и «Бердыш», пистолеты-пулеметы «Бизон», «Кедр» и «Кипарис», снайперская винтовка СВД и СВ-98, ящики с гранатами.

— Вот это джек-пот! — Вадим прошелся вдоль полок, осматривая разнообразие вооружения.

— Что такое?

— Да тут вооружения больше, чем почти в любой части. Не знаю к чему они готовились, или в честь чего министерство так расщедрилось именно на Геленджик, но тут можно вооружить целый батальон. — Воеводов снял со стойки новенький АК сотой серии. — Оно почти все новое, стреляли может несколько раз, а так на многих еще масло заводское. Ты можешь к фургону сходить принести пару сумок?

— Я-то конечно легко схожу, но мы Султана дома оставили, а одной — страшно.

— Сейчас. — Вадим снял со стойки пистолет-пулемет «Кедр» передернул затвор, нажал на спусковой крючок — все работает. Достал из ящика под стойкой снаряженный магазин, вставил, еще раз передернул затвор. — Держи, смотри, он не на предохраните. Плотность огня большая, с двадцати-тридцати метров скосишь любого, даже если целиться не будешь. Так лучше?

— Немного. — Чуть улыбнулась Юля, перекидывая через плечо ремень оружия. — А ты что делать будешь?

— Я пока подготовлю и сложу все, что нам пригодиться.

Уже через час ехали домой по улице Луначарского. На душе было спокойно, сам не подозревал, что настолько привычное оружие подарит такое чувство. Взял две снайперки, три Калаша, один из них про запас, один РПК, пистолетов разных штук пять, ящик гранат, наступательных, и оборонительных, несколько пистолетов пулеметов. Больше всего замучался таскать патроны. Нога болела и затрудняла ходьбу. При каждом шаге натягивались швы и лопалась свежая корка под повязкой. Бинт пропитался кровью, но все равно вынес больше десяти тысяч патронов, никогда лишними не будут.

Доехав до поворота на тонкий мыс, проскочил его и направился к объездной дороге, идущей по северной границе города у подножия Моркхосткого хребта.

— Куда мы? — Спросила Юля, заметив, что они едут не домой.

— Учиться стрелять будем.

На транспортном кольце у въезда в Геленджик заметил пробитое ограждение, бульдозер и спихнутые на обочину машины.

— Кто-то тут уже поработал. Значит мы не одни выжившие в городе. — Вадим на всякий случай осмотрелся по сторонам.

— Может это те, зэки?

— Сомневаюсь. Тут нужно уметь управлять тяжелой техникой, вон видишь бульдозер? Там управление, как в космическом корабле. Это был кто-то или разбирающийся, или очень смекалистый, а они урки умом не блистали.

— С чего ты так решил?

— Если бы блистали, то я был бы уже мертв, а ты — их наложницей.

Юля замолчала. Её выражение лица дало ясно понять, что она представила себе возможный вариант развития событий во всех красках.

Остановились возле гостиницы «Горный воздух». Вадим ненадолго зашел в здание, и вышел со стопкой тарелок, пластиковых подносов и бутылок. Расставив все на склоне горы под невысокими соснами, повернулся к Юле.

— Смотри, оружие держишь вот так, двумя руками. Нет не так, левой обхвати цевье сбоку, а не так, как в фильмах, а то вверх отдачей бросать будет. Ноги поставь вот так, корпус чуть вперед, тело примерно, как лафет должно быть. Не знаешь, что это? Станина, на которую устанавливали пушки. Спусковой крючок нажимаешь не средней фалангой, а серединой последней, а то ты так ствол с линии огня уводишь. К прицелу прижиматься не надо, щекой к плечу. Оба глаза открыты, целишься правым, сначала непривычно будет, но потом освоишься. Главное правило — палец на спусковом крючке, только когда собираешься стрелять. В остальное время он здесь, вдоль корпуса на спусковой скобе. Ствол на людей не направляешь, только если хочешь их убить. Запомнила?

— Ну где-то половину.

— Уже хорошо. Так палец где держим?

— Вот здесь, а не на курке.

— Это не курок, это спусковой крючок. Курок вот. — Вадим достал пистолет, который забрал у зэков и показал на небольшой рычажок на заднем торце.

— А во всех фильмах и многих книгах пишут, что это курок.

— Потому что не разбираются ни фига, и снимают, и пишут. Сначала почитали бы, или постреляли сами. Ладно, давай к нашим баранам. Встала, приготовилась. Пали.

Девушка нажала на спуск. Сухой хлопок выстрела разнесся по всей округе, на секунду оглушив.

— Блин, громко. А почему мы не в наушниках, как в тирах стреляют? И я думала, что очередью стрелять буду. — Юля поморщилась и потеребила ухо.

— Без наушников, что бы привыкла. Потом придется стрелять, а ты потеряешься. Ты рот чуть приоткрой, так давление на барабанную перепонку меньше, не так глушит. А очередью потом научу, главное одиночными. Ты, кстати, попала. Молодец. — Вадим показал на разлетевшуюся в дребезги тарелку. — Давай следующие. Потом еще с пистолета постреляешь.

Расстреливая уже далеко не первый магазин, Юля вошла в раж, и начала вести более быстрый тем огня. Внезапно вскрикнула и начала прыгать на месте, отбросив оружие в сторону и хлопая себя по груди.

— Гильза? — Спросил Вадим, подбегая к девушке.

— Жжётся блин! — Юля, прыгая на месте, стянула футболку через голову. В ложбинке между грудей, прямо за лифчик заскочила гильза, раскаленная от выстрела. Девушка, обжигая пальцы, постаралась вытащить ее, но латунная железка была слишком горячая. Отвернувшись от Вадима, она задрала лифчик вверх и вытрясла гильзу. Одев бюстгальтер обратно, Юля повернулась, нашла лежащую на земле футболку и натянула.

Воеводов поймал себя на том, что смотрит на грудь девушки, которую было хорошо видно через прозрачное нижнее белье.

— Ты как нормально? — Спросил он, подойдя ближе.

— Да, только ожог, наверное, будет.

— Прости, моя вина. Надо было тебя предупредить, что бы оделась подобающе. И на будущее, не кидай оружие на землю.

— Ой, оно же выстрелить могло!

— Нет, оно так не выстрелит никогда. Это миф. Но вот повредить его можно, потом клинить начнет. — Вадим, поднял с земли пистолет-пулемет и протянул девушке. — Давай дальше, только больше не увлекайся.

Домой поехали не скоро, после того, как Юля отстреляла не меньше пары сотен патронов с пистолета-пулемета и еще сотню из пистолета, потратив на это почти час. Девушка немного освоилась с оружием, поняла отдачу и уже не держала его в руках, как ядовитую змею. Да и страха в её глазах стало меньше, теперь к ней просто так не подойдешь, можно запросто схлопотать пулю.

Добравшись до пристанища, Вадим поднялся наверх, осторожно отодвинув прыгнувшего на него Султана. Нога давила ноющей болью, резкую и сильную еще можно стерпеть, но такая нудная и зудящая утомляла. Возникало противное чувство, что постоянно хочешь в туалет помочиться. Он зашел в спальню, снял шорты и сделал перевязку, выпив за одно таблетку обезболивающего. Раздался стук в дверь.

— Да, заходи.

Юля вошла, но тут же отдернулась обратно.

— Блин, извини, ты раздет, прости. — Лицо и шея девушки залились пунцовым.

— Да успокойся ты. Ты что, мужиков в трусах не видела, что ли? Вон, на пляже постоянно ходят. Ты что-то хотела?

— Я Султана покормила. Он голодный был, весь корм съел. Есть не хочешь? Могу приготовить что-нибудь. — Юля неуверенно повернулась обратно и на секунду засмотрелась на тело Вадима. — Кстати, как твоя нога?

— Нормально. Так, как и должна быть, заживает. За еду, спасибо, но пока не голоден. Я бы вздремнул немного. Ты не против? Султан посторожит, если что, я проснусь.

— Конечно поспи. Тебе вообще-то лежать больше надо, а мы все утро прошарахались. Я тогда приготовлю, а как проснешься, поешь. Ладно, пойду. Отдыхай. — Девушка немного помялась у входа, словно хотела еще что-то сказать и вышла из комнаты.

Воеводов щелкнул пультом кондиционера. Чувствовался легкий жар, захотелось прохлады. Откинувшись на постель, уснул.

Проспал на удивление долго, почти четыре часа. Нога успокоилась, или таблетки подействовали или спокойное положение, но боль притихла. Спустился вниз. Юля сидела за столом над бухгалтерской книгой, ведя записи в несколько столбиков на разлинованных страницах.

— Что там считаешь?

— О, проснулся? Как самочувствие? — Подняла голову девушка. Её нос чуть покраснел, словно от загара. Лоб покрыт маленькими каплями пота. Из одежды — шорты и верх от купальника.

— Уже лучше. Спасибо. Так что ты там считаешь?

— Я сделала полный список наших запасов. Облазила все кладовки, холодильники, переписала все закрутки, консервы, соленья. Потом посчитала средний расход на двоих. Того, что у нас есть, хватит на пару месяцев. Только хлеб надо печь и овощи где-то брать, ну или нарезать и заморозить. Надо думать о пополнении запасов на зиму. Мяса набрать, овощей больше, заморозить все. Молоко в тетрапаке, оно год храниться. Вообще идеально несколькими курицами разжиться. Осмотрела теплицы, можно отопление провести и зимой овощи выращивать.

— Вот это ты взялась за хозяйство. Похвально. Я могу на одних галетах и тушенке месяц прожить, так что можешь срок в два раза увеличить. Но ты молодец, я вот не додумался.

— Спасибо. — Юля улыбнулась. — Поешь?

— С удовольствием, голоден как волк. — Улыбнулся в ответ и сел за стол, положив выпрямленную ногу на соседний стул.

— Я тут немного разгулялась, решила побаловать нас. Филе-миньон со сливочно-грибным соусом, тартар из лосося, правда мороженного, но вроде вкусно вышло, теплый салат с говядиной и картофель по-деревенски на гарнир.

— Когда успела то? — Глаза Вадима разбежались по разнообразию блюд, которые Юля начала выставлять на стол. — Как в ресторане прямо. Где так готовить научилась?

— Долго одна жила. Из любопытства искала в интернете, и готовила. Пробовала разные кухни. Потом с Вовой, когда снимали. Он вообще готовить не умел, даже яичницу или недожаривал, или сжигал. Все на мне было. Ты погоди хвалить, может тебе еще не понравиться.

Вадим принялся за еду. Так вкусно не ел уже очень давно. Мама готовила замечательно, на чаще простую домашнюю еду. По ресторанам и кафе не любил ходить, и такие блюда видел больше в фильмах и интернете, чем в жизни. Даже не прерывался на разговоры, настолько вкусным оказался ужин. После еды, просидели на кухне не меньше часа, вспоминая прошлую жизнь. Разговор вроде и клеился, но постоянно буксовал на одном месте. Было видно, что, Юля хотела поговорить о недавнем происшествии и военном прошлом Вадима, но избегала задавать эти вопросы. Окончательно зайдя в тупик в неловком обмене воспоминаниями, девушка сказала, что устала и пошла спать. Пожелал ей хорошего сна, достал один из АК, и выложил на стол. Полностью разобрал, проверил механизмы на целостность. Убедился в хорошем состоянии ствола. Смазал. Снарядил несколько магазинов новыми, только из цинка, патронами, и поставил автомат в гостиной, сразу у спуска с лестницы. Такую же процедуру проделал с другими АК, оставив один в спальне, один в гараже, и один у входа. Перебрал пистолеты, и разложил три по ящикам в доме, оставив два в спальне. Остальные оружие просто почистил и смазал. Не помешало бы выехать, пристрелять, а то возникнет ситуация, а он даже не знает, на сколько точные стволы.

На улице стемнело. Ночью небо становилось абсолютно нормальным — черным, глубоким с россыпью звезд. Вадим вспомнил, что очень давно не смотрел на небо, в лесу любил засыпать, уставившись в эту глубину. Вытащил на площадку перед домом стул, взял с собой снайперский карабин, и сел, выключив все освещение. Полная тишина, очень непривычная и чужая. Не должен быть таким тихим курортный город в разгар сезона. Прямо как в лесу. Хотя даже там больше шума жизни. Ежи пыхтят, жуки шелестят в листве, ночные птицы порхают с ветки на ветку. Из-за влажного воздуха и обостренного внимания, неподготовленный человек слышит это звуки в несколько раз громче. Как-то он ходил на охоту с другом, который был в лесу ночью первый раз. На лежке, услышали приближающийся шум, и друг начал паниковать, подумав, что это кабан. На поверку оказался обычный еж, но шуму создавал, как маленький трактор в ночной тиши. А сейчас было еще тише. Только где-то вдалеке выло животное, или шакал, или волк, из-за расстояния сложно определить. Вот так, всего за десяток дней весь мир превратился в лес, в который он уходил для уединения.

Просидев на улице до полуночи, вернулся в дом, сделал перевязку и поднялся на второй этаж. Подошел к двери Юли, прислушался. Тиша. Девушка спала. Это хорошо, ей надо прийти в себя, а сон — признак того, что психика выдерживает происходящее вокруг.

30 июня

На следующий день занялся генератором, оставив Юлю разбираться с хозяйственной частью. Она отыскала в доме несколько книг по садоводству, и углубилась в изучение. Воеводов отсмотрел агрегат — среднемощный корейский Хёндэ, тихи и экономичный, на дом вполне хватит. С электростартером и автоматом, запускающим генератор, в случае отключения электропитания. К генератору подключен бак на двести литров. В Геленджике часто выключали свет из-за большой нагрузки на подстанции, бывший хозяин это предусмотрел. Бензина под завязку. Дом полностью готов к отключению электропитания, знай только, топливо доливай. Вот наличием большого запаса топлива стоило озаботиться.

Разобравшись с электроснабжением, нашел на заднем дворе скважину. Прочный пластиковый оголовок с уходящей в дом трубой водопровода и датчиком давления. Залитое бетоном подножие. Сделано на совесть. Вернувшись в дом, осмотрелся в насосной. Большие колбы фильтров, датчики давления, хороший насос Грайнфос. Покопавшись на полке со сменными картриджами фильтров, запасными прокладками и средствами для обеззараживания воды, нашел документы на скважину. Артезианская, глубина сто четырнадцать метров.

— Обалдеть, это же сколько они за нее отвалили? — Не сдержался и сказал в слух.

С домом повезло. В этой местности часто бывали перебой с водой. Летом, в разгар сезона, воду вообще давали по графику на несколько часов в день. Хозяин этого дома решил проблему радикально — полностью отказался от муниципального снабжения водой и канализации. Электричество, вода, свой септик, кусок земли в четыре сотки с завезенным черноземом и две теплицы квадратов на пятьдесят. Будто знал о грядущем, и заранее обо всем позаботился. Даже стало жалко бывшего владельца.

Вернувшись в дом, обсудили с Юлей, что нужно сделать для дальнейшего существования. Ближе к обеду выехали в город, по хозяйственным магазинам. Девушка, не выпускавшая из рук пистолет-пулемет, написала список необходимого для высадки огурцов, помидоров, болгарского перца, репчатого лука, свеклы, редиса и зелени. Вадим искал запчасти для генератора, запасные фильтры для системы водоснабжения, уличное освещение на солнечных батареях и все, что могло пригодиться, о чем он не успел подумать. Прокатались не меньше четырех часов, изрядно забив кузов фургона. Вместе с запчастями, Воеводов, не без помощи Юли, загрузил в машину еще один генератор на семь киловатт, собираясь подключить его, как резервный. Девушка набрала мешков удобрений и семян. В одном из магазинов посчастливилось найти готовую рассаду, еще не успевшую завянуть, благодаря системе автоматического полива. Юле очень приглянулась удобная и практичная автоматика, и подгоняемые нахлынувшим энтузиазмом новоявленной огородницы, поехали в «Все для сада и огорода», где раздобыли целый комплект увлажнения почвы. Если бы не полное отсутствие людей, то поездка по магазинам выглядела так, словно они пара, купившая частным домом и решившая заняться сельским хозяйством. Вот только за приобретенное не платили, просто забирали все, что понравиться. Сознание полностью свыклось с мыслью, что найденное, уже никому не принадлежит, можно спокойно забирать.

Заехав во двор дома, разгрузили забитый почти полностью кузов. Закончив, Вадим опустился на ступени, покрытый потом. Рана давала о себе знать: быстро уставал и начинал нервничать, от бессилия. Решился на непривычное — лечь спать в обед. Перед тем как уйти, сказал Юле приготовиться. После сна собирался выехать на уже знакомое место, рядом с гостиницей «Горный воздух», пристрелять оружие и провести еще один урок для девушки. Юля приняла новость с энтузиазмом, видно, что ей понравилось стрелять.

После пяти вечера, когда солнце уже не так палило, выбрались из дома. Заводя фургон, подумал о необходимости найти еще один автомобиль, желательно джип, повышенной проходимости, с высоким клиренсом. Форд низкий, массивный и неповоротливый, ограничивает выбор дорог и слишком заметный. Юля учла ошибки прошлого урока и на этот раз надела карго брюки, кроссовки, и кофту с длинным рукавом, под самое горло. Бейсболка и солнечные очки, прямо, как у подготовленного стрелка в тире. Прибыв на место, Вадим расставил мишени и проверил оружие. Девушка сама повторила весь порядок действий, не ошибившись ни разу, и начала методично, по одному выстрелу, расстреливать пластмассовые подносы. Воеводов поставил несколько мишеней для себя прямо на дороге, много ходить и тревожить рану не решился, и не мудрствуя лукаво расставлял на машине. Сто, двести, триста и пятьсот метров. Вернувшись, взял Калашников и СВ-98. На автомате — коллиматор, пристрелял его на сотню метров, под ведение огня в городских условиях. Со снайперской уже кто-то поработал до него, идеально клала в цель на дистанции от трехсот до пятисот. Закончив, вернулся к уже полностью освоившейся с оружием Юле, и отстрелял несколько обойм из пистолета, чисто для практики.

Сумерки заставили свернутся, мишени терялись в сумраке. Загрузившись в машину, покатили домой под шепот кондиционера. Юля выглядела расслаблено, откинувшись на спинку сидения и разглядывая склон хребта. Стрелковая терапия пошла только на пользу. Ее лицо заливал багрянец заката с оттенком фиолетового, нежно держала в руках уже привычный кедр, поглаживая приятный металл корпуса. Ветер из приоткрытого окна трепал волосы, выбивающиеся из-под кепки. Сегодня точно будет спать спокойно, ведь все, что сейчас нужно, это знать, что опасность не грозит.

1 июля

На следующий день оставил Юлю дома одну, не смотря на ее сопротивление, и отправился обследовать район, приказав Султану сторожить дом. Осматривал дома по трем пунктам: подходящая машина, наличие выживших и следы убежища злосчастных зеков. Последнее нашел довольно быстро. В шикарном особняке, который, при осмотре района, сразу отбросили. Дом оказался завален кучами пустых бутылок из-под алкоголя, остатками еды, дисками с порнографией и целыми горами ювелирных украшений, денег и дорогой техники. Зеки явно активно мародерствовали последние дни, и единственное, чего им не хватало, это женского тела. Как он и предполагал, их было всего трое, так что об угрозе мести можно забыть.

В одном из соседних домов обнаружил старенькую Ладу 2110 темно-зеленого цвета, ключи от которой нашлись в прихожей дома, прямо на комоде. Пригодится, возможно даже сегодня. Через полчаса и порядка десяти осмотренных домов, в гараже трехэтажного коттеджа, по типу частной гостиницы, он обнаружил Ниссан Патрол пятого поколения, судя по бамперам и оптике, уже рестайлинговый, значит не старше две тысячи четвертого года. Джип на высокой внедорожной резине, с увеличенным клиренсом, корпус обшит понизу металлом, лебедки на переднем и заднем бампере. На крыше — широкая диодная фара. Машина ухоженная и подготовленная для бездорожья. Знал этот аппарат хорошо: японский внедорожник ценился в кругу любителей охоты и бездорожья за хорошую проходимость и сумасшедшую надежность. Поиски ключей заняли минут пятнадцать, бонусом к ним нашел домашний сейф с тремя великолепными охотничьими ружьями в полном тюнинге. Один самозарядный нарезной карабин Remington 700 XCR Tactical темно-оливкового цвета с оптикой Swarovski, самозарядный дробовик Benelli Nova Tactical с коллиматором и двустволку Zauer Apollo, которую оставил на месте, слишком громоздкое и медленное оружие.

В его отсутствие Юля начала заниматься высадкой рассады в теплицах, удобрив и подготовив почву. Застал ее копающуюся в земле, в одной кепке и купальнике, обмазанную кремом от загара, и вспотевшую от работы. Султан крутился рядом, то и дело залезая носом в свежевзрыхленный грунт.

— Как ты тут?

Юля, увлеченная работой, вздрогнула.

— Блин, я чуть богу душу не отдала. Предупреждать надо.

— Кричать от ворот, что я пришел?

— Ну постучал бы, хотя тоже бы испугалась. Мой косяк, надо быть внимательнее. — Девушка встала, Вадим заметил пистолет-пулемет, висевший рядом на опоре теплицы. — Как прогулялся, нашел то, что искал?

— Да, удачно. Обнаружил берлогу зэков. Недалеко совсем, не знаю, как мы их не увидели, когда дом искали. Их было всего трое, можно спать спокойно. Нашел машину, хорошую. Теперь не надо везде фургон гонять. Оружие еще нашел.

— Куда нам еще? Уже можно армию вооружить.

— Оружия много не бывает. Всегда пригодиться. Его надо распределить по дому, чтобы в любой ситуации у тебя в быстром доступе был ствол.

— Понятно, не буду спорить. Как твоя нога?

— Уже лучше. Заживает. Ходить еще тяжеловато, но надо расхаживать, что бы мышцы правильно заживали.

— Отлично. Голодный? Какие планы на день? — Юля вытерла пот со лба и шеи полотенцем, и натянула майку через голову, почти сбив кепку.

— После обеда предстоит поездка, будем искать топливо. Даже знаю куда поедем. На выезде из Новороссийска есть топливная база Лукоил, там по любому буду бензовозы, подготовленные для отправки на заправки. Пригоним один для начала, а потом еще несколько.

— Хорошо. Подожди, а как мы туда на машине поедем, её же бросить придется, я водить не умею.

— Нашел старенькую десятку, поедем на ней, бросить не жалко. Обратно на бензовозе.

— А ну так да, но мне все равно надо научиться водить, а то как обуза.

— Научу, не переживай, даже раздобудем тебе транспортное средство. И да, я голодный. Вспоминая твою готовку, живот урчать начинает.

— Так пойдем, что стоим то, поговорить и за столом можно.

1 июля

16.39 по московскому времени.

Тяжелый бензовоз медленно катил по Сухумскому шоссе на въезде в Геленджик. Нашли его на удивление легко, прямо на въезде на топливную базу красно-белого топливного гиганта стоял целый ряд заправленных автоцистерн, для отправки на АЗС. Ключи тоже не пришлось долго искать, прямо неподалеку, в офисе вместе со документами на машины. Вадим быстро разобрался в управлении. Приходилось водить и бронированную технику, и армейские грузовики, так что управление современным тягачом не вызвало затруднений. Юля держалась рядом, не выпуская из рук пистолет-пулемет, и осматривая окрестности с серьезным видом. Воеводов несколько раз усмехнулся, уж больно она напоминала брутальную Сару Конор^[44] из культовой фантастики.

Проезжая кольцо на въезде в Геленджик, мысленно поблагодарил человека, растащившего автомобильную пробку. Добравшись до убежища, с трудом втиснул бензовоз в улочку, почти полностью перегородив проезд. Пришлось открывать ворота соседнего домовладения и загонять автоцистерну на смежный участок. Султан бегал за хозяином, не понимая его маневров.

— Вадим! — Крикнула Юля, только зайдя в дом.

— Что? — Воеводов, насколько мог, быстро зашагал к дому, обеспокоенный встревоженным голосом девушки.

— Электричества нет! — Юля выглядела встревоженно. Девушка только сейчас начала осознавать насколько они лишаться всех благ цивилизации.

— Понятно. — Ответил Вадим и отправился в подвал.

— Почему ты так спокоен?

— Я же тебе говорил, что его скоро выключат. Правда, ожидал, что это случится чуть позже. Вовремя мы за топливом сгоняли.

— И что теперь?

— Подожди несколько минут. Скорее всего автоматика не сработала.

Вадим осмотрел генератор. Прошлый раз не заметил рубильник, включающий генератор в дежурный режим, чтобы сработал автомат при отключении электричества. Переключил его, щелкнул электростартер и раздалось тихое урчание.

— Работает! — Послышался сверху крик Юли.

Вадим поднялся из подвала, и сразу столкнулся с довольной девушкой.

— Хорошо. Теперь надо следить за генератором. Включать только нужное. На ночь вырубать все, кроме холодильников. Будем экономить моторесурс. Хоть генераторов в том магазине и валом, но все равно будем беречь. — Сказал, пройдясь по дому и выключая ненужные приборы из розеток. — Поехали прокатимся в тот хозяйственный.

— Давай, а что там еще надо?

— Надо топливную магистраль сделать из шлангов, напрямую от бензовоза. Думал заняться этим позже, но теперь уже не отложишь.

Оставив волкодава за главного, сели в найденный накануне джип и уехали в город. Вернулись спустя сорок минут с полным багажником шлангов, переходников и муфт. На подключение ушло не меньше часа. Пришлось проделать дыру в заборе, через которую протянул шланги. Еще четверть часа потратил на насосную систему автоцистерны, разбирался с управлением клапанов. Топливо необходимо подавать постепенно, генератор мог не выдержать большого давления. Разобравшись с подачей горючего, смог запитать генератор напрямую от бензовоза.

Закончив со всеми делами ближе к вечеру, рухнул в кресло, вымотанный и выжатый. Силы просто покинули тело. Нога ныла сильнее обычно и отказавшись от ужина, ушел спать. Юля немного расстроилась, вооружившись книгой по садоводству и огородничеству, в компании алабая засела в гостиной, отвлечься от негативных эмоций.

2 июля

— Давай сегодня отдохнем? — Предложила девушка, допивая утренний кофе.

— Есть идеи занятного досуга? — Ответил вопросом на вопрос Вадим. Единственное что он хотел, это отлежаться и отоспаться.

— Я в самомГеленджике не была, мы хотели сюда в финале поездки заехать, по набережной погулять. Говорили, здесь живописный вид и много достопримечательностей. Вот, думаю воплотить неудавшийся визит в реальность. Мы немного, чтобы ногу твою не перегружать. У меня от четырех стен скоро крыша поедет, хочется просто расслабиться, побездельничать. — Девушка говорила с явным энтузиазмом. Давно не видел, что бы у нее так горели глаза.

— Хорошо, давай ненадолго выберемся. Только не в центр, а тут, неподалеку. Покажу тебе пару красивых мест.

Позавтракав, собрались и вышли к машине, предвкушая хоть какой-то отдых. Султан уже крутился у джипа, но Вадим оставил его на охране. Юля вышла одетая по прогулочному: легкие шорты, футболка и кроссовки, и уже ставшая привычной бейсболка, с собранным на затылке и пропущенными в отверстие кепки хвостом. На шее ремень пистолета-пулемета.

«Надо бы ей ремень-петлю на плечо сделать, намного удобнее будет» — подумал про себя Вадим, и поправил дробовик, который уже успел снабдить плечевой петлей.

К набережной спустились по улице Красивой, между дорогих таунхаусов окруженных сосновой рощей. Оставили джип возле кафе «The Mediterra Green» в итальянском стиле и отправились пешком вдоль белого парапета. Легкий ветерок с моря, шепчущий мягкий накат волн. Вадим засмотрелся на водную гладь, покрытую рябью. Вода отражала фиолетовый цвет неба, и приобретала необычный цвет. Море было так же безмятежно, как и всегда, ему все равно, есть люди или нет. Оно как катилось на берег тысячи лет назад, так и будет продолжать это делать. И не важно, кто топчет берег: динозавры, членистоногие или люди. Для мирового океана человеческая жизнь — краткий миг, который он даже не замечает.

— Красиво тут. — Сказала Юля, прерывая размышления Вадима.

— Да, очень я вообще люблю море.

— Я тоже. Всегда мечтала жить у воды, не думала, что моя мечта может сбыться таким образом.

— Вообще море и океан очень похожи на человека. — Сказал Воеводов, не отрывая глаз от прибоя.

— Похожи на человека? Чем?

— Когда ты смотришь на океан или море, ты видишь только его поверхность, тихую и спокойную, или свирепую и опасную. Но извне никогда не увидишь, что происходит в его толще. Подводные течения, мрачные впадины, сокровища, которые таятся на дне, все это скрыто миллионами тонн воды. Ты видишь только то, что океан хочет показать, и видишь так, как он хочет. Именно это общее у океана с людьми.

Юля молча посмотрела на море и задумалась. Дальше шли в молчании, разглядывая окружающие пейзаж обезлюдевшего города. Через пол часа девушка предложила завершить прогулку и ехать домой, на что он с удовольствием согласился.

— Вадим, а собаки сейчас опасны? — Спросила девушка, когда дошли до кафе, возле которого оставили машину.

— Собаки? — Переспросил Воеводов, смотря под ноги и думая только о том, чтобы быстрее добраться до дома.

— Ага, вон видишь, метров через сто на набережной. Здоровые какие-то.

Вадим присмотрелся в указанном направлении и резко рванул с места, забыв о боли в ноге.

— Бегом! В здание!

— Что случилось?

— Это нифига не собаки. — Оглянулся назад, продолжая бежать почти прыжками. — Твою мать, они нас увидели.

— Да кто там, ты можешь сказать?

— Это львы! — Только и успел крикнуть, забираясь по ступенькам террасы заведения.

Юля обернулась назад и увидела, как в их сторону, совсем близко, метров тридцать, несутся несколько львов. Точнее львиц. Худых настолько, что шкура повисла на боках, обрисовывая ребра. Взгляд у животных, словно они не ели месяц и наконец увидели кусок свежего мяса. Девушка громко взвизгнула и взлетела по ступеням, чуть не снеся с ног Вадима.

Подбежали к двери и Воеводов дернул за ручку. Заперто. Стук когтей по плитке и тяжелое дыхание уже совсем рядом. Вадим, не теряя времени, ударил плечом в край двери, вкладывая всю свою массу. Раздался скрежет и хруст, дверь поддалась. Пропустив девушку вперед, вскинул дробовик и обернулся назад. Как раз в это время первая львица уже готовилась к прыжку, прижавшись к доскам террасы. Воеводов оттолкнулся ногами и прыгнул спиной вперед внутрь заведения. Одновременно прыгнула львица. Щелчок спущенного затвора, грохот выстрела и облако порохового дыма. Хищница дернулась на лету, потеряв траекторию и с громким то ли визгом, то ли криком, влипла в стену рядом с дверью.

— Закрывай! Быстрее! — Заорал, спешно поднимаясь на ноги.

Юля сначала дернулась к двери, но увидев лежащую львицу прямо за порогом, отпрыгнула назад. Вадим, выругался и дернул дверь на себя, загнав еще две пули в хищницу. Львица несколько раз дернулась и, громко рыкнув, затихла. Еще две изголодавшиеся кошки, более медлительные, уже поднимались по ступенькам. Осмотрелся по сторонам и увидел комод, на котором стоит ресторанный терминал, рядом со входом. Скинув с него всю технику, подтащил его к двери и подпер. В этот самый момент одна из львиц ударила в дверь всей массой тела. Раздался звон выбитого стекла, полетели осколки. Хорошо, что стеклянные вставки в двери небольшого размера, и в них может пролезть только лапа. В одном из таких проемов появился нос, затем все кафе огласил громкий рев, настолько басовитый, что у Вадима и Юли задрожали внутренности. Хищница вцепилась зубами в деревянную перегородку между окошками, пытаясь расширить проход. Воеводов сделал шаг вперед и поставил ствол дробовика почти в упор к голове львицы. Пуля попала в глазницу, моментально утихомирив обезумевшую хищницу.

— Сколько их было? — Спросил Вадим с трудом переводя дыхание.

— Я… я… я не знаю. — Юля почти срывалась в истерику. — Две, нет три, точно три.

— Где же еще одна? — Воеводов постарался выглянуть за дверь, но ничего не увидел.

Замолчал, приказав девушке жестом сделать то же самое. Тишина. Львицу не слышно. Только их дыхание и сумасшедше бьющиеся сердца. За спиной раздался звук. Цок. Тишина. Цок, цок. Опять тишина. Девушка повернулась и увидела, как в зал, из двери, ведущей на кухню, прижав уши и стелясь по земле, крадется третья львица. Недолго думая, она вскинула ствол и, громко закричав, начала всаживать в нее пулю за пулей. Вадим резко обернулся на шум. Поймал навскидку силуэт кошки, и тут же нажал на спусковой крючок, стараясь попасть в уходящую от выстрелов хищницу. Пуля двенадцатого калибра попала в загривок, и, без того раненная львица опрокинулась на бок, скребя пол когтями и пытаясь уползти. Вадим шагнул вперед и сделал контрольный выстрел в голову.

— Все, мертва, прекрати. — Крикнул Юле, продолжающей опустошать магазин в бездыханное тело. — Их точно трое было?

— Да… видела троих… может еще… не знаю… — Девушка с трудом произносила слова от тяжелого дыхания.

Ждем пять минут и двигаемся к машине. — Воеводов достал из подсумка на поясе несколько патронов и зарядил дробовик. — Магазины брала?

— Да. В машине.

— Замечательно. Сколько осталось?

— Не знаю, не считала. — Ответила Юля, сразу осознав ошибку и виновато опустив голову вниз.

— Больше половины скорее всего. В следующий раз — считай.

Притихли. Вадим осторожно прошел на кухню, посмотрел на открытую дверь, через которую раньше завозили продукты и персонал выходил покурить. Девушку оставил сторожить главный вход. Нога полыхала. Бросил взгляд на повязку — вся в крови. Скорее всего разошлись швы.

Пять минут. Тишина. Никого. Если львиц было больше, п уже попытались бы проникнуть внутрь и сожрать.

— Так, давай к машине. Ты вперед, смотришь по сторонам. Ствол перед собой. Я сзади, прикрываю тыл. Увидишь — стреляй. Не останавливайся. Поняла?

Девушка послушно кивнула. Вадим оттащил комод от входной двери. Прошли по террасе, стараясь не поскользнутся на луже крови, и спустившись по ступенькам, побежали в сторону припаркованного джипа. Расстояние небольшое, метров сто, добежали быстро. Вадим прижался спиной к машине, страхуя залезающую внутрь девушку, затем открыл ей окно и приказал прикрывать. Как только оба оказались внутри, тут же завел машину и тронулся с места.

— Откуда они здесь? — Спросила Юля, переводя дыхание.

— ИЗ Сафари-парка, там их не меньше десяти было, еще тигры, пумы, медведи и волки. Их никто не кормит уже несколько дней. Животные от голода с ума сошли. Как свет отрубили, так электрические барьеры перестали работать, вот они и выбрались. — Ответил Воеводов, не спуская глаз с дороги.

— Офигеть. Блин, бедные животные, мне так их жалко, ну тех, которые в клетках. Этих не жалко почему-то.

— Это инстинкт — они хотели тебя сожрать, а ты защитилась, поэтому не жалко. А те, что в клетках — обречены. Ты не приедешь их покормить, потому что уже кто-то выбрался и попытается тебя слопать. И они или съедят друг друга, или умрут от голода. В лучшем случае, уйдут в лес.

— Все равно жалко. — Девушка немного пришла в себя, и дышала спокойнее. — Как твоя нога?

— Хреново. Несколько швов разошлись. Рано еще так бегать. — Вадим еще раз посмотрел на увеличивающее красное пятно на повязке. — А ты как?

— Перепугалась до усрачки. Не знаю, как ты, а я сегодня выпью, хорошо так выпью. — Юля глубоко вздохнула и откинула голову на подголовник.

Глава 4 Стив и Марк

4 июля

17.32 по московскому времени.

Трасса Дон М-4 недалеко от Аксая.

— Готово. — Сказал Джавид, закрутив последний болт на колесе Хайлюкса.

— Отлично. — Стив опустил машину с домкрата и убрал его в багажник. — А с этой что будем делать? — Кивнул в сторону ВАЗ-2107 с кузовом вместо задних сидений.

— Бросим здесь. Может кому пригодится. — Ответил Джавид, отряхнув колени и одев ковбойскую шляпу. — Ну что в дорогу? Марк ты как?

Сахаров сидел на пассажирском сидении Хайлендера с новыми колесами, и пил воду из бутылки.

— Нормально. Хочу вернуться обратно, и сжечь дом вместе с этими мразями к чертям собачим.

— Тебя еще не отпустило? — Поинтересовался Джавид.

— Неа.

— Таблетки пил?

— Конечно. Не сразу действуют. — Марк закрыл бутылку и откинул голову на подголовник.

— Понял, тогда больше не трогаю.

— Ребят, а вы где машину брали? — Спросил Стив, подойдя к машине спутников и посмотрев на рамку для номера с названием автосалона.

— Да в Москве, на Волгоградской. Там еще кто-то очень заботливо ключи в коробке оставил, так бы долго искал. — Джавид открыл банку колы, осушил до дна залпом, смял и выкинул в урну.

— Понятно. Это я их там оставил. — Улыбнулся Стив и указал на номерную рамку своего Хайлюкса.

— Нифига себе совпадение. Ну спасибо тебе, облегчил задачу сильно. — Джавид пожал руку американцу.

— Ага, он сначала хотел на Ламборгини ехать. — Сказал Марк, не вставая с сидения и смотря в потолок авто.

— Так она же жрет, как слон и дико неудобная. Места мало, ничего не положишь.

— Я это уже потом понял, когда свой хабар загружали. Согласен, ступил, поддался порыву. — Смутился Джавид. — Мы так и будем стоять или поедем?

— Поехали. Уже есть хочу. По карте перед Ростовом — торговый центр, можно заехать перекусить. — Стив помассировал урчащий живот. Не ели со вчерашнего вечера. В доме Тафара задерживаться никто не захотел, и уж тем более есть.

Джавид снял телефон с зарядки в джипе и тоже посмотрел на карту.

— Перекусите пока что-нибудь из запасов, остановка будет раньше, чем в Аксае. — Он повернул телефон к Прайсу и показал на карте две воинские части, расположенные прямо по пути.

18.27 по Московскому времени

Поселок Степной.

Два джипа остановились возле массивных стальных ворот, защищенными лабиринтом из бетонных блоков и противотанковых ежей. Стив вышел из машины и осмотрел внушительный забор с гербом РФ на воротах.

— Ты думаешь тут осталось оружие? — Спросил он подошедшего Джавида.

— Сто процентов. Армия по любому вся разбежалась. Ты хоть где-то вояк видел, ну блокпосты там, технику и прочее?

— Нет. Даже не обращал внимания. В фильмах всегда армия первым делом реагирует на такие угрозы.

— Ну надо же создавать у граждан иллюзию защищенности. В армии служат простые люди, которые в первую очередь думают о родных. Я бы на их месте тоже бросил все, и домой отправился. Оружия в части всегда с запасом, по любому несколько стволов найдем, а больше и не надо. — Джавид закинул на плечо массивные клещи, которые прихватил по пути в магазине инструментов. — Отмычки наши не забудь.

— Уже. — Ответил Стив, доставая с заднего сидения массивную болгарку на аккумуляторе.

Ну что, гоу помарадерим.

Дверь на пропускном пункте открыта. За столом дежурного творится полный хаос: разбросанные журналы, листки бумаги, перевернутый телефон, словно покидали в спешке.

Тишина полностью поглотила воинскую часть. Асфальт отдавал жаром даже через обувь. Дорожки, обычно тщательно вычищенные, засыпало листвой и мусором. У въезда два бронированных КАМАЗа с мутными от пыли окнами. Вдалеке виднеется целый автопарк бронемашин.

— Пацаны, может одну из тех себе возьмем? — Джавид кивком указал на броневики.

— Ты из крайности в крайность. — Сухо ответил Марк. — Управлять ими умеешь? Топлива на них точно не напасешься.

— Не умею, но уж больно они крутые. Любой затор на них не проблема. К нам вообще фиг кто полезет.

Марк лишь вздохнул, направившись в сторону покинутых строений. Оружейку пришлось искать долго. Коридоры больше походили на лабиринты, а стальные решетки почти на каждом повороте напоминали тюремные казематы. Вскрыли три двери, спилив петли, но за ними оказывались или кабинеты, или комната с аппаратурой, предназначение которой они не знали. Лишь спустя час блужданий нашли дверь, больше походившую на сейфовую. Марк уже не верил, что удастся раздобыть оружие, но друг уговорил попробовать последний раз. Петли двери долго не поддавались, Джавид, не сдерживая эмоций, демонстрировал знание изысканного мата. Воздух заполнился запахом жженого металла и дыма. Сахаров отошел чуть в сторону, наблюдая, как пол засыпает тугой поток ярких окалин. Через пятнадцать минут болгарка прорезала последний сантиметр стали, и они смогли столкнуть дверь, с грохотом уронив её на пол. Внутри помещения темно и сухо, как в подвале. Вход перегорожен решеткой из сантиметровой арматуры. Дажвид срезал клещами дужку замка и, включив, фонарик зашел внутрь.

— Ебушки-воробушки. Да я прямо Нео перед спасением Морфеуса^[45]. Тут стволов — всех выживших вооружить хватит! — Он пробежал лучом фонаря по рядам полок с оружием.

Стив зашел следом и присвистнул от удивления.

— Калашниковы, хорошие автоматы, как раз то, что нужно.

— А вот эти? — Джавид указал на снайперские винтовки и ручные пулеметы.

— А ты стрелять из них умеешь? Пулеметы тяжелые и громоздкие, винтовки для дальнего расстояния. А нам — для самозащиты, автомат — лучше всего. — Стив взял с полки новенький АК сотой серии.

— Ой, типа ты умеешь. Офисный планктон.

— Я из Техаса. У нас стрелять учатся, раньше, чем говорить. У отца стволов не меньше двадцати. Слава второй поправке. — Прайс передернул затвор автомата, и ловко приложил его к плечу, прицеливаясь в стену.

— Ой ой, посмотрите на него. Прямо Крис Кайл^[46]. У вас же там AR и M-16, а тут Калаш, это совсем другое.

— Принцип одинаковый, калибр только разный, и то не сильно.

Марк молча наблюдал за друзьями, не вмешиваясь в диалог. Если раньше вид оружия вызвал бы у него эйфорию, то сейчас он абсолютно безразличен. Ему нравился только запах: стали, оружейного масла и краски.

Через полчаса загрузили в машины несколько сумок со стволами. Шесть новеньких АК, по четыре магазина к каждому, десять цинков патронов, два ящика гранат. На всякий случай взяли три пистолета Glock-17, которые никак не ожидали найти в русской воинской части. Неугомонный Джавид наперекор всем взял бронежилет, прибор ночного видения и ручной гранатомёт Барышева. На слова спутников о том, что он не умеет из него стрелять и не справиться с отдачей, просто отмахнулся.

Следующую остановку сделали у торгового центра «Мега» в Аксае. Долго бродили по пустым кафе в поисках сохранившейся еды, но так ничего и не нашли. Все вынесли мародеры. Местами виднелись следы столкновений: кровь, гильзы на полу, разбитые витрины. Пришлось перебиваться консервами, которые нашли в Ашане, знатно провонявшем сгнившими овощами и мясом. Плотно перекусив, решили переночевать здесь же, расположившись на диванах прямо в коридорах, подальше от зловония. Марк уснул быстро, препараты делали свое дело.

— Стив, а тебя вообще, как сюда занесло? — Джавид скучая, рассматривал потолок над головой.

— Работал в Москве, в командировку отправили из головного офиса в штатах. — Коротко ответил Прайс.

— И как тебе здесь, в Рашке?

— Непривычно. За год так и не смог свыкнуться с местным менталитетом.

— Друзей хоть завел?

— Ну был один товарищ по работе. Миша. Заболел в первую волну. Больше по работе общались, в свободное время почти не пересекались.

— Еще один изгой. Вот прикол: весь мир умер, а выжили и собрались в компанию трое интровертов.

— В смысле?

— Ну я по национальному признаку всегда и везде был белой вороной. У Марка вообще жизнь — идеальная история для голливудской драмы, настолько, что он головой немного повредился — несколько лет по лечебницам.

— Ну да, я заметил, что он странный очень. Я его, если честно, боюсь. — Стив посмотрел на спящего Сахарова.

— Я рад, что мы не оказались врагами. Как он этих троих завалил, это же просто жесть.

— Когда у человека нет страха, он на многое способен. Мне тогда показалось, что он получил удовольствие от того, что сделал. Я до сих пор в шоке, как он хладнокровно убил. — Стив передернул плечами. — Хотя они этого заслуживали.

— Да, жути в его глазах было, обосраться можно. А то как он с катаной появился? Вылитый Бутч^[47], только с голой жопой. Но ты знаешь, он — нормальный чел. Таблетки только пить надо. Всех спас, причем, один. — Джавид посмотрел на спящего друга и только сейчас понял, что обязан ему жизнью.

— Вот и думай, как жить дальше, когда человек с больной психикой спасает тебя, а нормальные с виду, берут в рабство и насилуют. — Вздохнул Стив.

— Ты кстати, как? Нормально? Ну там психологические травмы, посттравматический синдром и все дела?

— Нормально. Все тело только болит, и член распух. Они же чем-то типа Виагры пичкали, не соблюдая дозировку. Помереть от этого можно было. А с головой нормально. Мужикам все равно проще пережить насилие, конечно если тебя не мужик изнасиловал. А вот девчонкам не позавидуешь, как бы они чего теперь не сотворили. Тут и так жить не хочется. Весь мир умер, вся прошлая жизнь за секунду стала воспоминанием. — Стив замолчал и отвернулся к стене. В воздухе повисла неловкая тишина.

— У тебя девушка была? — Догадался Джавид.

— Да.

— Вирус?

— Почти. — Стив громко вздохнул. — Училась на медика. Застала начало эпидемии на практике в больнице. Уехала с родителями в загородный дом, я уговорил. Сначала умерла её мать, следом отец. Она почувствовала симптомы и сделала выбор. Не хотела уйти как все, в муках. Свела счеты с жизнью.

— Блядь… Я тебе сочувствую. Прости, что спросил.

— Все нормально. Мне наоборот надо кому-то рассказать. Я все это в себе держал. Даже поделиться не с кем было. Только с Дейзи по телефону разговаривал, как это началось. А потом и ее не стало. Один в квартире сидел, после того, как вырубили электричество решил ехать.

— Так ты в Штаты?

— Планирую. А там, как получится.

— По морю хочешь?

— Да. Найти яхту какую-нибудь, маршрут примерный проложил. Вроде, не сильно сложный. Но это я так думаю, а как будет на практике, еще не известно.

— Блин, это круто конечно. Яйца у тебя стальные — одному через полмира. Я бы не рискнул, хотя всегда мечтал побывать в Штатах. Вырос на вашей культуре. Кино, музыка, игры, комиксы. Я же вообще наполовину негр.

— Ну негр — это не обязательно американец.

— Да знаю я, но мне было легче жить, представляя, что мой отец именно из Штатов. Всегда, когда смотрел фильмы, присматривался к каждому чернокожему актеру, фантазируя, что именно он — мой отец.

— Ты вообще его не знал?

— Неа. Мать рассказывала что-то. Но больше о его внешности, характере. Что говорил он на ломанном русском, буквально несколько слов. Что высокий был, я вот в мамку пошел. Что красивый был. Они то знали друг друга дней десять, что там можно о человеке узнать. — Джавид повернулся на бок и посмотрел на витрину магазина, стараясь представить себе, как выглядел его отец.

— Нелегко тебе пришлось, конечно. Я вырос в полной и крепкой семье. Может немного консервативной, но очень дружной. Сейчас жалею, что уехал, но уже ничего не изменишь.

— Знаешь, что с ними стало?

— Нет. Но понимаю, что шансов у них почти не было. Если кто-то и выжил, то это просто чудо. Они точно остались бы в нашем доме, там все есть для проживания в изоляции. Это одна из главных причин, почему я хочу вернуться в Штаты.

— А если ты приедешь, а там никого? Ну точнее есть, но не живые.

— Все равно дома останусь. Я там вырос, знаю каждый клочок земли. Как бы тебе объяснить. Здесь для меня все чужое, язык не родной, другая природа, дороги, да вы даже дома по-другому строите. Климат совсем другой. Я бы и умереть хотел там, у себя, а не здесь. Тут я был и останусь чужим.

— Я тебя понимаю, я по жизни везде чужим был. Только у тебя дом есть, а у меня его никогда не было.

5 Июля

08.04 по московскому времени.

Трасса ДОН М-4.

Выехали, плотно перекусив. Джавид раздобыл комплект туристических раций, намного облегчив коммуникацию в дороге. Небо затянуло легкими облаками, но жара от этого не спала. Наоборот, воздух стал тягучим и душным. За всю дорогу не встретили ни одной машины или выжившего, хотя надежда была. Первый перевал сделали возле Краснодара. В город не заезжали, остановились на Восточном объезде у супермаркета «Лента». Неиспорченных продуктов найти не удалось, электричество отключили несколько дней. Пришлось довольствоваться сэндвичным хлебом, паштетом и консервированной рыбой. Отдыхать не стали, и сразу отправились дальше.

Дорога до Новороссийска в общей сложности заняла почти девять часов, ехали неторопливо. Пару раз объезжали по полю заторы на дороге. Заправка заняли прилично времени: если бы не ручной насос Стива, то пришлось бы сливать с баков других автомобилей. Джавид про себя воздал хвалу концерну Тойота, за удобные сидения, на которых почти не чувствовалась затяжная поездка. Марк большую часть времени проспал сзади, подложив под голову свернутый спальный мешок. Под Крымском попали под небольшой дождь, смывший с машин дорожную пыль и изрядно освеживший воздух. Остановку сделали почти возле города, в небольшом поселке прямо у трассы. Высмотрели дом с небольшим подсобным хозяйством. На удачу курицы еще были живы. Набрали яиц, зарубили одну несушку и устроили богатый обед из курятины и яичницы, собрав всех собак с округи на запах жаренного мяса. Передохнули в тени навеса и отправились дальше в дорогу.

Въезд в Новороссийск затруднила пробка из грузовиков. Часть тягачей брошена на проезжей части, другие выстраивались в колонны вдоль дороги. Пробираться через них пришлось на минимальной скорости, лавируя между многотонными машинами. Джавид, засмотревшись, зацепился бампером за выпирающий габаритный фонарь автоцистерны и оторвал его, с громким хрустом. Долго бегал вокруг машины, матерился, пытался прицепить деталь кузова обратно, но в результате плюнул на все, пнул поломанный пластик ногой, и вернулся за руль.

В самом городе не стали терять время: проехали по Анапскому шоссе до улицы Советов, через пару поворотов выехали к яхт-клубу «Русское море». Между двумя бетонными молами, возле причальных сооружений на волнах покачивалось три дюжины различных яхт, от небольших парусных до крупного класса «Океан».

— Вот мы и добрались! — Джавид выбрался из кабины и размял затекшую спину.

— Да наконец-то, я думал эта дорога уже не кончится. — Стив выпрыгнул на дорогу и осмотрел пристани. — Нормальные тут яхты, надеюсь найдем то, что подойдёт.

— А какая тебе нужна? Тут их столько, что долго осматривать будем.

— Да осматривать не надо. В Яхт-клубе должны быть данные на все судна. Заправлены или нет можно узнать по разрешительным документам на выход в море. Лучше всего, если какая-нибудь яхта только собиралась на переход. Тогда и топливо, и вода уже залиты. Идеально, конечно, если класса А-Океан, подходящий для дальних переходов, и в управлении не сильно сложное, что бы я один справился. С небольшой осадкой, не больше метр восемьдесят, чтобы не мучатся с поиском подходящего причала. Размер не больше двадцати метров подойдет.

— Нифига себе ты шаришь. Плавал уже? — Джавид скосил взгляд на Прайса.

— Нет, вычитал в интернете. Нашел литературу по судоходству. Готовился.

— Так ты сразу в море пойдешь? — Присоединился к диалогу Марк, захлопнув за собой дверь машины и сделав несколько глотков воды из бутылки.

— Еще не знаю, страшно как-то.

— Давай сначала тестовый заплыв сделаем. Ну тут рядом куда-нибудь. Потренируешься, заодно мы покатаемся, тоже поучимся. Кто знает, может в Кемере тоже яхту найдем, кайф будет поплавать. — Предложил Джавид.

— Хорошая идея. Давайте так и сделаем.

Внутри одноэтажного строения управления яхт-клубом ужасно душно. Марк предпочел остаться снаружи, и присмотреть за машинами. Джавид со Стивом, обливаясь потом, зашли внутрь и прошлись по кабинетам, пока не нашли нужный. На стеллаже слева стояли папки с названием яхт, номером и местом на пристани. Справа в ящике для ключей висели связки с бирками, под теми же номерами что и яхты. Прайс достал папки по одной и принялся перелистывать содержимое.

— Не то, не то, опять не то. Это вообще калоша. Опять не то. Так, а вот это уже интересно. — Он переложил одну из папок на стол, куда попадал свет из окна. — Смотри!

Джавид подошел ближе и бросил взгляд на бумаги, увидев только сотни цифр, документы с печатями и карты с линиями направлений.

— Мне это вообще ни о чем не говорит.

— Пойдем, сейчас увидишь. — Стив вывел его на улицу и указал рукой в сторону пристани. — Вон видишь ту серую?

— Это большая которая? — Джавид присмотрелся и увидел красивую яхту с агрессивным силуэтом.

— Да, это Van Der Heijden Phantom 68, класса океан. Готовилась к переходу в Италию. Полностью заправлена и подготовлена к выходу. — Стив непроизвольно улыбался, довольный такой удачей.

— То есть она тебе подходит? — Спросил Марк, стоявший чуть в стороне и тоже рассматривающий яхту.

— Больше чем. Не сильно большая, мощная, с большим запасом топлива и воды. Пойдем, посмотрим. — Прайс пошел вперед, остальные последовали за ним.

Спустились на бетонную пристань, прошли ряды небольших парусных яхт, моторных прогулочных, и наконец вышли к крупным, с глубокой посадкой, класса «Океан». Одной из последних стояло приглянувшееся судно. Изящный силуэт флайбриджной^[48] яхты, окрашенной в серый цвет благородного оттенка, сильно отличался от соседних. На корме фигурными золотыми буквами красовалась название «Андромеда». Трап опущен, и они спокойно поднялись на борт. Стива и Джавида охватил легкий мандраж — все убранство говорил о дороговизне и привилегированности, не доступной простным смертным.

— Охренеть! Сколько же эта посудина стоила? — Джавид бегал глазами по кричащей со всех сторон роскоши.

— Больше двух миллионов евро точно. Раньше бы мы к ней и на пушечный выстрел не подошли. — Стив подошел к двери, ведущей на мостик, открыл, и зашел внутрь. Салон был еще более импозантным, чем экстерьер: пол из натурального дерева, дорогие столешницы, диодная подсветка по низу всей мебели. Цвет стен и потолка в одной гамме с внешним корпусом, только на несколько тонов светлее.

— Да здесь целый дом на плаву! Вы только посмотрите! — Джавид обвел руками вокруг. — Просто офигеть! Здесь вообще все для жизни есть! Если бы сейчас был зомбиапокалипсис, я бы только на такой посудине и жил! — Он подошел к минибару, расположенному в зоне кухни. — Да тут целая коллекция элитного бухла! Не жизнь, а сказка! Месяц одни коктейли можно пить!

— Ребят, вы тут пока осмотритесь, я пойду проверю рубку и спущусь в машинное отделение. — Сказал Стив и направился к кабине управления.

— Давай-давай кэп, мы пока найдем чем заняться. — Бросил через плечо Джавид и спустился вниз по лестнице, осмотреть каюты.

Марк сел на диван и начал рассматривать потолок. Ему тоже понравилось, хоть он и не выражал эмоции так бурно. Приятные тона, не вычурно, но богато, без золотых вензелей, красного дерева и хрустальных люстр. У владельца яхты явно был неплохой вкус. Джавид вернулся через десять минут и сразу начал нахваливать каюты с двуспальными кроватями.

— Яхта полностью готова к отплытию, хоть прямо сейчас отдавай швартовы и в путь. — Прайс поднялся из трюма со стопкой бумаг в руках. — Она новая, только недавно обкатку прошла. Документы нашел, на ней тысячу миль всего прошли. Баки с технической и питьевой водой полные, топливо и в основных и в резерве под завязку. Эхолот, навигация, радары, автопилот — полный фарш. Немного разобрался с этим, но надо будет еще изучить.

— Так что, кэп, когда в плавание? — Джавид вышел на заднюю палубу и раскинул руки, потягивая спину. — Уже сгораю от нетерпения приобщиться к жизни высшего сословия!

— Дайте еще немного разберусь. Запасы еды загружены, хозяева собирались двадцать пятого в круиз, но не успели. Так что с провизией у нас проблем нет. Куда пойдем-то? — Стив вернулся к осмотру кабины управления, которая отдельным углом находилась в салоне.

— Тут же Геленджик рядом? Может туда? Заодно потренируешься. Дойдем, там прямо на яхте переночуем в бухте, а завтра обратно. — Подал идею Джавид. Марк лишь молча наблюдал за товарищами.

— Хорошее предложение, можно будет и швартовку отработать и стояние на якоре. Давайте так и сделаем.

— Тогда мы в машину, вещи некоторые взять, оружие. Ты пойдешь? — Спросил Джавид.

— Да, конечно.

Марк нехотя поднялся с удобного дивана, выходить на жару, после относительной прохлады яхты ему не очень хотелось.

Вернулись к машинам, взяли автоматы, рюкзаки и немного скоропортящихся продуктов. Стив долго копался возле багажника джипа, что-то доставал, засовывал и доставал обратно. Минут через десять возни он вышел с рюкзаком и увесистым кейсом на колесах, в которых обычно перевозили или оружие, или технику.

— Что это у тебя там? — Спросил Джавид.

— Личные вещи.

— Личные вещи в бронированном кейсе? А ты случаем не из Umbrella^[49]? Может это ты эпидемию начал, распространив вирус? — Джавид чуть наклонил голову и сощурил глаза.

— Шутник. Нет, там компьютер и моя коллекция фильмов, семейных фотографий, музыки, и всякие дорогие сердцу вещи.

— Небось порно, на несколько жестких дисков. Тебе помочь?

— Нет, сам справлюсь. Давайте машины перегоним на парковку под дерево, чтобы не грелись и посреди дороги не стояли.

Спрятав машины в тени, спешно вернулись на судно, спасаясь от палящего солнца. Получаса хватило на, что бы одежда пропиталась потом, а кожа покраснела. Джавид сразу заявил о своем праве на самую большую каюту, с кроватью, больше похожей на царское ложе — на матрасе смело могли поместиться человек пять. Марк бросил рюкзак в салоне и вышел на носовую часть судна. Стив запустил электронику, которая еще раз провела диагностику яхты и завел двигатель, поставив на холостой ход. Джавид вернулся наверх через пять минут по просьбе Прайса, один он не мог справиться с отшвартовкой. Отдав концы забрались обратно на борт. Сахаров свесился через перила и наблюдал за бурунами пены, выбивающимися из-под бортов. Яхта на малом ходу отошла от причала, и направилась к выходу между молами. Стив нервничал. Управление непривычное: сначала поворачиваешь руль и только спустя некоторое время меняется курс, как в тормозящей компьютерной игре. Угол поворота пришлось подбирать наугад, еще не уловил чувствительность штурвала. Двигались медленно, чтобы в случае ошибки осталось время и место для маневра. Марк вернулся на нос яхты, сел, свесив ноги за ограждение, и наблюдал, как форштевень режет водную гладь. Джавид забрался на флайбридж и смотрел сверху на удаляющийся яхт-клуб. После того как пересекли молы, Стив, почувствовав свободу, добавил ходу. Заурчали двигатели где-то в глубине яхты и нос немного приподнялся. Берег начал удаляться быстрее. В лицо ударил соленый встречный ветер с непривычным запахом моря.

По левому борту поплыли виды запустелого Новороссийска. Акваторию Цемесской бухты заполняли стоящие на рейде танкеры и сухогрузы, некоторые просто дрейфовали на легком ветру, покинутые экипажем. Стив осторожно огибал массивные посудины на максимальном удалении, еще не прочувствовав маневренности. Вскоре берег превратился в серо-зелёную полосу на горизонте. Сменили курс и пошли вдоль берега. Прайс то и дело смотрел на эхолот и радар, опасаясь напороться на препятствие, но море чистое, глубина позволяла пройти даже танкеру, можно ни о чем не беспокоиться.

— А давай на всю? Посмотрим, на что эта малышка способна. — Прокричал забежавший Джавид.

Стив улыбнулся и перевёл рычаг газа в максимальное положение. Яхта поднялась над волнами, выходя на глиссер и начала набирать скорость. Джавид забрался на флайбридж, встал у самого бортика спереди и раскинул руки навстречу ветру.

— Я король мира! — Послышался его крик, приглушенный звуком двигателя и окнами рубки.

— Держись за что-нибудь, Джек недоделанный, а то сейчас без Розы и двери в воду отправишься^[50]. — Крикнул Марк с носа, даже немного улыбнувшись.

Слева показались пансионаты Кабардинки, следующая за ними стена скалистого берега и местная достопримечательность — выброшенный на берег сухогруз. Через некоторое время появились первые здания Геленджика, а еще чуть позже открылся вход в бухту. Сбросив скорость, Стив изменил курс и прошел мимо двух мысов, выдающихся море. Перед ними раскинулась живописный вид. В отличии от открытого моря, гладь воды лежала как зеркало. На среднем ходу подошли к центральному причалу и остановились в трехстах метрах. Стив, ориентируясь по эхолоту, опустил якорь, и убедившись, что он прочно закрепился, выключил двигатель.

— А ты нормально управляешься, кэп! — Джавид не стал утруждаться спуском по лестнице и просто спрыгнул сверху. — Погодь, так тебя же и зовут Стив, прямо как Роджерса^[51], все теперь ты точно — Кэп!

— Меня так друг в Москве называл, именно из-за имени. Только подкалывал, что я еще сыворотку не принял. — Сказал Стив, выйдя на борт. — Страшно конечно, это не машина, совсем по-другому управляется, но ничего привыкну.

— Подержи-ка секундочку. — Джавид протянул Прайсу свой телефон, и как только тот его взял, с разбегу прыгнул за борт, подняв большой сноп брызг.

— У-х-у! Вода просто кайф! Не киснете там! Давайте сюда.

Стив, недолго думая, стянул футболку, положил телефоны на палубу и прыгнул следом за другом. Теплая вода обняла все тело. Протёрла лицо, в отличии от пресной, морская не выедала глаза, и сама выталкивала на поверхность. Сахаров посмотрел на товарищей, и скинув одежду прыгнул следом. Вынырнув, моментально прочувствовал каждый заживающий порез на своем теле, но боль не резкая, даже немного приятная. Вылезать не хотелось. Купались не меньше получаса, ныряя, проплывая под яхтой и просто держась на поверхности. Утомившись, залезли обратно и сели вдоль борта, свесив ноги за ограду, греясь в лучах заходящего солнца.

— Пацаны, а я ведь первый раз в жизни на море. — Почти шёпотом, словно стыдясь, сказал Джавид, разглядывая горизонт.

— Я тоже. Видел море при перелетах, но ни разу не был. — Стив смотрел в толщу воды, стараясь рассмотреть дно.

Марк промолчал уставился в даль.

— Я еще больше захотел жить на море. Вышел с утра на пляж, посмотрел на плещущиеся волны, зашел по колено и все, ты будто в другой реальности. Вода словно смывает все мирские проблемы и суету. — Задумчиво проговорил Джавид.

— Ты прямо философ. — Прайс усмехнулся. — Кстати есть никто не хочет? Я голодный как охотник!

— Это что за тупое выражение? Может как волк?

— Ну у вас говорят волк, у нас охотник. Для нас волк тупо звучит. Так что?

— Я бы поел. — Сказал молчавший до этого Марк.

Стив поднялся и направился в каюту. Через десять минут вернулся с подносом, на котором исходились паром три тарелки супа.

— Так у нас тут венгерский гуляш, томатный суп и тайский. Кто что будет?

— Ты где это отрыл? Сам что ли за десять минут сварил? — Джавид удивленно осмотрел тарелки.

— Не, ты что. Это консервированный суп, немецкий. Вылил из банки разогрел и все.

— Буэ, консервированный суп. По любому на вкус как блевотина. — Скривился Джавид.

— Я гуляш буду. — Марк взял с подноса тарелку с аппетитным на вид блюдом.

— Ты попробуй сначала, потом уже нос вороти. — Стив протянул поднос.

Поковырявшись в тарелке, Джавид набрал полную ложку, подул и засунул в рот. Выражение лица сменилось с пренебрежительного на удивленное.

— А ничего так, я бы даже сказал — очень ничего! Надо будет запомнить. Сейчас консервированное — актуально!

После ужина разбрелись по яхте. Марк прилег на мягкий диван на палубе и смотрел в темнеющее небо. Джавид поднялся на флайбрижд, включил музыку через акустику судна и пританцовывал с высоким бокалом коктейля в руках. Прайс скрылся в трюме — изучать устройство нового транспорта.

Стемнело. Берег слился с черным небом, город погрузился в темноту, лишь в паре мест виднелись светлые пятна. Вымотанные долгим переездом, разбрелись по каютам. Марк остался лежать на диване, лишь прихватил себе легкий плед. Стив нашел толстую книгу по эксплуатации судна и штудировал, делая заметки в блокнот.

6 июля

4.22 по московскому времени.

Небо только начало светлеть, когда Прайс разбудил товарищей. На море поднялось волнение, и он хотел, как можно быстрее вернуться в Новороссийск — боялся не справиться с управлением на волнах. Джавид, явно перебравший ночью с походами к минибару, выполз из каюты помятым и измученным. Марк, уснувший почти под утро, тоже был не очень рад такому раннему пробуждению.

Спешно подняв якорь, Стив на малом ходу направил яхту к выходу из бухты. Выйдя за мысы, прибавил почти до полного и пошел по направлению к Новороссийску. Судно то забиралось на волну, то спускалось вниз, разбивая волны и поднимая мириады брызг. Он нервничал. По спокойному морю дошел бы легко, но начинающийся шторм пугал. Сложно предсказать поведение яхты на большой волне. Не хотелось подвергать жизнь друзей опасности. Слишком мало знал об управлении. Понял, что перед тем как собраться на дальний переход, нужно не один месяц провести в тренировках. Возникла идея найти еще одну яхту, поменьше и полегче, которую будет не жалко в случае неудачи, и отрабатывать маневры. Нервозность торопила быстрее вернуться в яхт-клуб, где море за двумя молами безмятежно. Тревогу усиливала бессонная ночь, проведенная за технической документацией.

Марк пробрался на нос яхты, и сел у бортика, наблюдая как острый нос режет воду, прямо как утюг, разглаживающий складки на мятой одежде. Прилично трясло, но он крепко держался за поручни, окатываемый с ног до головы соленой водой. Впереди, метрах в тридцати, на пике одной из волн мелькнуло что-то массивное. Сначала подумал, что показалось, в утренних сумерках может померещится что угодно. Но присмотревшись, увидел на следующей волне массивный коричневый прямоугольник. Издалека размеры сложно определить, но никак не меньше половины яхты.

— Стив! — Закричал Марк и повернулся в сторону рубки. Прайс смотрел куда-то в сторону и держал в руках штурвал. Ветер и стекло полностью перекрывали крик.

Сахаров поднялся, и держась за ограждение двинулся в салон.

— Там что-то прямо на пути! Поворачивай! — Заорал он, как только добрался до кабины.

— Что? Где? — Стив растерянно опустил взгляд на монитор радара. — Твою мать!

Дернул руль влево, но было уже поздно. Яхта на полном ходу нырнула с волны и врезалась в дрейфующий контейнер, возвышавшийся сантиметров на пятьдесят над водой. Раздался глухой удар, переходящий в скрежет. Джавид с истошным воплем вылетел с флайбриджа и рухнул в воду, чудом не ударившись об бортики. Стив влепился в лобовое стекло рубки. Марк пролетел весь салон и воткнулся грудной клеткой в стол, скривившись от хруста ребер.

— Сука, сука! — Причитал Прайс, стирая кровь с разбитого лица. — Мы тонем! — Он подбежал к лежащему на полу Сахарову. — Ты жив?

— Я… мне… ых… — Пытался проговорить хоть слово Марк, но не смог. Ударом сшибло дыхание и отбило диафрагму. При попытке вдоха, ребра отзывались резкой болью. — Жив.

— Сейчас. Я сейчас, — Стив метнулся обратно к штурвалу и ударил по клавише сигнала «SOS», затем выхватил из-под панели жилет и вернулся обратно. — Встать сможешь? — Согласительный кивок. — Хорошо. Пойдем. Давай надену. Так, хорошо. Сейчас чеку дерну, он надуется. Не пугайся. Пошли. — Выбрались на борт яхты и подошли к бортику. — Прыгай.

Сахаров задержал дыхание и приготовился к удару об воду. Погружение отозвалось уколом в левом боку, точно сломал. Надувшийся жилет вытолкнул на поверхность.

— О, Джавид, ты цел! — Увидел он плавающего рядом друга.

— Да пиздец. Какого хрена? Что это было?

— Яхта тонет! Помоги Марку, он сильно ударился. Я сейчас. — Стив развернулся и скрылся в рубке.

Сахаров почувствовал руку Джавида, схватившую за жилет.

— Чувак. Ты как?

— Хреново. Ребра по ходу сломал. — Ответил Марк, с трудом вдыхая.

— Я думал сдохну, так башкой об воду саданулся. Что это было?

— Не знаю… Здоровая хрень… Прямоугольная…

— А где Стив? — Джавид, придерживая товарища, повернулся в сторону яхты.

— Не знаю… Внутрь пошел…

— Вот дебил! Он же сейчас утонет!

Яхта сильно наклонилась на нос. Вода захлестывалась на палубу. Двигатель заглох и из трюма валил сизый дым. Пахло соляркой и горелым пластиком. Через минуту рядом с ними шлепнулся кейс, окатив брызгами. Следом за ним приводнился Прайс.

— Вы как?

— Ты насчуть не угробил. — Заорал Джавид. — Капитан хренов! Куда ты смотрел?

— Да я не видел ничего. Волны!

— А посмотреть не судьба? Ну там радары, эхолоты всякие?

— Хватит орать… — Сдавленно сказал Марк. — Уже все… Надо думать, как до берега добраться.

— Я сигнал SOS включил. Джавид, держи жилет.

— Он мне на фиг не нужен. Сигнал SOS? Ты серьезно? Весь мир скопытился, а он сигнал SOS включил. Кто на него приплывет? Дельфины, русалки или гребанный Аквамен?

— Одень, устанешь быстро. Не знаю, зачем включил, на автомате.

— А кейс тебе зачем? Что там такого ценного? — Джавид пылал яростью, лицо покраснело, жилы на шее набухли, дышал тяжело, широко раздувая ноздри.

— Очень ценное! Ценнее, чем моя жизнь! Там все знания человечества! Все что было в сети, до чего смог добраться. Все скачал, отсортировал. Ты хочешь опять жить в средневековье? Или знаешь, как делать операции, добывать электричество и бензин? Или у тебя научная степень по физике, биологии и химии разом? — Сорвала Стив.

Джавид замолчал, задумавшись и посмотрел на кейс, который прижимал к себе американец.

— Ребят… Смотрите. — Марк указал рукой в сторону.

Повернувшись, сначала ничего не заметили, но потом на гребне волны показался грузовой контейнер с сильной вмятиной. От удара его отбросило в сторону, но он продолжал дрейфовать на поверхности.

— Погребли! Залезем на него, может к берегу прибьет! — Джавид поплыл в сторону контейнера, таща за собой Марка. Стив двинулся за ними, держась за кейс, как за спасательный круг.

Доплыв до контейнера, все трое резко обернулись на громкий звук за спиной. Яхта, выпустив несколько больших пузырей воздуха, полностью скрылась под водой. Джавид первым залез на нагретый солнцем металл и подал руку. Марк, забравшись, лег на спину и расстегнул жилет, стараясь делать очень маленькие вдохи. Стив сначала закинул свою ценный груз, затем вскарабкался сам.

— Такую яхту просрали. — Джавид с досадой посмотрел на покрытую бурунами поверхности воды.

— Простите ребят. — Прайс сел, опустив голову вниз. — Не досмотрел, прозевал. Ночью выключил оповещение на радаре, и забыл включить. Моя вина.

— Да ладно, главное, что живы. Прости, что наорал. — Джавид вздохнул. — Марк, бро, ты как?

— Точно ребра сломал. Дышать тяжело.

— Вкуса крови во рту нет? — Стив подобрался поближе и помог до конца снять жилет.

— Нет вроде.

— Хорошо. Сядь, так дышать легче будет. Где точно болит?

— Вот тут, слева, снизу. — Сахаров указал пальцами на очаг боли.

— Может быть немного больно, но надо потерпеть. — Прайс наложил пальцы на ребра и прощупал. Марк никак не отреагировал на усилившуюся от нажатия боль. — Вроде без смещения и осколков, это хорошо. Плевру не пробило.

Стив взял футболку друга и разорвал ее на ленту, постаравшись сделать как можно длиннее.

— Вдохни на максимум, я перевяжу. — Прайс пропустил повязку под руками и туго затянул. — Все теперь будет немного легче. Дыши не глубоко и больше животом.

— Ты где этому научился? Медик что ли? — Спросил наблюдавший за ними Джавид.

— У меня девушка в медицинском училась, заставила пройти курс оказания первой медицинской помощи. Прайс скривился при упоминании Дейзи, как от резкой зубной боли.

— Красава, че. Блин, что нам теперь делать? До берега больше километра. Хрен догребешь. — Джавид посмотрел в сторону берега и покачал головой.

— Подождем немного, посмотрим куда контейнер несет. А там уже решим. Если что, будем добираться вплавь, жилеты помогут. — Стив сел на кейс обхватив голову руками.

Контейнер медленно несло к берегу. Качка усиливалась и Джавида начало тошнить. Он распрощался со вчерашним ужином, и лежал у края с зеленым лицом. Стив открыл кейс, проверил не попала ли внутрь вода, герметичное замки справились на совесть. Марк сидел рядом, обхватив грудь руками и делая маленькие и частые вдохи.

— Вы слышите? — Спросил Джавид приподнявшись.

— Что? — Стив оторвался от смотра целостности техники.

— Тихо!

Прислушавшись, все трое различили гул, еще совсем тихий, но явно отличающийся от шума волн. Прайс подскочил и осмотрелся по сторонам. В их сторону двигался небольшой рыболовецкий траулер, совсем близко, метрах в трёхстах. Из-за ветра, дующего в сторону приближающегося корабля, они не услышали его раньше.

— Эй, мы здесь! — Стив начал подпрыгивать, размахивая над собой руками. — Мы здесь! Эй, на корабле!

Джавид присоединился к другу и уже через минуту судно, скорректировав курс, пошло прямо на них.

Часть 5

Пролог

1 сентября

Краснодар.

Выехав из города, Роман остановился на берегу Кубани. Ему просто необходимо было смыть осадок, который остался от встречи с фанатиком в городе. За два с лишним месяца уже привык к тишине и чистоте нагой земли без человека. И даже сейчас, после того, как все человечество скоропостижно уподобилось фараонам Египта, можно нарваться на остатки мракобесия, заполняющего головы людей. Именно после встречи с этим сумасшедшим, понял, как эта эпидемия, могла отразиться на психике сугубо религиозных людей. Произошедшее — катастрофа библейского масштаба, да и еще и с такими символическими явлениями, как изменение цвета неба. Если цивилизация сможет оклематься, и возродиться из тех крупиц, что от нее остались, то в религиозных книгах события, почти со стопроцентной вероятностью, опишут, как кару Господню. И найдется же на земле умник, который захочет сыграть на страхе, надежде и доверчивости религиозных людей, объявив себя спасителем. При должном артистизме, лидерских и ораторских навыках, у него это получиться. Выжившие будут искать причину случившегося и стимул для дальнейшего выживания и развития. Они, как заблудшие овцы, будут скитаться по вымершему миру, и объединяющее начало, которое сможет указать направление в светлое будущее, возвысить их, сравнить с Ноем, выжившим после потопа, сможет легко манипулировать этой паствой. А намерения и цели новоявленного лидера будут известны ему одному. Человек, вкусивший крупицу избранности и уникальности, легко поддается любимому пороку библейского сатаны — тщеславию. Просто умасливая его, разжигая огонь его самомнения, можно лепить покорного раба, готового отказаться от мирских благ, творческой самореализации и пожертвовать близкими, ради сохранности статуса.

Роман никогда не был особо религиозен. Ходил с родителями в детстве в церковь, отмечал православные праздники, но, как только достиг осмысленного возраста, отказался от причастности к любой религии. Ему претили обряды, иерархии и посредники между ним и чем-то божественным. Главным триггером отречения сработала коммерческая основа любой церковной деятельности. Хочешь крестить ребенка? Плати. Хочешь, чтобы отпели человека? Плати. Освятить машину или дом? Плати, и цена будет зависеть от стоимости объекта освящения. А если нет денег, то будь добр, сам молись, но вряд ли тебя услышат. Нет, он конечно знал, что есть действительно святые люди среди церковнослужителей, готовых вести службы за идею, и действительно искренне верующие, но искать такие самородки среди вороха грязи — почти пустая трата времени и сил. Решил верить сам, без каких любо догматов и религий, просто жить по совести, не мешать жить другим и стараться творить добро. Верил, что есть высшая сущность, но не верил, что она готова принимать молитвы только с определенными ритуалами и атрибутами, придуманными и изобретенными людьми.

Сидел на берегу реки, и бросал мелкие камни в воду, погрузившись в размышления. До этого дня вообще не думал, о том, что будет дальше. Просто ехал на юг, сам не зная куда и зачем. Придумал себе иллюзорную цель, чтобы хоть чем-то себя занять. Самое страшное, с чем столкнулся после Пурпурного рассвета, это скука и одиночество, и готов был на все лишь бы от них избавиться. Человек может выжить в любых условиях, приспособиться, найти пропитание, адаптироваться к любым тяготам, но только если есть желание и стремление. А с этим у него всегда были проблемы. До пандемии все амбиции разбивались об собственные ошибки, поспешные решения и вечную нехватку денег. С каждым годом терял запал, и продолжал жить по инерции. И именно в тот момент, когда жизнь завернула в тугой узел проблем, настолько, что начал подумывать о суициде, все исчезло. Вот только огонь к тому времени уже погас. Он выгорел. И сейчас был просто призраком, шатающимся по вымершей стране. Дымом от погребального костра, который еще не успел рассеяться.

Глава 1 Тимур

1 июля

Поселок Кабардинка.

Тимур остановил джип у массивной решетки ворот с гербом, перед заграждением из бетонных блоков, противотанковых ежей и колючей проволоки. Как только открыл водительскую, из двери рядом с воротами вышел высокий мужчина в серой форме без опознавательных знаков с автоматом на перевес.

— Здравствуйте! — Доброжелательно сказал мужчина, внимательно осматривая машину.

— У вас врачи есть?

— Да конечно. Что-то серьезное?

— У женщины острый пиелонефрит, антибиотики не помогают. — Тимур открыл заднюю дверь, где лежала Лариса, головой на коленях заплаканной Леры.

— Ясно. Секунду. — Мужчина снял с нагрудного кармана рацию. — Пост Один, срочно к проходной медика, с каталкой, прием.

— Принял, пост один. Новые? Сколько человек? Прием.

— Позже, медика быстрее. — Мужчина повесил рацию обратно. — Давно в таком состоянии?

— Второй день. Постоянно ухудшается. Мы ей пенициллин кололи. — Сказала Лера, проведя рукой по лбу Ларисы.

Через две минуты створки ворот открылись, пропуская мужчину в гражданском и двоих в форме. Медицинская каталка оглашала всю округу стуком колес по асфальту.

— Так, давайте осторожнее. Девушка, можно я возьму с этой стороны? — Спросил мужчина в гражданском, открыв вторую дверь машины.

— Конечно. — Лера выскочила наружу и встала рядом с Тимуром.

Ларису осторожно положили на носилки. Врач проверил пульс, дыхание и повернулся к приехавшим.

— Рассказывайте.

— Она застудилась два дня назад. Сказала, у неё пиелонефрит. Я нашел в интернете, что его антибиотиками лечат. Кололи пенициллин, но ей легче не становилось. Температура поднималась. — Пересказал все Тимур.

— Хорошо. — Мужчина в гражданском повернулся к двоим, держащим каталку. — В медблок ее.

Громыхая колесами, они скрылись за воротами.

— Вы откуда, ребят? — Спросил мужчина с автоматом, как только Ларису увезли за ворота.

— Из Геленджика. — Ответил Тимур, смотря на закрывающиеся ворота.

— Я ваше объявление по радио услышала. — Крикнула с переднего сидения Вера. — Тете Ларисе доктор нужен был.

— Молодец! Меня Семеном зовут. — Протянул руку мужчина.

Тимур. Это Лера и Вера.

— Рад познакомиться. Вы местные или приезжие?

— Я тут родился. Вера с родителями отдыхала, Лера в лагере вожатой работала, Лариса там же поваром.

— Понятно. А дальше как жить планируете? К нам присоединиться не хотите? — Спросил Семён, разглядывая приехавших.

— Много вас тут? — Лера подошла ближе и присоединилась к разговору.

— Уже больше семидесяти. Постоянно ищем выживших. По радио, то что вы услышали, по рациям на многих каналах передаем, по краю ездим, в общем как только можем. Здесь бывший центр переподготовки ФСБ. — Мужчина указал рукой за забор на конгломерат серых зданий. — Крепость, даже ядерную войну пережить можно. Сейчас налаживаем быт. Группа людей занимается сельским хозяйством, возим каждый день на автобусе. Наладили рыбную ловлю из Новороссийского порта. Сейчас работаем над запуском секции ГЭС в Белоречке. Вместе легче выжить. Тем более сами убедились, что без врачей никак.

Тимур повернулся к Лере. Девушка стояла в размышлениях.

— Можно мы посоветуемся?

— Конечно, без вопросов. Я на проходной буду, если что, зовите. — Семён развернулся и скрылся за дверью.

— Что думаешь? — Лера, взялаТимура за руку.

— Не знаю. Вроде все хорошо, и люди здесь, и в группе действительно выживать легче. Врачи есть, электричество. Но чувство какое-то странное. — Смотрел на ограждения перед воротами, напоминающими про армию.

— Это ты боишься обретенной свободы лишится. — Лера проследила за взглядом Тимура, и сощурив глаза от яркого света, посмотрела за ворота. — Все еще от армии не отошел.

— Не, тут другое. Не знаю, как описать. Предчувствие, или интуиция.

— Давай останемся. Сам посуди, вдруг у Веры что-то заболит? Аппендицит там, или еще что, да зубы даже. Что мы сможем сделать? Ничего. А тут помогут. И дома одним все делать надо, а здесь, по любому, распределение обязанностей есть. Да и просто общение, а там мы через год уже с ума от скуки сойдем.

Тимур посмотрел на девушку. В чем-то она была права, но нутро звенело и зудело, словно проглотил стаю комаров. Однако перечить девушке не хотел.

— Давай. Посмотрим, как тут что, если не понравиться — уедем.

— Ага, нас же никто тут держать не будет. Если что, просто соберемся и обратно. — Улыбнулась Лера.

Юлаев подошел к двери проходной и постучал. Вышел Семен, разговаривая с кем-то по рации.

— Ну что, надумали?

— Да, заодно рядом с Ларисой будем.

— Хотите покажу все? — Спросил Семен. Тимур с Лерой согласно кивнули. — Тогда пойдем, только машину туда под дерево отгоните, проезд закрываете.

На проходной, за бронированным стеклом, сидели двое, внимательно осмотревшие вошедших. Один в гражданском и военной разгрузке, вооруженный АК-74. Второй в серой форме с РПК. Семен провел их по узкому коридору, в котором раньше стоял турникет, об этом говорили отверстия в полу. Войдя на внутреннюю часть базы, Тимур сощурился от яркого солнца, осматривая широкую площадь, отделявшую их от группы зданий. Асфальт раскалился на солнце, жар проникал даже через подошву кроссовок. Зайдя под тень деревьев возле зданий, Юлаев облегченно выдохнул и смахнул пот со лба. Вере на жару было все равно, она шла, держась за руку Леры и внимательно осматриваясь вокруг.

— Здесь у нас штаб. — Семен указал на трёхэтажное строение, стоящее первым. — Там шеф сидит, и все, кто планирует жизнь общины.

— Шеф это кто? — Спросила Лера.

— Пимон Эксархидис. Он собрал общину. Работал раньше здесь, на этой базе ФСБ. Серьезный мужик, строгий, но справедливый и умный.

— Вот это у него имя. — Удивился Тимур.

— Грек, хотя родился в России.

— У нас в Геленджике половина греков была, привык к таким именам. А вы как сюда попали?

— В Новороссийске служил, седьмая дивизия ВДВ. По рации услышал его сообщение, один из первых сюда приехал. — Семен что-то коротко сказал в рацию и вернулся к разговору. — Первооснователей — человек двадцать, в основном за безопасность отвечаем. Почти все бывшие военные, не знаю, как так совпало. Вон там жилой корпус, комнаты на четырёх человек, душ туалет в каждой. — Мужчина указал на четырёхэтажное здание, стоящее за штабом.

Прошли мимо первой трёхэтажки и казались во дворе между домами, заставленным машинами, грузовиками и автобусами.

— Наша техника, та ее часть, которой почти каждый день пользуемся. Другая в гараже, на задней части базы. Внутрь пойдем?

— Давайте. — В один голос согласились Тимур с Лерой.

Не меньше часа ходили по территории. Жилой корпус понравился: чистый, со свежим ремонтом, с кондиционерами и хорошей сантехникой. Комнаты больше походили на номера в гостинице, чем на жилые комнаты военной базы. Вера пришла в восторг, когда увидела детскую комнату и играющих в ней детей, за которыми присматривала женщина лет тридцати. Семен объяснил, что это аналог детского сада. Праздно шатающихся не встретили, все заняты работой. Кто на общей кухне, кто в прачечной, кто трудился на фермах, никто не сидел без дела.

Осмотревшись, вернулись к машине. Лера еще больше загорелась перебраться в общину, Веру вообще еле вытащили из жилого корпуса, она соскучилась общению с другими детьми и хотела остаться на базе сразу.

— Ребят, держите рацию, канал шестнадцатый, бьет километров на двадцать по прямой, из Геленджика вряд ли достанет, но по пути можете связаться. Когда вас ждать? — Семён передал Тимуру черный Kenwood TK-3306.

— Часа через два-три. Вещи соберем и приедем. — Ответил Юлаев и направился к машине.

15.48 по московскому времени

Подъезжая обратно к Кабардинке, Тимур заранее связался по рации с Семёном и сообщил, что будут через пятнадцать минут. Электричества в доме уже нет, но заводить генератор не стал. Был готов, к отключению, но думал, что это произойдёт позже. Собрали соме необходимое. Вещей у девушек оказалось немного. Тимур нагрузил один небольшой чемодан и армейский ранец, прихватив свой автомат. С печалью окинул собранный ими запас еды, пригнанный бензовоз и родительский дом. Не хотелось расставаться с тем, что успели сделать за эти дни, слишком много сил потрачено. Еще сильнее не хотелось уезжать из родного дома, возникало чувство, что он предает память о родителях и бросает их. Успокоил себя мыслью, что в любой момент может вернуться, но осадок все равно оставался.

Возле ворот общины встретил Семён с мужчиной в такой же серой форме. Открылись ворота, незнакомец залез в машину и подсказал куда ехать.

— Мне Дима зовут. — Высокий, смуглокожий, с короткой бородой-испанкой и черными волосами.

— Я Лера, это Тимур и Женя. — Улыбнулась с заднего сидения девушка.

Тимура кольнула ревность. Посмотрел на подругу в зеркало заднего вида и ему не понравилась её улыбка, точно такая же, как при их первой встрече.

Машину оставили в большом гараже. Дима помог девушкам с сумками и проводил в жилой корпус.

— Так девочки на втором этаже, мальчики на третьем. — Сказал он, как только подошли к лестнице.

— В смысле? — Удивился Тимур. — Мы что отдельно будем жить?

— Да. Таковы правила. Только семьи получат общие комнаты, но до семей пока рано. Сам понимаешь, куча людей в одном месте, и мужчин, и женщин. Надо максимально всех обезопасить, черт его знает у кого, что в голове.

Снова правила, снова диктовка, что и кому делать. Захотелось возразить, на крайний случай развернутся и уехать. Но Лариса. Он не мог оставить ее здесь, бросить одну. И девчонки вряд ли согласятся.

Навстречу вышла женщина лет сорока, с рыхлой кожей и крупной висячей родинкой на щеке.

— Привет! А кто это у нас здесь? — Она присела рядом с Верой и широко улыбнулась.

— Здравствуйте. Я Вера. — Девочка улыбнулась в ответ. — А как вас зовут?

— Алена Владимировна. Пойдешь к другим детям?

— Конечно. — Вера повернулась к Лере с Тимуром. — Можно?

— Беги конечно. Я потом за тобой приду. — Сказала Лера.

Девочка взяла за руку пришедшую женщину и направилась следом за ней в детскую комнату.

— Лера, правильно же, Лера? — Спросил Дмитрий. — Ты на второй, тебя там встретят. Тимур ты со мной.

Они проводили Леру до двери на второй этаж, передали ее вещи встретившей их крепкой женщине за сорок, сами пошли на третий.

— Вот твоя комната, ты тут пока один потом еще кого-нибудь подселим. Голодный?

— Есть немного. Дома не успели поесть, свет вырубили.

— Бросай вещи, покажу где столовая.

Спустившись на первый этаж, прошли по длинному коридору и вышли в широкий зал, заставленный столами и лавками. Справа в кафельной стене виднелись окна раздачи. Тимур привычно взял поднос, подошел к окну, пожилой мужчина в белом поварском кителе передал две тарелки и стакан чая. Овощное рагу, куриные котлеты, суп лапша. Привычный и вызывающий оскомину запах. Словно вернулся на две недели назад в армейскую столовку. Только формы не хватало, и натирающих сапог. Готов был услышать ждал приказов: «Смирно, равняйсь, вольно, разойтись!». Все тело пробрало мурашками.

— Автомат у тебя откуда? — Спросил севший рядом Дима, и разорвал пелену размышлений.

— Я в армии служил, как все началось, с собой прихватил — Нехотя ответил Тимур, принимаясь за еду.

— В какой части?

— Связисты, под Новочеркасском.

— Знаю-знаю. Так ты прямо там «Рассвет» застал?

— Что застал? — Переспросил Тимур.

— Ну «Рассвет», «Пурпурный рассвет». Так в интернете этот вирус прозвали. — Дмитрий отхлебнул горячего чая.

— А, ну да, прямо в части.

— Разбежались все?

Тимур посмотрел на Диму, подумав, стоит ли рассказывать, что дезертировал и решил, что это уже никому не интересно.

— Да, я с группой офицеров и сослуживцев покинул часть.

— Понятно. Так везде было, не переживай. Это не дезертирство. Глупо было бы остаться в части, когда все вокруг умирают. Против вируса автоматом не повоюешь. Что умеешь? Навыки полезные есть какие-нибудь?

Тимур задумался на минуту, поковырял рагу ложкой.

— Автомобиль вожу, недавно с бензовозом справился. Стрелял в армии неплохо.

— Хорошо. Я руководству передам, они решат, куда тебя приписать. Личные предпочтения есть какие-нибудь?

— А куда можно?

— Кухня, АХО^[52], сельское хозяйство, рыбная ловля, рейдеры, ну те кто по мотаются по округе, продукты и все полезное в общину привозят. Энергетики, они отдельно от ахошников, привилегированные ребята. Охрана.

— Ну по своему набору навыков я, наверное, больше всего в рейдеры подхожу.

— Учтем. Ладно, смотри распорядок дня такой. С утра подъем, в семь часов. Пара часов на утренние дела. Потом завтрак. После него все расходятся по рабочим местам, кого-то на автобусах отвозят. В два часа обед. Те, кто далеко работают, сельхозники, например, они с собой берут. После обеда еще час перерыва. Потом опять работа до семи. Ужин, и дальше свободное время. Отбой строгий в одиннадцать часов. Суббота воскресенье выходные, но многие работают, труд помогает отрешится. Тебе вообще должно быть не сложно, привык же по распорядку жить. Некотором, кто уже в возрасте, тяжко жить по расписанию, но ничего, привыкнут.

Тимур слушал и молчал, хотя внутри все разрывалось. Он не хотел опять жить под чьим-то командованием, чтобы кто-то решал, когда ему спать и что делать. Он сам мог обеспечить жизнь, с топливом же справился, а остальное было не проблема. А сейчас оказался там, где на него опять одели ошейник. Если бы не Лера с Ларисой, уже бы собрал вещи и уехал обратно. К Вере сильно не привязался, и понимал, что ребенку будет лучше под надзором взрослых. Но, блин, Лера. При вспоминании о ней в солнечном сплетении заворочалось что-то теплое и мягкое. Приятная дрожь пробежала волной по телу. Вспомнил, что поселят отдельно, прервало порыв нежных чувств. Теперь как школьники, будут жить отдельно и бегать на свиданки. Он с силой сжал вилку до боли в пальцах.

— Ты чего такой смурной? — Спросил Дмитрий, стараясь заглянуть в глаза.

— За Ларису переживаю. — Соврал Тимур.

— Можем сходить проведать, если хочешь.

— Пойдем, как раз доел. — Тимур встал из-за стола и собрал грязные тарелки на поднос.

— Леру позовем? — Дмитрий снял с кармана рацию.

— Давай.

— Главная, это семнадцатый, кто сегодня в женском блоке дежурит? Прием.

Из рации раздался треск помехов, затем женский голос: — Семнадцатый, в женском Рыжая, прием.

— Спасибо, принял, отбой. — Дмитрий зевнул, почесал висок и переключил канал на рации. — Рыжая, ты на связи? Прием.

— Рыжая на связи, Дима ты? Прием. — Женский голос, искажённый помехами.

— Да, это я. У тебя там девочка новая — Лера, далеко? Прием.

— Нет, рядом. Я как раз ей белье выдаю. Прием.

— Скажи, что мы с Тимуром ждем ее у входа в жилой блок, пойдем Ларису проведаем. Прием.

— Пять секунд. — Сигнал ненадолго пропал, затем Рыжая вернулась на связь. — Сказала будет через минуту. Прием.

— Понял. Ждем. Отбой.

Лера вышла, как и обещала, через пять минут. Она переоделась в легкие спортивные штаны, и майку топик, открывающую плоский живот. Увидев ожидающих ее мужчин, девушка улыбнулась, посмотрела на Тимура, затем перевела взгляд на Диму. Юлаева опять уколола ревность. Он потянулся поцеловать девушку, больше для того, чтобы обозначить свое положение, чем в порыве чувств, но Лера в последний момент, подставила щеку.

В медицинском блоке тихо и чисто. Даже больницей не пахнет, хотя Тимур ожидал почувствовать привычный аромат медсанбата. Навстречу вышел уже знакомый врач и с улыбкой протянул руку.

— Еще раз привет. Андрей. — Врач выслушал имена пришедших и кивнул. — Ей уже намного лучше. Вы все сделали правильно, но не знали, что у нее аллергия на пенициллин. Уже принял меры. Сбили температуру и нормализовали состояние. Она спит, но можете зайти.

Лариса лежала в просторной палате залитой дневным светом. Кушетка сильно отличалась от обычных больничных коек: толстый ортопедический матрас, пластиковые бортики по бокам, и пульт управления изменяемой геометрии основания. Прямо как в голливудских фильмах. Женщина выглядела намного лучше, чем утром. Лихорадочный румянец спал, кожа вернула естественный цвет. Дышала спокойно и ровно, в так капающему раствору в капельнице.

— Я думала, мы ее уже не спасем. — Сказала Лера, сжав руку Тимура. — Это так страшно, когда ты просто беспомощен.

Тимур молчал смотрел на Ларису с одной мыслью в голове: «когда она придет в себя и встанет на ноги — поможет уговорить девочек вернуться домой в Геленджик. Взрослая женщина, с большим жизненным опытом, уж она то поймет, что эти условия, не лучшие для них». Хотя может быть, что он ошибается. Может просто боится, что Лера найдет здесь кого-то более подходящего, а то, что был между ними произошло лишь об безвыходности. Тяжело вздохнул и обнял девушку за талию.

21.38 по Московскому времени

Юлаев сидел в беседке во внутреннем дворе и курил, разглядывая закатное небо. Уже вроде бы привык к фиолетовому оттенку, но на закате и рассвете небосвод становился просто фееричным. Расцветка градиентом менялась от алого к оранжевому, потом переходила в фиолетовый, а дальше в полуночно- синий. Прямо как в фантастических фильмах, показывающих небо на других планетах. Затянувшись, почувствовал запах палённой пластмассы и обжег пальцы.

— Блядь. — Отшвырнул бычок в сторону и схватился за мочку уха.

— Материться при девушках некрасиво. — Раздался голос Леры.

— Я тебя не видел. — Ответил Тимур, хотелось сказать, как можно мягче, но из-за засевшей ревности голос прозвучал грубо.

— Ты чего такой хмурый? — Девушка зашла в беседку, поцеловала в губы и скривилась. — Бе, гадость какая.

— Я нормальный. — Ответил Тимур, проигнорировав замечание.

— Давай не будем, а. Я же вижу, что ты с утра надутый.

— Мне здесь не очень нравится.

— А что не так?

— Словно в армию вернулся. Распорядок, обязанности. Разместили отдельно.

Лера, селя рядом, вздохнула и положила голову ему на плечо.

— Ну да, здесь не курорт. Но блин, ты же понимаешь, что без врачей, без поддержки, мы долго не проживем. Дома пахать надо, как чертям. И в огороде, и в доме, вообще не покладая рук. А здесь прямо как раньше. Работу свою сделал, тебя накормили, напоили. Голова ни о чем не болит, все есть. Живи и радуйся.

— Да я лучше дома поработаю, сам для себя, чем вот так, делать что-то по указке. Встал по команде, ешь по команде, работаешь. Это не для меня. Я в армии чуть с ума от этого не сошел.

— А зачем туда тогда пошел?

— Думал там действительно, как в кино или в роликах. Ну там стрелять из всего учат, физическая подготовка, на бронетехнике ездишь. А на самом деле, больше с лопатой любовью занимались, да выслушивали, какое мы ничтожество и плесень от сержантов и офицеров.

— Ты такой наивный. — Усмехнулась Лера. — В жизни вообще всегда так. Даже если тебе кажется, что ты обрел какую-то свободу, то все равно будешь жить под чьим-то колпаком, даже не осознавая этого. И самый умный тот, кто найдет самое теплое место под этим колпаком.

— Тебе Дима понравился? — Не выдержав спросил Тимур.

Лера повернулась и посмотрела прямо в глаза. Чуть сощурилась, как будто старалась что-то высмотреть. Затем резко поцеловала. Сначала просто в губы, затем села к нему на колени, обхватила голову двумя руками. Её язык проник Тимуру в рот. Девушка выгнулась, прижимаясь грудью. Почувствовал ее возбужденные соски через майку. В голове зашумело. Все мысли из головы улетучились, оставив одну: «сорвать с нее одежду и взять прямо здесь, в беседке на лавочке». Но в этот момент Лера оторвалась от его рта. Еще раз пристально посмотрела прямо в глаза, тяжело дыша.

— Ты дурак? — Спросила девушка, переводя дыхание. — Думаешь я с тобой от нечего делать потрахалась? Ты мне нравишься очень, и не придумывай всякую фигню.

И снова страстный поцелуй. Возбуждение уже разрывало изнутри. Дал волю рукам, которые во всю гуляли под легкой одеждой девушки.

— Ребят? — Послышался мужской голос от входа в беседку.

Лера спокойно повернулась на звук, продолжая сидеть на ногах Тимура, который, как нашкодивший школьник, выдернул руки из-под её одежды и залился краской.

— Вы других не смущайте, вас же тут видно, как на ладони. — Взрослый, чуть седой мужчина, с тонкой шеей, чуть сгорбленной спиной и короткими усами. — Вам конечно никто не запрещает, но можете подойти к дежурному по блоку, и он вас в комнату пустит. Там куча пустых есть.

— Спасибо за совет. — Сказала Лера, встала и потянула Тимура за руку. Её губы горели алым от поцелуев, бретелька майки сползла, немного оголив верх груди. Она поправила одежду на ходу, направившись в корпус.

Через десять минут они захлопнули за собой дверь и прямо с порога начали раздеваться.

2 июля

2.43 по Московскому времени.

В комнату постучали. Затем постучали еще раз. Тимур нехотя открыла глаза. Проснулась Лера, непонимающе осмотревшись по сторонам.

— Что случилось? — Спросила Девушка, старательно отворачиваясь в сторону и маскируя дыхание.

— Фиг его знает.

Стук раздался еще раз.

— Да иду я иду! — Крикнул Тимур на ходу натягивая шорты.

— Юлаев? — Спросил невысокий, крепкий мужчина с большим животом и лысой как дыня головой, одетый в серую форму.

Сердце у Тимура екнуло. Прокрутил в голове весь день, вспоминая ни где ли он не накосячил.

— Да, что случилось? — Спросил сонным голосом.

— В караул заступаешь. Автомат свой бери. Без пяти три чтобы внизу был, разводящий встретит. — Лысый развернулся и зашагал по коридору.

— Что там? — Спросила Лера, сидя на кровати. Тимур засмотрелся на ее грудь. Никак не хотелось уходить и оставлять ее одну.

— Патруль. Сказали я заступаю.

— Зачем? Тебя не предупреждали?

— Да хрен его знает. Вообще ничего не сказали. — Пробурчал, натягивая штаны и кроссовки.

— А когда вернешься?

— Не знаю. Часа два скорее всего.

— Разбудишь как придешь? — Лера потянулась, Тимур опять уставился на её грудь.

— Зачем? — Спросил он.

— Я еще хочу. — Томно сказала девушка и легла обратно. — А пока посплю. Не целуй меня, изо рта воняет.

— Хорошо. Разбужу.

На улице свежо. Тимур поежился, и пожалел, что не одел толстовку. Прижимая к себе АК, подошел к группе мужчин, стоящих чуть поодаль входа.

— Юлаев? — спросил один из мужчин, грызя зубочистку.

— Ага.

— Ты сегодня на четвертом посту.

— А что не предупредили? — Как можно миролюбивее сказал Тимур.

— Как не предупредили? Ты должен был еще днем инструктаж пройти! — Возмутился тип с зубочисткой. — Кто вас встречал?

— Дмитрий вроде.

— Ясно, разберемся. Короче, слушай. Все мужчины ночью заступают на патрулирование территории. У нас шесть постов. Дежурство два часа. В армии служил? — Тимур кивнул в ответ. — Отлично. Значит уже знаком с караульной службой и с оружием. Твоя задача: в случае опасности, подать сигнал. Есть группа быстрого реагирования. Перекличка по рации каждые пять минут. Обход каждые полчаса. Все понятно.

— Так точно. — На автомате выпалил Тимур.

— Вольно. — С улыбкой сказал мужчина.

Как собралось не меньше десяти человек, выдвинулись на пересмену. Половина мужчин в группе откровенно зевала. По тому, как держали оружие, видно, что гражданские, не привыкшие и без навыков. Тимур тоже не был суперстрелком, но управляться с оружием умел. Сменили караульных на первых трех постах — укрепленных вышках по углам базы. Двое мужчин почти засыпали, еле сдерживая зевоту и постоянно потирая глаза. Четвертым постом была вышка на углу, который ближе всего к поселку. Мужчина с зубочисткой связался с караульным и тот через минуту спустился, забросив автомат небрежно за спину.

— Я сколько раз говорил, оружие держим на груди. Нападает кто, ты его как доставать будешь? — Отчитал начальник караула нерадивого, который в ответ лишь потер лысеющую голову и пожал плечами.

Тимур поднялся наверх и осмотрел свое обиталище на ближайшее два часа. Ну хоть не как в армии. Сразу видно, делали для себя и заботились о комфорте. Мягкая сидение, с упором для головы, рация, даже термос стоит и пластиковые стаканчики. Набрал один, хороший крепкий кофе, окативший волной бодрости. Сел. Осмотрелся по сторонам. Вокруг темно, только территория общины освещена. Где-то вдалеке лает собака, скорее всего на котов или сородичей, больше лаять не на кого. На базе мерно гудит генератор. Через пять минут затрещала рация. Тимур ответил, что на посту все нормально, и отхлебнул кофе. Уснуть точно не дадут.

Караул проходил спокойно, не хватало только смартфона. Неплохо бы залипнуть в телефоне в какую-нибудь игру или посмотреть сериал. Откровенно не понимал, от кого и зачем нужно охранять базу. Почти все умерли, а те, кто остались, явно неагрессивны. Скучал, и думал о лежащей в постели полностью обнаженной Лере.

Раздались хлопки выстрелов, далеко, минимум в километре. Тимур подскочил, поднял автомат и начал всматриваться в темноту. Звуки очередей опять повторились. Сухая трещотка Калашникова. Стреляли с разных сторон, скорее всего перестрелка. Но с кем? Мелькнули сполохи света от фар на стенах домов.

— Юлаев? Прием. — Раздался голос из рации.

— Юлаев на связи. Прием.

— С твоей стороны к базе приближается противник, будь готов к столкновению. Прием.

— Там перестрелка. Прием.

— Знаю, наш передовой пост вступил в бой, но могут прорваться. Будь на чеку. Отбой.

Рация замолчала. Тимур крепче сжал цевье. Сердце стучало, как сумасшедшее. Страшно. Сонливость сдуло. Выстрелов больше не слышно, но он продолжал всматриваться в темноту до рези в глазах.

Через десять минут к воротам подъехали два внедорожника. Необычные, высокие, массивные. Присмотревшись, опознал военный броневик Тигр.

«А вдруг это нападающие? Что я сделаю с автоматом? Где все, почему рация молчит?»

Именно в этот момент затрещал динамик.

— Всем постам. У ворот свои, огонь не открывать. Прием!

— Приказ принял. Отбой. — Успокоившись, сказал Тимур.

Тигры заехали на базу и устремились в сторону гаража. Закурил. Руки продолжали дрожать. Через пятнадцать минут разводящий запросил обстановку. Ответил, что все нормально и плюхнулся в кресло. Запаса адреналина хватит до конца смены, сна ни в одном глазу.

Через час с лишним пришли сменяющие. Юлаев спустился с вышки, подошел к группе.

— За время несения караульной службы… — Начал Тимур.

— Отставить боец. Нормально тебе устав в голову вбили. Здесь не армия, расслабься. — Сказал, улыбнувшись мужчина с зубочисткой. — Ты как? Нормально?

— Да так, потряхивало слегка, а так норм.

— Хорошо, топай спать. Завтра с утра жди распоряжений.

Тимур пошел в сторону жилого корпуса, достав сигарету из пачки. Курить не хотелось, скорее нервы успокоить. В комнате тепло и пахнет Лерой. Она спала на животе, откинув одеяло. Юлаев на секунду застыл, любуясь силуэтом голой спины и ягодиц. Разделся и лег рядом.

— Пришел? — Спросила сквозь сон Лера.

— Ага. — Ответил Тимур и поцеловал её в плечо.

— Хорошо, только обещанное утром, я что-то в полной отключке. — Девушка опустила голову обратно на подушку.

2 июля

8.42 по московскому времени.

После завтрака объявили общий сбор на площади. Народ выглядел взволнованным, видно сборы были редким явлением. Тимур стоял с Лерой, держащей за руку Веру, и рассматривал людей. Население общины оказалось разномастным. Всех возрастов, и национальностей. Кто-то держался группами, скорее всего приехали вместе, объединившись до прибытия, кто-то особняком. Не отводили взгляд от двух изрешеченных пулями внедорожников. Ждали минут десять, пока не вышел невысокий, худощавый мужчина с короткой угольной бородой, бритый на лысо, в черных тактических брюках и легком льняном пиджаке, не смотря на жару. Двигался уверенно, держа руки за спиной, и смотрел поверх голов. Взгляд тяжелый, сразу хочется отвести глаза и склонить голову. Народ моментально притих, и толпа словно сжалась. Каждый старался казаться меньше.

— Доброе утро. — Голос у мужчины глубокий, насыщенный, с легкой хрипотцой, такой голос больше подошёл бы огромному бугаю. Из толпы донеслись ответные приветствия. Мужчина немного склонил голову в ответ. — Для тех, кто еще не знает — меня зовут Пимон Эксархидис, я осмелился взять на себя управление этой общиной. Итак, к делу. Эти, — указал рукой на расстреляние машины. — Не побоюсь этого слова, ублюдки, снова напали. Предательски, ночью. На этот раз мы были осторожнее и засекли их заранее. Благодаря главе безопасности Ефрему, — Мужчина с зубочисткой кивнул под одобрительные взгляды. — мы смогли предотвратить нападение и избежали жертв. Учли ошибки прошлого раза, когда потеряли двоих человек. Обещаю, такого впредь не повторится. Мы укрепляемся и становимся сильнее. Нас все больше и больше. Теперь сможем противостоять это банде. Именно в момент, когда человечество больше всего нуждается в сплоченности и взаимопомощи, эти недолюди предпочитают убивать, грабить и насиловать. Им претит само существование нашей общины. Но мы противопоставим им сплоченность и веру в возрождение цивилизации. А теперь, вернемся к работе. Можете трудиться и спать спокойно, зная, что вы в безопасности за нашими стенами!

Под аплодисменты, Пимон ушел вместе с Ефремом. Народ начал потихоньку расходиться. К Лере подошла крепка девушка с копной рыжих волос, и позвала с собой. Договорившись встретиться на обеде, Тимур отпустил ее, и смотрел, как расходится народ. У всех свои обязанности, свои места, каждый знает куда ему нужно. Только Тимур стоял, как истукан. Возникло чувство что про него забыли, и он никому не нужен. Как на детском утреннике, когда всем раздали подарки, а тебя не было в списках. Люди разошлись и он медленно побрел в сторону жилого корпуса. Почти возле самых дверей его догнал Дмитрий.

— Привет Тимур.

— Привет.

— А ты куда?

— В свою комнату.

— А почему не на работу?

— Я не знаю, куда идти. Мне никто ничего не сказал.

— Совсем замотался, пока девчонок распределял, забыл сказать. — При этих словах Тимура опять уколола ревность. Он представил, как Лера болтает с Димой, улыбаясь той же лисьей улыбкой. — Тебя в рейдеры записали, как ты и просил.

— Хорошо, так куда идти? — Чуть взбодрился Юлаев.

— У гаражей собираются, скоро выезд.

— Хорошо. Там оружие нужно?

— Ну вообще тебе должны выдать, но если есть свое, то пока возьми. Слышал же, что Шеф говорил, напасть могут.

— Понял. Сейчас переоденусь, возьму ствол и спущусь.

— Ок, я сообщу, что бы без тебя не уехали.

Тимур забежал в комнату, скинул шорты и переоделся более подобающе. Карго-брюки, кроссовки, автомат на плечо, фляжку для воды и на выход. Возле гаража уже ждали. Два грузовика, один броневик сопровождения и пять человек команды. Все с оружием. Молодые крепкие парни, способные и вести бой если понадобится, и потягать тяжести при погрузке. Разместился с остальными в Тигре. Сегодня группа отправилась в Новороссийск, в порт. Раскурочили несколько контейнеров и грузили какое-то оборудование. Как объяснили, на одном из рейдов удалось раздобыть портовую документацию по грузам. В этих контейнерах была автоматическая линия по производству консервов любого вида. Пообедали из армейских рационов, расположившись прямо на коробках. К вечеру сделали три рейса. Рейд прошел без эксцессов, не встретили ни банду, ни других выживших. Вернулись уставшие и утомленные жарой. Леры нигде не было видно, сходил в душ и спустился в столовую уже под конец ужина. Среди столиков девушки тоже не было, как и аппетита. Нехотя поковырялся в тарелке со свиной отбивной и пшенной кашей. Вышел на улицу. Вечерело, с моря дул приятный легкий бриз. Закурил сигарету. Здесь мало кто курил, хотя, казалось бы, должны больше, учитывая то, что произошло за последнее время.

— Привет. — Услышал Тимур голос Леры. Девушка подошла сзади и прикоснулась к плечу. Повернулся и поцеловал её.

— Привет, ты где была?

— С детьми возилась. Пойдем в беседку посидим.

Они вместе дошли до беседки. Лера достала из рюкзака бумажный стакан с надписью Coca-Cola, и потянула напиток через трубочку.

— Будешь?

Юлаев взял холодный стакан, сделал несколько глотков и закашлялся.

— Ни фига себе! Ты где взяла?

— Мне Машка, Рыжая, подсказала. Дети за день все соки вытягивают, под вечер думала, бить их начну. — Девушка забрала напиток и сделала еще глоток. — А так, хоть немного отвлечься можно.

— А что ты с детьми делала?

— Меня распределили в местное подобие детского сада и школы в одном флаконе, как узнали, что вожатой была. Дима помог.

Тимур непроизвольно скривился, будто получил в солнечное сплетение.

— Я смотрю этот Дима от тебя не отходит.

— Тимур, — девушка посмотрела прямо в глаза. — Давай не будем. Я с тобой, он просто мне помог. Был вариант в поле работать, спину гнуть. А здесь я в прохладе, сильно не утруждаюсь. Тяжело конечно, но это не в земле копаться. Дети не все, как Вера. Многие плачут, хотят к родителям. Не понимают, что все, прошлого мира уже нет. Некоторые вообще замкнулись. Их тут девять, и половина вот таких. К каждому свои подход нужен. А про ревность забудь, меня это только раздражает.

Тимур посмотрел на Леру, забрал стакан и сделал несколько глотков.

— Прости.

— Ладно, забей. Не узнавал, как Лариса?

— Узнавал. Ей легче, в себя пришла уже. Хотел вечером зайти, но она уже спала. Ты сегодня у меня?

— Это хорошо, завтра по любому к ней схожу. — Лера села ближе и положила голову на плечо, от нее пахло легкимперегаром и шампунем для волос. — Давай сегодня каждый у себя, я так устала. Вообще сил нет. Отдохнуть немного надо, а завтра я вся твоя.

— Хорошо. Что ты по поводу ночного нападения думаешь?

— Кстати! — Девушка пихнула рукой в плечо. — Ты что мне ночью не рассказал. Утром дурочкой себя почувствовала: все об этом говорят, а я не в зуб ногой.

— Просто ты так сладко спала, даже меня отбрила. Если бы рассказал, ты бы вряд ли потом уснула. Так что ты думаешь?

— Думаю, что я теперь с базы ни ногой.

— В смысле?

— Ну лучше тут остаться. Не поедем домой.

— Это почему?

— А ты представь, что будет если банда нас выследит? Приедут домой? Что мы сможем сделать? Ты один, их много. Из меня никакая защитница. И что дальше? Меня в рабство заберут с Верой, Ларису не знаю, тебя точно убью. На фиг это надо. А здесь за стенами под защитой.

Тимур достал сигарету. Пальцы дрожали. С рудом подкурил и затянулся.

— Фу блин, можешь хотя бы при мне не курить. Я же говорила воняет.

Затушил и бросил окурок в урну.

— Ты точно решила, что не поедешь? Даже если я уеду?

— А ты что, собрался уезжать? Что тебе здесь не нравится? Нормально же устроились. Или что-то не так?

— Я не знаю.

Глава 2 Александр

4 июля

12.34 по московскому времени.

Краснодар.

Короткими перебежками, пригнувшись и прячась в тени деревьев, Саша вернулся в отель. Генератор не заводил, чтобы не демаскировать себя. Благо машины на внутренней парковке не видны из-за массивных ворот. Закрыв за собой дверь номера, сначала сел на кровать, обхватив голову руками, затем начал нарезать круги. Мысли в голове лихорадочно метались и смешивались, никак не давая выстроить четкий план дальнейших действий. Достал из шкафа карабин. Оружие выглядело устрашающе, но уже не вселяло столько уверенности. Провел рукой по цевью, передернул затвор. Рассыпав на одеяло блестящие патроны, начал снаряжать магазины. Один за другим боеприпасы скрывались в недрах пластикового рожка. Первый магазин, следующий. Делал это больше для того, чтобы успокоиться, чем для подготовки. Ни в какой бой вступать не собирался. Мозгов пока хватало. С одним наркоманом то еле справился, у которого в руках был только нож, а тягаться с группой свихнувшихся людей, вооружённых и готовых на все — верное самоубийство. Тем более неизвестно сколько их, куда утащили Эмиля с Женей. Руки предательски дрожали, патроны выскакивали, отлетая в сторону от толчка пружины магазина. Матерился, поднимал и загонял на место.

Эмиля схватили. Женю тоже. Что делать дальше не знал. Без старика ехать на юг нет никакого смысла. Идти спасать — верная смерть. Для чего им вообще понадобились пленники? Может, в рабство взяли. Но настроение фанатиков подсказывало, что рабы им ни к чему. Они хотят крови и жертв. Затуманенный слепой верой мозг не способен рационально мыслить, они не думают общими понятиями или нормами. Им важно только одно: совершить действие во имя веры, а что это будет, зависит от того, кто разжигает огонь их помешательства.

Князев отложил в сторону Сайгу, осторожно подошел к окну, немного раздвинул занавески и смотрел улицу. Ветер шевелит листья на дереве прямо перед окном. Кувыркаясь по асфальту, дорогу перелетел целлофановый пакет с логотипом «Пятерочка». Людей нет. Но что, если они тоже прячутся? Сидят в одном из десятков окон соседних зданий. Смотрят в оптические прицелы и выбирают момент, чтобы нажать на спусковой крючок. Передали сигнал по рации, и за забором гостиницы, с другой стороны, уже собралась группа с автоматами и ружьями, осматривают здание, продумывают начало штурма. Через минуту дверь слетит с петель и его или застрелят, или так же как Эмиля — по голове прикладом.

Саша отскочил от окна и побежал по коридору к противоположному концу гостиницы. Влетев в номер, выглянул на улицу. Пустой двор, за забором ни души. В другой номер, опять окно — никого. Оббежав все четыре стороны, вернулся в номер и начал спешно скидывать вещи, обратно в рюкзак. Собравшись, сбежал вниз, вручную откатил ворота, оглашая все вокруг скрипом стальных роликов. Уже все равно, сейчас свалит отсюда, никто не успеет приехать и схватить. Закинул рюкзак на пассажирское сидение джипа, карабин положил рядом, пистолет на колени? и выехал со двора. Загорелось табло навигации. Сначала запаниковал, не мог разобраться в сетке дорог и кварталов, сориентироваться куда ехать. Затем, когда положение машины на экране сориентировалось по спутнику, немного успокоился и вывернул на улицу Октябрьскую. Лихорадочно крутя головой и осматриваясь по сторонам, двинулся в сторону юга. Забыв про осторожность, ехал не меньше восьмидесяти километров в час, подлетев на первом же лежачем полицейском и больно ударившись головой об потолок. Добравшись до перекреста с Постовой улицей, свернул направо, вдоль Екатерининского парка и собора. Судя по карте, скоро перекресток с улицей Суворова, ведущей к мосту на выезд из города.

Проскочив здание диагностического центра справа от дороги, увидел баррикады из мебели, мусорных баков и лавочек, которые перегораживали улицу. Огонь в железных бочках, расставленных между завалами, сильно чадил, создавая колонны дыма, вздымающегося в небо. Из баррикад торчали наспех сколоченные кресты, очень много крестов. От небольших, по пояс человека, до огромных, не ниже трех метров. На некоторых висели распятые животные: кошки, собаки, на один умудрилась втащить небольшого пони. На других — люди. Обнаженные, покрытые ранами и бурыми потеками крови. Под крестами сновали люди, бородатые, с оружием. Выматерившись, свернул на тротуар слева. Разворачиваться поздно, его уже заметили. Джип запрыгнул на бордюр, выкинул из-под колес комья земли с газонной травой, и полетел по плитке набирая скорость. Вдавил педаль газа в пол. Двигатель взревел. Деревья замелькали с устрашающей скоростью. Раздались хлопки выстрелов. Правое пассажирское стекло лопнуло от попадания, и засыпало салон. Несколько пуль ударили в двери и крыло, окатив машину звуком, похожим на дробь гороха, высыпанного в железный таз.

— Сука, сука, сука! — Закричал Саша, прижимаясь как можно ниже к рулю.

Баррикады справа закончились, дернул руль вправо, направляя джип в проем между деревьев, чтобы вернуться на дорогу. Машина содрогнулась от удара — металлический столбик ограждения оторвал бампер и, вырванный из земли, отлетел на проезжую часть. Догнали еще два выстрела, выбив заднее стекло. Поворот на Суворова. Саша выкрутил руль не сбавляя газа. Жалобно взвыли колеса, с трудом удерживая тяжелый внедорожник. Джип накренился, оторвавшись двумя колесами от асфальта. Заорал от испуга и в панике закрутил руль во все стороны. Сработала электроника автомобиля, удержав траекторию и не дав перевернуться. Машина опустилась обратно на все четыре колеса, вильнула и, взвыв двигателем, рванула в сторону Яблонвского моста. Князев вцепился в руль до ломоты в костяшках и постоянно смотрел в зеркало заднего вида, ожидая погоню. Но преследования не видно. Пролетел поселок за мостом, поворот на южный объезд и Энем, сбросив скорость лишь перед въездом в Афипский. Повернул на первом перекрестке налево, через встречную полосу, проскочил заправку, склады, выехал на грунтовую дорогу, идущую между зданиями промзоны. Еще раз свернул налево, в проем между двумя заборами и остановился на берегу небольшого озера в густых зарослях камыша.

Из машины выходить нет никакого желания. Опустил голову на руль. Пульс зашкаливал, дышать тяжело, словно пробежал кросс. Тело скрутил порыв тошноты. Еле успев открыть дверь, вывалился из машины, исторгая завтрак. В нос ударил кислый запах рвоты. Желудок содрогался спазмами, пока не вырвал все содержимое. Глаза слезились, из носа текло. Не вставая, дополз до водоема и окунул лицо в мутную илистую воду. Ожидаемой свежести не ощутил, вода теплая, как моча и пахнет тиной. Вернувшись к машине, достал бутылку минералки и вылил почти всю на себя, допив остатки.

Обессиленный, сел на водительское сидение, завел двигатель, включил кондиционер и направил на себя поток холодного воздуха.

«Что делать? — Мысли в голове метались как испуганные куры в курятнике, сталкиваясь друг с другом, перескакивая, не желая выстраиваться в логическую цепочку. — Уехать? Но куда? Что я смогу сделать один. Вернуться в Москву? Но старик был прав. Доживу до зимы, потом на хрен замерзну или умру от голода. Ехать на юг? Где там добывать еду? А если опять нарвусь на каких-нибудь психов? И Женя… На хрена, вообще, забрал ее из аптеки. Дернул же черт, зайти именно в эту аптеку. Сидел бы в квартире, удолбился до беспамятства и горя не знал. Так, соберись. Просто езжай отсюда, пока тебя не нашли. Хочешь болтаться на одном из тех крестов?»

Включил заднюю передачу, врубил музыку, чтобы не слышать своих мыслей и выехал из промзоны. Добравшись до асфальта, вдавил газ и покатил в сторону юга, стараясь ни о чем не думать. Но чем дальше уезжал от города, тем сильнее становилась боль в груди. Словно невидимый канат, который вытягивал все нутро, и с каждой сотней метров ощущение становилось сильнее. Не выдержав, резко остановил внедорожник прямо поперек дороги, выскочил и с воплем начал лупить ногами по колесам. Из глаз сами по себе потекли слезы. Крик перешел в надрывный плач. Отошел на обочину, опустился в пыль и просто уставился на прострелянный джип, изредка всхлипывая. Через десять минут, успокоившись, поднялся на ноги, вытер лицо и решительно зашагал к машине. В салоне сильно пахло алкоголем. Открыл багажник.

— Твою же ж мать!

Несколько пуль, пробив корпус авто, разорвали сумки в клочья. Спальный мешок, палатка, сумка с вещами, зияли дырами с рваными краями. Пакет с дорогим алкоголем, который набрал еще в Москве, размотало, словно в нем взорвалась граната. Вытекшее содержимое распространяло прошибающий нос запах спирта.

— Конченные твари! — Выругался Саша и грохнул дверцей багажника, так, что остатки заднего стекла высыпались под ноги.

Сел за руль, уверенно развернулся и поехал обратно, в Краснодар.

14.04 по московскому времени

Опасаясь засады, в город заезжал через Новую Адыгею, свернув перед Яблоновским на Тургеневское шоссе. Спрятал машину во дворе жилого дома. Взяв с собой лишь рюкзак, карабин и пистолет, отправился на разведку. Двигался короткими перебежками, останавливаясь, и внимательно осматривая окрестности. Добравшись до Сенного рынка, почувствовал запах гари. Осмотрелся по сторонам, увидел трехэтажное здание с пожарной лестницей. Перебравшись через забор, начал подниматься наверх, ступая осторожно, чтобы не создавать много шума. С верхней площадки лестницы до крыши недалеко, стоило лишь подтянуться, оттолкнувшись ногой от блока кондиционера, как оказался на залитом гудроном плоском верхе здания.

Южнее в небо поднимался столб черного дыма, подсвеченный снизу сполохами пожара. Доносились хлопки взрывающихся стекол. Сориентировавшись по улицам, понял, что горит отель, в котором они остановились.

«Выследили твари. Идиот, оставил открытыми ворота или с самого начала следили. Ублюдки».

Спустившись вниз, направился в сторону пожара, хотя здравый рассудок просто кричал не делать этого. Здание охвачено огнем полностью. Пламя, со оглушающим гулом, вырывалось из оконных проемов и облизывало начинающее чернеть стены. Во дворе, почти теряясь в огне, полыхал остов Митсубиси. Людей не видно. Вспомнил, как Женя радовалась каждой новой, теперь уже сгоревшей, вещи, как она спала, свернувшись комочком на заднем сидении, положив под голову сумку. Точно, сумка!

Соблюдая осторожность, повторил утренний маршрут и вышел на улицу Красную. Магазин игровых приставок, разбитое стекло в двери. Недалеко виднеется вывеска магазина детских игрушек. Прямо по середине улицы лежит та самая сумка из дешёвого кожзама. Часть содержимого высыпалась, на боку виднеется след обуви. Пригнувшись и озираясь, вышел из-под тени деревьев, быстро собрал высыпавшееся, подхватил сумку и ретировался обратно. Оставаться на улице опасно, принял решение вернуться в магазин. В помещении ничего не изменилось. Изменилось в нем самом. Уже не интересовали приставки и игры, наоборот — бесили. Ведь если бы был рядом с Женей и Эмилем в тот момент, то фанатики могли не напасть, или смог бы что-нибудь предпринять, хотя бы просто убежать вместе с девочкой. А он торчал в этом магазине, выбирая приставку. Захотелось разнести все эти полки с глянцевыми коробками игр, но сдержался, шум могли услышать. Что бесило больше всего — точно знал, что хочет сделать, но не знал, как. Одно понимал прекрасно: днем лучше вообще не высовываться. Схватят, и тогда ни Жене, ни Эмилю не поможет, и сам помрет смертью идиота. Да вот только сомнения не отпускали. Что он сможет сделать против сектантов? Их там не меньше дюжины, это только те, кого видел. А еще в храме по любому есть. Вся территория вокруг освещена, незаметно не прокрасться. Где держат пленных, тоже не знал. Но и сидеть здесь в магазине нет никакого желания, слишком уж он близко. Можно свихнуться, от каждого звука подскакивать будешь.

Высунув голову в дверь, осмотрел улицу, готовый в любой момент спрятаться обратно ли открыть огонь. Но на улице никого. Прижимаясь к стене, выбралась наружу. От тротуара и раскаленных стен несет жаром. Одежда в миг пропиталась потом и начала липнуть к телу. Двинулся по улице в противоположную от захваченного фанатиками храма сторону. Только пройдя не меньше шести кварталов, отлип от стены, но все равно шел, пригнув голову и сжимая рукоять карабина в руках. Аппетита нет. При мысли о еде, возникали рвотные позывы, скорее всего от нервов. Но хоть что-то закинуть в себя необходимо, сил сегодня понадобится много.

21.24 по московскому времени

Стемнело. Город полностью погрузился во мрак, лишь тусклый свет стареющей луны слегка освещал улицы. Саша крался, прячась даже от скудного освещения небесного светила, приближаясь к лагерю фанатиков. До храма оставалось несколько кварталов, и он изрядно нервничал. На улице довольно прохладно, но все равно сильно потел. Двигался по улице Коммунаров, к зданию арбитражного суда, которое одним крылом выходило на храм. С его крыши открывался хороший обзор и можно было рассмотреть всю базу секты, увидеть, где держат пленников и что-то планировать. В почти полной тишине шаги звучат, как удары в барабан. Каждую секунду ждал, что из-за угла выбегут психи с автоматами и схватят, но они все не появлялись. Здравый рассудок требовал развернуться и свалить отсюда. Старательно затыкал голос своего сознания, и шел вперед.

Спереди показалась многоэтажка замысловатой формы, выделяющаяся на фоне тёмно-синего неба черным силуэтом. За зданием виднеется алое зарево — полыхают костры в бочках. Подкрался к двери центрального входа, моля всех мыслимых и немыслимых богов, о том, чтобы она была открыта. Выдохнув, положил руку на ручку и толкнул. Слегка скрипнул замок и дверь пошла внутрь. Облегченно выдохнул, и вошел.

В помещении темно, как в пещере. Сколько ни старался вглядываться, не мог различить даже стены в нескольких метрах от себя. Пришлось достать телефон, и, зажав пальцем вспышку, включить фонарик. Свет диода, проходя через кожу и окрашиваясь красным, немного осветил коридор, обрисовывая прямоугольники дверей. Пошел вдоль стены, стараясь не напороться на лавочку или растение в горшке. Табличка с обозначением пожарной лестницы на стене. Дверь тоже открыта, если выход на крышу тоже будет не заперт, то это будет один из самых удачливых дней в его жизни. Ступенек много. Уже на пятом этаже выдохся, карабин в руках начал казаться неподъемным.

«Лучше бы спортом занимался, чем бухал». — Подумал про себя и продолжил подниматься, опираясь одной рукой на перила.

На десятом этаже уперся в дверь. Массивную, железную, но запертую на простой засов. Вышел на крышу. Блуждая по коридорам здания, потерял ориентацию, в каком направлении двигаться, но зарево костров подсказало. По короткой лестнице поднялся на второй уровень крыши и пошел к краю. Гудрон хорошо скрывал звуки шагов и снизу не видно, что происходит наверху, поэтому шел сильно не прячась. Подойдя к краю, улегся поудобнее, поставил сайгу на бортик и посмотрел в оптический прицел.

На площади перед собором оживленно. Насчитал восемнадцать человек, все мужчины разного возраста. Двое стоят у автозака^[53], скорее всего в нем держат пленных. Остальные столпились возле трех крестов, лежащих на земле, рядом с ямами. Все вооружены, двустволки, автоматы Калашникова. Слушают мужика в рясе с крестом, который бьется в конвульсиях молитвенной речи, размахивая руками и осеняя себя крестным знамением. Отзвуки его криков доносятся даже до крыши. Навел перекрестье милдота^[54] на грудь кричавшего, прямо на распятие. Желание выстрелить нестерпимое, но сомневался попадет ли. Оптическими прицелами пользоваться не умел, и куда точно полетит пуля не знал. К тому же, сразу выдаст свою позицию, фанатики набегут раньше, чем успеет спустится вниз, отбиться не будет никаких шансов. Поэтому оставалось молча наблюдать за оратором, и сжимать зубы от беспомощности.

Из группы слушавших выступление, отделилось несколько человек и двинулись к автозаку. Открыв дверь кунга, фанатики вытащили избитого до невозможности человека. Присмотрелся внимательнее и громко выматерился, на несколько секунд отвернувшись от прицела. Эмиль. Пепельные волосы окрасились в бардовый, борода склеилась от запекшейся крови, один глаз заплыл. Старика несли на руках, сам идти не мог. Безвольно опущенная голова качалась из стороны в сторону. Из автозака раздался пронзительный детский крик. Князев перевел прицел на источник звука. Из двери на секунду показалась голова Жени. Девочка кричала, и рвалась к Эмилю, протягивая руки. Один из фанатиков небрежно пихнул ее обратно, толкнув ладонью прямо в лицо и захлопнул дверь.

— Я тебе эту руку отрежу и в жопу запихаю. — Сказал вслух, словно сектант его услышит.

Тем временем люди на площади оживились. Эмиля подтащили к кресту. Растянули руки вдоль перекладины и прижали. Псих в рясе стоял с молотом и большими, не меньше тридцати сантиметров в длину, гвоздями. Остальные обступили распятие вокруг, и покачивались в такт монотонному бормотанию. Прижав острие гвоздя к середине предплечья, прямо между костями, главный сектант на секунду вознес молот к небу, что-то прокричал, и опустил вниз. Гвоздь пробил руку и вошел в свежеструганное дерево на несколько сантиметров. Эмиль вздрогнул, но не закричал и не начал вырываться. Толпа взорвалась ликованием. Несколькими ударами, глава секты загнал гвоздь и переключился на другую руку. Завершил последним через ступни. Для надежности, дополнительно закрепили конечности несколькими оборотами колючей проволоки. Последним штрихом надели на голову венок из той же колючей проволоки, и, чтобы не спадал, натянули как можно ниже, обдирая кожу до кости.

Крест подняли, протащили до ямы, опустив основание в землю. Несколько человек держали распятие снизу, остальные толкали вверх. Когда конструкция приняла вертикальное положение, яму закопали, утрамбовав землю до плотности камня.

Саша смотрел на это, скрипя зубами. Единственное, что сдерживало от беспорядочной стрельбы по тварям — Женя. Если собой он мог рискнуть, то девочкой нет. Она и так слишком много хлебнула за свою короткую жизнь, и он просто обязан ее спасти. А если ввязаться в бой, то шансов будет мало, и не известно, чем это обернется для пленников. На секунду задумался, что возможно это и есть его смысл жизни, для этого и пережил эпидемию. Что бы оберегать её, быть своего рода ангелом хранителем. Только вот, хренового ангела выбрали. Вспомнил, как трусливо сбежал, скривился, и еще сильнее сжал цевье винтовки.

Тем временем к кресту подтащили две бочки с огнем, подсветив Эмиля багровым. Старик не двигался. Князев внимательно присмотрелся. Еще дышит, грудь медленно, но колышется. Лишь бы дотянул, пока придумает как их спасти. Толпа вокруг распятия зашлась молитвой, воздев руки к небу. Глава секты стоял прямо по середине и трясся, словно в приступе эпилепсии.

«Как разойдутся, спущусь вниз. Они, вроде, все перед храмом тусят. Охраны и постов не видно. Надо найти канистру с бензином, и устроить пожар. Поджечь храм с противоположной стороны. Эх, жаль гранат или мины нет, так бы устроил засаду. Пока будут заниматься тушением, на машине подъехать к кресту. Надо найти клещи, перекусить проволоку и гвозди. Подожди, а Женя и охранники возле автозака? Да они скорее всего побегут тушить, так что сняв Эмиля, подъезжаю к грузовику, забираю девочку и сваливаю. Бензин, кусачки, машина. Но сначала дождусь пока уйдут».

Взглянул в прицел. Толпа перед крестом продолжала раскачиваться в такт молитве. Глава секты стоял в руках с неким подобием копья: к деревянному шесту армированным скотчем примотан широкий кухонный нож. Фанатик подошел ближе к распятию, поднял руки к небу, потряс своим оружием и под вой толпы всадил клинок под ребра Эмилю. Старик дернулся и беззвучно открыл рот, словно рыба, выброшенная на берег. Люди вокруг пали на колени и начали бить поклоны, осеняя себя крестом. Сектант в рясе одним рывком вытащил копье из раны и начал подносить его к головам склонившихся людей, прислоняя окровавленное лезвие к темени.

Князев не выдержал. Ярость затмила глаза и трезвый рассудок. Подскочил и ринулся к выходу с крыши, забыв о любой осторожности. В голове пульсом билась только одна мысль — убить. Сколько их не важно, выживет ли он, тоже не важно. Главное — забрать как можно больше этих тварей. На какое-то время забыл даже о девочке.

По лестнице вниз не бежал, а прыгал через несколько ступеней, оглашая здание гулким эхом. Свет от фонарика в телефоне хаотично метался по стенам. Как дежавю, перед глазами всплыл побег из горящей квартиры. Тоже лестница, тоже прыжки через ступеньки, только тогда бежал «от», а сейчас «к». Вспомнил неудачное приземление, вывихнутую ногу, ушибленное плечо и сбавил темп. Не хватало еще сейчас расшибиться по пути. Входную дверь открыл с удара ноги. Повернул за угол, и со всех ног побежал в сторону храма. Когда почти добежал до конца здания и приготовился выскочить с поднятым карабином, его резко дернули за плечо и повалили на землю. Начал брыкаться, пытаясь встать, но чье-то колено придавило к земле, выбив дыхание. Сайгу вырвали, оцарапав ремнем руку. Потянулся к пистолету в кобуре, но человек над ним предугадал движение, вывернув Саше руку, и выкинув пистолет в сторону.

— Тихо, ты блин, не рыпайся. — Шёпотом сказали над самым ухом.

— Я вас, блять, всех завалю, твари! Суки! — Закричал Князев и тут же получил кляп в рот.

— Да не ори ты, дебил. Всех выдашь! — Повторил голос.

Только сейчас смог различить, что над ним не один из фанатиков, а крепкий мужчина в форме, балаклаве и боевой разгрузке. Мужчина умело стянул руки стяжкой, повторив тоже самое с ногами.

— Посиди пока тихо. Тимур? — Мужчина обратился к кому-то за спиной Князева.

— Да.

— Присмотри за ним, что бы не натворил ничего. Прикрывай тыл. — Боец чуть склонил голову к микрофону гарнитуры на плече. — Все на позициях? — Прислушался, принимая ответы в наушник, затем опять нажал кнопку связи. — Начинаем.

Рядом опустился невысокий и худощавый парень без маски, сжимающий в руках автомат Калашникова. На вид едва за двадцать. На лице — страх и неуверенность.

Мужчина в маске прижался к стене здания, осмотрелся по сторонам, поднял вверх руку и коротко махнул. Князев увидел, как из кустов показались еще двое в такой же форме и балаклавах. Они двигались синхронно и плавно, словно плыли над землей. Буквально через минуту к стану фанатиков уже приближалось шесть человек, скрываясь в тени от света костров. Послышались сухие звуки одиночных выстрелов, крики и предсмертные вопли.

— Слышь, пацан, стяжку ослабь, рук не чувствую. — Сказал Саша, протянув сидящему рядом руки.

Парнишка неуверенно подошел ближе, и потянулся вперед.

Схватил его за руки и дернул на себя. Парень весил не больше шестидесяти килограмм, сдернуть его с ног не составило труда. Подавшись вперед, встретил его ударом головы в лицо. Парнишка крякнул и упал рядом, потеряв сознание. По лбу Князева потекло что-то теплое. Подтянул руки к лицу и перегрыз пластиковый хомут. Зубы отозвались болью, забил, главное — освободится. Вызволив руки, наклонился к ногам, но стяжка на рывки не реагировала, дотянуться зубами не позволяла пластичность. Повалился на бок, и, обыскав карманы бессознательного парня, нащупал складной нож. Всё, свободен. Свою Сайгу искать не стал, в темноте плохо видно. Схватил автомат, лежащий рядом на земле и побежал в сторону перестрелки. На ходу протер лицо от горячей липкой жидкости. Кровь, только не ясно его или того бедолаги.

Звуки выстрелов почти стихли. Забежав в освещенную зону, успел увидеть только спины людей в форме, заходящих в здание. Площадь перед зданием усеяна телами. Почти у всех дыры в голове — контрольный выстрел. Осмотрелся и, увидев автозак, побежал к нему. Возле грузовика никого. Перейдя на шаг за несколько метров, еще раз внимательно огляделся. Точно никого. Подойдя к двери, потянулся к ручке, но не успел схватить. Из-под машины дернули за ноги. Взмахнув руками, упал на спину, сбив дыхание, автомат отлетел в сторону. Почувствовал, что его тащат по земле, спину больно обдирал асфальт. Над головой промелькнул бензобак и днище автозаказ. Сверху навалился один из фанатиков. Безумные взгляд, жидкая трехнедельная борода и ужасная вонь нечищеных зубов. Сектант сжимал в руках отвертку, и приставив ее острие к горлу Князева, навалился всем телом.

Саша закричал, больше от ярости, чем от страха. Одной рукой уперся в плечо нападающего, не давая ему проткнуть себя, второй выбил отвертку из рук. Фанатик был легким и слабым, голод или переутомление, но оружие из его рук вылетело без усилий. Обхватив двумя руками за горло, с силой ударил сектанта об днище машины, и еще раз, и еще, пока тот не обмяк. Выбравшись из-под машины, вернулся к двери и открыл. Внутри темно, пахнет мочой и страхом. Никого не видно.

— Женя? Жень, это я Саша. — Запрыгнул внутрь, пытаясь высмотреть девочку.

Она бросилась к нему на руки, обхватив за шею и тихо всхлипывая.

— Все, все, успокойся. Все хорошо, я здесь. Их больше нет. — Погладил ее по голове, пытаясь успокоить. Каждый всхлип девочки отзывался ощутимой болью где-то в солнечном сплетении.

Взяв Женю на руки, пошел к выходу из автозака. Спрыгнул на землю и зажмурился от яркого света, бьющего прямо в глаза.

— Ребенка на землю опусти! — Закричал человек в маске, направив прямо в лицо ствол автомата с подствольным фонарем.

Прикрыл глаза рукой и медленно поставил девочку на землю, позади себя, чтобы в случае выстрела закрыть собой.

В сторону шаг! — Повторил мужчина.

— Стой, он не из этих. Мы его на подходе повязали, тоже, видать, в бой рвался. — Послышался второй голос, кто говорил, видно не было из-за яркого света. — Где Тимур?

— Там лежит, где вы меня повязали. — Ответил Князев, прижимая к ноге девочку.

— Живой?

— Живой. Так, помял слегка, но живой.

— Ты что сюда рвался? Помереть хотел?

— За ней. — Саша кивнул на Женю, затем посмотрел на распятого Эмиля. — И за ним.

— Дочь?

Саша на секунду замялся и посмотрел на девочку.

— Нет, но очень дорога мне. На кресте — друг. А вы собственно кто?

— Мы из общины выживших, под Новороссийском. К нам попал человек, который сбежал от этих фанатиков. Рассказал про пленных и казни. У нас многие — бывшие военные, решили избавиться от этой опухоли. Народа и так почти не осталось, а эти мрази остатки изводили.

— И много вас там, в общине?

— Уже под сотню. Народ на юг тянется, где потеплее и легче перезимовать. Мы собираем людей на дорогах, дали клич по радио частотам. Налаживаем инфраструктуру: сельское хозяйство, рыбная ловля, скотоводство. Короче как-то выживаем. Меня Дмитрий зовут кстати.

— Ясно. Мне к другу надо. — Сказал Саша, еще придерживая Женю возле себя и щурясь от света фонаря.

— Поздно уже. — Сказал Дима, и рукой приказал другим убрать оружие, направленное на Князева. — Я проверял, как храм зачистили, мертв.

Князев зажмурился и сглотнул.

— Соболезную. Ты это, не обессудь, что повязали, мог помешать или под огонь попасть. — Дима подошел ближе и протянул руку в знак добрых намерений.

— Да я поквитался уже, пацану нормально досталось. Как он там?

— Сейчас узнаем. — Дмитрий запросил по рации обстановку, дождался ответа и повернулся к Саше. — Жив, только ты ему нос, походу, сломал.

— Бывает. — Холодно ответил Князев и посмотрел в сторону распятого друга. — Снять не поможете?

Несколько человек в форме молча кивнули. Поднял девочку на руки и направился к кресту, затем, одумавшись, решил оставить ее с кем-нибудь, но Женя не отпускала, крепко уцепившись руками за шею.

— Жень, — опустился на корточки и повернулся к ней лицом. — Я вернусь, я не навсегда ухожу. Просто побудь тут немного.

— Я с тобой. — Тихо, почти шепотом, ответила девочка.

— Тебе нельзя. Ты еще маленькая на такое смотреть.

Женя подняла голову и посмотрела Саше прямо в глаза. Взгляд очень взрослый, у детей такого не бывает. Сразу вспомнил мертвую мать в луже крови, которую убили у неё на глазах. Маленькая, да только пережила больше, чем многие взрослые. Вспомнил про сумку, достал ее из рюкзака, отряхнул от пыли, расправил.

— Держи, может так отпустишь.

Девочка схватила сумку и прижала ее к себе, как самую родную вещь на земле. Рядом с ней присел один из людей в форме и положил руку на плечо. Женя посмотрела на Сашу и слегка кивнула.

Крест подтолкнули бампером машины, по-другому не поддавался. Дружно ухватившись за накренившееся распятие, навалились и опустили на землю. Князев присел на корточки рядом с головой старика, закрыл ему рот и положил ладонь на лоб, чуть ниже венка.

— Жалко, до Израиля вместе не добрались. — Сказал, сглатывая ком, вставший в горле.

В это время бойцы из общины срезали проволоку и шляпки гвоздей.

— Вы где его похоронить хотите? — Спросил один из людей в форме.

— Не знаю, не успел подумать. — Ответил Саша, не вставая.

— Вообще куда дальше планируешь? — Спросил Дмитрий.

— Тоже не знаю. Вместе планировали, а одному без понятия куда податься.

— Может с нами? В общину? Там дух переведешь, за девочкой есть кому присмотреть.

Задумался, потер голову грязной ладонью.

— Далеко отсюда?

— Километров сто пятьдесят. Часа два с половиной ехать.

— Если не понравится, уеду, вместе с ребёнком.

— Без вопросов, мы никого силой не держим.

— Хорошо, мне машину забрать надо, подкинете? И его с собой заберем, там похороним, он на море хотел.

— Без вопросов. — Ответил Дмитрий и приказал загрузить тело в машину.

5 июля

00.39 по московскому времени.

Поселок Кабардинка.

Когда караван машин подъехал к воротам базы, Женя уже давно спала, свернувшись в клубок на переднем сидении и обнимая мамину сумку. Сашу сопроводили до парковки между зданиями, остальные вереницей потянулись на задний двор.

— Тело пока в медблоке оставим, там подобие морга есть. — Сказал Дмитрий, как только Князев вылез из машины. — Потом можем в крематорий отвезти в Новороссийске. Сейчас вас комендант встретит и проводит в комнату.

— Хорошо. — Сухо ответил Саша, осматриваясь по сторонам. — Кремировать — хорошая идея. — Оглянувшись по сторонам, добавил. — Неплохо вы тут укрепились.

— Здесь база подготовки ФСБ была, так что нам ничего не пришлось делать. На все готовое пришли.

— Понятно. А вы до всей этой фигни знакомы были?

— Мы?

— Ну группа, что штурмовала.

— Нет, все уже здесь на месте собрались. — Ответил Дима, отвернувшись в сторону. — А что?

— Да просто круто сработали. Прямо, как в кино.

— Опыт. Многие на войне были, кто из контртеррористических подразделений. Да и «круто сработали» сильно сказано. Там же полные лохи были. Стволы есть, а стрелять не умеют. Ни постов, ни связи. Их голыми руками можно было взять.

— Понятно. Машину здесь можно оставить? У меня там все пожитки лежат.

— Да, оставляй. На счет груза не переживай, воровства у нас нет. Отдыхай, завтра как проснешься, проинструктируют что и как.

— Прямо проинструктируют?

— Ну да. Какое время, такие и порядки.

— Прямо как в армии, подъем хоть не по расписанию?

— По расписанию. Но встают сами, работы хватает, а времени не очень.

— Не шибко я привык по распорядку жить. — Сказал Саша и посмотрел на спящую Женю. — Ты говорил у вас тут есть кому за девочкой посмотреть.

— Ага, у нас несколько девушек за детей отвечают, что-то вроде детского сада и школы в одном флаконе. Учат, занимаются с ними.

Дверь в жилой корпус открылась и из неё вылетела молодая девушка с длинными черными волосами. Она уверенным шагом шла в сторону Саши, сжимая кулаки. Князев приподнял брови, не понимая такой целеустремленности. Подойдя почти в упор, девушка смерила его взглядом с головы до ног и ударила коленом в пах. Не ожидавший такого поворота событий, Саша свернулся в три погибели, резко выдохнув и застонав.

— Это тебе за сломанный нос, урод. — Сказала девушка, так же резко развернулась и ушла обратно.

— Сука… — Простонал Князев, держась за промежность обоими руками и пытаясь подавить подступивший приступ тошноты.

— М… да, это одна из воспитателей, Лера. Ты ее парню нос сломал. — Прокомментировал Дмитрий.

Глава 3 Вадим

2 июня

21.34 по московскому времени.

Геленджик, Тонкий мыс.

Вадим спустился со второго этажа, придерживаясь за стену и прошел на кухню. Как он и думал, на ране разошлись три шва. Зашивать заново не стал, уже начало заживать и швы лишь повредили бы. Наложил тугую повязку, остановил кровотечение и выпил обезболивающее. Не на шутку разыгрался аппетит. Стычка со львами выбила из колеи, заставила понервничать и почувствовать свою уязвимость. Будь нога цела, с хищниками расправился бы намного быстрее, не подвергая девушку опасности.

На кухне горит свет. Тихо играет музыка из телефона, лежащего на столе. Юля сидит на стуле, высоко задрав ноги и наливает вино в бокал. Судя по почти пустой бутылке, сидит уже давно. Глаза блестят, щеки и шея покрыты хмельным румянцем.

— Как ты?

— Норм.

— Сильно не налегай, потом хреново будет.

— Хреновее чем днем, уже не будет. — Юля сделала большой глоток и закусила сыром. — Меня чуть лев не сожрал.

— Хм, что-то ты вообще расклеилась. — Опустился рядом, набрав стакан апельсинового сока. — Ты более стойко саму эпидемию пережила.

— Тук такое дело. Эпидемия, понимаешь, это штука, конечно, поганая. Но блин, ты просто заболел и умер. Люди болеют. Люди умирают. Мы готовы к этому, знаем, чего ожидать. Как бы это сейчас тупо не прозвучало, эпидемия — это нормально. В пределах допустимого. Да, конечно, масштаб сейчас просто офигеть какой. Умерли почти все. Но у нас разве был выбор? Мы просто выжили и все. И если бы я впала в депрессию, то вскоре присоединилась бы к умершим. Тут либо старайся выжить, задушив в себе боль об утрате, либо лучше сразу пустить пулю в лоб. — Девушка сделала еще несколько глотков и вытерла губы тыльной стороной руки. — Но к тому, что тебя могут сожрать львы, ты никак не можешь быть готов. Это из разряда фантастики или упоротых снов. Ты просто представь, что чувствует жертва хищника, когда ее едят. Она же не умирает моментально, ощущает, как от нее отрывают куски и жрут прямо на глазах. И я это сегодня чуть на себе не испытала. Вот мало нам впечатлений было, теперь еще думать о том, чтобы нас не сожрали. Кто говоришь там еще были? Ну, в сафари-парке?

— Они сюда вряд ли придут. — Вадим посмотрел на Юлю, стараясь понять, говорит ли в ней алкоголь, или просто развязался язык, и она решила высказаться.

— Откуда ты знаешь? Ты мог себе представить, что мы будем от львов отбиваться? Я еще от зэков не отошла, как на тебе, еще одна фобия в копилочку.

— Смотри. — Вадим достал телефон из кармана и открыл карту Геленджика, скачанную в память заранее. — Вот сафари-парк, вот место где мы их встретили. Видишь? Это самое ближайшее место, куда они могли прийти. Сюда они не попрутся, еще пара недель, и они перемрут с голоду, если там еще кто-то остался.

— Да пофиг вообще. Я поняла, что мир теперь не такой дружелюбный, как был раньше. Надо быть готовой к тому, что тебя либо сожрут, либо какие-нибудь ублюдки возьмут в рабство, пока не затрахают до смерти. — Юля осушила стакан и вылила остатки вина из бутылки. — Блин, кончилось. У нас больше нет?

— Тебе не хватит?

— Имею право.

Парой глотков, она осушила бокал, запрокинула голову назад и громко вздохнула. Вадим встал со стула, подошел к холодильнику и посмотрел, есть ли минералка. Две зеленые бутылки лежали на верхней полке.

— Ничего, завтра просплюсь и все. — Продолжила Юля. — Как думаешь, много людей вообще выжило?

— Судя по информации из интернета — один на десять тысяч. В Геленджике жило примерно сто пятьдесят, отдыхающих еще тысяч триста. Человек сорок пять должно было выжить.

— Почему мы еще никого не встретили?

— Следы людей мы видели. Помнишь пробку на кольце? А так, предполагаю, что часть выживших свела счеты с жизнью, не выдержав груза потери. Кто-то уехал. Да и в городе просто легко затеряться. А что?

— Почему выжившие не собираются вместе? Ведь так намного легче.

— Не знаю. Я не люблю всякие группы и коллективы. Как-то проще одному.

— И сейчас?

— А что сейчас? — Вадим повернулся к девушке, которая встала из-за стола и начала осматривать полки на наличие алкоголя.

— Тебе ногу прострелили. Вдруг у тебя заражение начнется или заживет неправильно? Или сейчас нагрянет кто-то пострашнее этих зэков. О, вискарик! — Юля достала с верхней полки полулитровую бутылку шотландского виски. — Точно не хочешь?

— Нет. Юль, я знаю, как залечивать раны и сепсис мне не грозит. Безопасность мы себе уже обеспечили. Даже если кто-то и явится, даже до дома не дойдет.

— Но в группе все равно легче. Там могут быть врачи. Можно распределить обязанности и работать сообща. — Девушка налила янтарный напиток прямо в бокал из-под вина, сделала глоток и поморщилась. — Крепкий, зараза.

— Сейчас намешаешь, потом помирать будешь.

— Не учи меня пить, сам же говорил, что не пил никогда.

Вадим закатил глаза и громко вздохнул. Понимал, что, Юля просто ищет способ избавиться от стресса, но представлял себе последствия такого коктейля. Ничего, завтра сама поймет свою ошибку.

— Ты просто представь, если люди с иммунитетом соберутся в анклав, поселятся вместе. Там и охрана будет, и медицина. Хоть какой-то намек на цивилизацию.

— Представляю. И прекрасно знаю одно: любой социум, даже анклав выживших, это система, которая подчиняется власти. У этого анклава, по любому, будет лидер, который будет гнуть свою политику, и куда она приведет со временем, никто не знает.

— Слишком много умных слов, для слишком пьяной меня. — Юля налила еще виски, выпила и закусила. — Я просто хочу увидеть еще людей. Знать, что мы не одни. И все. А какая-то там власть и политики меня мало беспокоят.

— Хорошо. — Вадим взял бутылку и закрыл. — Но я точно уверен, что тебе хватит.

3 июня

00.14 по московскому времени.

— Прости. — С трудом проговорила Юля, между порывами рвоты.

Вадим ничего не ответил, придерживая волосы девушки, пока ее выворачивало над унитазом. Освободив желудок, она села на кафельный пол и опустила голову.

— Прости. Мне так стыдно.

— Со всеми бывает.

Помог ей встать, умыться и отвел в спальню, поставив рядом с кроватью тазик на всякий случай. Притащил из холодильника бутылку минералки, аспирин и оставил на тумбочке.

12.46 по московскому времени

Султан бродил по новой для него территории. Обнюхивал каждый сантиметр, изучал каждый предмет. Вадим наблюдал за ним, сидя на крыльце. Болеутоляющие работали хорошо, настолько, что даже позволил себе немного потренироваться. Упражнения только на верхнюю часть тела, чтобы не беспокоить рану. Юля спала. Не стал будить, пусть придет в себя. Приготовил нехитрый завтрак из яичницы и сосисок, обошел дом, проверил окна, двери, прогулялся по двору, остальное время потратил на монтаж автоматической системы полива. Ей понравится. Нажал кнопку и с установленным интервалом включилась автоматика, орошая всходящие растения чистой водой из скважины. Чем занять себя дальше не знал. Уехать из дома не мог, не бросать же одну.

Юля спустилась ближе к трем часам дня. Минеральная вода закончилась, и она направилась к холодильнику, превозмогая головную боль за новой бутылкой. От одного запаха еды ее опять замутило.

— Привет. — Сказал Вадим, застав ее у открытого холодильника.

— Привет.

— Ты как?

— Лучше бы я умерла.

— А я тебя вчера предупреждал.

— Надо было просто забрать бутылку и не давать пить.

— У тебя был такой вид — «посягнешь на мое право напиться, я тебе глаза выцарапаю». — Вадим опустился на стул, наблюдая за Юлей.

— Надо было игнорировать, повозникала бы немного, и успокоилась. Зато сейчас не помирала бы.

— К вечеру отойдешь.

— Дожить бы еще до этого вечера. — Девушка наконец-то откопала минералку, открыла и сделала несколько глотков прямо из горлышка. — Меня не рвало?

— А ты не помнишь?

— Последнее, что я помню, это первый бокал виски.

— Рвало.

— Блин, тебя хоть рядом не было?

— Ну, как сказать.

— А-а-а-а… — Юля запрокинула голову назад. — Почему всегда так хорошо, когда ты пьяный, и так фигово, когда протрезвел.

— Вот поэтому я и не пью. Не голодная?

— Про еду лучше молчи, меня до сих пор выворачивает.

— Ладно. Иди тогда, поспи еще. Вечером легче станет.

4 июля

09.44 по московскому времени.

Вадим загнал джип во двор, и принялся к детальному изучению автомобиля. Состояние агрегатов говорило о полном тюнинге, который так и не успели обкатать на бездорожье. Он не верил своей удаче: найти такой джип и до эпидемии в хорошем состоянии было проблемой, а сейчас, это сродни выигрышу в лотерею. Высокий клиренс, оснастка и японская надежность. Этот танк проедет по любой грязи и снегу, и прослужит не одну сотнютысяч километров. Довольный, вернулся в дом.

Прошлый вечер провел за изучением карт местности. Надеялся найти ближайшее сельское хозяйство. Домой живность тащить не хотел. Жить рядом с выводком куриц и коров не лучшая затея. Тем более для того, чтобы держать птиц и скотину придется переделать половину двора под хозяйственные постройки, а к затяжной стройке он не готов. Намного проще найти уже действующее, и ухаживать, приезжая, как на работу. Несколько мест заинтересовали, отметил их координаты. Юля так и не спустилась, или чувствовала себя неважно, или просто отдыхала. Беспокоить её не стал, занимаясь своими делами. Султан освоился, выбрал себе место на крыльце, с которого открывался хороший обзор на подход к дому, и лежал, прячась от солнца.

Обед решил приготовить сам, все что было, уже съели. Вдаваться в кулинарные изыски не решился, ограничившись макаронами по-флотски. Сварить, обжарить овощи с тушенкой и смешать не показалось таким уж замудренным занятием, но заняло немного больше времени, чем планировал. Когда приговорил больше половины тарелки, услышал шаги на лестнице. Юля спустилась и прошла на кухню, вдохнув аромат еды. Выглядела она отдохнувшей и свежей, ни следа похмелья.

— Пахнет аппетитно.

— На вкус тоже ничего вышло. — Вадим встал со стула и подошел к плите. — Голодная?

— Очень. Два дня почти ничего не ела.

— Кофе, чай?

— А холодного ничего нет?

— Минералка.

— Отлично. Давай я сама положу, а то не съем все, ты обидишься. — Юля забрала ложку и набрала половину тарелки. — Как твоя нога?

— Уже лучше, кровоточить перестала.

— Отлично.

Они сели за стол. Вадим набрал стакан газировки и подвинул девушке.

— Прости за тот вечер. Я перебрала. Обычно нормально на алкоголь реагирую. — Юля опустила глаза в стол.

— Ты уже извинилась. Все нормально. Это стресс и нервы. Я понимаю. У тебя купальник есть?

— А ты как думаешь? Я же на юг приехала, и ты вообще-то меня видел в купальнике, когда я в теплице ковырялась.

— Точно, совсем забыл. Купаться поедем?

Девушка застыла с недонесенной до рта ложкой.

— На море? Ты серьезно?

— Да, вполне. Надо же хоть немного отдыхать.

— С огромным удовольствием! — В её глазах загорелись огоньки радости. — Сегодня?

— Ага.

— Круто. Подожди, а нога твоя? Тебе можно купаться?

— Нужно, морская вода помогает заживлению. Тем более она сейчас чистая.

— А когда поедем?

— Я уже готов, как ты скажешь, так и поедем.

Через полтора часа заехали на пляж в Голубой Бухте, расположенный по побережью севернее Тонкого мыса, и остановились почти у кромки воды. Местные жители Геленджика летом не купались в городской акватории, предпочитая менее популярные у отдыхающих места: Дивноморск, Джанхот, ту же Голубую Бухту. Вода чище, людей меньше, и нет риска подхватить ротовирсную инфекцию — бич общественных пляжей в разгар сезона.

Море лежит, как вода в стакане. Легкий бриз гонит свежий соленый воздух. Небо градиентом от зенита к горизонту меняет насыщенность фиолетового цвета. Пейзаж успокаивает. Вспомнились времена до эпидемии, вечерние посиделки с блокнотом и карандашом на обрыве, зарисовки заката. Вадим понял, что скучает по прошлой жизни, хотя тогда ее не любил. Руки зачесались по карандашу и татуировочной машинке. Неужели жизнь приходит в русло, и его творческая натура снова дает о себе знать?

Как только открылась дверь, Султан выскочил из машины и, со всех ног, ломанулся к воде. Влетел, подняв сонм брызг, отплыл на несколько метров и, развернувшись, посмотрел на стоящих у машины людей с застывшим на морде выражением — «а вы чего ждете?».

Юля стянула майку, шорты и поспешила присоединится к псу.

— Вода обалденная! — Крикнула она, вынырнув и раскидав вокруг себя мириады брызг. — Давай к нам!

Вадим разделся и осторожно вошел в воду. Повязка на ноге быстро пропиталась и рану защипало. Нырнул, проплыл несколько метров и вернулся к берегу, наблюдать за тем, как резвятся Юля с алабаем.

Послушался гул, низкий и доносящийся из далека. Присмотрелся и увидел рыбацкий траулер, выплывающий из-за мыса. Девушка, плескающаяся с собакой, замерла, закрутила головой по сторонам и тоже увидела корабль.

— Вадим!

— Я вижу. — Старался всмотреться в судно и увидеть людей на палубе, но пока никого не различал.

— Это же люди! Там, на корабле!

— Ну не сам же он плывет.

— Это выжившие! Куда они направляются?

— Не знаю, это рыболовецкий корабль.

— Мы можем как-нибудь с ними связаться?

— Сомневаюсь, да и зачем?

— Как зачем? — Юля удивленно раскрыла глаза. — Ты что, мы же хотели найти еще выживших!

— Это ты хотела. Откуда ты знаешь, кто там на борту? Сколько их, вооружены они или нет, есть ли среди них женщины? Ты про зеков забыла?

Девушка на секунду замерла, думая, но затем начала прыгать и махать руками.

— Эй! На корабле! Мы здесь!

— Что ты делаешь?

— Привлекаю внимание! Может они из какой-то группы. Ты сам говорил, что зэки работать не будут, а эти с целым кораблем справились.

— Угомонись. Они все равно тебя не услышат, и не увидят, если только в бинокль берег не рассматривают. До корабля километр минимум.

Девушка, остановилась и опустила руки.

— Надо подать хоть какой-нибудь знак, как-то связаться! Ты что вообще не хочешь с людьми контактировать?

— Я им не доверяю. Мне тебя охранять надо.

Юля вышла из воды, вытерла волосы, не спуская глаз с проплывающего судна и несколько раз махнула полотенцем, стараясь привлечь внимание.

— А если они нормальные? Из-за твоей паранойи мы так и будем вдвоем куковать.

— Если бы не моя паранойя, ты бы сейчас троих утырков обслуживала.

Девушка стрельнула глазами на Вадима, натянула футболку и села в машину, хлопнув дверью. Султан послушно запрыгнул в багажник.

Обратно ехали молча. Юля смотрела в окно, насупившись и не разговаривая. Дома демонстративно ушла наверх, игнорируя попытку Вадима заговорить и обсудить ситуацию. Обедал в компании Султана, все теми же макаронами. Девушка спустилась, только услышав шум заведенного двигателя.

— Ты куда? — Спросила она, выйдя на крыльцо и смотря на машину.

— Хочу осмотреть ферму, там скотина еще живая должна быть. Мясо, молоко, яйца.

— А почему меня не позвал?

— Так ты же молча ушла.

— Мог бы все равно сказать. Одну собирался оставить?

— Почему одну? С Султаном. И стрелять ты уже умеешь, дома оружия на каждом углу. — Вадим взял автомат, и положил между сидениями.

— Я с тобой. — Юля скрылась ненадолго в доме, вышла с «Кедром», в кепке, и очках. Молча села на пассажирское и закрыла дверь.

До въезда в Новороссийск ехали опять молча. Девушка словно ждала, что он начнет разговор, но Вадим не спешил вступать в диалог, так как чувствовал свою правоту. Наивность девушки и вера в людей, даже послы случая с зеками, подбешивала.

— Как ты думаешь? Мы точно животных больше не встретим? — Юля, не дождавшись от него ни слова, решила взять инициативу на себя.

— Каких животных?

— Которые хотят нас сожрать.

— Я тебе уже говорил: если кто и остался в Сафари-парке, то они или друг друга слопали, или померли от голода.

— Откуда ты знаешь? Львы же смогли выбраться. Может они в другую часть города ушли, и теперь ходят, и охотятся. Или там в парке засели, пока там есть кого жрать, а как всех съедят, за нами придут.

— Тебе поменьше фильмов ужасов смотреть надо было. Не придут. Тех, на набережной, случайно занесло.

— Почему ты так уверен? Ты же не зоолог.

— Юль, это просто животные, для них город — чужеродное. Они скорее в лес уйдут, там и живность есть, и сфера обитания более привычная. Что ты так на этом зациклилась?

— До сих пор не могу отойти. Ночью просыпаюсь, днем от каждой тени шарахаюсь, везде мерещатся эти львицы. Постоянно думаю, что там еще целый парк разных хищников, которые от голода уже с ума сошли.

Вадим ничего не ответил, девушка продолжать разговор тоже не стала. Новороссийск проскочили довольно быстро по уже проторённому маршруту. С прошлого раза в городе ничего не изменилось, только прибавилось мусора на дорогах, и стаи собак начали вести себя наглее, выбегая прямо на проезжую часть и лая на машину. На посту за городом свернули влево, в сторону Раевской. Через семь километров въехали в поселок. По частным домам не заметна заброшенность, но полное отсутствие людей и машин напоминали о глобальной катастрофе. Воеводов свернул с главной дороги и, по памяти, поехал по узким улочкам, до нужной точки.

Подъехав к ферме, остановился у ворот и удивленно посмотрел на военный броневик «Тигр» и стоявшего возле него мужчину в серой форме с оружием на груди. Автомат не из простых, такой в оружейке не найдешь: Калашников двухсотой серии, с коллиматором, лазерным целеуказателем, и подствольным фонариком.

— Вадим, кто это? — Юля схватила его за руку и подняла пистолет-пулемет.

— Сейчас узнаем.

Вылез из машины с поднятыми руками, демонстрируя мирные намерения. Стоявший у броневика мужчина смерил взглядом и положил руку на оружие.

— Какие-то вопросы? — Спросил мужчина, готовый в любой момент подать сигнал по рации.

— Здравствуйте. Меня Вадим зовут, я из Геленджика, искал хозяйство по картам, нашел это. — Кивнул в сторону забора. — Хотел приехать проверить, не вся ли скотина еще померла.

— Понятно. В машине кто?

— Со мной девушка, Юля. Больше никого.

Сзади раздался хлопок закрытой двери и звуки шагов. Юля подошла и встала рядом, демонстративно держа оружие на готове. Из ворот фермы вышел еще один в форме, с РПК^[55], посмотрел на напарника и поднял ствол оружия на приезжих.

— Опусти ствол. — Прошипел Вадим на девушку. — Ребят, мы без злого умысла, если ферма занята, другую поищем.

— А вы кто? — Спросила Юля, убирая пистолет-пулемет за спину.

Мужчины переглянулись, стоявший возле джипа кивнул второму, тот опустил ствол пулемета в землю и ушел за ворота.

— Мы из «Рассвета» — общины выживших в Кабардинке. Ферму в порядок привели уже дня три-четыре назад, так что извините, придется поискать другую.

— В Кабардинке? А много вас там? — Оживилась девушка.

— Уже под сотню, собираем всех желающих. По радио вещание ведем, по рации, так по дорогам катаемся.

Юля посмотрела на Вадима с нескрываемой радостью.

— А техника военная откуда? — Спросил Воеводов. Люди в форме без опознавательных знаков, на военных броневиках, с навороченным оружием не вызывали у него доверия.

— Мы расположились на бывшей базе ФСБ, многое там было, что-то с воинских частей притащили, по-разному.

— А сами — военные? — Он подметил это сразу, по тому как стоял незнакомец, как держал автомат, по реакции на появившихся. Такие повадки не появляются за две недели — годы тренировок и не один боевой конфликт за спиной.

— Ага. — Неохотно ответил мужчина. — У нас костяк из бывших силовиков, человек двадцать. Поэтому так быстро организовались.

— Спасибо. Мы поедем. — Вадим кивнул, и сделал несколько шагов назад лицом вперед, увлекая за собой девушку. Юля сначала воспротивилась, но затем пошла следом. В машину садился осторожно, без резких движений, не спуская глаз с человека возле броневика.

— Почему мы уезжаем? Почему ты их не расспросил? Там же люди, целая община?

— Ты их амуницию видела? Технику? Не понравились они мне. Шкурой чую, что-то не так с этими ребятами.

— Ты прямо экстрасенс! Будь они хоть немного такими, как те зэки, нас бы не отпустили.

— Ты, вообще, зэков в гости пустить хотела. В людях совсем не разбираешься. Наивная, как первоклассница.

— Может и наивная, но хоть во что-то хорошее верю, а ты закостенелый пессимист.

— Хватит, уже надоело. — Вадим прибавил газ и открыл окно, наполнив салон шумом врывающегося воздуха.

— Почему ты так не хочешь присоединится к выжившим? Что если в парке остались еще хищники, и они придут в дом? Если их будет больше чем три. Ты ранен. Мы не сможем себя защитить!

Воеводов ничего не ответил на тираду, давая понять, что разговаривать дальше не желает.

Доехав до дома, машину загонять не стал, чем удивил Юлю. Зашел в дом, взял дробовик, пистолет и еще один АК. Обвешанный стволами, вернулся в машину, оставив Султана на охране.

— Куда мы едем? Зачем тебе столько оружия? — Спросила девушка.

Он промолчал, смотря лишь на дорогу. Выехали на объездную, мимо пробки на кольце. Проскочили импровизированное стрельбище у «Горного воздуха». Юля опешила, когда свернули возле указателя «Сафари Парк».

— Зачем мы сюда приехали? Что ты собрался делать?

— Сиди в машине. — Коротко бросил Вадим.

Он вышел, проверил оружие, надел разгрузку с магазинами и направился в сторону входа. Юля видела только его спину, пока он не скрылся за турникетом. Через минуту раздались выстрелы. Девушка вздрогнула и схватилась за рукоять пистолета-пулемёта. Стрельба не прекращалась, перемежаясь криками животных, надрывными, страшными. Юля в панике заметалась по машине. Мозг рисовал жуткие картины: Тигр нападает на Вадима со спины, разрывая шею когтями, она остается одна в машине, ждет, но его все нет и нет. Что делать дальше она не знала, водить не умела. Перспектива остаться одной, запертой в машине, рядом с десятком голодных хищников приводила в ужас.

Ждать пришлось долго, не меньше часа. Сколько точно прошло времени, не знала. На часы не посмотрела, все мысли заняты происходящим в Сафари-парке. Она ждала выстрелов, опасаясь, что они прекратятся, и в то же время вздрагивала при каждом хлопке. Наступила тишина. Долгая и томительная. Когда уже была готова выбежать из машины и отправиться в парк самой, через турникет вышел Вадим. Одежда покрыта бурыми пятнами, лицо и руки в грязи. Он шел, прихрамывая на раненную ногу. Но что напугало ее больше всего — взгляд. Это не взгляд приятного парня, к которому она уже привыкла. Холодный, отрешенный. Взгляд человека для которого отнять жизнь, как щелкнуть пальцами. Как у робота. Он сел в машину, сложил оружие на заднее сидение и завел двигатель. Салон наполнился запахом горелого пороха, крови и пота.

— Что ты сделал? — Юля хотела сказать, как можно жестче, но голос дрожал.

— Можешь больше не бояться хищников. — Голос подобен взгляду — глухой и отстраненный.

— В смысле? Ты всех перестрелял?

— Да.

Юля отвернулась и уставилась на дорогу. Когда джип выехал с парковки парка, она осознала, что у них за спиной остались десятки убитых животных. Хладнокровно застреленных. Вадим сидит рядом, без тени сожаления на лице. Словно он разбил десяток яиц на омлет, а не расстрелял. Вспомнила, как он был спокоен, после расправы с зэками. Тогда не придала этому значения, но сейчас поняла, что для этого человека давно нет моральной и психологической границы отнять жизнь. Он сделает это не моргнув глазом.

— «Где же он воевал, и через что ему пришлось пройти, чтобы стать таким?» — Она украдкой посмотрела на его лицо, спокойное и сосредоточенное.

19.26 по московскому времени

Юля сидела в ванной. Струи воды били по эмалированной поверхности прямо перед ней, забрызгивая ноги. Она безучастно наблюдала, как капли стекают по стенкам и думала.

После того, как добрались до дома, она поднялась к себе в комнату и не выходила. Не могла разобраться в эмоциях.

Вадим ей нравился, как человек. Может, даже, как мужчина, но она не готова была дать волю этим чувствам, боль от потери любимого человека была еще слишком свежей. Ей нравилась рассудительность, спокойствие и мужественность Вадима. Чувствовала себя защищенной рядом с ним. Впервые в жизни ощутила, что ей не надо решать все самой, тащить лямку и брать инициативу. Может она перегибала с опасениями по поводу хищников, но таков уж был её максимализм. Если мысль возникала в голове, то её сознание само раскручивало её до вавилонских масштабов и не давало думать ни о чем другом. Но даже не смотря на ситуации, с которыми они столкнулись, а может и благодаря им, знала, что она в относительной безопасности. Ей просто необходимо знать, что она не одна думает об всем. Старая привычка. Вова был единственным мужчиной, с которым она жила, и ее восприятие противоположного пола строилось на опыте отношений с ним. А его никак нельзя было назвать предусмотрительным, скорее безалаберным. Заботливый, любящий, забавный, милый, но никак не решительный и ответственный. Зачастую, ей приходилось брать на себя эту роль, напоминать, подсказывать, принимать решение. Он постоянно забывал, ленился или просто отлынивал, предпочитая пустить ситуацию на самотек. Характер Вадима было сложно угадать, слишком молчаливый, слишком хорошо скрывает эмоции. Может поэтому и высказывала ему про свои опасения, не зная, переживает он об этом или нет. И это его слепое неверие. Везде видеть обман и подвох. Не могла она так. Пессимизм шел в разрез с её восприятием мира. А сегодня она увидела другую сторону его характера. Холодную, жестокую и беспощадную. Если львов, напавших на них, было жалко, но не очень, напали первые — самозащита. То сидящих в вольерах Сафари-парка жалко до слез. Запертые, умирают с голода, а приходит человек и хладнокровно расстреливает. Что-то не так в его голове, что-то сломано, нельзя так просто взять, и отнять жизнь. Юля поняла, что внутри поселился страх. Не смотря на все положительные чувства к Вадиму, она начала его бояться.

21.44 по московскому времени

Вадим сидел на кухне, накалывая разогретые макароны на вилку и отправляя в рот. Изучал карту Кабардинки, пытаясь найти расположение бывшей базы ФСБ. Объект стратегический, на общих картах его нет. Но найти его расположение необходимо, дабы в дальнейшем свести контакты с общиной к минимуму. Слишком близко. Всего несколько километров. Хорошо вооружены, обучены, на бронированной технике. Сто процентов в самые кратчайшие сроки приберут к рукам все ресурсы, до которых смогут дотянуться. Рыболовецкий корабль явно принадлежал им же. Шансы найти ферму или хозяйство стремительно катились к нулю. Выход только один: искать новое жилище, как можно дальше, и уже там обустраиваться, обзаводится скотиной. Но как уговорить Юлю? Глупая. Видит только то, что хочет, даже не старается посмотреть с другой точки зрения. Какова вероятность того, что два десятка профессиональных вояк выживут в эпидемии, соберутся в одной точке, вооружатся и так быстро организуются? Такое бывает только в кино. А она видит сплоченную группу людей, безопасность и какой-никакой, а социум. Почему люди всегда стремятся загнать себя в рамки механизма общества, превратиться в безликую шестеренку, которую приводит в действие руководство сверху? Тем более, цели этого руководства туманны. Гуманность и желание помочь? Увольте. Слишком хорошо он знал людскую натуру, и понимал, что проявление добродетелей скорее редкое исключение, чем закономерность. И, тем более, ждать такой праведности от бывших силовиков, все равно, что ждать снега летом.

От размышлений отвлекла Юля, зашедшая в кухню. Девушка прошла к плите, набрала еды и села за стол. Ела молча, даже не поднимая глаза. Вадим отодвинул тарелку в сторону, и наблюдал за ней. Хотелось поговорить, но опасение нарваться на стену непонимания и очередную ссору останавливали. Юля молча доела, закинула тарелку в раковину и ушла наверх. Кожей ощутил напряжение, электризующее воздух и вгоняющее в тревогу.

«Завтра надо поговорить, несмотря ни на что. Объяснить, зачем убил животных. Она же не понимает. Для нее я в изверга превратился. Ей лучше — оставить их все живыми. А то, что они умрут в мучениях от голода, она не подумала. Зверь, выросший в клетке, не способен пропитаться на воле. Нет у него инстинкта охотника. То, что сделал — эвтаназия. Они умерли быстро и без мучений. Многие уже обезумели от голода и начали жрать сородичей. Стали опасны. Может потом поймет, когда отойдет, остынет».

Поднялся в спальню и попытался уснуть. Не вышло. Голову не покидали картины мертвых животных: волки, лисы, медведи, пумы. Старался стрелять в голову, чтобы наверняка, без мучений. Рысь, забравшаяся в загон птиц, сумела увернуться и напала со спины. Поцарапала не глубоко, вовремя кувыркнулся вперед. Стрелял на лету и снес кошке передние лапы. До сих пор в ушах стоял её жалобный крик. Вадим любил животных, намного больше чем людей. Человеческие жизни обрывал легко, совесть давно покрылась панцирем и онемела. Но убивать животных, не на охоте, а вот так — тяжело. Грудь давило, забытое чувство копошилось внутри — чувство вины за отнятую жизнь. Но выбора не было. Пытался успокоить себя тем, что поступил правильно, что живность была обречена на гибель, но совесть не унималась.

Легкая дрема одолела только ближе к рассвету. Полноценным сном это не было. Зыбкое ощущение полуреальности, когда видишь сновидения до конца, не отключившись и слышишь любой шорох вокруг. Покемарил недолго, звуки шагов за дверью разбудили. Скорее всего, тоже не смогла уснуть. Шаги по лестнице. Перестал вслушиваться, пусть побудет одна, ей полезно может отойдет быстрее. Усталость опять взяла свое и в этот раз отключился полностью, за секунду, провалившись в глухое ничто.

Звук заведенной машины ударил по ушам как оглобля. Подскочил на кровати, на секунду забыв о ноге и тут же об этом пожалел, швы обожгли натянувшуюся кожу. Не одеваясь, в одних трусах побежал вниз, схватив по пути стоящий у лестницы карабин Remington. Выскочил на крыльцо, ожидая увидеть бронированные «Тигры», но увидел удаляющийся зад своего джипа.

— Твою мать.

Вернулся в дом. Султан забежал следом, встревоженный. Поднялся наверх и зашел в спальню Юли. Пусто. Ни вещей, ни девушки. Даже записку не оставила.

— Вот дура. — Злость накрыла волной, снося плотину самоконтроля. — Идиотка.

Спустился вниз. В голове роем мечутся мысли.

«Ехать искать? Да нафиг искать, ясно же, что к людям сорвалась. Приеду туда и что? Обратно она не поедет. Силой не заставишь. Надо по-другому».

Услышал шум в зале. Трещал динамик на радио-часах, которые до этого были выключены. Сразу догадался, что подтолкнуло девушку на такой стремительный уезд.

«Внимание всем выжившим, вещает община „Рассвет“. У нас есть еда, электричество, врачи, лекарства, все, чтобы обеспечить нормальную жизнь. Залог выживания — держаться вместе. Приезжайте. Каждому найдется место. Мы занялись сельским хозяйством, ловлей рыбы. Мы делаем все, чтобы дать человечеству шанс. Нас уже больше семидесяти человек. Мы находимся в центре подготовки ФСБ, поселок Кабардинка, координаты GPS…»

5 июля

07.38 по московскому времени.

Остановил фургон перед лабиринтом из бетонных блоков, заграждающих проезд к воротам. Из двери проходной вышел мужчина в серой форме с зубочисткой в зубах, держа автомат наготове.

— Выйди из машины, руки на виду. Только давай без глупостей. На тебя сейчас стволов пять смотрит.

Вадим открыл дверь, поднял руки и спрыгнул на асфальт. Оружие с собой не брал, ожидая примерно такой встречи.

— Как зовут? — Мужчина подошел ближе, осмотрел на наличие оружия, жестом приказал развернуться и похлопал по бокам, проверяя, нет ли скрытой кобуры.

— Вадим Воеводов.

— Слышал про тебя.

— Юля рассказала?

— Ага, полчаса назад приехала. Предупредила, что следует тебя ждать. — Охранник опустил автомат, и коротко бросил в рацию команду «отбой тревоге». — Ты сюда ее забрать или как?

— Она свободная девушка, с чего я её забирать буду. Сама сюда захотела, сама приехала. Я тоже решил присмотреться. Может, тоже у вас останусь. У меня ранение на бедре, врачу не мешало бы показаться.

— Ну коль не шутишь, то добро пожаловать. Меня Ефрем зовут, я здесь за безопасность. — Он перекинул зубочистку в другой угол рта. — Езжай до здания, тебя там встретят, расскажут, что как. Машину потом в гараже можешь оставить.

Ворота открылись. Вадим аккуратно объехал препятствия и направил фургон в сторону возвышающихся зданий базы. Обогнув первое, трехэтажное, выехал на парковку между зданиями, где увидел свой Ниссан. Возле входа стояла Юля в компании троих мужчин. Один невысокий, лысый с черной короткой бородой, второй в уже знакомой серой форме, рослый с бородой-испанкой, третий выше других, почти на пол головы, светло русые волосы. Девушка, завидев фургон, скрылась за дверями. Воеводов остановился невдалеке и подошел к оставшимся мужчинам, оставив собаку в машине.

— Приветствую, я полагаю, Вадим? — Лысый протянул руку и пожал, крепко, неожиданно для такого роста и телосложения. — Пимон Эксархидис, я здесь за главного. Добро пожаловать, располагайся. Дмитрий, — кивком указал на чернявого с «испанкой», — покажет жилой блок. Как раз до утреннего развода успел, со всеми познакомишьcя. Дня хватит освоиться, потом обсудим все детали.

Закончив, Пимон удалился в сторону штаба.

— Ну что, погнали покажу все, расскажу что-почем. — Дмитрий улыбнулся, и открыл дверь.

Вадим прошел внутрь, осматриваясь. По плечу похлопали, обернулся, увидел третьего, который до этого держался чуть в стороне.

— Меня Сашей зовут, Князев, вчера только приехал. Тоже новенький, давай, что ли, вместе держаться.

Смерив его взглядом, Воеводов ничего не ответил и пошел дальше за провожатым.

Глава 4 Стив

6 июля

15.42 по московскому времени.

Кабардинка. База «Рассвет».

«Шестое июля. Четырнадцатый день с начала эпидемии. Долго не писал, не было времени. Слишком много событий произошло за эти дни. В двух словах не рассказать. Облажался по полной. План добраться домой по морю, рухнул еще на этапе подготовки. Яхту жалко, вряд ли такую еще найду. Самое обидное, что разбил судно, фактически, не по своей вине. Да, не досмотрел, но кто мог увидеть дрейфующий в море грузовой контейнер. Хорошо, что большую часть вещей оставил в машине. Ребят чуть не угробил. Совсем забыл, про них еще не писал, как и о том, что было до крушения. По пути из Москвы в Новороссийск проколол колеса, как тогда думал — случайно, потом выяснилось, что это было спланированно. В результате попал в рабство к двум отмороженным маньякам. В плену были еще несколько человек, и парни, и девушки. Узурпаторы накачивали наркотой и возбудителями, устраивали каждый вечер садистские оргии. Были жертвы: одну девушку задушил Тафар во время секса, взбунтовавшегося парня убили в подвале. Почти таким же образом, как и я в рабстве оказались еще двое. Мулат Джавид и Марк, с психическими проблемами. Благодаря им удалось вырваться из заточения. При освобождении, оба маньяка и их сподручный погибли. Джавид и Марк изъявили желание присоединиться ко мне в путешествии до моря, они направлялись на юг, в Турцию. Вместе нашли яхту, решили испытать. Чем это испытание закончилось написал выше. На нашу фантастическую удачу, в море рыбачили члены общины „Рассвет“, которые и подобрали нас с контейнера. Сейчас у них на базе, в поселке Кабардинка. Место хорошо укреплено, провели экскурсию, рассказали, показали. База раньше принадлежала спецслужбам и не требовала больших изменений для жизни. Поражает, как быстро они смогли организоваться, наладить быт, охрану. Рыболовное судно видел сам, по рассказу занимаются сельским хозяйством, выращивают овощи, есть коровы, куры, свиньи. Пытаются восстановить ГЭС. В „Рассвете“ уже не меньше сотни человек. Меня поселили в комнате с Вадимом и Александром. Первый — угрюмый здоровяк, почти всегда молчит, напоминает наших лесорубов: большой, мускулистый, бородатый, с татуировкой на плече, только бейсболки и клетчатой рубашки не хватает. Второй — словно только что сошел с рекламного билборда. Высокий, худощавый, модельной внешности. Только, в отличии от Вадима, много говорит и вечно всем недоволен. Судя по замашкам, до пандемии в деньгах не нуждался и привык к привилегированному положению в обществе.

Я соскучился по людям. Только сейчас, когда вокруг опять голоса, суета и течет жизнь, начал понимать это. Всё-таки человек — социальное существо, без сородичей быстро приходит в упадническое состояние. Решил взять паузу в путешествии, побыть в общине, прийти в себя. Надеюсь записаться в команду рыболовецкого судна, набраться опыта. И к ребятам прикепел, Марку и Джавиду. Жизнь спасли как никак. Поймал себя на сомнении: стоит ли вообще возвращаться. Не знаю, что меня там ждет. Возможно, только смерть близких и тяжелая депрессия. Возможно, что, добравшись, начну сильно жалеть, о том, что покину „Рассвет“ и новых друзей. Это сомнение пугает. Выезжая из Москвы, был уверен на сто процентов, а сейчас уже не сомневаюсь. Надеюсь, что в ближайшее время определюсь, и развею сомнения.

Пол дня сижу в комнате. Прохладный кондиционированный воздух, сытный обед, голова, разгруженная от мыслей, подтолкнули к размышлению. Я ведь даже не задумывался, что могло стать причиной эпидемии. Уже известно, что вирус, но откуда он мог взяться? И как он мог распространиться с такой скоростью, что заразил все человечество за один день? Сломал всю голову. Пришел пока только к одной более-менее логичной мысли, но уж больно она фантастическая. Вирус мог попасть в атмосферу из космоса. Как не знаю, может хвост кометы, или облако газа, я не астроном и это только догадки, но другого объяснения не вижу».

— Эй, ты че там по клавишам стучишь?

Стив обернулся. В дверях стоял Саша, держа за руку маленькую девочку. Даже простая туристическая одежда: карго брюки и футболка, выглядели на нем, словно на модели на подиуме. Девочка прижималась к руке и опасливо осматривалась по сторонам.

— Да так, записи веду.

— У тебя там мультиков каких-нибудь нет?

— Надо поискать, может на жестких дисках что-то есть.

— Отлично. — Князев подошел ближе и дружески положил руку на плечо. — А то она с другими детьми сидеть не хочет.

— А что у тебя там еще есть? На дисках твоих? — С кровати поднялся Вадим и Стив инстинктивно вжал голову в плечи. Здоровяк, как и его собака, пугали, чувствовалась в нем скрытая мощь и готовность к действию в любую секунду.

— Да так, просто коллекция видео, фоток, статей разных.

— Видно сильно ценных для тебя, если ты все сохранил и таскаешь с собой в защищённом кейсе. — Воеводов потер лицо ладонями и подошел к окну, потянувшись.

— У тебя планшет есть, или телефон? — Стив повернулся к нависшему над ним Саше.

— Есть, сейчас достану.

— Некоторые мультфильмы только на английском, ничего страшного?

— Да пофиг, уж лучше хоть что-то, чем ничего.

Через десять минут Князев вручил девочке мобильник с мультфильмами. Женя устроилась на кровать, подобрав под себя ноги и уткнулась в смартфон.

В семь спустились на ужин, утомленные ожиданием. Звон посуды, людской гомон, запахи еды, все как в старые добрые времена. В столовой, забитой до отказа, встретил Марка и Джавида. Ребята уже сидели за столиком, мулат вел эмоциональный монолог, Сахаров лениво ковырялся в тарелке вилкой. Прайс молча поставил поднос сел рядом. Разговор не вязался, чувствовалась нервозность и обеспокоенность. Если Стив привык к обществу людей, и явно по нему скучал, то друзья ощущали себя дискомфортно. Марк замкнулся, осматриваясь по сторонам взглядом запертого в клетке волка. Джавид пытался отшучиваться, маскируя свое состояние.

После ужина, на выходе их встретил мужчина с зубочисткой во рту, представился Ефремом, по манере вести диалог угадывалось высокое положение в иерархии общины.

— Пойдем, шеф ждет.

Молча проследовали в здание штаба. Интерьер отличался от жилого блока. Тяжелые двери, явно бронированные, решетки на окнах и вооруженная охрана. У кабинета сидели Воеводов и Князев, ожидая аудиенции, волкодав послушно лежал в ногах хозяина.

— О, сосед, тоже на распределение? — Саша, закинув ногу на ногу, вальяжно откинулся на спинку скамьи и наградил надменным взглядом. — А ты что весь изрезанный, с газонокосилкой трахался?

Прайс обернулся к Марку, опасаясь увидеть огонь сумасшедший ярости в глазах друга. Перед внутренним взором до сих пор стояли кадры, как в поставленном на паузу фильме, с какой легкостью и упоением этот тощий парень способен переступить через грань «не убий». Но в глазах Сахарова читалось только презрение.

Ефрем открыл ничем не отличающуюся от других дверь и жестом пригласил войти. В кабинете прохладно, пахнет раскуренным кальяном, навевая ассоциации с восточными странами. За столом из полированного дерева, выпуская струю дыма из рта, сидит мужчина. Невысокий, смуглый как торговец кукурузой на пляже. Он нагнулся, положил мундштук на стол, блеснув лысиной в лучах солнца.

— Проходите, присаживайтесь. — Бас мужчины наполнил помещение, как звук сабвуфера.

Расселись по стульям, Стив выбрал самое нейтральное место — по середине, Марк с Джавидом самые дальние. Князев, демонстрируя свое пренебрежение авторитетами, сел напротив, вальяжно развалившись на стуле. Воеводов осмотрелся, и занял место, с которого полностью видно всю комнату и вход, пес послушно лег рядом с хозяином, так, чтобы можно было наблюдать за присутствующими. Ефрем встал у дверей, скрестив руки на груди, словно охраняя выход.

— Меня зовут Пимон Эксархидис, я здесь за главного. Думаю, вам это уже сказали. — Мужчина опер руки на стол, скрестив пальцы. — С вами я заочно знаком. Эти здания раньше принадлежали ФСБ, так что остался доступ к некоторым базам. И так, начнем. Александр Князев.

— Есть такой.

— Двадцать пять лет. Сын Юрия Князева, известного промышленника и владельца международного холдинга. Университет, отсутствие постоянного места работы, два замятых уголовных дела по статье о распространении наркотиков, лечение в реабилитационной клинике. Интересная у вас биография, молодой человек, насыщенная. — Пимон посмотрел на сидящего напротив и оскалился, улыбкой это выражение лица никак не назовешь.

— Стремился познать все грани бытия. — Князев ухмыльнулся в ответ, не в первой он общался с властными людьми и тушеваться не привык. — А у вас тут что, конкурсный отбор в команду светлого будущего?

— Проверяем всех, чтобы знать, от кого что ожидать. Сразу скажу: гонор можешь поумерить. Твой статус и власть денег умерли вместе с человечеством. Не важно, голубых кровей или из низов общества, теперь мы все равны, и работать придется так же, как и всем.

— Со «все равны», ты прямо загнул. Сам в кабинете сидишь, команды раздаешь, начальник. Так что не все отголоски былого скончались. Я вот и сейчас на тебе ментовские погоны вижу.

— Короче, — Эксархидис резко опустил ладони на стол. — Ты приписан к команде сельхозников. Поработаешь в поле, или за скотиной поухаживаешь, спесь слетит.

— А если я не хочу?

В кабинете повисла напряженная пауза. Стив осмотрел присутствующих. Все ждали реакции начальника. Каждый понимал, что его дальнейшие слова покажут стержень, на котором держится община.

— В таком случае тебя здесь никто не держит, выход знаешь где. — Пимон натужно улыбнулся. — Если все же решишь спустится со своего Олимпа, то возвращайся в комнату, завтра утром отправишься на рабочее место. Друга уже кремировал?

— Да. — Князев моментально поник.

— Пришлось запускать печь в крематории. Теперь хоть знаем, что работает. Так следующий, Джавид Кочарян.

— Ага. — Растерянным голос сказал Джавид.

— Двадцать два года. Жил один, работал с шестнадцати лет. Послужной список богатый: грузчик, ночной сторож, кладовщик, оператор погрузчика, и так далее. Смотрю, физического труда не боишьcя?

— Выживать надо было. Образования нет, родителей тоже. Все ручками-ручками.

— При этом — абсолютно чист, ни одного привода. Ни разу не привлекался.

— Как ангел! Не люблю привлекать внимание.

— Похвально. В бригаду АХО на базе пойдешь? — Эксархидис постучал пальцами по лакированной поверхности.

— Да не вопрос, главное — кормите нормально.

— Отлично. Так, следующий. Марк Сахаров. — Пимон поднял взгляд на сидящего в дальнем конце кабинете. Никакой реакции. Марк сидел, опустив глаза в пол и безучастно рассматривал узоры ламината.

— Двадцать три года, сын выдающегося кардиохирурга Сергея Сахарова. Двойное убийство, совершенное в состоянии аффекта, три года лечения в психиатрической клинике.

Вадим с Сашей одновременно повернулись к безразлично сидящему в углу Марку. Худой, заросший парень с изрезанными руками и отрешенным взглядом никак не выглядел хладнокровным убийцей. Эксархидис поймал их взгляд, и поспешил разрядить напрягшуюся обстановку.

— Должен уточнить, что это был самосуд. Отомстил за сестру-близнеца. Я бы поступил так же. Сейчас как себя чувствуешь?

— Да нормально он себя чувствует, таблетки главное пить. Все с ним хорошо. — Ответил за молчащего друга Джавид.

— Я у него спрашиваю, а не у тебя. Марк?

Сахаров медленно поднял взгляд, безучастно, словно на стены, посмотрел на всех сидящих. Повернулся на монотонный стук пальцев Пимона по столу.

— Если вы боитесь, что я начну бросаться на людей, то напрасно. Но я бы предпочел минимизировать контакты с другими. И, вообще, задумываюсь, о том, стоит ли мне здесь находиться.

— Понял. Тебе следует пройти к врачу. После осмотра определимся. Итак, дальше, Стив Прайс.

— Я здесь.

— В России полтора года, командировка по обмену кадров. Высшее образование по сетевой безопасности, несколько международных сертификатов по программированию, знаешь четыре языка. Впечатляет.

Стив чуть улыбнулся и опустил взгляд. С детства стеснялся, когда его хвалили, и даже сейчас, после смерти человечества, не мог избавиться от этого.

— Вы с какой целью в море были? Хотели домой вернуться?

— Да. Делали пробный выход в море, и напоролись на плавающий контейнер.

— Сейчас их много в море, как и дрейфующих кораблей. Так что плавание превратилось в еще более сложную задачу, тем более для неопытного морехода. В «Рассвете» остаться не хотите? Хотя бы на время, подучить наших специалистов. С программистами сейчас туго, не очень приспособленный к выживанию народ.

— А в команду рыболовецкого судна можно записаться?

— Хочешь опыта набраться? Я поговорю с капитаном, придумаем что-нибудь. Но более полезен будешь здесь на базе. Скорее всего будешь пару раз с ними в море выходить, остальное время — здесь. Так устроит?

— Думаю да. — Стив потер руками колени.

— Итак, попрошу всех вернутся в комнаты.

Прайс встал первым. Князев, с довольной ухмылкой, поднял мундштук со стола и затянулся кальянным дымом, и, опередив американца, вышел из кабинета. Джавид с Марком нехотя поднялись и направились к выходу, оборачиваясь на Вадима.

— Воеводов, вас попрошу остаться.

Дверь захлопнулась. Эксархидис встал, медленным шагом подошел к окну, скрестив руки на груди.

— Вадим, я был очень удивлен, когда увидел ваше личное дело.

— Что же вас так удивило?

— Первое, гриф секретности. Не ожидал. Дальше — интереснее. Двадцать вторая бригада спецназа ГРУ, разведчик-диверсант, Чечня, Сирия, Южная Осетия и еще более двадцать заграничных командировок, которые даже для нас засекречены. Последние несколько лет живешь с матерью, работаешь матросом-спасателем и не высовываешься. Сразу возникает два вопроса: почему ушел из спецслужб, и почему засел в глуши?

— Это так важно? — Вадим откинулся на спинку стула и заложил руки за голову.

— Так, любопытство.

— Удовлетворяй его с молодежью.

— А ты немногословен. — Пимон вернулся за стол и открыл толстую папку с фотографией Вадима на обложке.

— Болтун — находка для шпиона.

— Кандидат в мастера спорта по армейскому рукопашному бою, эксперт по тактической стрельбе и стратегическому планированию. Орден за отвагу, за заслуги перед отечеством третьей степени. Был приставлен к званию Героя России после последней операции, но отказался и покинул ряды Вооруженных сил. У тебя была такая карьера, что случилось?

— Какая разница? Уже нет ни России, ни Вооруженных сил.

— Хочу понять твою мотивацию: редко кто, отдав столько службе, соскакивает, отказавшись от всех привилегий.

— Ну вот такой я необычный, что поделаешь.

— В общину зачем приехал?

— Так уже лучше, сразу в лоб. Врач нужен, ранен в ногу, и осмотреться хотел, может останусь. — Воевод набрал воды из графина и сделал несколько глотков.

— Сам обработать не смог? Сомневаюсь. Где заработал?

— Трое урок в гости наведались. Больно им девчонка приглянулась. Пришлось объяснить им по-человечески, что девушка не хочет.

— Завалил?

— Завалил.

— Откуда они были? Только трое? Логово нашел? — Эксархидис чуть прищурился, словно старался рассмотреть картины произошедшего в памяти Вадима.

— Хрен их знает, откуда, с колонии какой-то, бесед с ними не вел. Только трое, в Геленджике дом облюбовали, недалеко от моего.

— Ясно. Сейчас можешь пойти к врачу. Вообще, нам бы твои навыки пригодились. Ребята есть обстрелянные, но по большей части в стычках с ОПГ^[56] и антитеррор. У тебя более подходящая специализация. Поднатаскал бы бойцов.

— А вы что, воюете?

— Не без этого. Потом введу в курс дела. Людоед твоей проблем не доставит?

— Султан его зовут, туркменский волкодав, посмышленее многих будет.

— Ладно можешь идти. Завтра утром на планерке все расскажу. Осваивайтесь.

Вадим поднялся и зашагал к выходу.

— Секунду, чуть не забыл. Ночь в патруль разбудят, мужчин не так много, ставим всех по расписанию, чтобы смены короче сделать. Ничего необычного, вышка, караул, все как в армии.

— Понял. — Бросил через плечо Воеводов и вышел из кабинета.

* * *

Стив опустился в кресло, открыл ноутбук и только собрался запустить базу, как в комнату зашел Князев.

— Американец, а ты оказывается башковитый. Только кому теперь твои знания нужны?

— Может, никому. — Закрыл лэптоп, не хотелось мелькать своими трудами, хотя вряд ли бы этот напыщенный оценил их важность.

— Вот и я о том же. Придется тебе, как и всем, или в земле копаться и говно коровье выносить, или мотаться по складам, в поисках полезностей.

— Я работы руками не чураюсь.

— Посмотрим, посмотрим, все вы такие, пока в дерьмо по уши не залезете.

— А тебе то откуда знать? — Раздался от двери голос Вадима. — Отстань от парня, пусть своим делом занимается.

Увидев вошедшего, Саша поутих, сел на кровать и залип в потолок. В комнате воцарилась тишина, толькокондиционер мерно гудел под потолком и тяжело дышал пес.

Работать дальше не было желания. Комната угнетала. Стив чувствовал себя, как в клетке. Закинув на плечо рюкзак вышел в коридор, в надежде встретить друзей. В жилом блоке тихо. Народ отдыхал после трудового дня. Шумела вода в душевых, в комнатах негромко разговаривали. Вышел на улицу. Солнце уже село, с море дул бриз, наполняя воздух запахом соленой воды и прохладой. Асфальт под ногами дышал теплом, накопленным за день. В беседке между зданиями оживленно. Разглядел активно жестикулирующего Джавида в компании незнакомых людей.

— …В воду навернулся. Вообще не понял, что за фигня случилась. Смотрю — яхта тонет. Американец Марку помог в воду прыгнуть. О, вот кстати и он!

Прайс зашел в беседку и сидящее повернулись в его сторону. Неловко улыбнулся и как можно быстрее сел на лавочку, подальше от центра внимания. Помимо Кочаряна, в беседке сидели две девушки, одна постарше, в бейсболке, с хвостом каштановых волос, вторая — совсем молодая, с черными как смоль волосами, сидела в обнимку со смуглым невысоким парнем. Его переносица распухла, превратив и без того восточные глаза в две щели.

— Так вот, — продолжил монолог Джавид. — В воде мы уже заметили, что напоролись на контейнер. Кто же знал, что эта хреновина может в море плавать. Если бы не рыбаки из общины, фиг знает, где бы мы сейчас были. Блин! Вспомнил!

— Что такое? — Спросил Стив, увидев на лице друга явное беспокойство.

— Машины наши со всем барахлом. Мы же их в яхт-клубе бросили.

— Не переживай, я с Ефремом говорил. Пообещали завтра отвезти нас, забрать. Ничего с ними не будет.

— Фух, успокоил. Кстати, знакомься. Это Тимур и Лера, они вместе, так что клинья не подбивай, меня уже осадили. Это Юля, она с Вадимом приехала, к ней лучше вообще не подкатывать, ты же видел этого громилу.

— Мы с ним не вместе, просто друзья. — Поспешила уточнить девушка.

— Стив Прайс, рад знакомству.

— Приятно. Ты действительно американец? Неплохо на русском говоришь.

— Да, самый что ни на есть, родом из Техаса. В университете интересовался языками, учил русский, пара однокашников были из России, практиковал. А где Марк?

— В медпункте. — Ответил Джавид, присев на лавку. Ребра осмотрят, и голову, как этот Эксар… Эскарх… короче Пимон сказал.

— Вы у него были? — Вступил в разговор Тимур, подавшись вперед.

— Ага, впятером. Мы трое и Вадим с Князевым.

— А этот утырок, что там делал? — Услышав фамилию Саши, Лера привстала.

— А он тут популярен. Чем тебе успел наслоить? Подкатывал? — Поинтересовался Джавид.

— Он мне нос сломал, а она ему за это по яйцам прописала. — Ответил за девушку молчавший до этого Тимур.

— А что не поделили то? — Не унимался Кочарян.

— Долгая история. — Тимур помассировал переносицу, говорил он гундосо, словно страдал от насморка.

— Так у нас времени теперь хоть отбавляй. Давай трави, хоть как-то развлечемся.

— Короче, на базу приехали двое, рассказали про сектантов в Краснодаре. Людей в плену держали, жертвы приносили, крышу сорвало на фоне конца света. Пимон отправил группу на устранение, я и еще восемь человек.

— Извини что перебиваю, а ты каким боком? На бойца не сильно похож. — Джавид в своем репертуаре, тактичностью не блистал.

— Он только из армии, там начало «Пурпурного» застал. — Огрызнулась Лера.

— Сорян, зря наехал. Продолжай.

— Мы сначала разведали обстановку, с темнотой пошли на штурм. И напоролись на Князева. Он на крыше здания сидел, со стволом и тоже в бой ломанулся. Пересеклись. Наши его повязали, не знали кто он и что хочет. Меня сторожить оставили. Ну он меня и уработал, вырвался и ломанулся к сектантам. Там девочку, которая с ним, Женя вроде, в плену держали. Друга его, Эмиля, на кресте распяли. Опоздали, он к тому, как психов перебили, уже мертв был.

— Хрена себе… — Протянул Джавид.

Стив сидел молча, переваривая информацию. Болтливый и наглый Князев предстал перед ним совсем в другом свете. Он думал, что этот высокомерный тип — апофеоз эгоизма и цинизма, но оказалось, что это лишь маска, за которой скрывался человек, готовый пожертвовать собой ради ребенка и друга.

* * *

— Здесь болит?

Холодные пальцы врача прикоснулись к ребрам, надавили. Марк почувствовал легкий укол боли, не сильный, даже не поморщился.

— Смотря с чем сравнивать.

— По десятибалльной шкале.

— На двоечку.

— Ясно. Ребра целые. Ушиб, но переломов и трещин нет. Наложим тугую повязку, для фиксации. Походите с ней некоторое время, и все будет нормально. Старайтесь вдыхать не полностью, чтобы минимизировать боль. Теперь, о вашем психическом состоянии. Принимаете лекарства?

— Да. — Марк натянул футболку и сделал неглубокий вдох.

— Можно поинтересоваться, что за препарат?

— Я не знаю. У меня только блистеры без названия.

— Дадите мне пару таблеток на проверку? Хорошо помогает?

— Ну, раз я не хочу перегрызть вам горло, значит хорошо.

— Все настолько плохо? — Врач с опаской посмотрел на сидящего на кушетке пациента.

— Как бы вам описать? Представляете себе злющую собаку, готовую рвать и метать все что движется? Так вот, лекарство — сытная еда. Собака наелась, и лежит. Ярость в ней не угасла, но она слишком сыта, чтобы кидаться. Вот что-то типа этого.

— Примерно понял. А так вообще, какие эмоции испытываете?

— Сейчас почти никаких, иногда раздражение. Недавно даже весело стало.

— Приступов агрессии не было?

Марк прокрутил в голове события в доме Тафара, но говорить о них не стал, мало ли как могу воспринять произошедшее.

— Вроде нет, держу себя в руках.

— Хорошо. Я передам руководству результаты осмотра. Можете идти.

* * *

— Я не видела, что там было, в комнате сидела с ружьем, когда спустилась, только кровь на полу и у него ранение в ногу. — Услышал Марк слова девушки в кепке, когда подошел к беседке. Джавид со Стивом и еще один парень с девушкой в обнимку, внимательно слушали говорившую и не заметили его. — Я не знаю, как он с тремя сразу справился. Вы бы видели его лицо, сразу как не живое стало: холодный, отстраненный, расчетливый. Потом еще раз такое видела, когда на нас львы напали.

— Кто? Львы? — Джавид привстал с лавки, не поверив своим ушам и заметил Марка. — О, бро, ты уже пришел. Заходи, мы тут историями делимся. Юля про Вадима рассказывает. Народ знакомьтесь. Это Марк.

Сидящие по очереди представились. Сахаров прошел в дальний угол беседки и опустился на скамью, осматривая лица. Парень со сломанным носом, молодая девушка, обнимающая его за плечи и еще одна, в кепке, как раз продолжившая свою историю.

— Да, львы, точнее львицы. В городе свет вырубили, и они смогли вырваться из вольеров в Сафари-парке. От голода совсем с ума сошли. Мы выехали прогуляться по набережной, от четырех стен уже крыша ехала. Там они на нас и набросились, хорошо рядом кафе было. Отстрелялись. Я думала, что все, конец. До сих пор в себя не пришла, ночами снится как меня сжирают.

— Дерутся мишки! Я бы на твоем месте в штаны наложил! Офигеть. Рассказал бы кто-нибудь об этом месяц назад, я медаль за самую тупую брехню в мире вручил бы. — Джавид от перевозбуждения встал и начал ходить из стороны в сторону. — А Вадим, вообще, темная лошадка. Его Пимон одного в кабинете оставил, и говорил с глазу на глаз.

— Он бывший военный. Из разговоров поняла, что был на войне, но никогда не говорит где и когда. Очень скрытный. Разбирается в оружии и военных делах очень хорошо. Стрелять меня учил. К нам трое зэков зашли, выследили нас. Так Вадим заранее знал, что они вернутся. Подготовился. И завалил троих. Его как раз тогда в ногу ранили. Но он даже без оружия был, меня с винтовкой в комнате оставил.

— Ясен пень, разбирается. Рембо русского разлива, блин. Из-за чего ты сама то сюда уехала? Почему разбежались? — Джавид озвучил вопрос, который мучал всех.

— Мы искали хозяйство, ну курей там, корову. Наткнулись на работников из общины, так и узнали про «Рассвет». Я уговаривала Вадима поехать посмотреть, но он ни в какую. В людей вообще не верит, очень осторожный и недоверчивый. Я переживала, что из парка другие хищники выберутся. Там их много осталось: тигры, медведи, волки, леопарды, пумы. Рассказала ему, что боюсь, что лучше примкнуть к общине, с людьми безопаснее, тем более он ранен уже был. Так он поехал в парк и перебил всех. Хладнокровно, как забойщик на скотобойне. Меня это напугало. Увидела его с другой стороны. Как можно так хладнокровно убить животных? Мне показалось, что у него полностью отсутствует эмпатия. Поругались. И решила ехать сама. Кое как с управлением справилась, водить почти не умею, на второй передаче всю дорогу катила со скоростью сорок километров в час. Боялась, что что-нибудь сломается, но доехала. А он следом за мной приехал, через полчаса где-то. Но сейчас не общаемся.

— Зря ты испугалась. — Вступил в разговор Стив, молчавший до этого. — Он правильно поступил. Вот подумай: там животные, выросшие в неволе, привыкшие к тому, что их кормят и ухаживают за ними. И вот кормление прекращается, ведь все люди умерли. Они были обречены на страшную смерть от голода. Ну или как львы, выбрались из вольеров и отправились на добычу пропитания. То, что он сделал, это акт милосердия, эвтаназия.

— Не знаю. — Юля опустила взгляд в пол. — Все равно жутко.

— Тимур, вы же получается из нас первые сюда приехали? Как тебе здесь вообще? — Решил сменить напряженную тему Джавид.

— Да вроде нормально. Кормят хорошо. Меня к команде «рейдеров» приписали. Ездим по складам, магазинам, таскаем всё, что может быть полезным. Ларису выходили, завтра уже выпустят из медблока, острый пиелонефрит был. Вера под присмотром, с другими детьми занимается. Лера как раз в команде педагогов, она до «Пурпурного» вожатой в лагере была. Вроде все нормально, если бы не стычки ночные.

— Стычки? — Переспросил Стив.

— Ага. Вы еще не слышали? Рядом какая-то банда есть, не знаю, кто они и откуда. Но регулярно на базу нападают. Я как-то ночью в патруле застал перестрелку, их на подъезде перехватили. Утром притянули расстрелянные машины. Люди после эпидемии совсем помешались. Все говно из них полезло. Здесь, в «Рассвете», работают, стараются что-то воссоздать, выращивать. А этим только бы грабить, самим работать не охота.

— Чем дальше в лес, тем грибы веселее. Они там случайно не на постапокалиптических машинах ездят в кожаной броне с черепами?^[57] — Джавид закинул руки за голову и продолжал расхаживать по беседке.

— Нет, самые простые машины. Ну завтра сами услышите на утреннем построении.

— Тут еще и утренние построения? Велкам ту зе армия, мать вашу. Ладно, потопал я спать, мне впечатлений на сегодня хватит. Рубит уже. Марк, ты как, пойдешь? — Кочарян зевнул.

— Ага, ребра до сих пор ноют и не спали почти. — Сахаров поднялся и направился вслед за другом.

— Я тоже пойду. Действительно глаза слипаются. — Стив встал, потянулся и махнув оставшимся догнал друзей.

В жилом блоке разбрелись по комнатам. Князева и Воеводова не было. Не включая свет, Стив опустился на стул перед ноутбуком и откинул голову назад. День выдался слишком насыщенным и мозг не справлялся с объемом полученной информации. Надо заканчивать базу, но нет никакого желания садиться за компьютер. Да и не пойдет работа, слишком рассеян и не сосредоточен. Вспомнил истории Тимура и Юли. Каждый, кто прибыл в «Рассвет» успел хлебнуть после начала эпидемии по полной. И собственные злоключения уже не казались из ряда вон выходящими. Вера в то, что сможет добраться до дома таяла с каждой минутой. Почти полностью отбросил вариант морского перехода. Оставался путь по суше, но пока доберётся до Берингова пролива — начнется зима, а климат в тех местах — суровый. Да и кто вообще знает, как там обстоят дела с транспортом и дорогами. Та еще затея. С другой стороны, община «Рассвет». Люди, питание, защита и новые друзья. Уезжать в неизвестность никак не хотелось. Спасательных служб больше нет, и если что-то случится в дороге, то он просто сгинет в глухомани, никто даже не узнает.

От раздумий разболелась голова. Стянув обувь и футболку, улегся на прохладное постельное белье. Потолок в комнате ровный и белый, глазу не за что зацепиться. Усталость быстро дала о себе знать, затягиваю в пучину вязкого и беспокойного сна, в котором опять переживал крушение яхты.

* * *

Кто-то теребил за плечо. Продрал слипшиеся глаза, выбираясь из остатков сна, до конца не понимая, будят его в реальности или нет. Над ним навис Воеводов.

— Стив, вставай.

— Что? Что случилось?

— Ничего. Ночной караул, тебя не предупредили?

— Да говорили, забыл совсем.

— Ясно, вставай, кофту накинь, там ветер.

Прайс поднялся с постели, на автомате добрался до шкафа, вспомнил, что вещи еще в джипе на парковке яхт-клуба. Тяжело вздохнул, мерзнуть точно не хотелось. Князев сопел во сне, на стуле рядом с кроватью висела его кофта, сначала чуть не поддался искушению одолжить, но в последний момент передумал. Еще раз посмотрел на Сашу и увидел необычный горб под одеялом, словно спящий обнимал подушку. Подошел ближе присмотрелся и увидел Женю, маленькую девочку, которая везде ходила за Князевым, как хвост. Она спала, свернувшись клубком и прижимая к груди черную сумку из кожзама. Эта картина пробрала почти до слез. Он не знал, кем приходились они друг другу, какая история их связывала, но знал, что Саша готов умереть за этого ребенка. А сейчас она спит у него под боком. Не удержался, сделал фото на телефон, как напоминание для себя, что осталась еще человечность в этом мире и вышел из комнаты.

Вадим не соврал, ветер довольно сильный, и не смотря на летнюю ночь, пробирающий до костей. Прайс быстро замерз и успел пожалеть о том, что не взял кофту.

— Я же тебе говорил, оденься. — Встретил упреком Воеводов, осматривая продрогшего американца. Вздохнув, Вадим снял теплую жилетку и протянул. — На надень, а то продует еще.

— А ты как?

— Я привычный, не замерзну. Давай, надевай, а то передумаю.

Застегнув молнию под самое горло, ощутил приятное тепло и запах другого человека, грубый, мужской с древесными нотками. Ефрем, с неизменной зубочисткой в зубах, начал инструктаж и стоящие подтянулись ближе. Отправили на угловую вышку, где просидел холодный и скучный час. Поселок вокруг базы лежал темным покрывалом, если бы не знал, что за двухметровой бетонной стеной сотни жилых домов, не догадался бы. Сплошная темнота и тишина. Вдалеке воют шакалы, изредка стрекочут шальные цикады. Сидишь, стараешься не уснуть, отвечаешь по рации и больше ничего. Пожалел, что не успел сходить в туалет, так как через пол часа низ живота начали сводить позывы отлить. Еле дождался смены и почти бегом отправился в жилой блок. Уже у дверей вспомнил про спящего ребенка и зашел на цыпочках, чтобы не разбудить.

* * *

Завтракали втроем, с Марком и Джавидом. Держаться вместе выходило на инстинктивном уровне, не сговариваясь приходили в любое место в одно и тоже время. Стив даже не удивлялся. Казалось, что вообще разучился удивляться, на фоне происходящего вокруг. Это чувство просто отмерло, как ненужный атавизм.

После еды, вся людская масса двинулась к площади перед зданиями, напоминающей воинский плац. Прячась в тени раскидистых акаций, Пимон встречал членов общины в привычной позе «руки за спиной». Рядом с ним верной свитой стояли Ефрем и двое бойцов в серой форме. Прайс уже был готов, к тому что народ построится по ранжиру, но люди просто обступили кольцом, ожидая слов начальника. Стив обвел глазами собравшихся. Никак не меньше сотни. Мужчин больше, при чем прилично, соотношение два к одному. Детей немного, и те держатся кучкой возле двух женщин и девушки Тимура. Людей в форме чуть больше двадцати. Судя по рассказу Дмитрия — высокого брюнета с бородой-испанкой, в форме — основатели общины, бывшие военные, сотрудники спецслужб, выжившие в ближайших районах и откликнувшиеся на радио-клич Эксархидиса. Держатся особняком, вооружены, взгляд холодный, оценивающий.

Пимон начал говорить. Спокойно, размеренно, голосом, внушающим уверенность и, одновременно, уважение. Сразу угадывалось, что до «Пурпурного Рассвета» он занимал далеко не последнюю должность и привык командовать. Народ разделили по группам: на сельхоз работы, группа инженеров на восстановление ГЭС, рейдеры на выезды, работники АХО для работы на базе, повара и педагоги без команды отделились в отдельную группу. Вадима отправили в тренировочный центр, что вызвало у Стива удивление. Джавида предсказуемо приписали к складским рабочим, почти ни у кого не было столько опыта в управление погрузчиком. Князев не скрывал своего раздражение — ему «посчастливилось» угодить в сельхоз рабочих, отправят на ферму, пополнять запасы продовольствия. Масла в огонь подливала Женя, которая даже сейчас стояла, прячась за ногу Саши и с опаской осматриваясь по сторонам. Прайс понимал, что она не останется одна на базе. Юлю отправили в штаб, вести документацию учета провизии и запасов. Марку дали время прийти в себя после крушения, но все прекрасно понимали, что просто не могут определиться, куда его засунуть, что бы не доставлял проблем.

После распределения, Эксархидис отчитался о проделанной работе по обустройству, как заправский политик. За относительно короткий срок после эпидемии успели сделать поразительно много. На продуктовую базу притянули с дюжину цистерн топлива и запитали холодильные установки, куда свозили сохранившуюся заморозку со всей округи. Рыболовецкий траулер радовал уловами. Рыба, которую теперь не спугивали двигателя кораблей и яхт, вернулась к берегу. Восстановили три фермы, с лихвой перекрывающие нужды в молоке, яйцах и мясе. Завезли оборудование для производства творога, сыра и других молочных продуктов. Привели в порядок несколько садово-огородных хозяйств, обеспечив общину свежими овощами и фруктами. База пока что снабжалась энергией от генераторов, благо топлива с избытком, но в скором времени запустят часть турбин Белореченской ГЭС, что обеспечит электричеством любой необходимый объект. Руководство знало свое дело, и прикладывало все силы для возвращения к нормальной, на сколько это возможно, жизни.

После хороших новостей, перешли к плохим. Слово взял Ефрем, рассказав о самой насущной проблеме — банде. Что это за люди, никто толком не знал, так как отследить их дислокацию, или взять одного из членов живым, пока не удавалось. Но стычки происходили регулярно. Были потери. Двоих человек застрелили во время ночных нападений, и пятеро погибли на ферме, еще в самом начале, когда выезжали на работу без охраны. Сейчас меры по безопасности усилили. Два броневика патрулировали поселок вокруг общины в темное время суток, все выездные группы сопровождались вооруженной охраной. Но угроза не исчезла. Начальник безопасности просил всех быть бдительными, не терять самообладание, усерднее работать и обещал справиться с врагом. Взбодрившиеся было люди, при упоминании банды, сразу сникли. На лицах читался страх и смятение. Прайс пока угрозы не чувствовал, но это спокойствие — обманчиво, и он это понимал. Человек всегда предпочитает просто не думать о негативе, пока не столкнётся с ним лицом к лицу. Один Воеводов оставался спокоен, Стив вообще редко видел эмоции на его каменном лице.

После сбора, народ группами отправился по рабочим местам: кто-то скрылся в зданиях, кто-то погрузился в транспорт и уехал в сопровождении охраны. Еще до погрузки Стив подошел к разговаривающим Джавиду и Марку. Из общего потока людей отделились Князев с девочкой, Вадим с собакой, Юля, и Тимур, обнимающий за талию Леру, и остановились рядом. Вызвав улыбки на лице и радостные возгласы приветствия у Юлаева и его девушки, подошла женщина средних лет с девочкой за руку. Поток людей обтекал их небольшую группу, как река камень. Одиннадцать человек пересматривались, то с улыбкой, то с открытым презрением.

— Да мы прямо одиннадцать друзей Оушена и собака. — Разрядил молчание Джавид. — Ну что, поздравляю некоторых с первым рабочим днем на пепелище цивилизации. Вперед, в светлое будущее Нового Мира, мои сестры и братья!

Глава 5 Марк

7 июля

Кабардинка.

База «Рассвет».

10.41 по московскому времени.

— Нормально вы прибарохлились. — Дмитрий крутил руль белого Хайлендера, отъезжая от яхт клуба. Следом за ними ехал второй джип, забитый до верха вещами Стива.

— Есть немного. — Ответил Марк, отвернувшись в окно.

— Ты всегда такой молчаливый?

— Не люблю болтать.

— Понятно. Ну сейчас для тебя самое то, болтать не с кем почти. Как ребра?

— Болят немного.

Дима почти всегда улыбался, даже без повода. Это раздражало, не смотря на действие таблеток. Сахаров старался не смотреть на смазливого безопасника, чтобы не провоцировать вспышки гнева.

Спокойное состояние начинало нравиться. Препараты творили волшебство — полный эмоциональный штиль. Ярость спала, словно ее посадили на цепь. Теперь мог её контролировать, и спускать только тогда, когда нужно. Но некоторые факторы все равно пробивали броню и начинали бесить, и улыбка Дмитрия была одним из таких.

Джавид со Стивом отправились на новые рабочие места, как и вся остальная компания. Сахарову оставалось лишь сидеть в комнате и ждать непонятно чего. Ребра почти не болели, или таблетки, или настолько привык к боли. Напрягала мысль, что вокруг опять много людей. Идея морского путешествия нравилась больше. Ощущение, словно приехал в гости, к чужим людям и вот-вот уедешь. Ближе к обеду за ним пришли, предложили вместе забрать машины из Новороссийска. Добрались быстро, минут пятнадцать стояли рядом с заведенными джипами, пока кондиционеры остужали раскаленные салоны. Даже этот внедорожник ощущался ближе и роднее чем комната в бетонной коробке за забором с колючей проволокой.

Открыл окно и поставил ладонь под тугой поток воздуха, перебирая пальцами. Посмотрел на небо, ставшее уже привычным. Пурпурный цвет ощущался вполне естественным. Мозг очень легко принял мысль о смерти человечества, так же, как и перемены небосвода. Просто безлюдно, пусто и тихо. На территории базы, где есть электричество, горячая вода и гомон людей, вообще создавалось чувство, что он в новой клинике, только без врачей и медперсонала. Изредка о произошедшем напоминали брошенные машины, покрытые гарью, закопченные окна домов. Казалось бы, он должен быть в ужасе и смятении, но мозг быстро адаптировался к происходящему, выдвигая на первое место только одну мысль — выжить.

Дмитрий вел себя, словно вообще ничего не произошло: перешучивался по рации с напарником во второй машине, подпевал под музыку, и постоянно улыбался, никак не походя на человека, пережившего конец света. Даже пытался вывести Марка на разговор, не смотря на молчание в ответ. Лишь демонстративно закрытее глаза прервали попытки завести диалог.

Вернувшись на базу, машины оставили в гараже. Крепкий мужчина в серой форме заверил, что все вещи останутся в целости и сохранности. В комнату идти не хотелось, не смотря на жару. Медленно побрел вокруг плеяды зданий, рассматривая асфальт под ногами. Солнце пекло, почти зажившие порезы на руках зачесались с новой силой. Шел вперед, игнорируя ощущения. Мимо гаража, гудящих генераторов в невысоком строении, складов и прочих непонятных построек. Из закрытого тира доносились глухие звуки выстрелов. Праздно шатающихся нет, все заняты делом. Лишь он один, неприкаянный.

За двухэтажным бетонным зданием приметил раскидистое дерево с приятной тенью, оглашаемой звонким стрекотом цикад. Хорошее место для уединения. Лежа в лечебнице, часто смотрел на парк за окном, и представлял, как будет гулять по траве, отдыхать под шепот листвы на ветру. Шагнул с асфальта на газон, и ступни сразу почувствовали прохладу. Опустился возле ствола, откинувшись спиной на грубую кору. Поднял голову наверх и начал рассматривать фиолетовое небо в прорехах зеленого покрова.

— Толковый спец, жаль у нас в подразделении таких инструкторов не было. — Раздался голос от угла здания.

Марк приподнялся и выглянул. Из-за стены показались двое в серой форме, с автоматами наперевес. Один расстегнул ширинку и направил струю на серую штукатурку, второй достал сигарету и закурил.

— Ага. Думал, все уже знаю в стрельбе, а оказывается — профан. Видел, как он двигается со стволом?

— Еще бы. Ты слышал, что Ефрем про него рассказал? Разведчик-диверсант, куча загран выездов, горячие точки. Там опыта — вагон и маленькая тележка.

— Надо теперь снарягу по его советам собрать. Давай завтра Колю зацепим и рванем в Новорос. Знаю там одно место, как раз с Кольком до всего туда по работе мотались, он тоже знает.

— Хорошо, я тоже с вами, не забудьте.

Продолжая разговор, мужчины скрылись за зданием. Сахаров снова оперся на дерево. Что-то в услышанном разговоре его зацепило, только еще не понимал, что.

— Эй!

Марк шел и разглядывал окна штабного здания, и не заметил, как с ним поравнялся один из приближенных Пимона, запомнил его по характерной зубочистке в зубах.

— Сахаров?

— Я.

— Ты что тут один бродишь? — Ефрем чуть обогнал и заглянул в лицо, жестом показав остановиться.

— Гуляю. В комнате скучно.

— Ясно. Я тебе полезное дело подыскал. Слышал, ты парень хладнокровный, с оружием обращаться умеешь?

— Курок нажимать умею, на этом все.

— Пойдешь к стрельбищу, там сейчас Воеводов и наш инструктор по стрельбе, они тебя немного поднатаскают.

— Для чего?

— Посовещались, решили тебя на внешний периметр в «секрет» ставить ночью.

— Это типа караула?

— Да именно. По поселку есть дома, в которых скрытые точки наблюдения организовали, чтобы заранее выявлять нападение. Находишься на посту всю ночь, с рацией, оружием, и провиантом. В случае чего — группа быстрого реагирования прилетит за пару минут. Самому в бой вступать не надо, только наблюдать. Как раз тебе подходит: лежишь один, никого нет, а днем спишь. Что скажешь?

Марк задумался.

— Это освобождает тебя от любой другой работы, днем можешь отдыхать и заниматься чем хочешь. Идеальное место, не многих на него берут.

— Хорошо, согласен.

— Отлично. Я тебя часов в восемь найду, выдам оружие и экипировку, далеко не пропадай.

Марк молча кивнул и проводил взглядом удаляющего мужчину.

* * *

— Здесь сервер и все сетевое оборудование, вот система видеонаблюдения и сигнализация. — Крепкий мужчина, лет сорока, никак не похожий на привычного айтишника, указал Стиву расположение главных цифровых узлов базы. — Три человека за этим следит, я, Виталий и Семен, они сейчас отдыхают, моя смена.

— Понятно. Хорошая аппаратура, новая.

— Вроде прямо перед эпидемией успели установить, тоже удивился, в своей части отродясь такого не видел.

— Вы тоже военный?

— Да, связист, тоже постоянно сервера, сети.

— Понятно, с этим уже разобрались?

— Почти, настроили безопасные каналы, притащили вышку, сегодня еще ребят дадут, установим и запустим Wi-Fi на всей территории. Для связи и работы некоторых камер, все на сеть завязано.

— Прикольно. Можно будет медиа-сервер сделать, с коллекцией фильмов и музыки, онлайн конференции сделать.

— Тоже об этом думал. Есть правда некоторые неполадки, здесь программное обеспечение все на английском, новое, еще не до конца разобрался, помочь сможешь? Иногда обрубает некоторые базы данных, конфликты какие-то есть.

— Хорошо, давайте посмотрю.

Стив придвинул стул и положил пальцы на клавиатуру, с легкой ностальгией запустив операционную систему. Окружающий мир отступил на задний план, разум полностью погрузился в цифровые дебри — родное и любимое пространство. Первая ошибка настройки — исправил, конфликты адресов в сети — исправил, наладил маршрутизацию. Мозг вцепился в знакомый процесс, как голодный пес в сочный шмат мяса. Думать почти не приходилось, на рефлексах лавировал в системе, выискивая изъяны. Глаз зацепился за несколько скрытых портов, через которое шел обмен данными. Что удивило, соединение происходило с внешней сетью. Проверил пакеты информации — зашифрованные, но канал поддерживался регулярно. На всякий случай открыл пару портов для доступа к серверу, и скрыл их, чтобы иметь возможность подключится удаленно, тайно от всех. С кем была связь у общины, оставалось только догадываться, или еще какой-то лагерь выживших, или внешние посты, но наличие развернутой сети удивило.

— Ну что тут? — Раздался за спиной голос местного айтишника.

— Вроде все поправил. Может остались какие неполадки, сходу не проверишь. Надо будет еще покопаться. — Стив с невозмутимым видом откатился от рабочего стола, хотя внутри все дрожало — чуть не поймали с поличным.

— Хорошо, я не против. На сегодня, думаю, хватит. Пойдем, еще с видеонаблюдением поможешь.

— Без вопросов. — Прайс закинул на плечо сумку с ноутбуком, и еще раз окинул взглядом серверную.

19.17 по московскому времени

Люди, приехавшие с рабочих мест, вереницей стягивались в столовую. Марк наблюдал за ними, сидя в беседке и потягивая сок через трубочку. Сам того не замечая, искал взглядом знакомое смуглое лицо среди проходящих. Увидел Князева, идущего во главе группы из шести человек, рядом с ним торопливо шагала Женя, сжимая в руках сумку.

— Привет! — Донеслось от входа в беседку. Опершись рукой на столб, внутрь заглядывал Тимур. — Ты Леру не видел? Девочка, с которой я вчера сидел.

— Нет, не видел. Почти весь день в комнате был.

— Ясно, жалко. А тебя что, никуда не распределили?

— Распределили.

Юлаев подождал объяснения, куда распределили, не дождавшись, пожал плечами и удалился.

Ни Джавида ни Стива не видно. Просидел еще десять минут, пока поток людей почти не иссяк, решил вернуться в комнату. Не смотря на вечер, еще довольно душно, тянуло окунутся в прохладу.

— Опа, а ты что тут сидишь, как неприкаянный? — Раздался знакомый голос из-за спины.

Джавид широко улыбался, сложив руки на перила беседки, за ним стояли Стив и Юля.

— Вы откуда? — Марк непроизвольно улыбнулся, увидев друга.

— Я на складе весь день погрузчиком палеты тягал, Юля там на компьютере учет вела. Наш американский друг «Большого Брата» на складах настраивал. Закончили и потопали ужинать. А ты что весь день делал?

— Да ничего, гулял.

— Как себя чувствуешь? Дышишь нормально?

— Не жалуюсь.

— Тебя никуда не назначили?

— Да вроде, ночью в секрете на внешнем периметре буду.

— Офигеть, а они не побоялись тебе ствол доверять?

— Ну, как видишь.

— Ладно, потом подробнее расскажешь, жрать хочу — умираю.

Зашли в столовую. Пустых столиков мало, только ряд возле раздачи пустует. Набрав еды: рис с тушенной говядиной и овощное рагу, заняли самый дальний, у окна. Джавид накинулся на ужин, словно не ел месяц. Разговор никто не начинал, усердно работая ложками.

— Привет рабочему классу. — Молчание нарушил Князев, подошедший с подносом, девочка, как хвостик, стояла рядом с ним и смотрела. — Присоединюсь, не против?

— Падай, — сказал Джавид с набитым ртом. — А что от своих ушел?

— Своих? Я их первый день знаю. Рабочий из ближнего зарубежья, автомойщик, водитель мусоровоза, посудомойка и официантка. О чем с ними говорить? И так весь день говно в коровнике месили.

— Какой же ты все-таки мудак. — Произнес Джавид с улыбкой, и это не прозвучало оскорблением. — Судишь о людях по профессии? Вон Марк вообще студент, не работал, я большую часть грузчиком, и что? Мы дебилы по-твоему?

— Да это я так, просто возмущаюсь, надо же негатив выплескивать. — Саша на удивление не отреагировал на оскорбление агрессией, наоборот, сменил тон на более спокойный. — Ребята они не плохие, но больно туго соображающие. И это не оскорбление, а факт. Хотел сегодня повысить коэффициент полезного действия работы, обязанности там распределить, как-то механизировать труд, так нет, они не понимают, и делают, как сами хотят.

— Ну а с чего они тебя слушать должны то? Привык, что положение и деньги дают статус, а теперь всё! Надо самому положения и авторитета добиватся. Ты примером покажи, а не словами. — Джавид покончил с рагу и мерно потягивал чай.

— Тут ты прав, даже не возразишь. — Князев выдохнул и принялся есть. Увидев кого-то в зале, помахал рукой. — Давай-давай, топай сюда, не меньжуйся.

К столику подошел Тимур, помахав приветственно рукой.

— Ребят, сейчас вернусь, на кухню зайду.

Князев удивленно вскинул брови и проводил Юлаева взглядом. Тимур улыбнулся кому-то на кухне. К нему подошла женщина в поварской форме, и они о чем-то заговорили. Вернулся Юлаев через три минуты.

— Угощайтесь. — Тимур протянул поднос с чизкейками, украшенными свежей малиной.

— Нифига себе. У тебя подвязки на кухне? — Джавид взял десерт и принялся уплетать.

— Это Лариса, фактически, из-за нее сюда попали. Встретил их троих, когда в город ехал. Потом она заболела, почки, лекарства не помогали. Думали — умрет. Но Вера услышала по радио сигнал из общины. Тут её и вылечили.

— Повезло. — Юля опустила взгляд в тарелку, ковыряя еду вилкой.

— Блюдешь главную армейское правило: «держись подальше от начальства, и поближе к кухне». Как нос кстати, не сильно болит? — Голос Саши на последних словах прозвучал виновато.

— Уже лучше, вправили, хорошо, что без смещения, красивый только. — Тимур потер опухшую переносицу пальцами.

— Ты извиняй. Я не со зла. Сам понимаешь, ситуация такая была.

— Честно — сначала завалить тебя хотел. — Спокойным голосом ответил Юлаев. — Но потом, когда узнал, за кем ты так рвался, и что с другом твоим случилось — остыл. Забыли. Тебе тоже не сладко пришлось.

Князев поник, сглотнул и посмотрел на Женю, уплетающую чизкейк. Марк готов был поклясться, что заметил слезы в его глазах.

— А где ты Джульетту свою потерял? — Нарушил неловкую паузу Джавид.

— Может с детьми задержалась, не знаю. Она же педагогом теперь.

— Так у вас все серьезно? — Кочарян покончил с десертом высматривал на столе, что еще можно съесть.

— Вроде да, а тебе какая разница? Подкатить хотел?

— Не, ты что? Просто интересуюсь. Совет вам, да любовь. Она у тебя та еще бой-баба.

— Ребят, — перебил разговор Стив. — Я сегодня их сеть лечил, странность одну увидел.

Сидящие за столом одновременно повернулись к американцу.

— Что за странность? Сервер с порнухой? — Съязвил Джавид.

— Община с кем-то извне поддерживает связь, скорее всего по проводному каналу, зашифрованному. Он тщательно скрыт, но я все равно оставил лазейку. Вечером покопаюсь, может пойму с кем.

— Обалдеть? Есть еще общины? Они так быстро наладили связь? — Юля забыла о еде и привстала на стуле.

— Я пока ничего не знаю. Постараюсь раскопать, но не обещаю.

— Мы в тебя верим, Митник^[58], давай, не подведи. Потом расскажешь.

20.14 по московскому времени

— Ну что, готов? — Спросил Ефрем, покусывая изрядно пожеванную зубочистку.

— А что, надо как-то специально готовиться? — Ответил Марк, застегивая серый китель.

— Здоровье позволит? Слышал, у тебя перелом ребра.

— Там же сидеть надо, а не бегать.

— Ясно. В рюкзаке рация, пользоваться умеешь? — Сахаров кивнул. — Хорошо. Там же прибор ночного видения, одна кнопка, нажал — смотришь, ничего сложного. Тепловизор, почти тоже самое. Если что, на месте Дмитрий расскажет. Паек на ночь, термос с кофе. Оружие в оружейке получишь. Знаешь где?

— Это где тир? Там, где днем стреляли?

— Ага. Придешь — выдадут. Если что, можешь пострелять там, для уверенности. Хотя, стрелять тебе вряд ли придется. Тепло оделся?

— Как видишь.

— Отлично. Ночью хоть и тепло, но от долгой неподвижности, может быть прохладно. В туалет сходил?

— А это важно?

— Поссать можно и на месте, ребята для этого бутылку берут и никаких проблем. Если приспичит по большому, это будет сложнее: точку покидать нельзя, придется рядом и потом нюхать всю ночь.

— Понял.

— Хорошо. Топай в оружейку, потом в гараж, Дима уже ждет.

Ефрем вытащил зубочистку, сплюнул отгрызенный кусочек и ушел в сторону штаба, общаясь с кем-то по рации.

В оружейной встретил худой, похожий на грифа, мужчина, в кителе, перепачканном маслом.

— Что стоишь? Подходи, я не кусаюсь.

— Меня Ефрем прислал. За оружием.

— Да знаю я. Сейчас. — Мужчина повернулся взял стоящий рядом Калашников с коллиматором и тактическим фонарем. — На держи, вот еще три рожка. Это на разгрузку повесишь, гранаты ф1, или фенюшки, смотри перед собой не кидай, только из-за укрытия, осколками на фарш порубит. Вот пара мин, ребята покажут, как подход к точке заминировать.

— Прямо, как на войну.

— А у нас тут и есть война. Вонь сколько народу положили. Стрелял с автомата?

— Не приходилось.

— Ептеть, вот это они исполняют, зелень, не обстрелянную, по секретам сжать. Ладно, топай в тир, там бойцы стреляют, подскажут.

Марк взял в руки увесистый АК, покрутил и повесил на плечо. За стальной дверью справа глухо трещали выстрелы. Толкнул дверь и на секунду оглох от грохота. В стрелковой галерее тренировались пять человек, отделенные друг от друга щитами.

— Наушники одень!

— Что? — Марк с трудом расслышал обращенный к нему крик из-за спины.

— Я говорю наушники одень, оглохнешь! — Подошел Воеводов и протянул защитные наушники. — Стрелять умеешь?

— Не приходилось, но справлюсь. — Прокричал в ответ Марк.

— Пойдем. — Вадим махнул рукой, приглашая идти за ним.

Зашли в помещение за стальной дверью. Судя по маркерной доске, стульям — учебный класс.

— Реально никогда не стрелял? — Спросил Воеводов.

— Нет. — Марк снял наушники и помассировал уши.

— Дебилы, они бы еще детей в секреты отправили. Не сказали, почему именно ты?

— Сказали, мол, чтобы меньше с другими контактировал и днем был свободен. Учли особенности моего психического состояния.

— Ясно. Дай сюда. — Вадим забрал автомат, осмотрел, отстегнул магазин и убрал. — Это предохранитель и селектор режима стрельбы одновременно, как будешь на месте — переведёшь вот сюда, по одному выстрелу, очереди тебе не нужны, сильная отдача и магазин в небо выпалишь. Палец на спусковой крючок, только тогда, когда собираешься стрелять. Остальное время здесь, на защитной скобе. Считаешь выстрелы, магазин на тридцать патронов. Ствол направляешь только на того, кого собираешься убить. Прицел хороший — коллиматорный, второй глаз не закрываешь, там точка, ее на цель наводишь, на стенде покажу. Сейчас еще ремень тебе поменяем, такой не очень удобный, лучше петля, автомат всегда на боку под рукой. Пойдем, постреляем.

Вернулись в стрелковую галерею. Воеводов объяснил, как правильно ставить ноги, наклонять корпус, держать автомат. Отстреляли два магазина из специальных для обучения. Каждый выстрел отдавал болью в сломанном ребре, но Марк не подавал вида. Вадим остался доволен, сказал: «в человека с пятидесяти метров попадешь, это главное». Сахаров поблагодарил и вышел на улицу.

— Марк, подожди. — Окликнул Воеводов.

— Что случилось?

— На, возьми. — Вадим протянул устройство похожее на рацию и смартфон одновременно. — Это рация с GPS модулем. Будешь на связи со мной.

— Зачем?

— Да так, предчувствие какое-то. Для перестраховки. Если что, вот кнопка, я всегда отвечу. Вот еще. — Воеводов протянул магазин для автомата, более длинный, чем полученные в оружейке. — Этот пристегни, тут патронов больше. Волнуешься?

— Нет.

— Таблетки так действуют?

— Может быть, почти ничего не чувствую.

— Тебя на посту не накроет? Оружие в руках, как никак.

— Нет, приступов давно не было. Лекарство помогает. Да и происходящее все.

— Понятно. — Воеводов осмотрелся по сторонам и громко вздохнул. — Как тебе в общине?

— Люди раздражают.

— Не тебя одного. Ты там поосторожнее, на рожон не лезь.

— Постараюсь. Откуда узнал, что я в секрет?

— Весь день на стрельбище провел. У них инструктора здесь — такое себе. Вечером сказали, что новенького отправят на внешний периметр. Сразу сообразил — кто-то из нашей компашки. Вызвался проинструктировать, и тут ты появился.

— Ясно. А ты что, военный?

— Типа того. Ладно, топай, тебя ждут уже. Про рацию не забывай.

Марк махнул рукой на прощание, удивленный такой внезапной заботе. Возле гаражей стоял броневик и гражданский джип серого цвета. Рядом с машинами человек десять в серой форме, бронежилетах, с оружием. Навстречу вышел Дмитрий, с которым утром ездили забирать джипы из Новороссийска.

— Привет еще раз, ну что готов?

— Ага.

— Садись на заднее. Доедем почти до места. Потом с километр пешком, соблюдая маскировку. На месте все объясню. Ничего сложного — сидишь себе, кофеёк попиваешь, в ночник смотришь, если что — по рации сообщаешь.

— Зачем тогда оружие и гранаты выдали?

— На всякий пожарный. Не переживай, мы рядом курсировать будем на броневиках, чуть что, сразу подскочим. Ладно, по коням.

Сахаров с трудом залез в машину, автомат, разгрузка и ранец мешали. Кроме него в салоне сидели трое, все в серой форме, молчали. Ехали не долго, от силы пару километров. Остановились на начинающей погружаться в сумрак улице. Двух и трехэтажные частные дома, пустые, и мрачные. Света нигде нет.

— Марк, пойдем, наша остановка. — Дмитрий выбрался из машины и поправил автомат на плече.

Последовал за ним. Выбираться из прохлады кондиционера не хотелось, не смотря на наступающую ночь, воздух тягучий и жаркий, как смола. Автомат неприятно хлопает по бедру.

— Идем тихо, следом за мной. Вот так, — Дима поднял согнутую руку с прямой ладонью, — значит стоять. Махну — идти за мной. Вот так, присесть.

— От кого прячемся?

— Эти уроды могли свои секреты расставить, следить за нами, поэтому нужно быть на чеку. Пошли, только без болтовни.

Чуть пригнувшись, двинулись вдоль забора. Ходьба в такой позе сразу же напомнила о сломанном ребре. Дмитрий вскинул автомат, и обводил им проемы домов. Щагал он тихо, не смотря на внушительный рост и обилие экипировки. Проследил за тем как он ставит стопу: плавно опускает на внешний край, и накатом переваливает на всю подошву. Звука вообще нет. Попробовал повторить — неудобно, нога так и норовит привычно встать на пятку.

Черездва квартала свернули направо. Улица пошла в горку. Сумерки сгущались, уже приходилось напрягать зрение, чтобы рассмотреть окружающие дома. Через пятьсот метров Дима поднял руку. Марк присел и прижался к стене, вскинув автомат. Спутник включил тепловизор, осмотрел окрестности и махнул, нырнув в приоткрытую калитку. Ничем не примечательный двухэтажный дом из кирпича. Со стороны улицы на втором этаже широкое, в три проема, окно, занавешенное плотными шторами. Дверь на первом этаже открыта, Дмитрий проверил на наличие растяжек и пропустил внутрь. На втором этаже в спальне воняет мочой, из мебели только кресло и табуретка.

— Ну и вонь. — Скривился Марк.

— Бутылки не всегда на ночь хватает. Кстати, ты взял?

— Ага, предупредили.

— Дом не покидай, в окно не высовывайся, смотришь с расстояния. Наблюдаешь за сектором, от вон той улицы, до тех домов. Смотришь в тепловизор, если кого замечаешь, то в ночник рассмотреть легко. Перекличка каждые десять минут. Если кто атакует, то в бой не вступай, мы успеем.

— Понял. Мне две мины дали, сказали, здесь подскажут.

— Давай сюда, я установлю. Сам из дома не выходи. Когда приедем забирать, сниму растяжки. Еще вопросы есть?

— Вроде нет.

Отлично, тогда все, я погнал. На связи.

Дима скрылся за дверью и еще минут пять шумел на первом этаже, устанавливая мины. Марк подошел к окну и осмотрел погружающийся в темноту поселок. Цемесская бухта почти полностью скрылась в темноте. Вспомнил, как рассекали ее на яхте, даже не подозревая, что это первый и последний выход в море.

«Интересно, чем сейчас Джавид со Стивом занимаются? Даже не знаю, как их назвать. Друзья? Возможно. Непривычное слово. И чувство. Даже не помню, когда еще хоть за кого переживал, вообще думал о ком-то. Спасли мне жизнь, тогда в воде. Реально же переживали. И Вадим, интересно, к чему он все это говорил, и что у него за предчувствие?»

Придвинул кресло чуть ближе к окну и уселся, положив ноги на табуретку. Хотелось снять автомат, плечо оттягивал, но решил потерпеть, оружие успокаивало. Тяжелое, прохладное, не смотря на духоту. Поднял Калашников перед собой и покрутил. Красивый, есть в нем какая-то эстетика. Изгибы кожуха и затаившаяся мощь. Оружие не страшное, лишь послушный инструмент. Не опаснее ножа или топора. Само не выстрелит, у него нет чувств, эмоций, нет разума. Оно, как послушный пес, лишь ждет команды. Страшен лишь человек, который держит его в руках. Если он захочет убить, то сделает это, даже без автомата, с огнестрельным всего лишь проще и быстрее. Раньше он бы ликовал, получив в руки такое орудие, но сейчас — абсолютно спокоен. Может таблетки, а может другое. Даже не эпидемия и вымершее человечество. Начал подозревать, что в этом заслуга людей, которые внезапно появились в его жизни. Братья и родители тоже хорошо относились к нему, заботились, оберегали. Но каждый раз, когда он видел их, сразу вспоминал Миру, вспоминал дни до её смерти и сознание отказывалось воспринимать реальность, ввергая в пучину безумия. Накрыло чувство стыда. Представил себя на месте братьев, которые находили время и силы ухаживать, несмотря на то, что дома ждали жены и дети. Носились с больным, тратили кучу денег, и не потому, что должны, а потому, что любили. Как по-другому объяснить их опеку, когда не известно, поправится он вообще, или нет? Только братьев уже нет, как и родителей, и сестры. А он жив, сидит в воняющей мочой комнате с автоматом на берегу моря.

Открыл термос и сделал несколько глотков, чтобы смыть ком, подступивший к горлу. Встал, обошел комнату по кругу. Похрустел костяшками. Злость разлилась по всему телу, но злость необычная. Она не искала объект ненависти вне, он злился на себя. Впервые за бесконечность. Пять лет сожжённых слепой яростью, горем и сумасшествием. Неужели он настолько слаб, что позволил взять верх над собой? Даже не пытался бороться, упивался страданием, уходил с головой в пучину гнева. Каждый раз, когда накатывал приступ, просто отдавался ему, не сопротивляясь. Не видел то тепло и любовь, которое дарили братья. И только когда потерял вообще все, даже не успев попрощаться, понял. Отдал бы все сейчас, лишь бы увидеть Альберта и Германа, обнять поблагодарить. У них же дети были, его племянники и племянницы. Сколько их не видел, и видел ли вообще. Вспышкой перед глазами встал образ родителей. Если мама умерла сразу после сестры, то в смерти отца виноват он сам. Если бы не сдался, если бы хоть как-то пытался вернуться к нормальной жизни, возможно он бы пережил весь тот кошмар. С папой тоже не попрощался, лежал в психушке. Герман сказал лишь спустя месяц, боясь окончательно разрушить психику.

Из глаз побежали слезы. Сел на пол возле стены, обхватив колени. В себя привел только резкий запах мочи. Справа на обоях мокрое пятно, распространяющее зловоние. Встал, вытер лицо рукавом и подошёл к окну. Стараясь хоть как-то отвлечься от мыслей, включил тепловизор и начал рассматривать окна домов.

— Сахар. Пчела на связи. Как обстановка. Прием. — Затрещала рация.

— Очень остроумно. Все в порядке. — Прокашлявшись, сказал Марк.

— Не нарушай порядок радиообмена. В конце слов, говори — прием. Прием.

— Обстановка спокойная. Прием.

— Ты на месте? Прием.

— А где мне еще быть? Прием.

— Ясно. Дом не покидай, демаскируешь секрет. И про растяжки не забывай. Контрольная связь, через десять минут. Отбой. — Рация замолкла.

Сделал еще круг по комнате. Посмотрел на часы. Пятнадцать минут десятого. За окном полностью стемнело. До смены еще долгие девять часов. Еще раз осмотрел окресности, на этот раз в прибор ночного видения. Ожидал увидеть четкую и детальную картинку, как в кино. Увидел лишь мешанину из черного белого и зеленого, в которой сложно что-то разобрать Лишь сосредоточившись, смог различить силуэты домов, окон и заборов. Все тихо. Закричал сыч, разрывая почти полную тишину. Вернулся в кресло, открыл вакуумную упаковку сэндвичей.

«Интересно, сами делают или нашли в супермаркетах? Хотя давно уже все пропало».

Бутерброд оказался отвратительным: безвкусный хлеб, как вата и колбаса почти полностью из жира, противно липнущая к небу. Не доел, засунул обратно. Покрутил автомат, отстегнул магазин, вытащил патрон. Приятно тяжелый, прохладный. Подбросил его в руке, покрутил. Красивый.

«Надо сделать себе кулон из пули, прикольно получится. Можно будет Джавида попросить, или Вадима».

Убрал один патрон в карман, пристегнул рожок обратно. Покружился еще по комнате, попробовал, удобно ли подхватывать оружие. Идеально. Опускаешь руку, и прямо под ладонью — рукоятка, сама влетает. Вадим точно знает толк в оружии. Еще раз посмотрел на часы — двадцать пять минут десятого.

«Блин, думал уже ближе к десяти».

Секунды растянулись на минуты. Время словно издевалось, растягивая смену.

— Марк, ты как там? Прием.

Сначала схватил дежурную рацию, потом понял, что звук из кармана.

— Вадим ты?

— Дедушка мороз. Я конечно, кто же еще. Не забывай «прием» говорить, а то не знаю, хочешь еще что-то сказать, или уже закончил. Прием.

— Извини. Все нормально. Сижу в секрете. Прием.

— Ясно. Ничего странного не замечал. Прием.

— Да вроде нет. Привезли, посадили. Простой двухэтажный дом. Дима, когда уходил, растяжки поставил. Прием.

— Что сделал? Растяжки? Прием.

— Ага. Мне мины в оружейке выдали. Он их установил. Прием.

— Понял. Из комнаты не выходи и в коем случае. Прием.

— Что-то не так? Прием.

— Есть моменты, вызывающие подозрения. Блин, не вовремя это все. Ладно. Скоро выйду на связь, не пропадай. Конец связи.

Слова Вадима вселили тревогу. Если время до этого тянулось, то сейчас чувствовал себя муравьём застывшем в янтаре ожидания. Дмитрий каждые десять минут вызывал по рации, и постоянно задавал вопрос «ты на месте?». Воеводов вышел на связь спустя чертовски длинный час.

— У тебя фонарик там есть? Прием.

— Да.

— Хорошо. Подойди к двери, посмотри вниз? Только осторожно. Прием.

— Ничего нет.

— Вообще ничего? Лески там, нитки или проволоки. Прием.

— Нет, ничего.

— Хорошо. Ты на втором этаже? Прием.

— Да.

— Это плохо. Комнат много?

— Вижу три двери, но одна, скорее всего — ванная, дверь узкая и окон снаружи не видел.

— Двери закрыты или открыты?

— Открыты все.

— Подойди к той комнате, из которой окна во внутренний двор. Внимательно осмотри порог.

Марк осторожно, стараясь идти как Дмитрий, приблизился к двери. В свете фонаря блеснула леска, натянутая от косяка к косяку.

— Есть, леска здесь. Черт, к мине идет.

— Ясно, на лестницу не суйся.

— Зачем он мину в комнате поставил? Говорил же, что подход заминирует.

— Это потом. Перешагни леску осторожно топай к окну и выбирайся из дома. Сможешь?

Марк, затаив дыхание, перебрался через растяжку, отошел на несколько шагов и только тогда смог дышать. Сразу за окном — крыша навеса, если пройти по нему до мангала, то спустится не составит проблем.

— Да смогу, дальше что?

— Вылези, и двигай к забору на соседний участок. Оттуда свяжемся.

Открыл окно, и поставил ногу на поликарбонат. Навес затрещал под его весом, но ходу не сбавил. Добравшись до края, уцепился за кладку мангала, и осторожно спустился вниз. Боль в ребре сопровождала каждое движение. Во дворе четыре свежие могилы, вероятнее всего — хозяев похоронили. Пригнувшись, пробежал до забора и присел под стеной. Перевел дыхание, посмотрел на часы — половина одиннадцатого.

— Вадим, я у забора.

— Отлично. — Моментально отозвался Воеводов. — Твоя задача, уйти от секрета, как можно дальше, но выбрать место, откуда смоешь за ним наблюдать. Сможешь?

— Сейчас. — Сахаров проверил работу ПНВ^[59]. — Да смогу. Ты мне объяснишь, что происходит?

— Сначала свали оттуда, потом разговоры.

Забор не высокий, но перемахнуть его оказалось сложнее, чем думал. Мешал жилет, забитый амуницией, автомат и приборы наблюдения. Еще и ребро не давало нормально двигаться. На улицу высовываться не стал. До конца квартала пробирался по дворам, останавливаясь у каждого ограждения, прислушиваясь и осматриваясь. Улицу перебежал, прикрываясь за оставленными машинами. Дмитрий исправно выходил на связь, приходилось сдерживать дыхание и отвечать спокойным и ровным голосом, благо на улице было так же тихо, как и в доме. Издалека приметил четырехэтажную частную гостиницу, возвышавшуюся над всем районом, идеально подходила под описание Вадима — далеко и секрет видно. Расстояние вроде небольшое, порядка пятисот метров, но добирался долго, пережидая и высматривая. В гостинице поднялся на пятый этаж и вышел на балкон номера.

— Вадим я на месте. Пятиэтажная гостиница, обзор хороший.

— Хорошо. Ты в номере или на балконе?

— На балконе.

— Зайди в номер. В тепловизор спалят.

— Так он же через стены бьет.

— Фигня это. Не бьёт он никуда, встань в метре за окном и не увидят. Смотри за секретом.

Марк придвинул кресло к балконной двери и сел, караульный дом хорошо просматривался через решетчатые перила балкона.

— Сделал.

— Отлично. Достань магазины из разгрузки и выкини их.

— Зачем?

— Там патроны холостые.

Марк спешно вытащил рожок из жилета, повернул к себе — патроны с белыми пластиковыми пулями.

— Какого хрена? Зачем?

— Я так же подумал. Это заставило задуматься, почему именно тебя отправили в секрет.

— Подожди они что…

— Да, ты сегодня бы не вернулся, мины ставили, что бы ты не ушел. Не знаю, застрелили бы, или подорвали. Этого и ждем — проверить.

— На хрена?

— Пока не знаю. Постараюсь выяснить. Не только это подозрительно. Сейчас главное тебе выжить. Когда обнаружат, что тебя нет на месте, начнут охоту. Надо будет укрыться. У тебя будет запас полчаса-час, уйти как можно дальше. Идти придется пешком. Сможешь?

— Найду где, не переживай.

— Рацион у тебя есть?

— Да, не открывал. Только сэндвич попробовал.

— Хорошо, сейчас ждем. По любому что-то будет. До связи.

Повесил рацию на разгрузку. Избавился от магазинов, подумав с минуту, поднял их обратно, выщелкал холостые и сложил пустые рожки в рюкзак — пригодятся. Есть не хотелось, нервы перебили аппетит. Дмитрий каждые десять минут вызывал по рации, осведомляясь об обстановке, каждый раз не упуская вопрос, на месте ли он. Ждать пришлось долго. Когда часы показали два после полуночи, в тепловизор заметил движение по улице возле секрета. Три человека, двигаются скрыто, так, чтобы он не видел их из окна, если бы сидел на месте. Автоматы готовые к бою, шаги стелют, словно плывут. До караульного дома не дошли метров пятьдесят. Одна из фигур сняла цилиндрический тубус со спины, положила на плечо. Яркая вспышка белого в тепловизоре и громкий хлопок, от которого задрожали стекла. Убрал прибор и увидел уходящее в небо облако огня и дыма. Секрет пылал. Если бы остался на месте — сто процентов труп.

— Видел? — Раздалось в рации.

— Да.

— Гранатомет?

— Походу.

— Все, сваливай. Я по GPS вижу твои координаты. Интересно, как объяснят, что с тобой случилось. Пока не смогу выходить на связь, на базе переполох. Ты держись, мы тебя не бросим. Укройся и сиди тихо.

Рация замолчала. Марк еще раз посмотрел в окно на горящий дом, выдохнул. Любой другой на его месте, как минимум, нервничал бы. Но он сохранял относительное спокойствие, только сердце билось чуть быстрее. Накинул на плечо рюкзак и двинулся из отеля.

Часть 6

Пролог

2 сентября

Трасса Дон-М4.

Слева за горой показалась мачта Новороссийской телебашни. Похожая на Останкинскую, только поменьше. Резко выделятся на фоне покатых и зеленых гор.

«Интересно, сколько она простоит без человека. Эпично рухнет. Застану я это, или она меня переживет?»

Прибавил газ, проезжая цементный завод в Верхнебаканской, издалека похожий на космодром. Вдоль дороги десятки брошенных цементовозов, прибитые пылью, часть уже на спущенных колесах. Справа машина наполовину в канаве, с истлевшей мумией за рулем. Уже не обращаешь внимание на трупы, они стали чем-то обыденным и привычным. Как мусор на тротуарах, бычки сигарет на газонах или пивные бутылки в канавах.

Почти дома. До Геленджика, если придавить, час-полтора езды. И чем ближе к родному городу, тем сильнее стучит сердце и потеют ладони. Москва — Воронеж — Ростов — Краснодар. Все города вымерли, но в них апокалипсис ощущался чем-то чужим, неестественным, не принимался близко к сердцу. На малой родине ощущения будут иные. Каждая улочка, каждый дом, магазинчик, дерево будут возвращать в детство, обжигая болью необратимости. Только увидев вымершие дома знакомых и друзей, до конца познаешь масштабы катастрофы и столкнешься с мыслью — «ничего уже не вернуть». Все былые проблемы станут тленом. Что скрывать, уходя в пучину терзаний, во время очередного жизненного кризиса, ни раз допускал мысль о глобальном «абзаце». Представлял, как то или иное бедствие подорвет устои общества, и все проблемы решатся разом без его участия. Только не думал, что это повлечет за собой — потерю всех, кого любил. Полное разрушение жизни. Смысл выживать каждый день, если не с кем поговорить, разделить переживания и эмоции. Больше не будет новых фильмов, музыки, картин. Ничего. Глобальная пустота.

Только сейчас понял, какой тупой и мазохистской идеей было вернуться домой. Но преодолев почти весть путь, возвращаться назад глупо. Да и куда возвращаться? В вымершую Москву? Где вот-вот наступит зима и укроет землю белым почти на полгода. Верная смерть. Но сможет ли жить здесь, где все ввергает в ностальгическую меланхолию? Так недолго и с рассудком попрощаться.

Чтобы хоть как-то оттянуть время, заехал на набережную Новороссийска. Мотоцикл остановил прямо возле парапета, снял шлем и спустился к морю. Теплое. Лежит как стекло, поглаживая камни, как волосы любимой. Вода чистая. Теперь и в Цемесской бухте можно купаться. Часть кораблей уже выкинуло на берег, часть дрейфуют. Еще несколько лет и от них останутся только остовы на дне, как ржавые кости исполинского киборга. В Геленджике бухта тоже очистится в кой то веки. Каждый год с конца июня ни один местный не залезет купаться в черте города — ротовирснуя инфекция гарантирована. А теперь чистота и пустота. Природа смыла людей вирусом, как жир с тарелки смывается лавандовым фейри.

Глава 1 Тимур

8 июля

2.18 по московскому времени.

База «Рассвет».

Кабардинка.

Проснулся от топота ног за дверью. Настроение ни к черту, весь вечер не мог найти Леру и изрядно психовал. Встретил её перед отбоем, на улице в беседке, сидела в телефоне, листала фотографии. На вопросы «где была», ответила, что готовила учебную программу для детей. Спать вместе отказалась, сильно устала, вдобавок от месячных болел живот. Вроде ничего криминального, но дурацкая интуиция подсказывала, что что-то не так. И голос девушки звучал прохладнее, и поцелуй вскользь, почти неподвижными губами. А теперь еще этот шум в коридоре, мешающий спать.

Нехотя выбрался из постели, в одних трусах. Босиком дошел до двери и выглянул. Много людей в форме и с оружием. Суетятся, поднимают народ.

— Что случилось? — Остановил одного за руку.

— На караул во внешнем периметре напали.

— Черт, жертвы есть?

— Да, говорят одного убили.

Повернулся уйти в комнату — что он сделает при нападении, и так вон народа сколько подняли.

— Эй, Тимур?

Кричал парнишка из новоприбывших, Джавид вроде, на бегу одевая футболку.

— Да?

— Ты в курсе, что случилось?

— Нет, только встал. Вроде сказали, что на наших напали.

— Тоже слышал, там Марк в секрете был.

— Бля…

— Ладно, сгоняю уточню. — Кочарян скрылся за поворотом коридора.

Сон отбило. Вернулся в комнату, натянул одежду и быстрыми шагами вышел из жилого блока.

На площади суета. Два броневика и четыре джипа с заведенными двигателями. Люди в форме бегают, рассаживаются на места. Первый внедорожник сорвался с места и скрылся за воротами. Много любопытствующих, кто в шлепках, кто, вообще, завернувшись в одеяло. Увидел Кочаряна с американцем, чуть в стороне.

— Ребят, узнали, что произошло?

— Неа, все молчат. — Ответил Джавид. — Знаю только, что напали на караульного, вроде погиб.

Стив молча всматривался в темноту поверх забора, словно пытался рассмотреть происходящее.

— Что столпились? Все по комнатам, завтра на работу, мы разберемся. — Прокричал кто-то из людей возле машин.

Народ нехотя побрел в жилой блок. Джавид с Прайсом двинулись мимо крыльца, в беседку. Тимур молча пошел за ними. Расселись по успевшим остыть от дневной жары лавочкам. Гомон потихоньку стих. В воздухе повисла тишина. Все трое молчали, стараясь не смотреть друг на друга. По резким и нервным движениям, Тимур понял, что ребята сильно переживают за товарища. Послышались шаги. Из темноты в свет фонаря вышел Князев с девочкой на руках.

— Народ, вы не в курсе, что произошло? — Спросил он, присаживаясь на лавку.

— А ты что не спишь? — Холодно бросил Джавид.

— Меня Женя разбудила, она от шума проснулась и не могла уснуть. Пытался уложить, ни в какую. Вот пошли прогуляться, и узнать, что да как.

— Понятно. — Ответил Джавид, встал и сделал круг по беседке. — На караул напали, не здесь, у них посты в поселке есть. Все бы ничего, но на одном из них сегодня Марк. Говорят, есть погибший.

— Не сказали, кто? Жив Сахаров? — Саша привстал, услышав новость.

— Нет, молчат, как рыбы. Вот мы тут и сидим, в ожидании новостей.

— Хреново. Хуже всего, находиться в неведении. — Князев сел обратно и погладил девочку по голове.

— Базаришь. — Сухо бросил Кочарян и, поставив руки на перила, посмотрел на жилой блок.

Абсолютно бесшумно, как призрак, на входе появилась фигура Воеводова. Князев открыло было рот, но Вадим жестом заставил замолчать.

— Ребят, мне помощь нужна, перетащить одну вещь. Вы не заняты? — Воеводов помахал рукой, предлагая всем покинуть беседку.

— Да без вопросов, к чему такая конспирация? — Джавид подскочил первым и направился к выходу.

Вадим приложил палец к губам, его выражения лица давало ясно понять, что лучше заткнуться.

Молча вышли за ним, и направились в сторону стрелкового тира. Султан, белым призраком, семенил рядом с хозяином. Не доходя пару десятков метров, свернули направо. Прошли мимо приземистого здания, за которым увидели тонущую в темноте лужайку с раскидистым деревом. Как только ступили в прохладную траву, температура воздуха упала, окутав приятной свежестью. Листья над головой шуршат как аплодисменты на далеком стадионе. Воеводов подошел к стволу, оперся на него спиной и повернулся.

— Так слушайте сюда. Здесь творится полная хрень. Марк жив, не переживайте. Мы с ним на связи, дал ему рацию. Когда днем сказали, что его в секрет отправят, я удивился. Позже он пришел в тир, дал ему урок стрельбы. Заодно проверил патроны в его оружии — холостые. Короче: его специально отправили в караул, чтобы устранить неугодный элемент и инсценировать очередное нападение.

— В смысле «инсценировать»? — Переспросил Прайс.

— В прямом. Нет никакой банды. Это сказка для лохов. Принцип устрашения. Создай угрозу извне, чтобы свои боялись и не задавали вопросов. Пока днем было время, осмотрел машины, на которых недавно типа «произвели нападение». Это машины простых людей, таких же, как мы. Они просто ехали на радиосообщение, в поисках убежища. — Вадим потрепал пса по загривку.

— Как ты это понял? — Спросил Князев.

— Во-первых: следы пуль, их расстреляли в упор с двух-трех метров, четыре человека одновременно. Во-вторых: внутри нет гильз, пороховой гари, ничего, что указывало бы на сопротивление. Я знаю, как выглядят машины из которых велся огонь, поверьте, в этой машине были простые люди. Это далеко не все. Вся группа безопасности, все двадцать человек знали друг друга до эпидемии. Слишком слаженно работают, отработанные схемы, позывные, команды. За две недели такое не наработаешь.

— Подожди, выжил лишь крошечный процент. Двадцать человек с иммунитетом, знающих друг друга, это не реально. — Тимур сжал кулаки от подступающей злости.

— Я о том же. Вывод только один: у них есть вакцина или они связанны с самой эпидемией.

— Вадим. — Прайс, стоявший до этого за Джавидом, вышел чуть вперед. — Я сегодня помогал в настройке их серверов. Нашел зашифрованный канал связи с каким-то объектом извне. Спрятан хорошо, но вояки не рассчитывали на мой уровень. Пока не выяснил, с кем конкретно они поддерживают контакт, занимаюсь этим.

— Будь осторожнее, если узнаю — ты труп. Я пока не знаю их целей. Зачем они собирают людей и что вообще здесь происходит, но обязательно выясню. Один не справлюсь. С этого момента надо держаться вместе, и работать сообща. Извне мы ничего не выясним, надо остаться пока здесь, ненадолго. Потом свалим. Они явно не из благих намерений народ собирают. На базе не болтать, уверен — везде прослушка. Не мелькать и не выделятся. С Марком выйду с утра на связь, он укрылся на время. Надо осторожно предупредить девушек. И планировать, как свалить отсюда.

— Суки, у меня просто слов нет. — Тимур стоял, багровый от ярости, на шее проступили жилы, сжатые губы побелели. — Мои родители, друзья, вся жизнь…

— Остынь, пацан. Пока надо сидеть тихо. — Вадим осмотрелся по сторонам. — Как все выясним, я их сам перережу. Пока — тише воды, ниже травы, уходим по одному. Я сам буду сообщать новости. Меня не ищете, если увидите — не подходите.

Расходились по очереди. Первым ушел Князев с Женей, девочка уснула на руках во время разговора. Следом отправились Прайс с Кочаряном, изображая бурную беседу ни о чем. Под деревом остались Вадим с Тимуром. Юлаев достал сигарету из пачки и закурил. Последние дни почти забыл об этой привычке, не до этого было, но сейчас срочно требовалось успокоительное.

— Думаешь они реально связанны с «Пурпурным рассветом»? — Спросил Тимур.

— Пока ничего не могу сказать точно, но все указывает на это. — Вадим то и дело смотрел на экран GPS, отслеживая какую-то точку.

— Умерли миллиарды людей. Кто вообще мог пойти на такое? И как они это сделали?

— Я же сказал, не знаю! — Рявкнул Воеводов. Пес прижал обрезки ушей и с настороженностью посмотрел на хозяина. — Остынь. Сейчас нужна трезвая голова, топай спать. Своей девушке в комнате ничего не говори, только в безопасном и открытом месте, лучше всего, если будет много шума вокруг.

— Я весь день ее не видел. Спать легла в женском крыле, месячные и устала.

Вадим поднял голову и пристально посмотрел.

— Ты в ней вообще уверен?

Тимур на секунду задумался, но тут же отмел все сомнения, вспомнив ее взгляд и теплый ком, начинающий ворочаться в солнечном сплетении от каждого прикосновения её пальцев.

— Да, на сто процентов.

— Смотри. Одна ошибка, и мы не жильцы. Все иди, только не пори горячку.

Побрел в живой блок, медленно перебирая ногами, стараясь переварить полученную информацию. Внутри вскипал вулкан гнева.

«Гниды, конченные твари. Похер, как и зачем они это устроили. Если это действительно они, всех перебью, даже бровью не поведу. Мама, папа… Сотни миллионов людей! Да как вообще можно было пойти на такое? Собственноручно устроить геноцид человечества».

Зашел в жилой блок. Мысли эхом отражались от стен и возвращались, усилившись в несколько раз. В комнате никого. Сосед, которого недавно подселили, скорее всего в карауле. Толстый и брюзжащий мужик, вечно ноющий о своей усталости. И слава Богу, что его нет. Рухнул на кровать, стараясь унять разбушевавшееся сердце. Где Лера, когда она так нужна? Сейчас обнял бы, уткнулся носом в копну её волос и сразу бы отпустило. Но её нет, только пустой потолок над головой и всепожирающая злость.

8 июля

9.12 по московскому времени.

Встретил Леру за завтраком, в дверях столовой. Выглядела она не очень: заспанное и опухшее лицо, усталый вид.

— Привет.

Легкий поцелуй в щеку.

— Ты не побрился?

— Не в настроении сегодня. — Тимур посмотрел на девушку — не в настроении явно не он один.

— Опять курил?

— Я всегда курю. Словно только узнала.

— Ты электронные не пробовал? Воняет жутко. Прямо целовать противно. — Лера вытерла тыльной стороной ладони губы.

— Нам поговорить надо.

— Не потерпит? У меня живот жутко болит, сегодня весь день опять на ногах буду. Рыжая слегла, простыла под кондиционером, хотя я думаю, что у нее бадун. Видела вчера ее с одним из безопасников, с пакетом куда-то направлялись. Все дети теперь на нас троих.

— Нет. Срочно.

— Ну пошли в беседку, хотя я за чашку кофе готова убить. — Лера выдохнула и осмотрелась по сторонам.

— Нет. В беседку нельзя. Пойдем возьмем кофе и пройдемся. — Тимур пропустил девушку вперед и зашел следом в столовую.

Проходя мимо столиков, сразу увидел Князева с Женей за одним столиком с американцем и мулатом. Юля сидела с ними. Судя по её угрюмому виду, уже ввели в курс дел. Воеводова не видно, очень хочется встретится с ним, узнать, как там Сахаров. Прошли к раздаче, и сразу утонули в широкой улыбке Ларисы.

— Привет ребят! Как вы? Как Вера?

— Доброе утро. Нормально. Не выспались только. Вера тоже в порядке. — Ответил Тимур.

— Дело молодое. — Заговорщицки подмигнула женщина.

— Да не, из-за переполоха ночного. Всю общину на уши подняли.

— Ой, да, слышала. Говорят, погиб кто-то. Бедный парнишка. Не живется же людям, и так все Богу душу отдали, а они еще народ изводят. Голодные?

— Не очень, кофе только хочется.

— А что так? На завтрак омлет с сырниками. Перекусили бы. До обеда еще долго.

— Спасибо, но кусок в горло не лезет. — Тимур виновато улыбнулся и набрал два бумажных стакана растворимого кофе со сливками. Лера молча следовала за ним, ломая голову, о чем будет разговор.

Погода портилась. Ветер разгулялся. Шторм на море усилился, донося до базы запах водорослей. Юля, выйдя из столовой, поежилась, скрестив руки на груди и отхлебнув из стакана. Юлаев махнул рукой, приглашая за собой. Прошли уже знакомым ему маршрутом: мимо оружейки, невысокого здания к поляне с деревом. Крона переливалась волнами на ветру, листья шуршали так же, как и ночью. Девушка подошла к стволу и села на лужайку, поджав к себе колени. Тимур опустился рядом. Долго молчал, не зная с чего начать.

— Так, о чем ты хотел поговорит? — Не выдержала Лера.

— Слышала про вчерашнее?

— Конечно, все слышали.

— Знаешь, кто был на том посту, на который напали?

— Откуда мне знать? — Девушка говорила холодно и отстраненно, что еще сильнее портило настроение.

— Сахаров, Марк. — Тимур замолчал и посмотрел на округлившиеся глаза Леры.

— Это из тех ребят, что в море спасли? Он погиб?

— Живой. Только суть в другом — никакой банды нет, на него бойцы из безопасности напали.

— Подожди, как это они напали? С чего ты взял, что банды нет? Сказали же, что погиб. — Девушка помотала головой, отказываясь верить в услышанное.

— Живой. Вадим с ним на связи. Это он все рассказал. У него вчера появились сомнения, а он, как-никак, профессионал в разведке. Короче, все безопасники знали друг друга до эпидемии. У общины есть связь с кем-то извне, вчера Стив обнаружил на их сервере, сейчас выясняет с кем. Воеводов осмотрел машины, которые притащили после прошлого нападения, помнишь? Так вот, это машины простых людей. Марку дали оружие с холостыми патронами. Вадим это заметил, и понял, что живым он не вернется. Все случилось, как он и предугадал, только Сахаров уже был предупрежден, и успел смыться.

— Охренеть. Да не может быть такого! Нафига им все это нужно? Зачем они тогда вообще всех собирают, кормят, дают кров?

— Это сейчас и хотим выяснить. Воеводов сказал сидеть тихо. Он разбирается во всем. Стив выясняет, с кем община связывается. В помещениях говорить опасно — прослушка. Как во всем разберемся — свалим.

— Да вы гоните! У вас паранойя просто. Зачем им это все нужно? Только появился хоть какой-то намек на нормальную жизнь, а вы все похерить хотите? Сам посуди, они Ларису вылечили, дали нам всем работу, еду, жилье. Мужики просто хотят жить спокойно. А вы — теория заговора! Не сидится вам спокойно. Да вы просто с ума сходите. Что-ты, что Вадим. Сам сначала сомневался ехать или нет, теперь сказки выдумываешь, чтобы свалить отсюда, нашел себе соратника. — Девушка подскочила и быстрым шагом направилась в сторону жилого блока.

— Лера! Да подожди ты! — Тимур бросился за ней, догнал и повернул к себе. — Успокойся, пожалуйста. В первую очередь, я думаю о твоей безопасности, ну и Ларисы с Верой. Я за вас в ответе. Не позволю, чтобы с тобой, что-то случилось. Я люблю тебя.

Она посмотрела прямо в глаза. Внутри что-то звонко лопнуло и оборвалось. Взгляд у девушки злой и холодный.

— Пожалуйста, постарайся мне поверить. Мы еще сами во всем не разобрались. — Продолжил Тимур. — Если все не подтвердится, мы останемся здесь. Да блин, где угодно, лишь бы вместе. Если это все же правда, то уедем группой. Ты будешь в безопасности. Только никому ни слова. Представляешь, что с нами сделают, если это правда и они узнают, что мы знаем? И не пропадай, я очень переживаю.

Наклонился и поцеловал в губы. Лера на поцелуй не ответила, развернулась и молча ушла.

13.42 по московскому времени

Вылазок сегодня не планировалось. Вся бригада «рейдеров» сидела на базе. Машины загнали на техобслуживание, лишь несколько человек на мотоциклах отправились в разведку, найти новые склады или магазины. Тимур сгорал от ожидания и нервов. Лучше бы весь день провели в разъездах, хоть немного отвлекает. За работой нет времени предаваться размышлениям и день пролетает быстрее. Сходил в тренажерный зал, потягал железо, чем раньше никогда не занимался. Быстро выдохся и лишь усугубил состояние. Когда другие тягают веса больше тебя в несколько раз, самооценка падает нижу плинтуса. Нормально позаниматься не позволил и сломанный нос, постоянно возникало чувство, что сейчас пойдет кровь. Никого из ребят не видел, желание поговорить и обсудить происходящее разрывало сознание. Но приходилось молчать и делать вид, что все в порядке. С Ларисой решил поговорить вечером, после ужина, выловить её по пути из столовой.

Стремясь хоть немного развеяться, пошел бродить по территории. Сходить в гаражи, узнать, как идет обслуживание машин, сходить в тир, пострелять, может там встретится Вадим и хоть немного прольет свет на обстановку.

Жара спала. Небо затягивали тучи, предвещая дожди. Ветер усиливался, дул с берега, как его обычно называют местные — «моряк». Если через три дня не ляжет, то стоит ждать шторм и дожди на неделю. Обычный июль на Черном море. Хотя не совсем обычный, людей то нет вообще.

Натянул кроссовки и спортивные штаны, шорты не любил и к жаре привык. За столовой свернул направо, к видневшимся воротам гаражей. Два грузовика на приколе, под ними механики в спецовках. Никого из бригады не видно. Заходить не стал, поговорить особо не с кем.

Направился к стрельбищу, благо любой из «рейдеров» может прийти и поупражняться, не возбранялось, а даже поощрялось.

— Эй, Тим.

Со стороны складов в столовую направлялись Юля с Джавидом.

— Привет. Вы как?

— А ты как думаешь? Леру видел, говорил с ней? — Джавид осмотрелся по сторонам — говорить можно, они по среди большой площадки, в гараже шумят двигателя, да и встреча трех друзей перед обедом ни у кого не вызовет подозрений.

— Говорил, она не верит, думает мы все придумали.

— Блин. Лишь бы чего лишнего никому не ляпнула.

— Я поговорю с ней. — Вступила в разговор Юля. — Вадим конечно тот еще фрукт, но в плане интуиции и безопасности, доверяю ему на все сто. Попробую ей все объяснить. Её понять можно, не злись.

— Я не злюсь. Просто переживаю. Как там Марк? Есть новости?

— Вадим выходил с ним на связь утром. Рацию ему дал, с GPS, отслеживает, где он находится. У Марка все нормально, только не спал всю ночь, добрался до… — Джавид замолчал, осмотрела и продолжил шёпотом. — Добрался до Гелендижка, и укрылся где-то на окраине, в частном доме. С едой вроде проблем нет. Сказал отоспится и выйдет вечером на связь.

— Хоть какие-то хорошие новости. — Тимур облегченно выдохнул. — Что-нибудь прояснилось?

— Пока нет. Воеводов работает над этим. Стив тоже «матрицу» взламывает. Князев укатил играть в «Ферму», девчонка с ним вроде. Не понимаю, что он её с другими детьми не оставит.

— Она убегает к нему всегда. Вообще от него не отходит. — Сказала Юля, поправив кепку.

— Так она же ему не родная, что так привязалась? — Спросил Джавид.

— Он ее спас. У девчонки мать на глазах наркоман какой-то зарезал, во время первой волны. Она фармацевтом работала, нарик забрел сырье раздобыть. Князев там случайно оказался, торчок и на него бросился, но не сдюжил, а Женя под стол спряталась, он ее забрал. — Юля постоянно осматривалась по сторонам, словно собиралась стащить что-то в магазине.

— Обалдеть. А по нему не скажешь. То на сектантов из-за нее в бой кинулся, то спас. А ты откуда все это знаешь? — Тимур удивился такой осведомленности.

— Он Рыжей рассказал, это главный педагог у детей, объяснил почему девочка от него не отходит, а та мне рассказала, мы живем в одной комнате.

— Ладно ребят. Двинем уже, что ли. А то стоим, как три тополя на Плющихе, подозрительно. — Джавид кивнул в сторону столовой и не дожидаясь ответа, зашагал сам.

У Тимура аппетита не было, и надежда встретить Воеводова в тире не отпускала, поэтому с друзьями не пошел. Проводил их взглядом до угла здания, вздохнул и потопал к стрельбищу. За массивной стальной дверью окунулся в прохладу, пахнет бетоном и порохом. За решеткой с маленьким окном — тощий мужик залипает в окно ноутбука, судя по звукам, смотрит сериал. Увидев вошедшего, мужчина поднял голову и прокашлялся.

— Здоров, новобранец. Тебе чего?

— Привет. Потренироваться хотел. Можно?

— Даже нужно. Там в комнате у галереи стоит открытый цинк с маслятами. Только не борзей, не больше сотни.

— Хорошо. А ствол можно?

— Может тебе еще зарядить, курок нажать и жопу подтереть? Там же лежат тренировочные. Шуруй. — Небрежно махнув рукой, мужик уставился обратно в экран ноутбука.

Снарядив два магазина патронами, вышел в галерею с видавшим виды АК. У линии огня — никого, только наушники сиротливо лежат на столах для перезарядки. Разочарованно вздохнув, одел очки, больно надавившие на еще опухшую переносицу, поднял автомат и прицелился в грудную мишень. Раз-два. Три пули легли с разбросом в тридцать сантиметров. Уши заложило — поленился одеть защиту. Исправив оплошность, вернулся в позицию, и продолжил стрелять, стараясь напрячь руки, чтобы справиться с отдачей. Кто-то стянул с головы наушники.

— Руки расслабь, меньше кидать будет. Вообще, неправильно держишь.

Обернулся — Воеводов.

— Привет. Надеялся тебя здесь встретить. — Тимур опустил автомат в пол.

— Ствол вверх подними и палец со спускового убери. Надо будет погонять тебя, если выживем конечно.

— Извини. — Юлаев отстегнул магазин, передернул затвор автомата и положил его на барьер. — Поговорим?

— Пошли, как раз хотел машину проверить, по дороге поболтаем.

Вышли из тира. В нос ударил свежий воздух, перенасыщенный запахом моря. С поляны под деревом прибежал волкодав и ткнулся в ногу хозяина мордой.

— Как там Сахаров? — Почти шепотом спросил Тимур, не сбавляя шаг и не поворачиваясь к Воеводову.

— Спит. Все нормально с ним. Крепкий пацан, любой другой на его месте, вряд ли бы так держался.

— Отлично. Удалось что-то выяснить?

— Еще нет. Работаю. Ты с девчонкой своей поговорил?

— Ага. Только она не поверила. Сказала, что мы все придумали, чтобы свалить отсюда.

— Глупая. Лишь бы болтать не начала.

— Юля сказала, что поговорит с ней, объяснит.

— Она уже в курсе? Молодцы. Юлька — девчонка не глупая, донесёт. Ты американца не видел?

— Еще нет. На обед не ходил, он может в столовой.

— Хорошо. Интересно, что он там накопал.

Зашли в открытый гаражный бокс, забитый машинами. Одним из первых стоял серый Патрол. Воеводов нажал кнопку сигнализации, джип послушно отозвался аварийкой и открыл двери.

— Надо же, никто не рылся.

— А что, должны были? — Спросил Тимур, заглядывая через плечо Вадима в салон машины.

— Я бы обыскал. Мало ли, заминирована, или химическое оружие какое. Да вообще, понять, чем живет человек. По одним шмоткам можно многое о нем рассказать. — Воеводов порылся в вещах, достал рюкзак, сложил в него что-то.

— Ваши тачки далеко?

— Нет, в первых линиях в гараже стоят, одни из последних же приехали, далеко не загоняли.

— Это хорошо.

— Скоро уедем?

— Не знаю. Но намного лучше, что они близко к выезду. Ладно, можешь идти, лучше вдвоем не мелькать. Вечером, после ужина, найду.

Не дотерпел. Пришел на кухню раньше, чем планировал, в пять часов. Приготовление еды шло полным ходом. Лариса с мужчиной-поваром, крутились по всей кухне, от котла к котлу, помешивая и переворачивая. Воздух насыщен запахами настолько, что они моментально впитались в волосы и одежду.

— О, Тимур. А ты что здесь делаешь?

— Хотел с вами поговорить. — Юлаев мялся у входа в нерешительности, не знал, как лучше все преподнести.

— Срочно?

Тимур кивнул головой.

— Хорошо. Коля, посмотришь пять минут я ненадолго.

Женщина вышла из кухни, вытирая руки. Прошли через заготовочные цеха и морозильники, прямо к загрузочному пандусу. Достал сигарету, закурил и сразу вспомнил слова Леры — «воняет».

— Так, что ты хотел? — Лариса села на стопку поддонов.

Вкратце донес ситуацию, рассказал, кто такой Воеводов, что обнаружил Стив, и реакцию Леры. Женщина слушала не перебивая, лишь хмурила брови с каждым новым фактом. Юлаев закончил, и ждал реакции. Минуты на две повисла тишина.

— Эх Тимурка, вот это ты мне рассказал конечно. — Тяжело вздохнула Лариса. — Я этим людям обязана, жизнь мне спасли. Никогда не знала, что у меня аллергия на пенициллин, хотя должна была. Простофиля. Всю жизнь почки лечу, правда до острых приступов не запускала, и антибиотики принимать не приходилось. Если ты говоришь, что Вадим такой профессионал, поверим, врать ему незачем. Подождем, что выяснится, а дальше уже будем думать. Можешь передать, что на меня могут рассчитывать. Здесь конечно хорошо, но уж больно строго всё. Коля, повар второй, с неделю здесь уже. Недавно напился после смены. А кто бы не напился? У него жена и дочка с двумя внучатами на руках умерли. Так вот, его на сутки заперли. Синяки у него видела, сам не говорил, но чую — били его.

— Даже так?

— Утверждать не буду, точно не знаю, но вполне возможно. Я хоть и кажусь простушкой, жизнь не легкую прожила, и понимаю, когда мне врут. А ребята эти, в серой форме, явно темнят. Ну, поживем — увидим.

— Хорошо. Буду держать вас в курсе.

— Спасибо. И за то, что не бросили меня, больную, и за то, что сейчас переживаете. Хороший ты парнишка, побольше бы таких, и жилось бы легче.

Тимур смущенно улыбнулся.

После разговора с Ларисой на душе стало легче, еще бы Лера так же отреагировала. Вся надежда на Юлю, все-таки девушкам проще найти общий язык. Кочарян и Прайс в курсе, Лариса тоже, Воеводов тем более, Юля поддержала догадки, Сахаров за периметром, дети подневольны, только Лера артачится, но ничего, поймет.

Внимания привлекла группа людей возле манипулятора с люлькой. Корзину подняли к новой вышке и монтировали антенны, похожие на антенны сотовых сетей.

За размышлением не заметил, как вернулся в жилой блок. Днем здесь царит полная тишина. Люди с ночных смен отсыпаются, остальные на работе. Дети на «женском» этаже, в дальней части здания, где оборудовали несколько помещений под учебные. Зашел в комнату, стянул кроссовки, разминая распаренные ступни и сел на кровать. Сердце колотилось в предчувствии.

* * *

Стив сидел за ноутбуком, полностью оторванный от реальности. Ушел с головой в цифровое пространство, пальцы летают по клавиатуре, взгляд прикован к монитору. Систему безопасности базы делали далеко не дураки, только они не рассчитывали, что её будет пытаться взломать один из программистов фирмы, имеющей непосредственное отношение к сетевой безопасности. Прайс знал все лазейки, ходы и дыры. С одной стороны не подкопаешь, с другой — точно выйдет.Соорудил целую цепочку, для безопасного взлома — подключился к локальной сети, и заходил через три компьютера персонала. И это при том, что система не рассчитана на защиту от взлома изнутри. Извне почти любая попытка пролезть была бы обречена на провал, но он нашел, окольными путями, через неочевидные бреши, но нашел. И сейчас хозяйничал, получив доступ ко всем базам данных, каналам связи и системам безопасности.

Сделал бы запланированное раньше, если бы Князев не отвлекал. Когда постучали в дверь, чуть сердце не остановилось. Оказалось — просто вызвали по рации. Срочно понадобилась база знаний, которую собрал на личном ноутбуке. Почти сорок минут провисели на связи. Затем снова вернулся к работе.

Ладони вспотели, кровь в ушах шумела громче кулера ноутбука. В любой момент могла распахнуться дверь от пинка людей в серой форме. В лучшем случае, его уложат мордой в пол, и будут долго пытать, выбивая информацию, на кого он работает. В худшем — пустят пулю в голову. Страх быть пойманным накачивал организм адреналином и заставлял работать с максимальной концентрацией.

Первым делом оставил лазейку, чтобы в любой момент можно было подключиться с ноутбука, никогда не будет лишним. Открыл систему видеонаблюдения и обомлел — в каждой жилой комнате, душе, туалете, в любом уголке базы понатыканы камеры высокого разрешения с микрофонами. Нашел свою комнату, и заменил видеопоток на запись с другой комнаты, пустой. Нечего глазеть, чем он тут занимается. На всякий случай проверил поляну с деревом — чисто, никаких камер. Хотя если бы они там были, сейчас бы уже не сидел. Скопировал папку с полным досье на каждого члена общины, лишним не будет.

Главное пришлось искать долго, даже с его уровнем знания и навыком. Когда нашел, удивился — двухсот пятидесяти шести битный алгоритм шифрования AES. Простые вещи так не прячут. Но если есть шифр, должен быть и ключ. Поиски продолжились. На удачу компьютер Пимона включен и за ним никто не работает. Если есть ключ, то только у него. Точно. Программа дешифратор. Скачал. Двухминутное ожидание на открытие первого пакета данных. Открыл.

— Твою же мать! Срань господня!

* * *

Тимур в комнате долго просидеть не смог. Нервы не давали покоя. Изжога дополняла картину тотального дискомфорта. Ничего не помогало успокоится. Ни ноутбук, ни телефон, даже сигареты не спасали. Курил в открытое окно, забив на пожарную сигнализацию и предвкушая нытье соседа на запах. Ближе к вечеру, когда из-за трясущихся рук не смог подкурить с первого раза, посетила шальная мысль.

Спустился на второй этаж и направился к двери в женскую часть. Слева, прямо как в отделении больницы, за стойкой сидела крепкая женщина. Пистолет-пулемет «Кедр», лежащий перед ней на столе, явно давал понять, что она здесь не чайком балуется.

— Чего хотел? — Голос грубый, почти мужской.

— Я к Лере.

— А! Ты Тимур? Слышала-слышала. Первая пара у нас на территории, ну, о которой я знаю.

— Ага, именно он. Вы её не видели?

— Неа, я недавно заступила. Можешь пойти, посмотреть. Последняя дверь направо, там детская. Только не шуми, дети шибко нервные.

Вымученно улыбнувшись, зашагал по коридору. За указанной дверью слышался детский плач и песня из детского мультфильма. Осторожно потянул за ручку и открыл. Женщина лет сорока, сидела на ковре и пыталась успокоить трехлетнего мальчишку, остальные дети занимались кто чем, не обращая внимания на включенный телевизор.

— Тимур! — Закричала Вера и с разбега кинулась обниматься, словно увидела родного человека.

Юлаев неловко обнял девочку и аккуратно отстранил.

— Привет. Как ты тут?

— Да так себе. Маленькие постоянно плачут. Мультики больше не интересны, а Лера куда-то ушла.

— Давно?

— Не знаю, я не следила. Попросила помочь Наташе с детьми. Вот и помогаю. Я тут как еще одна нянечка.

— Ну раз попросила, значит помогай. Ты девочка большая, умная, а людям сейчас нужна помощь.

— Хорошо. — Вера улыбнулась, словно получила заряд бодрости, и вернулась к детям, пытаясь собрать их вместе и чем-то увлечь.

— Она час назад ушла. — Сказала сидящая с ребенком воспитательница.

— Понятно. — Разочарованно выдохнул Тимур. — А Рыжей, вроде так её называют, тож нет?

— Тоже, приболела. А что ты хотел?

— Да ничего. Ладно, пойду тогда.

— Подожди. — Женщина посадила девочку в кресло-мешок и подошла к шкафчику в углу. Недолго покопавшись, достала черный пакет и что-то в него положила.

— На держи.

Юлаев взял пакет, открыл и увидел внутри бутылку виски.

— Как вы догадались?

— Если кто-то ищет Машку, то явно за этим. Только она горячительным в общине барыжит. Только не спались.

— А что, разве нельзя?

— Официально, вроде не запрещено. Но Славка из ремонтников три дня назад набрался и сейчас в медблоке лежит. Сказали — упал. Только я не дура, знаю, как люди выглядят, когда падают и как, когда их бьют.

— Даже так? Спасибо, что предупредили. Я что-то за это должен?

— Это Рыжая Лерке должна, она сегодня за нее отрабатывает, так что за счет заведения. Иди уже.

Свернув пакет, чтобы максимально скрыть содержимое, засунул его подмышку и спешно покинул женский этаж. Дежурная у входа лишь окинула беглым взглядом и ничего не сказала.

Бутылку спрятал в комнате. Чистым пить не стал, слишком крепкое. Сбегал на кухню, где в свободном доступе стояли холодильники с газировкой. На обратном пути понял, что хоть немного отвлекся от тяжелых мыслей.

Соседа в комнате еще нет, будет просто замечательно, если вообще не вернется. Не запомнил, где он работает, но ночные смены у него бывали. Наполнил стакан на треть янтарным алкоголем, долив до краев колой. С первым же глотком почувствовал, как по телу разливается приятное тепло. Тянуть не стал, добил до дна залпом. Отдышался и тут же набрал второй. Сознание моментально помутилось. Мысли расплылись, как расплавленное сливочное масло по горячему тосту. Сегодня уже точно ничего не изменится. Никуда не поедут, ничего нового не узнают, а так он хоть сможет уснуть.

Глава 2 Александр

8 июля

12.43 по московскому времени.

Ферма под Крымском.

Князев сидел на поливной бочке, и наблюдал за тем, как трое человек лопатами перекапывали участок земли. Главный агроном «Рассвета» настоял на повторной высадке картофеля, скороплодные сорта успеют созреть, и запаса хватит на всю зиму. Вот только о нормальном рабочем процессе никто не озаботился. С утра вручили лопату и приказали копать от забора и до вечера. Другим — нормально, роешься себе, в обед кормят, отдохнуть можно, никто над душой не стоит. Вот только Саше все это претило. Даже несмотря на то, что выяснил Воеводов и американец, он все равно не мог смирится с такой кощунственной растратой рабочих сил и времени. Словно в средневековье опять оказались: лопаты, ручной труд. Хорошо, что Женю удалось оставить на базе. Никакие уговоры не помогали, девочка на отрез отказывалась идти играть с другими детьми. Вспомнил про мобильник её матери, и фотографии отца, которые она хотела посмотреть. Нашел подходящую зарядку, включил. Девочка первые пять минут листала фотографии спокойно. Затем на её глазах появились слезы. Лера взяла её на руки, что помогло Жене немного успокоится. Только после этого смог оставить её. Брать с собой на ферму было и опасно, и неудобно, девочка не дала бы спокойно работать.

— Эй, мажор, а ты что сидишь? — Разогнул спину один из рабочих.

— А тебе какая разница? Хочу и сижу.

— А мы тут за тебя горбатиться должны? Поднимай свою холеную жопу, бери лопату и давай сюда. Жрать потом все будут, и работать тоже все должны.

— Иди на хер, тебе сказали рыть, вот и рой. — Спрыгнул, плюнул под ноги и ушел в сторону ангара.

Неправильно это. Когда вокруг столько неиспользуемого и никому не нужного инвентаря, вот так пахать. Неправильно и не рационально. Никакой стратегии развития и распределения рабочих сил.

«Эх, сюда бы сейчас отца. Он бы здесь порядок навел. Вояки, со своей ржавой системой организации, годной лишь на жесткую дисциплинарную муштру рядового состава, никогда не способны нормально обустроить производство».

Пока думал, дошел до широкого одноэтажного здания, явно использовавшегося для хозяйственных нужд. Ворота в строение закрыты, но замка на двери рядом нет. Зашел. Внутри прохладно, пахнет бензином, машинным маслом и мышами. В лучах, пробивающихся через запыленные окна, хорошо видно несколько сельхоз машин. Трактор колесный и гусеничный, мотоблоки, уборочные машины, поливальные, огромное количество всевозможных прицепов. Первым у ворот стоял трактор с пристегнутым прицепом. Обошел его по кругу, заглянул под щиты оборудования. Прицеп явно использовали для обработки земли, даже если ошибся, все равно можно проверить. Залез в кабину, подергал рычаги. Ключи на месте, управление замудренное, но сейчас нет автошколы, где можно обучиться, придется самому — методом проб и ошибок. Подергал рычаг коробки передач, стоит на нейтрали. Повернул ключ, стартер покрутился и ничего.

«Жаль интернет уже не работает, сейчас бы загуглил, и не ломал бы голову. Подожди-ка…»

Выбрался из машины и легким бегом направился к вагончику у въезда. Обычная бытовка: генератор, кулер с водой, две раскладушки и то, зачем пришел — рация, большая, антенна наружу выведена.

— База, база? А можно мне с человеком связаться?

— Кто на связи? Прием.

— С фермы, возле Крымска которая. Князев. Прием типа.

— Кто нужен? Что-то срочное? У вас там все нормально? Прием.

— Да, все путем. Нужен Стив, Прайс который. Американец, программист. Срочно нужен. Прием.

— Две минуты подожди. Отбой.

Набрал стакан воды, но как только поднес ко рту, увидел грязные стенки и вылил.

— На двадцать девятый канал переходите, эфир не засоряйте. Прием.

— Понял. Так что, юсовца нашли?

— Александр? Что-случилось? — Голос Прайса искажался до неузнаваемости.

— Сейчас. Канал поменять надо. Секунду. — Перещелкал кнопкой, пока на дисплее не отобразился нужный. — Ты тут.

— Да, тоже сменил. Так что ты хотел?

— Слышал от Джавида у тебя там википедия в кармане?

— Вот болтун. Есть немного. Тебе что-то конкретное нужно?

— Да, управление трактором. Ты можешь, как в «Матрице», загрузить, я секунду глазами поморгаю, и все, супертракторист.

— Очень смешно. Мне сейчас не до шуток. Что за трактор?

— А я тебе что, ударник механизатор? Откуда я знаю? Простой, четыре колеса и кабина.

— Ладно иди садись в него, попробуем разобраться.

Убили на разбор больше получаса. Долго определялись, что за модель. Выяснив, приступили к основам управления. Оказалось, не сложнее автомобиля, только запуск двигателя хитровыдуманный. Отпустив Прайса, отнес рацию обратно и снес замок с ворот кувалдой. Вырулили из ангара, оглашая всю округу треском выхлопа, и направился к возделываемому участку. Работники удивились появлению техники и, побросав лопаты, ожидали его дальнейших действий. Опустил почвообрабатывающую фрезу и поехал, оставляя за собой ровную разрыхленную землю. Спустя час весь участок был готов к посадке, лопатами бы копали еще не один день. Подогнал трактор к краю участка, заглушил и выбрался из кабины.

— Ну что, работнички, обратно все сровнять, чтобы ручками поработали?

— Ты где его достал? — Сказал мужик с виноватым видом — стыдно за сказанные ранее слова.

— Башкой думать просто надо, что я и сделал, а не холенной, как ты сказал, жопой. Там техники еще, весь край перекопать можно, а вы тут как в каменном веке, хорошо еще не палками землю роете.

— Управлять и раньше умел?

— Наобум натыкал и поехал. Что там дальше, «Мичурин»^[60] наш не говорил?

— Мичурин вообще-то яблоки и плодовые выращивал, тут скорее Лорх^[61].

— Смотри-ка какие мы умные, так что дальше делать-то?

— Ничего он не говорил, нам копать еще дня три надо было, потом уже все остальное.

— Ну тогда отдыхаем до вечера, а там уже решим.

— Ты, это, с нами не хочешь? — Мужик замялся, как подросток, приглашающий на свидание девушку.

— Куда это с вами?

— Вчера у Машки-Рыжей бутыль коньяка взял, раньше дорогущий был, французский, Хэнесси. Будешь?

— Не, ребят, спасибо конечно. У меня дел по горло.

Мужик, с удивленным лицом, развернулся и ушел в сторону других рабочих. Князев сидел не менее удивленный: чтобы он, вот так легко, отказался от выпивки? Мир не только умер, но и сошел с ума.

Время до того, как за ними приедут, необходимо чем-то занять. Не найдя ничего лучше, побрел по ферме, осматривать имущество.

18.12 по московскому времени

База «Рассвет».

Поселок Кабардинка.

Никто из работников раньше положенного на связь не выходил и не сообщал, что объем запланированной работы уже выполнен. С машиной, которая должна везти обратно, приехал и местный агроном, с удивлением посмотрел на трактор, а как увидел перепаханный участок, вообще забегал, как обезьяна по вольеру. После того, как сказали, кто додумался и, главное, управился с техникой, подбежал к Князеву, похлопал по плечу, и долго выспрашивал, где научился. Перед выездом агроном удалился минут на десять, затем вернулся и пригласил всех в машину. Работники жались на заднем сидении, стараясь спрятать перегар, Саша залипал в окно, рассматривая лес вдоль дороги.

На базе, сразу после приезда, вызвали на ковер к Эксархидису. Услышав, что его ожидает Пимон, Князев испугался. Сердце дёрнулось и забилось, громче двигателя трактора. Судорожно сглотнул. Перед глазами пролетел разговор под деревом.

«Может кто-то сдал? Других уже взяли, я последний. Сейчас в кабинете повяжут, и все. Сгину где-нибудь в подвале, или тупо застрелят. Женька… Где она? Что с ней?»

Внешне старался не выдать страх, хотя тело била мелкая дрожь. Может пронесет, и вызвали по другому поводу, но выяснится это только непосредственно на аудиенции.

Шел по коридору в сопровождении безопасника, как на эшафот. Дежавю. Последний раз так переживал, ожидая отца в обезьяннике, когда повязали с наркотой. Есть что-то схожее у Пимона с отцом. Ощущение абсолютного авторитета. Люди рядом с такой личностью рефлекторно вжимали голову в плечи, боясь показаться выше, и вели себя, как покорные овцы. И ведь им для этого даже ничего не надо делать, достаточно просто присутствия. Но когда растешь бок о бок с таким человеком, то покорность притупляется, разум словно закаляется, и перестает прогибаться. Со временем вырабатывается полный иммунитет, распространяющийся на все властные личности. Крепнешь, смелеешь и начинаешь противопоставлять свое личное мнение, демонстрируя невосприятие. Именно это всегда и делал Князев — шел против любого авторитета, несмотря на то, чем это могло для него обернутся. И сейчас свои привычки менять не собирался.

В кабинете кроме Эксархидиса никого, только клубы кальянного дыма в лучах света из окон.

— Александр, приветствую. Присаживайся. — Пимон указал на стул.

— Спасибо, постою.

— Твоя воля. — Эксархидис улыбнулся уголком рта. — Догадываешься, почему я тебя вызвал?

— В душе не ковырялся. — Прокрутил в голове все разговоры о действиях общины, дальнейшие планы, прикидывая, что уже могли узнать и, что за это будет.

— Уже наслышан о твоей сегодняшней инициативе. Похвально. Думал, с тобой будет больше проблем. А, оказалось, вон как.

— Ты о тракторе?

— А о чем же еще? С людьми, умеющими обращаться с техникой, не повезло. Не в почете это было до эпидемии. Сейчас любой технарь — на вес золота.

— Да я и не умею, так, наобум натыкал.

— Однако весь участок под посадку перекопал. Здесь главное не умение, а инициатива и стремление. — Пимон открыл бутылку Перье, налили стакан и протянул. — Значит есть в тебе что-то от отца. Карьерный рост интересует?

— До главного тракториста что ли? Ну нет уж, увольте. Не очень хочу каждые пять минут слышат слово «триста». — Саша взял стакан и опустился на стул.

— Заместитель начальника сельского хозяйства и продовольствия.

— Нифига себе должность. У вас тут прямо полный чиновничий аппарат, а в подчинении три калеки и собака?

— Ты всегда такой борзый? Умерло семь миллиардов, твои родители, друга убили сектанты, а ты язвишь, как подросток в пубертат.

— Уж какой есть. — Князев осмотрелся по сторонам, демонстрируя полное безразличие к беседе.

— Ты вообще задумывался, что будет дальше? Люди — очень живучий вид. Не первый раз природа пытается стереть человечество с лица земли, и каждый раз безрезультатно. Так будет и сейчас. Цивилизация снова поднимется из оставшихся крупиц. Но людям всегда нужно организующее начало, без него, они просто стадо баранов — без пастуха, ожидающее, когда придут волки. Наша община и есть одно из таких организующих начал. Мы собираем выживших, поднимаем производство. К нам буду стягиваться, как мотыльки на свет. Людям всегда нужно общество, от одиночества они сходят с ума. У тебя есть шанс запрыгнуть в уходящий поезд власти. По тебе же видно, что ты привык к роскошной жизни и руками работать не для тебя, но и мозгов у тебя хватает. Так что лучше прислушайся к моему предложению.

— Я подумаю над этим, как раз в туалет собираюсь, пока буду сидеть — поразмышляю, где-то между чтением состава на освежителе воздуха и вытиранием задницы.

Князев встал, и вышел из кабинета «по английский».

Выдохнул, только когда оказался на улице. Воображение уже успело нарисовать сотни жутких картин пыток в подпольях общины. Облегчение подарило легкое чувство эйфории. Направился в столовую. Желудок жалобно урчал, присосавшись к диафрагме.

— Князев. — Кто-то схватил за руку.

Развернулся, готовый ударить или увернутся от удара. Воеводов.

— Ты больной, так пугать? Я тебе чуть не втащил.

— Сделай вид, что ищешь по карманам и слушай меня.

— Понял. — Саша захлопал себя по штанам.

— Сваливаем сегодня. Будь готов. Чуть позже получишь рацию. Девочку держи при себе. Сходи проверь свою машину. Бензин, колеса, все, чтобы сесть и уехать.

— Что-то случилось?

— Нарыли много нового, Прайс отличился. Потом введу в курс дела. Но сваливать нужно сегодня.

— Понял.

— Сделай вид, типа не нашел, и топай дальше.

Князев отрицательно помотал головой и развел руками. Воеводов скрылся так же быстро, как и появился.

— Ниндзя блин. — Сплюнул под ноги.

Аппетит как ветром сдуло, но курс не изменил. Взять воды, увидеть остальных. И просто быть на виду, чтобы не вызвать подозрений.

За уже привычным столиком всего несколько человек. Юля даже не сняла кепку, обхватив стакан двумя руками и не сводя глаз с пенки кофе. Джавид необычно молчалив. Стив лихорадочно крутит головой, выдавая крайнюю степень нервозности. С другого столика замахали руками — работники с фермы, явно подшофе, даже отсюда видно. Отмахнулся и направился к своим.

— Что кислые такие? — Опустился на свободный стул и забрал стакан у Стива, осушив до дна. Американец даже не обратил внимания.

— Ты еще не в курсе? — Джавид приподнял бровь.

— В курсе. Встретил нашего Ханта^[62].

— И что? Вообще не очкуешь? — Спросил Кочарян.

— Тихо вы! — Шикнула Юля, выглядывая из-под козырька. — Сказали же, что слушают.

— Здесь нет микрофонов. — Успокоил Стив. — Слишком много фонового шума, а направленные не спрячешь. Но сильно лучше не болтать, может у них кто по губам читать умеет.

— Не очкую. — Князев откинулся на спинку и обвел сидящих взглядом. — После Краснодара очко — титановое. Только за девчонку переживаю, и все. Что с нами могут сделать? Убить? Если ад и существует, то там сейчас, все население земли, и стоит подумать, ад — там, или тут. На счет рая, не заикаюсь, праведных на этом свете не осталось.

Никто не нашел, что ответить, лишь молча покивали.

Стив нагнулся, порылся в рюкзаке, стоящем рядом со стулом, и подвинул в сторону Саши свернутую в рулон толстовку.

— Нафига? — Не понял жеста Князев.

— Внутри — рация. — Ответил Прайс, опустив лицо в пол. — Включишь в комнате. — Поднял голову, и обратился уже ко всем. — У себя, в жилом блоке, можете делать, что угодно. Видео с камер и запись с микрофонов я заменил на вчерашние, они даже не поймут подмены. Только шибко не орите, человек все равно услышит.

Надо забрать Женю, но сначала — машина. Вышел из столовой и свернул в сторону гаражей. Боксы открыты, рейдовые грузовики на приколе, облепленные механиками. Чуть дальше — дверь в отделение с машинами членов общины. Открыто. Внутри, между бетонными колоннами, не меньше пятидесяти авто. Его джип стоит одним из первых. Нажал брелок сигнализации и внедорожник послушно отозвался. Странно, но машину никто не трогал. Все вещи лежат ровно так, как он их оставил, даже несмотря на то, что нет половины стекол.

«Зачем запирал, фиг его знает».

Сел на водительское, нажал кнопку запуска. Мотор завелся моментально. Больше всего боялся, что при обстреле зацепили что-нибудь важное. Бензина больше половины бака, свалить хватит. Вытряхнул с сидений осколки, застелил прострелянным спальным мешком. Запах спиртного еще не выветрился, но это не сильно важно. Оружие на месте, пистолет спрятал еще по приезду, Сайгу просто лень было с собой таскать. Хорошо, что скоропортящегося с собой не брал. Основной запас провианта сгорел в машине Эмиля.

Убедившись, что с машиной все в порядке и она готова к отъезду, направился в жилой блок. Толстовку, в которой Стив передал рацию, бросил в машине, само устройство спрятал в кармане, благо размер позволял.

Погода портилась. Ветер усиливался, принося с собой шум волн и запах моря. Небо заволокло тучами, такими же фиолетовыми. Из-за ненастья стемнело раньше обычного. Люди, сидящие в беседке, кутались в толстовки.

«Вот тебе и лето на море». — Подумал про себя, поежившись, и пожалев о том, что оставил кофту.

Прайс сидит в комнате, не отрываясь от компьютера. Воеводова нет.

— Ты так весь день просидел?

— Ага. — Не поворачиваясь, ответил Стив.

— Нарыл что-то важное?

— Крышесносное. Но сказать пока не могу, Вадим запретил.

— Секретики-секретики. А где он сам, собственно?

— Не знаю. Его весь день было. Встретились пару часов назад, поделились информацией, он рации передал, и поставил ряд задач, вот, сижу выполняю.

— Что за задачи, смысла спрашивать нет?

— Нет, тоже запретил говорить.

— Какие вы зашифрованные. Ладно, пойду за Женькой схожу.

Спустившись на «женский» этаж, увидел девочку сразу за дверью, рядом со стойкой охранницы. Сидит на скамейке, прижимая к себе уже довольно потертую мамину сумку. Заметила, подскочила и побежала на встречу. Юркнув в дверь, кинулась на шею.

— Привет, малая. Как ты тут?

Женя ничего не ответила, уткнувшись лицом в плечо.

— Соскучилась?

Кивнула.

— В комнату пойдем?

Еще кивнула.

Попытался встать, чтобы повести ее за руку, но девочка крепко держалась за шею руками. Пришлось нести. Странно, первый раз она себя так ведет, словно чувствует надвигающуюся опасность, и не хочет отпускать.

Вернулись в комнату, и даже там не отпустила.

— Мне в туалет надо, ты со мной пойдешь?

Опять кивнула.

— Не, так не пойдет. Давай, ты тут подождешь. — Оттянул девочку от себя. Получилось немного грубо, не хотел так, но уж больно она крепко держала. Увидел её взгляд, и сразу пожалел, о том, что оторвал её от себя. — Ну, ты чего? — Неловко положил руку ей на плечо. — Я не на долго. Ты здесь не одна, вон видишь того задрота за компьютером? Он — хороший. Посидит с тобой. Так же? — Бросил через плечо Стиву.

— Посижу. — Прайс не хотя оторвался от монитора и повернулся к девочке. — Тебя Женя зовут?

— Ага. А вас — Задрот?

Саша прыснул и спешно удалился в душ под бурчание Стива.

Лежали вместе с Женей и смотрели «Холодное сердце», которое он ни разу не видел. Девочка засопела первая, он вырубился, когда тролли женили Кристофа на Анне. Рация затрещала ближе к десяти вечера. Не сразу понял, что так противно бубнит под ухом. Продрав глаза, еле разобрал голос Воеводова из динамика.

— Князев, блин? Ты, что, дрыхнешь там?

— Есть немного.

— Двигай на стрельбище.

Нехотя поднялся. Стива нет, компьютер выключен. Вспомнил про ветер, и натянул худи, кроссовки и спортивные штаны. Не спасло, как только вышел на улицу, сразу покрылся мурашками.

— Лето, мать вашу. В Москве и то теплее. — Пробубнил себе под нос.

На входе в оружейку, увидел тощего мужика, сидящего за защитной решеткой. Потягивая кофе из перепачканной кружки с надписью «boss», он не отрывал глаз от экрана ноутбука.

«Интересно, этот тип здесь живет что-ли?» — Подумал про себя.

— Чего хотел? — Мужчина поднял взгляд и посмотрел на вошедшего.

— Я…. Э-э-э…. — Замялся Князев, проклиная Вадима, за то, что не предупредил.

— К Воеводову на мастер-класс? Так топай, что встал. Я тебе не музейный экспонат, чтобы пялиться.

— Понял, удаляюсь.

В комнате подготовки уже собралась почти вся компания: Юля, старающаяся не смотреть в сторону Воеводова, Джавид, Стив, с ноутбуком под мышкой, Лариса, без поварского колпака узнал ее с трудом. Сладкой парочки Тимур-Лера нет. Вадим стоял возле стены в черных карго-брюках и разгрузке.

— Где Юлаев и его девушка? — Сухо спросил Воеводов.

— Лера еще с детками сидит, а Тимур… — Лариса замялась. — Он в комнате своей.

— Что он там делает? Почему не здесь?

— Он пьян в стельку. — Женщина потупила взгляд, словно виновата была она.

— Да твою же мать. — Вадим не сдержал эмоций, но быстро взял себя в руки, глубоко вдохнул и заговорил прежним спокойным голосом. — Ладно, немного переиграем. Что там с его девчонкой?

— Я с ней поговорила — все поняла, едет с нами. — Сказала Юля.

— Хоть эту проблему решили. Так, слушайте внимательно. Выдвигаемся в два часа ночи. Три машины. Дажавида, Князева и Прайса. Машину Юлаева и мою оставим, потому, что они пустые, а у ребят загружено все для выживания. Распределяемся так: Джавид с тобой Юля, дети и Лера, двигаешься в середине. Первым — Князев, замыкает Стив, с ним Лариса и Тимур, которого, по ходу, придется тащить.

— Но как мы сможем покинуть базу? Ведь, если мы правы, то нас завалят еще на подходе к гаражу? — Поинтересовался Джавид.

— Это оставьте мне. Скажу одно: времени будет не много, а точнее, вообще, не будет. Так что сидите на низком старте и по команде рвете когти к машинам. Будет много шума и суеты. Юля и Лера, на вас — дети. Они испугаются, так что придется не легко. Кто за рулем — несетесь к главным воротам, будет открыто. Князев, заберешь меня сразу за забором.

— А как же патрульные на вышках? — Вмешался Стив.

— Я же сказал — позабочусь.

— А Султана куда дел? Как мы его вывезем? — Юля посмотрела на Воеводова, вспоминая, как он позаботился о животных в сафари-парке.

— Султан уже в безопасном месте, за него не переживай.

— Как там Сахаров? — Спросил Джавид.

— Хорошо. Уже скоро его увидишь.

— Так ты не поделишься, что вы там интересного нарыли? — Не смог перебороть любопытство Князев.

Стив посмотрел на Воеводова, тот согласно кивнул.

— Мне удалость взломать внешний канал связи. Я еще не выяснил, с кем связываются, но община ведет подробный отчет о всех происходящих событиях, скидывает досье на каждого прибывшего. Перелопатил кучу информации, и самое страшное, что выяснил — группа безопасности и сам Эксархидис работают вместе уже давно, еще до эпидемии. Они имеют непосредственное отношение к ней. Нашел детальный дневник каждого дня пандемии. Они вели наблюдение. У них четкие инструкции на дальнейшее развитие общины. Сейчас период так называемого «пряника»: собирают выживших, дают им кров, защиту, еду. Дальше — хуже. Постепенно община перейдет в жесткую тоталитарную структуру, где люди будут работать за еду. Ресурсы и продукты — экспортироваться. Дам почитать свод правил и законов — у вас волосы дыбом встанут. Эти ребята — волки в овечьей шкуре. Под маской добродетели, собирают уцелевших, которые, по факту, попадают в рабство. Я только недавно прошел через, почти, тоже самое, и не хочу еще раз.

— Суки. — Бросил куда-то в сторону Джавид. — А Марка то за что?

— Он им неудобен. — Ответил за Прайса Вадим. — Проблемы с психикой, неуравновешенный, боялись реакции других жителей на него, и не знали, как им управлять. Решили устранить, заодно устроив еще один акт устрашения.

— Я еще не все сказал. — Стив встал, и оперся спиной на стол. Нервы не давали сидеть на месте. — Уже под конец работы, я обнаружил еще один канал — исходящий. Скрыт так, что нашел его по чистой случайности. За базой следит еще кто-то кроме нас.

— И кто же? — Поинтересовалась Юля.

— Я не знаю. — Развел руками Прайс. — Даже со всеми своими навыками, не смог ничего выяснить. Абсолютно не знакомый код бэкдора^[63]. Впервые такой вижу. Тот, кто его создал — просто гений.

— Ты потом извне это сможешь раскопать? — Спросил Воеводов.

— Надо будет повозиться. Сеть идет по кабелю, проследим точки, куда он ведет, подключусь, и там увидим.

— Хорошо. Ставим будильники на полвторого, собираем манатки и сидим готовые. Я сообщу по рациям, хотя и так услышите. Тимура постараться привести в чувство. Девушку его оповестить. Детей собрать. Сейчас берем стволы и в галерею, у нас же типа мастер-класс.

Вернулись по комнатам спустя час. Женя спала, свернувшись комочком на кровати. Стив, не теряя времени, начал собирать вещи, загружать технику в кейс. Последовал его примеру. Сложил две сумки, и поставил возле двери, чтобы сразу схватит на выходе. Сел на кровать, рядом со спящей девочкой.

Главное — свалить из этого «Гулага». Что дальше, это потом. Можно остаться с группой, вон Лера с детьми обращаться умеет, Лариса повар. Можно уговорить их двинуть на юг. Ну или самому. Выживших оказывается не так мало. В своих силах уверен уже больше. Когда бежал из горящей квартиры, чувствовал себя птенцом, выброшенным из гнезда. Сейчас понял, что что-то все же умеет, просто так не пропадет. Посмотрел на Женю. Сможет ли кому-то её отдать? Уж слишком сильно прикипел. Чтобы он когда-то поступился своим комфортом, а тем более, рискнул своей шкурой ради кого-то? Сказали бы месяц назад, что он так поступит, в лицо бы плюнул. Сколько уже чист? Больше двух недель? И ведь не тянет даже. Представил, что бы почувствовала девочка, увидев его обсаженного и испытал такую волну отвращения к себе прежнему.

— Ничего, малая, прорвемся. — Осторожно погладил её рукой по волосам.

До указанного времени так и не уснул. Стиву тоже не спалось, сидел за ноутбуком, словно, не замечая реальный мир.

— Ты где там копаешься? — Спросил шепотом.

— Все там же, по их серверам лазаю.

— Так ты же к сети не подключен, вон провод валяется. — Саша указал на вилку патч-корда, торчащую из-за стола.

— Офигеть, ты внимательный. А то, что я в тире в сети сидел, тебя не смутило? Ты во дворе у гаражей ничего нового не заметил?

— Да, вроде, нет. — Князев прокрутил в голове дорогу от столовой до боксов — ничего не замечал, чего до этого не видел.

— Yes, maybe, no — мозг взорвать можно. До сих пор не привык. Сегодня вышку WiFi поставили. Бьет на всю базу, в корпусах еще повторители стоят. Типа локальной сети замутили, очень вовремя.

— Нормально. То есть ты теперь можешь из любой точки базы подключится?

— Да, и возможно даже извне, на сколько далеко, только, не знаю. Скоро это очень поможет.

— Нервничаешь?

— Немного. Но то, что с нами Вадим, успокаивает. Да и после происшествия под Ростовом, как-то черствее стал, что ли.

— Все мы хлебанули за это время. Тебе вообще не позавидуешь — в чужой стране. Ты хоть знаешь, что там с твоими?

— Только с девушкой, с родителями связь потерял.

Князев посмотрел на Стива. Раньше для него он был бы очередным компьютерным заучкой, и максимум чего удостоился бы — презрительного взгляда. Ко всем, кто находился ниже по социальной лестнице, испытывал только презрение. Но сейчас, когда жизнь столкнула с такими людьми в непростых ситуациях, начал понимать, что ценить надо не цифры на банковском счету, а личностные качества каждого.

Затрещала рация.

— Все подорвались и бегом к гаражам. Будет громко. — Голос Вадима звучал сдавленно и хрипло.

Сразу после слов раздался оглушительный взрыв, сотрясший окна. Женя подскочила на кровати с широко распахнутыми глазами, не понимая, что происходит. Князев схватил девочку, прижал к себе и рванул к дверям. Стив закинул ноутбук в рюкзак и ломанулся следом.

В коридоре — полный хаос. Люди высыпали из комнат и недоуменно озирались по сторонам, кто в трусах, кто вообще в чем мать родила. Еще один хлопок. Где-то зазвенело выбитое окно. Саша и Князев, пригнув головы, бросились к лестнице, протискиваясь между заметавшихся в панике жильцов.

— Это банда!

— На нас напали!

— Бомбят!

— Мы всем умрем! — Доносились крики со всех сторон.

На лестнице — толпа народа. Бегают, орут, суетятся, кто-то забился под стену и плачет. Бегом, вниз. На втором этаже столкнулись с Юлей. Девушка пробивала путь для Ларисы и Леры, ведущей за руку Веру. Сверху догнал Джавид, почти волоком тащивший полубессознательного Юлаева. Князев со Стивом выбились вперед, как ледокол раздвигая толпу и освобождая дорогу остальным.

Как только вышли на улицу, обдало холодным ветром. Издалека доносится гул пожара. Еще один взрыв, совсем рядом, за забором. Низкие тучи осветило яркой вспышкой света. Сухо затрещал автомат.

— Бегом, к гаражам! — Закричал Князев, застывшим на месте спутникам.

— Они же нас по камерам увидят и перебьют всех! — Запричитала Лариса.

— Не увидят. — Стив дернул женщину за руку, и подхватил Тимура, помогая Кочаряну.

Мимо пролетел броневик, направляясь к центральным воротам. Следом за ним бежали трое в серой форме. На группу людей не обратили никакого внимания.

Столовая. Обогнули. Серая махина гаража спереди. Часть ворот уже открыта. В броневики и джипы загружаются бойцы, готовые отражать нападение. Нужный бокс, ворота приоткрыты. Юля рывком открыла полностью.

— Грузитесь быстрее и сваливайте оттуда! Времени нет! — Закричал из рации Воеводов.

Опять взрыв, на этот раз уже где-то на территории базы. Крики, плач, полный хаос.

Еле оторвал от себя Женю и передал ее Юле, уже усадившей в машину Веру. Кочарян за рулем, завел двигатель и подгонял девушек. Стив с Ларисой уложили на заднее сидение Юлаева и готовы к старту. Князев запрыгнул в джип, завел и выехал к воротам, клаксоном подав сигнал — готов. Помещение гаража огласил рокот трех двигателей. Джавид сзади моргнул фарами — можно выдвигаться.

— Отъехали? Сейчас будет шумно, берегите уши и глаза. — Голос Вадима из рации.

Яркая вспышка и оглушающий грохот за спиной. На несколько секунд заложило уши и дезориентировало. В последний момент увидел бетонную стену спереди и успел вырулить. Бросил взгляд в зеркало заднего вида. Из открытых боксов клубами валит черным дым, перемежаемый сполохами огня. Из чада выбежал человек, объятый пламенем, пробежал несколько шагов и рухнул на асфальт. Саша сглотнул и направился к воротам. Открыты. Броневика не видно.

— Вспышка справа. — Опять Воеводов на связи.

КПП расцвело шаром огня. Стекла вылетели, двери снесло с петель. Князев придавил на газ, инстинктивно прижимая голову от обдавшего машину жара. Как только выехал за ворота, запаниковал.

«Куда дальше? Где Воеводов? Нас сейчас здесь всех завалят!»

В дополнение к мыслям, с вышек затрещали автоматы. Схватил рацию.

— Куда дальше? Где ты?

— Двигайте прямо два квартала, потом сбросьте скорость. — Ответил Вадим.

Вдавил педаль в пол, не сильно переживая о скорости. Посмотрел назад — все машины на месте, никто не отстал. Проскочив второй перекресток, сбросил скорость и увидел две вспышки фонаря за деревом на тротуаре. Еще не успел остановиться, как открылась дверь и в машину запрыгнул Воеводов.

— Гони прямо, когда скажу, повернешь направо.

От Вадима несло порохом, гарью и бензином. Взгляд — стеклянный, отстраненный. На секунду задумался, сколько же человек сейчас погибло? Не только безопасников, но и простых выживших, стоявших в патруле.

— Все на месте? Все целы? — Отдышавшись, спросил Воеводов.

— Да. Тимура вытащили, бухой в сопли. Что ты устроил на базе?

— А что?

— Там народу дофига погибло.

— Не дофига, человек десять.

— Ты вообще псих? По нам стреляли, с вышек! Если бы кого убили?

— Не убили бы, у всех стволов, до которых добрался, затворы повытаскивал, у караульных на вышке — холостые.

— То есть они даже выстрелить не смогли бы?

— Именно.

— Как ты полбазы подорвал?

— Где-то заминировал, где-то Марк помог. — Вадим посмотрел в зеркало заднего вида. — Не понял, почему Стив вторым едет? — Воеводов взял рацию. — Джавид, почему отстали? Ты должен идти в середине колонны, все нормально?

— У меня колесо спущено, хотя проверял все перед отъездом. Скорее всего, напоролся на что-то после взрывов. Пришлось сбросить скорость — боялся снести Прайса, если занесет. — Раздался голос Кочаряна из динамика.

— Надо дотянуть, времени переобуваться нет. Доедешь? Или будем пересаживать?

— Дотяну.

— Скорость сбрасывай, скоро поворачивать. — Вадим убрал рацию и повернулся к Саше.

Князев убавил газ и включив поворотник, предупреждая задние машины о маневре.

— Здесь направо.

Нырнули в узкую улочку, почти не заметную с дороги. Свет фар замелькал в окнах домов.

— Вадим! Джавид отстал! Я не вижу его за поворотом! — Закричал в рацию Прайс.

— Твою мать. Джавид, Джавид! Что у вас там? — В ответ только тишина. — Стив приткнись на обочину. — Опять повернулся к Князеву. — Давай, задним ходом.

Воеводов открыл окно и поднял автомат. Подъехав к угловому дому у перекрестка, увидел свет фар от трех машин. Как только зад джипа выехал из переулка, по кузову ударила автоматная очередь.

— Вперед! Вперед! — Заорал Вадим.

Саша прижался почти к сидению, и рванул машину вперед. Скрывшись за углом дома, остановились и Вадим, выскочив из машины, перемахнул через забор.

— Саня, что там у вас? — Закричал в рацию обеспокоенный выстрелами Прайс.

— Хрен его знает. Сдавай сюда. Ствол бери. — Ответил Князев, поднял Сайгу и отправился следом за Воеводовым.

Перелезть через забор оказалось намного сложнее, чем он думал. Но мысль о том, что в машине Джавида — Женя, заставляла выкладываться на полную. Вадим уже был на другой стороне двора, перебирался через очередной забор. Устремился за ним. Преодолев три участка, нагнал его у стены дома, почти у места, где остановился Джавид.

— Не высовывайся. — Прошипел Воеводов, и рукой показал прижаться к стене.

— Что там?

— Безопасники «Рассвета»!

Глава 3 Вадим

Глава 3. Вадим

9 июля.

2.13 по московскому времени.

Поселок Кабардинка.

Вадим выглянул из-за угла еще раз. Машина Джавида стоит, уткнувшись в бордюр, все двери нараспашку, из салона валит густой серый дым. Сам Кочарян, корчится рядом на асфальте, хватаясь руками то за лицо, то за горло. С другой стороны, лежит Юля, повторяя действия парня. Возле задних дверей — дети. Плачут, трут глаза. Над ними стоит Лера, в противогазе. Чуть позади нее — Ефрем и Дмитрий. Последний держит в руках РПК^[64]. Рядом с ними еще четверо бойцов в серой форме. Один «Тигр» и один гражданский джип.

— Сука. Даже не выстрелишь. Своих зацепим. — Процедил сквозь зубы Воеводов, больше себе самому.

— Да что там? — Не выдержал Князев и высунулся из-за угла.

Ефрем среагировал моментально. Вскинул автомат и выпалил два по три. Если бы не успел дернуть Сашу обратно, то первую тройку точно словил бы. Вторая выбила облака кирпичной пыли из стены здания.

— Дебил, куда прешь? Позицию спалил.

Пришлось опять подниматься, бежать, лезть через заборы. Нога взрывалась от каждого движения обжигающей болью в заживающей ране. В груди клокотала ярость. Перед глазами стояла Юля, слепая от слезоточивого газа, беспомощная.

«Твари, голыми руками удавлю. Пожалеют, что на свет родились!»

Сзади тяжело дышит Князев, не привык к таким пробежкам, еще и с оружием в руках. Угол дома, выглянул. До машины Кочаряна — тридцать метров, только на этот раз, с другой стороны. Но не подкрадешься, грамотные — обступили кольцом. Двое тащат детей в броневик.

— Саша! — Разнесся срывающийся в плач крик Жени.

Воеводов резко повернулся назад и в последний момент успел схватить подорвавшегося бежать Князева.

— Сиди! Завалят сразу!

— На хер иди! Как я сидеть буду! Ты слышал? — Саша побагровел от злости, сжимая челюсть до скрипа зубов.

— Слышал. Только если сдохнешь — ничем ей не поможешь.

— Да блять! — Князев с досады пнул ногой стену и откинул голову назад.

Воеводов еще раз осторожно выглянул из-за угла. Лера уже сняла противогаз, и стояла возле джипа, наблюдая, как грузят Джавида. Он дергался, вырывался, но тугие стяжки на щиколотках и запястьях держали хорошо. Один из бойцов пытался связать руки Юле, но та усердно отбивалась, хотя ничего не видела. Рассветовец наотмашь влепил ей пощечину, но даже это не сбило спесь девушки. Затряслись руки. Вадим представил, как размозжит кулаками череп этого ублюдка в кашу, за то, что он её тронул. Боец присел и поставил колено на живот Юле, стараясь ухватить ее за предплечья. Девушка на мгновение затихла. У Вадима замерло сердце. Уже был готов подскочить и побежать, забыв о безопасности. Но тут Юля ухватилась рукой за разгрузку нападавшего, пошарила и выдернула пистолет. Сначала не заметивший маневра Юли, безопасник попытался выхватить ствол, но не успел. Юла передернула затвор, и, направив в голову бойца, высадила пол обоймы. Уже мертвое тело завалилось и придавило девушку к асфальту.

На секунду в воздухе повисла полная тишина. Казалось, даже сердце перестало биться. Возле машины Кочаряна осталось трое бойцов. Ефрем успел отойти к броневику, держа автомат наготове. Время растянулось, как при замедленной съемке. Вдох. Резко встал и сделал шаг вперед. Ей нужна помощь, она на открытом месте. Можно стрелять. Юля скинула с себя тело и начала подниматься. Выдох. В эту же секунду всадил три пули в начавшего поворачиваться на звукивыстрелов бойца. Девушка вздрогнула, посмотрела в сторону хлопков и, увидев Вадима, начала вставать быстрее. Вдох.

— «Лежи! Дурочка!»

Следующие три в уже развернувшегося безопасника. Первая пуля — прямо в голову. Третий рассветовец, последний, навел ствол автомата на Юлю. Выдох. Перевел ствол на него. Но боец замер и начал поворачиваться назад. Из переулка выше по улице вылетел джип Прайса, перетянув все внимание на себя.

— «Молодец, американец».

Вдох. Вдавил спусковой. Все три в цель. Шея, лопатка и середина спины. Юля окончательно свалила с себя мертвое тело и уже почти встала. Сзади глухо захлопала Сайга Князева. Выдох. Перевел взгляд на «Тигра». Ефрем направил АК на поднимающуюся с асфальта девушку. Мозг взрывает тело требованием действовать быстрее, но мышцы не могут превзойти себя. В коллиматоре проплыл нос броневика, дверь и в тот момент, когда точка поймала силуэт, Ефрем открыл огонь. Автомат харкнул несколько вспышек огня. Вдох. Смотреть, попал ли он, нет времени. Останавливаться для стрельбы — тоже. Приклад толкнул в плечо. Раз-два. Ефрем откинулся к броне, но не упал. Попал только одной, и то в бедро. Выдох. Остановился и прицелился лучше. Не успел. Безопасник с зубочисткой успел заскочить в приоткрытую дверь броневика. С другой стороны «Тигра» застрекотал пулемет, засыпая подъезжающую машину Прайса. Вдох. Сзади догнал Князев, на ходу меняя магазин. Если бы не дети и Джавид в броне, гранату бы кинул. Еще половина магазина. Недолго думая, упал на землю, стараясь поймать в прицел ноги пулеметчика, мелькающие по ту сторону броневика, благо клиренс высокий. Выдох. Красная точка на голенище ботинка. Но опять не успел — Дмитрий заскочил в броневик. Взревел двигатель и «Тигр» рванул по улице в сторону базы. Саша начал палить по колесам, надеясь остановить бронемашину.

— Не трать патроны.

Князев ничего не ответил. Он вообще не способен сейчас членораздельно говорить. Лицо перекосило от ярости, дышит, как скаковая лошадь.

Вадим осмотрелся. Слева брошенный джип безопасников. Прямо — машина Кочаряна. Рядом с ним четыре трупа и Юля. Лежит, не двигается. Дальше за ней, внедорожник Прайса. В машине никого не видно — свет фар слепит. Не опуская автомата направился к девушке, моля всех богов, чтобы жива, чтобы по касательной. На ходу всадил по одной в головы лежащих «рассветовцев». Пошел дальше к девушке. Горло сдавило. Надежда таяла с каждым метром. Глаза распахнуты, взгляд в никуда, стеклянный, не живой. Рот открыт, словно она что-то говорит. Остановился прямо над ней, и зажмурился. Нет, молитвы не помогут. Слева под грудью выходное от сквозного, вошло сзади под правую лопатку по диагонали. Сердце. Умерла моментально. В носу засвербело, словно врезали. Сглотнул. Не помогло. Сглотнул еще раз. Нагнулся и взял ее на руки. Килограмм пятьдесят, не больше. Пистолет пулемет выпал из застывших ладоней, кепка слетела с головы, расплескав гриву волос. Почему-то вспомнил Султана, как он тыкался ей в бедро. Представил, как скажет ему, что она умерла и прорвало. По щекам потекли выедающие глаза слезы. Окружающий мир поплыл. Мимо пробежал Князев, что-то спросил, но не получив ответа, удалился в сторону машины Прайса. Дошел до угла и повернул к джипу, брошенному с открытыми дверями. Уложил Юлю на заднее сидение, не заморачиваясь что вся обивка испачкается кровью.

* * *

Саша подбежал к джипу, стараясь высмотреть хоть кого-то внутри. Лобовое стекло покрыто кляксами пулевых пробитий, левого пассажирского вообще нет. Дернул водительскую дверь на себя.

— Стив? Ты цел?

Прайс, свернувшийся в пространстве между сидением и рулем, поднял голову.

— Вроде да, только осколками посекло немного, вовремя вниз нырнул.

Князев обошел машину, открыл пассажирскую.

— Блядь!

— Что там? Лариса?

— Нет ее больше.

Женщина сидела, откинув голову назад. Руки так и застыли на замке ремня безопасности, не успела отстегнутся. Пуля вошла в левый висок, моментально оборвав жизнь. Посмотрел на Юлаева — весь залить кровью.

— Нет, ну хоть ты не умирай.

Пробрался через заднюю дверь, потрогал пульс — сердце бьется, дыхание тоже есть. Начал осматривать на ранения — ничего. Кровь не его. Потормошил за плечи, и Тимур начал невнятно мямлить.

— Охренеть ты надрался.

Из-за поворота раздался звук заведенного двигателя. Князев схватил рацию.

— Вадим? Ты куда? Меня подождать не хочешь?

В ответ тишина.

— Прайс, машина на ходу?

— Не знаю, сейчас проверим.

Американец выбрался, стряхнул с сидения осколки, стер с лица кровь и повернул ключ зажигания. Завелась.

— Погнали. — Сказал Саша. — Сейчас Воеводов свалит и одни тут останемся, куда ехать — хрен его знает.

Осторожно переложил тело Ларисы на заднее сидение, бесцеремонно спихнув ноги Тимура. Накрыл её пледом, лежащим на задней полке. Усевшись спереди, Князев выдавил лобовое ногами, из-за паутины трещин дороги вообще не видно. В лицо ударил холодный и злой ветер. Развернулись и въехали в узкий переулок, увидев спереди удаляющиеся габариты.

— Вадим, нас хоть подожди! — Саша не выпускал рацию из рук, но Воеводов молчал. — Стив, догоняй его, а то потеряем из виду и пиши пропало.

Джип прибавил скорость и нагнал машину Воеводова. Князев еще несколько раз вызвал его по рации, но ответа не добился. Оставалось только ехать следом, гадая, куда он повернет на следующем повороте. Спустя несколько минут, фары на машине спереди погасли, пришлось ехать почти в полной темноте, ориентируясь только по красным огням спереди.

Вскоре асфальт кончился, под колесами захрустел гравий и в свете габаритов заклубилось пыль, моментально попавшая в салон. Стало тяжело дышать, Саша прикрыл рот и нос рукой, стараясь хоть как-то защитится. Через пол километра машина Вадима остановилась. Прайс ударил по тормозам, чуть не въехав в зад джипа. Князев открыл дверь и вылез наружу, хватая ртом свежий воздух. Послышалось тяжелое дыхание и цокот когтей по земле. Глаза начали привыкать к темноте, и Саша различил силуэт алабая, подбежавшего встречать хозяина. Достал фанарик и включил, направив в землю.

— Выключи быстро! — Зашипел кто-то справа.

Осмотрелся, но никого не увидел.

— Марк ты? — Спросил из-за спины Прайс.

— Да. Вы как? Где Джавид, Тимур и девчонки?

На секунду повисла тишина.

— Тимур сзади лежит, бухой. Джавида, и детей схватили Рассветовцы. Юля… Там в машине у Вадима. Лариса здесь. — Князев открыл заднюю дверь и указал на накрытое тело.

— Что случилось? — Сглотнув, спросил Марк.

— Нас перехватили по пути. Как они остановили машину Джавида, я не знаю. — Прайс подошел ближе и оперся на крыло внедорожника.

— Лера сдала нас. — К разговаривающим подошел Воеводов.

— Как сдала? Что она сделала? — Не поверил услышанному Стив.

— Она зажгла в машине шашку слезоточивого, надев противогаз и Джавид остановился. Колесо, сто процентов, тоже она проколола. Скорее всего, у нее была рация с GPS маячком, и они знали где она.

— Но зачем?

— Уже неважно. — Веводов замолчал и, развернувшись ушел в сторону.

— Охренеть. А Юлаев почему напился? — Сахаров подошел к машине и посмотрел на бессознательного Тимура.

— А ты у него спроси, как в себя придет. Ты здесь что делал? — Князев осмотрелся по сторонам, но не увидел ничего в темноте.

— Там миномет стоит, и станковый гранатомёт. Днем установил вместе с Вадимом, он их навел на базу, вон видите. — Марк указал единственное светлое пятно на черной плоскости поселка. — По команде, начал обстрел. Все снаряды — не в здания, рядом, чтобы посеять панику.

— А как Вадим с базы выбрался? — Спросил Саша.

— Это вы у него спросите.

* * *

Воеводов отошел от разговаривающих ребят и остановился возле машины. Султан ткнулся в бедро и обнюхал ладонь. Посмотрел на пса, потрепал его по макушке. К джипу боялся подходить. Боялся, что опять не справится с эмоциями. Словно часть души умерла вместе с девушкой, последнее человеческое, что было внутри. Повернулся в сторону общины, подсвеченной пожаром в гараже. Подавил порыв развернуть миномет и разбомбить все к чертовой матери. Вся операция по вызволению спутников, стремление разобраться в замыслах руководства общины, вообще, весь смысл дальнейшего выживания умер вместе с Юлей. Внутри только пустота. Вспомнил маму, так и не забрал ее прах, да и где его искать. Что-то предпринимать, добиваться, выяснять — все к черту. Все на хрен. Он, реально, хотел, как лучше. Заботился. Оберегал. С самого начала твердил о людской натуре. А она не верила — гребанный оптимизм. И к чему это привело? К пуле в сердце. Дурочка, какая же дурочка. Слишком добрая и доверчивая для этого мира. Кем она стала для него за эти дни? Фиг его знает, сам не разобрался в своих чувствах, слишком боялся. А теперь уже все, поздно. Уже не к кому чувствовать. Пустота.

Подошел к внедорожнику и прислонился к стеклу, не решаясь открыть дверь. Глаза ей не закрыл. Такая беззащитная. Рассчитывала на него, надеялась. А он не успел, доли секунды не хватило.

Похоронить надо.

Воеводов стоял у машины, рассматривая мертвое тело Юли и думал. Пес крутился рядом с хозяином, пытался привлечь внимание, тыкал носом в сухую ладонь, но его не замечали. Через минуту Вадим обошел машину, сел за руль, с секунду подумав, завел двигатель и развернулся в обратном направлении.

* * *

— Куда это он собрался? — Князев обернулся на звук заведенного двигателя. — Эй, ты куда?

Джип Воеводова, крутанулся по поляне и направился к выезду. Саша в последний момент успел увернуться от машины.

— Ты охренел! — Закричал он скорее от беспомощности, чем от злости.

— И что нам теперь делать? — Спросил Стив, уставившись на поднятую пыль.

— Фиг его знает. Он нас вытащил, я думал у него все спланированно, а теперь мы, как выброшенные на улицу котята, за которыми охотится стая голодных псов.

— Вадим? Ты куда уехал? Нам что делать здесь? — Сахаров включил рацию и пытался связаться с Воеводовым, но в эфире только тишина.

— Он, что бросил нас? — Саша обхватил голову руками и начал нарезать круги вокруг машины. — Твою мать, твою мать, твою мать!

* * *

Свет фар выхватил из темноты дорожный знак «Бетта». Поселок погружен в темноту, ни малейшего намека хоть на какое-то освещение. Дорогу замело мусором. Как в западных фильмах про города призраки. Ни души. Возвращаться тяжело. Час, как выехал из дома в Геленджике — забирал необходимые вещи, а тяжелый осадок воспоминаний еще давит. И вот опять, только здесь еще хуже. Мама, встреча, начало эпидемии — все навалилось гуртом, добивая последние остатки самообладания.

Проехал до пятиэтажек, спугнув стаю собак, роющихся в мусорных баках. Остановился возле родного подъезда. Панелька, вылитый склеп. Серая, мрачная, угнетающая. Вообще любой населенный пункт сейчас — кладбище. Люди, почувствовав первые симптомы заболевания, делали тоже, что и обычно: постельный режим, обильное питье и лекарства. Сложно было отличить «Пурпурный рассвет» от обычного гриппа или ОРВИ, вот только к вечеру первого дня становилось намного хуже, иногда даже в обед. А на третий — смерть. И сейчас все квартиры, и частные дома — усыпальницы, личный мемориал каждого. Мертвые тела лежат в окружении собственных вещей, мебели и некому их похоронить. Из-за специфики вируса, даже мухи не интересуются трупами. Так они и будут лежать в постелях, пока не истлеют до костей, пока время не разрушит стены и фундаменты, упокоив останки в земле.

Взял уже начинающее остывать тело девушки на руки, достал из кармана рюкзака ключи от квартиры и пошел по лестнице наверх. В подъезде как всегда пахнет сыростью и плесенью, но теперь букет дополнял запах разложения. Тела умерших от «Пурпурного» почти не источали запахов, но домашние животные, умершие от голода, продукты в обесточенных холодильниках, наполнили лестничные пролеты ароматом смерти и тления.

Знакомая до боли дверь. В квартире тихо, затхлый воздух словно не хочет пускать внутрь, толкая в лицо спертой стеной. Дошел до спальни матери, положил Юлю на разложенный диван, на котором она спала. Закрыл глаза, и спрятал лицо, положив её любимую кепку. Отстегнул от «Кедра» магазин и положил пистолет пулемет в руки девушке.

Просидел молча минут тридцать, разглядывая мертвую девушку и решаясь сделать то, что задумал. Тяжело выдохнув, пошел к двери. Из машины забрал две канистры с бензином и фальшфейер. Поднялся обратно в квартиру и вылил все горючее на пол, особо уделив внимание дивану с телом. Открыл окна, чтобы избежать взрыва паров. С лестничной площадки бросил зажжённую сигнальную шашку и отстранился от жара загоревшегося бензина. Пламя обхватило квартиру в считанные секунды, с жадностью поглощая занавески, обои, треща от удовольствия. Посмотрел на скрывшуюся в алых языках Юлю и ушел.

Отогнав машину подальше от загоревшегося дома, залез на крышу приземистого барака напротив пятиэтажки. Наблюдал, как пламя выбило окна, и перекинулось на квартиру этажом выше. К утру половина подъезда выгорит. Достойное погребение. Все же лучше огонь, чем земля и черви.

Образ Юли не уходил из головы. Её вечный оптимизм, умение радоваться мелочам. Грядки посадила, планировала, надеялась, даже тогда, когда весь мир умер. Черт. В груди — словно вбили кол и вращают, накручивая на него внутренности, как спагетти на вилку. Вспомнил лицо Ефрема, хладнокровно наводящего ствол. По любому живой, бедро только зацепил. Хотя не должен, не должен. Счет теперь к нему есть. Поквитаться надо. Да и не только с ним, вообще со всей это братией рассветовской. Выбрали же себе название — «Рассвет», прямая аналогия с «Пурпурным», или настолько наглые, или просто поржать. А вместе со всеми ублюдками в серой форме, еще и малолетку эту, Леру. Тварь. Осталась бы просто в общине, но нет, мало того, что растрепала, так еще и помогла. Не должны такие люди жить. Что вообще за тупая закономерность: хорошие умирают, а мрази живут дольше всех. Надо вносить свои коррективы и переписывать правила. Исходя из тотального абзаца, произошедшего на Земле, Бога или нет, или ему глубоко плевать на человечество. Так что лишний десяток отправленный к праотцам ничего не изменит. Не в первой, давно уже перешагнул за сотню, и перестал считать тех, у кого жизнь отнял. Случайные жертвы? Как говорят: лес рубят, щепки летят. Тем более, кто? Безвольные бараны, готовые променять свою свободу на пищу и кров. Не способные самостоятельно решать и боящиеся ответственности, как огня. Что ценного в таком стаде? Ничего, банальная биомасса, способная днем работать, а ночью размножаться. И если несколько случайных человек попадет под жернова, не велика потеря.

Вспомнил Султана, но каких-либо эмоций не испытал. Пусть остается с пацанами, главное, чтобы они не сунулись обратно в «Рассвет». Иначе, лишних жертв будет больше, а этих ребят — жалко, может из них что-то толковое выйти. Нормальную селекцию прошли.

— Ну что, погнали. — Сказал сам себе, залез в машину и вдавил газ, поднимая облако пыли из-под колес.

Глава 4 Стив

9 июля

5.20 по московскому времени.

Поселок Кабардинка.

Начинало светать. Сквозь плотную пелену серо-фиолетовых туч, еле пробивалось предрассветное зарево. Стив, сидящий на свернутом спальном мешке возле машины, наконец-то смог рассмотреть поляну. Небольшая, метров пятнадцать в диаметре, прямо на склоне горы. Слева, в дальнем конце, лента фундамента, начинали строить дом, только уже никогда не закончат. Поверх деревьев открывается вид на часть поселка, прижимающуюся к береговому обрыву. Община как на ладони. За небольшим кустарником — ящик мин, труба миномета и станковый гранатомёт. Рядом сидит потерянный Сахаров. Князева не видно. Почти три часа они сидят на поляне пытаясь связаться с Воеводовым. Прайс встал и решил размять затекшие ноги. Обошел машину и направился в сторону стройки. Издалека заметил фигуру Саши, сидящего рядом с паллетом газоблока. Князев рассматривал в оптический прицел базу. Осторожно подошел.

— Алекс?

— Чего тебе? — Бросил Князев, даже не поворачиваясь.

— Что высматриваешь?

— Куда они детей заперли хочу увидеть.

— Бесполезно. По любому в штабе или в зданиях где ни будь. Что там вообще происходит?

— Плохо видно. Суеты уже нет. Пожар потушили. Но досталось им знатно. А у тебя интернет не работает?

— Не интернет, а подключение к сети базы. Надо проверить. Они вышку только поставили, не знаю, какое там оборудование. Хотя могли направленные антенны поставить, и широкодиапазонные, чтобы к дальним постам подключаться.

— Блин, как она там, если её хоть кто-то пальцем тронет, порву нафиг. — Саша поерзал, сплюнул под ноги, не отрываясь от прицела. — Если подключишься, сможешь посмотреть по камерам? Убил бы, за то, чтобы увидеть её сейчас.

— Секундочку. — Стив достал из кармана смартфон, открыл галерею и нашел фотографию, сделанную ночью перед патрулем и протянул. — Вы так мило спали, я не удержался и сфоткал.

Князев молча взял телефон, посмотрел на фото. Отложив ствол в сторону, второй рукой увеличил изображение. Прайс готов был поклясться, что увидел проступившие слезы на глазах Саши.

— Что встал, иди быстрее, смотри. — Рявкнул Князев, стараясь скрыть эмоции.

Стив вернулся к машине. С замиранием сердце открыл рюкзак — пронесло, ноутбук не задели. Посмотрел на накрытое тело Ларисы, вздохнул и развернулся. Увидев перед собой крупное существо, испугался и выронил лэптоп.

— Fuck.

Алабай стоял, и рассматривал американца, без агрессии, с любопытством. Подошел тихо, трава скрадывала звуки шагов.

— Он и тебя тут оставил? Султан, да? — Стив протянул руку, но собака отшатнулась, чуть оскалив зубы. — Понял, понял, не лезу. Ты так больше не подкрадывайся.

— Что тут у вас? — Спросил подошедший Марк.

— Да вот, пес теперь тоже с нами.

— Я думал, он его забрал.

— Я тоже, они же, вообще, не расставались. — Прайс откопал в вещах бутылку колы и сделал несколько глотков. — Будешь? Мы хотим попробовать подключится к общине, может сигнал WiFi сюда добивает. Если они не обнаружили мою лазейку, смогу подключится к камерам и посмотреть, что там да как.

— А генераторы работают?

— Ну ночью свет же был у них, значит работают.

— Я бы на месте Вадима, в первую очередь их подорвал. Ни электричества, ни еды.

— Ага, и сотня человек сразу на грани смерти. Добрый ты.

Сахаров пожал плечами. Вместе направились к не меняющему позицию Князеву.

— Ничего не изменилось? — Стив сел рядом на кусок бетонного блока и открыл ноутбук.

— Все так же. — Князев на секунду отвернулся, посмотрел на Сахарова. — Привет, мертвец. Как ты?

— Нормально, на сколько это может быть.

— Офигеть, добивает сюда. — Удивился Прайс, обнаружив два деления сигнала. — Сейчас посмотрим.

— Что тут происходит и где мы вообще находимся? — Раздался хриплый голос и все трое разом подскочили. Князев повернулся вместе с оружием, и чуть было не выстрелил.

— Твою мать, Тимур! Я тебя чуть не завалил! — Саша сплюнул под ноги и убрал Сайгу. — Протрезвел? Это ж как надо было нажраться, чтобы все проспать.

— Бутылку вискаря на пустой желудок приговорил. Так вы мне объясните, что за херня происходит?

Стив с Князевым как могли коротко пересказали события вчерашней ночи. Юлаев с каждым словом, серел на глазах. Услышав про предательство Леры, замотал головой.

— Нет, этого не может быть. Вы ошиблись. Она — жертва. Её тоже схватили. Она не могла нас предать.

— Еще как смогла. Вон, пойди у Ларисы спроси. Хотя она тебе уже не расскажет. — Князев махнул рукой в сторону машины.

— Она здесь? Как она? — Юлаев подскочил, рванул в сторону джипа, открыл дверь и застыл возле накрытого тела. Осторожно приподнял плед.

— Зачем ты так? — Прайс посмотрел на Князева с укоризной.

— А не хрен бухать было. Я же не надрался, хоть по этой части — мастак. Глядишь, был бы трезв, по-другому все повернулось.

От машины донеслось рыдание. Тимур сидел на земле, загребая пыль ладонями и плакал навзрыд. Никто к нему не пошел, решили дать отойти самому.

— Так что там у тебя? Подключился? — Спросил Сахаров.

— Да. Перехватил сообщение, которое они отправили по внешнему каналу. Расшифровываю. Пара секунд. Все, готово, слушайте.

«Девятого июля, в два часа ночи, на базе произошел теракт. Группа новоприбывших, во главе с Воеводовым, покинули территорию, уничтожив ангар с техникой, и произведя минометный обстрел. К такому повороту событий мы готовы не были. Знали, что они уйдут. Лера Колокольцева доложила днем, после разговора с Юлаевым. Был четкий план действий по перехвату беглецов, но пришлось импровизировать на ходу. В результате столкновения с покинувшей общину группой потеряли четверых человек, на территории базы — еще семерых. Из гражданских — двенадцать трупов. Есть ли жертвы среди беглецов, точно не знаем, скорее всего Юлия Халимова, подстреленная Ефремом, возможно Лариса Панченко — попала под пулеметный обстрел. Взяли в плен Кочаряна и двоих детей, находятся под охраной. В данное время община не пригодна для использования — повреждено холодильное оборудование, и высок риск повторной атаки. Планируем ближе к восьми вечера перевезти гражданских на объект „Заря“. Необходимо прислать транспорт. На поимку беглецов отправлен отряд из шести человек во главе с Дмитрием. Гражданским события преподнесли согласно плану „Голдстейн“. Ждем дальнейших распоряжений. Эксархидис».

— Сука, за нами теперь еще и охотятся. — С досадой хлопнул себя по бедру Князев.

— То есть Лера реально нас предала? — Спросил подошедший Тимур.

— Ты слышал сообщение? — Повернулся к нему Стив.

— Да. Только верить не хочется. Втрескался, по самые уши. А Вадим где?

— Фиг его знает. Умотал куда-то. Тело Юли с собой забрал. Пытались выйти на связь — молчит. — Ответил за всех Князев.

— И что нам теперь делать? Мы здесь как на ладони, додумается кто-то в бинокль хороший посмотреть и все. Надо убираться отсюда.

— А куда не подскажешь? — Князев встал и перекинул через плечо Сайгу. — Где твой дом они знают, первым делом проверят. По любому будут патрулировать, далеко не уедешь. Вы, как хотите, а я малую там не оставлю. Еще не знаю, как, но вытащу её оттуда.

— Джавида тоже не брошу. — Сухо добавил Марк.

— Веру оставлять тоже нельзя. Надо по любому их вызволять. — Тимур обхватил голову руками и начал ходить вокруг.

— И сделать это надо сегодня, а то их увезут. — Стив закрыл ноутбук.

— Кстати, что за объект «Заря»? — Спроси Саша.

— Не знаю, или еще какой-нибудь пригодный для жизни правительственный объект, или другая община. Но если мы не вытащим наших, до того, как их увезут, то пиши пропало. — Стив посмотрел в сторону общины прикидывая, где могли разместить пленников.

— Если решили идти, то надо все спланировать. «Рассветовцев» больше, опытные вояки, вооруженные. А мы четыре сопляка, даже стрелять толком не умеем. — Тимур все так же ходил кругами.

— Мне пофиг, пусть шанс очень мизерный, но он есть. И надо им воспользоваться. Ты думаешь у Женьки с Веркой, и тем более у Джавида будет прекрасная жизнь в общине? Они их будут использовать как приманку, чтобы нас выманить или в расход пустят. — Князев крепче сжал карабин.

— Ну, не такие же они звери. — Засомневался Прайс, не отрывая взгляда от ноутбука.

— Саша прав. — Сказал молчавший Марк. — Джавида могут убить в любую секунду. А на счет зверей — они причастны к эпидемии, так что жизнь троих человек для них ничего стоит.

— Готово, нашел. — Стив поставил ноутбук, так чтобы видели все. — Рядом с жилым блоком, есть некое подобие КПЗ. Вот смотрите, одноэтажное строение, электронные замки на камерах. Вот дети, вот Джавид в одной камере, все спят. Один охранник на входе.

— Дай сюда. — Князев прильнул к монитору и пристально всмотрелся в изображение. Убедившись, что все живы и целы, расслаблено выдохнул. — Как зверей в клетку посадили, но, вроде, все целы.

— Теперь хоть знаем, где они. — Сахаров посмотрел на свернувшегося калачиком друга, лежащего на стальных нарах.

— Хорошо. Давайте подумаем, что у нас есть. Доступ к видеонаблюдению общины, это большой стратегический плюс. Эффект внезапности, они явно не ожидают, что мы нападем. На базе — переполох. Жильцы в панике, и помимо нас, нужно следить еще почти за сотней людей. Безопасников осталось не много, их и так было всего двадцать, не считая Ефрема с Пимоном. Еще они думают, что с нами Воеводов, а это плюс. После вчерашнего, явно будут опасаться. Надо продумать наступление, решить вопрос со связью и оружием. У нас три АК, одна Сайга и два пистолета, много не навоюешь.

— В машине Джавида оружие было, не знаю, успели его рассветовцы забрать, или нет.

— Ларису бы еще похоронить надо. Лопата есть?

— Короче. Сейчас мы со Стивом спустимся на место вчерашнего столкновения, немного полутаем, там трупы в экипе еще остались. Марк, у тебя ребро сломано, ты лучше Тимуру помоги, лопата вроде в багажнике была. Как вернемся, спланируем дальнейшие действия. — Сказал Саша, посмотрев в лица друзьям.

Все согласно кивнули. Князев взял у Тимура автомат, лучшее подходящий для обороны, чем Сайга, и отправился со Стивом к выходу с поляны. Начал моросить мелкий, противный дождь.

3.52 минуты по московскому времени

База «Рассвет».

— Кости целы? — Пимон посмотрел на костыль и перевязанную ногу Ефрема.

— Да, целы. Только мясо задело, артерию не зацепил.

— Как вы так обосрались?

— Кто же знал, что этот Воеводов такой псих. С виду вроде адекватный, такое вычудить.

— Как он смог организовать минометный обстрел?

— Вчера наши ребята в Новороссийск мотались. Он на мастер-классе советы по стрельбе давал. Так они, наслушавшись, решили за всякими плюшками для стволов поехать. Прихватили там тяжелого: гранатомёты, минометы. Привезли и оставили в грузовике. Ну он и пронюхал.

— Он что, с базы выезжал?

— Я смотрел записи с камер. Часов в пять. Сказал, что решил остаться и надо вещи из дома забрать. Его пропустили. Вернулся обратно через час, машину обыскали, ничего опасного не привез.

— Только никто не додумался, что он вывез. Дебилы. Во сколько Колокольцева все рассказала?

— Около шести.

— Мне донесли уже к семи. Что за стадо баранов? Я вроде давал команды обыскивать и выезжающих, и въезжающих. Совсем страх потеряли, расслабились гражданских пугать. Ну ничего получили, одиннадцать двухсотых, часть базы разнесли. Всего один, мать его, человек.

— Пим, ты же сам сказал, отпустить их, дать уйти.

— Да, сказал. Гражданским уже донесли, что это диверсанты из банды? Сейчас они это обмусолят, еще приукрасят. Потом, уже в «Заре», разнесут остальным. Теперь у нас не виртуальная банда, а реальная, которую видели. Только не должны были они уйти. Твоя задача была задержать колонну, взять пленных, и перебить остальных. Узников — прилюдно казнить, детей оставить. А ты мало того, что бойцов потерял, так еще и упустил. Теперь геморроя не оберешься.

— Воеводов — спец, каких у нас нет.

— Да мне хоть сам Джон Мэтрикс^[65], вас было шесть человек. Шесть, сука, профессиональных вояк, специально отобранных и подготовленных для одной задачи с которой вы не справились! Против девки, двоих детей, поварихи, троих салабонов и одного бойца. Суть улавливаешь? Ты хоть представляешь, чем нам это грозит?

— Примерно. — Ефрем потупил взгляд в пол.

— Представляет он. Даже я не представляю. Своих мест точно лишимся. Будешь как эти, в земле ковыряться, как и все твое будущее потомство. Ладно, сейчас надо работать с тем, что есть. Этих — вычислить и завалить, трупы ко мне. Отправь пятерых, пусть берут гражданский джип, Тигры на базе нужны. Охрану усилить, всех гражданских, кто может держать ствол, вооружить. Расскажи, что перехватили сигнал о второй атаке. С пленников глаз не спускать, скоро за ними вернутся. Поднять дронов в небо, сеть теперь нормально покрывает. Следить за всеми подходами. И вообще, откуда эти твари что-то вынюхали.

— Понятия не имеем. Пиндоса к компу пускали, но наши потом проверили, все чисто, ничего не качал, лишний никто не подключался.

— Может кто сдал?

— Да кто, и зачем? Никому не охота перспектив лишится. Димка мог на девку повестись, но она видишь, на нашу сторону перескочила. — Ефрем устал стоять, и сел напротив.

— Короче, чтобы к вечеру решили этот вопрос, я пока буду думать, как мне наверх это преподнести.

7.31 по московскому времени

Поселок Кабардинка.

Стив тащил на себе три АК двухсотой серии, сумку с магазинами и гранатами. Князев шел чуть позади, перекинув через плечо РПК и ручной гранатомет Барышева. Оружие конечно хорошо, но самое важное, что удалось раздобыть — гарнитуры для раций. Поддерживать связь во время боя, нажимая клавишу — не реально, а координировать действия без связи невозможно.

Дорога в гору Прайсу давалась с трудом, сказывалась недостача физических упражнений и сидячий образ жизни. Дышалось тяжело. Даже не смотря на дождь и ветер — душно, аж голова разболелась. Желудок сворачивало от голода. Последний раз ел вчера на ужин, времени вроде прошло немного, но, от нервов и напряжения, разыгрался аппетит.

Вышли на поляну. Марка с Тимуром не видно, лишь издалека доносится звук, втыкаемый в землю лопаты. Пошли на шум.

— Ох блин. — Только и сказал Князев, увидев ребят.

Оба раздетые по пояс, Сахаров с повязкой на ребрах, перемазанные раскисшей под дождем грязью. Уже закапывали. Лопата одна, поэтому работали по очереди. Марк сидит на примятой траве, по висящим сосульками волосам стекает вода. Тимур, тяжело дыша, перекидывает остатки земли на невысокий бугор свежей могилы.

— Вам хоть переодеться есть во что? — Спросил Стив, моментально остыв от одного вида друзей.

Марк молча кивнул.

— Готово. — Тимур откинул в сторону небольшую туристическую лопату. — Спи спокойно. — Сказав, закрыл глаза и опустил голову.

Остальные молча отошли от могилы, оставив Юлаева простится.

Собрались возле джипа. Пока Стив разворачивал ноутбук и прокрадывался в сеть «Рассвета», Саша с Марком нарыли консервов и две упаковки галет. Вскоре пришел и Тимур. Вдвоем с Сахаровым они обмылись технической водой из бочки на стройке, переоделись и принялись за еду. Разговаривать никто не хотел.

— Обалдеть. — Стив оторвался от экрана и посмотрел на остальных.

— Что там у тебя? — Князев запил тушенку водой, еле проговорив с набитым ртом.

— В сети «Рассвета» ни одного следа моего присутствия. Они шерстили все сервера и порты, но ничего не нашли, потому что кто-то все почистил за мной, оставив лазейку.

— Кто это мог сделать? Вадим?

— Нет, ты что. Он, конечно спец, но в компах несилен. У меня сейчас вообще админские права на всю их сеть. Могу обрубить все, что захочу, видеонаблюдение там, связь цифровую. И я не знаю откуда. Словно кто-то после меня зашел, и все это сделал.

— Даже идей нет?

— Судя по тому, как качественно и аккуратно все сделано, думаю, это тот же человек, чей канал я обнаружил но не смог расшифровать. Больше не кому.

— Интересно, кто же наш тайный благодетель. Не нравится мне это. Ладно, позже разберемся. Сейчас о другом. Я тут прикинул немного, сейчас вместе обсудим и решим, как лучше. — Князев прокашлялся, сделал еще глоток воды. — Нужно выходит прямо сейчас. Гарнитуры есть, связь будет. Стив, ты засядешь недалеко от базы с РПК, так чтобы мог прикрыть отступление, и будешь координировать нас по камерам. Марк, тебе бегать тяжко и с минометом умеешь обращаться, тем более они уже наведены, справишься?

Марк неуверенно кивнул.

— Я могу помочь, надо поискать, должна быть инфа по баллистике и наведению минометного огня. — Стив тут же подключил один из жестких дисков, и полез в свою «энциклопедию».

— Смотри, надо будет их чуть скорректировать. Миномет за территорию, его сложно перенаправить, а с гранатомета по площади на базе. Думаю, туда ломанутся, как начнем бомбить, и Стив еще с пулемета пару очередей даст, чтобы создать видимость нападения. В этот момент их накрыть, даже если парочку завалим, уже проще будет.

— Отлично. По сигналу, начинаешь бомбить. Стив, ты отрубишь им камеры, только так, чтобы сам смог смотреть. Надо найти хоть какой-то план базы, если он конечно есть, ну или место, где можно проникнуть внутрь с минимальным риском.

— Минут десять дадите — найду. Они даже не знают, что мы смотрим. — Не теряя времени, Прайс снова уткнулся в ноутбук и начал шерстить по базе через цифровые глаза.

— Вообще шикарно. Тимур, мы вдвоем, идем внутрь. Будет жарко. Людей уже убивал?

— Не приходилось. Повторим план Воеводова?

— А у тебя есть предложения получше? Его план сработал, может и сейчас прокатит, я не Ганнибал, что придумал — то придумал. И людей поубивать тебе придется. Ты же понимаешь, что, если там будет кто-то из простых людей в карауле, придется стрелять, иначе они тебя.

— Понимаю. — Юлаев отвернулся в сторону и скривился, будто съел горькое.

— Только я с тачкой не придумал. Думал пешком обратно отходить, но сейчас понимаю, что не вывезем.

— Смотри. — Стив развернул лэптоп. — Во дворе, два тигра и джип. На базе всего девять безопасников, кто-то ломанется на бомбежку, не думаю, что две машины уедут. Один тигр точно останется. Я читал про них, пока на базе сидели, там тридцатимиллиметровая пушка и крупнокалиберный пулемет, если вам удастся угнать один из них, вообще пофиг на все при отступлении будет.

— Идея не менее сумасшедшая, чем вся наша затея, но чем черт не шутит. Марк, ты как увидишь, что мы в броне, садишься в джип и за нами, надо только его проверить. Справишься? Там коробка автомат, не сложно, Стив потом тебя заменит за рулем, снарягу жалко бросать. Все запомнили, что им делать? Отлично. Сейчас разбираем стволы, гарнитуры, гранаты. Снаряжаем магазины. Оденьтесь получше, хоть дождь немного и стих, но может еще припустить. Что же, удачи нам, только она нам и поможет.

Глава 5 Эндшпиль

8.07 по московскому времени

Поселок Кабардинка.

База «Рассвет».

Марк еще раз обошел миномет и АГС. Подкрутил буссоль^[66], сверившись с таблицей, которую выдал Воеводов. Разложил мины, зарядил ленту гранатомета. Вадим проинструктировал хорошо, главное не забыть весь порядок действий, теперь советов по рации не будет. Достал из кармана куртки оранжевую пилюлю и проглотил. Нужна ясная голова, жизнь друзей во многом зависит от него. Посмотрел на джип, пытаясь перебороть неуверенность. Справится ли? Никогда в жизни не водил, а тут такой бегемот на колесах. Хотя проехать надо всего ничего, но мандраж присутствовал.

Бросил взгляд на въезд. Дорога выходила на поляну между раскидистыми деревьями. Если кто заедет, то он почти сразу на виду. Очередь из автомата и все, поминай как звали.

— Нет, так дело не пойдет. — Сказал сам себе и отправился к джипу.

* * *

Стив не спускал глаз с базы. Позицию занял очень удачную — небольшой дом в двухстах метрах, терраса на втором этаже, огороженная парапетом из кирпича, хороший обзор и беспроводная сеть добивает. Пулемет поставил прямо на бортик, закрепив сошки. Расстояние не маленькое, но с такой плотностью огня попадет.

Старался сохранять спокойствие, но руки предательски дрожали. Так и промазать не долго. Решил отвлечься, переключив внимание на ноутбук. Пробежался по камерам базы. Суета. Люди собирают вещи, бегают. От былого спокойствия — ни следа. Еще раз посмотрел на Джавида с девочками. Вера проснулась, стояла у решетки, Женя и Кочарян спали.

Быстрее бы уже все началось, ожидание убивает больше всего. Вернулся к пулемету, проверил как пристегнут коробчатый магазин. На всякий пожарный выложил рядом несколько гранат — где-то рядом катается разыскивающий их отряд.

От нервов захотелось в туалет, но решил перетерпеть, в любой момент могут дать сигнал к началу. Вернулся к лэптопу, проверил, сможет ли отключить камеры. Все работает, как часы. Компьютеры — не люди, нет эмоций, нервов и переживаний, делают только то, что ты от них хочешь. Вспомнил свои мысли, в самом начале эпидемии, когда сетовал на свою профессию, думал, что никому не пригодится. А все вон как вышло. Без него бы и не сунулись, и не узнали бы почти ничего. Да и кладезь собранных знаний уже пригодился ни раз, и сколько еще пригодится. Недооценивал себя, как, в прочем, и всю жизнь. Только когда все накрылось медным тазом, понял, что не так уж он беспомощен. Да и храбрости, оказывается, не занимать. Решится штурмовать базу военных вчетвером — то еще сумасшествие!

— Стив ты подключён? — Раздался голос Князева в гарнитуре, отвлекая от размышлений.

— Конечно. Слышу вас громко и чисто.

* * *

Дождь мелкой пылью оседал на одежде и автомате. Земля чавкала под ногами. Князев с Юлаевым крались между домов, стараясь не выходить на прямой обзор с базы, лавировали по дворам, проулкам и дорожкам, подбираясь к задней стене. Как бы внешне оба не пытались сохранить самообладание, нервничали почти до состояния паники. Автомат в руках Саши подрагивал, тяжелый, зараза, еще и гранатомет за спиной. Шли не быстро, но дышать все равно тяжело. Перед смертью не надышишься — эта мысль так и крутилась в голове.

Обошли «Рассвет» с тыла, через небольшую полосу деревьев, отделяющую общину от обрыва. Под сенью куцего леска дождь усилился, капли собирались на листьях, и падали вниз увесистой плюхой, словно кто-то плюнул сверху. Подкравшись к полосе отчуждения, укрылись за густым кустарником. Князев достал бинокль, посмотрел на вышки.

— Смотри ка, караул даже днем поставили, когда реальная угроза появилась.

— Дай посмотрю. — Тимур приложил к глазам мокрые резинки двуглазки. — Слева — мой сосед. Справа не знаю кто. Гражданских поставили, знают, что стрелять в них не будем.

— Стив, ты подключен? — Спросил Саша в гарнитуру.

— Конечно. Слышу вас громко и чисто.

— Отлично. Что там творится?

— Усилили охрану. По территории ходит группа вооружённых, сейчас они почти в противоположном конце. Камеры вас не видят. Я готов начинать.

— Хорошо. Марк ты там как?

— Тоже готов. Не знаю только, может наводку чуть сбил. Вчера, когда снаряды подносил, ногой задел. Но вроде не сильно. Надо быстрее все заканчивать, начнут пробивать позиции, откуда могли стрелять, быстро вычислят. Хорошо хоть дождь следы смыл.

— Ну тогда погнали, чего ждать. Зажигайте!

— Первая пошла.

Князев замер. Через несколько секунд раздался взрыв с другой стороны базы.

— Сработало. Ломанулись к той стороне, на вышках дезориентированы. Видео отрубил. — Взволнованный голос Стива.

— Пошли. — Саша махнул рукой.

* * *

Окна в кабинете задрожали. Пимон подскочил, выглянул на улицу. На площади клубился дым над местом разрыва мины.

— Да что за нахрен!

Схватил рацию.

— Ефрем! Ефрем твою мать! — В динамике только шум помех.

Метнулся к монитору. Ни одна камера на базе не работает. Схватил внутренний телефон — сигнала в трубке нет. Слеп и глух. Еще один взрыв, стекла пронзительно зазвенели, грозя вот-вот лопнуть. Ничего не оставалось, накинув бронежилет и схватив автомат, выбежал в коридор. Спускаясь на первый этаж, столкнулся с Ефремом на лестнице.

— Что происходит? — Заорал, потеряв контроль.

— Херня полная! Все камеры вырубили, рации не работают и нас опять бомбят! Дроны легли, с внешними постами связаться не можем, с отрядом, уехавшим на поиски тоже! — Начальник безопасности еле дышал, и весь покрылся потом — бегать с прострелянной ногой не легкое занятие.

— Как это вообще возможно?

— Сеть могли взломать, у них америкашка спец, надо вышку попробовать отрубить. А вот рации — вообще без понятия. Должна быть глушилка на базе, но откуда у них такое оборудование?

— Рубите WiFi! Прорыв уже начался?

— Пока никого не видели. Могут напролом пойти. Знают, что мало бойцов осталось. Этот урод еще большую часть стволов попортил, гражданские бесполезны. Он по любому планировку базы изучил, мы тут как утки на озере — мочи, не хочу.

— К пленникам двоих отправить! Сам давай на передовую! Двоих к броневикам! Один на площадь, второй во внутренний двор. Выгнать народ из корпусов, пофиг что с нерабочими стволами. Пусть наводят хаос, по гражданским стрелять не решатся.

— У нас нет столько бойцов. Пятерых же отправили. На базе только Дима и еще четверо.

— Да блять! Давай сам в броневик! К пленникам одного на усиление! Диму с тремя бойцами распредели по огневым позициям, двоих на крышу, двоих по территории.

— Как я тебе без связи с прострелянной ногой все это сделаю!

Пимон зарычал от злости и сам рванул на улицу, перехватывая автомат.

* * *

Перемахнуть через забор оказалось непросто: снаряжение цеплялось, мокрая одежда сковывала движение, да и просто перелезть двухметровую стену по дереву нелегкое дело. Князев присел, водя автоматом из стороны в сторону. Рядом спрыгнул Тимур, выронив из рук оружие. С вышек даже не заметили, все внимание приковано к фронту базы, где уже затрещал пулемет Прайса. Пригнувшись, перебежали к знакомому дереву на поляне. Жутко воняет гарью и бензином. Прямо за площадью, задняя стена столовой, надо ее обогнуть, чтобы попасть еще на одну площадку, перед жилым блоком, а там уже и камера с пленниками недалеко. Прижимаясь к стене здания, побежал вперед, чтобы не высовываться на открытое место. Мимо оружейки, выгоревших боксов, до сих пор пышущих теплом.

Увидел движение справа, на ходу развернулся, поднимая автомат. Через площадь, к вышке WiFi бежал человек, гражданский.

«Сука, сейчас связь обрубит, и мы ослепнем». — Метнулась мысль в голове, руки уже сами поднимали автомат.

Слева затрещал АК, и бегущий, споткнувшись, зарылся лицом в землю. Саша повернулся и посмотрел на Юлаева, убирающего палец со спускового.

«Молодец, не струхнул».

— Стив, что по камерам? Работают?

— Да, все нормально. — Ответил Прайс в рацию, тяжело дыша. На пару секунд затрещал пулемет. — Двое на площадь рванули. Я не пойму, они как-то не организованны, словно связи нет, Пимон с Ефремом так команды раздавали.

— У них рации не работаю?

— По ходу. Это не я, у нас таких возможностей нет.

— Почему тогда наши работают?

— Ну ты спросил, я компьютерщик, а не связист. Скажи спасибо тому, кто это сделал.

— Марк, ты на связи?

— Конечно.

— Как Стив скомандует, вали их из гранатомета.

— Понял.

— Саш, осторожнее там. Двое на крышу бегут. В вашу сторону — Ефрем ковыляет. — Отдышавшись, сказал Прайс.

— У камеры сколько охранников?

— Пока один.

— Понял, держи в курсе.

— Хорошо, попробую одного достать. Он как раз с моего угла вылезет.

Дальше, вдоль забора, до столовой. Возле входа в жилой блок — гражданские. Увидели, закричали. Кто-то направил автомат. Инстинктивно рванул укрыться за Тигром, вжимая голову в плечи, но выстрелов не слышно. Вспомнил, что Вадим вывел из строя оружие. Спереди — дверь, ведущая к камерам. Подбежал и схватился за ручку.

— Стой. — Одернул Тимур.

Князев развернулся и вопросительно взглянул. Юлаев достал из кармана гранату.

— Ты с ума сошел? — Чуть не закричал Саша.

— Осветительно-шумовая. — Тимур выдернул кольцо. — Стив, охранник от двери далеко?

— Стоит почти напротив, смотрит в бок. Ребята дальше по коридору в камере.

Чуть приоткрыв дверь, Тимур закинул гранату, и отскочил в сторону, зажав уши. Саша последовал его примеру. Хлопнуло, пробив даже через ладони. В голове зазвенело. Князев развернулся и опять собрался заскочить внутрь.

— Да стой ты. — Тимур снял еще одну гранату, боевую, и забросил в помещение, не выдрав кольцо.

— Зачем? — Не понял маневра Саша.

— В кино видел — работает.

Забежали вдвоем. Охранник лежал на земле, закрыв голову руками, спасаясь от взрыва. Князев направил автомат и всадил одиночный, прямо в голову. Внутри ничего даже не дрогнуло. Поднял АК, выпавший у убитого. Быстрее, за поворот, спереди решетка. Прямо за ней стоит Джавид с сонным лицом и красными глазами, видно, что приглушен взрывом, держит на руках Женю, Вера рядом, ревет во все горло.

— Стив, открывай камеру.

Щелчок замка, и стальная решетка подалась вперед.

— Саня, Тимур! — Радостно завопил Кочарян.

— Времени нет. Держи. — Протянул трофейный автомат Джавиду.

Женя оторвала голову от плеча Кочаряна и, увидев Сашу, тут же кинулась ему на руки.

— Малая, подожди, мне руки нужны. — Но увернутся не удалось, девочка вцепилась крепко. — Давайте, на выход.

Ломанули обратно, перескочив на ходу через успевшую натечь лужу крови. Князев подбежал к двери первый и открыл. Автоматная очередь. Инстинктивно закрыл девочку собой, левой рукой стараясь закрыть вход. Предплечье обожгло острой болью, словно врубили топором.

— Сука!

— Не суйтесь! — Закричал в рацию Стив. — На площади Ефрем с бойцом, за углом жилого спрятались, к Тигру хотят пробиться.

— Если у них получится, они нас из пушки на фарш покромсают. — Сказал за спиной Юлаев.

* * *

«Все, с миномета можно уже не палить, тем более наводка сбилась, снаряды в дома за периметром уходят, можно и Стива снести». — Подумал про себя Марк, осматривая площадь базы в бинокль.

— Марк, ты на связи? — Спросил по рации Князев.

— Конечно.

— Как Стив скомандует, вали их из гранатомета.

— Понял.

Подбежал к гранатомету, проверил прицел, чуть перенаправил, чтобы прямо по входу на площадь и снова прильнул к биноклю. Видно всплески асфальта от очередей Прайса. Появились, двое, бегут от штаба, прижимаясь к стене, если добегут до огневых позиций у вышек, откроют огонь по американцу.

— Марк, видишь их? — Голос Стива в гарнитуре.

— Как на ладони.

— Лупи.

Засел за АГС, уперев ноги в сошки. Еще раз посмотрел в прицел, через секунду будут в зоне поражения. Взялся за ручки и большими пальцами вдавил гашетку. Гранатомет с глухим «пух» начал харкаться снарядами, подпрыгивая при каждом выстреле. Через пару секунд донеслись разрывы ВОГов.

— Красава! Накрыл обоих. — Радостно закричал Стив.

Посмотрел в бинокль. Одного, скорее всего, осколками завалило, во второго почти прямо попадание — разворотило до неузнаваемости. Выдохнул. Теперь ребятам легче будет. На базе остались Пимон, Ефрем с бойцом, Дима и еще один, засевший на крыше. Звонкая очередь РПК разнеслась по всему поселку.

— Есть, еще один! — Стив не скрывал эмоций. — Как в «Колду» играю, блин.

Посмотрел в бинокль — на углу плоской крыши лежит тело в серой форме.

— Дмитрия не видел? — Спросил в рацию.

— Нет, скорее всего с другой стороны, отсюда не достать.

— Подожди. — Марк на секунду замолчал и прислушался. Точно, звук двигателя, где-то на дороге.

— Что там у тебя? — Спросил Стив.

— По ходу вычислили.

Бросил бинокль и побежал к недостроенному фундаменту, прихватив с собой пару гранат и АК. Шум мотора приближался. Как только перемахнул за бетонную ленту, за деревьями промелькнула морда внедорожника. Едет медленно, в машине четверо. Осматриваются, открыли окна, водят стволами автоматов. Сбрасывают скорость. На поляну выезжать не собираются, умные, сейчас остановятся и пойдут пешком.

— Ну здравствуйте. — С легкой улыбкой сказал вслух.

Раздался взрыв, снесший листву с близстоящих деревьев. Внедорожник подкинуло вверх, окутав облаком пыли. Машина со скрежет рухнула на землю, порубленная осколками. Шансов выжить — ноль.

— Что случилось? Марк? Ты цел? — Затараторил Стив.

— Все нормально. Я гостей встретил?

— Кого?

— Про поисковый отряд можете забыть.

— Это который за нами охотился? Тебя вычислили?

— Наверное. Траекторию спалили и прикатили. Как вы ушли, на всякий случай, мину на дороге прикопал, в машине лежали. Пригодилась.

— Молодец, догадался, я бы не сообразил. Все пятеро готовы?

— Их было пятеро?

— Да.

Марк приподнялся из-за фундамента и увидел легкое движение в кустах, рядом с минометом. Метров тридцать, не дальше. Взял одну гранату, взвесил в руке. Тяжелая, лишь бы докинуть. Да и опасно, вдруг мины заденет, тогда и фундамент может не спасти. Но выбора нет, в прямом бою не вывезет против опытного. Дернул за кольцо, но не смог вырвать — туго сидит.

«Как же они в фильмах так лихо дергают зубами?»

Разжал усики, потянул. Готово. Прицелился и, не поднимаясь из-за укрытия швырнул. Раз — два — три — чет… Взрыв. Засвистели осколки, несколько угодило прямо в фундамент. Из кустов донеслось сдавленный стон. Подумав с секунду, подготовил вторую и швырнул. Еще один взрыв. Больше никаких звуков. Выждав минуту, встал и направился к кустам, внимательно прислушиваясь. По базе больше не постреляешь, миномет упал, гранатомёт покорежило осколком. Рассветовца нашел в зарослях. Лежит на животе, скорее всего после первой гранаты упал, осколками пробило бок и голову.

Убедившись, что опасности больше нет, побежал к джипу. Внедорожник задело осколками, но не сильно, стекол и так половины не было, в двери дырка и задней стойке. Завелся.

— Стив, я к тебе.

— Понял, гони вниз по улице, дальше сориентирую.

* * *

Хоть Марк и сказал, что розыскного отряда больше нет, все равно на улицу высовываться было страшно. Прайс укрылся за забором, держа в руках пулемет. На базе тихо, ребят зажали в КПЗ, и стрельба на время прекратилась. С дороги донеслось рычание двигателя. Выглянул через калитку и увидел джип, за рулем Сахаров. Машина неуверенно приткнулась к бордюру. Попробовал быстро залезть на пассажирское, но не получилось — пулемет упирался сошками в стойку, пришлось закинуть назад.

— Ты как? Все норм? — Спросил у хмурого Марка.

— Больше за руль никогда не сяду, еле доехал. Давай за руль.

Поменялись местами, и Марк потащил пулемет с заднего сидения. Повозившись, водрузил его на капот, уперев приклад в плечо.

— Наших в КПЗ прижали — Ефрем с бойцом хотят к Тиграм пробиться. Если кто с гранатометом придет, то все — кранты. — Стив вдавил педаль газа и в лицо ударил тугой поток ветра с каплями дождя.

Через пару минут из-за поворота показались распахнутые и раскуроченные ворота общины, еще не успели восстановить после ночного подрыва. Прайс сбросил скорость, проезжая лабиринт бетонных блоков. На караульных вышках — никого. Гражданские без руководства и связи просто сбежали из-под обстрела. Площадь испещрена воронками от миномета. Пролетели штаб, распугав хаотично бегающих гражданских. Завидев машину, люди бросились в корпуса. Кто-то пытался выстрелить, не подразумевая, что оружие неисправно, кто-то просто бросал автомат и спешил укрыться.

Угол жилого блока. Две фигуры у края стены, сидят прижавшись и выглядывая. Стив ударил по тормозам. Марк перехватил пулемет удобнее, прижал приклад к плечу и нажал спусковой крючок. РПК загрохотал, засыпая салон латунными гильзами. Уши моментально заложило. Ефрем, успевший обернутся на скрип тормозов, рванулся к углу и скрылся за стеной, прихрамывая на одну ногу. Второй рассветовец тоже было дернулся бежать, но понял, что не успевает, вскинул автомат в сторону машины и в этот момент его прошили первые пули. Марк не переставал палить, засыпая уже мертвого бойца крошкой штукатурки и бетона.

— Саша! Выход свободен, рвите к броневику! — Закричал Стив в рацию.

* * *

— Сильно больно? — Спросился Женя, глядя на замотанную наспех бинтом руку.

«Охренеть, как больно» — Подумал про себя, но вслух сказал лишь: — Ничего, потом пройдет.

Пуля пробила кость, раздробив ее на осколки. Левая кисть повисла, как тряпка, уже почти не чувствовал её. Кровь остановили жгутом на плече. Примотали шину из ножки стула и подвесили руку к груди на перевязи. Теперь стрелять мог только из пистолета, да и то, наверное, с трудом, каждое движение отдавалось болью.

— Давайте быстрее. — Процедил сквозь зубы, больше для себя, чем торопя друзей.

Тимур с Джавидом сидели рядом, успокаивали детей, сами сгорая от неизвестности — выберутся вообще отсюда или нет.

— Саша, Выход свободен, рвите к броневику! — Раздался голос Прайса в рации выводя из ступора.

Подскочил на ноги, кривясь от рези в руке.

— Малая, ты с Джавидом. — Девочка послушно кивнула. — Тимур, бери Верку и погнали.

Осторожно приоткрыл дверь, вроде все спокойно, никто не стреляет. Выставил перед собой Глок и и сделал шаг, каждую секунду ожидая услышать стрекот АК.

— Осторожно, Ефрем среди броневиков, но мы его не видим. — Сказал Стив через гарнитуру.

— Понял. — Саша повернулся к спутникам. — Джавид возьми детей, Тимур давай вперед, там этот мудак с зубочисткой зашкерился.

Юлаев кивнул, прижал к плечу автомат и пригнувшись выбежал из двери, Князев рванул следом, прикрывая выходящего Кочаряна с девочками. Тимур убежал вперед, не спуская глаз с бронемашин.

— Я его не вижу, вроде все чисто.

— Хорошо, идем. — Сказал Саша, и махнул Джавиду.

Почти добежав до Тигров, увидел потрепанный Хайлюкс, с торчащим спереди стволом пулемета. Стив помахал рукой с водительского и тут же затрещал РПК.

— Марк, ты что дебил? В нас палишь! — Закричал в рацию Князев, рухнув на бетон.

— Ефрем в броневике внутри, хотел к турели вылезти. Я по верху, чисто спугнуть.

— Предупреждать надо! Так и обосраться не долго. Смотри, что бы рикошет не зацепил.

— Давайте сюда, я возле машин, он пока не высунется, держу все окна на мушке, но и я к нему не полезу. — Сказал Юлаев.

Поднялись и пригнув головы, побежали к бронемашине. Тимур заранее открыл пассажирскую дверь. Саша с детьми залез назад, Джавид прыгнул за руль.

— Ничего сложного, справлюсь. — Кочарян осмотрел органы управления броневиком.

Ключи в замке зажигания, где они обычно и торчат, когда машина на боевом взводе. Заурчал двигатель.

— Сука! — Заскочил в салон Тимур.

— Что там? — Саша скривился от резкого импульса боли в руке.

— С крыши кто-то долбить начал.

— Там Дмитрий остался. — Сказал Стив в рацию.

— Эта хрень работает? — Спросил Юлаев, указав на пульт управлению пушки.

— Да вроде, сейчас секунду. — Кочарян пошерстил по панели и что-то включил. — Попробуй.

— Прямо как в звездных войнах. — Тимур сел за джойстики, включил монитор.

Наведя прицел на край крыши, выждал пока Дима высунется из-за края и всадил несколько выстрелов, разнеся край бетонной стены в крошку.

— Офигеть моща!

— Немедленно покиньте базу! — Зазвучал незнакомый голос в наушниках.

— Кто это? Вадим ты? — Спросил Князев.

— Не важно кто, у вас нет времени, срочно уезжайте!

— На Вадима не похоже, голос не его. — Прислушался к говорящему Марк.

— Немедленно! Сейчас базы не станет!

* * *

В бинокль хорошо видно, как откатился от края крыши Дмитрий и рванул к спуску. Успеет или нет? Вадим посмотрел на часы. Одна минута. Сейчас начнется. Ребят немного жалко, но сами поперлись. Свалили бы, и остались целы. Перевел бинокль на внутренний двор. Машина Прайса, внутри вроде кто-то есть, сзади не видно. Даже не подозревают ничего. Может предупредить? Хотя уже вряд ли успеют. Ладно, смысла нет. Останется только проконтролировать, чтобы ни Ефрем, ни Пимон, ни малолетняя сучка в живых не остались.

Сейчас начнется. Посмотрел вправо, в сторону Новороссийска в ожидании. Скорость полета ракеты из установки «Торнадо-Г»^[67] примерно семьсот метров в секунду. До полигона в Ревской, больше тридцати километров. Сорок пять секунд. Меньше минуты и от «Рассвета» останутся одни руины. Запуск не отменишь, не отложишь. Навел систему по координатам и поставил на автоматический пуск, включив программу самоуничтожения после отстрела. Незачем такой технике попадать «Рассветовцам» в руки. А то, что они не одни, уже не сомневался.

Из-за горы показались первые летящие огни. Началось.

* * *

Джавид вдавил педаль газа, направляя броневик к воротам. Стив с Марком ехали спереди.

— Мы же еще с этими не разобрались! — Закричал Тимур, стараясь перекрыть рокот двигателя.

— Мы не мстить приехали, а своих забрать. Тем более, слышал этого по рации? — Осадил его Князев, кривясь от боли.

— Блин, да мне пару залпов с пушки дать, хотя бы второй Тигр из строя выведем.

— Он, кстати, за нами едет. — Сказал Джавид, заглядывая в зеркало заднего вида.

Князев посмотрел в окошко и увидел, что второй броневик остановился возле дверей штаба из которых выбежал Пимон, крича и размахивая руками. Следом за ним выбежал Дмитрий, сжимая в руках СВД, за ним Лера.

— Джавид тормози. — Голос Тимура прозвучал очень холодно и жестко, настолько, что Кочарян невольно подчинился.

— Ребят, вы что отстали? — Спросил Прайс в рацию.

— Дело есть. — Ответил Юлаев и направил пушку. Уже был готов нажать на гашетку, как всю базу сотряс взрыв. Угол штабного здания расцвел огненным шаром, раскидывая осколки стен на десятки метров. Девочки завизжали, испугавшись грохота. Женя прижалась всем телом к целой руке Князева.

— Твою мать! Что это? — Саша прильнул к заднему стеклу. — Коча гони на хрен отсюда!

Джавид пригнулся к рулю, направляя броневик к воротам.

— Остановись за территорией, сейчас они поедут я их подстрелю. — Тимур не спускал руки с курка.

— Мы вперед, у нас брони нет, осколками порубит к чертям. — Закричал Прайс.

Следом за первым раздался второй взрыв, чуть дальше, где-то на задней части общины. Тимур посмотрел в монитор, и увидел, как Дмитрий с Лерой спешно сажают детей в броневик. Из здания во все стороны бросились люди. Человек двадцать побежали к воротам, надеясь спастись. Одна из ракет попала в угол забора, превратив стену в груду обломков и засыпав площадь смертельным градом осколков. Люди начали падать, кто-то сразу замертво, кому-то оторвало конечности.

Тигр Пимона завелся и начал отъезжать от штаба, как раз в тот момент, когда в центр здания попала ракета. Взрывы участились, хлопая с секундным интервалом. «Рассвет» почти скрылся в густой пелене дыма, огня и пыли. Броневик Эксархидиса показался у лабиринта блоков на выезде.

Тимур навел пушку прямо на заманчиво маячащий бронированный лоб. Пальцы так и чешутся нажать на гашетку, и изрешетить. Тридцатимиллиметровую пушку не выдержит. Вспомнил слова «воняет», холодный взгляд, мертвое тело Ларисы, накрытое пледом. Жажда мести затмевала трезвый рассудок и требовала крови, но где-то глубоко во все горло вопила совесть. Дети, в броневике — дети. Сглотнул и убрал руку от курка. Тигр пролетел мимо, набирая скорость.

— Поехали. — Крикнул Юлаев, убирая руку с кнопки огня.

Машина рванула с места, удаляясь на безопасное расстояние. База полностью скрылась за пеленой взрывов. Грохот слышно даже за бронированными стеклами.

* * *

Воеводов наблюдал за броневиками, покидающими превратившийся в филиал ада «Рассвет». Увидев, что броневик Пимона в целости и сохранности выехал за ворота и начал удалятся, запрыгнул на мотоцикл и выкрутил ручку газа, выкинув комья земли из-под заднего колеса.

* * *

Выждали полчаса после последнего взрыва. Джавид настоял вернуться к базе и поискать выживших. Подъехав, еще за квартал поняли, что затея обречена на провал. «Рассвет» стерло с лица земли. Бесформенные груды бетона и железа в облаках пыли и дыма. От зданий и забора ни осталось ничего. Дома, прилегающие к базе, сровняло с землей в радиусе пятисот метров.

— Охереть. Что вообще это было? — Спросил Князев, рассматривая обломки в окно.

— Не знаю, похоже на «Град», или что-то в этом духе. — Ответил Тимур.

— Кто мог такое устроить?

— А ты как думаешь? Я только одного спеца-вояку знаю, у кого были счеты с рассветовцами. — Тимур откинулся на кресле стрелка.

— Да он вообще кукухой двинулся. Сотня людей! Да, блин, мы были на базе! Если бы не предупредили, то все, кранты.

— Кстати, кто это был? — Джавид развернулся в салон.

— Эй, спаситель, ты на связи? — Князев поправил микрофон гарнитуры.

Никто не ответил.

— Что дальше делать то будем? — Спросил Тимур.

— Вам нужно убежище. Продиктую координаты, запишите. Там есть электричество, вода, еда. — Незнакомый голос в рации.

— Вы тоже его слышите? — Подключился Прайс.

— Ты кто? Спасибо за помощь, но я теперь как-то не очень людям доверяю. — Ответил Князев.

— Узнаете чуть позже. Пока уезжайте. Броневик надо бросить, в него встроен модуль Глонасс, вас отследят. Я скажу где его оставить, там найдете машину, на которую можно пересесть. Записывайте координаты.

Джавид спешно вбил цифры в смартфон.

— Кто ты? Может скажешь? — Не унимался Саша.

Никто не ответил.

— Что будем делать, послушаем его?

— Я бы послушал. — Ответил через рацию Прайс. — Он нам жизнь спас. Я догадываюсь, что это тот человек, который следил за базой по секретному каналу, почистил за мной сеть и отрубил радиосвязь.

— Надеюсь ты прав. Ну давайте рискнем. Все равно мы в броне, просто так не выкурят.

— Интересно, куда Пимон с остальными рванул? — Тимур пересел из кресла стрелка, опустившись рядом с перепуганной Верой.

— Скорее всего в «Зарю», они же туда собирались людей везти. — Ответил Прайс.

— Сколько же у них таких баз? И как эти твари связанны с самой эпидемией? — Спросил Тимур.

— Меня вот тоже этот вопрос мучает. Если они причастны, то надо выводить их на чистую воду. Вы только представьте, сколько они соберут выживших, а люди вообще не в курсе их темных делишек. И еще не известно, чем это все обернётся. — Саша обнял Женю и пригладил волосы. Девочка подняла голову и на её заплаканном лице появилась улыбка.

— Я знаю, где можно подключится к сетевому кабелю. Если его не отрубят, то можно будет вычислить место положения «Зари». Часть инфы с компьютера Пимона еще не успел расшифровать. Как где-нибудь обоснуемся, займусь. Надеюсь, получим ответы на многие вопросы. — Обнадежил всех Прайс.

— Было бы шикарно, а то у меня от всех этих загадок уже башка болит. — Вздохнул Князев.

— А может мы к тебе домой поедем? — Обратилась к Тимуру молчавшая до этого Вера.

— Туда нельзя, могут приехать нехорошие люди. — Юлаев наклонился к девочке, стараясь сказать, как можно мягче.

— Приехать и убить нас? — Вера вздохнула, и пожала плечами. — Хорошо. А куда тогда?

— Нас тут пригласили в одно интересное место. — Князев осмотрел сидящих в броневике. — Примем приглашение?

Все молча кивнули.

— Ребят, давайте только сначала на поляну вернемся, пса заберем. — Сказал Сахаров в рацию.

Тигр и потрепанный внедорожник завелись и, шурша колесами по асфальту, покатили от разрушенной базы «Рассвет».

Эпилог

2 сентября

Поселок Кабардинка.

Последние километры до дома. Полчаса. Как же хочется и, одновременно не хочется ехать. Роман поправил визор шлема, и прибавил газ. Увидев машину, выезжающую из-за поворота, сначала не поверил своим глазам. Но она вполне реальная — старенький серый пикап с заваленным до верха кузовом. Его тоже заметили — моргнули несколько раз дальним. Сбросил скорость и остановился рядом. Из машины вылез невысокий крепкий мужчина с прибитыми сединой висками.

— Здравствуйте! — Мужчина протянул крепкую мозолистую ладонь. — Михаил Федорович, можно просто Миша или Федырыч.

— Рома.

— Давно выживших не видел. — Михаил располагающе улыбнулся.

— Я тоже, если не считать невменяемых.

— Куда путь держите?

— В Геленджик, родом оттуда. Из Москвы еду.

— А мы на море ехали, куда потеплее. Точнее я ехал, еще один был. Уже здесь радиосигнал поймал, с телевышки Новороссийской транслировали. Передавали из общины выживших, собирали людей. Приехал, а тут только руины.

— В смысле руины? — Переспросил Роман.

— Разбомбили. Судя по всему, залп из ракетного комплекса дали, не знаю, кто с кем чего не поделил. Жертв много было, останки повсюду.

— Обалдеть. Людей и так не осталось, а тут еще и бомбят.

— Ага. Вот катаемся, хороним. Несколько раз в неделю приезжаем. Негоже так под открытым небом телам лежать. Уже почти всех захоронили.

— А вы не один?

— Не один. Ирину встретил в Новороссийске, когда за продуктами ездил. Марину встретили позже, молодая совсем, чуть больше двадцати, бойкая девчушка.

— Повезло вам, в компании. Я два месяца, с самого начала эпидемии, один скитаюсь.

— К нам присоединится не хотите?

Рома осмотрелся по сторонам.

— А вы где обустроились?

— Да здесь недалеко, в Голубой бухте, домик нашли, генератор, скважина. Огород засадили. Корову нашли, курей. Обживаемся по чуть-чуть.

— Заманчивое предложение. Но мне сначала надо домой съездить. Гештальт закрыть, так сказать.

— Можем с вами проехать, если хотите.

— Я, пожалуй, один, не знаю, что буду чувствовать.

— Понимаю, понимаю.

— Как мне вас потом найти?

— Секундочку. — Михаил вернулся к машине, взял что-то из салона. — Вот держите рацию. Как свои дела сделаете, приезжайте в Голубую Бухту, там уже добивает. Вызовете, договоримся где, пересечемся. По адресу вряд ли найдете.

— Хорошо. Договорились.

— Удачи вам! Надеюсь, скоро увидимся. Рад встретить выжившего.

Федырыч улыбнулся и залез в пикап. С пассажирского сидения помахала рукой женщина лет сорока с короткой стрижкой, почти под мальчика. Машина завелась и уехала, на прощание посигналив.

Проводил взглядом, пока не скрылись за поворотом. В груди приятное чувство: наконец-то встретил хоть кого-то живого. От одиночества уже крыша ехать начинает. Даже настроение немного приподнялось, хоть и понимал, что ожидает впереди. Но теперь вероятность сгинуть в умершем мире одному свелась к нулю. И сразу трое! Причем две женщины. Скотина есть, овощи. В животе забурчало при мысли о горячей домашней еде из свежих продуктов. От консервов уже воротит. Вспомнил слова мужчины про общину и радиосигнал. Какой же дурак! Не додумался даже радио включить. Пережившие эпидемию первым делом должны группироваться для выживания, и как проще всего собрать людей? Конечно по радио! Вышка много энергии не требует, поставил генератор, включил запись по всем частотам и жди себе в точке сбора.

Завел мотоцикл и выехал с обочины. Проскочил через растащенную кем-то пробку на кольце у въезда в город. Скорее всего люди из общины постарались. Через двадцать минут уже катил по знакомой до боли улице. Бросилась в глаза блестящая на солнце цистерна бензовоза, стоящего возле дома Юлаевых. Подъехал к воротам соседей, поставил мотоцикл на подножку.

«Неужели кто-то из них выжил?»

Осторожно открыл калитку.

— Эй, есть кто живой?

Ни звука.

Здесь точно были выжившие или выживший. От бензовоза к дому идет шланг, явно в генератор топливо подавали. Похоже на старшего Юлаева — предусмотрительный мужик. Родители хорошо дружили, и частенько бывал здесь в гостях. Вспомнил их пацана — скромный, добрый, но сообразительный не по годам. Неужели есть шанс встретить кого-то из прошлой жизни? Поездка домой, вместо ожидаемой боли, подарила сразу и встречу с выжившими и надежду найти знакомых.

Обошел дом, не решаясь зайти внутрь. На заднем дворе увидел две могилы под плодовыми деревьями. На камнях, поставленных вместо памятников, две надписи: «Любимая» и «папа».

— Тимур. — Рома осмотрелся по сторонам, словно мог увидеть, где сейчас младший Юлаев. — И где же тебя теперь искать?

Руслан Темир Пурпурный рассвет. Конфликт

Пролог

«Восьмое июля две тысячи двадцатого года. Община 'Рассвет» уничтожена в буквальном смысле этого слова. Стерта с лица земли. Здания, площади, заборы превратились в груды обломков, похоронив под собой сотню ни в чем не повинных людей. Мы чудом успели избежать гибели, только кто это «чудо», пока не знаем. Не представляю, какими знаниями и навыками должен обладать человек, чтобы иметь возможность спокойно подключаться к сети «Рассвета», полноправно хозяйничать и оставаться незамеченным. Если мои догадки про отключенную радиосвязь у безопасников верны, то его возможности выходят далеко за рамки компьютерных сетей. Наши рации он тоже запеленговал и смог подключиться к радиообмену. Жутко. Ощущение сравнимо с чувством, когда встреваешь в драку с человеком, намного большим по размеру, чем ты. За всю жизнь и работу в IT не встречал людей настолько сведущих. И вот мы направляемся в убежище, которое он нам предоставил.

Небо все такое же — пурпурно-фиолетовое. Хоть тучи немного сгущают цвет, но мне все равно кажется, что насыщенность постепенно спадает. Видели животных. На дороге чуть не сбили горную козу, в поселках много кошек и собак. Скорее всего, вирус действует только на человека, и это странно.

В данный момент остановились в поселке Пшада. Дети голодные, впрочем, как и все остальные. Нервы успокоить всем тоже не помешает. Адреналин отпустил, накрывает волна осознания. Тимур замкнулся — впервые убил человека. Говорили, что он чуть не изрешетил уезжающий из-под ракетного обстрела «Тигр». На борту находились Пимон, Ефрем, Дмитрий, бывшая пассия Юлаева — Лера, и дети, сколько точно не знаю. Хорошо, что он этого не сделал. В пылу сражения не всегда понимаешь, что происходит. Я только сейчас начинаю осознавать, что тоже отнял жизнь, но это был бой, если не убьешь, то убьют тебя. А если бы Тимур не сдержался, то погибли бы все находящиеся в броневике. И не известно, что стало бы с ним сейчас.

Князев держится, удивляя меня с каждой минутой все больше и больше. Интересно наблюдать, как этот циничный и язвительный тип меняется в присутствии девочки. Просто два разных человека. Перелом у него серьезный, жгут сняли, кровотечение остановилось, но нужна медицинская помощь, иначе велик риск лишиться руки.

Джавид не изменяет себе, как обычно, хохмит и сыпет цитатами при каждом удобном случае. Хотя произошедшее все же наложило на него свой отпечаток. Он стал боязливее, что ли. Постоянно осматривается по сторонам, в глазах появилась тревога. Не выпускает из рук автомат.

Поражает Сахаров. Интересно, что вообще способно пробить его броню невозмутимости? Уснул на заднем сидении, как ни в чем не бывало. Иногда даже завидую его невозмутимости. Посчитал — Сахаров записал на свой счет восемь смертей. Восемь! И еще не известно сколько погибло под минометным огнем. А он спит как младенец. Еще в Аксае удивился его способности воспринимать все происходящее сумасшествие как данность. Восхищаюсь им и побаиваюсь. И который раз благодарю всех богов, что он на нашей стороне.

Находясь на руинах «Рассвета» пытались вызвать Воеводова, но безрезультатно. Тяжелое чувство, словно вышли в далекий и опасный поход с проводником, и он нас бросил. Я понимаю, что он потерял Юлю, нам всем горестно, но пойти на тотальное уничтожение общины — перебор. Чем он теперь лучше тех же «рассветовцев»? Насилием ничего не решить. Смертей, и так, слишком много, каждый человек сейчас на вес золота. Если верить статистике, собранной в первые дни эпидемии, то иммунитетом обладает один из десяти тысяч. Значит выжило чуть меньше одного миллиона. Учитывая, что они распределены по всей планете, шансы восстановить популяцию очень малы. А с таким стремлением людей к уничтожению особей своего вида — вообще катятся к нулю.

Что-то я вообще перешел на печальную тему. Стараюсь отвлечься, успокоить нервы. До убежища, координаты которого нам предоставил тайный спаситель, осталось всего несколько километров. Ребята не хотят бросать броневик. Попросили меня найти модуль навигации и отключить. Стандартная тема — если ты компьютерщик, значит, можешь починить телевизор, стиральную машину и запустить ракету на орбиту. Но выбора нет, надо сделать. Самому не охота выбираться из безопасной утробы, броня и пушка на крыше внушают уверенность и чувство защищенности. Ладно, не буду лить воду. Все-таки это дневник выжившего, а не художественная литература. Надеюсь, что незнакомец не окажется очередным Тафаром или Пимоном, и мы сможем хоть немного передохнуть. Впереди слишком много дел, а я смертельно устал за последние дни.

Стив Прайс'

Часть 1 Пролог

2 сентября

Г. Геленджик

Гора Плоская, вершина Маркотхского хребта

Окинул взглядом расстелившуюся внизу бухту и панораму города. Вдохнул полной грудью. Наверху воздух холоднее, пьянящий и свежий. Тучи низко, потянись и рукой достанешь. Серые, с еле видимым фиолетовым оттенком, который теперь видно только в непогоду. Море почти черное — оправдывает свое название. Роман пошерудил рукой в выгоревшей траве, поднял желтый стебель и закинул в рот, прикусив край зубами.

Пол дня прошло, а до сих пор руки трясутся. Перед глазами, как белое пятно от солнца — родительская спальня, и две высохшие мумии на почерневших простынях. Готовился, знал же, что не выжили, но все равно, словно веслом по голове дали. Сознание, как утопающий, цепляется за последнюю надежду, даже несмотря на факты. Где-то в глубине души, все же думал, что выжили. Иммунитет не мог взяться из ниоткуда, если он им обладал, значит и родители, или, хотя бы, один из них. Но реальность оказалась верна себе.

Последовал примеру Тимура — вырыл две ямы на заднем дворе, угрохав на это пол дня. Завернул останки в постельное белье, вспоминая, как мама любила эти простыни с белыми лотосами. Слез не было, лишь пожирающее чувство пустоты в солнечном сплетении. Долго в доме оставаться не стал, собрал некоторые вещи, взял пару фотографий на память, и уехал. Не придумал ничего лучше, чем подняться на хребет. Очень любил верхушку горы Плоской. Почти голая, покрытая лишь жухлой травой, да куцым кустарником. Круги фундаментов от старой метеорологической станции тонули в растительности, как скелеты древних животных.

Вот и доехал? Что дальше? Поднял рацию, посмотрел на совсем новый пластиковый корпус. Повернул голову на право. За небольшой горой — район города Голубая бухта. Горстка частных домов и излюбленный пляж геленджичан. Где-то там обосновался Михаил со своими женщинами. Соскучился по людскому обществу, хотелось просто поболтать, обсудить апокалипсис. Такое не каждый день переживаешь, а когда банально не с кем поделиться эмоциями, будто и не было ничего вовсе.

Заурчало в животе. Не ел уже сутки точно, а там и накормят, и напоят. Надо ехать.

Еще раз осмотрел город.

«Тимур, где же ты сейчас? Что заставило тебя покинуть вполне пригодный для жизни дом? Пожалуйста, только выживи.»

Разбомблённая община. Лишь бы одним из погребенных тел, не оказался Юлаев младший. За пол дня идея найти его превратилась в навязчивую идею. Хоть какая-то нить, связывающая с прошлым.

Часть 1 Глава 1

8 июля.

Поселок Пшада.

9.45 по московскому времени

Ничего не сохранилось, консервы и те все вынесли. Тимур пнул ногой пустую картонную коробку и пожалел о том, что вчера отказался от ужина. Сейчас убил бы за кружку горячего кофе с сэндвичем. Вернулся к броневику, припаркованному на небольшой асфальтированной площади, в самом центре поселка, на ходу бросив взгляд на небо.

«Интересно, дождь еще будет? Лишь бы пошел. Таскаться в разгрузке с полной амуницией по жаре — не лучшее занятие.»

Почти дойдя до «Тигра» вспомнил, что не курил уже вечность. Свернул к небольшому магазинчику. Роллеты подняты, но стеклянная дверь закрыта. Подергал за ручку в тупой надежде, что на один из рывков она откроется. Пришлось идти к машине Прайса за монтировкой.

Стив сидел в джипе, открыв дверь и попивая из бутылки.

— Теплая кола — отвратительна. Ты чего один бродишь? — Спросил американец.

— У тебя монтировка есть?

— Вроде должна быть, надо посмотреть. Тебе зачем?

— Надо.

Прайс пожал плечами и направился к багажнику. Тимур подошел к боку джипа, ожидая пока Стив отроет из недр нужный инструмент и оперся на крыло. Заметив пробитую осколком дыру, зияющую в боку внедорожника, засунул в неё палец и пошевелил. Здоровая, сантиметра три — четыре. Человека убило бы сразу, а машине — ничего, ездит, хотя удивительно, что никаких важных механизмов не задело. Интересно, что чувствует человек, когда в него попадает пуля? Что чувствовал тот мужик, бегущий к вышке. Одно движение пальца, несколько выстрелов и жизнь оборвалась. Как это происходит? Засыпаешь или ощущаешь, как из тела выходить душа, если она вообще есть. И что там, за гранью? Есть ли это ослепляющий свет, или просто небытие?

— Такая пойдет? — вырвал из раздумий Стив, протягивая шестигранную монтировку.

— Ага. — Тимур забрал из рук товарища инструмент и молча зашагал в сторону магазина. Прайс лишь пожал плечами и вернулся на водительское сидение допивать «отвратительную» колу.

Вернувшись к запертой двери, Юлаев воткнул заостренный конец фомки между полотном и косяком, надавив на него всем телом. Открыть не получилось, только пластик покорёжил. Попробовал еще раз, и еще — безрезультатно. Внутри закипел гнев, тупой, затмевающий разум. Злился на дверь, хотя понимал, что она просто выполняет свою работу.

— Твою мать. — Выругался, когда, в очередной раз, монтировка выскочила из образовавшейся щели.

Отошел на два шага, и швырнул инструмент в стекло витрины. Звон разнесся по всей площади, эхом отразившись от пустых зданий и переполошив друзей. Стая голубей, купающихся в луже, встрепенулась и взлетела на провода. Оббив остатки стекла торчащие по краям, Тимур пригнулся и пролез в образовавшийся проход. Воздух затхлый, спертый, пахнет сгнившим и пылью. Прямо за кассой — закрытый ларь с табаком. Хорошо, что не на замке. Скинул с плеч рюкзак и нагреб почти под завязку блестящими пачками с жуткими картинками заболеваний. Одну открыл и закурил прямо в магазине.

— Мародерим? — Раздался сзади голос Князева.

— Немного. Ты куришь?

— Неа. — Саша посмотрел на сигареты и скривился. — Больше не шуми так, чуть детей и Марка не разбудил.

— Все равно уже пора вставать, засиделись мы здесь. Вдруг кто нагрянет?

— Минут десять еще можно постоять. Сейчас посмотрю, что тут интересного есть, потом обсудим планы и поедем.

— Рука не помешает?

— Мне, наоборот, отвлечься надо. Обзеболом закинулся, но что-то он ни фига не помогает.

— Тебе бы к врачу, у тебя лучевая в кашу.

— Спасибо доктор Хаус, а то я не знал. Только вот последний медик, которого я видел, сейчас где-то под обломками «Рассвета», скажем спасибо нашему Вадику.

Вернулись к броневику. Дети спали, только после перекуса смогли немного расслабиться и уснуть. Сахаров вырубился почти сразу на выезде из города как ни в чем не бывало. Тимур и Князев внутрь машины лезть не стали, собравшись возле Хайлюкса. Подошел Джавид, плавно закрыв за собой дверь Тигра, следом за ним появился Прайс.

— Ну что, почти приехали. Через полкилометра — тачка, про которую он сказал. Но броневик бросать не будем. С навигацией получилось? — Саша повернулся к Стиву.

Американец поднял черный прямоугольник и стальную таблетку, сантиметров десять в диаметре, с торчащими во все стороны проводами.

— Отлично. Резервных нет? Проверил? Как они, вообще, работают, если сотовых сетей нет?

— Спутниковый сигнал, как в спутниковых телефонах. Вот эта фигня, — Стив поднял прямоугольник, — сам передатчик, а круглая — антенна. Резервных нет, под броней не спрячешь, нужна прямая видимость с орбитой, а железо экранирует.

— Поступим так: Сначала осмотрим машину, которую нам предложили. Только осторожно, могут быть растяжки, брать ее не будем. Затем едем к координатам, оставляем джип с детьми на безопасном расстоянии с одним человеком в охране. Трое на броне едут к указанной точке. Оказавшись на месте, один прикрывает пушкой, двое идут на разведку. Рации у всех еще работают? — Князев обвел глазами спутников.

— А почему это ты командуешь? — Тимур закурил еще одну сигарету и оперся спиной на багажник внедорожника.

— Что? Почему я командую? — Саша чуть склонил голову вбок и пристально посмотрел на курящего Юлаева. — Тебе бы лучшее вообще помолчать, или сейчас все дружно вспомним как таскали бухущее тело под миномётным обстрелом. Или у тебя с бодуна родился великий стратегический план?

Князев подошел вплотную и навис над Тимуром, едва доходившим ему до плеча. Юлаев поднял голову и посмотрел абсолютно безразличным взглядом, лишь чуть прищурив и без того узкие глаза.

— Давайте, еще друг другу морды набейте. — Джавид придержал за руку Сашу. — Все, не пыли. Не видишь, он еще в себя не пришел. Тим, ты тоже уймись, вообще-то Саня всю операцию спланировал, чтобы нас вытащить, и, как видишь — сработало. Так что поумерь немного свое ЧСВ и послушай.

— Короче, как приедем к убежищу в машине с детьми остается Джавид. Ты лучше всех с ними поладил, и Женька к тебе привыкла. Стив ты за рулем броневика, Марк и я идем в разведку, ты, — Князев ткнул пальцем в Юлаева, — сидишь за пушкой. И давай без глупостей, я и так на взводе. Машину идем смотреть вдвоем с Юлаевым, остальные — начеку.

Расселись по машинам и двинулись по трассе в сторону Джубги, все дальше и дальше удаляясь от Кабардинки. Через пару минут Стив скомандовал приготовиться, до приготовленной для них машины осталось не больше двухсот метров.Остановились на обочине, прохрустев шинами по гравию. Тимур выпрыгнул из броневика первым, вскинул автомат и зашагал вперед. Князев пошел чуть позади, сжимая в здоровой руке пистолет.

— Здание СТО перед собой видите? — Спросил Прайс в рацию.

— Да.

— Там должна быть машина.

Перед зданием — чисто. Ни людей, ни машин, ни животных. Двое синих ворот в ремонтные боксы, закрыты, но замков не видно. Юлаев подошел ближе, осматривая землю под ногами, раскисшую от дождя. Никаких следов, если кто-то и был здесь, то только вчера. Подошел к воротине и взялся за ручку, но в последний момент остановил себя.

— Стив, у тебя там веревка есть какая нибудь?

— Пара мотков паракорда[1] точно завалялась.

— Отлично. — Развернулся и побежал обратно, на ходу бросив Князеву: «я сейчас».

Вернувшись, примотал шнур к ручке и позвал Сашу с собой за угол здания. Потянул, ворота пошли легко и без скрипа, словно петли смазали только вчера. Створки распахнулись, никакого взрыва не последовало.

— Умно. — Хмыкнул Князев, когда Тимур отвязывал паракорд.

Осторожно зашли внутрь. Свет пробивался через запыленная окна, выхватывая из темноты старенький минивэн Митсубиси Делика на высокой внедорожной резине.

— Как думаешь, машину могли заминировать? — Саша включил фонарик, и обошел микроавтобус по кругу, рассматривая салон. — Там оружие в багажнике, и еще какие-то сумки.

— Вряд ли, слишком много геморроя, тащить тачку, минировать ее. Если хотели бы устроить ловушку, на дверях растяжку бы поставили, тем более в машину можно с любой стороны посмотреть и залезть, дно проверить. — Тимур опустился на бетонный пол и посветил на днище автомобиля. — Все чисто. Давай внутрь заглянем.

— Обалдеть. — Князев удивленно поднял брови, открыв заднюю дверь. — Иди посмотри.

Тимур оторвался от осмотра водительского места и подошел к багажнику.

— Нормально так-то. Смотри, броники! Офигеть, это класс защиты «шесть а», даже от калаша спасут.

— Да тут вообще вооружение как у космодесанта, я половину не знаю для чего.

— Все больше и больше задаюсь вопросом, кто же этот тип? — Юлаев поворошил аккуратно сложенное оружие в багажнике микроавтобуса. — Ты представляешь, как в России тяжело достать стволы, если ты не связан с армией и нацгвардией? Максимум, на что можно рассчитывать — карабины, без автоматического огня. А тут даже «Печенег»[2] есть — пушка, намного мощнее нашего РПК. Смотри, даже РПГ есть, такая болванка «Тигра» в легкую проковыряет.

— Теперь вооружены, по самое не балуйся. Думал машину здесь бросить, теперь жалко. — Князев снял здоровой рукой рацию с пояса, небрежно засунув пистолет за пояс. — Прайс, Коча, двигайте сюда.

— Еще раз меня так назовешь, я…. — Голос Джавида на секунду осекся. — Короче, не нравится мне. Что там у вас?

— Все чисто, тачка на месте. План немного поменяем.

Броневик подъехал прямо к воротам, оставив немного места для джипа Стива. Американец подошел, осмотрел новый арсенал и присвистнул.

— Неплохо нас снабдили! Нужно отдать должное! Подозреваю, что вы решили взять машину, и бросить мой джип?

— Догадливый. Он у тебя и так — решето и без лобового, давно поменять надо. А эта тоже высокая, проходимая. Перегружай шмотки. ТамСахаров не проснулся?

— Нет, спит, словно и не было ничего. — Ответил Джавид.

— Может у него таблеток подрезать? Я вряд ли усну ближайшие дни. — Князев посмотрел в сторону броневика и махнул рукой остальным. — Перегружаемся.

10.34 по московскому времени

Поселок Текос

— Обалдеть, Текос! Только Пшаде удивлялись, а теперь — Текос. Мы точно еще в России? — Стив сбросил скорость у таблички на въезде в поселок. — Нам на следующем повороте — направо.

— Сколько ехать до объекта от дороги? — Спросил Князев, проигнорировав удивление Прайса, если бы в глубинку поехал, еще не таких названий насмотрелся бы.

— Метров пятьсот — шестьсот.

— Хорошо. Пересаживаемся. Джавид в микроавтобус с детьми, Стив в броневик — за руль.

Проехали немного дальше, и свернули в проулок между двумя многоквартирными домами. Быстро пересели, разбудив детей и Марка. Сахаров потер заспанное лицо, выслушал план разведки, и спокойно отошел почистить зубы. Дремавший до это рядом с ним алабай, выскочил из машины и отправился в сторону гаражей, справить нужду.

Тимур недовольно перелез в кресло стрелка, покрутил джойстик управления и выдохнул, бросив взгляд через открытую дверь на Князева, разговаривающего со Стивом. Высокий, смазливый, прямо как Дима, такие девчонкам нравятся. Еще и инициативный, лидер. Всегда впереди планеты всей. Юлаев выдохнул и потряс головой. Гнев, накрывший еще у двери магазина, никак не отпускал, добравшись до самых краев, и в любую секунду грозя выплеснуться, стоит только найти маленькую брешь. Закрытая дверь, отделяющая его от сигарет, была только триггером, последней каплей, прорвавшей плотину. Все чувства, копившиеся с самого побега из воинской части, накрыли разом. Предательство Леры стало завершающим мазком.

— Эй. — Раздалось от входа. Повернулся и увидел Сахарова.

— Чего?

— Ты в норме?

— Да.

— Уверен? На руки свой посмотри, и зубами скрипеть перестань. — Марк забрался в броневик и сел на сидение рядом.

Тимур опустил взгляд и увидел, что его кулаки лихорадочно сжимаются и разжимаются, словно он упражняется с эспандером. Мышцы челюсти болят, как от долго жевания жвачки.

— Накрыло? — Сахаров откинулся назад и выглянул на улицу. — Знакомое состояние. Только оно никуда не ведет. В гневе можно утонуть. Как алкоголь: если по чуть-чуть и редко, то даже полезно, а если залиться, то конец. Из-за Леры? Ладно, не буду мучить, и так что-то слишком много сказал, держи, — Марк протянул таблетку. — Выпей, скоро попустит, только часа через два спать потянет сильно.

— Спасибо. Реально накрывает.

— Ничего, это нормально, тут любой с ума сойдет. Мне проще, я уже. — Марк пожал плечами.

— Ну что, погнали. — Скомандовал залезший Князев, проверяя магазин в пистолете. — Так, только собаку оставить здесь, с детьми, пусть лучше охраняет, там помешать может.

Броневик взревел и сорвался с места. Вернулись к повороту и въехали на небольшой пригорок по хорошо асфальтированной дороге. Проскочили какое-то КПП с поднятым шлагбаумом и остановились возле бетонной коробки старой распределительной подстанции.

— Нам сюда. — неуверенно сказал Стив.

— Подстанция? Ты серьезно? Какое там может быть убежище? — Саша выбрался из броневика, водя по сторонам стволом пистолета. — Тим, ты на чеку?

— Да. — Ответил Юлаев, запустив монитор и переведя видеоприцел на здание.

Марк выскочил из броневика довольно шустро для человека со сломанным ребром. Осторожно, не сводя прицелы с дверей, подошли к серому строению.

— Как думаешь, растяжки могут быть? — Спросил Князев в рацию.

— Сомневаюсь. Смысл давать нам полную тачку стволов, а потом минировать? Можешь на всякий шнуром дверь дернуть. — Тимур осмотрел через монитор подлесок возле дороги, готовый в любую минуту спустить курок.

— Ладно, так открою, но ссыкотно, аж руки трясутся. — Саша подкрался к невзрачной двери, взялся за ручку и глубоко вдохнул. Доводы Юлаева логичны, но после ночных событий ожидаешь засады или подвоха везде. Дёрнул на себя со всей силы и зажмурился.

Тишина. Открыл глаза, вроде цел. Небольшая пыльная комната, серый металлический шкаф справа, с проржавевшей дверью, пыльный пол и еще одна дверь слева. Сначала не понял, почему так хорошо все видно, затем обратил внимание, что лампочка под потолком горит.

— Народ, здесь свет есть.

— Точно, лампочка горит. — Сказал заглянувший внутрь Сахаров. — А генератора неслышно.

— Что-то еще есть? — Раздался голос Стива в рации.

— Пока ничего, только еще одна дверь, пошли дальше. — Князев шагнул внутрь, подошел ко второй двери и открыл, на этот раз без страха. — Здесь лестница вниз, сейчас спущусь — проверю.

Ступени гулко бухали под каждым шагом. Пролет длинный, метров восемь точно. Внизу еще одна дверь, больше похожая на сейфовую.

— Это что, бомбоубежище? — Марк спустился следом и осмотрел массивную железяку.

— Похоже на то, внутрь идем?

— Выбора то нет.

Навалились вдвоем, стальной ворот поддавался с трудом. За стеной послышалось гудение, щелчок и дверь приоткрылась с шипением, запуская воздух. Шагнули в небольшой тамбур. Спереди точно такая же заслонка.

— Точно бомбоубежище. Герметичный тамбур, я такое в кино видел. — Сахаров подошел ко второй двери.

Открыли так же — вместе. Небольшой коридор, справа шкаф с пустыми ячейками, судя по надписям, раньше хранились защитные костюмы. Узкий коридор с окрашенными синей краской стенами.

— Здесь тоже свет есть. Стив, вы нас еще слышите? — Спросил Князев, осторожно ступая по бетонному полу.

— Да, чуть похуже, но слышим.

— Хорошо, у вас все нормально?

— Птицы летают, собака какая-то пробежала, и больше никого.

— Мы пошли дальше.

Первая дверь в коридоре, уже простая, не герметичная, но такая же железная и тяжелая, открывала доступ в большую комнату, освещенную гудящими люминесцентными лапами и заставленную рабочими столами. Осматривали убежище не меньше получаса, так и не найдя ничего опасного, зато полезного — валом. Кухня с двумя холодильниками, морозильным ларем и кладовкой, до отказа забитой продуктами. Пять спальных комнат по две койки в каждой, небольшие, без особых удобств, но спать можно спокойно. Одна общая комната, с монитором видеонаблюдения, охватывающего всю панораму у входа на поверхности. Воздух свежий, прохладный, пахнет бетоном и старой мебелью. Недалеко от кухни — комната связи. Массивный терминал армейской рации и моноблок компьютера. Видно, что убежище совсем недавно привели в порядок, завезли продукты, технику, подготовили к жизнедеятельности. Запасов провианта вполне хватит на месяц минимум. Два варианта: или кто-то за ними следил с самого приезда в «Рассвет», или что-то случилось с бывшим хозяином укрытия.

Марк поднялся первым, и, закинув автомат на плечо, отправился к броневику. Князев вышел следом.

— Джавид, на связи? — Сказал Саша в рацию, подходя к броневику.

— Да. Можно ехать?

— Выдвигайся.

Через три минуты подъехал микроавтобус, фырча дизелем. Собрались возле броневика, дети тоже вылезли, осматривая густой лес вокруг. Женя сразу прижалась к Саше. Алабай выскочил из машины и отправился обследовать территорию, игнорирую окрики ребят.

— Убежище обследовали, угроз не нашли. Можно остаться. Есть продукты, электричество, горячая вода. — Отчитался Князев.

— Генератор? — Спросил Кочарян, осматривая здание подстанции.

— Нет, сами не поняли откуда свет, но все работает, даже розетки. Сейчас попробуем связаться с нашим незнакомцем. — Князев снял гарнитуру, поднял рацию и нажал кнопку. — Ты нас слышишь? Мы на месте.

Тишина. Никто не ответил.

— Странный он какой-то. Дает указания, а потом на связь не выходит. — Тимур достал сигарету и закурил, отойдя чуть в сторону.

— Слышу. — Раздался голос из динамика, изредка перекрываемый треском. — Вам необходимо залечь на пару дней. Вас уже ищут, они просто так не оставят потерю одной из баз. Внизу рации почти не работают, если что, выходите на связь через полевую, вы ее уже видели. Пока не могу рассказать вам всего.

— Может ты как-нибудь себя объявишь? Даже не знаем, кому обязаны.

— Нет необходимости. Следуйте моим указаниям, и останетесь целы. Броневик, как я понимаю, вы не бросили, ваш выбор. Спрячьте автомобили дальше по дороге, там есть парковка, укрытая под деревьями. Выйду на связь позже.

Рация замолчала.

— Что будем делать? — Спросил Прайс.

— Я за то, чтобы отоспаться и поесть, а то уже с ног валюсь. Если не отдохнуть, то нас голыми руками можно будет взять. — Князев зевнул, и попытался потянуться, но тут же скривился от боли в руке. — Меня другой вопрос мучает — кто нас ищет? От «Рассвета» остались рожки да ножки.

— Исходя из той информации, что мы получили в общине, и слов незнакомца — у них не одна база. Я думаю, что они создали сеть анклавов, поддерживают связь, пытаются создать некое подобие государства, с централизованным началом. Собирают выживших как рабочую силу. Добро пожаловать в феодальное средневековье. — Сказал Стив.

— А каким боком они тогда связаны с самой эпидемией? Помнишь, что Вадим говорил? Безопасники работали вместе еще до «Пурпурного». Одновременно обладать иммунитетом они все не могли. Ну или у них была группа из двухсот тысяч человек.

— Этого я не знаю, но очень хочу выяснить. Чуть позже засяду за расшифровку файлов с компьютера Пимона, надеюсь, хоть что-то выяснить.

— Ладно, давайте разгрузим вещи и отгоним тачки. Кто готовить умеет? — Князев обвел всех взглядом. Кочарян кивнул. — Хорошо, состряпаешь горячего, мы пока обустроимся.

Через час в убежище запахло жаренными котлетами, которые Джавид нашел в морозильнике. С гарниром мудрить не стал, просто сварил макароны. Но даже такую нехитрую еду смели за пару минут. Приняли душ и разбрелись по комнатам, оставив Марка дежурить у монитора видеонаблюдения. Султан спускаться наотрез отказался, снова скрывшись в кустарнике.

* * *

Саша зашел в комнату, посмотрел на уже уснувшую Женю и улыбнулся уголками рта.

«Все-таки вытащил, смог. Не бросил, не струхнул. Спи, малая. Теперь я хоть точно могу тебе сказать, что ты в безопасности. Раньше сам не знал, смогу тебя защитить или нет. Вообще по началу избавиться от тебя хотел, а теперь жизнью рискую. Сказал бы мне кто-нибудь пару месяцев назад, что я ради незнакомого ребенка под пули полезу, поржал бы в ответ.»

Стальная решетка кровати скрипнула под его весом. Кривясь, снял повязку с руки и осмотрел перелом. Замутило от вида торчащих осколков. Кожа местами начинала синеть. Пальцев не чувствовал. Мысленно уже простился с рукой, но инстинкт самосохранения цеплялся за последнюю надежду сберечь конечность. Но без профессиональной помощи это невыполнимо.

Сделал перевязку, на всякий случай закинувшись антибиотиками. Только расслабившись, почувствовал, что знобит. Может температура, а может просто мандраж. В желудке приятная тяжесть. Несколько метров земли и бетона над головой создают ощущение защищенности, позволяя выдохнуть и хоть ненадолго забыть обо всем. Уснул быстро, обняв девочку.

* * *

В убежище воцарилась тишина. Марк еще раз пробежался взглядом по монитору, разделенному на сетку изображений с видеокамер. Наверху все так же безмятежно и тихо. Закинул на плечо автомат, взял бутылку воды, банку тушенки, и пошел к выходу. Герметичные двери приятно прошипели. Прислушался, различил как работает насос, откачивая воздух из тамбура и закачивая уже отфильтрованный.

На поверхности свежо, легкий ветер гоняет зеленые листья по асфальту. Перешагнул через бордюр и сел на пригорке под высоким грабом, прислонившись спиной к стволу. Достал из кармана рацию.

— Вадим, ты меня слышишь? Тупой вопрос. Сто процентов не слышишь, тут до Кабардинки больше сорока километров — не добьет. — Вздохнул и отпил из бутылки. — Где ты сейчас? Почему ты ушел? Мы как маленькие дети без взрослого. У меня столько вопросов к тебе. Зачем ты пса бросил? Понимаю еще людей, но собака то тут при чем?

Словно услышав Марка, из кустов показалась белая голова волкодава. Пес застыл и недоверчиво посмотрел на Сахарова.

— Голодный? — Спросил Марк и открыл ножом банку тушенки. — Прости, миску не прихватил.

Осмотревшись по сторонам, Сахаров выложил консервы на ствол упавшего дерева. Султан сделал несколько шагов, не сводя глаз с сидящего человека, ткнул носом в розовую мясную кашицу и принялся есть. Захотелось погладить собаку, но не рискнул.

* * *

Прайс не смог уснуть, терзало нетерпение быстрее узнать, что может храниться в зашифрованных файлах. Достал почти разряженный ноутбук, подключился к розетке и запустил программу дешифратор. Несмотря на мощное железо, процесс занял пару часов. Успел два раза сходить за кофе и один раз клюнуть носом в клавиатуру.

Когда на экране появилась надпись «завершено», чуть не подпрыгнул.

В архиве — сотни папок и текстовых документов. Открыл один из первых.

«План 'Голдстейн».

Согласно данной директиве, после увеличения числа объектов в общине, начинать стратегию устрашения. Выборочно, раз в неделю, предпочтительно в ночное время, уничтожать машину новоприбывших, завлеченных радиосообщениями, инсценируя нападение на территорию базы. Не больше двух — трех жертв. Столкновение производить как можно ближе к занимаемой территории, чтобы добиться эффекта. Раз в месяц организовывать нападение на удаленных рабочих замаскированным отрядом. Число жертв — не больше двух. Основная задача плана: посеять в объектах страх перед внешним врагом, создать атмосферу опасности за территорией базы, чтобы исключить любые варианты самопроизвольного побега из общины. Параллельно с устрашением, вести мягкую обработку объектов, создавая иллюзию комфортной жизни. Допускать распространение алкоголя, и легких наркотических веществ в четко ограниченном количестве. В то же самое время ввести жесткое наказание за алкоголизм. В дальнейшем, когда программа устрашения будет реализована, и у объектов возникнет страх покинуть общину, ввести на территории сухой закон, поощряя наиболее лояльных небольшим количеством спиртного и препаратов. Ужесточить наказания за любое непослушание, вбить в головы полное подчинение вышестоящим. Задача руководителя общины — сломать волю к сопротивлению и получить покорных, готовых к выполнению любой работы, объектов.

Одновременно с реализацией плана «Голдстейн», вести восстановление инфраструктуры. Первоочередное — электроэнергия, сельское хозяйство, скотоводство, вторично — водоснабжение, мелкая промышленность, для обеспечения объектов минимумом для поддержания жизнедеятельности. Ежесуточно вести отчетность по новоприбывшим объектам, объему проделанной работы и созданных инцидентах.'

Стив оторвался от монитора, дрожащими руками отпил холодного кофе. Еще раз пробежался по тексту, не веря своим глазам. Буквы настоящие, документ не исчез с экрана, это не плод его переутомленного и возбужденного воображения. Потер глаза.

— Просто охренеть.

Полез искать дальше. Откопал «Дневник базы „Рассвет“, Кабардинка, анклав номер тридцать семь».

'Двадцать третье июня. Личный состав распределен по базе. Зарегистрировали изменение цвета неба. В больницы Геленджика и Новороссийска начали поступать первые сообщения о зараженных. Среди своих инфицированных нет. Анклав полностью готов к началу работы. Продовольствие и вооружения в достатке.

Двадцать четвертое июня. Прошлым вечером были зарегистрированы первые смертельные случаи. К полуночи смертность среди зараженных достигла сорока процентов. Наблюдается дезертирство из воинских частей. Полиция не дееспособна.

Двадцать пятое июня. Количество инфицированных достигло пятидесяти процентов населения. Смертность среди зараженных — восемьдесят процентов. Инфраструктура пала. Полиция, скорая помощь, пожарная служба, армия — не функционируют. Была пресечена попытка проникновения гражданского лица на территорию базы, объект устранен.

Двадцать шестое июня. Количество зараженных увеличилось до семидесяти процентов. Зараженные в первую волну — скончались. Взяты под контроль Новороссийский порт, нефтяной терминал, Воинские части в черте города. Бензовозы отогнаны в безопасное место….

… Двадцать девятое июня. Запустили радиосигнал сбора выживших…'

* * *

— Так, теперь успокойся и давай по порядку. — Саша посмотрел на трясущегося и тараторящего Прайса, усаживаясь на стул.

— Я тоже ничего не понял, у тебя акцент резко усилился. — Джавид встал рядом и скрестил руки на груди.

— Да блин, тогда сами читайте. — Стив открыл и поставил на стол ноутбук.

Читали долго, матерясь, хлопая по столу, проклиная Пимона и всю «рассветовскую» шайку. Марк сидел чуть в стороне, жуя соленый арахис из пачки, он все прекрасно понял со слов американца, да и сам догадывался.

— Полный писец. — Откинулся на стуле Князев, закончив читать. — Вот же ублюдки! Собирают людей как скот. А я чуть не повелся, Женьку хотел оставить.

— Вы представляете, что они хотят сделать? — Джавид схватился руками за голову. — Это же рабовладельческий строй! Каста избранных будет жировать на остатках цивилизации, а простой народ будет пахать за еду! Быстро же они сообразили!

— Они не сообразили. — Стив потер виски. — Они устроили. Ты же прочитал дневник, видел, что они замешаны в самой эпидемии.

— Мне кажется, не все так просто. Вы представляете, какими ресурсами, силами и властью надо обладать, чтобы устроить такую пандемию, и организовать все эти анклавы? — Князев еще раз пробежал глазами по списку документов на экране.

— Я тоже над этим голову ломаю. За всем этим кто-то стоит. Человек, или группа людей, на которых лежит ответственность за «Пурпурный рассвет» и нынешняя деятельность общин. Слишком уж все продуманно и спланировано. — Сказал Прайс.

— Так, а что мы будем делать теперь со всей этой фигней? Просто выживать теперь не получится, за нами охотятся, скорее всего, понимают, что мы слишком много знаем. — Джавид немного успокоился и сел на стул.

— Для начала, пообщаться бы с нашим помощником, он по любому больше нас знает. Не зря же нас вытаскивал. Начинать войну — глупо. Нас всего четверо против целой сети анклавов. Просто раздавят как назойливую блоху. Стоит им вычислить, где мы засели, и всё. Вспомните что с «Рассветом» стало всего за несколько минут, а у них, по любому есть вооружение помощнее. Да и для простых людей, которых они уже успели собрать под свое крыло, мы теперь «банда», и не придуманная, как раньше, а вполне реальная. Они нас боятся и ненавидят. Мы убийцы, психи и маньяки, скажите спасибо Вадиму. «Рассветовцы» бы никогда не додумались уничтожить базу полностью, вместе со всеми жителями, только полностью отбитый человек на это способен. Воеводов оказал им услугу. Представьте, какие слухи теперь поползут по всем выжившим? Да нам от этого клейма не отмыться всю жизнь, от нас как от чумных шарахаться будут. И, ведь, никому не объяснишь, что это были не мы. — Саша нервно забарабанил пальцами по столу.

— Откуда ты знаешь, что это Вадим? Может это их начальство решило устранить базу, вместе с возникшей проблемой? — Спросил Марк.

— Интуиция. Ты видел его, когда Юльку убили? Я видел. У него на лице вообще никаких эмоций не было, натуральная маска. Он меня чуть не сбил, когда уезжал, и пса своего бросил. Каратель хренов! — Князев скривился от приступа боли в руке.

— Давайте не будем пороть горячку. Еще ничего толком не знаем. Сегодня уже точно никуда не полезем, рисковать детьми нельзя. Придём немного в себя. Стив, ты говорил, что сможешь вычислить примерное местоположение «Зари» если к кабелю подключимся?

— Можно попробовать, маленький шанс есть. Геолокация по IP работать не будет, да и системы у них защищенные, но если хоть кто-то из членов общины подрубит к сети личный компьютер или смартфон, в котором сохранились данные местоположения, то примерные координаты смогу вычислить.

— Надо рискнуть, хотя я даже не знаю, что делать дальше, после того, как узнаем, где они находятся. Но хотя бы будем в курсе, с какой стороны ждать опасность.

Г. Горячий Ключ

9.17 по московскому времени

Броневик «Тигр» на большой скорости свернул с трассы, нырнул под эстакаду и остановился возле бетонной опоры.

— Хвоста не было? — Спросил Пимон, осматриваясь в зеркала заднего вида.

— Вроде нет, дорога чистая, эфир молчит. — Ответил Дмитрий, посмотрев на приборы.

— Ефрем ты как? — Эксархидис повернулся в салон и посмотрел на начальника безопасности, лежащего на полу.

— Хреново. Пока с базы выехали, крови много потерял, жать на педали прострелянной ногой как-то не очень.

— Скоро до «Зари» доберемся — подлатают. Другие целы?

— Ирину тошнило всю дорогу, сейчас то ли спит, то ли без сознания, не знаю. — Ответила Лера, сидя рядом со спящей пятилетней девочкой. — Она последняя бежала, когда снаряд в здание попал. У остальных — ссадины и царапины, серьезно никого не зацепило.

— Я по голове обломками стены схлопотал, когда они из пушки шмалять начали. — Дима провел по волосам рукой и посмотрел на ладонь, перемазанную кровью. — Сотрясение точно есть, гудит, как осиное гнездо.

— Что вообще это было? — Спросила Лера.

— Система залпового-ракетного огня, «Град» или «Торнадо-Г». В Раевской на полигоне точно такие были. Расстояние как раз подходящее. Воеводов — псих конченный. Я конечно думал, что он что-то устроит, но такого никак не ожидал. — Пимон провел ладонью по лысине. — Самое странное, что он начал обстрел, когда его люди были на территории. Или они задержались и почти попали под обстрел, или он действовал вообще один.

— Может он с катушек слетел, девка то его померла. На сто процентов в этом уверен, там метров десять было, хоть и темно, но точно видел, как в корпус попал, обмякла сразу. Даже если ранил сильно, то, без медицинской помощи точно не выжила. — Ефрем поморщился, массируя ногу выше ранения.

— Юля мертва? — Подскочила с места Лера.

— Да, а тебя это сильно беспокоит? — Начальник безопасности приподнялся и посмотрел на девушку.

Лера замолчала и села на место, опустив голову, чтобы скрыть нахлынувшие эмоции. Все должно было быть не так. Да, предала, рассказала о планах побега, но ее заверили, что пострадать может только Воеводов, как главный организатор, к остальным обещали быть снисходительными, максимум — двухнедельное заключение в КПЗ и месяц исправительных работ. Дима уговорил, воспользовался смятением и неуверенностью, включив на максимум свою харизму. Признался в симпатии, надавив на слабое место — зародившиеся сомнение в Тимуре дало брешь в чувствах. Известие о планирующемся побеге только укрепило неприязнь. Ей нужна безопасность и уверенность в завтрашнем дне, а Тимур вел себя как мальчишка: беспочвенно ревновал, сомневался во всех, и, как апогей — придумал эту дурацкую теорию заговора. И тут появился Дима — сильный, самоуверенный, решительный, и далеко не последний человек в «Рассвете». Пообещал защиту и гору перспектив. Добил тем, что выбьет для Ларисы и Веры протекцию, что наказание их не коснется.

— Лер, ты в порядке? — Словно услышав ее мысли, спросил Дима. — Я понимаю, тебе больно, но это было вынуждено. Она одного из наших завалила. Пришлось.

Не помогло. Слезы сами по себе хлынули из глаз. Задержала дыхание, чтобы не всхлипывать.

— До «Зари» пара километров, если приведем хвост, то нам несдобровать. — Эксархидис посмотрел на экран навигатора. — Точно никого не видел?

— Точно, у нас радара нет. На другом «Тигре», на котором эти уехали, был, а на этом нет. — Развел руками Дима.

— Ну уж простите, до какого добрался. — Сказал Ефрем.

— Ладно, поехали. Мы заранее сообщили о случившемся побеге, и уничтожение базы предсказать не могли. Если грамотно преподнести, то это даже на пользу. Идеально под план «Голдстейна» ложится. Лера, хватит ныть, запоминай: напавшие на базу убивали мирных граждан, всех напропалую, покинули базу до начала бомбежки, освободив своих, про их девчонок молчи, я что-нибудь придумаю. Нам удалось укрыть детей и сбежать из-под обстрела. Запомнила? Хорошо. Поехали.

* * *

В бинокль отчетливо видно, как джип выехал из-под эстакады и двинулся по М-4 на север. Воеводов сел на мотоцикл и выехал из небольшой рощи на пригорке. Легкий эндуро без труда выбрался из высокой травы и ринулся по асфальту вперед. Ехал осторожно, сверяясь с картой, вычисляя расстояние, чтобы не засветится. Дорогу знал хорошо, заранее увеличивая дистанцию на прямых участках. Риск потерять преследуемых из виду был высок, но по следам на дороге можно отследить, благо машин сейчас нет.

Перехватывать до «Зари» не собирался, слишком мало огневой мощи. «Тигр» просто так не остановишь, держит выстрел из АК, СВД и даже гранату с подствольника, здесь либо РПГ[3] нужен, либо калибр покрупнее. Но с гранатомётом нужно подлезть метров на триста, а там уже заметят и с пулемета снесут. Проще выследить до базы, и уже после выловить, хоть и шанс не велик, но зато раскроет местоположение «Зари». Взять нужно живым хотя бы одного, и желательно из верхушки пищевой цепи. Вот Ефрем или Пимон — идеальная кандидатура. Знают много, и личные счеты к ним есть.

Преследуемый джип свернул с дороги, проехав мимо придорожного кафе. Вадим остановился и снова посмотрел в бинокль. Чуйка не подвела — в здании скрытый пост наблюдения. Окна открыты, земля наезжена, да и силуэт сидящего в секрете мелькнул в темноте, отчитывается по рации о приближающейся машине. Значит база совсем близко, выследить не составит труда. Регулярные выезды работников на ферму, патрули, смены секретов — по любому выдадут позицию. Дальше самое привычное — работа разведчика-диверсанта: найти объект, создать условие, обязывающее цель покинуть охраняемую территорию, захватить цель. Мозг вцепился в знакомую работу, как изголодавшийся в буханку хлеба.

[1] Паракорд — Легкий полимерный шнур.

[2] Печенег — российский единый пулемет, разработанный на базе ПКМ.

[3] РПГ-7 — ручной противотанковый гранатомет.

Часть 1 Глава 2

9 июля.

19.17 по московскому времени.

Горячий ключ

Два часа назад к базе «Заря», расположенной на территории бывшей воинской части прилетели два вертолета. Вадим, вернувшийся из рейда за оружием в десятую бригаду специального назначения под Молькино, лежал на крыше присвоенного внедорожника, накрытый маскировочной сеткой, и следил через оптический прицел АСВКМ[1]. Вертушки прибыли с севера, со стороны Краснодара, но, вероятнее, из Ростова-на-Дону, вряд ли бы так близко гоняли, отсюда до южной столицы всего сорок шесть километров, на машине — двадцать минут езды. Гражданский МИ-121 без вооружения и боевой МИ-35 м, с тубусами НУРСов по бокам и пушкой ГШ. Если первый не представлял никакой опасности — простой транспортник, то второй мог создать большие проблемы: засекут, дадут залп ракет и не спасет даже броня. Выбрал позицию прямо по ходу обратного маршрута вертолётов. МИ-121 пригнали не зря, простые люди на вертушках не летают и шанс захватить «языка» увеличивался. Но если вертолет будет возвращаться в паре с боевым, то сбить вариантов не будет.

«Суперкрокодил»[2] простоял не долго и отправился на разведку территории, улетев в сторону Геленджика. Ребят ищут, скорее всего думают что и он там, вместе с ними. Пусть думают, так даже лучше, есть время для маневра. Лежать пришлось долго, навык засад не потерял, но тело отвыкло, просило размять затекшие конечности.

Ближе к восьми, когда затянутое тучами фиолетовое небо начало темнеть с востока, на базе зашевелились. Вадим прильнул к прицелу. Вертолетчики готовили 121 к отлету, на площадке появилась группа людей. Отчётливо видно Пимона и Ефрема на костылях в компании двоих человек. Все та же серая форма, но поверх современные бронежилеты шестого класса, держатся уверенно, важно, явно из вышестоящего командования.

Воеводов сдернул масксеть, положил винтовку на заднее сидение, между гранатометом и АК двухсотой серии — части спецвойск богаты вооружением, странно, что анклавовцы еще все не вывезли. Завел двигатель и сорвался с места, уезжая от базы. Проехал по проселочной дороге километра два, объезжая заминированные участки, время днем даром не терял, подготовил пути для отступления. Остановился возле небольшой рощи, укрыл машину под листвой, дополнительно натянув сверху плотную полиэтиленовую пленку и маскировочную сеть — никакой тепловизор не увидит. Взял в руки винтовку, автомат повесил на бедро, накинув ремень-петлю на плечо. Занял позицию в густом кустарнике, прорезав обзорное окно на предполагаемый маршрут вертолета.

Улегся удобнее, расставил сошки, проверил патроны в магазине — бронебойно-зажигательные. Ждать пришлось недолго — уже через минуту донеслось стрекотание винтов и гул двигателя. Вертушка шла низко, метров тридцать, еще не успев набрать скорость. Навел перекрестие прицела, взял опережение и выстрелил, задержав дыхание. Следом за первой пулей отправил еще четыре, не оставив шанса вертолетным двигателям.

* * *

— Что это было? — Закричал Ефрем, стараясь перекричать шум двигателя. Отчётливый «дзынь», словно уронили гвоздь в железное ведро услышали все пассажиры вертушки.

— По нам стреляют? — Ответил пилот.

— Кто? Откуда?

— Не знаю. По тепловизору никого не было.

За первым попаданием последовали еще четыре. Двигатель чихнул, застучал и замолчал.

— Твою мать, мы движки потеряли! Пристегивайтесь! Будем садиться! — Пилот лихорадочно осмотрел землю, выбирая место для экстренной посадки.

* * *

Из выхлопных патрубков вертолета повалил густой черный дым. Вертушка замедлилась, клюнула носом к земле и медленно пошла вниз.

«Ничего, не разобьются, на авторотации[3] сядут.» — Подумал про себя Вадим.

Бегом вернулся к машине, сдернув маскировку. Времени немного, скоро нагрянут с базы, действовать надо быстро. Главное, чтобы вторая вертушка была далеко. Вдавил педаль газа, направив внедорожник за вертолетом, уже почти опустившимся на землю. Корпус вертушки с грохотом плюхнулся на землю, подняв облако пыли и огласив окрест скрежетом рвущегося металла. Подъехав на двести метров, Воеводов схватил с заднего сидения РГС-50[4] и коробку выстрелов к нему. Из вертолета выскочил пилот, присел, вскинув автомат. Вадим остановился, прицелился и выстрелил. Снаряд разорвался в двух метрах от пилота, окутав корпус вертушки слезоточивым газом. Воеводов продолжал стрелять, закидывая гранатами вертолет, стараясь попасть внутрь. Второй пилот открыл дверь и выпал на траву, хватаясь за лицо руками.

Бегом вернулся к машине, прыгнул за руль. Остановившись рядом со сбитым вертолетом, надел противогаз и взял автомат. Летчик катался по земле в десяти метрах, утопая в стелящемся облаке белого дыма. Вскинул автомат и всадил пулю в голову. Обошел против часовой, высматривая второго пилота. Нашел его прижавшимся к корпусу вертушки, и отправил на тот свет. Сколько людей в вертолете — неизвестно. Осторожно подкрался к стеклу и заглянул. В бликах аварийного освещения три корчащиеся фигуры на полу, Ефреме опознал сразу по костылям, двое других — прилетевшее командование. Время размышлять, кого лучше взять живым не было. Открыл дверь рывком и отшатнулся, ожидая выстрела. Тихо, слишком надышались газа и полностью дезориентированы. Возможно пара гранат взорвалась внутри, контузив. Забрался в чрево вертолета и застрелил лежащего ближе ко входу. Откинул оружие от Ефрема и второго анклавовца. Захваченные почти не реагировали на Вадима, лишь стонали, драли глаза и горло пальцами, заходясь в приступах кашля. Лица красные, перемазанные соплями и слезами. Обоим стянул руки и ноги стяжками и выволок наружу.

— Сука, Воеводов…. кх… тварь… я же… урою… — Сквозь спазмы кашля прокряхтел Ефрем.

Вадим посмотрел на «рассветовца» и пнул его в голову, вложив всю массу тела в удар.

1.48 по московскому времени.

Поселок Текос

Марк осторожно, чтобы не шуметь и не тревожить спящих спутников, вышел из убежища и поднялся на поверхность. Под землей, с толщей бетона давящей на голову, чувствовал себя не комфортно. Словно вернулся в застенки психиатрической лечебницы и через секунду появится санитар с уколом седатива. Наверху хорошо: приятный прохладный ветер шумит в густых кронах, поглаживая кожу запахом умытой дожем зелени. Открыл банку тушенки и выложил в предусмотрительно захваченную миску, во вторую, побольше, налил воды из пластиковой бутылки. Султан не заставил долго ждать, высунув морду из-за угла подстанции.

— Иди поешь. — Сахаров указал рукой на лакомство.

Пес подошел, подозрительно обнюхал угощение, посмотрел на человека и принялся есть. Управившись меньше чем за минуту, волкодав поднял голову. Выражение морды собаки говорило: «еще», пришлось возвращаться в убежище и тащить еще пару банок. Марк, проходя на цыпочках мимо дверей спален, мысленно поругал себя, что не подумал об аппетите такой большой собаки. Алабай весит под восемьдесят кило и ест на порядок больше чем худощавый Марк. Пес послушно ждал возле миски.

— Сейчас, подожди чуть. — Марк достал нож и начал открывать консервы.

Пёс с интересом наблюдал за каждым движением, повернув голову на бок. Как только содержимое второй банки оказалось в тарелке, осторожно подошел ближе и начал уплетать. Внезапно остановился, вздернул купированные уши на макушку и поднял морду в небо, прислушиваясь.

— Марк, немедленно спустись. — Заговорила рация.

Сахаров задрал голову, стараясь понять, откуда идет странный рокочущий звук, словно где-то далеко часто грохочет гром, только слишком тихо. Источник шума постепенно приближался и шум больше начал походить на звук огромного вентилятора.

— Спускайся, ты выдашь положение общины. — Снова голос из рации, но какой-то странный. Только сейчас Сахаров понял, что его смущало в голосе незнакомца — полное отсутствие эмоций, будто говорит робот.

Звук тем временем стал громче. Вертолет! К низкому рокоту добавился свист винтов, рассекающих воздух. Марк подскочил и побежал к подстанции. Забежав внутрь и навалившись на вентиль двери, услышал, как вертушка пролетела прямо над ним.

— Следующий раз делай то, что я говорю сразу. — Безэмоциональный голос из рации.

— Я не доверяю тем, кого не знаю. — Ответил Марк.

— Твое право, но одна твоя ошибка может стоить жизни всем твоим друзьям.

— Почему ты нам помогаешь?

— С определенной целью. Какой, узнаете позже.

— Откуда я знаю, что ты не какой-нибудь псих, затягивающий нас в западню?

Никто не ответил. Марк осторожно выглянул наружу, осматривая небо. Шум вертолета удалялся в сторону Геленджика, но вскоре снова начал приближаться. Рисковать не стал, спустился вниз задраив за собой двери.

2.04 по московскому времени

Город Адыгейск

Ефрем и второй безопасник сидели в подвале жилой многоэтажки, привязанные за руки и ноги к стульям. Головы обоих примотаны скотчем к спинке. Уже пришли в себя, газ перестал действовать несколько часов назад. Вадим наблюдал со стороны за их потугами освободится. Ничего, пусть посидят, попсихуют. Ожидание и неизвестность давят на психику сильнее всего.

Выждав полчаса, подошел к Ефрему. В глазах рассветовца на долю секунды промелькнул страх, но затем он взял контроль над эмоциями и оскалил зубы.

— Все равно тебе не жить. Долго не попартизанишь. Найдут, и завалят как псину. — Безопасник пытался смотреть с превосходством, только привязанным к стулу у него это не очень получалось.

Воеводов молча взял аккумуляторный шуруповёрт с шестимиллиметровым сверлом по дереву, подошел к Ефрему и ткнул стальное острие ему в колено.

— Что, пытать меня будешь? Да хоть запытайся, только время потеряешь.

Пожав плечами, Вадим нажал на кнопку. Сверло вгрызлось в кожу, почти моментально добравшись до кости. Вопль боли раскатился по всему подвалу, Ефрема затрясло. Не обращая внимания, Воеводов надавил сильнее, чувствуя, как сталь прогрызает себе путь в коленной чашечке. Безопасник задергал плечами, пытаясь освободить руки, но сделал только хуже, от движений сверло начало гулять в проделанной дырке и наматывать связки. Упершись патроном шуруповерта, вынул его обратно и переключился на другое колено без каких-либо слов.

— Да что тебе надо, сука! — Заскулил Ефрем, но Вадим ничего не ответил, продолжая пытку.

Штаны бзеопасника в паху потемнели и намокли, запах крови смешался с вонью мочи. Второй привязанный смотрел на происходящее с распахнутыми от ужаса глазами и часто дышал, боясь произнести хоть звук.

— Спрашивай! Я скажу! Хватит! — Ефрем сдался, только Воеводов и не думал останавливаться, переставив забрызганный красным инструмент к сгибу локтя.

Следом за локтями отверстиями обзавелись плечи, кистевые суставы и ключицы. Рассветовец престал кричать, выбившись из сил, и лишь скулил, вторя жужжащему шуруповерту. Когда Вадим достал сверло из последней проделанной дырки, Ефрема вырвало. Рвота залила грудь и живот, смешиваясь с кровью. Воеводов обошел истязаемого, хладнокровно уставился на второго пленника и приставил инструмент к затылку Ефрема. Обмякший было безопасник задергался, но скотч держал голову прочно.

— Нет, не надо, я скажу, лучше застрели!

Вадим нажал клавишу пуска, не сводя глаз с сидящего напротив анклавовца. Сверло со скрипом вгрызлось в череп. Ефрем перешел на визг, и как только стальное жало добралось до мозга, обмяк. Второй пленник побледнел и затрясся.

Воеводов рывком выдрал шуруповерт и направился к перепуганному анклововцу.

— Расскажешь мне что-то полезное, умрешь быстро.

Пленник, серый от страха и ужаса как окружающий его бетон, лихорадочно попытался кивнуть, но скотч удержал голову на месте.

9 июля

7.46 по московскому времени

Поселок Текос

— Вертолеты, это очень хреново. — Сказал Тимур, ковыряясь вилкой в омлете из яичного порошка. — У них всякого оборудования напихано, и тепловизоры, и радары. Вооружение очень мощное. Я в детстве играл на компе в игру, «Ка-50 Черная акула» называлась. Если в реальности у них хоть часть такой мощи есть, то это просто летающие танки.

— Если с наземной техникой хоть немного, но знаем, что делать, то вертушки для нас — темный лес. — Князев отхлебнул кофе и поморщился — терпеть не мог вкус порошковых сливок. — Кто-нибудь знает, как от них маскироваться?

— Я знаю. — Ответил Стив. — Точнее у меня по любому есть инфа об этом.

— Надо название придумать. Раньше было «загуглить», теперь будем говорить «запрайсить» или «застивить». — Джавид Сидел рядом с девочками и пил детский яблочный сок из квадратной пачки через трубочку.

— Мне ночью не спалось, рука болела ужасно, голова не меньше. Думал о том, что делать дальше. И кое-что придумал. — Саша отодвинул кружку так и не пересилив неприязнь.

— Может не ломать голову и дернуть туда, где теплее? Мы вообще в Турцию ехали — море, песочек, солнце. Подальше от всего этого де… — Джавид покосился на детей. — От неприятностей.

— Ну смотри, — Князев откинулся на спинку. — Уедешь ты, покайфуешь несколько лет. А дальше что? Думаешь эти мрази будут сидеть как локальные царьки, когда планета завалена бесхозными богатствами? Сильно сомневаюсь. Через пару десятков лет они колонизируют всё, до чего смогут дотянуться. К этому времени подрастет новое поколение, не знающее прошлого мира, и не известно, какими моральными ценностями их будут пичкать. Велик шанс, что тебя, уже с отросшим пузом и сединой в волосах, лежащего на пляже Анталии, застрелит пятнадцатилетний сосунок, просто потому, что ты ему не понравишься.

— А ты что предлагаешь? — Джавид нахмурил брови, ясно представив себя лежащим на шезлонге с дырой в голове.

Князев посмотрел на Женю. Девочка осторожно набирала в ложку геркулесовую кашу и отправляла в рот, не понимая, о чем говорят взрослые. За себя переживал несильно, но очень хорошо помнил эмоции, которые испытал по дороге из Москвы, когда малышка рассказала о своем прошлом. У нее просто обязано быть счастливое будущее, без смертей, перестрелок, похищений и убийств. Во всяком случае, он всё для этого сделает. Всё что в его силах.

— Смотрите, сначала оценим глобальную обстановку. Мы сидим под землей, у нас есть тайный помощник, и больше ничего. Где-то бродит свихнувшийся Вадим, что он собирается делать, и что от него ждать — не известно. По другую сторону баррикад — сеть общин, будем называть их «рассветовцы», уже привыкли. У них — люди, ресурсы, вооружение, как мы теперь знаем — вертолеты, и еще хрен знает, что. К тому же, все простые выжившие считают нас сумасшедшей бандой, и просто так этот образ нам уже не сломать. Ситуация хуже не придумаешь. Но попытаться все же стоит. Первым делом, нам необходимо переманить на свою сторону как можно больше людей. Рассветовцы без своих крепостных потеряют власть, и будут представлять только физическую угрозу. Из козырей у нас есть документация и письма из «Рассвета», но этого мало. Нужны более веские доказательства. По-хорошему, надо раздобыть видео расправы рассветовцев над якобы «бандой». Жалко не сохранилось какое-нибудь опровержение их слов о том, что мы покинули базу до начала обстрела, видео или что угодно. Хорошо бы помогло.

— Может и сохранилось, на броневике стоят камеры, если они писали, то все есть. — Сказал Прайс.

— Серьезно? Круто, очень облегчит нам задачу. — Саша сел на стул, пытаясь не выдать на сколько ему больно. — Для начала, неплохо бы выяснить, где находится база «Заря».

— У нас есть вариант, как это сделать. Я уже рассказывал способ. — Стив отодвинул пустую тарелку.

— Сегодня выезжаем, долго сидеть нельзя. Ехать надо осторожно, чтобы на вертушку не напороться. Поедуя…

— Может ты лучше здесь останешься? — Перебил Сашу Тимур. — Ты себя видел? Я бы на твоем месте сейчас не активничал. Вообще надо что-то с твоей рукой делать.

Князев посмотрел на руку, висящую на перевязи.

— Надо, да только что мы с ней сделаем?

— У тебя воспаление не началось? — Спросил Стив.

— Не знаю, антибиотики пью, но знобит немного.

— А пальцы чувствуешь?

— Нет. Шевелить даже пытаться не буду.

— Блин, был бы простой перелом, было бы проще. — Стив почесал затылок и посмотрел в сторону своей комнаты. — Даже если я что-то и нарою по оказанию помощи при открытых переломах, мы без медика ничего не сможет сделать.

— Спасибо, капитан очевидность, и без тебя знаю. Ладно, забили. Я останусь здесь, с Тимуром. Будем охранять детей. Поедете вашей троицей — Марк, Стив и Джавид. Прайс, ты мозги. Коча… Джавид, ты за баранку, а Марк, со стволом. Кстати, по маскировке от тепловизора не забудьте инфу проштудировать.

9 июля

9.34 по московскому времени

— Блин, все равно страшно. — Сказал Джавид, лихорадочно осматриваясь в окна микроавтобуса, если бы над головой было окно, он бы и в него посмотрел.

— Успокойся. Услышим заранее. Вертолет слышно издалека, не зря останавливаемся каждые пять минут и слушаем. Тем более у нас есть все, чтобы скрыть машину. — Стив указал на ватное и два спасательных одеяла, и большой кусок маскировочной сетки, занимающей почти весь багажник.

— Откуда ты знаешь, что поможет?

— Проверял нашим тепловизором, с двадцати метров почти ничего не видно, а если еще под деревьями встать, то точно не заметят. Не дрейфь, лучше на дорогу смотри внимательно.

Возвращаться к разрушенной общине никто не хотел, эмоции и адреналин после побега еще не улеглись, но другого выхода не было. Проскочили Геленджик по объездной. Шторм почти лег, но море по-прежнему имело темно синий оттенок. Легкие тучи пурпурного оттенка скрывали солнце, хоть жара не донимала. Объехали по обочине затор на кольце и свернули в сторону Кабардинки. Все трое молчали. Джавид не спускал глаз с зеркал заднего вида и окон, высматривая в небе вертолет. Марк смотрел на виноградники справа от дороги, поглаживая стальной корпус РПК. Стив постоянно сверялся с картой GPS приемника. Сделав еще несколько остановок для маскировки от возможного появления вертолета, добрались до остатков «Рассвета». Пожары сожгли близлежащие дома минимум на квартал, и, упершись в дорогу, потухли. Дым и пыль полностью рассеялись. Сейчас руины базы напоминали фотографию военной хроники: груды бетона, торчащие куски искорёженной арматуры, обломки мебели, переломанной до неузнаваемости. Картину полного разрушения дополняли запахи дыма и уже начавших разлагаться под завалами тел.

— Надеюсь, нам не по самим завалам лазить надо? — Спросил Джавид, спешно поднимая стекло и прикрывая нос рукой.

— Нет. Нам влево, вон туда, в тот проулок, кабель к базе шел с той стороны. — Стив указал в сторону улочки, уходящей от базы между двумя разрушенными домами.

Кочаряну второй раз объяснять не пришлось, он вдавил педаль газа, стараясь как можно быстрее покинуть пахнущее смертью место. Свернули на указанную улицу и проехали метров двести.

— Тормози у того столба, я проверю. — Прайс указал на бетонный столб электропередач с серым пластмассовым боксом на высоте двух метров из которого торчали пучок черных проводов. — Только вплотную встань.

Выбравшись из машины, Стив забрался на крышу, вскрыл коробку и начал копаться в переплетении проводов. Выудив из кармана прибор, размером чуть больше пачки сигарет, начал поочередно подключать к нему разъемы оптоволокна.

— Эй, Джобс, ты что там завис? — Спросил Джавид, выглянув из окна.

— Подожди, я сеть проверяю.

— Ты эти приблуды всегда с собой таскаешь даже после конца света?

— Я же не шизик, просто предусмотрительный. Знал куда едем и зачем, взял заранее из своих запасов всё, что могло пригодиться.

Кочарян пожал плечами и залез обратно. Прайс проверил один за другим все провода, сжав плотно губы повторил всю процедуру еще раз.

— Твою мать.

— Что случилось? — Донесся снизу голос Марка.

— Глухо. Скорее всего Пимон растрепал, что мы смогли к базе подключиться и они обрубили канал сюда.

— И что теперь?

— А фиг его знает. Поехали обратно, на месте будем придумывать, у меня идеи кончились.

Прайс вернулся в машину. На его лице злость сменялась разочарованием и грустью. Он крутил в руке мультитул, то побрасывая его в воздух, то раскладывая лезвия. Никто ничего не спрашивал. И так понимали, что уперлись в тупик, выхода из которого почти нет.

Развернулись в сторону выезда из поселка и медленно покатили по асфальту. Джавид не спешил набирать скорость, ему казалось, что рев двигателя могут услышать оставленные разведчики или камеры, и тогда точно нагрянет вертушка.

— Смотрите, это что там? — Сказал Марк, указывая пальцем на дорогу впереди.

Стив присмотрелся, но подпорченное сидением за компьютерами зрение не позволило разглядеть ничего необычного. — Что там?

— Машина. — Джавид вдарил по тормозам, огласив всю улицу скрипом резины по асфальту.

Марк выскочил из джипа, лег на асфальт, поставив РПК на сошки. Стив схватил бинокль.

— Стой, не пали. Там две девушки в машине. — Закричал Прайс Сахарову.

Машина незнакомок остановилась, развернувшись боком, в двухстах метрах. Стив продолжал за ними наблюдать. Одна из девушек облокотилась на капот, направив в их сторону СВД, вторая встала рядом, передернув затвор Калашникова.

— Они вооружены и целятся в нас. — Сказал Марк, не отрываясь от оптического прицела. — Если дернутся, я начну стрелять.

— Да вы с ума посходили что ли? — Прайс выскочил из машины, стянул футболку и начал махать ей над головой. — Эй! Мы не причиним вам вреда! Мы не опасны!

— Он перегрелся что ли? — Сахаров посмотрел на не менее удивленного Джавида и прильнул к прицелу. — Смотри-ка, сработало. Они стволы убрали.

Стив направился к девушкам, продолжая размахивать майкой. Его кожу покрыли мелкие каплю пота. Хоть и верил в людей до последнего, но схватить пулю вот так, с голым пузом посреди улицы, не очень хотелось. До машины, черного седана Мазда, оставалось не больше тридцати метров, можно хорошо рассмотреть девушек. Та что с винтовкой — моложе, лет двадцать пять, крепкая, сбитая, фигурой больше похожа на юношу, с татуировкой на всю правую руку. Вторая — постарше, около сорока, с тугой пшеничной косой, и лицом, более подходящем персонажу детских сказок, чем взрослой женщине.

— Привет, меня зовут Стив! — Прайс улыбнулся как смог, демонстрируя миролюбивость. — В машине — Джавид и Марк. Мы мирные ребята, без каких-либо злых умыслов.

Молодая оставила СВД на капоте, вышла вперед, демонстративно держа руку на рукояти висевшего в кобуре пистолета. Осмотрела оценивающе с ног до головы, заглянула за спину Прайсу, словно могла рассмотреть сидящих в джипе.

— Иностранец? — Спросила незнакомка.

— Да, из США, штат Техас. — Стив натянул футболку. — Предвосхищая вопрос — в России в командировке, по работе, программистом, здесь и застал эпидемию.

— Ясно, а те двое кто?

— Эм… — Прайс замялся, придумывая, как помягче объяснить заболевание Марка. — Джавид — парнишка из Москвы, самый обыкновенный, работал грузчиком, Сахаров, это Марк который, сын известного хирурга, парень с непростой судьбой, но добрый и отзывчивый, студент.

— Прямо апокалиптический дримтим[5]. Вы из общины? — Девушка с татуировкой не убирала руку с пистолета.

— Общ…- Стив на секунду зажмурился. — Вы ехали на радиосигнал, чтобы попасть в «Рассвет»?

— Да, а в чем дело? Общины не существует или это замануха каких-нибудь каннибалов?

— Давайте лучше вместе проедем, сами увидите, потом постараюсь объяснить. Мы вперед двинемся, а вы за нами.

Девушка кивнула и вернулась к Мазде. Стив бегом возвратился к товарищам.

— Поехали, покажем им руины. — Сказал Прайс забираясь в машину.

— Может объяснишь, что происходит? — Сахаров посмотрел в окно на приближающуюся машину девушек.

— Наши гостьи ехали на сигнал общины, простые люди. Вооруженные –да, осторожные — да, но в наше время — это обязательное условие для выживания.

— И что? Ты хочешь просто так притащить двоих незнакомок в убежище? Ты в своем уме? Может они шпионы, вертушкой найти не вышло, решили взять женским полом. — Спросил Марк.

— Блин. — Прайс ненадолго задумался. — Может быть и так, а может быть они говорят правду, и мы просто так отдадим двоих выживших рассветовцам.

— Подождите. — Прервал всех Джавид. — Мы сюда приехали для того, чтобы найти примерные координаты базы «Заря», так? Как мы знаем из сообщения, безопасники собирались перевозить оставшихся гражданских на «Зарю», значит там тоже есть простые люди. А как они туда попали? По любому они так же транслируют радиосигнал с координатами базы, как и все другие анклавы.

Стив повернулся в сторону Кочаряна с распахнутыми от удивления глазами, затем схватился двумя руками за голову и уткнулся лицом в сидение.

— Какой же я дебил! Конченый идиот! — Забормотал он. — Придумал самый сложный вариант, даже не подумав о самом простом.

— Не парься, никто из нас не подумал. Хорошо, что сейчас вспомнили. Так что с этими делать будем? — Джавид кивнул в сторону машины девушек.

— Предлагаю вместе уехать, и недалеко от убежища найти дом, там остановиться, выйти на связь с Сашей, обсудить, понаблюдать за ними.

— Хм, умно. Давай так и сделаем.

Обе машины остановились между выгоревшими домами. Через дорогу — торчащие обломки бетонного забора и то, что осталось от общины.

— Охренеть! — Выдохнула молодая девушка, выбравшись из машины. — Что здесь произошло?

— Длинная история. — Стив достал ноутбук и поставил на капот автомобиля. — В двух словах не получится.

Рассказ занял почти полчаса. Пришлось показывать видеозаписи, сообщения. Девушки хмурились, но продолжали слушать не перебивая.

— История конечно интересная и занимательная, но мы не слышали ни про какой «рассвет». — Сказала молодая девушка. — Сейчас включу.

Она вернулась к машине, открыла дверь, и начала возиться с радиоприемником. Вторая, та что постарше, стояла чуть в стороне, внимательно наблюдая за всеми и убирая рук с оружия.

— Вот зараза, перестали вещать. — Девушка выбралась из седана и вернулась к парням. — Вкратце: передавали координаты, сообщали, что найдем выживших — несколько парней, которые дадут защиту и пропитание. Голос еще у него странный.

— Без эмоций, словно робот говорит? — Спросил Марк.

— Да, именно такой.

— Значит у нас общие знакомые. Ребят, можно расслабиться, это наш помощник их привел, можно доверять. — Сказал Сахаров.

— Что это за общий знакомый? — Девушка с татуировкой посмотрела на всех по очереди.

— Судя по рассказу, это тот, кто помог ребятам, когда они своих освобождали. — Сказала вторая. — Меня зовут Людмила, можно просто Мила, не люблю имя Люда. Это — Вика, с ней поосторожнее, палец в рот не кладите.

Джавид со Стивом кивнули девушке. Вика никак не отреагировала на жест приветствия, лишь посмотрела на Марка, который безучастно рассматривал развалины общины.

— Дайте переварить все, что вы на нас вывалили. Мы еще толком от эпидемии не отошли, а здесь такие новости. Значит существует сеть анклавов, которая причастна к возникновению вируса. Они создают общины, куда собирают выживших, создавая подобия рабовладельческих плантаций. Тем самым эти ребята решили организовать новый политический строй на пепелище цивилизации. С другой стороны — вы, горстка выживших, с тайным помощником, который свел нас вместе и поехавший крышей супервоенный, чуть не угробивший всех. А я думала, что конец света это самое невероятное, что может с нами случится. — Мила посмотрела на развалины «Рассвета» и тяжело вздохнула.

— Попахивает нае… обманом. — Вика открыла дверь Мазды и села на заднее сидение, свесив ноги наружу. — Не доверяю я им.

— Я в их истории фальши не почувствовала. К тому же в этой лжи нет никакой выгоды. — Ответила Мила.

— А как же две аппетитные самочки? Можно развлечься или сожрать. — Вика еще раз посмотрела на ребят.

— Хватит нагнетать. Продуктов доступно огромное количество, до каннибализма еще далеко. По поводу сексуальных утех, ну не похожи они на маньяков, сама посмотри. — Людмила подошла ближе к Стиву и посмотрела на заживающие порезы на голове. — Неплохо вам досталось.

— Я-то в порядке, так царапины. Сашу сильно зацепило — руку прострелили. Лучевая кость на куски.

— Хм. — Мила нахмурила брови. — Давно?

— Позавчера ночью.

— Поехали быстрее, руку еще можно спасти.

— А вы умеете? — Удивился Стив.

— Пятнадцать лет детским хирургом проработала, справлюсь.

11.57 по московскому времени

Поселок Текос

Князев внимательно осмотрел новоприбывших.

— Ты уверен? Может обыскать их, рации там, GPS маячки. — Спросил он.

— Сань, их помощник наш к нам привел. Если им не доверять, то и ему. Тем более она врач, у нас выбора как такового нет. — Стив посмотрел на неподвижную руку Князева, висящую на перевязи.

— Ладно, зови ее сюда.

Мила вошла уверенным шагом, села на стул.

— Вы — Александр? Я — Мила. Давайте посмотрю вашу руку.

Она достала из сумки пузырек с антисептическим раствором, обработала ладони и надела перчатки. Осторожно разрезала бинт, и, поливая перекисью водорода, отодрала его от засохшей корочки. Саша скрипел зубами, жмурился, но не дергался. Сняв повязку, Людмила внимательно смотрела рану, подвигала пальцы, прощупала уцелевшие части предплечья.

— Так, две новости, хорошая и плохая. Руку твою спасем, но чувствительность она потеряет. Крупные сосуды не задели, так бы уже пошел некроз тканей и пришлось бы ампутировать, но нервы зацепили. Мне необходимы инструменты, с собой скальпели не вожу. Делать придется под местной анестезией, будет больно.

— Весь необходимый инструмент есть в убежище. Осмотрите комнату между рубкой связи и кухней. В шкафах найдете. — Раздался знакомый безэмоциональный голос из рации, стоящей на столе рядом с Князевым.

— Подождите! Кто вы? — схватила передатчик Мила. — Зачем вы нас сюда привели? Зачем помогаете?

Ей никто не ответил.

— Бесполезно. Мы много раз пытались с ним поговорить, он выходить на связь только тогда, когда ему это нужно. — Саша посмотрел на разочарованную молчанием рации женщину. — Давайте не будем тянуть, мне с каждым часом все хуже и хуже. Лучше уж потерпеть разок, чем так мучиться.

[1] АСВК — армейская снайперская винтовка крупнокалиберная под патрон 12,7×108 мм

[2] «Суперкрокодил» — название вертолета МИ-35 м, так как он является модернизированной версией МИ-24 «Крокодил»

[3] Авторотация — режим вращения винта вертолета под действием набегающего потока воздуха, используют для экстренной посадки в случае отказа двигателя.

[4] РГС-50 — ручной гранатомет специальный.

[5] Дримтим от анг. Dream team — команда мечты.

Часть 1 Глава 3

9 июля

8.06 по московскому времени

Город Адыгейск

Воеводов записал всю полученную информацию в блокнот, выключил стоящий на видеозаписи телефон и подошел к привязанному.

— Может отпустишь? Я просто уйду, не к своим, просто куда-нибудь. Жить хочу. Ни слова про тебя никому не расскажу. Может еще пригожусь чем, только не убивай, умоляю. Людей и так почти не осталось. Пощади…

— Ага. — Сухо бросил Вадим и зашел пленнику за спину. Достал из кобуры пистолет, оттянул затворную раму, проверил наличие патрона в патроннике и хладнокровно приставил пистолет к трясущемуся затылку. Хлопок выстрела разнесся по всему подвалу, отразился от дальней стены и вернулся эхом обратно. Волосы на затылке связанного дымились, голова безвольно опустилась на грудь.

«Быстро, как я и обещал.»

Вышел из здания, осмотрев утренний небосвод, все такой же — пурпурный. Вертушек и преследования не видно. Машина спрятана в гараже напротив, только с земли заметить можно. Быстро перебежал двор, осматриваясь по сторонам и забрался на водительское сиденье. Оказавшись в салоне, тяжело выдохнул и откинул голову на подголовник.

Нет, покоя не будет. Даже сейчас, когда человечество вымерло и лежит в городах-некрополях, как засушенные бабочки в рамках под стеклом. Только-только замаячил на горизонте штиль, как он опять влез в бурю. Копнув поглубже, понял, что ураган охватил уже всю планету. Да, ни много ни мало, всю Землю. К сожалению пленник не был из самого верха иерархии анклавов, и обладал лишь частью информации, но и она открыла много интересного. Сеть общин охватывала все континенты. Радиус «поражения» каждой — сто пятьдесят километров. Анклавы подчинялись другим по типу соцветия — те, что поменьше, подчинялись общине покрупнее, которая, в свою очередь, подчинялась еще более крупной. Вся сеть не привязана к какому-либо политическому строю или государству. Кто рулил всем конгломератом пленник не знал, но зато рассказ многое о целях анклавов. По возможности собрать всех выживших в охватываемом районе каждой общины, прикормить посулами безопасности, медицинской помощи и пропитания. Когда народ привыкнет, постепенно сломать волю к свободе, уничтожить любое свободомыслие, вбить в головы полное подчинение и раболепство, одним словом, ввергнуть остатки цивилизации в крепостничество. И все бы ничего, можно спокойно уйти в лес, и жить там себе, не обращая внимания на происходящее, но уж больно эти «рассветовцы» задели. То, что они имели причастность к эпидемии, сомнений не вызывало, хоть пленник напрямую этого и не сказал. А это значило что они виновны в смерти матери напрямую. И Юлька… Вид девушки, лежащей на асфальте с открытыми глазами и ее последний взгляд, полный надежды, никак не покидал сознание. Одним Ефремом за ее смерть они не откупятся. Вроде и знакомы были всего пару недель, но вместе с ней умерла часть, оставшаяся после смерти матери — последнее человечное, что в нем было. Оголился скелет, который тщательно прятал, даже от себя самого. Злобный, скалящийся, пропитанный кровью и пороховым дымом. Готовый рвать, убивать и наслаждаться созданным хаосом. На этот раз у этого призрака войны была цель, которую можно даже назвать благородной. Подсознание старательно скрывало мотив мести и жажду крови за ширмой благодетели.

Надо действовать. Сидением в машине ничего не изменишь. Местоположение «Зари» известно, по цепочке можно вычислить вышестоящую базу. Исходя из опыта «Рассвета» вояки их горазды только гражданских пугать, да всякие радикальные сборища разгонять, по типу сектантов в Краснодаре, которые толком и стрелять не умеют. Грамотная оборона, тактика противодействия диверсионной деятельности, противоартиллерийская защита — это не про них. Не для этих целей набирали силовиков и спецслужбы. Нет там людей с реальным боевым, а тем более оборонительным опытом. Так что можно разгуляться на полную, навести шороха, а там и до вышестоящего анклава добраться. Уж там можно будет добыть информации о сути всей этой заварухи, которую агонизирующей мир успел прозвать «Пурпурный рассвет».

10 июля.

10.24 по московскому времени

Окрестности Псекупса

Двое в серой форме откровенно скучали, жуя сэндвичи в джипе, укрытым под сенью деревьев лесополосы. Один, с короткими волосами, чуть прибитыми сединой, изредка посматривал на поле, где несколько человек засевали свежевзрыхленную землю семенами салата, лук-порей, шпината, укропа и петрушки. Зрелище не из веселых, а следить надо с девяти утра и до пяти вечера. Если раньше смотрели, чтобы работники не разбежались, то теперь приходилось их еще и охранять, после того, как вчера сбили вертушку. Хотя оба безопасника никак не могли взять в голову, кому могут понадобиться несколько рабочих, копающихся в земле.

— Серега, я пойду, отолью. — Сказал охранник с проседью.

— Ага. — Ответил второй и бросил быстрый взгляд на работающих в поле, отвлекшись от экрана мобильника.

Выбравшись из машины, короткостриженный углубился в густой кустарник, расстегнул ширинку, расслабленно закинул голову назад и закрыл глаза. Зажурчала струя, сбивая пыль с зеленых листьев. Внезапно на его лоб легла чья-то рука, осторожно и плавно, даже мягко. Безопасник не успел дернуться или закричать, как почувствовал сначала легкий укол сзади в шею, между третьим и четвертым позвонком. Лезвие ножа вошло плавно, лишь слегка зацепив край кости, и рассекло ствол спинного мозга. Охранник моментально обмяк.

Воеводов аккуратно положил уже мертвое тело на землю, пробежал рукой по разгрузке, выкинул в кусты пистолет и гранаты, следом отправил магазин автомата. Прижавшись к машине, прокрался к пассажирской двери. Второй безопасник сидел, уткнувшись в экран смартфона, поглощенный эпизодом сериала «Клан Сопрано». Вадим на согнутой руке поднял перед собой АПС[1], так что он находился на уровне груди. Охранник заметил движение справа боковым зрением, подумал, что вернулся напарник, и неспешно повернул голову. Увидев незнакомого человека в камуфляже, боевой разгрузке и с оружием в руках, дернулся к своему пистолету-пулемету.

— Руки на панель. — Холодно бросил Воеводов, перехватив свободной рукой оружие безопасника. — Дернешься, застрелю.

Охранник на секунду замешкался, оценивая возможность оказать сопротивление, бросил взгляд в сторону кустов, надеясь увидеть возвращающегося напарника.

— Не придет. — Вадим указал глазами на панель. — Руки.

Безопасник нехотя положил ладони на пластик торпедо. Воеводов, не сводя пистолета, поочередно затянул две стяжки — на запястьях и больших пальцах, третьей стянул голени. Бесцеремонно откинул голову охранника назад и накинул пластиковый хомут на подголовник и шею.

— Будешь дергаться, сам себя задушишь.

Обойдя джип, Вадим сел за руль и завел двигатель. Услышав машину, одна из рабочих — женщина лет пятидесяти, обернулась и увидела лишь пыльный шлейф на проселочной дороге.

9 июля

16.54 по московскому времени

поселок Текос

— Как он? — Спросил Стив у Милы, только что вышедшей из комнаты Князева.

— Спит. Вколола ему димедрола с анальгином, до вечера пусть отдыхает, натерпелся.

— А почему что-нибудь посильнее не вкололи? Там в запасах и трамадол есть.

— Предлагала, сам отказался. Почему не сказал, но подозреваю, была зависимость от опиатов, боится сорваться.

— Понятно. С рукой получилось?

— Всё, что могла, сделала. Кость собрала, сосуды целые, связки сильно повредило и нервы, мизинец и безымянный, возможно, больше двигаться не будут. — Людмила села за стол рядом с Прайсом и налила стакан апельсинового сока из картонной коробки.

— Долго заживать будет? — Стив поднял руку и подвигал пальцами, представляя, каково это, лишиться подвижности двух.

— Не знаю, зависит от метаболизма. Твои порезы посмотреть?

— Нет, спасибо, я их уже обработал.

— Ну как знаешь. А где остальные?

— Тимур за камерами сидит. Джавид за детьми смотрит. Марк — без понятия, он всегда на своей волне. Вика, вроде, отдыхала.

— Понятно. Кто у вас здесь за главного?

— Хм. Сложно сказать. Побег из общины организовал Вадим, став негласным лидером. Но потом он нас бросил, не знаю, что случилось, может смерть Юли на него так повлияла. Сейчас все сообща решаем, но Саша старается организовывать и проявлять инициативу. — Стив поднял глаза к потолку, словно видел там каждого, кого перечислил.

— Но самый умный и рассудительный здесь именно ты, хотя, наверное самый молодой. Сколько тебе лет?

— Двадцать девять.

— Думала моложе, выглядишь максимум на двадцать один.

— А вы вообще откуда? — Стив, поняв, что разговор будет долгий, отодвинул ноутбук.

— Я из Анапы, почти местная. Работала детским хирургом, когда эпидемия началась. — Мила помрачнела на глазах.

— Семья? — Спросил Прайс

— Муж и двое сыновей, шестнадцать и одиннадцать лет. Умерли дома, у меня на руках. — Людмила тяжело сглотнула.

— Простите.

— Не извиняйся, сейчас у каждого кто-то умер. Я долго не верила, что у меня иммунитет, ждала, когда начнутся симптомы.

— У меня начались почти сразу, в первую волну. Думал, умру, очень хреново было. Но оклемался.

— Да, у Вики так же проходило. Я ее встретила дней десять назад, когда решила обзавестись оружием. Объехала два охотничьих магазина в городе, но их вынесли мародеры еще в самом начале. Поехала в воинскую часть, там и столкнулись.

— А я не додумался разжиться стволом, за что и поплатился. А вы как догадались?

— Это я сейчас выгляжу как простая семейная женщина. Молодость была бурная, мастер спорта по альпинизму, увлеклась сноубордом, любила путешествовать, ходить в походы, с палаткой в лес, на пару недель, так что о необходимости оружия для самозащиты знаю многое. Потом вышла замуж, когда появились дети, столкнулась с нашей медициной, решила, что лучше меня моих детей никто не вылечит, у старшего были врожденные проблемы с ногами. Отучилась, начала работать.

— Богатая биография. Я по сравнению с вам — простой компьютерный задрот.

— Давай на ты, не такая я и старая.

— Воспитание, прости.

— Да ничего, вы вообще что дальше планируете?

— Пока еще сами не знаем. Честно. Слишком многое на нас свалилось за последние дни. Я, вообще, собирался домой в Штаты по морю добираться, но оказался в общине. А сейчас, когда все выяснилось, даже не знаю. Я не герой, и не военный, но просто так оставить это всё уже не смогу. — Прайс неуверенно пожал плечами.

— Я еще тоже не до конца осознала весь масштаб происходящего. В голове не укладывается. Больше всего мучает вопрос, кто этот тайный помощник, который свел нас вместе.

* * *

Худощавый мужчина еще раз посмотрел на монитор камеры наблюдения, на котором Прайс беседовал с Людмилой в столовой убежища. Из динамиков доносятся голоса, чисто и громко, словно разговаривают прямо здесь.

«Долго, очень долго они решаются. Надо подтолкнуть, направить. Но и давить нельзя — спугну.»

Переключил на другую камеру, ведущую запись далеко от бомбоубежища в Текосе. На экране — широкая, метров пятнадцать по широкой стороне, комната. За переговорным столом сидят шесть человек в серой форме, возбужденно разговаривая и даже не подозревая, что за ними наблюдают.

9 июля

17.01 по московскому времени

База «Заря»

— Вы понимаете, что это ставит под угрозу весь проект? Любой объект, обладающий хоть частью информации о нашей деятельности, подлежит немедленному устранению. Мы работаем с людьми, с их психикой, и факторы, способные помешать, не должны даже возникать. Сколько у нас выживших? Тысяч пятнадцать на всю страну? С учетом погрешности на самоубийства и несчастные случаи, возьмем четырнадцать, но и такого количества хватит, чтобы просто закидать нас шапками при желании. У нас тысяча бойцов распределенных по анклавам. Не больше двадцати — тридцати в каждом. И если они соберут больше нескольких сотен выживших и начнут систематически атаковать каждую общину, это заставит вмешаться руководство. — Высокий крепкий мужчина в полевой форме почти кричал, опираясь руками на стол.

— Что они могут противопоставить? У нас: вооружение, вертолеты, бронетехника и подготовленные бойцы. А у них? Простые гражданские, которые даже пороха не нюхали. Идти против нас, все равно, что на мельницу с копьем прыгать. — Ответил сидящий рядом невысокий и грузный безопасник.

— Ты забыл судьбу «Рассвета»? Пимон может тебе напомнить. — Высокий кивнул в сторону сидящего напротив Эксархидиса. — Или сбитая вертушка тебе ни о чем не сказала? Воеводов — высококвалифицированный специалист диверсионной работы. Он один способен доставить столько проблем, что тебе и не снилось. Вооружение, авиация и бронетехника? Да этого добра сейчас столько, что если мы возьмемся уничтожать, нам жизни не хватит. А ума у него достаточно, чтобы вооружить гражданских, если ему удастся стянуть их на свою сторону. У нас нет противоракетной обороны, нет зенитных орудий. Даже нормальную патрульно-охранную службу не сможем организовать. Не рассчитывали на это. Нет у нас столько людей. Что ты предлагаешь? Ловить его? Сотни населенных пунктов, десятки тысяч домов, где можно укрыться. Мышь в поле найти проще. Прогоняли мы вертушку полдня и что? Нашли? Нихрена мы не нашли, только топливо сожгли.

— Нужно усиление. — Перебил Пимон.

Высокий замолчал, перевел взгляд на Эксархидиса и несколько секунд смотрел молча.

— Усиление?

— Да, необходимо связаться с «Нуклием», запросить две группы чистильщиков.

— Ты уверен?

— Уверен. Своими силами мы не справимся. Здесь нужны спецы способные ему противостоять. Поздно думать о своих шкурах, Воеводов — угроза общего масштаба. Нужно подключать всех.

— Тогда иди сам выходи на связь, и объясняй. Твое упущение — тебе и разбираться.

Пимон встал из-за стола и вышел из кабинета.

* * *

Худощавый мужчина переключил на видео с камеры в убежище и отошел от монитора. Новости с «Зари» не радовали. Слишком рано. Слишком активную деятельность развязал Воеводов. Его буйство никак не входило в планы. Опять попытался просчитать человеческое поведение, но не учел эмоциональное состояние и ошибся. Придется маневрировать и раскрыть карты раньше чем планировалось. Другого выхода нет.

Медленной походкой перешел в другую комнату и посмотрел на терминал радиосвязи.

9 июля

21.23 по московскому времени

Саша вышел из комнаты потирая целой рукой сонные глаза. Правая ныла и зудела, чувствовался почти каждый прокол от швов, во рту пересохло. Но вернулась чувствительность в пальцы — кололо, словно они затекли. Это обнадеживало, мысленно успел проститься с рукой, и уже начинал представлять, как будет рубить ее, словно зараженную укусом зомби в трешовом фильме ужасов.

Из столовой доносились голоса. Направился туда, подгоняемый урчанием голодного желудка. За столом собрались почти все, кроме Марка. Девочки сидели рядом с Викой и с интересом рассматривали её татуировку.

— Проснулся? Как самочувствие? — Спросила Мила, улыбнувшись.

— Словно вытащил руку из мясорубки. — Князев сел на пустой стул и поморщился от яркого света. — Вкусно пахнет, явно не гречкой с тушенкой.

— В морозильниках нашли замороженное мясо и овощи, Вика приготовила жаркое. Будешь? — Джавид указал вилкой на свою тарелку.

— Ага. Вы уже освоились? — Саша посмотрел на Милу, успевшую переодеться в футболку и спортивные штаны, и попытался угадать её возраст.

— Да, заняли одну из комнат, познакомились, пообщались.

— Теперь только я о вас ничего не знаю. — Князев принял тарелку дымящегося жаркого из рук Кочаряна.

— Было бы что знать. Я детский хирург, бывшая спортсменка, ничего интересного. Вика сама о себе расскажет. — Людмила повернулась к девушке.

— А что мне рассказывать, я не на сборище анонимных алкоголиков.

— Зубастая. Вольешься в коллектив. Тебе сколько лет, семнадцать? — Саша чуть вскинул бровь, уловив в манере общения Вики схожие черты.

— Стоматолог хороший был. Годков явно побольше, чем тебе.

— Меня хорошо слышно? — Раздался безэмоциональный голос из стоящей на столе дежурной рации.

— Громко и чисто. — Ответил за всех Прайс.

— Завтра, в девять ноль ноль, я продиктую координаты. Вам необходимо будет приехать на указанную геопозицию.

— Зачем? — Недоверчиво спросил Князев.

— Пора нам познакомится.

23.16 по московскому времени

Стив сидел в комнате видеонаблюдения, смотрел в мониторы и нервно чесал затылок. Сам напросился на дежурство и будить в положенное время следующего по списку — Джавида, не собирался, все равно не уснет. Мандраж охватил все тело, чувство тревожного ожидания, почти как в детстве перед Рождеством, мешало не то что уснуть, даже просто расслабиться. Предстоящая встреча и пугала и вселяла надежду. Слишком много вопросов к таинственному помощнику, и не известно, получат ли они ответы или нет.

— Не спится? — Спросил зашедший Князев.

— Неа. — Сухо ответил Прайс, отхлебнув горячего чая.

— Мне тоже, и дело далеко не в руке.

— Догадываюсь, но все равно спрошу как самочувствие?

— Такое себе. Еле вывез, пока собирали — два раза отключился. Проблевался разочек. Анастетик может и действовал, но боль — адская. Никому не пожелаю такое пережить. До сих пор отойти не могу, хожу, словно с бодуна. — Князев попробовал открыть пластиковую бутылку воды, зажав крышку зубами, но ничего не получилось. Стив протянул руку, забрал бутылку и, открыв, отдал обратно.

Саша сел на стул рядом, посмотрел на мониторы. Экраны показывали полную безмятежность. Снаружи ветер колыхал траву и листья деревьев, внутри — тишина, все разбрелись по комнатам и давно спали. На одной из внешних камер появился Султан, обошел будку подстанции, обнюхал дверь и скрылся в кустарнике.

— Его Марк кормит постоянно. — Перехватил взгляд Прайс. — Пес отказывается спускаться, бродит по окрестностям. Может, надеется, что хозяин вернется за ним. Ты давно проснулся? Видел кого-нибудь уже?

— Нет, недавно, успел только в душ сходить. Надеялся, усну опять, но не смог.

— Что думаешь по поводу завтрашней встречи?

— Не знаю, откуда это мистер Икс узнал что мы все вместе сидим?

— Скорее всего у него есть доступ к камерам в убежище.

— Надеюсь в душе и туалетах камер нет?

— Вроде нет, уже проверил.

— А как ты камеры проверил если они скрытые?

— Есть один трюк, камеры в основном ставят с инфракрасными диодами, чтобы в темноте было видно. Смотри. — Стив достал из кармана телефон, взял пульт дистанционного управления от мониторов и зажал в кулаке диод передающий сигнал, чтобы оградить его от света. Включил камеру на смартфоне и направил ее на зажатую колодцем ладонь. На экране гаджета диод засиял как фонарик. Убрал ладонь — глаза не видели показываемый камерой свет.

— Прикольный трюк, но если камеры без инфракрасных прожекторов?

— Тогда не найдешь.

— Ну вот? А ты уверенно заявляешь, что их нет. Может он извращуга какой-то. Хотя фиг с ним, завтра узнаем, пока вроде ничего плохого нам не сделал. Завтра наконец-то узнаем, кто нам помогает и зачем. Приедем, а там какой-нибудь Хокинг в коляске с синтезатором голоса.

— Или вообще искусственный интеллект. Суперкомпьютер с голографическим проектором.

— Ага. Маленькая красная девочка — «вы все здесь умрете». А если серьезно, есть соображения, кто это может быть?

— Вообще без понятия. Очень много думал над этим. У него невероятный уровень знаний, далеко не каждый сможет так филигранно пробраться в сеть «Рассвета», отключить им радиосвязь, получить доступ к камерам видеонаблюдения, да вообще организовать всю эту помощь на фоне апокалипсиса и действия рассветовцев. Одним словом — гений программирования и электроники, который должен был мелькать в IT отрасли. Помимо этого там еще и стратегическое мышление на уровне. Много вопросов оставляет его голос, ну не говорят так люди, вообще без эмоций и интонаций. Поэтому и подумал про искусственный интеллект.

— Уже завтра узнаем, кто это, сам сгораю от любопытства. — Саша помассировал руку выше локтя, зевнул и посмотрел в лицо Стива. — Ты сам вообще как? Все хотел у тебя спросить, да никак случая не было.

— Сам не знаю, как я, — Прайс тяжело выдохнул. — О возвращении на родину пока забыл, понимаю, что смысла в этом никакого. Не доберусь один, да и тут все вот так просто бросить… Ну и сдружились уже, через столько вместе прошли, а там совсем один буду.

— Ты самый мозговитый из нас, по любому что-то прикидывал, продумывал, как что дальше развиваться будет. Может, поделимся догадками? — Князев откинулся на спинку стула.

— Не знаю. Честно, не знаю. Боюсь, как бы мы не взвалили на себя больше, чем сможем вывезти. Противостоять целой системе маленькой кучкой энтузиастов, сродни самоубийству.

— Сразу видно, что программист. — Саша слегка улыбнулся. — Иногда все идет в разрез логике, надеюсь и у нас что-то да выгорит.

10 июля.

11.52 по московскому времени

Трасса Дон М-4 в двадцати километрах от Горячего Ключа

Вадим посмотрел в перепуганные глаза безопасника.

— Все понял?

Связанный судорожно закивал головой.

— Ничего не забудешь?

— Нет, все запомнил.

— Смотри, можешь попытаться сбежать, но помни, что у тебя под жопой будет четыре килограмма тротила. Активирую взрыватель и даже хоронить нечего будет. Встанешь с сидения раньше, чем приедешь на базу — взорвешься. Остановишься дольше, чем на пять минут — взорвешься.

— Да, я понял. — Охранник явно не выглядел готовым к сопротивлению: зрачки расширенны, кожа бледная и покрытая испариной, ноги мелко дрожат.

— Если все сделаешь, как я сказал, то велик шанс, что останешься живым. В машину.

Вадим перерезал ножом стяжки на руках и ногах пленника и под дулом пистолета проводил его до джипа. Охранник сел на водительское сидение с опаской, осматриваясь по сторонам.

— Даже не думай дезактивировать взрывчатку, только сунешься — сразу взлетишь на воздух.

— И мысли не было. Смотрел, чтобы не задеть случайно.

— Все, езжай.

Безопасник захлопнул дверь и выехал с обочины на дорогу. Обратный путь найдет легко, пару десятков километров прямо по трассе и он уже в Горячем Ключе. Воеводов достал из кармана GPS приемник, на котором яркой точкой отображалось местоположение автомобиля. Дистанционный взрыватель в кармане, бьет больше чем на пять километров. Дождавшись, пока безопасник уедет на приличное расстояние прошел до своей машины и поехал следом за ним.

12.32 по московскому времени.

База «Заря»

Дежурный на КПП внимательно осмотрел прибывшую машину, еще раз обследовал салон и поднял рацию.

— Здесь Сергей вернулся, тот которого утром похитили. Говорит у него срочное сообщение от Воеводова к командованию. Прием.

— Он один? Машину проверил? Хвоста за ним нет? Прием. — Ответил мужской голос из рации.

— Один. Машина вроде чистая, багажник пустой, днище тоже. Пропустить? Прием.

— Да, только пусть паркуется сразу за забором, подальше от штаба. Конец связи.

Дежурный махнул и откатил ворота. Джип проехал тридцать метров и остановился в пустом углу забора. Сергей выдохнул, сжал и разжал вспотевшие ладони. Хоть Воеводов и обещал, что, добравшись до базы, можно будет спокойно вылезти из машины, страх взорваться не давал ни то что встать сидения, даже пошевелиться. Осторожно, пересилив себя, выставил одну ногу наружу. Зажмурился и оторвал зад, ожидая взрыва, но ничего не произошло. Ноги сами понесли подальше от машины. Смог остановиться только когда отбежал на тридцать метров.

— Все нормально? — Спросил подошедший мужчина в серой форме с автоматом на перевес.

— Да. — Сергей сглотнул и посмотрел в сторону джипа. — К машине не подходите, там четыре кило взрывчатки под сидением.

— Ты больной? — Мужчина остановился, словно врезался в невидимую стену, переводя взгляд с внедорожника на Сергея. — Какого ты сюда с бомбой приехал.

— На хрен иди, умник. У меня срочное сообщение. Бомба в машине — цветочки.

Сергей спешным шагом направился в сторону штаба.

* * *

В кабинете собралась вся верхушка «Зари»: высокий начальник общины Краснов, заместитель по безопасности, руководители и Пимон Эксархидис — командир печально известного «Рассвета». Мужчины напряженно сидели за столом, не сводя глаз с прибывшего Сергея.

— Может уже начнешь? — Спросил Краснов, ходя из стороны в сторону.

— Колонка есть?

Начальник кивком указал на мультимедиа-систему в углу кабинета. Сергей подключил кабелем смартфон к колонкам и запустил запись.

«Говорит Воеводов Вадим. Вы все уже прекрасно знаете, кто я и на что способен. В данный момент на базу 'Заря» направленно четыре батареи установок залпового огня «Торнадо». Две батареи заряжены термобарическими ракетами с одновременным взрывателем всего залпа. Думаю, вам не надо объяснять, что такое объемный взрыв. То, что я умею управляться с такого вида техникой и спокойно её применю, вам может подтвердить Пимон. Если вы попробуете покинуть базу — я начну обстрел. Если вы отправите отряд на ликвидацию установок — я начну обстрел. Да и куда вы его отправите? В радиусе ста километров десятки воинских частей и где точно стоят батареи вы не знаете. Выбора у вас нет, при любом неповиновении я уничтожу базу со всеми людьми. Вертушку даже не думайте поднимать в воздух, не успеет подняться и на метр.

Возьмите рацию, канал связи сообщу в конце, включите на постоянное вещание, заменяйте по мере разрядки аккумулятора и ни в коем случае не вздумайте отключиться. Соберите всех гражданских на базе в столовой. На телефоне записан ролик с признанием вашего сотрудника о деятельности «Зари». Продемонстрируйте его. Предоставьте машины, оружие и провизию желающим покинуть общину после этого видео. Самим оставаться на территории до моей команды. Канал для связи…'

Сообщение закончилось. В кабинете повисла тишина. Краснов стоял позади стула, сжимая спинку до белизны пальцев.

— Мы поверим этому психу? Он же блефует! Как он мог один направить, зарядить и настроить четыре батареи? — Подскочил с места низкорослый, полный мужчина.

— Он — мог. Батареи «Торнадо» стоят в боевой готовности, это не мобилизованные части, а регулярные артиллерийские. Навести и настроить дистанционный запуск для знающего человека не проблема. Воеводов блефовать не умеет, если он сказал «разбомбит», значит разбомбит, сотня человек в «Рассвете», погребённая под руинами это доказывает. — Сказал побледневший Пимон.

— Да бред это все, как он поймет, что мы свалим с базы? Вы как хотите, а я уезжаю, пока вы с ним не разберетесь.

— Он может находиться на небольшом удалении и наблюдать в бинокль, или запустить дрона. — Попытался осадить ретивого Эксархидис.

— И хрен с ним, ракетам на полет тоже время нужно. — Толстяк встал и направился к выходу.

Раздался выстрел, на мгновение оглушив сидящих в кабинете. В затылке полного безопасника появилась дыра, мозг с осколками черепа разлетелся по стене кровавой кляксой. Грузное тело глухо рухнуло на пол. Краснов положил табельный пистолет на стол.

— Еще есть желающие? — Начальник обвел всех взглядом.

Никто больше не поднялся со своего места, предпочитая опустить глаза в стол и изучать лакированную поверхность.

— На базе двести тридцать гражданских. Да, простых объектов, но они тоже люди, и я не могу приговорить их к смерти спасая свою шкуру, и не позволю кому-либо. Мы подчинимся. — Последнее слово с трудом вырвалось из уст Краснова, словно он произносил его впервые в жизни на незнакомом языке.

— А как же руководство? Вы же понимаете, что информация по любому дойдет до Нуклия?

— И что? Дойдет, я даже сам сейчас передам им все положение дел и рассчитываю на их поддержку. В случае нашего неповиновения Воеводов тупо уничтожит «Зарю». Если вы забыли, я напомню, что мы центральная база по Краснодарскому краю, у нас в подчинении еще пять, точнее уже четыре анклава и почти шестьсот людей. Потеря «Зари» обернется полным крахом в этом регионе и я пойду на все ради сохранения анклава. К тому же выполнение приказов Воеводова даст нам фору во времени. Других вариантов решения вопроса я не вижу.

— Я поддержу. В свое время мы недооценили угрозу Воеводова, за что и поплатились. — Вступил в разговор Пимон. — Если он сейчас выдвигает требования, значит у него есть цель, хотя он мог просто уничтожить базу. Поймите, мы почти бессильны против него. Нет пеленга сотовых сетей, достаточного количества оперативников для поиска, нет летчиков, чтобы поднять в воздух больше вертушек, и я уверен, что Вадим знает способы как укрыться от тепловизоров и радаров. Он — разведчик-диверсант, война, которую он сейчас развязал, это его профиль. Он как рыба в воде, и в отличие от обычных войн, сейчас ему не мешает гражданское население, численное превосходство противника и спутниковые системы слежения. Ему доступно все вооружение воинских частей, отделений полиции и спецвойск. Мы выпустили Кракена, и вручили ему голову Медузы Горгоны.

— Собирайте гражданских и включите рацию. Я хочу поговорить с ним лично. — Краснов выпрямился и посмотрел в окно, словно хотел увидеть стоящего за ним Воеводова.

10 июля.

7.12 утра.

Поселок Текос

Несмотря на ранний час, убежище кипело. Мила с Викой суетились на кухне. Джавид со Стивом ломали голову, надо ли собирать вещи или они еще вернутся. Князев будил девочек, которые не разделяли тревожного ожидания взрослых и не хотели подниматься так рано. Тимур дежурил у мониторов видеонаблюдения. Марк, просунувшийся раньше всех, сидел на поверхности, прислонившись спиной к стене подстанции и наблюдал за уплетающим завтрак Султаном. Он не хотел оставлять пса одного, но и взять с собой собаку не казалось мудрым решением. Пообещав самому себе, что если они останутся у незнакомца, то сразу же вернется за псом, спустился в убежище. Из кухни запахло омлетом и всё начали стягиваться, гонимые пустым желудком.

— Омлет из яичного порошка и ультрапастеризованного молока, сосиски из заморозки, но это лучше, чем консервы. — Мила расставила тарелки и посмотрела на прибежавших девочек. Она явно получала удовольствие от возможности взять на себя роль матери полка.

— Честно, кусок в горло не лезет, но поесть надо. — Князев сел рядом с Женей.

— Рука беспокоит? — Спросила Людмила, посмотрев на замудренную конструкцию из шин и растяжек на руке Князева.

— Больше беспокоит встреча с нашим благодетелем, но от укола я бы не отказался.

— После завтрака сделаем перевязку и поставлю анастетик. Сейчас — поешь, тебе больше всех нужно нормально питаться, организму нужны силы для восстановления.

Князев молча кивнул и придвинул тарелку с завтраком.

— Поедем на броневике? — Спросил Прайс, разводя кофе три-в-одном кипятком.

— Да. Самая надежная и вместительная машина. В случае столкновения с рассветовцами, сможем дать отпор.

— Как обычно? Джавид за руль, Тимур за гашеткой, я за штурмана? — Стив перебрался за стол, заняв место рядом с Сашей.

— Ага, мы в пассажирском отсеке. Только огромная просьба, Джавид не гоняй, для меня каждая кочка, как кувалдой по руке будет.

— Буду везти осторожно, как тонну динамита.

Ближе к назначенному времени собрались в комнате совещаний полным составом, даже Юлаев бросил дежурство.

— Приветствую. — Ровно в девять раздался уже знакомый голос из рации. — Как вижу, вы уже готовы. Поездка предстоит не долгая. Вещи с собой не берите, потом вернетесь в убежище. Выбор транспорта довольно правильный.

— Так ты следишь за нами? — Князев взял рацию и нажал кнопку передачи.

— Это логично. Стоило об этом догадаться еще в «Рассвете».

— Так ты и за ними следил?

— Оставим это обсуждение до встречи. Ехать можете спокойно, вертолета не будет. В радиусе пятидесяти километров патрулей нет. Координаты забейте в навигатор.

Голос продиктовал точную геопозицию и дал добро на выезд. Первыми из убежища вышли Джавид с Тимуром и подогнали броневик прямо ко входу. Девочки залезли внутрь с большим энтузиазмом, сидеть под землей для них было довольно утомительно. Вика с Милой встретили новое транспортное средство с нескрываемым удивлением.

Небо расчистилось, нависая над землей фиолетовым куполом. Стив посмотрел на пурпурный небосвод через стекло. Или два дня под землей так сказались, или небо действительно теряло насыщенность странного оттенка, возвращаясь к привычному цвету. Зелень вдоль дороги, умытая дождем, радостно переливалась в солнечных лучах, словно в мире ничего не произошло. Прайс посмотрел на обочину, где в лучах пробивающихся сквозь листву кружили две бабочки капустницы. Природе действительно было все равно, потеря популяции одного вида никак не отразилось на её состоянии, напротив, она словно выдохнула, стряхнув с себя назойливого паразита и наслаждалась обретенной свободой.

Как и обещал голос, ехать пришлось недолго. За Пшадой свернули налево, в сторону Бетты и Криницы, двух небольших поселков на берегу моря в нескольких километрах от трассы. Проехали село Береговое, пустое и безлюдное, как и любой населенный пункт, с каждым днем выглядящий более заброшенным. Согласно навигатору, перед Криницей свернули направо, проехали через мост над рекой Пшада и остановились возле забора, огораживающего территорию, похожую на заброшенный завод окруженный персиковым садом. Массивные стальные ворота вздрогнули и поехали в сторону, приглашая проехать внутрь. Джавид направил броневик к бетонному зданию с высокой, почти под крышу, железной дверью, возле которой стоял рослый худощавый мужчина с длинными волосами. Остановились рядом с ним и вылезли, осматриваясь по сторонам и вдыхая пропитанный запахом моря воздух.

— Добро пожаловать в мою скромную обитель. Я — Кир Лесной. Проходите внутрь, нам о многом нужно поговорить.

[1] АПС — автоматический пистолет Стечкина

Часть 1 Глава 4

10 июля

Поселок Криница

9.52 по московскому времени

Кир открыл массивную дверь и жестом пригласил пройти за ним. Стив шагнул первым и погрузился в приятную прохладу. В прихожей, или скорее тамбуре, царит приятный полумрак. После яркого уличного света глазам пришлось немного привыкнуть, чтобы рассмотреть хоть что-то. Только смотреть почти не на что: гладкий пол из белого керамогранита, белые стены и раздвижная дверь-купе справа. Лесной прошел дальше и открыл вторую дверь за которой раскинулся огромный, не меньше тридцати метров в ширину, зал. Весь интерьер выполнен в белом цвете: снежные полы из того же керамогранита, стены как лист писчей бумаги и высокие потолки, состоящие из сплошных квадратных диодных ламп. Минимум мебели, аскетичной формы и белой настолько, что почти сливалась с окружением. Лесной усадил всех на диван, подвинул тележку с кувшином домашнего лимонада. Сев на кресло, он обвел взглядом присутствующих.

— У вас ко мне очень много вопросов, готов на них ответить.

В холле повисла тишина. Каждый представлял себе эту встречу, формировал в голове список интересовавших тем, но оказавшись лицом к лицу с тайным благодетелем все словно язык проглотили. Сидели и молча смотрели. Даже Князев не находил слов. Его иммунитет к властным людям не сработал. Присутствие Лесного заставляло чувствовать свою ничтожность, будто первоклассник попал на экзамен в университет. Невидимый ореол силы и мудрости окружал хозяина странного здания, но сам он выглядел безмятежным и отрешённым, затуманенный взгляд серых глаз лишь подчеркивал его безучастность.

— А откуда у вас тут электричество? — Разрядила обстановку Вера, словно сдернула покрывало. — У вас тоже бочка с бензином во дворе стоит?

— Нет. — Ответил Кир, в живую его безэмоциональный голос звучал еще более странно. — Чуть позже покажу откуда.

— Кто ты? — Первой пришла в себя и решилась спросить Мила.

— Я — человек. Такой же, как и вы. Немного отличаюсь, но биологически мы одного вида.

— А говоришь, как робот. Ты точно человек? Может киборг? Бишоп там какой-нибудь, или Джарвис. — Джавид сощурил глаза и внимательно посмотрел на собеседника.

— Мой голос, понимаю. Я — аутист, или близок к тем, кого называют аутистами. Не понимаю и не чувствую эмоций, кроме страха и любопытства. Вообще не одной. Вам сложно это понять, ваша мировосприятие строится через эмоциональную призму. Я вижу все по-другому. Со временем приспособился частично понимать, что чувствуют люди, но все равно часто ошибаюсь. Раньше пытался играть голосом, подражать эмоциям, которые люди должны испытывать в той или иной ситуации, но не всегда получалось. Сейчас в этом нет смысла.

— Да ты прямо Рей Бэббитт[1]. — Не упустил возможность блеснуть знаниями поп-культуры Джавид.

— Я следил за вами еще до вашего появления в «Рассвете». С того момента, как вы попали в мое поле зрения, въехав на территорию Краснодарского края. — Кир продолжил, не обратив внимания на сравнение.

— Поле зрения? У вас что, есть спутники слежения? — Спросил Стив, подавшись вперед.

— Нет. Я использую сеть сотовых вышек, несколько дальнобойных радиопередатчиков, пеленгатор, и две радарные станции. Наибольший охват дает Новороссийская телебашня.

— Подождите, то есть вы следите за всем, что творится на территории края? — Прайс помотал головой, словно отказываясь верит услышанному.

— Да. Немного добивает в Ростовскую область, захватывает часть морской поверхности вдоль побережья. Так же имею полный доступ к анклавам на территории юга.

— Сколько их? — Перебил Юлаев.

— Осталось пять, центральный — «Заря», в Горячем Ключе. «Полдень» в районе станицы Павловской, «Закат» в окрестностях Приморско-Ахтарска, «Полночь» — недалеко от Догомыса, «Восход» в Лабинске. — Сухо перечислил Лесной.

— Что ты знаешь об их деятельности? Нам удалось раздобыть часть информации, но полной картины нет. — Спросил молчавший до этого Князев.

— Начну по порядку. Все анклавы действую по принципу соцветия, в каждом регионе есть центральный, в нашем случае это — «Заря». В каждом регионе число общин разнится, зависит от числа выживших, процент которых составляет — один на десять тысяч, но вы это уже знаете. В России выжило около четырнадцати тысяч человек. Каждая община рассчитана в среднем на сто — двести. На юге выживших больше, многие поддались тому же стремлению, что и вы — перебраться туда, где теплее. Все они, рано или поздно, попадут в общины, таков инстинкт — собираться в группы при угрозе уничтожения популяции. Анклавы на это и рассчитывают. Их задача: собрать выживших, подчинить их, превратить в безвольную рабочую силу и через время создать из них рабочую массу, восстановить производство пищевых продуктов, выбранную промышленность, восстановить энергоснабжение. Все общины в России подчиняются главной — «Нуклию», расположенному в подмосковье. «Нуклий», в свою очередь, лишь звено, соединяющие все российские анклавы с главным центром.

— Вы хотите сказать, что эта сеть охватила всю планету? — Стив начал нервно хрустеть пальцами.

— Да, общины есть по всему миру и управляются из одной базы. Её местоположение я еще не вычислил. Знаю только то, что она находится на острове, на который заранее переместились организаторы эпидемии.

— Организаторы эпидемии? — Глаза Прайса с каждым словом Кира расширялись все больше и больше.

— Вирус был искусственно выведен и распространен в атмосферу аэрозольным способом из огромного количества спутников. Фактически сбылась так любимая сторонниками теории заговоров программа «золотого миллиарда». На острове собрались двести тысяч человек, чей капитал и власть позволяли купить себе место в новом мировом порядке. В геноме вируса специально запрограммировали процент выживших, чтобы обеспечить новую элиту рабочей силой. Программа готовилась не один год. Строилось убежище на острове, прорабатывался план анклавов, отбирали оперативников, которые будут обеспечивать подчинение рабочего класса. Разрабатывался и тестировался вирус, доставлялся на орбиту.

— Охренеть. — Князев схватился за голову руками. — Они просто уничтожили все человечество! Ради чего?

— Популяция росла слишком быстро. По прогнозам в ближайшее столетие человечество достигло бы отметки в двенадцать миллиардов человек. За пиком численности последовал бы коллапс, и население планеты начало бы резко сокращаться. Виновные в эпидемии решили не дожидаться, и устроил свою собственную чистку, разом решив вопрос перенаселения, нехватки ресурсов, климатические вопросы и распределение власти. К моменту, когда выжившие будут полностью подчиненны системе, они явят себя миру, вернувшись на восстановленную инфраструктуру.

— Откуда ты все это знаешь? — Спросил Марк, склонив голову на бок и разглядывая Лесного.

— Скажем так, я знал, что готовится что-то страшное, не буду объяснять откуда, и так слишком много невероятных фактов. У меня был доступ фактически к любому серверу в интернете, я занимался постоянным мониторингом, в поисках информации готовящегося апокалипсиса. Корпоративные сети, тайная переписка, теневой интернет. Создал нейросеть, которая отслеживала любой пакет информации даже с малейшим намеком на планируемую эпидемию. Я получал только обрывки информации, но даже из них смог сложить приблизительную картину предстоящего.

— Но как вышло, что у тебя тоже есть иммунитет? — Задал интересующий всех вопрос Князев.

— Хороший вопрос. Я начал свои исследования, пытался предсказать штамм вируса, который они создавали. Перепробовал много вариантов, но в вирусологии я не достиг таких высот, как их ученные. С началом эпидемии укрылся в изолированном бункере, получил образец вируса из атмосферы и расшифровал его геном. Нашел комбинацию днк, которая обуславливала иммунитет, создал вакцину и протестировал на себе.

— То есть у тебя есть лекарство от этой болезни? Почему ты не спас заболевших?

— Антивирус удалось получить только на седьмой день после начала эпидемии, спасать уже было не кого. Я старался создать вакцину до начала пандемии, но не удалось, если бы у меня был образец вируса раньше, шансов было бы больше.

— Создал вакцину, разбираешься в вирусологии и генетике, программист высочайшего уровня, электричество получаешь неизвестно откуда. С трудом верится. Может ты тоже из этих, и твоя задача заманить нас сюда, такой хорошо продуманный план-многоходовочка? — Вика демонстративно положила руку на рукоять пистолета, висящего в кобуре на поясе.

— Пойдемте за мной. — Лесной встал и направился к двери в дальней стене холла.

Сидящие переглянулись. Князев кивнул Тимуру и Стиву, предлагая им пойти за Киром. К Прайсу и Юлаеву присоединилась Вика, не убирая руки с оружия.

Лесной открыл дверь, за которой шел длинный г-образный коридор в той же белой цветовой гамме. За поворотом уперлись в массивную герметичную дверь. Лесной приложил палец к дактилоскопической панели и ввел двенадцати значный код. Дверь с шипением открылась. Следующий коридор больше походил на тоннель в лаборатории, белые стены сменились поблескивающими в свете ламп стальными панелями. Идти стало легко, словно шли под уклон вниз. Лесной молчал и шел впереди, совершенно не боясь, что кто-то выстрелит в спину. Пройдя не меньше двухсот метров, сколько точно угадать было сложно, каждый метр тоннеля был абсолютно идентичен предыдущему, остановились возле тяжелой круглой двери, напоминающей банковский сейф. Кир опять приложил палец к панели, ввел код и пригласил в просторную белую комнату. Напротив входа стена состояла из раздвижных металлических створок.

— Наденьте очки, пожалуйста. — Лесной указал на защитные очки, похожие на горнолыжные, висящие на стене. Стив первым натянул защиту с поляризованными линзами, Тимур и Вика последовали его примеру.

Кир нажал кнопку на панели, загудел привод и створки пошли в стороны. Из образовавшего и расширяющегося проема хлынул яркий свет. Все трое инстинктивно зажмурились и отвернулись, слепило даже через очки, словно смотришь на яркое полуденное солнце. Немного привыкнув, Стив посмотрел на источник света. За толстым бронестеклом располагался огромный зал со странным устройством посередине, напоминающим аквариум с маленьким солнцем в стеклянной колбе. Между массивными катушками магнитов, находилась прозрачная сфера со сгустком плазмы шарообразной формы. От основания сферы шли провода и другие приспособления, о предназначении которых можно было только догадываться.

— Что это? — Спросил Прайс, с интересом разглядывая загадочный аппарат.

— Реактор на управляемом термоядерном синтезе. Плазма удерживается магнитным полем, в ее сердцевине происходит термоядерная реакция, которая выделяет колоссальное количество энергии, больше чем пять ядерных электростанции одновременно. Я нашел альтернативный источник реакции, не тритий и дейтерий, что решило проблему с топливом и радиацией. Один такой реактор способен обеспечить энергией и теплом несколько областей. Именно от него питается весь этот комплекс, ваше убежище и вышки, которую я использую для слежения, энергия идет через стандартные линии электропередач. Сейчас реактор работает меньше чем на один процент мощности, и все равно приходится сбрасывать переизбыток энергии.

— Термоядерный синтез… Рабочий… — Стив смотрел как завороженный на облако плазмы, приоткрыв рот. Вика с Тимуром, не понимая его восторга, переводили взгляд с Прайса на Кира.

— Создал его еще в девяностые. Здесь, на юге, была аномальная зима, и местные ЛЭП не выдержали обледенения, если бы не запустил его тогда, население нескольких поселков погибло бы от холодов.

— В девяностые? Сколько тебе лет? — Тимур присмотрелся к Лесному, по внешности которого невозможно угадать возраст, выглядит на тридцать, но манера общения и мимика как у мужчины под пятьдесят.

— Тридцать семь лет. Но это не так важно.

— Ребят, вы хоть понимаете, что перед вами? — Спросил Стив, даже не поворачиваясь.

— Мощный генератор? — Тимур присмотрелся к устройству за стеклом, щуря глаза.

— Это будущее. Ученые несколько десятков лет пытались обуздать термоядерный синтез. Такой реактор более компактный, безопасный и производительный, чем атомный. Он способен решить почти все энергетические проблемы планеты. Это не просто шаг в прогрессе, это телепортация на сотни лет вперед.

— Если это такое ноу-хау, которое ты создал в девяностые, почему не обнародовал его раньше и не заработал уйму денег и популярность? — Тимур отвернулся от реактора, снял очки и потер виски.

— Ядерную реакцию открыли в 1938 году, атомную бомбу создали в сорок пятом, а мирное применение атома началось только в пятьдесят первом. Мое открытие ждала бы та же участь, яви я его миру в девяностые. Создав реактор, почти сразу столкнулся с проявлением человеческой натуры, и решил, что человечество еще не готово к такому открытию, первым делом его применили бы в военных целях. За популярностью никогда не гнался, всю жизнь прожил максимально дистанцируясь от общества, контактировал с людьми только в исключительных случаях. Денег мне хватало, помимо реактора создал большое количество более безопасных открытий и продавал патенты на их использование, многими плодами моих изобретений вы пользовались ежедневно. Пойдемте обратно, долго находится здесь не безопасно для ваших глаз. — Лесной жестом пригласил к выходу.

Возвращались так же молча. Стив прокручивал в голове увиденное, и доказывая себе, что это не сон. Тимур с Викой шли довольно спокойно, реактор не произвел на них почти никакого впечатления. Остававшиеся в холле встретили с немым вопросом на лицах.

— Ну что там? — Князев посмотрел на восторженное лицо Прайса, севшего рядом на диван.

— Если в двух словах, то там — будущее. Устройство, которое разом решит все энергетические и тепловые проблемы. Можно забыть о генераторах, ГЭС и ТЭЦ. Кир точно не из рассветовцев, если бы они обладали такой технологией, им бы даже не пришлось устраивать эпидемию, они бы и так всю планету покорили.

— Там что, инопланетный реактор какой-то? — Саша посмотрел поочередно на Стива, Тимура и Вику.

— Почти, что такое термоядерный реактор знаешь? Немного похож на ядерный, только мощнее в разы, безопаснее и в сотни раз меньше. Вот там именно такой.

— Я называю его «Лимон». — Сказал Лесной. — Идея создания такого реактора родилась, когда делал батарейку из лимона, гвоздя и медной проволоки, поэтому такое название.

— Хорошо, получается ты гений, предсказавший эпидемию, создавший суперреактор, и следящий за всем происходящим, и зачем тебе понадобились мы? — Джавид встал со своего места и прошелся вокруг дивана.

— Я следил не только за вами. Получив доступ к базе данных анклавов, отобрал группу интересующих людей по основным признакам: уровень интеллекта, способность к адаптации, лидерские качества, стрессоустойчивость. Список качеств более широкий, не буду грузить деталями. Но только ваша группа смогла противопоставить себя системе, и добилась успеха. Поступок Воеводова я не понял, он выбился из моего прогноза развития событий, не учел фактор психического состояния. Но вы не спасовали даже без лидера, не бросили своих и за счет смекалки, преодолели трудности. Не буду скрывать, главным фактором выбора именно вас сыграла ваша воля к свободе.

— Это конечно все интересно, но ты не ответил на главный вопрос: для чего мы тебе нужны? — Поддержал Джавида Марк.

— Я уже описывал, что ждет выживших и не согласен с этим. Если кто-то не окажет сопротивление новому порядку, то человечество ждут темные времена. Как вы уже поняли, из меня никакой лидер, я не смогу собрать вокруг себя людей и управлять ими должным образом. У вас есть все необходимые качества. Предлагаю создать альянс, объединить весь свой технологический потенциал с вашим стремлением к свободе и способностью к организации. Мы должны помешать происходящему. Открыть глаза выжившим, создать свою общину с новым социумом, построенном на других ценностях. У нас есть что предложить людям. Мы можем учесть все ошибки прошлого, и построить фактически утопическую модель общества. Без вас я не справлюсь. Эмоции и чувства мне не ведомы, а именно они лежат в основе коммуникации. Если мы не сделаем этого, то цивилизация будет обречена прозябать в рабовладельческом строе еще не одну сотню лет. Что скажете?

— Мы можем все это обдумать и обсудить? Сам понимаешь, слишком много невероятных фактов, в которые верится с трудом. — Князев посмотрел на задумчивые лица спутников.

— Конечно, хоть времени у нас не так уж и много. — Кир встал, обвел всех взглядом и удалился.

13.40 по московскому времени

База «Заря»

Видеоролик закончился и экран телевизора погас. Собравшиеся в столовой жители общины первые несколько секунд сидели молча, ошарашенные услышанным. Ропот начался с перешептывания и лавиной покатился по залу, перерастая в гул недовольства.

— А я тебе говорил, что это все замануха. — Крепкий мужчина с бритой налысо головой и бородой подскочил с места и пнул стул, на котором сидел. — Вы что, твари, совсем охренели?

Он ринулся к стоящему у дверей безопаснику в серой форме, который тут же потянулся к висящему на ремне автомату, но не успел. Мужчина перехватил руку, и поставленным, как у профессионального борца, броском отправил безопасника на пол. От удара об бетонный пол охранник крякнул и начал хватать воздух ртом. Мужчина запрыгнул ему на грудь и успел нанести два удара в голову, когда раздался выстрел.

— Назад! — Закричал еще один безопасник, подбежавший с другого конца зала. — Слез быстро! Еще секунда и стреляю!

Мужчина поднялся, оставив бесчувственного охранника лежать на земле. Люди в зале продолжали галдеть и кричать. В одном углу вспыхнула драка.

— Тихо! — У входа появился один из глав безопасности общины. — Я сказал заткнуться!

Он вышел в центр зала, пройдя сквозь толпу, как ледокол, через толщу льда и поставил на стол рацию, подключенную к портативной колонке.

— Тебя слушают. — Бросил он сухо в рацию и отошел в сторону.

— С вами говорит Воеводов Вадим. — Раздался из динамика искаженный помехами голос. — Видео, которое вы только что увидели, записал я и заставил его вам показать. Вы можете доверять мне, можете не доверять. То, что вас ждет, если вы останетесь в общине, вы уже знаете. Я предлагаю вам покинуть «Зарю» и выживать самим, организованной группой. Будет тяжело, все придется делать самим с ноля, но, думаю, альтернатива работать, как крепостным крестьянам, не лучше. Вас выпустят с базы, и выдадут оружие и провизию на первое время. Конец связи.

Начальник безопасности без слов забрал рацию со стола и спешно покинул столовую.

— Я сваливаю, есть желающие со мной? — Сказал лысый мужик, потирая сбитые кулаки.

— И что нас там ждет? Здесь безопасно, кормят, есть электричество и провизия. А там что делать? Все с ноля? Подумаешь, заставляют работать, словно до эпидемии мы не работали. Воеводов этот, типичный смутьян, таким бы только раздор посеять. Ничего взамен не предлагает, лишь грязью общину поливает. Попробовал бы сам сначала организовать, потом уже бунт поднимал бы. — Закричал, стараясь перекрыть нарастающий гвалт, невысокий полный мужчина.

— Действительно. Вот мне уже пятьдесят семь, и куда я пойду? Все дома мертвыми забиты, искать пустой долго. Продукты уже все пропали, надо выращивать, и что мне, в поле горбатиться? Да я со своей спиной слягу сразу. А здесь на складе сижу, документы за компьютером заполняю. Нет, увольте. Я лучше здесь останусь. В гробу видала ваши революционные движения. — Поддержала оратора женщина.

— Люди, да очнитесь вы! Вы что не понимаете? Вы здесь как скот! Тупо рабочая сила! Вас же используют! Что вас ждет в будущем? — Молодая девушка, стоящая с ватагой детей, попыталась образумить говоривших.

— Спокойная старость нас ждет, а тех кто уйдет — неизвестность! Ни электричества, ни еды, ни защиты. Да и банда эта! — Возразила говорившая до этого женщина.

— Да нет никакой банды! Вы чем слушали? Они сами вас запугивают, чтобы вы сидели тише воды и ниже травы. — Девушка прижала к себе стоящего рядом мальчика.

— Да брехло ваш Воеводов. А вы сразу уши и развесили! Молодое поколение, вам бы только в оппозицию играть! Не живется спокойно. Если уж так горит, то, пожалуйста, валите к чертям собачим, и не морочьте людям голову. — Толстый мужчина гневно зыркнул на девушку.

— Пойдем. — Лысый парень подошел к девушке, взял маленькую девчушку на руки и пошел к выходу. Следом за ними потянулись еще три десятка людей под презрительные окрики и взгляды оставшихся. Выйдя из столовой, группу желающих покинуть общину направили к гаражам, где их уже ждали возле грузовика с оружием и провиантом.

* * *

— Сколько людей покидают базу? — Спросила Воеводов в рацию.

— Тридцать четыре. Сейчас они на заднем дворе. — Ответил Краснов, стоя посреди площадки между зданиями «Зари».

— Выделите им автобус, кто-нибудь из них сядет за руль. Как покинут анклав, пусть едут два километра не сворачивая, до перекрестка. Дайте им рацию, для связи со мной.

— А нам что делать?

— Если хотите избежать обстрела, всё руководство, все до одного, раздеваетесь до трусов, босиком, с руками затянутыми стяжками, выходите через главные ворота и так же идете по дороге.

— Зачем мы тебе? Будешь выбивать информацию? — Краснов посмотрел на людей выходящих из столовой. Некоторые еще сомневались, некоторые решительно шли в сторону жилого блока.

— Потом узнаете. И без шуток. При первом же намеке на обман, я запущу ракеты.

— Что будет с теми, кто решил остаться?

Рация молчала. Краснов скривился, ка от зубной боли и повернулся к одному из безопасников.

— Этих. — Он махнул рукой в сторону гаражей, где собралась группа покидающих анклав. — Посадите в автобус, грузовик с провизией и оружием отправьте следом, пусть сами за руль садятся. Рацию дай Максу, это лысый который.

* * *

— Проедете два километра, и на перекресте остановитесь. Ждите моей команды.- Сказал Воеводов в рацию, наблюдая в бинокль за удаляющимся от ворот базы автобусом.

«Всего тридцать человек, три десятка людей у которых есть мозг и хоть какое-то желание нормально жить. И двести тупых биороботов, которые ради своего комфорта готовы пожертвовать даже будущим всего человечества. Эх, Юля, почему же ты так верила в это безмозглое стадо…»

— Жду ваш выход. — Вадим нажал на кнопку передачи и продолжил следить за выходом из «Зари».

* * *

— И что, мы просто пойдем, как бараны на убой? Ты же понимаешь, что он с нами сделает? — Спросил заместитель по безопасности стоя в окружении всего руководства общины в холле на первом этаже командного здания.

— А у тебя есть еще предложения? Он там не с винтовкой сидит. Давай останемся здесь и сдохнем под ракетным обстрелом. — Краснов стянул через голову футболку, несмотря на возраст торс начальника общины выглядел как у молодого спортсмена.

— Сука, целый анклав, сорок подготовленных военных, куча вооружения и мы ничего не можем ему противопоставить? Почему при планировании всей этой дебильной операции не учли такой маленький пункт, как свихнувшийся военный, способный разбомбить все к чертовой матери?

— Слишком много непредсказуемых факторов. Никто не мог предугадать, что это компашка соберется вместе. Один Воеводов не сделал бы ничего. Большую роль сыграли навыки американца, смекалка и смелость остальных. И то, что у него настолько съедет крыша никто не мог предвидеть. Шанс один на миллион. — Ответил Эскархидис, снимая ботинки и штаны. Три человека из руководства последовали его примеру.

— Именно этот шанс и прокатил. Гребанные везунчики. Когда прибудет команда чистильщиков? Что вообще говорит «Нуклий»? — Заместитель по безопасности не собирался так легко сдаваться и упирался до последнего.

— На вертушке их перебрасывать слишком опасно. Кто знает, может Вадим установил несколько зенитных орудий и снесет вертолеты на подлете к базе. Добираются по земле, на броне, не меньше суток ехать. Командование распорядилось тянуть время и выполнять все требования. — Краснов разделся, оставшись в одних боксерах, осмотрел стоящих в зале. — Что встали? Вы команд не понимаете? Шмотки скинули быстро!

Еще несколько человек начали снимать одежду. Пятеро, во главе с заместителем по безопасности, отошли в сторону, угрожающе положив руки на оружие.

Краснов посмотрел на отколовшихся, но ничего не сказал. Через пять минут в холле стояли семнадцать мужчин в одних трусах и обуви, пятеро ушли, избегая конфликта. Первым к выходу направился Пимон, затягивая зубами пластиковую стяжку на руках. Следом за ним цепочкой потянулись согласившиеся сдаться в плен. Краснов неуклюже держал в руках рацию.

* * *

— Где остальные? — Спросил Вадим по радиосвязи, посчитав в бинокль вышедших из ворот мужчин.

— Пятеро не подчинились. Повлиять на них не мог: мы голые, они со стволами. — Отозвался Краснов.

— Принял. Идете прямо, никуда не сворачивая, скоро вас заберут.

Колонна рассветовцев в трусах двинулась по дороге, как рабы под конвоем. Вадим выбрался их импровизированного укрытия, скинул маскировочный халат, и загрузил всё в джип. Двигался он легко, несмотря на полную экипировку: бронежилет, боевая разгрузка с магазинами и гранатами, автомат на петле, пистолет в кобуре на груди. Расстояние до «Зари» около километра, снайперу не достать, нужен уж очень высокий навык, шансы есть могут только из крупнокалиберного пулемета, но всю охрану со стен сняли по его приказу. На медленной скорости двинулся по проселочной дороге, идущей в пятистах метрах вдоль асфальтированной, не спуская глаз с бредущих безопасников. Вскоре обогнал их, и двинулся к виднеющемуся вдали автобусу, остановившемуся на перекрестке.

Вадим остановился в тридцати метрах от машин покинувших базу, внимательно смотрел пассажиров автобуса через прицел.

— Максим, на связи? — Спросил в рацию.

— Да, ожидаем твоей команды.

— Выходите из автобуса по одному, если есть оружие, оставляйте на сидениях. Выстройтесь в ряд, так, чтобы я всех видел. Я не причиню вам вреда. Простая предосторожность.

— Понимаю, сейчас выйдем.

Люди по одному начали спускаться со ступеней и прыгать на гравий обочины, осторожно и растерянно осматриваясь по сторонам. Одним из первых выпрыгнул рослый и крепкий парень с бритой головой и взял на себя командование, пытаясь согнать людей в строй. Через пять минут толкотни и возни, бывшие члены общины встали рядом с автобусом в неровную линию. Вадим пересчитал — тридцать четыре. По большей части молодежь, несколько мужчин по пятьдесят, девушек немного, но есть дети, семеро, держаться рядом с девушкой лет двадцати пяти. Завел двигатель и подъехал ближе, остановив машину пассажирской дверью к стоящим. Вылез из машины, не спуская глаз со строя и держа пистолет наготове, второй рукой прижимая к груди зеленый цилиндр мины. Обойдя джип, встал перед строем и обвел взглядом людей.

— Это мина ОЗМ-72, если меня подстрелят или попытаются взять в плен, я приведу ее в действие. Укрыться не успеете, она выпрыгнет, радиуса поражения хватит, чтобы живых не осталось. Не пугайтесь, я не причиню вам вреда, если у вас нет злого намерения, но сами поймите, среди вас легко может затесаться кто-то из боезопасников. Я проверю автобус, вы стойте пока здесь.

Вадим, не отворачиваясь от перепуганных людей, поднялся в автобус, не заходя осмотрел салон и вышел наружу.

— Кто за рулем ехал? — Спросил, выбравшись к строю.

— Я. — Вышел из строя Максим.

— Хорошо, давай за баранку. Остальным оставаться пока здесь, мы скоро вернемся. — Воеводов перегрузил оружие в джип и махнул Максиму ехать за ним.

Через несколько минут подъехали к идущим по дороге безопаникам. Остановив на обочине машину, Вадим осмотрел остановившихся голых мужчин, сверлящих его взглядами.

— Сейчас по одному заходите в автобус. Максим, держи пачку стяжек, каждого вяжешь по рукам и ногам и крепишь к сидениям. Сразу предупреждаю, если кто рыпнеться, завалю на месте. Потопали.

Безопасники, молча, по одному, начали подниматься в автобус, где лысый парень ловко обездвиживал каждого, словно занимался этим всю жизнь. Последним в автобус залез Краснов, остановившись на несколько секунд на входе, и осмотрев связанных рассветовцев. Вадим поднялся следом и подтолкнул его в спину.

— Давай быстрее.

Начальник «Зари» сделал два быстрых шага, ловя равновесие, дошел до Максима и опустился на сидение, подставив руки под стяжку.

— Слушаем сюда, сейчас едем к перекрестку, сидите тише воды и ниже травы, ваши жизни ничего не стоят и любого строптивого ждет пуля.

Вадим вернулся в свою машину и поехал позади автобуса, внимательно смотря за происходящим в салоне. Оставшиеся на перекрестке так и стояли строем возле оставленного грузовика с провизией. Подъехавший автобус с пленными вызвал оживление, люди рассматривали бывшее начальство, кто с любопытством, кто с презрением.

— Так, внимание сюда. — Воеводов вылез из джипа и махнул рукой. — Дальше действуете на свое усмотрение. Если есть желающие присоединиться ко мне, отойдите к автобусу, я выберу кто мне подходит. Сильные, выносливые, умеющие стрелять и понимающие, что их ожидает. Да, я объявил войну всем общинам, и не успокоюсь, пока не разгоню каждую. Существовать и работать будем отдельно, координация по рации и при редких встречах. Потом расскажу подробнее. Остальные — разбирайте стволы, провизию на первое время и свободны.

— Я с тобой. — Крикнул Максим высунувшись из автобуса.

Из толпы отделилось еще трое: мужчина средних лет с невыразительным и обвисшим лицом, молодой парень кавказской наружности и девушка двадцати лет. Вадим кивнул им и сказал ожидать его распоряжений.

— Подождите, а нам что, просто идти в неизвестность? — Спросил из толпы невысокий мужик с крепкими руками.

— Да, если есть возражения, можете вернуться в общину. Я вам не папка, нянчиться с вами не собираюсь. Скажите спасибо, что вытащил из рабства. — Отрезал Воеводов, выкладывая на землю оружие из багажника джипа.

Закончив, он вернулся к автобусу и поднялся в салон. Рассветовцы сидели опустив голову в пол, только Краснов, смотрел прямо в глаза.

— Что собрался с нами делать, спрашивать не буду. Скажи, что будет с «Зарей»?

Воеводов бросил взгляд на бывшего начальника общины и ничего не ответил.

— Хорошо. — Краснов повернулся и посмотрел в окно на разбирающих оружие людей. — Мужчина, высокий, худой, сорок лет, АК забирает, присмотрись.

— Сука, какого хрена ты его сдал! — Закричал кто-то из безопасников с задних сидений.

Воеводов высунулся из двери и выловил в толпе взглядом указанного человека. Ноздри раздуты, брови нахмуренны, дышит тяжело, глаза бегают. Мужчина отстегнул магазин от автомата, проверил патроны, поставил обратно и передернул затвор. Воеводов выхватил пистолет из кобуры и прямо со ступенек всадил пулю ему в голову. Люди бросились в рассыпную, как тараканы от включенного света. Голова мужчины откинулась назад, мозг вперемешку с осколками черепа с мерзким хлюпающим звуком шлепнулся на землю. Завизжали женщина, кто-то из детей заплакал в голос.

— Тишина! Без паники. Убитый — прихвостень глав общины, если бы не убил его, он бы открыл огонь из автомата. — Попытался успокоить людей Вадим. — Макс, оттащите тело в сторону, и угомоните всех.

Вадим вернулся в автобус. Краснов смотрел на него тем же холодным взглядом, не обращая внимания на мат и ругань своих бывших соратников.

— Похвально, только зачем? Думаешь заслужить доверие? — Спросил Воеводов.

— Сам решай, зачем. — Сухо бросил Краснов и опустил голову, опершись лбом на подголовник впередистоящего сидения.

Вадим кивнул и выбрался из автобуса. Часть людей, уже ушла, разобрав оружие и провиант. Максим отволок тело и скинул с обочины в траву, оставив кровавый след на гравии. Полная женщина билась в истерике, сидя на асфальте. Возле грузовика двое мужчин сцепились, не поделив провизию. Воеводов тяжело вздохнул и направился к джипу. На переднем сидении лежал блок управления дистанционного запуска. Медленно, словно оттягивая время, разложил сегментированную антенну, выставив стальной ус из машины. Дождался, пока на панели прибора загорятся лампочки, указывающие на установленную связь с аппаратурой реактивных установок. Еще раз обвел взглядом людей и потянулся к кнопке пуска.

— Вадим, ты меня слышишь? — Раздался безэмоциональный голос из динамика рации.

— Кто это?

— Кир Лесной. Я помогал вам с побегом из «Рассвета». С вероятностью восемьдесят процентов ты в ближайшее время приведешь в действие реактивные системы залпового огня. Я пробовал вмешаться, но моих навыков и ограниченность связи не позволяют мне помешать запуску. Одумайся. Ты уже остановил руководство «Зари». База не функционирует. Её уничтожение не имеет никакого смысла. Ты просто убьешь двести человек, это геноцид, ничем не лучше, чем «Пурпурный рассвет».

— Иди на хрен. — Бросил Воеводов, даже не нажав кнопку передачи и включил тумблер удаленного запуска.

[1] Реймонд «Рей» Бэббитт — персонаж Дастина Хоффмана из кинофильма Человек Дождя 1988 года

Часть 1 Глава 5

10 июня

11.17 по московскому времени

поселок Криница

— Что думаете? — Спросил Князев.

Никто не ответил. Мила переглянулась с Викой, Тимур посмотрел в потолок, Марк, Стив и Джавид просто молчали, лишь девочки внимательно рассматривали необычное для них белое помещение.

— Не знаю, как вы, а я склонен верить Киру. Без него мы бы не выбрались из «Рассвета», вообще без шансов. Если у безопасников была бы радиосвязь, нас раздавили бы, как клопов. Мы ему жизнью обязаны. А реактор — просто нечто. До сих пор не верю, что он реален. Мы же ломали голову откуда электричество в убежище, но я никак не думал, что ответ будет настолько невероятный. — Первым заговорил Прайс.

— Это всё понятно. Но что дальше? Лесной просит принять судьбу декабристов, пойти против системы. Сотни анклавов с подготовленным военным, кучей техники и оружия, а у нас три калеки с половиной и две девушки, единственный вояка потек крышей и сбежал. Конечно, на нашей стороне аутист «Тесла» со своей вундервафлей, но что это даёт? — Саша откинулся на диване,массируя плечо травмированной руки.

— Так нам и не надо воевать. Мы можем предложить людям альтернативу. Что им преподносят анклавы? Мнимую безопасность, кров, хлеб, и лживую уверенность в будущем. Мы можем дать то же самое, при этом оставить свободу воли, построить новое общество. Разве ты никогда не мечтал жить в обществе без несправедливого правительства, тупых законов, обдирающих налогов и культуры потребления? — Глаза Стива горели, энтузиазм переполнял американца, усилив английский акцент.

— Какой ты наивный. Надеешься, что посулишь людям утопию, и они ломануться к тебе строить светлое будущее? Они прожили всю жизнь с четким жизненным укладом: работа — зарплата — дом — досуг. Никто не захочет ничего менять, большинство не знают, что делать со свободой, даже если и мечтают о ней. Человек стремится загнать себя в рамки, ему страшно жить свободно. Думаешь религии придумали просто так? Нет, у людей «комплекс ребенка», они всегда ищут более взрослого, опытного, ответственного, кто направит, рассудит, укажет, кто может взять на себя ответственность за их ошибки. Люди — гребанные фаталисты, это не я такой мудак, у меня судьба такая. Я знаю, о чем говорю, сам еще месяц назад таким был. — Князев посмотрел на внимательно слушающую его Женю.

— Не соглашусь. Обществу просто не давали выбора, и любой, кто пытался выпрыгнуть из клетки, тут же получал по шапке. — Мила скрестила пальцы на колене. — Да, мы не самые умные и идеальные создания на земле, но если грамотно преподнести будущее, которое их ждет в анклавах, и то, что мы можем построить сами, без стоящего над душой человека с палкой, то многие перейдут на нашу сторону. Вся история человечества состоит из войн и революций, на протяжении веков люди боролись за свою свободу, но всегда находился кто-то более прозорливый, прячущий под маской светлой идеи свои корыстные цели. Сейчас все в наших руках, нет армии силовиков, готовых дубинками вбивать мнение свыше. Выживших в сотни раз больше, чем безопасников в анклавах. Мы потеряли все: прошлую жизнь, любимых и близких, но это дает возможность начать с чистого листа, и попытаться дать будущим поколениям жизнь, в сотни раз лучше, чем была до эпидемии. Скажу честно, после «Пурпурного рассвета» я впала в депрессию, потеряв мужа и детей, я не видела смысла жить дальше. Голый инстинкт самосохранения и боязнь смерти не дали свести счеты с жизнью, а сейчас наклевывается цель, ради которой стоит еще потоптать эту землю.

— Сань, посмотри на Веру с Женей. — Джавид сам взглянул на детей и перевел взгляд на Князева. — У них вся жизнь впереди. Если ты, так же как и я, и Марк, и Тимур, готовы стерпеть почти всё, не впервой, всю жизнь в дерьме барахтались и как-то выживали, то у них еще все впереди, их мозг не зашорен стереотипами. И мы можем хотя бы попытаться ради них. Вспомни тех детей, которых увезли с собой Пимон и Лера. Они же вырастут в рабстве, им сломают психику, вырастив из них безвольных баранов. Помимо них в анклавах еще сотни таких как Женя. На взрослых мне пофиг, они сами выбрали свой путь и согласились, но у детей нет выбора. Я в Кире лжи не увидел, а жизнь меня научила понимать, когда мне в уши ссут. Короче, я полностью на стороне Лесного.

— Знаете, я всегда опирался на свою интуицию или, если проще выразиться, чуйку. Гипертрофированная она у меня какая-то, постоянно чувствовал, если впереди ждет головняк, в мелочах и обыденных вещах хорошо выручало, перед началом эпидемии вообще с ума сходил от предчувствия. — Тимур потер пальцами переносицу. — А сейчас мне спокойно, даже как-то хорошо. Последние дни места себе не находил. Предательство Леры, смерть Ларисы и Юли, помешательство Вадима, я почти опустил руки, стал раздражительным и агрессивным, но узнав Лесного и его планы, словно обрел гармонию с собой. Намного проще, когда ты не просто кроха умершей цивилизации, а капля надежды.

— А ты что молчишь? — Прайс повернулся к Сахарову.

— Сказать нечего вот и молчу. Сам еще не определился. Никогда не скрывал, что откровенно ненавижу людей, после эпидемии неприязнь лишь усилилась. Человек человеку — волк. Вспомните Тафара с Агнией, рассветовцы эти, сектанты с которыми ты сам столкнулся. Грызутся, насилуют и убивают, даже тогда, когда выжили единицы. Строить какое-то общество, пытаться что-то дать, организовать, то же самое, что стремится научить рыбок в аквариуме разговаривать. В людях слишком много грязи и зла, которые найдут способ вылезти наружу. И какое бы просветленное будущее вы там не хотели создать, все это лишь розовые мечты наивных детей. Разогнать анклавы — поддержу, но дальше — увольте. Просто не трогайте меня. С вами мне легче, не знаю почему, но легче. Но в общине я начинал чувствовать, что теряю над собой контроль. Так что пусть выживают сами, собираются, решают, просто уйду и буду жить сам. Я не обвиняю вас, понимаю, что люди не могут выживать по одному, но просто боюсь, что могу сорваться.

В зале повисал тишина. Мила с Викой с легким удивлением посмотрели на Марка, Джавид сочувственно сглотнул.

— Офигеть у тебя тараканы в башке. — Разогнала тишину Вика. — Но я в чем-то с тобой согласна. Отец с детства учил меня критическому мышлению, сомневаться во всем, даже в его словах. И если посмотреть со стороны, то возможно, что мы просто пешки в хитрой шахматной партии Лесного, и в эндшпиле раскроется его жажда власти и желание подчинить себе собранных нами выживших. У него все для этого есть: контроль над электроэнергией, готовая сеть слежения, технологии. Почему он не может, так же как и рассветовцы, манипулировать нашей психикой, создав круг верных приверженцев, ведущих его к власти?

— В любом случае, сейчас мы этого не узнаем. — Перебил девушку Стив. — Но если будем бездействовать, то власть захватит сила, более страшная, чем Кир, и цели этой силы мы знаем точно.

— Нужна конкретика. Если мы подключаемся, то вместе, если нет, то тоже вместе. — Саша обвел взглядом команду собравшихся.

— Мне нравится этот дядя. — Сказала молчавшая до этого Женя. — Он какой-то хороший. И дом у него красивый, странный, но красивый.

— Мне тоже. — Присоединилась Вера. — Здесь уютно, даже лучше, чем там, где мы остановились, ну под землей. Там мрачновато. И в общине мне не нравилось, хоть там и были тетя Лариса с Лерой. Как в детский садик вернулась и взрослые злые ходили. А Кир мне нравится, его же так зовут? От него добротой веет.

— Я за идею Лесного. — Стив привстал, словно приветствовал собравшихся в кружке анонимных алкоголиков. Князев даже прокрутил в голове фразу: «Я Стив Прайс, американец, пережил эпидемию на две с половиной недели и согласен присоединиться».

— Я тоже. — Кивнул Тимур.

— Нам всем стоит поддержать его. Самое разумное решение. — Мила посмотрела на Вику. — Ты как?

— Прислушаюсь к тебе, но буду держать уши востро.

— Я с вами, но свою позицию уже озвучил. — Марк покрутил головой, разминая шею.

— Демократия, блин. — Ухмыльнулся Князев. — Ясно. Надо еще узнать, что за идея нового общества у Кира, а то вдруг он хочет воссоздать коммунизм.

— Нет, коммунизм — это тоталитарный режим, что идет в разрез с моим видением. — Донесся голос Лесного от двери. Он прошел в центр зала и сел в пустующее кресло. — Когда говорил о совершенно иных ценностях и основе общества, имел в виду кардинально отличающиеся от всего, к чему вы привыкли. Изначально это может вызвать отрицание. Людям нужно время, чтобы сломать стереотипы и догматы, и попытаться начать жить по другому, уж так устроен наш мозг.

— Ну хоть в двух словах опиши, чтобы мы имели представление. — Сказала Мила, приподняв одну бровь.

— Человек — существо, выбивающееся из любой стандартной системы организации жизнедеятельности — одновременно и социальный и одиночка. При социализации включается так называемый «стадный инстинкт», и начинает преобладать стремление господствующего лидера. В этом минус любой системы общности с центральным организующим началом. Когда человек ведет индивидуальный образ жизни, он выходит из зоны комфорта, включается творческий потенциал, способствующий облегчению быта. На этом я и хочу построить систему нового общества. Если искать аналоги в ранее известных политических строях, то ближе всего будет индивидуалистический анархизм…

— Так стоп, я конечно понимаю, что ты гений и все прочее, но мы то простые люди, нам бы попроще, на пальцах так сказать. — Перебил Саша.

— Хорошо. В результате эпидемии общество таким, каким мы его знали, умерло, забрав с собой все свои основы — деньги, ценности, систему организации и политические строи. Выжившие раскиданы по всей планете, не имея общего организующего начала, на которое метит управление анклавов. — Кир посмотрел на сидящих. — Люди освободились, пока что. Ничего не загоняет их в рамки, не ограничивает свободу, творческий потенциал и не ставит лимит развития. Для начала мы должны просто дать им то, что обеспечит жизнедеятельность: энергию, тепло, еду, безопасность. Пусть они сами придут к пониманию, что жизнь, к которой они привыкли, осталась в прошлом. Что сидеть в уютной социальной ячейке, без стремления развиваться не получится. Это раньше, когда на земле было семь миллиардов, такое было возможно, но сейчас, когда выжило меньше миллиона, действовать нужно каждому. Они начнут шевелиться, что-то предпринимать, и вот в этом мы должны им помочь. В некоторых государствах был грамотно продуман способ помочь человеку определится с профессией и найти свой путь в жизни. После армии, человеку давалось пара лет, которые он мог работать где хочет, без уплаты налогов, и за выбор прикладных профессий получал повышенную зарплату. Так любой пробовал себя в разных направлениях и к моменту выбора высшего образования уже почти точно знал, чем хочет заниматься. Вот я и хочу сделать что-то подобное на начальном этапе. До эпидемии люди работали из нужды, но все равно умудрялись найти себе хобби, то есть не тратили все свободное время в пустую. Каждый индивид начнет проявлять свою особенность: у кого-то склонность к строительству, у кого-то к медицине, к искусству, которые не могли проявиться в полной мере ранее, под давлением необходимости заработка для выживания. Сейчас этой необходимости нет, и мы сможем дать раскрыться каждому, без давления. А общество организует себя само. Яркий пример — микросоциумы в природе. Вы хоть раз видели президента у дельфинов или обезьян? Или университеты у пчел? Нет, они организуют себя сами, любой хаос постепенно приходит к порядку.

— А как же выращивание овощей, скотоводство, и прочие работы, не требующие «творческого проявления»? — Спросил Джавид.

— По статистике лишь около десяти процентов людей обладают амбициями и созидательным складом ума. Многие стремятся найти постоянную работу, и именно на ней получают удовольствие. В планируемой системе организации обществамы дадим таким людям все необходимые условия, что бы они реализовали себя на максимум. Ты не поверишь, на что способен человек, даже на простой работе, когда она не является давящим обязательством. Он начинает искать способы ее улучшить, сделать более легкой и приносящей больше пользы. К тому же многие получают удовлетворение выращивая овощи у себя на огородах, мастеря табуретки и тумбочки в домашних мастерских. Природа — идеальный показатель баланса, и стремления у людей обычно распределяются фактически идеально. — Кир посмотрел на засигналившие часы на руке. — Извините, но я должен ненадолго вас покинуть. Если вы голодны можете пройти в столовую, вторая дверь направо.

Лесной спешно поднялся и удалился.

— Не знаю, как вы, а я ни хрена не понял. — Джавид почесал затылок.

— Интересно, куда он так быстро ушел? — Тимур посмотрел на закрывшуюся за Киром дверь.

— Гениально. — Выдохнул Стив. — Если получиться реализовать его идею, то мы будем жить в утопии. Самое главное, у него есть всё, чтобы это воплотить, вопрос энергии и тепла решен, и мы еще не знаем, что этот Оз хранить за пазухой.

— Да, интересная задумка. — Согласился Саша. — Я тоже не до конца уловил суть, но примерно сообразил. Если раньше и пытались создать что-то подобное, то все попытки пошли прахом из-за устоявшихся стереотипов в головах людей. Сейчас все они стерты «Пурпурным рассветом», и шансы воплотить идею Кира в реальность очень высоки.

— Вот так в одночасье из горстки выживших мы превратились в надежду на новое будущее для всего человечества. — Людмила откинулась на спинку дивана. — Все интереснее и интереснее, аж аппетит разыгрался. Пойдем, проверим чем нас наш савант[1] угощает.

Прошли в столовую, повторяющую общий стиль интерьера: белые стены, мебель и кухня в дальнем углу. Девушки по-хозяйски залезли в холодильник, обнаружив несколько десятков одинаковых стеклянных боксов с маркировкой. Еда не отличалась большим разнообразием, и походила на рацион спортсмена или человека на диете. Каши, отварные овощи, куриная грудка, постная телятина, яйца. Людмила вслух отметила, что в еде грамотно соблюден баланс, полный набор витаминов и питательных веществ. Каждый выбрал себе по боксу, разогрели в микроволновке, но, попробовав, тут же отказались. Полное отсутствие соли, масла и любых специй делали еду безвкусной. Единственным, что удалось найти на многочисленных полках, оказался сахар. Пришлось довольствоваться чаем и кофе.

С едой покончили и вернулись в холл, заняв уже привычные места на диванах. Мила, Князев и Стив принялись обсуждать идею нового общества, дети скучающе глазели по сторонам, Марк пошел бродить по помещению, рассматривая стены и потолок, Тимур с Джавидом залипли в телефон. Ждали Лесного, но он не появился ни через полчаса, ни через час. Саша занервничал, начал бродить кругами и постоянно смотрел на дверь. Его раздражение передалось всем, Вера закапризничала, постоянно бегала в туалет, который с трудом нашли среди множества дверей.

Появился Кир лишь спустя пару часов. Непривычно быстрым для него шагом, вошел в холл.

— Собирайтесь.

— Что случилось? — Встрепенулся Саша.

— Воеводов. Необходимо срочно выезжать к анклаву «Заря».

— Что он там устроил? — Подскочил с места Тимур.

— Еще не успел, но в течение часа «Зарю» ждет судьба «Рассвета».

— А люди? — Спросил Стив.

— Он предоставил им права выбора, обнародовав информацию о деятельности анклава. Кто не согласен, смогут уйти, но не сказал, что ждет тех, кто останется.

— Твою мать, сколько у нас времени? — Князев посмотрел на готовых к действиям друзей.

— Точно не знаю, сложно предугадать его действия. Сейчас группа людей, решивших покинуть общину, выезжают с территории базы. Командование подчиняется Воеводову под угрозой уничтожения. Несколько батарей систем залпового огня готовы нанести удар, стоит Вадиму нажать кнопку.

— Но что мы сможем изменить? — Развел руками Юлаев.

— Не знаю, нужно хотя бы попытаться, может вы повлияете на Воеводова, может он передумает, увидев вас или хотя бы попробовать спасти группу покинувших общину.

— Стив, Марк, Джавид, гоните, я там ничем не помогу, мы с Тимуром в убежище. — Саша прижал к ноге испугавшуюся суеты Женю.

— Оставайтесь здесь, поможете координировать действия. — Сказал Кир.

— Тогда я с ребятами. — Юлаев выступил чуть вперед.

— Я останусь, помогу с детьми, возьмите Вику, она отменный стрелок, может пригодиться. — Мила подошла ближе к Князеву и взяла за руку Веру.

— Не будем терять времени. — Стив махнул остальным и направился к выходу.

* * *

Бронированный «Тигр» летел по трассе, оглашая окрестности ревом двигателя. Джавид вцепился обеими руками в руль и выжимал из машины максимум, срезая повороты и игнорируя безопасность.

— Может немного сбавим ход? — Спросила Вика, еле удержавшись на сидении при очередном прыжке на ухабе.

— Опоздаем и Вадим разнесет всю базу к чертям собачим. — Не отрывая взгляда от дороги ответил Кочарян.

— Разобьемся, тогда точно расфигачит. Вдруг машина на дороге за поворотом окажется или дерево упадет, а у этой махины тормозной путь как у паровоза. Сбавь скорость. — Не унималась девушка.

Джавид нехотя подчинился. Проскочили Молдовановку, и броневик взревел сильнее, забираясь в крутой подъем Горячеключевского перевала. Марк прильнул к окну, рассматривая горы и ложбины справа от дороги. Промелькнула стелла, настолько быстро, что рассмотреть ее не представилось возможным. Тимур разглядывал дорогу в визор турели, Стив сидел спереди на пассажирском месте и нервно кусал сгиб большого пальца.

— Нервничаешь? — Джавид посмотрел на Прайса, на секунду отвлекшись от дороги.

— Ага. Даже больше, чем когда своих из «Рассвета» вытаскивали. Что мы сможем сделать, если успеем до обстрела? Как Вадим отреагирует на наше появление, ведь может случиться что угодно, кто знает, что у него в голове? Допускаю вероятность того, что и мы под горячую руку попасть можем.

— Мы в броне и с пушкой. Что он нам сделает? — Тимур отклонился и посмотрел на сидящих впереди друзей.

— Если захочет — сделает. У Воеводова было два дня на подготовку, учитывая его специализацию, сейчас у него вооружение — хоть на штурм крепости иди. — Не отрываясь от окна, сказал Марк. Он вспомнил, как Вадим выводил его из смертельной ловушки, расставленной рассветовцами, как они вместе устанавливали орудия для обстрела базы. Сахарову нравилась холодность и расчетливость Воеводова, но сейчас эти качества моли сыграть против них.

— Этот ваш Воеводов настолько крут? — Вика посмотрела на Марка со скепсисом.

— Очень. — Ответил за друга Стив. — Я думал такие специалисты, как он, только в фильмах бывают, пока с ним не встретился. Очень жаль, что он сейчас не с нами. Может, удастся его переубедить вернуться.

— Я не очень хочу, чтобы он возвращался. — Сказал Тимур. — Он же непредсказуемый. Что должно происходит у человека в голове, чтобы так разом убить сотню людей? Да, боец он может и профессиональный, но с головой у него беда.

— Ладно, доберемся — на месте решим. Осталось немного. — Стив посмотрел на карту, судя по еще работающему GPS, ехать не больше десяти километров.

* * *

— Здесь направо, через полкилометра налево и дальше прямо, уже почти приехали. — Стив оторвался от экрана навигатора и посмотрел на дорогу.

— Смотри. — Джавид вдавил тормоз, указывая вперед.

Прямо по асфальту шла разрозненная группа людей. Почти три десятка с сумками и оружием, шли, словно бурлаки с известной картины, кто-то осматривался назад, кто-то просто брел с опущенной головой.

— Это из общины? Почему их так мало? — Рассматривая покинувших «Зарю», спросил Стив.

Джавид открыл дверь и выбрался на крышу броневика.

— Народ, вы из анклава? Где остальные? — Крикнул он, сложив руки рупором.

Люди остановились, с опаской разглядывая бронемашину и кричащего.

— Да, из «Зари», друхие там остались, не захотели уходить. — Ответил идущий спереди полный мужчина со старомодными усами и характерным украинским акцентом.

— Сука. Они ничего не знают? Где Воеводов?

— Там дальше по дорохе, у автобуса, с руководством «Зари». А что они должны были знать? — Мужчина остановился рядом с «Тигром», остальные, заинтересовавшись, последовали его примеру.

— Люди, укройтесь вон в том строении. — Стив открыл дверь и встал на подножку, указывая на магазин автозапчастей справа. — Отойдите от окон, желательно укрыться под столами или любой мебелью. Мы скоро за вами вернемся, предоставим убежище, еду, защиту.

— А хто вы такие? — Усатый чуть наклонил голову на бок и приподнял бровь.

— Вы о нас слышали, мы те, кто покинул «Рассвет» с Воеводовым. Позже все объясню. — Ответил Прайс.

— А так вы вместе работаете, а я то уж думал, что он нас просто на произвол судьбы кинул. А почему прятаться то надо? — Не унимался мужчина.

— Времени рассказывать нет, скоро начнется артобстрел. — Стив повернулся к Джавиду. — Поехали, надо успеть его перехватить.

Услышав страшное слово «обстрел» люди в панике побежали к зданию, толкаясь и пихая друг друга. Прайс тяжело вздохнул и забрался обратно. Броневик взревел двигателем и помчался, набирая скорость. Через триста метров увидели стоящий прямо на перекрестке автобус и внедорожник. Воеводов, увидев издалека приближающийся «Тигр», бросился к задней двери своей машины и закинул на плечо трубу РПГ-7.

— Стоите! Он сейчас нас нахрен разнесет! — Закричал Тимур, наблюдая через камеру пушки. — Может завалить его?

— Не вздумай! — Резко прервал его Стив. — Джавид тормози. Тимур, отверни пушку. Я сказал, отверни!

Кочарян остановил броневик на обочине в стам метрах, Юлаев нехотя повернул турель стволом влево. Прайс выскочил из машины и пошел вперед с поднятыми руками.

— Вадим это мы! — Крикнул Стив, когда до джипа осталось пара дестяков метров.

Воеводов отложил в сторону гранатомет и посмотрел через оптику винтовки.

— Что тебе нужно?

— Не запускай ракеты!

— Поздно. — Вадим сел в джип и махнул лысому парню за рулем автобуса. — Сваливайте, сейчас здесь будет жарко.

Джип сорвался с места и пролетел мимо растерянного Стива. Автобус завелся и тронулся следом за Воеводовым. Прайс увидел в салоне девушку и мужчину с оружием, стоящими над привязанными голыми людьми.

— Нет, так дело не пойдет. — Сказал Тимур, разворачивая пушку на приближающийся джип. Когда Воеводова уже можно было рассмотреть через лобовое стекло, он сделал предупредительный выстрел в землю, вывернув кусок асфальта.

— Вы рехнулись? — Зашипела рация голосом Воеводова, оставленная на общем канале связи.

— Я нет, а вот ты, скорее всего да. — Юлаев нажал кнопку, включая дуплексный режим связи[2]. — Чем ты лучше рассветовцев? Устраиваешь геноцид?

— Освободи дорогу. Ракеты уже запущены, сейчас все здесь погибнем.

— Сюда не достанет. До базы больше километра. — Подключился к разговору Джавид, рассматривая остановившиеся внедорожник и автобус.

— Достанет, уж поверьте. Времени меньше минуты, или пропускайте или все сдохнем.

— Отведи ствол. — Сказал добежавший обратно Стив и повернулся к Кочаряну. — Поехали, уже ничего не успеем.

Повторят Джавиду не пришлось, он и без того не отлипал от окон, разглядывая небо. Джип Воеводова и автобус промчались мимо. Раздался хлопок, гулом отозвавшийся в броневике.

— Началось. — Сжав зубы, сказал Джавид и выкрутил руль разворачиваясь.

Остановившись за зданием магазина, в котором укрылись покинувшие общину люди, решили не выходить из броневика, прочный корпус должен защитить от возможных повреждений. Со стороны «Зари» доносилась канонада хлопков, но звук был тише ожидаемого, во время обстрела «Рассвета» грохот стоял на порядок сильнее.

— Что-то как то не громко, думал здесь ад будет. Сблефовал Вадим. — Сказал Юлаев, пытаясь высмотреть взрывы через визор турели, но угол здания перекрывал обзор.

— Странно, не похоже на Воеводова, может это какая нибудь из первых батарей лупит, более слабая, а дальние ракеты еще не долете…

Мощный взрыв сотряс Тигр ударной волной. Сидящие внутри инстинктивно схватилисьза поручни. В стекла ударила стена пыли и мелких камней.

— Офигеть! Что это было? — Джавид потянулся к ручке двери, чтобы выскочить наружу и посмотреть на взрыв.

— Стой! Вдруг там радиация! — Схватил его за руку Стив.

— И как мы проверим, есть она там или нет?

— Мы в военной машине, здесь есть дозимитер, выезжай из-за здания.

— Подождите. — Вика встала со своего места, и пробралась ближе в двери. — Надо проверить, как там люди в магазине. Может есть раненые, помощь нужна, а вы ехать собрались.

— Блин, точно. — Прайс замялся, смотря на друзей поочередно. — Так, кто с Викой?

— Я пойду. — Удивив остальных, поднялся с места Марк. — Тимур, давай с нами, там стрелять все равно уже не в кого.

Прайс включил детектор радиации, и проверив фон, облегченно выдохнул. Юлаев нехотя выбрался из кресла стрелка, проверил магазин автомата и махнул рукой. Вика открыла дверь и выпрыгнула на асфальт, закрыв лицо рукой — дышать из-за поднятой пыли стало тяжело. Последним из броневика выбрался Марк.

— Оставайтесь на связи. Держите в курсе, что там и как. Мы недолго, проверим базу и быстро обратно. — Сказал Стив.

Сахаров кивнул и направился следом за товарищами к зданию. Джавид вывел Тигр на асфальт и направил в сторону «Зари».

— Жесть, ты только посмотри. — Кочарян уставился на столб пыли и дыма поднимающегося к небу и закрывающего собой все, что осталось от базы.

— Да, неплохо бабахнуло. В «Рассвете» в несколько раз слабее было. Такое чувство, что здесь один большой взрыв был, а не много маленьких. — Прайс тоже не отводил взгляда от последствий обстрела.

— Это объемно-детонирующий взрыв. — Раздался из рации голос Кира. — Снаряды распыляли над базой взрывчатое вещество в виде мелкого аэрозоля, последние ракеты сработали как детонатор, создав один большой взрыв, разом уничтоживший весь анклав. Выживших там не будет, можете не проверять. Вы все целы?

— Да. — Ответил Джавид, остановив броневик на перекрестке, ближе подъехать не решился. Склады и дома в радиусе полукилометра разрушены полностью, остальные частично: выбиты окна, сорвана кровля, завалены заборы, начали заниматься пожары. «Заря» укрыта густым дымом и пылью, но все равно видно, что от укрепленной базы ни осталось ни следа.

— Не думал, что такое мощное оружие существует. Больше всего пугает, что оно в руках у Вадима. С такими ракетами он способен разнести любой анклав за пару минут и они ничего не смогут сделать, если только не поставят установки противоракетной обороны. — Стив схватился руками за голову. — Выжив в эпидемии, попали в самый центр боевых действий.

— Кир, ты здесь? — Джавид дождался утвердительного ответа по рации и продолжил. — «Заря» стерта с лица землю полностью. Мы опоздали, Воеводов выпустил ракеты раньше, чем мы приехали. Встретили его на дороге, Тимур его чуть не застрелил. Он увез все руководство общины на автобусе. Есть выжившие, около тридцати человек. Они укрылись в магазине, сейчас с ними Вика, Марк и Тимур. Возможно есть раненые.

— Есть. — Подключилась к разговору Вика. — Несколько человек задело осколками выбитой витрины, на одного упал стеллаж, скорее всего сломана нога. Люди испуганы и растеряны. Покинули «Зарю», послушав Вадима, думали он предоставит им условия для жизни, а он выбрал троих добровольцев, согласных встать на тропу войны, остальных отправив на вольный выпас.

— Ясно. Необходимо найти транспорт. Дальше по трассе в сторону Краснодара есть несколько автосалонов, Джавид отправляйтесь туда, возьмите вместительный транспорт и забирайте людей. Везите их в Текос, убежище рассчитано на пятьдесят человек. Приедете, свяжемся. Главное вывезти их в безопасное место. Я перехватил сообщения главы «Зари» отправленное несколько часов назад, скоро у нас будут проблемы.

— Хорошо. Сейчас заедем к нашим, проверим что как, и поедем за транспортом. Отбой. — Стив положил рацию и откинулся на сидение. — Что он творит?

— Кто? Кир? — Не понял вопроса Джавид.

Броневик развернулся и поехал обратно.

— Нет, Воеводов. Сначала у меня сложилось о нем очень хорошее впечатление. Рассудительный, расчетливый, продумывает каждый шаг. А сейчас вообще не понимаю его цели.

— Ну что тут непонятного, он объявил войну сети анклавов. Скорее всего, смерть Юли подорвала его здравомыслие и он тупо хочет уничтожить все общины.

— Зачем тогда вообще кого-то освобождать, отпускать людей?

— Не знаю. Спросим у людей, как и что там происходило.

Остановились возле приземистого здания из металла и стекла. Витрина разбита, осколки отражают уже привычный фиолетовый цвет неба. Стив, недолго думая, зашел внутрь, перешагнув выбитое стекло. Вика стояла посреди просторного помещения, заваленного упавшими стеллажами.

— Как вы тут? — Спросил Прайс.

— Перевязали раненных. Сами целы. Мужчина со сломанной ногой держится бодрячком, позитивный дядька.

— Вернулись хлопцы? Что там с базой? — Подошел уже знакомый усатый мужик.

— Нет ее больше. Только облако пыли и дыма.

— Едрит хидропирит. Эх жаль, много там нормальных людей было, хлупых, но нормальных. Печально, печально. Меня Борисом звать, коль что. — Усатый протянул крепкую, покрытую мозолями руку.

— Стив Прайс.

— Америкашка штоль? Эка тебя занесло. А того, носатохо? Странный он у вас какой-то, то ли кавказец, то ли араб какой-то, в толк не возьму.

— Джавид его зовут, смотри ему такое не скажи. — Стив посмотрел на стоящего в дверях друга.

— Яж не дурак, так, шучу малеха, защитная реакция психики, так сказать. У вас хто хлавный?

— Нет такого, все равны. — Ответил за Стива подошедший Тимур. — Что там с базой?

— То же, что и с «Рассветом». Слышал, что Кир по рации сказал?

— Да, слышал. Давайте с вами поеду. Здесь Вика с Марком справятся, народ не буйный, больше испуганный и потерянный.

— Я за ними присмотрю. Вроде как в почете у них. — Улыбнулся Борис. — Да и командовать умею, до эпидемии двумя брихадами строителей руководил, все приезжие с Украины, строили хостиницы здесь на юхе. Рабочие — люд особенный, строптивый, в узде держать их надо.

— Хорошо. Тогда поехали, время терять не будем.

Тимур сощурился, выйдя из здания на залитую солнцем площадку. Закурил и расправился с сигаретой несколькими большими затяжками, пока дошел до броневика. Уселся на уже ставшее привычным место стрелка. Джавид и Стив залезли следом. Отъехали молча. Прайс уставился в окно на поднимающийся в небо столб дыма. На секунду задумался, что вместе с гарью улетучиваются частицы сотен сгоревших заживо людей.

«Каково это умереть вот так, даже не зная, что тебе угрожает опасность. Пережить самую страшную эпидемию за всю историю человечества, и погибнуть так нелепо. Нет, каким бы человеком не был Вадим, что хорошего бы нам не сделал, но его действия уже не исправить ничем. Семьсот тысяч, всего семьсот тысяч на всей Земле, а он, легким нажатием кнопки, отправляет две сотни выживших к праотцам.»

Прайс поднял рацию и переключил канал, на котором общались с Воеводовым.

— Вадим, я знаю, ты меня слышишь, еще не успел уехать достаточно далеко. Одумайся, то, что ты делаешь — это не выход. У нас есть возможность по другому противостоять рассветовцам, без насилия и смертей. Я не прошу тебя вернутся, просто прекрати убивать. Если ты продолжишь, то людей попросту останется меньше необходимого числа для восстановления популяции. Ты обречешь человечество на вымирание.

Никто не ответил, но Стив был уверен, что Воеводов слышал его.

— Нафиг ты распинаешься? Думаешь он после твоих слов хлопнет себя ладонью по лбу, скажет: «какой я дурак» и побежит высаживать цветочки в поле и прыгать с единорогами? Он делает то, что умеет и как умеет. Я побывал в армии, хоть и в простой части, но все же знаком с военными. Знаешь что такое «профессиональная деформация личности»? Они уже не способны мыслить как простые люди, у них устав в подкорку записан. А Вадим прошел не одну войну и конфликт, если в нем что-то и осталось человеческое, то сейчас оно окончательно умерло, вместе с Юлей. — Сказал Тимур, отогнувшись в сторону, чтобы видеть Прайса из-за блока управления пушкой.

— Согласен. Вы Рэмбо смотрели? Вот Воеводов мне его напоминает. Не крутостью киношной, там все очень гипертрофированно, именно своим поведением — отвечает на все еще большей агрессией и жестокостью, запуская цепную реакцию. Эх, а классный фильм же был, только неправильно его большинство поняло, как тупой боевик, а это драма про ветерана, с посттравматическим синдромом. А больше кино никто снимать уже не будет… — Джавид замолчал и уставился на дорогу.

Автосалон увидели с дороги, крупное здание с трехлучевой звездой Мерседес. Площадка перед салоном забита фургонами, микроавтобусами и грузовиками, Стив сразу предположил, что здесь продавали только коммерческие автомобили. Ключи по старому опыту нашли быстро, но долго не могли определиться с машиной. Во всех вариантах не хватало мест. Остановились на двух корпоративных микроавтобусах Sprinter. В машинах оказалось достаточно бензина. Всего через пятнадцать минут колонна из броневика и двух микроавтобусов выдвинулась обратно.

[1] Синдро́м сава́нта, саванти́зм (от фр. savant [savɑ̃] — «учёный») — редкое состояние, при котором лица с отклонением в развитии (в том числе аутистического характера) имеют «остров гениальности» — выдающиеся способности в одной или нескольких областях знаний, контрастирующие с общей ограниченностью личности.

[2] Дуплексный режим — в данном режиме, передатчики работают на одной частоте, приемники на другой, но пользователь может слушать и говорить одновременно.

Часть 2 Пролог

2 сентября.

Геленджик.

14.48 по московскому времени

— Привет, заходи. — Михаил жестом пригласил в дом. — Легко нашел?

— Ага, хотя здесь вообще потеряться можно, целый Шанхай понастроили. — Роман зашел в уютную прихожую и снял кроссовки. После жаркого летнего дня, кондиционированный воздух показался даже чересчур холодным. Приятно пахло домашней едой.

— Голодный? — Федорович прошел по коридору на кухню и повернулся к гостю.

— Аромат обалденный, тут не откажешься. — Сказал Рома, театрально поведя носом.

Он зашел следом и увидел стоящую к нему спиной женщину возле плиты.

— Это Миша готовил, он до кулинарии мастер, мы с Мариной ему и в подметки не годимся. Меня Ира зовут.

— Заочно знакомы, меня Роман.

— Очень приятно. Столько хватит? — Женщина показала полную тарелку гречки с грибами и тушенным мясом.

— Конечно. — Улыбнулся Рома, в животе заурчало от аппетитного вида блюда.

Сели за стол втроем, Михаил с кружкой черного кофе, Ирина ограничилась стаканом воды. Роман принялся за угощение, стараясь вспомнить, когда последний раз нормальную ел, да еще в такой уютной домашней обстановке.

— А Марина где? — Спросил он, прожевав.

— Скоро вернется, уехала в город, запасы медикаментов пополнить. Вывозим и складируем всё, что еще не пропало или не разворовано. — Ответил Федорович, рассматривая пенку на кофе.

— А чем занимаетесь помимо хозяйства и рейдов?

Михаил переглянулся с Ириной.

— Ну катались на пепелище «Рассвета», тела хоронили. И так, понемногу выжившим помогаем.

— Выжившим? Их здесь много? — Удивился Рома.

— Больше, чем ты представляешь. Ты об общинах слышал? — Спросила Ирина.

— Нет, хотя предполагал, что люди будут собираться в группы.

— Как же ты умудрился промотаться два месяца и не попасть ни в одну из них? Вообще выживших не встречал? — Михаил отпил из стакана и посмаковал терпкий напиток.

— Несколько человек. В москве встречал по началу, но они шарахались от меня, как от огня. В Краснодаре встретил одного, но он скорее всего головой поехал, фанатик религиозный какой-то.

— Так кто-то из них еще выжил? — Федорович усмехнулся.

— Из них?

— Да была там группа сектантов, наслышан. Жуть всякую творили, людей на крестах распинали. Пока их не порешили.

— Кто порешил-то? — С каждым ответом Рома удивлялся все сильнее и сильнее.

— Ты как путешественник во времени — вообще ничего не знаешь. Рассветовцы порешили, они здесь типа оплота закона и порядка организовали, выживших собирали, ремонтировали электростанцию, сельское хозяйство восстанавливали.

— И кто и за что тогда их всех уничтожил?

— Давай я тебе это все чуть позже расскажу. Ты сиди, ешь, за разговором еда плохо усваивается. — Михаил дружелюбно улыбнулся, попивая кофе.

Разговор продолжили, но уже на отвлеченные темы. Ира расспрашивала чем занимался до эпидемии, как выживал после. Рассказала, что до «Пурпурного рассвета» жила в Архипо-Осиповке, водила пешие экскурсии в горы, увлекалась туристическими походами, разведена, была дочь, но вирус её не пощадил. Ближе к концу обеда со двора послышался звук приехавшего автомобиля. Хлопнула входная дверь и на кухню зашла молодая девушка, невысокая, чуть полная, таких обычно называют «в теле», с гривой ярко рыжих волос.

— У нас гости? Привет. Ты Рома, да? Федырыч рассказал. Меня Мариной звать. — Голос у девушки звонкий, даже немного резкий. Говорила быстро, словно сильно спешила.

— Рад знакомству. — Роман чуть привстал и кивнул. За время, проведенное в одиночестве уже немного отвык от правил этикета, и чувствовал себя неловко.

— Ира, я там пару аптечных складов вынесла под чистую, весь фургон завалила. Вы свяж… — Марина осеклась на полуслове посмотрев на Михаила, сверлящего её взглядом. — Надо бы все выгрузить, еще пару мест в Новоросе нашла, где есть чем поживится.

Роман сделал вид, что не заметил оговорки девушки, но внутри поселилось недоверие к хозяевам дома. От него явно что-то скрывали.

Часть 2 Глава 1

10 июля.

15.32 по московскому времени

поселок Архипо-Осиповка

Автобус и внедорожник остановились возле серого невзрачного здания отделения полиции. Воеводов выбрался из машины, держа наготове автомат и осмотрелся.

— Зачем нам полиция? — Спросил мужчина с обвисшим лицом, выпрыгивая из двери автобуса.

— Пока окопаемся здесь. Самое удобное место держать пленников. Как звать? — Вадим окинул собеседника взглядом с ног до головы.

— Гена. Специалист по кредитованию.

— А что умеешь кроме ростовщичества?

Заискивающая улыбка слетела с лица Гены, и он тут уже убрал протянутую для рукопожатия руку.

— Вадим, надо этих выводить, там один из них обделался, вонь в салоне жуткая. — Сказала подошедшая девушка, сложив руки на висящий на груди пистолет-пулемет «Кедр». Увидев её с этим оружием, Воеводов на секунду запнулся. Перед глазами встал образ Юли, в бейсболке с собранными в хвост волосами.

— Я схожу, проверю все. Вы пока их караульте. Максим, ты за главного.

Вадим направился к входной двери со стальной решеткой. Как он и ожидал, замка не было. Воздух в помещении душный и спертый, пропитанный запахом умерших от вируса. Бегло осмотрев отделение, обнаружил два тела в камере для предварительного заключения. Оружейную комнату вынесли, скорее всего сами полицейские. Больше ничего необычного или интересного найти не удалось. Вернувшись на площадку перед зданием, подошел к присоединившимся к нему людям.

— Так, Сейчас двое — Макс и…

— Катя.

— Макс и Катя проводите пленных от транспорта до отделения. Гена, ты освобождаешь по одному и подводишь к дверям. Ты, — Вадим указал на парня кавказской наружности. — Встречаешь их на входе и ведешь к камерам, там уже я разберусь. Всем быть начеку, оружие держать на изготовке, при любой агрессии — стрелять на поражение.

— Шамиль. — Кавказец протянул крепкую мозолистую руку.

— Хорошо. — Воеводов ответил на рукопожатие. — Стрелять умеешь?

— Обижаешь. Борюсь конечно лучше, но с оружием на ты. — Абсолютно без акцента ответил Шамиль.

— Ладно, погнали.

Геннадий с недовольным лицом, прикрывая рукой нос, забрался в автобус и начал срезать стяжки с пленников. Первый тут же встал на ноги, сделал шаг в сторону мужчины и упал — затекшие ноги отказались подчиняться. Гена испуганно шарахнулся назад выставив вперед дрожащий пистолет. Максим, наблюдавший происходящее через окно, поспешил на помощь.

— Так, давайте здесь без выкидонов. Стрелять будем сразу же, никто церемониться не будет. Тихонько, на цыпочках, чтобы лишний раз не провоцировать, выходим и топаем к зданию, всем ясно?

Освобожденный рассветовец злобно сверкнул глазами, потирая красные следы от пут и направился к выходу. Больше ни у кого не возникло желания показывать характер, лишь сверлили глазами и бурчали под нос проклятия. Краснов выглядел спокойнее всех, когда подошла его очередь, выпрямился, прохрустел затекшей спиной и осмотрел бывших коллег. Один из рассветовцев извернулся и плюнул ему в спину, но начальник «Зари» проигнорировал. Вскоре пленных разместили в трех камерах, погруженных в сумрак. Пятерым «посчастливилось» разделить каземат с двумя высохшими мумиями. Воеводов прервал негодование звуком передернутого затвора. Сторожить оставили Шамиля, остальные вышли к автобусу.

— Гена, тяжелое поднимать можешь? — Мужчина неуверенно кивнул на вопрос Воеводова. — Хорошо, тогда ты едешь со мной, остальные смотрите за пленными. Макс, держи рацию для связи. Если что, вызывайте.

Парень взял рацию, осмотрел и прицепил на пояс. Девушка укрылась от палящего солнца под навесом входа, достала из рюкзака вейп и закурила. Вадим сел в джип, пригласив с собой Геннадия. Мужчина с трудом забрался в машину, кряхтя и тяжело дыша, видно его суточная норма привычной активности давно исчерпалась. Куда ехать Воеводов знал заранее, часто до «Пурпурного рассвета» бывал в Архипо-Осиповке, и прекрасно знал расположение магазинов. Хозяйственный никто не тронул, весь товар лежал на полках, словно магазин должен вот-вот открыться. Воеводов зашел первым, осмотрелся и двинулся к отделу с генераторами и электроинструментами.

«Почему люди так тупы? — Подумал Вадим и отпихнул ногой лопату, лежащую на проходе. — Даже перед лицом эпидемии, в первую очередь мародерили банки, ювелирки, алкоголь и технику. Никто даже не задумывался о выживании, жизненно необходимое так и лежит на своих местах. Сколько там с иммунитетом? Семьсот тысяч? Да половина из них уже поумирала, из-за неспособности к выживанию. Вон как этот, что сзади еле ползет. Привыкли к тому, что в кране горячая вода, в унитазе работает слив, в розетке электричество. Сходил на работу, получил копейки, которых хватит на оплату коммуналки и покупку еды в ближайшем супермаркете, и все, жизнь устроена. Отупели, как бараны, которые без пастуха сразу пойдут на корм волкам. Система, стремящаяся дать максимальный комфорт и простотужизни убила самостоятельность на корню. Если бы не анклавы, то число выживших сократилось бы до пятидесяти тысяч, если не меньше, хоть что-то хорошее они сделали. Если освобождение от оков зашоренности и отупения может пройти только такой жертвой, то может оно и к лучшему?.»

Задумавшись, не заметил, как уперся в стеллаж с генераторами. Выбрал средней мощности и не сильно тяжелый, чтобы можно было вдвоем погрузить в машину. Тащить пришлось долго, Гена быстро уставал и просил передышку. Загрузив аппарат в багажник, он рухнул на сидение, и дышал, словно загнанный конь. Воеводов решил заехать на заправку, набрать несколько канистр бензина. При подъезде к АЗС включилась рация.

— Вадим, срочно обратно! — Прокричал Макс.

— Что случилось? На вас напали?

— Нет, пленники, быстрее обратно.

Развернув машину прямо на дороге, Воеводов вдавил газ и помчался к отделению. Перед зданием уже ждал Шамиль, встревоженно осматривающийся по сторонам. Увидев подъезжающий внедорожник, он побежал на встречу.

— Что произошло? — Находу спросил Воеводов.

— В камере, где сидел Краснов началась потасовка. Мы стрелять не стали, там нифига не видно и все в кучу свалились. Заходить не решились, они все равно за решеткой — не сбегут. Сейчас уже вроде угомонились, я мельком глянул — есть убитые.

— Ясно.

Еще на подходе Воеводов почувствовал знакомый стальной запах крови, напитавший и без того тяжелый воздух. Макс с Катей стояли возле камеры в растерянности. Заметив Воеводова, они побежали к нему, как увидевшие что-то страшное дети к родителю. Вадим отстранил их с прохода, подошел к решетке и включил фонарь. Зрелище поразило даже его, успевшего повидать многое. Камера в буквальном смысле залита кровью. Стены, пол, койки — все покрывали алые брызги и разводы. Лужи на бетоне отражали свет и разбивали его на тысячи бликов. Тела убитых рассветовцев, больше похожие на переломанные ребенком куклы, залитые кровью, с открытыми переломами, ссадинами и гематомами, лежат на полу. В дальнем углу, откинувшись спиной на стену, сидит Краснов. Узнать его сложно из-за покрывающих лицо бурых струпьев и кровоподтеков. Руки красные по локоть, одна неестественно согнута и висит как плеть. Бывший начальник анклава тяжело дышит, сжав зубы. Глаза закрыты, непонятно, спит он, потерял сознание, или просто отрешился от мира. Пленники в соседних камерах притихли, прислушиваясь к происходящему.

— Живой? — Спросил Вадим направив рассветовцу в лицо свет фонаря.

— Смотря как судить, так то живой, но ощущение, будто сдох.

Воеводов зашел в камеру и осмотрел убитых. Никаких признаков жизни. Судя по характеру повреждений — убиты голыми руками: у кого шея сломана, у кого пробита голова, скорее всего об край койки, кто-то просто забит до смерти.

— Неплохо ты их. Что случилось?

— А ты как думаешь? Ты же сам этого хотел? — Не открывая глаз, прошипел Краснов.

— В смысле хотел?

— Ты тупой или прикидываешься? Ты не понял, что тогда в автобусе произошло? Тебя планировали завалить, и им это почти удалось, но я вмешался. А сейчас они решили высказать мне свое недовольство по поводу предательства, но не сдюжили.

— Один против пятерых, а ты не промах. — Вадим еще раз осмотрел тела убитых.

— Они, в основном, штабные крысы. Если кто и нюхал порох, то уже давно забыл, как он выглядит, заплыли жиром. А у меня привычка — держать себя в форме, еще с войны. Да и просто дураки, лезли гурьбой, никакой тактики. — Договорив, Краснов прикоснулся к сломанной руке и скривился от боли. — Но зацепить немного успели.

— Разберемся с твоей рукой. Зачем своего то сдал?

— Ты же все равно не поверишь, даже если правду скажу.

— А ты попробуй. — Вадим отпихнул ногой один из трупов и сел на край кровати. — Пить хочешь?

— Не откажусь. — Рассветовец приподнялся, опираясь целой рукой и перебрался на противоположную койку.

— Кать, принеси воды. — Вадим посмотрел вслед ушедшей девушке и повернулся к Краснову. — Объяснишь?

— Меня завербовали давно, лет десять назад. Многое обещали, грамотно обрабатывали, зашли издалека, прикармливали: тачки, дома, продвижение по службе. Когда уже полностью был повязан с ними, раскрыли карты. Выбора не было, если бы отказался, сдали бы органам со всеми потрохами за получение взяток, да и приплели бы еще с три короба. Да и альтернатива какая? Не присоединишься и мало того, что за решетку угодишь, так и сдохнешь потом со всеми, когда они свой план реализуют. Короче, я согласился, но большого энтузиазма от их деятельности не испытывал. Но человек такая тварь — адаптируется ко всему. Амбиции не дали шнырять на дне, пробился наверх иерархии, и к запуску программы уже стал руководителем анклава. — Краснов прокашлялся и вытер кровь с разбитых губ. В камеру зашла Катя и протянула ему пластиковую бутылку. Рассветовец открыл крышку и сделал несколько жадных глотков. — Так вот, когда они эту хрень в атмосферу выпустили, я окончательно понял, что мне с ними не по пути, вот только соскочит с мчащегося на всех парах поезда уже не представлялось возможным. И тут ты нарисовался. Я конечно не поддерживаю твои методы, убить столько неповинных людей — это чудовищно, но даже твои зверства меркнут перед тем, что «Проталий» собирается устроить. По этому выбор стороны для меня был очевиден.

— «Проталий»?

— Ага, так они себя называют. У них вообще странная тяга к древнегреческому, даже центральный российский анклав назвали «Нуклий».

— Что это вообще за люди? Правительство?

— В каком то смысле — да. Сборище богатых и влиятельных людей. Очень богатых, настолько, что они могли рулить странами, народами и вообще всей планетой. Возомнили себя богами, что могут решать судьбу человечества. Больно уж расплодилось на планете много людишек, сократили популяцию, одним движением смахнув с шахматной доски все неугодные фигуры. Теперь весь шарик принадлежит им.

— Подожди, а где они сейчас? — Вадим потер виски.

— Я точно не знаю. Сам понимаешь, я лишь пешка постарше, много информации нам не давали. Знаю только то, что они на каком-то острове, в укрепленном и обустроенном убежище. Тысяч сто их там, и еще сотня приближенных, так сказать свиты, дабы обслуживать и развлекать. Ждут пока программа анклавов будет выполнена, и можно будет явить себя миру и занять места своих вассалитетов. Они всю Землю как праздничный торт порезали на куски, каждому по своему клочку с подготовленными рабами. А мы — их опричники, должны были воспитать стадо для пастухов и помочь пасти, за обещанный пряник с барского стола и тепло место не у параши.

— Много еще полезного знаешь? — Воеводов посмотрел в глаза Краснову.

— Смотря что ты считаешь полезным. Вообще, да, немало.

— Оставлю пока в камере, нужно сделать несколько дел. Потом вернусь, посмотрю, что с рукой. Если ты думал что после нескольких трупов и душевного рассказа я сразу тебе поверю — то тупой здесь ты. Но дам тебе несколько шансов доказать свои слова. Держи. — Вадим достал из кармана блистер таблеток. — Обезбол сильный, выпей пока. Попрошу Катю посмотреть твои раны, только на девочку не пырхайся, рядом будет Макс стоять, он парень резвый, разговаривать не будет. Вернусь через час, еще поговорим.

Воеводов вышел и закрыл за собой решетку. Воздух в отделении с каждой минутой раскалялся все сильнее, словно где-то работал обогреватель. Кожа уже покрылась потом, одежда липла к телу. Как только выбрался из здания, даже под прямыми солнечными лучами показалось прохладнее. Вдохнул полной грудью, стараясь избавиться от стойкого запаха крови в носу. Следом вышел Максим.

— Тела вытащить сможете? — Спросил Вадим через плечо.

— Сейчас Гену запрягу. — Хохотнул Макс. — Шучу, конечно сможем. За эпидемию и не такого насмотрелся.

— Краснова не трогайте, но будьте начеку, пусть один стоит всегда у входа с оружием. Я за горючкой для генератора и провиантом. С Гены глаз не спускай, не нравится он мне.

— Хорошо. Мы потом как? Здесь останемся?

— Пока да. Надо за пленными присмотреть.

— А зачем они вообще нужны?

— Учитывая, что Краснов хочет переметнуться на нашу сторону, и если это действительно так, то уже не нужны. Он меня немного сбил с толку. Планировал выбивать из них информацию. Там еще один есть. С ним надо быть осторожными по максимуму, тот еще тип, невысокий такой, с бородой, Пимон зовут.

— Усек. Ладно, пойду займусь трупами. Если что, на связи. — Макс махнул рукой и зашагал к отделению.

Вадим посмотрел на широкую спину парня и перевел взгляд на небо. Нет, пурпурный цвет явно стал менее насыщенным.

10 июля

14.24 по московскому времени

Горячий Ключ

— Никто не выжил. — Дмитрий разглядывал в бинокль руины «Зари».

— Охренеть, что это вообще было? Шарахнуло так, словно ядерный взрыв. — Несмотря на жару, Лера поежилась, сидя на переднем сидении Тойота Лэнд Крузер.

— Потом объясню, в двух словах не расскажешь. — Дима вернулся в машину и сделал несколько глотков воды.

— Как ты думаешь, Пимон подозревал, что Вадим сделает такое?

— Скорее всего, не зря же тайком отправил меня с базы, ночью, через стену. Он далеко не дурак, по любому догадывался.

— Спасибо тебе. — Лера посмотрела в темно карие глаза парня. — Если бы осталась, то…

— Без тебя бы не ушел. — Дмитрий положил ладонь на кисть девушки и сжал. Лера сначала чуть отдернулась, но, преодолев вспышку эмоций, оставила руку на месте.

— Куда Воеводов их повез?

— Как доедут, узнаем. Там наш человек есть. Убивать он их сразу не будет, тем более Эксархидиса, уж больно много они знают. Да и хотел бы убить, оставил бы на базе.

— Ты хочешь вытащить Пимона из плена?

— Один я туда не полезу, не самоубийца. Вычислим где их держат и скоординируем чистильщиков. Они завтра уже должны добраться. Пока будем наблюдать и надеяться, что Воеводов не порешит. Ты как, готова? — Дима повернулся к девушке.

— А куда я денусь!

10 июля

15.54 по московскому времени

Поселок Текос.

Султан услышал знакомый звук подъезжающей машины. Последнее время он слышал его намного реже, чем раньше. И людей вокруг почти не стало, даже те, с кем его оставил Вадим, собрались и уехали, оставив одного. Шум приближался. Пес выглянул из-за угла подстанции и посмотрел на поворот дороги. Сначала появился броневик, который он тут же узнал — именно на нем его сюда привезли. Значит не бросили, вернулись. Следом за первой машиной показались еще две, белые, большие. Через окна видно, что внутри очень много людей. Незнакомых людей. Волкодав насторожился. «Тигр» захрустел колесами по гравию и, качнувшись, остановился. Открылась пассажирская дверь и на землю спрыгнул тощий парень с длинными черными волосами с проседью.

— Привет. — Марк подошел к собаке и потрепал по загривку. — Голодный?

Султан дал себя погладить, но не спускал глаз с проема двери. Он ждал. Ждал что из темной утробы машины вылезет его бородатый хозяин и можно будет броситься к нему. Нет, он не злился. Он очень скучал, и хотел просто ткнуться носом в его грудь, почувствовать знакомый запах и услышать родной низкий голос: «привет, Солт». Но Вадима нет. Уже вышли из машины невысокий Тимур, Стив и новая девушка, к которой он еще не привык. Из-за носа машины показался Джавид, без обычной для него улыбки. Но хозяина не было. Алабай сел и вздохнул как человек. Марк опустился на корточки и проследил за взглядом собаки.

— Вадим не приехал, и вряд ли приедет.

— Ты что, с собакой говоришь? — Джавид встал за спиной, закрыв собой солнце.

— Да, и он меня понимает.

— Не, ты точно — псих. — Кочарян махнул рукой и удалился.

— Я за тобой присмотрю. — Сахаров почесал пса за ухом. Тоска Султана словно передавалась на расстоянии, сразу вспомнилась Мия, как он тосковал о ней каждый день, видел ее лицо в любой встречной девушке и готов был отдать жизнь за то, чтобы увидеть её еще хоть раз. Хотелось что-то сказать собаке, как-то утешить, но он лишь погладил его по короткой и грубой шерсти.

— Как обстановка? — Раздался из-за спины голос Князева.

Марк обернулся, и посмотрел на Сашу, стоящего рядом со странной машиной — угловатым, словно вырубленным топором, внедорожником. Рядом с Князевым стояла Женя, прижимая к груди потертую женскую сумочку. Чуть в стороне, ближе к микроавтобусам, Вера разглядывала новоприбывших людей с любопытством.

— А ты тут как появился? Только что же не было, я даже звука двигателя не слышал.

— Кир тачку подогнал, электромобиль, они почти бесшумно ездят.

— Офигеть, «Кибертрак», ты где его урвал? — Джавид подскочил к новой машине, и начал крутиться вокруг нее, как попугай вокруг зеркала.

— Я же говорю, Кир дал, у него там целый автопарк и все на электроприводе. Довольно умно, учитывая что у него розетка халявная.

— Так его еще не выпустили в продажу, анонсировали недавно. — Кочарян рассматривал салон электромобиля через стекло.

— Потом сам у Лесного спросишь, откуда, я в подробности не вдавался. — Саша посмотрел на вошедшую в автобус к освобожденным Милу. — Как люди?

— Вроде нормально. Один почти как ты — рука сломана, у других порезы, ссадины — стеклами посекло при взрыве. — Ответил подошедший Стив. — Надеюсь Людмила их подлатает. Перепуганы, растеряны. Воеводов дал им уйти с базы, перед тем, как уничтожил ее, и бросил на произвол судьбы. Они как выброшенные на улицу котята.

— Теперь мы за них отвечаем. — Князев тяжело вздохнул и опустил голову.

— Сами только-только в себя пришли, а теперь на нас еще тридцать человек. Как мы за них отвечать будем? — Сахаров скрестил руки на груди.

— Надо придумывать. Бросить их тоже нельзя. Или с голоду умрут, или от болезней, или в анклав опять загремят. Люди сейчас для рассветовцев — самый ценный ресурс, остального в достатке. Пока мы вас ждали, Кир накидал примерный план дальнейших действий. Пусть немного успокоятся, придут в себя. Будем дежурить здесь по двое, пока шумиха не уляжется. Остальные у него в Кринице. Он здесь не зря убежище организовал, недалеко в долине есть хорошая земля, можно вырастить всё, что хочешь. На трассе, в сторону Архипо-Осиповки — растворно — бетонный узел. Надо организовывать строительство, собирать людей. Короче — разворачиваться. Дел по горло. Разузнать у людей, кто чем до «Пурпурного» занимался, и включать их в работу на полную катушку.

— Мало нас слишком. — Сказал молча слушавший до этого Тимур. — В первую очередь об обороне думать надо. Рассветовцы просто так не простят уничтожение двух анклавов. Вертолет мы все видели. Нужно много оружия, бронемашин, ракетно-зенитный комплекс, дофига всего, а то снесут нас, даже мяукнуть не успеем. Только вот у нас всего тридцать с лишним человек.

— Надо начинать с малого. Постепенно разовьем инфраструктуру. И людей соберем, и оборону наладим. Хотя надеюсь она нам не понадобится. — Саша еще раз вздохнул.

— Всю жизнь играл в стратегии: Цивилизацию, Starcraft и Red Alert, но никогда не думал что и в жизни придется. — Джавид наконец-то отстал от машины и присоединился к разговору.

— Ну может и пригодиться твой стратегический опыт. — Стив повернулся к микроавтобусам. — Может переведем людей в убежище? Поговорим с ними, объясним всё, расскажем планы. Может кто не захочет и уедет. Они же сейчас в полном неведении, что происходит. Не знаю, что там Вадим им рассказал, но уверен, что далеко не все.

— Хорошая идея. Только кто будет речь толкать? Я пас, с меня оратор, как с БелАЗА — гоночный болид.

Сань, давай ты. У тебя лучше всех получиться, складно говоришь, грамотно, и вид у тебя наиболее представительский. — Тимур достал из пачки сигарету и закурил.

— Я смотрю, вы из меня лидера лепите. — Князев обвел взглядом команду. — Да только зря. Не горю желанием бежать впереди с гордо поднятым стягом.

Саше хотелось сказать еще много, но он осекся. Понял, что все его слова будут звучать как оправдание. Да и его нежелание было лишь маскировкой страха, боялся что не сможет, не потянет, не оправдает надежд. Месяц назад он думал лишь о том, как бы получше оттянуться, а сейчас на него хотят возложить ответственность за людей, когда он сам за себя даже ответить не может. Взглянул на Женю, и сглотнул ком, вставший в горле. В глазах девочки — слепая вера и восхищение. Только сейчас Князев, начал осознавать, что она смотрит на него, как на родителя. Потрясения, пережитые ими вместе, сблизили и позволили Жене воспринимать его как отца, которого у неё не было. И это чувство было взаимным, как бы он не бежал от этого, не старался себя переубедить. Он привязался к девчушке, настолько, что стало неважно — родная она или нет, как давно встретились, насколько знают друг друга. Эта маленькая девочка будила в нем все самое лучшее, о существовании которого он даже не подозревал, а если и подозревал, то закопал это так глубоко, что сам забыл. И как бы он не противился, не боялся, но ради этого взгляда готов был превозмочь все.

— Ладно. — Саша облизнул зубы и посмотрел на микроавтобусы. — Собираем всех в главном зале убежища.

* * *

Через час три десятка человек сидели в конференц-зале. Стащили все найденные стулья, расставили полукругом. Борис взял на себя роль организатора, подгонял, направлял, сильно помогая успокоить и рассадить взволнованных людей. Князев с командой заняли центр полукруга, только Сахаров встал в стороне, опершись спиной на стену. Для Милы поставили стол чуть в стороне, где она оказывала медицинскую помощь раненым, в первую очередь наложив гипс на сломанную руке мужчине, перелом оказался не сложный, намного проще, чем у Князева.

— Так, ребятки, потише. Сейчас спасители наши хутарить будут. — Борис угомонил ропщущих.

Повисла томительная пауза. Князев вышел чуть вперед, собираясь с мыслями. Обернулся назад, посмотрел на друзей.

— Всем привет. Меня зовут Саша Князев, с остальными вы уже знакомы. Скорее всего вы слышали о нас, но уверен, что сильно искаженную информацию. Мы так же, как и вы, были членами общины «Рассвет». Попали туда в разное время и при разных условиях, до эпидемии знакомы не были. Находясь в анклаве, благодаря прозорливости Стива и военному чутью Воеводова, смогли выяснить истинную цель командования «Рассвета».

— Мы уже малеха знаем, Вадим нас посвятил. — Подняв палец вверх, высказался Борис.

— Ничего, я повторю. После того как наши пути с Воеводовым разошлись, мы узнали много нового. Итак, по всей планете действует сеть анклавов, подобных «Заре» и «Рассвету». Основная задача общин — собрать как можно больше выживших, заманив обещаниями о спокойной жизни под защитой. Крыша над головой, охрана, питание и хоть какой-то, но социум. Вот только все это лишь ширма, их цель — сломать психику, превратить вас в рабов, готовых батрачить за еду. Жизнь в постоянном страхе угрозы нападений вымышленной банды, этакий реверанс Оруэллу. Да, именно вымышленной. Первым признаком их лжи стало именно это, Вадим, как опытный военный, сразу вычислил, что никаких нападений не было, это все инсценировка. Они сами устраивали атаки, нападали на выезжающих работать в поле людей, ночью изображали стычки, убивая простых людей, приезжающих на их же сигнал в общину. Не всех, так, выборочно, чтобы держать в тонусе. Постепенно анклавовцы ужесточили бы правила, закрутили гайки, наказывали за любое непослушание, ломая любую волю к сопротивлению. Знаете для кого это делалось? — Саша взял паузу и осмотрел замерших людей, в глазах которых читался немой вопрос. Он догадался, что Воеводов этого не рассказывал, так как сам еще не знает или не знал на момент нападения. — Есть группа людей, очень богатых и влиятельных. Мы не знаем точных персон, кто в этом замешан, но бьюсь об заклад, что это представители кланов миллиардеров, магнаты и владельцы корпораций. Как бы я сам не верил в теории заговоров, но все именно так. Они ответственны за эпидемию. Все это готовилось несколько лет: создавался вирус, доставлялся на орбиту, строились убежища, подбирался персонал. И в час икс они привели свой план в действие — выпустили заразу в атмосферу, из-за чего изменился цвет неба, и убили почти все население Земли. То, что вы обладаете иммунитетом, это не особенность вашего организма, в днк вируса изначально заложили процент выживших, которые будут рабочей силой для новой элиты, а общины — лишь центры сбора и перевоспитания под новый мировой порядок.

Князев замолчал. Слушающие его сидели с открытыми ртами и нескрываемымудивлением.

— Вот жеж твари! — Почти крикнул Борис, еле сдерживая приступ ярости. — Это получается они убили всех! Всю мою семью, всех кохо я знал! Да я этих паскуд холыми руками передавлю к чертям собачим!

Сидящая рядом женщина положила руки ему на плечи и попыталась успокоить, хотя у самой текли слезы. Саша кожей чувствовал вскипающий в людях гнев.

— Когда мы узнали, нас обуревали те же эмоции, что и вас, только насилием этот вопрос не решить. Нам удалось вырваться из «Рассвета», но из-за предательства Джавид с детьми попали в плен, еще двое погибли. — Князев посмотрел на моментально помрачневшего Тимура. — Одной из погибших была Юля, подруга Вадима. Мы точно не знаем, повлияла на него её смерть, или случилось еще что-то, но Воеводов просто уехал. К его дальнейшим действиям мы не имеем никакого отношения. Вам обрисовали нас как банду ублюдков, нападающих на общины ради наживы и тяги к насилию, но наше вторжение в «Рассвет» было только ради освобождения друзей. С трудом, но нам удалось их освободить. В последний момент, когда мы уже покидали базу, начался ракетный обстрел, уничтоживший «Рассвет». Воеводов не стал церемониться, направил огонь систем залпового огня, не оставивший от общины камня на камне. То же самое он проделал с «Зарей», но дал выбор членам общины. Вы выбрали уйти, тем самым сохранив себе жизнь, те кто остался, даже не знали последствий своего решения.

— А мы то думали, что вы вместе, и после показанного ролика решили примкнуть. — сказала женщина сидящая рядом с Борисом.

— Что за ролик? — Стив шагнул чуть вперед.

— Там один из управления «Зари» был привязан к стулу, и вкратце рассказывал, то же самое, что вы сейчас рассказали, конечно не все, но суть уловили.

— Ясно. Слушайте, мы не Вадим и не анклавовцы, или кто они там на самом деле. Держать силой никто никого не будет. Все на добровольной основе. Всё, чего мы хотим, это создать место, где люди смогут жить спокойно, не боясь за свою свободу, за безопасность. У нас все для этого есть, и даже немного больше. Построить подобие маленького города, засеять поля, выращивать овощи и фрукты, завести скотину. Дать каждому работу, ту которую он хочет. Наладить социальные взаимодействия. Мы должны создать противовес общинам, дать людям альтернативу, выбор, куда пойти. Это будет не просто, без столкновений с анклавами не обойдется. Тяжелый труд, преодоления себя, но мы должны постараться. Если кто не хочет, или не может, просто уходите, мы не будем винить или отговаривать.

Никто не шелохнулся. Смотрят с решительностью, нахмурив брови. Саша даже немного улыбнулся, про себя, не показывая эмоций.

— Спасибо. Я честно рад, что все остались. Сейчас надо распределить людей.

Следующие полчаса опрашивали каждого о навыках и умениях, о месте работе до эпидемии. Картина удручала, фактически, больше половины не обладали полезными навыками: блогеры, фотографы, видеографы, копирайтеры, банковские служащие, риэлторы. Лишь десять человек оказались полезны. Борис — опытный строитель, сразу взявший под свое крыло несколько крепких парней и пообещавший их обучить. Один сварщик, оказавшийся по совместительствую опытным слесарем. Водитель тяжелых грузовиков, заверивший, что справится с любой техникой. Военный пенсионер, всю жизнь прослуживший в ракетных войсках. Сильно удивившая всех девушка автомеханик. Мужчина со сломанной рукой оказался инженером, и вызвался взять на себя все расчеты и проекты будущего строительства. Молодой парень, работавший до «Пурпурного рассвета» шеф-поваром. Крепкий старик, который сначала всех разочаровал, сказав, что всю жизнь трудился оценщиком рисков, но вселил надежду своим хобби — ловля рыбы в открытом море. Фермер, пообещавший указать место, где можно раздобыть всю необходимую для сельского хозяйства технику. Последний — умелый охотник, приобщившийся к этому ремеслу еще во время службы в армии в тайге.

Обговорив нюансы, Князев отправил людей в столовую и отдыхать. Места хватило на всех. Люди без суеты сообразили очередь в душевые. Команда во главе с Сашей перебралась в комнату видеонаблюдения.

— Кир, Саша на связи. Освобожденные отдыхают, первую помощь оказали. Расспросили обо всем. Обрисовался примерный вектор дальнейших действий. — Сказал Князев в рацию, усевшись на стол. Женя стояла рядом, опираясь на его колено.

— Я слышал. Информации достаточно. Оставьте несколько человек в убежище и приезжайте сюда. Нам еще о многом необходимо побеседовать.

— Понял, отбой.

— Итак, кто останется? — Стив посмотрел на друзей. — Марк может ты?

— Серьезно? — Сахаров посмотрел на Прайса, вскинув бровь.

— С огнем играешь. Не, мы с ним точно едем. — Не дал другу выйти из себя Джавид.

— Я останусь. — Тимур поднял руку.

— Я с ним, понаблюдаю за раненными. — Сказала Мила. — И Веру с собой оставлю, вымоталась за день по любому.

— Тогда я тоже остаюсь. — Вика шагнула ближе к подруге.

10 июля

17.42 по московскому времени

Поселок Криница

Джавид всю дорогу восхищался футуристическим внедорожником, нахваливаявзахлеб, как перевозбужденный ребенок, даже когда приехали, долго не вылазил из-за руля. Стив с Сашей сразу направились к дверям, где их уже ожидал Лесной, Марк молча последовал за ними. Внутри все те же стерильно белые стены и прохладный воздух.

— Голодные? — Бросил Кир через плечо.

— Нет, спасибо. — Князев отметил про себя, что наверное никогда не привыкнет к этому бесчувственному голосу.

— Где ты Кибертрак достал? — Не удержался Джавид.

— Я уже говорил, что продавал свои изобретения и патенты. Очень тесно сотрудничал с известным вам человеком, ответственным за производство этого автомобиля. Если быть более точным, он подключился к проекту чуть позже, и был единственным, кому я раскрыл свой реактор, именно по этому он начал так массово продвигать электромобили — готовил почву под энергетическую революцию.

— Охренеть, ты знал Ма…

— Джавид, сейчас есть вопросы поважнее, потом расспросишь. — Стив повернулся к Лесному. — Кир, я прорабатывал все нюансы создания новой базы и столкнулся с одной проблемой. Необходимо массово стягивать бензовозы — техника и транспорт жрут очень не мало. В дальнейшем не помешало бы запустить какое-нибудь нефтеперерабатывающее предприятие, у бензина срок годности рано или поздно истечет.

— Пойдем, покажу кое-что. — Лесной повернул в уже знакомый коридор.

— Опять секретики, прямо волшебник страны Оз. — Пробурчал под нос Кочарян.

Прошли мимо уже знакомой двери в реакторный зал. Пол шел под уклон, и по ощущениям они спустились на несколько этажей вниз. Лесной открыл очередную створку и жестом пригласил войти. Под высоким, не меньше пяти метров, потолком, раскинулся просторный зал, похожий на сверхсовременный цех производства электроники. Конвейерные ленты, роботизированные манипуляторы и десятки аппаратов неизвестного предназначения.

— Ты тут что, роботов собираешь? — Спросил Джавид. Саша посмотрел на товарища. Кочарян так панибратски разговаривал с Лесным, всем своим видом показывая, что на него не действует аура таинственности.

— Нет. — Ответил Кир и подошел к одному из стеллажей. Взяв в руки предмет, похожий по форме и размерам на пачку сигарет, протянул его Стиву.

— Что это? — Прайс покрутил в руках неизвестное устройство, покачал в руке — увесистое.

— Энергоемкость этого малыша в тридцать раз превышает емкость стандартного литиевого аккумулятора, скорость зарядки — в десять раз быстрее, долговечность — в пять. И это еще не предел технологии. Планирую в течении полугода увеличить эти показатели в три раза. Так же здесь полностью готово оборудование для смены двигателя внутреннего сгорания на электродвигатели моей разработки для большинства автомобилей. Про бензин можно забыть. Сейчас работаю над установкой таких батарей в рации, смартфоны, удаленные вышки связи и дроны наблюдения, последних уже несколько экспериментальных образцов летают в окрестностях, заряда хватает на пару жней непрерывной работы. В скором времени вопросы заряда аккумуляторов, топлива будут решены полностью.

Джавид посмотрел на друзей, стоящих с открытыми от удивления ртами и сделал шаг вперед.

— А мне в Нинтендо Свитч можно такой поставить?

Часть 2 Глава 2

10 июля

20.23 по московскому времени

Поселок Архипо — Осиповка

Дмитрий посмотрел на опускающееся за горизонт солнце и перевел взгляд на другой край неба, уже успевший сменить цвет с пурпурного на темно-синее. Откусил смачный кусок куриного карпаччо из целлофановой пачки и запил водой. Рядом лежала бутылка Колы и две банки энергетика, но он на дух не переносил газировку и соки, предпочитая чистую воду. Поднял бинокль и посмотрел на силуэт отделения полиции, который еще не скрыл вечерний сумрак. Дагестанец бродит по площадке перед зданием, держит в руках АК и осматривается по сторонам. Лысого и девушку не видно. Геннадий тоже давно не появлялся. Воеводов уехал несколько часов назад. Это хорошо, значит пленники проживут еще какое-то время. Осталось лишь переждать ночь и не спалиться.

Дима отошел от окна и посмотрел на спящую Леру. Белая простыня обрисовала возбуждающие линии фигуры, которые не скрыла даже одежда. Он сглотнул и отвернулся обратно. Три месяца, гребаные три месяца он не прикасался к женскому телу. Когда командование «Рассвета», тогда еще только готовящегося к работе, объявило, что запрещается контакт со всеми объектами и тем более с противоположным полом, не думал, что это будет так сложно. До того как завербовали, от нехватки женского внимания не страдал, еще бы, рослый, смуглый красавец, не обремененный семьей. Девушек привлекал его образ — нагловатого, но при этом учтивого рубахи парня с военными погонами. Первый месяц участия в «плане Голдстейна» дался еще легко, чувство новизны и избранности затмевали все желания и придавали стимула. Второй месяц было уже тяжелее, но «Пурпурный рассвет» снова встряхнул и переключил все мысли только на работу. Но когда все устаканилось, жизнь в общине вошла в более-менее спокойную колею, тогда сексуальная неудовлетворенность дала о себе знать. Постоянные эротические сны, раздражительность и агрессивность стали ежедневными спутниками. Любую девушку и женщину в общине Дима начал воспринимать как сексуальный объект. И тут появилась Лера. Её парня — Тимура, изначально не принимал за соперника. Включил на максимум свое обаяние и харизму, не давил, не действовал открыто. Их расставание было лишь вопросом времени. Что Юлаев мог ей дать? Низкорослый татарин, который в общине никто, и Дима, один из управления, способный парой разговоров выбить для девушки привилегированное положение. То, что она на это поведется, Дмитрий не сомневался, это читалось с первого взгляда. Есть такой тип девушек — готовых пойти на что угодно, ради комфорта и статуса. Вот Юля, та что была с Воеводовым, это другое дело, такую никакими пряниками не заманишь, за километр видно — принципиальная до мозга костей, на таких обычно женятся. А Лера — маленькая хитрая лиса, ну или думающая, что хитрая. Вообще Юлаев сделал все сам. Додумался попытаться выдернуть девушку из общины, где она только почувствовала, что жизнь вернулась в нормальное русло. Теперь она лежит и спит рядом. Но напирать нельзя, пусть думает что она сама решила, сама соблазнила, пусть привяжется сильнее.

Дима опять поднял бинокль, подавив желание сорвать с девушки все, что скрывает голое тело, и продолжил наблюдать за отделением полиции. Отсутствие Воеводова напрягало, неизвестно где он может бродить и что готовить. Вадим бесил, до скрежета зубов. Дмитрий не привык встречать кого-то более подготовленного и опытного чем он сам. Незнакомое чувство зависти и злости, звенящее в висках и сжимающее нутро как пружину. После уничтожения «Рассвета» к этому букету ощущений прибавилось неистовое желание отомстить. Если бы не Воеводов, сидел бы сейчас в анклаве, в своей комнате, гоняя гражданских, вечером в тайне попивая элитный вискарь и развлекаясь с Лерой. А теперь вынужден скитаться по провонявшим трупами гостиницам и следить за этим ублюдком. Ну ничего, недолго ему осталось. К утру прибудут чистильщики, при одном упоминании о которых мурашки табуном несутся от загривка до копчика. Элитный отряд специализирующийся на физическом устранении и подавлении бунтов. Личный состав отбирали из наемников, самых отбитых спецназовцев ФСИН и ФСБ. Главный критерий — жестокость, беспринципность и профессионализм. Этим отморозкам неважно кого убивать: женщин, детей, стариков или профессиональных военных. Нажмут на курок или пустят в ход нож без малейшей эмоции. Каждый — элита своего подразделения, личное дело исписано как награждениями, так и выговорами за дисциплинарные нарушения. Вооружены по последнему слову. Ходили слухи, что чистильщики перед заданием накачиваются наркотой, от которой вообще теряют грани человечности, но при этом заряжаются энергий под крышечку. Дима ждал и боялся их приезда. Конечно, хотелось самому завалить Вадима, и бросить его голову к ногам руководителей из «Проталия», надев себе на голову лавровый венец победителя, но уж больно опасался он этого отбитого, до сих пор перед глазами картины, как он легко разбирался с безопасниками, когда сам оставался невредим.

— Сколько времени? — Раздался сонный голос Леры.

— Половина девятого. — Дима обернулся и залип на грудь девушки, которая от потягивания четко проступила под футболкой.

— Вот это я поспала. Что там, тихо?

— Ага. Воеводов уехал. Эти слоняются, охраняют.

— Твой человек на связь не выходил?

— Нет. Боится скорее всего. Как сигнал GPS передал, так и пропал со связи.

— Понятно. Есть что-нибудь из еды? Умираю от голода. — Лера встала с постели и, ни чуть не стесняясь, в одних трусах подошла к рюкзаку. Повернувшись спиной, нагнулась и начала копаться в содержимом.

Дмитрий уставился на её ягодицы и почти ничего не скрывающие стринги.

— Да к черту. — Он отбросил в сторону бинокль и двумя большими шагами приблизился к Лере. Схватил ее в охапку и начал жадно целовать.

— Ты что, у меня изо рта пахнет! — Девушка начала неуверенно отпираться, больше для вида, чем от нежелания.

— Пофиг. — Дима стянул через голову футболку и бросил Леру на кровать.

3.21 по московскому времени

— Кожевой на связи? Прием. — Зашипела рация у изголовья кровати, выдергивая из липкого и тревожного сна.

Дима поднялся, убрал с груди руку Леры и нащупал устройство в сумраке комнаты.

— Так точно, на связи, прием.

— Через пять минут встреча у моста через Тешебс на Прибрежной улице. Отбой.

Рация замолчала. Дмитрий спросонья сначала не понял, что нужно делать.

«Встреча? Зачем, кто, куда? Вставать из теплой постели? За окном темно как в гробу, а еще идти куда-то надо. Подожди… Чистильщики!»

Подскочил с кровати, разбудив и перепугав Леру. Спешно начал натягивать штаны, даже не надев нижнего белья.

— Что случилось? Ты куда? — Продрав глаза, спросила девушка.

— Приехали. Вызвали меня, штурмовать, наверное, собираются.

— Я с тобой. — Лера скинула одеяло и начала одеваться.

— Угомонись. Сиди тут, в номере. Здесь безопасно. Закончим и я приду за тобой.

— Хренас два! Я иду с тобой, или ты больше ко мне никогда не притронешься. Здесь не останусь. Вдруг тебя там завалят и что мне дальше делать? Если уж забрал с собой, то будь добр, не оставлять одну.

Дима вскипел, развернулся и уже собирался наорать или дать пощечину, но в последний момент остановился. Лицо девушки выражало такую решительность, что он понял — если оставит, то больше никогда её не увидит, и более того, еще в будущем аукнется. То что Лера может сменить сторону в любой момент, он уже знал.

— Ладно, только тише воды, ниже травы. Будешь держаться позади. С этими — не разговаривать. Ну я дебил… И ты не лучше. Сама не знаешь, куда лезешь. Оба сдохнем. — Дмитрий закинул за спину рюкзак, проверил магазин автомата, передернул затвор и посмотрел на девушку.

— Хватит причитать, все нормально будет. Уже бывала в заварушках, не маленькая. — Лера застегнула молнию кофты и перекинула через плечо ремень пистолета пулемета. — Пойдем?

* * *

Осторожно, чтобы не споткнуться и не свернуть шею в темноте, спустились по дорожке, состоящей из длинных ступеней к назначенному месту. Дмитрий шел чуть впереди, прислушиваясь и всматриваясь. Никого не видно и не слышно, только шуршание листвы от легко ветра. Из сумрака выступил подвесной мост через пересохшее русло реки. Остановились. Кажется, что звук стучащего сердца разносится на всю округу.

— Ну и где они? — Прошептала Лера.

— Здесь. — Ответил мужской голос прямо из-за ее спины.

Как в фильмах ужасов, тени начали отделяться от самых темных мест и стягиваться к Диме с Лерой. Приближаясь, они превращались в рослых мужчин, упакованных с ног до головы в боевую амуницию. Первый, тот который отозвался на слова девушки, поднял очки ПНВ[1] и шагнул ближе.

— Что это за девка?

— Лера, одна из выживших с «Рассвета». Не мог оставить ее. — Чуть заикнувшись, сказал Дима.

— Сам таскаться с ней будешь, будет мешать — завалю. Они в отделении полиции?

— Так точно. — Дмитрий громко сглотнул и осмотрел прибывший отряд. — Почему вас всего шестеро?

— Не твое дело. Сколько их там?

— Э… Вообще пятеро. Воеводов, еще двое парней, девчонка и наш человек — Гена. Ну как наш, если что, в расход можно. Один всегда в карауле снаружи. Трое внутри. Воеводов… Не знаю где он. Уехал еще вчера, неизвестно, вернулся или нет.

— Это как не известно?

— Эм… — Дмитрий замялся как не выучивший урок школьник. — Наблюдал фактически всю ночь, но сменить было не кому. Отключился ненадолго, может и вернулся за это время.

— Эта вообще бестолковая что-ли. — Чистильщик кивком указал на Леру. — Или трахались всю ночь? Ясно. Двигайте в хвост и не мешайте.

Тени собрались в группу и, словно паря над землей, двинулись в сторону цели. Дима повернулся к Лере и перехватил ее полный ненависти взгляд.

— Молчи, не вздумай. — Сквозь зубы прошипел он. — Завалят, и мяукнуть не успеешь.

Пристроившись позади чистильщиков, двинулись следом за ними.

* * *

Краснов поежился, прохлада от бетонных стен пробирала до потрохов, даже несмотря на сохранившуюся духоту. Боль в руке унялась после таблеток Воеводова, но лихорадка не спала. Перелом оказался не опасный, Вадим, как и обещал, наложил гипс, но чувство, что заживет не так как надо, не покидало. Вряд ли удастся поспать ночью, каждый ушиб и синяк давали о себе знать при первой же попытке лечь. Чтобы отвлечься от ощущений, начал наблюдать за Геннадием, сторожившим пленников за решеткой.

Рыхлый, как дешевое фруктовое желе. Живот валиками свисает над ремнем, ноги тощие как у борзой собаки, в глазах — страх. Не тот страх, что придает сил и решительности, а мелкий и жалкий. Такие люди, при внешней безобидности — тот еще динамит в кармане, не знаешь какую пакость от них ждать. А они способны насолить по любой, кажущейся им важной, причине, хотя бы для того, чтобы повысить самооценку и для чувства собственной значимости.

Геннадий подошел к решетке камеры, присмотрелся. Краснов не подал виду, сидя с полуприкрытыми глазами. Толстяк отвернулся, достал из кармана что-то похожее на смартфон, осветив коридор экраном. Спешно нажал пару клавиш и спрятал обратно, прикрывая ладонью.

«Ах ты крыса!» — Краснов выждал минуту, и громко закашлялся.

Гена подскочил на месте, словно увидел змею и посмотрел в камеру.

— Тебе плохо? Что случилось? — Спросил он заискивающим голосом.

— Да, хреново. Позови Макса.

— Сейчас. — Громко топая, Геннадий скрылся за поворотом коридора.

«Лишь бы не додумался выкинуть хрень, которую прячет.»

Через пару минут донеслись звуки шагов уже двоих человек. Краснов подошел к решетке и встретил подошедших.

— Что с тобой? — Сходу спросил Максим, осматривая безопасника с ног до головы.

— Не знаю, в груди ломит дышать тяжко. — Краснов согнулся, держась ближе к решетке.

Гена потерял бдительность и встал слишком близко. Недолго думая, бывший глава «Зари» схватил его здоровой рукой за предплечье и дернул. Толстяк неуклюже покачнулся и рухнул всем весом на стальные прутья. Краснов обхватил его шею и прижал.

— Быстро отпустил! — Заорал Макс, направив ствол автомата безопаснику в голову.

— Заткнись! Проверь его карманы. Что встал! Быстрее!

Максим на секунду замялся, но затем метнулся к Гене и начал хлопать руками по его одежде. Нащупав необычный предмет в правом кармане, потянулся достать его. Геннадий запищал как мышь и попытался вырваться, но рука на шее сжалась сильнее.

— Дернешься, шею сломаю. — Прошипел Краснов.

Максим достал устройство и включил.

— Сука, это рация с GPS передатчиком. Падла, ты кому наши координаты сдал?

— Быстро вызывай Воеводова! — Крикнул Краснов, сдавив толстяку шею.

На шум забежали Шамиль и Катя. Макс приказал им связать Гену, а сам снял рацию с ремня.

— Вадим, ты на связи? Прием.

— Да, докладывай.

— У нас ЧП, Гена — крот, у него передатчик был, наши координаты кому-то сообщал.

— Ясно. В расход его. Занять позиции и из отделения не высовываться.

— Ты скоро будешь?

— Буду вовремя.

Повесив рацию обратно на пояс, Макс повернулсяк скулящему Гене.

— Отпустите меня, я вам пригожусь много полезного знаю. — Взмолился толстяк, поднял голову и увидел направленный в лицо ствол пистолета. — Нет, нет! Сюда скоро придут, меня нельзя убивать, они за меня тогда отомстят!

Хлопок выстрела в тесном коридоре больно ударил по ушам. Гена моментально затих и опустил голову на грудь. Пуля вошла над левым глазом и выплеснула на стену кашу из мозга и осколков костей. Пленники в камерах начали галдеть, бить по решеткам и материться. Пришлось пригрозить им направленным автоматом, только после этого стихли и расселись по койкам. Максим скомандовал Шамилю и Кате занять позиции и ждать, хотя сам не знал, чего.

* * *

Вадим посмотрел в тепловизор. Группа из нескольких человек приближалась к отделению со стороны реки Тешебс.

«Мало их что-то, разделились, сто процентов. Ну давайте, топайте, топайте».

До подготовленных ловушек нападающим оставалось всего пара десятков метров. Воевод взял рацию.

— Макс, убери всех от окон. На улицу не соваться, сейчас будет жарко.

Вернулся к тепловизору и заметил еще две фигуры, следующие чуть позади основной группы. Отстали метров на тридцать, их может не зацепить. Придется самому подчищать. Мелькнуло еще несколько пятен, с другой стороны. Вот и вторая часть группы подоспела. Как раз во время.

* * *

— Так, быстро все в дежурку. — Гаркнул Макс.

— Нафига? — Катя с омерзением посмотрела на труп Гены и перевела взгляд на узников в камерах.

— Воеводов приказал.

— Ну раз приказал. — Девушка и Шамиль послушно укрылись в глухой, без окон, комнате.

Максим решил понаблюдать за пленниками, заняв максимально безопасное положение.

— Что происходит? — Раздался голос Краснова из-за решетки.

— Хрен его знает. Вадим приказал всем укрыться.

— Вытащи меня отсюда.

— Схрена-ли?

— Думаю Вадим не очень обрадуется, если я сдохну в камере, живым я намного полезнее.

Макс вспомнил слова Воеводова, о том что Краснов, как информатор, решит кучу проблем, и нехотя пошел к решетке. Притянув здоровую руку безопасника к гипсу стяжкой, он вывел его из камеры и оставил в дежурке под охраной Шамиля. В этот момент снаружи донеслись множественные хлопки и окна залились ярким светом, словно резко наступил солнечный полдень. Макс бросился в ближайший кабинет и осторожно выглянул наружу. Все отделение окружала сплошная стена огня, будто на крыше сидел дракон и поливал округу пламенем. Гул перекрывал человеческие крики и автоматные очереди. Максим развернулся и собрался бежать в комнату к остальным, как все здание сотряс взрыв. Подвесной потолок обвалился, засыпав крошкой штукатурки и направляющими. Запахло бетонной пылью и гарью. Из дальней камеры послышались стоны раненных. Рванулся к стальной решётке, прикрывая лицо от дыма. Фонарик с трудом пробился через сплошную сизую завесу. Дальняя от входа стена камеры отсутствует почти полностью. На полу двое убитых, то ли взрывом, то ли обломками. Еще трое раненых корчатся, других пленников не видно. Сквозь дыру в стене, Макс увидел, что пламя начало понемногу спадать.

* * *

Как только обе группы синхронно приблизились к отделению, Вадим включил дистанционный запуск двенадцати ТПО-50 М[2], расставленных вокруг здания так, что их пламя образует сплошное кольцо из огня. Вспышка осветила окрест на несколько сотен метров. Нападающие оказались в огненной ловушке, выбраться из которой не представлялось возможным. Воеводов прильнул к прицелу и направил снайперскую винтовку в то место, где должны быть двое отставших. Пламя огнеметов высветило перепуганных Леру и Дмитрия. Вадим сжал зубы, на долю секунду направив перекрестие прицела девушке на голову, но потом опустил на колено. Задержал дыхание, подловил паузу между ударами сердца и плавно нажал на спусковой крючок. Приклад толкнулся в плечо. Латунная гильза отрикошетила от рамы окна и улетела в глубину комнаты. В прицел отчетливо видно, как девушка упала на землю, хватаясь за половину оставшейся ноги, все что ниже колена оторвало. Дима инстинктивно метнулся к Лере, но сообразил, что по ним ведет огонь снайпер. Воеводу хватило этой секундной заминки. Дослав в ствол еще один патрон, следующим выстрелом он снес голову бывшему напарнику Ефрема. В этот момент одна из стен отделения полиции скрылась за распустившимся цветком взрыва.

* * *

Воеводов выбежал из здания, закинув снайперку за спину и держа наготове автомат. Пламя огнеметов угасло, но свет горящих деревьев и построек хорошо освещал дорогу. Некоторые нападающие еще кричали, катаясь по земле в горящей одежде. Вадим вскинул оружие и добил выстрелом в голову даже тех, кто лежал неподвижно. В отделение полиции пока опасно, сначала надо зачистить периметр. Ребята справятся, тем более по тепловизору в радиусе километра никого нет, так что время есть.

Слева, с газона, донесся стон. Воеводов развернулся, и увидел Леру. Девушка сжимала руками ногу, лицо в слезах и земле. Он подошел и направил в голову ствол автомата.

— Нет, пожалуйста, не надо, не убивай. — Лера зарыдала в голос и уткнулась лицом в траву.

Вадим вздохнул, опустился рядом и достал из разгрузки нейлоновый ремень. Перетянул бедро и засек на часах таймер. Вколов ей промедола, обыскал на наличие оружия и перекинул через плечо. Лера даже не сопротивлялась, лишь тяжело выдохнула от неудобного положения. Весила она меньше пятидесяти кило, не сильно мешала двигаться. Воеводов двинулся вдоль забора, внимательно осматриваясь. Еще раз бросил взгляд на убитых. Хорошо экипированы, даже очень, жалко погорело все. Вот и отделение полиции. Дальняя сторона здания в дыму.

— Макс, на связи?

— Да. Ты далеко?

— Нет, на подходе. Что у вас там?

— Одной стены нет, в дальней камере. Хрен его знает, с чего засадили, гранатомет или миномет. Несколько трупов. Остальные свалили.

— Ясно. Краснов как?

— Цел. Вытащил его из камеры, с Шамилем и Викой в дежурке.

— Молодец. Следи за территорией. Я подойду, подам сигнал фонарем, прикрой если что.

Приблизившись к зданию чуть ближе, Вадим несколько раз моргнул подствольным фонарем.

— Вижу тебя, двигайся дальше. — Зашипела рация голосом Макса.

Воеводов вошел в здание. Дым от взрыва уже рассеялся, но до сих пор пахло гарью. Навстречу вышел Шамиль, Максим остался охранять периметр.

— Что это за девка? — Спросил дагестанец.

— Старая знакомая. — Вадим занес девушку в дежурку и положил на пол. Посмотрел на Краснова. — Ты как? Не зацепило?

— Нормально. Живой. — Ответил бывший безопасник.

Воеводов кивнул и вышел в коридор, проверить камеру. В первой четверо пленников сидят тихо, скорее всего уже угомонили. Камера Краснова пуста, трупы уже убрали, только пятна высохшей крови напоминают о потасовке. Третья камера завалена обломками, на полу пять трупов, все с дырой в голове. Молодец Макс, сообразил. Но двоих не хватает, и среди убитых Пимона не видно.

— Вот же тварь везучая.

— Что-то не так? — Спросил Шамиль, стоя чуть позади.

— Эксархидис ушел.

— Это сильно плохо?

— Собирайте манатки, уезжаем. — Вадим подошел к первой камере и посмотрел на безопасников.

От былой спеси не осталось и следа. Сидят поникшие, в глазах смесь из страха и обреченности. Воеводов, без толики эмоций на лице, достал из кобуры пистолет, стрелять в узкой бетонной камере из автомата безрассудно. Направил ствол в голову сидящего ближе других пленника. Двое, смотрящие на Вадима, подскочили и бросились к дальней стене, пытаясь укрыться. Голова человека за мушкой прицела поднялась. Глаза распахнулись от ужаса, рот открылся, готовясь закричать. Выстрел, второй, третий. Хлопки перекрывают крики. В воздухе запахло порохом. Последний попытался укрыться за уже мертвым телом. Воеводов перевел прицел на его торчащую ногу и выстрелил. Безопасник заорал и инстинктивно согнулся, скинув с себя труп. Следующий выстрел в голову.

Покончив с пленниками, Вадим вышел из здания. Остальные собрались возле машин. Краснов стоял, облокотившись на джип. Леру положили на землю, или спала, или без сознания.

— Куда мы дальше? — Спросил Макс.

— Надо гостинец передать. — Вадим посмотрел на бессознательную девушку.

— А потом?

— В другое убежище. Загружайтесь в джип. Макс со мной спереди, Краснов сзади между Викой и Шамилем, эту — в багажник.

Воеводов отошел на несколько шагов, достал из кармана рацию, сохранившуюся еще с «Рассвета».

— Стив, Саша, есть кто на связи?

Тишина, никто не ответил. Если они обосновались далеко, то рация не достанет и придется добить.

— Князев, Прайс? Это Воеводов, прием.

— Марк на связи.

— У меня здесь сюрприз для Тимура, надо передать. Вы где окопались?

— Так я тебе и сказал. Что за сюрприз?

— Лера. Не знаю, долго она протянет или нет. Подстрелили её. Мне она не нужна, если не заберете — застрелю.

— Подожди минут. — Сахаров отключился и вернулся через минуту. — Ты где сейчас находишься?

— Архипо-Осиповка.

— Выезжай в сторону Геленджика, там будет прямой участок дороги, почти километр на нем и встретимся.

— Принял. Скоро буду. Только давайте без ваших шуточек. Я с подстраховкой.

— Хорошо.

* * *

Саша, Прайс, Кочарян и Марк стояли у броневика, рядом со входом в убежище. Пришлось выезжать из Криницы на электромобиле и, для перестраховки, пересаживаться на «Тигр». Женю оставили у Кира, жалко будить спящего ребёнка, да и безопаснее ей остаться у Лесного.

— Тимуру пока не сообщай. — Князев протянул Стиву автомат. — И осторожнее там. Марк, ты с пушкой справишься если что?

— Видел, как Тимур с ней обращался — ничего сложно.

— Хорошо. Запомнили, как все сделать?

— Да, не глупые. — Ответил Джавид. — Сам так же бы поступил. Сотню раз видел, как в кино заложников передают.

— Ладно, двигайте. — Саша захлопнул дверь «Тигра» и похлопал по броне.

Скрыть происходящее от Тимура получилось с трудом — он дежурил, когда Князев с ребятами приехали, и долго расспрашивал, куда собрались. Пришлось частично соврать, что вышел на связь Воеводов, и хочет что-то передать. Как сдержать его потом, когда Леру привезут, Саша вообще не представлял. Пацану и так не по себе, а здесь еще и привезут ту, из-за которой все покатилось в тартарары. Убили Юлю и Ларису, ребята попали в плен, да и влюблен он был по уши, а разбитое сердце — страшная штука, не известно, на что может толкнуть. Хотя сам бы придушил её с огромным удовольствием, одно только воспоминание о жалобном крике Жени, когда ее увозили, пробуждало слепую ярость и желание расправиться с этой сучкой. Но если опуститься до такого, то недалеко вообще в каменный век скатиться. Нужно держать себя в рамках.

«Воеводов, блин, нашел куда девчонку привезти. Не мог сам грех на душу взять, всем бы легче было. Подложил бомбу замедленного действия. Теперь одни головняки.»

* * *

— Тормози, приехали. — Стив сверился с навигатором, хотя и так было видно, что они доехали до нужного участка дороги. Каждый раз смотря на это устройство, Прайс боялся увидеть отсутствие сигнала, карты конечно есть и пользоваться ими он умел, но GPS — последнее проявление былого технического прогресса, и когда спутники собьются с орбит и сигнал пропадет, уже не будет отговорок для себя самого, что, возможно, все еще вернется и будет как прежде.

— Так никого же нет. — Джавид остановил броневик, развернув поперек дороги.

— Ну будем ждать, а что еще делать. — Ответил Прайс и открыл дверь, подышать свежим ночным воздухом.

— Нафига он вообще её сюда тащит? — Джавид забарабанил пальцами по рулю.

— А что ты меня спрашиваешь? Я сам себе этот вопрос задаю.

— Тимур с катушек слетит. Завалит её, и что мы тогда людям скажем? А Лесной как отреагирует? Да и мне самому не по себе. Может он нам насолить хочет?

— За что? Мы ему ничему не сделали.

— Скорее всего он сам не знает, что с ней делать. — Марк растянулся в кресле стрелка и посмотрел в визор на дорогу, но кроме асфальта и мирно качающихся деревьев ничего не увидел.

— То есть разбомбить целую общину за смерть Юли он смог, а на девку, из-за которой она умерла, у него рука не поднялась? — Не унимался Джавид.

— Черт его знает, что у него в голове. Я вообще его действий и мотиваций не понимаю. Кто пойдет забирать? — Стив посмотрел на друзей.

— Я точно пас, у меня от Вадима мурашки по коже. Не знаю почему, но боюсь его до чертиков, может потому, что не понимаю. — Джавид театрально поежился.

— Я схожу. — Марк чуть приподнял руку, прямо как на уроке в школе.

— Ты дотащишь? Она килограмм пятьдесят весит, может чуть меньше, а у тебя швы только недавно зажили на руках да и ребро твое сломанное. — Джавид кивнул на руки Марка.

— Справлюсь.

Вдалеке показался свет фар. Все трое в броневике замерли, Марк прильнул к визору. Машина остановилась в двухстах метрах. Появилась подсвеченная сзади фигура, несущая что-то на руках, но не Вадим, габариты меньше. Пройдя половину пути, мужчина положил на асфальт ношу, сократившееся расстояние позволяло рассмотреть, что положил он девушку. Махнув рукой, незнакомец пошел обратно. Сахаров спокойно зашагал вперед. Он сам не знал почему, но был уверен, что Вадим и его люди не предоставляют опасности. Внедорожник развернулся и уехал, свет фар исчез, оставив Марка в темноте. Покопавшись в кармане, нашел только смартфон, который взял в Москве в торговом центе. Включил фонарик и, подойдя ближе, увидел Леру. Точно без сознания, вся в крови, правая нога ниже колена отсутствовала, рана выглядела так, словно ее обглодали. Бедро перетянуто ремнем, к одежде прикреплена записка.

«Жгут наложил в три сорок семь. Вколол промедол.»

Сахаров присел, сначала не зная, как лучше поднять девушку. Потормошил ее за плечо — никакой реакции. Попробовал поднять на руки, но почти зажившие раны от порезов тут же намекнули, что не стоит этого делать, резкий кол в боку еще сильнее заставил усомниться в решении нести ее как ребёнка перед собой. Пришлось закинуть на плечо и так тащить до броневика.

— Она мертвая? — Спросил Джавид, когда Марк открыл боковую дверь и опустил девушку на пол.

— Нет, но уже близка к этому.

— Ох тыж ебушки-воробушки. — Кочарян включил освещение в салоне и увидел искалеченную ногу. — Больше она не побегает. Хотя Тимур может ей и вторую отхреначить.

— Ну и шуточки у тебя! — Стив перелез назад и присел рядом с Лерой. — Пульс слабый, видно много крови потеряла. Надо срочно её везти к Миле, может умереть в любой момент.

— Так может не спешить? Одной проблемой сразу меньше будет. — Спросил Джавид.

Прайс ничего не ответил, лишь посмотрел на Джавида, но этого взгляда хватило, чтобы он сразу заткнулся и сорвал броневик с места.

— Саша ты на связи? — Стив снял с ремня рацию.

— Да, как у вас?

— Забрали, только она при смерти. Ранена сильно, ноги нет. Буди Милу.

— И что, что ранена. Может оно и к лучшему. Пусть тихонько помрет.

— Еще один. Вы что, сговорились?

— Да шучу я. Ладно, езжайте, не торопитесь.

Мила встретила на входе в убежище, с медицинской сумкой. «Тигр» еще не успел остановиться, как она подбежала к двери. Оказавшись в салоне, Людмила включила фонарик и приступила к осмотру раненной.

— Ребят на улице носилки, грузите ее и быстро вниз. Она потеряла много крови и может умереть в любой момент.

Джавид со Стивом ринулись исполнять, Марк спокойно выбрался из броневика и встал чуть в стороне.

— А ты что стоишь? Давай тоже вниз. — Сказала Мила, помогая грузить раненную.

— Зачем я там нужен?

— Тест на группу крови пройти всем надо, если подойдешь — будешь донором.

— Ей моя кровь точно не подойдет. Слишком много лекарств.

— Если группа и резус совпадут, то любая пойдет. Поверь, для нее сейчас твои лекарства — самое меньшее из зол.

В убежище необычно оживленно. Князев, по приказу Милы, разбудил людей. Вика в медкабинете проводила экспресс тесты на группу крови. Леру занесли и положили на стол. Мила тут же выгнала посторонних и принялась срезать штаны. Стив вышел в общий зал, заняв очередь на тест и его тут же дернули за руку. Повернувшись, увидел Юлаева, и отшагнул назад, настолько отпугивало выражение лица Тимура.

— Там Лера?

— Э… Да. — Стив растерялся и не знал, стоит ли говорить.

— Это ее Вадим вам передал?

— Да, она ранена, сильно. Ноги нет, не знаю, или граната рядом взорвалась или еще что.

— Жалко, что вообще не сдохла. Нахрен вы ее сюда притащили? Не могли Вадиму оставить? — Тимур говорил сквозь сжатые зубы, дыхание тяжелое, кожа покраснела, скулы напряжены настолько, что вот-вот сломают челюсть.

— Эй, осади коней. — Князев подошел сзади и похлопал Тимура по плечу.

— Руки убрал! — Юлаев дернул плечом, стряхивая руку Саши. — Сам решу, когда мне успокаиваться.

— Вон там дверь видишь? — Князев показал на входную. — Вот туда топай, и ори сколько хочешь и на кого хочешь. Я тебе не Прайс, могу и в бубен прописать. Берега не теряй. Вокруг люди, и так дофига хапнувшие, а ты тут еще истеричку включил. Пойди, охладись, не то сам остужу.

Тимур посмотрел на Сашу снизу вверх, сжал и разжал кулаки. Его колени чуть задрожали.

— Тааак, пойдем, покурим. Что-то жарко тут стало. — Подхватил разбушевавшегося под руку Джавид и вывел в коридор.

Тимур попытался вырваться, но Кочарян легко оттащил его в сторону, и сделал это так мягко и деликатно, что сразу подавил любое желание к сопротивлению.

Группа крови у Леры оказалась одна из самых распространённых, так что доноры нашлись сразу. Мила занялась искалеченной ногой девушки, отправив всех свободных спать. Саша посовещался с остальными, решили на ночь остаться в убежище — смотреть за Тимуром.

* * *

— Что дальше? — Спросил Макс, вернувшись в машину.

— Поедем в другое убежище. — Ответил Вадим, развернув внедорожник и направив его в сторону Архипо-Осиповки.

— У меня другое предложение. — Тяжелым, уставшим голосом сказал Краснов.

— Это какое? — Воеводов повернулся и посмотрел на бывшего безопасника.

— Ребята, что наведались в гости — отряд чистильщиков. Что-то типа спецназа у «Нуклия», верхушка уже осведомлена, сам с ними связывался. И сейчас они будут стягивать сюда силы. Силы, конечно, небольшие, но нас, — на последнем слове, Краснов чуть усмехнулся, — вообще раз два и обчелся. Они понимают, что в твоем распоряжении все вооружение южного региона, которое они не додумались присвоить. Точнее, даже не собирались, не предусматривала программа такого лихого сопротивления, хотя я им намекал, что на ошибочной оценке потенциала противника даже третий Рейх погорел. Так вот, нам необходимо набрать еще людей, для этого либо начать радиооповещение для выживших, но тогда могут устроить засаду на точке сбора или подослать шпиона, или так же набирать из общин, как из «Зари», но для этого нужна весомая угроза. Бьюсь об заклад, сейчас все анклавы уже тащат себе установку противоракетной обороны, так что схема с «Торнадо» и «Смерчами» уже не прокатит. Здесь не так далеко, под Майкопом…

— Стоит база ракетных войск стратегического назначения. «Искандер М» и прочее и прочее. Знаю, сам планировал. Соображаешь. Кстати, как там тебя?

— Николай. «Нуклий» тоже знает об этой базе, так что тот, кто возьмет её, будет иметь превосходство. Чистильщики получили по носу. Очухаются, и, даю голову на отсечение, рванут туда, надо их опередить.

— Но у нас слишком мало людей для обороны такого объекта. — Макс тоже повернулся назад.

— А там много людей и не надо. Ты вообще в курсе, что такое засекреченная военная база? Если запустить все оборонные системы, ПВО, ПРО, дронов, туда ни то что чистильщики, туда птица не залетит.

— А дальше что? Захватим мы эту базу, и тупо разбомбим все анклавы.

— Нет. Голову включи. — Сказал Вадим. — Дальше нам останется только оповестить оставшиеся общины, о том, что их ждет и продемонстрировать наши возможности. Что у нас передает сигнал на большую часть района? Правильно — Новороссийская телевышка. Это следующий объект. Транслируем по радио информацию, заранее передавая с локальных источников нужную частоту, кто-нибудь в общине по любому услышит. А там достаточно и одного гражданского, новость разойдется очень быстро. Слухи уже доделают остальную работу. Думаю информация о судьбе «Рассвета» и «Зари» уже распространилась по другим общинам. Инстинкт самосохранения возьмет верх, люди поднимут бунты и освободят себя сами, сделав за нас всю работу, может даже не придется использовать ракеты.

— Ни хрена себе у тебя многоходовочка! — Макс раскрыл рот от удивления. — Так ты анклавы только для этого разбомбил? Я уже думал, что ты слегка с катушек съехал, и готов даже гражданских уничтожать, а оно вон как.

— Это сопутствующий ущерб. Нельзя выиграть войну, не замарав руки в крови.

— Как пафосно. — Улыбнулся Максим. — Но я только за, давно руки по стволу чешутся, а тут еще и цель такая благородная.

— Воевал?

— Приходилось. В две тысячи четырнадцатом и пятнадцатом, потом в Сирии. Добровольцем.

— Ясно. Пригодятся твои навыки. Кто хочет спать, можете укладываться, ехать несколько часов. Под ногами несколько рационов лежит и консервы. Останавливаться на перекус не будем, времени нет. И по дороге всем проверить оружие, возможно пригодится. — Вадим прибавил скорости и посмотрел на уровень бензина в машине — должно хватить.

[1] ПНВ — прибор ночного видения.

[2] ТПО-50 м — тяжелый огнемет фугасного действия. Установлен на лафет и создает струю направленного пламени на 150 м.

Часть 2 Глава 3

11 июля.

8.14 утра.

Мила вышла из кабинета, остановилась в двух метрах от двери и тяжело выдохнула, вытерев потный лоб тыльной стороной ладони. Вика сидела чуть в стороне и пила воду из пластикового стаканчика, уставившись в одну точку. Серая футболка на ней покрыта пятнами пота и брызгами крови. Князев стоял, опершись спиной на стену и массировал плечо сломанной руки — конечность сильно затекала и начинала зудеть.

— Да, досталось ей хорошо. — Людмила забрала у Вики стакан и осушила одним глотком. — Пуля попала в кость и разнесла ее на мелкие осколки, пока достала их все из ноги, думала с ума сойду. Сосуды зашила, кровь больше не идет. Заживать рана будет долго, а что станет с её психикой, вообще боюсь себе представить.

— Мила, вообще-то конец света на дворе, апокалипипец полным ходом, — Саша поковырял под ногтем большого пальца виртуальную грязь. — Мы все тут, кто слегка, кто на всю катушку, сумасшедшие. Невозможно пережить «Пурпурный Рассвет» и не поехать крышей. Ничего адаптируется, сейчас вообще надо понять, что с ней делать.

— В смысле — делать? Пусть остается с нами, как и все новоприбывшие.

— Помнишь, рассказывали про наш побег из «Рассвета»? Так вот, эта, — Князев показал в сторону кабинета. — Лера, бывшая девушка Юлаева, именно та, кто нас предала, из-за которой погибли несколько человек, а другие попали в плен.

— И что? Кем бы она не была и чтобы не сделала, она не заслуживает смерти. Я её вылечу, поставлю на ноги, а там уже решайте, только без казней, мы не звери и не чудовища. Я осталась с вами только из-за того, что идеи Лесного мне близки, и если мы пойдем путем примитивных зверей, то предпочту отдельное существование.

— Да успокойся. Никто её убивать не собирается, если бы хотели, даже до убежища бы не довезли. Надо Тимура сдерживать, он рвет и мечет. И саму её временно изолировать, от нее можно ждать чего угодно. Я еще не знаю, зачем Воеводов её сюда закинул. Ни за что не поверю, что он её пожалел.

— Ладно, потом разберемся. Я просто без сил, нужно выспаться. — Мила потерла покрасневшие от недосыпа глаза.

— Хорошо иди ложись. Мы заберем Тимура с собой. Поедем к Киру, нужно обсудить все, и начинать уже действовать. Оставим с вами Джавида на охрану. Вика ты как?

— Сойдет. — Девушка махнула рукой. — Не спала почти пол ночи, но ничего страшного. Если что, подменю Кочу на посту.

— Коча… — Князев усмехнулся. — Ты смотри его так не назови, ему это прозвище очень не нравится.

— Ну тогда будет Джа. Джавид пока выговоришь — устанешь. Вы надолго?

— Не думаю. Посовещаемся и сразу обратно. Что там сидеть? Здесь работы выше крыши.

— Поймала на слове. Я долго не вывезу, так что не задерживайтесь.

Саша поднялся по лестнице на поверхность, протолкавшись через бредущих в столовую людей. Вынырнув из дверного проема под уже жаркие солнечные лучи, окунулся в облако едкого табачного дыма. Замахал рукой, сморщив нос и отвернув лицо.

— Ты не можешь подальше от входа курить? Дышать этим дерьмом твоим не очень хочется.

Юлаев, стоящий справа и откинувший голову на стену, ничего не ответил, лишь сбил мизинцем тлеющий пепел с сигареты и ловко отправил ее в полет щелчком.

— Тимур. — Князев встал рядом, стараясь принять наиболее дружелюбную позу, хотя хотелось разок дать по морде и потрясти за плечи, чтобы мозги вправить. — Давай без фокусов, хорошо? Понимаю, что тебе хреново, но не забывай зачем мы здесь. Не поддавайся эмоциям, думай холодной головой. Ладно?

Юлаев опять не ответил, лишь посмотрел в глаза, и двинулся к машине. Броневик решили оставить возле убежища, так, на всякий случай. За руль сесть есть кому, а Джавид легко справиться с управлением пушкой. Загрузились в пикап: Стив за Руль, Тимур спереди, Марк и Саша сзади.

Машина почти бесшумно тронулась и поехала, только шипение колес по асфальту да ветер. Цвет неба стал настолько привычным, что даже не привлекал внимание. Страх, который вызывал необычный фиолетовый небосклон, прошел, уступив место страху перед людьми. Все таки как бы страшны не были эпидемии, катаклизмы и прочие напасти, хуже человека нет ничего. Даже «Пурпурный рассвет» — его рук дело. Как люди не боялись конца света, а создали его сами. И каждый день это фиолетовое напоминание над головой, о том, что мир, к которому привыкли — умер. Но люди адаптируются ко всему, Князев сам начал подмечать, что не сильно то и страдает, после конца света. Если начинать задумываться, то сразу накрывало душное одеяло тоски и горечи, только времени задумываться почти не было. Маленькая Женя, почти тридцать человек за которых они теперь отвечают, и пока еще смутная, но хоть какая-то цель, обрисованная Киром. И так же, как он привыкал к новой жизни, так и небо постепенно возвращалось к прежнему цвету. Постепенно, настолько, что не замечаешь этого. Он даже начал делать фотографии неба, чтобы развеять мысль, что просто кажется. Действительно, пурпур терял насыщенность.

— Офигеть! — Выдохнул Стив и резко дернул руль влево. Старая привычка ездить по полосам чуть не сыграла злую шутку — прямо за поворотом на дороге стоял олень и смотрел на приближающийся пикап. Когда машина вильнула в сторону, величавый зверь одним прыжком нырнул в подлесок на обочине и скрылся.

— Вот кто, наверное, обрадовался тому, что люди почти вымерли. Видишь как осмелели, уже по дорогам бродят. — Саша потер плечо — ударился об дверь при маневре Прайса.

— Скоро это станет проблемой. — Стив пришел в себя, выровнял электромобиль, но снизил скорость и ехал уже по центру дороги. — Раньше человек контролировал популяцию многих видов животных, и без верхушки пищевой цепи животный мир может очень сильно измениться. Некоторые виды вымрут, некоторые, наоборот, расширят ареал обитания, и уничтожат менее приспособленных к выживанию.

— Нормально задвигаешь, ты ролики на Ютуб не хотел снимать? Какие-нибудь популярно-образовательные, а-ля «нэшинал географик от Прайса». — Усмехнулся Князев.

— Смешно. — Сухо ответил Стив. — Вот вам просто, у вас голова об этом не болит. А я каждый вечер уснуть не могу. Столько мыслей. От вот таких, про животных, до остановки ядерных реакторов, необходимости утилизации токсичных отходов, что делать со всеми трупами в домах, вообще что будет с городами. Мозги пухнут.

— Не живется тебе спокойно. Надо быть проще. — Саша посмотрел в окно на буйную зелень вдоль дороги, которая обычна скрыта слоем пыли.

— Проще мы уже были, и почти все умерли. Надо быть умнее.

Прайс отбил любое желание разговаривать дальше, несколькими словами напомнив, через что пришлось пройти. Саша посмотрел на друзей. По Марку вообще никогда не понятно, в каком настроении он пребывает, просто вечная безэмоциональная мина. Тимур, с того как привезли Леру, похож на дикого зверя, которого поймали в клетку — сунь руку, оторвет по самое не хочу. Сам Князев вспомнил сначала свой мерседес, оставшийся в сервисном центре в Москве, сто процентов его даже не успели сделать. Вспомнил партию порошка, оставленную бармену в ночном клубе, на удивление для себя с омерзением. Сгоревшую квартиру, со всеми вещами и ценностями. Мысленно вернулся в родительскую спальню и наяву почувствовал запах, моментально выбивший воздух из легких и перехвативший дыхание — запах мамы. Такой родной, знакомый с самого детства. Все лучшие воспоминания из жизни пропитаны этим запахом.

Жаркое лето, ему девять лет, и сердитый взгляд вечно занятого отца. Больно ранящие слова: «велосипед я уже купил, ездить сам научишься, у меня времени нет». Насмешки более младших пацанов во дворе элитной многоэтажки, которые уже легко катались. Да, даже богатые дети страдают от издевательств не меньше других. И вот мама сажает его в машину, кладет в багажник велосипед и они едут в загородный дом, где весь день, несмотря на падения и ошибки, она учит его кататься. Сначала неуверенно, два метра, три, десять. Мама держит одной рукой за руль, второй за спину, и говорит ободряющие слова. От нее пахнет ванилью и какими-то цветами. И вот у него уже получается круг по двору, без помощи. К вечеру смело ездит по всем дорожкам и даже переезжает ступеньки. Приехал отец, и черт возьми, даже сейчас Саша готов был поклясться, что увидел тогда улыбку одобрения на его каменном лице, мимолетную, едва заметную, но улыбку.

Ему одиннадцать лет. В элитной гимназии успеваемостью не отличался, но преподавательница по вокалу отметила хороший слух и голос. А папа любил слушать песни, мама пела ему редкими вечерами, когда отец приходил домой рано и они сидели в обнимку на диване. Пела тихо, как колыбельную, но именно в эти моменты он видел отца счастливым. Наверное вокальные данные ему передались от мамы: пение давалось очень легко, ноты запоминались сами, а голосовые связки без проблем выдавали именно то, что от них требовалось. В учебном заведении устроили концерт. Саша — солист хора. В белой рубашке и брюках стоит на сцене концертного зала, позади тридцать детей в два ряда, все при параде. Полный зал родителей, с камерами и цветами. Пришли даже те, у кого ребенок крайний справа во втором ряду, захочешь, не увидишь, а тем более услышишь. А Саша стоит и бегает глазами по рядам, высматривает. Мамы не будет, она заболела, хотя хотела прийти. Пообещал папа, он сейчас в Москве, и вполне может найти полтора часа, ради концерта сына. Ведь все это ради него, два года репетиций, заучивание песен. Других детей в хоре на дух не переносил, слишком правильные, слишком послушные, терпел, и усердно занимался пением. Но отца нет. Вот уже учительница объявляет начало. Заиграла музыка, Саша на автомате начинает петь, на припеве подхватывает хор. И все полтора часа пролетают как в дымке, даже толком не помнит что пел и как пел. Лишь в финале концерта, когда зал взорвался аплодисментами и родители побежали к своим детям дарить цветы, он остался один посреди сцены с дурацкой улыбкой, скрывающий разрывающуюся на куски душу. Тогда он первый раз почувствовал, что такое эмоциональная боль, и дал себе обещание никогда больше такое не испытывать. Убежал за кулисы, стараясь не показать побежавшие слезы. Вернулся домой хмурый, отца не было, но маму не обманешь. Увидев сына, она подошла и молча обняла, окутав облаком ванили и аромата цветов. И Саша не выдержал, разрыдался, словно ему три года и он больно ударился. И сейчас, уже после «Пурпурного рассвета», потеряв родителей, и вообще все, что ему раньше было дорого, он ощутил этот запах из воспоминаний и готов был разрыдаться. Только мамы уже нет, никто не обнимет и не прижмет. А он ведь даже не успел с ней попрощаться.

Князев отвернулся к окну, сглотнул, надеясь что никто не увидит его намокшие глаза.

«Женька наверное уже проснулась. Лишь бы не испугалась, увидев, что меня нет.»

За размышлениями не заметил, как проехали Береговое, и уже приближались к Кринице.

— Как приедете, сразу заходите. Из большого зала вторая дверь в дальнем правом углу. — Раздался и рации голос Кира.

— Привет. А ты откуда знаешь что мы уже близко? — Спросил Саша.

— Посмотрите в окно справа, метров тридцать над землей.

Все четверо одновременно повернули головы в указанном направлении. Над обступившими по берегам реку деревьями параллельно с машиной летел крупный дрон, направив объектив в сторону автомобиля.

— И далеко у тебя такие птички летают?

— Расширяю зону охвата регулярно. Наибольшая проблема в сети. Сейчас радиус около сотни километров.

— Прилично. Глаза есть везде, это хорошо. А в твоей сети реально настроить голосовую связь? А то рации не везде достают.

— Обсудим это на месте. Поспешите, нужно срочно решить несколько вопросов.

Стив прибавил скорость, но все равно осторожничал. Уже через несколько минут остановились возле ворот, тут же начавших открываться. Заехав во двор, быстро выбрались из машины и зашли в уже знакомую дверь, сразу окунувшись в белую прохладу. Пахнет озоном и свежестью. Приглушенное освещение создает атмосферу мистичности. Прошли мимо диванов и кресел на которых недавно сидели и направились к указанной двери. Поднялись по лестнице и оказались в комнате наблюдения. Две стены состоят из сплошного монитора высокого разрешения, на который транслируется сигналы со всех дронов и камер наблюдения. Кир сидит возле небольшого стола с сенсорным экраном и клавиатурой. Женя расположилась рядом, сложив ноги под себя на белой подушке, прямо на полу, и внимательно следит за действиями хозяина дома, сжимая в руках мамину сумку. Увидев вошедшего Сашу, она подбежала и обхватила его двумя руками, словно не видела несколько дней. Князев не сдержался, присел и обнял девочку.

— Малая, ты как? Не испугалась, когда проснулась? Мне уехать надо было. Не стал будить.

— Нет. Меня Кир разбудил и позвал сюда. Показал тебя на экране и мне не было страшно. Мы уже покушали, а ты голодный? — Девочка посмотрела прямо в глаза Саше.

— Потерплю.

— Проходите, только присесть здесь негде. — Лесной не повернулся к гостям, неотрывно смотря на экран.

— Да ничего, постоим. — Князев подошел ближе и посмотрел на элементы управления. На сенсорном экране отображалось управление дронами и временная шкала видеозаписи.

Кир включил запись с одного из дронов и отмотал таймбар назад.

— Смотрите, это запись с коптера в Архипо-Осиповке, сделано ночью. Воеводов вывез руководство «Зари» в бывшее отделение полиции. Я наблюдал за ним и его людьми. Из спасенных к нему присоединились четверо: двое парней, девушка и мужчина. Он оставил их охранять пленников, а сам готовил засаду. Или знал, что придут, или просчитал. И он был прав. Недалеко от отделения дроны засекли двоих, мужчина и девушка, та которую позже привезли к вам. Они приняли сигнал с координатами из отделения, как потом выяснилось, мужчина примкнувший к Вадиму оказался предателем. Напавшие — спецотряд, направленный «Нуклием». Но Воеводов продемонстрировал высокий уровень стратегическою планирования и легко справился с первой частью нападающих с помощью засады из огнеметов. — Лесной, как диктор новостей, комментировал происходящее на экране. Это было очень кстати, так как без пояснения во вспышках выстрелов, мелких фигурах людей через прибор ночного видения и суматохе боя, невозможно было разобраться. — Вторая часть нападающих заняла позицию в здании неподалеку установив миномет. Сначала я подумал, что они будут бомбить участок, но они старательно наводили орудие и сделали всего один выстрел. Их целью было освободить Эксархидиса, и они этого добились. Вадим покинул свою позицию, добил раненых, забрал девушку и направился в здание. Уехали они впятером. Предателя, как и остальных пленных — устранили. Я следил за передачей девушки и смог перехватить их разговор в машине после встречи с вами.

Кир вывел на колонки звуковую запись. Голоса было слышно не сильно отчетливо, но разобрать о чем шла речь качество позволяло. Прослушав, Стив с Князевым помрачнели. Тимуру было до лампочки, его мысли занимала только Лера, а Марк оставался в неизменном отрешенном состоянии.

— Хреновые новости, что тут скажешь. Что с одной, что с другой стороны. Воеводов объявивший священную войну общинам с ракетной дубинкой в руках, и спецотряды «Нуклия». И что нам дальше делать? — Саша скрестил руки на груди.

— Первым делом нужно сменить место. В убежище вы в западне, если вас осадят, то выбраться оттуда не получиться. Я уже говорил о большом кусе земле, неподалеку от вас, в долине. Так вот, там есть туристическая база. Ее начала строить два года назад. Полностью в эксплуатацию не ввели, только главный корпус, еще несколько на этапе строительства. Нам это только на руку. Необходимо сегодня перевезти туда людей. Стив, ты останешься здесь. Я обучу тебя работе с дронами. Установим управление на вашей новой базе, будете следить сами. Поставим вышку, обеспечим сеть. Насчет электричества не переживайте. Реактор подключен к общей сети, так что запитаем без проблем. Бригаду строителей сразу включайте в работу, планируйте развитие базы на несколько сотен, возможно и тысяч человек. Подходите грамотно. Тимур. — Кир повернулся к Юлаеву, от чего тот дернулся, как ученик в классе, которого внезапно спросил учитель. — Ты, как наиболее опытный и сведущий в военном деле, будешь отвечать за оборону базы, тем более уже есть опыт в рейдерстве. Я дам координаты, где можно раздобыть зенитные орудия, минометы, и крупнокалиберное оружие. Там же найдете и огнестрельное для вооружения людей. Как бы я этого не хотел, но все равно придется милитаризироваться. Без зубов нас быстро сожрут. Отбери людей, наиболее подходящих, и займитесь этим. У меня есть два грузовика на электродвигателях с манипулятором, можете распоряжаться. Теперь вся безопасность людей на тебе.

Юлаев сразу поменялся в лице, словно забыл о разбитом сердце и девушке, повинной в этом.

— Саша, тебе достанется самая сложная задача. План Воеводова вы слышали. Необходимо работать на опережение. Я смогу перехватить всю внутреннюю связь и доступ к сети общины «Полночь», той что рядом с Сочи. Надо записать видео и аудиосообщение. Попробуем сработать по схеме Вадима: распространить информацию, и предложить людям уйти. Тех, кто захочет, встретим и отвезем на новую базу. У нас есть технологическое преимущество над Воеводовым, шпионы нам не страшны — любой сигнал или радиопередачу я смогу перехватить и подавить. Нам нужны люди, и чем больше, тем лучше. Вадим будет освобождать их кровью, в бунтах погибнут сотни. Людей и так выжило очень мало, и такие потери недопустимы. Так что мы пойдем по похожему, но другому пути.

— А что делать с теми, кто останется? И с руководством анклава? Ты думаешь они вот просто вот так дадут нам забрать людей и спокойно уйти? Нет, ты, может быть, и гений, но людей точно не понимаешь. Давай я сам план разработаю, и буду действовать на свое усмотрение, что-что, а уговаривать людей и предугадывать их поведение я умею.

11 июля.

8.32 по московскому времени

Окрестности Майкопа.

Джип остановился на обочине, прохрустев колесами по гравию и подняв облако пыли. Воеводов сверился с еще пока работающим навигатором. До нужного места около трех километров по уходящей налево дороге, въезд на которую перекрыт шлагбаумом. Он вышел из машины, посмотрел по сторонам и перекинул через плечо автомат. Густые деревья укрывали асфальт тенью, не давая ему нагреться, но душный летний зной все равно окутывал липким одеялом.

— Макс и Вика со мной. Шамиль, отгони машину вон туда, — Вадим указал в сторону от дороги, где под деревьями густо разросся кустарник. — Укройтесь, натяни маскировочную сеть, в багажнике лежит. Коля ты как?

— Нормально. — Краснов поправил перевязь на сломанной руке. — Выпил бы сейчас только. Ты его оставляешь меня сторожить? До сих пор не доверяешь? Не переживай, не сбегу.

Воеводов молча подошел к багажнику, открыл объемистую сумку и выудил из ее недр короткий пистолет пулемет ПП-2000 и протянул его бывшему безопаснику.

— Держи, с одной руки сможешь стрелять.

— Э, командир, а если он в меня пальнет? — Шамиль, успевший выйти из машины, развернулся к Краснову, демонстративно направив автомат.

— А ты спиной к нему не поворачивайся, — Вадим застегнул боковые липучки бронежилета и начал засовывать запасные магазины в карманы. — Не пальнет, не очкуй.

— Хотел бы, уже давно завалил, даже с одной рукой. — Николай положил оружие на колени, проверил патроны, передернул затвор и проверил как лежит в руке.

Шамиль недовольно хмыкнул и подошел ближе к водительской двери.

— Рации проверьте. — Воеводов посмотрел на шлагбаум и дорогу. — Сомневаюсь, что они успели сюда добраться вперед нас, но нужно быть начеку. Шамиль, как подам сигнал, выезжаешь к базе. Только давай без голливудских штучек, замок на шлагбауме срежешь болторезом, никаких «отстрелю» или «возьму на таран».

— Командир, ты прямо вообще за идиота держишь.

— Проговариваю все варианты, а то на словах многие опытные, а потом лежат с прострелянным коленом от рикошета.

Шамиль опять хмыкнул и сел за руль.

— Ладно, двинули. — Вадим махнул рукой и скрылся в зеленке. Макс с Викой направились следом.

Спустя пол часа продирания через густой кустарник, выбрались на склонгоры, у подножия которой раскинулась засекреченная военная база, обнесенная двухметровым бетонным забором. Серая лента ограждения опоясывала плеяду однотипных строений, несколько ангаров и уходила на следующую плоскую гору, полностью лишенную растительности и заставленную военной техникой. Воеводов посмотрел в прицел снайперской винтовки на территорию части — ни души.

— Вика, ты остаешься здесь. Обзор хороший. Стрелять не надо, просто сиди и наблюдай. О всем необычном докладывай. Макс, видишь вон ту вышку? — Вадим указал на левую сторону базы. — Двигаешься туда, когда будешь на углу — сообщишь. Необходимо проникнуть на базу и прикрывать меня сверху. Я осмотрю штаб и казарменные помещения. Всё поняли? Тогда погнали.

Двигаясь на согнутых ногах, Вадим пошел вперед, держа наготове автомат, Максим двинулся следом. Приблизившись вплотную к полю отчуждения, разошлись в противоположные стороны: Воеводов в сторону КПП, Макс к вышке. Тишина. Только еле слышимый звук собственных шагов, пение птиц и шум ветра в листве. Никаких голосов, гула моторов или генераторов — на базе никого. Выйдя к пропускному пункту, Вадим связался с Викой. Девушка не заметила никакого движения на территории. Тщательно осмотрев въездные ворота и дверь, Воеводов убедился, что в часть никто не заезжал и не заходил как минимум дней десять — пыль и грязь, нанесенная ветром на асфальт и ступеньки, покрывала все ровным слоем, никаких следов. Растяжек тоже нигде нет. Но идти через двери все равно не рискнул, махнул через забор. Рана на ноге уже почти зажила, но дала о себе знать при приземлении. Короткими перебежками, выбирая зоны максимально закрытье для обстрела, добрался до штабного здания. Его легко отличить от остальных: решетки на окнах первых этажей, усиленная дверь на входе и стоит особняком от других. Внутри уже знакомый запах старых кожаных вещей — кто-то умер от вируса прямо на службе. Беглый осмотр штаба только подтвердил то, что на территории части нет выживших. Несколько высушенных трупов в кабинетах. Поднявшись на второй этаж сразу почувствовал смрад разлагающегося тела. Источник нашел быстро — командир части не покинул своего кабинета, прямо как капитан корабля, оборвав жизнь выстрелом из табельного пистолета. Разлагающийся труп облепили мухи, кожа шевелилась от кишащих под ней опарышей. Бурое пятно запекшейся крови с ошметками мозга на стене как картина, наиболее точно демонстрирующая катастрофу, произошедшую с человечеством.

— Вика, что у тебя? — Спросил Вадим в рацию, выбравшись на улицу.

— Тишина, только ветер и вороны.

— У меня тоже тихо. Обзор хороший, всю базу видно, и дорогу тоже.

— Ясно. Пока сидите на позициях, я остальные здания проверю.

Через полчаса Воеводов уже спокойным шагом вышел на бетонную площадь рядом с КПП и приказал остальным подтягиваться к нему. Первым добрался Макс, следом Вика, и лишь спустя несколько минут послышался шум автомобиля у ворот.

— База чиста, только трупы. Здесь и окопаемся. В первом ангаре — генераторы, подключенные к цистернам. Макс, проверишь уровень топлива и запустишь питание. Я отключу все лишнее потребление. Нам нужна только охранная система, один жилой блок и электричество в пусковых шахтах. Николай, двигайся в центр управления, как только запустят энергию, активируй систему безопасности. Доложишь, что там есть. Дроны, турели, камеры наблюдения, перечисляй все. Вика, ты идешь в центр связи. Необходимо раздобыть комплект спутниковых телефонов. Они будут работать еще долго — спутники висят на геостационарной орбите, они там по пятнадцать лет летать могут, без корректировки орбиты меньше, но нам и этого хватит. Без связи мы как без рук. Знаешь как они выглядят? Хорошо. После, как запустим электричество, соберемся у штаба, найдем пригодный для жизни блок и будем планировать дальше. Стволы из рук не выпускаем, уши на макушке. Хоть здесь и никого, булки не расслабляем.

11 июля

11.23 по Московскому времени

поселок Текос

После общего сбора в убежище, на котором Князев с командой сообщили о переезде, люди разбрелись по комнатам, собирать вещи. Многие восприняли идею с энтузиазмом. Хоть убежище и было довольно комфортным, но отсутствие солнечного света и толща земли над головой угнетали. Да и привыкли люди к комфорту, общий санузел и душевые, по типу общежития, далеко не всем приходились по нраву. Мила сидела с Лерой, еще не пришедшей в себя после операции. Раненую решили не перевозить, пока не обустроят медицинский кабинет на новом месте. Больше всех переезд вдохновил Веру, девочка бегала по убежищу, припрыгивая, и доставая взрослых расспросами о новом месте. Саша забрал с собой Женю из Криницы, но девочка тут же поспешила удалиться от суеты, усевшись возле входа и играя с Султаном. За ней присматривал Марк, проводящий очень много времени с собакой. Тимур вошел в роль ответственного за безопасность, организовал охрану из двух вооружённых человек, сам же, вместе с Джавидом, отправился осмотреть новое обиталище. Стив помогал Князеву справиться с командованием людьми, что даже двоим удавалось с трудом. Отвыкшие работать в коллективе, мужчины и женщины стремились обратить внимание на свои проблемы: нехватка одежды, высказывали пожелания по будущему жилищу, вставляли ненужные советы, норовили быстрее занять места в автобусе рядом с теми, с кем уже успели сгруппироваться. Саша очень быстро выходил из себя, и начинал саркастично стебать людей, на что получал в ответ только язвительные замечания. Стив стремился сгладить конфликты, но удавалось это далеко не всегда, его американское происхождение вызывало у людей недоверие и срабатывал давно заезженный штамп «америкосы — тупые». Любой аргумент разбивался об стену недоверия, заставляя обычно спокойного Прайса выходить из себя. В голову закрадывались мысли, что вся идеалистическая концепция нового мира Лесного развалится еще в зародыше из-за человеческой неофобии и эгоизма. На помощь неожиданно пришла Мила. Умело сглаживая острые углы в общении, мягким, но в то же время твердым голосом, она разрулила все конфликтные ситуации сохраняя самообладание.

Когда все загрузили свои пожитки и расселись по микроавтобусам, вернулся Тимур. Настроение у него было приподнятым, казалось, что он даже забыл о лежащей внизу Лере. Недостроенная туристическая база ему очень понравилась. Утопающая в густой зелени, просторная, но при этом безопасная: высокий забор по периметру, одна сторона упирается в крутой горный склон, другая ограничена рекой, подъезд только один. Два корпуса, столовая, административный блок и гараж полностью готовы к эксплуатации. Обустроенные номера, даже постельное белье и полотенца в наличии, коммуникации, запас продуктов. Объект готовился к запуску, но «Пурпурный рассвет» нарушил все планы его владельцев. То что базу еще никто не занял — волшебное везение или очередная помощь от Кира.

Выдвинулись колонной: спереди броневик, позади два микроавтобуса. Мила осталась в бомбоубежище смотреть за Лерой, Марк вызвался их охранять, хотя все догадались, что он просто искал способ отстраниться подальше от большого скопления людей. Ехать пришлось совсем недолго. Свернули на неприметную улицу, уходящую на север от центральной дороги в поселке. Переехали через недавно перестроенный мост, и по свежеасфальтированной дороге проехали мимо школы через весь район одноэтажных частных домов. Еще десять минут двигались по серой ленте, лежащей посерди небольших яблоневых садов, раскинувшихся в живописной долине между покатистых гор, пока не уперлись в ворота туристической базы. «Тигр» остановился возле пропускного пункта, Тимур выскочил из кабины и открыл ворота, пропуская микроавтобусы вперед. Прямо за забором располагалась большая площадка с искусственным прудом и ландшафтным дизайном, за ней высилось административное здание, гармоничное вписанное в общий пейзаж с фасадом из клинкера и натурального дерева в стиле Райта. Но броневик проехал мимо здания, углубившись на территорию базы, микроавтобусы последовали за ним. Проехав недостроенную четырехэтажку, остановились возле жилого корпуса, выполненного в одном стиле с административным.

— Добро пожаловать в наше новое прибежище. — Громко сказал Князев, выбираясь из «Тигра» и осматриваясь.

Следом за ним выскочила Женя и внимательно посмотрела на жилой корпус.

— На твой дом похоже, — заметила девочка.

— Да, что-то есть. Тимур, какие этажи займем?

— Второй и третий под жилье, на первом хозяйские помещения. Четвертый пока оставим. — Юлаев подошел ближе к автобусам и помахал рукой людям, давая команду выгружаться.

Бывшие члены «Зари» распределились по площадке, рассматривая свой новый дом. Стив первым пошел вперед, таща за ручку свой кейс с ноутбуком и жесткими дисками. Фойе встретило свежим и прохладным воздухом. Керамогранит на полу блестел, словно его только что намыли. Растения в вазах еще не успели завянуть. Прайс посмотрел на стойку ресепшена из серого камня, так и ожидая, что из-за нее встанет администратор, улыбнется и спросит: «Вы бронировали номер?». Внезапно включилось освещение, залив холл приятным мягким светом. Стив от неожиданности дернулся, чуть не выронив ручку кейса.

— О, как раз во время. — Сказал вошедший Тимур. — Он и здесь за нами следит. Так, народ, второй и третий этаж. Выбирайте себе комнаты, только без ссор и драк, они все одинаковые. В каждой две комнаты, санузлы и все необходимое для жизни. Как обустроитесь, собираемся все в конференц-зале, это здесь, на первом этаже, вторая дверь слева по коридору. Обсудим, что делать дальше.

Люди потянулись к лифтам, благо их два, и довольно вместительных. В холле остались только Джавид, Князев с Женей и Тимур с Викой.

— Пс-с-с, Сань, поехали, покажу кое-что. — Кочарян заговорщицки махнул головой, подзывая к лифту. Саша пошел за ним, ведя за руку девочку, Юлаев с девушкой и Стив пошли следом.

Поднявшись на четвертый этаж, Джавид выбежал вперед всех и открыл первую же дверь, приглашая жестом войти. Номер люкс. Три комнаты, панорамные окна в пол с собственным балконом, санузлы с душевой кабиной и ванной. Кочарян протиснулся вперед и встал посреди гостиной широко раскинув руки.

— Ну как вам? Здесь весь этаж таких номеров! Будем жить как богачи! Там даже минибары полные! — Лицо Джавида сияло от улыбки.

— Нет. — Сухо отрезал Князев.

— В смысле нет? — Переспросил Кочарян. Вика с Тимуром тоже повернулись и посмотрели на Сашу. Один Стив одобрительно закивал.

— В прямом. Тебя сейчас не было при сборах. Если люди увидят, что мы поселились в люксах, а им дали простые номера, то ты никогда до них не достучишься. Я очень хорошо это знаю. Те, кто привык батрачить ради выживания каждый день, тихо ненавидят всех, кто живет хоть немного лучше. И поселившись здесь, мы сразу покажем им наше привилегированное положение. Так нельзя. Мы должны быть с ними на равных: жить в таких же условиях, пахать так же, если не больше, есть из одного котла. Только так они начнут доверять и слушать нас. Именно по этому мы нужны Киру, он не улавливает такие тонкости психологии, а каждый из нас должен. Должен думать о каждом своем шаге, просчитывать все наперед. Беззаботная жизнь кончилась. Я мог бы вообще остаться в своем загородном доме, по сравнению с которым эти номера — коморка для обслуги, но не остался. Да, тогда я не думал обо всем этом, но слишком многое произошло, что сильно изменило мое мировоззрение. И вам пора бы уже тоже повзрослеть. — Саша посмотрел на потускневшего Джавида. — Не обижайся. Я понимаю, что ты не со зла. Хотел как лучше. Но пока мы не можем себе этого позволить.

— Смотри-ка, ты даже по-человечески разговаривать умеешь, а не язвить каждую секунду. А, вообще, ты прав. Если мы заселимся сюда, то сразу станем мудаками с верхнего этажа, которым будут регулярно перемывать кости и любая наша оплошность будет восприниматься с радостью. Нужно быть ближе к народу. — Тимур подошел к окну и посмотрел на улицу. — Хотя вид здесь замечательный.

— Ну ладно, третий этаж, так третий. — Джавид уныло побрел к лифту.

Дождавшись, пока люди разберут приглянувшиеся комнаты, Князев пошел выбирать номер для себя и Жени. Комнаты на третьем этаже были не многим хуже, чем люксы: тот же самый интерьер, только комнаты две и нет ванной в санузлах, да и балкон поменьше. Остановился на номере ближе к пожарной лестнице. Скинув с плеча рюкзак, Саша оставил девочку осваиваться и вышел в коридор.

— А ты куда? Уже вещи разложить успел? — Встретил его вопросом Стив, изучающий план эвакуации на стене.

— Еще нет, пошел искать детскую кровать.

— В комнате горничных должна быть. — Прайс посмотрел на плане хозяйственное помещение и уверенно направился к двери в конце этажа.

В комнате они нашли огромный запас бытовой химии для уборки, гору раскладушек, стеллаж со стопками упакованного в целлофан пастельного белья. В дальнем углу стояло несколько детских кроватей, некоторые для совсем маленьких, некоторые для детей постарше. Вдвоем отнесли одну кроватку в номер и Князев начал искать место куда ее пристроить.

— Это для меня? — Спросила Женя, разглядывая принесенную кровать.

— Ага.

— А с тобой нельзя? — Девочка неуверенно показала рукой на двуспальную.

— Жень, — Саша посмотрел в темно-карие глаза ребенка. — Ты уже большая, надо привыкать спать в своей кровати. Если будет страшно, иногда можешь приходить, но лучше спать отдельно.

— Хорошо. Но можно тогда тут рядом поставить.

Саша придвинул кроватку к своей вплотную стороной без стенки.

— Так нормально?

Женя довольно закивала и слегка улыбнулась.

* * *

— Надо составить список, кого будем брать с собой в рейды. По очереди, по два человека. Вещи, предметы личной гигиены, так, для души что-нибудь. Не будем же всех держать в застенке, а разрешить каждому, так ломануться всей толпой, потом не соберем. — Сказал Тимур, сидя за столом в конференц-зале.

— Ага, а я сейчас возьму людей и к Киру поедем, возьмем строительную технику. Они потом обратно, а я там останусь, разберусь с дронами и приеду. — Стив надкусил протеиновый батончик. — Кстати здесь тренажерный зал есть? Всегда хотел привести себя в форму, только вечно не хватало времени и мотивации, теперь и того и другого хоть завались.

— Есть. В административном здании. — Ответил Юлаев. — Еще стрельбище надо организовать, людей натаскивать.

— Постепенно все сделаем. Первоначальная задача — оборона и провиант. Хорошо хоть с электричеством проблем нет. — Саша закинул в рот таблетку обезболивающего и запил.

— Согласен, а то таскали бы сейчас сюда бензовозы. Интересно, а Лесной свои аккумуляторы может к чему угодно прилепить? Представьте, сколько строительных инструментов на аккумуляторах, фонарики, да что угодно. Это на сколько жить проще станет. — Тимур откинулся на стуле.

— Я с ним поговорю на эту тему. С машинами конечно вообще шикарно будет. Емкость выше в тридцать раз! Я до сих пор не верю. Получается на одной зарядке можно будет пятнадцать тысяч километров проехать! Да даже если половину, то это уже сумасшедшая цифра. — Стив от восторга даже не заметил, что говорит с набитым ртом.

— Обалдеть. Это год на одной зарядке кататься? Так и забудешь вообще, что ее заряжать надо. Почему он раньше, до «Пурпурного» не явил свое изобретение миру? Представляете, какой фурор бы это произвело, полностью перевернуло бы привычный уклад жизни. Зарядил раз в месяц телефон и ходишь счастливый. — Сказал Князев.

— А экономика многих стран, что живут чисто за счет продажи нефти и газа, накрылась бы медным тазом, точнее литиевым. Кир не дурак, просчитывал все варианты. Если бы не эпидемия, я даже не знаю, когда бы он продемонстрировал свой реактор и аккумуляторы. Эх, столько вопросов охота ему задать, только не знаю, ответит он или нет. — Прайс откинулся на стуле и вздохнул.

Часть 2 Глава 4

14 июля.

12.46 по московскому времени.

Военная база под Майкопом.

Вадим закинул две сумки с оружием в десантный отсек броневика «Тайфун-К», окончательно завалил всю заднюю дверь амуницией. Макс стоял рядом и рассматривал новый транспорт.

— Хорош зверюга. Броня прочная? — Спросил он, похлопав по стальному борту.

— Пулеметы и снайперки держит, даже подрыв на противотанковой. — Воеводов посмотрел на часы, выезжать планировали в час, а Кати еще нет.

— Я таких не видел, даже когда наемником был. Жрёт не много?

— Больше восьмиста километров запас хода. С топливом сейчас проблем нет. Главное, что защищены хорошо. Можно было и на танке поехать, но уж больно неповоротлив и тяжел.

— Уже загрузились? — Спросил подошедший Краснов и протянул рюкзак. — Держи. Спутниковые. Четыре штуки, два про запас. По несколько аккумуляторов к каждому и зарядка.

— Отлично. — Вадим сразу достал один из аппаратов и прицепил к разгрузке. — Тихо?

— Да. Шамиль в штабе сидит, мониторит. «Птички» летают в автоматическом режиме. Камеры с датчиками движения, даже турели в автомат поставили. Мы за эти дни столько мин закопали, что к базе вообще не подлезешь.

— Хорошо, — ответил Воеводов и посмотрел в сторону платца, где стоял вертолет Ка-52. — Вертушку проверил?

— Первым делом. Я конечно не ас, но летаю нормально. Если анклавовцы, — На этом слове Краснов усмехнулся, — не додумаются использовать ПЗРК[1], то у них просто нет шансов.

— С одной рукой то справишься?

— Тяжко будет, но на гашетку жать смогу. Да не полезут они сюда. Я на сто процентов уверен. Ты уже показал им, что не дурак, а уровень оборонных возможностей этой базы они знают. Надо быть полным идиотом, чтобы попытаться штурмовать такой укрепленный объект. Здесь даже ракетная атака не поможет, снесем все на подлете, разве что ядерную закинут, и то не факт.

— Смотри, остаешься за главного. Пока не вернемся, с базы не высовывайтесь. Провизии и так натащили на полгода. Топлива вообще на несколько лет хватит. Только дежурьте по очереди, другого варианта пока нет. Людей больше наберем, станет легче.

— Ну что, по коням? — Раздался голос Кати из-за спины. Вадим обернулся и увидел девушку в боевой разгрузке с сумкой и бронежилетом в руках.

— Готова?

— А как же. Стволы пристреляла, магазины снарядила. Винтовка кстати отличная, после моей биатлонки — просто швейная машинка, патрон только редкий, — Катя сняла с плеча и любовно погладила винтовку — ORSIS T-5000M.

— Триста тридцать восьмой Лапуа Магнум, это тебе кажется, что редкий, его сейчас в любом охотничьем набрать можно. До «Пурпурного» дорогущий был конечно. Но сейчас достать вообще не проблема, я тебе десять коробок про запас взял. Даже здесь, в оружейке, его навалом. — Вадим посмотрел, на то как мило девушка держит оружие, прямо как любимого питомца, и хмыкнул. По началу сомневался, стоит ли брать в команду Катю, но как только узнал, что она мастер спорта по биатлону, все сомнения сразу отпали. Высококлассный снайпер, к тому же выносливая.

— Название просто не нашенское, ухо режет, может поэтому так подумала, раньше даже не слышала о таких винтовках. С СВД много стреляла, но здесь уровень совсем другой. Мы еще кого-то ждем?

— Нет, можно загружаться. В туалет все сходили? До общины двести сорок километров, ехать часа четыре, но мы проедем чуть дальше — до Сочинской телебашни. Выждем до темна, проведем разведку, чтобы не нарваться на патрули. Общины уже знают о нас, и так легко, как «Зарю», мы их не возьмем. Запустим трансляцию, и будем ждать. Коль, ты на подхвате. Если понадобиться, то мы укажем цели, и саданешь ракетой неподалеку от «Полночи», чтобы понимали, что мы не шутим. Короче, день предстоит веселый.

Макс пожал руку Краснову и первым забрался в броневик, Катя ловко заскочила в десантный отсек.

— Смотрите осторожнее. Глава «Полночи» — Авак Есаян, умный и скользкий, бывший фсиновец. От него можно ждать чего угодно. Гену помнишь? Вот ждите подобного, или еще похлеще. У людей, кто захочет уехать с тобой, оружие забирай, вообще, обыщи их. — Николай посмотрел на вертолет. — Если будет сильно жарко, прилечу.

— Справимся. Ладно, бывайте. — Вадим забрался в кабину и громко хлопнул дверью.

14 июля.

13.47 по московскому времени

Туристическая база в поселке Текос

— Надо как-нибудь назвать наше прибежище. — Сказал Джавид, на ходу дожевывая бутерброд с колбасой и сыром. Один из рейдов в Новороссийск оказался очень удачным — нашли распределительный центр крупной сети продовольственных магазинов, оснащённый автономной системой питания. Холодильники работали и оказались забиты продуктами. Теперь все жители базы наслаждались нормальной едой, от которой уже успели отвыкнуть.

— Согласен. — Ответил идущий рядом Марк. — Эти вон какие названия навыбирали: «Рассвет», «Заря», «Полночь». Прямо красота, если не знать главную цель этих общин.

— Сегодня вечером предложу, на собрании. — Кочарян задрал голову и посмотрел на пролетающий с тихим стрекотом дрон. — Никак к ним не привыкну, все кажется, что это рассветовцы следят. Сколько их Стив уже запустил?

— Не знаю. Не считал. Но каждые десять минут жужжат где-то рядом. Раздражает.

— Тебя опять накрывать начало? Ты последнее время постоянно с Султаном торчишь, подальше от людей. Таблетки пить бросил? Или кончились?

— Нет, не кончились. Запаса еще на полгода хватит. Пью так же, по графику. Просто люди бесят до ломоты в зубах. Вечно ругаются, психуют, характер свой показывают. Словно небо — голубое, и в каждом доме не лежит несколько трупов. — Марк пнул попавшийся под ноги мелкий камешек, неизвестно куда взявшийся на асфальтированной площадке.

— Как у тебя с твоей должностью?

— Все нормально. Брожу вокруг базы, блин, точно название придумать надо. Заминировал несколько подходов, поставил дополнительные камеры, сделал несколько «секретов»[2]. Патрулирую окрестности с Султаном, осмотрел ближайшие дома в Текосе, на предмет нахождения там людей. Следы ищу. Никого не видел. Все тихо и спокойно. Про нас словно забыли. — Марк опустился на лавочку в тени дерева и посмотрел на экран смартфона, где на карте были отмеченным уже обследованные зоны. — Почти все уже осмотрел, скоро по второму кругу пойду.

— Пес к тебе привязался, смотрю. Как и ты к нему. — Джавид сел рядом и открыл бутылку газировки.

— Есть такое. Он умный очень, удивляет каждый раз. Ему даже говорить ничего не надо. Понимает, что мы с ним делаем. Если находит необычное, то бежит ко мне и ведет к месту. Хорошо его Вадим надрессировал.

— Как думаешь, где он сейчас, и чем занимается?

— Не знаю. Вчера Стив в Кринице был, сказал, что Кир засек их где-то под Майкопом, еще бы знать, где это. Он засел на какой-то военной базе. Пока вроде ничего не делает, так же как и мы, обживается.

— Интересно, что он вообще задумал. Не поверю, что он просто на эмоциях решил уничтожить все анклавы, слишком уж он продуманный.

— Скоро узнаем.

— Привет. Тимур еще не вернулся? — Спросила подошедшая Мила.

— Нет. Он в рейде, в Новороссйиске. Крупный спортивный магазин выносят, и вооружение с воинской части, вернутся не раньше вечера. А что случилось? — Джавид встал с лавки, не привык сидя разговаривать с женщиной, когда она стоит.

— Лера пришла в себя. Тимур же у нас за безопасность, думала у него спросить, что делать.

— Давай лучше к Сане, Юлаев с горяча может упороть что-нибудь. — Кочарян достал из кармана смартфон. Благодаря установленной вышке, удалось наладить связь через сеть WiFi, что сразу убрало обязательное обеспечение каждого человека рацией. — Саш, ты на связи? Не занят? Подойди в медицинский, наша подруга в себя пришла.

Лера посмотрела на ремни, притягивающие руки к кровати. Плотно держат, заразы, даже застежек не видно. Попыталась дернуться, но ослабленный организм, подчинялся с трудом и вышло лишь вялое движение. В голове сполохами события той злосчастной ночи: вспышки огня, крики горящих людей, падающий замертво Дима, жуткая боль в правой ноге и Воеводов, стоящий над ней. Тогда она уже простилась с жизнью, и очень удивилась, прийдя в себя на больничной койке. Результат ранения она не видела — укрыта до пояса одеялом, и стягивать его никак не хотелось. До сих пор болит, тупой ноющей болью. Судя по ощущениям, и одеялу, ровно лежащему на том месте, где должна быть нога, она теперь калека.

В комнату вошла незнакомая женщина средних лет, с толстой косой ярких, золотистых волос.

— Как себя чувствуешь? — Спросила незнакомка.

— Кто вы и где я?

— Я — Мила, за медика здесь. Подлатала тебя, как смогла. Но ногу уже было не спасти. Тихо, не дергайся, швы свежие. И головой саданулась ты хорошо, когда падала, сотрясение сильное. Тебя Воеводов передал ребятам, твоим знакомым. Князев, Стив, Джавид, Тимур и Марк.

Лицо Леры побелело. Она громко сглотнула и забегала глазами по помещению.

— Тимур? Где он? Почему меня не убили?

— А что, должны были? Тебя привезли почти мертвую, крови много потеряла. Тимур сейчас на выезде, скоро вернется. Пить хочешь?

— Почему меня оставили в живых? — Лера попыталась приподняться на кровати, но ремни помешали.

— Мы же не звери. Да, ты наворотила дел, как поправишься, будут решать, что с тобой делать, но пока ты под моим присмотром.

— Лучше бы дали сдохнуть. Калека, да еще и среди тех, кто меня ненавидит.

— Давай без суицидальных замашек. Сейчас надо следить за твоей раной, чтобы осложнений не было. — Мила подняла одеяло и посмотрела на забинтованную ногу.

— Ну привет. — Распахнув дверь, вошел Князев. — Как жизнь продвигается? Вприпрыжку?

— Иди на хрен. — Лера отвернулась к стене, сама не понимая от стыда или от злости.

— Только если ты дорогу покажешь, но судя по всему, долго ковылять будем. Ничего сказать мне не хочешь? — Саша подкатил стул к кровати, поставил руку на постель и подпер ей подбородок.

— Уже сказала — иди на хрен.

— Ты бы спасибо сказала, что дышишь еще. Суеты навела немало, кровь всем аулом собирали, хотя я говорил, что тебе переливание не нужно, такие твари, сами ее пить умеют. Ты в курсе, что Ларису и Юлю убили? — Саша чуть наклонил голову набок. — Женька с Верой и Джавидом в плен попали, еле вытащили, я руки почти лишился, благо Милу встретили, собрала обратно. И все благодаря твоим стараниям. Что они тебе пообещали? Теплое место придворной шлюхи?

— Саш, хватит. — Мила подошла к Князеву и положила руку ему на плечо. Лера смотрела в стену, стараясь спрятать намокшие глаза.

— А что хватит-то? Из-за этой сучки мы чуть все не передохли. Ты представляешь, что они могли с Джавидом и детьми сделать, чтобы нас выманить? Еще легко одной ногой отделалась, будь моя воля, я бы тебе и вторую, еще и руки впридачу оттяпал. Скажи спасибо «Капитану Америке», если бы не он, оставили бы тебя на дороге, кровью истекать.

— Так надо было оставить. — Сдавлено ответила Лера.

— Ну нет уж, сейчас понимаю, что правильно сделали. Я, пожалуй, поеду сегодня в Геленджик, наберу себе попкорна и сяду здесь, буду ждать Тимура. Очень хочу посмотреть, что ты ему скажешь.

При упоминании Юлаева, Лера опять громко сглотнула.

— Ну все, достаточно. — Мила вывела Князева из комнаты. — Чего ты добиваешься? Чтобы она себе вены перегрызла? Она же еще совсем девчонка!

— Из-за этой девчонки мы потеряли двух хороших людей. Она и мизинца Юлькиного не стоит. Если бы не наше везение, то, возможно, все бы уже не топтали землю. Людмила, проснись, выкинь клятву Гиппократа из головы, и свою мягкосердечность. Мир — умер. Выживших — кот наплакал. А такие, как эта паскуда, готовы извести любого, ради того, чтобы свою жопу потеплее устроить. Она нас предала, сдала с потрохами, не думая о том, что с нами сделают. Она детей слезоточивым травила! Ты не слышала, как Женька кричала. За одно это я готов ее собственными руками прямо в этой кровати задушить. Что мы должны? Обхаживать её и делать вид, что ничего не было? Увольте. Пока что, я ее не трону, но как только встанет на ноги, ой извините, на одну ногу, я спрошу с нее по полной. — Последние слова Саша почти прокричал.

Мила ничего не ответила, лишь посмотрела на дверь в палату. Князев развернулся и вышел из медицинского блока, громко хлопнув дверью.

18.47 по московскому времени

Туристическая база в поселке Текос.

Спина уже прилично болела от постоянного положения «лежать на спине». Хоть в обед Мила и отстегнула одну руку, чтобы поесть нормально, но все остальное время Лера лежала привязанной к койке. Хорошо, хоть за ногу не пристегнули, удавалось немного поворачиваться с бока на бок, но не сильно, свежие швы сразу давали о себе знать при любом движении. От скуки хотелось выть. Ни телевизора, ни планшета, ни телефона. Лежишь весь день, и пялишься в потолок. После трехдневной отключки организм уже отказывался спать, приходилось тупо закрывать глаза и стараться абстрагироваться. Больше всего бесило подвешенное состояние. Если бы сразу сказали, что сделают, было бы проще. А так жди в неведении.

Щелкнул дверной замок и в комнату вошел Тимур. Лера задержала дыхание. Он сильно изменился. Всего за несколько дней из мальчишки превратился в мужчину. Больше нет того огня в глазах, только суровый и холодный взгляд. Отпустил щетину, сразу прибавляющую ему несколько лет. Юлаев взял стул, и сел возле стены, чтобы она могла его видеть.

— Привет. — Неожиданно спокойным и холодным голосом сказал Тимур.

— И тебе привет. — Лера опять сглотнула, в полной тишине комнаты это прозвучало неестественно громко, словно она стояла на сцене с микрофоном.

— Как нога?

— Ну как, на половину.

— Отшучиваешься? Похвально. Дух не растеряла. — Юлаев облокотился на колени. — Скажи, зачем?

— Что, зачем?

— Зачем ты это сделала? Зачем предала нас? Если ты меня не любила, могла просто остаться, но не сдавать нас. — В каждом слове слышалась боль, с которой Тимур произносил слова.

— И как ты себе это представляешь? Вы все сбежали, а я осталась в «Рассвете», и все живут долго и счастливо? Да меня первым же делом пытать бы начали, выяснять, куда вы дернули. Все бы считали меня вашим шпионом. У меня не было выбора. Когда ты мне рассказал, я долго над этим думала. И до сих пор думаю, что вы не правы, что бред это все. У Вадима крыша поехала, а вы повелись. Никто никого в рабов превращать не собирается. А этот недоумок еще и базу разнес. Сколько там людей погибло? Хорошо, хоть детей вывезти успели.

— А как же Лариса и Юля? — Юлаев посмотрел прямо в глаза девушке и она сразу отвела взгляд, не выдержав.

— Я не знала, что так будет. Честно не знала. Дима мне сказал, что Ларисе дадут хорошее место, что ее не тронут. Что о Вере и Жене позаботятся. Что вас накажут, но вы будете живы. Только Вадима уберут. Я не знала… — Лера окинула голову назад, насколько смогла и заплакала.

— Кстати, о Диме. Ты на него запала?

— Он просто обещал обо мне позаботится. — Сквозь слезы выдавила девушка. — А что мне оставалось делать? Эпидемию я пережила вместе с Ларисой, потом нашли Веру. Уже позже встретили тебя. Потом нашли «Рассвет». И все было хорошо, если бы не твои замашки уехать. Мы бы не выжили сами, как ты этого не понимал, я не знаю. Думала, что болезнь Ларисы должна была вс расставить на места. Все было бы хорошо, жили бы в общине, работали, Верка под присмотром, Лариса при деле. Но ты повелся с этими, вбил себе в голову этот бред о теориях заговоров. А мне нужна была только спокойная жизнь и хоть какая-то уверенность в завтрашнем дне. У меня были к тебе чувства, честно, были. Вот сдохнуть мне от этого треклятого вируса, если я вру, и ты полный дурак, если этого не видел. Хотя ты и не видел, ревновал меня постоянно. Сам меня к этому подтолкнул.

— Ты спала с ним?

— Да какая на хрен разница! — Лера сорвалась на крик. — Его уже нет, Вадим ему башку прострелил, прямо у меня на глазах, а я теперь калека одноногая. Все! Понимаешь, все! Я думал что эпидемия это конец, но нет, конец вот он, на этой койке, с пристегнутыми руками и половиной ноги. Мне уже все равно что вы сделаете. Лучше бы вообще не вытаскивали с того света. Лучше бы Воеводов в голову стрелял.

Лера зарыдала в голос. Тимур встал со стула, подошел к двери и взялся за ручку.

— А ведь я реально в тебя влюбился. — Сказал он почти шепотом и вышел из комнаты.

21.39 по московскому времени

Город Сочи.

О недавнем закате напоминала лишь узкая полоса темно-фиолетового цвета на западе. Остальное небо уже полностью стемнело, погрузив город в кромешную темноту.

«Да уж, ночи здесь действительно — темные. В прочем, как и везде сейчас.» — Подумал про себя Вадим и прильнул к окулярам ПНВ.

В трехстах метрах виднелась мачта Сочинской телевышки. Добрались до места спокойно. Руководство «Полночи» или решили окопаться на базе и не высовывать носа, или просто халатно отнеслись к уничтожению двух других общин. Ни одного патруля, ни одного наблюдателя, словно ехали по полностью вымершему городу. Только стаи собак, перебегающие улицы, да мусорные пакеты, которые ветер гонял по пустым дорогам. Как стемнеет до конца, можно будет выдвигаться к вышке.

Вернулся к броневику, и увидел выходящую из соседних кустов Катю.

— Я же спрашивал, про туалет. Бери в привычку — на задании и до него, минимум еды и воды, если приспичит в разгар боя, может лишить концентрации и заодно и жизни.

— У меня от нервов всегда так, перед соревнованиями раз по пять бегала. — Ответила девушка не смутившись. — Никого не увидел?

— Все тихо. Макс, у тебя что? — Вадим повернулся к броневику.

— Тоже тишина. — Максим посмотрел на монитор БИУСа[3]. — Эфир молчит, вообще никаких переговоров, по телевизору тоже никого. Словно и нет рядом общины в которой сто пятьдесят человек.

— Странно это. Ладно. Катя, ты остаешься здесь, займи позицию, и прикрывай нас. Мы к вышке.

Макс послушно выпрыгнул из машины, и закинул на плечо лямку пулемета «Печенег». Вадим пошел спереди, пристегнув ПНВ к шлему. В вечернем влажном воздухе звуки шагов разносились далеко и отражались от опустевших зданий. Вышли на небольшую улочку, и двинулись вдоль забора частной застройки. Воеводов смотрел на черные провалы окон. За каждым из них — трупы. Ощущение, словно идешь по кладбищу. Даже его, матерого вояку, пробирало до костей. Такого чувства не было даже в котле боевых действий, где все равно сохранялась жизнь, даже под обстрелами. Уйдя с головой в войну с анклавами, мысли о конце света отбросились на второй план, и сейчас переживал эти ощущения как в первый раз. От некоторых домов за десятки метров несло запахом гнили и разложения, то ли домашние животные, то ли запасы продуктов, а может и кто-то свел счеты с жизнью не успев умереть от вируса, или не справившись с потерей близких. Города потерянны. Даже если человечество, благодаря выжившим остаткам, выкарабкается, все равно никто не возьмется очищать эти некрополи. Да и никаких кладбищ и братских могил не хватит, чтобы похоронить почти восемь миллиардов, а уж сколько сил и времени на это уйдет. Если все выжившие возьмутся только за погребение, то несколько лет придется трудиться.

— Вадим, там же электричества нет, как мы запустим трансляцию? — Вернул в реальный мир вопросом Максим.

— Это стратегический объект, они все снабжены резервными системами питания. Запустим генератор.

— Хорошо. Я вообще не представляю, как там все устроенно. Ты справишься?

— Если бы сомневался, то не лез бы.

Через пять минут вышли к одноэтажному старому зданию с десятком спутниковых тарелок на крыше. Макс включил фонарик, луч света ударил по привыкшим к темноте глазам. Справа к строению примыкали ворота с предупреждающими табличками «Вход воспрещен». Дверь на входе — стальная, такую не взломаешь, на окнах решетки. Срезав замок на воротах болторезом, проникли на территорию. Максим остался прикрывать, Вадим направился к генераторной, которую сразу выдавала цистерна с топливом и обилие подходящих силовых кабелей. Долго мучатся с запуском не пришлось, генераторы оказались подключены к панели управления и запустились сразу. Освещение и иллюминацию на башне отключил заранее, чтобы не выдать себя. Проникнуть в аппаратную со двора тоже не составило труда, дверь на порядок проще и поддалась с нескольких хороших ударов ноги. Подключив к терминалу ноутбук, Вадим запустил заранее записанное видео и аудио сообщение по всем возможным теле и радиочастотам.

— Все погнали обратно, — выбравшись во двор, бросил он Максиму.

Плюнув на скрытность, легким бегом направились к броневику.

— Кать, доложи обстановку, — бросил Воеводов в рацию.

— Пока все тихо. Вокруг никого. Как все прошло? — Ответила девушка.

— Спокойно. Мы движемся обратно. Прикрывай, если что.

Добрались до места без происшествий. Воеводов сразу включил радиоприемник и услышал свой голос с первой же частоты.

«Внимание, всем жителям общины „Полночь“. Говорит Воеводов Вадим, ответственный за уничтожение „Рассвета“ и „Зари“. Вас обманывают, руководство анклава скрывает истинные цели создания общины. Из вас сделают рабов, для обслуживания людей, устроивших конец света. Да, вирус был создан искусственно и выпущен в атмосферу по всей планете, что и изменило цвет неба. Главная задача общин — собрать выживших, и под прикрытием безопасности и якобы нормальной жизни, сломить вашу волю, заставить работать за еду и кров. Если вы не безвольное стадо, и готовы бороться за свою свободу, то сейчас самое время. Кто желает присоединиться к нам, ведущим войну за освобождение — добро пожаловать. Остальные могут спокойной уйти и жить по-настоящему свободно. Руководству общины: не вздумайте препятствовать людям! На вашу базу наведены ракеты „Искандер“, при любой попытке сопротивления, анклав будет уничтожен. Судьба „Рассвета“ и „Зари“ не даст вам усомниться в моих словах. Частота для связи…»

— Что дальше будем делать? — Дослушав сообщение, спросила Катя.

— Переместимся ближе к «Полуночи» и будем ждать. — Ответил Вадим, залезая в броневик.

* * *

Долго ждать не пришлось. Спустя пару часов, после того как заняли позицию недалеко от анклава, услышали звуки стрельбы и взрывов на территории общины. Место нашли удачное: улица поднималась в гору, с пригорка открывался отличный обзор.

— Есть кто на связи? — Раздался незнакомый голос в рации.

— Да. — Коротко ответил Вадим.

— Меня зовут Серго, я представляю людей «Полуночи», услышал твое сообщение, когда стоял в патруле и переключал частоты на радиоприёмнике, надеясь услышать сигнал кого-то из выживших. Я сам подозревал, что не все чисто у этих вояк, а ты подтвердил мои сомнения. Мы с ребятами захватили оружейку и перебили половину командования, остальных взяли в плен. Они тебя не послушали, начали сопротивляться, но люди, после того, как услышали сообщение, восстали. Потеряли несколько человек. Некоторым из руководства удалось сбежать, Есаяну, в том числе. Вы далеко? Что нам делать дальше?

— Въезд на базу свободен?

— Ворота сейчас откроем. Можете заезжать спокойно.

— Нет, заезжать не будем. Выведете пленных за ворота, так чтобы мы их видели и могли опознать. И поддерживайте связь.

— Хорошо, сейчас сделаем.

Вадим отложил рацию в сторону и достал спутниковый телефон.

— Коля, это Вадим. У нас все спокойно, ты сможешь кого-нибудь из «Полуночи» опознать по описанию.

— Рад, что все хорошо. — Ответил Краснов. — Да конечно, есть там пара примечательных типов. Есаяна если увидите то, сразу узнаете, амбал под два метра ростом и полтора центнера весом.

— Ему удалось сбежать, половину командования люди сами взяли в плен. Я попросил восставших вывести пленников за ворота, убедиться, что это не засада.

— Умно. Смотри, там один есть бородатый, у него половина торса и две руки забиты татуировками, бывший наемник из ЧВК, сразу увидишь, Онищенко фамилия, имя не помню. Второй — тощий как спичка и высокий, за два метра ростом, седой, носит усы и козлиную бородку, тоже не спутаешь.

— Смотри. — Макс чуть тронул Воеводова за плечо, указывая в сторону общины.

Присмотревшись, Вадим увидел группу вооружённых людей, вышедших с базы. Следом за ними короткими шагами, из-за связанных ног, плелись несколько человек в знакомой серой форме. Воеводов перебрался в кресло управления боевым модулем «Охотник», включил монитор и навел турель на ворота. На мониторе с максимальным приближением лица пленных видно достаточно хорошо для опознания.

— А вот и наши ребята, и Онищенко и тощий. — Сказал Воеводов, рассматривая безопасников. Оба помятые, со следами побоев, у татуированного прострелена нога.

Руководителей общинны поставили на колени, подсветив их фонарями.

— Вадим? Серго на связи. Хорошо видно? — Раздался голос из рации.

— Да, нормально. — Ответил Воеводов не отрываясь от монитора.

— Ты это, можешь в нас не сомневаться. Понимаю, почему ты попросил их вывести. Опасаешься, что это подстава. Сейчас. — Вадим увидел как говоривший в рацию крупный мужчина развернулся, взял в обе руки автомат Калашникова и выпустил несколько пуль в одного из пленных. — Видишь? Всех не стал, может тебе кто-то для допросов нужен.

— Нет, не нужен.

— Понял. — Серго опять повернулся и махнул рукой своим соратникам. Несколько человек вскинули оружие и хладнокровно расстреляли связанных, затем прошлись и добили выстрелами в голову еще подающих признаки жизни.

— Сейчас подъеду. Только давайте без фокусов, я на броне с крупнокалиберным пулеметом. — Вадим кивнул Максиму, чтобы он сел за руль, оставаясь у пульта управления турелью.

Двигатель взревел, и многотонный броневик двинулся с места. Подъехав к месту расстрела, Макс включил все осветительные фонари. При ярком освещении подъезд к базе напомнил бойню: кровь вперемешку с осколками костей и содержимым голов забрызгала асфальтна несколько метров. Пахло как в мясном отделе рынка с примесью пороховых дымов. Воеводов покрутил башней боевого модуля, осматриваясь, но кроме стоящих перед машиной людей, никого не увидел.

— Макс, давай за пульт, прикроешь если что. Катя к люку, без дела не высовывайся. Я пошел.

Как только Вадим выбрался из машины, к нему подошел Серго — широкоплечий, мускулистый с проседью в короткостриженных черных волосах. Пожал руку — словно в тиски сунул.

— Рад знакомству и спасибо. Без твоего прикрытия, сложнее бы нам освобождение далось. Эти, — Серго кивнул в сторону трупов. — Хоть и сопротивлялись, но вяло. Видать испугались, что ты ракеты запустишь. Так бы перебили нас, не успели бы и вякнуть.

— Людей много в общине? — Спросил Вадим, осматривая остальных мужчин, стоящих над убитыми безопасниками: четверо, разного возраста и национальностей, с суровыми и решительными лицами.

— Сто тридцать человек. Одиннадцать погибло. Трое раненных. Мужчин человек шестьдесят, женщин около сорока, остальные — дети. Стариков не много, тяжело им было эпидемию пережить. Тех кто умеет оружие держать — человек тридцать, все из команды рейдеров. Я тоже на выезды катался, там и сдружились. Все изъявили желание к тебе присоединиться.

— Понимаете, на что подписываетесь? — Вадим смерил собеседника взглядом.

— Полностью. Сам пойми, в людях долго копилась злость на несправедливость, на неравенство, на рабские условия жизни. Потом эта эпидемия, которая забрала всех близких и родных. А ты показал того, кто все это устроил. И с тобой, или без тебя, но мы с ребятами готовы их зубами рвать. Если умрем, то хотя бы ради благой цели, а не так как все, в постели превратившись в мумию. — Кулаки Серго сжимались с каждым словом сильнее и сильнее.

— Хорошо. Транспорт в общине есть?

— Да, достаточно. Несколько грузовиков и автобусы.

— Поднимайте людей. Необходимо вынести все вооружение и продовольствие. Броневики и военные джипы тоже пригодятся. Назначь главно у оставшихся людей, пусть командует.

— А куда им ехать?

— Не знаю. Куда захотят. Мы не можем их взять. Слишком опасно, и нам гражданские — обуза.

— Вадим? — Незнакомый голос из рации прозвучал неожиданно. — Мы можем поговорить?

— Кто это? — Воеводов отошел чуть в сторону, чтобы люди из общины их не слышали.

— Лесной. Направь людей в Архипо-Осиповку, ребята их встретят и позаботятся о них. Если их бросить на произвол судьбы, то нуклиевцы их быстро загребут, уже не церемонясь. У нас есть все, чтобы их пристроить. Конец связи.

Вадим провел языком по зубам и посмотрел в сторону броневика, задумавшись. Затем развернулся и уверенно пошел обратно.

— Серго, знаешь где Архипо-Осиповка?

— Нет. — Мужчина мотнул головой.

— Крупный поселок, прямо по трассе, главное после Джубги повернуть в сторону Геленджика, точно не проедут. Отправляй гражданских туда, выдай им рацию, там с ними свяжутся. Есть убежище, не такое, как «Полночь», его организовали сбежавшие из «Рассвета» и «Зари», там их приютят.

— А частота для связи какая?

— Без разницы, пусть просто включенной держат. Ладно, иди рули. Мы здесь ждать будем.

— Хорошо. — Серго повернулся и что-то скомандовал своим людям.

Сборы шли долго. Только через пару часов из ворот выехали два туристических Неоплана, сопровождаемые грузовиками с припасами. Следом за ними к выезду подтянулась колонна из бронетехники и машин загруженных оружием и продуктами. Из головного «Тигра» вылез уже знакомый Серго и подошел к «Тайфуну».

— Командуй, начальник, мы полностью в твоем распоряжении. — Мужчина чуть улыбнулся, поправляя на плече лямку автомата. — Технику всю забрали, продукты и боеприпасы с оружием тоже. На всякий случай заминировали всю базу, растяжек и мин наставили.

— Штаб тоже заминировали?

— А как же, его первым делом.

— Это вы зря. Расположение всех ловушек знаешь? — Вадим посмотрел на группу зданий на территории базы.

— Да, там сам лично минировал.

— Тогда пойдешь со мной. Макс, — Вадим повернулся к броневику. — Покомандуй тут, пусть все по машинам сидят. Я быстро сгоняю, пару вещей прихватить надо.

Воеводов с Серго удалилась в глубину общины и вернулись спустя двадцать минут, когда Катя начала уже немного нервничать.

— Горючки в машинах сколько? — Дойдя до броневика спросил Вадим у командира бунтовщиков.

— Под завязку. Наш человек на топливном складе работал, следил, чтобы во всех машинах всегда полный бак был.

— Тогда порядок. Ты только своих предупреди, что по приезду на базу, полный досмотр будет.

— Понимаю, я бы так же сделал, не переживай, если надо, до гола разденемся.

— Ладно, хватит болтать, дорога длинная. — Воеводов махнул рукой и забрался в «Тайфун».

— Зачем в штаб ходил? — Спросил изнывающий от любопытства Макс.

— Жесткий диск с личными делами членов общины забрал. Надо же знать, кого к себе берем. — Вадим уселся на место стрелка.

00.31 по московскому времени

Туристическая база в поселке Текос

— Князев на связи? — Включилась рация, отрывая Сашу от размышлений. Весь день мысли о Лере никак не шли из головы. Тревожное предчувствие, поселившиеся в солнечном сплетении и не дающее спать, выгнало на балкон. Стоял и смотрел на площадку перед жилым корпусом и проходящий изредка патруль. Несколько раз над головой пролетали коптеры наблюдения. Мысли в голове метались от «задушить эту сучку», до «пусть будет, как будет, мне пофиг, Тимур сам разберется».

— Да, здесь, не сплю. Что случилось? — Голос Лесного узнал сразу, уже привык к его безэмоциональности.

— В вашу сторону выехала колонна людей с базы «Полночь» в Сочи.

— Нифига себе, как они общину то покинули?

— Дело рук Воеводова. Два автобуса, около сотни человек. Я направил их к вам.

— Надо же, он даже их не поджарил. Мельчает наш Вадимка. А мы теперь всегда за ним прибирать будем?

— В смысле прибирать? Нам необходимы люди.

— Это был сарказм. Сорян, забыл, что ты не вкуриваешь. — Саша сморкнулся и хотел плюнуть с балкона, но остановил себя в последний момент.

— Ты странно разговариваешь. Все в порядке?

— Ага, в полном. Особенно рад нашей гостье. Так что там по людям, где их встретить? И, вообще, безопасно ли это? Целая сотня. Случись что, мы вряд ли справимся.

— Как они доедут до Архипо-Осиповки, свяжу их с вами. У меня есть досье на каждого человека, попавшего в общины. Когда приедут, проведем идентификацию. Предупрежу, к кому надо присмотреться. Если будут засланцы от «Нуклия», необходимо будет принять меры. Так что предупреди Тимура и будьте начеку.

— Просто великолепно, еще с этой не разобрались, а нам тут Вадим еще кота в мешке подкинул. Ладно, пойду разбужу ребят. Еще что-нибудь?

— У вас точно все нормально? Судя по манере разговора, ты находишься в крайней степени раздражения.

— А говорил, что не разбираешься в эмоциях. Просто слишком много всего свалилось, а лидер из меня пока такой себе. Я с этими людьми то еле лажу, а тут еще целая пачка подвалила.

— Ясно. Я просто анализирую твой тембр и речевые обороты. Необходимо взять себя в руки и пользоваться поддержкой команды. Навык руководства приходит с опытом. Главное не поддаваться эмоциям и подходить к делу с холодной головой.

— По твоему описанию, ты — идеальный лидер, что же сам тогда не взялся?

— Эмоциям нужно не поддаваться самому, но понимать общи настрой людей, а я в этом не силен. — Кир словно не слышал язвительных подколок Князева, и говорил похожим на синтезированный искусственным интеллектом голосом.

— Ладно, извини, я уже перегибаю. Хорошо. Мы будем готовы. Гони отару в загон.

[1] ПЗРК- переносной зенитно-ракетный комплекс. Используется для уничтожения воздушных целей противника.

[2] «Секрет» — по военной терминологии, скрытое место для наблюдения.

[3] БИУС — Боевая информационно-управляющая система, комплекс электронно-вычислительной аппаратуры и других технических средств на военной технике.

Часть 2 Глава 5

15 июля.

06.52 по московскому времени

База «Исток»

Поселок Текос

— Люди, оставайтесь в автобусах. Выходим по очереди, как из самолета. Подходим к пропускному пункту, представляемся, мы проверим ваши данные, дальше вас проводят на территорию и покажут ваши комнаты. Не суетитесь, времени у нас много. Надо всех проверить ради вашей же безопасности. — Голос из колонок звучал искаженно и Князев поморщился. Вся эта суета ему не нравилась, а тем более стоять перед всеми с микрофоном и вещать как заправский депутат на избирательной компании.

Стив сидел рядом и смотрел в экран ноутбука. База данных, предоставленная Лесным, содержала в себе всю информацию о человеке: паспортные данные, все места работы, кредитную историю, штрафы, судимости, медицинскую карту и несколько фотографий. Покопавшись в многочисленных окнах интерфейса, Прайс нашел даже истории браузеров и страницы социальных сетей.

— Обалдеть. Да он все обо всех знает, даже страшно. — Стив вбил в строку поиска фамилию и имя Джавида. — Кочарян вон, завсегдатай порнхаба, и админ нескольких гиковских пабликов Вконтакте. Интересно, когда Кир успел все это собрать?

— Да у него, по любому, где-то в недрах его бункера есть суперкомпьютер с искусственным интеллектом. Он же — сумасшедший гений. Сто процентов, у него еще очень много сюрпризов припасено. — Ответил Князев, рассматривая первую пару человек приближающуюся от автобусов.

— Здравствуйте. — Чуть улыбнулась подошедшая женщина средних лет, держась за руку мужчины. Улыбка вышла измученная, бессонная ночь и события в общине давали о себе знать.

— И вам не болеть. Представьтесь, пожалуйста. — Князев оценивающе посмотрел на пару. Мужик крепкий, толстые предплечья и мозолистые руки выдавали работягу. Женщина явно не привыкла к тяжелому труду — тонкие пальцы, изнеженная кожа. По одному ее виду, он сразу угадал её богатое происхождение. Интересно, как ей удалось вообще выжить?

— Харченко Богдан Степанович. — Мужчина чуть шагнул вперед.

— Секундочку. — Прайс быстро вбил данные и открыл досье. Инженер-механник по ремонту тепловозов, сорок три года, место жительства — Краснодар, не привлекался, два штрафа за пьяное вождение. Была семья: жена и двое детей. Кредит на двести тысяч. История браузера ни чем не примечательна: ютуб, пара развлекательных порталов, сайт по поиску работы и социальные сети. — Все хорошо, проходите.

— Аютина Сусанна Витальевна, — женщина опять улыбнулась, скорее по привычке, чем от какой-либо радости.

— Окей, сейчас проверю. — Уже знакомая процедура — имя и фамилию в строку поиска, клавиша энтер и далее по вкладкам с личной информацией. Сорок семь лет, детей нет, жила в Сочи, родом из Сургута. Была замужем, но супруг скончался еще до «Пурпурного». Очень богата, точнее была, сейчас эти цифры на банковских счетах не значат ничего. — Все в порядке, проходите.

— Как вы тут? — Спросил подошедший Тимур. Князев посмотрел на него и присвистнул. Юлаев изменился, даже ходить начал по другому. Подстригся, оставив короткие волосы только наверху, налысо сбрив по бокам. Растительность на лице привел в порядок, превратив отросшую щетину в короткую шкиперскую бороду с усами. Военная разгрузка и полевая форма сидели на нем как влитые. Сейчас он больше походил на опытного бойца спецназа, чем на зеленого рядового, каким он запомнился при первой встрече.

— Да вот, только начали. Времени прилично уйдет. На каждого минуты полторы. Часа три в общем, не меньше. — Ответил Стив, посмотрев на автобусы полные людей.

— Хорошо. У тебя ствол с собой? — Тимур положил руку на свой Калашников.

— А как же. — Прайс выложил на стол пистолет ГШ-18. — Это Саня вон без оружия гуляет.

— Неудобно с одной рукой. — Отрезал Князев.

— Ну ничего, ребята, если что прикроют. — Тимур кивнул в сторону двоих дежуривших рядом мужчин, из числа спасенных в «Заре». Они стояли чуть в стороне, упакованные в бронежилеты, один с АК, второй с РПК. — Надо людям хоть еды и воды принести, а то изнервничаются.

— Хорошая мысль. Я пойду на кухню схожу, распоряжусь. За одно и Женьку проверю, проснется, а меня нет. — Саша выдохнул с облегчением. Искал повода быстрее свалить, а тут он нарисовался сам.

Стив лишь махнул рукой, встречая новых прибывших.

11.36 по московскому времени.

— Наконец-то. — Джавид рухнул в кресло и закинул руки за голову. — Все угомонились, спать улеглись после бессонной ночи.

Стив, не расставаясь со своим ноутбуком сидел за столом в просторном кабинете в административном здании, который определили как штаб. Князев устроился чуть в стороне, развлекая Женю мультфильмами на планшете. Тимур стоял у окна, с задумчивым видом рассматривая деревья. Вика сидела рядом с Милой, вытащив магазин из пистолета и крутила его в руках. Не хватало только Марка и Веры. Девочка гуляла где-то на территории, изучая новое жилище, а Марк бродил по окрестностям вместе с Султаном.

— Так, ребят. Я здесь выделил несколько человек. К ним нужно присмотреться. Остальных разбил на группы по профессиям и навыкам, чтобы легче их было распределить по рабочим местам. С таким темпом прибытия людей в наше убежище…

— «Исток». Вчера же решили, что так назовем. — Сказал с улыбкой Джавид, довольный тем, что именно он придумал название.

— С таким темпом прибытия людей в «Исток», — продолжил Прайс. — Большую часть сил надо бросить на завершение недостроенных корпусов и пополнение продовольствия. Во втором жилом корпусе надо запустить коммуникации, так почти полностью готов. Наш уже заселен на восемьдесят процентов, если Вадим продолжит в том же духе, следующих уже некуда будет селить.

— Ага, а нам, по плану, нужно еще самим людей из общин вызволять. — Добавил Джавид.

— Вот именно. Тимур справляется со своей работой замечательно, но ему тоже нужны люди. Троих надо отправить на кухню, двое уже не смогут прокормить такую ораву.

— Это хорошо, но давай об этом чуть позже. Для начала надо понять, всех ли мы оставим. Кто там у нас подозрительный есть. — Князев оставил Женю сидеть с планшетом и присоединился к обсуждению.

— Сейчас. — Прайс включил висящий под потолком проектор и на белом экране на противоположной стене появилось изображение рабочего стола его ноутбука. — Вот смотрите, первый.

На экране появилось изображение улыбающегося мужчины средних лет в очках и легкой проседью в волосах.

— С виду, вполне себе нормальный человек. Последние несколько лет ведет прилежный образ жизни. Но в прошлом — член ОПГ, привлекался по статьям за вымогательства и шантаж, отсидел восемь лет.

— И что? — Мила посмотрела на Стива. — Мы его теперь выгоним?

— Эм… Я еще не думал над этим.

— Может человек изменился, откуда ты знаешь? «Пурпурный рассвет» мог перевоспитать любого заядлого уголовника. Тем более этот, как ты сказал, последнее время жил нормально, но мы погоним его взашей, обрекая, из-за его прошлого? Он уже заплатил за свои прегрешения.

— Может и не выгоним, но будем пристально следить. Может, поселим на отдельный этаж. — Князев присмотрелся к фотографии мужчины, думая о том, что никогда в жизни бы не угадал в нем бывшего преступника и заключенного.

— Ага, и сразу создадим касту отчужденных. Люди не идиоты, сразу поймут, почему их отселили. Нет, уже если живем все вместе, то живем все вместе. Я знала одного человека. Если судить о нем по его личному делу, то он — полная мразь. Убил девушку восемнадцати лет, и двоих парней того же возраста. Отсидел пятнадцать лет. Только он был одним из лучших людей, кого я знала в жизни. Добрый, отзывчивый, готов был отдать последнюю рубаху нуждающемуся и никогда не врал. А знаете почему убил? У него была дочь, воспитывал один. Жена умерла при родах. Девочка росла строптивая, с характером. Как бы он не старался её отгородить от всего пагубного, спуталась с плохой компанией. В один вечер она не вернулась домой. Он искал её по всему району, но никто её не видел. Не пришла она и через день, и через два. Полиция разводила руками, мол, загуляла, скоро вернется домой. Только через четыре дня завели дело о пропаже. Нашли через месяц, по частям, в мешке из-под сахара в овраге лежала. Медэкспертиза обнаружила в крови больше содержание наркотиков и следы изнасилования. Следствие встало в тупик, тогда он сам взялся за расследование. Все силы на это бросил. Нашел молодежь, кто бы с ней на той вечеринке. Допрашивал, подкупал, угрожал, но информацию ему удалось добыть. Выяснил, что на вписке она получила передозировку, и отключилась. Двое малолетних уродов, невменяемые от наркоты, воспользовались беспомощным состоянием и изнасиловали. В процессе она пришла в себя и начала сопротивляться. Чтобы не рассказала, ее убили, расчленили и выбросили труп. Подружка её бывшая помогала. Остальным приказали молчать, под угрозой такой же участи. Когда он все узнал, не стал дожидаться правосудия от органов, и сам наказал виновных. Вот и делайте выводы — можем ли мы судить людей или нет.

— Как там у Грибоедова? «А судьи кто?» — Высказалась молчавшая до этого Вика.

— Тут согласен. — Стив посмотрел на Князева. — Сань, у тебя у самого послужной список тот еще. Привлекался за торговлю наркотиками, в рехабе лечился.

— Наркота это тебе не вымогательство и шантаж, не ровняй. — Саша ничуть не смутился озвученному прошлому. — Ладно, убедили. Но глаз с них не спускать. Кэп, следи за ними, пристальнее всех остальных, хоть дрона постоянно над головой повесь. В себе я уверен, знаю что у самого в башке творится, а у них нет. Давай, кто там еще.

— Двое. Вот эта женщина, — Прайс вывел на экран фотографию. — Несколько раз привлекалась за организацию публичных домов и склонение к проституции. А вот этот — пироман, два поджога, без жертв, но в тюрьме для малолетних побывал.

— За последним реально надо следить. Люди, склонные к поджогам, чаще всего имеют тягу к сексуальному насилию. Многие известные маньяки в детстве поджигательством промышляли. — Мила отметила что-то в блокноте.

— Хорошо, учтем. Что дальше то делать будем? С «Полночью» Вадим нас опередил. Хорошо, что не разбомбил, а оставил всех в живых. Кстати, кто-нибудь опросил людей, что там вообще было. — Сменил тему Саша.

— Да, Тимур разговаривал с тем, кто у них за главного. — Джавид привстал с места. — Воеводов запустил трансляцию, которую перехватили жители общины. Он сообщил о планах «Нуклия», и пригрозил разбомбить все к чертям, если руководство анклава будет препятствовать людям, желающим уйти. Подняли бунт, была перестрелка. Им удалось захватить всё начальство. Потом приехал Вадим, часть людей ушла с ним, остальных отправил в Архипку, где мы их и встретили.

— Вот зараза, сработал по нашему плану. Может он тоже за нами следит, или кто-то ему инфу сливает. — Князев оперся на стол кулаком здоровой руки.

— Вряд ли, просто это самый здравоумный план, поэтому совпало. А дальше, скорее всего, Лесной связался с ним, и сказал, куда людей направить. Вадим то не знает, где мы расположились.

— Ладно, надо к Лесному опять ехать. Консультироваться с нашим мегамозгом. Сколько там еще общин в крае осталось? — Саша повернулся ко всезнающему Стиву.

— После ликвидации «Полуночи» — три.

— То есть у нас еще около четырехсот пятидесяти человек, да места для всех явно не хватит. Надо поднажать. Что Богдан говорит по срокам?

— Ничего конкретного, но с притоком рабочей силы процесс ускориться. — Джавид подошел к кулеру и набрал стакан воды.

— Понятно. Сейчас надо немного отдохнуть, все вымотались. Потом к Киру поедем. Стив ты со мной?

— Да, он подготовил новую партию рабочей техники на аккумуляторах, надо забрать, и несколько новых дронов. Но если не посплю хотя бы пару часов, то точно убью кого-нибудь по дороге.

* * *

Вернулись из Криницы почти к ужину. «Исток» кипел жизнью, резко контрастируя с вымершими поселками по дороге. Люди, наслаждаясь свободным временем, гуляли по тропинкам, сбивались в маленькие группы и обсуждали произошедшие события. Тимур с Джавидом уже успели предупредить прибывших о предстоящем распределении на рабочие места и глобальному авралу, но освобожденные из «Полуночи» приняли эти новости с воодушевлением. Мысль, что будут работать не ради чьей то наживы, а ради благополучия новой цивилизации, сплотила и придала сил. Возникло чувство причастности к чему-то грандиозному, сродни подъему духа у граждан СССР при возрождении страны после Великой Отечественной Войны.

«Дай людям хотя бы намек, на то, что они участвуют в создании грандиозного, и ты увидишь, на что способен одухотворенный человек» — Подумал про себя Князев. Мысль родилась сама по себе, полностью противореча его мизантропной натуре. Пытался понять, откуда в голове такие слова, то ли чья-то заумнаяцитата, промелькнувшая когда-то в ленте Инстаграма, то ли сам уже начала мыслить философскими изречениями, но сломав голову, решил просто забить.

На совещании с Киром решили не менять вектор дальнейших действий. Выяснилось, что Воеводов занял стратегическую базу ракетных войск. Теперь в его распоряжении не только «Торнадо-Г» и «Смерчи», еще и «Искандеры-М» и черт знает еще что. К тому же тридцать человек из «Полуночи» примкнули к нему. Под умелым руководством Воеводова и с его новой огневой мощью, эта маленькая армия повстанцев может натворить многое и перестала быть маленькой занозой в плане «Нуклия». Стоит ожидать ответных мер, и одним отрядом чистильщиков уже не обойдутся. Лесной настоял на увеличении оборонных сил «Истока» и необходимости создания своего отряда безопасности. По Киру было видно, что все милитаристическое ему претит, но другого выбора не было. Такое крупное скопление людей долго скрывать не получиться, в скором времени они привлекут внимание, а без должной обороны их раздавят как клопов. Он пообещал поработать над системой безопасности, чтобы дать превосходство, и сменил тему. К автопарку электромашин добавилось два автокрана, один грузовик с манипулятором, два погрузчика и бульдозер. Так же на своем минизаводе Лесной запустил линию по переделке электроприборов на аккумуляторное питание. Теперь почти любое устройство можно было снабдить беспроводным источником питания, что сразу решало огромное количество проблем. Шуруповерты, дрели, перфораторы, отбойные молотки, бетономешалки — теперь все могло работать без подключения к розетке, и в разы дольше чем от стандартных заводских АКБ. Стив уже обновил свой ноутбук новым элементом питания, и третий день даже не подходил к розетке. Джавид подкинул идею создать оружие по типу винтовки Гаусса, что даст преимущество на поле боя ввиду бесшумности и облегчит производство боеприпасов, на что Кир посоветовал ему меньше играть в компьютерные игры.

Несмотря на общую одухотворенность, у Князева возникло ощущение, что они топчутся на месте. Обустройство жилья конечно хорошо, но никаких радикальных мер не принимается, а люди по прежнему батрачат в общинах «Нуклия». Вон Воеводов, без лишних разглагольствований, уже третий анклав ликвидировал. Да, может слишком жестко, особенно «Рассвет», но он действует, а они только подбирают за ним осиротевших выживших.

— Ты вернулся! — Раздался крик Жени. Девочка подбежала и обняла Сашу, как смогла.

Князев присел, обнял ребенка в ответ и осмотрелся.

— Ты что, одна здесь гуляешь?

— Нет, я с Викой. Мне скучно стало, захотела погулять. Видела пруд, думала тут рыбки есть, посмотреть захотелось, а она меня отвела. — Женя указала рукой в сторону сидящей на лавочке девушки.

— Хорошо. Нагулялась уже? Домой пойдем?

— Я бы еще походила. На улице хорошо, не сильно жарко, и людей много. — Девочка, на удивление, была без маминой сумки, держа в руках лишь ее старый смартфон с трещиной на экране.

— Ладно, иди, побегай. Я тут на лавочке буду. Только далеко не убегай. Держись поблизости, чтобы я тебя видел. — Саша потрепал девчонку по волосам и направился к лавочке.

Вика смерила его вечно недовольным взглядом, и затянулась электронной сигаретой.

— Ты словно зэков на прогулке с оружием охраняешь. — Князев сел рядом и посмотрел на пистолет-пулемет девушки.

— А ты как на курорте гуляешь, любой мудак тебя за жопу схватит, однорукого. — Ответила Вика, даже не повернувшись.

— Интересно, ты родилась такой, или жизнь потрепала?

— Если тебе что-то не нравиться, то просто иди на фиг.

— Да ладно, заканчивай, нам еще долго в одной лодке плыть.

— Я и не начинала. Всегда так общаюсь, сколько себя помню. — Вика еще раз затянулась.

— Ты стрелять хоть умеешь, или так для вида с собой таскаешь?

— Да уж получше многих, тебя, в том числе.

— Ладно, колючка, хотел поговорить по-нормальному, ну уж слишком похоже мы общаемся. — Князев встал и помассировал плечо сломанной руки. — Жень, я пойду уже, ты еще здесь останешься?

21 июля.

11.43 по московскому времени.

Военная база под Майкопом.

Макс бежал по коридору как по стадиону. Вадим не отвечал на вызов по рации, что случалось очень редко. И он точно знал где искать командира. Впереди дверь с табличкой — тренажерный зал. Распахнул её и осмотрелся. Тихо, никого нет. Пахнет железом и потом. Из-за колонны доноситься тяжелое дыхание. Сделав несколько шагов вперед, увидел Воеводова, со штангой на плечах, судя по количеству блинов, не меньше двухсот килограмм. Вадим напряженно смотрит вперед, в ушах — наушники. Мышцы вздулись, проступившие вены ветвятся под кожей. Выдохнув, Веводов начал приседать. Макс встал перед ним и жестом попросил снять наушники.

— Что случилось? — Вадим сбросил штангу на прорезиненный пол.

— Анклавы. Наши люди засекли необычное оживление во всех общинах края. Они к чему-то готовятся.

— Кто вышел на связь? — Вытеревшись полотенцем, Вадим натянул футболку и зашагал к выходу из тренажерки.

— Все сразу, одновременно началось.

— Понял.

Зайдя в центр связи, Воеводов поежился. После раскаленного воздуха улицы, охлажденный кондиционерами воздух пробирал до мурашек. Связист, молодой парнишка из числа освобождённых в «Полуночи», сидел возле терминала спутниковой связи. Рядом с ним расположился Краснов, гипс еще красовался на его руке, но бывший начальник «Зари» уже выглядел окрепшим и оправившимся.

— Вот и ты, где пропал? — Спросил Николай.

— Железо тягал.

— Ты хоть на рацию отвечай.

— В наушниках был, не слышал. Расслабился немного. Что там у нас?

— «Восход», «Полдень» и «Закат» активизировались. Стягивают транспортную технику, на базах суета, много передвижений. Судя по всему, они сматывают удочки. — Краснов указал пальцем на три точки на карте, где находились анклавы.

— Кто у Павловской базы?

— Серго. Он первый сообщил.

— Соедини с ним. — Вадим надел гарнитуру. — Серго, слышишь меня?

— Громко и четко, начальник.

— Докладывай.

— С утра в общину пригнали четыре автобуса и несколько грузовиков. Идет погрузка со складов. Нуклиевцы уже не скрывают своих намерений, гоняют людей, как рабов. Видел, как застрелили одного взбунтовавшегося.

— Ясно, пост не покидать. Обо всех изменениях докладывать. — Стянув наушники с головы, Воеводов ненадолго задумался. — Что думаешь, Николай?

— «Нуклий» принял решение свернуть план «Голдстейн» на территории края. Это предусматривалось в директивах в случае недостатка выживших и иных форс-мажорных обстоятельствах. Они вывезут людей в другие неукомплектованные общины. Скорее всего планируют развернуть полномасштабные боевые действия в крае. Или просто решили отдать его тебе полностью, думают, что ты просто претендуешь на территорию. Нам не давали полного доступа, не знаю, что у них может быть припасено на такие случаи.

— Понял. Объявляйте полную боеготовность. Поднимайте всех. Мы не должны выпустить их колонны за границы края. Надо перехватить и освободить людей. Сколько у нас вертушек?

— Четыре боевых КА-52 и две десантных «восьмерки», но пилотов всего двое, еще одного учим.

— Он транспортник поднять и посадить сможет?

— Сможет, но на боевое маневрирование от него не рассчитывай.

— Этого нам хватит. Открывайте оружейку. На базе оставьте человек пять для охраны. В МИ-8 — двенадцать человек. Остальных на броню. Выезд через двадцать минут.

Бойцы собрались на площади, рядом с готовой к дороге техникой и обступили кругом Воеводова, стоящего у небольшого столика с дорожной картой.

— Так, смотрите. Вот здесь, прямо на трассе Дон-М4, по которой будет двигаться автоколонна, мост через реку Сосыка. Слева — гостиница «Оазис», справа — хозяйственные постройки, прямо перед мостом по левую сторону — лесополоса. Вот здесь, не доезжая до реки, несколько заправок. Первой группе, которая будет десантирована с вертолета, необходимо заминировать опоры моста, подорвем его прямо перед колонной. Так же нужно быстро соорудить несколько пулемётных расчетов вот здесь, здесь и здесь. Обратную дорогу отрежем бронетехникой, которую укроем на заправке. Другие броневики спрячем в гостинице и в этом строении, после уничтожения моста они закрывают фланги. Вертушки будут ждать команды в поле, лететь максимум минуты две. До точки — двести километров, надо гнать на всех парах. Собираться они начали полчаса назад. Быстрее чем за четыре-пять часов не управятся. Но нам необходимо дать двигателям техники остыть, что бы не палиться на тепловизорах. Используем максимальную маскировку, как температурную, так и визуальную. Полная тишина в эфире. Рации выключить, спутниковые тоже. Включать только после подрыва моста. Так, Катя, ты командуешь снайперами. Вы втроем занимаете позицию вот здесь, через реку у запруды и ведете точечный огонь. Ваша задача снять как можно больше безопасников. Я буду с командой в лесополосе, мы пойдем на штурм. Сопротивление будет мощным. На стороне противника — численное превосходство, у нас — эффект внезапности и огневая мощь. Первым делом необходимо из гранатометов вывести из строя бронетехнику и машины сопровождения по максимуму. Вертушка с этим поможет. Потом уже занимаемся непосредственно безопасниками. Количество жертв среди гражданских необходимо свести к минимуму. Понимаю, что не избежим совсем, но надо постараться. Все по машинам.

Бойцы легким бегом направились к броневикам, на ходу разбиваясь на заранее распределенные группы.

— Коля подожди. — Вадим остановил Краснова. — Если что-то пойдет не так…

— Уничтожить всю колонну?

— Да. Нельзя дать им уйти. Мы должны ослабить их максимально. Конечно постараемся остановить, но…

— Сопутствующий ущерб, понимаю. — Краснов кивнул.

— Хорошо. Но только в самом крайнем случае.

17.14 по московскому времени

Трасса Дон-М4

Тихо, только птицы щебечут в листве над головой. Очень жарко, маскхалат и полиэтиленовая пленка не лучшие спутники в жаркий летний день. За спиной, укрывшись в подлеске под таким же сэндвичем из «Лешего»[1] и пленки — дюжина бойцов застыла в ожидании. Все готово к встрече автоколонны: под опорами моста несколько десятков килограммов взрывчатки, на заправках, у гостиницы и ангара спрятаны два БТР-82АТ с тридцатимиллиметровыми пушками, в поле ждут два Ка-52, готовых превратить шоссе в перепаханную землю. Людей мало, очень мало для такой операции, но нуклиевцы не рассчитывают на засаду и подготовленную атаку с огневой поддержкой тяжелой техники. На душе — пустота. Мысленно уже похоронил гражданских, еще пока мирно катящих в автобусах в новую общину. Так проще, не дрогнет голос отдать команду Краснову. Совесть нужно забить сапогом как можно глубже и не давать ей голоса. Мыслями о потерях войну не выиграешь. Жертвы будут всегда, надо быть готовым. Если получиться их вытащить — хорошо, нет — он готов к этому. Но отдать почти полтысячи людей, которые в дальнейшем будут работать на укрепление врага — недопустимая ошибка, а ошибок война не прощает. Он — командир, потом, если получиться уничтожить весь этот балаган, ответственный за эпидемию, сам решит, как ему жить с этим, но слишком многое стоит на кону. Или четыреста «двухсотых», или человечество будет обречено жить под гнетом зарвавшихся мудаков, решивших, что их банковский счет дает им право вершить судьбу цивилизации.

Вадим сглотнул, подтянул ко рту трубку гидратора[2] и смочил пересохший рот. Вспомнилось боевое прошлое, десятки засекреченных боевых командировок по экзотическим и не очень странам. Было все, и штурмы колонн, зданий и кораблей, освобождение заложников, уничтожение комплексов ПВО и особо неугодных персон. На гражданке скучал по войне. Сам бежал от этой мысли, но прекрасно понимал, что лучше всего умеет воевать. Даже когда убил своего первого, спал спокойно, никаких мук совести, присущих нормальному человеку. Под погонами жизнь проще, все решает командование, все по распорядку. На боевом задании, ты просто как монета подброшенная верх, всего два варианта развития событий: решка — жив и вернулся, орел — убили и больше никаких проблем. Даже отношение к смерти сослуживцев совсем другое, не то что в мирной жизни. Все понимают, что любой из бойцов может не вернуться с выезда, не чай с плюшками пить поехали. На гражданке в разы сложнее, нет черного и белого, нет «врага» и «своих». Надо подстраиваться, идти на компромиссы, избегать радикального решения вопросов. А сколько раз хотелось схватить какого-нибудь зарвавшегося идиота, уверенного в своей гражданской «неприкосновенности» за горло и вбить ему зубы в глотку поглубже. И как же тяжело было сдерживаться. Именно по этому сторонился людей и уходил в лес — единственное место, дарующее спокойствие и уединение. После увольнения тяжело было адаптироваться, ночами снились бои, нет, не в кошмарах, больше с тоской и ностальгией. Была бы его воля, никогда бы не ушел из спецслужб по собственному желанию…

Шум двигателей приближающейся колонны прорисовался в умиротворяющей картине природных звуков, зазвучав чем-то инородным и чужим. Едут. Сейчас главное, чтобы не проспал подрывник. Вот уже на шоссе показался первый бронированный «Тигр» с крупнокалиберным пулеметом на крыше. Хорошо, что не с тридцатимиллиметровой пушкой, она могла бы наделать проблем. За броневиком еще два, уже полегче, пассажирские. Следом три бортовых грузовика, судя по посадке, загруженные под завязку. Между грузовиками и автобусами еще два «Тигра». Целая вереница туристических Неопланов[3], четыре с половиной сотни людей. Вадим сглотнул, вспомнив о вероятном пути развития событий. Нет, совесть, как ты ее не дави, все равно дает о себе знать, исподтишка покалывая в солнечном сплетении. По бокам автобусов несколько «Рысей», эти проблем не составят, пулеметный калибр шьет их «на ура», про пушки на «Тайфуне’и БТР вообще нечего говорить. Замыкали колонну еще пара штабных 'Тигров» и одна машина связи. Промелькнуло сомнение, что не видно тяжелой техники. Если бы командовал он, то не пожалел бы пару тяжелых танков, асфальт жалеть уже ник чему, а огневую мощь они обеспечивают прекрасную. И прикрытия с воздуха не видно. Возможно, торопились и надеялись проскочить незамеченными.

Загрохотала серия взрывов, разносящих опоры моста на куски бетона и арматуры. Дорожное полотно дрогнуло и пошло обваливаться вниз цепочкой. Подрывник — молодец, хорошо просчитал время взрыва. Первый броневик колонны уже успел заехать на мост и рухнул в реку вместе с разрушенными перекрытиями и асфальтом.

— К бою! Броня, отрезай отъезд! — Скомандовал Вадим в рацию. Замыкающие броневики только начали разворачиваться, как из боксов заправки выехали два «Тайфуна-ВДВ». Загрохотали пушки, прошивая броню «Тигров», как бумагу. Фланговые «Рыси» свернули на обочину, бойцы «Нуклия» высыпали из десантных отсеков, занимая оборонительную позицию, но тут же угодили под огонь БТРов, укрывающихся в здании гостиницы и сельхоз ангаре. Из-за реки глухо захлопали снайперки, вышибая нуклиевцев по одному, и пробивая колеса автобусов. В ответ затрещал «Корд» с одного из броневиков колонны, осыпав всею лесополосу свинцовым веером, и обрушив на головы сидящих в засаде дождь из скошенных листьев и веток.

— Коля, поднимай вертушки, надо броню убрать. — Прижав голову к земле, прокричал в рацию Воеводов.

— Я уже. — Ответил Краснов и Вадим услышал стрекот подлетающих вертолетов.

— В голове колонны два «Тигра», нас не видели, по снайперам бьют. Только осторожно, автобусы не зацепи!

— Пусть по хвосту работает, этих сейчас накроем. — Послышался голос Макса.

Справа от шоссе, приглушенные канонадой выстрелов, раздались хлопки выстрелов РПГ-7. Первый броневик качнулся и тут же раздулся, как просроченная консервная банка. Бронестекла вылетели наружу под сумасшедшим давлением кумулятивного взрыва. Вертушки зависли в пятистах метрах от дороги, и начала точечно работать по броневикам, очень быстро выведя их из строя.

— Броня, прекратили огонь, работаете на прикрытие. Катя, вы та как? Все целы? — Вадим немного приподнялся, оценивая ситуацию. Техника противника выведена из строя, только успевшие спешиться бойцы «Нуклия» огрызались автоматными очередями из укрытий. Людей в автобусах не видно, попадали на пол, прячась от обстрелов.

— Двинулись. Идем осторожно, секторы обстрелов перекрываем. Коля, прикрывайте сверху, если кто засел и не сможем выковырять, накроете. — Воеводов скинул накрывающую его пленку и пошел вперед, сменив винтовку на автомат.

Штурмующая группа разделилась, одна часть пошла к носу колонны, вторая к хвосту. Третья группа, прикрывающая с другой стороны шоссе, двинулись с тыла. Добравшись до трассы, начали двигаться друг другу на встречу в центр, прикрываясь за подбитыми броневиками.

«Слишком легко, не может такого быть. Или командование „Нуклия“ настолько тупо, или я чего-то не учел». — Подумал Вадим, застрелив высунувшегося из-за обочины бойца в голову.

Ответный огонь затих. Еще раз прочесали всю колонную, добивая раненных. Путь свободен, можно начинать выводить гражданских.

— Коля, прикрывай, мы людей выводим. — Воеводов посмотрел на висящий над ними «Аллигатор». Вторая патрулировала трассу, на случай прибытия подкрепления.

— Так, ребят, все подтягиваемся к колонне. Один «Тигр» остается прикрывать фланг. Подгоняйте транспорт, начинаем выводить гражданских. Пятеро к нашим автобусам, остальные к колонне. Не расслабляемся. — Вадим подошел к головному автобусу. Вполне вероятно, что внутри есть раненные. На боку отчетливо видны следы от автоматной очереди. Часть окон выбита.

Дверь оказалась не заперта, и по нажатию кнопки, с шипением открылась. Воеводов поднялся по ступенькам в салон. Плач, стоны раненых, люди лежащие на полу и согнувшиеся на сидениях, присыпанные битым стеклом.

— Так, народ, сейчас без паники. Встаем, и двигаемся в хвост колонны, к заправкам, там увидите автобусы и людей с оружием. Вас никто не тронет. Только без глупостей. Если кто не может идти, зовите, мы поможем.

С пола поднялся грузный мужчина средних лет. Из рассеченного виска по его лицу стекала кровь.

— Спасибо. — Он подошел к Вадиму и протянул трясущиеся руки. — Эти твари перестали скрывать, что они от нас по-настоящему хотели. Погнали в автобусы как скот. Даже вещи собрать не дали. Били, угрожали. Двоих человек на моих глаза застрелили, они отказывались идти. Ты нам жизни спас.

— Потом, потом. Сейчас надо убраться отсюда. Двигайтесь быстрее.

Воеводов выбрался наружу и встал чуть в стороне, контролируя эвакуацию. Его бойцы распределились и помогали людям, направляя их к транспорту.

«Слишком легко…» — Мысль прервал звук взрыва, отшвырнув Воеводова на несколько метров.

С трудом поднявшись и нащупав болтающийся на ремне автомат, Вадим протер слезящиеся глаза и посмотрел в сторону колонны. В голове шумит, накатила тошнота, как после нокаута. Но картина на трассе сразу смела все ощущения. Автобусы один за другим подлетали в воздух, распуская огненным шаром.

— Все на обочину! Быстро! Автобусы заминированы! — Заорал Воеводов, прикрываясь рукой от ударной волны следующего взрыва.

Оглушающий хлопок, волна жара ударила в лицо, за ним следующий, и следующий. Все Неопланы за считанные секунды превратились в горящие и искаженные груды металла, ставшие могилой для сотен людей. Часть гражданских успели увести от транспорта, но большинство погибло.

— Коля, Макс, Шамиль? Кто на связи? Доложите обстановку! — Вадим протер лицо ладонью и вместо пота увидел кровь. Нащупал глубокий порез на темени — осколом прорезало, если бы ниже на несколько сантиметров, то он сейчас бы не разговаривал.

— Вадим! Ты живой, что у вас там, черт возьми, твориться? — Катя потеряла самообладание и кричала в рацию.

— Живой. Подловили нас, на живца взяли.

— Надо быстрее сваливать. С севера идет колонна боевой техники, вертушек не вижу, но времени у нас почти нет. — Голос Краснова звучал очень напряженно.

— Большие потери. Шамиль погиб, еще пять «двухсотых» точно вижу. Гражданских человек сорок выжило, не больше, в основном мужчины, кто успел убежать подальше. — Макс говорил тяжело дыша.

— Отступаем к транспорту, быстро. Катя, вы дальше всех, бегите со всех ног. — Сказал Вадим, двинувшись в сторону броневиков у заправок. — Увидите раненых, забирайте.

От горящих автобусов несло жаром и запахом горящих тел. Кто-то успел выбраться из пылающей западни и умер уже на асфальте от ожогов и ранений. Увидел лежащего недалеко бойца из своих, спина изрезанна осколками, камуфляж дымиться. Парень умер, прикрывая собой кого-то. Вадим нагнулся, перевернул убитого и отшатнулся. Мальчишка лет семи прижимался к бойцу в поисках защиты, но куски стали, пробив тело парня, оборвали и его жизнь.

— Сука. — Воеводов сплюнул на асфальт и прибавил шаг, осматриваясь назад. По мосту не проедут, но рядомс позицией снайперов, на запруде, есть переправа, которую броневики с легкостью преодолеют. — Коля, сколько у нас времени?

— Минуты три-четыре. Не больше.

— Как у вас с боезапасом?

— Только пушками работали, ПТУРы полные.

— Влупите по переезду на запруде, задержим их. Катя вы где? — Вадим добрался до первого «Тайфуна» и встал на подножку, смотря в сторону лесополосы. Уцелевшие бойцы помогали гражданским и стаскивали раненных.

— Уже прошли лесопосадку, можете стрелять, мы в безопасной зоне.

— Понял. Уши берегите. — Бросил Краснов.

От вертолетов потянулись дымные шлейфы и вал через реку взлетел в воздух несколькими фонтами земли и дыма.

Рядом с дорогой показалась группа снайперов во главе с Катей. Вадим махнул им рукой, броневики уже тарахтели двигателями, готовые в любой момент сорваться с места.

— Народ, отчаливайте. Я еще немного их задержу и сваливаю, могут ПЗРК уже достать. — Сказал Краснов в рацию.

— Коля, сильно не рискуй.

Вместо ответа от вертушки отделились несколько ракет и полетели в сторону севера. Подбежала запыхавшаяся Катя, и на ходу запрыгнула в броневик.

— Уезжаем! Стрелки, орудия в противоход и будьте готовы атаковать преследующих! — Закричал Вадим в рацию, убедившись, что бойцы погрузили последних раненых и готовы к отъезду.

[1] «Леший» 0 один из самых распространенных маскировочных костюмов отечественного производства.

[2] Гидратор — питьевая система, состоящая из небольшой емкости (1–3 литра), трубки и соска. Емкость выполнена в виде рюкзака или емкости на лямках, закрепленного на теле бойца.

[3] Неоплан — одна из самых распространённых фирм производителей автобусов.

Часть 3 Пролог

2 сентября.

Геленджик

Голубая бухта

16.32 по московскому времени

Роман вышел из дома и посмотрел на небо. Тучи так и клубятся на небе, орошая землю легкой водяной пылью. Поежился, непривычно прохладно для ранней осени в Геленджике. Хотя погода на юге непредсказуема. Один год стоит жара до самого ноября, другой в сентябре уже приходится надевать куртку.

Странное ощущение, или даже предчувствие, свербит в груди. Михаил и девушки явно что-то недоговаривают. Решил прогуляться по двору, больше, чтобы подумать, чем из любопытства. Обогнул дом и вышел на задний двор. Просторный, не меньше шести соток, слева — стопка бетонных блоков, несколько пучков чуть поржавевшей арматуры и куча щебня. Скорее всего собирались строить. По центру — какая-то техника, накрытая маскировочной сеткой. Что-то очень большое, почти двадцать метров в поперечнике, по силуэту сложно угадать, что за аппарат скрывается под маскировкой. Осмотревшись по сторонам, Роман зашагал к неизвестному объекту, гонимый любопытством. Шагнув на газон, заметил что высокая трава примята к земле, словно сломанная сильным ветром. И что странно, лежит не в одном направлении, а радиально. Поднял голову и еще раз посмотрел на силуэт под сеткой. Вертолет? Подошел вплотную и поднял край маскировки. Точно вертолет.

— Это МИ-24П-2П. Ударный вертолет. — Послышался из-за спины голос Михаила.

Роман подскочил, словно его подловили за преступлением. Обернулся и посмотрел на Федоровича.

— Блин, напугал ты меня. Где взяли то его?

— В Раевской. Там военный полигон был. Техники навалом осталось. Я — офицер на пенсии. — Михаил присел на лежащий рядом бетонный блок, открыл пачку сигарет и закурил. — Афган, Чечня, да много где побывал. В основном — летчиком. На таких вот вертушках летал, ну не совсем таких, попроще, конечно. Этот — новенький, доработанная модель, куча наворотов.

— А зачем он тебе? — Роман помялся на месте, не решаясь сесть рядом, странное тревожное чувство не давало покоя.

— Ну, во-первых, всегда мечтал о собственном вертолете. Привык я к ним, сроднился. Только в вертушке чувствую себя как дома. И не воспользоваться тем, что вся военная техника стоит брошенная, было бы грехом. Оставить такую птичку гнить без дела? Увольте. — Федорович докурил первую и от окурка подкурил следующую сигарету.

— А во вторых?

— Во вторых, во вторых… — Михаил тяжело выдохнул. — Время сейчас неспокойное. Можно сказать, война идет. Не хотел тебе сразу говорить, и так хлебнул немало. Но в стороне остаться не получиться.

Роман сглотнул и сразу вспомнил про разбомбленное убежище.

— Война?

— Ага, война. Полномасштабная, с военной техникой, ракетами и кучей жертв. — Михаил выпустил струю дыма и посмотрел по сторонам, стерев с лица мелкие капли дождя мозолистой ладонью. — Мы втроем — удаленный аванпост. Следим за передвижением противника, собираем ресурсы, медикаменты, вооружение. Ира на хозяйстве, Маринка — разведчик, а я с «Карлсоном» — основная ударная сила. В свободное время — хороним умерших от «Пурпурного» и жертв обстрела «Рассвета», так называлась община в Кабардинке.

Роман уставился на мокрую траву. Мысли в голове суматошно метались, как косяк ставриды, на который напали дельфины. Пару дней назад он спокойно ехал по трассе, не зная ничего, и свыкаясь с мыслью, что человечество погибло. Вокруг были только мертвые города и пустынная дорога. А теперь — война!

«Да что не так с людьми? Даже когда весь мир фактически вымер, выжившие затевают войну, чтобы доделать то, что не доделал вирус.»

— Не вериться, да? — Михаил постарался заглянуть в глаза Роману. — Мне вот тоже не верилось, до последнего, пока сам в эпицентре заварухи не оказался.

— А кто с кем воюет то?

— Блин, все время забываю, что ты вообще не в курсе. Давай пока опустим эту тему. Ну не могу я про это тебе так просто рассказать. Сам пойми — время такое. Я же тебя не знаю совсем. У нас как принято: каждого пришедшего проверяют по базам, а вдруг шпион. Сейчас многие выжившие на юг тянуться. Инстинкт у людей такой. Двигаться туда, где теплее. Скоро зима, в средней полосе не выжить. Да ресурсов и еды завались, но дороги снегом занесет и не вырастишь ничего, если только теплицы в доме не организуешь. А люд нынче не приспособленный к выживанию, одно и знали, что в телефон уставиться да шопиться по торговым центрам. Да и зачем сидеть жопу морозить, когда можно двинуть на юга, где круглый год тепло. — Михаил еще раз посмотрел на Романа. — А ты спокойный, ну относительно конечно. Видать, не засланец. Я уже доложил о тебе. Прости, что сразу не сказал, но порядок такой. Скоро приедут, проверим, а там уже сам определишься, куда дальше двигать будешь.

— Сказать что я охренел — ничего не сказать. — Рома потер голову. — И давно здесь у вас такое твориться?

— Да уже больше полутора месяцев, когда небо еще фиолетовое было. И это не у нас, это везде твориться. Если ты сейчас охренел, то как все узнаешь вообще ох… — Михаил закашлялся. — Курить меньше надо, никак от этой пагубной привычки не избавлюсь. Ты вообще чем до эпидемии занимался?

— Да всем по чуть-чуть. Бизнес свой был, небольшой. Фирма по ремонту и обслуживанию компьютеров и телефонов. Обанкротился. В электронике соображаю хорошо, да только коммерсант из меня так себе. Здесь в Геленджике обитал, но уехал в Москву, надеялся там решить вопрос с долгами и работой. Не вышло. Там пандемию и застал. Поскитался по Белокаменной и решил домой ехать. Сначала боялся, здесь родители, все родное. Пока не видишь, легко абстрагироваться от мысли, что все умерли. Но слишком уж домой тянуло. Ехал долго, по пути постоянно останавливался. Как добрался — вас встретил. — Рома накинул капюшон ветровки, надеясь скрыться от дождя, но ветер все равно бросал в лицо мелкую водяную пыль.

— Понятно. Служил?

— А как же, конечно служил, давно уже правда. Седьмая дивизия ВДВ, сто шестьдесят второй разведывательный батальон, город Новороссийск. Командиром был Марат Юлаев, мы в Геленджике жили по соседству, с детства его знал, он и подсуетился, чтобы меня в хорошую часть взяли. Кстати, заходил к ним домой, их пацаненок — Тимур, в числе выживших по ходу. Родителей похоронили, возле дома бензовоз, запас продуктов. Но сейчас там никого, подался куда-то.

— Тимур, говоришь? Интересно. — Михаил потер пальцами отросшую щетину. — А он тебя знает?

— Конечно, постоянно в гостях друг у друга были. Родители дружили с незапамятных времен. Я его на девять лет старше, он меня все время «дядя Рома» звал, бесило аж. — Роман улыбнулся, вспомнив смуглого мальчугана, смотрящего на него с открытым ртом. Тимур видел в нем старшего брата, которого у него не было. А вы что, знаете его?

— Лично — нет. Но слышал о нем.

На поляну вышла Марина, натянув на голову капюшон дождевика.

— Миш, приехали. — Сказала девушка и посмотрела на Романа.

Часть 3 Глава 1

21 июля.

23.24 по московскому времени

Военная база под Майкопом.

Воеводов тяжело опустился в кресло, под напряженным взглядом Краснова, Серго, Максима и еще одного мужчины, выбранного в командование. Голова у Вадима гудела как гонг. Волосы пришлось сбрить, осколком зацепило хорошо — семнадцать швов. Теперь на темени красовалась перевязь из бинта и крепящего его пластыря.

— Что у нас. — Тихим сдавленным голосом сказал Воеводов, посмотрев на своих командиров.

— Семь «двухсотых», и это только из наших. Боеспособных осталось двадцать три человека, у некоторых ранения, но не серьезные. Трое в лазарете, тяжело ранены, но выкарабкаются. — Ответил Николай.

— Шамиля жалко. — Сквозь зубы процедил Макс. — Парень был классный, а мы даже тело не забрали.

— Заберем, не переживай. Сколько гражданских удалось вытащить? — Вадим откинулся на спинку, на секунду зажмурив глаза.

— Сорок три человека. Тридцать два мужика, остальные женщины. Тяжело раненных нет — порезы, ожоги. Успели убежать от автобусов на более-менее безопасное расстояние. — Серго сверился с переписью на экране планшета. — Пробили по базам нуклиевцев, все чистые. У людей ни вещей, ни запасов, ничего не осталось.

— С ними уже говорили? Есть желающие остаться, или повезем в Архипку? — Спросил Краснов, разминая руку на перевязи.

— Все как один желают остаться и воевать, даже женщины. Пережитое на трассе хорошо их подстегнуло, готовы в рукопашную идти на анклавы. У всех там были люди, успевшие стать близкими после эпидемии. Да и нуклиевцы уже особо не церемонились, как с животными обращались. — Ответила Катя. — Я обходила всех, разговаривала. Видели бы вы, сколько злости у них в глазах.

— То, что хотят остаться — хорошо. Служба тыла нам тоже нужна. Но вот ярость — плохо, может подтолкнуть к необдуманным действиям. — Вадим на секунду замолчал, отвернулся и посмотрел в окно. — Не ожидал я от Нуклия такого. Просчитался. Впредь будем умнее. Теперь мы пониманием, что они готовы на любые жертвы. Коля, держи противоракетную оборону в полной готовности. Эти твари могут и несколько боеголовок сюда зашвырнуть. У нас зона покрытия противоракетной обороны какая?

— Радиус — двести километров, а что? — Ответил Краснов.

— Особое внимание уделите району Архипо-Осиповки, там у нас гражданские, их тоже бомбить могут, надо прикрыть.

— Хорошо, сделаем. — Николай кивнул. — Народ, я долго ломал голову и никак не нашел ответа. Ловушку они устроили хорошую, но мы остались живы. Прикинув в голове весь их план, понимаю, что погибнуть должны были все. Как так вышло? Если бы они подорвали автобусы чуть раньше, когда наши ребята только в них зашли, то я бы сейчас собирал ваши останки по трассе. Случайность? Если бы один заряд рванул с опозданием, то возможно, но, блин, они взорвались одновременно и явно позже, чем планировалось. Что думаете?

— Тоже думал об этом и не придумал ничего. Возможно забитый эфир помешал их сигналу, или попросту опоздали. Какая уже разница, мы потеряли четверть наших людей, о гражданских вообще молчу. Это чертовски много. Впредь надо учитывать все возможные варианты. Даже подрывников — смертников. — Вадим почесал кожу на голове — жутко зудело от пластыря.

— Что дальше делать будем? Общин в крае больше нет. За центральный регион возьмемся? — Макс встал со стула и начал ходить по кабинету, нервы и адреналин не давали покоя.

— Сейчас нам надо набраться сил, перестроить тактику. Необходимо организовать посты по всему краю рядом с крупными городами, по два — три человека. Пусть собирают выживших, следят за перемещением нуклиевцев, если они еще сунутся. Так же необходимо собирать провизию, медикаменты, топливо и прочие полезные ресурсы. Начать боевую подготовку личного состава, обучать стрельбе, работе в команде. Многому не научим, но хотя бы с сотни метров в грудную мишень попадать должны. Так же обучать управлению техникой, стрелков и наводчиков поднатаскать. Коля, ты возьмись за пилотов. Нужно набирать мускулы — впереди большая операция.

— Будем уничтожать анклавы в центре страны? — Катя подалась чуть вперед.

— Нет. Пойдем на «Нуклий», снесем главную голову гидре.

22 июля.

8.12 по московскому времени

Текос

База «Исток».

Женя сидела на стуле и внимательно наблюдала за Сашей, приседающим посреди комнаты. От спорта он был далек, сохранял стройную фигуру за счет генетики и частых загулов под препаратами, выжигающих тело до суха. Ввиду последних событий, до него дошло, что физическую форму необходимо не только поддерживать, но и укреплять. Беготня с автоматом на перевес выматывала похлеще пляски в клубе ночь на пролет, и «допингом» здесь не закинешься. Тело, непривычное к тренировкам, буквально кричало и молило о пощаде. Каждая мышца, каждая клеточка всевозможных бицепсов, квадрицепсов и трицепсов горела огнем, еще не успев отойти от вчерашних упражнений, а он опять их нагружал. Но мысленно Саша получал удовольствие. Тренировки — сродни самобичеванию у католических монахов. Он истязал свое тело, доводил его изнеможения и жгучей боли в мышцах, во имя своеобразной «индульгенции». Вспоминал бесконечные тусовки по ночным клубам и барам, вечеринки на квартирах и загородных домах, беспорядочный секс, километры «дорожек» и килограммы таблеток, ненавидя себя за каждый эпизод. Нет, его гедонизм никуда не делся, он по-прежнему любил провести время с удовольствием, только понятие «удовольствия» для него изменилось. Шумному танцполу он теперь предпочтет уютную комнату, где можно побыть наедине или с этой маленькой девочкой, ставшей для него буквально «центром вселенной», расслабляющим препаратам — нормальную еду. Начал ценить одиночество, всю жизнь бежал от этого чувства, хотел быть для кого-то значимым и весомым, и только сейчас понял, что он сам — довольно самодостаточная личность, даже способная на героические поступки и умные решения. Внутри зародилось незнакомое доселе чувство — самоуважение и любовь к себе. Раньше казалось, что кроме себя никого не любил, но это лишь маска, он не любил вообще никого, а себя — больше всех. И все эти гулянки — лишь способ заглушить ненависть к себе, утопить осознание собственной никчемности в алкоголе и наркотиках. И только пережив «Пурпурный рассвет» Саша осознал, что для становления личности не нужно ждать манны небесной, или «волшебного пинка» от друзей, психолога или стечения обстоятельств. Достаточно просто взять свою ленивую и привыкшую ныть задницу и выкинуть ее из «зоны комфорта», заставить действовать, не боясь ошибок, оценок и критики. Конечно, ему это далось только под напором обстоятельств, но некоторые, судя по количеству желающих остаться в «Заре» даже зная о рабстве, в принципе не способны заставить себя покинуть свой уютный мирок.

Закончив упражнение, Саша выпил воды и подошел к девочке.

— Ну что, малая, какие планы на сегодня?

— Планы? — Женя недоуменно посмотрела на него.

— В смысле, что делать будешь?

— А-а-а. Не знаю. Как получиться. Хочу еще погулять, там у пруда. Если ты будешь свободен, то с тобой, если нет, то попрошу Вику.

— Хорошо. Только одна не ходи. Кстати у меня тут для тебя подарок есть, еще вчера хотел отдать, но забыл. — Князев достал из кармана висящей на стуле кофты детские смарт-часы. — Так, давай руку.

— Красивые, только я еще не умею ими пользоваться. — Девочка, чуть улыбнувшись, покрутила запястьем на котором красовался гаджет.

— Это не сложно, смотри, нажимаешь эту кнопку и появляется зеленая иконка с трубкой, нажимаешь и ты звонишь мне. Видишь? — Саша сделал вызов и ответил со своего смартфона. — Теперь я вижу тебя, а ты меня и мы можем разговаривать. И я в любой момент знаю, где ты гуляешь и не буду переживать, а ты можешь позвонить мне, когда захочешь. Поняла?

— Вроде, да. Классно. В садике у некоторых были такие, мама говорила, что они дорогие.

— Сейчас все — бесплатно, над ними наш «Джобс» поколдовал, они теперь через WiFi работают, без симкарты. — Только сказав, Князев понял, что девочке все равно на такие технические нюансы.

Зазвонил мобильник, высветив на экране имя «Прайс».

— Да, что стряслось? — Саша отошел чуть в сторону, оставив девочку любоваться часами.

— Через сколько в штаб сможешь подойти? — Голос Стива звучал встревоженно.

— Да минут десять, в душ только схожу.

— Давай без душа, Кир ждет.

— В смысле — ждет? Он что, приехал? — Князев подбежал к окну, забыв, что из номера не видно административного корпуса.

— Да, представь себе, я сам офигел. Давай быстрее, он ждет.

* * *

На этот раз в кабинете собрались все. Даже Марк выбрался из леса, и почтил собрание своим присутствием. Внешне он начал походить на любителей эзотерики, наполняющих леса близь дольменов[1]: жидкая борода, длинные волосы с рано проступившей сединой собранны в хвост, кожа потемнела от постоянного пребывания на солнце. Создавалось ощущение, что он пропитался запахом леса настолько, что его уже не возможно смыть ничем. Тимур, как всегда, держался чуть в стороне, не выходя из образа начальника безопасности. Джавид держался рядом с Марком, соскучился по другу и пытался его разговорить, но Сахаров не отступал от привычного молчания. Вика сидела рядом с Милой и больше походила на личного телохранителя Муаммара Каддафи[2]: боевая разгрузка поверх футболки, пистолет пулемет на плечевой петле и суровый взгляд, свойственный матерому вояке, а не молодой девушке. Людмила сосредоточенно вела записи в блокноте, попутно считая что-то на калькуляторе в смартфоне. Стив сидел рядом с Киром за ноутбуком и Князев готов был голову дать на отсечение, увидь он их до эпидемии, насмешливо бы фыркнул в сторону двух задротов, в которых невозможно различить гениального изобретателя и одного из самых сообразительных людей, встречавшихся в жизни. Всего за несколько недель, Саша проникся к Прайсу уважением, откинув подколки и предвзятое отношение. Стив в свою очередь, с каждым днем оправдывал такое отношение, подкидывая новые идеи, как из рога изобилия. Даже Лесной начал прислушиваться к нему, и многие задумки брал на карандаш. Чуть в стороне от всех сидел Борис, постоянно разговаривая по телефону. Мужчина с характерным украинским говором быстро влился в их небольшую команду, привнеся взрослую житейскую мудрость и умело командуя всеми строительными работами.

— Кир, все собрались. Что случилось? — Князев посмотрел на Лесного, видеть которого вне белых стен, то же самое, что встретить Деда-Мороза на пляже Пхукета, лежащего на шезлонге с коктейлем в обнимку со Снегурочкой.

— Глобальные изменения. Вчера ночью «Нуклий» попытался эвакуировать все общины на территории края. — Кир выдержал паузу, обведя взглядом присутствующих. — Но на поверку это оказалось западня для отряда Воеводова. Вадим со своими людьми устроил засаду на колонную, и сам угодил в ловушку. «Нуклий» заминировал автобусы с людьми, и привел в действие взрывные устройства, когда бойцы Воеводова эвакуировали спасенных.

— Что с Вадимом? Он жив? — Тимур на мгновение снова превратился в неопытного пацана, подавшись вперед с нескрываемым волнением.

— Жив. Я наблюдал с дрона за развитием конфликта. Мне удалось перехватить сигнал на взрывное устройство, но полностью подавить его не смог, лишь задержал. Он потерял часть личного состава. Людей спасти почти не удалось, от силы процентов десять, остальные погибли. — Кир говорил своим обычным монотонным голосом, словно читал прогноз погоды.

— Вот твари! У меня слов нет! Сколько там человек было? Почти полтысячи? Просто взять и использовать их как приманку, чтобы убрать помеху. — Джавид подскочил с места и начал нервно ходить из стороны в сторону. — Хотя чего мы ждали от тех, кто вытравил почти всех людей на планете.

— Мы слишком долго копошимся, слишком медленно. — Князев откинулся на стуле, запустив руку в волосы. — Опять нихрена не сделали. Один Воеводов что-то предпринимает. Может и нам уже пора? Может, следует присоединиться к нему?

— Это ничего не даст. — Кир посмотрел на Сашу спокойным взглядом. — Путь Воеводова — тупиковый. В данной ситуации силой вопрос не решишь. Не важно, кто победит в их конфликте, нам необходимо придерживаться нашего плана. Руководство «Проталия» при таком агрессивном сопротивлении может задействовать радикальные механизмы решения проблемы. У них в распоряжении — все вооружение человечества. Я точно не знаю численность их силовых подразделений, но уверен, что они уже разрабатывают стратегию противоборства. И Воеводов с его малочисленной армией не сможет ничего противопоставить. Даже если опустить их прямое противостояние, и представить, что Вадиму удастся свергнуть диктатуру, то что он предложит выжившим? Освобожденными окажутся тысячи людей, не приспособленные к жизни без благ цивилизации. Именно это мы и должны обеспечить, не говоря уже об идеологической составляющей. Если пустить все на самотек, то человечество вернется в привычное русло, снова ввергнув себя в потребительство и отдав бразды правления более инициативной группе. В таком случае, можно сейчас сбросить на все убежища ядерные бомбы, и попросту покончить с бесперспективным видом. Мы должны стать новым витком эволюции общества, как вы этого не понимаете.

— Я из твоих слов только половину понял. — Князев начал выходить из себя. — Несешь пафосную чушь про будущее цивилизации, а будущее здесь, у нас под ногами бегает. Будущее — дети, которые пережили «Пурпурный». И если мы будем сидеть на жопе ровно, то этих детей пожгут в автобусах, как узников концлагерей в камерах смерти, или разбомбят ракетами, как Вадимка в «Рассвете». Тебе на это вообще похрен?

— Ты противоречишь сам себе, идешь на поводу эмоций. — Кир не обратил внимания на повышенный тон Саши. — Давай рассмотрим твое предложение детально. Ты предлагаешь присоединиться к Воеводову, хорошо. Как ты собираешься освобождать людей? Думаешь все общины так легко сдадутся как «Полночь»? «Проталий» большая организация, со сложной иерархией, и его минус — медлительность и инертность, как и у любой крупной структуры. Они не успели среагировать на действия Воеводова должным образом. Но ловушка с автобусами дает понять, что они уже приняли меры по противодействию. Если бы я не вмешался, то на шоссе погибли бы почти все. Их будут ждать в следующем же анклаве, и нуклиевцы, как вы их называете, могут взять находящихся у них людей в заложники, в том числе и детей. Они уже не отдадут свою рабочую силу так легко. И в этих стычках погибнет куда больше детей и невинных взрослых, чем ты можешь себе представить. Я рассчитывал всевозможные варианты событий, и исход почти всегда один — численность переживших эпидемию сократится в сотни раз.

— И мы так будем сидеть сложа руки? — Саша немного успокоился, но все равно не отступал от своего мнения.

— База защищена, уже поставили две установки ПРО и ПВО. Ежедневно укрепляем оборону за счет автономных турелей, дронов и систем наблюдения. Строительство новых жилых корпусов идет полным ходом. Возобновляем производство пищевых продуктов. Обзавелись пока не крупной, но уже способной удовлетворить наши потребности фермой, обеспечивающей мясом, курицей, молоком и яйцами. Мы развиваемся, при чем конструктивно, создавая фундамент для будущего. Обеспечиваем нормальную жизнедеятельность выжившим, и это по твоему «сложа руки»? Как руководитель, ты должен знать все аспекты развития лучше меня. — Кир поставил локти на стол и скрестил пальцы.

— Да знаю я. Просто накрывает, когда представляю, сколько людей там погибло. — Князев отвернулся и посмотрел в окно, испытывая легкий стыд за эмоциональную вспышку.

— Потери большие, но мы пока ничего не можем с этим сделать. Предусмотреть активность Воеводова не представляется возможным. Поэтому необходимо ускориться, а для этого нужно как можно больше людей. Помните наш план по началу вещания сигнала сбора? Необходимо его реализовать. Я привез доработанный передатчик с элементом питания, которого хватит на полгода непрерывной работы. Нужно как можно быстрее его установить на Новороссийской телевышке. По моим прогнозам в августе и сентябре приток людей на юг усилиться, и надо их оповестить о нашем убежище.

— А что если нуклиевцы засекут наш сигнал и пришлют сюда авиацию, или сухопутные силы, или вообще ракетами закидают? — Спросил Тимур.

— На этот счет не переживайте. У нас тоже есть свои козыри.

23 июля. 9.23 по московскому времени

Выезд из Новороссийска

Бронированный 'Тигр’неспешно катил по трассе, нарушая почти полную тишину шорохом колес. Тимур с Марком откинули люки и высунулись по пояс, осматривая окрестности. Встречный ветер трепал волосы Сахарова, зажмурившего глаза и наслаждающегося. Броневик ехал почти бесшумно, благодаря новым электродвигателям.

— Давно тебя таким довольным не видел. — Тимур постарался перекричать шум ветра.

— Я не довольный, я спокойный, — ответил Марк и опустился в нутро бронемашины.

— В «Истоке» не нравится? — Юлаев последовал примеру товарища и по привычке залез в кресло стрелка, обороняться было не от кого — дроны Лесного не видели активности нуклиевцев в окрестностях.

— Людей много. Сам знаешь, как я к ним отношусь. — Марк открыл висящую на поясе флягу и сделал несколько глотков. Кофе еще сохранил температуру и приятно бодрил. — Даже немного скучаю по тому времени, когда втроем путешествовали. Понял, что люблю дорогу, вот как сейчас. А сидеть на месте мне тяжело.

— Да ты и так не сидишь, — Управляющий машиной Джавид на секунду повернулся и посмотрел на друга. — Вечно где-то бродишь, я тебя на базе почти и не вижу.

— Мне в лесу проще. Люди смотрят на меня косо, да и я на них так же смотрю.

— Никто на тебя косо не смотрит, не придумывай, просто так кажется. Они все перепуганы. Это твоя паранойя. Ребят вы не против, я музыку включу? — Кочарян подключил смартфон к кабелю. — Мы тут со Стивом чуть «покулибили», приделали магнитолу.

— «Покулибли», это что за выражение? — Не понял Тимур. — Если что-то нормальное, то включай, но не сильно громко.

— Ты что, Кулибина[3] не знаешь, ну ты деревня! — Джавид пролистал плейлист и запустил трек. — По гранджу ворвемся.

— Это что? Нирвана? — Услышав первые аккорды, спросил Тимур, далекий от рок музыки.

— Сам ты Nirvana. Это Silverchair, песня про бунт молодежи. Нам по тексту очень подходит! — Кочарян начал громко подпевать, настукивая по рулю в такт барабанам.

Марк посмотрел на него и слегка улыбнулся.

Вскоре за покатыми горами показалась мачта Новороссийской вышки. Еще через полчаса остановились возле подножия башни, не став заморачиваться с замком на воротах, а просто протаранив их броневиком.

— Обалдеть она здоровая! — Тимур задрал голову наверх и посмотрел на устремившейся в фиолетовый небосвод шпиль.

— Это да, только электричества нет, и лифты не работаю, нам пешком наверх топать. — Марк достал из пассажирского отсека передатчик, упакованный в объемистую спортивную сумку.

— Ничего, заодно разомнемся. Джавид, ты внизу на карауле постоишь, мы наверх. — Юлаев подхватил сумку и уверенным шагом направился ко входу в телебашню. Марк прихватил болторез и аккумуляторную болгарку и пошел следом.

На подъем ушло больше времени, чем рассчитывали. Лестницу то и дело перекрывали двери, которые приходилось вскрывать. Добравшись до верхней площадки башни, связались со Стивом по спутниковому и под его командованием подключили передатчик к антеннам, рядом с уже ранее установленными, которые Лесной использовал для связи с дронами и сети слежения.

— Наконец-то. — Тимур стер пот со лба тыльной стороной ладони и привалился спиной к стене. — Знал бы, что так тяжко будет, генератор бы притащил, хотя его вряд ли бы хватило.

— Да здесь по любому должны быть, объект то стратегический. — Марк сидел прямо на полу, положив руки на колени.

— А что ты раньше молчал то? Запустили бы, и не тащились пешком.

— Ты же сам сказал, что лучше размяться. Да и осторожность не помешает. Если бы я отступал, как нуклиевцы, на вышке первым делом бы генераторную заминировал.

— Соображаешь, а я даже не подумал об этом. Блин, а ведь точно, теперь за каждой дверью может быть растяжка или противопехотная. Твою мать. Мало головняков со всеми этими рейдами, и прочим, а тут еще и эти партизанские войны. — Тимур похлопал себя по карманам, затем вспомнил, что бросает курить и раздосадованно опустил руки.

— Ага, теперь спокойно не побродишь. Жалко Султан не умеет находить взрывчатку. Может поговорить с Киром, пусть он что-нибудь придумает, для обнаружения мин. — Предложи Марк.

— Он конечно гениальный изобретатель, но не Тони Старк[4]. Если мину еще можно металлоискателем обнаружить, и то если она не в пластиковом корпусе, то как ты растяжку за дверью увидишь? Это физически нереально. Будем обходить двери, через окна, а там где нельзя, использовать камеры, другого выхода нет. — Тимур осмотрелся по сторонам. — Интересно, а тут выход на смотровую площадку есть?

— Должен быть по любому. — Марк встал и тоже начал осматривать помещение. — Пойдем, поищем.

Выход оказался совсем рядом, за неприметной дверью с обычным замком, быстро сдавшимся под напором болгарки. Выйдя на смотровую сразу почувствовали сильный ветер. Тимур сощурился, еще больше выдавая свое татарское происхождение. Марк подошел к ограждению, взялся за перила и посмотрел вниз.

— Высоко. Отсюда точно расшибешься.

— Эй, давай без всяких там суицидальных замашек. — Юлаев поспешил к товарищу, чтобы успеть схватить его на всякий случай.

— Да успокойся. Пару месяцев назад может и сиганул бы, сейчас уже побольше с головой дружу. Ты посмотри как красиво.

Тимур встал рядом и обвел взглядом открывающуюся панораму. Внизу раскинулись волны зеленых гор, обступающие острова Новороссийска и Верхнебаканской. Вдалеке, теряясь в дымке, горизонт разделял темно синее море и, начавшее терять насыщенность фиолетового, небо.

— Действительно красиво. И обзор отсюда великолепный. Наблюдательный пункт поставить бы, или хотя бы несколько камер высокого разрешения. — Вздохнул Тимур.

— Ты все о безопасности думаешь. Насладись моментом хоть немного, расслабься. — Марк посмотрел на друга и вздохнул.

— Да надо предложить по поводу камер Лесному, идея хорошая. Да и этот передатчик, который поставили, теперь не только радио сигнал передает, а еще сотовую вышку эмулирует, можем пользоваться смартфонами от Джубги до Крымска. — Гордо сказал Юлаев, словно сам смастерил передатчик.

— А если подключится кто-нибудь, ну там нуклиевец или еще кто?

— Конечно предусмотрели, все по зашифрованному каналу. Подожди, что это? — Тимур достал бинокль из рюкзака и прильнул к окулярам. — Смотри, там дым!

Марк забрал у Сахарова бинокль и посмотрел сам. Струя дыма поднималась из лесной чащи на склоне горы. Источник скрывался под густой зеленью.

— Это может быть кто угодно. Выжившие, нуклиевцы, люди Вадима. Странно, что они в лесу делают, когда в городах и поселках никого нет.

— Стив? — Тимур быстро набрал штаб по телефону. — Я тебе сейчас скину локацию GPS, дрона пришлешь? Там люди какие-то, костер жгут. Мы с вышки заметили. Хорошо, сейчас сброшу.

23 июля. 14.27 по московскому времени

База «Исток», поселок Текос

— Саш, там Тимур с Марком выживших нашли. Ну как нашли, они дым увидели, я коптером смотался, посмотрел. Один парнишка, молодой совсем, лет девятнадцать, с ним три девчонки. С виду, вроде, самые обычные люди. Ничем не примечательные. Только странно, что они в лесу сидят, а не в городе, где и крыша есть, и пропитание проще найти. — Продекламировал сразу от дверей Стив, зайдя в комнату Князева.

Саша встал из-за стола, и оторвался от занятий рисованием с Женей. Последние дни он все больше свободного времени проводил вместе с девочкой, чувствуя у нее явную нехватку внимания и пытаясь заменить ей погибшую мать.

— Далеко от нас?

— Да, прилично. Рядом с Нижнебаканской, под сотню километров от базы.

— Хм, если сигнал услышат, то выйдут к точке сбора. Ты за ними последи, может у них раций нет. Возможно придется их выводить оттуда. Интересно, сколько людей еще прибудет к нам.

— Не знаю. «Пурпурный» пережило не так много, да и оставшихся, по большей части, уже анклавы прибрали. Надо расширять зону вещания. Кир трудиться над установкой передатчиков, подобных тому, что на Новороссийской башне поставили, с помощью дронов. Это сильно ускорит расширение сигнала и увеличит зону охвата нашей связи.

— Глядишь, так и спутник скоро запустим. — Усмехнулся Саша. — Ладно, давай уже к насущному. Что там с нашей подстреленной?

25 июля. 12.44 по Московскому времени

Военная база под Майкопом

— Так, смотрите, — сказал Воеводов, стоя перед группой из двенадцати людей, в полном боевом обмундировании. Звук отражался от пустых шлакоблочных стен здания на тренировочном полигоне. — В двери сломя голову не рвемся. Даже если штурм внезапный и у обороняющихся не было времени поставить растяжки. Есть такая военная мудрость: «дурак заходит в дверь один, и быстро умирает, умный заходит вдвоем, мудрый — втроем.» Объясняю на пальцах, что это значит. Если в помещении нет гражданских, и основная цель — ликвидировать обороняющихся, то пользуясь огнем прикрытия забрасываем в помещение боевую гранату, — Вадим демонстративно поднял над головой РГД-5 и выдернул кольцо. — Перед броском выжидаем секунду, чтобы у противника не было времени выбросить ее обратно, уходим с зоны поражения осколками, — Забросив гранату в дверной проем, Воеводов скомандовал занять позиции по сторонам от двери. Громко хлопнуло. — Ждем пару секунд, берем вторую гранату и бросаем в комнату, не выдирая кольцо. Выжившие после первого взрыва противники, если такие останутся, постараются укрыться, не думая о защите. Именно в этот момент мы проникаем в помещение, втроем, распределяя секторы обстрела.

Вадим шагнул в комнату первым, еще двое последовали за ним, развернувшись в левую и правую сторону соответственно.

— Усекли? Все дальше работаете с Максом. Через час — на стрельбище. Отрабатывать командную стрельбу.

Оставив учеников в распоряжении Максима, Вадим сел в джип, используемый для передвижения по территории, и направился к штабу.

Жизнь на базе кипела. Тела погибших вывезли с трассы и захоронили недалеко от ракетных шахт, где была единственная подходящая поляна. Копать отдельные могилы посчитали нецелесообразным, вырыли братскую, установив временный постамент с табличкой «Павшим за свободу». Освобожденные успели отойти от шока и вливались в жизнедеятельность и тренировки. Вадим наблюдал необычное, как ему казалось, воодушевление у личного состава. Люди брались за постижение военного искусства с энтузиазмом, собирались вечерами в общей столовой, пели песни под гитару, военные, некоторые времен Великой Отечественной, некоторые посвященные войне в Афганистане и Чечне. Отношение подчиненных к нему лично его сильно удивляло — не просто уважали, смотрели с нескрываемым почтением и покорностью. Любой его приказ исполнялся сиюминутно. Словно и не было разбомбленного «Рассвета» и «Зари». Он не знал, чем это объяснить, скорее всего распаленное яростью сознание людей, увидело в нем символ освобождения и само отметало все очерняющие факты. Все его нутро противилось такому вниманию, стремился избегать встреч с большим скоплением подчинённых, передавал приказы через помощников, но роль командира все равно заставляла часто появляться перед глазами, пышущими поклонением.

Остановив машину у жилого корпуса, Воеводов решил наведаться к Серго, занимающемуся переучетом единиц оружия и привезенного из рейдов имущества. Абхаз выбрал себе один из кабинетов на первом этаже, завалив его папками и бумагами. Он встретил Воеводова радушной улыбкой и пригласил сесть.

— Привет, командир. Чему обязан?

— Как у тебя дела продвигаются? — Вадим сел на простой железный стул и посмотрел на вскипевшей чайник. — Чаем угостишь?

— У меня только кофе, растворимый. Будешь?

— Если со сливками, то да.

— Сливок нет, молоко. Пойдет?

— Давай. — Окинув стол, сплошным ковром застеленный форматными листами, Вадим повернулся к собеседнику. — Что по рейдам?

— Вынесли под чистую несколько воинских частей, отделений полиции и охотничьих. Раздобыли несколько редких и интересных экземпляров, потом покажу. У нас теперь оружия — на целую армию хватит. Все что душе угодно, от бесшумных пистолетов с глушителями, до ПЗРК и пушек. Ребята шерстят торговые центры и магазины, пополняя склады одеждой, провиантом, медикаментами, и обувью. Ты же понимаешь, что скоро обувь будет главной ценностью. Шмотки то пошить не сложно, а вот пара нормальных ботинок, таких чтобы с мембраной, с поддержкой стопы, попробуй, сделай.

— Согласен. Как аванпосты работают?

— Отлично. Четыре уже полностью укомплектовали. Один недалеко от бывшего «Рассвета». Там мужичок боевой, Федорович. Вертолетчик отличный. С ним две барышни.

— А не напрасно мы его навыки транжирим? Нам и на базе хороший пилот пригодится. — Вадим взял из рук Серго горячую кружку и подул.

— Коля сказал, что Федоровича лучше там держать. Большой сектор мониторят, море, один из самых крупных городов, а случись что, он быстро на базу прилетит.

— А это что такое? — Воеводов увидел отрез белой ткани с нанесенным на него изображением. Рисунок частично скрывался изгибами полотна.

— Ты еще не видел? — Серго быстро подошел к ткани и расправил его, растянув в руках — флаг с символическим изображением головы Святослава[5], повернутого в три четверти, на фоне красного восходящего солнца. Не узнать его было невозможно: характерная лысина, длинный чуб, усы и серьга в ухе, только черты лица уж очень сильно напоминали самого Воеводова. — Самодеятельность наших ребят. Твоей татуировкой вдохновились.

— Им что, заняться нечем что ли? — Вадим опешил от такой идеализации собственной персоны.

— Погоди, ты еще главного не видел. Пойдем покажу. — Серго заспешил к выходу из кабинета, увлекая за собой.

Вместе поднялись на второй этаж и прошли по коридору через жилые комнаты. Подойдя к одной из дверей, Вадим услышал играющую внутри комнаты музыку. Зайдя внутрь, потерял дар речи. Молодой парень с телом, полностью забитым татуировками, сидел, согнувшись над плечом одного из бойцов и наносил на кожу тот же рисунок, что красовался на флаге. Судя по количеству трансферов[6], тату была далеко не первой. Мужчина в кресле, чье плечо служило холстом для очередного лика Святослава, гордо улыбнулся вошедшим. Татуировщик оторвался от работы и посмотрел на Вадима.

— Привет, командир. Зацени работу! Уже половина «сопротивления» такими щеголяет. Дизайн — моих рук дело. Долго корпел, что бы тебя в Святослава переделать. Вышло офигенно. — Довольный своими трудами, парень протер почти завершенную татуировку влажной салфеткой.

Вадима накрыла ярость, готовая вот-вот вырваться матерной тирадой, но он в последний момент сдержал порыв и молча вышел из импровизированной тату-студии.

— Серго, чего это с ним? — Татуировщик недоуменно посмотрел вслед ушедшему Воеводову.

— Застеснялся, наверное. — Абхаз пожал плечами.

25 июля. 14.14 по московскому времени

База «Исток», поселок Текос

— Ты как? — Спросил Тимур, опускаясь на стул рядом с кроватью Леры.

Девушка, не ожидавшая гостей, дернулась, поднялась на кровати, натягивая одеяло до груди.

— Тебе чего? — Её голос предательски выдавал испуг.

— Просто решил зайти, проведать.

— Или позлорадствовать?

— Угомонись, а. — Юлаев раздраженно цыкнул. — Я же сказал, просто проведать.

Лера неуверенно посмотрела на Тимура, отметив про себя, что перед ней уже совсем другой человек. Эпидемия, её предательство и последующие события сильно изменили его.

— Нога болит, точнее, то что от нее осталось. — Тихо, почти шёпотом, сказала девушка.

— Вставать уже можешь?

— Да, с костылем. До туалета и обратно. Швы уже сняли. Зудит жутко.

— Понятно. Мила говорила, тебе сейчас реабилитация нужна, специальные физические упражнения. Протез по твоим меркам уже никто не изготовит, но я распорядился, чтобы привозили все, которые найдут, может какой-то подойдет по размеру.

— С… спасибо. — Сдавленно выдавила Лера.

— Не стоит. Не ради тебя старался. Неспособная передвигаться, ты будешь обузой. — Тимур встал, бросил взгляд на девушку и вышел из палаты.

[1] Дольме́ны (от брет. taol maen — каменный стол) — древние погребальные и культовые сооружения, относящиеся к категории мегалитов (то есть к сооружениям, сложенным из больших камней). Большое количество подобных захоронений находиться на черноморском побережье и стало объектом поклонения язычников.

[2] Мауммар Каддафи -ливийский революционер, государственный, военный и политический деятель, публицист, де-факто глава Ливии в 1969—2011 годах, имевший личную охрану исключительно из девушек.

[3] Ива́н Петро́вич Кули́бин (1735 — 1818, Подновье, Нижегородский уезд —Нижний Новгород) — русский механик-изобретатель из мещан, прозванный «нижегородским Архимедом».

[4] Тони Старк — персонаж комиксов Марвел, более известный под геройским именем «Железный Человек», гений, плейбой, миллиардер, филантроп.

[5] Святослав Игоревич — князь новгородский и Великий князь Киевский с 945 (фактически с 964) по 972 год, прославился как полководец.

[6] Трансфер — рисунок, на специальной бумаге, хорошо отпечатывающийся на коже человека, используется для переноса изображения на кожу, во процессе нанесения татуировки.

Часть 3 Глава 2

27 июля. 9.23 по московскому времени

База «Исток», поселок Текос

Самое не любимое во всей жизни на базе для Марка — общие приемы пищи. Завтраки, обеды, ужины. Когда мог, старался прийти в столовую уже после того, как общая масса оттрапезничает, но несколько раз оставался голодным, приходилось тешить себя бутербродами и тем, что на скорую руку успевали приготовить повара. Уж слишком сильно данная процедура напоминала лечебницу. Слишком много людей в одном месте. Давно молчавший пес ярости начинал утробно рычать и выползать из будки забытья, позвякивая готовой разорваться цепью самоконтроля.

Завтрак. Сахаров нехотя забрел в столовую, держась чуть в стороне от общей очереди к раздаче. Омлет с сосисками и какао, по желанию можно взять йогурт, сохранившийся с «допурпурных» времен. Ни Джавида, ни Стива, они могли хоть немного скрасить напряжение и отвлечь от дурных мыслей. Повар на раздаче — молодой парень из «Полночи», увидел Сахарова и сам собрал поднос с едой. Отдал его в стороне от очереди, уже успел понять привычки нелюдимого Марка.

Пройдя весь зал, Сахаров сел за пустой столик. С трудом поборов желание накинуть капюшон кофты, принялся за еду.

— Смотри, вон этот, странный сидит. — Услышал голос сидящего за соседним столом. Молодой парень, судя по внешности или грек, или армянин, шептался с товарищами. Марк постарался сделать вид, что не слышит, только внутренний Цербер плевать хотел на такие потуги. Он повел носом, словно учуял запах шмата мяса, и, скаля пасть, пошел на запах.

— Да что ты к нему прицепился, все уши уже про него прожужжал. Обычный пацан. — Ответил греко-армянину сосед.

— Ага, обычный. Ты слышал про случай в Аксае? Ребята со складов поделились, им Джавид рассказал. Они там к каким-то маньякам угодили. Так он мужика мечом зарубил, бабе голову из дробовика снес, а шестерку их вообще голыми руками на смерть забил. У него с башкой проблемы, говорят, он в дурке лежал до эпидемии. — Парень говорил с маниакальным огоньком в глазах, словно делился мистической тайной.

— Зато он своих в «Рассвете» спас. И один несколько безопасников завалил. — Возразил шепчущему сосед, сказал это нарочито громко, чтобы Марк услышал.

— И что? Это его не оправдывает, потому и завалил, что крови жаждет. Ты его хоть раз с людьми здесь видел? Постоянно по лесам с этой огромной псиной шарахается. Даю голову на отсечение, что он там этих, из анклавов ищет, чтобы убить.

Сахаров сжал вилку и всадил ее в сосиску, так, словно она была живая. Пес натянул цепь, из оскаленной пасти капает слюна предвкушения.

— Да, странный он немного. Я его даже побаиваюсь. — Добавил третий сидящий за столиком.

— А я о чем, у меня от него вообще мурашки по коже. Нафиг они его здесь держат? Избавились бы, и не нервировали людей.

Марк не выдержал и резко встал. Развернулся к обсуждающим и сделал шаг. Все трое шарахнулись в сторону, выронив столовые приборы с застывшим на лицах ужасом. С трудом подавив желание забить их металлическим разносом, Сахаров направился к выходу из столовой.

— Эй, Марк! — Кто-то окрикнул на весь зал.

Сахаров развернулся, готовый ударить и увидел перед собой повара, с испуганным лицом.

— Марк, тут это, Султану кости с мясом отложил…

27 июля. 9.42 по московскому времени

Вершина Маркотхского хребта над Геленджиком

Группа из четырех человек неспешно двигалась по тропинке на вершине. Спереди шел рослый, не ниже ста девяноста сантиметров, парень лет двадцати с изрядным лишним весом. Короткие светлые волосы, очки в тонкой оправе, борода с рыжим отливом и покрасневшая от солнца и нагрузки кожа. Футболка покрыта пятнами пота, словно он пробежал кросс. На плече небрежно болтается автомат. Следом за ним, опустив взгляд под ноги, шагала девушка, ростом чуть выше полутора метров, с хвостом черных волос, худая, телосложением больше походящая на ребенка, с потерянными и отрешенными глазами. Замыкала небольшую колонну пара девочек лет тринадцати, они держались за руки и разглядывали раскинувшийся внизу город. За спиной у каждого — туристический рюкзак, только у парня он таких размеров, что в него можно легко усадить всех его спутниц.

— Костя, а ты бал в Геленджике? — спросила одна из девочек.

— Нет, — сухо ответил парень.

— А я была, мы как-то летом с родителями ездили на карнавал в честь открытия сезона. У папы тогда еще машину вскрыли и магнитолу вытащили, — ответила девочка, сорвав небольшой цветок, растущий рядом с тропинкой. — Цветы тут красивые.

— Настя! Я же говорил не трогать растения, — Костя резко развернулся и подскочил к девочке. — Это могла быть огонь-трава! Ожоги бы потом были с волдырями, шрамы от неё на всю жизнь останутся.

— Извини, — Настя виновато потупила взгляд. — Буду внимательнее.

— Смотрите! Еще один! — Вторая девочка указала на черную точку в небе.

Костя повернулся и сощурил взгляд, свойственно для людей с очень плохим зрением.

— Блин, достали. Тут даже не укроешься нигде. Пошли быстрее. Ксюша, если еще увидишь, говори мне сразу.

— А можно я пару кадров сделаю? — спросила Настя. — Здесь вид просто шикарный.

— Нет времени, надо от дронов спрятаться, — ответил парень и прибавил шаг.

— Откуда ты знаешь, что это дроны этих, из общин. Может кто-то, как и мы, сбежал, и сейчас ищет других, — Настя посмотрела на висящую над ними точку в небе.

— Вряд ли бы они для этого дронами пользовались. Такие только у «серых» были.

— Ну а вдруг! Мне уже надоело по лесам шарахаться, хочу душ нормальный, на кровати поспать, а не в спальном мешке. Почему мы не можем в город спуститься?

— Ты помнишь, что в Волгограде было? Сколько они нас искали? У них общины везде есть. По любому информацию про нас передали. Да даже если это просто выжившие, они тоже разные. Откуда ты знаешь, кого мы встретим? Вдруг там группа из мужчин, а тут три девушки. Представляешь, что с вами сделают? Нельзя так рисковать. Доберемся, тогда искупаешься и поспишь.

— Сколько нам еще идти? — В голосе Насти прозвучали нотки каприза.

— Неделю. — Ответил Костя, начиная спускаться по тропинке с вершины горы.

— Неделю? Офигеть, еще семь дней в палатке спать. Может лучше машину взять? За несколько часов бы доехали.

— На дороге нас вычислят очень быстро. Там, по любому, посты есть. Нет, надо идти скрытно. Короткая у вас память. Напомнить что с Таней стало?

После этих слов девочки замолчали и помрачнели, продолжив идти в тишине.

— Даш, ты как? Пить хочешь? — Костя повернулся к молчаливой девушке.

Даша наконец-то оторвала взгляд от пыльных камней под ногами, и согласно кивнула. Парень снял с пояса флягу и протянул девушке.

Вскоре четверо дошли до части «Сафари парка» расположенного на хребте. Костя облегченно выдохнул — густая листва хорошо скрывала от назойливых цифровых глаз. Повернув за здание, парень застыл на месте и схватился за автомат. Девочки взвизгнули и спрятались за широкой спиной Кости.

— Тихо — тихо! Мы без оружия! — Мила демонстративно подняла руки вверх.

— Кто вы? Что вам надо? — Костя учащенно задышал, переводя ствол оружия с женщины на смуглого парня у джипа, со странной внешностью.

— Я — Мила, это — Джавид. Мы не опасны, и не причиним вам вреда.

— Из какой вы общины? — Не поддаваясь мягкому голосу женщины, Костя не опускал автомат.

— Мы не из их числа. Я вообще не была в общинах, Джавид с друзьями сбежал из «Рассвета», здесь, в Кабардинке была. — Людмила осторожно приближалась, не делая резких движений.

— Была? Что с ней стало?

— Уничтожена. Мы собрали часть выживших, устроились на бывшей туристической базе. У нас есть кров, горячая еда, врачи.

— Слышал я уже это, так нас в общину и заманили. Только я знаю, что вы на самом деле запланировали. — Не сдавался Костя.

— Мы тоже знаем. «Проталий», это центр управления всех общин, устроил «Пурпурный рассвет» и собирает людей, чтобы сделать из них рабов. Мы — по другую сторону баррикад, противостоим им и помогаем людям покинуть общины.

— Они устроили эпидемию? — Настя удивленно выпучила глаза.

— Да, это все было спланировано. У нас есть куча доказательств. Предлагаю вам присоединится к нам. Если не понравится — сможете уйти. Мы никого не держим. Можете отказаться, но ты сам понимаешь, что без врачебной помощи, вчетвером, вы долго не протянете. Мы желаем вам только добра. — Мила остановилась в паре метров.

— Кость, может мы послушаем её, она не похожа на «серых». — Спросила из-за спины парня Ксюша.

1 августа. 11.23 по московскому времени.

База «Исток», поселок Текос

— Осторожно, сильно не напрягайся, мышцы еще слишком слабые. — Мила поддержала Леру под руку, чтобы она не упала. — Вот так, осторожно.

Лера сделала еще несколько неуверенных шагов, опираясь на костыль. Свежий воздух приятно наполнял легкие. Солнечные лучи пробивались через густую листву и ложились на асфальт золотыми монетами.

— Я устала уже. Давай до лавочки дойдем, и я посижу.

— Хорошо, тебе полезно дышать свежим воздухом, но ходить тоже надо. Ты долго лежала, тело ослабло и необходимо привести его в норму. — Мила довела девушку до лавочки и помогла сесть. — Как захочешь в комнату — говори, я отведу.

— Хорошо, можно я одна чуть-чуть посижу. Полчасика, не больше.

— Ладно, я буду здесь, неподалеку.

Мила развернулась и пошла в сторону жилого корпуса. Дойдя почти до крыльца, увидела Юлаева, стоящего возле дерева с торчащей изо рта палочкой Чупа-чупса.

— Привет, а ты что здесь делаешь?

— Да так, шел домой, увидел, что вы гуляете и остановился посмотреть. — Ответил Тимур, достав конфету. — Как она?

— Физически уже лучше, но морально полностью уничтожена. У тебя еще остались к ней чувства? — Мила решила не ходить вокруг да около, а спросила прямо в лоб.

— Хм… Нет, не осталось. Просто жалко немного. Даже не знаю, почему. Недавно сам ей смерти желал, а сейчас жалко. Может быть, ей действительно лучше было умереть, чем вот так. — Юлаев кивнул в сторону сидящей на лавочке Леры.

— Не нагоняй. Люди и без двух ног живут прекрасно, и радуются жизни. Все зависит от человека. Она крепкая, справиться. Вы еще не решили, что будете с ней делать?

— Нет. Князев предлагает её вывезти и бросить, Марк его поддерживает. Стив за то, чтобы оставить её у нас, мол муки совести хуже любых физических. Джавид молчит, а я сам пока не знаю.

— Вывезти? Серьезно? Да Саша тот еще живодер. Она же умрет от голода, что она сможет с одной ногой сделать.

— Привет. — Сказал проходящий по дорожке Стив, увидев Милу и Тимура под сенью дерева. — Вы что там шепчетесь?

— Да просто болтали, ты куда топаешь? — Тимур выдохнул, Прайс спас от тяжелого разговора.

— Хочу настроить медиасервер, чтобы люди могли смотреть фильмы и сериалы, которые успел скачать пока интернет еще работал. — Стив показал на увесистую сумку на плече, наполненную жесткими дисками. — Еще есть мысль дать всем желающим доступ к моей базе данных, что-то типа Википедии, только более полной и научной. Пусть постигают новые профессии, учатся, а то такой объем информации просто пылиться.

— Отличная идея, сама с удовольствием по медицине почитаю. — Мила тоже решила не продолжать обсуждение дальнейшей судьбы Леры.

— Как там наши первые новенькие? — Спросил Стив, подходя ближе.

— Девочки вливаются с энтузиазмом, соскучились по обществу. Ксюша — полиглот, несмотря на свой возраст, знает несколько языков. Настя уже успела завоевать внимание, классно на гитаре играет и поет, к тому же — неплохой фотограф, начала вести «фотохронику возрождения», как она её назвала. Посмотри потом, тебе тоже понравится. Костя — непробиваемый, угрюмый, скрытный и недоверчивый, все видит в нас ставленников нуклиевцев, но, надеюсь, вскоре оттает. Я его когда увидела, думала просто полный парнишка, а у него силища — просто нереальная. Сама видела как он стокилограммовые ящики с боеприпасами шутя поднимает.

— Ну дак, еще бы, он паурэлифтер. Кандидат в мастера спорта, я с ним болтал немного. Он спросил есть ли у нас качалка. Только так и смог хоть что-то из него вытянуть. — Тимур еще раз посмотрел на сидящую на лавочке Леру и отвел взгляд.

— Даша только волнует сильно. — Мила снизила тон голоса. — У нее — мутизм[1]. Не разговаривает вообще. Только головой кивает. Пыталась ее разговорить — безрезультатно.

— Мне Костя сказал, что она была воспитателем в детском интернате для детей инвалидов. Он её там и нашел. У нее все подопечные, которых она годами выхаживала, на руках от эпидемии умерли. От такого не только замолчать навсегда можно. Они уже потом вместе в общину под Волгоградом попали, откуда и сбежали. Он сообразил, что что-то там не чисто. Потом еще поговорю с ним, может подробнее расскажет. — Договорив, Юлаев снова засунул в рот конфету.

2 августа 00.17 по московскому времени

Военная база под Майкопом

Воеводов вышел в свет фар подъезжающего джипа. Напряжение читалось во всей его позе: руки сжаты в кулаки, желваки играют на напряженных скулах, взгляд холодный и сосредоточенный. Из машины выпрыгнул боец в камуфляжной форме.

— Докладывай. — Коротко бросил Вадим.

— Засекли их с дрона, по тепловым сигнатурам. Двигались через лес, профессионально, без коптера бы и не спалили. Накрыли уже на подходе. Вооружены по последнему слову: бесшумные винтовки, тепловизоры, спутниковая связь. Когда мы половину уже скосили, и они поняли, что не уйдут, подорвали сами себя, чтобы нам их связь не досталась. Наши все живы, одного зацепили, но не сильно — сквозное в плечо, жить будет. — Отрапортовал боец.

— Ясно, смену на секреты отправьте, ребятам передай, что отблагодарю за бдительность, и за то что все в живых остались.

— Да зачем благодарности, ради общего дела стараемся. — Улыбнулся мужчина, отсалютовал военным «отдать честь» и нырнул обратно в машину.

Вадим развернулся и зашагал в штаб.

— Это уже четвертый случай. — Встретил его словами Краснов, стоя в кабинете у широкоформатного экрана на стене с панорамой карты Краснодарского края. — Судя по точкам входа, идут со стороны Ставрополья.

— Я уже сам догадался. Это разведчики, проверяют нашу оборону, в скоро времени надо ждать отряд покрупнее. Что у нас с воздухом?

— Под Краснодаром наши ребята, занявшие позицию на базе ПВО, сбили беспилотник-раздвечик.

— Странно, что пока только один. Думал, будет больше.

— Как думаешь, потянем? — Николай повернулся и посмотрел на карту. — Людей у нас мало для такой территории. У «Нуклия» сил намного больше: людей обученных, техники, вооружения. Не раздавят они нас.

— Не раздавят. Это они привязаны к месту, гражданские их обременяют. Мы — мобильны. Прижмут на базе, отступим и будем вести партизанскую войну. Нам главное — максимально донести информацию до людей в общинах, открыть им глаза, дать им понять, что если восстанут, то не окажутся одни, а вместе мы «Нуклий» снесем и до «Проталия» доберемся.

2 августа 7.21 по московскому времени

Община «Акация», Волгоград

Люди, недовольные тем, что вместо завтрака всех погнали в общий зал, с хмурыми лицами рассаживались по местам. Вдоль стен, нагнетания напряженную атмосферу, стоят безопасники в серой форме с оружием. Начальник общины нервно сжимает края трибуны в ожидании. Позади него на большом проекционном экране, первый кадр подготовленного ролика, стоящего на паузе. Когда все места в зале заполнились, глава общины постучал по микрофону, проверя работоспособность, и, прокашлявшись, начал говорить.

— Члены общины «Акация», извиняюсь за такой принужденный и внезапный сбор, но нам необходимо донести до вас новости. Группировка биотерротистов, устроившая эпидемию на планете показала свое лицо. Их детище — вирус, который вы назвали «Пурпурный рассвет», не полностью выполнил задачу, которую на него возлагали. Теперь они решили доделать это своими руками. Все общины на территории Краснодарского края уничтожены. Две, «Рассвет» близь Геленджика и «Заря» под Горячим Ключом, сровняли с землей ракетным обстрелом вместе со всеми жителями. Сочинскую «Полночь» им удалось захватить, внедрив своих лазутчиков. Мы пытались эвакуировать оставшиеся анклавы, но террористы перехватили колонну на выезде из края и хладнокровно убили более четырехсот ни в чем неповинных людей. — На экране за спиной спикера шел умело смонтированный ролик, показывающий руины «Рассвета» и «Зари», сожжённые автобусы с обугленными трупами. — Сейчас бандитская группировка копит силы. Они захватили оставленное вооружение в воинских частях, завладели ракетами средней и малой дальности. Есть вероятность, что они уже наложили лапы на ядерное оружие. Я обращаюсь к вам! Не верьте ни единому их слову. Они ведут подготовленную и умелую информационную войну, дезинформируя людей. Распространяют грязные слухи, о том, что все общины, это единая сеть по порабощению людей, что мы виноваты в эпидемии, уничтожившей человечество. Это подлое лицемерие и ложь. Они хотят подорвать ваше доверие к нам, разобщить и уничтожить, то что мы вместе успели создать. Община — наш дом, созданный нашими руками, ради наших детей и светлого будущего, которое они хотят у нас забрать. Так давайте дадим им отпор. Ради нашего дома, проявим патриотизм и сотрем гнусного врага с тела нашей Родины, как наши деды во время Великой Отечественной. Теперь у нас есть враг, который угрожает всему светлому и чистому, который не гнушается травить стариков, детей и женщин биологическим оружием. Вспомните всех, кого вы потеряли из-за «Пурпурного рассвета», всю пережитую боль и горе. У вас есть шанс расквитаться, отплатить за каждого невинно убиенного. Давайте покажем им нашу русскую крепость духа, которой из века в век славились наши предки! Встанем плечом к плечу братскими народами и дадим отпор!

Люди в зале загудели и зароптали. Послышались жидкие аплодисменты.

Начальник общины помахал рукой и ушел из зала, встретившись за дверью с невысоким мужчиной, с блестящей лысиной и черной бородой.

— Хорошая речь, только вот с «русскими» ты перегнул. У нас тут всех народностей хватает, мы же вообще — космополиты, не привязаны к какой-либо стране, а ты загнул про гражданский долг. — Лысый похлопал по плечу главу «Акации».

— Да ладно тебе, Пимон, я всего лишь немного сымпровизировал и добавил остроты в твою речь. Патриотизм — хороший инструмент в умелых руках, и им грех не пользоваться.

5 августа. 03.48 по московскому времени

Окрестности базы «Исток»

Тишина, только где-то в прошлогодней листве копошиться жук. В ночном лесном воздухе звук разноситься в разы сильнее, и кажется, что это, как минимум, кабан роется в поисках желудей. Марк чуть подвинул затекшую ногу и поморщился от набежавших покалываний. Султан убежал еще полчаса назад и бродил в округе, гоняя мелкую лесную животину. Сахаров сам не знал, зачем он здесь засел, но ему нравилось проводить ночи в лесу, в «секретах», охраняя мирный сон друзей на базе. Вот и сейчас он лежал, накрывшись маскировочной сеткой, и, помня о наличии у безопасников тепловизоров, толстой полиэтиленовой пленкой. Время убивал наблюдением за ложбиной между гор, дно которой прорезал горный ручей. Смотрел то в прицел ночного видения, установленный на ВКС[2], то в тепловизор. Никого, только еноты да ежики шныряют в поисках пропитания. Спать не хочется, почти весь день провалялся в кровати, готовясь к ночным посиделкам в лесу.

Где-то вдалеке завыли шакалы. Сначала один, затем подхватили другие. Через несколько секунд их вой перешел в некое подобие истеричного смеха, нагоняющего жуть. Если не знать, что это просто воют мелкие лесные собратья домашних собак, то можно подумать, что это черти хохочут над одиночкой в лесу.

Какофония прекратилась и Марк явно различил громкий рык с противоположного склона горы. Очень знакомый рык. Пробежал взглядом через тепловизор и увидел Султана, прижавшегося к земле, и направившего морду в низ ложбины. Проследил по этому направлению, волкодав просто так никогда не рычал, даже не лесных животных. У ручья, прижавшись к стволам деревьев и пытаясь обнаружить рычащего пса, застыли три человека. Явно не из простых выживших — бронежилеты, автоматы, каски, приборы ночного видения или даже тепловизоры, с расстояния не различишь. Один из внезапных гостей вскинул штурмовую винтовку, и выстрелил, по направлению рыка. Звук тихий, оружие с глушителем, во всю длину ствола.

«Вот суки, по Султану стреляют!»

Марк, не теряя времени, поднял винтовку и посмотрел в прицел. Расстояние до целей не больше ста пятидесяти метров. Это хорошо, в своей меткости не совсем уверен, больше трехсот даже не брался бы пробовать. Патрон уже в патроннике, оружие взведено, заранее подготовился, чтобы не шуметь в случае чего. Силуэт противника не поместился в сетку Mil-Dot[3], значит расстояние точно не больше стам метров. Хоть калибр у винтовки и крупный — двенадцать и семь миллиметров, но гильза меньше в два раза, и заряд пороха меньше, из-за этого патрон — дозвуковой, летит медленно и бесшумно. Сахаров точно не знал его пробивную силу, она явно меньше чем у стандартного такого калибра, поэтому не рискнул целиться в шлем, да и в корпус попасть намного проще, если бить чуть выше бронепластин жилета. Вспомнил, что читал в энциклопедии Стива и чему тренировался на стрельбище: задержал дыхание, подловил момент между ударами сердца и плавно, без рывка, потянул спусковой крючок. Тихо хлопнуло, приклад толкнулся в плечо. Фигура в прицеле неказисто завалилась к корням дерева. Остальные безопасники, услышав хлопок выстрела, бросились в разные стороны, меняя позицию. Из-за глушителя и неожиданности они не успел определить, с какой стороны стреляли, поэтому инстинктивно укрывались за брёвнами и камнями, крутя головами в разные стороны. Марк осторожно и максимально тихо передернул затвор, досылая следующий патрон. Одного из противников он видел частично — торчала нога из-за полусгнившего ствола лежащего на земле, второй укрылся за камнями у ручья, и достать его невозможно. Прицелившись в бедро анклавовца, Сахаров выстрелил еще раз. Безопасник громко вскрикнул и завалился на спину, схватившись за окровавленный ошметок ноги, вторая часть, оторванная чуть выше колена, отлетела в сторону на пару метров. В этот раз уже не маскируясь, Марк начал перезаряжать винтовку, но не успел, чуть выше головы веером по склону ударил автомат, заставляя залечь. Оторвав голову от земли и дослав патрон в патронник, Сахаров выстрелил наугад в направлении стрелка, почти не прицеливаясь, и пользуясь временем, пока тот прячется за камнем, сменил позицию. Пробежав с десяток метров и рухнув за земляной ком образованный поднявшимися из земли корнями упавшего дерева.

«Вот идиот, читал же, два выстрела с одной позиции максимум.»

Посмотрел в прицел. Подстреленный ползет в сторону ручья, надеясь укрыться за камнями, второго не видно. Вскинув винтовку и оперев ее на ствол, выстрелил в бок раненого, прямо между пластин бронежилета. Готов. Только третьего не видно. Из-за легких облаков выглянула растущая луна, улучшая видимость. Марк приподнял голову и еле успел нырнуть вниз, спасло только то, что противник стрелял навскидку и первые пули ушли в землю. Рухнув обратно на землю, Сахаров попытался отдышаться, но нахлынувший адреналин разогнал сердцебиение и не давал успокоиться. Проверил висящий на бедре пистолет — заряжен, полный магазин. Пожалел, что не взял с собой что-нибудь автоматическое, у противника явное превосходство в плотности огня. Даже гранат с собой нет, не рассчитывал на такое стечение обстоятельств. Внезапно, словно услышав его мысли, рядом упал стальной цилиндр без кольца и чеки.

«Сука!»

Первая мысль — бежать в сторону, но тут же откинул её — противник только этого и ждет, сразу подстрелит как фигурку бегущего кабана в тире. Вторая — выкинуть гранату обратно, но сколько времени осталось до взрыва? Выбора нет, Сахаров сделал два шага вперед и увидел яркую вспышку взрыва.

5 августа. 03.54 по московскому времени

База «Исток»

— Тимур! Юлаев, твою за ногу! — Раздался из рации крик Стива.

— Я здесь. Что случилось? — Тимур подскочил со стула в караулке, немного задремал после распределения людей по постам.

— Хватай людей, прыгайте на квадрики[4], и гоните к координатам, которые я тебе сейчас скину, только очень и очень быстро. — Голос Прайса дрожал от нервов и напряжения.

— Да что бля случилось, ты можешь сказать?

— Марк напоролся на нуклиевцев. Дроны обнаружили внезапную активность, там темно, ни хрена не видно, только в инфракрасном. Сахаров двоих уже убрал, вроде еще один остался. Давай быстрее, по дороге введу в курс дела.

— Хорошо. — Бросил на ходу Тимур, тут же доставая рацию. — Группа быстро реагирования, тревога! Выгоняйте квадроциклы. Буду через две минуты.

Свернув за жилым корпусом, Юлаев побежал к гаражу, не жалея ног. Издалека увидел свет фар и людей с оружием. Двенадцать человек, лично отбирал каждого, все служили, некоторые даже успели повоевать. Не сбавляя скорости, запрыгнул на первый квадрики выкрутил ручку газа. Аппарат бесшумно сорвался с места, двигателя внутреннего сгорания уже успели заменить на электрические. Остальная группа рванула следом. Держа руль одной рукой, достал смартфон и открыл программу навигации, скопировав геопозицию из сообщения Стива. Два с половиной километра.

* * *

Ничего не видно. Перед глазами только молочно-белый свет. Тело полностью дезориентировано, нет чувства, где верх, а где низ. В ушах — громкий и пронзительный вой, похожий на сигнал используемый фанатами на футбольном матче, только намного громче. Он ввинчивается в мозг и подавляет любое жаление двигаться. Через полминуты зрение начало постепенно возвращаться: проступили силуэты деревьев и земли. Марк понял, что граната была светозвуковая и он остался жив, но контужен. Вспомнив, что где-то совсем рядом вооруженный противник, неуклюже метнулся к земляному кому, за которым до этого прятался. В тот же миг листву на месте, где он только что стоял, взбили пули. Сахаров нырнул к самому низу задранных верх корней дерева, облепленных грунтом и начал лихорадочно осматриваться, ища глазами винтовку.

Если бы он не был оглушен, то услышал бы шаги справа, но слух не спешил возвращаться. Мужчина в камуфляже, с автоматом на изготовке, чуть присев, боком выходил из-за препятствия по радиальной траектории. Марка он еще не видел, его скрывала небольшая земляная насыпь, но еще пара шагов и точка прицела упрется прямо ему в голову. Из-за спины нападающего раздался громкий шорох и тяжело дыхание. Нуклиевец начал разворачиваться когда на него прыгнул огромный белый пес и завалил на землю. Автомат отлетел в сторону. Безопасник, упав на спину, попытался оттолкнуть от себя собаку, но справиться с девяностокилограммовым алабаем не смог. Мощные зубы впились в плечо. Нуклиевец заорал и выхватил из нагрудной кобуры пистолет, стараясь выстрелить псу в голову. Но Султан во время увидел оружие и вцепился в предплечье, одним укусом раздробив кости. Безопасник закричал еще громче, засучил ногами, но вспомнил про нож. Достав его незаметно для собаки, воткнул в белый бок по рукоять. Алабай, словно не замечая ранения, добрался до горла человека, и начал рвать, мотая головой.

— Султан! — Закричал Сахаров, выбравшись из своего укрытия. Оглушенный, он хотел проверить, где находиться противник.

Марк осторожно поднялся и пошел к волкодаву. Голова сильно кружилась, словно он изрядно выпил. Вспомнил про пистолет и тут же достал его, направив вперед. Но в оружие уже не было необходимости. Подойдя ближе, увидел, что шея нуклиевца держалась на одном позвоночнике, вся остальная часть отсутствовала. Мертвые глаза уставились в ночное небо. Волкодав, услышав шаги, резко повернулся, но рассмотрев Марка, спрятал оскал и пошел на встречу. На третьем шаге чуть запнулся, на следующем уже не смог устоять, и упал на бок.

— Солт! — Сахаров подскочил к собаке, плюнув на головокружение.

Обхватит Султана за бока, начал шарить руками, ища ранение. Почувствовал мокрое и горячее в районе живота, чуть ниже ребер. Алабай смотрел ему прямо в глаза, тяжело дыша и вывалив перепачканный кровью язык. Купированный обрубок хвоста мотался из стороны в сторону, выражая радость — «я помог, я спас, я хороший мальчик».

— Нет, Солт, только не отключайся. Слышишь? Все хорошо, сейчас тебя на базу отнесу, Мила тебя подлатает. Только не умирай, прошу. — Марк обхватил собаку за голову и прижал к себе. Попробовал поднять, но волкодав весил больше чем он сам. Из глаз хлынули слезы. — Да твою жеж мать. Я сказал — живи!!!

Лес озарился светом фар, наполнившись тысячами теней. Сахаров завертел головой и начал тащить пса к укрытию, прихватив по пути валяющийся рядом автомат нуклиевца. Свет приближался, судя по источникам, транспортных средств несколько, и они совсем небольшие. Только шума двигателей не слышно, из-за этого звона в ушах вообще ничего не слышно. Остановились в двадцати метрах, но его еще не заметили.

«Кто это? Свои или безопасники? Стрелять или подпустить ближе? Мозги ни фига не соображают после этой гранаты.»

Марк на всякий случай поднял автомат и закрыл собой Султана. Луч включенного фонаря выхватил из темноты Юлаева,он специально светил на себя сверху вниз, чтобы его можно было узнать. Марк встал.

— Я здесь! Сюда быстрее! — Он замахал оружием над головой.

Тимур подбежал и начал что-то говорить, но Сахаров его не слышал, лишь потащил друга к собаке.

— Быстрее, он ранен, у него вся бочина в крови, его быстрее на базу надо!

Подбежали еще несколько человек, Марк продолжал говорить и указывать на Султана. Несколько мужчин подхватили собаку, понесли к квадроциклу, и уложили на широкую сетку багажника, предварительно подстелив куртки.

— Тимур надо быстрее, он не должен умереть! — Марк схватил друга за рукав и потянул к транспорту. Его голос предательски срывался и звучал умоляюще.

5 августа. 7.26 по московскому времени

База «Исток», Текос

— Как он? — Спросил Сахаров Милу, вышедшую из кабинета, переделанного под операционную.

— Нормально, живой. Ему пробили легкое и диафрагму, начался пневмоторакс. Сейчас уже все хорошо, только придется держать его на успокоительных и не давать активно двигаться. Я не ветеринар, первый раз животное оперировала, но справилась. Анестезию наугад подбирала, надеюсь нормально отойдет. Ты сам как себя чувствуешь?

— Явно лучше, чем он. Башка болит и кружится, глаза немного жжет, и слышу очень плохо до сих пор.

Пойдем я тебя посмотрю. — Людмила завела Марка в кабинет и усадила в кресло.

Через двадцать минут, закончив осмотр, она отодвинулась и тяжело вздохнула.

— У тебя — контузия. Легкий ожог сетчатки и травмированы барабанные перепонки. Тебе необходимо на пару недель отказаться от работы. Необходимо носить темные очки постоянно. Будешь под моим присмотром. Полный покой, больше спать, лежать, никаких раздражающих звуков. Вообще, лучше всего, прямо сегодня остаться ночевать здесь. Выполним все необходимые процедуры и ляжешь спать в палате. Хорошо?

— Хорошо. — Сахаров тяжело вздохнул, представив себе четырнадцать дней в палате, так напоминающей его лечебницу. Никакого леса, никакого уединения.

9 августа. 15.43 по московскому времени

Военная база под Майкопом

Вадим посмотрел на борт проезжающего мимо броневика с щеголяющим свежей краской символом в виде Святослава на фоне восходящего солнца и тяжело вздохнул.

— Что, еще не привык, — спросил Краснов. Гипс с руки уже сняли, но он еще осторожно прижимал ее к телу.

— Неа, и наверное, никогда, не привыкну, — Воеводов вздохнул еще раз. — Сколько у нас точно новоприбывших?

— Двадцать четыре человека. Все идут со стороны Ставрополья и Кавказских республик. Со стороны Краснодара и Новороссийска — никого.

— Там ребята людей собирают, уже три вышки их сигнал транслируют. Пусть, им тоже люди нужны, — Вадим покрутил в пальцах патрон от Калашникова, подбросил его в воздух и поймал другой рукой.

— Ты о них прямо печешься, не пугает такая копящаяся сила прямо под боком?

— Нет, наоборот, радует. Я именно этого от них и ждал. Не такими темпами, конечно. Им словно помогает кто-то. Уж больно быстро они развернулись. Возможно у этого Лесного, или как там его, намного больше возможностей, чем просто отключать связь и влазить в сети анклавов. Нам бы такой союзник тоже пригодился.

— Ждал? В каком смысле? — Краснов удивленно вскинул брови.

— Ты думаешь я просто так их тогда возле «Рассвета» бросил?

— Честно, да. Когда мне Пимон рассказывал, что там произошло, я думал у тебя, после смерти девушки, от гнева крышу сорвало. По этому ты ребят бросил как обузу, и разнес «Рассвет» в щепки, при этом чуть их не угробив.

Вадим скривился как от зубной боли и ненадолго замолчал.

— Не думал, что они полезут в общину за своими. Они смелые парни, конечно, но это был безрассудный поступок. Храбрый и героический, но безрассудный. Если бы знал, что они там, не стрелял бы. — Продолжил Воеводов после паузы.

— А как же остальные гражданские в «Рассвете»? Ты хочешь сказать, что разбомбил их в трезвом уме и рассудке?

— Да. — Холодно ответил Вадим, от этого тона у Николая побежали мурашки по коже. — Похоронив Юлю, я понял, что только развязав войну, смогу уничтожить «Проталий». А война такая штука… Я прошел сотни боев, и когда ты привыкаешь к ним настолько, что перестаешь чувствовать адреналин при звуках выстрелов, начинаешь понимать, как работает война. Она не прощает слабость, она не прощает доброту и сопереживание. Чтобы победить врага, ты должен действовать как враг. Что произошло на трассе помнишь? Вот. Если бы великие полководцы считались с жертвами, то они бы не выиграли ни одной битвы. Если ты берешь на себя это бремя, то должен быть готов к этому. Я должен был показать и «Нуклию» и «Проталию» что готов к любым жертвам, иначе они попросту держали бы гражданских в заложниках и прикрывались бы ими как живыми щитами, я забрал этот козырь. Да, у меня руки по локоть в крови, но строить будущее будут другие…

— Твои ребята под Геленджиком, — Краснов опустил взгляд в землю. — Начинаю понимать.

— Правильно. Они молоды, иногда слишком импульсивны, но ты бы видел как Сашка, с виду напыщенный и циничный мудак, готов отдать жизнь за маленькую девочку. Из Тимура выйдет отличный стратег, склад ума соответсвующий. Стив вообще меня сильно удивлял: смелый, умный и решительный, рушит все стереотипы о программистах. Джавид вроде с виду — раздолбай, но таких добрых и готовых отдать последние людей уже почти не осталось. А Марк… Сахаров тот еще кремень, об этого пацана многие зубы переломают. И именно для того, чтобы они смогли создать что-то лучшее, чем было до «Пурпурного», я решил что воевать буду один. Не стоит пацанам в этом мараться. Я уже там бывал, знаю, а их это может перемолоть и угробить. Убивая, созидать не получиться. Поэтому я займусь первым, а им оставил второе.

А ты думаешь у них получиться? — Краснов задумчиво посмотрел вдаль.

— Получиться, я не думаю, я уверен. Знаешь, что выигрывает войны? — Вадим повернулся и посмотрел на собеседника.

— Армия конечно.

— Ни фига не армия. Если бы залогом победы была численность и сила армии, то о трехстах спартанцах, Азовском сидении и обороне Брестской крепости мы бы никогда не узнали. Войну, любую, хоть реальную, на поле боя, хоть информационную, выигрывает идея. Человек — странное создание, он очень ленив и инертен, но если им движет вера в идею, то он готов на многое. Идея — это главное оружие на земле. Вот заставь человека встать с дивана и пойти в другую страну с оружием просто так — не получиться. А заложи ему в голову идею, и он побежит сам. Крестовые походы для освобождения Гроба Господня, ввод Войск в Ирак для уничтожения террористов обрушивших башни-близнецы, Вторая Мировая во имя идеи превосходства арийской расы. Везде во главе — идея. В чем она у «Проталия», чем они держат своих бойцов? Теплое место у барской кормушки? А ребятами движет стремление к свободе и чему-то чистому и светлому. За ними пойдет народ, и будет готов совершать подвиги ради их общей идеи.

— И у наших есть идея — уничтожить тех, кто виновен в гибели всего человечества. Более сильную идею еще надо найти. — Сказал Николай, посмотрев на развивающийся флаг с ликом Святослава. — А ты стал символом этой идеи.

[1] Мутизм — в психиатрии и неврологии состояние, когда больной не отвечает на вопросы и даже не даёт понять знаками, что он согласен вступить с окружающими в контакт, при этом в принципе способность разговаривать и понимать речь окружающих у него сохранена.

[2] ВКС — ВССК «Выхлоп» (рус. Винтовка Снайперская Специальная Крупнокалиберная; Индекс ГРАУ — 6С8) — российская бесшумная крупнокалиберная снайперская винтовка, выполненная по компоновке булл-пап, калибр 12,7 мм.

[3] Mil-Dot — Прицельная сетка на оптических прицелах (Milliradian Dot), очень популярная как среди снайперов, спортсменов, так и охотников.

[4] Квадрик — жаргонное название квадроцикла

Часть 3 Глава 3

10 августа. 08.12 по московскому времени.

База «Исток».

«Как же громко они щебечут, прямо раздражает.»

Марк посмотрел на зелень за окном. Даже она раздражает. Былое спокойствие и умиротворение канули в лету. Всего пять дней, проведенных безвылазно на базе и снова вернулось тревожная агрессия и раздражение. Значит таблетки не являлись панацеей, все таки большую роль в его выздоровлений сыграло уединение и отсутствие людей. А сейчас их вокруг больше сотни. Да они не заходят к нему в палату, но они близко, буквально в сотне метров, спят, работают, едят и бесят. Пес окончательно проснулся и бродил вдоль забора, утробно рыча. Все, о чем Марк думал, это как быстрее выбраться из палаты и уйти в лес на несколько дней. Появилось незнакомое и непривычное чувство — стыд перед друзьями за неспособность контролировать свою психику. Вспомнил Джавида с его гипертрофированной эмпатией. Не хочется их подводить, и поэтому возникало больше желания уйти в лес.

Встал с кровати и размял затекшее тело. Безделье только усиливало негативное состояние. Если раньше можно было залипнуть в Ютуб или еще на какой-нибудь видеохостинг, то сейчас в местной сети только подборка сериалов и фильмов Стива, большинство из которых он уже видел. Читать Марк перестал после смерти Миры, бесило, что для получения информации нужно читать букву за буквой, слово за словом. Слишком медленно.

Туалета в палате не было, медицинский блок сделали в хозяйственном крыле не рассчитанном на проживание, санузел был только в коридоре, рядом с входом. Сахаров подошел к двери и взялся за ручку, на мгновение замерев.

«А вдруг — закрыто. Вдруг я снова в клинике, и все, что произошло, лишь плод моего воображения. Скоро придет санитарка, принесет еду в пластиковых контейнерах с одноразовой ложкой. И ничего не было, и небо — голубое».

Но замок щёлкнул и дверь открылась. Белый кафельный пол, стены и падающий из окна солнечный свет. Тихо. Никого нет. Вышел босиком. Приятно холодит ступни. Пройдя половину пути услышал странный звук в одной из палат, словно кто-то стучит в пол палкой. Открылась дверь, и Марк увидел застывшую перед ним Леру с костылем.

— Марк… — Глаза девушки распахнулись от страха.

Сахаров безразлично посмотрел на девушку и остановил взгляд на культе с почти зажившей раной. На его лице появилась легкая, почти неуловимая улыбка. Он молча развернулся и пошел в туалет, оставив Леру застывшую в шоке.

09.54 по московскому времени.

' Десятое августа две тысячи двадцатого года. Занимаясь жизнедеятельностью базы, совсем забываю про дневник. Выжившие прибывают каждый день. С того момента, как мы включили сигнал, уже двадцать три человека. Включаются в обустройство с энтузиазмом. Ни кто не захотел уйти. Слишком сильно тянет людей к социализации. Я пока с головой ушел в техническую часть. Не могу отделаться от мысли: 'что было бы с человечеством, если бы открытия Кира были доступны до эпидемии? Куда шагнул бы прогресс, и куда бы он повернул?

Уже забыл, что такое розетка. Аккумулятор можно сделать настолько маленьким и мощным, что к уличным фонарям даже не надо тянуть провода. Большую часть техники уже перевели на АКБ. Машины как поступили от Лесного с заряженными батареями, так до сих пор и ездят. Камеры наблюдения могут работать до трех четырех месяцев. Ручные фонарики, вообще, наверное — вечность. По началу это кажется диким. Я каждые полчаса смотрел на уровень заряда в ноутбуке и все ждал, что сейчас он резко упадет до ноля и компьютер выключится. Но он работает уже неделю. Вроде просто электричество, но сколько проблем сразу исчезает, и сколько открывается возможностей, когда не нужно думать о проводах и о стоимости киловатта. Если раньше дроны казались игрушками, и могли летать максимум час, то сейчас они патрулируют территорию по двое суток без заряда. У меня голова разрывается от идей, которые могут облегчить нашу жизнь. Уже усовершенствовали системы полива на полях, пробурив скважины и поставив насосы на батареях, работают по таймерам и датчикам освещенности.Наводнили помещения роботами-пылесосами, создали переносные усилители сигнала WiFi и раскидали по территории, сделав зону охвата в несколько раз больше чем у простого роутера. Те же передатчики радиосигнала, как на Новороссийской телебашне, работают как антенны сотовой сети и создают своеобразный мост для расширения покрытия. Лесной доработал систему замены батарей, с которой справляются даже дроны. Малое количество людей немного ограничивает наши возможности. Была бы моя воля, всех кинули бы в цеха, но работать руками еще надо, без человека вырастить овощи и фрукты, испечь хлеб и следить за скотиной не получается.

Как Кир не сопротивлялся, но нам пришлось бросить часть его произведственной мощности на улучшение оборонных комплексов. А что становится доступно с такими аккумуляторами в военной сфере, просто не описать. Это, отчасти, меня и подтолкнуло к умозаключению, почему именно Лесной не спешил обнародовать свои изобретения.'

Стив откинулся в кресле. Задумавшись о том, что могло бы быть, если бы правительства разных стран получили фактически бесплатную энергию и новые АКБ. Во-первых, это создало бы колоссальный экономический кризис, по сравнению с которым Великая Депрессия показалась бы детским утренником. Экономика десятка стран плотно сидит на углеводородной игле. Во-вторых, большую часть мирного потенциала нового источника питания бросили бы на корм военных. К каким войнам и новым переделам земли бы это привело, остается только гадать. Вполне возможно, что человечество бы справилось с собственной ликвидацией и без «Пурпурного рассвета».

От столь нерадостных мыслей разболелась голова. Стив выковырял из пачки нурофена таблетку и запил газировкой, вспомнив слова матери: «кто таблетки запивает газированной водой? Ты испортишь себе желудок! Только простой водой и после еды.» Родители… Что с ними стало? Хотя чего гадать — то же самое, что и с другими. Где-то в глубине теплилась надежда, что они выжили, и собирают людей так же как и он. Но это лишь надежда. Связи нет, перебраться через океан почти не реально, да и что там ждет? Те же самые анклавы, и пустой дом с высушенными мумиями. Вспомнил про Дез и все тело передернулось, представив её разлагающееся тело на кровати, одетое в платье с подсолнухами и сжимающее в руках их совместную фотографию.

Открылась дверь и в комнату быстрым шагом вошел Князев, с ходу плюхнувшись на стул.

— Здарова, ты чего такой смурной? — Саша посмотрел на Стива.

— Да так, о доме задумался. О родителях. — Прайс промочил пересохшее горло еще одним глотком.

— Понимаю. Сам часто о своих думаю. Но я хоть точно знаю, что с ними. А ты как Кук среди пигмеев, один в чужой стране. Блин, туда же даже не долетишь никак, и не доплывешь. Нет у нас таких опытных пилотов и мореходов.

— Почему? Если постараться, то можно. Взять вертолет, оснастить новыми аккумуляторами и по суше через Гренландию долететь. На вертолете проще, чем на самолете или по морю. — Стив посмотрел в полоток, уже представляя как он летит на вертолете, подлетает к дому родителей и находил лишь высушенные тела. Встряхнул головой, стараясь рассеять представленную картину.

— Я вот понял, что очень скучаю по полетам. Очень любил всю эту предполетную суету: аэропорты, ожидание возле посадки, дьюти-фри, взлет. Больше всего нравилось, когда самолет проходит слой облаков, как в сахарную вату опускаешься. Иногда засматривался на плывущее облака под крылом и представлял, что это волшебная страна, где живут небесные человечки, ходят по облакам и живут в облачных домах. Глупо и по-детски, но мне нравилось. А теперь — всё, авиаперелеты канули в лету. Возможно, мы скоро сможем летать, но того шарма уже не будет. — Князев взял со стола бутылку и отхлебнул. — Кстати, а насчет вертолетов, это ты круто придумал. Помнишь как от нуклиевской вертушки прятались? Страшная штука. Надо себе несколько таких достать. Сложно на них летать? Есть в твоей Стивоепидии курсы по обучению?

— Надо посмотреть. Скорее всего, найдется. Можно смастерить эмулятор и обучаться, но лучше всего найти того, кто это реально умеет. С электродвигателями это будет проще, чем на ДВС, так что осилим. Предложу Киру. А ты что бродишь? Где Женю оставил?

— Она с Викой, гуляет здесь недалеко, ребенку полезно время на воздухе проводить да и привязалась она к этой бунтарке. Пусть, девочке нужна рядом женщина, без этого никак. Только сама Вика меня пугает, странная она немного. В базе есть на нее что-то? — Саша придвинулся ближе и заглянул в монитор.

— Пять секунд. Да, есть. Вика Колмагорова, двадцать два года. Отец — Сергей Колмагоров, военный в отставке, ветеран боевых действий. Мать погибла в автоаварии, когда ей было три года. В четырнадцать лет получила первый разряд по стрельбе. Обалдеть, да у нее тут список знатный: спортивное ориентирование, бег на длинную дистанцию, бокс, боевое самбо. Она точно девушка? Была отчислена из колледжа за несколько драк. Состояла на учете в детской комнате полиции, неоднократные приводы за побои. В двадцать лет заводили дело за нанесение тяжких телесных повреждений — сломала челюсть какому-то парню. Подавала документы на службу в армию, но не прошла психологический тест. Пробовала в МЧС, результат тот же — неуравновешенная, импульсивная, склонная к насилию.

— Офигеть. Я думал она просто ворчливая, а она еще и с тараканами в голове. — Князев откинулся на стуле и запрокинул руки за голову, наслаждаясь свободой движений без гипса. Подвижность руки вернулась еще не полностью, но он над этим работал.

— Что такое судить по личному делу — мы уже выяснили. Возможно, не просто так она челюсти ломала. Росла одна, с отцом, детство явно не из легких. Просто могла дать отпор, и давала. Обычно девушки просто избегают конфликтов, молча съедая обиды, а она могла ответить. Она же здесь никак агрессию не проявляла, наоборот. Так что будем судить только по нынешним действиям.

— Хорошо. — Ответил Саша, на всякий случай достал смартфон и проверил, где сейчас Женя.

11 августа

7.11 по Московскому времени

База «Исток»

Мила вышла из жилого блока, и посмотрела на небо. Родной голубой цвет почти полностью вытеснил пурпурный оттенок, возвращая небосводу привычный вид. Люди только начали просыпаться. Кто-то вышел на балкон и потягивался, нежась в лучах утреннего солнца. Мимо проехал квадроцикл с мужчиной в камуфляже и с оружием — территорию постоянно патрулируют не только дроны.

Свернув налево, прошла по алее укрытой густой зеленю акаций. Лера, наверное, уже проснулась, она спала мало, каждый день когда Людмила заходила утром в её палату, то заставала девушку за физическими упражнениями. Лера пыталась делать приседания, отжималась от пола или просто разминала культю. Мила каждый раз улыбалась. Стремление поддерживать форму и быстрее вернуться к нормальной жизни — хороший знак. Значит не сдалась, не считает себя никчемной калекой. Хоть кого-то удалось спасти и выходить, а это на фоне вымершего человечества — дорогого стоит. Окрыленная возникшей верой в свои способности, Людмила зашла в медицинский блок.

Тишина, так же как обычно. Пахнет антисептиком и медикаментами. Оставив сумочку в своем кабинете, Мила прошла по коридору до палаты Лера и прислушалась. Тоже тихо. Неужели сегодня спит? Осторожно открыла дверь и застыла в ужасе.

Девушка лежала на постели, уставившись в потолок безжизненными глазами. Футболка разорвана, трусов нет. Шея тёмно-фиолетово цвета, с кровоподтеками, пальцы согнуты. Кожа по всему телу уже успела окраситься в серый. На смятой постели явно видны следы борьбы.

Мила беззвучно сползла по косяку и минуту смотрела на мертвую девушку, отказываясь принимать реальность. Только вчера вечером она пожелала ей спокой ночи, и даже увидела легкую улыбку на устах девушки. Все было хорошо. А теперь она мертва, в самом центре базы. Чувство безопасности и защищенности лопнуло как закаленное стекло и разлетелось на тысячи осколков надежды. Мила дрожащими руками достала из кармана смартфон.

— Стив… Стив срочно беги в медблок.

7.32 по московскому времени.

Марк проснулся от того, что его тормошили за плечо. Открыв глаза, увидел стоящего над ним Джавида.

— Вставай, быстрее, — лицо Кочаряна выглядело встревоженно и испуганно.

— Что случилось? — Сахаров сел и потер лицо ладонями. Голова еще гудела после контузии и быстро собраться с мыслями после сна не получалось.

— Потом. Одевайся, пошли пока другие не узнали, — Джавид бросил вещи, висящие на стуле.

Марк осмотрелся и увидел стоящих в дверях Князева и Людмилу. Оба как на похоронах, лицо женщины в слезах.

— Да что, черт возьми происходит? — Марк встал с кровати и посмотрел на товарищей.

— Лера мертва, — ответил Саша, смотря на пол. — Её изнасиловали и задушили, сегодня ночью.

— Как? Кто? — Губы Марка задрожали. После слова «изнасиловали» сознание отключилось. Перед глазами возникла мертвая Мира, с задранной до пояса юбкой, потёкшей тушью и синяками по всему телу. Бледная, как осеннее небо, в ворохе опавшей листвы. Пес ярости натянул цепь до предела, и остервенело лаял, разбрызгивая по сторонам пену бешенства.

— Не знаем, — Саша посмотрел на Марка. — Медблок — единственное место, где мы не ставили камеры. Одевайся, надо тебя отсюда увести.

Марк спешно натянул спортивные штаны, кроссовки и кофту, накинув на голову капюшон. В сопровождении друзей, вышел из здания и проследовал к административному корпусу. В кабинете-штабе уже ждали Стив и Тимур. Юлаев отрешенно уставился на стену сжимая в руках автомат. Все молча расселись по стульям, Джавид пододвинул один Марку.

— У меня один вопрос, — Тимур посмотрел прямо в глаза Сахарова. — Ты имеешь к этому отношение?

Пес сорвался с цепи и ринулся к забору, перепрыгнуть который — плевое дело.

— Ты дебил? — Марк подскочил, уронив стул. — После всего, через что мы вместе прошли, ты во мне сомневаешься?

— Я задал вопрос, — ледяным тоном ответил Юлаев, проигнорировав оскорбление.

— Ты знаешь, что случилось с моей сестрой, и ты думаешь, что я сам способен на такое? Да я псих, но не убийца и насильник. Мы все желали её смерти, и если бы я хотел ее убить, то сделал бы это тогда, на дороге. — Марк кричал не скрывая гнева. Мила дергалась от каждого его слова. — Стив, Джавид, вы тоже думаете, что это я?

— Нет, ты что! — Джавид встал и оперся на стол. — Я уверен, что это не ты, и говорил об этом Тимуру. Это его мысль.

— Марк, успокойся. — Продолжил Юлаев холодным тоном. — Я тоже не думаю, что ты к этому причастен, но я обязан был спросить. В медблоке были только вы. И ты сам понимаешь, что у тебя не лучшая репутация на базе, слухи разлетаются очень быстро. Мы тебя знаем, а убедить остальных в твоей невиновности будет сложно. У нас нет ни криминалистов, ни судмедэкспертов, чтобы установить виновного.

— И что ты предлагаешь? — Марк пнул лежащий рядом стул.

— Тебя надо спрятать на время, пока мы не найдем насильника. — Ответил за Тимура Князев. — Мы переживаем за твою безопасность и боимся, что люди могут устроить самосуд. Они не знали Леру, но сам факт убийства на базе — это катастрофа.

— Не утруждайтесь. — Марк рванулся к двери и громко захлопнул за собой дверь.

Кочарян подскочил следом за другом.

— Джавид, стой! — Окрикнул его Тимур. — Пусть перебесится, ты ему сейчас не поможешь. Отойдет.

* * *

Марк забежал в жилой корпус, чуть не снеся сонных людей в коридоре. Ворвался в свою комнату и спешно начал закидывать вещи в сумку. Во вторую уложил весь свой арсенал — снайперскую винтовку, автомат, пистолет и патроны к ним. Прицепил на пояс рацию и в последний момент вспомнил о рюкзаке с медикаментами. В голове только злость и обида. Его предали. Те, кого он считал друзьями и ради которых готов был умереть, усомнились в нем. Снова его сумасшествие разрушило хлипкий фундамент вроде бы налаживающейся жизни. При том, что он не виноват! Какая-то мразь убила девушку, тоже не лучшего представителя рода человеческого, а он сразу стал подозреваемым. Люди всегда ищут козла отпущения, того, кто не похож на них, кто хоть немного странный и не такой, как все. Теперь ему здесь не место. Где угодно, но не здесь.

Выбежав из здания, Сахаров направился к гаражам. Издалека увидел простаивающие внедорожники на бензиновых двигателях. Их никто не запирал и ключи оставляли в замке зажигания. Закинув сумки на заднее сидение, Марк завел машину и выехал на центральную дорогу базы. Прямо посреди проезжей части, рядом с медблоком, сидел Султан. Бинты на боку собаки белые и чистые, рана на животном затягивалась очень быстро. Сахаров остановил машину рядом и открыл дверь, пес послушно запрыгнул на переднее сидение, но в его движениях еще виднелась вялость.

— А ты что здесь делаешь? Выбежал из палаты под шумок? — Сахаров потрепал пса по макушке. — Поедешь со мной? Ну погнали, нам здесь теперь не рады.

Вдавив педаль газа, увидел в зеркало заднего вида, выбежавшего из административного блока Джавида. Кочаран что-то кричал и размахивал руками, но шум двигателя и расстояние заглушали его крики.

11 августа. 8.01 по московскому времени

База «Исток»

— Он уехал. Забрал вещи, собаку и уехал с базы! — прокричал Джавид, вбежав в кабинет.

— Я видел, — хмуро ответил Князев, смотря на пустующую дорогу под окном. — Меня сейчас другое заботит.

— Что тебя еще может заботить? Наш друг подумал что мы его предали и уехал! У него с башкой проблемы, а теперь еще и вся эта фигня! — Кочарян суетливо забегал, смотря в лицо каждому сидящему, словно искал поддержки. Но все и даже Прайс, сохраняли молчание.

— Угомонись. Мы его из виду не упустим. Стив за ним дрона подвесил. Если ему станет хуже, или попадет в опасность, тут же приедем. Он не просто так уехал, ему надо побыть одному. Словами мы бы ему сейчас не помогли, здесь нужно время. Вот что нам теперь делать здесь, это уже вопрос посложнее. — Саша развернулся и сел за стол. — На базе произошло убийство. Неважно, кого убили, абсолютно. Многие из нас желали Лере смерти и я, в том числе, но девушку изнасиловали и убили прямо у нас под боком. О какой безопасности может идти речь, если мы даже у себя под носом не уберегли человека?

— Надо сообщить Киру. Может он чем-то поможет? У нас нет опыта в криминалистике, в расследованиях, а убийцу найти просто необходимо. Тот, кто скажет, что это мог сделать Марк, тут же получит от меня по лицу, — Стив говорил непривычно тихо, не отводя взгляда от монитора.

— Если бы у меня был опыт и оборудование, мы бы могли провести ДНК анализ. Леру изнасиловали, и на её теле по любому остался биологический материал убийцы, — при словах Милы Юлаев скривился, словно съел лимон целиком.

— Вот именно по этому я говорю, что надо сообщить Киру. Его мозг — суперкомпьютер, способный заменить любого следователя и детектива. Сами мы не справимся. Слишком предвзятое у нас отношение, слишком мы опекаем прибывших на базу. А он всегда холоден, расчетлив и безэмоционален как машина. В данной ситуации только такой подход и нужен. — Стив наконец-то оторвался от монитора и посмотрел на Князева.

— Ладно, звони. Я уже весь мозг сломал. Может действительно он поможет, лишь бы в обратку не сработало.

11 августа

8.30 утра

Военная база под Майкопом

— Уже много, — протянул Вадим, осматривая выстроившихся на площади перед штабом людей.

— Сто двенадцать человек. — Краснов сверился со списком в планшете. — Здесь только семьдесят. Остальные по аванпостам уже дежурят. Но народ прибывает каждый день.

— Откуда же их столько? Если верить статистике, то выживал лишь один из десяти тысяч, то есть в стране всего около четырнадцати тысяч людей с иммунитетом. Если учесть тех, кто погиб по собственной воле или из-за неспособности адаптироваться, и того меньше. — Воеводов посмотрел на лица своей маленькой армии.

— Так в Краснодарском то официально только пять с половиной миллионов было. А еще сколько отдыхать приехали, и работники из соседних государств. Нуклиевцы собрали в общины далеко не всех. Вот народ и стягивается на сигнал. Ты еще забыл, что многие сейчас на юг устремятся. В средней полосе, а тем более севернее, выжить зимой будет очень тяжело. Люди инстинктивно тянутся туда, где теплее и земля плодороднее. Многие вообще ринутся ближе к экватору, но главный путь туда все равно идет через Кубань. Так что еще много народа наберем.

— Вопрос в другом, нужно ли нам столько.

— Странные у тебя вопросы, конечно нужно. Чем больше людей у нас, тем меньше у моих бывших коллег. — Николай почесал руку у края гипса и посмотрел на небо уже далеко не такое фиолетовое как в начале эпидемии.

— Да я не о том. Ты же понимаешь, что многие из них погибнут и нужных навыков у большей части нет. — Вадим посчитал примерное количество девушек в строю — не меньше трети. Вроде слабый пол, а за идею готовы идти в бой похлеще многих мужиков.

— Это ты сейчас об этом задумался, серьезно? — Краснов посмотрел на Воеводова, приподняв бровь.

— Думаю надо ограничить число новобранцев, и многих отправлять к ребятам под Геленджик. — Вадим сделал вид, что пропустил язвительное заявление мимо ушей, но сам вспомнил и «Рассвет» и «Зарю». Если бы Николай только знал, как его забитая на самое дно сознания совесть гложет его по ночам, лишая сна и спокойствия, то даже не поднимал бы эту тему. Ничего, так называемая «позиционная жертва», без этого никак, а моралью и этикой пока можно поступиться.

— Давай не будем решать за людей. Если ты попытаешься отнять у них право выбора, то лишь хуже сделаешь. Они не стадо, покорно идущее за пастухом. Ты уже заронил зерна идеи освобождения, думаешь они так просто откажутся от борьбы? Сами сколотят фронт сопротивления, только без должного руководства их раздавят как назойливых комаров.

— Ладно. Бери командование на себя, сегодня необходимо отработать штурм укрепления.

11 августа

10.37 по московскому времени

Архипо-Осиповка

Небольшая волна неспешно накатилась на берег, зашуршав галькой. Марк вдохнул воздух пропитанный запахом моря и задержал дыхание. Он опять один, рядом, кроме Султана, никого. Пес сидел в паре метров и с грустной мордой смотрел в горизонт. Но что дальше? Как выживать одному? Соображает он неплохо, но набора должных навыков для существования в одиночку у него нет. Вспомнил Джавида и Стива и почувствовал давно забытую эмоцию. Он уже начал скучать. Всего-то пару часов вне стен базы, а тоска начала подкатывать, так же как и эти волны: тихо, неспешно, но неотвратимо.

— Что делать будем, Султан? — Сахаров посмотрел на волкодава, повернувшегося на его слова. На секунду показалось, что собака понимает вообще все, до мелочей, столько грусти было в его глазах. — Ты по хозяину скучаешь?

Марк встал, подошел к псу и опустился на корточки. Запустил руку в густую и короткую шерсть и почесал шею волкодаву. Султан лишь повернулся и посмотрел, даже хвостом вилять не начал.

— Ладно, понял я тебя. Пойдем, хоть тебе помогу, не будешь неприкаянной душой.

Марк поднялся и зашагал к внедорожнику, тяжело ступая по каменистому пляжу. Пес послушно пошел следом и запрыгнул в открытую для него дверь. Сахаров на секунду откинул голову назад, тяжело вздохнул и осмотрел приборную панель. Скажи ему кто-нибудь пару месяцев назад, что он будет сидеть за рулем джипа на набережной Черного моря с огромным волкодавом на соседнем сидении, он бы счел сказавшего еще более сумасшедшим чем он сам. Промелькнула мысль вернуться в «Исток». Он же не виноват, по любому убийцу найдут и его непричастность будет доказана. Но тут же перед глазами встали лица друзей в кабинете и слова Тимура. Они все сомневались, может только Джавид — нет. Но все остальные допустили мысль, что он мог изнасиловать и убить девушку. Обида сдавила горло. Руки сами по себе сжали руль до белизны костяшек. Нет, он не вернется. Доверия больше нет. Он больше не сможет так слепо открываться и постоянно будет думать, что ему не верят.

Нажав кнопку запуска двигателя, медленно выехал на дорогу. Проезжая мимо кафе и магазинов с курортными товарами посмотрел на пустые помещения и успевшие запылиться окна. Интересно, через сколько лет, все это превратится в развалины? Следующее поколение, если у Кира и ребят получится воплотить их план, уже будет приходить на пляж с реликтами допурпурного времени. Какие-то здания еще может и останутся целыми, но большинство построек не блещут капитальностью и под действием ветров и соленой воды превратятся в руины.

Поселок вымер. Прямо как первого января в восемь утра. Ни души. Вспомнил свой первый день вне стен лечебницы, когда еще не знал, что мир охватила эпидемия и сомневался в реальности происходящего. Хотя тут любой будет сомневаться. Слишком уж сюрреалистичная картина: дома, машины, магазины и ни одного человека. Нигде. Только мусор и пыль на дороге, мутные окна и кошки с собаками, хорошо хоть их вирус не заражает.

Включил смартфон, забив на то, что Стив может отследить его местоположение. Ну и пусть, силой его обратно не потащат.

Открыла карты, и посмотрел как проехать до Майкопа. Где точно осел Воеводов он не знал, лишь слышал от Князева и Прайса, что где-то возле этого города со странным названием. Всего лишь сто восемьдесят километров, не так много. Там на месте уже можно будет поискать, на худой конец включить рацию и перебрать частоты, по любому люди Вадима мониторят эфир и услышат его сигнал. Лишь бы только не пристрелили. На нуклиевцев нарваться не боялся, даже несмотря на недавний инцидент. Стив почти каждый вечер на собрании отчитывался о том, что противник на территории края замечен не был. Столкнуться с заброшенным отрядом, как тот в лесу, шанс очень мизерный, по этому вдавил педаль газа увереннее.

11.42 по московскому времени

Запив приторно сладкую шоколадку глотком теплой Колы из банки, Марк осмотрелся, стараясь увидеть Султана. Пес не заставил долго ждать, выбежав из-за поворота и направившись к машине, припаркованной у одноэтажного сельского магазина. Сахаров стоял чуть в стороне, до сих пор чувствуя запах сгнивших продуктов с прилавков. Надеялся найти что-нибудь более существенное чем батончик Сникерса и газировку, но зловоние просто не позволило долго выбирать. Голод почувствовал только после того как остановился, волкодав начал елозить на сидении, явно намекая на необходимость справить нужду, так бы ехали без остановки. До Майкопа оставалось совсем немного, от силы сорок километров. Название поселка в котором остановились он не знал, даже не смотрел на знаки когда ехал.

Пес подошел к машине и посмотрел на дверь.

— Сейчас открою. — Марк смял жестяную банку и сначала подумал бросить ее под ноги, но в последний момент передумал и закинул ее в салон авто.

Волкодав ловко забрался на сидение и задрал голову, посмотрев куда-то за спину Сахарова.

— Что ты там увидел? — Марк обернулся и взглянул в направлении взгляда Султана.

Чистое небо и больше ничего. Собираясь уже было отвернуться, заметил небольшою точку, совсем крошечную, больше напоминающую птицу, летящую вдалеке.

— Шпионите? — спросил не известно у кого. Подошел к заднему сидению и достал автомат с оптическим прицелом, вскинул к плечу и посмотрел уже через оптику. Точно, в паре сотне метров висел дрон. В том что это дрон Стива, сомнений быть не может, он видел их каждый день, взмывающих над базой и с жужжанием уносящихся вдаль. Подумав с секунду, Марк нажал на спусковой крючок, даже не надеясь попасть — слишком далеко для его стрелковых навыков. Но то ли удача, то ли внезапно накрывшая злость прибавили меткости и он отчетливо увидел в прицел как от дрона отлетел приличный кусок и он рухнул вниз.

— Так-то лучше. — Сахаров убрал автомат обратно и сел на водительское сидение. Пес повернулся и понюхал, сморщив нос от запаха сгоревшего пороха. — Что? Птичку жалко? А нечего было за нами летать. У Прайса их много, подумаешь, одного не досчитается. Нечего приватность нарушать.

Марк завел внедорожник и повернул в сторону Майкопа.

12.34 по московскому времени

Военная база под Майкопом

— Товарищ командир, това…

— Да блин, сколько раз уже говорил — просто Вадим. Мы не в армии! — Воеводов оторвался от планшета с подробной топографической картой Подмосковья и повернулся к вбежавшему в кабинет молодому бойцу. — Чего хотел?

— Там наш патруль засек человека на внедорожнике. Один. Вооружен. Знает что мы здесь. Сказал, что едет к тебе, — парнишка вытянулся по стойке смирно, осталось только вскинуть руку ко лбу и точно солдат получится.

— Ко мне? — Встав из-за стола, Вадим размял спину, затекшую от долгого сидения.

— Да, сказал что к тебе, по имени назвал. Он еще с собакой, огромной, на белого медведя похожа.

— С собакой? — Вадим удивленно вскинул брови, рывком закинул на плечо лежащий рядом автомат и ринулся к двери. — Где засекли?

— В десяти километрах… Патруль на шестнадцатом канале… — боец замешкался, оторопев от такой реакции командира.

Услышав про шестнадцатый канал, Воеводов выбежал из кабинета, оставив подчиненного застывшим в ступоре. Выскочив на улицу, направился к своему внедорожнику. Уже подъезжая к КПП базы, переключил рацию на шестнадцатый канал.

— Воеводов на связи. Патруль обнаруживший человека с собакой, доложите координаты. Прием.

— Дозор восемь на связи. Девять километров по трассе в сторону Апшеронска. Прием.

— Он еще у вас?

— Так точно. Ждем твоего распоряжения.

— Я скоро буду, не отпускайте. — Убрав рацию, Вадим вдавил педаль газа.

* * *

Марк посмотрел на бронированный «Тигр» стоящий на другой стороне дороги. Вид боевой машины пробудил воспоминания о побеге из «Рассвета», почти на такой же машине они прорывались за своими плененными друзьями. Сейчас возле «Тигра» стояли несколько бойцов в полной экипировке и странными шевронами с изображением лысого мужчины с забавной прической на фоне восходящего солнца. Этот же символ красовался на боку броневика. Догадаться, что это ребята Вадима было несложно, уж слишком они походят на рядовую армию: вымуштрованные, экипированные, организованные. Даже из броневика не просто вылезли, как гражданские, сначала первый навел турель, затем второй занял огневую позицию возле двери, и только после этого третий покинул нутро бронемашины, водитель, так и остался за рулем. Явной агрессии бойцы не проявляли, но ясно дали понять, что провоцировать их не стоит, а ствол тридцатимиллиметровой пушки, смотрящий прямо в душу, отбивал любое желание к сопротивлению. Хотя очень хотелось, весь этот вид незнакомых людей с оружием, принудительно остановивших и что-то запрещающих разбудили пса, и он уже ходил вдоль забора, скалясь. И не известно же, чего они ждут. Тормознули, опросили под стволами автоматов, бегло осмотрели машину, приказали стоять и не дергаться и вот уже двадцать минут ничего не происходит. Атмосфера начинала нервировать, еще Султан засуетился ипринялся елозить на сидении.

Ожидание прервал появившийся на трассе внедорожник, приближающийся с большой скоростью. Волкодав словно сошел с ума и начал ломиться в дверь.

— Солт, ты чего? Угомонись. В туалет захотел? — Марк попытался успокоить собаку, но все его попытки оказались тщетны. Сдавшись, он открыл дверь, и пес выскочил из машины, устремившись навстречу подъезжающему джипу.

Сахаров спешно открыл дверь и уже был готов броситься за собакой, опасаясь того что волкодав попадет под колеса, но внедорожник, заскрипев шинами по асфальту, остановился прямо перед собакой. Султан подскочил к двери и начал крутиться как маленький щенок, не отрывая взгляда от тонированного стекла. Когда из машины вылез Воеводов, пес бросился на него и почти завалил на спину.

— Привет, привет. — Вадим опустился на колени и начал гладить собаку. Марк впервые увидел столько эмоций на лице Воеводова, и радость проступившая с едва видимыми слезами, и чувство вины, сквозившее в мимике. — Соскучился? Я тоже очень. Ты прости… Прости. Не мог тебя с собой взять. Слишком опасно было. Не мог я тебя подвергать такому. Знал, что ребята о тебе позаботятся. Подожди, что это?

Вадим развернул Султана к себе боком и осмотрел перевязку на ране, нахмурив брови, затем поднял голову, посмотрел на Марка и махнул рукой. Сахаров неспешно подошел, не желая мешать встрече Султана с хозяином.

— Откуда это у него? — Спросил Воеводов, не переставая гладить пса.

— Мы с ним в заварушку попали. Нарвались на разведотряд нуклиевцев. Нескольких положил, но потом напоролся на светошумовую. Контузило знатно. Едва не погиб, меня он спас. Его ранили, ножом, жизненно важные органы не зацепили, уже вроде оклемался. Мила поколдовала.

— Мила это кто? — Вадим еще раз осмотрел бинты и прижал к себе пса.

— Новенькая. До «Пурпурного» врачом работала.

— Ясно. А ты здесь какими судьбами?

— Султана привез.

— Ты отмахал больше сотни километров по ничьей территории, рискуя столкнуться с анклавовцами только для того, чтобы привезти мне пса?

— Ага. — Марк пнул ногой мелкий камень с асфальта на обочину и посмотрел на верхушки деревьев в лесу.

— Что у вас там случилось?

— Леру кто-то убил.

— Убил? — Руки Вадима замерли. Он встал и подошел чуть ближе. — Как это — убил?

— Еще и изнасиловал, судя по всему. Сегодня ночью. Мы вдвоем в медблоке лежали. Ей Мила ногу заштопала, а я после стычки лежал. — Марк подошел к машине Вадима и оперся на крыло. — Утром обнаружили её, задушенную.

— И кто-то сразу подумал на тебя?

Марк не ответил, продолжая смотреть на густую зелень.

— Понятно, куда вообще собираешься?

— Не знаю, куда-нибудь. Один жить буду. Не могу я с людьми ужиться. — Голос Марка чуть дрогнул.

— У тебя все для жизни есть? — Вадим посмотрел на внедорожник Сахарова. — Ну там палатка, спальник, запасы еды, оружие, медикаменты.

Марк сначала кивнул, но подумав с секунду, отрицательно мотнул головой.

— Знаешь что, давай ко мне на базу заедем, подкину тебе всякого. Да и просто посидим, поговорим. У тебя, наверное, вопросов много.

Сахаров посмотрел на Воеводова, на броневик с бойцами, перевел взгляд на свою машину и вернулся к разглядыванию деревьев.

Часть 3 Глава 4

11 августа

13.24 по московскому времени

База «Исток»

Воздух в кабинете застыл. Бери нож и режь на куски, похожие на студень. За столом — Стив, Князев, Мила с Викой, Джавид, Тимур и сидящий во главе стола Кир. Лицо Лесного не выражает никаких эмоций, но атмосфера как на семейном собрании и сейчас строгий отец будет отчитывать проштрафившихся детей. Стив хотел было начать говорить и разрядить гнетущую тишину, но первым заговорил Кир.

— Я не буду спрашивать, почему вы не установили камеры наблюдения в жилых и административных блоках. Скорее всего вами двигали вопросы этики и морали, но в нынешней ситуации этими аспектами социальной жизни стоит поступиться. Ладно, к этому вернемся позже. Что вы уже успели сделать?

— Тело пока убрали в холодильник. Все улики сохранили. Место преступления никто не трогал: отпечатки, следы, всё на месте. Но ни у кого из нас нет опыта в криминалистике, надеялись, что ты нам подскажешь. — Ответила Мила.

— Людям что сказали? — Кир посмотрел на Князева.

— Ничего. Держим пока в тайне. Они и так Леру почти не видели, ее отсутствие ни у кого не вызвало вопросов. — Саша говорил не поднимая глаз от стола.

— Правильно. Следите, чтобы не было утечек. Где Сахаров?

— Потеряли его из виду недалеко от Майкопа. Он подстрелил дрон наблюдения. Судя по направлению — едет к Воеводову. — Стив посмотрел на Лесного, перебарывая вернувшееся чувство трепета перед вышестоящими в иерархии людьми. Он сам не понимал, почему Кир вызывает в нем такой первобытный страх и желание преклониться, но ничего с этим сделать не мог.

— Хорошо. От него проблем вряд ли стоит ждать. Так, дальше. Факт убийства скрываем. Стив, твоя задача установить камеры видеонаблюдения во всех коридорах, столовых, общих комнатах, медблоке, кухне. Везде, где могут собираться люди и мы не нарушим приватность. Согласуй с Князевым расписание, так, чтобы во время установки в помещениях не было людей. Не стоит им знать, что за ними постоянно присматривают. По поводу убийцы, Тимур, создай группу быстрого реагирования, которая будет дежурить на базе. Я запрограммирую искусственный интеллект для постоянного мониторинга, в случае возникновения опасных ситуаций он будет подавать сигнал. Тело я заберу, постараюсь вычислить по ДНК. Так же создам психологический портрет каждого жителя базы на основе анализа поведения, привычек и досье. Это поможет ускорить процесс. Вам необходимо быть на чеку. Подобные инциденты более недопустимы. Они на корню подрывают нашу идею и могут дестабилизировать обстановку. На необходимо поддерживать воодушевленность и энтузиазм. Для меня эти слова — пустой звук, но понимаю, какое влияние это оказывает на человеческую устремленность. — Лесной замолчал и обвел взглядом сидящих. — На этом пока все. Завтра жду у себя Стива и Сашу. Если сегодня будут какие-то новости сообщу. Возвращайтесь к управлению, и, пожалуйста, будьте внимательнее.

Закончив, Кир встал и вышел из кабинета не прощаясь, оставив после себя только тишину и гнетущую напряженность.

— Блин, вот каждый раз ощущение, что с роботом общаемся. И оно все сильнее и сильнее. Только у меня так? — Попытался разрядить обстановку Джавид.

Князев смерил его суровым взглядом достал смартфон и проверил, где сейчас Женя. Приложение показывало что она в детской игровой комнате. Саша облегченно выдохнул. За детьми, коих в «Истоке» уже было больше тридцати, взялась ухаживать Татьяна Валерьевна, высокая женщина за пятьдесят лет. Эпидемия унесла жизни всей её семьи: мужа, троих взрослых детей и семи внуков. Так что возня с малышней была для нее своего рода психотерапией. Князева первое время настораживал ее строгий вид: короткие каштановые волосы, холодные карие глаза и тонкие, цвета спелой сливы, губы, но милое воркование Татьяны с ребятней развеяло все опасения. К тому же Женя начала оттаивать, чаще просилась поиграть с детьми, все больше и больше говорила, даже порой оставляла мамину сумку в комнате. В присмотре Татьяне помогали еще трое: две девушки и он мальчишка пятнадцати лет, сам вызвался. Атмосфера в детском блоке установилась очень семейная и теплая. Даже обычно шумные и непоседливые дети, пережив «Пурпурный» стали словно взрослее — вели себя тише и помогали с более младшими.

— Меня сейчас другое беспокоит — как нам самим чувствовать себя в безопасности? — Мила передернула плечами, словно в кабинете было холодно. — Это мог сделать любой. Вполне возможно, что мы пройдем мимо него, или даже поздороваемся, не подозревая ничего. Надо быстрее вычислить убийцу, а то я спать спокойно не смогу. —

— Самое главное, что надо делать вид, что ничего не произошло, и сохранять позитивную мину, зная что среди нас насильник и убийца. — Тимур тяжело вздохнул. — Надо придумать что-то, чтобы минимизировать движение людей по базе, пока мы не вычислим кто это сделал.

— Со стороны Ставрополья на территорию края проник многочисленный отряд противника, с целью проведения диверсионных действий. — Тяжелым голосом произнес Князев.

— Когда? Сколько их? Мы справимся? — Встрепенулась Мила.

— Нисколько. Это выдумка. Но то, что ты поверила, это хорошо. Сейчас соберем всех людей, и дадим им эту информацию. Надеюсь мнимая угроза заставит ублюдка затихариться. К тому же под этим предлогом мы можем усилить патрулирование базы, и вообще повысить бдительность. — Саша поставил руки на стол, глухо стукнув гипсом по лакированной поверхности.

— Мы начнем врать людям как заправские политики? — Людмила осуждающе посмотрела на Князева.

— А есть более рациональные и праведные предложения? — Издевательским тоном сказал Саша. — Это не ложь, а небольшая дезинформация во благо. Никаких последствий от этого не будет, лишь чуть нервы потрепим, но, возможно, кого то спасем. Нельзя управлять большим количеством людей, не поступаясь моралью. Даже родители лгут детям, тебе ли не знать.

Мила воздохнула, и, чуть подумав, согласно кивнула.

— Ладно, пойду объявлю общее собрание. Вы тут пока свои политические речи подготовьте. — Тимур встал из-за стола и покинул кабинет. Следом за ним вышла Мила с Викой, еще через несколько секунд за ними отправился и Князев.

В кабинете остались только Джавид с Прайсом.

— Стив, ты вообще не знаешь, где Марк? Я, блин, реально переживаю. — Кочарян подошел ближе к товарищу. — Он же как ребенок, может сам себе навредить. Уж ты то тоже должен о нем беспокоиться, он нас обоих в Аксае спас. Если бы не он, нас бы до смерти затрахали.

— Все с ним хорошо. Не переживай. Он у Вадима, я его смарт пеленгую. — Успокоил друга Прайс.

11 августа

13.58 по московскому времени

Военная база под Майкопом

Марк обвел взглядом кабинет Воеводова. Аскетично. Простая, по-военному функциональная мебель, на столе только ноутбук, планшет и терминал рации. В углу, на специальной этажерке, несколько автоматов и винтовок. На стене висит ПНВ, бронежилет и еще какие-то приспособления, которых Сахаров не знал. Вадим подвинул кружку кофе, судя по поднимающемуся пару — очень горячего кофе. Султан развалился на полу прямо в ногах хозяина, словно боясь что он встанет и уйдет, а он не заметит и опять его потеряет.

— Ты с молоком, сливками или так пьешь? — Воеводов посмотрел на Марка, стараясь разобрать его эмоции, но глаза скрывали темные очки, а по неподвижному лицу понять что-то сложно.

— Просто черный. — Сахаров подул на поверхность напитка и осторожно отхлебнул. Поморщился — точно горячее.

— Ты хоть что-то планировал? Или просто сорвался и уехал? — Вадим помешал ложкой свой кофе.

— Ага. Просто уехал.

— Ясно. — Сделав большой глоток, Воеводов выдержал паузу. — Ты же понимаешь, что один не выживешь? Нет, я знаю, что ты крепкий и упертый, но обстановка сейчас такая, что попасть под хлеборезку — раз плюнуть. Твоя стычка — один из примеров. У меня есть к тебе предложение.

— Здесь на базе я не останусь. — Марк резко поставил кружку на стол.

— А я ине предлагаю. — Вадим погладил подскочившего Султана. — У нас есть аванпосты, там очень мало людей, существуют почти сами по себе, контакт с внешним миром минимальный. Один примерно в вашем районе — в Геленджике. Всего четыре человека. Можешь примкнуть к ним. Там и в лес можно спокойно уходить, как раз нужны дозорные — твой профиль. И ребята рядом, если передумаешь, можешь к ним вернуться. Как тебе?

Марк посмотрел в окно. Рядом с морем, мало людей, лес, да и близость к «Истоку» подкупала.

— Неплохой вариант. Я подумаю, хорошо?

— Конечно. Давай, допивай кофе и пойдем поедим. Сегодня Серго решил всех шашлыком порадовать, со вчера мясо мариновали, на всю вотагу жарят. Война войной, но вкусно поесть никто не отменял. — Вадим постарался улыбнуться, но вышло вымученно.

18.42 по московскому времени

База «Исток»

Поселок Текос

Тимур нажал символ «закончить разговор» и положил телефон на стол перед собой. Сидящие рядом Джавид, Князев и Стив смотрели перед собой, переваривая только что услышанное.

— Не, я конечно подозревал, что он отбитый и бесчувственный, но чтобы настолько? — Первым заговорил Кочарян.

— А что ты еще предлагаешь? — Стив повернулся к другу. — Я пока не замечал, чтобы Кир ошибался. Вс его планы, предсказания и стратегии сбывались. Если Кир прав и это действительно тот человек, то это единственный шанс поймать его за руку. Мы же сможем пойти, и просто сказать, что знаем, что это он. У нас нет доказательств. Он не дурак, на теле Леры даже следов не осталось — предохранялся. Но расчетам Лесного я верю. Так что нужно действовать согласно его плану. Да это жестоко, и немного рискованно. Но пока он на свободе — мы словно сиди на динамите с зажжённым запалом. Может произойти что угодно.

— Я согласен. — Князев встал из-за стола и подошел к окну. — На базе много детей и женщин, мы должны думать об их безопасности. И если нам даже придется немного рискнуть, то я готов.

— Тогда делаем все, согласно плану Лесного. Пойду, займусь уже, времени не так много осталось. — Тимур развернулся и вышел из коридора.

19.20 по московскому времени

— Костя. — Юлаев похлопал по плечу парня, сидящего на скамье для жима штанги лежа.

— Да? — Здоровяк вытащил наушники и повернулся.

— Ты сегодня заступаешь на дежурство в секрет. В двенадцать ночи.

— В секрет? Хорошо. Только, это… Ну я в первый раз, там проинструктируют? — Костя на секунду растерялся.

— Да, не переживай, все указания получишь на месте, как и оружие.

— И еще вопрос. Я Дашу очень редко одну оставляю ночью. Она боится всего. По этому спит только рядом со мной, ну в смысле на соседней кровати. — Здоровяк на секунду покраснел, как засмущавшийся ребенок.

— Не переживай, придумаем что-нибудь.

12 августа

00.07 по московскому времени

База «Исток»

— За ней точно присмотрят? — Костя поправил ремень автомата с прибором ночного видения и посмотрел на место, где ему предстояло пролежать всю ночь.

— Да точно. Вика с ней в твоей комнате, не переживай. — Успокоил Тимур. — Все будет нормально.

— А почему она не пошла вместо меня дежурить?

— Ну так мы бы вообще одни в секретах сидели постоянно. Надо всех вовлекать. А Даша со временем отойдет. Мила ее осматривала, сказала, что все поправимо. Ей тоже полезно побыть с другими людьми.

— Ладно. — Костя подтолкнул ногой матрас под густым покровом зелени кустов. — Буду на связи. Если она там запереживает или еще что, сообщите.

Хорошо. — Тимуротсалютовал воинским приветствием и зашагал в сторону квадроцикла.

Отъехав на километр, он остановился и набрал Князева.

— Все готово. Пусть Вика уходит.

* * *

Даша уже спала. Лежала на своей кровати и тихо сопела, словно маленький ребенок. Вика еще раз посмотрела на нее, сглотнула и направилась к выходу из комнаты. На душе скребут кошки, все таки страшно вот так подвергать опасности невинного человека, да еще и не совсем здорового. Дойдя до лифта, Колмагорова спустилась на первый этаж и демонстративно встала в пятне света от фонаря, затянувшись вейпом и выпустив облако пара.

— Тим, я вышла. — Коротко бросила в рацию.

— Понял. — Юлаев переключил канал на рации. — Всем патрулям базы, сосредоточить внимание на северном подходе. Насчет корпусов не переживайте, там дроны и я с ребятами буду.

Вика продолжала стоять и парить перед жилым корпусом, наблюдая как по дорожкам бесшумно проносятся квадроциклы с вооруженными седоками.

— Вроде все чисто, я пошла. — Девушка развернулась и расслабленно зашагала в сторону административного корпуса, нарочито выбирая путь по самой освещенной стороне дороги. — Стив, готово, начинай.

— Понял. — Прайс, сидя в штабном кабинете, нажал клавишу на ноутбуке. На экране — открытая панель управления электроснабжением «Истока», один из показателей сменился на «выключено» и свет погас на всей территории.

— Всем патрулям и тем кто еще не спит. — Князев, сидящий рядом, включил запись голосового сообщения в общем чате базы. — Непредвиденные неполадки с электроэнергией. Уже занимаемся, света не будет ближайший час. Просьба не покидать свои комнаты.

Тяжело выдохнув, он опустился на стул. Вытянул перед собой руку и посмотрел на трясущиеся пальцы. Блин, все вроде продумали, предусмотрели, а все равно страшно. Даже ломиться в «Рассвет» так страшно не было, там знали, чего ожидать, а здесь просто в омут головой ныряешь, еще и человеком рискуешь.

— Ребят, начали. Главное не упустить и не прозевать. — Сказал он дрожащим голосом в рацию и посмотрел на экран смартфона. Точка позиции Жени на месте, она в комнате с Милой, в безопасности, но тревога от этого все равно не уходила.

00.48 по московскому времени

База «Исток»

Темно. Даже собственных рук не видно. Мужчина крался на корточках вдоль стены, по коридору жилого корпуса. За дверями комнат то и дело слышались голоса или шорохи, он замирал и вжимался в стену, представляя себя мышью. Маленькой серой и незаметной, которую никто не увидит, а если заметят, то закричат от испуга. И это еще больше связывало его с мышью — невидимка, который вызывал у людей только отторжение и неприязнь — единственное что, что окружало его всю жизнь. И он прятался, так же как мышь, скрывался, лишь изредка давая волю настоящему себе. Только без маски приличного гражданина он действительно жил, только причиняя боль, ощущал себя реальным. Первый раз поджег дом со старухой-инвалидом внутри, когда ему было всего одиннадцать. И та буря чувств и эмоций, которую пробудил ревущий огонь и крики беспомощной бабки не давали уснуть еще долгое время. Дикое возбуждение, чувство всемогущества и абсолютной власти. А увечность старухи лишь распаляла. Но как обычно и бывает в первый раз — блин вышел комом: бабка выжила — во время соседи прибежали, и вытащили ее из горящего дома, а его поймали. Нашли быстро, слишком глуп он был, и неосмотрителен. Три года в детской колонии. Такие заведения по идее должны исправлять людей, и направлять на путь истинный, но именно там он окончательно стал тем, кто есть сейчас. Именно за решеткой, в окружении таких же малолетних преступников, познал всю жесткость и лицемерность человеческой природы. Его били, насиловали и унижали, а он лишь сжимал зубы и мечтал о том, что надругается над матерями и сестрами всех, кто его притесняет. Второй раз попал на «малолетку» протоптав на воле всего год. Слишком сильно в нем кипела ярость и требовала выхода. На этот раз загремел на пять лет, что прибавило мозгов и осторожности. Оказавшись на воле, решил затаиться, вести более-менее нормальный образ жизни, ожидая удобного момента. И вот он настал — небо окрасилось пурпуром и вместе с людьми умерло все: полиция, суды, тюрьмы. Расстраивало одно — жертв почти не стало. Отводил душу на собаках и кошках пока не попал в «Зарю». Но и там было не разгуляться, вокруг куча вооруженных людей и камер наблюдения. Шкурой чувствовал, что если проколется, эти не будут судить и сажать за решетку, а просто пристрелят. И как же он был счастлив, когда появилась возможность уйти из этого подобия тюрьмы, а тем более попасть в такое райское место, как «Исток». Управление — кучка малолетних наивных сопляков, грезящие идеалистическим будущим. Как вишенка на праздничном торте — девчонка-калека. Беспомощная, красивая и такая аппетитная. Как же приятно вздувались жилы на ее шее под его руками. Как она пыталась хватать воздух ртом, содрогаясь всем телом и доводя его тело до исступления. До сих пор чувствовал её запах вперемешку с запахом медицинской палаты. И его не поймали, ни на месте, ни через час, ни через день. Он на свободе, и опять вышел веселиться.

Света нет, камеры не работают, весь патруль дернул куда-то, а эта — немая, осталась в комнате одна. До последнего боялся, что девка с оружием останется ночевать с ней в комнате, но нет ушла, еще вальяжно так. Дураки, или не боятся, или действительно думают, что это их псих ту калеку в палате завалил. Наслаждение своим превосходством и безнаказанностью накрыло с головой, и подстегиваемый наступающей волной возбуждения ускорил шаг. Вот она — дверь в комнату, всего в трех шагах. То, что это именно нужная дверь — уверен на сто процентов, пять раз считал шаги от своей комнаты. Замки по любому не работают, все двери на карточках, так что проблем не будет.

Осторожно нащупал ручку и инстинктивно осмотрелся по сторонам, хотя смысла в этом нет, даже если кто-то бы стоял в метре от него, все равно бы не увидели. Открыл, сжавшись всем телом — не скрипнула. Внутри так же темно, только слышно как эта сопит на кровати. Возбуждение усилилось до предела, налив низ живота приятной тяжестью. Ладони зачесались, словно засунул их в крапиву. Не поднимаясь с четверенек подобрался ближе к кровати. Хорошо, что планировка почти во всех комнатах одинаковая, а то можно было бы нарваться на тумбочку или кресло. Совсем рядом, даже чувствует её тепло. Увечная, немая, беспомощная. Перед глазами уже вставали картины разорванной одежды, обнаженной груди, перекошенного от нехватки кислорода лица. Жаль, что не увидит, но воображение само дорисует. Нижняя челюсть затряслась от предвкушения, почувствовал как тонкая струя слюны сорвалась и капнула с губы. Тут же нащупал мокрое на полу и старательно вытер, не хватало еще, чтобы потом по ДНК вычислили. Положив руки на край кровати, забрался как паук, прижимаясь всем телом к поверхности. Потянулся вперед надеясь нащупать мягкое и разомлевшее от сна тело, но рука уперлась во что-то твердое. Пробежался пальцами, стараясь разобрать, что это и в последнюю секунду понял — кобура пистолета.

— Ну привет, мразота! — Мужской голос разорвал пространство.

Вспышкой загорелся свет и тут же прилетел удар прикладом автомата в переносицу, отбросивший с кровати.

* * *

Тимур поднялся с постели, стряхнув с себя одеяло и направил ствол АК на корчащегося от боли. С виду самый простой мужик, увидишь его в толпе, пройдешь мимо, но взгляд сумасшедших глаз и трясущиеся губы сразу выдавали психопата. С балкона зашел Джавид, держа наготове пистолет, чуть позади него стояла Даша, молча сжимая в руках край кофты.

— Ни фига себе ты его уработал. — Сказал Кочарян, смотря на разбитый в кашу нос насильника.

— Прикладом приложился. — Тимур подошел ближе и пнул носком ботинка прямо под ребра, заставив маньяка завыть от боли. — Рот закрой, паскуда, людей разбудишь. Будешь выть, завалю с превеликим удовольствием.

— Эй, эй! Остынь! Давай без самосуда! — Кочарян вклинился между Юлаевым и мужчиной на полу, замолкнувшем сразу после услышанного.

— Где Князев? — Коротко бросил Тимур.

— Не смог подняться по лестнице с одной рукой. Даже мне тяжко было лезть по этой веревочной лабуде на третий этаж. — Джавид бросил взгляд на балкон и прикрепленную к перилам лестницу.

В коридоре послышались быстрые шаги и в комнату ворвались Вика со Стивом.

— Все целы? — Прайс бегло осмотрел стоящих в комнате. — Слава Богу! Как все прошло?

— Да вот, лежит, — Тимур кивнул на скребущего пол. — Может его прямо здесь пристрелить?

— Я бы тоже с радостью, да только он пока живой нужен. Вяжи ему руки, оттащим на склад пока. — Стив достал смартфон и набрал Князева. — Сань, поднимайте всех, соберёмся в общем зале, расскажем и будем вместе решать, что с этим утырком делать.

01.12 по московскому времени

База «Исток»

В конференц-зале — полная тишина, несмотря на то, что собралось больше сотни человек. Лица людей напряженные сосредоточенные, ни капли недовольства, что их разбудили в пол первого ночи. Возле трибуны — все руководство базы и мужчина с разбитым носом и связанными руками. Стив колдует возле проектора, подключая ноутбук.

— Все собрались, только патрули на дежурстве. — Борис подошел к Тимуру, стоящему рядом с пленником.

— Хорошо. — Юлаев бросил короткий взгляд на связанного и повернулся к Князеву. — Сань, можешь начинать.

— Народ, извините, что подняли вас с постелей, но дело неотлагательной важности. — Князев чуть придвинул к себе микрофон. — Прошлой ночью на нашей территории произошло ЧП. Мы не сообщили вам, так как не хотели сеять панику, пока не разберемся. Сегодня, благодаря общим усилиям, мы вычислили виновного и больше нет смысла держать это в тайне. Вот этот, — Саша бросил короткий взгляд на связанного. — Убил девушку, лежащую в медблоке.

По залу покатилась волна ропота, кто-то громко охнул.

— Мы допустили оплошность, недосмотрели. Это наша вина и нам теперь с ней жить. Но могу вас заверить, что теперь на базе безопасно. Мы приняли все необходимые меры дабы избежать повторения случившегося. Приходится учиться на ошибках, иногда даже на таких трагичных. Этот человек — Антон Мирный, — Князев указал рукой на сидящего на стуле. — Даже после эпидемии, унесшей миллиарды жизней, остался чудовищем. Но сейчас нет судов, тюрем и полиции. Поэтому мы решили вынести его дальнейшую судьбу на общее решение. Нам важно, что вы думаете по этому поводу. Вы должны понимать — мы не начальство, мы такие же, как и вы, и каждый из здесь сидящих имеет право голоса.

— А что тут решать? Застрелить его нахрен! — Подскочил с места молодой парень.

Князев посмотрел в его сторону испепеляющим взглядом и сразу остудил спесь кричащего.

— Если бы все сводилось к банальной казни, застрелили бы его на месте преступления. Нужно искать другое решение. Мы здесь как-никак стараемся построить новое общество, и как показал случай без системы правосудия нам не обойтись. Пока не придумали ничего лучше, будем решать все общим советом, — Саша обвел взглядом сидящих людей, надеясь, что кто-то все же выскажется, и решение не придется принимать им самим.

— Дайте его мне, я с ним сам разберусь, если не хотите грех на душу брать, — не вставая с места сказал Костя, в его голосе до сих пор слышалась обида, хоть Стив с Тимуром ему уже объяснили необходимость принятых мер и почему его отправили в секрет.

— Я очень много лет работаю с детьми, — поднялась Татьяна Сергеевна, взявшая на себя роль главного воспитателя и педагога в общине. — Отталкиваясь от своего опыта, вижу только один выход — изгнание. Отрезав человека от социума, вы и покараете его, и лишите объектов вожделения его больного разума.

— Сохласен, — чуть приподняв руку, сказал Борис. — Вышвырнуть ехо и все. Там сам или с холода сдохнет, или эти, из общин, ехо захребут. А мы обезопасим всех наших от этого маньяка.

Зал одобряюще зашумел. Люди начали гомонить, присоединясь к мнению Татьяны и Бориса.

— Так что? Общим советом решаем изгнать его? — Решил подытожить Князев. Пронеслось дружное да.

— Можно я тоже выскажусь? — Мила подошла ближе к трибуне. — Перед изгнанием предлагаю его кастрировать.

Связанный насильник, услышав слова Людмилы задергался и замычал, пока не получил под ребра тычок стволом автомата от Юлаева. Люди замолчали, вопросительно уставившись на медика. Князев удивленно вскинул брови и кивком предложил продолжить.

— Выпустив его на волю, мы можем подвергнуть опасности выживших, которые еще не примкнули к общинам. Он неадекватен и опасен, оставлять его в таком состоянии, то же самое, что заложить мину — рано или поздно она причинит кому-то вред. После процедуры кастрации уровень его тестостерона упадет, либидо фактически исчезнет, а это главные триггеры его агрессии. К тому же процедура кастрации влечет за собой и другие последствия. Он располнеет, станет более медлительным, вялым. Так мы максимально обезопасим людей. — Мила посмотрела на Мирного, и на секунду почувствовала удовольствие от застывшего в его глазах страха. — Я сама возьмусь провести данную процедуру.

— Поддерживаем! Согласны! Так ему и надо! По самые уши отрежь! — Донеслись выкрики из зала.

— Ладно, все, успокоились. — Князев вернулся к микрофону. — Решение принято. После операции, мы вывезем его за территорию края. Еще раз извините, что не сообщили всем сразу после случившегося. Паника и страх сейчас ни к чему. Впредь, при любой форс-мажорной ситуации, будем ставить вас в известность сразу. На базе установили камеры, почти везде кроме жилых комнат, так что не пугайтесь и не переживайте, никто подглядывать за вами не будет. Стив добавил в мессенджер тревожную кнопку. Нажимаете — ваше местоположение сообщается сразу всем патрульным и группе быстрого реагирования. Ладно, на этом можно расходиться, и так не выспимся. Всем спокойной ночи.

Народ начал подниматься с мест и уходить из зала, напоследок одаривая Мирного презрительными взглядами.

— Этого обратно на склад? — Спросил подошедший к Князеву Джавид.

— Нет. Тащите его в медблок. — Перебила Мила.

— Сейчас почти два часа ночи. Ты прямо сейчас решила его подрезать? — Юлаев удивленно посмотрел на Людмилу, непривычно заведенную.

— Да, прямо сейчас. Не хочу откладывать. Потом могу передумать, а сейчас, пока разрывает от ярости, хоть обе ноги ему готова ампутировать.

— Хорошо. Я на всякий случай рядом подежурю. — Юлаев поднял стонущего насильника и потащил из административного корпуса следом за Милой.

12 августа

9.43 по московскому времени

Военная база под Майкопом

— Точно сам поедешь? Могу хотя бы сопровождение дать. — Воеводов прикрыл глаза ладонью от яркого солнца и посмотрел на двоих парней, загружающих в машину Сахарова провиант и оборудование для аванпоста.

— Точно. Не переживай. Сюда же доехал. Да и сам знаешь, в обиду себя не дам. Вы там уже предупредили? — Марк присел и погладил Султана, с любопытством наблюдающего за погрузкой.

— Да Федорович тебя встретит.

— Хорошо. Но я там с ними жить не буду. Устрою аванпост от аванпоста. Рядом совсем где-нибудь обоснуюсь. Вроде уже сообразил что к чему, какой дом искать.

— Понимаю. Там, если что, помогут. Я им объясню ситуацию. Ты надолго не пропадай, и вот, — Вадим достал из кармана и протянул устройство похожее на старый сотовый телефон с антенной. — Спутниковый, они еще работают, там я в контактах вбит. Звони, в любое время.

— Спасибо. — Сахаров поднял очки, сощурился и опустил их обратно — глаза еще не до конца отошли. — Я честно думал, что ты с крышей распрощался. Никак не понимал, зачем ты все это делаешь. Теперь, после твоего разъяснения, доперло. Но, честно, сам не знаю, кого больше хочу поддерживать, тебя или ребят.

— И я и они делаем одно и то же дело, только разными способами. Мои действия без них будут бессмысленны, а они без меня тупо не выживут. Конечно не знаю, что за фрукт этот Кир и что у него еще там припрятано, но уверен, что даже его гения не хватит, чтобы противостоят «Проталию». Но мне бы его изобретения не помешали.

— Согласен, но он вряд ли пойдет на это. Видел бы, с каким он трудом соглашался с Тимуром, что нужно укреплять оборону базы, стягивать военную технику.

— А Юлаев, смотрю, повзрослел, думать начал. — Вадим кивнул в сторону навеса гаражей, предлагая Тимуру уйти с солнцепека.

— Да, он сильно изменился. После того как Лера нас сдала, его крыло жестко, я даже ему своих таблеток давал. Думал сорвется он. Но когда перебрались на туристическую базу и его назначили ответственным за безопасность, он смог взять себя в руки. — Марк зашагал следом за Вадимом, и ступив в тень наконец-то снял очки. — Все переживали, когда ты Леру передал, что он ее сам задушит. Но даже тогда Тим не потерял самообладание, Князев больше чем он психовал.

— Какой бы сучкой эта девчонка не была, все равно такую смерть не заслужила. — Вадим опустил взгляд на асфальт под ногами. — В Архипке, когда эти пытались отделение полиции штурмовать, в самый последний момент перевел прицел с ее головы на ногу. Да даже когда подошел к ней, надеялся что все же убил, но она оказалась крепкой. Когда вез, думал кровью истечет, но и тогда выжила. И все ради того, чтобы умереть от рук насильника.

— Странный ты. Пару сотен человек отправил к праотцам не моргнув глазом, а ту, из-за которой… — Марк на секунду запнулся, подумав, стоит ли произносить имя Юли. — Ну из-за которой нас взяли при побеге — жалеешь.

— А с чего ты взял, что не моргнув глазом. — Вадим посмотрел прямо в глаза Сахарова. На долю секунды, Марк увидел в глазах Воеводова всю тяжесть его ноши, весь груз принятых решении. От одного этого взгляда по коже пробежали мурашки и пропало желание продолжать разговор.

— Буду скучать по тебе, обормот. — Сахаров присел рядом с алабаем, и потрепал его по шее. Пес дружелюбно завилял хвостом и постарался лизнуть руку.

— Он тоже. Ты ему нравишься. Я еще не видел, чтобы он с кем-нибудь так любезничал. — Вадим вздохнул и повернулся к машине Марка. — Все, загрузили. Можно отчаливать.

12 августа

12.23 по московскому времени

Трасса «Дон М-4» недалеко от села Самарское

Блестящий на ярком солнце пикап футуристического вида остановился на обочине, подняв облако пыли. Первым из нутра электрокара выбрался Джавид и принялся разминать спину.

— Машина конечно удобная, но я еще не привык к таким дальним поездкам. Обратно сам поведешь. — Кочарян несколько раз согнулся и разогнулся, покрутил торсом и закряхтел, как старый дед.

— Поведу, ты лучше помоги мне его вытащить. — Юлаев открыл пассажирскую дверь и попытался вытащить насильника один.

— До сих пор в отключке? — Джавид подошел и подхватил бессознательное тело за подмышки. — Ух блин, тяжелый.

— Ага, тоже думал он легче, с виду тощий как стручок. — Тимур потащил за ноги, напрягаясь всем телом. — Мила его нормально накачала, еще долго в себя не придет.

Вдвоем отволокли Мирного к зданию придорожного магазинчика с запыленными окнами и положили на бетонные ступени.

— Ну что, обратно поедем? — Джавид сделал несколько шагов в сторону пикапа.

— Подожди, мне еще один должок вернуть надо. — Юлаев скинул рюкзак и открыл молнию. Покопавшись в содержимом, выудил аптечку и наклонился над насильником.

— Э, погоди, ты чего там удумал! — Джавид подбежал и хотел отдернуть друга, но наткнувшись на переполненный злобой и решительностью взгляд, остановился как вкопанный.

Тимур сноровисто повязал жгут на бедро преступника, засек время и, отойдя на два шага, достал пистолет. Джавид открыл рот, но говорить не стал, уж слишком грозно и безумно выглядел Юлаев, в таком состоянии он и на него может пистолет направить. Хлопок выстрела ударил по ушам, в ноздри врезался запах сгоревшего пороха. Антон моментально пришел в себя и заорал от боли, схватившись за бедро. Спереди входное отверстие выглядело не так страшно, как могло, но сзади отсутствовал приличный кусок мяса. Скорее всего пуля угодила в бедренную кость, и ее осколки сработали как шрапнель.

— Поори, может глотку нахрен сорвешь. — Тимур подошел к корчащемуся на земле и посмотрел на рану. — Нормально, артерию не задел, быстро не сдохнешь. Жгут сними через пару часов, не то ткани отмирать начнут и отбросишь копыта, а я хочу чтобы ты вдоволь помучался, почувствовал себя, как она себя чувствовала. Паскуда.

Не выдержав эмоций, Юлаев пнул ногой Антона прямо в голову. Мирный моментально замолк, распластавшись на земле с неестественно вывернутой челюстью.

— Ты что? Ты его убил? — Джавид пересилил страх и подошел ближе.

— Нет, живой, — Тимур проверил дыхание и пощупал пульс. — Вырубил просто, может челюсть сломал. Ладно поехали. Оклемается.

Бросив рядом с насильником аптечку, Юлаев зашагал к электрокару.

15.52 по московскому времени

Трасса «Дон М-4» недалеко от села Самарское

Антон пришел в себя от боли по всему телу, каждая клетка его организма словно выла и стонала, сообщая в мозг о чем-то непоправимом. Открыв глаза, тут же зажмурился — солнечный свет врезал правым хуком в висок. Тут же почувствовал что кожа горит огнем, будто сел слишком близко к огню. Прикоснулся пальцами к лицу и сразу отдернул — больно. Еще раз открыл глаза, на этот раз осторожно, совсем чуть-чуть и посмотрел на свои предплечья — красные, как у неопытного отдыхающего, проторчавшего весь день на пляже. Судя по солнцу, которое уже перевалило зенит, время далеко за полдень. Провалялся без сознания несколько часов в самый солнцепек. Во рту — скрипучие пески Сахары. Решил облизнуть зубы и понял что не может, язык почти не шевелится, а рот закрыть не получается. Опять поднял руки к лицу. Челюсть вывернута вправо и не двигается, сильно опухла с левой стороны. Попытки поставить ее на место пронзили весь череп резким импульсом боли. Осмотрелся по сторонам и увидел небольшой тенек у проржавевшего забора из металлопрофиля. Уже успевшей осточертеть за несколько десятков секунд болю, напомнило о себе огнестрельное ранение. Решил не вставать, а просто отползти в тенёк. Скрывшись с адского солнечного пекла, посмотрел на ногу — изогнулась в том месте, где точно гнуться не должна. Прощай кость. Вспомнил, что Тимур говорил на счет жгута. «Снять через два часа». А сколько точно прошло? Явно больше двух. И что теперь? Попробовал пошевелить пальцами на ступне — безрезультатно. Вообще ногу не чувствует, будто очень сильно отсидел. Осторожно расстегнул застежку жгута и тут же пожалел об этом. Кровь хлынула из раны, и, заполняя собой еще целые сосуды в поврежденной конечности, опять ввергла его в омут боли. Захотел закричать, но из перекошенного рта вырвался только стон.

Дрожащими руками попытался натянуть жгут обратно, но проклятая резинка скользила в перепачканных кровью пальцах, да и сил не хватало.

«Да и ладно, хрен с ним. Умру от потери крови. Хоть этой блядской боли чувствовать не буду. Полчаса и все. Усну. И пошли они все на хрен вместе со своими „рассветами“ и общинами. Зато оттянулся напоследок по полной!»

Мирный откинулся на землю и закрыл глаза, стараясь детально вспомнить как корчилась Лера, но умирающее тело сигнализировало о том, что оно еще хочет жить и пыталась простимулировать хозяина хоть к каким-то действиям. Но Антон просто лежал, раскинув руки и смирившись со своей участью. От попыток хотя бы мысленно вернуться в медблок «Истока» его отвлек непонятный шум, совсем рядом. Он открыл глаза и повернулся в сторону источника звука. Собаки. Много собак. Не меньше десяти. Осторожно приближаются. Вынюхивают. И смотрят на него голодными глазами. Мысли об относительно спокойной смерти от кровопотери моментально улетучились. Мирный подгреб к забору и нащупал рукой камень. Совсем маленький, таким даже птицу не зашибешь.

— Ои а хой. — Постарался прокричать Антон, но голос дрогнул и грозное посылание прозвучало жалобным писком.

Замахнулся, но камень бросить не решился, он придавал хоть какое-то чувство уверенности. Собаки даже не шелохнулись, продолжая приближаться. Медленно и неотвратимо, как поезд к застрявшему на рельсах. Все же бросил, даже попал в одну, но эффекта никакого. Крупный черный кобель, оскалил пасть и угрожающе зарычал. Два метра. Мирный уже различал узор морщин на носу собаки.

— А-а-а-а! Ааахите! — Заорал, то ли стараясь испугать псин, то ли реально думая, что кто-то придет на помощь.

Но собакам было все равно, они чувствовали запах свежего мяса. Еды. А не ели они уже очень давно. Даже кошек, тех что домашние и не могли сопротивляться, давно всех сожрали. Все мусорные баки перерыли, слопав даже упаковки, хоть немного пахнувшие едой. И сейчас они чувствовали только голод, отключивший инстинкт самосохранения.

Когда до истекающего кровью человека осталось два метра, черный кобель прыгнул. Приземлившись лапами на грудь Мирного, он завалил его на бок и вцепился зубами в щеку, тут же оторвав ее. Остальные дворняги ринулись за ним и вцепились туда, куда смогли дотянуться: лодыжки, пальцы, пах, живот.

Антон уже не кричал, он верещал. Никогда не думал, что боль может быть настолько сильной. А мозг, как назло, не хотел отключаться от болевого шока. Он, словно издевался, давая прочувствовать каждый укус, как собаки отрывают от него куски плоти, дергают своими мохнатыми башками, старясь оторвать шмат мяса, держащийся на связках. Одна из псин разодрала штаны и старательно выгрызала промежность, упираясь лапами в асфальт и отрывая кусок за куском. Последнее, что он увидел — окровавленную пасть черного кобеля, вцепившуюся ему в нос.

Часть 3 Глава 5

12 августа

17.34 по московскому времени

База «Исток».

— Меня сейчас вырвет. — Джавид спешно отвернулся от монитора и отошел к открытому окну, стараясь побороть приступ подступившей тошноты.

— Не знал, что у нас «птички» и туда долетают. — Тимур, стоя прямо за спиной Стива, хладнокровно наблюдал за происходящем на экране. На видео стая бродячих собак обгладывала останки, еще совсем недавно бывшие Антоном Мирным.

— Километров пятьдесят от границы края вышки добивают, дальше пока соваться не решились. — Стив сглотнул, зрелище даже у него вызвало рвотные позывы. — Зачем ты его подстрелил?

— Надо было. Меня папа с детства учил, что добро должно быть с кулаками. Про карму слышал? Вот я решил немного помочь вселенским силам, и вернул ему должок. А дальше уже сама природа распорядилась.

— Распорядилась, так распорядилась. — Кочарян открыл пластиковую бутылку воды и сделал несколько больших глотков. — Ладно, там ему и место, как при жизни был говном, так после смерти им станет. Меня другое волнует — надо Марка вернуть.

— Тоже об этом с самого утра думаю. — Стив переключился на программу пеленгатор и посмотрел геолокацию смартфона Сахарова. — Он телефон не вырубил, может, забыл, а может, специально. Вернулся сюда к морю. Совсем рядом с Геленджиком. Пытался с ним связаться, но он не отвечает.

— Так напиши ему, он же не знает, что мы поймали этого мудака. Теперь все знают, что он здесь не при чем, — Джавид подбежал к монитору и посмотрел на красную точку, контрастно выделяющуюся на фоне карты.

— А ты думаешь я не писал? Он прочитал, но ничего не ответил.

— Джавид, ты вроде уже большой мальчик, а наивный, как детстадовец. Ты думаешь, что он, узнав о поимке насильника, прибежит и кинется к нам в объятия? Он уехал, не потому что Леру изнасиловали и убили. — Лицо Тимура непроизвольно скривилось, словно он съел лимон. — Он уехал, потому что мы засомневались. Он потерял к нам доверие. И ты думаешь, что его так просто вернуть за пять секунд?

— А что нам еще остается делать? — Кочарян развел руками. — Так и оставить его не известно где? Тебе легко говорить! Ты понимаешь, что Марк — мой единственный друг за всю конченую жизнь? Даже в детском садике я был изгоем! «Смотри, у него губы как у лягушки! Ей, черномазый, а тебя задница тоже темная? Мамка — потаскуха, захотела экзотики, и получился шоколадный армяшка!» Вот что я слышал каждый день! Если бы не Марк, я бы наверное еще в Москве сдох где-нибудь, или сам вздернулся от тоски. Стив, а ты что молчишь? Не тебя ли Сахаров спас от этой семейки Адамс в Аксае? Или тебе все же понравилось когда тебя Агния насиловала?

С каждым словом, Джавид кричал все громче и громче. На глазах выступили слезы. Закончив, он выбежал из кабинета, шарахнув дверью так, что задрожали стекла.

— Блин, я понимаю, что вы оба правы. Мы одновременно и не можем бросить Марка, и силой его обратно не притащишь. Если он сам не захочет. — Стив еще раз посмотрел на монитор.

— Просто следи за ним. Постоянно. Повесь еще пару дронов. Будем знать где он и что с ним. Если что-то случится, тут же примчимся. Ему нужно время. Пусть побудет один, отойдет. Сейчас все на взводе. — Тимур сел на стул и вздохнул. Тяжело как старик. — На нас столько всего свалилось. Я ночами почти не сплю. Еще два месяца назад я топтал сапоги и единственное, о чем думал, это сколько дней осталось до дембеля и когда родители приедут. А сейчас на мне безопасность почти полутора сотен людей, а вокруг — война. В любой момент на нас могут напасть. Блин, а я — пацан. Мне всего двадцать три года. Каждый день думаю, что вот-вот сорвусь и либо застрелю кого-нибудь, либо просто свихнусь.

— Так ты уже почти застрелил… — Бросил через плечо Прайс.

— Но каждый раз вспоминаю о людях, — Юлаев пропустил замечание Стив мимо ушей, — которые нам доверились, и откуда-то появляются силы, и моральные, и физические. Так что не хрен раскисать, работы еще невпроворот.

Тимур резко встал и вышел из кабинета, оставив ошарашенного такой резкой переменой Стива одного.

14.12 по московскому времени

Геленджик

Район Голубая бухта

Марк остановил машину и посмотрел на скопление домов и коттеджей разного калибра. Где-то среди них — аванпост. Три человека. А так даже и не скажешь. С виду все заброшено, безлюдно и красиво. Да именно красиво. Трава уже успела прорасти на грунтовой дороге и даже выгореть на солнце до желтизны. Яркая зелень деревьев шуршит на легком ветру? Кроны чуть покачиваются на фоне уже почти голубого неба, лишь легкий розовый оттенок напоминает о произошедшем. Дома больше напоминают панцири мертвых улиток, такие же пустые, забытые и запыленные. Вот только чувства тоски, которое так ожидаешь ощутить в заброшенных местах, нет вообще. Природа словно выдохнула, сбросив с плеч тяжелый груз. Воздух очистился, там, где была пыльная и разбитая дорога — зеленая трава с двумя узкими колеями, пение птиц и ни одного звука, выбивающегося из общей симфонии.

Нехотя залез обратно, побарабанив пальцами по рулю. Повернулся и посмотрел на соседнее кресло. Пустое. Уже начал скучать по Султану. Вроде просто собака, а эмоций дарит побольше некоторых людей. Может ему стоило завести себя пса, тогда бы многих проблем с психикой можно было бы избежать.

— Прием, есть кто на связи? — Марк включил рацию на канал, который сказал Вадим.

— Даров, даров. Марк, как я понимаю. — Ответил веселый мужской голос.

— Да вроде как он. А что так уверенно ответили то? Вдруг кто эфир мониторит.

— Да ты не боись, это зашифрованный канал, абы кто не подключится. Да и постоянно патрулируем территорию, надо близко подобраться, чтобы добивало. Исходя из этого, полагаю, что ты уже рядом?

— На въезде в ваш район стою. — Марк пригнулся, чтобы еще раз лучше рассмотреть дома через лобовое стекло.

— Так, а что не едешь прямо к дому?

— А вдруг у вас тут мины и растяжки?

— Мы же не суицидники, ехай смело. Я встречу.

Сахаров еще раз сверился с GPS и направил машину прямо к указанному дому в глубине поселка.

* * *

— Голодный? — Спросил Михаил, пропуская Марка в дом.

— Не очень.

— Да ладно тебе, с утра в дороге, только сухомятку и ел, пойдем накормлю, супа наварил из копченых ребрышек.

Живот Сахарова предательски заурчал, на что Фёдорович лишь усмехнулся.

На кухне пахло совсем по-домашнему. Не так, как когда-то дома, давно, кажется, что в прошлой жизни, когда Мира с родителями еще были живы, и вся семья собиралась вечером за ужином. Мама любила готовить редкие и изысканные блюда, скупала кулинарные книги и охотилась за оригинальными рецептами, а здесь стояла атмосфера обыкновенного домашнего уюта. Марк сел за стол, а Михаил не спрашивая набрал тарелку ароматного супа и поставил рядом.

— Мне Вадим сказал ты отдельно жить хочешь? Не буду лезть с расспросами зачем и почему, спрошу лишь, потянешь один? Времена сейчас сложные и опасные. — Федорович опустился на стул рядом с чашкой горячего кофе.

— Потяну, не в первой. — Сахаров зачерпнул ложкой и отправил в рот. Хоть в «Истоке» и готовили вкусно, но ни в какое сравнение с этим супом еда из общины никак не шла.

— Ладно. Тогда лишь могу посоветовать несколько нормальных домов в округе. Мы тут все облазили, изучили.

— Не надо, я сам найду.

— Смотри, какой самостоятельный. — Михаил усмехнулся, но на удивление, это не вызвало агрессии. Усмешка была добрая и какая-то отеческая. — На заднем дворе прицеп есть, сейчас загрузим тебе генератор, продуктов, запас оружия.

— Хорошо, сначала машину разгрузить надо, там Вадим вам кучу всего передал.

— Не переживай, разгрузим. Придумал чем заниматься будешь? — Федорович открыл упаковку круассанов, сохранившихся с допурпурных времен, осторожно достал один и покрутил в пальцах. — Эх, скоро такие сладости будут большой редкостью, а раньше, в магазинах, проходил всегда мимо. Вот всегда, когда что-то становится труднодоступным, сразу хочется этого больше всего.

— Буду заниматься тем же, чем у своих занимался. Патрулировать территорию, искать следы рассветоцев, возможные засады. Буду обращать внимание на все полезное, что попадётся.

— О, это отлично, сразу Маринке сообщай. Она у нас главный сталкер. Хотя вряд ли уже найдешь что-то новое, она в округе все прошерстила. Давай сразу обговорим время, когда будешь выходить на связь, и необходимо хоть изредка, но проводить очные встречи. Мало ли что может с тобой приключится, а Вадим за тебя переживает, голову мне снимет, если что не так. Дам тебе график смены каналов, рацию всегда таскай с собой, и пару аккумуляторов к ней. Если попадешь в передрягу, на рожон не лезь, сразу сообщай. У меня вертушка, вертолет боевой в смысле, примчу, как Карлсон, на помощь малышу.

Федорович опять усмехнулся. Марк тоже не выдержал и улыбнулся, слегка, едва заметно, сам удивившись такой эмоции.

14 августа

11.23 по московскому времени

База «Исток».

Князев посмотрел на свою ладонь, в которую упала капля дождя и поднял взгляд на небо. Серое. От пурпура уже почти ничего не осталось, лишь легкий фиолетовый оттенок на брюхе тяжелых туч. Погода прямо под стать настроению. Мила с Викой уже ушли, несмотря на то, что знали Леру они совсем чуть-чуть слез не сдержали, и постарались быстрее удалиться, плакать в такой время — непозволительная роскошь. Стив с Джавидом стояли чуть в стороне и молча смотрели на зеленеющие горы. Один Тимур сидел рядом со свежей могилой. Саша подошел к нему ближе, сам не зная зачем. У самого на душе кошки скребут, но что-то внутри подсказывало, что Тиму нужна сейчас поддержка, просто человеком рядом, который скажет хоть пару добрых слов. Опустившись на мокрую траву, Князев почувствовал запах табачного дыма.

— Ты же, вроде, бросил?

— Да тут попробуй не закури. — Голос Юлаева звучал тихо и низко, словно он простудился.

— Согласен, самому либо накуриться, либо напиться хочется.

— А Женька где? — Тимур решил сменить тему.

— Они с Веркой с детьми играют. Обе хотели с нами пойти, но детям на похоронах не место. — Саша посмотрел на свежую могилу, которая резко выделялась на фоне зеленой травы. Запах сырости и земли пробирался в ноздри, плотно вплетаясь в кладбищенские ассоциации.

«Блин, а родителей моих никто не похоронил. Так и лежат, наверное, в больнице, на койках. Надо съездить в Москву до осени.»

— Я отца так же похоронил. — Словно прочитав мысли, сказал Тимур. — Свалил из части, добрался до дома. Нашел его на заднем дворе, точнее, то, что от него осталось. Мать он сам похоронил, скорее всего в первую волну умерла. Я сам вырыл для него могилу в саду. Без гроба хоронил, один бы не справился.

— По этому Лерке гроб притащил? — Князев посмотрел на стертые до мозолей руки Юлаева — копал могилу для бывшей девушки он сам, от помощи других и от экскаватора отказался.

— От отца одна мумия осталась, завернул его в постельное белье, как в саван. А Леру бы так не смог. Как представлю, что тело будет гнить в голой земле. — Тимур передернул плечами.

— Ты, вообще, как? — Саша сменил тон на очень мягкий.

Тимур докурил, осторожно потушил бычок и сжал его в руке. Громко сглотнул и повернулся к Князеву. В глазах стояли готовые прорваться слезы.

— Хреново. — Голос Юлаева дрогнул, и он уже не смог сдерживаться.

Саша не нашел, что сказать, чтобы успокоить друга. Просто обнял его одной рукой за плечи, чувствуя, как Юлаев вздрагивает, пытаясь подавить всхлипы. Тимур за секунду превратился из сурового начальника безопасности «Истока» в пацана, который за последние два месяца потерял почти все, что ему было дорого.

19 августа

Новороссийск

— Уверен, что мы там что-то найдем? — Тимур осмотрел старые, еще советских времен, пятиэтакжи, и захлопнул дверь грузовика.

— Да, уверен. — Крепкий мужик под пятьдесят, с широченными предплечьями и ладонями, больше похожими на лопаты. — До заразы этой несколько раз сюда катались с ребятами на фурах. Что только не возили, и продукты консервированные, и медикаменты, и одежду, и оружие. Здесь, по этим домам, склад системы государственных резервов. Не зная — не найдешь. Под землей, на глубине сотни метров, огромные склады. Даже на машине можно заехать.

— Нормальный схрон такой, может мы мало машин взяли? — Джавид опустил стекло, сидя за рулем грузовика.

— Да пока только разведаем, может кто еще знал про это место, или те же рассветовцы вывезли. — Тимур еще раз осмотрелся и вернулся в машину.

Степан, бывший дальнобойщик похожий на морячка Попайя, поехал вперед, указывая дорогу. Остановились возле неприметного здания с кпп и массивными воротами с табличкой «посторонним вход воспрещен, территория под охраной». Тимур вместе со Степой перемахнули через забор и уже по отработанной схеме вскрыли замки и открыли створки. Проехав на широкий заасфальтированный двор, увидели строение, больше походившее на гараж для фур или грузовиков. Длинной метров тридцать, высотой и шириной именно под большегрузный тягач и массивными воротами. Снова тот же прием с замками и вот уже грузовик и машина сопровождения въехали внутрь. Лампы под потолком освещали голые бетонные стены и уходящий вниз пол белым светом. Здание оказалось въездом в подземное хранилище. Через двести метров оказались в просторном погрузочном зале, заставленным электрокарами. Напротив въезда расположился широкий лифт, где легко мог разместиться железнодорожный контейнер.

— А дальше уже ножками. — Степан, выбравшись из машины, подошел к лифту и по-хозяйски открыл барьерную решетку.

— Свет от резервных генераторов? — Спросил Тимур, смотря на горящие лампы. Под землей он чувствовал себя не уютно, это не бомбоубежище в Текосе — голые стены, запах камня и выхлопных газов и давящая толща сотни метров скалы над головой.

— Конечно, здесь электричество и через год будет. Системы вентиляции, холодильники, фильтрация воды. Да и с теми запасами, что здесь хранятся, тут, под землей можно прожить не один десяток лет. — Степан развел руками с широкой улыбкой, словно он сам построил это хранилище и собственноручно собрал все запасы.

— Ладно, ребят, расходимся. Что искать, знаете: продукты, медикаменты, оружие, боеприпасы, снаряжение. Запоминаем место, где что хранится, записываем и сообщаем мне, и уже потом будем решать, что вывезем сегодня.

Джавид, Тимур, Степан и еще двое «рейдеров» разбрелись по огромному складу «Росрезерва», осматривая ряды поддонов с коробками, заставленные коробками стеллажи и шкафы. Осмотр хранилища занял не меньше пяти часов, и то описали все довольно бегло, уж слишком велики были запасы в этой «пещере Алладина».

Тимур стоял возле лифтов и вбивал в планшет перепись обнаруженного, прикидывая в голове сколько понадобится времени и сил, чтобы вывезти все нужное.

— Тим, Тим! Я там такое нашел! — Подбежал возбужденный Джавид, указывая рукой куда-то вглубь склада.

— Коллекцию видеоигр за всю историю человечества?

— Тоже не помешало бы, но это — круче. Противогазы! И комплекты химической защиты. Всякие разные, от простых респираторов, до костюмов, как в фильмах про эпидемии. — Кочарян на эмоциях говорил громче обычного и активно жестикулировал.

— И что, что противогазы? Чему ты так обрадовался? — Юлаев отложил в сторону планшет.

— В смысле, чему? Вроде, ты у нас за безопасность, и должен соображать. Помнишь, как мы из «Рассвета» сваливали? Я больше такого пережить не хочу, как тогда в тачке. Когда одна известная нам особа газовую шашку достала. Я тогда думал, что лучше сдохнуть. Глаза горят, кашляешь так, что готов легкие выхаркнуть. Все горит. И это ладно еще я, а дети? Не, нам без противогазов никак.

— Хм, соображаешь. — Тимур почесал затылок. — Много они места занимают?

— Если чисто «газы» взять, то как раз полный грузовик, там фильтры много места занимают. — Джавид показал руками размеры контейнеров с банками фильтров для противогазов.

— Отлично, ну давай тогда их в первую ходку и вывезем. А то я уже голову сломал, что первое потащим. Здесь добра — не на один Новороссийск хватило бы. Надо теперь придумать — где все этохранить. У нас в «Истоке» тупо места не хватит, а оставлять — жалко. Буду сидеть и переживать, что размарадерит кто-то. Оставим здесь двоих-троих человек на охране, и несколько дронов повесим. Еще что-нибудь интересное видел.

— Кухня наша довольна будет, здесь консервированных продуктов — Ашан нервно курит в сторонке. Я даже картошку консервированную видел. Дегидратированных продуктов много, полезная штука.

— Ни фига себе ты слова умные знаешь. — Юлаев пробежал глазами по списку запасов и добавил новый пункт.

— Слышь, Задорнов, я, может, и задрот, но книжки читал, да и работал на складах много.

— Да ладно тебе, я же просто шучу. Стараюсь хоть немного разрядить обстановку. Ладно, собирай всех, пора уже отчаливать. И так уже все голодные.

24 августа

Город Геленджик

9.24 по московскому времени

Полотно роллворот нехотя поползло вверх. В нос ударил запах пыли и затхлого воздуха. Гараж давно не открывали, месяца два точно. Марк осмотрелся. Солнечный свет пробивался через узкие окна под потолком и приятно играл на хроме нескольких мотоциклов, стоящих в ряд. Их он здесь никак не ожидал увидеть. Дом, судя по фасаду, принадлежал довольно обеспеченной семье, и найти в гараже шесть стальных коней он никак не рассчитывал.

Посмотрел на кафельный пол, покрытый приличным слоем пыли — людей здесь не было с самого Пурпурного. Да и откуда им здесь взяться, владельцев он нашел в спальнях, далеко ходить не пришлось. В детской — три тела. В одной кровати, судя по одежде, девочка, возраст определить не возможно, уж слишком вирус высушил тело, но явно старше десяти лет. В другой, совсем малявка, года два — три. Детская маечка с веселым принтом радужного пони выглядела гротескно и дико на крошечном высушенном трупе, лежащего в объятиях мумии матери. Отца семейства нашел на первом этаже. Вирус до него не успел добраться. Скорее всего, жена и дети умерли в первую волну, а он не смог этого вынести и решил отправиться следом за ними. Пустая бутылка водки рядом с ванной, успевшие почернеть пятна засохшей крови на краях ванной, широкий кухонный нож с заляпанным лезвием и изрядно сгнивший труп, ставший пристанищем для тысяч личинок. Увиденное не вызвало у Сахарова никаких эмоций, вообще, полный штиль. Словно посмотрел на проезжающий мимо автомобиль или на облака в небе. Раньше, до эпидемии, вид изувеченных человеческих трупов вызвал в нем бурю эмоций: прилив адреналина, всплески ярости, агрессии и какое-то подобие радости. Он ненавидел людей всем свои существом, а сейчас то-то изменилось. Глубоко в сознании щелкнул какой-то потайной рубильник, и весь механизм его психики заработал по другому. Что послужило катализатором этого, Марк пока не знал, но то, что «он» два месяца назад и «он» сейчас — абсолютно два разных человека, осознавал определенно.

Мотоциклы заинтересовали. Если машины всегда отталкивали своей громоздкостью и тяжестью, то эти двухколесные поджарые аппараты прямо кричали о свободе, которую они могут подарить. Сахаров подошел к первому — тяжелый хромированный чоппер с низкой посадкой, символ с головой индейца и надписью «Indian» на бензобаке. Такой точно не подойдет: слишком низкий, неповоротливый, да и жрет наверное как машина. Так же прошел мимо следующих двух мотоциклов, оба спортивные, все в пластике и различных наклейках с логотипами фирм. На таких посадка в позе «эмбриона», никакая проходимость и багаж складывать некуда. Да и если честно, побаивался их Марк, уж больно норов у них агрессивный. А вот один аппарат его заинтересовал. Стоящая в самом конце Honda выделялась высоким клиренсом, внедорожной резиной и тремя кофрами: одна прямо за спиной водителя и две по бокам. Приятный матовый черный цвет, защитные дуги. Сахаров направился к задней стене гаража в поисках ключей. Хозяин мото был аккуратистом — все документы, инструкции и ключи лежали разложенные по отдельным полкам вместе со всеми данными о техобслуживании. Выбранный мотоцикл оказался фактически новым, всего-то пара тысяч километров пробега, в довесок с приятным бонусом — автоматической коробкой передач. Марк облеченно выдохнул. Он ни разу в жизни не ездил на мотоцикле, и необходимость разбираться в особенности переключения передач на двухколесном транспорте вызывала дискомфорт. Навыков и так нет, равновесие бы удержать да рулить научиться, а тут еще скорости переключай.

Забрав ключи, осторожно снял байк с подножки и выкатил из гаража. Рюкзак аккурат влез в задний кофр. С «калашом» пришлось сложнее, затянул ремень и завел его за спину, надо будет приладить какое-нибудь крепление сбоку для удобства. Осторожно докатил мотоцикл до выезда со двора и удивился тому как легко его удалось протащить в широкую калитку. Это насколько же комфортнее будет передвигаться! Не то что автомобиль, на котором в некоторых улочках приходится разворачиваться в несколько приемов. Хорошо что сегодня решил пешим прогуляться, не надо голову ломать, как потом машину отогнать обратно. В самый последний момент вспомнил про защиту и вернулся в гараж. Справа на стене целая полка с разного вида шлемами. Сначала хотел взять просто каску, как у брутальных байкеров из американских фильмов — защищает только голову, лицо открыто и застежка под бородой. Но в последний момент вспомнил размазанные тельца комаров, мух и прочих насекомых на лобовом стекле автомобиля и выбрал шлем с полностью закрытым лицом. На удачу размер подошел идеально. Через пару минут Марк уже скатывался по асфальтированной улице на нейтральной скорости, стараясь поймать баланс. Руки так и норовили дернуть руль в сторону, в которую заваливался мотоцикл, но это оборачивалось лишь большим завалом и приходилось выжимать тормоза и ловить равновесие ногами.

На освоение двухколесного коня ушел не один час. Хорошо что дороги полностью пустые и можно не опасаться встречной или выезжающей со двора машины. Ближе к полудню Марк уже довольно уверено передвигался со средней скоростью в сорок — пятьдесят километров в час. Вождение даже начало приносить давно забытое чувство — что-то сродни удовольствию. Он всегда любил дорогу, который был лишен в застенках лечебниц. Неважно на чем: на машине, на поезде, в автобусе. Но никогда не думал, что только мотоцикл может подарить истинное ощущение и дух дороги. Только ты, асфальт, ветер в лицо и больше ничего. Словно набегающий поток ветра выдувает из головы все ненужные мысли и переживания и наполняет легкие свежим воздухом. На мгновение поймал себя на ощущении, что за спиной выросли крылья и он вот-вот оторвется от серой ленты и воспарит над землей.

Вернулся в свое обиталище уже ближе к вечеру. Закатил мотоцикл во двор и похлопал по бензобаку, как всадник хлопает любимого коня по крупу. Идти отдыхать вообще не хотелось, несмотря на затекший с непривычки зад, ноющие колени и ломоту в предплечьях. Ему понравилось. Впервые за долгое время, что-то вызвало эмоции. Вспомнился Джавид со Стивом и остальные ребята. Воспоминание разбавило стойкое ощущение грусти. Они тоже дарили положительные эмоции, но так же и предали его. Мотоцикл не предаст, с него можно упасть, или вообще расшибиться насмерть, но это будет только его ошибка и больше ничья. Он не предаст, прямо как Султан… Марк тряхнул головой, стараясь отогнать мысли о собаке, по которой скучал больше всего.

— Так, где там карта? — Сказал сам себе, стараясь увести поток размышлений в другую сторону и направился в дом.

Неприметный, двухэтажный, с облицовкой под дикий камень. Зато свой септик, скважина, запасной уличный туалет и, главное — одна сторона ската крыши из панелей солнечных батарей. Энергии дают не так много, но вполне достаточно для нужд одного человека. Да и дизельный генератор запитанный от зарытой во дворе бочки с соляркой в любой момент подстрахует. На его удивление, раньше, оказывается, хватало предусмотрительных людей. Или готовились к чему-то, или просто искали способ сэкономить и не оплачивать вечно растущие счета на коммунальные услуги.

Сахаров зашел в зал, на ходу скинув ботинки и открыл защищенный ноутбук стоящий на столике, полученный на днях от Федоровича. Разблокировав систему по отпечатку пальца, Марк открыл карту и пробежался взглядом по списку стратегических объектов. Нет ни одного ближе чем в паре сотен километров. Все соседние уже отмечены красной галочкой — осмотрены и обчищены. Хотя один есть в ста восьмидесяти километрах к югу, в сторону Сочи. Это даже хорошо, далеко от границы с ростовской областью, точно не будет нуклиевских разведчиков и дронов. Решено. Еще несколько дней упражнений и можно туда смотаться.

— Марс на связи? Марс, прием! Вызывает Фобос. — Военная рация удобно легла в руку.

— Марс на связи, прием. — Ответил Федорович неизменным веселым тоном.

— Я тут заприметил один объект в Туапсинском районе, коориднаты примерно 44.25 и 39.40. Там вроде еще никто не был, у вас никаких планов на него нет? Прием.

— Да вроде нет. А ты что это решил так далеко забраться? Может лучше на вертушке? Прием.

— Не, я сам хочу. Мотоциклом сегодня разжился.

— А понял, понял. — Перебил Михаил. — Решил покататься, и чтобы не просто так, заодно и объект осмотреть. Ну смотри сам. Только осторожно. Рацию не выключай, туда добивает, тем более главная база там недалеко. Выходи на связь каждые пятнадцать минут. Я, если что, мухой примчу. Прием.

— Хорошо. Я не прямо сейчас, через несколько дней поеду. К байку привыкну немного. Прием.

— А ты что, раньше не ездил?

— Не, не приходилось.

— Если захочешь, заезжай к нам. Я по молодости мотокроссом увлекался, могу немного подучить.

— Не отказался бы. А что там за объект, ты не знаешь?

— Подожди сейчас гляну. — Из рации донеслась возня и звук запускаемого ноутбука. — А все увидел. Так, да вроде ничего такого там не было. Какая-то база резервного складирования.

27 августа

Община «Акация»

Город Волгоград

11.34 по московскому времени

— Совсем деревянные еще. — Пимон снял наушники и тяжелым шагом направился к выходу со стрельбища. За спиной грохотали сотни автоматов.

— Эй подожди. — Эксархидиса догнал один из офицеров «Нуклия». — Ты чего такой смурной?

— Да ты видел этих буратин? Сколько они уже на стрельбах торчат?Больше трех недель? А в грудную мишень попадает от силы пятеро из ста, да и то, скорее, по случайности. — Бывший начальник «Рассвета» пнул попавшийся под ноги камень и проследил как тот улетел в траву.

— А ты что хотел? За месяц из этого плебса бойцов сделать? — Нуклиевец достал из помятой пачки сигарету и закурил. — Зачем нам сотни подготовленных бойцов, умеющих воевать и обращаться с оружием? Вот раздавим мы этого Воеводова, вернутся они в анклавы и что дальше? Крови они уже не боятся, рисковать жизнью научились, пороха понюхали. Думаешь они будут сидеть смирно с новыми навыками? Да они при первом же удобном случае используют против нас то, чему мы же их и научили. Эти учения — психологическое плацебо. Чтобы объекты не боялись стрелять, не боялись идти в бой и помирать за идею. Без этой типа «подготовки», ты их на передовую только заградотрядами затащишь, да и то побегут при первой же атаке противника.

— И что, будем просто закидывать Воеводова мясом? — Эксархидис сощурился и посмотрел на второго офицера.

— Ты прямо как ребенок, сразу видно, сидел в своем штабе, да искал инакомыслящих среди своих же. — Нуклиевец усмехнулся. — Во первых, пока противник будет сконцентрирован на противостоянии сухопутным войскам, мы будем утюжить его позиции артиллерией. Во вторых, вся эта заваруха с Воеводовым просто идеально вписывается в план Голдстейна. Теперь нам не надо изобретать врага, он есть на самом деле. И после первых «двухсотых», которых мы вернем в общины и похороним с почестями, вбитая еще с рождения патриотичность и жертвенность окончательно заткнет все размышления о собственных судьбах и поднимет волну народного гнева. Они сами будут рваться в добровольцы, демонизируя противника, и идеализируя свое командование. Вспомни Третий Рейх, они идеально использовали психологию масс и пропаганду.

— Да, только не всегда такие схемы работают. Не забывай что таких прецедентов, как сейчас, в человеческой истории еще не было. Цивилизация умерла. Каждый из объектов потерял все, что знал и любил, и предугадать их поведенческие паттерны используя методички почти вековой давности — такая себе затея. — Дошли до припаркованных под навесом военных джипов. Эксархидис открыл пассажирскую дверь командного «Тигра», достал из ящика-холодильника банку газировки и осушил в несколько глотков.

— Ой, да ладно. Психологию людей не изменить. Ты же сам знаешь, что выбирая из двух вариантов, оба из которых ведут к печальным последствиям, девяносто процентов людей выберут тот, при котором ничего не надо делать. А здесь и мотивация — злобный психопат, убивший девяносто девять процентов людей на земле, и причастность к «великому» — возрождение цивилизации, и решения никаких принимать не надо — командование сказало делать, и ты делаешь.

— Хватит. Утомил уже своим морализаторством. Сколько у нас уже людей? — Пимон забрался в прохладный салон и расслаблено растянулся в кресле.

— Полторы тысячи. Со всех общин из центральной части России присылают самых проблемных и бесполезных. Уже вычистили все карцеры, где сидели проштрафившиеся. Уклонисты от работы. Бунтари. Через пару недель соберем контингент порядка двух тысяч человек.

— Интересно, сколько людей у Воеводова? — Эксархидис посмотрел на потолок, словно на нем волшебным образом возникнут нужные цифры.

— А хрен его знает. Мы несколько дронов еще на подлете потеряли. Человек тридцать разведчиков «двухсотые». Этот мудак умеет воевать. Грамотную оборону организовал. Хоть вычислили где он засел, но от этого не легче. Стратегическая база ракетно-космической обороны. Если у него опять планка упадет, то он большую часть анклавов в России одним махом снести может. «Кинжалы», «Калибры», «Искандеры» и черт его знает, что еще. Но бойцов у него по любому не так много, может пятьдесят, может семьдесят. Им тоже время необходимо, чтобы освоить управление ракетами и артиллерией. По этому то и нельзя сидеть и ждать. — Нуклиевец, стоя у открытой двери броневика, закурил еще одну сигарету.

— Ладно, поехал я в штаб. Надо с Есаяном встретиться. — Пимон потянулся закрыть дверь, но офицер остановил его.

— А его же нет на базе.

— Как это нет?

— Он с отрядом выехал на спецзадание. Сам лично организовал.

— Почему меня в известность не поставили? — На лбу Эксархидиса вздулись вены.

— Он никому не отчитывался. Только мне утром сказал и уехал. Да и с чего он должен перед тобой отчитываться, вы же по рангу равны, — нуклиевец отправил бычок натренированным щелчком и харкнул под ноги.

— Слышишь ты. — Пимон схватил офицера за шиворот формы и притянул к себе. — Я тебе пожалуй напомню, что руководить операцией по устранению Воеводова и его шайки, Нуклий назначил меня. И любые действия тем или иным образом связанные с миссией, в первую очередь должны быть согласованны со мной. Ты, я смотрю, перья распустил и забыл с кем разговариваешь. Что такое субординация не забыл? Я напомню. Завтра будешь наслаждаться увеселительной прогулкой, охраняя рабочих в полях.

Оттолкнув оторопевшего офицера, Эксархидис захлопнул дверь и приказал водителю ехать.

14.56 по московскому времени

Окрестности Волгограда

Тяжелый ящик гулко бухнул об дно грузовика. Двое бойцов спешно сняли крышку и извлекли ракету для установки на систему залпового огня.

— Последняя? — Спросил Есаян, наблюдавший за работой подчиненных со стороны.

— Так точно. — Отрапортовал один из нуклиевцев. — Сейчас боевую часть демонтируем и установим.

— Хорошо. Проверь еще раз все ракеты, чтобы все холостые были. — Авак прокашлялся, вытер вечно влажные губы тыльной стороной ладони и достал рацию. — «Мухтар», как слышите? Вызывает «Фрисби». Прием.

— «Мухтар» на связи. Прием.

— Салют готов. Запускать будем по плану, без пятнадцати двенадцать. У вас там как?

— Тоже все готово. Системы ПРО на боевом дежурстве. Бойцы на месте. Готовы принимать. Ту это… — Нуклиевец на другом конце замялся.

— Что случилось? — Есаян пожевал губами.

— Пимон рвет и мечет. Мол, самодеятельность. Его в известность не поставили.

— Ясно, скоро вернусь — разберусь. Отбой.

Авак окинул взглядом две установки РСЗО и копошащихся возле них бойцов.

— Ей, Мангулов. — Один из нуклиевцев повернулся и спешно подбежал к командиру. — Принимай командование. Время запуска по расписанию. Я поехал на базу надо пару проблем решить.

* * *

Эксархидис стоял в кабинете, оперевшись на стол. Свет ламп отражался от его лысины, словно ее отполировали воском. За дверью послышались тяжелые шаги. Соизволил. Еще полчаса назад доложили, что он вернулся на базу, и специально же не приходил. На нервах играет.

— Чего хотел? — Бас Есаяна наполнил кабинет. Его голос вгонял в ужас подчиненных, но на Пимона такие вещи не действовали.

— Что за хрень? — Ответил Эксархидис не меняя позы.

— Ты о чем? — Авак по-хозяйски подошел к чайнику и начал делать себе кофе.

— Не делай из меня идиота. Что ты там устраиваешь?

— Дополнительная мотивация, чтобы булки не расслабляли.

— В смысле?

— Сегодня ближе к полуночи салют над базой будет. Ты сильно не пугайся, ракеты охолощены, без боевой части. Ребята из ПРО в курсе, посбивают их прямо над головой. Пусть народ немного прочувствует, а как напуганные кролики, о Вадиме нашем только от нас и слышали. А когда уже у них над головой загремит, сразу более рьяными станут. — Три ложки сахара, две растворимого кофе, тщательно размешал и сделал три больших глотка, не обращая внимания на крутой кипяток.

— В следующий раз о любой самодеятельности докладывать заранее. Ты прекрасно знаешь, кого назначили ответственным, и за любые проколы отвечать мне. — Пимон старался игнорировать пренебрежительный тон Есаяна, но даже его сдержанность начала сбоить.

— А кто говорит о проколах? Я когда-то косячил? — Авак опустился в кресло, скрипнувшее под его весом и закинул ногу на ногу. — Пимон, расслабься, так и инфаркт заработать можно. Сейчас объектов надо держать в узде. Ты представь если им что-то взбредет в голову, и он на стрельбах всей толпой развернут автоматы против нас? Что мы сделаем против такого количества людей? Тото же. Любое психологическое воздействие нам на руку. Так что не бугурти, лучше бы спасибо сказал.

Есаян улыбнулся краем губ.

Часть 4 Глава 1

2 сентября

17.04 по московскому времени

Город Геленджик

Район Голубая бухта

Роман зашел под навес, и облегченно вздохнул — мелкий противный дождь пробирал до мурашек. Вместе с Ирой за столом сидел незнакомый мужчина и молодой парень с длинными, собранными в хвост волосами. Мужчина высокий, с бородой, короткой стрижкой и свежим шрамом на макушке. Рома поймал взгляд незнакомца на себе — тяжелый, пронизывающий, от такого взгляда сразу хочется извиниться и выйти.

— Привет, Я Вадим. Это Марк. Присаживайся. — Мужчина указал на стул рядом.

— Роман, хотя ты, наверное, уже знаешь.

— Роман Сталюков, тридцать два года. Родился в Германской демократической Республике. Отец военный? Так и думал. Далее проживал в городе Геленджике. Срочку служил в седьмой дивизии ВДВ, разведка. Первый юношеский разряд по боксу. Одно закрытое уголовное за тяжкие телесные по примирению сторон и пятнадцать суток за хулиагнку. Буйный нрав?

— На курорте же рос. Каждый день дрались. Тяжкие телесные — челюсть одному сломал, защищался…

— Да не оправдывайся, у нас здесь не в депутаты выбирают. — Воеводов улыбнулся, только улыбка вышла довольно искусственной. — Федорович сказал ты Юлаева знаешь?

— Знаю. Семьями дружили. Юлаевы в соседнем доме жили. А что? — Роман нервно заерзал на стуле, не зная чем для него обернется такая связь.

— Я тоже Тимура знаю, и Марк знает. Предвосхищая твои вопросы — он жив, нет он не с нами, но совсем не далеко, глядишь, может и свидитесь с ним.

— У него все в порядке? — Рома не смог подавить улыбку.

— В порядке, насколько это может быть в наше время. — Воеводов чуть сощурил глаза, словно пытался что-то рассмотреть. — Ты лучше скажи, как ты умудрился два месяца пропутешествовать и не загреметь ни в один анклав, более того, ни сном ни духом про них?

— Все очень просто. Саму эпидемию я застал в Москве. Отсиделся в квартире первый месяц. Притащил из соседних несколько холодильников. На балконе поставил генератор и тупо ждал каких то действий от правительства. Когда понял, что предпринимать что-то уже просто некому, решил двинуться в Геленджик, в родные края. Раздобыл мотоцикл и ехал от города к городу останавливаясь в каждом, лазил по торговым центрам, туристическим и охотничьим магазинам. Оттягивал приезд.

— Людей вообще не встречал?

— Встречал, но немного. То перепуганных, что шарахались от меня, то психов всяких.

— А радио оповещение о сборе выживших в анклавы не слышал?

— Нет, я радио вообще никогда в жизни не слушал. Вот, — Роман выложил на стол затертый айпод. — Он меня выручал все время. Спасал от одиночества.

— Везунчик. Пробили тебя по базе нуклиевской, чист, ни в одном анклаве не был. — Воеводов откинулся на спинку стула. — Ладно. Михаил, введи его пока в курс дела. Я выйду на пару минут.

Федорович принялся пересказывать Роману все, начиная с того, что вирус был создан искусственно. Вадим вышел из-под навеса под моросящий дождь и снял с пояса вторую рацию, которую всегда таскал с собой. Почти никогда ей не пользовался, но всегда заряжал и держал при себе. Настроена на канал связи с ребятами. Они точно так же не выключали свою рацию, редкие сеансы связи и слова Марка это подтверждали.

— Есть кто на связи? Вызывает Вадим. Прием.

— Стив на связи. Что-то случилось? Прием. — Ответили довольно быстро. Слышно плохо, сигнал еле добивал в горах, несмотря на мощный трансмиттер, установленный в машине.

— Можешь связать меня с Тимуром, надо срочно один вопрос обсудить.

— Подожди пару минут. — Прайс отключился и вернулся ровно через две минуты. — Сейчас на него переключу.

— Юлаев на связи. — Голос Тимура звучал глухим и уставшим.

— Привет. Ты Рому Сталюкова знаешь?

— Конечно. А что случилось? Он живой? Откуда ты его знаешь? — Юлаев моментально оживился.

— Да живой, сидит вот в десяти метрах от меня. Вышел недавно на наш аванпост. Что можешь про него сказать? Может он на нуклиевцев работать?

— Офигеть, Рома живой! Я могу его увидеть? — Вадим снова услышал того мальчишку, каким он встретил Тимура.

— Увидишь, сначала надо разобраться, не крот ли он.

— Нет, сто процентов. Вообще не при каких условиях. Это же Рома. Он принципиальный до мозга костей. Если что-то не касается денег, можешь верить ему на сто процентов. С бабками у него всегда проблемы были. Если начинались головняки с финансами, никому об этом не говорил, старался сам выбраться, занимал, но всегда возвращал, не всегда в срок конечно. Вообще он надежный, всегда прикроет и выручит. Несколько раз меня из такой жопы вытаскивал. Я пару раз встрял, подрался не с тем, с кем надо. Так он все разрулил, так что даже родители не узнали. Он мне как старший брат был. Блин, поверить не могу — Ромка выжил! Хоть какая-то хорошая новость! — Тимур тараторил без остановки.

— Понял-понял. Ладно. Твоему слову я верю. Но все же придержу его у себя ненадолго, присмотрюсь. Черт его знает, как люди могут измениться сейчас. А там как сам выберет: или у нас останется, или к вам отправлю.

— Блин, ну можно мне его хотя бы увидеть?

— Я оставлю ему связь с вами. Сам договоришься. Но будь осторожен. Не теряй голову и позицию вашу ему пока не выдавай.

— Хорошо. Буду ждать. И это… — Юлаев на секунду замялся. — Спасибо, что сказал.

— Да пока рано спасибо говорить. Ладно бывай.

Воеводов вернулся под навес. Сталюков слушал Федоровича, обхватив голову руками. Марк сидел молча и рассматривал нового знакомого.

— Сейчас у нас уже больше полутора сотен людей и аванпосты по всему краю, несколько даже в Ростовской области есть. — Подытожил свою историю Михаил.

— Охренеть… — Единственное, что смог сказать Рома.

— А ты думал — самое страшное, что произошло это эпидемия? — Вадим развернул стул обратной стороной к столу и оперся на спинку руками.

— Ну такого я точно не ожидал. — Сталюков выглядел растерянно и подвалено.

— Смотри, мы оставим тебя здесь, с Михаилом и девчонками. Ты боец опытный, места хорошо знаешь, как раз здесь пригодишься и Тимур тут под боком.

— Он недалеко? Где конкретно?

— Этого я сказать тебе пока не могу.

— Понял. Все еще подозреваешь, что я на этих работаю? — Роман тяжело выдохнул.

— Осторожность в наше время — залог выживания. — Вадим пожал плечами. — Побудешь здесь, мы присмотримся. А там уже сам решишь, к нам или к ребятам примкнуть.

— Я с Тимуром хочу увидеться.

— Увидишься. Я с ним связался. Он тоже порывался хоть прямо сейчас. Так что скоро встретитесь. Ладно обживайся здесь. Если что нужно будет, на меня всегда можно выйти через Михаила или Марка. Все, я поехал дел еще много.

Вадим пожал руку всем присутствующем и вышел во двор, к своему джипу, рядом с которым его ждали еще две машины сопровождения. Увидев командира, бойцы завели двигатели и колонна скрылась за поворотом дороги.

5 сентября

Поселок Пшада

14.26 по московскому времени.

— Как же хочется курить. — Вслух сказал Тимур и посмотрел на ряд заброшенных магазинов, выстроившихся вдоль площади. Разбитая им почти два месяца назад витрина манила, он прекрасно помнил что прямо за ней — ларь забитый вожделенными пачками.

«Нет, я сильнее, не поддамся. Нафиг. Опять сорвусь и потом ломать будет еще две недели. После похорон еле бросил.»

Тишина вокруг просто гробовая. Вообще ни звука. Только воробьи купаются в лужах, отражающих серое небо. Юлаев посмотрел на свои руки — трясутся. Так же как в день побега из «Рассвета». Гребанное волнение. Уже отвык. Маска сурового начальника безопасности приросла прочно. Еще бы, тридцать человек под его командованием и почти две сотни людей, безопасность которых зависит от него. Нельзя показывать свою слабость. А сейчас расклеился как пацан. Где же он? Уже на пять минут опаздывает.

Тишину нарушил еще пока еле слышимый звук. Необычный, не похожий на шум двигателя автомобиля. Через две минуту на площадь повернул мотоцикл. Мотоциклист снял шлем и осмотрелся. Тимур сразу узнал Романа. Все та же короткая стрижка, аккуратная борода и вечный прищур. Захотелось встать и побежать, но Юлаев подавил это желание и просто пошел. Сталюков заметил его и помахал.

— Салам, татарча! — Роман не сдерживал эмоции, подбежал и сгреб Юлаева в объятия. — Возмужал то, бороду отпустил. Под меня косишь?

— Салам попалам. — Голос Тимура предательски дрожал. — А ты словно из барбершопа только вылез.

— Всю утро для тебя прихорашивался. — Сталюков засмеялся. — Блин, Тим, как я рад тебя видеть. Живого. Ты себе просто не представляешь.

— Да я не меньше. Пойдем в машине поболтаем, а то стоим тут, как три тополя на плющихе.

— Два тополя. — Роман осмотрелся и увидел стоящий невдалеке броневик «Тигр». — Ты на этом монстре? Нифига себе. Норм разжился.

— Тебя Вадим уже ввел в курс событий? — Сказа Тимур на ходу.

— Да рассказал. Он конечно жесткий тип, Михаил просветил про судьбу Рассвета' и «Зари».

— Михаил?

— Ага. Или Федорович. Мужик классный. У Воеводова по всему краю аванпосты раскиданы, один такой в Голубой Бухте. Помнишь там как к морю поворачивать ларек есть? Вот недалеко от него. Меня к нему прикомандировали, пока присматриваются. С нами еще Ирина и Марина. А ну и Марк неподалеку где-то обитает, заезжает изредка. Федорович его на мотоцикле ездить учит.

— Не Сахаров случайно? — Юлаев даже остановился от такой новости.

— Именно. Я уже в курсе, что он от вас уехал. Рассказали. Странный парнишка. Ты как сам?

— Ох, да тут в двух словах не расскажешь. — Тимур забрался в кабину броневика и повернул ключ зажигания, чтобы включить обогрев. Начало сентября в этом году выдалось на удивление холодным и дождливым, столбик термометра еле добирался до шестнадцати градусов.

— Подожди, ты же завел машину? А почему двигатель не работает? — Роман сел на пассажирское сидение и удивленно осмотрел нутро машины.

— Здесь электродвигатель и аккумуляторы. Чуть попзже расскажу, а то ты от количества новостей свихнёшься. Дома уже был?

— Да, был. — Сталюков поник. — Похоронил родителей. К тебе заходил. Могилы видел. Мои соболезнования.

— Тут сейчас если всем соболезновать начать, то никаких эмоций не хватит. Ты сам не меньше меня потерял. — Тимур пошевелил губами, словно держал во рту сигарету. — Поехали, я тебе нашу базу покажу?

— Вашу базу? — Роман вскинул брови. — А как же осторожность, вдруг я этот — шпион нуклиевский.

— Это у Вадима паранойя. Он тебя не знает, а мы с тобой выросли рядом. Я готов поспорить на всех жителей «Истока», что ты не подсадной.

— «Исток» это база ваша?

— Ага. Сейчас увидишь. — Тимур вывел броневик с площади и двинулся на юго-восток по трассе ДОН М4. — Как там Марк кстати?

— Блин, никак не привыкну к тому, что эта махина почти бесшумно едет. — Сталюков открыл окно, стараясь расслышать шум двигателя, но услышал только шорох колес. — Марк? Нормально. По нему разве поймешь как он. Всегда с один и тем же лицом. Хотя когда байк осваивал даже немного радостный был. А с чего ты так уверен, что я не шпион? Знаем то мы друг друга всю жизнь, но последний год вообще почти не виделись. Вдруг я изменился?

— Да нифига ты не изменился. К тому же я все проверил. У нас есть база, собранная из ментовской, ФСБэшной и вообще откуда только можно. Вся подноготная на каждого гражданина России. На тебе два исполнительных листа висели на четыреста тысяч. Кредитный рейтинг у тебя — ниже плинтуса. Про приводы твои я и так знал, а больше и придраться не к чему. Ни в одном анклаве ты не был и не контактировал с Нуклием.

— Да ты гонишь! Откуда у вас столько инфы? У Воеводова тоже база кака-то есть. Но чисто МВДэшная, походу. А вы прямо Моссад. Откуда у вас все это?

— Давай я тебе сначала базу покажу, а то ты фиг мне поверишь.

5 сентября

Военная база под Майкопом

15.58 по московскому времени

Воеводов стоял на площади перед штабом, и смотрел на низко плывущие облака. Пурпура в них уже почти не осталось, лишь еле заметный глазу оттенок, словно кто-то бросил в воду пару крупиц марганцовки. Контрольное время через минуту. Он поднял спутниковый телефон и посмотрел на дисплей. Непривычное чувство волнения зудело на кончиках пальцев. Раньше, в свое военное прошлое, он всегда был по ту сторону трубки, а сейчас стоит здесь и отдает команды.

Телефон зазвонил.

— Я на связи. Как вы там докладывай.

— Привет. Пока все идет как по маслу. Через сутки будет у Нижнего Новгорода. Второй отряд постоянно на связи, они уже достигли Гомеля. Вычисли еще три общины. Патрули и дронов удается успешно избегать. В назначенном квадрате будем через два дня. — Ответил Максим бодрым голосом.

— Это хорошо, в прямо столкновение ни разу не вступали?

— Нет, один раз ночью чуть не напоролись на выездной патруль Нуклия, но успели уйти дворами. Тяжело им без сотовой связи и народа мало. Мы более маневренные. Правильно ты говорил, выследить нас сейчас, то же самое что поймать одну блоху на корове. Бойцы держатся стойко. Я бы даже сказал воодушевленно.

— Это хорошо. — Вадим почесал жутко зудящий шрам на голове. — Макс, только никаких глупостей. Найдете объект, запишите координаты, посмотрите на оборону. Никакой самодеятельности. Они не должны знать, что мы их вычислили. Хорошо?

— Так точно, командир. Не переживай, не маленькие. Все сделаем, как надо. Следующий созвон в десять вечера. Конец связи.

Воеводов убрал телефон и зашагал в сторону штаба, отвечая на приветствия каждого проходящего.

У входа его встретил Краснов.

— Привет, товарищ командир. — Николай слегка улыбнулся.

— Задолбал, Просто Вадим. — Воеводов пожал ему руку. — Всегда бесила эта уставщина в армии.

— Что там у наших ребят?

— Все идет по плану. У тебя что нового?

— Юлаев тебя не послушал — потащил Сталюкова к себе на базу.

— Ты думаешь я в этом сомневался. — Вадим снял с другой стороны пояса GPS-приемник и посмотрел на дисплей. — Текос. Знаю это место. Там Москвичи строили туристическую базу для элит. Интересно, он сам выбрал или подсказал кто.

— Трекер Роману в машину положили? Умно. — Краснов посмотрел через плечо Воеводова на устройство, где синей точкой обозначалось местоположение.

— Теперь хоть точно знаем, где они. Блин, все же интересно, как они умудрились скрыть все свое радио сообщение от локаторов. Столько времени прошло, а мы их найти не могли. Даже Сахаров не рассказывал. Вот он — просто гранит, хоть государственную тайну доверяй. — Воеводов пригласил жестом Николая в свой кабинет. — Как идет подготовка?

— У нас уже больше двухста человек. К миссии готовы сто пятьдесят. Остальных оставим для обороны здесь. — Краснов вошел в кабинет и расположился в кресле. — Народ тренируется остервенело. Даже новоприбывшие вливаются и уже почти не отстают от тех, кто готовится месяц. Я такого энтузиазма за всю свою службу не припомню. С полигона их фиг выгонишь. Качалка забита постоянно. На стрельбище упражняются даже после заката. Ребят с боевым опытом «насилуют» ежедневно, вытягивая из них премудрости ведения боя. Короче, дружина рвется в бой.

— Это хорошо. Лишь бы не переусердствовали с этим своим стремлением.

— Не, дурной пример заразителен. Он же на тебя все смотрят. Ходят серьезные такие, словно в новой части «Миссия невыполнима» снимаются. Серьезные до жути. Никакого раздолбайства. Я думал из человека это каленным железом не вытравишь, а «Пурпурный» с этим справился.

— Еще бы. Человека меняет только боль. При чем не физическая, к ней легко привыкнуть и адаптироваться. А вот сильная душевная боль, когда охота разорвать себе грудь и вытащить ту фигню, что так болит. Когда ни одно обезболивающее не помогает, и даже алкоголь лишь усиливает ее. Вот такая боль способна изменить человека. А люди сейчас мало того, что вырваны из своей зоны комфорта, так и потеряли вообще все. Ты просто представь, каково это для простого человека за мгновение потерять всю и семью и вообще всех, кого он знал. Лишиться работы, государства, интернета, магазинов, полиции, медицины. Мир для них рухнул. Стандартные шаблоны сломаны. И мозг начинает шевелиться, они начинают думать, искать новые цели для существования. И когда тебе дают очень четкого и ясного виновного во всей твоей боли — ух, это страшная сила. За такое и умереть не жалко. Хотя лучше бы они жили…

5 сентября

16.12 по московскому времени

Недалеко от села Гойтх.

Туапсинский район.

Мотоцикл подъехал к высоким воротам военного объекта и остановился. Марк снял шлем, вдохнул полной грудью и осмотрел забор. Тишина. Огромная база и никого вокруг на десятки километров, только кричащая табличка на воротах «посторонним вход воспрещен, охраняемый объект».

«Кем же он охраняемый? Воронами что ли?» — Подумал Марк и направился к проходной.

Небольшое КПП с массивным дверями располагалось слева. Дверь на попытки ее открыть ответила только издевкой — «ну давай, пробуй еще, ничего у тебя не получится». Пришлось лезть через крышу проходной. Внутри, та же самая пустота и тишина, которые стали полновластными хозяевами. Человек ушел и оставил все свои достижения природе, а она не заставила себя долго ждать. Среди серого асфальта то тут, то там пробивались сочные стрелки травы. Пыль и опавшие листья забивали углы. Пауки плели паутины на таких удобных углах зданий, оконных проемах и водосточных трубах. Марку это нравилось. Природа всегда лучше человека. Нет гомона, суеты, жестокости и подлости…

Проигнорировав административное здание, направился к скопищу ангаров. Только там может быть что-то действительно интересное. Не зря же здесь база резервного складирования. Все ангары оказались заперты, пришлось повозиться. Долго искал замки, но двери запирались откуда-то дистанционно. Запустил генераторы и пошел искать управление отпорами. Нашел через пару часов, большую часть времени потратил на вскрытие дверей в самом здании. Как только добрался до управления, заморачиваться не стал и просто отпер все что только можно на всей базе.

В ангаре темно и прохладно, воздух сухой настолько, что в носу сразу засвербело. Длинные стеллажи с сотнями ящиков различного размера. Снаряды для артиллерии, ракеты, авиационные бомбы. Вадиму скорее всего пригодиться. Последний ангар, стоящий чуть вдалеке от остальных оказался необычным. На входе — герметичный шлюз и ящики с костюмами химической защиты. На каждой стене — значки биологической и химической опасности. Пренебрегать предупреждениями не стал. Натянул один из ОЗК, мерзко пахнущий резиной и вошел внутрь. С виду все то же самое: ящики, стеллажи, снаряды. Только на каждом — специальная маркировка. На крышке первого же ящика стоял жирный черный штамп — «BZ, Хинукледил-3-бензилат». Внимательно осмотрел все полки и записал на всякий случай наименование всего оружия.

— Странный какой-то склад резервного хранения… — Выбравшись наружу, Марк сказал в слух и посмотрел на горы.

5 сентября

17.20 по московскому времени

База «Исток»

— Ну как тебе? — Спросил Юлаев, откусывая бутерброд с тунцом и листьями салата.

— Знаешь, у меня такое впечатление, что я лежу где-то в коме, а все происходящее — плод моего больного воображения. Для двух месяцев — слишком много событий. Перебор. — Роман посмотрел по сторонам. В столовой уже никого не было, все давно пообедали. Только они с Тимуром остались за столиком. — Мой личный офигеметр уже просто зашкалил. Сначала эта эпидемия, «Пурпурный рассвет», правильно? Вот, «пурпурный» этот выкосил почти всех людей. Ладно, как то свыкся и смирился. Другого выхода просто не было. Да и все эти фильмы и книги про апокалипсис. Бьюсь об заклад, что и у тебя, и почти у всех людей, до «Пурпурного» были мысли о чем-то подобном. 'Вот сейчас бы как фигануло! Так, чтобы всему кранты, чтобы все эти правительства, банки, работодатели попередохли. Каждый в глубине души желал глобального кирдыка, но даже на толику не осознавал, чем это в результате обернется. И вот наступил этот апокалипсис. Тяжко было, словно тебя взяли и выкинули из гнезда, да не куда-то, а в пустыню. Хорошо. Приспособились. Человек, он же как таракан — ко всему может адаптироваться. Вот и пришлось адаптироваться. Думал приеду домой и здесь уже буду решать, что да как. В мыслях было податься ближе к экватору, где потеплее. А здесь все это: анклавы, война, нуклиевцы. И не успел я это переварить, как ты на меня еще ушат вывалил. Какой-то сумасшедший гений, с бесконечной батарейкой в кармане. Кевин Митник[1], Билл Гейтс и Илон Масок в одном флаконе.

— Он не сумасшедший. — Тимур отхлебнул успевшее остыть кофе.

— Ты сам сказал, что он эмоций не чувствует и не понимает. Разговаривает как робот.

— Да, он странный, но не сумасшедший. Скорее ближе к аутизму, не знаю, не силен в этом.

— Ладно, не сумасшедший, так аутист, это дела не меняет. У вас здесь теперь все на батарейках, которые почти не садятся. Электричества — хоть отбавляй. Какая-то нейросеть, куда вы загрузили подобие википедии, и теперь можно просто написать чатботу: «эй, а как мне собрать квантовый генератор когерентного излучения оптического диапазона?» И он тебе через минуту все распишет, словно человек проинструктировал.

— Квантовый что?

— Генератор, лазер в простонародье.

— Нифига себе ты слова знаешь.

— Ты тоже должен его знать, в школьной программе было. Лучше учиться надо было.

— Ой, да ладно тебе. Сам то с тройками закончил, больше за девками по набережной бегал, чем учился.

— Теперь уже не побегаешь. Так и что вы дальше планируете делать? — Роман посмотрел по сторонам в поисках чего бы выпить, но все кружки уде были пусты. От нервов пересохло в горле. Тимур перехватил его взгляд и сбегал на раздачу за соком.

— Строимся. А что еще делать. Народ постоянно прибывает. Уже второй корпус почти заселили. Времени почти ни на что больше не хватает. Оборону укрепляем. Сельское хозяйство, рыбная ловля, пекарни. Все надо развивать. Попробуй, прокорми двести пятьдесят человек, которые пашут целыми днями. — Юлаев наполнил стакан и подвинул Роману.

— Тетя Зиля бы тут навела порядок. Ей бы только в радость было.

— Да, маме бы здесь понравилось. — Тимур моментально поник.

— Постоянно представляю, как родители бы реагировали на все происходящее. И иногда понимаю, что, возможно, им повезло больше, чем нам. Ладно, давай не будем об этом, и так на душе тяжко. Ты мне вот что скажи, что вы с нуклиевцами делать собираетесь? Они же вам жить спокойно не дадут. Вы тут строитесь, развиваетесь, общество с новыми ценностями создаете прямо у них под боком. А у них — рабовладельческий строй. Люди то не глупые, слухи распространяться будут, что вызовет волнения и мятежи. Вы для них — чирей на жопе. Они все сделаю, чтобы стереть вас с лица земли.

— Да я понимаю. Но у нас задача другая. С нуклиевцами пока неплохо Вадим справляется. Мы только и успеваем людей из разрушенных анклавов собирать. Вот ломанемся воевать, освободим людей и что? Куда ты всех денешь? А скоро — зима. За себя мы сможем постоять, а противостоять анклавам будем по другому. Не кровью и войной, а, наоборот, созиданием.

— Не хотите людейвтягивать?

— Не хотим. От войны очень тяжело оправиться. У меня конечно такого опыта нет, но стоит посмотреть на одного Воеводова. У него же мозги на этом поехали. Вот пусть он и воюет. А мы будем строить новую жизнь.

— Понял тебя. Я тогда лучше пока у Вадима побуду. С созиданием у меня проблемы, сам знаешь. Опять накосячу где-нибудь. А там все просто, делай что приказали и будет тебе счастье. Сам помнишь, я по службе скучал. У Воеводова я смогу быть наиболее полезен. Друг друга терять не будем, тут всего-то сорок километров. Если помощь какая нужна — я всегда под боком. И защитить смогу, если понадобиться. Там у Федоровича такой зверь с винтом, кого угодно раскатает.

— Смотри сам, но здесь тебе всегда рады. Если надумаешь, в любой момент приезжай. Замом своим сделаю, будем оборону вместе поднимать.

— Хорошо. — Роман встал и подошел к Тимуру. — Блин, как же я рад, что ты выжил.

Не сдержав эмоций, Сталюков обнял Юлаева и потрепал по коротким волосам. Тимур постарался вырваться, больше в шутку чем по-настоящему, но почувствовал себя неловко — словно мама поцеловала перед всем классом.

18.42 по московскому времени

База «Исток».

— Так, рассказывай. — Саша устроился поудобнее на кресле в номере и приготовился слушать.

Перед ним стояла Женя, сильно волнуясь и теребя в руках мамину сумку.

— А — автобус, Б — барабан В —… — Девочка замялась и опустила глаза в пол.

— Молодец! Умница. Не волнуйся главное. Продолжай что помнишь. — Саша постарался поддержать девочку.

— В — волк. Г — гриб. — Женя продолжила более уверенно.

Зазвонил телефон.

— Малая подожди секундочку, Стив звонить, может срочное что-то. — Князев свайпнул по экрану. — Ало?

— Ты занят? — Голос Прайса звучал взволнованно.

— Немного, что случилось?

— Выходи на поляну за третьим корпусом. Первый испытательный полет нашей птички. Давай быстрее.

Саша убрал телефон и посмотрел на девочку.

— Ты вертолет когда-нибудь близко видела?

— Вертолет? Нет. А что?

— Пойдем, посмотришь.

* * *

Начинало темнеть. Восточный край неба уже полностью погрузился в темноту, западный окрасился градиентом от тёмно-синего до желтого.На поляне, в ярком свете диодных фонарей, собрались все руководство «Истока». Стив крутился возле стола с ноутбуком и аппаратурой, Джавид стоял рядом и внимательно следил за действиями американца. Мила разговаривала с Борисом, по бокам от них, как телохранители, стояли Вика с Тимуром в полной боевой экипировке. Вера, которую Князев долго уже не видел, крутилась возле вертолета — небольшой АНСАТ[2] в окраске МЧС.

— Спасать кого-то собрались? — Спросил Князев. Женя взглядом спросила разрешения пойти к вертолету, Саша одобрительно кивнул.

— Ага, мою самооценку. — Ответил за всех Джавид. — Сегодня на стрельбище Вика меня как щенка уделала. Она, по ходу, родилась с оружием в руках. Ты это, смотри осторожно с ней, она не только в челюсть дать может, но еще и яйца со ста метров филигранно отстрелит, так что даже Мила обратно не пришьет.

Даже Вика не удержалась и засмеялась вместе со всеми.

— Ладно, шутники, почему именно этот выбрали? Я думал боевой какой-нибудь модернизируем. — Князев подошел ближе к Стиву и посмотрел на стол, заваленный аппаратурой. Его внимание привлекли массивные очки, похожие не то на шлем виртуальной реальности, не то на устройство для управления дроном.

— В этих вертолетах стоит ЭДСУ — электродистанционная система управления. То есть управление производится не через рычаги или гидравлику, а через электрические сигналы. Такой проще всего переделать под удаленное управление. — Прайс говорил, активно жестикулируя руками, словно он не американец, а итальянец. — Воткнули два электро двигателя, аккумуляторы, управление переделали. Одеваешь шлем, берешь вот этот джойстик и все — полетел. Один минус — радиус полета ограничен зоной охвата наших вышек. Пару раз взлетали уже, пробовали. Сегодня хочу круг над базой сделать, за одно инфракрасные камеры проверить.

— Он судьбу Гинденбурга не повторит? — Саша подошел чуть ближе к вертолету, стараясь рассмотреть изменения в конструкции.

— Кого — кого? — Не понял вопроса Джавид.

— Гинденбург, дирижабль такой был. Огромный, летал через атлантику и взорвался в тридцать седьмом году. — Ответил за Князева Стив. — Нет, не повторит. Там просто нечему взрываться. Аккумуляторы уже сотни раз испытанны и работают почти на всей нашей технике, так же как и электродвигатели. Горючего топлива там нет. Далеко отлетать не буду, так что потери сигнала можно не бояться. А на случай потери в вертолете запрограммирована система автоматической посадки на любом пригодном для этого месте.

— Это вы когда уже успели такой софт написать? — Удивилась Вика.

— Все вопросы к Лесному. Не знаю сам он пишет, или у него нейросети над этим трудятся, но программы он клепает, как амиши[3] детей. — Прайс надел шлем и взял в руки пульт управления. — Саш, уберите детей, начнем испытание.

Вика спешно забрала Женю с Верой от вертолета и отвела их в сторону, под прикрытие деревьев. Винт начал раскручиваться почти беззвучно. Когда лопасти набрали скорость и начали рассекать воздух, пространство заполнилось свистом.

— Так, взлетаем! — Громко крикнул Стив, стараясь перекрыть шум винта.

Князев, прикрывая лицо здоровой рукой от набегающих потоков ветра немного отступил назад, опасаясь непредвиденных ситуаций.

Вертолет поднялся над поляной, завис на несколько мгновений неподвижно и, наклонившись, полетел вперед.

Стоящие на поляне застыли в ожидании. Все молчали, то ли боясь отвлечь Стива, то ли просто от нервов. Через пару минут гул винта приблизился и вертолет появился в зоне видимости. Так же завис над поляной и плавно опустился. Когда полозья коснулись травы, винт начал замедляться.

— Блин, как же круто! — Стив стянул шлем и проморгался. — Я словно сам летал!

— А мне можно попробовать? — Неуверенно спросил Тимур. — Я на компьютере любил поиграть в симуляторы, и на вертолете нормально налетал. Навык какой-никакой есть.

— Тут совсем другое, больше на управление дроном похоже. — Стив пошел к вертушке, провести послеполетный осмотр. — Полетаешь, обязательно. И не ты один. Надо выбрать несколько пилотов, обучим их и «птичек» дадим. Своя эскадрилья будет, да и в рейды теперь проще будет. Вертушкой можно много чего вывезти, на грузовике сейчас не везде проедешь.

— И людей можно эвакуировать из труднодоступных мест в случае опасности. — Мила сразу нашла применение новой техники в своих интересах. — Один можно чисто медицинским сделать, все необходимое для реанимации, переливания крови и жизнеобеспечения в него установить. Эх, прямо красота.

— Да, прогресс уже не просто идет в гору, а поднимается на сверхскоростном лифте. — Тимур тяжело вздохнул. — Жалко, что человечество это не застало.

— Да первым же делом все изобретения Лесного подчинили бы одной цели — убивать и устрашать. — Стив повернулся к Юлаеву. — Может и лучше, что Кир раньше не раскрывал свои карты.

— А мы что? Первым же делом делаем боевой вертолет. Ничем не лучше. — Юлаев посмотрел на застывшую «вертушку».

— Нам необходимо защищаться. А армии раньше по большей части играли роль весомого аргумента в притязаниях стран на геополитической арене.

— Мальчики, хватит дискурсов. Подеретесь еще. Пойдемте лучше поедим. Кухня сегодня пиццей балует. Со свежим сыром, уже своим, — Борис осторожно встал между спорящими.

— Пицца? Прямо настоящая? Круглая? — Разрядила обстановку Вера. Вика привела детей, и девочка услышала только последнюю часть диалога.

— Да, прямо настоящая. С помидорами, только без пепперони. Вместо нее — курица. — Людмила обняла ребенка.

— Мне только без оливок, терпеть их не могу. — Вера забавно скривила лицо.

22.37 по московскому времени

Город Геленджик

Район Голубая Бухта

В доме горел свет и даже на крыльце вкусно пахло домашней едой. Живот Марка громко заурчал. Со своей вылазкой совсем забыл о еде и организм напомнил о потребности. Из кухни доносился громкий голос Марины. Сахаров обернулся и посмотрел на свой мотоцикл, к которому успел привыкнуть за эти дни.

«Может просто уехать? Потом уже связаться с Михаилом, и поговорить, когда он будет один. Славный „семейный“ ужин. Опять я буду чувствовать себя чужим и лишним. В топку все…»

Сахаров успел сделать только два шага, как входная дверь открылась.

— О, Марк, а ты что тут как чужой под дверями стоишь? Что не заходишь? — Федорович вышел на крыльцо и потянулся.

— Да я это… — Замялся Сахаров.

— Не хотел заходить? Услышал Маринку? — Голос Михаила звучал шутливо, но грустный и пронизывающий взгляд из-под тяжелых бровей говорил о том, что Федорович словно прочитал его мысли. — Пойдем на лавочке посидим.

Вдвоем прошли до неприметной деревянной скамьи под раскидистым грабом.

— А вы… ты чего на крыльцо пошел? — Марк смахнул с лакированных досок несколько упавших листов и сел.

— Да привычка старая. Я до «Пурпурного» дымил похлеще паровоза, пара пачек сигарет в день. Мне жена всегда говорила: «Докуришься, заработаешь себе рак, только поздно уже будет». Я всегда отшучивался, что как появиться у меня рак, то назову его Виктором, и буду с ним пиво пить. Хотя пива никогда в жизни не пил. Так вот, курил я много, но после того, как все померли, решил, что надо с этим завязывать. Не зря же я выжил. Может меня Господь специально на этом свете оставил. А я, дурак такой, себя самого в могилу быстрее загоняю. Похоронил своих, на могиле жены последнюю сигарету выкурил и все. С того дня больше ни одной. Хотя до сих пор хочется — жуть как. Меня моя ругала, когда в доме курил, приходилось на крыльцо идти. Вот от сигарет избавился, а от привычки выходить никак избавиться не могу. Да и не хочу, если честно. Здесь сейчас тишина такая. Цикады верещат. Шакалы где-то воют. Уже совсем близко к городу подошли, осмелели. И ни души. Просто благодать. — Михаил громко вдохнул через нос и задержал дыхание.

— В смысле благодать? — Не понял Сахаров.

— Ну людей нет. Ни суеты, ни гомона, ни криков пьяных. Делай что хочешь.

— Я думал, что вы, как бы это сказать…

— Что я сожалею о всем произошедшем? Да, сожалею. Я, как и все, потерял семью и всех, кто был мне дорог. Но людей я особо никогда не любил. Да с виду я жизнерадостный и улыбчивый. Но за всю жизнь прошел через многое. Бывал на войне, и, поверь мне, я видел истинную человеческую сущность. Любая религия говорит, что человек изначально безгреховен. Я верю в Бога, но с этим не согласен. Человек по природе своей — жесток и ужасен. Вот посмотри на детей, они же вроде еще не успели вырасти, пропитаться злом, а в школах сверстников гнобят, иногда жестче, чем в тюрьмах. Нет, человек по натуре — зло, и настоящая святость — это убить в себе зло, и вскормить благодетель. Вот ты слышал про социальную резистентность? — Марк отрицательно помотал головой. — Был такой дядька, Ясон Бодридзе, ученный, волков изучал. Я книжку его читал. Так вот он очень хорошо это описал, я примерно так и думал раньше, но он очень четко мысль сформулировал, я так не умею. Любой живой организм может переносить определённое количество контактов с представителями своего вида. Вот почему все животные живут по-разному, кто-то одиночками, кто-то стаями, кто-то огромными колониями, как муравьи например. Люди раньше тоже жили больше по деревням и селениям. Города совсем небольшие были, не чета современным, точнее «до пурпурным» мегаполисам. А с индустриализацией, люди потянулись в города и они раздулись, как дрожжевое тесто. И человек постоянно в стрессе был, слишком много вокруг представителей своего вида. Вот ты бы поговорил с людьми старше тридцати, почти каждый мечтал уехать куда-нибудь в глубинку или в лес, и жить там в избушке. А когда социальная резистентность превышена, у людей внутрення агрессия просыпается, жестокость. Как эта эпидемия началась, я думал, что это Господь решил проредить уж сильно расплодившееся человечество. Но даже тут мы его удивили, сами не хуже справились.

— У меня вообще эта социальная резистентность нулю равна. — Тихо, почти про себя, сказал Марк.

— Вадим про тебя почти не рассказывал. Что-то случилось, или с детства таким был?

Сахаров посмотрел на Михаила. Внутри боролось два желания: взять и вывалить всю свою историю или, как обычно, промолчать.

— Я был нормальным. Только уже не помню себя таким. Была семья. Отец с матерью. Два брата. И сестра, Мия. Мы близнецы. — Марк замолчал и опустил глаза на вытоптанную землю под ногами, размокшую от дождя. Продолжить смог только после длительной паузы. — Ее убили. Я нашел виновных и сделал с ними то, что считал нужным. Начали таскать по судам, по психиатрическим лечебницам. Поставили диагноз — маниакально-депрессивный психоз. Только мне уже пофиг было, где я и что я. Дальше все как в тумане. Несколько лет по больницам, врачи, препараты, терапия. Потом вроде легче стало, братья домой увезли. Там меня опять накрыло. — Сахаров посмотрел на покрытые мелкими шрамами предплечья. — Опять в больничку закрыли. Там я все и застал.

— И что ты почувствовал, когда понял, что людей больше нет? — Михаил смотрел все тем же взглядом.

— Сначала вообще не понял, что произошло. Казалось, что от препаратов глючит. Когда уже осознал, сначала вроде даже обрадовался. Вот оно, наконец-то. Нет больше этих ненавистных людей. Только потом дошло, что ненавидеть то больше и некого. И я потерялся. Хорошо рядом Джавид был, так бы, наверное, лег на какой-нибудь лавке, вот такой же, как эта, и помер, не вставая.

— Значит и тебя Бог не просто так оставил жить. Должен ты сделать что-то в этом мире хорошее.

— Да не его, бога этого. И не он меня жить оставил, а эти, нуклиевцы, или как их там. Они же специально вирус так сделали, что у маленького количества людей иммунитет был. Рабочая сила им нужна.

— Да, сделали то они, но почему именно у тебя иммунитет оказался, не думал?

— Случайность.

— Случайность не случайны. — Федорович похлопал Марка по плечу.

[1] Кевин Митник — один из пионеров хакерского движения, знаковая фигура в сфере информационной безопасности.

[2] АНСАТ — российский легкий многоцелевой вертолет.

[3] Амиши — протестантское движение в США, ведущих аскетичный образ жизни с отказом от благ прогресса.

Часть 4 Глава 2

Глава 2.

5 сентября

23.00 по московскому времени

Военная база под Майкопом

Воеводов окинул взглядом собравшихся в кабинете. Все стихийное руководство его небольшой армии: Краснов, Серго, Катя, даже здесь не расстающаяся со своей снайперской, и еще пятеро человек из новоприбывших. Лица серьезные, задумчивые. Каждый уже знает, что ждет впереди, но ни капли страха или нерешительности.

— Итак, оба отряда почти достигли цели. Через два дня мы будем обладать разведданными о местоположении Нуклия, о его обороне, путях снабжения, ПВО и ПРО, численности охраняющих. — Вадим почесал за ухом сидящего рядом Султана. Пес посмотрел на хозяина, боднул его в руку лбом — «не отвлекайся». — После этого у нас будет неделя на подготовку и разработку плана. Выступать надо как можно раньше. Время сейчас — наш враг. Во-первых, Нуклий укрепляет свою оборону с каждым днем. Во-вторых, сейчас осень, даже здесь дожди и слякоть, а в Подмосковье еще хлеще. Протянем и можно забыть о тяжелой технике, и бойцам будет намного сложнее: болезни, холод и прочее. Приблизительный маршрут уже разработали. Один из отрядов шел через Украину и Беларусь, там посвободнее, анклавов меньше, дороги не так забиты, и, как я понял, коммуникация между сетями общин разных стран не настолько хорошо налажена — отголоски бюрократии. Надо этим пользоваться. Прежних границ уже не существует, никаких блокпостов и пограничных пунктов. Наши отряды уже нашли несколько воинских частей вблизи объекта, откуда можно разжиться тяжелой техникой, чтобы не тащить через пол страны. В приграничных к нам областях нуклиевцы уже сообразили: частьвооружения вывезли, остальное уничтожили. Сейчас Нуклий не ждет атаки на главный центр. Или тупые, или думают, что мы продолжим вычищать общины одну за другой. Надо этим воспользоваться и ударить.

— А нас не слишком мало? Всего-то пара сотен. — Спросил Серго.

— Ждать некогда. Пойдут не все, человек тридцать оставим здесь. Противник тоже сидеть сложа лапки не будет, они не зря сюда дроны и разведчиков засылают. Если бы мы сидели где-нибудь в другом месте, а не на этой базе, уже давно бы ракетами закидали. Знают, что сейчас нас бомбить бесполезно, мы и в ответ садануть можем. Счет идет не то что на дни, на часы. Тем более так легко больше ни один анклав не возьмем. Вспомни что на шоссе было. Они могут нас в ловушку заманить, если сунемся еще в одну общину, отдать без боя и когда мы будем внутри, разбомбить к чертям собачим.

— Может, нам следует сделать так же? Просто запустить пару десятков «Калибров» и сровнять штаб Нуклия с землей. — Спросил один из командиров.

— Ну уничтожим мы штаб, а дальше что? — Ответил за Воеводова Краснов. — Они же как гидра — отрежь одну голову, тут же вырастут две. Надо бить в самое сердце — Проталий. А где он находится, никто не знает. Только самые высшее командование Нуклия. Именно по этому надо не просто уничтожить, а проникнуть в штаб, взять несколько человек живыми и добраться до баз данных.

— Все верно. — Подтвердил слова Николая Вадим. — Только добравшись до самого Проталия, мы сможем уничтожить всю сеть. Дальше разрозненные общины можно будет брать почти голыми руками. Но когда они управляются централизованно, все наши действия — возня блох на жопе слона. Да мы отбили один Краснодарский край, но даже в масштабах страны это мизер, а если посмотреть на всю планету, то мы вообще не сделали ничего.

— Хорошо, какие будет распоряжения сейчас? — Спросил Серго.

— Проверить экипировку каждого бойца, раздать завтра на руки. Пусть привыкают, подгоняют под себя. Двадцать, нет, тридцать раз проверить связь. Без нее мы как без рук, чтобы у каждого были резервные рации, спутниковые. Усилить подготовку, особенно снайперов, летчиков и артиллеристов. За два дня до выхода дать народу отдохнуть. Путь будет не легкий. Проверить технику, транспорт. Провизии запасти с запасом. Не только рационы, но и горячая еда чтобы была. Боекомплекты ко всему оружию и технике с запасом. Серго ты лично головой за это отвечаешь. Тебе сейчас сложнее всего придется. Коля как там твои пилоты?

— Пятеро уже могут вести воздушный бой. Еще с десяток способны управлять транспортными, но в бою я бы на них не рассчитывал.

— Пятеро это уже хорошо. Пять боевых вертолетов — страшная сила. Ладно. — Вадим провел рукой по коротким волосам. — Миссия конечно самоубийственная, но сидеть здесь на попе ровно, еще более верный путь в могилу. Все знали на что идут и в чем наша главная цель, так что не раскисать. Потери по любому будут, и не маленькие. Но мы на войне, мать ее за ногу, а здесь по другому не бывает.

23.12 по московскому времени

Город Геленджик

Район Голубая Бухта

Утомившись от громкого голоса Марины, которая без умолку весь вечер тараторила, Роман вышел из дома. С другого конца двора доносились тихие голоса. Присмотревшись, он увидел Михаила с Марком, едва различимых в тени.

— А вы тут что затихарились? — Подойдя, спросил Сталюков.

— Да просто сидим, болтаем. Вечер хороший. Дождя нет, пахнет классно — землей умытой. А тебе что за столом не сидится? Или Маришка своей болтовней доканала? — Спросил Фёдорович, подвигаясь и освобождая место.

— Есть немного. Она вообще когда-нибудь молчит? — Рома сел на лавочку и потянулся, наслаждаясь тишиной.

— Когда спит, а так вообще не умолкает. Не представляю, как ей было сложно, пока она нас не нашла. Сама с собой наверное балакала. — Михаил усмехнулся.

— Как твоя поездка? — Обратился Сталюков к Марку. — Не тяжело было первый раз так далеко ехать? Нашел что-нибудь интересное?

— Нормально. Дозаправился на обратном пути, хорошо канистру с собой взял. — Марк поковырял землю носком ботинка. — База необычная. Один ангар с химическим оружием походу. Сейчас покажу.

Сахаров достал телефон и начал показывать фотографии ящиков и список всего найденного.

— Обалдеть, — присвистнул Роман. — «Безэдка»[1]? Так у нас же её только для экспериментов производили, хранилась на секретных объектах.

— Что за «безэдка»? — Федорович нахмурил брови.

— Психотропное химическое. В Штатах создали, применяли во Вьетнаме. Наши его исследовали, чтобы антидот создать. Вызывает психоз, потерю ориентации, панические атаки, галлюцинации, ступор и иногда кому. Отравленный противник на сутки полностью недееспособен.

— А ты откуда столько знаешь? — Удивился Марк.

— Я же в разведке ВДВ служил. Нас там многому учили. Курсы по химическому оружию две недели шли. Зубрили как черти. Если не сдал, то весь взвод потом кросс бегает. Попробуй не запомни. Я школьную программу почти забыл, а спроси что-нибудь из учебки, даже спросонья расскажу.

— Это хорошо, что ты знаешь. Надо теперь придумать, как это добро оттуда вывезти. Нельзя просто так оставить лежать там. — Михаил почесал густую щетину на щеке.

— Так заминировать и подорвать можно. — Марк пожал плечами и поежился. Ближе к ночи холодало, а сидя неподвижно замерзаешь еще сильнее.

— Ага, и устроить второй мини «пурпурный». Шутишь что ли? — Роман встал с лавочки. — Там хим оружия столько, что облако на десятки, а то и сотни километров протянется. А там и база Вадима недалеко, и ребята наши под Текосом.

— А ты откуда знаешь, что они под Текосом? — Удивился Марк.

— Сегодня был там, с Тимуром встречался. Потом расскажу, сейчас не об этом. Может связаться с Вадимом? Пусть они вывозят. Им там рукой подать, да и техники у них побольше нашего. — Сталюков повернулся к Михаилу.

— Вадиму сейчас немного не до этого. У них своих дел хватает. Сами вывезем. — Михаил тоже встал и начал разминать затекшие ноги. — Ты на базе грузовики, погрузчики видел?

— Да, конечно видел. Целый ангар разной техники. — Марку стала неуютно сидеть одному. Встав с остальными, он засунул руки в карманы и посмотрел в сторону дома.

— Хорошо. Тогда делаем так, я завтра мчу под Крымск, где раньше военный аэродром был. Обратно прилечу на «Корове»[2]. Полетим все вместе, ОЗК, по твоим словам, есть на месте. Вывезем чисто хим оружие, остальное пока оставим, заминируем только. Знаю здесь недалеко пару зданий, где хранить можно. Будем дежурить по очереди, вдруг кто залезет ненароком. А Воеводов, как со своими делами разберется, тогда уже решит что делать со всем этим добром. Если разберется, конечно.

— Хорошо. Во сколько вылетаем? — Роман посмотрел на часы. Время ближе к полуночи, если отправляться пораньше, то всем пора по койкам.

— Я поеду пораньше, все равно встаю каждый день в пять. Пока доберусь, пока заправлю. Думаю к восьми буду на месте.

— Хорошо. Тогда пора всем на боковую. Завтра будет насыщенный день. — Сталюков кивнул, приглашая всех в дом. — Марк, может сегодня у нас останешься? Комната свободная есть.

— Хорошо. Я только хотел расспросить, как там ребята?

— Ну вы тогда тут еще поболтайте, а я пойду. Ром, ты накорми его только, он же скромный, сам на кухню не полезет. — Федорович пожал ребятам руки, пожелал спокойной ночи и удалился.

— Может тоже пойдем, за едой и поговорим, а то холодно здесь, сентябрь на юге, блин. — Роман передернул плечами.

— Хорошо, пойдем.

Вдвоем зашли в дом. На кухне — тишина и запах вымытой посуды. Из душевой со второго этажа доносилось пение Марины. Роман по-хозяйски залез в холодильник и зазвенел посудой.

— Ты гречку с тушенной говядиной ешь? — Спросил он, посмотрев на марка из-за дверцы.

— Я все ем. — Марк постоял рядом, думая чем он может помочь, но видя, что Рома справляется сам, просто сел за стол. — Так как они там?

— Вроде нормально. Юлаев он же такой, если что не так, никогда не скажет. Показал мне всю базу. Пообедали вместе. Познакомил меня с Князевым, с американцем и этим парнишкой, как его…

— Джавид. У него все хорошо?

— Да, хоть и выглядит немного грустным. О тебе расспрашивал. — Роман поставил полную тарелку в микроволновку и включил чайник.

— Джавид и грустный? Необычно. — Марк сглотнул слюну, желудок опять заурчал.

— Он за тебя переживает. Хотя я не знаю, что за тебя переживать, как я заметил, ты сама самостоятельность.

— Мы с ним встретились, когда я немного в другом состоянии был, по этому переживает. Он хороший друг, даже очень. Не смотря ни на что, ни разу меня не бросил, а со мной бывает сложно.

— Не накручивай. Может раньше было. Я вот трудностей с тобой не заметил. Угрюмый немного, это да. А так вполне нормальный. На, лопай. — Рома достал из микроволновки и поставил на стол тарелку, исходящую паром. — Приятного.

— Спасибо.

* * *

Постельное белье приятно пахло свежестью и чистотой. Разомлевший после душа Марк забрался под одеяло. Уставшее за день тело моментально расслабилось. Ноги и руки еще гудели с непривычки, после долгой поездки. Начал вспоминать ужин и слова Романа.

«Вполне нормальный… Я — нормальный. Два с половиной месяца назад я лежал в психушке, а сейчас меня незнакомый человек называет нормальным. Когда я последний раз пил таблетки? Как уехал из „Истока“, так что „нормальность“ точно не из-за таблеток. Может я действительно стал нормальным? Или я им и был? Что изменилось?»

Марк прокрутил в голове все события с «Пурпурного рассвета», стараясь найти переломную точку, но ничего конкретного выделить не смог. Сама эпидемия? Происшествие под Аксаем? Побег из «Рассвета»? Стычка с «нуклиевцами»? Предательство друзей? Что из этого изменило его? Может все вместе, а может просто Михаил был прав — большое количество людей вокруг мешало вернуться в норму. После эпидемии он не успел прийти в себя и попал в водоворот событий, постоянно окруженный людьми. Община, потом другая. Вокруг почти всегда — незнакомые люди, много людей. А сейчас, когда он уже окончательно осознал произошедшее, оказался фактически предоставлен сам себе. Да, рядом есть кто-то, но они ничего не требуют, не давят, присутствуют лишь фоном. Но пес не исчез, он все так же затаился где-то там глубоко. Только хлипка будка и цепь сменились на прочный вольер из стальных прутьев. Сам он оттуда уже не выберется, а если будет нужно, то замок на двери всегда можно открыть.

7 сентября

База «Исток»

06.34 по московскому времени

Опять зарядил мелкий дождь. Тимур вышел из дежурки и поднял воротник камуфляжной куртки.

«Когда уже это „бабье лето“ наступит. Достала эта слякоть» — Подумал про себя, и шагнул под противные капли.

Сегодня сам вызвался разводящим в патруль. Последнее время очень плохо спал, часа два-три от силы, а то и всю ночь просто валялся в постели. Слишком много мыслей в голове. Если удавалось уснуть, то просыпался очень быстро, тяжело дыша от кошмарных снов. Точнее сна, постоянного одного и того же. Он ночью в «Истоке», только вокруг ни души. Начинает обходить комнаты друзей, и находит лишь высушенные вирусом мумии. Иссушенное тело Князева пытающегося защитить собой хрупкую Женю. Труп Прайса застывшего за ноутбуком. То что когда-то было Джавидом, сидящее в углу, как наказанный ребенок. И так везде. Он Бегает от двери к двери, кричит, плачет, но в каждой комнате только очередные трупы. В последний момент он замечает человека в капюшоне, выходящего из номера. Под ногами незнакомца стелится пурпурный туман. Неизвестно откуда, но он знает, что именно он убил всех людей. Начинает бежать за ним, но коридор превращается в бесконечный, а его бег — словно шаги младенца. Стены расходятся в стороны, фигура незнакомца вырастает до немыслимых масштабов и начинает приближаться. И вот он уже бежит не за ним, а от него, но попытки сбежать — лишь барахтанье мухи, прилипшей к клейкой ленте. Фигура в капюшоне нависает прямо над ним и протягивает руку. Тимур чувствует, как его тело начинает высыхать и скукоживаться. В последний момент, когда он едва успевает различить лицо незнакомца, всегда просыпается. Много раз старался вспомнить, кто ему снится в облике этой загадочной фигуры, но память старательно стирала черты лица, оставляя лишь смутное ощущение, что это кто-то знакомый.

И сегодня, проспав лишь два часа, он не смог больше уснуть. Чтобы просто так не прозябать в номере, сменил разводящего.

Солнце уже встало, но плотная завеса низких облаков не пропускала рассвет. Серый цвет туч до сих пор приковывал внимание, слишком уж стал привычен пурпурный цвет неба.

Юлаев достал из кармана смартфон и посмотрел на список дежурных по патрулю.

— Так, кто у нас здесь?- Сказал сам себе, пролистывая экран вниз. — О, Костя на третьем посту. Поеду, его проверю.

Посмотрел на квадроцикл, припаркованный рядом, на небо, сплюнул под ноги и пошел к гаражу, где стояли багги. Пару недель назад вывезли весь автопарк одного из Геленджикских джиппинг-клубов, до эпидемии устраивавшего экскурсии в горы на различном вездеходном транспорте. Кир уже успел модернизировать вездеходы на электротягу. Из-за крыши и лобового стекла, багги лучше подходили для передвижения в дождливую погоду. Машина, конечно, комфортнее, но крупный внедорожник легко демаскирует «секреты», и попросту не проедет по узким горным тропам.

Юлаев снял со стенда ключи и направился к своему излюбленному вездеходу, на который по его просьбе установили пулемет «Печенег». Стычка Марка с нуклиевцами научила, что даже такой манёвренный транспорт должен обладать оружием для плотного огня. Багги тронулся и поехал практически бесшумно, только шорох колес по асфальту и легкий гул электромоторов. Выехав за территорию базы, Тимур свернул на узкую тропу уходящую в гору. Колеса вездехода вгрызались в размокшую землю. За поворотом увидел косулю. Животное сначала застыло на месте, и разглядывало приближающийся багги, затем сигануло в густую поросль кустарника.

— Третий на связи? Нулевой вызывает. Третий? — Тимур вызвал Костю по рации заранее, чтобы тот с перепугу не подстрелил его. Никто не ответил. — Костя ты где там? Уснул что ли?

Опять тишина.

' Точно уснул. Ну я ему потом устрою. Дали же вечером время всем патрульным выспаться.'

Остановив вездеход у развилки, Тимур накинул капюшон и выбрался из теплого сидения. Сотня метров к склону горы по мокрому ковру из прошлогодней опавшей листвы. Запах прелости и сырой земли щекочет ноздри. Вот и «секрет» — замаскированная в кустах палатка, открытой стороной смотрящая на базу. Внутри никого.

«Не понял. Может в туалет отошел? А на рацию тогда почему не отвечает?»

— Костя? Костя-я-я. — Никто не ответил.

Юлаев забрался под тент и потрогал коврик из пенки — холодный. Ушел больше десяти минут назад точно. Ни прибора ночного видения, ни тепловизора, в палатке пусто.

— Что за хрень. — Тимур достал смартфон. — Вова, не спишь?

— Нет, ты что, какой спать, я же в группе быстро реагирования. — Ответил бодрым голосом один из дежурных.

— Можешь, пожалуйста, проверить комнату Кости с Дашей, на втором этаже, двадцать девятая. И девочек тоже проверь, они в следующей.

— Что-то случилось?

— Пока ничего, точнее надеюсь, что ничего. Давай только мухой. Набирай сразу.

Ждать пришлось почти десять минут. Когда Тимур уже изрядно вышел из себя, телефон зазвонил.

— Да, что там?

— Девчонки, и Настя и Ксюша, на месте, спят. А вот комната Кости пуста, ни его, ни Даши нет. Часть вещей на месте, но часть явно забрали. — Ответил Владимир.

— Твою же мать. Срочно поднимай Прайса и Князева. У нас проблемы.

* * *

— Что случилось? — Саша забежал в наблюдательный пункт Прайса с хныкающей Женей на рукав. Вид у него был не лучше, чем у ребенка: растрепанные волосы, заспанное лицо с красными глазами.

— А ты чего с Женькой? — Джавид на секунду забыл о происшествии.

— Да этот дебил — Вова, забежал в номер и орал как сумасшедший. Она перепугалась и заплакала, не смог ее оставить. Завтра рожу ему набью. Так что случилось? Я думал на нас уже Нуклий напал.

— Костя пропал. — Ответил Стив, не отлипая от мониторов. — Дежурил в патруле. Тимур на утреннем обходе заметил, что секрет пуст. На рацию он отвечал в контрольное время, скорее всего, специально останавливался и отвечал. Даши тоже нет, вместе свалили.

— Точно сами свалили? — Саша посмотрел на монитор, где в десятках квадратов Прайс прокручивал видео с дронов и камер видеонаблюдения.

— Да точно. Вот, смотри. — Стив развернул изображение на весь экран. — Он вернулся в номер в три часа ночи, забрал Дашу, некоторые вещи и вот, они вдвоем уехали на квадроцикле, еще до того, как дождь пошел. Квадрик обнаружили брошенным в Архипо-Осиповке, скорее всего на машину пересели.

— Какого х… Что он исполняет?

— Не знаю. Пытался с ним связаться, не отвечает, хотя телефон у него с собой и включен. Судя по биллингу наших вышек — едет в сторону Ростовской области. — Молчавший до этого Тимур подошел ближе.

— Что ему там понадобилось? Мы же не контролируем эту территорию. Нуклиевцев там как тараканов.

— Они же с Волгограда, а это как в том направлении. Можем за кем то поехали, фиг их знает. — Стив пожал плечами.

— Я поеду за ним. Возьму пару ребят и на «Тигре» махнем. Если что, отобьёмся, нельзя его нуклиевцам отдать.

— В смысле — отдать? — не понял Джавид.

— Сам пока не знаю. Но то, что его надо перехватить, пока анклавовцы его не сцапали, это факт.

— Ты же не собираешься его застрелить, если он откажется ехать обратно? — Стив повернулся к Юлаеву.

— Буду судить по ситуации. Никто не знает, что у него на уме. Вдруг он вообще на Нуклий работает. Если нет, то постараюсь переубедить. Он весь «Исток» подвергает опасности. Анклавы не знают, что Вадим работает отдельно, и сделают все, чтобы нас уничтожить. Им достаточно узнать наши примерное месторасположение и сровнять с землей все на пару квадратных километров. А он прекрасно знает, где мы находимся, и вытянуть эту информацию им не составит труда. Если откажется добровольно возвращаться, тогда даже не знаю… — Тимур тяжело вздохнул.

— Даже не думай об этом. Верните их обоих живыми. Мы не нуклиевцы, если ты его убьешь, то чем мы лучше их? Обещали же пацану, что если не понравится здесь, то сможет уйти сам. Ну вот, возможно он и ушел, Не подумав, что может попасть в плен. — Стив встал из-за стола и начал нервно ходить по комнате. — Если он просто решил уехать, то скажи ему пусть здесь, в крае остается, под нашим прикрытием. Если зачем-то туда поехал, то объясни ему всю опасность его вылазки.

— Ладно. Я погнал, и так стою тут, лясы точу, а он с каждой минутой все дальше и дальше.

7 сентября

10.32 по московскому времени

Трасса Р219

Недалеко от села Белая Глина

Краснодарский край

— Медленно едем. — Еле слышно, почти шёпотом, сказала Даша, рассматривая мелькающие за окном машины придорожные столбики.

— Знаю, Дашуль. Не могу быстрее, первый раз за рулем, еще и коробка механическая. Зрение к тому же плохое. Вдруг препятствие какое-нибудь на дороге, а я увижу его только вблизи и не успею среагировать, навыков не хватит. — Костя вцепился в руль, как в спасательный круг — утопающий. — Потерпи, ночью приедем. Ты кушать или в туалет не хочешь?

Даша отрицательно мотнула головой не отрываясь от созерцания придорожных видов.

— Если захочешь, просто скажи, сразу остановимся. Я понимаю, что тебе неловко, просто я не смогу постоянно останавливаться просто так. Тут и эти из общин могут быть, и ребята из «Истока» могут за нами ехать.

— Ты им не сказал? — Так же шепотом и безэмоционально спросила Даша.

— Нет, не сказал. Они бы не поняли, не отпустили бы нас. Слишком рискованно и опасно. Для них это просто очередные т… — Костя осекся на полу слове и посмотрел на девушку. — Очередные мертвые тела, каких сейчас миллиарды. А я понимаю, что для тебя это очень важно.

Оторвав руку от руля, он положил ее Даше на плечо, но девушка никак не отреагировала.

— Я должна их похоронить. — И опять ни нотки чувств в словах. — Они так и остались в интернате лежать в своих кроватках. Никто о них не позаботится, только я. Они каждый день ко мне во сне приходят. Я жить не смогу, если не сделаю этого.

— Все сделаем, не переживай. Все будет хорошо. Доедем, похороним всех как надо и поедем обратно. Не знаю, сколько времени у нас уйдет, но это не важно. Главное, что ты заговорила. — Костя на секунду отвернулся от дороги и посмотрел на девушку.

* * *

— Ну что там? — Джавид гнал тяжелый броневик, не забывая об осторожности, но превышая прочно вбитые в голову лимиты скорости.

— На шестьдесят километров нас опережают. До границы края догнать не успеем. Наши вышки еще на пятнадцать в Ростовскую область добивают потом потеряем их. Главное успеть их до Сальска перехватить. Там крупный анклав, по любому патрули и блокпосты есть.

— Успеем. — Ответил Кочарян и вдавил педаль газа. «Тигр» почти бесшумно ускорился.

* * *

— Давай остановимся. — Даша все так же не отворачивалась от окна.

— Прямо сейчас? — Костя посмотрел по сторонам дороги, с обеих — жидкие лесополосы и бесконечные поля. — Мы уже в Ростовской области, здесь не безопасно.

— Сейчас. — Девушка поерзала на сидении, ясно давая понять, что терпеть она больше не сможет.

— Хорошо.

Костя увидел знак — «АЗС 500 м» и решил доехать до заправки, чтобы девушке не пришлось ютиться в чистом поле. Свернув с трассы на площадку бело-красного «Лукоила», он остановил машину возле здания и вышел первым, взяв с заднего сидения автомат.

— Я схожу, проверю, ты здесь подожди.

— Нет, я с тобой. — Ее слова прозвучали так, что Костя сразу понял, перечить — бесполезное занятие.

Двери открыты на распашку, внутри тихо и пусто. Товары с полок вынесли, даже стеллаж с солнцезащитными обчистили. Дверь в туалет справа, тоже настежь. Пахнет застоявшейся водой, в остальном даже чисто, если не считать пыль, толстым слоем покрывающую кафель.

— Я подожду снаружи. У тебя влажные салфетки есть? — Спросил Костя стеснительно.

Даша кивнула и зашла в уборную, закрыв за собой дверь. Костя вышел на улицу и понял, что его мочевой пузырь тоже уже давно молит о пощаде. Недолго думая, свернул за угол здания, расстегнул ширинку и облегченно выдохнул. За журчанием струи не сразу расслышал приближающийся шум двигателя. Когда громкий рокот тяжелого броневика перекрыл все другие звуки, Костя начал озираться по сторонам и спешно застегиваясь.

«С какой стороны звук? А мы с какой приехали? Блин, оставил карту в машине… Даша!»

Мысли заметались как перепуганные тараканы. Парень сначала дёрнулся бежать в здание заправки, но в последний момент решил укрыться за машиной. Спрятавшись за капотом «Гранты», высунул голову и осмотрелся.

На площадку заправки свернули два «Тигра» и остановились. Пушка на турели одного из броневиков покрутилась и замерла, нацеленная на автомобиль.

' Твою мать, твою мать, твою мать!' — Костя крепче сжал автомат, который так и норовил выскочить из вспотевших за мгновение ладоней. Дашу внутри заправки не видно. — «Лишь бы она додумалась не высовываться.»

Пассажирская дверь «Тигра» открылась. Мужчина в серой форме анклавов, высунулся наружу, оставаясь под прикрытием бронированной двери и достал мегафон.

— Люди, не бойтесь. Мы из общины выживших. Мы не причиним вам вреда. Если у вас есть оружие, отбросьте его в сторону и выходите.

— Да иди ты на хрен! — Крикнул Костя, не поднимая головы из-за капота.

— Не стоит нервничать, мы вам поможем! Нас уже больше двухсот переживших эпидемию. У нас есть кров над головой, пища и врачи. Вместе выживать намного проще. Я понимаю, обстановка сейчас накаленная, но мы не представляем опасности.

«Сука, что же делать! Если они откроют огонь из пушки, то даже здание заправки не спасет. Ладно, лишь бы Даша не вышла…»

Костя медленно поднял автомат над головой и встал в полный рост.

— Вот, все правильно. А теперь отбрось оружие в сторону и медленно иди в нашу сторону с разведенными в сторону руками.

Подчинился, стараясь не смотреть в сторону заправки, чтобы не выдать Дашу.

— А теперь встань на колени и заведи руки за голову. — Приказал нуклиевец, как только Костя подошел к броневику на пять метров.

Как только Костя опустился на землю, из-за «Тигра» с двух сторон вышли анклавовцы с автоматами, и уложили его лицом в землю, стянув руки за спиной пластиковой стяжкой.

— Если вы не причините вреда, зачем тогда связали? — Тяжело сказал Костя, прижимаясь щекой к мокрому асфальту.

— Протоколы безопасности. Рядом орудует группировка террористов. Сначала проверим кто ты и откуда. Если все хорошо, то добро пожаловать в нашу общину. — С легкой улыбкой сказал мужчина с мегафоном. — Есть какие-нибудь документы?

— Нет, потерял.

— Ребят, обыщите.

Костю подняли на ноги и прижали к броневику. Один из нуклиевцев обшарил его карманы, второй в это время не спускал автомат.

— Чисто.

— Хорошо, пойди машину проверь. — Командир анклавовцев подошел ближе. — Как звать? Откуда и куда ехал?

— Дима Сальников. Из Рассыпнова в Сальск ехал, продукты закончились, надеялся там найти. — Костя соврал про имя и спешно вспомнил название населенного пункта, который недавно проехал.

— Из Рассыпнова говоришь, хорошо. А как выживал все это время? — Нуклиевец посмотрел с подозрительным прищуром.

— У родителей хозяйство свое было: куры, коровы, заготовки, полный погреб овощей. Вот и протянул столько.

— Командир, он не один. — Сказал подошедший нуклиевец, показывая открытую сумку с женскимивещами, найденную в машине.

— С девушкой путешествуешь? А что сразу не сказал? — Обратился командир к Косте.

— А откуда я знаю, кто вы такие. Мне ее охранять надо. — Костя сжал зубы от злости.

Еще один нуклиевец вывел Дашу из здания АЗС, подгоняя ее сзади автоматом.

— Здравствуйте гражданочка, как зовут? — Саркастичным тоном спросил командир.

— Дарья Евстигнеева. — Ответил за нее тот, что держал сумку. Фамилию и имя он прочитал в найденном паспорте. — Двадцать три года, прописана в Волгограде.

— Из Рассыпнова говоришь, ну-ну… — Командир заглянул в машину. — Сань, пробей ка ее.

На минуту зависла напряженная тишина. Даша стояла молча, опустив взгляд в землю. Костя лихорадочно соображал, что делать дальше, и ругал себя за неосмотрительность, что не сказал девушке выбросить все документы и так легко попался.

— Есть шеф. Она была в «Акации». Сбежала с парнем, Константином Момотовым, и двумя девчонками.

— Ясно. — Командир повернулся к Косте. — Дима говоришь… Дезертирство это нехорошо, ой как не хорошо. В броневик их обоих. Машину оттащить за АЗС и сжечь.

Один из нуклиевцев связал руки Даши за спиной и грубо затолкнул ее внутрь «Тигра». Девушка упала на пол и громко всхлипнула. Костя рванулся на анклавовца, но тут же получил удар прикладом в солнечное сплетение и со стоном согнулся.

— Шеф, судя по радарам, к нам по трассе приближается неизвестная машина, довольно быстро. — Вышел на связь экипаж второго броневика.

— Все по машинам. Занять боевую позицию на трассе. Пушку в боевую готовность.

* * *

— Они остановились на заправке впереди. Сто пятьдесят метров. — Тимур посмотрел на экран лежавшего на коленях планшета. — Сюда еще добивает, но сигнал слабеет.

Сука! — Джавид вдавил тормоз в пол. Шины завизжали по асфальту. Все сидящее в салоне полетели вперед. Юлаев ударился головой об пульт управления турелью. Один из бойцов чуть не перелетел в переднюю часть броневика. — Нуклиевцы! Два броневика прямо по ходу на дороге. Нас уже заметили!

— Сваливай быстрее! — Закричал Тимур.

Кочарян, вывернул руль, направляя бронемашину в поле, чтобы уйти из сектора обстрела за здание. Раздался глухой удар и скрежет металла, за ним следующий. Заднее боковое бронестекло вылетело в салон тысячей осколков.

— Коча гони нас сейчас тут изрешетят! — Тимур рухнул на пол, стягивая за собой сидящего рядом бойца.

— Да мы и так на пределе! — Заорал в ответ Джавид, прижимаясь всем телом к рулю.

Броневик несся по полю, поднимая за собой облако пыли и раскачиваясь на ухабах. В салоне шумел ветер попадающий в выбитое окно и пробоины. Обстрел прекратился, пылевая завеса и здание автозаправки скрыли их от нуклиевцев.

— Гони, не останавливайся. — Тимур не поднимался с пола, опасаясь повторных попаданий. Лицо покрылось кровоточащими царапинами от выбитого стекла. — Машина целая? Не встанем сейчас посреди поля?

— Вроде все норм. Батареи в днище, в бронекапусле. Двигатели на каждом колесе. Даже если два сдохнут, на остальных доедем. — Джавид немного осмелел и посмотрел по зеркалам, стараясь высмотреть преследование, но из-за плотной завесы позади машины, ничего не увидел. — Все целы? Никого не зацепило?

— Я в норме. — Ответил Тимур, поднимаясь с пола и стирая кровь с лица. — Гоша ты как?

— Тоже цел. Ребят? — Гоша повернулся к задним сидениям. — Вовка… сука.

Юлаев протиснулся назад. Один боец жив, но сильно ранен — осколком раздробило плечо. Второй полулежал на сидении, закинув голову назад. На первый взгляд казалось, что его не зацепило, но когда Тимур попытался его потормошить, Вова завалился на бок. Затылок и почти вся задняя часть черепа снесена начисто, скорее всего снарядом. Умер моментально, даже почувствовать ничего не успел.

Гоша, давай сюда, надо Славе кровь остановить. Джавид, — Тимур повернулся к Кочаряну. — Свяжись с нашими, скажи пусть Мила готовится, у нас тяжело раненный. И Сашке скажи, что Вову убили.

На последнем слове Тимур сжал до скрежета зубы.

16.47 по московскому времени

Волгоград

База «Акация»

Звуки тяжелых шагов Есаяна отражались от бетонных стен коридора и уносились далеко вперед. Авак шел, сложив руки за спиной, чуть наклонившись вперед и сощурив глаза. Металлическая дверь, больше похожая на входную в тюремную камеру. Внутри трое безопасников стоят над крупным подростком и девушкой, оба пленника привязаны к стульям.

— Что нарыли? — От баса, больше похожего на рык, нуклиевцы вздрогнули, и чуть ли не встали по стойке смирно.

— Смартфон его прошерстили, как ты и предположил, они попали к людям Воеводова. Переписки сохранились. Он у них в команду обороны был зачислен. Только местоположение никак определить не можем. У них здесь софт какой-то свой — стирается все автоматически и настолько глубоко, что даже в самой системе не найдешь. — Ответил один из безопасников, сидя за ноутбуком в углу.

— Если в телефоне нет, так выбьем. — Авак подошел к Косте, взял его за подбородок и посмотрел в лицо. — Знакомая рожа, помню тебя. Характерный. Лихо вам тогда удалось свалить. Спасибо, после вас все дыры в охране устранили. Ты, как я понимаю, ничего не скажешь. Хоть режь, хоть убивай. А вот девка твоя быстрее заговорит.

— На хер иди. — Костя мотнул головой в сторону.

Есаян оскалился и подошел к девушке.

— А ты, красавица, будешь с нами разговаривать? — Он подцепил пальцем воротник Дашиной футболки и оттянул. — Сисек нет, но ничего страшного. Ребята уже изголодались, им и такая сойдет. Закину тебя к ним в расположение на несколько дней, пустят по кругу, сама запоешь.

— Руки от нее убрал, мразота! — Костя задергался на стуле, пытаясь вырваться. — Если ее хоть пальцем кто-то тронет я тебе сам лично кадык вырву, тварина.

— Опа, а у нас тут Ромео. — Авак повернулся к Косте. — А как тебе такое зрелище?

Он рывком содрал с девушки футболку и лифчик, оголив почти мальчишескую грудь. Толстыми как сардельки пальцам, схватил за сосок и выкрутил. Даша пронзительно запищала и попыталась вырваться, но стяжки плотно прижимали ее к стулу.

— Ублюдок, тварь конченая, паскуда. Отвали от нее на хрен! — Костя брыкался лежа на полу, привязанный к стулу. Не сдержав эмоций он заплакал, пытаясь вырвать руки из пут.

Есаян отпустил девушку и опустился на корточки рядом с Момотовым, взял его рукой за волосы и влепил звонкую пощечину.

— Хватит ныть. Надо было думать, когда убегал отсюда. Что, вообразил себя героем? Думал сможешь ее защитить? Теперь наслаждайся, это твоя вина. Из-за тебя она будет страдать. Я сейчас приведу сюда десять своих самых отмороженных ребят и они на твоих глазах с ней такое будут вытворять, что ты ни в одной порнухе не видел. У тебя есть только одна возможность ее спасти — скажи мне, где эти черти сидят. Скажешь, и я ее отпущу. Тебя — нет, а ее, так уж и быть.

Костя замолчал, стараясь подавить предательские всхлипывания. Посмотрел на Дашу, на секунду смутившись ее наготы, на стоящих за ее спиной нуклиевцев.

— С хера ли мне тебе верить? — Выдавил он сквозь зубы.

— Можешь не верить, но выбора у тебя нет. Или твоя девка будет игрушкой в казарме у моих бойцов, пока ее до смерти не затрахают, или попробуй мне сказать, будет хоть какой-то шанс избавить ее от такой участи.

— Текос. Поселок Текос. Поворот на школу и дальше не сворачивая, за яблоневыми садами на туристической базе. — Каждое слово давалось с большим трудом.

— Ай какой молодец. Вот видишь, главное найти подход в переговорах. — Есаян встал и повернулся к подчиненным. — Застрелить ее.

Анклавовцы нерешительно переглянулись и посмотрели на девушку, привязанную к стулу.

— Ну, что встали? Я что не ясно сказал?

Один из нуклиевцев достал пистолет из кобуры и подошел к Даше, направил ствол и опустил.

— Шеф, может ну его? Она же ничего нам не сделает. Как то не по себе вот так, привязанную.

— Да бля… — Авак достал свой пистолет, приставил его к виску девушки и выстрелил. Помещение моментально наполнилось запахом сгоревшего пороха и крови. Даша обмякла и уронила голову на грудь как марионетка, брошенная в сторону кукловодом. Костя завыл как сумасшедший, уже даже не пытаясь вырваться. Есаян направился к двери уже в проеме повернулся к подчиненным. — Этого тоже в расход. Потом убрать все здесь, от тел избавиться. И что бы до никто из объектов ничего об этом не узнал, а то за этими следом отправитесь.

[1] Безэдка — жаргонное название Хинукледил-3-бензилата, BZ. Психотропное отравляющее вещество.

[2] «Корова» — Ми-26, советский и российский многоцелевой транспортный вертолет. Крупнейший в мире в своем классе.

Часть 4 Глава 3

7 сентября

21.32 по московскому времени

База «Исток».

Князев быстрым шагом зашел в мед блок. Вика сидела на стуле прямо у входа в разгрузке с пистолетом-пулеметом и пускала в потолок пар. Напротив нее Мила с отрешенным лицом и уставшим видом безразлично разглядывала деревья за окном.

— Как Серега? — Саша остановился и посмотрел на Людмилу, стараясь уловить ее настроение.

— Нет больше Сереги. — Ответила за подругу Вика.

— В смысле? Как это нет?

— Подключичную артерию задело. Старалась, как могла. Вообще удивляюсь, как он до базы дотянул. Потеря крови сумасшедшая. — Мила вытерла пот со лба тыльной стороной ладони. — Не спасла я его, Саш.

— Сука! — Князев замахнулся ударить стену, но вспомнил про травмированную руку и остановился. — Двое ребят… Твою мать.

— Четверо. Про Дашу с Костей не забывай. — Подметила Вика.

— Да если бы не эти двое полоумных, все бы нормально было. Тимура в добавок посекло нормально. — Князев сел на свободный стул и поймал себя на мысли, что готов проститься со своим алкогольным целибатом.

— Его уже осмотрели. Царапины, зашивать не надо. — Мила откинулась на спинку стула и тяжело выдохнула. — Но психует он не меньше тебя. Порывался поднять всех, и напасть на нуклиевцев. Таким темпом скоро следом за Марком к Вадиму отправится.

— Да я скоро сам к нему отправлюсь. — Саша глянул на экран смартфона — Женя в детском блоке, все хорошо, хотя бы по этому поводу можно не переживать. — Эти твари сидят у нас прямо под боком, и только и ждут, когда можно откусить шмат мяса, а то и полностью сожрать.

— Но в Краснодарский край они не лезут. Получили пару раз по носу и больше не суются. Это прозвучит жестоко, но может остальные в Истоке поймут, что лучше хорош думать над тем, что и как делать, чем вот так ломиться куда-то сломя голову. Костя с Дашей своей жертвой написали еще один непреложный закон. — Вика затянулась вейпом и выпустила пар через нос.

— Даша с Костей подставили нас по самое не балуйся. Если бы у них были мозги, сообразили бы, что они — кладезь информации для нуклиевцев. Они и смартфон с собой утащили, на котором все наши программы стоят. Еще бы ключи от квартиры нуклиевцам дали, где деньги лежат.

— Саш, может ты преувеличиваешь? Что даст анклавовцам информация о том, где мы находимся. — Мила попыталась успокоить Князева.

— Что им даст? Твое счастье, что тебя не было с нами в «Рассвете» когда Воеводов его разфигачил «Градом». Знаешь каково это, когда с неба сыпятся ракеты, превращая такие крепкие на первый взгляд здания в груду обломков. Только «град» этот — детская пукалка, по сравнению с тем, чем Вадим уничтожил «Зарю». А еще есть такие замечательные вещи как «Калибр», «Кинжал», «Сармат» и другие, с замечательными и красивыми названиями, но способными за одну секунду не то что нашу базу, а весь поселок в придачу превратить в озеро кипящей земли. Меня Стив уже просветил, что нам грозит. И всей нашей противовоздушной и противоракетной обороны не хватит, если они решат устроить массированный залп.

— И что нам теперь делать? — Растерянно Спросила Людмила.

— Пока не знаю. С Киром уже переговорили. Он сказал что сегодня можем сидеть спокойно. Никто нас обстреливать не будет. Завтра он сам приедет сюда и будем решать. — Князев задержал дыхание, откинул голову назад и тяжело выдохнул. — Надо ребят будет хоронить… Вовка, а я хотел ему по морде дать сегодня. Он вчера ночью Женьку перепугал. Хороший пацан был, веселый, даже после всей этой эпидемии, будь она не ладна.

— Сергей начал с девушкой одной встречаться. Уже здесь, в Истоке, она на кухне работает. — Сухо сказала Вика.

— Не, я так больше не могу. — Саша встал и вышел из мед блока.

23.02 по московскому времени

В столовой ни души, только на кухне тихие голоса поваров, готовящих заготовки на завтра. Вика подошла к окну раздачи и негромко прокашлялась. Один из поваров — парень среднего роста с круглым добрым лицом, увидев девушку, махнул рукой и ушел в сторону холодильников. Вернулся через пару минут с пакетом.

— Все как просила. Колбасу мелко нарезал, немного сыра и виноград. — Повар смущенно улыбнулся. — Отмечать что-то будешь?

— Да что тут отмечать, двоих ребят потеряли сегодня. — Сухо ответила Вика.

— Слышал уже, грустно это. А для чего тогда? Явно же не просто бутербродов захотелось. Свидание?

— Нет, просто хочу надраться, а если уж и пить, то с хорошей закуской. — Вика взяла пакет. — Спасибо. Тебе за это не попадет?

— Конечно нет. Мы часто всякие такие приятные мелочи людям делаем. Продовольствия много, угощаем, чем можем. Время сейчас и так тяжелое, многие голодали, до того как сюда попали. Пусть хоть еда радость приносит. Князев приказал никому не отказывать и выполнять все, что можем.

— Смотри, заботливый какой. — Вика помахала на прощание и вышла на улицу.

Погода начинала налаживаться. Дождь с ветром прекратились еще вчера. С моря потянуло теплом, спокойно можно ходить даже в легкой кофте. Территория базы утопала в мягком свете диодных фонарей. Люди уже спят в номерах, только изредка тишину нарушают дроны и проезжающие патрульные на квадроциклах. Все вроде бы хорошо, но в воздухе висит тревога. Опять кто-то умер. Вроде совсем недавно похоронили Леру и опять. Двое молодых парней. Сколько их еще будет?

Пройдя мимо жилого блока, Вика вышла к пруду. Ей нравилось это место — тихое, уединенное и напоминающее о временах до «пурпурного». Она облюбовала одну лавочку, дальнюю от искусственного водоема. Оттуда открывался хороший вид на пруд и подходную тропинку, видно всех желающих нарушить ее уединение. Засмотревшись на черную поверхность водоема, Вика только в последний момент заметила темную фигуру, сидящую на ее лавочке. Подойдя ближе, увидела Князева, неподвижно смотрящего на поверхность пруда.

— А ты чего тут один сидишь? — Вика встала рядом, держа в руках пакет с закуской.

Саша молча показал полупустую бутылку виски, сделал глоток и скривился.

— Ты в курсе, что ты мое место занял?

— Здесь таблички с твоим именем нет. — Голос Князева звучал тихо и подавлено.

— Двигайся. — Вика села на лавочку и боком толкнула Сашу.

— А тебе что, места мало?

— Нет, ты жопой уже лавочку нагрел. Не хочу чтобы моя мерзла.

— Вот житья от вас, баб, нет. — Князев подвинулся и еще раз приложился к бутылке.

— Бухать в одиночку — явный признак алкоголизма. — Вика затянулась вейпом и выпустила облако пара.

— А ты то чего сюда приперлась. — Саша помахал рукой перед лицом, разгоняя приторный фруктовый запах. — Вот кончится у тебя жижа для этой соски, что ты тогда делать будешь?

— Я тоже пить пришла. — Вика достала из рюкзака непочатую бутылку рома. — А жижа эта моя не кончится, я несколько вейпшопов вынесла, литров пять запасла. Да и в других ее еще навалом.

— Так ты тоже одна пить собиралась? Сама же сказала, что это алкоголизм.

— Так я и не отрицаю. — Вика достала пластиковый стакан, налила в него ром, разбавила спрайтом и выдавила четвертинку заранее отрезанного апельсина. Протянула Саше тарелку с нарезкой. — Будешь?

— О, ты даже по-человечески разговаривать умеешь. — Князев взял ломтик копченной и отправил в рот. — Не отравленная?

— Не боись, для себя брала. Если бы знала, что ты тут сидишь, то пургеном бы нашпиговала. Женьку с кем оставил?

— С Татьяной Валерьевной. Она сегодня вечером детям мультики показывала, и Женя уснула у нее в комнате, не стал забирать. А тебя то что выпить пробило? — Саша посмотрел как девушка залпом осушила полстакана.

— Просто немного разгрузиться решила. А ты чего?

Саша не ответил, лишь посмотрел на безмятежный пруд.

— Что, достало все? — Вика добила стакан, и наполнила его новой порцией коктейля.

— Не вывожу я. — Князев тяжело вздохнул. — Знаешь, я только сейчас начал понимать своего отца. Всю жизнь на него злился, ненавидел. Мол, он никогда время со мной не проводил вечно на свои работах, только о деньгах и думает. И только сейчас дошло, что работа это не только деньги. У него был крупный холдинг — больше четырех тысяч человек в подчинении. У меня здесь — двести, а я уже с ума схожу. У каждого свои тараканы в голове, а ты ответственность за всех несешь. А у него в двадцать раз больше было, а еще контракты, поставки, ответственность перед партнерскими компаниями. Как он выдерживал? Не удивительно, что домой возвращался вымотанный как черт. По сути, у отца было две семьи, и если в нашей он мог рассчитывать на мою мать, которая справлялась с моим воспитанием и домашними хлопотами, то фирму он не мог оставить ни на кого.

— Вот это тебя пробило на откровенность. — От такой тирады Вика даже забыла о выпивке. — Так ты из этих, из богатых. Повезло. И с отцом тоже. Он хоть как то о тебе заботился, фирму для тебя строил. Не то что мой.

— А что с твоим отцом не так было? — Саша, по примеру девушки, взял у нее второй пластиковый стаканчик и наполнил виски.

— Батя… — Вика тяжело вздохнула и сделала несколько больших глотков коктейля. — Я даже не знаю, как рассказать. Он вроде и нормальный мужик был, но с головой у него явно беда была. Бывший военный. Прошел Афган, обе Чеченские компании. Был ранен, из-за чего его комиссовали из армии. Только вот из него самого армия никуда не ушла. Мать я никогда не видела, он про нее почти не говорил. Как я потом узнала, у них все очень быстро развивалось. Знакомство, свадьба, беременность. А потом у отца полезли его загоны. Мать не выдержала и ушла, оставив меня ему. Когда мне три было, как то за ужином он сказал, что мама на машине разбилась, просто между слов вставил. Так вот, он решил вырастить из меня настоящего война и пофиг ему было, что я девочка. Вместо игр в песочницах у меня были кроссы по лесам, физическая подготовка, стрельбища. Таскал меня по всем возможным секциям единоборств. Любая оплошность — упор лежа и сто отжиманий, любая провинность и непослушание — спарринг с ним. А бил он не жалея, так что две недели потом с синяками ходила. Один раз на тренировке два ребра мне сломал, я месяц нормально дышать не могла, но ему ничего не сказала. Детства у меня не было: ни игрушек, ни детского сада, ни друзей. Вечные тренировки, документальные фильмы про войну, занятие по тактическому планированию. Я два раза сбегала из дома, всегда находил и возвращал. В семнадцать лет мне мальчик один соседский понравился, так он узнал и притащил его на тренировку. Сказал мне: «бей его со всей силы, если не станешь, то я сам это сделаю». Пришлось его избить, после этого я на весь город изгоем стала.

— Просто охренеть. — Князев посмотрел на начавшие дрожать пальцы девушки. — Теперь понятно, почему ты такой язвой выросла.

— Язвой я и без него росла бы, характер такой. — Вика скрутила несколько ломтиков колбасы в рулетик и отправила в рот. — А тебе с отцом наоборот повезло, если бы он в семье постоянно был, может быть хуже было бы.

— Черт его знает, как было бы лучше. Но одной вещи я у него точно хотел бы научиться — умению управлять людьми. Вот как все держать под контролем? Вроде хочешь сделать как лучше, заботишься, организуешь удобства, комфорт, переживаешь, чтобы никого не обидеть. А в результате то насильник-убица, то два идиота, из-за которых еще двое хороших ребят погибли. И я еще молчу о постоянных мелких стычках и конфликтах: то один что-то не так сказал, то не так посмотрел, то работа не нравится. Как за всем усмотреть и все учесть?

— А ты никогда за всем и не усмотришь. Умение управлять как раз и заключается в том, чтобы не воспринимать такие моменты близко к сердцу. Человеческая глупость это факт, который надо принять и смириться с ним. Даже если создашь для них райские условия, они все равно найдут то, что будет не устраивать, такова природа людей. Просто стань толстокожим, а то раскис, как барышня кисейная. У тебя же фамилия какая? Князев! Вот и соответствуй! — Вика похлопала Сашу по плечу.

— Ой, да пошла ты на фиг. — Бросил Князев, но без злости.

— Только если ты впереди побежишь. — В ответе Вики даже звучала некоторая теплота.

8 сентября

7.31 по московскому времени

База «Акация»

— Выдвигаемся через три дня. Вот по этому маршруту, — Авак провел пальцем по карте от Волгограда до Симферополя. — Идем тремя колоннами по разным трассам, через территорию Украины, Мелитополь и Джанкой. В Симферополе, в порту, уже ждут десантные катера. Пересаживаем всю группировку на катера и двигаемся в сторону Архипо-Осиповки на расстоянии пятидесяти километров от береговой линии. Это позволит нанести максимально внезапный удар. Авиационного подкрепления ждать не стоит, их снесет еще на подлете ПВО. Они ждут атаки с воздуха: ракетный обстрел, налет авиации и прочее, но не готовы к отражению сухопутного удара. Две тысячи человек легко раздавят их оборону. На количество жертв не смотреть.

— Как мы знаем, сам Воеводов засел под Майкопом, на стратегической базе ракетных войск. Что нам даст уничтожение этой базы? — Спросил один из присутствующих командиров.

— Как я понял, эта база выполняет снабженческую функцию. Провизия, медикаменты, оборудование. Служба тыла, грубо говоря. Уничтожив их, мы сильно ослабим Воеводова, и посеем панику в рядах его людей. Дальше будет чисто вопрос времени. Береговая линия уже будет под нашим контролем. Увеличим численность сухопутной группировки, широким фронтом возьмем в кольцо его базу и начнем долгую осаду. Провиант и количество боеприпасов у Воеводова будет ограниченно, а человеческий ресурс у нас на порядок больше, чем у него. Пара месяцев и можно будет брать голыми руками.

— На воде не засекут? — Спросил другой, с противоположного конца стола.

— Не засекут. Отсутствие спутникового наблюдения работает на нас. Да и нет у них покрытия так далеко в море. Еще вопросы? — Авак окинул взглядом всех присутствующих в кабинете: все руководство «Зари», командиры ближайших общин и два представителя непосредственно из Нуклия.

— По поводу объектов в группировке? Дезертирство с поля боя предусмотрели? — Спросил сухой высокий мужчина выделявшийся черной формой — такая была только у непосредственного командования главно штаба Нуклия.

— Продумали. С фланга будет идти заградотряд, ликвидирующий на месте дезертиров. К тому же мы провели хорошую психологическую обработку объектов. Сомневаюсь, что они побегут. Замотивированы по самое не хочу, некоторые рвутся в бой прямо сейчас. — Есаян встал из кресла и сложил руки за спиной. — Пимон, завтра с утра принимаешь командование. Вся операция на тебе. Ты как никто знаешь противника, и представляешь чего он них можно ожидать. Это не моя прихоть — распоряжение из Нуклия.

— Я и не спорю. — Пимон сидел прямо напротив Есаяна, скрестив руки на груди. — Сам бы вызвался руководить операцией. Есть свои счета к этим недомеркам.

— Хорошо. Есть одно пожелание — надо взять хотя бы несколько человек из их верхушки живыми. Их лица уже примелькались объектам. Устроим показательную казнь, здесь, в «Акации» увидят ее вживую, в другие общины разошлем видео. Пусть все видят, что наш противник не вымышленный, что мы взяли только часть их группировки. Это сделает объекты более покорными, заставит их забыть о неудобствах и жесткости правления общин. Внешний враг всегда заставляет забыть о собственных проблемах. Воеводов со своими сосунками, сам того не подозревая, только облегчил нам задачу. Теперь не надо выдумывать и имитировать, они дали то, что нам необходимо. Да, конечно с потерями и неудобствами, но их действия лишь ускорили реализацию плана Голдстейна. Если они надеются хоть как то противостоять нам, то их глупости позавидует даже полный идиот. Их жалкая кучка может что-то противопоставить нам только с помощью чуда, а как мы знаем, чудес не бывает.

10 сентября

12.00 по московскому времени

Геленджик

Выйдя из складского помещения, Марк стянул противогаз и расстегнул комбинезон ОЗК. Одежда полностью пропиталась потом, голова кружилась от жары и физической нагрузки.

— Устал? — Спросил остановившийся рядом Рома.

— Не то слово. — Тяжело дыша, ответил Сахаров.

— Да неделька не легкая вышла. Последний рейс, наконец-то. Теперь можно и отдохнуть. — Роман сел на бетонный блок в основании забора. — Я и не знал, что у нас в крае есть такие хранилища химического оружия. Если его все задействовать, то можно устроить локальный апокалипсис на всей территории края, не хуже, чем «Пурпурный».

— А сколько еще таких хранилищ по всей планете? — Марк скинул защитный комбинезон и сел рядом со Сталюковым. — Зачем человек создал столько для собственного же уничтожения?

— Власть. Все дело во власти. — Роман посмотрел на массивный корпус грузового вертолета. — Это же самый страшный наркотик, один раз попробовал и никогда уже не соскочишь. А что дает человеку больше всего власти? Правильно — страх. Кто захочет с тобой драться если у тебя в кармане уйма химического оружия, которые ты можешь применить, не говоря уже о ядерном.

— А зачем людям столько власти? Ради денег? Они же за всю жизнь столько потратить не смогли бы. Что ими двигало?

— Как говорил дедушка Фрейд: «в основе всех наших поступков лежат желание стать великим и сексуальное влечение». Он, конечно, утрировал, есть на Земле и нормальные люди, но по большей части — он прав. Я бы еще добавил чувство голода. — Роман достал из кармана флягу с водой, отхлебнул и скривился — теплая.

— Все равно не понимаю. Зачем люди хотели стать великими? Что им это давало? Ведь для удовлетворения личных потребностей не так много надо.

— Ты смотрел фильм «Адвокат Дьявола»? Там звучала одна фраза, которая запала мне в голову почти на всю жизнь. «Тщеславие — мой самый любимый грех». Звучала она из уст дьявола и это чертовские точное выражение. Тщеславие порой толкает людей на очень глупые, жесткие и бесчеловечные поступки. По себе знаю, в криминале замешан никогда не был, но много раз очень сильно ошибался в жизни, стараясь казаться кем-то более значимым. И все эти президенты, короли и премьер-министры, когда не смогли себя возвеличить созиданием, устраивали войны во имя каких-то иллюзорных идей. Далеко ходить не надо, та же война США с Вьетнамом и Кореей, потом война с Ираком под предлогом как раз таки химического оружия у террористов, только его потом так никто и не нашел, но страну фактически уничтожили. Балканские войны. Да любой конфликт на земле, если капнуть поглубже — банальная прихоть власть имущих. Если бы человечество забыло о распрях и войнах, пустило бы все свои ресурсы и научный потенциал не на оружие, а на науку, представь в каком мире мы бы жили?

— Это утопия. Сам же знаешь, что это не реально. Человек по природе жесток, он не хочет жить в идеальном мире. Мы свидетели максимального проявления этих качеств. Уничтожить больше восьми миллиардов только для того, чтобы на руинах цивилизации построить свои собственные царствования с рабовладельческим строем. — Марк посмотрел на небо, стараясь рассмотреть хоть намек на фиолетовый цвет, но небосвод уже полностью вернул себе первозданную синеву.

— Утопия, да, но я все же надеюсь, что у ребят с Лесным что-то да получиться. У них все для этого есть и сами люди как никогда готовы к изменению менталитета. Новый мир можно построить только на пепелище старого.

— Только люди даже после конца света не изменились. Про Леру слышал? — Марк посмотрел на задумавшегося Романа.

— Да слышал, Тим рассказал. Кстати, они нашли того, кто это сделал. И Князев, и сам Тимур просили передать, что они не сомневались в твоей невиновности. Переживали, как бы народ не свалил все на тебя, поэтому старались изолировать. Насильника нашли и покарали. Твоя репутация чиста.

— А вы тут что в теньке прохлаждаетесь? — Прервал диалог подошедший Михаил. — Пора бы уже домой лететь. Чья смена сегодня?

— Марины, я эту ночь дежурил. — Ответил Рома. — Блин, страшно немного вот так все здесь оставлять, под присмотром всего одного человека.

— Не боись. Во-первых, никто не знает, что у нас здесь столько химического оружия. Во-вторых, укрепили мы здесь все хорошо, а если кто-то и сунется, сначала дежурный отпор даст, а потом я на «Карлсоне» прилечу, там уже никому мало не покажется.

— Будем надеяться, что никто и не полезет. Ты представь, если в этот склад пара снарядов попадет. Ладно, не буду нагнетать. Марк, — Рома повернулся к Сахарову. — У тебя какие планы на ближайшие дни?

— Не знаю, не думал об этом. — Ответил Марк, хотя сам давно уже решил съездить в «Исток». Сам себе внушил, что единственное, о чем хочет расспросить бывших друзей, это подробности про судьбу насильника, но в глубине души, осознавал, что сильно соскучился.

11 сентября

— Здарова! Ну как ты? — Джавид похлопал по плечу Марка и попытался обнять, но в последний момент растеряно остановился.

— Нормально. Ты как? — Сахаров поправил сползший ремень автомата и осмотрелся. Удивительно, прошло всего несколько дней, а он уже ощущал себя чужим в «Истоке».

— Да тоже ничего, работы много. Каждый день свозим десятки тонн всякого добра со всей округи. Надо все внести в базу, распределить, по складам развезти. Короче, куча геморроя. Сталюков сказал, что ты теперь в команде у Вадима? — Кочарян подошел к мотоциклу Марка и присел, чтобы лучше рассмотреть. — Хороший аппарат, не знал, что ты на байках ездишь.

— Я раньше и не умел, только недавно научился. — Сахаров кивнул, приглашая сесть на лавочку. — Я не работаю на Вадима. Мы, скорее, друг другу помогаем. Живу сам, рядом с его аванпостом. Катаюсь по округе, разведываю разные объекты и передаю ему информацию, а он за это снабжает меня продуктами и ресурсами. Взаимовыгодное сотрудничество.

— Понятно. — Джавид сел на лавку и потянулся, разминая затекшие от долгого сидения за компьютером мышцы. — Вернуться не хочешь?

— Нет. Мне лучше одному. Если что, всегда могу приехать. Когда вокруг много людей, я чувствую себя дискомфортно. Да и они меня тоже не шибко любят. Вот случись опять что, сразу на меня все шишки посыпятся.

— Мы нашли того, кто убил Леру. Я знал, что ты ни при чем. Всем это говорил, да и они тоже были в тебе уверены. Этого ублюдка изгнали. Я думал Юлаев его убьет, но он лишь ногу прострелил. Так и бросили его, Стив оставил один из дронов за ним следить, чтобы он обратно в Краснодарский край не подался. И либо карма, либо не знаю что, но эта тварь получила по заслугам. Знаешь что случилось? Его собаки живым на куски разорвали. Зрелище такое себе. Когда в фильмах подобное видел, вообще не реагировал, а тут чуть кишки наружу не выблевал.

— Да какая разница, что с ним стало. Мне вообще пофиг. Если ты думал, что я обрадуюсь этому «отмщению», то ты ошибся. А по поводу того, что «все были уверены в моей невиновности», то ты либо врешь, либо дурак. Ты же был в кабинете и сам прекрасно слышал вопросы и Князева и Тимура. В моем понимании друзья должны стоять друга за друга до последнего. Мы через столько вместе прошли: выжили в рассвете, шли на штурм, чтобы своих вытащить. Я, как дурак, по лесам лазил, охранял, а первым делом подумали на меня, потому что у меня с башкой проблемы. Нет, я точно лучше буду жить один.

— Не кипятись. — Джавид тяжело вздохнул, заведомо безуспешная попытка уговорит друга вернутся — провалилась. — Можно я хоть подарок тебе сделаю?

— Какой. — Марк тяжело выдохнул и попытался взять себя в руки.

— Твой байк на бензиновом двигателе, запаришься заправлять. Попрошу Стива с его командой «очумелых ручек», они тебе электродвигатель примастырят. Дадут несколько батарей, чтобы отдельно заряжать мог. Байк и быстрее, и мощнее станет, да и тебе просто удобнее будет.

— Долго они это будут делать?

— Не знаю, надо спросить.

14 сентября

04.12 по московскому времени

Военная база под Майкопом

Колонна из броневиков и грузовых машин с заведенными двигателями, выстроилась на площади перед выездом. Свет множества фар разрезал утренни сумрак. Несмотря на большое скопление людей, гомона и суеты нет. Люди в камуфляжной форме с оружием загружаются в транспорт и занимают свои места молча, с суровыми и сосредоточенными лицами.

Вадим стоит чуть в стороне, сложив руки на висевший на груди автомат и наблюдет.

— Через пять минут можно выезжать. — Отрапортовал подошедший Серго.

— Хорошо. Ты сам как?

— Нервничаю немного. — Серго провел рукой по волосам. — Одно дело отвечать за хозяйственную часть, и совсем другое управлять всей базой. Ты точно решил выдвигаться с группой? Может лучше здесь останешься?

— Не смогу сидеть спокойно, зная, что ребята идут на штурм и рискуют жизнью. К тому же руководить группировкой надо непосредственно с поля боя, понимая объективную обстановку. В сражении решающими могут стать секунды, которые легко потерять, общаясь через радиосвязь. Да и смысл мне в тылу отсиживаться? Сейчас наша главная задача — штаб Нуклия. Если это операция провалиться, то смысла уже в этой базе не будет. Вряд ли мы еще соберем столько бойцов. Идем ва-банк.

— Знаю, но мне все равно не по себе. Твои инструкции по действиям в случае неудачи я уже на зубок выучил, но от этого не легче. Лишь бы все получилось.

— Сейчас надо рассчитывать только на самих себя и уничтожить Нуклий любой ценой. Насчет плана «Б», рука не дрогнет?

— Не дрогнет, но паршиво будет до тошноты. Лишь бы не дошло до этого.

— Других вариантов, в случае провала штурма, попросту нет. — Вадим подошел ближе и пожал руку Серго. — Ладно, мы отчаливаем. Ты давай тут, держись и за ним, — Воеводов кивнул на сидящего рядом пса. — Присматривай. Солт, я вернусь, обещаю. Я не бросаю тебя, но взять с собой сейчас не могу. Веди себя хорошо, не буянь.

Алабай с грустью в глазах посмотрел на своего хозяина и тяжело вздохнул, словно понимал каждое слово. Подойдя ближе к Вадиму, пес ткнулся лбом ему в бедро.

— Ну хватит, Султан. У меня сейчас и так сердце разорвется. — Воеводов присел и погладил собаку. — Я буду скучать. Все, я побежал.

07.32 по московскому времени

База «Исток»

— Стив? — Раздался знакомый безэмоциональный голос из динамика.

— Слушаю. — Ответил Прайс, отпивая кофе из стакана.

— Включи панораму с дронов под Краснодаром, трасса Дон М4 в районе водохранилища.

— Сейчас, пять секунд. — Стив отставил кружку, придвинулся ближе к столу и включил видео на весь экран. — Обалдеть! Это кто и откуда?

На экране по трассе ехала вереница военной техники. Колонна длинная, не меньше тридцати машин.

— Войско Воеводова. — Все так же холодно ответил Кир.

— Вадим? Но куда… зачем?

— Судя по маршруту, Воеводов выдвинулся на взятие Нуклия. Две недели назад он отправил два разведывательных отряда. Скорее всего, они обнаружили местоположение, и Вадим с основной группой сил отправился на штурм.

— Штурм Нуклия? Он с ума сошел? — Стив подскочил со стула. — Надо срочно сообщить остальным.

— Успокойся. Вы все равно ничего не сможете предпринять. Надо следовать обговоренному плану. Действия Воеводова были вполне прогнозируемы. Его главная цель — уничтожение сети общин, а после инцидента на трассе, он, вполне ожидаемо, сменил тактику и решил бить сразу по центру принятия решений.

— Но мы же можем ему помочь. У нас есть ударные вертолеты, техника, надо как-то оказать поддержку. — Прайс суетливо забегал по помещению.

— Возьми себя в руки. Наша помощь никак не повлияет на исход их действий. В случае неудачи наши технологии попадут в руки Нуклия, что может привести к резкому росту их военной мощи и незамедлительной атаке на нашу базу. Тем более покрытие нашей сети добивает максимум до Ростовской области.

— Блин, и мы будем просто сидеть и смотреть, как Воеводов пытается уничтожить анклавовцев один? А если он не потянет? Если нуклиевцы разобьют его? Мы же станем для них следующей целью!

— В нашем плане все предусмотрено. Не поддавайся эмоциям, они сейчас не позволительны.

11.24 по Московскому Времени

Поселок Веселый

Ростовская область

Солнечные лучи, пробиваясь сквозь густую листву, плясали на капоте броневика «Тайфун-ВДВ» с тридцатимиллиметровой пушкой. Воеводов, не выпуская из рук рацию, сидел на пороге открытой двери бронемашины и напряженно смотрел на двухполосную дорогу между лесополосами.

— «Альфа» на связи? Вызывает «Тау», прием. — Зашипела рация.

— «Альфа» слушает. Докладывай. Прием. — Моментально ответил Вадим, встав от напряжения.

— Тропинки в лесу свободные, волоков нет, «Красная шапочка» может нести пирожки бабушке. Прием.

— Блин, завязывай со своими детскими шифровками. — Слегка улыбнувшись, ответил Вадим. — Понял, выдвигаемся через десять минут. Поезжайте дальше. Только осторожнее. Избегайте любых столкновений. Себя выдать нельзя.

— «Альфа» не переживай. И так пробираемся по глухоманям, здесь только дикие собаки да птицы. Постоянно дронов впереди себя гоним, всего от трех патрулей ушли. Видели вертушку вдалеке, но шла далеко, нас не заметила.

— Понял, все до связи. — Воеводов запрыгнул в пассажирские сидение бронемашины и снял с приборной панели рацию. — По коням, дорога чистая. Авангард, выезжайте.

Лесополосу огласил рев десятков заведенных моторов. Земля задрожала под колесами тяжелой техники и на дорогу выехала колонна. В голове несколько БТРов и тяжелых броневиков «Тайфун», в центре — грузовики снабжения, машины связи и комплексы РЗСО, замыкали колонну несколько броневиков и три машины «Панцирь-C1». «Тайфун-ВДВ» Воеводова ехал сразу за авангардом колонны. Вадим постоянно связывался с разведывательными отрядами и наблюдал за монитором, показывающим панораму шоссе с дронов.

12.34 по московскому времени

Город Геленджик

Подгоняемые ветром платановые листья зашуршали по тротуарной плитке. Возле белых перил набережной уже собрались приличные горки листвы, хотя большая часть деревьев еще стояла зеленая. Марк подошел к скоплению листьев и разворошил его ногой. Запахло сыростью и прелостью. Ни души. От самого маяка и до порта на конце тонкого мыса — ни одного человека. Только сотни отелей, кафе и магазинов сиротливо смотрящие на водную гладь бухты, словно оставленные дома питомцы в ожидании своих хозяев. Как вишенка на торте — торговый центр «Геленджик», с выбитыми окнами и черными от пожара остатками стен. От зеленой вывески над входом осталось только «жик». Нет, там уже не найдешь ничего интересного. Центр города успели разграбить и вынести те, кто выжил после первой волны эпидемии. Иногда это выглядело даже забавно — Марк находил очередной дом, с высушенными вирусом трупами, лежащими среди гор намародеренных вещей, техники, украшений и алкоголя. Сейчас, спустя всего два месяца, любой из выживших променяет вагон брендовых вещей на отличные и удобные карго-брюки и пару хайкинговых ботинок или удобных кроссовок. Ни один телевизор, домашний кинотеатр или музыкальный проигрыватель не цениться так кака хорошая переносная газовая плитка, комфортный спальный мешок и портативная зарядная станция. В «Истоке» ценности уже сменились, благодаря изобретениям Лесного, но остальные восемьсот тысяч переживших эпидемию еще живут по законам мира без цивилизации.

— Марк? Ты на связи? — Голос Романа из рации оторвал от размышлений.

— Да, слушаю.

— Ты где сейчас?

— В центре города. — Сахаров окинул взглядом центральную площадь — центровее уже некуда.

— Ясно, чем там занимаешься?

— Да просто хотел посмотреть. Никогда здесь не был. Что-то случилось?

— Нет, все нормально просто проверяю. Я тоже здесь недалеко. По городской больнице шарахаюсь. Проверял, нет ли у них продуктовых хранилищ с резервным питанием, медикаменты уже давно все вывезли.

— И как успехи?

— Тщетно. Генераторы израсходовали запасы топлива и все давно пропало. Не хочешь пересечься?

— Да можно. Где?

— Выдвигайся в сторону тонкого мыса, буду ждать тебя у «Магнолии» на набережной. Не пропустишь, высокое здание с коричневыми окнами.

— Хорошо, скоро буду.

Марк подошел к мотоциклу, снял с руля шлем и застегнул ремешок под подбородком. Сидение успело нагреться на солнце, и его жар ощущался даже через штаны. Сняв с подножки, Сахаров завел двигатель и не спеша покатил прямо по набережной. Через несколько минут остановился возле обозначенного здания, где его уже ждал Роман. Стянув шлем, Марк почувствовал тошнотворный запах.

— Фу блин, что так воняет? — Он осмотрелся по сторонам, стараясь понять причину смрада.

— Пойдем покажу. — Роман махнул, приглашая подняться по ступеням на веранду кафе. Прямо возле дверей лежали две крупные туши изрядно сгнивших животных. Из-за разложения сложно определить кто это был, то ли очень крупные собаки, то ли еще кто-то.

— Это что? Псины такие огромные? — Марк прикрыл нос рукой, запах стал почти невыносим.

— Нет, львы, точнее — львицы. Там внутри еще одна лежит, от нее сильнее всего воняет. Скорее всего, сбежали из сафари парка в поисках пищи, когда отключилось электричество. — Роман подошел ближе к останкам и, скривив лицо, осмотрел их. — Неплохо их свинцомнашпиговали.

— Это Воеводов. Юля рассказывала, что они как-то нарвались на группу львиц. — Сахаров спустился к перилам в поисках свежего воздуха.

— Юля? Та которая погибла при побеге из «Рассвета»? — Сталюков вышел следом за Марком.

— Да, именно. Тимур рассказал? Понятно. Может к воде спустимся, а то вонь даже сюда добивает.

— Пойдем.

Спустившись по лестнице к пляжу, Сахаров сел возле воды и начал копаться в камнях перед собой. Роман последовал его примеру и выбрав круглый плоский камень, запустил его «лягушкой» по воде.

— А ты что с Вадимом не поехал? — Спросил Сталюков, выискивая очередной камень.

— Не гожусь я в штурмовики, от меня здесь толка больше. — Марк откопал обточенную водой до округлой формы стекляшку, больше похожую на драгоценный камень, и посмотрел через нее на солнце.

— Рядом со своими из «Истока» решил остаться?

— Можно и так сказать. А ты почему?

— По той же причине. — Забросив еще один камень, Рома сел рядом и посмотрел на спокойную гладь бухты. — У Вадима группа уже сформированная, все друг друга знают, сработались, а я был бы новичком. Да и Тимура и его команду неохота бросать просто так, без прикрытия. У них, конечно, там и оборона, и бойцы есть, но я-то Тима знаю, он еще совсем пацан, хоть и строит из себя опытного вояку. И люди у них еще совсем недавно были гражданскими до мозга костей. От того что камуфляж нацепили и взяли в руки автоматы — опытными бойцами не стали.

— Юлаев уже далеко не пацан. Через многое успел пройти за это время. — Возразил Сахаров.

— Я заметил. Но боевой опыт, это боевой опыт, за два месяца и несколько стычек его не приобретешь. Вон, посмотри на Воеводова. Почему он так нуклиевцев нагибает? Для него война — мать родная. Так что лучше я здесь, поблизости буду. В случае чего с Федоровичем на его «Карлсоне» в миг примчимся.

Часть 4 Глава 4

14 сентября

13.11 по московскому времени

База «Исток»

— Блин, Стив, а что мы реально можем сделать? Сесть рядом с ним как Гаврош и подавать патроны? — Князев развел руками в стороны.

— Не знаю, но сидеть вот так — сложа руки, кажется предательством. — Прайс нахмурился и посмотрел на монитор. На видео — пустая трасса, по которой недавно проехала колонна Веводова.

— Мне тоже не по себе, давно уже об этом твержу. Еще когда Вадим «Зарю» разнес. Сам помнишь, как я с Киром ругался, в смысле, высказывал другую точку зрения. Но сейчас мы действительно бессильны. Если бы Воеводов нуждался в нашей помощи, то обратился бы, а так мы будем пятым колесом в телеге.

— А связь то с ним вообще есть? — Прайс подошел к столу, заставленному всевозможными стационарными рациями и посмотрел на экраны. Ни одна из них не способна покрыть расстояние до Московской области.

— Надо у Марка спросить или у друга Юлаева, как его там…

— Роман Сталюков. А с чего ты взял, что они не с Воеводовым?

— Сахаров связывался с Джавидом сегодня. Кочарян для него мотоцикл на электродвигателе заказал у Кира. Уже готов, сегодня должен приехать забрать.

— Ясно. Надо будет переговорить с ним, как приедет.

16.41 по московскому времени

Красносулинский район

Пересечение трасс Дон М4 и Е40

Как бы не старался Вадим обходить центральные трасс и развязки, но избежать пересечения федеральной трассы не получалось. Крупные города В Ростовской области удалось обойти стороной по проселочным дорогам и мелким шоссе, но добраться до бывшей границы С Украиной, кроме как через федеральную трассу, невозможно. Передовые дозоры заранее прошерстили все в радиусе десятка километров от точки пересечения, опасаясь наткнуться на патруль или блокпост. Машины радиолокационной защиты не обнаружили ни одной единицы техники или хоть каких то радиопереговоров в эфире. И это странно. Пост ДПС Лиховской — важный стратегический объект, пересечение нескольких трасс, путепровод на железной дорогой, с которого открывается хороший обзор на окружающую степь. Если бы он сам контролировал эту территорию, то первым делом поставил бы здесь укрепленный блокпост с тяжелой техникой, при поддержке пары РСЗО и ПВО и контролировал бы крупную транспортную артерию, соединяющую центральные регионы с южными.

— Альфа, вызывает Кси. Прием.

— Альфа на связи. Прием. — Воеводов подошел к своему броневику и оперся спиной на задний борт.

— Ты можешь подъехать к ветровой электростанции, порядка четырех километров к востоку по Е40.

— Что-то важное?

— Просто так бы не беспокоил.

— Понял. Скоро буду.

* * *

Свернув с трассы на прилегающую двухполосную дорогу, изрядно покрытую грязью и пылью, Вадим направил броневик к зданию электростанции, у подножия возвышающегося над зеленой равниной ветряного генератора. У въезда на территорию его встретил Краснов.

— Что здесь у вас?- Спросил Воеводов, выбравшись из бронеавтомобиля.

— Пойдем сам посмотришь.

Далеко идти не пришлось, сразу у въезда Вадим обнаружил на земле отпечатки шин тяжелой военной техники, глубоко отпечатавшиеся в грунте. На широкой площадке, среди трансформаторов и складских помещений явно виднелись следы стоянки большого количества людей: следы от грузовиков, вытоптанные до плотности асфальта площадки, квадратные отпечатки от опор установок радиолокационной зашиты и систем ПВО.

— Я ответ знаю, но ради проформы спрошу — как думаешь, кто здесь останавливался? — Николай пнул пустую пластиковую бутылку, валяющуюся под ногами.

— Твои бывшие коллеги конечно. Судя по количеству следов, техники было очень много. Перебрасывают большую группировку войск. Не меньше двух тысяч человек, целый полк. Разворачивали полевые кухни, значит это вторая, двухчасовая остановка в суточном марше, а это говорит о том, что точка отправления не так далеко. Перебрасывать войска с дальних анклавов смысла нет. Из ближайших крупных городов — Волгоград, рядом с ним — «Акация», центральная община по Волгоградской области. Готов голову дать на отсечение, что выдвинулись они именно оттуда.

— Я тоже так думаю, вот только куда и зачем?

— Скорее всего для усиления приграничных к Краснодарскому краю общин, готовятся к наступлению, чтобы нас стереть с лица земли.

— И что нам теперь делать? Разворачиваемся обратно?

— Ни в коем случае. Две тысячи пехоты это тебе не шутки. Если с артобстрелом и ракетами мы еще можем справиться, то одновременно сбивать ракеты и отбивать атаку такого количества мы точно не сможем. Продолжаем движение на «Нуклий». Увиденное здесь еще раз подчеркивает, что мы выступили вовремя. Промедли мы всего несколько дней и все, каюк. Дальше двигаемся еще более осторожно. Увеличить количество дозорных групп до десяти. Поднимите в небо больше дронов. Эх, нам бы сейчас парочку «Прорывов» над нами повесить.

— Что за «Прорывы»?

— БПЛА разведывательные, хорошая штука, только пилоты их все померли, и инфраструктура загнулась. Ладно, поднимай наших, засиделись уже, маячим здесь, как кабан в тире.

18.04 по московскому времени

База «Исток»

Достав из кармана смартфон, Князев запустил приложение контроля смартчасов Жени. Обычно, в это время воспитательница отводит детей на полдник, откуда Саша и забирал девочку. Но красная точка на карте показывала что Женя находится возле уже облюбованного ей пруда.

— Хм, интересно. — Засунул телефон обратно и зашагал от административного корпуса.

Бархатный сезон окончательно вступил в силу. Небо чистое, уже без намека на фиолетовый оттенок. Теплый и легкий ветерок, зелень, умытая прошедшими дождями от накопившейся за лето пыли. На солнце не жарко, лучи лишь приятно согревают кожу как прикосновение. В кронах деревьев щебечут птицы. Идиллическая картина, если бы не миллиарды мумий, превративших всю планету в одно большое кладбище и не нуклиевцы, норовящие поработить жалкие остатки выживших, можно было бесконечно наслаждаться.

Издалека услышал детский смех и удивленно вскинул брови. Женя, конечно, очень ласковый и чувственный ребенок, но, то ли от пережитого, то ли из-за особенностей характера, никогда бурно не проявляла эмоции, а сейчас заливисто хохочет на всю территорию базы. Вывернув по тропинке к пруду, Саша увидел занимательное зрелище. Вика играла с девочкой во фрисби. Ловя ярко-красную пластиковую тарелку, каждая из них старалась прыгнуть или извернуться как можно забавнее. Вика подскакивала, крутилась волчком, строила гримасы, заставляя Женю безудержно хохотать. Завидев издалека Князева, девушка остановилась, тяжело дыша, и Саша готов был поклясться своей едва зажившей рукой, что заметил на ее лице тень смущения.

— Весело у вас здесь. — Подойдя ближе, Князев сел на лавочку и обнял подбежавшую девочку.

— Да, было, пока ты не пришел. — Съязвила Вика.

— Мы так классно играли! Она така смешная! — Затараторила Женя, переполненная эмоциями. — А давай с нами.

— Да ты что, куда ему, он же дед старый, развалиться, если пару раз подпрыгнет. — Вика ехидно улыбнулась, уперев руки в бока. Князев впервые увидел девушку без мешковатой футболки, грудь скрывал плотный спортивный топик. Капли пота скатывались по загорелой коже девушки, прочерчивая ложбинки между мышцами. Множество мелких шрамов лишь усиливало ощущение, что ее фигура больше похожа на парня подростка, чем на молодую девушку, если бы не бедра и накачанные ягодицы, со спины и не разберешь. Но есть в ее внешности что-то притягательное, а может не во внешности. На долю секунды, Саша почувствовал, как в солнечном сплетении что-то пошевелилось, мягкое и теплое и тут же постарался прогнать это ощущение, испугавшись. Девушка, заметив, что Князев на нее засмотрелся, незаметно для ребенка, показала средний палец.

— Я бы тебе показал, какой я дед… — Князев перевел взгляд на девочку. — Жень, я не могу сейчас, у меня одна рука нормально еще не работает. Повредить можно. Еще месяцок и я обязательно с вами поиграю.

— Обещаешь? — Девочка посмотрела ему прямо в глаза.

— Даю слово. — Ответил Саша, почувствовав укол совести. Как можно что-то обещать ребенку, если не знаешь, что будет завтра, и вообще будут ли они живы через этот месяц.

— Хорошо. А можно я пойду рыбок посмотрю к пруду?

— Иди, только будь осторожна, в воду не рухни.

Кивнув, девочка побежала к воде.

— Рука, серьезно еще болит? — Спросила Вика, сменив шутливый тон на серьезный.

— Бывает, уже привык. Бесит, что мизинцем и безымянным нормально двигать не могу.

— Ты это… — Вика на секунду замялась, и Саша опять уловил тень смущения на ее лице. — Вечером что делать планировал?

— Опять бухать собралась?

— Да иди ты. Я, может, и алкоголичка, но не запойная. Просто посидеть хотела, Женькино будущее обсудить.

— Да какая ты алкоголичка, тогда с полбутылки уже накидалась, думал придется тебя под руки обратно вести.

— Ой, а сам-то, язык заплетался уже после первого стакана. — Вика передразнила пьяной гримасой. — Так что по поводу вечера?

— Я смотрю ты к Вике сильно привязалась. Почему именно к ней? На базе много детей, а ты именно в ней души не чаешь. Ко мне клинья подбиваешь?

— Тебе корона в двери заходить не мешает, Казанова доморощенный? Больно ты мне нужен. Просто чувствую в ней что-то родственное. — Улыбка исчезла с лица девушки. — У меня детства вообще не было, чтобы вот так, просто поиграть во фрисби или у пруда побегать. А у этой малявки весь этот хренов мир пытается отобрать ее детство. Так нельзя, не должны дети так расти. Хочу сделать все что могу, чтобы она росла не думая, о том что произошло и происходит. Чтобы смеялась почаще. Когда вижу, как она улыбается, словно свое прошлое переписываю, возвращая себе те утерянные мановения детского счастья.

— В этом мы с тобой похожи. — Вздохнув, Саша посмотрел на девочку, гоняющую палкой листву по поверхности пруда.

— Ты молодец. Нет, я серьезно, не строй такие рожи. Много для нее делаешь, заботишься, ухаживаешь и стараешься сделать ее хоть немного, но счастливой. Когда я тебя первый раз увидела, думала — мудак мудаком, но слышал бы ты как она о тебе говорит. Дети ложь чувствуют на не подсознательном уровне, и Женька видит тебя без всей этой твоей напускной напыщенности. Ты ей как отец, даже не «как», а отец. Но любой девочке нужна рядом и женщина. — Вика увидела удивленный взгляд Князева. — Не, я тебе в жены не набиваюсь, просто тоже хочу время с ней проводить. Девочки думают совсем по другому, и ты иногда банально не сможешь её понять, да и она сама постесняться тебе что-то сказать. — Вика села на газон и похлопала по траве рядом с собой, приглашая Князева опустится рядом. — Хотя все это — отмазка. Если по чесноку, мне она нужна больше, чем я ей. Женя действует на меня как самое лучшее в мире успокоительное. Смотря на нее, понимаю, что есть еще будущее у этого мира. Есть ради чего жить и стараться что-то изменить. Просто представь мир после эпидемии без детей. Вот нет их вообще и больше никогда не будет, вообрази, что вирус подействовал на выживших так, что они все стали бесплодны. Зачем тогда вообще выживать? Проще вырыть себя яму, лечь на дно, выпить бутылку вискаря и пустить себе пулю в лоб.

— Давай не нагнетать депрессуху, и так порой тяжко.

— Вся жизнь почти сплошная депрессия. Точнее, я так думала раньше. Она меня недавно обняла… — Вика на секунду закрыла глаза. — Просто подошла молча, и обняла за шею, прижавшись все своим тельцем. Я никогда не думала, что это так работает, но меня сначала словно холодной водой окатили, а потом возникло ощущение, что об меня трутся тысячи маленьких пушистых котят. Моментально перестаешь думать обо всем плохом, голова очищается, все тело переполнят теплом и хочется, чтобы эти объятия никогда не прекращались. Вот как она это делает?

— Не знаю, сам на это попался. Ты же знаешь, как я ее нашел?

— Нет, думала, ты ее семью знал.

— Я еле выбрался из своей квартиры, когда в доме пожар начался. Блин, такое чувство, что это было в прошлой жизни, а прошло всего два с половиной месяца. Удирая, я на лестнице оступился, влупился в стену головой и лодыжку вывихнул. По пути решил зайти в аптеку, разжиться обезболивающим и эластичным бинтом. Наткнулся там на наркомана. Не знаю, что он там искал, может препараты, «винт» себе сварить. Он меня чуть не завалил, кое-как с ним справился. В подсобке увидел тело фармацевта, он убил её до того, как я пришел. Это была её мама, саму Женю нашел под столом, всю в слезах и сжимающую в руках мамину сумку.

— Это с которой она до сих пор иногда ходит?

— Ага. Не смог я ее там одну оставить. Москва уже вымирила, и брось я Женьку там, по любому бы не выжила. Решил взять с собой в загородный дом, потом найти других выживших и передать им. Сначала тащил ее на руках и вот тогда она меня тоже обняла. Может из-за страха, может из-за того, что боялась упасть, но сработало это почти так же, как и на тебя. Я долго гнал от себя привязанность к ней, слишком непробиваемым эгоистом и циником был, но ее чары оказались сильнее.

— Сколько же эта малявка пережила… — Голос девушки дрогнул.

— Она мне как-то рассказывала про свою жизнь до эпидемии. Так легко и хорошо все вспоминала, будто у нее не жизнь была, а сказка. Но, блин, они с матерью еле выживали. Отца она никогда не видела, мать пахала, чтобы их хоть как то содержать. Снимали комнату у какой-то бабушки и единственной радостью для нее было, когда мать раз в неделю заказывала пиццу и водила ее гулять в парк на карусели, чаще денег просто не хватало.

— Если я умру и на том свете встречу бога, пофиг какого, христианского, мусульманского, да хоть Кришну, мать его за ногу, я ему морду набью. Не должны дети так страдать.

— А ты представь сколько детей, таких же как Женька, умерли в своих кроватках от этого вир…

— Заткнись. — Вика посмотрела Князеву прямо в глаза, готовая испепелить взглядом. — Просто заткнись и больше никогда об этом не говори. Я, как только могу, стараюсь не думать об этом и если ты будешь напоминать, у тебя и на второй руке пальцы работать не будут.

— Прости. — Сконфуженно выдавил Саша.

— Я пошла. Буду здесь в десять вечера, если хочешь — приходи.

Вика встала и быстрым шагом скрылась за поворотом тропинки.

* * *

— Как тебе аппарат? — Спросил Джавид, скрестив руки на груди возле мотоцикла. Его лицо сияло от гордости, словно он сам построил байк по болтику.

— С виду тяжеловат. — Марк обошел двухколесного «железного коня» по кругу. Высокий, на внедорожной резине с мощной вилкой и высоким ветровым стеклом.

— Бээмвэ джи эс тысяча двести пятьдесят. Знаешь сколько такой до «Пупурного» стоил?

— Би эм дабл ю. — Тихо ответил Сахаров.

— Что?

— Правильно — би эм дабл ю. Его только в России Бээмвэ называют, точнее, называли.

— Да какая разница, главное, что он теперь на электродвигателе. Смотри. — Кочарян подошел к мотоциклу и нажал клавишу, установленную вместо горловины залива топлива. Верх бензобака открылся, словно капот автомобиля, открывая доступ к аккумулятору, размером с литровую упаковку молока. — Здесь — батарея. В кофрах еще четыре запасных лежит, каждого хватает примерно на три — четыре тысячи километров. Там же — зарядка. Хотя не знаю, нужна она тебе ли нет, можешь просто к нам приезжать, и менять севшие на заряженные. От обычных генераторов будешь заряжать до второго пришествия.

— На сколько хватает? На четыре тысячи?

— Если сильно поливать, то на три где-то, а что?

— Да это же офигеть сколько. На пяти аккумуляторах можно пол земли объездить.

— Ну да, я уже привык. Батареи Лесного по емкости в тридцать раз превосходят обычные литиевые. Если на простых байках заряда хватало на триста — четыреста километров, то здесь, с учетом уменьшённого размера батарей, как раз на четыре тысячи должно. Мы сами точно еще не знаем. Ни один аккумулятор, установленный на нашу технику, еще не сел, хотя месяц ездим.

— А по мощности как?

— Как на всех электродвижках: весь крутящий момент доступен с самых низов. Тут это, смотри. — Джавид подошел к мотоциклу и показал небольшой тумблер на руле. — Это вместо коробки передач, щелкаешь вправо и увеличиваешь передачу, влево — понижаешь. Точнее, не передачу, а ограничение мощности двигателя. А то переусердствуешь с ручкой газа и слетишь нафиг с мотоцикла или убьешься.

— Заботливые. Спасибо. Теперь действительно будет легче передвигаться.

— Не на долго, сезона то осталось месяца три от силы, а то и два если дожди зарядят. Я уже попросил Кира, он тебе внедорожник делает, тоже с батареями.

— Ты что обо мне так печешься? — Марк посмотрел на улыбающегося Джавида.

— Мы же друзья, а друзья должны друг другу помогать. К тому же, — Джавид погрустнел. — Виноватым себя чувствую. И обязан я тебе жизнью.

— Ты не виноват. — Сахаров подошел к Кочаряну и слегка похлопал по плечу. — Кто-кто, а ты точно не виноват. И это не ты мне обязан, а я тебе. Если бы не встретил тебя тогда, в Москве, вряд ли бы выжил.

— Привет! Оценил нового коня? — Прервал разговор подошедший Юлаев. Следом за ним шел Князев за руку с Женей.

— Привет. Да, уже посмотрел. — Марк рефлекторно сделал шаг назад.

— Ты это… — Замялся Князев, не зная как начать. — Извини нас. Понимаю, что не правы были в той ситуации. Поспешно решения принимали, на эмоциях. Вообще башка не варила. Я не прошу тебя вернуться, просто не держи на нас зла. А если захочешь, то здесь тебе всегда рады.

— Хорошо. — Сухо бросил Марк, срочно решивший проверить, надежно ли крепятся кофры к мотоциклу.

— Нам тебя не хватает. — Виноватым голосом сказал Тимур.

— И Султана тоже. Ты его Вадиму отвез? — Саша решил сменить тему разговора.

— Да, к хозяину, где ему и место.

— Сегодня утром, через коптеры видели колонну Воеводова на выезде из края. Он отправился на штурм Нуклия? Надеюсь, это не секретная информация. — Спросил Князев.

— Не секретная, только не треплитесь об этом, вдруг у вас здесь шпион сидит. Да он поехал уничтожить штаб анклавов на бывшей территории России. — Ответил Марк, усевшись на мотоцикл и проверив ход подвески.

— Ясно. А с ним связь какая-нибудь есть?

— Да. Спутниковый телефон у Ромы и Федоровича. Вам зачем?

— Можешь их попросить, чтобы при следующем сеансе связи передали Вадиму, что мы готовы оказать любую возможную помощь. Понимаю, что он и сам справиться, ну или не справиться, но мы тоже не хотим сидеть сложа руки. Если ему что-то нужно, какое-то снабжение, да вообще что угодно, пусть просто сообщит. Хорошо?

— Ладно, передам. Но, скорее всего, помощь ему не понадобиться.

21.54 по московскому времени

Вечерами уже свежо. Князев застегнул молнию на толстовке и потянулся накинуть капюшон, но передумал. В свете фонаря Вика может и не узнать. Расстегнул кофту, взъерошил волосы пальцами и неуверенно пошел к пруду. Шагал медленно, рассматривая асфальт дорожки под ногами и пытаясь разобраться в своих ощущениях.

«Почему я так нервничаю? Это же просто разговор, тем более с Викой. Что в нем такого. Блин, пальцы ходуном ходят. Что вообще со мной происходит? Может ну его нафиг? Вернусь к себе в комнату, заберу Женьку и лягу спать. Завтра дел невпроворот, только-только двоих ребят похоронили, неизвестно чем обернется вылазка Кости и Даши, а я тут иду лясы точить и нервничаю. — Князев остановился и посмотрел на дорожку, уходящую к жилому корпусу, мягко освещенную фонарями. — Хотя… Если я сейчас вернусь, она же мне потом прохода не даст, вечно стебать будет. Ладно, так уж и быть, пойду посижу немного. Если что, буду просто многозначительно молчать.»

Вику он увидел издалека. Девушка сидела на своей излюбленной лавке, подобрав под себя ноги и обхватив их руками. Она не обратила внимания на подошедшего Сашу, уставившись в одну точку.

— Ты что, замерзла? — Князев опустился рядом и попытался проследить за взглядом Вики. Но она смотрела в никуда. — С тобой все нормально?

Девушка не ответила, продолжая сидеть неподвижно и смотря в одну точку.

— Мы в молчанку играть будем? — И опять в ответ тишина. — Ну как знаешь, я тогда пошел.

Саша начал вставать с лавочки, всем своим видом демонстрируя недовольство. В момент, когда он уже был готов сделать шаг, Вика схватила его за руку и потянула обратно. Князев неуклюже сел, не понимая, чего от него хотят. Девушка так же молча повернулась к нему, обхватила руками за шею и прижалась. Саша открыл было рот, но не нашелся что сказать, лишь молча обнял Вику.

22.24 по московскому времени

База «Исток»

Стив нервно покрутил в руках рацию и посмотрел в окно. Тихо и мирно, словно и нет нуклиевциев где-то там далеко, которые хотят их уничтожить, нет миллионов, даже миллиардов иссушенных трупов в домах, маленькое войско Воеводова не движется в сторону Москвы и вообще ничего не было. Ни эпидемии, ни конца света. Небо не рухнуло на землю, океаны не вышли из берегов и Солнце с Луной все так же сменяют друг друга. Смерть человечества никто не заметил и Вселенная продолжила свою жизнь. В такие моменты как никогда остро понимаешь ничтожность человеческой жизни, и то что она имеет ценность только для самого человека. Оборвется, а никто и не заметит, ветер все так же будет дуть, вода течь, а растения зеленеть.

Посмотрев на экран рации, Прайс нажал кнопку вызова.

— Марк? Сахаров? Это Прайс на связи.

Несколько секунд рация молчала, затем отозвалась легкими помехами, через которые прорвался голос друга.

— Да? Что случилось? — Голос Сахарова звучал уставшим.

— Ты это… Можешь меня связать с Михаилом Федоровичем?

— Это зачем еще? — Удивился Марк.

— Узнал от Тимура, что он бывший пилот вертолета. Хотел с ним проконсультироваться, как со знающим человеком.

— Вы что, вертолеты уже в дроны переделываете?

— Забыл, какой ты догадливый. Да, и уже ребят обучаем их пилотированию. Но все равно нужно несколько советов от сведущего человека.

— Хорошо, думаю, он не будет против. Ему нравится делиться знаниями. Только вот как вас связать? Я сейчас не у них и точно ехать к ним не собирался.

— Ну, до тебя моя рация добила. Обговорить канал связи и все, сколько времени это займет?

— Сейчас свяжусь с ним, узнаю. Тебе так срочно?

— Да хотелось бы обговорить все сейчас, пока сам настроился и сформулировал все, что нам нужно.

— Ладно, скоро вернусь.

Ожидание затянулось на показавшиеся очень долгими десять минут. Стив успел осушить кружку кофе и нарезать больше десяти кругов по своему импровизированному кабинету, заставленному компьютерами, мониторами и рациями, где он проводил почти все время.

— Федорович на связи.

Стив чуть не выронил пустую кружку из рук от неожиданности и неуклюже схватил рацию.

— Добрый вечер Михаил Федорович, это Стивен Прайс, надеюсь я вас не побеспокоил.

— Конечно побеспокоил, у меня тут работа, важные переговоры, друзья в гости пришли. О чем ты? На дворе конец света, как ты можешь меня побеспокоить? — Михаил усмехнулся. — Давай только без этой официальной чуши. Просто Миша, или уж если совсем тяжко на «ты», то Федорович.

— Хорошо. — Стив расслабленно выдохнул, веселый голос собеседника снял нервоз и волнение. — Я к вам как к профессионалу.

— Да, мне Марк уже сказал, что ты хотел поговорить про летное дело. С удовольствием поделюсь.

— Отлично. Можно начинать?

— Излагай.

— Тогда по порядку. — Прайс сел в кресло и открыл на ноутбуке заранее составленный список вопросов. — Начнем. Смотрите, у нас уже есть девять боевых вертолетов и четыре транспортных. Мы переоборудовали их на аккумуляторы…

— Это так же как мотоцикл Марка? Видел, заценил. Обалденная штука. До сих пор не верю, что у него емкость в тридцать раз больше, чем у обычных аккумуляторов. Блин… Это ж если в вертолет такой поставить, они же меньше баков с топливом намного. Там можно до десяти тысяч на одном заряде летать. И безопасно, и пилотировать намного проще, вся тяга со старта доступна и никакого геморроя с топливной системой. А пилотов как обучаете?

— Пилотов это сильно сказано. Мы оснастили вертолеты дистанционной системой управления по типу FPV[1]. На вертолетах стоят камеры, передающие видео в реальном времени на шлем оператора. Грубо говоря, они словно летают в симуляторах.

— Умно, даже очень. Сказать, что я в шоке, это ничего не сказать. Вроде и цивилизация умерла, а прогресс шагает семимильными шагами. Осмелюсь спросить, откуда у вас такие технологии? Ты, конечно, парень умный, но не думаю, что настолько.

— К сожалению, я не могу вам… тебе об этом сказать. Со временем узнаете, а пока принимайте эту информацию как данность.

— Эх, секретики-секретики. — Михаил вздохнул. — Вроде на одной стороне, а все так же, одни тайны. Ну, надеюсь, что это из благих побуждений.

— Поверьте, если бы я мог, я бы рассказал. Это больше в целях безопасности, и вашей и нашей. Вернемся к теме. У нас есть небольшой центр подготовки наших пилотов. Соорудили из компов и программы эмулятора. На тестовых полетах, уже на реальных вертушках, обучающиеся показывают себя хорошо, но все равно необходимо несколько советов от реального летчика.

— Хотите пригласить меня на мастер-класс? А как же раскрытие местоположения и прочее?

— Да вы и так уже, по любому, знаете где мы обосновались, чего скрывать. Тем более сами сказали, что мы на одной стороне. Так что, если вы не против, то да, очень рады были бы увидеть вас в роли учителя хотя бы на пару часов.

— Все ты с этим «вы». Эх, ладно, постараюсь привыкнуть. А так обговорим время, и я в вашем распоряжении. Еще что-нибудь?

— Да. Еще один вопрос. Вы, как бывший пилот, по любому знаете военные аэродромы на территории края, и можете нам сообщить где бы мы могли еще разжиться техникой.

— Вы там целый воздушный флот собираете? Похвально, похвально. Конечно поделюсь, подскажу, могу даже помочь вам 'птичек’перегнать. Лучше уж пусть они в хорошие руки попадут, чем будут стоять и гнить. Можем начать прямо завтра, у меня особо важных дел нет, а полетать я всегда только за.

— Серьезно? Завтра? — Стив не ожидал такого энтузиазма. — Отлично. Осталось только продумать, как их будет проще перегнать на нашу базу.

— С этим тоже подсоблю. Могу подъехать к вам в районе десяти утра. Будете готовы?

— Думаю да. Тогда до завтра?

— Подожди, у меня тут один вопрос созрел, шкурный. Если я вам помогаю, может и вы мне немного поможете? Очень уж мне ваши аккумуляторы понравились. Если бы вы могли моего «Карлсона» на батарейки переделать, я бы вам тогда со всего края вертушки сам бы согнал. До гробовой доски обязан буду.

— Эм… — Прайс на секунду замялся, прикидывая в голове возможность решения такого вопроса. — Я не совсем уполномочен принимать такие решения, но думаю смогу что-то придумать. Да, скорее всего получится.

— Шикарно. — Михаил не скрывал радости. — Вот теперь точно до завтра.

23.07 по московскому времени

Недалеко от слободы Подгорное

Воронежская область

Вадим разложил на пластиковом столе военные топографические карты и изучал предстоящий маршрут, сверяя его с пока еще работающими картами в GPS-навигаторе. Переправы через реки, мосты, дорожные развязки, города и поселки. Путь необходимо проложить так, чтобы максимально избежать любую возможность пересечения с анклавовцами, а скрыть военную колонну с тяжелой техникой не так-то легко. Голова гудела от постоянного напряжения. Каждую секунду готов увидеть в небе дрон или дорожный патруль нуклиевцев, и все, плакала вся скрытность. Нет, передовые дозоры делали свою работу хорошо, свои же дроны сменяли в небе друг друга регулярно, мониторя окрестности на несколько километров, но зудящее чувство тревоги и готовности к проблемам не покидали ни на секунду.

— Как ты? — раздался за спиной голос Краснова. Бывший анклавовец подошел к столу и посмотрел на расчерченные карты. — Все пути ищешь?

— Давно нашел. Просто проверяю, не напоремся ли на что-нибудь. — Воеводов отхлебнул из фляжки и проводил взглядом прошедший мимо патруль.

— Я тебе уже сто раз говорил, что общины не вылезают так далеко. Основную деятельность развернули в «Акации», а ее мы давно проскочили. Так что можно немного расслабиться, но не терять бдительность. Пятнадцать — двадцать километров, дальше они не суются. Своих людей у них не так много и большую территорию тупо физически не охватишь. Расположение всех общин я тебе давно дал. Вот Макс и второй разведотряд легко же до «Нуклия» добрались?

— Да, даже очень легко, а это заставляет задуматься.

— Ты уже просто паранойю поймал. Когда все идет гладко, не всегда означает, что это подстава или засада. Мы очень тщательно подготовились, все спланировали, и это просто результат наших трудов.

— Все равно мне это не нравится. — Вадим вздохнул и почесал шрам на макушке. — Ты обход давно делал?

— Только вернулся. Бойцы поели и расположились. Патрули и секреты на местах. Дроны в небе. ПРО и ПВО развернули. Все подъездные дороги перекрыли. Можно спокойно переночевать. Место ты хорошее выбрал, тут даже если кто-то случайно и забредет, то с пятидесяти метров не поймет, что рядом мини армия почти в двести человек. С Максом давно связывался?

— По графику. Все нормально. Провели разведку, точное местоположение объекта установили. Отступили подальше и ждут прибытия основных сил.

— Очень уж не терпится увидеть вживую «Нуклий».

— А ты что? Никогда там не был? — Воеводов удивленно вскинул бровь.

— Там не только я не был, вообще никто из общин не был. Они только прилетали на вертолетах, уже после «Пурпурного», а до этого всегда встречался с их представителями на своей или нейтральной территории.

— Какая конспирация. Судя по фото и разведанным, «Нуклий» — хорошо укрепленный и защищенный объект, больше всего похожий на воинскую часть каких нибудь ГРУ. Тщательно замаскированный под гражданский, но знающий человек сразу видит наличие противовоздушной и противоракетной обороны, глушилки, патрули, небо забито коптерами. Людей у них там точно не много, почти вся оборона рассчитана на ракетный обстрел или что-то в таком духе. Никто не ожидает массированного удара сухопутных войск. Даже своими небольшими силами мы вполне можем их раздавить.

— А если не выйдет то… — Краснов горько усмехнулся.

— Это на крайний случай, надеюсь до него не дойдет.

— Ладно, пойду я. Тоже надо поесть, а то за весь день только пачку галет сжевал да термос кофе. Ты бы тоже прилег отдохнуть, от уставшего и вымотанного командира толку мало.

— За меня не переживай. — Вадим выпрямился и сложил карту. — Я и не такие марш-броски делал. Да уснуть не смогу. Доброй ночи.

— И тебе не хворать. — Николай махнул здоровой рукой и удалился.

Воеводов сел на переднее сидение броневика, открыл термос с кофе и сделал несколько глотков. Еще горячий, без молока, терпкий. Поднял голову и посмотрел на сплошной потолок из сплетающихся ветвей деревьев. С того момента, как выехали с базы под Майкопом происходящее начало давить непосильной ношей. С каждым километром приближения к Москве, эта тяжесть становилась все сильнее и сильнее, грозя сломать из без того перегруженный хребет. Тяжело вздохнул, словно старался вытолкнуть из себя всю непосильную тяжесть бытия. Три месяца назад думал только об очередном походе в лес, зарплате, мечтал лишь об окончании сезона, чтобы все эти надоедливые отдыхающие покинули родной поселок. А сейчас он уже ведет наспех сколоченную армию из совсем зеленых бывших гражданских на самоубийственный штурм. Эх, если бы только Краснов знал, насколько Вадим допускает, что придется прибегнуть к запасному плану…

00.24 по московскому времени

База «Исток»

Остановив квадроцикл, Тимур посмотрел на несколько свежих могил, четко выделяющиеся даже в лунном свете на фоне травы. Захотелось закурить, но сам себе пообещал, что больше не одной сигареты. Медленно, словно нехотя, слез с транспорта и побрел. Каждый шаг давался тяжело, будто идешь по илистому берегу реки и ноги утопают в грязно серой жиже. Он сам не понимал, зачем приехал сюда и что собирается делать, все его существо сопротивлялось приближению к темным прямоугольникам свежей земли, но что-то неведомое тянуло его, как магнитом.

Остановившись в полуметре посмотрел на могилу. Кто-то уже соорудил крест из свежих досок, покрытых морилкой. На небольшой металлической табличке в перекрестии аккуратно выгравировали имя, фамилию и дату рождения. Девятнадцать лет, всего девятнадцать. Только только начинала жить. Память, как предательский проектор тут же подсунула картины воспоминаний: ее скромную улыбку при первой встрече, первый поцелуй, растрепанные волосы на подушке и одна прилипшая к вспотевшему после секса лбу прядь, упругая загорелая кожа на спине и как она вздрагивала, когда он проводил по ней кончиками пальцев. Противный давящий комок сжал горло. В носу засвербело, словно он вот-вот чихнет. Тимур нагнулся и поправил растрепанные вечерним ветром цветы, аккуратно сложив их у основания креста. Сам не зная зачем, провел рукой по уже успевшей высохнуть земле, словно погладил саму Леру.

— Дура, какая же ты дура… — Слезы хлынули сами по себе. Уже не сдерживаясь, Юлаев сел рядом с могилой, обхватил голову руками и, громко всхлипывая, заплакал. — И к чему тебя привела твоя упертость? Зачем все это нужно было? Если бы ты просто меня послушала. Постаралась понять. Сейчас лежали бы в постели, а не вот так… Ты в земле, а я тут… Какая же ты дура.

Задержав на несколько секунд дыхание, Тимур постарался сдержать плач, но ничего не вышло. Скопившаяся боль прорвала плотину и снесла все барьеры самообладания.

— Нам же было хорошо вместе. Я бы дал тебе все, чего ты хотела. Да я влюбился в тебя в по уши… Да блядь, как же тяжко то, а. — Зажав голову между колен, Тимур перестал пытаться себя сдерживать. Через несколько минут, слезы отступили. Всхлипы еще накатывали, но уже не так сильно. Чуть позже он смог взять себя в руки, поднялся и подошел ближе к кресту. — Кто-то постарался, аккуратно сделали. А мы ведь даже не знаем, крещенная ты была, мусульманка или вообще атеистка. Надеюсь, оценишь старания. Хотя кто его знает, что там дальше, но может хоть там ты наконец-то нашла тот комфорт и спокойствие, к которым так стремилась.

Молча вернувшись к квадроциклу, выкрутил ручку газа и направился к караулке. В небольшом помещении, заставленном рациями и экранами видеонаблюдения сидел парень лет двадцати. Увидев вошедшего Юлаева, он подскочил, будто его застали на чем-то постыдном.

— Тимур? Что-то случилось? Обход вроде же только через час?

— Все нормально, не переживай. Иди спать, я тебя сменю.

— Спать? Ты уверен? Я же только заступил на смену, еще три часа дежурить.

— Иди-иди. Смену я тебе засчитаю. — Юлаев нажал кнопку на чайнике и насыпал в кружку две ложки растворимого кофе. — Я все равно сегодня не усну, чего просто так без дела шататься. Давай, топай, пока не передумал.

* * *

Прайс отвел взгляд от монитора, на котором в режиме ночного видения хорошо видно, как Тимур отъезжает от могил. Больше всего Стиву хотелось в этот момент оказаться там, за несколько сотен метров, рядом с другом. Обнять его, сказать что-нибудь утешающее, хотя он сильно сомневался, смог бы он подобрать слова. Прайс прекрасно понимал, что чувствует Юлаев. Сам совсем недавно сходил с ума от этой пожирающей боли, слушая по телефону, как умирает Дез. Все, кто говорят, что время лечит — врут. Да, прошло не так много, но боль ни на йоту не стала слабее. Думал он об этом меньше, слишком много происходило вокруг, порой вытесняя все личное. Но стоило остаться одному, как горе накрывало с головой. А увидев Тимура, боль вернулась с удвоенной силой.

' Сейчас нас всех объединяет не только одна цель в будущем, но и тяжелое и горькое прошлое. Тот кто не прочувствовал как это — терять близких и дорогих людей, никогда не поймет того, кто через это прошел. Можно стараться понять, представлять себе, что ты почувствуешь, но как окажешься лицом к лицу с горем, только тогда осознаешь, что даже не мог вообразить, насколько это больно и тяжело. Сейчас каждый выживший потерял всех, кого любил и это нас всех роднит и сближает. Только нужно об этом говорить. Многие бегут от этих мыслей, стараясь просто забыть о пережитом, словно этого и не было. Но от этого будет только хуже. Мы должны помнить, должны делиться и помогать друг другу справиться'.

Достав из кармана смартфон, Стив открыл приложение с заметками и создал новую: «Обязательно поговорить с Тимуром о Лере.»

[1] FPV — first poin of view, принцип управления с обзором от первого лица через камеру установленную на объекте управления.

Часть 4 Глава 5

15 сентября.

16.34 по московскому времени

База «Исток».

Рассекая воздух лопастями, вертолет ненадолго завис над поляной, словно выбирая куда ему лучше приземлиться и плавно начал опускаться. Колеса коснулись примятой травы, корпус «вертушки» чуть покачнулся. Лопасти постепенно начали замедляться. Когда винты почти полностью остановились, открылась небольшая дверь на верхней кабине пилота и из нее показался довольный Федорович. Мужчина махнул рукой стоящим в стороне Тимуру и Стиву.

— Принимайте птичку. — Михаил спрыгнул на землю и жестом циркового шпрехшталмейстера показал на вертолет.

— Выглядит устрашающе. — Юлаев обвел взглядом фюзеляж.

— Ми-24П-1М. Совсем новый. Отличный аппарат. Цифровой до мозга костей, как раз то, что вам нужно для переделки. По сравнению с простым Ми-24 все перевели на электронику. — Федорович рассказывал о вертолете, словно о любимой жене. — Там в ангарах таких еще шесть штук стоит. Двух «аллигаторов» уже с утра притащили и три модернизированных двадцать восьмых, «НМ» которые.

— Пора уже тормозить, если все такие же еще забрать у нас уже пилотов не хватит. — Юлаев подошел ближе к вертолету и посмотрел на банки «НУРС». — Да и людей у нас не так много. Хотя… ай, ладно, тащите все, что можете. Запасная техника никогда не помешает. Пусть стоит, кушать она не просит.

— Сколько у вас переделка по времени занимает? — Михаил захлопнул дверь в кабину вертолета и покрутил торсом, разминая спину.

— Есть уже готовые комплекты под отечественные боевые вертолеты, так что не много. День — два. Вооружения на них уже натащили. С местным ландшафтом боевой вертолет — самая оптимальная военная техника: быстрые, маневренные, большая огневая мощь. Да и почти полное отсутствие ПВО сильно облегчает им задачу. Танки и бронемашины переделать на дистанционное управление намного сложение, не зря там команда из нескольких человек. А здесь два пилота, один управляет, а другой стреляет. С нашими доработками, половину пилотирования на себя берет автопилот.

— Кстати, — Федорович потер ладони. — Стив, ты уже узнал по поводу моего вертолета?

— Да, переговорил. Дали добро. Так что можете или забрать наш любой уже переделанный, или ваш сделаем.

— Не, я «Карлсона» не отдам. Сроднились мы уже с ним. Вот прокачать его — пожалуйста. Только эти вот штуки с дистанционным управлением не надо. Только двигателя на электрические заменить и все.

— Мы так и хотели, потому что реализовать дистанционное управление без сети передачи данных будет очень сложно. Переделка только двигателей пройдет намного быстрее, за одно поставим новые системы наведения, прицельное оборудование, улучшенный тепловизор и прибор ночного видения. Вдобавок с десяток запасных аккумуляторов, чтобы вы… ты не заморачивался с зарядкой. Всегда можешь привезти севшие нам, поменяем на заряженные.

— Вот это щедрость! За такое я ваших ребят так натаскаю, через неделю будут «бочку» на вертушках крутить. Ну что? Пойдем что-ли к вашим студентам?

— Пойдем, они как раз сейчас на симуляторе обучаются. — Прайс повернулся к Тимуру. —Ты с нами или как?

— Я тут останусь, надо проконтролировать процесс работы по переделке вертушек и замене вооружения, да и так дел не в проворот.

— Хорошо, а вечером что делать будешь? — Прайс слегка замялся.

— Не знаю, дежурить наверное, как обычно. Караул проверять, «секреты». А что?

— Да поговорить с тобой хотел.

— О чем?

— Вечером как раз все и обсудим. Я с тобой свяжусь, обговорим время и все.

— Блин, Стив, я ненавижу когда так делают, мне теперь до вечера ходить и думать о чем ты хочешь со мной поговорить? Лучше бы вообще молчал до самого разговора.

Прайс виновато пожал плечами и поспешил ретироваться в административный корпус, уводя за собой Михаила.

17.02 по московскому времени

Окрестности города Михайлов

Рязанская область

Посмотрев на водителя броневика, сосредоточенного на дороге, Воеводов взял в руки спутниковый телефон.

— Макс? Доложи обстановку?

— Привет, командир. У нас все тихо. — Голос Максима звучал бодро. — Разбили базу в городке неподалеку, Юдино. Наблюдаем за объектом через Поляковское водохранилище. Место они, конечно, грамотно выбрали. Подобраться к ним сложно, со всех сторон окружены водой, суша только с одной стороны. Двое наших находятся в непосредственной близи, записывают время смены патрулей, маршруты, когда приходят колонны снабжения, траектории полета дронов. Часть группы потихоньку стягивает артиллерию и ракетные установки, близко не суемся, все на безопасном расстоянии, но как суть дойдет до дела, то легко можно пустить вход, дальности огня хватит.

— Много воинских частей они уничтожили?

— Прилично. Процентов семьдесят точно. Слава о наших успехах на юге быстро сюда долетела. Что-то утащили, остальную технику просто пожгли. Но добрались далеко не везде. У меня в группе двое москвичей, один из них хорошо помнит расположение баз и военных объектов. Вторая разведгруппа засела у Суходольского залива с северо-востока от Нуклия, тоже наблюдают и вооружаются. Вы где уже?

— В Рязанской области, последний переход до вас остался. Как подойдем ближе к Москве, рассредоточимся, и пойдем малыми группами. Такую колонну будет тяжело спрятать, а малые более маневренны и нет угрозы потерять сразу все силы.

— По темноте поедете?

— Да, ночники есть у всех, дороги пустые, без фар и огней, чтобы не демаскировать себя. Первые группы прибудут уже ночью, остальные подтянутся в течении завтрашнего дня.

— Усек. Мы как, сразу в бой или сначала подготовимся?

— Ломанемся сразу, они нас сожрут. Необходимо укрепить тылы, дать людям отдохнуть после перехода. Выставить все защитные системы, да и атакующие тоже. Разведать местность, перерезать им все каналы снабжения, в идеале бы отрубить им всю связь, чтобы подкрепление из общин нам в спину не ударило. Работы много. Минимум неделя, и это по самым скромным подсчетам. Еще же надо не засветиться. Так что вы продолжайте свою работу, не отвлекайтесь. Скоро будем.

— Понял командир, все что успеем — сделаем, не переживай. Бойцы уже рвутся в драку.

— Ты их там держи в узде. Я понимаю, что прямо перед носом одни из главных виновников всего дерьма, что произошло за последнее время, но здесь нужна холодная голова.

— Стараюсь.

— Вот и отлично. Все, отбой следующий сеанс связи через два часа.

Воеводов откинулся на кресле и посмотрел в окно. Обычный пейзаж для центра России. Поля, холмы, лесополосы, еще с густой зеленью. Все мирно и спокойно. Только внутри сидит тревожное ожидание. Неделя. Семь дней, максимум восемь или девять, и ему придется вести своих людей на штурм укрепленного и защищенного объекта. Многие погибнут, многие останутся калеками. Ответственность за это будет лежать на нем. Если бы он не начал эту заваруху, то все они сейчас горбатились бы по общинам, но не рисковали своей жизнью. «Рассвет», «Заря», три сотни гражданских в колонне на трассе. Слишком много смертей и крови, тем более сейчас, когда каждый переживший «Пурпурный рассвет» на вес золота. Но другого выхода нет, тупо — нет. Для того чтобы разжечь костер, нужно сжечь дрова. И все эти смерти не просто так, они во имя свободы. Иллюзорной и такой далекой. Вадим на мгновение задумался, почему он ввязался в это так быстро и слепо, уйдя с головой и, словно озарение, тут же пришел ответ — это личная индульгенция. Раньше он воевал просто по приказу, никогда не задумываясь зачем все это нужно. В армии, не важно в каких войсках, ты человек подневольный, субординация мать ее за ногу. Сказали — выполняй. Да, есть некая доля свободы выбора, но только в способе выполнения задачи. И со временем, когда заданий уже было выполнено не один десяток, происходит профессиональная деформация личности. Мозг просто отбрасывает все ненужные размышления о морали и причинах приказов. Воспринимаешь их как аксиому, как константу, более непоколебимую, чем основа мироздания. И только спустя годы, когда остаешься наедине с самим собой, червь сомнений прогрызает эту броню и начинаешь сомневаться в правильности своих былых действий. И вот эти сомнения пробуждают совесть, которая не дает тебе спать, есть и вообще спокойно жить. А сейчас он точно понял для чего он ведет людей в бой, и купает свои руки в крови. И эта цель благая, ради нее можно пожертвовать чем угодно. Он понял, что именно сейчас совершает что-то правильное и действительно нужное. Психика тут же подсунула самооправдание, что всё его боевое прошлое нужно было именно для этого. Судьба ковала и закаляла его именно для того, чтобы применить все приобретенные навыки для освобождения. И эти мысли придали сил. Стало легче. Совесть забилась куда-то глубоко — глубоко и замолчала. Появилась решительность, отметающая любые сомнения в правильности своих решений.

18.02 по московскому времени

Окраина города Геленджика

Солнце уже клонилось к горизонту, окрашивая западную часть вернувшего себе привычный голубой цвет небосвода. До конца смены еще вся ночь и утро. Только к полудню следующего дня приедет Роман с горячей домашней едой, парой историй, которые задержат еще минут на двадцать, и только потом можно будет ехать куда угодно. Марк посмотрел на стоящий под навесом у складского здания мотоцикл и вздохнул. Была бы его воля, он бы сутками напролет колесил по всему району, а может и краю. Давно, еще с прошлой жизни, не той, что до «Пурпурного», а той что до смерти Миры, ему ничего так не нравилось. Впервые за все эти годы, что-то подарило эмоции, которые, как он думал, уже был не способен чувствовать.

От скуки и для того, чтобы убить время, решил пройтись вокруг склада. Свернул за угол бетонного здания и пошел вдоль южной стены, разглядывая трещины на штукатурке и проросшую через старый асфальт траву. Свернув еще раз, вышел к открытым боксам гаражей. Судя по размерам здесь стояли исключительно грузовики, и торчащая морда старого ЗиЛа только подтверждала эту догадку. Марк подошел ближе к наследию советских времен. Машина стояла на месте не один десяток лет. Покрышки на колесах рассохлись и развалились, кузов весь покрылся рыжими пятнами ржавчины. Через радиаторную решетку проросла трава. В кабине за пыльными стеклами виднелся сплошной покров из паутины.

«Старичок, забросили тебя здесь, нет на металлолом сдать — оставили гнить. Странно, что им даже целый бокс не жалко было, столько места здесь занимаешь. Блин, а большинство машин же ждет та же самая участь, вот так вот сгнить и покрыться паутиной.»

Сахаров двинулся вокруг самосвала, рассматривая проржавевший кузов. Бензобаки зияли огромными дырами, словно гусеницы-мутанты сожрали их изнутри, так же как листья помидоров в огороде. От любопытства Марк решил заглянуть под грузовик, и первое, что он увидел — огромные пятна масла, успевшие разъесть бетон, превратив его в черную кашу. Посветил фонариком под днище. Механизмы самосвала походили на внутренние органы человека, покрытые разводами «крови-масла», вытекающего из сгнивших соединений.

«Интересно, сколько лет еще пройдет, пока все машины сгниют и развалятся в прах окончательно? Сколько лет бензин и масло из них будут отравлять почву?»

Сахаров на мгновение застыл. В голове возникла логическая цепочка: советский грузовик — советское химическое оружие — сгнил и отравляет землю — сгниют корпуса снарядов — химическая катастрофа.

«Вот же ж черт, мы же даже не открывали ящики и не проверяли состояние контейнеров и ракет! А вдруг они уже все проржавели так же, как и этот грузовик и медленно отравляют всю округу. А мы еще и притащили их сюда!»

Сердце заколотилось от волнения, кожа покрылась потом. Марк резко дернулся и ударился головой об край сгнившего бензобака. Посыпалась ржавая труха, противно скатываясь за воротник, но ему было все равно. Выбравшись из бокса, он побежал к складу. Распахнув дверь бросился к висящим у входа костюмам химической защиты. Резина противно скрипела и цеплялась за вспотевшую кожу, мешая натянуть комбинезон. Сахаров матерился в голос и тянул сильнее, рискую порвать и без того хлипкий от старости ОЗК. Справившись, он открыл тяжелую дверь хранилища и вооружившись монтировкой пошел открывать ящики. Первый же поддался легко. Петли и замки вырывались из высохших от времени досок почти без усилия. Вскрыв ящик с символом химического оружия и крупной надписью «хинуклидил-3-бензилат», Марк осторожно вытащил восьмидесяти миллиметровую ракету С-8 вынес ее на открытое место и положил на бетон. Тяжелая, килограмм двенадцать, в длину чуть меньше его роста. Краска на боках блестит, словно покрасили только вчера и ракета не пролежала несколько десятков лет. Осторожно поворачивая снаряд, Сахаров внимательно его осмотрел. Корпус ракеты полностью цел, как новая. Ни пятнышка ржавчины. Но вдруг именно этот снаряд из последних партий, или хранился в необходимых условиях? А другие, те что в нижних ящиках, проржавели?

Вернувшись на склад Марк продолжил доставать ракеты одну за другой, выносить их на открытое место и осматривать. И так ящик за ящиком, бокс за боксом. Через полчаса он вспотел настолько, что в бахилах ОЗК начало хлюпать, по спине текло в три ручья. Мышцы горели от подъема далеко не легких ракет, но он не останавливался. Через час стемнело, Сахаров завел генератор и включил свет. Вскоре место у входа в склад закончилось, пол полностью покрыли уложенные в аккуратные ряды снаряды. Марк начал складывать их вдоль стен в узких коридорах, но и там места не хватило, пришлось вытаскивать ящики на задний двор, и складывать ракеты в освобожденные боксы. Успокоился он лишь тогда, когда не осталось ни одного целого ящика. Весь пол огромного складского помещения покрылся сотнями ракет, бомб и контейнеров с различным химическим оружием. Сахаров даже не заметил, что уже давно рассвело. Без сил рухнув на стул в организованной ими караулке, он стянул противогаз и вытер мокрый лоб.

«Все в порядке, ни одной утечки. Да, оружие делали тогда на совесть.»

Соображалось плохо. Усталость накрывала настолько, что он мог отключиться в любую секунду. Руки и ноги мелко дрожали, то и дело схватываясь спазмами боли.

— А ты что это в ОЗК здесь сидишь? — Сказал неожиданно появившийся в дверном проеме караулки Роман.

— Решил сменить стиль одежды. — С трудом выговорил Сахаров, сил вздрогнуть от неожиданности у него попросту не было.

— А если серьезно?

— Пойди на склад и посмотри.

Сталюков удалился и вернулся через пять минут.

— Офигеть, ты что, решил устроить выставку достижений советской военной промышленности? Зачем все повытаскивал?

— Проверял. — Сахаров так и сидел на стуле, даже не пытаясь встать.

— Что проверял? Действующие они еще или нет?

— Не проржавели ли ракеты, нет ли утечки химического оружия.

— Вот ты… Мог бы со мной связать и спросить. Они же хранились на складе военного резерва. У них там все строго было. Все химическое оружие осматривали каждые две недели на целостность. В помещениях оптимальная температура и влажность. Там патроны для автоматов еще с пятидесятых годов хранятся и они как новые, зарядил и стреляй. Сколько ты этим занимался? Ты вообще спал? — Роман сел на соседний стул и посмотрел на изнеможенное лицо Марка.

— Нет, не спал. Вся ночь ушла. Я откуда знал, что их так бережно хранили. Подумал о том, что может быть утечка, запереживал и решил все проверить.

— Вот это тебя накрывает? Ты всегда такой импульсивный?

— А это разве плохо?

— Смотря в каких обстоятельствах. Как себя чувствуешь?

— Такое себе. — Сахаров тяжело вздохнул. — Отдохнуть бы. Поеду я, наверное, домой.

— Ты на байке собрался? Совсем с ума сошел? Нет, сесть за руль я тебе точно не дам. Пошли отвезу тебя, никто сюда за полчаса не залезет точно.

Марк с трудом поднялся со стула, оставив свой рюкзак в караулке. Неспешным шагом дошел до машины Сталюкова и рухнул на заднее сидение, тут же приняв горизонтальное положение.

— Ты только смотри не усни там, а то я тебя не разбужу потом. — Рома завел машину и направил ее к выезду. — Успокоился? Убедился что все целое?

— Да. Если бы сам все не проверил, мне бы эти мысли спать спокойно не дали. — Ответил Марк, положив согнутую руку на лицо. — А что это за хинуклидил какой-то?

— Три-бензилат который? Мы же говорили про него, это психотропное химическое оружие, его «Бизэт» называют. Не смертельное, но выводит человека из строя на три — четыре дня. Галлюцинации, потеря ориентации, подавленное состояние, рассеянность сознания. Как белая горячка человека накрывает, только он еще и не дееспособен. Американцы изобрели, применяли во время войны во Вьетнаме. Наши его воссоздали еще в семидесятые, хотели понять принцип действия и создать противоядие. Зачем его в боевые ракеты запихнули — фиг его знает. По международному соглашению об уничтожении химического оружия «бизэтку» даже Штаты в девяностых всю уничтожили. Но как мы видим ни наши, ни скорее всего Американцы ничего не уничтожили, а лишь спрятали получше.

— Ты прямо как Википедия. — Ответил Марк, силясь побороть сонное состояние.

— Да мне нравилась эта тема с химическим оружием. Наверное по этому хорошо запомнил, спроси у меня что-нибудь другое, фиг вспомню, а на эту тему могу говорить часами. Читал много, и в армии занимались. Вот видишь, как пригодилось. Не зря значит учил.

— А ты знаешь, как его уничтожить?

— Вот как избавиться от химического оружия, нас не учили. Только как защищаться и применять. — Роман вздохнул и посмотрел в зеркало на почти уснувшего Сахарова.

17 сентября

12.04 по московскому времени

База «Исток»

Голова уже шла кругом от всех этих планов распределения, строительных проектов и новых задач. Князев откинулся в кресле и закрыл уже до боли осточертевший ноутбук.

— Я не думал, что это настолько геморройно. — Он тяжело вздохнул.

— А то, ты бы еще в складских описях бы покопался. — Ответил Джавид, не отрываясь от экрана своего компьютера, на котором громоздились таблицы с сотнями заполненных полей. — Это вообще тот еще ад, сам поражаюсь как во всем этом разбираюсь. Когда работал кладовщиком, мечтал о повышении, сидеть в чистом офисе, стучать по клавиатуре, не поднимать тяжести. А сейчас понимаю, как сильно я ошибался. На самом складе никаких забот, знай себе, катайся на погрузчике да подними в день несколько коробок.

— Мечты всегда материальны. Только найти бы того дебила, который апокалипсис намечтал и набить бы ему морду. — Саша встал из-за стола, запрокинул голову назад, тяжело вздохнув, и подошел к окну.

— Замучаешься бить, почти каждый хоть раз в жизни, но мечтал о глобальном кирдыке. Так, чтобы больше никаких работ, счетов на оплату, учебы и прочих обязанностей.

— Я не мечтал.

— Ты то понятно, у тебя все было. Жил как сыр в масле, а вот остальные, кто прогрызал себе дорогу к нормальному уровню жизни, об этом задумывались. — Кочарян повернулся к Князеву и посмотрел на бывшего представителя так называемой «золотой молодежи». Сейчас бы никогда не сказал, что Саша всего несколько месяцев назад только и делал что, таскался по клубам да спускал отцовские деньги. Слишком сильно он изменился за этот короткий промежуток времени.

— Если ты думаешь, что моя жизнь была раем на земле, то сильно ошибаешься. Сериал есть такой, очень старый, мама его любила пересматривать, «Богатые тоже плачут», очень точное название. — Уставившись на что-то за окном, Саша скривился, как от приступа зубной боли.

— Ну не знаю, мне кажется, что тебе все равно было легче, чем простым смертным. А проблемы часто возникают когда начинаешь с жиру бесится.

— Знаешь что, я не собираюсь меряться с тобой сложностью прошлой жизни как размерами члена. Никто не знает, через что каждому из нас пришлось пройти. И не поймет никогда, не прожив жизнь другого. Жизненный опыт сделал нас именно теми, кем мы являемся. Несколько месяцев назад я бы с тобой в одном поле даже посрать не сел, Стива считал бы обычным офисным планктоном, а Тимура попросил бы принести мне счет или помыть получше коврики на задних сидениях. Только, как сам видишь, получив от жизни знатную оплеуху, которая сбила корону и заставила смотреть на мир более трезвым взглядом, я оказался с вами в одной лодке и ни капли об этом не жалею. Так что прекращай зубоскалить и мерить людей по их происхождению или социальному уровню, а то и до шовинизма докатиться недалеко.

— Ага, я и шовинизм. Ты меня вообще видел? Я наполовину армянин, наполовину — негр. Уж кого-кого, а точно не меня в шовинизме обвинять.

— Ты думаешь твое расовое происхождение избавляет тебя от шовинистических взглядов? — Князев многозначительно посмотрел на Джавида. — Утомил ты меня своей демагогией. Пойду, воздухом свежим подышу.

Выйдя из административного корпуса, Князев остановился и посмотрел по сторонам.

«В столовую идти рано и есть я вообще не хочется. Просто слоняться по территории и мозолить глаза занятым работой тоже не охота. Женька с другими детьми на занятиях, отвлекать её не стоит. Блин, чем же заняться?»

Мимо проехал патрульный на квадроцикле. Саша проводил его взглядом, в последний момент посмотрев на висящий на поясе водителя пистолет.

«О, точно, пойду на стрельбище схожу. И время убью, и навык прокачаю.»

Тренировочный тир на базе организовали почти в самом дальнем углу территории, подальше от жилых корпусов. Срыли часть склона и организовав из получившейся земляной стены пулеуловитель. Стены подняли из бетонных блоков, а огневые позиции устроили в железнодорожных контейнерах, срезав у них одну стену. Еще за сто метров Саша услышал канонаду выстрелов из различного оружия. У входа на стрельбище достал из ящика пистолет «Гюрза», стрелять из автоматов и винтовок еще мешала заживающая рука. Надел защитные очки и наушники, почти полностью заглушив грохот. Посмотрев по сторонам, решил занять самую дальнюю огневую позицию, там его почти никто не увидит, можно мазать по мишеням сколько угодно. Прошел мимо стрелков, отвернувшись в другую сторону, делая вид, что ему очень интересно рассматривать железные стенки. Остановившись возле пластикового стола, выложил на него пистолет и четыре магазина, заранее снаряжённые патронами и залип, рассматривая оружие.

«Блин, есть в этом куске железа что-то притягательное. Не зря же столько людей тащиться по стволам. Линии и изгибы прямо как у дорогого автомобиля. Смертельно опасная, но чертовски красивая штука. Как хищник, тот же лев или тигр. Может убить тебя за долю секунды, но глаз оторвать не возможно. Хотя нет, неправильная метафора. Тигр и лев убьют тебя сами, а пистолет только в руках человека. Сам по себе он безобиден. Убивает человек, а не оружие.»

Бережно взяв в руки пистолет, Князев покрутил его перед лицом. В этот момент кто-то похлопал его по плечу. Саша вздрогнул от неожиданности и повернулся, стягивая наушники.

— Любуешься или не знаешь, что с ним делать? — Позади стояла Вика и смотрела на него с издевательской улыбкой.

— Да вот думаю, застрелить тебя, или просто запустить пистолетом тебе в голову.

— Ты что так, что так все равно не попадешь, даже не надейся.

— Ой-ой-ой! Смотрите, какие мы язвительные, только недавно обнимала меня как родного, а тут желчью брызжешь. — Князев состроил гримасу.

— Хватит ребячится. — Вика моментально сменила тон. — Это была минутная слабость. Ну давай, покажи, какой ты Робин Гуд.

Саша уверенно вставил магазин в пистолет, снял с предохранителя, передернул затвор и прицелился. Руки предательски задрожали, мишень заплясала перед мушкой. Собравшись, Князев нажал на спусковой крючок. Звук выстрела, отразившись от стен контейнера, больно ударил по ушам. Недовольно натянув наушники, Саша вернулся к стрельбе. После восемнадцатого выстрела затвор встал на задержку. Князев вытащил магазин из пистолета и положил его на стол, стараясь рассмотреть свои попадания на мишени.

— Ну давай посмотрим. — Вика взяла со стола монокуляр и посмотрела на мишень. — Ну так себе. В человека может и попадешь, но о прицельной стрельбе и речи быть не может.

— Дай сюда. — Князев забрал у девушки монокуляр и посмотрел сам. Самое меткое попадание — шестерка, пара выстрелов вообще ушли в молоко. Разброс — сантиметров двадцать.

— Убедился? — Ехидная улыбка не сходила с лица Вики.

— Это ты меня сглазила, вот если утопаешь отсюда то все нормально будет.

— Ладно, Джон Уик, давай теперь по-нормальному. — Вика сама взяла пистолет, вставила в него магазин и вложила его в руки Князева. — Смотри, руки ложи вот так, чтобы ствол не скакал при выстрелах. Второй рукой плотнее обхвати. Палец на спусковой крючок положи последней фалангой, а не второй, пальцы у тебя длинные, ты ствол так в сторону уводишь при выстреле. Руки чуть согни и расслабь. Плечи тоже. Не горбись так, пистолет не кусается. Целься двумя глазами. Корпус чуть разверни. Плечи сказала же расслабить. Да что ты как истукан стоишь, блин.

Устав объяснять, Вика подошла сзади, прижалась к Саше со спины и направила его руки своими. У Князева на секунду перехватило дыхание. Всей спиной он ощутил ее тепло. По всему телу побежали мурашки. Он зажмурился, пытаясь взять себя в руки, но ствол задрожал еще сильнее.

— Блин, да не сжимай ты его так, пистолет ходуном ходит.

— Ты не могла бы отойти? — Сглотнув, сказал Князев. Ему одновременно и хотелось, чтобы Вика сейчас исчезла, и одновременно он больше всего на свете желал, чтобы это мгновение длилось вечность.

— А что такое? — Вика убрала руки и сделала шаг в сторону, посмотрев на лицо Саши. — Тебе что плохо что ли?

— Нет. Наоборот. Слишком хорошо.

Вика открыла рот, но не проронила ни звука. Ее щеки залились румянцем, она опустила взгляд, а когда снова посмотрела на Князева, глаза ее переполнились злостью.

— Знаешь что, Князев, иди ка ты в задницу. Сам тут стреляй. — Она развернулась, собираясь уйти.

— Стой. — Саша схватил девушку за руку, совсем как она тем вечером на лавочке. — Давай просто забудем этот момент, ладно? Забей и объясняй дальше. Мне, реально, помощь нужна. А то я хуже всех, наверное, стреляю. Ты явно в этом толк знаешь. Дальше без подколов. Буду послушный и тихий, прямо как в первом классе.

Вика взглянула прямо в глаза Князева, ее взгляд сменился с яростного на спокойный.

— Ладно, давай. Уж если так просишь. Только больше не выделывайся и слушай меня внимательно. И это, — она указала взглядом на руку, которую Князев продолжал держать. — Может уже наконец отпустишь.

— Да конечно. — Саша тут же разжал пальцы, борясь с желанием притянуть ее к себе и крепко обнять.

16.54 по московскому времени

База «Исток»

«Семнадцатое сентября. Через несколько дней будет ровно три месяца с 'Пурпурного рассвета». Раньше летние каникулы столько длились и пролетали они просто в мгновение ока, а сейчас словно не один год уже прошел. Я уже и забыл, какая жизнь была до. Как будто так всегда и жили. Блин, три месяца, а столько всего успело произойти. Да даже с последней моей записи многое изменилось. «Исток» растет сумасшедшими темпами. Люди прибывают каждый день. Нас уже почти двести пятьдесят человек. Последние прибывшие сообщили, что даже отряды Воеводова перенаправляют часть людей к нам. Но мы рады всем прибывшим, не забывая и про безопасность. Все так же проверяем новых людей через все базы. Работа находиться для всех, и, что меня удивляет, люди берутся за нее с энтузиазмом. Даже на самые, казалось бы, сложные и грязные места. На стройку — с радостью, на склады — легко, на животноводческую ферму — да пожалуйста. Кстати, о животных. Недавно нашли под Краснодаром крупное предприятие по выращиванию скота. У них продолжала работать автоматика, так что поголовье сохранилось почти полностью. Вывезли всех коров, теперь мясом и молочной продукцией можем обеспечить уже свыше тысячи человек, излишки пока заготавливаем впрок, делая сыр, заморозки и полуфабрикаты. Куриц и свиней приходиться собирать по всему краю, но и это идет успешно. Овощи в теплицах, обеспеченных освещением и грамотной системой полива, приносят отличный урожай, и главное — не зависимо от сезонности. Начали производить одежду, хоть и необходимости в этом сейчас нет, сотни магазинов завалены тряпьем на любой выбор, но лучше озаботиться об этом сейчас, чем потом. Строители возвели два новых корпуса, уже с новой планировкой, с семейными квартирами. В «Истоке» начали образовываться пары, что не может не радовать. Даже есть одна беременная. Меня эта новость немного напугала, но Мила убедила, что мы готовы к принятию родов и проблем не будет. Её медблок разрастается. Привезли и рентген аппарат, и УЗИ, даже МРТ поставили. Среди новоприбывших нашелся еще один врач и медсестра, так что Людмиле сейчас намного легче, а то последнее время она пахала сутки напролет, то зубы у кого-то заболят, то аппендицит.

Кир от нас немного отдалился, общаемся с ним реже после инцидента с Лерой. Возможно, это связано с его загруженностью, так как работы по переоснащению транспорта и техники электродвигателями просто вагон и маленькая тележка. Уже все что можно было пересадили на аккумуляторы, даже если полностью отрубить электричество, база проживет месяц точно. Помимо аккумуляторов Лесной предоставляет нам новый софт и доступ к нейросетям с искусственным интеллектом, сильно облегчающем жизнь. Всю работу на него не переложишь, но волчью долю задач, которые можно решить с помощью вычислений мы уже переложили на плечи ИИ. Теперь даже безопасностью базы наполовину занимается автоматика. Дроны, турели, система противовоздушной и противоракетной обороны, для которой со всего края притащили огромные установки, все это контролируется нейросетью. А когда у нас не ограниченное электричество то вопрос вычислительной мощности искусственного интеллекта отпадает. Те же вертолеты, которые теперь просто огромные дроны, могут летать сами под управлением нейросети, и только по необходимости переключаться на оператора. А «вертушек» у нас теперь целая эскадрилья. Порядка тридцати боевых вертолетов. Михаил Федорович почти полдня проводит с нашими пилотами, обучая их летному мастерству.

Юлаев на посту начальника безопасности полностью оправдывает возложенные на него надежды. Он словно с рождения этим занимался. Организовал грамотную систему патрулей, занимается боевой подготовкой сил обороны. Идеи по укреплению базы сыпятся из него как из рога изобилия. Лесной не всегда их принимает, но иногда соглашается и позволяет применять его технологии в имя безопасности. Даже ПВО и ПРО сильно усовершенствовал, поработав над системой наведения ракет. Теперь наш щит превосходит даже израильский «железный купол».

Кстати, мне удалось поговорить с Тимуром. Было сложно, но удалось его растопить. По началу он даже немного огрызался, словно боялся раскрыться и показать свою слабость. Хотя какая тут слабость, это же чувства, а они есть у любого живого человека. Он до сих пор ее любит. Несмотря на то, что она нас предала, на то что закрутила с Димой. Не зря говорят, что любовь зла. Произошедшее с Лерой сильно ударило по нему, он стал более жестким и резким. Замкнулся. Как друг, я обязан помочь ему пережить это, но не знаю, имею ли я право лезть к нему в душу, когда в своей не могу разобраться. Я же сам до сих пор виню Дез, в том что она сделала. Сдалась. Хоть логикой и понимаю, что выхода уже не было и она хотела уйти по своим правилам. Дез… Как же мне тебя не хватает.'

22 сентября

18.15 по московскому времени

Архипо-Осиповка

Остановив мотоцикл прямо у белых перил набережной, Сахаров снял шлем и посмотрел на море. Солнце уже клонилось к горизонту. Самое лучшее время на берегу моря — закат. Оставив шлем на сидении, Марк достал из бокового кожуха автомат и вышел на каменистый пляж. Ни души. Только чайки вальяжно расхаживают вдоль линии прибоя, в надежде отыскать что-нибудь съестное. Ни одного человека. Вечерний бриз приятно холодит кожу и наполняет воздух запахом йода и водорослей. Волны шепчут, разбиваясь об мелкую гальку. Идиллия.

Вздохнув полной грудью и ненадолго задержав дыхание, Сахаров побрел по берегу в сторону горы Ежик. Ботинки чуть утопали в камнях. Вспомнил как ездили на море с родителями в детстве. Тогда камни на центральном пляже в Сочи были утоптаны тысячами ног до плотности асфальта. Теперь больше некому ходить по этим пляжам, купаться в море, галдеть, разбрасывать бутылки и мусор, из кафе больше не доноситься музыка, воздух не переполняет запах сгоревшего жира из палаток с шаурмой. Остановившись, Сахаров закричал во все горло и потом несколько секунд слушал, отзовется ли кто-то на его крик. Устрой он такое до «Пурпурного» то тут же бы услышал: «придурок, ты что орешь, как резанный?» А сейчас только встревоженно чайки взлетели и больше ничего. Он закричал еще раз, наслаждаясь одиночеством. И опять в ответ лишь недовольные крики птиц. Ни слова упрека. Ори сколько хочешь, да хоть раздевайся до гола и бегай вдоль всего пляжа, никто не скажет и слова. Стянув кроссовки, Марк зашел в воду по щиколотку. Еще теплая вода приятно обняла разгоряченные ступни.

Абсолютно без цели, Сахаров зашагал по воде, высматривая обточенные водой кусочки стекла, прямо как в беззаботном детстве. Совсем не заметил, как солнце опустилось за горизонт и начало темнеть. Включил подствольный фонарь на автомате и продолжил бродить вдоль пляжа. Решил присесть только когда небо полностью покрылось россыпью звезд. Опустившись на камни, начал рассматривать небосвод, пытаясь найти знакомые созвездия. Увидел «Гончих псов» чуть ниже «Большой Медведицы» и сразу вспомнил Султана, как они сидели с ним на этом пляже месяц назад, уставившись на море. До боли в душе захотелось обнять этого пса и погладить. На удивление, он привязался к этой собаке больше чем к любому человеку. Собака не предаст, не соврет и не обидит. В голове прозвучали слова отца: «Собака может лишь нагадить на пол, убрал и забыл, а если человек нагадит тебе в душу, то не забудешь об этом всю жизнь, и тем более не уберешь».

Марк опустил взгляд с небосвода на море, и сначала не понял, что он видит. То ли звезды отражаются от водной поверхности, то ли у него уже галлюцинации. Часть горизонта была усеяна мелкими огнями. Даже присмотревшись, не смог понять, что это такое. Забравшись на спасательную вышку у входа на пляж, вскинул автомат и посмотрел через оптический прицел, приближение не такое сильное, но возможно позволит рассмотреть, что же там так светиться. Долго не мог найти огоньки через оптику, но когда увидел первый, тут же замер. Перевел прицел на соседний огонек, и на следующий. Сколько же их там⁈ Светились навигационные огни на десантных катерах, до отказа набитых людьми. Рассмотреть их было сложно, но кто может собрать столько техники и людей сомнений не возникла. Нуклий решил идти в атаку.

Часть 5 Глава 1

22 сентября

Учинский лесопарк

Городской округ Мытищи

21.40 по московскому времени

За стенами укрепленной базы тихо, лишь изредка проезжает машина патруля, да караульные сонно дежурят на вышках. Охраны не так много, как должно быть. За весь день наблюдения Вадим насчитал человек сорок. Если учесть сменных, то на объекте не больше сотни бойцов. Вооружение серьезное: танки, БТР, ракетные установки, минометы, пушки. Окопались хорошо. Но они никак не ждут такой массированной атаки со всех сторон, и даже с воздуха. Положив прибор ночного видения, Вадим связался по рации с командующими подразделениями.

— Доложите готовность.

— «Север» готов к форсированию водохранилища.

— «Юг» тоже.

— «Салют» ждет команды.

— «Купол» готов, по команде накроем их связь и перережем кабельную.

— «Восток» В нетерпении. — Макс, как всегда, бодр и полон энергии. — «Тыл» тоже, накроют их по полной программе.

— Вас понял. Выступаем по моему сигналу. Коля у тебя та что?

— Четыре вертушки в паре километров от вас, как грохнете их пво, раскатаем технику по-быстрому. Главное не дайте нас сбить.

— Катя?

— На связи, командир. Снайпера по всему периметру лесопарка, сектора обзора перекрывают весь «Нуклий». Как вы стартуете, откроем огонь из всех стволов, они и носа не покажут.

— Понял. Ждать моей команды.

Еще раз посмотрел в сторону вражеского укрепления. База большая, двумястами людьми взять такую непросто. Бетонные стены высотой в три метра, с частоколом сторожевых вышек, массивные стальные ворота с узким коридором за ними, под пристальным прицелом нескольких крупнокалиберных пулеметов и парой противотанковых пушек. Перед воротами «ежи» из стальных двутавров и лабиринт из железобетонных заграждений. В центре базы возвышается командный центр, смотрящий в небо сотнями пик антенн. За ним несколько параболических тарелок для спутниковой связи. Это точно не простая община. Слишком пеклись о безопасности, слишком много средств связи. Чесались руки вызвать Серго и просто накрыть «Калибрами» всю базу, чтобы камня на камне не осталось. Для пущей уверенности можно потом еще «Сарматом» засадить. Но необходимость добыть информацию о расположении главного гнезда — Проталия, связывала руки. Лучше всего добраться до баз данных, или взять живым кого-то из руководства, а без штурма живой силой этого не сделать. Цель оправдывает средства. Нуклий — всего лишь одна из голов гидры, отруби ее, вырастет другая. Надо бить в самое сердце — Проталий, и потом уже разбираться с разрозненными общинами по всему миру. В другие государства Вадим соваться не собирался, на родине работы еще слишком много. Там и без него разберутся. Без командования в анклавах начнется хаос, каждый начальник общины будет тянуть одеяло на себя, у кого-то это получится, кого-то свергнут при бунте. Но это все уже не его забота. Уничтожить Нуклий, найти информацию, добраться до Проталия, а там дальше уже как пойдет.

— Ну что? Готовы? — Вадим обвел взглядом темнеющие массивы лесопарка, словно видел своих бойцов, замаскированных перед атакой. — Выступаем.

22 сентября

21.25 по московскому времени

Пляж Архипо-Осиповки

Марк почти кубарем скатился со спасательной вышки по лестнице. Спотыкаясь об камни, добежал до мотоцикла и растерялся за что хвататься первым делом, за спутниковый для связи с Михаилом или за смартфон, сообщить ребятам в «Истоке». Выбрав второе, набрал номер Князева.

— Саня, поднимай всех! — Почти закричал он в телефон.

— Марк? Ты что орешь? Что случилось?

— Нуклий пошел в атаку!

— Откуда? Сколько их?

— С моря. Десантные катера и вроде еще что-то посерьезнее, не знаю, хреново видно, только огни…

Марка прервала череда хлопков. Обернувшись, он увидел, как над морем взмыло несколько огней и направились в сторону суши.

— Твою мать! Саня они ракеты запустили!

База «Исток»

По всей территории бывшего туристического комплекса ревела сирена. Люди спешно покидали жилые корпуса и бежали в сторону бомбоубежища. Князев со всех ног несся в административный корпус. Все мысли только о Жене, которую оставил на попечение Татьяны Валерьевны. Девочке сейчас намного безопаснее под прикрытием толщи земли и бетона в бункере, чем на поверхности. Женя плакала и противилась, желая остаться с ним, Саша и сам не хотел ее отпускать, но понимал, что это необходимо.

Всю базу огласила канонада взрывов. Князев рефлекторно рванул на газон, под деревья, закрывая голову руками.

— Народ, спокойнее это ПВО отрабатывает. — Раздался из рации голос Юлаева.

Небо расчертили инверсионные следы, подсвеченные реактивным огнем ракет ПРО. Саша, недолго думая, побежал дальше, чуть пригнувшись.

В штабе уже собрались все и застыли перед мониторами. Юлаев играл желваками на скулах и напряженно ждал, когда наблюдательный дрон долетит до кораблей противника. Стив, как пианист, стучал по кнопкам пультов, управляя целым роем коптеров. Джавид нарезал круги по кабинету, сходя с ума от бессилия. Вика с Милой стояли чуть в стороне, готовые в любой момент сорваться к медблоку, если кому-то понадобится помощь.

— Что там? — Князев остановился рядом со Стивом и посмотрел на экраны.

— Еще не знаю, дронов рядом не было. Атаку с моря мы никак не ожидали. Сейчас больше всего парюсь, как наше ПВО справится. Первый залп полностью сбили, хоть и обстреливали «Калибрами» морского базирования. Лесной знатно прокачал нашу оборону. Есть контакт. — Стив вздрогнул.

Один из экранов осветился вспышками в небе.

— Фух, все сбиты в четырех километрах, мы в безопасности, пока что. По любому будут еще стрелять.

— А с десантными кораблями что? — Князев сгорал от неведения.

— Долетели. Так давайте посмотрим, сейчас распознание включу. — Через несколько секунд искусственный интеллект вывел на экран сведения об используемых кораблях, колесной технике и предполагаемое количество живой силы. — Твою же мать… Там примерно две тысячи человек… Броневики, БТР, танков и тяжелой техники нет, надеются на прикрытие с моря и хотят ударить как можно быстрее.

— Да где они столько людей то взяли? — Тимур схватился за голову.

— Это гражданские, набрали из общин. — Раздался из динамиков голос Лесного.

— Гражданские? Серьезно? Как они их заставили? — Саша попытался рассмотреть хоть кого-то на кораблях, но слишком большое расстояние, и скудное освещение не позволили.

— Идеологическая обработка. Общины ведут пропаганду среди жителей, что вы являетесь биотеррористами, ответственными за «Пурпурный рассвет». Их не заставляли, они сами вызвались. — Ответил Кир.

— Вот суки! — Тимур с психу ударил кулаком по столу. — Мрази! Это мы то ответственные? Сами устроили и на нас все перекинули, а эти бараны и поверили.

— И что нам с этим делать? — Прайс растерянно откинулся в кресле, обреченно смотря на монитор.

— Угроза подлежит устранению. Наведите ракеты и уничтожьте их до десантирования. — Голос Лесного не дрогнул, так словно он говорил об вытравке тараканов на кухне.

— Нет! — Мила шагнула ближе к микрофону и колонкам, так словно Кир стоял на их месте. — Так нельзя. Это же простые люди, такие же как и мы. Их обманули и заставили идти на смерть. Но мы не можем их так просто убить! Надо что-то срочно придумать.

— Что? Выбежать перед ними и закричать, что это все не мы? — Тимур развернулся к Людмиле. — Что мы можем сделать? Там две гребанных тысячи человек. Ракеты мы собьем, самолеты и вертолеты тоже. Но что делать с таким количеством атакующих? Они сейчас слепы и глухи. Мы для них — демоны, повинные во всех грехах. Они даже детей перебьют не задумываясь.

— Но можно же найти выход? — Голос Милы задрожал. — Нельзя же их просто так взять и убить.

А как убивали людей во время Второй Мировой, Первой, да на любой войне? Они так же шли за мнимые идеи. У нас нет другого выхода. — Вступила в разговор Вика. — Лесной прав. Нельзя дать им высадиться, на суше они распределятся и будет намного сложнее. Надо наносить удар сейчас.

— А что там с Марком? Он же еще там, в Архипке. — Сказал молчавший до этого Джавид.

— Блин, точно. — Стив схватил смартфон. — Марк? Ты где?

* * *

— Сваливаю. — Ответил Сахаров в гарнитуру шлема, выкручивая ручку газа до отказа. — Уже в середине поселка.

— Слава богам. — Прайс облегченно выдохнул. — Мы собираемся нанести ракетный удар по кораблям. Переживали, чтобы тебя не зацепило.

— Их там очень много. У вас хватит сил? Устоите?

— Мы знаем. Там две тысячи гражданских из общин. Они пойдут в сухопутную атаку.

— Гражданские? Из общин? — Сахаров остановил мотоцикл на обочине. — Ты серьезно? И вы собираетесь по ним ударить?

— Да блин, пока вы тут болтаете, им осталось всего пятьсот метров до берега. Времени уже нет! — Послышался голос Тимура из телефона.

— Решили уподобиться Воеводову? Там две тысячи простых людей.

— Офигеть, ты у нас теперь в гуманисты заделался? — Тимур не мог сдержать эмоции и почти перешел на крик. — Если не мы их, то они нас, выбора нет.

— Есть. — Марк сорвал мотоцикл с места и выкрутил газ до отказа. — Дайте им высадиться и снесите корабли. Людей не трогайте. Я свяжусь через пять минут. У меня есть план.

21.35 по московскому времени

Геленджик

Район Голубая бухта

Роман отложил в сторону шестигранник и посмотрел на результат своих трудов — крупнокалиберный пулемет на станине, закрепленной на пикапе Тойота Фораннер. Бронированной техники сейчас везде в достатке, бери не хочу, но вот легкой и маневренной, способной обеспечить хорошую огневую мощь, не так много. И на пикапе намного проще ездить по окрестностям, чем на военном броневике.

Зазвонил спутниковый телефон. Роман посмотрел на экран. «Марк».

«Хм, странно. Первый раз Сахаров звонил по спутниковому».

— Да, алло?

— Рома, ты на аванпосте?

— Да, что-то случилось?

— Михаил тоже там?

— Все здесь. Да что случилось то?

— ПоднимайФедоровича, гоните к складу химоружия и цепляйте на вертолет ракеты с «Бизэт». Ты говорил они не летальные?

— Да говорил. Может уже объяснишь, что происходит?

— Нуклий пошел в атаку. В Архипо-Оспивоке высаживается десант в две тысячи человек.

— Еб… А зачем «Бизэткой»? У ребят есть вертолеты и ракеты, пусть просто сотрут их и все.

— Нельзя. Нуклий отправил в атаку простых гражданских. Их нужно просто нейтрализовать. Так что меньше болтай и гоните к складу. Времени в образ. — Марк положил трубку.

— Вот же… — Рома выскочил из машины и сорвался в дом.

* * *

— Прайс, ты здесь. — Сахаров снова вызвал «Исток».

— Да, Марк, слушаю. Что там у тебя? Я уже еле сдерживаю Юлаева от запуска ракет. Если бы не Мила он бы просто набил мне морду и сделал как хочет. — Стив включил смартфон на громкую связь, чтобы все могли слышать разговор.

— Ракеты не нужны. Я еду к вам. На базе есть средства химзащиты?

— Да есть! — Джавид подскочил к телефону. — Недавно притащили, очень много. Тимур не хотел брать, а я настоял.

— Молодец. Тимур, ты меня слышишь?

— Да.

— Собирай своих бойцов, сколько их у тебя?

— Около сорока человек.

— Мало, не хватит. Тогда собирай всех мужиков, вооружайте, выдайте всем противогазы и гоните к пляжу Архипки. За три километра пусть надевают «газы». Проинструктируй, чтобы открывали огонь только в самом крайнем случае. Были бы у вас еще резиновые пули…

— Есть, но не так много. На случай непорядков в «Истоке» набрали, Вика посоветовала.

— Отлично. — Ответил Марк прижимаясь ближе к рулю и лавируя по поворотам трассы. — Тогда раздайте их. И нужно как можно больше транспорта. Будете вывозить нейтрализованных гражданских.

— Нейтрализованных? Что ты собираешься с ними делать? — Спросил Прайс.

— Недавно мы нашли склад химического оружия. Куча ракет с «Бизэт». Психотропное химоружие. Оно их не убьет, но на несколько дней полностью нейтрализует. Мы их всех повяжем, и вывезем в укреплённое место, наподобие тюрьмы. Там дальше разберемся, что с ними делать.

— А мы второй «Норд Ост» не устроим? Жертв точно не будет? — Из динамика раздался голос Милы.

— Не знаю. Но другого выбора нет. Так мы хотя бы минимизируем потери. Это явно лучше, чем просто их разбомбить. Три минуты, и я буду у вас.

Проскочив мимо яблоневых садов, Сахаров подъехал к КПП «Истока» где его уже ждали Джавид с Тимуром. Оба в бронежилетах, с оружием и висящими на боку противогазами в чехлах.

— Сколько у нас времени? — Юлаев спешно пожал руку и и махнул, приглашая идти за собой. Джавид, увидев друга, чуть улыбнулся, похлопал по плечу и пошел следом.

— Это я у вас хотел спросить, вы же за высадкой наблюдаете.

— Стив, что там на пляже? — Тимур включил смартфон на громкую.

— Первые десантные уже причалили. Высадка началась. Высадившиеся встали в линию обороны. Катера подходят один за другим. Народа там много, так что думаю минут пятнадцать есть в запасе точно. — Прайс старался сохранить выдержку, но по голосу явно слышно, что он сильно волнуется.

— Ясно. — Сахаров достал спутниковый и набрал Сталюкова. — Роман, что у вас?

— Вешаем ракеты на подвесы. Девчонки помогают. Твоя помощь бы очень не помешала, но справимся. Минут пять — семь и «Карлсон» будет готов к вылету.

— Блин. Тимур, — Сахаров повернулся к Юлаеву. — сколько по прямой от Геленджика до Архипо-Осиповки?

— Километров пятьдесят есть.

— Стив, ты меня слышишь?

— Да, спрашивай.

— Какая скорость у вертолета Михаила с новым двигателем?

— Почти такая же, как и была — километров триста в час. Она не от двигателей, а от конструкции зависит.

— Не укладываемся, нуклиевцы выдвинутся раньше буквально на пару минут, чем Федорович успеет их накрыть. — Втроем подошли к жилым корпусам, перед которыми все кипело. Мужчины разбирали оружие из грузовика, двое выдавали остальным противогазы и фильтры. Чуть в стороне выстраивалась колонна из грузовиков и автобусов. — Стив, как только последние высадятся на берег, лупите всем чем, можете по десантным катерам и кораблям поддержки. Их надо уничтожить, все до единого. Необходимо отвлечь высадившихся, чтобы выиграть время.

— Я уже готов. Помимо ракетного обстрела поднимем в воздух все наши вертолеты, чтобы увести внимание от Михаила. Они беспилотные, мы ничем не рискуем. В бой пускать их не будем, чисто для устрашения. Осветительные снаряды, светошумовые, просто огонь из пулеметов над головами. Прижмем по максимуму.

— Отлично.

* * *

В боевой рубке штабного корабля все звенело и шумело. Связисты отдавали команды, рации разрывались от докладов обстановки, помощники командира сновали от одного монитора к другому, на ходу выкрикивая команды. Есаян стоял у монитора с панорамой пляжа Архипо-Осиповки и наблюдал за процессом высадки.

— Товарищ командир, Эксархидис на связи. — к Аваку подбежал офицер в серой форме и протянул спутниковый телефон.

— Есаян слушает.

— Как у вас там обстановка? — Пимон, как всегда, был спокоен и сдержан.

— Десантирование почти завершено. Нас или вообще не заметили, или слишком поздно, когда уже поняли, что основная сила — гражданские. Теперь ломают голову, что им делать. План сработал. Буквально пара минут и катера отойдут от берега. Дальше начнем марш на их базу. Пока все идет как по маслу. Что у вас там?

— Так же, как и у вас. План работает как часы. Наши в полной боевой готовности. Скоро капкан захлопнется.

— Отлично. Докладывай мне обо всех этапах. Видеофиксация обязательна. Нам все надо будет преподнести объектам в общинах, так что смотрите не косячьте.

— Вы там тоже не обделайтесь.

— Да уж как-нибудь без твоих советов разберемся. Конец связи.

Есаян раздраженно отключил телефон и посмотрел на монитор. Последние десантные катера, закончив высадку, поднимали носовые аппарели и готовились к отплытию. Часть уже отошла от берега на пятьсот метров и развернула ракетные комплексы.

— Всем командиром подразделений, перестроиться в боевой порядок, готовиться к броску до цели…

— Товарищ командир! — Прервал Авака громкий крик. — Засекли массированный запуск ракет!

— Ракет? В смысле? — Есаян не поверил услышанному. — Все же решились стрелять по гражданским, ну ничего…

— Они не по берегу лупят, а по нам!

— Так сбивайте! У нас должно хватить мощи ПВО.

— Не хватит, мы даже не можем понять, что за ракеты по нам запустили. И их там сотни…

— Сотни? Сука, откуда у них столько? — Авак сжал кулаки и осмотрелся по сторонам. — Всем оставаться на местах. Кораблям начинать маневры для уклонения от поражения. Все силы бросить на защиту.

Закончив, Есаян вышел из боевой рубки и почти бегом поднялся на палубу. Бросив взгляд в сторону суши, увидел россыпь ярких огней на небе, словно звезд в этом месте стало в десятки раз больше и загорелись они ярче. Поняв, что времени нет даже на спуск шлюпки, он выхватил спасательный жилет из ящика, и, задержав дыхание, прыгнул за борт.

21.41 по московскому времени

Учинский лесопарк

Городской округ Мытищи

Все территорию лесопарка огласило множество хлопков. С нескольких сторон в небо взмыли длинные шлейфы ракет и артиллерийских снарядов. Северо-западнее, между поселками Витенево и Пестово в небо поднялся столб огня и земли. Через мгновение докатился звук мощного взрыва.

— «Купол» докладывает, кабели наземной связи уничтожены. И… — Первые ракеты долетели до базы, уничтожив вышку связи и тарелки параболических антенн. — Каналы радиовещания тоже.

Над «Нуклием» повисли несколько осветительных огней, залив окрест оранжевым светом.

— «Люстры» повесили, глушилку спутника тоже. — Отчитался «Купол».

По всей базе прогремела следующая череда взрывов, выводя из строя системы ПВО, РЭБ и технику противника.

— Коля, стартуйте. — Отдал приказ Воеводов, выбираясь из укрытия. — Катя, начинайте работать. Всем отрядам — в наступление, быстро не ломитесь, дайте артиллеристам отработать.

На ходу посмотрев в бинокль, Вадим увидел, как один за другим падают, скошенные меткими выстрелами, караульные на вышках. В «Нуклии» началась паника и хаос. Анклавовцы метались по базе, не понимая, что происходит. Кто-то бежал к танкам и броневикам, которые прямо перед ними взлетали в воздух от очередной ракеты или дрона-камикадзе, кто-то спешил укрыться в зданиях, поняв, что по ним огонь не ведется.

— Краснов, вы скоро? Эти крысы по норам полезли. Нужно выщелкать как можно больше, чтобы потом меньше с ними внутри возиться. — Воеводов посмотрел в небо, ожидая увидеть вертолеты.

— Уже на подлете. — Ответил Николай.

В подтверждение его слов донесся стрекот лопастей. Подсвечивая борта вертолетов, засияли пуски ракет из НАРов. Нити дымных шлейфов потянулись к «Нуклию» расцветая шарообразными взрывами. Техника противника, не успевшая даже вступить в бой, за считанные секунды превратилась в груды искореженного металла, объятого пламенем.

Воеводов побежал вперед, держа перед собой автомат. Следом за ним поднялись двадцать бойцов и синхронно двинулись за командиром.

— Пересекли водохранилище с севера, до объекта четыреста метров. — Отчитался отряд «Север».

— «Юг» завершил форсирование, мы в пятистах.

— Восток' уже на позиции.

— Ждите команды, начинаем одновременно. — Пробежав еще сотню метров, Вадим скомандовал отряду остановиться. — «Салют» и «Купол» прекратить массированный обстрел, бейте точечно по технике. Мы входим на объект. Коля прикрывайте сверху. «Север», «Юг», «Восток» в атаку.

Поднявшись, Воеводов махнул рукой, отдавая команду отряду, и двинулся к вражеской базе. Впереди ворота и КПП, точнее то, что от него осталось. Здание уничтожено точным попаданием ракеты до основания. Ворота снесло взрывом, часть блоков и «ежей» раскидало в стороны.

— Через ворота не ломимся, там бойницы с пулеметами. Коля нужен проход севернее КПП на сорок метров.

— Сейчас будет. — Ответил Краснов.

Над головами бойцов отряда пролетели несколько ракет и ударили в стену базы, пробив широкую брешь, в которую с легкостью проедет танк.

— Вперед. — Не опуская автомата, Вадим первым двинулся к проходу.

Заскочив в облако не успевшей осесть пыли, Воеводов поднялся на груду бетонных осколков и оказался на территории «Нуклия». Из-за угла ближайшего здания показались трое анклавовцев в серой форме. Они никак не ожидали увидеть проникших на базу противников и на секунду замешкались. Этого времени хватило прицелиться и несколькими точными выстрелами их ликвидировать. Следом за Вадимом через пролом вошел весь отряд, грамотно заняв огневые позиции и распределив секторы обстрела.

«Молодцы, не зря тренировали, работают слаженно.» — подумал про себя Воеводов и указал на ближайшее здание.

Пробежав заасфальтированную площадь, укрылись возле стены.

— Три человека на окнах. Второе звено — в здание. Остальные — по периметру. — Раздал команды Вадим и двинулся вдоль строения.

Главная цель — штаб, в центре базы, окруженный жилыми и техническими постройками. Сначала необходимо зачистить их, чтобы потом не ударили в спину. Добравшись до угла, Вадим укрылся за брошенным броневиком. Прямо перед ним группа нуклиевцев пересекала площадь. Поймав первого в коллиматорный прицел, Воеводов выпустил две короткие очереди по три выстрела. Справа сухо затрещали автоматы его бойцов, быстро расправляясь с противником.

— Жилое здание на три часа зачищено и под контролем. Работаем в пищеблоке на одиннадцать часов. — Отчитался «Север».

— Гаражи наши. «Юг» переходит к складам.

— Докладывает «Восток», два административных корпуса на четыре и два часа наши. ' У нас один «двухсотый» и два «трехсотых». Ждем команды и выдвигаемся к штабу.

— Вас понял. — Ответил Вадим.

Боковым зрением заметил силуэт на крыше корпуса слева.

— У нас «двухсотый»! — Раздался крик справа.

Повернувшись, Вадим увидел своего бойца с прострелянной грудью. От крупного калибра ни один бронежилет не спасает.

«Сука, метко бьет».

— Коля, снайпер на крыше. Здание на десять часов. Быстрее, он нас прижал.

— Понял, сейчас сделаю.

Почти сразу всю базу озарил взрыв ракеты. Парапет на краю крыши разлетелся на мелкие осколки. Тело снайпера отлетело, словно выброшенное катапультой и рухнуло на землю.

— Отряд, за мной. — Скомандовал Вадим, выдвигаясь к последнему зданию с запада. Впереди проем входной двери и два окна возле него. Бойцы распределились перед дверью, контролирую окна. Двое тут же выбили стекла в ближайших и закинули в помещение по гранате. Один из бойцов чуть приоткрыли дверь, второй тут же забросил гранату в образовавшийся проем. Три взрыва прозвучали один за другим. Закинув, следом за первой, вторую гранату с не выдернутым кольцом, Вадим выждал секунду и рывком открыл дверь, сменив автомат на пистолет. Внутри дымно, пахнет тротилом и кровью. Стены посечены осколками. Справа изувеченное тело безопасника, для верности всадил одну пулю точно в голову. Подвесной потолок местами обвалился. Отряд незамедлительно проник в помещение, сразу взяв под контроль прилегающие коридоры. Бойцы работали как часы: дверь — граната — проникновение в помещение — несколько выстрелов по лежащим телам — следующая дверь. На втором этаже напоролись на встречный огонь, кто-то забаррикадировался в коридоре, понимая, что больше шансов обороняться именно так. Воеводов взял сразу две гранаты, выдернул кольца, отпустил чеку, выждал полторы секунды и бросил их, не выходя из-за угла, чтобы они отскочили от стены и прилетели рядом с оборонявшимся. Зажав уши и открыв рот, переждал взрывы и, присев, выпрыгнул из-за угла, как можно ближе к полу. Упав на пол, рефлекторно поймал на мушку пистолета силуэт противника и открыл огонь. Сзади тут же прикрыли свои бойцы. Не теряя времени, быстро поднялся на ноги и двинулся вперед. Три трупа, один с пулевым в голове, двое других посечены осколками, каждому по еще одной пуле и дальше по коридору. Дверь за дверью, комната за комнатой. Многие пусты, не то что людей нет, даже мебели и техники.

«Странно, слишком безлюдно для „Нуклия“» — Подумал про себя Вадим, выбивая очередную дверь.

Последняя комната на третьем этаже, тело анклавовца висит на окне. Хотел выпрыгнуть, но граната его опередила.

— Здание зачищено. Все наружу, группируемся у северной стены. — Отдал приказ Воеводов, спускаясь по лестнице. — «Север», «Восток», «Юг» доложить обстановку.

— «Восток» помог «Югу» с гаражами, заняли позиции ждем команды штурмовать штаб.

— «Север» зачистил свои объекты, готовы к штурму.

— Принял. Ждем команду.

Выбежав из двери, Вадим направился вдоль стены, повернул и остановился у угла, из-за которого открывался хороший обзор на штаб. Здание высокое, этажей шесть, долго копаться придется. И этот только та часть, что над землей, еще не известно, сколько внизу. Проектируй он «Нуклий», основную часть бы расположил в противоракетном бункере, так, чтобы даже ядерная бомба не достала. Верхний этаж штаба уничтожен ракетами, но он и не важен, максимум, что там могло быть, это коммуникационное оборудование. Цель — серверные и командный пункт, а они должны быть хорошо защищены.

— Всем отрядам, оставить на прикрытии половину и выдвигаться к штабу синхронно, каждый со своей стороны. — Вадим повернулся к своим бойцам. — Первое и второе звено на прикрытии, остальные со мной.

Чуть пригнувшись, он побежал через площадь, ожидая в любую секунду напороться на огонь обороняющихся. Не прозвучало ни одного выстрела. Лишь прижавшись к бетонной стене, Вадим осознал это.

«Слишком тихо и спокойно, что-то здесь не так.»

Остальные бойцы подтянулись к нему, так же спокойно перебравшись через площадь. Лица напряжены и сосредоточенны. Не теряют концентрацию, несмотря на потери. Для бывших гражданских держатся отлично.

— Так, в здание со мной пойдут пятеро. Остальным распределиться по периметру, мониторить окна и прикрывать нас. Если что, вызову, придете на подмогу. «Север», «Юг», «Восток» идем на штурм с одним звеном. Командирам оставаться снаружи с отрядами, обеспечивать прикрытие.

— Э… Понял, принял. — Прозвучал обескураженный голос Макса.

Воеводов понимал, что соваться в укрепленное здание таким малым числом самоубийственно, но интуиция подсказывала, что он опять идет в западню. Гребанное дежавю. Именно это же чувство он ощущал при штурме колонны на трассе, но тогда не поверил предчувствию и поплатился за это. Словно в подтверждение слов, сильно зачесался шрам на темени, может подшлемником натерло, но слишком уж одновременно с предчувствием.

Задержав на секунду дыхание, махнул рукой, отдавая приказ к началу штурма. Ломиться через главный вход не решился, если бы сам делал засаду, то заминировал бы его в первую очередь. Окна на первом этаже прикрыты стальными решетками. Отправил к каждому по два бойца. Они, без вопросов, закрепили на анкерных болтах по заряду взрывчатки, отмотали провод детонатора и укрылись на безопасном расстоянии. Двое других подцепили к решетке тросы с карабинами. Взрыв вырвал куски кирпичной кладки, ослабив крепление. Дернув за тросы, сорвали решетки и тут же в окно полетело по две гранаты — светошумовая и боевая. Один из бойцов прижался к стене, подставив колени другим как ступени. Другой, оперевшись на подоконник, занял огневую позицию. Вадим еще с двумя, быстро забрались в помещение, готовые в любой момент отразить атаку. Никого. Внутри пусто, ни мебели, ни противника.

— «Север» вошли в здание без сопротивления.

— «Юг» тоже, вообще пустой кабинет.

— «Восток» та же история'.

— Понял, продолжаем зачистку. — Ответил Вадим, прижавшись к стене возле двери. — «Восток» двигайтесь к лестнице вниз и контролируйте спуск в подвальные этажи. «Север» и «Юг» на вас зачистка верхних этажей.

Та же самая процедура, что и во всех зданиях до этого: дверь — гранаты — проникновение. Только стрелять не приходилось, каждая новая комната встречала голыми стенами и полами. Никого и ничего.

«Да твою же мать. Что тут происходит? Не могли мы так проколоться, это по любому „Нуклий“. Бункер, все точно в бункере. Здание пусто на случай ракетной атаки. Они узнали, что у нас под Майкопом есть ракеты и перемести все командование на защищённые подземные этажи. Надо двигать туда.»

Интуитивно повернув по коридору к лестницам, почти все здания проектируется по четко заданной логике, встретился со звеном отряда «Восток» во главе с Максом.

— Макс, блин, я же сказал, командиры остаются снаружи.

— Но ты же сам сюда пошел, а я что? Не могу я людей в бой отправить, а сам отсиживаться.

— Завалят тебя, кто отрядом командовать будет?

— А если тебя завалят, кто всеми командовать будет?

Поняв, что спорить с Максимом бесполезно, Вадим приказал звеньям спускаться. Два лестничных пролета и все. Только двустворчатая дверь справа, массивная, стальная.

«Значит спуск в бункер с другой стороны здания. Там должна быть и лестница, и шахты лифтов.»

Дверь заперта. Четыре заряда взрывчатки на петли, хлопок, ударивший по ушам, бетонная пыль, больно щипающая нос и пустой коридор за рухнувшими створками. Распределились по проходу, прикрывая друг друга. И опять дверь за дверью, помещение за помещением. И опять — пустота. Даже банальных технических нет. Словно они не в здании штаба всей сети анклавов по России, а в пустой бетонной коробке какой-нибудь заброшки. Осмотрев последнюю комнату по левой стороне, встретил Макса, вышедшего из двери на другой стороне коридора.

— Что у тебя?

— Пусто. Вообще ничего.

— Не может быть. Ни лестниц, ни лифтов?

— Я же говорю вообще ничего. Такое чувство, что здание не использовали.

— Командир? Вызывает «Север».

— Слушаю.

— Мы на самом верхнем уцелевшем этаже. Здесь никакого оборудования, даже кабелей нет.

— Сука! Все звеньям немедленно покинуть здание!

— Вадим, мы засекли большое скопление противника, двигающегося в нашу сторону. — Отчитался «Купол».

— С какого направления?

— Со всех! Шесть группировок, с тяжелой техникой.

— Макс? Макс твою мать? Вы как смотрели? Ты сказал, что вы прочесали все в радиусе сотни километров! — Воеводов на мгновение потерял контроль над эмоциями.

— Командир, мы все прочесали. Почти каждый дом и подвал, больше двух недель лазили. Никого не было, даже следов. Дроны гоняли, сколько могли, никаких тепловых сигнатур не было.

— А откуда они тогда взялись? Как черти из табакерки выпрыгнули?

— А мне почем знать?

— Вадим, не срывайся на него. Мы просчитались. Они затянули нас в западню. Подготовились заранее. Сто процентов укрыли войска в подземных бункерах и бомбоубежищах. Там можно месяц сидеть и наружу носа не высовывать. — Вклинился по рации Краснов.

— Зачем живая сила? Могли бы нас просто разбомбить.

— Ты им живой нужен. Как символ восстания. Ты же идеальное воплощение плана Голдстейна. Ладно, — Николай на секунду замолчал. — Я увожу вертушки, а то нас снесут. У них по любому есть ПЗРК, против которых мы бессильны.

— Хорошо, уходите. «Купол», «Салют» сворачивайтесь и отступайте. Вас там, на открытой местности, раздавят. Делитесь на мелкие группы и уходите. К нам не суйтесь, это самоубийство. Мы постараемся тоже прорваться. Торопитесь, пока они кольцо не сомкнули.

Вадим тяжело вздохнул, убрал пистолет в кобуру и отошел в сторону от своих бойцов. Постояв несколько секунд достал спутниковый телефон и молча уставился на экран. Нехотя набрал Серго.

— «Альфа», Вадим на связи.

— Серго слушает. Что там у вас?

— Полная жопа. Мы попали в ловушку. «Нуклий» — пустышка, чтобы нас заманить. Мы пробились на базу и здесь ничего.

— Охренеть…

— Сейчас к нам движется крупная группировка противника.

— Только не проси…

— Слушай. Я отправил несколько отрядов обратно. Мы попытаемся прорваться, но шансов мало. Если прижмут, будем отбиваться, пока не затянем всех на базу. Накроем анклавовцев их же тактикой. Живым я им не дамся. Когда пойму что все, дам команду. Одного «Сармата» с тактическим зарядом хватит, чтобы наших отступающих не зацепило. Главное, чтобы ты не дрогнул в нужный момент и запустил ракету.

— Вадим. Я не знаю. Это же вас всех убьет.

— Если не ракета, то половину и так перебьют, а вторая половина попадет в плен, где смерть от взрыва покажется раем. Так что соберись.

— Надеюсь, что вы сможете уйти.

— Я тоже надеюсь. Ладно, конец связи.

Убрав телефон, Вадим посмотрел на стену перед собой, глубоко вздохнул и вернулся к своим бойцам, застывшим в ожидании командира.

— Шеф, что делать будем? — Спросил Максим, былая отвага и рвение улетучились.

— «Глаз» у нас больше нет, «Купол» сворачивается, поэтому сейчас необходимо запустить несколько дронов, чтобы получать оперативную информацию по передвижению противника. Если коридор между их группировками еще есть, попробуем пробиться. Если нет, занимаем оборону и постараемся забрать с собой как можно больше нуклиевцев, облегчим задачу тем, кто решить их свергнуть после нас. — Вадим включил рацию. — Отряды «Север», «Юг» и «Восток», занять оборонительные позиции, но быть готовыми в любой момент к отступлению, мы ищем безопасный путь. Если нас прижмут — будем биться до конца. Возможно, что никто отсюда не выберется живым. Если кто-то хочет попробовать уйти самостоятельно — никого не держу. Вы все здесь добровольно. Ну что, готовы к последней битве?

Не дожидаясь ответа, Вадим побежал к лестнице. В пустом подвале больше делать нечего, сейчас все зависело от операторов дронов. Надо вывести как можно больше своих людей из окружения. Время еще есть. Отправить Краснова, даже ценой потери всех вертушек, отвлечь огонь врага на вертолеты и провести людей по безопасному коридору. Со своей жизнью он уже успел попрощаться, причем задолго до пурпурного рассвета.

Часть 5 Глава 2

21.49 по московскому времени

Акватория Черного моря

Архипо-Осиповка

Небо расчертили инверсионные следы ракет, почти полностью закрыв звезды, и потянулись к кораблям. Ближайший к берегу боевой катер активировал ЗРПК[1] «Панцирь-МЕ», пытаясь хоть как-то защититься от обстрела. Следом за ним защитные комплексы запустились на остальных суднах, расчертив воздух прерывистыми линиями трассеров и шлейфами зенитных ракет. В небе вспыхнули шары взрывов сбитых снарядов, осветит округу. Загрохотало. Выстроенные в боевой порядок люди на берегу бросились в рассыпную, полностью игнорируя крики командования, отсутствие боевого опыта сразу проявило себя. Первые ракеты ударили по кораблям, скрыв их облаками черного дыма и копоти. Шум взрывов слился в сплошной гул. Судна одно за другим скрывались в сполохах огня. Через несколько секунд поверхность моря больше походила на апокалиптическую картину: столбы черного дыма над искорёженными и тонущими кораблями, языки алого пламени, отражающие от поверхности воды и сотни столбов черного дыма, уходящего в небо.

Люди на берегу в панике искали укрытия в заброшенных кафе и под навесами. Нуклиевские командиры пытались собрать разбегающихся в строй, кто-то даже начал стрелять в воздух, но все их попытки закончились провалом.

Взрывы затихли. Только шум пожарищ уничтоженных кораблей, крики перепуганных людей и вопли командования. До каждого из десанта Нуклия дошло, что пути к отступлению отрезанных, безопасные общины остались далеко, вернуться невозможно, и флотилия, которая являлась гарантом безопасности, идет ко дну.

21.53 по московскому времени

Воздушное пространство над Пшадой

— Марк? «Карлсон» на связи. — Михаил посмотрел на навигационные приборы вертолета. — Время подлета — две — три минуты. Как там обстановка?

— Сахаров на связи. Флот противника уничтожен. Угрозу могут представлять только ПЗРК нуклиевцев. Для прикрытия мы выпустили все вертолеты-дроны. Вы не рискуйте, отстреляйтесь дистанционно и уходите. Мы выдвинулись к пляжу колонной. Подняли всех мужчин, кто может держать оружие, весь транспорт, что был доступен, но две тысячи за одну ходку не осилим.

— У вас транспортные вертолеты есть?

— Да, а что?

— Отлично. Если это МЧСвские, то вообще шикарно. У них есть лебедки для подъема. В море, по любому, будет много выживших с кораблей, их тоже отпускать нельзя.

— Точно! Мы об этом не подумали. Спасибо за совет.

— У вас «коровы» есть?

— «Коровы»? В смысле? Зачем нам сейчас коровы?

— Да я не про рогатых. Вертолет такой есть, МИ-26 называется. Огромная дура такая, пузатая. Самый большой транспортник.

— Сейчас узнаю. — Марк ненадолго отключился. — Да, есть.

— Шикарно. Надеюсь тоже на дистанционном управлении, гоните их тоже. В «Корову» можно больше ста человек запихнуть, разгрузит сухопутный транспорт.

— Еще раз спасибо за еще один совет! Видим вас на приборах. Не пугайтесь, сейчас к вам компания присоединится.

Михаил присмотрелся к ночному небу и увидел как с левой стороны к ним приближается больше двадцати вертолетов.

— Обалдеть у вас тут эскадрилья. Прямо «Апокалипсис сегодня», только «Полета Валькирии» не хватает.

— Апокалипсис уже как несколько месяцев. — Сухо бросил Сахаров, не поняв аналогии. — Удачи вам, и берегите себя.

* * *

— Ну что там? — Спросил Юлаев, сидя на месте стрелка в их верном броневике.

— Две минуты, передам Стиву пару вещей, Михаил посоветовал. — Марк достал смартфон, связался с Прайсом и рассказал идеи Федоровича. Стив принял их с энтузиазмом и тут же принялся выполнять. Закончив, Сахаров повернулся с переднего сидения к Тимуру. — Что ты спрашивал? А, они уже на подлете. Скоро будут. Джавид сколько нам осталось?

— Недолго, уже въехали в Архипо-Осиповку. — Кочарян сосредоточенно смотрел на дорогу. — Блин, как в старые добрые времена, мы снова с тобой едем куда-то.

— Не такие уж и старые. Ты сразу к пляжу не ломись надо будет остановиться где-то за километр, надеть противогазы и дождаться сигнала от Ромы и Михаила. Да и «Бизэтка» не сразу действует. А то сейчас напоремся на две тысячи солдат противника. — Остудил Джавида Марк.

— Да что они нам сделают, мы же на «Тигре». — Кочарян поддал газу.

— «Тигр» «тигром», но от гранатомета или миномета он не спасет. А я уверен, что у анклавовцев вооружение будь здоров, они же к штурму готовились. У них там и техники тоже хватает. — Тимур откинулся в кресле и пожевал губами, так словно держал во рту сигарету. — Не гони так, за нами колонна не поспеет. Там автобусы и грузовики, они так быстро не могут.

* * *

— Рома, будь готов. Только стреляй подальше от скопления людей, чтобы их взрывной волной и камнями не посекло. — Сказал Михаил, заворачивая влево и заходя к пляжу со стороны суши. — Сейчас мы этих «робоптичек» вперед пропустим, чтобы затеряться за ними и можно будет стрелять.

— Понял, товарищ командир. — Сталюков потер вспотевшие за секунду ладони. — Блин, все равно не по себе. Вот так, ракетами с химоружием по мирным людям.

— Скажи спасибо Марку, если бы не он, пришлось бы не химоружием, а боевыми лупить. Подожди секунду, спутниковый звонит. — Михаил снял с пояса телефон и посмотрел на экран. — Ого, Серго вызывает. Да, слушаю?

— Миша, вы там как?

— Ох, тут в двух словах не опишешь. Отбиваем атаку «Нуклия» на базу ребят в Текосе. Вот летим с Ромкой оказать огневую поддержку.

— Почему раньше не доложили? Много анклавовцев? Сами справитесь? Я могу «Калибрами» накрыть.

— Да я знаю, что можешь, но сейчас не надо, эти твари собрали гражданских из общин и бросили их в атаку, две тысячи человек. Раньше не сообщили потому, что как лошади в мыле вертолет вооружали.

— Две тысячи? Офигеть. И что вы будете делать?

— У нас есть психотропное химоружие, выведем их из строя, и повяжем всех, кого сможем. Сахаров недавно нашел военную базу со складом еще с советских времен, быстро пригодилось. Я на рожон лезть не буду, так, издалека ракетами ударим, и свалим по-быстрому. У Вадима там как?

— Хреново поэтому и звоню. Вам точно помощь не нужна?

— Точно. Так что там с нашими?

— Они в засаду попали. «Нуклий», который мы нашли, оказался фальшивкой, чтобы вытянуть Воевода со своим войском, а мы клюнули. Их сейчас в кольцо зажимают, надеюсь, что смогут прорваться. — Серго тяжело вздохнул.

— Ебушки-воробушки, я же даже долететь туда не успею, часа четыре лета не меньше. Эх, говорил же я ему, что мне тоже лететь надо. — Михаил от досады шлепнул по коленям.

— Может и лучше, что не полетел, что бы ребята сейчас без тебя делали. Воеводов там какое-то время продержится, сил у него достаточно, они в этом ложном Нуклии укрепились. Противник их бомбить вряд ли будет, уже бы давно разбомбили, а не войска в бой вели. Так что часов пять — шесть времени есть. Ладно, как разберешься там, свяжись, а то слышно плохо из-за шума.

— Подожди, а запасной план Воеводова? — Перебил Михаил.

— Ты о нем знаешь?

— Все командиры аванпостов о нем знают. У нас точно такое же распоряжение: если ввяжемся в неравный бой и шансов выжить нет, вызывать огонь на себя.

— Понятно. — Серго тяжело вздохнул. — Да, мы уже это обсудили. Вадим готов к такому развитию событий и приказал мне подготовить пусковую шахту.

— Вот же… Слушай, может я все-таки успею, да не один, а с «кавалерией». Вероятно, получится их вытащить.

— Воеводов ясно дал понять, чтобы мы туда не совались.

— Да, но он не в курсе, что мы можем пригнать больше двадцати боевых вертушек. Такой силы хватит отбить почти любую атаку и вытащить наших. Вадим не знает, что мы можем долететь без дозаправки.

— Это как? Здесь лететь почти полторы тысячи.

— Не переживай, долетим, я немного прокачал свой вертолет у ребят, по подобию их вертушек. Так что повремени с запуском, я переговорю с «Истоком», это их база так называется, и что-нибудь придумаем. Ладно, я вышел на огневой рубеж. Закончу, свяжусь.

Михаил убрал телефон и тяжело вздохнул. В километре от него полыхало море, точнее создавалось такое впечатление. Десятки кораблей, охваченные огнем, постепенно тонули. Густое облако черного дыма, подсвеченное снизу красным, создавала инфернальную атмосферу. На ленте пляжа сотни людей метались, как тараканы на кухне, при включении света.

— Рома, готов?

— Да. Что Серго говорил?

— Потом, приступай к работе.

Сталюков в который раз прокрутил в голове все инструкции, данные Федоровичем, направил НАР и нажал на гашетку запуска. Корпус вертолета задрожал, справа и слева ярко вспыхнуло. Два десятка ракет, начиненных «Бизэт», полетели в сторону скопления людей.

* * *

— Готово, наши отстрелялись. — Даже через телефон слышно, что голос Прайса дрожит. — Можете медленно двигаться к пляжу. И это, Тимур, пожалуйста, постарайтесь чтобы убитых было как можно меньше.

— Хорошо. — Сухо бросил Юлаев. Отключившись, он натянул противогаз, противно пахнущий резиной и еще раз проверил магазин автомата. Все гильзы черные — патроны с резиновой пулей, не летальные. Переключил флажок в режим одиночного огня и поднял рацию.

— Колонна, в боевой порядок. Сейчас необходимо удержать войска противника в зоне поражения химическим оружием. Основную работу сделают наши вертолеты, мы так, как забор работает и не даем нуклиевцам вылезти. Огонь на поражение не ведем, просто сдерживаем. Только в случае прямой угрозы разрешено вступать в бой. Всем надеть противогазы, и включить систему фильтрации воздуха в броневиках. — Юлаев отдал приказ по рации и прильнул к экрану системы наведения пушки.

Над ними, в сторону пляжа, пролетела группа вертолетов. За пятьсот метров, вертушки открыли огонь из НАРов. Но ракеты, не достигая земли, взрывались в воздухе, глуша и ослепляя противника. Отстрелявшись, вертолеты зашли на второй круг, заставив и без того перепуганных и дезориентированных людей падать на землю и закрывать голову руками. Кто-то бросился в море, забыв, что плыть уже некуда. Большая часть флотилии «Нуклия» уже шла ко дну.

* * *

Полностью опустошив бочки пусковых установок Михаил развернул вертолет.

— Куда летим? — Спросил Роман через внутреннюю связь.

— К ребятам на базу. Нужно кое-что с ними обсудить. — Голос Михаила звучал непривычно сосредоточенно.

— Хорошо. Так что там у Воеводова?

— Сейчас на месте узнаешь. Свяжись с Тимуром, скажи, что мы к ним, а то собьют еще.

— Ладно. — Ответил Сталюков и вызвал по рации Юлаева.

Через пять минут «Карлсон» уже снижался на взлетно-посадочной площадке «Истока». Их встречали Стив с Князевым, прикрывая лица от ветра лопастей. Михали выпрыгнул из кабины первым и, не дожидаясь Романа, поспешил к ребятам.

— Приветствую. — Саша пожал крепкую руку. — Как там в Архипке?

— План Сахарова вроде работает, ваши «кибер-птички» удерживают противника в зоне действия «Бизэтки». Как начнет действовать, можно будет брать их голыми руками. Нам срочно нужно кое-что обсудить.

— Может тогда в штаб? — Спросил Прайс.

— Согласен. — Михаил кивнул и пропустил вперед Стива.

В комнате управления необычно безлюдно, только множество мониторов, с постоянно сменяющейся картиной. Прайс первым делом пробежал взглядом по мониторам и подошел к рации.

— Молодцы ребята, так и продолжайте. Семнадцатая, что у тебя? — Спросил Прайс в рацию.

— Вертушку снесли из ПЗРК. — Ответил женский голос по громкой связи.

— Понял. Будь осторожнее. При падении из людей никто не пострадал?

— Увела вертолет в море. Вроде никого не зацепило.

— Хорошо. Свяжусь с техниками, выведут другую вертушку, на нее переключишься. — Прайс повернулся к остальным в кабинете. — Не стойте, рассаживайтесь. Михаил, что там у вас?

— Вы же в курсе, что Воеводов пошел в атаку на Нуклий? — Спросил Федорович, опускаясь в кресло.

— Да, в курсе. — Ответил Сахаров через зубы.

— Так вот, — Михаил проигнорировал тон Саши. — Они попали в засаду. База, которую выдавали за «Нуклий», оказалась заманухой. Сейчас вокруг немногочисленной армии Вадима смыкается кольцо окружения.

— Они не могут отступить? — Князев сжал спинку стула здоровой рукой до белизны костяшек.

— База находилась на острове. Анклавовцы все продумали. Сейчас Воеводов окружен водой с трех сторон, отступать можно только на запад. У меня нет точной информации как там обстоят дела, мне самому только сказали. Есть один нюанс…

— Какой? — Казалось, что от скрежета зубов Князева задрожат окна.

— Если Вадим поймет, что выхода нет, Майкопская база должна нанести удар «Сарматом» с тактическим ядерным зарядом по его координатам. Серго, он остался за главного в Майкопе, уже подготовил ракету и ждет приказа. — Михаил посмотрел в окно, словно «Сармат» прямо сейчас должен пролететь в небе.

— Он вообще шизанулся? Начать кидаться ядерными ракетами? Сколько он там своих людей положит?

— А какие еще варианты у него есть? Ты же понимаешь, что нуклиевцы идут за ним лично. Он живой им нужен. Остальных и так перебьют, кто выживет — попадет в плен. По этому Вадим хочет разменять свою жизнь на сотню жизней основной ударной силы анклавовцев. Но у меня есть предложение: мы можем поднять все ваши вертолеты, я поведу эскадрилью. За несколько часов долетим и ударим ничего не ожидающим нуклиевцам в спину, давая шанс Вадиму прорваться через окружение. Нуклий не ждет такой атаки с тыла. Мы можем их вытащить. — Михаил посмотрел на лица ребят поочередно.

— У нас связь туда не добивает. Зона покрытия километров на тридцать в Ростовскую область заходит и все. Дальше вертолеты не смогут улететь, связь с операторами прервется. — Ответил Князев.

— Смогут. — Стив посмотрел на экраны. — Я могу создать коридор из дронов с ретрансляторами. Если подвесить коптер в небе, то сигнал с наших передатчиков будет бить на шестьдесят километров. Следующий дрон расположить прямо на краю зоны действия предыдущего, и так один за другим. Получиться своеобразный мост, по которому легко пройдет сигнал. Даже на таком расстоянии задержка связи оператора с вертолетом будет минимальная, пропускная способность сети очень высокая. До Москвы примерно тысяча четыреста километров, это чуть больше сорока коптеров. Если заняться этим сейчас, то в течении получаса мы будем готовы.

— Исключено. — Раздался голос Лесного из динамиков громкой связи.

— О, Большой Брат пожаловал. — Язвительно бросил Князев. — Ты всегда за нами следишь? «Дом три», блин, «построй свой апокалипсис».

— Прайс, — Кир проигнорировал слова Саши. — Твой план ставит под угрозу безопасность «Истока». Тебе придется задействовать четверть всего парка дронов, лишив базу части обзора. Увести все вертолеты, которые являются основной оборонительной силой, очень безрассудно. Воеводов знал на что идет. Спасать его не целесообразно. Оцени риски для «Истока» и сам поймешь, тем более Воеводов не несет ничего, кроме деструктива.

— Ты сам говорил, что мы нужны тебе, для лучшего взаимодействия с людьми. Мол, ты эмоций не понимаешь. Так вот, — Князев начал выходить из себя. — Сейчас именно тот случай, когда надо действовать по эмоциям. Мы не можем бросить Вадима погибать и если у нас есть шанс вытащить его, то им надо воспользоваться. Ты не забыл, что сегодня Михаил сделал? Без него нам бы пришлось или убить всех нападающих или самим погибнуть от их руки. А наличие аванпоста Михаила рядом — заслуга Воеводова.

— Операция была спланирована Сахаровым, он же нашел склад химического оружия. Михаил сыграл роль исполнителя, с которой мог справиться любой наш вертолет. — Сухо ответил Кир.

— Да хватит этой своей рациональной чуши. Мы бы потеряли время, и момент был бы упущен. Мы пойдем на помощь Воеводову, это не обсуждается. Если тебе это не по нраву, то, не знаю, можешь наказать нас, в угол там поставить, или еще что-то. Но мы, блин, все равно это сделаем.

— Александр, ты опять поддаешься излишним эмоциям, отринув логику и рациональность. Это непозволительно для руководителя «Истока»…

— Прайс, ты можешь его отключить? Задолбал уже. — Князев посмотрел на динамики громкой связи, словно рядом с ними есть рубильник отключения.

— Саша, не горячись. Мы не можем так с Киром. А если он нам обрубит сеть и электричество. — Стив нерешительно встал между Князевым и колонками. — Тем более он ничего плохого нам не сделал.

— Ну и слушай его тогда. Пойду распоряжусь, чтобы дроны готовили. Ты давай тут, колдуй над сетью, чтобы все сработало.

— Александр… — Князев не дослушал слова Лесного, выйдя из штаба. Михаил и Роман поспешили за ним.

— Блин, лишь бы Вадим продержался до нашего прилета. Несколько часов… Слишком много. Тут еще эти уроды с моря. Вылетели бы прямо сейчас, ан нет, надо ждать пока это «Би» что-то там сработает и только потом вертолеты можно будет увести. — Князев достал смартфон. — Тимур, как у вас обстановка?

— Ждем. — Ответил Юлаев. — Еще минут тридцать минимум. Раньше соваться нельзя, их слишком много. Как только Стив засечет, что отрава начала действовать, накроем их повторно светошумовыми и выдвинемся.

— Хорошо. Потом сразу вертушки пойдут на Москву, спасать задницу Воеводова.

— В смысле?

— В прямом. Они там встряли по полной программе, без нас ему не выбраться. Ты пока не отвлекайся, вам там и так веселуха предстоит, пока не забивай голову. Я тут разрулю.

22.07 по московскому времени

Учинский лесопарк

Городской округ Мытищи

Темное пятно леса на экране сменилось множеством ярких белых прямоугольников, передвигающихся по дороге. Один, второй, третий. Дрон пролетел рядом с колонной противника, показав свыше тридцати броневиков и грузовиков. Внезапно экран погас.

— Сбили? — Спросил Вадим оператора.

— Так точно, командир. Засекли его и либо подавилиРЭБ, либо сбили. — Оператор, парень лет двадцати пяти, покрутил в руках уже бесполезный пульт.

— Ясно, самое главное успели увидеть. Что у остальных?

— С запада движутся две колонны под прикрытием вертолетов, одна через Юрьево, вторая севернее, через Пестово, между ними километра два. С юга, севера и запада мы полностью отрезаны водой. Все берега Пестовского, Учинского и Полявского водохранилища под контролем анклавовцев. Даже если нам удастся форсировать водоемы, нас при высадке возьмут. — Ответил Макс, перебегая от одного оператора дрона к другому и непрерывно связываясь по рации с отступающими отрядами.

— Принял. Что по нашим?

— «Купол» и «Салют» мелкими группами успели пройти, несколько машин нарвались на вертушки. Потери — восемь человек, одна машина РЭБ, один «Панцирь» и одна ПВО. Не успели развернуться и отбиться. «Север», «Юг» и «Восток» даже не совались выбраться, бесполезно. Укрепились в зданиях базы, выбрали по шахматному порядку, чтобы минимизировать потери при артобстреле. Поставили пулеметные расчеты, несколько минометов, подготовили ПЗРК. Катя со своими заняла позиции по большей части с запада, где возможен прорыв сухопутных войск. Нас меньше, но, может, удастся отбить атаку.

— Не получится. Ты видел сколько их? Я не знаю, где Нуклий взял столько людей, но на нас идет минимум тысячи полторы. По моим расчетам у них всего силовиков порядка двух тысяч должно быть. Не могли они все общины оставить без руководства. Да и техники у них не мало. Накроют артиллерией и минометами, что мы и носа высунуть не сможем.

— Может попробовать через канал имени Москвы? Там всего сотня метров, переплывем быстро.

— И куда дальше? — Вадим посмотрел на подчиненного.

— По лесу, между поселками.

— Эх, Макс, карты перед боем лучше изучать надо. Там болото. Здесь недавно лили дожди. Мы там завязнем, а до поселков всего по пятьсот метров. Просто представь, мы там барахтаемся в грязи, оставив все тяжелое оружие при форсировании канала, а анклавовцы спокойно развернут огневые позиции в крайних домах и устроят себе стрельбу по «кабанам», как в тире, причем кабаны даже бежать не смогут. Нет, этот вариант отпадает. Единственная надежда — это оборона. Здесь мы можем нанести им существенный ущерб, и, возможно, уйти по одному из освобожденных подходов. Но кому-то придется остаться, создавать видимость, что мы все еще сидим здесь и отбиваемся. Так что давай, подготовь всех командиров к бою, скоро начнется мясорубка.

Минуты тянулись мучительно долго. Воеводов ходил от своей укрепленной огневой позиции к другим бойцам, проверял их готовность, пытаясь успокоить нервы. Сколько пулеметных лент снаряжено патронами, сколько магазинов, как установили миномет или АГС. Бойцы четко следовали указаниям, но вид командира их нервировал больше, чем ожидание битвы. Его слова они воспринимали как упрек, хотя Вадим просто хотел увидеть каждого, посмотреть ему в лицо, переброситься парой слов, а сказать, кроме как о подготовке, ему было нечего. Он запоминал взгляд каждого, голос, интонацию. И надежду в их глазах, с которой они смотрели на него. И именно она ранила больше всего. Он понимал, что все они одной ногой уже в могиле. Выйти из окружения уже не надеялся. Нуклий бросил в атаку все свои резервы, огромное количество техники и живой силы. Голову «Гидре» снести не получилось, так хоть все клыки повыбивать, чтобы «Истоку» потом легче пришлось. Злость на себя, на свою глупость и недальновидность, переполняла, грозя вырваться в срыв на подчинённых, поэтому старался быть немногословным, даже видя, что от него ждут слов поддержки и воодушевления.

«Второй, раз, как мальчишка, попался на крючок. Тогда, на трассе при штурме колонны, повезло. Сейчас — нет. Каждый, абсолютно каждый на этой базе — погибнет. И все они пошли за мной. Это моя самоуверенность и моя идея привели нас сюда, в западню. Смерть каждого из них лежит на моей совести. Две сотни простых людей, поверили мне и пошли за мной, а я отплатил им гибелью. Слишком много на себя взял. Мимолётные успехи вскружили голову. Надо было готовиться более тщательно, разведывать изучать. Но спешка и самоуверенность подвели. Отправил на разведку два отряда зеленых, а надо было самому. Меня бы они так легко не обставили. Блин, это все, кто уже погиб в этом бессмысленном конфликте, умерли зря? Сотни людей в „Рассвете“ и „Заре“, сгинувшие под ракетным обстрелом, четыреста гражданских на трассе, десятки моих бойцов, Шамиль, Юля…»

В солнечном сплетении заболело. Именно там, где у людей сердце, где, как он давно думал, у него кусок твердого камня.

«Юлька… глупая и наивная девчонка. Если бы ты только меня тогда послушала. Остались бы с тобой вдвоем в том доме и было бы все хорошо.»

Воеводов посмотрел в окно, на темнеющую базу, в некоторых местах подсвеченную огнями пожаров. Стены посечены осколками и следами от пуль. Тела анклавовцев тут и там лежат на асфальте. В зданиях сидят почти двести его человек в ожидании боя. Здесь он и погибнет. Один бы смог уйти, затеряться среди деревьев в лесу, применить все навыки, приобретенные за годы службы, но кроме смерти он ничего не заслуживает. И, уже если так все случилось, то лучше сгинуть сейчас и здесь, забрав с собой сотни жизней ненавистных нуклиевцев.

Со стороны лесного массива в небо устремились десятки ракет. Уцелевшие волшебным образом стекла в некоторых окнах задрожали от хлопков.

«Понеслась».

— Всем отрядам! Готовиться к ракетному обстрелу. Укрыться в глубине зданий. Уйти от окон! — Заорал Воеводов в рацию.

— Командир. С северо-запада, со стороны Пестово противник готовится к прорыву. В трехстах метрах от стены колона высаживает десант.

— Принял. Подпустите их ближе, а пока сами выживете.

Вадим сорвался с места, пробежал вглубь здания и встал в дверной проем возле лестничного пролета.

Пространство разорвали оглушительные взрывы. С потолков посыпалась пыль и бетонная крошка. Стекла вылетели уже во всех окнах. Взрывы гремел один за другим.

«Твари, плотно лупят. Но в штаб пока ни одна не прилетела. Знают что я здесь?»

Канонада прекратилась. В ушах звенит.

— Отряды, отчитаться о потерях! — Скомандовал Воеводов в рацию.

— «Север» потерял половину состава. Одно из зданий, в котором укрывались, разрушено до основания.

— «Восток» четырнадцать двухсотых, пять трехсотых. В здании рухнул один фасад. Жестко они засадили.

— «Юг» двенадцать двухсотых, может больше, еще не всех посчитали, трехсотых восемь, трое из них на грани.

— Принял. Всем, перенести раненых в здание штаба, его они не обстреливают. Остальным развернуть минометы и АГС на запад, в сторону канала. Стрелкам выдвигаться на поддержку «Запада», они пойдут на штурм со стороны Пестово и Витенево. Катя как у тебя?

— Двоих потеряла. Саму осколком зацепило, но не сильно, стрелять смогу. Держим позиции, ждем гостей. — Ответила девушка.

— Точно не сильно?

— Точно. По касательной бедро зацепило. Все нормально.

— Ясно. Ждите скоро буду у вас.

Закинув на плечо лямку автомата, Воеводов поднял сумку с гранатами, а в другую руку взял два тубуса гранатомётов.

«Почти половина состава отрядов после первой атаки… Твари. Ну ничего, я вас всех с собой заберу».

Пригнувшись, выбежал на площадку перед штабом, и, лавируя между обломками стен и остовами сгоревшей техники, направился к зданию у кпп на северо-западе. Половина базы лежала в руинах. Часть строений разрушена полностью, у остальных отсутствовала часть стен. Воздух переполнен гарью и бетонной пылью, которая моментально забивала нос и не давала дышать, а что самое неприятное, очень сильно снижала дальность просмотра. Нырнув в дверной проем нужного здания, повернул направо, левое крыло и лестничный пролет разрушены. Забежал на третий этаж и встретил своих бойцов, разворачивающих АГС-17 за грудой осколков разрушенной стены. Выбрал удобную позицию, так, чтобы в любой момент можно было передислоцироваться, подготовил один из гранатомётов к стрельбе, сумку с магазинами и гранатами оставил за небольшим куском бетона и направил тепловизор в сторону стены.

— Ну давайте, лезьте уже. — Сказал в слух, пытаясь высмотреть в прицел противника.

22.23 по московскому времени

Архипо-Осиповка

Геленджикский район

— Выдвигаемся. — Сказал Тимур в рацию. Через противогаз его голос звучал намного ниже и старше.

Джавид нажал педаль газа и броневик плавно покатился по асфальтовой дороге. Юлаев прильнул к экрану наведения пушки, поворачивая ее из стороны в сторону. Тимуру казалось, что прямо сейчас из любого окна или дверного проема заброшенного здания выпрыгнет нуклиевец с гранатомётом и отправит их на тот свет. Прекрасно понимал, что стрелять на поражение нельзя, а для пушки резиновых снарядов вообще не существует, но руки так и чесались нажать на гашетку и залить все эти строения тридцатимиллиметровыми снарядами. Его напряжение передавалось и Марку с Джавидом. Кочарян сжимал руль до белизны костяшек, готовый в любой момент или ударить в тормоз, или, наоборот, вдавить газ, выкрутить руль и свалить от этого места к черту подальше. Сахаров сидел без толики эмоций на лице, но пальцы, поглаживающие корпус автомата, выдавали нервоз.

Здания магазинов и гостиниц сменились небольшим рынком и закусочными. Справа пиццерия на первом этаже гостиницы Арго с выбитыми окнами и выкорчеванными из стены рольставнями. Прямо по дороге виднеется полыхающее море.

— Это что? Зомби-апокалипсис? — Спросил Джавид, всматриваясь в лобовое стекло.

Впереди, прямо на дороге виднелось множество людей. Кто-то катался по земле в истерике, кто-то прижался к стене и свернулся в клубок, другие просто бесцельно ходили из стороны в сторону с абсолютно безумным видом, действительно больше походя на оживших мертвецов.

— Я выйду. Тимур, прикрывай. — Марк еще раз проверил противогаз и поправил лямку автомата.

— Стой! — Юлаев дернулся вперед, стараясь остановить друга, но не успел. — Куда ты? Там две тысячи человек! Надо еще посмотреть, подождать!

Марк лишь отмахнулся, взял автомат в руки и направился к анклавовцам. Мужчина средних лет, стоящий невдалеке возле стены, увидев броневик, заметался из стороны в сторону, даже не подумав поднять оружие. Его лицо отражало крайнюю степень ужаса. Развернувшись он бросился бежать со всех ног прямо на стену, словно не видел ее. Врезавшись головой в оштукатуренный бетон, он отлетел назад без сознания. Сахаров поспешил к запаниковавшему, присел рядом и проверил пульс. Сердце бьется, но сотрясение мозга сильное. На границе линии волос над лбом мужчины открылось глубокое рассечение и кровь за мгновение залила все лицо. Марк достал из наплечного кармана медпакет, разорвал зубами упаковку и приложил к ране стерильную повязку. Времени промывать рану не было.

— Маленькое, все такое маленькое, маленькое… — Донеслось из-за спины.

Повернувшись, Сахаров увидел бредущего анклавовца в серой форме прямо у себя за спиной. Безопасник смотрел вперед отсутствующим взглядом, без оружия и бронежилета, лишь постоянно прикасался поочередно подушечками всех пальцев к большому пальцу.

Изображение перед глазами Марка задвоилось и потом поверх реальной картины происходящего наложилась вторая, словно кто-то баловался в видеоредакторе. Вместо зданий — стены психиатрической лечебницы, на людях вместо военной формы — больничная роба, вместо асфальта — кафельный пол, над головой — гудящие люминесцентные лампы. И запах. Запаха который он никогда не забудет. Медикаментов, немытых тел, мочи и рвоты. Медленно опустил взгляд вниз и посмотрел на себя — та же роба и резиновые тапочки на ногах.

«Что черт возьми происходит? Я тоже надышался? Или все что происходило лишь плод фантазий моего больного мозга? Я никогда не покидал стен лечебницы и все было галлюцинацией? Конец света, о котором я столько раз думал, тоже лишь проекция моего воображения. Нет, этого не может быть.»

Марк встал и встряхнул головой. Изображение перед глазами поплыло, картины из лечебницы потускнели, но не исчезли.

— Эй, ты чего застыл? Все в порядке? — Донесся как издалека голос Джавида. Сахаров повернулся и увидел стоящего рядом Кочаряна. — Марк, что с тобой?

Джавид взял друга за плечи и встряхнул. Помогло. Будто проснувшись от дремы, Сахаров увидел реальный мир, но тут же накатила паническая атака. Сердце бешено заколотилось, грудную клетку перехватил спазм, не дающий дышать. Кожа моментально покрылась потом. Марк начал хвататься руками за противогаз, пытаясь его стянуть с головы и вдохнуть воздуха.

— Нет, ты что! Не снимай! — Кочарян повалил Сахарова на землю, прижимая его руки к телу. Несмотря на худобу Марка, даже крепкий физически Джавид еле удерживал его. — Тимур! Юлаев, блин, помоги мне!

— Что с ним? — Спросил подбежавший Тимур.

— А я откуда знаю. Может противогаз плохо надел или фильтр негодный. — Прокряхтел Джавид, со всех сил удерживая руки друга. — Не стой ты столбом, у него дури как у медведя.

— Сейчас. — Тимур сел рядом и вытащил пластиковую стяжку из связки на поясе. Ловко стянув руки Сахарова, он забрал его автомат и пистолет. — Это не может быть «Бизэтка», слишком мало времени прошло.

— Фиг его знает. Но накрыло его знатно. Что делать будем?

— Давай отнесем его в броневик и там оставим. Пусть пока в себя придет.

Оттащив сопротивляющегося Марка в «Тигр», они на всякий случай закрепили его ремнями на пассажирском месте. Сахаров молчал, лишь скрипел зубами и пытался вырваться.

— Жесть. Первый раз его таким вижу. — Сказал Тимур, отдышавшись.

— Я не первый. Когда нашел его в Москве, он себя всегда так вел. — Джавид проверил тугость стяжек на руках друга, чтобы не передавливали слишком сильно. — Скоро его отпустит, может таблетки перестал пить или не знаю, что-то его триггенруло.

— Ладно, пойдем. Начинаем работать. Надо каждого разоружить и так же связать стяжками. Потом их уже без нас погрузят в транспорт. — Тимур повернулся к пляжу и взял автомат в руки.

Джавид вылез из броневика и пошел чуть позади Юлаева.

— Блин, реально как зомби. — Кочарян закрутил головой по сторонам, рассматривая невменяемых анклавовцев. — Жутко, аж блевать хочется. Они же в таком состоянии и стрелять могут начать.

— Именно. Поэтому держи ствол наготове, только в голову не целься, убьешь. — Тимур снял рацию с груди. — Юлаев на связи. Доложите обстановку.

— Работаем. Уже человек сто повязали. — Отозвался знакомый голос Бориса. — Они почти не сопротивляются, бывает, убехают только в ужасе. На северной части пляжа была перестрелка, наши целы. Один из нуклиевцев, ну из тех, что командование, открыл огонь. Ребята не стали церемониться, застрелили.

— У нас тоже спокойно, подраться только пришлось несколько раз. Но сильно не напрягались, они под этой химозой вялые и тормознутые. Жуткая штука.

— Принял, продолжаем. Всем сохранять бдительность, избегать потерь и среди своих, и среди анклавовцев. — Юлаев убрал руку от рации и сжал цевье автомата.

— Ты «День мертвецов» видел? — Спросил Джавид и, не дожидаясь ответа, продолжил. — Старый ужастик, смотрел еще маленьким. Напугался тогда до усрачки. Вот сейчас словно сам в этом фильме оказался. Только гниющей плоти не хватает.

— Хватит воображать уже. Давай начинать. — Сказал Тимур, подходя к свернувшемуся в позе эмбриона на земле человеку. — Прикрывай меня лучше.

* * *

— Человек в воде на три часа, метров сто, подлетаю к нему. — Донесся женский голос оператора из рации шлемофона.

— Понял. Готов. Давай только медленно. — Ответил мужчина, выглядывая из вертолета на поверхность моря, отражающую десятки пожаров.

Вертушка чуть наклонилась и медленно двинулась, разгоняя водяную пыль лопастями.

— Вижу его, зависай. — Мужчина присмотрелся к барахтающемуся в воде. — Начинаю спускать лебедку.

— Хорошо. Я опущусь ниже не много. — Ответила оператор.

— Твою мать! Он что, с ума сошел? Стой, не опускайся!

— Что случилось?

— Он палит в нас, судя по всему из пистолета. Сейчас я ему…

— Только не убивай. Князев приказал брать их живыми.

— Постараюсь. — Мужчина взял автомат и дал несколько очередей прямо рядом с человеком в воде. Не выпуская из руки оружия, он взял мегафон. — Ствол выброси, а то следующими тебя нашпигую. И подальше бросай. Вот так, умничка. Еще оружие есть? Точно? Смотри мне, ты на лебедке будешь как мишень в тире, мне ничего не стоит тебя застрелить. А теперь не дергайся. Я опускаю вниз трос с оснасткой. Закрепишь на себе и подашь сигнал, что готов, затяну тебя наверх, и еще раз предупреждаю: выкинешь что-нибудь, церемониться не буду.

Через пару минут двигатель лебедки остановился. Мужчина застегнул на руках нуклиевца наручник, прощупал одежду и карманы.

— Офигеть ты здоровый. — Ухватившись за мокрую форму, он затянул анклавовца на борт вертолета и тут же приковал его к поручню, за одно стянув ноги стяжкой. — Как зовут? Какую должность занимал?

Нуклиевец не ответил, лишь смерив презрительным взглядом.

— Не хочешь говорить? Да ладно, мне все равно. Тебя по роже моментально опознают. Надеюсь ты из шишек, а то получится, что я зря тут тебя вылавливал.

[1] ЗРПК — зенитный ракетно-пушечный комплекс

Часть 5 Глава 3

22.41 по московскому времени.

Учинский лесопарк

Городской округ Мытищи

В окуляре тепловизорного прицела показался силуэт противника. Вадим переключил автомат в режим одиночного огня. Расстояние большое, почти шестьсот метров, попасть сложно, но чем черт не шутит. Задержал дыхание, взял поправки по ветру и на расстояние, плавно нажал на спусковой крючок. Приклад ласково толкнул в плечо. Гильза со звоном ударилась об пол. До боли знакомый запах сгоревшего пороха. Силуэт в прицеле покосился и упал.

«Готов. Ну, кто следующий?»

— Вадим. Я возвращаюсь. — Раздался голос Краснова из рации.

— Коля, я тебе сказал уходить, лучше прикрой сверху «Купол» и «Салют».

— Они уже отступили на безопасное расстояние. Собираются в группу опять. Думают ударить в спину анклавовцам.

— Идиоты, передай им, пусть сидят на месте. Их без прикрытия просто с гранатометов и вертушек пожгут. — Воеводов скривился.

— Я им уже так и сказал, надеюсь, твои слова на них повиляют больше.

— Ты тоже сваливай, сам знаешь, дальше будет намного жарче.

— Вадим, еще есть шанс прорваться. Там всего две колонны. С запада они бросили на штурм человек пятьсот. У вас минометы и гранатомёты. Если их прижать, то велика вероятность прорваться. Я с воздуха прикрою. Салаг на вертолетах отвел, они в таком бою не вывезут.

— А смысл?

— Ты о чем? Руки опустил?

— Коля мы уже половину людей потеряли. — Воеводов тяжело вздохнул, пытаясь высмотреть в прицел новую цель.

— Слышал по радиообмену. — Голос Краснова притих. — Но они знали, на что шли. Это война, потери неизбежны. Это не причина сдаваться.

— Я уже все решил. Уводи вертушку. Твоя задача — вытащить «Салют» и «Купол» обратно в Майкоп. Если тебе так важна эта война, то продолжай ее сам.

— Ладно я тебя понял. Скажи своим, чтобы меня не снесли, я колонны за задницу покусаю.

— Коля, сваливай! Это приказ! — Почти закричал Вадим в рацию.

— От кого? Ты уже вроде сложил с себя полномочия. Отбой.

— Вот идиот, идейный самоуверенный придурок. — Прорычал Воеводов, увидев новую цель. Выстрел — промазал. Еще выстрел — опять промазал. — Да еб…

Задержал дыхание, закрыл на секунду глаза и попытался собраться. Открыл и тут же увидел ослепляющую вспышку, сопровождаемую больно бьющим по ушам грохотом. Все пространство за забором засверкало сполохами огня. Территория лже-Нуклия в третий раз сотряслась от взрывов. Работали минометы, стараясь обрушить здания во внешнем кольце. Воеводов рванул к капитальной стене, на ходу подхватив сумку с боеприпасами и гранатомет.

«Долго стрелять не смогут. Боекомплект израсходуют, время на перезарядку, и мы ответим.»

Здание сотряслось от разрывов мин, но устояло. Мощность минометов на порядок меньше чем у ракет РСЗО, а базу строили на совесть, бетона не жалели.

Внезапно в стане противника громыхнуло. Несколько броневиков и скоплений живой силы скрылись в шарах взрывов. Донесся стрекот вертолетных лопастей и правее в небе показался вертолет Краснова. Тут же взлетели ракеты ПЗРК, пытаясь сбить неожиданно появившуюся вертушку, но Николай во время отстрелялся тепловыми ловушками, и ушел на дистанцию.

— Всем, пользуемся их паузой! Со всех стволов — огонь! — Заорал Вадим в рацию, вскидывая на плечо гранатомет.

22.52 по московскому времени

Пляж Архипо-Осиповки

Тимур, сидя на крыше своего броневика, посмотрел на панораму пляжа, подсвеченную пожарами с моря. Повсюду сновали люди «Истока», вылавливая остатки неадекватных нуклиевцев, разоружали их, связывали и грузили в транспорт. Над головами кружили дроны-вертолеты, готовые в любой момент прижать любое сопротивление. Юлаев по привычке похлопал по карманам, но в последний момент вспомнил, что бросил курить, да и в противогазе сильно не покуришь. Раздосадованно скривился.

— Как он там? — Спросил Тимур Джавида.

— Ты прикинь, он спит. — Выглянул из открытой двери Кочарян. — Прямо так, связанный и в противогазе. Не знаю, может сознание потерял, но дышит спокойно и пульс нормальный.

— Обалдеть, всегда поражался этой его способности. Помнишь, как он после прорыва из «Рассвета» уснул, как ни в чем не бывало. Хотя сейчас может и отключился. — Тимур снял рацию и бросил взгляд вдаль. — Борис, Юлаев вызывает.

— Я на связи. Прием.

— Как у вас?

— Да как на заводе. Все по расписанию. Идея Марка работает на сто процентов. Некоторых даже вязать не обязательно, они в отключке. Буйные редко попадаются. Мощная штука эта ваша «бизэтка», я теперь на этот пляж без противохаза даже через ход не сунусь.

— Не переживай, к следующему лету от нее здесь и следа не останется. У нас потерь нет?

— Пара финхалов и разбитых носов, а так вроде все. Это как у ребенка конфету забрать.

— Вы без нас тут закончите? — Спросил Тимур.

— Да, конечно. Что-то случилось?

— Да с Марком что-то. Без сознания в броне лежит, думаю отвезти его к Миле.

— Конечно. Мы все ему обязаны, а эти, ну из общин, хражданские, больше всего. Поезжайте, за нас не переживай. Справимся, тем более уже почти закончили.

— Понял, конец связи, — Тимур ловко спрыгнул с броневика и залез внутрь. — Джавид, погнали на базу. Покажем Марка Миле, может реально отравился. И Князев там говорил что-то про Воеводова, надо выяснить.

— Хорошо, — Джавид перебрался на водительское сидение. — Ты там за ним присмотри, вдруг ему хуже станет.

Оставив такое привычное кресло стрелка пустовать, Юлаев сел рядом с Сахаровым, непрерывно наблюдая за или бессознательным, или спящим другом. Кочарян вел необычно медленно и аккуратно, словно броневик под завязку был забитым хрупким стеклом. Выехали на главную улицу поселка и встроились в длинную колонну отъезжающих с пляжа грузовиков и автобусов. Оба сняли противогазы, облегченно выдохнув.

— А куда мы повезем пленных? — Спросил Джавид, посмотрев на Тимура.

— Будем думать, даже не обсуждали еще. Времени не было. — Юлаев задумался. — На базу везти нельзя — опасно. Куда-то еще, да только куда? Столько народа легко не разместишь, а еще же следить за всеми надо. Просто так мы их на свою сторону не склоним. Чтобы не обозлить, необходимо обеспечить достойные условия. А еще кормить всех надо, поить. Две тысячи ртов…

— Везите их в «Восход» под Лабинском. Там была одна из самых больших общин, человек на шестьсот — семьсот, — сказал, удивив всех, Марк. — Территория осталась нетронутая, только технику пожгли, когда бросили. Запустить генераторы и будет электричество, холодильники, вода и прочее. И людям так привычнее, и контролировать их удобно.

— Проснулся? Как ты? — Джавид резко повернулся, чуть не уведя броневик на обочину.

— За дорогой следи. Я не спал. Сознание потерял.

— Что с тобой было? — Тимур придвинулся ближе.

— Не знаю. Галлюцинации начались, но такое и раньше бывало, потом задыхаться начал. А дальше вы меня скрутили. Было чувство, как будто тону. Воздуха не хватало. Потом просто как свет выключили. Может уже освободите меня? — Сахаров потряс привязанными руками.

— Блин, прости. Сейчас. — Юлаев вынул нож и срезал стяжки, заодно сняв противогаз с друга. — Насчет «Восхода» отличная идея, как я сам не додумался.

— Я бы тоже не подумал, просто был там недавно. За последнее время на мотоцикле почти весь край объездил. Во всех общинах побывал, смотрел, может, осталось что-то полезное. — Марк потер затекшие запястья. — Там рядом еще база Воеводова, они, если что, прикроют.

— Вообще отлично. Блин вроде ты сумасшедший, а здравые решения только ты предлагаешь. — Тимур хлопнул товарища по плечу.

Сахаров ничего не ответил, лишь хмуро посмотрел из-под бровей.

— Еще раз прости. — Тимур виновато отвернулся.

* * *

Броневик остановился возле медблока. Джавид сразу проводил Марка к Миле. Тимур поспешил к стоящим в стороне Михаилу и Роману.

— Привет. — Сталюков приобнял Юлаева и похлопал по спине, не скрывая что соскучился. — Как ты?

— Нормально, все прошло как по маслу. У вас тут что? Где остальные?

Михаил быстро ввел Тимура в курс дела, объяснив ситуацию Воеводова. Так же рассказал, что Стив занимается перенастройкой дронов и установкой на них ретрансляторов, а Князев удаленно руководит операцией в Архипо-Осиповке, не отлипая от мониторов.

— Да, блин. А мы успеем? — Юлаев прикинул в голове время полета до Москвы.

— Должны. Серго должен сообщить, когда Вадим запросит удар, это будет значить, что их почти разбили. — Михаил, словно ожидая звонка, посмотрел на спутниковый телефон. — Но пока тишина. Мы все знаем военные навыки Вадима, он сумеет организовать грамотную оборону. Обязаны продержаться. Так что не будем терять время. Ваши кибер-птички уже поочередно перевооружают на боевые снаряды. «Карлсон» полностью готов к бою. Вы как? Летите?

— Я, однозначно, лечу. — Ответил Тимур. — Еще бы Джавида с собой взял. Сколько людей вообще надо?

— Не много, возьмем транспортные вертолеты. Только не «коровы», они слишком большие и неповоротливые, их быстро снесут. Ми-8, в них можно запихнуть человек сорок если потесниться. В каждый человека по три экипажа, помогать эвакуировать людей и будет достаточно. Саша уже распорядился, вертушки готовят. Ждем, когда ваши люди закончат. Ну и пока ваши вертолеты боевыми снарядят, они еще не все из Архипки прилетели.

— Хорошо.

— Я тоже лечу. — Сказал подошедший Сахаров.

— Куда? Ты только что сознание терял, а сейчас опять в пекло лезешь. — Тимур повернулся к Марку. — Нет, ты однозначно не летишь.

— Не тебе это решать. Я вам не подчиняюсь. Ты забыл, что я ушел из «Истока»?

Юлаев ничего не ответил, лишь подвигал челюстью от раздражения.

— Что у вас тут опять? На минуту оставить одних нельзя. — Джавид, видя напряженную атмосферу, встал между Марком и Тимуром.

— Да он в бой рвется, Вадика спасать лететь собрался. — Нервно бросил Юлаев.

— Так пусть летит, ты же знаешь, что его ничем не удержишь. Тем более Мила сказала, что он в порядке, только вколола ему аминостигмина, не знаю, как я запомнил название.

— Ладно, пусть делает что хочет. Ты полетишь?

— А это обязательно? Мне впечатлений под завязку хватит, если вы там без меня обойдетесь, я лучше останусь. До сих пор руки ходуном ходят.

— Ладно, тогда иди к складам, руководи своей вотчиной.

— Ты это, — Джавид повернулся к Сахарову и крепко пожал руку. — Давай только без геройства, ладно?

— Я и геройство? Ну ты и сказал. — Сухо ответил Марк. — Скоро вернемся, не переживай.

Распрощавшись, все кроме Кочаряна отправились к вертолетным ангарам. Работа кипела. Трава на взлетном поле колыхалась от винтов, как поверхность водоема. Все залито ярким светом диодных прожекторов и фонарями вертушек. Люди подкатывали на тележках ракеты и снаряды, и быстро устанавливали их на боевые подвесы и в короба. Другие меняли аккумуляторы на свежие. Гул стоял как на военном аэродроме. Каждую минуту прибывала новая вертушка и вставала в очередь на обслуживание. К ангарам подтягивались прибывшие из Архипо-Осиповки бойцы и распределялись по грузовым вертолетам. Михаил поспешил к своему «Карлсону», лично проконтролировать вооружение.

— Ну что пацаны, готовы? — Спросил Роман.

— Честно? — Тимур посмотрел на Сталюкова. — Вообще нет. Как к этому можно подготовиться? Это Воеводову легко, у него боевого опыта вагон и маленькая тележка, а мы всего в нескольких заварухах побывали. Противостоять полутора тысячам солдат с тяжелым вооружением, сидя в железной коробке с пропеллером на высоте, такое себе занятие.

— Ничего, максимум, что с нами могут сделать — это убить. — Ответил Марк, разглядывая вращающиеся винты.

Рома и Тимур удивленно посмотрели на Сахарова и промолчали.

Через двадцать минут подбежал коренастый мужчина и передал, что вся эскадрилья готова к вылету. Экипажи на месте, боекомплекты заряжены, аккумуляторы заменены, операторы на местах.

— Тогда по коням? — Немного радостно спросил Михаил.

— Погнали. — Ответил Тимур и побежал к грузовому Ми-8, стоящему в дальнем конце поля.

Михаил дождался, пока Рома займет место стрелка, для верности постучал по тубусам НАРов, и погладил борт вертолета.

— Давай, малыш, не подведи. Вся надежда на тебя.

Шум от лопастей усилился, перекрыв другие звуки. Вертолеты, один за другим, оторвались от земли. Выстроившись в боевой порядок, они двинулись на север, постепенно увеличивая скорость.

Тимур посмотрел на проплывающий под ними «Исток», где всего лишь день назад было относительно спокойно и тихо, а сейчас он первый раз в жизни летит на вертолете за полторы тысячи километров спасать Воеводова. От волнения начало тошнить. Вспомнил, что весь день ничего не ел и пожалел, что не взял с собой перекусить. Отсутствие пилотов в кабине только усиливало дискомфорт, все-таки он еще не до конца доверял новым технологиям Лесного. Не покидало ощущение, что вертушка сейчас потеряет связь с оператором и полетит камнем вниз. Что делать в таком случае, он себе не представлял. Пилотирование для него — темный лес. Парашютов нет, да и куда прыгать, на лопасти винта?

— Тимур, как будем подлетать, разбудишь? — Спросил Сахаров через радиосвязь шлемофона.

— Ты серьезно собрался дрыхнуть?

— А что? Нам лететь часа четыре, чем еще заняться? Я весь день на ногах, а уставший буду бесполезен. — Договорив, Сахаров устроился поудобнее, подложив под голову рюкзак с медикаментами и закрыл глаза.

Юлаев вздохнул и помотал головой, поражаясь спокойствию Марка в очередной раз. Земля внизу слилась в один сплошной черный покров, без единой точки света. Никакой жизни. Сразу вспомнилось, как летал с родителями на самолете и любил разглядывать через иллюминатор бесконечные световые паутины городов внизу. Теперь ночью все погружалось в сплошной мрак. Накатила грусть, что так как было раньше уже никогда не будет. Все, к чему привык с детства кануло в лету с приходом треклятого «Пурпурного рассвета». Если у них что-то и получится, то когда-нибудь человечество возродится, другое, новое, но снова будут ездить по дорогам машины, будет свет в городах. А сейчас земля завалена сотнями миллионов мумий, которые еще предстоит захоронить. Погрузившись в раздумия, Юлаев не заметил, как пролетел почти час. В реальность его вернул голос Прайса в шлемофоне.

— Тимур, вы подлетаете к границе действия сети. Дрона я уже разместил на высоте полутора километров в тридцати километрах дальше по курсу. Переход в его зону действия должен пройти бесшовно. Так, подожди секунду, готово! Отлично. Все работает идеально. Как у вас идет полет?

— Да все нормально. Жрать только охота, ужас.

— Ты в транспортном же?

— Да.

— Там сзади лежит запас медикаментов. Среди них есть сумки с бутылками воды и немного галет и сухофруктов. Специально загрузили для бойцов Воеводова, но ты можешь перекусить.

— Ты меня прямо спас. Что в «Истоке» происходит?

— Отправили последний транспортный вертолет в «Восход», подготовить базу. Вика взяла с собой троих человек, будут искать мины, растяжки и прочие сюрпризы, которые могли оставить нуклиевцы. Колонна с пленными уже выехала. Там Борис за главного, набрали аккумуляторов, провизии и чистой воды. Решили завтра отправить две машины техников, разобраться с энергоснабжением. Мила тоже поехала, среди анклавовцев есть раненые, оказывает первую помощь прямо в дороге. Я уже гоню к «Восходу» несколько дронов, подвешу над базой для контроля обстановки. — Стив устало вздохнул. — Ну и вечерок выдался.

— Да не говори, и он еще не закончился. — Тимур потер лоб, саднящий после долгого ношения противогаза. — А что там Лесной?

— После ссоры с Князевым пока не выходил на связь. Может, злится.

— Кир и злится? Ты что? Он же как киборг, вообще эмоций не испытывает. Скорее всего, считает не рациональным сейчас вести диалоги.

— Возможно, но мне все равно не по себе. Он нам столько дал. Мы построили «Исток» только благодаря ему, да и вообще, если бы не он, мы бы даже из «Рассвета» живыми не выбрались. — Прайс выдержал короткую паузу. — Я же с ним больше всех общаюсь, несколько дней почти полностью провел у него в Кринице. И чем больше его узнаю, тем больше он меня поражает. Возможности его интеллекта просто безграничны. Вот ты помнишь мою информационную базу?

— «Стивопедию» что ли? Конечно помню.

— Вот он все это знает, вообще все. А главное, вспоминает все так, словно только что прочитал. Каждый раз задумываюсь, а человек ли он вообще.

— Может и нет. Вдруг инопланетянин или высокотехнологичный андроид с искусственным интеллектом.

— Не, один раз я видел, как он порезался и у него из пальца шла кровь. Он ест обычную еду…

— Без соли и специй. — Перебил Юлаев.

— Ну и что, у всех предпочтения разные, может у него язва, откуда мы знаем. У меня к нему столько вопросов. Даже пробовал задавать их. Откуда он? Почему он такой? Где его родители? Но он всегда их просто игнорирует. Знаешь что самое необычное?

— И что же?

— Он так открыто делится с нами своими технологиями, разработками, электричеством и вообще ничего не требует взамен. Поначалу я подозревал, что он хочет заполучить власть над новым обществом, которое мы создадим. Но она ему вообще не нужна. Он мог стать самым влиятельным и богатым человеком до «Пурпурного» но не сделал этого. Известность и власть вообще его не интересуют. Кир делает все чисто из альтруистических побуждений.

— С трудом верится. Я лично таких людей никогда не встречал. Папа учил меня, всегда искать скрытые мотивы любого действия, часто помогало в жизни.

— И что? Нашел скрытые мотивы у Лесного?

— Пока нет и это пугает. — Тимур еще раз посмотрел на проплывающий внизу сплошной ковер темноты.

2.42 по московскому времени

Учинский лесопарк

Городской округ Мытищи

Руки уже гудели от постоянной стрельбы. Автомат пришлось сменить, первый заклинил из-за перегретого ствола, хоть и стрелял по три. Все лицо покрылось сажей и гарью. Сколько патронов отстрелял — сбился со счета. Гранаты в сумке закончились, остались только на разгрузке. Благо заранее подготовленные точки по всему этажу с амуницией выручали. Бегал между позициями и отстреливался, пока снайпер или пулеметчик противника не засекали и не открывали огонь на подавление. То и дело натыкался на своих бойцов или раненых, или убитых, но отступать не собирался. Надо заставить тех, кто сидит в окружении, идти на подмогу. За водохранилищем они могут уцелеть даже после тактического ядерного взрыва. Да и просто так сдаваться не собирался, можно, конечно, было запросить удар в самом начале, но хотелось боя. Своими собственными руками уничтожить как можно больше.

Забежал на третий этаж и выглянул из дверного проема кабинета в сторону атакующих. Наружная стена отсутствует, часть пола и потолка обрушены. Соваться внутрь — моментально схлопотать пулю. Прижался к косяку, вскинул автомат и посмотрел на КПП. Пусто. Скорее всего нуклиевцы не ожидали такого отпора и взяли паузу перегруппироваться.

— Вадим, ты как? Цел? — Вызвал Краснов по рации.

— Да, еще пока цел. — Воеводов опустился на одно колено, не отрывая глаза от прицела.

— Я на периметре, но боекомплект почти на ноле.

— Принял. Можешь уходить, и так нам здорово помог. Почти всю тяжелую технику у них выбил. Хорошо летаешь.

— Кстати, ты знаешь против кого мы воюем и почему так хорошо получается?

— Так против нуклиевцев. — Ответил Вадим.

— Это то понятно. Но они подняли гражданских из общин. Я связывался с Серго по спутниковому, на «Исток» тоже напали, почти одновременно с нами. Высадили десант с моря. Тимур и команда вычислили, что это вооруженные члены общин под командованием нуклиевцев.

— Да пофиг, враг он и в Африке враг, не важно за что он воюет. Их никто со стволом у затылка в бой не ведет, сами бегут. — Воеводов перевел дыхание и вытер тыльной стороной ладони вспотевший лоб. — Что там в «Истоке».

— Устояли.

— Снесли ракетами?

— Нет они всех в плен взяли. Пожалели.

— Всех? Наивные идиоты. Думают открыть им глаза? Напрасно. Как они умудрились?

— Да, всех. Влепили химоружием и нейтрализовали. Оказались намного сообразительнее, чем я думал. Корабли уничтожили. Что они собираются с ними делать, в душе не знаю. Больше переживаю, как вас оттуда вытащить?

— Я тебе уже сказал, чтобы ты забыл об этом. Мы еще держим внешний периметр. Три волны отбили и изрядно потрепали атакующих. Уже минут пять тишина. Сейчас должны подкрепление подтянуть из тех что берега водохранилища контролируют. Надеюсь всех стянут и бросят в бой. Когда отступим до штаба, тогда и отдам приказ. — Воеводов откинулся к стене спиной, снял с плеча трубку гидратора и сделал несколько глотков.

— А если тебя раньше убьют? — Спросил Краснов.

Во-первых, не убьют. Во-вторых, я перестраховался. В штабе, среди моих бойцов, есть человек, который знает про запасной план. Я каждые пять минут выхожу с ним на связь. Если я не вышел, он свяжется с Серго.

— Ко всему подготовился. — Краснов усмехнулся.

— Как видим, не ко всему.

Тебе реально все равно, что ты уничтожишь не только нуклиевцев, а еще кучу простых гражданских, которых ложью заставили пойти против тебя?

— Мы с тобой это уже обсуждали — сопутствующие потери. Если атакующие выполнят задачу и уничтожат нас, то Нуклий пойдет дальше, и на волне успеха поднимет в штыки намного больше народа. Они сами будут в бой рваться. Куда их отправят, долго гадать не надо — на «Исток». Тимур, конечно, молодец, но вода камень точит и рано или поздно они падут. Нуклий преподнесет все, как победу над теми, кто устроил «Пурпурный» и уже ничего не сломит веру в святость и безгрешность общин. А если все атакующие здесь сгорят в ядерном огне, то ты фиг кого еще заставишь взять в руки оружие и воевать.

— Есть зерно рациональности в твоих словах, но если по-людски, то убить столько человек… Блин, даже мне не по себе.

— А я тебя и не прошу этим заниматься, оставим это на моей совести. — Воеводов поднялся, вытащил магазин из автомата, и проверил его на вес — две трети, с привычного счета сделанных выстрелов сбился во время перебежек. — Ладно, заболтался я с тобой. Пойду позиции проверю. Отбой.

По лестнице поднялся Максим и прислонился к стене плечом, тяжело дыша.

— Ты как тут, командир?

— Нормально. Как наши?

— Хреново. Человек сорок потеряли. Даже считать не успеваем. — Макс прокашлялся. — Зеленые они слишком, навыков не хватает. В пылу боя забывают менять позицию, а за всеми не уследишь в суматохе.

— Командир? Прием. — Прозвучало из рации.

— Воеводов слушает.

— К штурмующим движется подмога, еще две колонны, только машин намного больше. Человек восемьсот. Еле успел засечь с дрона, потом его снесли.

— Принял. Готовимся к новой атаке. — Вадим повернулся к Максиму. — Двигай к своим на позиции. Проверь амуницию, приободри людей.

— Да как их приободришь, многие уже ни на что не надеются. — Непривычно поникшим голосом ответил Макс. — Ладно. Я пошел.

Воеводов проводил взглядом спину подчиненного и вернулся на свое место. Время потянулось мучительно медленно. Больше всего он ненавидел сидеть и ждать. В бою время несется как угорелое, а когда вот так, прозябаешь в ожидании момента атаки, то каждая секунда кажется минутой. Чтобы чем-то занят себя, проверил автомат, батарейки в прицеле, гранаты, пистолет.

За стеной забора зашевелились. Со стороны поселков донеслось гудение десятков моторов. Замельтешили едва различимые силуэты людей в редких сполохах света фонарей. Через три минуты, атакующие ударили с новой силой. По уже почти разрушенному фасаду здания выстрелила крупнокалиберная пушка, обрушив пролеты нескольких этажей. Следом за ней застрекотали пулеметы, не давая даже головы поднять. Нуклиевцы, пользуясь огневым прикрытием, пошли в атаку, вливаясь на территорию базы сплошным потоком. Со стороны штаба захлопали минометы и гранатомёты, пытаясь подавить тяжелую технику противника, но на прицеливание времени не было и били наугад.

Воеводов, пригибаясь от свистящих пуль, почти ползком добрался до лестницы.

— Всем! Отступаем к штабу! Идем через восточный лестничный пролет. Убедившись, что за вами никого, минируем лестницы и проходы. — Отдал приказ, спускаясь по лестнице. — Катя, ты как?

— Зацепило меня… — Голос девушки прозвучал сдавленно. — Нормально так… зацепило.

— Ты где?

— Второй этаж… третья дверь на лево.

Выпрямившись,Вадим побежал вниз, перепрыгивая через ступени. Быстро повернул по коридору, нашел нужную дверь и уже было сунулся в нее, как пришлось упасть на пол от ударившей прямо над головой пулеметной очереди. Засыпало крошкой штукатурки. Через пыль увидел Катю, лежащую возле стены со снайперской винтовкой в руках. Подполз ближе. Девушка чуть улыбнулась уголками рта. Грудь прострелена справа ниже ключицы, уже весь камуфляж пропитался кровью, при дыхании из отверстия идет алая пена. Катя попыталась, что-то сказать, но Вадим ее сразу остановил. Приподнявшись, он разорвал куртку на девушке. Никаких шансов. Крупный калибр, скорее всего двенадцать и семь миллиметров. Пуля прошла навылет, раздробив ребро на мелкие осколки, которые превратили легкое в кашу. Начался пневмоторакс. Жить ей осталось меньше минуты. Глаза Кати начали закрываться, от недостатка кислорода в мозгу девушка теряла сознание. Уже ничем не поможешь. Рванув обратно к лестнице, Воеводов столкнулся с отступающими. У некоторых на лице читается откровенный страх. Стены здания дрожат от постоянных взрывов. Сверху и снизу доносятся крики раненых, выносить их уже нет времени. Проводив последнего спускающегося взглядом, Вадим поставил на лестнице растяжку и побежал вниз. Возле выхода на площадку перед штабом собралось человек двадцать, не больше. У двери стоит Макс, сжимая в руках «Печенег».

— Это все? — Спросил Воеводов отдышавшись.

— Все, кто мог идти сам. Как там Катя?

— Двухсотая.

Лицо Максима перекосило от боли. Он отвернулся и что-то прошептал сам себе.

— Оставшимся в штабе, мы отступаем. Выходим через восточную дверь, прикройте нас максимально плотным огнем. — Скомандовал Вадим в рацию, жестами показав стоящим рядом бойцам разделиться на две группы. Первая выдвинулась вперед, заняла позиции на площади за подбитой техникой и обломками стен и развернулась для прикрытия остальных отступающих.

— Ну пошли, чего стоим? — Закричал Воеводов, четко слыша крики Нуклиевцев ворвавшихся в задние с другой стороны. Он развернулся, направив в дверной проем коридора ствол автомата, готовый в любую секунду открыть огонь.

Крайний боец покинул здание. Можно уходить. Сорвав с груди гранату, Вадим выкинул ее в коридор и выбежал наружу. Из штаба ведется непрерывный огонь всеми калибрами по покинутому зданию. Со спины еще не стреляли, не успели понять, что противник отступил. Донеслись взрывы растяжек и мин. «Зеленые» гражданские не обучены смотреть под ноги, тем более в темноте. Воеводов пробежал двадцать метров и, укрывшись за корпусом подбитого БТР, отдал приказ первой группе прорываться к штабу. До Нуклиевцев дошло, что противник отступает и они начали рассредоточиваться по окнам. Затрещали автоматы. Пули зарикошетили от асфальта, выбивая искры. За лежавшим рядом обломком бетона упал боец, схлопотав свинца в голову. Первая группа достигла штаба и тут же распределилась по окнам, усилив прикрывающий огонь и заставив анклавовцев прятаться за подоконниками. Есть момент для прорыва. Махнув рукой, Вадим поднял оставшихся в бросок до спасительных стен. Тридцать метров. Пригнув голову, и постоянно меняя траекторию, он побежал. Рядом упал еще один боец, забыв о том, что бежать по прямой — верная смерть. Плечо больно обожгло, Воеводов сжал зубы, не снижая темпа. Пальцы не разжались, рука не повисла, значит мышцы и кости целые, а обращать внимание на царапины нет времени.

Забежал в штаб. Тяжелую стальную дверь за ним сразу же захлопнули, задвинув массивный замок и для верности поставив растяжку. Ощупал рану на плече — точно царапина, миллиметров пять в глубину.

«Уже не важно, кровью не истеку, совсем немного осталось. Затянуть их побольше сюда и отдать приказ Серго.»

— Всем оставшимся! Сначала бьем из окон, они на площади как утки на озере. Тяжелая техника сюда не добивает, нас закрывают здания по периметру. Закидывайте гранатами, палите из гранатометов, просто отстреливайте. Как они войдут в здание, держите их сколько можете на нижних этажах! — Тяжело дыша, прокричал Вадим в рацию.

Никто не сказал ни слова поперек, хотя уже понимали, что живыми отсюда не выберутся. Но руки не опустили и готовы биться до последнего. Одновременно накатила и гордость, и боль. Гордость за людей, что готовы идти ради идеи и свободы до конца, боль от того что подвел их всех.

Забежал на второй этаж. В первом же кабинете направо двое совсем молодых бойцов, пытаются справиться с «козлящим»[1] на столе АГС-17. Отогнал их, взяв стрельбу из гранатомета на себя. В этот момент первая группа нуклиевцев выбежала из двери недавно покинутого здания и начала распределятся по пространствую между строениями. Открыл огонь почти по прямой траектории, заставив противника броситься в рассыпную. ВОГи взрывались в самой гуще противника, раскидывая в стороны искалеченные тела. По стене снаружи застучали пули, несколько ударили в потолок над головой. Засекли. Надо менять позицию. Вручив АГС обратно бойцам и приказав перетащить его в другую комнату, Воеводов выбежал в коридор. Десять метров направо. Следующий кабинет. На полу тело парня с простреленной головой, рядом лежит ПКМ. Подхватил пулемет, и, укрывшись за дверным косяком, открыл огонь по окнам противоположного здания, по выдающим позиции вспышкам огня.

— Командир, слева и справа здания! — Кто-то закричал в рацию.

На секунду опустив пулемет, приподнялся и увидел две группы людей в несколько сотен, огибающие строение с севера и юга и устремившиеся на площадь. Нуклий пошел ва-банк, бросив силы в мясной штурм.

— Всем подняться на несколько этажей выше! Им будет неудобно стрелять вверх! — Скомандовал своим бойцам и сам побежал к лестнице.

Пот уже заливает глаза. Сердце готово в любой момент выскочить из груди. Бронежилет весит, кажется, тонну. Этаж, следующий, еще один. На пятом свернул с лестницы и заскочил в первую же комнату. Молодая девушка ведет огонь от подоконника по наступающим. Увидев Вадима, она повернулась, на лице — страх.

— Командир, их слишком много. Слишком! — Губы девушки дрожат.

— Двигай на шестой, к раненым, отстреливайтесь оттуда. — Воеводов подоткнул девушку к выходу, про себя подумав, что на такой позиции ее застрелили бы через несколько секунд. В последний момент забрал у девушки гранаты, ей они больше ни к чему.

Противник уже прошел половину площади, застелив ее телами убитых. Сняв с разгрузки две гранаты, швырнул их в окно, выдержав секундную паузу. Гранаты взорвались в воздухе, над головами анклавовцев, накрыв их градом осколков. Но несмотря на потери, атакующие прибывали с каждой секундой и все ближе и ближе подбирались к стенам штаба. Со всех окон на них льется дождь из свинца, убитые падают один за другим, но их место тут же занимает новый боец. Люди вошли в боевой раж, когда пропадает страх, инстинкт самосохранения и вообще любые мысли, что тебя сейчас могут убить. Они бегут вперед, не оглядываясь на погибших соратников, на крики раненных и встречный огонь.

«Пусть войдут в штаб и все. Пусть снесут дверь и займут первый этаж. Мне дальше подниматься некуда.» — Вадим нащупал в кармане корпус спутникового телефона.

Снизу громко бухнуло.

— Вадим, они вынесли входную дверь. Сейчас уже будут в здании. — Закричал из рации Макс.

Сжав зубы, выдернул кольца из двух Ф-1 и бросил их отвесно вниз, прямо ко входу. Взрыв. Крики и стоны раненых, перекрываемые гвалтом автоматов и пулеметов.

Отбежав к противоположной стене, достал из кармана спутниковый и набрал номер.

— Слушаю? — Голос Серго звучит подавленно.

— Пора, запускай.

— Нет.

— В смысле, нет? — Воеводов опешил от такого ответа.

— Я не буду запускать ракету. Мы вас вытащим.

— Кто мы? Ты с ума сошел? Это приказ! Немедленно запусти эту чертову ракету! — Воеводов вышел из себя и заорал в рацию.

— К вам на помощь летит больше двадцати боевых вертолетов под командованием Михаила Федоровича. — Проигнорировав эмоции командира, ответил Серго.

— Да они не долетят сюда! Полторы тысячи километров, а у них топлива на восемьсот!

— Долетят. Ребята знают, что делают.

— Пусть обратно разворачиваются. Серго, ты знал, какой был план, знал на что мы идем, а теперь отказываешься? Давай без этого детского сада, жми уже эту кнопку. — Немного успокоившись, сказал Вадим.

— Я не хотел делать этого с самого начала, ты тоже это знаешь. Появилась возможность вытащить вас оттуда.

— Да кого вытаскивать? Нас почти всех перебили. Осталось от силы тридцать человек. Некого уже спасать.

— Вот тридцать и спасем, и тебя заодно. Кто потом поведет людей в бой на настоящий Нуклий? Или ты готов оставить этих гадов топтать землю?

— Никого я уже никуда не поведу. Хватит, наводился. Запускай уже этот «Сармат» и закончим разговор.

— Нет, командир. Можешь меня пот трибунал отправить, но я этого делать не буду. Вам надо совсем немного продержаться, ребята уже на подлете. Отбой.

Связь прервалась. Вадим откинул голову на стену и закрыл глаза. Внутри все клокочет. Он сжал и разжал кулаки, лихорадочно соображая, что делать.

— Макс, прием. Воеводов вызывает.

— Слушаю, командир.

— Собирай ребят, берите раненных и забаррикадируйтесь на шестом в дальней части здания. Выбери помещение без окон. Я уведу атакующих на верхние этажи.

— Это зачем?

— К нам летит подмога, боевые вертолеты. Верхние этажи разрушены. Там почти нет стен, вертушкам легче будет перебить нуклиевцев внутри здания.

— Подожди, а как же ты? — Макс замялся.

— За меня не переживай. Иди, собирай людей, времени у тебя не так много, противник уже на первом этаже.

Медленно поднялся на ноги, и, игнорируя свистящие над головой пули, вышел в коридор. На лестничной площадке столкнулся с поднимающимся наверх Максимом в сопровождении трех бойцов.

— А ты что здесь делаешь?

— Идем тебя прикрывать. Один ты их на себя не вытащишь, а так у нас намного больше шансов. Через сколько подмога прибудет? — Голос Макса снова звучал оптимистично.

— Ну ты и дурак Макс. — Вадим закинул на плечо РПК и зашагал вверх по лестнице.

[1] Козление — термин, которым военные называют скачки оружия при сильной отдаче

Часть 5 Глава 4

23 сентября

3.07 по московскому времени

Учинский лесопарк

Городской округ Мытищи

Клин из двадцати боевых вертолетов разделился на три группы, каждая из которых перестроилась в боевой порядок. КА-52, более известные как «Аллигаторы», при поддержке Ми-28Н приближались к лже-Нуклию с трех сторон.

— Всем операторам! Общую картину с дронов я вывел на ваши дополнительные мониторы. Ориентируйтесь по ней. — Стив, склонившийся над экраном в штабе «Истока», отдал приказ операторам вертолетов через гарнитуру. — Одна группа — берет на себя скопление противника у КПП базы. Вторая работает по периметру водохранилища. Ваша задача уничтожить РЗСО и установки ПВО, так же высматривайте минометные расчеты и броневики с крупнокалиберным оружием, по пехоте огонь не ведем. Третья приближается к базе и оказывает огневую поддержку силам Воеводова, работаете точечно и только когда будете на сто процентов уверены, что в прицеле противник. В здании находятся солдаты Вадима, главное, чтобы они не попали под ваш огонь. Стреляете только с пулеметов, максимум — тридцатимиллиметровая пушка, никаких ракет.

— Принято! — Почти в один голос ответили операторы, не снимая FPV шлемов.

Договорив, Стив подошел к терминалу управления дронами и включил сканер радиочастот, который мог запеленговать даже военные зашифрованные каналы. Подключился к первому найденному.

— С юга приближается неизвестная группа летательных аппаратов. Развернуть системы ПВО, подготовиться к бою. — Незнакомый мужской голос отдавал приказы на грани крика. — Все резервы сухопутных подразделений бросить на подмогу штурмующим…

«Нуклиевцы. Их канал тоже слушать надо. Вертолеты уже засекли, будут пытаться сбить. Все силы бросили на штурм. Эх, мало времени у нас, лишь бы успели транспортные вертолеты».

Предупредив операторов о возможном сопротивлении, начал сканировать дальше.

— Да какого черта? Их там всего двести человек было! Как они могли уже пять сотен положить? — Прайс услышал переговоры на новой волне. Говорящий явно паниковал. — На хрен он нужен живым? Разбомбили бы всю базу и все. Столько техники потеряли и «объектов».

— Угомонись. — Ответил другой голос. — Прямой приказ из Нуклия — взять Воевода живым, несмотря на потери. Тебе вдруг стало жалко «объекты»?

— Да пофиг с ними. Просто, сколько ресурсов и времени потрачено впустую, когда могли все решить за пару минут.

— Возьмем Воеводова и все это окупится. Ты только представь реакцию «объектов», когда мы им на блюдечке принесем виновника эпидемии?

— Но ты же не заставишь его в этом признаться!

— А нам и не надо, смонтируем, скомбинируем и все. Реализуем план Голдстейна намного быстрее чем задумывалось. Воеводов, сам того не подозревая, только помог своими выходками.

— Ладно. Понял. Тогда снимем с оцепления водохранилищ вообще всех. Воеводов потерял слишком много людей, долго сопротивляться не сможет.

«Твари. Не зря мы решили вытащить Вадима. Насколько же им безразлично количество погибших. „Объекты“, блин. Даже, людьми их не называют. Нет, мы не можем оставить общины под гнетом Нуклия, Вадим был прав, надо разбираться с этим и как можно скорее. Иначе в следующую атаку на нас они бросят уже не две тысячи, а двадцать, там никакое химическое оружие не поможет.»

Прайс продолжил сканирование.

— Вадим! Как вы там?

— Тяжко Коля, но пока держимся.

— Осталось совсем немного, ребята уже на подлете!

«Вот они, нашел! Знают, о том, что мы идем. Воеводов еще жив!»

— Как с ними связаться? Надо скоординировать действия. — Вадим тяжело дышал, его голос то и дело перекрывал треск автоматных очередей.

— Прайс на связи! Как меня слышно? Прием! — Стив схватил микрофон.

— Стив? Ты как к нам подключился? Это зашифрованный канал? — Ответил Воеводов.

— Об этом потом. Наши вертолеты в минуте от вас. Мы разделили их на три группы. Одна идет на атакующих с КПП, вторая будет работать по берегу, третья идет прямо к вам.

— Хорошо. Смотри, верхние этажи центрального здания разрушены, внешних стен почти нет. Я уведу туда проникших в здание нуклиевцев, подставив их под ваш огонь. Стреляйте аккуратно, на шестом этаже укрылись мои люди с ранеными. Эвакуируйте их. Человек сорок, не больше. Связь держим на этом канале.

— Принял. Ты только береги себя там, мы тебя вытащим.

— За меня не переживайте. Людей моих вытащите. Отбой.

Стив на секунду закрыл глаза, глубоко вдохнул и переключился на связь с операторами.

— Центральная группа! Здание в середине базы — это штаб. Окружите его. На верхних этажах скоро появятся люди. Воеводов выведет туда атакующих. Поддержите его огнем, только осторожно, не зацепите его самого. Шестой этаж вообще не трогать, там раненные.

— Поняли!

Стив посмотрел на экран, на котором с высоты птичьего полета виден весь лже-Нуклий, все маневры противника и движение вертолетов-дронов. Слева, в пятистах метрах от КПП засверкали огни и несколько ракет полетели в сторону вертушек.

— Внимание! По вам ведут огонь из ПВО!

* * *

Развернув вертолет, Краснов зашел еще на один круг, стараясь максимально близко пролететь над штурмующими, чтобы создать эффект всесторонний атаки и посеять панику. Боекомплект на исходе, тепловых ловушек на два раза, ракет в НАРах на один залп, снарядов пушки на две короткие очереди, пулеметы пусты.

До места дислокации противника пятьсот метров, уже видно их через лобовое стекло вертолета, не только по приборам. С юга к дымящейся базе летит группа вертолетов «Истока» боевым порядком.

«Молодцы ребята, давайте, вытащите этого засранца, а то он уже сдался.» — Подумал про себя Николай и чуть улыбнулся.

В стане противника вспыхнуло несколько огней, в том месте, где находились комплексы ПВО. В небо устремилось с десяток дымных шлейфов, быстро приближаясь к вертушкам. Вертолеты начали менять траекторию, уходя в стороны и отстреливаясь тепловыми ловушками, но делали это неуклюже и неумело, только летящий во главе группы МИ-24п-2п грамотно сменил высоту и ушел от атаки. Два «Аллигатора» поймали ракету в бока, вспыхнув как новогодний фейерверк и полыхая, полетели к земле.

— Вот же твари! — Краснов придвинулся к штурвалу и направил вертолет на противника.

* * *

— Стив, у нас потери! Две машины сбили. — Прокричал Федорович в рацию, закладывая резкий манёвр на «Карлсоне». Роман, непривычный к резким перегрузкам, схватился за сидение, пытаясь удержаться.

— Как? Чем сбили?

— Скорее всего Панцирь-С1М, от него очень тяжело скрыться. Надо быстрее их убрать, а то нас перещелкают здесь, как воробьев. — Михаил повернулся и посмотрел на запад, откуда велся огонь. — Хорошо они подготовились, не думал, что такую технику притащат. Их на вооружении не так много было.

— И что нам делать? — Прайс запаниковал.

— Я попробую его снести, но не знаю, справлюсь один или нет. Наши пилоты слишком зеленые против такого.

— Только осторожно! На рожон не лезьте! Наши вертолеты потерять не так жалко, они беспилотные.

— Не переживай, не первый год летаю. — Михаил переключился на внутреннюю связь вертолета. — Ну что, Ромка, готов к боевому крещению? Давай поджарим этих зенитчиков, а то нашим птичкам быстро перья ощипают.

* * *

Николай увидел, как МИ-28ой отделился от группы вертолетов и двинулся в сторону нуклиевцев.

— Дурак, куда ты лезешь! Тебя же собьют! — Прокричал в голос Краснов, словно его могли услышать.

Резко снизив высоту, пошел прямой наводкой на установки ПВО. Три машины под прикрытием зенитных пушек и пулеметов. Система наведения НАРов поймала цель, нажал кнопку пуска. С такого расстояния не успеют сбить. Две крайние машины подкинуло вверх, разрывая легкую броню взрывами. Нуклиевцы бросились в рассыпную. Зенитки развернулись в сторону атакующего вертолета и открыли огонь. Николай начал маневрировать корпусом вертолета, уходя с линии огня. Ракет больше нет. Навел пушку на последнюю машину, но боекомплект закончился до того, как успел повредить установку. Корпус вертолета сотрясла очередь из пулемёта. Приборы показали резкое падение мощности двигателей.

«Зараза, зацепили. До наших не дотяну.»

Краснов осмотрел местность, прикидывая куда можно приземлиться. Вертушка стремительно теряла высоту. До территории базы никак не дотянет, а рухнуть между штурмующими и защищающимися верная смерть. Последняя установка противоракетной обороны развернулась в сторону приближающегося с юга Ми-28.

«Блин, его же сейчас тоже собью! Ладно, к черту!»

Направив вертолет на машину ПВО, Николай выпустил тепловые ловушки, прямо на головы анклавовцев. Сто метров. Еще две очереди из зенитных пушек ударили в фюзеляж. Двигатель почти заглох. Николай дернул ручку управления, и вертушка нырнула носом вниз, рухнув прямо на установку противовоздушной обороны. От столкновения сдетонировали ракеты, накрыв взрывной волной позиции противника.

* * *

— Обалдеть! Ты это видел? — Сказал Рома, не сводя глаз с облака взрыва в стане нуклиевцев.

— Да, видел. — Подавлено ответил Михаил. — Он нам жизнь спас, «Панцирь» бы нас снес на таком расстоянии. Погиб, как камикадзе. — Михаил переключился на связь с Прайсом. — Стив, противовоздушка противника уничтожена.

— Молодцы! Можно смело выдвигаться?

— Да, но это не наша заслуга. Вертолет из сил Воеводова. Скорее всего уже пустой, его подбили, и он направил сбитый вертолет прямо на установки.

— Обалдеть… — Прайс замолчал на секунду. — Вас понял. Возвращайтесь к группе. По скоплению противника отработает левое звено. Правое справляется на берегу водохранилища. Я доложу Воеводову.

* * *

Вадим прижался спиной к стене у лестничного пролета. Слышно, как по лестнице снизу поднимается большая группа анклавовцев. Макс поливает их огнем, расположившись на пол этажа выше. Одного бойца потеряли, убило осколками от гранаты из подствольника. Второй обеспечивает патронами и гранатами, в бой пускать его не рискнул.

«Надо увести их выше, там весь фасад обрушен. Вытащить в коридор, где вертушки их снесут за пять секунд.»

— Ну, вам Воеводов нужен? Так давайте, поднимайтесь, а то я уже заждался. — Крикнул Вадим, выдергивая кольца из двух гранат и бросая вниз.

После пары хлопков раздались крики раненных.

— Вадим, прием. Это Прайс. — Прозвучало из гарнитуры рации.

— Я здесь немного занят. — Вадим перебежал к лестнице, по пути выпустив три короткие очереди вниз не прицеливаясь.

— Ваш вертолет сбили, пилот направил подбитую машину на противника, и протаранил установки ПВО, расчистив нам путь.

— Коля… — Вадим на мгновение замер на лестнице. — Понял, если расчистил, так давайте быстрее шевелите жопами и вытаскивайте моих людей. Через минуту на восьмом этаже с юга, я выведу в коридор основные силы штурмующих, пусть по ним работают.

«Сука, Краснов. Я же говорил тебе. — Вадим продолжил подниматься по лестницу. — А ты решил по геройствовать. Надеюсь тебе это зачтется, перечеркнув твои прошлые прегрешения. Ушел как войн…»

Восьмой этаж. Продуваемый всеми ветрами коридор. Одна стена полностью отсутствует. Из бетона торчат искорёженные прутья арматуры. Пол засыпан фрагментами стен. В конце помещения — обвалившийся потолок, за которым можно укрыться и вести огонь. Идеальная позиция.

— Макс, вон туда. — Вадим указал на конец коридора. — За тем обвалом расположимся.

Максим кивнул и рванул вперед, пригнувшись. Голоса нуклиевцев все ближе, еще несколько секунд и они будут на этаже. Побежал следом за подчиненными, постоянно оборачиваясь назад, готовый в любую секунду развернуться и прикрыть спины своих людей.

* * *

— Марк, просыпайся мы почти на месте. — Тимур толкун в плечо друга.

— Встаю — встаю. — Сахаров протер сонные глаза и посмотрел в лобовое стекло. — Ого, ты что раньше не разбудил?

— Ты так сладко спал, не хотел беспокоить. Думал вообще не будить. — Тимур вставил магазин в автомат и передернул затвор.

— Ехидничаешь? Как здесь обстановка?

— Тяжко. Нуклиевцы уже проникли в здание, где засел Воеводов. Он вытянул силы противника на верхние этажи. Наши вертушки прижали штурмующих, так что удара со спины можно не ждать. Основная задача: высадиться в свободном месте, зайти в здание, подняться наверх и эвакуировать всех, кого найдем.

— Понял. — Марк взял лежащий рядом калашников и подтянул ремни бронежилета. — Веселая ночка, из одной заварухи в другую.

— А я тебе говорил. Хотя, если честно, мне спокойнее, когда ты рядом. — Тимур посмотрел на Сахарова и улыбнулся. — Приготовься, идем на снижение.

Ми-8 пролетел забор, окружающий лже-Нуклий и опустился в десяти метрах перед входом в штаб. Юлаев распахнул дверь и выскочил на асфальт, на секунду оторопев от обилия мертвых тел. Трупы лежат через каждый метр, кровь успела собраться в большие лужи, отражая огни пожаров. Гильзы хрустят под ногами как свежевыпавший снег. Над головой то и дело пролетают вертолеты, обстреливая позиции противника. С верхних этажей здания доносятся звуки автоматных очередей.

— Прайс, Юлаев на связи. Свяжи меня с кем-нибудь из обороняющихся. Необходимо сообщить, что мы поднимаемся, не то примут за атакующих и подстрелят.

— Понял. Сейчас подключу их к твоей рации. Готово! Тим, только берегите себя.

Юлаев ничего не ответил, сразу сменив канал и связавшись с обороняющимся. На другом конце новость о прибытии эвакуационной команды, вызвала нескрываемый восторг, хотя на фоне и звучала перестрелка. Рядом опустились еще два транспортника, из которых подоспели шестеро бойцов.

— Так, ребят, заходим и поднимаемся наверх. Прикрываем друг друга, контролируем каждый свой сектор. До шестого этажа своих нет, так что огонь на поражение. На шестом разделимся, я, Марк и еще один пойдем выше, остальные помогают вывести людей с этажа. Ясно? — Бойцы кивнули. — Тогда двинули.

Перебравшись через гору изувеченных тел возле вырванной взрывом двери, проникли внутрь здания. Воздух наполнен запахом сгоревшего пороха, крови и бетонной пыли. Тимур поднял автомат, держа на прицеле лестничный пролет выше. От нервов и волнения мушка дрожит. Задержал дыхание на мгновение, стараясь сконцентрироваться. Нельзя дать понять своим людям, что боишься не меньше их самих. Если они усомнятся в командире, то могут потерять бдительность в нужный момент. Первый лестничный пролет и опять тела. Не меньше пяти убитых.

«Да здесь просто бойня была! Вадим вообще не церемонился. Интересно, он знал, что это гражданские? Хотя какая ему разница, он не задумываясь разбомбил „Рассвет“ и „Зарю“».

Еще лестничный пролет. Стены покрыты сажей от взрывов гранат. И снова трупы. Казалось, что уже привык видеть мертвых. Три месяца назад загружал их в грузовики из морга, но тогда было по другому. Там были высушенные вирусом мумии, лишь отдаленно напоминающие человека, а здесь растерзанные осколками и пулями, истекающие кровью, с оторванными конечностями и органами наружу, но люди, которые совсем недавно еще были живыми. От стойкого запаха крови и мяса замутило. Поспешил быстрее подняться выше, но снова наткнулся на тела.

«Сколько же здесь погибло людей? Десятки? Сотни? Нет, война, это не эпидемия. Это совсем другое. Одно дело, когда убивает вирус, у него нет разума, желаний и эмоций. Совсем другое, когда люди убивают друг друга. Самое низкое, глупое и мерзкое, что может делать человек — это убийство себе подобного. Ни одна идеология, религия или власть не могут стоить дороже жизни. Кир был прав, насилие порождает только большее насилие. И мы должны сделать все, чтобы искоренить эту аксиому навсегда.»

Третий этаж, четвертый. Тимур смотрел на заваленные убитыми полы как на кадры кинохроники, стараясь хоть немного абстрагироваться, но выходило с трудом. То и дело натыкался носком ботинка на очередной труп и тут же одергивал ногу. Пятый этаж. Звуки боя уже совсем рядом. Сейчас и ему придется убивать. И не нуклиевских безопасников, а простых гражданских, на которых надели камуфляж, дали в руки автомат, загадили мозг ложными лозунгами и отправили на смерть.

Остановил свою группу, жестами показал подготовиться к боестолкновению. Два лестничных пролета, справа по коридору спины людей, ведущих плотный огонь. Юлаев на секунду застыл, поймав в прицел затылок человека. Сердце замерло. Время остановилось. Палец на спусковом крючке не подчиняется. Тимур даже не видел его лица. Убить вот так, то же самое что и расстрелять безоружного человека. Из оцепенения выдернула раздавшаяся прямо над ухом автоматная очередь. Юлаев повернулся и увидел Марка, с абсолютно отрешенным лицом стреляющего из автомата. Сахаров ни мгновения не колебался, переводя ствол от одного человека на другого и всаживая в каждого минимум по три пули. Анклавовцы даже не успели понять, что им в спину зашел противник. К Марку присоединились остальные бойцы, за несколько секунд расстреляв почти двадцать человек. Отстрелявшись, они укрылись за поворотом коридора и дверными проемами. Сахаров дернул застывшего Тимура за воротник и затащил в безопасное место.

— Не спи, завалят. — Лицо Марка оставалось таким же спокойным и безэмоциональным, словно он только что проснулся в вертолете, а не убил несколько человек.

* * *

Максим с бойцом уже успели добежать до груды обломков и укрыться за ней. Воеводову оставалось лишь несколько метров, когда сзади раздались автоматные очереди. Сильный удар в спину, бронежилет выдержал, но от толчка сбило дыхание и потемнело в глазах. До укрытия два метра. Последние несколько шагов. Сзади еще выстрелы. Правое бедро обожгло болью. Вадим споткнулся и полетел лицом вперед на пол. Макс, увидев падающего командира, бросился вперед и подхватил его на лету. Оттащив чуть в сторону, куда пули не добивали, осторожно уложил на пол. Воеводов сжал зубы и посмотрел на рану.

— Командир, ты как? — Рефлекторно пригибая голову от выстрелов, спросил Максим.

— Забей, просто зацепило. Иди отбивайся, а то нас быстро прижмут.

Макс кивнул и нерешительно взял в руки автомат, сомневаясь, стоит ли оставлять командира. Выждав паузу между очередями, он приподнялся из-за укрытия и выпустил несколько очередей в сторону наступающих.

Воеводов подтянулся к стене и разорвал ткань на штанах. Прошла навылет, кость не задело, но кровотечение сильное. Кровь алая, светлая. Хорошо, что не бьет фонтаном, бедренную артерию не зацепило, так бы ему осталось жить пару минут. Вытащил из кармана разгрузки жгут, затянул его выше ранения и быстро замотал рану бинтом. Засек время. Подняв свое оружие, осторожно подполз к краю обломков. Плотный огонь почти не давал высунуться. Макс стрелял в слепую, просто подняв автомат над головой. Второй боец, не растерявшись, начал доставать из сумки с амуницией гранаты, и бросать их в сторону атакующих, но те успевали вовремя укрыться в дверных проемах.

— Да блин, где же подмога? — Сквозь зубы прорычал Макс, не прекращая отстреливаться. — Нас сейчас тут раздавят.

Словно услышав его, со стороны отсутствующей стены, донесся стрекот лопастей. Яркий свет вертолетных фонарей осветил весь коридор, временно ослепляя нуклиевцев. Плотный огонь из пулеметов ударил по анклавовцам, застав их врасплох.

— Вадим? Это вы в конце коридора? — Голос Прайса в рации.

— Да, нас здесь трое. Укрылись за обломками. — Ответил Воеводов, пользуясь паузой в огне противника и высунувшись из-за укрытия. Стрелять не по кому. Нуклиевцы бросились в спасительные кабинеты, прячась от обстрела.

— Хорошо. Тимур с людьми уже идут вверх. Продержитесь.

— Постараемся.

* * *

Тимур пришел в себя и выглянул за дверь. Чисто, только тела расстрелянных. На другом конце длинного коридора его заметил человек с оружием, выглядывающий так же из-за двери и выпустил короткую очередь.

— Да блин! Нас сейчас свои же перебьют. — Закричал Юлаев, успев укрыться в последний момент. Включил рацию. — Эй, народ. Вы что вообще слепые? Не видите, что противника в спину кто-то атаковал? Это мы! «Исток»! Пришли вас вытащить!

— А я откуда знаю, чью бошки там из дверей торчат? Форма у всех одинаковая! Сообщать надо. — Человек на том конце явно на грани нервного срыва. — Двигайте быстрее сюда. Много раненных, мы сами не вытащим.

— Принял. — Тимур повернулся к своим. — Так, вы четверо направляетесь по коридору и помогаете эвакуироваться. Не бойтесь, там знают, что это мы, стрелять не будут. Из здания выходим осторожно. Вертушки хоть и прикрывают, но мало ли, в любую секунду какой-нибудь уцелевший умник может начать палить. Вы двое за мной с Марком!

Группа разделилась. Четыре человека, двинулись к позиции остатков войска Воеводова. Марк пошел вверх по лестнице, прикрывая собой, Тимур замыкал, еще не до конца пришедший в себя от оцепенения. Седьмой этаж чист, только количество убитых на лестнице увеличилось. Юлаев старался наступать осторожно, но удавалось с трудом. Ноги скользили на гильзах и крови. Мозг взрывался от диссонанса между шаблонами, вбитыми в голову фильмами и реальной жизнью. В кино актеры массовки лежали на полу в театральных позах, в реальности: тела изучены настолько, что только эксперт сможет опознать личность убитого, очень много крови, словно ее выливали из ведер, черные от взрывов стены изрешечены пулями и запах, который не передаст ни один фильм. Сколько пройдет времени, когда Тимур сможет его забыть? Тяжелый, отдающий железом запах крови и плоти, вперемешку с пороховым дымом. Уже не тошнит. Организм устал реагировать на внешние раздражители, но сознание противится принять происходящее. Каждый из лежащих еще совсем недавно жил, испытывал чувства, планировал, возможно любил кого-то или был любим, а сейчас его труп распластался на полу никому не нужной базы. И о них забудут, погибшие — лишь расходный материл, смазка для шестеренок маховиков войны, которые крутит горстка людей, преследуя свои цели. Как Воеводов живет с этим? Он всю жизнь по уши в этом дерьме, война ему более привычна чем простая жизнь. Как он смог сохранить здравый рассудок? И смог ли? Он так легко забирает жизни, даже не задумываясь об их ценности.

Седьмой этаж. Осталось два пролета. По ушам больно бьют звуки выстрелов, отражаясь от стен. До Воеводова совсем чуть-чуть. Уже слышен шум вертолета и треск стрельбы его пулеметов. Пространство разорвал взрыв, на секунду отключивший все органы чувств. За долю мгновения Юлаев успел подумать, что в этаж прилетела ракета и он умирает, но сознание быстро вернулось, он стоит на лестнице, сжимая в руках автомат, только в ушах звенит и голова кружится. Живой. Взорвалось что-то совсем рядом.

* * *

Воеводов высунулся из-за завала и попытался высмотреть хоть одного противника, но вертолет прижал их очень плотно. Стены превращаются в решето под плотным пулеметным огнем. Гвалт выстрелов слился в сплошной грохот. Вадим достал из сумки РГД-5 и выдернул кольцо, готовясь швырнуть ее в дверной проем, за которым скрывалась группа анклавовцев, но не успел. Со стороны стены ярко вспыхнуло, ударная волна подняла в воздух облако пыли. Все тело содрогнулось. Мозг потерял чувство пространства, показалось что потолок и пол поменялись местами. Встряхнув головой, Вадим первым делом посмотрел на руку, пальцы не разжали гранату, опасности нет. Повернулся в сторону взрыва и увидел падающих вертолет, охваченный огнем.

— Стив? Прайс, ты меня слышишь?

— Да я на связи. Мы потеряли одну вертушку.

— Заметил, поверь. — Воеводов несколько раз моргнул, пытаясь вернуть четкость зрения. — Давай сюда другую, сейчас эти вылезут.

— Уже, несколько секунд.

— У нас их нет.

Из дверей показались головы нуклиевцев, пришедших в себя после взрыва и осматривающихся по сторонам. Вадим тут же кинул гранату и опустился за укрытие, по которому сразу ударило несколько пуль. Хлопок. Криков не последовало, или не добросил, или успели укрыться. Макс сменил магазин и продолжил отстреливаться. Боец, имени которого Воеводов не помнил, спешно снаряжал патронами другие рожки и подавал гранаты, стараясь не потерять самообладание.

* * *

— Все целы? — Спросил, повернувшись Сахаров.

— Вроде да. Что это было? — Ответил Юлаев, помассировав рукой виски.

— Наш вертолет сбили. Двигаем вверх! — Марк, пригнувшись, побежал по лестнице, остальные устремились за ним.

Восьмой этаж. Сразу за выходом с лестничной площадки — коридор. В самом его конце за грудой бетонных обломков видны вспышки автоматного огня. Из дверей то и дело высовываются анклавовцы и и обстреливают позиции обороняющихся. Пользуясь моментами, когда Воеводов со своими укрывались, нуклиевцы, короткими перебежками от двери до двери, сокращали расстояние. Еще несколько секунд и их тупо закидают гранатами. Сахаров прыгнул через помещение, как пловец в воду, кувыркнувшись на той стороне и сразу же поднял автомат к плечу. С его позиции отлично видно прижимающихся к косякам дверей противников. Выстрел по три. Мушка двигается от одной цели к другой. Анклавовцы еще не сообразили, что их атакуют с тыла. Первые убитые посеяли панику. К Сахаров присоединился Тимур с бойцами.

— Гранаты! — Закричал Марк, сдергивая с бронежилета две РГД-5 и бросая их поочередно в ближайшие двери.

Раз-два-три. Из первой двери выбежал человек, спасаясь от взрыва и тут же нарвался на пулю. Два хлопка. В тесном помещении спастись от осколков фактически невозможно. Вадим со своими прекратил огонь, чтобы не зацепить своих. Марк подскочил и подбежал к первому кабинету. Присев, заглянул внутрь — четыре трупа, двое еще шевелятся, но шансов выжить у них нет — нашпиговало как индейку чесноком. Следующая дверь и опять граната внутрь. Встал с оружием на изготовку, ожидая очередного спасающегося. Никто не выбежал. Хлопок. Сердце бьется ровно. Никакой паники или нервов. Организм работает как часы. Пес ярости не рвется в бешенстве, он методично уничтожает противников с оскалом на морде. Заглянул внутрь. Один из лежавших на полу потянулся к оружию и тут же получил пулю в голову. Очередная дверь. Взял РГДэшку и выдернул кольцо, готовясь к очередному броску.

Из кабинета выбежал человек с абсолютно безумным лицом. Глаза распахнуты, рот застыл в диком вопле. Увидев Сахарова, он повернулся в противоположную сторону, к укрытию Воеводова, и поднял автомат. Марк, на секунду растерявшись, выкинул гранату на улицу, и поднял свое оружие, понимая что не успевает. Буквально доли секунды не хватает, чтобы нажать на спусковой крючок. Но что он сделает автоматным огнем против завала из бетона. Только обезумевший и не думал стрелять из калашникова. Его рука легла на спуск подствольного гранатомета. Хлопок и ВОГ-25 м полетел в сторону укрытия Вадима. Сахаров выстрелил уложив почти половину магазина в спину и затылок анклововца до того, как раздался взрыв.

* * *

Вадим заметил силуэт человека, перепрыгнувшего коридор возле лестницы.

«Подмога нуклиевцев или Тимур со своими?»

Присмотрелся, насколько позволяло расстояние, и увидел под каской лицо Сахарова.

— Макс! Прекратить огонь! Подкрепление подоспело. Дай им отработать.

— Понял командир. — Максим прижался к завалу спиной, не выпуская из рук автомат. Донеслись звуки стрельбы, за которыми последовали взрывы гранат.

«Грамотно. Интересно, где Марк этому научился? Может Федорович или Сталюков поднатаскали. Хороший боец из него выйдет.»

Еще взрыв, затем автоматные выстрелы, небольшая пауза. Макс выглянул из-за укрытия, проверить обстановку.

— Сука! Вадим! — Отбросив в сторону автомат, Макс прыгнул на ошарашенного Воеводова. Вадим, не понимая, что происходит, выставил вперед руки, не очень хотелось, чтобы стокилограммовый мужик приземлился на него. В последнее мгновение увидел, как на их головами пролетает ВОГ и, ударившись об стену, взрывается. Одновременно с этим Макс накрыл его всем своим телом. В глазах потемнело и Воеводов провалился в небытие.

* * *

— Вадим! — Марк забыл о безопасности и рванул по коридору.

— Стой! — Тимур подскочил за другом, но не успел, из двери открыли огонь.

Сахаров покачнулся, пробежал несколько шагов и согнувшись, сел под стеной, выставив перед собой автомат.

— Вперед! — Закричал Юлаев, подбегая к кабинету, из которого стреляли.

Былое оцепенение и нерешительность как рукой сняло. Мозг включил режим повышенной боевой готовности. Руки начали действовать словно сами по себе, Тимур лишь наблюдал за ними. Граната с разгрузки, кольцо, бросок. Три секунды после взрыва и вот он уже смотри в задымленное помещение. Пальцы сами жмут на спуск, добивая раненных. Двое бойцов так же зачищают следующий кабинет. Тимур добежал до Сахарова и опустился рядом с ним.

— Ты как? Куда попали?

— Так себе. В живот, вроде. Сбоку, между пластин броника залетела. — Сахаров скривился от боли.

Тимур наклонился и расстегнул липучки бронежилета. Кевларовая подкладка пробита. Задрал куртку и увидел небольшое пулевое ранение.

— Печень не зацепили. Выкарабкаешься. — Приободрил друга Юлаев. — Подожди немного, я Вадима проверю, сейчас заберем тебя.

— Как он там?

— Еще не знаю. — Тимур встал и побежал к завалу.

Справа, за кусками бетонного перекрытия, увидел молодого парня в форме, сжимающего в руках наполовину снаряженный магазин. Мертв. Осколки пробили лицо, шею и грудь. Слева двое, но сложно разобрать кто есть кто и непонятно живы или нет. Юлаев ухватился за лямки бронежилета, лежащего сверху и потянул. С трудом перевернув человека, Тимур увидел Воеводова, лежащего снизу. Лицо залито кровью, хотя ранений на голове не видно, шлем вроде целый. Нога перетянута жгутом, из раны идет кровь. Еще минимум три ранения в ноги — на камуфляже уже проступают темные багровые пятна. Под разгрузкой и бронежилетом, не видно, есть ли раны на теле. На шее справа глубокий порез, но до артерий не достало.

— Макс? Что с Максом? — Прошептал Вадим, не открывая глаза.

Тимур повернулся и посмотрел на перевернутого бойца. Никаких признаков жизни. Осторожно положил его на бок и увидел жуткую рану на затылке, осколок попал в основание черепа, не прикрытое шлемом.

— Сюда! — Закричал Юлаев, подзывая своих людей. — Один человек ко мне! Нужно срочно его вытаскивать. Второй бери Марка и спускаемся!

* * *

На шестом этаже помогли переложить Марка с Воеводовым на носилки. Раненых быстро спустили вниз. На площади перед штабом несколько человек обеспечивают прикрытие, не спуская глаз с окон окружающих зданий. Над головами кружит несколько дронов-вертушек. Юлаев указал на их транспортный Ми-8 и поспешил за носилками, постоянно перебегая от Марка к Воеводову. Вертолет уже стоял с вращающимся винтом, готовый в любой момент к взлету. Раненых загрузили на борт и закрепили носилки на ремнях. Один из людей Воеводова без слов начал осматривать раны командира, разрезав форму ножницами. Юлаев, держась за стенку при подъеме вертолета, подтащил к нему сумку с медикаментами. Мужчина лишь молча кивнул, начав обрабатывать раны и установив капельницу. Тимур подошел к Марку и опустился рядом с носилками.

— Ты как?

— Ну как видишь. — Ответил Сахаров, пытаясь скрыть боль.

— Сильно хреново?

— Шестьдесят процентов по моему дерьмометру. Как там Вадим?

— Процентов на восемьдесят по твоей шкале. Знатно его потрепало. Я не медик, не могу точно сказать, но выглядит он ужасно.

— Выживет?

— Не знаю. — Тимур тяжело вздохнул.

— Я не успел. Замешкался. Он же прямо передо мной был. Если бы сообразил вовремя, то он бы не успел выстрелить. — Марк закрыл глаза.

— Давай без этихдрам. Мы сделали все что, могли. Это изначально была очень рисковая операция. Опоздай мы на несколько секунд, то он уже был бы мертв. Шестой этаж помнишь?

— Это когда ты застыл?

— Именно. Если бы не ты, мы бы там и потеряли эти секунды, так что хватит заниматься самобичеванием. — Тимур посмотрел на рану друга. — Вот побежал ты по коридору точно зря.

— Знаю, потерял контроль. — Марк на мгновение зажмурился. — Но меня быстро привели в чувство.

— Ладно. Пойду спрошу, что с Вадимом. Скоро медик и тобой займется. — Тимур похлопал Сахарова по плечу и перебрался к другим носилкам. — Как он?

— Состояние критическое. Большая кровопотеря. Задеты несколько артерий. Пробито легкое. Шансов выкарабкаться очень мало. Делаю все что могу. Как там второй? — Мужчина не отрываясь орудовал зажимами.

— У него ранение в живот справа. Вроде ниже печени пошла, но я не эксперт.

— Понял. Скоро у меня будет несколько минут его осмотреть. У вас там доктора есть?

— Да, полноценный госпиталь.

— Свяжи меня с ними, я скажу, что надо готовить. Воеводова надо срочно оперировать, если он вообще дотянет.

Тимур достал смартфон, сеть с дронов позволяла связаться с базой без спутникового, набрал Милу и положил телефон между плечом и щекой врача. Не стал слушать разговор и вернулся к Марку.

— Ну что там? — Спросил Сахаров.

— Нормально. Выкарабкается. Ты сейчас о своем состоянии думай. Пить хочешь?

— Мне нельзя. У меня ранение в брюшную полость. Добить меня хочешь? Потерплю.

— Я же просто спрашиваю.

— Вроде начальник безопасности, а таких вещей не знаешь. — Марк улыбнулся.

— Знаю, сейчас только забыл. А ты где уже успел натаскаться?

— Книги читаю и Рома много рассказывает.

— Да, Ромка много о войне знает. Ладно, полежи спокойно, может тебе и говорить нельзя. Скоро прилетим в «Исток», Мила тебя быстро на ноги поставит. Только не засыпай, а то я паниковать начну. — Тимур крепко сжал Марка за руку.

Три транспортных вертолета набрали высоту и, под прикрытием четырех беспилотных полетели на юг.

Эпилог

Двадцать третье сентября. Сейчас глубокая ночь, мне надо мониторить работу дронов, координировать операторов вертолетов, а я себе место найти не могу. Решил вернуться к дневнику. Не знаю почему, но это действует на меня как психотерапия. Пишу его так, словно рассказываю событие тебе, Дез… Атака на «Исток» отбита, нам удалось спасти всех атакующих. Вроде бы и успех, только вот под Москвой в то же самое время Нуклий бросил на загнанного в ловушку Воеводова полторы тысячи гражданских. Я еще не знаю, сколько там погибло. Но судя по словам Тимура, не меньше трети точно. Из всех людей Вадима выжили всего сорок один, при чем больше половины из них тяжело ранены. Нам удалось вытащить Воеводова, но не известно, дотянет или нет. Состояние очень тяжелое. Он провалился по всем фронтам: база, которую он атаковал, оказалась фальшивым Нуклием, потерял почти всех людей. Из-за него ранили Марка, опять. Сахаров из нас страдает больше всех. То ребра на корабле, то контузия от светошумовой гранаты, сейчас получил пулю в живот. Тимур странно разговаривает. Я даже боюсь представить, через что им там пришлось пройти, но больше всего страшно думать о будущем. Нуклий по-прежнему цел и невредим. Они знают где мы находимся, они знают, что войско Воеводова уничтожено. Как теперь жить и благоустраиваться, зная, что в любой момент на нас могут напасть? И уже не двумя тысячами. У Нуклия в распоряжении осталось порядка десяти тысяч человек. Всех они не отправят, но даже половины хватит, чтобы стереть нас с лица земли. Ошибки прошлой провалившейся атаки они учтут. В том, что они не дураки, убедились на ошибках Вадима. И в этот раз им не надо будет работать на два фронта, всю свою мощь они отправят против нас. Дез, где мне найти сил и мудрости, чтобы устоять и спасти «Исток»?

Руслан Темир Пурпурный рассвет Лимон на снегу

Сколько людей называли меня фантазером, как насмехался над моими идеями наш заблуждающийся близорукий мир. Нас рассудит время.

Никола Тесла

Глава 1

Звонок противно резанул по ушам. Кир вздрогнул и посмотрел на стальной корпус допотопного устройства. Он не любит звонки, любые: телефонные, дверные, школьные, они никогда не несли ничего хорошего. Каждый раз, когда слышал эти мерзкие механические трели, все тело содрогалось и покрывалось мурашками. Где-то в животе начинал копошиться холодный червь тревоги, уходящий хвостом в туманные воспоминания, но сколько не силился вспомнить, чем они так пугают, не находил ничего, кроме ноющей головной боли.

— Опоздаешь на урок! — Пожилая учительница вышла из преподавательской и остановилась в дверях, обжигая осуждающим взглядом.

Кир посмотрел на пустой школьный коридор с коричневым протертым полом, пересекся глазами с учительницей и нехотя побрел к классу. Прямо перед входом на секунду замер и задержал дыхание. По шее противными сороконожками побежали уколы страха. Дверь, покрытая старческими морщинами сотен слоев краски, предательски скрипнула, и двадцать пар глаз повернулись к опоздавшему. Глубоко вдохнул и задержал дыхание. Несколько шагов отделяют от парты. Несколько шагов перед всем классом. Учитель стоит спиной и пишет на доске тему урока. Кусок мела в шершавых пальцах скользит по доске, скрипя и осыпаясь белой пылью. Кто-то громко чихает на последней парте. Несколько шагов. Может, не увидят или не обратят внимания. Нога нехотя делает первый шаг.

— Лесной! А спросить разрешения у учителя? — Алексей Иванович повернулся к опоздавшему. Затертый пиджак на мешковатом теле, испачканные мелом рукава, синяки под глазами и мелкая сетка капилляров на носу. — В следующий раз стучись. Иди на место и не крадись как мышь.

Щелчок и зажигаются софиты. Кулисы распахиваются и оставляют его посреди огромной сцены. Двадцать зрителей, застывшие в ожидании представления, устремили свои взгляды на одинокого актера. Кир не видит детей, он видит только их глаза, огромные глазные яблоки с тонкими прожилками кровеносных сосудов пристально следят. Сердце разгоняет ритм по экспоненте, волнами охватывает то озноб, то приступ жара. Пальцы противно липнут друг к другу от выступившего пота. Шаг. Скрип ссохшейся половицы разрывает пространство на части. Существо Кира сжимается до размеров кошки. Парты, учитель, стены вытягиваются и схлопываются над головой в сферический купол. Зажмурив глаза, собирает остатки воли и делает еще несколько шагов. С каждым сантиметром идти становится легче, словно выходишь из илистого берега. Окружение возвращается к реальному размеру, сердце успокаивается, пот переходит в следующее агрегатное состояние вещества.

Добравшись до парты, Кир освободился от тянущих лямок рюкзака и укрылся в номосе своего привычного места. Облупившаяся поверхность парты, покрытая вязью замысловатого узора, который, как амулет, ограждала его от внешнего мира. Робко окинув взглядом одноклассников, увидел, что никто не смотрит, лишь Алексей Иванович изредка бросает раздраженный взгляд, в нетерпении — когда же опоздавший усядется.

Опять страх. Вторая эмоция, которая знакома Киру, первая — любопытство. Любовь, ненависть, презрение, зависть, любое другое чувство, знает только из книг, но никогда не испытывает и не понимает, что чувствуют люди. Каждый раз силится угадать по мимике, жестикуляции и тону голоса, но почти всегда ошибается. Поэтому не может выстроить цепь взаимосвязи поступок — эмоция. Он не знает, чего ждать от людей, чего они хотят и каковы мотивации их поступков. Что-то в мозгу сломано, какая-то тонкая связь нарушена. Именно из-за этой поломки боится всех, а моменты, когда он становится объектом всеобщего внимания, вызвывают приступы панического ужаса.

— Лесной! Ты готов выйти к доске? — Голос Алексея Ивановича вернул обратно.

«Культура раннего Возрождения в Италии» крупными буквами на всю доску. В голове поплыли образы: картины с обилием складок на драпировках и одежде, пестрые цвета, статуя Давида, палаццо и виллы с арками и колоннами, фамилии Ботичелли, Мазачо, Донателло. Память, как послушная прислуга, достает с полок информацию и прокручивает на проекторе внутреннего взора. Каждая дата, имя, событие, все, что, когда-либо читал, слышал, всплывают в голове моментально.

— Кир, я тебя спрашиваю? — Учитель подошел к парте и навис с угрюмым укором. Внимание класса опять сосредоточилось на Лесном.

Сверлом врезался истошный писк, набирающий громкость. Кир знает, что слышит это только он. Изображение стен, учеников, парт начало дрожать, как песок на низкочастотном динамике.

— Нет, я не успел выучить. — Быстрее избавиться от этих взглядов, сделать так, чтобы все забыли любой ценой.

— Опять? Может, хоть раз выйдешь к доске и расскажешь? Письменные задания делаешь отлично, почему же не можешь ответить у доски. — Алексей Иванович вздохнул и перевел взгляд на других, ритмично похлопывая указкой по руке. — Кто готов отвечать?

Взметнулся лес рук, и учитель вернулся за свой стол, пригласив одного из желающих. Кир выдохнул и зажмурил глаза. Страх угасает алым угольком в потухшем костре. Спокойствие. Такое обволакивающее и размеренное. Одноклассники и Алексей Иванович забыли, погрузившись в научные открытия и изобретения средневековья. Умиротворение обвило худощавое тело ребенка мягкими лапами и обняло, словно соскучившийся родитель. Кир вытащил из рюкзака шариковую ручку и продолжил дорисовывать витиеватые узоры на парте. Миллиметр за миллиметром. Маленький шарик на кончике ручки чуть продавливал лакированную поверхность и оставлял за собой синий след. Лесной не знает, что значат узоры, и не придает им никакого значения, просто отключает сознание и пускает руку в свободный полет. Вязь рождается сама по себе, постепенно закрывая чистую поверхность. За этим занятием уроки пролетают незаметно. После очередного раздражающего звонка на перемену Кир всегда остается в классе, в отличие от других детей, которые спешат покинуть школьные казематы. Он достает учебники, раскладывает их в определенном, понятном только ему, порядке и читает очередную книгу. Зачастую это серьезные, взрослые произведения или научные книги, которые вряд ли заинтересуют одиннадцатилетнего ребенка. Но Кир читает с упоением, маскируя от чужих глаз обложкой, вырезанной из куска старых обоев.

Учебный день проходит без эксцессов, урок истории сменился русским языком и биологией. Перемены отсиделся в классе, увлеченный чтением. В столовую не ходил, избегая гомонящей толпы. Оставшись один в классе, достал завернутые в газету ломтики хлеба с маслом и сахаром. Ел только для утоления голода, удовольствие от вкуса так же чуждо, как и другие чувства.

После уроков предстояла сорокаминутная поездка на старом ПАЗике домой. Сельский центр, где находится одна на всю плеяду поселков школа и маленькое, не больше тысячи жителей, село, разделяет узкая дорога, проходящая по перевалу. Покатые горы, изрезанные зубьями каменистых утесов и обрывов, топорщатся в небо грабовым лесом с бурой подложкой из полусгнивших листьев. Кир мог бесконечно рассматривать частокол облысевших деревьев, они успокаивают так же, как узоры на парте.

Начало зимы давало о себе знать: пронизывающий ветер, температура, близкая к нулю, легкий моросящий дождь. Влажность воздуха только усугубляет: температура плюс пять ощущается, как минус пять. Такие метеорологические изыски заставляют съеживаться и дрогнуть. Люди на остановке как озябшие воробьи сбились в кучу под навесом, с надеждой высматривая автобус. Кир держится чуть поодаль, предпочитая тесной компании мокнуть под дождем. Зеленый анорак немного спасает от сырости и ветра, но он все равно порядком замерз. Капли дождя гулко барабанят по капюшону и рюкзаку, заглушая почти все остальные звуки.

Автобус приехал с опозданием на полчаса. Скрипнули тормоза, и компрессор с шипением открыл дверь гармошку. Обдало облаком выхлопных газов и запахом бензина. Люди у входа толкаются и галдят, стараясь как можно быстрее проникнуть в чрево автобуса. Дождавшись, пока последний скроется в проеме двери, Кир поднялся по ступеням и осмотрел салон. Пассажиры расселись ближе к выходу, дальняя часть салона пустует, лишь на одном сидении, молча уставившись в окно, сидит старуха. Дерматин кресел неприятно укусил холодом ладони. Лесной сел в самом конце и уткнулся в окно. Стекло быстро запотело от дыхания и спрятало все за дымчатой поволокой. Кир вытянул палец и ткнул в центр запотевшего пятна, несколько раз покрутив на месте, начал выводить вензеля и изгибы, повторяя узор с парты.

— Опять рисуешь? — Отвлек трухлявый голос старухи.

Кир посмотрел на сидящую рядом пожилую женщину и вернулся к росписи.

— Смотри, скоро ремонт в школе, парты заново покрасят, и твои каракули исчезнут. — Старуха громко закашлялась и прижала к губам кулак.

Лесной опять повернулся к бабушке, осмотрел внимательно с головы до ног. Другого человека вид старухи явно бы оттолкнул: телогрейка с засаленными пятнами на рукавах, черно-алый платок с зелеными цветами, из-под которого выбиваются грязные седые волосы, мясистый нос лилового цвета, нависающий над одряхлевшими, беспрерывно двигающимися губами. Один глаз сощурен и покрыт белесой катарактой, второй почти в два раза больше. Зрачок увеличенного постоянно двигается, как оса, пойманная в банку. Кир, как ни странно, реагирует на нее абсолютно спокойно, словно давно знает. Он вздохнул и отвернулся обратно.

— Опять нарисую. — Несколько раз шумно выдохнул, расширив запотевшее пятно.

— Это ладно, вот что с «Лимоном» делать будешь? — Старуха достала из кармана желтый цитрус и принялась грызть, как яблоко, ни разу ни скривившись.

— «Лимон» заработает, не так много осталось. — Кир на секунду замер, нарисовал в воздухе несколько символов, примеряясь, и повторил их на стекле. — Совсем немного.

— Ну да, заработает. Сколько это уже твердишь? — Подняв с пола клетчатую сумку, старуха поставила ее на сидение и раскрыла. — Герда, я тебе лимончик оставила, вылазий.

Кир повернулся посмотреть, с кем разговаривает бабушка. Из сумки показался маленький бежевый нос, несколько раз дернулся, втягивая воздух, и скрылся обратно. Через мгновение пушистая молния промелькнула по руке и шее бабки и оказалась у нее в ладонях. Горностай схватил передними лапками остаток цитруса и принялся грызть. Лесной протянул руку и притронулся к кончику пушистого уха. Зверек отдернулся и начал верещать на весь автобус.

— Не бойся, он всегда так кричит, когда ему что-то не нравится. — Старуха погладила горностая по пушистой спинке. — Ну все, Герда, успокойся. Нашла вчера на рынке в коробке из-под фиников.

— Как ты могла его найти, если ты просто плод моего воображения? — Потеряв интерес, Кир вернулся к росписи окна.

— Хватит быть таким букой! Плод воображения! Я, кстати, единственная, с кем ты можешь поговорить, ценил бы это, — старуха раздраженно заерзала на кресле. Убрав мешающую сумку, кряхтя и охая, сложила ноги в позу лотоса и откинулась на спинку. — Я тут, собственно, не просто так, мне тебе кое-что показать надо.

Кир повернулся и вопросительно посмотрел. Бабка жутко улыбнулась, обнажив последние пожелтевшие зубы, и ткнула узловатым пальцем прямо в центр лба мальчика.

Мир свернулся в точку и погас, как изображение на телевизоре с кинескопом. Секунд на десять начался «белый шум». Лицо ужалили мириады мелких холодных укусов. Перед глазами закружили тысячи снежинок, сплетающихся в тугие струи пурги. На мгновение показалось, что он на севере, но знакомые здания дали понять, что он в родном селе. Снега много, даже очень. Кир ошарашенно осмотрелся по сторонам и никак не смог сориентироваться. Снег — редкое явлением в этих краях, зимой температура редко опускается ниже пяти. Щупальца холода пробрались за воротник и рукава и погнали стаи мурашек по всему телу. Клубы пара изо рта перекрыли обзор. Сделав пару шагов, чуть не упал. Толстый покров снега, выше колена, затягивает ноги не хуже мокрого песка. Высоко поднимая колени почти до пояса и помогая себе руками как при плавании, Кир все же добрался до ближайшего здания. Серая одноэтажная коробка закусочной выглядит заброшено. От мороза витринное окно, заменяющее переднюю стену кафе, полностью покрылось узорчатым слоем льда. Дверь поддалась с трудом, металлические петли смерзлись от холода.

Внутри темно и ничуть не теплее чем снаружи. Тусклый свет с улицы отвоевывает у темноты лишь малую часть зала. Постояв несколько секунд, чтобы глаза привыкли к темноте, Кир добрался до выключателя и попытался включить свет. Щелчок. Ничего. Еще пара переключений для уверенности. Все равно ничего. Только сейчас обратил внимание на холодильник, стоящий у кассы кафе — молчит. Нет электричества. Решив проверить, есть ли кто-то в здании, двинулся к двери за стойкой, но на полпути споткнулся и больно упал на пол. Дорогу перегораживает бесформенная куча тряпья, частично скрытая мраком. Не вставая, Кир подобрался поближе и тут же отпрянул назад. Среди курток и телогреек, шапок и косынок, одетых друг на друга, проглядывалось синее окоченевшее лицо. Нос трупа почернел, челюсть перекошена, словно застыла в крике. Кир как можно быстрее подскочил на ноги и выбрался наружу. Вокруг никого, не единой живой души, улицы обезлюдили и напоминали заброшенную полярную станцию из фильма «Нечто».

В окне амбулатории через дорогу промелькнул тусклый огонек, словно от свечи. Лесной не понял, увидел он его на самом деле или ему показалось. Спустившись по ступеням, двинулся через улицу, удовлетворить свое любопытство, переборовшее страх. На полпути зацепился ногой об предмет, скрытый под белой периной, и со всего хода рухнул в снег. Дыхание перехватило. Лицо обожгло, он инстинктивно зажмурился. Холод отступил так же внезапно, как и нахлынул. Открыв глаза, Кир увидел все тот же салон автобуса и запотевшее окно с рисунком. Старухи нет, но в воздухе еще висит запах лимона.

Потерев лицо, немного оклемался. Подобные приступы не в новинку, первый случился в три года, но привыкнуть к ним не получалось. Каждый раз видел короткие отрывки будущего, как знак или предупреждение. Зачастую события в видениях были не существенны: поездка в школу будет напрасна, так как там отключили свет; в магазин идти бессмысленно, хлеб уже разобрали; школьный автобус сегодня не приедет — полетел двигатель. Каждое несло в себе предупреждение, незначительное, но облегчающие жизнь. Сегодняшнее вызвало в нем страх, оно не предупреждало, а кричало о необратимой катастрофе. Зима, уже стоящая на пороге, преподнесет сюрприз, к которому никто не готов. Стрелки термометров упадут намного ниже обычного. Водопроводы, отопление, энергосети в районе не рассчитаны на такие морозы и просто не выдержат. Если отключат электричество и газ, саманный дом Лесного промерзнет за час, обрекая на верную смерть. Необходимо закончить и запустить «Лимон» во что бы то ни стало. Только его изобретение, над котором работает два года, может спасти от надвигающейся беды. Увиденное подстегнуло, отметая все обыденные дела на задний план, заставляя уйти с головой в работу над «Лимоном».

Автобус остановился возле остановки. Шипение компрессора вернуло в реальность. Привычный маршрут: остановка — магазин — дом. Грузная женщина в белом переднике узнала сразу и принялась снимать с полок продукты. Гречка, рис, тушенка, сахар, масло. Неизменный набор продуктов. Кир протянул две купюры в десять тысяч рублей. Отсчитав сдачу, продавщица передала пакет и проводила необычного покупателя взглядом. Малец всегда ее немного пугал, особенно взгляд — не ребенка, а старика.

От центра до дома около километра, но его маршрут длиннее — старался обходить оживленные улицы. Сегодня слишком торопился и пренебрег безлюдным маршрутом. Привычно скрипнула калитка. Мама, как всегда, молча сидела перед телевизором. Не обернулась на звуки в прихожей и вообще не отреагировала на возвращение сына. Последние несколько лет она находится в состоянии, близком к катотоническому ступору. Самостоятельно совершала лишь элементарные действия, которые у людей записались в подкорку: поесть, сходить в туалет, принять душ. Как кукла на механическом заводе, без эмоций, слов и контакта с внешним миром. Такие же безучастные и стеклянные глаза. Поседевшие волосы, которые ему приходится расчесывать каждый день, придают матери старушечий вид, хотя ей всего немного за пятьдесят. Кир был поздним ребенком, и мать, даже когда она была нормальной, часто принимали за бабушку. На пенсию она вышла рано, работа на вредном производстве помогла, и все свободное время посвятила ребенку, пока была на это способна. С каждым годом ее состояние ухудшалось, она начала забывать элементарные вещи, теряться в доме, постепенно перестала разговаривать. Поначалу было сложно, но отсутствие эмоции помогла справиться с нехваткой материнской заботы, инстинкт выживания заставил приспособиться к самостоятельной жизни. Возможно, если отец был бы рядом, то жизнь была бы легче. Но его не было, ни фотографий, ни писем, ни документов о браке, вообще ничего. Даже в свидетельстве о рождении стоял прочерк. Мама всегда уходила от разговоров о нем, а сейчас и тем более не расскажет.

Холодильник обдал холодом. Уложив продукты на почти пустые полки, Кир разогрел суп из гречки и тушенки. Готовил сам, поэтому блюда были просты и бесхитростны. Накрыл на стол торопливо, мысленно уже давно был в своей лаборатории. Усадил маму на стул и вставил в руку ложку. Медленные автоматические движения и отрешенный взгляд в никуда. Один в один механическая кукла из бродячих цирков начала прошлого века. Последний год он начал одевать ей детский передник, устал перестирывать заляпанную едой одежду. Много раз пытался приучить ее есть самостоятельно, но все попытки потерпели фиаско. Обеды, завтраки и ужины превратились в ритуал: посадить, накормить, умыть. Себе сделал два бутерброда — обычный хлеб с маслом и сахаром, треугольник молока — запить сухомятку. Все мысли крутились вокруг «Лимона». Сроки поджимают, видение может сбыться в любой день. Управившись, уложил маму на диван перед телевизором и отправился на задний двор.

Небольшой сарай, оббитый снаружи посеревшими досками, не привлекал внимания и больше походил на коровник. Кир открыл амбарный замок. Щелкнул выключатель, и под потолком загорелись два ряда люминесцентных ламп. Внутри сарай больше походит на цех по производству электроники, чем на сельскую хозпостройку. По правой стороне тянется длинный верстак, собранный как паззл из небольших кусков нержавеющей стали, заставленный устройствами и приборами, похожими на радиолокационные. Слева — деревянные стеллажи, заваленные деталями, катушками и емкостями с непонятым содержимым.

Лабораторию Кир начал делать несколько лет назад. Стройматериалы тащил с территории заброшенного военного дома отдыха. Много полезного он набрал в школе: лаборатории физики и химии упразднили, оборудование перенесли в сарай на отшибе, куда он и захаживал. Колбы, реагенты, приборы, все, что могло пригодиться в опытах.

В дальнем конце сарая, возвышаясь почти под потолок, стоит «Лимон». По сути это реактор на основе управляемого термоядерного синтеза. Годы кропотливой работы и собирательства. Каждую запчасть тщательно искал, подбирал и подгонял. Что-то пришлось заказывать у местных слесарей, что-то делать самому. Почти все свободное время и крохи сэкономленных денег уходят на него. В центре, между большими магнитными катушками, прозрачная вакуумная камера. В ней должна протекать термоядерная реакция в облаке раскаленной плазмы, удерживаемом в безопасном расстоянии от стенок за счет магнитного поля. Проблему с питанием электромагнитов Кир решил, запустив излишнюю энергию по вторичному контуру, сделав что-то вроде замкнутого кольца. Но вот стабильную реакцию никак не удавалось получить. Через несколько секунд после старта работа реактора выходила из-под контроля и плазменное облако либо исчезало, либо приходилось принудительно гасить, чтобы избежать разрушений.

Мозг выдавал новые варианты: заменить топливо для реакции, попробовать с магнитным полем. Раньше им двигало только любопытство, но теперь включился инстинкт выживания, и работа закипела с новым темпом. Работы много, а возникшее ограничение по срокам подгоняет. Включил кассетник «Весна», и электронные мотивы Клауса Шульце заполнили все пространство минилаборатории. Музыка действовала на него так же, как и рисование на парте, отгораживая от реальности и помогая сконцентрироваться. Воздух наполнился запахом озона, волосы встали дыбом от статического электричества. Каждый раз, когда Кир уходил с головой в процесс, он забывал о времени, лишь будильник сообщал о том, что необходимо покормить маму или заканчивать работу. Будильником он был только по функции, по сути это был таймер, подключенный к одной из ламп на потолке, начинающей моргать в установленное время. Сегодня Кир проигнорировал настойчивое мерцание. Все попытки получить стабильную работу венчались неудачей. Забыл даже о бутербродах. Другой человек уже вышел бы из себя, но отсутствие эмоций шло на пользу. Сохраняя монументальное спокойствие после каждой неудачной попытки, начинал эксперимент с начала, тщательно записывая каждый шаг.

Отвлекли только начавшие слипаться от усталости глаза. Мочевой пузырь готов лопнуть, и Кир все же решил сделать перерыв. Открыв дверь, никак не ожидал увидеть рассветное небо. Быстро пробежал по покрытому инеем двору и юркнул в дом. Настенные часы показывают пятнадцать минут седьмого. До школьного автобуса полчаса. Покормить маму, принять ванную, собраться — минимум час. Прокрутив в голове цепочку событий и выкинув наименее важные дела, спешно переоделся, быстро сообразил завтрак и уже через двадцать минут выбежал из дома, на ходу застегивая куртку. Живот предательски урчит, напоминая о том, что ел еще вчера, но Кир просто игнорирует требования своего организма. Утренний воздух клубами пара вырывается из рта, затрудняя и так плохую видимость в предрассветном сумраке. Силуэт остановки, фигуры людей кутающихся в куртки успокоили — автобус еще не ушел. Шум уставшего двигателя, скрип тормозов, шипение компрессора и холодный дерматин сидений. Лесной отчужденно посмотрел в окно, стараясь максимально отгородиться от происходящего в автобусе. Рядом взгромоздился толстый мужчина со стойким перегаром и запахом немытого тела. Посмотрев на ребенка, мужчина сильнее сдвинулся к окну, почти придавив мальчишку к стеклу, сцепил пальцы на животе и засопел. Кир равнодушно окинул взглядом соседа, чуть поерзал, стараясь сесть удобнее, и отвернулся.

Дверь школы, за которой опять перегорела лампочка, поглощает детвору как пылесос мелкий мусор. Постоял в стороне, дожидаясь, когда основная толпа схлынет, и лишь затем, опустив голову в пол, прошел в класс. Все эти массовые скопления детей в школе вызывали в его сознании одну ассоциацию. Когда ему было года три или четыре и мама еще была в рассудке, они поехали в гости с ночевкой. Тетя Наташа, мамина подруга, слыла любительницей домашних питомцев, но самой большой ее гордостью была большая клетка с яркими экзотическими попугаями. В тот вечер птиц на ночь накрыли плотным покрывалом, чтобы они не мешали гостям спать. Утром Кир встал раньше всех и решил рассмотреть пернатых, пока взрослые не встали. Немного старания, и покрывало упало с клетки, как театральная кулиса. Попугаи, завидев утренний свет, показали причину своего ночного заточения. Начали метаться по клетке, хлопать крыльями и издавать все возможные звуки, на которые были способны. Сейчас класс напоминал именно такую клетку, с которой сдернули покрывало. Гвалт детских криков, топот, громкий смех, какофония эмоций.

Кир, стараясь быть незаметным, прокрался вдоль стены и уселся. Одноклассники, как обычно, не обращали на изгоя внимания. Слава нелюдимого психа иногда помогала. Школьники побаивались угрюмого и вечно серьезного мальчика. В младших классах, как это всегда и бывает, пытались донимать, доводя дело до драки. Только в отличие от обычных детских потасовок, стычки с Киром были намного ожесточеннее. Он не испытывал сострадания к противнику и воспринимал драку как угрозу жизни. Невосприимчивость к боли и решительность превращали детскую потасовку в жестокий бой. После пары таких случаев сверстники решили просто игнорировать чудаковатого.

Достав из рюкзака ручку, продолжил рисовать узоры, мысленно прокручивая в голове ход реакции «Лимона». Воображение отрывало кружева чернил от поверхности парты и выстраивало из них объемную конструкцию, подсвеченную, подобно северному сиянию. По синим стеблям узоров пробегали голубые искры, оживляя всю решетку и делая ее похожей на изображение нервной системы из научных фильмов. Мысли прояснялись, суета и шум утихли за иллюзорной оградой. Закусив нижнюю губу и чуть сощурив правый глаз, Кир выстраивал в голове новые варианты испытаний реактора.

Резкий хлопок, и синяя решетка растаяла в воздухе как клубы дыма. Иглы страха впились под ногти и заставили ладони сжаться в кулаки. На парту перед ним опустилась рука учителя.

— Лесной, ты вообще меня слушаешь? — Несвежее дыхание с запахом сигарет ударило в лицо.

Подняв глаза, увидел все то же обрюзгшее лицо, синяки под глазами и сетку капилляров на побагровевшем от злости носу.

— Мало того, что к урокам не готовишься, так еще и порчей имущества занимаешься? — Указательный палец несколько раз нервозно ткнул в узоры. — После уроков жду в кабинете завуча!

Глава 2

Женщина средних лет с собранными в гульку на макушке волосами перелистывает классный журнал, качая в пальцах карандаш. Алексей Иванович стоит рядом, скрестив руки на груди, и изредка указывает на что-то в журнале. Женщина вздыхает, бросая укоризненный взгляд на Кира и записывая что-то на листок.

— И что мы будем делать? — Завуч, захлопнула журнал и вопросительно уставилась на ребенка.

Он никогда не понимал, зачем взрослые задают такие глупые вопросы.

«Что мы будем делать? Вы, после уроков, поедете домой и забудете о том, что моя успеваемость сильно скатилась, ровно до того момента пока не приедет комиссия из ГОРОНО или очередной учитель пожалуется на меня. Я же продолжу заниматься тем, чем и занимался, но постараюсь больше не привлекать к себе столько внимания и опять приведу свою успеваемость к среднему показателю». Хоть в голове Кир и знал ответ на этот риторический вопрос, но лишь молча пожал плечами.

— Вот и что ты предлагаешь? — Завуч театрально вздохнула и закатила глаза. — Твоя мать, уже и не вспомню, когда последний раз появлялась на собрании.

Мурашки страха пробежали по коже, и Кир подскочил со стула.

— Мама болеет, спина, долго сидеть на одном месте не может. Поэтому тяжело ей сюда приезжать. Я постараюсь исправить оценки, не беспокойте маму. — Страх того, что раскроют недееспособность его матери, пересилил страх людей. — Пожалуйста!

— Хорошо, хорошо! — Женщина опешила от такой резкой смены в настроении ребенка и попыталась его успокоить. — Раз болеет, не будем ее обязывать. Но и ты будь добр, иди нам на встречу. Не давай поводов для ее беспокойства.

Кир в ответ быстро закивал головой, сжимая в руках лямку рюкзака.

— Ладно, беги на автобус, а то опоздаешь. Но помни, до конца четверти ты под пристальным вниманием и спрашивать тебя будут чаще! — Завуч кивнула на дверь. — Можешь идти!

Второй раз ей говорить не пришлось, Кир чуть ли не бегом вышел в коридор и направился к выходу из школы. Как только дверь за его спиной закрылась, Алексей Иванович пересел на освободившийся стул.

— Ну и что думаешь Вер?

— Ой, не знаю Леша. Странный он очень. А ты видел, как он отреагировал, когда я про мать с ним заговорила? — Алексей Иванович кивнул. — Что-то там не так. Может, бьет она его, поэтому он такой зашуганный и нелюдимый.

— Может быть, я сам не знаю, он вообще людей шарахается, как дикий котенок.

— Давай наведаемся к ним в гости. Возьмем Татьяну Александровну, она хоть и терапевт, но вдруг что подскажет, если у нее реально спина больная. Задано выясним все.

— Согласен, давай только ближе к выходным. Я как раз резину поменяю, говорят, заморозки уже скоро будут.

Всю обратную дорогу Кир продолжил ломать голову над запуском «Лимона». Вроде вся схема работает правильно, плазму удается получить, но она слишком не стабильна и удержать ее в магнитом поле не удается. Он понимает, что это вызвано нестабильностью используемых элементов для получения плазмы, но он перепробовал уже все доступные элементы из таблицы Менделеева. Это тупик. Единственное, что остается, это варьировать мощность магнитного поля и интенсивность нагрева плазмы, но Кир прекрасно понимает, что это лишь самоутешение, которое не даст больших результатов. Перед глазами проплывают картины из видения: занесенные снегом пустынные улицы, темные оконные проёмы промерзших домов, заледеневший труп в куче тряпья в кафе. На долю секунды увидел лицо мертвого человека из видения. Сейчас, сидя в автобусе, когда сознание не затуманено видением, смог вспомнить, что замерзшим человеком был он сам. Опять страх. Животный, первобытный страх. Кир понимает, что это всего лишь инстинкт самосохранения сигнализирует организму, о необходимости активизироваться для выживания, но перебороть это чувство все равно не может. Внутренности слиплись в один комок и начали медленно подниматься к горлу, стягивая ледяными жгутами живот и грудь. Мальчик закрыл глаза, вспоминая так успокаивающие его узоры на парте, и сделал несколько глубоких вдохов ртом. Сухой, раскаленной печкой воздух внутри автобуса моментально высушил губы и неба. Он облизнул их шершавым языком, пожалев, что впопыхах забыл дома термос с чаем.

Кир ненадолго задумался о своем отце, ведь если бы их семья была полноценной, у него бы было намного меньше проблем. Ему бы не пришлось ухаживать одному за мамой и тащить на себе все хозяйство. Возможно мама бы вообще не заболела. Может она стала такой из-за его отклонений? А что если папа бросил их, когда узнал что сын не такой, как все? Слишком много вопросов, ответов на которые он, вероятно, никогда уже не получит.

Продавщица в магазине встретила все тем же настороженным взглядом.

— Мне минералку. — Кир указал рукой на ряд зеленых бутылок, сиротливо стоящие на почти пустых полках магазина.

Продавщица удивленно вскинула брови и поставила на прилавок напиток.

— Откроете? — спросил Кир, протягивая помятую купюру.

Достав из-под прилавка затертую открывалку, привязанную бечевкой к весам, женщина открыла бутылку и отсчитала сдачу.

Солоноватый вкус минералки приятно смочил род. Пузырьки газа чуть покалывают пересохшую гортань, но Кир все равно продолжает жадно пить.

— Смотри не поперхнись. — Знакомый старушечий голос проскрипел из-за спины.

Мальчик даже не сбавил шаг, лишь оторвался от бутылки и вытер рукавом губы. Старуха довольно быстро поравнялась с ним и пошла по левую руку, то и дело, заглядывая ребенку в лицо. В руках она крутит большой спелый лимон, то поглаживая его, то чуть царапая грязными ногтями. Хорек пушистой молнией бегает под ногами бабки, время от времени забираясь ей на плечи и так же быстро спускаясь обратно.

— Что молчишь? — Старуха ловко подкинула лимон в воздух и поймала его другой рукой. — А-а-а, понятно. Перепугали учителя мальчонку?

— Отстань.

— Иль замерзнуть боишься? А может и то и другое вместе. Ну, хоть бояться то ты умеешь, не совсем деревянный.

— Я же сказал, отстань.

— А если не отстану, то что? Прогонишь меня или убежишь? — Бабка ехидно улыбнулась, обнажив несколько гнилых зубов на голых деснах.

Кир громко вздохнул, засунул бутылку в карман анорака и прибавил шагу.

— Лимон никак не расцветет? Совсем ты застопорился. Проще надо быть. Думаешь слишком много. — Старуха надкусила лимон и еще раз подкинула его в воздух. Хорек спрыгнул с ее плеча и перехватил цитрус прямо на лету.

— Я уже все попробовал. Может его вообще не реально запустить.

— А точно все? Слишком узко смотришь. Очевидное то прямо перед носом.

Кир посмотрел на собеседницу, которая чуть прищурившись, разглядывает зверька, грызущего лимон. Старуха выглядит так, словно знает очевидный ответ на проблему «Лимона». Но ведь она же просто плод его сознания, и если знает она, то знает и он.

На долю секунды он потерял равновесие, не заметил торчащий кусок асфальта на тротуаре прямо под ногами. Несколько неуклюжих шагов и взмахов руками помогли устоять на ногах, только минералка расплескалась из открытой бутылки и намочила куртку. Потерев мокрое пятно руками, Кир осмотрелся по сторонам, старуха исчезла так же внезапно, как и появилась. В этот раз видений после ее ухода не последовало, и он облегченно выдохнул.

Мама сидит ровно на том же месте, где он ее и оставил, лишь полупустая тарелка с завтраком и шум включенного крана в туалете говорят о том, что она вставала.

Кир молча разделся, оставил рюкзак у входа и выключил воду. Состояние мамы становится только хуже и хуже. Раньше она могла что-то достать из холодильника и самостоятельно поесть, сейчас она начала забывать выключать воду за собой, выключать свет в комнатах и оставляет открытыми двери. Кир убрал со стола, отвел мать в комнату и усадил перед телевизором. Щелчок, еле слышный звон и кинескоп медленно посветлел, показав мужчину в костюме, читающего с бумажки очередную сводку новостей. Оставив рядом с мамой стакан воды, он вернулся на кухню. До ужина у него еще часов пять, так что можно погрузиться в работу. Подкинув дров в почти погасшую печку, он вернулся на кухню и сообразил себе поесть. Все те же бутерброды с сахаром и маслом и молоко в треугольнике заменяют ему почти всю еду.

Гудение люминесцентных ламп, которое перестаешь слышать через минуту и минилаборатрию залил холодный свет. Скинув в мусорное ведро вчерашние бутерброды и прокисшее молоко, он поставил на стол свежее и включил магнитофон. Хоть музыка и не вызывает у него никаких эмоции, но именно электронные мотивы Шульце помогают настроиться на работу.

Стрелка часов бежит неумолимо быстро. Солнце давно опустилось за ломаную линию гор и теперь улицу освещают только тусклые лампы фонарей. Кир не вставал из-за стола, исписав уже больше сотни листов, которые уже лежат по всем поверхностям лаборатории. Но решение так и не идет. Одна из ламп на потолке начала мигать, напоминая, что подошло время к ужину, но он опять ушел с головой в вычисления и не заметил этого. Лишь ближе полуночи, когда выпитое молоко дало о себе знать, он оторвался от ручки и посмотрел на часы.

— Мама!

Первое на что он нарвался, когда вбежал в дом, это тонкий слой воды по всему полу. Мама сидит за кухонным столом, монотонно раскачиваясь и громко мыча. Её левая рука залита кровью. Из переполненной раковины на кухне вода стекает на пол и лишь благодаря высоким порогам залила только кухню и прихожую. Выключив воду, мальчик подбежал к матери и первым делом осмотрел ее руку. Порез на ладони неглубокий, кровь уже успела остановиться.

— Прости мам! Прости. — Кир постарался успокоить маму, обрабатывая и заклеивая пластырем рану. — Я больше не забуду, только прости, пожалуйста!

Мама продолжает раскачиваться, но мычание становится тише и спокойнее. Стерев остатки крови с ее рук влажной тряпкой, он отвел маму в комнату и усадил перед телевизором. На секунду она посмотрела ему прямо в лицо. Где-то глубоко в её глазах он увидел смутный проблеск сознания, но это длилось такой короткий миг, что вполне могло показаться.

«Это должен делать не я! Папа, где ты? Почему тебя нет рядом, когда ты так нужен?» Мысли об отце, как всегда, полезли в голову. Как человек в трудную минуту обращается мысленно к богу, Кир всегда обращался к воображаемому родителю. Иногда это работало как мантра, и помогало побороть страх, но чаще просто являлось обращением в никуда.

— Сейчас я тебя накормлю, только, пожалуйста, посидит тут. — Кир неловко сжал мамино плечо, подумав, что может это как то поможет ей успокоиться.

Ковер на кухне чавкает под ногами от напитавшей его воды. Сделав матери несколько бутербродов с вареньем, принялся за уборку. Самым сложным оказалось вытащить мокрый ковер, который и так весил не мало, а сейчас больше походил на завернутое в ковер тело, причем очень не маленького мужчины. Изрядно устав, мальчик ненадолго присел за обеденный стол. По белой ламинированной поверхности до сих разбрызганы мириады мелких капель крови вперемешку с крошками хлеба. Подперев одной рукой голову, он начал мысленно соединять капли крови воображаемыми линиями, такими же линиями и узорами как на своей парте. Увлекшись, Кир не заметил, как опустил в одну из капель палец и начал выводить столь привычные для себя узоры, соединяя ими большие и маленькие капли, огибая крошки. Через пару десятков минут почти вся поверхность стола покрылась бордовой вязью. Лишь дальняя часть, куда он не смог дотянуться, осталось чистой. Встав на стул, что бы закончить узор полностью, Кир на мгновение замер. Первый раз он увидел все эти узоры с расстояния. Большие круги, маленькие, соединенные линиями, спиралями и орбитами. Весь узор очень сильно походит на молекулярную структуру — кристаллическую решетку. Соединение атомов, орбиты электронов. Так это же атомный состав какого-то материала. Все это время он рисует какой-то неведомый элемент таблицы Менделеева. Его сознание упорно выводит все эти загогулины и завитки, а он даже не видел этого. Что-то внутри подсказывает, что именно этот элемент — ключ к работе «Лимона».

Кир выбежал в зал и схватил из рюкзака первую же попавшуюся тетрадь. Спешно начал по памяти рисовать узор со стола, повторяя точь-в-точь каждую линию и точку. Завершив набросок, убедился, что мама лежит спокойно и сорвался в лабораторию. Толстые книги с тканевыми переплетами с шумом хлопнули по поверхности верстака. Кир начать искать нужный ему элемент по всем справочникам и энциклопедиям. Состав вещества вроде и знаком, но в то же время кристаллическая решетка сильно отличается от привычной формы элемента. Уже отложив половину стопки пролистанных книг, мальчик не сбавлял темп.

Вот оно! Наконец то! В одном из последних справочников по химическим элементам онобнаружил нужную формулу — изотоп известного химического элемента. На его счастье в справочнике имелось полное описание вещества и весь спектр его применения. Нужный элемент в последнее время получил довольно широкое применение: от строительства ядерных реакторов, до производства полупроводников. И последний пункт очень обрадовал Кира, так как около пяти лет назад недалеко от их районного центра, какая-то германская фирма вместе с российским производителем на базе бывшего крупного завода открыли производство полупроводников. Новости про это крутили по всем каналам тв, да и народ часто обсуждал эту тему, так как многие думали, что это даст хоть какие-то рабочие места в текущее тяжелое время. Кир точно не знал, есть там нужное ему вещество или нет, не знал где оно там находится, и что вообще собой представляет этот завод, но кроме этого варианта раздобыть элемент у него нет. То что придется украсть, не вызывает никаких чувств, в прочем так же как и все остальное, кроме чувства страха, от возможных последствий, если он не запустит «Лимон».

Утром проснулся раньше будильника. Вытащил из рюкзака все тетради, учебники и сложил в него несколько кусков хлеба, треугольник молока, сменные носки на всякий случай и вторую шапку. Накормив маму, Кир оставил на столе еды на весь день, так как знал, что вернется домой только ближе к ночи. Мысли о том, что могут поймать, детское сознание отметало сразу. Автобус, как обычно, задержался на пятнадцать минут и люди раздраженно столпились возле двери. Кир смотрел на их толкотню и ругань абсолютно безэмоционально, если бы он испытывать раздражение то именно это чувство бы его сейчас переполняло. Залез в автобус, как всегда, последним. Сегодня салон забит до отказа и, пройдя в самый конец автобуса, он облокотился на вертикальные перила у задней двери. За окном только начинало светать, и лес вдоль дороги еще выглядит сплошной черной стеной. Сегодня Кир не обращает на него никакого внимания. Он прокручивает в голове ход реакции с новым элементом — шансы на успех очень велики.

Первый урок — изобразительное искусство. Лесной к рисованию всегда относился холодно. Его не привлекает способность переносить изображение на плоскость, тем более приходится рисовать хуже, чем он может, чтобы не привлекать внимания. Почти фотографическая память позволяет изобразить любой объект с сохранением пропорций и очень мелкой детализацией, но он нарочно рисует не лучше, чем его сверстники. Незачем привлекать лишнее внимание. Грузный высокий мужчина, Павел Сергеевич, нарисовал на доске рабочего втыкающего в землю штыковую лопату и объяснил обычные пропорции человеческого тела. Вторую часть урока дети должны рисовать любого человека за работой, отталкиваясь от услышанного. относился Первый урок — изобразительное искусство. Лесной к рисованию всегда относился холодно. Его не привлекает способность переносить изображение на плоскость, тем более приходится рисовать хуже, чем он может, чтобы не привлекать внимания. Почти фотографическая память позволяет изобразить любой объект с сохранением пропорций и очень мелкой детализацией, но он нарочно рисует не лучше, чем его сверстники. Незачем привлекать лишнее внимание. Грузный высокий мужчина, Павел Сергеевич, нарисовал на доске рабочего втыкающего в землю штыковую лопату и объяснил обычные пропорции человеческого тела. Вторую часть урока дети должны рисовать любого человека за работой, отталкиваясь от услышанного.

Кир достал из пенала предварительно расколотый вдоль карандаш и поддел ногтем блестящий в свете люминесцентных ламп грифель. Осмотревшись по сторонам и убедившись, что на него никто не смотрит, он отправил несколько кусков графитового стержня в рот. Грифель захрустел на зубах, раскалываясь на мелкие почти безвкусные кусочки. Один из них больно впился в десну, но мальчик не подал виду и продолжал жевать. Проглотить стержень оказалось сложнее, чем он думал, жаль что сегодня они не рисовали акварелью или гуашью, можно было бы запить из стакана с водой для краски. Через пятнадцать минут графит дал о себе знать и Кир почувствовал озноб, пробежавший по всему телу. Ладони вспотели, взгляд затуманился, и голову сдавило тисками боли.

— Павел Сергеевич? — Кир поднял руку и, пересилив страх, обратился к учителю.

— Да? — Преподаватель оторвал взгляд от классного журнала и посмотрел на ребенка через верхний край очков.

— Можно я в медпункт, мне что-то плохо.

Павел Сергеевич чуть сощурил взгляд, привычка всех плохо видящих, посмотрел на стрелки часов и только потом отпустил.

Своего медпункта у сельской школы нет, и всех детей отправляли в поселковую амбулаторию. Невзрачное одноэтажное здание с бледно-синими стенами и белыми решетками на окнах, больше похожее на дом какой-нибудь старушки. В одном из двух кабинетов за облезшим лакированным столом сидит женщина средних лет в белом халате поверх длинного шерстяного платья. Оно внимательно посмотрела на Кира и кивком указала на стоящий напротив нее стул.

— Что у тебя, рассказывай. — Голос у нее оказался очень мягким, как будто проводишь рукой по бархатной подушке.

— Не знаю, на уроке стало плохо. — Кир опустил глаза в пол, ему казалось, что если она посмотрит в глаза, то сразу поймет, что он врет.

Фельдшер встала и подошла. Прикоснулась холодной рукой ко лбу и удивленно вскинула брови. Взяв ртутный градусник из стаканчика на столе, она встряхнула его несколько раз, проверила, где находится столбик и засунула под мышку ребенку. Холодное стекло неприятно обожгло кожу, но быстро нагрелось, и Кир перестал его ощущать. Женщина проверила ему горло, спросила, не болит ли голова, послушала дыхание и прощупала лимфоузлы на шее. После этого она вернулась к себе за стол, и принялась что-то писать в большом журнале с зеленой обложкой. Страх. Опять это чувство. А вдруг она не выпишет ему освобождение от уроков? Тогда его планы сорвутся. Если он все же прогуляет уроки без уважительной причины, то завуч непременно попытается вызвать маму в школу. Но тут врач взяла прямоугольник желтой бумаги, что-то быстро написала, шлепнула штамп и протянула.

— Отнеси в учительскую и езжай домой, освобождаю тебя на пять дней. Вот еще возьми и передай маме, тут рекомендации по лечению. И одевайся лучше, скоро заморозки обещают.

Благодарно кивнув, Кир вышел из амбулатории.

«Заморозки, еще какие заморозки, вы еще даже не представляете какие, только если я вам скажу, вы же все равно не поверите».

В учительской пусто, все преподаватели на уроках. Кир положил справку на стол классной руководительницы, сверху добавив записку, что он уехал домой лечиться. Прижал все это маленьким глобусом который, стоял на углу стола.

Выйдя из школы, Лесной посмотрел в сторону остановки, с которой обычно уезжает домой. Сегодня, вопреки шаблону, ему нужно совсем в другую сторону. В районном центре он не частый гость, и каждая поездка для него — значимое событием. После того как мама ушла в себя ни разу не выезжал за пределы своего поселка, кроме школы, почти все нужное для жизни можно купить в их селе у приезжающих торговцев-челноков и не вызвать при этом подозрении, ребенок, катающийся один в город на автобусе сразу станет объектом сплетен и домыслов. Остановка почти пуста. Люди, работающие в городе, уехали на ранних рейсах, в середине дня автобуса ждали только те, кто ездил за покупками или просто прогуляться. Рейсовый приехал через двадцать минут, большой красный «Икарус» с белой полосой по боку. Как ни странно, возле входа люди не толпятся, а спокойно подходят к двери по одному и поднимаются по высоким ступеням. Внутри салона темно, окна завешены плотными занавесками с веревочной бахромой по нижнему краю. Сидения обтянуты плотной красной тканью, под цвет самого автобуса, и напоминают домашние кресла.

— Малой тебе куда? — Пожилой водитель с пожелтевшими от сигарет зубами посмотрел на Кира.

— Мне в город.

— А мамка то знает? Ты смотри, ваш школьный проездной тут не действует.

— Я знаю. — Кир чуть поежился, любое внимание все так же вызывало приступы страха. Отсчитав несколько купюр, протянул их водителю и зашагал в салон. Последний пассажир оплатил проезд, дверь закрылась, автобус громко зашипел компрессором и плавно тронулся с места. Удобное кресло, плавный ход, темнота и тишина в салоне. Кир поставил портфель на сидение рядом и устроился удобнее. Междугородний намного комфортнее, чем их старый и убитый школьный. Через полчаса дороги немного разомлел от удобства, и даже позволил себе вздремнуть полчаса. Проснулся от того, что автобус сбавил скорость, и они въехали на широкую асфальтированную площадку перед зданием автовокзала. В салоне потемнело, Кир выглянул в окно и увидел закрывший небо металлический навес над диагонально расположенными перронами. Пассажиры поднялись со своих мест и двинулись к открывшимся дверям. В городе холоднее, чем в селе, из-за больших открытых пространств ветер сильнее и ощутимо продувает даже зимнюю куртку.

От вокзала Кир направился к остановке городского транспорта. Все те же самые «пазики», но уже с номерами маршрутов и в лучшем состоянии, чем их сельский автобус, останавливаются один за другим. Кир вспомнил карту города, прикинул примерный маршрут и выбрал автобус с номером шестьдесят семь, который едет в сторону северного микрорайона. Когда маршрутка выехала на широкое кольцо за городом и остановилась возле промзоны, мальчик вышел из салона и осмотрелся по сторонам. Большая вывеска с яркими синими буквами «НПК Микрон» указывает в сторону асфальтированной дороги, уходящей в глубину однотипных бетонных строений. Тротуара вдоль дороги нет, обычно работники приезжают либо на авто, либо на корпоративном транспорте. Идти пришлось по раскисшей от дождя земле. Изредка мимо проносятся машины, обдавая потоком холодного воздуха и выхлопными газами. Ботинки довольно быстро промокли, и Кир престал чувствовать замерзшие пальцы на ногах. Бетонный забор, идущий вдоль дороги, уперся в большую проходную, с широкими воротами и шлагбаумом за ними. Люди проходят через специальный вход со стеклянными стенами и турникетом, расписываясь в журнале посещения у охранника.

Кир остановился напротив входа и напрягся, придумывая причину, по которой его могут пропустить на закрытую территорию. Охранник за стеклом смотрел в телевизор и пил из белой кружки. Заметив ребенка, он приподнялся из-за стойки. Кир оглянулся по сторонам, стараясь понять на кого смотрит мужчина, но потом смекнул, что охранник обратил внимание на него. Мужчина в сером кителе и с усами, как у военных, махнул рукой, приглашая войти.

— Ты что там под дождем мокнешь? — Охранник открыл дверь навстречу и провел внутрь пропускного пункта. — Ты сюда к кому-то приехал что ли?

Почти не пришлось врать, и Кир согласно закивал головой.

— Понятно, что же не позвонили, не предупредили меня, я бы встретил. — Мужчина тяжело вздохнул. — Знаешь где искать-то?

— Сказали на складе. — Кир опять опустил глаза в пол.

— Тогда тебе нужен четвертый корпус, я позвоню на проходную, попрошу, чтобы пропустили, и скажи в следующий раз, чтобы предупреждали, хорошо?

Кир еще несколько раз кивнул и вышел во внутренний двор. Территория предприятия очень сильно отличается от того, что он привык видеть в родном селе. Чистые высокие корпуса из бетона и стекла, идеально положенный асфальт, ни мусора, ни трещин. Все аккуратно, опрятно и со вкусом. Напротив главного корпуса парковка забита дорогими иномарками. И тишина, почти никого нет на улице, все заняты работой.

Посмотрев на карту предприятия, висящую справа у выхода, свернул направо, к складскому помещению. Двухэтажное строение, почти без окон с высокими пандусами для погрузки. За входной дверью так же встретил охранник, сидящий за небольшим окошком, кивнул и проводил взглядом. Предупредили. Уверенно пошел по направлению таблички «комната персонала» но в последний момент повернул по коридору в сторону входа на склад. Двустворчатая дверь с длинной ручкой-перекладиной услужливо щелкнула замком, и он оказался в большом помещении, заставленном стеллажами и паллетами.

Кир впал в небольшой ступор — где на этом огромном складе искать нужный элемент? Но обыск всего помещения уйдет масса времени, которого у него нет. Прижался к одному из стеллажей и пошёл вдоль, надеясь увидеть хоть какую-то подсказку. Страх. Опять страх. Почему он всегда приходит в самые ненужные моменты. Именно тогда, когда нужен холодный рассудок, страх выбрасывает в кровь адреналин, заставляя мысли метаться в голове, как комары у фонаря. Послышалось монотонное жужжание, и Кир увидел электрокар в конце склада. Водитель погрузчика сосредоточен на работе и не заметил фигуру ребенка, метнувшуюся между стеллажей. Кир добежал до противоположного конца пролета и выглянул из-за края. Никого. Немного переведя дыхание, стянул с головы взмокшую от пота шапку и прижался спиной к какой-то коробке. Не заметили. Только куда идти дальше? В том конце склада люди, у них возникнет много вопросов, что ребенок делает на промышленном складе закрытого предприятия. Посмотрев налево, увидел табличку с указателями на стене: «склад полимерного сырья — блок один, склад полупроводникового сырья — блок два, склад металлического сырья — блок три, склад готовой продукции — блок четыре».

Вот оно! Осмотревшись по сторонам и увидев большое количество коробок с этикетками, понял, что находится в четвертом блоке, теперь надо искать выход в блок два. электрокар Кир впал в небольшой ступор — где на этом огромном складе искать нужный элемент? Но обыск всего помещения уйдет масса времени, которого у него нет. Прижался к одному из стеллажей и пошёл вдоль, надеясь увидеть хоть какую-то подсказку. Страх. Опять страх. Почему он всегда приходит в самые ненужные моменты. Именно тогда, когда нужен холодный рассудок, страх выбрасывает в кровь адреналин, заставляя мысли метаться в голове, как комары у фонаря. Послышалось монотонное жужжание, и Кир увидел электрокар в конце склада. Водитель погрузчика сосредоточен на работе и не заметил фигуру ребенка, метнувшуюся между стеллажей. Кир добежал до противоположного конца пролета и выглянул из-за края. Никого.

Немного переведя дыхание, стянул с головы взмокшую от пота шапку и прижался спиной к какой-то коробке. Не заметили. Только куда идти дальше? В том конце склада люди, у них возникнет много вопросов, что ребенок делает на промышленном складе закрытого предприятия. Посмотрев налево, увидел табличку с указателями на стене: «склад полимерного сырья — блок один, склад полупроводникового сырья — блок два, склад металлического сырья — блок три, склад готовой продукции — блок четыре». Вот оно! Осмотревшись по сторонам и увидев большое количество коробок с этикетками, понял, что находится в четвертом блоке, теперь надо искать выход в блок два. с указателями Кир впал в небольшой ступор — где на этом огромном складе искать нужный элемент? Но обыск всего помещения уйдет масса времени, которого у него нет. Прижался к одному из стеллажей и пошёл вдоль, надеясь увидеть хоть какую-то подсказку.

Страх. Опять страх. Почему он всегда приходит в самые ненужные моменты. Именно тогда, когда нужен холодный рассудок, страх выбрасывает в кровь адреналин, заставляя мысли метаться в голове, как комары у фонаря. Послышалось монотонное жужжание, и Кир увидел электрокар в конце склада. Водитель погрузчика сосредоточен на работе и не заметил фигуру ребенка, метнувшуюся между стеллажей. Кир добежал до противоположного конца пролета и выглянул из-за края. Никого. Немного переведя дыхание, стянул с головы взмокшую от пота шапку и прижался спиной к какой-то коробке. Не заметили. Только куда идти дальше? В том конце склада люди, у них возникнет много вопросов, что ребенок делает на промышленном складе закрытого предприятия. Посмотрев налево, увидел табличку с указателями на стене: «склад полимерного сырья — блок один, склад полупроводникового сырья — блок два, склад металлического сырья — блок три, склад готовой продукции — блок четыре». Вот оно! Осмотревшись по сторонам и увидев большое количество коробок с этикетками, понял, что находится в четвертом блоке, теперь надо искать выход в блок два.

Осторожно, почти на цыпочках, пригнувшись, Кир начал пробираться от стеллажа к стеллажу, озираясь по сторонам. Вспомнились книжные шпионские триллеры, где секретные агенты проникали на вражеские базы и точно так же скрывались от охраны. Пару раз пришлось прятаться за коробками, так как по центральной части склада проходили работники. Звук работающего погрузчика все ближе, заставляет сердце биться чаще и громче. У него нет права на ошибку, нельзя попасться. Выглянув из-за очередного стеллажа, увидел широкий проход с табличкой над ним. Подкравшись поближе, смог прочитать — «Блок три». Незаметно проскользнув в широкий проход, Кир попал почти на такой же склад, только вместо стеллажей на полу стоят боксы и контейнеры. Направление, в котором нужно двигаться, выбрал правильно. Укрываясь за железнобокими контейнерами и двигаясь короткими перебежками, довольно быстро нашел выход во второй блок. Этот склад отличается еще сильнее. По центру тянется длинный коридор с множеством дверей, над каждой из которых висит табличка. Весь проход просматривается от самого начала и до конца, и если кто-то выйдет с любой из сторон — укрыться негде.

Прижавшись к холодной бетонной стене, Кир на секунду задержал дыхание, досчитал до десяти, старясь унять страх, и побежал. Рюкзак болтается из стороны в сторону и больно бьет по лопаткам, но он не обращает на это внимания, рассматривая таблички над дверями. На каждой написано название химического элемента хранившегося в данном блоке. Не то, опять не то, вообще пустая табличка. Уже середина склада, но нужного элемента так и нет. Может быть, его вообще нет на складе? Страх сжал и без того пустой желудок в тугой комок. В конце коридора послышались шаги и чьи-то голоса. Перебило дыхание от ужаса, и он метнулся в первую же попавшуюся дверь. Ручка поддалась не сразу, но замок все же открылся с легким щелчком. Чуть приоткрыв массивную створку, он пронырнул в темный бокс, но не успел до конца закрыть дверь — из коридора послышались звуки шагов. из коридора послышались послышались Прижавшись к холодной бетонной стене, Кир на секунду задержал дыхание, досчитал до десяти, старясь унять страх, и побежал. Рюкзак болтается из стороны в сторону и больно бьет по лопаткам, но он не обращает на это внимания, рассматривая таблички над дверями. На каждой написано название химического элемента хранившегося в данном блоке. Не то, опять не то, вообще пустая табличка. Уже середина склада, но нужного элемента так и нет. Может быть, его вообще нет на складе? Страх сжал и без того пустой желудок в тугой комок. В конце коридора послышались шаги и чьи-то голоса. Перебило дыхание от ужаса, и он метнулся в первую же попавшуюся дверь. Ручка поддалась не сразу, но замок все же открылся с легким щелчком. Чуть приоткрыв массивную створку, он пронырнул в темный бокс, но не успел до конца закрыть дверь — из коридора послышались звуки шагов.

Внутри бокса темно, сухо и немного пахнет азотом. Шаги все ближе и ближе. Кир прижался к стене, в углу у двери, и задержал дыхание, что бы, не выдать себя. Возле двери шаги остановились. в углу у двери, Внутри бокса темно, сухо и немного пахнет азотом. Шаги все ближе и ближе. Кир прижался к стене, в углу у двери, и задержал дыхание, что бы, не выдать себя. Возле двери шаги остановились.

— Кто дверь в бокс с нитридом галлия не закрыл? — Низкий мужской голос прозвучал возле самой двери.

— Не знаю, надо по табелю посмотреть, кто вчера его отгружал.

— Балбесы, а потом ходи, думай, почему чешешься весь и глаза красные.

Дверь захлопнулась, и шаги удались в конец коридора. Бокс погрузился в полную темноту. Кир задержал дыхание, слова о раздражение немного напугали, и он подкрался к двери, ориентируясь по памяти. Нащупав ручку, потянул ее вниз и, после щелчка, дверь поддалась вперед. В коридоре пусто. Осторожно посмотрел по сторонам и аккуратно вышел. по памятиДверь захлопнулась, и шаги удались в конец коридора. Бокс погрузился в полную темноту. Кир задержал дыхание, слова о раздражение немного напугали, и он подкрался к двери, ориентируясь по памяти. Нащупав ручку, потянул ее вниз и, после щелчка, дверь поддалась вперед. В коридоре пусто. Осторожно посмотрел по сторонам и аккуратно вышел.

«Так таблички, он обязан тут быть».

Бокс за боксом, дверь за дверью, табличка с названием элемента за табличкой. Кир шел по проходу, осторожно ставя стопу на ребро, рассматривая указатели над дверями и прислушиваясь к каждому шороху. Каждую секунду готовый броситься к любой из дверей, если кто-нибудь еще войдет на склад. Почти в самом конце коридора нашел то, что искал. Одинокая латинская буква с цифрами в степени. Точно такая же дверь, как и в том боксе, где он прятался. Щелчок замка и створка двери открылась почти бесшумно. Рядом с дверью увидел переключатель и нажал кнопку. Под потолком зажглись трубки люминесцентных ламп, залив белым холодным светом множество контейнеров с веществом. Открыв первый вертикальный ящик, Кир увидел небольшие контейнеры, размером с пачку молока. Сколько понадобится — не известно, поэтому решил взять полный рюкзак. Когда уложил последний контейнер, на плечо неожиданно опустилась чья-то рука.

— Что это мы тут делаем?

Слова над головой прозвучали как гром среди ясного неба. Сердце на секунду остановилось, спазм перехватил диафрагму и сдавил легкие. Мысли заметались в голове.

«Бросить портфель и бежать! Вырваться. Нет, нельзя бросать! Что делать? Меня посадят в тюрьму? Что, что дальше делать?!»

Кир застыл над открытым ранцем, остолбенев от ужаса. Высокий худощавый мужчина, с легкой проседью в бороде и синем халате поверх костюма ждет ответа, не убирая руку с плеча. Все замерло, словно кто-то остановил течение времени. Вдох. Воздух с трудом прорывается в легкие и так же тяжело выходит обратно. Кир захотел двинуться, но руки и ноги сковало оцепенение, почувствовал себя мухой, прилипшей к ленте-ловушке под потолком.

— Не желаете объясниться, молодой человек? — Мужчина развернул Кира к себе лицом.

В ответ Лесной смог лишь что-то невнятно промычать.

— Так ладно, пройдем со мной.

Крепкая рука подняла его с земли за руку как игрушку. Подхватив с земли портфель, мужчина взял за Кира предплечье и вышел из бокса, выключив за собой свет. Пошли по коридору в сторону административного корпуса. Люди, попадающиеся по пути, учтиво здоровались с мужчиной, он в ответ коротко кивал и продолжал тащить Лесного. Кир впал в подобие ступора, лихорадочно представляя дальнейшее развитие событий, и безвольно плелся следом, понимая, что в данной ситуации он беспомощен.

В главном корпусе людей намного больше, некоторые провожают их удивленными взглядами, но мужчина продолжал идти, как ни в чем не бывало. Остановились возле тяжелой металлической двери с табличкой «Игнат Витальевич Приштин, начальник исследовательского отдела».

Мебели в кабинете по минимуму. Большой прозрачный стол с пузатым экраном персонального компьютера. Высокое вращающееся кресло на колесах, пара бюро у стены, и массивный сейф в углу. Возле стола два стула, на один из которых хозяин кабинета положил портфель, а на другой указал Киру.

— Присаживайся.

Лесной забрался на стул и опустил глаза в пол.

— Как ты сюда попал вопрос, скорее, не к тебе. Об этом я потом пообщаюсь с охраной. Мне интересно другое. — Игнат Витальевич сел в свое кресло, скрестил пальцы и опер руки локтями на стол. — Зачем тебе понадобилось это вещество?

Кир смотрит в пол, не зная, что ответить.

— Ты можешь посмотреть мне в глаза? — Голос Приштина звучит без нотки угрозы, а наоборот, успокаивающе.

Кир поднял голову и осмелился взглянуть на мужчину. Глаза глубокие, со спокойным, уверенным взглядом. Нет, он не сможет соврать вот так, лицом к лицу.

— Он мне нужен. — Тихо, почти шёпотом, произнес он.

— Ну, если бы он был тебе не нужен, ты бы вряд ли сюда залез. Что ты собираешься с ним делать?

— Эксперимент.

Брови Игната Витальевича удивленно поднялись вверх.

— Эксперимент? А какого рода? Термоядерную бомбу собрался сделать.

— Нет, не могу сказать, но я уже почти закончил.

— Что закончил? — Приштин чуть привстал из-за стола, с каждым словом мальчика его лицо становится все более удивленным.

— Я не могу получить стабильную плазму. Реакция выходит из-под контроля. Приходится все глушить, что бы избежать разрушения контура. — Кир выпалил все на одном дыхании. Впервые он кому-то говорит про свой эксперимент — «Лимон». — Потом я понял, что выбрал неправильное топливо для реакции, а оно есть только у вас. Я думаю, точнее, знаю, что с ним «Лимон» заработает.

— Подожди, ты, что построил реактор на управляемом ядерном синтезе? — Мужчина удивленно потряс головой, отказываясь верить своим ушам.

— Почти. Я построил магнитную ловушку и ускоритель, вакуумный контур, даже плазму получил, но не смог найти стабильное топливо для реакции. — Лесной перебрал в голове этапы строительства «Лимона».

— Сколько тебе лет? — Игнат Витальевич подошел и присел рядом на корточки.

— Одиннадцать. — Очень странно, но почему-то этот мужчина не вызывает страха как другие люди, может быть благодаря обстоятельствам встречи, или потому, что понимает суть эксперимента.

— Тебе кто-нибудь помогал?

— Нет. Сам сделал.

— Как? Ты же еще совсем мальчишка! — Приштин удивленно вскинул руки.

— Я прочитал все работы Сахарова и Тамма^[68]. Но больше всего мне помогли работы Олега Александровича^[69]. Правда, у него были некоторые конструкционные просчеты. Я их исправил.

— Да это уму непостижимо. Как ты вообще понял, что прочитал? Не говоря уже о том, чтобы сделать! Ты, наверное, меня дуришь? — Игнат Витальевич встал и начал ходить кругами по кабинету.

— Нет, я сказал вам правду.

— А что об этом говорят твои родители?

— Папы у меня нет. Мама не разговаривает.

— Как это не разговаривает? Она немая? — Приштин остановился и посмотрел на ребёнка.

— Нет, раньше говорила, сейчас перестала, вообще в себя ушла. Не говорит, не работает, только кушает и спит.

— А родственники? Почему ты никому не скажешь, что у неё проблемы со здоровьем?

— Нет родственников. Ее осматривал врач, давно, когда все только начиналось, сказал что это психическое, если станет хуже, то необходимо стационарное лечение. В таком случае, меня, из-за отсутствия дееспособного опекуна, отправят в детский дом.

— Понятно, а ты в приют не хочешь. То есть ты живешь один с больной мамой, сам за собой ухаживаешь и строишь дома реактор на термоядерном синтезе?

— Получается, так. — Кир согласно пожал плечами.

— Послушай, мальчик. Над созданием такого реактора ломают голову сотни ученых по всему миру. Это одна из главных целей мировой энергетики, в его разработку вложены сумасшедшие деньги. А ты мне говоришь, что создал его дома? И ты думаешь, что я тебе поверю?

— Нет, не думаю. Это ваше право верить или нет. Я сказал как есть.

— Если я об этом кому-то скажу, люди посчитают, что я сошел с ума! Я разговариваю об устройстве термоядерного реактора со школьником! — Мужчина нервно встрепал волосы на голове и опять сел в свое кресло. — Ладно, парень, скажу прямо — ты меня очень удивил. Сначала я думал ты простой хулиган. Но украденное тобой почти не имеет ценности, да и не продашь ты его никому. И я задумался, зачем мальчишке лезть на охраняем склад, воровать бесполезную, на первый взгляд, вещь. Это не логично. И потом ты заявляешь, что построил реактор…

Игнат Витальевич снял трубку со стоящего рядом большого телефона и нажал кнопку селектора. Из динамика громкой связи раздалось несколько гудков, затем ответил молодой женский голос.

— Света, пусть Миша подъедет к главному входу, у меня для него есть поручение.

— Хорошо, Игнат Витальевич, подождите. — На другом конце трубки раздались звуки набора номера, короткий разговор и девушка опять вернулась на линию. — Сказал, через три минуты будет. Еще что-нибудь нужно?

— Нет, спасибо. — Приштин положил трубку. — Как тебя зовут?

— Кир, Кир Лесной.

— Забавное имя. Хорошо. Содержимое твоего портфеля я оставлю у себя. Будем считать, что тебя тут не было и этот инцидент исчерпан. Где ты живешь?

— В Альфе.

— Это то село, что в девяноста километрах отсюда?

— Да. — Кир чуть удобнее сел на стуле и посмотрел на свой рюкзак. — Может быть, вы дадите мне хоть немного?

— Далеко же тебя занесло. Нет, сейчас я оставлю все у себя и о твоем реакторе мы поговорим позже. Я думаю, это не последняя наша встреча. — Игнат Витальевич подошел к рюкзаку и выложил контейнеры на стол. — Мой водитель отвезет тебя домой. О том, что ты тут был, никому не слова, и о своем реакторе, если таковой есть, тоже. наша — Далеко же тебя занесло. Нет, сейчас я оставлю все у себя и о твоем реакторе мы поговорим позже. Я думаю, это не последняя наша встреча. — Игнат Витальевич подошел к рюкзаку и выложил контейнеры на стол. — Мой водитель отвезет тебя домой. О том, что ты тут был, никому не слова, и о своем реакторе, если таковой есть, тоже.

— Хорошо. — Если бы Кир умел испытывать грусть то сейчас бы, наверное, расплакался, но он оставался сидеть на стуле без каких либо эмоций.

— Тогда пойдем. — Игнат Витальевич снял халат и повесил на настенную вешалку у двери.

У главного входа административного корпуса их ждала черная иномарка. Кир таких еще не видел, но по дорогим элементам отделки и благородному профилю, понимал что авто явно не из дешевых.

— Миша! — Игнат Витальевич обратился к молодому парню, курящему неподалёку от автомобиля. — Отвези мальчика домой. Его к нам направляли, как победителя районной олимпиады по радиотехнике. Экскурсия закончилась чуть раньше, и я думаю, нет смысла ждать автобус. Адрес он тебе подскажет.

Нагнувшись к Киру, Приштин заговорил тихо, чтобы их никто не услышал.

— Запомни, тебя тут не было, и реактора у тебя никакого нет. Я скоро к тебе наведаюсь. Надеюсь, ты меня не обманул и реактор действительно существует, я могу помочь с ним.

Кир вскинул голову и посмотрел прямо в глаза собеседника. Мудрый отеческий взгляд, который, по странным причинам, действует успокаивающе.

— Хорошо. Спасибо, что не отправили меня в тюрьму.

— Иди, давай, пока я не передумал. — Игнат Витальевич чуть подтолкнул Кира и еще долго провожал взглядом уезжающую машину.

Глава 3

Кир рассматривал серые голые деревья вдоль дороги, думая над тем, что ему делать дальше. В салоне автомобиля почти полная тишина, даже шума колес по асфальту не слышно. Приятно пахнет дорогой кожей и каким-то ванильным ароматизатором приклеенным к парпризу. Водитель почти не обращает на него внимания, только один раз спросил адрес куда ехать. Кир же ушел с головой в размышления. Его вылазка обернулась фиаско. Без вещества «Лимон» он не запустит. Никак. Все остальное он уже перепробовал. Искать где-то еще? Сегодняшняя неудача поубавила энтузиазма. Хорошо еще, что не попал в милицию. И что подразумевал Игнат Витальевич под словами «не последняя наша встреча», может он решил наказать самостоятельно? Это тупик. Работа над реактором встала и кара за вылазку повисла дамокловым мечом. кара за вылазку повисла Кир рассматривал серые голые деревья вдоль дороги, думая над тем, что ему делать дальше. В салоне автомобиля почти полная тишина, даже шума колес по асфальту не слышно. Приятно пахнет дорогой кожей и каким-то ванильным ароматизатором приклеенным к парпризу. Водитель почти не обращает на него внимания, только один раз спросил адрес куда ехать. Кир же ушел с головой в размышления. Его вылазка обернулась фиаско. Без вещества «Лимон» он не запустит. Никак. Все остальное он уже перепробовал. Искать где-то еще? Сегодняшняя неудача поубавила энтузиазма. Хорошо еще, что не попал в милицию. И что подразумевал Игнат Витальевич под словами «не последняя наша встреча», может он решил наказать самостоятельно? Это тупик. Работа над реактором встала и кара за вылазку повисла дамокловым мечом.

За размышлениями не заметил, как они въехали в село. Начало смеркаться, рано, по-зимнему. Иномарка остановилась, не доезжая до их двора, Кир нарочно сказал другой номер, не хотел выдавать свой адрес. о-зимнемуЗа размышлениями не заметил, как они въехали в село. Начало смеркаться, рано, по-зимнему. Иномарка остановилась, не доезжая до их двора, Кир нарочно сказал другой номер, не хотел выдавать свой адрес.

Мама почти не заметила, что он приехал позже, чем обычно. Все так же сидит на диване, почти неподвижно, безучастным взглядом уставившись в телевизор. Большая кукла с лицом матери, кукла, которую нужно кормить и следить за ней. Иногда он одевал ее и выводил пройтись по улице, делая вид, что она с ним гуляет, отводя подозрение соседей. Это же село, не появляйся его мать на людях регулярно, давно бы слухи пошли. Она не обернулась даже на звук открывающейся двери. О том, что мама вставала, говорили только частично съеденные бутерброды на столе.

Кир разделся, убрал все со стола и поплелся в ванную. Нет никакого желания что-либо делать. Скрип спички об коробок, вспышка, запах горящей бертолетовой соли, синие языки пламени в газовой колонке. Интересно, а если видение сбудется и действительно ударят такие морозы, смогут ли привозить газ? Или же они останутся не только без тепла, но и горячей воды, и огня на кухне. Две недели назад привезли заправленный красный баллон пропана и подключили к шлангу, выведенному на улицу рядом с кухней в специальный синий ящик с надписью «ГАЗ». Обычно его хватало на месяц, готовил Кир не часто, а колонка в ванной много не потребляла, но если придут сильные холода, придется жечь плиту постоянно, для дополнительного обогрева, и надолго газа не хватит.

Горячие струи ударили по спине, расслабляя каждую мышцу. Вода обдала теплом ступни, и Кир только сейчас понял насколько замерзли ноги. Посмотрел на стопы — синюшные пальцы, покрытая вязью глубоких борозд и похожая на курагу кожа. Ботинки давно прохудились, и стали не пригодны к таким долгим прогулкам под дождем. В душе простоял раза в два дольше обычного, прогревая каждую косточку промерзшего тела. В лабораторию сегодня не пошел, решил остаться дома и все обдумать, но домашняя суета съела весь вечер. Пришлось приготовить простой ужин, наколоть и натаскать дров, накормить и уложить маму. Плюсом ко всему сказалось сильное нервное истощение, и, когда добрался до постели, рухнул почти без сил.

Проснулся Кир как по будильнику и начал по привычке собираться в школу. Спал спокойно, без снов, только ночь пролетела слишком быстро, только закрыл глаза и уже надо вставать. Только сложив рюкзак, вспомнил, что он на больничном. Появляться сейчас в школе — вызвать подозрения. пал спокойно, без снов, только ночь пролетела слишком быстро, только закрыл глаза и уже надо вставать. Проснулся Кир как по будильнику и начал по привычке собираться в школу. Спал спокойно, без снов, только ночь пролетела слишком быстро, только закрыл глаза и уже надо вставать. Только сложив рюкзак, вспомнил, что он на больничном. Появляться сейчас в школе — вызвать подозрения.

Дом за ночь остыл и первым делом Кир подкинул дров в печь. Выглянув в окно, увидел первый в этом году снег. Очень ранний снег. Миллионы белых перьев вальяжно кружились в воздухе и уже покрыли землю тонким белым сукном. Это сигнал. Сигнал о том, что времени вообще не осталось. Счет идет не на дни, а на часы. А он бессилен. Он ничего не может сделать, что бы запустить реактор. Внутри, где: то в солнечном сплетении, образовалась пустота, и начала обволакивать внутренности, поглощая последние крохи надежды как-то исправить ситуацию.

За окном раздался стук в калитку.

«Что? Кто это может быть?». Гостей он не ждет. Единственным визитером за последний год был почтальон с маминой пенсией и бесплатными газетами. Но сейчас слишком рано для почтальона.

Осторожно выглянув из-под шторы на кухне, Кир увидел две фигуры в теплой одежде, стоящие за калиткой. Мужчина и женщина. Очень знакомые лица, собственных учителей сложно с кем-то спутать. Алексей Иванович и Вера Степановна. Они все же приехали. Сердце надрывно застучало в груди. «Что делать? Что же делать? Их нельзя пускать в дом! Ни в коем случае!». Стук раздался громче и настойчивее. На ходу надевая куртку и шапку, Лесной вышел на крыльцо и махнул учителям, судорожно соображая, как избавиться от нежданных гостей и не пустить их в дом.

— Здравствуйте!

— Привет! Узнали, что ты заболел. Решили проведать. — Алексей Иванович потер замерзшие руки. — Похолодало сильно.

— Да, вот весь двор занесло. — Кир говорил медленно, растягивая слова, стараясь выглядеть больным. — Сейчас открою.

Скрипнула старая калитка и учителя вошли за забор.

— Подождете минуту? Не успел почистить, обувь промочите. Сейчас быстро тропинку разгребу.

— Да ничего, мы же не кисейные барышни, да и ты, наверное, неважно себя чувствуешь. Пойдем уже в дом, мы давно стучимся, продрогли.

«Нет! Им нельзя в дом, они увидят маму! Вызовут врача! И все закончиться! Она попадет в больницу, а я в приют!»

Неожиданно из-за края дома послышался скрип снега. Кир не поверил своим глазам — Игнат Витальевич! Что он тут делает? Как он нашел его дом? Если Кир учителей испугался, то сейчас он просто остолбенел от ужаса.

— Доброе утро! — Игнат Витальевич широко улыбнулся и прошел навстречу преподавателям.

— Здравствуйте! — Алексей Иванович пожал руку в ответ. — Кир не говорил, что с ними кто-то живет.

— Ну, он у нас вообще не разговорчивый. Я его родственник. Заезжаю каждый день, проведываю. Сами понимаете, мама его к постели прикована. Он конечно парень ответственный, но помощь взрослого всегда нужна.

— Так сильно болеет? — Вступила в разговор Вера Степановна. — Мы хотели привезти фельдшера, но она к сожалению, не смогла.

— Не ходит почти, только с помощью Кира, я ему предлагал их к нам забрать, но он ни в какую. Говорит за домом следить надо. Она получает все должное лечение, не переживайте.

— А мы-то думаем, что у него успеваемость упала. — Завуч с жалостью посмотрела на ребенка. — И заболел, наверное, уже от усталости.

— Мы помогаем, как можем. А за успеваемость учту, подтянет, обещаю. — Игнат Витальевич строго посмотрел на Кира. — Ну что стоим, может в дом, чаю попьете?

— Да нет, спасибо. — Алексей Иванович отрицательно закивал головой. — Мы просто хотели убедиться, что у него дома все нормально, может матери помощь нужна. Теперь видим, что он в надежных руках. Так что мы поторопимся, снег видите, как валит. Не дай Бог, перевал закроют. Спасибо за приглашение, но мы откланяемся!

Кир весь разговор стоял как вкопанный и не верил своим ушам. Игнат Витальевич мало того, что не пожаловался на него, так еще и в буквальном смысле спас.

Когда за уходящими хлопнула калитка, Приштин повернулся к ребенку.

— А вот я бы от чая не отказался.

Кир спешно поднялся по лестнице на крыльцо, и открыл гостю дверь. Игнат Витальевич зашел в прихожую, сбив на пороге с обуви снег. От него пахнет сигаретами и тем же ванильным ароматизатором, как и в машине.

Пройдя на кухню, гость осмотрелся.

— А твоя мама не будет против гостей?

— Нет. Она даже не обратит внимания. — Кир зажег конфорку и поставил на нее никелированный чайник.

— Это были твои учителя?

— Да. Меня недавно вызывали к завучу, из-за проблем с успеваемостью. — Мальчик расставил на столе чашки и достал пакет с печеньем.

— Ты строишь реактор у себя дома и у тебя плохие оценки? — Игнат Витальевич взял в руки чайную ложку и прокутил ее в пальцах, рассматривая.

— Просто у меня есть одна проблема. — Кир остановился у края стола и посмотрел на собеседника. — Я не чувствую почти ничего кроме страха. Люди меня пугают.

— Как это, ничего не чувствуешь? — Игнат Витальевич замер и посмотрел в глаза мальчика, продолжая держать в руках чайную ложку.

Кир взглянул прямо в глаза Приштину. Сам только что сказал, какие чувства у него вызывают все контакты, но сейчас страха нет. Возможно, впервые в жизни он спокойно говорит с человеком, с живым человеком, без привычного парализующего испуга.

— Я читал в книгах про эмоции. Когда был маленьким, и мама еще была нормальной, она помогала и объясняла многое. Но я не знаю, что такое радость, счастье, уныние, тоска. Только страх. И любопытство. Именно из-за него я начал строить реактор. Не знаю, почему так. Может быть, у меня в голове что-то поломано. — Кир глубоко вздохнул.

Игнат Витальевич промолчал, не зная что ответить ребенку. Он нагнулся вперед и положил руку мальчику на плечо, стараясь подобрать хоть какие-то слова. Но что человеку, который почти ничего не чувствует.

Неловкую паузу прервал закипевший чайник. Кир разлил по кружкам кипяток и добавил заварки.

— Так учителя. Что они хотели то? — Приштин аккуратно насыпал в чашку две ложки сахара и размешал.

— Они хотели вызвать маму в школу. Просто я почти не отвечаю на уроках у доски. Пишу всегда все правильно. Но у доски мне страшно. Я боюсь. Слишком много внимания. И не могу рассказать.

— Ты не можешь рассказать, но знаешь эти предметы?

— Да, я еще пару лет назад прочитал всю школьную программу. Скучно. Почти ничего интересного. И полезного.

— Ты прочитал пару лет назад и до сих помнишь? — Мужчина сделал пару осторожных глотков.

— Да. Я, почему-то, все легко запоминаю. Могу повторить все, что когда-то видел и читал. — Кир достал из вазы овсяное печенье и надкусил.

— У тебя фотографическая память?

— Наверное. Но я понимаю, что это не нормально. Ну, то есть, необычно. И у простых людей такого нет, и скрываю это.

— А зачем тебе реактор? Как ты его там называешь? «Лимон»? — Игнат Витальевич тоже взял печенье.

— Когда маме стало плохо, за все в доме начал платить я. Она перестала работать, хорошо, что пенсию получала. А денег на все не хватало очень. Больше всего уходит на газ, электричество, дрова. — Кир с серьезным видом перечислял коммунальные расходы, и Игнату Витальевичу на секунду показалось, что он говорит со взрослым мужчиной. — Я решил придумать что-нибудь, что бы энергия была своя, что бы и дом топить, и обогревать. Когда был маленьким, часто мастерил всякие батарейки из картошки, из лимона, просто интересно было. Ну и реактор тоже же,как батарейка, и я сам её сделаю, поэтому и назвал «Лимон». Только сейчас время очень поджимает, «Лимон» уже не прихоть, а необходимость.

— Это почему?

Кир поднял глаза и пристально посмотрел.

— Вы не подумаете, что я сошел с ума? Не отправите меня в больницу?

— Кир, я поймал тебя за кражей на заводе, а теперь сижу и пью чай, у тебя дома. Сам подумай.

Довод удовлетворил мальчика, и он решил раскрыть все карты.

— У меня иногда бывают видения.

— Что ты имеешь в виду под видениями?

— Я как будто теряю сознание, а потом вижу события. Обычно они сбываются.

— Ты ясновидящий? — Игнат Витальевич откинулся на стуле и обхватил голову двумя руками. — Мальчик гений без эмоций, да еще и ясновидящий, с каждой минутой все сложнее поверить.

— Я бы так не сказал. Видения приходят сами по себе. Я их не контролирую. — Про старуху Кир решил умолчать. — И недавно было видение, в котором я увидел наш район, охваченный сильным морозом.

— Насколько сильным?

— Сегодня выпал снег, а так рано он еще не выпадал. Обычно только через месяц.

— Тут ты прав. Так насколько сильный мороз ты увидел?

— Я точно не знаю, сколько там было. Но я видел наше село. Безлюдное и опустевшее. Очень много снега, почти по пояс, и все замерзло. Дома, магазины, электрические провода. Холодно настолько, что даже деревья промерзли и рассыпались, как стеклянные.

— Понятно. Ладно, ты уже очень много рассказал. Но единственное, что заставит в это все поверить, это твой реактор. Покажешь?

Кир опять внимательно посмотрел на Игната Витальевича, помолчал секунд десять и ответил.

— Да покажу.

Снег все продолжал идти. Слой белого покрывала уже скрыл под собой все неровности двора и резиновые калоши полностью увязали в нем. Пока Кир с Игнатом Витальевичем дошли до замаскированной лаборатории, снег успел попасть внутрь обуви и растаять, напомнив вчерашнюю прогулку под дождем. Приштин скептически осмотрел большой сарай и хмыкнул себе под нос. Лесной не обратил на это внимания, просто открыл дверь и включил свет.

— Ничего себе! — Только и произнес Игнат Витальевич после того, как лампы осветили нутро лаборатории. — Ты сам все это сделал?

— Здание уже было. Я его немного переделал. Утеплил стены. Провел электричество. И потихоньку приносил сюда все, что находил.

Игнат Витальевич обратил внимание, что почти вся мебель и стены собраны из частей, которые вполне мог поднять и принести ребенок, но все сделано очень аккуратно и кропотливо.

Прошли вглубь помещения, Приштин увидел реактор, отгороженный барьерами и оплетенный связками проводов, и вообще потерял дар речи.

— Вот и «Лимон». — Кир подошел к импровизированному пульту управления. — Я только прямо сейчас его запустить не смогу. Надо дать накопиться энергии, что бы сгенерировать стартовый пучок плазмы.

— Этого не может быть! Это просто невероятно! — Игнат Витальевич потерял былую сдержанность, перелез через ограждающий барьер и начал кружиться вокруг реактора, трогая и рассматривая. — Магнитные ловушки для потока частиц, противорадиационные экраны. Плазменный стартер. Как? Как ты все это сделал? Где ты взял материалы?

— Что-то нашел на свалках, что-то на заброшенных заводах. Что-то пришлось купить. По-разному. — Кир смотрел на мужчину абсолютно спокойно. Для него «Лимон» был чем-то обычным и заурядным. — Вот только с топливом для реактора проблема. Я сразу пробовал безнейтронные реакции. В других большая потеря энергии, реактор надо сильнее защищать, да и поток направленной радиации. Перебрал разные варианты гелия и лития, но не смог получить стабильной реакции.

— С ума сойти. Преобразователи энергии. Выходные трансформаторы. Как я понимаю, на десять киловольт?

— Да. Думал потом собрать еще понижающий трансформатор, до стандартного напряжения. Но пока надобности нет, сначала необходимо добиться стабильной работы.

Игнат Витальевич почти не слушал ребенка. Он внимательно рассматривает реактор, понимая, что перед ним не муляж, не игрушка, а вполне рабочий экземпляр. Мальчишка внес в конструкцию правки, которые сильно упростили его строение, уменьшили размер и потребление энергии для старта. Осмотрев «Лимон» со всех сторон, Приштин вернулся к мальчику, присел перед ним, обхватив за плечи обеими руками.

— Кир, ты понимаешь, что ты сделал? — Глаза Игната Витальевича сияют от возбуждения.

— Реактор построил. — Кир посмотрел на свое детище и опять на мужчину.

— Это революция в мировой энергетике! Это продвинет прогресс на сотню лет вперед! Ты понимаешь, что теперь не нужно строить дорогущие ГЭС И ТЭЦ! Ядерные электростанции станут атавизмом прошлого! Теперь энергия станет стоить копейки! Ты слышишь, копейки! — Приштин поднялся на ноги и начал ходить кругами по лаборатории. — Так, что у нас есть? Нам нужно вещество, что бы запустить его. Сегодня я его достать не смогу, но завтра, обещаю, мы это сделаем!

— Вы дадите мне топливо для реакции?

— Ты шутишь? Я готов сюда вагон его привезти! Ты просто сам еще не понимаешь, что ты сделал! — Игнат Витальевич подошел к мальчику. — Ты просто маленький Эйнштейн и Тесла вместе взятые! Так, пойдем в дом, придумаем, чем нам заняться сегодня.

Зайдя в дом, Приштин даже не снял пальто, начал ходит по всей кухне и что-то записывать в небольшой блокнот.

— Так, смотри. Завтра я приеду с утра и мы продолжим твои эксперименты. Сколько нужно времени для старта реактора?

— Часа два обычно. Я это делаю или ночью, когда все спят, или днем, когда все на работе. Так точно не сгорит трансформатор, и люди не заметят просадки по напряжению.

— Хорошо, я приеду к полудню, только выберусь с завода, вместе с веществом. Ты заранее все подготовь, чтобы мы не теряли время. Нужно еще что-нибудь для работы?

— Нет. Вроде все есть. — Кир пожал плечами.

— Так, а продукты, лекарства, может что-то нужно твоей маме? — Игнат Витальевич открыл холодильник и посмотрел на содержимое. — Не густо, не густо. Что ты любишь из еды, сладкое, газировку, чипсы?

— Вы забыли. Я не знаю, что такое любить. Для меня еда, это просто еда. Мне обычно все равно, что кушать. — Кир чуть приподнял голову, задумавшись. — Мама, наверное, тушенку любит. Она лучше ест макароны, когда они с тушенкой.

— Хорошо. Но кушать нормально все равно надо. У тебя тут ни овощей, ни мяса нормального. Тебе витамины нужны, белки, что бы расти нормально. Ладно, разберемся. Я сейчас поеду в город, а ты пока будь дома, никуда не ходи. Телефон у вас есть?

— Нет, раньше был. Потом отключили. Я не платил, так как звонить не кому.

— А есть откуда позвонить, если что?

— Только до почты идти, в магазине могут дать позвонить с городского. Еще таксофон в центре, у клуба.

— Хорошо. — Игнат Витальевич быстро написал свой номер на листке блокнота, вырвал его и протянул. — Вот. Если что, звони. Но еще раз говорю: никуда не ходи сегодня, про реактор молчи. Люди не всегда хорошие, так что лучше пока об этом будем знать только мы.

Приштин потрепал мальчика по волосам и быстрым шагом вышел на улицу. Из-за забора послышался звук заведенной машины и скрип шин по снегу, слой которого увеличился еще сильнее. Кир проводил взглядом марево красных габаритных огней в пелене снега и поежился. Температура уже начала падать. Термометр на стенке крыльца показывает минус пять. Такой температуры в ноябре еще не бывало. Очень редко, в середине зимы красный столбик опускался так низко. А такого снега не было ни разу. Ноги в галошах уже полностью скрылись под белым покровом.

Мама все так же сидит возле телевизора, ни посторонние люди дома, ни разговоры, не вызвали никакой реакции. На экране мужчина в теплой куртке, с красными от мороза щеками, ведет репортаж из районного центра.

— Небывалый холодный фронт властвует на юге России. За сутки толщина снежного покрова достигла месячной нормы. Температура упала до рекордных значений. Коммунальные службы бьют тревогу. Парк автотехники не рассчитан на такие погодные явления и не справляется с объемом работы. Автовладельцы бросают машины на улицах и предпочитают передвигаться пешком, дороги занесены снегом и на них уже образуются крупные пробки. А теперь я передаю слово начальнику коммунально-жилищного хозяйства.

— У города не хватает ресурсов, чтобы бороться с таким количеством снега. — Полный мужчина в кожаном пальто с меховым воротником выглядит очень обеспокоенно. — Улицы уже встали. Я не говорю о периферии. Сельские дороги чистить нет вообще никакой возможности. Завтра люди не смогут попасть на работу, дети в школы, вызов скорой помощи будет затруднен. Большой проблемой является то, что коммуникации в жилых домах и частном секторе не рассчитаны на такие температуры, и если показатель упадет еще ниже, то люди могут остаться без воды, а то и без тепла и света.

Кир подошёл к телевизору и переключил канал. Он без репортеров и чиновников знает, чем грозит такая погода. Он видел, чем это все обернется. И понимает, что времени у них совсем не осталось.

До обеда Кир занимался домашними делами. Наколол дров и натаскал их домой. Приготовил макароны по-флотски. Двор от снега чистил два раза, и все равно к полудню все тропинки опять засыпало. Снег идет настолько плотно, что не видно даже дома на другой стороне улицы. Падение температуры остановилось, но это временно.

Ближе к часу дня Лесной услышал сигнал автомобиля у ворот. Возле калитки стоит водитель Игната Витальевича с двумя большими пакетами. Кир пропустил его в дом, мужчина оставил принесенное и спешно уехал. Один пакет забит продуктами: колбаса, сыр, свежие овощи и фрукты, сок и молоко, несколько упаковок разных конфет. Во втором пакете лежат новые вещи, ботинки, куртка, пара теплых свитеров. Мальчик загрузил продукты в холодильник, который стал выглядеть непривычно полным. Вещи разложил на диван, но даже не стал их примерять. Ему показалось, что он возьмет чье-то чужое, на что не имеет права. Вещи и продукты никто им не покупал уже очень давно, и Лесной совсем забыл, что значит подарок.

— Хорошие ботиночки то! Твои совсем уже истаскались. — Послышался старческий голос из кухни.

Кир совершенно спокойно вошел в комнату, и посмотрел на старуху, жующую печенье.

— Я же тебе говорила: смотреть надо проще, то, что ты ищешь, у тебя под носом. — Пальцы старухи синие от мороза, телогрейку и волосы покрывает полурастаявшие кристаллики снега. — А Игнат то, каков, а?! Мало того что милиции тебя не сдал, так еще харчей и одежки прикупил. еще- Я же тебе говорила: смотреть надо проще, то, что ты ищешь, у тебя под носом. — Пальцы старухи синие от мороза, телогрейку и волосы покрывает полурастаявшие кристаллики снега. — А Игнат то, каков, а?! Мало того что милиции тебя не сдал, так еще харчей и одежки прикупил.

Кир оперся плечом на дверной косяк и скрестил руки на груди.

— Ну что ты на меня так зыркаешь? Это я на тебя так должна смотреть. Ишь, нашел себе собеседника. — Старуха нервно вскинула руки в воздух. — А я теперь что, на помойку что ль, как ненужная вещь?

Мальчик развернулся и вышел из комнаты, оставив собеседницу одну. Вещи так и лежали разложенные на диване, с бирками и запахом магазина.

Глава 4

К ночи метель только усилилась, и Кир начал переживать, что Игнат Витальевич не доберется завтра из города. Если снегопад продолжится с такой же интенсивностью, то коммунальщики просто не смогут расчистить горные дороги, и закроют перевал. Пару раз моргал свет, Лесной предусмотрительно достал свечи и поставил в фонари свежие батареи. Мама легла спать очень рано, начала клевать носом еще до вечернего выпуска новостей, и он отвел ее в спальню.

Лаборатория встретила привычным гулом зажжённых ламп, словно мурлыкающий кот, радостно встречающий хозяина. «Лимон» стоит у дальней стены, поблескивая магнитами и ожидая своего часа. Кир подошел ближе и приложил руку к прохладной металлической поверхности. Каждая деталь этого реактора, каждый провод и каждый элемент установленны и собраны лично им, Кир может по памяти нарисовать всю конструкцию с точностью до сантиметра. Вот так банальное любопытство выросло в возможность спасти не одну жизнь.

Усевшись за рабочий стол, Кир еще несколько раз просчитал реакцию с новым элементом и убедился почти в стопроцентной вероятности запуска работы реактора в теории. Осталось реализовать на практике. Несколько раз проверил все пусковые устройства, защитный контур, уловители. Удостоверившись в готовности к завтрашнему пуску, отправился спать.

Утром по привычке проснулся в шесть ровно. Спешно поел, не забыв усадить маму и подвинуть ей тарелку с бутербродами из ароматной копченой колбасы с сыром, подарок Приштина. Позавтракав, тут же отправился в лабораторию. Что бы добраться до заветного сарая, пришлось изрядно поработать лопатой — снега насыпало уже почти до колена. Запустив преобразователи, Кир выходил на улицу каждые пять минут, боясь не услышать, когда приедет Игнат Витальевич. Приштин приехал позже обещанного, ближе к пяти, на улице уже начало смеркаться. Большой серый внедорожник остановился чуть ниже по улице. Мужчина в этот раз одет совсем по-простому: джинсы, зимние высокие ботинки, теплый пуховик и черная вязаная шапка. В руках он тащит две увесистые спортивные сумки.

— Привет! Дорога очень сложная, пришлось задержаться. Сразу пойдем работать? — Игнат Витальевич решил не терять время.

— Здравствуйте. Я уже все подготовил. — Кир попытался взять одну сумку, Но мужчина показал, что донесет сам.

В лаборатории Приштин снял пуховик и достал из сумки два плотных комбинезона из специальной ткани.

— Смотри, что я нам раздобыл. Жаропрочные, с защитой от электричества и радиации. Я понимаю, что тут ее почти нет, но лучше перестраховаться. Бережёного Бог бережет, как говориться.

Комбинезон оказался великоват, и пах смесью пота и резины. Пришлось подвязывать его на манжетах и голенищах специальным скотчем. Еще раз проверив аппаратуру перед стартом, Кир заменил топливо для реакции.

— Ну что, запустим? — Игнат Витальевич очень взбудоражен и сгорает от нетерпения.

— Давайте. Преобразователи готовы.

— Тогда я пойду к пульту и начну контрольный отсчет, а ты проверяй реакцию.

Кир согласно кивнул и занял место у прибора, контролирующего ход термоядерной реакции. Игнат Витальевич встал у пульта, положил руку на клавишу пуска.

— Десять! Девять! Восемь! Семь!

Щелчок и темнота. Гул преобразователей смолк, и в лаборатории воцарилась полная тишина.

— Черт! Это еще что?

Кир наощупь, по памяти, добрался до верстака и взял заранее приготовленный фонарь. Луч света выхватил раздраженное лицо Приштина.

— Наверное, во всем поселке выключили. Вчера свет уже моргал, такое бывает.

— Вот же ж. У тебя нет резервного питания? Хотя о чем я спрашиваю. Где ты говорил у вас телефон? — Игнат Витальевич подошел к Лесному и взял у него из рук фонарь.

— Ближе всего до таксофона. Это через несколько улиц отсюда.

— Тогда поехали. — Мужчина уже стянул с себя комбинезон и начал надевать куртку.

Выйдя из лаборатории, попали под усилившийся снегопад, к которому прибавились порывы ледяного ветра. Температура значительно упала, пальцы на руках окоченели почти сразу, ноздри начинало колоть морозом.

Добравшись до джипа, залезли в успевший порядочно остыть салон. Кожаные сидения холодили ноги даже через штаны и Кир быстро промерз. Утробно заурчал дизель и внедорожник, перевалив через высокий сугроб, покатился по заснеженной дороге. Кир прилип к окну, рассматривая погруженные во мрак жилые дома. Все, уже началось. Света нет почти нигде. Лишь в некоторых домах алеют огоньки свечей, и разливается холодный свет фонариков. Машины побросали вдоль обочин, так как по дороге проехать могли только машины с высоким клиренсом, а таких в селе мало. Пешеходов нет, да и кто пойдет на улицу в такую метель. До таксофона ехали минут десять, хоть обычно такая дорога занимает минуты три.

Игнат Витальевич открыл бардачок, достал пригоршню железных монет и направился к телефонной будке. Кир пересел на водительское сидение и приоткрыл окно, стараясь уловить разговор.

— Да дома у меня стоит. Возьми прицеп на работе. Скажи, я попросил. Да понял я, что закрыли, бери трактор или грузовик. Пропустят, денег дай если что. Да «газон» залезет в перевал, пока еще залезет. Нужно как можно быстрее. И запас горючки возьми. Быстрее!

Когда Игнат Витальевич повесил трубку, Кир спешно вернулся на свое место и сделал вид, что ничего не слышал.

— Скоро нам привезут генератор. Думаю, нам хватит мощности запустить реакцию, генератор хороший, мощный. Поехали, пока в магазин заедем.

Вывернув на центральную улицу села, проехались до скопления магазинов. В продуктовом горит свет. Слышно, как за зданием тарахтит небольшой дизель-генератор. В помещении магазина довольно людно. Пахнет холодом, пивным перегаром и свежим хлебом. Возле кассы очередь, скупают не глядя продукты впрок, сметая все с полок, разбирают свечи, батарейки и спички. Несколько мужчин стоят чуть поодаль, возле высокого столика, где обычно местные забулдыги распивают разливное пиво. Они пьют исходящий паром чай из пластиковых стаканчиков, согревая красные от мороза руки, и что-то обсуждают. На куртке одного из мужчин еле читается выцветшая от времени надпись «Электросети». Игнат Витальевич сначала занял очередь к кассе, но потом направился к разговаривающим у столика. Кир остался ждать его у входа.

— Добрый день, уважаемые.

— Да какой он уже тут добрый. — Седой работяга, с мозолистыми руками осторожно отхлебнул из стаканчика и с шумом вдохнул через зубы.

— Непогода?

— Да будь она не ладна. Я за всю жизнь тут такого мороза не припомню. — Присоединился к разговору человек в куртке работника электросетей.

— Вы из аварийной службы? — Игнат Витальевич встал вплотную к столику.

— А вам то что?

— Да просто, хотел узнать, надолго ли свет выключили? А то в «Энергосбыт» не дозвонится.

— Да работаем. Как сделаем, так и будет свет. — Нехотя бросил работник, и вернулся к своему чаю.

— А если по секрету? — Игнат Витальевич положил на стол купюру и пододвинул ее к мужчине.

Тот, осмотревшись по сторонам, сжал банкноту в кулак, и заговорщицки наклонился к собеседнику.

— Надолго вырубили. По линии почти двадцать обрывов. Ко многим аварийным участкам доступ закрыт, снега навалило. Вертолетом не добраться, погода не летная, да и вертушка всего одна на весь район. В одном месте делаем, в другом рвется. Не рассчитаны наши линии на такой мороз. ЛЭП тянули под конец совка, как все тогда делалось, на авось. А мы теперь корячься, чини. Если снег так и продолжит валить, то вообще не знаю. Короче, мужик, запасайся дровами и свечками. — Закончив, ремонтник громко отхлебнул.

— А подстанция тут далеко?

— Да нет, на Подгорной. Через несколько улиц. А тебе зачем?

— Просто, из любопытства.

Закончив разговор, Игнат Витальевич взял Кира под руку, и они быстро направились к машине. Через несколько минут джип, скрипнув колесами по снегу, остановился у таксофона. Приштин быстрым шагом направился к телефону.

— Еще не уехал? Хорошо. Возьми силовой кабель. Как где, на предприятии. Скажи, я приказал, потом приеду, разберусь. Бухту возьми. Только давай быстрее, а то точно в перевал не залезешь.

Забравшись обратно на водительское сидение внедорожника, Игнат Витальевич потер замерзшие руки.

— Ну, теперь нам остается только ждать. От вашего дома до Подгорной, сколько примерно?

— Если по улице то метров двести. Если через дворы, то метров пятьдесят. — Кир уже почти догадался, к чему задает эти вопросы Игнат Витальевич.

— Замечательно. Тогда дотянем. А ты был прав, со своим видением. Чертовски прав… — Мужчина многозначительно посмотрел на ребенка. — Больше пока ничего не видел?

— Больше нет. Мы же сможем подключить «Лимон», что бы электричество было у всех?

— Сможем, сможем, Прометей маленький, не переживай. — Игнат Витальевич переключил передачу и они медленно поехали в сторону дома.

На улицах села никого не видно. Свет фар отражается в окнах домов, уже частично засыпанных снегом. Во дворах уже не чистят подходы к калиткам, в темноте этим заниматься несподручно. Кир опять вспомнил свое видение, только теперь почти то же самое он видит на улице. Но пока еще самое начало, он может что-то предпринять, как-то помочь. Дать людям так нужное электричество, которое зажжет свет, разогреет обогреватели, подогреет еду. Мальчик еще раз посмотрел на мужчину. Игнат Витальевич держит руль одной рукой, другую положил на ручку переключения передач. Мудрые сосредоточенные глаза внимательно смотрят на дорогу. Почему-то сейчас, сидя в машине с этим человеком, страх не одолевает его, наоборот, ушел, уступив место уверенности в том, что все получится.

В доме тепло, пахнет горящим деревом из печки. Мама уснула на диване перед телевизором, обычно она принимала темноту как сигналу ко сну, и выключение света сработало на нее как снотворное. Кир прошел в зал, осветив себе путь фонариком, и пригласил Игната Витальевича за собой. Приштин зашел следом и увидел лежащие на диване вещи.

— Не понравилось? — Он указал рукой на сложенные в стопку подарки.

Кир вопросительно посмотрел на него.

— А точно, извини, забыл. Может размер не твой?

— Я не мерял. — Лесной сел на диван.

— Почему? — Игнат Витальевич опустился рядом и взял в руки стопку.

— Не знаю. Это как то не правильно, наверное. Мне никто ни когда не дарил ничего. Я же вам за это буду должен. Вы же потратили деньги.

— Это подарок. Ты создал для человечества просто спасительное сокровище, и это лишь мелочь, которой я могу тебя за это отблагодарить. Ты сам пока еще этого не понимаешь масштаб своего изобретения. Так что не придумывай, надевай. — Он протянул Киру вязаный свитер, серый с белыми полосами.

Лесной неуверенно взял подарок и, сняв свою старую кофту, натянул его через голову. Шерсть затрещала от статического электричества и чуть щелкнула по носу разрядом. Приятно запахло озоном и новой одеждой. Размер то, что надо. Кир поднял и опустил руки, пригладил свитер по бокам. Очень тепло и удобно.

— Спасибо. — Кир захотел как-то отблагодарить, показать ту эмоцию, которую от него ждут, что ему понравилось, но изображать чувства у него никогда не получалось.

— Хорошо, что тебе подошло. Не старайся, я помню про твои чувства. — Игнат Витальевич похлопал мальчика по плечу. — Может, перекусим, пока ждем Мишу?

Кое-как разогрев на печке чайник, накрыли на стол и принялись за еду. Кушали почти молча. Кир смотрел на стол, впервые в жизни видел такое разнообразие на своем столе: сыр в разном виде, и твердый, и плавленный и «косичка», колбаса вареная, копченная, какой-то паштет в консервной банке, пряники, печенье «молочное», баранки. Многое из этого он пробовал впервые. Игнат Витальевич сам собирал некоторые бутерброды и протягивал их ребенку.

Миша приехал уже ближе к ночи. Бортовой Газ с небольшим прицепом, остановился у ворот, залив весь дом через окна светом фар.

— Подожди меня тут. Я скоро вернусь. — Игнат Витальевич накинул куртку и вышел на улицу.

Кир прильнул к окну и посмотрел, что происходит перед домом. Приштин недолго поговорил со своим водителем, затем они обменялись ключами и Миша уехал на внедорожнике.

— У вас ворота открываются? — Игнат Витальевич приоткрыл дверь из прихожей, тут же по дому потянуло морозом и запахом снега.

— Да, конечно, ключи справа от вас на гвозде висят.

— Хорошо. — Приштин повернул голову, взял ключи и вышел обратно. Через минуту послышалось шарканье снегоуборочной лопаты.

Кир быстро натянул куртку и выбежал во двор. Игнат Витальевич, открыв ворота, расчищал дорогу для грузовика к лаборатории. Мальчик схватил вторую лопату и принялся помогать. Мороз сильно крепчал, столбик термометра уже перевалил за минус пятнадцать и продолжил стремительно опускаться. Пар вырывался из легких большими клубами и затруднял и без того плохую видимость. Через полчаса активной работы грузовик, тарахтя двигателем, въехал за ворота и, развернувшись, сдал задом к сараю. В прицепе виднеется массивная, больше метра в диаметре, деревянная катушка с кабелем. Игнат Витальевич запрыгнул в кузов, и, стянув брезент, завел генератор.

— Где у тебя тут распределительный щит?

Кир указал на боковую стенку сарая, на серый металлический ящик с подходящими к нему проводами. Приштин подтянул к щитку провода от генератора и уже через несколько минут в лаборатории зажегся свет.

— Пошли готовиться. Я не думаю, что генератор выдержит много попыток, так что постараемся сделать все как можно быстрее.

Комбинезоны успели изрядно промерзнуть в выстывшей лаборатории, став более жесткими и неудобными. Кир затянул манжеты и голенища скотчем, подул в озябшие руки и направился к реактору.

«Проверить преобразователи. Протестировать работу магнитного контура. Проверить работу аварийного выключателя. Проверить работу вакуумной камеры. Ошибаться нельзя. Слишком много зависит от меня».

Страх тонкими нитями начал пробираться в живот. Кир понимал, что в случае ошибки, и не способности правильной работы реактора, их село будет обречено.

Игнат Витальевич постоянно выходил на улицу к грузовику и проверял генератор, при этом следя за шкалой преобразователей. Кир подошел к верстаку, взял журнал проверки, включил на своем магнитофоне привычную музыку и начал обходить реактор.

Вернувшись очередной раз с улицы, мужчина прислушался к электронным мелодиям, наполнявшим лабораторию и придававшим всему происходящему легкий фантастический налет, чуть улыбнулся и вышел обратно. Кир постепенно обошел все узлы и блоки реактора, тщательно проверив, и отметив в журнале галочкой. Шкала преобразователей уже показывала девяносто пять процентов, не успели полностью разрядиться после прошлого неудавшегося старта.

— Ну что, почти готово? — Игнат Витальевич подошел сзади и положил руку на плечо ребенка. Его ладонь передавала дрожь его тела. Мужчина сильно взволнован.

— Да, ректор готов к запуску. Шансы на успешный старт очень велики. — Кир еще раз пробежался глазами по журналу.

— Шансы… — усмехнулся Игнат Витальевич. Ему все чаще казалось, что он говорит со взрослым человеком в теле ребенка, слишком спокойным и мудрым он выглядит.

Раздался щелчок и шкала загорелась приятным янтарным цветом. Полный заряд — можно начинать.

Лесной подошел к пульту контроля реакции, а мужчина занял место у управления стартом.

— Ну, ни пуха как говорится! Десять! — Голос Игната Витальевича сильно дрожал.

— Девять!

— Восемь! — Кир откачал воздух из вакуумной камеры.

— Семь!

— Шесть! — Загудели магнитные ловушки.

— Пять!

— Четыре! — Подали первичное напряжение во внутренний контур.

— Три!

— Два!

— Один!

Клавиша старта утопает в панели. Ярка искра и в вакуумной камере зарождается облако плазмы колоссальной температуры, способной расплавить металл одним прикосновением. Тут же в действие включаются магнитные ловушки, удерживая плазму на безопасном расстоянии от контуров реактора. Протоны, под воздействием температуры, набирают скорость, необходимую для начала термоядерной реакции и бомбардируют вещество. Из вещества образуются изотопы гелия и титаническое количество чистой энергии. Дальше в дело включается главная особенность «Лимона» — устройство, преобразующее термоядерную энергию в электричество. Игнат Витальевич так до конца и не понял его принцип работы, но показатели напряжения на выходе из преобразователя подскочили до отметки в десять тысяч вольт.

— Да! Да! Он работает! — Приштин подбежал к Киру и радостно потряс его за плечи. — Ты гений! Слышишь! Ты просто самородок! Он реально работает!

Лесной немного испугался такой радостной реакции и чуть-чуть отстранился.

— Да, я же говорил, что он заработает. Я знал это. — Кир повернулся и посмотрел на свое детище, гудящее на всю лабораторию. — Только теперь надо подумать, как дать людям эту энергию.

— Я уже все продумал! Скоро твое электричество будет тут в каждом доме! Еще совсем чуть-чуть! — Игнат Витальевич поднялся на ноги и начал спешно снимать комбинезон. — Сколько реактор может находиться в таком режиме?

— Судя по моим расчётам, около получаса. Потом, без выхода энергии, начнется перегрев преобразующего устройства и придется выключить.

— Хорошо. Полчаса вполне достаточно! Я скоро вернусь. — Приштин надел куртку, его щеки горят от переполнявших эмоций. — Я до последнего не верил, что все заработает!

Через секунду Кир остался в лаборатории один. Он прошел вокруг «Лимона», проверил показатели и убедился в том, что реакция стабильная и температура контура не поднимается выше нормы. Посмотрев на верстак, увидел принесенные им с утра бутерброды и, забравшись на стул, взял один в руки. Привычно захрустел на зубах сахарный песок, наполнив рот сладким вкусом. Теперь можно немного расслабиться, он закончил то, над чем работал больше двух лет. И сейчас у того, что когда-то появилось в результате простого интереса, есть предназначение. Его устройство может спасти не один десяток жизней. Дальнейшие перспективы «Лимона» Кира не сильно интересовали, даже немного пугали, он понимал, что это привлечет внимание всего человечества. Внимание, которое он старается избегать всю свою жизнь.

«Что бы сказал папа, узнав, что я смог сделать „Лимон“? Наверное, он вел бы себя так же, как и Игнат Витальевич. Это, наверное, радость. Может, если он узнает, он вернется к нам. Узнает и поймет, что сын вовсе не такой, как все, и что он может делать что-то хорошее и полезное… А может ему будет все равно. Может, он ушел от нас не потому что, я такой, а потому что просто не захотел быть с мамой. Возможно, мне лучше об этом не знать. Пусть он остаётся там, где он есть. Сейчас все идет так, как должно быть. Я уже спокойно живу без него, мама вряд ли станет нормальной. Теперь жить станет проще, больше не нужно оплачивать электричество. Да и газ особо не нужен. Это большая экономия. Я смог, я справился. Я уже не тот ребенок, которому нужен отец».

— Смотри ка ты, запустил. — Оторвала Кира от размышлений старуха. Она стоит рядом, гладя одной рукой сидящего на столе зверька, а в другой держа надкушенный цитрус. — Я-то думала, сдашься.

Кир, как всегда, молча посмотрел на бабушку и продолжил жевать бутерброд. Несколько минут они молчали, Кир, старуха и горностай. Молчали и смотрели на небольшой термоядерный реактор, который работает в сарае. Их обволакивает мерный гул преобразователей и электронный эмбиент Клауса Шульце, льющийся из колонок магнитофона. Они молчат и мерно шевелят челюстями, поглощая свою еду.

— Я кстати к маме твоей заходила. — Нарушила безмолвность бабка. — Спит как ребенок.

Лесной кинул пренебрежительный взгляд на старуху.

— Что косишься? Должен же за ней кто-то присматривать, пока ты тут Курчатова из себя строишь. — Бабушка доела лимон, оставив небольшой кусок корочки, который протянула зверьку. — Скучно тут с тобой, пойду дел еще невпроворот.

Когда она открыла дверь, что бы выйти, навстречу ей шагнул Игнат Витальевич, и просто прошел сквозь старуху, даже не увидев ее.

— Все готово. Еще минут двадцать, и мы дадим электричество. Там гости во дворе, ты не пугайся, это я их позвал.

Возле грузовика крутятся трое мужчин в спецовках «Электросетей». В одном из них Кир узнал посетителя магазина, с которым Игнат Витальевич разговаривал. Работники опрессовывают концы силового кабеля частично отмотанного от бухты. Закончив с этим, они протянули контакты к стене сарая. Кир показал, где можно их ввести внутрь, но самих рабочих в лабораторию не пустил. Подключать кабель к реактору пришлось Игнату Витальевичу. Остальные работники выехали со двора на грузовике Пришитна и медленно поехали через дворы в сторону подстанции, разматывая бухту с кабелем.

— Игнат Витальевич. — Кир чуть испуганно подошел к мужчине, который смотрел в след удаляющемуся грузовику.

— Да, что-то случилось?

— Нет, просто хотел спросить. Нам обязательно всем рассказывать про «Лимон»?

— В смысле? — Брови Приштина удивленно взлетели вверх.

— Мы не можем просто давать людям энергию? Не рассказывая про «Лимон» и то, что мы его построили?

— Мальчик мой. — Игнат Витальевич опустился рядом, что бы их глаза находились на одном уровне. — Ты даже еще не понимаешь, что ты сделал. И ты хочешь лишить человечество этого?

— Нет. Но я не хочу, что бы люди знали о «Лимоне»…

— Пойми, это теперь уже не только твое достояние, это уже достижение всего человечества. — Голос Приштина стал звучать чуть жестче.

— Но они не сделают всего, так как хотел я. Нужно делать по-другому. Сейчас рано раскрывать «Лимон». Мы можем просто помочь. Я даже знаю, что сказать. Откуда у нас электричество. Но не надо говорить о реакторе. Слишком много внимания. Лишнего и ненужного.

— Давай поговорим об этом позже. — Игнат Витальевич переменился в лице, встал и прошелся по двору.

Кир решил оставить его одного и вернулся в лабораторию. «Лимон» продолжал мерно гудеть в глубине, на магнитофоне закончилась кассета, и теперь только шум реактора наполняет помещение. Мальчик посмотрел, как подключили силовой кабель. Опрессованные стальные контакты прикручены к соединениям болтами. Затертый и оцарапанный металл, массивные гайки, криво обрезанная изоляция. Все выглядит грубо и топорно на фоне самого реактора, словно оскорбляет и оскверняет его аккуратность и чистоту. Через несколько минут в лабораторию вошел Игнат Витальевич. Выглядит он хмуро, но Кир не обратил на это внимания.

— Кабель уже подключили на подстанции. Мы можем подавать напряжение. Сейчас проверим твой «Лимон» в действии.

Мальчик подошел к пульту и опустил рычаг. Раздался негромкий щелчок и лампы под потолком, потрещав стартером, загорелись. Выбежав на улицу, Кир увидел, что фонари на столбах залили сугробы оранжевым светом. В домах начались появляться светящиеся прямоугольники окон. Он не знал, что в такие моменты испытывают обычные люди, но точно понимал, что не страх. Сейчас во многих домах жильцы спокойно посмотрели на загоревшиеся лампочки, включившиеся телевизоры и с облечением выдохнули. «— Ну, наконец-то сделали линию, а то так и сидели бы без света!» скажут многие, даже не подозревая, что по проводам течет энергия из маленького сарая. Что вольфрамовые нити лампочек раскалены энергией термоядерного синтеза, что кинескопы ТВ светятся благодаря одиннадцатилетнему мальчику, который построил у себя дома «Лимон».

Кир молча вернулся в лабораторию, Игнат Витальевич что-то делает возле реактора с угрюмым лицом, но Лесной, как всегда, не обратил на это внимания.

— О, ты вернулся. Проверь, пожалуйста, соединения кабеля, а то напряжение скачет. — Голос его звучит глухо и сосредоточенно.

Кир послушно кивнул и пошел к боковой стенке реактора. Отпрессованные концы кабеля блестят металлом, болты на местах, ни искр, ни следов подпалин, ни запаха сгоревшей обмотки все нормально. Мужская рука опустилась на плечо ребенка. Кир уже привык, что Игнат Витальевич часто брал его за плечи, возможно, он так проявлял свои чувства. Он часто видел такие же жесты по телевизору или читал об этом, только до сих пор не знал, как надо на них реагировать. На другое плечо опустилась вторая рука, и они медленно двинулись к шее. Кир почувствовал тяжесть. Тяжесть, налитую в эти большие и сильные ладони на его хрупких плечах. Он захотел повернуться и посмотреть на Игната Витальевича, но руки сомкнулись на шее и помешали. Лесной запрокинул голову и увидел только подбородок со свежей щетиной, мужчина не смотрел на него, он смотрел ровно перед собой, специально, чтобы не видеть глаза мальчика. Пальцы сжались сильнее. В гортани сильно закололо, Кир попытался сглотнуть, но не смог, пальцы Приштина слишком сильно давили на кадык. В ушах зашумело, перед глазами поплыли темные круги, он вцепился пальцами в ладони на горле, но не хватило сил сдвинуть их даже на миллиметр. Страх. Животный ужас пронзил все тело. Ноги подогнулись, но он остался на том же месте, повиснув на руках, сжимающих горло. Лесной попытался что-то сказать, но смог лишь захрипеть. Игнат Витальевич не издавал ни звука. Кир смотрел фильмы, много фильмов, и злодеи, перед тем как убить героя, говорили речь, где объясняли, почему они так поступают. Но Игнат Витальевич молчал, а то в том, что он пытается его убить, Лесной уже не сомневался. Кислорода в крови становилось все меньше, и мозг начал отключаться, звук гудения реактора приглушался, и Кир понял, что это все. Что сейчас он закроет глаза, и больше никогда их не откроет. Что это неизбежно. Страх отступил, и оставил после себя лишь холодное смирение. Кир отпустил руки и потерял сознание.

Больно. Первое, что он почувствовал это сильная боль в горле и на шее. Глотать почти невозможно, и воздух врывается в легкие с ужасным свистом и хрипом. И без того пересохшая гортань теперь просто горит от обезвоживания.

— Кир! Мальчик мой! — Голос, такой знакомый, такой теплый, такой успокаивающий, он его уже почти забыл и сделал усилие, что бы его вспомнить.

— Мама! — Мальчик открыл глаза и не поверил им.

Его мать сидит на коленях и держит его на руках. Из ее глаз текут слезы, из ее полных рассудка глаз. Игнат Витальевич лежал рядом лицом в низ, с открытыми глазами, пустыми и безжизненными. Теперь в них нет того тепла и мудрости. Они смотрят в никуда с застывшими злобой и удивлением. Из-под волос с затылка, через все лицо и нос, на пол стекает бурая и густая кровь. Рядом с матерью стоит массивный стальной ключ, которым сам Игнат Витальевич крепил контакты кабеля к реактору. Одна из сторон ключа забрызгана рубиновыми каплями.

Мама плачет. Не так красиво как в кино, когда слезы двумя ровными ручьями текут вниз и срываются с нижнего края скулы, разбиваясь об грудь миллионами бриллиантов. Нет, она плачет навзрыд. Её глаза и нос покраснели, веки набухли, слезы намочили все нижние веки, она громко шмыгает носом, сбивая и без того неровное дыхание. Она плачет и шепчет одни и те же слова: «Кир, мальчик мой!»

Лесной собрал силы и поднялся, сев на колени рядом с матерью. Дышать все так же сложно, и голос звучит тихо и сипло.

— Мама, ты вернулась? Ты теперь тут, со мной? — Кир попробовал вытереть слезы со щеки, но лишь сильнее их размазал.

— Нет, не совсем, это ненадолго. Мне дали очень мало времени. — Мама гладит ребенка по лицу и волосам, продолжая плакать и всхлипывать.

— Но как, куда ты уходишь?!

— Я всегда тут, рядом с тобой, я где-то там внутри. Я все вижу и слышу. Вижу, что ты для меня делаешь. Вижу, как ты заботишься. Но не могу ничего сделать. Я пыталась вернуться раньше.

— И ты опять уйдешь? — Кир не хотел, что бы мама уходила. Он столько раз хотел поговорить с ней, просто поговорить. Если она останется с ним, то жизнь станет совсем другой. Людям можно будет рассказать о «Лимоне». Мама сможет взять на себя все внимание. Она его защитит. Больше не надо будет бояться детского дома.

— Да, я должна. Это цена, которую я вынуждена заплатить. Которую мы вынуждены заплатить. — Мама взяла прядь волос сына и пригладила ее к другим волосам, продолжая плакать.

— Заплатить за что?

— За тебя. За то, что ты такой. Ты в самом начале своего пути и сделаешь еще очень многое. То, что ты построил, лишь начало. И за тобой всегда присматривают. — Слезы продолжали литься, белки глаз покраснели и покрылись сеточкой красных капилляров.

— Кто присматривает? Папа? Ты знаешь, где папа? — Кир задал главный для него вопрос, который терзал его уже много лет.

— У тебя нет папы. — Голос матери дрогнул чуть сильнее.

— Он нас бросил?

— Нет, его никогда и не было. Я никогда в жизни не была с мужчиной. Я не знаю, кто твой отец, высшие силы или воля случая. Но ты только мой, и ты был рожден совершить великие дела. — После этих слов глаза матери подернулись поволокой и она начала терять связную речь. Через несколько минут рядом с ним сидела все так же безжизненная кукла, но он знал, что она там. Там внутри, все видит и слышит. Она знает, что он делает. Она очень ценит его, и то какой он есть.

Кир накинул теплую куртку и вышел из лаборатории. Теперь он знает, что ему делать. Впервые в жизни у него появилась цель. Он уже придумал, как преподнести смерть Игната Петровича, понимает, как сделать, так что бы тот стал героем спасшим село, и что бы никто не понял, на что тот был готов ради присвоения «Лимона». Знает, как скрыть свой реактор. Пока скрыть. Люди еще не готовы к такому, когда они будут готовы, он даст им намного больше, чем просто реактор. А пока он останется простым странным мальчиком. Мальчиком, который построил «Лимон».

Кир идет по улице, освещенной его энергией, в сторону центра села, в милицию. Идет спокойно, не торопясь, разгребая ногами снег. А за его спиной у калитки стоит старуха. Один ее зрачок постоянно бегает по всей глазнице, второй пристально смотрит вслед уходящему мальчику. Он грызет оставшимися зубами лимон, самый любимый ее фрукт.

Руслан Темир Пурпурный рассвет. Апогей. Часть 1

Пролог

Поселок Текос

База «Исток»

23 сентября

3.37 по московскому времени

В кабинете непривычно тихо и пусто. Свет выключен, только жидкие лучи уличных фонарей, пробивающиеся через окна. С улицы доносятся звуки проезжающих мимо патрульных на квадроциклах, слышны шаги бегающих в суматохе по этажам людей, а он сидит здесь один. Князев достал из кармана смартфон и посмотрел на маленькую красную точку на карте. Женя в комнате. Неизвестно, спит она или нет, хотя как тут уснешь при таком хаосе. Татьяна Валерьевна и Вера рядом с ней, если даже она боится, то она не одна. Вера последние дни от нее не отходит. Девочки сдружились и ведут себя как сестры, несмотря на то, что первое время в «Истоке» девочка проводила намного больше времени с другими детьми, почти пропав из виду. Но либо пережитое вместе, либо просто дружба сблизила детей. Больше всего хотелось плюнуть на все, сложить с себя все полномочия и обязанности и уйти к ним. Как только представлял Женино заплаканное лицо сразу в груди начинало колоть и весь мир переставал казаться важным. Все эти Нуклии, Проталии и иже с ними отходили на последний план. Вся вселенная концентрировалась на одной маленькой девочке. Никогда не думал, что способен на такие чувстваи такую привязанность. И только Женя мотивировала не послать все куда подальше, а дальше тащить на себе бремя руководителя.

Посмотрел на часы. Скоро начнет светать, но сна ни в одном глазу. Мозг перегружен необходимостью принятия решений, а сил действовать уже попросту нет. Почти две тысячи человек прямо сейчас везут в заброшенный «Восход». Что с ними делать дальше? Как убедить такое количество людей с грамотно промытыми мозгами, что мы не причастны к эпидемии и невольно стали лишь пешками в игре Нуклия. Все наши попытки открыть им глаза будут разбиваться об стену зашоренных убеждений. В случае, если нам не склонить их на свою сторону, то что с ними делать? Ведь если мы их просто отпустим, они тут же встанут в строй очередной атаки на нашу базу.

Еще эти проблемы с Лесным. Он, без вопросов, гениальный изобретатель, но эта его манера воспринимать реальность как машина дико бесит. «Рациональность». В его понимании все должно поддаваться логике, быть взвешенно, риски исключены. Отринуть все человеческое. Какое общество он хочет построить таким образом? Да если дать ему власть, то мы все будем шагать строем в черной форме с крестами и приветственно вскидывать правую руку от груди. Сам же выбрал нас, для взаимодействия с людьми, и сам нас в этом ограничивает.

«Отец, если бы ты только выжил. Я бы приполз к тебе на коленях, вымаливать о прощении. Каялся, какой я тупой придурок, целуя твои руки. Как мне не хватает твоей мудрости. Ты с ноля построил огромный бизнес, больше сорока тысяч человек в подчинении, заводы, международные филиалы, госконтракты, закупки, договора с поставщиками и покупателями. Как ты с этим справлялся? Как ты управлял этой махиной, да так, что она работала, и приносила колоссальный доход. Да ладно доход, я лично видел твоих работников, они были счастливы. Они бежали из дома на работу, как на праздник, потому что работа и была для них домом. А я, из-за своего эгоизма и детских обид, ничего этого даже не замечал, не ценил и мог вообразить, какую ношу ты на себе тащишь и почему ты приходишь домой выжатый как лимон. Мне очень нужен сейчас твой совет, хотя бы несколько слов. Но тебя нет, как и нет мамы. Я даже не успел попрощаться и похоронить вас. Вашим последним пристанищем стали больничные койки, пока я отходил от загула.»

Князев прислонился лбом к стеклу. Глаза намокли, в носу защипало. Ну вот, еще не хватало расплакаться. Руководитель «Истока» стоит и ревет в кабинете совещания, спрятавшись от всех. Задержав на секунду дыхание, вытер лицо и направился к двери.

Часть 1 Глава 1

Поселок Текос

База «Исток».

23 сентября

3.52 по Московскому времени

Стив вошел в комнату, заставленную столами с коммуникационным оборудованием. В креслах сидят операторы со шлемами FPV, удаленно пилотируя вертолеты. Несколько человек в стороне, возле кулера с водой и полками с лёгким перекусом, что-то обсуждают.

— Как вы, ребят? — Прайс подошел к группе разговаривающих.

— Руки до сих пор трясутся. — Ответила девушка с коротко остриженными черными волосами и татуировкой на шее. — Когда в мою вертушку ракета прилетела, было чувство, что я сейчас реально взорвусь. Чуть с кресла не грохнулась.

— А мне понравилось, словно в игру играешь, только графика фотореалистичная. — Подхватил совсем юный парнишка, больше похожий на школьного ботаника.

— Игрушка? А ты понимаешь, что мы по живым людям стреляли? — Стоящий рядом мужчина с сединой на висках, пожевал губами и посмотрел по сторонам, словно собирался сплюнуть. — Игрушка, мать вашу.

Все разом притихли и опустили глаза в пол.

— Вы молодцы. Большие молодцы. Спасли сегодня очень много жизней. Я очень переживал, как вы справитесь. Всего несколько недель тренировок и вот так сразу в самую гущу событий. Но вы справились. — Постарался приободрить Прайс. Повернувшись к продолжающим управлять вертолетами, Стив повысил голос. — Так, народ. Чьи вертолеты уже на базе, можете идти отдыхать, до обеда вас никто трогать не будет. Команда, кто летит из Москвы, если сильно устали или кружится голова, обратитесь к освободившимся, вас заменят. Когда будете меняться, не забудьте переключиться в режим автопилота.

Народ зашумел. Стив вышел из кабинета и столкнулся в коридоре с Князевым. Саша, стремительно шагая по коридору, чуть не сбил с ног зазевавшегося Прайса.

— Ты куда так несешься? — Стив в последний момент отшатнулся к стене.

— Тебя ищу. — Ответил Князев, еле успев остановиться, чтобы не пролететь мимо.

— А бежишь, словно на пожар. Что-то случилось?

— Да у нас так-то очень до фига что случилось. Тебе все пересказать или помнишь?

— Ты не с той ноги встал?

— Я и не ложился. Ладно. Может в штаб пойдем? Не кайф в коридоре болтать. — Саша указал в сторону кабинета, служившего мозгом всей базы.

— Давай. — Прайс кивнул. — И это, давно хотел тебе сказать, нам теперь за речью следить надо. Все эти «дофига», «кайф» и прочие речевые обороты, особенно нецензурная речь, необходимо их исключать.

— Ты слишком много общаешься с Киром. Скоро будешь разговаривать как он. «Александр такое поведение непозволительно». — Князев изобразил манеру речи Лесного, но вышло слишком наигранно.

— Это не из-за Кира. Люди смотрят на нас, берут с нас пример и наша манера речи станет приемлемой в «Истоке». А если мы будем разговаривать как эти, ну как их…

— Гопники?

— Да, точно, гопники, никак не запомню это слово. Ну или как малолетки на форумах, то культура речи будет деградировать. Следить то за этим некому. Так что будем начинать сами с себя. Вот при Жене ты же так не разговариваешь.

— Ладно, граммар наци, заканчивай душнить, постараюсь выражать свои мысли наиболее подобающими оборотами. Такие выражения более приемлемы?

Стив не ответил, лишь вздохнул, посмотрев на Князева.

В штабе шумно от десятков работающих компьютеров, радиостанции и других устройств, о предназначении которых Саша мог только догадываться. Прайс быстро прошелся по основным, проверил обстановку и подошел к кофемашине. Воздух наполнился приятным запахом терпкого напитка.

— Ты будешь? — Спросил Стив, доставая из холодильника упаковку сливок.

— Да, только без сахара. — Князев сел в кресло напротив монитора с видеопанорамой пляжа Архипо-Осиповки, поступающей от патрулирующих дронов. — Тишина?

— Да, уже сбился, сколько раз там коптеры прогнал. Смотрел во всех диапазонах, и в инфракрасном, и в ночном и просто пытался высмотреть хоть какое-то движение. Никого. Если только кто-то умудрился спрятаться в здании, но Борис с ребятами вроде все прочесали.

— Даже если кто и укрылся, далеко не уйдут.

— Это точно. На держи. — Стив протянул кружку, исходящую паром. — Я теперь по всему побережью от Туапсе и до Керчи постоянно дроны гонять буду. Не очень хочется прозевать еще одну такую высадку в Нормандии.

— А у тебя «птичек» хватит?

— Постоянно пополняем парк. Лесной недавно привез две новые модели. Не просто переделанные старые, а абсолютно новую разработку. Более мощные двигатели, усовершенствованные камеры, увеличенная автономность. Они сами могут заменять свои батареи, при низком заряде. Такой коптер может летать неделю без перерыва, а с доступом к базовой станции с заменой аккумулятора вообще почти бесконечно. — Стив сел в кресло рядом, достал из ящика стола батончик шоколада и принялся за кофе.

— У Лесного там что, завод Foxconn в подвале? — Саша сделал несколько больших глотков не обращая внимание, на то что напиток горячий. — Ты бы на сладкое меньше налегал, а то уже килограмм пять набрал. Скоро превратишься в клишированного компьютерного задрота.

— Ты же сам видел у Лесного производственные роботизированные цеха. А основные комплектующие мы ему поставляем. Техники сейчас везде навалом. Да он и до «Пурпурного» по любому подготовился, запасся необходимым. — Прайс посмотрел на свой живут и пощупал складки. — Не сильно я и поправился. Сегодня, точнее уже вчера, весь день не ел. Хотя ты прав, надо бы в тренажерный зал ходить начать. Как вспомню наш побег из «Рассвета», представлю, что было бы, будь я жирным.

— Застрелили бы тебя, чего гадать. Что-то мы от темы ушли. Ты по поводу Лесного что думаешь? Он на связь так и не выходил?

— Нет. Как ты с ним поругался больше не объявлялся. Хотя я вызывал его несколько раз.

— Сидит, наверное, у себя там и дуется.

— Он ничего не чувствует, не забыл? Ему на эти ссоры плевать, как слону ну муху. К тому же он знает вообще все, что происходит. Все наши переговоры и видео с дронов идут через его сервера. Он всегда держит руку на пульсе и появляется только в момент острой необходимости.

— Прямо боженька, скоро молиться ему начнут. Как объявится, дай мне знать ладно?

— Хорошо. Кстати, ты куда пропал пол часа назад? Я прошелся по этажу и тебя не видел.

— В туалете сидел. — Соврал Князев. — От нервов живот прихватило. Как там Марк с Тимуром?

— Летят. Марк держится, Вадимовский медик его осмотрел, сказал, что органы зацепили, купировал кровотечение. Сам Воеводов в очень тяжелом состоянии. Шанс выжить — процентов десять. Не известно, вообще, дотянет он до прилета или нет.

— А я говорил Лесному, что нам надо поддержать Вадима. Были бы с ним наши вертолеты с самого начала, все по-другому сложилось бы…

— Ничего бы не было по-другому. — Перебил Прайс. — Воеводов попал в ловушку. Нуклиевцы все грамотно подстроили. И будь с ним наши вертушки изначально, их бы перещелкали в первую очередь. Потом не чем было бы вытаскивать их оттуда. Сейчас нам помог эффект внезапности и кто-то из людей Вадима, он уничтожил системы ПВО анклавовцев, причем последнюю подорвал своим подбитым вертолетом.

— Ого, я не знал. А кто это был?

— Я не знаю. Потом спросим у эвакуированных. Но, как видишь, Кир опять оказался прав. Он же просчитывает все на несколько ходов вперед, и сто процентов предвидел такой вариант развития событий. — Стив бросил короткий взгляд на экраны.

— Если предвидел, то почему не предупредил, что это западня? Или пути Господни неисповедимы?

Стив промолчал, лишь пожав плечами, и продолжил жевать батончик.

6.32 по московскому времени

Солнце уже выползло из-за горизонта. Начало припекать. Под конец сентября вернулся летний зной, ощущаемый с самого утра. Ни дуновения ветра. Вика натянула кепку ниже, пряча от назойливого светила невыспавшееся и опухшее лицо. Удалось выкроить всего час полежать, спалось беспокойно и тревожно, можно сказать, вообще не спалось. Подойдя к медблоку, она на мгновение замерла, взявшись за ручку, словно готовилась нырнуть в воду. Открыв дверь, погрузилась в густой и стойкий запах медикаментов. Повернула по коридору и наткнулась на Ивана Семеновича, сама не знала почему, но называла второго врача только по имени отчеству, несмотря на то, что он был младше Людмилы.

— Привет. Ты как? Хоть немного поспала? — Иван потер красные, воспалённые глаза и зевнул.

— Да больше просто лежала. А Мила где?

— В кабинете, спит. Отправил ее, хоть она и сопротивлялась. В квартиру идти отказалась, мол надо подготовиться к приему раненых. — Иван осмотрелся и сел на стоящий в коридоре стул. — У меня до сих пор после полета земля под ногами ходуном ходит. Первый раз в жизни летал на вертолете.

— Сегодня ночью многие впервые полетали. Я тоже. — Вика прислонилась спиной к стене, поправив на боку своего верного спутника — пистолет-пулемет. — Вы вывезете? Всю ночь этим, анклавовским, помощь оказывали, сейчас еще Воеводосвских привезут.

— У нас выбора нет. Врачей не так много, а оперировать только я и Мила можем. Пока она спала, я операционные подготовил. Самых тяжелых в первую очередь на стол. Остальными медсестры займутся.

— Да, я их уже разбудила, скоро будут здесь.

— Сколько сейчас времени? — Иван похлопал по карманам и понял, что забыл телефон в кабинете.

— Половина седьмого, где-то через полчаса прилетят уже.

— Ясно, тогда надо Людмилу будить.

— Хорошо. Пойду к ней. Вам может кофе сделать?

— Давай. Только покрепче. — Иван чуть улыбнулся и направился в сторону операционной.

В кабинете темно и тихо. Возле стены, на составленных в ряд стульях, спит Мила, подложив под голову свернутую рулоном куртку. Вика подошла к подруге, положила руку ей на плечо. Будить не хотелось. Спала так сладко, что прервать сон показалось кощунством.

— Мила, пора вставать. — Бережено погладила по руке.

Люда открыла глаза, несколько раз моргнула, прогоняя сон и сразу же села.

— Привет. Что уже подлетают?

— Да, через полчаса будут здесь.

— Хорошо. Как там Марк и Воеводов? — Мила поправила растрепавшиеся волосы.

— Марк держится, весь полет пробыл в сознании, даже не спал. Вадим очень плохо. На грани смерти, удивляюсь как он вообще дотянул. — Вика по-хозяйски поставила чайник и зазвенела кружками. — Тебе как всегда с молоком? Может поесть хочешь? Кухня уже работает, попрошу принести тебе завтрак.

— Нет, просто кофе попью. Тяжело оперировать на полный желудок. — Людмила вздохнула. — Хорошо хоть еще один врач летит. Вдвоем мы бы не справились. Сорок один человек… Как подумаю, аж плохо становится.

— Уже тридцать семь. Четверо скончались в полете. — Понизив голос, сказала Вика.

— Когда это прекратиться? Когда мы перестанем хоронить убитых? — Мила потерла лицо руками. — Блин, людей и так осталось — жалкая горстка, так мы еще и стремимся перебить друг друга. Сколько вчера погибло? Около тысячи человек?

— Наверное. У Воеводова было почти двести, и со стороны Нуклия погибших не меньше семи-восьми сотен. — Ответила Вика, заливая кипяток в кружки.

— Тысяча убитых. И это только вчера. А за три месяца после эпидемии? «Рассвет» «Заря», погибшие при восстании в «Полночи», Лера, уверенна, что и Костю с Дашей не оставили в живых. И это только те, о ком мы знаем.

— Погибшие на трассе, при штурме колонны. — Напомнила Вика.

— Точно. Уже выходит под две тысячи, а это одна седьмая часть от всех выживших в России. Таким темпом через год мы просто друг друга уничтожим под ноль. Что с людьми не так? Почему в нас столько жестокости и ненависти к себе подобным? Даже в то время, когда надо объединиться для выживания, когда больше не стоит вопрос в материальных благах, мы продолжаем убивать и бороться за власть. — Мила взяла кружку из рук Вики и сделала несколько глотков. — Ладно, что-то меня понесло.

— Ты не одна об этом думаешь. Я постоянно задаюсь тем же вопросом, и понимаю, что ответа на него мы никогда не узнаем.

7.17 по Московскому времени

Всю территорию «Истока» наполнил шум рассекающих воздух лопастей. Боевые зависли над летным полем, позволя приземлиться транспортным, которых на земле уже встречали люди. Двери открылись еще до того, как колеса коснулись поверхности. Из вертолетов выпрыгнули люди в форме, и тут же начали передавать носилки с ранеными встречающим, которые сразу грузили в транспорт. Вереница машина потянулась к медблоку.

Юлаев помог выгрузить Марка, Воеводова вытащили его бойцы. Передав Сахарова в руки Милы, Тимур вышел из здания госпиталя и сел на землю, стянув с себя бронежилет. Солнце, пробиваясь редкими лучами через кроны грабов, согревало замерзшее после перелета тело. Накатила страшная усталость, придавив и лишив любого желания двигаться. Захотелось лечь прямо здесь, на траве, и уснуть.

— О, вот ты где, а я вас ищу. — Услышал голос подошедшего Джавида. — Ты что здесь расселся?

— Устал. — Сухо ответил Юлаев.

— Марк уже в операционной?

— Да, Людмила колдует над ним.

— Сильно его? — По голосу понятно, что Джавид сильно переживает.

— В живот ранили. Вроде держится, но только врачи скажут, что там конкретно. — Тимур откинулся назад, подложив руки под голову.

— А Воеводов?

— Я думал он не доживет. Два раза сердце останавливалось. Вдвоем его реанимировали, я непрямой массаж сердца делал. Каждый раз думал что все, но он снова начинал дышать.

— Как думаешь, выкарабкается?

— Не знаю, честно. Ему знатно досталось. Если бы не боец, который его собой закрыл, то некого было бы спасать.

— Обалдеть? Собой закрыл? Вот это жертвенность. А кто это был?

— Не знаю, вроде Максим какой-то, Вадим его так назвал, когда я его вытаскивал. Как здесь дела обстоят?

— Борис с людьми доехали до «Восхода». Вика с отрядом прочесала всю базу, пока Мила с медсестрами оказывала медпомощь нуждающимся. Ни одной мины или растяжки не нашли. Запустили генераторы, включили воду, распределили людей по комнатам. Стив уже переключил видеонаблюдение общины на наши серверы.

— А как мы охранять то их будем?

— Мы для этого тебя ждали. Пока там почти пятьдесят наших мужчин, но они нужны здесь в «Истоке». Без них почти все встало, и стройка, и обустройство базы. Почти все твои люди из обороны там. Надо думать, что делать. Это сейчас пленники под действием химоружия, но как придут в себя, тогда начнется веселуха.

— Ох, час от часу не легче. Ладно пойду приму душ, а то такое чувство, что по уши в крови вымазался.

— Хорошо, я тогда в медблок. Буду караулить, когда Марка закончат.

7.22 по Московскому времени.

— Как спалось? — Спросил Князев, не отворачиваясь от стола и чем-то увлеченно занятый.

— Шумно было, долго не засыпалось. — Ответила Женя, выходя из ванной.

— Ты какао любишь?

— Какао? Да, люблю. — Девочка оживилась и подошла посмотреть.

— Тогда садись. Я не знаю, правильно ли я сделал, но вроде соблюдал инструкцию на упаковке и вот еще. — Саша открыл полку и достал небольшую пачку печенья Орео. — В прикуску к какао.

Девочка радостно схватила сладость, открыла и тут же протянула первое печенье Князеву.

— Угощайся.

— Спасибо. — Саша сел на стул рядом и улыбнулся. — Какая ты заботливая.

В груди разлилось тепло. Вроде такая мелочь, обычная печенька, но то, что Женя в первую очередь подумала о нем, заставляли его улыбаться и хоть на короткие мгновения чувствовать, что есть в этом мире хоть что-то, ради чего стоит жить. Зазвонил телефон.

— Привет Саш, это Стив. Ты как?

— Вот ты всегда в самые неподходящие моменты звонишь. — Раздраженно ответил Князев.

— Ты что, на унитазе опять?

— Нет. Чего хотел?

— Борис звонил. Нам с тобой надо лететь в «Восход». Много организационных вопросов, которые удаленно не решишь. Когда сможешь?

— А это обязательно?

— Да. Там без тебя и меня не разберутся. Еще бы Тимура с собой взять, но он после ночной операции, пусть отдохнет, вечером его отправим.

— Ладно. Тогда собираюсь. Только Женьку отведу на занятия. — Князев выключил телефон и положил его на стол.

— Ты куда-то улетаешь? — Спросила в миг погрустневшая девочка.

— Да, надо отлучиться ненадолго, но я быстро вернусь. Вертолеты видела же? — Женя кивнула. — Ну вот, я на таком же. Туда и обратно. Ты даже не заметишь. Вечером уже заберу тебя.

— Обещаешь?

— Обещаю. — Князеву захотелось погладить девочку по волосам, но он сдержал порыв чувств.

— А давай вечером гулять пойдем?

— Хорошо, обязательно погуляем.

— Здорово! Еще Вику с нами позовем!

8.36 по московскому времени

Майкопский район

Князев щурился от яркого солнца, бьющего в лицо через боковые стекла вертолета и жалел о том, что не взял солнцезащитные очки. Кожа головы под вертолетным шлемом с непривычки чесалась, головные уборы он почти никогда не носил. Наушники хоть и приглушали постоянный гул лопастей, но в ушах все равно звенело.

— Как тебе полет? — Прозвучал искаженный динамиками наушников голос Прайса.

— Шумно, укачивает и кресла неудобные. — Саша повернулся и посмотрел на сидящего рядом американца. — И то, что вертолет летит сам по себе — дико нервирует.

— Ничего, сейчас Кир работает над проектом конвертопланов. Это как вертолет, скрещенный с самолетом, у него при взлете и посадке винты вертикальные, а при перелете меняют положение на горизонтальное положение. Раньше их массово не производили из-за проблем конструкции: трансмиссии, устройство поворота массивных двигателей, большая масса. А сейчас батареи Лесного и новый тип электродвигателей сводят эти факторы на нет. Все наши вертолеты были спроектированы под двигатель внутреннего сгорания, и некоторые болячки у них остались. А это будет транспорт абсолютно нового поколения. Буквально через пару недель уже поступит первый прототип на испытание. Да, кстати, на них будет установлен комбинированный тип управления: либо оператор, либо пилот, и огромную помощь будет оказывать система автопилота на базе искусственного интеллекта. Управлять таким будет не сложнее, чем новым авто с автоматической коробкой передач.

— Не по себе мне как-то от таких темпов развитиях прогресса. — Князев передернул плечами. — Раньше хоть было время на осознание и принятие новшеств. Тот же интернет, появился в конце девяностых, а массовым стал ближе к десятым. Телефоны, сначала кнопочные кирпичи, и только спустя двадцать лет добрались до смартфонов. А тут только пережили апокалипсис, как пересядем на летающие машины. Вот ответь мне на один вопрос, почему Кир настолько опережает прогресс? Он что, умнее чем все эти ученые вместе взятые?

— Я тоже думал об этом, даже пытался поговорить, но он игнорирует все вопросы, касающиеся прошлого. Я очень много провел времени в его резиденции, и нашел много фактов, свидетельствующих о его причастности ко множеству знаковых изобретений. Лесной продавал те или иные патенты, когда считал, что человечество к ним готово. Бум развития электромобилей, те же смартфоны, о которых ты говорил, 3Д принтеры, дроны, и это только то, что я успел заметить. Недавно он показывал мне линию по производству процессоров. И она повергла меня в шок, он производит процессоры по техпроцессу менее одного нанометра с каналами атомарной толщины. Я понимаю, что для тебя все эти слова как заклинания на неизвестном языке, но, для сравнения, до «Пурпурного» весь мир использовал техпроцесс семь нанометров. Производимые Лесным процессоры опережают общечеловеческий прогресс более чем на десять лет, они намного быстрее, энергоэффективнее и с меньшим выделением тепла. Я ломал голову, что за суперкомпьютер у него стоит, на котором работают его нейронные сети, но узнав про процессоры, все вопросы отпали. — Стив, заговорив о своих любимых технологиях, потерял контроль над эмоциями и начал активно жестикулировать. Акцент, почти исчезнувший за последнее время, вернулся. — Так Лесной еще очень многое не показывает. Он как родитель, который дает тебе по одной шоколадке, когда в шкафу лежит коробка конфет. Я не могу вообразить, что у него еще припрятано в чулане.

— Вот и правильно делает, что прячет. Нельзя на неподготовленных людей вываливать все сразу. Вот ты очень хороший пример: как заговоришь об этих изобретениях, как одержимый становишься. — Прайс, услышав слова Князева, резко осадился. Саша увидев это, решил сменить тему. — Это что за база перед нами? Уже долетели?

— Да, судя по GPS, это «Восход». — Ответил Стив, пытаясь скрыть обиду.

— Ну наконец-то, я уже просто мечтаю выбраться из этой жестянки.

* * *

Борис встретил прилетевших на площадке возле КПП. Для посадки вертолета освободили место, отогнав автобусы и грузовики к гаражам.

— Привет, хлопцы. Ну что, как долетели?

Князев не ответил, лишь тихо пробурчал себе что-то под нос.

— Нормально, намного комфортнее, чем на машине. По дороге тряслись бы часа три. Как у вас здесь? — Стив осмотрел бывшую общину «Восход». Дежавю. Слишком уж все походило на «Рассвет». Одинаковые типовые здания государственных объектов: оштукатуренные, невзрачные стены, плоские крыши, окна на первых этаж с решетками, несмотря на высокий забор и кпп, сторожевые вышки по периметру.

— Пока тихо. Распределили людей по комнатам. Пришлось потеснить, конечно. Раньше по двое жили, при нуклиевцах. Сейчас по четверо — пятеро пришлось. Они пока не дееспособные. Мнохие как в кому впали. Постоянно ходим проверяем состояние людей, как можем. Пытались кормить и поить, но никак, либо без сознания, либо просто не в себе. — Борис вздохнул. — Вот только кохда они придут в себя, мы точно не справимся. Нуклиевцы на совесть строили, с базы не сбежишь, но вот периметр охранять и уследить за всеми мы точно не сможем. Да и пока мы все здесь, «Исток» полностью парализован. А кто ехо подхотовит, если пленники сохласятся к нам примкнуть?

— Сколько у вас здесь человек? — Спросил Князев, нахмурив брови.

— Больше сорока, почти всех крепких мужиков собрали.

— Хм… Ясно. Ну пока выхода нет. Остановим стройку, рейды тоже свернем. Сейчас первоочередная задача — убедить этих бедолаг, что они не за ту сторону воевать пошли. Кто согласится, сразу в «Исток», будем как при коммунизме: строить общее будущее и выполнять план пятилетки за год. Базу придется знатно расширить. Хорошо, что делали запасы продуктов и мощность нашего пищевого производства сможет обеспечить такое количество людей едой. Вот персонал кухни точно надо увеличивать. А с безопасностью… — Князев почесал затылок. — Блин, жалко Тимура нет. Ладно. Вы пока остаетесь здесь. У нас там человек пятнадцать из веводовских, думаю им можно доверять. Попросим у них помощи, чтобы хоть кем-то подменять вас здесь.

— Хорошая идея, Юлаев одобрит. Я сейчас займусь перенастройкой системы видеонаблюдения. Поставлю больше камер, датчиков движения. Установлю несколько базовых станций для дронов. Отправьте ко мне человека четыре, введу их в курс дела, как что работает и обучу работать на центральном пульте. Блин. — Стив схватился за голову. — Эта нам же еще всех надо через базы данных прогнать. У нас тогда на сто пятьдесят ушло полдня, здесь за несколько дней не уложимся.

— Точно, я и забыл совсем. Борис, проведешь меня? Хочу посмотреть, что осталось от базы и, вообще, кого мы к себе собираемся брать, может там одни отморозки.

— Да, конечно, Александр, пойдем. — Борис указал на возвышающийся над остальными административый корпус. — Кстати, я тут сюрприз один обнаружил. Среди плененнохо руководства штурма, есть нуклиевцы из верхов. Однохо из них я хорошо помню. Мелкий такой, лысый, с бородой. Ехо Воеводов увез из «Зари», перед тем как разбомбить. Слышал, что он бывший начальник «Рассвета», знаком с ним?

— Этого гада я долго не забуду. Если его Вадим захватил, то как он здесь вообще очутился? — Спросил Князев.

— Сам у нехо спросишь, как очухается. Можешь сам посмотреть, точно он, или ошибся я.

— Обязательно зайдем. Вы где их держите?

— В карцере, хде же еще. Там есть несколько человек, которых из моря выловили, не успели «Бизэткой» надышаться. Поэтому за решетку посадили, под охрану. Ну и их мы точно на свою сторону склонять не будем, зато мохут знать мнохо полезнохо.

— Хорошо, разберемся с ними по ходу пьесы. Пойдем, прогуляемся по нашему «санаторию».

Ближайшее два часа Князев занимался обходом этажей и осмотром пленных. Зрелище не для слабонервных. Большая часть людей походила на мертвых: бледные, застыли в неудобных позах. Если бы не знал, что они в состоянии комы, то точно за трупы принял бы. Остальные вели себя, точно пациенты психиатрической лечебницы: лежали и бормотали невнятные слова, сидели на кроватях и озирались по сторонам с перепуганными лицами, молча смотрели в одну точку. Стив окопался на первом этаже, в бывшей комнате связи и обложился паутиной проводов. С ним четыре человека постигали новую для себя сферу знаний.

— Александр! Там на КПП люди приехали, говорят, что хотят с вами встретиться. — Отрапортовал крепкий боец в форме, застав врасплох Князева, еще не успевшего отойти от увиденных пленны в очередной комнате.

— Люди? Вы не известно кого подпустили к базе?

— Обижаете. Они с военной базы под Майкопом, люди Воеводова.

— Ну так бы сразу и сказал, а то «люди приехали».

Связавшись со Стивом, Саша попросил его тоже подойти к въезду на базу. На всякий случай взял с собой двоих из службы безопасности и проверил пистолет в поясной кобуре.

Сразу за воротами, между стальных «ежей» и бетонных блоков, стоит военный броневик «Тайфун-ВДВ» с тридцатимиллиметровой пушкой. Возле проходной два человека из «Истока» разговаривают с мужчиной средних лет, внешность которого сразу выдавала коренного жителя Кавказа.

— Здравствуйте. Вы хотели меня видеть? — Князев подошел и протянул руку.

— Привет. Меня зовут Серго Абухба. Работал с Воеводовым, на время операции остался старшим на базе под Майкопом. — Рукопожатие у абхаза оказалось очень крепким, как в тиски руку засунул. — До этого был в общине «Полночь», в Сочи.

— Я Александр Князев…

— Да, знаю. Вадим много про вас рассказывал. Кстати, как он?

— На операции. Наши врачи борются за его жизнь. Пока говорить о его состоянии рано.

— Понял. — Серго посмотрел в сторону и тяжело выдохнул. — Сколько наших вообще уцелело?

— До «Истока» добрались тридцать семь человек. Но это еще не точно. Многие сильно ранены. — Видя с какой болью воспринимаются его слова, Князев старался говорить, как можно мягче, непривычным для себя тоном.

— Вам может помощь какая нужна? Ну медикаменты там, оружие, продукты? — Решил сменить тяжелую для себя тему Серго.

— С этим проблем нет, а вот с людьми — тяжко. — Князев повернулся и посмотрел на здания общины за спиной. — У нас здесь почти две тысячи пленных. А бойцов очень мало, чтобы охранять и поддерживать порядок.

— У меня есть предложение. — Серго подошел чуть ближе, несмотря на оружие стоящих рядом людей. — Пока наши ребята у вас, лечатся и восстанавливаются, пока не известно, что там с Вадимом, я могу предоставить вам все наши оставшиеся силы в полное распоряжение. На базе осталось тридцать два обученных и тренированных человека. Смысла держать их там нет, безопасность объекта могут спокойно обеспечивать пятеро. А остальных я могу отправить к вам сюда. Объединим наши силы, все-таки цель у нас общая.

— А когда Воеводов… — Князев осекся. — Точнее, если Воеводов придет в себя, он не будет против?

— А с чего ему быть против? Он сам просил, чтобы мы вас прикрывали. Сейчас вам нужна помощь, а люди сидят без дела.

— Стив, ты что думаешь? — Саша повернулся к другу.

— Я полностью «за». Думаю, даже с Лесным советоваться не надо. — Стив не скрывал облегчения от подвернувшейся возможности решить проблему.

— Это еще кто-то из вашего руководства? Воеводов про него не говорил. — Спросил Серго.

— Да, из руководства. — Отмахнулся Князев, не желая вдаваться в объяснения, кто такой Кир.

— Хорошо. Сейчас свяжусь со своими, отдам приказ, чтобы собирались и выдвигались сюда. Ехать часа полтора от силы. Что им с собой взять?

— Пожалуй, только оружие, всего остального в достатке. Ну и если что-то типа такого еще есть. — Стив показал на стоящий рядом броневик. — То тоже не помешает.

— Хорошо, технику тоже пригоним. И оружия привезем с запасом, чтобы и вашим ребятам хватило.

— У меня вопрос есть. — Князев сощурился. — Вы были в «Полуночи», то есть давно с Воеводовым. Если он оставил вас за старшего на базе, значит вы далеко не последний человек в его окружении. Это я к чему, среди пленных есть группа бывших нуклиевских силовиков. Некоторых мы знаем, некоторых нет. Мы можем их прогнать по своим базам, но искать придется либо по отпечаткам, либо по распознаванию лиц. Вряд ли он свои настоящие имена скажут. А вы, скорее всего, знаете многих из них. Не поможете?

— С удовольствием. Кого смогу — опознаю.

Всей группой отправились к задней части общины. Между гаражами и складскими помещениями расположилось одноэтажное здание, всего с одним окном, приземистое, с толстыми стенами и массивной входной дверью, у которой стоял дежурный с оружием. Увидев Князева с группой, он потянулся отдать воинское приветствие, но сделал это очень неловко и нерешительно, вообще не понимая, что нужно делать в такой момент.

— Давай без вот этих армейских штук, ладно? У нас нет командиров и генералов, я такой же член «Истока», как и ты, просто должность у меня другая. Мне не надо честь отдавать. — Похлопал парня по плечу Князев и открыл дверь.

Под потолком загудели люминесцентные лампы, моментально возвращая всех в советское прошлое. Выкрашенные серой краской стены, коричневая плитка на полу и побеленный потолок. Или это здание застряло во времени, или его специально строили так, чтобы максимально подавить и деморализовать узников. Коридор больше напоминал собой помещение мясника на рынке, или кабинет в старой провинциальной больнице, но никак не помещение на совсем недавно построенной военной базе. Пахло подстать антуражу: потом, сыростью и грязными телами. Пройдя дальше, свернули направо и уперлись в камеры с решетками, прямо как в обычном КПЗ. Напротив сидит еще один боец из «Истока», выражая всем своим видом одновременно и ненависть к узникам, и недовольство своей обязанностью — караулить пленников в этом клоповнике. Князев подошел к решетке и отшатнулся назад от ударившего в нос запаха, словно зашел в придорожный туалет где-то на отшибе, в котором не убирались со времен революции.

— Обалдеть? Это вы уже так постарались нагадить, или вас таким ароматом встретили? — Саша прикрыл нос рукой и подошел обратно к камере. Внутри восемь человек, кто-то лежит на голом матрасе, кто-то просто сидит на полу.

— Нет здесь никого не знаю. — Сказал подошедший Серго, полностью проигнорировав вонь. — Пойдем к другим камерам.

Во второй тоже знакомых лиц не оказалось, но пленники в ней разделились на две группы, по разным сторонам помещения.

— Ну привет, паскуда. Не ожидал тебя здесь увидеть. — Серго хищно оскалился, увидев знакомое лицо в последней камере. — Вот этот, здоровый, Авак Есаян, бывший начальник «Полночи». Мразь конченная. Во время нашего восстания, собственноручно нескольких людей застрелил, простых гражданских, кто даже не знал о бунте. Насколько я знаю, он один из самых высокопоставленных нуклиевцев во всем крае.

— О! Так у нас тут у обоих знакомые есть. Привет, Пимон! Ну что, как тебе? Сменил комфортабельную комнату в Кабардинке на железную койку? Что-то ты пошел вниз по социальной лестнице. — Князев подошел ближе, моментально забыв о запахе и злобно улыбнулся, пытаясь скрыть за сарказмом внезапно нахлынувшую злость. — Как мы поменялись ролями, да? Теперь ты взаперти, и твоя судьба зависит от нас.

— Можете делать что хотите. — Ответил Эксархидис, лежа на койке в потерянном состоянии. — Вы от нас ничего не узнаете.

— Да нам ничего и не надо. Вот думаю, что будет если вас просто отдать людям, ну тем, что в «Истоке», которые знают, кто вы на самом деле.

Пимон закрыл глаза, пытаясь справиться с головокружением и галлюцинациями, Есаян лишь молча смотрел на людей за решеткой из-под бровей.

Оставили узников одних и вышли из мрачного помещения.

— Что будем с ними делать? — Стив посмотрел на Сашу с Серго.

— Не знаю, устроим общее собрание и решим. — Ответил Князев.

— Подождите. Есаяна надо приберечь, как и второго. Они могут знать очень важную информацию — где находится настоящий Нуклий. — Серго посмотрел на стены изолятора, так словно видел пленников через стены.

— И что? Даже если они и знают, то как мы заставим их говорить? Устроим здесь Гуантанамо? — Саша развел руками.

— Я сам с ними пообщаюсь для начала. А если Воеводов выкарабкается, то предоставим это ему. Он эксперт по добычи информации из людей.

— Могу представить, какими способами. — Стив передернул плечами.

Часть 1 Глава 2

23 сентября

Поселок Текос

База «Исток»

16.23 по московскому времени

Мила зашла в кабинет и бессильно рухнула в кресло. Вика, уснувшая за столом, моментально проснулась и осмотрелась по сторонам.

— Как все прошло? — Колмагорова встала и подошла к Людмиле.

— Я не знаю, что за человек этот Воеводов, но здоровья в нем на десяток. Любой другой на его месте умер бы несколько часов назад. — Мила закрыла глаза и откинула голову назад. — Двенадцать осколков. Повреждение внутренних органов и артерий, сильная кровопотеря. Две кости перебиты. Контузия. Если бы не Ваня, я бы точно не справилась.

— Жить будет?

— Надеюсь, а то столько стараний коту под хвост. Сейчас все зависит только от его организма. Необходим очень долгий период реабилитации и восстановления. Он у нас надолго.

— А что с Сахаровым?

— Проникающее ранение в брюшную полость. Внутреннее кровотечение. Операция была проще, чем у Воеводова. Вырезали часть кишечника, купировали кровоизлияние. Оправиться намного быстрее, но последствия этого ранения будут преследовать его всю жизнь. Четверо ребят из войска Вадима останутся навсегда калеками, без рук или ног. А уж сколько человек вчера получили ПТСР, мне и подумать страшно.

— Тебе надо отдохнуть. — Вика сочувствующее посмотрела на лицо Милы, уставшее, осунувшееся, с темными кругами под глазами. — Понимаю, что кроме тебя никто не поставит их на ноги, но о себе тоже нельзя забывать. Ты не машина, постоянно пахать на пределе — рано или поздно свалишься.

— Сейчас в душ и несколько часов сна, обещаю. — Мила попыталась улыбнуться.

— И поесть не забудь, ты уже сутки почти не ела.

— Обязательно. А потом — в «Восход». Там еще работы непочатый край. Неизвестно, как это химоружие скажется на людях, надо постоянно контролировать их состояние.

— Со мной Саша связывался, люди Воеводова, оставшиеся на базе под Майкопом, предложили свою помощь и уже приехали в «Восход». Помогают с охраной. Среди них два медика, уже начали осмотр пленных.

— Хоть какая-то хорошая новость за последнее время. — Людмила облегченно вздохнула. — А Князев уже стал Сашей? Первый раз слышу, чтобы ты его так называла.

Вика посмотрела на Милу, вскинув одну бровь.

— Шучу, щучу. Не обращай внимания, это уже нервное. — Отмахнулась Людмила. — Вот теперь я тебя узнаю — колючку.

* * *

Продрав глаза, первое, что увидел — потолок медблока.

«Опять? Только недавно лежал здесь после стычки с нуклиевцами, и вот снова валяюсь на этой койке. Прописался что ли в этих палатах?»

Сахаров попробовал пошевелиться, но туго перетянутый торс помешал. Осмотрелся по сторонам: та же палата, в которой лежал полтора месяца назад, ничего не изменилось. Мила позаботилась, поместила в одиночную, знает, как он любит одиночество. Солнечные лучи пробиваются через жалюзи, разрезая комнату горизонтальными полосами. В кресле у стены дремлет Кочарян, уронив голову на грудь. Будить его не хочется. Приподнял одеяло и посмотрел на забинтованный живот и торчащие из него трубки, уходящие под кровать. Выглядит жутко. Еще больше нервирует, что нельзя встать. Опять ограничение. Опять он в больнице. Может это судьба? Всю жизнь провести, не выбираясь из медицинских казематов? Вроде и покинул «Исток», но волей случая опять оказался здесь.

Джавид зашевелился, открыл глаза и потянулся. Заметив пришедшего в себя Марка, он подскочил, оступившись на отсиженной ноге. Замахал руками, ловя равновесие и шлепнулся обратно на стул.

— Блин, вырубился и всю задницу отсидел. Ох, как же я ненавижу это чувство. — Кочарян потер ноги. — Словно сотни крошечных ежей бегают под кожей. Ты как? Медсестру позвать?

— Нормально. Пить только хочу очень, во рту — Сахара. — Ответил Марк, облизнув пересохшие губы.

— Тебе нельзя, Мила сказала. Можно рот смачивать. Сильно болит?

— Пока не чувствую ничего. Может потом накроет. Ты давно здесь сидишь?

— Да как тебя на операцию увезли, так в палате ждал. Потом караулил, когда ты очнешься. Я же тебя знаю, подорвешься еще убегать, а тебе нельзя. У тебя пол пуза в шлангах. Ты «Дюну» старую, которая Девида Линча видел?

— Нет.

— Вот там был барон Харконен, жирный просто ужас, у него тоже из живота шланги торчали. Ему их вырвали, и он помер. Точно не помню, как там было, совсем мелким смотрел, но уверен, что, если тебе их выдрать, тоже долго не проживешь.

Марк вздохнул, и покачал головой.

— Что ты вздыхаешь? А кто еще если не я, будет тебя просвещать? Ты же полжизни в психушках провел. — Джавид подошел ближе, взял губку, пропитанную водой, и протянул Сахарову.

— Не пол жизни, а всего несколько лет, и со знанием кинематографа у меня все в порядке. — Марк смочил губы, хоть и хотелось выпить воды большими глотками. — А у тебя работы нет, весь день так сидеть?

— Есть, но сейчас на базе тишина. Большая часть мужчин в «Восходе», по твоему совету, присматривают за пленными. Так что стройку приостановили. И так-то мне и помимо работы есть чем заняться. Я здесь с девушкой общаться начал. — Заявил Джавид, от гордости выпрямившись и театрально задрав голову.

— С девушкой? Ого, а я думал, что ты гей.

— Да пошел ты. Сам ты гей. — Марк обиженно отвернулся. — Что с этим миром не так? Уже простую мужскую дружбу сразу за гомосексуализм принимают.

— Ладно, прости, я пошутил. Я это… — Марк замешкался. — Я ценю, что ты для меня делаешь, честно. Хоть никогда об этом и не говорил. Спасибо тебе. Мне твоя поддержка помогает. Понимаю, что часто веду себя как мудак, но ничего с этим поделать не могу.

Джавид замолчал, ошарашенный откровением Сахарова. Посмотрел на друга, но не смог подобрать слова.

— Это, я пойду, скажу врачам, что ты в себя пришел. — Затараторил он, направляясь к выходу. Остановившись в двери, Джавид повернулся и посмотрел на Марка. — Я знаю, что ты ценишь. Спасибо, что сказал. И извиняться тебе не за что. Ты первый настоящий друг в моей жизни.

Дверь закрылась, оставив Сахарова одного. Непривычное чувство, очень давно забытое и заброшенное, пробралось в сознание.

* * *

Князев с Прайсом зашли в столовую, уже успевшую опустеть после обеда.

— Есть хочется до одури. Не думал, что в «Востоке»столько проторчим. — Сказал Саша, осматривая пустые столики.

— Скажи спасибо Серго, если бы не он со своими людьми, мы бы там на несколько дней застряли. — Стив направился к раздаче и попросил еды на двоих. Дежуривший повар встретил с улыбкой, и скрылся на кухне, вскоре вынеся два подноса. Две порции наваристого борща, картофельное пюре с куриными котлетами и овощной салат. Все уже из своих продуктов, свежее и ароматное.

— Как пахнет! — Князев потянул носом. — Давай быстрее кушать, а то желудок уже позвоночник обгладывает.

Сели за ближайший стол и только принялись к трапезе, как у Прайса зазвонил телефон.

— Кто это посягает на святое — отрывать человека от еды? — Спросил Александр, отправляя в рот ложку супа.

— Да, Кир, слушаю. — Прайс включил телефон на громкую связь и положил его на стол.

— Прайс. Необходимо чтобы ты вместе с Князевым приехали сегодня, как можно скорее ко мне, в Криницу. — Интонация Лесного всегда звучала одинаково — сухо и механически.

— Сегодня? А до завтра это не терпит? — Подключился к разговору Саша.

— Это срочно.

— У нас так-то планы есть, работа и свои дела тоже. — Не унимался Князев. Прайс шикнул на него, на что Саша лишь развел руками.

— Все остальное подождет. Необходимо срочно обсудить несколько вопросов. — Кир положил трубку.

— Интересно, он всегда выбирает самый неподходящий момент? — Саша нервно бросил ложку. Аппетит улетучился.

— А что случилось? Вроде ничего срочного делать не надо.

— Я Жене обещал, что заберу ее и мы погуляем, а получится что обманул.

— Ну зайди и объясни ей. — Стив пожал плечами.

— Офигеть, а я не додумался. Ты серьезно, или придуриваешься? Пойди объясни ребенку, что у тебя дела. Она обидится. Не знаю, как у вас там в Америках дети растут, но здесь, у нас, родители часто обещают и не держат слово, зачастую не по своей вине. А детей это ранит, они начинают думать, что они не нужны, что их отодвигают на последнее место. Я хорошо это знаю, сам в детстве так же думал, не понимая, что работа важна, что отец старается для семьи. Здесь нет правых и виноватых, это, мать ее за ногу, жизнь. Но Женька сейчас очень уязвима и гиперчувствительна, она только начала раскрываться и доверять мне. Да, черт возьми, мне самому знаешь, как тошно, если я хоть чем то ее расстраиваю! А этому приспичило. Блин. — Князев скрестил руки на груди. — Может ты скажешь ему, что я заболел?

— Отравился и опять на унитазе сидишь?

— Это ты к чему?

— Ночью я сразу понял, что ты соврал, но понял, что не стоит расспрашивать. Если сам не сказал, значит либо что-то личное, либо не столь важное. — Стив поковырял пюре вилкой и отложил ее в сторону.

— Какой ты проницательный. Надо придумать, что делать, я не хочу Женю расстраивать.

— Может ее с собой взять?

— Она хотела погулять, а не кататься в машине к этому андроиду. Тем более мы собираемся обсуждать важные вопросы и ей станет скучно, у него там не дом, а стерильный кабинет, ребенку абсолютно нечем заняться.

— Точно, не подумал об этом.

— Ладно, пойду, заберу ее с занятий. Может по пути что-нибудь придумаю.

* * *

Из-за двери доносится детский смех и шум игры. Князев остановился ненадолго и прислушался. Стало по-хорошему завидно. Только дети могут так искренне и беззаботно смеяться. Умер мир, остатки человечества грызутся и уничтожают друг друга, а они играют и хохочут. Взрослые еще отходят от ночного потрясения, а пластичная детская психика отринула весь негатив и дает просто наслаждаться еще одним днем на этом свете.

«Все бы отдал, чтобы сейчас так же веселиться. Просто жить, ловить каждую секунду, не думая ни о прошлом, ни о будущем. Вот чему надо учиться у детей: непосредственности и умею чувствовать. Мы слишком зашуганы и перегружены мыслями, за которыми теряем главное — жизнь. Думаем о ней, планируем, рефлексируем, забывая, что именно в этот момент утекают драгоценные секунды, которые уже никогда не вернуть. Мы разучились радоваться, удивляться и быть счастливыми, проживая или в погоне за синей птицей, или в бездне хронической депрессии и фрустрации. „Пурпурный“ показал: ничто не вечно, жизнь каждого может оборваться в любую секунду, кто бы ты ни был, хоть сильный мира сего, хоть утопающий на социальном дне. Если мы сейчас не очухаемся, если такая „оплеуха“ нас не образумит, то человечество обречено. А дети… С них надо начинать. Пока их мозг не загружен штампами былых социальных устоев, необходимо показать им новую жизнь, чтобы они не растеряли эту непосредственность.»

Открыл дверь и первое, что увидел, множество счастливых детских лиц с раскрасневшимися щеками. Они бегали вокруг Татьяны Валерьевны, сидящей на полу и пытающейся схватить, и с визгом и смехом уворачивались от ее рук. Женя, еще совсем недавно стеснявшаяся даже говорить, наворачивала круги со всеми, увлеченная игрой. Саша застыл и засмотрелся на девочку. Женя, заметив Князева, подбежала и крепко обняла.

— Уже, мы идем гулять? — Сказала она, запыхавшись. — Можно я еще чуть-чуть поиграю и тогда пойдем?

— Да, конечно. Я подожду. — Саша про себя обрадовался, так как еще не придумал объяснения для своей отлучки.

Женя развернулась и бросилась в круг бегающих детей, влившись опять в игру.

— О, смотрите кто у нас здесь. — Услышал Князев за спиной голос Вики. — А чего это ты так рано? Обычно позже ее забираешь.

— А ты что здесь делаешь?

— Хотела с ней погулять, перед тем как ты ее домой отведешь. Получить дозу антистресса, так сказать. Да и Женьке полезно побольше дышать свежим воздухом и общаться с представителями женского пола.

— Мы тоже собирались с ней идти на прогулку. Она даже предложила тебя позвать, видно ей тоже по душе твоя компания. — Саша закрыл дверь и отошел чуть в сторону. — Только у меня не получится, хотел ее об этом предупредить, но не знаю, как.

— Не хочешь ее расстраивать? — Вика сменила тон на понимающий.

— Да я сам уже расстроился. Пообещал ей, и не могу сдержать слово. Мне ее не хватает, со всей этой суетой, стал мало проводить времени с ней. Боюсь, чтобы она не почувствовала себя одиноко.

— Ого, а ты умеешь удивлять. — Вика искренне вскинула брови. — Мужчина, который пытается сдержать слово — редкость! Тебя даже совесть мучает, оказывается, хотя я думала она у тебя атрофированна. Ладно шучу, не злись. Если она хотела прогуляться, то давай я с ней пойду. Мила отдыхает, у меня есть свободное время, тем более, я и так собиралась. Постараюсь ей объяснить, почему тебя нет, так, чтобы она не расстроилась. Женя — девочка умная, не по годам, поймет.

— Спасибо. — Князев посмотрел девушке прямо в глаза. — Ты очень сильно мне поможешь.

— Да ладно, я за Женьку переживаю, чтобы она не грустила. — Вика встала и подошла к двери в детскую. Открыв, в последний момент повернулась к Саше и бросила через плечо. — Хотя, может и не только…

17.42 по московскому времени

Поселок Криница

В резиденции Лесного ничего не изменилось. Бетонный «айсберг» посреди виноградников и персиковых садов словно застыл вне времени и пространства. Даже воздух пропитан некоей безмятежностью и спокойствием, несмотря на то, что всего в нескольких десятках километров вчера шел ожесточенный бой. Князев со Стивом выбрались из машины и входная дверь, будто по мановению волшебной палочки, услужливо распахнулась. Белые стены, пол и потолок, все стерильное и пустое, глазу не за что зацепиться.

— Жду вас в гостиной. — Все тот же холодный голос из динамиков.

Молча проследовали по знакомому коридору и увидели Кира, сидящего на диване со стаканом молока в руках.

— Приветствую, присаживайтесь. Голодны? — Ни капли эмоций в голосе, ни толики мимики на лице.

— Спасибо, аппетита нет. — Проворчал Князев, опускаясь на белый диван. — Что за срочность?

— Во-первых, хотел обсудить вчерашний инцидент. Александр, хоть ваша бунтарская инициатива и завершилась успехом, но вы осознаете, какому риску подвергли «Исток» и всю нашу задумку? — Лесной поставил стакан на журнальный столик и скрестил пальцы на колене.

— А что мы по-твоему должны были сделать? Сидеть молча и наблюдать как Нуклий убивает Воеводова? Да, он парень непредсказуемый и его методы решения проблем вызывают вопросы, но не стоит забывать, что именно Вадим вытащил нас из «Рассвета». Не будь его, мы бы сейчас сажали картошку под Крымском и оплакивали смерть Сахарова. К тому же, он умудрился всего за три месяца полностью прекратить деятельность анклавов на территории края, тем самым очень сильно облегчив нам существование. Смогли бы мы так спокойно строиться и набирать людей, не устрой Воеводов восстание Спартака? Сомневаюсь. — Князев, в отличие от Кира, не сдерживал эмоции при разговоре.

— Я не принижаю заслуг Воеводова, но и не сбрасываю со счетов количество загубленных им жизней. Он непредсказуем, импульсивен и готов идти на все, ради своей цели. Ты же знаком с его досье? Мы имеем дело с профессиональным разведчиком — диверсантом, которого годами обучали добиваться своего любой ценой. Множество заграничных миссий, десятки убитых людей, работа под прикрытием, внедрение в стан противника. Потери среди гражданских для него — сопутствующий ущерб. Для таких людей не существует моральных аспектов. Его действия не поддаются контролю и прогнозированию. Он опасен. Мы не можем ставить под угрозу наш план, ради личности столь неоднозначного человека.

— Тебе бы говорить о морали. Ты сам выбрал нас, ссылаясь на свою несостоятельность в человеческих эмоциях и взаимодействиях. Поверь, вытащить Воеводова из котла нуклиевцев было необходимо. Кем бы мы стали в глазах своих же людей? Как бы мы потом разговаривали с Михаилом, Ромой и Марком? Если посеять сомнения, в том, что ты будешь за своих до последнего, в решающий момент любой человек тебя предаст. Люди должны верить, что они не одни, что за их спиной стоит «Исток», для которого ценность человеческой жизни превыше всего. Я сам это только недавно понял, спасибо нашему Капитану «Америка» с его моральным компасом. — Саша кивнул в сторону Стива. — И все твои доводы о рациональности, логике и прочей чепухе, разобьются об простое человеческое: «мы своих не бросаем». Кем бы они не были, какие ошибки бы они не совершили. С этим разберемся сами, за закрытыми дверями, но бросать вот так, просто сделав вид, что мы не при делах, это подло и низко.

— Я так понял, что мы не придем к консенсусу в данном вопросе. Хорошо. Я не буду тебя переубеждать. Надеюсь, что нам не придется заплатить за эту ошибку. Но я убежден, что в результате, вы прибежите ко мне за помощью, и первое, что вы услышите — «я вас предупреждал». — Кир повернулся к Стиву, всем видом показав, что данное обсуждение закрыто. — Сколько у тебя есть свободных людей, способных обучаться и быстро схватывать?

— Э-э-э… — Прайс на мгновение впал в ступор от такой резкой перемены темы разговора. — Надо подумать. Сейчас все заняты в «Восходе». Как разберемся с пленными, человек восемь — десять могу рекомендовать, а что?

— Через две недели я буду вынужден временно покинуть Краснодарский край. Предвосхищая вопросы: необходимо скорректировать орбиты спутников, для дальнейшего использования их в наших целях, таких как гепозиционирование, метеорология, спутниковая связь. Свои сможем запускать еще не скоро, так что надо поддерживать работоспособность существующих. Здесь я не обладаю нужным оборудованием, чтобы проводить данные корректировки, поэтому обязан покинуть вас на время. Связь буду поддерживать. Производственный цех оставляю полностью под твоим контролем и ответственностью, Стив. За короткое время нужно восполнить твои пробелы в знаниях и обучить предоставленных людей для контроля за работой машин. Нагрузка не большая, большая часть процесса регулируется нейросетями. Все ранее анонсированные разработки я предоставлю до отъезда, включая конвертоплан, электродвигатели нового поколения, автономные источники освещения на обновленных светодиодах и нейронные процессоры, для внедрения алгоритмов искусственного интеллекта в электронику. Приступаем к работе завтра. Жду тебя лично с группой людей в девять ровно. — Кир встал и посмотрел на Князева и Прайса. — На этом наш разговор завершен, мне необходимо вернуться к работе.

Лесной вышел из помещения, не дожидаясь ответа.

* * *

— И вот стоило нас ради пятнадцати минут выдергивать? Не могли по телефону переговорить? — Возмутился Князев, и хлопнул по приборной панели рукой.

— Скорее всего, Кир хотел переговорить лично. Увидеть твою и мою реакцию. Он не любитель общаться дистанционно. — Стив не отрывает взгляда от дороги, хоть и водит уже лучше, чем несколько месяцев назад, но все равно чувствует себя за рулем не уверено.

— Да мне все равно что он там хотел. Раздражает он меня до скрежета зубов.

— Алекс, ты перегибаешь. Да, он специфический, но нельзя же относиться к нему настолько предвзято. Просто поставь себя на его место, никаких эмоций. Вот даже этого раздражения нет. Лесной не знает, что такое радость, грусть, тоска, восторг, любовь. Это же ужас. Он вообще не живет. Чисто зритель, который смотрит на протекающую мимо жизнь. Даже изобретения не приносят ему никакого удовлетворения. Я заметил, что его увлекает только процесс создания нового, но как только он достигает результата, так сразу теряет к своему детищу весь интерес. Еду в его холодильнике помнишь? Это же просто набор питательных веществ без какого-либо вкуса. Ему даже настолько банальные вещи не приносят никакого удовольствия. Ты на него злишься и не понимаешь, я тоже не всегда. А представь, как себя чувствует он? Мы же воспринимаем мир в первую очередь отталкиваясь от своих эмоций, а он их лишен. Он не понимает людей от слова «совсем». Вот кто-то сказал что-то обидное, и ты расстроился. Эмоция и реакция. А у него не выработан этот паттерн, потому что он не чувствует обиды и не знает, как на нее реагировать. И так со всем. Да, в силу жизненного опыта, он запомнил и выучил самые банальные социальные взаимодействия, но более комплексные эмоции и реакции ему не подвластны. Многие на его месте или закончили бы жизнь суицидом, или ударилась бы в наркоманию и пьянство, что по сути своей тоже медленное самоубийство. Но Кир нашел себя в науке, и старается сделать этот мир лучше, насколько может. Будь снисходительнее, постарайся понять его.

— Меня это просто триггерит. Детская травма. Он очень напоминает моего отца. Тот тоже всегда ходил с безучастным серьезным лицом. Увидеть его улыбающимся или грустным? Да скорее снег розовый пойдет и раки на горе споют «Show must go on» а капелла. А я в лепешку разбивался, старался, хотел, чтобы он гордился мной. Но всегда получал в ответ лишь холодное безразличие. Мне много не надо было, хватило бы и «молодец, сынок» и скупого объятия. Дети же в первую очередь принимают удар на себя, думают, что проблема в них, что они плохие и приносят лишь разочарование. — Выпалил Князев, с такой болью в голосе, словно вернулся в детские годы.

— Так ты поэтому подался во все тяжкие? Наркотики, клубы и прочее?

— Скорее всего да. Старался сбежать от этого мира. Былая потребность во внимании превратилась в затянувшийся подростковый бунт. И не случись «Пурпурный рассвет», не знаю, чем бы это все закончилось. — Саша замолчал и отвернулся к окну.

18.30 по московскому времени

База «Исток»

Женя, набегавшись вокруг пруда, подбежала к Вике и села рядом. Засмотревшись на пистолет-пулемет, девочка осторожно потрогала его пальцем.

— А ты научишься меня стрелять?

— Стрелять? — Вика опешила от такой просьбы. — Зачем это тебе стрелять?

— Вдруг я встречу плохого человека. Будь у мамы такой, она осталась бы жива.

Колмагорова посмотрела на девочку и не нашла слов для ответа, лишь неловко приобняла ребенка.

— Научи.

— Подрастешь немного, обязательно научу. Не потому, что ты маленькая, просто, чтобы справиться с такой штукой, нужно иметь сильные руки.

— Они у меня сильные.

— Не спорю. — Вика отстегнула от оружия магазин, передернула затвор, и, убедившись в безопасности, дала его Жене. — Ну как?

— Тяжелое.

— Вот, а с магазином еще тяжелее. Когда начинаешь стрелять, оно еще прыгает и дергается, как взбесившаяся кошка в руках. Даже я с трудом удерживаю, честно. Чуть окрепнешь, и сразу же будем учиться. А пока я всегда буду рядом, даже если ты меня не видишь, я где-то поблизости, охраняю тебя от плохих людей. — Осторожно забрав у девочки пистолет-пулемет, Вика положила его в сторону.

— П… Саша тоже меня охраняет. Рядом с ним я не боюсь. И с тобой тоже.

— Да, Саша молодец. Вот и сейчас он уехал, чтобы тебе было еще спокойнее и никакие плохие люди не могли и близко к нам подобраться.

— Я знаю. Но все равно скучаю. И по тебе скучаю, когда тебя нет рядом. А почему ты не живешь с нами?

— Ну… — Вика, не привыкшая к таким прямым детским вопросам, растерялась. — Взрослые живут вместе, когда они любят друг друга.

— А вы разве не любите? — Женя посмотрела прямо в глаза. — Мне показалось, что любите.

Колмагорова окончательно растерялась, лихорадочно соображая, что ответить, и сама для себя, не понимая собственных чувств к Князеву.

— Я так и думал, что вы здесь. — Послышался спасительный голос Саши. — Вот я приехал, как и обещал. Чем занимаетесь?

Князев сел рядом и посмотрел на застывшую Вику.

— Я спросила, любите ли вы друг друга, а она молчит. — Женя пожала плечами.

— Какой интересный вопрос. — Саша задумчиво повернулся к Колмагоровой. — Ответь, не томи ребенка.

— Князев иди ты в з… — Вика осеклась на полуслове и посмотрела на девочку. — В загадочные дали потеряйся. Жень, такие вопросы лучше не спрашивать, ты ставишь в неловкое положение.

— Ладно. Может, пойдем еще погуляем? Саш, покажешь вертолет, на котором вы летали.

19.02 по московскому времени

Город Геленджик

Район Голубая Бухта

Потянувшись, Сталюков вышел из спальни. Голова гудит, как с похмелья. Каждый раз после дневного сна, чувствовал себя разбитым и потерянным, словно не спал, а разгружал вагон цемента вручную. Из кухни доносятся голоса: громкий и звонкий Марины, и спокойный Михаила.

— Проснулся? Присаживайся, поешь, а то, как прилетели, ты сразу спать рухнул, даже не перехватил ничего. Ира, в наше отсутствие, накашеварила здесь — бригаду накормить можно. — Федорович по-хозяйски наполнил тарелку пловом. — С курицей, бараниной сейчас не разживешься.

— Так наоборот лучше, не люблю баранину. — Рома подвинул к себе порцию, пытаясь заглушить урчащий живот. — Новости из «Истока» есть?

— Воеводова и Марка прооперировали. Сахаров уже в сознании, Вадим еще нет. — Михаил сел рядом и по старой привычке курильщика, пошевелил губами, словно держал в них сигарету.

— Какие прогнозы?

— Марк быстро оклемается. На нем заживает как на собаке, крепкий мальчишка. С Воеводовым сложнее, ему хорошо досталось. Пока под наблюдением, если переживет эту неделю, то шанс на восстановление есть.

— Да, печально. — Роман опустил голову. — Много наших потеряли?

— Почти всех. — Федорович тяжело вздохнул. — Серго пока отправил людей в «Восход», помогать ребятам с пленными.

— А мы что делать будем? — Подключилась к разговору Марина.

— То же, что и делали: патрулировать побережье и кататься в поисках полезного. Ничего не изменилось, только связываться теперь будем с «Истоком». Как показала вчерашняя ночь, больше всего охранять надо их. Затея Вадима провалилась. Нуклий остался цел, и они знают, где засели ребята. Одной высадкой не обойдется. Потрепали мы их знатно, но они скоро соберутся с силами и нанесут второй удар. Надо быть к этому готовыми. — Ответил Михаил.

— Ты давно с Тимуром связывался? Как он там? — Прожевав, спросил Сталюков, хоть аппетит был и зверский, но из-за прошедших событий кусок в горло не лез.

— Улетел в «Восход», заниматься организационными вопросами. А что?

— Да переживаю за него, он же совсем еще мальчишка, а вчера побывал в аду. Как он с этим справится? Ему же даже поговорить там об этом не с кем, сам знаешь, какой из Марка собеседник.

— Ты прав, после такого легко и крышей уехать.

— Надо проведать его, как обратно вернется.

— А сам-то ты как? Воевать против врага это одно, а вот обстреливать из вертолета обманутых людей, совсем другое. — Федорович пристально посмотрел на Романа.

— Пока не знаю, еще не успел осознать. Больше думаю о том, что дальше будет. Как теперь противостоять Нуклию, когда мы лишились почти всех. Они же просто так это не оставят.

— Я об этом же. Вчера я понял одну вещь: анклавовцы не готовы к таким массированным атакам с воздуха. Они не рассчитывали, что среди выживших будет столько способных управлять вертолетом. Если на земле они могут раздавить даже группировку, подготовленную Воеводовым, то двадцать боевых вертолетов для них уже почти непреодолимая проблема. Надо делать упор на это. Собирать больше вертушек, учить ребят, тренировать. Главный же плюс в том, что они управляются дистанционно, и мы не несем никаких потерь, кроме техники. Не знаю, кто на это надоумил ребят, но он просто гений. С такими технологиями можно не то, что Нуклию задницу надрать, фактически, любой «допурпурной» армии мира.

— Надо мне тоже осваивать летное дело, что «оператором», что, непосредственно, пилотом. — Роман покончил с едой и отодвинул пустую тарелку.

— Правильно мыслишь, как раз хотел тебе предложить. А то, кому я, если что, «Карлсона» оставлю. — Михаил усмехнулся и хлопнул Сталюкова по плечу.

23.42 по московскому времени

База «Исток»

Суета улеглась. Дорожки и тропинки опустели, только летающие дроны и редко проезжающие охранники нарушали тишину. Юлаев, окинув взглядом вертолет, побрел от взлетного поля в сторону жилого корпуса. Свежий летний ветер холодит кожу и наполняет воздух ароматом подступающей осени. Утомленные за последние сутки люди уже разбрелись по комнатам и давно спят. Только Тимуру спать абсолютно не хочется. Противный тремор в руках никак не проходит. В груди — тугая пружина тревоги натягивает диафрагму и мешает дышать. Мысли в голове — бессвязные, рваные, мечутся и носятся, как гонимые ветром листья на земле. Ни аппетита, ни сна. Вообще никаких желаний. Перед глазами — трупы, десятки убитых людей, в залитой кровью форме, с ужасными ранами, оторванными конечностями, костями, прорвавшими кожу, выпавшими внутренностями. И они не уходят, как бы Юлаев не старался. Стоит только закрыть глаза, задуматься или просто засмотреться. В ушах звучат автоматные очереди и стоны умирающих. Страшно представить, что начнется, если он попытается уснуть.

Похлопал себя по карманам. «Блин, бросил же.» Посмотрел по сторонам, подумал с секунду и пошел быстрым шагом в сторону гаражей. Прямо перед боксами — несколько дежурных внедорожников, с ними рядом стоят два техника. Тимур подошел к первой машине и открыл дверь.

— О, привет. — Обратился один из механиков. — Ты куда на ночь глядя?

— По безопасности проверить надо. — Бросил, не поворачиваясь, Юлаев.

Нажав кнопку, завел внедорожник. Никакого привычного рокота мотора и вибрации кузова. Электромоторы абсолютно бесшумны. Вывернув руль, отъехал от гаражей и медленно, словно нехотя, поехал к выезду с базы. Фары воруют у темноты подстриженные кусты вдоль дороги, яркой вспышкой в конусах света, пролетают мимо насекомые. Блики пробежали по окнам непривычно темного административного корпуса. Кажется, что он один не спит во всем «Истоке», как в детстве, когда проснешься ночью, и тихо ходишь по квартире, боясь потревожит спящих родителей. На КПП пропустили без лишних вопросов. За воротами прибавил скорость и открыл все окна. Набегающий ветер из окон начал обжигать холодом, Тимур лишь сильнее вдавил газ. В поселке повернул направо, в сторону Геленджика и, выехав на трассу, разогнал машину. Тяжелый внедорожник кренится в поворотах, проходя их со скрипом шин. Безопасность? Да пошла она куда подальше, эта безопасность. Юлаев откинулся на сидение и крутит руль одной рукой. Покопавшись в ворохе всякого хлама возле уже ненужного рычага коробки передач, нашел старенький MP3-плеер с проводом. Подключил его к штатной аудиосистеме. Список исполнителей не знакомый, одна иностранная музыка. Когда надоело листать, включил первою, в которую ткнул пальцем. На экране плеера высветилось: «Deftones» — «Passenger». Салон авто наполнился тяжелым гитарным рифом. Протяжный меланхоличный вокал, как раз под настроение. Выкрутил регулятор громкости до максимума, чтобы заглушить грохот выстрелов в ушах. Пустая трасса, сплошная тьма вне света фар. Холодный ночной воздух хлещет по щекам, как бьющаяся в истерике девушка. Надрывающиеся колонки, доносящие аккорды взрывного припева. Асфальт, самоубийственно кидающийся под колеса с сумасшедшей скоростью.

«Может просто дернуть руль и все? Доля секунды и конец. Никаких больше анклавов, нуклиев, ракет, автоматов и трупов. Все закончится. Не надо будет стараться, делать что-то, просто темнота. Всепоглощающее ничто. Тихо и спокойно, точнее никак.»

Немного дернул баранкой в сторону. Внедорожник метнулся по трассе, цепляясь шинами за асфальт. Загорелся значок электронного контроля устойчивости. Автомобиль всеми усилиями удержался на дороге, уберегая от неизбежного. Тимур ожидал выброса адреналина, страха, но не почувствовал абсолютно ничего. Лишь хмыкнул себе под нос и продолжил ехать.

Пшада. Центральная площадь. Остановив машину возле совсем крошечного здания автовокзала, выбрался наружу. Магазинчик, в котором он выбил витрину два с половиной месяца назад. Пол уже успел покрыться слоем пыли. Запах гнили выветрился. Открытый ларь с пачками сигарет,достал упаковку Парламента, знакомый и привычный прямоугольник из бумаги в руках. На боку предупреждающая картинка: тощее, очень похожее на высушенных вирусом мумий, тело человека с торчащими ребрами и броская надпись -«мучительная смерть». Усмехнулся и содрал зубами целлофан. Привычный горький дым наполнил легкие, заставив закашляться. Глаза заслезились, по ногам разлилась ватная слабость. Тимур сел на ступеньки магазина и, не обращая внимания на кашель, сделал две глубокие затяжки, наблюдая как тлеющий огонек пожирает белое тело сигареты. Первая прогорела до фильтра слишком быстро. От нее же подкурил следующую, не вставая. Захотелось пить. Окинув взглядом давно неработающие холодильники, посмотрел на небольшую полку прямо за кассой. Квадратная бутылка с диагональной красной этикеткой, ниже лихо шагает английский сэр в цилиндре. Отвинтил крышку, хорошо что без пластикового дозатора. Первый глоток даже не ощутил. Второй обжег горло и повторно вышиб слезы. Уже и забыл вкус алкоголя. Еще два больших глотка. Через несколько минут накатило опьянение, закружив голову и расслабив все тело. Ступени сразу стали очень уютными и удобными. Голова очистилась от всех мыслей. Следующий глоток уже поменьше. Погонял во рту, смакуя вкус. Исток, Нуклий, все отошло на какой-то далекий и забытый план. Вальяжно поднялся и добрел до машины. Сидение показалось самым комфортабельным диваном, на котором сидел в жизни. Опустил спинку, приняв почти лежачее положение и включил музыку, выпустив в потолок облако табачного дыма.

Возвращаться в «Исток» не хочется. Здесь, в самом центре умершего поселка, так тихо и спокойно. Закрыв глаза, представил, что ничего не было. Вообще ничего. Ни «Пурпурного», ни «Рассвета», ни «Истока». Даже службы в армии. Простая ночь, простого дня. Он, после знатных посиделок с друзьями сидит в машине. Тридцать минут в дороге, и он дома, не важно, что водить ему раньше не приходилось и водительских прав никогда не получал. Отец не спит, или за столом, читает и курит, или в зале у телевизора. Ждет непутевого сына. Он даже слова не скажет, лишь посмотрит разочарованно и отправит спать. Мама утром будет обиженная и молчаливая, отойдет только к обеду и спросит, где вчера пропадал, заставил ее нервничать и переживать. Только все это лишь фантазия. Отец с мамой похоронены в саду, они мертвы. Как и все те люди на лестнице штаба лжеНуклия. А он сидит пьяный и с сигаретой в центре умершего поселка.

Часть 1 Глава 3

24 сентября

08.17 по московскому времени

База «Исток»

В медблоке, в отличие от всего «Истока», тихо. Если на территории постоянно кипит жизнь, то в стенах госпиталя царит спокойствие. Раненые либо спят, либо просто лежат. Уже не слышно вчерашних стонов и нет суеты, только медсестры изредка ныряют в палаты, проверяя состояние пациентов или принося лекарства.

Джавид осторожно, на цыпочках, прошел до нужной двери и аккуратно открыл. Сахаров не спит. Лежит и смотрит в окно с безразличным лицом.

— Здорова, мужик. Ты как? — Кочарян сел на стул рядом с кроватью, и поставил на пол принесенную сумку.

— Как видишь, развлекаюсь, лежу. — Марк повернулся и скривился от боли.

— Сильно болит?

— Нормально. Такое чувство, что мне в живот засунули миксер и нехило ак его там покрутили.

— Представляю. Думал, чего тебе притащить, из еды ничего нельзя…

— Я бы сейчас за бургер душу продал, или на худой конец от шаурмы бы не отказался. — Сахаров облизнул пересохшие губы.

— Так вот. — Джавид достал из сумки ноутбук и наушники. — Решил, что тебе не помешает. Я там фильмов всяких накидал, сериалов, книг. С жестких дисков Прайса наскачивал, и только потом понял, что он все уже в нашей сети выложил. Хоть как-то время коротать будешь. Как сможешь сидеть, и поиграть во что-нибудь можно будет.

— Спасибо. — Искренне ответил Марк, и сам удивился своему тону. — Так действительно будет легче. А девушку то как зовут?

— Какую девушку?

— Ну твою, или ты соврал?

— Сам ты соврал. — Кочарян положил ноут на тумбочку, где Сахаров мог до него дотянуться. — Аня, прикольная такая. Оператор, на вертолете летает. Татушка на шее. У нас с ней столько общих интересов, прошаренная еще больше чем я. Часами болтать можем.

— Тоже ходячая энциклопедия по поп-культуре?

— Не, она — личность многогранная. Это я задрот, а она вообще во всем разбирается. С ней даже про компы поговорить можно и ей это по настоящему интересно. Главное — я ей реально нравлюсь. Сама приходит, даже днем несколько раз ко мне на склады наведывалась.

— Ты прямо жить начал. — Хмыкну Марк.

— До «Пурпурного» я для девушек был невидимкой. Нафиг им нужен какой-то гастарбайтер. Сутками пропадал на работе с шестнадцати лет, склады, распределительные центры. Катался себе на погрузчиках и все, что я видел это тысячи коробок. Да и разговаривать с девушками я не умел. Тушевался сразу, начинал нести чепуху. Уже смирился с мыслью, что так и помру инцелом. В восемнадцать перебесился и как-то забил на это.

— А чего ты вообще хотел? Ты же не собирался всю жизнь работать грузчиком?

— Деньги копил, думал уехать. Сначала выбирал между Канадой и Австралией. Страны построили эмигранты, надеялся, что хоть там не буду извечной белой вороной. Начать жизнь с чистого листа, сменить профессию. Всю жизнь мечтал податься в развлекательную индустрию, кино там, геймдевелопмент. Нравится мне это. Но потом осознал, что виза в эти страны мне не светит, и решил переехать в Аргентину. Да и испанский как то лучше пошел, с английским беда полная. Накопил уже нормально так, еще пару лет и точно бы уехал. А тут эта эпидемия, и все накрылось медным тазом, деньги мои превратились в скриншот с телефона, с цифрами на банковском счету и ехать больше некуда, весь мир умер.

— Зато видишь, как все повернулось. Девушку нашел.

— Сначала я тебя нашел, и многому у тебя научился. Уверенности в себе первым делом. Если бы не общался с тобой, я бы и от Аньки шарахался бы, как от огня. Мы уже даже целовались, представь. Она еще так удивилась, думала я застенчивый. А я взял инициативу на себя, чего теряться, неизвестно, сколько мы еще проживем, со всем что вокруг происходит. Вот поправишься, я вас обязательно познакомлю. Она тебе понравится.

Сахаров чуть улыбнулся. Такая привязанность Джавида его одновременно и забавляла, и в то же время успокаивала. Только сейчас он понял, что относится к нему, как к младшему брату, хоть он почти ровесник, разница всего год.

— Как там Тимур? — Спросил Марк.

— Не знаю. Я его со вчера не видел. Он отоспался и улетел в «Восход», решать вопросы по безопасности. Во сколько прилетел не знаю, мы с вечера с Аней у нее сидели, играли в компьютер и болтали о всяком.

— Если увидишь, попроси его ко мне зайти. Хорошо?

— Без вопросов. Может тебе еще что-то нужно?

— Ага, гены Россомахи, чтобы пузо быстрее зажило.

Джавид громко засмеялся и тут же заткнул себе рот, осмотревшись по сторонам.

14.24 по московскому времени

База «Исток»

«Достали, блин, со своими расспросами». — Подумал про себя Юлаев, шагая в сторону госпиталя.

Только что встреченный Кочарян, увидев заспанное и опухшее лицо занялся: «что с тобой», «может тебе плохо», «отдыхай больше». Какая ему разница? Что, выпить уже разок нельзя, расслабиться? Последний раз пил три месяца назад. Ничего криминального не случилось, подумаешь, опрокинул бутылку вискаря. Странно, как все остальные еще не спились в этом дурдоме. Но нет, человека нельзя оставить в покое. Надо его донимать. А вам не все равно?

Суетливые медсестры снуют из палаты в палату, бросая внимательные взгляды, на вошедшего. Такое ощущение, что они с расстояния чувствуют запах перегара, и осуждают, как любой взрослый, заставший подростка с бутылкой алкоголя или сигаретой.

«Да идите вы все к чертям собачим. Я могу делать, все что захочу. Давно уже не маленький.»

Тимур опустил взгляд в пол и зашел в палату Сахарова.

— О, привет. — Марк попытался приподняться на кровати, но у него не вышло. — Что-то ты выглядишь не очень.

— Только ты не начинай. Меня Джавид уже допек. Выгляжу, как выгляжу. Ты как? — Тимур опустился на стул и осмотрел палату в поисках любой жидкости, которую можно выпить.

— Нормально, жить можно. Ты загулял вчера что ли? Я от твоего перегара сейчас сам опьянею.

— Какая разница?

— Большая. — Сахаров сменил тон на серьезный. — Мы же там вчера оба были. Я тоже все это видел и пережил. Только моя психика уже травмирована, я с этим живу несколько лет. А для тебя это было впервые. Я прекрасно понимаю, что может произойти с неподготовленным человеком, пройдя он через такое. И твое поведение сейчас только подтверждает, что прошедшая ночь не прошла бесследно. Знаю, о чем говорю, сам себя так же вел, и ты знаешь, к чему это привело.

— Ты хочешь сказать что я слабак? — Юлаев скрестил руки на груди.

— Нет. Не додумывай за меня. Наоборот, говорю, что ты самый нормальный человек. А крыша от такого может поехать даже у самых ментально сильных людей. Это не показатель крутости или выносливости. Только человек, с психологическими отклонениями, может пережить такое и никак не отреагировать. Вот если бы ты сегодня ходил веселый и бодрый у меня было бы намного больше вопросов. Самое главное — не замыкаться, не уходить в себя. Поделись с кем-то своими переживаниями и мыслями, да хоть со мной.

— Я в порядке, мне не нужна психотерапия.

— Не отталкивай тех, кто хочет тебе помочь и не будь дураком. Ты сам прекрасно понимаешь, что ты не в порядке. Блин, ты совершаешь ровно те же ошибки, что и я. Когда Миры не стало, я обозлился на весь мир. Ненавидел буквально каждого, и себя, в том числе. Братья, Альберт и Герман, всеми силами пытались вернуть меня к нормальной жизни. Сейчас я это понимаю, но тогда воспринимал их опеку прямо как ты сейчас нашу. Мне казалось, что они хотят показать мои слабости, что они не понимают меня, что им важно лишь продемонстрировать свое превосходство. От этого я зарывался глубже и глубже, пока не провалился в пропасть маниакально-депрессивного синдрома и не поселился в психушках. Будь я хоть немного сильнее или умнее, то не отказывался бы от помощи, послушал братьев и избежал бы того, что разрушило мою жизнь и добило родителей. Да, это моя вина. Потерять одного ребенка — самое тяжелое, что может испытать человек в жизни. Но видеть, как на твоих глазах сходит с ума и гробит себя второй — этого они не вынесли. Сначала мать, приступ сердца. Злая ирония жизни, отец — один из лучших кардиохирургов в стране, и его жена умирает от приступа. Через полгода не стало и папы, не смог он жить без двух детей и любимой, для него семья была всем. Так что ПТСР ранит не только тебя, он отравляет все вокруг своими липкими лапами. Один ты из этого не выберешься, поверь.

Тимур молча смотрел в одну точку, слушая, но ни как не реагируя на слова.

— Я тебя ни о чем не прошу. Тебе не надо ничего делать. — Продолжил Марк. — Просто не отгораживайся. Вот Джавид на первый взгляд взбалмошный и вечно шутит, но у него золотое сердце. Он реально переживает за тебя и хочет помочь, по себе знаю. В любой момент можешь прийти ко мне. Я в этих ботинках намотал не одну тысячу километров и стер ноги до крови. Что для тебя сейчас ново, для меня уже привычно. Больше всего не хочу, чтобы ты превратился в мое подобие. Это не жизнь. И дня не проходит, чтобы я не жалел о совершенных ошибках.

— Вот это тебя разобрало на откровенность. — Пробурчал Тимур.

— Ну кто-то же должен начинать. Я первый раз озвучил эти мысли. И, знаешь, стало легче. Ты тоже попробуй. Вроде просто слова, а действуют волшебно. Сам раньше ненавидел задушевные беседы с мозгоправами, но им на тебя все равно, они лишь выполняют свою работу. А вот так поговорить с другом, этого мне не хватало, даже очень.

— Что же ты не стал с нами говорить, когда сбежал из «Истока»? — Парировал Тимур.

— До тебя не достучишься… — Выдохнул Сахаров. — Потому что был дураком, обиделся. Задело, что вы во мне усомнились. Изнасилование — жесточайший триггер для меня. Потерял над собой контроль, вспылил. Когда уединился, остыл и осознал, что рубанул с горяча. Вы тогда тоже хороши, и не говори, что вы не сомневались. Я, может, и псих, но такое понять могу. Ладно, не буду тебя грузить. Хочется оторваться и выплеснуть накопившееся, валяй. Если станет от этого легче, то ты вправе делать что в голову взбредет. А как захочется поговорить, знаешь где меня искать. Судя по всему, я еще не скоро выберусь из этой палаты.

Тимур молча кивнул и направился к выходу.

28 сентября

9.43 по московскому времени

Завершая утренний обход пациентов, Мила подошла к последней палате, расположенной ближе всего к операционной. Открыла дверь и на секунду застыла. Воеводов лежал с открытыми глазами и смотрел в окно.

— Очнулся? — Людмила подошла и посмотрела на показатели прикроватного монитора: пульс и давление в норме.

— Я в «Истоке»? — Сиплым голосом спросил Вадим.

— Да. Меня зовут Людмила, можно просто Мила. Врач. Проводила твою операцию.

— Сколько я был без сознания?

— Четыре дня. Я я думала, что пробудешь в коме намного дольше.

— В коме? Сильно меня потрепало?

— Достаточно. С кровати вставать пока нельзя — швы разойдутся. Зашили тебе несколько артерий. — Мила осмотрела повязки, чистые, следов проступающей крови почти нет.

— Что с моими людьми? Сколько выжило? — Вадим на мгновение зажмурился. — Что с Максимом?

— К нам поступило тридцать семь человек. Всем оказали необходимую помощь. Среди раненых никого по имени Максим нет. — Сказала Мила, как можно мягче.

— Сука… — Выдавил через зубы Воеводов. — Прости, это я не тебе. Вырвалось. Ты можешь позвать ко мне кого-нибудь из ребят? Князева, Прайса, Тимура или Марка.

— Марк лежит в соседней палате, тоже после операции. Стив последние дни отсутствует на базе. Свяжусь с Тимуром или Сашей и сообщу им.

— Хорошо. — Вадим опять отвернулся к окну. — Спасибо за старания, но не стоило меня вытаскивать с того света.

* * *

Услышав шаги в коридоре, Воеводов лег чуть выше, стараясь принять полусидящее положение. Это Князев, сто процентов, узнал его сразу по манере ходить — шаг вальяжный, расслабленный, и немного хромает на правую ногу. Дверь открылась, точно Саша, не ошибся.

— Привет. Звал?

— Да. Присаживайся. У меня много вопросов. — Непривычно смотреть на людей с уровня их пояса, даже сесть нельзя.

— Быстренько ты оклемался. Четыре дня назад вообще не знали, выживешь ты или нет. — Князев развернул стул и облокотился на спинку.

— Думал что Юлаев придет. Хотел расспросить о своих.

— Тимур сейчас не в кондиции. Он пьет с того вечера. Пытались его вразумить, бесполезно. Хотя бы в квартире сидит, перестал гонять по базе ночью на квадроцикле. Я уж думал или сам убьется, или кого-нибудь покалечит. Пусть по бунтует немного, потом отпустит.

— Не отпустит. — Вадим цокнул языком. — Пацан насмотрелся. Он в буквальном смысле слова в аду побывал. Оставите его в таком состоянии — пиши пропало. Или пулю в лоб пустит, или сопьется.

— И что прикажешь с ним делать? Мы все пытались с ним разговаривать, он только огрызается. У нас здесь нет психиатров.

— Приведи его потом ко мне, поговорю с ним. Уже не раз сталкивался с подобными случаями. Как там мои люди?

— Хм… большинство здесь, по соседству. Целыми выбралось человек двадцать. Они сейчас в «Востоке» под командованием Серго, помогают с пленными.

— Серго? — Воеводов удивленно вскинул бровь.

— Да. Он вызвался нам помогать. Сказал, что нечего людям зря сидеть.

— Молодец, правильно сделал. Остальные сильно ранены?

— Четверо уже никогда не встанут в строй, потеряли конечности. Остальные со временем поправятся, физически точно. А вот морально — не знаю. Они не ровня тебе и Марку, так же как и Тимур, могут словить ПТСР. — Князев посмотрел на стены, представляя как лежат в прилегающих палатах раненые и что им снится.

— Ясно. А Максим? Со мной был,на верхних этажах.

— Когда Юлаев с Марком к вам добрались, один из нуклиевцев вас из подствольника накрыл, Марк рассказал…

— Это я помню, с Максом что?

— Один из твоих ребят закрыл тебя от взрыва своим телом. Здоровый такой, бритый на лысо. Он не выжил, осколок угодил в затылок.

Воеводов закрыл глаза. Такая жертва, а ради чего? У него хватило бы времени сигануть за бетонные обломки и спасти себе жизнь. А он выбрал защитить собой командира…

— Соболезную. — Тихим голосом сказал Князев.

— Это лишнее. — Вадим сглотнул. — Что вы дальше планируете? Моя вылазка провалилась. Нуклий еще цел и невредим. На мою базу под Майкопом они не полезут, знают, что штурмовать военный объект повышенной секретности — сущее самоубийство. Первым делом анклавовцы захотят реваншировать проваленную высадку.

— Мы уже думали об этом. Но они не знают наши возможности. На что способны наши вертолеты, ты уже сам знаешь. Летают на восемь-десять тысяч километров и управляются дистанционно.

— Дистанционно? Восемь-десять тысяч? Вы что, дронов из них сделали на ядерном топливе?

— Они на электродвигателях. Управляются, да, по типу коптеров. Здесь сидя операторы, и в режиме реального времени командуют «птичками».

— Как вы этого добились? У вас среди выживших Илон Маск затесался? — Воеводов не верил услышанному.

— Похлеще. Помнишь, при штурме «Рассвета» нам кто-то помогал? Хотя откуда ты помнишь, ты же нас тогда мало того что бросил, так еще чуть не угробил своими ракетами. Так вот, этот помощник и есть наш Маск. Странный, но гениальный Кир Лесной. Подогнал нам неограниченное электричество, просто сумасшедшие аккумуляторы, такие что раз зарядил, и на месяц можно забыть. У нас уже почти вся техника и электроника на них работает. Вернемся к Нуклию: мы знатно прокачали нашу оборону, так что их атак не боимся, даже ракетного обстрела. Лесной — пацифист, хочет решить все мирным путем. Мол, люди сами увидят, что из себя представляют общины, а мы предоставим им альтернативу.

— Не увидят, человек из двух зол всегда выбирает то, при котором не надо ничего делать.

— Воооот! Я о том же всем твержу, а меня никто не слушает. По моему мнению, надо нанести превентивный удар. — «Прайсу бы понравились такие выражения.» — Подумал про себя Саша. — Не сидеть на жопе ровно, а решить проблему раз и навсегда. Просто раскатать их ракетами, как ты «Зарю» и «Рассвет», а для подстраховки еще и с вертолетов накрыть. Там же не будет гражданских, одни безопасники. Этих вообще не жалко.

— План, конечно, хороший, но есть два нюанса. Первый: нельзя уничтожить Нуклий, он всего лишь звено, ведущее к сердцу анклавов — Проталию. А вычислить его можно, только забравшись в самое нутро Нуклия и докопавшись до их сетей коммуникации. Второй нюанс: как ты собираешься искать Нуклий? Мои бойцы знали примерные координаты, две недели землю носом рыли, а в результате мы угодили в западню. Там сидят далеко не дураки, хорошо знают свое дело. — Поерзав на кровати, Вадим чуть повернул тело набок, спина и ягодицы затекли от одного положения.

— Если над первым надо подумать, то со втором точно разберемся. Когда отбили штурм, выхватили хороший бонус — взяли в плен Пимона и бывшего главу «Полуночи», Есаяна кажется. Серго его опознал. Один из них точно должен знать, где змеиное гнездо.

— Вот это неожиданный сюрприз. Уже пытались их разговорить?

— Серго пробовал, но ничего не вышло. Крепкие ребята, упертые. Даже лишившись нескольких зубов, молчат как рыбы.

— Смотрите, сильно не усердствуйте, а то пришибите ненароком. Серго мужик горячий, может перегнуть. Ладно, спасибо, что зашел и поделился мыслями. У меня голова еще туго соображает, до конца в себя не пришел. Посплю немного, может полегче станет. И насчет Тимура, я серьезно, приведи его ко мне, не пускайте это на самотёк.

— Хорошо, поправляйся. Как выловлю Юлаева трезвым, силком его сюда притащу.

30 сентября

12.31 по московскому времени

База «Исток»

Серго вошел в палату с авоськой в стиле СССР восьмидесятых, наполненной яблоками и грушами.

— Прости, Командир, классических апельсинов и бананов не нашел. Для мандаринов несезон. — Абухба подошел к койке и посмотрел на Воеводова. Уже успел похудеть, лицо осунулось, бороду сбрили, чтобы защит рассечение на скуле, все тело покрыто бинтами и повязками, вьются провода датчиков.

— Да я все равно жевать почти не могу. Лучше бы детского пюре притащил. — Воеводов снова попытался подняться на кровати, вышло чуть лучше, чем в прошлый раз.

— Скоро на ноги встанешь? Что врачи вообще говорят?

— Не скоро. — Воеводов посмотрел на свое тело, непривычно вот так лежать слабым и бессильным, бесит до ломоты в зубах. — Как там ребята?

— Нормально. Помогаем в «Восходе». Пленники приходят в себя, бунтуют. Держим их в узде, стараемся бережно, без применения силы. Сегодня там собрание, Князев будет перед ними выступать. Важный день. Та же дилемма, что и у тебя была: куда отправить тех, кто не согласиться остаться? Только вот второго «Истока» нет, и отпусти их на все четыре стороны, люди тут же ломануться обратно в общины и пополнят ряды следующей атаки. Не знаю, что там Саша со Стивом придумали. Я вот начал тебя понимать, почему ты так радикально с «Зарей» поступил. Сам бы, конечно, так не сделал, но задумался бы об этом точно. — Серго достал яблоко из авоськи, протер его об камуфляжную куртку и надкусил. — Жаль тебе нельзя, обалденные. Название еще такое — Голден Делишес, заморское какое-то. Возле Криницы сад большой, все деревья яблоками увешаны. И собирать некому. — Тяжело вздохнул. — Бойцы за тебя переживают. Каждый день спрашивают, как ты там.

— Пусть привыкают к мысли, что они теперь часть «Истока». — Выдавил слова Воеводов. — Нет больше нашей армии, я больше не их командир. Хватит, навоевались.

— Все? Сдался? Бросишь дело на пол пути, споткнувшись?

— Давай только ты не будешь мне морали читать, хорошо? Я здраво оцениваю прошедшие события. — Вадим провел языком по зубам, мозг тут же подсунул совсем глупую и неуместную мысль: «почистить бы не мешало». — Я переоценил себя. Решил, что смогу руководить целым войском, хоть и немногочисленным. Пока я действовал один, никаких проблем не было. Нет у меня должных навыков для командира. Пойми, я всю жизнь был разведчиком-диверсантом. Знаешь кто это такие? — Серго отрицательно помотал головой. — Мы работали или одиночками, или маленькими группами по шесть-десять человек. Почти всегда на территории врага. Устранение людей, захват и точечное уничтожение стратегически важных объектов, добыча секретной информации, организация мятежей и бунтов. Мы призраки, о нас никто не знает. Ты должен раствориться в толпе, затеряться в лесу, влиться в ряды противника. Мы сами проводили разведку на месте, строили план миссии и выполняли ее, даже эвакуировались всегда сами. В случае провала ты остаешься один, государство, во избежание международного скандала, умывает руки. И мы знали на что шли, были к этому готовы. Вот этим я и занимался всю жизнь. А вести в бой двести человек, отвечать за них, подставлять под пули совсем зеленых людей — ну нет, спасибо, с меня хватит. Сначала провалившийся штурм колонны. Обвели, как мальчишку. И вроде бы должен учиться на своих ошибках, но нет. На волне успеха в крае, решил, что мне по силам тягаться с такой махиной как Нуклий. Только там тоже не идиоты сидят. А я возомнил себя стратегическим гением, только они оказались на два, а то и на три шага впереди. Результат: три четверти людей убиты, Нуклий цел и невредим, и мы даже не знаем, где он находиться. И, что самое обидное, я выжил. Макс и почти полторы сотни людей погибли за меня, а я теперь лежу и прохлаждаюсь на больничной койке. Так что все, это мое окончательное решение, последний приказ. Вы примыкаете к «Истоку». Им нужны люди, тем более такие толковые как ты. Здесь за безопасность отвечает совсем зеленый пацан, да талантливый и упорный, но неопытный и необстрелянный. Серго, ты прошел через мясорубку Грузино-абхаской войны, у тебя опыта хоть отбавляй. Помоги им, так и мне будет спокойнее, что «Исток» в безопасности. А я… — Вадим на мгновение замолчал и отвернулся к окну. — Если уж я выжил, то воспользуюсь этим. Не оставлю жертву Макса напрасной и сделаю то, что лучше всего умею. Я сам найду Нуклий. А вы живите. Здесь хорошо, ты сам это уже увидел. У войны нет будущего, если потом нет дома, в который можно вернуться. У ребят очень светлая и чистая цель, и вы им нужны.

Серго молча опустил голову и рассматривает пол. Кафельная плитка, белая как эмаль зубов. Затирка на швах криво лежит. Мысли в голове прямо как эта затирка — кривые и неправильные. Ответить? А что? Вадим не девочка, если он решил, его не переубедить и силой его не заставишь. Встав со стула, Абухба подошел к двери, постоял, держась за ручку.

— Бывай, командир. — Бросил он перед уходом.

30 сентября

13.54. по московскому времени

База «Восход»

Как же руки трясутся. Князев поставил стакан на стол и посмотрел на наполняющую его воду, которая только что, в его руках, тряслась как в эпилептическом припадке. Давно он так не нервничал. Все-таки выступления перед большой толпой явно не его. А отдуваться больше некому. Стив торчит у Лесного сутками напролет. Да и не подошел бы он на роль оратора, не поверит русский человек американцу, будь он хоть трижды самый святой и праведный на земле. Уж слишком сильно укоренилась ненависть к штатовцам в мозгах простого обывателя. Джавид? Тот и говорить то толком не умеет, куда ему переубеждать две тысячи людей. Тимур? У него, возможно, что-нибудь и получилось бы, только для этого, как минимум, надо трезво соображать, а Юлаев который день в запое. Баран. Уже все с ним разговаривали, даже Людмила. Пытается сбежать от реальности при помощи алкоголя, как же это знакомо. Хорошо еще, что наркотики канули в лету вместе с цивилизацией, так бы и к ним пристрастился. Остается тащить все самому. Но, блин, как же это нервирует. Еще раз посмотрел на стакан, и впервые за два месяца пожалел, что в нем не жидкость, крепче сорока градусов. Речь продумал, подготовился, но чего ожидать от людей, которых тщательно и умело обрабатывали последнее время? В их глазах они руководители террористической организации, уничтожившей весь мир. Даже самые логичные доводы просто разобьются об затмившую разум ненависть. Еще раз прокрутил в голове все свое выступление, отметил самые важные пункты. От мандража захотелось в туалет, но времени уже нет. В подтверждение раздался стук в дверь.

— Александр, они готовы. — Боец из Воеводовских, в форме и с оружием. «Да, сложно будет добиться доверия, когда вокруг столько вооружённых людей».

— Уже иду. — Допил воду, пригладил волосы рукой, натянул маску «уверенного и решительного лидера», задержал дыхание на секунду и вышел из комнаты.

Каждый шаг, приближающий к импровизированному актовому залу под открытым небом — шаг на эшафот. Вся жизнь разделилась на: до этого, и после. И о том что будет после мозг думать отказывался. Надо как-то пережить эту злосчастную речь. Слишком многое сейчас зависит от выступления. Вспомнил многочисленные моменты из кинофильмов и новостей, где президенты, настоящие и актеры, выступают перед всей страной, воодушевляя или, наоборот, декламируя мрачные новости. Сейчас бы их выдержка и самоуверенность не помешала бы. Сто метров до сколоченной наспех сцены с большим проекционным экраном. Видно спины охраняющих, не отрывающих взглядов от скопления людей.

Князев поднялся по ступеням и подошел к микрофону.

«Как их много. Не думал, что две тысячи это столько. Блин, если они сейчас вздумают поднять бунт, тут никакая охрана не поможет, они нас просто затопчут».

Люди молчат и смотрят прямо на него, пристально, кто с отвращением, кто с нескрываемой ненавистью. Тишина. Все ждут его слов.

— Приветствую. — Взялся одной рукой за микрофон, чтобы меньше дрожала, но, поняв, что больше походит на рок музыканта, чем на серьезного человека, убрал. Теперь ей надо найти место, а дрожит так, что с орбиты заметно. — Меня зовут Александр Князев, хотя вы об этом и так знаете. Вам преподнесли меня, как одного из руководителей биотеррористической группировки, злобного фанатика, убившего несколько миллиардов людей ради какой-то там идеи. Но три месяца назад я кутил по московским клубам, и не знал ничего кроме развлечений, вечеринок, алкоголя и девушек. Начало эпидемии я застал в жестком похмелье, даже не в состоянии вызвать скорую своей заболевшей матери. За это меня можно винить и ненавидеть, но к самому вирусу я не имею никакого отношения. Я такой же простой человек, как и вы. Точно так же пережил «Пурпурный», потеряв всех, кого любил. У вас возник вопрос: «как этот москвич оказался на юге?». Я встретил одного умного человека, подсказавшего, что выжить в столице будет очень тяжело и лучше двигаться в более благоприятные края. Он погиб, нет не от эпидемии. Его убили сумасшедшие сектанты. Мне посчастливилось выжить, хотя я сам задаюсь вопросом, почему он, а не я. Далее я попал в «Рассвет». Да, в такую же общину, как и все вы. Там я встретил других людей, и даже успел подружиться. И только благодаря смекалке и сообразительности нескольких человек, нам удалось раскрыть истинную сущность этих общин. Скажите, вы никогда не задумывались, как руководители анклавов за такое короткое время смогли собрать и организовать такие базы? Как они наладили коммуникацию с другими общинами на пепелище умершего мира? Что за банды и с какой целью постоянно атакуют вас ночью и держат в страхе? Если вы скажете, что никогда не думали об этом, я вам не поверю. Потому что даже своим затуманенным от алкоголя мозгом я это замечал. Если включите критическое мышление, и копнете поглубже, то сможете отрыть эту крупицу сомнения и здравого рассудка. Слишком многое не сходилось. Вместе с друзьями мы решили покинуть «Рассвет». Как нам говорили: «вы вольны делать все, что захотите. Вас силой не держат. Вы свободные люди». Только вот никто нас отпускать не собирался. Да, нас попытались убить, сразу же как мы решили уйти, и им это почти удалось. Мы потеряли очень хороших и добрых людей, которые за свою жизнь ни сделали ничего плохого. Воеводов. Вы слышали о Вадиме. Именно после побега из «Рассвета», мы разделились, и дальше каждый действовал сам по себе. То, что случилось с «Зарей» и «Рассветом» — не наших рук дело. Мы лишь создали свою базу. Все, чего мы хотим — это выжить. Людей осталось слишком мало, мы фактически на грани, после которой восстановить человечество будет невозможно. Слишком много смертей, боли и страданий. Вот сейчас вы сидите здесь, живые и, надеюсь, здоровые. В анклавах вам рассказывали, что вы идете в бой против беспринципных моральных уродов, легко решивших судьбу всего человечества. Не находите диссонанса? — Саша сделал паузу. То ли интуитивно, то ли вспомнил пример из выступления политиков. Во рту пересохло. Но он не обратил внимания. Его уже понесло. Эмоции от собственных слов захлестнули с головой, нервоз и тремор улетучились. Хочется кричать, подбежать к каждому и потрясти его за плечи, чтобы он наконец-то очухался и увидел реальность, а не мастерски сфабрикованную ложь. Правда, прожигая грудную клетку, рвется, сметая всю тревожность и стеснение. — Если бы мы были теми, кем нас преподносят, то просто разбомбили вас прямо на подступах к берегу. Да у нас есть такая возможность. Но мы, в первую очередь, думали о том, что вы простые люди. Не враги, не противники, а бедолаги, которых хорошенько обработали и отправили на верную смерть. Думаете они не знали, что у нас есть ракеты, что мы можем за пару минут отправить весь ваш флот на дно? Прекрасно знали, и, больше того, они воспользовались вами. Ведь им известно, что мы никакие не террористы, а просто несколько выживших человек. Мы не монстры и не способны убивать с легкой душой. Именно поэтому вы сейчас сидите здесь, а не кормите рыб. Стали бы анклавовцы так заморачиваться? Сомневаюсь. Мы спасли вас, увезли на благоустроенную базу, оказали первую помощь, дали еду и крышу над головой. Если кому-то до сих пор плохо от воздействия химоружия, то простите, но у нас не было другого выбора. Вы шли убивать, и это была единственная возможность вас остановить. Я понимаю, что словам поверить трудно, вам так сладко пели в общинах, а теперь говорят диаметрально противоположное. Вот вам подтверждение моих слов.

Князев отошел в сторону, чтобы не загораживать экран и махнул технику. Запустился видеоролик. Видео с камер броневика при побеге из «Рассвета», записи переговоров нуклиевцев, видеопризнание силовика из «Зари» предоставленное Серго, вывезенные люди с этой же базы, встреча колонны из «Полуночи», отчеты, оправляемые из общин в Нуклий, рассказывающие о реализации плана «Голдстейн», подготовка к отражению штурма, и, под финал, жизнь людей в «Истоке». Лица людей менялись, кто-то заплакал, кто-то отказывался верить увиденному, кто-то крутил головой в недоумении. Они ожидали увидеть базу озлобленных боевиков, утыканную оружием, мрачную и милитаристическую. А видели покрытую зеленью бывшую туристическую базу, по которой ходят свободные люди, детей, играющих на дорожках и зеленых лужайках. Работающих со счастливыми лицами, отдыхающих после трудового дня в кинозале, сидящие на лавочках влюбленные пары. Ролик закончился. Саша выждал с минуту, давая людям время осмыслить увиденное, и вернулся к микрофону.

— Вас отправили уничтожить то, что вы только что увидели. Похожи мы на тех, кто уничтожил весь мир? Мы хотим его возродить. Построить новое общество, без диктатуры, полиции, принуждения и прочих отголосков прошлого мира. У нас есть электричество, еда и, главное, свобода. Никто никому ничего не должен и не обязан. Каждый выбирает занятие, которое ему по душе. Все равны. Нет начальников, надзирателей и руководителей. Вот любил кто-то мастерить мебель всю жизнь, пожалуйста, занимайся. Не надо думать о выживании. Еды и всех благ в достатке. Занимайся тем, что приносит тебе удовольствие. Вы можете присоединиться к нам. Да, вот так просто. Просто сказать, что вы хотите и все. Никто не будет тыкать в вас пальцем и называть врагами. Мы понимаем через что вам пришлось пройти. Просто посмотрите, как мы живем. Захотите остаться, будем рады. Если нет, то что же, никто никого не держит. Можете уйти в любой момент.

Тишина. Только люди Веводова и собственная служба безопасности в недоумении повернулись к Князеву. Отпустить? Дать им уйти? Он с ума сошел?

— Кто хочет, может уходить прямо сейчас. Ворота базы открыты. Вам дадут еду и все необходимое. Даже отвезем вас на автобусе до границы края. Кто хочет остаться, после собрания подойдите к охранникам и скажите им об этом. Ну что, вы еще думаете, что мы террористы?

* * *

— Ты серьезно хочешь их отпустить? — Спросил Стив по рации.

— Да. Серьезно. Если бы я хоть на долю секунды дал им усомнится в свободе выбора, то мы получили бы две тысячи бойцов Нуклия. И в следующий раз они придут в противогазах, и мы уже вынуждены будем стрелять не химическим оружием. Так пусть их лучше будет тысяча, я уверен, что часть решит остаться, намного легче пойти на компромисс с совестью, когда знаешь, что дал этим людям возможность выбрать. Если человек, видя альтернативу, все равно решает слепо верить лжи, то он неисправим. Посмотрим. Не знаю, сколько точно решит остаться, надеюсь хоть пара сотен открыла глаза и сбросила лапшу с ушей. — Князев вернулся в комнату, в которой сидел перед выступлением. Еще два стакана воды, на этот раз без сожаления, что это не алкоголь. Собственная речь придала уверенности. Под конец выступления, почувствовал в себе силу. Он говорил правду, не лгал, не юлил и не пытался запудрить мозги. Все как есть. Все эмоции — искрение. Дальше пусть сами решают, верить или нет. Он сделал все, что смог.

— Выступил ты мощно, я до сих пор под впечатлением. Не зря в тебя верил. Все-таки у тебя талант, я так говорить не умею. — Впервые услышал от Прайса такую похвалу в свой адрес.

— Я просто говорил честно. По-другому не выйдет. А правду говорить не сложно, хотя нет, сложно, но стоит один раз переломить себя, начать, а дальше привыкаешь.

— А что тебя заставило переломиться?

— Женька.

Часть 1 Глава 4

Глава 4

18.49 по московскому времени

База «Восход».

Бывшая община гудит, как развороченный осиный улей. От напряженной атмосферы воздух колышется, словно над раскаленным асфальтом. Сотни голосов в каждом уголке зданий, построек, площадок и боксов. Люди разделились на группы, обсуждают, советуются, кричат, ругаются. Решение для каждого не простое. Или вернуться в уже ставшую привычной общину под командованием Нуклия, где вроде бы есть определенность, какой-то налаженный быт, уже появились знакомые. Или поверить сегодняшнему оратору и переметнуться на другую сторону. У каждого из вариантов слишком много весомых доводов. Каждая сторона преподносит события со своей точки зрения. И необходимо выбрать. Нельзя отсидеться, отмолчаться и сделать вид, что тебя это не касается. Принцип «моя хата с краю, ничего не знаю», не сработает. Или за «белых», или за «красных»; или за индейцев, или за ковбоев; или казак, или разбойник. Альтернативы нет, остаться посередине, отсидеться, подождать момента, когда победитель станет очевиден и примкнуть к нему не получиться. Надо идти в олл ин, пасовать нельзя.

— За высокими стенами общин вроде бы безопасно, под защитой опытных безопасников, можно не бояться банд.

— Подождите, а существуют ли вообще эти банды, может нам сказали правду и это инсценировка?

— Да, но кто тогда устроил всепланетную эпидемию? Те, кто приютил нас в общинах и дал нам кров и еду, это не логично!

— Еще как логично, любому режиму нужная рабская рабочая сила, никто не хочет горбатиться сам, или отправлять на работу своих фаворитов. Нужны смерды, «объекты», которые и не люди вовсе, так, разумные приматы, которые днем должны пахать, а ночью размножаться.

— А вдруг нас оставили в живых после штурма именно потому, что им и нужны невольники, чтобы производить оружие, которым они убьют тех, кто остался в анклавах?

— Что-то люди на видео не очень похожи на рабов, больше смахивает на альпийскую деревню из рекламы молочного шоколада.

— А вдруг это сфабрикованный видеоролик? Если уж они смогли создать вирус и распространить его на всю планету, то смонтировать видео для них — раз плюнуть, как и все остальные доказательства. Нас там не было, мы это не видели, и все не так однозначно.

Речь Князева разбирают по словам, вспоминают каждую интонацию, под рентгеном изучают врезавшийся в голову как ожог видеоролик. База кипит. Обстановка накаляется. Служба безопасности то и дело разнимает драки, или пытается угомонить особо буйных. Первые две группы по пятнадцать человек уже уехали, сразу после выступления. Бойцы Воеводова смотрели им в след, не скрывая недовольства и недоумения от решения Князева. Вот так просто отпустить тех, кто скоро вернется с оружием?

* * *

Вроде и пора уже лететь в «Исток», Женя ждет, дел не в проворот, но Князев не покидает базу. Молча, в одиночестве, нарезает круги по бывшему кабинету совещаний в ожидании новостей от службы безопасности. Думал, что самое сложное будет выступить, но оказалось, что ожидание, следующее после, намного тягостнее. Сколько людей ему поверили? Сколько все еще хотят вернуться в общины? Что делать дальше с теми, кто решить присоединиться? Столько вопросов, требующих сиюминутного решения, которое должен принять он сам. Обратиться не к кому, никто не подскажет, не направит, не посоветует. Рассчитывать приходиться только на себя. А откуда взяться необходимой мудрости? Приходиться искать ее в самом себе, капаться в таких глубинах своего сознания, о которых раньше и не знал.

Взял рацию и связался с начальником безопасности.

— Ну что? Как проходит? — Голос нервный и раздраженный.

— Пока еще решают. У них нет лидеров. Все из разных общин. Разбились на мелкие группы и определяются. Несколько десятков уже уехали, остальные пока не выбрали.

— Долго же они копаются. Ладно, ждем. — Прервал связь и сел за стол, пытаясь успокоить разбушевавшуюся нервную систему. Началась изжога, подкатывающая к горлу кислотными волнами. Аппетита нет, но живот сворачивает в тугой комок спазмами боли. Сегодня вернуться в «Исток» скорее всего не получится, вряд ли люди успеют принять решение. Да и кто бы успел, лучше дать им больше времени. «Утро вечера мудренее», как говорится. Позвонил Вике, попросил забрать Женю с занятий, и если ей будет не сложно, то переночевать с девочкой. Колмагорова легко согласилась, даже пообещала успокоить ребенка, и объяснить его отсутствие. Странно, но, когда Женя оставалась с Викой, чувство вины не терзало, как голодная собака кусок мяса. Оно лишь чуть поскуливало, забившись в свою будку. «Ничего, вот разберусь со всеми делами и неделю вместе проведем, каждый день с утра до вечера, обещаю». Обещал он больше самому себе.

Стемнело, но люди и не думают ложиться спать. Князев пошел бродить по всей базе, несмотря на предупреждения, что это не безопасно. Кто его здесь тронет, а главное — зачем? Выместить злобу, лишить «Исток» руководителя? Никто не отважится поставить свою судьбу на кон ради такой сомнительной цели, а в том, что люди начали сомневаться Саша уверен. Если бы не начали, с базы бы уже тянулась вереница автобусов к границе Краснодарского края. Обсуждают, значит есть что обсуждать, значит кто-то убеждает или себя или остальных. Выступление прошло не зря.

Вернулся в административный корпус «Восхода» ближе к двум часам ночи, сна ни в одном глазу, мозг планомерно обдумывает варианты развития событий, забыв о таких необходимых вещах как отдых и еда. Да и как уснуть, если община напоминает пляж в Сочи в середине августа в одиннадцать часов утра. Бывшие пленники заняли все возможные помещения, способные вместить двадцать-тридцать человек. Многие расселись прямо на улице, облепив беседки, лавочки и открытые площадки. О еде и сне никто не помышляет, так же, как и Князев. Шум и гам со всех сторон, прямо Черкизон в начале двухтысячных. Но градус агрессии спал, то ли сказывается усталость, то ли просто выплеснули копившуюся злость в разговорах. Служба безопасности без устали патрулирует всю территорию, стараясь заглядывать в каждый уголок. В небе кружат дроны, неназойливо, высоко, не мозоля глаза и лишний раз не нервируя.

Вышел на связь Прайс, с расспросами об обстановке. Голос у него уставший и замученный, но полный энтузиазма. Как обычно начал рассказывать о новшествах Лесного, но Саша его прервал. Мозг слишком перегружен и не способен принимать обилие технических терминов, вот поступят изобретения в использование, тогда и посмотрит. Стив сожалел, что не может сейчас находиться рядом, понимает, что одному Князеву отдуваться за всех не просто, но от этих сожалений ни капли не легче. Пожелали друг другу спокойной ночи и закончили разговор. Убрав телефон, Саша усмехнулся. «Да, ночка точно будет очень спокойная».

Ближе к утру начало накрывать. Отсутствие отдыха выразилось раздражительностью и нервозом. Опять пошел бродить по базе, в надежде, что прохладный ночной воздух освежит и отсудит. Не сработало, даже трава бесит, и деревья, и начинающее светлеть небо. А больше всего бесит Юлаев. Уже второй раз он всех подставляет. Первый, при побеге из «Рассвета», надрался до беспамятства и пришлось его вытаскивать. Кто знает, будь он в адеквате, возможно, и Юля и Лариса остались бы живы. Сейчас опять, две тысячи человек определяются вернуться им или примкнуть, вся безопасность на ушах, а он который день в запое. Насмотрелся, видите ли, а мы все не насмотрелись? Как кисейная барышня, размяк и топит себя на дне бутылки. Он должен быть здесь, среди своих людей, руководит ими, направлять, организовывать. Его пьянство разрушает все, над чем они столько работали: репутацию, доверие, авторитет.

«Нет, хватит, нельзя это спускать Тимуру с рук. Вернусь в „Исток“, и сам лично займусь им».

Размышляя, сам не заметил, как ушел в самый дальний конец базы. Невысокие бетонные постройки с воротами для грузовиков, цистерны, установленные на блоки и подключенные к трубам. Людей не слышно, да и кто пойдет обсуждать свою судьбу на склады. Наконец-то уединение. Сел прямо на землю, опершись спиной на стопку вытертых покрышек. Задрал голову в небо. Легкие перьевые облака, быстро летящие высоко в небе, желтые от восходящего солнца, приковали взгляд, успокаивая.

— Александр. Люди собрались возле трибуны, требуют тебя. — Зашипел из рации голос начальника безопасности.

— Хорошо, скоро буду. — «Сколько я здесь просидел?» — Посмотрел на часы, восемь утра. Прилично.

Встал на ватные ноги, кровь погнала по мышцам мириады мелких иголок. Мозг, затуманенный отсутствием сна и еды, соображает медленно, нехотя. Побрел в сторону возвышающихся зданий, вспоминая с какой стороны от них площадка со сценой. Подойдя ближе, сориентировался по гулу голосов.

Толпа, вчера однородно занимающая все пространство перед трибуной, сегодня разделилась на две части, почти поровну. Между ними расстояние метра три, словно зона отчуждения между враждующими странами. Князев прошел по этому проходу, почувствовав себя Моисеем, идущим между стен разведенного моря. Забрался на сцену. Из каждой группы людей отделилось по несколько человек. Самопровозглашенные лидеры, более инициативные, горластые и способные выражать мнение большинства. Надо будет их запомнить, таких лучше держать на особом контроле. Они подошли к трибуне, так, чтобы Князев мог их слышать.

— Александр. Я говорю от лица девятисот тридцати семи человек. В твоей вчерашней речи мы услышали подтверждение своих сомнений и решили принять твое предложение, но с одним условием: вы сохраните нам право в любой момент покинуть «Исток». Если мы увидим ложь, или ваше стремление создать подобие анклавов, да что угодно, что идет в разрез твоему выступлению — мы уйдем. Мы понимаем, что для вас это — огромная опасность. Отпустить такое количество людей, побывавших в «Истоке», запомнивших его устройство, системы безопасности, расположение вооружения. Но ты сам вчера сказал, что мы свободны. И мы надеемся, что так и будет. — Высокий статный мужчина, с зычным и бархатным басом, повернулся и осмотрел сидящую за его спиной группу людей. — Нам очень сложно далось это решение. Мы все из разных общин со всей европейской части России. Я лично знаю только пятнадцать человек прибывших вместе со мной. Но обсудив, мы поняли: то, что беспокоило нас в нашей общине, точно так же тревожило людей в остальных. Такие совпадения невозможны. Мы доверимся вам, надеюсь, не зря.

— Предоставьте нам транспорт. — От второй группы выступила женщина средних лет, крепкая, тугая, словно отлитая из бронзы. Холодный серый взгляд сверлит и пронизывает. — Гарантируйте безопасный коридор до Ростовской области, дальше сами разберемся. Покажите, чего стоит ваше слово.

— Сколько вас? — Стараясь не дрогнуть в голосе и выдержать хладнокровие, сказал Князев.

— Одиннадцать сотен. — Женщина не отводит взгляд, и смотрит так, словно она стоит на трибуне, а Саша ниже метров на пять. — И оружие верните.

— Нет. — Ответил, как топором рубанул. — На это даже не рассчитывайте. Мы добры и гуманны, но не глупы и наивны. Распоряжусь, чтобы подготовили колонну, накормили перед дорогой. — Князев повернулся к микрофону. — Всем, кто изъявил желание присоединиться к «Истоку»: подойдите к службе безопасности, назовите фамилию, имя отчество и дату рождения. Составим списки. Дальше можете идти отдыхать в комнаты. Разберемся с отправкой ваших бывших сослуживцев, и двинемся в путь. Отоспитесь, подготовьтесь к дороге. Если кто передумает, еще есть время присоединиться к уезжающим.

* * *

— Девятьсот человек? Обалдеть! — Стив удивленно охнул.

— Да сам в шоке. Надеялся конечно, но даже не думал, что будет столько. — Князев потер лоб и переложил смартфон к другому уху. — Теперь другая головная боль — всех распределить. У нас хватит места?

— Два корпуса готовы к заселению. Кир словно знал, подгонял. В каждом легко расположатся по триста пятьдесят — четыреста человек. Придется потесниться, но и тысячу разместим. Им не привыкать, в общинах жили по несколько человек в комнате. Подключим их к бригадам Бориса и быстрее введем в эксплуатацию следующий корпус.

— Хорошо. Свяжись с нашими. Пусть готовятся, мы, ближе к вечеру, двинемся в «Исток». Надо чтобы к приезду все было готово. Люди вымотанные и истощенные. Всю ночь не спали, как и я.

— Понял. Наберу Тимуру…

— Бесполезно, он до сих пор в загуле.

— Все так же пьет? Блин, надо что-то с этим делать.

— Закодировать разве что. Ладно, не будем пока о нем. Начали собирать списки всех, кто примкнет. Прогони их потом по базам. Не хочу повторения случая с Мирным.

— Принял. Давай, Алекс, удачи тебе там. Извини, что не могу быть рядом и помогать.

— Все норм, Кэп, не заморачивайся, справляюсь.

* * *

Колонна из двадцати автобусов, в сопровождении бронемашин и грузовиков, отъехала от «Восхода». Бойцы из остатков войск Воеводова и службы безопасности «Истока» выдохнули с облегчением, словно отправили домой буйного выпившего с вечеринки. Атмосфера на базе моментально сменилась с напряженной на утомленную, будто фея взмахнула волшебной палочкой. Бессонная ночь и два напряженных дня обвалились на плечи каждого прибившей глаза и разум ношей. Душ, поесть и спать — единственное, о чем думал любой, не важно из числа бывших пленников, или тех, кто их сторожил. Князев добрался до кабинета руководителя общины, без сил рухнул на диван и моментально отключился, благо мог себе это позволить, хоть и всего на тридцать минут. Но и их вполне хватило хоть немного отдохнуть и вернуть трезвость мышления. Тянуть с отъездом не стали, ехать по темноте и потом распределять людей по комнатам посреди ночи не очень хотелось. Да и Женька ждет. Первый раз он пропал настолько и больше всего боялся, что девочка почувствует себя брошенной. Заняв место в броневике, двигающемся в голове колонны, откинулся на сидении и скомандовал «в путь». Несколько часов монотонной серой асфальтовой ленты под колесами и пейзажей вымерших поселков и городов. Да, на вертолете все-таки лучше. Несмотря на дискомфорт не успеваешь устать от дороги. Люди в автобусах, только рассевшись по сидениям, сразу же позасыпали. Хороший знак. Значит чувствуют себя в безопасности.

1 октября

19.56 по московскому времени

База «Исток»

Длинная вереница автобусов втянулась в ворота базы. Один за другим Неопланы остановились на центральной площадке между корпусами, где их уже ожидали. Пять постов, похожих на пункты паспортного контроля в аэропорту, несколько тентов с едой и напитками, мобильный медпункт, кабинки биотуалетов и больше сорока человек охраны. Бывшие пленники, а теперь свободные люди, начали выбираться из автобусов и тонкими струями человеческого потока, потянулись к пунктам проверки. Стандартная процедура: имя, фамилия, отчество, проверка по базам, выдача смартфона для связи и доступа в локальную сеть, комплект первой необходимости из носков и нижнего белья. После внесения в базу каждый попадал в руки хозяйственника, который записывал размеры одежды, пожелания по расселению, и распределял по комнатам. Дальше люди отправлялись в своё новое жилище — комнату в недавно введённых в эксплуатацию корпусах, где их ждали постели с чистым бельем, новые полотенца, горячий душ и холодильники с небольшим запасом продуктов, перекусить с дороги перед основным приемом пищи. Бывшие анклавовцы осматривались по сторонам, вели себя тихо и стеснительно. Чувство вины. Каждый прокручивал в голове недавнюю высадку на пляже, вспоминал свою ненависть и желание убивать. Враг — демоны, нелюди, монстры, которые днем убивают все живое, а на ужин едят новорожденных детей. Вот только сейчас их встретили абсолютно обыкновенные люди, встретили гостеприимно, побеспокоились о том, чтобы никто не остался голодным, чтобы никто не стоял в километровых очередях. О них заботятся и переживают. В общинах даже близко не возникало такого ощущения. Анклавы больше походили на трудовые исправительные лагеря. Приехал, вот тебе комната, похожая на номер в гостинице а-ля «Приют дальнобойщика»: койка, подушка и общий душ на этаже. Голодный? Не важно, подождешь общего приема пищи, ничего с тобой не случится. Не важно, насколько ты уставший или истощенный, завтра же отправляешься работать, предоставленное тебе необходимо отрабатывать. Полученная блага в виде крыши над головой, трехразового питания и медицинского обслуживания — это кредит, взятый на пожизненно с сумасшедшим процентом, выплатить который ты не в состоянии. Теперь ты под колпаком, ты должен, и размер твоего долга не озвучивается. Он даже не вписан в договор мелким шрифтом, но тебе каждый день дают понять, что ты — обязан по умолчанию, и шансов соскочить с выплаты долга у тебя нет, за забором лютуют банды. Два шага за КПП и тебя в лучшем случае убью, в худшем — сначала изнасилуют, потом убьют, еще раз изнасилуют и съедят. За забором ненавидят тебя просто за то, что ты человек из общины, эту мысль планомерно вбивают в голову, вживляют в подкорку ежедневными сводками новостей о нападениях, убийствах и зверствах. И вот тебе уже страшно покидать общину, не важно, что ты здесь подневольный, раб, обязанный вкалывать за еду. Твой мозг привыкает, психика включает защитный механизм, и община уже не кажется агрессором. Они тебя кормят, есть место, где можно поспать после трудового дня. И ты привыкаешь. Монотонная жизнь день за днем, подъем, завтрак, работа, обед, работа, ужин, несколько часов свободного времени и отбой. Уже появились друзья, знакомые, возможно, отношения. Ты пытаешься адаптироваться, подстроиться под режим. Безопасники общины уже и не такие злобные, да, иногда перегибают, но их можно понять, они каждый день защищают нас от этих мерзких банд, которые проникают в общину под видом простых людей, и хотят разрушить твою, пусть и такую жалкую, жизнь. Начинается стокгольмский синдром, от изначального неприятия ты приходишь к тому, что сам начинаешь оправдывать их действия, начинаешь верить всему, что говорят. И вот ты уже сам на очередной вечерней посиделке после ужина распинаешься в ненависти к террористам и готов идти их убивать. И только оказавшись лицом к лицу с этими «террористами» доходит осознание, что это простые люди, готовые встретить тебя гостеприимно, снова просыпается критическое мышление, и начинаешь понимать, что та картина мира, которую рисовали тебе в общинах, очень далека от реальности. Хочется найти правду, понять, что происходит на самом деле, докопаться до истины.

* * *

— Привет, ты как? — Стив пожал руку Князеву и похлопал по плечу. — Первый раз столько не виделись.

— Привет. И не говори, хоть отдохнули, а то три месяца каждый день глаза друг другу мозолили. — Князев осмотрел штаб «Истока»: уже ставший привычным гул десятков компьютеров, свет от мониторов, запах свежего кофе из кофемашины и уставшие лица товарищей.

— Я вот от вас вообще не устал, мне отдых не требуется. — Вставил свои пять копеек непривычно сосредоточенный Джавид, не отрывая взгляда от монитора.

— А ты там что засел? Очередной сериал себе на вечер высматриваешь? — Попытался подколоть Кочаряна Саша.

— Не ты один у нас занятой. — Никакого обычного приподнятого настроения, Джавид собран и сконцентрирован. — Надо полностью переработать всю логистику, нас теперь на тысячу больше. Работы — выше крыши. А кроме меня ее никто не сделает.

— Не доставай парня, Саш. — Заступился Борис. — Он пашет как Папа Карло. Без нехо нам бы тяжко пришлось, я вот в этом вообще не кумекаю. Управлять рейдами, снабжением кухни, службы АХО, строительства, обороны. И ведь все работает как часы. Помню, до эпидемии, кохда работал на строительстве крупных объектов, вечно лохистика косячила, поставки материалов задерживались, и мы стояли без работы по несколько дней. А там целый отдел задницы просиживал. Сейчас этим он один занимается, и ведь хорошо получается.

— Понял, понял. Я же просто шучу, что взъелись-то? — Князев вскинул руки ладонями вперед, словно защищаясь. — Пойду лучше кофе попью.

— Хоть немного передохнуть можно. — Прайс плюхнулся в излюбленное кресло. — Весь день у Лесного. У меня от обилия новой информации мозг просто взрывается. Потом еще здесь с этими проверками. Каждого прогони по базам и впиши. Хорошо хоть не один теперь этим занимаюсь, если бы было как с теми, с «Зари», с ума сошел бы. И Лесной… Тяжко с ним. Для него наличие у человека фотографической памяти — норма. Все должны усваивать информацию, так же как и он. Один раз сказал и достаточно. Если ты чего-то не понял или не запомнил, он смотрит на тебя таким взглядом, от которого под землю провалиться хочется. Я же не компьютер, не могу вот так сразу, за несколько дней, усвоить несколько профессий. Если я это вывезу, то буду считать себя «Газонокосильщиком»[1].

— За эти дни всем досталось. — Вздохнул Князев. — Но больше всех Миле. Она и сейчас занята. Надо же каждого осмотреть, проверить не сказалось ли на них действие «Бизэтки». Бедная. Который день на ногах и почти без сна. Вот это я понимаю, самоотдача. Рядом с ней и самому ныть не хочется, стыдно. Сидим тут, кофейничаем, а она там пашет. Вот только кое-кто отдыхает уже который день, аж морду набить ему охота.

— Сань не перегибай. Тимуру хреново. Ты представь, через что они с Марком прошли той ночью. У меня бы тоже крыша протекать начала. — Не отвлекаясь от работы, высказался Джавид.

— Не, ну день, максимум два, можно подепрессовать, но четыре дня запоя это уж слишком. У него тоже есть обязанности, и никто его работу за него делать не будет. Надо с этимзаканчивать. Завтра займусь.

23.56 по московскому времени

База «Исток»

Вроде и обычный потолок, белый, матовый, только сейчас он сродни проекционному экрану. Стоит задержать на нем взгляд на секунду, как тени и блики света из окна складываются в ужасные картины. Сколько еще будут мерещиться трупы? Уже знает каждого в лицо. Память, как психически больной маньяк, запечатлела все лица с такой дотошностью, что можно посчитать сколько складок на лбу было у тела мужчины с оторванными ногами, возле раскуроченной взрывом входной двери. На каких зубах был кариес у совсем молодого парня, застывшего в немом крике на ступенях. Понять, сколько дней не брился тот здоровяк, с выпавшими из рассеченного живота кишками.

От выпитого алкоголя мир вкруг вертится барабаном стиральной машины, но даже выпивка уже не спасает. Воспоминания той ночи, назойливыми муравьями лезут из всех щелей, находят лазейки в броне опьянения. Их не прихлопнуть, не вытравить, никак не избавиться.

Тимур обхватил голову руками, помассировал пальцами кожу под волосами, надеясь добраться до мозга и стереть эти жуткие образы раз и навсегда. Не выходит. Они, как комары, кружатся вокруг и впиваются в сознание, зудя и раздражая. Сел на край кровати, оперевшись руками. Под левой почувствовал мокрое. Отдернул и тут же посмотрел на ладонь. В тусклом свете уличных фонарей, пробивающемся из окна, увидел собственные пальцы перепачканные багровым.

' Я поранился? Когда? Где? Откуда идет кровь?'

Подскочил с кровати, и, оступаясь и отпираясь на мебель руками, словно на корабле при сильной качке, добрался до ванной. Щелчок выключателем и свет больно ударил по глазам. Руки чистые, влажные, но никакого следа крови. Понюхал — спирт, скорее всего разлил на кровати бутылку алкоголя.

«Все, допился. Глюки начались. Крыша уже едет.»

Посмотрел на свое отражение. Захотелось отшатнуться, но сил нет, да и дернись он резко, сто процентов потеряет равновесие и расшибет голову об унитаз или край раковины. Глаза мутные и красные, веки опухли, без того узкие глаза превратились в две щели. Щеки впали и алеют нездоровым румянцем. Губы обветренные, потрескавшиеся, в нескольких местах кровоточат. Зубы покрыты желтым налетом от сигарет, когда последний раз чистил и не вспомнишь. Набрал пригоршню ледяной воды и швырнул в лицо, желая смыть эту мерзкую маску. Кожу пронзили иглы холода, но кроме приступа головной боли — никакой реакции.

Вернулся в кровати. Да, точно, открытая бутылка водки лежит прямо на постели, вокруг темное мокрое пятно, разящее алкоголем. Пофиг. Рухнул лицом вниз, свесив одну руку. Зря, второй импульс головной боли от резкого движения прокатился по всему черепу, отразившись эхом и превращая мозг в кашу. Желудок стянулся в тугой узел и вытолкнул из себя все содержимое, забив нос и рот кислым. Глаза заслезились. Тимур вытер лицо тыльной стороной руки и посмотрел на лужу рвоты. Одна жидкость, не ел ничего уже несколько дней. Организм борется до последнего, пытаясь отторгнуть заливаемый в него яд. Интересно, кто кого?

Глаза закрылись сами по себе, липкий и тягучий дурман начал затягивать в пучину беспамятства.

Он стоит перед калиткой родительского дома. Тот же забор, стены, тропинка к крыльцу. Только все выглядит так, словно после эпидемии прошло много лет. Забор покрылся темно коричневыми пятнами ржавчины. Калитка перекосилась на сгнивших петлях. Так любимые мамой клумбы цветов превратились в дикие заросли чертополоха и терновника, ощерившиеся острыми иглами. Бетон на подходной тропинке растрескался и покрылся проросшей травой. Целых стекол в доме почти не осталось, а те, что уцелели, затянулись катарактой пыли и паутины. Стены увиты диким виноградом и плющом. Крыша провалилась и жалобно смотрит в тяжелое серое небо ребрами стропил. Тлен и разложение. Даже стоя у калитки, чувствуется запах смерти. Но что-то в глубине этого мертвого дома тянет как магнит. Первый нерешительный шаг. Под ногой хрустнул и покосился обломок дорожки. Трава зашумела, осуждая нежданного гостя. Порыв ветра пробрал холодом до костей, пытаясь прогнать. Следующий шаг, за ним еще один. В прихожей пустота. Мебель сгнила и развалилась в труху. Пол зияет язвами дыр. Тишину нарушает отдающийся эхом детский смех, перемещающейся по этажам и комнатам. Тимур прислушался, смех очень знакомый. Это его смех. Из той, прошлой жизни, которой вроде уже и не было. Мутным воспоминанием всплыла сцена: он, совсем еще мальчишка, бегает по дому, уворачиваясь от пытающейся схватить его мамы и хохочет. Мама тоже смеется. Он не убегает далеко, зная, что мама не такая быстрая, а она нарочито неловко ловит, давая игре продолжиться. Но этот ребенок — уже не он. Он умер. Вместе с родителями. Там, на заднем дворе дома, высох и скукожился, так же, как и застывшая в позе сидя мумия отца. И теперь лежит под землей, неумело закопанный в так обожаемом мамой саду. Точно, именно там и находится то, что так тянет.

Тимур прошел по коридору к выходу на задний двор, осматривая разлагающийся дом. Когда-то бывшие родными стены разрушались, как только он проходил мимо них, и опадали на землю облаком серого праха. Ветер тут же подхватывал их и кружил в одному ему понятном танце. Выйдя в сад, Юлаев обернулся. Дома нет, лишь пустой двор, заросший и дикий, укрытый туманом из хлопьев свинцовой пыли, движущийся как живой организм. Впереди сад. Яблони и персики сиротливо топорщатся голыми ветвями. Кора облупилась и оголила белое древесное тело. Два холмика могил с камнями в изголовье. Один он поставил сам, тогда, в июне. Рядом третья яма, свежая, еще пахнет сырой землей. Подошел к краю и посмотрел вниз. Между черных земляных стен, на самом дне сгорбился мужчина, углубляя яму детской лопаткой. Он нагибается, зачерпывает желтым пластмассовым совочком пригоршню грунта и выбрасывает его на верх. Когда незнакомец распрямляется, швыряя очередную порцию земли, Тимур видит его лицо. Волна злости и ненависти обуревает сознание. Руки судорожно сжимаются, ногти впиваются в ладони, угрожая прорвать кожу. Антон Мирный, насильник, убийца, чудовище.

«Мы же избавились от него. Я прострелил ему ногу. Собаки разорвали его тело на мелкие части. Все что от него осталось это кучи собачьего дерьма. Он мертв.»

Но Мирный сидит на дне могилы. Увидев Юлаева, его рожа расплывается в злорадном оскале. Тимур прыгает вниз, всем весом придавливая маньяка к земле. Пальцы обхватывают горло, сжимаются. Кадык Мирного дёргается вверх, насильник пытается вдохнуть, но руки Юлаева сжимаются сильнее и сильнее. Мирный гребет землю руками, даже не пытаясь освободиться и спасти себе жизнь.

— Сдохни! Умри уже наконец! — Орет Тимур, вдавливая маньяка в землю.

Физиономия Мирного начинает дрожать, как поверхность воды от брошенного камня. Черты меняются, проступает смутно знакомое лицо. Тонкий нос, большие пухлые губы, широко распахнутые в ужасе глаза, но этот по лисьи хитрый разрез ни с чем не спутаешь. Метаморфоза прекратилась. Он сжимает горло Лере. Девушка замерла, широко раскрыв рот в немом крике. Кожа серая, как небо над головой, в безжизненных глазах отражаются быстро летящие тучи. Тимур шарахнулся назад, ткнувшись спиной в земляную стену.

«Что я наделал! Лера! Нет, не может быть. Ты давно мертва. Мы похоронили тебя. Я видел, как твой гроб опускается в могилу. Я сидел на траве, рассматривая надгробие. Нет, это не ты. Это все не реально.»

Но Лера лежит прямо перед ним, в задранной футболке, разодранные трусы висят на бледных бедрах паутиной черных ниток. Голая грудь застыла в попытке вдохнуть хоть немного воздуха.

Юлаев развернулся и, цепляясь за торчащие корни, начал карабкаться из могилы, раздирая в кровь пальцы. Дыхание с всхлипами вырывается изо рта. Быстрые, наверх, подальше от её тела. Только не оборачиваться, не смотреть. Вверх, на поверхность. Паника сжала горло, воздух превратился в тягучий душный кисель, не способный наполнить альвеолы вожделенным кислородом. Сорвался, упал обратно вниз и еле устоял на ногах, чуть не рухнув прямо на тело девушки. Подпрыгнул и ухватился за край, подтянулся, уперся ногами в корни и вытолкнул себя на поверхность. Упав лицом в безжизненную землю, вдохнул полной грудью, забив рот и нос грязной пылью.

Отдышавшись, неуверенно выпрямился и обомлел. Вокруг одни могилы, от горизонта и до горизонта ряды одинаковых черных надгробий с холмами свежей земли. Возле каждой стоит человек с застывшим, словно посмертная маска, лицом. Пустые глазницы смотрят в никуда. Миллионы, миллиарды могил. Весь мир превратился в бесконечное кладбище, охраняемое застывшими мертвецами. У самой ближней могилы стоят отец с матерью. Руки по швам, ветер трепет полуистлевшие одежды. За ними — тоже знакомые лица. Князев, Прайс, Воеводов, Кочарян… Все, кого он знает, стоят безмолвными истуканами возле собственных надгробий, как известная терракотовая армия. Кипящее клубами туч темно-пурпурное небо придает коже мертвецов призрачный оттенок фиолетового.

«Нет, это наваждение. Я сошел с ума. Это не реально, этого не может быть».

Тимур побежал, стараясь как можно быстрее выбраться из нескончаемого некрополя. Мимо мелькают знакомые лица. Борис, Женя, Юля, Лариса, Эксархидис, Костя с Дашей. Все, абсолютно все, кого он встретил за свою жизнь. Он бежит, сбивая дыхание, несется, но могилы с немыми изваяниями никак не заканчиваются. Небосвод разрезает беззвучная красная молния, освещая весь окрест. И везде — надгробия и мертвецы, насколько хватает глаз. Им нет числа. Несметное количество. Чтобы не видеть больше лиц, Юлаев опускает взгляд вниз и продолжает бежать. Внезапно земля уходит из-под ног, и он летит лицом вперед в темноту. Удар. Вспышка боли по всему телу, ослепляющая ярким сполохом света. Тимур пошарил по сторонам руками — земля. Открыл глаза — отвесные бурые стены. Он снова в могиле. На этот раз в пустой. Ни Леры, ни Мирного. С трудом выпрямился, ушибленные мышцы и кости не хотят подчиняться. Увидел в изголовье ямы надгробие. Зенит опять разорвала вспышка молнии, на мгновение вырвав из серого камня высеченные буквы. Тимур Маратович Юлаев, четырнадцатое февраля тысяча девятьсот девяносто седьмой год — первое октября две тысячи двадцатого года. Его собственная могила. С краев посыпалась земля, сначала тонкими струйками, постепенно разрастающимися до сплошного потока из комьев грунта. Тимур заметался от стены к стене, пытаясь выбраться, но уцепиться не за что, до поверхности далеко, не дотянешься. Ноги увязают в рыхлой почве. Легкие забивает пыль. Сыпется все сильнее и сильнее, черные комья уже достают до колен. Небо заслонила склонившаяся над ямой фигура. Еще одна вспышка молнии. В могилу смотрит он сам, точнее его копия, такая же безжизненная, как и все остальные истуканы возле могил: пустые глазницы, серая кожа, сомкнутые губы. Два черных провала под бровями смотрят прямо в душу. Юлаев застыл под этим инфернальным взглядом. Руки и ноги не слушаются. Земля уже достигла шеи. Не пошевелиться, даже не закричать. Грудную клетку сдавило толщей грунта. Плечи, шея. На губах чувствуется вкус почвы. Нос забивает грязью. Невозможно вздохнуть. Последнее, что успел увидеть, перед тем как засыпало глаза — безразличную ухмылку своего мертвого двойника.

[1] «Газонокосильщик» — фантастический фильм 1992 года. По сюжету умственно отсталый Джоб подвергается эксперименту, который развил его интеллект до невероятного уровня.

Часть 1 Глава 5

Глава 5

1 октября

09.32 по московскому времени

База «Исток»

Утренний обход давно закончился. В палату никто не зайдет до обеда. Суета за дверью стихла, сменив барабанную дробь топота множества людей на мерный стук метронома одиночной походки. Двадцать одну минуту назад из палаты, что через две от его, выкатили каталку. Судя по интонации тихого шёпота медсестер, из его людей выживших осталось тридцать шесть. Уже запомнил весь медперсонал. Людмила, или как она предпочитает, Мила, ходит короткими уверенными шагами, ногу ставит по-мужски, на пятку, скорее всего увлекалась туристическими походами или просто приходилось очень много ходить, таская на себе тяжести. Иван Семенович, второй врач, приходит с Людмилой по очереди на осмотры, походка медленная, уставшая, никогда не торопится, очень типичная для врачей из сельских больниц. Медсестры разные, кто чуть ли не бегает по коридору, кто сильно шаркает, кто косолапит на одну ногу. По этим признакам каждый раз точно знает, кто сейчас зайдет и даже понимает, в какую палату они обычно направляются — за пару метров до нужной, скорость шага снижается. Когда еще не узнал всех в лицо, каждый раз слыша шаги, закрывал глаза и рисовал в голове образ человека, отталкиваясь от характера его походки. Рост, вес, возраст, телосложение, пытался угадать внешность. Увидев вошедшего, оценивал в процентах свой успех. Обычно он колебался в пределах восьмидесяти — девяноста процентов. Несмотря на годы после увольнения, былые навыки не растерял. Интересно, как скажется этот вынужденный постельный режим и ранения на физической форме? Только сейчас, прикованный к постели, осознал, что никогда не задумывался о своих кондициях. Доверял телу как швейцарскому хронометру. Насколько сумасшедшую и сложную задачу не поставь организму — выполнит беспрекословно. Ранения, конечно, были и до этого, но не на столько серьезные. Да и возраст уже не тот, в двадцать пять восстанавливаешься намного быстрее и без видимых последствий. Сейчас это займет существенно больше времени. Мышцы успеют ослабеть, тонус пропадет, травмы скажутся на метаболизме, прочности связок и костей. Понадобится приличный срок, пока вернется былая уверенность в собственных силах, если она вообще вернется.

Из коридора донесся звук шагов, который не слышал ранее. Неуверенный, вялый, человек невысокий, идет шатаясь, словно болен, и еще один звук. В груди екнуло. Цокот когтей лап по кафелю. Вадим приподнялся через боль. Шаги замедлились. Он уже понял, кто откроет дверь.

— Привет. — Тихо, почти шёпотом сказал Тимур.

Чуть не сбив Юлаева с ног, в палату забежал Султан. Пес, подскочив к кровати, встал на нее передними лапами и ткнулся холодным носом в щетинистую щеку.

— Полегче, полегче приятель! — Вадим обнял Султана и прижал к себе большую кремовую голову.

— Он чуть входную дверь в госпиталь не вынес. Как знал, что ты здесь. — Тимур опустился на стул, щурясь от яркого света.

— Когда его привезли?

— Вчера, но Мила не разрешила его сразу запустить. Отмыли, почистили, привели в порядок.

— Ты как? — Вадим посмотрел на опухшее и нездоровое лицо Юлаева.

— Хреново. — Тимур громко сглотнул и потупил взгляд в пол. — Очень хреново.

— Ну все, все я здесь рядом. Никуда не денусь, не переживай. — Опустив лапы собаки на пол, Воеводов погладил пса по голове и повернулся к Юлаеву. — Алкоголем не спасешься.

— Да он уже и не помогает. — Голос Тимура дрожит натянутой струной. — Так теперь будет всегда? Я постоянно буду их видеть?

— Если скажу, что нет, то совру. Со временем станет легче, но полностью тебя не отпустит. — Вадим замолчал, собираясь с мыслями. — Хорошо помню свой первый «выезд», когда работал первым номером. До этого был только вторым, на подстраховке и все воспринималось легче. Когда забрал первую жизнь сам, не застрелил — зарезал, то не почувствовал ровным счетом ничего. Ожидал психологического слома, кошмаров, панических атак, но засыпал спокойно и меня вообще ничего не тревожило, словно то был не человек, а курица на суп. Задумался, а все ли со мной в порядке, раз я так легко могу лишать жизни и вообще ничего не испытывать при этом? То же самое было и во второй, и в третий раз. К тому времени уже успел насмотреться на ребят, которых война сломила и морально уничтожила. Поначалу казалось, что со мной ничего не происходит из-за того, что я сильный духом. Мол, они слабаки, не выдержали, а я такой молодец, ничего меня не берет. Как же я ошибался. Лучше бы меня так же ломало. Накрыло меня намного позже, может через год, может через два, точно не скажешь. Это приходит не резко. Постепенно твои эмоции и чувства начинают притупляться. Сначала тебя перестает радовать то, что раньше приносило удовольствие. Потом ты перестаешь удивляться, скучать, тосковать, восторгаться. Чувства тают, оставляя после себя лишь легкий флер. Ты помнишь, как испытывал эмоции раньше, но больше тебе это недоступно. Словно кто-то оставил тебе только черно-белый старый телевизор, у которого еще и звук не работает. Жизнь становится пресная и серая. Вся твоя гамма чувств — гнев и боль. Вот их ты чувствуешь намного острее, чем раньше. Как у слепых обостряется слух, так и у тебя эти эмоции усиливаются. С ними очень сложно совладать. Люди вокруг тебя не понимают. Для них человек не испытывающий ничего или притворяется, или психопат. А ты нормальный, ты хочешь вернуть то, что потерял, любой ценой. Ты ищешь ту кнопку, которая запустит в твоем мозгу былую эмоциональность. И очень часто эти поиски приводят к печальным последствиям. Я свою так и не нашел. Адаптировался, сократил все контакты с людьми до минимума, стал угрюмым и нелюдимым. Очень редко, буквально пару раз за год, случайная вещь, вроде старой песни или знакомого запаха, пробуждает какую-нибудь эмоцию на короткое мгновение, но от этого только хуже. Как голодному дали понюхать краюху свежего хлеба и тут же ее забрали. Твоя реакция… — Воеводов перевел дыхание. — Твоя реакция лишь показывает, что ты нормальный человек, воспринимаешь все близко к сердцу. Я даже завидую тебе, тому что ты можешь чувствовать.

— Да лучше бы вообще ничего не чувствовал. — Перебил Тимур. — Я спать не могу, мне такое снится… Не только спиться можно. Постоянно слышу звуки выстрелов и вижу убитых. Ни о чем другом думать не могу.

— Смотри. То, что сейчас с тобой происходит ошибочно называют посттравматическим стрессовым расстройством. Но ПТСР начинается только спустя более длительное время. У тебя сейчас стадия острого стрессового расстройства. Она самая сложная и от того как ты ее пройдешь, зависит что будет происходить с твоей психикой дальше. Продолжишь в том же духе — считай ты калека навсегда. Ты уже никогда не сможешь жить нормальной жизнью. Если переборешь в себе агрессию на окружающих и позволишь им помочь, то последствия будут намного мягче.

— Но что мне делать… — Голос Юлаева задрожал. Он опустил голову вниз, тихо, сдавленно всхлипывая. — Я не знаю… Как мне избавиться от этого?

— Обычные люди живут в иллюзии. Им кажется, что они бессмертны. Что смерть — это что-то из фильмов или новостей, это не про них. Она никогда не придет и не коснется. Современное общество привило большинству, что их личное пространство неприкосновенно, что агрессия одно человека к другому — редкость. А когда сталкиваешься с этим лицом к лицу, когда видишь как легко люди убивают, калечат и насилуют себе подобных, то эти иллюзии рушатся, ввергая в тяжелый стресс, который перерастает в расстройство. А если ты при этом еще и не смог никак повлиять на происходящие события, то вообще пиши пропало. То, что происходит с тобой не началось в лжеНуклие. Эпидемия, смерть всех близких, предательство Леры, смерть Ларисы, насильственное убийство самой Леры. Ты это выдержал, выстоял, хотя многие на твоем месте давно сорвались бы. И это все произошло за жалкие три месяца, а ты еще совсем молодой, только-только начал жить. Не зачерствел, не обтерся. Тебе надо понять одну вещь: ты никак не мог повлиять на то, что происходило. Ты не мог остановить эпидемию. Ты никак не спас бы родителей. Выбор Леры, это ее выбор. Её смерть — полностью вина убийцы. Те погибшие на базе анклавовцев — они знали на что они идут, они были готовы убивать, или быть убитыми. Не важно, что это бывшие простые люди. Каждый солдат в любой войне за всю историю не родился солдатом, они шли за свои идеи, пусть и ложные, но они в них верили. Тупость — не оправдание. Критическое мышление есть у каждого, человек сам выбирает, во что ему верить. Ты просто стал свидетелем истинной человеческой природы, и это необходимо принять. Все века люди истребляли людей, от этого не убежишь. Почему самый популярный спорт — это насилие? Бокс, смешанные единоборства, коррида, гладиаторские бои? Так человечество интерполирует свою тягу к насилию. Когда осознаешь это, именно примешь в глубине души, то станет легче. Иллюзии рухнут без внешних воздействий.

Тимур не поднимет голову и смотрит в пол. Тело судорожно вздрагивает. Он пытается подавить слезы, стыдно, но всхлипы все равно вырываются из груди. Отвлек подошедший алабай. Пес сначала ткнулся влажным носом в ладонь, затем положил массивную голову на колено, посмотрев своими глубоки и грустными глазами прямо в душу. Юлаев нерешительно прикоснулся к жесткой шерсти. Первый раз за все время он притронулся к Султану. Волкодав приподнял голову, так что ладонь полностью легла на широкий лоб. Тимур провел от впадины между бровей до загривка, и еще раз. Теплый и какой-то успокаивающий. Нагнулся, обнял пса двумя руками и, уже не сдерживаясь, заревел в голос.

1 октября

17.02 по московскому времени

Все дела в сторону, сейчас самое главное забрать Женьку. Вчера весь вечер не отходила, по лицу было видно, что она боится упустить, что уедет опять. Ночью забралась под бок и свернулась клубочком. Прижалась так, что стало сразу тепло и уютно. Обнял ее и все невзгоды и беды забылись. Вот и сейчас, отпахав весь день, занимаясь закончив с распределением новых людей в «Истоке», бежал к своему спасительному оберегу. Увидеть ее улыбку, ее искреннюю радость, что вот он рядом, не важно, кем работает, что делал весь день, просто рядом, просто пришел и обнял. Взрослые не умеют так любить, за их любовью, за редкими исключениями, скрывается корыстный интерес. А дети — как собаки, дарят любовь открыто, не боятся демонстрировать чувства, ничего не требуя взамен.

Жилой корпус, третий этаж. От быстрого шага вспотел, хоть и октябрь, но солнце палит как в августе, бархатный сезон затянулся. Забежал по лестнице, ждать лифт нет терпения, никогда их не любил. Повернув в коридор и почти налетел на Вику, идущую с Женей.

— О, а мы как раз собрались тебя искать. — Вика улыбнулась, что для нее вообще непривычно.

— А что не сказала, что ты ее заберешь? — Саша попытался остановить разбушевавшееся дыхание.

— Сюрприз хотели сделать. Ты сейчас не занят?

— Нет, а что случилось?

— Пойдем. — Вика подхватила его за руку и потянула за собой.

Вместе сбежали вниз по лестнице. Женя радостно прыгает через ступени, каждый раз пугая Князева до колик в животе. Выйдя из здания, свернули к парковке. Саша теряется в догадках, Вика загадочно молчит и улыбается. Остановились возле внедорожника Митсубиши Паджеро.

— Садись. — Колмагорова кивнула на переднее пассажирское.

— Может скажешь, куда мы собрались? — Князев недоверчиво осмотрел машину.

— Сюрприз испортишь, садись и не задавай глупых вопросов. — Вика усадила девочку на заднее сидение и лихо запрыгнула на водительское. Машина бесшумно тронулась с места.

— Давай без этого детского сада, куда мы?

— Прекрати, а то своим бубнежом все разрушишь. Доверься, тебе понравится.

Выехали в поселок и повернули в сторону Арихпо-Осиповки. Женя с любопытством рассматривает мелькающие мимо дома. Саша насупился, и молча уставился на дорогу. Вика все так же продолжает улыбаться. Архипку проскочили, по центральной улице. Позади остался и Тешебс. Въехав в следующее село, свернули с главной и двинулись по направлению к морю. Князев все так же обиженно молчит, хотя любопытство раздирает. Еще один маленький поселок с разбитым и старым асфальтом. Вдоль дороги — частные гостиницы и туристические базы. Нырнув по резкому склону выехали к пляжу. Вика остановила внедорожник всего в нескольких метрах от линии прибоя.

Женя, самостоятельно выбравшись из машины, завороженно посмотрела на водную гладь.

— Море! Такое красивое.

Колмагорова подошла к багажнику и достала сумку с покрывалом. Покопавшись, выудила из тканевых недр желтый надувной круг.

— На. — Протянула его Саше. — Как раз воздух спустишь, а то надулся как индюк.

— Могла бы и сказать, я хоть плавки бы надел. — Князев взял круг, покрутил его в руках в поисках клапана и принялся за работу.

— В трусах поплаваешь, чего я там не видела. — Колмагорова усмехнулась. — Надеюсь ты их носишь?

Саша лишь бросил недовольный взгляд.

Женька подбежала к воде и зашла по щиколотку, легкие волны окутали ее ноги вихрем пузырьков. Девочка, не скрывая радости, смотрела на бесконечную гладь воды перед собой с открытым ртом.

— Ты знаешь, что она никогда не была на море? — Вика, положив сумку, села на камни. — Мечтала, но никогда не была. Мы смотрели мультфильм, и она спросила у меня, умею ли я плавать. Заговорили про море, и она тогда сказала. Не попросила, просто вздохнула так, что я сразу поняла — мой долг отвезти ее на море. Просто посмотри на нее. — Вика не отрывала взгляда от девочки. Впервые в ее глазах столько любви, нежности и ласки.

— Готово. — Саша показал надутый круг. — Жень, хочешь отправиться в плавание? Круизный лайнер «Александр Великий» приглашает вас подняться на борт.

— Александр? Великий? — Колмагорова засмеялась в голос, заливисто, заразительно. Смех разорвал пространство вымершего пляжа, но не звучал дико или неуместно. — Портки стягивай, Великий блин.

Девушка сняла футболку и штаны, оставшись в черном купальнике бикини. Князев застыл, засмотревшись на ее тело. Полгода назад даже не посмотрел бы в ее сторону. Слишком мускулистая, слишком узкие бедра, слишком похожа на парня со спины. Но сейчас он любовался ей, словно произведением искусства в Третьяковке. Бронзовая кожа, под которой играют мышцы как на крупе благородной лошади, движения плавные, решительные. Столько жизни, столько уверенности в каждом жесте. Такая не даст себя в обиду, не будет размениваться на мелочные отношения, требовать, капризничать. Такая добьется всего сама еще и тебя в бараний рог скрутит.

Вика подбежала к Жене, помогла раздеться и надеть круг. Саша удивился, что девочка уже в купальнике, когда они успели подготовиться? Пришлось спешно снимать штаны и футболку и бежать по горячим камням. Мысленно порадовался, что последнее время много внимания уделял своей физической форме по мере возможности. Не хотелось выглядеть жирным дрищем на фоне Вики. От природы светлая кожа только подчеркнула бы все изъяны. Да и что греха таить, очень хочется понравиться девушке. Такая не потерпит рядом с собой слабака, с которым легко справится физически.

Вика уже затащила Женю в воду и кружила ее вокруг себя. Девочка, барахтая ногами, откинулась назад в круге и плескается водой, громко смеясь. Колмагорова тоже смеется. Посмотреть со стороны — идеальная картина семьи, или мама с дочкой, или две сестры. Солнце клонится к закату, вода чистая, как слеза, легкий теплый бриз с моря ласкает кожу, камни греют, а не обжигают. Девушка и ребенок, забыв обо всех невзгодах, плещутся и веселятся, словно не было эпидемии, миллиардов умерших и тысяч угнетенных общинами.

Князев зашел в воду. Удивительно теплая, ожидал холодных укусов, но почти не почувствовал перепада температуры с воздухом. Зачерпнув двумя пригоршнями, окатил девчонок. Женя взвизгнула. Вика хитро посмотрела, пригнулась и атаковала с двух рук. Мириады водяных бриллиантов облаком взмыли вверх, и осыпали всего Сашу. Он прикрыл лицо локтем и пошел вперед не переставая осыпать брызгами. Колмагорова нырнула с головой, прячась от слюдяных мошек. Князев, успевший зайти по пояс, начал озираться по сторонам, пытаясь увидеть девушку, но взбаламученная ими вода хорошо скрывала. Резко дернули за ноги. В последний момент успел набрать воздуха и рухнул вперед. С трудом поднялся, размахивая руками и желая отомстить, но Вики уже нет рядом. Она вынырнула в нескольких метрах, едва не захлебываясь от смеха.

Купались еще с полчаса, пока солнце не начало заваливаться за горизонт. Женька, утомившись, устроилась на берегу, подставив ноги волнам и начала выбирать из гальки обточенные водой стекляшки, больше похожие на необработанные драгоценные камни. Князев засмотрелся на закат. Попытался вспомнить, когда он вот так обращал внимание на естественную красоту природы и не вспомнил. Жизнь в бетонном мегаполисе, кутеж, путешествия по миру с главной целью — оттянуться по полной, и всегда он упускал из виду насколько красив мир, даже простой закат, рутинный ежедневный процесс — прекрасен. Алый диск прикасается к четкой, словно очерченной человеком, границе между небом и землей. Море будто закипает в точке соприкосновения, протягивая к уставшему светилу выпуклости-руки, как соскучившаяся девушка к любимому. Прислушаться и может показаться, что ты слышишь как шипит вода от контакта с раскаленной звездой.

К спине прикоснулось что-то прохладное, осторожно, чтобы не напугать. Саша повернулся. Вика стоит почти вплотную, во взгляде стеснение и скромность, так ей не свойственные. Захотелось сгрести ее в охапку, жадно поцеловать, но испугался разбить хрупкий и ажурный хрусталь нежности момента. Бережно обнял и прижал к себе. Сердце девушки бьется громко и сильно, он чувствует кожей каждый толчок. Тело Вики упругое, даже жесткое, но при этом он ощущает ее ранимость. За бронежилетом саркастичной пацанки видна нежная душа, которая хочет любить и быть любима.

— Ви… — Саша только начал говорить, но Вика тут же прервала его, положив палец на губы.

— Заткнись… Просто заткнись.

Она прижалась к нему всем телом, обхватив за спину и положив голову на грудь. Князев запустил ладонь в мокрые, слипшиеся волосы. Колени дрожат, как у семиклассника, пригласившего девушку на первый медленный танец. Закрыл глаза, сглотнул, полностью растворяясь в моменте. Открыв, первое, что увидел, смотрящую на них Женю со счастливой улыбкой на лице.

22.44 по московскому времени

База «Исток»

В темноте замаячила алая точка горящей сигареты, пахнет табачным дымом. Оранжевый сполох осветил лицо бородатого мужчины.

— Здесь точно камер нет? — Спросил другой, только что пришедший со стороны жилых корпусов, скрывая лицо под капюшоном.

— Несколько раз проверял. Дроны тут редко летают и под деревьями тепловизор не увидит. — Ответил курящий.

— Смартфон в комнате оставил?

— Не дурак. — Мужчина вытащил изо рта бычок и затушил пальцами. — За тобой хвоста нет?

— Чисто. Раз пять останавливался и менял направление. Серега и Володя должны были прийти, но их отправили на обучение в патрули.

— Это даже к лучшему. Будем знать все маршруты и каналы связи. Не стой там, коптеры спалят, подходи ближе.

Две темные фигуры приблизились к стволу дерева. Один выбросил окурок в траву и сплюнул под ноги.

— Рассказывай, что нарыл? — Спросил бородач.

— Обошел всю базу, начал набрасывать карту. Вооружения у них здесь — тьма тьмущая. Хорошо подготовились. Если бы мы даже добрались с пляжа, всех бы положили.

— Удача на нашей стороне, теперь мы можем их изнутри уничтожить. Что еще узнал?

— Попросился в бригаду сельхоз рабочих. На складе селитры несколько тонн, раздобудем керосин и все, дальше лишь дело техники. Смогу сварить столько, что все корпуса, гаражи и хоз постройки разнести хватит.

— Точно хватит? Это же простое удобрение с керосином.

— Хватит, соотношение к мощности тротила четыре к пяти. Разложить сотню килограмм смеси грамотно и все.

— Хорошо. Главное, чтобы все наши не струхнули. А то здесь им в уши нассут, а они поверят. Мол, только в «Истоке» вас ожидают молочные реки с кисельными берегами и семьдесят две девственницы в придачу. Твари! Хорошо же стелят. Я аж сам на долю мгновения засомневался, пока этот хлыщ выступал.

— Ничего, разнесем все к едрене фене, вернемся в «Акацию» героями. — Мужчина скинул капюшон. Тощий, с уже начавшими редеть волосами на макушке, большими мясистыми губами и глазами-горошинами, едва видимыми под массивными бровями.

— Жду не дождусь. Только это, — бородач опять сплюнул и осмотрелся по сторонам, боясь, что их подслушивают. — Ждать долго очень. Нельзя так сразу на рожон. Надо усыпить их бдительность. Показать, что мы надежные. Пахать больше всех, активно принимать участие во всех делах. Примелькаться. И через месяцок, а лучше через два, устроить им фейерверк на все деньги. Склады продовольствия туда же, к праотцам. Если кто выживет — с голоду подохнут.

— И тех кто переметнулся — всех в расход. Мрази. Надо же было так быстро на сторону врага уйти. Забыли, кто устроил эпидемию. Флюгеры конченные. У меня жена, двое детей, мать, все на руках умерли. Даже если сам подорвусь, вообще без разницы, зато отомщу.

— Давай полегче, не будет из себя камикадзе строить. — Бородач достал из пачки следующую сигарету и подкурил. Подумав, протянул одну собеседнику. — Будешь?

— Не, спасибо, не курю.

— А что так?

— Да когда еще в горнодобыче работал, у нас один шкет по запаре прямо рядом с взрывчаткой закурил. Он совсем недавно ко мне в бригаду пришел, сразу после универа, где только читал про подрывное дело, а настоящую взрывчатку даже не нюхал. Бахнуло так, что все здания у шахты смело, как карточный домик, один террикон наполовину раскидало. Человек сорок погибли. Я в этот день выходной был, повезло. С того момента к сигаретам безразличен, хоть раньше и баловался. — Тощий нервно дёрнул головой. — Пацан толковый был, я его всему учить только начинал. Сглупил один раз — и вот результат. В подрывном деле по-другому и не бывает, мы как саперы — ошибаемся один раз.

— Поучительно. А я все никак бросить не могу. Раза три пробовал. Да и в ментовке не курить невозможно. От нервов крыша съедет. — Бородач достал сигарету, посмотрел на нее и вернул обратно в рот, одной большой затяжкой прикончив почти половину. — Будем ждать удобно момента. Я в водители пошел, так что с транспортировкой помогу. Серега с Вовкой в патрулях прикроют если что, а Сёма в хозяйственники пошел по моему приказу. У него будет доступ ко всем зданиям и помещениям. Ладно ты иди обратно в корпус, а я чуть позже пойду, чтобы нас вместе не видели. И помни: никаких переписок и звонков, только личные встречи, никаких обсуждении в зданиях, вообще ничего о нашем замысле. Мы — прилежные и порядочные люди, поверившие в «Исток» до мозга костей.

2 октября.

10.21 по московскому времени

База «Исток»

Склонившись над планшетом, Борис задумчиво нахмурился. На экране — состоящий из сотни линий объект в котором только профессионал может рассмотреть многоэтажное жилое здание. Множество линий, сокращений, таблицы, сноски — черт ногу сломит.

— Итак. — Борис вздохнул. — Нам необходимо ускориться. Чем быстрее сдадим новый корпус, тем быстрее расселим новых людей. Не дело это, по четыре человека ютятся.

Стоящие вокруг него бригадиры, закивали, внимательно слушая начальника.

— Все силы кидаем на железобетонные работы. Чем быстрее выведем этажи и закончим фасад, тем быстрее можно начинать внутреннюю отделку и заселять уже хотовые уровни.

— Можно вопрос? — Высокий мужчина, заметно выделяющийся из толпы выправкой, подошел ближе. — Судя по имеющемуся ресурсу рабочей силы, строительство закончим минимум через месяц. Как Князев обещал расселить нас через две недели?

— С кем имею честь? — Борис приподнял край каски, словно джентльмен в романе викторианской эпохи, приветствующий человека.

— Лавр Евстигнеевич Белозерский. Рад знакомству. — Мужчина чуть склонил голову, в каждом его движении читалась изысканность манер и воспитание.

— Борис Хаманюк, только через г, акцент у меня такой, часто так и записывали с буквы х. — Борис усмехнулся. — Вы из новоприбывших?

— Именно, взял на себя организационную должность, для более легкого взаимодействия. Сами понимаете, людям проще доверять соратникам.

— Сохласен. Так вот, вы еще, наверное, не в курсе о достижениях наших конструкторских бюро? Это я так, образно выразился. Техника у нас немного иная, что позволяет работать намного быстрее, нежели в допурпурное время.

— Я уже заметил, что подавляющее большинство работает на аккумуляторах. Это тоже вызвало много вопросов: скорость зарядки, КПД электродвигателей, нагрузка на энергосети, источник электроэнергии? Ликвидно это все?

— Вам надо экскурсию проводить, позвольте закончить собрание и я, взяв на себя роль Вилли Вонки, проведу вас по нашей «шоколадной фабрике».

Обсудив планы на ближайшие работы, Борис отправил бригадиров на рабочие места и вернулся к ожидающему в стороне Лавру.

— Пройдемте, продемонстрирую вам последние изобретения наших ребят. Приготовьтесь удивляться. — Гаманюк широким театральным жестом пригласил Белозерского следовать за ним.

— Можем перейти на «ты», если вам так будет удобнее. — Лавр кивнул, принимая приглашение.

— Если позволите, то я продолжу общаться в такой же манере. Прямо услада для души. — Борис мечтательно вздохнул. — В школьные ходы я упивался чтением классической литературы. Мне очень импонировали персонажи восемнадцатого и девятнадцатого века. Эта высокопарная речь, поведение, все так изысканно и аристократично. Для меня, мальчишки выросшем в шахтерской семье, сие являлось верхом этикета и манер. Но сверстники меня не понимали, поднимали на смех. Родители восприняли за позерство, отец помох слезть с облаков военным ремнем и крепким словом. Только в университетские ходы, в театральном кружке, еще в советском союзе, ихрая роли Пьера Безухова, персонажей Шекспира и Гюго, я в волю реализовывал свое стремление. В дальнейшем, посвятив себя строительству, пришлось забыть об этом, сами понимаете, на стройке совсем друхой язык коммуницирования. И вот, встретив вас, у меня затаилась надежда предаться детской ностальхии и немнохо поупражняться в искусстве культурной речи и изысканности манер.

— Что же, — Лавр усмехнулся. — Если вы так желаете, то я вам подыграю. Говорите, занимались строительством?

— Всю жизнь, начинал подсобником: кирпичи разхружать, песок таскать. Эта работа меня закалила, помохла понять саму суть стройки. Далее двинулся по карьерной лестнице: сначала стал мастером, потом брихадиром. В результате дорос до должности руководителя объектов. Строил хостиницы и пансионаты по всему Черноморскому побережью. Как видите, даже после скоропалительной кончины человечества мои навыки востребованы. Стараюсь быть полезным и реализовывать себя в меру моих скромных возможностей.

— У вас отлично выходит. Прекрасно находите общий язык с прорабами, организовываете рабочий процесс слаженно и оперативно. Я бы очень ценил такого кадра в своем штате.

— Осмелюсь спросить, чем вы занимались до «Пурпурного»? — Борис свернул с главной дороги, направившись в сторону гаражей и технических помещений.

— У меня была крупная компания, порядка десяти тысяч человек в штате. Мы с вами коллеги, только вы работали непосредственно «в поле», я руководил предприятием. Жилые комплексы, стадионы, торговые центры. Все, от инженерно-геодезических изысканий, разработки проектов и до финальной сдачи объектов.

— Приятно встретить коллеху. А какую роль выполняете в данное время среди прибывших людей?

— Благодаря прошлому опыту, сумел их собрать и организовать после речи Александра Князева в «Восходе». Народ разрозненный, из разных общин, боялись выразить свое мнение, сепарироваться от несогласных. Сначала собрал людей из своей общины, среди которых уже сумел заработать авторитет. А далее пошло как снежный ком: к нам примыкали группы людей поменьше, мы разрастались, и сработал эффект большинства. Жалко, что не все решили примкнуть к «Истоку». Находясь в общине, меня переполняли сомнения. Все-таки их план довольно прямолинеен, и человек обладающий хоть малой толикой здравого ума, довольно быстро понимал суть происходящего. А дальше вставал выбор, или согласиться на отведенную тебе роль, подставив руки под кандалы, или вскинуть флаг Спартака, обрекая себя на верную смерть. Я не герой, каюсь, не хватило у меня духа поднять восстание, хоть и понимал безысходность ситуации. — Белозерский тяжело вздохнул.

— А как оказались в рядах морского десанта? Судя по вашей истории, вы и война — абсолютно несовместимы. — Борис посмотрел на приближающиеся здания складских помещений.

— Ох, в двух словах и не скажешь. Нас практически силком заставили, альтернативы не было. Большинство пошли, поверив заявлениям руководства, что вы — террористы, устроившие эпидемию, но я в это не поверил. Слишком много дыр в их лжи. Как горстка гражданских может противостоять подготовленной организации способной устроить геноцид такого масштаба? Почему нас не стерли с лица земли, пока мы не обустроились и не обросли мускулами? Почему такая влиятельная группировка окопалась в поселке на берегу Черного моря? Вот в остров на Средиземье или в Атлантике я бы поверил. Нас, сомневающихся, поставили перед фактом, что или мы, или старики и женщины. А те, кто все равно решил остаться, отправляются на самые тяжелые и изнуряющие работы. Считай на каторгу, как непокорные. Я и так потерял всех дорогих мне людей, и не сильно держался за возможность задержаться в этом мире. Пусть лучше вместо меня какая-нибудь молодая девушка поживет. Тем более в стенах общины я никогда не нашел бы ответы на свои вопросы, а здесь был хоть какой-то шанс разобраться. Был план дезертировать во время атаки, но вы подоспели раньше и накрыли вашим химическим оружием.

— Простите за это… — Начал извиняться Гаманюк.

— Ну что вы, не стоит. Я понимаю, это вынужденная мера. Единственный способ сохранить нам жизнь.

— Согласен. Вот мы и пришли, проходите. — Борис открыл массивную стальную дверь и завел Белозерского в ангар. — Видите эти штабеля аккумуляторов? Именно на них и работает вся наша техника. Это не простые батарейки из допурпурной эпохи. Это уже второепоколение, они в сорок пять раз превосходят по емкости обычные литиевые, более долховечные и мощные. На одном заряде такохо аккумулятора простая лехковая машина может проехать порядка шестнадцати тысяч километров. — Глаза Лавра округлились от удивления. Гаманюк, увидев реакцию собеседника, продолжил с довольной улыбкой. — Электродвихателя тоже новые, КПД выше на пятьдесят процентов, что дает существенный прирост в мощности. Помимо чисто техническохо превосходства, большинство техники управляется нейросетями, полностью автономно. Нам не нужно думать, как замешивать бетон, подавать ехо на объект, сваевдавливающие машины работают в два раза быстрее, все ручные инструменты выполняют свои задачи в два раза более эффективно и не привязаны к проводам. Освещение на объектах осуществляется за счет батарей. Для доставки материалов на верхние этажи инохда используем вертолеты, так же работающие на электродвихателях. И это далеко не все, с остальным можете ознакомиться непосредственно на строительной площадке. Все это позволяет ускорить процесс минимум в два раза, а инохда в три. Именно поэтому мы так уверены, что успеем ввести корпус в эксплуатацию за две недели.

— А я то и думаю, почему автобусы, на которых нас везли из «Востока» едут так тихо. И вертолеты, там на пляже в Архипо-Осиповке, подлетали почти бесшумно, только свист винтов. Изумительно! Как вам удалось добиться такого прогресса? И главное, как вы обеспечиваете все это электричеством? Ведь для заряда батарей необходимо просто колоссальное количество энергии. — Белозерский осматривается по сторонам с лицом ребенка, попавшего в гипермаркет игрушек.

— За энерхообеспечение отвечает реактор на управляемом термоядерном синтезе. Он подключен к уже существующей сети снабжения. Ехо производительность превосходит несколько атомных станции, хватит запитать половину европейской части России. Все эти изобретения были совершены до эпидемии, нам лишь посчастливилось встретиться с их создателем, который решил, что пришло время открыть их человечеству. Только сильно не распространяйтесь. Народ еще не хотов принять такой резкий скачок в прохрессе.

— Конечно, конечно. Все понимаю. Самому до сих пор не верится. Это… — Лавр запнулся. — Это шокирующее и великолепно. Столько проблем решает за раз. Я так понимаю, что все сферы жизнеобеспечения «Истока» работают на этих технологиях?

— Именно. Все, что вы видели на базе. — Борис расплылся в улыбке, став похожим на чеширского кота.

— Сейчас я еще больше убедился в правоте своего решения примкнуть к вам. Да за этим же будущее! Я думал, что человечеству конец, остатки скатятся в средневековье и сгинут со временем. При таком ограничении ресурсов, последовавшем за эпидемией, количество выживших оказалось намного меньше порога восстановления популяции. А с данными технологиями мы вполне способны возродить цивилизацию. Даже не просто возродить — изменить и улучшить! Наконец-то слезть с нефтяной иглы и решить проблему обеспечения пищей всего населения! Больше не надо выживать, можно жить и развиваться!

— Хлавное не в этом. — Задумчиво протянул Борис. — Вы просто посмотрите, как ребята все орханизуют. Я родился при коммунизме, жил в перестройку, выживал при начале капитализма, и ни один из этих режимов власти мне по душе не приходился. Мы были вынуждены работать, чтобы выжить. Менять часы своих жизней на деньхи, по сути продавая ее. А денех всехда хватало только на удовлетворение основных потребностей, так уж построена современная жизнь простохо человека. Чтобы не было времени думать о том, о чем думать не надо. И сколько талантливых людей, художников, ученных, поэтов, врачей, да просто гениальных ремесленников, прожхли свои ходы, прозябая на простых работах для выживания. Сколько в пусту. растраченнохо потенциала. Все эти изобретения дали шанс каждому, выбрать дело себе по душе. Заниматься тем, что действительно приносит тебе удовольствие. Вот люибшь ты в земле копаться, пожалуйста, вот тебе поля, теплицы, удобрения, можешь разхуляться по полной. Нравится мастерить мебель? Вот столярная мастерская, твори что тебе угодно. И не надо думать об оплате коммунальных услуг, квартиры, продуктов. Вроде как при социализме, только без жесткого контроля власти. У нас же нет тут старших, все равны. Ребята, создавшие «Исток», живут в таких же условиях, что и все остальные, едят в той же столовой, хоть и могли уже отхрохать себе харомы царские. Народ бы даже и против не был, но ребятам совесть не позволит. Поэтому и вера в них есть. Мозхи у них не зашоренные. Реально мохут создать именно то общество, о котором всехда мечтал человек. Да, раньше это было не реально. Властьимущие всеми силами старались удержать свои теплые места за счет простохо люда. А сейчас все кануло в лету. Строим новый дивный мир на пепелище старохо. Жаль лишь, что такой ценой.

Часть 2 Глава 1

14 октября

08.34 по московскому времени

База «Исток»

Что это так гудит? От странного шума снаружи даже окна дрожат мембраной барабана. Звук необычный, чем-то похожий на свист вертолетных лопастей, только ниже и объемнее. Марк поднялся с больничной койки, медленным шагом подошел к окну и выглянул. Не видно. Стена госпиталя выходит на небольшую рощу, увитую тропинками, а звук доносится с другой стороны. Вздохнув, подумал несколько секунд. Нет, надо идти, любопытство не позволить отлежаться. Накинув халат — на улице уже осень и выходить под моросящий мелкий дождь в одних штанах и футболке довольно глупая затея, подошел к двери. Коридор переполнен любоаыными, выбравшимися из своих палат. Протолкнувшись через уже успевших столпиться людей у двери, вышел наружу, тут же поежившись от холодного ветра, но почти моментально об этом забыл. На небольшой площадке перед медблоком, где обычно стоят машины охраны и медслужбы, красуется новый агрегат. Сахаров таких еще не видел. Словно самолет и вертолет, подобно Ромео и Джульетте, в порыве страсти породили эту машину. Длинный фюзеляж блестит мокрыми от дождя боками, напоминая тело акулы или дельфина. На краях двух крыльев, закрытые в кольцеобразные кожухи, вращаются винты. Еще два винта на хвосте необычного транспорта. Боковая дверь открыта, демонстрируя комфортный салон с мягкими сидениями, способными раскладывается в лежачее положение. Самолет-вертолет будто сошел с иллюстрации фантастической книги или кадров фильма о будущем. Настолько футуристичный, что окружающие его фонари, здания и асфальт выглядят декорациями средневековья. Рядом с аппаратом стоит Стив, его улыбка сияет ярче прожекторов агрегата.

Придерживая руками бинты на животе, Марк осторожно спустился по ступеням и направился к другу.

— О, привет! А тебе уже можно ходит? — Прайс, заметив Сахарова тут же пошел ему на встречу.

— Главное трубки отсоединить, а то пришлось бы за собой стойку с капельницей тащить. Привет. — Марк чуть скривился от приступа боли в заживающих ранах. — Это что за чудо-юдо такое?

— Полностью наша разработка. — Стив, вернувшись к транспорту, похлопал по алюминиевому боку. — Ну как наша, проект полностью сделал Кир. Всю конструкцию создавали с учетом новых технологий. Быстрый, манёвренный, вместительный. Будь у меня такой во время эпидемии, я бы легко вернулся в Штаты. Это — транспортная версия, десять человек экипажа и четыре тонны полезного груза, без учета вооружения. Есть чисто боевые варианты, намного меньше и еще более скоростные. В ближайшем будущем заменим весь наш авиапарк. Машины нам больше почти не нужны, этот конвертоплан может сесть в любой местности. Вот эти винты, — Прайс похлопал по кожухам, скрывающим лопасти на крыльях. — Поворачиваются, по сути, превращая его в вертолет. Для перемещения на дальние дистанции они принимают вертикальное положение, что позволяет развивать скорость порядка девятисот километров в час.

— Прилично. — Марк внимательно осмотрел новый аппарат. — Это из-за него ты пропадал последнее время?

— Не только. Ты в курсе, что Лесной завтра уезжает?

— Уезжает? Куда это он собрался. — Марк осмотрелся по сторонам, желая присесть. Швы начали беспокоить. — Я думал он из своего логова вообще не выбирается.

— Спутники. — Коротко бросил Прайс и, перехватив взгляд друга, пригласил его в утробу конвертоплана. — Они имеют огромное значение, пока у нас нет возможности запуска своих, надо использовать те, что есть. А они требуют коррекции орбит. За ними надо следить. Это навигация, метеорология, наблюдение, спутниковая связь и прочее. Кир знает, как все это настраивать и управлять, а пока его нет, завод и реактор в Кринице будут под моим присмотром. Все это время я пытался усвоить просто огромную кучу информации по управлению всем этим предприятием. Мозги кипят, я столько за все обучение в университете не узнал. Да и страшно, такая ответственность. У Кира очень высокотехнологичные линии производства, за которые теперь отвечаю я. И реактор… Он, конечно, намного безопаснее чем ядерный, но в случае непредвиденных неполадок, боюсь растеряться и вовремя не среагировать.

— Все у тебя получится. Ты один из самых умных людей, кого я встречал. — Марк сел в кресло, по комфорту схожее с массажным в салоне. — Надолго Лесной уезжает или улетает?

— Улетает. У него такой же конвертоплан. Он управляется очень просто, любой справиться после короткого обучения. Кир сказал на две недели, но возможна задержка. У меня чувство, как у ребенка, оставленного в магазине у кассы держать место в очереди, пока мама отошла.

— У вас в штатах тоже такое есть?

— Конечно. Там такие же люди, как и здесь, и большая часть проблем и страхов точно такая же. У тебя как самочувствие?

— Уже лучше. Хоть до туалета дойти могу, вставать изредка и разминаться, а то спина уже болит от постоянного лежания. Хочется действия. Слышу, как весь «Исток» кипит, а я лежу там как Илья Муромец на печи. Мила сказала, что через пару недель начну питаться нормально, правда пюрешками разными, но это уже прогресс.

— Так ты решил остаться в «Истоке»? — Прайс от удивления вскинул брови.

— Да. А что еще делать? Воеводов распустил всю свою армию. Федорович с Ромой тоже к вам примкнули, хоть и остались в своем аванпосте. Охраняют побережье. Все остальные люди Вадима под руководством Серго влились в службу безопасности. — Марк посмотрел на ручку кресла, и поковырял пальцем стежки на шве. — Я успокоился, тогда уехал на эмоциях. Сейчас понял, что мне вас не хватает. Хочу вернуться к своей прошлой работе. Я здесь нужен. Не будь меня во время операции по спасению Воеводова, все обернулось бы намного печальнее. Да и Султан теперь в «Истоке», а я по нему соскучился.

— Отлично. — Стив улыбнулся и потёр ладони. — Блин, как я рад, что ты снова с нами. Джавиду уже говорил?

— Конечно. Он первый и узнал. От радости чуть до потолка не подпрыгнул.

— У него сейчас жизнь бьет ключом. Он с девушкой своей уже познакомил?

— Еще пока нет. Я в ненадлежащем виде для знакомств. Но все уши уже про неё прожужжал. — Сахаров вспомнил как Джавид активно машет руками, рассказывая. Может у него и итальянские корни есть?

— Хоть у кого-то что-то налаживается. — Стив за мгновение погрустнел. — Я не знаю, когда смогу посмотреть на другую девушку. И, вообще, смогу ли. Постоянно вспоминаю Дез…

— Вирус? — Марк спросил и тут же пожалел об этом, понимая, что бередит раны друга.

— Почти. Она заканчивала учебу в медицинском. Работала интерном и застала самый пик «Пурпурного». Когда поняла, что заразилась, то решила уйти по своим правилам. — Взгляд Прайса направлен в стену, но он словно видит что-то за ней. Марк готов поклясться, что у Стива сейчас перед глазами образ любимой девушки. — Она позвонила мне. Я сразу понял, что что-то не так. Её голос… Совсем не такой, как обычно. Вялый, уставший. От жизнерадостной и вечно веселой Дейзи ни осталось и следа. Она приняла сумасшедшую дозу транквилизаторов, до того, как набрать мне. Я ничего не мог изменить. Кричал, ругал ее, но все, что мне оставалось, это слушать, как она умирает…

— Ты никогда об этом не говорил. — Марк вздохнул и посмотрел на Стива, стараясь представить, что он сейчас чувствует. — Как ты смог это пережить?

— Сам не знаю. Столько мыслей в голове было после этого. Я же хотел в Штаты добраться, похоронить ее. В самом начале еще была надежда, что родители выжили. Думал, что иммунитет передается по наследству, но потом, когда узнал, что это лишь генетическая лотерея, надежда умерла. Сначала потерялся, вообще не соображал, что делать. Потом пришла идея. Знаешь, а я ведь любил читать, и одним из любимых жанров был постапокалипсис, где героям приходится выживать в разрушенном мире. И когда до меня дошло, что я оказался на месте этих персонажей, то сразу осознал необходимость сохранить знания, все какие смогу. Химия, физика, биология, анатомия, медицина, да вообще все, что успею скачать из интернета. Благо в офисном здании, где я работал, был широкополосный доступ в интернет, несколько дней сидел, скачивал и распределял по жёстким дискам. Потом поехал в Новороссийск, искать судно, и попал к больным маньякам в плен. А дальше ты уже знаешь.

— Теперь я хоть понял, как появилась «Стивопедия», до этого думал, что ты просто шизанутый гик, который собирал ее всю жизнь.

— Психически здоровых людей не существует, есть только необследованные. — Горько усмехнулся Стив. — Мне пора лететь, хоть и не охота, болтал с тобой бы до вечера. Ты до палаты дойдешь или проводить?

— Пойдем, прогуляемся. — Марк поднялся с сидения.

16 октября

12.31 по московскому времени

Геленджик

Район «Голубая Бухта»

Над головой загудело, и Тимур остановил машину на обочине. Низко, почти касаясь верхушек деревьев, пролетел боевой вертолет. Юлаев вжал голову в плечи, сжимая руль со всей силы. Ладони вспотели, сердце разогнало кровь, забарабанившую в ушах. Перед глазами сразу засверкали вспышки выстрелов, стрекот десятков винтов, разрушенные артиллерией стены зданий, грохот взрывов.

— Так, спокойно, дыши, дыши. Пройдет, просто соберись. Это воспоминания, все нормально, я в безопасности. — Зашептал сам себе, закрыв глаза.

Через пару минут отпустило, только легкая слабость в руках и дрожь колен напоминали о приступе. Вдавил газ и поехал дальше по проселочной дороге. Где-то здесь должен быть аванпост Федоровича.

Найти нужный дом оказалось не сложно — прямо за ним опускался на землю Ми-24. Остановился возле зеленых ворот и направился ко входу. На заднем дворе, прикрывая лица от набегающего ветра, Михаил Федорович с женщиной средних лет и девушкой наблюдают за посадкой. Федорович, увидев Тимура, махнул рукой, приглашая встать рядом с ними. Вертушка коснулась колесами примятой земли. Винты начали замедляться. Даже через стекла кабины видно волнение на лице Сталюкова. Выбравшись, Рома подошел к ожидающим.

— Молодец, отлично справился. — Похлопал Сталюкова по плечу Михаил.

— Страшно до одури. Все думал, что сейчас брюхом зацеплюсь и рухну на землю. — Роман вытер пот со лба. — О, Тим, какими судьбами?

— Я только приехал. Хотел тебя увидеть, и вообще посмотреть, как вы тут обосновались. — Юлаев осмотрел широкую поляну с недостроенным фундаментом с одного краю. Бочки с топливом, зеленые ящики снарядов, штабель ракет для НАРов под навесом — не задний двор, а военный миниаэродром. — Ты пилотировать учишься?

— Как видишь, третий полет. Федорович меня гоняет как может. — Роман подошел к столику у навеса и набрал кружку воды. — Надеюсь, что вашими вертушками легче управлять чем этим пепелацем. Куча ручек, тумблеров, переключателей, прямо космолет, а не вертолет.

— Тяжело в учении, легко в бою. — Сказал подошедший Михаил. — Это как в автошколе, сначала учишься ездить на механике, потом всю жизнь водишь с коробкой автоматом. А как у тебя дела, Тимур?

— Потихоньку. — Юлаев замялся, не хочется чужих людей вводить в курс своих проблем. — Ром, ты сейчас не сильно занят?

— Планировал залезть в холодный душ, чтобы мандраж снять, а что?

— Да хотел с тобой переговорить тет-а-тет.

— Почему бы и нет. — Сталюков повернулся к девушкам и Федоровичу. — Мы вас ненадолго покинем.

— Если ненадолго, то можно. — Улыбнулась Ирина. — Шучу, конечно. Спрашиваешь прямо как маленький. Поесть только не забудь, а то знаю я тебя, и Тимура тоже покорми.

— Спасибо конечно, но я хорошо позавтракал, больше не влезет. — Ответил Юлаев.

Роман махнул своим на прощание и первым направился к калитке, Тимур, потупив глаза в землю, пошел следом.

— Поедем куда-нибудь? — Спросил Сталюков, посмотрев на машину.

— Давай лучше пройдемся, на свежем воздухе лучше соображается. Мне в тесных пространствах сейчас не по себе.

— Без вопросов. — Рома показал на дорогу. — Тут до моря с километр, прогуляемся?

— Да вообще без разницы. — Юлаев засунул руки в карманы и зашагал по гравийке.

— У тебя все в порядке? — Сталюков поравнялся и заглянул в лицо.

— Не очень, именно поэтому и хотел с тобой поговорить. Не хочешь в «Исток» перебраться?

— Это зачем?

— Возглавить службу безопасности. — Тимур говорит, не отрывая взгляда от земли.

— Это же твоя должность?

— Я не тяну. — Тяжелый вздох, каждое слово Юлаев произносит, словно через боль. — Сейчас человек Воевода — Серго Абухба, фактически заменил меня. Но я еще считаюсь начальником безопасности, поэтому меня постоянно дергают по всяким вопросам. А я даже не знаю, что им ответить. Башка совсем не варит. Расклеился после вылазки за Вадимом. Крыша подтекать начала.

— Понимаю. Сам после Цхинвала почти полгода в себя приходил. Но тогда дома все было спокойно, все живы, и нет Дамоклова меча «Нуклия» над головой.

— Ничего, оклемаюсь. Просто нужно немного времени. Но ребят подводить не хочется, и поэтому нужна твоя помщь. Мы давно знакомы, хорошо тебя знаю, ты точно справишься и получше, чем я. Серго хороший мужик, но тебе я доверяю намного больше.

— Ты уверен? Я и в начальники безопасности? Я же почти не знаю твоих людей, как и они меня. Всему надо учиться, привыкать.

— Если я научился, ты тем более сможешь. У тебя хоть боевой опыт есть, не то, что у меня. — Тимур пнул попавшийся под ногу камень.

— Ты уже успел насмотреться.

— И посмотри, что это со мной сделало. За малым чуть не свихнулся. Я сейчас сам себе Марка Сахарова напоминаю, когда с ним встретился.

— Я могу тебе с этим помочь? — Роман положил руку на плечо Тимура.

— Поможешь, если заменишь меня. Слишком много свалилось, да и сам взвалил не меньше. Чуть хребет под тяжестью не треснул. Я поговорю с остальными, они будут не против твоей кандидатуры. После вашего с Михаилом участия в отражении штурма и миссии по вызволению Вадима, репутация у вас отменная, ну и я про тебя рассказывал. А так они только рады будут — Князев постоянно бубнит, что я не справляюсь с обязанностями. Ну что, согласен?

— Ты просто не оставляешь мне выбора, не могу же я тебя бросить в такой ситуации. Надо только с Федоровичем переговорить, чтобы он не обиделся. Привязался я к нему, как и он ко мне. Давай я сегодня здесь все дела порешаю и завтра приеду, хорошо?

— Давай. — Тимур ненадолго замолчал, собираясь с духом. За прошедшее с эпидемии время забыл, как открыто выражать эмоции. — Я же тебя не только из-за должности прошу. Мне будет намного легче, когда ты будешь в «Истоке», рядом. Это же чертовски огромная удача, что знакомый и близкий человек выжил в эпидемии. Я больше таких случаев не знаю. Ты как связь с той жизнью, что была до «Пурпурного», когда небо было еще голубым и все были живы. Надеюсь, что это мне поможет быстрее вернуться в норму.

25 октября

12.04 по московскому времени

База «Исток».

' Хм, странно, закрыто'. — Марк еще пару раз дернул за ручку и убедившись, что дверь точно заперта, застыл.

Постояв пару секунд, направился в ординаторскую, откуда доносятся голоса медсестер. Три девушки, две совсем молодые, одна чуть постарше, явно уставшие, за кружкой чая живо что-то обсуждают. Увидев вошедшего, они синхронно повернулись и замерли в ожидании.

— Извините, у Воеводова палата закрыта, вы не знаете, куда он ушел?

— Опять? Вот упертый. — Вздохнула та, что постарше. — Выйдешь из госпиталя, обойди его по правой стороне. На заднем дворе есть спортивная площадка, там его и найдешь. — Повернувшись к собеседницам, медсестра продолжила. — Вот же неугомонный. Иван Семенович ему четко сказал — пастельный режим и никаких физических нагрузок, он же весь зашитый. А ему хоть бы хны, который день уже на турники ходит.

Марк не стал дослушивать причитания и направился к выходу. Вадима нашел точно там где и сказали. Воеводов отжимался на брусьях, медленно выпрямляя руки и так же плавно опускаясь вниз. Лицо вспотевшее, сконцентрированное, из далеко видно, что каждое движение делает через боль. Султан сидит рядом и с интересом наблюдает за действиями хозяина.

— Тебе же запретили тренироваться? — Сахаров подошел ближе и оперся на турник.

— Врачи запрещают, отталкиваясь от максимально безопасных рекомендаций и состояния среднестатистического больного. — Вадим медленно выдохнул, опускаясь вниз. — Я свое тело знаю намного лучше, и понимаю, что можно, а что нельзя. Больше вреда нанесет неподвижное лежание в постели чем упражнения. Тем более мне надо вернуть форму как можно быстрее.

— Для чего? Ты же вроде распустил своих людей.

— Рандеву с одной персоной не терпит отлагательств. А я боюсь, что в платье не влезу.

— Не часто от тебя сарказм услышишь. Подозреваю, человек не очень рад будет этой встрече? — Сахорову захотелось самому присоединиться к Воеводову, только он не на столько уверен в кондиции своего тела, и даже простое отжимание от пола пугает.

— Почему же? Он явно сгорает от нетерпения в своей камере. — Вадим осторожно спустился на землю и вытер полотенцем лоб. Щетина уже успела отрасти до короткой бороды, вернув привычный облик. — Мы с тобой теперь квиты?

— В смысле?

— Я тебе жизнь спас, ты мне. Хотя оно того не стоило. — Вадим повернулся к алабаю. — Солт, воды.

— А, ты об этом. Я не из-за чувства долга отправился тебя вытаскивать. — Сахаров с интересом проследил за собакой, осторожно притащившей хозяину бутылку воды с лавки. — Думаю, ты меня спас, тоже не из-за желания сделать обязанным.

— Согласен. — Сделав несколько глотков, Воеводов протянул бутылку Марку. — Будешь?

— Нет, спасибо.

— Как хочешь. Что дальше планируешь делать?

— Решил вернуться в «Исток». Федорович тоже присоединился к ребятам. Про Рому ты, наверное, уже слышал. Он теперь возглавляет службу безопасности.

— Да, мне Тимур рассказал. Мы с ним часто беседуем. Помогаю ему мозги вправить на место. — Вадим накинул кофту и сел рядом с Сахаровым.

— Я тоже пытался, не вышло. У тебя, скорее всего, больше шансов. Я-то вижу ситуацию со стороны пациента, а у тебя опыта общения с психологически травмированными людьми побольше будет.

— С ним просто не надо сюсюкаться. Вы старались вытащить его, а кроме него самого, никто это сделать не сможет. Он должен сам хотеть вернуться в норму. Пара ментальных пощечин и волшебный пинок под зад в правильном направлении. Тимур — боец, и если относиться к нему как маленькому ребенку, будет только хуже. Когда начинаешь нянчиться с такими людьми, они скатываются в яму жалости к себе и только все усугубляют.

— Почему у меня не было такого психиатра как ты? Вот что мне точно было нужно, так это пара звонких затрещин. — Сахаров вздохнул, вспоминая как его бесила гиперопека братьев и желание во всем угодить.

— У меня к тебе предложение есть. — Воеводов, сощурив глаза, посмотрел на Марка.

— Говори.

— Как восстановлюсь, хочу доделать начатое. Только так, как я умею. Сам уничтожу Нуклий, нельзя оставлять это осиное гнездо существовать. Обезглавь общины, и они перегрызут друг другу глотки за власть. В лоб идти нельзя, тихо и скрытно. — Вадим погладил подошедшего пса. Султан словно понял из слов хозяина, то, что он опять собирается уехать, и всем своим видом показал — «я тебя никуда не отпущу!». — Ты прирожденный воин. Исполнительный, смекалистый и упертый. Не многие бы вывезли так умело свалить из «Рассвета» даже под моим руководством. Поэтому ты мне нужен. Прикрывать, наблюдать, координировать. Что думаешь?

— Отправиться вдвоем против «Нуклия»? Звучит как бред сумасшедшего. Я в деле.

1 ноября

18.48 по московскому времени

База «Исток».

Звук работающего перфоратора огласил весь первый этаж. Борис нахмурил брови, прислушался. Доносится снизу, из подвальных помещений. Спустившись по лестнице, не спеша пошел на источник шума. В небольшой комнате, обвитом пластиковыми трубами и заставленной синими бочками, мужчина в защитном респираторе усердно долбит стену, упираясь в инструмент двумя руками.

— Привет. Ты чехо тут делаешь? — Борис похлопал работника по плечу и жестом показал снять наушники.

— Течь устраняю. Посмотрите. — Мужчина показал на мокрое пятно почти на пол стены. — Белозерский отправил. Вчера работницы АХО обнаружили, скорее всего при монтаже повредили трубу вот и течет.

— Вот же неряхи. — Гаманюк щёлкнул языком. — Как же так не аккуратно то. От такой течи вся несущая стена может по одному месту пойти. Сам справишься или прислать кохо на помощь?

— Да тут работы то, сейчас бетон отобью, освобожу пространство вокруг трубы и отремонтирую. Не переживайте, начальник, все будет в лучшем виде.

— Хорошо. Молодцы, что вовремя заметили и за инициативу тоже хвалю. Тебя как звать?

— Семен, можно просто Сема, из новоприбывших.

— Ловко с перфоратором обращаешься. Строительством занимался?

— Было дело. Как раз таки сантехникой и коммуникациями.

— Отлично. Куда распределили?

— В службу хозяйства, сам попросился. Больше люблю чинить, чем новое строить.

— Хорошо. Тогда поручение тебе: можешь проверить все наши корпуса на возможные неполадки? А то я за строительством новых, совсем упустил из виду уже действующие, а таких инициативных ребят, как ты, в АХО как раз не хватает.

— Да не вопрос, я и сам это хотел предложить.

— Ну и ладненько, доховорились. — Борис пожал крепкую руку Семена, махнул на прощание и вышел, насвистывая мелодию песни «Зимний сад».

5 ноября

11.34 по московскому времени

База «Восход»

Дверь в камеру скрипнула стальным засовом. В бетонной коробке воняет потом, мочой и грязным телом. Свет от тусклой лампочки под потолком едва освещает двух мужчин, лежащих на койках. Оба поворачиваются на звук, пытаясь продрать слипшиеся от сна глаза.

— Заждались? — Сухо бросил Воеводов, переводя взгляд с одного узника на другого.

— А что так долго то? Я тебя месяц назад ждал. — Пимон сел и потер лицо руками. Есаян повернулся и одернул вниз футболку, закрывая оголившийся волосатый живот.

— Готовы к беседе? — Вадим повернулся к стоящим возле дверей бойцам. — В наручники их и за мной.

Эксархидис и Авак не сопротивляясь подставили руки под оковы и понуро зашагали. Заточение в глухой камере уже сломило норов, оба прекрасно поняли, что никто их спасать не придет. Вышли из изолятора и направились к одноэтажному бетонному зданию. Массивные рулонные ворота открыли глотку темного коридора с серым полом. Пахнет затхлым мясом и гнилью. Есаян никак не отреагировал, Пимон начал нервно крутить головой по сторонам. Открыв одну из дверей, Вадим остановился и указал рукой. Охранники завели пленных в широкий зал, полностью выложенный кафельной плиткой. Столы из нержавеющей стали раздвинуты к стенам, только два стоят в самом центре, напоминая хирургические. Рядом с каждым — инфузионная стойка.

— На столы их. — Воеводов, чуть хромая, отошел в сторону.

Эксархидис задергался, но быстро угомонился, получив тычок стволом в почки. Нуклиевцев уложили на холодные столешницы, руки и ноги притянули широкими монтажными стяжками.

— Все, свободны, дальше я сам. — Вадим подошел к Пимону и подождал пока дверь захлопнется за последним охранником.

— Что информация тебе нужна, да? — Эксархидис оскалился, пытаясь скрыть страх.

— С чего ты взял? Просто хочу поиздеваться. — Придвинув стойку капельницы, Воеводов проверил пакеты с физраствором и вколол в них несколько ампул.

— «Сыворотку правды» хочешь ввести? — Пимон старательно изображает браваду, но тело не обманешь — глаза, трясущиеся и побелевшие губы, учащенный пульс очень явно выражают испытываемый ужас. Есаян, лежащий на соседнем столе учащенно дышит и молчит.

— Смешно. — Холодно и безэмоционально сказал Вадим, снимая колпачок с иглы и приближаясь к распластанному Эксархидису. — Это «коктейль», чтобы ты не отключился и не умер от потери крови раньше, чем я посчитаю нужным. А это будет очень нескоро.

Проведя пальцем по вене на руке Пимона, Воеводов воткнул иглу и закрепил пластырем.

— Будешь дергаться, я тебе связки на локте и подмышке первым делом перережу. — Обыденно, словно делая заказ в кафе, сказал Вадим.

— Послушай. — Напускная смелость Эксархидиса улетучилась. — Я знаю очень много секретной информации. Я могу быть полезен. Расположение общин, каналы связи, пути снабжения, да до фига чего. Убивать меня глупо и не логично, ты, как военнокомандующий, должен это понимать. Оставь меня в камере как осведомителя, живым от меня больше пользы.

— А с чего ты взял, что мне что-то нужно? Ни-че-го, абсолютно. Хотя нет, я соврал. Мне нужно чтобы ты страдал. Чтобы почувствовал такую боль, которую и представить себе не мог. Чтобы Ад Данте показался тебе детским развлекательным парком. — Воеводов взял хирургические ножницы и несколькими быстрыми движениями срезал всю одежду с Эксархидиса.

Пимон заскулил, от бывшего грозного начальника «Рассвета» ни осталось и следа. На столе лежит жалкий, трясущийся от страха человек. Кожа от холода в помещении побелела, колени дрожат, заставляя весь стол ходить ходуном, гениталии сжались и сморщились.

— Блин, чуть не забыл. — Вадим подошел к Есаяну, усилием повернул его голову на бок, так чтобы он смотрел прямо на Эксархидиса. Наклонившись прямо к уху бывшего главы «Зари», Воеводов прошептал. — Закроешь глаза, я тебе веки отрежу.

Пимон заплакал, в голос, с надрывом. Из ноздрей полезли пузыри соплей. Губы неразборчиво зашептали, то ли молитвы, то ли мольбы. Воеводов, бросив, презрительный взгляд на нуклиевца, взял медицинский скальпель и подошел к ступням пленника.

— Ну что, начнем?

Холодная сталь прикоснулась к промежутку между большим и вторым пальцем на ноге. Все здание разорвал протяжный и надрывный крик.

22.48 по московскому времени

Стерев пот со лба, Вадим посмотрел на резиновые перчатки, перепачканные кровью.

«Надо бы сменить, и умыться не мешает».

Тяжелый запах, отдающий железом, пропитал всю одежду и въелся в кожу. То, что когда-то было Пимоном Эксархидисом, больше похоже на работу опытного мясника-обвальщика. Тяжело вздохнув, Воеводов медленным ленивым шагом пошел к трясущемуся Есаяну, который за всю экзекуцию не произнес ни звука. Топ, звук ботинка по кафелю. Топ, второй шаг. Авак зажмурился. Каждый «топ» — звук приближающейся неизбежной смерти, адских мучений и пыток. Есаян больше всего хотел умереть прямо в это мгновение, от чего угодно: от сердечного приступа, от инсульта, да хоть от чумы, лишь бы не видеть перед собой этого демона в человеческом обличье. За службу начальником исправительной колонии он успел насмотреться всякого, одним из любимых развлечений было лично принимать участие в пытках и унижениях заключенных. Но он никогда не думал, что окажется по другую сторону. И Воеводов… То с каким безразличием и спокойствием этот монстр разделывал, вытягивал по одной связки, отрывал мышцы от костей, снимал кожу, ввергало в первобытный ужас. Вопли и судороги Пимона не вызвали вообще никакой реакции, ни одна мышца не дрогнула на этом высеченном из камня лице. Обычные люди даже муху убивают с большим сочувствием. И вот он приближается. Тот же отрешенный взгляд пустых глаз, фартук, залитый кровью, и безэмоциональное лицо.

— Стой, пожалуйста, выслушай меня. Не надо, прошу, не так. — Авак начал заикаться. От страха его живот задрожал как холодец.

— Где «Нуклий»? — Холодный, как и нержавеющая сталь стола, голос.

— Я скажу, покажу. Я там был, знаю. Все их скрытые посты покажу, все что знаю, только не так. Застрели меня, не мучай. Я все расскажу.

— Я уже был в одном «Нуклие», только он оказался ловушкой. Так дешево ты не купишь себе быстрой смерти. — Вадим снял колпачок с иглы, посмотрел на бьющую из нее струйку жидкости и прицелился к вене на предплечье.

— Нет! Не надо! Я скажу правду! Умоляю!

Воеводов поставил капельницу, не обращая внимания на уговоры и, перетянув жирные бедра Есаяна жгутом, взялся за циркулярную пилу. Загудел электродвигатель, перекрывая вопль Авака, зубцы с чавканьем впились в плоть чуть выше колена, прогрызая себе путь и забрызгивая кровью все вокруг. Есаян начал биться в конвульсиях, только усугубляя — диск пилы начал скакать в проделанном разрезе, отрывая от мяса куски. Отпиленная нога с хлопком упала на пол. Завоняло аммиачным запахом мочи. Вадим, не обращая внимания на трясущегося в исступлении Авака, перешел ко второй ноге. Укоротив нуклиевца на шестьдесят сантиметров, отложил пилу в сторону и склонился над его головой.

— Сейчас я вколю тебе обезболивающее для ясности ума. Ты расскажешь мне все, что знаешь. И только попробуй соврать или скрыть от меня хоть что-то, участь Пимона тебе покажется милостью.

Есаян затряс головой, соглашаясь. Все что угодно, лишь бы прервать эту пытку.

00.23 по Московскому времени

Двое из службы безопасности «Истока» вошли в бывший мясной цех общины «Восход». Несмотря на чистоту, пахнет как на мясокомбинате. Один стол пуст и блестит чистой поверхностью. На втором без сознания лежит Есаян с перебинтованными обрубками ног. Воеводов в углу, на пластиковом стуле, с полуприкрытыми глазами и уставшим лицом.

— А где второй? — Спросил один из вошедших.

Вадим кивнул на стоящий у двери черный пластиковый мешок.

— Есаяна переместите обратно в камеру, скоро приедет врач, осмотрит его. Смотрите за ним, чтобы руки на себя не наложил, пока я не вернусь. Мешок выкиньте за забор, тут много шакалов, пусть полакомятся.

6 ноября

06.35 по московскому времени

База «Исток»

Проснулся раньше будильника. Можно спать еще почти полчаса, но тело переполняет бодрость, несмотря на пасмурное небо и накрапывающий дождь. Потянулся, стараясь не издавать звуков и посмотрел на постель. Вика спит в его футболке, укрывшись одеялом до самой макушки. Непривычно видеть ее такой беззащитной и милой что-ли. Женька сопит в своей постели, подложив ладошку под щеку. Даже будить не охота. На цыпочках дошел до ванны и залез в душ, тугие струи горячей воды согнали последние остатки сна. Никто так и не проснулся. А может их вообще не будить? Пусть отдохнут, проведут день вместе. Завибрировал смартфон, лежащий на прикроватной тумбочке.

— «Да блин, кто там в такую рань!» — Выругался Князев про себя и схватил дребезжащий телефон.

Вика приспустила одеяло, открыв один глаз.

— Что-то случилось? — Голос сонный, немного хриплый.

— Не знаю, Стив звонит, я выйду в коридор, поговорю. — Закрыв за собой дверь, Саша нажал кнопку ответа. — Ты что, до сих пор в американском часовом поясе живешь?

— Там сейчас девять вечера. Извини если разбудил, надо срочно встретиться.

— А подождать это никак не могло?

— Нет.

— Ладно. В штабе? Понял. Скоро буду.

Вернулся в номер-квартиру, хоть Вика и проснулась, но все равно старается не шуметь. Если бы не промозглая погода, то лезть в шкаф бы не пришлось, а так приходится шуршать одеждой.

— Так что там? — Колмагорова уже села на кровати, на удивление следов сонливости на ее лице почти нет, словно она встала час назад.

— Прайсу приспичило. Хочет встретиться что-то обсудить. — Ответил Саша, натягивая куртку.

— Не кипятись, Стив по пустякам не беспокоит, тем более так рано. Значит реально что-то важное. Иди, я отведу Женю на занятия.

Князев подошел к девушке и поцеловал в губы, несмотря на ее сопротивление, нечищенные зубы не помеха.

В штабе встретили Прайс и Сахаров, сидящее за совещательным столом.

— Привет! — Князев осмотрел Марка с ног до головы. Вид уже намного лучше, чем месяц назад, бинты сняли, только худоба выдает пережитое ранение. — Доктора уже разрешили разгуливать?

— И тебе не болеть. — В своей безразличной манере ответил Сахаров.

— Присаживайся. — Стив указал на пустой стул стоящий рядом и подвинул исходящую паром чашку. — Как ты любишь, крепкий, без молока.

— Одним кофе не загладишь такой ранний звонок. Что случилось?

Воеводов собирается в одиночку уничтожить «Нуклий». — Ответил вместо Прайса Марк. — Ну как в одиночку, меня с собой позвал.

— О как. А откуда он знает, где этот «Нуклий» находится? — Сделав глоток, Князев скривился — слишком горячее.

— Вчера он навещал Пимона и Есаяна. Судя по тому, что вышел оттуда только ночью, информацию он выбил. — Стив постучал по столу пальцами.

— Блин, жалко, что меня там не было, такое зрелище пропустил. Все отдал бы, чтобы посмотреть на муки Эксархидиса. — Саша поставил кофе остывать.

— Сомневаюсь, что твоя пищеварительная система бы это выдержала. Есаян еще жив, хоть и стал ниже, а вот Пимона, точнее то, что от него осталось, вынесли в одном мусорном мешке. — Стив посмотрел в стену, прокручивая в голове просмотренное видео с камер наблюдения. — Что ты думаешь по поводу атаки на «Нуклий».

— Что Воеводов или дурак, или хочет красиво умереть. Не понимаю только одно, зачем он тебя, Марк, за собой тащит. Чтобы ты запечатлел его героическую смерть для потомков?

— Ты его недооцениваешь. Он вполне может справиться в одиночку. — Ответил Сахаров.

— Почему же тогда со всеми своими людьми вместе не справился? Если он такой супер-вояка, то почему у нас все койки в госпитале заняты?

— Сейчас не об этом. Я предлагаю поддержать Вадима. — Стив опять забарабанил по столу.

— Вот это новость! — Князев удивленно вскинул брови. — С чего это ты так резко изменил свою позицию? Или до тебя наконец-то дошли мои доводы? Я об этом уже несколько месяцев твержу.

— Алекс, давай без сарказма. Ты был прав. Да, Кир — гениальный человек, но он не понимает человеческих взаимодействий и все оценивает с точки зрения логики и рационализма. У нас были силы и ресурсы оказать помощь Воеводову. Мы могли избежать такого количества убитых с обеих сторон. Людей и так почти не осталось. У Вадима благая цель, даже невзирая на то, каким путем он к ней идет. Уничтожение «Нуклия» фактически освободит почти всю страну от гнета анклавов. Да, сами общины еще останутся, но это лишь вопрос времени. Они не смогут противостоять нашим беспилотным вертолетам и освобождение остального народа пройдет бескровно.

— Ну наконец-то мы все мыслим одинаково. — Саша радостно хлопнул по столу. — Наша спасательная миссия на вертушках в Москву не прошла даром. Что предлагаешь? Уже есть план действий?

— У меня есть. — Марк поднял руку, как желающий ответить ученик в школе. — Как вы знаете, я непосредственно участвовал в этой самой миссии и кое-что понял. Но я не военный тактик, так что предлагаю устроить общий совет. Позвать Вадима, Сталюкова, Тимура, Серго, всех, кто обладает боевым опытом и знает потенциал наших боевых машин. Если мы будем действовать сообща, скоординировано, то у анклавовцев не будет никакого шанса. Надо забыть все дрязги и разногласия. Мы по все по одну сторону баррикад. Оставить «Нуклий» — подписать себе смертный приговор. Хитрости им не занимать, они умудрились переиграть даже Вадима. Затянуть время и они просто-напросто накроют нас несколькими ядерками, против которых даже наше ПВО не поможет. Это лишь вопрос времени. Надо нанести удар первыми, пока они думают что мы зализываем раны. Я честно немного удивлен, что они до сих пор ничего не предприняли, после провалившейся высадки в Архипо-Осиповке.

— Слишком большие потери. — Прайс повернулся к Сахарову. — Почти тысяча человек из морского десанта осталась с нами, остальные сильно деморализованы. Под москвой «Нуклий» потерял как минимум пятьсот-шестьсот человек убитыми. Учитывая, что по статистике в России выжило примерно четырнадцать тысяч — это чудовищный урон, десять процентов от общего числа людей во всех общинах. На данный момент у них просто нет живой силы для массированной атаки, а ракетный обстрел они не производят из-за нецелесообразности. Если начать размахивать ядерной дубиной, значит перейти красную черту. Мы можем ударить в ответ равнозначно. А у них нет такой системы обороны как у нас, «Заря» и «Рассвет» это подтвердили. Так что они собирают силы, перебрасывают поднятых к оружию гражданских из дальних регионов. Стоит учитывать и погодные условия: сейчас осень, дожди, тяжелой техникой к нам не доберешься, только по шоссе, а они уже знают, что мы можем сделать с большим скоплением войск. Так что сейчас самый правильный момент для атаки по «Нуклию» — он максимально уязвим.

— Стив, ты меня реально поражаешь. — Князев без притворства вскинул руки. — Говоришь, как бывалый полевой командир. Ты где уже так в военном деле поднатаскался?

— Жизнь заставила. — Прайс стеснительно улыбнулся, услышать похвалу от Князева — скорее розовый снег пойдет, и медведи спляшут вприсядку. — Читаю много на эту тему, надо учитывать специфику боевых действий, проектируя и дорабатывая вертолеты и конвертопланы. Слушал что Михаил Федорович операторам рассказывал. Я люблю учиться, тем более, когда от полученных знаний зависит выживешь ты или нет.

— Надо брать с тебя пример,а то я себя уже полным профаном чувствую. Марк с Тимуром воюют, ты превратился в Лесного на минималках, Джавид — бог логистики, а я только трепаться и умею.

— Давай без лишней скромности. — Стиву захотелось подойти к Князеву и пожать руку, но остался сидеть на месте — слишком бы это позерски выглядело. — Если бы не ты, у нас сейчас было бы две тысячи пленников в «Восходе». Лесной не зря в тебе увидел прирожденного лидера.

Часть 2 Глава 2

6 ноября.

10.32 по московскому времени.

База «Исток».

Воеводов вошел последним и закрыл за собой дверь. Первый раз с самого создания «Истока» в комнате совещаний собралось столько людей. Князев сидел во главе стола, осматривая всех присутствующих. Рядом с ним Стив перед ноутбуком, по правую сторону погруженный в свои мысли Тимур. Марк Сахаров чуть в стороне, смотрит в окно. Серго Абухба что-то живот обсуждает с Джавидом, Борисом и Белозерским, перемежая разговор распитием кофе. Мила с Иваном Семеновичем, не теряя времени, перелистывают медкарты пациентов на планшете. По левую руку от Милы, подобно телохранителю, сидит Колмагорова, единственная, кто не расстается с оружием даже в штабе. Сталюков показывает схемы расположения систем обороны Михаилу Федоровичу, на что тот согласно кивает и дает советы по улучшению.

Оставив Султана возле двери, Вадим занял свободный стул. В помещении повисла неловкая пауза. Никто не решается взять на себя первое слово. Князев прокашлялся, привлекая внимание.

— Итак. Мы первый раз собрались здесь таким составом. Надеюсь каждый чувствует себя на своем месте, хотя о себе так сказать не могу. Кто-то уже в курсе причины собрания, для остальных, как я думаю, это тоже не будет новостью. Мы собираемся уничтожить «Нуклий».

Пауза. Борис с Белозерским удивленно смотрят на Князева. Серго молча улыбается. На лице Воеводова никаких эмоций.

— Вадим, ты, наверное, уже знаешь, что мы собираемся поддержать тебя в задуманном. Для всех: Воеводов решил применить свои навыки разведчика-диверсанта и уничтожить штаб общин в одиночку. Мы решили поддержать его с помощью беспилотных вертолетов. Скоординировать атаку. Если мы ударим совместными усилиями, то шансов устоять у противника нет. — Князев еще раз посмотрел на присутствующих.

— Два вопроса. — Чуть привстал Борис. — Откуда мы знаем, хде точно находиться «Нуклий» и почему бы ехо просто не разбомбить?

— Локацию выдал Есаян при интимной беседе. — Вадим повернулся к Гаманюку. — Просто уничтожить нельзя. Анклавы во всем мире управляются из одной точки — «Проталия». Если мы до него не доберемся, то это лишь вопрос времени, через сколько нас сотрут с лица земли. Мобилизационный резерв общин в нашей стране почти исчерпан текущим конфликтом, на территории России оставалось не так много выживших, но сравнить с тем же Китаем, где населения было в десять раз больше, а значит и выживших осталось на столько же больше. Я не знаю, противостоит ли там кто-то сети общин, но если они соберут силы и бросят их против нас, то даже никакая сверхсовременная военная техника не поможет. Пока не уничтожим главный центр всей сети, о мирной жизни не может быть и речи. Так что в «Нуклий» необходимо проникнуть, подключится к их серверам и вычислить место расположения «Проталия», и только потом уже уничтожить.

— Ясно. — Хмыкнул Белозерский. — Да, а мы и не знали, что общины — одна общая организация. Когда нас всех мобилизовали, объяснили тем, что решили объединить усилия с другими выжившими, которые так же скооперировались в анклавы. А оказывается это заранее подготовленная структура…

— Сколько человек пойдет непосредственно в «Нуклий»? — Спросила Людмила.

— Я один. — Отрезал Воеводов.

— Один? Это же самоубийство!

— Нет, для этого мы и задействуем наши силы. — Стив развернул ноутбук. На экране — анимированная схема атаки штаба анклавов. — Сначала мы запускаем наших дронов, так же как и при спасении отряда Вадима. Они способны действовать даже невзирая на установки радиоэлектронной борьбы. С их помощью мы подавим всю связь и коммуникацию противника. Далее в бой вступают беспилотные вертолеты, отвлекая внимание на себя. Воеводов десантируется с обратной стороны от линии атаки, проникает на базу. Его прикрывает четыре модифицированных дрона. Все что нужно сделать Вадиму — подключить передатчик в штабе «Нуклия» и убраться с территории базы. Мне понадобится меньше минуты, чтобы вычислить геопозицию «Проталия». Далее мы эвакуируем Вадима, отводим вертолеты и наносим ракетный удар. Все, миссия выполнена.

— А ты готов к такой операции? Всего полтора месяца прошло, как тебя привезли умирающего. — Спросил Джавид, смотря на Воеводова.

— Пару недель, и я в полной боевой готовности, медлить нельзя. С каждым днем они укрепляют оборону. За меня не переживайте, прекрасно понимаю ресурсы своего организма. Стив, просьба к тебе, ты можешь за это время ввести меня в курс ваших технологических новшеств, чтобы я в планировании миссии отталкивался от текущего боевого потенциала?

— Без вопросов, сделаем.

— А можно мне тоже принять участие? — Вступил в обсуждение Юлаев.

— Тим, давай об этом поговорим попозже. — Сказал Сталюков как можно мягче, стараясь не спровоцировать Юлаева.

— Тимура и Марка я возьму с собой. Они нужны для прикрытия. За их безопасность не переживайте. — Воеводов подмигнул Юлаеву.

10 ноября

12.42 по московскому времени

База «Исток»

Конвертолпан плавно опустился на взлетное поле, сметая влагу с вымокшей от дождя травы. Открылся люк в блестящем алюминиевом борту. Воеводов спрыгнул на землю и отошел чуть в сторону, рассматривая летательный аппарат. К нему поспешил Прайс, закрывая лицо от брызг.

— Ну как тебе? — Стив бросил гордый взгляд на транспорт.

— Отличная вещь. Быстрая, тихая, маневренная. Сколько ты говорил он пролетает на одном заряде?

— В зависимости от метеоусловий от десяти до двенадцати часов полета. Это с полной загрузкой.

— Шикарно. А что насчет заметности для локаторов и противодействия РЭБ?

— Только физическое обнаружение, локаторы его не засекут. От радиоэелектронных помех защищен полностью, особенно в режиме непосредственного пилотирования.

— Как вы успели создать этот аппарат за такой короткий промежуток времени?

— Концепт был создан Киром еще до «Пурпурного», но испытания он не проводил, для того чтобы не раскрыть разработку. После эпидемии начал тестировать и внес некоторые правки.

— Дороги нам теперь больше не нужны. Это полностью меняет всю тактику войны. А боевые модификации есть? — Воеводов прикинул в голове, как можно вооружить такой конвертоплан.

— Да, два тестовых образца. Четыре с половиной тонны полезной боевой нагрузки. Уже тестировали с двумя тридцатимиллиметровыми ГШ-6–30, двумя комплексами НАР, и шестью ракетами класса воздух — земля и воздух — воздух. Справляется на отлично. Один из экземпляров как раз подготовим к вашей миссии.

— Я даже знаю кого посадим за пилотов.

— Да, Михаил и Роман уже вызвались. У них опыта больше всех, а управление операторам в такой миссии я не доверю.

— Ты что-то говорил про дронов поддержки? Покажешь?

— Да пойдем. — Стив указал на ангар рядом с летным полем.

Под сводчатой алюминиевой крышей кипит работа. Люди в синих комбинезонах роятся возле вертолетов, установленных на верстаки дронов и прочей технике. Лишнего шума нет, каждый знает свое дело, четко следуя инструкциям. Стив провел в дальнюю часть ангара, к стоящим на земле крупным коптерам с четырьмя спаренными винтами.

— Вот, смотри — наши новые боевые дроны. На двух установлены роботизированные турели «Страж» с ПКМ и боекомплектом на тысячу выстрелов. На двух других — АГС-17 и лента на 48 выстрелов. Дроны снабжены легкой броней, камерами высокого разрешения, тепловизорами и инфракрасными камерами. Размеры позволяют проникать в широкие двустворчатые двери и передвигаться по коридорам шириной до полутора метров. — Прайс подошел к дронам и показал на кронштейны с оружием.

— А управляют ими ваши операторы отсюда, из «Истока»? — Вадим нагнулся, проверил прочность крепления и постучал по бронированным листам.

— Да, как и вертолетами. Пинг минимальный, позволяет быстро реагировать на смену ситуации во время боя. Так же искусственный интеллект отвечает за стабилизацию, компенсирование отдачи, и опознание «свой-чужой».

— Где же вы были когда я полез в западню. Будь у меня такие «птички», столько бы ребят живыми осталось. — Тяжело вздохнул Воеводов.

— Они тогда еще не были готовы. Сейчас установили новое поколение двигателей, способных поднять такую массу в воздух. — Стив потупил глаза в пол. Чтобы сменить тему, он снял со стенда шлем и протянул Воеводову. — Оцени.

Вадим надел каску и опустил на правый глаз небольшой прозрачный экран. Прайс развернул к себе стоящий рядом на столе защищенный по военным стандартам ноутбук и экран перед лицом Воеводова включился. Контуры людей обозначились светящейся линией.

— На мониторе может отображаться подсветка целей, тактическая карта с дрона. Можно помечать цели для удара беспилотников, контролировать передвижение противника, переключаться на инфракрасный и ночной режим.

— Хорошо, даже очень. А по оружию есть что-то новое?

— Нет, над оружием не работаем. И так еле уговорили Лесного модернизировать дроны и вертолеты. Если бы не необходимость обороняться, он бы и этого не сделал. Милитаризация ему претит.

— Пацифист? — Спросил Вадим, снимая шлем.

— Скорее рационалист. Считает излишним вкладывать ресурсы в средства уничтожения себе подобных.

— Ясно, знавали таких. Сначала кричат о неприемлемости силового метода решения вопросов, но когда на их голову начинают сыпаться ракеты и жопу подпекает пехота, первым делом кричат — «где же вы были, почему ничего не предприняли!». Главное, что предоставил нам такую технику, это уже весомый аргумент в противостоянии. Ты с сетью «Нуклия» точно разберешься?

— Да, проблем не составит. Их алгоритм шифрования взломал еще после побега из «Рассвета». Не думаю, что они за это время его сменили. Сетевая безопасность у них такая себе.

— Ну и прекрасно. Тогда надо будет поработать с твоими операторами, чтобы научились работать в группе. Потренирую Марка с Тимуром, чтобы лучше соображали, что такое прикрытие. Несколько дней хватит и выдвигаемся.

13 ноября

13.42 по московскому времени

База «Исток»

Отложив в сторону автомат, Тимур снял наушники. В ушах гудит, но не от шума выстрелов, набатом громыхает пульс. Руки трясутся, ком тошноты подкатил к горлу. Но общее состояние, по сравнению с последним временем, обнадеживает. Нет галлюцинаций, паническая атака не душит, и не заставляет суматошно метаться. Переведя дыхание, Юлаев взял бинокль и посмотрел на мишень. Пять из десяти в молоко, остальные тоже далеки от поражения грудной фигуры.

— Уже лучше. — Голос Марка справа. — Как самочувствие?

— Телепает. — Юлаев сжал и разжал кулаки. — Но уже легче.

— Может тебе таблеток дать?

— Нет, — Тимур помотал головой. — Лучше сам выкарабкаюсь, без костылей.

— Ну что как успехи? — Спросил подошедший Вадим.

— Прогресс есть, хоть и медленный. — Марк отошел от огневого рубежа, отстегнув магазин от автомата и передернув затвор.

— Пойдем, лучший отдых — смена деятельности. — Вадим указал на одноэтажное здание из керамзитовых блоков, используемое для обучения бойцов. — Если я встряну в «Нуклие», вам придется идти на подмогу. Надеюсь до этого не дойдет, но всякое бывает. Так что лучше покажу вам пару приемов.

Шагнув в пустой и пыльный коридор, Вадим повернулся.

— Итак, вот здание, внутри находится предполагаемый противник, вам необходимо его штурмовать. Гранаты, слезоточивый газ и светошумовые пока опустим. Предположим, что ни у вас, ни у врага их нет. Первый вопрос: с чем вы пойдете на штурм?

Марк опустил автомат и посмотрел на Юлаева, ответ на этот вопрос Воеводов ему уже говорил, а вот что ответит Тимур, только что почти прошедший срочную службу в армии, вызывает любопытство.

— Ну с Калашниковым, это понятно. — Юлаев пожал плечами.

— Мало того, что ты сам — труп, так еще и своих же под угрозу ставишь. — Вадим вздохнул. — Смотри. Автомат тяжелый, маневренность с ним низкая, а в условиях боя в помещении, главное это быстро реагировать, двигаться и менять сектор огня. У Калашникова очень большая энергия выстрела, пуля маленькая и острая, рикошетит как сумасшедшая. Выпусти короткую очередь в коридоре и один черт знает куда они полетят. На твоем автомате стоит ДТК, то есть дульный тормоз-компенсатор, стрелять с ним удобнее, отдача меньше, зато вспышка яркая, не то что с пламегасителем. Вот ты забежал с улицы, где достаточное освещение, а здесь же довольно темно. Произвел первые выстрелы и что случится? Правильно, ты сам себя ослепишь, а противнику вполне хватит этих мгновений, чтобы нашпиговать тебя свинцом. Понял?

Тимур кивнул.

— Хорошо. Для штурма помещения отлично подходят короткие и легкие пистолеты-пулеметы с пламегасителем, за неимением таковых используют пистолеты, и если у них есть режим автоматического огня то вообще шикарно.

Марк с Юлаевым опустили автоматы вдоль тела на плечевой петле и достали пистолеты. У Сахарова большой и увесистый АПС, у Тимура — «Гюрза».

— Отечественный производитель, не лучший вариант конечно, но будем работать тем что есть. Вы правши?

Оба согласно кивнули.

— Хорошо. Дальше. Тимур как ты будешь держать пистолет и передвигаться?

Юлаев вытянул руки с пистолетом вперед, обхватив его двумя руками, вжал голову в плечи и пошел прямо, стараясь целиться на ходу.

— Хм, ты опять — труп. — Констатировал Вадим. — Вот пример, видишь коридор буквой «г»? Давай ты сейчас именно так и пойдешь, я тебя встречу.

Воеводов скрылся за поворотом и через секунду скомандовал «иди!». Юлаев двинулся вперед, но как только его руки с пистолетом показались из-за угла стены, Вадим тут же ловким движением отвел его оружие в сторону и ткнул рукой в ребра.

— Вот видишь, даже если у меня нет ствола, я бы успел тебя зарезать. Забирать, глупая затея, сначала устрани противника, затем забирай его оружие. Такому передвижению учат либо в полиции, либо в кино, но с реальным штурмом это не имеет ничего общего. Правило указательного пальца знаешь?

Тимур отрицательно помотал головой.

— Вот ткни пальцем любую точку, которую видишь, даже не вытягивая руку и замри. Ага, правильно, а теперь не сдвигая руку, посмотри, точно ты показываешь или нет. Увидел? Так работает наш организм, палец указывает ровно туда, куда смотрят глаза. С небольшими огрехами, конечно, но на такой короткой дистанции как при бое в помещении это не важно. Двигаться надо так: берешь пистолет в ведущую руку, и держишь его напротив груди, чуть выше солнечного сплетения, вторая руки спереди или с ножом, или с фонарем, или просто наготове. Так у тебя и площадь поражения меньше, потому что двигаешься к противнику полу боком, и оружие защищено. Ноги чуть сгибаешь, целиться не надо, плечи расслабь, а то они быстро устанут и дышать сложно. Вот правильно. Попробуй походить. Ногу ставь плавно, на внешнюю сторону стопы, перекатывая с пятки на носок, а не плюхая ее всей стопой, молодец. Понял.

— Да. — Тимур слегка улыбнулся.

— Погнали дальше. Вот тот же поворот коридора. Ты знаешь, что за ним возможно находится противник, справа от тебя глухая стена, там по определению никого не может быть. Не буду в этот раз умничать сразу покажу. Простые люди обычно идут прямо потом поворачивают — сто процентная смерть, ты теряешь до одной секунды, которой достаточно, чтобы всадить в тебя две-три пули. Геймеры поумнее, они заранее разворачивают корпус и выходят — шанс выжить уже больше, но ненамного. Правильно вот так: подходишь к углу и в зависимости от вероятности нахождения за ней противника и степени его осведомления о вашем присутствии действуешь дальше. Если враг еще не знает, что вы в здании, и не факт, что он находится именно за этим поворотом, то ты приседаешь до того уровня, пока еще комфортно можно передвигаться и, развернувшись, резко выходишь из-за угла. Если ты точно знаешь, что противник в коридоре и ждет тебя, а гранат нет, то самый лучший вариант — это выпрыгнуть в положение лежа. Почему? Человек интуитивно держит оружие так, чтобы стрелять на уровне груди. Если ты находишься ниже, ему потребуется время чтобы это понять, и опустить ствол, тебе этого хватит чтобы его застрелить. Только не вздумайте выпрыгивать, если потенциальных врагов много, и они могут нагрянуть с разных сторон, быстро превратитесь в свинцовый ковер. Попробуйте.

Сахаров и Тимур вдвоем подошли к углу и начали отрабатывать выход, присаживаясь то ниже, то выше, сначала неловко, с трудом удерживая равновесие, но с каждым разом все увереннее и увереннее.

— Молодцы. Хотите еще одну премудрость покажу, поможет вам в критичный момент жизнь сохранить.

Оба, как мальчишки, которым предложили мороженное, закивали.

— Хорошо. — Воеводов усмехнулся, приятно, когда можешь вот так поделиться своими знаниями, тем более они могут пригодиться в ближайшее время. — Представьте, что вы оказались в помещении, небольшом таком, три на три метра, может чуть больше, с противником у которого в руках нож. Дверь закрыта, или захлопнулась у вас за спиной, или вы изначально находились в комнате вдвоем. У вас на поясе пистолет, до врага, повторюсь, метра три. Вы точно знаете, что он сейчас будет вас убивать. Что будете делать?

— Хм. — Задумался Марк. — Я не успею достать пистолет?

— Нет. Ты потратишь на это полторы-две секунды, он зарежет тебя быстрее.

— К двери бежать тоже не вариант? — Спросил Тимур.

— Как только ты повернешься к врагу спиной — ты труп.

— Тогда не знаю, варианты кончились. — Сахаров пожал плечами.

— Надо падать на спину и выставлять вперед ногу, так вы выиграете время, чтобы достать пистолет и произвести выстрел. Да он может зацепить вам бедренную артерию, но если не держать ногу как оглоблю, то вполне вероятно, что вы или отделаетесь одной раной на икре, или вообще останетесь невредимы.

— Умно, никогда бы не додумался. — Тимур представил, как он падает назад и достает пистолет.

— Такому мало где учат. Даже наши СОБРовцы и тем более полицейские такое не знают. А навык очень необходимый. Смотри еще фишку. Приставь пистолет мне к затылку, только обойму сначала достань и проверь, нет ли патрона в патроннике.

Юлаев выполнил указания, зашел за спину Вадима и упер в его затылок ствол. Неудобно, пришлось высоко поднимать руки, Воеводов намного выше.

— Если оказался в таком положении, чего максимально надо избегать, но вот если уже приключилось, то есть один хороший способ избежать возможности лицезреть свои мозги, разлетающиеся по стене. — Вадим быстро дёрнул голову влево, совсем чуть-чуть, так что ствол оказался у него возле правого уха, и сделал короткий шаг назад, перехватив руку с оружием. — Если я сейчас дерну посильнее, то сломаю тебе руку. Видишь? Даже если противник будет очень подготовленный, он все равно не успеет нажать на спусковой крючок сразу. Выстрел произойдет позже, чем вы уберете голову с линии огня, максимум вас на короткое время оглушит, но черепушка останется целой.

— Блин, круто. Вроде так просто и логично, но я реально такого почти нигде не видел. А ты много такого еще знаешь? — Юлаев убрал пистолет в кобуру и потер запястье, хват у Воеводова — как в тиски руку засунуть.

— Много. Вернемся из «Нуклия» ножевому бою могу научить. Да и помимо него еще многое расскажу. Вы, главное, там не оплошайте и не растеряйтесь в самый нужный момент.

— Постараюсь. — Сдавленно ответил Тимур, сразу вспомнив, как он застыл, поймав в прицел спины анклавовцев в лжеНуклие.

14 ноября

15.22 по московскому времени

База «Исток»

— Вот, это Нуклий. — Прайс крутанул колесо зума и приблизил панораму базы на экране.

— Да, от обычной общины отличается сильно. — Воеводов придвинулся ближе.

Дрон замедлил ход, позволяя рассмотреть лучше. Высокая, метра четыре, лента забора опоясывает большую, пятьсот на пятьсот метров, территорию. Через каждую сотню метров — сторожевая вышка. По верхнему краю ограждения виднеются автоматические пулеметные турели. Подъездная дорога одна, широкая, четырехполосная, покрытая качественным асфальтом и чуть припорошенная свежим снегом. В пятистах метрах от забора — контрольно-пропускной пункт, основательный, с укрытыми за бетонными блоками БТР, пулеметным и минометным расчетом, с подъемными стальными зубьями, которые, в случае атаки, перекрывают проезд. Въезд на базу защищен еще хлеще: пятидесятиметровый коридор, стесненный железобетонными стенами с прорезями бойниц. Сверху каждый метр под присмотром пушек и крупнокалиберных пулеметов. Шансов выбраться из такой западни просто нет, за долю секунды любую технику сублимируют на атомы. На территории «Нуклия» в отличие от обычных анклавов очень мало строений. Боксы для тяжелой техники, приземистое складское здание, заправочная станция, и трехэтажное, почти без окон, строение в центре. Угрюмое, больше похожее на неприступную средневековую крепость с метровыми стенами из камня. Коммуникационные антенны и тарелки спутниковой связи выведены на северную часть базы.

— Смотри, это вентиляционные шахты. — Вадим указал на парящие квадратные коробки, похожие на будки биотуалетов. — Под базой — бункер. То, что мы видим, лишь малая часть.

— Это логично. Если бы я строил центр управления общинами, я бы тоже его в бункере разместил. — Ответил Прайс.

— Достать бы его план, хотя это розовые мечты. — Воеводов постарался прикинуть размеры подземных укрытий противника.

— Интересно, глубоко ли они зарылись? Могли же учесть даже ядерный удар. Таких фиг уничтожишь. — Тимур встал за спиной Стива, рассматривая заснеженный «Нуклий».

— Это не проблема, любой бункер можно расковырять. Сколько ты говорил у ваших конвертопланов грузоподъемность? — Вадим повернулся к Стиву.

— Вооружения или как?

— На подвесы сколько можно прицепить?

— Тонны четыре точно. А что?

— Отлично. Есть такая штука, Бетаб-500ШП, бетонобойная бомба, метр бетона пробивает шутя. Для сброса достаточно высоты в километр. Сначала ударить ими, чтобы вскрыть укрепление, и для верности бахнуть одной ядеркой, тогда точно от «Нуклия» ничего не останется.

— А не слишком ли это мощно? «Сарматом» по одной базе? Я слышал там заряд сумасшедший, города уничтожать может. — Сахаров, сидящий как всегда в стороне, подключился к разговору.

— Ударим не максимальным зарядом. Там семь с половиной мегатонн, это слишком много, потом пятьдесят лет в радиусе нескольких километров будет выжженная ядерная пустыня. Хватит и тактического ядерного заряда. И радиус поражения меньше, и радиоактивных загрязнений. Но такой удар необходим, одними Бетабами будем долго ковырять.

— Блин, только эпидемиологический апокалипсис пережили, а уже ядерную войну развязываем. — Замялся Стив. — Не слишком ли?

— Нет. Ты знаешь почему ядерное оружие использовали всего один раз? — Воеводов отодвинулся от стола.

— Боялись начала ядерной войны? — Предположил Прайс.

— Да. Если одна из стран применила бы свое ядерное оружие, пересекла бы так называемый «Ядерный порог», то тут же получила бы равнозначный ответ. Это как в уличной драке, сначала дерутся все на кулаках, но стоит одному достать нож или дубинку, то в ход идет все холодное оружие. Так же и при ядерном конфликте, дальше начинает работать система ядерного сдерживания. Все страны, входящие в военный союз, начинают бомбить пусковые шахты и центры принятия решений страны агрессора. Та, в свою очередь, производит запуски в ответ, попутно пытаясь сбить уже летящие на нее баллистические ракеты. Часть выпущенных боеголовок не долетит, но и тех, что достигнут цели будет достаточно, чтобы ввергнуть Землю в постядерную зиму. Академик Сахаров, очень хорошо это описал в своей статье «Опасность термоядерной войны», твой однофамилец, кстати, не родственники? — Вадим посмотрел на Марка. — Но так как цивилизации уже не существует, и отвечать на ядерный удар попросту некому, то мы можем применить имеющееся у нас оружие, не опасаясь ответных мер. А «Нуклий», очень достойная цель для такого удара.

— «Проталий» тогда атаковать живой силой вообще не надо. Просто вычислим его координаты и нанесем удар ядерной бомбой. — Подытожил Стив.

— Если бы все было так просто. — Вздохнул Воеводов. — Объясню на пальцах: «Нуклий» для баллистической ракеты находится фактически на заднем дворе, мы точно знаем его координаты, расстояние близкое, ракете даже не надо выходить на орбиту. При такой траектории мы легко можем скорректировать полет. А «Проталий» у черта на куличиках. Бьюсь об заклад, что он находится где-то в Атлантике или Тихом океане, наша планета не такая большая и это самые очевидные места для расположения базы такого проекта. Любая страна до «Пурпурного» начала бы задавать очень много вопросов, если бы кто-то начал строительство подобного объекта на ее территории. Вы в общинах в России заметили одну общую черту? Они все основаны на военных объектах. Готов поспорить, что некая фирма-подрядчик выиграла государственный тендер и под шумок строила объекты под планы «Проталия». А как мы знаем, на главной базе находится несколько сотен тысяч виновных в эпидемии людей, такой объект не построишь под прикрытием военной базы или торгового центра, это целый город. А где себе такое можно позволить? Правильно, на каком-нибудь островном государстве, правительство которого только и рады будут пустить кого угодно, лишь бы заносил в бюджет побольше денег. А до таких островов лететь минимум десять-двенадцать тысяч километров, это и выход на орбиту, и учет всех факторов, способных изменить траекторию. Раньше над точностью работала целая система из штаба управления полетов, военных спутников и прочего, а сейчас этого нет. Запусти ракету и сиди гадай, где она шлепнется, проще попасть шариком для настольного тениса в стакан на другом конце комнаты. Нам придется лететь, и уже оттуда корректировать. К тому же надо оценить целесообразность удара.

— То есть после уничтожения «Нуклия» нас ждет путешествие через полмира? — Марк закинул руки за голову.

— С вашим новым конвертопланом это не займет много времени, долетим, проведем разведку, и все — по домам. Но давайте пока не будем делить шкуру неубитого медведя, сначала надо разобраться с «Нуклием». Это в теории звучит довольно просто: ударили вертолётами, проникли, выкачали данные, разбомбили. На деле все может произойти по худшему сценарию. Так что усиленно готовимся и концентрируемся на текущей задаче.

16 ноября

15.38 по московскому времени

База «Исток»

Марк оперся локтями на железные перила. Холодные, чувствуется даже через ветровку. Как Воеводову не холодно? Бегает, в легкой камуфляжной куртке уже больше часа. Да и как он вообще бегать может после такого тяжело ранения? Всего полтора месяца прошло, а он носится, словно и не было ничего. Лавирует в узких проходах между специально расставленными транспортными контейнерами, за ним следуют два дрона, отрабатывают маневрирование в тесных помещениях. Операторы молодцы, хоть один коптер уже и повредили, но успевать за Вадимом, управляя таким массивным дроном с пулеметом это не штуки. Завтра собираются переходить на отработку стрельбы. Вот это будет намного сложнее: вести огонь из пулемета, одновременно вписываясь в повороты, и при этом не зацепить Воеводова. После таких упражнений, скорее всего, голова кружится, как после получаса на самых лютых аттракционах. Это отсюда — с вышки наблюдения за полетами, удобно смотреть, прямо как в игре, видишь весь лабиринт из контейнеров и заранее знаешь куда надо повернуть, а бедные ребята сидят в клаустрофобных шлемах и должны успевать среагировать за долю секунды.

Послышались звуки шагов по железным ступеням. На смотровую площадку вышки поднялась девушка. Короткие, под мальчика, черные волосы, по неестественному оттенку, сразу видно, что крашенные. «Интересно, она краской заранее запаслась, или уже после „Пурпурного“ разжилась?» — подумал про себя Марк. Возраст девушки определить сложно, черты лица детские, но взгляд и мимика взрослой. Чуть припухлые щеки, подведенные темным губы, холодно-серые глаза. Невысокая, едва ли достанет макушкой ему до плеча, широкая в бедрах, худой явно не назовешь.

— Привет. Ты, наверное, Марк? — Девушка подошла, и точно так же оперлась локтями на перила.

— Привет. — Сахаров заметил татуировку в виде замысловатого орнамента на левой стороне шеи у пришедшей. — Да, а ты, я так понимаю, Аня?

— Джавид про меня рассказывал? — Легкая, непринужденная улыбка с ямочкой на левой щеке.

— Не то слово. Все уши прожужжал.

— Хвастался небось?

— Нет, нахваливал.

Аня смущенно посмотрела вниз, отведя взгляд.

— А ты здесь что делаешь? — Марк посмотрел на виднеющиеся вдали жилые корпуса, просто так никто не пойдет к летному полю, явно шла целенаправленно.

— Джавид скоро должен приехать. Они сорвались с рассветом, на какой-то военный аэродром поехали. Сказал, Бетабы какие-то привезти надо, в душе не знаю, что это такое. — Девушка посмотрела на лабиринт контейнеров. — Уехал, даже не позавтракал, а обед уже кончился. Я собрала ему поесть и пошла сюда, к ангарам. Они здесь разгружаться будут. Он же такой, как в работу с головой уйдет, так вообще о себе забывает. А потом с желудком мучается, угробил его на своих складах, одними дошираками и чипсами питаться.

— А он не соврал. — Сказал Марк вслух самому себе.

— В чем не соврал?

— Что заботливая. Зная Джавида, думал он преувеличивает как обычно.

— Не, это он заботливый, я на его фоне просто меркну. — Аня посмотрела вдаль и улыбнулась. — Постоянно удивляюсь, как он все умудряется запоминать. Недавно обсуждали с ним обувь, я сказала, что всю жизнь мечтала об очень удобных трекинговых ботинках. Раньше они стоили как чугунный мост, не могла себе позволить. Да и на работе смотрели бы криво, представь, пришла девушка в офис в таких ботах. А они же суперкомфортные, ноги не потеют, не скользят на льду, удобно держат щиколотку. И в городе ходить можно и в лес выбраться. Просто обсуждали это, я ничего не просила. Так он притащил потом несколько пар на выбор, сюрприз сделал. И так каждый раз. Всегда старается удивить или сделать приятно, ничего не требуя взамен. Я думала таких людей уже не осталось. Всегда, когда человек что-то делал для меня, я чувствовала себя обязанной, понимала, что потом за это спросят. Иногда не в прямую, просто будут манипулировать. А Джавид делает это настолько бескорыстно, что аж не верится.

— Да, это он умеет. Он тебе рассказывал, что жизнь мне спас? — Сахаров, не отрываясь наблюдал за тренировкой, больше подмечая маневры Воеводова, чем движение дронов.

— Нет, только то, как ты от него убегал по какому-то парку и вел себя, словно вырос в джунглях с обезьянами.

— Было дело. — Марк усмехнулся. — Тогда и спас. Мог же просто бросить такого придурочного. Вот зачем ему понадобилось меня опекать, кормить и выхаживать? А я без этого бы точно сгинул.

— Это всего его доброта. Я за всю жизнь таких людей не встречала. Странно, жизнь у него была далеко не сладкая, а он смог сохранить это радушие и открытость. Не обозлился, не оскотинился. Многие и от меньших бед в таких тварей превращаются, что слов нет. Встретив его, поняла, что больше всего ценю в людях вот эту доброту. Может мне самой ее не хватало, или не знаю, но он тянет меня просто как магнит.

Марк посмотрел на Аню. Девушка смотрит куда-то вдаль и в ее глазах читается такая теплота и любовь, которой он не видел очень давно. Окутало приятное тепло и спокойствие.

«Джавид, Джавид, вот ты и нашел, то, что искал всю жизнь. Может карма все же существует, и Вселенная решила тебе отплатить за твою добросердечность?»

Ни капли зависти, только радость за друга, и даже гордость.

— А вот и они. — Аня кивнула в сторону приближающихся к ангарам грузовиков.

Сахаров поспешил вниз, осторожно ступая по еще мокрым от вчерашнего дождя ступеням. Два массивных длинномера остановились на площадке, из головного вылез Кочарян, на ходу раздавая команды подбежавшим техникам.

— Подгоните погрузчики, за руль, только самых аккуратных ребят. А вообще черт с ним, сам разгружу. — Увидев Аню с Марком, Джавид поспешил к ним. — А вы тут что делаете? Уже успели познакомиться?

— Я тебя пришла встретить, увидела Марка, решила, что ждать, сама познакомлюсь. — Девушка подошла к Кочаряну. — Как съездили?

— Я бы сейчас успокоительных пачку выпил бы. Марк, не поделишься? В кузове, — Джавид кивнул на грузовик. — Восемь пятисоткилограммовых бомб «БЕТАБ», во втором столько же. Фиг его знает, опасные они или нет. Ехали с черепашьей скоростью, каждую кочку объезжая. Такая дура если бахнет, то не то, что ты, в радиусе ста метров все испарится.

— Пока бомбы не на боевом взводе, они абсолютно безвредны. — Бесшумно, как кошка, подошел Воеводов, заставив всех вздрогнуть. — Ты хоть урони ее с кузова — не взорвется.

— Да все равно ссыкотно, когда везешь четыре тонны взрывчатки. — Кочарян передернул плечами. — Вот сейчас разгружу, передам их под ответственность Прайса и все, можно выдохнуть.

— Он еще не вернулся из Криницы? — Спросил Сахаров.

— Нет, занят на производственных линиях, собирают еще один конвертоплан. — Ответил Воеводов. — Ладно, приступим к разгрузке. Еще надо приладить их и систему сброса придумать.

— Иди, — Аня улыбнулась Джавиду. — Мы тебя здесь подождем.

Часть 2 Глава 3

17 ноября

09.30 по московскому времени

Поселок Криница

Пальцы скользят по холодному алюминиевому боку конвертоплана, как по зеркалу. Скоро он будет рассекать облака, взмывать с земли и возить в своей утробе людей. Странно, но такое ощущение, что он живой. Пока еще без двигателей, без винтов, один корпус, даже обшивку еще не всю прикрепили, но уже живой. Именно этот летательный аппарат — полностью его детище. От первых направляющих остова и до последнего винтика. Предыдущие четыре еще изготавливались при Лесном, этот Стив собирал сам. Да по проекту Кира, но сейчас за производство отвечает исключительно Прайс. Конвертоплан блестит в ярком свете сборочного цеха, как мифическое морское существо, оказавшееся на суше. В каждой линии чувствуется мощь и сила. Мустанг, выросший в прериях, приготовившийся сорваться в галоп. Переполняет гордость и чувство причастности к чему-то важному.

— «Отец, если бы ты видел, ты бы гордился мной. Ты так хотел, чтобы я стал механиком. И вот, спустя всего пять месяцев после конца света, я сменил компьютерное кресло на конструкторский халат. Просто посмотри на него! Красавец, хромированный алюминий на боках, хищный изгиб носа, мощный размах крыльев, чем-то напоминает классические американские мотоциклы и маслкар эпохи шестидесятых. Тебе бы понравилось…»

В конструкцию именно этого конвертоплана Стив внес несколько правок, после разговора с Воеводовым. Полет в США. Кир должен вернуться к этому времени, и тогда Стив сможет полететь домой вместе с Вадимом. Увидеть родную землю, подышать знакомым с детства воздухом. Если с «Проталием» пройдет все гладко, то можно попросить Воеводова сделать небольшой крюк до Техаса. Похоронить родителей и Дейзи… Она же, наверное, так и лежит в постели, в его любимом платье в подсолнухах сжимая их фотографию. Горло сдавило. Кулак горя размашисто врезал в нос, намочив глаза.

«Кир по любому успеет, и я полечу. Попрощаюсь, устрою похороны, которых они достойны.»

Зазвонил спутниковый. Прайс посмотрел на экран. «Лесной». Словно услышал его мысли.

— Алло.

— Приветствую. Как обстановка? — Отстраненный голос Кира как ведро холодной воды на голову — отрезвляет и возвращает в реальный мир.

— Работаем. Готовим еще один конвертоплан. Производство батарей идет по плану, двигателей тоже. Сборочный цех дронов не отстает от графиков. Реактор работает в штатном режиме, перегрузки в сети нет. Ты когда вернешься? Уже прошел почти месяц, а говорил на две недели.

— Прошедшая на днях солнечная буря изменила траектории многих спутников. Корректировка занимает больше времени, чем планировал. Без GPS-навигации и метеосводок полеты будут очень затруднены. Это необходимо.

— Понимаю. Может я могу чем-то помочь? — Стив тяжело вздохнул.

— Нет. Я справляюсь. Ты нужен на своем месте. Я больше никому бы не доверил управление. Неделя, максимум десять дней, если не возникнет очередных трудностей. Я сообщу как буду вылетать обратно. Управление конвертопланом далось мне с трудом. Не хочу повторять этот опыт, передам управление операторам.

— Хорошо. Скажи, а ты сейчас только Российские спутники корректируешь или все?

— Только отечественные. Я в Центре управления полетами «Роскосмоса» в Королеве. Для управления остальными необходимо попасть в аналогичные центры других стран, обеспечить их электропитанием. На данный момент это почти невозможная задача, но в ближайшее время нам необходимо будет заняться и ей. Без искусственных спутников мы откатимся в прогрессе на десятки лет.

— Хорошо. — Кивнул Стив, понимая, что Кир его не видит.

— Вы собрались атаковать «Нуклий»? — Резко сменил тему Лесной.

— Я… мы… — Прайс опешил, он прекрасно знал, что Лесной в курсе всего происходящего на базе, но к такому прямому вопросу оказался не готов. — Воеводов решил уничтожить его в одиночку. Мы лишь поддержим и прикроем его.

— Мы обсуждали эту тему, и вы все равно стоите на своем. Ну что же, если вы так ничему и не учились, то больше не буду вас переубеждать. Со временем до вас дойдет, что проблемы применением силы не решаются. Агрессия порождает только агрессию. — Кир вздохнул, и Стиву на долю мгновения показалось, что он все же может испытывать эмоции, хотя это могла быть и заученная реакция на разочарование. — Ладно. Продолжай работать согласно плану. Выйду на связь, как буду готов вылетать обратно.

19 ноября

11.00 по Московскому времени

База «Исток».

Стол ломится от различного оружия и экипировки, лежащем на нем. Воеводов подошел ближе. Автоматы почищены и смазаны, магазины заряжены патронами, гранаты распаковали из промасленной бумаги и вкрутили в них взрыватели, аккумуляторы на шлемах заряжены, ПНВ и приборы ночного видения готовы к использованию, мины в полной боевой готовности, бронепластины установлены в бронежилеты.

— Так, давайте повторим. Марк, ты со снайперской винтовкой, дистанция пятьсот метров, прикрываешь меня до входа на базу. Тимур, на тебе пулемет, ведешь огонь на подавление в случае внезапного появления противника. Постоянно держим связь. Если меня ранят или эвакуация из «Нуклия» будет затруднена, вытаскиваете меня на квадроциклах под прикрытием вертолетов. — Повернувшись к Юлаеву и Сахарову, Вадим еще раз пробежался по инструкциям.

— Так точно. — Ответили в один голос.

Пойдем проверим наш пепелац. — Воеводов махнул в сторону летного поля.

От ангаров и до самого забора «Истока» яблоку негде упасть, все заставлено готовыми к бою беспилотными вертолетами. Двадцать восемь боевых машин хищно ощерились наконечниками ракет, стволами пушек и тубусами НАРов. Ближе к ангарам стоят три конвертоплана. Два поменьше, с более узким и агрессивным фюзеляжем, на крыльях подвешены массивные БЕТАБы, один вид которых сразу говорит об их разрушительной силе. Третий конвертоплан больше, более пузатый и ширококрылый. В хвостовой части открыт грузовой отсек, рядом с рампой, подготовленные к погрузке, два квадроцикла, обшитые бронепластинами и с установленными пулеметами. Воеводов направился прямо к грузовому конвертоплану.

— Привет! — Повернулся к Вадиму один из техников, укладывающий ленту патронов в короб на квадроцикле. — С инспекцией?

— Нет. Просто любопытствую. — Воеводов подошел к грузовой рампе. Внутри летательного аппарата уже закреплена часть амуниции. С потолка к полу протянуты крепления для вездеходов. — Нормально вы его так переоборудовали.

— Он же многоцелевой, как конструктор, под любую задачу можно настроить. С таким работать — одно удовольствие.

Тимур с Марком подошли к квадроциклам, больше похожим на миниброневики. Стальные пластины почти полностью закрывают водителя, спереди стекло-триплекс, крыши нет, чтобы легче управляться с пулеметом.

— Нормальный такой панцерваген. На игрушечный похож. — Марк покачал вездеход — тяжелый. — Подвеска то выдержит?

— Выдержит, воткнули от Паджерика, два электродвигателя на каждой оси, он хоть и вести теперь почти под тонну, но в маневренности не потерял. — Ответил тот же техник.

— К завтрашнему вылету, считай, полностью готовы. — Сказал Воеводов. — Ладно, орлы, идите отдыхайте, отсыпайтесь. Поешьте нормально перед сном. Чтобы были свежие и полные сил. Никаких гулянок вечером, как уничтожим «Нуклий» — нагуляетесь.

Сахаров хмыкнул. Тимур обиженно опустил голову, вспомнив свою попойку перед побегом из «Рассвета».

19 ноября

22.34 по московскому времени

База «Исток»

Ночной воздух приятно холодит кожу и бодрит, хоть и без него спать вообще не хочется. Слишком много тревоги и переживаний, слишком много мыслей в голове. Впервые с создания «Истока» они собираются нанести удар анклавовцам, не отсиживаться за спиной Воеводова, не прикрываться рациональностью и пацифизмом, а, наконец-то, предпринять действительно решающий шаг. И вот от этого решающего шага организм сбоит, весь день мучает изжога, нет аппетита, усидеть на одном месте больше пяти минутневозможно. Даже Женя, которая обычно превосходно снимает все тревоги своим присутствием, не помогла. Девочка, вернувшись с занятий, словно почувствовала нервное состояние Князева, не стала беспокоить, молча забралась на диван с планшетом и смотрела весь вечер мультфильмы. Вика вернулась позднее обычного, вымотанная и уставшая, приняла душ и почти моментально уснула. Саша на секунду повернулся и посмотрел на спящую девушку. Совсем не заметил момента, когда она переехала к нему, словно всегда здесь и жила. В первую ночь, проведенную вместе, кроме поцелуев и объятий ничего не было, рядом спала Женя и оба чувствовали себя неловко в присутствии ребенка. Все случилось на следующий день. Князев зашел в обед в комнату, то ли за кофтой, то ли еще за чем-то, уже выветрилось из головы, и столкнулся с Колмагоровой, выходящей из душа. Дальше все как в тумане: поцелуи, прикосновения, летящая в сторону одежда. Местами неуклюже, сбиваясь с ритма, задевая друг друга локтями или коленями, но отдаваясь полностью происходящему. Все было по-другому, не так как он привык. Обычно после секса он чувствовал себя грязно, сразу хотелось сходить в душ, но эту «грязь» не смоешь, слишком глубоко она сидит внутри. Заливал ее алкоголем, растворяя в огненной воде и размывая ощущение опьянением. А с Викой наслаждался каждой секундой, каждым прикосновением. Даже после просто лежал и обнимал ее, гладил кончиками пальцев ее жесткое тело, и хотел, чтобы этот момент длился вечно. Сам себе не мог объяснить такую метаморфозу, но это новое ощущение оказалось настолько приятным и уютным, что сама близость воспринималась теперь совсем по-другому. Может это и называют «по любви»?

Повернулся к открытому окну. «Исток» спит, безмятежно и тихо, словно завтра будет очередной мирный день. Вот только ему никак не спится. Огромное желание сесть на конвертоплан вместе с Воеводовым, самолично вломиться в треклятый «Нуклий» и собственными руками нажать кнопку пуска ядерной ракеты. Перед глазами возникла картина сгорающих в самом эпицентре взрыва нуклиевцев, словно кадры из фильма. Вместе с их телами, моментально превращающимися в пепел, испаряется злость, ненависть и гнев, накопленные за все время после эпидемии. Чувство исполненной мести переполняет, топя в себе вину перед родителями, трусость и жалость к себе. Хочется самолично всадить пулю каждому в лоб, выпустить кишки всем причастным к «Пурпурному», возомнивших себя властителями судеб. Распростертое на полу тело в белом аптечном халате, сумасшедший взгляд наркомана, зареванные и перепуганные глаза Женьки, сжатая в ручках мамина сумка и смартфон с треснутым экраном. А сколько таких же детей, которые только-только начинали жить, радовались каждому дню, смеялись, встречали родителей с работы и мечтали, погибли в страшных муках от вируса. Нет, эти мрази заслуживают всего, что их ждет. Как они могли возомнить, что их желания и стремления стоят жизней миллионов детей? Сжал подоконник до белых костяшек и скривился от боли в травмированной руке.

— Ты что не спишь? — Сзади на плечи легли теплые руки. Саша повернулся. Вика с полуприкрытыми сонными глазами обняла его, прижавшись головой к груди. — У тебя сердце сейчас из груди выпрыгнет.

— О завтрашнем дне думаю. — Князев задержал дыхание, пытаясь успокоить пульс.

— Ты себе такими мыслями только язву заработаешь. Надо уметь отстраниться. За ночь ничего не изменится.

— Я бы хотел сам с ними отправиться, хоть и понимаю, что это глупо — только мешать буду.

— Думаешь ты один такой? Уверена, что каждый в «Истоке» сгорает от желания саморучно поквитаться. Я сама завидую Тимуру и Марку, они будут на передовой. Но трезвость ума терять нельзя. Ты правильно сказал, там мы будем лишь мешаться, здесь от нас намного больше пользы, тем более от тебя. — Вика усадила Сашу на кровать и положила голову ему на плечо.

— Не преувеличивай. Чем я лучше остальных? Порой мне кажется, что я бесполезен, только болтать и умею.

— Я, конечно, люблю тебя, но порой ты бываешь невыносим. Скажи, ты так на похвалу напрашиваешься?

— Конечно, и еще чтобы по голове погладили. — Саша цокнул. — Гештальты похвалы остались в далеком детстве. Просто мне не хватает какого действия, видимых результатов моего участия.

— Результатов? Саш, ну не прибедняйся, или не строй из себя дурочка. — Вика закатила глаза. — В любом человеческом социуме должно быть организующие начало. Человек, который является волеизъявителем большинства, который не боится брать на себя ответственность за решения, умеет вести за собой, критически оценивать ситуацию. Это тоже очень важная и серьёзная деятельность. Хочешь результатов? Вот тебе самый явный — только благодаря тебе почти половина людей из нуклиевского десанта примкнула к нам. Думаешь кто-то бы еще решился вот так смело предложить уйти несогласным? Или выйти и выступить почти перед двумя тысячами людей, и суметь сказать им то, что заставит их передумать. Я вот сильно сомневаюсь. Представлю себя на твоем месте, я бы и двух слов не связала.

— Ты? — Князев посмотрел на Вику. — Да ты бы их там с потрохами сожрала.

— Не, это я при тесной беседе такая, а если выступать перед большим количеством людей, когда от твоих слов и действий столько зависит я бы спасовала. В школе боялась к доске выходить, чего уж там о такой толпе говорить. Так что заканчивай со своим «комплексом самозванца». Я в тебя верю, тебе еще что-то нужно для того, чтобы самому поверить в себя?

Саша повернулся и посмотрел в глаза Колмагоровой. Во взгляде что-то очень знакомое, то, что он часто видит последнее время. Точно. Женя смотрит на него с такой же теплотой. Теперь и эти зелено-серые глаза, лучатся тем же теплом. А еще на него смотрела так мама, всегда с самого детства и до последнего дня, несмотря на его загулы, попадания в рехабы, протесты и скандалы.

20 ноября

00.34 по московскому времени

База «Исток».

За несколько метров почувствовал запах сигаретного дыма.

«Витя опять курит, интересно он с сигаретой вообще расстается?»

Подошел ближе к дереву и увидел два силуэта. Один с сигаретой, подкрашивающей при затяжках бороду оранжевым.

— Здаров, мы тебя уже заждались. — Пробурчал второй, судя по голосу Семен.

— Да с патрульными никак разминуться не мог. Кружат вокруг корпусов как комары у фонаря, хрен проскочишь. — Полушепотом, словно боясь, что его услышать, сказал пришедший.

— Ладно, давайте по-быстрому все обсудим и свалим, а то уши уже замерзли. — Виктор повернулся к пришедшему. — Что у тебя нового?

— Продвигаюсь, триста килограммов уже сварил и расфасовал по брикетам. Попутно делаю детонаторы.

— Слышь, Потап, сколько отверстий на одном здание делать? Я уже в двух корпусах насверлил дырок как в сыре. Все в несущих стенах, как ты и говорил. Но я в душе не ковырялся, правильно или нет. — Семен пожевал губами и отряхнул руки, словно только что закончил работу.

— Просто делай по моей инструкции: одно отверстие, глубиной в две трети стены, через каждые четыре метра несущей стены, в углах по два, на расстоянии метра друг от друга. Диаметр сантиметров семь, не больше. Заложим взрывчатку, установим детонаторы и закупорим. Подорвем все одновременно. — Ответил Потап.

— Хорошо. Мне еще два корпуса осталось, потом перейду на склады и ангары. Главный прораб, Борис вроде, доверил мне инспекцию всех зданий, идиотина доверчивая. Все у них здесь так просто, на доверии типа, аж оскомина берет. Улыбаются, ходят, а сами восемь миллиардов людей потравили как тараканов. Ты их новые летающие утюги видел?

— Да офигеть! — Виктор отбросил в сторону недокуренную сигарету. — Вот это точно доказывает, что именно они эпидемию устроили. Откуда у них такие технологии? Сто процентов до «Пурпурного» все сделали, подготовились, а сейчас силы накапливают, чтобы остальных выживших добить. Видать, накосячили что-то в своем вирусе, что не всех перебили, теперь приходится им своими руками доделывать.

— Все, остыньте. — Осадил собеседников Потап. — Горячка ни к чему. Надо сохранять холодный рассудок. К подрывному делу опасно на взводе подходить. Взрывчатка — она как истеричная девушка, пришел к ней нервный, так она моментально из себя выходить и взрывается. Одна ошибка, и подорвемся раньше времени. Сема, ты как закончишь сверлить, начинай укладку, только неторопливо. В одно здание много не носи, чтобы не раскрыли. Серегу с Вовкой подрядим на транспортировку. Кстати, где они?

— Да опять в патруле прозябают, стахановцы. Каждый день сами напрашиваются. Правильно делают, Сталюков им уже доверять начал. Вову недавно в «секрет» отправляли. Глядишь, так и в штаб наблюдения пустят, посмотрит, где камеры стоят. — Ответил Витя.

— Отлично. Главное не спешить. А то этот, Воеводов, может спалить. Он, зараза, прохаванный, его просто так не обдуришь. Если заподозрит что, то докопается. А сюскаться он точно не будет. Слышали же, что он с «Рассветом» и «Зарей» сделал? Вот. Так что помаленьку потихоньку делаем свое дело. И, главное, не поддаемся на их иллюзии, а то расклеиться в таких бархатных условиях недолго. Помним о нашей задаче и против кого мы выступаем. Ладно, все расход, а то сам уже продрог. — Потап передернул плечами и потер рукой залысину на голове.

20 ноября

09.40 по московскому времени

База «Исток».

— Итак, — Прайс положил планшет на стол, демонстрируя собравшимся панораму «Нуклия». Яркие лампы ангара заиграли бликами на экране таблета. — «Коридор» из дронов для пролета беспилотных вертолетов и экипажа Вадима уже создали. Сейчас над базой висят восемь дронов радиоэлектронной борьбы. Перед атакой они полностью уничтожат связь, видеонаблюдение и локаторы противника. Мы переоборудовали почти пятьдесят коптеров, сделав из них камикадзе, на каждом заряд в килограмм взрывчатого вещества. Будем их использовать для вывода из строя вражеской техники, вышек и систем ПВО. Далее в бой вступают три группы вертолетов, оттягивая на себя силы. Всю территорию «Нуклия» накроем плотной дымовой завесой, для маскировки передвижения Вадима. Вы, — Стив повернулся к Воеводову, Тимуру и Марку. — Высаживаетесь вот здесь, под прикрытием леса и холма. Пользуясь поддержкой дронов, продвигаетесь к стене на квадроциклах. К этому времени один из вертолетов организует вам проход, уничтожив часть забора. Юлаев с Сахаровым остаются прикрывать, Вадим проникает на территорию базы противника через вот этот вход. Судя по наблюдению, он мало охраняется в отличие от главного, беспилотные дроны-штурмовики помогут зачистить и без потерь войти в сам бункер. Дальше мы слепы, придется полагать только на твои навыки, Вадим. Дроны тебе, конечно, помогут, но это максимум, что мы сможем сделать. В случае непредвиденных обстоятельств Тимур с Марком эвакуируют тебя. Отталкиваясь от информации, которую мы получили, наблюдая эти дни за «Нуклием», сил обороны там не так много, человек тридцать максимум. Маскируют свою базу как только могут, стараются не привлекать внимание большим количеством людей. Половина охраняющих на периметре, так что в бункере человек пятнадцать. Только это уже не гражданские, которым только-только дали оружие, это профессиональные военные, обученные и тренированные. У тебя будет превосходство, отсутствие связи и внезапная атака посеет хаос в их рядах, этим надо воспользоваться. Начинаем с наступлением темноты, используя ее как дополнительную маскировку. — Закончив, Прайс выдохнул и сделал несколько больших глотков воды из бутылки.

— Ты точно не из американских спецслужб? — Воеводов в полной боевой экипировке, вскинул брови и посмотрел на Стива.

— В компьютерные игры много играл. — Парировал Прайс, удивив тем самым всех присутствующих.

— Потом расскажешь, что это за игры. Такие надо вводить при тактической подготовке военных. Ладно, вернемся к нашим «баранам». Если все пройдет по плану, я подрубаюсь к сети «Нуклия» и уношу ноги с базы. Стив выкачивает координаты «Проталия»…

— Не только. — Перебил Прайс. — Вчера много думал, что еще полезного мы можем получить. Надо постараться вытащить расположение всех общин в России, список собранных в них людей, информацию по всему штату безопасников, логистические цепочки, склады вооружения. Это не займет много времени и не потребует большей задержки.

— Хорошо. Короче, Стив по максимуму потрошит их сервера, я отступаю к ребятам, мы грузимся на конвертоплан и сваливаем.

— Все верно. — Продолжил Стив. — В это время бомбим «Нуклий» БЕТАБами и отводим вертолеты на безопасное расстояние. К этому моменту все системы ПВО и ПРО уже должны быть уничтожены. Довершающей штрих — Серго с базы под Майкопом запускает «Сармат» с тактическим ядерным зарядом и сносит базу с лица земли.

— Представляю на сколько это деморализует руководителей оставшихся общин. У меня вопрос. — Князев подошел ближе к столу с планшетом. — Стив, мы можем пожертвовать одним из дронов наблюдения?

— Для чего?

— Снять момент уничтожения «Нуклия» ядерным взрывом. Одно дело, рассказать людям это на словах, другое — показать на экране. Да и для потомков хорошая кинохроника. Наши люди пашут на пределе возможностей и будет правильно дать им хорошую мотивацию, показать результат их трудов. Внутри каждого кипит желание отомстить, а принять участие в расправе над анклавовцами они не могут. Надо дать выход этим эмоциям. Меня самого разрывает от желания отправиться с Вадимом, но это невозможно. Думаешь они не хотят рвануть в рукопашную атаку? Пусть хоть увидят, как «Нуклий» превращается в кипящую землю.

— Хорошая идея, я об этом не подумал. Михаил, — Стив повернулся к стоящему чуть в стороне Федоровичу. — Как высадите ребят, уходите на конвертоплане на безопасное расстояние и ждите сигнала об эвакуации. Если летательный аппарат повредят, это поставит под угрозу всю миссию, нам нельзя так рисковать.

— Без вопросов. — Михаил изобразил воинское приветствие. — Хотелось бы, конечно, на «Карлсоне» с ними повоевать, но это так, личные хотелки.

— Нельзя рисковать жизнями, надо свести к минимуму шанс потерь. Если собьют беспилотный вертолет, то кроме железки мы ничего не потеряем. Вы самый опытный наш пилот, на вас еще лежит подготовка операторов, так что не рискуйте зря, как бы не сложилась ситуация.

Федорович молча кивнул.

— Ну что, все готовы? — Стив обвел взглядом собравшихся.

Тимур, держась руками за лямки бронежилета, сосредоточено смотрит на планшет. Марк сидит чуть поодаль, камуфляжная форма, каска и броня выглядят на нем непривычно. Сталюков, как всегда, держится ближе к Федоровичу, что-то тихо с ним обсуждая. Вадим стоит рядом, запоминая каждый метр предстоящего маршрута с экрана. Джавид, недавно закончивший руководить подвозкой последних боеприпасов к вертолетам, нервничает, щелкая пальцами. Услышав вопрос, все одновременно кивнули.

— Тогда погнали.

* * *

Гул взлетающих вертолетов слился в сплошной хорал. Потоки воздуха от винтов треплют волосы, глаза приходиться щурить от поднимаемых в воздух пыли и грязи. Возле рампы конвертоплана уже стоит Воеводов, командуя погрузкой квадроциклов.

— Марк, тебе страшно? — Послышался сзади голос Тимура, приглушенный свистом лопастей.

— Что? — Не расслышал Сахаров.

— Страшно тебе или нет, спрашиваю? — Прокричал громче Юлаев.

— Не боятся только или мертвые или психи. Я псих, мне не страшно. — Поправив лямку автомата, ответил Марк.

— Прямо так и не страшно. — Не поверил Тимур. — У меня мочевой пузырь от страха до размеров наперстка сжался. Когда прошлый раз летели и близко так не было. Ты по любому боишься, просто хорошо это скрываешь.

— Тим, если бы ты знал, сколько раз я пытался сам себя убить, то не задавал бы таких вопросов. — Марк остановился в нескольких метрах от конвертоплана. — Смерть неизбежна, так же как восход Солнца, мы все рано или поздно умрем. Ты боишься восхода? Вот и я нет. Люди боятся не самой смерти, они боятся не успеть сделать что-то при жизни. Я давно ничего от жизни не жду, поэтому смерть для меня не что-то ужасное. Там либо ничего, либо какое-то посмертие, а это вызывает лишь любопытство. Когда перестанешь бояться умереть, то и жить станет проще. — Сахаров похлопал по плечу Тимура и запрыгнул в пассажирский отсек.

Юлаев застыл на месте, обдумывая слова друга и только окрик Марка привел его в себя. Добежав до конвертоплана, Тимур забрался внутрь и направился к своему месту.

— Ну что, бойцы, готовы? — Воеводов затянул крепежную стропу на вездеходе.

Тимур с Марком, рассевшись по креслам и застегнув ремни безопасности, кивнули.

— Тогда погнали! — Показав грузчикам большой палец вверх, Вадим выбрался из летательного аппарата и подошел к стоящему рядом алабаю. — Скоро вернусь, дружище. Прошлый раз вернулся и в этот раз вернусь. Ты тут не скучай и смотри за всеми, оставляю тебя за старшего.

Султан, абсолютно не обращая внимания на шум винтов, посмотрел на хозяина грустными глазами, понурил голову и зашагал в сторону ангаров. Федорович переключил тумблер, загудели приводы, поднимая рампу. Воеводов запрыгнул в уже наполовину закрытый люк. В конвертоплане стало намного тише.

Юлаев на секунду закрыл глаза и задержал дыхание. Корпус летательного аппарата слегка качнулся. В животе резко потянуло вниз, ощущение, словно падаешь с большой высоты. Заложило уши. Конвертоплан стремительно набрал высоту и, развернув винты в вертикальное положение, полетел на север.

* * *

— Ты так переживаешь, словно я самолично лечу в вертолете, а не управляю им отсюда. — Аня засмеялась и приобняла Джавида.

— Не по себе как-то. Волнуюсь за тебя и за то, чтобы все прошло хорошо. — Кочарян, стоя у дверей операторского центра, заглянул внутрь.

Большой зал заставлен креслами, похожими на кокпит автосимулятора. Часть операторов уже нацепили шлемы и заняли свои места, поднимая беспилотные вертолеты в небо. Остальные еще готовились к длинному дню, закидываясь снэками и допивая кофе.

— Все будет хорошо, в этот раз вертушку не потеряю. — Успокоила Джавида Аня.

— Устанешь же офигеть как. Вам только туда лететь полтора часа, потом там неизвестно сколько времени и еще обратно добираться. Проголодаешься. — Не унимался Кочарян.

— Стив это продумал. Мы когда только летать начинали, многих укачивало, вестибулярка не выдерживала. Вон видишь пятеро сидят? — Аня указала на небольшую группу сидящих за мониторами людей. На экраны выведено изображение со всех пилотируемых вертолетов. — Они отслеживают все вертушки, и готовы в любой момент заменить оператора, может в туалет кого приспичит, или попхлеет.

— Хорошо. — Выдохнул Джавид и обнял девушку. — Просто ты сейчас будешь там, на передовой, а я как тыловая крыса, все по складам да по складам.

— Крыса! Ну ты и скажешь! — Засмеялась Аня в голос, моментально обратив на себя внимание всех свободных операторов. — «Крепкий тыл — залог победы», как говорится, так что не придумывай. Все я побежала, а то последней взлечу.

Девушка чмокнула Джавида в щеку и пошла к своему операторскому креслу.

* * *

Над Воронежской областью попали в метель. Видимость нулевая, снежинки на сумасшедшей скорости врезаются в лобовое стекло конвертоплана, создавая ощущение полета на космическом корабле. Темнота — космический вакуум, размытые в трассер снежинки — искаженные от скорости звезды. Полюбовавшись этим видом, Воеводов перебрался в пассажирский отсек. Сахаров, подложив под голову свернутую рулоном куртку, спит безмятежным сном. Тимур отстегнул магазин от автомата и медитирует, выщелкивая один патрон и вставляя его обратно.

— Как ты? — Спросил Вадим, отстраненное лицо Юлаева и монотонность движений заставляли нервничать.

— Уже лучше, но все равно немного потряхивает. — Тимур откинул голову и посмотрел в потолок.

— До сих пор после той вылазки колбасит?

— И да и нет. Начал больше думать о жизни и смерти. Постоянно прихожу к одному и тому же вопросу и никак не могу найти на него ответ: почему люди так зациклены на истреблении себе подобных? Почему мы просто не можем прекратить все войны, убийства и насилие, и просто попробовать жить спокойно? Почему нам постоянно надо уничтожать, почему мы так воспеваем насилие всеми возможными способами? Фильмы, песни, компьютерные игры. До «Пурпурного» прогресс достиг такого уровня, что можно было бы жить почти в утопии, но это обернулось только еще более жестокими и разрушительными войнами.

— Тут в двух словах не ответишь. Если вкратце, то война — как опиум для народа, она нужна и тем, кто их начинает, и простому человеку. Этого стыдятся, вуалируют, но от этого никуда не деться.

— Зачем простым людям она нужна? Почему они не могут просто жить и наслаждаться банальными вещами?

— Они разучились, раньше умели, а теперь разучились. — Вадим снял каску и положил рядом. Юлаев, сам того не подозревая, поднял очень больную тему.

— Как человек мог разучиться жить?

— Знаешь почему деликатесы так ценятся? Потому что они — редкость. Их тяжело достать, они дороги и дефицитны. Именно поэтому люди едят их редко, их вкусовые рецепторы не привыкли к такому вкусу, и они получают целый спектр новых ощущений. Если бы редкие блюда были бы доступны так же, как бургеры из ближайшей забегаловки, они потеряли бы свою ценность. Сначала их сметали бы с полок, но очень скоро они бы приелись и стали повседневной пищей, а то и вовсе забылись. С жизнью точно так же. Для людей она стала привычной, серой и обыденной. Если всю историю человеку надо было выгрызать каждый день своего существования, то сейчас доступно все: медицина, еда в магазинах, тёплая кровать в бетонной коробке, пенсия, детские пособия, кредиты и льготы. И жизнь стала простой, она потеряла остроту вкуса, эмоции поистрепались. Люди разучились быть счастливыми, разучились радоваться каждому новому дню, тому, что они тупо проснулись, есть что закинуть в желудок, а за дверью не стоят враги, желающие тебя убить или взять в рабство. Современный человек поглощают информацию из интернета и телевизора, где ему показывают, как надо быть счастливым, потому что он забыл. Для него придумали целый культ, новую религию. «Купи себе последнюю модель телефона, и ты станешь самым счастливым человеком! Выпей бутылочку Кока-колы, только она подарит тебе праздничное настроение. Приобрети наши кроссовки тогда любая прогулка для тебя будет лучше первого шага твоего ребенка!» И все эти люди в рекламах улыбаются и лучатся счастьем, показывая пример как это — быть счастливым. — Воеводов перевел дыхание и сжал кулаки. — Вот прожил человек тридцать лет. Он просыпался и засыпал одиннадцать тысяч раз, а спроси у него сколько дней в жизни он был счастлив, и, бьюсь об заклад, никто не назовёт тебе больше десяти. Горя и боли вспомнят хоть отбавляй, но это инстинкт — помнить то, что причиняет вред, банальная функция нашего сознания, а вот быть счастливым надо уметь. Жизнь — это океан дерьма, с маленькими островками счастья, и главная ирония в том, что мы должны создавать их сами. Знаешь почему я не ушёл из военных после первого задания? После первой отнятой жизни? Потому что война даёт тебе почувствовать тот настоящий и неприкрытый вкус жизни. Пройдя по грани, заглянув в глаза смерти, ты как утопающих цепляешься за каждое мгновение нового дня и счастлив просто проснуться, но этот эффект не вечен. Через какое-то время все снова покрывается плесенью и затхлостью, и вот ты опять превратился в обыденного пожирателя жизни. И ты бежишь туда, где ты можешь получить очередную порцию лекарства от скуки и постылости, наркотика расширяющего твоего сознание, ты бежишь на войну, или убивать или быть убитым.

— И что нам с этим делать? Как разорвать этот порочный круг?

— Если бы я знал ответ на этот вопрос, то не летел бы сейчас в атаку на «Нуклий». Ничего бы не случилось, даже «Пурпурного рассвета», мы бы жили в идеальном мире, где нет голодных, сирых и униженных. Но я, к сожалению, такой же простой человек, к тому же уже переломанный той самой войной. Моя точка зрения однобока, и точно не мне учить других как надо жить. Надеюсь, у вас в «Истоке» получится сломить эту догму, изменить сознание людей, показать им правильный путь. Это будет не легко, и далеко не сразу. Возможно даже вы это не застанете, менталитет человека меняется не за одно поколение. Но если вам удастся посеять зерна разума, то ваши праправнуки пожнут плоды ваших трудов. Надеюсь, что так и будет… — Вадим тяжело вздохнул и перелез обратно в кабину, оставив Тимура наедине со своими мыслями.

Юлаев вставил патрон обратно в магазин, пристегнул его к автомату и посмотрел на оружие, вытянув его перед собой на руках.

«Эта вещь создана с одной целью, убивать. Столько труда, ресурсов и времени, и все ради уничтожения себе подобных. Нет, Вадим прав, с человечеством точно что-то было не так. Самое мерзкое, тупое и низкое, чем может заниматься человек — убивать. Вроде бы и homo sapiens, только вот „sapiens’а в нас ни грамма, если последним аргументом всегда является насилие. Даже после гибели почти всего человечества мы снова погрязли в междоусобице. Покончим с 'Проталием“ и необходимо стереть из сознания людей убийства и насилие как таковое. Вознести ценность человеческой жизни в абсолют, привить уважение к личности каждого. Нас не так много осталось на Земле, чтобы разбрасываться жизнями направо и налево. При штурме лжеНуклия я ничего не мог изменить, мне оставалось лишь наблюдать результаты чудовищной человеческой натуры, но мы можем влиять на людей в „Истоке“. Мы дадим им все: пищу, жилье, тепло. Все возможные блага и средства для развития, убрав тем самым необходимость бороться за выживание. Нужно искоренить все причины жестокости, чтобы ни у кого и мысли такой не возникало, а тех, кто не сможет устранить в себе тягу к насилию, изолировать. Вот она, главная цель, смысл создания „Истока“ и то, ради чего стоит продолжать жить. Лесной прав, и Вадим прав, надо лишь прислушаться к ним, вычленить из их слов суть и отталкиваясь от этого, построить новое общество, свободное от оков прошлого.»

Часть 2 Глава 4

20 ноября

21.12 по московскому времени

Тверская область

Севернее села Шумново

— Заходим на посадку! — Скомандовал Федорович, роняя конвертоплан в гущу облаков.

Прожекторы выключили, садиться придется по приборам в целях маскировки. За иллюминаторами, сплошная темнота, только ощущение падения стирает мысль, что они застряли в абсолютном «нигде». Тимур схватился крепче за поручень рядом с сидением. Сахаров проснулся, нацепил каску и безразличным взглядом смотрит в стену. Летательный аппарат замедлился, загудели приводы винтов, поворачивая их в горизонтальное положение. Легкий толчок от соприкосновения шасси с землей.

— Сели. — Вадим повернулся в салон. — Отстегивайте квадроциклы, проверьте еще раз оборудование и ждите команды.

Тимур кивнул и выбрался из кресла. Марк направился ко второму вездеходу и принялся сноровисто откреплять стропы, словно делал это уже не первый раз.

— Стив, мы на позиции. Ждем твоего сигнала. — Воеводов связался со «Истоком» по спутниковому.

* * *

— Принял. — Стив, смотря в экран, ответил Вадиму. — Ожидайте, я сообщу как можно выступать. — Отключив телефон, Прайс придвинул микрофон связи с операторами. — Всё, ребят, готовимся, я начинаю атаку дронами.

Хор голосов отчитался о готовности к старту. Стив потер ладони, придвинулся ближе к пульту управления коптерами.

— Ну, поехали.

Клавиша активации дронов РЭБ, аппаратура подавления связи включилась, отрубив «Нуклий» от внешнего мира. Видеонаблюдение, рации, каналы спутниковой связи, наземные коммуникации, установки ПВО и ПРО на территории противника вырубились в один момент. Даже через камеру ночного видения, передающую общую панораму базы, видно, что началась суета. Загорелись фары на машинах, включились прожектора, забегали люди. Второй этап: отметил на сенсорном экране цели для дронов-камикадзе и отдал приказ искусственному интеллекту атаковать. Рой коптеров, зависший в небе на безопасном расстоянии, устремился к «Нуклию», спеша доставить «посылку» адресату. Двое анклавовцев услышали приближающийся гул множества винтов, задрали головы вверх, стараясь высмотреть источник звука, но раньше, чем они успели сообразить, летающие «смертники» обрушились на базу. Загрохотали взрывы, установленные по периметру наблюдательные вышки, скрылись в огненных шарах, осветив всю территорию. Два дрона спикировали на комплекс антенн, моментально превратив их в груду металла. Скопление машин противовоздушной обороны накрыло еще двумя коптерами, раскурочивая стальные корпуса и шпигуя шрапнелью аппаратуру. Буквально за несколько секунд «Нуклий» лишился почти всей обороны, ослеп и оглох.

— Погнали! — Почти прокричал Стив в микрофон операторам.

Три клина ударных вертолетов взяли базу в клещи. Захлопали пусковые установки НАРов, пушки изрыгнули длинные языки порохового пламени, поливая укрепления стальным дождем. От восточного клина отделился один беспилотный вертолет, и забрав немного севернее, выпустил две ракеты класса «воздух-поверхность». Пролет забора шириной в пять метров превратился в груду бетонных обломков в одно мгновение. Следом за боевыми ракетами, на пространство между зданием и ограждением упало несколько шашек дымовой завесы из которых тут же ударил столб густого серого дыма.

— Вадим, можете выдвигаться, только на юг не суйтесь!

* * *

Воеводов запрыгнул на квадроцикл позади Тимура, натягивая на лицо защитную маску. Мороз кольнул лицо, изо рта через ткань вырвались клубы пара. Юлаев выкрутил ручку газа, лавируя между деревьями. Белые мухи снега так и норовят залепить стекло маски, словно встали на сторону «Нуклия» и пытаются защитить главный оплот анклавов. Даже сквозь шум встречного ветра уже слышен грохот взрывов и очереди автоматических пушек. Промеж черных стволов елей и берез забрезжило огненное зарево. Из-за забора вражеской базы в небо поднимаются столбы черного дыма, озаряемые снизу алым.

Юлаев крепче сжал руль и пригнулся, приготовившись бороться с флешбеками и панической атакой. Но разум остался чистым, никаких приступов, головокружения и потери ориентации, только пульс подскочил от выброшенного в кровь адреналина.

Вадим похлопал Тимура по плечу и указал на свежий пролом в заборе, возле которого еще не успела осесть пыль. Юлаев заложил крутой вираж, подняв в воздух облако снега, и повернул в указанную сторону. Сахаров, не мудрствуя лукаво, воспользовался уже проложенной колеей и направился следом. Оба остановились возле обломков бетона, не высовываясь в проем. Воеводов спрыгнул первым и вскинул автомат, прикрывая спешивающихся ребят.

— Тим, ты слева, подгони квадрик к пролому, только не вылезай, прикрывай пулеметом в случае чего. Марк, ты точно так же только справа, снайперку сошками на броню, гранатомет только в крайнем случае. — Наушник донес приказы Вадима. — Так, где наши «ангелы-хранители»?

Как собаки, услышавшие зов хозяина, со стороны леса подлетели четыре коптера и зависли за спиной Воеводова.

— Встречайте подмогу. — Голос Прайса из рации. — Вадим, все готово, можешь выдвигаться.

— Принял. — Воеводов опустил визор шлема, пространство впереди потеряло цвета, но стало намного контрастнее и ярче.

Вадим пригнулся, перехватив удобнее оружие и бегом двинулся к ближайшему укрытию — будке вентиляционной шахты. Добежал, прижался спиной к холодному бетону и выглянул в сторону надземной части бункера. Чисто, никого нет, только чуть перевести дыхание и можно двигаться дальше.

Сделав пару шагов, инстинктивно рухнул на землю от грохота и вспышки за спиной — один из дронов прикрытия открыл огонь. Откатился на два метра в сторону, уходя с линии огня, поднялся на колени и вскинул автомат, цель в точку, по которой стрелял коптер.

— Все нормально, Вадим, там снайпер сидел, засекли его с панорамного вида и отработали. — Отчитался Прайс.

— Принял. — Сухо бросил Воеводов уже на бегу.

Следующее укрытие, бетонный дзот системы ПВО, раскуроченный взрывом. Трупов внутри нет, только сгоревшая и разрушенная система запуска ракет, скорее всего управлялась дистанционно. До двери осталось всего двадцать метров.

— Прайс, оставь два дрона на этом рубеже, пусть прикроют, вдруг сверху кто вздумает гранату мне на голову скинуть.

— Готово.

Рывок, уже не пригибаясь. Черный прямоугольник стальной двери приближается с каждым шагом. Рядом с ним ни бойниц, ни окон, даже камеры не видно. Или так уверенны в своей обороне, или дверь — бронированная. Лишь бы первое, не то возиться придется долго. Добежав, осмотрел крепление петель и ударил по двери прикладом. Звук звонкий, простое железо, такое и зарядом вырвать можно. Прицепил два небольших брикета взрывчатки к петлям двери и отбежал вдоль стены на несколько метров, отматывая за собой шнур детонатора. Уши защищены активными наушниками, зажимать не надо, но рот все равно по привычке открыл. Хлопок. Куски бетона отлетели на несколько метров. Массивные створки под собственным весом рухнули внутрь. Пропустил один из дронов вперед и нырнул за ним в образовавшийся проем, не дожидаясь пока осядет пыль. Аскетичный коридор без дверей с голыми стенами и диодными светильниками под потолком, коптер уже успел снести выстрелом купол камеры наблюдения.

— Стив, я внутри.

Дальше вперед, необходимо найти спуск вниз. Лестницы точно не будет, никто не пользуется ими в бункерах, если и есть таковая, то выходит в секретном месте за территорией базы. Возможно по ней уже спешат, спасая свои шкуры, командиры «Нуклия», но это можно оставить беспилотным вертолетам, «птички» Прайса бдят всю округу в любом из возможных спектров видения. Пробежав несколько пустых залов и коридоров, уткнулся в лифтовый холл. Два грузовых и целая россыпь пассажирских. В помещение ведет два входа, по одному пришел сам, второй скорее всего к казармам и административным помещениям, если и ждать гостей, то только с этого направления. Недолго думая установил растяжку из мины.

— Прайс, отправь одну «железку» в этот коридор, надо зачистить от внезапных визитеров пока я лифтом занимаюсь.

— Понял. — Послушно ответил Стив.

Дрон, жужжа винтами и маневрируя между стен, нырнул в проход, осторожно пролетев над растяжкой. Вадим выбрал ближний к стене пассажирский лифт, чтобы не напороться внизу на атаку с двух сторон и нажал кнопку вызова, попутно вызвав еще три. На удачу кабинка ждала на этаже, двери открылись, пропуская в хромированное нутро. На табло всего четыре кнопки: ноль, минус один, два и три. Это хорошо, не придется долго скитаться под землей. Приказал прайсу загнать в другие кабинки коптеры и опустить их на пол, чтобы сработали датчики веса, соваться в логово противника без прикрытия нет никакого желания. Лифт медленно пополз вниз. Воеводов осмотрел потолок, с трудом заметив замаскированный люк. Выбравшись на крышу кабины, застегнул карабин страховочной веревки на проплывающих вверх железных балках, кто его знает, может нуклиевцы могут обрушить лифты вниз в случае нападения. Занял позицию рядом с люком, направив ствол автомата и подготовив к броску гранату, попутно считая примерную глубину залегания бункера. Успел досчитать до двадцати, когда кабинка замерла и открылись двери. Из помещения за лифтом доносятся звуки стрельбы и крики раненых, не зря вперед отправил дронов. Спрыгнув вниз и осторожно высунулся. Чисто, только двое анклавовцев в серой форме лежат под стеной, оба с явными следами попадания крупного калибра.

— Стив, как слышишь меня?

— Нормально, коптеры работают дальше по проходу?

— Думал не добьет сюда. До бункера двадцать метров земли, БЕТАБы надо сбрасывать в одну точку поочередно, чтобы докопаться. Как буду выходить, отмечу меткой, где расположены лифтовые шахты, цельтесь по ним.

Договорив, побежал по коридору на звук стрельбы, но поддержать дроны не успел, они разобрались с двумя безопасниками раньше. Убитые защищали массивную дверь, больше похожую на сейфовую. Замок не заперт, после нажатия на клавишу, в глубине стен загудел механизм, открывающий тяжелую створку. Помещения на нижних этажах уже выглядят иначе, глянцевые стены, покрытие похоже на ламинированный пластик, гранитный пол в котором отражаются светильники. Сразу справа план эвакуации при пожаре, составитель явно старался, подписывая каждый кабинет и вычерчивая стрелки направления. Отыскав среди множества надписей слово «Серверная», Вадим пропустил вперед дронов и осторожно пошел следом за ними. Но неприятных сюрпризов не последовало.

— Наверху ликвидировали одиннадцать человек у главного входа, так что почти все силы противника уничтожены. — Сообщил Стив в наушнике. — В пятистах метрах от базы заметили движение, открылся замаскированный люк и несколько человек пытались сбежать. Что с ними делать?

— Крысы с тонущего корабля побежали, в расход их. Я двигаюсь к серверной.

Как и сказал Прайс, Вадим больше никого не встретил. Только разбросанные впопыхах вещи говорили о том, что кто-то совсем недавно здесь был. Вход в серверную заметил издалека, больно дверь отличается от других, сразу видно, более прочная и толстая. Войдя, сразу почувствовал прохладу, градусов четырнадцать, не выше. Широкое помещение сплошь заставлено стойками серверов, увитыми паутиной проводов как диким плющом.

— Я на месте. Куда мне подключаться то?

— Стойки видишь? В них такие черные коробки, с виду похожие на старые видеомагнитофоны, у них сзади есть сервисные USB-порты, просто воткни передатчик в любой из них, а дальше я сам.

— Хорошо. — Вадим зашел за один из шкафов и начал руками раздвигать аккуратно стянутые стяжками маркированные провода. — Видеомагнитофоны, блин, словно я не знаю, что такое блейд-сервер.

— Я тебя все еще слышу. — Напомнил о себе Стив.

Воеводов молча воткнул провод от передатчика в разъем, сам прибор уложив на стойку.

— Все, связь есть. — Довольный голос Прайса.

Ничего не ответив, Вадим развернулся и побежал в сторону лифтов, обгоняя дроны. Кабинка послушно ждала и после нажатия кнопки вызова сразу же открыла двери. Сейчас без предосторожностей, нужно как можно быстрее убраться из этого бункера. Выскочив из лифта, рванул по коридору к выходу, на бегу связавшись с Тимуром и Марком, чтобы они его ненароком не подстрелили. Расстояние до забора пересек не прячась за укрытиями, лишь изредка поднимая голову и смотря на низко пролетающий беспилотный вертолет. Юлаев с Сахаровым уже развернули квадроциклы, в полной готовности гнать к точке эвакуации. Не останавливаясь, Вадим запрыгнул на сидение позади Тимура и вездеход тут же сорвался с места, немного буксанув на снегу.

— Федорович, опускай рампу, мы на подъезде. — Стараясь перекричать шум встречного ветра, скомандовал Воеводов.

— Принял!

— Стив, как закончишь с выкачкой данных, долбите БЕТАБами, мы уже на безопасной дистанции!

* * *

В столовой собрались все обитатели «Истока». Места для всех не хватило, часть расселась по стульям, часть сдвинули столы и устроились на них, остальные просто встали вдоль стен. Все взгляды прикованы к проекционному экрану, на который, по просьбе Князева, вывели видео с дрона, парящего над «Нуклием». Из разных уголков помещения то и дело доносятся комментарии.

— Вон смотри! Кто-то выбрался из здания!

— Это Воеводов.

— Да, точно, вон видишь его Тимур с Марком забрали.

— Сейчас начнется!

— Да точно, вертолеты уже отвели.

— А там точно простых людей нет? Ну таких, как мы, которых могли туда чуть ли не силой загнать.

— Не, ты что, это же главный штаб, туда только руководство пускали.

— Смотрите! Конвертопланы летят!

Летательные аппараты, сделав первый круг над зданием в центре базы, сбросили пару первых бомб. Бетонные стены разлетелись на куски, как куча песка от взрыва петарды. Всю территорию «Нуклия» заволокло пылью и дымом.

— Офигеть! Вот это бабахнуло!

— Ты подожди, это только начало, они скоро там такой фейерверк устроят!

Конвертопланы, развернувшись, пошли по обратной траектории и повторно ударили бетонобойными снарядами, целясь в то же самое место. От взрыва воронка увеличилась почти в два раза, оголив разрушенные шахты лифтов. Повторив манёвр, летательные аппараты сбросили оставшиеся четыре бомбы, превратив территорию базы в подобие карьера. Дым начал рассеиваться, проступили очертания разбитых стен верхнего этажа бункера на дне образовавшейся ямы. В столовой повисла тишина. «Нуклий» на экране начал отдаляться, дрон улетал в сторону, чтобы охватить всю панораму взрыва. Из облаков вынырнула продолговатая «сигара» ядерной боеголовки, и по наклонной траектории ударила в самый центр воронки. Яркая вспышка ненадолго закрыла весь экран белым светом, затем на месте базы анклавовцев начал разрастаться огненный шар, похожий на поверхность Солнца. Через секунду видео пропало, по центру экрана появилась надпись «no signal».

* * *

Воеводов прильнул к иллюминатору в хвостовой части конвертоплана, стараясь рассмотреть происходящее в «Нуклие». Несмотря на расстояние, вспышка больно ударила по глазам, словно посмотрел на сварку. Через несколько секунд в небо взмыл столб из огня и земли, очень быстро меняя форму и превращаясь в подобие гриба.

— «Вот и все». — Подумал Вадим. — «„Нуклий“ уничтожен. Господству общин на территории Росси положен конец. Макс, Катя, Шамиль, Краснов, остальные ребята, вы все погибли не зря. Я завершил то, что мы начали. Жалко вы не увидите, как красиво испарилась их главная база в ядерном огне».

Опустившись на сидение, Вадим стянул каску. Усталость обрушилась тяжким грузом, словно не пробежался почти без выстрелов до центра бункера и обратно,а махнул сорокакилометровый марш-бросок с полной боевой загрузкой. Все-таки последствия ранения дают о себе знать. Вылил из бутылки воды в ладонь и плеснул в лицо.

— Теперь на «Проталий»? — Тихо спросил сидящий рядом Тимур.

— Стив уже должен нарыть их координаты. Подготовимся, спланируем все и рванем, только сначала есть у меня одно незавершенное дело.

— Это какое?

— Надо вернуться в лжеНуклий, вывезти то, что осталось от моих людей и похоронить их. — Ответил Вадим с закрытыми глазами.

— Надо и остальных тоже, нельзя их оставлять там лежать. Какая разница, что они воевали на стороне врага, они такие же люди, как и мы, тоже достойны нормального погребения.

— Да пожалуйста, только этим уже занимайтесь сами, я за своими ребятами полечу.

— Не переживай, я возьму это на себя, мне не в первой трупы вывозить. — Тимур посмотрел на Воевода с легким сожалением.

21 ноября

01.34 по московскому времени

База «Исток».

Конвертоплан плавно приземлился на пустом летном поле, освещая примятую ветром траву прожекторами. Беспилотные вертолеты прилетят только спустя пару часов, Федорович на обратном пути не стал медлить и пошел на максимальной скорости. Не дожидаясь открытия рампы, первым из салона выбрался Воеводов. Султан, послушно ожидающий у ангаров, бросился к хозяину и начал бодаться в ноги.

— Вот видишь, обещал же, что вернусь. Ты тут так и сидел? — Вадим присел на корточки и потрепал пса по обрезанным ушам. — Не замерз здесь? Голодный?

Но волкодаву все равно, он просто рад тому, что Воеводов вернулся, тычется мокрым носом в щеку и старается прижаться всем телом.

Не спеша, словно после тяжелого рабочего дня, из конвертоплана вылезли Тимур с Марком. К ним на встречу сразу поспешили Князев, Стив и Джавид.

— Прямо почетная встреча делегации, еще бы красную дорожку постелили. — Съязвил Юлаев.

— Это вы еще не слышали гвалт аплодисментов в столовой, когда «Нуклий» сублимировался. — Прайс подошел ближе, явно желая помочь или донести что-то, или просто поддержать друзей.

— Вы им что, прямую трансляцию устроили? — Спросил Марк.

— По желаниям трудящихся. — Ответил Князев. — Они уже хотят устроить празднование, и отметить этот день как знаменательный.

— Идиоты. — Буркнул Юлаев. — Я спать пошел, а вы, как хотите.

Молча протиснувшись между стоящих друзей, Тимур направился в сторону жилого корпуса, на ходу стягивая бронежилет.

— Его какая муха укусила? — Стив посмотрел в след уходящему Юлаеву.

— Да все та же, походу терапия боем не сработала. — Князев вздохнул и посмотрел на Вадима, гладящего собаку. — Можно немного выдохнуть. Промежуточную задачу выполнили, заслужили себе несколько дней без нервяка.

— Что там с координатами «Проталия»? — Проигнорировав слова Саши, спросил Вадим.

— Информацию получили, странную, конечно, но теперь мы точно знаем, где он находится. Так же успел скачать всю обширную базу анклавов. Систематизирую все полученные данные, вычленю наиболее интересное для нас и предоставлю на общем собрании. — Ответил Прайс.

— Хорошо. Тогда я тоже последую примеру Юлаева. — Вадим выпрямился и вместе с Султаном зашагал с взлетного поля.

— Их там что, обидели что ли? — Князев развел руками.

Марк пожал плечами.

— Ладно. Давайте тогда все отсыпаться, день был тяжелый. Завтра, как все придем в себя, соберемся в штабе и обсудим.

08.32 по московскому времени

Проснулся как с похмелья, хотя не пил уже давно. Может, печень еще отфильтровывает из крови оставшееся, изрядно потрепанная длительным запоем, а может вчерашний день перегрузил мозги похлеще всякого алкоголя. С трудом дополз до душа, сил хватило только почистить зубы. В животе заурчало, напоминания о том, что последний прием пищи был сутки назад. Точно, сейчас же завтрак, хоть аппетита и нет, но лучше пойти и закинуть в себя что-нибудь, организму и так не легко, а если его еще и голодом морить, то недолго и к Миле в госпиталь загреметь. Застегнул молнию на куртке, и накинул капюшон, нет никакого желания ловить на себе взгляды других людей. Лифт на удачу оказался пуст, в холле корпуса тоже никого, несмотря на время, обычно люди в этот час идут в столовую или уже возвращаются из нее. Выйдя на улицу, увидел Марка, сидящего на лавочке возле входа.

— А ты чего тут сидишь один на холоде?

— Воздухом дышу. — Ответил Сахаров, засунув руки поглубже в карманы.

— Замерзнешь же, да и в чем прикол вот так одному жопу морозить.

— Хочу и морожу, а ты в столовку идешь?

— Да, надо позавтракать, хоть и не хочется. — Тимур последовал примеру Марка и тоже убрал руки, осень выдалась промозглой.

— Пойдем вместе. — Сахаров поднялся с лавочки и потянулся, разминая затёкшую спину. — Ты чего вчера на ребят так взъелся?

— Не понимаю всей этой радости вокруг уничтожения «Нуклия». — Хмуро ответил Тимур.

Марк не стал расспрашивать, тон Юлаева красноречиво намекал, на то, что он не очень хочет говорить на эту тему.

Вдвоем двинулись к первому жилому корпусу, на первом этаже которого и размещалась столовая. Обеденный зал одновременно вмещал до трехсот человек, но так как жителей в «Истоке» порядком прибавилось, то общий прием пищи разбили на смены. Исходя из этого, дорожки базы сейчас должны быть полны людьми, но кроме проезжающих патрульных, которые при виде Тимура с Юлаевым тут же махали руками, больше никого. Подойдя к дверям столовой, услышали гул множества голосов, словно за дверями стамбульский Гранд Базар. Марк повернул ручку и вошел первым, тут же зажмурившись от обрушившегося грохота аплодисментов. Почти все жители «Истока» набились в обеденный зал, сосредоточившись вдоль стен и заняв все свободное пространство между столиков и стоя приветствовали вошедших. Хлопанье ладоней не стихало, кто-то даже начал одобрительно свистеть. Тимур, вошедший следом за Марком, с гневом захлопнул дверь.

— Хватит! — Постарался он перекричать шум. Не вышло. Собравшись с силами, Юлаев гаркнул во всю глотку. — Прекратите!

Аплодисменты стихли, только из дальнего угла еще доносились одинокие хлопки, которые тоже вскоре прекратились. Народ в недоумении уставился на Тимура.

— Чему вы так радуетесь? «Нуклий» взорвали? — Лицо Юлаева побагровело от злости. — Поймите уже, что все происходящее — трагедия! Тут траур объявлять надо, а не рукоплескать. Выживших осталось с гулькин нос, а мы продолжаем друг друга уничтожать. Уже погибли десятки сотен простых, как мы с вами, людей. Множество загубленных жизней и для чего? Потому что мы — тупые создания, даже на грани вымирания не можем объединиться и забыть все дрязги, продолжаем грызться. Каждый убитый человек — катастрофа. Да, наш противник устроил эпидемию, поставившую человечество на эту грань, но гибнут и обыкновенные мирные люди. Забудьте все это милитаристическое прошлое, мира в котором мы жили, больше нет. На Земле осталось не больше восьмисот тысяч человек! Поймите, восемь сотен тысяч! — Произнес Тимур чеканя каждое слово. — В большинстве крупных городов больше жило, а сейчас на всей планете. Мы должны приложить все усилия, чтобы сохранить жизнь каждого и в дальнейшем искоренить любое насилие и жестокость в умах людей. Убийство — путь, заведомо обреченный на провал. Раньше, до «Пурпурного», в обществе поощрялось насилие, все эти лозунги, войны, почитание военных. И к чему это привело? Эпидемия — последствие этого мировоззрения. Пойдем по тому же пути, и вернемся к тому, с чего начали — к уничтожению человечества, рано или поздно. Мы должны относиться к любой войне, конфликту и стычке как к постыдной беде, а не подвигу. Человек в первую очередь должен быть человеком, нам от природы дан разум и способность разговаривать, любой вопрос можно решить, не прибегая к жестокости. Не важно, какой мы национальности, религии, ориентации, в первую очередь мы — люди, и должны ценить важность жизни каждого, его право на веру в безопасное существование. Если нам это удастся, то мы построим новый мир, где не нужна будет армия, оружие и полиция. Где люди смогут весь свой творческий и научный потенциал направить на созидание, а не на разрушение. Поэтому сейчас радоваться абсолютно нечему. Мы вынуждены ввязаться в эту борьбу, «ударили по одной щеке, подставь другую» здесь не сработает, наш противник из допурпурного времени, ведом принципом жестокости. Нам приходится отвечать тем же, что подтверждает известную фразу: «насилие порождает еще больше насилия». Но в этом есть и наша вина. Мы все представители одного вида, ничто не снимет с нас ответственность за то общество, которое мы сами создали. Да, мы тоже виноваты в этой эпидемии, она лишь квинтэссенция социума, кирпичиками которого мы являлись и теперь за это расплачиваемся. Пора достать голову из песка, понять, что коллективная ответственность все же существует и попытаться что-то изменить, а не рукоплескать очередному акту агрессии.

Договорив, Тимур развернулся и, хлопнув дверью, вышел.

Люди, еще некоторое время отходя от шока, начали молча расходиться из столовой, обдумывая услышанное.

Марк, так и оставшийся стоять у дверей, осмотрел пустеющий зал, и увидел Воеводова, одиноко сидящего за столиком в углу. Сделав крюк к раздаче и забрав поднос с завтраком — молочная рисовая каша, два тоста с маслом и яблочным вареньем, кружка кофе и свежая, еще теплая булочка с изюмом, Сахаров сел рядом с Вадимом и принялся за еду.

— Как тебе пламенная речь? — Прожевав, спросил Воеводов.

— Эмоционально и неожиданно. Резко он поменял свою точку видения. — Марк помешал ложкой кашу, наблюдая как растаявшее сливочное масло смешивается с молочной гущей.

— Вполне ожидаемо. — Вадим отхлебнул кофе и отодвинул пустую тарелку. — Я все гадал, во что выльется его психологическая травма. Что-то мне подсказывало, что Юлаев намного сильнее морально чем может показаться. И я не ошибся, опыт пережитого за последнее время, он смог повернуть в антимилитаристическую повестку, а не строить из себя жертву, продолжив гробить себя алкоголем. Я даже его в этом поддерживаю и готов подписаться под каждым словом, хотя сам яркий пример человека в самом худшем его проявлении, лучше всего умею решать проблемы именно насилием. Вот ты задумывался, почему я вас тогда оставил после побега из «Рассвета»?

— Постоянно, и до сих пор об этом думаю.

— И к каким выводам пришел? — Вадим посмотрел на Марка, не отрывающегося от еды.

— Хм…- Сахаров ненадолго задумался. — Если подумать и учесть то, что ты сейчас сказал, то вполне возможно, что ты не хотел нас втягивать в противостояние с «Нуклием». Чтобы мы избежали ситуаций, как та, что переломала Тимура, зная как война сказывается на людях.

— А ты умен. — Воеводов удивленно вскинул брови. — Удивил, реально.

— Меня положили в психиатрическую лечебницу с диагнозом — маниакально депрессивный синдром. Я был опасен как для окружающих, так и для себя. Все, чего я хотел на то время, это смерти каждого живого человека на Земле. Я ненавидел все человечество, включая себя, саму людскую суть. Не мог простить людям, того, что они допустили смерти Миры, ненавидел общество, в котором смерть — это что-то само собой разумеющееся. Но эта ненависть сжирала и меня и дорогих мне людей. Когда Москва опустела и я выбрался из больницы, я думал, что всевышние силы услышали мои мольбы и покарали человечество за его пороки. Только я сам был просто концентрацией этих пороков, превратился в то, чего больше всего ненавидел. И только потеряв основной объект ненависти, смог прийти в норму и увидеть мир немного с другой стороны. Именно поэтому мне удалось понять твою мотивацию. — Договорив, Сахаров продолжил перемещать кашу из тарелки в рот.

— Знаешь, я вырос в военной семье, и вся моя жизнь была связанна со службой. Когда каждый день проводишь там, по другую сторону, убивая в бою, проводя разведку, сталкиваясь со смертью лицом к лицу, то все гражданские кажутся наивными глупцами, которые не нюхали пороху и ни на йоту не знают настоящей жизни. Пообщавшись с тобой, понял, насколько сильно ошибался. Даже в мирной жизни можно хапануть такого, что и на войне не увидишь. — Замолчав, Вадим поднес к губам кружку и посмотрел на Марка, но уже совсем по-другому.

20.32 по московскому времени

Стив заранее расставил кофе на столе в совещательном штабе, каждому по предпочтениям, которые уже успел запомнить. Четкое время не планировали, просто договорилась после ужина, но кофе все равно не помешает, сидеть придется долго. Первым пришел на удивление Князев, не один, вместе с Викой. Прайс уже давно заметил, что они очень много времени проводят вместе, и Колмагорова несколько дней утром выходит из квартиры Саши, но ничего не спрашивал, захотят, сами расскажут. Поздоровавшись, парочка уселась в стороне от стола, поблагодарили за кофе и начали что-то обсуждать шепотом. Следующими пришли Марк, Тимур и Джавид. Еще после эвакуации Воеводова, Юлаев сблизился с Сахаровым, хотя их общение дружеским не выглядело, Тимур сейчас со всеми разговаривал как раздраженная кассирша в магазине в конце смены. Серго подтянулся в компании со Сталюковым и Михаилом, по разговору понятно, что обсуждают систему безопасности базы. Последним пришел Воеводов с заспанным лицом, что для него редкость. Заняв свой привычные места, руководители «Истока» замерли в ожидании слов Стива.

— Всем привет. — Издалека начал Прайс, непривычно начинать совещание первым. — Бориса с Белозерским не будет, заняты на фундаментных работах нового корпуса для семейных пар, так что проведем собрание без них.

— Ничего страшного, им потом передадут всю информацию. — Сталюков уселся в кресле поудобнее. — Можешь начинать.

— Хорошо. Наша операция в «Нуклие» прошла максимально успешно. Помимо точных координат «Проталия», добыли всю информацию об общинах в России.

— Давай сначала о местоположении, потом уже другое обсудим. — Вадим потер виски и оперся локтями на стол.

— «Проталий» находится вот здесь. — Стив развернул монитор и ткнул пальцем в открытую карту. — Мексиканский залив, западнее Майами и севернее Гаваны.

— Это территориальные воды США? Так общины — это дело рук твоих земляков? — Тимур привстал.

— Нет, это нейтральные воды. Сомневаюсь, что «Проталий» имеет какое-то отношение к Америке, точнее там есть люди из всех стран, и из России тоже.

— Подожди, можешь увеличить карту? — Воеводов присмотрелся к монитору. — Но там же ничего нет, голый океан.

— Скорее всего остров либо удалили с карт, либо он не был никогда на них занесен. — Ответил Прайс.

— Ну и могущество у этих ребят, если они могут карты корректировать. — Удивился Серго.

— Это логично, ты только представь, какую базу там надо было отгрохать, чтобы укрыть от вируса двести пятьдесят тысяч человек. Это тебе не десяток, в погребе не спрячешь. Одни системы жизнеобеспечения сколько места занимают. — Вадим откинулся обратно.

— А вдруг у них была вакцина от вируса? Такой же иммунитет, как у нас? — Князев осмотрел присутствующих.

— Сомневаюсь. Смысл тогда вообще в отдельной базе? Они сразу по своим феодальным общинам распределились бы и все. Скорее всего иммунитет к вирусу был рандомный, и предугадать его невозможно, а вакцину надо сначала тестировать, проверять побочки. Просто так никто не захочет себе колоть неизвестно что. Судя по тому, что небо уже давно вернулось к нормальному цвету, срок жизни вируса не такой долгий. Как раз к воплощению плана «Голдстейн» рису заражения уже должен быть равен нулю. А они как раз это время проведут на заранее подготовленном курорте в Мексиканском заливе. — Воеводов скрестил пальцы рук. — Нам сейчас надо решить, как добраться до «Проталия». В нынешних условиях мы не сможем просто пульнут туда ракетой. Необходимо долететь, оценить саму базу с безопасного расстояния, дождаться пуска и корректировать траекторию полета «Сармата» с места, как говорится.

— Готов конвертоплан, который может покрыть такое расстояние на одном заряде. — Высказался Стив. — Можно загрузить в салон резервные аккумуляторы для обратного пути.

— Отлично, тогда начинаем готовиться к полету. Собираем группу, планируем маршрут. Летим через Атлантику. — Воеводов посмотрел на Прайса.

— Нет, лучше лететь над сушей. В северном полушарии сейчас зима, погода непредсказуема. Мы не испытывали конвертопланы на такое большое расстояние, могут возникнуть нештатные ситуации требующие посадки. Так что лучше лететь над сушей, через всю Россию, Аляску, Канаду, Штаты. Путь выходит длиннее всего на четыре тысячи километров, это всего около пяти часов полета, зато риска намного меньше. — Стив прочертил пальцем по монитору предлагаемый маршрут.

— Резонно. Руководить группой буду я. Предлагаю отправить со мной Марка и Тимура, мы уже немного сработались, доверяю им. — Вадим посмотрел поочередно на Сахарова и Юлаева.

— Скоро должен вернуться Лесной, я освобожусь от своих обязанностей и тоже полечу, даже не отговаривайте. — Твердо заявил Прайс.

— А кто будет отвечать за всю электронику, дронов и аппаратуру на базе? — Князев удивленно посмотрел на Стива.

— Есть толковые ребята, которым могу это доверить. Полет не займет много времени, к тому же мы будем находиться над территорией США, может пригодиться знание английского языка. — Стив стоял на своем.

— Это не проблема, ты не один его знаешь. — Сказал Воеводов на чистом английском, без акцента.

— Вот это сюрприз. — Удивился Князев. — Где это ты так намастачился?

— В «туристических» поездках. Если Кир к этому времени вернется, то я не вижу препятствий к твоему участию. — Сказал Вадим Прайсу.

— Я тоже полечу. — Князев привстал.

Марк с Тимуром удивленно посмотрели на Александра.

— Ты совсем что ли? — Впервые подала голос Вика, ее взгляд и мимика явно показали, что это решение Саши стало для нее сюрпризом.

— Помимо твоей ответственной должности в «Истоке», есть еще одна проблема. — Невозмутимо ответил Вадим. — Возьми свою кружку кофе.

— Что? — Недоуменно переспросил Князев.

— Просто возьми и подними кружку.

Саша молча взял стакан и поднял перед собой.

— Посмотри на свои пальцы. — Воеводов указал глазами на то, как Князев держит кофе: мизинец и безымянный, не сгибающиеся после травмы, оттопырены в сторону. — К сожалению представителей высшего света в такие миссии не берут.

— Да пошел ты! — Сорвался Князев.

— Саш, успокойся, он прав. — Постаралась успокоить Вика. — Ты намного полезнее здесь, Жене ты нужен, мне. Да и с твоей травмой даже из автомата не постреляешь.

Князев, красный от злости, сел обратно в кресло и замолчал.

— Пилотом советую взять Михаила. — Решил разрядить обстановку Сталюков. — Коридор связи дронами туда не протянешь, слишком далеко, придется пилотировать непосредственно из аппарата. Федорович самый опытный пилот, и справится с любой опасной ситуацией.

— На этом с составом группы можно закончить. Я, Сахаров, Юлаев, Михаил, и Прайс, если успеет вернуться Лесной. — Вадим не обратил внимания на вспышку Саши и продолжил тем же спокойным и чуть усталым тоном. — День на отдых, потом приступаем к подготовке. Что там по остальной добытой информации?

— Анклавовцы собирали данные о каждом жителе общин. В их распоряжении были базы полиции, федеральной службы судебных приставов, судебные, кредитные истории, медицинские карты, информация из военкоматов, ЗАГС, короче все, что только можно достать на человека. — Стив пробежался глазами по заранее составленному списку. — В анклавах находилось восемнадцать тысяч семьсот человек, больше, чем мы думали. Туристы, трудовые эмигранты, беженцы. Большая часть сконцентрирована в европейской части страны. Сейчас мы их лишили локальной и связи с руководством. Скорее всего начальство анклавов попытается самостоятельно реализовать план «Голдстейна», подмяв всю инфраструктуру общины под себя. Так что после «Проталия» нам еще предстоит разбираться с каждым анклавом по отдельности. Есть один большой плюс, теперь мы знаем все их склады резервного хранения, пути снабжения оружием, продуктами и ресурсами.

— Это хорошо. — Вадим встал и потянулся. — Но много возни с общинами не будет. По моему опыту, когда у мелких группировок нет центрального командования, они быстро теряют авторитет. Скоро по анклавам пойдет волна восстаний, безопасники не настолько умны. План «Голдстейна» прорабатывали грамотные психологи, знали на каких особенностях человеческой психики брать людей. Бывшие силовики знают только один способ — сила. А народ долго терпеть это не будет, вот увидите. Нуклиевцы на своей шкуре узнают, что такое крестьянские восстания.

26 ноября

13.41 по московскому времени

База «Исток».

Ветер, уже почти по-зимнему холодный, хлестал по лицу, но Вадим не обращал на него внимания. Уже почти час как закончились похороны и разошлись люди, а он все так и стоит на разросшемся кладбище базы и смотрит на совсем свежие, пахнущие землей, могилы. Надгробия поставят позже, когда земля усядется, пока поставили покрашенную доску с табличкой. На каждой аккуратным шрифтом написано имя, дата рождения и смерти. Прайс предложил распечатать фотографии из базы и повесить, народ поддержал его идею, кто-то даже посоветовал выгравировать изображение на камне, более долговечно.

Три дня потратили на перевозку тел. Вывезли всех до одного, Тимур хотел и остальных погибших перевезти в «Исток», но общим собранием решили захоронить их на территории лжеНуклия в братской могиле прямо у подножия почти разрушенного здания, своеобразный мемориал, горькое напоминание о бессмысленной гибели сотен людей.

Воеводов пробежал взглядом по именам. Катя и Макс в первом ряду. Совсем молодые. Девушке через две недели должно было исполниться двадцать два года. Максиму оставалось два года до тридцати. Даже пожить не успели. Рядом с ними могила Краснова, подполковник, пятьдесят три года. Даже несмотря на свою последнюю должность — руководители общины «Заря», он в полной мере заслужил себе место рядом с ребятами. За несколько месяцев сумел искупить свои грехи, совершенные на службе у «Нуклия».

Воеводов опустился на корточки рядом с могилой Николая, набрал в пригоршню влажной земли и помял, смотря на лаконичную табличку с именем и датами. Тяжело вздохнув, положил сжатый комок обратно и похлопал по могильному холмику, словно по плечу друга.

Часть 2 Глава 5

22 ноября

00.22 по московскому времени

База «Исток».

Под уже привычный раскидистый дуб Потап пришел первым. Ни Виктора, которого можно учуять за несколько метров по сигаретному запаху, ни Семена, ни, тем более, Вовы с Серёгой. Прижался спиной к морщинистой коре и натянул капюшон. Ждать пришлось минут десять. Витя пришел со стороны жилых корпусов, спрятав руки в карманы, сгорбив спину и шаркая ногами. За несколько метров до места встречи он достал сигарету и закурил. Потап не стал его звать, решил подождать пока сам заметит. Виктор подошел вплотную к стволу, и заметив силуэт человека, дернулся.

— Блин, ты чего так пугаешь! Я чуть Богу душу не отдал, надо было шикнуть хоть. — Сигарета в руках Вити дрожала.

— А вдруг это был бы не я, ты бы также стреманулся? — Потап облизнул зубы языком. — Спалился бы сразу. Только злоумышленники так дергаются.

— Да я на нервах просто. Ты был вчера в столовой?

— Конечно, если бы не пошел, то много вопросов возникло. И как они эту общину стерли с лица Земли тоже видел. «Нуклий» блин, да сто процентов это простая община была, а они ее ядеркой. Акт устрашения, силу показывают, прямо Хиросима и Нагасаки. Ну ничего, мы им ответный Перл Харбор покажем. — Потап нервно хрустнул пальцами.

— Я что-то за Вовку с Серегой переживаю. Они с этими, со службой безопасности, так сдружились. Тусят вместе, на тренировки ходят, с нами почти не встречаются. Как бы не переметнулись. — Витя нервно осмотрелся по сторонам. — Сдадут еще, и фиг его знает, что Воеводов с нами сделает.

— Не ссы, Серега надежный парень. Играют свою роль просто отлично, как и планировали. Все норм будет. Вон Сема, как дятел дырки долбит, уже три корпуса оприходовал, последний остался, и дальше по хозяйственным помещениям пойдет. Толковый парень. Я в нашем здании спускался в подвал, смотрел, так он все по уму сделал: свежее отверстие замазал тонким слоем штукатурки, со стороны и не поймешь, что там скважина под взрывчатку. Молотком разу ударь и все, запихивай не хочу.

— Теперь еще дотащить все туда надо. Сколько там на одно здание необходимо?

— Да килограмм сто хватит, пара больших туристических рюкзаков. Нормально, протащим. — Потап махнул рукой.

— Ладно. Я просто от нервотрепки уже весь измотался. — Виктор закурил еще одну сигарету. — Спать даже нормально не могу. Уже мысли были, бросить все к чертям собачьим и уйти жить в леса, подальше от разборок этих.

— Так, давай не раскисай. Вспоминай каждый раз всех своих близких, друзей, кто умер от эпидемии. Их смерти на совести этих тварей, и они должны за них заплатить. Если мы их не покараем, то уже никто не сможет. Сам видел их возможности, даже ядерную запулить могут.

07.54 по московскому времени

База «Исток».

Стук в дверь застал Тимура на выходе из душа.

— Кто там?

— Князев. Ты там не спишь?

— Нет. Минуту, сейчас открою. — Юлаев спешно натянул штаны с футболкой, осмотрел комнату — нормально, бардак не сильный, и впустил Сашу. — Чего хотел?

— Да поговорить. — Князев оглянулся и сел на стул, убрав с него рюкзак.

— Что-то случилось?

— Нет. Хотел твою речь в столовой обсудить. — Саша старался говорить, как можно мягче, чтобы не спровоцировать.

— Впечатлила?

— А то, никогда бы не подумал, что ты на такие темы размышляешь. Что тебя к ним подтолкнуло?

— Раньше и не думал. — Тимур сел на край кровати и посмотрел в окно. — Недавно осенило, после вылазки в Москву. Ты бы видел все эти мертвые тела… Когда мы из «Рассвета» сбегали, меньше чем за минуту под бомбежкой погибло полторы сотни людей, но тогда нам повезло этого не увидеть. Но в лжеНуклие умирали по-другому, в бою, от пулевых ранений, гранат, и мин. В общей сложности погибло намного больше чем в «Рассвете». Блин, Саш, ты вот просто представь, еще летом это были простые мужики, которые каждый день ходили на работу, возвращались домой к семьям, кто-то учился в университете и строил планы на будущее. А потом наступил глобальный кирдык, они потеряли всех дорогих сердцу людей, в стремлении к выживанию прибились к общинам, и их отправили в такую мясорубку. И побывав в ее эпицентре, я задумался о важности жизни и вообще отношения к ней.

— Еще до «пурпурного» у меня было ощущение, что весь мир сошел с ума. — Князев откинулся на спину и помассировал покалеченную руку. — Когда трудишься каждый день ради выживания семьи, не замечаешь этого сумасшествия, но я вращался немного в других кругах, среди людей, которые себе носки по двести евро покупают, да и сам был таким же до мозга костей, выпить вискаря по сотне тысяч за бутылку или спустить за вечер несколько сотен было в порядке вещей. И вот этот слой общества — идеальный срез общего психологического состояния. Судя по нему, человечество в двадцать первом веке окончательно свихнулось, и «Пурпурный рассвет» лишь следствие этого сумасшествия, как разбитая голова у буйнопомешанного. И ты был чертовски прав в своих словах, если мы не попытаемся что-то изменить, а просто пустим на самотек, то люди, привыкшие жить по допурпурной модели поведения, вернут все на круги своя. А с технологически новшествами Лесного очередной припадок может закончиться уже тотальным уничтожением.

Тимур молча посмотрел на Князева. Никаких издевок, Саша говорит спокойно и откровенно, без привычного гонора и сарказма.

— Люди, пережившие пандемию сейчас, как дети, оставшийся без родителей, вот прямо моя Женька. Прошлых моральных устоев не существует, и они вольны развиваться, как хотят. А мы можем направить это развитие в правильное русло, и одним из ключевых факторов этого русла, является отношение к ценности жизни. Ты очень точно выразил эту мысль, даже я бы так не смог. Вот дети, растущие без должного присмотра родителей, начинают пить, наркоманить, либо драчунами становится, или как-нибудь глупо умирают. Из Москвы я уехал на юг с одним человеком, Эмилем, очень культурный и воспитанный дядька, Женя к нему за пару дней привязалась как к родному, добродушный и вежливый пожилой мужик был. По началу думал он выпендривается, а оказалось, что он всегда такой. Добравшись до Краснодара, они с Женей попали в плен к сектантам, сборищу отбитых психов, обвиняющих в апокалипсисе всеобщее грехопадение. Я чудом улизнул от фанатиков, и раздумывал, как вытащить Женю и Эмиля из плена. — О своем позорном и трусливом бегстве Саша решил умолчать. — Так бы я, наверное, и помер, в героическом и освободительном порыве, но тогда ты с рассветовцами подоспели вовремя.

— Ага, и ты мне нос чуть не сломал. Прекрасно помню. — Сказал беззлобно Тимур.

— Да откуда ж я знал, кто вы такие. Повалили, связали, а там Женя в плену у этих отморозков. Ладно, извини, жестанул тогда немного, на взводе был. — Князев продолжил удивлять Тимура, раскрываясь с совсем другой стороны. — Так вот, к чему я это все, появление таких психов — лишь закономерность. Нет больше полиции, судов, тюрем, законов, каждый сам за себя, даже банального общественного порицания нет. Твори что хочешь. Вспомни ту же историю Марка и Стива про маньяков-насильников под Ростовом, еще один пример. Каждый сам за себя, и если ты слаб и не можешь себя защитить, то шансов выжить у тебя мало. Долбанный закон джунглей. Но мы можем снести эти джунгли и построить на их месте Изумрудный город. Волей судеб, мы оказались в роли горилл из книги «Тарзан», к которым попал маленький неразумный ребенок, и только от нас зависит, кем он вырастет, благородным джентльменом, или чудовищем. Только у нас, в отличие от тех же самых горилл, есть все условия, не дикие джунгли, где необходимо выживать, а пряничный домик без злобной ведьмы. Человечество всю свою историю билось над проблемой энергетики, самый важный ресурс, от которого зависит выживание. У нас его хоть отбавляй, да еще и все эта автоматизация, которая позволяет освободить огромное количество рук в любом процессе. Стоит посмотреть на наши теплицы. Меня в «Рассвете» отправляли работать в поля — каторга нереальная, люди горбатятся, не жалея спины, а у нас на сельхоз работах тридцать человек. Тридцать человек могут прокормить почти полторы тысячи, когда такое было! Надо пользоваться этими благами, и на этой благодатной почве стараться изменить образ мышления. Полностью с тобой согласен, в том необходимо делать упор именно на мировоззрение, менять его в корне, и в первую очередь начинать с самих себя.

— Разберемся с «Проталием» и сделаем так, что это будет последний конфликт на этой планете. — Юлаев согласно кивнул.

— Именно. У нас много детей, вот им в первую очередь и надо это прививать, с самых ранних лет. Хотя они во многом умнее нас, иногда смотрю на Женьку и поражаюсь. — Князев посмотрел на стену, представляя, чем сейчас занята девочка.

— Спасибо Сань. — Чуть тише, сказал Тимур. — Реально спасибо, знаешь, как это важно, что кто-то разделяет твои взгляды.

— Знаю Тим.

14.25 по московскому времени

— Предстоящая миссия, сильно отличается от всего, что вы видели раньше. — Воеводов посмотрел на Юлаева и Сахарова, стоящих в камуфляже и внимательно слушающих. Стив, к его огромному сожалению, не смог принять участие в тренировке, не на кого оставить производственные линии и реактор в Кринице. — Нам необходимо проникнуть на территорию другого государства, без предварительной разведки, агентурной сети и подготовки. Мы не знаем сколько там общин, какую территорию они контролируют, есть ли у них информация о нас и на сколько они вооружены. Мы должны пересечь всю страну, добраться до «Проталия», произвести сбор информации и скорректировать траекторию полета «Сармата» по точным координатам. По сути мы обязаны выполнить работу раздвечиков-диверсантов, а это как раз то, чем я занимался всю жизнь. Времени у нас не так много, всего восемь дней, вылетаем второго декабря, так что за этот короткий срок вам придется многое усвоить. Мне нужно, чтобы вы понимали как работать в экстренных ситуациях, чтобы я не переживал, что вы сможете правильно среагировать в случае опасности, оценить обстановку и целесообразность применить силу. Научу вас обращаться с западным оружием, так как в Штатах популярны совсем другие калибры, и в случае чего, вам придется применять затрофеенные стволы. Надеюсь, что такого не случится, но знания все равно не помешают. Так же поработаем над вашей самообороной в рукопашном бою. Сегодня с этого и начнем. Ловите. — Вадим достал из подсумка два резиновых ножа и бросил. Марк перехватил летящий муляж прямо за безопасное лезвие, даже не успев понять, что нож не боевой, Тимур лишь увернулся, подумав, что Вадим бросил реальный.

— Приступим. — Достав настоящий нож, Воеводов взял его обратным хватом. — Оружие держим вот так. Во-первых, лучше упор, во-вторых, при режущих ударах работает весь верхний плечевой пояс, увеличивая силу и скорость удара. Клинок лежит вдоль руки, так вы его максимально маскируете. Первое и главное правило ножевого боя — противник должен узнать о том, что у вас есть нож только тогда, когда он кажется в нем. Сократив дистанцию, всегда наносите несколько ударов, после одного человек может сохранять боеспособность еще длительное время. Основные зоны поражения: горло, живот, паховые артерии, сердце. Сейчас покажу небольшой комплекс, запомните, отработать до автоматизма у вас не хватит времени, но часть приемов из него — это общая база по устранению оппонента в ножевом бою. В реальном ножевом бою, а не в том цирке, которому учат дилетанты на большинстве курсов. Марк подойди.

Забрав резиновый нож, Вадим поставил Сахарова так, словно он стоит в карауле. Сам же сделал вид, что просто идет мимо. Поравнявшись, нанес режущий удар левой рукой по горлу и сразу же повернулся лицом. На возврате движения, чуть пригнув голову и уперев в рукоять ножа вторую руку, показал, что втыкает его с левой стороны между ребрами, втыкая клинок диагонально по направлению к правому плечу. Провернув рукоять, Вадим присел, полосонув резиновым лезвием по бедру в районе паха, как раз в том месте где проходят самые большие артерии на ноге. Следующим движением он сымитировал втыкание клинка в живот, ниже пупка, и встав, одним резким движением, используя все мышцы спины и держа нож двумя руками, провел лезвие до начала грудной клетки.

— Запомнили? Каждый из этих ударов смертелен, даже если не получится сделать один из них, другие добьют. Первым рассекаете горло до позвоночника, но противник может отклониться назад, и вы лишь зацепите шею. Второй в сердце, но все люди разные, кто-то более массивный и клинок может не достать, можно попасть в ребро, или вообще столкнуться с аномалией расположения этого органа. Поэтому воткнув, проворачиваете лезвие, вызывая тем самым пневмоторакс, дышать он уже не сможет. Далее опускаетесь вниз, и режете паховые артерии и связки. И последние движение вспарывает живот от лобка до мечевидно отростка. Не очень приятная процедура, много крови, продуктов пищеварения и дикая вонь. — Воеводов протянул тренировочный муляж обратно Сахарову. — То, что я показал, это не ката из каратэ. Всегда необходимо адаптироваться под условия. Например, на противнике бронежилет, уже половина из ударов не пройдет, а если он еще и с защитой шеи, то это уже очень сильно осложнит задачу. В таком случае один из ударов должен приходиться на внутреннюю часть локтя, слегка протягивая лезвием по окружности. Так вы перережете связки, и враг уже не сможет выстрелить, подбиваем раненую руку вверх и открываем доступ к сердцу.

— Блин, это же разделать человека, как свиную тушу. — Тимур представил себе, что произойдет, если каждый из ударов достигнет своей цели.

Марк лишь молча наблюдал, вспоминая, как расправился с Тафаром, нанеся почти аналогичный удар по животу.

— А по другому никак, человек очень живуч, лично видел, как мужчина с тридцатью проникающими ранениями живота продолжал драться, и только спустя время потерял сознание от потери крови, вырубив при этом двоих. У вас таких льгот не будет, противник всегда будет вооружен, поэтому действовать надо наверняка, каждое движение должно наносить максимальный урон, а в лучшем случае — нейтрализовать врага. — Воеводов зашел за спину Сахарова. — Встань так, словно ты стоишь в карауле и держишь автомат. Вы оба знаете, что постовые всегда держат палец на спусковом крючке, на случай если их подстрелит снайпер, мышцы рефлекторно сократятся и они, даже погибнув, успеют выстрелом оповестить остальных об атаке. Ваша задача, нейтрализовать караульного. Если вам удалось подкрасться со спины, что само по себе довольно проблематично, особенно в теплую погоду, когда на противнике нет головного убора, ухудшающего слух, вы будете находиться на дистанции поражения. Левой рукой вы оттягиваете голову постового максимально по диагонали, открывая шею для удара и растягивая гортань, так сложнее закричать, но он и не должен успеть. Правой рукой с ножом, наносите первый удар в предплечье руки, держащей оружие, главное рассечь связки, чтобы он не смог выстрелить. Далее, максимально быстро, это не должно занять больше половины секунды, режете горло. Если противник успел крикнуть или выстрелил, миссия провалена, поднимут по тревоге резерв, и вы, и вся ваша группа будет уничтожена. Запомнили? Отрабатываем.

Сахаров с Тимуром начали заучивать показанное, поочередно меняясь, один — нападающий, второй — караульный, выполнили тренировочное устранение и поменялись. Вадим внимательно следил за движениями, поправляя и подсказывая. Повторив раз тридцать каждый, перешли к имитации ножевого боя, на который потратили еще час. Когда оба от усталости начали ошибаться, Вадим перевел тренировку на стрелковый полигон, показав, как правильно вести огонь в паре, прикрывая друг друга и контролируя секторы стрельбы. Отработали передвижение вдвоем, один — перемещается, второй — прикрывает. Правильную перезарядку во время боя, чтобы пауза в стрельбе не совпадала с напарником. Окончательно вымотавшись, Тимур с Марком взмолились о перерыве, но Воеводов отправил обоих на огневой рубеж и заставил вести огонь из всех возможных видов вооружения, от пистолета и автомата, до крупнокалиберного пулемета, гранатомета и миномета. На все просьбы об отдыхе, Вадим отвечал: — «в бою никто вам не будет давать передышек, вы должны действовать несмотря на усталость, голод, головную боль и недосып. Хороший боец, не тот, кто может показать максимум в свежей форме, а тот, кто дает стабильный показатель в независимости от кондиций.» Даже наступивший вечер, погрузивший полигон в сумрак, не заставил Воеводова сжалится и прекратить экзекуцию.

«Вы должны уметь работать в любых условиях, днем, ночью, в туман, дождь, снег, мороз и жару.»

Тимур, скрипя зубами, выполнял указания. Все его нутро начало противиться, возникло стойкое чувство отвращения к оружию, стрельбе и боевым действиям. Но выбора нет, если он не будет этим заниматься, то на его место поставят другого, которому это может понравиться. Он не будет понимать вынужденной необходимости таких тренировок, начнет романтизировать милитаризацию, возомня себя воином. Только сейчас до Тимура начал доходить смысл фразы, которую часто слышал в детстве от отца, посвятившего всю жизнь службе в армии: «одержать сто побед в ста битвах — это не вершина воинского искусства. Повергнуть врага без сражения — вот вершина.» Отец цитировал древнего китайского стратега и мыслителя Сунь-Цзы, написавшего одну из главных военных «библий» — «Искусство войны», экземпляр этой книги занимал почетное и самое видное место на книжном шкафу в гостиной.Еще тогда, в четвертом веке до нашей эры, полководцы древности понимали, что путь силового решения проблем — тупиковый, но за все прошедшие столетия человечество так ничему и не научилось.

19.58 по московскому времени

Поселок Криница

Посмотрев еще раз на экран планшета, Прайс сверил показатели в таблице с цифрами на мониторе производственного конвейера. Отлично, идет опережение графика. Команда работников, быстро втянулась в процесс, и уже успели оптимизировать скорость работы. Даже в алгоритмах Лесного можно что-то улучшить.

Осталось проверить реактор и можно ехать домой. Больше всего хочется залезть в душ, простоять минут десять под кипятком, чтобы все тело превратилось в распаренное желе и рухнуть в постель. Представил запах чистого постельного белья, которое заранее поменял утром. Но все это только мечты, работы в «Истоке» непочатый край, никто за него не будет разгребать весь массив полученной из «Нуклия» информации, никто не займется подключение новых дронов к системе безопасности.

«Нет, так нельзя, надо с этим заканчивать. Уже не вывожу тянуть все в одиночку. Завтра отберу несколько человек, кто хоть немного понимает в IТ, и начну обучение. Мне нужны помощники. Вот какого черта я раньше об этом не подумал? Правильно говорил отец, моя проблема в том, что слишком много на себя беру, переоценивая свои силы. Надо распределять обязанности, а не рваться все выполнять самому. Будь я умнее, уже трудился бы целый штат, и я со спокойной душой смог бы отлучиться на вылазку в „Проталий“, а теперь все зависит только от Кира, успеет он вернуться или нет.»

Оставив конвейер на попечительство работников, Прайс поднялся на лифте в центральный холл. Уже привык к стерильности внутреннего убранства резиденции Лесного, не режет глаз и не вызывает недоумение. Звуки шагов отражаютсяв пустом помещении эхом, создавая ощущение, что следом за тобой кто-то идет. Знакомый маршрут по уходящему вниз коридору, круглая дверь и комната со стеклянной стеной. Когда оказался здесь первый раз, еще в июле, увлеченный видом реактора на управляемом ядерном синтезе, не заметил неприметную верь в правом углу, за которой скрывался проход в реакторный зал. Белые створки сливались с такими же снежными стенами, зазоры настолько узкие, что лист бумаги не влезет. Только приложив руку к дактилоскопическому датчику справа на стене, который тоже ничем не отличался от всей поверхности, прямо как на экране смартфона, можно понять, что это дверь.

Надев защитные очки, вошел внутрь. Высота потолков в реакторном зале просто монструозная, скорее всего помещение занимает всю глубину подземного бункера резиденции. Из-за белого цвета сводов и яркого освещения, создается впечатление, что над головой вообще ничего нет, что зал уходит в бесконечное белое небо. В центре — «Лимон», как его называет Лесной. Сферическая прозрачная колба в окружении шести сверхмощных магнитов, удерживающих плазму в узде. «Звезда в бутылке», так он про себя называл это чудо науки. Прайс, смотря на своеобразный стелларатор[1], часто задумывался, из чего созданы стенки камеры. С виду простое толстое стекло, но даже если учесть, что плазма находиться на расстоянии от стенок, то нагрев за счет излучения все равно должен быть колоссальный, ни одно, даже сверхзакаленное стекло, не способно выдержать такие температуры. Стелларатором Стив называл реактор больше по типу работы, хотя на самом деле он от него далек. В реакторах данного типа используют камеру тороидальной формы, что обусловлено характеристикой Эйлера-Пуанкаре, только такая форма позволяет создать управляемое магнитное поле во всех направлениях и избежать утечек плазмы. Но Лесной смог обойти этот, казалось бы, фундаментальный принцип, и создал камеру реактора в сферической колбе, отчего очаг плазмы напоминает мини копию Солнца, то же яркое свечение, крошечные протуберанцы, вспышки и пятна с относительно более низкой температурой. Это зрелище всегда завораживало Прайса, заставляя замереть и неподвижно глазеть. В это время в голове крутилась только одна мысль — «мы покорили энергию звезд!». Если до «пурпурного» человечество не достигло даже первого типа цивилизации по шкале Кардашева, с потреблением энергии в двадцать два с половиной петтаватта в час, то с такими реакторами и полным переходом на аккумуляторные носители энергии, прогресс сразу поднимался до второго типа. А это означает, что открыты перспективы изучения дальнего космоса и просто неограниченный потенциал научных исследований на самой Земле.

Из ступора созерцания вырвал непривычный цвет на экране пульта управления реактором. Прайс подошел и пробежался взглядом по шкалам. В сети перегрузка, «Лимон» производит энергии намного больше, чем потребляется сетью, что может привести к нестабильной работе.

Спешно достав спутниковый телефон, Стив набрал номер Лесного. Кир долго не отвечал, что лишь усилило градус напряжения.

— Да?

— Алло, это Стив.

— У меня записан твой номер. Что случилось?

— Реактор. Он работает с перегрузкой. Уже оранжевый уровень. — Сказал Стив, не отрывая глаз от монитора, смотря не поднимется ли столбик еще выше.

— Точное значение?

— Шестьдесят восемь процентов.

— Ясно. — Лесной задумался. — Проверь график потребления.

Прайс перешел к другому экрану, отображающему общее количество энергии, используемое потребителями.

— Кривая просела на семьдесят три процента. — Нервно сжимая корпус телефона, сказал Прайс.

— Понятно. Следовало это предусмотреть. С введением нового поколения аккумуляторов, емкость которых превышает на пятьдесят процентов предыдущее, необходимость в частой зарядке упала. «Исток» просто зарядил все батареи, и фактически перестал потреблять электроэнергию, вызвав перегрузку в сети.

— Это примерно то же самое, что происходило в «Час Земли», когда люди по всей планете отказывались от потребления электроэнергии, в целях экологии, но наносили ущерба, несоизмеримо больше, чем пользы, потому что электростанции не рассчитаны на такое резкое падение потребления?

— Да, именно. Только сейчас этот самый «Час Земли» получился непреднамеренно, а я в связи с занятостью, упустил этот фактор. Ладно. — Лесной выдержал пузу и продолжил. — Оставайся ночевать в моем доме. Контролируй перегрузку, когда шкала поднимется до девяноста процентов, произведешь сброс. При проектировании реактора я учитывал такую вероятность и подключил его к старой энергосети, не связанной с «Истоком» и используемыми вышками. В ней достаточно потребителей, и при запуске процесса сброса, работа «Лимона» стабилизируется.

— Фух, успокоил. Я уже думал, что что-то не так сделал. — Сказал Стив, почувствовав как моментально спало напряжение, словно гора с плеч свалилась. — Ты еще не знаешь когда вернёшься?

— Еще нет. Приходится просчитывать траекторию каждого спутника вручную, автоматика в центре управления полетами не работает совсем. Это занимает очень много времени. Солнечная активность внесла очень много помех. Вспышка была одной из самых сильных за последнее время, и солнечный ветер сместил спутники с обычных траекторий. Я один выполняю работу, которой раньше занимался целый вычислительный центр.

— Подожди, мы же только Российские спутники корректируем, а что с остальными, они же тоже сместились?

— Да, и это вызывает страх. Когда на орбите такое количество потерявших управление сателлитов, это опасно даже для спутников на своих обычных траекториях. — Кир вздохнул, и Прайс вспомнил, что Лесной все же что-то чувствует, страх уж точно.

— И что нам с этим делать?

— Я пока занимаюсь анализом данной проблемы. Когда закончу с работой здесь, мы это обсудим. Конец связи.

Лесной положил трубку.

Стив сел на пол и обхватил голову руками. Очень знакомое ощущение из детства, когда родители оставили тебя в гостях у друзей и обещали вернуться через пару дней, но что-то идет не так, и они сообщают, что заберут тебя намного позже. И все детские планы на каникулы катятся в тартарары, и ты запираешься в комнате, на втором этаже чужого дома, пытаясь побороть обиду и грусть, понимая, что ты бессилен что-то изменить.

«Воеводов собирается вылетать через десять дней. Если Кир не успеет вернуться к этому времени, то они улетят без меня. Я не могу бросить реактор, от меня зависит обеспечение энергией всего „Истока“, но и Лесной не может отказаться от своей задачи, без него ребята просто не долетят до Штатов без навигации, вообще полеты станут почти невозможны. Остается только смириться и надеяться на то, что Лесной успеет.»

22.21 по Московскому времени

База «Исток».

— Чем занят? — Спросила Вика.

Мягкое прикосновение к плечам. Князев чуть подался назад, уперевшись головой в грудь Вики и положил ладонь на ее руки.

— Речь Тимура и наш разговор после натолкнули на размышления. — Саша отодвинул ноутбук и повернулся к девушке.

— И о чем же?

— У нас порядка пятидесяти детей на базе, все разного возраста. Скоро появятся новые, все больше и больше пар образуется, а как введем в эксплуатацию новый семейный корпус, то этот процесс ускорится. Надо уже сейчас думать о системе образования. Начиная с аналога «детских садиков» и заканчивая школой. Людям надо работать и для этого необходимо их освободить. Да и чего греха таить, далеко не каждый родитель хорошо справляется с задачей воспитания. Так что нужно очень тщательно подойти к этому вопросу.

— У нас есть бывшие учителя, можно собрать «допурпурные» учебники, переоборудовать несколько помещений под учебные классы, разделить детей на возрастные группы и готово. Надо только занять их на подольше, ввести дополнительные предметы, более прикладные. Блин, чуть не забыла, надо же еще все эти штуки, что Стив с Киром изобретают, тоже изучать. — Вика селя рядом с Князевым.

— Нет, так не пойдет. Вот вспомни свое школьное образование. Нравилось тебе там? Не думаю. Из всех людей, кого я знал, никто не отзывался лестно о системе обучения в обычных школах. Вот смотри, покажу на примере. Ты любишь оружие, и хорошо в нем разбираешься. Ты знаешь из чего оно состоит, затворные рамы там всякие, спусковые крючки, возвратные пружины, газовые камеры. Знаешь как устроены патроны, из-за чего они стреляют. И, самое главное, ты понимаешь, для чего тебе нужно это оружие, как его применять. А представь если бы тебе сначала показали порох, потом капсюль, пулю, разжевали что это и с чем его едят. Потом через год уже объяснили, что такое магазин, еще через год устройство затвора, и, спустя еще год, прицельные приспособления, ствол и все остальное. А ты — ребенок, у тебя время несется в десять раз быстрее, за день тысяча событий, для тебя неделя — как для нас год по насыщенности. Когда ты перешла к изучению спускового крючка, ты уже напрочь забыла, что такое патрон и как он работает. Сильно бы ты соображала в оружии? Вот и я о том же. — Князев откинулся на стуле и завел руки за голову. — Блин, вот сейчас, когда уже со стороны начинаешь осмысливать всю жизнь до пандемии, понимаешь, насколько неправильно все было организованно, даже та же система образования. Да, цель была благая, занять детей пока родители работают, но как все подавалось, в этом был корень проблемы. Ведь такое фрагменитрование информации полностью убивает способность к целостному видению и анализу общей картины. Не знаю, может кому-то было выгодно, чтобы люди росли, способные видеть только части общего, но не собрать доступную информацию в целостную картину?

— Да, школа, а точнее то, как нас учили, та еще жесть. — Вика закатила глаза вспоминая годы в школьных пенатах. — Например литература, я бы ставила к расстрельной стене, тех кто ввел в школьную программу Достоевского! Да, это классика, его необходимо изучать, но как ребенок, еще не столкнувшийся со всеми тяготами жизни, может понять все мысли, заложенные автором. К тому же его произведения слишком тяжелые и депрессивные для раннего возраста. В десятом классе разбирают «Преступление и наказание», ученикам шестнадцать-семнадцать лет, они еще из родительского гнезда не вырвались, а уже должны понимать мотивацию героя зарубившего свою арендодательницу. Не спорю, детей надо готовить к взрослой жизни, но как их насильно заставляют читать то, что им непонятно, это вызывает отторжение к чтению в общем.

— Это лишь один из примеров. А таких сотни, вся школьная программа на них построена. Сочинения пишут по шаблонам, высказал точку зрения, которая не предусмотрена школьной программой — двойка. Тебя заранее готовят к тому, что твое мнение должно идти только в созвучии с тем, которое тебе продиктовано, шаг вправо или влево — расстрел. Решил уравнение путем, который тебе не преподавали, тебя не похвалят за изобретательность, а влепят опять-таки двойку. Латеральное мышление убивают на корню. — Саша тяжело вздохнул. — Да и большинство предметов, честно говоря, абсолютно не нужны. Система образования не предусматривала личностных качеств учеников, все стандартизированно и усреднено. И если мы хотим что-то изменить, начинать надо с образования. Это фундамент, на котором строится будущий образ мышления человека.

— Вот ты и начал мыслить и говорить как лидер. — Вика обняла Князева и уткнулась лицом в его плечо. — Ты вообще как? Я думала ты на собрании кинешься на Воеводова.

— Да он был прав, я это понимаю. Это больше была вспышка гнева на самого себя, на непреодолимые обстоятельства. На долю мгновения потерял над собой контроль. Я реально был бы обузой, с которой надо нянчиться, да и «Исток» на кого оставить. И от тебя с Женькой не хочу уезжать, вы намного важнее любого «Проталия». — Саша запустил руку в волосы девушки и погладил ее по голове. — Все что я делаю, только ради вас, ты и эта малявка — мой главный мотиватор. Для любых действий нужна причина, стимул, необходимо видеть будущую перспективу, а без вас у меня бы ее и не было. Вот уничтожим мы всю сеть анклавов, построим новое общество в «Истоке» и что дальше? Ради чего жить? А у меня есть вы. Я очень хочу, чтобы у Женьки была счастливая жизнь, и у тебя тоже. Чтобы вам больше не приходилось бояться, сражаться и выживать, чтобы вы наслаждались каждым днем.

— А я и не боялась никогда.

— Вот ты дуреха, такую пафосно-романтическую речь испортила. — Князев чмокнул девушку в лоб.

— У меня просто от патоки чуть все что только можно не слиплось. — Вика скривилась, словно откусила лимон.

— Ой-ой-ой, сама иногда как начнешь, так хоть женские романчики пиши по твоим цитатам.

— Вот ты задница. — Девушка приняла боевую позицию, широко расставив руки. — Ты сейчас нарвешься!

— На что? Ты весишь в два раза меньше меня, если только от смеха помру, отражая твои жалкие попытки атаковать.

Вика хитро прищурила глаза, перехватила запястье Саши и ловко закинула ноги ему на плечо. Надавив бедрами, она уронила его на постель, зажав руку между ног и вышла на прием, называемый «рычаг локтя». Князев, не понимая, что происходит, сначала сдавленно смеялся, воспринимая происходящее за простую возню, но, когда связки на руке затрещали, и кости на локте вдруг стали готовы выгнуться в обратную сторону, он спешно захлопал по ноге Вике.

— Стой! Ты мне сейчас руку сломаешь! — Почти запищал Князев.

— А что это у нас случилось? Ты же сказал, что от смеха помрешь? Что-то не вижу, чтобы ты смеялась. — Колмагорова с лицом победителя уселась на поверженного Сашу.

— Что это было? — Князев потер ноющий локоть.

— Боевое самбо. Мне не надо быть суперсильной или тяжелой, чтобы сломать тебя как тростинку. Все дело в навыках и технике. — Вика скрестила руки на груди.

— Жесть, я же в два раза больше тебя, а сделать вообще ничего не смог. Научишь?

— Хм. Только если будешь хорошо себя вести. Хотя… — Колмагорова сложила губы трубочкой и посмотрела в потолок. — Если тебя натренировать, то я последний козырь сама у себя заберу. А ты у нас мальчик вспыльчивый, вдруг опять потеряешь контроль и кому-нибудь не только руку сломаешь.

— Да ладно тебе. — Князев воспользовался тем, что Вика на секунду потеряла бдительность, и резким движением повалил ее на кровать, навалившись на нее сверху. — Это я раньше такой злой почему был? Потому что драться не умел, а теперь буду уметь, и стану добрый, прямо как крокодил Гена и кот Леопольд в одном флаконе.

— Дурак. — Засмеялась Вика и, притянув Сашу к себе, поцеловала в губы.

[1] Стелларатор — тип реактора для управляемого термоядерного синтеза.

Часть 3 Глава 1

28 ноября

11.12 по московскому времени

Окрестности Геленджика

Воеводов посмотрел на Юлаева и Сахарова, сидящих в салоне конвертоплана. Оба в полном боевом снаряжении, лица скрыты за масками и визорами шлемов, в руках по автомату.

— Итак, — сказал как можно громче. Хоть в конвертоплане и намного тише, чем в самолете, а тем более в вертолете, но низкочастотный гул все равно перекрывает звук, даже идущий из наушников. — Помним, это тренировочный вылет. Ваша задача: высадиться, проникнуть в охраняемое здание, указанное на ваших картах, добраться до определённого помещения, захватить кейс с данными и самостоятельно выбраться до точки эвакуации.

Оба согласно кивнули.

— Я буду видеть все по видео с ваших камер. Как только вы будете на подходе к локации, мы прилетим. Если противник вас заметит и подаст любой сигнал, до того, как вы его устраните — миссия провалена. Успеет открыть огонь — миссия провалена. Вступите в открытый бой — миссия провалена. Не уложитесь в шесть минут после проникновения на объект — миссия провалена. Это ясно?

Опять кивнули.

Хорошо, тогда готовьтесь, мы на подлете к месту высадки.

Тимур поудобнее перехватил автомат и поправил бронежилет. Марк получше затянул ремешок шлема и показал большой палец вверх.

Конвертоплан плавно опустился на небольшую поляну между двух покатых гор. Голые грабы закачали ветвями от нагоняемого винтами ветра. В воздух взмыли клубы опавших листьев вперемешку с грязью. Воеводов открыл боковую дверь и и жестом приказал десантироваться. Первым к выходу добрался Сахаров и, без раздумий, выпрыгнул наружу. Тимур подбежал следом и на секунду застыл, до земли два метра. Вроде не высоко, но, если приземлиться неудачно, можно и ногу сломать. Вдохнув, сиганул вниз. Больно ударило в ноги, бронежилет придавил к земле, но Юлаев, не обращая внимания, подскочил и побежал в сторону леса, быстрее уйти с простреливаемой поверхности.

Марк уже ждал, прижавшись спиной к стволу дерева. Увидев Тимура, он показал направление движения. Юлаев кивнул, и пристроился за спиной друга, взяв под контроль правый сектор, Сахаров же направил ствол в лево. Пробежав с полтора километра, выбирая маршрут по максимально скрытым лощинам, балкам и склонам, добрались до опушки в трехстах метрах от нужного здания. Выбрали удобную позицию для наблюдения, Сахаров вызвался прикрывать, заняв позицию, Тимур прильнул к оптике и начал осматривать здание.

— Северный вход охраняют двое. Южный не видно. Наша цель на втором этаже. Что думаешь, как лучше войти? — Спросил Тимур через гарнитуру связи.

Марк повернулся к зданию и с минуту рассматривал его через оптический прицел.

— По пожарной лестнице на второй этаж, там окно и комната за ним пустая, с закрытой дверью. С этой стороны здания постов наблюдения нет, можно подойти близко, скрываясь за теми домами, потом вон за той насыпью. — Закончив осмотр объекта, сказал Сахаров.

— А что внутри делать будем? Вдруг там в коридоре противники?

— Импровизировать. — Сахаров улыбнулся, и, пригнувшись, двинулся к ложбине, спускающейся к домам.

Тимур поспешил за ним, изредка выпрямляясь и осматриваясь. Достигнув первых построек, сгруппировались: Сахаров пошел на полметра впереди, почти гуськом, Тимур шел прямо позади, почти выпрямившись и прикрывая. Заветная насыпь, до здания рукой подать. Марк вскинул открытую ладонь над плечом, приказав остановиться. Юлаев тут же прижался к стене забора справа и застыл. Осмотревшись, Сахаров показал жест «прикрывай» и переместился к насыпи. Тимур выдохнул и прильнул к автомату, стараясь не упускать из виду окна и углы строения. Хоть миссия и тренировочная, но нервное напряжение как в настоящем бою.

Марк переместился к концу насыпи, быстро оглянулся на Тимура и одним резким рывком пересек расстояние до первого пролета пожарной лестницы. Прижавшись к стене, чтобы не засекли из окон, он махнул рукой. Тимур, приняв команду, повторил маршрут Сахарова и уже через минуту опустился рядом с ним, тяжело дыша, бегать в полном обмундировании и согнувшись намного сложнее чем кажется. Посмотрел на окно на втором этаже и вспомнил показанный Вадимом перед тренировкой план здания, если он не ошиблись с расположением на местности, то до нужного им помещения всего две двери по коридору.

Марк немного высунулся, поведя стволом вверх по пролету лестницы и двинулся вперед, отдав команду «за мной». Тимур выждал, пока Сахаров поднялся до следующего пролета и замер, и гуськом зашагал верх, стараясь ставить ногу плавно, на внешнюю сторону стопы, чтобы не топать по железным прутьям.

Поднялись без приключений и остановились возле окна, которое и служило пожарным выходом, скорее всего здание строили еще до введения нормальных требований по пожарной безопасности, и лестницу прилепили к фасаду просто для галочки. Тимур выглянул из-за края окна и осмотрел помещение, точно чисто, дверь приоткрыта. Кивнул Сахарову, давая понять, что можно заниматься задвижками окна. Марк вытащил из кармана разгрузки инструмент, похожий на широкую стальную линейку, и вставил его в проем между створкой и рамой. Немного покопавшись, он надавил на стеклопакет и окно беззвучно открылось. Тимур продолжал держать дверь на мушке, на случай если кто-то решит войти пока Сахаров перебирается через подоконник. Готово. Оба в помещении, добрались без приключений, даже не заметил никто, еще несколько метров и они у цели. Только как выбраться из закрытой комнаты, не знаю обстановку снаружи? Прижались к стенам рядом с дверью, Марк приложил палец к губам, и достал из кармана разгрузки свернутый кругом толстый провод, с небольшим расширением на одной стороне. Подключив его одним концом к разъёму на шлеме, второй, более широкий, он просунул в щель между створкой и порогом.

— «Видеоэндоскоп! Блин, как я сразу не подумал!» — Подумал про себя Тимур и показал Марку большой палец вверх.

Сахаров чуть улыбнулся и отстегну устройство. Сложив его обратно, жестами передал обстановку за дверью.

«Так, двое, стоят лицом к лестнице, то есть к нам спиной, слева от двери, это хорошо, створка как раз открывается вправо. Ага, понял, на мне тот, что слева у стены, Марк берет того что справа.» — Переведя язык символов руками, понял Тимур и кивнул.

Марк осторожно, придерживая автомат рукой, достал из ножен резиновый тренировочный нож и слегка приоткрыл дверь. Юлаев тоже приготовился, завел Калашников за спину, и вооружился клинком.

Отсчет: один, два, три! Погнали.

Сахаров не спеша открыл дверь и почти беззвучно двинулся к своей цели. Тимур пригнулся, держа нож на изготовке и, крадучись как кошка, пошел ко второму охраннику. До целей метр. Быстро переглянулись, кивнули и синхронным рывком ткнули резиновыми ножами в шеи караульных.

— Офигеть, я вас даже не слышал! — Чуть не выронив из рук автомат, вздрогнул боец от неожиданного «устранения».

— Все, мы трупы. — Улыбнулся второй, поднимая руки вверх.

Юлаев с Марком, не теряя времени, развернулись и направились к двери, за которой скрывалась цель миссии. Добравшись, Тимур взялся за ручку и приготовился открыть, но Сахаров его остановил.

— Воеводов говорил, что в помещении никого нет. — Прошептал Юлаев.

— Сказать он мог что угодно, чтобы посмотреть, как мы будем действовать. Ты никогда не знаешь наверняка, лучше перестраховаться. — Марк подавил желание закинуть в комнату имитацию гранаты, как разучивали на штурмах. Шуметь нельзя, главное выполнить все тихо и скрытно.

Опять эндоскоп, опять щель под дверью. Бинго, у окна в кресле сидит еще один охранник и смотрит что-то на смартфоне. Марк показал жестом Тимуру, что в помещении есть враг.

— Блин, и что делать? Мы только зайдем, он сразу огонь откроет. Как его устранить? Незаметно к нему не подберешься. — Так же шепотом, сказал Тимур, прикрывая рукой микрофон гарнитуры.

Сахаров задумался, прикидывая в голове все возможные варианты. Посмотрел на двоих в «убитых» в коридоре. Эврика!

— Тимур, встань слева от двери и будь готов, я сейчас. — Осторожно ступая, чтобы не выдать себя шумом, Марк вернулся к двоим охранникам, молча стоявшим на месте своей «смерти».

Подойдя, Сахаров отстегнул у одного рацию, игнорируя удивленный взгляд.

— Ребят, все отбой, они спалились, тренировка окончена, двигаемся к транспорту. — Сказал Марк в рацию на общем канале.

Посыпались ответы от разных постов, но желаемого он добился: через несколько секунд из двери рядом с Тимуром, высунулся охранник. Он шел расслабленно, держа в руках только смартфон, автомат болтается на плечевой петле. Юлаев моментально среагировал и приставил к горлу резиновый нож.

— Блин! — Раздосадованный боец хлопнул себя по ноге. — Попался. Даже не сообразил, что это «утка».

— Тим, хватай чемодан, времени в обрез! — Уже не думая о шумовой маскировке, крикнул Марк.

Из рации то и дело доносилось: «не слушать команду», «это дезинформация», «противник проник на объект».

Юлаев выскочил из кабинета, на ходу пристегивая черный кейс, размером с литровую пачку молока к разгрузке.

— Молодцы, хорошо сработали. Сейчас посмотрим, как вы будете выбираться. — Раздался из динамиков гарнитур голос Воеводова.

У всех «убитых» охранников одновременно заговорила рация в режиме громкой связи.

— Противник проник на охраняемый объект и похитил важную информацию. Всем подразделениям перейти к штурму. — Издевательским тоном отдал приказ Вадим.

— Блин! Мы так не договаривались! — Обиженно крикнул Тимур.

— Давай сюда гранаты, и быстро сваливай! — Сахаров подбежал к Юлаеву, и начал срывать у него с разгрузки небольшие цилиндры страйкбольных гранат.

— Что ты задумал? — Не понял действий друга Тимур.

— Вдвоем мы не уйдем. Они по любому нас или зажмут или догонят. Не важно, один ты притащишь кейс или вдвоем, миссию мы выполним. Так что ты уходишь, а я отвлеку всех на себя, давая тебе время уйти. Не ссы. — Улыбнулся Марк. — Это не реальный бой, меня же не убьют, а задачу мы выполним.

Юлаев кивнул и сломя голову бросился к пожарному выходу. Сахаров посмотрел ему в след, Тимур должен успеть скрыться, основные силы «противника» в поселке с другой стороны здания, не успеют отрезать пути отступления.

Подбежав к окну, выходящему как раз к «врагу», выдернул из одной гранаты чеку и выбросил наружу, добавив ей в след очередь из автомата. Комнату наполнил дым от холостых выстрелов, более густого и черного чем от боевых. Главное сейчас привлечь все внимание к себе, пусть думают, что они оба решили отбиваться. Увидел силуэты бойцов, мелькающие между заборов и в проулках. Очень близко, метров тридцать, будут в здании меньше, чем через минуту. Выскочив из пустого кабинета, побежал к единственной лестнице, ведущей на второй этаж. Точно, снижу уже слышен топот ног, человек десять не меньше. Вторая граната пошла вниз. Хлопок.

— Да блин! — Разочарованный голос снизу. — Ну вот, я убит.

Остальные продолжают двигаться вперед. Боковым зрением увидел летящий вверх цилиндр гранаты и на рефлексе прыгнул в ближайшую дверь. Ощутимо ударило по ушам, словно кто-то хлопнул ладонями. Все, он в западне. Второй этаж, в окно не выпрыгнешь, сейчас будут штурмовать комнату, просто закидают гранатами и все. Шаги уже в коридоре, на решение — доли секунды.

Выдохнув, Марк схватил кольца четырех гранат, висящих на груди в пальцы, и выпрыгнул в коридор. Опешившие от такого маневра бойцы, застыли, направив на Сахарова стволы автоматов.

— Ты чего? Мы же тебя, считай, убили. — Спросил стоящий ближе других.

— Как и я вас. — Марк повернулся, показывая гранаты с зажатыми в пальцах, но не выдернутыми чеками.

— Так ты их не выдернул же!

— И что? Был бы реальный бой, выдернул бы. Не очень хочется, чтобы на груди четыре даже страйкбольные гранаты взорвались. Так что вы точно убиты.

Бойцы опустили оружие вниз.

— Вадим, мы выбыли. — Проговорил один в рацию.

— Все что ли?

— Ага. Подумали, что они в здании решили отбиться, а они разделились. Марк нас всех гранатами подорвал, камикадзе, блин.

— Понял. — Воеводов вздохнул. — Двигайтесь к точке сбора.

13.00 по московскому времени

Окрестности Геленджика

Тимур сидит рядом с костром и пьет горячий чай из термоса. Марк, как обычно, держится поодаль скопления людей, рассматривая что-то в голом лесу.

— Эй, бойцы, давайте сюда. — Позвал Вадим, подойдя чуть ближе.

— Сейчас. — Юлаев закрутил крышку и поднялся с раскладного стула. — Разбор полетов?

— А как же. — Вадим посмотрел на подошедшего Сахарова. — С рацией круто придумали, и с эндоскопом тоже. Чья идея?

— Марка, чья же еще. — Юлаев кивнул на друга.

— Понятно. — Воеводов хмыкнул. — Ты объясни, зачем собой «пожертвовал»?

— Задача была доставить кейс, других условий обговорено не было. Мы оказались в патовой ситуации, пришлось выбирать: или завалить миссию, или отвлечь противника на себя и дать уйти Тимуру. Что я выбрал ты сам знаешь. — Сказал Марк и развел руками.

— Ясно-ясно. Не всегда цель оправдывает средства, иногда лучше унести ноги и не выполнить задание, чем добиться необходимого такой ценой.

— Да не было никакой цены. — Отмахнулся Сахаров. — Это же тренировка, я знал что со мной ничего не будет. Не факт, что в реальном бою так же поступлю. Просто придумал возможность, почему бы ей не воспользоваться, тем более тренировку завершили успешно.

— Тут и не поспоришь. — Вадим пристальнее посмотрел на Марка.

Что-то есть в этом худощавом парне с отрешенным взглядом, что-то смутно знакомое и в то же время пугающее. Только вот никак не вспомнить и не понять что, как слово, которое только что собирался сказать и забыл, крутится на языке, а вспомнить никак не можешь. Эта его безбашенность и решительность, способность находить неочевидные способы решения задач, качества, которые редко встречаются в одном человеке. Обычно рубаха-парни не славятся способностью к стратегическому планированию и анализу, а тем более к предварительной подготовке. Но Марк умудряется все это сочетать, даже видеоэндоскоп с собой захватил, хотя ни на одной тренировке об его применении не говорилось. Все-таки не зря еще в «Рассвете» Вадим его приметил. Даже несмотря на переломанную психику, Сахаров порой ведет себя намного более здравомысляще чем обычные люди, тем самым вызывая вопрос: а нормальные ли эти обычные?

— Вадим, как думаешь, сколько времени займет вылазка в «Проталий»? — Спросил Тимур, посмотрев на задумавшегося Воеводова.

— Хороший вопрос. Минимум день уйдет на полет, со всеми остановками, привалами и разведкой. Дальше, как карта ляжет. У нас нет снимков «Проталия», мы даже близко не представляем, что нас там ждет. К острову в океане просто так не подлетишь, неизвестно какими радарами и средствами ПВО они пользуются. Прибудем, будем решать уже на месте. По срокам — неделя, не меньше. А что?

— Да просто интересуюсь? А там сейчас какая погода? — Тимур взглянул в затянутое осенними тучами небо. Из памяти уже стерлось, что оно несколько месяцев назад было фиолетового цвета.

— Обычно в это время там тепло. Градусов двадцать может. Так что надо брать все комплекты одежды. У нас на севере и на Аляске встрянем в холода, прилетим в жару. Шутка ли, путешествие через полсвета. Вы еще джетлаг поймаете не хилый.

— Джетлаг? Это что такое? — Уточнил Тимур.

— Организм немного сходит с ума из-за резкой смены часовых поясов. В Карибском заливе разница с нашим временем девять часов. Там сейчас четыре часа ночи, а наше тело подстраивает циркадный ритм под восход и закат солнца. Так что днем вас там будет рубить спать, а ночью, наоборот, сна ни в одном глазу. — Объяснил Вадим. — Ты вообще бывал за границей.

— Да, один раз был. С родителями в Турцию летали отдыхать. — Юлаев моментально погрустнел.

Воеводов понял, что зацепил за больное и сам вспомнил свою маму. С дня ее смерти гнал эти мысли, как только мог, но они все равно возвращались непрошенными гостями, от которых не избавишься. Приятный и вкусный запах из кухни, мама, как всегда, стоит у плиты и встречает мягкой улыбкой, в которой столько тепла и заботы. Никаких упреков, осуждений, только ненавязчивое переживание: покушал, устал, какие планы? Сердце сжало тупой болью, но на лице не дрогнул ни один мускул. Внутри все кричало и металось, но внешне Вадим оставался непоколебим, хоть и знал, что последствия такого замыкания чувств под замок печальны.

«Боль как пуля — влетела и если ей сразу же дать выйти, то она оставит сквозное ранение, заживет без тяжелых последствий. А если ее запереть внутри, то она начнет рикошетить от внутренних стен твоей эмоциональной брони, превращаю душу в фарш. В итоге от тебя только и останется что эта скорлупа брони, пустая и выжженная внутри.»

21.34 по Московскому времени

База «Исток».

Разложив на кровати всю свою коллекцию оружия, Марк встал и задумался. Необходимо взять минимум, чтобы не превратиться во вьючного осла, но и не потерять в огневой мощи. Первым делом отложил в сторону пистолет Глок-17, раздобытый еще под Ростовом, несколько месяцев назад. Удобный, скорострельный, вместительный магазин, калибр, очень распространённый на Западе, девять на девятнадцать миллиметров Парабеллум, точно не возникнет вопросов с боеприпасами. Верный Автомат Калашникова 74М в тактическом обвесе на планках Пикатинни, с коллиматорным прицелом и подствольным фонарем, комбинированным с лазерным целеуказателем. Да, патрон не такой популярный в других странах, но ничего под стандартный боеприпас НАТО просто нет. Подумав, отложил к выбранному оружию еще и снайперскую винтовку Орсис Т5000 под 308 Лапуа Магнум, хоть и тяжелая, но очень удобная и точная, даже с его стрелковыми навыками можно не переживать о меткости на дистанции четырехсот-пятисот метров. Сложив оставшееся в пластиковый кейс, Сахаров засунул его в шкаф, принявшись чистить и смазывать отобранные стволы.

За прошедшие с пандемии месяцы процедура ухода за оружием стала своеобразной медитацией. Марку очень нравилось расстилать на стол чистое вафельное полотенце, и разбирать любой «ствол» на все составляющие, аккуратно раскладывая их на белой ткани. Смазывать ружейным маслом, прочищать от нагара, грязи и пыли, и, убедившись, что прошелся по каждому миллиметру стальных тел, с хирургической точностью собирать обратно, наслаждаясь тем, как скользят детали по свежей смазке. В эти моменты голова полностью очищалась, все мысли, тревоги и сомнения улетучивались, оставляя Марка в приятном белом шуме. Даже вечно бодрствующий пес ярости забивался в самый дальний конец будки и не высовывал носа.

Раздался стук в дверь, моментально вырвавший из уютного медитативного транса.

— Кто там на ночь глядя? — Пробурчал себе под нос Марк, положил на ткань не дочищенный пистолет и побрел к входу.

Открыв, увидел лучащееся радостью лицо Джавида.

— Здарова! Чем занимаешься? — Спросил Кочарян.

— Да так, к поездке готовлюсь. — Ответил Сахаров, бросив взгляд на стол с оружием.

— Значит не срочное. — Джавид улыбнулся еще шире, хотя казалось уже некуда. — Пойдем.

— Куда это?

— Давай, потопали ко мне в комнату, там сюрприз ждет. — Кочарян потянул за руку.

Марк, еле успев схватить на выходе толстовку, подчинился и пошел следом за другом. Подойдя к двери комнаты, Джавид сделал загадочное лицо и распахнул створку.

— Та-дам!

В комнате горел синий свет от диодной лампы, придавая интерьеру футуристичный вид. На диване, напротив журнального столика, заваленного целыми упаковками чипсов, батончиков шоколада, мармеладных червячков и банками газировки, сидела Аня, сжимая в руках большую чашку пахнувшего на все помещение попкорна. Бросая отсвет на ее кожу, на стене светилась панель телевизора, неизвестно как Джавид умудрился затащить его в комнату, ибо на первый взгляд он размером во всю стену.

— Залетай в обиталище гиков! — Кочарян жестом пригласил войти. — Плейстейшен, Иксбокс, куча фильмов и сериалов, любой перекус на твое усмотрение! Давай оттянемся вместе перед вашим отлетом!

Марк осмотрелся и сделал неуверенный шаг в комнату.

— Я в приставку играл только в детстве, в первую Плейстейшен, и на компьютере немного. — Сказал Сахаров и остановился возле дивана, не решаясь сесть.

— Что ты встал как не родной, давай, приземляйся. — Кочарян плюхнулся рядом и потянул за руку. — Кола, Доктор-Пеппер, Ред Булл? Последние сокровища былой цивилизации, еще какой-то годик и днем с огнем их не сыщешь, так же, как и чипсы с батончиками. Наслаждайся пока есть возможность. Может покрепче что?

— Ты же знаешь, я не пью. — Марк взял банку ванильной Кока-Колы и потянул вверх алюминиевый ключ. Зашипело, воздух наполнился знакомым с детства ароматом.

— Да шучу я. Прекрасно знаю, что тебе пить нельзя. — Джавид подхватил банку Рэд Булла и сделал несколько глотков. — Холодный, красота!

— Попкорн? — Аня протянула чашку. — Слева — сырный, с другой стороны — карамельный. Мы не знали какой ты любишь.

Сахаров кивнул и зачерпнул пригоршню карамельного. Аромат моментально вернул в самые счастливые воспоминания. Кинотеатр «Октябрь» на Арбате, лето, вечер, еле уговорил Миру сходить на премьеру «Джона Уика», она никогда не любила боевики, но этот фильм нашла интересным. Если бы она только знала, что через год Марк точно так же, только без нужных навыков и с уехавшей крышей, пойдет мстить. Только жизнь не кино, и месть закончилась заключением в психиатрическую лечебницу.

— Ты чего завис? — Джавид встряхнул за плечо.

— Задумался. — Марк попытался выдавить улыбку, чтобы не испортить настроение другу.

— Так что фильмы или в приставку?

— Давай лучше поиграем, а то под фильм и не поговоришь. — Марк взял джойстик в руки. — Только что-нибудь не сложное, чтобы я втянуться смог.

— Так и знал, что ты приставку выберешь! Тогда что-нибудь на двоих, погоняем или подеремся? — Джавид вытащил стопку дисков из-под столика.

— Тогда играем на победителя, кто выиграет — играет против меня! — Аня устроилась поудобнее. — Давай Марк, покажи ему, где раки зимуют!

Сахаров взял джойстик, положив пальцы на клавиши, с трудом вспоминая какая за что отвечает. Кочарян запустил игру и уже через десять минут Марк втянулся, войдя в раж и пытаясь обыграть Джавида в его стихии. Совсем не заметил, как перестал думать обо всех проблемах, просто наслаждался, смотрел как мило воркуют влюбленные, получал удовольствие от игры, закидывая в рот кучу вредной еды. Вроде все настолько простое и житейское, но дарит столько приятных эмоций, что именно такой день в жизни и можно назвать в чем-то счастливым. И большую часть этих ощущений дарит не обстановка, и не происходящее, а просто хороший друг рядом, решивший скрасит один из очередных вечеров совместным развлечением.

2 декабря

09.32 по московскому времени

База «Исток».

— Ну что, готовы? — Спросил Князев, смотря на друзей.

На взлетном поле собралась вся «верхушка» базы. Воеводов с Тимуром и Марком в тактической одежде с оружием, но без бронежилетов и касок, вся экипировка уже сложена в готовом к вылету конвертоплане. Федорович беседует со Сталюковым, давая ему последние указания. Мила, только что в который раз перепроверившая аптечку улетающих, стоит рядом с Белозерским и Гаманюком, словно провожающие родители на перроне вокзала. Вика уже не рядом с ней, а держится ближе к Саше, за последнее время она сильно изменилась, нет уже былой суровости и жесткости, стала чаще улыбаться и разговаривать. Джавид с Аней крутятся рядом с Сахаровым, будто в армию его отправляют. Стив рядом с конвертопланом, его никто не трогает. Понимают, что ему сейчас тяжко, еще бы, друзья летят к нему домой, а он, в силу обстоятельств не может покинуть базу. Серго, невдалеке от Воеводова, придерживает Султана, уже порывавшегося запрыгнуть в конвертоплан.

— Готовы, уже давно. — Ответил за всех Вадим.

— Блин, нервничаю немного. — Князев засунул руки поглубже в карманы. Моросящий дождь и ветер пробирают до костей. — Лететь далеко, и не известно, чего ждать в конце полета.

— Не паникуй, разберемся. — Воеводов присел рядом с волкодавом и погладил его по короткой шерсти. — Ну что, Солт, опять я улетаю. Это последний раз, обещаю, больше тебя оставлять не буду. Со мной везде летать будешь, если не побоишься в эту махину лезть.

— Я загрузил маршрут в бортовой компьютер конвертоплана, отметил удобные места для посадки. Запасные батареи лежат в ящике, поменять их проще чем в фонарике. — Сказал Прайс подойдя к Федоровичу.

— «Валькирия». — Ответил Михаил, смотря на летательный аппарат.

— Извините, что? — Не понял Стив.

— Имя ее — «Валькирия». — Федорович ласково погладил обшивку летательного аппарата. — Они же как живые, когда им имя даешь, они характер приобретают. «Валькирия» ей очень подходит. Красивая, воинственная, быстрая. Можно и коротко «Валей» называть, но полное больше подходит.

— Пусть будет «Валькирия». — Прайс посмотрел на техников, обрабатывающих корпус конвертоплана противообледенительным составом. — Старайтесь большую высоту не набирать, в случае отказа любого из двигателей можно перераспределить мощность с других для посадки. Запасные двигателя тоже есть.

— Стив, — Михаил положил руку на плечо Прайса. — Не переживай ты так. Я уже разобрался во всем до последнего винтика. Всю нютрянку изучил, по-другому не умею. Должен знать машину досконально и понимать, как она работает, тем более при таком длительном перелете. Нас же там не встретит команда техников в аэропорту, все на мне. Так что я время даром не терял.

— Хорошо. — Стив вздохнул. — Как же я хочу с вами полететь.

— Вот наладится все, я тебя лично домой отвезу. — Утешил Михаил. — Прямо на «Вале», она уже проверенная будет, обкатанная. На сколько хочешь, на столько и полетим.

— Ладно. — Чуть приободрился Прайс. — Связь будем держать по спутниковому, там один встроен в бортовой.

Михаил усмехнулся, и пошел к техникам, проконсультироваться насчет противообледенительной обработки. Перед вылетом обратно процедуру надо будет повторить, так что лучше заранее запастись и жидкостью, и аппаратом для обработки.

— Ты как? — Спросил Джавид, смотря на невозмутимого Марка.

— Да нормально. — Сахаров пожал плечами. — Ты явно больше меня нервничаешь.

— Есть такое дело. Еще бы, аж в Штаты летишь. Всю жизнь мечтал там побывать, хотя сейчас и смысла уже нет. От того, что я хотел увидеть, почти ничего не осталось. Пустые здания и достопримечательности, забитые мумиями. — Джавид задумчиво посмотрел в даль.

— Если ты так хочешь, потом можно путешествие устроить на мотоциклах, на море. — Ответил Марк, посмотрев при этом на Аню, которой эта идея явно понравилась.

— Времени нет на путешествия. Работы столько, что и за жизнь не справишься, а море — оно и тут под боком есть. Какая разница, Черное оно или Средиземное. — Произнес Кочарян без следа привычного оптимизма.

— Что-то я тебя не узнаю. Где тот Джавид, который сорвал меня в путешествие в Турцию. Или совсем закопался на своих складах? — Марк похлопал другапо плечу. — Не кисни, видишь, уже даже я предлагаю. Летом обязательно куда-нибудь смотаемся. Ты что, не хочешь Ане мир показать? Пользуйся моментом, сейчас не надо год деньги откладывать на отели и покупку билетов, и визу никто не спросит.

— Вот прилетишь, я тебя помощником своим сделаю. По лесам тебе уже лазить не надо будет, анклавовцев ловить, займешься по-настоящему полезным делом. Вместе разгребемся быстрее и махнем на юга. — Нашел выход из ситуации Кочарян. — А Аня сама нас куда хочешь домчит, она летать уже так научилась, что любого пилота уделает.

— Ну до Федоровича мне еще как в интересной позе до Парижу ползти. — Усмехнулась девушка. — Но так уж и быть, устроим вам полет первым классом, только без стюардесс и шампанского обойдетесь.

— Нам одного ноута, чипсов и Колы хватит. Кстати, — Джавид повернулся к Стиву. — А в конвертоплане есть розетка на двести двадцать?

— Зачем тебе розетка? — Ответил за Прайса Князев. — Возьми запасной аккумулятор к ноутбуку и тебе всю Землю облететь хватит.

— Точно, тупанул что-то. Никак не привыкну к свободе от проводов.

— Вот и я том же. — Саша мечтательно посмотрел на летательный аппарат. — Эх, мы же сможем и аэропорты открыть, и летать между континентами. Красота! Больше всего скучал по этой предполетной атмосфере. Так и хочется всю эту волокиту пройти: досмотр на входе в аэропорт, регистрация, сдача багажа, скитание по дюти-фри, ожидание в «чистой зоне». Раньше бесило до скрежета зубов, а сейчас прямо мечтаю об этом.

— Может тебе еще очередь в магазине или МФЦ организовать? Переполненную маршрутку, давку в метро, двухнедельное ожидание записи на прием врача? — сказал Джавид, прищурившись.

— Да какие маршрутка метро, ты о чем, он там ни разу в жизни не был. Машина с личным водителем и первый класс самолета. — Усмехнулся Марк, тем самым вызвав удивление друзей.

— О, а ты у нас теперь в Петросяна заделался? — Саша посмотрел на Сахарова и вскинул брови. — Выздоравливаешь прямо не по дням, а по часам, скоро таким темпом первый стенд-ап клуб в «Истоке» откроешь. И вообще, ты знаешь как это отвратительно, машина с водителем и первый класс? Стоишь в тех же самых пробках, что и челядь, в самолете обычно Моет Шандон наливают — копеечное пойло, нет бы Кристалл. Одни страдания, вам в метро такое и не снилось.

Засмеялись даже те, кто не участвовал в разговоре.

— Это тебе уже в пору «Камеди клаб» организовывать. — Ответил Джавид. — Нам до твоих юмористических способностей далеко.

— Ну нет уж, увольте. — Отмахнулась Вика. — Он язвить начинает только в очень раздраженном состоянии. Вам то смешно, а мне потом его брюзжание весь вечер слушать.

— Придется смириться. — Князев, не стесняясь, обнял Колмагорову. — Такова судьба спутницы комедианта.

Очередная волна смеха разрядила напряженную предполётную атмосферу. Даже вечно хмурый Воеводов не сдержался и улыбнулся.

— Вот покончим с «Проталием» не только стенд-ап клуб организуем. — Мечтательно вздохнул Джавид. — Представляете, как мы жить начнем? Такая свобода, делай что хочешь, не надо пахать каждый день, чтобы заработать на еду и крышу над головой. Не надо покупать билеты, проходить ад получения виз. Путешествия, походы, необычные места на планете, любой досуг, какой заблагорассудится!

— Насчет любого досуга. Тафар с Агнией с тобой бы не согласились. — Присоединился к разговору Стив, обескуражив друзей своими словами. Никто не понял, всерьез он говорит, или шутит. — Ребята тоже хотели проводить время, так как им нравится, но не получилось, не срослось.

— Так, Стива в «Камеди» не берем. — Нарушил повисшую паузу Князев. — Нам невдомек загадочный американский юмор.

— Разница культурного кода, что поделаешь. — Наигранно вздохнул Прайс. — Это я еще про афроамериканцев шутить не начал.

— Оу-оу-оу, полегче парень. — Джавид выставил руки перед собой в защитной позе. — На святое покушаешься?

— На твоих предков что-ли? — Не понял Прайс.

— Вообще-то светоч Русской литературы — Александр Сергеевич Пушкин, тоже частично негр. Так-то поосторожнее с этим.

— Хватит уже. — Подавив приступ смеха, сказала Аня. — У меня уже живот болит смеяться.

— Да, давайте сворачивать наше «Кривое зеркало». — Князев с трудом прекратил смеяться. — К серьезному делу готовимся.

— Все правильно делаете. — Воеводов, перестав гладить собаку, подошел ближе. — Вы еще не слышали, как вояки перед заданием хохмят, там любой Харламов и Воля обзавидуются. Есть такая примета серди спецов: чем проще и легче ушел на миссию, тем глаже она пройдет.

— Отлично, значит не нарушаем традиции. — Саша поочередно посмотрел на небо и на конвертоплан. — По коням?

— По коням. — Воеводов пожал руку Князеву и забрался в «Валькирию», на ходу попрощавшись со всеми остальными.

За ним последовали и Тимур с Марком, подходя к друзьям и обнимая их, так словно улетают на год, а не на несколько дней. Последним в конвертоплан залез Федорович, и, получив разрешение на взлет, запустил двигатели. Провожающие отступили от «Валькирии», прикрываясь от тугих потоков воздуха. Летательный аппарат плавно оторвался от земли и со скоростью лифта начала набирать высоту, словно не хотел покидать отчий дом. Когда конвертоплан поднялся на сотню метров, винты на крыльях повернулись в горизонтальное положение и «Валькирия» устремилась вперед.

— Ну давайте, ребят, ни пуха, как говорится. — Сказал в след улетающим Князев, крепче обняв Вику.

Часть 3 Глава 2

2 декабря

07.01 по московскому времени

Воздушное пространство

Краснодарский край

Марк проводил взглядом проплывающее под брюхом конвертоплана бурые горы и отошел от иллюминатора. Ничего интересного, безжизненный и унылый пейзаж. Начало зимы со своим шармом увядания лишь подчеркнуло более депрессивными красками тоску и горесть, раскидав их по картине гибели человечества. Голые деревья стыдливо трясут ветвями, столпившись вокруг домов, превратившихся в братские могилы. Гудят ветром в ветвях, словно оплакивают близких на похоронах. Первые месяцы после эпидемии буйные и жизнеутверждающие краски лета оттеняли траурную атмосферу, бьющая ключом природа будто отказывалась замечать смерть одного из видов. Наоборот, словно вдохнула полной грудью, развернула плечи и воспряла от тяжело гнета. Но сейчас, с приходом зимы, словно прошел посттравматический шок, и она осознала потерю, поливая землю дождями слез, завывая ветрами и со злостью срывая так не подходящие трауру яркие краски.

Усевшись обратно в кресло, Сахаров открыл передний карман рюкзака. Покопавшись, выудил смартфон, тот, который раздобыл в Москве, сразу после того, как выбрался из больницы. Именно тогда и встретил Джавида, так что возможно этот телефон спас ему жизнь. Включил, аккумулятор заряжен полностью. Почти никогда им не пользовался, лишь во время поездок на мотоцикле в роли навигатора. Стив успел поколдовать над смартфоном, заменив батарею, так что о зарядке можно забыть минимум на месяц. Открыл музыкальный проигрыватель. Удивился, обнаружив свой плейлист пятилетней давности, но потом вспомнил, что телефон синхронизирует всю информацию из облака, когда входишь в свою учетную запись. Скорее всего, когда включил первый раз и еще был жив интернет, телефон успел зацепить эти крпицы прошлой жизни. Вставив капли беспроводных наушников, нажал кнопку «плей». Что заиграет — без разницы, доверился рандому. Песню узнал по первым же нотам — «Street spirit» группы Radio Head, идеальный саундтрек к пейзажу за окном. Закрыл глаза и откинул голову на подголовник, позволяя музыке унести себя на волнах ностальгии.

Воеводов, посмотрев на Сахарова и такого же задумчивого Юлаева, не стал беспокоить ребят и перебрался в кабину к Михаилу.

— Как полет?

— Да как по маслу. — Ответил Федорович, расслаблено держа одну руку на штурвале. — Большую часть за меня автопилот делает, я лишь так, контролирую.

— Ясно. Где первое приземление планируешь сделать?

— В Хабаровске. Как раз половина пути, семь тысяч километров. По прямой вышло бы быстрее, но мы по дуге обогнем Казахстан и Монголию. К вечеру доберемся. Там и размяться можно будет, я «Валькирию» как раз проверю, после такого длительного и непрерывного полета. Да и вам лучше будет на твердой земле хоть полчасика постоять, а то с непривычки шатать будет, как на палубе в качку.

— Ничего, не в первый раз летаю, а пацанам полезно вестибулярный аппарат потренировать. — Воеводов повернулся и посмотрел в салон. — Хотя Марку вообще по борту. Он при перелете в Москву спал как младенец.

— Да он вообще непробиваемый, всегда спокойный и отрешенный какой-то.

— Это ты его еще вне себя не видел. Даже я его в таком состоянии опасаюсь.

— Ну раз уж ты его опасаешься, то у меня вообще нет желания его таким лицезреть, пусть лучше спокойным и остаётся. — Михаил улыбнулся и повернул штурвал, закладываю 'Валькирию в поворот.

База «Исток».

— Вот и улетели. — Вздохнул Князев, смотря в пустое хмурое небо.

— Скоро вернутся. — Ответил Серго, поглаживая сидящего рядом Султана. — Саш, я на базу под Майкоп погоню, возьму с собой пятерых. Надо быть готовыми к запуску.

— Хорошо, без вопросов. — Князев повернулся и посмотрел на разбредающихся друзей.

— Пса с собой забрать или здесь оставить? — Спросил Абухба.

Князев посмотрел на алабая, пес сидит спокойно, с грустными глазами смотрит вдаль, словно где-то там видит улетевший конвертоплан.

— Оставь здесь, хозяина встретит, как тот прилетит, да и тебе мороки меньше будет. — Ответил Князев.

— Да, пусть лучше у нас тут будет, я за ним присмотрю. — Вика присела и подозвала волкодава к себе.

На удивление Султан послушно подошел и спокойно дал себя погладить.

— Жене он понравится. Ты бы видел, как она за белками бегает, а тут такой большой и хороший песик. — Вика потрепала пса по загривку, и ему это явно понравилось.

— На этом и порешаем. — Серго пожал руку Князеву и кивнул Вике. — Ладно, я поехал. Вертолет гонять не надо, не люблю я их. Потом еще пару часов голова кружится.

— Без проблем. Ты только на связь почаще выходи, что там как продвигается. Не пропадай. — Князев проводил Серго взглядом и повернулся к Вике.

— Нервничаешь? — Спросила девушка.

— Есть немного. Считай один тут за старшего остался, если Рому не считать.

— Про Бориса с Белозерским забыл, и Мила еще.

— Они, конечно, помогают, но стараются в общие дела «Истока» не лезть. — Князев присел рядом и тоже погладил Султана. — Так что теперь мне за все отвечать, а это немного страшно.

20.02 по московскому времени

Поселок Криница

Отпустив работников по домам, Стив закрыл произведственный цех и решил подняться наверх. Живот урчит еще с обеда, надо бы хоть что-то съесть, а то недолго и гастрит заработать, последний раз завтракал еще утром. Изжога от кофе уже доконала, но найти у Лесного что-нибудь в аптечке надежды нет, вообще не известно, есть ли у него аптечка или нет. Поднявшись в главный холл уже было пошел в сторону кухни, думая о том, что вся еда у Кира пресная и безвкусная, как вспомнил о «Лимоне».

Тут же повернул к реактору, и ускорил шаг, почти перейдя на бег. Едва не забыв о защитных очках, подбежал к двери, но в последний момент опомнился и натянул на голову тугую резинку с затемненными линзами. «Солнце в бутылке» пылает намного ярче обычного, видно даже от входа. Свет заливает реакторный зал, что почти не видно очертаний предметов. Прикрыв глаза рукой, Прайс подошел к пульту управления. На табло — восемьдесят один процент, почти предел. Достав телефон из кармана, решил набрать Лесного, предупредить, но спутниковый показал отсутствие сигнала — слишком много радиоэлектронных помех от перегруженного «Лимона».

— Алло, Кир? — Протараторил Стив в трубку, поднявшись обратно в холл.

— Да, слушаю.

— На табло уже больше восьмидесяти процентов. — Голос Прайса дрожит.

— И? Я же тебе говорил, связаться, когда будет девяносто. Восемьдесят — позволительный предел. — Сухо продекламировал Лесной.

— Но реактор так ярко светится, внизу даже телефон не ловит.

— Это нормально. Не паникуй. Ты сильно отвлекаешь, я на завершающем этапе. Завтра готов к перелету в Дармштадт, в Европейский центр управления космическими полетами. Подготовь двух операторов, чтобы были готовы взять на себя управление.

— Дармштадт? Это где?

— Германия.

— А это не опасно? Мы не знаем какая обстановка в Европе с анклавами. — Стив нервно переложил телефон к другому уху.

— Я проектировал конвертопланы специально для скрытых полетов, не забывай. Ни одно ПВО не увидит, только визуальное обнаружение. Анклавам не нужны центры управления полетами, они не сильно беспокоятся о спутниках, так что это безопасно. — Лесной не изменял своей манере разговора.

— Может к тебе прислать пару вертолетов охраны с людьми?

— Тогда нас точно обнаружат и ликвидируют. Стив, обо мне не беспокойся, я все просчитываю на несколько шагов вперед и в глупую авантюру не полезу. Твоя задача сейчас — контролировать «Лимон». Следи за показателями. Завтра выйду на связь, когда буду готов к вылету. До свидания.

Прайс убрал телефон. Несмотря на пустой желудок, есть перехотелось вовсе. Он вернулся в реакторный зал, и уставился на шкалу перегрузки реактора, дергаясь каждый раз, когда деление поднималось на одну десятую процента.

22.49 по местному времени

15.49 по московскому

Аэропорт города Хабаровск

— Так, ребят, готовимся к посадке. — Сказал Михаил в гарнитуру, высматривая место для приземления через камеры ночного видения. Из-за сплошной темноты и пурги видимость почти нулевая.

Туша здания аэропорта расстелилась перед ними титаническим левиафаном, выброшенным на бетонный берег и раскидавшим в стороны щупальца телетрапов. Тимур с Марком, в касках, теплых куртках и лицах, спрятанных за балаклавами, согласно кивнули, словно Федорович мог видеть их затылком.

«Валькирия» плавно опустилась на площадку, сметая мелкий, больше похожий на муку, снег. Воеводов придвинулся ближе к двери.

— Я пойду первым. В здании, судя по всему, никого нет, но лучше проверить. Когда подам сигнал, выдвигаетесь за мной. — Вадим повернулся к Михаилу. — Пока не глуши, если что, будь готов улетать.

Федорович снизил скорость винтов до минимальной, позволяя Воеводову выбраться из конвертоплана. Спрыгнув на бетон, Вадим поежился от моментально пробравших до костей порывов ледяного ветра. Включив на шлеме ПНВ, он двинулся к раздвижным дверям терминала, держа автомат наготове. Раздвинув створки с усилием, Воеводов проник внутрь и, сдвинув край балаклавы, вдохнул полной грудью. Нос тут же прошиб запах старой кожаной одежды, очень знакомый запах. Уже предполагая, что ждет впереди, Вадим поднялся по лестнице в зал ожидания чистой зоны.

Конус света фонаря выхватил из темноты множество высушенных человеческих мумий. На скамьях, на полу, лежащие на свернутой одежде и чемоданах, застывшие в мученических позах, искореженные предсмертными муками. Воеводов зашагал по проходу между креслами, переводя луч света с одной стороны на другую. Тел несколько сотен, даже в часы пик аэропорты не на столько заполнены людьми. Натянул маску обратно на лицо, чтобы хоть немного притупить запах и развернулся обратно.

— Что там? — Спросил Тимур, как только Воеводов залез обратно в «Валькирию».

— Жертвы эпидемии, несколько сотен. Весь зал ими завален. — Вадим снял каску и протер лицо ладонью.

— Откуда они там? — Марк бросил быстрый взгляд на темнеющее за иллюминатором здание аэропорта.

— Не знаю, может, ждали эвакуацию, или просто пытались сбежать из умирающего города. — Воеводов тяжело вздохнул. — Миш, мы дальше полететь не можем?

— Нет. Пурга сильная, видимость нулевая. Лучше переждать здесь, днем всяко лететь проще. — Ответил Михаил.

— Ладно. Тогда ночуем в конвертоплане, спим по очереди: двое на карауле, двое спят. С рассветом взлетам. Кто хочет в туалет, выскакивайте сейчас, до утра больше двери открывать не будем, экономим тепло, чтобы не жечь батареи.

Тимур с Михаилом, застегнув куртки, двинулись к двери. Марк, не теряя времени, разложил кресло и, подложив под голову сумку, уснул.

23.18 по московскому времени

База «Исток»

— Точно уверен, что камер здесь нет? — Спросил Виктор, опасливо осматривая помещение гаража.

— Точно. — Ответил невысокий и широкоплечий Сергей. — Когда был в комнате наблюдения, специально высматривал, где их не поставили. На улице собираться — жопы отморозим.

— Что правда, то правда. — Потер плечи руками Потап. — Похолодало знатно.

— Какие новости? — Витя осмотрел собравшихся.

— Я зарисовал все маршруты патрулей, запомнил алгоритм их движения. Каждый час меняют частоту объездов, чтобы никто не вычислил. Раздобыл глушилку, такую же, как на дроны ставят. Врубил ее и в радиусе пятисот метров вся связь глохнет. Пригодится. — Отчитался Сергей. — Вова сейчас в патруле, сегодня в разные смены попросились, чтобы я смог с вами встретиться.

— Это правильно, а то мы уже задумываться начали. — Витя достал из пачки сигарету, и пожевал губами фильтр.

— Задумываться? — Сергей напрягся. — Ты лучше думай, как нам потом отсюда убраться, подозрительный ты наш. Так-то мы с Вовой первыми на твой план подкинулись, задумался он.

— Да все, не пыли. Сам понимаешь, что все на нервах, считай, под прикрытием работаем. — Виктор осмотрелся еще раз и подкурил. — У тебя что?

— С взрывчатым веществом закончил, детонаторы доделываю. — Сухо ответил Потап. — Уже можно начинать закладывать.

— Завтра и приступлю. — Семен уселся на стоящую рядом стопку шин. — А то уже несколько дней назад сверлить закончил.

— Ни разу не спалился? Никто вопросов не задавал? — Поинтересовался Виктор.

— Нет, я там каждый раз новые истории придумывал, и по ходу хорошо получалось, раз никаких подозрений не вызвало.

— Ну и отлично. Тогда начинаем завтра растаскивать в рюкзаках и потихоньку укладывать. Жалко этих упустили. — Махнул рукой Виктор.

— Воеводова что ли? — Спросил Потап.

— Ну а кого же еще. И Юлаева с психом этим. Самые опасные из всей этой шайки. Воеводов и в одиночку может такой кипишь устроить, что мало не покажется, а вместе с этими, так вообще, полноценная ДРГ получается.

— Ничего, как рванем тут все, они сразу обратно прилетят, а мы их на подлете снесем из ПВО. Они же ничего подозревать не будут. — Сказал Сергей и цокнул языком.

— Башку ты себе только снесешь. Это Воеводов, он всегда и все подозревает. Будешь сидеть и ждать его с «Иглой» а он подкрадется к тебе сзади и глотку перережет. Или ты думаешь, что он прямо так тебе и полетит прямым ходом на летное поле? — Виктор повернулся к Сергею и навис над ним.

— Ну может и полетит, ты то откуда знаешь? Лепишь из него тут Джеймса Бонда, хотя он вояка простой. — Насупился Сергей.

— Вояка простой… Ладно, расходимся, а то разговор уже куда-то не туда пошел. — Витя затушил бычок и предусмотрительно убрал его в карман. — Через три дня встретимся здесь же.

3 декабря

9.02 по местному времени

02.02 по московскому

Аэропорт Хабаровска

— Подъем, соня, пора вылетать. — Михаил потряс спящего Тимура за плечо.

Юлаев продрал глаза и, стянув с себя одеяло, сел в кресле. За иллюминатором уже относительно светло, но из-за снега не видно почти ничего. Вадим с Марком вдвоем нагнулись над планшетом, повторно изучая побережье Мексиканского залива.

— Иди, отливай, умывайся и взлетаем. Перекусишь уже в полете. — Заметил просунувшего Воеводов.

Дверь конвертоплана с шипением открылась. Юлаев шагнул наружу, сразу же попадя в рой кусачих белых мух. Здание аэропорта почти не видно из-за метели. Спешно справив нужду и протерев лицо снегом, Тимур запрыгнул обратно.

— Ну и дубарь там. Сколько градусов? — Спросил он.

— Минус двадцать восемь. Тепло для этих мест. — Ответил Михаил.

— Да ну его на фиг, такое тепло. У нас в Геленджике такой мороз — аномалия. Я и не помню, чтобы было такое. Как тут люди вообще живут? — Юлаев набрал кружку воды и принялся чистить зубы.

— Ты еще в Якутии не бывал, вот там действительно холодно. Южные люди там вообще с ума сойдут, при минус пятидесяти. — Усмехнулся Воеводов.

— Южные люди… Сам то в Бетте вырос, под Геленджиком, считай земляк, а говоришь так, словно всю жизнь в тайге прожил. — Пробубнил Тимур, не вытаскивая щетку изо рта.

— Я в Сургуте шесть лет жил, хорошо знаю, что значит мороз. — Парировал Вадим. — Ладно, Миша, взлетаем. Хватит тут рассиживаться.

— Принял командир. Только медленнее лететь буду, не быстрее пятисот километров в час, больно погода веселая. Если бы не нужда, вообще советовал бы переждать такой снегопад.

— Ну что же поделать, нет у нас времени. Ничего, и так долетим. — Вадим перебрался в кабину пилотов. — Буду штурманом, если что по звездам ориентироваться умею.

— Ладно, Магелан, полетели. — Федорович потянул штурвал, поднимая «Валькирию» в небо.

Воеводов, проследив за маневрированием между телетрапами, достал из кармана спутниковый телефон.

— Ало, Князев на связи. — Ответил Саша на звонок. — Тебе делать нечего, так поздно звонить?

— У нас здесь уже утро. Это вы там седьмой сон видите. Как у вас обстановка?

— Все в норме. Прайс в Кринице. Серго стартанул на вашу базу, готовить ракету к запуску. Мы крутимся, как обычно: стройка, огороды, животина, производство. Ничего нового. У вас как полет?

— Немного выбиваемся из графика. Пришлось переночевать в Хабаровске, метель не позволила продолжить полет ночью. Уже в воздухе, сегодня планируем добраться до берегов Тихого и сделать следующую остановку в Анадыре, перед перелётом над Беринговым проливом до Сент Майкла.

— Хорошо, держите в курсе. Здесь народ за вас переживает. Передавай привет этим двум оболтусам.

— Непременно. — Вадим отключился и убрал телефон, продолжая смотреть в молочно-белую завесу, рассекаемую носом «Валькирии».

08.12 по московскому времени

Поселок Криница

Телефонный звонок застал Стива в производственном цехе. От неожиданности Прайс выронил из рук рабочий планшет, забыл отключить на спутниковом звук и громкая мелодия звонка напугала.

— Да, алло.

— Приветствую, Стив. — Голос Лесного, как обычно, безэмоционален. — Подключай операторов к моему конвертоплану, я готов к вылету. Координаты уже загрузил в бортовой компьютер.

— Понял, сейчас сделаю. — Прайс положил трубку и тут же достал смартфон.

Связавшись с операторским центром, попросил Аню, как одну из лучших летчиц, лично доставить Лесного в Европу, с обязательной подстраховкой вторым пилотом. Разговаривая, поднялся наверх и заварил себе чашку кофе, уже шестую за день, аппетит со вчерашнего дня так и не вернулся. Уселся за ноутбук, задав главной нейросети задачу проконтролировать целостность коридора покрытия сети для пилотирования до Германии, который создал накануне. Пальцы с трудом попадали по клавишам. К нервозу из-за состояния реактора добавился тревога за Лесного. Перелет на такое большое расстояние над чужой территорией очень рисковая операция, а пассажир — бесценен. Если с Лесным что-то случится, то справиться с «Лимоном» в одиночку он не сможет, а без электроэнергии «Исток» и все его жители просто обречены.

Вывел на экран маршрут полета и нынешнюю позицию конвертоплана Лесного, наблюдая, как красный кружок медленно движется по карте. При пересечении границы Беларуси нервное состояние усилилось. Ожидание тянулось бесконечно долго. Когда летательный аппарат вошел в воздушное пространство Германии, Стив уже не смог сидеть на месте, начав расхаживать кругами вокруг ноутбука и жалея о том, что не набрал у Милы успокоительных.

Тревожный звонок сигнализации вернул в реальность. Пространство холла озарил красный свет от лампы под потолком, окрасив все в кровавые тона и превратив привычный уже зал в жуткую декорацию из фильмов ужасов. Пронзительная трель врезалась в уши.

Прайс сначала не сообразил, чем вызвана эта сирена.

«Блин, реактор!» — Осознание, как пощечина, моментально сбило всю нервозность.

Стив сломя голову побежал в реакторный зал и, открыв дверь в смотровую комнату, застыл в изумлении. Даже через толстое стекло пробивался свет такой силы, что все окружающее тонуло в белом зареве. Наощупь, с закрытыми глазами, Прайс нащупал стойку с очками и натянул их на ходу. Воздух рядом с «Лимоном» ионизировался, заставив волосы на коже подняться дыбом. Прикрываясь рукой как от сильного ветра, Стив дошел до панели управления. Девяносто шесть процентов.

«Черт! Утром же было всего восемьдесят пять!»

Достал из кармана спутниковый телефон, забыв, что он здесь не ловит. Пришлось бегом возвращаться наверх.

— Кир, Кир! Реактор! Уже девяносто шесть процентов! — Закричал Прайс в трубку.

— Сколько? Немедленно делай сброс! — В голосе Лесного проскользнул откровенный страх.

— Как?

— Я тебе уже говорил, для этого выведен аварийный включатель. Быстрее не теряй время.

Стив бросился обратно в реакторный зал. От бега по коридору уже колет в боку, пот струится по лицу. Добежав до входа, вспомнил про защитные очки и уже было подался к месту их хранения, как вспомнил что не снимал их. Быстрее к «Лимону». Дактилоскопический замок, как назло, открывает дверь слишком долго. Прайс несколько раз ударил в стальную створку, подгоняя, и не дожидаясь полного открытия, проскользнул внутрь.

Воздух в реакторном зале нагрелся от яркого излучения. Прайс бросился к панели управления, издалека увидев цифру девяносто девять. Бросив все силы своего организма на бег, почти влетел в стойку управления реактором и, когда уже было занес палец над кнопкой аварийного сброса, «Лимон» сверкнул импульсом, похожим на взрыв тысячи салютов прямо перед глазами.

Стив застыл. Вокруг полная темнота.

«Я ослеп? Что произошло?»

Нащупав в кармане смартфон, вытащил его и посмотрел на экран. Нет, зрение не потерял, экран телефона светится, только связи нет. Подсвечивая себе обратную дорогу, вернулся на верхний этаж по погруженному в тьму зданию. Связь не появилась и наверху.

— Господи, что я натворил… — Прошептал Стив, рухнув на колени.

10.07 по московскому времени

База «Исток»

— Два новых корпуса уже полностью ввели в эксплуатацию. Через три-четыре дня будет хотов к заселению семейный. — Борис показал пальцем на план строящегося здания, развернутого на столе. — Как раз вы с Викой и Женей сможете в нормальную квартиру переехать, трехкомнатную. А то не дело это, в одной всем ютиться.

— Главное людей расселить, а то живут по трое в одном номере. — Ответил Князев, прикидывая, где еще в «Истоке» можно построить новые здания. Места осталось не так много, придется расширять забор.

— Да нам после общин и такие условия — райские кущи. — Сказал Белозерский, так же рассматривая план. — Не переживайте, мы все понимаем, что вы не можете моментально дать индивидуальное жилье, поэтому и трудимся, как при коммунизме, перевыполняя планы.

— Переусердствовать тоже не надо. Здоровье в наше время, одна из главных ценностей. Врачей — раз два и обчелся, всех выходить не смогут. Так что берегите людей, не перегружайте. — Князев выпрямился и посмотрел в окно.

В эту секунду свет в помещении моргнул и погас, лишь тусклый свет пасмурного неба слегка разгонял сумрак помещения.

— Что это? — Саша посмотрел на лампы, словно на них написан ответ. — Что произошло?

— Не знаю. — Борис осмотрелся по сторонам. — Может ремонтные работы какие в корпусе проводят?

— Без предупреждения и в административном? Нет, такого не может быть. — Князев достал из кармана смартфон. — Сейчас с Прайсом свяжусь и узнаю.

Но смартфон показывал отсутствие сигнала.

— Что за чертовщина? — Саша нервно бросил телефон на стол. — Ладно пойду разберусь.

Коридор, почти полностью погруженный в темноту, уже вышли люди из кабинетов, озираясь по сторонам, светя телефонами и спрашивая, что случилось. Саша направился к вестибюлю корпуса, постоянно смотря на экран смартфона, в надежде, что связь появится.

Несмотря на холодную погоду, площадка перед административным корпусом уже забита людьми. Лица напуганные, галдят, спрашивают. Со всех сторон доносится: «Что со светом, почему электричество отключилось, это надолго?»

— Да блин. — Выругался в голос Князев и двинул к первому жилому корпусу.

Мозг разрывается от круговерти мыслей. «Что произошло? Временная неполадка или надолго? До Стива не дозвониться. Ждать пока он приедет, или ехать в Криницу? Черт, а вдруг реактор взорвался? Лесного то нет, может Прайс там накосячил. Что теперь делать без электричества?»

В раздумьях не заметил, как дошел до «детского садика». Открыв дверь, сразу же увидел Вику, разговаривающую с Татьяной Сергеевной. Заметив Сашу, Колмагорова развернулась и поспешила к нему.

— Что произошло? — Спросила девушка.

— Сам пока не знаю. Как Женя? — Князев посмотрел через плечо Вики на детей, играющих в соседней комнате.

— Все нормально, они даже не обратили внимания. Со Стивом уже связывался?

— Как? Телефоны не работаю, рацию он давно перестал с собой возить, а туда наши не добивают.

— Так Лесной же с вами выходил на связь через рацию до того, как вы «Исток» организовали.

— Точно! Как я сам не подумал? Погнали в комнату связи.

Поговорив с преподавательницей, Князев попросил её держать при себе рацию и заверил, что заберет Женю вовремя. Распрощавшись, почти бегом направились обратно в административный вместе с Викой. Народ перед корпусом так и не расступился, и Саша понял, что их необходимо успокоить.

— Так, все внимание! — Князев поднялся на ступени корпуса и закричал во все горло. Толпа притихла. — Мне пока не известно, что произошло. Сейчас как раз этим и занимаюсь. Идите по комнатам, не стойте на улице, еще не хватало, чтобы заболели. Сеть пока не работает, так что поддерживаем связь через рации. Как только выясню причину отсутствия энергии, сразу сообщим. У кого работа не зависит от наличия электричества, возвращайтесь на рабочие места. И не переживайте, все проблемы решаемы, не с таким сталкивались.

Люди согласно закивали головами и начали расходиться в стороны.

«Народ успокоил, а вот кто меня успокоит?» — Подумал про себя и уже собирался идти в задние, как заметил пробирающихся через людей Сталюкова с Борисом.

— Саш, привет. — Поздоровался Роман. — Свет вообще везде потух.

— Да я уже в курсе. Сейчас со Стивом свяжусь, узнаю в чем причина. — Князев повернулся к Борису. — У нас генераторы есть?

— Конечно. Но на всю базу не хватит. — Ответил Гаманюк.

— На всю и не надо. Один подключите к антеннам и головной радиостанции, другие на кухню и холодильники. Проследите, чтобы в корпусах сохранялось тепло.

— Подключим к системам котлы на газу. Первым делом надо тащить топливо со всего края. — Сказал Сталюков.

— Аккумуляторы экономьте. Не используйте машины на батареях, надо ставить их для летательных аппаратов. Берите машины на ДВС и устройте рейд по всем топливным базам. Пропан, дизель, бензин. Все что найдете, гоните сюда. Нам нужно как можно больше. Не известно надолго отключение или нет. Если сегодня восстановится подача электричества, то пусть стоят на всякий случай. Скоро зима, и такие перебои надо избегать. Мы то согреемся, а вот скот, птицу, теплицы и гидропонные установки без тепла и света не оставишь. — Князев посмотрел на хмурое небо, представляя, что вот-вот пойдет снег по московской привычке.

— Хорошо. Ты только держи в курсе, что там и как. — Роман развернулся и быстрым шагом удалился в сторону гаражей, вместе с Борисом.

Князев с Викой, добравшись до комнаты связи, первым делом проверил радиостанцию и облеченно выдохнули. Даже ее успели снабдить новым аккумулятором, так что должна проработать несколько дней без генератора.

— Прайс? Стив, Князев на связи… — Саша застыл с рацией в руках, ожидая ответа.

— Александр? Это Женя, начальник производственной бригады. Тебе Стив нужен? — Ответили из динамика.

— Да. Где он? Что вообще у вас там происходит?

— Мы сами не знаем. Прайс поднялся наверх и потом погас свет. Мы Стива еще не видели, в реакторный зал доступа у нас нет. Сами сидим в незнании.

— Понял. Ничего не взрывалось? Вспышек там, искр, огней никаких не было?

— Нет. Просто моргнуло и погасло. Все конвейеры встали. Мы включили фонари и сидим, ждем. — Ответил Евгений.

— Ясно. Найди Стива, там из главного холла в жилом отделении есть коридор. Блин, главное, чтобы двери работали, они же все на электроприводе. Давай, бегом. — Князев нервно сжал рацию в руках.

Ждать пришлось минут десять.

— Да Алекс. — Голос Прайса звучал забито и подавлено.

— Что у тебя там стряслось?

— Реактор отключился из-за перенагрузки. Я пытался его запустить, но я не знаю, как это сделать. Только Лесной сможет.

— Так надо выходить с ним на связь и срочно запускать. Весь «Исток» без электричества…

Дверь в комнату связи распахнулась, ошарашив Князева и Вику. На пороге, тяжело дыша, Джавид вместе с Аней.

— Лесной… — С трудом проговорил Джавид от сильного шока и сбитого дыхания. Аня перепугана, шмыгает носом и растирает по лицу потекшую от слез тушь.

— Что? — Почти закричал Князев.

— Он летел в конвертоплане на удаленном управлении, Аня была оператором. Свет отключился и связь пропала…

— Да блядь! — Не выдержал Князев и ударил здоровой рукой по столу.

— Саш… — Вика подскочила к Князеву и схватила его за руки, пытаясь успокоить.

— Что? Что там случилось? — Затараторил из рации Стив.

— Кир летел на конвертоплане… — Взял себя в руки Князев.

— Да я в курсе… Черт! Он же отключился от оператора и остался без управления! — Стив сорвался в панику.

— Так… — Саша выдохнул, задержал дыхание на секунду и продолжил. — С реактором вообще ничего не получается?

— Да какой реактор? Кир мог разбиться! Что мы без него сделаем? — Прокричал Прайс в ответ, впервые выйдя из себя.

— Угомонись. Оставь нескольких ребят там, пусть пока посторожат. Сам с остальными гони сюда, за руль не садись, пусть кто-нибудь другой поведет. Будем думать, что делать. — Князев взял со стола внутреннюю рацию. — Рома, это Саша на связи.

— Да, слушаю. — Ответил Сталюков.

— Отправь человек десять в Криницу на охрану. Пусть возьмут с собой еды и оружие.

— Принял, сейчас сделаю. Что там случилось?

— Реактор вырубился из-за перегрузки, чтобы это не значило. Самое страшное, что Лесной в это время летел на управляемом оператором конвертоплане и мы потеряли с ним связь. — Князев еле сдержался, чтобы опять не выругаться.

— Вот же… А координаты предположительного места крушения есть? — Спросил Роман.

— Должны быть. Можно подключить пульт оператора к генератору и посмотреть, а что?

— Можем сгонять туда на вертолете, проверить.

— Хорошая идея. Как отправишь людей, приходит в штаб, все обсудим. — Князев снова взял рацию для дальней связи. — Стив, Сталюков вызвался слетать и проверить предполагаемое место крушения.

— Я полечу с ним. — резко заявил Прайс. — Мы уже выезжаем, будем в «Истоке».

— Ладно, приедешь и поговорим. — Саша отключил рацию и поставил ее на стол.

— Что будем делать? — Спросила Вика, положив руку на плечо Князева.

— Ох, если бы я сам знал. — Саша тяжело вздохнул и обхватил голову. — У нас вся база была на этом электричестве завязана. Все на «Лесных» батарейках работает.

— Так их же можно от генераторов заряжать?

— Нельзя. У них емкость сумасшедшая. Мы использовали зарядные устройства Кира, которые выдают необходимую мощь. Ни один генератор ее не вывезет, а если обычными зарядками, то до второго пришествия будем заряжать. Так что батареи теперь — один из главных наших ресурсов, надо их экономить и беречь. Тащить генераторы, возвращать все на питание от сети, переделывать систему отопления. И все это в очень сжатые сроки — на улице не май месяц.

— Мы справимся. — В голос Вики вернулась уверенность. — Раньше же как-то жили без этих нововведений и сейчас выживем.

— Раньше было центральное отопление, электричество из розетки и продукты в магазинах. А теперь мы на полном самообеспечении и на носу — зима. Справиться придется, другого выхода нет.

10.42 по московскому времени

Прайс вошел в кабинет операторов следом за Сталюковым, раскручивающим бабину удлинителя. Аня, стоящая возле своего операторского кресла и подсвечивающая фонариком, помахала рукой. Подключение не заняло много времени, и уже через минуту Стив вывел на экран последние минуты записи с конвертоплана.

— Ну и погодка. — Сказал Рома, смотря на густые тучи, снятые камерами летательного аппарата. — Надеюсь на земле там снега нет.

— В снегу наоборот будет проще найти. — Ответил Стив, не отрываясь от монитора. — Все, видео пропало. Так, сейчас запишу координаты. Ага, недалеко от Лейпцига. Готово, можно вылетать.

— Какое расстояние? — Спросил Сталюков.

— Порядка двух с половиной тысяч по прямой.

— Хорошо. Батареи на «Карлсоне» полностью заряжены, хватило бы и несколько раз слетать. Может взять с собой еще людей? Все-таки через пол Европы летим, а там еще правит сеть анклавов, небезопасная затея, лучше на вашем конвертоплане полетим. Федорович рассказывал про их защищенность от систем ПВО.

— Нет, лучше на вертолете. Половину функций управления конвертопланом осуществлял искусственный интеллект, так же, как и операторы управляли беспилотными вертолетами, а подключался он по сети. Сейчас ни сеть, ни ИИ не работают, без них управление довольно сложная задача, твоего навыка пилотирования может не хватить. Полетим осторожно, облетая все города и поселки. Поставим в вертолет ретранслятор локальной сети, чтобы можно было запустить перед нами дрон разведки со средствами подавления РЭБ. Это обезопасит от случайного столкновения. — Ответил Прайс.

— Ладно, так и сделаем. Я пошел готовить «Карлсона», приходи как будешь готов.

— Хорошо.

Стив проводил Сталюкова из кабинета и достал спутниковый телефон.

Часть 3 Глава 3

19.42 по местному времени

10.42 по московскому

Аэропорт города Анадырь

За иллюминатором бушует вьюга, хлеща корпус «Валькирии» тугими порывами ветра и кидая в лобовое стекло снегом. Выбираться наружу и разведывать маленькое, размером с автовокзал в провинциальном городе, здание аэропорта, нет никакого желания.

— Да, застряли так, застряли. — Сказал Воеводов, отхлебывая кофе и термоса.

— Ну что поделаешь, погода она как капризная девка, то две недели тишина да спокойствие, то вот так вот — вьюжная истерика. — Федорович натянул одеяло повыше. — Полетим завтра, в такую пургу соваться через Берингов пролив чистое самоубийство. Да сильно выбились из графика, но завтра уже долетим. Там главное через Аляску пролететь, а дальше уже климат мягче.

— Я понимаю, но от этого не легче. — Вздохнул Вадим. — Быстрее бы уже добраться и покончить со всем этим.

Зазвонил спутниковый телефон.

— Привет, Стив, как вы там?

— Вадим, у нас все покатилось к черту. — Голос Прайса дрожал. — Реактор вырубился, весь «Исток» остался без электричества. Мы не можем его запустить самостоятельно без Лесного, но он в момент отключения летел на конвертоплане в Дармштадт. Летательным аппаратом удаленно управлял оператор, за штурвалом не было, связь с ним потеряна. Мы не знаем, сумел ли он среагировать и перехватить управление. Сейчас я со Сталюковым отправимся на его поиски.

— Охренеть… Весь «Исток» сидит без света? — Воеводов сжал ручку кресла до побеления костяшек. Михаил моментально поднялся в кресле и придвинулся ближе, надеясь услышать слова из телефона. Тимур тоже бросился к Вадиму, споткнувшись на ходу и чуть не распластавшись на полу. Вадим, посмотрев на товарищей, включил громкую связь.

— Пока да, но Князев уже этим занимается. Погнал людей за топливом, стаскивают генераторы. Но я не знаю, как нам вытянуть без Лесного, у нас вся жизнедеятельность базы на него завязана была. Без реактора аккумуляторы бесполезны. — Ответил Прайс.

— Собирайте бригаду тех, кто соображает в электрике, гоните их на подстанции и по цепочке отрубайте все, что не идет к «Истоку». Еще одну бригаду отправляйте на ТЭЦ, которая отвечает за подачу энергии в Геленджикский район и пытайтесь ее запустить. У вас рядом Новороссийский нефтяной терминал и несколько НПЗ, топлива хватит надолго. Главное продумать логистику подвозки. — Сообразил на ходу Вадим. — Как же вы раньше не предусмотрели вариант выхода реактора из строя?

— Лесной сказал, что он работает стабильно и никаких форс-мажоров не будет. Что испытывает его уже не один десяток лет. Перегрузка была из-за того, что в «Истоке» ввели новое поколение батарей с повышенной емкостью, их все зарядили и потребление упало до минимума. «Лимон» работал в холостую. На такие случаи Кир предусмотрел аварийный сброс энергии, который необходимо производить при девяносто процентов перегрузки. Избыток должен был уйти в общую сеть, но произошел пиковый скачок, и я тупо не успел произвести сброс. «Лимон» просто отключился.

— А запустить его сам не пробовал?

— Для его запуска нужно огромное количество энергии. Необходимо зажечь плазму с температурой в сто десять миллионов градусов. Я не знаю, как это сделать, только Лесной в курсе. — Стив тяжело вздохнул.

— Ладно. Главное, что вы все остались целы. На чем собираетесь лететь?

— На «Карлсоне». На конвертоплане опасно, ИИ не работает и управление им стало намного сложнее.

— Я бы долетел. — Сказал Михаил, сожалея, что сейчас не находится в «Истоке». — Может вернемся?

— Нет, вам нельзя возвращаться. — Отрезал Прайс. — Батарей вашего конвертоплана хватит на полет туда и обратно, но если вы вернетесь, то на второй заход заряда уже не будет. А используя ток от генераторов, мы будем заряжать их вечность, и вообще не известно, зарядятся они или нет. Так что это единственный шанс расправиться с «Проталием», второго не будет.

— Вы же производили унифицированные батареи? Они не подходят? — Спросил Вадим.

— Нет, на конвертоплане стоят последнего поколения и выполненные именно для него. Батареи для дронов и техники намного меньше и с меньшей мощность и емкостью, они не подойдут. — Ответил Прайс.

— Понял. Скажи Роме, чтобы летел осторожно, не совался близко к городам и дорогам.

— Я уже продумал это. Запущу впереди нас дрона. Не переживай. Надеюсь, Кир успел перебраться за штурвал и посадить конвертоплан.

— Будем надеяться на лучшее, но рассчитывать на худшее. Князев молодец, шустро сообразил. Как вообще настрой на базе?

— Народ запереживал, но Саша их быстро успокоил. Гаманюк перекинул всех людей со стройки на переоборудование систем отопления. Среагировали быстро, еще до моего приезда из Криницы и до того, как узнали, что произошло. У вас как продвигается?

— Застряли в Анадыре. Погода не летная: метель, шквальный ветер. Сюда летели почти восемь часов и уже три здесь сидим. Решили переждать до утра и лететь через Берингов. — Вадим бросил короткий взгляд в иллюминатор. Вьюга ни на секунду не затихала, убивая все надежды продолжить полет ночью.

— Природа вносит свои коррективы в наши планы. Правильно что пережидаете, рисковать смысла нет. Ладно, тогда до связи. Скоро позвоню.

Вадим положил телефон в карман и посмотрел на друзей. Михаил задумчиво смотрел перед собой, Тимур нервно крутил в руках патрон от автомата, а Марк даже не проснулся, несмотря на разговоры.

15.12 по местному времени

17.12 по московскому

Окрестности Лейпцига

Германия

— Здесь конвертоплан пропал со связи. — Сказал Стив в микрофон шлемофона, не отрывая глаз от монитора тепловизора летящего впереди дрона.

— Надо искать быстрее, через час стемнеет и мы ничего не увидим. На какой высоте они летели? — Ответил Роман, осматривая землю под брюхом вертолета.

— Не больше километра.

— Это плохо, слишком мало времени успеть среагировать и перехватить управление. — Роман цокнул языком. — Ладно, сейчас прикину траекторию, по которой он мог упасть, опустимся ниже и посмотрим.

«Карлсон» накренился, поворачивая нос по траектории полета конвертоплана Лесного и опустился ниже к земле. Прайс прильнул к экрану, стараясь высмотреть на бурой и размокшей от дождей земле силуэт летательного аппарата.

— Стив! Смотри на двенадцать часов! — Закричал Сталюков через гарнитуру.

Прайс поднял голову и увидел столб черного дыма, поднимающегося на фоне серого неба. Сердце замерло. Ладони моментально вспотели.

— Гони туда! — Стив подскочил в кресле, только тугие ремни безопасности удержали его на месте.

Роман направил вертолет в сторону обнаруженного дыма и включил форсаж, выжимая из «вертушки» всю мощность.

Еще издалека Стив увидел, что горит двухэтажное жилое здание, то ли ферма, то ли просто сельский дом, в небольшой удаленности от асфальтированной трассы. Сразу же появилась надежда, что это просто пожар. Может кто-то развел костер в доме, и он загорелся, или простая случайность, да хоть молния ударила. Но надежду убил торчащий из разрушенной кровли хвост конвертоплана, объятый пламенем. Роман опустил вертолет на безопасном расстоянии от пожара. Стив выбрался, не дожидаясь пока остановятся винты, чуть не угодив головой в лопасти. Рухнув в размокшую землю, с трудом поднялся и побежал к дому. Близко подойти не дал сильный жар. Огонь, пробиваясь через стропила и кровлю, с гулом прорывался наружу. Пахло гарью и чем-то химическим. Черепица, громко щелкая, взрывалась и разлеталась по округе опасной шрапнелью.

— Стой! — Роман схватил за руку Прайса, бросившегося еще ближе к зданию.

— Может он уцелел! Может мы еще можем его спасти! — Срывая горло закричал Прайс.

— Без шансов. — Сталюков обхватил Стива за плечи, удерживая его от безрассудства. — Там такой жар, что выжить нереально, уже здесь волосы трещат.

— Надо хотя бы тело найти. — Прайс, сдавшись, обмяк и опустился на землю.

— Посмотри на корпус конвертоплана, он плавится. При такой температуре и от тела ничего не останется. Тем более аккумуляторы могут взорваться. — Роман тяжело вздохнул. — Надо лететь обратно, мы уже ничего не можем сделать.

Стив посмотрел на клубы дыма, уносящие с пеплом в небо последние его надежды.

02.36 по местному времени

17.36 по московскому

— Понял. Ладно, до связи. — Сказал тихо Воеводов и опустил спутниковый телефон.

— Что там? — Так же шепотом спросил Михаил.

— Разбился Лесной. Нашли его конвертоплан упавшим на какой-то дом. Тело обнаружить не получилось из-за сильного пожара. — Произнес Вадим, смотря через лобовое стекло «Валькирии» на непрекращающуюся пургу.

— Хреново.

— Мягко сказано. Кира потеряли, а вместе с ним и все его изобретения. Народ только начал свыкаться с технологическими новшествами, в раз облегчившими жизнь, а теперь придется возвращаться на «допурпурный» уровень прогресса. Это очень плохо. — Посмотрев на свои ладони, Воеводов вздохнул. — Кир сильно упростил многие вещи, и людям легче было пережить пандемию, унесшую жизни почти всего человечества. Своеобразная конфета после горькой пилюли — не лечит, но лезть в петлю уже не хочется. А такой откат назад может негативно сказаться на общем настрое. Хорошо что случившееся произошло сейчас, а не до атаки «Нуклия» на «Исток», а то на том бы все и закончилось.

— Именно поэтому нам необходимо уничтожить «Проталий», потому что сил противостоять им у нас больше нет, и первая же их попытка увенчается успехом. — Михаил говорил необычно подавленно. — Знаешь о чем сейчас подумал? Надо было не брать нам ребят, а лететь вдвоем и взять ядерный заряд на борт. Так и без разведки бы сбросили его и все.

— Кто же знал, что такое случится. А тащить с собой такую «сюрприз» то еще удовольствие, слишком много опасностей и угроз. Так что будем придерживаться плана.

— Ладно. Надо пацанам рассказать, как проснутся. — Федорович повернулся и посмотрел на спящих Тимура и Марка.

— Расскажем, Марк то примет нормально, а вот Тима это может подкосить. — Вадим нагнулся и посмотрел на панель управления «Валькирией». — Сколько у нас еще заряда?

— Сорок восемь процентов. Посадим до двадцати и поменяем. Там два комплекта запасных есть. — Ответил Михаил.

— Хорошо. Из-за этой погоды столько впустую сожгли на обогрев. Ладно, если хочешь, можешь поспать, я покараулю.

— Да как тут теперь уснешь. Подежурю с тобой, тоже есть о чем поразмыслить. — Федорович накинул одеяло на плечи, немного убавив обогрев кабины и откинулся в кресле пилота.

3 декабря

21.48 по московскому времени

База «Исток».

Пробежавшись по списку предстоящих дел, Князев отключил экран планшета и забарабанил пальцами по столу, осматривая еще пока пустую комнату совещаний. Встретиться договорились в десять, и сейчас народ не попеняешь за то, что не спешат, на каждого свалился просто ворох дел.

Саша еще раз бросил взгляд на планшет, и уже было потянулся включить его, прокрутить список еще раз, но передумал. Надо экономить энергию. За месяцы в «Истоке» привык к почти бесконечному времени работы разных гаджетов, отвыкать придется долго. Даже тот же планшет проработает месяца полтора-два и выключится окончательно, если не заменить в нем батарею. И Женины часы тоже необходимо будет переделать на старый аккумулятор, не говоря о всем остальном. Камеры видеонаблюдения, смартфоны, уличные фонари, системы автоматического полива в теплицах, инфракрасные светильники в курятниках, машины и квадроциклы, вертолеты. Подсели на иглу халявной и доступной энергии очень быстро, не думая, что в случае лишения данного «наркотика» ломка будет жесткой. Только сегодня пришлось проделать уйму работы. Пригнали несколько автоцистерн с бензином, дизтопливом, сжиженным газом и мазутом. Белозерский устроил целый рейд по Геленджикскому району и где-то раздобыл почти три десятка генераторов, от небольших, способных разве что одну комнату запитать, до крупных и мощных в виде прицепов, способных выдавать более пятисот киловатт. Гаманюк со своей бригадой уже переделал отопление в двух корпусах на топливные котлы, работа в двух других корпусах будет идти всю ночь, чтобы к утру дать тепло всем. Получилось спасти продукты в холодильниках, вовремя подали электричество на кухни и в морозильники. Жизнедеятельность базы удалось сохранить, но о дальнейшем планируемом развитии говорить не приходится, сейчас бы просто выжить. Все планы о создании нового общества и прекрасного будущего без Лесного откладываются на дальнюю полку.

Постепенно начали подтягиваться на собрание. Первым пришел непривычно мрачный Джавид с уставшим и осунувшимся лицом и молча сел в углу, даже не поздоровавшись. Следом за ним подоспели Борис с Белозерским. От Гаманюка за несколько метров пахнет соляркой и металлом, Лавр Евстигнеевич забыл о своей привычной манере одеваться как на променад, но даже рабочая роба и грубые ботинки выглядят на нем органично. Последними пришли Прайс и Сталюков. Стив больше похож на свою жалкую тень, сгорбился, осунулся, глаза безучастно смотрят перед собой. Рома, напротив, собран и сосредоточен. Вики не будет, она осталась в комнате с Женей. Заняв свои места, пришедшие молча посмотрели на Князева, ожидая начала собрания.

— Итак. — Начал говорить Саша. Глубокий вдох, словно перед прыжком в воду. — Как это не тяжело произносить, но Кир Лесной погиб. Скорее всего, вы об это уже знаете.

Пауза. Гнетущая тишина в помещении. Воздух застыл вместе с людьми. Прайс словно не слышит слов, все так же продолжает отрешенно смотреть в одну точку.

— Тяжелая потеря для нас всех, но горевать и объявлять траур у нас нет ни времени, ни возможности. — Продолжил Князев. — На нас лежит ответственность за всех жителей «Истока». Мы собрали их и пообещали кров, пищу и тепло. И пусть хоть «Пурпурный» опять начнется, но мы должны им дать обещанное. Так что, несмотря на обстоятельства, надо собраться с силами и мобилизоваться. Без реактора жизнь на базе очень сильно усложнилась, мы лишились энергии, безопасности, искусственного интеллекта, который решал за нас больше половины задач. Да блин, почти всего лишились, и теперь необходимо выживать без всех этих плюшек. Теперь мы сами по себе и рассчитывать на всесильного демиурга не приходится.

— Сань, мы это прекрасно понимаем. — Перебил Сталюков. — От твоих слов никак не легче, поверь. Давай по существу, что необходимо сделать, что уже сделали. Потом уже будем в лирику вдаваться.

— Хорошо. — Саша задержал дыхание, стараясь подавить вспышку гнева. — Пробежимся по плану.

Князев открыл список на планшете и первым делом зачитал, все что успели сделать за день. Далее заслушал Гаманюка с Белозерским о проделанной работе, попутно вычеркивая из списка. Рома отчитался о безопасности базы, что уже прокинули кабеля к большинству камер по периметру, увеличили штат охраны, набрали со складов раций на обычных батареях. Джавид предоставил полный список содержащегося на складах, того, что может пригодиться в нынешней обстановке. Остро встал вопрос чем занять людей, освобожденных от стройки, почти триста мужчин оказались не у дел. Часть из них отправили на переоборудование котельных, но еще двести необходимо распределить. Сталюков тут же предложил расширить бригаду рейдеров и с охраной отправлять их в соседние области, вывозить все что найдут. Единогласно поддержали.

Закончили совещание ближе к полуночи. Продолжать разговор про Лесного уже ни у кого не осталось ни сил, ни желания, день выдался выматывающим, что физически, что эмоционально. Рома осторожно помог потерянному Стиву покинуть кабинет, Прайс безвольно ушел, забыв про оставленные на столе вещи — спутниковый телефон и ноутбук. Джавид последовал с ними. Остальные тоже не стали задерживаться. Князев, оставшись один, обхватил голову руками и откинулся в кресле, тяжело вздохнув. Просидев пять минут, все же решил уйти, на всякий случай захватив с собой спутниковый телефон Стива.

3 декабря 15.49 по местному времени

4 декабря 00.49 по московскому

Воздушное пространство США

Недалеко от города Уэйко

Штат Техас

Вадим посмотрел вниз, на проплывающие под крыльями «Валькирии» квадраты полей, стесненные со всех сторон зелеными оврагами русел рек. После почти суток полета над заснеженными пустынями и ночевок в заметенных вьюгой аэропортах, пейзаж внизу больше походил на очередное видео с Ютуба, чем на реальность. Марк с Тимуром точно так же не отлипали от иллюминаторов с тех пор, как белое покрывало сменилось на более цветастую поверхность.

— А сколько здесь сейчас времени? — Спросил, повернувшись, Юлаев. — А то мой телефон показывает московское.

— Без десяти четыре, через полтора часа будет закат. — Ответил Михаил.

— Четыре часа? А число какое? — Не унимался Тимур.

— Третье декабря. — Так же спокойно, словно отвечая маленькому любопытному ребенку, ответил Федорович.

— Обалдеть, вот это машина времени! Вылетели из Анадыря в восемь утра четвертого декабря, а прилетели в день третьего. — Удивился Юлаев.

Федорович довольно хмыкнул под нос, ему не привыкать к такой чехарде часовых поясов, успел налетаться в свое время, а то, что это удивляет Тимура, даже к лучшему, пусть хоть немного отвлечется от событий в «Истоке». Утром, еще на русском берегу Тихого океана, когда Вадим рассказал о гибели Лесного, Тимур принял это на удивление спокойно, но почти все последующие часы молчал и эти расспросы были первыми его словами за весь день. Сахаров принял новости о Кире с обычным для него хладнокровием, но Михаил готов был биться об заклад, что Марка внутри обуревали эмоции, просто он тщательно и умело их скрывал.

После того как пересекли Скалистые горы, погода наладилась: чистое небо, легкий попутный ветер и идеальная видимость. Федорович выжал из «Валькирии» весь предел ее скорости, наверстывая упущенное время. Только на подлете к большим городам он немного замедлял конвертоплан, и уходил выше, чтобы избежать обнаружения.

За два дня в брюхе летательного аппарата все уже устали от неподвижности и замкнутого пространства. Сахаров то и дело вставал и начинал бродить по салону из стороны в сторону, разминая затекшие суставы, вспоминая при этом Прайса «хорошим» словом, из-за того, что не предусмотрел туалет, довольствоваться приходилось пластиковыми бутылками, а при желании по-большому молиться и ждать приземления. Это тоже подстегивало Федоровича лететь быстрее, он прекрасно понимал, что уставший и раздраженный боец с переполненным кишечником уже не боец. Решили сделать привал на берегу Мексиканского залива, невдалеке от города Лафайет, до которого осталось каких-то пятьсот километров, чуть больше получаса лету.

— Обнаружен запуск ракет. — Механическим голосом сообщил бортовой компьютер конвертоплана, подсветив экран красным цветом.

Воеводов резко дернулся и осмотрелся по окнам, стараясь увидеть с какой стороны по ним ведут огонь. Федорович моментально среагировал на сигнал, резко уронив «Валькирию» в сторону, уводя ее с линии огня. Тимур с Марком чуть было не выпали из своих кресел, за несколько спокойных часов полета успели расслабиться и сидели непристегнутые.

— Что за? Откуда стреляют? — Прорычал Вадим хватаясь за ручку рядом с сидением.

— Не знаю. Главное не откуда, а чем? — Ответил Федорович, смотря то в лобовое, то на экран бортового, ожидая момента прилета.

Радар «Валькирии» засек приближающуюся ракету и отобразил ее на мониторе, рассчитав приблизительное время до контакта — полторы секунды. Михаил приготовился, положив палец на кнопку запуска тепловых ловушек. Сто пятьдесят метров до попадания. Федорович активировал запуск ловушек и выкрутил штурвал в сторону. «Валькирия» легла на одно крыло, стремительно уходя в сторону и выбрасывая за собой целый сонм ярких огней, оставляющих в воздухе дымные шлейфы. Корпус конвертоплана сотрясло ударной волной. Маневр удался. Ракета попала в одну из ловушек и взорвалась, не повредив летательный аппарат.

— Фух, ушли! — Выдохнул Михаил.

— Кто по нам стреляет? — Вадим прильнул к монитору тепловизора, стараясь высмотреть противника на земле.

— Обнаружен запуск ракет. — Тем же холодным голосом сообщил бортовой компьютер.

Да сколько можно! — Федорович потянул штурвал на себя, поднимая «Валькирию» выше в небо.

— Как они вообще нас обнаружили? Мы же вроде не видимы для радаров? — Спросил Тимур, протиснувшись между сидениями и с трудом удерживаясь на ногах.

— Сядь на место и пристегнись! — Неожиданно грубо рявкнул Михаил.

Юлаев послушно рванул к сидению и выполнил команду, очень своевременно, конвертоплан резко изменил траекторию, повернув почти на бок, если бы Тимур не пристегнулся, то полетел бы через весь салон.

— Засек! — Закричал Воеводов, обнаружив скопление людей и несколько военных автомобилей в небольшой роще у перекрестка дорог. Приблизив камеру и стабилизировав изображение, сумел рассмотреть из чего ведется огонь. — Суки, из «Патриотов» лупят!

Федорович приготовился к очередному маневру уклонения, дожидаясь приближения ракет. Но вместо одной или двух, на мониторе загорелось шесть точек.

— А вот это уже плохо. — Михаил сжал зубы и изменил траекторию, что ракеты шли не по диагонали, а заходили с хвоста.

За долю секунды до контакта Федорович снова выпустил тепловые ловушки и резко увел в сторону «Валькирию». Серия взрывов на этот раз прозвучала намного громче и ближе. Корпус конвертоплана сильно тряхнуло, донесся металлический скрежет.

— Нас задело! — Громко крикнул Михаил, стараясь удержать летательный аппарат. — Хвостовые рули и два двигателя выведены из строя. Никого не задело?

Марк ощупал себя и посмотрел на несколько свежих дыр в обшивке, в которые со свистом врывался воздух.

— Я цел!

— Я тоже. — Отозвался Юлаев со своего кресла.

— Далеко дотянем? — Спросил Вадим, бегая взглядом по шкалам приборов.

— Теряем высоту. Оставшихся двигателей не хватает, мы слишком нагружены. Скорость упала. Если они сделают еще залп, я не смогу уклониться. — Михаил щелкнул тумблерами, отправив всю энергию с батарей на оставшиеся винты, но сильно это не помогло.

— Может десантироваться? — Крикнул из салона Тимур.

— Тебя сразу же срежут из пулемета. — Отрезал Воеводов и повернулся к Федоровичу. — Помягче посадить сможешь?

— Вокруг поля, и корпус у нас прочный. Сядем, не переживай. Винт оставшийся разверну и погашу скорость. — Ответил Михаил, высматривая впереди благоприятное место для посадки. — Пацаны, держитесь там, скоро нормально тряхнет.

Вадим затянул ремни туже и схватился за поручни обеими руками. Тимур с Марком последовали его примеру. «Валькирия» стремительно приближалась к земле. Федорович, увидев широкое поле прямо по курсу, начал снижать конвертоплан и разворачивать уцелевшей винт для снижения скорости. Провести вертикальную посадку не представлялось возможным, с двумя рабочими двигателями летательный аппарат будет слишком нестабилен и высок риск перевернуться. Когда до земли осталось не больше десяти метров, Михаил развернул винт прямо по вектору падения и включил среднюю тягу, максимально снижая скорость.

Несмотря на все старания, «Валькирия» достаточно жестко рухнула на землю, прорыв фюзеляжем длинную канаву и раскидывая в стороны волны вспаханной земли. Лобовое стекло покрылось сплошным узором трещин, но осталось на месте. По всему салону полетели незакрепленные сумки и предметы. Ремни безопасности выполнили свою работу, удержав всю команду в креслах и спасая от травм.

Воеводов, сразу после того, как конвертоплан замер, отстегнул ремни и бросился к стойке с оружием, на ходу проверив состояние Марка и Тимура. Все целы.

— Встаем, быстрее. Разбираем оружие, рюкзаки, берем сумки с рационами и сваливаем пока эти не нагрянули. — Отдал команду Вадим, отстегивая автоматы от креплений.

— Кто это был? — Спросил Тимур, накидывая на спину ранец.

— Фиг его знает, но гостеприимством они явно не блещут. — Воеводов с сожалением посмотрел на остальную часть снаряжения, которое придется бросить. — Пошевеливайтесь, времени в обрез.

Михаил выбрался из кресла пилота, сноровисто надел бронежилет и каску, попутно вооружившись. Вадим подождал, пока все покинут салон конвертоплана, достал из рундука фугасную мину и выставил таймер детонатора на одну минуту. Нельзя отдавать противнику столько вооружения и технологии Лесного, насколько жалко бы не было.

Выбравшись наружу, Воеводов рванул к ближайшей лесопосадке, приказав остальным следовать за ним. От позиции нападающих они пролетели порядка пяти километров, успеют добраться меньше чем за четыре минуты так что надо торопиться. По живой силе, огневой мощи и знанию местности противник явно превосходит, вступать в открытый бой полное безрассудство. Когда отбежали на пятьсот метров, сзади раздался взрыв. Марк с Тимуром застыли и обернулись. Корпус «Валькирии» разорвало изнутри, как треснувший арбуз. Фюзеляж лижут языки пламени, отрыгивая в небо густыми клубами черного дыма.

— Что встали? — Рыкнул на ходу Вадим. — Сейчас патроны и снаряды взрываться начнут, уходить быстрее надо.

Юлаев и Сахаров пришли в себя, и сломя голову бросились искать укрытия в роще.

— Прощай «Валя». — Федорович бросил последний взгляд на горящий конвертоплан, тяжело вздохнул и поспешил за остальными.

Укрывшись под сенью деревьев, Вадим приказал остальным замаскироваться, а сам выбрался к краю рощи и поднял автомат, осматривая окрестности в оптику. Хвоста нет, Скорее всего двинули первым делом к обломкам’Валькирии'. Осмотрел небо, дронов вроде не видно, но не факт, что их нет. У Штатов на вооружении стояли MQ-9 Риппер, БПЛА способный беспрерывно летать по двадцать-тридцать часов на высоте до пятнадцати километров. Такой с земли не увидишь, зато он способен засечь передвижение даже немногочисленных групп людей.

— Двигаем дальше. — Скомандовал Вадим, направившись через лесопосадку.

На ходу достал спутниковый телефон и набрал Прайса, уповая на то, что внезапный противник не использует трекинг сети.

01.07 по московскому времени

База «Исток».

— Алло, это Князев, Стив сейчас не может говорить, он немного не в себе. — Ответил на телефон Саша, выйдя из номера в фойе.

— Нас сбили. — Тяжело дыша, сказал в микрофон Воеводов.

— В смысле сбили? Ты что, бежишь?

— Нет, блин, физкультурой занимаюсь. — Огрызнулся Вадим. — Снесли конвертоплан из «Патриота». Кое-как сели, все целы. Уходим от преследования.

— Охренеть! — Князев схватился за голову. — Блин, нам вылетать за вами? Отправить вертолеты? Что надо делать?

— Не суетись, мы еще пока живы-здоровы. Вертушки сюда если и долетят, то их точно так же пощелкают еще на подлете. Сидите ровно. Оторвемся, и двинем к Мексиканскому заливу по суше. Там дальше решим. Не вздумайте ничего предпринимать, у вас там и так головняков хватает. — Ответил Воеводов.

— Вы же там совершенно одни, в чужой стране и не известно, кто у вас противник. Может это анклавовцы, как и здесь. Успели передать, что вы двигаетесь в Штаты, что «Нуклий» уничтожен.

— Все может быть. — Вадим стер пот со лба тыльной стороной ладони. Организм в легком шоке от такой резкой смены климата. — Разберемся. Держи телефон при себе, я регулярно буду выходить на связь, сообщать обстановку. Если все пойдет из рук вон плохо, пришлю координаты точки эвакуации, отправите конвертоплан за пацанами. Продолжу миссию один. Конец связи.

Телефон замолчал. Князев положил его на столик рядом и посмотрел на пустой коридор. Горит всего три лампы, давая хоть какой-то свет, чтобы люди не врезались друг в друга впотьмах. Электричество приходится экономить. Вся жизнь «Истока» перевернулась с ног на голову за один день, а теперь еще и миссия по уничтожению «Проталия» под угрозой. Вот так можно почти проиграть войну не на поле боя. Всего несколько дней назад ликовали, уничтожив «Нуклий», а теперь приходится выживать, оставшись без энергии и всех технологических новшеств.

17.18 по местному времени

08.18 по московскому

Окрестности города Уэйко

Штат Техас

Солнце уже почти опустилось к горизонту, погрузив окружающие поля и овраги в сумрак. Воеводов продолжал двигаться в привычном для него темпе, хоть тело уже и начинало ныть от усталости. Все-таки ранения сказались на функциональной выносливости. Тимур с Юлаевым еще держались, но скорее всего на морально-волевых качествах, чем на физической форме. Больше всего беспокоил Федорович, хоть и не отставал, но по его внешнему видно понятно, что он порядком истощен. Возраст берет свое.

Вадим на ходу осмотрелся и увидел силуэты домов утопающие в кукурузном поле, в паре километров к востоку.

— Заночуем на той ферме. — Указал он направление команде.

Никто ничего не ответил, лишь Юлаев облегченно выдохнул. Расстояние до домов преодолели быстрее, чем двигались до этого. Предвкушение близкого отдыха придало силы. Добравшись до края поля, Вадим приказал всем ждать и не высовываться, и в одиночку отправился на разведку.

Небольшой двухэтажный дом в классическом американском стиле, облицованный досками, выкрашенными в белый цвет. Рядом несколько хозяйственных построек, несколько тракторов, комбайн и возвышающийся над всем амбар с покатой крышей. В дом решил не соваться, слишком велика вероятность опять нарваться на мумии. Самым оптимальным вариантом будет укрыться в амбаре. Осторожно обошел участок по краю поля, приблизился к нужному зданию, не сводя ствола автомата с высоких двустворчатых ворот. На земле ни следа, значит с последних дождей здесь никто не появлялся. Петли успели проржаветь, точно никто не входил внутрь несколько месяцев. Открыл небольшую дверцу, встроенную прямо в ворота, и вошел внутрь. Пахнет пылью, сеном и машинным маслом. Пробежал лучом фонаря по стеллажам с инструментом, трактору без двигателя, стоящему под талью, тюкам с сеном у дальней стены. Никого.

— Тим. Двигайте в амбар. — Сказал в рацию и занял позицию у дверей, прикрыть если неожиданно кто-то появится.

Через минуту в желтых стеблях кукурузы зашуршало. Первым вышел Марк и сразу же сел на одно колено, водя стволом автомата из стороны в сторону. Следом за ним появился Юлаев и, пригнувшись, побежал к двери, последним показался Михаил и последовал за Тимуром. Убедившись, что друзья добрались, Сахаров поднялся и забежав в строение, зарыл за собой дверь.

— Как вы? — Спросил Вадим. Стягивая с головы каску.

— Устал. — Тихо ответил Тимур.

— Тоже немного. — Добавил Марк.

— Ладно. Переночуем здесь. В темноте все равно далеко не уйдем. На тепловизорах ночью светиться будем, Луны нет, ПНВ надо экономить, а с фонарями выдадим себя сразу. Да и вымотались все. Отдыхаем по прежней схеме: двое спят, двое караулят. Первыми отдыхаете вы, Тимур и Миша. Мы с Марком в охране. Через три часа разбудим. — Воеводов сделал несколько глотков из фляжки и полил голову водой. — Завтра предстоит тяжелый день. Пройти предстоит довольно большое расстояние. Искать транспорт и выбираться на дорогу пока слишком опасно, нас ищут. Надо уйти за границу штата, в Луизиану, уверен, что люди, напавшие на нас, работают на несколько штатов.

— Как ты думаешь, это анклавовцы? — Спросил Тимур, сев на камеру от трактора и вытянув ноги.

— Не знаю, может и они, а может просто какая-то местная группировка. Но вооружены они хорошо, умеют обращаться с ПВО, значит по любому среди них есть военные. А армия в США была контрактная, это не срочники, это профессиональные и подготовленные ребята, опасные противники. — Ответил Вадим.

— Что мы теперь будем делать? Конвертоплан уничтожен, пути домой нет. — Голос Юлаева сник.

— Давай без пессимизма. Главное, что мы живы. Миссию никто не отменял. Уйдем в Луизиану и по побережью доберемся до Нового Орлеана. Уже там, в зависимости от обстановки, решим: искать судно в Орлеане, или двигать в Тампу. Из Тампы до «Проталия» намного ближе, но путь до Флориды не близкий, почти тысяча километров. Все зависит от обстановки в Орлеане и погоды на Мексиканском заливе. Но все это потом. Сейчас ложитесь отдыхать, перекусите и набирайтесь сил.

Юлаев первым делом стянул ботинки и размял уставшие от ходьбы стопы. Федорович, скинув рюкзак, соорудил себе кровать из нескольких тюков сена и брезентового тента для трактора. Вадим занял позицию на втором этаже ангара, у то ли окна, то ли двери под самой крышей. Марк хотел расположиться на водонапорной башне со снайперской винтовкой, но Воеводов запретил, необходимо находиться под крышей, для маскировки от дронов.

Часть 3 Глав 4

4 декабря

09.11 по московскому времени

База «Исток»

Отодвинув ноутбук, Князев положил перед собой лист бумаги и взял ручку. Шарик покатился по белой поверхности, оставляя за собой чернильный след. Буквы выходят корявые, словно пишет первоклашка или человек переживший инсульт. Сам не помнил, когда последний раз доводилась писать что-то на бумаге, но в текущих реалиях приходится возвращаться к былому. Через пару минут уже освоился, строчки стали ровнее, буквы больше не скачут как кони в припадке. Необходимо составить список продовольствия, требуемого для пропитания «Истока». Утренний разговор с ответственным за пищевую промышленность «Истока» не порадовал. При учете мощности электропитания генераторов, теплицы и гидропонные системы не смогут давать столько же урожая, как при работе от аккумуляторов Лесного. Меньше тепла, света, удобрять и поливать приходится вручную, больше нет системы искусственного интеллекта, контролирующего влажность почвы, температуру воздуха и прочие параметры. Так же отключились система автоматического доения коров, потребляющая огромное количество энергии и вернулись к методу, которым люди пользовались не одну сотню лет. Автоматические турели и дроны пришлось заменить людьми, что отнимало рабочую силу. К тому же человек не совершенен, он устает, болеет и его нужно постоянно сменять. Это не коптер, который может летать несколько дней и патрулировать всю территорию Краснодарского края. Приходится тратить бензин на квадроциклы и машины, ездить по дорогам, о вертолетах вообще пока разговор не идет, они жрут топливо как сумасшедшие, а запасы горючего не бесконечные. Нет, можно, конечно, освоить пару нефтяных вышек в Краснодарском крае, и запустить НПЗ, но среди людей в «Истоке» нефтяников, к сожалению, нет, а пока кто-то обучится это нелегкой профессии пройдет немало времени. Уже отправили бригаду на ТЭЦ, но ее запуск займет очень долгое время, система подачи топлива, его наличие, обслуживание, все это требует рабочей силы. На одной только электростанции штат составлял почти двести человек, не говоря уже об обеспечении горючим. Только ради одного электричества придется задействовать почти половину мужчин «Истока». Так что пока приходится обходиться генераторами и постоянным подвозом автоцистерн.

«Забавно, — подумал про себя Князев. — Вот так быстро, всего за полгода, кардинально сменились ценности. Если до пурпурного в почете были актеры, спортсмены, певцы, блоггеры, топ-менеджеры и банкиры, то сейчас на вес золота люди с более прикладными профессиями. Врачи, инженеры, электрики, нефтяники, строители, сантехники, да даже простые повара. Любой, кто умеет делать что-то полезное для жизнеобеспечения базы просто бесценны. Только раньше их труд не ценился должным образом. Вот если бы команда футболистов не вышла на игру, то это бы заметили только фанаты, поворчали немного и забыли. А если бы на работу не вышла смена на ТЭЦ, и целый район остался без энергии, то заметили бы уже все, обрывая телефоны энергосбыта и мэрии. Только футболисты зарабатывают миллионы, а работяги впахивают за копейки, которых хватает только на более-менее нормальную жизнь. Сейчас больше никому не нужны айфоны, крутые тачки, брендовые вещи и ювелирные украшения. Люди больше не гонятся за желанием показать остальным, что они круче и богаче. „Пурпурный“ сровнял всех. Больше не важно, сколько денег у тебя было на банковских счетах, сколько людей в подчинении и какой марки часы у тебя на руке. Вирус словно снял с людей всю эту шелуху, оголил и выбросил беззащитными на произвол судьбы. Теперь важно только, что ты за человек, и что ты умеешь. Если ты всю жизнь просидел в офисе за компьютером, устраивал склоки в коллективе и старался показать свою значимость, принижая коллег, то после пандемии ты обречен. „Пурпурный“, как лакмусовая бумага, сразу показал истинное нутро людей, умело мимикрирующих и выживающих в обществе, а конфликт с нуклиевцами разделил всех на два лагеря, обязав людей сделать то, чего они боялись всю свою жизнь — принять ответственность за свои решения. Нельзя отмолчаться, отсидеться и после драки встать на сторону победителя. Каждому пришлось напрячь свое критическое мышление, взвесить все за и против, и определится. Не знаю, к чему все это приведет, но, возможно, „Пурпурный“ стал своеобразной химиотерапией для человечества. Да, очень жесткой, выжила лишь одна десятая процента, но и химиотерапия травит организм онкобольного, спасая его рака.»

— Алекс, ты занят? — Отвлек от размышлений вошедший в штаб Прайс.

— Пришел в себя?

— Как сказать. — Стив сел на стул рядом и уткнулся в стол лбом. — Я всю ночь не спал.

— Нервы или что?

— В Криницу ездил.

— Зачем это? — Удивился Князев.

— Изучал реактор. Думал, может из-за стресса или того, что делал все впопыхах не смог запустить. — Прайс встал и подошел к столику, заварить себе кофе. — Провозился два часа, никакого результата. Вообще не понимаю, как Лесной это делал. Знаешь, что самое удивительное?

— И что же?

— Он запустил этот реактор в первый раз, когда ему было одиннадцать. Еще в девяностые. Как ребенок мог создать такое устройство? Тысячи ученных по всему миру бьются над реактором на управляемом термоядерном синтезе, а он его один собрал и запустил. — Стив сел обратно за стол обхватит горячую чашку двумя руками. — Ты понимаешь, что он был более гениален чем Тесла, Эдисон, Ньютон и Эйнштейн вместе взятые? И вот его не стало, теперь мы откатимся даже не на уровень цивилизации до пандемии. Я сегодня облазил всю базу, и до меня дошло, что у нас большая часть работы выполнялась с помощью нейросетей Кира. А большая вычислительная мощь требует просто колоссальных затрат энергии. Даже если мы запустим ТЭЦ у нас не хватит мощности для обеспечения электричеством всех его изобретений, тут только атомная электростанция поможет. А без искусственного интеллекта мы лишились почти всей автоматизации, и теперь придется выполнять всю эту работу вручную.

— Уж я это прекрасно понимаю, поверь. — Ответил Князев. — Сейчас над этим и бьемся. К хорошему быстро привыкаешь, только вот отвыкать больно.

— Как бы люди не взбунтовались. — Смотря в стену, сказал Прайс.

— Лучше молчи об этом. Я даже боюсь об этом думать. Если раньше мы могли дать почти райские условия жизни, то сейчас мы ничем не отличаемся от общин, в которых они до этого жили. Разве что в рабов их не превращаем, но пахать ради тепла и пропитания приходится не меньше.

— Я о том же. И поэтому задумался, а есть ли вообще смысл держать «Исток»? Сможем ли сделать то, что задумали без Лесного? Если мы так напрягаемся для пропитания и обогрева, то как мы сможем дать больше?

— Со временем все будет, дольше, тяжелее, но будет. — Ответил Саша и встал со стула. Пессимизм Стива начал угнетать, но Прайс высказал именно те мысли, которые занимали голову Князева последний день.

— А будет ли? Ты же понимаешь, что вокруг нас огромная куча общин, главы которых теперь сами по себе, а мы находимся в Краснодарском крае — одном из самых лакомых кусков России. Тем более у нас больше тысячи человек, а люди сейчас — самый ценный ресурс. Если кто-то решит пойти на нас с войной, то мы не выстоим. Вся надежда на Воеводова и ребят.

— Ага, — Вздохнул Князев. — Именно на них.

Он не решился сказать Стиву, что конвертоплан Вадима сбили, эта новость может окончательно растоптать и без того подавленного Прайса.

4 декабря

4.12 по местному времени

13.12 по московскому

Окрестности города Уэйко

Штат Техас

Не успев открыть глаза, Тимур сел на импровизированной кровати и потянулся. Вокруг темно настолько, что сложно понять, где ты вообще находишься, только запах сена напоминает о том, что он в амбаре у черта на куличиках. В начале лета топтал сапоги в армии и мечтал поскорее свалить на гражданку, а сейчас спит на тюках из сена на ферме в Техасе, которые только в кино и видел.

Размяв затекшее тело, понял, что жутко голоден. Посмотрел на время, можно спать еще целый час, но организм, ошалевший от смены часовых поясов, твердо уверен, что он отдохнул и полон сил.

— Вадим, я проснулся. — Шепнул в гарнитуру рации.

— Что так рано?

— Не знаю, выспался вроде.

— Принял. Хочешь сменить Марка? — Спросил Воеводов.

— Не надо, я не усну. — Ответил Сахаров. — Тим, отдыхай пока.

— Я себе поесть разогрею? — Тимур бросил взгляд на то место, где должен сидеть Вадим, но даже зная точное местоположение, увидеть его невозможно.

— Да, только смотри осторожно, не спали здесь все.

Достал из рюкзака газовый баллон и горелку. Квадратная упаковка консервированной гречки с мясом поддалась легко, сложно не из железа, а из пластика. Через пару минут запахло горячей едой, на что желудок радостно заурчал. Ел так же в полной темноте, светомаскировка превыше всего. От сытости накатила волна расслабления и вялости, решил полежать остальное время, но переполненный мочевой пузырь дал о себе знать, нарушив планы.

— Вадим? В туалет наружу или как? — Тихо спросил в рацию.

— Не высовывайся. В амбаре место найди.

— Понял. — Ответил Тимур и отправился обследовать помещение в поисках укромного уголка освещая путь фонариком, прикрытым рукой. Забрел промеж двух стоек с косами, серпами и прочим инвентарем и приметил подходящее место за массивным двигателем, накрытым брезентовым тентом. Расстегнул ширинку штанов и только собрался облегчиться, как заметил проем в стене. Две доски отсутствовали, открывая достаточно широкий проход.

— Don’t move. — Послышался голос справа.

Юлаев, не понял ни слова, медленно повернулся и посветил фонарем. Луч света выхватил из темноты человека в черной форме, бронежилете и каске с прибором ночного видения, держащего в руках AR-15.

— i said don’t move. — Повторил незнакомец. — Hands on the head.

— Я не понимаю. — Выдавил Тимур, смотря в ствол автомата.

Мужчина дернул стволом автомата вверх и Юлаев понял жест. Медленно, держа ладони на виду, поднял руки и свел их за головой, думая только о том, как бы сообщить Вадиму о проникновении.

Незнакомец, не опуская оружия, показал пальцем развернуться. Тимур кивнул и начал поворачиваться. В момент, когда человек в форме скрылся из поля зрения Юлаев закричал во все горло: — «Нападение!» Согнувшись, уже приготовился прыгнуть в сторону, чтобы укрыться за двигателем, но тут же получил удар чем-то жестким в затылок, от которого моментально отключился.

* * *

Пробуждение оказалось тяжелым, как с жуткого похмелья. Голова раскалывается, в горле пересохло и глаза открывать тяжело. Кряхтя, попытался повернуться, но понял, что не чувствует рук и ног. Разлепил непослушные веки. Прямо спереди сидит Воеводов в одних штанах и футболке, связан по рукам и ногам пластиковыми стяжками, на лице следы побоев. Слева в таких же позах и почти раздетые Марк с Михаилом. Сахаров, судя по закрытым глазам, без сознания. Трясет, обстановка напоминает кузов военного грузовика: жесткий металлический пол и тентовые стены. Справа сидят двое, в такой же форме, как и тот, что вырубил. Оба не спускают глаз с пленников, держа наготове штурмовые винтовки. Куда везут — не известно, кто эти люди тоже. Остается лишь гадать об их намерениях и своей дальнейший участи.

Оставаться в неведении долго не пришлось, через полчаса грузовик остановился и пленных вытащили на широкую забетонированную площадку. Вокруг высокие, метров пять-шесть, стены с охранными вышками, вся территория перегорожена воротами из сетки, людей в одинаковой форме только на виду человек тридцать. Предрассветную мглу прорезают лучи прожекторов, со всех сторон доносится гул моторов и разговоры на английском.

Грубыми толчками в спину Юлаева и остальных проводили в здание. По интерьеру сразу стало понятно, где они оказались. Кафельные полы, стены, выкрашенные в синий цвет, через каждые несколько метров коридор перекрывают решетки. Пахнет хлоркой, но даже она не может перебить запах старых кожаных вещей — именно с ним ассоциируется смрад от мумий, высушенных вирусом, и выветрить его не получится уже никогда.

Из коридора вышли в большой холл в несколько этажей, куда ни глянь, везде камеры с железными решётками. Людей много, в каждой по несколько человек. Вадима и остальных бросили в одну из ближайших к входу.

— Это тюрьма. — Сказал Тимур, когда охранники срезали стяжки и удалились.

— Да уже догадались. — Ответил Вадим, потирая затекшие запястья.

— Как они вас взяли? — Тимур посмотрел на друзей.

— Их было человек тридцать. Дажея их не видел. — Вадим подошел к решетке и посмотрел на других заключенных. — Подошли очень тихо и с тех сторон, с которых мы максимально слепы. Тот, что тебя вырубил, угрожал тебя застрелить, хотя и без этого сопротивляться смысла не было. Им надо было взять нас живыми, так бы просто изрешетили весь амбар в щепки и все.

— Что им от нас нужно? — Спросил Марк, прикоснувшись к большой шишке на лбу.

— Ты так спрашиваешь, словно я Ванга. Фиг его знает. Будем надеяться, что они не знают кто мы и откуда. Говорить с ними буду только я, вы косите под дурачков, что не знаете английский. — Вадим повернулся и сел на койку.

— Мы и так не знаем. — Потупил взгляд в пол Тимур.

— Ну и отлично, не придется притвориться.

— А если у них будет переводчик? — Сказал молчавший до этого Михаил.

— Это вряд ли. По моему опыту, американцы не очень любят учить другие языки, тем более русский. Привыкли, что их понимают почти везде. — Ответил Вадим.

— Прайс бы с тобой не согласился. — Возразил Сахаров.

— Стив — это отдельный случай, он был вынужден учить, жертва обстоятельств. Блин, с ними же теперь и не свяжешься, не сообщишь, что нас взяли. — Вадим облизнул зубы от досады.

— Что нам теперь делать? Тут охраны как у президента, заборы высоченные и везде решетки, хрен сбежишь. — Тимур с надеждой посмотрел на Воеводова.

— Для начала надо понять у кого мы в плену, и уже дальше думать. Из любой ситуации есть выход пока ты жив, так что не вешайте нос, что-нибудь придумаем.

* * *

До вечера никто не беспокоил, только угрюмый мужчина латиноамериканской внешности дважды принес еду, которая больше походила на похлебку для домашнего скота: мутная жижа с двумя картофелинами и крупой. То, что на улице стемнело, стало понятно по потемневшим в холле окнам под потолком. Люди в форме бродили с оружием, заглядывали в камеру и иногда уводили кого-нибудь из соседних, иногда приносили обратно в бессознательном состоянии, иногда койка оставалась пустовать.

Когда к решетке подошел невысокий мужчина с длинной бородой в стиле дровосека, в компании с двумя мордоворотами, стало понятно, что пришла их очередь. Вадим сам встал с койки и подошел.

— По нашему говоришь? — Спросил бородач по-английски.

— Да вроде получается иногда. — Ответил Воеводов.

— Руки на затылок, выйди из камеры и встань лицом к стене. — Приказал мужчина.

Двое охранников подняли оружие, дав понять, что остальным в лучше не дергаться. Вадим подчинился, и встал лицом к белой кирпичной стене, широко расставив ноги. Один из громил обыскал, хотя смысла в этом не было, все оружие и опасные вещи забрали еще при захвате. На руках и ногах застегнули браслеты, скованные между собой цепью. «Только оранжевой робы не хватает» — подумал про себя Вадим, засеменив за бородачом.

Привели в комнату допроса, в лучших традициях Голливуда: стол с железной скобой для крепления наручников, два стула и зеркало во всю стену. Усадили, пристегнув кандалы к креплению.

— Как тебя зовут? — Бородач сел напротив и уставился пронизывающим взглядом.

— Вася Пупкин. — Вадим откинулся в стуле насколько позволяли наручники.

— Шутник? — Мужчина махнул одну из своих помощников, который тут же прописал Воеводову прикладом автомата под ребра, с явным удовольствием на лице. — Еще шутить будешь?

— А чем тебе мое имя не понравилось? — Прокашлявшись, ответил Воеводов.

— Ты думаешь, я дурак? Думаешь не знаю, что значит «Вася Пупкин»? Ты бы еще Иваном Петровым представился! — Сжав зубы от злости, проговорил бородач.

— Блин, ты угадал мое настоящее имя, прямо экстрасенс. — Вадим усмехнулся.

— Хорошего диалога у нас не получится. Ладно, как хочешь. Если продолжишь артачиться, то мы тогда или с твоих пацанов, или со старика прямо на твоих глазах кожу заживо спустим. Может тогда заговоришь.

— Станислав Харченко. — Вадим произнес первое пришедшее в голову имя.

— Зачем вы сюда прилетели?

— Всю жизнь мечтал побывать в США, но визу получить не мог, а сейчас случай подвернулся, решил устроить себе отпуск.

— Ты опять? — Лицо бородача начало багроветь.

— Прилетели Форт-Нокс обчистить.

— Как же вас тогда в Техас занесло?

— Решили отдохнуть на берегу Мексиканского залива. Слушай, у тебя нет выпить? Бурбона там какого-нибудь, вокруг же одна кукуруза, по любому есть.

— Послушаю сюда, тупорылый идиот. — Дознаватель вышел из себя. — Если ты думаешь, что я лясы пришел с тобой поточить, то ты сильно ошибаешься. У нас здесь война, и вы оказались между молотом и наковальней. Все, что мне нужно — понять, на чьей ты стороне и я получу эту информацию любым способом. Пока еще ты слишком самоуверен, но посмотрим, как ты запоешь через несколько дней. — Бородач повернул к громилам. — В камеру его.

Вадима в буквальном смысле зашвырнули в камеру, за малым не врезался в противоположную от входа стену, хорошо хоть кандалы сняли, а то распластался бы на полу. Тимур и Марк сразу же подскочили к Воеводову, но, предвосхищая расспросы, Вадим показал жест «молчите» и сел на койку. Через пять минут к решетке притащили два мощных прожектора и врубили, направив свет в камеру. Воздух моментально раскалился, от яркого света не спасают даже закрытые глаза. Михаил, прикрываясь от слепящих прожекторов, подошел к раковине и открыл кран. Воды нет.

— Твари, воду отключили. — Прошипел сквозь зубы Федорович.

— Это пытка. — Лежа на койке, сказал Вадим. — Они хотят взять нас измором, мы не сможем спать и будем страдать от обезвоживания. Если принесут еду, она будет максимально сухой, чтобы еще и запор прихватил. Пару дней такой экзекуции и любой человек запоет как миленький без физического насилия.

— Что они хотят от нас узнать? — Спросил Тимур, пытаясь укрыться от света за подушкой.

— Ничего не обсуждаем. В камере по любому есть микрофоны и у них есть люди понимающие по-русски. До этого я немного недооценил противника, думал попали в плен к какой-то местной группировке, но, судя по всему, эти ребята намного серьезнее. Так что молчим, и внимательно смотрим. — Воеводов закрыл лицо ладонями, словно собирался уснуть.

21.42 по Московскому времени

База «Исток»

Потап откупорил бутылку и разлил водку по стопкам, стоящим рядом с тарелками закуски: сыр, нарезанные овощи, колбаса уже местного производства.

— Водка? Мог бы что-нибудь и более элитное найти. — Сказал Витя, потирая ладони.

— Ты совсем не шаришь? Это Белуга Эпикур, одна бутылка стоила как полугодовая зарплата. Идеально подходит отметить такое событие. — Потап взял рюмку и не чокаясь опрокинул.

— Да, о лучшем подарке небес я и не мечтал. — Виктор не стал отставать от товарища, закусив четвертинкой помидора. — Как ты думаешь, это диверсия или они сами что-то намудрили?

— Хрен его знает, главное, что нам это на руку. Теперь можно вообще ничего не бояться, камеры не работают, служба охраны забыла о происходящем внутри базы и только периметр сторожит. Все их дроны отключились, смартфоны, — Потап поднял бесполезный теперь телефон и брезгливо кинул его на кровать. — Тоже отрубились. Сказка же! Словно Бог услышал наши молитвы и решил помочь покарать этих тварей.

— И не говори. — Виктор закинул в рот ломтик колбасы. — Теперь хоть можно по базе не прятаться, вот даже в номере спокойно посидеть можем. Все как по маслу идет, и Воеводов свалил, и электричество вырубилось. Уложим взрывчатку и подорвем к хренам собачьим этот гадюшник. Давай, выпьем за успех нашей миссии!

Потап поднял полную до краев рюмку. Звонкий дзынь разнесся по всей комнате.

17.42 по местному времени

02.42 по московскому

Тюрьма Коффилд

Штат Техас

— Эй, русские. — Донесся чей-то голос из-за решетки.

Вадим не отреагировал, продолжая лежать на койке и пряча лицо от палящего света.

— Мужики, вы там живые? — Не унимался говорящий. — Вы как к SRF[1] попали?

— К кому-кому? — Решил ответить Воеводов.

— Ну к этим уродам, что людей сгоняют в резервации и заставляют пахать как рабов.

— Хм, — Вадим встал и подошел к решетке. Говорил крепкий парень с татуированными руками из соседней камеры, но увидеть его Воеводов не смог. — И много у них людей?

— Да как грязи. Все военные базы и крупные города под себя подмяли. Представились всем правительственным подразделением, помогающим выжить нации, только все это полная чушь. Не могло столько людей в одной организации выжить. Брехня. Они и устроили эту эпидемию, а теперь используют выживших, как рабочую силу. — Татуированный смачно сплюнул на пол коридора.

— А ты как сюда попал? — Спросил Воеводов.

— Я из ALA, армия освобождения Америки. Мы противостоим этим выродкам. Освобождаем людей, уничтожаем их штабы, ведем партизанскую войну. SRF собрали все вооружение армии, с ними тягаться сложно, но и мы не пальцем деланы, тоже есть свои козыря в рукаве.

— Это локальная группировка?

— Ты что брат, мы по всем Штатам работаем. Нас уже почти три тысячи человек, десять процентов от всех выживших в Америке. Часть западного побережья полностью под нашим контролем. Вашингтон, Орегон, Айдахо, Монтана, Вайоминг, Невада, Юта и Колорадо — наша земля. В скором времени вообще все штаты освободим. — Парень осмотрелся по сторонам. — А вас как сюда занесло из России?

— Так я тебе и сказал. Ты вполне можешь быть подсадной уткой, чтобы нас разговорить. — Ответил Вадим.

— Умно. Вас же над Техасом сбили? Не думал, почему вы так легко долетели через пол страны, а именно здесь попались? Вы до этого над свободной землей летели и попали на саму линию фронта. Если кто вам и поможет, то только ALA.

— Кто нам здесь поможет? — Воеводов обвел взглядом стены тюрьмы. — Мы под семью замками и кучей охраны. Если и рассчитывать на кого-то, то только на себя.

[1] SRF — Survival Relief Force — Силы помощи выжившим.

Эпилог

«5 декабря. Глубокая ночь, а я опять не могу уснуть. За прошедшее время все покатилось в пропасть. Я уже и не знаю, выстоит ли 'Исток» при нынешних обстоятельствах. Кир погиб. Мне даже сейчас сложно об этом писать, но последняя надежда человечества канула в лету. Глупо, по моей ошибке, но он разбился. До сих пор перед глазами гудящее пламя, пожирающее корпус конвертоплана. У нас больше нет электричества, а вместе с ним нет связи, нет дронов, нет нейросетей, ничего нет. Мы словно оказались в девятнадцатом веке. Все мои знания теперь бесполезны. Может я взял на себя слишком много? Не знаю, наверное, мне стоило послушать отца, и остаться в Штатах. Возможно, тогда бы Лесной не умер и все было бы хорошо. На моем месте был бы кто-то другой, более умный и сообразительный, который смог бы не допустить отключение реактора. А я был рядом с тобой, Дез. Я бы не позволил тебе свести счеты с жизнью. Одна мысль не дает мне покоя: у тебя вполне мог быть иммунитет. Я тоже мучился от симптомов «Пурпурного», но я выжил, и твое заболевание не было приговором. Если бы переждала три дня, то узнала бы точно, но ты решила не терпеть. Я гоню эту мысль, очень злюсь на тебя из-за этого, иногда даже ненавижу, но боль от твоей смерти от этого не меньше. Мне тебя не хватает, сейчас особенно.

Я задумывал этот дневник, как летопись возрождения цивилизации для потомков, а он на самом деле оказался хроникой краха, произошедшего из-за моей ошибки.

Стивен Прайс.'

Руслан Темир Пурпурный рассвет. Апогей 2

Пролог

5 декабря

06.42 по местному времени

05.42 по московскому

Самарская область

Трасса р-228

Тяжелый военный грузовик со снежным отвалом проехал по почти полностью занесенной дороге, разрезая темноту светом фар и поднимая перед собой белую волну. Двигался он медленно, толстый снежный покров и густой снегопад не позволяют двигаться быстрее двадцати километров в час. Следом за ним, по уже прочищенной трассе, едет броневик Тайфун ВДВ, возглавляющий длинную колонну. Тягачи, тащащее за собой прицепы, машины ПВО и ПРО, бронетранспортеры, автобусы с людьми, свыше трехсот автомобилей. Вереница огней фар растянулась больше, чем на километр. Крадутся, пронизывая безлюдную белую пустыню, укрытую ночной тьмой. Идущий впереди грузовик иногда останавливается, теряя асфальтированное покрытие под толщей снега, и сдает назад, возвращаясь на трассу.

Женщина средних лет в камуфляжной форме, сидящая в головном броневике, сняла с панели приборов рацию.

— «Авангард» на связи, доложите обстановку. — Голос низкий, немного грубоватый, взгляд холодных серых глаз не отрывается от дороги.

— Докладывает «Арьергард», у нас все спокойно, продвигаемся. Через час надо делать привал, заправить машины, накормить людей, да и просто отдохнуть стоило бы.

— Рано, скоро доберемся до «Клена», к нам примкнут еще восемьдесят человек, там и переночуем, пока продолжаем двигаться. — Ответила женщина.

— Принял. — Ответил позывной «Арьергард».

— «Кордебаталия» на связи, присоединяюсь к «Арьергарду», привал необходим, такая дорога выматывает.

— Я же сказал, что в «Клене», остановимся, приказ не обсуждается.

Женщина повесила рацию обратно на крепление, и оперлась одной рукой на дверь броневика, смотря на бесконечные сугробы за окном.

Глава 1

4 декабря

20.49 по местному времени

05.49 по московскому

Тюрьма Коффилд

Штат Техас

— Эй, мужики. — Раздался уже знакомый голос из-за решетки. — Русский, подойди сюда?

— Чего тебе? — Нехотя спросил Вадим, облизнув пересохшие губы.

Воздух в камере накалился, как в сауне.

— Подойди, говорю, не упрямься как баран. — Не унимался сосед.

— Сейчас. — Воеводов сел на койке и стер капли пота со лба. Не спеша, экономя энергию, подошел к решетке, щурясь от яркого света прожекторов. — Чего хотел?

— Держи. — Татуированная рука протянула кружку воды через прутья. — Выпьете, еще наберу, у меня воду не отключили. Только давай быстро, пока охраны нет.

Вадим оживился и схватил кружку со спасительной жидкостью. Потянул уже было ко рту, но в последний момент одумался. Подошел к койке Федоровича.

— Миш, на, попей. — Прошептал Воеводов.

Федорович открыл слипшиеся глаза и неверящим взглядом посмотрел на стакан.

— Где взял? — Хриплым от жажды голосом спросил Михаил.

— Не важно, пей давай.

— Я потерплю, лучше пацанам дай, им нужнее. — Федорович замотал головой.

— Пей сказал, вода еще есть, они молодые, потерпят.

Михаил перестал упрямиться, взял кружку и осушил ее несколькими глотками. Воеводов вернулся к решетке и принес еще по полной для Марка с Тимуром, которые тоже не поверили в неожиданное облегчение мук. Последнюю выпил, не отходя от прутьев.

— Спасибо.

— Да ладно тебе, я же не скважину выкопал, из крана течет. — Татуированный сосед забрал стакан и вернул его на пустой поднос. — Едой, к сожалению, не поделюсь, самому не приносят. Наказали за буйный нрав.

— А тебя здесь почему держат? Почему не казнили? — Спросил Вадим.

— Мы две недели назад взяли одну из резерваций вместе со всем командованием. На нашу удачу к ним прилетело руководство из головного штаба, их тоже за одно сцапали. Сразу догадались, что крупные шишки, по вертолету на базе, и больно уж сильной охране. Обычно в резервациях человек сорок бойцов, если они заранее не успеют подготовиться к нашему визиту, а там под сотню было. Тяжелый бой был, человек двадцать потеряли, зато много полезной информации получили. Когда на следующую резервацию полезли, они уже нас ждали. Выхватили мы по полной, основным силам пришлось отступить, а меня в плен взяли. Так же, как и вас пытали светом долго, но я ничего не рассказал. Надеются меня и остальных ребят выменять на своих людей, только зря. Никто солдат на генералов не меняет.

— А ты простой солдат? — Недоверчиво спросил Воеводов.

— Да самый простой рядовой, пехота. Лучше бы погиб в бою, чем вот так, в плен попасть. Вам главное продержатся пару дней, если бы они хотели вас убить, вообще в плен бы не брали. Вы им для чего-то нужны.

— Это я уже сообразил. — Вадим осмотрелся по сторонам, не идет ли охрана. — В камерах микрофоны есть?

— Чего не знаю, брат, того не знаю. Тюрьму не переоборудовали, как стояла с «Пурпурной чумы», прямо так они ее и используют, только трупы все вывезли.

— Много здесь людей?

— А ты сам не видишь? Человек двести. Часть наших, из ALA, часть простых гражданских, кто сильно брыкался. — Сосед ненадолго замолчал. — Расход, охрана!

Вадим моментально бросился к кровати и лег так, словно и не вставал. Через несколько секунд раздался стук шагов по стальному полу. Перед камерой остановился уже знакомый бородач с двумя охранниками.

— Ну что, русские? Как вам техасская жара? Вы же там мороз любите, к теплу не очень.

Никто не отреагировал на его слова, молча лежали с закрытыми глазами, наслаждаясь недавно выпитой водой.

— Молчите? Ну ничего, скоро заговорите. — Бородач повернулся к своим спутникам. — Поставьте еще один прожектор.

5 декабря

07.34 по московскому времени

База «Исток»

Небо начало светлеть, но из-за плотного покрова пепельно-серых туч, утро больше походило на вечерние сумерки. Сыпет мелкий, больше похожий на пыль, дождь, с порывами ветра превращающийся в мерзкую и холодную стаю кусачих мошек.

Князев, натянув капюшон куртки до самого носа и выбрался из теплого жилого корпуса по направлению в штаб. Дорожки базы опустели. Листья с деревьев опали и укрыли бурым покровом еще зеленую траву, убирать нет ни времени, ни людей. Мокрые и голые деревья шумят ветвями, словно сетуют на подступающие зиму. Меланхолия погоды с этим отвратительным дождем проникла в тело и разум и отравила мысли депрессией. Каждый час сваливают все новые и новые нерадостные новости, и приходится с ними разбираться прямо на ходу.

Добравшись до штаба, Саша сбросил промокшую куртку и тут же направился к кофемашине, надеясь хоть изнутри согреть озябшее до дрожи тело. Никогда не думал, что на юге такая мерзкая зима. Раньше при словах «Геленджик», «Краснодарский край», «Сочи», всегда возникали ассоциации жары, переполненных пляжей, многокилометровых пробок на дорогах и загоревших дочерна торгашей, весь день орущих: — «чурчхела, сладкие трубочки, свежая, варенная кукуруза», но сейчас к этому ряду добавилась ветреная и промозглая погода. Температура вроде и не такая низкая, но из-за влажности и порывистого шквала, ощущается намного холоднее, чем в Москве минус двадцать.

День предстоял тяжелый: распланировать все выезды поисковых групп с базы, проконтролировать запасы продуктов, проследить за организацией подачи топлива к генераторам, отправить две группы инженеров на местную ТЭЦ. Больше всего работы со всякими списками, таблицами и графиками, то, что он не любил до скрежета зубов.

— Привет. — В кабинет вошел понурый Прайс. — Ты живешь здесь что ли?

— Работы невпроворот. Привет. — Ответил Князев, допивая кофе.

— Ты с Воеводовым не связывался? Как они там? — Спросил Стив, поддавшись аромату и тоже направившись к кофе машине. — Я забыл свой спутниковый, он на него обычно звонит.

— Ты лучше присядь. — Выдохнул Князев.

— Что случилось? — Прайс выронил из рук чайную ложку.

— Их конвертоплан сбили на Техасом…

— Как они? Все живы? Что случилось? — Стив подскочил к Саше и чуть было не схватил его за грудки.

— Успокойся. Вадим позвонил мне уже позже, все целы, посадили подбитый конвертоплан. Уходили от преследования. Потом связывались еще один раз, они остановились переночевать на какой-то ферме.

— Когда вы говорили последний раз? — Прайс и не думал успокаиваться.

— Вчера в полдень, у них там ночь была. — Князев выдохнул, стараясь держать себя в руках и игнорировать бешенство Стива.

— Так куча времени же прошла! Вдруг что-то случилось, вдруг их убили? Надо позвонить им!

— Прайс, возьми наконец себя в руки. Это Воеводов, не забывай. Он прекрасно знает, что делает. Если не звонит, значит так нужно. Может они затаились где-то, а мы звонком привлечем к ним внимание? Да и что изменится от звонка? Ты полетишь к ним? — Не выдержал Саша. — Вадим ясно дал понять, что ситуация у него под контролем. Что, если будут проблемы, он вызовет нас для эвакуации.

— Так надо конвертоплан подготовить? Вдруг прямо сегодня вылетать надо будет?

— А ты думаешь я это уже не сделал? Уже собрали батареи, загрузили, подготовили к полету. Не ты один здесь умный, не суетись.

— Блин, а как они миссию то выполнят? Они же теперь без транспорта, без запасов!

— Да сядь ты уже и хватит причитать. Не забывай, что Вадим выполняет работу, которой занимался всю свою жизнь. Он найдет выход, тем более там техники, не меньше, чем в России, бери не хочу. — Саша на секунду задержал дыхание, стараясь взять под контроль разгулявшиеся нервы. — Миссия Воеводова важна, и я переживаю за ребят не меньше твоего, но пока мы ничего не можем сделать. Вылететь сейчас, не зная куда чтобы сбили точно так же? Только мы не Вадик, и пилотов как Михаил у нас больше нет. Или разобьемся, или сцапают сразу по приземлению. Потеряем людей и транспорт, а конвертопланов осталось всего три штуки. Грузовой всего один. Так что надо подходить с холодной головой и не пороть горячку.

— Как же так? Почему все катится к чертям собачьим? — Стив сел за стол и схватился за голову.

— Прайс, хватит истерить. Я тебя вообще не узнаю, ты же из нас самый спокойный. — Князев встал со стула и подошел к другу. — Слышишь? Ты нужен мне, ты нужен «Истоку». Мы без твоих мозгов, как слепые котята. У нас сейчас оборона — просто пшик. Твои «птички» же еще могут летать?

— В теории да. — Собравшись, ответил Стив. — Надо подключить мощный генератор к главной антенне, сеть ретрансляторов работает на батареях, их еще на месяц хватит, потом отключатся. Несколько дронов можно запустить, но рано или поздно у нас кончатся запасные батареи.

— Я это понимаю, но и про безопасность нельзя забывать. У нас на складе порядка трех сотен аккумуляторов. Если запустить десять коптеров, то им этого запаса хватит на пару лет. А, ну еще и ретрансляторы, выбрать из них основные, а другие отключить. Но так мы хоть каким-то образом будем патрулировать край и узнаем о «гостях» заранее.

— Если запустят ТЭЦ, то главный ретранслятор на новороссийской телевышке можно запитать от простой сети, он не так уж и много потребляет, а радиус покрытия в полторы сотни километров.

— Ну и отлично. Видишь, кроме тебя в этом никто не соображает. Так что соберись, возвращайся в норму и включайся в работу. — Саша похлопал Прайса по плечу. — А за Воеводова не переживай, я в него верю, он справится, тем более с ним Марк и Тимур.

4 декабря

23.32 по местному времени

08.32 по московскому

Тюрьма Коффилд

Штат Техас США

С третьим прожектором камера из Сахары превратилась в светлую сторону Меркурия. Тело уже не выделяет пот, губы потрескались, язык прилипает к небу. Свет пробивается даже через закрытые и закисшие глаза. Тимур с Марком попытались укрыться от палящих лучшей, соорудив заграждение из подушек и одеял, но от раскаленного воздуха не спрятаться. Даже вода, передаваемая радушным соседом, не помогает, организм теряет влагу намного быстрее. Если сам Вадим еще и выдержит такую пытку, то вот насчет пацанов и Михаила он не уверен.

— Псыть, мужики, вы как там? Живые? — Уже знакомый голос из соседней камеры.

— Держимся. — Ответил Вадим вполголоса, громче сил говорить просто нет.

— Ничего, чуть-чуть потерпите, скоро это закончится.

— Вряд ли, они серьезно настроены.

— Да не важно, как они настроены, говорю же, скоро все закончится. — Голос татуированного парня переполняет оптимизм.

— Ты знаешь что-то, чего я не знаю? — Спросил Вадим.

— Слишком много вопросов. Просто продержитесь несколько часов. — Сосед замолчал. Передавать еще воду пока опасно, охранники то и дело прохаживаются перед камерами.

Вадим то ли уснул, то ли потерял сознание, провалившись в липкий и тягучий бред, в котором он полз по бесконечной выжженной и растрескавшейся земле в поисках воды. Пришел в себя от громкого хлопка, донесшегося снаружи здания. Следом за первым последовал второй, от которого содрогнулись стены.

— Началось! — Радостно закричал сосед. — Мужики, не паникуйте, это за нами пришли! Держитесь со мной, все будет в порядке.

Марк с Тимуром подскочили на койках, Михаил приоткрыл сощуренные глаза.

— Что он сказал? — хрипло спросил Тимур.

— Приготовьтесь. — Воеводов встал с койки и отошел к дальней стене камеры. — Походу скоро мы отсюда выйдем.

Звуки взрывов усилились и участились. Охрана начала суетиться и бегать по зданию, доносились обрывки переговоров по рации: «они атакуют со всех сторон, не меньше тысячи человек, тяжелая техника, уже прорвали периметр, мы несем большие потери!» По коридорам пронеслось эхо автоматных очередей. Узники в камерах оживились, загалдели, застучали кружками по решеткам. Выстрелы звучат все ближе и ближе. Зазвенел пронзительный, режущий уши, звонок и все замки на камерах автоматически открылись. Из камер хлынули заключенные, вступая в рукопашные схватки с оставшимися в помещении охранниками.

— Сидим здесь, не высовываемся. — Остановил Вадим Марка, бросившегося к выходу.

К решетке подбежал рослый парень в безрукавке, с полностью татуированными руками.

— Привет, мужики. — Татуированный пинками опрокинул прожекторы. — Не лезьте на рожон, ждите здесь, я скоро вернусь.

Со злорадной улыбкой на лице парень скрылся, но ожидание долго не затянулось, он вернулся через пять минут в компании с вооруженными людьми в гражданке.

— Это русские, их с собой забираем. — Скомандовал прибывшим бойцам «сосед» и повернулся к Воеводову. — Мужики, не переживайте, мы вас освобождаем, а не в новый плен забираем.

— Погнали. — Скомандовал Вадим своим и вышел из камеры. Осмотревшись, он повернулся к татуированному. — Лишний ствол есть?

«Сосед», не раздумывая, забрал у одного из бойцов AR-15 и протянул Воеводову.

— Держи, жест доброй воли.

— Простой рядовой говоришь? — Спросил Вадим, взяв автомат, мастерски передернув затвор и проверив количество патронов в магазине.

— Самый обычный. — Татуированный улыбнулся еще шире, демонстрируя хорошую работу дантистов или прекрасную генетику. — Двигайтесь за нами, в стороны не лезьте, можно нарваться. Кстати, меня Джошуа зовут, можно просто Джош.

Вадим ничего не ответил, лишь кивнул и пристроился к группе, проводив Тимура, Марка и Михаила в центр между бойцами.

Джош жестом приказал выдвигаться. Группа синхронно пошла по направлению к лестнице. Бойцы слаженно контролировали сектора, двигались, прикрывая друг друга, без суеты и спешки. Воеводов влился, словно работал с группой не один год, все-таки техника ведения боя и тактического передвижения одинакова во всех странах.

Спустившись на первый этаж, направилась в сторону главного входа. Тимур крутил головой по сторонам, смотря на лежащие то тут, то там тела убитых охранников и заключенных. Прямо как при штурме лжеНуклия, другая страна, другой континент и язык, а люди все так же убивают друг друга, умирают, и кровь у всех одинаковая. Наступал осторожно, переступая бордовые лужи, будто они из кислоты или лавы. Бойцы из группы сопровождения реагировали на каждое движение в округе, несколько раз приходилось открывать огонь, причем зачастую первым успевал Воеводов, чем удивил всю группу.

Выбравшись из здания тюрьмы, попали на поле боя в буквальном смысле слова. Земля испещрена воронками от минометных снарядов и ракет, горит подбитая техника, небо расчерчивают яркие пунктиры трассеров, со всех сторон грохочут выстрелы. Группа перешла на бег, стараясь как можно быстрее достигнуть забора. Выйдя через разрушенные ворота КПП, оказались перед целой плеядой броневиков и «Хамви»[1], окруженных многочисленными бойцами. Татуированный «сосед» издалека помахал рукой и к группе прибывших навстречу выдвинулась дюжина вооруженных человек.

— Джош с нами! — Отчитался в рацию крепкий латинос.

— Надо всех забрать из тюрьмы. — Татуированный обратился к латиноамериканцу. — Там и наши, и простые гражданские, нельзя их у SRF оставлять.

— А это кто? — Латинос кивнул в сторону Воеводова с ребятами.

— Наши новые друзья, гости из далекой России. Только встретили их тут не очень гостеприимно, показали им «Сахару». Поедут с нами, покажем им, что не все американцы такие. — Джош повернулся к Вадиму. — Вы как?

— Лучше, чем в камере. — Ответил Воеводов. — Откуда ты знал о нападении?

— У нас есть единомышленники в рядах SRF, они и передали. Отлично стреляешь, военный?

— Самый простой гражданский. — Передразнил Вадим.

— Уел. — Засмеялся Джош, сверкая белыми зубами. — Ладно, потом расскажешь, пора отсюда сваливать. Грузимся, ехать долго, часов семь-восемь. Эй. — «Сосед» крикнул куда-то в группу людей возле бронетехники. — Притащите воды и пожрать что-нибудь!

5 декабря

9.37 по местному времени

19.37 по московскому

Аэропорт города Розуэлл

Штат Нью-Мексико

Колонна броневиков въехала на территорию, огражденную стеной из сетчатого забора и танковых ежей. Марк посмотрел в окно. Вокруг десятки незнакомых бронемашин, сотни людей, вертолеты, небольшие самолеты, постоянно мимо проезжают тяжелые трехосные грузовики, со всех сторон доносятся крики на английском. «Хамви» остановился, но водитель повернулся и приказал «stay in the car». Даже несмотря на свои скудные познания английского, Сахаров понял, что надо оставаться в машине. Вскоре дверь снаружи открыл уже знакомый Джош.

— Добро пожаловать в Розуэлл, штат Нью-Мексико, также известный, как «город инопланетян». Встречи с ними я вам не гарантирую, но отдых, хорошую еду и душ — пожалуйста. — Джош махнул рукой, приглашая выйти из машины.

Выбравшись наружу, Воеводов сощурился от яркого солнца и осмотрелся по сторонам.

— Неплохо вы здесь устроились. — Сказал он, рассматривая «Черные ястребы» и F-16 на взлетной полосе.

— Розуэлл один из наших аванпостов на линии фронта с SRF. Собираем здесь всю доступную военную технику, для решающего удара в освобождении Техаса. — Джош по-хозяйски обвел рукой окрест.

— Прилично вооружились. — Резюмировал Вадим.

— Может представитесь? А то так и буду вас звать русскими. — Спросил Джош с неизменной улыбкой, будто знакомится с родителями невесты и хочет произвести приятное впечатление.

— Вадим, — Воеводов протянул и пожал руку. — Это — Тимур, это Марк и Михаил Федорович.

— Михаил Федорович? — С трудом выговорил Джош. — Может просто Майкл?

— Скажи ему пусть Мишей зовет, Майкл уж больно чужеродное. — Подсказал Федорович сиплым от усталости голосом.

Воеводов перевел слова Михаила.

— Окей. — Согласился с предложенным новым вариантом. — Пойдемте покажу, где вы можете отдохнуть, принять душ и поесть.

Джош проводил в отдаленный край аэропорта, переделанного под военную базу. За ангарами обслуживания раскинулся «жилой район», целая россыпь трейлерных домов, установленных на бетонные блоки с подведенной водой и канализацией. От Солнца весь городок прикрывала камуфляжная сетка, натянутая над домиками. Трейлеры не чета дорожным, две комнаты, сравнимые по размеру с таковыми в старых русских панельках, узкая кухня и полноценный душ. Вполне пригодное место, чтобы передохнуть и привести себя в порядок.

Первым в душ отправили по старшинству Михаила, Вадим принялся соображать что-нибудь перекусить, а Марк с Тимуром скинули пропитанные потом и изрядно воняющие футболки.

— Вадим, что это за люди и что происходило ночью? — Спросил Тимур.

— Мы попали между молотом и наковальней. Общины в США объединились в организацию SRF, «Силы помощи выжившим». Но, так же, как и в России, не все поверили в их благодетель и недовольные создали свою повстанческую армию — ALA. Масштабы у них здесь, конечно, будь здоров. Идет полноценная война, не то, что у нас. В большинстве штатов до «пурпурного» был свободный оборот оружия, люди имели на руках много «стволов» и умели с ними обращаться, к тому же у американцев культ свободы и частной собственности, с ними так легко, как у нас, не получилось. Те, кто нас сбил, как раз SRF, и остается только гадать, что бы с нами стало, если у них была информация о нашей деятельности в России. — Вадим достал с полки две банки тушеного мяса и три консервированной фасоли. Выложил их содержимое в кастрюлю и включил газ, наполнив весь трейлер приятным ароматом. — Тот, что рядом с нами сидел и помогал с водой, Джош, какая-то шишка в ALA. Его освобождение как раз и было главной целью нападения на тюрьму, а всех остальных за одно прихватили и нас тоже.

— И какие у нас дальше планы? — Спросил Марк, с трудом оторвавшись от крана с водой.

— Первым делом отоспаться и привести себя в порядок. В таком состоянии из нас бойцы никудышные. Потом переговорю с Джошем, поделюсь информацией о цели нашей миссии. Не знаю, в курсе они про «Проталий» или нет. В любом случае мы на одной стороне, должны нам помочь. Техники и оружия у них валом, могут поделиться. Пробьем самый безопасный маршрут до Тампы или Нового Орлеана, и в путь.

— Мы сильно выбиваемся из графика. — Тимур растянулся на сидении у стола.

— Главное вообще добраться. Учитывая обстановку в «Истоке» второго шанса у нас не будет, так что надо работать наверняка. — Ответил Воеводов.

— Кстати, как там ребята? Ты давно с ними связывался? — Спросил Юлаев.

— Ночью, перед тем как нас сцапали. В тюрьме, к сожалению, положенный звонок не предоставили. — Вадим помешал в кастрюле ложкой, зачерпнул и попробовал получившиеся блюдо. — Съедобно, налетайте, только сильно не налегайте, а то желудки скрутит. Я пока пойду, прогуляюсь.

Выбравшись из трейлера, Воеводов сразу наткнулся на проезжающей мимо патруль на стареньком, но еще бодром Виллисе. Джип остановился, патрульный, крепкий и высокий негр, посмотрел на подошедшего Вадима.

— Привет, ребят. Я Вадим, из тех, кого в тюрьме освободили.

— А, русский? Да, нам уже сообщили о вас. Что-то случилось?

— Нет, все в порядке. Мне необходимо сообщить своим людям в Россию, что с нами все в порядке, у вас случайно спутникового телефона не найдется?

— Подожди, сейчас узнаю. — Патрульный связался с кем-то по рации, перекинулся парой слов, согласно кивнул и обратился к Вадиму. — Дали добро. Прыгай, подвезем тебя до центра связи.

Дважды приглашать не пришлось, Воеводов запрыгнул на заднее сидение открытого внедорожника.

20.29 по московскому времени

База «Исток»

От внезапного звонка Князев дернулся и выронил ложку. Люди за соседними столиками в столовой встревоженно посмотрели на неожиданный звук. Джавид, сидящий напротив, моментально забыл о еде.

— Кто там? — Почти выкрикнул Кочарян.

— Да погоди ты, сам не знаю. — Князев достал из кармана телефон и посмотрел на экран. Странный номер, начинающийся на плюс один, только усилил тревогу. — Алло, кто это?

— Вадим. Не соскучился?

— Да не то слово! — Обрадованно заголосил Князев. — Вы где, блин, пропали?

— В солярий ходили.

— В смысле? — Не понял штуки Саша.

— Почти сразу после нашего последнего разговора нас взяли в плен. Заперли в тюрьме и пытали, поставив перед камерой прожекторы. Но сейчас все в порядке, тюрьму ночью атаковали, и мы теперь на воле. Подсобили ребята из группировки, противостоящей сети общин.

— Офигеть, у них там то же самое, что и у нас?

— Да, только помноженное на десять. Намного масштабнее. Всей информации у меня нет, но судя по тому, что успел увидеть, воюют они тут не на шутку, так что анклавовцам совсем не сладко. У вас там как дела?

— Выкручиваемся как можем. Погода портится, ветра сильные, дожди. Очень много сил уходит на отопление корпусов.

— Да, зимы у нас там бывают суровые, несмотря на то что юг. Вообще справляетесь?

— Приходится. Народ приуныл, но стараемся поддерживать. Стив скуксился, произошедшее с Киром и отключение реактора его просто уничтожили, как бы у него ПТСР не начался, второго Юлаева я не вывезу.

— Да, пацан сильно расстроился, что не смог полететь на родину, а тут еще такие события. Мы прямо по его отчему краю топтались, в Техасе.

— У вас там, наверное, лето?

— Ну не лето, но тепло, в футболке ходить можно. — Вадим посмотрел на связиста, жестом показывающего, что пора закруглятся. — Ладно, Саш, я отключаюсь, как раздобуду себе трубку, сообщу.

— Хорошо. Не пропадайте так больше, а то меня Прайс с потрохами сожрет или до инсульта доведет.

20.12 по местному времени

06.12 по московскому

Аэропорт города Розуэлл

Штат Нью-Мексико

В дверь трейлера осторожно постучали. Вадим услышал стук через сон, старая привычка оставаться начеку даже отдыхая. Стараясь шагать как можно тише, Вадим подкрался к двери и приоткрыл ее.

— Разбудил? — Прошептал уже знакомый патрульный негр.

— Все нормально. Что-то случилось? — Воеводов вышел на улицу, чтобы не разбудить разговором ребят.

— Тебя Джош вызывает. Остальные спят?

— Да, один поеду, они все равно английский не знают.

— Хорошо. Жду тебя в машине.

Вадим вернулся в трейлер, обулся и натянул футболку, хотелось бы и кофту или толстовку, но после побега из тюрьмы у них осталось только то, что было надето. Как только Воеводов сел на пассажирское сиденье, патрульный сорвал его с места и на высокой скорости поехал в сторону здания бывшего терминала.

Джош встретил в большом кабинете, с широким столом и стоящими вокруг него стульями, на которых сидела группа незнакомых людей.

— Как ты? — Спросил татуированный «сосед». — Присаживайся, чувствуй себя как дома. Знакомить со всеми не буду, все равно не запомнишь. Каждый из здесь сидящих — руководитель подразделения ALA.

Воеводов вежливо кивнул присутствующим и опустился на пустой стул.

— Ты, наверное, понимаешь, что у нас очень много вопросов к тебе? — Продолжил Джош. — Как вас занесло в Америку? Что происходит в России? Как вы пережили вирус? Можешь рассказывать все. Мы тоже поделимся информацией, которой обладаем.

— Хорошо. — Вадим осмотрел лица мужчин и девушек. Суровые, прожженные не одним боем, глаза, как у всех, кто побывал на войне, словно на десятки лет старше их биологического возраста. — Сразу скажу, что мы с вами по одну сторону баррикад. Я являюсь представителем организации, аналогичной вашей ALA, только на территории России. Анклавы у нас действуют немного по-другому, скрывая свою общность, но общая картина почти такая же.

— Как мы и думали. К нам поступило очень много людей из Канады и Мексики, и все рассказывают одну и ту же историю. — Джош отметил что-то в большом гроссбухе. — Как обстоят дела в борьбе с резервациями?

Вадим принялся вкратце пересказывать события, начиная с дней пандемии, попадания в «Рассвет» и начала войны с общинами. Информацию о Лесном и его изобретениях он нарочно упустил. Больше всего присутствующих заинтересовали данные о самих анклавах, история про уничтожение «Нуклия», а новость, что у всех резерваций в мире есть общин центр управления, который, к тому же, находится прямо под боком, некоторых повергла в шок.

— Значит вы летели на разведку «Проталия»? — Подытожил Джош. — Интересно. Ты уверен, что это достоверная информация.

— На сто процентов, навыкам Стива я доверяю, и в «Нуклий» проникал лично. — Ответил Воеводов.

— Удивительно, что среди вас есть техасец, прямо кармическое совпадение. — Джош усмехнулся. — Да, очень много полезного, сразу все и не переваришь. Дальнейшие планы у вас какие?

— Продолжить выполнять свою миссию, для чего хотел попросить вашего содействия. — Вадим осмотрел лица сидящих за столом людей, стараясь понять их эмоции от услышанного.

— С ядерной бомбой мы вам не поможем, у нас их просто нет. Очень уж хорошо их правительство прятало, да и если бы даже знали местоположение, запустить ракету все равно не выйдет, больно уж система запуска заморочена и завязана на Пентагон, а он под контролем SRF. Но вот со всем остальным — пожалуйста. Могу даже людей выделить, чтобы сопроводили вас до Нового Орлеана. Все-таки уничтожение «Проталия» в наших общих интересах.– Джош постучал ручкой по поверхности стола.

— Людей не надо. Большим отрядом передвигаться сложнее, сами справимся. Лучше предоставьте ваши разведданные о месте расположения общин, основных блокпостах на дорогах и шоссе, и снабдите экипировкой и оружием.

— Хорошо. Но пойми одну вещь, наша территория заканчивается на границе с Техасом, тебе придется пересечь два штата, пока ты доберешься до Орлеана. У нас нет полной информации, что творится на их землях. Слухи всякие ходят, да и не только слухи, что ты можешь там столкнуться не только с SRF. — Джош с загадочным лицом посмотрел в окно.

— С этим разберемся. По поводу Нового Орлеана, советуешь искать судно там, не в Тампе? — Спросил Вадим.

— Однозначно. Во-первых, расстояние, до Флориды ехать намного дальше. Во-вторых, обстановка. Как только начался «Пурпурный рассвет», весь полуостров подмяла под себя банда, как бы так помягче сказать. — Джош посмотрел на сидящего напротив него афроамериканца.

— Банда нигеров, мне можно так выражаться. — Продолжил за него чернокожий. — Есть добропорядочные граждане, они афроамериканцы. А есть отребье, которое не умеет и не хочет работать, а только и думает, как и где украсть. К большому удивлению, процент выживших среди них выше, чем среди белых. После эпидемии большое количество таких нигеров устремилось в южные штаты. Конкретно во Флориде они сколотили многочисленную банду, подмяли под себя весь штат и даже SRF дают прикурить.

— Понял, в Тампу соваться не будем. — Заключил Воеводов. — А как обстоят дела в Новом Орлеане?

— Там попроще. Еще после «Катрины» власти поставили все неблагоприятные слои населения на место. Слышал же, что давали добро отстреливать вооруженных мародеров? Ну вот, после тех событий они не очень любят этот болотистый город. — Продолжил Джош. — Ближайший анклав в ста пятидесяти километрах от города, на бывшей военной базе, так что в городе должно быть довольно безопасно, но это не точно.

— Ладно, разберемся. Мы еще день у вас погостим, ребятам надо прийти в себя после «солнечных ванн». — Воеводов облизнул пересохшие до сих пор неба.

— Хоть месяц. Ты предоставил нам очень много полезной информации, да и мы просто обязаны восстановить честь,доказать, что не все американцы встречают ракетами, решеткой и пытками. — Джош опять широко улыбнулся. — Можешь возвращаться в трейлер. Кстати, ты размеры одежды своих людей помнишь? У нас здесь целые склады, а вы, после ваших приключений, считай без пожиток остались.

— Да, помню. — Ответил Вадим.

— Глен, завези его, пожалуйста, на склад, пусть приоденется. — Обратился Джош к негру-караульному, стоящему возле дверей.

* * *

Дверь в трейлер открыл осторожно, стараясь не разбудить ребят, но войдя, понял, что зря. Тимур с Марком сидят на кухне, доедают остатки фасоли с мясом. Из душа доносится шум воды.

— Проснулись? — Спросил Вадим, поставив объемистую сумку сразу возле входа.

— Ага. Жажда не дает нормально спать. Я раз десять просыпался, то в туалет, то попить. — Ответил Юлаев, осушая очередную кружку. — Ты куда ходил?

— Общался с Джошем и остальными. — Воеводов тоже решил не отставать и набрал полный стакан.

— Что рассказывают? — Поинтересовался Сахаров.

— Расспросили, как мы сюда попали и зачем. Рассказали о начале эпидемии, и каким образом докатились до происходящего. — Опустошив стакан в несколько больших глотков, Вадим вытер усы тыльной стороной ладони и сел за стол. — Поделились информацией по обстановке в штатах на нашем маршруте. Судно будем искать в Орлеане, с экипировкой и оружием они помогут.

— Отлично. Организация у них, конечно, на уровне, прямо полноценная армия. Вояки бывшие? — Спросил Тимур.

— Часть да, часть нет. Просто вовремя сообразили, и у американцев тяга создавать всякие группы. Вспомни про студенческие братства, фанатские команды и прочие движения по интересам. В России люди более разрозненные, стараются держаться особняком, здесь же, наоборот, всегда сбиваются в комьюнити, поэтому после «Пурпурного» выжившие почти сразу организовали анклавы, и «план Голдстейна» «Проталия» продвигался намного сложнее, чем у нас. В России люди более привычны к жесткому контролю сверху. — Вадим посмотрел на пустую кастрюли. Все съели, надо готовить еще. — Кстати, в сумке полно новой одежды, разбирайте. Свою можете в стирку закинуть. Завтра еще день отдыхаем и выдвигаемся.

— Транспорт предоставят? — Поинтересовался Юлаев.

— Нет, пешком пойдем. Конечно предоставят, что за вопросы? Хотели еще и людей нам выделить для поддержки, но я отказался. Маленькой группой легче передвигаться незаметно. Оружия завтра тоже наберем. До Орлеана тысяча шестьсот километров по самому короткому маршруту, но нам придется петлять, так что легко и две тысячи получится. Рассчитываю, что доберемся за пару дней с учетом остановок, но надо быть готовыми и к тому, что дорога может затянуться. Неизвестно, что нас там ждет. Ребята из ALA предоставят разведданные, но Техас и Луизиана — это территория SRF, так что полной картиной они не обладают.

— Тысяча шестьсот километров, едем искать судно. У меня прямо дежавю. — Задумчиво сказал Марк.

— В смысле? — Спросил Воеводов.

— Мы из Москвы с Джавидом выдвинулись на юг, в Турцию. По пути встретили Стива, который хотел вернуться в штаты по морю, решили поехать с ним и помочь ему найти яхту. — Ответил Сахаров.

— И на следующий день вы ее потопили. — Вспомнил рассказы Кочаряна Тимур. — Надеюсь у нас все пройдет лучше.

[1] «Хамви», HMMWV — американский армейский транспортный фургон, в гражданском исполнении более известен как 'Хаммер

Глава 2

6 декабря

09.32 по московскому времени

База «Исток»

Прайс, держа подмышкой свой верный защищенный ноутбук, вошел в центр связи. Обставившийся пустыми кружками из-под кофе, Князев, оторвавшись от записей, посмотрел на Стива красными и воспаленными глазами.

— Ты что, всю ночь не спал? — Спросил Прайс.

— Так сильно заметно? — Саша потер лицо ладонями. — Не смог уснуть, все о наших ребятах думаю. Ты что-то хотел?

— Да, сейчас покажу. — Стив разложил лаптоп на столе. — Я тоже всю ночь проворочался, переживаю за них и больше всего жалею, что не смог полететь. Я там все знаю, пригодился бы.

— Здесь ты нужен больше. Давай, не томи уже.

— Я запустил десять дронов. Вот, смотри. — Прайс показал экран, поделенный на десять прямоугольников, показывающих видео с коптеров. — Теперь они управляются операторами, нейросети больше не работают. Патрулируем Геленджикский район и периметр зоны охвата сети.

— Отлично. Роме уже сообщил? — Спросил Князев.

— Конечно. Он создал команду быстрого реагирования, которая теперь на постоянной связи с операторами. Хоть какая-никакая, но оборона. Так же подключили несколько турелей к удалённому управлению на всякий случай. Всего три, на больше не хватит энергии, но это уже лучше, чем ничего.

— Молодцы, быстро справились. — Князев пристально посмотрел на уставшее и изможденное лицо Стива. — Ты вообще как?

— Хреново. Хоть работа немного и отвлекла, но все равно состояние дерьмовое. — Вздохнул Прайс.

— Может попробуешь поспать? Хотя бы пару часов, а то на тебе лица совсем нет.

— Работы много, какой отдыхать.

— Если ты загнешься от переутомления, то её тогда вообще никто не сделает. Пойди, отдохни. — Князев подошел к Стив и похлопал по плечу.

— Не уверен, что смогу уснуть.

— Зайди к Миле, может она поможет чем-нибудь.

— Ладно, попробую, но рацию оставлю включенной, если понадоблюсь, вызывай.

Пожав Саше руку, Стив вышел из кабинета и направился на улицу. Сначала хотел занести ноутбук в серверную, но потом передумал. Хоть Wi-Fi теперь и покрывает только административный корпус, но конкретно в свою номер он давно провел кабель, старая привычка системного администратора — больше доверять проводным сетям.

Дождь прекратился, но лучше от этого не стало. Влажный и холодный воздух, гонимый порывами ветра, пробирает до костей. Дорожки базы местами застелены ковром из желтых опавших листьев, убирать не успевают. В такую погоду только и лежать бы в комнате, под теплым одеялом, пить горячий чай да смотреть сериалы, но такие «дни тюленя», как Стив их называл, остались далеко в прошлом, до «Пурпурного рассвета», разделившего жизнь на светлую и темную сторону. Да именно темную, несмотря на все надежды, которые появились после встречи с Лесным и созданием «Истока», то что происходит после пандемии по другому и не назовешь. Жизнь, как искусный изверг, сначала дала «конфету» веры в будущее, в лице Кира, его изобретений и людей, которых удалось собрать, а потом забрала их с особым цинизмом и жестокостью, сделав Прайса в этом виновным. Именно это чувство вины просто выжирало изнутри. Звуки работы бензиновых двигателей, дым от отопительных котлов, не горящие уличные фонари, отсутствие сигнала сети, произошедшее с ребятами в Штатах, все это Стив считал своей личной виной. Если бы он был расторопнее и сообразительнее, если бы не забыл про реактор, следил за ним лучше, то смог бы произвести сброс вовремя. Тогда Кир был бы жив, «Исток» продолжал бы жить своей жизнью, а люди не ходили бы с такими понурыми и задумчивыми лицами.

Не заметил, как добрел до медблока. Возле входа курит молодой санитар, флиртуя с медсестрой. Стив прошел мимо, даже не поздоровавшись. Людмилу нашел в ее кабинете, пропахшем медикаментами.

— Можно войти?

— Конечно, Стив. — Мила встала со стула и подошла. — С тобой все в порядке? Выглядишь не очень.

— Поэтому и пришел. Я вас не отвлекаю?

— Нет, у нас сейчас только с гриппом и прочими инфекциями, так что занятость не очень большая. Что с тобой стряслось?

— Спать не могу. — Стив присел на кушетку и тяжело вздохнул. — Слишком много мыслей и нервов.

— Понятно. — Людмила опустилась рядом. — Сейчас почти все в таком состоянии. Я не психиатр, но могу тебе предложить пару препаратов, которые немного облегчат состояние.

— Буду признателен. Князев на меня рассчитывает, а я так долго не вывезу. У вас есть что-нибудь забористое? Что бы эмоции вообще отключить?

— Это уже тяжелые нейролептики, так просто я тебе их дать не могу, побочек будет намного больше чем положительного эффекта. — Мила осторожно положила руку на плечо Стива. — У тебя же нет острых приступов психоза?

— Да у меня такое чувство, что крыша вообще уехала. — Стив опрокинул голову назад. — Все это из-за меня.

— Что ты имеешь в виду?

— Все что происходит. Кир разбился, реактор отключился, приключившиеся с Вадимом и ребятами. — Голос Прайса задрожал.

— А что с Воеводовым? — Удивилась Людмила.

— Их конвертоплан сбили. Чудом выжили, продолжают выполнение миссии, но я не представляю, как они справятся без транспорта и амуниции.

— Стив, ты берешь на себя слишком много вины. Как гибель Лесного и произошедшее с Вадимом может быть связанно с тобой?

— Вы не понимаете. Кир оставил меня за главного. Я прозевал и не уследил. Если бы среагировал вовремя, то реактор бы не отключился и ничего бы не было. Лесной долетел бы до Дармштадта, мы легко отправили бы подмогу ребятам из дронов и других конвертопланов. Из-за моей тупости все покатилось к чертям. — На глаза Стива выступили слезы.

— И что, что оставил? Ты не физик-ядерщик, ты не мог знать, как работает этот реактор. Он провел тебе тщательный инструктаж, объяснил все нюансы его работы? Да если он настолько гениальный, то почему не создал автоматическую систему для избежания таких инцидентов. Бросить все на молодого парня, тоже мне изобретатель. — Миле захотелось обнять Прайса, впервые она видела не вечно собранного и сконцентрированного мужчину, а совсем еще юного и ранимого человека, которому требуется выговориться. — Ты и так тащил на себе столько, что мало кто сдюжит. Я все время удивлялась, как ты это вывозишь. Как ты сохраняешь такую трудоспособность и холодную голову. Любой на твоем месте сломался бы намного раньше. Тем более любой из нас прошел через личный ад во время пандемии, а ты вообще оказался один в чужой стране. Все твои близкие за три девять земель, и ты даже не знаешь, что с ними.

— Знаю. — Прайс закрыл глаза, чтобы скрыть слезы. — У меня была девушка, Дейзи. Мы со школы вместе. Хотела стать вашей коллегой, училась на медика. Когда проявились первые симптомы «Пурпурного», она решила уйти по своим правилам. Передозировка транквилизаторов. Позвонила мне, до того, как потеряла сознание, попрощаться. Я слышал по телефону ее последние слова.

Мила не нашла, что ответить. Только от представления пережитого Стивом, волосы вставали дыбом. Она обняла Прайса и прижала его голову к плечу, сама еле сдерживая слезы и вспоминая мужа и сыновей, умерших у нее на руках. Про пережитое во время пандемии почти никто не говорил, выжившие предпочитали молчать, заперев боль в себе и стараясь абстрагироваться. Ведь если начать вдумываться, дать горю разгуляться по полной, то легко и умом повредится. Но боль все равно находила лазейки и прорывалась наружу, расшатывая и так поврежденную психику.

Стив успокоился и на пару мгновений задержал дыхание, приходя в себя.

— Спасибо вам. — Сказал он шепотом.

— Да было бы за что. — Мила вытерла проступившие слезы. — Нам просто надо чаще разговаривать. То, что мы молчим о наших чувствах, их не убирает. Приходи в любой момент, я всегда тебя выслушаю.

— Это сложно. — Посмотрев в глаза Людмиле, Прайс стыдливо опустил взгляд. — Я вырос в семье, где мужчины обязаны быть из стали. Никаких эмоций, работать, превозмогая себя, не болеть, не плакать. Поделиться переживаниями — показать свою слабость.

— Ты думаешь у нас здесь по другому? Отнюдь. У нас мужчины жили лет на пятнадцать-двадцать меньше, чем женщины, а все почему? Потому что настоящий мужик ничего не чувствует, не устает, он всегда здоров, как конь, на котором можно пахать, а если даже и болен, то никогда об этом не скажет. Знаешь как я со своим мужем по этому поводу воевала? Пахал на двух работах, чтобы дать семье все, что только может и не может. Я ему говорила, что мне нужен живой муж рядом, а не все эти машины, путешествия и вещи. Материальное сильно переоценено, но мужчинам кажется, что их будут меньше любить, если они перестанут давать. Зачастую, так и есть, я не отрицаю. Но если ты любишь своего человека, то для тебя в первую очередь важен именно он. Я его силком заставляла проходить обследования. Замечала, как он кривится от боли, но молчит, ибо только слабаки жалуются. Но это — глупо. Глупо считать, что ты должен быть машиной, работающей на износ. Надо следить за своим здоровьем, как за физическим, так и за психическим. Давай договоримся так: каждую неделю мы будем с тобой встречаться и просто разговаривать. Не в госпитале, а в непринужденной обстановке. И говорить будем не о работе или ситуации в «Истоке», а о тебе. Я, чтобы тебе было легче раскрыться, тоже буду делиться с тобой своими переживаниями. Договорились?

Прайс посмотрел на Милу. Несмотря на поучающий тон и то, что проводить встречи преложила она сама, в ее глазах стояла просьба. Стив понял, что Людмиле самой нужны эти разговоры. Что она сама хочет высказать все накипевшее, разделить свою боль, которую приходится скрывать. И в его лице она видит человека, который поймет и выслушает. От этого стало легче и даже спокойнее.

— Хорошо, давайте.

— Только без «вы», а то я себя чувствую психотерапевтом, а мы с тобой — друзья. — Ответила Мила, чуть улыбнувшись уголками губ.

— Ладно, но таблетки мне все равно нужны.

— Конечно. — Людмила подошла к шкафчику с замком, в котором хранились рецептурные медикаменты. — Держи, сейчас напишу тебе рекомендации по применению, обещай соблюдать их строго.

— Обещаю. — Стив кивнул, немного удивившись тому, что такой короткий разговор смог помочь не хуже таблеток.

6 декабря

9.12 по местному времени

19.12 по московскому

Аэропорт города Розуэлл

Штат Нью-Мексико

Впервые за долгое время Марк проснулся от того, что выспался. Никто не будил, никакого шума, нападений или тревог. Потянувшись, он посмотрел в окно. На улице яркий солнечный день, словно лето здесь никогда не заканчивается. Тимур спит на соседней кровати, из дальнего конца трейлера доносится храп Федоровича. Осторожно встал и на цыпочках дошел до душа. Приведя себя в порядок, решил выбраться на улицу, подышать свежим воздухом. Выйдя на ступени трейлера, увидел Воеводова на площадке между домами. Вадим уже где-то раздобыл штангу и занимался.

— Ты когда-нибудь не тренируешься? — Спросил Марк, присаживаясь на ступени.

— А ты как думаешь? — Ответил Вадим, бросая снаряд на землю. — Я два года на гражданке просидел, если бы не занимался, то все навыки бы растерял.

— Я думал, это как езда на велосипеде, никогда не разучишься.

— Не разучишься, но выносливость и скорость реакции теряются очень быстро. А тебе что не спится? — Воеводов взял полотенце с перил лестницы и вытер лицо.

— Выспался. — Коротка ответил Марк и начал разглядывать свои ладони.

— Смотри, сегодня ночью выезжаем, там уже так не отдохнешь, пользуйся моментом.

— Я четыре года по больницам «отдыхал». Весь день в четырех стенах, большую часть суток только и делал, что спал. Так что мне хватило.

— Как знаешь. Вещи подошли по размеру? Я на глаз прикидывал. — Спросил Вадим.

— Да вроде. — Марк похлопал по новым карго-брюкам песчаного цвета. — Удобные, с сеточками везде, где надо. На коленях карманы для защиты.

— Еще бы, «Пять одиннадцать тактикал», хорошие вещи делали, и экипировку для военных. Давно хотел обзавестись, но цены у них больно злые были.

— А теперь все бесплатно.

— Не скажи, мы все за это заплатили непомерно. — Вадим сел рядом на ступени. — Ты вообще как, готов?

— К чему? К прорыву на «Проталий»? — Марк посмотрел в глаза Вадиму. — Если бы не был готов, вообще не полетел бы.

— Думал, чем после займешься? — Спросил Воеводов.

— Пока еще нет. Я уже давно перестал строить какие-то планы, просто плыву по течению. — Марк замолчал и спустя пару секунд продолжил. — У меня было такое чувство, что я умер, но по какой-то причине задержался в этом мире, все эти четыре года. А сейчас у меня есть цель, уничтожить «Проталий», это поможет людям, которые стали мне близкими, и, возможно, даст человечеству шанс на нормальную жизнь.

— Человечеству? С каких это пор ты думаешь о людях? — Удивился Вадим.

— Не знаю. Наверное, «Исток» меня изменил. Я вижу, что стараются сделать ребята там, построить новое общество, которое будет жить другими ценностями и у них даже что-то получается. Может это позволит людям увидеть прошлые ошибки, осознать, насколько тупиковым и бесперспективным был путь развития до «Пурпурного». Может Стив с Князевым создадут тот мир, в котором не будут насиловать и убивать девушек…

Марк замолчал. Вадим не решился продолжить разговор, видя, насколько сложно Сахарову даются воспоминания о сестре. Он пошел в трейлер, оставив Марка сидеть одного. Тимур с Михаилом еще спали, так что Воеводов тихо зашел в душ, не желая будить спутников.

* * *

— С такой техникой справитесь? — Спросил Рассел. Именно так звали уже знакомого чернокожего патрульного.

— Руль, коробка передач и три педали, что тут сложного. — Ответил Вадим, рассматривая предоставленный «Oshkosh».

— Две педали, не путай его с «Хамви». Здесь двигатель на четыреста лошадиных сил, усиленное бронирование, крупнокалиберный пулемет на турели, автоматический гранатомет и противотанковый комплекс «TOW». Хорошая машина, жрет только прилично. Придется вам искать топливо по дороге, баков хватает на триста миль.

— Это четыреста восемьдесят километров. — Уточнил вслух Воеводов.

— Блин, забыл, что у вас метрическая система. Да, где-то так. У вас кто за стрелка будет? — Спросил Рассел.

— Тот который самый низкий, Тимур. — Ответил Вадим.

— Он по-английски говорит?

— Нет, но я переведу, а что? — Вадим подошел к броневику и открыл дверь. Салон просторный, намного удобнее чем в «Хаммере».

— Вооружение у нас другое, он с такого наверняка не стрелял. Хоть покажу ему, что да как. — Рассел поспешил за Воеводовым.

— Да, лишним не будет. Что по оружию и экипировке?

— Уже все подготовили, вон в том ангаре.

— Ну так пойдем.

Несмотря на то, что идти всего метров пятьсот, Рассел забрался в «Виллис», Воеводов вздохнул и нехотя сел рядом. После яркого солнца показалось, что в ангаре темно, как ночью, но глаза скоро привыкли и Вадим смог увидеть бесконечные стеллажи с оружием.

— Вот, собрали вам. — Рассел указал на широкий стол, заваленный штурмовыми винтовками, пулеметами и гранатометами.

— А можно я сам прогуляюсь? Посмотрю, что у вас есть. Может найду более подходящее для предстоящего задания. — Спросил Вадим.

— Да пожалуйста, будь как дома. Джош дал добро на полную свободу действий, так что развлекайся. — Рассел улыбнулся и оставил Воеводова.

* * *

Подняв облако пыли, тяжелый «Ошкош» остановился прямо напротив трейлера. Марк, заметив броневик через окно кухни и вышел на улицу.

— Хватай сумки из салона и тащи внутрь. — Скомандовал выбравшийся с водительского сидения Воеводов. — Будем разбираться с новыми «игрушками».

— Наш новый транспорт? — Сахаров кивнул на «Ошкош».

— Ага, американские друзья подогнали.

— Можно было и вертолет попросить? Федорович все-таки пилот, а не водитель. — Заметил Марк.

— Чтобы нас опять сбили? Спасибо, одного раза хватило. Лучше по земле поедем, так безопаснее и надежнее. Джош уже подогнал карту с самым безопасным маршрутом. В полночь выезжаем. — Вадим взял две увесистые сумки и направился в трейлер. Марк схватил остальные и пошел следом.

Войдя, Воеводов опустил тяжелую поклажу прямо на стол.

— Так, Тимур, разложи все стволы, достань коробки с патронами, броники в сторону, гранаты достань из упаковок, и начнем. — Сказал Вадим, принимаясь навешивать на шлемы ПНВ и инфракрасные визоры.

Через полчаса на столе в ряд аккуратно лежало все принесенное оружие. Тимур, Михаил и Марк расселись вокруг как на званом ужине и Воеводов принялся проводить ликбез. Поднимая каждый экземпляр, он описывал тактико-технические характеристики и объяснял все механизмы, после чего передавал оружие на изучение лично. Каждому досталось по штурмовой винтовке и пистолету. Марку так же перепала автоматическая снайперская винтовка Caracal, в угоду его предпочтениям. Тимур выбрал дополнительным оружием дробовик Benelli m4. Федорович предпочел взять ручной пулемет M 249 SAW, на случай если понадобится вести огонь на подавление. Воеводов оценил распределение, решив для себя выбрать самое мощное оружие из имеющихся — крупнокалиберную болтовку Barrett m107 под патрон 50 BMG. С такой можно поражать цель почти на два километра, как раз то, что нужно для предстоящей миссии. Пришедший чуть позже Рассел провел инструктаж по оборудованию броневика и с помощью Вадима в роли переводчика, обучил Тимура стрельбе из бортового вооружения.

Когда подготовка закончилась, солнце уже давно село за горизонт и воздух успел остыть. Тимур и Марк, уставшие от такого обилия информации, завалились спать. Михаил, по старой привычке, полез изучать агрегаты «Ошкоша», сетуя на то, что слишком много новомодной электроники напихали. Воеводов позаботился о провизии на несколько дней, и тоже решил передохнуть перед дорогой.

22.34 по местному времени

07.34 по московскому

Тюрьма Коффилд

Штат Техас

Свет фонарей, разрезая темноту, осветил несколько тел, лежащих на полу среди луж запёкшейся крови. Прошло чуть меньше двух суток, но уже изрядно попахивает мертвечиной.

Высокий мужчина с короткой армейской стрижкой перевернул ботинком лежащий на земле труп и посветил фонариком.

— Что, Курт, допрыгался? — Сказал он бородатому мертвецу, словно тот его слышал. Удостоверившись в личности убитого, мужчина снял с разгрузки рацию. — Подтверждаю, Курт Макклири убит, визуально опознал.

— Принял, Крейг. — Ответил голос из динамика. — Все заключенные сбежали?

— Еще не знаю, до блока камер не добрался.

— Проверь камеру сто семнадцать, там находились русские.

— Понял. — Крейг повесил рацию обратно и обратился к стоящим рядом подчиненным. — Распределится по территории, все прочесать. Из компьютеров изъять жесткие диски, если найдете выживших, сразу в медэвак[1], потом расспросим. И будьте осторожны, можно нарваться на оставленные для нас «сюрпризы».

Полсотни хорошо экипированных бойцов бросились выполнять команду, разбившись на мелкие группы и разделившись по коридорам здания. Крейг сверился с планом тюрьмы в планшете и направился к блоку камер вместе с четырьмя подчиненными. Остановившись напротив номера сто семнадцать, он посмотрел на лежащие на полу прожекторы и пустую камеру.

— Русских нет, скорее всего люди из ALA забрали их с собой. — Сообщил Крейг в рацию.

— Твою мать. — Выругался голос из динамика. — Необходимо их найти, иначе командование нам головы снесет. Поднимай ближайшие базы, бери столько людей, сколько понадобится. Хоть каждый камень в Техасе и Нью-Мексико переверните, но разыщите их.

— Что, если мне понадобится вступить в открытый бой с силами ALA?

— У тебя полный карт-бланш, делай все, что посчитаешь нужным.

— Принял. — Ответил Крейг с хищной ухмылкой.

7 декабря

00.11 по местному времени

10.11 по московскому

Аэропорт города Розуэлл

Штат Нью-Мексико

Тимур закинул последнюю сумку в салон броневика и забрался в кресло, пристегнув ремни безопасности. Михаил и Марк уже сидели рядом, готовые к выезду. Воеводов осмотрел трейлер, проверил полки, чтобы ничего не забыли и вышел к стоящему рядом военному внедорожнику.

— Уверен, что не хочешь взять с собой кого-то из моих людей? — Спросил стоящий рядом с «Ошкошем» Джош.

— Уверен. Я тебе уже говорил, что маленькой группой работать легче. К тому же не хочу нести ответственность за твоих ребят. — Ответил Вадим.

— Да брось ты, они все рвутся в бой, тем более после твоих новостей. Мы подозревали, что SRF имеет причастность к пандемии, а ты указал это напрямую. С трудом их сдерживаю. — Джош оперся на борт броневика. — Тем более если вам удастся уничтожить «Проталий», то это фактически положит конец господству SRF в Штатах. Да что там в Штатах, это освободит людей по всему миру.

— Ты же понимаешь, что противостояние так быстро не закончится. — Вадим посмотрел на улыбающегося американца.

— Конечно, я же не дурак. Прекрасно понимаю, что начальство каждой резервации продолжит гнуть свою линию, решив заделаться плантаторами. Только мы все это уже проходили. Повторим Гражданскую Войну, тем более история на нашей стороне. Люди за свободу готовы идти на героические подвиги.

— Ты только учитывай, сколько тогда было населения, и сколько осталось сейчас. Смотрите не выведите всю вашу нацию под чистую. — Воеводов подошел к водительской двери.

— Не переживай, мы это тоже продумали. — Джош протянул Вадиму увесистую сумку. — Держи, там спутниковый телефон, мой номер вбит, звони если что. Еще положил планшет с навигацией, загрузили туда всю информацию, известную нам о расположении баз, блокпостов и фортов SRF. Береги его как зеницу ока, в случае если опять попадете в плен, уничтожь. Так же посчитал, что вам пригодится дрон, на случай если придется разведать территорию заранее. Твои ребята умеют с ним обращаться?

— Ты прямо как маленького учишь. — Ответил Воеводов, взяв из рук Джоша сумку. — Конечно умеют, у нас в России не каменный век.

— Простой рядовой говоришь? — Усмехнулся американец. — Где будете первый привал делать?

— Недалеко от города Брейди, округ Мак-Каллок.

— «Сердце Техаса». Хороший выбор, удален от других городов, рядом нет баз SRF. — Одобрил Джош. — Ладно, не буду вас больше задерживать, вам еще ехать до утра. Выходи на связь регулярно, если сильно прижмет мы можем подскочить на выручку.

— Надеюсь, не понадобится. — Сказал Вадим, забираясь в кресло. — Бывай, «рядовой».

«Ошкош» рыкнул шестилитровым дизелем и покатился в сторону выезда с базы. Ворота на КПП открыли заранее, охранники проводили, махая руками в след уезжающему броневику. Тимур с легкой грустью проводил взглядом проплывший в боковом окне забор. На базе он успел почувствовать себя в безопасности, а ближайшие дни о таком чувстве и мечтать не придется.

7 декабря

07.16 по местному времени

16.16 по московскому

Окрестности города Брейди

Штат Техас

Заехав на площадку автозаправочной станции, Вадим остановил броневик и осмотрелся.

АЗС явно навещали мародеры во время эпидемии. Выбитые окна и двери, через которые видно разворованные прилавки, асфальт усеян упаковками чипсов и пустыми пивными банками. Воеводов повернулся в салон и показал жестом Марку, чтобы готовился на выход. Тимур занял уже привычное место стрелка, Михаил пересел за руль.

— Проверим топливохранилища, дизель по любому должен остаться. — Воеводов выбрался из машины и вскинул автомат. Сахаров встал у капота «Ошкоша» и направил штурмовую винтовку на здание.

Воеводов добрался до края заправки и осмотрел парковку. Никого, только старенький Линкольн Таун Кар на сгнивших шинах с покрытыми пылью стеклами. Показав Марку, что собирается обследовать здание, Вадим вошел внутрь. Полный разгром. Вынесли все, что только можно, даже прилавок с очками и дорожными картами обчистили. За стойкой кассы на полу лежит скелет человека. Умер явно не от эпидемии, дыра в лобной кости от вируса не появляется, да и брезгуют насекомые мумиями инфицированных, а этот объели до белых костей. В туалете тоже никого, только толстый слой пыли и затхлый запах застоявшейся воды. Электричества нет, Но Вадим на это и не рассчитывал, заранее понимая, что придется попотеть с перекачкой. Уже более расслаблено Вадим вышел к броневику.

— Все тихо, можно вылазить.

Тимур выбрался первым, разминая затекшие от долгой дороги ноги.

— Туалет внутри есть? — Спросил Сахаров.

— Лучше за угол иди, там дико воняет. — Ответил Вадим, направившись к видневшимся люкам подземных цистерн.

На удачу заправка оказалась снабжена резервными ручными насосами для перекачки топлива, процесс займет намного меньше времени чем если бы качали небольшим ручным. Подогнав броневик ближе, Воеводов протянул шланг к бензобаку и принялся налегать на рукоять. Перекачав больше восьмидесяти литров, попросил вернувшегося из-за здания Марка сменить. Тимур в это время уже разложил на земле дрон и приготовился к запуску. Зажужжав винтами, коптер взмыл в небо и устремился в сторону города. Вадим встал рядом с Юлаевым и заглянул на экран.

Пустынные улицы, занесенные песком и мусором, даже привычных собак уже нет, скорее всего покинули вымершие города и ушли искать пропитание в другие места. Два квартала выгорели до тла, от зданий остались только обугленные кости каркасов. На каменном здании суда надпись «Бог покинул нас» размашистыми буквами.

— Можно проезжать, в городе никого. — Констатировал Воеводов и скомандовал погрузку.

7 декабря

17.16 по московскому времени

Город Новороссийск

Приоткрыв окно, Джавид подставил лицо под набегающий поток холодного воздуха и глубоко вдохнул. Все-таки прав был Марк, когда говорил, что дорога успокаивает, даже такая недолгая. За последнее время выбирался с базы очень редко, погряз в работе с головой, забыв о рейдовых вылазках, да вообще почти обо всем забыв, только Аня изредка отвлекала. А сегодня решил махнуть на все рукой и вспомнить то, чем занимался по началу — поисковые рейды. И словно опять почувствовал вкус к жизни, если можно так выразиться. Все-таки кататься по складам, торговым центрам, военным базам ему нравилось больше, чем возиться с бумажной работой на складах.

— А ты чего это сам решил поехать? — Спросил сидящий за рулем Денис, мужчина лет пятидесяти, один из командиров поисковых отрядов.

— Да просто, засиделся немного, решил тряхнуть стариной. — Ответил Кочарян.

— Стариной, ну ты и скажешь. — Усмехнулся Денис. — Тебе сколько лет то?

— Двадцать два года, скоро двадцать три будет, в феврале. — Джавид посмотрел на здания вдоль. — Давно здесь не был. Вы уже весь город объездили?

— Почти. Все равно еще много чего можно найти. Новороссийск — главный южный порт. Сюда суда со всего мира корабли шли. Куда не плюнь, в склад какой-нибудь попадешь. Пока их все облазаем не один месяц пройдет.

— А мне потом все это декларировать и сортировать. — Вздохнул Кочарян.

— Да нам всей территории «Истока» не хватит, чтобы все распределить. — Усмехнулся Денис.

— Тогда будем строить новые склады.

— Ага, без электричества мы много чего построим. — Тон мужчины резко сменился.

— Ничего, Стив с ребятами что-нибудь придумают. Вон на ТЭЦ каждый день инженеры ездят, скоро, наверное, запустят.

— Запустить то это одно, а сколько времени займет отключить все ненужные линии. Большую часть то можно на самой станции, а вот по ветке, которая на Текос идет, надо на каждой подстанции вручную отключать.

— А что нам остается? — не выдержал Джавид.

— Ну до этого же было все хорошо? Куда этот ваш Лесной делся? Странно это все, что улетел он так. — Денис задумчиво посмотрел на дорогу.

— Сколько нам еще ехать? — решил сменить тему Кочарян.

— Судя по навигатору, почти приехали. — Мужчина указал точку на дисплее прибора.

Джавид посмотрел на монитор, и заметил, что точка, показывающая их местоположение, движется в сантиметре от нарисованной дороги.

— А почему он показывает, что мы по домам едем?

— Не знаю, с утра такое началось. Сбоит что-то, при чем у всех так. — Ответил Денис.

— Странно, так обычно показывает, когда прием сигнала плохой. Надо будет Стиву сказать. — Джавид достал из кармана смартфон и сделал заметку.

7 декабря

10.42 по московскому времени

19.42 по местному

Окрестности города Сан-Маркос

штат Техас

«Ошкош» катил по дороге не спеша, объезжая выбоины и мусор. За рулем — Федорович, сменил Воеводова еще в Брейди, и, как оказалось, вовремя. На подъезде к городку Ллано нарвались на две патрульные машины SRF, только реакция Воеводова и умение Тимура обращаться с турельным пулеметом, позволили выйти из этой встречи без потерь. Полчаса убили на то, чтобы оттащить машины с дороги и сжечь вместе с телами, забрав трофейные стволы и патроны. После стычка Вадим приказал на участках без прямой видимости выпускать вперед дрона, для разведки обстановки, чем Марк и Тимур поочередно занимались.

В Остин и Сан-Антонио решили не соваться, большие города и слишком велика вероятность встретить там противников. Дорога через Сан-Маркос проходила в стороне от главных шоссе, по большей части грунтовая, пролегающая через холмы, поросшие редкими деревьями. Дальше путь пролегал севернее Хьюстона, перегораживающего путь по побережью.

За окнами начали мелькать невысокие постройки пригорода. Михаил выбрал объездную дорогу, чтобы не соваться в сам город. Помимо причины вероятного столкновения с противником, засевшим в городской местности, ни Вадим, ни команда не горели желанием посещать любое поселение, уж слишком мрачная и давящая атмосфера. С виду простые дома, только когда осознаешь, что каждый из них это последнее пристанище его хозяев, то становится не по себе. И когда тебя окружают такие вот «склепы» то перестаешь думать о любой угрозе.

Слева показалась вывеска заправочной станции. Хоть в баках и оставалась еще половина, но Вадим все равно решил заехать и дозаправиться. Обследовали АЗС уже по отработанной схеме: Воеводов идет в разведку, Марк прикрывает от капота, а Тимур на пулемете. Но и эта заправка, так же, как и предыдущая, оказалась безлюдна и заброшена. Мародеры или не успели добраться, или просто забыли про АЗС на отшибе, но почти весь товар остался на полках маленького магазинчика.

Пока Вадим с Тимуром колдовали над насосом, Марк, держа автомат наготове, заприметил невысокую католическую церковь через дорогу. Здание выглядит совсем не тронутым: почти не замутненные пылью окна с целыми стеклами, белая краска на фасаде, аккуратные запертые двери. Марк сам не понял почему, но ему очень захотелось сходить и проверить эту церковь.

— Вадим, я отлучусь на две минут? — Спросил он в рацию.

— Куда это ты собрался? — Буркнул Вадим, не переставая крутить насос.

— Через дорогу. Увидел интересное здание, хочу проверить. — Ответил Марк.

— Любопытство приводит к плохим последствиям, или на мину наступишь или пулю в лоб получишь. Оставайся на карауле. — Воеводов оставался непреклонен.

— Я проверил с дрона всю округу, ни души, даже кошек нет. Растяжки проверять я умею. — Не унимался Сахаров.

— Вадим, да отпусти его. Засиделись пацаны уже. Ничего страшного не случится, он же здесь, через дорогу, метров десять всего. Я за него посторожу. — Заступился Федорович.

Воеводов ничего не ответил, лишь бросил на Марка недовольный взгляд, который тот расценил как разрешение.

Перейдя через узкую асфальтированную двухполоску, Марк подобрался к церкви. Осторожно осмотрев периметр, Сахаров подошел к чуть приоткрытой двери. Растяжек и мин нет, створка слегка качается на ветру. Изнутри доносится тихое женское пение и стойкий запах застарелых кожаных вещей. Уже предполагая, что ждет внутри, Марк приоткрыл дверь и вошел.

Все лавки заняты мумиями, сидящими в позе прихожан на службе. Высушенную вирусом кожу скрывает аккуратная одежда, под стать службы. Женщины, мужчины, дети. Между рядами ходит пожилая негритянка и тихо напевает какой-то госпел. Она подходит к каждой застывшей фигуре и поправляет одежду, стряхивает пыль, при этом разговаривает словно с живыми. Она не заметила открывшейся двери и вошедшего Сахарова, или просто проигнорировала, продолжая расспрашивать у мумии в мужской одежде, как прошел день.

— Эй, миссис? — Вспомнил обращение на английском Марк.

Но женщина не ответила, обратившись к соседней мумии, облаченной в красивое платье и спросив, как поживают ее сорванцы. Сахаров развернулся и пошел обратно к броневику. Дозоправку уже закончили, Вадим стоял рядом с водительской дверью и сурово смотрел на приближающегося Марка.

— Ну что, помолился? — Спросил он.

— Там выжившая и полная церковь умерших от эпидемии. Может мы можем ей помочь?

— Что она там делает? — Воеводов посмотрел на двери прихода, стараясь увидеть происходящее внутри.

— Разговаривает с мертвыми, они все сидят так, словно пришли на службу, в одежде. — Ответил Марк.

— Скорее всего она их и рассадила. Залезай, ехать пора. — Вадим забрался на пассажирское сидение и захлопнул дверь.

— Мы ее там оставим? — Сахаров подбежал к открытой задней двери и заглянул в салон.

— А что ты предлагаешь? Взять ее с собой? Во-первых, с нами далеко не безопасно. Во-вторых, если она ведет беседы с трупами, значит с головой у нее явно не все в порядке. Не знаю, посттравматический шок или еще что похуже. В-третьих, мы сейчас заботимся о выживании всего человечества, и рисковать этим ради одного индивида — очень тупо. Так что не спорь и залезай в броневик. И вообще, с каких это пор ты стал таким заботливым?

Марк молча забрался на свое сидение и пристегнул ремни безопасности. «Ошкош», оглашая окрест рокотом двигателя, покатился к дороге. Посмотрев на здание церкви в окно, Сахаров задумался о последнем вопросе Вадима. Действительно, что в нем изменилось, что он начал переживать за абсолютно незнакомых людей, хотя совсем недавно хотел убить каждого.

[1] Медэвак — машина медицинской эвакуации.

Глава 3

7 декабря

20.56 по московскому времени

База «Исток».

Застегнув молнию куртки под самый подбородок, Стив вышел на площадку перед административным корпусом и посмотрел на ночное небо. Тучи плотные и низкие, похожие на снежные, но они не должны настолько забивать сигнал. Смотря в экран GPS-навигатора, он начал нарезать круги, смотря то на небо, то в устройство и тихо ругаясь.

— О, Прайс, а ты что здесь бродишь? — Удивился Сталюков, заметив Стива с крыльца.

— Похоже у нас проблемы. — Не отрывая взгляд от навигатора, ответил Прайс.

— В смысле проблемы? Куда еще больше? — Роман поспешил подойти и рассмотреть, чем так занят Стив.

— Часть спутников геопозиционирования отключилась. Может, просто сигнал пропал, а, может, вообще вышли из строя. — Пробубнил Прайс.

— Как такое возможно?

— Лесной об этом предупреждал. Именно для этого он и летел в Германию. — Стив остановился, тяжело вздохнул и сел на лавку. — Недавно произошла сильная вспышка на Солнце, а солнечный ветер и магнитные помехи губительны для спутников. Они летают на геостационарной орбите и могут ее придерживаться несколько лет, но это если нет внешних воздействий, как раз таких как солнечная активность. Раньше этим занимались различные центры управления полетов, они корректировали орбиты и контролировали работу сателлитов, а сейчас это делать некому. Ты просто представь, сколько их летает вокруг земли! Около шести тысяч, и стоит им сбиться со своих маршрутов, как столкновения обеспечены.

— И чем это грозит? — Поинтересовался Сталюков.

— Тем, что скоро мы можем остаться без спутниковой связи и навигации. — Ответил Стив.

— Подожди… Блин! А как же мы ракету тогда запустим? У них точное наведение по GPS координатам идет. Она так может и на двести-триста километров мимо упасть.

— Так ребята же поехали специально, чтобы ее навести.

— Да, но они как раз точную геопозицию и пришлют, и по этим данным будет производиться запуск. А если спутники нормально не работают, то погрешность будет слишком большой. Там важна точность, у ракеты скорость сумасшедшая и малейший сбой может привести к промаху.

— И что ты предлагаешь делать? — В конец разочарованным голосом спросил Стив.

— Пока не знаю, надо подумать. Хочу переговорить с Серго, может он что-то посоветует.

— Думаешь, он в этом разбирается?

— Именно Абухба отвечал за ракетное вооружение. За то время, что он провел на базе, сто процентов поднатаскался. — Ответил Роман.

— Необходимо решить это как можно быстрее. Воеводов с ребятами уже двигаются к Новому Орлеану, скоро уже будут у «Проталия». Они там своей шкурой рискуют, а мы не сможем нанести удар в нужный момент.

Роман молча кивнул и отошел в сторону достав из кармана спутниковый телефон. Посмотрел с опаской на экран, но сигнал пока еще приемлемый. Набрал номер Серго.

— Алло, привет, это Рома.

— Привет. Как вы там? Что от Воеводова слышно?

— Это потом, у нас тут неприятные новости и срочно нужен твой совет. Сегодня обнаружили, что часть спутников GPS вышли из строя, из-за чего точность навигации сильно упала…

— Это не просто неприятные новости, — перебил Абухба. — А катастрофические. Как мы «Сармат» запустим? У нас ни самолетов разведки над точкой удара нет, ни центра управления.

— Вот и я о том же. Есть еще какой-нибудь вариант сброса ядерного заряда?

— Да, только непосредственный. Если подвесить авиационную бомбу, а не баллистической ракетой. — Ответил Серго.

— А сколько они весят?

— От нескольких сотен килограмм до нескольких тонн.

— Хм… Надо подумать, мы до Мексиканского залива только на конвертоплане сможем добраться, но у меня опыта не так много, как у Федоровича и в случае аварии летательного аппарата мы не сможем перенести такую дуру. Есть что-нибудь менее массивное?

— Так, ну артиллерийские снаряды, но там тактический заряд, где-то в килотонну, этого мало для базы в двести тысяч. Самый оптимальный вариант — это ядерная мина, у нее и мощность регулируется и можно установить дистанционный взрыватель.

— А ее будет достаточно для уничтожения «Проталия»?

— Вполне, эквивалент может быть в двадцать пять килотонн, а это больше чем сбросили на Хиросиму и Нагасаки. Да и килотонны сейчас не те, что были раньше.

— Понял, тогда срочно займись этим. Если нужны люди, я пришлю. Держи меня в курсе происходящего. — Роман положил трубку и вернулся к Стиву.

— Что он сказал? — Спросил Прайс.

— Подтвердил наши догадки. — Сталюков опустился на лавку и потер замерзшие руки. — Какая скорость у конвертопланов?

— Девятьсот, максимум — тысяча километров в час, а что?

— А у «Сармата» двадцать пять, долетел бы быстро… Если Вадим даст сигнал к запуску, то лететь нам часов одиннадцать по самом скромным расчетам, а это очень маловероятно. Слишком долго. Им до Орлеана осталось не так много, если взять запас на поиски судна, то максимум за полутора-двое суток они управятся. — Роман задумчиво посмотрел вдаль. — Надо вылетать завтра. Как только Серго подготовит наш «сюрприз» сразу стартуем.

— Я лечу с тобой. — Отчеканил Прайс.

— Я и не возражаю. Ты как никто знаешь конструкцию конвертоплана,знаешь английский и вообще, соображаешь отлично.

— Тогда надо сказать Князеву о наших планах и уже собираться.

— Ох и бомбить же его сейчас будет… — Роман покачал головой.

7 декабря

21.42 по местному времени

06.42 по московскому

Город Вудвилл

Штат Техас

Накрыв броневик тентом для бассейна, Вадим отошел на несколько метров и посмотрел на проделанную работу. Никаким БПЛА не заметят даже с инфракрасным визором. Удалось втиснуть огромный «Ошкош» в гараж частного дома, владелец был любителем массивных пикапов, как раз именно такой Ford F-650 пришлось выгнать на дорогу, чтобы освободить место.

Решили сделать ночной привал почти на границе между штатами. Городок выбрали маленький и неприметный, чтобы не привлекать внимание патрулей SRF, от которых успешно удавалось уходить весь день с помощью дрона. Подходящий дом искали долго, час минимум, почти во всех строениях спального микрорайона натыкались на тела умерших от вируса, но именно этот оказался пуст. Двухэтажный, с солидными стенами из кирпича и камня, в отличие от деревянных «соседей». В выходящем на дорогу окне второго этажа организовали наблюдательный пост, расположив на столе пулемет и снайперскую винтовку. Тимур притащил кресло и журнальный столик, соорудив место для оператора дрона, который решили гонять постоянно над районом, благо запасных аккумуляторов хватало. Федорович быстро сообразил горячей еды, спальные место определили прямо в соседней с наблюдательным пунктом комнате.

Еще раз проверив не светится ли горячий двигатель броневика через тент и ворота в инфракрасном спектре, Вадим со спокойной душой зашел в холл первого этажа и закрыл за собой дверь. Опустившись на колени, он протянул стальную проволоку к прикрепленной на косяке гранате, попробовал натяжение и зашагал наверх по лестнице.

— Народ, не забываем про растяжки на всех дверях. Не хватало чтобы вы еще подорвались.

— Хорошо. — Ответил Тимур, не отвлекаясь от монитора управления дрона.

— У меня они уже на подкорке, я вообще каждую дверь на них проверяю. — Марк положил в сторону ПНВ и поднял тарелку, курица с яичной лапшой и овощами из армейского сухпайка, любезно предоставленного ребятами из ALA.

— Налетай. — Михаил протянул еще одну порцию. — Это конечно не Ирина стряпня, но утолить голод чем-то горячим сойдет.

— Спасибо. — Вадим взял тарелку и опустился в кресло. — Марк, потом смени Тимура на дроне, я у окна покараулю. Через три часа мы вас разбудим. Выезжаем с рассветом.

— Осталось всего пятьсот километров. — Словно самому себе сказал Сахаров.

— Это если по самому короткому пути. Мы поедем через Алегзандрию и МакКомб, чтобы не тащиться через Лафайетт. Заедем в Орлеан с севера. Завтра к вечеру уже будем на месте. — Вадим умял полную тарелку всего за несколько секунд.

— А мы знаем какое судно искать, или так, на удачу? — Спросил Тимур.

— Джош подсказал, что прямо перед «Пурпурным» в Орлеан на ремонт перегнали катер береговой охраны «Мановар», именно он нам и нужен. Хороший запас хода в тысячу семьсот километров, приличная скорость и два пятидесятимиллиметровых Браунинга на вооружении. — Ответил Вадим.

— А сколько до «Проталия»? — Поинтересовался Сахаров.

— Судя по карте почти девятьсот километров, где-то восемнадцать-двадцать часов ходу, зависит от волнения на воде. — Ответил Воеводов.

— А ты такими управлять умеешь? — спросил Тимур.

— Именно таким не приходилось, но суть у них у всех одинаковая, разберемся. Ладно, я пойду свяжусь с нашими.

8 декабря

7.01 по московскому времени

База «Исток».

Опустив на металлический пол конвертоплана тяжелый ящик с запасными батареями, Прайс сел в кресло и вытер пот со лба. Подготовка к вылету хоть немного позволяла отвлечься от депрессивных мыслей и придавала надежды, что еще не все кончено. Немного терзала совесть, вроде только договорились с Милой о терапевтических беседах, как он тут же решил улететь с базы, лишь бы она не приняла это на личный счет.

Зазвонил спутниковый телефон. Прайс, словно ожидавший звонка, достал аппарат из кармана.

— Да Вадим, привет. Я как раз собирался тебе звонить.

— Привет, Стив. Мы остановились в Вудвилле на границе Техаса. До Орлеана осталось пятьсот километров.

— Я там бывал проездом, когда в Бомонт ездил с родителями. Как вообще дорога? — Спросил Стив, выходя из конвертоплана.

— Нервно, очень много патрулей SRF на дороге. Спасает только дрон, постоянно гоним его впереди, из-за чего продвигаемся медленнее. У вас там как?

— Хм… Мы вылетаем к вам. Я и Сталюков.

— В смысле вылетаете? Я команды не давал, слишком рано.

— Непредвиденные обстоятельства. Вы там еще не заметили, что точность GPS сигнала сильно упала? — Прайс посмотрел в небо, словно мог увидеть навигационные спутники.

— Нет, пока не замечали. — Ответил Воеводов.

— Скоро заметите. У нас уже большие погрешности в позиционировании. Как раз над этим Лесной и работал, когда разбился, пытался исправить, но не успел. Именно из-за этого не удастся запустить баллистическую ракету, и мы с Романом решили вылететь к вам на конвертоплане. Произведем сброс с высоты и вас за одно эвакуируем.

— Как вы к нам доберетесь? Над территорией США лететь очень опасно, у Ромы нет такого летного опыта как у Федоровича. — Возразил Воеводов.

— Поэтому мы полетим над Атлантикой. Ваш конвертоплан хорошо зарекомендовал себя в полете, они вполне способны преодолевать такие большие расстояния на одном заряде. Погода на восточном берегу России, как ты сам знаешь, не очень предрасполагает к полетам. Залетим со стороны океана, вы как раз уже будете в «Проталии» и проведет разведку. Заберем вас и сбросим заряд.

— Как вы его решили подвесить к конвертоплану? Это же большой перегруз.

— Решили использовать модифицированную ядерную мину с дистанционным детонатором. Просто сбросим ее с конвертоплана и взорвем в воздухе, у нас хватит скорости уйти от ядерного взрыва.

— Блин, Стив, это все слишком поспешно и сумбурно. — Вздохнул Воеводов.

— Я понимаю, но у нас сейчас нет ни времени, ни возможности придумать что-то лучше. Это единственный шанс уничтожить «Проталий» и вытащить вас. Если мы доберемся раньше, то просто приземлимся на каком-нибудь острове неподалеку и будем ждать сигнала.

— Когда вы собрались вылетать?

— Сегодня ночью. Ждем, пока Абухба подготовит заряд.

— Нам нужно будем время найти необходимый катер и добраться до «Проталия». По моим прикидкам послезавтра в середине дня уже достигнем цели.

— Отлично. Мы примерно к этому времени и прилетим.

— Прайс, будьте осторожны. Ты же понимаешь, что если вы разобьетесь или вас собьют, то вся наша миссия полетит коту под хвост, мы здесь застрянем, а «Исток» лишиться своего «мозга» и начальника безопасности. Это непомерный риск.

— Мы понимаем, но другого выхода нет. Передавай привет ребятам, скоро увидимся.

— Берегите себя.

7 декабря

22.07 по местному времени

07.07 по московскому

Город Вудвилл

Штат Техас

— Стив с Ромой вылетают за нами. — Сказал Вадим, вернувшись в комнату и сев на кресло.

— Да ладно? — Тимур подскочил в кресле, моментально забыв про дрона, но вовремя спохватился и коптер не успел разбиться.

— Да. Когда прибудем к «Проталию» с ними встретимся. Начались сбои навигации и «Сармат» запустить не получится, они везут с собой заряд, чтобы сбросить его с воздуха. — Ответил Вадим.

— Отлично, значит мы сразу отсюда уберемся и не надо будет искать способ добраться до дома. — Тимур оживился.

— Рано радуешься, им еще долететь надо. — Сказал Михаил помрачневшим голосом. — Ромка способный ученик, но преодолеть такое расстояние… Ох, теперь нервничать постоянно.

Будем надеяться, что их полет пройдет удачнее нашего. — Вадим встал и подошел к Сахарову, слушающему разговор с безэмоциональным лицом. — Марк, смени Тимура. Тим и Миша, идите спать, через три часа разбужу.

8 декабря

00.12 по местному времени

09.12 по московскому

Город Вудвилл

Штат Техас

— Тим, просыпайся.

Юлаев открыл глаза и увидел сидящего перед ним Сахарова, показывающего жест «молчи».

— Что случилось? — Прошептал Тимур.

— Буди Федоровича, надо сваливать. — Ответил Марк, на цыпочках выбираясь из комнаты.

Растолкав Михаила, Тимур спешно натянул каску и бронежилет, терзаемый нервирующей безвестностью. Выйдя в соседнюю комнату, он увидел Воеводова со снайперской винтовкой, напряженно вглядывающегося в прицел.

— Что там? SRF? — Спросил Тимур.

— Нет, группа людей, судя по одежде и оружию гражданские.

Юлаев поднял со стола бинокль и пристроился рядом с Вадимом. Через четыре квартала по улице двигалась толпа в сорок-пятьдесят человек. Мужчины, женщины и старики. У каждого или штурмовая винтовка, или дробовик, кто-то несет над головой самодельный факел, у некоторых в руках пузатые пластиковые баклажки. Впереди процессии шествует сухой старик с длинной засаленной бородой. От толпы изредка отделяются люди и устремляются к домам вдоль дороги. Вскоре после этого дом начинает полыхать как сухая щепа в костре. Весь квартал позади идущих уже озарен огнями пожаров, превращая уютную когда-то улочку провинциального городка в инфернальные декорации апокалипсиса.

— Что они делают? — Удивленно спросил Юлаев.

— Это ты у них спроси. — Ответил Воеводов.

— Вадим, броневик готов. — Сахаров подкрался незаметно, но Вадим даже не вздрогнул.

— Все вниз, грузимся и сваливаем отсюда. — Воеводов всучил Марку снайперскую винтовку, сам подхватил пулемет и бросился вниз по лестнице.

В гараже уже ждал Федорович, открыв двери «Ошкоша» и сразу ринувшись помогать Тимуру и Сахарову загрузить поклажу в броневик. Пока загружались, Вадим быстро сбегал, оценил обстановку на улице в гостиную и вернулся.

— Заразы, быстро идут. Три дома до них осталось.

— Как вы их прозевали? — Спросил Тимур, устраиваясь в кресле стрелка.

— Да никак, сначала просто пара человек по улице шла, из далека видно, что гражданские, даже без оружия были. Дрон был в другой стороне, пока его подогнали, они уже, как муравьи, со всех сторон повылазили и начали дома жечь. — Ответил Сахаров.

Снаружи послышался крик. Идущий во главе толпы старик истошно завопил что-то на английском.

— Что он кричит? — Спроси Федорович.

Вадим высунулся из броневика и прислушался, затем сел обратно и захлопнул дверь.

— Фанатики чертовы, мол, надо сжечь всех мертвецов, вся земля покрылась скверной «Пурпурной чумы». Надо очистить мир и все в таком духе. Так, — Вадим повернулся к Михаилу. — Выносим ворота и сразу по газам, их оружие нашу броню никак не возьмет. Пока не свалим из города, скорость не сбавляй. Тим, как выедем, дай очередь из пулемета у них над головами, чтобы сильно не борзели. Все готовы? Тогда погнали.

Федорович завел двигатель и вдавил педаль газа. Тяжелый броневик снес рулонные ворота гаража как картонный детский домик. Толпа фанатиков, ошарашенные грохотом и появлением военной машины, бросилась в рассыпную, только старик подхватил свою потертую винтовку со скобой Генри и пальнул. Пуля звякнула по левому переднему крылу, оставив лишь царапину. «Ошкош» вывернул с подъездной дорожки на асфальт, заложив крутой вираж. Тимур, не дожидаясь приказа, развернул турель в сторону толпы. Загрохотал пулемет, выплевывая свинцовый шторм прямо над головами разбегающихся. Кроме старика никто не стал стрелять, больше заботясь о собственной шкуре, чем о фанатичных идеях, унося ноги от грозной машины.

Вадим, бросая взгляд в зеркало заднего вида, как заправский штурман сообщал Федоровичу маршрут.

— Свалили… Блин, лишь бы они с SRF не работали, а то спалились мы по полной. — Сказал в слух Воеводов.

* * *

Остановились, только попав в Луизиану, недалеко от города Лисвилл. Федорович заметил знак у дороги «Auto repair shop» с говорящим символом рожкового ключа и силуэта автомобиля, под которым висела табличка, указывающая на грунтовый съезд и расстояние в одну милю. Свернув, проехали до затерявшегося среди деревьев старенького железного ангара с проржавевшей кровлей, перед которым доживали свой век несколько пикапов, успевших застать период Второй мировой войны. После того как Воеводов с Марком обследовали территорию, загнали «Ошкош» в ангар и накрыли его брезентовым тентом, найдем тут же. Вадим распределил смены, но ни он, ни Марк еще долго не могли уснуть после встречи с фанатиками.

8 декабря

14.47 по московскому времени

База «Исток».

Прайс пробежался по списку и посмотрел на составленные в багажном отделении конвертоплана коробки. Вроде все загрузили, но противное чувство «ты-сто-процентов-что-то-забыл» не давало успокоиться. Оружие, патроны, гранаты, рационы питания, медикаменты, дроны, теплая одежда, запас воды, маскировочная сеть, рации, несколько спутниковых телефонов. Вроде все на месте, но все равно ощущение, что чего-то не хватает.

Из далека донесся шум подъезжающего автомобиля. Стив выглянул из летательного аппарата и увидел припарковавшийся на площадке возле ангара внедорожник, из которого вылез Серго.

— Я смотрю, вы уже на чемоданах? — Спросил Абухба, подойдя ближе. — Привет.

— Привет. Фактически тебя только и ждем. — Прайс пожал крепкую руку абхаза.

— Тогда принимайте подарочек. — Серго открыл багажник и показал на металлический ящик, выкрашенный в зеленый цвет.

— Тяжелый? — Спросил Стив.

— Без тары килограмм пятьдесят весит, один человек может поднять. — Абухба ухватился за ручку и кивнул Прайсу, чтобы тот брался за другую.

Вдвоем вытащили ящик из машины, немного ободрав краску с бампера и занесли по погрузочной рампе. Серго открыл замки и откинул крышку. Внутри лежал стальной цилиндр защитного зеленого цвета, больше похожий на домашний автоклав. Рядом с ним в специальной нише располагался аппарат, напоминающий первые мобильные телефоны с длинной антенной.

— Смотри, сначала выкручиваешь вот эти две штуки, потом вот эту крышку, под ней ключ постановки на боевое положение. Это, пульт дистанционного подрыва. Можно поставить таймер, можно взорвать по кнопке. Мощность выставили максимальную — двадцать пять килотонн. Пока бомба не взведена, хоть что с ней делай, не взорвется, и радиации от нее нет. Будет излучать только если сильно взрывом покорежит и разрушит защитную оболочку, надеюсь, что этого не случится. — Объяснил Абухба.

— На какой высоте ее лучше всего взрывать, чтобы достичь максимального эффекта?

— Метров сто-двести. Вам тяжело будет определить расстояние до земли с высоты, по этому лучше воспользуйся формулой определения скорости свободного падения, рассчитай и выстави таймер, так будет вернее.

— Понял. — Стив вздохнул и еще раз посмотрел на бомбу. Вроде небольшой и безобидный бочонок, но какой разрушительной силой он обладает. Такой очень легко спрятать где угодно, никто даже не обратит внимания, а, приведенный в действие, он легко сотрет средний город с лица Земли.

— Блин, — перебил мысли Прайса Серго. — Может с вами полететь?

— Тебе лучше остаться здесь, в «Истоке», заменить Рому на посте начальника безопасности. — Ответил Стив.

— Тоже верно, только тяжело мне будет на месте сидеть, зная, что вы там судьбу мира решаете.

— Здесь она решается не меньше, поверь.

8 декабря

6.14 по местному времени

15.05 по московскому

Город Лисвилл

Штат Луизиана

Ночь в автомастерской прошла спокойно. Навещали только местные еноты и семейство нутрий, забредшие на территорию в поисках пищи. С рассветом воздух, тяжелый от влажности, наполнился криком птиц и стрекотом насекомых. Марк обследовал окрестности с дрона, но кроме проснувшихся аллигаторов в прилегающих болотах, да шныряющих по придорожным канавам койотов никого не заметил.

Пока Вадим сверялся с картами и отмечал точки маршрута, Федорович вскипятил воды и сделал кофе, замечательно залетевшее вместе с протеиновыми батончиками и сухофруктами.

— Последний рывок и мы в Орлеане. — Сказал Вадим, прожевав батончик. — В городе надо быть максимально осторожными. Заедем с севера, через МакКомб, далее едем на Иден Айл и по мосту попадаем в восточный Орлеан, район Мичауд, где и расположена база береговой охраны, садимся на корабль и через озеро Борн уходим в Мексиканский залив.

— Мичауд? Это не там ли находится печально известная база NASA, которую во время «Катрины» разрушило? — Спросил Федорович, складывая газовую горелку и кружки в рюкзак.

— Именно там. — Ответил Вадим.

— Ракетные двигатели там собирали. Опасное предприятие, куча ракетного топлива. NASA тогда потеряли просто сумасшедшие деньги, вложенные в производство. — Вздохнул Михаил так, словно сам инвестировал в американское космическое агентство.

— Я предлагаю замаскировать броневик в пригороде, а не ломиться на нем по улицам, уж больно он приметный. Двое остаются на охране, двое двигают к верфи, находят корабль, сообщают, и оставшиеся выдвигаются к ним уже на броне. — Вадим проигнорировал грустное замечание Михаила.

— Поддерживаю. — Согласился с планом Марк. Тимур молча кивнул.

— Тогда не будем тянуть. Грузитесь и выдвигаемся. — Вадим закинул на плечо спальный мешок и пошел к «Ошкошу».

8 декабря

18.03 по московскому времени

База «Исток».

Пристегнув ремень безопасности, Стив посмотрел на освещенное прожекторами конвертоплана взлетное поле, словно прощаясь с твердой поверхностью.

— Ну что, готов? — Спросил Сталюков, нажав на кнопку, поднимающую погрузочную рампу.

— Нет, но что поделать. — Прайс глубоко вдохнул и задержал дыхание на несколько секунд.

Одно дело проектировать летательные аппараты, следить за их постройкой на конвейере, а, совсем другое, летать на них. Когда ты видел весь процесс создания от балок каркаса и паутины проводки в остове, до установки двигателей и обшивки, то теряется вся магия. Досконально знаешь устройство, принципы работы и понимаешь, что стоит паре механизмов дать сбой и все, ты летишь с сумасшедшей высоты в железной болванке на встречу с землей. Если бы он так же знал конструкцию самолетов, то вряд ли бы осмелился на трансатлантические перелеты. Но сейчас выбора просто нет, надо лететь, затолкать все свои страхи куда поглубже и просто довериться своему же детищу. Почти двадцать часов в воздухе это не шутка, и половина из них пройдет над бесконечными водами Атлантики, где нельзя приземлиться, что-то починить, подлатать. Как прыжок с парашютом, когда не знаешь, откроется ли купол в нужный момент или нет.

— Надеюсь погода будет на нашей стороне. — Роман поднял рычаг тяги двигателей и винты засвистели громче. Корпус конвертоплана чуть качнулся и оторвался от поверхности.

8 декабря

19.42 по местному времени

22.42 по московскому

Город Кашкайш

Испания

Шасси конвертоплана коснулись пожелтевшей и высохшей травы на бывшем поле для гольфа. Садились в полной темноте, по лидарам и приборам ночного видения, соблюдая световую маскировку, даже несмотря на то, что в радиусе трех километров не обнаружили ни одной живой души.

— Я быстро осмотрю все агрегаты, проверю батареи и стартуем, хорошо? — Спросил Прайс, отстегивая ремни безопасности.

— Не торопись, время у на еще есть, спешить некуда. Воеводов с ребятами только через пару часов доберутся до Орлеана. Пока найдут судно, пока загрузятся, пока доплывут. Не меньше полутора суток, а нам лететь всего тысяч семь, даже если не на максимальной скорости, это часов десять. — Ответил Сталюков, сняв шлем.

— Может тогда переночуем здесь? Включим радары, на километр никто не подойдет. — Стив посмотрел на сплошную тьму за лобовым стеклом. — Да и успокоиться мне немного надо.

— Нервничаешь?

— Слабо сказано. Надо преодолеть огромное расстояние над водой, права на ошибку нет, а после случая с реактором я очень сильно сомневаюсь в своих способностях. Переживаю, что что-нибудь сломается и мы разобьемся. Тогда и «Проталий» не уничтожим, и ребята застрянут в Штатах, и опять из-за меня.

— Ну мы же до Испании долетели спокойно, даже без системы автопилота, хоть я немного и вспотел, особенно когда в зону турбулентности попали. — Ответил Роман.

— Да я тоже успел страха натерпеться. Все представлял, что сейчас корпус не выдержит нагрузок и развалится.

— Выдержал же. Так что все будет нормально. — Роман перебрался в салон. — Давай так: проверяй все, что ты там хотел проверить, потом ложись спать, я останусь охранять, потом поменяемся. Несколько часов переведем дух и вылетаем.

— Хорошо. Только сомневаюсь, что я смогу уснуть.

— А ты попробуй. — Роман снял с оружейной стойки автомат Калашникова и вставил магазин.

8 декабря

16.01 по местному времени

00.01 по московскому

Мемориальный мост Фрэнка Дэвиса

Окрестности Нового Орлеана

Федорович гонит «Ошкош» почти на пределе возможностей, чтобы проскочить мост как можно быстрее. Слишком опасное место, узкая дорога, по сторонам — вода, идеально для засады или атаки с воздуха. Тимур сидит наготове у пульта управления турелью, Марк в полной боевой амуниции сжимает в руках автомат, Воеводов с биноклем просматривает дорогу впереди, щурясь от слепящего солнца. Хоть и погоняли дрон перед выездом и не обнаружили ни людей, ни военной техники, но противник может появиться в любую секунду и скрыться от него не получится, даже простой разворот такой тяжелой машины займет время.

Впереди показалась тонкая зеленая полоса суши, и Воеводов расслаблено выдохнул.

— На первой развязке уходи направо и поворачивай на бульвар Мичауд. — Подсказал он дорогу Федоровичу.

— Принял, командир. — Ответил Михаил.

— Так, Тимур, вы с Федоровичем остаетесь в броневике. Мы с Марком на разведку.

Юлаев согласно кивнул.

«Ошкош» накренился, входя в поворот и свернул с трассы I-10 на двухполосную улицу. Через несколько сотен метров слева показались крыши спального района с жиденькими досчатыми заборами. Михаил свернул к застройке, выискивая глазами подходящее домостроение. Заметив в конце улицы двухэтажный таунхаус, Федорович немного прибавил газу.

Воеводов выскочил из броневика, когда он еще не успел остановиться, Тимур сразу же запустил в небо дрона, осматривая панораму района. Вадим прошелся по этажам, заглянул в подвал и на чердак, ничего примечательного, обыкновенный жилой дом, только высушенные трупы владельцев и их детей, лежащие в комнатах. На заднем дворе небольшой бассейн и беседка для барбекю. От ворот в заборе на площадку за домом ведет усыпанная гравием дорога.

— Миша, все чисто, заезжай.

Через минуту тяжелый броневик въехал под навес, расталкивая бампером стулья и стол. Рокот двигателя, отражаясь от стен дома, разносился далеко по округе и возникло чувство, что их слышит вся Луизиана.

— Марк, выдвигаемся. — Скомандовал Вадим.

Сахаров выпрыгнул на бетон, сразу же подхватив автомат.

— Придется прогуляться, до базы береговой охраны восемь километров. Двигаешься за мной, идем вдоль улицы почти по прямой, стараясь не вылазить на открытые места. Если что увидишь, сам огонь не открывай, сначала сообщи мне. — Выдал инструктаж Воеводов. — Тимур, следи за районом, если увидишь кого, выходи на связь. Там решим по ситуации, или сваливать вам, или отбиваться.

Тимур так же молча кивнул, смотря в монитор управления.

Воеводов махнул Сахарову и двинулся к выходу со двора. Выбравшись на бульвар Мичауд, пошли по нему на юг, держась заборов по левой стороне. Старались идти в тени деревьев и ближе к строениям, чтобы в случае боестолкновения, сразу уйти с линии атаки. Спальный район сменился густой растительностью, словно они вышли из города в лес или большой парк. Деревья небольшие, приземистые, больше напоминающие разросшиеся кустарники. Воеводов, недолго думая, вломился в «зеленку», и пошел вперед, прокладывая путь Сахарову. Марк пошел следом, но двигаться так уверенно как у Вадима у него не получалось, то и дело приходилось пригибаться, уворачиваться от веток или продираться сквозь густые колючки.

Вскоре растительность сменилась другим спальным районом, как две капли воды похожим на предыдущий. Одинаковые дома с заросшими газонами, машины, покрывшиеся слоем пыли, мусор и листва, гонимые ветром по бетонной дороге.

Марк старался не отставать от прущего как танк Воеводова, даже несмотря на начавшие ныть ноги и пот, струящийся по всему телу. Экипировка, хорошо подогнанная и почти неощутимая в начале пути, начала давить и натирать, казалось, что ее вес увеличился втрое. Но Сахаров продолжал двигаться вперед, не теряя концентрации.

Прошли здание средней школы, с пустой и безлюдной парковкой. Далее бульвар пролегал по дамбе, пересекающей то ли речку, то ли канал. Воеводов укрылся в листьях росшего на обочине кустарника, и осмотрел здания в округе.

— Чисто, двигаемся дальше.

По дамбе пришлось бежать. Сахаров, сжав зубы, пытался не упустить Вадима из виду, но поспевать за ним было тяжко.

«Обалдеть, сколько же у него выносливости? Совсем недавно он лежал изрешеченный осколками, а сейчас носится как лось, словно ничего и не было.» — Подумал Марк, смотря на спину бегущего впереди Воеводова.

Добравшись до противоположной стороны канала, укрылись у кирпичной стены какого-то склада. Марк тяжело дышал, стараясь обуздать норовящее выпрыгнуть из груди сердце. Воеводов даже не сбил дыхание, тут же прильнул к оптике и осмотрел дорогу по которой пришли на наличие «хвоста». Никого, походу они одни в этом вымершем городе.

— Ты как? — Спросил Вадим.

— Нормально, сейчас только отдышусь. — Марк отстегнул от лямки бронежилета трубку гидратора и сделал несколько глотков.

— Больше половины пути прошли. Осталось самое сложное — промзона. Здесь одни заводы, склады и офисы государственных организаций. Большие открытые пространства, парковки и широкие разъезды, так что смотри в оба.

— Принял. — Марк согласно кивнул. — Можно двигаться дальше.

Воеводов поднялся и выглянул из-за угла на дорогу. Махнув, пошел вперед, максимально прижимаясь к стене и держа перед собой автомат. Марк двинулся следом, контролируя здания через дорогу. Однообразные коробки из сэндвич-панелей и стекла, разбросанные между площадями автопарковок, изредка перемежаемые выгоревшими полосами газонов. Множество брошенных коммерческих автомобилей, пикапы, фургоны, грузовики, застывшие на асфальте навечно.

Пройдя промышленную зону, наткнулись на перекресток. Дорога по другую сторону перекрыта решетчатым забором с красными знаками «STOP».

— Почти на месте. Охраняемая территория. За забором база NASA и береговой охраны. — Сказал Вадим, прижавшись к стволу дерева и осматривая подходящие к перекрестку дороги. — Миша, доложи обстановку.

— У нас все тихо. — Ответил из рации Федорович. — Ждем вашей команды выдвигаться.

— Принял.

Пригнувшись, Воеводов перебежал через дорогу и встал спиной к забору, поставив руки в замок. Сахаров воспользовался помощью Вадима и легко перемахнул через сетку, даже с тяжелой экипировкой, тут же заняв позицию и вскинув автомат. Вадим перелез через забор сам и показал рукой в сторону небольшой рощи, за которой возвышался частокол антенн и массивные резервуары, сильно выделяющиеся белым цветом на фоне зелени. Короткими перебежками, двинулись в направлении антенн, не забывая постоянно осматриваться по сторонам. За рощей расстелилась база NASA, сильно отличающаяся от строений промзоны. Все здания из бетона и стекла, никакого пластика или других дешёвых материалов, дорогие автомобили на парковках, дороги идеально ровные, без заплаток и выбоин. Выбравшись на центральную аллею базы, продолжили бежать по направлению, указанному на табличке «Factory shipping port», по последнему слову даже Марк понял, что они двигаются к порту.

В воздухе появился запах соленой воды и тины. Преодолев еще пару сотен метров, выбежали к россыпи округлых стальных ангаров, разбросанных рядом с пирсом. Марк посмотрел на пристань, но не увидел никакого корабля.

— Здесь пусто. — Словно самому себе сказал он.

Воеводов молча указал рукой в сторону. Проследив за его жестом, Сахаров увидел в отдалении еще один причал с пришвартованным кораблем. Метров двадцать пять в длину, с низкой палубой и высокой рубкой, белого цвета и красной диагональной полосой, рядом с которой большими черными буквами написано «U. S. coast guard», а на корме красуется имя судна «Manowar».

Глава 4

8 декабря

17.02 по местному времени

01.02 по московскому

База береговой охраны

Новый Орлеан

Штат Луизиана

Двигатель на месте, топливные баки полные, аккумуляторы заряжены на максимум, борта блестят свежей краской, даже боекомплект палубных пулеметов загружен до отказа. Сразу видно, корабль только-только прошел полное техническое обслуживание и готовился к отправке на место службы.

Включив бортовую систему электропитания, Вадим проверил функциональность агрегатов судна, и убедившись в их полной исправности, довольно улыбнулся.

— Ну хоть что-то радует. Он словно ждал нас здесь, садись и плыви.

— Вызываем Тима с Михаилом? — Спросил Марк, осматривая прилегающие к пристани здания. Чувство тревоги не покидало, так и казалось, что сейчас из-за угла повернет броневик SRF или выбежит группа людей, увешанная оружием.

— Да, надо выйти к въезду на базу, встретить их и уже вместе гнать к кораблю, быстро грузиться и уходить в море. — Вадим подошел к трапу, перекинутому на пирс.

* * *

— Принял командир. — Ответил Михаил в гарнитуру рации. — Уже выезжаем.

— Нашли? — Спросил Тимур, выглядывая из люка стрелка.

— Да, стоит у причала, готовый к отплытию. — Федорович завел «Ошкош». — Готов?

— Сейчас, дрон обратно пригоню. — Юлаев развернул коптер в воздухе и на всей скорости направил его обратно к своей позиции.

Пролетая возле крупного офисного здания в нескольких кварталах, едва уловил невнятные силуэты людей возле флагштоков с логотипами компании. Замедлил дрон, чтобы лучше рассмотреть.

— Охренеть…

— Что у тебя там? — Спросил Федорович, повернувшись с водительского сидения.

— Сейчас. — Тимур пробрался по салону и развернул экран к Михаилу.

— Да, тут по другому и не скажешь. — Выдохнул Федорович, уставившись на экран.

На каждом столбе с флагом и по всему фасаду висели повешенные люди. Кто-то умер совсем недавно, другие уже раздулись и посерели, некоторые тела изрядно подъедены птицами. Негры, латиносы, азиаты, все повешены со связанными руками. Под висельниками на фасаде белой краской выведена надпись большими буквами «Америка — для белых христиан!».

— Что за мрази это сделали? — Спросил Тимур, не отводя взгляда от жуткого зрелища.

— Не знаю, но с головой они явно не дружат. — Михаил осмотрелся по сторонам через лобовое стекло броневика. — Гони «птичку» обратно, надо сваливать. Гнать сильно не будем, а то двигатель орет так, что всех мертвых разбудим, да и на этих линчевателей нарваться можем.

Подъехав к воротам дома, Юлаев открыл створки и вернулся к турели. Вывернув на бульвар, Михаил немного прибавил газ и поехал вдоль левого края дороги прижимаясь к обочине. Тимур, вспотевшими ладонями сжимал джойстик управлению пулеметом и всматривался в монитор. Но улицы все так же пусты, даже бродячих собак не видно. Быстро выехали из спального района и проскочили лесополосу, заехав в следующий район. Впереди показалась дамба.

Дзонь!

Четкий и громкий звук удара чего-то металлического об борт броневика.

— Что это было? — Спросил Тимур, начав крутить головой по сторонам.

— По нам стреляют! — Михаил выкрутил руль, уводя «Ошкош» с простреливаемой улицы. Юлаев успел повернуть турель и увидел на другой стороне дамбы группу людей на броневиках и какой-то боевой машине, похожей на небольшой танк.

— На той стороне канала, дорогу перекрыли! — Крикнул Тимур, успев выпустить короткую очередь и заставив людей броситься в рассыпную.

— Вадим! Воеводов, прием? — Закричал Федорович в рацию.

— Что у вас там?

— Нарвались на противника. Путь к вам перекрыт, расположились на вашей стороне дамбы. — Михаил, не сбрасывая газ, лавировал между домами, закладывая в повороты тяжелую машину.

— Сколько? Какая техника?

— Не знаю, больше двадцати точно. «Хамви», «Ошкош» такой же, как у нас и даже «Брэдли» заметил. Неплохо вооружены. Удивлен, что не влупили с гранатомета или пушки, скорее всего предупредительный выстрел только сделали.

— С вами говорит «Белая Христианская Америка». — Вклинился в радиопереговор незнакомый голос, говорящий на английском. — На нашей земле нет места любым «цветным», чужестранцам и некатоликам. Прятаться бесполезно, это наш город. Выезжайте на бульвар Мичауд, покиньте свой броневик и сложите оружие. Примите свою смерть с достоинством, иначе придется умирать долго и мучительно.

— Что он хочет? — Не понял ни слова Михаил.

— Сменим канал на сто четырнадцатый, переходим на шифрованный диапазон. — Сказал Воеводов из рации.

— Я на связи. — Михаил тут же переключил тумблер на бортовой радиостанции.

— Какие-то религиозные нацисты, «ку-клукс-клан» недоделанный, только еще и с религиозным уклоном. Вы целы? Броню не задели?

— Нет, стреляли мелким калибром. Наверное, не поняли, кто мы такие. — Михаил осмотрелся по сторонам, вроде удалось затеряться среди зданий. Он немного сбавил ход и перевел дыхание.

— Ага, а потом просканировали радиосвязь и услышали наш разговор, сразу доперев, что мы не местные. Поезжайте по бульвару Дуайер на восток до самого упора, там есть проселочная дорога, по ней можно выехать на Чеф Сентер Хайвей, буквально через пару сотен метров будет съезд налево, на Олд-Джентили Роуд. Гоните по ней пока не увидите слева забор и ворота решетчатые, это въезд. Мы с Марком отвлечем этих утырков на себя. — Ответил Вадим, по его дыханию было понятно, что они бегут.

— Ты уверен? Вас двое пеших, а там тяжелая бронированная техника. — Спросил Михаил.

— Ничего, мы в городской местности. У нас есть некоторые преимущества. Гоните. Как увидишь ворота, выходи на связь.

* * *

Добежав до первых строений базы NASA, Воеводов остановился и скинул рюкзак с плеч. Марк, чуть не налетев на него, замер, не понимая действий Вадима.

— Что ты придумал? — Спросил Сахаров, тяжело дыша.

— Держи. — Вадим протянул четыре кирпича пластичной взрывчатки. — Закрепи их на вертикальных резервуарах с надписью: «Изопропилнитрат», будет на английском, но пишется так же. Эти дистанционные детонаторы воткнешь прямо во взрывчатку, вытащишь предохранительные чеки. Как установишь, догоняй меня. Я к дамбе, отвлечь огонь на себя.

— Понял. — Марк запихнул в свой рюкзак взрывчатку и рванул к видневшимся над деревьями резервуарам.

Воеводов перехватил снайперскую винтовку, поправил висящую сбоку на петле штурмовую винтовку и, пригнувшись в тени деревьев, устремился к дамбе. Когда до позиции противника осталось не больше трехсот метров, свернул в проем между двумя зданиями и поднялся по пожарной лестнице одного из них. Прижимаясь к плоской крыше, добрался до парапета, идущего по краю. Заранее разложив сошки, поставил винтовку на край и направил ее на дорогу.

Бульвар Мичауд перекрыт двумя «Хамви», один с автоматическим гранатометом, второй с пулеметом, судя по внешнему виду — M240, калибра семь шестьдесят два, такой не пробьет броню «Ошкоша», в отличие от пушки «Брэдли», которую не видно, скорее всего бросили в погоню. Вокруг «брони» человек десять, заняли огневые позиции, ждут когда БМП выдавит противника на них. Атаки в спину не ждут, наверняка не знают о том, что у них за спиной еще двое.

Прицелившись, Воеводов плавно нажал спуск. Массивная пуля пробила оператора дрона на вылет, войдя в позвоночник и вырвав почти всю грудную клетку, заодно уничтожив и пульт управления коптером. Не дожидаясь ответного огня, Вадим схватил винтовку и бросился к пожарной лестнице. Проскользив по поручням до высоты трех метров оттолкнулся и прыгнул вниз, сразу же подскочил и побежал к другому строению. На этот раз подниматься не стал. Осторожно выглянул из-за угла. До засады метров триста, с такого расстояния не заметят, тем более в начавшихся сумерках, если только не будут смотреть прямо на него через прицел. В стане противника паника, люди бросились в рассыпную, крутят головами, не понимая откуда стреляли, кто-то даже залез под «Хамви».

Воеводов отстегнул магазин и достал из подсумка еще один патрон 50BMG, но на этот раз с черным носиком — бронебойный. «Хамви» с автоматическим гранатометом стоит как раз под углом к дороге и мордой прямо к Вадиму. Дослав патрон в патронник, Воеводов прицелился в силуэт водителя и нажал на спусковой крючок. Лобовое взорвалось брызгами осколков и моментально покрылось белой пеленой трещин. Вадим снова сорвался с места, меняя огневую позицию.

«Двое уже выведены из строя, это хорошо, плюс один броневик. Не очень расторопные ребята, сразу видно, что гражданские. Вояки бы уже быстро сменили позицию, укрылись за зданиями и отправили несколько человек на перехват.» — Подумал про себя Воеводов на бегу.

— Федорович, как вы там? — Вызвал по рации Михаила.

— Уже на Олд-Джентили Роуд, как у тебя обстановка?

— Атакую их с фланга, противник дезориентирован. «Брэдли» и вражеский «Ошкош» где? — Вадим добежал до угла другого здания и укрылся.

— Не знаю, скорее всего поехали за нами в погоню и потеряли. — Ответил Федорович.

К Вадиму подбежал запыхавшийся Сахаров.

— Заряды установил как ты и сказал. — Марк, тяжело дыша, прижался спиной к стене здания.

— Хорошо. Двигай к воротам на въезде в базу, я прикрою. Скоро Миша с Тимуром туда приедут. — Скомандовал Воеводов.

Марк кивнул и бросился бежать, прижимаясь к земле. Вадим быстро выглянул из-за угла. Один «Хамви» обездвижен, второй уже пытается развернуться, зажатый между выведенной из строя машиной, деревом и углом здания. Часть людей укрылись за корпусом поврежденного броневика, остальные загрузились в оставшийся. Воеводов зарядил бронебойно-зажигательный патрон. Второй внедорожник так легко уничтожить не получится, он развернут полубоком, до водителя не достать. Высунувшись из-за угла, поймал в прицел заднее бронированное стекло и выстрелил. «Хамви» на долю мгновения скрылся за яркой вспышкой. Стекло взорвалось, засыпав салон броневика тысячей осколков, детонирующая часть пули усилила эффект, контузив всех сидящих внутри.

Не дожидаясь ответной атаки, Вадим прижал к себе винтовку и сорвался в бег, виляя между зданиями. Противник уже вычислил сторону, с которой велся огонь, но это на руку. Они должны броситься догонять, именно на это Вадим и рассчитывал.

Добежав до перекрестка, увидел остановившийся «Ошкош» и Сахарова, укрывшегося за капотом со штурмовой винтовкой, турель развернута в ту же сторону. Бросив взгляд назад, Вадим пересек дорогу и подбежал к броневику.

— Тим, дай мне гранатомет и гоните к штабу NASA, он в пятистах метрах за теми резервуарами, Марк покажет. Загоните «броню» прямо в здание и займите оборонительную позицию. Поднимите в воздух дрон. — Скомандовал Вадим, открыв дверь «Ошкошка».

Юлаев выскочил из кресла стрелка и тут же протянул тубус SRAW Predator. Сахаров забрался на переднее пассажирские сидение и пристегнул ремень безопасности.

— Все, гоните, я скоро догоню. — Вадим хлопнул ладонью по крылу броневика и поспешил укрыться за небольшим одноэтажным зданием КПП.

Тишина, только где-то вдалеке слышатся приглушенные голоса и тарахтенье двигателя. Улица пуста, но это лишь иллюзорное спокойствие, затишье перед бурей. Вадим максимально сосредоточился, стараясь угадать, с какой стороны поедет противник.

— Вадим, прием? — Донеслось из рации на английском, голос знакомый, но из-за помех не узнать. — Это Джош. Как у вас обстановка?

— Ты как смог со мной по рации связаться? Вы же в Нью-Мексико? — Не сводя глаз с перекрестка, ответил Воеводов.

— Следили за вами, чего греха таить. Побоялся я вас одних отпускать, так и знал, что найдете приключений на одно место. Мы в пяти километрах к северу от Орлеана. Двигаемся к вам. Судя по камерам «Риппера» вы там в заварушку встряли?

— Разберемся, не стоит утруждаться. Здесь всего человек двадцать на броневиках. Уже почти отбились. — Ответил Вадим, опека Джоша немного раздражала, так и хотелось отключить рацию.

— Рано радуешься, к ним подтягивается подкрепление, не меньше сотни человек. Тяжелая техника, вертолет, гранатометы и минометы. Вы даже мяукнуть не успеете как вас просто снарядами закидают.

— А ты как волшебник на белом коне, успеваешь на подмогу. — Съязвил Воеводов. — Какой план?

— Запустим их в город. В плотной застройке им тяжелее будет маневрировать. Еще до того, как они вас настигнут, ударим в спину. Мы лучше вооружены, нас больше, да и эффект внезапности на нашей стороне.

— А у них БПЛА нет? Может, они уже тоже вас заметили и затягивают в мешок.

— Не, у этих ребят не так много техники. Это ультраправая организация, радеющая за выживание белой расы и католической веры. Их всего около пятисот человек. Собрали единомышленников по всем Штатам, а SRF не то что глаза на них закрыла, а, наоборот, всячески способствует их развитию. У нас давно уже руки чешутся с ними разобраться, а тут такой повод хороший.

— Смотрите осторожнее, если они с SRF работают, как бы те своих людей не подтянули. Ладно хватит болтать, у меня тут веселье намечается. Я оттяну передовой отряд до базы NASA, мы им там сюрприз приготовили. Ты возьми на себя группу подкрепления, задержи их, чтобы мы смогли спокойно уйти в море.

— Так точно, «рядовой». Конец связи. — Ответил Джош и отключился.

Воеводов прислушался, шум двигателя усилился, теперь можно точно определить, что он приближается с северо-востока, едут по Олд-Джентили Роуд. Подготовив гранатомет к стрельбе, Вадим вскинул его на плечо и направил на дорогу. Через несколько секунд показался бронетранспортер, окрашенный в песчаный цвет. Ехал он медленно, вращая башней по сторонам, за ним крался один «Хамви» и «Ошкош». Прицелившись, Воеводов нажал кнопку запуска. Ощутимо хлопнуло по ушам даже через активные наушники. Оставляя длинный шлейф, ракета устремилась к «Брэдли» и врезалась в бок. Прогремел взрыв, кумулятивная струя за считанные мгновения проплавила броню и ударила струей пламени с чудовищным давлением прямо в нутро БМП, испепеляя все на своем пути. Из всех щелей бронетранспортера повалил густой дым. Проехав еще с десятокметров, «Брэдли» остановился, превратившись в могилу для всего экипажа.

Вадим отбросил в сторону стреляный гранатомет и побежал в сторону рощи, за которой виднелись белые резервуары с ракетным топливом.

— Тимур, Марк, я двигаю к вам, смотрите не подстрелите, у меня на хвосте две машины, если что, прижмите их. Скоро буду. — Прокричал Вадим в рацию на бегу.

Выбравшись из рощи, проскочил между резервуарами, подмечая где и как Сахаров разместил заряды. Молодец, сделал грамотно, рядом с вентилями клапанов слива, замаскировав среди труб.

Впереди замаячило главное здание управления NASA в фасаде, которого на первом этаже зияла огромная дыра. Федорович не стал церемониться, и протаранил стеклянную стену броневиком. Вадим прошел по усыпанному осколками бетону, и увидел Сахарова, укрывшегося за стойкой ресепшена со снайперской винтовкой.

— Где Михаил? — Спросил Вадим, укрывшись рядом с Марком.

— Управляет турелью, Тимур с дроном возится. — Ответил Сахаров, не отлипая от прицела.

— Засек передвижение противника, группа из четырех машин и грузовика движутся в нашу сторону от ворот. — Передал через рацию Тимур. — Вот черт, у них «вертушка». Кружит над дамбой, в нашу сторону разворачивается!

— А вот это очень плохо. — Сжал зубы Воеводов. — Миша, будь готов вывести «Ошкош» на огневую позицию и ударить из ПТУРа.

— Принял, командир. — Как всегда четко и лаконично ответил Федорович.

Воеводов подкрался ближе к стеклянной стене, стараясь высмотреть с какой стороны прилетит вертолет. Не ожидал, что у противника окажется авиация, атака с воздуха может очень сильно помешать. Броневик вооружен системой запуска реактивных противотанковых ракет, но и вертолеты точно так же снабжены защитой от таковых, при этом вертушки очень мобильны, а «Ошкош» на земле — прекрасная мишень.

— Тимур, когда противник окажется между резервуарами, дай мне знать. — Сказал Вадим в рацию.

— Хорошо, они движутся прямо к ним. Осталось метров триста. — Ответил Юлаев, наблюдая за передвижением наземных сил врага.

— Так, ребят, я планировал сваливать на корабль, как только мы их подорвем, но наличие у этих расистов вертолета меняет все планы. Он попросту не даст нам время загрузиться на борт и запустить вооружение. Первым делом надо избавиться от «вертушки», и это будет очень непросто. Будьте готовы. — Вадим еще раз посмотрел на уже почти потемневшее небо, ожидая появления вертолета.

18.05 по местному времени

02.05 по московскому

База NASA

Новый Орлеан

Штат Луизиана

Внимательно смотря на монитор, Тимур попытался рассчитать через сколько времени броневики с людьми окажутся между резервуаров с ракетным топливом, в то же время опасаясь, что дрон заметят и уничтожат.

— Вадим, через сто пятьдесят метров они будут как раз между резервуарами.

— Отлично, всем приготовиться, взрыв бу…

Воеводова перебил жуткий грохот и яркая вспышка в небе. Вражеский вертолет охватило облако дыма и огня, и он полете вниз, рухнув на складское помещение. Через пару секунд на месте падения разгорелся пожар, осветив всю округу алым пламенем.

— Что это было? — Спросил Сахаров, пытаясь отследить откуда тянется дымный шлейф от ракеты, сбившей вертолет.

— Кавалерия подоспела. — Ответил Вадим.

— Ну что, мы вовремя? — Раздался из рации голос Джоша.

— Как никогда. Ближе не суйтесь, я сейчас поджарю их передовой отряд. Воспользуйтесь заминкой и ударьте в спину остальной части. — Вадим достал из подсумка пульт управления взрывателями и нажал кнопку.

От яркой вспышки стало светло как днем. Буквально через мгновение до здания в котором укрылись, долетела взрывная волна, подняв с пола вихри пыли и обдав горячим воздухом. Воеводов, прикрыв лицо рукой, подошел к выбитому проему. На месте резервуаров в небо поднялись столбы огня и черного дыма, похожие на извержение вулкана. Жар чувствовался даже здесь, в пятистах метрах.

— Вот это фейерверк вы устроили! — Донесся из рации удивленный голос Джоша. — Хорошо что предупредил, а то сейчас бы все в барбекю превратились.

— Основной отряд сейчас отрезан от нас пожаром, мы отступаем к кораблю. Прижмите их там по полной. — Ответил Вадим и повернулся к Федоровичу. — Миша, выезжаем!

«Ошкош» рыкнул двигателем и подъехал к выбитой стеклянной стене, Вадим с Марком тут же забрались в броневик, запрыгивая почти на ходу. Вывернув на дорогу, Михаил вдавил педаль газа, скрываться смысла уже нет. До корабля домчали быстро, потратив всего несколько минут. Подогнав броневик задом к трапу, Тимур с Марком начали перетаскивать амуницию, провиант и вещи, под прикрытием Вадима. Федорович перебрался на место стрелка, готовый в любой момент открыть огонь. Даже когда перетащили последнюю сумку, и Воеводов скрылся в рубке управления «Мановаром», Михаил не покидал своего места.

Включив корабельную электросеть, Вадим в первую очередь запустил противоракетную и зенитную установки и только потом завел двигатели.

— Миша, мы готовы отчаливать! Поднимайся на борт и отдавай швартовы!

Второй раз приглашать не пришлось, Федорович выбрался из броневика, осмотрев напоследок ничего ли не забыли, и отцепил швартовочные тросы. Винты катера береговой охраны завращались быстрее, поднимая буруны за кормой. Воеводов повел катер от пристани, ориентируясь по прибору ночного видения, чтобы не выдать себя светом фонарей.

— Джош, мы отчалили. Заберите потом «Ошкош» у пристани, он нам не понадобится, а врагу такую технику оставлять не хочется. — Сообщил Вадим в рацию.

— Тихого моря и семь футов под килем. Ждем от вас хороших новостей!

* * *

Тяжелый броневик «Cougar» летел по шоссе на максимальной скорости, разрезая темноту светом фар. За ним, выстроившись в длинную колонну, тянулись «Брэдли», «Хамви» и военные грузовики, полные вооруженных людей.

— Крейг, вызывает «Дозор». — Включилась рация на панели приборов «Соugar».

— Слушаю. — Высокий мужчина с армейской стрижкой ответил вальяжным голосом.

— Засекли боестолкновение в Новом Орлеане между силами ALA и местными отбросами, которые работают на нашей стороне. — Отчитался голос из динамика.

— Сколько сил задействовано у ALA? — Спросил Крейг.

— Обнаружено не менее двадцати машин и прядка ста пятидесяти человек пехоты. Уже уничтожены резервуары с ракетным топливом на базе NASA, ультраправые несут большие потери.

— Ясно. Ганшип[1] далеко?

— Нет, как раз находился в полете между Хьюстоном и Новым Орлеаном.

— Отлично. Отправляйте его в зону столкновения и пусть утюжит со всех калибров. — Крейг лениво откинулся в кресле.

— А как же Орлеанская группировка? Они же на нас работают.

— Я сказал стереть там все с лица земли. — Сухо отрезал Крейг. — Выполнять приказ.

— Принято. — Ответил голос из рации.

* * *

Держась подальше от тонущих во мраке берегов канала, ведущего в озеро Борн, Вадим прибавил хода, стараясь как можно быстрее убраться подальше. Тимур с Марком прилипли к перилам на корме, издалека наблюдая за вспышками взрывов и выстрелов. Неожиданно небо прочертили пунктиры алых линий и на базе NASA распустились смертоносные соцветия взрывов.

— Вадим? Что это с неба прилетело? — Спросил забежавший в рубку управления Тимур.

— Хрен его знает. — Воеводов отстегнул от разгрузки рацию. — Джош, что там у вас творится?

— Ш-ш-ш…. Нас прижали…. Х-р-р-р… С воздуха работает «Спуки», долбит из пушек и гау… — Рация замолчала.

— Джош? Джош, твою мать! — Крикнул Вадим в рацию. Обернувшись, он увидел, что территория базы NASA и береговой охраны превратились в филиал ада на земле. Снаряды Ганшипа угодили в оставшиеся резервуары с ракетным топливом. Огнем охвачена площадь не меньше трех квадратных километров, а снаряды «Спуки» продолжают сыпаться с неба огненными метеоритами, не оставляя шанса на выживание даже тем, кто успел укрыться.

— Что там происходит? — Переспросил Юлаев.

— Нет больше нашего гостеприимного американца, а нам следует как можно быстрее свалить отсюда. — Вадим поднял рычаг скорости хода до отказа.

9 декабря

00.12 по местному времени

03.12 по московскому

Город Кашкайш

Испания

Прайс проснулся от приятного аромата свежего кофе. С трудом разлепив глаза, осмотрелся и увидел силуэт Романа на фоне светящейся панели приборов.

— Сколько времени. — Сонным голосом спросил Стив.

— Проснулся? Сейчас полночь. — Ответил Сталюков, отпивая из кружки.

— Вот это я поспал. Чего не разбудил? Ты же тоже хотел отдохнуть. — Прайс поднялся с разложенного в горизонтальное положения кресла и потянулся.

— Все нормально, я в «Истоке» выспался хорошо, а вот тебе следовало нормально отдохнуть. Держи. — Роман набрал еще одну кружку и протянул Стиву.

Прайс взял за пластиковую ручку, даже через стенки ощущая насколько напиток горячий, втянул носом аромат и сделал осторожный глоток. Немного обожгло губы, но он не отдернулся, наоборот, продолжил пить, легкое жжение помогло окончательно проснуться.

— Нам вылетать уже пора. — Стив посмотрел на сплошную темень за бортом конвертоплана.

— Успеем. Воеводов с командой совсем недавно отплыли из Орлеана. Им предстоит длительный переход по Мексиканскому заливу. — Ответил Сталюков, закусывая пресной галетой.

— Как они там?

— Вадим много не рассказал, но пробивались к судну с боем. Скоро сам у них расспросишь. Ладно, давай собираться, полетим на средней скорости, так и безопаснее и доберемся как раз ко времени. — Роман допил и перебрался в кресло пилота.

19.17 по местному времени

3.17 по московскому

Новый Орлеан

Штат Луизиана

Броневик «Cougar» подъехал к раскуроченным воротам на перекрестке Олд-Джентили Роуд, рядом с которым еще дымились останки БМП «Брэдли». Возле небольшого здания КПП собралось большее количество вооруженных людей рядом с бронетехникой. Песчаный «Cougar» остановился рядом, из открывшейся двери вылез Крейг, осмотрелся и направился к троим мужчинам, стоящим чуть в стороне.

— Крейг, ты как раз вовремя. — Сказал один из мужчин, невысокий, с крепким телосложением и проседью на висках, поправив лямки бронежилета.

— Флойд, что у вас здесь? — Спросил подошедший, посмотрев на зарево пожара за рощей.

— Отряд ALA уничтожен, среди трупов уже опознали Джоша Шека, руководителя южного подразделения ALA, который недавно сбежал из плена. Взяли несколько пленных. — Отчитался Флойд.

— Где они?

— В том грузовике. — Флойд кивнул в сторону стоящего неподалеку М35А3 с тентовым кузовом.

Крейг молча развернулся и направился к указанной машине. Подойдя к заднему борту, он снял с нагрудного кармана фонарик и осветил лица связанных пленных, лежащих на металлическом полу.

— Этого достаньте. — Указал на черного парня с прострелянной ногой, лежащего ближе всего к борту.

Двое охранявших грузовик, залезли в кузов и бесцеремонно выволокли пленника, сбросив его на землю как мешок с картошкой. Негр, больно ударившись об асфальт, застонал, пытаясь подтянуть к себе прострелянную ногу. Крейг схватил его за шиворот куртки и подтащил к колесу грузовика, прислонив спиной к покрышке.

— Смотри. — Крейг присел рядом, так что его лицо оказалось на уровне лица пленника. — Ты умрешь в любом случае, но у тебя есть выбор: скажешь, что вы здесь делали и куда делись русские — сдохнешь быстро и без мучений. Начнешь выделываться и страдать будешь так, что пожалеешь о том дне, когда ты выбрался из своей мамки.

— Иди на хрен. — Сквозь зубы процедил негр.

— Как хочешь. — Крейг ощупал карманы пленника, запустил руку под воротник и вытащил армейский жетон на цепочке. — Рассел Райт значит, четвертая дивизия морской пехоты. Местный получается. Ну что же, Рассел, наслаждайся.

Вытащив из ножен боевой нож танто, Крейг медленно, наслаждаясь гримасами мучения на лице Райта, воткнул его в живот пленника. Рассел сжал зубы, но стон все равно прорвался. Крейг, улыбнувшись, повел лезвие влево, вспарывая живот, аккуратно надрезая только кожу и мышцы пресса. Ноги Райта конвульсивно затряслись, мучитель навалился всем телом, прижимая Рассела к колесу и закончил надрез в районе аппендикса. Райт уже не просто стонал, он выл как умирающий зверь.

— Нет, дружище, так быстро ты не умрешь.

Крейг одной рукой запрокинул голову Райта и посмотрел прямо в глаза, другую запустил в живот. Усевшись на ноги Рассела, он начал медленно вытягивать скользкий от крови кишечник, намотанный на кулак. Райт завопил от боли и попытался скинуть мучителя с себя, но у него ничего не вышло.

— Русские…

— Что? Я плохо тебя слышу. — Крейг наклонился ближе к лицу Рассела.

— Мы помогли русским. Они ушли в море, к «Проталию», на корабле…

— А мог сказать сразу. — Крейг отпустил внутренности из руки, вытер ее об куртку Райта и встал. Повернувшись к стоящим в паре метров бойцам, сказал. — Вывезите его на болото и бросьте аллигаторам, остальных пленных туда же.

Двое кивнули и закинули почти бессознательного Райта обратно в кузов грузовика.

Крейг быстрым шагом направился к своему броневику и, забравшись на переднее сидение, снял с крепления рацию.

— «Дозор», вызывает Крейг, гоните все «Рипперы» к берегам Орлеана, надо найти судно, недавно отошедшее от берега. Далеко они уйти не могли. Передайте всем отрядам грузиться на катера и корабли. Надо их догнать.

— Может накрыть их с воздуха со «Спуки»?

— Отставить, был приказ взять их живыми.

— Принял. Приступаю к выполнению приказа.

9 декабря

6.12 по московскому времени

База «Исток»

— Князев? Саша, прием! — Раздался из стоящей на столе рации голос Серго.

Князев выскочил из туалета и схватил орущее устройство, тут же выбежав в коридор.

— Ты чего кричишь? С ума сошел? Женька спит еще, а ты горланишь, как вестник апокалипсиса.

— Ты очень срочно нужен в новом жилом корпусе. — Голос Серго звучит встревоженно.

— Что произошло?

— Двигай сюда быстрее, сам увидишь.

Саша с раздраженным видом вернулся в комнату, и принялся одеваться. На вопросы Вики о причине столь раннего вызова он толком ответить не смог, что выбесило еще сильнее, а холодный и пробирающий до костей ветер вкупе с дождем окончательно добили остатки нервных клеток. В фойе недавно введенного в эксплуатацию корпуса, Князев влетел готовый рвать и метать. В лифтовом холле встретил Абухба.

— Что у вас тут, черт возьми, происходит? — Прорычал Князев.

— Уймись, сейчас сам увидишь. — Серго жестом пригласил в лифт, и, зайдя следом, нажал на кнопку пятого этажа.

Когда дверь открылась, Саша сразу услышал истошный женский крик. Проклятия, мат, перемежаемые нечленораздельным мычанием и воплями. Князев спешно направился в сторону шума. Повернув по общему коридору направо, он застыл на месте, шокированный увиденным.

Возле стены, измазанной кровью, стоит обнаженная девушка лет двадцати пяти, вся перепачканная красным, с изрезанными руками и бедрами. Лицо девушки искаженно безумием, глаза на выкате, стеклянные, без толики рассудка. Она кричит, скулит и что-то бормочет, тыча во все стороны длинным поварским ножом. Рядом с ней на полу неподвижно сидит мужчина, зажимающий кровоточащую рану на животе. Вокруг уже собрались люди, вышедшие из комнат на шум, но подойти ближе никто не осмеливается.

— Эй-эй-эй, дамочка, полегче, так и поранить кого-нибудь можно. — Князев сделал шаг, выставив руки ладонями вперед.

— Су-у-у-у-к-и-и-и, убью-ю-ю-ю. Всех зарежу, зарежу, зере… — Девушка рыпнулась вперед, ткнув в воздух ножом.

— Может ты мне отдашь эту штуку? — Саша кивнул в сторону ножа.

— Уйди, исчезни, ты приходил, я знаю, вы все приходили, вы хотите меня убить. Ходите, шуршите за стенами, шепчетесь, ножи точите. — Забормотала девушка, начав чесать свободной рукой шею до кровавых ссадин на бледной коже.

— Саш, это бесполезно. Она невменяемая. Я уже пытался. По этому тебя и позвал. Не знаю, что с ней делать. Вырубить как-нибудь, или попытаться скрутить, но она и порезать может. — Сказал Серго, выйдя вперед и прикрыв собой стоящих в коридоре людей.

— Сейчас будем думать. — Выдохнул Князев. — Так, народ все расходимся, представление окончилось.

Люди, с опаской озираясь на причину беспокойства, разбрелись по номерам.

— А это кто? — Саша кивнул на сидящего на полу мужчину.

— Не знаю, когда меня вызвали он уже здесь был. Скорее всего они вместе вышли из комнаты и она его пырнула. — Ответил Абухба.

— Он живой?

— Кто же его знает. Она не дает к нему подойти. — Серго сделал осторожный шаг, но тут же ретировался, уворачиваясь от выпада ножом в его сторону.

Князев еще раз посмотрел в лицо девушки, и заметил кое-что очень знакомое — взгляд. Сумасшедший, зрачки лихорадочно мечутся из стороны в сторону. Даже нож в руке держит почти так же, как тот наркоман в аптеке, убивший мать Женьки. Девушка под наркотой, при чем у нее не просто приход, а стадия экзогенного психоза. Судя по характеру поведения, она под «солями».

— Надо ее вырубать, договориться не получится, она «солевая». — Сказал Князев и посмотрел по сторонам, прикидывая, как максимально безопасно можно обезвредить наркоманку.

— Я не смогу. — Подавлено сказал Абухба. — У меня рука на девушку не поднимется, даже в таком состоянии.

— Ты нож забери, а дальше я сам управлюсь. — Ответил Саша, вытягивая из штанов ремень.

Наркоманка, не понимающая смысла слов, заметила, что Князев с Серго что-то замышляют, оскалила зубы и начала размахивать ножом. Абухба снял куртку, выставил её перед собой как матадор красную тряпку. Сделав пару шагов к девушке, Серго бросил куртку вперед. Наркоманка попыталась отмахнуться от летящей на нее одежды, как от большого и страшного зверя, забыв о своем оружии и нападающих. Абухба воспользовался моментом и выбил нож из руки. Князев тут же заскочил за спину девушки и перетянул ее ремнем, прижав руки к телу. Вдвоем повалили ее на пол, Серго прижал ноги и прикрыл наготу обезумевшей своей курткой.

Послышались шаги со стороны лифта и через секунду в коридоре появилась Мила с Иваном, вторым врачом.

— Что здесь происходит? — Мила застыла, уставившись на связанную.

— Надо тащить ее в госпиталь. — Ответил Князев. — Она под наркотиками, вообще ничего не соображает.

Иван оперативно подскочил к наркоманке и ловко замотал ее своей верхней одеждой, так словно делал это каждый день. Закинув ее на плечо, он направился в сторону лифта, не дожидаясь дополнительных указаний. Людмила поспешила к лежащему мужчине, осмотрела его рану, попыталась с ним заговорить, но в ответ он лишь невнятно забормотал, распространяя амбре перегара на весь коридор.

— Этого тоже надо к нам, рана не глубокая, но зашивать придется. — Вздохнула Людмила.

— Приведите их в чувство. Необходимо узнать, что приключилось и где они раздобыли наркоту. — Князев помог Миле поднять на ноги раненого.

— Хорошо, но это не быстро. Пока прокапаем, пока оклемаются. — Ответила Мила.

— Понял. Пойду, посмотрю, где она накачалась. Раз голая, значит где-то здесь, по улице сейчас в таком виде не побегаешь. — Саша повернулся к Серго. — Ты со мной?

— Конечно. — Утвердительно кивнул Абухба.

Проводив Людмилу, Князев с Серго пошли по этажу, проверяя комнату за комнатой пока не наткнулись на пустую, с явными признаками «ночного веселья». Пустые бутылки, белые дорожки на заваленном грязными пластиковыми тарелками и остатками еды столике, постель со смятыми простынями, использованные презервативы на полу, стойкий запах перегара, пота и рвоты.

— Да, неплохо тут погудели. — Вздохнул Саша, осматривая комнату.

— Она явно была не одна. Надо найти остальных участников тусовки. — Серго поднял из-за кресла лифчик, по размеру явно неподходящий бушевавшей девушке.

— И камеры как на зло не работают. Придется играть в Шерлока Холмса и раскапывать все самим. — Князев подошел к окну и посмотрел на улицу. — Благо я хорошо в наркоманах разбираюсь.

[1] Ганшип AC-130U «Spooky» — летающая батарея (самолет) артиллерийской поддержки сухопутных войск, вооруженная крупнокалиберными пушками и 105 мм гаубицей.

Глава 5

9 декабря

10.12 по московскому времени

База «Исток».

Вика подошла к открытым воротам склада и посмотрела на моросящий дождь. Небо уже давно забыло об оттенках пурпурного, но Колмагорова до сих пор смотрела наверх с опаской, страшась увидеть даже малейший проблеск фиолетового спектра. Мелкие капли барабанили по лужам на асфальтированных дорожках, уже успевших превратиться в вездесущие ручьи.

— Погодка прямо под стать, да? — Сказал подошедший Саша. Он приобнял девушку за талию, и уткнулся носом в волосы девушки.

— Что-то ты сегодня прямо слишком милый. — Ответила Вика, повернувшись к Князеву.

— Да так задолбала вся эта чернуха, хочется простого человеческого тепла, чистого и уютного, а не вот это вот все. — Вздохнул Князев.

— И не говори. — Колмагорова, не привыкшая к таким проявлениям эмоций Саши, быстро чмокнула его в щеку. — Сама устала от этого. Вроде все налаживалось и в один момент полетело в тартарары. Такое ощущение, что мы как белки в колесе, никогда не выберемся из замкнутого круга происходящего дерьма.

— Я только начал верить в людей, в их стремление к чему-то хорошему и правильному, как нате вам, искупайтесь. Полный комплект из наркомании, алкоголизма, и проституции.

— В последнем уверен? — Переспросила Вика.

— А в чем тут не быть уверенным? Ты же сама слышала эту дуру, Варя или как ее там, уже не помню, та что второй в номере тусила. Мол, депрессия у них началась, электричества нет, работать теперь надо, а они такие все из себя, с тонкой душевной организацией. И вот добрый дядя из команды поисковых рейдов проговорился, что они нашли партию «веселых веществ» в одном из контейнеров. И наши ранимые особы решили отрешиться от тяжести бытия с помощью этих самых веществ. Правильно, ничего же другого их скудный мозг придумать не смог. Только дядечка тоже не пальцем деланный, сразу смекнул, что за такой подгон может получить легкий доступ к плотским утехам. На том они и порешили, мужик девушкам порошок, а они ему и его друзьям секс. Взаимовыгодное сотрудничество, так сказать, или банальная проституция. — Лицо Князева побагровело от нахлынувших эмоций.

— И что нам теперь с этим делать? — Грустно спросила Вика.

— Да если бы я сам знал. Сейчас встретим этих «добрых дядечек», переговорим с ними, потом устроим очную ставку с девками, чтобы уже никто отвертеться не смог, выясним всю картину и будем решать. Только что решать? Как все это искоренить из людей? Когда одни готовы травить других ради похоти, а другие готовы платить телом ради быстрого кайфа? Да, есть нормальные люди, но и вот таких вот, тоже не мало. И тупо закрыть глаза на это не получится. У людей нет тумблера в голове, отключающего все пороки, они будут жить так, как привыкли и добиваться желаемого удобными для них способами.

— Но ты же смог измениться. — Колмагорова посмотрела в лицо Саше.

— Если бы ты только знала, каким образом. — Князева замолчал и посмотрел на пузыри от капель дождя на поверхности луж. — Помнишь я тебе рассказывал про Краснодар?

— Это когда Женя с Эмилем к сектантам в плен попали?

— Именно. — Саша замялся. — Я же их тогда почти бросил. Сел в машину и поехал из города. Решил свалить и просто забыть.

— Но ты же вернулся.

— Вернулся. Выехал из города, и меня начало ломать так, как ни от какой наркоты не ломает. Все нутро словно наружу выворачивало, я аж из машины выпал и ревел как ребенок. Понял, что потом жить не смогу, если оставлю их там. Вернулся, анклавовцы помогли вызволить Женьку, но одна мысль до сих пор не дает мне покоя — если бы я не струсил, если бы сразу бросился на помощь, то, возможно, Эмиль бы остался жив.

— Не-а. Не остался бы. Просто ты оказался бы на кресте рядом с ним, а о дальнейшей судьбе Женьки вообще страшно подумать.

Со стороны дороги донесся шум подъезжающих грузовиков. Первым из-за поворота показался внедорожник Митсубиши Паджеро, следом за ним тянулись два длинномера Мерседес с крытыми кузовами. Из остановившегося Паджеро выбрался Джавид и подошел к Князеву.

— В последнем грузовике. — Кочарян кивнул в сторону Мерседесов. — Все трое, с утра сами не свои. Сказали, что отравились вчера найденной в рейде колбасой. Идиоты, я то уже заранее понял, в чем дело.

— Интересно, сопротивляться будут или как? — С загадочной задумчивость спросила Вика, передергивая затвор своего верного пистолета-пулемета.

— Давай только без перестрелок, хорошо? — Князев с опаской посмотрел на свою девушку.

Из глубины склада вышел Серго с двумя бойцами службы охраны в полном вооружении и встали рядом с Князевым. Из Дальнего грузовика вылезли три человека. Двоим уже явно за сорок, с обвисшими животами, виднеющимися залысинами, недельной щетиной и обрюзгшими лицами. Третий моложе, не больше двадцати пяти, нервный, суетливый, очень худой и высокий. Саша посмотрел на парня и словно узнал в нем самого себя, только «допурпурной» версии.

— Привет, ребят. — Саша вышел вперед, раскинув руки в мирном жесте. — Как в рейд скатались?

— Да нормально? В честь чего такая встреча пафосная? — Угрюмо пробурчал один из сорокалетних.

Молодой, заметив Князева и людей с оружием, заметался из стороны в сторону и бросился бежать. Достигнув конца кузова, он уже было воспрял, подумав, что удалось улизнуть, но тут же полетел кубарем на землю, не заметив подножку. Кочарян, укрывшись за грузовиком, подстерег беглеца и остановил его самым очевидным способом.

— Ты чего удираешь? — Джавид подошел к лежащему на земле. — Успокойся, никто тебя пытать и наказывать не будет, мы не нуклиевцы. С вами просто хотят поговорить.

Но суетливый его не слушал, всеми силами стараясь поскорее подняться и продолжить улепетывать. К его несчастью подоспел Серго, одним движением поднял его на ноги и вежливо под руку проводил к Князеву и остальным.

Два остальных рейдера злобно посмотрели на парня, понимая, что теперь косить под дураков и отнекиваться смысла нет, попытка бегства выдала их причастность с потрохами.

— Уже догадались, о чем мы хотим пообщаться? — Спросил Саша, посмотрев на вмиг сникших мужиков.

— Да понимаю. — Ответил один из них.

— А мы тут при чем? Порошок мы для себя достали, так побаловаться, попробовать. Распространять не собирались. Этот дебил, — второй кивнул на парня. — Сболтнул девкам, что у нас есть. Так они на нас насели, мол поделитесь да поделитесь. Я не хотел, мы же не барыги. А эти шлындры сами предложили себя в обмен, ну тут уже и я не устоял. С женской лаской так-то тяжко после эпидемии, а они молодые, симпатичные.

Ладно, разберемся. — Махнул рукой Саша. — Вечером, в восемь, жду всех в административном, там все обсудим и будем думать, что дальше делать. До этого не чудить, сидите тихо в комнате и думайте над своим поведением.

Мужики виновато закивали и понуро зашагали к корпусам.

— Вот и что с ними прикажете делать? — Выдохнул Князев, смотря им в след.

9 декабря

3.42 по местному времени

11.42 по московскому

Воды Мексиканского залива

Нос катера береговой охраны разрезал черную как нефть поверхность океана. Если бы не звезды над головой, то ощущение пространства вокруг полностью бы исчезло, словно корабль плывет из ниоткуда в никуда в вечном нигде. В рубке управления единственный источник света — монитор навигации и подсветка на панели управления, благо органов управления не так много, Вадим уже запомнил их расположение и находил их в слепую.

Тимур с Федоровичем спят, устроившись в пассажирском отсеке. Утомленные прорывом из Орлеана, отключились через полчаса после выхода в открытой океан. Марк почти все время провел на корме катера, наблюдая за бурлящей от винтов водой, хотя не понятно, что он видит там в такой темени.

До координат «Проталия» осталось часов десять ходу, если конечно навигация не врет. Наконец-то появилось время осмыслить слова Прайса, пока добирались до Орлеана и пробивались к кораблю, голова была занята совсем другим. Если Стив прав, то скоро передвижение по планете очень сильно затруднится. Человечество слишком привыкло к удобству спутниковой навигации, стало воспринимать как данность. На GPS позиционировании было завязано слишком много, начиная от банальной навигации кораблей, маршрутов самолетов, картографии и заканчивая автоматической уборкой полей комбайнами, наблюдением за тектоническими плитами, геодезией и траекторий баллистических ракет. Чуть больше чем за сорок лет, люди привыкли, что летающие на орбите электронные болванки всегда подскажут, куда надо идти или ехать, разучившись ориентироваться по более «земным» вещам. Вот и сейчас, держа в голове слова Стива о сбоях в точности координат, Вадим сверялся с направлением по положению звезд на небе, словно мореплаватель эпохи великих открытий.

Кстати, Прайс.

Воеводов достал из стоящего рядом рюкзака спутниковый телефон. Посмотрел на экран, пропущенных вызовов нет, в Орлеанской заварухе поставил на беззвучный режим, чтобы внезапный звонок случайно не выдал. Уровень приема сигнала не максимальный, но для звонка вполне хватит. Набрал номер Стива.

— Алло, Прайс?

— Да, привет. — Голос Стива звучал немного устало. — Как ваш морской поход?

— Посейдон нам благоволит. Волны почти нет, идем на полном ходу. Тишь да гладь, если бы всю дорогу так удача способствовала, то уже давно на месте были бы. — Ответил Вадим.

— Отлично. У нас так же. Небольшая облачность над Атлантикой, но мы поднялись выше горизонта облаков и идем на средней скорости. Часов через пять-шесть прибудем.

— Где думаете приземлиться?

— Ки-Уэст, Флорида. Там остров, соединенный с материковой частью мостами.

— Сейчас. — Вадим достал навигатор, и посмотрел на обозначенное Прайсом место. — Блин, не советую. Тут в Штатах такая фигня творится, что наши разборки с «Нуклием» отдыхают. Не известно, что там во Флориде происходит. Лучше летите до Кубы, там рядом с Гаваной есть много мест на побережье, где можно незаметно приземлиться. У Кубинских властей никогда не было вооружения уровня американского, так что опасаться вам нечего, да и людей там не так много было.

— Ты так говоришь, словно там был.

— Приходилось.

— Хорошо. Вы через сколько прибудете?

— Часов десять, думаю. Жалко, конечно, что не ночью, но и плюс тоже есть. Сможем издалека визуально рассмотреть остров. Как проведем разведку, вызову вас.

— Отлично. Значит очень скоро увидимся.

— Да. Ладно, не будем долго болтать. Кто знает, может в «Проталии» пасут каналы спутниковой связи.

— Хорошо. — Стив отключился.

Вадим поставил спутниковый телефон на приборную панель катера и посмотрел на черную поверхность океана.

9 декабря

10.12 по местному времени

18.12 по московскому

Окрестности города Гавана

Куба

Выбрав для посадки высушенное солнцем до желтизны поле рядом с пляжем Плайя Бакуранао, Роман развернул винты конвертоплана в вертикальное положение и пошел на снижение. Стив, уже сменивший одежду на более подходящую для жаркого кубинского климата, пристально всматривался в монитор, пытаясь обнаружить в округе признаки живых людей.

— Ром, знаешь, о чем подумал. — Сказал, отвлекшись на мгновение, Прайс. — Сразу после эпидемии я мечтал найти выживших, от одиночества готов был выть. А вот сейчас, смотрю на этот экран и понимаю, что если обнаружу кого-то, то это вызовет страх и опасение. Неизвестно, на кого мы можем наткнуться: на проталиевцев, на группу каких-нибудь местных сумасшедших, или просто на людей, готовых убить ради оружия, пропитания или транспортных средств. Прошло меньше полугода, а мы уже боимся себе подобных.

— Эх, Стив. Наивный ты, умный, но наивный. — Роман слегка улыбнулся и приземлил конвертоплан. — Люди всегда были такими, какими ты их сейчас видишь. Просто существовали определенные рамки, сдерживающие истинную натуру: общественное порицание, полиция, уголовный и гражданский кодекс, ответственность перед родителями, детьми и семьей, страх потерять рабочее место. А сейчас всего этого нет, кануло в лету под натиском «Пурпурного рассвета». Хотя и до него хватало всякого, те же маньяки, убийцы, насильники. Любая война сразу показывала человеческую натуру, обычные солдаты без зазрения совести шли на мародерство, пытки и изнасилования, причем с обеих сторон. Нет, хорошие и совестливые люди тоже есть, но их меньшинство. Другие просто мимикрируют, тайно желая покарать всех им неугодных, и неважно чем они не угодили, даже если просто мимо прошли и не поздоровались, или цвет волос не понравился, или одежда.

— Грустно это все. — Стив тяжело вздохнул и нажал кнопку открытия двери. — Все же хочется верить в лучшее, но с каждым днем эта вера тает все сильнее.

— Ничего, надеюсь у нас в «Истоке» получится что-то изменить.

— В этом я уже начал сомневаться. Без Лесного мы лишились почти всего, что могло этому поспособствовать. А люди уже успели привыкнуть к сильно облегчившийся жизни. Даже боюсь предположить, чего ждать от такого количества разочарованных и озлобленных общинами людей. — Прайс подошел к открывшейся двери и вдохнул полной грудью. — Морем пахнет.

— Разберемся. — Ответил Сталюков, выбираясь из кресла пилота. — Никто нам не мешает распустить всех, и оставить только тех, кто реально горит нашей идеей. Вот с «Проталием» покончим, чтобы не переживать больше об угрозе уничтожения и более плотно развитием «Истока».

— Загадывать не будем, как говорят: «не считай цыплят, пока они не вылупятся».

— У нас по-другому. «Не дели шкуру неубитого медведя». — Роман подошел к Стиву и посмотрел на виднеющийся океан.

— Смысл тот же. — Стив вылез из конвертоплана и сел на выгоревшую траву. — Теперь сидим и ждем?

— Да. — Роман опустился рядом. — Вадим позвонит и сразу вылетаем. Блин, я просто сгораю от нетерпения, быстрее увидеть «Проталий» и покончить уже с ним раз и навсегда.

— Кровожадно прозвучало. — Стив поднял с земли желтую соломинку и закинул ее в рот. — Две сотни тысяч человек. Там по любому очень много женщин и детей непричастных к организации эпидемии, а ядерный взрыв не убивает избирательно, погибнут абсолютно все.

— А то что те, кто устроил пурпурный, не думали обо всех женщинах, детях и стариках, которые погибли в страшных муках? Их было не двести тысяч, а несколько миллиардов. И даже после всех этих смертей они продолжают угнетать и убивать, сами при этом прохлаждаясь на райском острове. Если мы дадим слабину, начнем жалеть и взвешивать, кто виноват, а кто нет, то пока мы мешкаемся, погибнет еще не одна тысяча людей. Вон, Вадим же сказал, что не в одной России идет противостояние с анклавами, на твоей родной земле развернулась полномасштабная война, и каждую минут умирают люди.

— Да, но брать на себя ответственность в принятии решения, кому жить, а кому нет…

— А по-другому никак, они на себя эту ответственность взяли, и теперь должны за это заплатить. Тебя гложет совесть, я понимаю, но даже библию вспомни. Тот же Содом и Гоморра, бьюсь об заклад, что в городах хватало и праведных людей и вообще не успевших согрешить детей. А потоп? Там вообще всех под одну гребенку и не важно, насколько по заветам люди жили.

— Да, только сейчас это не истории из книги, написанной пару тысяч лет назад, а реальность. И отправить людей на тот свет необходимо нам. — Стив замолчал, жуя соломинку и разглядывая океан.

9 декабря

20.32 по московскому времени

База «Исток».

Князев поставил локти на стол и опер на них подбородок. В кабинете совещания полная тишина, все ждут «проштрафившихся». Серго молча сверлит взглядом стену. Вика сидит по правую руку от Саши, и смотрит на дверь, взгляд девушки и рука, поглаживающая металлический бок пистолета-пулемета, не обещают ничего хорошего.

Открылась дверь. Первой вошла девушка, устроившая утром «представление», в сопровождении Милы. Следом за ней в кабинет шагнули двое мужчин и парень из поисковой команды, процессию замыкали двое охранников из службы безопасности. Варя, первая выдавшая всю информацию по инциденту, уже ждала остальных в помещении.

— Вот все и в сборе. — Сказал Князев, когда все расселись. — Ну что же, мы очень жаждем выслушать вашу историю.

— Да чего слушать то. — Первым начал мужик, уже рассказавший свою версию у грузовика. — Я же вам уже все выложил. Сами они виноваты.

— Да брешет он, как дышит. — Выкрикнула Варя. — Мы на складу работали, впахивали как Папы Карло, уже ног под собой не чуяли. Так эти обмудки Ксюшке как-то предложили порошок, чтобы легче работалось, ну она и согласилась. На следующей смене работала за троих, веселая вся такая, полная энергии. И мне тоже захотелось, за общее дело то радеем, а усталость она такая, когда ног под собой не чуешь, уже ничего не хочется. Ну Ксюха и поделилась. Так мы три дня и проработали, сделали больше, чем за неделю до этого. И вот вчера вечером эти утырки предложили с ними посидеть, мол, есть что-то получше «спидов». А нас после трехдневного марафона уже крыло прилично, подумали, чем черт не шутит, может хоть в себя придем. Когда уже сидели за столом и выпивали, они новый порошок дали. Что дальше было не помню, пришла в себя уже в своей комнате. Башка болит, промежность натёртая, тошнит. Они нас там накачали и пользовали как хотели. Уроды одним словом.

— Да что ты пи… — Говоривший до этого мужчина осекся на полуслове, посмотрел по сторонам и продолжил. — Что ты врешь? Сами же нам и предложили себя в обмен на наркоту. Да, каюсь, не устояли мы, повелись на похоть. Но никто никого не насиловал, все по обоюдному согласию было.

— Хватит собачиться, дайте другим высказаться. — Прервал Князев. — Оксана? Оксана же, верно?

Девушка молча кивнула.

— Как себя чувствуешь? Говорить можешь?

Оксана отрицательно замотала головой.

— Ладно. Послушаем мужскую сторону. Раненый наш, что ты нам скажешь?

— Да что сказать. — Ответил мужчина, держась одной рукой за живот. — Мне Ксюха давно нравилась, только она никак не отвечала на знаки внимания. А как Леха сказал, что они нашей находкой заинтересовались, то и смекнул, что можно договориться на хороший вечер для всех. Думал она расслабится, станет более сговорчивая. В номере же все пошло не по плану, наркота им голову снесла. Начали предлагать себя за постоянную поставку, а дальше я уже толком и не помню. Все переросло в групповуху, мы сами тоже хороши. Я вон с горя набухался и нюхнул еще сверху. Помню только то, что уже под утро решил все Ксюхе высказать, что разбила она мне сердце, шалавой оказалась. Я ее, считай, с Лехи снял, скакала на нем как ошалелая. Так ее такое мнение не устроило, она за нож и схватилась, а дальше вообще ничего не помню.

— Ах ты лживая паскуда. — Подскочила со своего места Варя. — Вы воспользовались нами! Накачали и трахнули! Кому вы больше верите? — Девушка повернулась к Князеву. — Трем похотливым мужикам или двум беззащитным девушкам? У вас тут уже вроде был случай изнасилования? Знаете, что эти спермобаки из себя представляют! Расстрелять их надо! Не мы, так другие бы девчонки пострадали! Они на этом не остановятся! А выставить нас виноватыми хотят!

— Хватит орать! — Рявкнул Князев. — И так голова раскалывается от этого дурдома, а вы тут еще «Пусть говорят» устроили. Все сели и заткнулись. Дайте подумать.

Саша посмотрел в лицо каждому из участников ночного кутяжа. Кто-то смотрел виновато, кто-то взбешенно, по лицам и не определишь, кто лжет, а кто говорит правду.

— Так, слушаем сюда. Я не царь Соломон, и его мудростью не обладаю. Ситуация спорная, необходимо все взвесить и обмозговать. Сейчас вы все идете по своим комнатам и ждете нашего решения. Только без глупостей и так проблем хватает. Никто никого расстреливать не будет. Сидите тихо и спокойно, от работы на завтра все освобождены. На этом все, топайте в корпус.

Когда виновники покинули кабинет, Князев распустил и остальных. Голова под вечер вообще не соображала, и он решил взять один день на раздумья. Завтра уже выслушать мнение каждого и принять решение. Случай щепетильный, такой не вынесешь на всеобщее обсуждение. Одна из сторон говорит правду, и репутация другой может пострадать непоправимо.

Всю дорогу до дома Саша молчал, даже уже в комнате, приняв душ и усевшись на кровать, не проронил ни слова. Вика уложила спать Женю и селя рядом. Сначала осторожно положила руку на плечо, затем потянулась поцеловать, но Саша отстранился.

— Ты чего? — Не поняла реакции Князева Вика.

— Да мне от самого себя противно.

— С чего это? Не ты же там в номере тусил.

— Да я ничем не лучше. Знала бы ты, как я вечера коротал до «Пурпурного». — Князев сглотнул ком в горле. — Я сейчас словно на себя со стороны посмотрел. Вроде всего полгода прошло, а я уже и забыл, какой же мразью был. А ведь тогда даже не понимал, казалось, что единственное развлечение — это алкоголь, наркотики и секс за деньги. Хренового ты мужика себе выбрала, паршивого. Узнала бы ты меня раньше, даже на пушечный выстрел не подошла бы. Говорю это, понимая, что могу разочаровать настолько, что ты меня тупо бросишь. Но уж лучше ты будешь знать это от меня лично, чем потом вскроется. Я с самого начала решил, что буду с тобой настоящим и выложу тебе всю правду, какой бы горькой она не была. А ты уже сама принимай решение, любишь ли ты меня, или уже нет.

— Дурак ты. — Вика обняла Сашу за шею. — Мне не важно, каким ты был. Это в прошлом. Все мы совершаем ошибки. Главное, что людей не ел, и никого не насиловал.

— Не, там точно все по обоюдному согласию было.

— Заткнись. Подробности точно знать не хочу. Я вижу какой ты сейчас. Как ты справляешься с тяжелыми ситуациями, разруливаешь конфликты, как относишься ко мне и к Жене. Я вижу, что ты настоящий, твои эмоции не поддельные. Ты не стараешься казаться кем-то, кем на самом деле не являешься. Это меня в тебе и цепляет. Ты лучше, чем сам о себе думаешь. И даже с этой ситуацией ты разберешься.

— Мне бы твою уверенность. — Князев растаял под напорот тепла Вики и обнял ее за талию. — Я уже мозг себе сломал, кто из них прав, а кто виноват.

— Согласна. С одной стороны, и мужики могли легко девок накачать, все-таки молодых и красивых сейчас не так много. А с другой и девченки могли легко повестись на наркотики, я лично знаю много случаев, когда вроде порядочные и нормальные девушки бросались во все тяжкие ради дозы. Сам же знаешь, что женский пол более подвержен всяким зависимостям.

— Ага, как женский алкоголизм. Но и мужчины тоже ради секса на многое готовы, словно это диво-дивное,и они никогда в жизни этим не занимались. Ладно, завтра уже буду думать. Как говориться, утро вечера мудрёнее.

9 декабря

22.41 по московскому времени

База «Исток»

Трясущимися руками Виктор достал сигарету из пачки и подкурил. Прикончил за две затяжки и начал следующую прямо от еще тлеющего окурка.

— Ты чего так трясешься? — Спросил стоящий рядом Потап.

— Нервоз, все-таки столько времени готовились. — Ответил Виктор, едва попадая фильтром в рот.

— Да меня тоже мандражит. Столько раз подрывы делал в жизни, но никогда еще людей не взрывал. — Потап поежился и спрятал руки в карманы. — Ребята уже все в курсе, сам прошел сегодня по каждому и сообщил. Рванем в шесть вечера, когда все перед ужином по комнатам будут, кто в душ пойдет, кто просто прохлаждаться будет.

— А почему не ночью?

— Да там народ может разбрестись по всей базе, свободное время как ни как. А так наверняка.

— Начнем с нового корпуса? В который поселили примкнувших в «Восходе».

— Да, его первым и по цепочке до административного с интервалом в десять секунд.

— А почему сразу все не бахнуть?

— Надежнее по очереди. Если сразу все подорвем, то велика вероятность оставить много выживших. Патрули вон шатаются, да и так людей на улице не мало. А после первого взрыва служба безопасности ломанется в свою дежурку за вооружением, которая тоже заминирована, гражданские постараются укрыться в зданиях, где мы всех и достанем. Напоследок оставим административный, куда соберется руководство, стараясь определить источник взрывов по остатку еще работающих камер и дронов. — Ответил Потап.

— Умно. Я бы все махом подорвал бы.

— На то я и подрывник, чтоб просчитывать такие моменты. У нас же как было, вот так по глупости взорвешь все заряды, и пласт породы пойдет не туда, куда надо. А так ты им управляешь, как автомобилем, точно знаешь траекторию смещения.

— Кстати, насчет автомобилей, я уже отогнал один внедорожник, припрятал его в частном доме в Текосе. Полный бак, шесть канистр в багажнике, оружие, провиант. Доберемся до своих спокойно. — Виктор никак не мог успокоиться и курил уже четвертую сигарету.

— Отлично. Не пробовал с ними связаться?

— Я что, дурак по-твоему? Тут же все отслеживается. Только попробуй выйти на связь с кем-то извне, моментально сцапают.

— Но сейчас то этого «Мегамозга» нет на базе, америкашка который. Улетел он. — Подметил Потап.

— Так он же не один за ним следит. Вон, Князев вечно в административном сидит, с абхазом этим, которому только на рынке мандаринами торговать.

— Тоже верно. Интересно, сколько нам придется ждать возвращения Воеводова с остальными, если они вообще вернутся.

— Думаю день, максимум два. Ты уже придумал как мы их устранять будем? — Спросил Виктор.

— Я еще восемьдесят килограмм взрывчатки сделал. Заминируем остатки административного. По любому полезут проверять, а мы их хлопнем. — Потап демонстративно хлопнул в ладоши.

— А как ты узнаешь, что они в нужном месте?

— в кооперативе все учтено. — Хмыкнул Потап. — Я спер у рейдеров дрон. Укроемся в здании неподалеку, увидим подлетающий конвертоплан, запустим его и будем ждать. Как только залезут на обломки, я активирую детонатор. Взрыв будет такой, что в радиусе пары сотен метров все разнесет. Взрывчатку упаковал в большой газовый баллон и шрапнелью нашпиговал. Изрешетит как картечью.

— Не зря ты к команде примкнул. — Виктор немного успокоился и похлопал Потапа по плечу. — Не знаю, как бы мы без тебя справлялись.

— Ты это потом нашим в «Акации» скажи, чтобы мои заслуги учли.

— Да мы и так все в почете будем, героями.

— Не, я хочу особых наград, не зря же я один все продумывал и варил взрывчатку. Пусть берут в службу безопасности, как минимум, а еще лучше поставят замом в какую-нибудь общину. — Потап мечтательно посмотрел в небо.

— Из грязи в князи метишь? — Виктор посмотрел с прищуром.

— Из солдат в генералы. Грязью я никогда не был.

9 декабря

14.54 по московскому времени

22.54 по московскому

Воды Мексиканского залива

Форштевень «Мановара» разрезал волны лениво, как нож заливное на новогоднем столе. Вадим сбросил скорость до семи миль в час, опасаясь обнаружения радарами «Проталия» до которого осталось всего несколько километров.

— Тим, сколько в запасе аккумуляторов для дрона? — Спросил Воеводов, когда Юлаев вошел в рубку.

— Штук шесть точно еще есть, остальные уже поставил на зарядку. А что?

— Подгони дрон вот к тому кораблю. — Вадим указал на виднеющейся на горизонте крупный контейнеровоз.

Тимур поднял стоящий на панели приборов бинокль и посмотрел на судно.

— Вот это громадина. Что он здесь делает? — Спросил Юлаев.

— Судя по тому, что он не движется, скорее всего просто дрейфует. Возможно команда погибла во время пурпурного и корабль превратился в плавучий саркофаг. В любом случае, сгоняй к нему коптер, рассмотри. Тут лету километров шесть, быстро долетишь.

— А зачем он нам? Думаешь, там есть противники?

— Нет. — Вадим отрицательно мотнул головой. — Мы укроемся за ним. Спрятаться от радаров нам помогает системы катера, но вот от визуального обнаружения они не спасут, плаща невидимки у нас нет. Поэтому мы прижмемся как можно ближе к этому контейнеровозу, и запустим дрон, осмотреть «Проталий», самим соваться туда слишком опасно.

— Понял. Сейчас запущу.

Тимур быстро сбегал в каюту экипажа и вытащил на палубу коптер. Заменив батарею на свежую, он вернулся в рубку управления и поставил монитор на панель приборов. Вадим сбавил ход катера до минимального, зафиксировал штурвал и подошел ближе, чтобы тоже видеть изображение на экране. Зажужжали винты и дрон взмыл в небо. На экране замелькала поверхность океана, играющая солнечными бликами. Вскоре на экране показался огромный корабль. Палуба заставлена сотнями контейнеров различных цветов, издалека похожих на кубики лего, которые ребенок собрал, не обращая внимание на цвет. Дрон подлетел ближе и замедлился, давая полную панораму контейнеровоза. Никого. Палуба пуста. Ни души. Даже в рубке никого не видно. Тимур опустил коптер как можно ниже и провел его по лабиринту ходов между контейнерами, по лестницам, заглянул в иллюминаторы, стараясь отыскать хоть какой-то намек на наличие живых людей, но корабль больше походил на декорацию из фильма ужасов о заброшенном судне. Пыль, толстым слоем лежащая на всех горизонтальных поверхностях, соляные разводы на стеклах иллюминаторов, начавшие ржаветь металлические элементы, кучи экскрементов чаек повсеместно.

— Видимо корабль заброшен. — Заключил Тимур.

— Как я и думал. — Вадим вернулся к штурвалу и прибавил скорость. — Гони «птичку» обратно, скоро она снова понадобиться.

Добравшись до контейнеровоза, Воеводов сбросил скорость и на малом ходу начал подходить к борту судна. Федорович, Тимур и Марк выбрались на палубу посмотреть на титанических размеров судно, рядом с которым далеко не маленький «Мановар» казался детской игрушкой. Выкрашенный выше ватерлинии в черный цвет борт корабля закрыл собой половину обзора. Тимур задрал голову вверх, стараясь рассмотреть, где начинается палуба.

— Вот это махина. — Восторженно выдохнул он. — Первый раз так близко вижу настолько громадный корабль.

— Ты же на море жил, у вас там Новороссийск рядом, много контейнеровозов в порт заходило, таких не было что-ли? — Спросил Марк.

— Не, такие к нам не захаживали. — Ответил за Тимура Михаил. — Это океанические корабли, через Атлантику и Тихий раньше ходили.

— Вот создал же человеку такую махину. — Не мог успокоиться Тимур.

— Да, а сейчас они превратились вот в такие дрейфующие призраки былого величия. Ты только представь сколько их вот так самовольно плавает по морям и океанам? А топлива в них сколько? Рано или поздно их борта проржавеют и все оно попадет в океан. — Задумчиво сказал Марк.

— Хватить глазеть. — Оборвал разговор Воеводов, выкрикнув из рубки. — Перекиньте швартовочные бампера на левый борт.

Юлаев с Сахаровым бросились скидывать через перила большие пластиковые шары, привязанные к веревкам. Именно эти бампера, похожие на большие поплавки и погасили удар, когда «Мановар» прижался бортом к контейнеровозу.

Воеводов заглушил двигатель, проверил не уносит или от корабля, прицепиться нечем и не к чему, так что приходиться рассчитывать только на отсутствие течения. Катер не двигался, корпус контейнеровоза надежно укрывал от легко ветра.

— Все, Тим тащи сюда коптер. — Скомандовал Воеводов выбравшись на палубу.

Юлаев снова поставил дрон на металлический пол и расположил монитор так, чтобы видео с камеры было видно всем собравшимся. Коптер взлетел, Тимур сверился с точками координат предоставленными Прайсом, и отправил дрон в направлении к «Проталию».

— Долго лететь? — Спросил Марк.

— Суда по карте, расстояние до «Проталия» около девяти километров, дрон летает со скоростью восемьдесят, так что минут за двенадцать долетит. — Ответил Тимур, не отвлекаясь от монитора.

— Девять километров это прилично, у него заряда хватит обратно вернуться? Это же не дроны Лесного, которые по несколько дней летать могут. — Снова поинтересовался Сахаров.

— Хватит, прямо тютелька в тютельку. Батарея рассчитана на двадцать километров.

— Марк, не отвлекай. — Остановил расспрос Вадим, тоже не отрывая взгляда от экрана.

— Что это такое? — Спросил Тимур, едва заметив на мониторе непонятный силуэт на горизонте. Приблизив изображение с помощью зума, удалось рассмотреть. — Это что, нефтяная платформа что ли?

— Ну ка. — Воеводов наклонился ближе к экрану. — Да, похоже на то. Может мы координатами ошиблись? Не могут на платформе двести тысяч укрыться.

Дрон подлетал все ближе, давай рассмотреть всю конструкцию морской платформы.

— Вроде точно платформа, только странная какая-то. Вышки не видно, кранов мало, да и вот эта штука. — Федорович ткнул пальцем в колонну, опускающуюся из центра платформы в воду. Очень странная.

— Может это вход на подводную базу? Они там все под водой сидят, а замаскировали его специально, чтобы никто ничего не понял. — Предположил Юлаев.

— Какая подводная база? Ты себе представляешь, какой город надо отгрохать под водой, чтобы разместить там столько людей. Может мы ошиблись? Стив же говорил, что точность GPS сильно упала. — Вадим достал из подсумка навигатор, проверил количество спутников, уровень приема сигнала. Да, ловит уже не так хорошо, и погрешность есть, но не такая, чтобы промахнуться мимо целого острова.

— Смотрите. — Тимур увеличил изображение на экране, показав турельные пулеметы, установки запуска реактивных ракет и связку локаторов на платформе.

— Да, это точно не простая нефтедобывающая. Но что-то здесь не так. — Задумался Воеводов. — Ты ближе подлететь сможешь?

Юлаев погнал дрон к платформе, стараясь показать на экране как можно больше. Внезапно на палубе вышки что-то вспыхнуло.

— Уводи коптер! — Выкрикнул Вадим.

Но было поздно, изображение на экране погасло, сменившись удручающей надписью «Device disconected».

— Твари, сбили. — Выдохнул Тимур.

— Теперь они точно знают, что мы рядом. Надо отходить и связываться с Прайсом. На катере мы близко не подойдем, снесут ракетами, а вот конвертоплан вполне может добраться. Необходимо выяснить, что вообще за фигня здесь происходит. — Воеводов забежал в рубку управления, завел двигатель и выкрутил штурвал.

Глава 6

9 декабря

23.12 по московскому времени

Город Новочеркасск

Войсковая часть

Ростовская область

Колонна из нескольких сотен автомобилей, включая тяжелую бронированную технику, установки залпового огня, самоходные зенитные гаубицы на тягачах и БМП, заехала через КПП на территорию военной части и распределилась по широкому плацу, заметенному снегом. Из броневика «Тайфун-ВДВ» вылезла высокая женщина крепкого телосложения и накинула капюшон куртки, укрываясь от холодного ветра со снегом. К ней тут же подбежал мужчина в серой форме.

— Инга, разведотряд я уже отправил. Осмотрят территорию части, если все нормально, то можно располагаться на привал. — Отрапортовал подошедший.

— Отлично. Не забудьте развернуть установки ПВО и ПРО, не хватало еще чтобы нас тут накрыли ракетным обстрелом. — Ответила женщина, осмотрев зияющие черными провалами окон здания части.

— Уже.

— Хорошо. Разверните полевую кухню, надо накормить людей горячим. Пятый день в дороге, от сухомятки уже все исстрадались. Пусть хорошо отдохнут, впереди последний рывок и мы достигнем цели. Выставите патрули, распределите смены так, чтобы каждый хотя бы часов по шесть поспал, даже из отрядов быстрого реагирования.

— Принял. — Кивнул мужчина.

— Выполняйте. — Инга жестом отправила подчиненного, а сама направилась в первое же здание, на дверях которого издалека виднелась табличка «штаб». Следом за ней поспешил адъютант с рацией, спутниковым телефон и военным защищенным ноутбуком.

Инга осмотрела коридор штаба. На стенах следы от пуль, на полу — человеческие останки умерших явно не от вируса.

— Что здесь произошло? — Спросил адъютант, заглядывая через плечо начальницы.

— Перестрелка, ты разве не видишь? — Женщина подошла к первому от входа кабинету, открыла дверь, но заходить не стала, слишком много трупов.

— Но кто мог напасть на воинскую часть? Мародеры?

— Никто на них не нападал. Сами друг друга перебили. Одна часть людей решила дезертировать, когда начался «Пурпурный», другие решили следовать уставу. Вот и вышел конфликт интересов. — Инга нашла пустое помещение и вошла внутрь. — Распорядись, чтобы сюда притащили генератор и обогреватель. Организуем здесь временный командный пункт.

— Так точно. — Помощник оставил в кабинете всю аппаратуру и спешно удалился выполнять приказ.

Уже через час в кабинете кипел чайник, за массивной полевой радиостанцией работал радист, еще двое вели постоянные переговоры по рации, координируя работу операторов дронов. Инга сидела за широким столом, когда-то принадлежавшему офицеру части, и изучала топографические карты Ростовской области и Краснодарского края.

— Вот почти и закончился наш переход. — Сказал грузный мужчина лет пятидесяти, потягивая кофе из железной полевой кружки.

— Почти, самое главное еще впереди. — Ответила Инга, помечая одной ей известные объекты на карте маркером.

— Я вот только никак не пойму, зачем нам останавливаться в Краснодаре завтра. Доехали бы сразу, до Текоса всего на двести километров дальше.

— Необходимо сгруппировать силы, дать людям еще одну передышку. Никто не знает, что нас там ждет.

— Ну не преувеличивай, знаем же. Нет у них больше электричества, оборонка ослабла. Часть руководства куда-то улетела.

— Это ничего не меняет. Идем по плану. Остановка под Краснодаром, перегруппировка. Далее «Авангард» идет на пару километров впереди основной колонны, основная группа через Новороссийск и два отряда по трассе через Горячий Ключ. — Инга отложила в сторону карты. — Контрольное время прибытия — полдень одиннадцатого декабря. На Кубани снега почти нет, так что двигаться можно быстрее.

9 декабря

15.17 по местному времени

23.17 по московскому

Окрестности Гаваны

Куба

Нервоз отпустил. После перелета через Атлантику, рейд на «Проталий» уже не казался чем-то ужасным и самоубийственным. Главная база всех анклавов совсем рядом, несколько часов лета и все. И делать особо ничего не надо, просто сбросить с высоты ядерный «сюрприз», потом забрать Воеводова с ребятами, и можно лететь домой. Хотя последний пункт будет самый сложный, потому что до настоящего дома рукой подать, просто пересечь Мексиканский залив, немного пролететь над континентом и здравствуйте родные пенаты. Ведь именно домой, в Техас, он так стремился, ехал из Москвы в Новороссийск, искал яхту, планировал переход через океан. Это все казалось таким сложным и нереальным, а сейчас он сидит на берегу Карибского моря, недалеко от Гаваны и за каких то пару часов может оказаться там, где родился и вырос. Эта мысль и тянет, и, одновременно, пугает. Намного легче смириться с потерей дорогих людей, когда даже не видел их тел. Можно представить, что они еще живы, просто не могут выйти на связь и утешать себя этой мыслью, чтобы хоть как-то подавить боль от утраты. Но если прилететь, увидеть все собственными глазами, похоронить собственноручно, то воображать уже будет намного сложнее. Не получится дальше прятаться в скорлупе.

— Да, слушаю. — Донесся голос Сталюкова от конвертоплана.

Стив развернулся и увидел, что Роман разговаривает по спутниковому телефону.

— Вадим? — Спросил Прайс.

Сталюков кивнул и продолжил разговаривать.

— Понял, сейчас вылетаем. Хорошо, сделаю крюк и зайду с запада. Понял. Хорошо, сейчас запишу. Подожди, как это зависнуть у катера? Блин, я даже не знаю, хватит ли у меня навыка. Ладно, попробую, другого выхода то нет. — Роман достал из кармана смартфон, не работающий без сети «Истока», и использовал его как записную книжку. — Все записал. Ладно, отбой, мы выдвигаемся.

Стив подскочил с травы, где просидел последние несколько часов, и подбежал к Сталюкову.

— Что у них там? — Спросил он.

— Они обнаружили «Проталий». — Коротко ответил Роман.

— Летим сбрасывать мину?

— Нет. Все вообще не так, как мы думали. «Проталий» не остров, это переоборудованная нефтяная платформа, на которой никак не разместить столько человек, сколько мы думали. Но она очень хорошо охраняется, Вадим с ребятами на катере подобраться не смогли, а конвертоплан долетит, тем более если за штурвалом будет Михаил. — Сталюков поднялся в летательный аппарат и сел в кресло пилота. — Сейчас двигаемся к их местоположению, заберем их с катера и летим к «Проталию». Готовь своих дронов РЭБ и систему маскировки от локаторов. Полет будет веселым.

16.34 по местному времени

00.34 по московскому

Воды Мексиканского залива

Тимур, Марк и Михаил собрались на палубе, рядом с аккуратно сложенными сумками амуниции и оружия. Наблюдают, задрав голову, как Роман осторожно опускает конвертоплан задом к корме катера, с опущенной погрузочной рампой. Прайс стоит в открытом проеме и следит, чтобы расстояние до катера было достаточным для погрузки в летательный аппарат.Воеводов мониторит экран радиолокатора, опасаясь атаки из «Проталия» и готовый в любой момент задействовать оборонные системы «Мановара».

— Рома! Еще чуть ниже и на полметра назад! — Подсказал Прайс через бортовую систему связи.

Михаил переступил перила и, как только рампа оказалась достаточно близко, прыгнул на нее. Довольно шустро для своего возраста, он забрался в салон конвертоплана и забежал в кабину пилотов.

— Так, Ромка, давай я немного порулю.

Сталюков не стал возражать, включив тумблер удержания высоты, он снял шлем и уступил место пилота Федоровичу. Дальше дело пошло быстрее. Михаил сноровисто подогнал рампу прямо к борту катера. Тимур с Марком начали перебрасывать сумки, Прайс их тут же ловил и оттаскивал в салон. Когда палуба полностью опустела, Тимур посмотрел на зеркальную поверхность воды у борта «Мановара», задержал дыхание и прыгнул на рампу. Приземлившись, он потерял равновесие и чуть было не рухнул в воду, но подоспевший Стив ухватил его за руку и втянул в конвертоплан. Сахаров справился намного лучше, прыгнул без заминок и сразу же забрался в пассажирский отсек. Быстро пожали друг другу руки, на долгие приветствия нет времени.

— Вадим, все готово, можно покидать судно. — Отрапортовал Сахаров по рации.

— Понял, выдвигаюсь.

Буквально через минут Воеводов оказался в салоне летательного аппарата и дал добро на взлет. Загудели приводы, поднимая рампу и конвертоплан начал плавно набирать высоту. Воеводов добрался до сумок с амуницией, и пополнил запас гранат, дополнительно положив в рюкзак пластид и термитную смесь в специальных цилиндрах.

Забрав на несколько километров на запад, Михаил поднял летательный аппарат на восемь километров вверх, с такой высоты можно безопасно осмотреть нефтяную платформу не боясь быть обнаруженными или сбитыми.

Приблизившись к предполагаемому «Проталию» Прайс включил все средства обнаружения конвертоплана: камеры, радары, теполовизоры и приборы ночного видения.

— Ну что? Сбросим на него бомбу и все? — Спросил Стив.

— А толку? Ты видишь там людей, или штаб управления? Я — нет. Надо разобраться, что это такое, и почему штаб всех анклавов именно здесь. Хотя я уже в этом сомневаюсь. — Ответил Воеводов.

— Я просканировал все частоты, с этой платформы постоянно идет очень мощный поток связи к спутникам и по радиочастотам. Бьюсь об заклад, что она еще и к подводным магистральным канала интернета подключена. Это явно не просто нефтедобывающая вышка. Соорудить такую громадину вблизи к Штатам дорогого стоило, просто так бы никто этого не делал. — Стив еще раз посмотрел на изображение загадочного сооружения на экране.

— Да это понятно, что она тут не для декораций стоит. — Вадим ненадолго замолчал. — Надо проникнуть на нее.

— Туда? — Марк показал пальцем на экран, показывающий нефтяную платформу. — Да там же вооружения, как иголок у ежа. Мы даже близко не подлетим.

— Не так уж и много, у них системы ПВО, установки противоракетной обороны, турели с пушками и пулеметами. Да, будет не легко, но нам необходимо это сделать. — Вадим рассмотрел приближенное изображение базы. — Если мы просто уничтожим платформу, а она окажется простым центром связи, то потеряем последнюю нить, ведущую к истинному «Проталию», и тогда уничтожение «Истока» будет лишь вопросом времени. Мы не можем так рисковать. Проникнем, выясним, что это за фигня такая, быстро свалим, и разнесем ее к чертям собачьим, возможно даже не понадобится ядерку применять. Надо по-быстрому сообразить план проникновения.

— У нас есть четыре дрона, один я могу запустить с устройством радиоэлектронных помех, та же, как мы сделали при штурме «Нуклия». — Подсказал Стив.

— А другие мы можем переоборудовать в дроны-камикадзе и вывести оборону платформы с той стороны, с которой будем атаковать. У нас как раз операторов четыре: ты, Рома, Марк и Тимур. Мы с Михаилом воспользуемся бортовым вооружением. — Вадим придвинулся чуть ближе к экрану. — Ну ка, увеличь вот это место. Отлично! Посадочная площадка. Ром, иди сюда, посмотри, сядет здесь конвертоплан или нет.

Сталюков пробрался через собравшихся у монитора ребят и присмотрелся к изображению.

— Федорович точно сможет посадить, я вряд ли. Здесь аккуратно надо, чтобы втиснуться между этими двумя вертушками. — Роман показал на стоящие на платформе вертолеты «Black Hawk».

— Как думаете, там люди вообще есть? Сколько летаем, вообще никого не видели. — Спросил молчавший до этого Марк.

— Я тоже не видел, но раз вертолеты есть, то кто-то обязательно должен быть. — Заключил Вадим. Ладно принимайтесь за подготовку коптеров, скоро идем на снижение.

Сделав несколько кругов на высоте, пока Стив прикреплял к дронам снаряды и ставил их на боевой взвод, Михаил взял курс с востока на запад и начал снижение. Воеводов занял место стрелка, наблюдая через монитор видеоприцела. Тимур с Марком вооружились пультами управления БПЛА, готовые направить их на заранее обговоренные установки ПВО. Роман подготовился у десантного люка.

— До цели два километра, приготовьтесь, сейчас будут перегрузки. — Сказал Михаил и уронил конвертоплан вниз.

Стив зажмурился, голова закружилась, появилось ощущение, что он резко стал легче. Утренний завтрак подскочил к горлу, так и норовя вырваться наружу.

— Километр. Высота — восемьсот. Через пять секунд открываю люк! — Крикнул Федорович, хотя все и так его слышали через систему бортовой связи.

Открылся люк, впустив в салон потоки холодного ветра. Сталюков дал отмашку. Стив первым запустил винты своего дрона и показ палец вверх — «готов к полету». Роман осторожно поднял БПЛА за корпус и вытолкнул из салона конвертоплана. Дрон, сделав несколько кульбитов, стабилизировался и взял курс на нефтяную платформу. Следом за первым, в полет отправились дроны Марка и Тимура. Отправив последний, Роман спешно схватился за пульт, успев выправить положение коптера. Михаил повернул конвертоплан, сделав петлю, чтобы дроны успели добраться до базы.

— Завис над платформой. — Отчитался Стив. — Активирую систему подавления РЭБ.

— Секунд тридцать, и мы ударим. — Добавил Тимур.

— Миша, бери курс прямо на базу. — Приказ Воеводов, направляя тридцатимиллиметровую пушку прямо на турель.

Почти одновременно прозвучали три взрыва, скрыв под собой установки пуска ракет и систему ПВО. Сразу же загрохотала пушка Воеводова, осыпая градом пуль зенитные турели.

— Обнаружен запуск ракет. — Произнес роботизированный голос бортового компьютера.

— И снова здравствуйте. — Выдохнул Михаил. — Ребят, держитесь.

Вадим продолжал обстреливать оборонные системы платформы, несмотря на предупреждение. Михаил приготовился к запуску тепловых ловушек, бросая взгляд на монитор и ожидая приближения ракет.

— До столкновения три секунды.

— Сам знаю. — Пробурчал Михаил и уронил конвертоплан в крутую петлю. — Вадим, снеси эти чертовы установки.

Воеводов молча направил пушку на открывшие огонь ПВО, дал два коротких залпа, но не попал, слишком большая угловая скорость. Буркнув что-то под нос, он закрепил целеуказатель прямо на установке и произвел залп четырех ракет. Две на подлете сбили зенитные турели, но остальные достигли целей, расчистив свободный подлет. Вадим переключился обратно на пушку и продолжил обрабатывать системы обороны платформы, которые можно достать с текущей позиции.

Михаил взял прямой курс к посадочной площадке.

— Готовимся к высадке! — Приказал Воеводов.

— Федорович, ты остаешься на месте. Держи «птичку» готовой к вылету. — Повернувшись к Михаилу сказал Вадим.

— Так точно, командир.

— Стив, у тебя одного нет боевого опыта, держись чуть позади Марка и Тимура. Хорошо? И ноутбук свой прихвати, очень может пригодиться.

Прайс кивнул в ответ.

Снеся последние две турели, слепо вращающие стволами из стороны в сторону — дрон с системой РЭБ сработал на отлично, Воеводов выбрался из кресла и подбежал к десантному люку, на ходу вооружившись автоматом.

— Готовность — пять секунд! — Михаил открыл дверь люка.

Как только шасси конвертоплана коснулись стального настила, Вадим выпрыгнул и поспешил укрыться за корпусом стоящего рядом вертолета, держа на прицеле ближайшую дверь. Тимур, Марк и Роман выбрались следом и распределились по посадочной площадке, занимая огневые позиции.

— Осматриваемся внимательно. База как муравейник. Могут открыть огонь из любого окна или проема, а мы здесь как на ладони. — Передал Воеводов через рацию. — Я выдвигаюсь к ближайшей двери. Прикройте меня, как только доберусь, по очереди следуете за мной.

Договорив, Вадим побежал, согнув ноги в коленях и водя стволом автомата от одного подхода к посадочной к другому. Сбежав по небольшой лестнице на другой уровень платформы, Воеводов прижался к стене рядом с дверью и осмотрел запирающий механизм — дактилоскопический датчик, но петли у двери наружные, снести не составит труда. Решил не подрывать, слишком много шума, хотя если на базе была бы группа охраны, они давно бы уже себя показали. Прикрепил шашки с термитом прямо возле петель, зажег и немного отошел. Яркое, почти белое пламя, очень быстро расплавило толстое железо и дверь покосилась. Вадим, придерживая створку руками, надавил всем телом, вытаскивая ригели из пазов в косяке. Освободившись, дверь всей тяжестью надавила на Воеводова, едва не сломав позвоночник, вес створки оказался намного больше, чем показалось с виду. Уперевшись ногами в пол, Вадим постарался ее удержать, но ботинки начали скользить под тяжестью.

«Забавно будет умереть, придавленным дверью на пороге „Проталия“.» — проскользнула мысль в голове.

Послышались тяжелые шаги по железному полу и рядом появился Роман, в момент подхватив придавившую тяжесть. Вдвоем опусти дверь на пол. Вадим тяжело выдохнул, стерев пот со лба.

— Спасибо. Меня чуть пополам не переломало.

— Да не за что. Увидел, что еще чуть и не сдюжишь, решил помочь. — Сталюков занял позицию, прикрывая передвижение остальных ребят.

Когда все собрались у входа, Вадим знаком руки показал собраться.

— Заходим все вместе. Рома, мы с тобой впереди, Марк и Тимур прикрываете, Стив, держись в центре и сильно не высовывайся.

Зашагали по коридору, довольно чистому и пустому для нефтяной платформы. Каждый ожидал увидеть голые железные стены, трубы, и прочие коммуникации идущие прямо над головой, но вместо этого наблюдали идеально ровные и девственно чистые поверхности со всех сторон. Никаких табличек, названий и прочих опознавательных знаков. Двери, похожие одна на другую и больше ничего. Вскоре добрались до первой развилки, не встретив вообще никого.

— Куда дальше? — Спросил Роман, осматриваясь по сторонам.

— Если бы я знал. Это не база, а какой-то Кносский лабиринт. — Ответил Воеводов, ломая голову над направлением движения.

— Я знаю, на что похожа эта платформа. На дата-центр. — Вмешался Прайс. — Я бывал в таких, похожая архитектура, да вообще все похожее. Вы воздух чувствуете? Он прохладный и сухой, как в серверных. И запах, я никогда и ни с чем его не спутаю, когда работает много серверов и электроники, они создают какой-то специфический аромат, смесь нагретого текстолита и оплетки кабелей, словами не передать. Здесь пахнет именно так.

— И что это нам дает? — Вадим повернулся к Прайсу.

— Надо двигаться к центру. Именно там обычно идет центральный ствол кабелей, и главные сервера базы данных расположены там, чтобы меньше тянуть проводов и сократить потери скорости. Доберемся, я подключусь, и мы получим ответы на наши вопросы.

— Ясно. — Вадим прикинул в голове примерное расположение платформы и направление коридоров, и, сориентировавшись, указал направление отряду.

Передвигались осторожно, опасаясь нарваться на охрану, но встречали только одинаковые двери, ответвления коридоров и лампы под потолком. База больше походила на корабль-призрак, прямо как недавно встретившийся контейнеровоз.

— Что-то тут вообще никого нет. — Прошептал Тимур. — Может платформа заброшена?

— Ага, а стрелял по нам кто? — Так же шёпотом ответил Марк.

— Не знаю, автоматика какая-нибудь. Мы же в Мексиканском заливе, вдруг это перевалочная база наркокартелей, понапихали сюда турелей и ракет, сделали крепость да вымерли все. — Уже громче сказал Юлаев, продолжая двигаться по коридору и контролируя свой сектор.

— Не тупи, электричество они где по-твоему взяли? Да и не могло тут все так автономно полгода проработать. — Огрызнулся Сахаров.

— Замолчали. — Обрубил разговоры Воеводов.

Коридоры изменились, стали шире и выше. Полностью пропали окна, что говорило о том, что они забрались в центр платформы. Появился постоянный низкочастотный гул. И запах, о котором говорил Прайс, только усилился. Свернув за очередной поворот, наткнулись на дверь, отличающуюся от других — двустворчатую, широкую, высотой почти под потолок.

— Готов спорить, что нам нужно именно сюда. — Сказал Стив.

— Это почему? — Воеводов быстро осмотрел стены около двери, никаких кодовых панелей и замков, створки двери открываются внутрь, так что даже петли не срежешь.

— Их сделали большими, чтобы заносить габаритное оборудование. Значит там либо генераторная, либо серверная. Но так как много шума оттуда не слышно, скорее всего — второе. — Ответил Прайс.

— Занять позиции, контролируйте проходы. — Скомандовал Воеводов.

Тимур, Марк и Роман разошлись в разные стороны и присели возле стен, взяв на прицел коридор.

— Ну давай проверим твое предположение. — Вадим подошел к двери и посмотрел на гладкие как зеркало створки. — И как она открывается?

— Сейчас посмотрю. — Стив провел пальцами по стенам рядом и по самой двери. — Так, никаких скрытых кнопок или панелей нет.

Достав из кармана смартфон, он начал водить им по железной поверхности.

— Что ты делаешь? — Спросил Воеводов.

— Ищу RFID сканер. Знаешь как на проходных в бизнес-центрах карточки такие были, прикладываешь к турникету и проходишь. Они работали на технологии RFID, здесь, скорее всего, то же самое. Ага, нашел. — Прайс улыбнулся, запустил какое-то приложение и достал из рюкзака ноутбук.

— Много времени займет?

— Нет. — Ответил Стив. — Почти вся RFID система использует «манчестерское» кодирование. Оно не сложное, всего лишь сорокабитное. Даже в «Рассвете» код был двухсот пятидесяти шестибитный. Так что сейчас быстренько брутом его взломаю и мы зайдем.

— Хорошо. А то такую даже не подорвешь, всех контузит в таком помещении. — Вадим посмотрел на действия Стива, которые для него больше похоже на камлание шамана, чем на что-то понятное.

Прайс шустро подцепил смартфон к лаптопу, перекинул отсканированный сигнал RFID и загрузил его в специальную программу. По экрану побежали строчки кода, Стив изредка нажимал клавиши и следил за происходящим на экране.

— Готово.

Отцепив смартфон от ноутбука, Прайс поднес его к месту, где до этого обнаружил сканер. Где-то в глубине стен пропищал сигнал и створки с шипением начали расходиться в стороны.

— Всем приготовиться. — Вадим вскинул автомат и прижался к стене прямо у двери.

Створки открылись, освободив проход в большое, но очень плотно заставленное серверами помещение. Высокие, от пола до потолка, шкафы с педантично уложенными проводами и сотнями светодиодов гудели и перемигивались световой морзянкой. Воеводов вошел первым, водя стволом автомата из стороны в сторону. В левом углу помещения заметил худощавого парня в очках, джинсах и кофте с длинным рукавом, сжимающим в руках планшет. Его глаза испуганно бегали из стороны в сторону, лицо перекошено от ужаса, колени дрожат, того и гляди сейчас в обморок упадет. Такой точно не представляет опасности.

— Стоять! — Заорал Вадим на английском. — Медленно положи предмет на пол, повернись ко мне спиной и скрести руки на затылке.

Парнишка безвольно повиновался.

Вадим быстрым шагом подошел к незнакомцу, перевел его руки за спину и связал их кабельной стяжкой. Роман с ребятами быстро обшарили помещение, но кроме испуганного никого не нашли.

Усадив пленника на стул, Вадим встал перед ним, направив ствол автомата прямо в лицо.

— Кто ты и что здесь делаешь?

— Я… я… я… — Парень начал заикаться от страха. — Сэм, Сэмуэль Стаховски, я программист. Обслуживаю эти… — Он указал трясущейся рукой на сервера.

— Что это за база? На кого вы работаете?

— «П-п-проталий». База называется «Проталий». Я всего лишь обеспечиваю работу серверов. — Сэм едва сдерживался, чтобы не заплакать.

— Здесь есть еще люди? — Надавил Вадим.

— Два техника и пять человек охраны на нижнем ярусе.

— И все? — Встрял в допрос удивленный Прайс.

— Да, всего восемь человек.

— Как давно вы здесь находитесь? — Спросил Воеводов.

— Охрана менялась каждые три месяца. Я и техники уже восемь лет.

— Восемь лет? — Тут уже удивился и Воеводов. — Сколько тебе лет?

— Двадцать шесть. — Покорно ответил Стаховски.

Тимур, Роман и Марк, держа под контролем входную дверь, постоянно оборачивались, пытаясь понять, о чем идет разговор, но скудные знания английского не позволяли уловить сути.

— Вадим, дай я поговорю. — Прайс взял второй стул и сел рядом с Сэмом. — Ты здесь живешь с восемнадцати лет? Где находится укрытие глав «Проталия»? Мы знаем, что их порядка двухсот тысяч. По нашим данным, они должны были находиться здесь.

— Двести тысяч? Нет, нет никаких двухсот тысяч. Все управляется отсюда. Сервера и суперкомпьютер отвечают за работу искусственного интеллекта, который всем и руководит. Он и завербовал меня в эту программу сразу после школы. Я не покидал вышку ни разу за это время.

— А как же снабжение? Продукты там, одежда, средства гигиены?

— Раз в две недели прилетал вертолет и сбрасывал контейнер на посадочной площадке. По другому с внешним миром я не коммуницировал. — Сэм, поняв, что его не собираются убить здесь и сейчас, немного пришел в себя.

— Как тебя завербовали? — Не переставал гнуть свою линию допроса Воеводов.

— Добавился человек в соцсетях. Мы начали общаться, он поддерживал мое мировоззрение, помогал. Оплатил мне курсы программирования, переезд в другой город. Начал платить очень хорошие деньги. Потом предложил работу здесь на платформе за баснословную зарплату. И когда я уже работал здесь, ввел в курс дела про «План Голдстейна».

— И ты согласился? — Вадим изменился в лице.

— Да. Долго не раздумывал. Всегда был социофобом, и именно на почве этого мы сошлись во взглядах с завербовавшим меня. Он пообещал, что я переживу пандемию и получу хорошее место в мире после. — Стаховски, вспомнив про своего покровителя, немного осмелел.

— У этого человека есть имя? — Спросил Прайс.

— Есть, но оно фейковое. Я это понял с самого начала, но мне было без разницы, платили то стабильно. Я подозреваю, что это был вовсе не человек, а этот искусственный интеллект. Люди так не общаются.

— То есть ты говоришь, что гибель человечества устроили не люди, а сумасшедший компьютер? Ты меня за идиота держишь? — Вышел из себя Воеводов. — Ты «Терминатора» пересмотрел или что? Если продолжишь ссать мне в уши, я тебе сначала колени переломаю, а потом и руки из плечей повыдергиваю.

Сэм снова затрясся от ужаса, его лицо побледнело, на коже выступили капли пота.

— Я правду говорю. Нет никакой группы людей. Ну или я не знаю. Все управляется отсюда. Я в этом проекте с самого начала и никогда не слышал о двухстах тысячах.

— Так ты сидишь здесь и носа не высовываешь, пока весь мир там сначала умер, а теперь люди друг другу глотки грызут за право жить свободно? — Закричал Воеводов.

— Вадим, остынь. — Прайс встал со стула. — Я сейчас подключусь, и мы выясним, скрывает ли он что-нибудь от нас или нет.

— Вот здесь можешь законнектиться. — Сэм указал подбородком на стойку с разъемами, на своем рабочем месте.

Прайс опять достал свой ноутбук, подключился и с деловитым видом начал производить непонятные для Вадима пассажи.

— Долго это займет? — Спросил Воеводов, еще не придя в себя.

— Не отвлекай. — Отрезал Прайс.

Ожидание затянулось. Стив с головой ушел в процесс, забыв о течении времени. Пленник, поняв, что от него больше ничего не ждут, начал нервно ерзать на стуле и осматриваться по сторонам. Воеводов нарезал круги по серверной, то и дело проверяя ребят, контролирующих входную дверь. Когда нервы Вадима почти сдали, Стив, словно почувствовав приближающуюся катастрофу, оторвался от ноутбука.

— Он не врет.

— А поподробнее можно? — Спросил Вадим, усаживаясь на стул.

— Абсолютно все общины по всему миру связанны с этой базой. Скидывают отчеты, информацию по «объектам», так они называют людей, этапы исполнения «Плана Голдстейна», маршруты передвижения патрулей, все замеченные группы выживших, еще не вовлеченные в общины. Даже про наше противостояние с «Нуклием» все досконально описано. Подробная информация на всех, и на тебя, и на меня, вообще на каждого. — Перечислил Прайс. — Нейросеть, использующая мощности этих компьютеров, работает по заранее запрограммированным алгоритмам и раздает команды.

— И нет никакого острова, где сидят устроившие «Пурпурный»? Даже одного человека, ответственного за эпидемию? — Воеводов посмотрел на стойки серверов, не веря, что именно в них сидит то, что убило почти все человечество.

— Или нет, или он очень грамотно заметает следы.

— Не может такого быть! — Воеводов с досады пнул ногой компьютерный стол. — Вы вдвоем хотите мне сказать, что эпидемию вируса устроил какой-то там искусственный интеллект? Это бред сивой кобылы. Компьютеры созданы человеком и в случае любой угрозы можно отключить их. Как можно было создать вирус и распространить его на всю планету без участия в заговоре множества людей?

— Ну даже здесь, на главной базе всего несколько человек. — Неуверенно сказал Прайс.

— Да, но системы охраны такие, что форт Нокс позавидует. Если бы не конвертоплан с его маскировкой от радаров и дроны, мы бы сюда никогда не попали. А до «пурпурного» и до изобретений Лесного это вообще нереально было провернуть!

— А откуда здесь электричество? — Внезапно спросил Сахаров.

— Не знаю. — Ответил Прайс. — Может электростанция, используют силу течения.

— Я не тебя спросил. Переведи это. — Марк кивнул на Сэма.

— Что является источником электричества для платформы? — Прайс повернулся к Стаховски.

— Ниже на уровень. Могу показать где. — Ответил Сэм.

— Я спросил, что, а не где? — Повторил вопрос Прайс.

— Я не знаю. Там большое помещение, оттуда идет электричество. Я там никогда не был, техники туда только ходят.

— Что он говорит? — Сахаров ни понял ни слова.

— Сказал, что где-то ниже, но он не знает, что там точно, генератор или электростанция. — Перевел Стив.

— Надо разведать. Чую, кое-что интересное там увидим. — Марк посмотрел на пол, словно мог увидеть расположенный ниже источник энергии.

— Пойдем, посмотрим. Ребят, выдвигаемся. — Воеводов пошел к двери. — Ты тоже с нами.

Стаховски послушно закивал и поспешил следом.

С проводником путь до нужного помещения не занял много времени, Стаховски даже во мраке очень хорошо ориентировался в хитросплетении коридоров. Спустившись на ярус ниже, Сэм остановился возле двустворчатой двери, еще больше и шире, чем в серверной.

— Это здесь.

Вадим внимательно осмотрел расходящийся буквой «т» коридор, посмотрел на потолок и увидел камеры.

— Почему ваша охрана бездействует? — Спросил он.

— Я не знаю. — Стаховски пожал плечами. — Я с ними почти не встречаюсь. Очень редко вижу их издалека на палубе платформы. Их всего пятеро. За все восемь лет на эту платформу никто даже не пытался проникнуть, может у них нет алгоритмов действия на такие случаи.

— Охрана, которая не реагирует на вторжение? Ну-ну. — Вадим еще раз посмотрел на камеры и разрезал стяжки на руках пленника. — Открывай дверь.

Сэм приложил курту к считывателю и створки расползлись в стороны, открыв проход в стерильно белое помещение без окон и дверей. Вдоль правой стены располагался небольшой стеллаж с висящими на крючках защитными очками.

— Твою же мать… — Прошептал Стив, войдявнутрь. Натянув очки, он нажал почти незаметную кнопку на одной из стен. Монолитная, на первый взгляд, поверхность начала раздвигаться, открывая окно из бронированного стекла, ведущее в соседнее помещение, в центре которого сиял, подобно небольшому Солнцу, реактор на управляемом термоядерном синтезе. Облако плазмы в прозрачной колбе пульсировало и двигалось как живое, выкидывая небольшие протуберанцы.

— Искусственный интеллект говоришь? — Сказал сам себе Сахаров.

— Не может быть, этого просто не может быть… — Прайс поставил дрожащие руки на стекло.

— Что это? — Уже догадываясь, спроси Вадим.

— Это реактор. — Опустив голову вниз, ответил Стив. — Такой же, как тот, что питал энергией «Исток». Реактор на управляемом термоядерном синтезе, построить который мог только один человек на всей Земле.

— Кир Лесной. — По буквам произнес Воеводов.

— Да, Кир. Только все это уже не имеет смысла. Он мертв. — Прайс еще раз посмотрел на реактор, думая о том, поможет ли схема работающего понять, как запустить такой же в Кринице.

— Я же говорил, это не искусственный интеллект, это человек и очень, мать его, хитрый человек. Он пригрел вас под боком, чтобы лучше контролировать, ибо понял, что бороться с вами сложнее чем держать под колпаком. Он в одну каску заварил всю эту кашу с вирусом, а его знания и изобретения лишь помогли. — Воеводов сжал кулаки. — Умер говоришь? Ты прямо в этом уверен? Тебе не кажется все произошедшее очень уж удачным совпадением? Почему он улетел именно тогда, когда мы собрались на «Проталий»? Почему GPS начал хуже работать, хотя он типа улетел его чинить? Если он умер, то ему очень сильно повезло, так как у меня к нему о-о-очень длинный разговор.

— Это все Кир… — Пробубнил Юлаев, начав ходить по комнате кругами. — Он всех убил. Мама… Я сам хоронил своего отца. Завернул в постельное, вырыл могилу и положил. Кир руководил сетью общин. Из-за него умерла Лариса, Юля…

— Замолчи. — Рявкнул Вадим. — Я вот одного не пойму: если у Лесного были все эти изобретения, которые легко бы сделали его самым богатым человеком в мире, то зачем ему понадобилось убивать все человечество? Он что, возомнил себя богом? Или настолько ненавидел людей? В школе сильно буллили, и решил выместить накопившуюся ненависть?

— Мы этого уже не узнаем. — Ответил Прайс, не отходя от окна. — Сейчас нам нужно решить вопрос с анклавами. История Лесного закончилась.

— Пока я не увижу его труп, она не закончилась. — Отрезал Воеводов. — Сколько времени займет скачать всю базу данных с местных серверов?

— Всю базу данных? Ты в своем уме? Здесь миллионы терабайт информации, а у меня с собой один ноутбук. Это невозможно. — Стив повернулся к Вадиму.

— Ну тогда не всю, хотя бы расположение всех общин, информацию по людям, в них содержащихся, группировки, которые работают на анклавы. Все, что может нам пригодиться. Этого, — Воеводов кивнул на замершего у стены Сэма. — Тоже к работе подключи. Скажи, что босс его откинул копыта и если он не будет содействовать, то я ему башку прострелю.

— А что потом? Что будем делать с «Проталием», когда получим всю необходимую информацию? — Спросил Прайс.

— Разнесем здесь все к хренам собачьим и полетим домой. — Бросил Вадим, направляясь к двери.

Глава 7

9 декабря

20.34 по местному времени

4.34 по московскому

Воды Мексиканского залива

— Сэр. До пункта назначения осталось сто миль. — Отрапортовал стоящий у штурвала военного катера человек в форме.

— Принял. — Крейг повернулся к монитору, показывающему вид на движущуюся во тьме флотилию с дрона. — Боевая готовность — четыре часа. Если противник нас засечет и начнет сваливать, то стрелять только по двигателям. Русские нужны живыми.

— Фокстрот четыре на связи. — Из рации прозвучал голос командира десантного катера. — Если придется идти на штурм, тоже живыми брать?

— Да, применяйте газ, резиновые пули, светошумовые. Максимум, стреляйте по ногам, но никого не убивать.

— А повреждения самой платформы? — Спросил позывной «Фокстрот четыре».

— Команда сверху — устранить всех остальных на базе и уничтожить платформу. База скомпрометирована, местоположение ее раскрыто. Заминировать и подорвать, как только захватим русских. — Ответил Крейг.

— Зачем командованию эти иностранцы так понадобились?

— Я не знаю, приказы сверху не обсуждаю, и тебе не советую. Конец связи.

Крейг еще раз посмотрел на свою флотилию. Двенадцать кораблей, три катера береговой охраны, два ракетных, четыре десантных корабля с сотней бывших морских пехотинцев и еще три скоростных, с установками противоракетной и противовоздушной обороны. Даже несмотря на ночную тьму и проворность этой кучки залетных вояк, уйти от такой группировки им не получится. Даже две сотни хваленых бойцов из ALA ничего не смогли противопоставить, погибнув в огне ракетного топлива под Орлеаном, что уж там говорить об этих русских, при том что половина из них, еще совсем зеленые.

Открыв на планшете личные дела противников, он еще раз пробежал по тексту. Сопляки, троим то и тридцати даже нет, один даже в армии никогда не служил. Прочитав имя «Стивен Прайс» скривился как от зубной боли, досадно, что земляки предают и сотрудничают с врагом, хотя и на своей земле таких хватает. Ничего, решить проблему с этими залетными и останется лишь подавить заразу ALA для окончательно воплощения «плана Голдстейна». Тогда-то и можно будет выдохнуть полной грудью, наконец-то расслабиться и начать жить, упиваясь свободой и роскошью на почти обезлюдевшей планете.

23.21 по местному времени

07.21 по московскому

База «Проталий»

Мексиканский залив

— Ну, долго еще там? — Раздраженно спросил Воеводов и посмотрел через плечо Прайса на экран ноутбука, по которому столбиками бежал непонятый для него код.

— Не знаю. Делаю все что могу. — Вздохнул Стив. — Не так-то просто выудить нужную нам информацию из общего объема.

— Может ну его на фиг? — Опустил автомат и повернулся к Вадиму Юлаев, сидящий возле входа. — Давайте просто разнесем здесь все к чертовой бабушке и свалим. Уже выяснили же, что это главная база, что нам еще нужно? Мне здесь не по себе, так и жду что охрана нагрянет.

— Я не верю, что именно отсюда велось все управление. — Возразил Воеводов. — Уверен, что такой центр не один. Надо вычислить остальные, чтобы вырвать всю сеть общин с корневищем. Дайте Стиву закончить работу и тогда уже отчалим.

— Может мы хотя бы найдем местную охрану и устраним их? Хоть спокойнее будет. — Ответил Тимур.

— Ага. Нас трое, ты, я и Рома, против пятерых вооруженных человек, которые знают эту базу как свои пять пальцев. Давай, «Рэмбо», вперед, я посмотрю. — Съязвил Сахаров.

— Хоть кто-то соображает. — Кивнул Вадим. — Оборонительная позиция всегда более выгодная на неизвестной территории. Сервера они уничтожать не рискнут, отбиться здесь будет намного проще, чем соваться в коридоры.

— Но почему они тогда еще не атакуют? — Не успокаивался Юлаев.

— Скорее всего по той же причине. Устроили где-нибудь засаду и выжидают. Платформа большая, найти нас сложно и этот. — Воеводов кинул на притихшего в углу Стаховски. — Никаких сигналов бедствия не передавал, рация его у меня. Странно конечно, что на связь они с ним не выходили, но нам это только на руку.

— Как там Федорович? — Спросил, молчавший до этого Роман.

— Нормально, ждет на палубе ти…

— В кабинете воцарилась полная тьма. Сервера одновременно перестали гудеть, придавив плотной тишиной. Загорелись подствольные фонари на автоматах ребят, прорезав темноту белыми конусами.

— Что за⁈ — Подскочил Стив. Его сердце забилось от жуткого дежавю.

— Свет вырубили, суки. — Выругался Вадим и достал рацию. — Миша, прием?

— На связи.

— У нас тут блэкаут полный, что там снаружи?

— Вся платформа потухла. Темнота, хоть глаз выколи.

— Понял. Жди, мы скоро выдвигаемся. — Вадим отключился и повернулся к Стиву. — Тебя могли засечь? Ну то что ты в их база копаешься?

— Исключено, я же входил по внутренней сети, а не из вне подключился. — Ответил Прайс, сворачивая ноутбук.

— Успел что-то скачать?

— Что-то успел, но я не знаю, что конкретно. Прервалось в середине процесса.

— Вот же тварь! — Вадим посмотрел по сторонам, словно мог во тьме увидеть камеры под потолком. — Значит за нами следили. Собираемся и уходим, фонари выключить, надеть ПНВ. Этого с собой заберем.

— Может спустимся к реактору? — Неуверенно спросил Прайс.

— Это зачем еще? — Удивился Воеводов.

— Может я пойму, как запустить наш, если разберусь в схеме работы действующего реактора.

— Электричества уже нет. Сто процентов местный тоже вырубили, и я даже уверен кто. — Вадим поспешил к двери. — Без реактора обойдемся, до этого без них жили и дальше как-нибудь справимся. Пошли. Бдительности не теряем, в любом месте может быть засада.

— Но… — Попытался возразить Стив.

— Никаких «но». — Воеводов выглянул из серверной и осмотрелся. — Ты идешь вперед.

Он толкнул в спину трясущегося Стаховски, и двинулся следом за ним, отставая на пару шагов. Рома, Марк и Тимур взяли Прайса «в коробку» и пошли за Вадимом.

То, что Сэм знал планировку платформы наизусть и не врал про восемь лет, стало ясно сразу. Он легко ориентировался в темных коридорах, шел довольно уверенно и уже через десять минут они оказались снаружи, не встретив при этом никакого сопротивления. Вадим, даже выбравшись на свежий морской воздух, не прекращал осматриваться по сторонам. Чувство засады не покидало. Слишком просто они проникли на базу и так же легко выбрались, а уроки прошлого уже научили, что просто бывает только в западне. Еще через две минуты добрались до посадочной площадки, с трудом различив силуэт конвертоплана на фоне черного ночного неба.

— Миша, сколько у нас ракет осталось? — Спросил Вадим, забираясь в кабину.

— Ты подожди с этим. Смотри, только что заметил. — Федорович указал на экран радара, на котором к ним приближалось с дюжину объектов.

— А это еще кого черти принесли? — «А вот и ожидаемая засада, знал же, что просто так не бывает». — Подумал про себя Вадим.

— Двенадцать кораблей. В небе еще с пяток вертолетов. Пришли со стороны Ки-Эуста. — Ответил Михаил. — Идут на полном ходу.

— Огонь еще не открывали? Расстояние для ракетного залпа уже достаточное.

— Нет, если бы бомбили, то ты бы уже услышал. — Ответил Михаил.

Вадим понял, что задал глупый вопрос не подумавши. Усевшись в кресло второго пилота, он сжал и разжал кулаки, стараясь сконцентрироваться.

«Все идет не по плану. „Проталий“, который на самом деле нефтяная платформа, оказался далеко не островом с двумя сотнями тысяч людей, устроивших эпидемию. Их, блин, вообще не существовало. „Пурпурный“ устроил наш же благодетель — Кир Лесной. Все это время он сидел прямо под боком. „Исток“, а вместе с ним и я, были всего лишь пешками в его непонятной игре. Зачем ему все это? Зачем он помогал выбраться из „Рассвета“, зачем дал собрать такую силу и вооружил новейшими технологиями? Что творитья в голове у этого психа с „синдромом бога“, раз он решил, что может распоряжаться судьбой всего человечества. Уверен на сто процентов, что даже эта атака SRF скоординирована им лично. В его смерть не верю ни капли, даже надеюсь, что он не умер, ибо хочу отправить на тот свет его самолично».

— Итак. — Воеводов собрался с мыслями. — Силы противника приближаются к нам с востока. Если бы они заходили с противоположной стороны, то был бы хоть какой-то шанс улизнуть незамеченными, но взлетная площадка именно с этой стороны платформы, так что придется поступать радикально. Стив, ставь ядерную мину на боевой взвод.

— Это зачем? Ты же сам сказал, что нам не улететь. — Не понял приказа Прайс.

— Я пересяду на «Black Hawk» с зарядом, полечу в сторону кораблей. Они не ведут обстрел только по одной причине, им надо взять нас живыми. При любом другом раскладе они бы разбомбили нас с безопасного расстояния и не парились. Как только я подлечу к ним достаточно близко, вы взлетаете. Бить по корпусу конвертоплана они не будут, все по той же причине. Просто взлетайте и валите на всех скоростях. — Ответил Вадим.

Стив кивнул и молча направился к ядерному заряду.

— Подожди. А ты? — Роман приподнялся со своего места. — Ты же даже летать не умеешь?

— Я сделаю то что должен. Поднять вертушку в воздух и пролететь несколько километров смогу. Ваша задача убраться на безопасное расстояние, до того, как я подорву мину и одним махом решу проблему «Проталия» и группировки SRF. — Воеводов начал отстегивать ремень безопасности и вставать с места.

— Не, так дело не пойдет. — Сталюков подскочил с места, оттолкнул Прайса и, схватив мину из коробки вместе с детонатором, рванул к открытому десантному люку.

— Рома, твою за ногу! — Заорал Воеводов, выбираясь с кресла. — Стой я тебе сказал!

Но было уже поздно, Сталюков, как мог, бежал к вертолету с ядерным зарядом в руках.

— Побежишь за мной, я его в океан выброшу! — Раздался, перебиваемый тяжелым дыханием, голос Романа из рации.

— Дурак! Вернись обратно! — Вадим добрался до люка и смотрел Сталюкову в след.

— Я не шучу. Миша, когда я отлечу на километр, начну сбрасывать теплове ловушки, взлетай в этот момент. — Роман уже почти добрался до вертолета. — Стив, просканируй частоты и свяжись с этими на кораблях. Английский твой родной, можешь закосить под своего, хотя бы на несколько минут ввести их в заблуждение. Скажи, что на вертолете летит команда платформы и ловушки отстреливает для укрытия от огня в спину. Пока они будут соображать, я уже доберусь до них.

— Рома! — Вклинился в радиопереговор Тимур. — Нет, ты так не поступишь! Ты же понимаешь, что умрешь?

— Зато вы улетите. — Роман усмехнулся, закрепляя ремнями мину на борту вертолета.

— Ну ты и идиот. — Заворчал Воеводов, собираясь шагнуть на платформу, но в этот внезапно момент начал закрываться люк. — Миша, что за фигня⁉

— Рома прав. — Грустно вздохнул Федорович. — Вообще я должен быть на его месте, но он оказался проворнее. Твоя жертва была бы глупой. Мы не можем потерять такого военного специалиста. Без твоих навыков шансы на выживание «Истока» близки к нулю, остальные общины никто не отменял. Да и если продолжим выяснять, кто полетит с бомбой, то наши «гости» как раз успеют к банкету.

— Зараза! — Воеводов со всей дури влупил кулаком в обшивку.

— Нет, нет, нет! — Тимур подскочил со своего места и начал колотить руками и ногами в люк. — Откройте, я с ним полечу! Да откройте это сраный люк!

— Тим, успокойся. — Голос Романа из рации. — Не кипишуй, все нормально. Я все думал, зачем я выжил в эпидемии, а сейчас понял. Надеюсь и ты поймешь мой поступок когда-нибудь. Только не сдавайся и не вешай нос. Ладно мне пора, отключаюсь.

Юлаев прилип к иллюминатору, через который хорошо видно засветившиеся фары на вертолете и начавший вращаться винт. Воеводов бессильно сел на пол. Стаховский, не понимая что происходит, испуганно смотрел то на Вадима, то на Тимура. Один Сахаров молча смотрел в потолок салона с задумчивым лицом.

«Black Hawk» взлетел с площадки и, развернувшись, направился в сторону приближающихся кораблей. Стив посмотрел на расположенную рядом бортовую рацию. Медленно повернул тумблер сканера даже не надеясь поймать необходимую волну. Но буквально через тридцать секунд из динамиков донеслись переговоры на английском.

— Какой у тебя позывной? — Повернувшись к Сэму, спросил Прайс.

— Позывной? Ты о чем?

— Ну или кодовое слово. Как ты обозначал себя, когда выходил на связь?

— Я ни с кем не выходил на связь. Только текстовые сообщения на рабочем компьютере. — Дрожащим голосом ответил Стаховски.

— Ясно. — Стив надел переговорные наушники. — Мэйдей, мэйдей, мэдей! На связи команда «Проталия»! Мы покидаем захваченную базу на вертолете. Движемся в вашу сторону. Огонь не открывать! Возможно применение тепловых ловушек для избежания атаки в спину. Повторяю, мы команда «Проталия» покидающая базу! Огонь не открывать! Как слышно меня, прием?

— Громко и четко! Отвечает «Чарли один», ракетный катер авангарда. Сигнал бедствия получили. Сколько человек на борту? Прием.

— Трое. — С ходу соврал Прайс. — Остальные погибли при нападении. Есть раненые, требуется медицинская помощь. Прием.

— Принял. Летите к десантному катеру в центре флотилии, на нем есть вертолетная площадка. Сразу предупреждаю, при любом намеке на угрозу откроем огонь. Как меня понял?

— Вас понял, сэр. Мы не представляем никакой угрозы. Прием.

— Сколько человек проникло на базу?

— Семеро. — В этот раз ответил правду. — Укрылись в центре платформы. Отключаюсь во избежание радиоперхвата. Отбой.

Стив выключил рацию, закрыл глаза и вздохнул, затем надел гарнитуру командной связи.

— Рома, они пообещали не открывать огонь. Про ловушки предупредил.

— Красава. — Бодрым и веселым голосом ответил Сталюков, но из-за шума вертолетных двигателей Стиву пришлось прислушиваться, чтобы разобрать его слава. — Давайте, удачи вам. И присмотри за Тимом.

Рация замолчала.

Весь экипаж конвертоплана молча повернулся в сторону улетающего в ночной темноте вертолета.

* * *

— Так, ребятки, только не изрешетите меня раньше, чем я до вас доберусь. — Сказал Роман сам себе, посмотрев на огни, выстроившиеся в ряд.

Детонатор от мины положил на колени, так, на всякий случай. Вдруг все же начнут стрелять, так хоть успеет нажать на кнопку. Да и руки дрожат прилично, вроде и не страшно, уже все решил и даже готов к тому, что будет, но все равно тело дожит. Сжал и разжал кулаки, стараясь сконцентрироваться.

«Так, соберись, ошибиться нельзя!»

До флотилии противника еще километра три, уже пора давать команду своим.

Потянулся к кнопке запуска тепловых ловушек, задержал палец на секунду и, выдохнув, нажал.

Корпус вертолета начал содрогаться от залпов. В стороны от фюзеляжа полетели веера ярких огней, оставляя за собой дымные шлейфы, словно рисуя «крылья» вертушке.

На связь с конвертопланом выходить не решился, могут отследить и понять весь манёвр. Оставалось уповать только на то, что успеют взлететь и спокойно уйдут. Захотелось обернуться и посмотреть, но в такой темноте никак не увидишь взлетающий конвертоплан с выключенной иллюминацией.

Два километра. Посмотрел на альтиметр — пятьдесят метров. Прайс во время полета повторял инструкцию Серго, и там точно говорилось о высоте от ста до двухсот метров. Надо набрать высоту плавно, чтобы эти на кораблях ничего не заподозрили.

«А вообще, к черту, как подлечу достаточно, там резко и пойду вверх.»

Один километр. Уже можно рассмотреть корабли, подсвеченные палубными прожекторами.

«Мать их за ногу, как же их много. Вертолеты, ракетные установки, шестиствольные пулеметы на палубах. От такой силы не отбиться даже Воеводову, раздавили бы как клопов.»

«Все же правильно я сделал. Или один, или вся команда. Интересно, я успею что-нибудь почувствовать до того, как испарюсь?»

Триста метров. Прожекторы с кораблей уже направили на приближающийся вертолет. Из рации доносятся слова на английском, несколько пулеметов уже направили прямо на вертушку. Начинают что-то подозревать.

Сто пятьдесят метров. Рома резко дернул ручку высоту и «Black Hawk» начал подниматься. Отстегнувшись, Сталюков перебрался в салон, наплевав на управление. Подобравшись к мине, он поднял перед собой детонатор.

' Ну, родная, не подведи!'

Снял предохранитель и нажал на кнопку.

* * *

Яркая вспышка осветила океан на несколько километров, сделав ночь светлее, чем день.

— Всем держаться! — Закричал Воеводов. — Сейчас тряхнет.

Стив с Марком схватились за поручни кресел. Стаховски не понял слов Вадима, но поспешил повторить действия остальных. Только Тимур никак не отреагировал, молча уставившись в пол перед собой.

Ударная волна чудовищной силы смела корабли, как бумажные. Даже платформа, рассчитанная на самые сильные штормы, рухнула под действием ядерного взрыва. Будто карточный домик, разлетевшийся от сильного дуновения, смело все металлические конструкции на палубе «Проталия». На поверхности воды поднялась высокая волна, раскидывая и без того искорёженные судна. От теплового воздействия взрыва метал начал гореть как бумага. Катера, находившиеся ближе всего к эпицентру, вспыхнули словно спички. Конвертоплан затрясло, будто он попал в зону турбулентности, хоть и успели улететь от взрыва на несколько километров.

Когда тряска прекратилась, Воеводов повернул одну из камер в сторону взрыва. От «Проталия» остались только опорные столбы и часть центральной колонны. На месте флотилии SRF в небо вздымался гриб из дыма и огня.

— Конвертоплан выдержал? — Спросил Вадим.

Михаил молча кивнул.

В салоне тоже полная тишина. Даже у Воеводова внутри все разрывается. Вроде цель задания выполнена — главная база анклавов уничтожена. Вот только информация, что за всем стоит Лесной, полностью обесценивает это достижение. И Сталюков… Еще один человек, чья смерть теперь на совести Вадима. Сколько их уже? Несколько сотен? А, может быть, тысяч? Только вот Рома встанет в один ряд с Шамилем, Красновым, Катей, Максом, Юлей… С теми, кого не забудешь, даже если деменция нагрянет. Их имена и лица навечно высечены в памяти кровавым резцом.

— Может связаться с Князевым? — Нарушил тишину Сахаров. — Сообщить, что «Проталий» уничтожен, и про Лесного тоже.

— Нельзя. — Подавленным голосом ответил Вадим. — Я уверен, что Лесной жив. А как мы уже знаем, спутники под его контролем, и он легко может прослушать переговоры. Долетим, сообщим. Пусть пока побудет в неведении.

— Ладно.

— Держим курс на «Исток»? — Уточнил Михаил.

— Приземлимся в вашем аванпосте, по воздуху слишком заметно. Лучше по земле приедем. Ты можешь отключить навигацию? — Поинтересовался Воеводов.

— Да легко. Небо чистое, можно направление по звездам держать. Долетим уже днем, точно не промахнемся.

— Хорошо. Тогда вырубай. И спутниковый тоже. Вообще все, что может нас выдать.

10 декабря

16.43 по московскому времени

База «Исток».

Посмотрев на серое и тяжелое зимнее небо, уже начавшее темнеть, Джавид поежился и застегнул молнию куртки до упора. Юг югом, а холодно все равно. Не так, конечно, как в Москве, снега нет, морозов тоже, но этот постоянный моросящий дождь и пронизывающий ветер достают ничуть не меньше.

Сегодня с утра склад, впервые с создания «Истока», погружен в тишину. С самого лишь несколько машин уехало, да и то все доставки только по базе. Князев отменил все выезды, поисковые команды сидят на выходном. Никакой суеты, гор работы с документами и таблицами, погрузчики стоят припаркованные у входа. Один Кочарян шарахается по безлюдным помещениям, осматривая бесконечные стеллажи с собранным за все это время добром. Чего здесь только нет: различная обувь, от шлепок и кроссовок, до ботинок и зимних бутс; одежда всех возможных фасонов, размеров и видов; компьютеры, смартфоны, камеры, телевизоры, роутеры, принтеры, акустические системы и прочая электроника; отделочные материалы, кафельная плитка, сантехника, лампы, бытовая техника. На полках можно найти все, о чем мечтали обыватели до эпидемии, а сейчас, в «Истоке», раздают абсолютно бесплатно. Просто скажи, что тебе нужна, например, зимняя куртка пятидесятого размера, желательно только фасон указать и цвет. Предложат несколько на выбор, взял и пошел жить. И с едой так же. Все, что может производить «Исток» можно просто попросить. Не наелся в общей столовой? Захотел устроить небольшой фуршет у себя дома? Да пожалуйста. Правда с последним скоро будет напряженка, все-таки без реактора Лесного запасы начнут скудеть. Вообще не известно, вывезет ли продуктовое хозяйство «Истока» прокормить столько ртов зимой. Солнца мало, для освещения и тепла нужно электричество, автоматические системы полива и удобрения почвы больше не работают. Все ручками-ручками. Князев надеется, что вывезем, что народ на энтузиазме и силе духа поможет поднять все до уровня, когда был «свет Лесного», но Джавид, выбравшийся с самых низов общества, прекрасно понимал, что это так не работает. И случай с наркотиками и девушками это только первый звоночек. Скоро «замок из песка» начнет рассыпаться, подтачиваемый ручьями человеческих пороков.

Кочарян еще раз взглянул на небо. Уже и забыл, что недавно оно было совсем другого цвета. Память быстро стирает такие вещи. Встречу с Марком, путешествие до Аксая, Тафара с Агнией, утопленную яхту помнил отлично, только то, что все это происходило под пурпурными небесами уже забыл. Вскоре помнить об этом будут только из-за названия — «Пурпурный рассвет». А цвет так и будет ассоциироваться у людей с чем-то очень плохим и ужасным. Хотя и хорошее после пандемии произошло, вон Аню встретил. Не случись всего этого, так бы и сидел днем на складах, а вечером за компьютером. Где она сейчас? Все так же управляет своей «птичкой» и патрулирует окрестности «Истока»? Блин, не виделись всего несколько часов с утра, а уже очень сильно соскучился. Надо пойти, порыться на складе и найти что-нибудь интересное, что поднимет ей хоть немного настроение.

Джавид начал разворачиваться, как в последний момент заметил группу мужчин, идущих к дальним автомобильным гаражам. Присмотрелся. Нет, механиков и водителей среди них нет, тех каждого в лицо знает. Хотя подождите, вот этот, Виктор вроде, из присоединившихся в «Восходе», он в водителя подался. А кто это с ним? Один щуплый, с залысиной и большими, похожими на жабьи, губами. Второй молодой, может ровесник, а может чуть старше. Идут, машут руками, что-то активно обсуждая. И вроде бы ничего подозрительного, но всех водителей отпустили на выходной, и никто не упустит шанс нормально отоспаться или просто устроить себе «день тюленя», ведь это первый свободный день с «затмения» — так Джавид для себя назвал день отключения реактора. И тем более идти в гараж с еще двумя людьми, в их рабочее время. И вот этот Виктор как-то уж слишком подозрительно озирается по сторонам. Ну не ходят так люди, только если бояться, что их заметят.

Нырнув обратно в дверной проем, Кочарян скрылся в тени склада, чтобы не заметили. Интуиция била в голову молотом тревоги. Все трое из тех, кто участвовал в Арихипо-Осиповском штурме. Надо проследить куда они идут и зачем. Если просто водки выпить, то пусть хоть до поросячьего визга налижутся. Если чем посильнее балуются, то к вечернему разговору с предыдущими провинившимися присоединятся еще трое. А может они замыслили и еще чего похуже?

Пробежав на другую сторону складского помещения, Джавид осторожно выглянул в окно. Да, точно, зашли в гаражные боксы.

«Блин, мы же их не используем, там только тяжелые военные грузовики стоят. Так, на всякий случай. Туда вообще никто не ходит. Абсолютно! Нет, здесь точно что-то не чисто. Блин, мужики, пожалуйста, пусть вы бухать там собрались, нам еще диверсантов не хватало.»

Пригнувшись, Джавид выбрался из здания склада и, виляя зигзагами от дерева к дереву, добежал до угла гаражей. Выглянул и посмотрел на дверь — закрыто. Снаружи никого. Вытащив из кармана смартфон, заранее поставил его на беззвучный режим, не очень хочется, чтобы кто-нибудь позвонил в тот момент, когда он окажется рядом с этими ребятами, как обычно бывает в фильмах. Осторожно пробрался к задней стене здания, стараясь выбирать место куда наступать, чтобы не выдать себя шумом шагов. Прямо впереди запасный выход. То, что он открыт, Кочарян знал наверняка. Борис требовал, чтобы пожарные выходы во всех хозяйственных зданиях были всегда открыты. Воровста в «Истоке» нет как такового, а вот случись пожар, и запертая дверь может погубить человеческую жизнь. Подкрался к выходу и присел. В глубине здания слышатся голоса, но слов не разобрать, слишком далеко. Надо пробраться внутрь.

Повернув ручку, заглянул внутрь. Темнота, почти ничего не видно, лишь где-то в дальнем углу горит тусклый свет. На карачках пробрался внутрь, прячась за рядом военных грузовиков. Осторожно перебираясь от одной машины к другой, начал продвигаться все ближе и ближе, чтобы лучше расслышать разговор.

«Сегодня… Скоро… Готовы?.. Корпус…»

Ничего не понятно, надо подобраться еще ближе. Но собрались они явно не напиться. Разговор напряженный, голоса на взводе, обсуждают бурно и с эмоциями.

Буквально в пяти метрах, через одну машину от говорящих, Джавид увидел военный КАМАЗ, с очень высоким клиренсом. Прошмыгнув между колос, укрылся за бензобаком и прислушался.

— Блин, осталось совсем немного. Чет я вообще разнервничался. — Первый голос.

— Да даже меня трясет. — Ответил второй.

— А нас тут точно не зацепит?

— Не зацепит. Отсюда до корпуса больше пятисот метров. Может мелкие обломки и долетят, но здание укроет.

«Обломки? Какие, на фиг, обломки? Что они собрались делать?»

— А взрывная волна, контузия там?

— Мы в помещении, ничего с нами не случится.

— А я-то многих знаю с самого начала «Пурпурного». — Присоединился к разговору третий. — Даже жалко немного.

— Жалко? Это же предатели, вон как переметнулись шустро. Не то что те, кто ушел с Ингой. Вот они красавцы, остались верны своим принципам. — Ответил второй.

— Они же быстро умрут? — Спросил третий.

— Да, большая часть даже почувствовать ничего не успеет. Конечно, будут те, кого стенами и потолками раздавит, вот им не завидую. Хотя вообще мне все равно. — Второй хмыкнул.

«Сука! Они собираются взорвать корпус! Твари! Надо срочно сообщить Князеву! Пусть гонят сюда всех кого только могут.»

Джавид достал смартфон и трясущимися руками начал искать иконку мессенджера, но продолжение разговора отвлекло.

— Хорошо, что другие корпуса дальше. Я бы вообще первым административный шарахнул, чтобы эти твари первыми на тот свет отправились. — Прозвучал первый голос.

— Не, особый кайф в том, чтобы они перед смертью увидели, как все их труды взлетают на воздух. — Ответил второй голос. — Блин, руки так и чешутся, прямо сейчас бы взорвал, но лучше дождемся шести, чтобы все по норам своим расползлись.

«Они вообще всю базу хотят подорвать! Мрази! Быстрее, быстрее!»

Джавид наконец-то нашел нужное приложение и начал спешно писать сообщение Князеву.

«Саня, СРОЧНО! Гони всю службу безопасности в гаражные боксы за складом, где грузовики. Тут три урода хотят подорвать весь „Исток“! В шесть вечера! Я рядом с ними, подслушал разговор! Их надо завалить как можно быстрее!»

Написав, Кочарян убрал телефон в карман и повернулся, собираясь направиться к выходу, но от переживания совсем забыл, что он под днищем грузовика, и со всего хода ударился головой об полупустой бензобак. Громкий «дзонь» разнесся по всему гаражу.

— Что это было? — Всполошился второй голос.

— Не знаю, сейчас проверю. — Ответил первый. — Может крыса какая, в смысле грызун. Нас никто отследить не мог.

Донеслись шаги и по земле возле колес соседнего грузовика начал шарить луч фонаря.

«Спалился! Блин, что делать, что делать, что делать?»

Джавид осмотрелся по сторонам. Укрыться негде, везде только стеллажи с инструментом, бочки из машинного масла и запчасти для грузовиков.

«Кузов! Можно залезть в кузов!»

Попятившись назад, Кочарян выбрался из-под грузовика и осторожно, чтобы еще раз не зашуметь, забрался на задний борт. На удачу угол тента оказался откинут и удалось забраться в кузов, не издав ни звука. В темноте сложно различить, что лежит внутри, но на ощупь понял, что это брезент, свернутый в рулоны. Забравшись между ними, накинул на себя свободный край одного из свертков и затаился.

— Ну что там, Вить?

— Да погоди ты, смотрю еще. — Прозвучал голос первого совсем рядом.

Даже под брезентом слышно, как он ходит прямо возле грузовика, донесся запах табачного дыма.

— В кузовах посмотри. — Крикнул третий.

— Ага, и под капотами еще. Ты совсем дурак? — Ответил первый. — Если бы нас спалили, то прятаться бы точно не стали. Это точно крыса, или кошка какая-нибудь.

— Предчувствие у меня хреновое. — Сказал второй. — Вот прямо нутро все ворочается. Не к добру это.

— Не нагнетай, Потап, самого аж тошнит от нервяка, а ты еще и насыпаешь. — Голос второго начал удаляться.

— Первый раз за все время шум здесь слышу. Точно не к добру. Чую, надо ускориться.

«Ускориться? Блин, Князев! Ты в глаза там долбишься? Посмотри на телефон!»

* * *

— Так что у вас за предложение? — Спросил Саша, смотря на сидящего напротив Белозерского.

— За время, проведенное в «Истоке» я пришел к одной мысли. — Лавр положил руки на стол и сделал небольшую паузу. — На данный момент община функционирует по принципу коллективного хозяйства — работой занят каждый, и все получают определенные блага поровну.

— И?

— Смотрите. Данная схема жизнеспособна только лишь на данном этапе развития поселения. Но если обратиться к опыту истории, то коллективные хозяйства рано или поздно приходят к упадку. Вспомните опыт Советского Союза. Люди амбициозны, у каждого есть стремления и каждый хочет выделиться. А в данной экономической системе это фактически невозможно, рано или поздно придется задуматься об аналоге ценных бумаг.

— Вы предлагаете нам придумать нашу собственную валюту и заново построить капитализм? — Князев откинулся в кресле. — Вас «Пурпурный» ничему не научил?

— Не торопитесь, дослушайте меня. Никто не предлагает возродить банковскую систему с кредитованием, вкладами и прочим. Деньги нужны лишь как инструмент конвертации. Вскоре «Исток» разрастется, и вы уже не сможете кормить всех в одной столовой, это и сейчас уже причиняет неудобства. Одежда, произведенная до эпидемии, рано или поздно закончится. Люди захотят жить в отдельных квартирах, готовить на своих кухнях, заниматься хобби. — Белозерский поставил пальцы на стол. — Мы не сможем держать их в общих корпусах, как в трудовом лагере.

— Я об этом уже тоже задумывался. — Князев встал со стула, оставив смартфон и рацию на столе, подошел к чайнику и сообразил себе чашку кофе. Несмотря на середину дня, спать хотелось нереально. Последствия бессонницы, вызванной стрессом — ночью не можешь уснуть, а весь день засыпаешь на ходу. — Прекрасно это понимаю, но озвучивание проблемы не способствует ее решению.

— Так я к вам как раз с вариантом решения. Но есть один нюанс. — Лавр на мгновение замялся. — Я придумал эту схему пока реактор работал, и мы пользовались всеми благами автоматизации и доступной энергии. Скажите, стоит ли рассчитывать, что его запустят снова?

— Хотел бы я сам знать. — Князев вздохнул. — Очень хотел бы. Пока ничего сказать не могу, но своей идеей можете поделиться.

— Хорошо. Допустим реактор снова работает и «Исток» расцветает. У нас почти безлимитное электричество, все работает на аккумуляторах. Вы сами знаете, как это упрощает все производство, и освобождает людей от работы. При данных условиях мы можем ввести в оборот аналог денег и выдавать людям так называемый безусловный базовый оклад. То есть определенная сумма, которая будет выдаваться на каждого человека для обеспечения жизнедеятельности. Этих денег должно быть более чем достаточно для покупки продуктов питания, одежды, обустройства жилья и прочих расходов. Это не зарплата, люди это будут получать постоянно, независимо от деятельности, например каждую неделю. Если ты работаешь на каком-нибудь предприятии, которые в свою очередь будут находиться во владении правительства, то получаешь дополнительные выплаты. Каждый индивид сможет сам выбрать увлечение или работу, которая принесет ему доход сверх базового оклада.

— Подождите, а о дармоедах и прочих маргиналах вы не подумали? Сколько людей просто будет прожигать жизнь, получая халявные деньги?

— Подумал. Понимаете, ни один человек не может просто так праздно жить день ото дня. Им по любому захочется социализироваться, тем более в нынешних условиях, когда людей осталось в тысячу раз меньше. Да, я прекрасно понимаю, что будут и те, кто просто будет есть, пить и лежать на диване. Но их процент будет меньше, чем тех, кто примет новые правила общества. Пройдет время и прошлые устои социума сотрутся, обычно это происходит через три-четыре поколения.

— Поколения? Это лет восемьдесят ждать? — Удивленно раскрыл глаза Саша.

— Да, в лучшем случае лет шестьдесят, в худшем больше ста. А вы что хотели? Вы теперь отвечаете не только за людей «Истока», но и за будущее их детей. Любые решения, принятые правительством, оставляют свой след на перспективах развития следующих поколений и об этом нужно думать в первую очередь. — Ответил Белозерский.

— Идея хорошая, но требует детальной проработки. И надо учитывать великую вероятность того, что реактор мы не запустим.

— Понимаю, но толчок уже сделан. У нас есть умные люди, и в общинах, которые мы в дальнейшем освободим, тоже. Вполне возможно разобрать эти аккумуляторы, понять их суть. Собрать группу, которая изучит реактор, поймет принцип его работы и запустит снова, не важно сколько времени это займет. А по поводу проработки, сейчас конкретно этим и занимаюсь. Необходимо учесть много нюансов, шутка ли, создать с нуля финансовый институт нового общества, но я все свободное время посвящаю этому. В дальнейшем планирую привлечь еще несколько человек к работе над этим проектом.

— Хорошо, я вас услышал. — Князев подошел обратно к столу и увидел уведомление на экране смартфона. — Что за?

— Что-то случилось? — Всполошился Лавр.

Князев побежал к выходу, не ответив Белозерскому и на бегу вызвав по рации Серго.

— Срочно! Всю службу безопасности к гаражным боксам за складами! Полная боевая готовность! Угроза террористического акта! Нас взорвать на хрен хотят!

Глава 8

17.17 по московскому времени

База «Исток».

— Ты точно все проверил? — Спросил Потап, нервно осматриваясь по сторонам.

— Сказал же, что да. Ты то так кипушуешь? — Ответил Виктор, подкуривая новую сигарету.

— Надо взрывать сейчас. Жопой чую спалили нас. Сейчас надо, пофиг на сорок минут. — Потап поднял со стоящей рядом бочки радиодетонатор и начал крутить его в руках.

— Ты уверен? А как же дать им по комнатам собраться? Многие еще на объектах, только закончили работать. — не унимался Виктор.

— К черту. Побегут ко второму корпусу укрыться, его через пару минут бахнем. — Потап поднял перед собой устройство и посмотрел на него. — Сейчас или никогда.

Палец лег на миниатюрную кнопку, больше похожую на кнопку включения электронной игрушки, и нажал.

* * *

Князев уже успел пробежать свой жилой корпус, когда здание в трехстах метрах, построенное совсем недавно для новоприбывших, взлетело на воздух. Оглушающий хлопок ударил по ушам, взрывная волна откинула на пару метров, в глазах потемнело. Возникло ощущение, будто засунули в центрифугу, и ты закрутился в ней, не понимая, где верх, а где низ и все это под ужасный писк. Лицо засыпало пылью и мелкой бетонной крошкой.

Саша нащупал под собой асфальт, усеянный обломками, и смог открыть глаза. Ничего не видно, сплошная пелена из серого тумана, то ли дым, то ли пыль. Первым делом схватился за телефон.

— Вика! Вика! Как вы?

— Саша? Что это было? У нас окна чуть не выбило! Я сначала подумала — землетрясение!

— Ты цела? Женька как?

— Я уже бегу к ним в детскую проверить. Так что случилось?

— Корпус взорвали.

— Какой?

— Новый. — Ответил Князев, поднимаясь на ноги и осматриваясь по сторонам.

— Кто взорвал? Как?

— Три каких-то утырка. Они в гаражных боксах, я сейчас туда бегу, точнее иду.

— Ты один? Ты с ума сошел?

— Нет, Серго с ребятами должны подтянуться.

— Я бегу к вам!

— Не вздумай. Забери Женьку и всех детей, садитесь в машину и выезжайте с территории базы. Другие корпуса тоже заминированы, скомандуй всем выводить людей. Общая эвакуация, срочная! Я побежал, надеюсь, успею пока другие не взорвали.

— Поняла. Саша, только не лезь, умоляю, ты мне живой нужен.

— Разберемся.

Князев отключил телефон и его кто-то тут же схватил за руку.

— Саня, ты цел? — Из дыма появился Абухба с автоматом.

— Не знаю. Надо быстрее гнать к боксам. Джав там один. — Саша протер лицо рукой. — Объяви остальным из безопасности эвакуировать людей. Срочно!

— Хорошо. Сейчас. Пойдем, я на квадрике, так быстрее. — Серго подхватил Князева за руку и повел к квадроциклу.

* * *

Услышав страшный грохот, Джавид понял, что опоздал. Перед глазами сразу возникли картины обломков зданий и изувеченных тех, вспомнил развалины «Рассвета» и трупный смрад, стоящий над ними.

«Анька! Саша, Вика!»

Разум затуманила волна ярости и гнева. Уже не скрываясь, Кочарян подскочил и скинул с себя брезент. Выпрыгнув из кузова, побежал в сторону голосов, схватив по пути увесистый железный прут, оказавшийся нижней реактивной тягой от КАМАЗа. Из-за последнего грузовика показалась фигура мужчины с залысиной, сжимающего в руках устройство похожее на детонатор. Свет диодного фонаря, стоящего рядом на бочке, отбрасывал блики в глазах мужчины, делая его взгляд безумным.

Джавид открыл было рот закричать, но в последний момент пресек себя, вспомнив, что подрывник не один. Выпрыгнув из-за машины, он бросился на мужика с детонатором, со всего размаху ударив железякой его по голове. Раздался громкий «чвяк». Железная тяга проломила череп как сгнивший грецкий орех и застряла в обломках костей. Мужчина закатил глаза и рухнул на пол, моментально обмякнув.

Джавид, выпустив из рук свое оружие, повернулся к другим предателям и приготовился к драке.

— Что за нахер⁉ — Стоящий дальше всех парень застыл в изумлении.

— Вот сука! — Бородатый мужик выронил изо рта сигарету и полез рукой за пазуху.

Кочарян подскочил к нему и толчком повалил на землю, стараясь перехватить руки и не позволить достать что-то из-под куртки. Но тут в голову прилетел тяжелой пинок третьего. Джавида откинуло навзничь, лицо сначала обдало болью, а затем все онемело, словно лишился всех зубов и носа разом. Он попытался подняться, но непослушные ватные руки никак не могли нормально опереться на землю. Облизнул то, что осталось от губ и почувствовал соленый вкус крови на осколках передних зубов.

Раздался громкий хлопок, за ним следующий. Джавид почувствовал сильный удар, словно лошадь лягнула в грудь, и второй чуть ниже, в живот. Тело окончательно перестало подчиняться. Он распластался на земле, уже не пытаясь подняться. Ощутил, как по ребрам течет что-то теплое и вместе с этим из теласловно вытекает жизненная сила. Стало как-то уютно, словно лежишь в теплой постели, только страшно.

«Анютка… Марк…» — Пронеслось в голове. — Мама… — Уже вслух прошептал неподвижными губами.

Сердце ударилось, затем еще раз, но уже слабее, будто у него села батарея. Глаза начало заволакивать темной пеленой. Последнее, что увидел, это вставшего на ноги бородатого мужика, направившего в его сторону пистолет. Вспышка и темнота.

* * *

— Тварь, Потапа завалил. — Сквозь зубы процедил Виктор, смотря на лежащее тело Кочаряна с прострелянной головой и еще двумя ранами на груди и животе.

— Ты как? Цел? — Спросил подошедший Семен.

— Да, только жопой саданулся. — Витя подошел к бочке с лежащей на ней детонаторами. — Блин, а какой из них какой корпус подорвет? Да пофиг, сейчас все активирую.

Он поднял сразу два и приготовился нажать на кнопки, как его отвлек странный звук, идущий от входа. Он повернулся в сторону шума и тут же зажмурился от ярких вспышек. Пространство гаража разорвал треск автоматных очередей. Стоящий напротив Семен открыл рот, готовясь закричать, но первая пуля, пробила его голову и вылетела из открытых губ. Следующие выстрелы разорвали голову Семена будто переспелую дыню. Виктор даже не успел пошевелиться, как десяток стальных жал пробили его грудную клетку, превращая органы в фарш. Он выронил из рук детонаторы и повалился на землю.

* * *

— Прочесать все помещение! — Гаркнул Серго бойцам службы безопасности, не опуская дымящийся ствол автомата. — Их может быть больше.

— Джавид! — Князев бросился к телу друга, рухнул на колени и приподняв его голову.

Глаза Кочаряна открыты и безжизненно смотрят в потолок. На левом виске зияет дыра. Саша подхватил его под затылок и положил себе на колени. Весь перепачкался в крови, но совсем не обратил на это внимание.

— Джа, ну как так? Зачем? Почему ты нас не дождался. — Слезы хлынули сами по себе, дыхание перехватило. — Блин, Коча, родной, как же ты так. Что я Аньке скажу? Марку?

Серго молча подошел и положил руку Князеву на плечо. Сашу трясло, он рыдал, как в детстве, со всхлипами, содрогаясь всем телом и выл как раненный зверь. Немного успокоившись, Князев встал, повернулся и посмотрел на тело Виктора. Постояв несколько секунд молча, он со всего размаху ударил ногой по голове убитого.

— Тварь! — Заорал Саша на весь гараж. — Скотина! Жаль, что ты сдох так быстро. Я бы тебя, падлу, пытал бы до скончания времен.

Серго молча смотрел на то, как Князев спускает пар.

— Командир, все чисто, в гараже больше никого. — Отрапортовал подбежавший боец.

— Хорошо проверили? — Спросил Абухба.

— Так точно. Даже прилегающую территорию.

— Надо это… — Выдавил Саша. — Джавида надо в медблок отвезти.

— Саш, он мертв. Мы ему уже ничем не поможем. — Тихо ответил Серго.

— А я, блядь, по-твоему этого не понимаю? — Сорвался Князев. — В порядок его привести надо. Как его Аня такого увидит, с дырой в голове?

— Хорошо, отвезем. — Абухба пропустил мимо ушей яростный выпад.

Князев обошел убитых и увидел Потапа с пробитой головой, лежащего рядом с детонатором.

— Одного ты с собой забрал, Коча. — Саша присел рядом с трупом Потапа и посмотрел на дистанционный взрыватель. — Походу он первый взрыв инициировал и Джавид его убил. Дал нам время. Если бы не он, то и вот эти бы тоже активировали. — Князев кивнул на остальные детонаторы, лежащие рядом с телом Виктора с выключателями в другом положении.

— Получается, что Джавид всех нас спас. — Серго посмотрел на тело Кочаряна. Даже на глазах сдержанного абхаза выступили слезы.

— Получается так. Он себя трусливым и робким считал, а один спас весь «Исток». Тебя, меня, Женьку, Вику, вообще всех.

Серго подошел к Джавиду, накрыл тело своей курткой и понял на руки.

— Ты куда собрался? — Спросил Князев.

— Я его сам в медблок отнесу, на руках. Это меньшее, что он заслужил. — Ответил Абухба, поспешно отвернувшись, чтобы скрыть слезы.

Саша тяжело вздохнул, сдерживая желание опять разреветься и достал смартфон.

— Вика, вы как?

— Я со всеми детьми в автобусе, уехали на километр. Что там у тебя? — Голос девушки дрожал.

— Обезвредили подрывников. Тут это… — «Блин, как же тяжко.» — Князев всхлипнул. — Джавида убили.

Тишина. Князев не стал ничего спрашивать, давая Вике прийти в себя.

— Я сама Ане скажу. — Голос Колмагоровой изменился, словно она за секунду заболела ангиной.

— Хорошо. — Ответил Саша. — Пока побудьте там. Мы сейчас всю базу прочешем. Надо найти взрывчатку и сообщников этих мудаков, не могли они втроем все сделать.

— Ладно. Женя боится, хочет тебя увидеть.

— Поцелуй ее за меня. Скажи я скоро буду. — Князев убрал телефон и вышел из гаражей.

Столб дыма от разрушенного корпуса видно даже издалека, уходит высоко в небо серым столбом, подсвеченный светом фар и фонарей. Слышны крики раненых, звук множества моторов, гомон людей, разбирающих завалы. Дойдя до разрушенного здания, Саша молча влился в команду спасателей. Поднимая камни, разгребая насыпи, роясь в обломках мебели он пытался успокоиться, но смерть Джавида никак не уходила из головы. Постоянно натыкался на тела погибших, и у каждого видел лицо Кочаряна. Несколько раз нашел выживших, но тяжело раненных людей, которых тут же забирали в госпиталь. Рядом постоянно крутился Султан, бегая по руинам и обнюхивая каждую пядь. В некоторых местах пес останавливался и пару раз гавкал. Сначала не понимали, чего он хочет, но потом кто-то сообразил начинать разбор в указанном алабаем месте, и, после первого найденного выжившего, рядом с волкодавом постоянно ходил человек, ожидая команды собаки.

— Саш? Эй, Князев. — Окликнул Серго, когда Саша поднимал очередной кусок бетона с торчащей арматурой. — Пойдем, ты нужен. — Абухба помог спуститься с завала. — Там наши ребята кое-кого поймали.

— Кого? — В момент оживился Князев.

— Двое из безопасности. Пытались сбежать, их по камерам спалили. Они бежали от боксов. Скорее всего где-то там рядом на шухере стояли. Ломанулись к гаражу, пытались квадроциклы угнать. — Серго повел в сторону дежурки службы безопасности. — Мои ребята их чуть помяли, но они молчали. Только мое обещание отдать их Воеводову сразу развязало языки.

— Порой полезно иметь в команде такого монстра как Вадим. — Ответил Саша. — Хотя я бы и сам сейчас их не хуже изувечил.

Подойдя к главному гаражу, Саша увидел двух, сидящих на коленях, людей. У обоих вместо лица отбивная, руки связаны за спиной, раздеты по пояс.

— И как вас звать? — Князев поочередно посмотрел в лицо каждого, но оба избитых тут же потупили глаза в землю.

— Владимир и Сергей. Всего их было пятеро. План придумал Виктор, бородатый который. Тот, которого Джавид убил, Потап, в прошлом работал мастером подрывного дела на шахтах, он взрывчатку варил, а молодой, Семен, работал в АХО, закладывал в стены. — Серго передал полученную от захваченных информацию.

— Ясно. — Князев подошел к одному из бойцов безопасности и достал у него из кобуры пистолет.

Развернувшись, он направил ствол в сторону Сергея. Прозвучал выстрел. Пуля попала в живот. Сергей рухнул на бок, заскулил и задергал ногами как в припадке. Недолго посмотрев на агонию, Саша начал нажимать на курок, пока затвор не встал на задержку, выпустив всю обойму в предателя. Саша со спокойным лицом протянул руку, и боец тут же подал ему второй магазин. Загнав новый патрон в патронник, Князев подошел к Владимиру. Тот, уже понимая, что его ждет, сжался и зажмурил глаза.

— Хотя нет. Ты мне еще нужен. — Князев отдал пистолет обратно. — Расскажешь, куда взрывчатку заложили. Обещаю, что потом убью быстро, сразу в голову.

Владимир наконец осмелился посмотреть на Сашу и беззвучно кивнул.

— Поднимайте его на ноги, пусть сразу показывает. Начнет выделываться — пальцы отрежьте. — Безэмоционально бросил Князев и пошел в сторону административного корпуса. Серго поспешил за ним.

— Как у нас обстановка? — Спросил Саша на ходу.

— Количество жертв точно не известно. Часть людей уже успела вернуться с работы, часть нет. Многие сидели на выходном, который ты объявил. Эти, которые прошлой ночью отметились, все были в корпусе. Тела уже нашли.

— Мы даже не успели принять решение по их вопросу…

— Да. А теперь и не нужно, если бы они не накосячили, то намного больше людей было бы на работе и погибших было бы меньше.

— Вот так безобидная, казалось бы, ошибка одних людей, влечет за собой страшные последствия. — Сказал Князев, смотря в небо.

— Остальные корпуса полностью эвакуировали. Люди ждут в автобусах и машинах на безопасном расстоянии. В «Истоке» осталась только служба безопасности и добровольцы, разбирающие руины. Еще Мила с медиками во всю пашут в госпитале.

— Да, работы у них теперь просто немеряно. Надо будет кладбище расширять…

Князев замолчал. Абухба не нашелся что ответить.

19.24 по московскому времени.

База «Исток».

Четверо рабочих достали из стены брикет взрывчатки и осторожно вынесли его на улицу, где уже поджидал грузовик.

— Последний? — Спросил Князев, посмотрев на здание административного корпуса.

— Вроде да, но я не успокоюсь, пока мы вообще все стены не прошерстим. Мне теперь кажется, что взрывчатка чуть ли не в каждом мусорном баке заложена. — Ответил Гаманюк.

— Не тебе одному. — Согласился Серго. — Саш, мы все, что нашли, вывезем подальше в лес и подорвем. Взрывчатка нестабильная, хранить такую опасно.

— Конечно. Без вопросов. — Князев проследил взглядом за отъезжающей машиной. — Все равно страшно людей возвращать, но надо, уже голодные, несколько часов ждут.

— Еще время понадобиться, чтобы ужин дохотовить. Бросили то все впопыхах. — Посетовал Гаманюк.

— Ладно. Возвращаем всех. В восемь собрание в штабе. Необходимо оценить нанесенный ущерб, количество жертв. — Саша сглотнул.

— Я тогда пойду к спасателям, там работы еще на несколько дней. К восьми буду. — Абухба махнул рукой и зашагал в сторону разрушенного корпуса.

— Аньке надо сказать. — Поникшим голосом сказал Борис.

— Да, Вика сказала, что возьмет это на себя. — Ответил Князев. — Проконтролируй, чтобы вообще все здания проверили, даже караулку, любой загашник, куда можно было спрятать заряды.

— Хорошо… — Борис на мгновение замолчал. — Это я во всем виноват.

— Ты? Это как же? — Удивился Князев.

— Потому что дурак старый. Доверчивый простофиля. — Гаманюк отвернулся. — Я же видел этохо Семена, когда он стены долбил под взрывчатку. Стоило мне быть немного бдительнее, проверить и ничехо бы не случилось. А я ехо еще и похвалил, и дал доступ ко всем остальным корпусам, считай, облехчил задачу.

— Борис, не придумывай. Ни в чем ты не виноват. Ты же не из службы безопасности, твоя задача жилье для людей строить. А ты человек с доброй душой и стараешься в людях хорошее видеть. Если всех и каждого подозревать, то и кукухой уехать недолго. Не накручивай. — Саша похлопал по плечу Гаманюка.

— Да хоть как утешай, все равно буду себя до самой смерти винить. Заразы, столько людей погубили. — Борис тяжело вздохнул. — Ладно, застоялись мы здесь.

Распрощавшись с Гаманюком, Саша направился в сторону госпиталя, посмотреть, как там обстоят дела.

Как только вошел в дверь медблока, так сразу погрузился в кромешный ад. Крики и стоны раненых, пол, залитый кровью, которую тщетно старается смыть уборщица, тяжелый и липкий воздух, пропитанный болью и медикаментами. Врачи и медсестры суетливо бегают из палаты в палату, почти не видя земли под ногами. Саша застыл посреди коридора, не ожидая такой картины. В больницах он до этого бывал, но даже не мог представить, что обстановка может быть настолько напряженная. Даже в фильмах и близко не показывали творящийся хаос.

— Александр, не стойте посреди коридора, вы мешаете. — Окрикнула медсестра из-за спины.

Князев развернулся и увидел, что перегородил дорогу каталке, на которой лежит девушка без сознания с оторванной от локтя рукой и лицом, полностью покрытым гематомами.

— Где Мила? — успел спросить медсестру, после того освободил проход.

— В левом крыле, в центре по сбору крови.

Саша поспешил быстрее выбраться из госпиталя, от густого запаха крови уже начало подташнивать. Свернув за угол здания, увидел небольшую очередь из мужчин в камуфляжной форме. Протолкнувшись между ними, попал в другое крыло медблока. Оказавшись в помещении, увидел пять человек на кушетках, у каждого в вене по катетеру, подключенному к станции переливания крови. Еще несколько сидели возле стен на стульях, поправ правила забора крови.

Милу увидел в дальнем углу, разговаривающую с медсестрой и пошел к ней.

— Как вы здесь?

— И не спрашивай. Ты по делу или как? Занята очень, отвлекаться не могу. — Ответила Людмила, не отрывая взгляда от какого списка.

— Вам какая кровь нужна?

— Любая.

— Хорошо. — Саша развернулся и направился к выходу.

— Ты куда? Давай я тебя отдельно посажу. — Крикнула вдогонку Мила.

— Не, я в очереди подожду. Там народ мерзнет, вперед не полезу. — Ответил Князев и вышел на улицу.

Встал последним в очередь и засунул руки в карманы. Стоящий спереди мужчина обернулся и, узнав, одобрительно кивнул. Князеву тут же захотелось натянуть капюшон и, желательно, какой-нибудь шарф или маску. Так и почувствовал себя чиновником из телевизора, который для пиара и хорошего рейтинга пришел засветиться перед народом. Только он решил сдать кровь из чистых побуждений, а никак не для политических баллов, да и каким-то правителем он себя не считал. Чтобы хоть немного отвлечься от таких раздражающих мыслей, достал телефон.

— Алло, Вика? Вы где уже?

— Едем обратно. Уже дали команду. Ты нас встретишь?

— Нет. Я в госпитале, кровь сдаю.

— Женя расстроиться, но ничего, я ее успокою. Там очередь большая?

— Да нормальная, скоро еще больше станет.

— Ладно, сдашь, и посидишь с Женей, я тоже схожу.

— Хорошо. Аню еще не видела?

— Нет. — Вика задержала ненадолго дыхание. — Она в другом автобусе была. Сейчас приедем сразу к ней пойду.

— Готова?

— К такому никогда не подготовишься. Кто ее знает, как она отреагирует, вдруг истерика будет. Считай, девчонка влюбилась и тут же потеряла любимого, а раны после потери близких во время эпидемии еще у всех кровоточат.

— Я не знаю, что со мной будет, если я тебе или Женю потеряю. — Князева передернуло только об одной мысли о сказанном.

— Вот лучше и не узнавать. Саш, мы уже поехали, скоро увидимся. Люблю тебя.

— Я тебя тоже. — Саша отключил телефон.

В очереди пришлось простоять минут тридцать, еще столько же провести подключенным к станции переливания. После забора голова немного закружилась, но смог сам встать и выйти на улицу, держа руку согнутой в локте. В свете ближайшего фонаря увидел бегущую Аню. Лицо девушки бледное как фарфоровая тарелка, глаза неверяще смотрят вперед.

— Аня! Ань! — Попытался окликнуть ее Князев, но девушка словно выпала из реального мира, пробежала мимо, никак не отреагировав.

Князев поспешил за ней, хоть и идти было немного сложно. Пройдя следом за девушкой через хаос госпиталя, Саша нашел ее в морге, переполненном телами убитых. Возле дальней стены на железной каталке лежал Джавид. Кто-то уже стер кровь с его лица, но страшную рану на лбу замаскировать даже не попытались, ибо это невозможно.

Аня замерла у входа, смотря на Кочаряна. Князев остановился прямо за ней, не решаясь что-то сказать. Девушка пошла вперед медленными и неуверенными шагами. Дойдя прямо до каталки, она протянула руку и поправила волосы на лбу Джавида. Саша подошел и встал рядом, ожидая слез, криков и рыданий, но Аня смотрела на тело стеклянными сухими глазами, лишь аккуратно гладила пальцами лицо любимого. Простояв так пару минут, она развернулась и заметила Сашу. Князев не смог ничего сказать, лишь молча обнял девушку, но даже после этого она не заплакала. Только кивнула, когда Саша ее отпустил и поспешила к выходу.

20.04 по московскому времени.

База «Исток».

— «Мы хоть раз соберемся по нормальному поводу или нет?» — Мысленно спросил сам себя Князев, посмотрев на лица людей в кабинете. С каждой новой встречей после отключения реактора они выглядели все более мрачными и подавленными.

— Саш, я пока шел сюда, новую информацию получил. — Неожиданно первым заговорил Серго. — У нас порядка шестидесяти человек покинули «Исток». Два автобуса, собрались и уехали в неизвестном направлении, вместе с вещами. Скорее всего испугались, или не выдержали нервного напряжения.

— Ну и пусть едут. — Удивительно спокойно отреагировал Князев. — Что за люди если не секрет?

— Из последней волны, те, что в «Восходе» к нам присоединились. — Ответил Серго.

— Тем более. — Саша махнул рукой. — Что у нас с этим взрывом?

— По информации Людмилы уже обнаружили и опознали сто двадцать четыре тела, еще девяносто числиться пропавшими без вести. В госпитале семьдесят один человек, больше сорока из них в тяжелом состоянии. — Белозерский пробежался глазами по списку.

— Почти триста человек… — Саша потер виски пальцами. — Дети не пострадали?

— Нет. В этот корпус заселили часть новоприбывших, тех, кто участвовал в Архипо-Осипосвской высадке. — Ответил за Лавра Гаманюк.

— Понятно. Что по материальному ущербу? — Саша представил себе ощущения строительной бригады, которые только недавно сдали в эксплуатацию новое здание, и вот оно лежит в руинах.

— Корпус полностью уничтожен. На разбор завалов уйдет минимум две недели. Из остального: четыре автомобиля, были припаркованы рядом со зданием, два генератора, выбило стекла в нескольких комнатах ближайшего корпуса, уличные фонари тоже пострадали, асфальтовое покрытие, из-за чего проезд к взлетной площадке затруднен. — Лавр вернулся к своему списку. — Сейчас в первую очередь требуются медикаменты. Мы отправили на склад усиление, хорошо, что у нас все было систематизировано и поиски необходимого не занимают много времени. Одна бригада поисковиков выехала в район Новороссийска, пополнять запасы препаратов и мединструментов.

— Да, Джавид любил держать все в порядке. Знал работу склада от и до, столько всего в голове держал. Тяжко нам без него будет. — Вздохнул Борис.

— Надо начинать хоронить людей. — Вмешался Абухба. — У нас морг уже переполнен, тела складывать некуда. Не рассчитан он на такое количество погибших, а девяносто еще пока не нашли, да и в госпитале далеко не все раненые до завтра доживут. Складывать некуда будет.

— У меня есть предложение. — Белозерский поднял руку, как ученик в классе. — Лучше кремировать тела, чем хоронить традиционным способом. Меньше затрат времени и площади меньше занимает.

— Надо уточнить у знакомых погибших, вдруг там кто верующий был, составить список, чтобы провести погребение согласно религиозным правилам умершего. — Саша сделал пометку в списке предстоящих дел. — А кремация — отличная идея. Борис, сколько времени займет построить колумбарий?

— Смотря какой. Если делать красиво и основательно, то недели три-четыре, бетона раньше не застынет. Можно сначала соорудить временный, его сделаем быстро дня за два управимся, а потом уже перенести в капитальный. — Ответил Гаманюк.

— Хорошо, этим стоит заняться немедленно. И печь для крематория нужна. Кто знает, есть ли здесь поблизости место, где можно раздобыть? — Саша посмотрел на лица сидящих за столом.

— Точно знаю, что в Новороссийске есть крематорий, но уже установленную печь вытаскивать будет как-то не очень. Вроде слышал, что есть, точнее была, компания по обслуживанию крематориев и продажи оборудования для них, где-то на Тамани. В Сочи знакомые хотели установить крематорий, связывались с ними. — Сказал единственный местный Серго. — Еще есть вариант найти в воинских частях мобильные кремационные печи.

— Сначала лучше всего на Тамань съездить. Отправь туда поисковую группу, пусть проверят. Вика, как у людей настрой? — Князев повернулся к Колмагоровой.

— Тяжелое. Теракт произошел прямо в «Истоке», ни о каком чувстве безопасности больше речи идти не может. Все-таки без реактора и батарей Лесного тяжко. Если бы работала вся система безопасности: дроны, камеры, общая сеть, то ничего бы не случилось. Мы бы тогда не упустили такую активную деятельности подготовки прямо у себя под носом. Люди это понимают, они уже привыкли жить в тех условиях, которые мы им предоставляли, расслабились, только сейчас приходиться напрягаться, а теперь еще и бояться. Уехавшие шестьдесят человек это доказывают. И я думаю, что это не последние, кто нас покинет.

— Если кто-то хочет уехать, то пусть едут. Никого не задерживать, наоборот, дать продукты и оружие на первое время. Мы обещали им свободу и надо держать свое слово. Серго, возьми это на контроль. — Саша кивнул абхазу.

— Хорошо. Что там с нашими ребятами? Прайс добрался до команды Воеводова? Они уже нашли «Проталий»?

— Связывался со Стивом, когда они приземлились на Кубе, Вадим звонил уже по пути к «Проталию», прошлой ночью. Больше на связь никто не выходил. — Ответил Саша. — Скорее всего соблюдают радиомаскировку. Сам звонить им не буду, боюсь их выдать. Если были бы какие-то срочные изменения, то они сообщили бы.

— Надеюсь у них все получилось. Если они смогут уничтожить «Проталий», то можно будет выдохнуть — общины больше не предоставляют опасности. Но если их миссия провалится, то «Исток» долго не просуществует. Анклавы соберут все свои силы и ударят, в таком случае устоять мы не сможем. У нас больше нет эскадрильи беспилотных вертолетов, автоматизированной системы обороны и боевой дух людей ниже плинтуса. Боюсь, они просто сдадутся или сбегут. — Серго тяжко вздохнул.

— Я это прекрасно понимаю, но у нас нет выбора. Мы не можем взять и бросить все на полпути. Даже если у ребят не получиться, то мы должны продолжать наше дело. Да, без Стива, Вадима и технологий Лесного противостоять атаке объединенных анклавов будет очень тяжело, но у нас еще есть военная база под Майкопом. В крайнем случае отступим туда и укрепимся. — Ответил Князев.

— Но она не рассчитана на такое количество жителей. Мы лишимся всего нашего продовольственного комплекса. Провиант будет только тот, что сможем вывезти, а ты сам понимаешь, что прокормить всех зимой этого не хватит. — Возразил Абухба.

— Выкрутимся. Давайте пока не будем загадывать на будущее. Пока неизвестно, что там у Воеводова, да и у нас проблем и так хватает. Будем решать по мере поступления. — Саша посмотрел на Вику, ища в ее глазах поддержки. Колмагорова, поймав взгляд, слегка кивнула.

— Это называется не загадывание, а планирование. Надо быть готовыми к любому варианту развития событий. Как говорил наш комбат, во время войны: «В критической ситуации вы не подниметесь до уровня своих ожиданий, а опуститесь до уровня своей подготовки». — Не согласился Абухба.

— Хорошо. Давай сейчас разберемся с взорванным корпусом и, если Воеводов или Стив не выйдут на связь, то спланируем все возможные варианты и заранее их проработаем. Ладно? — Князев повернулся к Серго.

— Договорились.

— На этом собрание можно закончить. Последнее, сообщите всем, что в госпитале очень нужна донорская кровь.

— Не нужно. — Перебила Вика. — Большинство уже добровольно пошли на сдачу. Почти все.

— Это обнадеживает, очень обнадёживает. — Самому себе сказал Саша.

11 декабря

02.42 по московскому времени.

Город Геленджик

Район «Голубая Бухта»

Конвертоплан опустился на примятую траву, осветив лучами фар так знакомый Михаилу дом. Только сейчас окна в нем не светились, и вообще выглядел он покинутым.

— Вот мы и на месте. — Сказал Федорович, выключив двигатели и сняв шлем.

Никто из салона не ответил. Юлаев, как и все время полета, сидел и смотрел в потолок, Сахаров не изменял себе и спал как убитый, один Прайс занимался чем-то в своем ноутбуке.

— Непривычно видеть этот дом без света в окнах. — Словно прочитав мысли Михаила, сказал Воеводов.

— Ага, и вкусной едой там уже не пахнет. — Кивнул Федорович. — Ну что, сразу едем в «Исток»?

— А чего ждать? — Вздохнул Вадим. — Вроде и должны вернуться радостными, задачу то выполнили, только никакой радости и в помине нет.

— Мы ведь даже похоронить его не сможем. — Михаил опустил голову. — Он мне за это время почти как сын стал. Смотрю на эту поляну и только больнее становиться. Я же его здесь пилотированию учил.

— Давай сейчас не будем об этом. — Перешел на шепот Воеводов. — Тимур только-только оклемался от посттравматического стресса и тут же друга детства потерял. Переживаю за него, лишь бы психика выдержала.

Федорович обернулся и посмотрел на безучастного Юлаева.

— Понимаю, совсем еще мальчишка, а хапнул уже столько, что многие и за несколько жизней бы не увидели.

Вадим вылез из кресла и подошел к Марку.

— Подъем. Прибыли.

Сахаров поднялся и, потерев сонные глаза и осмотрелся по сторонам. Увидев Тимура, медленно, прогоняя последние остатки сна, встал и подошел к нему.

— Держи. — Марк протянул руку с открытой ладонью, на которой лежала оранжевая таблетка. — Поможет.

— Ты их всегда что ли с собой таскаешь. — Ответил Тимур не поворачиваясь.

— Да, в наше время без них никак. Выпей, легче станет.

— Легче мне уже никогда не станет. — Бросил Юлаев и рывком подскочил, схватив с ладони Марка таблетку. Тут же закинул ее в рот и запил из гидратора.

— Миша, подгони Патрол, в него загрузимся. Конвертоплан пока оставим здесь. — Воеводов подошел к открытому люку и вдохнул полной грудью холодный ночной воздух, так резко контрастирующий с теплым на Мексиканском заливе.

— Все же, к чему такая осторожность? Не связались, приземлились в Геленджике. Почему сразу не в «Истоке»? — Стив встал рядом с Вадимом, держа в руках свой верный ноутбук.

— Ты веришь, что Лесной погиб, а я — нет. Слишком много на это указывает. Наша осведомленность о том, что «Пурпурный» устроил именно Кир ставит нас под угрозу. Ты видел какие силы он бросил на нас в «Проталии»? — Воеводов повернулся к Стиву, смотреть на которого было жалко. Прайс выглядел как ребенок, узнавший, что Деда Мороза не существует, ну или Санта-Клауса в его случае.

— Вадим, я же лично видел конвертоплан, на котором он разбился. Мы смотрели видеозапись с бортовых камер, он сел в него. Курс не менялся. Пилотировала Аня. От точки потери связи оператора с летательным аппаратом именно то расстояние, которое он бы и пролетел. Да, может Кир и устроил все это, но он точно погиб. — Ответил Стив. — Знаешь, пока мы летели, я очень много думал. И вот что мне не дает покоя: зачем Киру нужны были мы? Зачем он вытащил нас из «Рассвета»?

— Мы сами выбрались. — Перебил Воеводов.

— Да, но с большой помощью. Если бы он не отключил у них связь и видеонаблюдение, то погибших при побеге было бы намного больше. Так вот, я пришел к одному заключению — нам рано судить о причастности Лесного к эпидемии. Подожди, дай договорить. — Стив остановил уже готового было взорваться Вадима. — Я объясню. Просто Киром всегда движет, точнее двигала, логика и рациональность. А его действия, в случае если он все это устроил, выбиваются из любых рамок разумного. А что, если эта организация, ну или искусственный интеллект, использовали Лесного и его изобретения? Это многое объясняет. Смотри сам: в таком случае понятно откуда у них реактор Кира и прочие новшества. Они могли подстроить перегрузку нашего реактора специально, чтобы вывести из игры Кира, управлять силами SRF, зная где мы и что, и вообще руководить происходящим всем на земле. А Лесной, понимая, что не по доброй воле был причастен к гибели человечества, решил дать людям шанс на нормальное существование, помогая нам. Как тебе такая мысль?

— Ты слишком сильно веришь в праведность людей. — Вадим помотал головой.

— Так, ребят, расступитесь. — Михаил осторожно протолкнулся между Воеводовым и Прайсом. — Я конечно все понимаю, но время и место для обсуждения вы выбрали не очень подходящее.

Глава 9

11 декабря

4.12 по московскому времени

База «Исток».

Войдя в караулку, Серго устало рухнул на стул и вытянул гудящие ноги. За день находил никак не меньше тридцати километров. От усталости уже засыпал на ходу, а желудок еще с обеда жалобно постанывал, присосавшись к позвоночнику. Но времени отдыхать попросту нет. Охрану базы усилили в три раза и кому-то надо всем этим заправлять. Почти триста мужиков в патрулях, дозорах и секретах. Еще бы, весь «Исток» не спит. Люди добровольно ринулись разбирать завалы после взрыва. Работа кипит без остановки, даже несмотря на холодный ветер, усталость и тяжелый труд. Обнаружили еще сорок два тела и семерых выживших, но с каждым часом шанс найти уцелевших все меньше и меньше. Люди умирают под обломками стен и перекрытий от ранений и кровопотери. Никто не ожидал такого общего отклика, но почти все жители «Истока», кто не задействован в безопасности, вышли на разбор. Султан уже стал местным героем, только благодаря его обонянию и самоотдаче удается так быстро находить места, где завалены пережившие взрыв. Волкодав вообще не уходит с руин, даже не делает перерывов на еду. Если раньше многие опасались такой огромной белой собаки, то сейчас, всегда за один вечер, он стал местным кумиром.

— Ты меня слышишь? Альфа на связи. — Неожиданно включилась рация, которую Абухба носил уже чисто по памяти — рация, используемая для локальной связи на военной базе под Майкопом. Только один человек мог знать этот канал.

— Вадим? Воеводов? — Закричал Серго, схватив устройство.

— Позывной уже что ли забыл? Тихо ты, разбудишь всех. Ты один? Говорить можешь? — Прозвучал голос Вадима из динамика.

— Да, тут никто не спит. Да, я в караулке, тут пусто.

— Что у вас там случилось? Почему никто не спит? — Удивился Воеводов.

— Да погоди ты, вы сами где? Рядом что ли?

— Да, уже в Текосе. Помнишь здание школы по дороге к «Истоку»?

— Конечно. Блин, очень рад тебя слышать. — Абухба неожиданно, даже для себя, улыбнулся.

— Приезжай, надо многое обсудить. — Холодным голосом ответил Вадим.

— А почему сюда не едете, на базу?

— Приедешь, расскажу. — Рация замолчала.

Серго осмотрелся, схватил автомат и дежурную рацию. Усталость и сонливость сняло как рукой.

— Первый на связи! Я отлучусь на неопределенное время. Ты пока за старшего. Как принял, второй? — На бегу проговорил в рацию.

— Принял. Караулы разведу. — Ответил «Второй».

Абухба добежал до парковки и на мгновение задумался на чем ехать. После недолгого выбора, залез в «Тигр», если Вадим так скрывается, значит есть либо причина, либо угроза, так что лучше быть во все оружие.

На въездном КПП проводили удивленными взглядами, когда броневик пролетел мимо. В свете фар замелькали невысокие яблони вдоль дороги, сбросившие на зиму листву. Вскоре показались первые дома поселка. Выехав на полностью застроенную улицу сильнее прибавил газа и остановился уже у облицованного профилированными железными листами здания спортзала. Рядом виднелось белое двухэтажное здание сельской школы, из-за угла которой мигнул фарами внедорожник. Серго перемахнул через забор, не став обходить через калитку, и легким бегом направился к машине.

— Что за секретность такая? — Спросил он с ходу, пожав руку Воеводову. Вадим еще не успел ответить, но по лицам ребят Абухба понял, что миссия с «Проталием» либо провалилась, либо раскрыла новую и более страшную информацию.

— Мы в полной жопе. — Подтвердил догадку Серго Воеводов. — «Проталий» ни фига не остров, а переоборудованная нефтяная платформа. Никаких двухсот тысяч «золотого миллиона» нет, на базе только сервера, базы данных и искусственный интеллект, управляющий всей сетью общин. А знаешь кто все это организовал? Наш дорогой «Тесла» — Кир Лесной. Когда узнал, на мгновение даже смешно стало, так легко поймать всех людей на их вере в теории заговоров. А вы еще говорили, что он не испытывает никаких чувств. — Вадим посмотрел на стоящих за спиной и молчащих, как провинившиеся школьники ребят с ухмылкой. — Судя по всему с юмором и сарказмом у него все нормально. «Проталий» уничтожили, только…

— Погоди, а Рома где? — Перебил Абухба.

— Вот это как раз и хотел сказать. — Воеводов опустил глаза в землю. Михаил по старой привычке похлопал себя по карманам в поисках пачки сигарет, но вспомнил, что не курит. Пришлось отходить в сторону без уважительной причины «перекурить». Вадим продолжил. — Нас там прижали. Пока мы лазили по коридорам «Проталия», выкачивали инфу, по морю подошла группа сил SRF, это типа безопасников у наших общин, только более вооруженные и подготовленные. Уйти шансов не было, я хотел сам их твоей миной подорвать и дать ребятам улететь, но Ромка меня опередил, а Миша ему помог. — Вадим недовольно кивнул в сторону Федоровича. — Короче, он подлетел к ним на вертолете и активировал ядерный заряд, уничтожив и «Проталий» и флотилию SRF ценой своей жизни.

— У нас тоже не без потерь. — В этот раз опускать взгляд в землю пришлось Серго.

Тимур, Марк и Стив в момент оживились.

— Что случилось? Кто погиб? — Неожиданно для всех, словно чувствуя, спросил Сахаров.

— Среди тех, кто присоединился после Архипо-Осиповки нашлось несколько предателей. Они несколько месяцев готовили теракт — укладывали в стены корпусов сваренную на территории взрывчатку и планировали подорвать весь «Исток».

— Как вы это проглядели? Это же все прямо под носом было! — Возмутился Воеводов.

— Вадим, это еще до того, как мы присоединились, началось, это раз. Их было пятеро и один работал в АХО и грамотно маскировал свои действия под ремонтные работы, это два. И не забывай, что с отключением реактора перестала работать местная сеть и большинство камер, да и безопасностью у них руководил не человек с твоим опытом, не ровняй всех по себе, это три. — Резко ответил Абухба.

— Так что в итоге то? — Не унимался Сахаров.

— Вчера заговорщики успели привести в действие первое взрывное устройство и подорвали новый корпус, больше ста восьмидесяти погибших, сотня раненых, тридцать человек уехали из «Истока», испугавшись. Жертв было бы гораздо больше, успей твари активировать все детонаторы, но Джавид их как-то заметил. В одиночку, без оружия, бросился против троих. Одного убил, больше не успел. Застрелили его…

Лицо Марка побледнело и превратилось в восковую маску, словно он умер. Взгляд потерял осмысленность. С таким видом Сахаров развернулся и пошел в сторону броневика.

— Марк? — Тимур дернулся остановить друга.

— Не трогай его. — Вадим придержал Юлаева за руку. — Вспомни, что сам вчера чувствовал. Он глупостей делать не будет, просто пусть побудет один. — Воеводов повернулся обратно к Серго. — И что в итоге?

— Кочарян успел написать сообщение Князеву, пока подслушивал. Мы сорвались к гаражным боксам, где засели предатели, но опоздали. Когда ворвались, Джавид уже был убит. Я лично положил остальных. Потом охрана выловила еще двоих, пытались удрать, но делали это очень сумбурно и спешно, скорее всего были просто на побегушках и оставшись без командира толком не знали, что им делать и запаниковали. Когда я этим двоим пригрозил, что отдам их тебе, они сразу раскололись и выдали все о теракте. Князев одного застрелил, второй показал где они варили взрывчатку и где она заложена в стены, после этого Саша и его на тот свет отправил.

— За один день потеряли почти триста человек и двоих близких друзей. — Вадим потер лицо ладонями. — Что-то сучка-фортуна повернулась к лесу передом, а к нам обратной стороной.

— И не говори. Народ в полном раздрае, боевой дух на нуле. — Согласился Серго. — Что нам дальше со всем этим делать? Лесной то погиб, «Проталий» вы уничтожили. Можно забыть об анклавах?

— Если бы. В смерти Кира я очень сильно сомневаюсь. Один из излюбленных приемов сфабрикованной смерти — авиакатастрофа. Тела опознать невозможно, факт посадки подтверждает, что объект находился в самолете, но подделать его плевое дело. Уж слишком его смерть оказалась своевременной. Именно поэтому такая секретность. Если он прислал за нами SRF в «Протали», то представь, что он может сделать с «Истоком», если поймет что его раскрыли и там. Поэтому мы и не выходили на связь, не приземлились прямо на базе и летели вообще без навигации и с отключенной спутниковой связью. У нас есть день форы, максимум полтора, чтобы разобраться во всем. Хочу наведаться к нему в Криницу. Как говориться: «о человеке можно многое сказать по его жилищу».

— Хорошо. Какие дальнейшие распоряжения? Я тут долго с вами пробыть не смогу, в «Истоке» сейчас работа полным ходом, надо обеспечивать безопасность. А, как я понимаю, на должности начальника я теперь на постоянку.

— Новости о произошедшем в «Истоке» застали меня врасплох. Надо подумать. — Вадим подошел к броневику и оперся спиной на крыло. — Изначально я собирался сразу поехать в Криницу, но вот теперь не знаю. Мы сейчас очень нужны в «Истоке». Новость о том, что «Проталий» уничтожен взбодрит людей. Сейчас про Лесного лучше не говорить, до тех пор пока мы не получим неопровержимые доказательства. Я так понимаю вы не сильно о нем распространялись? — Воеводов повернулся к Стиву.

— Нет, люди даже не знают, что там за реактор. Просто знают, что какой-то есть, но что он на управляемом термоядерном синтезе, никто не в курсе. Да и не поймут многие, что это такое вообще. Меня по началу даже удивляло, как они спокойно принимают новые аккумуляторы, словно мы их с Алиэкспресса заказали, а не получили на руки революционное изобретение. — Ответил Прайс.

— Ну и отлично. Значит пока о Лесном молчок. Давай сделаем так: утром, после подъема, собери руководство, Сашку там, Милу, врач которая. Кто там еще на руководящих? — Вадим посмотрел на ребят.

— Саша сейчас везде с Викой ходит. Толковая девчонка, хорошо разбирается в организационных вопросах, да и вообще порядок у нее в голове. Влилась в руководство. — Ответил Абухба.

— Остепенился Князев, молодец, шустро. — Кивнул Воеводов.

— Еще Гаманюк и Белозерский. Один главный по строительству, второй отличный руководитель с большим опытом. Еще можно Аню позвать. — Перечислил остальных Серго.

— Аня это кто? — Спросил Вадим.

— Девушка Джавида, главная по операторам дронов. У девушки талант, летает на беспилотных вертолетах и коптерах так, словно всю жизнь только этим и занималась. Причем не просто пилотирует, а еще и идеи полезные постоянно выдвигает, по оптимизации маршрутов патрулирования, новым приемам вертолетов, ранее недоступным из человеческого фактора пилота. — Ответил за Серго Стив. — Думаю ей сейчас полезно будет побыть среди людей. Как она? Не ушла в себя?

— Отреагировала странно. Когда ей сказали, сорвалась в морг. Вернулась словно приведение, села в кресло оператора и летает всю ночь без остановки. — Пожал плечами Серго.

— Сильная девочка. — Хмыкнул Воеводов. — Отдушину ищет. Зови ее тоже. Встретимся в поселке.

— Я знаю хорошее место. — Подсказал Прайс. — После «Рассвета» мы укрывались в бомбоубежище, которое нам Кир подготовил…

— С ума сошел? — Перебил Вадим. — Мы от него и скрываемся, а ты прямо в его логово завести хочешь?

— Дослушай. — Внезапно резко отрезал Стив. — Там рядом есть территория, то ли образовательное учреждение какое-то было, то ли база отдыха. Много больших корпусов. Судя по количеству припаркованных машин, людей там почти не было, так что легко найдем свободное помещение для встречи, и место нам уже известное. Князев точно знает, где это.

— Хорошо, договорились. Серго, держи рацию при себе. Остальных предупреди, чтобы не трепались. Все разговоры только на улице с глазу на глаз, никаких переговоров по внутренней сети. И чтобы больше никому ни слова, кто его знает, может там кто-то на Лесного работает, как вон этот. — Вадим кивнул в сторону внедорожника.

Только сейчас Серго заметил сидящего в багажном отделении человека.

— А это еще кто? — Удивился Абухба.

— Прихватили с собой в «Проталии», компьютерщик, как Стив, только работал на Кира уже восемь лет. Считай, вырос под его началом. — Ответил Воеводов.

— Языка взяли, это хорошо. Ладно, поеду я, а то ребята меня потеряют. — Серго пожал руку Вадиму. — Если бы ты знал, как я рад, что вы вернулись. Мы уже все что только можно передумали. Даже план подготовили на случай вашей гибели.

— О как. — Вадим вскинул бровь. — Ну ка, поделись.

— Если бы вы провалились, то «Проталий» бросил бы все силы на уничтожение «Истока». Князев предложил отступать на базу под Майкопом и укрепиться там, пользуясь сильной обороной и ракетным запасом. Мне сначала задумка не понравилась, слишком мало места и запасов продовольствия для такого количества людей. Но ночью обдумал, и согласился с Сашкой, самое трезвое решение.

— Я прямо Князева не узнаю. Быстро он из московского пижона в грамотного руководителя эволюционировал. Ладно, езжай, а то так и продолжим болтать. Будем ждать тебя в оговоренном месте.

11 декабря

6.42 по московскому времени

База «Исток».

Князев проснулся раньше будильника, хоть и лег почти в четыре утра. Все тело болит от тяжелого труда, мышцы горят, каждое движение отзывается новой волной обжигающей боли, не приятной, как после тренажерного зала, а изнуряющей и подавляющей. Вика еще спит, как и лежащая в своей кроватке Женя. Пробрался в душ, стараясь не шуметь и так же тихо вышел из квартиры. Пусть поспят. Вика тоже легла поздно, и Женя крутилась полночи, словно чувствуя висящее над «Истоком» напряжение. Выйдя из здания первым делом направился к руинам корпуса.

Работа кипит, даже несмотря на темноту. Разбирают завалы под гул гудящих генераторов, снабжающих электричеством фонари и инструмент. Издалека увидел Султана, рыскающего по грудам бетонных обломков. Белая шерсть давно стала грязно бурой, буквально за одну ночь пес изрядно похудел, но без устали продолжал поиск выживших.

Князев решил прибавить шага, негоже ему плестись как сонная муха, когда остальные пашут. И ничего, что устал, люди тоже ночь без сна, а все равно работают. Но порыв снова подключиться к спасательной бригаде прервал вызов по рации.

— Князев, ты на связи? — Голос Серго прозвучал как-то необычно, словно он шептал в рацию, а не говорил.

— Да. Я уже боюсь твоих утренних вызовов, они никогда не несут ничего хорошего. Что на этот раз?

— Подойди к госпиталю, переговорить надо. — Ответил Абухба.

— Ты опять? Блин, Серго, задолбал уже. Можно же просто сказать. Я пока дойду, изведусь весь. Ты прямо как в том популярном анекдоте:«– Знаешь, как заинтриговать идиота? — Нет. — Хорошо. Тогда завтра скажу.»

— Сань, в этот раз реально не могу. Поспеши.

Рация замолчала.

Злость накрыла с головой. Захотелось взять рацию и расшибить ее об асфальт на мелкие куски, чтобы Серго больше никогда не смог совершить такой утренний вызов. Нет, еще лучше разбить ее об его тупую голову. И пофиг, что абхаз в два крупнее, хоть и ниже ростом, и с наибольшей вероятностью рация разобьётся об голову самого Князева, но в порыве гнева любое желание кажется реальным.

Ускорив шаг, Саша пошел в сторону медблока, на ходу перебирая в голове все самые отборные маты, которые помнил, чтобы блеснуть перед Серго своим словарным запасом. Но увидев из далека собравшихся на ступенях передумал, ругаться при Людмиле, стоящей рядом с абхазом никак не хотелось, да и присутствие Белозерского, который напоминал Саше его преподавателя из РАНХиГС, резко остужало пыл.

— Что на этот раз приключилось? — Почти спокойным тоном спросил Князев, подойдя к собравшимся.

— Вадим вернулся. — Емко и лаконично отчеканил Абухба, застав такой новостью врасплох.

— Где он? Как все прошло? «Проталий» уничтожен? — Сразу забыл о своей ярости Князев.

— Да тише ты, не ори так. — Абухба приложил палец к губам.

— Что за секретность. Он что, ранен? Здесь в госпитале? А где пацаны? — Саша осмотрелся по сторонам.

— Короче слушай, — Серго подошел вплотную. — «Проталий» взорвали, только он оказался далеко не островом, а нефтедобывающей платформой. Только нефть на ней никто не добывал, а расположили компьютерный центр для управления всеми общинами. И знаешь кто все это устроил? Кир Лесной!

— Да ну на хер! — Князев от удивления раскрыл рот.

— Ага, я примерно так же отреагировал. — Ответил Серго.

— Так Кир же погиб!

— Воеводов сказал, что это была инсценировка. Именно поэтому все вот так под шумок. — Абухба осмотрелся по сторонам. — Когда они были в «Проталии», к ним по морю подошли силы общин из США на военных кораблях. Вадим уверен, что это Лесной отправил. Вырвались только благодаря Сталюкову. Он взял ядерный заряд, который мы подготовили, и полетел с ним к кораблям на вертолете. Ребята на конвертоплане по тихой взлетели, а Рома все взорвал.

— На вертолете? Ядерный заряд? А как он сам улетел то? — Переспросил Саша.

— В том то и дело, что никак. Погиб Рома.

Князев зажмурился, словно от приступа резкой боли и закусил указательный палец. Открыл глаза, посмотрел на остальных собравшихся и только сейчас заметил слезы на глаза Милы.

— Вадим опасается, что Лесной уничтожит «Исток» если поймет, что мы все знаем? — Спросил Саша после долгой паузы.

— Верно. Он попросил нас всех приехать, обсудить дальнейшие действия. Они с ребятами сейчас на территории образовательного учреждения рядом с каким-то бомбоубежищем, здесь, в Текосе. Вадим сказал, что ты знаешь. — Ответил Серго.

— Да, знаю. Сейчас поедем?

— Ага. Вика с нами?

— Надо узнать. Подожди, вызову ее, спрошу.

— Хорошо, еще Аню надо позвать. — Уточнил Абухба. — Все-таки по дронам она сейчас за главного.

— Уверен? Хотя, да. Пусть девочка будем рядом с нами, поддержим ее если что, а то она меня вчера даже напугала своей реакцией.

Саша отошел чуть в сторону и снял с пояса рацию.

— Вика, прием?

— Да, Саш, я на связи. — Моментально ответила Колмагорова.

— Разбудил?

— Нет, я слышала, как ты из квартиры выходил. Мы уже встали и собрались.

— Хорошо. Ты сможешь по-быстрому Женю отвести и подойти к госпиталю? Прямо срочно надо. И Аньку Джавидовскую с собой прихвати.

— Поняла. Тогда уже выходим.

* * *

Не найдя Аню в квартире, Вика сразу поняла, где ее искать. До административного корпуса не шла, бежала. Князев еще никогда просто так не говорил «срочно надо», а срочность для Вики всегда означала самое быстрое выполнение требуемого, спасибо отцовскому воспитанию.

В корпусе почти полная тишина, только дежурный на бывшей стойке ресепшена кивнул в знак приветствия. До «Пурпурного» приняла бы его за простого служащего, но сейчас знала, что вместо программы бронирования, на мониторе перед ним видео с камер наблюдения, а рядом на столе лежит автомат Калашникова.

Прошла по коридору до технического крыла. Войдя в операторскую, увидела ряды пустых пультов с лежащими на них шлемами, заняты только последние четыре. Аню узнала по широким карго брюкам и массивным грубым ботинкам. Подойдя ближе, уже хотела потормошить ее за руку, как девушка резко скинула шлем с испуганными глазами.

— Ты чего? — Отшатнулась Колмагорова.

— Вика? Хотя нет времени, смотри. — Аня потянула Вику за руку к панели мониторов.

Быстро что-то переключив, она вывела на экраны видео с зависшего в воздухе коптера. По извилистой дороге тянулась длинная вереница военной техники, разгоняя предрассветную мглу светом фар. Вика попыталась сосчитать количество машин, но сбилась на семидесяти. БМП, броневики, грузовики, тягачи, везущие на прицепах пушки, гаубицы и ракетные установки.

— Где это? Куда они едут? — Отойдя от шока спросила Колмагорова.

— Нижняя Баканка, едут со стороны Краснодара в нашем направлении. — Тяжело дыша, ответила Аня.

— Продолжай следить, я сообщу руководству. — Отчеканила Вика и вылетела из операторской, забыв про рацию.

* * *

Почти выбив дверь, Князев влетел в помещение и тут же побежал к мониторам, опережая бегущего за ним Серго, Колмагорова остановилась у входа, перевести дыхание.

Саша сразу уже увидел нужный экран. Такое количество техники он не видел никогда в жизни. Целая армия.

— Вашу мать! — Выругался Серго, застыв за плечом Князева и уставившись на монитор. — Сколько же их там?

— Мы опоздали… — Прошептал Саша.

— Я предупреждал, что «Проталий» бросит на нас все свои силы. Скорее всего, успели отдать приказ до уничтожения.

— Мы не устоим. Их слишком много. — Князев еще раз посмотрел на колонну техники. — там больше тысячи человек.

— Надо сообщить Воеводову, может он что-нибудь придумает. — Предложил Абухба.

— Да что тут придумаешь? Они нас просто шапками закидать могут. У нас больше нет вертолетов. Сколько мы можем их в воздух поднять? Штук пять, шесть? Их собьют быстрее, чем они хоть какой-то урон нанесут. — Сорвался Саша.

— Надо срочно ехать на Майкопскую базу. С ракетным арсеналом у нас есть хоть какой-то шанс. — Оборвал истерику Князева Серго.

— Вызывай Вадима.

7.21 по Московскому времени

Поселок Текос

Образовательное учреждение

Марк посмотрел на стену здания, больше похожую на картину, чем на элемент постройки. На мурале нарисовано дерево во все два этажа на кремовом фоне. Да и вообще весь дом какой-то необычный, сильно выбивается из привычной архитектуры: с башней, зубцами, как на кремлевской стене, и замысловатой крышей.

— Интересно, кто это такой дом построил и что здесь вообще было? — Спросил вслух Федорович, тоже рассматривающий здание.

— Другие дома не менее интересные. — Ответил Сахаров.

— Я о том же. И расположены они как-то странно. Но видно, что с любовью делали, словно для себя строили.

— Вадим еще не вернулся? — Марк повернулся в сторону деревьев, скрывающих за собой спуск к небольшой горной речке.

— Нет. — Ответил угрюмый Прайс, сидящий в открытом внедорожнике.

— У него там все нормально? Может сходить проверить? — Спросил Сахаров.

— У Вадима? Да что с ним случится то? Может один побыть хочет, а может, просто в туалет отошел. — Ответил Михаил, возвращаясь к Машине.

Но Воеводов быстро дал понять, что с ним все в порядке, выбежав из-под сени деревьев словно ошпаренный.

— Миша заводись! — Закричал он издалека. — Все в машину.

Федорович умело запрыгнул на водительское сидение, Марк забрался на пассажирское, потеснив Стива. Уже уставший бояться Стаховски безразлично посмотрел на происходящее и уткнул голову в колени.

— Гоним в «Исток». — Не успев сесть, сказал Воеводов. По голосу сразу понятно, что он на взводе.

Михаил, без лишних вопросов, вдавил педаль газа, и машина сорвалась с места.

Юлаев с Марком удивленно посмотрели на Вадима.

— А как же секретность, Лесной и все прочее? — Решился переспросить Стив.

— Поздно. — Воеводов напряженно смотрел на дорогу и ответил не поворачиваясь. — Общины кинули все свои силы. К базе приближается огромная колонна войск.

Тимур обреченно вздохнул, реагировать по другому уже не было сил, ресурс эмоции исчерпался. Стив с Марком на удивление отреагировали сдержанно, без паники и криков.

— С какой стороны едут? Сколько километров осталось? — Спросил Прайс, прикидывая в голове маршрут наступления.

— С Новороссийска. — Так же через плечо ответил Воеводов.

— Я бы на их месте с двух сторон пошел, чтобы отрезать пути отступления. — Вслух, словно самому себе сказал Прайс.

На этот раз Вадим обернулся, но промолчал.

7.30 по московскому времени

База «Исток»

Проскочив КПП, Михаил подогнал внедорожник к административному корпусу. Воеводов выскочил еще до того, как машина остановилась, приказав забрать с собой Стаховски. Стив, Марк и Тимур не стали повторять трюк Вадима, не хватало еще сломать ногу или шею на пороге дома. Юлаев выволок Сэма из багажника, и все вместе поднялись по ступеням в фойе. Охранник, скрыв порыв радости от возвращения ребят, подсказал, что руководство собралось не в штабе, как обычно, а в координационном центре.

Стив повернулся и побежал, идти шагом не позволила обстановка. Угроза, нависшая над «Истоком», ощущалась кожей, словно воздух наэлектризован и вот-вот начнут бегать молнии статических разрядов.

В просторной комнате, до «Пурпурного» служащей то ли банкетным залом, то ли комнатой совещаний, собралось все руководство «Истока». Воеводов уже стоял с Князевым у мониторов, на которые вывели видео передвижения колонны.

— Нехорошо, очень нехорошо. — Пробурчал Вадим, разглядывая едущую военную технику.

— Что так? — Спросил Князев.

— Очень много комплексов ПВО и ПРО, установки РЭБ для борьбы с дронами, тяжелое вооружение. Против такой силы даже ваши вертолеты бесполезны — слишком мало их. Есть шанс только накрыть ракетным обстрелом, хоть часть и собьют, но остальная часть сможет нанести ущерб. Другую дорогу проверяли? Та, что через Горячий Ключ?

— Еще нет. — подключилась к разговору Аня. — Сейчас слетаю.

Девушка по мониторам выбрала самый близкий к нужному шоссе дрон и переключила на себя управление.

— Лети вдоль трассы, только осторожно, чтобы не сбили и не попала под РЭБ. — Посоветовал Вадим Ане и повернулся к Князеву. — Объяви общий сбор всех людей в общине. Необходимо оповестить о предстоящем нападении и набрать добровольцев на оборону.

— Ты предлагаешь попытаться отбиться? — Князев вскинул брови.

— Другого выхода у нас нет. Женщин и детей надо эвакуировать. Сейчас Аня проверит трассу, если там свободно, то уводить на автобусах по ней. Если нет, то тогда уже будем думать. Надо пользоваться стратегическим превосходством и занять более выгодную позицию пока позволяет время. Иди, занимайся общим сбором, я с Серго и Тимуром обсудим план обороны.

* * *

Сахаров вышел на площадку перед административным корпусом и посмотрел на начинающее светлеть небо. Погода далеко не такая, как на Мексиканском заливе — холодно и сыро. Но возникло легкое и непонятное ощущение, очень непривычное для Марка. Он почувствовал себя дома. Пролетев через полмира, побывав на другом континенте, Сахаров ощутил, что эта затерянная в лесу бывшая туристическая база стала ему родным местом. Только надолго ли? Вадим разбирается в военном деле, но устоять против такой силы противника почти невозможно, остается уповать только на чудо.

— Внимание! — Раздался голос Князева из громкоговорителей, установленных по всей базе. Марк зажмурился от громкого звука и посмотрел на динамик, висящий на ближайшем фонаре. — Всем жителям «Истока» собраться в столовой! Срочно! Повторяю! Всем жителям необходимо срочно собраться в столовой. Остановить все рабочие процессы. Остается работать только команда спасателей на руинах.

Динамики замолчали и через пять секунд то же самое сообщение прозвучало из рации на общем канале. Сахаров вздохнул, развернулся и зашагал в координационный центр, идти на общее собрание не было никакого желания.

* * *

— Итак, смотри. — Вадим увеличил на планшете карту Геленджикского района. — Нам необходимо занять позицию вот здесь. — Он указал пальцем на верхнюю точку Михайловского перевала. — Господствующая высота, крутой подъем и извилистая дорога не позволят им взять нас штурмом. Мы, в свою очередь, сможем накрывать их огнем из минометов и артиллерии. Прямо сейчас сообщи техникам, чтобы подготовили технику к переброске. Пусть не идут на собрание. И своим ребятам из безопасности, кто знает, как водить и стрелять, скажи пусть тоже готовятся. Только чтобы не болтали, а то посеют панику раньше, чем Князев объявит.

— Понял, сейчас сделаю. — Ответил Абухба.

— Слушай дальше. Я лазерным наведением укажу основные точки поражения. Ты вылетишь под Майкоп как можно быстрее, гоните с Мишей на конвертоплане. Готовь все ракетное вооружение, если что, вдаришь всем арсеналом.

— Мы же весь перевал обрушим! Как потом в Геленджик и Новороссийск добираться?

— Придумаем, главное выжить сейчас.

— Хорошо.

— Все давай.

Серго пожал руку и вышел из кабинета.

* * *

Князев обвел взглядом собравшихся людей. Очень много. Уже даже стоя все не помещаются. Больше полутора тысяч человек. Это уже не маленькая община, а целый поселок. Народ нервничает, переговаривается между собой. Слышен гул роптания.

— Итак. — Сказал Саша в микрофон, привлекая внимание. — У меня для вас две новости, одна плохая и одна хорошая. Начну с позитива: «Проталий» уничтожен.

Выражение лиц людей резко сменилось на радостное, кто-то закричал «Ура!», кто-то начал аплодировать. Князев сглотнул комок, очень не хотелось нарушать эту волну ликования.

— Подождите. Вторая новость даже очень плохая. До уничтожения «Проталий» успел бросить против нас все собранные силы. — Зал затих. — Со стороны Новороссийска движется тяжеловооруженная колонна войск. Нам придется вступить в бой.

— Да чего там? Мы их быстро размажем! Вон как в Архипо-Осиповке. Вертолеты отправим и все. — Донесся голос из толпы.

— Дубина, электричества почти нет, все работает от генераторов, сеть не работает. Не полетят никуда вертолеты. Самим идти в бой придется. — Крикнул кто-то из другого конца зала.

— Подождите. — Остановил перебранку Саша. — Воеводов с ребятами вернулись. Сейчас они прорабатывают план обороны. У нас есть ракетная база под Майкопом, это хорошее подспорье. В данный момент необходимо чтобы все женщины дети и старики собрали вещи и приготовились к эвакуации.

— Опять? Да сколько можно! — Выкрикнула раздраженная женщина. — Вы нам обещали безопасность и спокойную жизнь, а тут то с моря нападут, то взорвут, то по суше.

— Вот-вот! Не жизнь, а боевик какой-то! — Поддакнул ей мужчина.

— Вы знали, на что идете, когда присоединились к нам. Знали, что мы противостоим гнету общин. Мы это не выбирали. Да, мы можем просто сложить руки, но тогда нас уничтожат сто процентов. Или в общинах вам жилось лучше? За свою свободу и свободу своих детей надо бороться, по другому не получится. Если вы не хотите всю жизнь рабски горбатиться ради блага хозяина, то надо встать в штыки и обивать свое право на жизнь. — Князева начала распалять такая позиция людей.

— А зачем его отбивать, если вообще умереть можно? — Снова заговорил тот же мужчина. — Лучше уж поработать на кого-то, чем вовсе помереть.

— То есть вам лучше жить рабом чем умереть свободным человеком? — Недоуменно спросил Саша.

— А что плохого в том, чтобы работать на кого-то? Итак, всю жизнь так и прожили, подумаешь, а вот помирать не хочется.

— Тогда так. — Не выдержал Князев. — Все, кто согласны с этим оратором прямо сейчас разворачивайтесь и уходите отсюда. Мы дадим вам еды и транспорт, но двери «Истока» и будущего, которые мы потом построим, будут для вас закрыты. Решайте сейчас. Или уходите, или оставайтесь с нами, чтобы защитить то, что мы здесь создаем.

Саша замолчал. Люди в зале загудели. Кто-то начал ругаться, кричать. Сбились небольшие группы, бурно обсуждая предстоящий выбор. Первые решившие уже поспешили покинуть столовую.

— Саня, что у тебя там происходит? — Раздался в рации голос Серго. — Мы по камерам видим, что народ начал выходить из здания. Ты уже закончил собрание, так быстро?

— Пусть проваливают. Это трусы, которые решили, что в общинах жить рабами спокойнее.

— Ты серьезно? Может не стоит горячиться?

— Стоит. Критические ситуации как лакмусовая бумага, сразу показывают слабых духом. Такие в бою и в спину шмальнуть и предать могут. «Баба с возу, кобыле легче», как говориться. — Князев посмотрел на гудящий как разворошенный осиный улей зал столовой. — Надо будет дать им транспорт и продуктов на первое время, а там делают что хотят.

* * *

— Вадим! Посмотри на монитор! — Раздался крик Ани из рации.

Воеводов моментально повернулся к экранам, показывающим видео с дронов и резко выдохнул.

— Твари, в клещи взяли.

На видео по широкой трассе тянулась еще одна колонна, по размерам едва уступающая Новороссийской. Судя по знакомой местности, ехали они уже через Молдовановку.

Вадим схватил рацию.

— Серго, ты на связи?

— Так точно, командир.

— Уже вылетел?

— Еще нет, грузимся в конвертоплан.

— Гоните на всем ходу. Нас зажали с двух сторон. Со стороны Горячего вторая колонна едет.

— И что нам теперь делать? — Растерянно спросил Абухба.

— Следовать плану, только скорректируем его немного. Надо будет накрыть все мосты в Джубге и Архипо-Осиповке. Максимально уничтожить дорожное полотно, чтобы замедлить их передвижение. Мы скоро выдвигаемся на Михайловский, жду отмашку от Князева, сколько людей у нас будет.

Глава 10

11 декабря

8.42 по московскому времени

База «Исток»

Отложив начищенную и смазанную снайперскую винтовку, Марк принялся за автомат. Ловко выбил шомпол, открыл крышку ствольной коробки, достал возвратный механизм и затворную раму с газовым поршнем и разложил все на белом вафельном полотенце. Очистил детали от пороховых газов и смазал маслом, не пропуская ни миллиметра. Закончив, начал собирать обратно. Точность и плавность, с которой каждый элемент оружия вставлялся на свое место, успокаивали и помогали хоть немного забыться, отогнать мысли о смерти друга. Но пес ярости, даже несмотря на медитативный уход за оружием, который обычно помогал, уже выбрался из своей будки и ходил вдоль забора с оскаленной пастью, вынюхивая. Ему нужна жертва, нужна кровь. «Око за око». Цепь, удерживающая свирепую тварь, истерлась, звенья ослабели, грозя вот-вот лопнуть от малейшего рывка. Смерть Джавида, как напильник или болгарка, сточили последние прочные спайки, и скоро зверюга вырвется на волю. Может оно и к лучшему. Предстоит бой, выбраться живым, из которого фактически невозможно, но велика вероятность вдоволь насытить пса желаемой смертью.

— Ты чего тут один делаешь? — Раздался из-за спины голос Юлаева, вырвав из размышлений.

— Готовлюсь. — Ответил Сахаров, не повернувшись и не подав виду, что его застали врасплох.

— К обороне?

— Нет, к Новому Году.

Тимур молча встал рядом и посмотрел на оружие, пропустив колкость мимо ушей. Понаблюдав за действиями Марка, он расстелил рядом еще одно полотенце и снял с плеча свой автомат, тут же принявшись его разбирать.

— А ты чего тут бродишь? — Спросил Марк. — Подготовка идет полным ходом, ты, как бывший начальник безопасности, должен принимать непосредственное участие.

— Там и без меня разберутся. — Ответил Тимур, вытаскивая возвратный механизм. — Мне тоже в себя прийти надо.

— Соболезную. — Тихо и зажато сказал Сахаров.

— Я тебе тоже. — Так же подавленно ответил Тимур. — Ты тело уже видел?

— Нет и не собираюсь.

— Почему?

— Хочу запомнить его живым. Когда увижу мертвым, потом не смогу забыть и в воспоминаниях буду видеть его таким. А я хочу вспоминать его вечно жизнерадостным и веселым. — Ответил Марк, выложив на стол два боевых ножа. Проверив пальцем режущую кромку, он достал из чехла точильный камень и принялся подводить.

— А Рому мы даже похоронить не сможем. — Вздохнул Тимур. — Я его с самого детства знал. Выросли рядом. Ты можешь себе представить, что твой лучший друг пережил эпидемию? Вот я тоже был в шоке. Но не долго. Теперь и Ромки нет.

— Он сам выбрал свой путь. Это было его личное решение. Рома, наверное, даже не успел ничего почувствовать. — Попытался хоть как-то утешить Марк. — Я бы на твоем месте думал, что его прах развеян над Атлантикой, и он ушел, забрав с собой и «Проталий» и пару сотен анклавовцев. Мы живы только благодаря ему. Представь, если бы Рома не остановил Вадима? Что бы мы сейчас делали? Кто бы смог возглавить оборону «Истока»? Никто. Ни у кого нет столько боевого опыта и навыков.

— В этом я с тобой согласен. Он как чувствовал, что нам не выжить без Вадима.

— Иногда надо идти на жертвы, ради общей цели. — Тихо произнес Марк.

— Как ты тогда на тренировке? Когда отправил меня, а сам остановил штурмовую группу ценой своей «жизни»?

— Типа того.

* * *

Колонна из десяти автобусов заняла почти всю дорогу перед административным корпусом. Люди толкались, галдели и ругались, засовывая сумки с пожитками и оружием в багажное отделение. Толпа собралась знатная, словно раздавали бесплатные путевки в Дагомыс.

— Это эвакуация? Что-то мужиков слишком много. — Спросил Воеводов у Белозерского, стоя рядом с БМП.

— Нет. Это те, кто решил сбежать, видите как суетятся, переживают, что не успеют. — Ответил Лавр, всем своим видом выражая пренебрежение к покидающим общину.

— Много. Я думал меньше будет. — Пометил Вадим.

— Четыреста двадцать человек. Я тоже удивился. Четверть всего населения.

— Сколько осталось тех, кто готов обороняться?

— Без детей и пожилых — чуть меньше тысячи. Знаете, что меня удивило? — Белозерский отвлекся от списка, по которому сверял бортномера готовой к бою техники. — Очень много девушек и женщин. Я конечно понимал, что будут представительницы слабого пола, взявшие в руки автомат, но такого массового порыва защищать свою свободу даже представить не мог.

— Я знал, что их много будет. — Ответил Воеводов. — Материнский инстинкт. Если мужчина при принятии решений больше руководствуется текущими обстоятельствами, то женщины, зачастую, думают о перспективе для детей. Не все, конечно, но большинство.

— Вот этих. — Белозерский кивнул на толпу «покидающих». — Даже мужиками назвать язык не повернется. Как они вообще могут? Вот так сбежать, переживая за свою, извиняюсь за выражение, задницу, когда девушки и женщины готовы биться до последнего. Это трусы, они не достойны быть мужчинами.

— Эх, если бы у всех был такой моральный компас как у тебя, — вздохнул Воеводов. — То и «Пурпурного» бы не было. — Вадим захлопнул дверь десантного отсека БМП. — Готово. Эта была последняя. Итого у нас четырнадцать БМП, восемь БРДМ, шестнадцать броневиков. Что по артиллерии?

— Еще не отчитались. Снаряды со склада подвозят, загружают. Больше времени займет.

— Которого у нас нет. — Вадим снял с пояса рацию. — Прайс, насколько колонны продвинулись?

— Северная идет через Новороссийск, осторожничают, снизили скорость. Краснодарская остановилась в Дефановке, возле заправки «Роснефть». Скорее всего ждут вторую колонну, чтобы подойти одновременно. — Ответил Стив, наблюдая за мониторами в координационном центре.

— Это хорошо, дают нам фору.

— Мы собрали последние аккумуляторы, сможем поднять в воздух восемь вертолетов. Но только в Новороссийском направлении, там вышка еще работает, зона покрытия сети есть. Федорович подготовил своего «Карлсона», будет вести боевой клин.

— Да, Ромы или Краснова сейчас очень не хватает. Пилотов днем с огнем не сыщешь. Ладно. А трюк с переоборудованием дронов в камикадзе сможем провернуть?

— Надо подумать. У нас их осталось штук шестьдесят. Проверю, на каких заряд еще есть, прицепим ВОГи или кумулятивные и подготовим сколько сможем. — Ответил Прайс.

— Хорошо, только поспешите. У нас в запасе максимум сорок минут осталось.

Вадим повесил рацию обратно на пояс и осмотрел стоящую на площадке военную технику. Достаточно для небольшой армии, но слишком мало для обороны «Истока» против приближающихся сил противника. Посмотрел на часы, Серго, скорее всего, уже прилетел на базу под Майкопом, во всю приводит ракетный арсенал к боевой готовности. Уже обкатанный трюк с тактическим ядерным зарядом не прокатит, слишком близко к «Истоку», слишком большая зона поражения радиацией. Придется работать «Кинжалами», «Калибрами» и прочим ракетным вооружением.

«Жаль, не подумали обзавестись батареей ТОС „Солнцепек“ — Подумал про себя Воеводов. — Сильно бы облегчило задачу, но уже поздно думать, о том, что не успели. Будем обороняться тем, что есть.»

— Вадим, ты на связи? — Вызвал по рации Князев.

— Да, слушаю.

— Мы закончили с добровольцами. В твоем распоряжении восемьсот сорок человек. Отправил всех к складам, вооружаться. Можешь уже распределять их на подразделения и брать под свое командование.

— Принял. Ты сам как?

— Отправляю людей на эвакуацию. — Из рации донесся тяжелый вздох Князева.

— Девочку свою тоже? — Догадался Вадим.

— Да, не хочет уезжать. Ее слезы, как ножом по сердцу. Я то понимаю, что ей так будет лучше, но отрывать ее от себя, как душу из тела вынуть. Вика молчит, но по лицу ее вижу, что ей ничуть не лучше, чем мне. — Разоткровенничался Саша.

— Понимаю. — Ответил Вадим, про себя отметив, что именно поэтому они до сих пор не обзавелся семьей. Физическую боль можно выдержать, но вот душевную так просто не одолеешь. — Куда решили их перебазировать?

— В Бжид. Один из местных сказал, там есть дорога через горы до Джубги. Если у нас не получится отстоять «Исток», то они уйдут в сторону Абхазии через Сочи.

— Прямо навстречу колонне? Очень опасная авантюра.

— Выбора нет, мы зажаты с двух сторон, а укрыть их в поселках невозможно. Найдут в любом случае. Колонна едет медленно. Аня будет вести по воздуху, проверять обстановку с дрона. Грузовики уже отправляются, так что проскочим в любом случае. Серго уже улетел?

— Да, Федорович уже мчит на всех парах. Хочет успеть вернуться до начала обороны. Абухба взял с собой пятерых, надеюсь, что успеют. Там работы не так много, ракеты не консервировали, оставили все на боевом дежурстве на всякий случай. И пятеро человек охраняли, просто так такую мощь не оставишь. — Ответил Вадим.

— Отлично. Ладно. Мы тут уже почти закончили, я скоро тоже выдвигаюсь к добровольцам. Там встретимся.

* * *

Воеводов почувствовал себя как минимум Уильямом Уоллесом, стоящим перед своим войском в преддверии решающей битвы. На широкой площадке перед складами, где раньше парковали фуры и грузовики собралось почти тысяча человек. Даже издалека по лицам видно, что боятся, очень сильно боятся. Стараются скрыть, подбадривают друг друга, кто-то показательно бравирует перед остальными, но страх все равно чувствуется всеми фибрами. Необученные, необстрелянные. Ребят из службы безопасности от силы сотня, их сразу в командиры подразделений и взводов, но это не сильно облегчит задачу. Когда в бой идет вот такой народ, не нюхавший пороха, не знающий, как это, когда над головой свистят пули, а рядом с тобой умирают товарищи, вся затея с обороной превращается в рулетку. Черное, красное или зеро. Либо бросятся в бой, стараясь побороть страх, либо побегут при первых выстрелах, либо просто замрут на месте, как зайцы, попавшие в свет фар.

— Длинные речи я говорить не мастак. — Начал Воеводов, поправив стоящий перед ним микрофон. Десять сотен глаз уставились на него, стоящего в кузове военного грузовика перед дурацкой стойкой микрофона, словно концерт звезды, вышедшей в тираж в каком-нибудь уездном городе. — Наше положение тяжелое, противник превосходит числом и сильно вооружен. Но на нашей стороне стратегическое превосходство, знание местности и оборонная позиция. Мы разделимся на две группы. Одна будет сдерживать Западную колонну, это та, что идет с Горячего Ключа. Вторая — Северную, двигающуюся с Новороссийска. Укрепляемся на перевалах, занимаем господствующие высоты, в бой не лезем, даем отработать артиллерии и ракетам. Противнику придется двигаться в гору, свою артиллерию и ПВО полностью развернуть они не успеют. Также мы переоборудуем дроны в камикадзе, и нанесем ими удары по ракетным установкам противника. Если все сложится в нашу пользу, то прямой контакт с силами атакующих будет минимальным, но он все равно будет. В худшем случае от вас будет зависеть существование «Истока» как такового. Самое главное — не бояться смерти. Больше, чем убить вас, они сделать не смогут. Но и глупо умирать тоже не стоит. Слушайте своих командиров, четко следуйте приказам, не паникуйте. Мы рассчитываем на вас. — Вадим замолчал, перевел дыхание и облизнул пересохшее небо. Такие выступления перед большим количеством людей всегда вгоняли его в стресс. У Князева вышло бы лучше, только вот вести в бой предстоит именно ему, а не Саше, так что и говорить надо самому. — Сейчас подойдите на распределительный пункт, там вам скажут в каком вы подразделении и в какой группе. Оружие вы уже получили, амуницию и бронежилеты тоже. После распределения грузимся в транспорт и выдвигаемся на позиции. Надеюсь, что вечером мы опять соберемся здесь, отметить нашу победу.

Собравшиеся люди одобрительно загомонили, но как-то неуверенно и безрадостно и потянулись к стоящим в стороне командирам из службы безопасности. Списки уже готовы, роли распределены, осталось погрузиться на транспорт и отправляться на позицию.

Воеводов спустился с грузовика и подошел к стоящим в стороне Князеву, Марку, и Тимуру.

— Где этого, Стаховски, оставили? — Спросил Вадим.

— На складе, в пустом помещении закрыли пока. Не до него, как разгребемся, тогда уже и до него руки дойдут, а если не вывезем, то это уже его проблемы. — Холодно ответил Юлаев.

— Тоже верно. — Подметил Воеводов. — Сами-то готовы?

— А к чему тут быть не готовым? Не первая заваруха уже, знаем, чего ждать. — Тимур подтянул автомат на плечевой петле.

— На базе кому-то придется остаться. — Вадим внимательно посмотрел на лица ребят. — Сань, ты как руководитель, лучше побудь в штабе, поможешь координировать связь и войска. Помоги Стиву в координационном, он там один зашивается. Дроны, вертолеты, все дела.

Князев подался было вперед, возразить, но Воеводов остановил его жестом.

— Погоди. Если противник прорвет оборону, то кому-то придется руководить эвакуированной частью людей. Уводить их из края, организовывать, отвечать за них головой. Лучше тебя с этим никто не справится. Тем более ты единственный из нас семейный. У тебя там девчонка маленькая, да и Вика. Так что тебе надо выжить любой ценой. Понимаю, что ты рвешься в бой, но твоя должность требует определенных жертв и с ними придется смириться.

Саша тяжело вздохнул, поочередно посмотрел на каждого и махнул рукой.

— Наши уже с трассы уехали? — Спросил Вадим, чтобы сменить тему разговора.

— Да, уже в Бжиде. Укрылись на территории базы отдыха «Газпромтрансгаз». Отправили с ними пятнадцать человек прикрытия и двоих с дронами. Готовы в любой момент или вернутся, или рвануть в сторону Джубги через горы. Дорога там, конечно, оставляет желать лучшего — раскисшая от дождей горная грунтовка с глубокой колеей, но мы отправили их на пассажирских КАМАЗах повышенной проходимости. Должны пролезть. — Ответил Князев.

— Вика с ними? — Вадим посмотрел на мрачное лицо Саши.

— Ага. Тоже не хотела уезжать, рвалась на передовую. Еле уговорил. Только из-за Жени согласилась.

— И правильно сделал.

— Сейчас с Серго свяжусь, фейерверк запрошу. — Воеводов отошел к стоящему в стороне штабному броневику «Тайфун» и снял с панели рацию дальней связи.

— Слушаю командир? — Фактически моментально отозвался Абухба.

— Вы там готовы?

— Так точно. Все установки приведены в боевую готовность. Ребята молодцы, не халтурили, поддерживали базу в рабочем состоянии.

— Надо снести Джубгинскую развязку. Полностью, под ноль. Чтобы там ни метра целой дороги не осталось. Желательно вообще там все в перекопанную землю превратить, чтобы даже пешими не прошли.

— Можно такое устроить. Ударить «Искандерами». Потом только восстанавливать долго будем. Получится что мы и Михайловский перевал, и Джубгинскую развязку уничтожим, тем самым полностью отрежем «Исток» от внешнего мира. Потом это не аукнется?

— Справимся, главное сейчас — выжить. Так мы избежим удара с двух сторон. Противник вряд ли ожидает такого поворота событий. Когда ввяжемся в бой с Новороссийской колонной, можно будет по Горячеключевской ракетами ударить. Если сейчас влупить, то потеряем эффект внезапности. Всех разом не уничтожим, противник рассредоточиться по территории района и будет атаковать внезапно со всех сторон. А затяжную оборону мы не вывезем. Так что бить надо наверняка. — Вадим на долю секунды замолчал, перевел дыхание и продолжил. — Ладно, запускай.

Понял. Выполняю.

* * *

Стив повернулся к монитору, показывающему панораму на большую транспортную развязку с дрона, висящего на высоте двухсот метров. Дорога выглядит как игрушечная детская трасса для машинок на пульте управления, которую забросили, потеряв к ней интерес. Ни одной машины. Асфальт с разводами грязи от потоков воды после сильных дождей, вымытые обочины, высохшая трава, успевшая летом пробиться через трещины и выбоины.

— Сейчас начнется. — Сказал Прайс самому себе, так как Аня, управляющая дроном его точно не слышит — сидит в операторской в другом конце коридора от координационного центра.

Первый контакт. Ракета ударила прямо в расположенные одна над другой эстакады, обрушив несколько пролетов. Поднявшаяся пыль и дым заволки почти всю развяку и скрыли остальные взрывы. После череды попаданий, вся ложбина между двух гор превратилась в сплошное месиво из обломков бетона, асфальта и земли. Ракеты били точечно, по еще уцелевшим участкам.

Прайс выдохнул и потер ложбину между бровей пальцем.

«Мир умер, а вместо того, чтобы сохранить оставшееся, мы все уничтожаем. Прав был Кир, природа человека неисправима».

* * *

Посмотрев на выезжающую с территории «Истока» колонну военной техники, Вадим вздохнул. Дежавю. Совсем недавно точно так же он отправлялся со своей небольшой армией на уничтожение «Нуклия», только людей было меньше и цель совсем другая — победить, а не выжить. Сейчас же в броневиках и грузовиках едут абсолютно не готовые люди, решившие идти в бой ради собственной свободы. Тяжелое и гнетущее чувство на душе. Понимание того, что большая часть из них не вернется, а, вероятно, и вообще все, душит похлеще самозатягивающейся петли. И снова все рассчитывают на него, на Вадима Воеводова, опытного военного. Только они никогда не участвовал в таких прямых боевых столкновениях. Всегда работали малой группой, по четко обозначенным целям, с проверенными напарниками. А здесь приходится вести в бой гражданских против нескольких тысяч. Нет, полководничество точно не для него. Печальный опыт освобождения колонны и штурма «Нуклия» это подтверждают. Если сегодня ветреная Фортуна соблаговолит и каким-то чудом удастся уцелеть в предстоящей заварухе, то на этом с войной и всем что с ней связанно будет покончено. Пусть дальше все катится к чертям. Навоевался. Лучше уж строить новые жилые корпуса, или в теплицах работать. Надоело до колик. Уже не то что руки, по самую макушку в крови искупался. На местном кладбище целый ряд могил людей, погибших из-за него или ради него.

— Отправляемся? — Выдернул из размышлений вопросом Тимур.

— Да, да. — Потерялся Вадим. — Уже едем. Так, ты со мной, А ты, Марк, езжай в Джубгу, со второй группой.

— Ок. Без вопросов. — Согласился Сахаров и развернулся в сторону стоящего рядом броневика «Тигр».

— Марк? — Окрикнул Воеводов.

— Да? — Сахаров остановился и повернулся, удивленный внезапным окликом.

— Это… — Вадим очень непривычно мялся и запинался. — Ты там на рожон не лезь, если станет жарко, лучше отступайте. Без жертвенности своей, ладно?

— Хорошо. — Марк обескураженно пожал плечами и пошел к броневику.

— Все, по коням. — Уже более уверенно сказал Тимуру Воеводов и залез на переднее сидение «Тайфуна-ВДВ».

* * *

Нервно стуча пальцами по столу, Князев внимательно смотрел то на один экран, показывающий медленно ползущую через город «сороконожку» колонны вражеской техники, то на другой, с коптера, сопровождающего выезжающие из «Истока» оборонные группы.

— Блин, вот они же прямо перед нами, как на ладони, почему нельзя взять и засадить ракетами, чтобы стереть их прямо на подходе? — Спросил он вслух, раздраженно.

— Мы не в кино. — Сухо ответил Стив, не отрываясь от пульта управления дронами, с которого координировал всю группу «камикадзе». — Видишь у них там штуки с большими антеннами? Это локаторы ПРО. Они засекут запуск, и колонна сразу рассредоточиться по городу, чтобы минимизировать потери и начнут сбивать подлетающие ракеты. На любое действие есть противодействие, как в пословице вашей, что-то там про болты с резьбой, уже точно не помню. Так вот, если начать бомбить их сейчас, то мы потеряем все наше превосходство. Лучше затянуть их на выгодную нам позицию, отвлечь открытым боем, перегрузить их защитные системы ПВО и ПРО артиллерийским огнем, часть уничтожить дронами и только потом использовать главный козырь.

— Но сколько к этому времени мы успеем потерять людей?

— Скорее всего много. Но сейчас ситуация как в покере, у нас на руках стрит, а у противника как минимум каре. Если начнем поднимать стэк на флопе, то нас раздавят, надо идти в олл-ин на ривере, тогда еще есть шансы. — Монотонным голосом продекларировал Прайс.

— Я не силен в покере, да и говорить ты уже начал как Лесной — без каких-либо эмоций. — Подметил Князев. — Прямо раздражает. Ты понимаешь, что мы не о фигурках на игровом поле рассуждаем, а о живых людях, с которыми ели в одной столовой и вместе строили «Исток»?

— Понимаю, но все произошедшее после «Пурпурного» научило меня одной вещи — без жертв результата не добиться. Любая победа или достижение даются какой-либо ценой, и иногда это человеческие жизни.

— А сейчас ты говоришь прямо как Воеводов. — Скривился Саша. — Быстро мимикрируешь. Куда делся тот добрый и отзывчивый Стив, «Капитан Америка»?

— Замер во льдах Арктики. — Обрубил Прайс.

Ну тебя на фиг. — Князев встал со стула и вышел из координационного центра, прихватив с собой дальнобойную рацию.

Выйдя на общий балкон в фойе этажа, Саша посмотрел на непривычно опустевший «Исток», только звуки разбора завалов разбавляли картину полного опустения. Медленно и протяжно вздохнув, Князев включил рацию.

— Вика, ты на связи? Как вы там?

— Да, на связи. — Моментально ответила Колмагорова. — Держимся. С детьми тяжело. Приходиться держать их в автобусах. Представляешь, что это такое? Только Женька сидит рядом со мной спокойно, остальные уже устроили балаган похлеще обезьянок из советского мультика. Да и народ вообще нервничает. Ожидание напрягает. Даже твой вызов сейчас заставил всех вздрогнуть. Так и ждут сообщения, что оборона прорвана и «Исток» уничтожен.

— Надо быть оптимистичнее. Отобьемся. — Попытался подбодрить Князев.

— А если нет, Саш? Что тогда будем делать?

— Я поеду к вам, вместе со Стивом. Заберем оставшихся на базе и рванем в Бжид. Уйдем через Сочи в Грузию или еще южнее. Может, как Эмиль хотел, в Израиль подадимся. Я вас не брошу. Обещаю, что при любом раскладе мы будем вместе.

— Это конечно обнадеживает. Но нам надо будет кормить всех, где-то спать. А здесь дети, старики, раненные. Народ, не сильно пригодный для физического труда и добывания пропитания. И Израиль… Ты хорошо подумал? Если в России, где оружия у населения было не так много и народ более спокойный, такое творится, то представь, что там происходит. И территории там намного меньше, люди жили более плотно, не спрячешься и не укроешься.

— Да про Израиль это я так, просто к слову пришлось. Найдем где приткнуться, не переживай. Главное вообще выбраться. И я очень надеюсь, что нам вообще не придется. Анклавовцы не знают, ну может не полностью, про наш ракетный потенциал. Есть чем их удивить. Глядишь и отобьемся. А на вторую такую атаку сил у них больше не будет, да и «Проталий» уничтожен, эта атака скорее посмертная конвульсия, чем запланированная акция.

— Очень хочется в это верить. Так устала от всех этих разборок и войн. Хочется просто жить, чтобы ты рядом, Женька и все. Готовить вам завтрак, отдыхать вместе и больше никогда не брать с собой насточертевший пистолет-пулемет.

— Я думал тебе он нравится.

— Нравится, когда лежит в сейфе и изредка берешь его на стрельбище, а не когда он — жизненная необходимость. Когда это все уже закончится?

— Не знаю, Вик. Понятия не имею. Сам уже устал до чертиков. Но понимаю, что даже если мы с тобой бросим все это, уедем в глушь втроем, то спокойно жить нам долго не дадут. Ради будущего Женьки необходимо разобраться с «Проталием» и всеми общинами сейчас. Перекладывать проблемы на плечи следующего поколения тупо и безответственно. Можно спрятать голову в песок, мол «моя хата с краю, ничего не знаю», или «я человек маленький, ничего не смогу изменить, так зачем вообще ввязываться», но только мы и сможем что-то поменять. Чтобы Женя росла спокойно и потом, повзрослев, не задавалась вопросом, почему мы все прое… потеряли в смысле, и ничего не предприняли, когда могли.

— Ты веришь Воеводову? В том, что все это Лесной устроил? — Перебила Вика.

— Не знаю. — Растерялся от неожиданного вопроса Князев. — С одной стороны в словах и выводах Вадима есть логика, но с другой я тогда вообще не понимаю Кира. Зачем ему понадобился этот «план Голдстейна», зачем он собрал нас и помогал, зачем дал все эти изобретения, реактор? Что-то здесь не вяжется, и я не понимаю что. Уже всю голову себе сломал.

— Я тоже постоянно об этом думаю и не могу собрать картину воедино. Воеводов — вояка до мозга костей, прямо как мой отец. Они мыслят четко, рублено, у нихнет полутонов, все либо белое, либо черное. Решения принимают радикально, но в данной ситуации слишком много нестыковок, и с таким подходом здесь точно не разберешься.

— Вот, я точно так же думаю. Ладно, сейчас главное пережить сегодняшний день и удержать «Исток», а потом уже будем думать о роли Лесного во всем это балагане. Ты правильно сказала, тут без ста грамм не разберешься.

— А еще лучше без поллитра виски. — Ответила Колмагорова.

Даже через рацию Князев понял, что Вика улыбнулась, и сам сразу же вспомнил их ночные посиделки на лавочке возле пруда с бутылкой и ломтиками колбасы с сыром.

— Надо будет повторить. — Немного успокоившись от приятного воспоминания, сказал Саша.

— Обязательно. Ты выпивший довольно забавный.

— Забавным меня еще не называли. — Князеву до скрежета зубов захотелось обнять Вику, сгрести ее в охапку и сжать так сильно, чтобы аж почувствовать, как клетки ее тела соединяются с его клетками. Вот только пара десятков километров и две колоны вражеских сил не дадут воплотиться этому желанию сиюминутно.

— Люблю тебя очень. — Грустно выдохнула Колмагорова.

— Я тебя тоже, Ви. — Зажмурившись от боли, словно произносил эти слова в последний раз, сказал Князев.

* * *

— Здесь тормози. — Сказал Сахаров водителю, указав место рядом с вставшими возле дороги двумя БТР.

Вся верхушка небольшого перевала между Бжидом и Джубгской развязкой уже заставленная прибывшей военной техникой. Часть людей успела спешиться и сгруппироваться во взводы, на ходу получая команды от руководителей. Справа, в стороне от шоссе, съехав по проселочной дороге, уже разворачивались в боевой порядок установки ПРО и РЗСО. Артиллеристы занимались установкой минометов и развертыванием гаубиц.

Марк выбрался из броневика и первым делом направился к одному из командиров взводов.

— Что там на развязке? — Спросил он, подойдя.

— Дым еще полностью не осел. Но трассы нет от слова «совсем». Не знаю, как они там пройдут. — Ответил взводный, продемонстрировав экран планшета, отображающий видео с дрона.

— Хорошо. Распределяйте взвода по подлеску. Занимайте позиции.

— Уже. Скоро минометчики начнут пристрелку, будет шумно.

— Понял. Снайперская группа готова?

— Да. Одна часть уже на позиции слева от шоссе, другая добирается до вон той горы. — Взводный осмотрелся и почесал затылок. — Может они вообще не полезут? По развязке даже танк не проедет, перепахали знатно.

— Может и не полезут, но мы должны быть готовы. — Ответил Марк и отошел в сторону, наблюдая как их небольшая оборонительная армия готовится к бою.

* * *

Воеводов встал на порог броневика, уперевшись руками на крышу и открытую дверь, и осмотрел распределившуюся по перекрестку дорог на самом пике Михайловского перевала военную технику. Съезд к вышке сотовой связи и площадка перед небольшой стеллой полностью заставлены БТРами, зенитными установками и грузовиками. Командиры кричат, направляя людей, гудят двигателя, скрипят по асфальту шины тяжелых машин. Все в напряжении, то и дело посматривают с опаской на ленту шоссе, уходящую змеей в сторону Геленджика.

Спрыгнув на землю, Вадим тут же направился к стоящему возле командирской машины связи мужчине в камуфляжной форме.

— Быстро вы разворачиваться начали, молодцы.

— Так времени же в обрез, что кота за яйца тянуть то. Николай. — Мужчина протянул руку.

— Вадим.

— Да тебя тут уже все знают. Есть какие-нибудь распоряжения?

— Отряд минометчиков поднять вот на ту высоту и пристрелять на серпантин…

— Уже работают. Отправил с ними еще ребят с тремя АГС.

— Похвально. Пушки и гаубицы где поставите?

— Чуть ниже по дороге, чтобы их склон горы прикрывал немного.

— Отлично. Заминировать бы…

— Тоже начали. Вдоль дороги, почти от самого поселка, ставим управляемые фугасы и ТМ-83. Пожгем ими головную тяжелую технику, чтобы замедлить колонну. Несколько установили в самом поселке, хорошо замаскировав, чтобы отрезать путь к отступлению и зажать их на подъеме.

— Грамотно мыслишь, военный? — Спросил Воеводов, посмотрев с прищуром на Николая.

«Николай, Коля, прямо как Краснов, даже выправкой похож, и тоже вояка…» — Подумал про себя.

— Как сказать, — ответил Николай. — По большей части — штабная крыса, зампотыл, всю службу в кабинете зад просиживал. Все время мечтал побывать в бою, но никак не приходилось. Увлекался тактикой и стратегией ведения боя, больше для себя, чем по должности, думал не пригодится, а оно вон как вышло.

— Да лучше бы никогда и не пригождалось. Хорошо, командуй. Вижу, на тебя можно положиться. Будешь моей правой рукой. На семнадцатом канале, зашифрованном буду. — Воеводов хлопнул по плечу Николая и отошел в сторону, заметив разговаривающего по рации Тимура.

— Понял, до связи. — Юлаев прекратил переговор и отключил рацию, только после этого заметив Вадима.

— Ты с кем там? — Спросил Воеводов.

— С Федоровичем. Он уже приземлился в Возрождении. В «Истоке» подняли пять беспилотных вертолетов, Михаил поведет их в бой. У конвертоплана вооружение хорошее, подцепили пару авиационных бомб, можно будет сверху жахнуть.

— Лишь бы его не сбили на подлете.

— Это же Федорович, он к «Проталию» умудрился добраться, тут точно не собьют. Нам бы, конечно, ганшип, как у америкосов не помешал бы. Накрыли бы их с воздуха еще на выезде из Геленджика и все.

— Да, только нет у нас таких ганшипов, и команды, способной управлять такой дурой. Обходимся тем, что есть. «Птички» Прайса мониторят ситуацию? Где уже колонна?

— Через Геленджик едут, по объездной. В штабной машине есть планшет, можешь сам посмотреть. Над нами еще дрон висит, хорошую панораму на расположение наших войск дает.

— Потом гляну. — Вадим осмотрелся и остановил взгляд на склоне противоположной горы. — Эх, нам бы батарею «Зушек» туда, и пару пушек, очень бы пригодились. Засекли бы мы их раньше, успели бы подготовиться так, что ни одного человека бы не потеряли.

— Кстати, — перебил Тимур. — Тебе не кажется странным, что они вот так открыто, напролом, едут на нас? Не маскируются, без головного дозора, без авиации. Откуда они знают, вдруг у нас тут действительно полноценная оборона. Это же самоубийство.

— Кажется, но гадать сейчас не приходится. Если они так прут, то это их проблемы. Встретим во всеоружии. Нуклиевцы порой блистали тактическими решениями, а порой тупили, как зеленые новобранцы. Вспомни, хотя бы, атаку с моря. Так что не удивительно, что они так слепо маршируют в западню. Если бы у них были грамотные вояки, то я бы тут сейчас с тобой не говорил. Многие из моих авантюр прокатили только из-за их глупости. Вспомни, из кого они набирали безопасников в общины? Правильно, из ФСИН, внутренних органов и бывших силовиков. Эти ребята профи совсем в другом деле, а не в открытом бою. Никто не рассчитывал, что придется вот так воевать с сопротивлением. Думали, что будут запугивать мирных жителей в анклавах. Вот для этого они идеально подходят.

— Да я это все понимаю. — Вздохнул Тимур и закатил глаза. — Но все равно, странно это. Вспомни как в Штатах SRF грамотно работали, а это, все-таки, одна и та же организация. Что-то тут не чисто.

— Опять твоя чуйка сработала? — Спросил Вадим.

— Ага, именно она.

— Скоро проверим, насколько она у тебя точная. — Воеводов развернулся и быстрым шагом направился к командной машине, тут же принявшись раздавать команды по рации. Тимур остался стоять с недовольным лицом, наблюдая за идущей полным ходом подготовкой.

Только спустя полчаса основная суета прекратилась. Орудия растащили по позициям, установки РЭБ, ПВО и ПРО перешли в режим готовности, отряды снайперов разместились на высотах, укрывшись в редком подлеске, минометчики пристреляли огневые точки. Перевал замер в ожидании приближающейся колонны войск.

Глава 11

11 декабря

11.01 по московскому времени

База «Исток».

Как же трясет. Пальцы ходят ходуном, колени дрожат, нервная изжога уже прожгла стенки желудка и заполнила все нутро кислотой. И как бы Князев не старался унять этот тремор, ничего не выходило, становилось только пуще. Кругов по координационному центру нарезал уже больше, чем МКС за все время существования вокруг Земли, при этом постоянно смотря то в один монитор, то в другой. Только Прайс с непривычно хмурым лицом умудрялся сохранять внешнюю непоколебимость и держать себя в руках, колдуя над планшетами и пультами управления дронами.

Обе колонны вот-вот должны подойти к оборонным позициям. В ближайший час решится судьба «Истока», будет он существовать или канет в забытье, подавленный, словно восстание Декабристов, только воспеть их революционный порыв будет уже некому.

Хотелось схватить рацию и связаться с Викой, но Саша прекрасно понимал, что атмосфера в автобусах, наполненных эвакуированными людьми, напряжена не меньше, чем его нервы и любой вызов по рации может ее взорвать. Тем более сообщить пока абсолютно нечего. Все ждут. Ожидание — именно его больше всего ненавидел Князев в своей жизни. Почему-то вспомнился последний день перед «Пурпурным рассветом», переполненный этим ожиданием. Простой в пробке, медленно, будто ленивец, ползущая кабина лифта, все тогда раздражало, как и сейчас. Колонна вражеских войск тянулась по ленте шоссе отвратительно медленно, как слизняк по листу свежей капусты. Только сейчас хотелось, чтобы они как можно быстрее добрались до перевала, разбомбить их к чертям собачьим, засыпать градом пуль и снарядов, уничтожить и разложить на атомы, чтобы это сводящее с ума ожидание уже закончилось. Ну или чтобы они прорвались, пусть лучше так, чем сидеть и ждать результата.

Первый броневики врага въехали в Возрождение. Вид военной техники на фоне заброшенных и опустевших улиц сразу напомнил кадры новостных хроник из девяностых, времен первой Чеченской войны.Саша был тогда еще совсем мал, но уже чувствовал напряжение отца и матери, смотрящих вечером телевизор в гостиной. Ему казалось, что эти танки и бронемашины едут не где-то там далеко на Северном Кавказе, а вот прямо рядом, на соседней улице, и с минуты на минуту они окажутся прямо перед их домом и начнут стрелять из этих страшных пушек по окнам, люди в камуфляжной форме с автоматами ворвутся в квартиры и будут убивать всех без разбора. Он не понимал, что показывают русских солдат и технику армии России, не понимал, что война идет очень далеко, но чувствовал ее ужас и горе, которая она несет. А сейчас эта война пришла к нему самому, всего в нескольких десятках километров сотни вражеских машин необратимо ползут в сторону «Истока», уже успевшего стать домом, и его детские страхи вполне реально могут сбыться. Только теперь у него есть Вика и Женя, теперь он не один, он должен оберегать и защищать своих девчонок. Но все, что он может делать, это бессильно смотреть на мониторы и уповать на план Воеводова.

— Колонны остановились. — Удивлено сказал Прайс на весь кабинет. Эти слова, словно звонкая пощечина, тут же вернули Князева в реальный мир.

— В смысле — «остановились»? Где остановились? Зачем? — Засыпал Саша Стива градом вопросов, тут же нависнув над ним, и пытаясь высмотреть в экранах застывшую вражескую технику.

— В прямом, остановились. Я откуда знаю зачем. Просто встали посреди поселка, все разом. — Раздраженно ответил Стив.

Михайловский перевал

Оборонная позиция

— Как это колонна прекратила продвижение? — Больше у самого себя, чем у сообщившего известие оператора дрона, спросил Вадим, застыв в полушаге между машиной связи и центром управления обороной.

— Не знаю, командир. Они все встали как вкопанные и просто стоят. — Растерянно пожал плечами оператор.

— Дай планшет. — Воеводов взял из рук парня таблет и посмотрел на экран.

Действительно, вся техника противника застыла на дороге с заведенными двигателями как по мановению волшебной палочки, словно кто-то остановил время. Никакого движения. Никто не принялся выгружаться, разворачивать ракетные установки в боевой режим, наводить пушки, активировать антенны локаторов.

— Странно, очень странно. — Задумчиво пробормотал Вадим и повернулся к связисту. — Вызови Сахарова.

— Секунду. — И действительно, уже через секунду он протянул Вадиму рацию, откуда доносился голос Марка — «Прием?».

— Марк, это Вадим. Как у вас обстановка?

— Колонна подошла к противоположной стороне уничтоженной развязки и встала. Пока никак действий не производят, просто ждут чего-то. — Спокойным голосом ответил Сахаров.

— У нас то же самое, заехали в поселок и замерли. Даже к бою никто не готовится. Хрень какая-то.

— А я говорил… — Тихо, почти шепотом произнес Юлаев, наблюдающий за вражеской техникой по монитору, на который выводилось видео со всех дронов.

Вадим бросил на Тимура быстрый взгляд, но промолчал, про себя подумав, что в очередной раз сверхъестественная интуиция Юлаева не подвела.

11.11 по московскому времени

База «Исток»

Прайс до боли в глазах начал всматривался в каждую остановившуюся машину противника, стараясь высмотреть хоть какой-то намек на начало подготовки к наступлению и внезапно погасшие разом экраны вогнали его в ступор. Он моргнул несколько раз, проверяя, наваждение это или нет, но мониторы все так же и оставались черными.

— Что за…

Не успел он заговорить, как все ожило. На экранах появилось изображения загружающихся систем, свет под потолком загорелся более ярко, загудели кулеры в системных блоках.

— Перепад напряжения? Или генератор полетел? — Князев осмотрелся по сторонам и тут же схватился за рацию. — Борис, кто на базе по электрике сейчас?

— Ихорь Заболотных, а что случилось? — Ежесекундно ответил Гаманюк, словно ждал вызова.

— Сбой произошел какой-то, словно генератор включился и выключился. Надо узнать, вдруг это диверсия опять. На каком они канале?

— Двадцать первый, технический.

— Понял, до связи.

Быстро переключив на нужный канал, Саша вызвал Заболотных, стуча от нетерпения пальцами по столу.

— Игорь? Это Князев. Что у нас с электричеством произошло?

— Включи на громкую. — Попросил Прайс, подойдя поближе.

Саша переключил режим и поставил рацию на стол.

— Заболотных на связи. — Послышался запыханный голос. — Я как раз в распределительной, разбираюсь.

— Уже понял в чем причина? — Нетерпеливо переспросил Саша.

— Да, это АВР сработало.

— АВР? А попроще можно? Мне это ни о чем не говорит.

— Сань, не груби. — Одернул полушёпотом Прайс.

— Извини, на взводе немного. — Тут же исправился перед Игорем Князев. — Я просто не силен в терминологии.

— Ничего, понимаю, сам на нервах. — Ответил Заболотных. — АВР это система автоматического включения резерва, ее всегда ставят, когда подключают генераторы. Когда электричество в основной сети пропадает, эта система запускает генераторы, и точно так же отключает их, когда питание возвращается.

— Подожди. — Вклинился Стив. — Ты сказал: «в случае, если питание возвращается»?

— Да, именно поэтому электричество на несколько секунд отключилось.

— То есть сейчас мы получаем энергию извне? — Удивленно переспросил Прайс.

— Да, электричество поступает по общей сети от подстанции. Вы там реактором в Кринице не занимались?

Стив уставился на Князева, который с таким же изумленным лицом смотрел на него.

— Кир!

— Лесной! — Одновременно выпалили оба.

— Кроме него никто не могу запустить реактор! — Прайс бросился к своему ноутбуку и включить его. Точно. Сеть вернулась. Снова доступны сервера с нейросетями и искусственным интеллектом для управления дронами. Ошибки быть не может, «Лимон» в Кринице кто-то запустил.

— Ректор работает. Вся сеть снова функционирует! — Выпалил Прайс.

— Лесной точно жив! Прав был Вадим! — Князев заметался по кабинету пуще прежнего. — Но зачем он включил реактор если он враг? С дронами у нас намного больше шансов отбиться, сейчас можно снова запустить все турели и системы ПВО. Наша оборона усилилась в несколько раз. Да блин, мы можем конвертопланы поднять! Пофиг на резерв аккумуляторов, нейросеть же работает, есть кому управлять. Нет, Воеводов ошибается, Лесной точно на нашей стороне.

— Нельзя чтобы Воеводов узнал о том, что Кир жив. — Оборвал Стив холодным голосом. — Он его убьет сразу.

— С чего ты взял? — Саша остановился, словно налетел на стену.

— А ты Вадима не знаешь? Вспомни «Рассвет», «Зарю». Я видел его реакцию, когда он узнал, что Кир каким-то боком ко всему причастен. У людей такого взгляда не бывает. Поверь мне, он с ним даже говорить не станет.

— Да не, ты перегибаешь. Разберемся во всем, ничего Воеводов не сделает.

— Сделает. Вот увидишь. Надо разобраться до того, как Вадим узнает, чтобы у нас были хоть какие-то доводы. Даже если Кир действительно на стороне противника, хотя я в это вообще не верю, мы не можем допустить его смерти. Без него «Исток» и вся наша идея обречены на провал. Мы не выживем без его изобретений и энергии. Период «Затмения», как Джавид его называл, это доказали.

Князев задумался над словами Стива, вспомнив все, что успело произойти за время без электричества от реактора. Теракт, проблемы с людьми, остановившаяся стройка, почти исчерпанные ресурсы продовольствия. И что было до: атака с моря, отбитая без потерь, уничтожение «Нуклия» с помощью беспилотных вертолетов, так же без единой жертвы, развитие «Истока» сумасшедшими темпами, и твердая уверенность в успехе.

— Тут я с тобой соглашусь. — Вздохнув, Саша кивнул. — Без Кира мы или обречены, или будет катастрофически тяжело. И я уверен, что он нам не враг, не стал бы он все это делать. Дать нам энергию в самый важный момент? Да это то же самое, что спартанцам в Фермопильском ущелье пулеметы раздать.

— Блин, надо ехать в Криницу… — Прайс закрутил головой, словно подсказка написана где-то на стенах. — Но как все оставить? Вот-вот начнется бой, надо контролировать дроны, выводить беспилотные вертолеты. Поднять конвертопланы. А к Киру надо попасть до того, как Воеводов узнает о том, что он жив.

— Без тебя я один не справлюсь. — Саша потер лицо ладонями. — Давай так, сейчас разберемся с этими колоннами, а потом, пока Вадим с остальными будут возвращаться на базу, ты рванешь в Криницу. Я постараюсь его отвлечь, придумаю что-нибудь, чтобы дать тебе время. Хорошо?

— Ты хотел сказать: «если мы разберемся с колоннами»? Так-то там несколько тысяч человек, от которых еще надо отбиться.

— Ну теперь у нас намного больше шансов. — Князев улыбнулся.

11.23 по московскому времени

Михайловский перевал

— Да чего он, мать их за ногу, ждут? — Выругался Воеводов, наблюдая за замершей бронетехникой противника на экране планшета.

— Может мы первыми начнем? — Спросил Юлаев. — Нанести сейчас ракетный удар, стоят они довольно кучно. Поразим больше половины.

— Если бы они начали боевое развертывание, то уже ударили бы. А они просто стоят. Но Серго надо предупредить.

Вадим немедленно связался с ракетной базой под Майкопом и убедился в полной готовности, для уверенности передав точные координаты расположения вражеской техники.

— Командир? — Окликнул радист, сидящий за радиостанцией. — Тут Князева вызывают!

— Кто? — Ответил Вадим.

— Я не знаю. По нескольким каналам связи одно и то же сообщение.

— Включи на громкую.

Радист переключил тумблер и из динамиков зазвучал женский голос.

— На связи Инга, командир колонн. Я хочу переговорить с Александром Князевым, он должен меня помнить.

— Говорит Воеводов. С какой целью вы хотите связаться с Князевым и откуда он вас должен знать?

— Мы встречались с ним на базе «Восход» не так давно.

База «Исток».

— Инга? В «Восходе»? — Сам у себя спросил Саша, услышав от Вадима, что его вызывают. — Подожди ка, помню там одну, такая боевая баба была, командовала часть пленных, которые решили уйти, после провалившейся атаки в Архипо-Осиповке. Что она хочет?

— Вот и узнай. Со мной она отказалась говорить. — Ответил Воеводов по рации.

— Свяжи нас. Переговорю. — Князев поставил рацию на стол и включил режим громкой связи.

Стив наблюдал за происходящим, не вставая от экранов мониторов и разрываемый любопытством.

— Александр? — Раздался холодный и властный голос из динамика.

— Я вас слушаю. — Ответил Князев.

— Вы меня помните? База «Восход»…

— Да, вспомнил. Вы тогда увели с собой большую часть людей, выбрав сторону «Нуклия».

— Все немного не так, как вам тогда показалось. — Инга сменила тон.

— Показалось? — Князев подскочил от изумления. — Сначала вы собрали несколько сотен человек и увели с собой обратно в общины, теперь притащили к «Истоку» несколько тысяч солдат на военной технике, и это мне показалось?

— Мы пришли не с войной, и людей я увела только для одной цели — освободить своих близких, которые остались под гнетом «Нуклия». Тогда, в «Восходе», я поверила тебе, как и остальные люди. Но мы не могли просто оставить всех остальных прозябать в рабстве нуклиевцев. Для того чтобы их освободить, мы решили вернуться и поднять бунт в анклавах. Наша идея сработала. Мы освободили двадцать четыре общины, вывели людей, забрали технику и продовольствие. В колоннах по большей части — мирные люди.

— А зачем вы тогда разделились? Зачем пошли с двух сторон? Почему не пытались связаться раньше? Очень все это похоже на западню. — Завелся Саша.

— Мы знали, про то что в «Истоке» проблемы и не были уверены в том, что «Нуклий» не предпринял еще одну попытку его уничтожить. Если бы «Исток» пал, то мы пришли бы им прямо в руки. На нас по пути несколько раз нападали силы анклавовцев. Именно по этому мы сохраняли осторожность. Мы передадим вам всю технику и готовы примкнуть а «Истоку», так же как и выбравшие вашу сторону в «Восходе».

— Хорошо. Мне надо подумать. — Князев потер пальцами переносицу. — Ждите, я скоро выйду на связь.

Михайловский перевал

— Хм. Это многое объясняет. — Ответил Воеводов, не отрывая взгляда от изображения застывшей колонны на мониторе.

— Что? — Спросил Саша по рации.

— Они не разворачиваются в боевой порядок, а если это люди, участвовавшие в высадке в Архипо-Осиповке, то они примерно знают наш оборонный потенциал и прекрасно понимают, что их может ожидать. Если бы их целью было уничтожение «Истока», они бы не стояли как мишени в тире. Возможно она не лжет, и они действительно пришли с мирными целями.

— Как нам это проверить?

— Свяжись с ней, и скажи: пусть выдвигается одна, максимум с водителем, в нашу сторону. На втором повороте серпантина, я ее встречу. Мы предупредим, где заложены фугасы, так что она не подорвется. Транспорт — только гражданская машина, никаких броневиков. Если она врет, то никуда не поедет. А если говорит правду, то можно облегченно выдохнуть.

— Хорошо. Сейчас ей все передам.

База «Исток».

— Только никаких номеров, ты и водитель, без оружия. На повороте будет ждать Воеводов. Он будет принимать решение. — Саша закончил передавать требования Вадима Инге.

— Хорошо, я поняла. Приеду вообще одна. Только пусть не забудут указать, где мины, а то так и не доехать можно. — Ответила Инга.

— Обязательно. Для этого сейчас с вами свяжутся. Отбой. — Князев отключил рацию и посмотрел на Прайса. — Ты ей веришь?

— А почему бы и нет? Ее действия очень логичны и даже умны. Я бы, наверное, поступил бы так же. Вернулся, забрал своих из общин, и потом уже вместе с ними примкнул к «Истоку». — Ответил Стив.

— Если это так, то нам просто чертовски повезло. Я уже был готов к любому развитию событий. И Лесной… — Князев посмотрел на светящиеся под потолком лампы. — Он же не знал, что эти колонны едут с миром, или знал? Ну свет он нам дал скорее всего для обороны, опасаясь, что «Исток» могут уничтожить.

— Вот это нам необходимо выяснить. — Стив встал и начал собираться, запихивая свой верный ноутбук в сумку.

— Ты куда?

— В криницу.

— Подожди, мы еще не разобрались с Ингой и ее людьми.

— Разберемся, я ей верю. А вот к Лесному мне надо попасть раньше Воеводова. И времени на это все меньше. — Договорив, Стив выбежал из координационного центра.

Михайловский перевал

На разделительной полосе поворота, который, из-за его крутости, местные называют «Тещин язык», остановилась белая старая Тойота. Расстояние небольшое, и даже без бинокля видно, что в машине один человек.

— Сидите здесь, я один схожу. — Сказал Вадим Тимуру и остальным бойцам в броневике и выбрался из машины. Навстречу уже шла женщина, которую издалека легко принять за мужчину, уж больно крепкое телосложение и несвойственная для представительниц слабого пола уверенная походка.

Когда Инга подошла ближе, Вадим смог рассмотреть ее получше. Возраст около сорока, короткая стрижка, по-мужски крепкое телосложение, немного грубоватые черты лица и неестественно холодные серые глаза.

— Воеводов? Не скажу, что рада познакомиться. — Инга смерила Вадима с ног до головы пристальным взглядом.

— Ну я и не новогодняя елка, чтобы всех радовать. Держи руки на видном месте и отойди от машины. — Воеводов демонстративно указал стволом автомата место, куда следовало отойти.

— А ты прямо джентльмен. — Инга с недовольным лицом подчинилась, на всякий случай подняв руки к голове и повернувшись вкруг своей оси, демонстрируя, что у нее нет оружия или пояса подрывника.

Стараюсь. — Вадим подошел ближе и беспардонно охлопал карманы куртки и брюк женщины. — Итак, дальше будем действовать так. Сейчас несколько взводов моих ребят подъедут к вашим колоннам для проверки твоих слов. Убедятся, правда ли в машинах гражданские люди. Вы, в свою очередь, сидите тише воды ниже травы. Прикажи заранее отогнать тяжелую технику к обочинам и развернут орудия в противоположную сторону. Мои бойцы первым делом заберут установки РЗСО и ПРО. И помни, на вас наведены сотни ракет и просто огромное количество артиллерии. Если вы решили затянуть нас в западню и таким образом лишить нескольких десятков людей, которые выедут на проверку, то поверь, я не задумаюсь ни на секунду и разбомблю вас, даже пожертвовав своими.

— Я ничуть не сомневаюсь, наслышана и про «Рассвет», и про «Зарю». — Пренебрежительно, даже брезгливо, ответила Инга. — Не волнуйся, я сказала правду. Мои люди не представляют никакой опасности. В колоннах несколько десятков сотен самых обычных гражданских, уставших после долгой и тяжелой дороги. Все, чего они хотят это сходить в душ, нормально поесть и лечь спать не в машине.

— Это мы и проверим. — Хмыкнул Воеводов. — Пока идет осмотр, ты останешься здесь со мной, в качестве гаранта.

— Я бы сказала, в качестве заложницы. — Ответила Инга, ничуть не тушуясь ситуации.

— Называй, как хочешь. Сути это не изменит. Кстати. Ты же в курсе, что мы обладаем информацией обо всех людях в общинах, и о тех кто работает или работал на «Нуклий». Если вы решили таким образом внедрить к нам диверсионную группу, она будет раскрыта и расстреляна прямо на месте, сейчас. — Говоря, Вадим всматривался в лицо Инги, стараясь уловить хоть намек на страх или удивление, от того что их раскрыли. Но женщина оставалась все такой же непоколебимой, не выражая почти никаких эмоций.

— Ребят, выдвигайтесь. — Вадим отдал команду в рацию продолжая наблюдать за реакцией Инги.

— В машину сесть ты мне не позволишь, я правильно понимаю?

— Правильно. Вдруг у тебя там оружие или машина заминирована. Если хочешь, можешь сесть в мою, но мне тогда придется связать тебе руки. — Ответил Вадим.

— Я пожалуй, лучше здесь постою.

Через три минуты мимо проехали два броневика, следом за которыми тянулись четыре грузовика с вооруженными людьми. Вадим махнул рукой водителям, показывая, что можно действовать. Инга проводила машины безразличным взглядом.

Когда транспорт скрылся за поворотом, Воеводов снова снял рацию и попросил радиста связать с «Истоком».

— Князев на связи.

— Саш, там Прайс далеко?

— Эм, да, отошел, что-то там по дронам решить срочно надо. А что?

— Необходимо, чтобы он подготовил базу для проверки прибывших. Ту что мы в «Проталии» достали. — Сказал Вадим тише и посмотрел на Ингу. — В предыдущей вряд ли будет информация по «подсадным уткам».

— Хорошо, я обязательно ему передам.

— Только поторопись.

Закончив переговор, Вадим снова связался с радистом, но на этот раз попросил установить связь с Сахаровым.

Джубгинская развязка

Распахнув двери кунга первого КАМАЗа, Марк посмотрел внутрь. Пятеро мужчин, настроенных явно не агрессивно и слишком уставших для этого, шесть женщин, трое детей и двое стариков. На людей, готовых атаковать и уничтожить «Исток» они явно не похожи.

— Осмотрите остальные машины. — Сахаров отдал приказ бойцам и повернулся обратно, к сидящим в грузовике. — Не переживайте, мы просто проводим проверку. Скоро вас всех выпустят из машин.

Одна из женщин, сидящих прямо у входа, прижала к себе девочку лет пяти, напуганную видом вооружённых людей. Марку вдруг стало непомерно жалко этого ребенка. Он представил, как она, вместе с остальными, добирались все эти дни, запертая в тесном кунге, с одной лишь надеждой — приехать в «Исток», где их радушно встретят и дадут отдохнуть. Вот только встретили их люди с автоматами и проверками.

Скривившись от стыда и чувства вины, Сахаров отошел от грузовика, и отдал команду как можно быстрее закончить с проверкой. В этот момент включилась рация.

— Марк, ты на связи?

— Да. — Ответил сухо и коротко.

— Как идет досмотр? — Спросил Воеводов.

— В процессе. Пока никаких угроз не обнаружили. Боевую технику нам передали сразу же, без каких-либо возражений. Инга сказала правду, в машинах только измученные и уставшие люди. Может, сопроводим колонны до «Истока» и там уже проверим всех по базам?

— Не теряй бдительности. Они легко могут скрыть среди гражданских несколько сотен подготовленных воинов, которые изнутри разорвут «Исток» в клочья.

— Ясно. — Ответил Марк, вспомнив, как Лесной предоставил им убежище в Текосе и пустил к себе в дом без какой-либо охраны и проверок. Это воспоминание заставило задуматься, кто более человечен: вся их команда в данный момент, которая держит под прицелом несколько тысяч гражданских людей, хоть и под весомым предлогом, или не испытывающий эмоций Лесной, который и руководствовался логикой и рациональностью, но доверился им полностью. — Как закончим, я сообщу. Конец связи.

Осмотревшись, Сахаров отошел в сторону и переключил рацию на канал связи с командирами взводов.

— Итак, слушаем мою команду. Боевую технику отогнать в сторону и заглушить. Людей вывести из грузовиков, предоставить им воду и перекус. Помочь переправиться на другую сторону разбомбленной развязки, куда скоро прибудет транспорт для доставки в «Исток».

— Но… — Раздался сомневающийся голос одного из командиров. — Воеводов приказывал провести тщательный досмотр и держать всех в машинах до его приказа.

— План поменялся. Действуем по новой директиве. Обращаться с людьми максимально тактично и аккуратно. Скоро они станут вашими соседями и друзьями. Мы не враги. Помните, что людей на планете осталось очень мало, мы должны поддерживать друг друга. Они преодолели долгий путь, прошли через несколько боев, отбивая своих из общин, и меньше всего сейчас хотят получить недоверие и агрессию в свою сторону. — Сахаров забрался по капоту одного из стоящих рядом грузовиков и начал наблюдать как часть взводных без пререканий начали выводить людей из транспорта.

— А если мы нарвемся на подсадных? Если Воеводов окажется прав? — Не унимался сомневающийся командир в рации.

— Ответственность за это решение лежит на мне. Вы получили приказ, просто выполните его.

— Хорошо, приступаю к выполнению. — Рация отключилась.

Марк сел прямо на крышу УРАЛа, откуда открылся замечательный обзор на всю колонну. Прибывшие люди, выбравшись из тесных машин, радовались свежему воздуху и разминали затекшие конечности. Кто-то с опаской смотрел на вооружённых людей «Истока», кто-то, напротив, подходил и обнимал. Бойцы в свою очередь, тоже реагировали по-разному, некоторые делились водой и рационами, некоторые сторонились и держали безопасную дистанцию.

Зазвонил спутниковый телефон. Марк, уже забыв про него, с удивлением снял с пояса устройство и увидел на экране имя Князева.

— Алло?

— Марк, вы как там? — Голос Саши звучал встревоженно.

— Да вроде нормально. А ты что по спутниковому звонишь? Как же маскировка и все прочее?

— Ситуация очень резко изменилась… — Князев выдержал паузу. — Кто-то запустил реактор в Кринице, и ты понимаешь, кто может быть этот человек.

— Лесной?

— А кто же еще? Прайс уже сорвался туда. Я остался здесь один, прикрываю его отсутствие. Наша задача — как можно дольше скрывать это от Вадима, иначе…

— Он приедет в Криницу и убьет Кира. — Закончил за Князева Марк.

— Именно. Я в этом сомневаюсь, но Стив уверен на сто процентов.

— Как и я. Ты не был с нами в Штатах, и в «Проталии». Поверь мне и Прайсу, он даже слушать ничего не будет, просто застрелит его и все.

— Нельзя этого допустить. Без Кира…

— «Исток» обречен на вымирание. Особенно со всеми прибывшими в этих колоннах. Мы не сможем прокормить зимой несколько тысяч человек, и тем более не сможем защитить. — Опять продолжил мысль Саши Сахаров. — Да и вообще, участие Кира во всей этой заварухе очень неоднозначно. И идея «Истока» без его технологий почти невыполнима. Это как спасать животных во время Великого потопа без ковчега.

— Ты с Прайсом что ли уже разговаривал? — Удивился Князев.

— Нет. Просто сказал то, о чем сам думаю.

— Он мне почти слово в слово тоже самое говорил.

— Ты удивишься, но Тимур думает так же, как и мы. Мы вместе прошли через «Нуклий», Штаты и «Проталий». Видели все собственными глазами и прочувствовали на собственной шкуре. Хорошо, что ты во все это не ввязывался. Я только сейчас понял, почему Вадим нас оберегал от открытой войны, она действительно меняет людей, и зачастую не в лучшую сторону. Ты можешь думать более чистым и гуманным рассудком, когда наше восприятие уже искажено. И поэтому именно ты у руля «Истока». — Марк тяжело вздохнул. — Тебя сейчас здесь не хватает.

— А что там происходит? — Встревожился Князев.

— Ты бы видел этих людей. Даже у меня сердце разрывается от одного их вида. Дети, старики, женщины, освободившееся из общин, преодолевшие тысячи километров, запуганные, затравленные. Они мне напоминают меня самого, когда я из психушки выбрался. А Вадим устроил жесткие проверки под дулами автоматов, словно мы фашисты какие-то, всю изначальную идею «Истока» рушит.

— Я могу чем-то помочь? — Голос Саши резко изменился.

— У нас много людей и транспорта осталось на базе?

— Автобусы есть и микроавтобусы. Людей не так много, человек семьдесят-восемьдесят.

— Отправляй всех, кто может сесть за руль сюда. Пусть паркуются с нашей стороны развязки, будем вывозить всех на базу. Я уже распорядился выводить людей из грузовиков, накормить и напоить их.

— Это правильно. Хорошо, сейчас же отправлю за вами. Ты сам что делать будешь?

— Я поеду в Криницу. — Ответил Марк и посмотрел на макушки гор, словно видел за ними бетонную коробку резиденции Лесного.

Село Пшада

Проезжая через центральную площадь поселка, Стив посмотрел на разбитую витрину магазинчика и вспомнил, как несколько месяцев назад они останавливались здесь после побега из «Рассвета». Тогда они еще не понимали всего масштаба действий анклавов по планете, еще были жив Джавид и Кир был для них всего лишь тайным помощником и спасителем. А сейчас Прайс мчится к нему, чтобы окончательно расставить все точки над «и», понять, какая цель им движет и какую роль в этом спектакле абсурда Лесной выделил для них. Хотя «мчится» сильно сказано, скорее «осторожно едет». И дело даже не в водительских навыках и погодных условиях. Прайс боялся встречи с Киром, точнее боялся ответов, которые он может получить на так терзающие его вопросы.

«Кто устроил эпидемию?»

«Как Лесной с этим связан?»

«Если „Пурпурный рассвет“ его рук дело, то зачем Киру понадобился „Исток“, и зачем он вообще тогда помогал Стиву и остальным выбраться из „Рассвета“?»

И это только часть, за каждым вопросом последует целая россыпь, зависящая от полученного ответа. И чем ближе Прайс к Кринице, тем неизбежнее момент истины. Прямо как с погибшими родителями: намного проще не видеть их мертвые тела, вообразить, что они уехали. Так же и сейчас, Прайсу было намного проще, когда Кир считался мертвым. Легко убедить себя, в том, что Лесного заставили тем или иным способом отдать свои технологии для воплощения «плана Голдстейна», и он, движимый искуплением, решил создать «Исток» с помощью Прайса и ребят. Но Кир оказался жив, а это очень многое меняло, и создавала еще большую путаницу. Оставалась еще хлипкая надежда, что «Лимон» запустился в автоматическом режиме, и приехав, Стив найдет лишь пустое и покинутое помещение, болезненно напоминающее о Кире, но такое вариант из разряда фантастики.

Проехав Береговое, Прайс почувствовал, что его начало трясти от нервов. Боясь не справиться с управлением, он сначала сбавил скорость еще сильнее, но вспомнив о том, что Воеводов скоро вернется в «Исток» и поймет, что Кир, прибавил газу.

Последние километры дорога давалась еще сложнее, словно шел по босиком по битому стеклу. Постоянно прокручивал в голове список вопросов, продумывал, что будет говорить при том или ином варианте ответов, но мысли упорно не хотели выстраиваться, носясь в голове в Броуновском движении.

Мост через реку Пшада, поворот налево, персиковые сады. Уже показался высокий забор и виднеющаяся за ним безликая коробка здания. Подъехал к воротам, надеясь, что они не откроются, но створки, как назло, начали расползаться в стороны.

Припарковал машину на том же самом месте, где остановились, приехав сюда первый раз, только у двери никто на этот раз не встречал.

Вошел внутрь. Все то же белое и стерильно чистое помещение, идеально гладкий пол, ровные стены и мягкий рассеянный свет от потолочных ламп. Ни пыли, ни грязи, словно кто-то тщательно убирался каждый день. В фойе никого, пустые белые диваны, но на журнальном столике перед ними стоит недопитый стакан молока и наполовину съеденный бутерброд с маслом и сахаром.

Прайс знал, где искать Кира, если он действительно жив и находится в здании, то только в одном помещении.

Уверенным шагом подошел к едва различимой двери и приложил руку к дактилоскопическому датчику. Послушно пикунло и створка уползла в стену, открывая проход. Длинный коридор уходящий вниз. Еще одна дверь.

Прайс задержал дыхание, словно готовился нырнуть «солдатиком» в воду и опять приложил руку к датчику.

«Пип».

Комната с большим окном из бронированного стекла во всю стену. Стеллаж с защитными очками и открытая дверь в реакторную комнату.

Сощурившись, Стив увидел знакомый силуэт рядом с пультом управления «Лимоном». Ошибки быть не может, это Лесной. Длинные, до плеч, седые волосы, худощавая фигура, задумчивая поза.

Кир медленно повернулся и посмотрел прямо на Прайса. Несколько секунд они стояли неподвижно, смотря прямо друг друга в глаза через толщу защитного стекла. Затем Лесной махнул рукой, приглашая войти.

Стив, на ватных ногах, прошел в залитый ярким светом реакторный зал. Пахнет озоном. Волоски на коже тут же встали дыбом от сильного магнитного поля. Не доходя поры метров, Прайс остановился.

— Привет. — Неизменно безэмоциональным голосом сказал Кир. Приветствие прозвучало обыденно, так словно Лесной поздоровался с надоевшим коллегой на работе.

— Ты жив… — Выдавил Стив.

— Как видишь.

— Но зачем? Почему? Как… — Заикаясь, затараторил Стив.

— Успокойся. Я все объясню. Понимаю, у тебя очень много вопросов, настолько, что ты даже не можешь их сформулировать. — Кир плавно развернулся и, склонив голову набок, посмотрел на Прайса. — Главный из них: кто устроил эпидемию? Отвечу на него сразу — «Пурпурный рассвет» устроил я.

Глава 12

11 декабря

13.23 по московскому времени

Поселок Криница

— Зачем?

— Я бы предложил тебе сесть, но здесь просто негде, так что разговаривать придется стоя, а разговор будет очень длинным. — Ответил Кир так, словно пропустил вопрос мимо ушей. — Ты с оружием? Хотя без разницы. Даже если ты хочешь меня убить, ты не настолько глуп, чтобы начинать палить в реакторном зале. Любой рикошет может привести к нарушению целостности корпуса и тогда мы оба погибнем.

— Зачем ты убил столько людей? — Повторил Прайс, разведя руки в вопросительном жесте и проигнорировав слова Кира.

— Просто на этот вопрос не ответишь. — Лесной повернулся и посмотрел на облако плазмы в реакторе. — Ты Библию читал?

— Ее все читали.

— Да, читали многие, но никто не задается вопросом, почему Бог убил всех людей на земле во время Великого Потопа? Сотни тысяч жизней, умирали и младенцы, и праведники и грешники. Спас он только одного Ноя с его семьей…

— При чем здесь устроенная тобой эпидемия и библейские события? — Не выдержал Стив, сорвавшись на крик.

— Историю надо рассказать с самого начала, чтобы ты понял всю суть. — Кир вздохнул и на мгновение закрыл глаза. — Я тебе уже рассказывал, как создал «Лимон». Мне было одиннадцать лет. В сарае, переоборудованном в лабораторию, на заднем дворе небольшого саманного дома, в Береговом. Да я родился и вырос прямо здесь. Жил с матерью, точнее она жила со мной, потому что ее настигла странная болезнь. Она могла выполнять только элементарные действия для поддержания жизнедеятельности: сходить в душ, принять пищу, справить нужду. По сути, мне приходилось выполнять функции сиделки и медработника, скрывая ее состояние от общественности. Если бы кто-то узнал, что моя мать недееспособна, то ее отправили бы в лечебницу, а меня в детский дом, где я, со своей специфической психикой, вряд ли бы выжил. — Лесной замолчал и посмотрел на Прайса, словно проверяя, слушает он еще или нет.

— К чему мне твоя история жизни? Думаешь вызвать у меня жалось? Типа ты обиженный на всех человек с детскими психологическими травмами и «Пурпурный рассвет» — это твоя месть? — Сквозь зубы сказал Стив. Его разрывала злость и негодование, хотелось наброситься на Лесного и вбить его голову в стерильный бетонный пол, но рассудительность и понимание последствий такого действия останавливали.

— Жалость? Это эмоция. Чувство, которое мне абсолютноне знакомо. Я хочу донести до тебя рациональность и логику. — Продолжил Лесной своим безразличным тоном. — Работа над «Лимоном» шла два года. Устройство было готово, но я никак не мог получить стабильную плазму. Ошибка была в выборе топлива для термоядерной реакции, понял я это абсолютно случайно, но не в этом суть. Необходимое вещество мне пришлось украсть, и мне поймали. Приштин Игнат Витальевич. Он не сдал меня милиции, не рассказал в школе, наоборот, помог. Доставил необходимое количество вещества для реактора, помог скрыть заболевание матери от приехавших для проверки педагогов и непосредственно участвовал в первом запуске реактора. Мы тогда спасли много жизней, выдались аномальные морозы для этих мест, линии электропередач обледенели и Берегове, Криница и Бетта оказались без света и тепла. Не запусти мы «Лимон», народ просто замерз бы на смерть. Тогда мне показалось, что я наконец-то встретил человека, который сможет по достоинству оценить мое изобретение и направить его на благо человечества. Но знаешь, чем все обернулось? — Лесной вопросительно вскинул бровь.

Прайс молча смотрел на Кира, не желая играть в его «игру» и показывать свою вовлеченность в рассказываемую историю, которая раздражала все больше и больше.

— Приштин попытался меня убить. После того как он убедился, что реактор действительно работает, Игнат решил меня задушить. Кто спохватился бы, если бы умер мальчик аутист? Правильно, никто. Моя смерть утонула бы в сенсационной новости: «Человечество перешло на новый уровень энергетического прогресса!». Приштин хотел присвоить себе разработку «Лимона». Не важно, как мне удалось выжить, и куда делся Игнат. Самое главное это вывод, который я сделал из этой ситуации: «Людям нельзя доверять. Добродетель, честность, совесть, праведность давно умерли в этом мире».

Михайловский перевал

Инга продолжала сохранять хладнокровие, лишь изредка бросая взгляд на Воеводова, стоящего рядом со своим броневиком и не спускающего с нее глаз. Он изредка вызывал кого0то по рации, но ни на секунду не сводил с нее ствол автомата. Через пятнадцать минут раздал шум двигателей и со стороны Возрождения подъехали несколько «Тигров» и грузовиков. Из головного броневика вылез парень в форме и тут же направился к Вадиму.

— Проверили. Не соврала. В транспорте действительно гражданские. Много женщин, детей и стариков. Все установки РЗСО, ПВО и ПРО уже под нашим контролем. Никакого сопротивления. Часть уже успели пробить по базам. Сотрудничающих с нуклиевцами не обнаружили. — Отчитался прибывший.

— Я же тебе говорила. — Сказала, скрестив урки на груди Инга.

— Говорить можно все что угодно. — Парировал Воеводов. — Командуй своим, пусть медленно, не быстрее двадцати километров в час, поднимаются по перевалу до стелы. Увидев расположение наших сил, пусть останавливаются, и уже в сопровождении выдвигаются в сторону «Истока». Вы. — Вадим повернулся к прибывшему бойцу. — Отправляйтесь в хвост колонны, две машины оставь в середине. Контролируйте, чтобы никто не съезжал с дороги.

— Принял. — Парень, получив приказ, вернулся в броневик и только приехавшие машины тронулись обратно вниз по дороге.

— До сих пор не веришь? — Спросила Инга.

— Я никому не верю. — Ответил Вадим, так и не опустив ствол автомата.

Джубгинская развязка

Марк придержал за руку пожилую женщину, помогая ей забраться по ступеням автобуса. Поднявшись следом за ней, он осмотрел салон — все места заняты.

— Можете отправляться. — Сказал Сахаров водителю и вышел наружу.

Последние прибывшие уже грузились в прибывший из «Истока» транспорт. Оставалось решить вопрос с доставкой военной техники. Пока что решили отогнать все машины в Горское и оставим там со взводом охраны. Дальше уже будет виднее, отправить их на базу под Майкопом, или ждать пока не восстановят трассу, на что уйдёт немало времени.

— Сань, часть автобусов уже отправили. Сейчас последние загрузим и тоже в путь. Готовы принимать? — Спросил Марк у Князева по рации.

— Не готовы, но что делать. Вадим с тобой не связывался? — Ответил Саша.

— Один раз вызывал, но я сказал, что занят. Прокатило. Я прослежу, чтобы точно всех забрали и стартую к Лесному.

— Блин, я тоже в «Истоке» не останусь. Теперь вы уже точно меня не заставите здесь сидеть.

— Да никто и не заставляет. Ты только Воеводова дождись, протяни время, а как он пойме, что Кир в Кринице и сорвется туда, езжай за ним.

— Хорошо. Я еще сейчас с Викой свяжусь, скажу, что можно возвращаться.

— Точно. Вот ее можно в «Истоке» за главную оставить. — Сообразил Марк.

Криница

— То есть ты по одному человеку пришел к такому выводу? — Спросил Стив, пытаясь держать себя в руках и не переходить на крик.

— Нет. Я основывался на анализе действий в социуме как индивидов, так и целых социальных групп на протяжении нескольких лет. Изначально мной двигало желание дать человечеству прогресс, облегчить жизнь, решить энергетический вопрос и необходимость в постоянной людской рабочей силе при производстве элементарных продуктов для поддержания жизнедеятельности. — Интонация Лесного ни капли не изменилась. Он прекрасно видел состояние Стива, но либо игнорировал это, либо не понимал. — Но чем сложнее и полезнее становились мои разработки, тем больше я понимал, что предоставь я их общественности, то они, в первую очередь, будут применены для уничтожения себе подобных. Ты знал, что если все средства и мощности, используемые для производства оружия, запустить на создание лекарств от тяжелых и неизлечимых заболеваний, на строительство домов, производство продуктов, то через десять лет на Земле не останется голодных и бездомных. Но человечество слишком тупо для этого. Да, вот так радикально — «тупо». Мы назвали себя Homo sapiens, только «homo» в нас ни толики. Те же дельфины намного умнее человека, они н убивают себе подобных из-за религиозных или территориальных разногласий. А проблема общества потребления? Человечество загнало себя в яму потребления навязанных продуктов, которые ему не нужны. Государства создали потолок зарплат для основного числа населения, чтобы людям хватало на удовлетворение основных потребностей, а остальная часть уходила на приобретение абсолютно ненужных вещей, желание обладания которыми вбито в голову идеологией потребления. И это уже в крови, впитывается с молоком матери. Ребенок растет, поглощая информацию из интернета, откуда на него сыпятся тонны рекламы. И что бы ты ни делал, как бы не хотел изменить текущую реальность, ничего не выйдет. Человека меняет только сильная боль. Алкоголики по-настоящему бросают пить, столкнувшись с сильнейшим эмоциональным потрясением, вызвавшим душевные страдания, наркоманы так же. Изменяющий мужчина, перестает ходить налево, только лишившись всего. Да даже родителей мы начинаем ценить, только когда они умирают. — Лесной на секунду замолчал и посмотрел в сторону. — Человечеству нужна была встряска. Что-то радикальное, что перевернуло бы обычный уклад жизни с ног на голову. Взять ту же христианскую религию.

— При чем здесь вообще религия? Ты хочешь запудрить мне мозги? — Прайс начал терять нить повествования.

— Вовсе нет. Не прикидывайся тупым, тебе это ни к лицу. Я прекрасно понимаю, что ты сам думал об этом не один раз в своей жизни. Простой американский парнишка, который пошел против воли родителей и уехал в долгосрочную командировку на другой континент. Не очень ты похож на человека, который живет по общему укладу. Так вот. — Кир помассировал костяшки пальцев, так, словно собирался сыграть на рояле или пианино. — Вспомни Великий потоп, о котором я уже говорил. Яхве, или Господь, увидел, что человечество погрязло в грехе, и он прибег ровно к тому же самому способу — уничтожил почти всю популяцию. Это банальный принцип любого селекционера: отбраковывать паршивую породу, оставляя несколько представителей для сохранения генного материала. Именно по этому я заложил в геном вируса крошечный процент вероятности иммунитета.

— То есть ты возомнил себя богом, который может решать судьбы миллиардов людей?

— А кто, если не я? Кто сможет взять на себя такую ответственность? — Кир повернулся к Стиву. — Я долго гадал, почему я не испытываю эмоций. Сначала думал, что это на самом деле аутизм, но взрослея, понял, что моя психика идеально подходит для отведенной мне роли. Не знаю, кто меня таким создал, но именно отсутствие эмоций, таких как угрызение совести и муки морали позволили мне совершить задуманное.

— То есть ты просто взял и убил почти восемь миллиардов людей, чтобы изменить мировоззрение?

— Именно. Ты начинаешь понимать. Если бы я делал все это «бархатными руками», то на это ушел бы не один десяток лет, а я не бессмертен и вряд ли бы дожил до реализации. Так что пришлось прибегнуть к радикальному методу.

— А зачем тогда «План Голдстейна», общины и вся эта хрень с «золотым миллионом», «Проталием» и «Нуклием»?

— Когда куют меч, заготовку сначала обжигают в горне, затем стучат по ней молотом, а потом закаляют в масле. «Пурпурный рассвет» был горном, общины — молотом, а противостояние с ними — закалкой. Только так можно отсеять людей, готовых и желающих изменить будущее. Заставить их начать ценить свободу, мыслить иначе, перевернуть их восприятие с ног на голову. Я готов дать такой скачок прогресса, который изменить жизнь человечества кардинально, именно этот процесс ты и лицезришь, точнее являешься его непосредственным участником. Но люди должны быть к нему готовы. Сам понимаешь, что может случиться, если неразумный получит технологии, способные перевернуть реальность. Эпидемия, общины и война с ними, это своеобразное «сито», отсеивающее тех, кто не сможет принять новое. Сколько людей изъявило желание остаться в «Заре» и «Полуночи» несмотря на то, что они прекрасно понимали отведенную им роль?

— Заткнись! — Сорвался Стив. — Просто заткнись! Ты понимаешь, что ты натворил? Ради, якобы, благой цели, ты лишил всех нас близких и родных людей, самого дорогого, что у нас было. Абсолютно каждый выживший человек захочет убить тебя, если узнает об этом. Да черт его дери, даже я хочу прострелить тебе голову.

— И что? — Равнодушно переспросил Кир. — Ты думаешь, что я рассказываю тебе это для оправдания себя? Думаешь, я не понимаю, сколько принес боли и страдания? Прекрасно понимаю, и абсолютно не стремлюсь отбелить себя. Если ты так хочешь меня убить, на то твоя воля. У меня нет оружия, бронежилета или охраны. Я даже сопротивляться не буду. Я говорю тебе все это лишь с одной целью — чтобы ты понял. Понял, что другого пути не было. Если бы человечество продолжило развиваться в том же ключе, то через десятки, может быть, сотни лет оно бы само себя погубило. Элементарный пример — Александр Князев. Кем он был до эпидемии? Избалованный повеса, прожигающий жизнь в наркотическом угаре. У него был потенциал, хорошее образование и воспитание, но он выбрал другой путь. И кем он стал сейчас? Ответственный и мудрый лидер, способный вести за собой и принимать тяжелые решения. И так можно сказать о каждом. Вы пришли к своему катарсису. «Пурпурный рассвет» и последовавшее после него, выкристаллизовало в вас именно те качества, которые способны продвигать человечество. Смотря на «Исток», я понимаю, что свою роль я выполнил.

— Я был дома, в Америке. — Сдавленно сказал Стив. — Видел, что там происходит. Хочешь сказать, что SRF, это часть твоего плана по спасению человечества? Больше похоже на то, что ты просто решил захватить весь мир.

— Если бы я хотел захватить мир, я бы не уничтожал всю популяцию. Это глупо. У меня было достаточно ресурсов и власти, чтобы стать самым богатым и влиятельным человеком на земле, но мне это абсолютно не нужно. Все, что двигало мной, это забота о выживании вида и его благополучие. Да иногда для этого приходится приносить жертвы, даже такие чудовищные. SRF это лишь инструмент отбраковки, своеобразная зачистка, необходимая для окончательно отделения зерен от плевел. Америка не Россия, в каждой стране нужен свой специфический подход. Сейчас я свернул всю программу «Плана Голдстейна», оставил их без коммуникаций, баз данных, и прочей поддержки. Именно поэтому я так легко позволил вам уничтожить «Проталий». Каждый ваш шаг был продуман, всё кроме действий Воеводова.

— А что он делал не так?

— Развязал войну. Не таким путем должна была решиться проблема общин. Сейчас к вам прибыло две колонны, а почему они решили покинуть анклавы? Потому что есть альтернатива, есть выбор более свободной и лучшей жизни. Они узнали про «Исток». И победить общины можно и нужно было именно этим способом, но Вадим выбрал кровавую дорожку, а агрессия порождает только агрессию. Именно поэтому я остерегал вас от сотрудничества с ним и помощи. Сколько людей вы потеряли? Джавид, Сталюков, и это только из самых близких, еще сотни остальных. Тот же теракт в «Истоке» лишь последствие действий Воеводова. Я к нему не причастен, это была инициатива малой группы людей. Узнал я о нем не раньше вас. Но случившиеся лишь доказывает мой тезис — насилие не выход.

— То есть с общинами во всем мире покончено?

— Почти. Они не исчезли, но теперь им придется существовать самим по себе, разрозненными единицами. Командование анклавов потеряло свою мотивацию получить теплое место после завершения «Плана Голдстейна», а удержать большее количество людей теми силами, которые у них есть нереально. Это лишь вопрос времени, когда люди поднимут восстания. И тогда придет время «Истока», показать, как можно и как надо продолжать жить. Сам подумай. До эпидемии какие профессии приносили самый большой доход? Артисты, блогеры, музыканты, спортсмены. Это развлекательная сфера. Человечество погрязло в удовлетворении банальной потребности хлеба и зрелищ. А сейчас? Кто больше всего ценится в «Истоке»? Врачи, строители, аграрники, инженеры, техники. Все, кто может действительно создавать что-то своими собственными руками. Ни у кого не болит голова, где раздобыть еду, никто не бежит покупать себе новый айфон или последнюю модель кроссовок. Люди уже начали мыслить иначе. И это только начало.

Поселок Текос

Проезжая поворот на «Исток», Марк бросил взгляд на ответвляющуюся дорогу. Всего в паре километров база, уже ставшая родной. Князев сейчас именно там, руководит приемом приехавший людей, «беженцев», как их про себя назвал Сахаров. Можно только представить, как Саша рвется быстрее уехать в Криницу, где сейчас решается дальнейшая судьба «Истока», а, возможно, и всего человечества. Странно, но два небольших поселка на юге России стали центром событий, влияющих на всю планету, и все это только из-за одного человека — Лесного.

Марк старался представить, с какими эмоциями он встретится с Киром, но, вопреки ожиданиям, на душе царил полный штиль. Пес ярости мирно спал в будке, не обращая внимания на маячившего прямо перед носом «виновника торжества». Гнев, злость, жажда мести, которые должны переполнять любого пережившего «Пурпурный», отсутствовали от слова «совсем». Больше всего пугало, то что Марк знал причину этого отсутствия — он понимает Лесного, осознает зачем он устроил геноцид. Логическая цепочка выстроилась. Может быть потому что Сахаров сам когда-то грезил о кончине всего человечества, эта мысль воспринималась так легко.

«Вирус, убивший почти всех. Общины, взявшие выживших под тотальный контроль. И горстка непокорных, противопоставивших себя системе. Он искал именно таких, как мы. Бунтарей, способных пойти за своей идеей ради свободы и лучшего будущего. Создал все эти невзгоды и препятствия, чтобы вычленить из общей массы тех, кому можно открыть истину. Тех, кому можно дать 'огонь Прометея», способный изменить жизнь всего человечества в корне. Да, методы его жестоки и чудовищны, но они ничем не отличаются от действий божеств почти во всех конфессиях. Лесной не испытывает эмоций, ему не знакомо сострадание, жалость и раскаяние. Он не воспринимает человечество по индивидам, он смотрит на него, как на вид в общности. И как врач, назначающий химиотерапию при раке, он устроил «Пурпурный Рассвет», чтобы очистить цивилизацию. Последний шанс. Организм или справится с ядом и воспрянет, или лечение его добьет быстрее, чем сама болезнь, что иногда даже лучше — пришедшая раньше смерть, чем жизнь в муках.

Он появился именно в момент прибытия колонн и нашего возвращения не просто так. Он показывает, что ему не нужна власть, что «План Голдстейна» был фикцией, что основным его детищем был именно «Исток». И только эта версия отвечает на все вопросы и укладывается в логику и рациональность, то о чем он всегда и твердил. Я думал, что мы пешки, а оказалось, что мы шашка, которую опытный игрок выводил в «дамки».'

Зазвонил телефон, уже давно забытый, но Марк таскал его в кармане разгрузки по привычке.

— Алло, ты где уже? — Спросил Князев.

Сахаров осмотрелся, и понял, что уже подъехал к повороту на Криницу.

— На повороте, почти доехал. Как у вас там? — Ответил Марк.

— Встречаю людей. С Вадимом не связывался?

— Нет. Ему скорее всего не до меня сейчас. Стиву не звонил?

— Тоже нет. Он уже сто процентов в Кринице, говорит с Киром. Я, знаешь, о чем подумал? Надо спрятать Лесного. Потом разберемся с его ролью в эпидемии, но нельзя дать Воеводову его убить. Увезите его со Прайсом, не важно куда, главное, чтобы Вадим его не нашел. Без Кира мы не вывезем. Смотрю на полные автобусы приехавших, и представить себе не могу, как мы всех прокормим, а это еще вторая часть не приехала.

— Он никуда не поедет. — Сухо ответил Сахаров.

— С чего ты взял? Поедет как миленький. Сам не сядет, заставьте.

— Я тебе говорю он не поедет, долго объяснять, я сам только сейчас это понял, но Кир останется в своей резиденции и не будет прятаться. Так что с Вадимом придется разбираться нам. Попытаемся его убедить, или, не знаю, уговорить как-то.

— Уговорить Воеводова? Ты в своем уме? Хотя о чем я. Это же Вадим, ты забыл про «Рассвет» и «Зарю»? Там были люди вообще ни в чем не виноватые, но, как он объяснил, пришлось пойти на сопутствующий ущерб. Он даже слушать ничего не станет.

— Что-нибудь придумаем.

* * *

— «Насколько медленно же они ползут.» — Подумал про себя Воеводов, наблюдая за растянувшейся на несколько сотен метров колонной.

Тяжелые грузовики, бронемашины, ракетные установки и БМП ехали по трассе не быстрее сорока километров в час, ровняясь на скорость самых медленных машин и не нарушая строя.

— Войне конец? — Неожиданно спросил Тимур с заднего сидения.

— С чего ты взял? — Ответил вопросом на вопрос Вадим, повернувшись к Юлаеву.

— С «Проталием» покончено, атака на «Исток» оказалось прибывшими людьми. Нам больше ничего не грозит. Можно спокойно жить и развиваться.

— Это ты так думаешь. А что прикажешь делать с оставшимися анклавами? Оставить людей в рабстве?

— Но «Проталия» же больше нет? Ими никто не управляет. — Возразил Тимур.

— Мы еще не знаем, управлялись ли они из «Проталия» или еще откуда-то. Да даже если и оттуда, то главы общин не упустят шанс обзавестись своим собственным имением с парой сотен крепостных. Половина работы уже сделана, люди собраны и прикормлены, уже даже частично сломлены. Осталось только их удержать. — Воеводов посмотрел в окно на стоящие вдоль дороги дома поселка.

— Но эти люди, в колонне, освободились же. И другие могут так же поступить. Не обязательно продолжать воевать. Мы уже столько людей потеряли. — Юлаев тяжело вздохнул.

— Ты других с ними не ровняй. Их освободили те, кто хапанул при высадке в Архипо-Осиповке, кто побывал в бою и увидел альтернативу — «Исток». У них есть сильный лидер, который повел людей в освободительное восстание. А с другими что? Они как жили до «Пурпурного», вкалывая «на дядю», так сейчас и продолжат. И если мы не вмешаемся, то большая часть выживших пожалеет, что вообще пережили эпидемию. В итоге главы анклавов устанут от того, что под боком есть оплот свободной жизни, который манит людей как оазис в пустыне, объединят свой силы и снова нанесут удар. Тогда война, от которой ты так бежишь, снова придет к тебе домой.

— Ты вообще не веришь в людей? Думаешь мы одни такие умные? Я с тобой полностью не согласен. И прибытие этих колонн доказывает мою точку зрения. — Выпалил Тимур и уставился в окно, тем самым показав, что не желает продолжать разговор.

Вадим бросил короткий взгляд на Юлаева, хмыкнул себе под нос и вернулся к слежке за двигающейся впереди колонной.

Криница

— Так, я немного успокоился. — Стив сжал и разжал кулаки. Руки еще тряслись, но ему удалось побороть волну нахлынувших эмоций. — Давай теперь по порядку, с момента, как ты создал реактор.

— Это хорошо, что ты пришел в себя и снова способен рационально мыслить. — На долю мгновения Прайсу показалось, что Лесной улыбнулся. — Тогда, почти тридцать лет назад, у меня получилось скрыть, что энергия подавалась с моего реактора. Свою задачу я выполнил — спас людей, но и урок Приштина усвоил. Я продолжил углубляться в изучение проблем энергетики, а доступ к фактически бесплатному и неограниченному электричеству позволил экспериментировать сколько душе угодно. Я начал модифицировать аккумуляторы, средства связи, беспроводные сети, процессоры, электродвигатели. С наступлением совершеннолетия открылась возможность продавать свои изобретения, чем я поспешил воспользоваться. Это принесло очень большой доход, но свою личность я скрывал. И, знаешь, что? Очень большая часть моих разработок первым делом уходила венным. Как бы я ни старался улучшить жизнь людей, мои идеи умудрялись извратить и направить на уничтожение человека. Это подтолкнуло меня к изучению истории, психологии и социологии. Чем больше я углублялся, тем сильнее осознавал безысходность выбранного пути развития. Общество потребления с искусственно созданными ценностями, погрязшее в удовлетворении только сиюминутных желании и элементарных потребностей. Никакой идеологии, общего вектора развития. Популяция растет, еще бы, по заветам олигархическо-капиталистического строя — чем больше потребителей, тем лучше. Но ресурсы планеты не безграничны, экология, на которую давно уже все наплевали, не справляется. По моим расчетам при доэпидемном темпе роста и образе жизни к две тысячи сотому году на земле осталось бы порядка шести-семи миллиардов из десяти, которых человечество достигнет к две тысячи семидесятому. Дальше — хуже, и к двухсотому году популяция будет составлять порядка одного миллиарда. Я начал моделировать варианты, при которых люди смогли бы при малом количестве увеличить свой коэффициент свободного действия. Передо мной открылась печальная картина — при данных социальных и политических строях организовать жизнь без системы угнетения, способную раскрыть потенциал людей, просто невозможно. Именно тогда я начал работать над идеей «Пурпурного рассвета». Занялся изучением вирусологии. С помощью нейросетей, которые являлись моей разработкой, удалось создать очень живучий и смертоносный вирус. Испытывал его несколько лет, и, убедившись в заложенной доле процента людей с иммунитетом, начал его распространение.

— Ты выпустил его в атмосферу со спутников? — Перебил Стив, переминаясь с ноги на ногу, от долго стояния на одном месте конечности уже начали затекать.

— Нет. Это люди так решили. При таком способе я не получил бы сто процентного заражения. Вирус распространялся на протяжении нескольких лет через воду. Океаны, моря, озера, реки. Попав в круговорот воды в природе, он проник почти повсюду, насытил атмосферу и грунт. Я создал вирус таким образом, что его суперкапсид защищал от всех внешних факторов, таких как засуха, холод, жара. Он выживал в любых условиях, даже в полярных льдах и верхних слоях атмосферы. Но люди были полностью к нему резистентны. То есть каждый на планете уже имел в организме достаточное количество вируса, но иммунная система легко с ним справлялась, как с вирусом герпеса. Даже пожилые или люди с иммунодефицитом не подвергались заболеванию. И только когда я распространил в атмосфере вещество, лишающие человека способность бороться с этим вирусом, он активизировался и уничтожил почти все человечество за шесть дней. Одна сотая процента выживших — не случайное число. Я специально выбрал именно столько, восемьсот тысяч особей достаточно для возобновления популяции. — Ответил Кир подойдя ближе к реактору. Облако плазмы, так напоминающее Стиву солнце, отражалось в глазах Лесного, придавая им демонический вид. Он смотрел, вообще не щурясь, и словно не переживал о сохранности зрения.

— Особей, популяция… Мы для тебя словно подопытные животные в эксперименте?

— Вовсе нет. Ты суть улавливаешь? С самого начала я хотел изменить жизнь людей к лучшему. Но они сами этого не хотели, возможно только единицы, один на тысячу, но общество считало их психами и изгоями. Поэтому многие хранили свои взгляды в тайне, не желая стать белой вороной. Людям нравилось жить так, как они жили. Никаких перспектив, целей, стремлений, амбиций. Работа, дом, редкий отпуск, дети, которые с рождения обречены бесконечно бежать в том же самом колесе. Никакой ответственности, все за тебя предопределено. Есть люди выше, умнее и мудрее, которые направят. А если человек ошибся, то виноват не он. Правительство, другое государство, ненавистные народности, люди с другим цветом кожи или формой носа, боги, рептилойды на худой конец, но никогда не он сам. Самый большой страх человека — это брать на себя ответственность за принятые решения и их последствия. Даже религии, если опустить их суть в системе власти, работают именно на «комплексе ребенка» — есть всезнающий бог, который выполняет роль, схожую с родителями в детстве. Он определил судьбу еще до рождения, и это не человек безамбициозное ничтожество, прозябающее в алкоголизме или наркомании, а судьба у него такая. Только для лучшей жизни всего человечества каждый индивид должен понять, что он не просто незаметная букашка, а представитель своего вида и от его личных действий зависит многое. Он должен развиваться, эволюционировать во всех планах. Стремиться, чтобы жизнь каждого следующего поколения становилась лучше и лучше. «Исток» яркий пример нового мировоззрения. Посмотри как людей меняет понимание, что от их действий и решений зависит выживание всего человечества.

— Но и без эксцессов не обходится. — Вздохнул Прайс и посмотрел в сторону, вспомнив все проблемные случаи.

— Да, люди не меняются за один месяц, и даже год. Именно для этого я и создал «план Голдстейна» и систему анклавов. Если бы я просто так дал выжившим бесконечную энергию и все свои изобретения, я бы ничего не добился. Они бы сели, сложив лапки и просто прозябали в праздности, наслаждаясь тем, что больше не надо работать и выживать. Они же ничего не сделали, чтобы пережить эпидемию, это я заложил в них иммунитет. Нужны были огонь, вода и медные трубы. Чтобы каждый понял ценность свободы, осознал свою роль в происходящем и проявил лучшие личностные качества. Что конкретно и произошло с вашей группой. Я следил за всеми общинами, и вы были первыми на всей планете, кто решил пойти против системы. Неожиданно, конечно, что это произошло именно в Краснодарском крае, но я объяснил это для себя общим порывом релокации в более пригодные климатические условия.

— И увидев, что мы действуем согласно задуманному тобой плану, ты решил нам помогать?

— Именно. Только Воеводов полностью выбивался из моей модели. Я не мог предсказать его действий и абсолютно не хотел полномасштабного конфликта между общинами и «Истоком». Поэтому я вас и предостерегал.

— И что нам теперь делать? Как продолжать? Ты понимаешь, что мы все пошли за тобой, желая изменить жизнь выживших к лучшему. Дать надежду на то, что человечество еще можно возродить. Только на самом деле оказалось, что мы всего лишь марионетки, выступающие в спектакле того, кто и устроил апокалипсис. Как теперь верить тебе? Что сказать остальным в «Истоке»? Как вообще оставить тебя в живых? — Голос Стива начал срываться, эмоции снова брали верх.

— Можете не оставлять, я свою задачу выполнил. Жизнь — это не то, за что я держусь. — Безразлично ответил Кир.

— Мы без тебя обречены. — Выкрикнул Прайс. — Ты вообще видел, что происходило в «Истоке», пока реактор не работал? Для людей очень важна одна вещь — мотивация. Тебе этого не понять, у тебя всего логично. Когда ее нет, они могут просто опустить руки и сдаться. Люди прибывали в «Исток», видели, как мы живем, видели уровень нашего технологического оснащения и автоматизации. Не надо быть ученым, чтобы понять очевидные вещи, и они их понимали. Что им не придется вкалывать, как до этого в общинах. Что многие вопросы решены за счет автоматики, что продовольствия больше чем достаточно, что мы можем гарантировать их безопасность. Только с отключением «Лимона» мы всего этого лишились. Многие ушли, бросили нас в тяжелый момент. Сдались. А сейчас прибыло еще несколько тысяч человек. Мы их тупо не прокормим без энергии и технологий. А без тебя никто не гарантирует стабильную работу реактора, никто не будет усовершенствовать аккумуляторы, создавать новые транспортные средства, обучать нейросети. Мы вернемся в начало двадцатого века, а учитывая все обстоятельства, человечество просто вымрет. — Стив начала ходить кругами по реакторному залу, смотря в пол, словно на нем написаны ответы на его вопросы.

Дверь в реакторный зал открылась, моментально оторвав Прайса от созерцания полов. Марк вошел неспешно и осмотрелся, прикрыв лицо ладонью от яркого света «Лимона». С задумчивым лицом он посмотрел на свой автомат.

— Умно. — Хмыкнул себе под нос Марк и подошел к Стиву и Киру.

— Привет. — Абсолютно буднично поздоровался Лесной.

— Где Воеводов? Ты один? — Прайс испуганно посмотрел за спину Сахарова на дверь.

— Вадим движется с колонной, но скоро уже приедет в «Исток». У нас не так много времени. — Ответил Марк и повернулся к Киру. — Князев предлагает спрятать тебя, но я почему-то уверен, что ты никуда не поедешь.

— Правильно думаешь. — Лесной утвердительно кивнул.

Глава 13

11 декабря

14.12 по московскому времени

Поселок Текос

База «Исток»

Дверь автобуса с шипением открылась и даже не успела до конца отодвинуться, как Женя уже выскочила из проема и бросилась к Саше. Подбежав, она вытянула руки и Князев подхватил ее, крепко прижав к себе. Девочка молча уткнулась Саше в шею, обняв обеими руками.

— Выбежала вперед меня. — Сказала подоспевшая из автобуса Вика. — Только тебя в окно заметила и стартанула, я даже сказать ничего не успела.

— Ничего. Она же ко мне побежала. — Саша погладил Женю по волосам. — Ты как, маленькая?

— Я думала, что больше тебя не увижу… — Женя немножко замялась и, после паузы, закончила предложение. — Папа.

Князев открыл было рот, но произнести ничего не смог. Дыхание перебило. Он и не думал, что от одного слова, произнесенного ребенком, может так накрыть. В носу засвербело, словно кто-то двинул кулаком. Посмотрел на так же застывшую Вику, надеясь, что хоть она поможет собраться с мыслями, но девушка стояла не менее изумленная с глазами на мокром месте.

— Ты что, куда я от тебя денусь? Я же тебе пообещал, что всегда буду рядом. — Князев прижал девочку крепче, понимая, что ему сейчас надо опять уехать и опять оставить ее.

— Я помню. Просто все вокруг такие напуганные были. — Рассудительно, совсем по-взрослому, ответила Женя.

— Все закончилось хорошо. Больше бояться нечего. — Только и смог ответить Князев.

— Воеводов еще не приехал? — Шепотом спросила Вика, подойдя ближе.

— Пока нет. Но он уже в пути. — Саша опустил девочку на землю. — Тебе надо будет остаться здесь на базе. Я поеду в Криницу, как Вадим приедет.

Вика закусила нижнюю губу и посмотрела сначала вдаль, на горы, затем на Женю.

— Поняла. Хорошо. Только дай слово, что ты вернешься. И, если что, не вздумай лезть против Вадима.

— Я же не самоубийца. — Ответил Князев.

Вика подошла вплотную и похлопала по поясу Князева. Нащупав пистолет в кобуре, удовлетворенно кивнула.

— Марк уже здесь?

— Поехал к Лесному.

— Это хорошо. Как думаешь, получится вам убедить Воеводова?

— Очень на это надеюсь. — Князев тяжело вдохнул, представляя, чем может обернуться провал данной затеи.

— А вот и кавалерия. — Сказала Вика, посмотрев в сторону КПП.

Саша развернулся и увидел «Тайфун- ВДВ», въезжающий в ворота, следом за которым тянулась длинная вереница машин.

— Бери Женю и уходите. Я его встречу.

* * *

Воеводов, выбравшись из броневика, посмотрел на занявшие почти всю площадку автобусы и выгружающихся из них людей.

— Хм. Это что за самодеятельность? — Спросил он словно сам у себя.

Сняв с разгрузки рацию, попытался связаться с Сахаровым, но на вызов никто не ответил. К этому моменту подоспел Князев.

— Это люди с Джубги? — Спросил Вадим.

— Да. Технику пока в Горское перегнали. Людей уже размещаем. — Ответил Саша.

— Марк распорядился?

— Ага.

— Я ему команду не давал. Он должен был ждать, пока с перевала не приедем. Людей по базам кто-нибудь прогонял?

— Не знаю. Вроде бы да. — Князев пожал плечами.

— Где сам Марк?

Саша осмотрелся по сторонам, будто Сахаров должен вот-вот появиться.

— Не знаю. Приехал со всеми, был где-то здесь.

— А Стив где? — Спросил Тимур, стоящий за Воеводовым.

Князев бросил на него быстрый и злой взгляд, жестом показав заткнуться.

— Да, точно, Прайс нужен. Вызывай его. — Согласился Вадим.

Князев нехотя достал смартфон и начал звонить Стиву, зная, что тот не ответит.

Вадим сощурил глаза и посмотрел на Сашу, на телефон, на висящую на поясе Князева рацию и еще раз на телефон. Саша сначала не обратил на это внимания, и только через пару секунд сообразил, насколько он прокололся.

Воеводов потянулся к карману разгрузки и достал свой смартфон. Нажал кнопку включения и, не обращая внимания на явно занервничавшего Князева, дождался пока загорится экран. Смартфон показал полную шкалу антенны.

Облизнув зубы, Вадим тяжело выдохнул и быстрым шагом направился к броневику.

Тимур недоуменно посмотрел на уходящего Воеводова и повернулся к Князеву.

— Что тут, нафиг, происходит?

— Реактор запустился. — Ответил Саша, лихорадочно соображая, как ему остановить Вадима.

— Запустился? Как? Стив сумел? — Глаза Тимура расширились от удивления, скрыв его татарское происхождение.

В это время Вадим уже завел машину и сорвался в сторону КПП.

— По мановению волшебной палочки. — Огрызнулся Князев. — Лесной вернулся.

— Да бля… — Юлаев схватился руками за голову. — А вы не могли мне раньше сказать?

— Как? Вадим всегда рядом с тобой, мы же не экстрасенсы, не знали, когда ты один и можешь говорить.

— Ты понимаешь, что Воеводов с Лесным сделает?

— Понимаю.

— Так чего мы стоим? Надо его догонять! — Тимур бросился к первой же ближайшей машине.

Поселок Криница

Марк смотрел на пульсирующую и живую плазму в «колбе» реактора чуть прищурив глаза и дослушивая рассказ Лесного. Когда Кир закончил, Сахаров повернулся к нему.

— Я догадался обо всем твоем плане, даже без объяснений. — Сказал Марк. — С некоторыми твоими действиями я полностью не согласен, но общая идея… Общая идея, если так можно сказать, была благой. Сейчас уже поздно рассуждать о гуманности и человечности. Надо думать, что делать, с тем, что есть на данный момент. Стив правильно сказал, сейчас главная задача — это сохранить «Исток» и обеспечить выживание всех примкнувших к нам людей и без тебя мы не справимся. К тому же твои изобретения могут обеспечить скачок прогресса и уровень жизни, недостижимый до эпидемии. Я не говорю, что смерть восьми миллиардов это соразмерная уплата за ту жизнь, которую мы можем получить, но шанс воплотить в реальность основную идею «Истока» — построить новое общество, без ошибок и догматов прошлого, реален только с учетом технологического развития.

Кир, продолжающий смотреть на реактор, согласно кивнул.

— С этим мы уже определились. Но есть одно «но», которое может поставить под угрозу и «Исток» и вообще все будущее. — Сказал Стив, стоящий чуть в стороне от Лесного.

— Вадим. — Согласился Марк. — И как бы мы ни старались избежать этой ситуации, мы бессильны. Даже если спрячем Кира за семью замками, он все равно его найдет. Есть только один вариант — попытаться его убедить.

— Ага, а времени на подготовку веских доводов и аргументов у нас нет. Вадим не жил в «Истоке», не видел, как он рос и развивался. Не знает, насколько мы зависим от реактора. И им движет месть. — Прайс потер лицо ладонями.

— Он скоро будет здесь и нам придется применить все наше красноречие. Хотя не знаю, получится ли его прошибить словами. — Марк бросил взгляд на дверь, из которой вскоре должен появиться Воеводов.

— А если не получится? Если Воеводов попытается убить Кира? — Спросил Прайс.

— Я не знаю. — Ответил Марк.

— Если он решит, что моя смерть оправдана, то не останавливайте его. — Сказал Лесной. — Самое главное, чтобы вы остались целы. Без меня «Исток» выживет, даже если вы так не думаете. Но вот без вас, он точно обречен. Планируя, я упустил одну важную деталь — человеческий фактор и теперь должен расплачиваться за свои ошибки. Я думал, что последней проверкой окажется противостояние с общинами, но я просчитался. Есть в человеческой натуре некоторые свойства, которые необходимо искоренять — жестокость, склонность к насилию, стремление решать все вопросы силовым путем. И Воеводов — яркое олицетворение. Он либо осознает это, либо мы все усвоим урок. Жестокий, но урок, который еще долго будет сказываться на всех выживших. Это неизбежно. — Кир достал из кармана смартфон поводил пальцем по экрану и дверь в реакторный зал открылась, застыв в этом положении. Следом за ней открылись все остальные двери в здании.

* * *

— Да дави ты на всю! Оторвется же! — Закричал Князев, стараясь удержаться здоровой рукой при резких поворотах извилистой дороги.

— Никуда он не денется, мы же знаем, куда он едет. — Пробурчал Тимур, пытаясь не отставать от несущегося впереди броневика.

— Он едет на дуре, которая весит пятнадцать тонн, а ты на внедорожнике догнать не можешь.

— Если ты такой умный, сам бы за руль садился. Ты не видишь, что дорога здесь покруче американских горок. Чуть перетопил и вылетел в реку. Лучше уж чуть позже приехать, чем вообще не приехать.

— Твое «чуть позже» может обернуться таким глобальным кирдыком, что утонуть в реке покажется раем. — Парировал Князев.

— Там Марк, он не даст случиться непоправимому. — Ответил Тимур, но все равно прибавил скорости, тем более дорога позволила — выехали на более прямой участок на подъезде к Береговому.

По поселку промчались не сбавляя, распугав стаи бродячих собак и подняв вихри опавшей листвы с асфальта. Саша весь путь опасался, что Вадим на ходу развернет пулемётную турель и просто-напросто изрешетит их машину. Поводов для этого не было, но в памяти еще четко сидели встречи с Воеводовым на дороге возле «Зари» и при передаче Леры.

Через несколько минут проехали мост через реку Пшаду, от которого до резиденции Кира оставалось меньше километра. Саша сначала удивился, откуда Воеводов так точно знает куда ехать, но, подумав, сообразил, что Вадим, во-первых, местный, во-вторых, бывший разведчик и ему не нужен маршрут в навигаторе, достаточно несколько раз в разговоре упомянуть локацию.

— Лишь бы ворота были закрыты… — Взмолился вслух Тимур.

Но его надежда не оправдалась — Лесной словно ждал гостей. Воеводов, лихо завернув тяжелый броневик в поворот, влетел на внутреннюю территорию и остановился почти возле самого входа, едва не влепив бампером в бетонную стену. Когда Юлаев припарковал внедорожник рядом с брошенным броневиком, Вадим уже успел скрыться в проеме двери.

— Какого черта они ворота не закрыли? — Прорычал Князев, стараясь вылезти из машины как можно быстрее, но спешка лишь мешала, и он цеплялся руками и ногами за все что только можно.

Тимуру удалось выбраться первым и, не дожидаясь Сашу, он вбежал в здание. Вадим и здесь опередил. В центральном зале оказалась открыта всего одна дверь, но именно она вела в реакторный зал, словно указывая нужный путь Воеводову.

— Да что, блин, они творят! — Воскликнул Князев, налетев на застывшего Тимура и увидев открытый зев двери.

* * *

Марк услышал звуки тяжелых шагов, доносившиеся из ведущего в реакторный зал коридора, и максимально сконцентрировался на этом звуке, пропуская слова Кира мимо ушей. Стив и Лесной, увлеченные разговором и стоящие ближе к гудящему реактору, явно не слышали шагов. Сахаров рефлекторно схватился за рукоять автомата, но затем одернул руку и, для избежания эксцессов, снял оружие и откатил его по полу в сторону.

— Ты что делаешь? — Спросил Прайс, повернувшийся на звук скользящего по бетону Калашникова.

Марк не успел ответить. В дверь влетел Воеводов и застыл, ослепленный ярким светом «Лимона». Сахаров оценивающе посмотрел на Вадима, стараясь угадать, чего от него ждать и увиденное не внушало надежды. Зрачки расширенны, ноздри раздуты, дыхание, которое Воеводов обычно хорошо контролировал, тяжелое, руки сжимают АПС. Прайс растерялся, смотря то на Кира, то на Вадима. Только Лесной сохранил свое монументальное спокойствие.

Привыкнув к освещению, Вадим вскинул пистолет, но стрелять не стал. Его взгляд застыл на колбе реактора с плазмой и массивным магнитам. Ругнувшись себе под нос, Вадим передернул затвор пистолета, поймал вылетевшую пулю на лету и, вместе с вынутым магазином, убрал их в карман разгрузки, а пистолет в кобуру. Разоружившись, он стремительным шагом начал приближаться к Лесному.

— Нет, Вадим, подожди! — Стив перекрыл собой путь.

— Отвали. — Прорычал Вадим, не сбавляя скорости.

— Ты не можешь его убить! Тем самым ты погубишь всех в «Истоке»! — Прайс выставил руки вперед, надеясь хоть как-то сдержать Воеводова.

— Я сказал, отвали! — Вадим, дойдя до Стива, легко отмахнулся от него и сделал шаг в сторону спокойно стоящего и наблюдающего за происходящим Кира.

Марк сжал губы в тонкую нить, соображая, что он может сделать, но в голову ничего не приходило.

— Да послушай же ты! — Закричал во всю глотку Прайс, пытаясь хоть немного вразумить Вадима.

Но слова не оказывали никакого эффекта, и Стив решил перейти к более существенному действию. Сжавшись, как спринтер перед стартом, он бросился на Вадима. Воеводов, немного опешив от такого поворота событий,остановился и ударил наотмашь тыльной стороной ладони. Стиву прилетело прямо в скулу, но даже этого удара хватило, чтобы его отшвырнуло на пару метров с разбитым лицом и помутневшим сознанием.

Это сработало на Марка, как сигнал «к бою». Пес одним рывком порвал и без того хлипкую цепь, перемахнул через забор и, роняя пену из пасти, рванул в атаку. Вадиму до Кира еще три шага, не успеть, но Воеводов без оружия, может еще получиться его остановить.

— Замри! — Раздался крик от двери.

И Вадим и Сахаров резко повернулись. У входа стояли Князев и Тимур. Юлаев держал в руках автомат, направленный на Воеводова.

— Ну давай, стреляй, все разом тут и сдохнем, а заодно и «Исток» без энергии оставишь. — Крикнул в ответ Вадим, тяжело дыша.

— Сука! — Выругался Тимур и отшвырнул автомат в сторону.

Князев бессильно сжал и разжал кулаки.

Вадим повернулся обратно к Киру и и рывком преодолел оставшееся расстояние.

Лесной покорно опустил взгляд в землю и развел руки в сторону. Воеводов пронырнул ему за спину и закрыл на шее так называемый «железный захват», выбраться из которого почти невозможно. Но, повернувшись лицом к остальным, Вадим увидел Сахарова, стоящего всего в метре.

— Отпусти его. — Утробно и угрожающе проговорил Марк.

— А то что? — Спросил Вадим, сдавив руки сильнее. Кир даже не пытался защищаться, он повис на руках Воеводова не издавая никакого звука.

Марк молча вынул из ножен боевой нож и перехватил его обратным хватом.

— Вот как? Ты хорошо подумал? — Спросил Вадим, продолжая сильнее сжимать хватку.

Марк промолчал.

— Ты же понимаешь, что тебе придется меня убить, или хотя бы попытаться? — Воеводов посмотрел прямо в глаза Марку, но в них не читалось никаких эмоций.

Сахаров, собравшись, сделал выпад вперед. Вадим увернулся, мотнув зажатым в руках Киром как тряпичной куклой. Лезвия ножа скользнуло по запястью оставив тонкий порез, который сразу начал кровоточить.

— Марк, ты же понимаешь, что не справишься. Я не хочу тебя убивать. — Тон Воеводова резко сменился.

— Придется. — Сухо ответил Сахаров и опять бросился вперед.

Вадим отпрянул назад, перехватил Лесного одной рукой за подбородок, другой за затылок и дернул. Громко хрустнуло. Лесной безжизненно рухнул на пол.

Стоявшие в стороне Тимур и Князев громко охнули и бросились к Киру, стараясь обойти стороной застывших друг перед другом Вадима и Марка.

— Подумай еще раз, он уже, скорее всего мертв. Нам нечего делить. — Уже намного спокойнее сказал Вадим.

Сахаров бросил взгляд на Лесного. Шея вывернута немного под странным углом, но грудь едва заметно двигается при дыхании. Живой. Значит пока еще есть что делить.

Сгруппировавшись, Марк опять бросился на Воеводова. Вадим успел выхватить свой нож и отскочить от разрезавшего воздух в нескольких сантиметрах от горла лезвия. Увидев в руках у Вадима нож, Марк на мгновение остановился, оценивая обстановку и ожидая атаки, но Воеводов медлил, всем видом показывая, что не хочет продолжать этот бой.

— Марк, не надо. — Мягко, по-дружески сказал Вадим, и помотал головой.

Сахаров бросил короткий взгляд на Стива с разбитым лицом, на бессознательного Кира и уже добежавших до него Тимура и Князева.

Саша с ходу упал на колени и сначала хотел поднять Лесного, но в последний момент одумался. Он приложил пальцы к артерии на шее Кира.

— Живой! Сердце бьется!

Сахаров рванул вперед. Воеводов мастерски увернулся от удара, сбил руку Марка и полосонул в ответ. Лезвие прорезало куртку на плече и рассекло кожу, но неглубоко. Сахаров прекрасно понял, что этим ударом Вадим мог рассечь ему все связки м мышцы плеча, но он специально едва коснулся, пытаясь вразумить. Только выбора нет.

— Ты же все равно его убьешь? — Спросил Сахаров глядя в глаза Вадима.

— Да.

Услышав ответ, Марк опять рванул в атаку. И опять Вадим с легкостью парировал удар, в ответ порезав предплечье левой руки. В этот раз уже глубже. Сахаров даже не скривился, слишком много раз он сам резал себя, чтобы почувствовать боль от такого пореза.

И опять выпад, но на этот раз Марк не остановился после первого удара, продолжив вкладываться в серию. Замах, еще один и еще. Вадим уходит от каждого, но дистанция сокращается. Вот они уже почти вплотную друг к другу. Воеводов отбивает последний удар, перехватывая руку Сахарова с ножом, прижимается и смотрит прямо в глаза с высоты своего роста. Марк почувствовал острую и резкую боль слева ниже ребер. Резко обдало холодом и стало тяжело дышать.

— Зачем, Марк, просто зачем? — Прошептал Вадим.

Но тут глаза Воеводова резко расширились. Он раскрыл рот, хватя воздух как выброшенная на берег рыба. Отпустив Сахарова, он сделал два неуверенных шага назад и посмотрел на свой живот. Справа, в районе печени там, где кончается плита бронежилета, торчала рукоять ножа. Вадим опустился на пол на ослабевших ногах, с недоумением уставившись на нож в своем теле и вытекающую из-под него темную, почти черную кровь. О том, что у Сахарова, может быть, второй нож и он может ударить им левой рукой он не подумал.

Марк не смог больше стоять и упал на землю. Левой рукой он потрогал свой бок, липкий и теплый. Все в крови, она бьет из раны как подземный ключ, вырвавшийся на поверхность. Силы покидают с каждой секундой. Боль уже не чувствуется. Становится тепло и спокойно. Резко захотелось спать. Сахаров посмотрел на Вадима, все так же сидящего на полу и смотрящего на пробивший печень нож.

* * *

Князев поднял голову, оторвав взгляд от Кира и увидел, как Воеводов медленно завалился назад, а Марк уже лежит в луже крови.

— Сука! — Закричал Саша и бросился к Сахарову. Тимур тут же рванул за ним.

Подбежав, Князев приподнял голову Марка и посмотрел в затуманенные глаза.

— Марк ты как? Держись, только держись. Не отключайся!

— Я дышать… не могу…. — Просипел Сахаров.

Князев ощупал его тело, но из-за заливающей все крови не нашел рану. Задрав куртку, он увидел узкую прорезь, чуть ниже ребер из которой без остановки буруном шла кровь.

— С виду не так страшно, только кровища хлещет. Сейчас зажмем или что там делать надо. Блин, Тим? Что мне делать? Он кровью истекает! — Закричал срывающимся голосом Князев.

Юлаев подбежал и опустился рядом, сдавив рану двумя руками.

— Вадим все… — Сдавленно сказал Тимур. — Марк ему по саму рукоять в печень вогнал.

— Да пофиг. — Сорвался Князев. — Надо звонить Миле, всем нашим, пусть на чем угодно мчаться. Тут же рана не страшная, главное кровь остановить?

Тимур на секунду оторвал руки от пореза, но кровь уже не била ключом, а медленно вытекала. Он повернулся и посмотрел на остекленевшие глаза Марка.

— Сань, Марка больше нет.

— Что? Нет, он просто отключился! — Князев срывался в истерику. — Давай реанимировать! Массаж сердца, искусственное дыхание, что там делать надо? Да не сиди ты как мудак! Его спасать надо!

Тимур медленно убрал руки с раны и осторожно закрыл глаза Сахарова.

— Ты что, блядь, делаешь? — Саша влепил звонкую пощечину Юлаеву, перемазав все его лицо в крови. — Действуй! У тебя друг при смерти.

Тимур ничего не ответил. Медленно встал и снял с пояса смартфон.

— Юлаев на связи. Отправляйте в Криницу конвертоплан с медиками. Со всеми, кто только сможет. Сейчас же. И Вику возьмите, Князева в себя привести. Конец связи.

* * *

Стив крепче прижал бутылку с холодной водой к уже изрядно оттекшей щеке и попробовал пошевелить челюстью. Больно, но это пустяки, по сравнению с тем, что произошло.

— Что делать будем? — Спросил Тимур, стоящий снаружи и разглядывающий виднеющиеся горы.

— С Киром? Или с Вадимом и Марком? — С трудом переспросил Прайс.

— Со всем сразу. Как мы объясним людям гибель Сахарова и Воеводова? И вообще, как укрыть Лесного от людского гнева? — Юлаев пнул несуществующий камень на асфальте.

— Еще не известно, выживет он или нет. — Сказал Князев, сидящей прямо на земле, рядом с носилками, на которых лежал бессознательный Лесной.

— Если еще не умер, то скорее всего выживет, а нам придется разбираться со всей кашей, которую он заварил. — Тимур бросил яростный взгляд на Кира.

— Нам придется врать, очень много врать. — Стив вздохнул и выдержал паузу. — Но это будет ложь во благо. Мы не можем раскрыть истинную роль Лесного в эпидемии, это поставит крест на «Истоке» и будущем человечества как таковом. При этом мы не в праве рассказывать, как на самом деле погибли Вадим и Марк. Нам надо сохранить все в тайне и придумать легенду, возносящую их, преподносящую их как мучеников, погибших за общее дело.

— Уже есть идеи? Времени не так много, Вадим был довольно популярной личностью, конвертоплан уже летит и нам надо будет как-то объяснить, как они погибли и что случилось с Киром. — Тимур говорил непривычно жестко и рублено.

— Есть. — Стив выбрался из броневика и встал между Юлаевым и Князевым. — Слушайте и запоминайте в деталях. Когда Воеводов прибыл на базу, мы сообщили ему, что на резиденцию Кира произошло нападение анклавовцев. Они воспользовались моментом, пока мы все были отвлечены на прибывшие колонны и ударили по самому важному объекту. Для инсценировки мы подорвем вон те две машины. — Стив кивнул в сторону стоящих на парковке внедорожников, которые пригнали для переоборудования на электротягу еще пару месяцев назад. — Тела Марка и Вадима никто не будет осматривать, я об этом позабочусь. С Милой переговорю. Они отбили нападение, пожертвовав собой и спасая реактор, без которого «Истоку» было бы не выжить. О том что Лесной как-то причастен к «Пурпурному» знаем только мы трое и Серго. Так и должно оставаться. Абухбе расскажем часть правды, что Кира вынудили, использовали его изобретения и именно поэтому он нам помогал, чтобы уничтожить общины и «Проталий». В глазах людей Лесной должен остаться гением, давшим человечеству надежду на спасение.

— Ты понимаешь, что предлагаешь? — Перебил Юлаев. — Чем мы после этого будем отличаться от тех же анклавов с их извечной ложью?

— А у тебя есть другой план? — Возразил Князев. — Иногда приходится лгать во благо, тем более, когда на тебе ответственность за несколько тысяч человек. Зачастую правда может нанести больше вреда, чем ложь. И сейчас именно такой случай. Это тяжелая ноша, которая ложится, когда взваливаешь на себя бремя правления. Каким бы ты ни был праведным и честным, приходится врать. Давай, пойди расскажи в «Истоке», что Кир устроил «Пурпурный», а Воеводов, которого многие считают чуть ли не Че Геварой, хотел с ним расквитаться. Но Марк его убил, а мы ему фактически помогли. К чему это приведет? К полному краху. А, возможно, и кровавому бунту. Многие, да что там многие, все уйдут, и постараются забрать с собой побольше для выживания. Кто-то решить жить самостоятельно, но таких будет не много. Остальные ринутся обратно в общины. И тогда мы проиграли. Человечество вернется к рабовладельческому строю, а мы никогда и ничего уже не сможем исправить.

— Саша прав, у нас нет выбора. Только предложенная мной версия позволит нам избежать развала и, наоборот, сплотит людей еще сильнее и придаст им стимула. — Стив ненадолго убрал бутылку от лица, вода в ней уже нагрелась и перестала холодить. — Пока придерживаемся этой версии. Чуть позже я дополню ее необходимыми деталями, чтобы вообще вопросов не возникало. Сейчас займитесь машинами, конвертоплан вот-вот прилетит.

Тимур посмотрел на небо, но летательный аппарат еще не появился на горизонте. Зажмурившись на секунду, он закинул на плечо разгрузку с гранатами и несколько снарядов от «Шмеля» и направился в сторону внедорожников.

13 декабря

Село Текос

База «Исток»

С самого утра шел дождь. Мелкий, противный, прямо под стать общему настроению. Холодные капли воды, подгоняемые порывами ветра, жалили кожу подобно назойливой мошкаре. Но вся троица не обращала на это никакого внимания. Стив, Тимур и Саша стояли прямо рядом с двумя свежими могилами на изрядно разросшемся кладбище «Истока».

Люди уже разошлись. Трава еще не успела распрямиться от сотен притоптавших ее ног. На церемонию прощания пришли абсолютно все жители «Истока», даже повара и медики сделали перерывы в работе. Никто не пускался в долгие речи, похороны прошли почти в полной тишине. Вадима, точнее его прах, похоронили рядом с Красновым, Максом и остальными его людьми, Сахарова по соседству с Джавидом.

Князев, устав от дождя, раскрыл зонт и поднял его над головой. Посмотрев на Прайса, лицо которого искажала большая гематома пурпурно-фиолетового цвета, подвинул зонт и накрыл его тоже. Тимур спасался капюшоном.

— Как он понимает, что это могила Вадима? — Спросил Тимур и кивнул на сидящего рядом со свежевскопанной землей Султана.

Алабай, полностью вымокший под дождем, неподвижно смотрел на земляной холм и ждал. Тимуру было больно смотреть на собаку, он то прекрасно понимал, что сколько бы пес не ждал, его хозяин никогда не вернется. Но Султану это не объяснишь, и тем более не объяснишь причину, почему Вадим умер.

— Они как-то это понимают, может, чувствуют, я не знаю. — Сказал Стив. — Блин, у меня и так сердце разрывается, я не смогу его здесь постоянно видеть.

— А кто сможет? — Князев повернулся к Прайсу и заметил, что он сжимает железный сосуд, похожий на цилиндр. — Это что?

— Половина праха Марка. — Ответил Стив.

— Вы его разделили?

— Да. Я попросил. — Прайс поднял сосуд перед собой, взвесил в руках и опять прижал к себе, словно старался спрятать его от дождя. — Подумал, что Марк хотел бы быть рядом с сестрой, поэтому решили часть праха захоронить здесь, рядом с Джавидом и чтобы мы сами смогли приходить, а вторую часть отвезем в Москву. У них там семейное захоронение: отец, мать, сестра. Я по базе ГБУ «Ритуал» пробил, Лесной даже ее скопировал.

— Кстати, как он? — Тимур наконец-то смог оторвать взор от алабая.

— Пришел в себя. Жить будет. Если это можно будет назвать жизнью. — Ответил Стив.

— В смысле? — Не понял Юлаев.

— Воеводов ему шею сломал, позвоночник. Кир останется на всю жизнь парализованным. Ноги полностью, одна рука частично, другая работает. Прикован к инвалидному креслу.

— И…? Блин, он же нужен нам. Что теперь делать с этим? — Тимур удивился спокойствию, с которым Стив произнес новость.

— С его головой все в порядке. Трезвость рассудка он сохранил. Возможно, так даже лучше. Теперь мы его полностью контролируем, и можно не бояться, что он опять устроить что-нибудь вроде «Пурпурного». Я все время буду проводить рядом с ним, одновременно учиться и следить. — Стив замолчал. — Как же Марка не хватает…

— Замолчи. — Сказал Князев. — Я до сих пор в себя не пришел. Смерть за смертью. Надеюсь, хоть сейчас они закончатся. Я больше не могу друзей хоронить. Утешаю себя одной мыслью, что если после смерти что-то существует, то Марк наконец-то будет вместе с сестрой и родителями. Только это и помогает.

— Ага. — Промямлил Прайс, сразу вспомнив задорную улыбку и платье в подсолнух.

— Давайте сменим тему, я больше не могу о смерти говорить. — Попросил Князев. — Кстати, твоя легенда сработала.

— Я знаю. — Ответил Стив.

— Хоть мне и тошно было так в наглую врать, но получилось именно так, как ты и говорил. Некоторые даже хотели пойти войной на оставшиеся общины. Если бы не Инга, которая сразу осадила пыл ретивых, то, возможно, и сорвались бы. — Сказал Саша.

— А эта Инга молодец. — Подметил Тимур. — Лидер из нее отличный, хорошее подспорье тебе. Наблюдал, как она мастерски руководит приведенными людьми. Они слушают её беспрекословно, прямо как Воеводова его люди слушали.

— Тоже заметил, что они чем-то с Вадимом схожи? — Спросил Князев.

— Есть такое, и это немного пугает. Хотя, она женщина, а у них по природе больше здравомыслия. Больше думают о последствиях, чем мы, мужчины. В любом случае нам ее помощь не помешает. — Ответил Тимур и опять посмотрел на алабая. — Бедный Султан.

— Вы вообще, как сами? — Внезапно сменил тему Прайс. — Мы за это время столько пережили и за всем этим забыли, что сами — простые люди. От такого круговорота событий легко и рассудка лишиться.

— Было дело. — Тимур кивнул. — Думал, что распрощался с крышей, но вы помогли прийти в себя. Марк помог, и Вадим…

Даже за шумом дождя Саша со Стивом услышали, как Юлаев тяжело сглотнул.

— Мне повезло немного больше, чем вам. Вика с Женей помогают, даже очень. Когда можешь прийти вечером к себе домой, где тебя ждут и любят, где ребенок тебя обнимает и радуется тому, что ты просто пришел — это самое лучшее лекарство от всех расстройств психики. Понимаю, что сейчас не в тему, но вам стоит задуматься о семье. — Саша представил, как Женя с Викой вернулись сейчас в квартиру и ждут его.

— Не в тему, это мягко сказано. — Отрубил Юлаев.

— Не то слово. — Согласился Прайс, снова вспомнив Дез. — Как вы думаете, у нас получится?

— Ты о чем? — Не понял вопроса Тимур.

— Построить новое общество. Без войн, насилия, крови, угнетения. Общество, где люди смогут жить, а не выживать. Смогут раскрыть свой потенциал. Создать то, чем мы так загорелись, когда решили примкнуть к Киру и организовать «Исток».

— А у нас есть выбор? Теперь мы втроем несем за это ответственность. Только мы знаем, как все было на самом деле. И мы солгали людям ради их же блага. Это обязывает нас идти до конца, и дать человечеству то, что пообещали. Не знаю как вы, а я для себя определился. — Тимур повернулся к остальным. — Я буду служить этой идее и людям до конца. Именно служить. Ведь если относиться к управлению, как к служению, то именно так ты сможешь дать больше, чем можешь. Управляющая должность — это не привилегия, это тяжелая ноша, которая ко многому обязывает. В первую очередь забыть о собственном благосостоянии и комфорте и положить свою жизнь ради общего блага.

— Давайте дадим друг другу слово. — Князев посмотрел на друзей. — Прямо здесь, на могилах тех, кого мы потеряли. Дадим слово, что доведем наше общее дело до конца. Создадим новый мир, намного лучше, чем был до «Пурпурного рассвета». У нас все есть для этого: стремление, возможности, ресурсы и, главное, люди, которые хотят этих перемен и готовы к ним. Будем поддерживать друг друга и контролировать, и если кто-то из нас начнет зарываться, уходить от общей цели, то мы поправим и одернем в нужный момент. Мужики, мы такой маленькой группой смогли уничтожить «Проталий», построить базу, на которой уже живет несколько тысяч человек. Блин, подумать только, всего несколько месяцев назад я был жалким наркошей, который только и думал о тусовках, да о кафе, а сейчас мы собираемся возрождать цивилизацию.

— У нас получится. — Прайс поставил урну с прахом Марка на землю, прямо в центр между Тимуром и Сашей и положил им руки на плечи. — Мы сможем. Я лично в это верю. Сам бы никогда даже не взялся за такое, но с вами вместе я чувствую, что мы добьемся успеха. Я буду отвечать за технологии и науку. Саша, на тебе управление и организация. Тимур, ты за безопасность и физическую подготовку. Дальше будем решать по ходу пьесы. Но я клянусь, что никогда не предам нашу идею, и она всегда будет для меня в приоритете, даже важнее, чем собственная жизнь. Марк показал — что такое жертвенность, так давайте будем следовать его примеру.

— И я клянусь. — Князев последовал примеру Стива и положил руку на плечо ему и Тимуру.

— И я клянусь. — Добавил Юлаев.

Все трое посмотрели друг на друга и обнялись.

Эпилог

«Две тысячи семьдесят четвертый год. С 'Пурпурного рассвета» прошло уже пятьдесят четыре года, хотя помню я все события, словно они были вчера. Сейчас на дворе июнь, именно в этом месяце началась эпидемия, и именно поэтому я решил сделать запись в своем дневнике. Возможно, она будет последней. Я уже стар, мне за восемьдесят, с помощью новейших медицинских разработок я выгляжу и чувствую себя намного лучше, чем пожилые люди до «Пурпурного», но влияние старости все равно ощущается. Я начал очень много думать о прошлом. Вспоминать людей, события, принятые решения. Я совру, если скажу, что меня не мучает совесть, но, смотря на результат, которого мы добились, понимаю, что мы все сделали правильно.

«Исток»… Теперь это уже не переоборудованная туристическая база, а целый город. Да еще какой город. Видели бы его люди доэпидемной эпохи, у них бы челюсть отвисла. Пять башен-домов в несколько сотен метров утопающие в густой зелени лесов. Больше двухсот тысяч жителей. Чистый воздух, никаких выхлопных газов, все работает на электричестве, кругом автоматика. И главное — эти люди счастливы. Да, у нас получилось. Я, Князев и Юлаев, вместе с остальным руководством «Истока» смогли создать абсолютно новое общество. Блин, у меня даже слов не хватает описать чувства, которые я испытываю, выходя каждый день из своего дома и наблюдая за людьми. Кстати, еще одно проявление старости — я начал очень много смотреть на окружающих. И первое, что замечаю, они улыбаются. Почти всегда, не искусственной улыбкой доброжелательности, а потому что действительно счастливы. Им не надо вкалывать ради пропитания, покупки квартиры, закрытия кредита на машину или образования детей. Все это обеспечивает сам город. Любой человек получает квартиру, средство передвижение, продукты питания, только развивайся и приноси пользу обществу. В чем, не важно. Будь ты художником, сантехником, слесарем, поваром, да кем угодно. Главное — работай в удовольствие, а не из-за необходимости.

И «Исток» не один. В первые годы после краха «Проталия», мы начали активно сотрудничать с людьми по всему миру. В первую очередь связались с силами SRF в США, я поспособствовал, не мог оставить свою родину. Мы построили реакторы в каждой из стран и организовали такие же города. Восстановили интернет, наладили сотовую связь по новым стандартам, запустили регулярные рейсы. Цивилизация возродилась. Да, нас пока еще мало, намного меньше, чем было до «Пурпурного», но даже таким количеством мы двигаем прогресс семимильными шагами.

Кстати, о самолетах, точнее о полетах. Месяц назад я летал в Санрайз, так назвали город на бывшей территории США. Пролетая над континентами, я не мог оторваться от иллюминатора. Гибель человечества чудовищна, но нельзя отрицать того, что природа воспрянула. Я много переживал за экологию, брошенные города, атомные станции и нефтехранилища, только всегда забывал о том, что в мире правит баланс. Природа забрала все захваченные у нее территории, поглотила вымершие города, превратив их в покрытые зеленью мемориалы прошлой цивилизации. Там, где раньше правил бетон, теперь полностью царит первобытная красота лесов.

Упомянул Кира, думаю надо и о нем рассказать. Оказавшись прикованным к инвалидному креслу, он смирился со своей участью. Жить отшельником ему было не привыкать. Дабы искупить свою вину, он углубился в разработку новых технологий, а в этом деле ему не было равных. Он больше не боялся продвигать свои изобретения в массы и народ встречал их с энтузиазмом. Мы построили заводы, набрали огромный штат работников, туда, где не справлялась автоматика и обеспечили все оставшееся человечество продуктами питания, транспортом, энергией и прочими необходимыми вещами. Лесной умер три года назад. Он не хотел продлевать жизнь за счет медицины, сказал, что отжил свое. На смену ему пришла целая когорта новых ученых, воспитанных и обученных им лично. Расплатился ли он за «Пурпурный»? Конечно нет, никто не может взять и убить восемь миллиардов человек. Но смотря на то, какую жизнь он подарил мизерной части выживших, я часто думаю, что именно допурпурный социум виноват, в том, что они создали Кира именно таким. Ведь если бы он вырос совсем в другом обществе, способном принять его изобретения и адекватно их применить, то, возможно, он не пошел бы на тотальный геноцид, хоть это нисколько не снижает его вину в содеянном.

Что еще написать? Точно, Князев и Юлаев. Саша оправдал свою фамилию, из него вышел просто идеальный лидер. Именно не правитель, а лидер. Гуманный, рациональный, где надо жесткий. Он до сих пор руководит советом правления. У них с Викой родилось еще трое детей, сейчас уже воспитывают правнуков. Женька пошла в медицину, стала одним из лучших микрохирургов, вышла за муж, родила детей и до сих пор живет рядом с родителями. Да, Сашу с Викой она считает отцом с матерью, хоть и не забывает свою родную маму. Я постоянно навещаю чету Князевых, праздники проводим, собравшись всеми огромными семьями вместе с Юлаевыми. Тимур тоже нашел свою любовь и обскакал всех нас, воспитать семерых — это не шутки. У меня два сына и дочь, которую я назвал Дейзи. Жена — София, знает в честь кого это имя, и ничего не имеет против. Мы все потеряли близких и любимых в «Пурпурный рассвет» и глупо было к этому ревновать, отрицать или стараться забыть. Кстати, о Султане. Мы тогда долго спорили, кто заберет себе собаку. Все решила Женя, которая просто подошла как-то к псу, погладила его и спросила у нас, можно ли ей забрать его домой. Никто не устоял перед волей ребенка. Алабай прожил еще долго, десять лет. Похоронили волкодава рядом с его хозяином, прямо на том месте, куда они частенько приходил. До самых последних дней пес не забывал Воеводова и регулярно навещал его могилу.

Сахаров… Мы все постоянно вспоминаем Марка. Ведь если бы не он, то многих из нас просто не было бы в живых, а человечеству пришлось бы выживать без технологий Лесного. Весной двадцать первого, когда в Москве сошел снег, я, Князев и Тимур летали в бывшую столицу. Нашли место на кладбище, где были похоронены родные Сахарова и оставили половину его праха там. Я понимаю, что это символизм, и, возможно, после смерти ничего нет, но душу греет мысль, что Марк бы это оценил.

Подумать только, пятьдесят лет. Такой длинный, и одновременно короткий срок, который пролетел как ускоренная видеозапись. Многое я уже забыл, многое даже не запоминал, но те полгода после «Пурпурного» помню фактически поминутно. Тогда мы стали свидетелями краха цивилизации, но смогли ее возродить усилиями очень маленькой группы людей. После такого начинаешь понимать, то, что действия даже одного человека вполне могут повлиять на жизнь всего человечества. Что не надо бояться и считать себя мелким и ничего не значащим элементом. При поломке одной маленькой шестеренки можно остановиться весь механизм. Так же и с человечеством. Если каждый будет осознавать свою важность и ценность как индивид, то это будет влиять на весь вид в целом.

На этом можно и закончить, а то меня уже понесло в философию, а я в этом несилен. С этим лучше к Князеву.

Как бы мне хотелось посмотреть, к чему придет человечество спустя одну, две стони лет, но я это уже не увижу. Остается надеяться, что потомки не загубят наши усилия и продолжат развиваться в том же ключе, сохраняя наши идеалы. Возможно, когда-то мой дневник станет достоянием общественности, я буду не против, хоть и придется его немного для этого скорректировать, убрав некоторые «ненужные» детали. А в остальном я бы хотел, чтобы народ узнал, как нам удалось пережить «Пурпурный рассвет» и создать что-то новое и хорошее на осколках вымершей цивилизации.'

Стивен Уильям Прайс

Август 2074

Март 2024

Москва — Пхукет — Мехико — Ростов-на-Дону — Тель-Авив — Буэнос-Айрес — Стамбул

Сергей Чекоданов Майская Гроза

Зеленый абажур лампы отбрасывал круг света на стол. Колыхались неясные тени по стенам, вспыхивала трубка, в комнате стояла тишина, нарушаемая иногда скрипом сапог, когда хозяин поворачивался и шел в другой конец комнаты. Человек под лампой ждал.

Наконец хозяин кабинета остановился напротив лампы, вынул трубку и спросил:

— Как ты думаешь, Лаврентий, это правда?

Человек под лампой весь подобрался, передвинул картонную папку перед собой:

— Коба, здесь только его признания, ничего больше.

— Лаврентий, я не хуже тебя знаю, как твои костоломы умеют выбивать признания, — сказал Сталин и отошел от стола. — На этот раз мне нужна только правда. Слышишь, Лаврентий, полная правда.

Берия передернул плечами, трудно угождать хозяину и приносить правдивые материалы допросов. Хотя на этот раз он не кривил душой, материалы, действительно, были без корректировки и "силового давления". Объект с непонятным бесстрашием послал его сотрудников куда подальше и сказал, что он расскажет все при условии передачи его сведений дальше по инстанции. Прочитав начало его рассказа, все сотрудники НКВД, втихомолку крестились, и передавали протокол допроса выше, пока он не дошел до самого наркома НКВД Лаврентия Берия. Тот, получив сведения от какого-то сержанта, вначале хотел перестрелять всех дураков, посмевших его потревожить, но затем прочитал присланный материал и ужаснулся. И вот он сидит здесь и ждет решения человека, который единственно может что-то решать на шестой части суши. Лаврентию, как и Сталину, не хочется верить в то, что он принес, но факты прижимают его к воображаемой стене. И вот он решается и говорит:

— Товарищ Сталин, к объекту методы силового давления не применялись.

— Лаврентий, не юли, — Сталин опять остановился перед лампой. — Я тебе сказал — только правда.

— Коба, здесь только то, что он сказал, — сказал Берия по-грузински, зная, что хозяин по особому относится к сведениям на родном языке.

Сталин опять пыхнул трубкой, дошел до стены, повернулся, прошел до противоположной стены кабинета. Повернулся к Берии:

— Лаврентий, ты понимаешь, что мы с тобой дураки, если хотя бы слово из этого, — Сталин показал на папку, которую он до этого читал, — попадет к кому-нибудь кроме нас с тобой.

— Коба, я этого не допущу, — сказал Берия и успокоился, гроза прошла. Устранить объект и наиболее информированных из тех, кто читал протокол допроса, большого труда не представляло.

— Лаврентий, ты дурак. — Усмехнулся Сталин и показал на папку, — Я хочу, чтобы этого действительно не было. Кстати, это какой по счету?

И вот тут Берия испугался по-настоящему. Никто, кроме него, не мог знать о предыдущих "проникновениях". Все протоколы допросов изъяты, все допрашивающие уже ликвидированы. Лаврентий дернул головой от страха и сказал, вопреки своему желанию:

— Это третий, товарищ Сталин.

Сталин усмехнулся своей маленькой победе над верным соратником, и сказал:

— И что все обещали нам полный разгром!

— Нет, только двое, включая сегодняшнего. — Ответил Берия. — Один говорил, что мы завоюем всю Европу, так как ударим раньше немцев. Кстати, нынешний тоже обещал нам полную победу, если мы успеем опередить немцев в первом ударе.

— Лаврентий, я хочу его видеть, — Сталин вынул трубку, постучал еe о свою ладонь, повернулся к Берии и сказал. — И если у него будут следы от работы "твоих мальчиков", ты у меня умрешь "смотрителем северного полюса". Кстати, а ты зачем расстрелял тех кто попал раньше?

Берия глянул на Сталина и решил, что говорить надо правду:

— Я про них и не знал. После этого, — он показал на папку, — дал команду проверить были ли еще такие случаи. Оказалось, что было еще два, семь и пять месяцев назад. Эти дуболомы, к которым они попали, как услышали о войне с Германией сразу их в английские шпионы записали и под расстрел.

Сталин кивнул, услышав ответ, сказанное совпадало с его сведениями:

— А что с этими дураками?

— Под расстрел отдал "за дурость и самомнение".

— Вот даже как! — Сталин засмеялся. — Что так и написал?

Берия кивнул и продолжил:

— Но судя по материалам допроса, большой ценности они не представляли. Кроме общих фраз и даты начала войны ничего не знали. Какие-то спившиеся бродяги. Жалеть о них нечего. А вот этот нам может пригодиться, знает он много и сам идет на контакт.

— Ограничь число посвященных, только не надо сразу расстреливать, они нам еще могут понадобиться для работы с ним. — Сказал Сталин, прошелся по комнате, вернулся к столу, бросил погасшую трубку на стол и добавил. — Держать его будешь в Кремле. Найдешь толкового оперативника из "старых", если не всех уже перестрелял, допросы вести без битья и прочих фокусов, но серьезно. Все сказанное записывать и мне, никаких копий не делать.

— Военные понадобятся, — добавил Берия.

— Подключишь Шапошникова. Климу и его ишакам ни слова. Завтра привезешь объект ко мне, ночью. Все. Можешь идти.

Берия поднялся и вышел, прихватив папку. Сталин сел за стол и достал из ящика книгу. Внимательно посмотрел на незнакомый танк с длинноствольной пушкой на обложке, прочитал название "Горячий снег". Открыл книгу и нашел год издания — 1982. Все было правдой.

5 мая 2007 года Москва

Легкий ветерок гнал всякую бумажную мелочь вдоль кромки взлетного поля, перекатывал пустые пластиковые стаканчики, развевал полосатую ограничительную ленту, оставшуюся с зимы. Раскачивал наливающиеся шальным весенним соком ветви кустов, заставляя крохотные зеленые листки весело трепетать от ощущения начавшейся жизни.

Было еще довольно прохладно, хотя яркое весеннее солнце старалось во всю, пытаясь оправдаться за пасмурный и слякотный апрель. Андрей окинул взглядом взлетку и близлежащие ангары, но никого из хороших знакомых, с кем можно зацепиться языками и убить время, в пределах прямой видимости не наблюдалось. Андрей повернулся и пошел в сторону Борькина офиса. Давыдыч как всегда чудит, назначил полет на десять, а самого до сих пор нет. Наверняка "священная корова бизнеса" опять потребовала личного присутствия.

В крохотной комнатушке, в которой во "времена оны" была курилка, а сейчас стоял стол с компьютером и несколько стульев для посетителей, Андрей по привычке чмокнул в щечку Мариночку — Борькину секретаршу. Была Марина красива и длиннонога, обладала чарующим голоском, да сводящей с ума походкой, действующей на клиентов, как красная тряпка на быка. Вот только на этом еe достоинства и заканчивались. К делопроизводству еe не допускали, а держали для представительских целей. Новенький компьютер использовался ею только для раскладывания пасьянсов, да "щебетания" по аське, о существовании которой просветил еe сам Андрей года с полтора назад.

Марина соизволила мило улыбнуться, попеняла, что "вот опять в щечку, словно у нее губ нет". И тут же забыла о нем, увлеченно изучая очередной красочный буклет о достоинствах новейшей чудо-косметики.

Андрей прошмыгнул в кабинет, уселся на диван и, достав из-за пазухи книгу, углубился в чтение. Читать он любил, хотя в последнее время в основном перечитывал уже изрядно подзабытые книги, читанные еще в далеком детстве. Вот и сегодня он прихватил с полки ближайший том, как оказалось "Горячий снег" Бондарева.

Заскрипели полы, и в кабинет вплыло немалое тело хозяина, своими повадками напоминавшее изрядно уменьшенного в размерах медведя. Хотя Андрей прекрасно знал, что впечатление это обманчиво, когда этого требовала необходимость — был Борис стремителен и точен как кобра. Прошлепав мимо Андрея, Борька плюхнулся в кресло.

— Опять к моей секретарше приставал, Дон Жуан. — Пробурчал он, продолжая давно начатую игру. — Вот смотрите, доведете меня до жуткого приступа ревности — застрелю обоих!

При этом, если видела данный спектакль Марина, то он старался гневно вращать глазами, надувать губы и щеки, старательно пародируя руководителя их школьного кружка самодеятельности. Попали они с Борисом в оный кружок в свое время, но довольно быстро были отчислены "за отсутствие актерских данных". Было это так давно, что если бы не Борькино ерничанье, то Андрей давно бы забыл эту часть своей жизни.

Впрочем, друзьями они тогда не были. Уж больно велика была социальная пропасть между отпрыском преуспевающего профессора и сыном инженера с машиностроительного завода. Да и характер Бориса в то время не располагал к приятельским, а тем более дружеским отношениям. Происходил Борис из старинной еврейской семьи, мог рассказать про всех своих предков, начиная с самого Адама. Был уверен, что он особенный. И не только из-за хорошей учебы — отличников в классе хватало. А именно из-за национального происхождения. Вбила эту дурь в его башку родная бабушка, искренне убежденная в своем национальном превосходстве. Что только с ним не делали одноклассники — убеждали, высмеивали, били после уроков. Ничего не помогало!

Единственно, что удерживало Андрея от окончательного разрыва с ним, это совместные занятия в аэроклубе, в который они попали ближе к окончанию школы. Вместе первый раз прыгали с парашютом, испытывая сладостный страх перед падением. Вместе пришли в секцию воздушной акробатики. Одновременно в первый раз поднимали в воздух самолет, испытывая восторг полета. Но друзьями так и не стали.

После окончания школы бывших одноклассников разметал по стране долг службы в армии. Только Борис умудрился найти какую-то отсрочку от этого, впрочем, никого это не удивляло. Больше бы удивило, если бы он отправился вместе с ними "топтать сапоги". В редких письмах, которые он иногда писал своим одноклассникам, Борька никогда не забывал упомянуть, что "истинные люди" имеют другое предназначение. Андрей выкидывал их после прочтения и никогда не отвечал.

Так продолжалось до тех пор, пока семья Бориса не получила возможность съездить на историческую родину. Наступившая перестройка позволила реализовать мечту посетить дальних, и не очень, родственников. Как они попали в Израиль, не знал и сам Борька, но всегда был уверен, что там, где живет его народ — истинный рай земной.

Андрей никогда не мог забыть своего удивления, когда к нему в гости пришел Борька. Да не просто так, а с бутылкой водки, чего от правоверного еврея трудно было ожидать. Шел 1990 год, взбудораженная надеждами страна ждала чего-то необыкновенного. Андрей, только что пришел из армии, готовился к поступлению в институт и старательно зубрил упущенную теорию. Приход Борьки изумил его сам по себе, а извлеченная из рукава куртки бутылка водки добила окончательно.

— Боря, ты чего, — только и смог сказать он, — тебе же нельзя?

— Да пошли они на хер, — буркнул Борька, — у тебя чего-нибудь зажевать есть? А то у меня денег на закуску не хватило.

— Только ветчина и копченое сало в холодильнике, — ответил Андрей, — нет ничего, что тебе можно. Правда хлеб еще есть.

— Мне теперь все можно, — зло ответил Борька и решительно поставил бутылку на письменный стол, сдвинув в сторону учебники, которые так старательно зубрил Андрей.

Следующие часы ушли на уничтожение Борькиной бутылки, и извлеченной Андреем из заначки своей, и изливание души когда-то правоверного еврея. Пришедший со службы отец, послушал их разговоры и ушел в свою комнату. Вначале возмутившаяся мать, после того как вникла в суть, быстро приготовила им закуску, кроме сала с хлебом, и тоже удалилась. И было от чего. Борька прощался со своей мечтой о великом, умном и справедливом народе.

— Андрей, ты не представляешь, какие они жлобы! — плакался Борька. — Скажи, ты смог бы взять деньги за проживание со своего родственника. Нет! Вот то-то и оно, а они потребовали! И не только за проживание, но и за еду, и за электричество, мы там смотрели телевизор, и за воду, оказывается, мыться это роскошь! Твари, да и только! Наливай! Что уже закончилось?

"Пьяный дебош" закончился глубоко ночью, когда Андрей и Борька заснули на диване. Наутро похмелившись пивом, который принес отец Андрея, не успокоившийся Борька, заявил, что он переходит в христианство, и потащил Андрея на улицу. К исходу дня преображение правоверного еврея завершилось, случайно найденная одноклассница и сам Андрей сыграли роль крестных родителей, батюшка первой попавшейся на маршруте метро церкви изобразил мессию. И все! Вскоре Борька ушел в армию, так как, по его мнению, каждый "настоящий русский" должен отдать долг Родине в качестве солдата.

Прошло несколько лет, наступившая "окончательная демократизация" убила последние надежды на разумное разрешение всех выявленных проблем. Стремительно таяли надежды и каждый человек пытался найти свой путь выхода из кризиса, потому что государство предало его, бросив на произвол судьбы. Андрей кем только не работал. Приходилось разгружать вагоны, "впаривать" всякую дрянь, работая коммивояжером, пока не повезло торговать книгами, что оставило приятную память, так как приучило к серьезному чтению.

Пришлось и в армии вновь послужить, теперь не советской, а российской. Оттарабанил полтора года прапорщиком по контракту, большая часть которых пришлась на первую чеченскую войну, где и связистам приходилось браться за автомат, а то и гранатомет.

Наконец удалось устроиться по специальности, инженером-электронщиком. Потраченные напрасно годы не способствовали вере в людей, и Андрей стал окончательным циником и нигилистом.

Не прибавила оптимизма и напрасная женитьба. Татьяна оказалась той еще стервой. Пять лет продолжалась вялотекущая война, пока Андрей не понял, что если он хочет сохранить хотя бы остатки своей личности ему нужно немедленно бежать от всего этого. Развод принес облегчение и чувство полного одиночества. Оказалось, что за время своей семейной жизни под чутким руководством жены, он успел растерять всех своих друзей и знакомых. Не понимали его и родители, успевшие полюбить внука той, не рассуждающей любовью, которая отличает бабушек от мам, а дедушек от пап. Любое ограничение в общении с любимым человечком повергало их в тягостное недоумение. Хорошо, что новый муж Татьяны прекрасно все это понимал и не препятствовал общению Андрея с Сашкой. Вот ведь парадокс — нестерпимая стерва превратилась в любящую и верную жену стоило только поменять мужа. Не врут древние легенды, рассказывая о том, что боги разбросали людские пары по всему свету и счастлив только тот, кто найдет свою половинку. Николай, новый муж Татьяны был великолепным мужиком, с которым можно идти в разведку и ничего не боятся. Какой бы из него получился друг! Но Татьяна жестко пресекала всякие попытки "своего бывшего" завести близкие отношения с "настоящим" мужем.

Раз в две недели Андрей забирал Сашку в субботу утром, отводил к любящей бабушке и возвращал в понедельник утром сразу в детский садик. Если позволяло время и любящие бабушка и дедушка, он сам с удовольствием водил сына на прогулки в парк и кино, пока еще работали кинотеатры. Андрей понимал мать с отцом. После того, как не вернулся с задания в Афганистане старший брат Андрея Сашка, мать как бы омертвела. В официальном сообщении говорилось, что экипаж старшего лейтенанта Банева Александра не вернулся с задания по штурмовке. В письмах-соболезнованиях его однополчане писали, что его "Грач" получил "Стингер" в двигатель во времяштурмовки одной из баз "душманов", и что экипаж из самолета не катапультировался. Мать "выключилась" из жизни пока не родился внук. Рождение Сашки-младшего вернуло бабушке желание жить, она, наверное, увидела во внуке свои нереализованные желания и мечты, любила его так, что ревновала даже к отцу и матери. Хотя, Андрею от этого легче не было.

После гибели Сашки мать категорически запретила Андрею поступать в летное училище. Любое упоминание о полетах, да и самолетах тоже, вызывало у нее полуобморочное состояние. Несколько посещений аэроклуба вызвало такую бурю эмоций, что Андрей твердо решил забросить свое увлечение. Впрочем, нужно было признать, что воздушная акробатика его не сильно увлекала. Ему нравился сам полет над землей, смена пейзажа, ощущение скорости и напор воздуха, но не бессмысленное верчение над аэродромом в бесконечных петлях и бочках. Надо признать, что, таких как он, в группе было большинство, многие перестали ходить после первых же тренировок. Спустя месяц остались только те, кто выдерживал "воздушную карусель", но даже и они были только "сырьем" для отбора. Хорошо, что Петрович — тренер команды — прекрасно понимал, что ребята пришли в аэроклуб просто из-за желания летать. Сам в бывшем боевой летчик, списанный с реактивных самолетов по здоровью, он прекрасно понимал тягу пацанов к небу и всячески способствовал этому. Он не спешил вышвыривать из команды "неперспективных", объясняя вышестоящим "чинодралам" свою позицию необходимостью "притереться к небу" для своих подопечных. Андрей помнил, как однажды Петрович решил поговорить с ними по душам.

— У меня, ребята, был командир полка, так он всю войну от первого до последнего дня прошел. — Сказал он тогда. — Так вот, он нам, зеленым лейтенантам, говорил, что войну выиграли "середнячки". Пусть они не прославились большим количеством сбитых фрицев, но сделали главное — сбросили немцев с вершины, а дальше те катились уже сами. Уверенные в себе "отличники" сбивали свой десяток мессеров и сгорали в боях за несколько месяцев. А вот тот, кто понимал, что он не лучше противника, что нужно осторожничать и беречься, сумел выжить и победить. Так что запомните, ребятки, к настоящей цели нужно идти, не торопясь, не забывая оглядываться и советоваться с друзьями.

Петрович тогда помолчал и добавил:

— Спортсменов из большинства вас, конечно, не получится, ну и бог с ним. Самое главное, ребятки, вы поймете — нравится вам небо или нет. Если понравилось, терпите до последнего момента — самое главное летать — а как, это уж как получится, хоть с крыши головой вниз. Если заболел, это до самой смерти.

Андрей терпел до последнего момента, пока не понял, что дальше уже нельзя. Выслушав его, Петрович только кивнул головой и сказал:

— Все правильно, парень, — это лучший выход.

Вскоре Андрей ушел в армию, а уж отец использовал все свои связи для того, чтобы сын оказался как можно дальше от самолетов и всего с ними связанного. Мечта о небе ушла в далекое прошлое, забылась, а потом, после окончательной победы "перестройки", перешла в разряд слишком дорогих прихотей, которые обычный человек, не наворовавший миллионов, не может себе позволить.

Поэтому, когда в начале двадцать первого века ему позвонил Борька, Андрей ожидал все, что угодно, но только не это предложение.

— Ну что, папаня, — начал Борис, — забыл своего крестного сыночка, а ведь как клялся перед алтарем холить и лелеять.

— Борька, — удивился Андрей, не слышавший о друге больше десяти лет, — ты где все это время был!

— На конкретную часть твоего вопроса сообщаю, что пытался реализовать свою жидовскую сущность, кстати, широко разрекламированную.

— Это какую? — поинтересовался Андрей.

— Умение выходить сухим из "рыночной воды", — последовал ответ.

— Ну и как?

— А ни как! Чушь все это собачья! — ответил Борька. — Если бы ты знал сколько раз меня "кидали", "имели" и так далее и тому подобное, ты бы умер со смеха. Самое смешное, что это были полуграмотные блатняки. — Борька хмыкнул. — И где меня только за эти годы не носило. Всю Сибирь и Дальний Восток на брюхе прополз, все пытался на золотишке подзаработать! Теперь вот сижу и тихо радуюсь, что сумел ноги оттуда унести.

— А чем ты сейчас занимаешься? — Решил осторожно прощупать почву Андрей.

— Ты не поверишь, — Борис немного помедлил, — но я сейчас финансовый директор нашего с тобой любимого аэроклуба.

Настало время удивляться Андрею:

— Ты хочешь сказать, что он приносит прибыль?

— Ты даже не представляешь какую! — рассмеялся Борька. — Могу тебе сообщить, что все новые хозяева жизни решили — наилучший способ выделиться — это начать летать. Так, что денежки нам исправно капают и с каждым днем все больше и больше.

— Ну да черт с ними, с твоими клиентами. — Прервал его Андрей. — Когда встретимся?

— Вот для этого я тебе и звоню. Как у тебя со свободным временем?

— Как у всех работяг, — усмехнулся Андрей, — суббота и воскресенье, правда, не каждая, нужно с сыном иногда гулять.

— Поздравляю с продолжением рода, покажешь как-нибудь, — сказал Борис, — у меня к тебе деловое предложение как раз на выходные, если супруга позволит, конечно.

— Да я в разводе, — ответил Андрей, — так что могу быть свободен, вот только коммерсант из меня хреновый.

— Мне нужны другие твои способности. Понимаешь некоторым нашим клиентам, большинству, если быть точным, требуется ведомый, чтобы летать интереснее было. А заводить более близкие отношения друг с другом они опасаются. А вдруг завтра придется сделку заключать? А дружеские отношения в таком деле только помеха. В общем, мне нужно им пару найти. Ты как согласен?

— Борис, да я же больше десяти лет не летал. Уже и самолет поднять не смогу.

— Да ладно тебе, школа Петровича так быстро не забывается. — Успокоил его Борька. — Полетаешь несколько раз на спарке, вспомнишь.

— Боря, а с деньгами как, с моей зарплаты не разлетаешься.

— Заставим платить клиентов, представим как инструктора по ориентировке. Ну все, в субботу я тебя жду. — Категорично завершил разговор Борька. — А потом отметим как по-русски полагается.

Сомневался Андрей не долго. Правильно Петрович говорил, если заболел, то это до самой смерти. В субботу Андрей был в аэроклубе, в бывшем аэроклубе, если точно, новое мудреное название он даже не дочитал. "Это для завлечения клиентов, они это ужасно любят, а уж если по-английски, так вообще с ума сходят, придурки", — пояснил Борька. Навыки, действительно, восстановились быстро, уже в третий раз Андрей уверенно держал машину, не рискуя только вертеть "воздушную карусель", но от него это и не требовалось. Главное, что он уверенно ориентировался в окрестностях на дальности заправки, безошибочно находя выходы к аэропорту с самых разных точек. Довольная Борькина морда говорила о его успехах лучше всяких слов. Спустя месяц тренировок, Борька, наконец-то сказал:

— Ну ладно, хватит, а то только испортим все. Клиента я тебе приготовил, только не пугайся.

А испугаться было чего! Ибо размеры кортежа впечатляли до самого охренения. Хозяйский "Мерседес", два джипа охраны, еще пара каких-то непонятных машин.

Андрей начал оглядываться, окидывая взлетную полосу внимательным взглядом. Заинтересовался его верчениями Борис, оглянулся сам.

— Ты чего выискиваешь? — спросил он.

— Да вот смотрю, где ты истребители сопровождения спрятал. — С абсолютно серьезной мордой ответил ему Андрей.

Борька заржал как жеребец на выгуле. Удивленные техники, готовившие самолеты к вылету, оглядывались по сторонам пытаясь найти причину его веселья, но ничего не обнаруживали. А Борис никак не мог остановиться, оглядываясь то на кортеж, то на взлетное поле, краснея от сдерживаемого смеха, ибо из переднего джипа уже выбралась охрана и начала с подозрением оглядывать окрестности.

— Ты хоть бы на моего Яшку пулемет повесил, убивец. — С нахмуренным лицом продолжал веселить его Андрей. — С одним наганом выпускаешь! — Андрей попытался изобразить всхлипывание. — На верную смерть!

Борька уже икал от попыток сдерживаться, по лицу текли слезы, будь у него такая возможность — он бы взвыл в полный голос, показывал Андрею большой палец в знак одобрения. Но профессионализм великое дело. Стоило только хозяину кортежа выйти из своего, бронированного, как проболтался потом Борис, мерса, как Борькино лицо мгновенно приобрело самое заботливое и услужливое выражение, какое только можно придумать. Андрею даже стало завидно — у него таких актерских способностей никогда не было.

Борис заспешил к клиенту. Как величайшую честь встретил протянутую руку, намного дольше положенного, но не настолько, чтобы надоесть своей привязчивостью, тряс еe, улыбался, даже изображал японские полупоклоны. Подвел того к Андрею, с самым серьезным видом, не забывая при этом подмигивать невидимым клиентом глазом, он представил Андрея как одного из самых опытных пилотов их клуба. А самое главное — по собственной инициативе, предложившего свои услуги столь уважаемому господину как…

Вот только нужно понять одну трудность — сейчас у господина Банева "черная полоса". Андрей тихо охреневал от словесных пассажей своего друга. Это же надо вплести "черную полосу", за которой, как он помнил из распространенной народной мудрости, превращенной со временем в анекдот, должна следовать "одна сплошная жопа". Но клиент тихо плыл, картинно кивал головой, раздувался от своей важности. Столь же неестественным, показушным жестом извлек чековую книжку, что-то чиркнул в ней, передал листок чека Андрею. Серьезным взглядом окинув свою охрану, заспешил переодеваться.

Борька облегченно вздохнул, как только тот отошел на расстояние, за которым не слышен тихий голос. Выхватил чек из рук Андрея.

— Двадцать процентов моих за идею! — Борис окинул чек взглядом, присвистнул. — И не дай бог, ты что-то о "пархатых жидах" ляпнешь. В рожу дам, и увеличу свою долю до тридцати процентов.

Андрей прыснул от смеха и почесал щеку. Все-таки один раз Борька выполнил свою угрозу, и удар у него был очень даже неслабый! Как признался Борис потом — только умение махать кулаками и позволило ему остаться в живых в той проклятой экспедиции, в которую он ввязался по дурости еще в середине девяностых. Хотя увидев сумму и Андрей присвистнул от удивления. За такие деньги ему горбатиться больше года в своем конструкторском бюро, выполняя реальную работу. А тут всего лишь за развлечение, правда в компании с человеком, о котором ничего не знаешь.

Летуном Борькин клиент оказался наихреновейшим. Всего и умел что взлетать и садиться, и то кое-как. А ориентироваться не умел абсолютно! В десятке километров от аэропорта мог потеряться. То-то Борис представил Андрея как инструктора по ориентировке. Впрочем напарником Андрея он был недолго.

Грянул очередной передел наворованной собственности и первый напарник Андрея испарился в неизвестном направлении.

А затем началась чехарда, которую он и сам смутно помнил. За шесть лет он поменял уже с десяток напарников. Кто-то был всего лишь пару месяцев, как третья по списку клиентка. Скучающая жена занятого банкира, воспринявшая летного инструктора, как посланное небом очередное любовное приключение. Чтобы отвязаться от нее понадобилось не только пара откровенных разговоров с вежливыми, и не очень, посылами в определенное место, в которое она, для еe оправдания, и стремилась изо всех сил. Но и столько же намеков еe мужу. После чего еe летная карьера прекратилась.

Были и откровенные удачи в лице шестого клиента. Довольно известный актер и намного более успешный шоумен очень даже неплохо летал. Единственным недостатком данного человека был "зеленый змий", сопровождавший его неотлучно, и не только на земле, но и в воздухе. К великой радости Андрея разбился он в то время, когда Андрей был в командировке. Как рассказывал впоследствии Борис, самолет врезался в землю из-за того, что артист пытался гонять по кабине "зеленых чертей", основательно прописавшихся в ней, и даже пытавшихся, судя по последним репликам рации, отвинтить крылья у Яка.

Больше всего повезло с последним напарником. Михаил Давидович был чрезвычайно интересным и очень умным человеком. Выбравшись наверх в конце второй волны, он не нахватался снобизма своих предшественников. Каждый шаг стоил ему пота и крови, чаще всего чужой, но один раз стреляли и в него. Ссаживать вниз придурков, вылетевших на вершину бизнеса в мутных девяностых, было нетрудно, но вот вразумлять их корешей из различной братвы и префектур приходилось с превеликим трудом. Впрочем, родственные связи, пусть и не слишком близкие, сыграли свое дело и помогли выползти на верхушку финансового Олимпа, пусть и не в первых рядах.

Летал с ним Андрей уже четыре месяца с новогодних каникул, после того как предыдущему клиенту — преуспевающему дизайнеру — врачи запретили даже подходить к самолету, а не то чтобы летать. Давыдыч чувствовал машину, мог находить ту малую толику поворота ручки, которая приводила самолет именно на тот угол атаки, который был необходим. Родись он лет на семьдесят раньше, быть бы ему летчиком, и не просто летчиком, а истребителем. Но техника меняется, и пытавшийся поступать в далеких восьмидесятых в летное училище Миша Брикман просто не прошел по здоровью. То что пригодно для поршневых самолетов, не всегда подходит реактивной авиации.

Свою мечту о небе он смог реализовать после того, как сумел разбогатеть на валютных спекуляциях. Родственник из министерства финансов в нужный момент времени делал соответствующий звонок и Михаил Давидович, в зависимости от коньюктуры рынка, покупал или сбрасывал доллары. Несколько лет такой незатейливой деятельности сделали из скромного бухгалтера одного из самых влиятельных игроков финансовой биржи. Ну, естественно, родственник тоже в накладе не остался.

Выбрал Андрея тоже именно он, а не Борька. Просто в один прекрасный момент подошел к финансовому директору и предложил ему, ну и Андрею естественно, сумму от которой Борис отказаться не смог. Дальше была пара недель уговоров, закончившихся успешно в силу того, что предыдущий клиент просто отпал по здоровью.

Впрочем, летать с Давыдычем было просто приятно, хоть и тяжело. Все-таки Андрей таких природных способностей не имел. Приходилось из кожи вон лезть, чтобы соответствовать предложенному уровню. Но за четыре месяца его уровень, как летчика, резко вырос именно благодаря способностям клиента.

Вот если бы Давыдыч еще не путал работу с отдыхом, было бы великолепно. Но единственное, что он мог четко обеспечить, это день полетов. Летали они с Андреем по "шахматному" графику — одну неделю в субботу, другую в воскресенье. А вот время полетов представляло собой одно большое неизвестное. Начинали, когда он сумеет освободиться.

Андрей, правда, сильно не возражал. За эти годы, а последние месяцы особенно, благодаря деловой хватке Бориса, он заработал вполне достаточно денег на то, чтобы обеспечить своему сыну, на счет которого он и переводил большую часть полученных денег, вполне неплохой стартовый капитал, если конечно родимое государство не устроит очередной "дефолт".

Вот только приходилось сидеть на аэродроме до тех пор пока клиент не освободиться от своих дел. Это во-первых.

А во-вторых, Давыдыч заимел на него, Андрея, свои далеко идущие планы, а вот это Андрею решительно не нравилось. За эти годы вольной жизни он привык распоряжаться собой полновластно, и любые попытки поставить его под контроль пресекал самым жестким образом, даже со стороны родителей. А тем более со стороны постороннего человека, пусть и платящего ему неплохие деньги.

Нужно сказать, что Борис сильно сдал за прошедшие два года. С тех пор как залетные бандюки убили его отца из-за несуществующего гранта. Борька тогда месяца два не мог осознать этого факта, ежедневно ездил на кладбище, подолгу стоял у могилы, не понимая, как такое могло произойти. Ну а после того, как следствие выяснило, что наводчиком был сослуживец отца, и один из его самых лучших друзей, пытавшийся таким образом избавиться от конкурента на получение этого гранта, Борис сорвался и запил.

Пил долго, тяжело, муторно. С битьем витрин и опрокидыванием столов в ресторанах. С ночлегами в вытрезвителях и ночевками у случайно снятых шлюх. С драками в милицейском "обезьяннике" и долгими философскими беседами о смысле жизни с интеллигентными бомжами.

Но все рано или поздно кончается, как хорошее, так и плохое. Пусть и с посторонней помощью.

Когда Андрею надоело отлавливать Бориса по помойкам и притонам, он собрал аэроклубных мужиков, связал, с их помощью, сорвавшегося финансового директора и отвез в клинику на лечение.

Через месяц из больничной палаты вышел совсем другой человек. Он, как прежде, вел финансовые дела, договаривался с клиентами, разговаривал и даже шутил с друзьями. Вот только взгляд был абсолютно пустым, даже во время дружеского застолья.

Борис погрузнел, раздался вширь и уже ничем не напоминал того стройного парня, которого Андрей когда-то знал. Развелся с женой, оставив ей свою большую квартиру и перебрался в однокомнатную на окраине, зато недалеко от любимого аэроклуба. Все больше времени проводил на работе, которая, похоже, окончательно заменила личную жизнь. И даже деньги не вызывали в нем прежнего азарта. Нет он не отказывался извлечь их из подходящего клиента, но уже не делал из этого процесса прежнего шоу.

Да и пить стал намного больше, вот только в запои больше не срывался.

— Так что решил? — Борька покачивал на пальцах ключи от офиса, вроде бы отсутствующим взглядом из-под ресниц оглядывая Андрея.

— А ты что посоветуешь? — согласно давней еврейской мудрости ответил вопросом на вопрос Андрей.

Борис достал их холодильника бутылку водки, нарезанное мелкими ломтиками копченое сало, свою любимую закуску после памятного им обоим вечера, извлек из стола два стакана. Смахнув в сторону какие-то бумаги, он поставил все это на середину стола и кивнул Андрею на стоящий с другой стороны стола стул. Налил две стопки, себе почти полную, а Андрею едва на донышко.

— Будь это предложено мне, — Борис выпил свой стакан, зажевал, продолжил свою мысль, — я бы может и согласился.

— Ну так и предложи себя!

Борис покачал головой.

— Куда мне лезть в политику с моей мордой. Вон Давыдыч сам тоже не рискует, а ищет прикрытие.

Андрей согласно кивнул головой. Был этот разговор уже третьим за прошедшие две недели. А началось все с приглашения на день рождения Михаила Давидовича, неожиданного не только для Андрея, но и намного более информированного Борьки.

Обсудив предложение клиента, Борис посоветовал все-таки съездить. Андрей тоже решил что ничего не теряет. Вот только неясно было, как ему вести себя на данном сборище, среди людей из другой плоскости бытия, с которой ему приходится пересекаться только в нескольких не самых важных точках.

Промучившись всю дорогу Андрей, когда уже машина въезжала на территорию дачи Михаила Давидовича, решил что надо, как советовал Борька, быть самим собой и перестать забивать голову всякими политесами.

К его великой радости на празднике было столько народа, желавшего выразить почтение хозяину, что затеряться среди них никакого труда не представляло. Охранник, представившейся Мишей, сыграл роль гида, показав Андрею все основные достопримечательности вечеринки, и куда-то исчез, хотя Андрей был уверен, что появиться он может в любой момент времени. Именно это и произошло, когда Андрей, забравшись в бар, пытался элементарно напиться, так как уже полтора часа его пребывания на этом "шабаше" ничего не происходило.

— Вам не стоит много пить, — сказал он и отобрал очередной "дринк" из рук Андрея.

Андрей тогда раздраженно подумал, что его "пастух" зря старался — "убить" русского мужика заморскими дозами невозможно. Больше всего его возмутило то, что отобранный стакан Михаил немедленно влил в себя.

— Да не обижайся ты, — сказал Миша, — хозяин уже десять минут ждет тебя у себя, и настроен на очень серьезный разговор!

— А тебе не приходило в голову, — начал закипать Андрей, — что я не знаю, где его кабинет?

— И вправду, — удивился Михаил своей недогадливости, — ты то ведь не знаешь, ну тогда пошли.

Кабинет Михаила Давидовича представлял собой выставку новейших достижений дизайнерской мысли. Огромный, изломанный под разными углами стол, окружали не менее удивительные стулья. Остальная мебель также не избежала активного творческого поиска, поражая своей необычностью, оригинальностью и непрактичностью. Все это довершали: странная люстра, состоящая из одних острых стеклянных углов и рваных металлических осколков, и ковер дичайшей расцветки, состоящей из пятен всех цветов радуги. Дополняя картину, на стенах висели несколько полотен, состоящих из чередования разноцветных треугольников и квадратов — полнейший разгул абстракционизма. Насладившись удивлением своего гостя, хозяин кабинета сказал:

— Не обращайте внимания, Андрей Николаевич, предназначение этого кабинета впечатлять и расслаблять деловых партнеров. Оценив этот модерновый изыск, они приходят к выводу, что имеют дело с идиотом и ведут себя соответственно. А бизнес недооценки противника не прощает. Я сам этот дурдом терпеть не могу и больше необходимого здесь не нахожусь.

— А мне зачем это демонстрируете, — поинтересовался у него Андрей.

— Хочу, чтобы между нами не было недомолвок. — Ответил тот. — К тому же все это сотворил сын моей сестры и мне не хочется еe расстраивать, выкидывая этот хлам на помойку, чего он несомненно заслуживает. Бедный парень вбил себе в голову, что он гениальный дизайнер, а его мама, конечно, это заблуждение всемерно поддерживает.

— Так пусть "черные квадраты" рисует, раз Шагала из него не получается, — усмехнулся Андрей.

— Да вам палец в рот не клади, — рассмеялся Михаил Давидович, — но достаточно любоваться этим художественным бредом, пойдемте в мою комнату отдыха.

Он взял Андрея под локоть и провел в дверь, прикрытую портьерой не менее дикой чем у ковра расцветки. Комната же отдыха представляла собой полнейшую противоположность кабинету. В ней не было ничего и отдаленно напоминающего модерн, продемонстрированный в кабинете. Стены и занавеси желто-песочных тонов успокаивали, настраивая на философский лад, удобные кресла классической формы вокруг невысокого круглого столика обволакивали тело. Книжный шкаф был бессистемно заставлен различными книгами, верный признак того, что книги в нем стоят для чтения, а не для красоты. На стенах висела пара классических Левитановских пейзажей с березками. Единственным модерном в комнате был громадный плоский телевизор на стене. Усадив гостя в кресло, хозяин нажал кнопку на боковой панели стола. Тут же один их охранников, виденных Андреем в доме, вкатил столик с чайным прибором, быстренько сервировал стол и удалился. Собственноручно налив в чашки чай, Михаил Давидович сказал:

— Угощайтесь, Андрей Николаевич, у нас с вами предстоит достаточно сложный разговор, и я не хочу, чтобы мой гость умер с голоду от моей болтливости.

Благодарно кивнув, Андрей съел пару бутербродов, есть действительно хотелось, и насладился ароматным чаем. Чай был его слабостью, и он никогда не отказывал в себе в хорошем чае, даже если приходилось ограничиваться в чем-то другом. Михаил Давидович в это время меланхолично помешивал чай в своей чашке, задумчиво разглядывая давно знакомую картину, наверное, выстраивая в голове последовательность беседы, хотя подготовку к ней Андрей оценил по достоинству. Продемонстрировав ему свой кабинет с идиотским дизайном, он действительно расслабил и успокоил своего собеседника. Дождавшись, когда Андрей оторвался от чашки, Михаил Давидович спросил:

— Может немного коньяка или водочки.

— Спасибо, Михаил Давидович, но перед деловой беседой не употребляю, — ответил Андрей и поставил чашку на стол, — если вы действительно хотели со мной поговорить на серьезные темы.

— Да, конечно, просто я не знаю с чего начать.

— А вы начинайте сразу с самого главного, я постараюсь понять правильно.

— Скажите мне, Андрей Николаевич, устраивает ли вас ваше место в жизни? — Взгляд Михаила Давидовича приобрел твердость.

Андрей усмехнулся. Воистину риторический вопрос. Полностью довольных можно по пальцам пересчитать, по крайней мере среди его друзей и знакомых таких нет. А вот желающих что-либо резко менять?… Можно точно так же по пальцам пересчитать!

Доволен ли он своей жизнью? Пожалуй больше да, чем нет.

Есть не самая плохая работа. Есть хобби, которое доставляет истинное удовольствие. Есть, пусть однокомнатная, но своя, отдельная от родителей квартира, доставшаяся в наследство от деда. Есть даже машина, если можно так назвать старую еще дедовскую "шестерку". Можно, конечно, было еe поменять на что-то более престижное. А зачем? Использует он еe раз в неделю для поездок в аэроклуб. А в обычные дни пользовался Андрей машиной редко, после того как пару раз несколько часов постоял в пробке. Конечно, на метро приходилось вставать раньше, но зато гарантированно доберешься до места.

Нет семьи, но одного неудачного эксперимента ему еще надолго хватит. Хоть и утраивает мать ему периодические смотрины с дочерьми и племянницами своих многочисленных подруг, но ни одна из них не вызвала у него желания продолжить отношения.

Нет возможности сделать карьеру. Так он и сам не желает вешать на себя эту обузу!

Нет много денег. Так счастлив не тот у кого много, а тот кому хватает! Ему вполне хватает!

Нет еще много чего, но нет и желания к этому стремиться.

— Не могу сказать что очень доволен. — Решился наконец-таки ответить Андрей. — Но и сумма недовольства критических пределов за последние годы не достигала.

— Вот именно. — Отмахнулся рукой Михаил Давидович. — Рутина втягивает и человек перестает стремиться к большему, а со временем приходит к выводу, что он просто на это самое — большее — не способен. Кстати, я бы мог вам предложить намного более престижное место, чем то, которое сейчас занимаете. Как вы смотрите на должность одного из учредителей вновь образуемой партии. В ней как раз требуются новые, не примелькавшиеся на экране, лица. Нынешний политический бомонд опротивел избирателю до такой степени, что вызывает только блевотный рефлекс. Кстати какие у вас политические взгляды?

— Ну, у меня сложные взгляды. — Рассмеялся Андрей. — Я бы назвал их — левоцентристский нигилизм.

— Это как? — удивился Михаил Давидович.

— Нынешним левым я просто не верю, ну а правые вызывают у меня жгучее желание немедленно повесить их на ближайшем фонарном столбе.

— Ну вы не одиноки в таких чувствах. — В свою очередь рассмеялся Михаил Давидович. — Могу успокоить вас тем, что новый блок будет как раз левоцентристский. Наши правые ничего кроме вашего приговора не заслуживают и обязательно до него допрыгаются, идиоты. С решением я вас, конечно, торопить не буду. Но и особо затягивать не советую.

Хозяин опять нажал кнопку. На этот раз вошел Михаил.

— Миша, доставь нашего гостя домой. — Сказал Михаил Давидович. — До свиданья, Андрей Николаевич, мы с вами еще непременно вернемся к этому вопросу.

— Так что ж ты решил? — Спросил Борис повторно.

— Ты знаешь Боря, — Андрей остановился, старательно подбирая слова, — у меня нет никакого желания лезть в это дерьмо.

— Мне, кажется, что ты сделал правильный выбор. — Борька налил еще по одной, взболтнул бутылку, посмотрел на Андрея и убрал еe со стола, на удивленный взгляд того, добавил. — Хватит на сегодня, тебе возможно еще летать придется.

Борис покачал стакан, медленно выцедил его и занюхал рукавом, как заправский алкаш.

— Видишь ли Андрюха. Я не очень хорошо знаю этого Брикмана. И тем более не представляю, что он на самом деле задумал. Но я тоже не думаю, что тебе стоит лезть в это дерьмо.

Загудел пароходный гудок, это сработал мобильник. Борька был большим любителем оригинальных звонков, и менял их еженедельно. Борис коротко переговорил, отбился.

— На сегодня ты свободен. Звонил Давыдыч. Он сегодня приехать не сможет. Но если есть желание, можешь слетать сам. Мужики все приготовили.

Андрей кивнул, засунул книгу за пазуху и направился к выходу.

5 мая 1940 года Москва

Белесый туман, неизвестно откуда появившийся вокруг самолета, был очень странным. Он не был похож на водянистую муть обычных облаков, да и не было облаков, когда Андрей взлетал. Видимость была, как говорят летчики, "миллион на миллион". А тут вдруг мгновенное головокружение и белая стена, возникающая чуть дальше крыла самолета. Полное ощущение неподвижности, хотя пропеллер старательно молотит воздух, вытягивая Як вперед. Вот только непонятно действительно ли это так — ибо отказали вдруг все приборы. Молчала и рация на всех доступных диапазонах. И даже наручные часы, старая, добрая еще советских времен "Ракета" замерла всеми своими стрелками на месте. Исчезло ощущение времени. Сколько он так висит? Пять минут? А может пять часов? Хотя это вряд ли, у него горючки всего на час было.

Андрей старательно оглядывал туман, выискивая хоть какой-нибудь просвет. Была мысль рвануть вниз к земле, но альтиметр остановил свою стрелку на полусотне метров. И неясно было — действительно ли это так, или просто ноль неправильно отградуирован. Наконец левее туман отодвинулся чуть дальше и Андрей повернул туда. Еще несколько минут, а может и секунд, и в сплошной белой стене возникло яркое пятно ослепительно голубого неба.

Як стремительно вывалился из странного облака. Мгновенно ожили приборы, дернулась секундная стрелка на часах, и даже рация начала что-то хрипеть. Но Андрея больше всего интересовала стрелка расхода топлива, которая неумолимо стремилась к нулю. Нужно было садиться куда-нибудь и как можно быстрее. Вот только пейзаж под крылом был абсолютно незнаком. И куда-то исчез радиомаяк аэроклуба. Исчезло и облако, из которого он только что вывернулся. Вот оно было позади хвоста, а вот где-то в необозримой дали засверкала водная гладь какого-то озера.

Андрей угадывал причудливые извивы двух речушек, где-то восточнее впадавших в Москву. Но куда делась широкая лента пересекавшего их шоссе? На месте были и холмы пролегавшие водоразделом между этими речками. Но где находившийся на них дачный поселок? И что за лес протянулся далее? Если ему не изменяет память никаких лесов в этих местах нет годов с шестидесятых. Но нужное направление угадать можно и Андрей развернул машину в сторону аэроклуба.

Мотор уже чихал, когда он наконец-таки нашел аэродром и с ходу пошел на посадку. Коснулся полосы и пробежал первые два десятка метров, когда он зачихал вновь и вскоре замолчал, являя взгляду лопасти винта, вместо привычного круга разрезающего воздух пропеллера. Андрей облегченно втянул воздух полной грудью, он почти не дышал все это время. Пробежал по инерции остаток полосы и подкатил к своему ангару.

Вот только ангара на месте не было! А стоял какой-то бревенчатый сарай с покосившимися воротами.

Андрей начал вертеть головой по сторонам, удивляясь все больше и больше. Пока он шел на посадку, видел перед собой только взлетную полосу и ничего больше. А тут вдруг обнаружилось очень много необычайно интересного. Неподалеку от него стояло штук пять неплохих реплик У-2. Встретить один подобный аппарат вполне возможно. Киношники любят их снимать. Но пять штук сразу? Кто-то очень не жадный решил вложиться в очередную "историческую оперу". Вот только на их аэродроме никаких съемок не планировалось. Борька бы обязательно просветил. Да и стоящие вдали здания на офис аэроклуба не похожи.

Кажется он все-таки лажанулся и сел в какое-то другое место. Уж не на Мосфильме ли? Но в последние годы таких масштабных съемок, для которых надо целый аэропорт арендовать, не было. Или, по крайней мере, он о них не слышал. Может Голливуд что-то свое решил на натуре отснять? У тех денег вполне хватит. Вот только представления о том, как эта натура на самом деле выглядит, не хватит. Да и не нужно америкосам это! Шапку-ушанку на героя одел и любой янки сразу поймет что это Россия, даже если вокруг калифорнийские пальмы.

На Андрея уже удивленно посматривали. Ну еще бы! Сел на площадку съемки исторического фильма на современном самолете. Небось, не одну сотню метров пленки запорол. Придется оправдываться. Хотя какое оправдание лучше сухих баков его Яка.

Раздался гул двигателей, Андрей поднял голову осматривая кого еще, кроме него, занесло на эту площадку. И разинул от удивления рот. На посадку заходила пара И-153. А вот это уже перебор. Для полной достоверности хватило бы и одного. А заказывать две полноценные реплики машин семидесятилетней давности… Хотя почему две, а У-2?

Андрей еще внимательнее обозрел окрестности. На душе стало нехорошо. Ибо люди, а некоторые из них уже спешили в его сторону, все, как один, были одеты в одежду той же семидесятилетней давности. И это тоже перебор! Ну ладно, пошить этот антиквариат для главных героев еще куда ни шло. Но одеть весь обслуживающий персонал?

Да и камер вблизи не видно. Как и прожекторов. Как и сидящего неподалеку режиссера. Да и на лицах людей нет злости за сорванные съемки. А только удивление. И предназначено оно не ему, хотя мимоходом и скользнули по необычному комбезу, а смотрит народ во все глаза на его Як.

Хотя чего уж тут удивительного? Аппарат как аппарат! Давно уже устарел и морально и технически! Не рекордсмен ни в какой области. Неплохая учебная машина, да и только.

Но народ в полном удивлении. Из-за яркой окраски? Но насколько помнил Андрей спортивные, да и экспериментальные, машины всегда размалевывали как бог на душу положит.

Ничего не понятно.

К Андрею подошел невысокий крепыш в старинной военной форме, на голубых петлицах воротника светились красным по два кубаря.

— Ну как испытания? — Спросил он, кивая на самолет Андрея.

— Какие испытания? — Удивился Андрей.

— А, понимаю. — Кивнул головой его собеседник. — Говорить нельзя?

Лейтенант не торопясь, извлек из кармана галифе пачку самого настоящего Казбека, протянул Андрею. Тот только и смог отрицательно покачать головой, чувствуя как накатывает безграничное удивление. Насколько он себе представлял реалии киносъемок — ни один актер курить старинные папиросы вне кадра не будет. Разве только перед актерками пофорсить, но не перед ним же.

— А чего к нам сели, если самолет секретный? — Продолжал гнуть свою линию лейтенант.

— Горючее закончилось. Вот и плюхнулся куда сумел. — Андрей решил ограничиться только частью правды.

— Бывает. — Согласился летчик. — Я и сам, куда только в таких ситуациях не приземлялся. Один раз чуть корову не задавил, упрямая попалась, никак с места сходить не хотела. А второй раз на дорогу сесть хотел, а там какой-то чин из НКВД в эмке ехал. Шофер правда свернуть успел, но страху я натерпелся. Хорошо хоть техники подтвердили, что двигатель действительно сдох, а то бы точно теракт припаяли.

Эти сказанные с легкой бравадой слова заставили Андрея окончательно похолодеть. Никакое это не кино. Как бы актеры в роль не входили, но вести себя они так не будут. Это, во-первых! А во-вторых, ему стало понятно, почему люди к его Яку устремились. Если это действительно прошлое, то трехколесное шасси его самолета большая диковинка, используемая только на редких экспериментальных экземплярах.

Андрей лихорадочно оглядывал окрестности, находя все больше доказательств его подозрениям. Вот полуторка у дальнего ангара. Вот выезжает из-за здания аэровокзала старинная легковушка. Вот на здании плакат "Да здравствует РККА".

Но как это вообще может быть?

И что ему теперь делать?

Документов у него нет. А вернее есть, но документы ЕГО ВРЕМЕНИ. Он даже похолодел, когда представил реакцию нынешних людей на двуглавого орла на печатях. Хорошо если в НКВД дотащат, а не сразу пристукнут как шпиона.

Денег тоже нет. Так что исчезнуть и раствориться не получится. Нет и ничего такого, что можно продать. Кроме часов. Телефон остался в офисе. Да и не продать его здесь.

Стоп! Попытался успокоить себя Андрей. Чего он в панику ударился? У него есть чего предложить нынешнему руководству. Его знание о том, что будет!

Андрей еще раз огляделся. Начал прикидывать возможные действия.

Надо спрятать Як, пока любопытствующие под капот не полезли и никаких дат не обнаружили. Хорошо хоть Борис строго запретил всякие надписи на самолетах, кроме номеров. Надо найти кого-нибудь из НКВД и постараться объяснить ему хоть что-нибудь.

— Лейтенант, а представители НКВД на аэродроме есть? — Повернулся Андрей к летчику и, поймав удивленный взгляд, кивнул на самолет.

Лицо его собеседника просветлело пониманием. А Андрей окончательно понял, что никакое это не кино, хоть и теплилась робкая надежда на другой исход.

Лейтенант подозвал кого-то, отдал команду. И вскоре Як Андрея затолкали в сарай, оказавшийся ангаром для хранения истребителей.

Андрей воспринимал все как в тумане. Хотя отдавал команды вместе с летчиком, помогал тому советами и даже велел найти брезент и укрыть свою машину. Все это беспрекословно выполнялось. Все-таки в это время прекрасно осознавали, что такое секретность. И хотя разговоров будет много, но в основном в своем кругу, за пределы которого выйдут только откровенные байки.

Труднее было с представителем НКВД. Куривший у входа в кабинет боец никак не мог взять в толк — почему он не имеет права проверить документы Андрея. Надувался обидой, пытаясь доказать свою значимость, но Андрею было не до его претензий. Ему нужен был кто-то из офицеров, вернее старших командиров, как их теперь называют. В конце концов, он попытался просто отодвинуть того с пути, но не тут то было. Боец начал хвататься за кобуру, демонстрируя готовность вытащить штатный наган. Андрей почувствовал, как где-то внутри возникает злость, поднимается вверх и начинает туманить голову. Захотелось без затей и интеллигентских терзаний просто засветить в глаз этому недоумку, слишком много возомнившему о себе. И он готов был это сделать, когда открылась дверь и из нее выглянул высокий светловолосый военный с одним кубиком в петлицах.

— Копылов, что здесь происходит? — спросил младший лейтенант, а может быть сержант. Андрей помнил, что знаки отличия в НКВД разнились с армейскими, но как именно он не знал.

— Товарищ сержант госбезопасности. — Начал оправдываться боец, выручая Андрея — теперь и он знал, как обращаться к командиру. — Вот пытается пройти, а документы не показывает.

Причем сказано было докУменты, окончательно обозначая образовательный уровень бойца Копылова.

— А почему ты решил, что тебе должны их предъявлять? — удивился сержант, — ты что на посту стоишь?

Копылов вытянулся по стойке смирно, готовясь получить взыскание, но сержант только раздраженно махнул рукой и сказал Андрею: "Проходите".

Кабинет НКВДэшника мало походил на декорации из исторических фильмов про "кровавую гэбню" времен Андрея. Ни привинченного к полу табурета, ни настольной лампы, которой полагалась светить в глаза подозреваемым, ни даже решеток на окнах. Обычный закуток обычного служащего. Потертый и поцарапанный стол с чернильницей непроливайкой, шкаф с какими-то папками и книгами, да четыре скрипящих стула, как убедился Андрей, усаживаясь на один из них.

— Так что вы хотели? — Спросил сержант.

— Там обслуживающий персонал мой самолет в ангар загнал. — Андрей решил начать с менее важной новости. — Самолет секретный. Надо бы его от праздного любопытства оградить. Мы его брезентом закрыли, но не уверен, что этого достаточно.

Сержант кивнул, соглашаясь с такой трактовкой.

— Копылов! — Крикнул он, дождался, когда подчиненный заглянет в кабинет. — Бери карабин и иди в ангар. Найдешь самолет, закрытый брезентом, и будешь его охранять. Старательно охранять, чтобы даже голуби по нему не топтались!

Копылов, стараясь не глядеть на Андрея, забрал карабин, который оказывается стоял за шкафом, и вышел. Сержант проводил его мрачным взглядом. Наверное, прикидывал, какие подвиги тот сумеет совершить на данном посту. Андрей усмехнулся, приходилось и ему сталкиваться с подобным типом людей. Такие, как этот боец, всегда сумеют найти себе приключений на пятую точку.

— А вы, товарищ, из какого конструкторского бюро будете? — Обратил вновь внимание на него сержант.

— Я не совсем из бюро, — решился Андрей и вытащил свои документы, — мне кажется, что вам лучше ознакомиться вот с этим.

Сержант открыл портмоне, вытащил из него документы, повертел водительские права, отложил в сторону, еще не понимая, что именно в данном куске пластмассы не так, взял техпаспорт на автомобиль, но вдруг вернулся к правам. Внимательно прочитал их содержимое и поднял на Андрея потрясенный взгляд. Андрей молчал, не вмешиваясь в процесс изучения бумаг. Сержант открыл техпаспорт, бегло пролистал его, а затем также тщательно, как и права, изучил от начала до конца. После прочтения каждой страницы очередного документа он поднимал удивленный взгляд на Андрея, и степень удивления с каждым разом становилась все больше и больше.

К великой радости Андрея паспорт оказался последним документом, прочитанным сержантом. Наткнувшись на двуглавого орла, тот отложил паспорт, вытащил из лежащей на столе пачки папиросу, с третьей попытки, сломав две спички, смог прикурить. Затянулся, выдохнул дым и сказал совсем не то, что ожидал Андрей.

— Значит, опять интервенция была? Цари вернулись?

Андрей, оценивая выдержку сержанта, сам он в подобной ситуации вряд ли бы сумел так быстро взять себя в руки, ответил, тщательно подбирая слова.

— Интервенция? Была, но внутренняя!

— Как это? — Поразился сержант. — Белые восстание подняли?

— Зачем так сложно! — Андрей покачал головой. — Достаточно предателей в руководстве!

Сержант замолчал. Надолго.

Докурил папиросу. Вернулся к изучению паспорта. Так же тщательно прочитал то немногое, что у обычного рядового гражданина содержится в данном документе. Закурил еще одну. Эту курил еще дольше, не отваживаясь делать выводов. Наконец, загасил окурок в пепельнице, повернулся к Андрею.

— Ну и что мне с тобой делать?

Андрей покачал головой. Ну и вопрос. Можно подумать, он часто в такие ситуации попадает.

— Мне кажется, что вам нужно найти мне подходящее помещение с охраной. Только Копылова не надо, а то ещепристрелит от усердия. — Андрей этой немудреной шуткой старательно демонстрировал присутствие духа, хотя на душе скребли кошки, немалым стадом сотни в две голов. — Доложить руководству и пусть оно решает! А также я считаю, что нужно дать мне возможность написать о событиях, которые должны произойти в ближайшее время, чтобы убедить данное руководство.

Андрей вдруг вспомнил, что не знает даты.

— А какой сейчас день и год?

Сержант очнулся от своих раздумий, осознавая, что этот вопрос окончательно переводит данное происшествие из разряда нелепой шутки в категорию событий государственной важности.

— Пятое мая тысяча девятьсот сорокового года. — Сообщил он почему-то охрипшим голосом.

Сержант выдвинул ящик стола, извлек из него несколько листков бумаги, протянул Андрею. Подтолкнул в сторону того перьевую ручку.

— А нет ли у вас карандаша? — Остановил его Андрей. — Этим я писать не смогу.

— Почему? — Удивился сержант. — У вас, что чернилами не пишут? Только карандашами?

— У нас немного… другие ручки. — Попытался дать объяснение Андрей.

Удовлетворился ли сержант его пояснениями или нет, но извлек из своей командирской сумки карандаш и протянул его подследственному, или подозреваемому, как там определялся ранг Андрея в данный момент. Андрей благодарно кивнул, придвинул к себе бумагу и начал свою исповедь: "Я Банев Андрей Николаевич, 1970 года рождения, уроженец города Москва…".

Писал он часа полтора, старательно сортируя события, о которых помнил, по степени важности, понимая, что данную исповедь ему писать еще не единожды. В первую очередь о делах военных. Как он понимал — это наилучший способ заинтересовать руководство страны. Тем более, что через пять дней должна начаться Западная кампания вермахта вторжением в Бельгию. Если он, в самом деле, попал в прошлое, а не в какую-нибудь иную, параллельную, реальность.

Сержант ему не мешал, но и не уходил из кабинета. Только выглянул в коридор, подозвал какого-то Семеныча и отдал пару приказаний.

К моменту, когда Андрей закончил, открылась дверь кабинета и в него вошли двое бойцов конвоя. Один из них тут же отправился на замену Копылова, а второй предназначался для самого Андрея.

На улице его ждала стандартная для этого времени эмка столь же стандартного черного цвета.

Еще час неторопливой езды по практически пустым улицам. И внутренний двор Лубянки встретил его приветливо распахнутыми воротами. Затем минут пятнадцать по коридорам, что характерно без соблюдения конвойного ритуала: "Лицом к стене. Не двигаться…". И он оказался в еще одном кабинете, а не в камере, как ожидалось.

— Будете ждать здесь. — Сказал молчавший всю дорогу сержант. — Можете курить и отдыхать. — Сержант кивнул на потрепанный временем диван у дальней стены и вышел.

Щелкнул замок в двери, отгораживая, теперь точно арестованного, Банева от остального мира.

Андрей присел на диван и задумался. Что еще важного он упустил? Какие доказательства, кроме документов и книги, а про нее он вспомнил под конец своей исповеди, можно еще предложить.

Эх, жаль нет дедовской тетради. Тетрадь осталась в одном из шкафов дедовой библиотеки, заполненной томами воспоминаний полководцев второй мировой.

Дед Владимир Николаевич Банев, полковник танковых войск в отставке, прошедший всю войну "от звонка до звонка", никакой другой литературы не признавал. Внимательно и вдумчиво штудировал мемуары, как советских военачальников, так и зарубежных, которых ему удавалось достать. Сравнивал, анализировал, делал выписки в толстую "амбарную" тетрадь. Пытался составить свою историю войны, которая была бы максимальна правдива. Андрей помнил, как лет в четырнадцать, рассматривая толстые переплеты, спросил у деда: "А зачем ты немцев читаешь — они же врут?" Дед тогда отложил очередной том, снял очки, пожевал губами, как всегда делал, пытаясь сосредоточиться, и сказал: "Видишь ли, Андрейка, врут они все — независимо от национальности". "А зачем же ты тогда их читаешь?", — удивился Андрей. "Правду невозможно спрятать совсем, даже в самой жуткой лжи обязательно есть малая толика истины, нужно только суметь еe найти", — ответил дед, — "сравнивая разных авторов можно найти правду, ибо она будет повторяться во всех книгах". Иногда дед начинал рассказывать и Андрей, раскрыв рот, слушал об танковых атаках и встречных боях, характеристиках танков наших, немецких и союзнических, ибо за четыре года войны пришлось старшему лейтенанту Баневу повоевать на самой разной технике. Впрочем, начинал он еe сержантом и только к сорок третьему году, хлебнув лиха на долгом пути от Бреста до Сталинграда, получил свою первую звездочку. А закончил войну командиром танкового батальона в Праге. Уже взрослым, после армии, как-то спросил Андрей деда, как получилось, что он, прошедший всю войну от первого до последнего дня, дослужился только до старшего лейтенанта, а другие за это время до генералов взлетали. Дед тогда отложил свою тетрадь и сказал: "Знаешь, Андрей, фортуна девка изменчивая, никогда не знаешь — каким боком она к тебе повернется. К тому же, война войной, а звания в первую очередь давали тем, кто больше начальству угоден. А как ты воюешь — особой роли не играло. Хочешь жить — будешь стараться хорошо воевать, а не умеешь или учиться не хочешь, значит, сгоришь синим пламенем на каком-нибудь пустыре. А самое главное везение, без него на войне никак. Вот ты говоришь, генеральское звание, а знаешь, сколько генералов мне пришлось хоронить, особенно в сорок первом и сорок втором. А сколько раз состав моего взвода, роты, а потом батальона сменился от Сталинграда до Праги. Таких везунчиков как я, что всю войну живыми прошли, да еще только с двумя ранениями, единицы". После этого разговора Андрей по-другому посмотрел на свою службу в армии и понял, что дед прав. Война должна менять людей и успех в мирной жизни, вовсе не значит, что он будет тебе сопутствовать на войне. А когда началась война в Чечне, он убедился насколько это правильно, ибо для войны пришлось срочно производить в генералы подполковников, которые действительно умели воевать. Самое обидное, что после прекращения активных боевых действий вышестоящее начальство немедленно от них избавилось, отправив на "активную политическую деятельность".

Больше всего Андрей был благодарен деду, за то, что он приучил его к серьезному чтению, а самое главное всестороннему анализу прочитанного. Когда начался "перестроечный дурдом", Андрей, единственный из всех его знакомых, сумел сохранить трезвую голову для проведения анализа событий в стране. И, самое главное, первый понял, что цели провозглашенные и реальные — диаметрально противоположны. Что "господа демократы" восприняли главный постулат творца фашистской пропаганды Геббельса: "Чем больше врать и громче орать, тем скорее поверят". Тогда Андрей возненавидел "дурацкий ящик" за попытку воспроизвести его в "клинические идиоты", ибо всерьез воспринимать несущуюся оттуда "демократическую правду" мог только окончательный кретин. Андрей пытался, как советовал дед, читать разные точки зрения, но очень скоро убедился, что господа "демократы" не собираются повторять ошибок советской власти восьмидесятых годов и давать высказываться своим противникам на главном устройстве промывания мозгов, по крайней мере, во время "прайм-тайма". Реальным итогом этого психологического давления было то, что Андрей любое высказывание из "дурацкого ящика" воспринимал как попытку очередного оболванивания и категорически его отметал.

Ну а после того, как к пятидесятилетию Победы господа "демократы" постарались переписать историю войны, окончательно "обосрав" все действия Советской армии, Андрей возмутился и решил продолжить работу деда. Перечитав все сделанное им, он принялся за дополнение его исследований, добавив к мемуарам советских и немецких генералов книги англичан и американцев, которые начали печатать "демократические" издательства, пытаясь доказать, что войну выиграли западные союзники, а Советский Союз только мешал им, ибо его генералы ничего путного сделать просто не были способны.

Ну а когда, к концу девяносто восьмого года, Андрею удалось приобрести компьютер, случайно сумев сыграть на курсе доллара во время "дефолта", его исследования приобрели новое направление. В Интернете, до того как его превратили в свалку всякого хлама, порнухи и рекламы, можно было отыскать редкую информацию, которая помогала ему в проведении его, с дедом, исследования. Отыскав очередной сенсационный факт, который не сочетался с высказываниями "демократов", он все больше убеждался что история Второй Мировой войны сфальсифицирована процентов на восемьдесят, причем не только советской стороной, как пытались доказать западные и "демократические" издательства, а в большей степени именно западными союзниками.

Наибольшее удивление вызывал сам факт нападения Гитлера на Советский Союз в сорок первом году, уже имея за спиной одного врага в виде Англии с еe немалым военным потенциалом. Среди множества высказываний в духе предателя Суворова-Резуна о "превентивном ударе" немцев против мерзавца Сталина, пытавшегося покорить Европу, попадались упоминания об английских и французских планах нападения на Россию совместно с фашистской Германией. Самое удивительное, что "демократы" призывали безоговорочно верить бредням бывшего офицера разведки и нынешнего "борца за демократию" Резуна, ежегодно повторявшего одни и те же домыслы, громогласно обзывая их новыми доказательствами, и ни в коем случае не верить намного более убедительным аргументам его противников.

Да даже, если бы Сталин действительно собирался нанести по немцам упреждающий удар! Чего плохого в том, что Германию разгромили бы раньше на несколько лет и с намного меньшими жертвами! Недовольными этим могли быть только ярые противники русского государства, кстати приложившие свою руку к вскармливанию фашизма еще в те времена, когда он барахтался в пеленках. Читая о вояжах Гитлера по Европе и США, Андрей все больше убеждался, что к вскармливанию его "денежным молоком" приложили свои усилия все, без исключения, ведущие капиталистические державы того времени. Надеялись они на то, что их протеже устремиться на восток, как, кстати, он и обозначил в своей программной книге "Майн кампф". То, что их выкормыш Гитлер повел себя не так, как хотели его хозяева, и составило главную интригу истории.

Его внезапный удар по Франции в тот момент, когда французские и английские генералы в своих штабах распределяли собственные дивизии для совместного с "мерзавцем Гитлером" удара по Советскому Союзу, наверное, вызвал бурю негодования и удивления действиями этого политического проходимца. Величайшая предвоенная интрига дала сбой из-за "политической тупости" германского фюрера. Разница в сроках немецкого нападения на Францию и отправки английских самолетов бомбить советские нефтепромыслы в Баку составляла несколько дней, а подобное совпадение вызывает не только удивление, но и вопросы о согласованности их действий. Французские войска всю "зимнюю финскую войну" стремились в Финляндию, чтобы сплоченным фронтом выступить против мерзкого агрессора СССР, напрочь забыв о том, что они находятся в состоянии ОБЪЯВЛЕННОЙ войны с другим агрессором. Объявленной еще 3 сентября тридцать девятого года! Но за все время "странной войны" было высказано много речей о поддержке союзной им Польши, и почти ни одного практического деяния военной направленности. Если не считать "бомбардировку" Германии листовками, обеспечив еe, как шутили летчики, пепифаксом на несколько месяцев. Но преданный польский союзник к тому времени, декабрю того же тридцать девятого года, уже был списан в утиль, так как свою задачу полностью выполнил.

Отыскивалось еще много свидетельств сговора западных союзников с Гитлером, но, к сожалению, благодаря тому, что основные немецкие архивы захватили американские войска, ни одного прямого доказательства. Получив в свое распоряжение нацистские архивы американцы с англичанами, используя договор СССР и Германии 1939 года, старательно раздули слухи о сговоре Сталина с Гитлером, уничтожив при этом все немецкие документы о договоренностях Англии с Германией и об экономической и финансовой помощи США нацистскому режиму.

Впрочем, даже анализ косвенной информации вызывал много вопросов к Англии и Франции. Они старательно усиливали Гитлера, шли на всевозможные уступки, изо всех сил толкая его на восток. Ему без боя сдали Австрию и Чехословакию, позволили "сожрать" Польшу, для приближения к советским границам. Вызвал некоторое беспокойство "Договор о ненападении между СССР и Германией", но Гитлер сумел убедить своих западных партнеров, что данная "бумажка" нужна для усыпления бдительности Сталина. Удивление вызывал и приказ Гитлера остановить танки Гудериана в его порыве сбросить англичан в море во время Дюнкеркской операции. Неясными были и материалы полета Гесса в Англию, официальные отчеты об игнорировании его предложений вызывали множество вопросов, на которые английская сторона отвечать не собиралась ни в сороковые годы, ни намного позже.

Вырисовывалась картина грандиозного предательства со стороны будущих союзников по отношению к Советскому Союзу, которая сглаживалась только сознанием того, что в сорок первом году Сталин с Черчиллем сознавали себя не союзниками, а скорее противниками.

В своем исследовании Андрей пришел к выводу, что англичане, всегда стремившиеся воевать чужими руками и к тому времени потерявшие своих главных союзников французов, приложили все усилия для того, чтобы Германия обратила свои взоры на восток. Поведение Гитлера в сорок первом году говорило о том, что он был твердо уверен — Англия не предпримет никаких активных действий, пока он будет расправляться с Красной Армией. Нападение Гитлера на СССР давало Англии шанс выиграть время, хотя Черчилль и не ожидал, что Красная Армия сумеет оказать такое серьезное сопротивление вермахту. И только к октябрю 1941 года, когда стало ясно, что вермахт в России основательно забуксовал, Англия, а за еe спиной США, стали хоть как-то помогать Советскому Союзу.

Читая хвалебные отчеты американцев о ленд-лизе и его роли в войне, Андрей не поленился по годам вывести на экран монитора цифры производства советской военной техники и оружия и помощи союзников в годы войны. Цифры заставляли задуматься. Реальной эта помощь стала только тогда, когда СССР полностью развернул свое производство и начал наносить вермахту чрезвычайно чувствительные удары. Кстати, в это же самое время Африканский корпус Роммеля, уступавший англичанам по всем показателям в несколько раз, гонял их по всей северной Африке как было угодно "лису пустыни". И если бы не Восточный фронт, отнимавший у Гитлера более девяносто процентов техники и, не намного меньше, войск, очень скоро Роммель оказался бы в Каире, а затем устремился бы в Персию и Индию. Упрямые цифры говорили, что на Африканском фронте, основном для Черчилля, но второстепенном для Германии, Гитлер держал только два процента своих войск.

Да и открытый летом сорок четвертого года Второй фронт отвлекал с основного театра военных действий не более четверти войск фашистской Германии до самого сорок пятого года. Войска союзников старались вести наступление только в те моменты, когда Гитлер был занят на Востоке, немедленно прекращая активные действия каждый раз, когда советские войска переходили в наступление, чтобы позволить немцам перебросить на русский фронт как можно больше войск. Самым показательным в этом отношении было наступление немцев в Арденнах. Хотя вермахт имел силы в несколько раз меньше чем у англо-американских войск, немцам удалось нанести им сокрушительное поражение, намного более тяжелое, чем потерпела Красная Армия в 1941 году. И если бы не начатое раньше намеченного срока наступление советских войск, западные союзники скоро были бы сброшены в море. Ну а в качестве благодарности Сталину за помощь, они прекратили всякие активные действия на этом участке фронта, позволяя немцам перебросить на восток большинство своих танковых дивизий.

А утверждение английских историков о том, что на Западном фронте было шестьдесят процентов войск вермахта, объясняется элементарно. Они просто посчитали пленных, капитулировавших после окончания войны! Которые изо всех сил, бросая позиции и игнорируя призывы своего фюрера из окруженного Берлина, спешили на запад. Бросая технику, оставляя победителю госпитали с ранеными и гражданское население, они стремились навстречу английским и американским войскам, страшась возмездия за все совершенное на востоке.

Список "недоразумений", как выражались западные союзники, можно было продолжать еще очень долго. Сюда можно отнести отказ поддерживать партизанскую армию Тито в Югославии в самое тяжелое для нее время, остановку наступления в Италии, позволившую немцам уничтожить основную часть коммунистических партизанских отрядов в северной Италии. Можно также вспомнить приказ английского командования о запрете сброса оружия французским коммунистическим формированиям "Маки" с самолетов западных союзников. Кстати, эта инструкция требовала в случаях вероятности захвата оружия отрядами коммунистов сбрасывать снаряжение в… расположение немецких войск. Сюда можно добавить и нападения американских истребителей на советские самолеты, достоверно известно, что некоторые советские асы в своем активе имели сбитые "союзные" самолеты, которые в их списке побед просто не фиксировались.

На этом фоне обвинение Сталина, в том что он остановил наступление советских войск в преддверии Варшавы, когда англичане вместе с польским эмигрантским правительством подняли там вооруженное восстание, выглядит по меньшей мере наивной глупостью. Почему Красная Армия должна была проливать кровь своих солдат ради того, чтобы наследники Пилсудского потребовали себе, политые кровью наших бойцов, земли Украины и Белоруссии вплоть до Днепра.

Если бы Андрей был судьей в трибунале истории, то главный вопрос, который он хотел бы задать, звучал бы так: "А за кого воевали Англия, Франция и Америка во Второй Мировой войне?"

Впрочем, своей главной цели они добились — воевал с Германией в основном Советский Союз. А им досталась роль наблюдателей. А по их поведению после окончания войны стало ясно, что они еще были главными "секундантами" поверженной фашистской Германии.

А обвиненный в невероятном коварстве Сталин в итоге оказался главным дурачком в этой истории. Его обманутого и преданного объявили главным "опереточным" злодеем, приписали ему все свои подлости и мерзости. Любое его действие старательно выворачивали наизнанку, обвиняя в пособничестве Гитлеру. Андрей никак не мог забыть свое первое знакомство с "творениями" Суворова-Резуна. Читая его "Ледокол" он то матерился, то хохотал, доходя до особо идиотских "доказательств", то выбрасывал эту макулатуру в урну. И только наставления деда, требовавшего знать аргументы своих врагов, заставляли его вновь возвращаться к этой белиберде. Поверить в эту чушь мог только откровенный идиот, ничего не понимающий в военном деле. И дело не в идеях, в конце концов, Генштаб Красной Армии действительно разрабатывал планы упреждающего удара, жаль только, что остались эти планы всего лишь теоретическими изысками. Отталкивало его от этого чтива невероятно вывернутая логика, которая любое действие Советского правительства неизменно старалась привязать к планам нападения на Германию. Больше всего Андрея поразила цепочка выводов этого творца логических извращений о стратегической авиации, которой у СССР к началу войны попросту не было, так как промышленность не могла одновременно производить несколько типов самолетов. Основные усилия по решению Сталина были обращены на ближнебомбардировочную авиацию, как более пригодную в оборонительных боях предстоящей войны, а производство дальних бомбардировщиков решено было оставить до более благополучных времен. В "Ледоколе" же дальняя стратегическая авиация США и Англии, стиравшая с лица земли спящие города, но старательно обходившая военные заводы до самой середины сорок четвертого года, объявлена оборонительным оружием. А вот, не имевший столь эффективного наступательного инструмента, СССР объявлен мерзким агрессором. Андрей несколько раз перечитал это место, стараясь уловить логику этих выводов, и не находил абсолютно никакой логики, кроме маниакального желания хоть в чем-то обвинить свою бывшую Родину, которая, кстати, эту мразь, Резуна, вырастила, обучила и воспитала.

Щелкнул замок и в комнату вошел сержант НКВД, уже другой, бросил: "С вещами на выход". Андрей поднялся и двинул к двери, никаких вещей, требовавших времени собираться, у него не было.

Еще несколько минут неторопливого шага и они оказались у железной двери самой настоящей камеры со смотровым окошком и прочими причиндалами, о которых Андрей имел весьма смутное представление.

Правда конвойного ритуала не было и здесь, только сплошная вежливость. "Пройдите вперед, покажите руки. Можете опустить. Можете отдыхать. Можете написать свои претензии к условиям содержания".

Вот только обозначить лицо, которому можно писать претензии, не удосужились.

Но Андрею было глубоко наплевать на все эти тонкости. Ибо нетерпимо хотелось спать. Стоило только двери одиночки, чему он несказанно обрадовался, закрыться за ним, как он немедленно упал на нары и тут же забылся глубоким сном.

15 мая 1940 года Кремль

Пришли за Андреем, как он и ожидал, уже вечером. Два молчаливых лейтенанта НКВД провели его незнакомыми коридорами, пересекли двор. Хотя на экскурсиях в Кремле Андрей пару раз был и приблизительное расположение правительственных помещений представлял, но сориентироваться сразу не сумел. На улице было довольно холодно, что, привыкшему в своем времени к раннему весеннему теплу, Андрею было в диковинку. Вскоре его завели в очередную дверь, провели по коридору и ввели в приемную, которую он узнал по описаниям и по присутствующему в ней Поскребышеву, портрет которого ему несколько раз приходилось видеть. Придирчиво окинув его взглядом, бессменный секретарь "вождя всех времен и народов" удовлетворенно кивнул и показал на дверь.

— К товарищу Сталину обращаться только "товарищ Сталин". Если предложит сесть, садитесь без возражений. На его вопросы отвечать четко, по существу и, по возможности, коротко, кроме тех случаев, когда он потребует подробности. — Проинструктировал Андрея Поскребышев и открыл перед ним дверь.

Андрей шагнул в кабинет вождя с внутренней дрожью. Решалась его судьба, но не только его, как бы важна она не была для него лично, а и судьба всей страны. Он прошел несколько шагов к столу, оглянулся по сторонам. Сталин стоял в проеме окон, раскуривал трубку. По воспоминаниям знавших вождя людей Андрей помнил, что горящая трубка является знаком хорошего настроения. Да и смотрел на него Сталин довольно приветливо. Андрей опустил руки по швам и повернулся лицом к вождю.

— Здравствуйте товарищ Банев. — Сталин обошел стол, подошел к Андрею, посмотрел на него снизу вверх, все-таки ростом вождь был меньше Андрея с его 184 см, хотя и не таким маленьким, как писали в разного рода мемуарах. Где-то сантиметров сто семьдесят, как прикинул Андрей. Но, насколько было известно Андрею, тот никаких комплексов по поводу своего роста не испытывал, в отличие от последнего императора Николая Второго, который просто панически боялся людей большого роста.

— Здравствуйте товарищ Сталин, — ответил Андрей и повернулся к вождю, который прошел вдоль стола.

— Расслабьтесь товарищ Банев, вы ведь не военный, чтобы стоять по стойке смирно. Или все же военный?

— Прапорщик запаса, товарищ Сталин.

— Что за странное звание? — удивился Сталин.

— Введено после войны для старшин сверхсрочной службы, чтобы отличать их от солдат срочной службы дослужившихся до этого звания. — Пояснил Андрей.

Сталин внимательно выслушал его, кивнул каким-то своим мыслям. Подошел опять к Андрею, сказал:

— Садитесь, товарищ Банев, разговор у нас с вами будет долгий.

Помня инструкции Поскребышева, Андрей прошел к столу и сел на ближайший стул. Сталин обошел стол, присел напротив, затянулся трубкой, и продолжил:

— Скажите, товарищ Банев, а что вас натолкнуло на мысль объявить французскую и английскую армии такими несостоятельными? Ведь они до сих пор очень хорошо держаться против передовых войск вермахта.

Андрей смутно вспоминал первые дни французской кампании вермахта, может они и вправду храбро сопротивлялись, что вполне соответствовало психологическим портретам "галлов" и "томми", но конечные результаты войны он помнил очень хорошо.

— Товарищ Сталин, я не очень хорошо помню действия противоборствующих сторон в середине мая данного года, но знаю, что в моей реальности, Франция через сорок дней капитулировала. А английский экспедиционный корпус смог эвакуироваться, а вернее сбежать из под Дюнкерка, только потому, что Гитлер остановил свои войска в шестидесяти километрах от данного порта.

Сталин как-то неопределенно махнул рукой. Может быть ему подтвердили информацию ему известную, а может опровергнули? Андрей мысленно отругал себя за то, что никогда основательно не интересовался историей французской кампании вермахта. Да и что там было интересного с точки зрения среднестатистического советского гражданина.

Один буржуин объявил войну другому, искренне надеясь, что тот правильно поймет его намерения, и отправится искать добычу в другую сторону!

А этот мерзавец, Гитлер, сделал вид, что принял все за чистую монету! И направился бить своего обидчика!

Глупо! Глупо и смешно! Нецивилизованно! Непорядочно! Некультурно!

С позиции обыкновенного европейского обывателя.

А вот "высокая политика" предусматривает столько градацией подлости и мерзости, что обычному человеку и не снились. Начиная с наивно-глупого "извините, неправильно вас поняли", и заканчивая категоричным — "ваши утверждения оскорбляют достоинство нашей державы" — и так далее и тому подобное. Ну а дальше начинают говорить пушки и десятки тысяч солдат виснут на колючей проволоке, как было в Первую мировую, пытаясь оправдать семантические ошибки перевода дипломатических нот с одного языка на другой.

Но как показывает опыт общения великих, или кажущихся себе такими, держав — кровь дешевле чернил! И намного проще положить несколько сотен тысяч, а то и миллионов, обычных граждан, чем признавать несостоятельность утверждений высокопоставленных дипломатов, а тем более руководителей государства, неважно какими путями попавших на это место. А тем более неважно — кто, на самом деле, за этими руководителями стоит.

Ну, а после приходят историки и придумывают оправдание всем этим глупостям в виде "государственных интересов" или "суровой необходимости".

— Так вы, по-прежнему, утверждаете что Франция будет разгромлена? — В который раз спросил Сталин.

— Так точно, товарищ Сталин, Франция будет разгромлена за время чуть более месяца. — Продолжал вдалбливать свои взгляды в голову вождя Андрей. — Конечно, в это трудно поверить! И не верят французы и англичане, и даже немцы! Но в мое время было именно так. И я не думаю, что будет по-другому здесь. Уж очень сильно похожи события, происходящие здесь, на то, что было в мое время.

Андрей рисковал и рисковал сознательно. Тех немногих крох информации, которые он получил за эти дни, вряд ли хватало для полноценных выводов. Но рискнуть стоило. Один этот вызов чего стоил.

Первые пять дней отсидки его никто не трогал, не считая наряда, приносящего положенные завтрак, обед и ужин. Причем, были эти продукты не иначе как из офицерской, или как она сейчас называется, столовой. Так же постоянно появлялся сержант госбезопасности, сопровождавший его в эту камеру, с тем же самым вопросом "о претензиях к условиям содержания".

Единственными претензиями Андрея было отсутствие информации в любой доступной форме. Но сержант всегда неизменно отвечал: "Ваша жалоба будет рассмотрена". И уходил.

Но пять дней назад конвой принес "Правду", на первой полосе которой излишне крупный заголовок кричал: "Германские войска перешли в наступление в Бельгии". Ниже следовали, обычные для этого времени, но удивительные для Андрея, плевки в сторону "западных плутократий", не желающих принять законные требования Германии.

Прошло еще три дня и тот же самый сержант дал очередную команду: "С вещами на выход".

Андрей тогда подумал, что теперь, пожалуй, в расстрельный подвал. Но его повели к выходу, усадили в неотличимую от первой эмку, прокатили по ночным улицам столицы, не засвеченной многочисленными рекламами, как в его время. И выкатили на Красную площадь!

А дальше Спасские ворота, петляние по каким-то внутренним закоулкам Кремля, еще два десятка минут блуждания по таким же неизвестным коридорам и еще одна камера, или комната, без решеток на окнах, но с охраной снаружи.

Еще пара дней ожидания. И вот он перед "вождем всех времен и народов", как не забывали каждый раз говорить при упоминании имени Сталина во времена Андрея.

Сталин, похоже, удовлетворился объяснениями Андрея и перешел к самому важному, ради чего и была затеяна эта встреча. Правда, для этого пришлось ждать долгие десять дней. Уж очень сказочно выглядело все рассказанное этим человеком.

— Объясните мне, товарищ Банев, некоторые места своего письма. Как получилось, что немецкая армия нанесла нашей такое сокрушительное поражение, как вы описываете? Ведь превосходства у немцев, да и вы это подтверждаете, не было ни в танках, ни в самолетах, ни в артиллерийских орудиях.

— Главной причиной, товарищ Сталин, была внезапность нападения. — Начал свой рассказ Андрей. — Наши войска были эшелонированы на несколько сотен километров в глубину, вторые эшелоны вообще до Днепра. Поэтому немцы громили их по частям по мере подхода. Одной из главных причин было то, что большая часть складов, даже окружного подчинения, была выдвинута к самой границе. И, в первые же дни, они достались фашистам, оставив нашу армию без оружия, боеприпасов и даже обмундирования. В первый день потеряли две трети фронтовой авиации Западного особого военного округа, которую немцы расстреляли на аэродромах, плохо подготовленных и совсем не замаскированных. Не намного меньше были потери и в других округах, где на аэродромах, а где и в воздухе, но изрядная часть наших самолетов была уничтожена в первые же дни войны. А затем, используя подавляющее превосходство в воздухе, немцы диктовали свои условия войны. Наши войска расстреливались на марше, теряли большую часть личного состава, даже не войдя в соприкосновение с противником.

— А как такое могло произойти с нашей авиацией? — спросил Сталин, пока еще спокойно затягиваясь трубкой.

— По официальным отчетам о начальном периоде войны, аэродромы были поставлены на реконструкцию. Но почему-то сразу 90 % всех площадок, а на оставшиеся собрали все самолеты западных округов. Установили их впритык, крыло к крылу, без какой-либо маскировки.

— И кто распоряжался этой "реконструкцией"? — в голосе Сталина начали появляться раздраженные нотки.

— Руководство работами осуществлял НКВД, — осторожно ответил Андрей.

— Лаврентий? — удивился Сталин. Встал, прошел вдоль стола, несколькими затяжками раскурил, начавшую погасать трубку. Андрей молчал, ожидая разрешения продолжать. Сталин остановился напротив него, спросил:

— А кто приказал оставить самолеты без маскировки?

— Как следовало из тех источников, которые были мне доступны — это был приказ командующего Западным Округом генерала Павлова. — Ответил Андрей и на удивленный взгляд Сталина добавил. — Это был не единственный "странный приказ" данного командующего.

— А как получилось, что немцы взяли Минск на пятый день войны? — в голосе Сталина стали появляться отголоски гнева.

— Генерал Павлов в первый же день войны потерял управление войсками, или же не смог наладить управление. — Андрей замялся на секунду, но отбросил интеллигентские сомнения и твердым голосом завершил. — Или не захотел этого делать.

— И как же генерал Павлов объяснял свои действия. — Сталин внезапно успокоился.

— Он оправдывался выполнением приказа "не поддаваться на провокации".

— А что такой приказ действительно был?

— Так точно, товарищ Сталин. Такой приказ действительно был отдан накануне войны. — Андрей усмехнулся. — А уж политработники под командованием незабвенного товарища Мехлиса сумели довести его исполнение до полного абсурда.

— А откуда такой сарказм, товарищ Банев? Или вы отрицаете необходимость политической работы в войсках?

— Нет, товарищ Сталин, не отрицаю. Но мне кажется, что нельзя давать им слишком много воли, а то они такого начудят.

— И как же начудили? — Сталина занимал этот разговор. Уж кто-кто, а он достоинства и недостатки своих политбойцов знал великолепно.

— Многие сражения начального периода войны были проиграны из-за этих болтунов. — Андрей почувствовал, как внутри начинает тлеть огонек злости. — Примчится такой вот деятель в войска и давай отдавать приказы, да еще пистолетом машет. А приказы все больше о наступлении на превосходящего противника. Вытолкнет полк, а то и дивизию в открытое поле без поддержки артиллерии и авиации, выстелит его солдатскими телами, а сам в машину и на восток — свою драгоценную шкуру спасать. Потому как обрадованный немец вперед устремляется. Ибо, неизвестно, сумел бы он позиционную оборону в данном месте прогрызть, а так открытая дорога.

— Неужто так плохо? — Проворчал вождь.

— Куда уж хуже. — Продолжил Андрей. — А кто из командиров начнет глупые приказы оспаривать, тому и пулю в лоб влепить могут. А чего политработнику бояться? По суду в первую очередь с командира части спросят, а комиссары, особенно если выше званием, в основном, как свидетели идут. А чаще всего и спрашивать не с кого, так как командир вместе со своим полком на том же поле остается.

— А Мехлис здесь при чем? — Поинтересовался Сталин.

— Стрелять Лев Захарович любил. — Усмехнулся Андрей. — Да все больше по живым мишеням. И не в сторону противника, а по своим. Чуть что не по его, так он сразу за кобуру. Столько перестрелял, что не каждый снайпер-орденоносец таким счетом похвастаться может.

— И много перестрелял? — Помрачнел вождь.

— Точно не знаю. Как вы понимаете, ни сам Лев Захарович, ни его приближенные подсчетов не вели. — Ответил Андрей. — Но мне достоверно известен еще один "подвиг" товарища Мехлиса. В мае сорок второго года из-за его неумелого вмешательства в руководство войсками потерпел поражение Крымский фронт. — Заметив заинтересованный взгляд Сталина, Андрей продолжил. — Своим личным приказом он запретил строить оборонительные сооружения, даже рыть окопы на переднем крае. Запретил держать резервы, вытянул все войска в одну линию, поэтому немцы одним ударом без труда разрезали и окружили армию. Только пленными в этом "позоре" потеряли более восьмидесяти тысяч.

— Как же он мог приказывать, разве он был командующим?

— Нет, товарищ Сталин, он был членом Военного совета фронта, но запугал командующего фронтом генерала Козлова своей дружбой с вами, и творил что хотел.

— И какое наказание он понес за это поражение? — продолжал упорствовать Сталин.

— Никакого, товарищ Сталин. — Андрею надоела эта дипломатия, и он решил говорить откровенно. — Полгода побыл представителем Ставки при одной из армий, а затем снова вернулся в члены Военного совета фронтов. Вот только слабохарактерных и пугливых генералов ему больше не попадалось, поэтому второй раз нигде так крупно нагадить не смог.

— А остальные виновные в поражениях их фронтов? — Сталин, несмотря на жесткий тон Андрея не рассердился, по крайней мере не проявлял открытых признаков гнева.

— За разгром Западного фронта был расстрелян его командующий генерал армии Павлов. — Андрей посмотрел на Сталина, тот продолжал ходить вдоль стола, иногда поглядывая на Андрея, трубка еще горела. — Командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник Кирпонос погиб в окружении под Киевом. Командующий Северо-Западным фронтом Кузнецов был снят с командования, но под следствие не попал, в дальнейшем командовал армией. Маршалы Тимошенко, Буденный и Ворошилов, пытавшиеся исправить положение на данных фронтах, никакого наказания не понесли, но были отстранены от командования войсками окончательно. Ворошилов за то, что не смог задержать немецкие войска до самого Ленинграда, с превеликим трудом удалось остановить немцев в нескольких километрах от города. Буденный за то, что немцы смогли взять Харьков и Донбасс. Маршал Тимошенко неплохо командовал войсками Западного направления в сорок первом в обороне. Но в сорок втором во время наступления под Харьковом не сумел правильно оценить намерения противника, и его армии попали в окружение. В результате этого поражения немцам удалось дойти до Сталинграда и Кавказа.

Сталин кивнул, с частью этой информации он был знаком из письма, написанного Андреем после ареста. Он поинтересовался:

— А кто же командовал фронтами во время войны?

— На заключительном этапе войны фронтами командовали маршалы Жуков, Рокоссовский, Конев, Толбухин, Малиновский, Василевский, Мерецков, Говоров. Генералы армии Еременко и Баграмян. Генерал армии Ватутин погиб в начале сорок четвертого года на Украине. Генерал армии Черняховский погиб в начале сорок пятого в Восточной Пруссии. Командовали фронтами и другие генералы. Маршал Василевский был начальником генерального штаба, но после гибели генерала Черняховского был назначен командовать фронтом вместо него.

— Я не знаю этих маршалов, товарищ Банев.

— Большинство из них сейчас генерал-майоры или генерал-лейтенанты, а некоторые еще в полковниках ходят. За исключением Жукова и Мерецкова.

— И чем же они заслужили эти звания? — Сталин остановился напротив Андрея и посмотрел ему в глаза.

— Тем, что воевать умели, товарищ Сталин. — Страх у Андрея окончательно прошел, он решил как можно полнее использовать "момент истины". — В отличие от большинства нынешних генералов, умеющих правильно говорить, эти умели правильно воевать. Не сразу, конечно, а со временем, по мере накопления боевого опыта. — Немного поколебавшись Андрей все же решился. — Не все, разумеется, были гениями и великими полководцами, но к сорок третьему научились бить немцев, а к сорок четвертому превзошли их настолько, что сумели устроить вермахту блицкриг наоборот.

— А кого бы вы, товарищ Банев, выделили как лучшего? — Цепкий взгляд вождя поймал глаза Андрея, пытаясь заставить отвести взгляд. Оценив выдержку собеседника, который от этих "гляделок" уклониться не пытался, Сталин продолжил. — Не бойтесь, что своими словами навредите кому-нибудь. Это ведь все равно станет известно, но какой ценой…

— Маршалы Толбухин и Малиновский умели воевать там, где противник не уступал им силами, но на второстепенных фронтах. — Начал Андрей, старательно подбирая слова. — Конев, Ватутин и Баграмян умели не только обороняться в первые годы, но и проводить наступательные операции с впечатляющими результатами во второй половине войны. Солдаты больше всего любили генерала Черняховского за умение нести наименьшие потери в живой силе. Но самым результативным, пожалуй, был Рокоссовский. Ходил анекдот. — Андрей запнулся, но, понимая, что раз начал, то теперь останавливаться поздно, продолжил. — Ходил анекдот, что на жалобу некоего генерала о том, что комфронта Рокоссовский позволил себе в отношении этого генерала несдержанные слова и даже рукоприкладство. Товарищ Сталин сказал: "Это, конечно, плохо. Но снять его с должности нельзя. ДРУГОГО РОКОССОВСКОГО У НАС НЕТ."

— Хорошо, товарищ Банев, мы учтем ваше мнение. — Сталин по-прежнему не проявлял признаков гнева, наоборот, становился спокойнее. — А что случилось с нашими танковыми войсками? Почему и они потерпели поражение?

— Причин, товарищ Сталин, было несколько. Первая причина, большинство наших танков, кроме КВ и Т-34, уступали немецким по боевым характеристикам. Ни БТ, ни Т-26 на дальних дистанциях поражать немецкие панцеры с более толстой броней не могли. А те легко пробивали тонкую броню наших легких танков. Хотя на близких дистанциях наши танковые 45-милиимитровые пушки брали броню немецких Т-3 и Т-4. БТ и Т-26 нужно было использовать из засад, но делать это запрещает боевой устав танковых войск. Устав поменяли к концу сорок первого, когда 90 процентов наших танков было выбито в атаках на немецкие танки, которые стреляли с места и из засад. Устаревший устав стал второй причиной разгрома. Третьей причиной было неправильное использование танковых соединений. Немцы собирали танки в ударные группы по 800-1000 машин, а большая часть наших танковых частей были привязана к пехоте. По цифрам танков столько же, а реально они размазаны по всему фронту. Пока соберешь их для контрнаступления, немцы уже давно в тылу. А горючее и боеприпасы закончились, и танки уже просто куча железа, которое за собой в отступление не утянешь. Вот и остались мы без танков к концу сорок первого года.

— А как проявили себя новые танки? — продолжил разговор Сталин.

— Выше всяких похвал, товарищ Сталин. У немецких танкистов от первых встреч с Т-34 был шок. Ни танковые, ни противотанковые пушки немцев лобовую броню тридцатьчетверки не брали, если не попадали в люк механика или курсовой пулемет. Подбить еe могли только из 88-миллимитровой зенитки, как и КВ. В бой с тяжелым КВ немецкие танкисты вообще не вступали, это было бесполезно. Известен случай, когда один КВ старшего лейтенанта Колобанова больше часа вел бой с танковой колонной немцев и сумел подбить 22 танка. Сам же он подбит не был, хотя на броне насчитали более ста тридцати попаданий.

Сталин с недоверием выслушал рассказ Андрея. Подумал и уточнил:

— Как же при таком превосходстве этих танков немцы сумели до Москвы дойти?

— Из-за того же неправильного использования, товарищ Сталин. Новые танки разбросали по всем соединениям по несколько машин, а то вообще по одной. А что может сделать один, даже очень хороший, танк? К тому же у КВ была очень плохая трансмиссия, они чаще выходили из строя от еe поломки, чем от попадания немецких снарядов, а остановившийся танк немцы попросту подрывали фугасами. А после того как эти танки свели в танковые корпуса и армии их применение сталонамного эффективнее. Но это произошло только к концу сорок второго года, когда промышленность смогла развернуть новые заводы на востоке и выпустить достаточно этих танков.

— А как же механизированные корпуса? Они себя проявили? — Сталин докурил свою трубку, подошел к столу, выбил пепел в пепельницу. Открыл коробку с папиросами и начал набивать трубку, ломая папиросы. Андрей знал об этой привычке вождя, но почему он делал так, ответа не нашел. Сталин посмотрел на Андрея и тот поспешил продолжить рассказ.

— Механизированные корпуса, товарищ Сталин, хорошо проявили себя в самом начале войны во время приграничных сражений. Но потеряв большую часть танков, со временем были преобразованы в обычные стрелковые. И только в сорок втором они восстановлены снова, но уже на бригадной основе, а не дивизионной. Танковые корпуса тоже имели бригадную основу.

— А почему бригады, а не дивизии, товарищ Банев?

— Наверное потому, что управлять ими легче, товарищ Сталин. — Ответил Андрей, и немного подумав добавил. — Но после войны танковые корпуса преобразовали в дивизии, а бригады — в полки.

— А как вы предложите использовать танки сейчас? — Спросил Сталин у Андрея, остановившись напротив него.

— Я не танкист, товарищ Сталин, но мой дед, а он прошел всю войну, начав еe командиром Т-34, а закончил командиром танкового батальона, говорил мне, что лучше всего было бы образовать из новых танков ударные соединения для контрударов по немецким танковым дивизиям. А старые танки использовать для поддержки пехоты. В начале войны немцы ничего нашим новым танкам противопоставить не смогут. А если мы успеем их разгромить за первые два года, то собственных тяжелых танков они сделать не успеют.

— Откуда такая точная цифра, почему именно два года, товарищ Банев? — Сталин уже примял табак в своей трубке и сейчас прикуривал еe заново.

— Именно такой срок прошел в мое время, пока немцы сумели спроектировать тяжелые танки, превосходящие наши. И приступили к их массовому выпуску. Первое широкомасштабное применение тяжелых танков "Тигр" и средних "Пантера" произошло на Курской дуге летом сорок третьего года. И были они очень серьезным противником. Наша пятая танковая армия генерала Ротмистрова была выбита почти полностью, встретившись с танковым корпусом немцев, но и те потеряли почти всю технику. Соотношение потерь под Прохоровкой было один к двум, на четыреста подбитых немецких танков почти восемьсот наших. Пришлось срочно перевооружать Т-34 новой пушкой калибром 85 миллиметров. А вместо танков КВ в том же сорок третьем году начали выпускать новый тяжелый танк ИС-2 с пушкой в 122 миллиметра. Очень хорошо в боях с "тиграми" проявили себя СУ-152.

— А это что? — переспросил Сталин.

— Это, товарищ Сталин, самоходные артиллерийские установки на базе серийных танков. В войну наша промышленность выпускала на базе тяжелых танков КВ и ИС тяжелые самоходки с пушками калибром 152 и 122 миллиметра. На базе тридцатьчетверки средние противотанковые самоходки с пушками калибром 85 миллиметров, а к концу войны 100 миллиметров. Легкую самоходку для поддержки пехоты выпускали с 76-миллиметровой пушкой на базе легкого танка Т-70. — Заметив удивленный взгляд Сталина, Андрей пояснил. — Это легкий танк, который создали во время войны для замены БТ и Т-26.

Сталин сел напротив Андрея, отложил свою трубку, сказал глядя на него:

— Очень хорошо, товарищ Банев, что вы владеете информацией. Но я бы попросил вас рассказать все с самого начала. Со всеми подробностями, которые вы сможете вспомнить.

Андрей сосредоточился и начал рассказ о событиях сорок первого года своего времени, пытаясь вспомнить все, что знал о боевых столкновениях первых дней и недель войны. Иногда Сталин его останавливал и просил повторить услышанное или же объяснить непонятные ему термины. Андрей повторял с новыми подробностями и комментариями, благодаря деда за то, что тот в свое время рассказал ему все, что знал сам. Рассказал о характеристиках истребителей, использовавшихся в начальный и конечный период войны. Перечислил самых результативных асов нашей авиации, фамилии которых он помнил. Особо впечатлил Сталина рассказ о применении реактивной артиллерии в различных условиях. Когда Андрей дошел до действий расчетов противотанковых ружей, Сталин заставил его вспомнить все характеристики бронебоек. Заинтересовали его и упомянутые Андреем гранатометы послевоенного времени.

Особенно дотошно он выспрашивал Андрея о действиях союзников СССР в войне. И здесь Андрей не посчитал нужным скрывать свое скептическое отношение к боевым качествам английских и американских войск. Высказал свое отношение к политике Черчилля и Рузвельта в отношении Советского Союза, к их неоднократным попыткам заключить сепаратный мир с немцами, к затягиванию открытия Второго фронта в Европе, к попыткам Черчилля влезть в Европу через Балканы. Рассказал и об известных ему контактах англичан с немцами в тридцать девятом и сороковом году. Об операции "Немыслимое", предусматривающей выступление союзных войск на стороне вермахта после высадки в Нормандии летом сорок четвертого. Сталин внимательно слушал, иногда кивал, когда получал информацию, дополняющую известные ему сведения, достраивал только ему понятную политическую мозаику.

К исходу третьего часа беседы, когда уставший от долгого монолога Андрей с трудом говорил, Сталин прекратил разговор.

— На сегодня, товарищ Банев, достаточно информации. После того, как мы проведем анализ полученных сведений, мы продолжим наш разговор, возможно завтра. Будут ли у вас какие-нибудь просьбы?

— Да, товарищ Сталин, я бы хотел попросить, чтобы моим куратором назначили сержанта, который меня арестовал на аэродроме.

— Почему именно его? — Сталин с интересом посмотрел на Андрея.

— Этот человек, товарищ Сталин, не побоялся проявить инициативу, передал информацию, в которую сам вряд ли верил. Следовательно он умен, инициативен, отличается смелостью. К тому же он читал мой отчет, следовательно сумеет легко воспринять другую информацию. — Высказал свои аргументы Андрей и добавил про себя. — "К тому же одним покойником будет меньше".

— Я думаю, товарищ Банев, что эту просьбу можно выполнить. Будут ли другие пожелания?

— Товарищ Сталин, я бы попросил доставлять мне газеты и журналы. И у меня еще есть просьба дать мне гитару.

— Вы еще и музыкант, товарищ Банев? — усмехнулся Сталин.

— Немного, товарищ Сталин.

— Ну что же, ваши просьбы не затрагивают интересов нашего государства. Их выполнят. До свиданья, товарищ Банев. — Сталин указал Андрею на одну из дверей. Андрей встал, четко развернулся и вышел в указанную дверь. За ней оказалась не приемная с Поскребышевым, а другая комната, где Андрея приняли ожидавшие его лейтенанты конвоя.

Спустя некоторое время он оказался в своей комнате. Расстелил кровать. И вскоре спал спокойным сном человека, выполнившего важное и нужное дело.

Лаврентий Берия шел по коридору к кабинету Сталина. Ожидая, что его вызовут он никуда не поехал из Кремля, хотя были неотложные дела. Проходя мимо постов охраны, он искоса оглядывал часовых. Те старательно тянулись, едва только всесильный нарком НКВД показывался в дальнем конце коридора, едва дыша ждали когда он пройдет мимо, и только когда он скрывался за поворотом облегченно вздыхали. Вызвать недовольство Берии означало в лучшем случае оказаться надзирателем в каком-нибудь лагере на Колыме, в худшем бесследно исчезнуть. Хотя нарком своих людей без вины не наказывал, но кто знает, что могло оказаться виной в данный момент.

Вошедшему в приемную Сталина Берии, Поскребышев только молча кивнул и показал на дверь. Берия одернул китель и шагнул в кабинет. Ему очень хотелось бы знать о чем шел разговор между вождем и этим арестантом, но настолько далеко его возможности не распространялись, да и Сталин не потерпит никакой слежки за собой. И, если узнает о попытке прослушать его кабинет, сотрет в пыль, не глядя ни на какие заслуги. К тому же громоздкое оборудование не установишь незаметно.

Берия вошел в кабинет и встал перед столом вождя, тот молча кивнул на стул напротив себя. Берия глянул на трубку, та судя по всему давно погасла. Что же такого узнал Сталин?

— Лаврентий, у меня для тебя есть работа. Нужно последить за одним человечком.

— За кем именно, товарищ Сталин?

— За Мехлисом, — ответил Сталин, и начал вытряхивать пепел из трубки.

— И что он такого сделал, — удивился Берия. Ему было все равно кого отслеживать и обрабатывать, но никого из когорты столь близких к Сталину людей НКВД еще не поручали. — А зачем следить, товарищ Сталин? Взять его сразу, этот трус все расскажет на первом же допросе.

— Лаврентий, а ты знаешь о чем спрашивать? Мне нужен не еще один враг народа, мне нужны все его связи. И в стране, и за границей.

— Какие именно связи, товарищ Сталин, — Берия начал успокаиваться. Коба что-то узнал о делах Мехлиса, ну что же он его сдаст без раздумий. Берия облегченно вздохнул про себя, как хорошо, что ничего не ответил на предложения сионистов.

— Я думаю, Лаврентий, нужно искать связи с его родственниками. Не может быть, чтобы еврей не поддерживал отношения со своей родней.

Берия кивнул, еврею от своих никуда не деться, даже если он захочет спрятаться — все равно найдут, пусть хоть в Антарктиду убежит.

— А нам какая польза от его родни? — пытался симулировать непонятливость Берия.

— Лаврентий, ты дурака из себя не строй. — Сталин остановился напротив Берии, посмотрел тому в глаза, выдержал паузу и продолжил. — А то мне станет интересно, почему товарищ Берия покрывает товарища Мехлиса? А не договорились ли они между собой? А если договорились, то о чем?

Берия почувствовал, как по спине потекла противная струйка холодного пота. Коба что-то узнал! Если не из того что уже сделано, то что-то, что, возможно, будет сделано в дальнейшем. Нужно срочно ликвидировать все связи с сионистами. И сдать с потрохами этого идиота Лейбу.

— Коба, разве я отказываюсь дело делать. — Берия мучительно искал выход, который бы позволил ему не только выйти из ситуации без потерь, но и получить выгоду. — Но ты же знаешь, стоит только этого еврея прижать, как сионисты по всему миру взвоют.

— Пусть воют. — Сталин опять посмотрел Берии в глаза, повернулся и принялся по своей привычке ходить вдоль стола. — Громче выть чем по "Иудушке Троцком" все равно не смогут. А нам сейчас не до их мнения. — Подошел к стулу напротив Берии, сел и вновь посмотрел на него. — Так значит сионисты?

— Есть некоторые признаки, товарищ Сталин. — Ответил Берия, понимая что невольно проговорился и думая, что же можно сказать уже сейчас, а что оставить для дальнейших докладов. — Наши люди в Испании зафиксировали несколько контактов между Франко и представителями еврейских банков. А после этого Франко встречался с германским послом. А затем из Марселя отошел испанский пароход, на котором ехало несколько богатых германских евреев. А Гитлер так просто их не отпускает.

— Может ему какое-нибудь стратегическое сырье понадобилось? — спросил Сталин.

— Марганец и хром они ему и так поставляют. Да и все остальное. Если можно получить хороший "гешефт", евреи ни перед чем не остановятся. Скорее всего здесь какая-то игра, но какая именно, я пока не знаю. — Берия мысленно вздохнул, сдав только противоположный конец цепочки, он заинтересовал Сталина, а затем можно сдать и всю сеть, ликвидировав тех кто выходил на контакт с его представителями.

— Хорошо, Лаврентий, так и сделаем. — Сказал Сталин и со свойственным ему тяжелым юмором добавил. — Только поторопись, а то как бы нам новый нарком речного транспорта не понадобился. Можешь идти.

Берия поднялся и пошел к выходу. Намек о речном транспорте ему напомнил судьбу его предшественника Ежова, которого перед ликвидацией тоже ставили наркомом речного транспорта. Сохраняя деловое и спокойное выражение лица, он прошел по кремлевским коридорам, вызвал свою машину, и только в ней позволил себе расслабиться.

В своем кабинете на Лубянке Берия первым делом налил себе стакан коньяка, медленно выцедил его за один раз, зажевал кусочком сервелата. Посмотрел на бутылку, не добавить ли еще один, но, подумав, решительно отвернулся — нужна свежая голова. Он откинулся на спинку стула и стал проводить анализ того, что нужно сделать.

Итак Коба что-то узнал о шашнях Мехлиса, требует проследить за ним. Но следить не к чему. Все контакты этого идиота Лейбы за последние четыре месяца, с самого первого тревожного звонка уловленного Берией, лежат в красной папке с непритязательным названием "Дело N233" в его сейфе. И передать их Сталину недолго. Но вот стоит ли это делать? С одной стороны медлить не следует, Коба зря предупреждений не высказывает. С другой стороны — среди этих людишек могут попасться и чересчур информированные. И намного проще убрать их до того, как из них начнут выбивать признания.

Берия опять подумал, что стоило убрать объект сразу, до того как сведения попали к Сталину. Так он и хотел, но что-то его тогда остановило. Как оказалось, правильно сделал, у Кобы даже среди его ближайших соратников есть источник информации. Можно, конечно, было попробовать выбить из него все сведения самому, как из предыдущих "проникателей", но без Кобы изменить процессы в стране в нужную сторону не удастся.

Берия вздохнул. Верный, как ему казалось поначалу, шанс взлететь на вершину власти, на поверку оказался миражом. Его попросту пытались обмануть. Вышедшие на него еще в феврале этого года представители сионистов, за которыми судя по всему маячила английская разведка, предложили очень заманчивый план, в случае осуществления которого у него был шанс сместить Сталина и занять его место. Ему предлагали не очень активно вмешиваться в деятельность некоторых генералов, задачей которых было поставить Красную армию в ситуацию, в которой она гарантированно проиграла бы приграничные сражения немецким войскам. Со слов вышедших на него людей следовало, что Гитлер удовлетвориться Прибалтикой и правобережной Украиной и Белоруссией. А у него появиться шанс обвинить Сталина в неудачной войне и сместить за это. На вопрос об их личных интересах эти людишки честно ответили, что им принадлежат некоторые заводы, прибыли которых от войны в Европе уже увеличились в несколько раз, а при еe продолжении влетят до небес. После этих слов Берия поверил им окончательно. За деньги буржуи мать родную продадут.

В то, что Гитлер удовлетворится Заднепровьем, он тоже не верил, но надеялся остановить его после смены власти. Но прочитав протокол первого допроса Банева, Берия пришел в ужас. Масштабы поражения перечеркивали все, что он наметил. В таких условиях сместить Сталина не удастся, более того, эта попытка вызовет такую анархию, что вероятней голову потерять, а не достичь своих целей. Придется идти в одной упряжке с Кобой, пока не подвернется более подходящий случай.

Берия достал из сейфа папку с материалами слежки за Мехлисом и сел анализировать полученные сведения, прикидывая, что можно доложить сразу, а какие документы придержать до лучших времен. К пяти утра план действий был готов. Осталось привести его в действие.

5 июня 1940 года Кремль

На этот раз пришли к Андрею намного раньше. Ему, уже привыкшему к ночному образу жизни, дневной визит показался странным. Все эти недели его каждый вечер доставляли к Сталину, где они с вождем обсуждали, порой до утра, все, что Андрей знал о грядущей войне. Сталин требовал всех подробностей, какие мог вспомнить Андрей, въедливо выяснял технические характеристики танков и самолетов, тактику действий наших и немецких войск, стратегию немецкого командования в начальный период войны.

Особо его интересовали взаимоотношения советского правительства с американским президентом Рузвельтом и премьером Англии Черчиллем. Причины возникающих разногласий в начале и конце войны. Послевоенной холодной войны они, после краткого экскурса Андрея, старались не касаться, как маловероятного варианта развития событий. Пришлось Андрею рассказать об атомной бомбе, истории еe создания и применения. Вначале он хотел промолчать, но, вспомнив, что работы над подобным оружием велись в США с 1939 года, решил сообщить все, что он знал. Выслушав рассказ, Сталин только кивнул и перешел к другой теме. Настаивать Андрей не стал, уяснив за эти недели, что вождь ничего не забывает, но и не торопится принимать решение, пока не обдумает ситуацию. Рассказал Андрей и о создании космических ракет и полетах в космос, но Сталин и с этой информацией пока не торопился, хотя уже знал о ракетных работах в Германии.

Заметив входящего лейтенанта, Андрей двинулся, было, к выходу, но тот остановил его и протянул сверток, упакованный в прочную коричневую бумагу. Андрей удивился, но сверток взял.

— Прошу вас ознакомиться с содержимым, и ждать дальнейших указаний. — Сказал лейтенант.

Вернувшись в свою комнату, все же это была комната, а не камера, ибо еe никто не замыкал, да и охраны под дверями после первого разговора со Сталиным не стало, Андрей вскрыл сверток и обнаружил в нем новенькую форму. Вместе с формой лежали документы на батальонного комиссара Банева Андрея Николаевича. Андрей осмотрел форму, две шпалы в петлицах и звездочка на рукаве подтвердили содержимое удостоверения. Развесив форму на спинке одного из стульев, ибо одевать еe без сапог было бы несусветной глупостью, Андрей улегся на кровать и взял гитару. Тихонько перебирая струны, он пытался подобрать аккорды к вспомнившейся мелодии. Когда-то он был неплохим гитаристом, одним из лучших в их классе музыкальной школы, которую ему избежать не удалось, как и многим мальчикам из интеллигентных и полуинтеллигентных семей. Впрочем, его миновала самая тяжелая форма "музыкалки" — по классу скрипки.

Большая поклонница классической музыки мать Андрея решила, что еe сын должен непременно стать скрипачом. Мнения отца, а тем более самого сына она спрашивать не собиралась. В один не очень прекрасный день, оторвав любимое чадо от веселой беготни со сверстниками во дворе, она отвела его в музыкальную школу. Пытавшийся возражать отец получил жесткую отповедь, что мол "старшего сына она отдала на откуп ему, целыми днями с железками и деревяшками возиться, так хоть из младшего воспитает культурного человека". Но в самой школе ему несказанно повезло, ибо педагог по классу скрипки Вениамин Иосифович был твердо убежден, что гениальные скрипачи получаются только из его народа. Осмотрев голубоглазого и светловолосого мальчика, пощупав его пальцы, Вениамин Иосифович только вздохнул и отвел Андрея в другой класс. "Василий, это твой", — сказал он и оставил несостоявшегося скрипача в классе гитаристов, за что Андрей был ему благодарен всю жизнь, и каждый раз, встречая Вениамина Иосифовича, искренне здоровался с ним. Мать Андрея удовлетворилась объяснением, что еe сын уже слишком взрослый для обучения игре на скрипке, а сам Андрей получил в руки инструмент, который ему действительно нравился. Он с удовольствием играл и классические этюды, и дворовые песни, пел в школьном ансамбле вторым голосом. Василий Егорович, педагог гитаристов, уговаривал его учиться дальше, но у Андрея появилось новое увлечение, и на этом его обучение музыке закончилось. Но играть Андрей не бросал ни в школе, ни в армии, ни позднее во время службы по контракту в Чечне.

Когда мелодия все же вспомнилась, Андрей начал играть громче, прикрыв глаза, как всегда делал, музицируя в одиночестве. Заканчивая мелодию, он услышал, как в комнату кто-то входит, и открыл глаза. И в ту же секунду вскочил с кровати. В дверях стоял сержант, проводивший его арест на аэродроме, впрочем, уже не сержант, а младший лейтенант госбезопасности. В одной руке он держал сапоги, а в другой фуражку. Лейтенант встретился с Андреем взглядом и кивнул.

— Ну, здравствуй лейтенант, — ответил на приветствие Андрей, — давай знакомиться заново. Банев Андрей, кто по статусу пока определить не могу.

— Егорцев Александр, — представился лейтенант, кивнул на форму Андрея и добавил, — личный охранник и адъютант при батальонном комиссаре Баневе, который, как мне известно, является представителем товарища Сталина при каком-то институте.

Андрей даже присвистнул от такой новости. Вспомнилось, что Сталин выяснял у него гражданскую специальность, а, узнав, что Андрей радиоинженер, только кивнул каким-то своим мыслям. Кажется, его решили использовать во всех его ипостасях, подумал Андрей.

— Спасибо, что поверил мне, — сказал он лейтенанту.

— Тебе тоже спасибо, что не забыл про меня, — ответил Егорцев, — одевайся, нам скоро идти.

Андрей быстро надел форму и сапоги, даже портянки намотал правильно, все вспоминалось само собой, как будто только вчера пришел из армии. Вот только с портупеей пришлось повозиться, сам он еe никогда не носил, а как она выглядела на офицерах, вспомнить не мог. Ему на помощь пришел лейтенант, показал, что и куда надо продевать, и на этом процесс преображения гражданского человека в военного завершился. Андрей осмотрел себя в зеркало, разгладил немногочисленные складки, поправил фуражку. Лейтенант одобрительно кивнул, спросил:

— В армии служил?

— Два года солдатом по призыву, и полтора сверхсрочной по контракту. — Ответил Андрей. — А шинели и остальное, что положено по довольствию, нам дадут?

— Зачем тебе шинель летом? — удивился Егорцев, — тем более сегодня они нам не нужны, сегодня мы должны прибыть на совещание генерального штаба, которое будет проводиться здесь, в Кремле.

— И в каком качестве мы должны там быть? — удивился Андрей.

— Товарищ батальонный комиссар, я же не бог, и не начальник генерального штаба, — усмехнулся лейтенант, — откуда мне знать? Дан приказ явиться. А зачем начальство знает, для того у него звезды в петлицах.

— Да ты, лейтенант, философ, — удивился Андрей.

— Два курса политехнического закончил, до того как призвали, — ответил Егорцев.

Андрей с удивлением посмотрел на своего охранника. А лейтенант то оказывается — не так прост! Не из выслужившихся костоломов, а из призванной интеллигенции. И образование не рядовое для энкавэдэшника. Промелькнули в голове у Андрея подобные мысли, но тут же всплыли другие. А почему он решил, что в НКВД работали только тупые громилы?

Из воспоминаний творческой интеллигенции, которая активно и старательно стучала в этот самый НКВД друг на друга, писала доносы километрами, преданно озвучивала любое желание власть предержащих. А чаще всего даже не желания, а прозрачные намеки, которые в устах этой интеллигенции приобретали законченность и стройность. А под старость у них вдруг проснулась совесть и им захотелось поговорить об этом. Но вместо того, чтобы покаяться в своих грехах, настоящий интеллигент всегда найдет виноватых в том, что он совершил подлость. Вот и оказались работники НКВД, все поголовно, кровожадными бессердечными чудовищами.

Андрей не любил интеллигентов, хотя сам и был им, то ли в пятом, то ли в шестом поколении. Жизненный опыт научил его, а война в Чечне подтвердила, что из интеллигентов получаются хорошие собеседники, но хреновые друзья. На второй год этой бессмысленной войны он однажды набил морду одному из своих шапочных знакомых, оказавшемуся в их части в качестве корреспондента какого-то "демократического" листка, за что и был досрочно, до окончания контракта, уволен. Этот мудак с чувством превосходства, хорошо поставленным голосом поучал вернувшихся из рейда пацанов, что их служба является уголовным преступлением, что самое лучшее для них немедленно перебежать на сторону врага. Пацаны, притащившие из рейда двух раненых товарищей, скрипели зубами, но под строгим взглядом замполита, которому хотелось перебраться подальше от этих опасных мест, молчали. Случайно забредший на эту лекцию, Андрей узнал в корреспонденте дальнего родственника своей матери, радостно поприветствовал его и тут же получил отповедь "о недопустимости интеллигентному человеку опускаться до уровня "тупой боевой гориллы". Вещал все это корреспондент с пафосом, с презрительным взглядом осматривая погоны прапорщика на плечах Андрея. За что и получил немедленно в морду, да не один раз. Кинувшийся на помощь московскому гостю замполит "случайно" зацепился за чей-то сапог и растянулся на полу, также "случайно" на него упала пара стульев. К тому времени, когда он сумел придти на помощь, высокий московский гость, представитель новой российской демократии, уже щеголял побитой мордой, наливающимися синевой синяками под глазами и почему-то имел на заднице несколько отпечатков от подошв, хотя Андрей ногам волю не давал. Вой по этому поводу в демократической прессе продолжался несколько дней. С каждым новым репортажем увеличивалось количество "негодяев, избивавших представителя демократической прессы", для каждого телешоу старательно подрисовывали, сошедшие к тому времени синяки. После каждого такого представления благодарные офицеры их части, и не только их, поили Андрея водкой, "за храбрость и решительность при защите товарищей от врагов нашей Родины". Фраза была взята из официального наградного листа, выданного Андрею после этого случая командиром их бригады. Конечно, официально награждение было дано за боестолкновение с бандитами, произошедшее на три дня раньше, но все в бригаде, до последнего кашевара, знали об истинной причине благодарности. Жаль только, что полковники в армии оказались гораздо порядочнее генералов. Получив от полковника орден, приказом вышестоящего генерала прапорщик Банев был уволен в запас.

"А жизнь, оказывается намного сложнее, чем мы еe себе придумали!" — Думал Андрей двигаясь вслед за лейтенантом сопровождения по коридору. — "Вот и еще одно подтверждение, в лице лейтенанта Егорцева, ошибочности представлений позднего времени об карательных органах". Позади него шел Егорцев с интересом осматривая кремлевские коридоры, в которых он оказался впервые. Их провели в большой зал, показали места в последнем ряду. "Все правильно", — подумал Андрей, — "такая мелкая сошка и должна сидеть последней, странно, что вообще сюда запустили". Они с Егорцевым с интересом вертели головами. Андрей узнал Жукова, Шапошникова, Ворошилова и Буденного, догадался о личностях еще некоторых генералов, портреты которых он когда-то видел. Труднее было с несколькими гражданскими, которых он не знал, за исключением Молотова и Калинина. Егорцев, наклонившись к нему, стал объяснять кто есть кто, но и ему были известны только высокопоставленные партийные деятели.

Вскоре приоткрылась дверь, все встали, в зал вошел Сталин с неизменной трубкой в правой руке, левую наполовину парализованную он прижимал к телу. Когда он сел на свое место, была дана команда садиться. Генералы и маршалы расселись вокруг стола, во главе которого был Сталин, сопровождающие их офицеры обосновались во втором ряду стульев. Андрей с Сашкой, как и еще несколько человек с петлицами попроще, в третьем, но как они успели заметить младше их по званию никого не было. Андрей пытался понять, зачем Сталину понадобилось его присутствие на столь представительном собрании. В голову ничего не приходило и он бросил придумывать объяснение и приготовился слушать.

Докладчиком был Шапошников. Он рассказывал о проведенных в первом полугодии сорокового года реформах в Красной Армии, принятии на вооружение новых типов вооружений. Обрисовал проблему формирования новых частей. Сталин только кивал, выслушивая вновь назначенного на эту должность, на другой день после первого разговора с Андреем, начальника Генерального штаба. Спокойно выслушал он и Жукова, который в своей обычной напористо-агрессивной манере докладывал о положении дел в Киевском Особом военном округе. Доклад командующего Западным Особым военным округом генерал-полковника Павлова вызвал у него уже не такую благожелательную реакцию, пару раз он бросил на него недовольный взгляд. Генералы насторожились, хотя Сталин пока молчал. Докладывали также командующие Одесского, Закавказского и Дальневосточного военных округов. Внутренние и другие приграничные округа о состоянии дел на своей территории на этот раз не докладывали.

— А как у нас с введением новых образцов вооружений, товарищ Кулик? — после непродолжительной паузы, позже окончания последнего доклада, спросил Сталин.

— Каких именно, товарищ Сталин? — подскочил со своего места маршал Кулик, курировавший внедрение новых образцов вооружения.

— Нас интересует производство новых танков КВ и Т-34. — Ответил Сталин. — Что предпринято для начала их массового производства.

— Товарищ Сталин, отзывы об этих танках, особенно Т-34, поступившие в наркомат обороны, не очень благоприятные. — Осторожно начал маршал. — Отмечены плохой обзор, теснота в башне, есть и другие недостатки. Поэтому с производством танка Т-34 наркомат решил повременить.

— Товарищ Кулик, почему-то решил, что он может принимать решения за Политбюро. — Сталин раздраженно посмотрел на него, окинул взглядом генералитет, все затихли, ожидая дальнейшего развития событий. — Если у боевой техники есть недостатки, их надо устранять, а не запрещать производство самой техники. Скажите нам, товарищ Кулик, что вы предприняли для устранения названных недостатков?

Маршал Кулик вытянулся по стойке смирно, не сводил взгляда со Сталина, который поднялся со своего места и начал ходить вдоль стола. Генералы напряженно ждали продолжения его слов.

— Товарищ Кулик молчит, потому что он ничего не сделал для исправления недостатков. Товарищ Кулик решил, что проще запретить производство новой техники. Почему до сих пор не начато массовое производство пистолетов-пулеметов? Что вы хотите сказать, товарищ Кулик? Что пистолет-пулемет Дегтярева сложен в производстве? Значит надо разработать новый, который будет больше подходить для массового производства.

— Подобную работу можно будет выполнить только к концу этого года, товарищ Сталин. — Ответил маршал Кулик.

— А кто вам сказал, товарищ Кулик, что мы можем ждать? — Сталин остановился напротив него, посмотрел внимательно ему в глаза. — А если завтра начнется война? Чем мы будем воевать, товарищ Кулик? Вашими отчетами и отзывами? Современная война очень быстрая, времени на раскачивание у нас не будет. Готовиться к ней нужно уже сейчас, а не когда она начнется.

Сталин прошелся вдоль стола, раскурил заново погасшую за это время трубку, подошел к своему месту. Окинув взглядом сидящих генералов он продолжил:

— Если мы не хотим проиграть войну, начинать к ней готовиться нужно уже сейчас. Первое. Нужно начать массовое производство танков Т-34. Даю вам, товарищ Кулик, месяц на развертывание работ. Танк пока выпускать таким, какой есть, но сразу начинать работы по устранению недостатков. Подключить к его производству все заводы, которые могут это делать. Не только Харьковский, но и Сталинградский и Челябинский тракторные заводы. К началу мая следующего года должно быть изготовлено не меньше двух тысяч танков. Увеличить также и производство тяжелого танка КВ. Второе. Мы поторопились с расформированием танковых корпусов. Как показывает опыт войны в Европе, такие корпуса необходимы. Но нужны и механизированные части. Поэтому, танковые корпуса нам придется создавать заново. Для их формирования использовать танки новых моделей. К тому же сроку необходимо создать не менее десяти танковых корпусов, по три танковых и одной механизированной бригаде в каждом корпусе. У кого-нибудь есть возражения?

За столом стояла мертвая тишина, желающих возражать вождю не нашлось. Наоборот лица сидящих за столом генералов светлели от радости, наконец-таки Сталин перестал слушать Кулика, от которого вреда для перевооружения армии было намного больше, чем пользы.

— Третье. — Продолжал Сталин. — Начать массовый выпуск пистолетов-пулеметов. Пока выпускать автомат Дегтярева, но немедленно начать разработку других образцов. Привлечь к разработке всех конструкторов. Обращать внимание не только на боевые качества оружия, но и технологичность производства. В течение трех месяцев завершить испытания, устранить все недостатки и приступать к налаживанию производства. Для этого занимать все подходящие заводы, имеющие соответствующее оборудование. К тому же сроку изготовить не менее полумиллиона пистолетов-пулеметов. Четвертое. Нашей пехоте нужно много противотанковых средств. Поручить нашим оружейникам разработать простое в производстве и мощное противотанковое ружье большого калибра. Работы завершить за те же три месяца, а осенью приступать к выпуску. К маю нужно изготовить не менее пятидесяти тысяч противотанковых ружей.

На лице Кулика стало появляться удивленное выражение, наконец он решился возразить:

— Товарищ Сталин, уложиться в такие сроки будет трудно.

— Товарищ Кулик, партия ставила вас на этот пост, потому что надеялась, что вы не побоитесь никаких трудностей. — Сталин опять остановился напротив него. — Но если вы не можете преодолеть эти трудности, партия найдет вам замену. Садитесь товарищ Кулик. Мы подумаем о вашем новом назначении.

Побледневший Кулик сел на свое место. Сталин окинул взглядом молчавших генералов и продолжил:

— В связи с тревожной обстановкой на Западной и Дальневосточной границе необходимо работу с перевооружением Красной Армии сосредоточить в одних руках. Для этого политбюро предлагает создать наркомат вооружений. Есть мнение назначить на этот пост товарища Устинова.

Сидящий в третьем ряду Устинов немедленно подскочил. Все оглянулись на него, новоназначенный нарком был самым молодым, тридцатидвухлетним, наркомом в правительстве. Заметив удивленные взгляды, Сталин пояснил:

— Мы надеемся, что молодость товарища Устинова не будет недостатком, а поможет ему преодолеть трудности, которые другим товарищам кажутся непреодолимыми.

Андрей начинал понимать причины своего присутствия на этом собрании. Сталин решил показать ему выводы, сделанные из рассказов Андрея. Больше всего радовало то, что вождь все-таки решился заменить Кулика, хотя он и давал старому соратнику возможность исправиться, но тот сделать правильных выводов из его слов не сумел. Не стал Сталин придумывать и новых путей решения проблем, а повторил те, которые выбрал в 1941 году его времени. Не зря Андрей так подробно описывал все, что было сделано в то время для увеличения производства новых видов вооружения. Не решился пока вождь только на создание танковых заводов в Нижнем Тагиле и Омске, но Андрей был уверен, что дойдет дело и до этого. Создание оборонного комплекса на Урале и в Сибири было стратегически выгодным и создавать его все равно придется, не сейчас, так позднее.

Сталин тем временем перешел к проблемам авиации.

— Пятое. Большая часть наших самолетов уступает по характеристикам самолетам вероятного противника. — Генералы начали переглядываться. Сталин впервые с 1939 года почти открыто назвал главным противником Германию. — Необходимо увеличить производство современных самолетов, а выпуск устаревших моделей прекратить. Армии прежде всего необходимы истребители Як-1, не менее двух тысяч штук, как наиболее подходящие для воздушных боев с Мессершмиттами. Также нужны штурмовики Ил-2. Нужны как воздух, как хлеб. — Повторил Сталин свое выражение другого времени, о котором ему говорил Андрей. — Их также нужно изготовить не менее двух тысяч, и даже больше. Кроме того увеличить производство бомбардировщиков всех новых типов. Чем больше мы их выпустим, тем лучше. Шестое. Нам понадобится сильная противотанковая артиллерия. Нужно модернизировать наши противотанковые 45-миллимитровые пушки, чтобы они могли пробивать броню не менее 50 миллиметров с полукилометрового расстояния. Ускорить работу над модернизированной 76-милиимитровой дивизионной пушкой, работы над которой ведутся в конструкторском бюро товарища Грабина. А также 57-миллимитровой противотанковой пушкой, того же КБ. Седьмое. Нашей армии нужна реактивная артиллерия. Что за непонятные процессы, происходят вокруг их разработки? Товарищ Берия, разберитесь с этим вопросом. К концу года принять все меры к началу серийного выпуска реактивных минометов. Но нужны и обычные минометы. Как я вижу опыт финской войны мало чему научил наших генералов и оружейников. Надо увеличить производство батальонных 82-миллимитровых и полковых 120-миллимитровых минометов. Дать поручение конструкторским бюро ускорить работы над 160-миллимитровым минометом. Восьмое. Необходимо создание самоходной артиллерии. Пора уже переходить от экспериментов к делу. С тридцать пятого года проводите эксперименты, а самоходные установки в войсках до сих пор не появились. Для ускорения работ приказываю использовать для самоходных орудий серийные танки, на которые ставить серийные орудия. На базе КВ создать тяжелые самоходные установки с орудиями калибром 122 и 152 миллиметра. На базе Т-34 среднюю противотанковую самоходку с пушкой калибром 85 миллиметров. Также нужно создать самоходное орудие с 76-миллимитровой пушкой на базе легкого танка для поддержки стрелковых подразделений. К проектированию приступить немедленно. Начать выпуск данной техники не позднее января.

Сталин прошел вдоль стола, подошел к своему месту, положил погасшую трубку.

— Конечно, для этой техники понадобятся люди. Поэтому нужно уже сейчас начинать переподготовку специалистов. Командующие округами должны через неделю предоставить в Наркомат обороны планы перевооружения и создания новых частей. Организовать переподготовку танкистов и летчиков, обучение бойцов использованию новых видов вооружений по мере их поступления в войска. За проведение данных мероприятий командующие округами будут нести личную ответственность.

— Товарищ Сталин, — поднялся со своего места Берия, — все эти мероприятия будет трудно скрыть.

— За секретность, товарищ Берия, будете отвечать вы, лично. — Сталин остановился перед верным соратником, пристально посмотрел на него и добавил. — И если вы не уверены, что сможете еe обеспечить, скажите об этом сейчас. Я думаю, что партия сможет найти вам замену.

Берия сел, не решившись больше ничего сказать Сталину. Тот опять прошелся вдоль стола, взял свою трубку, раскурил еe заново. Повернулся к генералам и добавил:

— Конечно, я сказал не все. Задача нашего Генерального штаба, — он посмотрел в сторону Шапошникова и его заместителя Василевского, — составить подробный план действий, в котором указать и то, о чем я забыл упомянуть. Кроме того, каждый командующий округом должен подумать, что необходимо сделать для усиления боеспособности войск его округа, но не за счет других округов. Гражданским товарищам, — он посмотрел в сторону партийных и хозяйственных деятелей, присутствовавших на заседании, — также необходимо подумать о том, что они могут сделать для усиления обороноспособности нашей Родины.

Сталин вернулся на свое место, сел, посмотрел на присутствующих и добавил:

— Мы думаем, что гражданские товарищи и некоторые приглашенные военные могут быть свободны.

Все гражданские, в том числе и Молотов с Калининым, немедленно поднялись и пошли к выходу. Встал со своего места и Андрей, понимая, что упоминание приглашенных военных товарищей, относилось к нему. Вслед за ним двинулся Егорцев. В коридоре их уже ждал лейтенант сопровождения, чтобы отвести в комнату Андрея.

Через некоторое время они сидели за столом и пили чай, принесенный по их просьбе. Егорцев с интересом посматривал на Андрея, но задавать вопросы пока не торопился. Наконец, он отставил стакан в сторону и спросил:

— А скажите мне, товарищ батальонный комиссар, зачем вы попросили куратором именно меня?

— Затем, чтобы тебя не расстреляли. — Андрей решил отбросить дипломатию и с самого начала выработать между ними откровенный стиль общения. — К тому же мне будет намного легче работать с тобой. Один раз ты уже решился мне поверить, значит и дальше будет проще тебя убедить.

— Убеждать нужно не меня, — усмехнулся Егорцев, — а вышестоящих товарищей.

— Вот ты мне и нужен для убеждения этих товарищей. — Сказал Андрей. — Мало знать о том, что будет. Нужно еще заставить поверить в это других, причем преподнести это не как готовое знание, а заставить их самих до этого додуматься. А для этого нужно знать много такого, о чем я понятия не имею.

— А что именно?

— Да хотя бы то, как принято обращаться к начальникам разных уровней? Где можно приказать, а где просить нужно? Что известно всем, а что является божьим откровением? И информацию нужно передавать стилем этого времени. — Начал свои объяснения Андрей. — К тому же раз ты у нас в политехническом учился, значит и физику должен знать?

— Учить приходилось, — ответил Сашка, — но, по отзывам преподавателей, больших высот в ней не достиг.

— Ничего, если партия поручит выучить, то куда ты денешься.

— А зачем физику учить? — уже серьезно спросил Егорцев.

— Нам с тобой придется в срочном порядке сделать несколько открытий. — Пояснил Андрей. — Но современного научного языка я не знаю. Твоей задачей будет все это сформулировать так, чтобы ни у кого не вызвало сомнений, что это открытие какого-то гения, безвестно сгинувшего в лагерях НКВД.

— Это сделать будет не сложно, ну а дальше? Ведь все это нужно будет защищать от нападок других ученых. Ты не представляешь какой "гадюшник" представляют собой все эти научно-исследовательские институты?

— Почему не представляю, — усмехнулся Андрей, — в наше время нравы в них не намного лучше. Разве что возможности повесить на оппонента ярлык врага народа не получится, и отправить его лес валить, как это принято сейчас. Подожди, скоро товарищ Сталин начнет воздавать по заслугам всем нашим академикам.

— А что они не так сделали? — поинтересовался Егорцев.

— А что они могли сделать? Отправили самых талантливых и способных в лагеря. Хорошо, если им там дают возможность работать, хотя бы в "научной шарашке". А то ведь первые годы попросту расстреливали. Но к этой теме мы еще вернемся, и очень скоро, как мне кажется.

Андрей посмотрел на часы. Времени до возможного вызова к Сталину оставалось еще много. Он достал тетрадку и карандаш, который ему принесли на второй день по его просьбе. Перо Андрей просить не решился, понимая, что, привыкнув к шариковой ручке, писать им вряд ли сможет. Он уже сделал наброски некоторых вопросов, "открытие" которых требовалось впервую очередь. К таким он отнес радиолокацию, жизненно необходимую для борьбы с авиацией противника. Вторым номером у него стояло открытие полупроводникового диода и транзистора. Третьим номером значилось начало работ над электронной вычислительной техникой. Ничего сверхъестественного для данного времени в этих открытиях не было, все необходимое уже было, оставалось только подтолкнуть научную мысль в нужном направлении, или убрать с еe дороги некоторые препятствия, активно мешающие движению.

Здесь же он записал и все сведения, известные ему о создании атомной бомбы и ракетной техники. Но здесь требовались Курчатов и Королев. Андрей уже говорил о них Сталину, но пока никакой реакции от него не последовало. Но сдаваться он не собирался и обязательно собирался повторить свои пожелания вождю.

— Возьми, почитай пока, — он протянул тетрадь Егорцеву, — и подумай как это все преподнести нынешним ученым, чтобы они за идею ухватились и стали еe реализовывать, а не отмахнулись, как от собачьей чуши. Я думаю, что лучше всего поручить это молодежи, еще не нахватавшейся научной спеси и зазнайства.

Егорцев согласно кивнул, взял тетрадь и начал чтение.

Ближе к полуночи Андрея вызвали к Сталину. Он прошел по коридорам уже привычным путем, вошел в приемную. Поскребышев, привыкший за эти дни к его визитам, только молча указал на дверь. На его лице не отражалось никаких чувств, Андрею даже стало интересно, способен ли он удивляться хоть чему-либо. Но подумав, сам пришел к выводу, что способность удивляться на этой должности смертельно опасна.

Сталин читал один из отчетов Андрея. На второй встрече они решили выработать новый стиль работы, когда Андрей писал общий отчет об интересующей вождя теме, а затем Сталин задавал уточняющие вопросы. Работать стало намного легче. За эти недели они обработали такой объем информации, который не осилить при обычном рассказе.

Сталин указал Андрею на один из стульев справа от него. Андрей сел и стал ждать, когда вождь дочитает его отчет. Наконец Сталин отложил последний листок, затянулся трубкой, немного помолчал и спросил:

— Товарищ Банев, а американцы действительно уже ведут работы по атомной бомбе?

— Да, товарищ Сталин, и не только они. Немцы также активно вели разработки этой темы, но с самого начала пошли по неверному пути. А может просто не успели. В Америке же работы ведутся с тридцать девятого года, а за год можно успеть очень много.

— Вы утверждаете, что эти работы стоят очень дорого. Можем ли мы позволить себе такие траты перед началом войны?

— Товарищ Сталин, нам необходимо это сделать. Если мы не начнем сейчас, то потом, догоняя, мы потратим намного больше сил и средств. — Андрей понял, что Сталин уже принял решение, но желает еще раз выслушать его доказательства. — К тому же в начальный период теоретической разработки больших вложений средств не понадобится. Пусть Курчатов вначале разработает основные принципы работы, а затем уже принимается за практическую часть.

— Почему вы, товарищ Банев, так настойчиво называете именно фамилию Курчатова? — Сталин с интересом посмотрел на Андрея. — По моим сведениям, данными вопросами занимается также товарищ Ландау из института товарища Капицы.

— Я постараюсь объяснить причины выбора, товарищ Сталин. Но, поймите меня правильно, это не мой выбор, а ваш. — Андрей вздохнул, он ожидал этого вопроса, но к его радости их преподаватель физики в институте хорошо знал историю закулисных интриг в науке предвоенного времени, и не считал нужным скрывать свое отношение к некоторым ученым. — Да, товарищ Ландау занимался работой над теорией ядерного взрыва и пришел к очень интересному выводу о его невозможности. После чего все работы по этой теме в нашей стране были свернуты. Пока не понадобилось делать бомбу, ибо разведка донесла, что американцы уже близки к еe созданию. Из-за этого Советский Союз отстал в создании ядерного оружия на несколько лет. Вот и пришлось Курчатову в 1943 году в спешном порядке начинать заново то, что было прервано за три года до этого.

— А что же товарищ Ландау? — спросил Сталин.

— Ландау теоретик. Он придумает десять дурацких теорий, но не сможет найти практическое применение ни одному самому простейшему физическому закону. Когда понадобилось создавать бомбу, все наши гении теоретической физики бросились в разные стороны, стали придумывать какие-то моральные препятствия к участию в этом проекте, искать защиты у своих покровителей, лишь бы не показать свою несостоятельность.

— И какое они понесли наказание за нежелание делать эту работу? — Сталин пристально посмотрел на Андрея.

— Никакого, товарищ Сталин. — Андрей усмехнулся и продолжил. — Попрятались по разным углам, а потом еще гордились тем, что "мол не участвовали в создании бесчеловечного оружия".

— Значит Курчатов, — повторил Сталин, встал, прошелся вдоль стола и спросил, — а что с ракетами?

— Ракеты, товарищ Сталин необходимы как средство доставки атомных зарядов. А в перспективе и вывода в космос беспилотных спутников и пилотируемых кораблей.

— А какое назначение у космических аппаратов?

— Их можно применять для самых разных задач, товарищ Сталин. — Андрей подумал как лучше сформулировать, чтобы заинтересовать Сталина, и продолжил. — Военная разведка прежде всего, из космоса можно увидеть многое из того, что невозможно на земле. Космическая связь, предсказание погоды, геологическая разведка и много другого, о чем я просто не знаю.

— Насколько я понимаю, это тоже очень дорого. — Сказал Сталин.

— Если делать не торопясь, то затраты выйдут вполне приемлемыми. Но если нам придется догонять, то цена вырастет многократно. — Ответил Андрей.

— И здесь тоже только одна кандидатура?

— Да товарищ Сталин, Сергей Павлович Королев не просто главный конструктор вначале боевых, а затем космических ракет, но и великий конструктор. На его ракетах еще пятьдесят лет летали, а такой срок много значит. К тому же, я даже не слышал, занимался ли еще кто-нибудь этими вопросами кроме Королева.

— Атомные заряды можно доставлять только ракетами? — спросил Сталин.

— Нет товарищ Сталин. — Андрей вытащил из папки новые листки, написанные утром, и положил на столе. — Здесь отчет о развитии средств доставки атомных боеголовок и бомб за весь послевоенный срок. Естественно, то что я знаю и помню. Поначалу для доставки атомных бомб использовали самолеты. Первые бомбы были очень большие и тяжелые, поэтому требовали больших самолетов с бомбовой нагрузкой не меньше пяти тонн на дальности доставки в несколько тысяч километров. Но сейчас ни у нас, ни у американцев такого аппарата нет. В США создали такой бомбардировщик только к середине войны, и то бомбу он мог взять на борт только предельно облегченный, со снятым вооружением и некоторым оборудованием. А полноценный носитель они сделали только через несколько лет после войны. У нас первый самолет способный это делать тоже появился после войны в КБ Мясищева.

— То есть средств доставки сейчас ни у кого нет? — спросил Сталин.

— Да товарищ Сталин, полноценных средств доставки не было ни у кого еще долго. Иначе американцы немедленно начали бы войну против Советского Союза. Они, начиная с 1945 года, после смерти президента Рузвельта и прихода к власти Трумэна, каждый год составляли план такой войны. Вот только техническая сторона вопроса еще не была доведена до нужного состояния. А когда возможность доставить бомбу появилась, то и у нас уже были и бомбы, и возможность отправить их в ответ на нападение. Это американцев и образумило. Одно дело ударить дубиной по голове безоружного человека, и совсем другое нападать, рискуя получить в лоб такой же дубиной. Атомная бомба сама по себе представляет великолепный аргумент сдерживания противника, нападать, рискуя превратить свои собственные города в радиоактивные пустыни, могут только полные идиоты. А такие болваны среди правителей государств все-таки редкость.

— Если не считать Гитлера. — Дополнил ответ Андрея Сталин. Вождь подумал и, наконец, задал вопрос, который Андрей ожидал от него все эти дни. — Скажите, товарищ Банев, почему Гитлер все же решился напасть на Советский Союз? Немцы старательно избегали войны на два фронта, заключили с нами договор, более выгодный нам, чем им. Отдали нам Западную Украину и Западную Белоруссию, а это треть территории бывшего Польского государства. Поддержали наши требования к Финляндии, да и Румынии, дав нам возможность вернуть территории, принадлежавшие России до революции. Поставляли нам образцы своих самолетов и танков, оборудование нужное для военных заводов. И вдруг, как вы утверждаете, напали, оставив в тылу еще одного, совсем не слабого противника. Вам не кажется, что это нелогично?

— Я думаю, товарищ Сталин, что поступки Гитлера надо анализировать психиатрам, а не военным. — Ответил Андрей. — Но все же здесь скрыта какая-то тайна. С одной стороны, Гитлер всегда демонстрировал маниакальную уверенность в правильности всего, что он делал. С другой стороны, никогда не забывал подстраховаться. Некоторые историки объясняли действия Гитлера тем, что проведя две молниеносные войны с потрясающими успехами, он окончательно потерял чувство реальности. А в следующем году к ним прибавится и третья. Югославию вермахт разгромил за шесть дней. Как тут не почувствовать себя богом?

— Но Франция пока держится. И Англию, по вашим словам, они не разгромили и даже не сумели нанести большой урон еe экономике. — Сталин сел на свое место, выбил пепел из погасшей трубки, открыл пачку с папиросами и начал набивать трубку табаком.

— Франция держится последние дни. Я думаю, товарищ Сталин, что Гитлер был уверен в том, что Англия не нанесет удар ему в спину, пока он будет расправляться с нами.

— Это только ваше мнение, товарищ Банев?

— Никаких документов о договоренностях Германии и Англии после войны не всплывало. Может их не было вообще, а может они были уничтожены в последние дни войны. Основные немецкие архивы были захвачены американцами, а они, естественно, не могли опубликовать документы компрометирующие Англию. Но, попавший им в руки секретный протокол договора тридцать девятого года между СССР и Германией, они опубликовали немедленно. Хотя по договору между союзниками делать этого не имели права.

Сталин кивнул, раскурил трубку, и продолжил следующим вопросом:

— Товарищ Банев, в первый день вы сказали, что мы должны ударить первыми, это единственный вариант выгодного нам развития событий?

— Я все-таки не профессиональный военный, товарищ Сталин, и не могу дать исчерпывающий ответ. Я знаю, что подобный вариант рассматривали в Генштабе, но дальнейшего развития он не получил. Но его активно использовали после войны те, кто хотел переложить ответственность за начало войны на Советский Союз. Они утверждали, что Гитлер нанес СССР упреждающий удар, правда никаких доказательств, кроме собственной фантазии, предоставить не смогли. — Андрей уже говорил с вождем об этом, но сейчас решил повторить, понимая, что Сталин уже принял какое-то решение, но ему нужно подтвердить свои выводы его словами. Конечно, это рискованно и если что-то пойдет не так, то основным виноватым быть ему, но сказав "А" нужно говорить и "Б". — Но в войну, товарищ Сталин, с наибольшим успехом наша армия проводила наступательные операции, основанные на предварительном изматывании противника в обороне. Так было во всех крупных операциях первых лет войны, то есть пока немцы еще рисковали проводить крупные наступательные операции. Да и в дальнейшем, если удавалось узнать точные данные о наступлении противника, этот прием с успехом применялся. Надо добавить, что и крупнейшее поражение сорок второго года наша армия понесла, проиграв наступательную операцию на Харьков. То есть в наступлении немцы, да и мы тоже, более уязвимы, чем в обороне, если, конечно, наши генералы сумеют воспользоваться этой слабостью противника.

Сталин встал и опять начал ходить вдоль стола. Андрей молча следил за его передвижениями. Мешать Сталину размышлять было также опасно, как дразнить сытую кобру. Может быть она и не заметит тебя, а может немедленно вцепится. С равной вероятностью могут произойти оба события. Наконец Сталин остановился напротив него.

— Есть мнение назначить вас, товарищ Банев, представителем ЦК при вновь образованном институте радиотехники. А что думаете вы по этому поводу?

— Товарищ Сталин, я готов быть там, где принесу стране наибольшую пользу.

— Это правильный ответ, товарищ Банев, мы все должны приносить пользу нашей стране. — Сказал Сталин, другого ответа, по-видимому, он не ожидал. — Формирование института уже начато, но вы можете включить в его штаты всех, кого посчитаете нужным для интересов дела. Хоть всю академию наук.

— Товарищ Сталин, мне кажется, что для академиков я не буду авторитетным руководителем. И большая часть моего времени будет уходить на разбор их доносов на меня.

Сталин усмехнулся, покачал головой, но недовольства не высказал. И Андрей продолжил:

— Лучше создавать институт из молодых, но уже имеющих опыт работы инженеров и студентов, заканчивающих обучение. И еще… Мне могут начать задавать вопросы о том, откуда я такой умный взялся, и каким образом до всего этого додумался.

— Нежелательные вопросы пусть вас не волнуют. Мы можем вас представить как эмигранта, решившего вернуться на родину. Тем более, что вас уже считают испанцем.

Андрей с удивлением посмотрел на вождя.

— Вы так хорошо играете испанские мелодии, что все, кто их слышал, посчитали вас испанским интернационалистом.

Андрей кивнул, он, действительно, получив гитару, в первые дни играл в основном испанские мелодии, чтобы восстановить навыки. Но по-испански знал всего лишь пару слов. Придется взять разговорник и подучить язык, чтобы понимать его хотя бы как те, кто там воевал. А то наткнешься на кого-нибудь из военных бывших там, и вся легенда коту под хвост. А легенда неплохая, не хуже, чем была бы французская или американская.

— Завтра можете приступать к своим обязанностям, товарищ Банев. Квартиру вам предоставят неподалеку от института. Обживайтесь, входите в курс дела. Но мы с вами не прощаемся. Вас будут вызывать, когда возникнет необходимость в ваших консультациях.

Андрей понял, что на сегодня беседа закончена, встал и пошел к выходу.

7 июня 1940 года Москва

Болела с похмелья голова, кто-то назойливый все время стучал молоточком внутри нее. Мучительно хотелось опохмелиться, но Виктор прекрасно понимал, что делать этого ни в коем случае нельзя. Дрожащими руками он налил себе из графина стакан воды, залпом выпил его, налил еще один, этот уже вытянул не торопясь. Поднялся с кровати и начал одеваться. Одежда обнаруживалась в самых неожиданных местах по всей комнате, один сапог валялся в самых дверях, второй выглядывал из-под кровати. Одевшись, Виктор рассмотрел себя в зеркале, висящем около двери. Зрелище было отвратное. Тяжелые мешки под глазами не вызывали никаких сомнений в том, чем он занимался последние дни. Лицо покрывала изрядная щетина, волосы на голове взъерошены и торчат во все стороны, разбита нижняя губа. Виктор поморщился, где он так? В гудящей голове несмотря на все усилия возникали только отдельные эпизоды вчерашнего дня.

С утра в таком же состоянии он отправился к своему корешу, с которым когда-то вместе начинали работать на заводе. Вместе пошли в пивную. Решив, что пиво слабовато (Зинка, гадюка, разбавила) сбегали за "мерзавчиком". С водкой пиво уже не казалось таким противным, да и Зинка такой сволочью. Затем был второй мерзавчик… Какая-то компания… Какая-то женщина, которую он целовал в незнакомом подъезде… А дальше?… Дальше он помнил только поцарапанную дверь своей коммуналки, да визгливый голос соседки, встреченной им в коридоре. Виктор вздохнул, небогато… Ладно, Колька расскажет, если, конечно, они с ним в разные стороны не разбрелись.

Он побрел на кухню, на которой по счастью уже никого не было. Все ушли на работу, дети в школу. Только он один до сих пор дома. С наслаждением засунул голову под кран и долго стоял под холодной струей, чувствуя как уходит из головы тяжесть, но взамен появляется колющая боль в висках. С трудом оторвавшись, он побрился холодной водой. Вернулся в комнату и растер лицо одеколоном, к великой радости, еще не выпитым по пьяни. Приведя себя в относительный порядок, он достал из шкафа форму и оделся, пора было в наркомат. Хотя ему можно и не торопиться. Итак ясно, что это его последний день на этом месте. А куда дальше, известно только одному богу или черту. Кто там в небесной канцелярии заведует отделом кадров, распределяющим грешников.

На дребезжащем трамвае он добрался до Лубянской площади. Неторопливо вошел в здание, и отправился в столовую. Есть пока не хотелось, но другого случая могло и не быть. Неизвестно куда ему сегодня после собрания. Может быть сразу в камеру? Будешь потом жалеть, что была возможность нормально поесть, а ты, дурак, не воспользовался ей. В столовой знакомая повариха, полюбовавшись его лицом, только покачала головой и вскоре принесла ему большую кружку настоящего капустного рассола, который Виктор с наслаждением выпил. Неторопливо, наслаждаясь каждым мгновением, как казалось ему, последних минут свободы, он съел завтрак, дополненный по его просьбе тарелочкой капусты. Выходя из столовой оглянулся и окинул взглядом стены, к которым успел привыкнуть за годы службы. Доведется ли еще сюда вернуться, он не знал.

В кабинете он занял свой стол, поставил посередине стола пепельницу и, уставившись в потолок, стал ждать дымя папиросой. Делать вид, что занят каким-либо делом он не хотел. Да никто и не ждал от него таких подвигов. Сослуживцы старательно делали вид, что заняты какими-то очень важными делами, перекладывали бумаги на своих столах и старались не смотреть в его сторону. Виктор их не осуждал, сам за эти годы вел себя так неоднократно. Помочь ему они ничем не могли, а вот самим попасть на заметку, это раз плюнуть. Вскоре большинство из них, похватав бумажки, покинули кабинет. Остались только старший лейтенант Ярцев и капитан Гладышев. Ярцев, окинув взглядом капитана, подошел к Виктору. Минутку поколебавшись Гладышев присоединился к нему.

— Похмелиться хочешь? — Спросил Ярцев, — У меня в заначке есть чекушка.

— Не хочу. — Сказал Виктор. — Спасибо Иван, уже не лезет.

— Ты, Витя, не обижайся на нас, что мы при всех не подошли. — Попытался извиниться Гладышев.

— Да ладно, мужики. Я что не понимаю? Сам в такой ситуации сколько раз был. И правильно сделали. Незачем давать повод для новых дел. Итак в отделе работать уже некому. Одни Рабиновичи, да Айзенберги остались. Они тут такую контрразведку устроят, что шпионы по коридорам толпами бродить будут. Это им не липовые приговоры по 58 штамповать.

Виктор в раздражении махнул рукой. Протянул мужикам пачку Казбека, последнюю оставшуюся у него. Те взяли по папиросе, молча закурили, говорить в общем-то было не о чем. Докурив, Виктор вмял окурок в пепельницу и, посмотрев на дверь, сказал:

— Вот что, мужики. Шли бы вы отсюда, пока какая-нибудь мразь не заглянула. Я бы сам вышел, но боюсь кого-нибудь подставить.

Гладышев с Ярцевым переглянулись, пожали Виктору руку на прощание и, прихватив какие-то папки, вышли из кабинета. Виктор встал, подошел к окну. За пыльным стеклом по улице шли люди, проезжали автомобили, протренькал на стрелках трамвай. Жизнь шла своим чередом. Даже стало немного обидно. Виктор усмехнулся, а что собственно должно произойти? Небо на землю упасть, конец света наступить? Не он первый и не он последний. Он и так держался столько лет, хотя за это время много народу исчезло бесследно. Кто-то действительно за дело, и Виктор сам готов был за это поручиться. Кого-то подгребли за компанию с друзьями. Некоторых взяли за длинный язык. Сам же он попался на излишнем любопытстве. Еще в первый день, получив это дело, он каким-то иррациональным чутьем определил, что дело дерьмовое и нужно спустить его на тормозах, не найдя никаких улик и доказательств. И только неуемное любопытство толкнуло его на то, чтобы копнуть поглубже. А ухватив первую ниточку, он не удержался, чтобы не потянуть за нее как следует. Какая рыба была там на том конце ниточки он понял, только когда и его заметили. Торопливое уничтожение некоторых бумаг ничего спасти уже не могло. Он попался! Как говорит народная мудрость "пошел по шерсть, а вернулся стриженный".

Дальше все шло по давно отработанной методике. Несколько технических ошибок при проведении дознания. Жалоба подследственного на него и дело у него забрали. Вот ведь анекдот! Невинного человека можно как угодно уродовать, выбивая из него нужные признания, и ничего, а стоит только тронуть настоящего врага, но со связями, как вдруг вспоминают о каких-то правах. А то, что эта мразь — враг, причем настоящий, Виктор был уверен на все сто процентов. Но как оказалось, он также чей-то друг, а то и родственник и, судя по всему, очень близкий. А таких трогать нельзя ни в каком государстве. Вон до революции царица-матушка лично на кайзера шпионила, и ничего. Да и других предателей во дворце хватало, но никто их и пальцем не тронул. Почему сейчас должно быть по-другому?

Стрелка возмутительно медленно плелась по циферблату, Виктор поминутно глядел на нее, но до начала собрания оставалось еще долгих двадцать минут. Он выкурил уже три папиросы, достал было четвертую, но убрал обратно, и так язык щипало от крепкого табака. Наконец, минутная стрелка дошла до цифры девять, оставалось всего пятнадцать минут до одиннадцати. Виктор встал, вытряхнул пепельницу в урну, как всегда делал уходя из кабинета, поставил еe на стол и вышел из кабинета. В ящиках стола он проверил все еще неделю назад, как только стало ясно во что он вляпался. В них остались только абсолютно безопасные бумаги, ничего серьезного на него не смогут найти даже настоящие профессионалы, а тем более эти дилетанты сыска.

В парткоме уже собрались все, в чьи обязанности входило присутствовать на этих судилищах, и кое-какие заинтересованные лица. Некоторые смотрели на него со злорадством, но большинство старательно прятало глаза. Виктор равнодушно прошел мимо них и сел в первом ряду. Он сегодня главный герой собрания, ему и сидеть на почетном месте, которое все остальные старательно избегали. Вскоре парторг объявил о начале собрания. Первым вопросом проходил обычный отчет за месяц, никто его не слушал, да и что там слушать — все подобные отчеты как близнецы братья, если хоть один слышал, значит знаком со всеми. Парторг старательно бубнил, иногда заглядывая в бумажку. На Виктора он старался не смотреть, все же он был человек совестливый, не то что его заместитель капитан Фельдман, который с победным злорадством часто окидывал Виктора взглядом. Впрочем у них были личные счеты. Несколько раз Виктор довольно чувствительно щелкнул по самолюбию того, показав при всех грубейшие ошибки расследования в делах Фельдмана. А тот отличался редкой злопамятностью. Говорят, что он пересажал всех, с кем в далеком детстве приходилось драться во дворе. В доме, где он жил, от проходящего по двору Фельдмана все разбегались в разные стороны, чтобы ненароком не вызвать его недовольства чем-либо. И сейчас тот предчувствовал минуту торжества и не мог скрыть своих чувств.

На первый ряд вместе с Виктором рискнул сесть только начальник их отдела майор Зенкович. Опытный и умный профессионал, тот всегда старался выделять Виктора за умение расследовать самые сложные и запутанные дела. И сейчас, предчувствуя потерю одного из лучших сотрудников, он только хмурился и нервно кусал губы. Осадить всю эту шайку во главе с Фельдманом у него не было возможности, за ними стоял кто-то настолько значительный, что все его прежние попытки избавиться от этого дилетанта заканчивались только грозными окриками сверху, после которых Фельдман становился еще наглее и самоувереннее. Зенкович понимал, что сам он до сих пор занимает свое место, только потому, что Фельдман такой болван во всем, что касается контрразведки. Если бы у него был хоть малейший талант, начальником отдела давно был бы он. Об этом говорило хотя бы то, что Фельдман сумел протащить в отдел двух своих родственников, Айзенберга и Рабиновича, несмотря на все протесты майора. Сейчас эти болваны петухами ходили по коридорам, старательно форсили новенькой формой перед машинистками и заваливали самые простейшие дела. Зенкович никогда не упускал случая поставить этих кретинов на место, высмеивал их на каждой планерке, но с тех все "как с гуся вода". Совести у них не было даже в зачаточном состоянии. В отделе нарастали антиеврейские настроения, и самое удивительное, что майор, сам будучи евреем, был одним из инициаторов их возникновения. Впрочем, нужно сказать, что сотрудники отдела четко отделяли самого майора и лейтенанта Цукермана, тоже еврея, от этих болванов и никогда не распространяли на них своих шуток и анекдотов.

Доклад, наконец-таки, закончился и парторг облегченно уступил место своему заместителю. Фельдман осмотрел зал, остановившись взглядом на Викторе, и сказал:

— Вторым вопросом нашего собрания предстоит обсуждение дела капитана Зайцева. Докладчиком по этому вопросу выступит лейтенант Айзенберг.

Лейтенант Айзенберг приходился Фельдману то ли племянником, то ли двоюродным братом по материнской линии, безоговорочно слушал своего родственника во всем и участвовал во всех аферах того. Вот и сейчас он с радостью взялся за сомнительное удовольствие топить своего сослуживца. Выйдя к трибуне, он достал из папки несколько листков, наверняка написанных Фельдманом, и принялся читать старательно пытаясь сохранить на лице значительность.

Виктор, пропустивший мимо ушей весь доклад парторга, хотя никто из присутствовавших не смог бы доказать этого, настолько серьезным и внимательным было его лицо, превратился во внимание. На этот раз он запоминал каждый оборот, высказанный Айзенбергом, выискивая слабые стороны в доказательствах Фельдмана. Поначалу он хотел признать все, что ему пытались приписать. Откровенно говоря, он просто устал. И если бы ему предложили подписать собственный расстрел, вполне возможно он бы смог это сделать. Но поймав торжествующий взгляд Фельдмана, Виктор разозлился. Удовольствия "сплясать на его могиле" он не доставит никому, даже если для проведения этого мероприятия пригласят самых лучших исполнителей "семь сорок". И сейчас он внимательно слушал, намечая ответные ходы, возможности для которых ему предоставляли в избытке. Будучи обвинителями в уголовном суде, эти деятели не сумели бы осудить даже убийцу, пойманного с поличным. Любой, самый посредственный адвокат разнес бы их обвинения в пух и прах. Вся проблема была в том, что суд был не уголовный, где нужны доказательства, свидетели, заявление потерпевшего. В этом судилище нужен был только виновный, да желание упечь его как можно дальше, а если повезет, то и устроить ему встречу с господом богом.

Виктор внимательно анализировал обвинения. Ему инкриминировали, во-первых, грубость с коллегами. Да было, пару раз послал Фельдмана подальше, когда тот влез со своими "гениальными" советами по следствию. Во-вторых, рукоприкладство. Да было, один раз ударил Айзенберга, когда тот вспугнул немецкого агента своими идиотскими методами проведения следствия, то есть опроса всех поголовно на улице "не видели ли они иностранного шпиона". В-третьих, пьянство на рабочем месте. Да было, два раза приходил изрядно подшофе, когда не смогли с Колькой вовремя остановиться и пропьянствовали до утра. Но все это мелочи, за них в тюрьму не отправят и под расстрел не подведут. А вот это уже серьезно. Не смог довести до конца дело немецкого агента. Кстати, благодаря "медвежьей помощи" Айзенберга, навязанного ему Фельдманом для стажировки. Вступал в контакт с этим агентом. А как еще прикажете ловить агентов Абвера с поличным? За последний год не сумел раскрыть ни одного дела, доверенного ему партией. Так мы же настоящих врагов ловим, а не в коридорах их выискиваем!

Последнее Виктор сказал уже вслух и угадал. Фельдман взорвался и разразился длинной тирадой "об обострении политической борьбы, о необходимости безжалостно бороться прежде всего с врагами внутренними, как самыми опасными для пролетарского государства…". Виктор терпеливо слушал его, в некоторых местах серьезно кивал, в других иронично качал головой, подогревая Фельдмана и ожидая, той самой крупной ошибки, которую этот болван непременно допустит. Ошибки, которую можно будет повернуть против него. Виктор решил если не оправдаться, то хотя бы утянуть за собой этого самоуверенного кретина. Тот совсем ошалел от безнаказанности, потерял страх, перестал контролировать то, что говорит. На этом и нужно ловить.

И вот, наконец-то, Виктор дождался той фразы, которая перечеркивала капитана Фельдмана несмотря на всех покровителей. Разойдясь выше всякой меры, тот с пафосом вещал:

— В тот момент когда партия и лично товарищ Сталин требуют от нас безжалостной борьбы с врагами, не останавливаясь ни перед чем. Пусть лучше пострадают десять невиновных, чем уйдет один враг!

Виктор усмехнулся, вот ты Мордка и попался. Боковым зрением увидел, как покачал головой майор Зенкович. В президиуме вдруг замолчал Фельдман, кажется до дурака дошло, что он только что ляпнул. Фельдман стремительно бледнел, в глазах появился страх, больше всего ему хотелось оказаться от этого места как можно дальше. Еще была робкая надежда, что на его слова не обратят внимание, но Виктор вдруг встал и спросил:

— Вы что же, товарищ капитан госбезопасности, хотите сказать, что товарищ Сталин давал вам приказ невиновных сажать? Или вы свое неумение работать пытаетесь оправдать несуществующими приказами о борьбе с невиновными? Хотите переложить ответственность за свои ошибки на Политбюро и лично товарища Сталина? Покажите нам приказ, в котором товарищ Сталин велел вам посадить "десять невиновных ради одного врага".

Фельдман пытался что-то сказать, но сумел извлечь из себя только хриплое блеяние. В глазах у него плескался ужас, до него дошло, что его специально подставили. Он уже не рад был устроенному им самим судилищу. Нужно было, как ему предлагали, просто перевести Зайцева с понижением куда-нибудь в провинцию, но ему захотелось насладиться триумфом победы над врагом. Вот и допрыгался. Он с испугом посмотрел на капитана Зайцева. А вдруг тот не просто так сейчас выставил его дураком. А вдруг он что-то знает. Ведь недаром говорили, что он с одного взгляда умеет определить предателя.

Виктор поймал тот особенный взгляд Фельдмана, который сразу отличает настоящего предателя от запутавшегося дурака. А ведь ты, Мордка, что-то знаешь? Виктор почувствовал охотничий азарт гончей собаки при виде добычи. Для него уже не существовало капитана Фельдмана, появился подозреваемый, которого нужно прижать и выпотрошить из него все, что он знает. Фельдман увидел как неуловимо изменился взгляд капитана Зайцева, сейчас на него смотрел не будущий арестант, не нелюбимый сослуживец, а хищник, увидевший добычу. Ему вдруг стало страшно, что его начнут немедленно допрашивать, он кинул взгляд на майора Зенковича, но обнаружил там точно такой же взгляд хищника, но более осторожного. Кажется ему конец! Положение спас лейтенант Айзенберг, в силу своей глупости, он не смог понять, что же произошло и, решив что наступившая пауза команда для него, продолжил свой доклад.

Дослушав доклад, в котором лейтенант словами Фельдмана требовал "очистить славные органы НКВД от разложившихся сотрудников, применив к ним всю строгость социалистических законов", собрание зашумело, задвигались стулья, коммунисты начали переходить по комнате. Все ждали заключения из доклада, но Айзенбергу его не дали, а сам Фельдман вряд ли мог сказать что-либо осмысленное. После недолгой паузы парторг объявил перерыв, все потянулись к выходу. Одним из первых выскочил капитан Фельдман со своими родственниками. К Виктору подошел майор Зенкович и пожал ему руку, молчаливо выражая свое одобрение. Растерянный парторг перекладывал бумажки на столе, не зная как завершать собрание. Ему тоже было ясно, что на собрание Фельдман вряд ли вернется, и искать выход из тупиковой ситуации придется ему самому. А это значит брать ответственность на себя, а делать этого не хотелось. Парторг был человеком умным и понимал, что рано или поздно с тех, кто решает сейчас судьбы других, могут спросить почему они поступали так. И тогда придется ответить. Именно поэтому он старался не принимать единоличных решений, а еще лучше вообще находиться в стороне от всего, что происходило. Он подошел к майору за советом. Они тихо о чем-то шептались, поглядывали на Виктора, майор начал диктовать парторгу проект заключения.

Виктор понял, что этот бой он выиграл. В отделе, конечно, не оставят, как бы Зенковичу этого не хотелось. Но и не посадят, точно. А вот Мордка Фельдман рискует отправиться в места не столь отдаленные, потому что Виктор церемониться с ним не будет, и донос обязательно напишет. Клевета на товарища Сталина дело такое серьезное, что прощать еe ни в коем случае нельзя. Даже если он не сделает этого сам, донос все равно появится, желающие обязательно будут. Даже если покровители спасут Фельдмана и на этот раз, этот случай научит дурака думать что говоришь. И, наверняка, собьет с него спесь.

Фельдман так и не появился. Парторг зачитал решение собрания. Капитану Зайцеву выносился строгий выговор с занесением в личное дело. Столь мягкая формулировка поразила Виктора. Он ожидал, как минимум, исключения из партии. А с таким решением могли и на работе в отделе оставить. А вот к добру ли это, Виктор так пока и не решил. Взяв след, он обязательно постарается довести дело до конца. И самое лучшее для них с Фельдманом оказаться как можно дальше друг от друга.

Рабочий день закончился своим чередом. Сослуживцы избегали обсуждать произошедшее на собрании, но по поведению нескольких человек было ясно, что доносы на Фельдмана уже написаны. Написал и Виктор. Ему, начавшему все это, нужно было идти до конца, нравится ему это или нет.

Рабочий день подходил к концу, когда Виктора вызвали в кабинет к начальнику отдела. Зенкович кивнул вошедшему Виктору и сказал:

— Тебя, Витя, вызывают на самый верх. — Он кивнул головой в направлении, в котором, как было известно всем, находился кабинет наркома.

Зенкович встал, подошел к шкафу и извлек оттуда папку. Положил еe перед Виктором.

— Здесь, Витя, то, что сумел найти я по делу, на котором ты погорел. Ознакомься и забудь о существовании этой папки. Если понадобится эта информация, можешь ей воспользоваться, но только как найденной тобой. Мое имя не упоминай. Ты не обижайся, но у меня двое маленьких детей. Я не хочу, чтобы они в детдоме выросли.

Виктор согласно кивнул, сам прекрасно все понимал. Будь у него семья и дети, вполне возможно, и он был бы в десять раз осторожнее. Он вначале бегло просмотрел содержимое папки, а затем начал внимательно читать содержимое каждой страницы. Большую часть из этого он нашел сам. Но были и сведения, до которых Виктор не успел добраться. А на одном из листков промелькнула и фамилия, которая вызвала у Виктора безграничное удивление. Он взглянул на майора, тот, поняв причину, только кивнул головой. На Виктора вдруг накатила апатия, если на таких вершинах власти попадаются предатели, то имеет ли смысл то, что он пытается делать. Не проще ли застрелиться сразу. Он сумел добраться только до не очень близкого окружения, и то едва не поплатился. А если ЭТОТ ЧЕЛОВЕК просто узнает, что его фамилия находится в каком-то деле, то весь отдел может отправиться валить лес в далеком Магадане. И то это самый оптимистичный вариант развития событий.

— Я дал прочитать это тебе не для того чтобы сократить нашу жизнь. — Сказал Зенкевич. — А на тот случай если нарком спросит, кто, возможно, за этим стоит. Но если разговор об этом не зайдет, то забудь обо всем, что сейчас прочитал.

Виктор посмотрел на него и, немного поколебавшись, кивнул. Майор прав. Если наркома заинтересует его расследование, то такая информация очень важна. А если его вызывают для расправы, то это знание ничем ему помочь не сможет, только навредить.

— Когда нужно явиться?

— Тебя вызывают к семи часам. Сходи поужинай и к половине седьмого будь в отделе. Я буду здесь. Если не передумаешь разгребать это дерьмо дальше, то я расскажу тебе то, что нельзя доверить даже самому лучшему сейфу.

Виктор встал и, отдав честь, вышел из кабинета майора.

Без пяти минут семь Виктор входил в кабинет наркома. Берия что-то писал за столом, мельком глянул на входящего и продолжил работу. Виктор подошел к столу и остановился, не решаясь прерывать работу наркома. Наконец Берия оторвался от своих бумаг и посмотрел на него.

— Товарищ нарком, капитан госбезопасности Зайцев по вашему приказанию прибыл. — Доложил Виктор.

— Здравствуй капитан Зайцев. — Берия внимательно осматривал Виктора, составляя впечатление о нем. Закончив осмотр, он показал тому на стул, стоящий неподалеку от него. — Садись капитан, разговор у нас будет долгий.

Берия помолчал, затем спросил.

— Ну и что ты там накопал, что такой шум из-за тебя подняли?

— Проводил расследование контактов некоторых представителей ГлавПу РККА, товарищ нарком. — Начал свой доклад Виктор. — В результате расследования зафиксированы встречи данных сотрудников с работниками английского и американского посольств. Так как сами они на этот шаг вряд ли бы решились, то решил опросить информаторов из обслуживающего персонала данных посольств. Ну и… при расследовании выплыли некоторые фамилии…

— И что за фамилии? — Спросил Берия, — Здесь можешь говорить все без боязни.

— Товарища Мехлиса и его заместителей.

Берия откинулся на спинку стула, забарабанил пальцами по столу. Виктор терпеливо ждал, пока нарком обдумает полученные сведения. Берия будто бы забыл о его существовании. Берия рассуждал: "Да, Лейба полный идиот, и здесь умудрился наследить. Если уж какой-то капитан сумел его выследить, то что же известно самому Сталину. Впрочем и капитан не плох, откопать нужную информацию по нескольким намекам, и, самое главное, суметь сделать правильные выводы — это надо уметь. Тут нужен талант и собачий нюх. Кажется, нужный человек найден. Теперь вопрос, как его использовать? Можно конечно втемную, но тогда есть риск, что он собьется с нужного мне направления. Дать всю информацию? Потом придется расстрелять, а человек он нужный не только на один раз".

Берия принял решение. Достал из стола несколько папок, выбрал одну и протянул Виктору.

— Вот, капитан, ознакомься. Здесь дополнение к тому, что ты уже откопал.

Виктор придвинул к себе папку и углубился в чтение. Информация, найденная им и сообщенная Зенковичем, дополнилась новыми сведениями. В голове что-то щелкнуло и стала вырисовываться практически полная картина замысла сионистов. Дочитав он отложил в сторону папку и посмотрел на наркома.

— И к каким выводам ты пришел, капитан?

— Я думаю, что задача наших врагов ослабить обороноспособность Красной Армии, чтобы у Гитлера исчезли сомнения в успехе и он решился напасть на нас. В благодарность за это они хотят получить от англичан возможность образовать еврейское государство в Палестине.

Настал черед удивляться Берии. Сложить из отдельных кусочков мозаики полную картину! Однако у капитана талант. И хотя он уже знает намного больше, чем нарком ему хотел сказать, Берия пришел к выводу о нужности контрразведчика для дальнейшей работы.

— Молодец капитан. Выводы делаешь правильно. Но, как ты понимаешь, только наших выводов недостаточно для доклада товарищу Сталину. Нужны доказательства, документы, свидетели. А у нас только намеки и догадки. Твоей задачей и будет поиск этих доказательств.

Берия достал из стола еще одну папку, отдал Виктору.

— Вот еще материал по этой теме. Сведешь воедино все, что я тебе дал и что знаешь сам. Постараешься найти людей, которые смогут дать убедительные доказательства. С завтрашнего дня будешь работать лично на меня. Чтобы лишних вопросов не возникало, оформим твое исчезновение из твоего отдела как арест. Для всех тебя посадят, продержат в тюрьме пару месяцев, а затем разжалуют и отправят подальше от Москвы, в какой-нибудь Собачинск участковым. Тем более, что оправдание такому решению ты уже заработал. Что сегодня на собрании произошло?

Виктор понял, что говорить надо правду и рассказал все без утайки, в том числе и о своих подозрениях в причастности Фельдмана к расследуемому делу.

— Вот значит как? — Берия подумал и добавил. — И здесь ты молодец, капитан. Клевета на товарища Сталина дело очень серьезное и отвертеться Фельдману не удастся. Из контрразведки его в любом случае попросят. А вот настаивать на заведении уголовного дела мы не будем. Если он не последний винтик в этом механизме, то его постараются убрать туда, где от него будет реальная польза. А ты за ним проследишь, а когда появится уверенность, что он знает то, что нам необходимо, то как следует поспрашиваешь. А если он просто пешка, то капитан Фельдман покончит жизнь самоубийством под тяжестью собственных преступлений. Это будет еще одним заданием для тебя.

— Завтра готовься к аресту. — Добавил Берия к уже сказанному. — Брать будем на работе, чтобы побольше шума было. Необходимо Мехлиса успокоить. Приготовь все документы, их реквизируют при аресте. На сегодня все. Можешь быть свободен.

Виктор встал и пошел к выходу.

27 марта 1941 года Берлин, рейхканцелярия

Когда в зал быстрой походкой, выбрасывая вперед правую руку, ворвался Гитлер, приглашенные на встречу, генералы вскинули руки в приветствии. Гитлер прошел вдоль шеренги. Остановился перед Кейтелем.

— Кейтель, скажите мне, что происходит в Югославии?

— Мой фюрер, разведка докладывает, что лояльное нам правительство свергнуто. А новое собирается вести переговоры с англичанами и, возможно, русскими о союзе против нас.

— Как это произошло? Я вас спрашиваю, как это могло произойти? — Гитлер остановился перед Канарисом. — Зачем нам Абвер, который в состоянии только сообщать о том, что уже произошло? Откуда вы берете свои разведданные? Из английских газет?

Гитлер опять пробежал вдоль шеренги генералов, остановился перед Гальдером.

— А куда смотрит наш генеральный штаб? Почему можно безнаказанно свергать послушные нам правительства?Может быть, завтра английская разведка свергнет и нас с вами?

— Мой фюрер, ничто не предвещало такого развития событий. — Попытался оправдаться Канарис.

— А каких предзнаменований вам надо? Что небо должно упасть на землю? Или Дунай должен потечь обратно? — Гитлер, кажется, не собирался так быстро успокаиваться. — Или англичане забыли прислать вам отчет о работе своей разведки?

Гитлер опять прошел вдоль шеренги генералов, но уже медленнее. Остановился перед Кейтелем.

— Почему я должен думать обо всем? Зачем Германии столько генералов, которые только и могут, что бежать вслед событиям? Почему исправлять их оплошности должен только я?

— Но мой фюрер… — Попытался начать Кейтель, но Гитлер не дал ему развить свою мысль.

— Что фюрер? Фюрер не спит ночами, думая о благе рейха. Фюрер работает с утра до глубокой ночи. А его генералы? Они ждут, когда газеты сообщат им о том, что происходит на границах рейха.

— Мой фюрер, такое развитие событий нам даже выгодно. — Пришел на выручку Кейтелю генерал Йодль. — Теперь мы можем ввести в Югославию войска, не считаясь с желаниями их правительства. Мы ведь все равно собирались это делать.

— Йодль, не учите меня политике. — Вновь взорвался Гитлер. — Если бы это произошло полгода назад, я был бы только рад такому поводу. Но сейчас в разгар подготовки к восточной кампании, мы не можем отвлекать на решение югославской проблемы больших сил. Или нам придется оставить Югославию в покое, или перенести сроки нападения на Россию, по крайней мере, на месяц.

— Мой фюрер, но мы можем не уложиться в намеченные сроки. — Возразил главнокомандующий сухопутными войсками рейха генерал Браухич.

— Браухич, а что вы будете делать, если в Югославии высадятся англичане? Как тогда пойдет компания на востоке?

— Вряд ли Черчилль решится на активные действия. — Сказал Гальдер. Гитлер успокоился, и пора было переходить к поиску путей решения возникшей проблемы.

— Даже если англичане будут только загорать на пляжах Адриатики и играть в свой дурацкий гольф, нам все равно придется держать против них большую группировку. — Поддержал Гитлера Кейтель. — Данную проблему надо решать сейчас, до нападения на Россию.

— Сколько нужно времени для организации вторжения в Югославию? — Спросил Гитлер у Кейтеля.

— Учитывая, что войска уже находятся вблизи югославских границ, не более недели.

— Да, Югославия нас задержит. — Признал Гитлер. — Сербы очень воинственны. Надо будет сразу натравливать на них усташей Анте Павелича. Если хорваты вцепятся в сербов, вермахту будет легче разгромить югославскую армию. Канарис, ваша задача распространить среди населения Югославии слухи о том, что мы предоставим независимость всем народам, которые нас поддержат. Пусть националисты всего этого сброда, который населяет Югославию, поработают на нас.

Успокоившийся Гитлер отошел к столу с картами. За ним подошли и генералы.

— Браухич, успокойтесь. Двух летних месяцев вполне достаточно для уничтожения русской армии и сокрушения России. — Сказал Гитлер, уловивший тихий шепот главнокомандующего сухопутными силами, обращенный к кому-то из соседей.

— Паулюс, где вы? Подойдите ближе. — Продолжил он. — Вам предстоит, используя свои связи, обеспечить поддержку наших войск со стороны Венгрии и Румынии. Объясните Хорти и Атонеску, что если они хотят получить свой кусок русской территории, да и югославской тоже, они должны нам помочь не только сочувственными возгласами, но и своими войсками.

Как всегда, спокойный и сосредоточенный Паулюс только молча кивнул, уяснив свою задачу. Впрочем, он пытался что-то сказать, но Гитлер уже отвлекся в сторону.

— Йодль, не хватит ли шептаться с Кейтелем? Я все слышу. Заверяю вас, что никакой зимней компании в России не будет. Оставшегося времени вполне хватит, чтобы дойти до самого Урала, а не только до Волги, как наметил Паулюс. Вы еще успеете покормить страшных русских комаров, когда мы выйдем на намеченные рубежи. Я специально выгоню вас на берег Волги, чтобы они вас, как следует, погрызли.

— Мой фюрер, опасность представляет не только югославская и греческая армии, но и английские войска находящиеся в Греции. А их там более пятидесяти тысяч. — Вмешался в разговор начальник генштаба вермахта генерал Гальдер, уже понявший, что предстоит также вторжение в Югославию, кроме ранее намеченного в Грецию.

— Чепуха. — Отмахнулся от него Гитлер. — Англичане, как всегда, будут стоять в стороне и ждать чем все закончится. А затем, когда мы разгромим их союзников, побегут спасать свои драгоценные шкуры.

— Опасно не только действие английских войск, но и их бездействие. — Продолжил свою мысль Гальдер. — Пока они находятся в Греции, и греки и югославы будут надеяться на их поддержку и сопротивляться. Вот если бы удалось их оттуда убрать, все завершилось бы намного быстрее.

— Гальдер, вы наверное путаете меня с богом?! — Вспылил Гитлер. — Я могу исправить ошибки, допущенные моими генералами, но я не могу вмешиваться в решения командования англичан.

— Мой фюрер, я, кажется, знаю как повлиять на решение этой проблемы. — Решился вмешаться в разговор Паулюс.

Гитлер с интересом повернулся в его сторону. Паулюс проявил себя как хороший исполнитель, способный грамотно переложить на язык военных приказов поставленную перед ним задачу, но до сих пор за ним не замечалось самостоятельной творческой инициативы.

— И какое решение вы хотите нам предложить?

— Мой фюрер, если ударить, хотя бы небольшими силами, в направлении Каира, то англичане сами выведут войска из Греции ради спасения своего положения в Египте. — Сказал Паулюс.

Гитлер повернулся к висящей на стене карте Европы и Средиземноморья. Он вообще питал слабость к географическим картам, в особенности больших размеров. Эта же была просто громадной, занимая всю стену.

— Где сейчас находится Африканский корпус генерала Роммеля? — Спросил он.

Паулюс услужливо показал расположение войск Роммеля и английской армии Уэйвелла. Гитлер близоруко щурясь оценил расстояние до Каира и Александрии, перевел взгляд на Грецию, опять вернулся к Египту и, наконец, спросил.

— Какова вероятность того, что Черчилль перебросит свои войска из Греции?

— Если угроза будет реальной, то он непременно это сделает. — Продолжил убеждать его Паулюс. — Если Роммель подойдет к Каиру хотя бы на триста километров, англичане перебросят в Египет не только войска из Греции, но и все свои резервы в пределах тысячи километров.

Гитлер продолжал рассматривать карту, что-то оценивая, но пока хранил молчание.

— Если это произойдет, то и греки и югославы прекратят сопротивление раньше, чем в присутствии англичан. — Продолжал вколачивать свою мысль в голову фюрера Паулюс. — Это позволит нам завершить компанию раньше намеченных сроков и не переносить сроки нападения на Россию.

— Канарис, что скажет ваша разведка? — Обратился Гитлер к главе Абвера.

— Я не могу прогнозировать реакцию англичан со стопроцентной точностью, но Черчилль всегда относился к африканским делам с повышенным вниманием, так что данный трюк может сработать. — Уверил его глава внешней разведки.

— Но Африканский корпус Роммеля не обладает достаточной пробивной силой. — Попытался возразить Гальдер, не любивший генерала Роммеля и не собирающийся это скрывать. — К тому же, командующий этим корпусом склонен к авантюрам и плохо управляем, кроме того, его невозможно застать в штабе корпуса.

— Гальдер, если генерал не просиживает штанов в штабах, то это не значит, что он плохой генерал! — Взорвался Гитлер, не любивший Гальдера и ждавший только серьезного повода убрать его с поста начальника генерального штаба. — А если Африканский корпус не имеет достаточной пробивной силы, то его надо усилить. Сколько танков имеет Роммель?

— Около двухсот панцеров. — Поспешил отрапортовать Паулюс. — В корпусе две дивизии, их них только одна танковая. Но кроме немецких частей там также находятся шесть итальянских дивизий, из них одна танковая. Хотя нужно признать, что итальянские танки намного слабее и наших панцеров, и английских танков.

— А сколько у англичан? — Продолжил Гитлер.

— По не уточненным данным, не менее шестисот. — Ответил ему Паулюс, сколько их в армии Уэйвелла на самом деле не знал точно никто в германском генштабе, но цифра, наверняка, должна была произвести впечатление на фюрера. — Но большая часть из них легкие крейсерские танки, и хорошо бронированные, но слабо вооруженные пехотные "Матильды" и "Валентайны". Если броня первых легко пробивается нашими пушками, то орудия вторых не в состоянии как-либо навредить нашим панцерам.

— Надо усилить Роммеля полноценной панцер-дивизией. И передать ему хотя бы одну пехотную дивизию, а лучше две. — Сделал вывод из услышанного Гитлер. — Браухич, выделите для Роммеля танковую дивизию, которая ближе всего к Италии. И подыщите, какие пехотные дивизии лучше всего подойдут для действий в пустыне. Их нужно перебросить в Африку не позднее середины апреля.

— Но, фюрер, мы сможем снять их только с восточного направления. На западе у нас ни одной полностью укомплектованной панцер-дивизии нет, да и пехотные части вряд ли соответствуют предъявленным требованиям. — Пытался возразить Браухич.

— Браухич, у вас почти два месяца для укомплектования войск восточного направления! — Вспыхнул Гитлер. — За это время вы сможете перебросить и пополнить несколько таких дивизий. Немедленно найдите кого можно перебросить в Африку для усиления наших войск, находящихся там.

Внимательно выслушивающий продолжение этого разговора, начальник генштаба Гальдер, давно уяснивший, что Гитлера легче обмануть, чем переубедить только кивнул головой, надеясь потом внести свои коррективы в его решения, но не тут то было.

— И учтите, Гальдер, что я обязательно проверю все ваши распоряжения по Африке. — Мстительно закончил свою тираду Гитлер.

Гальдер недовольно посмотрел на Паулюса, в очередной раз подсунувшего ему своего "швабского задиру". Паулюс постарался сделать вид, что не заметил этого взгляда. Ну что же он выполнил обещание, данное Эрвину. А дальнейшее течение событий зависит только от фюрера, который кажется уже воспринял его точку зрения. Хотя нужно признать, что Паулюс с самого начала был уверен, что решение греческой и югославской проблемы не требует такого количества войск, как намечал в своих планах Гальдер. И сейчас он действовал не столько из дружбы, сколько из убеждения в возможности другого решения возникшей проблемы.

— Когда генерал Роммель может начать активные действия? — Спросил Гитлер.

— По моим сведениям через три дня. — Ответил Паулюс, отметив очередной недовольный взгляд Гальдера. Паулюс внутренне усмехнулся, что скажет Гальдер, когда узнает, что на самом деле Африканский корпус уже начал активные действия несколько дней назад.

— Ну что же, наверное, это правильное решение проблемы. — Сделал вывод Гитлер, немного подумал и добавил. — Но даже если мы ошибаемся, у нас достаточно времени исправить допущенные ошибки.

Гитлер отошел от карты к столу совещаний. Генералы переместились вслед за ним.

— Теперь о восточной кампании. — Продолжил Гитлер. — Канарис, что доносят ваши подчиненные о реакции русских на начало наших приготовлений?

— Мой фюрер, пока никакой реакции Кремля не отмечено. Разведка доносит о полном спокойствии военного и политического руководства русских. Не отмечено никакого перемещения войск к Западной границе. Происходит очередное переформирование танковых и механизированных частей. Большевики очень любят то расформировывать их, то заново создавать.

— Сколько у русских танков? — Спросил Гитлер.

— По нашим данным в Западных округах более восьми тысяч. — Осторожно ответил глава Абвера. Заметив удивление генералов, он продолжил. — Но большая часть из них легкие Т-26, русские варианты английского Виккерса. По опыту боев в Польше мы можем сказать, что серьезной опасности для наших панцеров они не представляют. Остальные быстроходные БТ, которые хороши на парадах, но имеют слабое бронирование. К тому же русские танковые части эшелонированы до самого Днепра и не смогут быть введены в бой одновременно. Так что у нас будет подавляющее превосходство практически по всему фронту.

— Генерал Кестринг сообщал о появлении у русских какого-то нового танка. — Подал голос Браухич.

— Сведения о новом танке русских отрывочны и не достоверны. — Вынужден был признать Канарис. — Известно только, что его, предположительно, вооружили 76-миллимитровой пушкой и он имеет противоснарядное бронирование. Также нам известно, что комиссия обнаружила в нем так много недостатков, что производство этих танков отложено до их устранения. Даже если они появятся на фронте, скорее всего это будут единичные экспериментальные варианты.

Гитлер удовлетворенно кивнул, сообщенные главой Абвера сведения совпадали с тем, что уже было ему известно.

— Как бы мы не секретничали, но апрель станет конечным месяцем, когда произойдет неизбежная утечка информации. — Напомнил Йодль. — Русские наверняка уже все знают. Или узнают в ближайшее время.

— Если они знают, то почему держат свои армии на расстоянии триста, а то и четыреста километров от границы? — Высказал свои сомнения Паулюс. — Склады снабжения и аэродромы Красной Армии выдвинуты к самой границе, что позволит нам сразу же уничтожить или захватить их.

— Паулюс более объективен, — поддержал его Гитлер.

— Благодарю, мой фюрер, но это не моя заслуга, а Абвера. — Паулюс сделал легкий полупоклон в сторону адмирала Канариса. Тот благодарно кивнул.

— Если большевикам известен точный срок нападения, то они могут и не торопиться с приготовлениями! — Продолжал ворчать Йодль.

— Гальдер, а что с Львовским и Белостокским выступами, убрал Сталин свои армии или нет? — Поинтересовался Гитлер.

— Нет, мой фюрер, — откликнулся тот, — все войска в этих выступах остаются на месте.

— Вот вам Йодль, еще одно доказательство. Как ни бездарны большевистские маршалы, но даже в Кремле должны понимать, что эти армии сидят в громадных мышеловках, которые нам остается только захлопнуть. — Торжествующе подвел Гитлер итог дискуссии.

— Мой фюрер, — продолжил Гальдер, — сегодня мне передали послание русского военного атташе.

— О чем?

— Он сообщает, что на середину мая русские намечают большие маневры в восточной Белоруссии с участием войск Западного и Киевского округов. Приглашают на них высшее руководство вермахта.

— Ну вот! — Торжествующе воскликнул Гитлер. — Каких доказательств вам еще нужно, Йодль. Мой кремлевский коллега Сталин делает все возможное, чтобы облегчить нам задачу. Когда мы посадим его в клетку в Берлинском зоопарке, я лично повешу ему на шею Железный крест, который он заслужил этим решением.

Генералы заулыбались, фюрер любил проявить чувство юмора. И хотя не всем нравились его остроты, полагалось реагировать на них адекватно. Насладившись произведенным впечатлением, Гитлер продолжил:

— Ну что же господа, пора подвести итоги нашего совещания. В ближайшие дни нужно произвести подготовку наших войск к вторжению в Югославию. Датой нападения определить шестое апреля. Одновременно произвести все намеченные мероприятия по вторжению в Грецию. Африканскому корпусу генерала Роммеля наступать в направлении на Каир. На востоке продолжать все приготовления к вторжению в Россию. Дату начала войны против русских оставляем прежней. Кейтель, оформите это решение в виде приказа и принесите мне на подпись. Совещание закончено.

Гитлер повернулся и поспешил к выходу. Вслед нему потянулись генералы.

28 апреля 1941 года Западнее Луцка

Виктор вышел на порог штаба, осмотрелся по сторонам. Весна окончательно вступила в свои права. Заливались в ветвях птицы, перелетали с места на место, радуясь теплу и солнечному свету. Виктор полной грудью втянул воздух. Терпко пахло первыми клейкими листочками, молодой травой, стремительно пробивающейся к солнечному свету, невзрачными весенними цветами. Полюбовавшись окрестностями он спустился вниз. С трудом нашел предназначенную ему машину. Шофер явно не новой эмки приветствовал его оттопыренным задом, торчащим из-под капота. Судя по виду машины, это было его основным занятием. Виктор закурил и стал ждать. Наконец шофер выбрался из внутренностей своего "железного коня" и увидел его. На вопросительный взгляд сержанта, стали видны петлицы, Виктор только кивнул ему и забросил свои вещи на заднее сиденье.

— Я ваш новый начальник особого отдела капитан Зайцев, — сказал сержанту Виктор.

— Сержант Пащенко, водитель особого отдела, — отрапортовал тот.

— Ехать можем? — спросил Виктор.

— Так точно, товарищ капитан. — Ответил шофер и кинулся закрывать капот.

Вскоре машина выехала из ворот, повернула налево и неторопливо покатилась на запад. Виктор прибыл к новому месту службы, к четвертому за девять месяцев. Тот памятный вызов к наркому перевернул всю его жизнь. После эффектного ареста, с отрыванием орденов и петлиц, его три недели продержали в камере внутренней тюрьмы Лубянки. За это время он ознакомился с большим количеством различной документации, которую ему привозили из архивов и библиотек. Виктор старательно изучал историю мирового сионизма, пытаясь понять логику действий будущего противника. Читать приходилось все. Отчеты царской контрразведки, донесения политической жандармерии, труды революционеров еврейского происхождения, и даже переписку Троцкого, неизвестно как сохраненную в архиве НКВД. Пришлось ему ознакомиться и с протоколами съездов "сионских мудрецов". И хотя объявили их по всему миру фальшивками, производили они впечатление самого настоящего документа. Курировавший его подготовку майор на вопрос Виктора о подлинности этих протоколов ответил коротко — "фальшивок не держим".

К концу июня Виктор уже ясно представлял, откуда ему нужно начинать свое расследование и попросил доложить об этом Берии. Нарком выслушал его доводы и велел готовить нужные документы. Так Виктор оказался в том сонном белорусском городишке, в котором зацепил цепочку, протянувшуюся через половину страны. Берия был им доволен, не проходило и пары месяцев на новом месте, как Виктору удавалось выявить всех фигурантов своего расследования. После этого появлялись чистильщики и подметали всю резидентуру, не глядя на чины, звания и национальности. А тихий незаметный капитан, активно злоупотребляющий спиртным, вскоре переводился на другое место службы. И каждый раз с трудом избегал разжалования за то, что не справлялся со своими обязанностями. Все его непосредственные начальники, если не заводили на него дело, то активно старались избавиться от никчемного алкоголика, который каждый день заявлялся на службу с похмелья. Ну а после скандала в ресторане, который Виктор всегда устраивал под занавес своего расследования, его к облегчению начальства переводили куда-то в другое место.

Были конечно и накладки. Первый его руководитель воспринял разжалованного и сосланного из Москвы офицера как главного кандидата в жертвы. И немедленно завел на него дело, надеясь и выполнить план по врагам народа в рядах НКВД, и сохранить своих людей. Но не тут то было. Все его потуги активно тормозились сверху, а затем непонятливому майору намекнули, что данного капитана лучше оставить в покое, чтобы самому не загреметь по полной программе. На всех остальных местах службы капитана Зайцева вместе с его прибытием распространялись слухи о высоком покровителе, и Виктора не трогали.

Это четвертое место было очень странным. Намеки о главном центре всплывали на каждом этапе расследования, но любые попытки вытрясти из подследственных какие-либо подробности заканчивались ничем. Они просто не знали ничего конкретного, только слухи, да и то непроверенные. Не давали результатов и допросы на Лубянке, арестованные либо не знали, либо молчали. Когда же один из них все же согласился рассказать то, что ему было известно, с ним произошел странный случай. Стоило ему только попытаться сказать название места, где по его сведениям был расположен главный центр, как он начал задыхаться. Прибывший через пять минут врач сумел только зафиксировать смерть. После этого капитану Зайцеву было приказано удвоить осторожность, а вместе с ним по местам его службы начала перемещаться команда "волкодавов" из личного резерва наркома. Вот и сейчас мимо их старого ржавого корыта, только по недоразумению до сих пор носящего название автомобиля, проскочил "Опель" с двумя молодыми лейтенантами. Это был один из подвижных постов прикрытия, где-то на дороге их должны сменить другие люди, тех в свою очередь третьи. Методика была отработана до мелочей, но пока на его скромную персону никто не покушался. Или не смогли вычислить, или считали за меньшее зло уничтожение некоторых агентов.

Виктор начал тихо клевать носом под мерное урчание двигателя. Всю ночь он старательно изучал документы переданные ему в Киеве. Вначале в штабе аэродрома ПВО, затем в брюхе транспортного самолета при тусклом свете фонаря аварийного освещения. Из-за срочности наркомат решился на доставку Виктора самолетом, хотя ко всем предыдущим местам службы он добирался поездом. Этих поездок ему хватит еще надолго. Всю дорогу ему приходилось старательно изображать выпивоху и рубаху парня, нести всякую чушь развлекая случайных собутыльников, приставать к проводницам. Да и пить порой приходилось по настоящему. Виктор не был трезвенником, не был и малопьющим, довольно часто напивался "до положения риз". Но всегда это происходило только с одним человеком, старинным другом еще с далеких заводских времен Колькой. А тут вдруг оказалось, что Виктор не может пить с другими людьми. Нет, понемногу пить то он конечно мог, но вот напиваться не тянуло. А на работе он вообще не пил, вот и приходилось старательно симулировать, полоская рот водкой каждое утро, да и во время рабочего дня. Не забыл он сделать это и сейчас, перед тем как выходить из штаба. Шофер давно уловил этот запах, и сейчас сонливость пассажира объяснил самым естественным в таком состоянии похмельем.

Виктор рывками проваливался в сумбурный сон, в котором ему, то вручали орден за проделанную работу, то расстреливали за провал расследования. Иногда он поднимал голову, чтобы увидеть очередной холм, на который старательно и натужно гудя двигателем забиралась их машина, после чего опять проваливался в царство Морфея. Разбудил его раздавшийся впереди выстрел. Виктор крикнул сержанту: "Стой". Тот вжал педаль тормоза в пол и оцепенел, уставившись взглядом вперед. Капитан выдернул из кобуры ТТ и вывалился в приоткрытую дверцу. Метнувшись в сторону, он проломился через кусты и побежал вдоль дороги к месту, откуда ему послышался выстрел. Дорога в этом месте проходила через довольно густой лес, Виктору приходилось огибать деревья, продираться через кусты. Наконец он выскочил на небольшую полянку, на которой лежало три тела и сидел еще один человек. В сидящем он узнал одного из лейтенантов группы сопровождения, находившегося в недавно обогнавшей их машине. Тот бинтовал руку поверх разорванного рукава гимнастерки. Виктор убрал ТТ в кобуру, помог забинтовать рану. Вспомнив имя лейтенанта, один раз им уже приходилось работать вместе, он спросил:

— Коля, что произошло?

— Да место это показалось нам подозрительным. Сверкнуло в кустах что-то, мы и решили проверить. Проехали немного дальше, загнали "Опель" в лес, а сами вкруговую сюда. А здесь засада, вас, судя по всему, ждали. Ну мы двоих сразу положили, а остальных постарались взять. Этот вот гад меня из нагана и зацепил. — Лейтенант кивнул головой в сторону связанного ремнями человека.

— Остальных? — Спросил Виктор.

— Был еще один. — Ответил лейтенант. — Он сразу в лес побежал, как нас увидел. Мишка за ним погнался.

Вскоре в кустах примыкающих к полянке раздался треск ломаемых сучьев и из них вывалился второй лейтенант. За собой он тащил безвольное, явно мертвое тело.

— Что с ним? — Спросил Виктор.

— Яд у него с собой был, товарищ капитан, в воротнике. Только я его подсек и к земле прижал, как он, гад, зубами воротник рванул и сдох, сука.

— Проверь у этого, — Виктор показал на связанного диверсанта.

Михаил перевернул находящегося в беспамятстве пленника, быстро ощупал воротник его гимнастерки.

— Есть, товарищ капитан. — Лейтенант отхватил ножом кусок воротника и перекинул его Виктору.

В воротнике была аккуратно зашита ампула, судя по всему с цианидом. Повертев еe в руках, Виктор бросил еe в кучу, в которую Михаил собирал вещи диверсантов. Отдельной группкой было сложено оружие. Арсенал впечатлял. Два ППШ, трехлинейка с оптическим прицелом, вот и блик, который видели с дороги, и автоматическая винтовка АВС. Три нагана и один тяжелый маузер, откуда только откопали такой раритет. Не меньше десятка гранат, по большей части ребристых "лимонок", но с правого края лежали две противотанковые. Отдельно лежало что-то непонятное. Длинная труба с двумя ручками, в которую с одного края был вставлен ромбический заряд. Было это очень похоже на уменьшенное динамореактивное орудие, которое Виктор однажды видел, когда присутствовал на маневрах в горах. Взяв его в руки, он вспомнил рассказы о разрабатываемом устройстве для стрельбы противотанковыми гранатами. Поискал клеймо, так и есть Тульский оружейный завод. Да, придется кого-то основательно потрусить за пейсы. Новейшая разработка, само существование которой такой страшный секрет, что не всяким генералам известен, используется диверсантами для охоты на сотрудника НКВД. Очень скоро кто-то полетит со своего кресла за халатность, а может и прямое предательство.

Михаил тем временем проверил карманы диверсантов, собрал и передал капитану их документы. Виктор полистал бумаги, талантливо сделанная липа. Похожи, конечно, на настоящие, но не для такого зубра как капитан Зайцев, приходилось ему встречать и получше. Фамилии в документах все русские, но одного взгляда на трупы достаточно, чтобы безошибочно определить национальную принадлежность. Никакими документами не скроешь семитские черты лица. И только оставшийся в живых диверсант отличался от остальных, хотя на славянина и он не был похож. Европеец точно, а кто именно не разберешь.

Связанный начал приходить в себя, окинул мутным взглядом поляну, трупы лежащие рядом с ним, повернул лицо к Виктору и вздрогнул, видимо узнал. Виктор помрачнел, если он стал такой знаменитостью, что первый попавшийся диверсант узнает его с одного взгляда, то все его расследование летит коту под хвост. Самое время сворачивать деятельность и спешить с докладом к наркому. Тем более есть с чем. Цепочку он размотал почти всю, остался только неуловимый и таинственный центр, про который многие слышали, но никто не знает где именно он находится. Хотя можно сказать с большой уверенностью, что где-то здесь. Если решились на его ликвидацию, значит он подобрался слишком близко.

Михаил рывком посадил пленного спиной к ближайшему дереву, пошлепал его по щекам, окончательно приводя в чувство.

— Ну что, падла, будешь говорить. — Начал он обработку пленного. Его напарник пока не вмешивался, его время подойдет позже. Виктор тоже знал свою роль. В данный момент он должен наблюдать за реакцией допрашиваемого, определяя когда он врет, а когда говорит правду. Пленный презрительно скривил губы и отвернулся.

— Да ты посмотри на него? Ему не нравится! — Продолжал лейтенант, и несильно ударил диверсанта ладонью по уху.

И тут пленный взорвался:

— Вы не имеете права бить меня. Международные законы запрещают это.

Виктор с Михаилом удивленно переглянулись. Вот это да! Акцент! Диверсант говорил по-русски с сильным акцентом. Причем подобный акцент не мог принадлежать никакому, из давно живущих в СССР, народов. Отличался он и от говора литовцев и латышей, который был хорошо знаком Виктору.

— Да ты кто такой? — удивился Михаил.

— Я гражданин Великобритании, и я требую своего консула. Разговаривать с вами я буду только в его присутствии. — Пытаясь сохранить значительность на лице, сказал им диверсант. Произошедшее после его слов окончательно выбило поданного Британской короны из колеи.

Русские вдруг засмеялись. Покатывался со смеху лейтенант, проводивший допрос. Громко смеялся капитан, на которого они охотились. И даже раненый улыбался, морщась от боли.

— Вы поглядите на него! — Всхлипывал от смеха Михаил. — Его на бандитизме взяли, а он консула требует.

— И откуда только такие идиоты берутся? — Поддержал его Николай. — Наверняка какой-нибудь корреспондент. Только эти дураки преувеличенного мнения о своей персоне.

Виктор смеялся вместе со всеми. Выходка действительно была идиотской в полном смысле этого слова. Сразу видно непрофессионала, знавшего о работе разведок и контрразведок только из дурацких романов.

— Ну все парни. — Прервал Виктор веселье. — Грузите этого иностранца, документы и оружие к себе и везите на базу, пока его соратники не пожаловали. Я побуду здесь, посторожу трупы. Встретите другие группы, пришлите сюда.

Пока Михаил подгонял Опель к полянке, Виктор вышел на дорогу проведать своего шофера. Тот по-прежнему находился в машине, настороженно поглядывал по сторонам и даже не заглушил двигатель. Подойдя вплотную к машине, капитан увидел, что его геройский сопровождающий держит руку на рычаге переключения скоростей, готовый в любую минуту рвануть с этого места. Подошедшего капитана шофер встретил умоляющим, испуганным взглядом. Виктор собиравшийся поставить того на пост, только махнул рукой, да велел подогнать автомобиль ближе к полянке. Взяв у шофера его карабин, он отправился на поляну.

Через двадцать минут, за которые Виктор тщательно изучил форму диверсантов, подъехала еще одна машина. Из нее выскочили другие два бойца группы сопровождения, пробежали полосу кустарника, отделявшую место засады от дороги, и через несколько секунд оказались на поляне. Поздоровались с капитаном, осмотрели трупы, а затем принялись за повторный осмотр места засады. Старший лейтенант, звали которого Иван, а интересоваться фамилией Виктору не пришло в голову, наверняка ведь в документах не настоящая, начал обходить полянку по периметру. Его напарник, которого, как помнил капитан, звали Алексеем, принялся прочесывать зигзагами траву, пытаясь отыскать что-нибудь не замеченное его предшественниками.

Виктор закурил и принялся ждать. Через пять минут осмотр был закончен. Лейтенант Алексей обнаружил только два окурка и оброненный патрон от ППШ. А вот старлей нашел далеко в кустах отброшенную туда записную книжку. Написанная на непонятном языке она содержала также несколько страниц с колонками цифр, а это могло быть ключом к шифру. Глядя как просветлели лица бойцов при виде этой находки, Виктор понял что сегодняшний день оказался самым удачным за все месяцы расследования. Кто-то из трупов был не тупым исполнителем, а человеком допущенным к очень важным секретам, раз решился носить с собой шифр. Скорее всего это был диверсант, за которым гнался Михаил, и который решился на самоубийство, когда задержание стало неизбежным. Такая находка говорила также о том, что засаду собирали в спешке, иначе такое важное лицо в ней бы не оказалось. Следовательно информация о нем ушла не из Киева, а непосредственно из штаба корпуса. Похоже ему придется задержаться на этом месте. Вполне вероятно, что пресловутый центр где-то тут.

Вскоре на шоссе загудел грузовик, Алексей побежал к дороге. Вернулся он с десятком бойцов. Развернув большую часть отделения цепью, он начал прочесывать прилежащий лес. Старший лейтенант и оставшиеся два бойца принялись за погрузку трупов на полуторку.

Виктор вернулся к машине. Успокоившийся сержант возился в двигателе своей эмки, похоже это было его любимым занятием. Увидев капитана, он быстро закончил работу и закрыл капот. Вернув бойцу его карабин, Виктор отошел со старшим лейтенантом в сторону.

— Что вы решили, товарищ капитан? — Спросил его Иван.

— Последую дальше к месту службы. Кажется мы подобрались настолько близко, что начинаем вызывать беспокойство, если, конечно, это не дурацкая инициатива исполнителей.

— Выделить вам бойцов в сопровождение?

— Не нужно. — Виктор объяснил свое решение. — Если бы у них было время тщательно подготовить засаду, я бы с тобой уже не разговаривал. Собирали в спешке и тех, кто оказался под рукой. А раз так, то сегодня повторить они еe не смогут.

— Хотя бы подождите третью группу.

Виктор согласно кивнул, меры безопасности находились в ведении старшего лейтенанта, и он просто обязан был слушать его в таких вопросах.

Через полчаса его эмка въезжала в ворота военного городка, расположенного на окраине городка с певучим названием Озютичи. Сам городок, правда, напоминал большую деревню, но расположение шестнадцатой бригады, входящей во второй танковый корпус поражало порядком и чистотой. Сержант остановил свою эмку перед штабом бригады. Виктор посмотрел по сторонам и сказал шоферу.

— Вот что, сержант, мне кажется, что о произошедшем на дороге никому рассказывать не надо. Вообще никому, ты меня понял. Если где-то появятся слухи, то ты у меня будешь белых медведей возить, лет пять, не меньше.

Сержант согласно кивнул. Дождался, когда пассажир покинет машину, и рванул в парк. Виктор вошел в штаб, спросил у первого встреченного командира, где кабинет комбрига, и вскоре входил туда.

— Товарищ подполковник, капитан Зайцев прибыл для дальнейшего прохождения службы. Назначен к вам новым начальником особого отдела бригады. — Доложился Виктор.

Командир бригады ознакомился с документами, оставил приказ себе, вернув удостоверение капитану. Просмотрел предписание, спросил:

— Значит из Москвы, капитан Зайцев?

— Так точно, товарищ подполковник.

— А там чем занимался?

— Контрразведчик, товарищ комбриг.

— А к нам за что? Тем более "с сохранением воинского звания".

Виктор улыбнулся, данная формулировка моментально превращала его из привилегированного командира НКВД, приравненного по его званию к армейскому подполковнику, в обычного капитана.

— За пьянство на рабочем месте и рукоприкладство, товарищ подполковник.

Командир бригады с интересом посмотрел на него.

— И часто прикладываешься?

— По настроению, товарищ командир. — Осторожно ответил Виктор. Соблюдать легенду алкоголика, конечно желательно, но вряд ли у него будет необходимость в ней. Все должно решиться в ближайшие дни.

— Разрешаю только по выходным. — Прервал его размышления командир. — А сейчас нам предстоит много работы. Тебя инструктировали о возможных событиях на границе?

Виктор согласно кивнул. О возможном развитии событий он знал предостаточно, едва ли в радиусе ста километров был человек, информированный лучше его. Но и показывать это не стоило.

— Так что пьянствовать нам, капитан, некогда будет. Сегодня устраивайся, а завтра в восемь часов ровно приступить к исполнению своих обязанностей. Трезвым, капитан!

Виктор козырнул, повернулся и вышел из кабинета.

1 мая 1941 года Москва

Парад подходил к концу. Как и предлагал Сталин, на этот раз никакой новой техники показано не было. Прогремели гусеницами по брусчатке Красной площади красавцы БТ-7, прошли тяжелые и неповоротливые пятибашенные Т-35, гордость Красной Армии прошлых лет. В небе над площадью проползли громадные и медлительные ТБ-3, сопровождаемые юркими "ишаками" И-16. Гордо промаршировали по брусчатке стрелковые батальоны, выставив вперед неизменные трехлинейки с примкнутыми штыками. Даже конницу показали. Андрею показалось, что на этот раз генералы переусердствовали в выставлении напоказ всего этого старья, но иностранные военные атташе, расположившиеся неподалеку от них, были довольны. Андрей только хмыкнул, если человек хочет обманываться, то он будет верить только в то, что соответствует его представлениям.

Их колоритная группа, состоящая из контр-адмирала флота, батальонного комиссара и капитана связиста в окружении нескольких штатских, вызывала поначалу заинтересованные взгляды, но затем интерес утих. Мало ли какая блажь большевикам в голову взбредет! Захотелось им во флотской форме покрасоваться, вот и одели. Тем более, что и вокруг них хватало военных с самыми различными петлицами — от летчиков и до военных юристов.

Андрей посмотрел на часы, на сегодня еще было намечено очень важное дело — контрольное тестирование первой пробной партии транзисторов. Конечно, работа уже идет, сотрудники института приступили к ней с самого утра, но ему хотелось посмотреть на испытание самому. Более чем полугодовая напряженная работа лаборатории полупроводников завершилась успехом. От первых пробных экземпляров, созданных еще в ноябре, удалось перейти к производству установочной серии. Работу с диодами завершили уже к марту, и сейчас их вовсю используют при разработке армейских раций. С транзисторами было труднее производство совершенно новое, в отличие от диодов, наработки которых уже существовали, правда, использовались для других целей. Основной трудностью было создание базового слоя, устойчиво работающего на всех режимах. Но все проблемы были решены к началу апреля, а дальше началась разработка технологии производства.

Смотрел на часы и Сашка. За прошедшее время, он из полуадьютанта, полунадсмоторщика превратился в очень хорошего инженера. И петлицы инженер-капитана носил по праву, а не только для маскировки. Под его руководством разрабатывали полупроводниковые диоды, и только благодаря его энергии и способностям работа была завершена в столь короткий срок. А сейчас директор института, профессор Берг, поручил ему налаживание производства транзисторов. И надо сказать, что и с ней Сашка управился за короткое время. Сталин, узнав об успехах лейтенанта НКВД на поприще науки, велел наградить его званием инженер-капитана и использовать в дальнейшем на новом месте, не лишая, впрочем, и предыдущего воинского звания.

Еще одним ценным итогом деятельности Андрея стало введение новой системы званий для начальствующего состава армии. Вместо громоздких дополнений в виде ранга военнослужащего технического и хозяйственного состава, по его предложению ввели более понятные сочетание должности и соответствующего воинского звания. Вот и ходит Сашка инженер-капитаном вместо воентехника первого ранга, как было до этого.

Андрей окинул взглядом трибуны. Ему не единожды приходилось присутствовать на различных, бессмысленных с его точки зрения, мероприятиях. Чаще всего по приказу Сталина, иногда об этом просил Берия. Андрей хотя и томился подобным времяпровождением, но всегда безропотно выполнял эти поручения. Он прекрасно понимал, что его используют в качестве живца. Слухи о необычном комиссаре распространялись во все стороны, и немалая часть из них выходила из недр НКВД. На подобную приманку слетались шпионы всех мастей, не подозревая, что их уже ждут старательно раскинутые контрразведкой сети. Иногда в них попадалась очень серьезная рыба, а один раз улов был такой, что даже Берия выглядел ошарашенным. В тот раз попались два крупных сотрудника НКИДа, сумевшие до этого благополучно пройти все проверки и допущенные к очень большим секретам. А военные атташе Италии и Румынии, проявлявшие излишнее любопытство к персоне батальонного комиссара Банева на одном из дипломатических приемов в Кремле, попались на элементарном воровстве. Желая проверить папку, которую данный комиссар носил с собой, они вместо документов обнаружили в ней несколько пачек английских фунтов стерлингов и поздравление с тем, что их только что сфотографировали за этим неблаговидным делом. Неизвестно какую выгоду получили от этого контрразведчики, но Андрей вволю посмеялся, наблюдая как меняются лица этих горе-карманников. Самой же большой загадкой для него было — как НКВД объясняло его присутствие на этих приемах.

Но сегодня ловля шпионов не задалась. Никто не проявлял к ним открытого интереса, что могло говорить о том, что глупые разведчики в иностранных посольствах попросту перевелись. А может и то, что найден другой путь проникновения в секреты их института.

Наконец, было объявлено об окончании парада. Сотрудники института потянулись к выходу с трибун. Большинство из них на сегодня было свободно и, с чувством хорошо выполненного долга, они отправились праздновать. Андрей же с Сашкой и директором института пошли к ждавшей их "эмке". В машине Сашка, как младший по возрасту, занял сиденье рядом с водителем, а Андрей с профессором Бергом устроились на заднем сиденье.

— А скажите, Аксель Иванович, отличался ли сегодняшний парад от предыдущих? — Спросил Андрей.

— Вы знаете, Андрей Николаевич, парад действительно отличается. — Ответил Берг. — Я, конечно, видел не все, но на этом, как мне кажется, и техники поменьше, да и качеством она хуже. Самое же удивительное, что ни одного нового образца! На всех предыдущих парадах старались удивить, а сегодня… Такое ощущение, что показать нечего.

— Или незачем показывать, товарищ контр-адмирал. — Отозвался с первого сиденья Сашка.

— Наверное, вы правы, Александр Ильич. — Согласился с ним Берг.

— Аксель Иванович, вы читали отчеты о последних испытаниях радаров? — Спросил Сашка.

— Да, получил сегодня утром как раз перед парадом. Испытатели в восторге! Передвижные локаторы уверенно опознавали цель за тридцать-сорок километров на высотах от полукилометра до четырех. Стационарные позволяют это делать с расстояния не менее семидесяти километров, а при благоприятных условиях и более ста. Работают и наши блоки помех, до семидесяти процентов ложных целей они отсеивают. Все ваши предложения, Андрей Николаевич, блестяще себя оправдали.

— Кажется, успели, — добавил к его словам Андрей.

— Вы правы, — согласился с ним Берг, — локаторы уже идут в западные округа, к концу месяца будет развернут первый рубеж.

— Дадут ли нам этот месяц? — бросил в пустоту Андрей.

— А меня больше беспокоит агентура Абвера. — Сказал Сашка. — Как бы чего-нибудь не разнюхали про локаторы.

— Не должны, Александр Ильич, — успокоил его Берг, — НКВД такой охраной их окружил, что даже меня допустили только после тройной проверки документов.

Эмкаподъехала к воротам института, все достали пропуска, подошедшие охранники стали тщательно их проверять. Только удостоверившись в праве прибывших пройти за ворота, охрана открыла их. Выйдя из машины, они сразу отправились в лабораторный корпус, перед входом в который у них опять проверили пропуска.

Работа в корпусе была в самом разгаре. Молодые инженеры тестировали транзисторы, испытывая их на всевозможных режимах. Каждый двадцатый сжигали, определяя ток пробоя. Довольные лица инженеров лучше всяких слов рассказали о результатах. Кажется, и здесь успех. Можно запускать мелкосерийное производство и проектировать схемы уже не только для ламп, но и для их продукции. Андрей помнил, как узнав насколько легче станет самолетная рация, профессор Берг только недоверчиво покачал головой. Теперь же, девять месяцев работы директором института сделали его самым горячим сторонником использования полупроводников в радиотехнике. Хотя главной его страстью были радиолокаторы. Они были его детищем, и даже рекомендации Андрея он старался творчески осмыслить и применять их по-своему.

Не понимал он только необходимость в столь сложное время тратить большое количество средств на работу третьей лаборатории, занимавшейся разработкой элементов вычислительной техники. Но как убедила его работа в данном институте, всякое дело, проводящееся в нем, имело глубокий смысл и практическую пользу, если не сейчас, то в будущем.

Андрей с Сашкой подключились к работе, надеясь к вечеру закончить всю серию испытаний. Но спустя несколько минут в лабораторию вбежал испуганный дежурный по канцелярии. Задыхаясь от быстрого бега, он сообщил, что батальонного комиссара Банева срочно требуют к телефону. Выяснив что звонок из Кремля, Андрей немедленно отправился к телефону. На другом конце провода Поскребышев сообщил ему, что ему будет звонить сам Сталин. Сашка с удивлением услышал эту новость, вождь никогда не беспокоил его днем, тем более не отрывал от работы. Наконец на другом конце провода раздался мягкий голос Сталина, сдобренный уже привычным акцентом.

— Здравствуйте, товарищ Банев, как обстоят дела с производством нужной нам продукции?

— Здравствуйте, товарищ Сталин. Мы уже закончили все испытания, и с завтрашнего дня можем приступать к отработке технологии производства.

— Это хорошо, что вы опережаете график. Мы думаем, что ваш институт можно отметить Ленинской премией за успешную работу.

— Служим Советскому Союзу. — Отрапортовал Андрей.

— Скажите, товарищ Банев, а как у вас в институте обстоят дела с национальным вопросом?

— С национальным вопросом? — Опешил Андрей. — Как и везде. Есть люди разных национальностей. Я точных цифр не помню, но могу предоставить их через несколько минут.

— А сколько у вас в институте лиц еврейской национальности?

— Я могу предоставить полный отчет, товарищ Сталин.

— Хорошо, товарищ Банев. Мы будем ждать вас вместе с профессором Бергом через полтора часа с полным отчетом по всем работам, и национальному вопросу тоже.

Сталин положил трубку. Но по его голосу Андрей, хорошо изучивший вождя за эти месяцы, понимал, что тот доволен, и даже не пытается скрыть это. Причем вряд ли это касалось завершения работы по радарам, об их ходе он постоянно консультировался у профессора Берга. И, наверняка знал все тонкости гораздо лучше Андрея, основной работой которого была разработка транзисторов и работа над вычислительной техникой.

Андрей сообщил Бергу о вызове в Кремль. Профессор сразу начал отбирать нужные для доклада бумаги. Андрей же отправился в отдел кадров за справкой о национальном составе сотрудников института. Хотя численность евреев в институте он хорошо знал. На настоящий момент их было пятеро, четверо в отделе прикладной математики третьей лаборатории. И один в лаборатории радиолокации. Хотя Сашка, предупрежденный Берией о возможном интересе сионистов, и их покровителей англичан, к институту, безжалостно вычеркивал евреев из списка претендентов, и оставил только тех, за кого лично поручился Аксель Иванович. Впрочем, был еще один, шестой, но тот на вторую неделю работы стал проявлять излишнее любопытство к работе других сотрудников, за что и был немедленно уволен и переведен куда-то в Среднюю Азию. Начальник охраны института провел воспитательную беседу со всеми другими сотрудниками и отбил у всех желание не только спрашивать чем занимаются другие, но и даже смотреть на чужие столы.

К четырем часам они уже входили в приемную Сталина. Ожидавший их Поскребышев велел подождать и вошел внутрь, но почти сразу вышел и приглашающим жестом открыл перед ними дверь. Андрей постарался сосредоточиться, страха он давно уже не испытывал, убедившись в том, что Сталин прежде всего прагматик и, пока он будет верно служить стране, опасаться ему нечего, но волнение всегда присутствовало. В кабинете вождя они с Бергом обнаружили кроме самого Сталина еще четверых человек, сидящих за столом. Сам Сталин по своему обыкновению ходил вдоль кабинета. Увидев входящих, он указал им на стулья по другую сторону стола. Андрей с профессором сразу сели, указания вождя нужно было выполнять без задержек. Андрей посмотрел на другую сторону стола, изучая находящихся там посетителей вождя. Одного он узнал сразу, это был известный кинорежиссер Эйзенштейн, остальные были ему незнакомы. Хотя немного подумав, он сумел узнать еще одного человека, это был молодой, потому Андрей и не смог его сразу признать, профессор теоретической физики Ландау. Незнакомы были только двое, один с круглыми очками на утомленном лице, и другой, с длинными волосами, несмотря на лысину на полголовы, и умным взглядом, в котором сквозило превосходство и самоуверенность.

— Знакомьтесь товарищи, — сказал Сталин, — это делегация творческой интеллигенции, прибывшая по поручению Общества Еврейской культуры. Это кинорежиссер Эйзенштейн, профессор Ландау, поэт Фефер и актер Михоэлс.

Андрей удивился, делегация действительно была очень представительной. Каждый из них по отдельности имел немалый вес в предвоенном советском обществе, а все вместе представляли немалую силу, с которой необходимо было считаться даже Политбюро и Сталину. Хотя сразу было видно, что Эйзенштейн тяготится этой миссией, он даже отсел от своих товарищей подальше, насколько позволяла длина стола. Хотя про него Андрей и слышал, что он не еврей, но ничего документально подтверждающее или отрицающее эту версию ему найти так и не удалось. Приходилось поступать в соответствии с английской мудростью — "если что-то выглядит как утка, ведет себя как утка и крякает как утка, то скорее всего это она и есть". "Гениальный и непримиримый" по отзывам его поклонников (впрочем говорили они все это намного позже, когда всесильный НКВД потерял свои страшные зубы) Ландау отчаянно трусил, пытаясь скрыть это за рассеянным видом, но получалось у него плохо. Поэт был спокоен, как человек уверенный в своей правоте. Но все же главным в этой делегации был не он. По властному взору Михоэлса сразу было ясно, кто в ней руководит. Ясно это было и по внимательному взгляду, с которым он рассматривал Андрея. Он что-то знал и даже не пытался это скрывать.

Сталин тем временем представил и Берга с Андреем и перешел к главному вопросу, ради которого он и пригласил их.

— Вот товарищи из Общества Еврейском культуры жалуются на вас, товарищ Берг. Они утверждают, что в руководимом вами институте занимаются национальной дискриминацией. Что вы можете нам сказать по этому поводу?

— Почему они так решили, — удивился Берг, — и в чем заключается эта дискриминация?

— Они утверждают, — продолжил Сталин, — что в вашем институте очень мало работников еврейской национальности.

Голос Сталина был спокоен и ровен, но хорошо изучивший его за эти месяцы Андрей понимал, что вождь доволен. Понимал и причину. Столь открытое выступление обозначало, что проникнуть в тайны их института сионистам с англичанами пока не удалось, и они решили использовать последний способ. Хотя нужно быть очень самоуверенным, чтобы пытаться говорить со Сталиным с позиции силы, кажется товарищи никак не могут забыть свое всесилие двадцатых-тридцатых годов. За спиной еврейской делегации приоткрылась дверь и в кабинет тихо вошел Берия. Он присел на стуле, стоящем около стены и прислушался к разговору. Чувствуя, что кто-то вошел, напрягся Михоэлс, но оглянуться в присутствии Сталина не решился.

Андрей решил взять инициативу в свои руки и решительно поднялся, пока профессор Берг не решился сам отвечать на заданные вопросы.

— Разрешите мне ответить, товарищ Сталин? — Спросил разрешения Андрей, Сталин кивнул ему и Андрей продолжил. — Я являюсь представителем Политбюро при институте и подобные вопросы предназначены прежде всего мне, а не директору института. На данный момент среди сотрудников института, а их сто тридцать три человека без обслуживающего персонала, числятся. Украинцев шестнадцать человек. Белорусов семеро. Немцев пять человек. Один швед. — Он кивнул в сторону профессора Берга.

— Да какой швед! — Отмахнулся рукой Аксель Иванович. — Русский я, Андрей Николаевич.

— Два татарина, один казанский, один сибирский. — Продолжил доклад Андрей. — Один латыш. Поляков трое. Один армянин. Евреев пятеро. Остальные русские. Как видите, товарищи, полный интернационал. Не хватает только представителей Средней Азии.

— Это хорошо, что вы владеете информацией, товарищ Банев. — Сказал Сталин. — Но может быть, представителям еврейского народа досталась грязная, тяжелая, неквалифицированная работа? — В голосе Сталина сквозила откровенная издевка. — Что вызвало негативную реакцию товарищей из Общества Еврейской культуры?

— Никак нет, товарищ Сталин. — Андрей старательно вытянулся под взглядом вождя. — Все пятеро работают по специальности, инженерами.

— Так чем же вы недовольны? — Обратился Сталин к еврейской делегации.

Ландау испуганно дернулся от этих слов, скосил глаза на Михоэлса, но тот молчал. Вместо него поднялся Фефер.

— Товарищ Сталин, мы не жаловались, что представителям нашего народа предоставили работу не по квалификации. Мы вообще не знаем, чем они там занимаются. Все пятеро категорически отказались не только рассказать нам о работе, но и даже встретится с нами. И запретили членам своих семей общаться со своими еврейскими родственниками. Вы заметьте, только с еврейскими. С остальными, у кого они есть, конечно, они общаются.

— В вашей формулировке звучит, что ваших соотечественников "мало"? — Продолжил беседу Сталин. — Не могли бы вы пояснить эту формулировку?

— Конечно, мало. Мы все слышали, что их только пять человек на весь институт! — Удивился непонятливости вождя Фефер.

Андрей почувствовал, как внутри разгорается злость. Он посмотрел на Сталина и спросил:

— Может быть уважаемый поэт объяснит мне: а почему их представителей должно быть много?

— Но всей стране известны заслуги еврейских ученых в развитии советской науки! — С пафосом продолжил Фефер. — Мы думаем, что они могли бы принести пользу и в вашем институте. И малое количество представителей нашего народа в вашем учреждении говорит о том, что им не доверяют. А что это, как не дискриминация?

— В таком случае, в первую очередь нужно рассматривать жалобы узбеков и киргизов, представителей которых в нашем институте вообще нет. — Усмехнулся Андрей.

Кажется он угадал с фразой. Ибо Фефер обиделся и с не меньшим пафосом продолжил.

— Но мы ведь говорим о представителях культурных народов, а не каких-то дикарей! — Возразил ему Фефер, повернулся к Михоэлсу за поддержкой и поперхнулся своими словами, увидев лицо своего соратника. Выражение праведного гнева медленно сползало с его лица, он краснел, понимая что ляпнул лишнее.

— То есть вы хотите сказать, что есть культурные народы, которые должны иметь преимущество во всем, а есть необразованные дикари, достойные только грязной работы? — Дожимал его Андрей, не давая поэту вывернутся из ловушки, в которую он сам залез из-за своего несдержанного языка. — Так ведь, товарищ Фефер, и до фашизма договорится недолго.

За спиной еврейской делегации ласково улыбался Берия. Андрей даже пожалел их, сегодня кому-то из них, а может и всем сразу, не миновать содержательной беседы с наркомом НКВД.

Спасая своего товарища, поднялся Михоэлс.

— Товарищ Фефер неправильно выразился. Он не хотел обидеть представителей других национальностей нашей великой советской родины. Он имел в виду, что представители этих народов не имеют своих научных и инженерных кадров. И хотел сказать, что если дело, которым занимается ваш институт, такое важное, то еврейские ученые и инженеры, несомненно, ускорили бы его выполнение.

— Мы понимаем вашу озабоченность, товарищ Михоэлс. — Ответил ему Сталин. — Но выполнение этого дела в настоящее время не требует участия столь высококвалифицированных кадров. Но мы учтем ваше мнение. И если нам потребуется помощь еврейских ученых, мы их, конечно, привлечем к работе, в той форме, которая принесет наибольшую пользу делу.

В голосе вождя сквозила откровенная угроза. Понимая, что перегнули палку, Михоэлс с Фефером с самым верноподданническим выражением лица следили за Сталиным. Ландау уже не мог спрятать страха, губы у него мелко дрожали. А Эйзенштейн выглядел разочарованным, он понимал, что его ввергли в авантюру с непредсказуемыми последствиями, но ничего исправить уже не мог.

Сталин посмотрел на часы, висящие на стене, и добавил.

— Мы думаем, что представители Общества Еврейской культуры могут быть свободны.

Еврейская делегация поднялась и пошла к выходу. Навстречу им с ласковой улыбкой вышел Берия. Увидев его, испугались все, даже невозмутимый Михоэлс. У Ландау задрожали руки. Эйзенштейн с надеждой оглянулся на Сталина, но тот уже отвернулся от них.

— У меня будет несколько вопросов к товарищу Феферу. — Сказал им Берия. — Попрошу пройти его со мной. Остальные свободны, пока свободны…

И эта недосказанность подействовала сильнее любых угроз. Андрей видел, как дернулись плечи у поэта, как поник Ландау, раздраженно глянул на Михоэлса Эйзенштейн.

"Интересно, чего он им наобещал?" — подумал Андрей. Но делегация уже вышла и он повернулся к Сталину. Вождь был доволен. Враги проявили себя сами, не сумели добиться своих целей, и, самое главное, наделали ошибок, оправдать которые будет очень нелегко, если вообще возможно.

— Вы очень помогли нам, товарищ Банев, очень точно обозначив ошибки данных товарищей. — Поблагодарил его Сталин. — Но мы сегодня собрались не для того, чтобы разбирать мелкие националистические кляузы. Тем более, что товарищи уже осознали свои ошибки, а если нет, то органы НКВД помогут им это сделать.

Он подошел к своему столу и взял трубку. Андрей вдруг понял, что все это время вождь ходил без нее, впервые на его памяти. Раскурив трубку, Сталин повернулся к Бергу.

— А что нам скажет профессор Берг о работах с локаторами?

— Работы завершились полным успехом, товарищ Сталин.

— Таким ли уж полным, нет ли в ваших словах преувеличения, товарищ Берг?

— Товарищ Сталин, мы сравнивали результаты работы своих локаторов с данными разведки. Ни англичанам, ни немцам пока достигнуть таких результатов не удалось. — Ответил ему Берг. — А ведь у нас еще имеются возможности для модернизации этих образцов. И мы уже начали разработку более совершенных установок.

Берг открыл свою папку и начал читать отчет о результатах последних испытаний радиолокаторов. Сталин его внимательно слушал, пару раз задал уточняющие вопросы, подтвердив свою хорошую память на цифры. Отчет его удовлетворил. Обрадовало его и то, что подчиненный лаборатории завод уже начал выпуск радиолокаторов и в ближайшие дни первые расчеты, тренировки которых давно происходили на экспериментальных образцах, будут отправлены в Западный Особый военный округ. Выслушал он и сообщение о работе других лабораторий. О начале выпуска транзисторов он уже слышал. Остался он доволен и работами третьей лаборатории вычислительной техники. Математический аппарат был почти готов, существовали в металле и основные узлы вычислителя и оперативной памяти. Проблемы были только с магнитной памятью. Громоздкий магнитный барабан никак не хотел работать устойчиво, и каждое его включение было "уравнением с бесконечным числом неизвестных". Конечно, первые машины могли бы обойтись и без него, но Андрею хотелось сразу сделать если не шедевр, то хотя бы аппарат, на котором было б удобно работать.

Сталин во время доклада ходивший вдоль стола остановился напротив Берга и сказал.

— Мне также хотелось выслушать ваше мнение об использовании ученых еврейской национальности. — Видя как поморщился профессор Берг, Сталин спросил. — Вы не верите в их способности или просто не хотите с ними работать?

Берг, которому за последние годы не единожды приходилось опровергать "научные" утверждения этих "профессоров", сказал:

— Товарищ Сталин, вы прекрасно знаете мою позицию. Можно придумать и даже математически обосновать любой теоретический бред, но в большинстве случаев эти "гениальные догадки" невозможно реализовать практически. К тому же эти товарищи необычайно легко меняют свои "гениальные труды", стоит только доходчиво объяснить им их тупость.

— То есть вы против их использования? — Продолжил Сталин.

— Товарищ Сталин, я не возражаю против того, чтобы они работали. — Ответил ему Берг и, после секундного колебания, добавил. — Но как можно дальше от нашего института.

Андрей поспешил придти на помощь своему начальнику:

— Товарищ Сталин, разрешите мне сделать предложение? — Сталин благосклонно кивнул и Андрей продолжил. — Присутствовавшие здесь товарищи согласились на использование ученых еврейской национальности на благо нашей Родины на условиях, которые посчитает нужным применить правительство. Вот и нужно этим воспользоваться. Я думаю, что нужно организовать институты укомплектованные исключительно еврейскими учеными и дать им задание, которое будет предусматривать получение практического конечного результата, а не только теоретических разработок. Вот если они сумеют с этим справиться, значит докажут свою профессиональную пригодность. А если не смогут, то пусть пополнят ряды лесорубов, труд которых не менее важен.

— Откуда такой антисемитизм, товарищ Банев? — Сталин едва заметно усмехнулся и принялся выколачивать докуренную трубку, терпеливо дожидаясь ответа.

— Товарищ Сталин. — Андрей решил довести до логического конца, не единожды затрагиваемую тему. — Я не являюсь антисемитом, но я за оценивание пользы, приносимой человеком и в, частности, ученым, не по его национальности, а по реальному вкладу в общее дело. Сумеют еврейские ученые сделать что-либо практически полезное, я извинюсь перед ними в вашем присутствии. Но я также категорически против их присутствия в нашем институте. Создайте для них еще один институт с аналогичным заданием. Возможно, что они сотворят что-то другое, не менее полезное, если не сумеют повторить нашу работу.

Аксель Иванович удивленно посмотрел на Андрея, обнаружив в нем новые для себя грани, и сказал:

— Я могу добавить к сказанному Андреем Николаевичем, что подобная организация работы принесет намного больше пользы, чем простое собирание всех научных кадров в одном институте.

Выслушав все сказанное, Сталин вплотную подошел к ним и сказал:

— А ведь сегодня праздник, товарищи! Я думаю, что и нам не мешало бы отметить его, если вы не возражаете?

— Сочтем за честь, товарищ Сталин. — Быстро среагировал на его слова Андрей.

— Ну вот и хорошо, товарищ Банев. Сообщите товарищу Поскребышеву, чтобы он отдал распоряжение проводить вас к месту проведения праздничного концерта.

Андрей с профессором повернулись и вышли из кабинета.

3 мая 1941 года Расположение 16 бригады

С утра Виктор заскочил в свой кабинет, кивнул находящемуся на рабочем месте сержанту Иванову.

— Звонки были?

— Так точно, товарищ капитан, звонили из штаба корпуса, предупредили, что сегодня к нам прибудет с проверкой начальник особого отдела корпуса подполковник Фельдман.

Виктор поморщился, не вовремя принесет начальство. У него хватает сегодня дел и без того, чтобы выслушивать наставления подполковника… Стоп!

— Сержант, а как зовут подполковника Фельдмана?

— Михаил Яковлевич, товарищ капитан.

Виктор даже опешил. Вот это да! Мордка Фельдман здесь! Что же эти дуболомы из отдела обеспечения не предупредили, кто будет у него непосредственным начальством!

— И давно подполковник Фельдман начальник особого отдела корпуса?

— Вторую неделю, товарищ капитан. Это первое посещение нашей бригады. — Ответил сержант.

Виктор сел, достал папиросу, не спеша закурил и задумался. В штабе корпуса принимал его майор Ефремов. Почему же Фельдмана не было? И представился майор "исполняющим обязанности", а не заместителем. Но Мордка на должности уже вторую неделю. И кто же тогда навел на него засаду? Если сам Фельдман, то тогда вряд ли бы он заявился сюда. А если не он, то какую роль играет здесь Мордка? И кто главный?

Виктор докурил папиросу, подошел к окну и выбросил окурок в приоткрытую форточку.

— К какому времени должен прибыть подполковник Фельдман? — Спросил он сержанта.

— К одиннадцати часам, товарищ капитан.

Виктор кивнул и вышел из кабинета, времени было достаточно чтобы завершить все намеченные на утро дела. Еще в первый день он профессиональным взглядом контрразведчика заметил вблизи расположения бригады несколько человек с явно изучающими взглядами. Проверив свои подозрения еще в течение двух дней, он убедился в правильности своих предположений. Пронаблюдать за ними он поставил пару ребят из саперной роты, которые неторопливо перебирали забор, заодно фиксируя все перемещения подозрительных лиц. Наблюдатели были явно из местных, так как хорошо знали саперов и внимания на них не обращали. Известны им были и сотрудники особого отдела, стоило только кому-нибудь из них показаться за ворота, как пост наблюдения немедленно снимался и появлялся обратно только после удаления особистов. Вот и сейчас на другой стороне улицы лениво фланировал парень в городском костюме, но с брюками заправленном в сапоги, и надвинутой на глаза кепке. Он грыз семечки из бумажного кулька, перебрасывался фразами с прохожими, доходил до конца улицы, разворачивался и шел обратно. Парню было скучно, он часто останавливался около единственной на улице витрины, разглядывал стоящие там манекены. Но вскоре ему прискучивало и это занятие, и он шел дальше.

Виктор изучал его передвижения через дыру в заборе, невидимый никем, кроме саперов, докладывавших в этот момент ему о результатах наблюдения. Наблюдатели были дилетантами самого низкого пошиба и работали скорее всего за деньги. Этот походил на прибывшего на заработки обывателя из более мелкого городишки, а может и лишенного своего ремесла мелкого торговца. А вот второй был намного опаснее, по всем замашкам и Виктор и саперы сразу определили в нем уголовника со стажем. Тот и на улице вел себя не как этот, а чаще всего устраивался в одной из подворотен и, неторопливо куря, следил за воротами.

Вполне возможно, что был еще и ночной пост, но ночью наблюдали скорее всего из окна. Устроенная Виктором в третью ночь проверка не смогла обнаружить ночного наблюдателя. Впрочем, до недавнего времени вреда от них не было, а, скорее, они даже приносили пользу. Согласно плану маскировки в бригаде "процветало благодушие и расхлябанность", солдаты много и громко болтали на улицах, молодые лейтенанты под страшным секретом рассказывали местным барышням "военные тайны", часовые "спали" на своих постах. Танкисты старательно гоняли на полигоны устаревшие Т-26 и БТ-5. Несколько раз танки ломались на улице вблизи ворот, показывая насколько изношена техника и доставляя зевакам несказанное удовольствие, когда они наблюдали, как танкисты с матами затаскивали поломанные машины внутрь. Прибывавшая новая техника доставлялась в военный городок в единственных экземплярах, а принимавшие еe механики старательно описывали все недостатки этой техники, не жалея черной краски.

Настоящая работа шла на полигонах. Там была и вся новая техника, и почти вся боеспособная старая. Танкисты боевых подразделений безвылазно жили там, осваивая новые танки и самоходки, которые начиная с ноября, вначале единичными экземплярами, а затем во все возрастающем количестве, приходили в бригаду. И день и ночь там ревели двигатели, танки утюжили полосы препятствий, отрабатывали боевое перестроение, стрельбу по всевозможным мишеням. Но попасть на полигоны было трудно даже тем, кто имел на это право. Тройное оцепление войск НКВД строго следило за всеми перемещениями в районе полигона. И не один любитель прогулок в зимнем, а потом весеннем лесу отправился пилить лес подальше от родных мест, если у него не хватало ума вовремя остановиться. Объясняли столь серьезную охрану находящемся в лесу лагерем НКВД. Для большинства людей этого было достаточно, чтобы держаться от всего, находящегося в данном районе, как можно дальше.

Впрочем, что-то с наблюдателями нужно было решать. Столь назойливое поведение, в конце концов, должно привлечь внимание даже самого тупого особиста, и сколько бы не демонстрировались недостатки работы, но могут возникнуть сомнения даже у самого самоуверенного шпиона. Поэтому этих двух "гавриков" нужно брать, наверняка ведь, немецкий резидент специально подставил этих дилетантов для сокрытия серьезной агентуры. Виктор дал указание сапером продолжать работу и пошел в южную часть городка.

В парке боевой техники шли приготовления к переброске танков и бронемашин на предстоящие в середине мая учения округа. Учения были объявлены еще месяц назад как большие маневры Киевского и Западного военных округов. О том, что это одно из мероприятий того же плана маскировки знало так мало народа, что подготовка к ним шла самым серьезным образом. Впрочем, план действительно предусматривал переброску в район проведения учений по одному танковому батальону от каждой бригады. То что эти батальоны сверхштатные, четвертые, также было известно только на самом верху, да и вооружены они были самой старой техникой, какую только удалось найти в округе. Сейчас эти танки, в основном Т-26, старательно приводили в порядок. Сверкала сварка, по всей территории парка двигались бронированные машины, проверяя двигатели после ремонта. Часть из них уже сохла после покраски.

В парке Виктор нашел командира четвертого батальона майора Титкова. Тот в этот момент, вместе с зампотехом, осматривал отремонтированные бронемашины и танки, эмоционально обсуждая судьбу "этого ржавого хлама". Машины действительно были на пределе изношенности, потому их и убирали от мест предстоящих боев как можно дальше. Виктор прекрасно понимал Титкова, тому просто было обидно, что его поставили на батальон "старья", в то время как остальные комбаты осваивают Т-34. Он бы согласился даже на третий батальон БТ, а вынужден реанимировать это хлам. Заметив пришедшего в парк начальника Особого отдела, майор прикусил язык, но Виктору, откровенно говоря, было наплевать на высказывания Титкова. Его интересовало внеплановое перемещение техники за последние месяцы. Проблема была в том, что он не знал — что именно искать? То что таинственный главный центр где-то здесь, не оставляло никаких сомнений, но вот, где именно его искать, было главным неопределенным вопросом.

Виктор с умным видом обошел весь ряд отремонтированных танков, старательно сохраняя заинтересованное выражение лица. Он ждал реакции командиров, но те делали вид, что посещение особиста — самое обычное явление. Может так и было, к сожалению, Виктор не успел ознакомиться с результатами работы своего предшественника. Он прошел до самого конца ряда отремонтированных Т-26, бывших не так давно гордостью советских танковых частей. Откровенно говоря, танк не был таким уж плохим, но если начальство посчитало его совсем устаревшим, значит оно имело для этого причины. Осмотрев более тщательно последнюю в ряду машину, он даже забрался на корпус и заглянул в люк башни, Виктор сделал вид, что удовлетворен осмотром и подошел к командиру батальона. Заочно ознакомившись со всеми офицерами бригады, он впервые видел некоторых из них вблизи. Майор Титков, судя по всему, был предельной для танковых войск комплекции, не верилось, что он со своими габаритами мог поместиться внутри танка. Даже, если майор со своим немалым ростом помещался в танке, ширина плеч вызывала вопрос, а проходит ли он в люк башни.

Виктор, как "младший по званию", что у знающих людей вызвало бы откровенную усмешку, представился по всей форме. Сам он и комбата-4 и его командиров рот видел впервые. Командиры, судя по их реакции, тоже видели начальника особого отдела в парке боевой техники в первый раз. Они лениво откозыряли, представились, доложили о степени готовности танков. В их взглядах так откровенно читалось, что им некогда заниматься всякой ерундой, что Виктор понял — здесь искать нечего. Еще раз пройдя вдоль танков, он постарался убедить командиров танковых рот, что зашел сюда не просто так, а по государственной необходимости, развернулся и пошел в штаб.

Еще один след отпал. Оставалось еще пара возможностей найти то, что он искал, но время, отпущенное на это, катастрофически уменьшалось.

Оставалось совсем мало времени до визита начальника Особого отдела корпуса. И капитан Зайцев поспешил в штаб, нужно было просмотреть документацию, оставленную ему предшественником по должности. Старательное изучение бумажных залежей сейфа Особого отдела привело Виктора к выводу, что его предшественника капитана Иваночкина нужно немедленно разжаловать за трусость и двурушничество, как минимум в сержанты, и отправить на такую должность, где он не мог принимать никаких решений — вообще никаких. Капитан был отменным трусом, он немедленно заводил уголовное дело по любому, самому незначительному, поводу, но ни одного из них не пустил в дальнейшее расследование. Судя по всему, подстраховывался на случай, если бы кто-нибудь из вышестоящего начальства заинтересовался его деятельностью. Большую часть этого хлама нужно было немедленно отправлять в ближайшую урну. Капитана Зайцева среди всей этой бредятины заинтересовал только один документ — о внеплановом расходе 200 (!) машин бетона при строительстве линии укреплений новой границы. Исходя из документов Виктор пришел к выводу, что капитан Иваночкин был очень хорошим следователем, но настолько нерешительным, что даже явное преступление не решился довести до конца. А может быть знал что-то такое, что побоялся трогать людишек, творящих это. Виктор отложил несколько листков с материалами расследования отдельно, а все остальное отправил на нижнюю полку сейфа. Выкидывать не решился, сделав вывод, что капитан неглупый мужик, только запуганный до невозможности. Следовало найти его и привлечь к работе, жалко терять явный талант.

За изучением бумаг прошло больше часа. Виктор взглянул на часы и выругался. Было уже пятнадцать минут двенадцатого, он схватил фуражку и побежал вниз. Сержант Иванов при виде выбегающего из кабинета начальника Особого отдела облегченно вздохнул. Он не решался зайти к нему в кабинет с напоминанием, так как до него дошли слухи о том, что новый начальник "крепко закладывает". Но, к его облегчению, тот был абсолютно трезв, серьезен и зол. Сержант не первый день числился при штабе и понимал, что злость начальника о беспамятстве подчиненного пройдет, а вот если тот, некстати, застанет начальство за неподобающим занятием…

Виктор поспешил на улицу, там уже стояла новая "эмка", явно не их бригады. Значит начальство уже заявилось. Он спросил шофера, куда пошел подполковник Фельдман, и, к своему удивлению, получил направление в сторону бригадного узла связи. Виктор поспешил туда, не понимая, что начальнику Особого отдела корпуса могло понадобиться от связистов бригады. Он почти бежал, когда ворвался в коридор узла связи, но остановился чтобы отдышаться в коридоре. Но его немой вопрос два бойца НКВД, признавшие в нем своего, показали на вторую по коридору дверь. Виктор, старательно выровняв шаг, вошел в комнату и остановился, пытаясь понять, что же в ней происходит.

Представившаяся ему картина вызывала массу вопросов. Во-первых, здесь были командир и начальник штаба бригады. Во-вторых, подполковник Фельдман в данный момент заинтересован был явно не ими, а молоденькой и очень красивой радисткой, стоящей перед ним. Та испуганными глазами смотрела на начальство, переводя взгляд с Фельдмана на комбрига и начштаба и обратно.

— Что же ты, Любонька, покинула нас? — Вещал Фельдман таким слащавым голосом, что Виктор даже засомневался тот ли это Мордка, которого он знал.

— Не предупредила, не сказала, не передала? Не подумала, что я буду волноваться? — Продолжал Фельдман, протягивая руки и хватая радистку за локти.

Та в ужасе отпрянула от него, с надеждой глядя на командира бригады.

— Что вы себе позволяете, подполковник? — попытался вразумить Фельдмана подполковник Петров и решительно схватил того за плечо.

— Да пошел ты на х..! — Мордка сбросил его руку с плеча, он со злостью повернулся к командиру бригады. — На Чукотку захотел, мудак, так я тебе быстро перевод устрою!

Это было слишком, комбриг кинул руку к кобуре, вытащил свой ТТ и направил его в затылок отвернувшегося Фельдмана. Виктор немедленно кинулся вперед, оттолкнув начштаба со своего пути, и резко дернул руку командира бригады вниз. Тот повернул к нему взбешенное лицо, попытался поднять пистолет, но, к счастью, на помощь Виктору пришел начальник штаба. Виктор кинулся вперед, жестким рывком повернул Фельдмана к себе и, старательно сдерживая гнев, сказал:

— Что же вы, товарищ подполковник, ко мне вначале не зашли? Я бы вам объяснил правила поведения в воинских частях.

— Да ты кто такой? — Вскинулся Фельдман, но вдруг узнав говорившего, испуганно отпрянул от него. Правда испуг его длился недолго, увидев петлицы Виктора, он воспрянул духом и кинулся в наступление. — Ты что себе позволяешь, капитан? Под трибунал захотел? Да я тебя козла eб… на Колыме сгною!

Пришло время Виктора рвать клапан кобуры, вытаскивая пистолет. Направив ТТ в лоб Фельдману, Виктор абсолютно спокойным и тихим голосом, что для знающих его людей обозначало приступ крайнего неконтролируемого бешенства, сказал:

— Да ты, Мордка, никак бессмертным себя почувствовал? Хочешь с пулей поспорить? Так я тебе это удовольствие устрою.

Встретив взбешенные глаза своего бывшего сослуживца капитана Зайцева, Фельдман почувствовал, что перегнул палку и что ему пора идти на попятную. Он испуганно вскинул руки и сказал:

— Товарищ Зайцев, вы меня не так поняли.

— А как же тебя еще понимать? — Ответил ему Виктор, не отрывая дула пистолета ото лба Фельдмана. — Ворвался в расположение бригады, оскорбил командира, нахамил представителю органов НКВД. Ты хочешь сказать, что это в твои обязанности входит?

Подполковник Фельдман понял, что его жизнь зависит от движения пальца лежащего на курке. А вот хозяин этого пальца с трудом сдерживается, чтобы не нажать им на курок. Он с надеждой взглянул на командира бригады, но тот безучастным взглядом смотрел в ближайшее окно. Начштаба вообще отвернулся от всего происходящего. Но и тот и другой держали руки вблизи кобуры, не оставляя сомнений в своих действиях. Мордке впервые в жизни стало смертельно страшно, он скосил глаза на радистку, ради которой и приехал сегодня в эту бригаду, но та испуганно смотрела на пистолет, смотрящий ему в лоб, и вряд ли в состоянии была воспринимать все происходящее.

— Товарищ Зайцев, я приношу свои извинения, вы меня неправильно поняли. — Заюлил Фельдман.

Виктор почувствовал разочарование. Этот трус Мордка не решился идти до конца, а ему так хотелось завершить все одним движением пальца. Конечно, расстрел своего непосредственного начальника при свидетелях и ему не прошел бы безнаказанно. Но несколько лет лагеря стоили удовольствия продырявить эту тупую башку. Наверное, на лице Виктора проступило это разочарование, подполковник Фельдман испугался еще больше, стал медленно отступать ко второй двери пункта связи. Виктор неотступно сопровождал его дулом пистолета, все еще сомневаясь, стоит ли отпускать этого ублюдка. Вдруг ему положили руку на плечо.

— Оставь, капитан, пусть идет, — услышал он голос комбрига. Вторая рука легла на пистолет и потянула его вниз.

Виктор опустил руку с ТТ вниз, но, не сдержавшись, сказал:

— Ну смотри, Мордка, еще раз ты мне попадешься — прикончу!

Фельдман выскочил в дверь, с силой захлопнув еe за собой. Виктор прислонился к стене, прислушиваясь к происходящему во дворе. Решится ли Фельдман послать бойцов арестовать его? В них капитан Зайцев стрелять не будет, не имеет права. Но тогда придется раньше времени раскрываться. Он уже начинал жалеть, что сорвался, да и нарком вряд ли будет доволен таким развитием событий. Хотя Фельдман уже приговорен, и живой он до сих пор только потому, что выпал из основной линии расследования. Сразу после скандала на собрании его перевели куда-то на Дальний Восток, где он и сидел тихо все это время. Обнаружив его здесь, Виктор был в недоумении. За Мордкой не тянулось никаких ниточек, все анализы его поведения и контактов давали однозначный вывод — просто дурак! Потому он его и вычеркнул из списка подозреваемых, хотя поначалу очень хотелось, хоть как-нибудь, хоть за уши притянуть этого подлеца под расстрел. Но профессионал возобладал над чувствами, и Виктор забыл про своего бывшего сослуживца.

Во дворе раздавался визгливый от пережитого страха голос Фельдмана, он сзывал своих сопровождающих. Вскоре заработал двигатель, хлопнули двери и машина тронулась со двора. Виктор убрал в кобуру пистолет, который до сих пор держал в руке. Щелкнула кнопка — комбриг закрыл свою кобуру. Облегченно вздохнул начштаба. В углу раздалось истерическое всхлипывание, началась реакция на произошедшее у радистки. Виктор внимательно посмотрел на нее, Любаша, как называл еe Фельдман, действительно была очень красива. С такой внешностью в актрисы надо идти, а не в армию. Не мудрено, что даже Мордка с катушек сорвался. Начштаба начал еe успокаивать, та уткнулась ему в плечо и ревела уже в полный голос.

Виктор вышел в коридор, вслед нему последовал командир бригады.

— Так тебя, капитан Зайцев, видать за дело турнули? — Сказал подполковник. — Я думал ты его кончишь.

— Никак нет, товарищ подполковник, стрелять я бы не стал. — Ответил ему Виктор, хотя и сам сомневался в своих словах.

— Что-то верится слабо!

— Я его хорошо знаю, трус тот еще. Он должен был испугаться. — Продолжил Виктор.

— Я бы тоже испугался. Ты бы свои глаза увидел в этот момент! — Усмехнулся подполковник. — У тебя что с ним старые счеты?

— Да, из-за него здесь оказался. — Решил Виктор поддержать эту версию.

— А он за что?

— За то, что для других расстрелом заканчивается — за клевету на товарища Сталина. — Увидев недоверчивый взгляд комбрига, он пояснил. — Родственник у него где-то на самом верху, вот он легко и отделался.

— Да куда уж легче. — Покачал головой подполковник. — Тебя вон "с сохранением звания", а его с переаттестацией. В Москве тоже у тебя начальником был?

— Да нет. — Виктор отрицательно покачал головой. — Просто сослуживцы, в одном отделе были.

— А из-за чего вражда?

— Дураков не люблю. — Ответил Виктор. — Особенно когда они в мои дела лезут.

Они вышли во двор, остановились под разлапистой елью, стоящей вблизи здания. Закурили. В молчании прошло несколько минут. Наконец, подполковник решился задать самый главный вопрос.

— Что делать будем, капитан? Когда за нами приедут?

— А ничего не будем. Ваших действий он не видел. Поэтому валите все на меня.

— А ты как же? Нет, капитан, вместе начудили, вместе и отвечать будем!

— Не волнуйтесь, товарищ подполковник, я сумею оправдаться. — Поймав очередной недоверчивый взгляд, он усмехнулся. — Я действительно сумею выкрутиться. Только вы с начштаба и этой радисткой заранее решите, что говорить будете.

Виктор выбросил окурок в урну, спросил, отдавая честь:

— Разрешите идти заниматься своими обязанностями, товарищ комбриг.

Командир бригады только кивнул. Капитан Зайцев развернулся и пошел к себе. Подполковник провожал его взглядом, думая о том, что вот встретился в жизни настоящий мужик, да кажется ненадолго судьба их свела.

15 мая 1941 года западнее Луцка

По шоссе Владимир-Волынский-Луцк в сторону Луцка неторопливо двигались две эмки, в некоторых местах останавливались, из машины выходили военные и, осматривая окрестности, что-то решали. Иногда разворачивали на капоте ближайшей эмки карту, сверялись с ней, осматривали в бинокли окрестности, затем сворачивались и двигались дальше. Через несколько километров машины вновь останавливались и все повторялось.

В первой машине командир созданного в прошлом году, на базе его двадцатой дивизии, второго танкового корпуса полковник Катуков говорил сидящему рядом с ним подполковнику:

— Смотри сам Иван, твоей бригаде основной удар принимать. Причем геройски полечь во встречных атаках вы не имеете права. Ты должен и немцев остановить и, по возможности, свои батальоны сохранить.

— Да я разве не понимаю, Михаил Ефимович, вот только силенок у меня для этого маловато, как мне кажется. А как немцы на меня парой танковых дивизий выйдут? Не выдержу я тогда удара, сомнут.

— А вот для того чтобы не смяли, ты их не в чистом поле встречай, а найди хорошее место для засады, да еще постарайся на дороге их поймать. Пока они в боевые порядки развернуться, ты их уполовинить сможешь.

— Ну, уполовинить вряд ли, товарищ полковник, немцы народ опытный и решительный, не дадут они мне столько времени. Еще неизвестно как наши танки в бою себя поведут.

— У тебя два полных батальона "тридцатьчетверок", больше шести десятков машин, а ты мандражишь. — Катуков похлопал подполковника по плечу. — Ты же видел, что их пушки броневые плиты, такой же толщины как у немецких танков, как картон прошивают. Да и броня у них потолще немецкой.

— А из немецких пушек их обстреливали? — спросил Катукова дотоле молчавший капитан с саперными эмблемами.

— Вот этого не знаю, нотам, — ответил тот и показал пальцем наверх, — уверены в нашем превосходстве.

Командир бригады посмотрел в окно и сказал шоферу:

— Здесь останови.

Командиры вышли из машины, осмотрели прилегающую к дороге местность.

— Ну и что тебе здесь понравилось? — спросил Катуков.

— А ты посмотри, Михаил Ефимович, место как будто из учебника по тактике танковых засад перерисовали. Будь я лейтенантом, непременно здесь бы устроился.

— Так ты же не лейтенант, а комбриг, — резонно возразил полковник.

— А как ты думаешь, товарищ командир, немцы это место пропустят или проверять начнут?

— И, правда, непременно проверят. Они ведь нас за недоучек держат, следовательно, должны ждать самых простых и примитивных действий. — Начал рассуждать Катуков. — Ай да молодец, Иван. Обязательно проверят, а не обнаружив засаду в таком удобном месте, станут осторожнее, а оно нам надо?

— Я думаю здесь надо отвлекающую засаду поставить — третий батальон "бэтешек". Выскочат из этого леска, постреляют, подобьют сколько смогут, а когда немцы опомнятся вон той балкой отойдут, конечно кто живой останется. — Начал свои объяснения комбриг.

— Это ты молодец, задумка хорошая. — Ответил командир корпуса. — Только весь батальон сюда ставить я тебе не дам. Роту поставишь, для видимости засады хватит.

— Да что одна рота может сделать? — начал возражать комбриг.

— А ей не нужно много делать. Самое главное себя показать — вот мы мол какие идиоты, даже засаду толком устроить не можем. Да и неоткуда здесь взяться танковому батальону, как бы тогда, наоборот, не насторожить немцев.

— Ясно, товарищ командир, роту — значит роту. — Ответил подполковник, и повернулся к саперу. — Пусть твои саперы, Сидоров, проверят вон ту балку, если надо подготовят просеку, чтобы мои ребята в ней не застряли, когда побегут. И смотри не перестарайся, чтобы наши танки прошли, а немецкие, если преследовать будут, не смогли. Проходимость у них точно похуже нашей, видел в Польше.

— Ну, ладно, эта отвлекающая, а основную засаду где думаешь устроить? — спросил Катуков.

— Километров через восемь отсюда дорога большую петлю делает, километра на четыре, заболоченную старицу обходит. Танковый полк на этой петле поместиться должен.

— Ну поехали, посмотрим, что ты там задумал, — сказал Катуков.

Подождав, пока капитан отрядил ехавших во второй эмке подчиненных проверить лесок и балку, они сели в машину и поехали дальше. Молчавший до этого шофер вдруг спросил:

— Значит все-таки война, товарищ полковник?

— Да, Золотарев, война. — Ответил на его вопрос Катуков и добавил. — Но если ты хотя бы кому-нибудь об этом скажешь до еe начала, я тебя собственноручно в НКВД отволоку.

— Разве я не понимаю, товарищ полковник, — откликнулся тот.

В салоне опять воцарилось молчание, командиры, не далее как вчера узнавшие эту новость, сами еще не свыклись с мыслью, что мирная жизнь закончилась. Пришла пора выполнить то, к чему их все эти годы готовили — дать отпор агрессору. Катуков вспоминал, как на сообщение о нападении германской армии двадцатого мая, поинтересовался о действиях вверенного ему корпуса, если немцы не решаться на эту глупость. Представитель Генштаба в Киевском особом военном округе генерал Василевский, посмотрел на него тяжелым взглядом и ответил, что война все равно будет, если не начнется в мае, то в июне обязательно. И тогда новоиспеченный командир корпуса понял, что все серьезно.

Полковник по званию, Катуков до сих пор не понимал, почему его назначили командовать корпусом, конечно, при бригадной организации танковых корпусов, танков в нем ненамного больше, чем числилось по штату в его бывшей дивизии. Вот правда танки другие, мечта а не танки. Две сотни Т-34, и четыре десятка КВ, собранные в одном месте, такой аргумент, что заставит считаться с собой любого противника. Да и легкие танки, а их почти сотня, треть состава танковых бригад корпуса, самые лучшие из их типа — БТ-7М.

А три недели назад пригнали в корпус новинку — полк самоходных установок, двадцать одна машина. Катуков со штабом сам лично встречал невиданную технику. Самоходки, конечно, разрабатывали и раньше, но какие то были машины — трактор с пушкой на горбу — ни скорости, ни защиты, всего достоинств — что сам ездит. А эти красавицы покорили его сразу. Полностью бронированные, с мощной пушкой в 85 миллиметров в скошенном лобовом листе на ходовой тридцатьчетверки. Длинноваты, конечно, и при наводке на большие углы нужно поворачивать всю машину, но мощь пушки такая, что любой танк навылет. Кое-кто из офицеров штаба пытался критиковать неудачную компоновку, большую длину, мол "в стандартный ангар не войдет". Но Катуков сразу оценил важность такой машины, а когда командир полка, молодой майор, обрисовал на совещании тактику применения его машин, сомневающихся не осталось.

Были и еще сюрпризы. Через неделю после первых самоходок пришла еще одна батарея, теперь уже тяжелых на базе КВ с пушкой калибром в 152 миллиметра. Здесь уже засомневался и он сам, никаких преимуществ перед КВ-2, с такой же артсистемой, она не имела. Услышав такую оценку, командир батареи попросту подогнал свою машину к стоящему в парке КВ-2 и поставил рядом. Лучшего объяснения трудно было придумать. Самоходка была почти на метр ниже танка, а это несколько сотен метров незаметности, а то что пушка только вперед смотрит, так и из КВ-2 под большими углами к корпусу стрелять не рекомендуется.

Пришли в корпус и другие новинки. Дивизион реактивных установок, действие которых и сам Катуков представлял смутно, но командир дивизиона пообещал, что увидев залп его установок хотя бы один раз, запомнишь на всю жизнь, а если под их обстрел попадешь, то и в аду после смерти не страшно будет. Прибыл и дивизион обычных минометов, но большого калибра в 120 миллиметров, и тоже самоходные, на базе старого, доброго, Т-26, лишенного башни. Два артиллерийских полка обычных пушек никого уже не удивили. Все это вместе создавало такую мощь, что поставленная перед Катуковым задача — остановить немецкую Первую танковую группу, уже не казалась такой невыполнимой, как вначале. Четыре сотни стволов вразумят любого противника, если, конечно, их грамотно применить. Взять, к примеру механизированные корпуса, в состав одного из которых входила семь месяцев назад его дивизия. Девятьсот танков! А толку, если при них почти нет пехоты. Слава богу, пришла кому-то умная мысль преобразовать этих монстров. Вместо одного громоздкого и плохо управляемого корпуса создать три поменьше — один танковый и два механизированных, уже на бригадной основе, а не дивизионной. Конечно в цифрах они смотрятся не так внушительно, но Катуков понимал, что эффективность их действий повысится. Теперь впереди будет танковый кулак из его корпуса, а позади уже железные пальцы механизированной пехоты, которые будут подметать ошметки того, что он разнесет.

Только бы какому-нибудь "гению" из высших штабов не пришла в голову мысль вмешаться и забрать из-за его спины механизированные корпуса, без мощных резервов он не устоит. Ведь против него у немцев два их танковых корпуса, и численность у них не такая, как у нас. Это больше тысячи танков, собранных в едином кулаке! И Клейст противник серьезный, такого шапками не закидаешь, как любили недавно орать на собраниях.

Все-таки что-то поменялась в стране. Раньше таким крикунам полная воля была, чем более дурацкая идея, тем больше почета. И комиссар бдительно следил за их благополучием, не дай бог, накажешь такого активиста за провинность, сразу получишь "по первое число" за придирки к ценному сотруднику. А сейчас те, кто еще остались в частях из прежних любителей повоевать шапками, сидят тихо как мыши вблизи кота. Впрочем и "кот" теперь другой, старого комиссара, большого любителя порассуждать о тактике и стратегии танковых действий, хотя он в них совершенно ничего не понимал, перевели куда-то на Дальний восток, а вместо него прислали в корпус молчаливого дивизионного комиссара Гурова. Этот, на первом же собрании, одернул самого большого активиста майора Гинзбера, введя этого надутого индюка в крайнюю степень изумления, а всех его последователей в состояние тягостного недоумения. А когда через три дня за Гинзбером приехал "черный ворон" с лейтенантом НКВД, это событие вызвало в среде его друзей и последователей такой переполох, что четверо ближайших немедленно прибежали к командиру корпуса проситься в отпуск по состоянию здоровья. Катуков отпуск дал, с молчаливого согласия нового комиссара, резонно полагая, что если их будут арестовывать, то желательно подальше от части. Незачем людей лишний раз нервировать. Оставшиеся никак себя не проявляли, старательно выполняли свои обязанности и пытались понять куда "дует новый ветер", чтобы вовремя сориентироваться. Но комиссар молчал, а газеты старательно шли прежним курсом. Самый храбрый или дурной, что, впрочем, в данной ситуации одно и то же, написал донос на комиссара. И вскоре отправился за своим другом. Состояние тихой паники, царившее среди "активистов", переросло в неконтролируемый ужас, они с собачьей преданностью смотрели в глаза комиссара, ожидая любой команды, но тот молчал. Толку в таком состоянии от них было мало и Катуков решил поговорить с комиссаром.

— Кузьма Акимович, вы бы решали что-нибудь с ними? — Начал он разговор с дивизионным комиссаром. — Никакого от них толка. От всего шарахаются, пить начали, служебные обязанности выполняют с каждым днем все хуже. Или успокойте их, или…

— Что или, Михаил Ефимович, или арестуйте?

Катуков молча кивнул головой. Комиссар усмехнулся и добавил:

— Да никто их не сажает. Просто такие идиоты сейчас нужны в другом месте. Вот мы самых отъявленных вылавливаем и отправляем туда, где они своей глупостью принесут наибольшую пользу.

— Да какая польза от дураков? — удивился Катуков.

— Не скажи, Михаил Ефимович, польза от дураков может быть немалая, если этих болванов нашим врагам показать для их же успокоения. — Ответил Гуров.

— Кузьма Акимович, а кто у нас сейчас враги? — Решил прощупать почву комкор.

— Ты, товарищ командир корпуса, газет что ли не читаешь? — Заулыбался Гуров. — Ну и правильно делаешь. А кто враги? А ты на запад посмотри — вот там до самого океана у нас враги. Некоторые явные, большинство пока скрытые, но враги все, уж поверь моему опыту.

— Справимся ли, Кузьма Акимович? — спросил Катуков.

— Должны, комкор, выхода другого у нас нет. — Ответил Гуров и добавил. — А с этими дураками я поговорю. Тех, кто поумнее, приструним и на месте оставим, ну, а кто неисправим, тех в тыл сплавим. Пусть энкавэдэшники сами с ними разбираются. Нам тут и без них работы хватит.

— А когда начнется? — продолжал интересоваться комкор.

— Сам не знаю, — ответил Гуров, — но должны предупредить. За какое время до начала, тоже не знаю. Но нам с тобой готовиться так, будто уже завтра в бой.

С того разговора прошло четыре месяца. Катуков сам отдыха не знал и подчиненных гонял как сидоровых коз, ежедневно ожидая приказа о начале, хотя в душе теплилась надежда, что все же обойдется. Не обошлось! Вчера с утра собрали всех высших командиров и сообщили, что, по данным разведки, развертывание немецких войск у советской границы завершилось и их командование получило приказ о переходе нашей границы в три часа утра двадцатого мая. После этого всем командирам, вплоть до дивизионного звена, раздали боевые приказы для ознакомления и выполнения. Прочитав свой приказ, Катуков, поначалу, просто ошалел. Ему, ни много ни мало, предписывали во встречных арьергардных боях измотать и разгромить танковые дивизии Первой танковой группы немцев.

— Ты полковник не пугайся. — Увидев его ошарашенный вид, сказал ему Василевский, представлявший Генштаб, а следовательно и Сталина. — Не тебе одному это делать. Но тебе стоять насмерть, и дальше указанного рубежа отойти ты не имеешь права. В усиление получишь две артиллерийские противотанковые бригады. Вместе с тобой оборону будет держать девятый мехкорпус, а восьмой за вами будет в резерве стоять, на тот случай, если Клейст все-таки прорвется. Основные детали плана получишь в штабе округа, а частные детали операции сами разработаете. Твоя задача втянуть танки немцев в бои на изнурение, чтобы Клейст кинул в бой все вплоть до резервов вторых эшелонов, а когда это произойдет, мы его по заднице приголубим еще парой мехкорпусов. Но, сам понимаешь, танки у них не чета твоим, по тылам погулять они сумеют с большой пользой, а во встречном бою удара немцев не выдержат. Прямой удар держать тебе, для того тебе новую технику дали. Поэтому приказываю: в течение 15 и 16 мая разработать подробный план операции с привязкой всех деталей на местности; 17 мая доложить план операции командиру Механизированной группы генерал-майору Рокоссовскому; 18 мая предоставить доклад в штаб округа; 19 вечером и ночью двадцатого мая занять подготовленные позиции и ждать подхода противника.

Катуков всю ночь с работниками штаба корпуса, командирами бригад и полков превращали предложенный им план штаба округа в законченный план действий. А с утра он отправился осматривать конкретные участки обороны отдельных бригад. Этот, который он проверял сейчас, был последним и самым важным, так как располагался на наиболее вероятном направлении удара. Вскоре эмка выкатилась за крутой поворот и остановилась. Командиры вышли из нее у невысокого холма, вытянутого вдоль полотна шоссе, пересекли полосу редкого кустарника и поднялись на вершину холма. За холмом дорога делала еще один поворот и плавно изгибаясь обходила заболоченное озерцо, оставляя его справа. С северной, левой, стороны почти вплотную к ней тянулась полоса кустарника, переходящая в редколесье и, приблизительно, метров через четыреста становящаяся настоящим лесом.

— И чего ты тут хорошего нашел? — удивился Катуков, осматривая в бинокль прилегающий лес.

— А то и хорошо, что с дороги ничего не видно, — ответил комбриг.

— Так и тебе из-за этого кустарника ничего видно не будет?

— А вот и нет, товарищ полковник, лесок этот, на самом деле, на таком же холме расположен, только вытянутом вдоль дороги. И с него дорога, как на ладони, по всей длине дуги. А за холмом грунтовая дорога есть, которую тоже отсюда не видно, да и на карте еe нет.

— Почему нет? — заинтересовался командир корпуса.

— Потому что еe мои саперы всего месяц назад проложили, — ответил Катукову, сопровождавший их капитан и вытащил свою карту, — вот так она идет, огибает лесок с тыла, а выходит на шоссе километров семь восточнее этого места.

— Мы, товарищ командир, можем скрытно подойти к позиции в любом месте и никто с шоссе нас не заметит. — Продолжил командир бригады.

— А что это на карте у тебя отмечено? — спросил Катуков у сапера.

— Это товарищ полковник позиции для противотанковых батарей, уже приготовленные, — ответил тот.

— И на сколько орудий готовили? — повернулся Катуков к комбригу.

— Основные позиции отрыты для двенадцати батарей, а запасные для шести.

— Вот ведь жук, — восхитился Катуков, — приготовил позиции для половины артиллерии корпуса. А другим я что оставлю?

— Так ведь наше направление наиболее вероятное, Михаил Ефимович, — ответил комбриг, — вот я и хочу первыми залпами выбить у них максимальное количество танков.

— Ладно, получишь два полка соропяток, как раз восемнадцать батарей. — Ответил Катуков, подумал и добавил. — Дам я тебе, Иван, еще и новые минометы, позиция для них подходящая.

Вернувшись на дорогу, офицеры сели в машину и шофер медленно повел еe вдоль обочины, давая возможность командирам внимательно и не торопясь осмотреть место предстоящего боя. Проехав всю дугу, они остановились у моста через довольно широкую, метров десять, речушку. В очередной раз покинув машину, внимательно осмотрели позицию уже с восточной стороны. Катуков убедился, что лесок действительно стоит на холме, но становится видно это только от самого моста, дорогу же не заметно и отсюда.

— Глубина у речки какая? — спросил он у сапера.

— На триста метров в обе стороны средняя глубина больше полутора метров, под мостом два метра. Дно илистое и топкое. Танки без понтонов не пройдут.

— Значит мост уже заминировал, — сделал вывод Катуков.

— Так точно, товарищ полковник, сегодня ночью, как только приказ от комбрига получил. Разрешите доложить еще одно соображение?

— Докладывай что ты еще придумал, рыцарь пилы и топора. — Катуков был доволен, кажется здесь немцев действительно остановят и морду им набьют, как следует.

— Когда пушки ударят, немцы попытаются сойти с дороги. Вправо путь им закрыт, там топкий грунт в нескольких метрах от насыпи. Остается только влево. Кювет с этой стороны не очень глубокий, но есть возможность его усовершенствовать. Выше по течению, метров двести, есть очень удобный ручей, который можно в этот кювет пустить. За два дня он землю так напитает, что не только машины, но и танки сядут.

— Ну молодец, капитан, — обрадовался Катуков, — непременно сделай, если твоя ловушка сработает, майора дам и орден.

Они с комбригом спустились под мост, осмотрели ящики с взрывчаткой, замаскированные так, что увидеть их можно было, только если знать куда смотреть. Не видно было и провод, закопанный в землю и прикрытый пластами дерна.

— А не найдет их кто раньше времени? — забеспокоился командир корпуса.

— У нас здесь охрана. — Ответил капитан и, повернувшись к кустам у обреза воды, сказал. — Федулин, происходило что-нибудь?

Из кустов, не торопясь, вышел невысокого роста паренек в гражданской одежде с удочкой в руках.

— Никак нет, товарищ капитан, за время моего дежурства ничего не происходило. По шоссе проехало девятнадцать грузовиков и семь легковушек. У моста никто не останавливался.

— Молодец, кто у тебя вторым номером и где он?

— Рядовой Залепин, товарищ капитан. Как и положено, в окопе у пулемета.

Катуков внимательно посмотрел на кусты и обнаружил в десятке шагов от себя пламегаситель ствола ручного пулемета. Довольно кивнув, он пошел наверх к машине. Уже в машине он спросил у комбрига:

— Иван, а зачем ты так рано все это сделал? Есть же риск что взрывчатку или пост обнаружат?

— Это, товарищ полковник, мой особист диверсантов отлавливает. Он не только здесь пост держит.

— Поймал кого-нибудь? — в способности особого отдела поймать кого-нибудь, кроме очередной радистки, и то спьяну, Катуков верил слабо.

— Так точно, Михаил Ефимович, полторы недели назад взял двух наблюдателей, а позавчера резидента Абвера.

— Неужто настоящего? — удивился Катуков.

— Так точно, товарищ командир, самого, что ни на есть, настоящего. Я его лично допрашивал. Капитан вермахта, поначалу кочевряжился, а потом признался.

— А почему мне не доложил?

— Докладывал, товарищ командир, — удивился комбриг, — но вас вчера не было, доклад принял начальник особого отдела корпуса.

Катуков недовольно дернул плечом, но от комментария воздержался. Особист корпуса, карьерист и сволочь, наверняка, уже в штабе округа с этим немцем и уж точно припишет все заслуги себе. Комкор надеялся, что терпеть эту мразь ему осталось недолго. Ходили слухи, что на "очень больших верхах" у него то ли покровитель, то ли родственник, и находится подполковник вдали от столиц до первого успеха. "Вот и успех", — со злостью подумал Катуков, — "понятно, почему он молча сбежал. Сейчас распишет в округе свои подвиги, попробуй потом докажи, что врет. Еще и орденочек за чужую работу получит".

Машина проскочила по шоссе несколько километров и свернула на грунтовую дорогу, попетляв в леске, дорога обогнула холм и вдоль его подножия повела на запад. Катуков с интересом рассматривал проделанную работу. Не разбитая пока танками, дорога вполне годилась для проведения гонок. Хотя после прохождения КВ на ней черти ноги поломают, надо будет их к позиции другим путем перебрасывать. Выехав на небольшую полянку, шофер остановил машину, командиры вышли из нее и поднялись на гребень холма. Комбриг был прав, выбирая эту позицию. Дорога с гребня холма была очень хорошо видна от начала дуги до самого моста через речку. Мертвым было только пространство за полотном шоссе, но и там могла спрятаться только пехота, для танков места не было. Кустарниковое предполье также не позволит тем танкам, которые сумеют сойти с дороги найти достаточное укрытие. На вопросительный взгляд командира корпуса сапер сказал, что вдоль всего полотна дороги минное поле из противотанковых мин. Катуков довольно кивнул и пошел осматривать позиции ближайшей батареи. Капитан специально повел его по внешней стороне холма и пройдя метров пятьдесят остановился. Катуков старательно рассматривал заросли кустарника перед ним, но ничего не видел и, только обойдя кустарник, обнаружил тщательно замаскированный орудийный дворик. Осмотром подготовленного рубежа он остался доволен. Комбриг не даром потратил две недели, которые Катуков, на свой страх и риск, не докладывая начальству о начале работ, дал ему на подготовку. Что с ним было бы, если б наверху узнали о его приготовлениях он, отдавая приказ, старался не думать. Зато теперь у него есть подготовленные рубежи обороны на всех направлениях. Много ли успеешь за четыре дня, да еще с условием соблюдать режим секретности. Остались только позиции для пехоты, но "царица полей" управится с их подготовкой за несколько часов.

Ну что же можно встречать непрошенных гостей, подарки к торжественной встрече приготовлены. Катуков пошел к машине за ним заспешили и комбриг с сапером. Машина развернувшись покатилась на восток в Луцк, в штаб корпуса. Пора было всю проделанную работу представить в штаб группы.

17 мая 1941 года Луцк

В штабе механизированной группы царило необычное для субботнего дня оживление. Бегали с кипами бумаг порученцы. Подъезжали и отъезжали легковушки с командирами. Машина Катукова остановилась среди десятка таких же эмок на площади перед зданием штаба группы. Они с начальником штаба, не спеша, поднялись на второй этаж, до начала совещания оставалось еще двадцать минут. В коридоре, перед дверью кабинета командующего, толпились командиры других корпусов группы, негромко разговаривали, курили. Катуков поздоровался и присоединился к разговору.

— А вот и именинник пожаловал, — приветствовал его новый командир 9 мехкорпуса полковник Лизюков.

— Он, скорее тать с большой дороги, обобрал нас до нитки, — поддержал его командир 8 мехкорпуса, также вновь назначенный, полковник Богданов, — всю новую технику ему.

— Ты, Семен Ильич, не прибедняйся, — прервал его командир 19 мехкорпуса генерал-майор Фекленко, — кто на прошлой неделе 40 КВ получил.

— Да что КВ, — отмахнулся тот, — к нему мы уже привыкли, а ему вообще невиданную технику дают.

— Что вы, мужики, на меня набросились, — начал оборону Катуков, — дадут и вам, когда еe побольше будет, сами понимаете по одной-две машины раздергивать смысла никакого.

Разговор перешел на подготовку к войне. Рассказывали о степени готовности, жаловались на начальство и подчиненных, переходили на обсуждение тактики предстоящих столкновений. Наконец открылась дверь и адъютант командующего, щеголеватый капитан, пригласил командиров корпусов с их начальниками штабов на совещание. Командир механизированной группы, а фактически армии, хотя официального объявления об этом еще не было, подразумевалось, что объединение временное, генерал-майор Рокоссовский, как всегда подтянутый, хотя по лицу видно было, что последние дни и ему дались тяжело, начал совещание. Обрисовал обстановку перед фронтом его группы, предполагаемые силы противника, направления возможных ударов, закончив свой доклад словами:

— Как видите, противник перед нами очень серьезный, и справиться с ним будет трудно, но надо. Прошу вопросы, товарищи командиры.

Первым поднялся командир 22 механизированного корпуса генерал-майор Кондусев:

— Товарищ командующий, а почему на встречу ударной группировки Клейста округ выделил так мало сил. Остановить то мы его остановим, а вот уничтожить вряд ли сумеем.

Рокоссовский обвел глазами присутствующих офицеров.

— Клейст не единственный противник нашего фронта, — заметив оживление среди командиров, он повторил, — вот именно фронта, приказом Ставки Верховного Главнокомандования, образованной пять дней назад, наш округ разделен на два фронта — Юго-Западный, предназначенный для противодействия находящимся в Румынии немецким и румынским войскам, и Центральный, в состав которого входим мы. Сообщено об этом будет завтра на совещании в округе. Задача нашего фронта — противодействие группе армий противника, дислоцирующейся в Южной Польше. И группировку эту нужно не только остановить, но и уничтожить. Вот поэтому мы должны Клейста остановить, а уничтожить его нам помогут, отрезав от тылов и баз снабжения в Польше. Кто это будет делать и самое главное как, я пока сказать не могу, но могу вас уверить, что сил для этого достаточно. Как вы понимаете, режим секретности в операциях такого масштаба жизненно необходим, поэтому, я не могу вам сообщить некоторые известные мне сведения, кроме того, мне также известна только часть общего замысла.

Катуков удовлетворенно кивнул, именно это он и предполагал, когда получил приказ на оборону, несвойственную мобильному танковому соединению. По плану совещания, объявленному вначале, следующим выступающим был он, поэтому Катуков вышел к занимающей стену карте Западной Украины с прилегающими областями Польши и Словакии. Окинув взглядов присутствующих, он начал доклад:

— Моему корпусу дан приказ встретить передовые танковые дивизии немцев, которые, по предположениям разведки, могут иметь до 500 танков в первом эшелоне и еще столько же во вторых эшелонах Первой танковой группы Клейста. Штабом нашего корпуса принято решение организовать на предполагаемых направлениях движения немцев танково-артиллерийские засады. Мы постарались перекрыть все доступные для танков направления. По донесениям разведки основной удар немцы будут наносить в направлении Луцка. Поэтому основная засада силами 16 танковой бригады, усиленной артиллерийской противотанковой бригадой и батальоном тяжелых танков, расположена на шоссе Владимир-Волынский-Луцк в пятнадцати километрах восточнее Владимира-Волынского. Грунтовые дороги севернее шоссе перекрывают батальоны 17 танковой бригады и южнее шоссе 18 танковой бригады, где они соприкасаются с флангами 9 мехкорпуса. На их усиление пошли полки второй артиллерийской противотанковой бригады. В резерве корпуса остаются самоходно-артиллерийский полк, батальон КВ, мотострелковая бригада.

— А как ты планируешь реактивные установки применять? — спросил Рокоссовский.

— Я, товарищ генерал, включил их в подвижную группу из танковой роты и мотострелкового батальона. Планирую использовать для нанесения ударов по скоплениям пехоты противника.

— План, на первый взгляд, разумный. — Оценил его доклад Рокоссовский. — К сожалению, еще ни один план не пережил начало боя. То, что резервы предусмотрел — молодец. Немец противник серьезный, это мы с вами еще с империалистической войны знаем, но бить его можно. Германское командование плохо переносит изменение первоначальных планов, значит, наша задача эти планы им поменять. Вопросы будут?

Вопросы были о взаимодействии танкового корпуса Катукова с 8 и 9 мехкорпусами, с которыми ему предстояло держать оборону. Следующим представлял свой план действий командир девятого мехкорпуса полковник Лизюков, впрочем, ничем он от плана Катукова не отличался, за исключением того, что в его полосе обороны намечались столкновения по большей части с пехотными дивизиями немцев. После Лизюкова слово взял командир восьмого мехкорпуса полковник Богданов, задачей которого было обеспечить второй эшелон обороны их корпусов, сосредоточив мобильные ударные группировки для парирования возможных прорывов немцев. Задачей 19 и 22 мехкорпусов было отрезать немецкие дивизии от границы и нанести удары им в тыл, после того как они завязнут в боях, и обеспечить проход на ту сторону границы передовых частей 5 армии Потапова, усиленной двумя, танковым и механизированным, корпусами. План операции впечатлял, но сомнения все же были.

— А вдруг Клейст прорвется, — высказал свои опасения командир 22 мехкорпуса генерал-майор Кондусев.

— Даже если прорвется, все равно ничего сделать не сможет, — ответил Рокоссовский, — за нами еще три армии стоят, и не в чистом поле, а на подготовленных рубежах.

Командиры удивились, раздался вполне естественный вопрос: "Откуда армии". На что командир группы заявил, что ответить на этот вопрос пока не имеет права. Но даже этой информации было достаточно, чтобы командиры корпусов первого рубежа обороны почувствовали себя увереннее. Можно бить врага и не оглядываться назад.

Совещание подошло к концу, большинство волновавших командиров вопросов было решено, оставались такие, которые не могли решить ни они сами, ни командующий группы. Оставалось надеяться, что верховное командование предусмотрело возможность резкого изменения обстановки. Командиры заспешили в свои корпуса, начальники штабов отправились получать новые карты возможных театров военных действий. Катуков, приехавший с начштаба на одной машине, ждал его в коридоре, когда адъютант командующего пригласил его в комнату отдыха. Войдя туда, он обнаружил накрытый для завтрака стол. Командующий приветливо сказал:

— Составь мне компанию, Михаил Ефимович, ждать тебе еще долго. Мне только что из штаба позвонили, карты еще сортируют.

— А что за карты, Константин Константинович, польские?

— Скорее всего Люблинское воеводство, а может и подальше. Пока мы здесь управимся, там могут далеко уйти. Да ты проходи, садись.

Катуков не дал командующему труда просить себя дважды. С Рокоссовским они были хорошо знакомы, несколько месяцев полковник Катуков командовал двадцатой танковой дивизией, входящей в девятый мехкорпус генерала Рокоссовского, до реорганизации корпуса и дивизии. Они быстро управились с наваристым борщом и гуляшом, поданным на второе, и перешли к неторопливому чаепитию.

— Как ты думаешь, Михаил Ефимович, сможешь ты выполнить задачу? — Спросил Рокоссовский. — Удар будет сильный.

— Смогу, товарищ командующий, если Клейст направление удара не изменит. А на шоссе я его не только остановлю, я его там похороню.

— Позиция сильная? — поинтересовался Рокоссовский.

— Да, Константин Константинович, позиция очень хорошая, подготовленная и хорошо замаскированная. Первыми же залпами сможем половину танкового полка положить, а потом и оставшихся добьем, деться им все равно некуда будет.

— Когда ты только успел? — с лукавой усмешкой спросил командующий.

— Две недели готовили, товарищ генерал, — признался Катуков.

— А если бы узнали?

— Вы же знали?

— Я знал. — Ответил Рокоссовский. — Я бы и сам заставил, если бы вы не додумались. Не обо мне речь. Что у тебя с твоим особистом произошло?

— А ничего не произошло. Сбежала эта сволочь из корпуса, и не с пустыми руками. В шестнадцатой бригаде начальник особого отдела захватил агента Абвера. А этот мудозвон со шпионом сразу в штаб округа, пока меня не было. И чувствую, наплетет там в три короба про свои подвиги. А дальше как водится. Очередной орден на грудь, еще одну шпалу в петлицы и прямой дорогой в Московский военный округ. Хорошо, если, заодно, донос на нас не напишет.

— Уже написал! — сказал Рокоссовский и, в сердцах, выругался.

— Ну и что, мне дела сдавать? — спросил Катуков.

— Нет, Михаил. — Успокоил его командующий. — Не знаю, что ты такого совершил, но приказ оставить тебя в покое пришел от самого Берии.

— От кого? — удивлению Катукова не было предела.

— У меня лицо такое же было, — рассмеялся Рокоссовский, разглядывая удивленного полковника, — впрочем, это не только тебя касается. Органам НКВД запрещено рассматривать любые дела военных, в особенности танкистов и летчиков, кроме связанных с невыполнением боевого приказа. Но не надейся, что они про тебя забудут. Стоит тебе только оступиться, как они припомнят все твои грехи, включая воровство яблок из соседского сада в детстве. — Командующий помолчал и добавил. — А все ли ты, друг ситцевый, мне рассказал?

— Не все, товарищ генерал. — Решился Катуков. — Было один раз. Морду я ему набил. Напился, гад, пьяный и к радистке приставать начал. Зажал еe прямо в коридоре и раздевать начал. А тут я из кабинета вышел, увидел эту картину, ну и не выдержал, естественно, за шиворот его оттянул. А эта сволочь на меня матом, мол знай свое место, а то в Чукотский военный округ отправишься. Я и приложился от всей души, да не один раз.

— А сколько раз?

— Пока начштаба не оттащил. — Признался Катуков. — Эту мразь на гауптвахту для протрезвления. Наутро я его вызвал для дачи объяснений, так он не соизволил со мной разговаривать, развернулся и ушел. Радистку, вот, редкостной красоты деваха, пришлось из штаба корпуса в 16 бригаду отправить. Иван человек бесстрашный, даже такой твари спуску не даст. Да и тамошний особист пугает почему-то моего до такой степени, что он ни разу там не был после первого посещения.

— А что за человек этот особист из 16 бригады? — поинтересовался Рокоссовский.

— Бывший контрразведчик, и не малых чинов, переведен к нам в конце апреля, — ответил Катуков.

— А чего это вдруг контрразведку, и не малых чинов, и в танковую бригаду на край страны?

— А как обычно у нас водится. Из полковников в капитаны! Из "Москвы до самых до окраин". — Остаток фразы Катуков пропел. — Он еще легко отделался, могли вообще в распыл пустить.

Рокоссовский кивнул, данная ситуация была ему прекрасно знакома. Самому пришлось тюремную баланду похлебать, пока наверху не опомнились, что скоро воевать, а почти всех способных к этому или расстреляли, или лес валить отправили.

— В общем так, товарищ полковник, — подвел итоги командующий, — у тебя есть только один способ выбраться из этого дерьма — выиграть схватку с Клейстом. Сумеешь сделать, можешь про этого мудака забыть. Не удержишь немцев, лучше сам застрелись, это я тебе как знающий человек советую.

— Благодарю за совет, товарищ генерал, — ответил Катуков, — я лучше в бою погибну.

— А вот на это, Михаил, я тебе права не даю. — Ожесточился вдруг Рокоссовский. — А воевать я с кем буду? Погибать права не даю! Узнаю, что под пули лезешь, собственной волей на Чукотку отправлю! Мне не "контуженные герои" нужны, а командиры, которые до Берлина дойти сумеют, а то и дальше.

В этот момент в двери заглянул адъютант командующего и сообщил, что полковника Катукова ищет его начальник штаба. Командующий и командир корпуса переглянулись, встали и Рокоссовский сказал:

— Удачи тебе, Михаил Ефимович, давай попрощаемся, вдруг завтра не увидимся. Помни наш разговор, проиграть этот бой ты не имеешь права.

Катуков молча отдал честь и вышел. Впереди его ждала целая жизнь, а какой длины — зависело только от него. Выиграет бой с Клейстом — хоть до маршальских звезд. А проиграет — до первой шальной или прицельной пули — попадать в НКВД он не собирался.

20 мая 1941 года. Н-ская пограничная застава

Командир погранзаставы капитан Гуляев получил приказ еще вчера днем, но с категорическим предупреждением сообщить о нем, только за час до начала войны. Весь вечер и начало ночи он метался по канцелярии заставы, пил чай, иногда поглядывал на бутылку водки, стоящую в шкафу, но воздерживался, понимая, что ему нужна трезвая голова в ближайшие сутки. Единственное, что он мог себе позволить — это усиление дозоров напротив моста через Западный Буг. Взрывать мост, также категорически, запретили. Когда к началу третьего часа ночи к мосту подошли передовые части немцев, он, согласно приказу, отозвал свои дополнительные посты на заставу. Впрочем, застава давно уже не походила на то, что было видно снаружи. Под всеми сооружениями и внешней стеной еще месяц назад были оборудованы блиндажи, доты и крытые переходы. В дополнение к штатному вооружению на заставе появились минометная батарея, два крупнокалиберных пулемета ДШК и столько же противотанковых ружей Дегтярева, недавно поступивших на вооружение. К трем часам ночи на заставе сосредоточился весь еe состав, были приведены в боевое состояние все доты и внешние посты. Когда к мосту через Буг кинулись передовые немецкие танки, оставшаяся у моста охрана, согласно тому же приказу, постреляла для порядка и оттянулась к заставе. Капитан, в бессильной злости, наблюдал, как через мост проходили немецкие танки, как напротив его заставы стали сосредоточиваться первые группки немецкой пехоты, лениво пренебрегающей элементарными предосторожностями. Если бы не приказ, он бы показал этим самоуверенным болванам, что такое настоящая война, а не "легкая прогулка по Европе". Но приказ был категоричен и жесток, запрещалось проявлять любые признаки "излишней активности", пока через Буг не пройдут танковые дивизии противника. Вот и приходилось смотреть как через мост, который в любую минуту можно было превратить в груду металлолома, рвались танки Вермахта.

Ситуация изменилась к девяти часам утра, когда немецкая пехота попыталась нанести первый удар по заставе. Ленивые и самоуверенные действия немцев вызвали у начальника заставы удивление, и, вполне объяснимое, желание показать этим дуракам, что воевать умеют не только они. Первые же очереди пулеметов заставили фашистскую пехоту залечь, а залпы ротных минометов отползти назад, оставив несколько тел на ярко-зеленой весенней траве. Вторую атаку, спустя полчаса, они уже проводили по всем канонам немецкой военной науки. Вначале короткий артналет минами по внутреннему дворику заставы, который показался немцам очень эффективным, но на самом деле никакого вреда личному составу не нанес, а то, что стекла на заставе повылетали и стены осколками посекло, это отремонтировать недолго. Наверху из пограничников были только пулеметчики на вышке, но она обшита изнутри стальными листами, которые легко выдерживают винтовочные пули и осколки снарядов и мин. Весь остальной состав находился в дотах за толстыми бетонными стенами, которые и не всякий снаряд возьмет. Минометчики погранзаставы также были в укрытии и, когда пулеметчики с вышки засекли расположение немецкой батареи, быстро вернулись на позицию и с первого же залпа положили мины точно посреди немецких минометов, надолго выведя их из строя.

Немецкая пехота короткими перебежками устремилась к заставе. Из цепи стали вываливаться отдельные фигурки, это заработали снайперы заставы. Остальные пограничники вооруженные ППД и ППШ ждали, когда немцы подойдут на дальность действительного огня. Ободренные жидким огнем со стороны заставы немцы решили сделать рывок и подойти на дальность броска гранаты. Они по команде вскочили и побежали, стреляя на ходу из винтовок. Когда расстояние до них сократилось до трехсот метров, заработали два из четырех пулеметов этого направления. Капитан не хотел раньше времени показывать всю свою огневую мощь. И только когда немцы подошли на сто пятьдесят метров пограничники ударили из всех стволов. Кинжальный огонь за несколько секунд выкосил большую часть атакующих, оставшиеся в живых счастливчики упали на землю, пытаясь сильнее в нее вжаться и безуспешно ища бугорок, за который можно спрятаться. Но бугорков не было, командир заставы велел сровнять все неровности на дальности двести метров от стены еще в прошлом году. Бойцы постреливали над головами немцев, мешая им подняться или отползти, а снайперы прореживали их цепь, выбирая унтер-офицеров.

Наблюдающий за атакой немецкий обер-лейтенант был потрясен столь быстрым и эффективным уничтожением целого взвода его роты. Он понимал, что шансов уйти живыми у его солдат практически не было. Легкое, как казалось вначале, развлечение превратилось в кровавую бойню. Глядеть как русские безнаказанно добивают его солдат, прошедших вместе с ним Польшу и Францию, было тяжело, но помочь им он ничем не мог. Нужны были пушки, а еще лучше танки. И хотя танки непрерывным потоком шли за его спиной, власти развернуть их на заставу у него не было. Пришлось сообщать командиру батальона, ждать когда он подъедет, затем ждать когда тот договориться с танкистами. Спустя час к расположению его роты подошел взвод легких танков Pz-II. Развернувшись цепью танки двинулись к заставе, за ними прикрываясь танковой броней побежали оставшиеся взводы. Обер-лейтенант успокоился, кажется на этот раз русским конец. Даже мины, которые начали взрываться на пути его солдат, танкам не помеха. Заработали 20-миллимитровые танковые пушки, снаряды начали рваться на стенах заставы. Когда остановился первый танк, он ничего не понял, решил, что какая-то поломка, но струйка дыма из моторного отсека объяснила все лучше любых слов. Спустя пару минут остановились еще два танка. Высунувшиеся из люков танкисты по очереди нелепо взмахивали руками и оставались висеть на башнях. Первый танк уже горел вовсю, из него никто не вылез. Оставшиеся два танка, почуяв неладное, стали отползать назад, но вот лопнула гусеница у одного и он завертелся на месте, танкисты остановили его, неудачно повернув бортом к заставе. И тут обер-лейтенант с командиром батальона увидели четкий трассер явно большого калибра, вошедший в борт танка. Внутри детонировало топливо, из открывшегося люка выплеснулось наружу пламя, стали рваться снаряды. Атака захлебнулась, оставшийся танк на полной скорости задним ходом бежал от заставы, стремясь увеличить расстояние до безопасного. Потрясенные офицеры видели беспорядочное бегство своих солдат, горящие ярким бездымным пламенем танки.

— Что это было, Вили? — спросил наконец командир батальона.

— Не знаю, господин гауптман, — ответил обер-лейтенант, — ничего подобного не видел. Похоже на противотанковое ружье, но такого калибра?!

— Если нас каждая застава так встречать будет, то лучше повернуть назад, пока нас всех не перебили, — проворчал гауптман, предварительно убедившись, что его никто кроме Вилли не слышит.

Командир роты только кивнул в ответ. Высказывать подобные мысли было небезопасно и в немецкой армии. Одного агента гестапо среди своих солдат они знали точно, а сколько еще неизвестных. Обер-лейтенант с запоздалым сожалением подумал, что надо было этого доносчика отправить в атаку с первым взводом, от которого практическиничего не осталось.

Заметив горящие танки, с дороги свернула машина с каким-то генералом. Гауптман побежал докладывать, командир роты постарался убраться от начальства подальше, ушел к солдатам своей потрепанной роты. Еще недавно гордые своим превосходством немцы, теперь выглядели неуверенно, убедившись в эффективности русской обороны. Офицер их понимал, погибать в начале победоносной войны обидно и глупо. То что, в конце концов, русских они разобьют, он не сомневался, как и его солдаты. Вот только цена победы сегодня сильно выросла в его представлении. Подошло время обеда, появилась кухня, солдаты получили свои порции и разбрелись по группкам, ели, что-то негромко говорили, оглядываясь на офицеров. Обер-лейтенант понимал, что, если он не получит помощь, взять русскую заставу с солдатами только своей роты не сможет. К счастью отдавать приказ о новой атаке пока не спешили. Прибежал связной от командира батальона, передал приказ обойти заставу, блокировать все подступы к ней и ждать подхода артиллерии. Услышав о пушках повеселели солдаты. Фельдфебели начали разводить солдат по постам, огибая заставу на максимально возможном расстоянии. Русские молчали, наверное, экономили патроны. А может, поняли, что сопротивляться бесполезно, с заставы очень хорошо видны войска нескончаемым потоком текущие на восток.

Капитан Гуляев осматривал из бойницы дота, как немцы охватывали его заставу. Беспокойства по этому поводу он не испытывал. Бежать с заставы пограничники не собирались, ждать помощи, согласно полученному приказу, раньше ночи нечего. К тому же застава еще не показала противнику всей своей огневой мощи. Капитан до сих пор не применил ДШК, хотя пулеметчики и смотрели на него умоляющими взглядами. "Рано еще", — неизменно отвечал он, — "дойдет и до вас очередь". Применение ПТРД потрясло своей эффективностью и его. Когда первый номер расчета сержант Рахимов, из казанских татар, с первого же выстрела остановил танк, он не поверил. Но вторым выстрелом был подбит еще один, одновременно расчет второй бронебойки из третьего дота остановил третий. Выскакивающих танкистов успокоили снайперы, танки уже горели. Оставшиеся немецкие Т-2 начали бежать. Расчет третьего дота перебил гусеницу у четвертого танка, а когда тот повернулся, Рахимов всадил ему в борт бронебойно-зажигательный, попав в бак с топливом. Взрыв танка впечатлил всех, даже самих бронебойщиков. Пехота немцев, увидев столь эффектную расправу, дала драпа, даже не подойдя на дальность огня из автоматов. Только снайперы успокоили нескольких.

Пограничники были довольны. Они уже положили фашистов едва ли не больше, чем их самих на заставе, не потеряв при этом ни одного человека. И только командиры не спешили радоваться, понимая, что оставить их заставу у себя в тылу немцы не смогут, значит будут наращивать силы пока не возьмут заставу или, что вернее, не сравняют еe с землей подтянув артиллерию. Понимали они и то, что в ближайшее время фашисты активных действий предпринять не смогут, поэтому часть бойцов отправили отдыхать. Прикорнул на кровати в блиндаже и командир, оставив вместо себя политрука Федина. Проснулся он оттого, что его трясли за плечо. "Началось", — было первой мыслью. Он побежал по крытым переходам за вестовым в первый дот. Политрук уступил ему место у амбразуры. Метрах в семистах немцы устанавливали на прямую наводку две противотанковые пушки калибром в 37 миллиметров.

— И что они хотят этими пукалками сделать? — пошутил политрук.

— Против наших дотов ничего не смогут, — ответил капитан, — а вот пулеметчики на вышке в опасности. — Он повернулся к расчету ДШК. — Пришло ваше время, сержант.

Те уже устанавливали свой пулемет у амбразуры. Без суеты и спешки первый номер сержант Иванов, этот владимирский, выставил прицельную планку, расстояния давно измерены, а некоторые точки даже пристреляны. Немцы начали наводить пушку, но гулко ударила бронебойка, и немецкий наводчик отлетел от орудия с развороченной грудью. Командир орудия кинулся на его место, но тут заработал ДШК. Крупнокалиберные пули прошивали орудийный щит, отбрасывая людей назад, вернее то, что остается от человека после попадания такого боеприпаса. Вторая пушка успела сделать один выстрел, но и с ней было покончено совместными усилиями ДШК и бронебоек.

— Вот это да! — восхитился политрук. Капитан только довольно кивнул. Еще некоторое время они выиграли, пока немцы не подтянут что-нибудь посолиднее. Он глянул на часы — три часа дня. До темноты еще много, значит по крайней мере еще одна атака сегодня обязательно будет.

Показательный расстрел орудийных расчетов изумил всех наблюдавших за ним немецких офицеров. А их на наблюдательном пункте, за последним уцелевшим танком, было уже более десяти. Командир батальона потрясенно смотрел на своих командиров рот и командира дивизии, решившего увидеть уничтожение упрямых русских. Генерал молчал, кажется, впервые за всю свою боевую карьеру он растерялся и не хотел показать это своим подчиненным. "Да это не Франция", — думал гауптман, потирая рукой старый шрам на шее, полученный еще под Варшавой, — "и даже не Польша". Польские солдаты храбро сопротивлялись, несмотря на предательство своих генералов, сбежавших подальше от фронта после первых же ударов вермахта, пока еще надеялись на помощь англичан и французов, но, поняв, что и союзники их предали, сложили оружие. Он, тогда еще обер-лейтенант, получил ранение осколком польского снаряда за два дня до окончания боев. А во Франции для их полка вообще была прогулка, а не война. За всю французскую компанию его батальон не потерял столько людей, сколько здесь за половину дня, а ведь русскую заставу все равно придется брать, и брать его батальону. Нужно будет перебросить сюда вторую роту, Вилли один не справится. Краем глаза он наблюдал за командиром дивизии, растерянность у генерала прошла, и он начинал искать виноватого, осматривая стоящих вблизи офицеров. Гауптман тихо вздохнул, виноватым быть только ему, впрочем, нужно признать, что вина действительно есть. Он не принял всерьез это осиное гнездо с его просто игрушечными домиками, и дурацкой деревянной вышкой. Хотя теперь ясно, что это искусная маскировка. Не оставляло сомнений, что по углам стены оборудованы доты, а наличие у русских крупнокалиберных пулеметов, которые они только что очень эффективно применили, осложняло задачу по взятию заставы. Были, несомненно, и противотанковые ружья "чудовищного" калибра, значит легкие танки, приданные их дивизии, помочь ничем не смогут, разве что прибавить железных костров перед заставой.

— Кто командир роты, которой поставлена задача взять заставу? — Решился все-таки генерал.

Вилли отрапортовал:

— Обер-лейтенант Енеке, господин генерал.

— К закату взять и доложить, обер-лейтенант. — Жестко заявил генерал, посмотрел на горящие танки и тела солдат лежащих перед русскими дотами и добавил. — Пленных можете не брать.

— Что-то не видно желающих сдаваться. — Проворчал Вилли. На его беду генерал слышал эту фразу, вздрогнул как от удара, медленно повернулся к нему. Лицо побелело от бешенства.

— Что вы себе позволяете, обер-лейтенант! — Взъярился командир дивизии. — Офицерские погоны мешают? Приказываю лично возглавить атаку. Если не возьмете русскую заставу к вечеру, можете спарывать погоны.

Генерал развернулся и пошел к своей машине, за ним поспешили сопровождающие, оставив командира батальона с ротными решать поставленную задачу.

— Зря ты так, Вилли, — сказал гауптман.

— Извините, господин гауптман, не выдержал, готов понести наказание.

— Наказание ты уже получил. Как думаешь задачу выполнять?

— Если меня поддержат орудиями, то нанесу удар с противоположной стороны, пока вы будете обрабатывать эту, отвлекая русских. Не может быть, чтобы и с той стороны у них столько же стволов было. Только надо не только обстрелять, но и атаку имитировать, поэтому мне помощь нужна, хотя бы одним взводом.

Командир батальона согласно кивнул, вряд ли в такой патовой ситуации можно придумать что-либо еще. К тому же Енеке был хорошим командиром, не раз показывал и ум и храбрость. Он отдал приказ о перегруппировке двух взводов второй роты к заставе, предназначенные им для проверки окрестных селений — деревни русских никуда не денутся. Спустя еще минут сорок подошла батарея 75-миллимитровых пушек, которые он разместил подальше от русских дотов, резонно полагая, что пусть лучше пострадает меткость, чем потерять еще несколько расчетов. Расстрелянные русскими пушки сиротливо стояли на позициях, желающих вытащить их оттуда не находилось. Не было там и раненых, от таких пуль чаще всего умирают сразу, если не повезло получить еe в грудь или живот. Да и оторванные руки и ноги не продляют жизнь, поэтому не стоило терять людей в попытке выносить погибших.

Обер-лейтенант собрал своих солдат с обратной стороны заставы, распределил их по двум атакующим группам, выделил группу огневой поддержки и внимательно осматривал заставу, пытаясь определить огневые точки русских. Стена казалась монолитной, теплилась робкая надежда, что доты русские оборудовали только со стороны шоссе, но проверить это можно было только атакой. В ожидании артподготовки он отдал приказ снайперам прощупать пулеметную вышку заставы. Трассеры, как он видел в бинокль, впивались в доски ограждения, но что с ними происходило дальше, видно не было. То ли они пробивали их насквозь, то ли застревали в них. Русские пулеметчики признаков жизни не подавали, то ли действительно были убиты в предыдущих атаках, то ли ждали, когда его солдаты поднимутся. Наконец ударили пушки, и первые разрывы поднялись за противоположной от него стеной. Второй залп лег точнее, вверх полетели осколки кирпича, взлетели и опали железные листы крыши. Третий залп поднял в воздух казарму заставы.

Обер-лейтенант снял фуражку, заменив еe на каску, и оттянул затвор автомата. Атаки он не боялся, генерал решил его наказать тем, что ему приходилось делать по собственной воле и не один раз. Вилли Енеке свои кресты, первый в Польше, а второй во Франции, заработал не задницей в штабе. Пусть командир дивизии своих штабных крыс пугает атаками, а не боевого офицера, прошедшего всю Европу.

После пятого залпа наступила тишина и командир роты поднял своих солдат в атаку. Первую сотню метров они бежали в тревожной тишине, надеясь что русские все погибли, что они не успеют перегруппироваться, что с этой стороны стены нет дотов. А вдруг! Надежда росла, солдаты увеличивали скорость, когда, сначала, с вышки заработал пулемет, а затем у нижнего обреза стены расцвели многочисленные огненные цветы и из строя с криками боли стали выпадать те, кому не повезло получить первую пулю. Но солдаты еще бежали, надеясь, что они успеют, что пуля пролетит мимо, что не могут они умереть в первый день. Но когда по их цепи открыли огонь крупнокалиберные пулеметы (сразу два!), атака захлебнулась. Они попытались залечь, но несколько мин, легших среди них, и как только русские минометчики уцелели при обстреле, заставили их вначале отдельными группками, а затем и всем остальным оттянуться на первоначальный рубеж, потеряв при отходе еще несколько человек. Последний получил крупнокалиберную пулю в спину, когда обер-лейтенант спрыгивал в овражек, из которого они начинали атаку. Его тело отлетело вниз и ударило офицера в спину, опрокинув на дно овражка. Солдаты немедленно вытащили Вилли из-под трупа, но сам вид изломанного окровавленного тела вызвал у него приступ животного страха, впервые за день и второй раз за всю войну. Он вдруг понял, что он Вилли Енеке, двадцати четырех лет от роду, обер-лейтенант и командир роты, кавалер двух железных крестов, может навсегда остаться под стенами этой заставы. Его начала бить дрожь, кто-то из солдат протянул ему флягу, Вилли отхлебнул воду отдающую металлом. Понемногу он успокоился, но глядя на солдата, прикрывшего его от русской пули, вдруг понял, что уцелел только по чистой случайности. Впрочем, обер-лейтенант Енеке не зря пользовался в своем батальоне славой "храброго дурака". Вилли решительно отбросил все страхи и начал готовить солдат к очередной атаке, у него, вдруг, появилась уверенность, что эта компания для него последняя. Или его убьют, или он подаст в отставку, как только они войдут в Москву.

После второго обстрела, длящегося уже полчаса, Вилли опять повел свою роту в атаку. Рывком преодолев первые двести метров, солдаты залегли и перебежками начали выдвигаться к русским дотам, надеясь дойти на бросок гранаты. Русские вначале нерешительно постреливали в их сторону, но стоило роте подняться для последнего рывка, как начался ад. Воздух наполнился свинцом, каждый преодоленный метр стоил им нескольких человек, но они продвигались вперед. Солдаты начали готовить гранаты, когда первые вырвавшиеся вперед выскочили на минное поле. Это было все. Глядя как подлетают в воздух солдаты первой шеренги, обер-лейтенант дал команду на отход.

Когда перед заставой у дороги замаячили немецкие солдаты, капитан Гуляев оторвался от бинокля и сказал политруку:

— А ведь это другие!

— Почему ты так решил? — спросил Федин, в свою очередь поднося бинокль к глазам.

— Непуганые! Те, которые здесь были, в полный рост уже не ходят. Симоняк, — обратился он к снайперу, — сумеешь кого-нибудь снять?

Снайпер посмотрел в амбразуру, сверился со своей книжкой, и ответил:

— Далековато, товарищ капитан, но попробовать можно.

Он долго прицеливался, наконец, нашел цель и плавно нажал спуск. В толпе немцев упал один, они с удивлением оглядывались по сторонам, ничего не понимая, но когда упал второй, все дружно попадали на землю.

— Вот так и надо, — сказал командир заставы, — привыкайте сволочи ползать, ходить господами по нашей земле мы вам не позволим. Политрук, бери бойцов и переходи к тыловой стороне, атака будет оттуда.

— Почему ты так решил?

— Потому что непуганых баранов, наверняка, отправят в отвлекающую атаку. По крайней мере, я бы поступил так, а почему немцы должны думать по-другому. И убери минометчиков со двора, сейчас обстрел начнется.

Политрук кивнул, и, забрав большую часть пограничников, по переходам отправился в доты тыловой стены. Сразу же после их ухода перед дотами поднялись первые султаны разрывов, открыли огонь немецкие батареи. Следующие залпы накрыли территорию заставы. Капитан, кусая губу, считал залпы, на вышке оставались пулеметчики, конечно, можно было их оттуда отозвать, но подняться обратно после обстрела они не сумеют. Приходилось жертвовать ими, так как из дота хорошо оборонятся, но из него очень мало видно. После пятого залпа немцы пошли в атаку, но напуганные снайперским обстрелом, а также видом горящих танков и телами своих однополчан перед русскими дотами, продвигались нерешительно. Нескольких очередей из "максима" было достаточно чтобы остановить их, а затем заставить оттянутся на линию начала атаки. Впрочем, капитан другого от отвлекающей атаки не ожидал, он прислушивался к звукам боя у тыловой стены. Но и там немцы не ожидавшие такого отпора, не выдержали и отошли. Очередная, третья уже, атака была отбита.

Следующие часы слились в непрерывные обстрелы, перемежающиеся атаками со всех направлений. Немцы раз за разом поднимались на штурм, но наткнувшись на все еще плотный огонь, отходили, чтобы в следующий раз попробовать в другом месте. Появились убитые и раненые. Накрыло минометчиков, когда они обстреливали, обнаруженную наблюдателями с вышки, немецкую батарею. Два расчета погибли сразу, оставшиеся два, перевязав раны и переждав артналет, все-таки накрыли немецкие пушки, судя по уменьшившейся интенсивности огня. Снарядом снесло основание вышки и она упала на землю, оба пулеметчика получили ранения. Во время четвертого обстрела снаряд попал в амбразуру третьего дота, разворотив стену, из восьми человек, находившихся в этот момент в нем, уцелело трое. Были потери и в других дотах, от влетающих внутрь осколков и от обстрела вражеских снайперов. Два снаряда попали в центральных крытый ход, образовав на его месте большую воронку, перебегать из фронтальных в тыловые доты, можно было только по боковым траншеям, но и их наполовину засыпало землей и битым кирпичом. Перебрасывать людей для отражения атак стало труднее. После пятой артподготовки гарнизоны дотов изолировало окончательно, перебегать можно было только по воронкам, которые покрывали всю территорию заставы, под непрерывным огнем вражеских пулеметов. Впрочем, смысла в этих рокировках уже не было, немцы непрерывно атаковали заставу со всех сторон. Два раза через развалины третьего дота группы немецких солдат прорывались внутрь двора, вернее того, что от него осталось, но для этого случая были предусмотрены амбразуры, выходящие внутрь. Смертельно уставшие люди вповалку падали на пол, как только захлебывалась очередная атака. Заканчивалась вода, большая часть которой уходила на охлаждение пулеметов. Перебило телефонные провода и состояние других дотов можно было определять только по пулеметному огню из них.

Капитан Гуляев привалился к прохладной стене дота, пытаясь хоть немного охладиться в духоте бетонной коробки. Отбили седьмую атаку. Телами в серой полевой форме были устланы все подходы к доту, догорал последний танк, который немцы все же решились бросить в атаку. Рахимов успокоил его двумя последними патронами и отбросил бесполезное теперь ружье. "Надо бы его к награде представить", — думал командир заставы, глядя на невысокого крепыша татарина, — "если живые останемся". Сожаления по поводу возможной гибели он не испытывал, тупая усталость вытравила все чувства, в том числе и страх смерти. Жалел он только об одном, что так и не сказал своим бойцам о второй части приказа, где ему сообщалось, что его застава прикрывает сосредоточение наших войск для контратаки. Держаться им осталось часа полтора, вот только доживут ли они до этой минуты. Капитан со стоном поменял позу, болело все тело, ныло натруженное прикладом пулемета плечо.

— Капитан, последняя лента осталась, — сообщил первый номер ДШК сержант Иванов, — на одну атаку, а потом. — Он махнул рукой.

— Не зря хоть помираем? — спросил ефрейтор Сидорчук первый номер последнего оставшегося "максима", у другого распороло осколком рубашку ствола и его заклинило от перегрева, хорошо хоть к концу атаки.

— Не зря. — Решился наконец-то капитан. — Через полтора часа наши начнут атаку на мост. В лесу за нами две дивизии стоят. Вот мы и держали тут немцев, чтобы у них желания проверить лес не возникло.

— А чего же тогда столько фашистов к нам пропустили? — удивился Рахимов. — Да двумя дивизиями мы бы их тут неделю держали.

— А потом? — вопросом ответил ему Иванов. — В лоб их штурмовать? Правильно сделали. Сейчас подпустят эти танки к подготовленным позициям и раскатают в железный блин. Пусть потом Гитлер без танков повоюет. Жаль только мы не увидим.

— Не спеши ты нас хоронить, — ответил ему капитан, — немцы тоже не железные. Сам видел в последнюю атаку еле шли, и залегли сразу, даже на автоматный огонь не подошли.

Гауптман Мильке, привалившись спиной к дереву, раздраженно смотрел на Солнце, которое чертовски медленно опускалось к горизонту. Гауптман устал от непрерывных атак, беготни и криков. С каждым разом солдат все труднее было поднимать на русские пулеметы, в глазах у них плескался страх, и то, что они могли его пересиливать и вновь бежать на упрямые русские доты, было просто чудом. Но всему есть предел, и их пределом стала последняя, седьмая, атака. На этот раз они даже не дошли до дальности огня русских автоматов, которых у тех оказалось невероятно много. Ударили пулеметы, упали первые убитые и раненые, и солдаты, прихватив тех кто еще подавал признаки жизни, оттянулись назад. Атака захлебнулась и на этот раз.

Батальон, уже к пятой атаке втянутый в бой почти полностью, за несколько часов боя потерял половину наличного состава убитыми и ранеными. Таких потерь они не несли никогда. Выбыли почти все офицеры, русские снайперы целенаправленно охотились на них, стоило только в цепи появиться офицерской фуражке. Тяжело ранен Вилли, которого удача хранила почти до конца, но и он получил свою долю свинца в грудь. Солдаты не оставили в поле командира, которого они уважали и любили, хотя нужно сказать, что русские не стреляли по раненым и тем, кто их вытаскивал. Они были честным противником, и самое главное — очень грозным противником. Сегодняшний бой окончательно убедил его в том, что нужно оттягиваться назад в Польшу, пока не поздно. Пока они только пощекотали русского медведя за шерстку и он сердито отмахнулся от них лапой. А что будет, когда он всерьез разозлится? Гауптман поменял позу и посмотрел на своих солдат. Никто не рисковал встречаться с ним взглядом, каждый находил какое-либо срочное дело в стороне. Мильке понимал, что поднять их в еще одну безнадежную атаку он не сможет, да и не хочет, признался он сам себе. Генералам легко отдавать приказы, а ему теперь подписывать больше сотни сообщений о смерти за один день!

На шоссе показалась машина командира дивизии, гауптман встал, отряхнул и оправил форму и приготовился рапортовать. Генерал вышел из машины, окинул взглядом солдат, командира батальона, приготовившегося докладывать, и пошел сквозь придорожную лесополосу к заставе. Картина, которую он там увидел, потрясла его. Поле устланное телами солдат его дивизии, лениво чадящие танки и груда развалин на месте русской заставы.

— Вы взяли еe, гауптман? — спросил он.

— Никак нет, господин генерал, — хриплым голосом отрапортовал тот.

— Но почему, — удивился генерал, — там же уже ничего нет, только груда кирпича?

— Доты еще целые, — ответил Мильке, и увидев удивленный взгляд генерала, добавил, — три из четырех.

— Вы хотите сказать, что наши орудия не смогли пробить стены дотов?

— Так точно, господин генерал, разрушен только один, потому что удалось попасть в амбразуру. Попадания в стены и крыши разрушить их не смогли. Как докладывали солдаты побывавшие около разрушенного дота, стены в нем толщиной более полуметра. Наши солдаты пытались в него проникнуть и закрепиться, но остававшиеся внутри русские взорвали его вместе с собой и нашими солдатами.

— Гауптман, я не поверю пока не увижу это собственными глазами, поднимайте солдат в атаку.

— Господин генерал, солдаты устали, они уже предприняли семь атак, мы потеряли половину батальона. У меня не осталось офицеров, погибли почти все унтер-офицеры. Я не смогу поднять их еще раз.

— Что значит не сможете? — Начал распаляться генерал. — Не можете поднять солдат, значит не можете быть командиром батальона. Я найду вам замену! — Он начал осматриваться по сторонам, но не обнаружил ни одного офицера среди солдат батальона, наконец он перевел взгляд на свою свиту, толпящуюся около машин. — Майор Гюпсо, ко мне.

К генералу подбежал подтянутый адъютант, отдал честь.

— Майор, вы должны взять эти развалины, — поставил ему задачу генерал, — ибо некоторые бывшие офицеры, заявляют, что это невозможно.

Адъютант посмотрел на развалины, на генерала, перевел удивленный взгляд на Мильке, опять на развалины и кивнул. Он развернулся к солдатам и начал энергично формировать их в цепь. Теперь бывший, командир батальона отошел в сторону на несколько метров и прислонился спиной к дереву. Ему было жалко солдат, несколько из них опять погибнет. Жалеть штабного дурака он не собирался, хотя приговор ему уже подписан, такую мишень русские не упустят. Энергичными выкриками подбадривая солдат, майор заставил цепь подняться и ленивым шагом двинуться к заставе. Русские молчали, ожидая когда цепь немецкой пехоты сократит расстояние. Мильке закурил сигарету и впервые за день окинул взглядом окрестности. Отстоящий от дороги метров на восемьсот лес уже начал темнеть, солнце почти касалось далекого горизонта. Темнели вдали крыши ближайшей деревни, которую он так и не успел проверить. По дороге по-прежнему двигалась техника, хотя танков уже не было, только автомобили, двигались тыловые службы ушедших вперед танковых дивизий. Хотя появилось и что-то новое — навстречу бензовозам и машинам со снарядами двигалась длинная колонна санитарных машин и наскоро приспособленных для перевозки раненых грузовиков. В них были раненые, много раненых! Мильке даже забыл про сигарету, считая проходящие мимо автомобили со страшным грузом. Если раненых столько, значит досталось не только ему. Где-то там впереди идет тяжелый бой, русские перемалывают их корпус, ведь судя по длине колонны, здесь более батальона. А убитые! Их вряд ли намного меньше. Потрясенный Мильке вдруг понял причины нервозности генерала — ему нужен был успех, хоть какой-нибудь но успех.

Он перевел взгляд на цепь своих солдат. Они уже перешли ту грань, когда еще можно просто оттянуться назад. Теперь русские непременно начнут огонь. Так и произошло. Мелькнула в амбразуре русского дота еле различимая вспышка и красавец адъютант ухватился руками за грудь, заваливаясь вбок. Мильке закрыл глаза, чтобы не видеть, как русские пулеметы будут выкашивать его солдат, он уже достаточно насмотрелся на это зрелище за сегодняшний день. Застрочил пулемет, но достаточно быстро умолк. Мильке открыл глаза, солдаты, не дожидаясь, когда пули начнут их прореживать, упали на землю, раздумывая стоит ли отползать назад под гнев командира дивизии, или лучше полежать здесь, пока он не передумает брать упрямые русские доты.

Мильке перевел взгляд на генерала, окруженного несколькими штабными офицерами, и тут русские решили напоследок показать все, на что они способны. В доте засверкало большое пламя и Мильке немедленно упал на землю, понимая, что для русского ДШК, так кажется они его называют, осталась только одна достойная цель — генерал со свитой, прекрасно освещенный заходящим солнцем. Когда очередь замолкла, он поднял голову и обомлел. От генерала и его свиты осталась груда изломанных трупов, горела одна из машин, остальные превратились в груду металлолома продырявленные крупнокалиберными пулями. До потрясенного Мильке дошло, что он весь день ходил в пределах досягаемости русских ДШК, но по нему почему-то не стреляли! Если русские решились показать все свои возможности, значит что-то произошло. Он посмотрел на недалекую границу леса и похолодел — из леса длинной цепью выезжали русские танки, за ними выбегали густые цепи пехоты. Танки открыли огонь из пушек и пулеметов, на дороге начали взрываться машины. Мильке вскочил и побежал к своим солдатам, собираясь разворачивать их против русских, но из-за кромки леса выскочили русские самолеты, которых не было видно целый день, только свои четким строем проходили на восток, и на дороге начался ад. Русские штурмовики поливали огнем из своих пулеметов все, что могло двигаться в пределах их досягаемости. Мильке упал на землю, стараясь полностью вжаться в нее, надеясь что солдаты додумаются поступить также. Огненный ад на дороге, казалось, продолжался целую вечность. Оглохший гауптман потерял всякое ощущение времени, когда стрельба вдруг затихла и наступила тишина, прерываемая только ревом русских танков, которые, разбросав автомобили, въезжали на мост.

Вставать не хотелось, навалилась усталость за весь бесконечный и бессмысленный, как оказалось, день. Весь день они, как глупые мыши, грызли такой заманчивый и вкусный сыр, не догадываясь, что рядом облизывается довольная кошка, ожидающая, когда они поглубже вонзят свои мелкие зубки в приманку. Но вставать все равно пришлось, ибо требовательный пинок в бок других вариантов действий не оставлял. Встав, гауптман увидел русского солдата в светло-зеленой форме с карабином наперевес. Тот весело кивнул ему в сторону дороги, там уже толпились оставшиеся в живых солдаты его батальона и уцелевшие после налеты водители. Русские торопливо сформировали из них колонну, выделили конвой и погнали в сторону леса. Шагая по лесной дороге, Мильке видел многочисленные колонны русских солдат, выдвигающихся к захваченному их танками мосту. "Кажется, для меня война закончилась, может так и лучше", — подумал он, — "интересно, русские позволять написать матери, что я остался жив".

Пограничники в доте по очереди забывались коротким и тревожным сном. Пытался задремать и капитан, но провалиться в спасительную темноту сна не давала запредельная усталость. Капитан прикрывал на минуту глаза, но тут же вскидывался, ибо ему начинала сниться атака немецкой пехоты. Повторная попытка заканчивалась также. Тогда Гуляев бросил попытки задремать и устроился наблюдателем у амбразуры. Немцы укрылись в кустарниковом предполье лесополосы и тоже не подавали признаков активности. Так продолжалось почти час, давая надежду на то, что на сегодня бой закончился. Но вмешалось начальство немецкой пехоты, подъехали машины, из первой выбрался какой-то крупный чин, судя по числу сопровождающих. Он вышел за пределы кустарника и начал осматривать поле, представляя из себя отличную мишень, но все же далековато для прицельной стрельбы из винтовки, а тратить последнюю ленту ДШК не хотелось. К тому же оставалась надежда, что немцы на очередную атаку не решаться. Но когда один, из сопровождающих начальство, офицеров начал готовить немецких солдат к очередной атаке, капитан понял, что придется принимать еще один бой. Он поднял своих бойцов, они заняли места у амбразур и застыли в тревожном ожидании. Наконец, немецкая пехота, не торопясь, двинулась вперед и по еe поведению пограничники поняли, что и эту атаку удастся отбить. Так и получилось. Симоняк из своей снайперской винтовки сделал только один выстрел по офицеру, да Сидорчук недлинной очередью прошелся по немцам, как они сразу залегли, не высказывая желания продолжать атаку. Капитан посмотрел на часы и решился показать этому напыщенному болвану у дороги, что значит воевать с советскими пограничниками.

— Иванов, сумеешь достать их? — он кивнул на группку немецких офицеров у дороги.

— Конечно, смогу, — радостно ответил тот, выставил расстояние на прицеле и открыл огонь. Длинная, почти на всю ленту, пятьдесят патронов, очередь выкосила немецкое начальство, не ожидавшее этого, достала машины на дороге, одна из них вспыхнула. Иванов откинулся от пулемета, вытер пот и с довольным видом окинул своих товарищей.

— Ай, да молодец, Иванов, — похвалил его капитан, — буду просить для тебя орден у командования, да и остальные тоже достойны. Теперь будем жить!

От полноты чувств он начал хлопать своих бойцов по плечам. Те тоже заметили выдвигающиеся к дороге танки. Немецкие машины попытались увеличить скорость, чтобы выйти из под удара, но над дорогой пронеслись штурмовики — и начался разгром.

С трудом открыв покореженную осколками дверь дота, бойцы выбрались наружу. Чистый, по сравнению с духотой дота, воздух пьянил головы, холодил обнаженные тела, гимнастерки пограничники скинули еще во время первого часа. Капитан побежал проверять другие доты. Через двадцать минут около первого дота капитан выстроил остатки своей заставы. Пятнадцать закопченных, измученных бойцов, покрытых своей и чужой кровью, грязными кое-как замотанными бинтами, по привычке ровняли строй, ожидая подхода начальства. Подбежал Иванов, на немой вопрос командира ответил:

— Лазарет цел, в нем живых семь человек. Всего раненых двенадцать.

Капитан кивнул, провел расчеты и вздохнул, бой обошелся его заставе очень дорого. Из шестидесяти четырех человек в живых осталось меньше тридцати, из них способных держаться на ногах только семнадцать вместе с ним. Утешало то, что немцам он обошелся неизмеримо дороже, только с этой стороны заставы их лежало больше полусотни.

Подъехал бронеавтомобиль, из него вышел незнакомый генерал. Бойцы подтянулись, капитан шагнул навстречу и морщась от боли в плече, все-таки зацепило осколком, начал доклад:

— Товарищ генерал, личный состав заставы построен. Командир заставы капитан Гуляев.

— Вольно капитан, — ответил генерал, подошел к нему и добавил, — дай-ка я тебя обниму, герой. Молодцы пограничники, какие же вы молодцы. Всех к наградам представлю и живых и тех кто погиб. Сколько вас капитан?

— Шестьдесят четыре, товарищ генерал…было. В живых осталось двадцать девять. Те, кто еще может двигаться, все перед вами.

Генерал кивнул и, пройдя вдоль строя, по отечески обнял каждого. Смахнул рукой предательскую слезу. Оглядел развалины заставы, усеянное трупами поле перед ней, развернулся и сел в броневик, у него было еще много дел. К заставе подъехали санитарные машины, санитары кинулись вытаскивать раненых из дотов и блиндажей, две сестрички перевязывать ходячих. Капитан обессилено опустился на землю, он выполнил боевой приказ, но радости от этого не испытывал, мешала запредельная усталость. Он прилег на землю и забылся тревожным сном, который так долго бежал от него. К своему командиру подошел политрук и накрыл его плащ-палаткой, сам присел рядом, охраняя его сон.

А мимо них шли колонны солдат, вдали громыхали танки, переходя через мост в Польшу. Красная Армия собиралась железным катком пройтись по тылам группы армий "Юг".

20 мая 1941 года. Восточнее Владимира-Волынского

Когда рассвет осветил верхушки деревьев, на позициях артиллерийского полка стояла тишина. Заняв с вечера позиции, артиллеристы получили приказ отдыхать и, завернувшись в шинели и плащ-палатки, устроились прямо у пушек. Даже часовые старались производить меньше шума, чтобы не мешать спать уставшим людям, совершившим за четыре часа стокилометровый бросок. Бригаду до последнего держали в местах основной дислокации, опасаясь немецких шпионов. И только вчера утром подняли по тревоге, объявив учения. Весть о выходе в летние полевые лагеря облетела военный городок, несомненно, достигнув заинтересованных ушей. Для этих же любопытствующих местом проведения учений объявили самый дальний юго-восточный полигон. Но, пройдя в данном направлении более десяти километров по шоссе, машины бригады свернули в лес, развернулись на запад и лесными и проселочными дорогами к вечеру добрались до позиции. Хорошо хоть то, что позиция была заранее подготовлена, и не пришлось в спешке перекидывать кубометры земли.

Здесь личный состав полков построили и зачитали приказ о начале войны. В строю стояла мертвая тишина. Бойцы и командиры осмысливали услышанное, прощаясь с мирной жизнью. Страха не было, только злость на мерзавцев, которые не дают людям спокойно жить, заниматься своими делами, растить детей, просто радоваться всходящему солнцу и чистому небу. Посерьезневшие красноармейцы быстро установили орудия, выгрузили снаряды, натянули над орудиями маскировочные сети. Прибывшая одновременно с ними мотопехота рыла окопы впереди их позиций. Управившись со своей работой, артиллеристы помогли "царице полей", понимая, что их жизни зависят от того, как подготовится пехота. К заходу солнца работа была завершена, позиции приготовлены, возможные цели распределены, определены ориентиры и сектора обстрела. Бойцы устроились на ночлег в максимальной близости от своих орудий, большинство просто между орудийных станин.

Старший лейтенант Казаченко проснулся, когда солнце уже косыми лучами прорезало ветки деревьев. Заливалась в ветвях какая-то птаха. Деловитые муравьи протаптывали новую дорогу в обход станины, перегородившей привычный путь. Скрипели под ветром сучья деревьев, шелестела листва. Благодать, да и только. И не верится, что скоро сюда докатится железная армада фашистских танков, впрочем, произойдет это не раньше середины дня. Командование специально выбрало место засады подальше от границы, чтобы дать немцам полностью втянуть свои танковые дивизии за рубеж границы. Вставать было рано, но и спать не хотелось. Казаченко поднялся, потянулся, разминая затекшие от лежания на земле мышцы, и поспешил к стоящей внизу бочке с водой — умываться. К его удивлению там уже было довольно много народу. Оба взводных с его батареи, командир второго орудия сержант Усов и весь его расчет, начальник штаба дивизиона капитан Захаров. Раздавался смех, как всегда, балагурил командир второго огневого взвода лейтенант Черных. Поприветствовав комбата, он продолжил:

— А вот скажите мне, товарищ капитан, какие женщины лучше?

— Какие нравятся, те и лучше, — ответил Захаров.

— А вот не скажите, товарищ капитан, — не унимался Черных, — лучше те, которые пока недоступны. Смотришь не нее и облизываешься. А как узнаешь поближе, так она уже и не лучшая.

— Помолчал бы, Дон Жуан, — вмешался в разговор Казаченко, — а то надоешь своей болтовней, мы твоей жене все твои разговоры и перескажем.

— Жене не надо, — в притворном ужасе вскинул руки лейтенант, — уж лучше теще, тогда точно мучиться недолго буду.

На этот раз засмеялись все, даже пытавшийся казаться серьезным начштаба, жена лейтенанта Черных была выше его на полголовы, в свое время занималась пятиборьем, и, возникни у нее такое желание, без труда наставила бы мужу синяков. Знали они и то, что Черных жену любил, и измены ей допускал только языком.

Умывшись, комбат вместе с взводными вернулся в расположение батареи. Сержанты уже подняли бойцов, и повели на физзарядку, война войной, но распорядок должен выполняться, пока это возможно. Вскоре запахло свежим хлебом, подвезли кухню, все поспешили на завтрак. Завтрак был горячий, но обед старшина уже отпустил сухим пайком, вместе с продуктами впервые выдали "наркомовские" 100 грамм водки на человека. Удивленные красноармейцы недоверчиво брали свою долю, посматривали на старшину. "Бери, не сомневайся" — покрикивал тот на бойцов, — "на войне положено, согласно приказа главнокомандующего". И это, невиданное в мирное время, событие окончательно убеждало красноармейцев, что война уже началась, только до них пока не докатилась.

После завтрака комбат велел проводить учения "без стрельб". Расчеты тренировались по занятию позиции, прицеливанию по ориентирам, подноске боеприпасов, действиям по команде "воздух". Пару раз над дорогой, действительно, прошли какие-то самолеты. В этот момент на батареях все замирало, расчеты зенитных пулеметов занимали свои места, сопровождая пролетающие самолеты стволами, но огонь не открывали. К десяти часам с запада стали раздаваться первые орудийные выстрелы, но скоро затихли. Спустя некоторое время, километров шесть севернее шоссе, наблюдатели зафиксировали воздушный бой. Серебристые черточки вертели непонятную артиллеристам карусель, потихоньку смещаясь на запад. Из стаи металлических "мух" вываливались отдельные машины, большинство, совершив вираж, возвращались обратно, и только две, оставляя за собой полосу дыма, потянули в сторону. Скоротечная свалка закончилась так же быстро, как и возникла. Кто взял верх, неискушенные в воздушных схватках артиллеристы определить не смогли.

Вскоре командир полка дал приказ прекратить учения и отдыхать до особых распоряжений. Артиллеристы расстелили плащ-палатки у орудий и легли ждать. Кто-то тихо переговаривался, кто-то чистил карабин, самые хладнокровные пытались заснуть. Старший лейтенант Казаченко отправился в траншеи пехотной роты проведать их командира, с которым познакомился вчера вечером. Пехотинцы тоже отдыхали ожидая боевого приказа, курили собравшись маленькими группками, кто-то травил байки, то и дело над окопами раздавался смех.

Старлей Казаков, командир мотострелковой роты, услышав вчера фамилию соседа-артиллериста, радостно хлопнул того по плечу:

— Да мы ж с тобой, комбат, однофамильцы. Может и земляки вдобавок. Ты откуда? — Узнав что артиллерист кубанский, тот обрадовался еще больше.

— И вправду земляки. Я ж ростовский, с Шахт. Слышал про такой город. Славный город. Половина города шахтеры, а другая половина их жены.

— А дети как же? — поддержал Казаченко.

— А дети тоже будущие шахтеры, — не растерялся Казаков.

— А ты как же?

— А я по комсомольскому призыву, как ремесленное закончил, так повестка в училище и пришла. А дальше сам знаешь как. Партия сказала надо — комсомол ответил есть.

— А орден за что? — кивнул Казаченко на грудь пехотинца, украшенную "Красной звездой".

— За Финскую. Попал гранатой в амбразуру дота с первого раза. — Увидев недоверчивый взгляд артиллериста, пояснил. — Обошли мы его, с моим взводом, и успокоили гранатами. А то он гад весь батальон в снегу держал.

Неунывающий комроты балагурил все время, создавая впечатление несерьезного человека, но окопы, как отметил Казаченко, бойцы его роты копали строго по науке. Никаких вольностей старший лейтенант Казаков не допускал. Под стать ему были и сержанты, большинство также прошли Финскую, у некоторых были медали. Пройдя по позиции роты, комбат убедился, что поддержка ему будет серьезная. В общем, командиры остались довольны друг другом, договорившись встретиться еще, если будет возможность.

Комроты Казаченко обнаружил на наблюдательном пункте роты. Тот проводил последний инструктаж своим командирам и сержантам.

— Запомните мужики, в бою самое страшное не обстрел или бомбежка. Самое страшное — паника. Для еe возникновения достаточно одного перетрусившего засранца. Увидит такой "герой" ползущий на него танк, взвоет от страха, и давай по окопам бегать и орать от ужаса, что мол обошли, предали, бросили. А от него зараза и к нормальным бойцам передается, глядишь, а вокруг уже не боевое подразделение, а стадо ополоумевших баранов. Так вот, приказываю: трусов и паникеров немедленно успокаивать прикладом по затылку, когда очухаются нормальными людьми станут. Если не получится прикладом, можно и пристрелить, война спишет. Самое главное, чтобы особист не увидел, а то обидится, что его клиентуру убираем. Следующее, на что обратить внимание — расход боеприпасов. Неопытный боец начинает лупить со всей скоростью, не успевая прицеливаться, лишь бы выстрелить. Так вот, автоматические и самозарядные винтовки таким не давать. Пусть у трехлинейки затвор подергает, пока обойму выпустит, успокаиваться начнет. Теперь о тех, у кого зуд геройства в заднице горит. Кидать гранаты по танкам разрешаю только из окопа. Бежать на них с геройскими криками запрещаю, по своему опыту знаю — еще ни один не добежал.

— Для вас, лейтенанты. — Продолжил он, обращаясь к командирам взводов. — Поднимать людей в штыковые атаки по собственной инициативе запрещаю. Рукопашная — крайнее средство, и только в том случае, если враг подошел вплотную. Вы мне нужны живыми, по меньшей мере до конца войны. Я не хочу вашим матерям похоронки писать.Слушайте своих помкомвзвода, они все с боевым опытом, дурного не посоветуют. — Он помолчал и добавил. — Ну вот, пожалуй, и все. Всему остальному только на собственном опыте научиться можно.

Командиры стали расходится по позициям своих подразделений. На НП остались только Казаков с политруком. Комроты убрал с импровизированного стола из патронных ящиков разложенные там бумаги, выставил на него буханку ржаного хлеба и три кружки.

— Давай, "бог войны", помянем нашу мирную жизнь.

Политрук в это время открывал ножевым штыком от СВТ банку с мясными консервами, пластал хлеб. Комроты, подмигнув глазом, достал флягу, встряхнул еe, довольно кивнул. Налил в кружки на треть, взял свою, поглядел на Казаченко с политруком и сказал:

— Давайте, мужики, за победу. Не знаю, доживем ли, война штука долгая.

Командиры выцедили свои кружки, зажевали коркой хлеба. Комбат спросил Казакова:

— А не боишься, что содержание твоего инструктажа особисту перескажут?

— Не боюсь, — отмахнулся комроты, — он у нас нормальный мужик. Вместе с нами под финскими дотами лежал, не брезговал.

— Повезло. — Сделал вывод артиллерист. — А наш бригадный, пока в городке были, таким героем ходил, а как на "учения" отправились, так он сразу в санчасть. Мы еще удивлялись — чего это он? А как приказ о войне зачитали, сразу все понятно стало.

— Тоже повезло, — вмешался в разговор политрук, — а если бы он сейчас под соседним кустом трусился и требовал себе блиндаж в три наката копать?

Казаков налил еще по одной:

— Давай мужики еще по одной за то, чтобы мы живыми из боя вышли.

Не успели командиры выпить чарку, как на НП вбежал боец:

— Товарищ старший лейтенант, кажется, подходят, по шоссе грузовики на всей скорости бегут.

— Вот же сволочи, — высказался политрук, — даже выпить спокойно не дают.

— Прощевайте, мужики, — подскочил Казаченко, — живы будем, свидимся!

Он быстро взбежал на холм, вдоль гребня проскочил на позицию своей батареи. У орудий уже царила легкая суета, бойцы убирали лишние вещи, наводчики прокручивали маховики наведения. Заряжающие с подносчиками вскрывали орудийные ящики, чтобы не тратить время на них во время боя. Комбат занял место на своем НП, осмотрел в бинокль дорогу. По шоссе в беспорядке бежали машины, легковые, отчаянно сигналя, обгоняли грузовики. Наконец, их поток схлынул. Но вот на шоссе из-за поворота выехали мотоциклы. На них, что-то горланя, сидела и лежала немецкая пехота. Мотоциклы, не соблюдая никакого порядка, беспорядочным стадом катились по дороге. Передний выписывал по всей ширине зигзаги, остальные пытались его обойти, когда это удавалось, все начиналось заново уже с новым лидером. "Веселятся", — удивился Казаченко, — "вот бы снаряд в эту кучу положить". Но стрелять до взрыва моста категорически запретили, а мост, конечно, будут рвать только под танком.

— Батарея к бою, — дал приказ Казаченко, хотя необходимости в нем не было, все бойцы и командиры давно были у орудий. Оставалось ждать приказа на открытие огня.

Сержант Федулин посмотрел на часы, до смены оставалось двадцать минут, но судя по суете на дороге, сменить их уже не успеют. Действительно, вскоре на шоссе показалось стадо немецких мотоциклистов. Они весело горланили какую-то песню, что-то выкрикивали, некоторые на ходу перепрыгивали с одного мотоцикла на другой. Доехав до моста, передний остановился, затормозили и другие. Сержант махнул рукой, бойцы его отделения взяли немцев на прицел, ожидая приказа на открытие огня. Федулин ждал, приказ требовал взрывать мост под танком, мотоциклистов же пропустить. Если только они не станут проверять мост. В случае опасности обнаружения взрывчатки, мост следовало подрывать не дожидаясь подхода танков.

Немцы достали из багажника одного из мотоциклов какой-то ящик, окружили его, быстренько разобрали содержимое. Вот один из них откинулся назад, запрокидывая над головой бутылку. "Да они же пьяные!" — вдруг понял Федулин. Солдаты немецкой разведки, действительно, были изрядно навеселе. Изъятые в одном из продовольственных магазинов, два ящика с водкой сделали свое дело. Русская водка оказалась намного коварнее немецкого шнапса, быстро дурманила головы, толкала на странные поступки. Но солдатам было весело. Эта кампания напоминала им прошлогоднюю. Тогда они вот также весело катились по Франции, снимая пробу со всех винных погребков, которые попадались им по дороге. Солдаты дружно помочились на перила моста и уселись на обочину ждать подхода передовых танковых батальонов.

Сержант Федулин успокоился, кажется, проверять мост немцы не собирались. Он перевел взгляд на дорогу, над ней начинал подниматься шлейф пыли, это рвались на восток передовые батальоны немецких танковых дивизий. Немцы сели на мотоциклы и тронулись на другую сторону моста, оставив один для охраны. Вот показался передний танк. На башне, свесив ноги в люк, сидел командир танка, увидев мотоциклистов, он радостно закричал и замахал им руками. Танк не сбавляя скорости устремился на мост. Федулин взялся за ручку взрывной машинки, дождался когда весь корпус танка оказался на мосту, и крутанул еe. Взрывчатки под мост заложили не жалея, но даже бойцы его отделения, лично участвовавшие в минировании, не ожидали взрыва такой силы. Мост буквально подлетел в воздух вместе с танком, которому не повезло на нем оказаться, развалился на части и обрушился вниз кучей металлического лома. Вслед за мостом рухнул в воду и танк. В полете с него сорвало башню и она упала в речку в нескольких метрах от корпуса. Тут же по всей длине засады ударили орудия, взметнулись на шоссе султаны земли, вспыхнули первые танки от более удачных попаданий. Растерявшиеся немецкие танкисты начали останавливать свои панцеры, хотя один скатился в реку, вслед за первым. Из него выпрыгнули танкисты и попытались плыть к берегу. Ударили выстрелы, и они, один за одним, ушли под воду, это отделение Федулина взялось за работу. Застрочил пулемет, пулеметчик принялся за танкистов, которые пытались покидать танки. Первый из оставшихся на шоссе уже горел, у второго разорвало гусеницу и оторвало два передних катка. Он безуспешно пытался сдать назад, но его только развернуло кормой к засаде, наконец, в него попал еще один снаряд и он вспыхнул. Поняв откуда ведется огонь, немецкие танки начали разворачиваться к засаде лобовой броней. Они попытались сойти с шоссе. Несколько из них рывком спрыгнули с шоссе в кювет и всей массой ушли в грязь, в которую превратилась земля за два дня обильного полива. Попытки выбраться приводили к тому, что они только глубже погружались. Наконец немцы прекратили попытки выбраться и решили открыть огонь с места. Но косо погрузившиеся танки не способствовали меткости стрельбы, а затем артиллеристы, занятые поначалу более опасными целями, перевели огонь на них.

Танки, оставшиеся на шоссе, начали пристрелку позиций противотанковых пушек, с каждым разом снаряды ложились все точнее, но, вдруг, один из них подпрыгнул от удара снаряда, явно большого калибра, и разлетелся в огненной вспышке. Через несколько секунд, такая же участь постигла другой танк, а после того как подобными снарядами оторвало башни еще у двух, немецкие танкисты начали выпрыгивать из своих машин и в панике разбегаться. Из близлежащей рощицы выехал невиданный саперами танк без башни, с громадной пушкой в скошенном лобовом листе, не торопясь выбрал позицию, и, слегка подворачивая орудие после каждого выстрела, начал огонь по немецким танкам. Вот в него ударил трассер немецкого снаряда и свечкой ушел вверх, такая же участь ожидала второй, затем третий снаряд, а потом саперы перестали обращать внимание на эти попадания. После десятого выстрела и девятого разлетевшегося немецкого танка, самоходка продвинулась вперед, выбрала другую позицию и продолжила избиение первой роты передового танкового батальона немцев. Выпустив еще пять снарядов, самоходчики опять поменяли позицию, потратили последние пять снарядов и задним ходом, держа все время машину лобовой броней к немцам, вернулись на место своей засады. После еe прогулки первые две роты немецкой колонны практически перестали существовать.

Взрыв моста послужил артиллеристам сигналом к открытию огня. Наводчики, давно выцелившие "свои" танки, сопровождали их, подворачивая маховики горизонтальной наводки, ожидая только команды на открытие огня. Увидев вспышку поднявшую в воздух то, что еще секунду назад было мостом, Казаченко дал команду открыть огонь. Тут же ударили все орудия батареи, почти одновременно с ними открыли огонь остальные орудия дивизиона. На шоссе вспыхнули первые танки второго батальона немецкого полка, выделенного в качестве целей их дивизиону. Немедленно ударил второй залп, очередные попадания зажгли еще несколько танков. А затем выстрелы слились в непрерывный гул, командиры орудий перешли на самостоятельный разбор целей. На шоссе был настоящий ад. Горели танки, метались танкисты, которым посчастливилось выскочить из подбитых машин, пытались развернуться уцелевшие при первых залпах панцеры. Немецкие танки пытались прорваться назад, но убедившись, что позади них шоссе уже забито горящей и потерявшей ход от попаданий в гусеницы техникой, приняли единственно правильное решение — идти в атаку на позиции русских батарей. Несколько танков с ходу спрыгнули в кювет и там остались, погрузившись в мокрую землю по самое брюхо. Но немцы не зря считались покорителями Европы, сдаваться пока они не собирались. Два Pz-3 столкнули в кювет пару, вовсю чадящих, легких Pz-1, и по их корпусам проскочили на твердую землю. За ними стали прорываться остальные уцелевшие танки второго батальона, находящегося в центре и пока менее других пострадавшего, так как по нему вели огонь только противотанковые пушки. Первый же батальон, кроме дивизиона сорокопяток, обстреливали установленные в засаде танки четвертой танковой роты бригады. Оттуда были слышны гулкие удары их 76-миллиметровых пушек.

Увидев маневр немецких панцеров, Казаченко метнулся во второй огневой взвод, находящейся ближе всего к его НП. Но лейтенант Черных уже сам приказал сосредоточить огонь на импровизированном мосту. Первый снаряд попал в корпус легкого Т-1 играющего роль моста, но уже вторым остановили Т-3, проходящий по нему. Немцы попытались столкнуть его, толкая сразу двумя танками. Но вот одновременно два снаряда угодили в левый из них, а затем снаряд сорвал гусеницу со второго. Первый взвод в это время подбил два танка, подходящих к месту переправы. После этого батарея принялась выбивать панцеры вблизи созданного немецкими танкистами моста. Через несколько минут боя прорываться в этом месте было уже некому. Успевшие проскочить пять танков в это время развернулись цепью и, стреляя из пушек, устремились к позициям батареи. Близким попаданием накрыло четвертое орудие, упал один из подносчиков, схватился за голову заряжающий. Несколько снарядов упало вокруг пехотных траншей, из которых по немцам вели огонь два противотанковых ружья. Батарея перенесла огонь на атакующие танки, один из которых уже вертелся на месте, бронебойщики перебили ему гусеницу. Остальные, маневрируя между разрывами снарядов, продвигались вперед. Но вот остановился один из них, бронебойный снаряд пробил броню, попав в смотровую щель механика-водителя. Оставшиеся три танка увеличили скорость, и выскочили на минное поле. Сразу два взрыва остановили передовые панцеры, а оставшийся начал медленно отползать назад, но далеко уйти ему не удалось. Получив одно за другим два попадания, он начал дымить, внутри сдетонировал боезапас, из всех щелей и люков выплеснулось пламя, выскочивших за секунду до этого танкистов подстрелили пехотинцы. На этом атака захлебнулась.

Оставшиеся на шоссе танки, развернувшись лобовой, самой толстой, броней к засаде, завязали артиллерийскую дуэль с орудиями полка. Снаряды все чаще и точнее стали падать на орудийные позиции, но спасти немецкую танковую колонну это уже не могло. Около половины танков было выбито за первые самые напряженные минуты боя, оставшиеся намертво заперты на шоссе, покинуть которое они не могли. Их уничтожение было вопросом времени, если к ним не подойдет помощь. Но и среди артиллеристов начались потери, немецкие снаряды все чаще падали вблизи орудий. Началась гонка — кто быстрее и точнее выстрелит, главным призом в которой была жизнь.

Командир бригады подполковник Петров со своего НП наблюдал за развитием боя, пока все шло по плану. Взрыв моста остановил немецкую колонну, передовые танки были подбиты, надежно перегородив шоссе. Проскочившие мост мотоциклисты, увидев взрыв, развернулись назад, но открытый по танкам ураганный огонь отрезвил их, и они развернув мотоциклы кинулись убегать. Вдогонку им из леска выскочили два БТ и, стреляя из пулеметов, устремились в погоню. Даже если немцам удастся уйти, большой роли это не играло, через несколько километров дорогу перекрывали заслоны 8 мехкорпуса. При любом раскладе они были обречены. Петров провел окуляры стереотрубы вдоль дороги. По всей длине дуги танки были надежно остановлены. Артиллеристы и, вкопанные в землю на флангах засады, тридцатьчетверки четвертой и пятой танковых рот выбили практически все танки авангарда и арьергарда передового танкового полка немцев. Танки второго батальона пострадавшего меньше не могли ни прорваться вперед, ни отойти назад. Они пытались сойти с шоссе, но все попавшие в кювет немедленно погружались в топкую грязь, в которую превратилась земля в кюветах за два дня полива. Саперы бригады устроили для немецких панцеров хорошую ловушку.

Он видел отчаянный порыв немецких танкистов, сумевших из легких танков, сброшенных в кювет, устроить себе мост и прорваться в поле. И уже собирался перебросить к этому месту шестую танковую роту Т-34 из своего резерва, но артиллеристы сумели быстро устранить этот прорыв и надежно его закупорить. Управились они и с прорвавшимися танками.

Успешно шли дела и вблизи моста. Вначале его возмутили действия командира СУ-152, выведшего свою самоходку из засады на открытое место. Задачей его машины было разрушить мост, если бы его не удалось взорвать, но, оставшись без дела, командир решил поучаствовать в бою. "Под суд отдам, если живой останется", — сгоряча решил он. И когда на лобовой броне увидел четкий трассер немецкого снаряда, даже зажмурился, чтобы не видеть как загорится бронемашина. Но та, как ни в чем не бывало, продолжала вести огонь. Попадание второго снаряда он видел также четко, но теперь рассмотрел, как он отлетел от брони, а самоходка следующим снарядом сорвала со стрелявшего по ней Т-3 башню. После семнадцатого подбитого танка, израсходовав все двадцать снарядов боезапаса, Су-152 задним ходом отошла на место своей засады. Комбриг был поражен, он, конечно, понимал, что орудия этих самоходок превосходят немецкие танковые пушки, но такой эффективности он не ожидал.

Он вновь провел окуляры трубы вдоль полотна шоссе, более половины немецких танков были подбиты за неполных двадцать минут боя. Оставшиеся панцеры развернулись лобовой броней к засаде и началась артиллерийская дуэль, хотя исход боя был практически предрешен. Против четырех дивизионов противотанковых пушек и двух танковых рот, даже семь десятков танков, лишенных своего главного преимущества — маневра, долго не простоят. Но и артиллерия, конечно, понесет потери. Тогда Петров решил выдвинуть на прямую наводку оставшуюся роту Т-34, находящуюся позади артиллерийских позиций в резерве. По команде взревели моторы танков и тридцатьчетверки взобрались на холм в центре засады. Вскоре к хлопкам противотанковых сорокапяток добавились гулкие удары танковых пушек. Обнаружив нового, более опасного, противника, немцы немедленно перенесли огонь на него, и это было их ошибкой. Если артиллерии они могли нанести урон и немалый, то пробить лобовую броню Т-34 с такого расстояния ни одна немецкая танковая пушка не могла. Прошло еще двадцать минут и немецкий танковый полк практически перестал существовать.

— Сто тридцать семь танков, — докладывал Петрову спустя еще десять минут проводивший подсчет зампотех бригады.

— А наши потери? — спросил комбриг.

— В шестой роте у трех танков перебиты гусеницы, в четвертой и пятой у трех попаданием в погон заклинило башни.

— И все! — удивился подполковник.

— Да товарищ командир, ни одного поражения танка не зафиксировано, хотя попаданий было много. Вот у артиллеристов намного хуже, выведена из строя треть орудий — семнадцать из сорока восьми. Но только одиннадцать восстановлению не подлежат, шесть можно отремонтировать. Выведено из строя убитыми и тяжело ранеными более сорока процентов личного состава. У стрелковой роты потери намного меньше.

— Выводи исправные танки на дорогу и перебрасывай на западный фас позиции, скоро должны оставшиеся полки дивизии немцев подойти, и тех мы так легко не остановим. Оставшиеся пусть ремонтируются, будут поддерживать пехоту. Ей задача прочесать дорогу, выловить уцелевших немецких танкистов. Потом пусть займут запасные позиции и ждут подхода немецкой мотопехоты, странно, что их до сих пор нет. Один дивизион пушек, самый потрепанный, оставишь с пехотой, все остальные орудия перебросишь вместе с танками на новую позицию. И торопись, кажется уже начинается.

На западе действительно стали раздаваться первые орудийные залпы, находящиеся на западном фасе обороны бригады танковые батальоны вступили в бой. Уловив в эфире панические вопли своих танкистов, избиваемых русской артиллерией, командование сорок восьмого моторизированного корпуса немцев спешно бросило в бой свою пехоту, не зная пока о том, что помогать уже некому. Не удавалось немцам получить и помощь своей авиации. С самого рассвета та вела тяжелые бои с русской авиацией по всему фронту, и пока нигде завоевать превосходства не смогла. Все ударные группировки немецких бомбардировщиков неизменно натыкались на волны русских истребителей, чаще всего старых "ишаков" и "чаек". Вызванные на помощь "мессеры" вступали в бой с легкой, как им казалось, добычей, но скоро сами попадали под удар новейших "яков", карауливших их на километр-два выше. И тогда приходилось вести бой на равных, и не всегда лучшие асы люфтваффе умудрялись вырваться из него без больших потерь. Пользуясь этим, русские бомбардировщики, пропустив танковые дивизии, накрыли следующую за ними пехоту сплошным бомбовым ковром. Грозные штурмовики, ставшие самой большой неожиданностью для немецкого командования, выметали с дорог все, что могло шевелиться. И даже оставшиеся без противника истребители прикрытия, все те же устаревшие И-15 и И-16, не отказывали себе в удовольствии пройти над дорогой, выпуская оставшийся боезапас по разбежавшейся пехоте. Горели разбитые автомобили и бронетранспортеры, вытянувшись длинной лентой вдоль шоссе. Оставшиеся невредимыми машины приходилось срочно приспосабливать для перевозки сотен раненых, валяющихся вдоль дорог. Убитых складывали у перекрестков, предполагая похоронить позже, когда русские все же будут отброшены.

Когда, изрядно потрепанные советской авиацией, моторизированные полки одиннадцатой танковой дивизии немцев сумели подойти к засаде шестнадцатой бригады, орудийная канонада на востоке уже стала стихать. Получив от командира бригады сообщение, что "бабушка осталась на отдых, врач прописал строжайший постельный режим", начальник штаба шестнадцатой бригады подполковник Герман облегченно вздохнул. Засада немецким танкам удалась полностью. Но теперь предстояло принять бой с фашистской пехотой, а еe в немецкой танковой дивизии почти шестнадцать тысяч. И расстрелять еe неожиданно из засады, как только что танковый полк, не удастся.

Начштаба прильнул к окулярам стереотрубы — передовые немецкие бронетранспортеры уже разворачивались в цепь, надеясь обойти засаду, поймавшую их танковую колонну. Ну что же, именно это от них и ожидали. Кроме полугусеничных бронетранспортеров в цепи мелькали бронемашины и легкие трофейные танки французского производства, входившие в штаты моторизированных полков и потому избежавшие участи своих собратьев. Пологий скат местности понемногу сбивал шеренгу в широкую колонну, которая устремилась в открытый проход между двумя лесками на гребнях холмов. Проход этот выводил немецкую колонну в тыл засаде, еще ведшей огонь по их танкам. И также еще на одну засаду, о которой немцам пока известно не было. Передовые машины немецкой колонны почти достигли прохода, когда с покрытых лесом скатов холмов ударили пушки противотанкового полка. Головные транспортеры получили несколько попаданий и остановились. Из них посыпалась уцелевшая после попаданий пехота и начала разворачиваться в цепь. Из, невидимых немцами до этого, траншей мотострелкового батальона заработали станковые пулеметы, начали падать первые фигурки в серо-зеленой форме. Транспортеры второго и третьего ряда рванулись из колонны в стороны, стремительно увеличивая расстояния между собой, с них также начала спрыгивать пехота. Хорошая выучка немцев позволила им развернуться в цепь за короткое время и с минимальными потерями. Прикрываясь броней транспортеров и броневиков, немецкие солдаты пошли в атаку на обнаруживший свои позиции мотострелковый батальон. Из стрелковых траншей огонь по ним вели уже и ручные пулеметы, начали стрельбу бойцы вооруженные винтовками. Среди шеренг фашистской пехоты стали рваться мины ротных и батальонных минометов. Но пока немцы упорно шли вперед, надеясь задавить сопротивляющуюся русскую пехоту численным превосходством.

Подполковник Герман посмотрел на часы — четырнадцать сорок семь. Показывать все свои возможности пока рано, с этой атакой мотострелки должны управиться своими силами. Тем более, что огонь по немецким бронетранспортерам и броневикам открыли и закопанные в землю за стрелковыми позициями легкие танки БТ. Более десятка немецких машин уже дымились по всему фронту, но оставшиеся, стреляя из пулеметов, продолжали продвигаться вперед. Рота немецких легких танков, забирая вправо, устремилась в обход холмов, надеясь обойти и эту засаду. С такого расстояния трудно было определить марку машин, то ли "Рено", то ли "Гочкис", тем более что похожи эти танки были как близнецы, но спутать характерный силуэт французских машин с чем-либо другим было трудно. Начштаба проводил их взглядом, пусть спешат, там их тоже ждут.

Между тем огонь советских траншей становился все сильнее, открыли огонь противотанковые ружья, вели огонь все бойцы, вооруженные винтовками и карабинами. И только взводы автоматчиков пока ждали подхода немцев на дистанцию огня из ППШ. Но фашистская пехота неожиданно остановилась и начала отступление, кажется, еe командование решило подождать атаки своих танков, направленных в обход. Начштаба усмехнулся, за правым холмом заработали танковые пушки, немцы наткнулись на роту Т-34, ожидавшую их там. Ну что же, и про эти немецкие танки можно забыть, тридцатьчетверки для них слишком опасный противник, даже при двойном численном превосходстве немцев. Немецкая пехота продолжала откатываться от траншей, медленно отползали уцелевшие транспортеры и броневики. Вот еще один из них получил попадание снаряда из танковой пушки, остановился и задымил. Первая атака была отбита.

Теперь нужно ждать подхода немецкой артиллерии и, возможно, авиации, а потом фашисты попробуют еще раз. Подполковник Герман был спокоен, он не показал еще и половины своей огневой мощи, даже артиллерия вела огонь только половиной батарей. Да и бронебойщикам был приказ стрелять только по тем целям, которые недоступны артиллерии. Вскоре к его позициям стали подходить освободившиеся от боя с немецкими танками танковые роты. Подъехал комбриг. Подтянулись сводные дивизионы, уцелевших в бою пушек противотанкового полка. Начштаба доложил о результатах боя, высказал предположения о возможных действиях немцев:

— Должны они еще раз попробовать в этом месте, вот только подтянут еще один батальон, а то и два. Сил у них предостаточно. Да и мы здесь не особо шумели, так что наших настоящих возможностей они не знают.

— Ты, Александр Викторович, соседям с севера передай, что возможна попытка прорыва через них, если не сейчас, то после второй атаки. — Сказал комбриг.

— Хорошо, Иван Михайлович, передам. — Ответил Герман и продолжил. — У меня подготовленные позиции для одного дивизиона пушек есть, а второй я думаю перебросить за правый холм, танковую роту усилить. Немцы про нее уже знают, могут попытаться там прорываться. Остальные танки первого батальона в бой пока не вводились, я их передвинул на пару километров западнее, там можно скрытно к дороге выйти и в тыл немцам ударить, если они нас очень сильно прижмут.

— Пожалуй, Александр Викторович, так и сделаем. А второй батальон тридцатьчетверок перебросим к дороге и пройдемся по ней, когда немцы в бой втянутся. Наша с тобой задача не просто удержаться на позиции, а оставить здесь всю танковую дивизию немцев.

— Да мы же, товарищ комбриг, осторожничали, чтобы раньше времени их не спугнуть.

Вскоре немцы подтянули свои батареи, развернули их под прикрытием придорожного кустарника и открыли огонь. Первые снаряды попали с недолетом, но следующий залп лег вблизи траншей. Обнаружившие себя во время первой атаки, батареи противотанкового полка открыли ответный огонь, вскоре сведя все усилия немцев к контрбатарейной борьбе.

С запада донесся гул. "Воздух", — закричали наблюдатели. На позиции бригады заходила девятка немецких пикирующих бомбардировщиков. Навстречу "лаптежникам", прозванным так за неубирающееся шасси с обтекателями, взметнулись огненные трассы зенитных пушек и крупнокалиберных ДШК, приданных бригаде. Немецкие пикировщики устремились к земле, достигли точки сброса, от них отделились бомбы и накрыли траншеи стрелковых рот. Но и немцы не все сумели выйти из атаки, один из них задымил двигателем и, теряя высоту, ушел на север. Из него выбросился летчик, раскрылся парашют и его стало сносить ветром в сторону немецких позиций. Фашистские самолеты начали второй заход, когда с востока на них выскочила тройка краснозвездных истребителей. Два пикировщика были сбиты сразу, остальные, сбившись тесной группой, полетели на запад, отстреливаясь от заходящих в атаку истребителей из кормовых пулеметов. Вот вспыхнул еще один "лаптежник", но и один из истребителей задымил и вышел из боя, повернув на восток. Отогнав немцев, уцелевшие в бою истребители развернулись и пошли в сопровождении своего поврежденного товарища.

В это время немецкая пехота пошла в атаку по всему фронту обороны бригады. Густой цепью под прикрытием бронетранспортеров и уцелевших броневиков, не менее полка, в несколько линий двигались вперед. Скромничать против такой силищи не стоило и комбриг, принявший руководство боем, отдал приказ о начале огня из всех орудий. Ударили все пушки, теперь полного, артиллерийского полка, заработали орудия закопанных в землю легких танков. В немецких цепях появились громадные фонтаны земли, это заработали новые 120-миллимитровые минометы и тяжелые самоходки батареи СУ-152. Цепи фашистской пехоты увеличили скорость, пытаясь выйти из под огня пушек, но попали под огонь обычных минометов. Заработали пулеметы, отсекая пехоту от вырвавшихся вперед бронетранспортеров. Открыли огонь все противотанковые ружья батальона, и вскоре, сумевшие прорваться через огонь батарей, транспортеры один за другим стали останавливаться, не дойдя до траншей несколько десятков метров. Подошедшая на пару сотен метров пехота была встречена кинжальным огнем пулеметов и автоматов и залегла. Все попытки унтер-офицеров поднять солдат в атаку заканчивались ничем. Атака захлебнулась, но оказалось, что отойти от русских позиций также трудно, как и подойти к ним. Были подбиты почти все транспортеры и броневики. В передовых цепях не осталось офицеров, на которых целенаправленно охотились русские снайперы. Солдаты перебежками отходили, прикрываясь горящими бронированными машинами, но каждый рывок стоил им убитых и раненых, выкашиваемых русскими пулеметами. От передовых цепей, когда они сумели отойти на расстояние, на котором огонь пулеметов потерял свою эффективность, осталось не более трети первоначального состава. Потери следующих линий были меньше, но все равно ужасали. Таких потерь немецкая пехота не несла никогда и нигде!

Но это было только началом конца. Не успели уцелевшие в атаке солдаты отойти на первоначальные позиции, как опять ударили русские пушки и со всех сторон стали выезжать танки. Много танков. Немецкие солдаты побежали к дороге, к оставленным на ней машинам, еще не зная о том, что на нее уже выскочили с двух сторон русские танки. Выбежавшим к ней открылась ужасная картина. По дороге, сминая машины, двигались тяжелые русские танки. Сидящая на них пехота вела огонь из автоматов по всем, кто пытался оказать сопротивление. Солдаты бросились обратно в поле, но и там волной катились русские БТ. В чистом поле даже легкий танк неодолимый противник, единственный исход схватки с которым, чаще всего, смерть храброго дурака, осмелившегося на это. Когда же и с запада выкатились русские танки, немецкие солдаты стали бросать оружие и сдаваться. Бой закончился.

20 мая 1941 года Восточнее Люблина

Стук колес вагона стал реже. Павел перевалился на другое плечо, поменял положение рук. Вслед за ним зашевелился второй номер Панкратов. Двинулись и дальше по вагону. Капитан, посветив фонариком, дал команду приготовиться. Павел подтянул вещмешок, пробежал пальцами по корпусу винтовки, ствол был у напарника, проверил футляры с биноклем и прицелом. Все было под рукой. Приставленный в качестве третьего номера боец придвинул ближе цинк с патронами.

Кажется, томительное ожидание подходило к концу. Поезд двигался все медленнее. По знаку капитана поднялись бойцы группы десантирования, открыли окна, скользнули на крышу вагона. Движение поезда все больше замедлялось, встал капитан, стали подниматься остальные бойцы взвода, разбирать оружие и снаряжение. Павел надел лямки вещмешка, пристроил поудобнее бинокль и прицел, перехватил винтовку и подошел к левой двери. В затылок ему пристроился Панкратов, за ним третий номер. Рядом выстраивались другие группы.

Наконец, вагон остановился. Значит, все идет по плану. Распахнулись двери, дохнуло прохладой весенней ночи, стало ясным насколько спертым стал воздух в вагоне за время движения. Все это промелькнуло в голове в то время, когда тело уже перекидывало себя через открытый проем двери, сказывались тренировки, отрабатывавшие эту часть задания до полного автоматизма. Подошвы сапог ударились об насыпь, Павел отбежал влево, освобождая место второму номеру, притянув винтовку к груди, заскользил вниз под насыпь. Оказавшись внизу, заспешил к недалекому лесу, краем глаза фиксируя движение других бойцов отряда. В затылок ему дышали второй и третий номера расчета. Десять минут торопливого шага вслепую, а часто и просто на ощупь, несмотря на начинающее светлеть небо, закончились на небольшой поляне. Бойцы быстро нашли остальные номера своих групп, выровняли в темноте некоторое подобие строя. Павел занял свое место на левом фланге, за ним пристроились Панкратов и Долгих, вспомнилась фамилия, прикрепленного к ним бойца.

Вдоль строя, подсвечивая фонариком, прошел капитан, проверил наличие бойцов. Убедившись, что все на месте, махнул рукой. Передавая команду по цепочке, строй развернулся и заспешил вглубь леса на запад. Павел быстро поймал темп, задышал в соответствии с намертво вбитыми в голову инструкциями, прислушался к дыханию других бойцов группы. Все шло как на тренировке. Мягко скользил за ним второй номер Панкратов, на бесшумное движение которого по лесу, да и в других местах тоже, Павел потратил не одну неделю. Поначалу таежному охотнику Павлу каждое движение, данных ему на обучение бойцов, напоминало стадо ломящихся через подлесок медведей, приходилось ему слышать и такое, когда по молодости нарвался на медведицу с медвежатами второго года. Но со временем движение становилось все более бесшумным, так что на выпуске вся группа умудрилась проскользнуть незамеченной в метре за спиной проверяющего. А Панкратов был не самым худшим в группе по бесшумности движения, но зато самым лучшим по определению параметров прицеливания. В паре с ним Павел всегда выдавал наилучшие результаты, даже если цель была скрыта туманом или дымом. Третий номер группы ефрейтор Долгих, приданный им на время для переноски дополнительного боекомплекта, тоже сибиряк, как и Павел, двигался настолько тихо, что даже для него было проблемой определять, где в данный момент тот находится. Капитана же, следовавшего в арьергарде колонны отряда, он вообще не слышал.

Следующая остановка, через полчаса марш-броска под сенью деревьев, привела отряд в дубовую рощу. Столетние, а может и больше, великаны теснили друг друга ветвями, создавая довольно редкую рощу, только на окраинах позволяя глупому молодняку побороться за солнечные лучи, но надежно прикрывали от любого наблюдения с воздуха. Было уже довольно светло, даже под тенью деревьев, солнечные лучи косо прорывались через листву, освещая подстилку из прошлогодних листьев. Капитан объявил привал, бойцы присели к стволам дубов, прикрываясь от возможного наблюдения сверху. Предосторожность была не лишней, судя по шуму в воздухе, находился отряд недалеко от аэродрома.

Павел, как старший снайперской группы, обошел бивак отряда, контролируя подчиненных ему во время подготовки к операции бойцов. Все четыре группы были в порядке. Две группы снайперов обычного калибра, всего четыре человека в двух парах, приданные штурмовым группам взвода, находились в голове колонны. Появление Павла они восприняли как команду к действию, расчехлили прицелы винтовок, переводя их из походного положения в боевое. Находящаяся в центре вторая пара большого калибра, первой был сам Павел со своим напарником, при его появлении коротко отрапортовали о положении дел. Хотя к каждой паре большого калибра был приставлен еще один боец для переноски дополнительного боекомплекта, они по-прежнему считались парами, а не тройками. Собирать свое громоздкое и тяжелое оружие, чуть менее двадцати килограммов с прицелом и дополнительным оборудованием, они не спешили. Тем более, что сборка и настройка не занимала более двух минут. Да и таскать двухметровую винтовку в собранном состоянии было чрезвычайно неудобно. Для того еe и сделали разборной, чтобы сделать расчеты подвижными. В отличие от еe родной сестры бронебойки, которую делали неразъемной. Хотя внешний вид противотанкового ружья, в просторечии бронебойки, и снайперской винтовки большого калибра различался очень сильно, внутренне устройство у них было практически одинаковым, разве что отличалось качеством изготовления, которое у снайперских винтовок было, естественно, выше, так как они были изделиями штучной работы. Ну, а бронебойки штамповали на основном конвейере, их то требовалось в тысячи раз больше. Самих противотанковых ружей в отряде не было, командование вполне резонно рассудило, что при необходимости их функции могут выполнить снайперские винтовки большого калибра, по техническому паспорту СВБК, а согласно появившейся недавно моде давать некоторым видам оружия личные имена — называлась она "Гюрза".

Удовлетворенный осмотром, Павел вернулся к своей группе. Оба бойца его группы пытались спать, наверстывая бессонные ночи предыдущих недель подготовки. Павел с легкой завистью окинул их расслабленные позы. Сам он позволить себе такое не мог, и не потому, что было запрещено. Будь он обычным бойцом, давно уже бы кемарил вполглаза, но обязанности командира требовали быть начеку. Павел взял свою, оставленную на время у дерева, винтовку, провел внешний осмотр, оттянул затвор, зафиксировал его в крайнем положении и осмотрел казенник. Состояние оружия было идеальным, как и все предыдущие дни. Хотя у таежного охотника, и выжившего ветерана зимней финской войны, по-другому быть просто не могло.

Павел присел рядом с Панкратовым, прикрыл глаза, попытался сосредоточиться, повторяя основное задание его группы. Выглядело оно, честно говоря, просто невыполнимым. Вывести из строя аэродром силами одного его расчета с группой прикрытия! Ни о чем подобном он даже не слышал. Хотя и о таком оружии, как его винтовка, ему, до недавних пор, тоже слышать не приходилось.

Когда вместо приказа об увольнении он получил распоряжение прибыть в штаб округа, Павел ожидал все, что угодно, вплоть до ареста и отправки на Колыму. Но то, что ему предложили, вызвало такое удивление, что принимавший его капитан даже рассмеялся.

— Сержант, а ты и вправду положил четырех "кукушек", или все это враки штабных крыс. — Сказал он, разминая папиросу.

Павел даже почувствовал легкую обиду. Не особо скрывая злости, он рассказал условия и события каждого поединка с финской "кукушкой". Капитан отрешенно пыхтел папиросой, кивал в такт рассказу и молчал, давая Павлу возможность находить все новые и новые доказательства его доблести. Наконец, и Павел понял, что его просто "разводят", что все, им рассказанное, давно известно его собеседнику, и что "пыжась" перед будущим начальством, он просто выставляет себя дураком, и замолчал.

— Молодец сержант, быстро сообразил. — Капитан загасил папиросу в блюдце, выполнявшем роль пепельницы, и продолжил. — Врать я тебе не хочу. Поэтому постараюсь говорить правду, конечно, в том объеме, что мне и тебе позволено должностью. Если отбросить все условности, то нам сержант скоро придется воевать. И тут твой опыт борьбы со снайперами может пригодиться. Но я хочу предложить тебе борьбу в таких условиях, что тебе покажутся сказочными.

Павел с недоверием посмотрел на капитана. Что еще можно придумать в давно отработанном деле охоты на другого снайпера. Выходи на рубеж и жди у кого раньше нервы сдадут. Кто первый попытался выстрелить, тот чаще всего и покойник.

— А что ты скажешь о возможности стрелять за километр, а то и полтора? — Сказал капитан.

— Может быть, я и попаду с такого расстояния, — ответил ему Павел, — но не с первого раза, а ждать второго выстрела будет только откровенный дурак.

— А почему с первого невозможно? — Продолжал валять дурака капитан, по крайней мере, так казалось Павлу. Впечатление полного болвана он не производил.

— Рассеивание, товарищ капитан, да и ветром может снести.

— А если пуля тяжелее будет?

— Это с чего же стрелять тогда? — Удивился Павел.

После этих слов капитан отошел к столу, стоящему за спиной Павла. На столе, прикрытое брезентом, находилось что-то непонятное. Капитан скинул брезент. И Павел даже ахнул. На столе стояла на сошках винтовка, но таких размеров, что он и подумать не мог, что такое может существовать.

— Знакомься, сержант, это снайперская винтовка большого калибра, СВБК. Калибр пули 14,5 миллиметров. Начальная скорость 1000 метров в секунду. Прицельная дальность не менее полутора километров. При благоприятных условиях можно стрелять и с двух. В боекомплекте патроны с обычными пулями, трассирующими и бронебойно-зажигательными. Винтовка однозарядная, с полуавтоматическим затвором. Масса без прицела и боеприпасов семнадцать килограмм. Длина почти два метра. Таскать, конечно, такое неудобно, поэтому сделана разборной, ствол отделяется.

— А кто меня учить будет? — Спросил Павел заворожено смотря на это чудо.

— Учить? — Капитан рассмеялся. — Мы с тобой и будем учить. А заодно и винтовку модернизировать, если найдем какие-либо недостатки. И времени на это у нас с тобой не более полугода.

Капитан накинул брезент на место. Подошел к столу и закурил очередную папиросу, Павлу не предложил, значит знал, что тот не курит.

— Значит так сержант, сегодня даю тебе время на обустройство. А завтра с утра и начнем. И не забудь выспаться сегодня, это у нас с тобой последняя спокойная ночь.

Капитан знал, что говорил. До конца марта единственным желанием всего личного состава снайперской школы было выспаться хотя бы раз в неделю. Командир сам покоя не знал и другим его не давал. Павел за три года службы, из них четыре месяца войны, чего только не видел, но так, как в первые недели, его не гоняли никогда. А затем он сам уже гонял курсантов, отрабатывая с ними передвижение, маскировку, выбор позиции. Ежедневно своим ходом за три километра добирались на стрельбище. И стреляли, стреляли и стреляли. Из разных позиций, разными боеприпасами, по разным целям. Постепенно отодвигая огневой рубеж, пока все не стали уверенно поражать цели за полтора километра. Ну а лучшие пары, и Павел с Панкратовым в том числе, попадали в центр ростовой мишени за два километра даже при боковом ветре, правда не очень сильным.

Наконец, в начале апреля в школе устроили экзамены, а затем разбросали их по частям. Павел с напарником и еще одна пара из их школы попали на западную границу в взвод Осназа под командованием капитана Синельникова. И здесь вместо долгожданного отдыха опять были тренировки и ежедневная учеба. Теперь по взаимодействию с боевыми группами взвода, десантированию с разных видов транспорта. Учили выпрыгивать с мчащейся по проселочной дороге полуторки, покидать движущийся вагон и даже прыгать с лошади на скаку. Пришлось им два раза совершить прыжок с парашютом, первый раз просто учебный прыжок, налегке, во второй раз уже с полным боевым оснащением и только винтовка опускалась на отдельном парашюте.

Но все когда-нибудь заканчивается. Утром восемнадцатого мая взвод построили в казарме. Необычайно серьезный капитан Синельников, нервно поглядывая на часы, ходил вдоль строя. Осназовцы тихо переговаривались, делились предположениями, в большинстве своем состоящими из одного предложения — "кажется, начинается". Капитан, знающий больше своих бойцов, хранил молчание. Наконец дневальный подал команду "смирно", бойцы вытянулись, краем глаза кося на входную дверь. Ждали, оказывается, незнакомого им подполковника с орденом Красного знамени на груди. Подполковник не спеша прошел вдоль шеренги, оглядывая каждого бойца, оглянулся на сопровождавшего его политрука, тот подал ему красную кожаную папку. Отойдя к середине строя, подполковник раскрыл папку и хорошо поставленным голосом прочел приказ о приведении вооруженных сил Советского Союза в боевую готовность для отражения нападения со стороны Германии. После чего закрыл папку, развернулся и ушел.

Павел даже удивился. Зачем было устраивать весь этот балаган. Только самыебольшие идиоты могли предположить, что тренировки вблизи западной границы предназначены для отработки мер противодействия нападению Японии. Других явных врагов, если исключить Германию, у Советского Союза попросту не было.

Впрочем, разочарование продолжалось недолго. Проводив нежданное начальство, капитан Синельников коротко и ясно, не отвлекаясь на дипломатические тонкости, поставил задачу своему взводу на ближайшее время.

А задача была предельно проста. Выдвинуться в глубокий тыл противника для совершения диверсионных действий на его коммуникациях.

Взводу дали время на подготовку и отдых. К вечеру основные сборы закончились. Собрано и проверено, и перепроверено капитаном Синельниковым, все, что нужно было взять с собой. Трижды придирчиво взвешен и перетряхнут весь груз, безжалостно отброшено все, без чего можно обойтись. Только боеприпасы с каждым разом все прибавлялись. Исключение составляли лишь бойцы вооруженные, добытыми неведомыми для всего взвода путями, немецкими автоматами MP-40, пулеметами MG-34, да снайперскими карабинами германского производства, боеприпасы к которым была возможность добыть в тылу противника. Но они составляли только четверть состава взвода.

Пришлось решать эту проблему и Павлу. Как ни крути, дополнительного боезапаса необходимо было взять не меньше полновесного цинка. Перегруженные выше всякой меры штатным боезапасом и оборудованием, это не учитывая веса винтовки, Павел с Панкратовым нести дополнительный боезапас просто физически не могли. Вот и проявился в их паре третий боец, приданный до того времени, пока они не израсходуют патроны и не смогут распределить между собой взятый цинк.

А затем была быстрая погрузка в вагоны проходящего в Германию, а вернее бывшую Польшу, поезда на тихом и сонном полустанке, где только ленивые вороны перелетали с одного дерева на другое, да пьяные железнодорожники, пившие наверняка на счет всесильного НКВД, что-то обсуждали с другой стороны вагона. Скорее всего, кроме водки было им передано и некое предупреждение, ибо никому из них за время стоянки не пришло в голову посмотреть на другую сторону. И только после того как поезд тронулся, вдогонку составу было брошено: "Удачи вам, мужики!"

Долгое движение к месту высадки, так как сажали их в поезд за две сотни километров до границы, завершилось удачной выброской диверсионной группы, которая сейчас и решала в какую сторону продолжать движение.

Капитан Синельников мог гордиться тем, насколько незаметно удалось высадить его взвод. Конечно большую роль сыграли польские машинисты, сумевшие организовать незаметную по времени остановку посреди перегона, но и его бойцы, добавившие снотворное в бачок с питьевой водой немецкой охраны, могли гордиться своей работой. Бойцы группы десантирования, в обязанности которых также входило нейтрализовать охрану, если она будет, зафиксировали удивительно громкий храп, доносящийся из вагона охраны. Ну а дальше оставалось только вводить в действие заранее разработанный план.

А, согласно этому плану, задачей снайперской группы старшины Чеканова Павла и шести бойцов сопровождения, включая третьего номера ефрейтора Долгих, была нейтрализация аэродрома, самолеты которого сейчас назойливо жужжали в воздухе.

Недолгий отдых закончился короткой командой командира взвода, определившего по часам, а может получившего по рации, время начала операции. Колонна бойцов взвода быстро разделилась на три группы по назначенным целям.

Первой ушла группа, задачей которой были диверсии на железной дороге, им предстояло выдвинуться к ближайшему мосту и взорвать его, а дальше действовать по обстановке.

Вторая группа, возглавляемая самими капитаном, должна была организовать засады на шоссе. Вместе с ними уходила одна из групп обычного калибра и вторая снайперская группа большого калибра. Еe задачей было не выцеливать противника за многие сотни метров, а используя бронебойно-зажигательные патроны, вывести из строя как можно больше техники противника. Вот и пригодилось близкое родство с бронебойкой. Если за полтора километра "Гюрза" прошибала человека насквозь, отбрасывая изломанные пулей остатки на несколько метров, то на расстоянии в триста метров она спокойно пробивала броню в тридцать миллиметров. Что было вполне достаточно, чтобы вывести из строя все немецкие бронетранспортеры и большинство панцеров вермахта.

Последней должна была уходить группа самого Павла. Благо выдвигаться к цели им нужно было всего лишь несколько сотен метров. В последний момент капитан Синельников все же решил передать вторую снайперскую группу обычного калибра в подчинение Павлу.

— Смотри старшина, не подведи меня. Почти треть взвода тебе отдаю и половину снайперов. — Напутствовал его на прощание командир взвода.

— Сделаем все, что сможем, товарищ капитан. — Поспешил отрапортовать Павел.

Капитан, не любивший длинных речей и старавшийся обойтись наименьшим количеством слов, по крайней мере в общении с подчиненными, пожал ему на прощание руку и вскоре растворился вместе с бойцами в редком подлеске.

Павел собрал выделенных ему бойцов под "своим" дубом. Было немного боязно. Впервые ему доверили самостоятельное руководство в бою. Конечно, за эти месяцы подготовки приходилось ему командовать и взводом и ротой, старшиной которой он был. Но это была учебная рота, в которой ошибки командира не означали гибель его подчиненных и невыполнение боевого задания. Старательно сохраняя спокойствие и подсознательно копируя поведение капитана, Павел поставил задачу своим бойцам, выделил группы разведки и прикрытия, и дал команду на выдвижение. Несколько минут неторопливого бега привели их к будущей цели — аэродрому, на котором расположились штурмовая и бомбардировочная группы смешанной эскадры Люфтваффе.

Притаившись в довольно густом кустарнике метрах в шестистах от командного пункта аэродрома, расположенного в небольшом домике на окраине летного поля, окруженного со всех сторон лесом, Павел вместе с Панкратовым наблюдал расположение целей. То что он увидел, вызвало у него крайнее удивление и сомнение в правдивости рассказов о немецком порядке, услышанных им при подготовке. Расслабленность и благодушие царили на всем пространстве аэродрома. Часовые вместо исправного несения службы, которое заключалось в наблюдении за окрестностями, сойдясь вместе на границах постов, что-то эмоционально и весело обсуждали и не обращали никакого внимания на лежащий неподалеку лес. Большинство, не особенно скрываясь, курило, а некоторые даже пили из фляг, и явно не воду. Не отставали от своих подчиненных и офицеры, отличаясь от них только качеством потребляемого спиртного. Даже неискушенному Павлу было понятно, что в бутылке, которые передавали друг другу офицеры, стоящие вблизи командного пункта, содержался коньяк. Правда, при виде старшего офицера, проходящего мимо, они торопливо приняли стойку "смирно" и спрятали бутылку за спину. Но тот только махнул рукой на эти попытки соблюдения субординации и заспешил далее.

Впрочем надо признать, что никому из них не пришло в голову уйти со своего поста, что несомненно попытались бы сделать их русские коллеги в аналогичном состоянии. Именно поэтому из всего состава взвода капитана Синельникова коньяк во фляжках был только у двух санитаров. Все остальные, несмотря на звания и должности, наливали в них только воду.

Еще одним оправданием их поведения было то, что немцы праздновали будущую победу. Не вызывало никакого сомнения, что кампания началась так же удачно, как в Польше или Франции. Ушедшие на русскую сторону экипажи самолетов сообщали только об успешном продвижении, правда в последние полчаса, а может и больше, громкая трансляция почему-то отключена, хотя за время победоносного шествия по Европе она уже превратилась в неотъемлемый атрибут боевых действий эскадры. Впрочем, подобные мелочи не могли поколебать железной уверенности офицеров и солдат Германии в скорой и окончательной победе. Большинство из них уже планировало, где они проведут вполне заслуженный отпуск после взятия Москвы. Споры были только о том, когда это произойдет. Оптимисты, а их было намного больше, утверждали, что к концу июля, ну в крайнем случае августа, все должно закончиться торжественным маршем по Москве. Редкие пессимисты, зануды и нытики, ворчали, что раньше октября к намеченному рубежу по Волге не добраться. Их беззлобно высмеивали, напоминая аналогичные разговоры перед вторжением в Польшу и Францию, но даже пессимисты, боявшиеся англичан и французов перед прежними кампаниями и убедившиеся в превосходстве вермахта над ними после начала войны, ни в грош не ставили лапотную армия большевиков. Сомнения у них возникали только в надежности техники, которой предстояло пройти и пролететь несколько тысяч километров до окончательной победы.

Самые преданные фюреру и рейху уже писали рапорты с просьбой предоставить им за боевые заслуги имение, желательно на юге Украины. Хотя и ходили слухи, что эти земли фюрер пообещал своему верному союзнику Антонеску, но, в конце концов, кто собирается выполнять обещания, данные этим "кукурузникам". Пессимисты могли бы напомнить, что дать всем истинным арийцам по участку земли, причем уже с послушными и работящими рабами, фюрер обещал еще в Польше, но что поделаешь, если Польша оказалась слишком мала, чтобы удовлетворить всех желающих. К тому же, коварные большевики нагло отхватили почти половину Польши у победившей Германии, объясняя это тем, что на этих землях живут родственные им народы. Если бы рейх хотел объяснить свои завоевания подобным образом, доктор Геббельс сумел бы доказать самое ближайшее родство немцев со всей Европой и половиной Азии, зря что ли немецкие археологи так старательно исследовали весь доступный им мир. Он бы не постеснялся занести в предки и всех беззаботно бегающих по пальмам обезьян, если бы это помогло покорить Африку. И даже в Антарктиде обязательно бы нашлась пара мест, где в незапамятные места высаживались викинги, являющиеся самыми прямыми родственниками германцев, хоть их упрямых потомков и приходится вразумлять силой оружия. Ну что же, пришло время вразумить и обнаглевших жидо-большевистских комиссаров, пусть почувствуют безжалостную силу рейха, а поняв, что их ожидает окончательный и полный разгром, пусть бегут в далекие северные дали, где только белые медведи смогут выслушивать их пропаганду.

Хорошо, что Павел не слышал разговоры немецких солдат и офицеров на аэродроме. Они бы его непременно разозлили, а снайпер позволивший себе разозлиться почти покойник. "Эмоции хороши в рукопашной". — Как любил говорить инструктор Павла в школе снайперов в далеком уже тридцать девятом году. — "Но для снайпера они означают верную смерть, снайпер, который хочет победить и выжить, должен забыть о существовании у него нервов, и, сопутствующих им, любви и ненависти. Его задача найти цель, прицелиться и произвести выстрел, а уж потом задумываться, так ли необходимо было стрелять". Впервые услышав эту фразу, Павел подумал, что инструктор шутит, но, оказавшись на настоящей войне, понял сколько правды было в этих, сказанных с усмешкой, словах. В противоборстве с финскими "кукушками" живым оставался только тот, кто успевал найти цель и выстрелить раньше, чем противник. Того, кто начинал думать перед выстрелом, очень скоро оттаскивали в тыл с простреленной головой.

Вот и сейчас мозг Павла, независимо от сделанных им выводов и пришедших мыслей, фиксировал расположение целей, создавая для них возможную очередность. И здесь немцы, облегчая себе подготовку самолетов к вылету, одновременно облегчили группе Павла выполнение своей задачи. Павел отметил стоящие компактной группой заправщики и расположенные вблизи них бочки с горючим. Вот это и есть цель номер один! Следующей по очередности будет 37-миллимитровая зенитка, расчет которой ближе всего к его позиции. Это самый опасный для него противник. Другие орудия батареи намного дальше, да и, вероятнее всего, будут контролировать дальние подступы к аэродрому, а после взрыва горючего они его позицию попросту не увидят. И наконец третья, самая лакомая цель, сложенные вдоль кромки летного поля авиационные бомбы большого калибра. Правда с этой точки в них не попасть, придется менять позицию, но Павел и не собирался засиживаться на одном месте. Снайпер, который ленится оборудовать запасные и ложные позиции, долго не живет, а Павел собирался дожить до ста лет, как его прадед, а тот в девяносто лет еще на медведя ходил, правда не один, а с внуками.

Все, нужные для обстрела аэродрома, позиции они с Панкратовым уже приготовили. Эту, основную, и две запасных. Готовить ложные не стали. Павел уже выставил расстояние, вогнал в патронник первый бронебойно-зажигательный патрон, снарядил прикрепленную к винтовке обойму такими же и разложил, на подстеленном чехле от прицела, обычные патроны. Нашел в прицеле ближний бензовоз, проверил свободный ход спускового крючка и стал ждать.

При подготовке к операции больше всего споров возникло вокруг времени начала операции. Самые горячие головы предлагали начинать сразу же как только будет занята позиция. Но капитан жестко отмел это предложение и в категорической форме потребовал начинать тогда, когда пойдут на посадку первые вернувшиеся машины, без сомнения потрепанные в бою. Вот этого и ждали сейчас бойцы группы Павла.

Задачей снайперов обычного калибра было проредить солдат и офицеров на командном пункте. Ну а бойцы прикрытия, получив задачу устроить как можно больше шума, конкретные цели определяли себе сами.

Изменилось и положение на аэродроме. Офицеры, наконец-таки получившие исчерпывающую информацию, разом потеряли свою веселость. Павел видел, как с тревогой смотрели они на восток, глядели на часы, озабоченно переговаривались друг с другом. Подходило время возвращения самолетов.

Один из офицеров пробежал по позициям зенитчиков и они повернули стволы на восток, напряженно вглядываясь в пока еще пустое небо. Другой быстро привел в боевое состояние аэродромную обслугу. И только часовые пока не заразились всеобщей озабоченностью, но все же иногда стали лениво осматривать близлежащий кустарник. Но не обнаружив там никакого движения, быстро теряли интерес к нему.

Павел довольно усмехнулся. Обнаружить бойцов штурмовой группы Осназа не то что в кустарнике, а даже в просто высокой траве, не взялся бы и он сам. Где уж этим тыловым крысам, обленившимся на спокойной службе в тихой Европе. Ну ничего, скоро они научатся реагировать даже на шевеление безобидной мыши, если, конечно, умудрятся остаться живыми к тому времени. Эти уж точно покойники. Их пост мешал добраться к штабному домику на бросок гранаты. Следовательно, их просто необходимо убрать, а это значит, что неподалеку уже лежит кто-то из осназовцев, дожидаясь только выстрела Павла.

Раздался давно ожидаемый гул самолетов. Из-за кромки леса на очень малой высоте вынырнул первый Юнкерс, оставляя за собой тонкую струйку дыма с одного из моторов. Остальные подошедшие машины кружили в стороне, давая своему поврежденному товарищу возможность сесть первому. Бомбардировщик тяжело плюхнулся на поле и побежал в сторону штабного домика.

Павел внезапно принял решение, которое еще минуту назад показалось бы ему глупостью. Он заметил подвешенные на внешней подвеске бомбы. Видно, сразу потеряв высоту, пилот так и не рискнул избавиться от опасного груза. И сейчас сознательно рисковал, рассчитывая скорее всего на свой профессионализм, да надежность машины.

Самолет почти завершил пробежку, когда Павел торопливо поменял прицел и, целя по бомбоотсеку, произвел выстрел. Дождался вылета гильзы, отработанным движением выдернул из обоймы второй патрон и вогнал в патронник, закрыл затвор. Но второго выстрела не понадобилось, яркая вспышка разломила Юнкерс, разбрасывая то, что еще секунду назад было боевой машиной дождем бесформенных осколков. Мгновенная гибель почти спасенной машины ввела в ступор наблюдавших за еe посадкой немцев. Но Павел уже не смотрел на взорвавшийся самолет. Второй выстрел по намеченному в качестве первоочередной цели бензовозу взметнул над летным полем огненное зарево. Третий выстрел превратил в огненный шар еще одну машину. Вслед за этим взорвались бочки с бензином сложенные на кромке поля.

На аэродроме началась паника. Захлопали зенитки, расчеты которых приняли за вражеские, вывернувшиеся из-за леса, "штуки", пилоты штурмовиков, отчаянно маневрируя, уходили от огненных трасс, качая крыльями и демонстрируя зенитчикам свои кресты. Убегали в разные стороны уцелевшие при взрывах горючего солдаты. Резкие хлопки противотанковых гранат выворотили оконные рамы штабного домика, это заработала штурмовая группа. Застучал MG пулеметного расчета группы прикрытия. Падающие человеческие фигурки скоро отметили весь сектор обстрела. Павел все это фиксировал краешком сознания, добивая свои цели. После того, как вспыхнул последний вырвавшийся из огненного ада бензовоз, Павел схватил обычный патрон, хотя в прикрепленной сбоку обойме еще оставалось два, но достойных целей для бронебойных пуль в поле его зрения уже не было. Пришло время цели номер два.

Зенитчики уже поняли, что в небе над ними были только свои самолеты и прекратили огонь, радуясь, что не успели кого-нибудь сбить. Расторопный и умелый командир расчета отдал команду разворачивать орудие в сторону леса, из которого могло вести огонь вражеское орудие. Но они уже опоздали. Первая пуля отбросила со своего места изломанное тело левого наводчика. Солдаты в ужасе смотрели как из развороченной груди толчками выплескивалась кровь, покрывая тонкой пленкой торчащие осколки ребер. Двоих вырвало, один бросился помогать своему другу, не осознавая, что ему уже ничем не поможешь. И только командир, имевший боевой опыт и видевший гибель своих товарищей, не потерял голову. Он бросился к орудию, но только затем, чтобы отлететь назад вторым таким же изломанным трупом. Это было последней каплей ужаса упавшей на испуганных солдат. Как по команде они упали на землю и ползком поспешили убраться как можно дальше от орудия.

Стрелять по ползущим Павел не стал. Не в его правилах это было, да и жалко тратить патроны на столь глупую цель. Выдернув из обоймы еще один бронебойный, Павел зарядил винтовку и тщательно прицелившись выстрелил по орудию. Все, теперь из него можно стрелять сколько угодно, выведенный из строя подъемный механизм не позволит попасть ни в какую цель.

Высоко над головой разорвался в кроне дерева снаряд, к счастью снайперов, стоящего довольно далеко. Следующий снаряд рванул далеко позади. Это открыла огонь по подозрительному месту, стоящая на другой стороне летного поля, вторая зенитка. Но пламя горящего топлива и стелющийся вдоль аэродрома дым, мешали зенитчикам прицелиться. Били наугад, кромсая ни в чем не повинные деревья и кусты ливнем осколков.

Павел рывком сдернул винтовку с бруствера неглубокого окопа, пополз вниз на дно небольшого оврага, вблизи которого они с Панкратовым оборудовали себе позицию. Тот уже был там, упаковывал в вещмешок свое оборудование и боезапас. Схватив винтовку за ручку для переноски, Павел устремился по оврагу в сторону, вслед ему спешил Панкратов. Пришло время менять позицию. Глупо гибнуть под осколками, тем более, что все цели, намеченные для этой позиции, уже поражены. Короткая пробежка по оврагу, затем, прикрываясь кустарником, еще несколько сотен метров по кромке леса, и вот они уже на запасной позиции. Небольшой холмик с отрытым окопом для стрельбы лежа. Такой же окоп в метре для корректировщика. Павел упал на дно окопа, пристроил винтовку, опрокинулся на спину и постарался расслабиться для восстановления дыхания. Панкратов в соседнем окопе возился со своими приборами, определяя расстояние до цели, направление и силу ветра, определял по таблицам необходимые поправки.

Павел взял бинокль и провел им вдоль аэродрома. Горел веселым пламенем штабной домик, из развороченной будки радиостанции свисало чье-то тело. По летному полю были разбросаны тела немецких солдат и офицеров, попавших под огонь снайпера и пулеметчика группы прикрытия. Гремели взрывы гранат. Это штурмовая группа добивала остатки тех, кто еще не окончательно потерял присутствия духа и пытался сопротивляться. Павел довольно хмыкнул, чтобы охарактеризовать увиденное больше всего подошли бы слова, "как Мамай прошел".

Он перевел бинокль на небо. А вверху шел бой. Большая группа туполобых "ишаков" вертела воздушную карусель, наседая на бомберы и пикировщики люфтваффе. Немцы, понесшие потери от первого неожиданного удара, пытались перестроиться, маневрировали. Но, судя по всему, управление было уже потеряно, каждый стремился спастись согласно своему разумению. Большинство рвануло вверх набирая высоту, некоторые поспешили уйти на малой высоте, прикрываясь неровностями местности. Самые отчаянные пошли на посадку в неизвестность, в полыхающий внизу пожар. Первая "штука" уже заканчивала пробежку, стараясь обойти полыхающий бензовоз. Вот она остановилась, летчик откинул фонарь, приподнялся и безжизненно повис, перевалившись через борт. Та же участь постигла и борт-стрелка.

"Молодец Селиванов", — отметил четкие действия снайперов обычного калибра Павел. Но пришло время и ему поработать. Панкратов торопливо выкрикивал ему необходимые поправки. Павел механически подкрутил целик боковых поправок, осмотрел казенник, вогнал в него бронебойно-зажигательный патрон и закрыл затвор. Успокоил все еще учащенное дыхание и плавно потянул за спусковой крючок.

Ему показалось, как он видит бегущую по корпусу бомбы, выбранной им в качестве мишени, змеистую трещину, разламывающую полутонку огненной вспышкой. Взрыв взметнул сложенные пирамидой бомбы, которые начали рваться уже в воздухе. Если ад, обещанный попами, существует, то он, наверняка, не отличается от того, что творилось в этой части аэродрома. Взрывом разметало догорающие бензовозы. Сложило бесформенной грудой металла две "штуки" и бомбер, на свою беду севшие как раз вовремя, чтобы попасть под взрыв. Снесло взрывной волной крышу вовсю полыхавшего штаба. Сдетонировали лежащие неподалеку сотки и более мелкие бомбы. Тучи пыли, поднятые многочисленными взрывами, окончательно закрыли дальнюю границу летного поля.

Павел запоздало подумал о своих бойцах. Не попали ли под взрыв, хоть и отдал он строжайший приказ не подходить к бомбам близко, после того, как определил их в возможные цели. Но могли увлечься и оказаться ближе чем следовало.

А в небе хоровод охотящихся друг за другом самолетов разделился на несколько групп. Вспыхивали от попаданий в разных сторонах этой чертовой карусели и, отчаянно дымя, пытались выйти из боя машины тех, кому не повезло. Висело в воздухе несколько парашютов. Все еще пытались садиться самые смелые, или же наоборот самые трусливые, кто его разберет, как правильно вести себя в данной ситуации. Снижаясь они скрывались за поднятым облаком пыли. Учитывая длину взлетной полосы, был у них вполне реальный шанс спастись, остановив машины не доезжая до рвущихся в данный момент бомб. И они пытались его использовать.

Но вот из-за близкого горизонта показались новые участники драмы. Группа Илов, мгновенно сориентировавшись в обстановке и почти не перестраиваясь, немедленно начала штурмовку аэродрома. Вспыхнула в воздухе, попавшая под огонь штурмовиков, пара бомберов. Метнулась в сторону от огненных трас и, зацепившись за высокое дерево, рухнула в лес "штука". Илы прошли вдоль взлетного поля, вбивая в него всех, кому не повезло оказаться на их пути. Развернулись, совершили еще один заход и высыпали на аэродром бомбы, добивая остатки того, что еще могло жить и двигаться. Пара машин проштурмовала позиции зениток, пытавшихся вести огонь. Совершив над аэродромом круг и не обнаружив достойных целей, штурмовики ушли дальше.

Павел отложил бинокль. Ну что же, им здесь больше делать нечего. К использованию по прямому назначению аэродром более не пригоден.

— Собирайся, Андрюха, пора уходить, тут делать больше нечего. — Повернулся он к Панкратову. Тот кивнул, собрал свои вещи и протянул Павлу ракетницу.

Зеленая ракета взвилась над разгромленным аэродромом, сигнализируя о начале отхода.

К месту сбора вышли все. Было двое легко раненых, но настолько легко, что можно было данные ранения не считать. Командиры штурмовой и группы прикрытия доложили Павлу как старшему о своих действиях. Сделанное просто впечатляло. Даже если немцам удастся подвести горючее и бомбы, обслуживать аэродром просто некому. Весь штаб уничтожен первыми связками гранат. Перебита обслуга обеих радиостанций, а сами машины сожжены. Пулеметный расчет группы прикрытия расстрелял почти всю аэродромную обслугу. Взорвавшиеся после выстрела Павла бомбы разметали большую часть служебных построек. Уцелеть удалось только зенитным расчетам, позиции которых находились далеко от места боя.

Самые горячие головы предлагали вернуться обратно и завершить работу, добив тех кто еще жив. Но Павел быстро охладил их. Внезапности, так помогшей им, больше не будет. Оправившись от первого испуга, солдаты вермахта станут злее и упорнее. Несомненно, оставшиеся в живых офицеры уже поняли, что подверглись нападению небольшой диверсионной группы, сумели сделать из этого выводы, и отдать соответствующие команды.

И самое главное — приказа на это не было!

Павел даже сам себе удивился, когда сказал это. Душа его не меньше чем у подчиненных рвалась довершить начатое дело, но холодный рассудок опять настойчиво бубнил, что он теперь не просто "Пашка счастливчик", как звали его на той, первой, войне, а командир группы. И думать нужно прежде всего о задании, а не о том, как свою лихость проявить.

Уловив вдруг наступившую тишину, Павел начал отдавать приказы. Снайперов и двух раненых, несмотря на их протесты, он расположил вдоль опушки леса, наблюдать за аэродромом и проходящей вдоль опушки дорогой. Себе выбрал позицию на самом возвышенном месте, позволявшем контролировать большую часть округи. Оставшихся четырех человек отправил проверить ту часть леса, куда по его наблюдениям спускались парашюты сбитых летчиков. Наверняка, среди них были и свои.

Следующие два часа на разгромленном аэродроме оставшиеся в живых офицеры и солдаты были заняты тушением пожаров и оказанием помощи раненым. Павел в свой мощный десятикратный прицел видел, как ошеломленные летчики немногих удачно приземлившихся самолетов осматривали разгром, царивший на аэродроме. Как из окружающего леса выходят те, кто выбросился с парашютом во время боя. Страх и уныние были на тех лицах, выражение которых можно было разобрать на таком расстоянии.

Павел усмехнулся. Да, за несколько часов перейти из победителей в побежденные. Тут нужны железные нервы, или опыт нахождения в такой ситуации. Недаром говорится, что за одного битого двух небитых дают. Сам Павел в роли битого побывал, и не один раз. А вот асам люфтваффе пока не приходилось. Сюда бы несколько штурмовиков проутюжить пока еще живые остатки, и на доблестных летчиках Германии можно ставить жирный крест.

Возник было соблазн подстрелить парочку из них, благо расстояние и возможности "Гюрзы" это позволяли, но опять трезвый командирский расчет отмел эту мальчишескую выходку. Тратить боеприпасы понапрасну не стоило. Новой паники от пары попаданий не возникнет, а вот выдать удачную позицию можно запросто. А предчувствие говорило ему, что повоевать, и именно с этой позиции, им еще придется.

— Паш, как ты думаешь, а нам по ордену дадут? — Спросил вдруг из соседнего окопчика молчавший до этого Панкратов.

Павел даже опешил. Сам он об этом не думал. Было у него за Финскую аж две "Отваги", правда, вместо второй медали обещал комбат дать ему "Красную звезду", даже представление написал, да не дошла Звездочка до него, где-то в штабах осела.

— Ты, Чеканов, не обижайся. — Пытался оправдаться перед своим сержантом старший лейтенант, вручая ему уже после войны вторую "Отвагу". — Какая-то штабная сволочь похерила твой орден. Так что носи медаль и не держи на меня зла.

Павлу непонятно было — за что ему обижаться. Итак, кроме него, ни у кого двух медалей нет. Придет домой, всей родне в округе не на один месяц разговоров будет. Прадед, как глава рода, лично чарку поднесет. Девки табунами за ним будут бегать. Еще бы, "за героя замуж выйти". А орден? Хорош, конечно, журавль в небе, да синица в руке все же понятнее.

— Андрюха, я тебе не командование, обещать ничего не буду. Вот, если бы от меня зависело, обязательно бы дал! Веришь?

— Верю. — Отозвался Панкратов.

— Андрюха, а зачем тебе орден? — Поинтересовался Павел.

— Понимаешь командир. — Панкратов немного посомневался и продолжил. — Есть одна девушка. Так вот она мне сказала, что если с орденом приду, то сразу под венец.

— А без ордена, что никак? — Насмешливо спросил Павел.

— Выходит, что никак. — Ответил Панкратов.

— Ну и плюнь ты на эту стерву. Если ей не ты нужен, а орден, то не стоит о ней и думать. — Отрезал Павел.

— Да я рад бы, но не получается. — Вздохнул Панкратов.

Откровенно говоря удивил Павла его второй номер. С его внешностью сохнуть по какой-то далекой крале. Высокий красавец Панкратов неизменно вызывал у всей женской части населения воинских частей, в которых им пришлось оказаться, нездоровые вздохи и чересчур заинтересованные взгляды. В отличие от "рубленного топором" Павла. Невысокого роста, с чрезмерно широкими для его роста плечами, коренастый и мускулистый Павел не был образцом мужской красоты. Да и квадратное лицо с большим горбатым носом и близко посаженными глазами нельзя было назвать красивым. Вот только яркие губы "бантиком" портили эту жесткую картину, поэтому Павел, а вернее тогда еще Паша, в шестнадцать лет сделавший окончательный выбор в пользу мужественности, закрыл их вначале редкими, но с каждым годом все более густыми усами. Носил он их и сейчас, несмотря на все попытки командиров заставить сбрить это украшение.

Честно говоря, были и у него такие мысли в далеком уже тридцать девятом году, когда его часть подняли по тревоге и, добравшиеся до них тревожные слухи четко обозначили — "На войну". Вот только хватило этих романтических бредней до первого боя. Испугался тогда Павел изрядно. Нет, опасность ему приходилось видеть и раньше. Но оказалось, что идущий на тебя, вставший на задние лапы обозленный медведь, зло намного более понятное и предсказуемое, чем свистящие над головой пули. Медведя можно понять и предсказать его поведение, а вот куда ударит безмозглый кусок свинца рассчитать невозможно. Павел до сих пор с ненавистью вспоминал те пятнадцать минут слабости, которые он себе позволил, прячась от летящих из амбразуры дота пуль. Выручили его тогда осуждающие глаза прадеда, которые он ярко увидел перед собой. Разозлился, приподнялся, навел винтовку и выстрелил. Передернул затвор, задержал дыхание и плавно нажал спуск, вспомнив все наставления прадеда и инструкции школы снайперов. Финского пулеметчика отбросило от амбразуры прямым попаданием в голову, бросившегося на его место второго номера ждала та же участь. Еще один храбрец, попытавшийся их заменить, получил пулю в шею. После чего оставшиеся в живых финские солдаты выскочили из дота, не ожидая пока в него влетит граната.

Получил он за этот бой первую благодарность и, самое главное, вынес из него уверенность в себе. Поэтому вскоре снял финского снайпера, получил первую медаль и перевод в особую снайперскую группу, задачей которой была охота на финских "кукушек".

До Павла вдруг дошло, что Панкратов не имеет боевого опыта. Что сегодняшний бой для него первый. Конечно, они с ним много стреляли по различным мишеням на полигонах, но сегодня он впервые видел в свою многочисленную оптику, как рвало на части его, Павла, пулями тела немецких солдат и офицеров. Такое зрелище лучше воспринимать издалека. Но Андрей молодец. И этот дурацкий вопрос об ордене нужно воспринимать, только как попытку оправдаться перед самим собой. "Мол если это убийство было нужно, значит за него должны наградить".

"А ведь в самом деле, убийство!" — Подумалось Павлу. — "С расстояния больше километра, теоретически недосягаемые для ответного огня из большей части оружия. Как на стрельбище, только успевай мишени выбирать! Прадед бы не одобрил. Он и на медведя всегда лицо к лицу, вернее к морде, выходил". Но вторая, холодная, часть сознания, которая осуществляла жесткий расчет, властно отбросила эти глупые сомнения. "Война есть война, и дуэльные правила здесь неприменимы". — Как любил говорить его первый инструктор. — "Есть возможность "подло" выстрелить в спину, стреляй и не думай. Благородные враги только в дурацких романах встречаются".

Павел с неудовольствием скосил взгляд на Панкратова. Ну вот стоит только попасться интеллигенту и сразу глупые сомнения возникают. Но холодный рассудок, который окончательно оформился отдельной частью сознания, подсказывал, что второй номер ничего не говорил, и все сомнения и возражения его собственные.

К позиции искусно прикрываясь редким кустарником подбежал один из раненых бойцов, бывших в охранении.

— Командир, там наши летчиков привели.

Павел, соскользнул со своего места, уступая его Панкратову. Конечно, как стрелку Андрею до него далеко, но за километр и он без труда попадал в ростовую мишень. Вместе с бойцом он заспешил в тыл. На небольшой полянке отдыхали четверо бойцов, бывшие в поиске. Рядом с ними сидело трое незнакомых ему людей.

Сержант командовавший поиском неторопливо доложил:

— Товарищ старшина, группа из поиска вернулась в полном составе, раненых и убитых нет. Найдено живыми трое наших летчиков. Одного обнаружили убитого, в воздухе немцы из пулеметов расстреляли. Оттащили в кусты, потом вернемся, похороним.

— Я им, сволочам, теперь покажу приемы цивилизованной войны. — Сорвался вдруг ближайший к Павлу летчик с петлицами капитана. — У меня к этим тварям длинный счет еще с Испании. За Серегу я им сегодня отомстил, а за Ивана, которого они над Мадридом вот так же, висящего на парашюте, кончили, и за Семку, точно так же расстрелянного сегодня, расплата еще впереди.

Другие два пилота, лейтенант и старшина, угрюмо молчали.

— Винтовку дашь, старшина? — Спросил капитан.

— Не дам, товарищ капитан. — Ответил ему Павел, сам удивляясь своему жесткому тону. — Согласно приказу, который мы получили, летному составу, если позволяют условия, запрещено участвовать в наземных боях. Вы там нужны. — Павел показал пальцем на небо. — А здесь и без вас бойцов хватает.

— У тебя горстка бойцов, а ты от помощи отказываешься. — Попытался качать права капитан. — Может у тебя оружия для нас нет, так и скажи? Сам то вон с пистолетом бегаешь. — Капитан кивнул на кобуру, в которой расчет "Гюрзы" таскал штатные ТТ.

— Неужто вам сверху не видно было, что эта горстка тут натворила? — Усмехнулся Павел и, немного подумав, добавил. — А моей винтовкой вы все равно воспользоваться не сможете. — Повернулся к сержанту и приказал. — Летчиков покормить. Потом, Левашов, со своей группой займешь позицию на опушке. Усманова и Сидоренко отправишь сюда.

Отдав приказ, Павел поспешил на свою позицию, предчувствие приближающейся опасности его не покидало.

Сержант удовлетворенно кивнул, глядя вслед Павлу, он сам бы поступил точно так же, как приказал командир. Абсолютно правильно, что раненым, фамилии которых назвал старшина, место в тылу, даже если ранение легкое. Вот если прижмет, тогда их помощь понадобится. И от огневой поддержки летчиков никто не откажется. И оружие он для них найдет. Есть у него вынесенные с аэродрома несколько немецких карабинов.

— Что это он, Левашов, на меня так? — Спросил у сержанта обиженный капитан. — У меня между прочим значок Ворошиловского стрелка. Я и с нагана, и с винтовки из любых положений не меньше восьмидесяти выбиваю.

— Не обижайтесь, товарищ капитан, из его винтовки, действительно, никто кроме него с напарником стрелять не сможет.

— Что ж там за чудо такое? — С недоверием протянул капитан.

— Вот начнется бой, тогда увидите. — Ответил ему сержант. — Словами это не описать.

Выполняя приказ старшины, Левашов выделил из своего скудного пайка, большую половину груза их группы составляли боеприпасы, часть спасенным пилотам. Те вяло отказались, не прошло еще напряжение боя, только капитан сделал пару глотков из бутылки коньяка, прихваченной бойцами на аэродроме. Оживились они только, когда по приказу сержанта, им притащили винтовки немецких солдат, взятые его группой в бою. Капитан осмотрел незнакомое оружие, довольно быстро разобрался в нем, и принялся учить своих однополчан, объясняя отличия карабина Маузера от Мосинской трехлинейки. Со стрелковым оружием он действительно был хорошо знаком.

Сержант вывел свою группу на позицию, подозвал раненых бойцов, собираясь передать им приказание командира, но в этот момент из-за поворота лесной дороги медленно выполз бронетранспортер, с натугой гудя двигателем. Передние колеса елозили по мокрой, в этом месте, после недавнего дождя дороге, но гусеницы уверенно вели его вперед. За бронетранспортером показались грузовики, заметили лужу, подались в сторону, обходя трудный участок.

— К бою! — Крикнул сержант и метнулся к ближайшему бугорку, вскидывая на ходу ППШ.

Хлопнула мина под колесами головного БТРа. Молодец Усманов, все-таки успел заминировать дорогу. Ударил пулемет боевого охранения. Взметнулись в воздух гранаты, сразу две из них попали в открытый сверху бронетранспортер, огненная вспышка выбросила наружу изломанное тело пулеметчика, раздался из корпуса жуткий вой посеченных осколками солдат. Сержант постарался отключить слух, перенося огонь своего автомата на следующий грузовик, но тот уже стоял, являя на месте водителя громадную дыру в переднем стекле. Сержант запоздало уловил хлопок крупнокалиберной винтовки, молодец командир, включился сразу. Высыпавшие из кузова солдаты попали под фланговый огонь пулемета и метнулись на другую сторону дороги. Но там тоже оказались мины. Первые двое взлетели на воздух, после чего оставшиеся в живых кинулись под колеса машины. Раздались первые ответные выстрелы со стороны немцев. Включился в работу снайпер Осназа и немецкий пулеметчик, сумевший установить в промежутке между колесами свой MG, отлетел назад с простреленной головой. Не ожидавшие нападения солдаты вермахта кинулись назад по дороге, теряя людей от огня противника.

За спиной сержанта, громко матерясь, пристроился капитан-летчик, грохнул выстрел и один из немецких солдат уронил голову от прицела винтовки. Капитан действительно умел стрелять.

Захлопали другие карабины, застрочили автоматы осназовцев, бой перешел в шаткое равновесие, когда только секунды решают, кто останется победителем.

Павел успел занять свое место за несколько секунд до появления немцев из-за поворота. Рука дернулась поменять обычный патрон на бронебойный, когда в прицеле показалась морда бронетранспортера, но вовремя остановилась. Осназовцы должны были заминировать дорогу, да и сам Павел отдавал такую команду. Потекли медленные секунды ожидания, но вот под передними колесами БТРа рванула мина, тот остановился и Павел немедленно перенес огонь на следующий за бронетранспортером грузовик. Брызнуло осколками стекло и водитель упал на руль всем телом, первый грузовик уперся в корму бронетранспортера, мешая солдатам покинуть его. В БТР влетели, хорошо видимые в прицел, гранаты и огненная вспышка выключила его экипаж из дальнейшего боя.

Павел немедленно перенес огонь на второй грузовик. Руки действовали как на тренировках, не требуя никакого участия мозга. Торопливо отыскивали очередную мишень, нажимали на спуск, перезаряжали винтовку и вновь искали следующую жертву. Когда стрелять уже было не в кого, Павел дернул прицел дальше по дороге и обнаружил офицерский Опель и водителя, судорожно пытающегося отвернуть в сторону. Одного выстрела хватило чтобы шофер откинулся назад, демонстрируя пассажирам громадную дыру в груди. Те дружно кинулись наружу, не осознавая того, что осназовцы наметили их в качестве целей для задержания, едва они показались из-за поворота. Выскочившие из легковушки офицеры немедленно были сбиты с ног, связаны и утащены в кусты. Павел, сам пару раз бывший в роли объекта захвата на тренировках, даже сморщился, вспоминая ощущения, полученные им при этом.

Но отдаваться воспоминаниям было некогда. Несомненно, если они не потеряли остатки профессионализма, уцелевшие расчеты зениток должны были заметить его выстрелы. Павел развернул ствол в сторону аэродрома. Конечно, мишени находились на максимальной для его винтовки прицельной дальности, но рискнуть стоило.

Поместившиеся в прицеле зенитчики торопливо разворачивали свое орудие в сторону замеченной вспышки, не зная того, что уже опоздали. Павел тщательно прицелился, все-таки расстояние больше полутора километров, и плавно нажал спусковой крючок. Действуя по уже проверенной схеме, он первым поразил одного из наводчиков, следующим был командир. Но на этот раз понадобился третий выстрел, получившие боевое крещение зенитчики оказались более стойкими, чем расчет первого орудия, но и они, потеряв трех человек, посчитали за лучшее разбежаться.

Павел оторвался от прицела. Бой на дороге уже закончился. Остатки охраны сопровождавшие неведомого пока ему немецкого офицера, несомненно немалых чинов, если судить по сопровождению, скрылись в прилежащем лесу. На дороге остались трупы и начинавшие потихоньку дымить машины, видно осназавцы уже применили предназначенные для уничтожения техники термитные шашки. В бинокль было видно, как его бойцы торопливо обследуют трупы, пополняя запасы боеприпасов для трофейного оружия. Пару раз мелькнул в поле зрения комбинезон летчика, Павел усмехнулся, капитан оказался упорным. Пытается что-то доказать, скорее всего самому себе, сбили то ведь в первом бою. Тем более он с боевым опытом, в отличие от других. Ладно, лишь бы под пулю не попал.

Пришло время принимать решение. До сих пор он оставался у аэродрома, так как полученный приказ требовал блокировать его работу, хотя бы, до полудня. Но уже сейчас становилось ясным, что восстановить работоспособность аэродромных служб немцам не удастся даже за сутки. Требовалось доставить захваченного бойцами его группы немецкого офицера к капитану. Да и летчиков нужно убрать из района боя.

Павел взялвинтовку и, подав знак второму номеру, начал отход.

Операция переходила во вторую фазу.

3 июня 1941 года Западнее Луцка

Рассвет только осветил верхушки деревьев, когда солдаты выкатили на поляну спрятанный до этого в кустах самолет. Пилот, молоденький лейтенант, предпринял последнюю попытку выполнить полученный приказ. Смешно вытягивая тонкую еще шею, он вытянул руку в нацистском приветствии, которое с недавних пор стало раздражать генерал-полковника Клейста, да и его подчиненных тоже.

— Господин генерал, — обратился летчик к нему, — но как же приказ? У меня приказ вывезти вас из окружения.

— Оставьте лейтенант. — Отмахнулся от него генерал. — Я еще вчера сказал вам, что никуда не полечу. Мое место вместе с моей армией. Вы заберете Гретхен, Германии пользы от нее будет намного больше, чем от десятка обанкротившихся генералов.

Клейст подтолкнул к самолету стоящую возле него радистку, последнюю из оставшихся при штабе, вернее при его остатках. Всех остальных за эти дни непрерывных боев потеряли, как потеряли и все машины с радиостанциями. Русские самолеты охотились за всем, что хотя бы немного их напоминало, расстреляли даже походный публичный дом. Гретхен уцелела только потому, что еe покойный жених, обер-лейтенант танкового батальона, все эти дни прятал еe в танке, вытолкнув невесту из него перед последним боем. Теперь танк с еe Клаусом остался в десяти километрах севернее, вместе с другими танками его батальона. Их даже похоронить не удалось, впрочем, хоронить после попадания бронебойных снарядов русских танков, чаще всего нечего.

Гретхен всхлипнула, прижалась к генералу, шептала слова благодарности, которые Клейст старался не слушать. Он еще раз отдал приказ летчику, и тот, поняв, что все решено окончательно, побежал готовить свой "Шторх" к взлету. Вскоре самолет пробежал по поляне набирая скорость, взревел мотором, резко пошел вверх, скользнул над верхушками деревьев, которых уже коснулось Солнце, и над самыми деревьями ушел на запад. Клейст проводил его взглядом — ну вот родилась еще одна легенда: о доблестном генерале, который пожертвовал собой ради спасения еще одной немецкой матери. "Геббельс даже прослезится от такого сюжета", — зло подумал генерал, — "ну да черт с ним, с этим мерзавцем, лишь бы семью не тронули". Клейст развернулся и под восхищенными взглядами солдат пошел прочь.

"Интересно, чтобы сказали они, если бы узнали, что я остался, потому что струсил", — думал Клейст, скользя взглядом по солдатам, которые вытягивались, заметив его внимание. Нет не смерти, смерти он уже не боялся. От нее никуда не деться. Он испугался позора. Гитлер, наверняка, вызывал его на роль "козла отпущения". Нужно же найти виновного за страшное поражение на востоке. И лучше всего искать его как можно дальше от главных штабов, если признать виновными Кейтеля с Йодлем, то виноватым окажется и сам фюрер, а такого быть не может. Клейст уже перегорел своей злостью и обидой, которая буквально кипела в нем первые дни. Обидой на идиота Паулюса, придумавшего этот дурацкий прорыв между механизированными корпусами русских. На бездаря Гальдера, уверявшего их, что советские танки всего лишь склад устаревшего хлама. На обжору Геринга, угробившего не только свои самолеты, но и его танки, оставив их без воздушного прикрытия под ударами русских штурмовиков и пикировщиков. Тогда, в первые дни разгрома, наблюдая как русские штурмовики безнаказанно превращают колонны с его войсками в груду покореженного металлолома, нашпигованного человеческим мясом, ему хотелось только одного — выпустить обойму в эту разжиревшую морду.

Но Гитлеру он еще верил, пытаясь прорвать русскую оборону и выйти на оперативный простор. Сомнения стали появляться где-то к пятому дню, когда удары на него посыпались со всех сторон. Он попытался получить приказ на отход в Польшу для перегруппировки, но вместо этого из Берлина пришел истерический меморандум о предназначении германской нации. И приказ, в котором Гитлер в категорической форме приказывал ему направить удар на юг и выйти к Львову для соединения с частями семнадцатой армии, которые успешно развивают наступление. Клейст выполнил приказ, развернув еще довольно многочисленные дивизии на юг, и угодил в еще один огненный мешок, в котором оставил очередную часть своих солдат. После чего ему стало окончательно ясно, что в Берлине обстановку на востоке не контролируют, и на восьмой день он предпринял самостоятельную попытку прорыва в Польшу.

Но было поздно. Его ждали на всех направлениях. Куда бы он ни направил свои дивизии, везде его войска встречали русские танки. Иногда попросту в лоб, если в советской группировке были тяжелые танки, которые, как оказалось, практически неуязвимы для немецких пушек. Иногда их пропускали вперед, для того чтобы немедленно ударить в тыл стремительными легкими танками. И пока его офицеры разворачивали свои панцеры для контратаки, советские БТ, расстреляв как можно больше автомобилей, сбегали не принимая боя. Вот тогда ему пришлось пожалеть о бессмысленном рывке на юг. Подходило к концу горючее и приходилось бросать все, без чего можно было обойтись, а на вторую неделю и то, без чего обойтись было нельзя, но бензина все равно не было.

В бесконечных встречных боях и артиллерийских засадах сгорала его главная ударная сила — танки. Почти четверть группировки было выбито русскими засадами в первый же день. Передовая одиннадцатая танковая дивизия была уничтожена почти полностью, только нескольким панцерам удалось вырваться из бойни. Шестнадцатая дивизия пострадала меньше, но и в ней к концу первого дня не досчитались половины бронетехники. Пришлось срочно вводить в бой танки второго эшелона, но большого значения это уже не имело. Советские танкисты успели почувствовать вкус победы, страх перед грозным поначалу врагом прошел. Выявилось превосходство русских тяжелых и средних танков, которые немецкие противотанковые пушки не могли пробить в большинстве случаев, как и большинство танковых. И только зенитные "восемь-восемь" могли как-то справляться со шкурой этих бронированных зверей.

Не хуже советских танков прореживало ряды его бронетехники отсутствие горючего. Вначале пришлось бросить бесполезные в столкновениях с русской бронетехникой легкие пулеметные Т-1, затем Т-2, эффективность применения 20-миллимитровых пушек которых оставляла желать лучшего даже против легких русских БТ. Бросали автомобили и бронетранспортеры, пришлось его мотопехоте вспомнить как месить дорожную грязь и пыль ногами. До последнего момента тащили с собой бензовозы, но их с каждым часом становилось все меньше, те, которые не успела расстрелять советская авиация, высосали досуха моторы его панцеров. Пришлось бросить даже штабные фургоны, впрочем, желающих ехать в них, после показательного расстрела русскими самолетами пары таких машин, почти не было. И только автобус походного борделя танкисты тащили за собой на прицепе, даже когда в нем закончился бензин. Но и его вчера к вечеру пара русских истребителей превратила в груду покореженного металла.

Авиация противника стала еще одним кошмаром этой войны. Первые дни, пока ей приходилось вести бои с люфтваффе, давление с воздуха на его дивизии было терпимым. Но уже второй день в воздухе над ними не было ни одного немецкого истребителя. А это могло означать только то, что аэродромы отодвинулись от них на такое расстояние, что летать на прикрытие его войск стало бессмысленным. Или то, что немецких самолетов попросту не осталось, но второе предположение генерал старался гнать от себя, ибо это означало конец. Конец не только его солдатам, а конец Германии. И когда вчера он услышал знакомый звук заходящего на посадку штабного самолета, он обрадовался, хотя и старательно скрывал свою радость от солдат, ловивших каждый отблеск эмоций на его лице.

К великому разочарованию генерал-полковника Клейста в присланном на его имя пакете был очередной меморандум Гитлера о твердости германского духа, геройская речь Геббельса, предназначенная для поднятия духа его солдат, и приказ о награждении его рыцарским крестом. Клейст чуть было не выбросил эти бумажки в сторону, но вовремя опомнился. Нет, он уже не боялся гнева Гитлера, на пороге смерти плевать он хотел на всех фюреров. А то, что она близится, не оставалось никаких сомнений. Он не хотел расстраивать солдат, которые ждали от этого визита облегчения своей участи. Пришлось с серьезным лицом прочесть приказ о награждении, на остальную макулатуру его терпения попросту не хватило. И вот в конце этого приказа он обнаружил цель прилета самолета. Самолет прилетел за ним, вторым пунктом приказа значилось, что командир Первой танковой группы генерал-полковник Клейст отзывается в распоряжение ОКВ и должен, сдав командование своему заместителю, немедленно вылететь.

Генерал почувствовал как внутри разгорается злость. Оставить заместителя! Все его заместители, как и почти все высшие офицеры остались на той лесной дороге, где его штаб встретился с танковой колонной русских. Большинство даже хоронить не понадобилось, русские тяжелые танки вмяли в мягкую лесную землю легковые, да и грузовые тоже, машины штабной колонны. Командиры корпусов и дивизий ведут бои где-то в стороне, прорваться к ним нет никакой возможности. А вполне возможно, что и их уже нет, а может нет и этих частей. Бесконечная, поначалу, канонада еще четыре дня назад начала прерываться на отдельных направлениях, к вчерашнему вечеру стихнув почти полностью. Из всей его ГРУППЫ осталась группа отчаявшихся солдат при двух десятках танков, которые не сдались до сих пор только потому, что с ними он. И улететь сейчас, бросив солдат бессмысленно погибать, он не сможет, офицерская честь не позволит. Клейст усмехнулся, кажется он начинает придумывать оправдание своему нежеланию лететь. Стоит ли обманывать самого себя. Он не желает лететь, потому что прекрасно понимает — зачем он понадобился Гитлеру! Фюреру нужен виновник страшного поражения и лучшего кандидата, чем генерал потерявший свою армию, не найти.

На генерала навалилось безразличие, развернувшись он пошел в свою палатку, махнув летчику следовать за собой. В палатке он внимательно осмотрел посланца — совсем еще мальчишка, наверное, первые дни на фронте. Он терпеливо дождался когда лейтенант допьет кофе, спешить уже было некуда, и спросил:

— Лейтенант, а не могли бы вы пересказать мне слухи о положении дел на фронтах.

— Слухи? — Удивился лейтенант. — Господин генерал, я сегодня днем читал сводку по группе армий "Юг".

— Нет, лейтенант, меня интересуют именно слухи и, желательно, по всем фронтам.

Лейтенант, опять удивленно посмотрел на него, кивнул каким-то своим мыслям и начал рассказ. Чем больше он говорил, тем мрачнее становился Клейст. Русские не зря охотились за штабными рациями, информация доступная ему с каждым днем становилась все ограниченнее, пока радиус связи не совпал с возможностями танковых раций. Но даже в первые, относительно благополучные, дни информация пришедшая сверху поражала его излишней бравурностью. Поначалу он предполагал, что неудачи только у него, но, захватив в своем рывке на юг пленных, узнал, что семнадцатая армия, на соединение с которой он стремился, не только не взяла Львов, но и не сумела к нему приблизиться даже на десяток километров.

Пару раз сбитые над его войсками летчики сообщали о жестоких боях по фронту на весь радиус действий их самолетов. Сознавались, что видели уводимые большевиками на восток громадные колонны пленных, что их аэродромы в Польше передислоцированы дальше на запад, так как те, с которых они летали в первые дни, захвачены русскими. Информация, сообщенная на этот раз, была еще хуже. Нигде немецким войскам не удалось прорвать оборону русских, только счастливчик Гепнер, используя помощь местных националистов, сумел выйти к Каунасу и взять его, и остался в нем, окруженный со всех сторон противником. Не лучше были дела у второй и третьей танковых групп. Их задачей было взять Минск и одновременно окружить и уничтожить группировку русских в Белостокском выступе. Сталин упрямо держал там две армии, хотя любому лейтенанту вермахта было ясно, что выступ этот — громадная мышеловка. Гитлер каждый раз, когда ему сообщали, что информация о подготовке к войне достигла Сталина, спрашивал о русских армиях в этом выступе. И узнав, что они остаются на месте, все сообщения разведки о подготовке большевиков к германскому нападению объявлял дезинформацией. И вот теперь эти армии, а на самом деле их там оказалось пять, а не две, нанесли удар по развернутым танковым клиньям немцев. Рвущийся к Барановичам Гудериан страшным фланговым ударом был сброшен в Припятские болота, где с тех пор и сидит. Русские заблокировали его дивизии, а сами прорвались в Польшу, где железным катком прошлись по тылам его группы и одновременно окружили большую часть соединений четвертой полевой армии. Готу с его панцерами почти удалось выйти к Вильно, который литовцы превратили в свою столицу, переименовав на свой манер в Вильнюс, но на его пути обнаружились заблаговременно созданные оборонительные рубежи, об которые он безуспешно бился больше недели. А за это время большевики ударом на север отрезали его, да и Гепнера тоже, от прусской границы.

Еще хуже дела обстояли в Румынии. Если германские войска держали оборону, даже окруженные и отрезанные, то румыны при первом же появлении русских танков попросту побежали! В результате русские окружили 11 полевую армию, которая и кипит теперь в котле, пытаясь пробиться на северо-запад в Словакию. Русские же захватили всю Добруджу, вышли к Болгарской границе и подходят к Бухаресту и Плоешти. О событиях в Финляндии лейтенант, к сожалению, ничего не слышал.

Клейст отпустил летчика, разложил на столе самую крупномасштабную, из имеющихся, карту и сел анализировать услышанное. Даже неполной, отрывочной и не совсем достоверной информации, полученной им, достаточно, чтобы понять — начальный этап войны проигран. Ситуацию еще можно было спасти, отозвав, хотя бы на второй-третий день, войска вторжения обратно в Польшу. Тогда был шанс организовать оборону, сил для отпора большевикам хватило бы. Но в штабе ОКВ не хватило достаточно решительного или смелого человека для того, чтобы заставить Гитлера это сделать. А может просто не хватило информации для правильного анализа. А теперь уже поздно. Танковых дивизий у Германии уже нет. Наверное, для этого им и позволили прорваться так глубоко. Теперь-то Клейсту понятно, что его могли остановить в любой момент и на любом рубеже. Наверняка, не лучше дела и у остальных.

Если бы у Гитлера хватило здравого смысла отвести оставшиеся войска на границу Германии для организации обороны. Может Сталин удовлетворился бы Польшей. А если ему мало, то отдать ему и Румынию с Финляндией, и даже Словакию. Заключить любой договор на любых условиях, лишь остановить большевистские орды на пороге Германии хотя бы на полгода. Заключить мир с Англией, вывести войска из Франции, напугать их вторжением русских. Клейст вздохнул. Он прекрасно понимал, что фюрер на это никогда не пойдет. Да и англичане с французами вряд ли пойдут на договор с ним. Не потому что они такие моралисты, об моральных качествах западных политиков он придерживался весьма низкого мнения. Просто не поверят Гитлеру после того, как он два раза — в тридцать девятом и сороковом году — обманул их. Клейст знал о переговорах, которые шли между Германией и Англией перед нападением на Польшу, но Гитлер предпочел взять в друзья Сталина. Доходили до него слухи и о переговорах 40 года о совместной войне Запада с Советами. И опять англичане, а вместе с ними французы, поверили и проиграли. Желающих поверить фюреру в третий раз не найдется.

Да и Сталин вряд ли пойдет на переговоры. Не использовать такой повод захватить Европу? К тому же морально оправданный нападением Германии! Большевики обыграли Гитлера, они прекрасно знали о нападении и сумели к нему подготовиться. Заманили танковые дивизии вермахта в ловушки, сейчас Клейст прекрасно видел, что это были специально подготовленные капканы на их танковые группы. А теперь в Европе остановить их нечем! Даже если у них остались только легкие танки, они смогут раскатать оставшиеся без поддержки бронетехники войска в Польше и Румынии. Пока ОКВ перебросит находящиеся во Франции и Бельгии бронетанковые части, русские освободят свои тяжелые танки, занятые его, и остальных танковых групп, уничтожением, и спокойно проломят любую оборону. Или же ударят с юга через Хорватию по Южной Германии, а там никаких рубежей обороны никогда не было.

Клейст нервно взял карандаш, провел по карте две стрелы: через Румынию и Венгрию на Австрию и через Польшу на Данцинг. Окинул взглядом полученную картину, вздохнул и отвернулся. Может быть в Польше большевикам и придется повозиться, а вот, что румыны и венгры будут долго сопротивляться, он не верил. Друзей много в дни побед, а стоит наступить беде и они все про тебя забывают, особенно если победитель предложит свою дружбу. Вряд ли Хорти с Антонеску захотят идти на дно вместе с Гитлером, но даже если они будут упорствовать, всегда найдется кем их заменить. Похоже проиграна не только первая кампания, а уже вся война.

Клейст посмотрел на пистолет, лежащий на столе, отвернулся. Застрелиться он всегда успеет. Тронул рукой подбородок — надо бы побриться, и переодеться в чистое, если еще есть во что. Смерть надо встречать как положено, чтобы черти в аду не кривились при виде небритого и оборванного генерала. Прощальное письмо семье уже отправлено вместе с Гретхен, завещание он составил еще в начале мая, когда последний раз был дома. Больше его ничего на этом свете не держит кроме долга перед солдатами, которые ему до сих пор верят. А значит нужно опять делать вид, что знаешь как выбраться из дерьма, в котором они сидят. Отдавать приказы, бессмысленность которых понимаешь и сам, готовить группу к прорыву, хотя ясно, что русские никого не выпустят. И даже если удастся пробиться к границе, за ней уже, как минимум неделю, противник.

Клейст вышел из палатки, велел адъютанту сворачиваться. Хотел отдать приказ сжечь карты, но передумал, скрывать их содержимое уже нет смысла. Майор Фогель — командир танкового батальона, хотя какой батальон из двадцати двух машин, даже если это лучшие танки вермахта Pz-3 и Pz-4, так, усиленная рота, отрапортовал о готовности к выступлению. Клейст кивнул, забрался в танк, выделенный ему в качестве генеральского, махнул рукой, давая команду к движению. Колонна лесной дорогой двинулась на запад. Вслед за панцерами двинулись пехотные батальоны, остатки первой танковой группы отправились в свой последний поход.

За стеной сарая оглушительно заорал петух, тихо выругался кто-то внизу, звякнули железом. Сержант Банев сел, осмотрелся вокруг, толкнул командира взвода лейтенанта Игнатова. Тот приоткрыл глаза, посмотрел в светлеющее окошко под самой крышей, потянулся и встал.

— Взвод подъем, — отдал он команду и пошел к лестнице. Начали просыпаться остальные, отряхиваться от сена, которое тонким слоем покрывало чердак сенного сарая. Вскоре скрипнула дверь, загремели ведром, заскрипел колодезный ворот — хутор начал просыпаться. Банев растолкал свой экипаж, пнул по сапогу командира экипажа 132 тридцатьчетверки сержанта Данилова.

— Да не сплю я, — проворчал тот в ответ, но поднялся, начал расталкивать своих.

Спустившись вниз по лестнице Банев попал из уютного тепла чердака, нагретого за ночь более чем десятком молодых тел, в прохладу сарая. Из-за двери отчетливо тянуло утренним сквозняком, сержант поежился и решительно выскочил во двор. У колодца толпились бойцы второго взвода, умывались из корыта, стоящего на поленьях. Фыркали обливаясь колодезной водой, от которой в утреннем воздухе шел отчетливый парок. Старшина роты Прокопюк распекал уже кого-то за неряшливый вид, отрядил бойцов натаскать хозяевам бочки воды на заднем дворе.

— А ну, бисовы дети, хватай ведра, тащи воду, це не дило, чтоб таки гарны дивчины цибарками надрывались, — мешая русские и украинские слова, командовал он бойцами, которые с веселым смехом, поглядывая на хозяйских дочек, быстро натаскали все корыта и бочки на скотном дворе.

Владимир подошел к колодцу, стянул гимнастерку и нижнюю рубаху, плеснул в лицо пригоршню воды, ополоснул торс. Подошел Колька Данилов, плеснул ему пригоршню на спину, стал умываться сам. Вскоре корыто окружили остальные бойцы взвода. Банев отошел в сторону, отряхнулся. Холодная вода студила тело, но идти к танку за полотенцами не хотелось. Поеживаясь от утренней прохлады, он начал энергично помахивать руками, но вдруг услышал:

— Пане офицеже?

Рядом с ним стояла младшая хозяйская дочь, Ванда. Она протягивала ему вышитый рушник, смотря громадными синими глазами прямо на него. Володька почувствовал как по коже побежали громадные, каждая с кулак, мурашки, плеснула в голову горячая кровь. Даже вчера в полутьме он видел, какие красивые у пана Збышека, хозяина хутора, дочери, но вблизи лицо Ванды было таким прекрасным, что Володьке с его небогатым опытом ухаживания и сравнить было не с чем. Он взял полотенце, осторожно вытерся, хотя холода уже не чувствовал, горячая молодая кровь бурлила в жилах, будоражила тело близостью красивой девушки.

— Только я не офицер, сержант, — наконец нашелся он с ответом.

— Хорунжий? — спросила Ванда, теребя перекинутую через плечо толстую пшеничного оттенка косу.

Володька посмотрел на еe маленькие, но крепкие от крестьянской работы руки, скользнул взглядом по косе, остановил его на высокой груди и почувствовал, что краснеет. Весь его опыт общения с девушками состоял из двух посещений кинотеатра, одной вечерней прогулки и пары неумелых поцелуев, да и тот быстро закончился. Лена даже на вокзал не пришла, когда его провожали в армию. Володька тогда обиделся настолько, что писать ей не стал, хотя она прислала ему одно письмо, но настолько нейтрально-дружеское, не оставляющее никаких сомнений и недомолвок в их дальнейших отношениях. И теперь, стоя истуканом рядом с красивой девушкой, он не знал, что делать. Он умел командовать танком, не терялся в бою, как показали прошедшие дни, сумел со своим экипажем подбить шесть немецких танков. Но что сказать Ванде, он не знал, молча теребил полотенце, как она косу. Только и сумел кивнуть в ответ.

Командир второй машины их взвода сержант Данилов, который был самым старшим среди них, даже старше лейтенанта, с понимающей улыбкой наблюдал эту картину. Сам он был старше "этой пацанвы" на долгих пять лет, имел жену и сына, которые ждали его на далеком Урале. Осенью, после трех лет службы, должен был отправиться домой, но пришел приказ задержать всех. Уже тогда у него появилось предчувствие войны, но жене он написал, что их оставили для обучения нового пополнения на полгода, и летом он должен вернуться. И теперь он тоже не знал, что написать домой.

Володька мучительно пытался найти способ продолжить разговор, но язык прилип к небу, ничего вразумительного в голову не приходило. Но тут его стукнули по плечу, он оглянулся — рядом стоял Колька Данилов. Тот улыбнулся Ванде и сказал:

— Пани Ванда, этот, ужасно смелый с фашистскими танками, но не с девушками, доблестный сержант Красной Армии очень хочет с вами познакомиться. Его зовут Владимир.

Ванда улыбнулась Николаю, но глаза еe по-прежнему смотрели на Володьку. Николай тихонько подтолкнул его к девушке, Володька сделал шаг вперед. Шагнула и Ванда, их руки встретились и сержанту показалась, что промелькнула молния. Пальцы их случайно переплелись на полотенце, которое он так и держал в руках. Ванда улыбнулась, сказала что-то по-польски, Володька ответил по-русски. С трудом понимая одно слово из трех-четырех они недопонятое пытались объяснить глазами, движением головы, так как руки так и не смогли разорвать.

Лейтенант Игнатов подошел к Данилову, посмотрел на Банева, покачал головой:

— Кажется, приплыл наш герой, от таких болезней в медсанбате не лечат.

— У меня также в первый раз было, — ответил ему сержант Данилов.

— Пора машины готовить, — лейтенант посмотрел на восток, где над горизонтом начал появляться краешек солнечного диска, — да и позавтракать надо, желательно горячего, а то всухомятку нажеваться еще днем успеем.

— Я займусь завтраком, — ответил ему сержант, посмотрел на Банева, добавил, — не трогайте их, товарищ лейтенант, пусть еще поворкуют, он все равно сейчас ни о чем другом думать не сможет.

Лейтенант кивнул, пошел к танкам. Вскоре оттуда стало раздаваться лязганье люков, механики-водители начали проверять двигатели перед запуском. Данилов отправил двоих человек к подъехавшей кухне, старшина свои обязанности знал хорошо. Застучал черпак повара, бойцы разобрали горячую кашу, устроились завтракать. Николай взял Володькину порцию, подошел к нему, тронул за локоть. Володька оторвался от рук Ванды. От дома раздался крик матери, Ванда оглянулась и убежала к дому.

— Бери Ромео, завтракай, — протянул Николай котелок, — а то в бою руки дрожать будут.

Сержант взял кашу, начал торопливо жевать, поминутно оглядываясь на крыльцо дома выискивая взглядом Ванду. Но та не показывалась, зато по двору ходила сердитая пани Ядвига, мать Ванды. Пару раз она наградила сержантов таким взглядом, что Володьке захотелось провалиться сквозь землю. Данилов с улыбкой наблюдал за ним, приканчивая свою порцию.

С дороги к хутору раздался тарахтение двигателя, во двор влетел мотоцикл батальонной разведки. Соскочивший разведчик кинулся к крыльцу, вскоре из дома выскочил командир роты, на ходу застегивая комбинезон.

— По машинам. — Прозвучала команда, которая за эти дни стала настолько привычной, что уже не вызывала трепета, возникавшего поначалу. Сержанты торопливо проглотили последние ложки каши и побежали к своим танкам. Механики уже прогревали двигатели, башнеры и радисты торопливо заскакивали наверх, прошло две минуты и первый танк, ревя дизелем, двинулся по дороге к темнеющему вдали лесу.

На опушке леса собиралась штурмовая группа. Здесь уже находились танки первой и второй рот их батальона, приданная им батарея СУ-85, накапливалась пехота приданной мотострелковой роты. Сержанты выбрались из своих танков, подошли к взводному, лейтенанту Игнатову.

— Что-то серьезное обнаружили? — спросил Банев.

— Точно не знаю, но, вроде бы, разведка обнаружила сильную танковую группу. — Ответил взводный. — Лучше, конечно, их в поле встретить, но вряд ли они нам такой подарок сделают. Ученые уже. Так, что придется лес прочесывать.

Данилов только плюнул. В лесу не долго и на засаду напороться. Хотя их взвод не потерял еще ни одной машины, но в роте потери уже были. Сгорели две тридцатьчетверки, нарвавшись на стоящие в засаде зенитные пушки. Пока поняли откуда огонь, пока развернулись лобовой броней, две машины уже дымят — получили в борт по бронебойной болванке. Пушки, конечно, в блин раскатали, но экипажи спасти не удалось, сгорели ребята. Не успокаивало даже то, что немецких танков за эти две недели боев только их взвод сжег двенадцать штук, а рота — двадцать девять. Только экипаж Банева успокоил шесть панцеров, рекорд роты! Быть Володьке с орденом, если не нарвется за оставшиеся дни. То, что возиться с окруженными немцами осталось недолго, не сомневался никто. Некуда им деться из котла, в который они так основательно залезли. И прорываться им тоже некуда, наши войска в Польше уже Люблин взяли, к Висле подошли. Западный фронт вообще в предместьях Варшавы бои ведет.

Командиров взводов и рот собрали на совещание. Сержант Данилов улегся на моторное жалюзи своего танка, подложив под голову шлемофон. Сквозь прищуренные ресницы рассматривал плывущие по небу облака, разведывательный самолет, кружащий над лесом в нескольких километрах южнее. Тот добросовестно, зигзагами, утюжил пространство над лесом, высматривая под пологом деревьев солдат и технику противника. Пройдя очередной участок, летчики вдруг снизились и сбросили вниз дымовую шашку, а затем отчаянно виляя бросились в сторону, очевидно, спасаясь от пулеметного обстрела. "Ну вот и нашлись", — подумал Николай и сел. От штабного броневика разбегались командиры взводов, спеша к своим подразделениям. Вслед за ними побежала пехота, прибывшая к месту сбора на машинах. Один из взводов мотострелковой роты начал посадку в три бронетранспортера, новинку появившуюся в их бригаде совсем недавно.

Подбежавший взводный махнул командирам машин, те подошли к нему.

— В общем так, сержанты. Мы на левом фланге, обходим этот лесок и выходим к дороге по которой немцы идут. По данным разведки у них штук двадцать Т-3, для нашего батальона раз плюнуть, но еще есть и пушки, в том числе и зенитки. Так что смотреть по сторонам на все 360 градусов. Я в центре, Банев слева, Данилов справа. Нам десант дают, объясните им как на броне держаться, если еще не знают.

Наскоро объяснив пехотинцам, как держаться на броне, чтобы под гусеницы не улететь, если танк резко дернет, экипажи заняли свои места и вслед за остальными машинами батальона тронулись в путь. На ходу перестраиваясь из походного строя в боевой, танки батальона обтекали опушку леса, за которой начинался довольно обширный луг. Позади танков развернулась батарея СУ-85, в промежутках между самоходками шли три бронетранспортера мотострелковой роты, остальные пехотинцы распределились десантом на танковой броне.

Сержант Банев, высунувшись из башенного люка, обозревал окрестности. Танки широкой цепью, сминая сочную молодую траву и ярко-желтые одуванчики, приближались к лесу, в котором по данным разведки были немцы. Его танк шел крайним левофланговым и вероятность попасть под удар немецких панцеров была настолько мала, что Володька не принимал еe в расчет, решив, что этот бой его обойдет. В десяти метрах правее и впереди двигался танк взводного. Танк был последней модификации, довольно сильно отличался от их машин. Увеличенная башня шестигранной формы, вмещавшая уже трех человек, венчалась командирской башенкой, которая была намного удобнее их перископов. Пушка была подлиней на несколько калибров, заканчивалась дульным тормозом. Отличалась она и бронепробиваемостью, если их пушки легко пробивали броневые листы немецких панцеров, то командирская даже Т-4 прошибала насквозь. Они всем взводом осматривали немца, которого командир подбил на пятый день войны. И хотя у всех танков их взвода уже были бронированные трофеи, то что сотворила с Т-4 пушка командирской машины вызывало восхищение и оторопь. Пробив передний броневой лист, снаряд прошел через боевое отделение, разворотил двигатель и сорвал задний лист брони, отбросив его на несколько метров. Банев тогда почувствовал легкую зависть, захотелось такую же машину, но модернизированные тридцатьчетверки пока шли только в качестве командирских. Впрочем, пройдя со своей боевой лошадкой две долгих недели войны, он проникся к ней любовью и уважением, и вряд ли сейчас согласился бы менять еe на другую. Ходили слухи, что на уральских заводах начали делать еще одну модель Т-34, настолько отличающуюся от базовой машины, что, по тем же слухам, товарищ Сталин лично приказал считать еe другим танком, а не модернизацией. Что он из себя представляет не знали даже офицеры штаба. Хотя, если этот танк действительно есть, то фронта ему не миновать, следовательно дойдет и до их бригады, вот тогда и видно будет, правдивы слухи или нет.

Шесть бойцов десанта, доставшегося их танку, вольготно расположились под прикрытием башни. Когда мотострелки начали посадку с первого взгляда было ясно, что в этом деле они не новички. Вот и сейчас, выставив стволы автоматов и винтовок в стороны, они перебрасывались фразами, спокойными взглядами обстрелянных бойцов скользили по сторонам. Командир отделения, младший сержант Даценко, как он представился, положил свой ППШ на крышу башни и спокойно сворачивал самокрутку. Медаль "За отвагу" на груди сержанта говорила что он, вероятно, прошел Финскую, вряд ли успел получить награду за эти дни.

"Расхолодились мы", — подумал Банев, — "почуяли превосходство, врага бояться перестали, как бы плохо все это не закончилось". Он посмотрел на приближающийся лес, небольшую рощицу остающуюся слева. Ничто не вызывало беспокойства. Он уже начал поворачивать голову вправо, когда боковым зрением уловил вспышку пламени в рощице. "К бою!" — закричал он, соскальзывая в башню и захлопывая люк. — "Вася, влево. Орудие в роще. Осколочным заряжай." Прильнул к прицелу, закрутил маховики наводки, выискивая немецкую пушку. Поймал что-то в прицеле, дернул за спуск. Заряжающий торопливо затолкнул в казенник следующий снаряд. Танк тряхнуло и качнуло в сторону, загудела броня башни от снаряда явно большого калибра. "Попадание", — отметил Володька, — "хорошо, что вскользь, а то бы хана". Механик-водитель на небольшой скорости вел танк прямо на рощу, давая командиру возможность стрелять на ходу. Сержант, слегка подворачивая пушку по сторонам, искал цель, второй раз стрелять надо было наверняка. Расстояние до немецкой зенитки уменьшалось, а с близкого расстояния снаряд их броню пробьет обязательно. Вспышку он увидел, когда наконец-то обнаружил немецкую позицию, дернул за спуск, понимая что опоздал. От удара танк остановился, его повело влево, но вскоре он стал. "Значит механик жив", — отметил про себя Володька, — "скорее всего гусеницу перебило". Он подвернул маховики, пока опять не поймал в прицеле позицию немецкой зенитки, сделал еще один выстрел. Немцы молчали. Вскоре справа в рощицу влетел танк с номером 132 на башне. "Данилов, цел", — появилась в голове успокоительная мысль, но тут же сменилась беспокойной, — "а командир?"

— Сержант, взводный горит, — услышал он в ТПУ голос радиста Михеева.

Банев открыл люк и высунул голову, осматривая окрестности. В остатках рощи утюжил немецкие позиции танк Данилова. Раздавались там короткие очереди ППШ, стрелял танковый пулемет. Из переломанных стволов деревьев нелепо торчал ствол 88-милимитровой зенитки, больше орудий не было. Сзади горела командирская машина, получившая бронебойную болванку в борт. От подбитого танка пехотинцы оттаскивали три тела в черных танкистских комбинезонах, еще двоих членов экипажа видно не было.

Из леса навстречу остальным танкам роты стреляли немецкие 37-миллимитровые противотанковые пушки, не представлявшие для Т-34 никакой опасности, разве что в гусеницу попадут. Исход боя на этом участке предрешен был заранее. В центре построения столкнулись линия тридцатьчетверок их батальона и немецкий танковый ромб. Часть панцеров уже горела. С недосягаемой для танковых пушек Т-3 и Т-4 дистанции их прореживали самоходки приданной батальону батареи Су-85. Вскоре заработали и орудия Т-34, голова танкового ромба немцев вспыхнула пламенем горящих панцеров, следующие во втором ряду Т-4 остановились и открыли огонь. Остановилась пара тридцатьчетверок, получив попадание в ходовую часть, открыла огонь с места. Оставшиеся машины батальона стремительно сближались с немецкими танками. Вслед танкам разворачивалась цепь спешившейся пехоты, заработали по немецкой пехоте крупнокалиберные ДШК, установленные на бронетранспортерах.

Разобравшись с немецкой позицией в роще к их, потерявшему ход, танку подошла тридцатьчетверка Данилова. Данилов выбрался из танка, подошел к Баневу, который вместе со своим механиком осматривал полученные повреждения. Припечатала их зенитка основательно. Первый снаряд всего лишь скользнул по башне, оставив на ней глубокую царапину. А вот второй повредил сильнее. Снаряд попал в левый ленивец, сорвал его вместе с гусеницей и, разворотив первый каток, ушел в землю. Самостоятельно танк двигаться уже не мог.

— Хорошо тебя приложили, — подвел итог Данилов, — снимай пока гусеницу, после боя оттащу на хутор.

— Может сюда летучку пригнать? — попробовал возразить Банев.

— Тут работы не на один час, — решительно отмел его предложение Данилов.

Банев согласно кивнул, он и сам понимал, что танк надо оттащить для ремонта. Да и другие потерявшие ход машины были далеко от него, не метаться же ремонтникам по полю. Хотя не хотелось предстать ему перед Вандой пострадавшим, но Колька был прав. К тому же он был заместителем командира, и после ранения взводного, о возможной гибели лейтенанта Володька старался не думать, должен был исполнять его обязанности. Тем временем Данилов связался с командиром роты, доложив обстановку в первом взводе. Получив указания, он устремился вслед остальным машинам роты, охватывающим немецкие позиции с левого фланга.

Выбравшись из машины, танкисты его экипажа начали стягивать остатки гусеницы, негромкими матами поминая немецких зенитчиков. Володька, оставшись без дела, решил проверить позиции немцев. Взяв автомат он вместе с пехотинцами отправился в рощу. Преодолел отделявшее их от деревьев расстояние. Метров четыреста, прикинул сержант и поежился. Им повезло, что второй снаряд попал в гусеницу, а то пробил бы лобовую броню. Вблизи нелепо вывернутой стволом в небо зенитки лежал расчет орудия. Большинство было накрыто его снарядом, оставшись лежать вблизи пушки. И только двое находились в стороне, где их настигли пулеметные очереди. Находившиеся вблизи орудия позиции пехотинцев проутюжил своим танком Данилов и расстреляла пехота десанта. Володька попинал пустые гильзы, тех было четыре штуки, все выстрелы которые успели сделать немецкие артиллеристы. Здесь же лежали оставшиеся шесть снарядов. "Негусто у Гансов со снарядами", — сказал сержант-пехотинец, заметив удивленный взгляд танкиста, пояснил, — "кличку немцам дали, сколько пленных брали — чуть ли не у половины имя Ганс".

Красноармейцы деловито проверяли карманы убитых немецких солдат, сваливая в кучу на расстеленную плащ-палатку найденные документы и другие бумаги, бросили туда же несколько "железных крестов". Отправились в общую кучу и пару часов похуже, ну а хорошие как-то незаметно исчезали, чтобы очутиться в бездонных карманах. Протянули одни и танкисту, но Володька от трофея отказался, а вот найденный у офицера Вальтер с согласия пехотинцев оставил себе. Собрали бойцы и оружие немцев, свалив у разбитого орудия, забрать его должна была трофейная команда.

Баневу быстро наскучил осмотр немецкой зенитки, самое главное, он уяснил принципы маскировки орудия, появилась надежда, что в следующий раз обнаружит такую позицию намного быстрее. Оставив пехоту хозяйничать дальше, он вернулся к танку. Экипаж закончил работу и отдыхал, греясь на нежарком пока утреннем Солнце. Поглядывали в сторону уже завершившегося боя, негромко переговаривались.

— О чем разговор? — поинтересовался сержант.

— Да вот прикидываем, что если бы мы на несколько метров впереди шли, то сейчас горели бы мы, а не взводный, — ответил ему радист Михеев.

Банев согласно кивнул, немецкие зенитчики спешили подбить первый танк, пока ближняя к ним тридцатьчетверка не закрыла его собой. Это их танк и спасло, хотя если бы он не заметил вспышку, немцы успели бы и их сжечь, да и Данилова тоже.

Володька забрался в танк, развернул башню, осмотрел в прицел место завершившегося боя. Уничтожение немецкой группировки обошлось им в пять подбитых машин кроме двух Т-34 их взвода, но только один танк горел, остальные просто потеряли ход. Немецких панцеров на поле осталось по крайней мере в три раза больше. Несколько, по-видимому, успели отойти в лес, но и там укрыться им вряд ли удастся. Кажется это был последний бой с танками, даже если где-то они еще и остались, вряд ли немцы решаться на открытое столкновение.

В лесу еще раздавались орудийные выстрелы, но все реже и реже. Вскоре канонада затихла совсем, а вслед за наступившей тишиной, пришло понятие того, что очередной бой закончился, и ему опять повезло остаться в живых. Танковый счет увеличить сегодня ему не удалось, но и уничтоженная пушка многого стоит. Володька выбрался из башни, присел на еe крыше. Вернулись пехотинцы, присели к танкистам, не спеша закурили. Володька прислушался, разговор шел о разном. Кто-то травил анекдоты и ближайшие к нему тихо смеялись. Сержант-пехотинец негромко рассказывал танкистам о Финской, Володька тоже бы с удовольствием послушал, но не хотелось спускаться вниз.

Из леса стали выезжать танки их батальона, Володька пересчитывал машины, не досчитался еще двух. Сегодняшний бой обошелся им дороже, чем предыдущие столкновения. Немцы за эти дни научились бороться даже с таким серьезным противником, как Т-34. Хорошо, что опытом своим поделиться они ни с кем не смогут. Вслед танкам из просвета между деревьями, той лесной дороги, по которой и двигалась на прорыв немецкая танковая колонна, показалась первая колонна пленных. Пленных с каждым днем становилось все больше. Если в первое время немцы всячески старались избежать пленения, то последние дни сдавались целыми взводами. Но эта колонна была уже никак не меньше батальона, а пленные из леса все шли и шли.

Заметили пленных немцев и его бойцы. После минутного молчания сержант Даценко сплюнул и сказал:

— Все, мужики, наша работа закончилась. Теперь на пополнение и дальше на Запад.

— Ты думаешь все сдались? — возразил ему механик-водитель Костин.

— Да нет конечно. Но держать танковую бригаду для их вылавливания не будут. НКВД и без нас справится. А танки в Европе нужнее.

А пленные все шли и шли. Глядя на длинную ленту, змеей вытянувшуюся вдоль дороги, Володька прикинул, что вышло уже не меньше полка. А это могло значить только организованную капитуляцию.

Первая танковая группа немцев прекратила свое существование.

3 июня 1941 года Кремль

Уже темнело, когда машина въехала в Кремль через Спасские ворота. Промелькнула фигура часового, отдавшего честь, сидевшему на первом сидении майору НКВД. Андрей удивился — одного присутствия этого майора было достаточно, чтобы их беспрепятственно пропустили внутрь, да и в самом Кремле большинство внешних постов, увидев его, только отдавала честь. Проверять документы у них начали уже внутри, но здесь уже узнавали Андрея и точно так же пропускали без проверки документов.

В большом зале, где проходили расширенные совещания ГКО, уже присутствовало большинство тех, кто имел на это право. С начала войны это стало входить и в обязанности батальонного комиссара Банева, это было уже третье из них. Первое проходившее за пять дней до войны, решало последние организационные вопросы. Андрей тогда впечатлился масштабом приготовлений. Если немецкаяразведка не узнала об них, то Гитлера ждал чрезвычайно неприятный сюрприз, да и "заклятых британских друзей" тоже.

Второе подводило итоги первого дня войны. По всей западной границе шли тяжелые бои, но в отличие от времени Андрея, здесь к концу дня обороняющейся стороной пришлось стать вермахту. Связав ударные группировки немцев боями с танковыми корпусами, командование двинуло на сопредельную территорию стрелковые армии. Второй, третий, да и четвертый день шаткие весы успеха качались в неустойчивом равновесии. Оставшиеся без своей основной ударной силы — танковых групп, ведущих тяжелые бои на востоке — немецкие полевые армии первый раз за полтора года войны оказались в ситуации, когда противник превосходил их качественно. У советских генералов оказалось еще достаточно танковых дивизий и бригад, хотя и вооруженных, в большинстве своем, легкими танками, чтобы резать дивизии и корпуса вермахта по всем направлениям. Избиваемые со всех сторон германские дивизии вначале пытались организовано отходить, но к концу первой недели их фронт рухнул окончательно, хотя сопротивление в отдельных местах продолжало оставаться отчаянным. Но оно уже не имело никакого значения. Три советских танковых корпуса, прорезав тыловые коммуникации первой и второй танковых групп, устремились вглубь Польши.

Четвертая армия фон Клюге, оказавшись в окружении, предприняла отчаянную попытку прорыва на север в Пруссию. Вдоль бывшей германо-польской границы шли жестокие бои. Потеснив третью советскую армию генерала Кузнецова, Клюге вышел из окружения, хотя и потерял почти половину солдат и большую часть техники. Десятая армия Западного фронта генерала Голубева вышла в предместья Варшавы, но остановилась, встретив упорное сопротивление. Четвертая генерала Коробкова, обогнув польскую столицу с юга, вышла на направление к Лодзи.

В полосе Центрального фронта пятая армия Потапова и шестая Музыченко широким потоком вливались в южную Польшу. Двадцать шестая армия генерала Костенко двигалась вдоль словацкой границы, блокируя перевалы, чтобы не дать находящимся там немецким и венгерским войскам ударить в тыл ударным группировкам советских армий.

Ударная группировка Юго-Западного фронта в составе двенадцатой армии генерала Понеделина и восемнадцатой армии генерала Смирнова ударом на юг отсекла одиннадцатую полевую армию Вермахта от венгеро-румынской границы. В скоротечных боях, попавшая под первый удар, румынская третья армия была разгромлена и большей частью попала в плен. Деморализованные остатки румынских войск стремительно убегали на запад, бросая оружие и технику. Введенные в прорыв, танковые корпуса, приданные этим армиям, устремились на юго-запад к Бухаресту и Плоешти. Армии второго эшелона перешли румынскую границу и связали боями немецкие войска, мешая им нанести контрудар на север.

В Южной Румынии войска Южного фронта, используя перенасыщенную войсками девятую армию генерала Петрова как таран, выдавливали Румынскую четвертую армию в Добруджу и далее к Болгарской границе. Шедшая вторым эшелоном девятнадцатая армия генерала Конева после выхода к Дунаю развернулась фронтом вдоль его берега и обошла Бухарест с юга, отрезав находящиеся в Болгарии немецкие войска. Почувствовав на себе мощь ударов Красной армии, румынские генералы быстро растеряли боевой пыл и при первой же возможности бросали свои войска и бежали на Запад. Оставленные своими офицерами солдаты, побросав винтовки, разбредались по домам, если такая возможность была, или же старались сдаться. Румынская армия к исходу второй недели войны уже не представляла собой серьезную боевую силу.

Для вразумления Финляндии, которой Советский Союз предъявил в первый же день войны жесткий ультиматум, потребовалось несколько дивизий бомбардировочной авиации. Трехдневной бомбардировки финской столицы хватило, чтобы правительство президента Рюти отправило Маннергейма в отставку и попыталось выпроводить немецкие войска с севера страны в Норвегию. Но у немецкого командования была своя точка зрения на данную ситуацию. Проигнорировав жалкие потуги финнов послужить сразу всем господам и урегулировать со всеми сторонами спорные вопросы мирным путем, они ликвидировали финские органы власти на севере страны, фактически оккупировав его. Немецкая армия "Норвегия" предприняла попытку прорваться к Мурманску и угодила в ловушку, устроенную ей командованием Северного фронта. После чего советские войска перешли финскую границу.

Только в Прибалтике немецкие войска, используя близость Пруссии и помощь местных националистов, сумели прорваться вглубь страны. Четвертая танковая группа Гепнера, понеся значительные потери, все же вышла к Каунасу. И хотя еe блокировали в нем, уничтожение этой группировки стало большой проблемой, ибо уничтожить еe без уничтожения города было просто невозможно. Не смогли прорваться в Пруссию и предназначенные для этого советские восьмая и одиннадцатая армии, хотя и сумели воспрепятствовать развертыванию шестнадцатой и восемнадцатой полевых армий Вермахта. Уже больше недели там шли тяжелые встречные бои с переменным успехом.

Такой была обстановка три дня назад.

Совещание началось с доклада Шапошникова. Андрей внимательно слушал его спокойный размеренный голос, но существенное изменение обстановки произошло только в Румынии, где дивизии Конева вышли в предместья Бухареста. А шестой танковый корпус генерала Рыбалко прорвался к Плоештинским нефтепромыслам, где ввязался в бой с немецкими дивизиями прикрытия. Восьмой танковый корпус полковника Баданова обошел нефтепромыслы с севера, завершая окружение Плоештинской группировки немцев. С подходом к промыслам механизированных корпусов двенадцатой и восемнадцатой армий румынская нефть для немцев была потеряна окончательно. А после ввода утром позавчерашнего дня армий второго эшелона Юго-Западного фронта, двадцать восьмой генерала Качалова и двадцать девятой генерала Масленникова, была предрешена судьба всей Румынии. Растекаясь по северу страны, армии подавляли последние очаги сопротивления, брали под контроль стратегические объекты и в некоторых местах уже вышли к венгерской границе.

— А как ведут себя венгерские войска в Словакии? — спросил Сталин.

— Никаких признаков активности не проявляли. — Ответил Шапошников. — Кажется, Хорти решил остаться в стороне.

— Кто ж ему позволит! — усмехнулся Ворошилов. Он постучал карандашом об блокнот и добавил. — Нас то его нейтралитет еще устроит, а вот Гитлера вряд ли.

— Значит нужно быть убедительнее Гитлера. — Сказал Сталин. — Товарищ Голиков, вы передали адмиралу Хорти наши предложения?

— Так точно, товарищ Сталин. — Подскочил со своего места генерал Голиков, курировавший внешнюю разведку. — Но венгры до сих пор молчат. Выжидают, надеются, что немцы устоят.

— Каких ему еще доказательств надо? — Удивился Буденный. — Наши войска уже на его границе стоят, а он все чего-то ждет?

— Пока на нашей территории есть немецкие дивизии, он будет ждать. — Ответил ему Сталин. — Значит нужно как можно быстрее их разгромить. Товарищ Кузнецов, как у вас дела на Северо-Западном фронте?

— Положение тяжелое, товарищ Сталин. — Поднялся командующий Северо-Западным фронтом генерал-полковник Кузнецов. — Противник постоянно контратакует, пытаясь прорваться к четвертой танковой группе Гепнера. В самом Каунасе очень сильная группировка, идут тяжелые бои на подступах к городу. Немцы хотя и сожгли почти все горючее, но закопали танки в землю и используют их как доты. Оборудуют городские окраины для обороны. По сведениям моей разведки… с помощью местного населения.

— Вот значит как? — Удивился Ворошилов.

— Так точно, товарищ маршал. — Подтвердил Кузнецов. — Они их и встречали с цветами.

— Товарищ Берия, а что говорят ваши подчиненные? — Сталин посмотрел в сторону наркома НКВД.

— Так точно, товарищ Сталин. — Подтвердил Берия. — И с цветами встречали, и окопы вместе с немцами роют, и на наших солдат нападали в первые дни почти везде, и сейчас продолжают, хотя большинство фашистских прихлебателей уже испугалось и попряталось.

— А эти почему не прячутся?

— Наверное надеются, что Гепнер устоит, или что к нему помощь пробьется.

— Что вы на это скажете, товарищ Кузнецов, пропустите помощь к немцам? — Сталин пристальным взглядом окинул генерала.

— Не пропустим, товарищ Сталин. — Поспешил отрапортовать тот. — Но город взять не смогу или возьму с очень большими потерями, пока не отменят приказ о запрете использования тяжелой артиллерии и бомбардировщиков.

— Мы думаем, что такой приказ можно отменить. — Ответил Сталин после непродолжительного молчания. — Если население заодно с немцами, значит мы можем рассматривать город как вражеский, а врагов щадить мы не собираемся. — Сталин повернулся к Шапошникову. — Что с другими танковыми группами немцев?

— Остальные танковые группы немцев надежно блокированы, товарищ Сталин. — Ответил маршал. — Идет их уничтожение.

В это время в кабинет вошел опоздавший к началу совещания Жуков, окинув взглядом обстановку, он спросил. — Товарищ Сталин, разрешите присутствовать?

— А что нам скажет товарищ Жуков о положении на его фронте? — Сталин взял трубку и, поднявшись, прошел вдоль стены с картой.

— Товарищ Сталин войска шестой армии моего фронта два часа назад вышли в предместья Кракова. — Начал Жуков. — По моему приказу войска двадцать шестой армии вошли на территорию Словакии и заняли Дукельский перевал. Словацкие войска сопротивления не оказывали, а немцы к перевалу подойти не успели.

— Не поторопились вы? — Спросил Ворошилов. — Все-таки со словаками мы пока не воюем.

— Зато с немцами воюем! — Отрезал Жуков. — И если бы я его сегодня не занял, завтра мне пришлось бы его штурмом брать.

— У вас все, товарищ Жуков? — Сталин остановился около карты, внимательно разглядывая положение на ней Центрального фронта, командующим которым и был Жуков.

— Никак нет, товарищ Сталин. — Поспешил продолжить Жуков. — Механизированная группа генерала Рокоссовского сегодня днем завершила уничтожение Первой танковой группы немцев. Генерал-полковника Клейста взяли в плен, правда тяжело раненого, но врачи уверяют, что будет жить.

— Да и помрет, мы сильно горевать не будем. — Усмехнулся Сталин. — Продолжайте, товарищ Жуков.

— На сегодня взято пленных более сорока тысяч, в том числе двенадцать генералов. Захвачено в исправном состоянии сто девятнадцать танков, более двухсот бронетранспортеров и много автомашин. При уничтожении немецкой группировки отличились второй танковый корпус полковника Катукова, девятый механизированный корпус полковника Лизюкова и восьмой механизированный корпус полковника Богданова.

— Товарищ Жуков, а почему у вас корпусами полковники командуют?

— Товарищ Сталин, действия данных командиров подтвердили их пригодность к управлению корпусами. — Ответил Жуков, то ли не поняв вопроса Сталина, то ли сознательно подыгрывая ему.

— Речь сейчас не о квалификации данных товарищей, которую они блестяще подтвердили в прошедших боях. Речь идет об их воинском звании. Почему они до сих пор полковники? Есть мнение присвоить им очередные звания генерал-майоров. — Сталин осмотрел присутствующих, генералы одобрительно кивали. — Есть еще отличившиеся?

— Так точно, товарищ Сталин. — Продолжил Жуков. — В первый день войны шестнадцатая танковая бригада второго танкового корпуса под командованием подполковника Петрова, умело используя танковые и артиллерийские засады, уничтожила около ста пятидесяти танков противника и до полка пехоты, взяла много пленных. В последующие дни бойцами этой бригады уничтожены еще не менее ста танков. Ими же пленен генерал Клейст во время уничтожения последней танковой группировки немцев. Я предлагаю наградить командира бригады подполковника Петрова и начальника штаба подполковника Германа орденами Красного знамени.

— Я думаю, что можно найти и другую награду. — Остановил его Сталин и, повернувшись к столу, спросил. — Товарищ Калинин, новые ордена уже готовы?

— Да, Иосиф Виссарионович, готовы. — Отозвался Калинин. — По статуту ордена за подобный подвиг можно наградить руководство шестнадцатой бригады орденами Александра Невского. А командиров корпусов можно наградить орденами Кутузова.

Андрей посмотрел на Калинина. Сталин расспрашивал Андрея о наградной системе его времени, но не ожидалось, что он введет еe в действие с первого дня войны.

— Готовы также ордена Отечественной войны, ордена Славы. — Продолжал Калинин. — Можно награждать отличившихся бойцов и командиров. Описания орденов завтра будут отправлены в штабы фронтов, а послезавтра опубликованы в газетах.

— У вас все, товарищ Жуков? — Сталин отошел от карты, прошел на свое место, повернулся к Павлову. — А как дела на Западном фронте?

— В последний день наступление замедлилось, товарищ Сталин. — Поднялся со своего места командующий Западным фронтом генерал-полковник Павлов.

— А по нашим сведениям ваши войска уже четвертый день топчутся на одном месте, товарищ Павлов. — Сталин отложил свою трубку. — Чем вы можете объяснить такую задержку?

— Товарищ Сталин, войска подтягивают тылы, выравнивают линию фронта.

— А противник тем временем укрепляет свою оборону. — Сталин начал раздражаться. — Товарищ Шапошников, проведите анализ действий командования Западного фронта.

— Генштаб считает, что командование Западного фронта допустило ряд ошибок при проведении Варшавской операции. Товарищ Павлов слишком увлечен фронтальными ударами и выравниванием линии фронта, что дает противнику возможность отрываться от его войск и организовать новые рубежи обороны. Потеря темпа наступления привела к тому, что немцам удалось перебросить в район Варшавы несколько дивизий. Командование Западного фронта также не поддерживает взаимодействие с войсками других фронтов. Четвертая армия Западного фронта после форсирования Вислы остановилась, ожидая пока будет взята Варшава, что привело к образованию разрыва фронта с пятой армией Центрального фронта. Если фон Бок имеет достаточно резервов, то сможет нанести удар во фланг Центрального фронта. Командование Западного фронта упустило инициативу и в Северной Польше, позволив отойти девятой полевой армии немцев в Восточную Пруссию, нерешительные действия по окружению четвертой армии противника также позволили изрядной части еe войск отойти в Пруссию.

Павлов съеживался на глазах, даже части этих упущений было достаточно для снятия с должности, а там и до трибунала недолго.

— В результате нерешительных действий командования Западного фронта, и Северо-Западного тоже, в Восточной Пруссии собралась группировка противника численностью не менее тридцати дивизий. — Продолжал Шапошников. — И хотя они потеряли большую часть тяжелого вооружения, их уничтожение потребует большого количества войск и техники. А учитывая укрепления, созданные в Восточной Пруссии, нам придется также перенацелить сюда большую часть авиации, действующей на Западном направлении. Придется вводить в дело армии стратегического резерва или остановить войска на рубеже Вислы.

Сталин пристальным взглядом посмотрел на Павлова.

— Какое объяснение, товарищ Павлов, вы можете дать нам?

— Товарищ Сталин, я всегда был верен делу партии. — Начал Павлов. — Я признаю допущенные мною ошибки и постараюсь исправить положение.

— Допущенные вами ошибки, товарищ Павлов. — Сталин выглядел совершенно спокойным, но в голосе сквозила плохо скрытая издевка. — Допущенные вами ошибки будут исправлять другие товарищи. Вам мы постараемся найти задание, более соответствующее вашим способностям как военачальника. Продолжайте Борис Михайлович.

— Генштаб также отмечает слабое взаимодействие фронтов и на Южном направлении. Отмечены случаи, когда командование Южного и Юго-Западного фронтов планировали наступление на один и тот же участок обороны противника, оставив соседний без внимания.

Сидящие за столом, командующий Южным фронтом генерал-полковник Черевиченко и командующий Юго-Западным маршал Тимошенко посмотрели друг на друга, вероятно подозревая, что сосед доложил о совместном промахе. Сталин едва заметно усмехнулся, глядя на них. У него были свои, и очень достоверные, источники информации о действиях командующих фронтами и даже армиями.

— Таким образом, проанализировав действия фронтов в первые дни боевых действий, Генеральный штаб пришел к следующим выводам. — Продолжал Шапошников. — Первое. Необходимо ввести должность представителя Ставки на направлениях, который будет координировать и согласовывать действия фронтов. Представителем Ставки на Южном направлении назначается маршал Тимошенко. Представителем ставки на Западном направлении назначается генерал армии Жуков. В связи с переводом данных товарищей на другую должность Верховный Главнокомандующий приказывает. Командующим Юго-Западным фронтом назначается генерал-лейтенант Конев. Командующим Центральным фронтом назначается генерал-лейтенант Рокоссовский.

Приказ вызвал некоторое замешательство среди членов ГКО. Большинство, конечно, просто приняло его к сведению, хотя и удивилось столь резкому взлету. Собственное мнение рискнул высказать только Ворошилов.

— А не рано ли в командующие фронтами? Ну ладно, Конев хоть округом и армией командовал. А Рокоссовский даже командармом не был, маловато у него опыта для такой должности.

— А опыта разгрома танковой армии противника, причем всего за две недели, по-вашему недостаточно, Климент Ефремович? — В раздражении возразил ему Сталин. — Или вы знаете еще кого-нибудь с таким опытом? Тем более, что командармом он был. Товарищ Рокоссовский блестяще проявил себя, командуя механизированной группой, которая вполне соответствует армии.

Столь резкая отповедь со стороны Сталина быстро охладила других желающих поучаствовать в обсуждении.

Андрей тихо радовался. Все-таки Сталин решился выдвигать военачальников его времени. Дал им проявить себя в боях, чтобы оценить степень их пригодности к более высокой должности, и выдвинул при первой же вакансии. Были и другие выдвижения. Доходили до Андрея слухи, что вновь сформированными армиями стратегического резерва командуют генералы Горбатов, Толбухин, Малиновский, Петровский. Радовало его и то, что танковые корпуса даны под начало командирам, проявившим себя в войне его времени. И как показал первый боевой опыт, отданы не зря.

Конечно, Сталин не решился убирать со своих постов командующих округами и армиями. Вон даже Павлова оставил. Но после январского покушения украинских националистов на командующего Киевским Особым военным округом генерала армии Жукова, обеспечил их всех столь надежной охраной из бойцов НКВД, что мог не беспокоиться о выполнении своих приказов.

С этим покушением дело вообще-то темное. Откуда националистическому отребью знать — куда поедет советский генерал, тем более, что режим секретности с июньского совещания в Кремле соблюдали неукоснительно. Тем удивительнее, что желающего посетить славный город Львов генерала армии Жукова встретила на дороге полноценная засада с пулеметами и даже австрийской горной пушкой, неизвестно где ожидавшей этого часа. И только долгое время хранения снарядов, на маркировке значился 1916 год, не позволило шрапнели превратить эмку генерала в решето, начиненное высокопоставленными тушками.

Андрей так и не понял — была ли это настоящая засада. Ведь действительно могли ОУНовские "проводы" устроить эту подлянку будущему маршалу Победы. Просто так из вредности и злобы к "клятым москалям". Тем более, что информацию на "западенщине" трудно достать только чужому, а уж свои знают ВСе, и даже немного больше…

Но странно поблескивающее пенсне наркома НКВД товарища Берии, наводило на другие мысли. Андрей все же рассказал Сталину о Хрущевском перевороте пятьдесят третьего года и роли в нем маршала Жукова. А уж вождь, возможно, поделился информацией со своим соратником. Хотя, если это действительно так, то почему Жуков до сих пор жив? Да и Хрущ все еще бегает по Кремлю, пусть и ходят по тем же коридорам слухи о скором его назначении "наместником" Средней Азии. А там, как следует из самых непроверенных слухов, до сих пор недобитые басмачи бегают.

Андрей усилием воли оторвался от своих мыслей и сосредоточился на докладе начальника генштаба.

— Генерал-полковник Павлов назначается командующим Закавказским военным округом. — После непродолжительной паузы продолжил Шапошников. — На должность командующего Западным фронтом назначается его заместитель генерал-лейтенант Еременко.

Сталин все-таки решился убрать Павлова с Западного фронта. Нескольких дней боев ему хватило, чтобы убедиться — одной личной храбрости недостаточно для управления в бою войсками фронта. Андрей, откровенно говоря, не был уверен, что и на новой должности Павлов долго задержится, если, конечно, Сталин не подопрет его грамотным начальником штаба.

— Второе. В связи с обострением обстановки в Северной Польше Ставка считает необходимым образование еще одного, Прибалтийского, фронта, задачей которого совместно с Северо-Западным фронтом будет окружение и уничтожение армий противника в Восточной Пруссии. — Продолжал начальник генштаба. — Представителем Ставки на Прибалтийском направлении назначается генерал армии Мерецков. Командующим Прибалтийским фронтом назначается генерал-лейтенант Ватутин. В состав фронта передается третья армия Западного фронта, а также двадцатая армия генерала Ремезова и двадцать первая генерала Герасименко из стратегического резерва Ставки. В состав Западного фронта передается двадцать четвертая армия генерала Калинина.

— Вот видите, товарищ Павлов, во что нам обошлось ваше выравнивание линии фронта? В три армии! — Сталин посмотрел на Павлова. Тот съежился окончательно под его взглядом, понимая, что хоть уже и получил новое назначение, окончательное прощение ему придется еще заслужить. Павлов удивился бы, если бы узнал, что на самом деле Сталин был доволен. Названные армии должны были вводиться в бой по плану операции на седьмой день, и то, что это приходилось делать на шестнадцатый, уже было большим достижением. Но с другой стороны, вождь понимал, что более талантливый полководец на этом месте уже взял бы Варшаву. Тем более что дадено Павлову было намного больше других фронтов, которые пока обходились своими наличными силами.

— Как у нас дела со второй и третьей танковыми группами немцев? — Спросил Сталин у Шапошникова.

— Тринадцатая армия генерала Филатова надежно блокирует Гудериана в Припятских болотах. Поначалу они пытались вырваться, но потеряли много танков от артиллерийского огня. Очень хорошо проявили себя, действуя из засад, самоходные полки Су-76 и Су-85, приданные армии. К сожалению рельеф местности не позволил полноценно ввести в бой танковый и механизированный корпуса армии. По сведениям разведки и из допросов пленных известно, что командующий Второй танковой группой генерал-полковник Гудериан покинул свои войска и вылетел в Германию.

— Разрешите, товарищ Сталин? — Спросил генерал Жуков. И после кивка Сталина сказал. — Разведка механизированной группы генерала Рокоссовского докладывает, что подобный приказ был доставлен и генералу Клейсту, но тот отказался покинуть свои войска.

— Получается, что генерал Клейст порядочнее Гудериана? — Спросил Сталин.

— Или у него нет высоких покровителей, которые могут спасти его от гнева Гитлера. — Добавил Ворошилов.

Сталин согласно кивнул на это замечание, и посмотрел на Шапошникова, тот продолжил.

— Третья танковая группа генерала Гота окружена восточнее Немана на подступах к Вильно. — Шапошников по привычке употребил старое название города. — За время боев при прорыве к городу дивизии Гота потеряли много танков, прорывая оборону шестнадцатой армии генерала Лукина. А также при попытке прорыва после окружения. Сейчас остатки его дивизий пытаются отходить к границе. По сведениям разведки, без танков, которые они бросили из-за отсутствия горючего. Таким образом только четвертая танковая группа Гепнера до сих пор представляет собой боевую единицу, остальные можно не учитывать.

— Товарищ Сталин, а что с захваченными танками делать будем? — Спросил начальник тыловых служб армии генерал-лейтенант Хрулев. — Уже взято в исправном состоянии более пятисот машин, и отремонтировать в ближайшее время можно будет, по крайней мере, в два раза больше этого. На пять танковых корпусов хватит. Вот только использовать их на западных фронтах проблематично. Как бы свои не подбили!

— Если нельзя использовать на западе, значит нужно отправить их на восток или на юг. — Ответил ему Сталин. — Прикажите перебросить исправные танки в Закавказье на Турецкую и Иранскую границу, вполне возможно, что скоро они нам там понадобятся.

— События в Финляндии развиваются согласно нашему плану. — Продолжил доклад Шапошников. — Как мы и предполагали, финны попытались обмануть нас, только делая вид, что пытаются выдворить немцев из страны, или не смогли сделать этого. Части четырнадцатой армии ударом на Кеми сумели отрезать немецкую армию "Норвегия" от южных коммуникаций. Северный флот высадил десанты морской пехоты на севере Финляндии и Норвегии вплоть до Нордкапа. Немцы отходят на запад в Норвегию. Финская армия не решилась выступить против наших дивизий, хотя провокации на линии соприкосновения наших и финских войск были неоднократно. Согласно приказу наши войска отвечали артиллерийским огнем, не переходя демаркационную линию, предложенную Финскому правительству.

— Предложите президенту Рюти выбор, — сказал Сталин, — или потерять весь север страны, или оставить в покое наши войска. Если он не сумеет сделать правильных выводов, высадите десант в районе Хельсинки. Я думаю, что нашему флоту очень понравится военно-морская база Гельсинфорс.

Генералы заулыбались, такая трактовка вопроса нравилась им намного больше заигрывания с заведомо более слабым противником.

— Товарищ Жуков, а что за инцидент произошел у вас на фронте? — Вдруг спросил Сталин, повернувшись к бывшему командующему Центральным фронтом.

Жуков, судя по всему, ожидавший этого вопроса с первой минуты, сказал:

— Товарищ Сталин, если вы говорите о событиях в полосе обороны семнадцатой танковой бригады второго танкового корпуса, то должен сообщить, что события развивались не так, как написали эти английские журналисты. Капитан Григорьев действительно приказал расстрелять захваченных в плен немецких солдат, потому что они принадлежали к зондеркоманде, зверски уничтожившей наш госпиталь. Я докладывал об этом случае.

— А английские журналисты знали об этом?

— Так точно, товарищ Сталин, знали. — Ответил Жуков, и с яростью в голосе продолжил. — И присутствовали на месте уничтожения госпиталя. Им было показано все. Но они не пожелали рассказать об этом.

— Товарищ Молотов. — Сталин повернулся к наркому иностранных дел. — Подготовьте всю информацию об этом инциденте и передайте в английское посольство в виде официальной ноты советского правительства. И потребуйте, чтобы данные материалы были опубликованы в тех газетах, которые написали "о зверствах Красной Армии". Предупредите их, что если этого не произойдет, то все, без исключения, английские журналисты будут лишены аккредитации на советско-германском фронте и немедленно высланы из страны.

— Я не уверен, что это на них подействует. — С сомнением в голосе возразил ему Молотов. — Как всегда сошлются на свободу печати и проигнорируют наше требование.

— Я тоже не уверен. — Ответил Сталин. — Но у нас будет повод избавиться от этих шпионов. А свобода печати… Знаем мы цену буржуазным свободам. Что хозяин прикажет, то их "свобода" и разрешит прокукарекать.

— Товарищ Сталин, а что с капитаном Григорьевым будем делать? — Решил воспользоваться хорошим настроением вождя Жуков.

— А что вы уже сделали?

— Хотел под трибунал отдать, но увидел, что эти мерзавцы сделали с ранеными и медсестрами, и не смог. — Ответил Жуков и, немного подумав, добавил. — Если бы мне в тот момент кто-нибудь из немцев попался, пристрелил бы собственноручно, ни секунды не раздумывая.

— Капитана Григорьева разжаловать в лейтенанты и отправить командовать штрафной ротой с формулировкой "За превышение полномочий". За то, что устроил все это на виду у журналистов. — Сказал Сталин, подумал и добавил. — Военным прокурорам всех армий отдать приказ о том, что подобные преступления фашистов они могут рассматривать сами с приведением приговора к исполнению немедленно. Приготовить приказ об этом, и в виде листовок разбрасывать над немецкими войсками. Пусть знают, что их ожидает.

— Боюсь, что большинство из них до трибунала попросту не доживет. — Высказал свое мнение Тимошенко.

— Если это не будет происходить при иностранных журналистах, то можно подобные проявления гнева не замечать. Но если у вас будут погибать пленные, не причастные к преступлениям, то командующие фронтами и армиями будут нести за это ответственность вместе с непосредственными виновниками. — Сказал Сталин Тимошенко. — Нам не нужно пугать солдат противника ненужной жестокостью. Это уменьшит и наши потери.

— Товарищ Сталин, что будем делать с Механизированной группой Центрального фронта? — Спросил Жуков.

— Как показал опыт боев, такие объединения танковых и механизированных корпусов необходимы. — Ответил ему Сталин. — Есть мнение преобразовать еe в Первую танковую армию. Командующим назначить генерал-майора Катукова. На переформирование и пополнение армии отвести месяц. После чего перебросить еe к границе Силезии. Чем быстрее мы возьмем промышленные районы Силезии и Чехии, тем быстрее сможем сломить противника. Необходимо также подготовить условия для формирования других танковых армий.

Андрей отметил про себя еще два вывода сделанные вождем из его докладов. Это, во-первых, формирование танковых армий. Но вначале Сталин убедился в эффективности применения Механизированной группы Рокоссовского. Выводы, конечно, налицо. Полное уничтожение Первой танковой группы Клейста за две недели. Конечно, большую роль играет и роль командующего, вряд ли кто-нибудь еще сумел бы это сделать столь быстро и эффективно.

Вторым очень важным выводом было формирование штрафных батальонов. Вообще-то, Андрей завел речь о них для того чтобы толкнуть вождя к мысли вытащить из лагерей НКВД военных, отправленных туда по знаменитой 58 статье. При этом он взывал к рационализму вождя, который, как известно, не гнушался использовать теоретические и практические находки своих противников, творчески осмысливая их при этом. Сталин в тот вечер внимательно выслушал его, попросил уточнить принципы формирования. Услышав, что в лагерях брали только добровольцев, он молча кивнул головой, как всегда делал, получив информацию требующую тщательного и всестороннего обдумывания. И вот оказалось, что выводы он сделал. Хотя еще раньше было пересмотрено много дел военных, и всех, кого он посчитал нужным выпустить, уже отправили в войска. Большую часть с изрядным понижением в звании, некоторых на прежние должности во вновь формируемых частях, а кое-кого даже с повышением. Почему именно так, и именно этих людей, ответить не смог бы, наверное, и сам Сталин. У него всегда была какая-то нерациональная слабость к понравившимся ему людям. Он их выдвигал наверх, не считаясь с их реальными возможностями и мнением окружающих, давал им звания без очереди, а часто и через одно, производя полковников сразу в генерал-лейтенанты. Поручал им большие посты. Но если они не оправдывали, возложенных им надежд, расправа была короткой и жестокой.

Так было во время Андрея с Павловым. Вознесенный выше всяких способностей за потрясающую личную храбрость, выдающийся танкист Павлов, блестяще проявивший себя в Испании, оказался никудышным военачальником. За что и был расстрелян. Под его бесталанным руководством Западный фронт рассыпался как карточный домик, хотя на других направлениях, при таком же соотношении сил, советские войска все-таки держались. Да и в ЭТО время Павлов проявить себя должным образом не сумел, хотя Сталин и давал ему войск больше чем другим фронтам.

Андрей усмехнулся про себя. Как бы клевали его интеллигенты всех мастей, если бы он сказал им, что поставил себе в заслугу формирование штрафных батальонов. Для них гипотетическая свобода личности намного важнее того — будет ли человек жить или нет. Андрей же штрафбаты воспринимал, как еще один шанс человеку, вольно или невольно совершившему преступление, начать жизнь заново. Его всегда поражали возмущения ярых апологетов "демократии". А что было бы лучше, если бы человека расстреляли? Без всякой пользы для него и армии. А военные преступления были и будут всегда. Тот, кто считает, что в штрафбате были только "невинные овечки", наивный дурак, опасный для общества.

Судя по реакции присутствующих, о формировании штрафных рот и батальонов генералам уже было известно. И вполне возможно, что где-то их уже применили. И, наверняка, в них уже влилось первое пополнение с фронтов, которое в других условиях попросту бы расстреляли. Законы войны суровы, и не только к врагу, но и к своим собственным солдатам. Кто-то струсил и не поднялся в атаку. Кто-то решил помародерстовать, считая, что ступил на вражескую территорию — а у врага брать можно, у врага не грабеж. Кто-то украл у своих же. Кто-то просто напился и подрался с офицером. Всякое бывает! И что же прикажете с ними делать? Отправлять в тыл прятаться за спины более порядочных и смелых? Расстреливать всех подряд? Или же все-таки отправить в бой, уже в качестве штрафника? А там как повезет!

После Шапошникова докладывал о боевых действиях флота адмирал Кузнецов. На юге советскому Черноморскому флоту удалось полностью парализовать действия румын и немцев. Запертые в румынских портах корабли засыпались бомбами и расстреливались авиацией Южного фронта. Подводные лодки сторожили немногих счастливчиков, сумевших прорваться в болгарские порты. Большая группа крейсеров и эсминцев Черноморского флота сосредоточились на траверзе Босфора, являя собой молчаливое предупреждение Турции. Турецкое правительство поспешило заявить о своем полном нейтралитете, в котором еще больше окрепло, после того, как русская подводная лодка торпедировала на входе в пролив немецкий эсминец, пытавшийся вырваться из мышеловки Черного моря.

На севере слабый, численно и качественно, Северный флот Советского Союза все же противостоял силам Кригсмарине, сосредоточенным в Норвегии. Кто-то из отчаянных командиров "щук", Андрей прослушал фамилию, в Варангер-фиорде вошел в бухту Петсамо и торпедировал находящийся там немецкий эсминец. Были также потоплены несколько транспортов с войсками и военными материалами. Торпедные катера Северного флота в жестоком бою у полуострова "Рыбачий" сильно потрепали группу эсминцев немцев, заставив тех убраться обратно в Норвегию. Вот, правда, о потерях самих катеров сказано не было. Впрочем, это обычная практика всех военных — докладывать только о своих победах. И молчать, до последнего, о потерях и поражениях.

На Балтике, выставленные вовремя, мины не позволили немцам прорваться в Финский залив. Мемельская бухта была буквально засыпана бомбами и минами авиацией Северо-Западного фронта, подошедшие крейсера блокировали остатки немецкого флота, находившегося там. Подводные лодки открыли неограниченную охоту на корабли в западной части Балтики. Выбрались из "Маркизовой лужи" и линкоры. Ударная группировка из двух линкоров, крейсеров и эсминцев сопровождения обстреляла бухту Данцинга, поймала в открытом море и отправила ко дну войсковой транспорт в составе десяти транспортных судов вместе со всеми кораблями сопровождения. Гитлер в припадке гнева объявил командующего Балтийским флотом вице-адмирала Трибуца личным врагом фюрера номер один. На что адмирал, под смех офицеров флота и присутствовавших при этом военных журналистов, объявил Гитлера личным врагом Балтийского флота номер один и пообещал утопить его в ближайшей луже, при первой же возможности.

Подводные лодки Балтийского флота парализовали перевозки грузов из "нейтральной" Швеции, торпедируя транспорты, невзирая на флаги, сразу после выхода из территориальных вод. На панические вопли Шведского министерства иностранных дел Советское правительство объявило, что "уважает нейтралитет Швеции, но помощь своему врагу воспринимает как участие во вражеской коалиции". По тем же дипломатическим каналам правительству Швеции намекнули, что ожидали благодарности за защиту страны от угрозы немецкой оккупации, а не помощи бывшему врагу. Не так давно спасенная от угрозы немецкой оккупации, благодаря усилиям Советского Союза, Швеция, кажется, вняла голосу разума и отказалась быть транзитной базой для снабжения Германии стратегическим сырьем. Что перевело эти перевозки в пока недоступные Советскому флоту порты Испании, Португалии и Франции.

На Тихоокеанском флоте царило полное затишье. Япония, чуть более месяца назад заключившая с СССР "Пакт о нейтралитете", с изумлением наблюдала как на Западной границе Советской России уничтожают главные ударные силы еe основного союзника. Выдвинутые к Владивостоку японские крейсера спешно оттягивались на юг. А после того, как советские истребители за неделю сбили над своей территорией более десяти самолетов-разведчиков японских ВВС, до Генштаба Японии окончательно дошло, что пора искать более слабого противника.

Командующий Авиацией дальнего действия генерал-лейтенант Голованов доложил о результатах налетов на Берлин. Впрочем, громкое название соединения не отражало его реальных возможностей. АДД в составе нескольких дивизий тяжелых бомбардировщиков еще могла наносить удары по ближним тылам противника с помощью устаревших ТБ-3, но дальние еe действия ограничивались малым количеством современных дальних бомбардировщиков. Тем не менее ночные бомбардировки Берлина, носившие скорее политическое, чем военное значение, наносились дальней авиацией Советских ВВС каждую ночь. Андрей понимал, что подобные действия Советской авиации были оправданы, так как напоминали Гитлеру о существовании неотвратимого возмездия. Тем более, что английская авиация, получив сообщения об успехах Красной Армии на советско-германском фронте, немедленно прекратила активные действия. Такая еe реакция вызывала много вопросов к командованию английских ВВС, а еще больше к премьер-министру Англии Черчиллю.

Но Уинстон Черчилль, громогласно объявивший о поддержке СССР в первые минуты войны, при получении сообщений с Восточного фронта вдруг замолчал. События развивались совсем не так, как планировали в Германском или Английском Генштабе. Вместо панического бегства Красная Армия вдруг перешла в повсеместное наступление и сумела отбросить своего противника далеко на Запад. При таких темпах наступления, вполне возможно, Красная армия скоро окажется на немецкой границе. И неизвестно сумеет ли Вермахт еe там остановить. Перед Черчиллем встал вопрос о дальнейшей политике Англии в Европе.

Андрей удовлетворенно кивнул, когда Голованов сообщил о прекращении действий английской авиации. Именно такой реакции англичан он и ожидал. Англичане не церемонились с русскими союзниками даже когда состояли в официальном военном союзе, а уж теперь, находясь в "полупротивном" состоянии, ничего другого от них ожидать и не стоило. И это только начало. Черчилль еще не оценил всех масштабов происходящего на Восточном фронте. И инцидент с журналистами еще не вполне оценен англичанами, да и нашими военными тоже. Только Сталин ухватился за возможность избавиться от этих "легальных шпионов". Предлагая формулировки, которые англичане в силу своей великодержавной спеси принять попросту не смогут, он правильно рассчитал последствия этой ноты. Ну что же, это еще на несколько недель сможет отодвинуть начало решительных действия англичан, которые будут лишены достоверной информации из первых рук. Не высказал никаких замечаний по поводу английской политики и Сталин.

Следующий докладчик генерал-лейтенант Голиков начал свой доклад с положения в Румынии. Из Бухареста, к которому уже подошли передовые батальоны девятнадцатой армии Конева, началось паническое бегство румынской аристократии и буржуазии. Первыми сбежали, как самые информированные, военные штабы во главе с главнокомандующим Антонеску. Группы Осназа НКВД уже сутки пытаются найти его новое местоположение, пока безрезультатно, так как на связь со своими войсками он не выходит. Румынский король Михай мучительно ищет контакты с нашим руководством, но пока командование Южного фронта, на который и вышли его эмиссары, молчит, не имея указаний из Москвы.

— Мы думаем, что пока рано вести с ним разговор. — Сказал Сталин. — Пусть наши войска возьмут Бухарест, или хотя бы окружат его. Это позволит нам заключить с Румынией более выгодный Советскому Союзу договор.

Голиков отметил что-то в своих бумагах и продолжил доклад. Из Болгарии разведка докладывала, что после выхода девятой армии Петрова к болгарской границе в Софии активизировались агенты английской разведки. Отмечены неоднократные контакты генералов из окружения царя Бориса с представителями англичан, которые маскируются под турок или греков. Сталин повернулся к командующему Южным фронтом генерал-полковнику Черевиченко и спросил.

— Товарищ Черевиченко, а сколько требуется времени генералу Петрову для перехода болгарской границы?

— Если отдать приказ сейчас, товарищ Сталин, то завтра утром девятая армия сможет начать переправу. — Ответил поднявшийся командующий Южным фронтом. — Передовые дивизии уже все подготовили, только ждут приказа. Неясно только как поступать с болгарской армией. Открывать моим бойцам огонь перед началом переправы, или так начинать?

— Мы думаем, что нужно дать болгарским солдатам самим сделать выбор. — Ответил Сталин. — Есть сообщения с болгарской стороны, что их войска с нами воевать не будут. Но германские дивизии, находящиеся там, должны быть разоружены и интернированы. Если этого не сумеют совершить сами болгары, сделать это должны будут войска вашего фронта.

Сталинповернулся к Молотову.

— Товарищ Молотов, готово обращение к Болгарскому правительству? Нам очень важно отметить, что Советский Союз не собирается воевать с братским Болгарским народом и Болгарским государством, но считает необходимым очистить его территорию от немецких войск.

— Да, товарищ Сталин, документ полностью готов, осталось только вручить.

— В таком случае пригласите посла на девять часов вечера и вручайте. — Сталин посмотрел на Черевиченко. — Войскам Южного фронта начать переправу не позднее трех часов утра по местному времени.

Генерал кивнул и отметил у себя в блокноте указание вождя. Получив молчаливое разрешение Сталина, Голиков продолжил доклад. В Венгрии представители разведки в очередной раз передали предложения Советского Союза адмиралу Хорти. Тот, по-прежнему, молчит, но венгерские войска в Закарпатье начали перегруппировку к своей границе. Кажется, Хорти все-таки сделал выбор.

Словацкие формирования никаких передислокаций из мест постоянного базирования не предпринимали. Немецкие дивизии семнадцатой полевой армии, прорвавшиеся в Словакию из котла западнее Львова, отходят к словацкой столице, не пытаясь закрепляться в восточных областях страны.

— Товарищ Жуков, а что докладывала разведка вашего фронта? — Спросил Сталин, желая получить дополнительную информацию.

— Кроме попыток блокировать перевалы, других активных действий на южном фланге Центрального фронта немцы не предпринимали, товарищ Сталин. — Отрапортовал Жуков.

— Это хорошо, что противник оставляет Словакию, но нужно помочь ему проскочить дальше, не задерживаясь в районе Братиславы. — Сталин задумался и спустя пару минут добавил. — Товарищ Голиков найдите способ тайно сообщить Словацкому правительству, что если они сумеют самостоятельно выпроводить немцев, мы не будем вводить свои войска в Словакию.

— Вряд ли они это смогут. — Засомневался Буденный. — Для них и несколько потрепанных дивизий большая сила.

— Но будут стараться изо всех сил. — Усмехнулся Ворошилов, который разбирался в политике намного лучше своего собрата по Первой конной. — А нам это и нужно. Даже если они всего пару батальонов разоружить сумеют, и на том спасибо. А когда немцы их потрепят, то они сами нас попросят войти.

— А каково положение в Чехии? — Спросил Сталин у Голикова.

— Наша разведка докладывает, что немцы полностью контролируют положение. Никаких попыток вести вооруженную борьбу чехи не предпринимали. Чешские заводы исправно гонят танки, пушки и другое вооружение для Вермахта.

Сталин кивнул. Было видно, что другого ответа он не ожидал.

— А какое настроение у поляков, товарищ Голиков? — Сталин в очередной раз начал раскуривать свою трубку, кажется вся полученная информация вполне его утраивала.

— Замечена активизация вооруженных отрядов, контролируемых польским эмигрантским правительством Сикорского. Но отряды эти малочисленны, плохо вооружены, за редким исключением не имеют боевого опыта. Основная их часть стягивается в район Варшавы. По агентурным сведениям, командующим этими формированиями генералом Ровецким, действующим под псевдонимом Грот, им поставлена задача захватить центр Варшавы в момент отхода немцев, для того чтобы провозгласить власть бывшего правительства.

— Которое показало, что оно плохо правит, но зато хорошо бегает от противника. — Усмехнулся Сталин. — Товарищ Жуков, не препятствуйте их проникновению в город, но сделайте все возможное, чтобы немцы не ушли из Варшавы без боя. Пусть эти падальщики, которые прибежали к легкой добыче, тоже поучаствуют в бою.

— Товарищ Сталин, есть вероятность того, что эти формирования выступят против наших войск совместно с немцами, — добавил к сказанному Голиков.

— Ну что же, это поможет нам разъяснить их истинные цели. В случае, если они будут поддерживать войска противника, их нужно уничтожать без жалости. Тех же, кто будет вести подрывную деятельность у нас в тылу, захватить, по возможности без боя, и отправить в Англию. Со всеми полагающимися протестами. Господин Черчилль считает, что он самый хитрый. Так вот нужно его на этой хитрости и ловить. Товарищ Жуков, а как показал себя в бою Первый Польский корпус генерала Берлинга?

— Первая и вторая польские дивизии отличились при взятии Люблина. — Ответил Жуков, в полосе фронта которого действовал Польский корпус. — Неплохо показала себя и танковая бригада, сформированная из поляков. Но нужно также отметить плохое взаимодействие польских дивизий с другими войсками, да и между собой тоже. Командиры увлекаются в атаке, забывают о флангах.

— Так что ж ты, генерал, от них хотел? — Удивился Буденный. — Поляки они всегда такими были. Давно известно, что в удальстве и хвастовстве ляхов никто не переплюнет.

Жуков поморщился на замечание Буденного, но от ответа воздержался. Сам он на Польском фронте в Гражданскую войну не был, но хорошо знал, по отзывам командиров бывших там, и сильные и слабые стороны польских солдат. Нужно также было признать, что и советские генералы часто допускали такие же ошибки.

— Товарищ Банев. — Обратился Сталин к Андрею. — Доложите нам о деятельности вашего института.

Андрей предупрежденный еще за сутки о том, что он будет докладывать на ГКО, поднялся, открыл папку и начал доклад, стараясь не отклонятся от текста, предоставленного ему профессором Бергом. Речь, в основном, шла о боевом применении радиолокаторов на Западном направлении, где противник использовал большинство своих бомбардировочных соединений. Цифры, приведенные в докладе, впечатляли даже Андрея. Ни одному из авиационных соединений Люфтваффе не удалось прорваться к цели не замеченным. Радары уверенно опознавали их на дальних подходах к цели, давая возможность истребителям подготовиться к встрече противника. Все это дало возможность ВВС Западных фронтов за неполные две недели завоевать почти полное превосходство в воздухе. Прячущиеся в облаках немецкие асы за много километров до цели неизменно натыкались на русские истребители. Не помогали ни смена высоты, ни порядок сосредоточения, ни ужесточение режима секретности. В конце концов, потеряв половину бомбардировщиков и более трети истребителей, немцы перестали летать большими группами самолетов, что и было верным решением в данном случае, но уже было поздно.

Если первая часть доклада вызвала у генералов живейший интерес, то когда Андрей перешел к освещению других направлений деятельности их института, аудитория поскучнела. Пришлось на примерах действия зенитных орудий объяснять им насколько эффективнее будет огонь при использовании вычислительных машин. Если бы у него была возможность продемонстрировать им хотя бы одну "Шилку", генералы вынесли бы его из зала заседаний на руках. Но еe экспериментальный вариант еще дорабатывался на полигоне. И хотя основные проблемы уже были решены, до практического испытания в боевых условиях было еще не меньше месяца. Конечно, и Андрей это понимал, это был первый вариант, не идущий ни в какое сравнение с тем, что имела Советская армия в ЕГО время, но тем не менее появление, хотя бы, сотни таких машин на фронте позволило бы ссадить с неба любого противника. Но даже то, что уже сделал их институт, было немало для приближения будущей победы. Убеждала Андрея в этом благодарность командующего ВВС генерала Рычагова за новые рации для самолетов, которые тому пришлось принимать. Если бы генерал "Паша", как его звали в ВВС за молодость, знал, что Андрей спас того от неминуемого расстрела! Но об этом сам Андрей старался не думать. С той самой минуты, когда он сел писать свой доклад, а вернее с той минуты, когда Сталин его прочитал, этот мир изменился и пошел совсем по другому пути. И то, что Андрей знал ТАМ, ЗДЕСЬ по истечении года уже перестало быть абсолютной правдой.

После Андрея выступал с докладом нарком вооружений Устинов. Производство вооружений, возрастающее все последние девять месяцев, достигло пика, увеличить который без подключения дополнительных мощностей было невозможно. Для этого нужно было или переводить на военную продукцию еще не задействованные, немногочисленные предприятия. Или же создавать новые производства. Главной проблемой в этом случае было оборудование. То, что выпустили и должны были выпустить в ближайшие месяцы свои заводы, давно распределено по уже существующим предприятиям. Полученное от немцев до начала войны, уже было использовано. Закупленные у американцев станки еще разгружались во Владивостоке. Их еще везти через всю страну за Урал.

— Товарищ Устинов, а зачем за Урал? Почему бы не строить новые заводы на Урале или в Сибири? — Спросил Сталин.

— Товарищ Сталин, нам кажется, что заводы лучше держать ближе к линии фронта, чтобы быстрее перебрасывать продукцию. — Попытался возразить нарком оборонной промышленности Ванников.

— А если противник прорвется вглубь страны? — Спросил Сталин у всех присутствующих.

Генералы в ответ на его предположение скептически заулыбались.

— Пусть попробуют! — Сказал маршал Тимошенко. — Это им не по Франциям гулять. Надаем по зубам так, что до самого Берлина собирать будут.

— Есть мнение, все же новые заводы создавать в Сибири. — Ответил Сталин. — Наши противники есть не только в Европе. Вспомните каких трудностей нам стоила переброска войск и техники на Халхин-Гол. А для уменьшения времени переброски войск нужно создавать заводы вблизи железной дороги. А также вблизи источников сырья. Нужно создать новые авиационные заводы в Красноярске и Новосибирске, ближе к разведанным запасам алюминия. Новый танковый завод необходимо построить в Нижнем Тагиле, поближе к броневой стали. — Сталин повернулся к Устинову. — А как у нас дела на Челябинском заводе?

— Товарищ Сталин, продолжается модернизация танка Т-34. На Челябинском тракторном заводе, как мы уже докладывали месяц назад, создана новая модификация танка с усиленной до шестидесяти миллиметров броней, 85-миллимитровой пушкой и трехместной башней, которая позволяет разместить в танке экипаж из пяти человек. На Харьковском и Сталинградском заводе подобный танк выпускают с более мощной пушкой того же калибра, 76-миллиметров. Разрабатывается новый танк с центральным расположением башни, что позволит использовать на нем пушку калибром не менее ста миллиметров, а также усилить не только лобовое, но и круговое бронирование. — Устинов, увидев довольный кивок Сталина, продолжил. — На Ленинградском Кировском заводе, основном производителе тяжелых танков, запущена в производство новая модификация КВ — с 85-миллимитровой пушкой, и с улучшенной трансмиссией. Предложен проект нового танка со 100-миллимитровой броней и пушкой калибром 122-миллиметра.

— С кем вы воевать собираетесь таким калибром? — Удивился Ворошилов.

— Мы исходим из того, что развитие броневой техники не будет стоять на месте. — Постарался ответить на его вопрос Устинов. — И если у противника будет достаточно времени, то он успеет создать танки с бронированием, требующим применения таких орудий. К тому же, опыт применения орудий большого калибра полностью оправдал себя при борьбе с танками противника, если исходить из опыта применения самоходных орудий СУ-152 на Западных направлениях. Отмечены неоднократные взрывы танков противника при попадании в них снарядов СУ-152. А при попадании снаряда в башню, ту просто отрывало.

— А как у нас обстоят дела с ракетным оружием? — Поинтересовался Сталин. — Применение реактивных минометов на Западном направлении подтвердило их эффективность против скоплений живой силы и слабо бронированной техники. Принято решение приступить к формированию не только отдельных полков, но и бригад, а в дальнейшем и дивизий реактивных минометов.

— Мы продолжаем наращивание производства и установок, и боеприпасов. Продолжается модернизация. Сейчас представители заводов находятся на фронтах, изучают опыт боевого применения и выясняют, какие недостатки обнаружены при эксплуатации. Созданы новые боеприпасы с увеличенной дальностью. Разрабатываются установки с боеприпасами увеличенного до 300 миллиметров калибра.

— А как обстоят дела с производством гранатометов? — Продолжал Сталин. — Отзывы с фронта об этом оружии самые благоприятные.

— На сегодняшний день, товарищ Сталин, выпущено более восьми тысяч ручных противотанковых гранатометов. — Продолжил Устинов. — Наращивается производство выстрелов к ним. Разработан и отправлен на фронтовые испытания станковый противотанковый гранатомет вдвое большего калибра. При испытаниях на полигоне получены очень хорошие результаты. При стрельбе по всем моделям танков противника гарантировано поражение на расстояниях до трехсот метров. То есть подобное оружие может, в какой-то степени, заменить противотанковое орудие.

— Очень хорошо, товарищ Устинов. Есть мнение за успешное развертывание производства вооружений наградить вас орденом Ленина.

— Служу Советскому Союзу. — Отрапортовал нарком вооружений и сел.

— Товарищ Берия, а что вы можете доложить? — Спросил Сталин у наркома НКВД.

Берия поднялся, раскрыл папку и начал читать, то что они с вождем посчитали нужным довести до сведения всех членов ГКО. То, что это только часть всей информации было хорошо известно генералам и наркомам, но все прекрасно понимали необходимость такой секретности. Да и предложи Берия им ознакомиться с полной информацией, едва ли нашелся бы желающий влезать в дела всесильного НКВД. Сам Андрей вряд ли бы на это решился.

Доклад в основном шел о действиях диверсантов из полка Бранденбург, само существование которого пытались отрицать некоторые "ревнители" истории во времена Андрея. Большую часть диверсантов удалось "нейтрализовать" в первые же минуты их появления. С некоторыми пришлось вести упорные бои. Но почти никому из них не удалось выполнить те задания, с которыми их забрасывали. Диверсанты, которые решили сопротивляться, были уничтожены практически полностью. Только некоторых взяли в плен.

По-другому шли дела у Советского Осназа, аналога немецких диверсантов. Не ожидавшие от русских такой "наглости", немцы оказались совершенно не готовы вести борьбу с диверсионными группами противника, которые только в первый день совершили несколько десятков нападений на штабные колонны в глубоком, по представлениям немцев, тылу их подразделений. Группа капитана Быкова даже, захватив на какое-то время аэродром, переправила на самолете через линию фронта нескольких офицеров из штаба двадцать четвертого моторизованного корпуса немцев вместе со всеми документами оперативного отдела штаба корпуса. Еще больших успехов достиг Осназ в Румынии, где система управления войсками противника рухнула в первые же дни. И если осназовцы до сих пор не привезли Антонеску в мешке в Москву, то только потому, что командование запретило им это. Андрей едва усмехнулся на это хвастливое заявление Берии, но нужно признать, что доля правды в нем была.

Успела проявить себя и военная контрразведка, получившая с первого дня войны новое название "Смерш", под командованием генерала Абакумова. Смершевцы провели несколько дерзких операций по ликвидации агентуры противника в прифронтовой полосе, выявили и взяли несколько агентов врага в воинских подразделениях и даже штабах некоторых соединений. Нужно признать, что НКВД было чем похвастаться.

Выступлением Берии совещание ГКО заканчивалось. Генералы и наркомы потянулись к выходу. Андрей, подождав пока выйдут старшие по званию, тоже стал собираться. Но почувствовав, что на него смотрят, поднял глаза.

— Товарищ Банев, — сказал ему Сталин, — вам необходимо завтра вечером прибыть на совещание по вопросам нового оружия. Когда именно, вам сообщат дополнительно.

Андрей откозырял, показывая, что принял приказание к сведению и двинулся к выходу.

4 июня 1941 года Западнее Луцка

Утро началось с суетливой беготни ремонтников вокруг эвакуированных вчера вечером и ночью танков. Командир ремонтной роты капитан Захаркин вместе с прибывшим утром зампотехом бригады осматривал поврежденные танки, определяя очередность ремонта. У всех семи подбитых машин была повреждена ходовая, но два из них, с самыми незначительными повреждениями, экипажи уже успели восстановить перетянув гусеницы. У двух сгоревших, стоявших в стороне, снаряды пробили боковую броню в районе силового отделения, ремонту в полевых условиях они уже не подлежали, если вообще их можно было отремонтировать. А вот другие поврежденные танки можно было восстановить. У большинства из них разрывами перебило гусеницы и оторвало катки. У одного разворотило амортизаторы и его капитан отметил как последний в очереди на ремонт. Танк Банева по серьезности повреждений был вторым, но экипаж еще вчера успел снять поврежденный каток и разбитый ленивец. Немного подумав, Захаркин записал его первым и махнул ремонтникам.

Вскоре к их танку подтянули сварочный аппарат, засверкали вспышки, застучали кувалды, выгибая деформированный вал. Володька отошел от танка, присел вместе с экипажем на бревно, лежащее у стены сарая. Танкисты наблюдали за действиями ремонтников, ожидая своей очереди. После того, как будут установлены каток и ленивец, наступит их время натягивать гусеницу. Подошел к ним сержант Данилов, присел рядом с Баневым. Благодаря Колькиной помощи, который притащил их с поле боя на хутор, экипажу Банева удалось успеть приготовить танк к ремонту.

Хотя Володька уже жалел о том, что поторопился. Сладкие губы Ванды, которые ему все же удалось вчера поцеловать, тянули его остаться на хуторе как можно дольше. Он поминутно окидывал взглядом двор, хотя для этого и приходилось поворачивать голову в сторону. Экипаж старательно делал вид, что ничего не замечает. И только Колька Данилов на правах старшего иногда толкал Володьку в бок и взглядом показывал, где в данный момент находился предмет его обожания. Банев краснел, но устремлялся взглядом и мыслями в ту сторону. На большее он не решался, так как Ванду неотступно сопровождала по двору еe мать, пани Ядвига.

Довольный пан Збышек, хозяин хутора, уже успевший переговорить с ремонтниками о выполнении нужных ему работ, только щурился и усмехался в пшеничные усы. Хозяин был доволен. Беспокойные, по мнению его жены, постояльцы принесли ощутимую пользу. Они уже помогли ему переделать много такой работы, для выполнения которой в другое время пришлось бы кого-нибудь нанимать. Даже помогли выправить покосившийся сарай. Он уже совсем собрался разбирать его и строить заново. А тут подперли танком, вкопали несколько столбов и установили распорки, и все. Он теперь еще лет десять простоит, а то и больше. Да и за угощение, которое жена готовит, паны офицеры платят сполна, не скупясь.

А защита какая! Вот говорят, что южнее нимаки разорили много хуторов, а сюда никто и не пытался соваться. Хотя в лесах вокруг они бродят. Сам вчера видел как из леса вышла группка немцев, человек десять, но увидев танки немедленно повернула обратно. Вслед за ними кинулись на мотоциклах русские жолнежи и вскоре привели всех. Испуганные немцы жались в кучу, ожидая, что страшные большевики начнут их немедленно пытать. И пораженные не могли понять, почему их ведут мимо виселицы, за которую они приняли перекладину его ворот, к кухне, где повар, весело матерясь для порядка, наложил им по котелку каши. И испуганно оглядываясь на страшных русских, которым не было до них никакого дела, ибо за прошедшие дни они уже насмотрелись на подобных им, они ели вкусную кашу, начиная понимать, что "этот ад" закончился, и они остались живыми и, наверное, будут жить, хоть и в плену.

И даже то, что его младшая положила глаз на этого русского сержанта, не вызывало в нем недовольства. Это Ядвига пообещала своей подруге выдать Ванду за еe Войцеха. Он же ничего не обещал! Да и что за жизнь ждет дочку за этим голодранцем? Всего и достоинств, что глотку знатно дерет, на свадьбы его приглашают. Что это за заработок, а вдруг кто-то другой завтра лучше петь станет? Вот и получит он на старости лет вместо помощи еще одного нахлебника. А этот сержант говорят из самой Москвы. Глядишь, дочка городской пани станет? Будет жить не хуже чем в Варшаве до войны.

Збышек раскурил трубку, задумался. Конечно, беспокойные настали времена. Все меняется, не знаешь, чего завтра от тебя потребуют. Суматошные прибегают люди и все чего-то говорят, да такое, что не сразу и разберешь. Куда-то торопят, а чего спешить? Привыкли в своих городах все галопом делать, и не могут никак понять, что крестьянину трижды подумать надо, прежде чем на что-то решиться. Слава богу, что в колхоз его загонять не стали, уж больно далеко он со своим хутором в лес забрался, вернее не он, а его дед. А с другой стороны, и в колхозе жить можно. Вон его родственники по матери рассказывают, что жить стало намного легче, и урожаи больше, и есть у них в колхозе невиданное чудо — трактор, что раньше только у самых богатых помещиков было.

От раздумий его отвлекло появление на дороге к его хутору колонны из трех грузовиков и одной легковушки. Неторопливо выбив докуренную трубку, он смотрел, как остановились перед его воротами грузовики, как стали выпрыгивать их них вооруженные автоматами русские жолнежи. Как въехала во двор легковушка и из нее вышел офицер в фуражке с синим околышем. И почувствовал, как его бросает в холодный пот. Об НКВД не слышали только глухие, а не надеются увидеть только дураки. Вдруг отнялись ноги и вместо того, чтобы торопливо убежать на задний двор, как хотелось с первой минуты, он остался сидеть на месте, заворожено следя за действиями непрошенного гостя.

Но тому, похоже, не было никакого дела до хозяина хутора. Он остановился около ремонтников, что-то спросил, кинул взгляд по сторонам. Увидел около сарая сидевших танкистов и подошел к ним.

Данилов почувствовал беспокойство, едва увидев выезжающие из леса машины. Было в их торопливом движении что-то настораживающее. А когда из легковушки выбрался офицер в фуражке с синим околышем, он тревожно оглянулся. За последние дни они не совершили ничего такого, что могло заинтересовать всесильное НКВД. Даже узнав в энкавэдэшнике начальника особого отдела их бригады, он не успокоился, так как тот почему-то направился к ним. Тем более, что смотрел тот на сидевшего рядом Володьку Банева. А вот у самого Банева интерес особиста почему-то не вызвал опасения. Он только вскочил, когда тот подошел на несколько шагов, вслед за ним поторопились подняться и остальные танкисты.

— Здравствуй Банев. — Сказал особист.

— Здравия желаю, товарищ капитан. — Ответил Володька.

— Твой танк на ходу? — Спросил капитан.

Володька окинул взглядом работу ремонтников, а те уже завершали свою часть работ, прикинул ход дальнейшей деятельности и ответил.

— Сейчас нет, товарищ капитан, но через полчаса будет готов.

Капитан посмотрел на часы, кивнул своим мыслям, и продолжил.

— Хорошо, но мне нужна еще одна машина.

Он глянул на Данилова и тот поспешил отрапортовать.

— Исполняющий обязанности командира первого взвода третьей роты сержант Данилов.

— А что с Игнатовым? — Спросил особист, проявивший хорошее знание состава их взвода.

— Лейтенант Игнатов тяжело ранен во вчерашнем бою и находится в госпитале. — Отрапортовал Данилов.

— Хорошо сержант, а ваш танк на ходу?

— Так точно, товарищ капитан. — Ответил Колька.

— Значит поступаете оба в мое распоряжение. Командира батальона я предупрежу. Будьте готовы к выступлению через сорок минут. — Сказал капитан, повернулся и пошел к дому.

— Не успеешь же за полчаса. — Пробурчал Данилов на Банева.

— А ты что предлагал ответить? — С усмешкой поинтересовался Володька у своего товарища. Тот только сплюнул и пошел за своим экипажем.

В два экипажа быстро завершили работу с помощью ремонтников, которые узнав, что танк нужен особому отделу, не валандались с ним, а приподняли его домкратами и, не ставя на козлы, быстро протянули гусеницу. Вскоре забили палец и танк был готов. Горючего было почти под завязку, за вчерашний день не израсходовали и десятой части. Цел был и почти весь боекомплект. У Данилова расход был больше, но вполне терпимо. Вскоре оба танка стояли на дороге с хутора замыкающими в небольшой колонне. Ждали только капитана. Наконец-таки показался и он, на ходу разговаривая с хозяином хутора, который что-то торопливо рассказывал, кивал головой, показывал рукой в направлении леса, явно довольный тем, что страшный гость покидает его дом.

Володька с Николаем ждали указаний у своих танков, торопливо докуривая, полученные вчера от комбата, папиросы. Комбат лично поблагодарил их за уничтожение немецкой зенитки, как оказалось, самого опасного противника наших танков, и вручил по пачке папирос, не положенных сержантам по довольствию. Володька поминутно поглядывал на дом, выискивая Ванду, но она вдруг выскочила из-за танка, подскочила к нему и, обняв за шею, сама поцеловала его в губы. После чего, покраснев от смущения, убежала за сарай.

Увидев эту сцену, особист только с усмешкой покачал головой.

— Ай да молодец, сержант. И здесь успел. То-то ротный тебя расхваливает. Ты у нас герой оказывается — шесть танков подбил, в первых рядах в роте. Плюс еще одна "прекрасная полячка".

Володька смущенно кивнул, непроизвольно косым взглядом провожая Ванду, которая скрылась за сарай.

— Смотри только не зазнайся. — Продолжил особист, заметив взгляд сержанта. — Ротный рассказывает, что за вчерашний день еще двое тебя догнали по количеству подбитых танков. А в бригаде есть такие, что и по девять, и по десять немцев подбили. А чуть позже я тебя с одним самоходчиком познакомлю, так он только в первый день семнадцать танков подбил, мог бы и больше, да снаряды у него закончились.

Танкисты удивленно посмотрели на него, хотя и доходили до них слухи, что во втором батальоне, участвовавшем в засаде на немецкий танковый полк, подбитые танки десятками считают. Но одно дело слухи, а другое утверждение информированного человека.

— Вот только не знаю, числятся ли за ним трофеи в виде "прекрасных полячек". — Закончил начальник особого отдела, и перешел на серьезный тон. — Поступаете оба в мое распоряжение до завершения операции. После окончания вернетесь на основной пункт базирования батальона, отсюда к вечеру рота и ремонтники уйдут. — Заметив как вытянулось лицо Банева, он добавил. — Не расстраивайся сержант, еще увидишь свою кралю.

Капитан развернулся и пошел к своей эмке. Восприняв это как приказ, танкисты начали посадку в танки. Спустя пару минут тронулась первая полуторка, вслед за ней эмка капитана, затем остальные машины, а за ними и танки.

Полчаса неторопливого движения по лесной дороге закончилось на большой поляне. На ней уже стояли три бронетранспортера, два легких плавающих танка и одно самоходное орудие СУ-152. Прикинув собранные силы, Данилов даже присвистнул — враг, судя по всему, ожидался очень серьезный. Выровняв свои танки со стоящей самоходкой, сержанты выбрались из машин в ожидании дальнейших указаний, подошли к СУ-152. Внешний вид брони ясно показывал, что самоходчики уже побывали в бою. Володька начал считать на лобовой плите следы попаданий, но, досчитав до двадцати, сбился и бросил бесполезное занятие. Он и на своем танке мог насчитать столько же, а то и больше. А у СУ-152 броня почти в два раза толще. Какая удача, что немцы не додумались до таких машин. Встречаться с таким противником сержант Банев не хотел бы ни при каких условиях.

От штабной машины, которой в данном случае выступала эмка капитана, прибежал боец с приказанием командирам танков прибыть на совещание. Около эмки собрались кроме капитана Зайцева несколько незнакомых танкистам лейтенантов. Все они отличались от привычной пехоты какой-то едва уловимой свободой в осанке, да и поведении тоже. Да и находящиеся около машин и бронетранспортеров бойцы поражали необычной формой одежды, что-то вроде мешковатых комбинезонов неопределенного цвета, и разнобоем в вооружении. Были у них, кроме привычных ППШ, еще мало известные автоматы Судаева, о которых танкисты уже слышали, но видеть еще не приходилось. У некоторых мелькали карабины, но в основном снайперского варианта. Были и ручные пулеметы — поровну "Дегтяри" и немецкие МГ. Но самое главное, расслабленная осанка обстрелянных, и не один раз, бойцов. Никакой новичок, как бы он не пыжился и не старался скрыть волнение, так вести себя не сможет. Володька слышал об Осназе, но видеть его бойцов до сих пор не приходилось. И сейчас, поняв с кем придется взаимодействовать, он почувствовал легкую дрожь. С кем же им придется столкнуться, если для боя собрали не менее пяти десятков таких бойцов.

— Товарищи командиры. — Начал капитан Зайцев. Все затихли и посмотрели на него. — Нам предстоит столкнуться с опасным и очень коварным противником. По нашим сведениям, противостоящая нам группа диверсантов в совершенстве владеет русским языком, вероятнее всего будет одета в нашу форму и вооружена нашим оружием, в том числе и самым новейшим.

Данилов заметил, что большинство командиров восприняли эту информацию как само собой разумеющееся, из чего сделал вывод, что данная демонстрация предназначалась для них, всех танкистов и самоходчика. Он посмотрел на Володьку, но тот похоже до сих пор не воспринимал действительность, вспоминая поцелуй Ванды.

— Отсюда нужно сделать вывод, что своими нужно считать только тех, кто сейчас состоит в нашей группе. — Продолжил особист. — По всем остальным, чтобы они ни говорили, нужно вести огонь на поражение. Всем ясно?

Командиры дружно кивнули. Данилов посмотрел на Банева, кажется тот до сих пор не понял серьезности ситуации. Колька вздохнул — влюбленный и дурак одно и то же. Вот теперь еще следить за Володькой, чтобы его не сожгли в мечтаниях.

Но все же Данилов был не прав. Как бы ни занимали Володьку мысли о Ванде, он все прекрасно слышал и понимал, что этот бой будет самым необычным. Прежде всего потому, что враг будет таким же как и свои бойцы. Придется смотреть не только вперед и по сторонам, но и назад. И стрелять по всему, что вызывает подозрение, даже с риском ошибиться. Может быть и хорошо, что форма бойцов Осназа отличается от обычной, меньше шансов ошибиться и выстрелить в своих.

После общего инструктажа капитан Зайцев перешел к постановке задачи каждому командиру. Получив свой участок наступления, лейтенанты кивали и внимательно выслушивали, что должен делать сосед, чтобы не принять его за противника. Получили свои приказы и танкисты на поддержку стрелковых цепей, которые должны были развернуться впереди их танков, а не позади как в обычном бою. Су-152 должна была держаться позади всех машин, вступая в бой только по приказу самого капитана. Легкие плавающие танки оставались в резерве, их задачей было догнать и расстрелять противника, если он попытается бежать по реке.

Инструктаж закончился. Для каждого танка выделили бойца, который двигался впереди, сообщая когда нужно остановиться, а когда двигаться вперед.

Танки перемещались вперед, подминая под себя редкий подлесок и обходя большие деревья. Данилов осматривал в перископ окружающий пейзаж, хотя, нужно признать, кроме деревьев ничего видно не было, когда услышал первые пулеметные, а затем и автоматные очереди. Мгновенно сопровождающий танк боец дал отмашку рукой в направлении огня, Колька повернул башню и обнаружил самый настоящий дот, стоящий от него метрах в шестистах. "Когда же немцы успели занять дот?" — удивился Данилов, но, вспомнив наставления капитана, отбросил сомнения и начал огонь в направлении амбразур. Первый снаряд взрыл землю вблизи дота, но уже второй попал в бетонное перекрытие, хотя пробить его не смог. Тут же боец дал команду о прекращении огня. Из-за его танка выдвинулась самоходка, жахнул тяжелый удар выстрела и громадный фонтан взрыва поднял то, что еще несколько секунд назад было бетонным перекрытием. Еще пара выстрелов окончательно перемешала с землей вражескую позицию и бойцы Озназа, убедившись в уничтожении противника, двинулись вперед.

Услышав выстрелы слева от себя, сержант Банев повернул башню за мгновение до того, как команду на это ему выдал приставленный к танку боец. Команду на выстрел он подал, едва увидев, как из дота выскочили солдаты противника. Разорвавшись перед дверью дота, осколочный снаряд положил большую часть из них, лишь только двое, петляя среди подлеска, кинулись вглубь леса. Вслед ним ударил курсовой пулемет и они упали под окружающими их кустами подлеска. Быстро проверив направление движения, дали команду "вперед" саперы и Володька двинул вперед свою тридцатьчетверку, стараясь следовать строго по маршруту, указанному саперами. Еще несколько сотен метров относительно безопасного движения закончились фонтаном земли перед танком, после которого Банев дал команду на отход. Нырнув за кустарник, обойденный за мгновение до этого, танкисты остановились.

— Кто-нибудь его видит? — Прокричал сержант в ТПУ.

— Кажется слева! — Ответил радист.

Подвернув башню в сторону, слева действительно обнаружили такое, что захотелось немедленно рвануть назад в глубину леса. Самый настоящий артиллерийский дот.

— Вася назад и вправо! — Закричал Володька водителю.

Подтверждая свою высокую квалификацию, не раз спасшую их за эти дни, Костин рывком выдернул танк назад за мгновение до того, как на прежнем месте взлетел новый фонтан земли вперемешку с переломанными кустами. Короткий рывок назад — остановка и выстрел. И хотя надежды повредить дот не было, попадание было удачным, взрыв землю перед самой амбразурой. Еще один рывок в сторону — опять остановка и выстрел. Второй фонтан перед амбразурой. Володька плясал перед дотом, давая время самоходке выйти на огневую позицию. Наконец жахнул тяжелый удар, взметнулись куски бетона на месте амбразуры. Второй снаряд разворотил пулеметную амбразуру этого дота, и наступила тишина.

— Теперь верю, что он семнадцать танков подбил. — Послышался голос механика-водителя. — Двумя снарядами сразу две амбразуры.

В чаще леса захлопали взрывы гранат, застрочили пулеметы. Осназ приступил к своей работе. Бойцы сопровождения остановили танки на месте, продолжая настороженно поглядывать вперед. В зарослях лещины замелькали люди в обычной полевой форме Красной Армии. Володька испытал секундное сомнение, но боец сопровождения дал очередь из автомата в том направлении, и сержант отдал приказ радисту открыть огонь из курсового пулемета. Слева работал пулемет Колькиного танка. Диверсанты два раза откатывались назад, но поджимаемые с тыла Осназом, снова бросались вперед, но опять отходили, оставляя между кустами скорченные тела. В третий раз вперед выскочили два диверсанта с непонятными трубами на плече, упали на колено, стали выцеливать их танки.

— С чем это они? — Удивился радист.

— Стреляй! — Подстегнул выкриком того Володька.

Тот опомнившись дал длинную очередь, срезав обоих. Но все же один, уже падая, успел сделать выстрел. К счастью снаряд прошел выше их танка, слегка чиркнув по башне и разорвался уже позади.

еще пара очередей окончательно отбросила желающих прорваться с этой стороны и они отошли в лес. Несколько минут гремели очереди и отдельные выстрелы вдалеке, но, наконец, затихли и они. Бой прекратился.

Прислонившись к лобовой броне, Володька наблюдал, как неподалеку на поляне осназавцы укладывали в длинный ряд трупы диверсантов. Сзади о чем-то переговаривались бойцы, их с Колькой, экипажей. Наверное, обсуждали, как отплатить сержантам за только что устроенный нагоняй. Когда Костин, выбравшись из своего люка, первым делом, хотел рвануть к трупам диверсантов с непонятными трубами, сержант еле успел поймать его за комбинезон.

— Куда тебя хрен понес?

— Так интересно же, товарищ сержант! — Ответил тот с безмятежной улыбкой.

— Стоять! — Кинул Володька в сторону, пресекая подобные попытки остальных членов экипажа. — Вы что, придурки, не поняли — в чем мы участвовали?

— А что тут особенного? — Попытался качать права радист. — Бой как бой.

— На военном языке это называется спецоперация! — Начал пояснения сержант. — Причем секретная! За разглашение деталей которой, можно под суд попасть!

— А чего мы разглашать будем? Мы же не знаем ничего? — Присоединился к радисту мехвод.

— Вот и хорошо, что не знаете! — Продолжал вдалбливать им в головы Володька. — А будет еще лучше, если забудете и то, что видели!

Судя по эмоциональным взмахам руками, Колька проводил со своим экипажем ту же самую воспитательную операцию. К великой радости сержантов, закончилась она полным успехом. И обиженными лицами экипажей, которые никак не могли понять, что такого они нарушили, даже не нарушили, а только попытались?

Подошел Данилов, протянул папиросы, которые у него еще остались, по той простой причине, что из всего его экипажа курили только двое. В отличие от танка Банева, где дымили все. Сержанты закурили, прислушались к разговорам за танком. Им и самим было страшно интересно — что же это такое? Но опыт службы подсказывал, что лучше не лезть в то, что тебя прямо не касается. Если начальство посчитает нужным, то обязательно информирует. А также заставит заучить все характеристики и способы применения. И если до сих пор этого не сделали, значит оружие секретное, или же неизвестное.

— А откуда наш особист тебя знает? — Решился задать, мучавший его с самого утра, вопрос Колька.

— Да пришлось мне один раз у него водителем побыть. — Ответил Банев. — Помнишь, перед самой войной я в казарму утром заявился?

Данилов согласно кивнул, ожидая продолжения.

— Я тогда вечером в парке оказался. А тут он в боксы заглянул. Спрашивает: "Сержант, машину водишь?" Конечно, вожу. Ну, он меня и прикомандировал к себе до особого распоряжения.

Колька посмотрел по сторонам, но никаких любопытных ушей в опасной близости не наблюдалось.

— И куда ездили?

— В Луцк. — Банев тоже повертел головой. — Доехали до штаба. Там и остановились. Он ушел, а я в машине до самой зари прокемарил.

— И как он объяснил? — Продолжил Данилов.

— Да, всю дорогу о какой-то Машке рассказывал, которая его любит больше жизни. Пьяного из себя изображал. Водкой от него попахивало.

— Так изображал, или был пьяным?

— Тебе очень хочется это знать? — Усмехнулся Володька.

— Честно говоря, не очень. — Ответил Данилов после короткой паузы.

— Вот и мне также! — Отрезал Банев. — Свозил — куда было нужно, привез обратно. А остальное меня не касается!

От небезопасного разговора отвлекло их появление осназовца с той самой трубой, из-за которой сержантам пришлось применить свою маленькую власть к боевым товарищам.

— Товарищи танкисты. — Начал осназовец, старшина, судя по выглядывающим из под комбинезона петлицам. — Мне поручили познакомить вас с новым оружием, главное назначение которого борьба с танками.

Вокруг него сгрудились оба экипажа, подошли самоходчики.

— Это оружие называется гранатомет. — Продолжил старшина. — Может метать гранату на сто метров и больше. Граната может быть не только осколочная, но и специальная — для пробивания брони. Как нам объяснили, пробивает броню не меньше ста миллиметров.

Присвистнул командир самоходки. Володька только поежился, представляя, что бы произошло, если б он не успел отдать приказ о стрельбе на поражение.

— Оружие это секретное. И не рассказывали о нем до этого времени, потому что у противника его не было, и столкнуться в бою вы с ним не могли. — Старшина помрачнел. — Но как оказалось, нашим врагам удалось его получить. И, рано или поздно, вам придется встретиться с ним на фронте.

Старшина продолжил рассказ, прерываемый только вопросами танкистов.

Капитан Зайцев бесцельно теребил клапан кобуры. Выложенные в рядок трупы и немногочисленные пленные, слишком уж профессиональные бойцы в Осназе — дан приказ на поражение — значит бьем в лоб или в сердце, упрямо твердили, что его обманули. А, вернее, водили за нос все эти последние месяцы!

Никакого "Главного центра" здесь не было! А был обычный опорный пункт обычных диверсионных групп.

Об который он и должен был поломать собственные зубы, заявившись сюда только со своими волкодавами.

Да уж! Их бы тут положили за пять минут!

И только мимолетная усмешка Мордки Фельдмана заставила его поменять первоначальные планы и заявиться сюда с ротой Осназа и полноценной бронегруппой.

Как оказалось, не зря!

Впрочем, были у этой операции и плюсы. Самым главным из них был национальный состав диверсантов. Только услышав первое "пся крев", Виктор уже понял, какой след тянется из этого захолустья. Теперь же, бегло оглядев весь десяток, оставшихся в живых бойцов противника, он утвердился в нем окончательно. Пахло тут Британской империей, ибо только англичанам под силу собрать в одном месте и удерживать долгое время, что для польского характера невероятно трудная задача, такое количество жолнежей Армии Крайовой.

Но не выветривался тут и еврейский душок. Парочка трупов, отложенных с правого края, упрямо указывала, что данные товарищи, или господа, наследить здесь успели.

Удивляло, что их так мало. Судя по всему, не было их тут с самого начала. А те трупы, которые им удалось получить в апреле, были всего лишь подставой. Более чем за месяц, самым лучшим шифровальщикам НКВД так и не удалось извлечь из той записной книжки, захваченной его волкодавами два месяца назад, никакой полезной информации. Все труды дешифровщиков приводили к абсолютной бессмыслице на любом из известных языков.

Но зачем тогда сдали англичанина? Или, все же, не сдали? А просто, что-то не рассчитали?

Кстати, пришлось его, с извинениями, вернуть в родное посольство, как случайно оказавшегося в зоне боевых действий.

И что этот "журналист" утащил с собой? Подтверждение, что они вышли на, нужную им, финишную прямую?

Вопросы, вопросы и еще раз вопросы.

Кажется их обыграли. И обыграли вчистую! Никаких наметок будущей работы у него, капитана Зайцева, нет. И разрабатывать их не один день, и не одну неделю.

Придется вновь посетить подполковника Фельдмана в его уютной камере на Лубянке для проведения еще одной содержательной беседы. Теперь то Виктор знает, какие именно вопросы задавать в первую очередь. И пусть Мордка всего лишь пешка в этой игре, но кое-что ему, несомненно, известно. Пусть даже по слухам и недомолвкам.

Теперь ему понятно — почему в этом местепоявился подполковник Фельдман, переведенный, как выяснилось, с Дальнего Востока за неделю до появления здесь Виктора. Кто-то из верхушки заговора посчитал, что присутствие старого врага должно подтолкнуть капитана Зайцева в нужном им направлении. И оказался прав.

Виктор взял этот след с азартом гончей собаки, почуявшей запах зверя. Выяснил все, что касалось подполковника Фельдмана на его новом месте службы. В том числе, удалось ему выудить странную информацию о поездках данного подполковника в лес. Следующим логичным шагом был арест, или, по крайней мере, допрос Мордки. Что он и сделал.

Вечером семнадцатого мая, прихватив в качестве водителя, встреченного им в парке боевой техники, сержанта Банева, капитан Зайцев навестил своего любимого сослуживца.

Анализируя события той ночи, он по-другому осмысливал их. От непонятной гримасы подполковника, которую он тогда принял за раздражение пополам со страхом, а теперь оценил, как подспудное облегчение. До прощальной усмешки, когда лейтенанты его группы выводили Фельдмана через черный ход.

Эта усмешка Виктора и спасла. Не сдержался Мордка. Дал волю чувствам.

Виктор достал папиросу, прикурил от заботливо поднесенной зажигалки одного из бойцов и направился к центру поляны, где лейтенанты его команды начали допрос пленных.

Ну что же, расположение "главного центра" он все-таки выяснил! Скорее всего это Лондон, а вернее один из его пригородов.

Ничего! Придет время, доберемся и туда!

4 июня 1941 года Штаб Первой танковой армии

Получив приказ явиться на совещание к четырнадцати ноль-ноль, полковник Катуков постарался прибыть намного раньше для решения хозяйственных дел своего корпуса. Необходимо было решить вопросы с пополнением. Нужно было получить новые танки для замены потерянных во время боев. Удивило его то, что прибыло их намного больше того, что он ожидал. Судя по всему, третьи батальоны танковых бригад тоже решили укомплектовать тридцатьчетверками. Это радовало, так как повышало ударную мощь его корпуса. Намного больше командира корпуса удивило прибытие в его распоряжение еще двух самоходных полков СУ-85, кажется, их решили придать каждой танковой бригаде. Катуков начал чувствовать такую мощь, что даже забеспокоился — не зазнаться бы. Тем более, что еще до окончания боев ему сообщили, что одна из приданных ему противотанковых артиллерийских бригад остается в его подчинении. С такой силищей можно было смело выходить против любого противника, не опасаясь за исход столкновения. Кажется, наверху оценили успешные действия его корпуса и сделали соответствующие выводы. Что не могло не радовать.

К началу совещания в леске, месте расположения штаба механизированной группы, собрались все командиры корпусов. Недовольных среди них не было, из чего Катуков сделал вывод, что пополнение получили все, причем такое, что могло вызвать только радостное удивление. Вскоре в большой палатке штаба Механизированной группы началось совещание.

Командующий группы генерал Рокоссовский прибыл на совещание с петлицами генерал-лейтенанта, что вызвало среди командиров радостное оживление. Поздоровавшись с командирами, он начал совещание. Он подвел итоги пятнадцатидневных боев, сделав вывод, что объединение танковых и механизированных соединений было правильным, так как позволило разгромить противника, который был изначально сильнее их группировки, но, не ожидая такого сопротивления, потерял инициативу и был уничтожен. Причем не только физически, но и морально. Сорок тысяч пленных блестяще это подтверждали. Взято было много и вполне исправной бронированной техники, в том числе и танков, что было немалой заслугой танкового корпуса Катукова.

— Радует, что соответствующие выводы сделала и Ставка Верховного главнокомандования. — Продолжил Рокоссовский. — С сегодняшнего дня наша группировка преобразуется в Первую танковую армию.

Радостное оживление среди командиров корпусов подтвердило, что мнение о необходимости образования подобного объединения танков и мотопехоты давно существовало среди них. Тут же возникли краткие обмены мнениями среди командиров о способах применения танковой армии. Дождавшись, когда первый всплеск эмоций пройдет, генерал Рокоссовский продолжил.

— На переформирование и пополнение нашей армии командование выделило один месяц. Я, конечно, понимаю, что это очень мало, в другое время я бы просил увеличения этого срока. Но идет война и каждый час промедления ведет к усилению нашего противника.

Командиры, удивившись поначалу столь малому сроку, вскоре пришли к выводу, что все правильно. Еще один короткий обмен мнениями закончился и все вновь обратились во внимание, приготовившись получить указания для дальнейшей деятельности. Генерал Рокоссовский продолжил.

— Рад вам сообщить, что командующим Первой танковой армией назначен генерал-майор Катуков.

Удивленное молчание было ответом ему. Командиры корпусов посмотрели на Катукова, который изумлен был, пожалуй, даже больше их. Поразило его и новая должность, и неожиданное производство в генералы. Рокоссовский улыбнулся и продолжил.

— В состав Первой танковой армии включены Второй танковый корпус, а также Восьмой, Девятый и Девятнадцатый механизированные корпуса. Кстати, командиры Восьмого и Девятого мехкорпусов тоже произведены приказом Ставки в следующее звание генерал-майоров. Двадцать второй механизированный корпус отводится в резерв Ставки для переформирования.

Этот приказ объяснялся катастрофическими потерями, которые Двадцать второй механизированный корпус понес в прошедших боях. На него пришелся основной удар группировки Клейста на восьмой день войны, когда немцы предприняли первую попытку прорваться назад в Польшу.

— А вы куда, товарищ генерал? — Решился наконец спросить командир Девятого мехкорпуса полковник, а вернее уже генерал, Лизюков.

— Меня, Александр Ильич, назначают командующим Центральным фронтом. — Ответил ему Рокоссовский.

— А как же Жуков? — Спросил командир Восьмого мехкорпуса Богданов.

— Генерал армии Жуков назначен представителем Ставки ГКО на Западном направлении. — Ответил Рокоссовский.

— Когда в бой? — Высказал главный вопрос новый командующий Первой танковой армией генерал Катуков.

— Через месяц, Михаил Ефимович, как и было приказано Ставкой. — Утвердил Рокоссовский. — Нужно брать Силезию, и никто менять этот приказ не собирается.

Катуков кивнул головой, получив подтверждение своим мыслям, и сел на место. Он и сам понимал, что без взятия Силезии и Чехии на юге, и Восточной Померании на севере наступление на Центральном участке фронта лишено всякого смысла. Хотя, если ему не помогут ударом из Румынии, он вряд ли сможет сломить сопротивление немцев в центре Европы. Впрочем, опыт прошедших боев давал надежду, что командование продумало эти вопросы.

Радовало и то, что армию не стали собирать из новых частей, а оставили в ней уже спаянные боем корпуса Механизированной группы Центрального фронта. Жуков и Рокоссовский, согласившиеся с предложением Ставки создать такое объединение в полосе своего фронта, не прогадали. Несомненно, танковые армии будут создавать и на других фронтах, где заново, а где объединяя уже существующие танковые и механизированные корпуса. Но их армия Первая, ей и все лавры, и все шишки, пока будут обкатывать процесс формирования. Основные способы применения уже практически отработаны за прошедшие недели, когда его танковые бригады резали корпуса немцев на отдельные части, а бригады механизированных корпусов вгрызались в оторванные дивизии и полки противника. Перебрасывая артиллерию, командиры корпусов парировали ответные контрудары немцев. Уже на десятый день вместо частей противника стала образовываться "каша" из обрывков полков и дивизий, командиры которых зачастую не знали даже, что происходит в их собственных батальонах и ротах. К середине второй недели такой "кинжальной" обработки немецких дивизий большая часть из них превратилась в толпу потенциальных военнопленных, солдаты которых готовы были поднять руки при первой возможности, лишь бы избежать продолжения этого ада.

Катуков вспомнил, как на десятый день к нему привели на допрос оборванного и обожженного немецкого полковника. Его полк, накапливавшийся для атаки на большой лесной поляне, попал под удар дивизиона реактивных минометов. Двух залпов этих "чудовищ", как называли их немцы, оказалось достаточно, чтобы похоронить большую часть полка на поляне, превратившейся в огненную ловушку. Но даже те, кто сумел вырваться с нее, попали в полосу сильнейшего пожара — горели лес, трава, земля и даже железо оружия.

— Я солдат, я не боюсь смерти. — Кричал оглохший и наполовину ослепший офицер. — Но я не могу умереть, не увидев ЭТО. Покажите мне ЭТО "чудовище" и можете сразу расстреливать.

Полковника вместе с остатками его полка, а осталось их так мало, что едва хватило на две сводные роты, отправили в тыл. К другим таким же потерянным воякам, которые никак не могли понять, почему их разгромили всего за несколько дней. Их прошедших всю Европу!

Не меньшее впечатление на противника оказали штурмовики. Если в первые дни расчеты зенитных орудий еще пытались вести по ним огонь, то после основательного знакомства с данной техникой все солдаты противника разбегались с дороги, стоило только над ней показаться хотя бы паре Илов. Расчеты зениток, те, кто к тому времени еще был жив, бежали вместе со всеми. И даже танкисты выскакивали из танков и спасались под прикрытием кустарника и деревьев, убедившись, что бомбы, да и снаряды, этих летающих монстров легко пробивают верхнюю броню танков. Приданная Механизированной группе Штурмовая авиадивизия полностью выполнила поставленную перед ней задачу — к исходу первой недели по дорогам рисковали двигаться только откровенные самоубийцы. Все остальные переместились под полог леса, но и там их отыскивали смешные и неуклюжие "рус-фанер" разведывательных эскадрилий. Неутомимые У-2 отыскивали противника в любой чаще и тогда по скоплению противника наносили удар реактивные установки, оставляя после себя обгорелые головешки деревьев и человеческих тел. Катуков осмотрел одно из таких мест и потом в течение всего дня, преследуемый тошнотворным запахом, не смог проглотить ничего, кроме стакана холодного чая. Может быть, и прав был тот из древних, кто изрек что "труп врага пахнет хорошо". Но он не был на месте этого грандиозного кладбища.

Авиация была одной из основных составляющих победы. Основательно потрепав за первую неделю соединения четвертого и второго воздушных флотов немцев, не ожидавших от советской авиации такого "хамского" сопротивления, авиадивизии третьей воздушной армии Центрального фронта прочно завоевали господство в воздухе. С начала второй недели они буквально "ходили по головам" немецких войск, не давая тем ни минуты покоя. И даже ночью те же самые смешные У-2 засыпали немцев мелкими осколочными бомбами, с дьявольской точностью укладывая их прямо в разожженные костры.

Но нужно отдать врагу должное. Немцы серьезный и опасный противник, к которому нужно относиться с осторожностью, даже когда он прижат к стенке.

В Румынии румынские войска начали разбегаться чуть ли не на второй день такой обработки, бросая оружие и технику. Сдавались в плен целыми батальонами и полками. Был даже анекдотичный случай, когда рота тридцатьчетверок шестого танкового корпуса привела в плен целую дивизию во главе с генералом. Причем шествовали румыны с развернутыми знаменами парадным строем и под духовой оркестр. По последним слухам румынские дивизии даже перестали распускать, просто развели в места постоянной дислокации и поселили по казармам.

Немцы же сопротивлялись отчаянно, что в Румынии, что здесь. Этих удалось сломать только к исходу второй недели, перебив более половины личного состава их войск. И то, организованная сдача происходила только по приказу командования.

Наибольшим же шоком, конечно, для немцев явилось появление на фронте тяжелых и средних русских танков. Немецкие танкисты сходили с ума пытаясь подбить тяжелые КВ, всаживая в них раз за разом бронебойные болванки, ясно видя четкие трассеры попаданий, они с ужасом наблюдали как те продолжают двигаться, отхаркиваясь своим огнем от немецких панцеров, как от назойливых насекомых. Как юркие тридцатьчетверки раскатывали в блин их противотанковые пушки, с недосягаемой, даже для пушек Т-4, дистанции расстреливали панцеры, не неся при этом никаких потерь.

Когда же на поле боя показывались русские самоходки, в панцерах оставались только те танкисты, кто решил закончить свою жизнь самым достойным образом, сгорев в танке. Все остальные, кому еще не надоела эта глупая штука под названием жизнь, немедленно выскакивали из башен и разбегались в разные стороны. А что еще прикажете делать, встретившись с противником, который за километр прошибает тебя насквозь, как русские СУ-85, или обыкновенным фугасным снарядом отрывает башню танка, как тяжелые СУ-152.

Именно благодаря техническому превосходству, Катуков сумел уничтожить гораздо более многочисленного противника. Имея в своей группе тысячу машин, Клейст ничего не сумел противопоставить его танковому корпусу с чуть более чем двумястами танками. Правда в каждом механизированном корпусе были также полки КВ по сорок машин, да батальоны тридцатьчетверок по двадцать машин, но все же главной ударной силой был его корпус. Конечно было в их механизированной группе и почти три с половиной сотни БТ, но в открытых столкновениях с немецкими панцерами их старались не применять, только из засад. Впрочем, быстро прикинув соотношение машин, Катуков все же признал что Механизированная группа имела почти столько же танков, около восьмисот против тысячи, но сильно проигрывала в численности пехоты. И только быстрое маневрирование подразделениями позволяло создавать иллюзию превосходства, в которую немцы поверили и, в конце концов, проиграли.

От размышлений его отвлек толчок командира Восьмого мехкорпуса Богданов.

— О чем задумался Михаил Ефимович? — Спросил тот.

— Да вот прикидываю, как нам в месяц уложиться. — Решил сказать Катуков.

— Уж как-нибудь постараемся. Надо, значит надо! — Сделал вывод Богданов.

Катуков одернул себя и сосредоточился. Доклад продолжал начальник штаба Первой танковой армии генерал-майор Ротмистров. Он отдавал четкий приказ, судя по всему разработанный еще в штабе Механизированной группы, о дислокации и порядке пополнения всех бригад танкового и механизированных корпусов. Катуков начал записывать цифры, но вспомнив, что является теперь командармом, остановился и постарался внимательно вслушаться в произнесенные цифры. Бригады раскидывали как можно ближе к железнодорожным станциям, но с таким расчетом, чтобы они не мешали друг другу при получении техники и маршевого пополнения. Четкий график давал возможность надеяться, что все будет выполнено в срок и с минимальными потерями. Судя по всему, начштаба знал свое дело очень хорошо.

Получив необходимые указания, командиры корпусов отправились их выполнять. Оставшись в палатке штаба армии втроем с Рокоссовским и Ротмистровым, Катуков окончательно осознал, что очередной этап военной службы остался позади, и пора привыкать к новому положению. Он пересел на место командующего, которое ему тактично освободил Рокоссовский, и спросил.

— Константин Константинович, а кого прочат на мое место?

— А кого бы ты хотел? — Ответил ему вопросом на вопрос бывший командир Механизированной группы.

— Я бы, товарищ командующий, хотел командира шестнадцатой танковой бригады Петрова. — Сказал Катуков и уточнил. — Но он только подполковник.

— Пусть тебя его звание не волнует. — Сказал Рокоссовский. — Приказом командующего Центральным фронтом сегодня утром подполковнику Петрову за образцовое выполнение своих обязанностей при уничтожении противника присвоено следующее звание полковника. Тем же приказом он назначается командиром Второго танкового корпуса. Тебе осталось только завизировать этот приказ.

Катуков довольно кивнул. Кажется на его бывшую должность назначен самый достойный. Все-таки война дает возможность выдвинуть того, кто действительно может выполнять свои обязанности наилучшим образом, а не того, кто лучше всего улавливает желания своего начальства.

— Ну удачи вам генералы. — Поднялся со своего места Рокоссовский. — Работайте. А мне пора ехать.

— Константин Константинович, а ужин? — Спросил Ротмистров уже на правах хозяина.

— Некогда Павел Александрович. Мне еще у Жукова дела принимать. Как-нибудь в следующий раз поужинаем, когда приведете армию. Провожать меня не надо, не заблужусь.

Рокоссовский попрощался с командиром и начштаба создаваемой армии и вышел из палатки. Вскоре раздался гул двигателей. Эмка командующего и бронетранспортеры сопровождения тронулись в путь.

Катуков и Ротмистров переглянулись и сели за стол. В следующие четыре недели у них будет чрезвычайно много работы, которую необходимо обязательно выполнить, и выполнить хорошо. Чтобы потом не жалеть о том, что мог сделать, а не сделал из-за лени или самоуверенности.

8 июня 1941 года Северная Африка

Знойный южный ветер перегонял песок пустыни через приморскую дорогу Виа-Бальбоа, исполосованную гусеницами танков и бронетранспортеров. Обтекал наполовину засыпанные тем же песком брошенные британские автомобили. Кое-где горки того же песка обозначали не убранные, высохшие под знойным пустынным солнцем, трупы, скорее всего англичане, или кто там у них держал оборону на этом участке. Порой Роммель и сам не знал: с кем ему придется столкнуться в очередной раз. Кого только не нагнало в эти богом проклятые места английское командование. Весь многолюдный и многоцветный колониальный сброд со всех концов пока еще необъятной империи, в которой как хвастались англичане, "никогда не заходит солнце". С кем только не приходилось сталкиваться за эти недели его солдатам. Южноафриканцы, австралийцы и новозеландцы, как самые стойкие войска использовались против него чаще всего, но попадались сипаи и гуркхи из Индии, поляки и чехи, сбежавшие в свое время в Англию от победоносного вермахта, а теперь пытающиеся свести с Германией счеты в этих никому не нужных песках. Были среди солдат противника и французы, и бельгийцы, и голландцы, и даже немцы, из антифашистов, побоявшихся отправиться к русским. Говорят, что где-то в пустыне в одном из оазисов у англичан есть даже еврейский батальон. Это сообщение доставило офицерам его штаба несколько минут искреннего веселья.

— Эрвин, а почему вы не используете трофейную технику? — Паулюс, сидящий рядом с Роммелем, указал на, стоящие вдоль дороги кое-где впритык друг к другу, английские машины.

— У нас это барахла столько, что не знаем куда их девать. — Отмахнулся рукой Роммель. — Когда Уэйвелл "победоносно выравнивал линию фронта", как утверждали английские газеты с подсказки Черчилля, он нам оставил столько техники, что хватило переформировать в моторизованные все мои пехотные части. Одних танков мы захватили почти пять сотен. А уж автомобили и не считал никто. Вот и выбирали из них самые лучшие и пригодные для нас. А потом когда подошло к концу топливо и их брать перестали. Слили бензин и бросили за ненадобностью. Даже если бы я захотел их использовать, все равно сдвинуть их с места нечем. Бензина с трудом хватает для танков — парировать удары англичан, которые здесь напоминают сказочную гидру. Чем больше мы их тут бьем, тем больше у них техники и солдат. Черчилль перебросил сюда все войска из Азии и Африки с расстояния в две тысячи километров.

Паулюс удовлетворенно кивнул. Именно это он и предполагал, когда предлагал Гитлеру нанести удар в Африке. Надо признать, что Роммель оказался на высоте, прекрасно проведя всю операцию. Искусно обходя англичан, нанося им удары со всех, даже самых неожиданных сторон, он создал у английских генералов иллюзию превосходства, в которую они свято верили эти два месяца, да и верят до сих пор. Чем же объяснить, что, имея более чем трехкратное превосходство, они решаются только на то, чтобы иногда проводить разведку боем.

— Самым моим опасным противником является отсутствие горючего. — Продолжил развивать тему командующий Африканским корпусом. — Если бы у меня были хоть две заправки на танк, я бы уже вкатился в Каир. И никакие Уэйвеллы и Окинлеки меня бы не остановили. Хотя надо признать, что мои "ролики" уже отработали ресурс, моторы надо заменять новыми. Мы еще можем передвигать их вдоль линии соприкосновения с британцами, но серьезного броска вперед мои панцеры не выдержат.

— Боюсь Эрвин, что о моторах придется забыть, да и обо всем остальном тоже. — Паулюс окинул взглядом придорожные пески и продолжил. — Нам пора думать, как выбираться из этого никому не нужного места.

— Почему не нужного? — Усмехнулся Роммель. — Черчиллю эта проклятая пустыня очень нужна. Да и наш союзник дуче тоже от нее не откажется, хотя без нас он уже давно бы сидел на Сицилии.

Роммель понимал, что время серьезного разговора еще не пришло. Срочный прилет Паулюса мог обозначать только одно, что дела в Европе пошли скверно и его, не такой уж сильный, корпус понадобился там. А то, что дела у вермахта неважные, ясно было уже на пятый день вторжения в Россию. Вдруг заткнулся Ганс Фриче, все первые дни, пропевший об стремительных ударах "танковых богов" Германии, как гнилую мешковину рвущих сопротивление русских войск. Зато выступил Геббельс со странной речью о величии германского духа, который остается твердым даже в дни тяжких испытаний. Через неделю небо над его позициями очистилось от немецких самолетов, которые по словам летчиков срочно перебрасывали в Румынию. Заткнулись в эфире вечно говорливые итальянцы. Офицеры итальянских частей пытались выяснить у немцев положение на востоке и, не получив вразумительно ответа, теряли доверие к союзникам.

Первые исчерпывающие ответы были получены от пленных британских офицеров. Не скрывая сарказма, они рассказывали, что дивизии "непобедимого вермахта" разгромлены русскими уже на границе. Как все "танковые боги" въехали на своих "роликах" прямо в заботливо приготовленные для них котлы, где их танковые группы и перемалываются русскими. Как лучшая в мире германская авиация добивается в небе и на аэродромах русскими истребителями. Что Красная Армия захватила столько пленных, что русские потеряли им счет.

— Мне непонятно, как вы умудряетесь держаться против наших войск, если какие-то русские колотят вас как хотят? — Закончил свой рассказ пленный британский майор, со сквозящим в голосе презрением к противнику. Сам он совершенно случайно въехал на своем джипе в расположение передовых частей вермахта. А, судя по внешнему виду, и на фронте оказался так же случайно. Холеная морда истинного прожигателя жизни дополнялась идеально отглаженным кителем и членским билетом аристократического клуба Каира.

Роммель критически окинул взглядом свои мятые шорты в масляных разводах, разбитые африканскими дорогами ботинки, свои руки в ссадинах и заусеницах. Его вдруг одолела злость. Выслушивать замечания от этого напыщенного ничтожества было просто унизительно.

— Пока что майор, это вы "умудряетесь держаться против" меня, а не я против вас. — Со злой усмешкой поставил он британца на место. — А что касается "каких-то русских", то я уверен, что и вам скоро придется проверить на своей шкуре силу их ударов.

— Но Британия не собирается воевать с ними. — Заявил майор.

— Вы, как всегда, собираетесь отсидеться за чужой спиной? — Поинтересовался Роммель. — Не надейтесь. Если все, что вы тут мне рассказали, является правдой, то и вашей Англии придется вступить в войну с нашим общим врагом. И чем быстрее вы это поймете, тем больше шансов у вашей Британии уцелеть. — Видя, что майор пытается еще что-то сказать, Роммель махнул рукой. — Уведите этого болвана.

Был этот разговор вчера днем. А вечером его предупредили, что в расположение Африканского корпуса вылетает его давний друг Паулюс, который не так давно и устроил ему командование им. И вот тогда Роммель понял, что все рассказанное британцем — правда. Только большая беда могла в самый разгар компании отвлечь одного из высших офицеров генерального штаба на второстепенный участок фронта. Роммель был умным человеком и прекрасно понимал значение Африканской компании в общих задачах вермахта.

Даже когда его танки только ворвались в Бенгази, он уже понял, что удар его корпуса всего лишь отвлекающий маневр, главное предназначение которого испугать английское командование. Но Роммель не стал бы "лисом пустыни" если бы не использовал до конца самый завалящий шанс. Стремительно обтекая укрепления англичан, которые они пока не собирались сдавать, он устремился на восток.

Жара, пыль, скрипящий на зубах песок, взметаемый сотнями гусениц танков и бронемашин, пытающихся обойти друг друга в этой необозримой дали. Кипящее масло на раскаленных двигателях. Мгновенно исчезающий бензин из поврежденных емкостей. Кипящая вода в радиаторах. Раскаленные пушки на только что захваченных английских позициях. Жаркое пламя сгорающих танков. Растрескавшиеся губы и жуткая постоянная жажда. Далекие миражи оазисов и дворцов, исчезающие стоило только подойти поближе. И невозмутимые верблюды, наблюдающие за его бронированными колоннами. Душные дни сменялись холодными ночами, когда без шинели можно было замерзнуть. А на смену холоду ночи опять приходила удушающая жара полдня. И так день за днем, пока его войска рвались на восток, через эти проклятые пески.

Через неделю, обойдя блокированный Тобрук, Африканский корпус выполнил поставленную перед ним первоначальную задачу. На этом его возможности и заканчивались. Но тут на Роммеля пролились дары фюрера. К новой, полностью укомплектованной, панцер-дивизии фюрер добавил поддержку еще одного воздушного корпуса, затем были переброшены еще две пехотные дивизии, а самое главное, итальянцы все-таки притащили танкеры с горючим. Все это свалилось на его голову настолько вовремя, что впору было поверить в свою счастливую звезду.

И он ударил! Ударил так, что британцы, бросая танки и пушки, выбрасывая из перегруженных автомобилей оружие и боеприпасы, побежали во всю мощь моторов. Сталкивая с шоссе брошенные англичанами автомобили, его танки рвались к Каиру. Панические вопли эфира сопровождали каждый оазис занятый его войсками, каждый бархан, оставленный позади его мотопехотой. Почти не встречая сопротивления он к середине мая вышел на рубеж Эль-Аламейна и… остановился.

Не потому, что британцы сумели организовать оборону. И не потому, что Черчилль перебросил в Египет все, что сумел найти в пределах пары тысяч километров.

Просто у его танков закончилось горючее!

И взять его было негде!

Фюреру было уже не до африканских чудес. Роммель выполнил свою задачу, оттянув на себя все английские войска Средиземноморья. Да, его действия позволили сократить сроки югославской и греческой операции. Стремительно убегающие англичане не способствовали поднятию боевого духа союзников. Греческие генералы предпочли быстрый мир позорной капитуляции. Через неделю после начала операции вермахт парадным строем прошел через Афины.

Столь же быстро была разгромлена и Югославия. И хотя войска еще могли сражаться, генералы предпочли сдаться на милость победителя. Просидев в министерских креслах всего две недели, поспешили удрать вслед за убегающими англичанами и их ставленники.

Победоносный вермахт растекался по Балканам.

А Роммель остановился в шести десятках миль от желанной, но пока недосягаемой, Александрии.

Нет, фюрер не забыл его лично. Не забыл и его солдат. Награды на его корпус посыпались как из рога изобилия. Дождь Железных крестов всех степеней пролился на солдат и офицеров Африканского корпуса. Вот только бензинового дождя, который ему был так нужен, Роммель не дождался. Рейху было не до никчемных пирамид. Фюрер посоветовал попросить горючее у итальянцев. Но дуче сам сидел на голодном пайке и того, что он сумел наскрести, с трудом хватало для парирования контрударов англичан, которые они наносили с периодичностью, говорящей о том, что делали они это не из стремления отбросить его назад. Просто это была реакция британских генералов на назойливые понукания Черчилля.

Наступило тягостное равновесие. У Роммеля не было сил отбросить англичан, а британские генералы не испытывали большого желания отбросить его. Больше трех недель продолжались взаимные прощупывания противника, которые пока не привели ни к какому результату. Ставя себя на место англичан, Роммель находил десятки способов нанести поражение если не его дивизиям, то хотя бы итальянцам, старательно готовился к предполагаемому удару, но все заканчивалось ложной тревогой. В конце концов и у него возникло ощущение несерьезности сложившегося положения. Его солдаты плескались на пляжах Аравийского залива, по другую сторону которого шумела пока недоступная Александрия. В нескольких километрах от него принимали солнечные ванны англичане. Иногда над немецкими позициями пролетали английские Харикейны, его зенитчики отвечали ленивым огнем, которым все и заканчивалось. Почти все самолеты прикрытия его корпуса были перебазированы на будущий Восточный фронт, а те, которые остались, были ограничены жестким лимитом горючего.

А с началом компании на востоке поведение британских генералов стало настолько вызывающим и беспечным, что возникало сильное желание наказать их за самонадеянность. Вот только сил на это не было.

Визит Паулюса давал надежду, что возникшая неопределенность должна разрешиться каким-либо образом. Или он должен окончательно разгромить англичан, но вероятность такого решения проблемы все-таки была очень маленькой. Или же, что более ожидаемо, его заставят отойти на более выгодные для обороны рубежи, для консервации сложившейся ситуации. Что неприемлемо для него лично, но выгодно для Германии, которой еще один активный фронт в данной ситуации попросту не нужен.

Наконец томительная дорога закончилась. В сомнительном уюте штабной палатки, к которому командующий Африканским корпусом привык за эти месяцы, но который вызывал у, привыкшего к уюту генерального штаба, Паулюса брезгливое выражение лица, наступило время серьезного разговора. Оставшись вдвоем, генералы посмотрели друг на друга, после чего Паулюс извлек из своего портфеля несколько листков бумаги и подал Роммелю.

— Тебе надо ознакомиться с этим, Эрвин.

Гриф в левом углу документа "Совершенно секретно. Только для командования" сообщал о серьезности данной бумаги, а уточнение, сообщавшее, что это всего лишь пятнадцатый экземпляр документа, говорило о значимости его, командира Африканского корпуса, в нынешней иерархии вермахта. А вот само содержание вызывало столько вопросов, что Роммель пытался несколько раз оторваться от него, но каждый раз Паулюс, останавливал его, требуя дочитать до конца.

Документ был очень занятным. Ибо обобщал первые впечатления от столкновений с русскими войсками. И, хотя в нем было очень много фраз "предположительно" и "возможно", вызывал удивление названными в нем цифрами.

— Фридди, надеюсь это преувеличение предназначенное для того, чтобы пугать фюрера. — Роммель попытался сохранить критическое суждение о ситуации, но Паулюс охладил его.

— К сожалению, Эрвин, это не преувеличение, а преуменьшение, чтобы не пугать фюрера.

— Что ситуация настолько плохая? — Продолжил прощупывание Роммель.

— Ситуация просто катастрофическая! — Ответил ему Паулюс. — Со времен Фридриха Великого, которого так любит наш фюрер, рейх не был в столь сложном положении. То, что посчитали нужным сообщить тебе в этом документе эти бюрократы Кейтель и Йодль, не отражает и наполовину реальной ситуации.

— Так что нас ожидает? — Спросил Роммель.

— Нас ожидает крах! — Ответил ему, обычно спокойный и уравновешенный, Паулюс. — Все эти новинки военной техники, о которых ты сейчас прочитал, сводят все преимущества вермахта даже не на ноль, а на какую-то отрицательную величину, которую я назвать не решусь.

— Фридрих, мне кажется ты драматизируешь ситуацию. — Сказал Роммель.

— Эрвин, я сам видел атаку русского танкового корпуса день назад под Краковом. Наша артиллерия потратила, наверное, весь запас снарядов, чтобы остановить всего лишь несколько танков. А остальные спокойно въехали на позиции противотанковых батарей и втоптали в землю пушки вместе с расчетами. Эрвин, снаряды противотанковых пушек отлетали от брони этих монстров, не причиняя им никакого вреда! А эти, с позволения сказать, танки пробивали броню наших панцеров за километр!

— Но ведь у русских не было танковых корпусов?

— На Восточном фронте зафиксированы действия, по крайней мере, восьми русских танковых корпусов. — Охладил своего товарища Паулюс. — Правда у них другая организация, они состоят всего лишь из бригад, а не дивизий как у нас, но по три сотни танков в них есть. Причем большая часть из них — новейшие тридцатитонные тяжелые танки, не имеющие аналогов в остальном мире. Хотя сами русские называют их средними.

— Почему? — Удивился Роммель.

— Потому что у них есть еще более тяжелые — пятидесятитонные! — Усмехнулся Паулюс. — Причем вооружены эти монстры пушками в сто пятьдесят миллиметров.

— Фридди, у меня возникают сомнения в правдивости этой информации? — Удивился командующий Африканским корпусом. — Зачем вооружать танки таким калибром, если все задачи, стоящие перед ними, можно решить пушками намного меньшими по калибру?

— Этот вопрос, Эрвин, ты задашь Сталину, когда он окажется у нас в плену. — Сказал Паулюс. — Или, когда мы окажемся в плену у русских. Что, как мне кажется, в нынешней ситуации намного более вероятно. Ты прочитал про самоходные орудия?

— Да, и опять у меня возникают сомнения. Зачем они нужны, если есть такие танки?

— При той же массе они вооружены более мощным орудием. Самоходная установка на шасси русского среднего танка вооружена пушкой калибром 85 миллиметров. Пробивает наши панцеры насквозь с любой дистанции. Я сам видел Т-4 после такого попадания. Он был пригоден только в переплавку. Но это не все. У русских несколько типов новых самолетов, в том числе бронированный штурмовик.

— Как бронированный? — Оторопел Роммель.

— Двигатель и кабина пилота прикрыты броней, которая легко выдерживает попадания крупнокалиберных пуль, а под большими углами даже снарядов авиационных пушек.

Командующий Африканским корпусом только покачал головой.

— У пехоты очень много автоматического оружия. — Продолжил Паулюс. — Причем как винтовки, так и пистолеты-пулеметы. Много крупнокалиберных пулеметов, которые пробивают броню наших бронетранспортеров. Много противотанковых ружей большого калибра, попадания пуль которых выдерживает только лобовая броня Pz-3 и Pz-4. А c расстояния меньше ста метров они пробивают броню любых наших танков. В пехотных подразделениях много снайперов, очень эффективно применяемых, в некоторых случаях за первые минуты боя наши атакующие цепи оставались без офицеров. Есть еще какое-то новое оружие, про которое можно сказать только то, что после него остается выжженная земля. Что это — огнемет, пушка или миномет новой конструкции — мы ничего определенного сказать не можем. Тот кто видел работу этого оружия или в раю, или в плену у русских, если, конечно, они их не расстреливают на месте.

— Фридди, как же можно воевать при таком превосходстве противника? — После непродолжительного молчания спросил Роммель.

— Не знаю, Эрвин. Пока что мы только пятимся все дальше и дальше, и скоро упремся в границы рейха. Если русские до этого времени не перебьют всех наших солдат.

— И что же мы будем делать?

— Нам нужно заключить мир с англичанами, чтобы хотя бы развязать руки на западе и юге. В идеале возможно совместное выступление вместе с ними и французами против русских. — Начал излагать причины своего прилета Паулюс. — Твоей задачей будет передать английским генералам копию этого документа. Каким образом это сделать, решишь сам. Самое главное, чтобы они испугались и прислушались к нашим словам.

— Я сомневаюсь, что это возможно. — Сказал Роммель, в последних боях пораженной британской армией, в которой прекрасные солдаты сочетались с бездарными генералами. — Самоуверенность английских генералов превосходит их же собственное тупоумие. Они мне попросту не поверят. Они искренне верят, что их армия лучшая в мире. А наши поражения на востоке отнесут на счет слабости наших войск, а не силы русских.

— Значит нужно их убедить, что русские действительно сильны. — Паулюс брезгливо стряхнул с рукава влетевшего в палатку пустынного мотылька.

— Они все равно в это не поверят, пока русские танки не пройдут через их позиции.

— Вот и пусть не верят, лишь бы они оказались на пути русских танков. Неважно каким способом мы их туда заманим. Но если они окажутся на Восточном фронте, мы с тобой свою задачу выполним.

— Боюсь, что пока мы сумеем это сделать, Восточный фронт будет проходить западнее Берлина, а то и всей Германии. — Проворчал Роммель, не испытывавший никаких иллюзий по поводу сообразительности британских генералов.

— Эрвин, ты стал излишне пессимистичен. — Сделал вывод Паулюс.

— Я просто стал более информированным. — Уточнил Роммель выводы своего товарища. — Кстати, Фридрих, а фюрер знает о дополнительной цели твоего визита?

— Тебя стало беспокоить мнение Гитлера о твоих действиях? — Съязвил Паулюс.

— Я немного благодарен ему за то, что из командира полка стал командующим корпусом, пусть и на второстепенном направлении. — С не меньшей язвительностью ответил Роммель.

— Интересы Германии не всегда совпадают с интересами фюрера. — Сказал Паулюс, пытаясь смягчить высказанные ранее мысли.

— Фридди, я не хотел обидеть тебя! — Пошел на попятную командующий Африканским корпусом. — Мне просто хотелось уточнить — является ли твоя просьба официальным приказом ОКВ, или же это пожелание некоторых генералов?

Паулюс улыбнулся и достал из своего портфеля еще одну бумагу.

— Знаешь Эрвин, но Гальдер предвидел твою реакцию и просил передать тебе один образчик большевистской пропаганды.

Роммель быстро пробежал текст листовки. Стандартный пропагандистский листок. Он сам может накропать таких сколько угодно. Но все же что-то в нем было. Просмотрев второй раз, он понял что это. Фраза, слегка выделенная из основного текста, говорила: "Гитлеры приходят и уходят, а Германия остается".

— Вообще-то это перефразированная фраза Мольтке о кайзерах, но впечатляет. — Уточнил Паулюс насладившись впечатлением, оказанным на своего товарища данной цитатой. — Тебе не кажется, что в данной ситуации, она как нельзя лучше отражает сложившиеся положение?

— Хорошо, Фридди, я выполню пожелание Гальдера, или кто там стоит за этим заговором. — Видя, что Паулюс пытается возмутиться, Роммель остановил его. — Не нужно возмущений. Я люблю Германию не меньше тебя. И если для еe блага нужно не считаться с мнением Гитлера, я это приму.

Генералы замолчали, вслушиваясь в шум пустынного ветра за тонким полотном палатки, перегоняющего глупые песчинки с одного места на другое. Паулюс невольно прислушался к его шуму, возникли неизвестно откуда пришедшие мысли о том, что эти же самые пески видели непобедимые римские легионы. Теперь вот их топчут дивизии вермахта вместе с бесталанными наследниками некогда могущественных римлян. История идет по кругу, все возвращается на прежние места. Вот только, нужно признать, что его далекие предки могли попасть в эти обжигающие пески только в качестве рабов и гладиаторов. Но это не умаляет заслуг их потомков.

Роммель же задумался о практической стороне вопроса. Передать справку ОКВ о действиях на Восточном фронте британским генералам недолго. Главная проблема — как заставить этих идиотов принять еe к сведению и сделать правильные выводы. Возникали наметки плана будущих действий, о котором он пока не собирался говорить никому, пока представитель генштаба, каким бы другом он не был, не покинет территорию подвластную его войскам. Желая отвлечь Паулюса от мыслей о его возможных действиях, он спросил:

— Что мне делать, если англичане не сделают правильных выводов из наших сведений?

— Командование считает, что тебе нужно оттянуться к ближайшему порту, который позволит эвакуировать твой корпус в Италию. При неблагоприятном варианте развития событий, а он не исключен, твои дивизии более нужны в Европе. Если в Италии связаться с тобой для получения указаний Генштаба будет невозможно, то ты должен прорываться в Австрию. Ну а если тебе не удастся эвакуироваться, то ты должен отойти хотя бы в Триполи, а еще лучше в Тунис, чтобы контролировать эти ключевые позиции. Если ничего этого сделать будет невозможно, то и все указания ничего не стоят. Поступай тогда сам, как посчитаешь нужным в сложившейся ситуации.

Роммель согласно кивнул и глянул на часы. Был уже первый час ночи. Из-за полога палатки ощутимо тянуло прохладой, которая к утру превратится в самый настоящий холод, заставляющий часовых на постах кутаться в шинели и ругать эту чертову пустыню, которая зачем-то понадобилась рейху. Пришло время отдыха. Он вызвал адъютанта, который показал Паулюсу его место в штабном фургоне. Сам же командующий Африканским корпусом предпочел остаться в палатке, чтобы без помех еще раз обдумать возникшие у него мысли.

Подпрыгивая на неровностях плохо засыпанных воронок, Юнкерс Паулюса оторвался от земли и, набирая высоту, потянул к северу. Вслед нему заспешила четверка истребителей прикрытия. Под брюхом самолета колебался мираж несуществующего озера, сдобренный пальмами далекого оазиса. Набирающая силу жара уже прокалила броню бронетранспортера так, что к ней опасно прикасаться — можно получить ожог. Внутри железной коробки ненамного прохладнее, но стены, хотя бы, защищают от обжигающих солнечных лучей.

Кавалькада из двух бронетранспортеров повернула в пустыню, срезая петлю приморского шоссе. Взрывая носом небольшие барханы они устремились в песчаную даль. Роммель не хотел рисковать, если английская разведка узнала о его поездке, то сейчас вдоль всего шоссе английские истребителиоткроют охоту на все, что движется. Хорошо изучив режим работы британской авиации командир Африканского корпуса использовал для отправки Паулюса относительно безопасные утренние часы, когда выгнать чопорных англичан на войну можно было только самым жестким приказом. Конечно, вылет они все равно совершат позднее и, не обнаружив желанной цели, сбросят бомбы на безответный аэродром, который ежедневно приходится приводить в порядок, засыпая песком многочисленные воронки. Да истребители проутюжат на дороге неудачников, занесенных на нее отвернувшейся от них фортуной.

Мотаясь на жесткой лавке в такт броскам машины, Роммель шлифовал свой замысел, над которым просидел практически всю ночь. В нем нашлось место и трезвому расчету, и банальному безрассудству, и переменчивой удаче. Но если он удастся, то у него будет шанс взлететь на самую вершину в сложной иерархии вермахта. Хотя у него были сомнения — стоит ли туда стремиться в данной обстановке.

Второй задачей этого плана было заставить англичан считаться с его мнением. Он прекрасно понимал, что со слабым противником британские генералы разговаривать не будут. Сколько бы не покрикивал на них Черчилль из далекой метрополии, сколько бы не понукал их, реальной власти над этим аристократическим клубом у него не было. Он не мог, как Сталин расстрелять провинившегося генерала, или как Гитлер отправить того в отставку. Все, что он мог сделать — переместить бесталанного полководца на другое, не менее теплое, место, чаще всего подальше от войны. А такое решение вопроса большинство этих "джентльменов войны" вполне устраивало.

Чтобы заставить их поступить так, как нужно ему, Роммелю, нужно загнать их в самый дальний угол ринга, из которого они не смогут вырваться, и вот только тогда начинать договариваться.

На этот раз в штабной палатке он собрал всех, кто нужен был ему в решении этой проблемы. Первым делом он раздал офицерам и генералам, размноженный к этому времени документ ОКВ, доставленный Паулюсом. Какой смысл скрывать от своих подчиненных то, что скоро будет напечатано во всех английских газетах и комментироваться на всех радиостанциях от Дели до Каира. Если бы данную информацию удалось вручить лично самому Черчиллю, то, может быть, еe сохранили бы в тайне. Но в этом вселенском борделе под названием Каир, самое большее, через сутки не будет иметь копию этого документа только самый ленивый или самый жадный.

Офицеры, ознакомившись с содержимым, мрачнели, тихо переговаривались между собой, ждали его указаний.

— Итак господа, я должен сообщить вам неприятнейшее известие — все, что мы с вами здесь до сегодняшнего дня делали не имеет никакого смысла.

Офицеры мрачно молчали, они и сами сделали такой же вывод. Кто-то тихо выругался.

— Командование поставило нам задачу приготовиться к эвакуации. Но, как вы понимаете, удачная эвакуация возможна только при непротиводействии противника. Предоставит ли он нам в данной ситуации такой шанс?

Роммель высказал общие мысли и теперь внимательно всматривался в лица подчиненных. В них он выискивал недовольство, мрачную решимость, но не видел обреченности. Это ему и было нужно. Пока его корпус не утратил боевого духа, он еще покажет всем на что именно способен генерал Роммель.

— Второй задачей является ознакомление британских генералов с данным документом. — На лицах некоторых мелькнуло удивление, но вскоре сменилось пониманием. Роммель продолжил. — Вот только сумеют ли они сделать из него правильные выводы?

Генералы с сомнением покачали головами. Кто-то усмехнулся. Начальник разведки корпуса тихо рассмеялся.

— Вам майор, — обратился Роммель к нему, — и предстоит это сделать.

Тот только кивнул в ответ.

— Но как вы понимаете, господа. — Продолжил Роммель. — Убедить англичан можно только силой. Со слабым противником разговаривать они не будут. Значит наша третья задача — доказать им, что мы сильнее их, чего бы они о себе не воображали.

Роммель подошел к карте лежащей на соседнем столе.

— Майор, подтвердились ли ваши сведения, сообщенные позавчера.

— Да, мой генерал. — Поднялся начальник разведки корпуса. — Англичане действительно накапливают горючее в указанном месте. От наших позиций до склада всего лишь пятнадцать километров.

— Обнаглел Окинлек. С нами совсем не считается. — Заметил генерал Штрайх, командир пятой легкой дивизии. — Насколько велики запасы?

— Нам хватит до самого Каира. — Подвел итоги разговора Роммель.

Генералы заулыбались. Если уж придется заключать мир с англичанами, то лучше сделать это в Каире. Это с британских генералов собьет их спесь, и заставит задуматься о событиях на востоке.

— Я чувствую себя как гость, по ошибке приглашенный на светский раут. — Начал постановку задачи Роммель. — Только он вошел во вкус, как вдруг обнаруживается, что он лишний и его начинают выкидывать за дверь. И как-то хочется напоследок очень невежливо хлопнуть дверью!

— Когда будем "хлопать дверью"? — Поинтересовался генерал фон Тома.

— На подготовку операции достаточно пяти-шести дней, но исходить будем не только из этого срока. Нужно чтобы британцы старательно изучили "эту бумажку". — Роммель кивнул на справку ОКВ. — И окончательно расслабились. А вот тогда мы ударим.

— Предлагаю назвать операцию "Случайный гость". — Сказал командир пятнадцатой танковой дивизии генерал фон Приттвиц.

Засмеялись присутствующие, Роммель согласно кивнул. Генералы придвинулись к карте и началась разработка последнего прощального "хлопка дверью" на Африканском театре военных действий.

11 июня 1941 года Прибалтика

Противный свист тяжелой мины резал слух, заставляя прижиматься к земле, хотя по звуку Гюнтер уже определил, что она пролетит дальше. Усилием воли он заставил себя подняться и совершить очередной бросок к спасительным развалинам многоэтажки, за которой находился командный пункт его батальона. Приглушенный расстоянием взрыв оповестил округу, что мина наконец-таки нашла цель. Гюнтер оглянулся. Взрывом разнесло относительно целый, по сравнению с остальными постройками района, двухэтажный особняк, в котором у русских находилась какая-то из их многочисленных контор, а в настоящее время держал оборону взвод соседнего батальона.

Гюнтер только что пробегал мимо них и услужливая память вывела перед мысленным взором усталые лица солдат. Особенно запомнился молоденький солдат с испуганным взглядом. Запомнился именно испугом. За три недели непрерывных боев всех пугливых уже успели похоронить, а у остальных страх прочно уступил место упрямой решимости и отрешенности. Большинство уже окончательно мысленно похоронила себя. После того как русские три дня назад прекратили бессмысленные атаки, появилась надежда, что скоро к ним пробьется помощь. Но вместо этого начались бесконечные изматывающие обстрелы и налеты. Большевики не жалели снарядов и бомб, превращая красивый когда-то город в груду развалин. Тем более удивительно, что первые дни авиацию они не использовали вообще, а артиллерия вела огонь только из небольших калибров.

Видимо кто-то там наверху, в Москве, имеющий право решать судьбы не только отдельных людей, но и целых народов, вынес городу смертный приговор. И вот теперь этот приговор приводили в исполнение, не жалея смертоносного железа.

Шестнадцатисантиметровая русская мина была самым жутким подарком, падающим на головы его солдат из затянутого пылью и дымом неба. Если от настильной траектории снарядов можно было укрыться за тыловой стороной домов, впрочем, успешно превращаемых этими снарядами в груды битого кирпича, то от мин, с жутким свистом и воем влетающих в укрытия, а то и прямо в окопы, спасали только подвалы. Эти же посланцы ада, ибо только дьявол мог додуматься до мин такого калибра и мощи, с легкостью разносили любые перекрытия, заживо хороня отчаявшихся людей под обломками. Из двух взводов его батальона, попавших в такие ловушки, откопать удалось чуть более трети. И то половина была ранена осколками мины и разорванных страшной силой кирпичей.

Вот и сейчас соседний батальон лишился левофлангового взвода. Даже если кто-то и остался жив после взрыва, вряд ли он будет боеспособен. Чаще всего остаются в живых те, кого отшвырнуло страшной силой в сторону. В результате — контузии и переломы, которые уменьшают количество солдат не хуже классических ран.

Мелькнула мысль, что правый фланг батальона теперь нужно усилить еще одним пулеметом, но тут же погасла. Отправлять солдат из относительно безопасных укрытий на верную смерть не хотелось. Вряд ли русские перейдут в наступление. Зачем им ложить головы под пулями, если можно смешать врага с землей с безопасного расстояния.

Хлопнула где-то далеко четвертая мина. Гюнтер облегченно вздохнул. Обстрел закончился. Какое счастье, что у русских не так много боеприпасов для этих чудовищ, а то бы от солдат доблестного вермахта уже ничего не осталось. Если бы русские еще умели соблюдать график ведения огня, потери немецких войск были бы намного меньше. Но эти азиаты никакого понятия не имеют о пунктуальности. Никогда неизвестно, на сколько именно начнут раньше или же, что более вероятно, опоздают начать обстрел артиллеристы противника. Вот и приходится быть все время настороже.

Гюнтер сделал еще один рывок и добрался до подбитого в один из первых дней панцера. Тогда они еще наступали и какая-то русская батарея, подпустив их ближе, практически в упор расстреляла наступающие панцеры в подставленные борта. Часть поврежденных машин вскоре утащили ремонтники. А эти три так и остались молчаливым напоминанием о днях относительной удачи. Русские тогда сожгли семь машин, и только вмешательство литовцев, выступивших на стороне вермахта, помешало им перестрелять всю танковую роту. Хорошо замаскированные орудия удалось обнаружить только тогда, когда в их расположении стали рваться гранаты. Это литовцы ударили в тыл советской батарее.

Остатки литовского отряда добровольцев держали оборону на его левом фланге. Правда, с каждым днем их становилось все меньше и меньше. И не только из-за боевых потерь. Смело вступившие в бой в первые дни, когда победа вермахта казалась несомненной, теперь, когда танковая группа Гепнера сидела в котле, они быстро растеряли боевой пыл и начали разбегаться, страшась русского возмездия. Среди них, да и немецких солдат тоже, ходили жуткие слухи о расправах, утраиваемых большевистскими комиссарами над добровольцами литовских отрядов и их семьями.

Сам Гюнтер этим россказням не верил. Как могли сведения об этом попасть в блокированный со всех сторон город. Сами литовцы при этом ссылались на каких-то знакомых своих дальних родственников, с риском для жизни пробравшихся через линию окружения. Зачем? Зачем здравомыслящему человеку спешить на верную смерть? Тем более, что обстоятельные неторопливые литовцы не производили впечатления сорвиголов. Они и в драку то ввязались только потому, что посчитали абсолютно безопасным для себя выступить на стороне победителя. Да еще в надежде, что на этом их участие и закончиться. Не получилось!

Гюнтер переместился за третий панцер. Закопченные останки некогда грозной боевой машины, распахнувшие от внутреннего взрыва многочисленные люки, являли собой жалкое зрелище. Красавец Pz-3, гордость танковых дивизий вермахта, несомненно, лучший танк Европы, оказался просто беспородной шавкой по сравнению с породистыми бульдогами Восточного фронта. Никогда он не забудет растерянные лица танкистов после первого столкновения с русскими Т-50, которые оказались ничуть не хуже их прекрасных машин. И дикий ужас в глазах уцелевших после столкновения с ротой тяжелых КВ. Нет, танкистам вермахта приходилось нести потери и раньше. Чаще от артиллерии, реже при столкновениях с очень даже неплохими французскими танками. Но никогда эти столкновения не заканчивались с таким диким счетом: один — к десяти. Потеряв во встречном бою двадцать машин, большую часть безвозвратно, танковый батальон вермахта с трудом остановил продвижение пяти тяжелых русских танков, подбив всего лишь два! Причем эти монстры не горели. Они всего лишь остановились, а один из них даже продолжал стрелять.

Гюнтер выглянул из-за гусеницы. Предстоял самый опасный рывок через открытое пространство, простреливаемое русскими пулеметами. Шевельнулось сожаление о том, что не послушал приказа оберст-лейтенанта и не пошел кружным путем через тылы. Правда, путь при этом был, по крайней мере, в три раза длиннее, а насчет безопасности — мины со снарядами там падают даже чаще, чем на передке. Ну, а русская авиация, не трогающая траншеи переднего края из-за боязни накрыть своих, в тылах просто зверствует, расстреливая все, что имеет глупость пошевелиться.

Гюнтер внимательно всматривался в линию русских позиций, без особой надежды что-либо заметить в этом нагромождении строительного мусора из битого кирпича, остатков дверных и оконных проемов и искореженного взрывами железа. Вчера утром на этом месте он потерял своего ординарца, убитого очередью из пулемета, а ближе к вечеру снайпер подстрелил связного из соседнего батальона.

Время шло и пора было принимать решение. Если снайпер по-прежнему на этом участке, то он давно присмотрел его и ждет только, когда мишень покажет себя. Спасти может только скорость, да удача. Эх, если бы что-то отвлекло русских. Гюнтер уже не боялся смерти, но умереть именно сейчас был не готов. Одно дело, когда тебя рвет пулями или осколками в горячке боя, когда и ты стреляешь в неприятеля, и совсем другое, когда невидимый тобой враг уподобляет тебя охотничьему трофею.

Раздался близкий гул. На относительно небольшой высоте показались русские бомбардировщики, очередной волной наплывающие на обреченный город. Вокруг них роились истребители прикрытия. Непонятно было зачем они летают, немецкой авиации над головами танковой группы Гепнера нет уже почти неделю. Хотя у русских хватает самолетов и горючего для совершения нелогичных поступков. Оставшиеся без противника истребители прикрытия развлекались расстрелом немногочисленных зениток, еще оставшихся после трехдневных налетов, да охотой на пулеметчиков, ведущих по ним огонь несмотря на смертельный риск.

Кажется удача его не покинула. Гюнтер терпеливо дождался когда волна бомбардировщиков наползет на линию передовой и рванулся вперед. Расчет оказался правильным. Русские, конечно же, не отказали себе в удовольствии разглядеть свои самолеты, и пока они пялились на небо, он успел проскочить простреливаемое пространство и перевалится в окоп. Вдогонку засвистели пули, взметывая фонтанчиками землю на бруствере — опомнился русский пулеметчик. Но Гюнтер уже, пригнувшись, бежал по неглубокому переходу в сторону ближайшего блиндажа.

Первым, что его встретило в блиндаже первого взвода, был осуждающий взгляд фельдфебеля Мюллера, принявшего командование взводом после гибели лейтенанта Замке.

— Господин гауптман, стоило ли так рисковать? — Мюллер не старался скрыть своего неодобрения поведением командира батальона. — Не лучше ли было обойти по тылам?

— Мюллер, вы уверены, что там безопаснее? — Насмешливо поинтересовался у него Гюнтер, кивая в сторону недалеких бомбовых взрывов, русские бомбардировщики начали свою работу.

Фельдфебель промолчал, но своего отношения к мальчишескому, с его точки зрения, поведению офицера не поменял. Гюнтер вдруг подумал, что из Мюллера вышел бы прекрасный офицер — серьезный, исполнительный, старательный, а самое главное для фронтового командира взвода или роты, бесстрашный. Но поздно.

Дня через два, самое позднее три, русские перейдут в наступление и все они превратятся или в трупы, или в пленных. Третьего не дано. До сегодняшнего посещения штаба полка была у него надежда на другой исход. Но улетучилась, как только начальник штаба, исполняющий обязанности командира полка раненого день назад, холодным до безжизненности тоном прочитал обращение фюрера, окончательно переводя дивизии их группы, застрявшие в этом дурацком городе, из разряда попавших в сложное положение войсковых подразделений, в категорию еще живых по нелепой случайности смертников. По мере прочтения этого документа менялось выражение лиц офицеров. От смутной надежды к полному безразличию. Затихали всякие разговоры, еще имевшие место в темных углах подвала, служившего пристанищем штабу. Мертвели глаза, наливались тяжестью руки, опускаясь к кобуре, появилась мысль о том, что намного проще застрелиться, чем пересказывать все это своим солдатам.

Фюрер решил принести их в жертву. Вместо еще возможного прорыва на запад, при условии что им помогут ударом из Пруссии, Четвертой танковой группе Гепнера было приказано вести бои, связывая как можно больше войск противника.

Гюнтеру стало плохо при этих словах. Все эти бесконечные дни он убеждал своих солдат, что они удерживают плацдарм, необходимый Германии для стремительного рывка в глубь варварской России. Что неудачи у них временные, что нужно дождаться помощи, которая вот-вот придет из недалекой Пруссии. А что говорить теперь?

Наверное, потому он и пошел вдоль переднего края, что жизнь теперь не имела никакой ценности. Хотя помирать в двадцать восемь лет было страшно, но и смотреть в глаза боевых товарищей, которых ты, хоть и неосознанно, обманывал все эти дни, представлялось мерзким занятием.

Майор Хенне командир второго батальона их моторизованного полка, выйдя из штабного подвала, витиевато выругался. Хенне был родом из Гамбурга, в молодости ходил матросом на торговом пароходе, где и научился неподражаемо материться на нескольких языках. Даже за недолгое пребывание на Восточном фронте он умудрился пополнить свою коллекцию несколькими русскими выражениями. Гюнтер слышал его тирады и раньше, но никогда до этого майор не вплетал в них верховное командование вермахта и самого фюрера. Один из штабных офицеров попытался сделать ему замечание, но наткнувшись на злой взгляд, предпочел за лучшее ретироваться. А из боевых офицеров полка никто не высказал недовольства его поведением.

Хотя упоминание фюрера в сексуальной компании с целым набором животных, свести которых вместе могло только чрезвычайно извращенное сознание, неприятно резануло слух, Гюнтер понимал майора. В 56 танковом корпусе у него в одной из панцер-дивизий воевал младший брат. Брат остался в сгоревшем панцере где-то севернее Ковно, когда русские армии таранными ударами загоняли их части в котел. Не имевший детей Хенне любил своего намного, на пятнадцать или около этого лет, младшего брата отеческой любовью. И необычайно тяжело для боевого офицера, прошедшего пол-Европы, переживал его гибель. В тот день Гюнтер впервые видел его пьяным, и впервые услышал знаменитые словесные пассажи майора. Правда тогда в них еще не упоминалось непосредственное начальство поименно, а по большей части доставалось русским. Но сегодня майор, похоже, сломался окончательно.

Продолжение сексуальных похождений верховного командования вермахта в не менее экзотической компании, майор не повторялся, Гюнтеру удалось выслушать в штабном подвале второго батальона, его правофлангового соседа. Впрочем ему уже было все равно. Трофейная русская водка прекрасно притупляла патриотические порывы, веселила, требовала совершения необдуманных и нелогичных поступков. Гюнтер впервые стал понимать русских, хлебнув этой огненной жидкости, можно было вести себя только так, как поступал противник.

— Вот чему нужно поучиться у русских, — бубнил уже изрядно пьяный майор Хенне, — так это изготовлению водки, с которой нашему шнапсу не сравниться.

— Если бы только этому. — Включился в разговор начальник штаба батальона обер-лейтенант Рейхельт, который не выходил из пьяного состояния с тех пор, как их батальон захватил склад с водкой. — А русские танки, а их штурмовики, а, наконец, эти проклятые минометы с калибром в двенадцать и шестнадцать сантиметров.

Гюнтер согласно кивал. Сюда можно было добавить и крупнокалиберные пулеметы, под огонь которого на второй день войны попала его рота, и противотанковые ружья, которые жгли легкие панцеры как спичечные коробки, и даже подбивали Pz-3 и Pz-4 на малых дистанциях. Ходили слухи и о каком-то новом оружии, под огонь которого ему пока не приходилось попадать. Но слухи настолько ужасные, что становилось страшно заранее.

Только русская водка могла объяснить его желание прорываться в свой батальон вдоль передовой. Трезветь Гюнтер начал после первого обстрела, окончательно придя в норму, когда в относительной близости рванула тяжелая мина шестнадцатисантиметрового калибра. Впрочем он прихватил с собой пару бутылок, опытный в деле потребления данного напитка Рейхельт настоятельно советовал принять пару рюмок после прорыва в свою часть. Если конечно повезет остаться в живых.

Гюнтеру повезло. И даже бутылки с водкой остались целы. Возникло искушение выпить рюмку сразу, появилась мелкая дрожь в пальцах, организм избавлялся от избытка адреналина, впрыснутого в кровь при прорыве вдоль передовой. Но не хотелось разочаровывать фельдфебеля Мюллера.

Гюнтер торопливо извилистыми ходами сообщения, повторяющими изгибы разрушенных улиц, пошел к своему командному пункту. Возникло искушение заглянуть в свою бывшую роту, но Гюнтер сразу отмел его. Там придется отвечать на вопросы, и отвечать правдиво. Врать старым боевым товарищам, с которыми прошел Польшу и Францию, мерзко и противно. Пусть врет им Курт, который сменил его на должности командира роты. Кстати, нужно вызвать его самым первым, не помешает посоветоваться.

В подвале командного пункта батальона его встретила тишина. Начальник штаба ушел инспектировать свою бывшую роту. Не было и всех остальных офицеров. Гюнтеру вдруг стало понятно, что они так и не стали полноценным командованием. Каждого из них тянет в свою бывшую роту. Конечно, если бы повышение в должности происходило как обычно, многих проблем удалось бы избежать, попросту посоветовавшись с предыдущим командиром. Но предшествующий ему командир батальона, да и весь штаб тоже, сгорел в бронетранспортере, попавшем под удар русской артиллерии.

Оставшись один, пришлось для этого выпроводить нового ординарца под предлогом сбора офицеров, Гюнтер последовал совету обер-лейтенанта Рейхельта и выпил рюмку огненного напитка, который русские вполне успешно выдавали за обычное спиртное. Подождал несколько минут и добавил еще одну, ведь Рейхельт рекомендовал именно две рюмки. Чувствуя как потек по жилам жидкий огонь, Гюнтер начал понемногу успокаиваться, и даже приказ фюрера перестал казаться предательством по отношению к нему и его солдатам. Тянуло добавить еще, но Рейхельт предупреждал его, что нужно подождать и Гюнтер последовал совету более опытного в этом деле товарища.

Иван заметил немца, пробирающегося, прикрываясь линией развалин, которые когда-то гордо назывались улицей, стоило тому только показаться в пределах досягаемости. Он не торопясь навел пулемет на место предполагаемого появления своей цели, но тот оказался очень умелым противником, ни разу не позволив полноценно прицелиться. Иван переводил ствол вслед чересчур прыткому "гансу", ожидая когда он приблизится к подбитым немецким танкам. За ними было сразу метров двадцать совершенно открытого пространства, на котором он и собирался остановить своего противника. Наконец немец переместился за крайний сожженный танк и остановился. Иван нашел прицелом край брони танка, ожидая появления немца. Выбрал слабину курка, успокоил дыхание.

Немец не спешил, понимая всю свою уязвимость на последнем участке. Иван тоже не торопился. Этот "ганс" уже был трупом, несколько секунд ожидания ничего не решали. Вдруг его плеча коснулась рука взводного.

— Пусть дальше бежит, Ковалев, нам незачем тревожить немцев раньше времени. — Взводный посмотрел на часы, на Солнце неторопливо перемещающееся над горизонтом, и добавил. — Попугай, конечно, но отпусти живым.

Иван недовольно дернул головой. Если начальство велит отпускать врага, то оно имеет на это какие-то причины. Впрочем причины уже были видимы невооруженным глазом, накапливавшаяся за его спиной пехота ясно говорила, что трехдневная передышка закончилась, и скоро опять придется идти в атаку.

Наплывающий со спины гул заставил повернуть голову. Из-за далекой линии горизонта выплывал ровный строй бомбардировщиков. Последующий за артподготовкой налет авиации должен был вызвать у немцев ощущение, что на сегодня все уже закончилось. Все предыдущие дни командование обработку немецких позиций строило всегда по одному плану: артиллерийский обстрел из постепенно увеличивающихся калибров, накрытие минами большого калибра и, напоследок, бомбардировка несколькими волнами авиационных налетов. Такой шаблонный подход вызывал недоумение у бойцов, но теперь всем стало понятно. Привыкшие к порядку немцы непременно должны расслабиться.

Иван бросил короткий взгляд на танки. Немец пока не торопился, ожидал когда подползут бомбардировщики. Иван передвинул прицел на бруствер немецкого окопа. Вот уже первая линия самолетов проскочила линию передовой. Наконец и немец сделал рывок, проскочил открытое пространство и перевалился через бруствер. Как только он скрылся в окопе, Иван рубанул длинной очередью по брустверу, провожая своего врага. И мгновенно скрылся за стеной, ожидая ответной очереди. Но еe не было, не то что в первые дни. Тогда немцы поливали огнем все, что считали опасным. Но теперь экономили патроны. Да и непрерывные обстрелы пяти прошедших дней приучили немецкую пехоту сидеть в укрытиях.

Иван снял пулемет с подоконника, отсоединил диск, стал неторопливо набивать расстрелянные патроны. Закончив работу, защелкнул диск на место, достал кисет и стал сворачивать самокрутку. Похлопал себя по карманам и недовольно сморщился, спички остались в подвале. Посмотрел по сторонам, увидел своего командира отделения.

— Сержант, спички есть?

Тот кинул ему коробок. Иван прикурил, вернул спички хозяину и привалившись спиной к стене с наслаждением втянул дым. В комнате, в которой обычно держали оборону он и еще один боец, собралось все его отделение. Заскочил в очередной раз взводный, переговорил с сержантом и побежал через пролом в соседнюю комнату. Та была побольше размерами и через развороченную противотанковой гранатой стену было видно, что в ней сидели бойцы второго и третьего отделения. Значит кто-то сменил их в соседнем здании. Подсел сержант, спросил:

— Куревом угостишь?

Иван протянул ему кисет, сержант свернул цигарку, прикурил от Ивановой самокрутки, по примеру своего пулеметчика откинулся к стене.

— Уплотнили нас? — Спросил Иван, кивая на соседнюю комнату.

— Прислали на наш участок еще один батальон. — Ответил сержант, поерзал устраиваясь поудобнее. — Спать охота. Я покемарю, ты толкни меня, если начальство покажется.

Сержант прикрыл глаза и мгновенно провалился в сон. Забытая им самокрутка дымилась в откинутой правой руке, левая же по привычке прижимала к себе приклад ППШ. Дремали и остальные бойцы отделения, иногда вскидываясь от громкого звука. Отделение вместе с саперами ходило ночью в разведку, изучать подходы к немецким позициям. Только Ивана отставили, и сейчас он отрабатывал свой ночной отдых, сторожа покой отделения.

Заскочил взводный, окинул взглядом спящих бойцов, подошел к Ивану. Видя, что тот собирается толкнуть сержанта, сказал:

— Не надо, пусть спит. Успеет приготовиться когда концерт начнется.

Иван понятно кивнул, подремать под артподготовку не получится. Тем более немецкие позиции в ста пятидесяти метрах.

— Вот, что Ковалев, я вам в отделение еще одного бойца привел. Хочу тебе поручить за ним присматривать. — Лейтенант непонятно вздохнул. — Лучше бы его вообще взашей отсюда гнать, да нет у меня такой власти.

Иван с удивлением посмотрел на командира взвода. Что же это за боец, которого гнать надо?

В пролом бывшей двери проскользнула еще одна фигура такого вида, что Иван поначалу чуть за пулемет не схватился. Мешковатый комбинезон обшитый странного вида тряпочками в основном черного и коричневого цвета, попадались правда и серые, и зеленые и даже белые, полностью скрадывал фигуру, но даже он не мог скрыть, что боец, вызвавший беспокойство взводного, строен и хрупок, что длинная винтовка с прицелом ростом почти с него. Снайпер догадался Иван. Вот только непонятно зачем его гнать. Снайпер в бою ох как пригодится. Тем более этот какой-то особенный. Есть и у них во взводе свой снайпер, вообще-то по новому штату положено иметь его в каждом отделении, но то ли не успели их подготовить, то ли в другом месте они больше понадобились, но рота вместо девяти снайперов, получила только двух. Но даже два снайпера приучили немцев десять раз подумать, прежде чем высовывать голову из-за укрытия.

Только за последние два дня Чумаков, снайпер их взвода, подстрелил двоих гансов. А сколько у него было удачных выстрелов за десять дней боев, Иван просто не знал.

Вошедший снайпер повернул голову, отыскивая командира, качнулись короткие, по плечо, светлые волосы. Иван обомлел.

— Да это же девка! — Только и смог сказать он.

— Вот именно, — отозвался лейтенант.

— Товарищ лейтенант, да как же это? — Иван пытался подобрать слова, но в голову приходили только матерные. — Зачем это! Ведь девка же! Ну ладно санитарки или связистки. Но в снайперы зачем?

— Говорят, товарищ Сталин разрешил. Добровольцами. Тем кто стреляет хорошо.

— А она что стрелять умеет? — В очередной раз удивился Иван. — Да она же чуть больше винтовки?

— На чемпионате Союза три раза призовые места занимала. — Ответил взводный.

Окончательно определив, кто в комнате является командиром, снайперша подошла к ним. Иван с недоверием смотрел на нее, пытаясь выискать в лице что-то особенное, что отличало бы еe от других женщин. Но ничего не находил. Девчонка как девчонка. Самая обычная, не дурнушка и не красавица. У них в Сталинграде таких на каждом углу по десятку.

— Знакомьтесь. — Лейтенант, переводя взгляд с пулеметчика на снайпершу, сказал. — Красноармеец Ковалев будет вам помогать. Он правда со спецификой вашей работы не знаком, но стреляет тоже метко.

— Товарищ лейтенант, а пулемет кому? — Спросил Иван.

— Агафонову отдашь, а сам его винтовку возьмешь. — Сказал взводный. — Иди, меняйся, отделенному я сам скажу.

Иван согласно кивнул. Нашел в дальнем углу ефрейтора Агафонова, растолковал ему приказ командира взвода, обменял оружие и заспешил к своей новой напарнице. Агафонов, зевая так, что возникала опасность вывихнуть челюсть, пристроил "дегтярь" рядом и снова заснул. Приказ взводного, переводивший его в пулеметчики, никаких эмоций у него не вызвал. Последние полгода учили их так, что каждый боец взвода с легкостью управлялся с любым оружием имеющимся у них в наличии.

— Меня Ольга зовут, Ольга Краснова. — Сказала снайперша подошедшему Ивану. — А тебя?

— Иваном мать называла. — Пробурчал тот в ответ, с высоты своего немалого роста, Ольга едва доставала макушкой ему до плеча, осматривая свою напарницу.

— Что не нравлюсь? — С вызовом протянула та.

— Не женское это дело с винтовкой бегать. Мужиков, слава богу, пока хватает. — Отпарировал Иван.

— Прикажешь нам ждать, пока мужиков перебьют? — Ольга откровенно нарывалась на ссору, наслушавшись таких высказываний от всех встреченных ранее мужчин, начиная с командарма, она не собиралась терпеть замечания от своего подчиненного.

Иван вдруг оробел, разглядев вблизи злые, и такие красивые, зеленые глаза. Забилось учащенно сердце, не подводившее его даже в самых жутких драках, стенка на стенку, на волжской пристани, случались в его прежней жизни такие ситуации. Он скользнул взглядом по еe лицу, в вырезе комбинезона заметил петлицы старшего сержанта. Втянул воздух и, перебарывая вдруг возникшее желание прижать еe к себе, отрапортовал:

— Какие будут приказания, товарищ старший сержант?

Ольга отвернулась от него.

— Чердак еще цел? — Спросила она.

— Не везде, но место для позиции найти можно. — Ответил Иван, ловя себя на том, что пытается смотреть в сторону. — Вот там можно забраться.

Он отвел Ольгу к дальней стене, где в пробитой крыше проглядывало небо, но здесь же по грудам кирпича проще всего было подняться на чердак. Впрочем, вскоре стало ясно, что препятствие, не представлявшее для Ивана никакого труда, для его командирши было серьезной проблемой, так как она с трудом доставала руками до полуразрушенного перекрытия чердака. Торопливо оглянувшись на бойцов своего отделения, но они все спали, наверстывая бессонную ночь, Иван быстро подхватил Ольгу за талию и подкинул еe вверх, чувствуя как от прикосновения к еe телу по рукам пробежала жаркая волна. Ольга мгновенно, будто только этого от него и ждала, ухватилась за рваные доски перекрытия, перекинула свое тело наверх и скользнула в сторону, освобождая место своему напарнику. Иван подпрыгнул, вскочил на чердак и сразу откатился в противоположную от Ольги сторону. Но та уже через полуразрушенный скат крыши осматривала в прицел своей винтовки, расположенные перед ними, немецкие позиции. Иван пристроил свою СВТ на упавшей сверху черепице, бегло осмотрел немецкие позиции. Расстояние до них позволяло уверенно вести огонь даже без оптики, по крайней мере он сам на стрельбище с такой дистанции никогда не промахивался.

На позициях противника было тихо. Приученные к осторожности непрерывными трехнедельными боями, немцы сидели по укрытиям, лишь иногда постреливая в сторону их позиций. А за эти пять дней обстрелов и бомбежек они понесли большие потери и сейчас держали в передовых траншеях только наблюдателей, задачей которых было поднять тревогу, если противник все-таки решится пойти в атаку.

Ольга старательно изучала лежащие перед ними развалины, определяя расположение возможных целей. Достала откуда-то блокнотик, что-то торопливо в нем писала, наконец оторвалась и повернулась к Ивану.

— Слушай, Ковалев, ты расстояния здесь пристреливал?

Иван передвинулся к ней и, читая намеченные в еe блокноте ориентиры, стал перечислять расстояния до них. Ольга проставляла напротив ориентиров сказанные им цифры, пару раз глянула в прицел, словно, проверяя его сведения. Иван видел совсем рядом еe слегка курносый нос, прикушенную губу, колышущиеся от его дыхания волосы. Почувствовав снова желание притянуть еe к себе, Иван торопливо вернулся на свою прежнюю позицию.

Израсходовав свой смертоносный груз, первая волна бомбардировщиков повернула назад. Но долгожданная передышка, которую так ждали немцы, завершилась, не успев толком начаться, протяжным свистом сотен снарядов. Вздымая новые тучи пыли и дыма, на немецкие позиции обрушились снаряды дивизионной и корпусной артиллерии, перемешивая с землей развалины домов, подбрасывая вверх кирпичи, черепицу, остатки перекрытий и кровавые ошметки человеческих тел. Огненный ад гулял по переднему краю, наконец, после пятнадцати минут обработки двинулся в тыл. Раздались снизу крики "ура" и из пыльного хаоса, в котором, как казалось не осталось ничего живого, показались первые солдаты противника, спешащие занять огневые позиции. Везунчики, сумевшие уцелеть при обстреле, торопились выполнить свой долг, еще не зная того, что долг их заключается в том, чтобы умереть посреди этих развалин.

Ударила винтовка Ольги и бегущий по траншее впереди всех пулеметчик схватился за голову и исчез в окопе. Иван опомнился и открыл огонь, стараясь не перекрывать сектор обстрела своей напарницы. Стреляла она великолепно. Иван умудрился зацепить двоих и один раз промахнуться. Ольга же за это время сделала пять выстрелов и Иван мог поспорить на что угодно, что промахов у нее не было.

Кто-то быстро навел порядок среди солдат противника и теперь немцы старательно пригибались за бруствер, не позволяя снайперам прицелиться. Именно этого от них и добивались. Ибо в атаку никто не шел, бойцы батальона старательно кричали "ура", оставаясь в укрытии. Хитрость, конечно, была примитивная, но противник поверил и теперь торопливо занимал свои огневые. Все-таки, немцы заподозрили неладное, в нескольких местах из окопа одновременно выглянули головы в касках, обозревая окрестности. Для двоих из них это было последнее осмысленное действие в жизни. На этот раз Иван не сплоховал, всадив пулю своему точно в голову, краем глаза замечая, как откидывается назад еще один солдат противника. Немцы на мгновение замерли в нерешительности, но тут же попадали на дно траншеи. Самое главное они увидели — противник в атаку не пошел. Что это значит, пока не понятно. Но командир у немцев был решительный и опытный. Солдаты попытались вернуться в укрытия, но было уже поздно.

На позициях немецкого батальона вновь стали подниматься султаны разрывов. Начался второй этап артподготовки. Еще десять минут огненного ада и разрывы снарядов большого калибра рывком переместились в глубь немецких позиций. Из траншей, укрытий, еще относительно целых зданий начали выскакивать бойцы их полка, на этот раз молча устремляясь в атаку. Они пробежали половину расстояния, когда перенесла огонь вглубь позиций противника и полковая артиллерия.

Иван видел, как пытаются организовать оборону уцелевшие во время второго налета немногочисленные защитники позиций противника, как отлетает назад немецкий пулеметчик, получивший в грудь очередь из Дегтяря, это Агафонов прорвался к самым окопам. Как в первой траншее немецких позиций вспыхивает скоротечная рукопашная схватка, мечутся фигурки бойцов его взвода и солдат противника. Как немцы пытаются отойти по траншее, но Агафонов выпускает длинную, на весь остаток диска, очередь вдоль траншеи и солдаты противника падают, устилая путь бойцов его взвода трупами. Но видно, как они успевают выдернуть за поворот траншеи чье-то безвольно висящее тело. Не оставаясь сторонним наблюдателем, Иван успел выпустить оставшиеся шесть патронов, зафиксировав по крайней мере четыре попадания. Перевернулся на бок, меняя магазин СВТ, и увидел, как передернув затвор своей винтовки, откинулась вбок Ольга. Взгляды их встретились и Иван почувствовал, как забурлила в венах кровь, спеша выбросить напряжение боя. Сколько они не отрываясь смотрели друг на друга не смог бы сказать ни он сам, ни его напарница. Когда Иван, переборов наваждение, смог посмотреть в сторону немецких траншей — бой клубился выбросами пыли от разрывов гранат где-то далеко в глуби улиц, бывших совсем недавно тылом немецких позиций. Никаких целей в переделах видимости не было. Иван понял, что пора менять позицию. Он перекатился к пролому, который позволил им не так давно забраться наверх, скользнул вниз. Оказавшись на груде кирпича, раскинул руки и поймал свою напарницу, соскочившую с чердака. Ольга с размаху ударилась об его грудь, ткнулась губами ему в лоб, откинулась назад. Иван увидел в нескольких сантиметрах от себя зеленые глаза, в которых на этот раз не было злости, а только растерянность и смущение.

— Отпусти! — Сказала Ольга, и Иван торопливо разжал руки, впрочем не слишком широко, давая почувствовать себе, как скользят по его гимнастерке, выставленные вперед, руки напарницы.

Оказавшись внизу, Ольга остановилась, попыталась оттолкнуться от широкой груди своего подчиненного, но вдруг поняла, что не может этого сделать. Она подняла взгляд. На нее смотрели голубые глаза, в которых читалось такое, что с трудом верилось. Вдруг захотелось прижаться к этому громадному телу, затеряться лицом в гимнастерке и даже поплакать, чего Ольга не позволяла себе с далекого уже тринадцатилетнего возраста.

Сколько они так простояли, до того как Ольга сумела оторваться, переборов себя, Иван просто не помнил.

— Там бой идет, а мы тут! — Сказала Ольга, отрезвляя не столько своего напарника, сколько себя. — Боец Ковалев вперед.

Иван разжал руки, перекинул за спину висящую на руке СВТ и, оттолкнув за свою спину Ольгу, метнулся к пролому. Перебрасывая свое громадное тело, два метра без малого, от одного укрытия к другому, Иван перемещался к бывшим позициям немцев. Осторожничая сверх меры, он злился на себя, но всякая попытка проскочить все пространство одним махом, натыкалась на мысль, что Ольга останется позади без прикрытия. И Иван, ежесекундно оглядываясь назад, понимая, что позади его передвигается нечто большее, чем просто еще один командир, пусть и другого пола, в конце концов не выдержал, схватил свою командиршу под руки и одним броском проскочил бывшую нейтралку.

Дождаться Курта Гюнтеру не удалось. Рвануло за стеной подвала, посыпалась со стен и сводов штукатурка. Вслед первому разрыву жахнул второй и началось. Гудела под ногами земля, ходили ходуном стены, непрерывно дребезжала оставленная на столе ложка. Гюнтер вжался в стену, радуясь тому, что никого нет рядом из подчиненных и не нужно прятать свой страх. Губы шептали что-то бессвязное, то ли молитву, то ли проклятья, а может и то, и другое одновременно. Гюнтеру еще никогда не приходилось быть под артобстрелом такой мощности. Бесконечный, как казалось, грохот внезапно стих и Гюнтер каким-то краешком сознания начал осознавать, что удалось остаться живым и на этот раз. Внезапно огненной вспышкой голову разорвала мысль, что сейчас противник перейдет в атаку.

Выскочив из подвала, Гюнтер не узнал позиции своего батальона. Перепаханная снарядами улица и раньше представляла собой нагромождение строительного мусора. Теперь же даже привычные за долгие дни обороны развалины превратились, по большей части, в равнину битого кирпича, разбавленного кусками досок, балок, дверей и оконных рам. Но даже из этого безжизненного пейзажа кое-где появлялись головы его солдат. Из-за поворота траншеи вывернулся Курт.

— Господин гауптман, вы не ранены?

Гюнтер только мотнул головой, пытаясь пересчитать своих солдат. Живых оказалось довольно много, по крайней мере он ожидал, что уцелеет гораздо меньше. Русские допустили ошибку, давая возможность окруженным приобрести опыт ведения боев в таких условиях. Растерянность отходила куда-то на задворки сознания, вытесняясь мрачной решимостью умереть, но не пропустить врага. Гюнтер начал отдавать торопливые приказания. Большинство солдат поспешно побежали занимать передовые позиции. Парочку впавших в ступор пришлось подтолкнуть в спину стволом парабеллума. Рядом ругался Курт, помогая ему организовать оборону. Наконец все пришло в движение,и Гюнтер занял свое место в цепочке солдат, спешащей по траншее к своим позициям.

Им почти удалось это сделать. Русские явственно показали, что у них другие планы на сегодняшний бой. Схватился за прострелянную голову, бежавший впереди всех пулеметчик Оттенхайм, начал неторопливо заваливаться вбок, скользя по стене траншеи. Замешательством в траншее мгновенно воспользовались русские снайперы, прореживая и без того довольно редкую цепь его солдат. Пока охрипшему Гюнтеру удалось уложить уцелевших на дно неглубокой траншеи, он потерял двоих убитыми и еще пятеро получили разной степени тяжести ранения. От прострелянного уха у ефрейтора Шварцмана до пробитого пулей легкого у солдата из четвертого взвода, фамилия которого вылетела у Гюнтера из головы, как он ни пытался еe вспомнить.

Гюнтер, тяжело дыша, привалился к стенке траншеи, насыщенный дымом и пылью воздух рвал легкие, драл как наждаком горло. Кто-то из солдат кашлял. Гюнтер повернул голову и увидел, что кашляет, выбрасывая из горла куски уже свернувшейся крови, раненый в грудь Хендель, вспомнилось наконец-то имя солдата. "Скоро умрет", — отметило сознание и Гюнтер торопливо отвернулся в сторону. Не хотелось утешать раненого, Гюнтер вообще не любил врать, даже в такой ситуации. Эта его привычка сыскала ему уважение подчиненных, но одновременно создала множество проблем в общении с начальством. Никакое начальство не любит правду, чтобы оно не говорило по этому поводу.

— Господин гауптман, русские кричат, но крик не приближается. — Оторвал его от раздумий Курт.

Гюнтер прислушался в доносящийся с той стороны шум. А Курт прав. Чертовы снайперы. Так нужно посмотреть, что там происходит, но поднимать голову над бруствером просто страшно. В одинокую цель снайпер не промахнется. Вот если бы… Да действительно это выход. Гюнтер отдал команду и все солдаты одновременно выглянули из окопа.

Этот маневр стоил им еще двоих, убитых в голову, снайперы у русских были выше всяких похвал. Но самое главное он увидел. В атаку никто не шел! А это могло значить лишь то, что их выманили из укрытий, заставив поверить в атаку, и что сейчас русские нанесут еще один налет по его позициям. Гюнтер стал выкрикивать торопливые команды, спеша вернуть солдат обратно, но было поздно. Рванул рядом снаряд большого калибра и его сознание медленно погасло.

В бывшей немецкой траншее сиротливо торчал задранным вверх стволом пулемет. Иван, больше по привычке к такому оружию, чем необходимости, взял MG в руки и, обнаружив пропоротую осколком ствольную коробку, отбросил его в сторону. Ольга, выскользнув из-за его спины, поспешила вдоль траншеи, торопясь настигнуть передовую цепь батальона. Иван широкими шагами шел за ней, внимательно оглядывая прилежащую местность, иногда реагируя на громкие звуки. Но каждый раз это были рушившиеся стены, каким-то чудом державшиеся до сих пор. Встречавшиеся на пути солдаты противника по большей части представляли собой, выглядывающие из-под завалов кирпича руки и ноги. Пару раз попались не засыпанные тела, но в первых трупах Иван опознал результаты их собственной работы, а следующая группа осталась от очереди пулемета Агафонова.

Догнать взвод удалось только через сотню метров, где траншея делала резкий поворот, давая возможность вражескому пулеметчику остановить противника. Ругался раненый в руку командир второго отделения сержант Иванов, хрипел что-то сорванным горлом взводный, но каждая попытка высунуться за поворот траншеи заканчивалась новой очередью. Желающих поймать в грудь порцию свинца не находилось. Иван осмотрел окрестности, но никакой возможности урезонить вражеский пулемет не отыскивалось. Не было и возможности докинуть гранату. Нужно было отходить и искать способ обойти эту позицию. Лейтенант повернулся к своим бойцам, чтобы отдать команду на отход, когда из-за предыдущего поворота вывернулся боец с непонятной трубой в руках. Вслед ему показались еще несколько человек, в том числе командир с петлицами старшего лейтенанта.

— Чего стоим лейтенант? — голосом неисправимого оптимиста поинтересовался командир пришедшей группы.

— Пулеметчик, зараза, не дает голову высунуть. — Ответил взводный. — Надо искать обход, а то всех здесь положим.

— А гранатой? — Продолжал старший лейтенант.

— Да тут расстояние не меньше ста метров! — Возмутился взводный, слегка преувеличивая дистанцию.

— Эх пехота, учитесь у разведки как надо работать. — Старлей махнул рукой, вперед выскочил боец с петлицами сержанта, высунулся из-за бруствера и резко выбросил руку с гранатой. В окопе рвануло, взвизгнули, уходя вверх, осколки, поднялась пыль. За сержантом в проход, прикрываясь взметнувшейся пылью, выскочил боец с непонятной трубой, мгновенно вскинул еe на плечо. Ударило из обращенного к взводу обреза трубы пламенем и вперед умчалась ромбическая насадка, которой заканчивался ствол.

"Какое-то новое оружие", — подумал Иван. В последние предвоенные месяцы на полигоны часто привозили такое, что командиры немедленно выводили свои подразделения, уже приготовившееся к стрельбе, как можно дальше в лес. Бойцам приходилось довольствоваться гулкими ударами с огневого рубежа, да слухами, один другого удивительнее, расползавшимися по дивизии как тараканы. Был среди них и разговор об устройстве, способном гранату на пару сотен метров забросить. И вот пришлось увидеть его в действии.

В дальнем конце траншеи, где находился немецкий пулемет, возникла вспышка пламени, ударил по ушам гулкий удар взрыва, тотчас сменившийся воплем боли, накрыло немецких пулеметчиков. Впереди в окопе мелькнули спины разведчиков, вслед за ними поспешил Агафонов со своим пулеметом, рванулся вперед взводный, подбадривая своих бойцов собственным примером. Затрещали впереди автоматы разведчиков, хлопнула лимонка, бойцы прошли опасный поворот и устремились вглубь немецких позиций.

Уловив желание Ольги выскочить в траншею, Иван слегка сместился в сторону и та с размаху стукнулась о его спину. Раздраженно зашипев, она вскинула взгляд на своего напарника. "Ну чисто кошка", — мысленно усмехнулся Иван, выдвигаясь вперед. Он торопливым шагом перемещался по траншее, преграждая своей напарнице путь каждый раз, когда она пыталась вырваться вперед. Ольга уже начала ругаться, но Иван старался не обращать внимания на проклятия, доносившиеся из-за спины.

— Боец Ковалев, я приказывая вам пропустить меня! — Напарница попыталась перейти на официальный тон, но Иван в ответ только неуклюже раскинул руки, мешая ей проскочить мимо.

— Ковалев, но ведь это смешно! — В голосе Ольги послышались всхлипывания. — Мне сам командарм разрешил!

— А я не хочу чтобы тебя убило! — Иван решился повернуться к ней. — Ты можешь понять, я не хочу тебя терять!

Ольга растерянно посмотрела по сторонам, но, благодаря стараниям Ивана, все остальные давно были далеко впереди.

— Ваня, ты чего? — Удивленные глаза напарницы уперлись ему в лицо.

Иван, чувствуя как горячая кровь бросилась в голову, притянул Ольгу к себе, зашептал в прикрывающий голову капюшон маскхалата:

— Я не хочу, чтобы тебя убило, или ранило, или просто зацепило. Пусть уж лучше меня на куски разорвет, лишь бы не видеть это.

— Ваня, но ведь война? — Ольга непроизвольно стала гладить его руки. По телу разливалась приятная истома, вытесняя из сознания мысль, что знает она бойца Ковалева всего лишь неполный час. — А вдруг нас кто увидит?

Противный свист мины прервал возражения Ивана, он толкнул свою напарницу в нишу окопа, понимая что уже не успевает, раскинул руки, прикрывая еe от разрыва. Рвануло где-то за спиной, взвизгнули над головой осколки, Иван сжался, ожидая резкого удара в спину. Но время шло, а боль не приходила, Иван расслабился, понимая, что пронесло, когда уха коснулся приглушенный стон. Откинувшись назад он увидел как на ноге Ольги расплывается кровавое пятно, как бледнеет еe лицо, пряча муку боли за прикушенной губой. Иван рванул клапан кармана, вытаскивая индивидуальный пакет, наклонился над раной, торопливыми руками накладывал повязку, останавливал кровь, что-то шептал, успокаивая не столько Ольгу, сколько самого себя. Остановил пробегающего мимо санитара, заставил того поверх своих неумело намотанных бинтов наложить еще одну повязку, и только тогда стал понимать смысл, обращенных к нему слов.

— Да успокойся ты! — Почти кричал ему санитар. — Ничего страшного нет! Легкая рана. Осколок вскользь рубанул! Ходить сейчас, конечно, не сможет, но за пару недель затянет! Уж поверь мне, я такие раны не один раз видел.

Иван пришел в себя, когда санитар скрылся за очередным поворотом траншеи. Окинул взглядом окрестности. Где-то в глубине немецких позиций гремели взрывы, трещали очереди автоматов и пулеметов, хлопали выстрелы винтовок — бой смещался в глубину квартала. Кажется атака удалась и батальоны их полка прогрызали оборону противника, устремляясь навстречу звукам боя, доносящимся с противоположной стороны кольца окружения. Иван легонько, как пушинку, поднял Ольгу на руки, двинулся в тыл позиций своего батальона, стараясь обходить завалы кирпича и торчащие из него куски дерева и железа. Ольга доверчиво прижалась головой к его плечу, закинула руку ему за шею, не обращая внимания на толчки двух винтовок, висящих за спиной напарника.

— Тебе не тяжело? — Прошептала она.

— Да что ты! — Ответил ей Иван. — Я тебя всю жизнь на руках носить буду.

Ольга притянула его к себе, впилась губами в его губы, чувствуя как разливается по жилам жар, дурманит голову.

— И что здесь происходит? — Раздался неподалеку от них насмешливый голос.

Оторвавшись от Ольги Иван с изумлением увидел в паре метров от себя генерала в сопровождении довольно многочисленной свиты. Все они с улыбками рассматривали их. Не было гнева и в генеральском лице.

— Товарищ генерал, разрешите доложить. — Иван поторопился ответить, так как Ольга вжалась лицом в его грудь, стесняясь посмотреть на командира дивизии, вопреки желанию которого она с таким трудом прорывалась на передовую. — Боец Ковалев из снайперской пары, выношу с поля боя раненого напарника.

— Напарника значит? — Комдив откровенно веселился. — Ну ладно, боец Ковалев, неси напарника дальше. Не забудь только на свадьбу пригласить!

Свита жизнерадостно грохнула смехом. Обтекая застывшего столбом снайпера, генерал со свитой заспешил вперед, где звуки боя все дальше отдалялись в глубину немецких позиций.

— Ваня, что теперь будет? — Прошептала Ольга, когда комдив скрылся за развалинами ближайшего дома.

— Что, что? — Пробурчал Иван. — Сама слышала, что генерал сказал. Свадьба будет. Считай это приказом командования.

Ольга молча уткнулась лицом в его плечо. Иван передвинул руки так, чтобы они были как можно дальше от раны и двинулся в тыл, отдаляясь от гремящего вдалеке боя.

Гюнтер судорожно боролся с накатывающей тошнотой, голова пульсировала острой болью, отдаваясь на каждый удар сердца, по привычке гнавшего тяжелую, как ртуть, кровь в мозг. Пересохшее горло хрипело что-то нечленораздельное, хотя остатки сознания пытались протолкнуть через него просьбу о глотке воды. Наконец кто-то намочил ему спекшиеся губы, помогая им раскрыться и в горло потекла живительная струя. Гюнтер судорожно глотнул, вода заскользила внутрь, возвращая тело к жизни. Гюнтер глотал воду, боясь что не успеет утолить жажду до того, как она закончится. Напившись, он попытался открыть глаза, с третьей попытки ему удалось это сделать. "Почему небо зеленое?" — сверлила гудящую голову непрошенная мысль, пока мутный взгляд скользил по нависшему над ним пологу палатки. Гюнтер попытался сосредоточиться — что же с ним произошло? Память вдруг вернула искаженное лицо Курта, пытавшегося что-то ему крикнуть, грохот снаряда и острую боль в затылке.

Перед глазами появилось чье-то лицо, Гюнтер попытался сосредоточиться, но лицо все время ускользало, то расплываясь белесым пятном, то затягиваясь кровавым туманом.

— Господин гауптманн, вы меня слышите? — Раздался из этого тумана голос фельдфебеля Мюллера.

— Где я? — Прохрипел Гюнтер.

— В плену мы у русских, господин гауптманн, в госпитале для раненых. — Мюллер торопился высказать ему все новости, пока Гюнтер был в состоянии понимать его. — Операцию вам уже сделали, вытащили из головы осколок. Теперь вот сюда положили. А я в палатке за дежурного назначен, так как у меня ранение самое легкое. Перелом руки у меня. — Перед лицом Гюнтера проплыло что-то белое, кажется фельдфебель попытался продемонстрировать ему свой гипс.

— А Курт где? — Собрался с силами для второго вопроса Гюнтер.

— Обер-лейтенант жив. — Донеслось до него из тумана, который никак не желал рассеиваться. — Он вас и притащил сюда. А самого его вместе с остальными солдатами дальше увели…

Фельдфебель рассказывал что-то еще, но Гюнтер уже проваливался в спасительную темноту, отгораживающую его от терзающей затылок боли.

13 июня 1941 года Прибалтика

Прорваться удалось относительно легко. Не ожидавшие удара на этом направлении русские откатывались в сторону, освобождая путь для гремящих гусеницами панцеров и бронетранспортеров, спешащих в пробитую брешь на восток.

Генерал Манштейн провел биноклем над местом прорыва, в пыли и пламени мелькали спины его солдат, подчищавших оставленные русскими позиции. Генерал довольно усмехнулся — приятно сознавать, что ты, как всегда, прав. Нет, не зря он приложил столько усилий, убеждая командующего и его штаб в необходимости нанести удар именно на этом направлении. Тем более приятно, что эти бездарности, неизвестно по какому признаку вознесенные Гитлером в его командиры, приходили в ужас от его предложения, и старательно доказывали, что на предложенный им маневр попросту не хватит горючего.

Идиоты, не способные сделать выводы из событий последних недель! Дураки, старательно цепляющиеся за цифры, и думающие, что на русских подействует количество железных коробок, которые они потащат за собой. Какой смысл тратить бесценный, в данной ситуации, бензин на бесполезные в боях с русскими легкие панцеры. И "двойки" с их малокалиберными (всего 2 см) автоматическими пушками, и чешские 38t с их калибром в 3,7 см хороши были против пехоты, или, в крайнем случае, против легких танков БТ и Т-26, но здесь им пришлось столкнуться с противником, который превосходил их не только количественно, как во Франции и Бельгии, но и качественно. Этого врага нужно брать маневром и хитростью. Конечно, он не предлагает бросить легкие панцеры. Они еще должны послужить. Залить им горючего по минимуму, чтобы хватило прорвать оборону. Вероятнее всего большинство из них из этого боя не выйдет, но они хотя бы принесут пользу. А в прорыв пойдут более совершенные "тройки" и "четверки".

Пусть русские сильнее, но они не могут быть сильнее везде. Обязательно найдется несколько мест, где они не ожидают удара — вот туда и надо бить. Он согласен, что с тактической точки зрения выбранное им место прорыва не самое удачное. Так и противник думает точно также, что только что подтвердили солдаты его корпуса. Удара на северо-восток сталинские генералы, конечно, не ожидали.

Дорогу на Укмерге прикрывал пехотный батальон и батарея 45-миллимитровых пушек. Единственно, что настораживало — солдаты противника даже не пытались отходить. С мрачной решимостью фанатиков они держались в своих окопах, даже когда его панцеры проходили у них над головами. Впрочем, оказалось, что для его танкистов это был последний подвиг. Русские закидали их бутылками с зажигательной смесью, превратив грозные боевые машины в чадящие железные костры. С не меньшим бесстрашием действовала артиллерия. Обнаружить батарею удалось, только когда она открыла огонь в упор — метров с четырехсот. И подавить еe смогли, только проутюжив позиции гусеницами. Правда, до этого русские пушки успели сжечь не меньше девяти панцеров, и еще два были подбиты на самой батарее.

Откровенно говоря, размеры потерь пугали. И хотя легкие панцеры были всего лишь разменной картой, никто не думал, что придется оставить их так много — двадцать три, прорывая позиции одного батальона. Тем более что и пехотный полк, шедший первым эшелоном, потерял не менее батальона убитыми и ранеными. Русские, в конце концов, отошли, прикрываясь опушкой леса, но, похоже, сделали это по приказу, что не радовало генерала Манштейна.

Но дело сделано! Несомненно, что командир русского батальона, если он остался жив, поторопится доложить своему начальству о прорыве. "Гениальные" сталинские стратеги проведут прямую линию по карте, упрутся в Санкт-Петербург и немедленно поднимут панику, перебрасывая к Даугаве все наличные резервы. У Манштейна не возникало и тени сомнения, что эти кретины будут вести себя именно так. Со временем, естественно, найдется и там умная голова, но он уже будет спешить на север, а потом на запад, опережая своих противников на несколько шагов. Ему бы только добраться до первых, пригодных для его панцеров, дорог и мостов.

Генерал прислушался. Далеко на юго-западе гремела канонада. Эсэсовцы Эйхе отрабатывали свой пропуск в Валгаллу, связывая боем русские части в развалинах Ковно. Манштейн поморщился. Он терпеть не мог все это черномундирное быдло, выслужившееся из тюремщиков в генералы. Все эти группенфюреры, вознесенные волей чокнутого ефрейтора из пыли и безвестности в элиту армии, не стоили последнего лейтенанта его корпуса. Но солдаты их дивизий были просто великолепны. Манштейн не любил их генералов, но никогда не отказывался иметь на правом фланге дивизию СС "Мертвая голова". И сейчас его терзали двойственные чувства. Ему было жаль, что в атакующих порядках его корпуса не было солдат дивизии "ТотенКопф", и он радовался, что не видит опротивевшую морду их командира.

"Не стоит складывать все яйца в одну корзину", — успокоил себя генерал старой и мудрой пословицей. Эйхе предлагали возглавить прорыв, надеясь, что там он и найдет свою смерть, но этот фанатик не посмел нарушить волю своего придурковатого фюрера. Манштейн вспомнил скандал устроенный командиром дивизии "Мертвая голова". Как же так — они нарушили указание "великого фюрера"! Ведь "гений стратегии битвы пивными кружками" приказал сдохнуть им именно в этом месте!

Пусть "великий фюрер" засунет свои "гениальные озарения" в одно, весьма подходящее для этого, место. Он, Эрих Манштейн фон Левински, будет делать только то, что считает в данной ситуации нужным. Ему гению маневренной войны сидеть в мышеловке, устроенной русскими этому надутому индюку Гепнеру? Кстати, как он там со своим планом прорыва по кратчайшему расстоянию?

Канонада не смолкала и на западе. Уже более часа 41 танковый корпус Рейнгардта, вернее его остатки, дополненные солдатами других частей, пытались прорвать кольцо окружения на западе. Судя по интенсивности канонады, пока безуспешно. Что еще раз подтверждает его, Манштейна, правоту.

Артиллерийские разрывы, гремевшие по всей юго-западной дуге кольца окружения, давали его солдатам возможность вырваться из котла. Жаль только что Гепнер так и не поверил в успех предложенного им плана, и не усилил остатки его корпуса другими частями. Все они пошли на усиление Рейнгардта и сейчас безо всякой пользы гибнут в безуспешных попытках пробиться в Пруссию по кратчайшему пути. Но с другой стороны, если бы не атаки Рейнгардта, удалось бы ему так легко прорваться?

С затянутого облаками неба вновь посыпался холодный мелкий дождик. Манштейн покинул свой наблюдательный пункт на вершине придорожного холмика и поспешил в машину. Водитель захлопнул за ним дверь и торопливо заскочил на свое место. На соседнем с водителем сиденье сонно заворочался обер-лейтенант Шпехт, наверстывавший бессонную ночь. Любимый адъютант генерала все недолгое темное время собирал остатки частей, не так давно полнокровного, 56 танкового корпуса к месту прорыва. С рассветом сосредоточение было закончено. К великой радости Манштейна новый день встретил его нахмуренными облаками и мелким противным дождем, лишившим противника одного из главных преимуществ — поддержки авиации.

Генерал горько усмехнулся — кто бы мог подумать три недели назад, что нелетная погода будет так радовать немецких генералов. Где они герои люфтваффе? Ими гордилась и их любила вся Германия. Их ненавидели и боялись враги рейха. А теперь? Наблюдая, как давно устаревшие, тихоходные русские ТБ безнаказанно сбрасывают на головы его солдат тонны бомб, генерал поначалу злился и ругал нерасторопное командование люфтваффе, не успевающее перебросить истребители на его поддержку. Ругался первый раз, удивлялся второй, а на третий пришлось задуматься. И внимательно посмотреть не только на небо, но и по сторонам. И увиденное не понравилось ему еще больше. Да, он уже второй день, встречая только легкое сопротивление разрозненных частей, двигался вперед. Да он взял Айреголу к концу первого дня, как и собирался. Да он форсировал Дубиссу по неповрежденному мосту, как и предполагал план операции. Но где тылы противостоящих частей, где сопутствующие им склады, где паника, сопровождающая неожиданный прорыв противника? Где, в конце концов, пленные?

Манштейн не зря считал себя лучшим полководцем вермахта. Он почувствовал неладное в то время, когда другие генералы бодро докладывали в Берлин об окончательной победе над лапотной армией большевиков. Почувствовал и начал оглядываться назад. Но уже было поздно. Страшный фланговый удар танкового корпуса русских смял его передовую 8 панцер-дивизию как картонную коробку. Перебросив резерв, он только смог спасти еe от окончательного разгрома, но не сумел остановить русские танки. Неповоротливые чудища КВ, пользуясь своим превосходством в броне теснили его панцеры лобовыми атаками, в то время как, легкие по русской квалификации, но аналогичные средним Pz-III вермахта, Т-50 терзали его фланги. Тогда ему впервые пришлось поступиться своей гордостью и попросить помощи у соседей. Но оказалось, что 41 танковый корпус Рейнгарда опрокинут другим танковым корпусом русских и стремительно откатывается на юг, теряя солдат и бросая технику. В результате, после тяжелых шестидневных боев все части их танковой группы оказались заперты в котле размером, примерно, в четыре сотни квадратных километров, где и варились все это время.

К машине командира подбежал офицер штаба корпуса. Оборона противника прорвана, можно следовать дальше. Генерал отдал команду своему водителю Нагелю и машина двинулась вперед, обходя препятствия, встречающиеся на пути. Манштейн вдруг почувствовал усталость. Да, предыдущие дни были нелегкими, но большая часть того, что он считал необходимым, все же произошло. Генерал понял, что он имеет право на отдых, откинулся на спинку сиденья и забылся тревожным сном.

Острая игла боли пронзила тело, когда санитары, прижав его к земле, дернули за ногу. Иван заскрипел зубами, с трудом сдерживая крик, выдохнул распирающий легкие воздух и сплюнул, скопившуюся во рту слюну.

— Командир, ты как? — Донесся откуда-то сбоку голос фельдшера.

— Нормально, старшина, — ответил Иван, стараясь не обращать внимание на нарушение субординации, не та обстановка, чтобы разводить хай по пустякам.

— Товарищ майор, — поспешил исправиться санинструктор, неизвестно за какие грехи не получивший заслуженного звания военфельдшера, то есть лейтенанта по армейской "табели о рангах", — у вас вывих ступни, мы поставили суставы на место, но нужно некоторое время полежать.

Иван только молча кивнул. В поврежденном суставе постоянно дергало, отдавало вверх по ноге так, что хотелось только скрипеть зубами от боли. Угораздило же его провалиться в эту канаву. Иван прикрыл глаза, боль в ноге постепенно стихала, но на смену ей пришла боль душевная.

Все-таки они не удержались. Хотя, надо признать, что шансов у них не было никаких. Остановить танковую дивизию с одной батареей сорокапяток и взводом противотанковых ружей невозможно. Он и так сделал невозможное, задержав их почти на час. Поначалу, конечно, была надежда устоять. Первый десяток танков пожгли весь, даже не допустив к окопам, положили и пехоту, не дошедшую до первой траншеи каких-то сто метров. Немцы упорно лезли вперед, не обращая внимание на падающие тела, под секущим огнем пулеметов. Падали, поднимались, бежали вслед за танками. Но тех с каждой минутой становилось все меньше. Первые из них застыли еще в полукилометре, завертелись на месте, разматывая перебитые бронебойками гусеницы. Затем подключились ожидавшие своего часа артиллеристы. Вспыхнули ярким пламенем панцеры передовой цепи. Но немцы еще не теряли надежды, безостановочно перебегая за еще целыми танками. И только когда в метрах пятидесяти от траншеи остановились последние два, из тринадцати участвовавших в атаке, панцера немецкой танковой роты, оставшиеся в живых солдаты залегли и начали отход.

Вот только порадоваться этому его бойцам не удалось. Потому что немедленно начали атаку оставшиеся танки немецкого батальона, вслед за ними разворачивалась в цепь свежая пехота. Иван понял, что не устоять. Пересчитывая ползущие по полю железные коробки, он дошел до двадцати шести.

— Танковый батальон. — Выдохнул стоящий рядом начальник штаба.

— И пехоты не меньше полка, — продолжил его слова командир первой роты, — считая тех что уже положили.

— Сомнут. — Начштаба сплюнул и добавил. — Надо отходить, а то всех здесь положим.

— Без приказа нельзя. — Иван еще раз окинул взглядом надвигающегося неприятеля, повернулся к начальнику штаба. — Семен на тебе связь, звони в полк и требуй приказа на отход. Хотя пока они там прочухаются, нам отводить уже некого будет.

Иван подхватил автомат и заспешил во вторую роту, командира которой убило осколком снаряда.

Следующие полчаса слились в непрерывный грохот разрывов, стрекот пулеметов, гулкие хлопки противотанковых ружей. Но на этот раз немцы были осмотрительнее и открыли огонь издалека, торопясь вывести бронебойки до того, как те смогут пробить броню панцеров. К танковым пушкам добавились выстрелы гаубиц, которые немцы подтянули после первой неудачной атаки. Тяжелые снаряды поднимали фонтаны земли, перепахивали окопы, взметывали бревна блиндажей при удачном попадании. Несколько снарядов накрыли позицию противотанковой батареи, полетели вверх колеса орудия, ошметки человеческих тел.

Осмелевший противник устремился вперед и получил еще один урок. Со стороны русских позиций, из пыли и дыма, из хаоса, в котором как казалось не осталось ничего живого, ударили хлесткие огненные струи пулеметных трасс, захлопали винтовки, изредка огрызались, уцелевшие в огненном аду бронебойки. Мертвая, как виделось атакующим, батарея открыла огонь, подпустив танки на расстояние метров в двести, вызвав у немецких танкистов шок своим внезапным воскрешением. Два оставшихся орудия вели бешеный огонь, торопясь подороже продать свои жизни. Натыкаясь на железные болванки снарядов, замирали панцеры не дошедшие до своего противника двести…, сто…, пятьдесят метров… Последние из них вспыхнули уже на самой батарее.

Потратив последний патрон, отбросил бесполезное теперь ружье бронебойщик в соседнем с Иваном окопе, пригнувшись схватил заготовленную связку гранат. Гремя гусеницами на его окоп накатывался танк. Немецкие танкисты спешили отомстить за свой страх, торопясь раздавить позицию противотанкового ружья. Зло ощерившись, немолодой уже, лет за тридцать — было в последнем пополнении несколько таких человек — мужик подпустил танк на десяток метров и, извернувшись всем телом, метнул тяжелую связку прямо под гусеницу. Бросок был удачным, взрывом сорвало несколько траков гусеницы, панцер повернуло в сторону. Открылся люк и танкисты попытались покинуть подбитую машину. Иван короткими очередями снимал их с брони, стоило только им выскочить из железной коробки танка.

— Эй боец, живой? — Спросил Иван.

— Живой. — Отозвался тот. — А второй номер убит. — Добавил бронебойщик, вытаскивая тело своего напарника в ход сообщения.

— Оставь его, потом вернемся, похороним по человечески. — Иван дал короткую очередь в сторону танка, останавливая третьего немца, покинувшего свою машину. — Беги вдоль траншеи, говори всем, кого встретишь, что комбат приказал к лесу отходить.

— А вы, товарищ майор? — поинтересовался бронебойщик.

— Беги, я за тобой, прикрывать буду.

Еще несколько минут огненного ада и хаоса, когда, перебегая по ходам сообщения, они прорывались к недалекому лесу. Вначале вдвоем, затем прихватив расчет разбитого пулемета, впятером, но постепенно обрастая бойцами, умудрившимися остаться в живых. Иван стрелял, пока в диске ППШ не закончились патроны, перекинул автомат в левую руку, вытащил ТТ и положил еще одного немца, выскочившего из-за поворота траншеи. Но кто-то дернул его за ремень портупеи, отбрасывая в глубь группы. В арьергарде Ивана заменил сержант с "дегтярем", длинной очередью вдоль траншеи отбросил противника. Немецкие солдаты предприняли еще несколько вялых попыток преследования, но скоро отстали. Помирать, выиграв бой, не хотелось никому.

К опушке леса выскочили довольно большой группой, не менее тридцати человек. Осмотревшись Иван увидел, как одновременно с ними от окопов к лесу отходили, где беспрепятственно, а где отстреливаясь от преследующих немцев, еще несколько групп бойцов его батальона. В этот самый момент он и оступился в эту проклятую канаву. Щелкнуло что-то в ноге, дернуло резкой болью, Иван, сгоряча, попытался на нее наступить и упал. Дальше его уже тащили, поддерживая под плечи, бронебойщик, с которым он начинал прорыв и фельдшер, исполнявший обязанности командира санвзвода.

— Товарищ майор, — позвали из темноты. Иван открыл глаза, отыскивая говорившего, узнал командира первой роты, обрадовался.

— Живой, капитан! — Иван радостно хлопнул по плечу присевшего рядом комроты. — Докладывай, как у нас дела?

— Дела… — Протянул капитан. — Дела, как сажа бела. В общем, на этой стороне на настоящий момент 104 человека личного состава батальона, считая нас с вами. Бойцы видели, как третья рота отходила к противоположному леску, но сколько их смогло уйти — неизвестно.

Иван насупился. Повоевали, твою мать. От батальона пятая часть осталась, ну третья, если Аникушин сумел увести своих вовремя.

— Из штаба батальона кто-нибудь есть? — Спросил он.

— Бойцы говорят что штабной блиндаж прямым попаданием накрыло, только бревна в разные стороны полетели.

Иван сел, привалился спиной к дереву, устраивая поврежденную ногу поудобнее. Окинул взглядом прислушивающихся бойцов. Зашелестели кусты подлеска, к командирскому дереву вышли два бойца, таща кого-то за шиворот.

— Товарищ командир, пленного взяли. — Отрапортовал боец с петлицами младшего сержанта. Иван признал в нем пулеметчика, заменившего его в прикрывающей группе. — Подбирался к нам со стороны дороги.

Иван мрачно окинул немца взглядом.

— Немецкий кто-нибудь знает? — Спросил окружающих его бойцов.

— Я Шнайдера из взвода связи видел. — Отозвался капитан, подозвал своего ординарца, дал приказание.

Пока искали связиста, Иван рассматривал пленного. Молодой, крепкий, большие крестьянские руки — мозоли еще не сошли, значит призван недавно. Держится без вызова, не то что его собратья в первые дни войны, но трусости не показывает. Солдат явно хороший. На перебежчика не похож. Скорее всего разведчик.

Прибежал Шнайдер, бодро отрапортовался, увидев пленного уяснил свою задачу.

— Спроси у него — из какой он части? — Иван поменял позу, дернул поврежденную ногу, поморщился от боли.

Шнайдер обменялся с немцем несколькими репликами, что-то резко отчитал ему.

— Он говорит, что он — рядовой саперного батальона 8 танковой дивизии 56 танкового корпуса.

— Так что, через нас весь корпус прошел? — Удивился командир первой роты. — А я думал не больше дивизии.

— После таких боев от него вряд ли больше дивизии осталось. — Ответил ему Иван.

— А то что — сапер — врет. — Уточнил сержант, притащивший пленного. — Нож у него десантный был, саперы такими не балуются. Разведчик он.

— Уточни у него про корпус, точно ли весь здесь прорывался? — Обратился Иван к переводчику.

Тот опять задал вопрос, выслушал ответ, что-то уточнил.

— Так точно, в прорыв пошел весь корпус, он сам лично видел командира корпуса генерала Манштейна.

— Слушай Шнайдер, а что ты ему отчитывал? — Поинтересовался Иван.

— Да он, товарищ майор, начал возмущаться тем, что немец против немецкой армии воюет. — Ответил переводчик, после секундной заминки. — Ну а я ему ответил, что мои предки в России двести лет живут и другой родины не знают. И я свою родину от любого врага защищать буду, кто бы он не был.

Иван только хмыкнул, похоже, не зря он спорил с парторгом батальона по поводу этого немца. Хотя главной причиной его желания оставить немца в батальоне было не знание языка, а то что Шнайдер был великолепным связистом, разбирающимся не только в проводной связи, но и умеющим работать с рацией. Вот и ответ парторгу. Мог бы Шнайдер остаться в траншее и сдаться в плен? Мог! А прорывался вместе со всеми.

— Командир, куда будем отходить? — Спросил командир первой роты.

— Никуда! — Ответил Иван. — Сейчас организованные части немцев пройдут и будем занимать свои окопы. Нельзя пропустить тех, кто за ними попытается прорваться.

— Командир, стоит ли так рисковать! А вдруг немцы к Западной Двине рванут, переправы захватывать?

— Ну и на кой хрен они им нужны? — Весело сощурился Иван, глядя на своего ротного. — Докладывать Гитлеру об очередной победе! После чего геройски подохнуть на этой переправе. Слушай, Костя, ты что бы стал делать, выйдя из окружения?

— К своим стал бы прорываться, — ответил ротный.

— А почему ты решил, что немецкие генералы станут вести себя по-другому? Да и горючего у них может хватить только на прорыв в Пруссию. — Иван подумал и добавил. — Или же на захват переправ на Даугаве. Но я твердо убежден, что делать им там нечего.

Иван взмахом руки пресек возражения своего ротного и стал отдавать приказания, оставшимся в живых после прорыва бойцам. Нужно было выйти к дороге и занять свои траншеи до того, как немцы окончательно выйдут из котла. Надо, пока цела рация, вытащил которую тот же самый Шнайдер, доложить командиру полка о прорыве. Надо сообщить командиру третьей роты старшему лейтенанту Аникушину, что нужно занять брошенные позиции. Отдав все приказания, Иван приподнялся, скользя спиной по стволу дерева, подтянул поврежденную ногу, отсоединил диск ППШ и начал набивать его патронами.

Манштейн мрачно смотрел на последствия встречи его передового батальона с зенитной батареей русских. Эта чертова батарея прикрывала мост через Нярис, который так был нужен его панцерам. Не обнаруженная вовремя, она открыла огонь по голове колонны, за несколько залпов уполовинив личный состав передового батальона моторизованного полка.

Вот такие бывают последствия пренебрежения разведкой. Командир батальона, допустивший это, заслуживает самого строгого наказания, впрочем, его извиняет то, что первым же снарядом русские сожгли его бронетранспортер вместе с ним. Вполне заслуженная кара для дурака! Плохо, что его головотяпство стоило корпусу потери двух бронетранспортеров и пяти машин. Да еще задержки по времени. Пока спешенная пехота обходила эту батарею, пока подошедшие панцеры отвлекали внимание зенитчиков, прошло не менее получаса. А эти чертовы зенитки за это время подбили еще два панцера.

Генерал обошел оторванную от танка башню. Кажется на русской батарее не было бронебойных снарядов, стреляли фугасными. Но от прямого попадания калибром 8,5 сантиметров броня, даже у Pz-IV, защита не очень надежная. Разведка утверждает, что такую же пушку русские умудрились поставить на самоходное орудие. Какое счастье, что его корпусу не встретилась ни одна батарея таких самоходок.

Манштейн размышлял. Эта война с самого начала пошла не так, как должна была. Упорство противника удивляет. Ни французы, ни англичане никогда бы не пошли на подобный риск — встретить одной батареей такую колонну войск. А то, что русским было прекрасно видно, какая сила на них накатывается, он не сомневался. На западе в таких ситуациях или сдавались, или уходили, взорвав пушки, а то и бросив их на позициях неповрежденными. Эти же фанатики предпочитают умереть.

Солдаты его дивизий начинают бояться идти в атаку на русские позиции. Рациональным немецким умом трудно понять такое упорство. Можно, конечно, вспомнить разглагольствования Геббельса о страшных еврейских комиссарах, которые своими любимыми маузерами толкают в спину красноармейцев и расстреливают всех, кто пытается отступить. Но ни один из этих злодеев, за более чем двадцать дней войны, ему так и не встретился. Он уверен, что и на этой батарее их не было.

Генерал прошел по разгромленной позиции русских зенитчиков. Как он и ожидал, ни одного комиссара на батарее не было. Ни в красных галифе с балалайкой в руках, как рисуют их пропагандисты Геббельса. Ни в военной форме со знаками различия политработников, как выглядят они на самом деле. Не было среди погибших красноармейцев и ни одного курчавого брюнета с выпуклыми глазами и вывернутыми еврейскими губами, которого можно было бы объявить переодетым комиссаром. Все солдаты противника были светловолосыми с правильными европейскими чертами лица. Брюнет был только один, но явного монгольского типа.

Манштейн раздраженно дернул плечом и поспешил покинуть позицию уничтоженной батареи. Он увидел все, что хотел.

Батарея вступила в бой с ходу, как только обнаружила накатывающиеся на их позиции транспортеры передового батальона его колонны. Русским даже не пришла в голову мысль сбежать или сдаться. Чертовы фанатики стреляли даже тогда, когда большая часть расчетов была убита осколками от разрывов снарядов, выпущенных его панцерами. Больше всего его поразил труп офицера, явно командира батареи, повисшего на маховиках наводки орудия. Невероятно, но он стрелял, даже оставшись единственным живым человеком на всей батарее!

Если ему каждый мост придется брать с такими потерями, то лучше было бы вообще не выходить из котла. Там, хотя бы, соотношение потерь могло быть обратным.

Генерал сел в свою машину, дал команду своему шоферу Нагелю двигаться вперед. Обер-лейтенант Шпехт, пользуясь своими правами любимого адъютанта, попытался вставить замечание, но, отрезвленный холодным тоном командира корпуса, счел за лучшее замолчать. В полном молчании генеральский "Опель", вместе с остальными машинами колонны, втягивался в очередной островок леса. Генерал понемногу успокаивался. Пока ничего непоправимого не произошло. Потери в пределах допустимой нормы. Правда, планом операции предусматривалось, что погибнут они намного позже — уже при смене северного направления движения корпуса на западное. Ну что же, придется увеличить процент потерь, но русские его все равно не остановят. Манштейн вновь откинулся на спинку сиденья и попытался забыться тревожным сном, столь нелепо прерванным этой батареей противника.

Подминая подлесок КВ выходил на позицию. Высунувшись из своего люка, механик-водитель вглядывался в землю, определяя самый лучший путь. Зиновий боковым зрением фиксировал далекое движение еще одного КВ, позицию которого он назначил в паре километров от себя.

Пока все шло согласно разработанному плану. Получив сигнал о прорыве противника, старший лейтенант Колобанов выдвинул свою группу к развилке дорог, стараясь перекрыть все возможные пути прорыва. Пять КВ его роты, вытянувшись широкой дугой, надежно блокировали все три расходящиеся в разные стороны дороги. Торопились врыться в землю бойцы стрелковой роты, приданной его группе. Где-то на флангах, неслышимые из-за дальности расстояния, должны были занимать позиции самоходки CУ-76, пришедшие под его командование в самый последний момент.

Молодой комбат самоходчиков, узнав о прорыве, немедленно предложил ударить в лоб немецкой группировке. Горячился, кричал о превосходстве классовой теории, а значит и техники над противником.

— Комбат, ты в настоящем бою когда-нибудь был? — Спросил Зиновий, охолаживая не в меру разошедшегося лейтенанта.

— Нет, — немного замешкавшись ответил тот, — а разве это имеет значение?

— Твою, героя, мать. — Скривился от его слов капитан, командир стрелковой роты. — Слышь, лейтенант, у твоей самоходки лобовая броня какая?

— Двадцать миллиметров. — Ответил растерянный комбат. — А что?

— А у немцев не меньше тридцати. — Ответил капитан. — А теперь посчитай с какого расстояния ты их сумеешь пробить? А с какого они тебя? — И разгораясь злостью на сосунка, из которого война еще не выбила геройскую дурь, он продолжил. — А еще, посчитай количество похоронок, которые тебе писать придется после этого геройского удара. Если, конечно, останешься живым. А еще, заранее напиши похоронку своей матери, чтобы старлей не мучился, сочиняя еe.

Далее капитан перешел на откровенный мат, высказывая все, что он думает о припадочных героях, способных положить своих бойцов ради желания покрасоваться орденами. Зиновий не прерывал его. Капитан был прав. И если бы он не сказал это, пришлось бы это делать самому старшему лейтенанту Колобанову.

Растерянный лейтенант, совсем еще пацан, получивший под командование батарею всего месяц назад, был лучшим по подготовке в училище, из которого их досрочно выпустили в конце апреля. Боевого опыта у него, конечно, не было. Их самоходный полк перебрасывали с одного участка фронта на другой, сохраняли, как последний резерв на крайний случай. И вот он настал. Полк раздергали по батареям, разбросали по всем мало-мальски пригодным для движения танков дорогам в усиление ротам сороковой танковой бригады седьмого танкового корпуса.

Лейтенант не знал, что ему делать — то ли краснеть, то ли возмущаться. Умом он понимал, что капитан прав и сморозил он несусветную глупость, но ведь их в училище так воспитывали. Танковый бой должен быть наступательным, только в атаке можно победить врага. Не сдержавшись, он высказал все это одним духом, обращаясь не столько к капитану-пехотинцу, сколько к молчавшему до сих пор танкисту.

— Можно, конечно, и так. Прямо в лоб! — Ответил ему командир танковой роты. — Но только если другого выхода не останется. Запомни, лейтенант, мы сюда не геройски помирать пришли, а нанести противнику какможно больше вреда. И делать это лучше из засады. Поэтому ты свои самоходки получше спрячешь, а если время будет, то и в землю закопаешь.

Лейтенант только кивал головой, мял руками шлемофон. Наконец, четко повернулся и пошел исполнять приказанное ему командиром.

— Что ты так на него набросился? — Спросил Зиновий пехотинца, когда они остались одни.

— Да был у меня на Финской такой вот герой. Поднял взвод в штыковую прямо на пулемет. — Капитан поморщился от воспоминаний и даже сплюнул. — Ну, их, естественно, всех сразу и положили в снег, кого уже мертвым, а кого только раненым. А пулемет поливает так, что не подползти. Пока орудие подтащили и законопатили ему амбразуру, взвода считай уже нет. Одного этого героя живым и невредимым вытащили. Я его сгоряча пристрелить хотел, мол погиб вместе со всеми. Да тут, на беду, журналист какой-то в окопы приперся. Ты же знаешь, они шпалами пообвешаются, а сами в военном деле ни черта не соображают.

Колобанов в свою очередь поморщился, приходилось и ему в похожей ситуации быть.

— Вот и этот ко мне сразу с вопросами: "Что этому герою за такой подвиг полагается?" — Продолжил свой рассказ капитан. — Ну, а я и ответил, что неплохо бы расстрелять перед строем за дурость.

Зиновий даже рассмеялся от такого поворота.

— Ну, хай, конечно, до небес. Меня из капитанов в лейтенанты, из ротного в взводные. Этому герою медаль за "подвиг". Правда, потом, когда военкор убрался, командир батальона заставил этого деятеля на каждого погибшего похоронку лично писать. А потом убрали его из полка куда-то.

— Как обычно с повышением. — Съязвил танкист. — Глядишь еще нами командовать будет?

— Все может быть. — Пожал плечами капитан. — А я, после того случая, таких вот героев не выношу.

— Ты присмотри за ним на всякий случай. — Попросил пехотинца Зиновий. — Держи его около своего КП, вдруг опять на геройство потянет.

— Ладно танкист, присмотрю. — Капитан пожал ему руку и поспешил распределять позиции своим взводам.

Выйдя к месту засады, танкисты взялись за лопаты, торопясь закопать КВ в землю. Это, пожалуй, единственная ситуация, когда жалеешь, что танк такой большой. Но земля на этот раз попалась мягкая, песчаная, работа спорилась и к моменту, когда на дороге появились мотоциклисты немецкой разведки, танк уже стоял, врытый в землю по самую башню.

Немецкая разведка проскочила по дороге дальше. Зиновий отдал своим танкистам, а капитан продублировал для пехоты, строжайший приказ стрелять только по основной колонне, пропуская мотоциклы и прочую разведывательную мелочь. Дорогу предстояло прочно закупорить, а не устраивать показательные стрельбы. Тем более, что данный участок грейдера позволял устроить немцам полноценную засаду. Высокая насыпь, проходящая по болотистой низине, полого поднималась вверх, чтобы развернуться на небольшом холме с северного направления почти строго на запад. Со своей позиции КВ контролировал всю насыпь. Только бы немецкая колонна не выбрала другую дорогу, хотя, и там их тоже ждут.

— Приготовиться. — Отдал команду Зиновий, уловив в свой перископ движение на далекой развилке.

Потянулись минуты ожидания. Немецкая колонна притормозила на перекрестке. Протарахтел обратно мотоцикл разведки, не обнаруживший ничего опасного. Наконец передовой танк повернул на правую дорогу, как самую удобную для движения бронетехники.

— Бронебойным. — Отдал команду Зиновий. Клацнул затвор, принимая снаряд. Наводчик приник к окуляру, слегка дорабатывая маховики наводки.

Немецкая колонна шла плотно, на сокращенных дистанциях, торопясь проскочить неудобный участок. Передовой танк, выкрашенный в грязно-серый цвет, вздымая гусеницами легкую пыль, которая к подходу хвоста колонны превратится в непроницаемое облако, выползал на холм, закрывая березу, назначенную первым ориентиром.

— Огонь. — Скомандовал Зиновий. Старший сержант Усов нажал на спуск, и почти сразу в борту передовой "тройки" расцвел огненный цветок разрыва.

Заражающий кинул в казенник второй снаряд. Довернув пушку, Усов всадил болванку в борт второго танка. Уловив команду командира, развернул орудие и, промахнувшись третьим, четвертым снарядом подбил танк, шедший замыкающим в колонне.

— Командир, двадцать два танка. — Раздался голос радиста Киселькова. — Хороший улов.

"Больше похоже на охоту, на стаю волков", — подумал Зиновий, отдавая команду вести огонь по хвосту колонны, — "и пока не ясно, чем эта охота закончится". А на шоссе попаданием накрыло пятый танк. От трех тянулся дым, два других пока не горели, но накрытие не оставляло никаких сомнений. Немцы пытались маневрировать, но высокая насыпь не давала им сойти с дороги. Пока еще не определив откуда по ним стреляют, немецкие танкисты открыли огонь по стоящему левее на поле стогу сена, неизвестно почему оставшемуся с зимы. Вскоре от стога ничего не осталось. Наконец, кто-то из немцев засек их положение и первая болванка гулко ударила по башне.

"Метко стреляют сволочи", — Зиновий потряс головой, освобождая уши от пробок, возникших после удара, — "но попасть, господа Гансы, мало, надо еще пробить".

— Семь — один в нашу пользу, — кричал радостный Кисельков.

Кто-то сумел организовать, попавшие в засаду немецкие танки, на КВ обрушился целый град бронебойных снарядов. Один за другим они долбили по 25-миллиметровой броне дополнительных экранов, установленных на башне КВ. От маскировки, над которой так старательно работал экипаж, уже не осталось и следа. В пороховом дыму трудно было дышать, бойцы оглохли от непрекращающихся ударов бронебойных болванок о броню танка. Заряжающий работал в бешеном темпе, загоняя в казенник пушки снаряд за снарядом. Усов, не отрываясь от прицела, продолжал вести огонь по вражеской колонне, выцеливая тех, кто еще вел ответный огонь.

Перекрикивая грохот выстрелов и удары попаданий, Зиновий доложил о начавшемся столкновении комбату. Связался с остальными танками роты. Все вели бой.

Командир сводного танкового полка 56 танкового корпуса оберст-лейтенант Мюллер устало откинулся на жесткое сиденье бронетранспортера. Голос командира первого батальона майора Хофмана, доносящийся из наушников рации, только что перечеркнул радостные мечты командира полка о будущей карьере. Вместо легкого прорыва через тылы русских армий, он предрекал тяжелые бои и грядущее поражение.

— Вайс, они точно натолкнулись на танковую засаду, или ему показалось со страху?

— Никак нет, господин оберст-лейтенант, они действительно натолкнулись на засаду. Майор Хофман сообщает, что их батальон блокирован на шоссе русскими, и они не могут прорваться ни вперед, ни назад.

— Сколько танков их блокировало? — Спросил Мюллер, составляя в уме рапорт командиру корпуса. Генерал Манштейн не отличался терпимостью к чужому мнению и, составляя доклад, нужно было предугадать его настроение, и постараться найти формулировки, устраивающие командира корпуса, не только сейчас, но и в будущем, когда ему придется составлять доклад вышестоящему командованию.

— Они говорят, что ведет огонь только один танк! — После небольшой паузы сообщил радист.

— Как один? — Удивился командир полка.

— Это КВ! — Ответил Вайс.

Оберст-лейтенант в раздражении отбросил наушники рации. Опять эти КВ! Кто мог предугадать наличие у русских такого количества этих монстров. Когда в нескольких километрах от границы им впервые пришлось столкнуться с этим чудом русской танковой техники, ему, тогда командиру танкового батальона, пришлось позорно бежать, чтобы спасти свои панцеры от тотального уничтожения. И только обстрел батареей крупнокалиберных гаубиц смог вывести из строя тяжелый танк русских. И то, понадобилось три прямых попадания снарядов калибром 10,5 см, чтобы вывести его из строя.

С тех пор, любое присутствие тяжелых танков большевиков принуждало его немедленно отходить и искать другие пути продвижения вперед. Наверное, поэтому он и сумел остаться в живых до настоящего времени. Но сейчас отходить было некуда! И тогда он отдал приказ прорываться по соседним дорогам.

Несколько минут томительного ожидания закончились паническими воплями командиров второго и третьего танковых батальонов. На других дорогах их тоже ждали. На этот раз в бой вступили уже по два русских тяжелых танка. Оберст-лейтенант Мюллер дал приказ на немедленный отход.

Как ни старался оттянуть командир танкового полка этот момент, но все же пришло время докладывать командиру корпуса, которому он непосредственно был подчинен, согласно новому штатному расписанию.

Подполковник тоскливо посмотрел на небо. Надежно прикрывавшая их большую часть дня, низкая облачность стала рассеиваться. В плотном пологе туч стали появляться все увеличивающиеся разрывы. А это значит, что скоро пожалует авиация противника. И тогда на планах организованного прорыва можно ставить крест.

Оберст-лейтенант еще раз вздохнул и потянулся к микрофону рации.

Оставшиеся четыре танка Зиновию пришлось расстреливать маневрируя всем корпусом. Все-таки, один из немецких снарядов попал в башенный погон и заклинил башню. Выбравшись из укрытия, КВ подмял под себя окружающие кусты, сминая последнюю маскировку. Усов, давая команды водителю, торопился подбить еще сопротивляющиеся немецкие панцеры, пока кто-нибудь более удачливый не перебил им гусеницы. Но то ли немцам не везло, то ли они не додумались до столь очевидного шага, но последней бронебойной болванкой ему удалось успокоить до сих пор уцелевшую "тройку". Впрочем, им тут же пришлось удирать во все гусеницы. На позиции их танка стали рваться снаряды тяжелых гаубиц, а с этим противником стоило быть поосторожнее.

Петляя между воронками, КВ отходил к близлежащему лесу. И только оказавшись в относительной безопасности, Зиновий взял ракетницу и выстрелил в светлеющее небо две красные ракеты — сигнал общего отхода. Свою задачу они выполнили. Потрепали немецкую колонну насколько это было возможно. Теперь нужно было дать немцам возможность прорваться до следующей засады, которая их непременно ждала через несколько относительно безопасных километров.

На очистку дороги ушло более получаса. Генерал Манштейн тихо злился в своей машине. Эта непредвиденная засада ломала весь график продвижения. Жаль, конечно, тридцать панцеров, оставшихся на этих дорогах, но их гибель ничто по сравнению с потерей внезапности.

ЕГО ждали! Невероятно, но ЕГО ждали! Для организации такой засады нужно несколько часов. А это значит, что ЕГО ждали!

Неужели русские генералы сумели предугадать ЕГО маневр! Генерал сразу отмел это предположение, как невероятное. Кто из этих недоучившихся лейтенантов, только волею случая вознесенных в нынешние чины, может понять ЕГО логику. Как можно сравнивать ЕГО — гения маневренной войны, показавшего свою гениальность в польской и французской компаниях — и этих диких, толком не научившихся наматывать портянки на свои лапти, "командиров"!

После непродолжительного размышления генерал нашел вполне логичное объяснение этому событию. У русских попросту очень много войск! Настолько много, что они могут прикрывать не только переправы через Даугаву, но и выделить часть батальонов, для организации засад. Это все объясняло! Конечно, только многократным превосходством можно объяснить появление танков на пути следования его корпуса. Ему еще неизвестно насколько противник превосходит его численно, но это превосходство не вызывает никакого сомнения. Генерал начал формулировать тезисы своего доклада Гитлеру, делая основной упор именно на численное превосходство противника.

Очень скоро разведка подтвердила его предположения. Встретившие его колонну танки принадлежали сороковой танковой бригаде седьмого танкового корпуса русских. Ну, конечно, русские бросили против него целый танковый корпус! Это все объясняет! Манштейн успокоился, даже если он потерпит поражение, хотя это событие настолько невероятно, что и рассматривать его не стоит, то у него есть объяснение. Громадное численное превосходство противника! Тем более, что передовые батальоны, отходящие под давлением танков русских, подтвердили — противник превосходит их в несколько раз.

Тем более приятно, что русские вскоре отошли. Генерал Манштейн удовлетворился докладом подчиненных о громадных потерях противника. Иначе и быть не могло! Как могли эти "недочеловеки" — генерал не слишком поддерживал рассовую теорию Розенберга, но был уверен, что немцы, все же намного выше этих "диких славян" — противостоять его войскам "на равных". Генерал дал команду на дальнейшее продвижение, посмотрел на часы — времени было более, чем достаточно, согласно его собственного плана, предусматривающего прорыв в Рейх самого генерала Манштейна в любом случае, даже если сопровождающие его дивизии понесут стопроцентные потери. Впрочем такие мелочи главного стратега Вермахта остановить не могли.

18 июня 1941 года Берлин

На танковом полигоне в Куммерсдорфе было непривычно много высших офицеров. Они перемещались между приготовленными к сегодняшнему показу панцерами, разговаривали между собой, терпеливо ожидая приезда главного лица — участие в совещании должен был принять сам фюрер. Большинство из них осматривало недавно доставленный из Польши новый русский танк. Посеченный осколками снарядов, с несколькими отметинами прямых попаданий, выглядел он довольно грозно. Генералы осматривали его корпус с сильно наклоненной лобовой броневой плитой, широкие гусеницы, уменьшающие давление на почву, длинноствольную пушку большого для танка калибра, отмечали другие новшества. Некоторые даже залезали внутрь, стараясь как можно полнее ознакомиться с этим русским чудом, мгновенно завоевавшим почитателей в виде танковых генералов вермахта. Самым ярым поклонником конечно же являлся "быстроходный Гейнц", сбежавший из России от этих самых танков, но прощенный Гитлером за былые заслуги. Расхаживая вокруг танка Гудериан что-то объяснял Порше и Адерсу, двум самым главным конструкторам бронетехники рейха, то демонстрируя ширину гусениц, то залезая на корпус, то показывая калибр и длину орудия. Подошедший поближе Паулюс услышал, как тот с жаром доказывает Порше преимущества этого русского танка перед немецкими панцерами. Конструкторы в большинстве случаев соглашались с ним, но по некоторым вопросам начинали спорить.

— Генерал, вы не представляете себе трудность копирования чужой техники. — Убеждал Гудериана Порше. — Для этого придется переделывать весь производственный цикл. К тому же мы не знакомы со способами отливки цельнолитых башен, наши заводы не выпускают подобных дизелей.

— Намного проще создать новый танк, используя похожие элементы конструкции. — Поддержал Порше Адерс. — К тому же наша компоновка с передним расположением трансмиссии позволит сделать боевое отделение просторнее и сдвинуть башню в центр. А то в этом русском шедевре, на мой взгляд, очень тесно.

— Если по боевым качествам, прежде всего по скорости и бронированию, ваш новый панцер не будет отличаться от этого, то я не возражаю. — Сделал вывод Гудериан. — Хотя я по-прежнему убежден, что лучше этого танка сделать вряд ли возможно.

— В какой-то степени можно модернизировать наши панцеры. — Продолжил свою мысль Адерс. — Наварить дополнительные броневые плиты, поставить более длинноствольные орудия, сделать шире гусеницы.

— Это всего лишь полумеры. — Возразил Гудериан.

— Согласен, но все это можно сделать очень быстро, а разработка нового танка затянется, как минимум, на несколько месяцев. — Добавил Порше.

— Надеюсь русские не успели поставить их на поток. — Высказал предположение Адерс.

— Могу вам сообщить только то, что против моей танковой группы их действовало более сотни. — Ответил ему Гудериан. — А всего, по данным разведки, на Восточном фронте зафиксированы действия восьми танковых корпусов русских, и в каждом около двух сотен таких вот "подарков" нашим панцер-ваффе.

Паулюс поморщился. С такой легкостью сообщать секретные пока сведения. Хотя какие они секретные? Главный радиоразведчик вермахта генерал Фелльгибель уже сообщил ему "под страшным секретом", что радиостанции Каира с садистским наслаждением цитируют этот документ, с многочисленными комментариями, уже в течение трех суток. Это означало, что Роммелю удалось его передать англичанам, а также то, что английские генералы оказались еще большими болванами, чем предполагал Паулюс, хотя надо признать, что Эрвин его предупреждал. Нужно быть совершенным идиотом, чтобы разнести в эфире такие данные. Интересно, как в данной ситуации отреагирует Черчилль? Да и реакция Гитлера интересна, хотя еe они увидят и очень скоро.

Из-за плеча Паулюса совершенно бесшумно возник фельдмаршал Витцлебен.

— О чем задумались генерал? — Фельдмаршал смахнул со своего рукава неизвестно откуда прилетевшую пушинку. И тут же продолжил, не дожидаясь ответа. — Как вы думаете, успеют наши гении создать достойного противника этому русскому чуду?

— Не хочу ничего предрекать, господин фельдмаршал, роль Кассандры всегда была неблагодарной и бесполезной. — Паулюс невольно посмотрел по сторонам, но в опасной близости от них никого не было. — Но если наступление русских будет продолжаться в таком же темпе, то новый панцер нам попросту не понадобится.

— Я только что узнал, что русские сегодня ночью взяли Краков. — Сказал Витцлебен. — Кстати у них новый командующий на Центральном фронте. — Поймав заинтересованный взгляд Паулюса, он продолжил. — Некий генерал Рокоссовский, нам совершенно неизвестный до этого.

— Надо спросить Хойзингера, он прекрасно знает большинство русских генералов. — Посоветовал Паулюс.

Они посмотрели по сторонам в поисках "ходячей энциклопедии" генерального штаба. Оказалось, что Хойзингер неподалеку о чем-то увлеченно разговаривает с Кестрингом.

— А вот и второй знаток. — Констатировал Витцлебен и, слегка повысив голос, сказал. — Полковник и вы, генерал, подойдите к нам.

Хойзингер с Кестрингом поспешили на зов фельдмаршала.

— Скажите полковник, кто такой генерал Рокоссовский? — Спросил Витцлебен.

— Не могу сказать ничего конкретного. — Смутился Хойзингер. — До начала войны всего лишь один из командиров мехкорпусов, которых у русских столько, что уследить за всеми попросту невозможно.

— Участвовал в Гражданской войне, имеет несколько орденов, сидел в тюрьме по подозрению в поддержке Троцкого, но выпущен Сталиным за год до начала войны. — Продолжил Кестринг. — Ничем не прославился, если не считать разгром Первой танковой группы Клейста. — Уточнил бывший военный атташе в России и желчно добавил. — Причем всего за две недели.

— Можно еще добавить, что по нормам вермахта он слишком молод для такой должности. — Уточнил Хойзингер. — Ему еще нет и пятидесяти. К тому же, он по национальности поляк, но вряд ли нам это поможет в данной ситуации.

— Если он будет воевать как польские генералы в тридцать девятом, то не доставит нам больших проблем. — Попробовал сгладить напряженность Паулюс.

— Не забывайте Паулюс, что это советский генерал, а не польский, — охладил его Кестринг.

— Сталин назначил еще, по крайней мере, троих новых командующих фронтами. — После непродолжительного раздумья продолжил Витцлебен. — И все такие же как этот Рокоссовский — одно большое неизвестное. Мы столько лет изучали достоинства, недостатки и привычки его маршалов, искали что им противопоставить, а он взял и в одночасье назначил на такие должности никому не известных генералов. Рокоссовский, Конев, Ватутин, Еременко. Вам что-нибудь говорят эти фамилии? — Генералы покачали головами. — А командовать танковыми и механизированными корпусами он вообще назначил полковников, о которых мы даже не слышали. — Он повернулся к Кестрингу. — Вам что-нибудь говорит фамилия Катуков?

Бывший атташе только удивленно пожал плечами.

— Вот видите, — сделал вывод Витцлебен, — а ведь он командовал танковым корпусом, который был основной ударной силой русских при разгроме Клейста.

— И какой вывод мы должны сделать из всего этого? — Поинтересовался Хойзингер.

— Не знаю полковник. — Фельдмаршал отвернулся, делая вид что рассматривает дорогу к полигону. — Спросите у Кейтеля, а лучше всего у фюрера. Кстати, вот и его кортеж.

Хойзингер поспешил к предполагаемому месту остановки кортежа Гитлера, после секундного колебания за ним поспешил Кестринг. Дернувшегося было Паулюса Витцлебен задержал за рукав кителя.

— Не спешите генерал. — Фельдмаршал сделал многозначительную паузу и продолжил. — Не спешите высказывать верноподнические чувства этому политическому трупу.

Паулюс удивленно вздернул брови. Витцлебен сделал изумленное лицо:

— А я думал, Паулюс, что вы убежденный наш сторонник. А вы, кажется, пытаетесь усидеть на двух стульях. Похвальное желание, но еще никому это не удалось, особенно если стулья начинают разъезжаться в стороны.

Паулюс уже с интересом посмотрел на фельдмаршала. Ну что же, когда-то он должен был узнать, кто стоит за этим заговором. Ибо Гальдер не очень подходит на роль главы. Значит Витцлебен? Единолично, или же один из предводителей. Не самый плохой вариант для Германии, ибо удовлетворит и немцев и англичан, которые вряд ли пойдут на договор с Гитлером. Фельдмаршал уловил смену мыслей на лице Пулюса, удовлетворенно кивнул головой и продолжил:

— Я рад, что вы сумели передать нужную нам информацию британцам, но чем вы объясните действия вашего протеже Роммеля?

— А что случилось? — Удивился Паулюс.

— Значит вас он тоже не поставил в известность. — Сделал вывод Витцлебен. — Вчера вечером Африканский корпус начал наступление на англичан. По сведениям авиационной разведки, если вообще можно верить Герингу, хотя Кесельрингу я бы поверил, его панцеры уже подходят к Александрии. А учитывая, что после последнего донесения прошло более пяти часов, Роммель, наверняка, уже взял этот порт.

Паулюс задумался. Ай да, Эрвин. И ведь ни одним словом не выдал своих замыслов. Перестал доверять? Или не захотел волокиты с утверждением его планов в ОКВ? Нужно признать, что он прав. Его бы неделю терзали различными согласованиями, обязательно прислали бы проверяющего, а затем Гитлер все равно поменял бы или дату начала операции, или направление главного удара. А так, все поставлены перед свершившимся фактом. Фюрер в восторге оттого, что его армии могут не только терпеть поражения от явно недооцененной Красной армии, но и захватывать города, пусть и у другого противника. Да и политический эффект какой! Наверняка Ганс Фриче уже набрасывает очередную победную речь, к которым так привыкли в Германии за годы побед в Европе.

А Эрвин молодец! Опять начал операцию в свое излюбленное время — ночью. Пока британские генералы сумели проснуться и разобраться в обстановке, он уже их обошел и ударил по самому чувствительному месту англичан — по штабам. Теперь достаточно блокировать дивизии и бригады переднего края и двигаться вперед к Александрии. Вот только откуда он взял горючее? Наверняка захватил у англичан. А ведь такую операцию не приготовишь за неделю. Значит наметки предстоящих действий у него уже были во время его, Паулюса, визита.

— Я думаю, фельдмаршал, — начал Паулюс, опасаясь, что пауза затянулась слишком долго, — что он выполнял наши указания.

— Это как? — Удивился Витцлебен.

— Мы дали ему команду эвакуироваться из ближайшего порта. — Паулюс насладился впечатлением оказанным этой фразой и продолжил. — А ближайшим к нему портом была Александрия! К тому же мы предоставили ему свободу действий.

Витцлебен рассмеялся, на них начали оглядываться и он быстро прервал веселье.

— Благодарю вас, Паулюс, за предоставленное объяснение. Я думаю, что оно очень понравиться фюреру. Но как быть с нашим планом?

— Мне кажется, что он поступил правильно. Заставить англичан сесть за переговоры можно только с сильным противником, слабого они попросту проигнорируют. — Паулюс задумался и продолжил. — Хотя риск, конечно, есть. Британские генералы могут элементарно обидеться, и упереться. Я с самого начала говорил, что воздействовать нужно прежде всего на Черчилля.

— Я тоже так думаю. — Ответил Витцлебен. — Но если оставить все как есть, то британцы начнут волноваться только тогда, когда русские выйдут на побережье Па-де-Кале. — Фельдмаршал не выпускал из внимания автомобиль Гитлера. — А вот теперь нам нужно поторопиться, кажется, фюрер все же решил выйти. — Сказал он и поспешил к месту остановки кортежа. Паулюс двинулся вслед за ним.

Гитлер был зол. Нет, он был просто взбешен. Это недоумки генералы в очередной раз испортили его гениальные решения. Потерпеть такое страшное поражение от большевиков! Наислабейшего, по его мнению, противника! И это после разгрома великолепной французской армии, оснащенной так, что даже у него возникали сомнения в успехе, не говоря о трусливых генералах, которые только и думают о том, как усидеть в своих креслах, а не о величии рейха, о котором он должен думать один. Он обеспечил им свободу действий на континенте, связав тайными и явными договорами большинство, сколько-нибудь значительных, стран Европы. Сумел даже свести к минимуму противодействие Англии, до сих пор не смирившейся с тем, что времена Британской империи клонятся к упадку, уступая место тысячелетиям Третьего рейха.

И вот эти недоумки, только по недоразумению и его ошибке, носящие звания генералов и фельдмаршалов, угробили его блестящий план. Он на короткое время почувствовал зависть к Сталину, который взял и перестрелял, предавших его маршалов и командармов. Он сам такой власти пока не имел, но собирался еe достигнуть, используя сложности военного времени.

Гитлер посмотрел через толстое, пуленепробиваемое стекло двери на, стоящих вдоль дороги, генералов. Подкатила новая волна раздражения. Он, фюрер немецкого народа, любимый всеми в рейхе, должен прятаться за броней от собственного народа, как эти жалкие еврейские плутократы и комиссары. Кто-нибудь за это обязательно ответит! Наконец он взял себя в руки, время гнева еще не пришло. Конечно, он не забудет никому эти минуты собственной слабости. Но сейчас еще не время!

Он подал знак, колеблющемуся с другой стороны двери, офицеру и тот открыл дверь автомобиля. Фюрер сделал глубокий вдох, окончательно успокоивший его, и вышел к встречающим его генералам.

Времени оказалось достаточно, что не только дойти до места встречи, но и ждать когда же фюрер решится выйти. Гитлер медлил, через стекло видно было, как постепенно менялось выражение его лица, от крайней степени бешенства до, с трудом сдерживаемого, умиротворения. Так же менялись и лица встречающих генералов — от заинтересованности до равнодушия, правда не у всех. Безусловно преданные Кейтель и Йодль, следили за всеми изменениями настроения Гитлера, спеша следовать ему. Большинство генералов и офицеров сохраняли нейтральное выражение лица. И только некоторые, стоящие на краях шеренги, как Витцлебен и Паулюс, позволили себе слегка усмехнуться, но и то так, чтобы не увидели эсэсовцы охраны, которым Гитлер с каждым днем доверял все больше и больше, заменяя ими армейскую охрану, везде где это возможно.

Паулюсу временами становилось страшно от своего вольнодумства. Привыкший только выполнять распоряжения начальства, он впервые оказался в ситуации, когда нужно было самому принимать какое-то решение. Если бы заговорщики, прямо предложившие ему предать фюрера, не принадлежали к его прямому или косвенному начальству, он бы никогда не поддержал их. Хотя он прекрасно понимал, что предпринятый Гитлером курс попросту губителен для Германии. Еще Мольтке говорил, что война на два фронта закончится для Германии неминуемым поражением. Тем более, если противниками являются Английская империя, включающая восьмую часть населения мира, и Россия, настолько необъятная, что даже скоростной экспресс пересекает еe более недели, а уж сколько времени понадобится пехоте, можно только гадать.

Конечно, если бы удался намеченный по плану Барбаросса прорыв танковых групп, то сейчас русским пришлось бы пятиться на восток. Но шедевр стратегической мысли, которым несомненно был разработанным им план, похоронен под гусеницами русских танковых корпусов. Панцеры выбиты русской артиллерией и танками, а те которые остались, были брошены экипажами из-за отсутствия горючего. Если бы у Гитлера хватило разума, хотя бы на второй или даже третий день, дать приказ об отступлении, то ситуация не была бы такой критической. А вместо этого в бой были брошены танковые дивизии вторых эшелонов, что привело к катастрофе. Оставшаяся без поддержки панцеров пехота была обречена на разгром, и только умение генералов и фельдмаршалов вермахта позволило спасти хотя бы часть еe от полного уничтожения. Паулюс покосился на фюрера, наконец-то покинувшего автомобиль, но пока не отходившего от него. Если бы не вмешательство этого "ефрейтора от стратегии", то ситуация не была бы столь критической. Но фюрер вмешивался в действия командования то, утверждая, то отменяя, нередко через несколько часов, их приказы. Отдавал свои указания через головы фронтового командования армиям, корпусам, а то и непосредственно дивизиям, внося в руководство войсками невероятную путаницу.

Фюрер все-таки решился остаться, хотя было желание все отменить и уехать обратно в Берлин. Он неторопливо прошел вдоль шеренги генералов, иногда останавливаясь и внимательно всматриваясь в лица. Пройдя всю шеренгу, он вернулся к Гудериану и спросил:

— Ну и где этот шедевр большевиков, который вы хотели показать?

Гудериан поспешил к русскому танку, за ним двинулись и все остальные во главе с Гитлером. Расположившись возле танка широкой дугой, генералы еще раз выслушали объяснения Гудериана. Гитлер в раздражении щурил близорукие глаза, осматривая русский танк и стоящих вокруг генералов, но пока молчал, давая "быстроходному Гейнцу" высказаться.

— Вы хотите сказать, Гудериан, что пушки наших панцеров не пробивают его броню? — Не выдержал Гитлер спустя минут десять объяснений.

— Пробивают, мой фюрер, но с расстояния менее пятисот метров. — Ответил Гудериан, немного преувеличивая возможности немецких танков.

— Так в чем же дело! — Гитлер дал волю своему раздражению. — Подходите ближе и расстреливайте его.

— Мой фюрер, противник тоже стреляет! — С сарказмом прокомментировал пожелание Гитлера Гудериан. — Причем его пушки пробивают наши панцеры с расстояния более полукилометра. Хотя по калибру русская пушка почти такая же как на Pz-4, у русских 7,6 см, а на наших панцерах 7,5 см, но у них пушка длинноствольная и, следовательно, более мощная.

— Почему же на наших панцерах пушки хуже, чем у большевиков? — Голос Гитлера начал срываться на высокие ноты от, с большим трудом сдерживаемого, гнева. — Какой идиот дал указание ставить на панцеры маломощные пушки?

— Мой фюрер, мне кажется, это было ваше указание. — Среди всеобщего молчания раздался голос главнокомандующего сухопутными войсками генерала Браухича.

Гитлер взорвался, столь долго сдерживаемое раздражение выплеснулось наружу.

— Браухич, я еще не настолько выжил из ума, чтобы не помнить собственных распоряжений.

Паулюс вспомнил, что после столкновения с французскими танками Гитлер действительно давал указание перевооружить Pz-3 длинноствольными пушками, но было ли дано указание сделать то же самое с Pz-4 он не знал. К тому же фюрер очень часто менял свои решения, поэтому уверенно сказать, кто был прав в данном случае, просто невозможно.

Гитлер между тем продолжал выплескивать свои эмоции.

— Я не позволю никому оправдывать свои ошибки моими решениями! Я уверен, что я не мог отдавать столь дурацкого приказа! Вы, Браухич, лжец!

Гитлер продолжал неиствовать, обрушивая потоки обвинений на всех, кому не посчастливилось оказаться вблизи него.

— Вы, кабинетные крысы, просидевшие всю прошлую войну в штабах, пытаетесь списать на мои решения свои ошибки и просчеты. — Кричал он в лица стоящих вблизи генералов. — Может кто-нибудь из вас пролил кровь за величие Германии? — Фюрер очень гордился полученным на той войне тяжелым ранением и не отказывался от случая напомнить о нем своим генералам. — Нет вы можете проливать только чернила! И обвинять меня в своей глупости!

Генералы неодобрительно молчали. Распаляясь от этого молчаливого сопротивления, Гитлер продолжал свой поток обвинений. Постепенно он начал остывать, на остатках эмоций доведя разговор до логического конца:

— С сегодняшнего дня я требую стенографировать все заседания с моим участием. Чтобы никому не было позволительно перекладывать на меня свои промахи.

Во время выступления фюрера никто не решался двигаться, но стоило ему успокоиться к Кейтелю подбежал офицер связи и передал папку с документами. Быстро просмотрев содержимое начштаба ОКВ повернулся к Гитлеру:

— Мой фюрер, разрешите доложить?

— Что там произошло? — По-прежнему в раздражении ответил ему Гитлер.

— Донесение из Северной Африки. Два часа назад Африканский корпус генерала Роммеля взял Александрию! Захвачено большое количество техники и пленных. К сожалению военные корабли англичан успели уйти, но он сумел захватить несколько транспортов и даже подводные лодки. По донесениям воздушной разведки англичане в панике покидают Каир.

— Что этот идиот себе позволяет! — Опять взорвался фюрер. — Без согласования со мной. Паулюс где вы? Какой приказ вы ему передали?

— Мой фюрер, я передал ему ваш приказ эвакуироваться из ближайшего порта. — Паулюс решил воспользоваться ответом данным им Витцлебену. — А ближайшим к нему портом является именно Александрия. К тому же, вы предоставили ему возможность в случае изменения обстановки самостоятельно принимать решения.

Гитлер замолчал, отвернувшись от генералов, он начал рассматривать русский танк, пытаясь найти нужное решение. Успех Роммеля имел бы большое значение, если бы на востоке удалось разгромить русские армии. Тогда, усилив Африканский корпус еще несколькими дивизиями, можно было бы захватить Палестину, Сирию и даже Ирак. А там недалеко и до дружественного Ирана. И великолепной Бакинской нефти. Если бы, конечно, армии восточного фронта не вышли к Баку раньше. Но эти идиоты генералы сумели проиграть русским приграничные бои. И теперь придется громить орды большевиков на границах рейха.

У Гитлера не возникало и тени сомнения, что он сумеет разгромить русских. Но для этого ему придется навести порядок в штабах и привести своих генералов в чувство жесткими приказами. Иначе они будут "выравнивать" линию фронта до самого Берлина.

Но что же делать в Африке? Жаль нет на совещании Геббельса. Йозеф всегда умел находить практическую пользу даже в самых идиотских ситуациях. Может действительно использовать этот успех для пропаганды? В военном отношении цена ему небольшая, вот если бы его генералы сумели отбросить русских от предместий Кракова. (О том, что Краков уже оставлен — доложить фюреру пока не решились.)

Можно, конечно, бросить танки Роммеля на Каир, это приведет этих зазнаек английских генералов в чувство. А если еще провести несколько мощных налетов на Лондон, то и Черчиллю придется задуматься, так ли он силен, как ему кажется. Может быть, еще раз напомнить ему о предложениях Гесса. Жаль, что его полет сложился так неудачно. Сейчас рейху не помешал бы союзник в виде Англии. Впрочем, Гитлера устроил бы и нейтралитет Британии.

А ведь это может сработать? Гитлер впервые за эти дни начал приходить в хорошее настроение. Да, именно так он и поступит. Но не сейчас, а на вечернем заседании. И уже в присутствии стенографистов. Отныне он не даст этим мерзавцам ссылаться на, якобы, его приказы. Приняв решение, фюрер повернулся к генералам и сказал:

— Обсуждать возможные пути решения этой проблемы будем на вечернем совещании. — Генералы вздохнули, начали что-то тихо обсуждать. Гитлер недовольно дернул головой и добавил. — Кейтель, распорядитесь, чтобы к вечернему совещанию в моем распоряжении было несколько стенографистов. С сегодняшнего дня все мои слова будут записываться, чтобы никто, — Гитлер с ненавистью посмотрел в сторону Браухича, — не мог обвинить меня в своих ошибках.

Фюрер резко повернулся и поспешил к своей машине. Вышедший размяться шофер Гитлера Кемпфка кинулся на свое место и начал заводить двигатель. Вскоре кортеж фюрера развернулся и поспешил в Берлин. Вслед за ним поспешили покинуть полигон и остальные.

— Как вы думаете, генерал, какое решение он принял? — Спросил Паулюса Витцлебен.

— Мне, кажется, что он бросит Роммеля на Каир, господин фельдмаршал. — Ответил Паулюс. — Тем более, хорошо зная Эрвина, я уверен, что его панцеры уже движутся туда, не дожидаясь никаких указаний.

— Ну что же, может это и к лучшему. — Сделал вывод Витцлебен. — Нам нужно еще кое-что обсудить, генерал, поэтому предлагаю вам пересесть в мою машину.

Паулюс кивнул и двинулся к Опелю фельдмаршала.

25 июня 1941 года Северная Африка

Роммель торопливо шел вдоль берега Нила. Вблизи великая река не производила впечатления. Широкая, конечно, но Дунай перед впадением в Черное море, вернее перед разветвлением на рукава, вряд ли уже. Впрочем, и Нил превращается во множество больших и малых рек и речушек, скрытых зарослями папируса и населенных бесчисленным скопищем змей и комаров. Мутная же вода великой реки вызывала тоску по прозрачным горным ручьям Баварии, стекающим с кристально чистых ледников Альп.

Роммелю было тоскливо. Тяжело чувствовать себя обманутым победителем. Да он победил. Вот он Каир в нескольких шагах перед ним раскинулся извилистыми улочками окраин, нагромождением бесформенных хижин, постепенно переходящими в стройные улицы делового центра. Вот у его ног великая река Африки, к которой он стремился все эти недели. Вот, где-то вдали за горизонтом, великие пирамиды, увидеть которые, согласно традиции, должен каждый добравшийся до столицы Египта. Пришлось посетить их и командующему Африканским корпусом. Мрачные нагромождения каменных блоков удивляли только размерами. Это какое нужно терпение, чтобы в течение десятков лет ждать, наблюдая как растет главная цель всей твоей жизни — грандиозное надгробие.

Командующий Африканским корпусом такого терпения не имел. Если быть точным, то он вообще не имел никакого терпения. Потому и метался сейчас по берегу, вымещая злость на безответном прибрежном песке.

Блестящая операция закончилась грандиозным провалом! На последних каплях бензина его панцеры выкатились на берег Суэцкого канала, чтобы последними снарядами запоздало отсалютовать отплывающим вдаль английским кораблям.

Развить успех было нечем. Тяжелый черный дым, стелющийся вдоль берега, ставил жирный крест на дальнейшем продвижении. Англичане все-таки решились взорвать свои стратегические склады. Вернее завязнувшие в обороне последних английских батальонов панцеры передовой пятнадцатой танковой дивизии не сумели прорваться в город, давая возможность британским генералам отправить в воздух его надежды продвинуться дальше.

Прислонившись к не очень горячему теневому листу брони бронетранспортера обер-лейтенант, командир охраны командующего, лениво наблюдал за его перемещениями по берегу. Обер-лейтенанту было скучно. Метания генерала вызывали у боевого офицера, случайно попавшего в "штабные крысы", как охарактеризовали бы его редкие друзья из недавних сослуживцев, всего лишь ленивый интерес. Он охотно заключил бы пари, по примеру врагов англосаксов, на каком именно шаге командующий наконец-таки упадет. Подходящие ситуации возникали уже несколько раз, но каждый раз генерал в последний момент изворачивался, в очередной раз подтверждая свою репутацию счастливчика, способного выкрутится из самой безвыходной ситуации. Вот только спорить было не с кем. А если откровенно, то было попросту опасно. Это в своем, трижды проклятым всеми богами и чертями в придачу, разведвзводе он мог позволить себе удовольствие высказывать мысли "без цензуры". Здесь же, просто желая "доброго утра" и "приятного аппетита", стоило контролировать свои слова и даже мысли. Ибо желающие взлететь как можно выше по служебной лестнице, в отличие от его бывшей дивизии, предпочитали проливать не кровь, а чернила. Впрочем, от крови они тоже не отказывались, но предпочитали, чтобы лилась чужая. Неплохо, если в бою, ну а если в подвалах родного гестапо, то вообще великолепно.

Обер-лейтенант в очередной раз окинул взглядом своих подчиненных. Все несли службу, или старательно это демонстрировали, в соответствии с его приказом и требованиями устава. Обер-лейтенант достал пачку сигарет, прикурил одну из них и вышел из тени. Солнце с яростью набросилось на новую жертву. Жара с трудом переносимая в тени, на солнцепеке была просто невыносимой. Выросшему среди альпийских лугов в прохладных горных долинах, обер-лейтенанту она казалась самым страшным наказанием за всю его недолгую жизнь. Не спасала и близость реки. Каждое живое существо старалось найти хоть какую-нибудь тень, не были исключением и его солдаты. Стоило только кому-нибудь из них выпасть из поля зрения офицера, как он немедленно смещался в сторону ближайшей тени. Офицер прекрасно понимал солдат. Если даже прокаленные зноем своего нищего острова сицилийцы старались в полуденные часы забиться в какую-либо нору и блаженно продремать время сиесты, то немцам было намного тяжелее. Даже ветераны Африканского корпуса из пятой легкой дивизии, переброшенные сюда еще в феврале, с наступлением большой жары плохо себя чувствовали, то солдатам его дивизии, оказавшимся в этой пустынной печке самыми последними, было тяжелее вдвойне.

Обер-лейтенант, перебарывая желание вернуться обратно в тень, двинулся проверить посты. Неторопливо обходя место стоянки, он анализировал ситуацию. И хотя от него сейчас не требовалось принимать самостоятельных решений, прошлое войскового разведчика брало свое. Роммель, конечно, славился своей эксцентричностью и выйти в самую жару на солнцепек для него не было чем-то удивительным и необычным. Но все свои безумства он совершал неизменными только один раз. Второй раз уже было что-то другое. Но вот уже третий день, отбросив другие дела, он мечется по берегу, в нетерпении поглядывая на часы. Явно кого-то ждет. Это немогут быть немцы или итальянцы, их можно вызвать в штаб. Вряд ли, это кто-то из арабской резидентуры, с ними намного удобнее встречаться в кривых улочках окраин Каира. Да и не генеральское это дело, тем более генерала такого ранга, встречаться со шпионами, какие бы важные сведения они не доставляли. Наверняка, этот кто-то будет англичанином, и англичанином имеющим право принимать решения.

Обер-лейтенант посмотрел по сторонам. Теперь только упертые идиоты, а обер-лейтенант к ним не относился, не понимали, что война в Африке зашла в тупик. По сути дела, последний рывок на Каир быль всего лишь данью самолюбию их командующего. С военной точки зрения никакого практического смысла в сложившейся обстановке в этом не было, но от этого дела изрядно несло политикой, по мнению обер-лейтенанта, самым мерзким и подлым занятием на Земле. Поэтому, когда на берегу в километре от них показалась группа всадников, обер-лейтенант понял, что они наконец-то дождались.

Он оглянулся на бронетранспортер и пулеметчик быстро повернул ствол в сторону приближающейся группы. Еще один жест рукой и все часовые повернули оружие в сторону гостей. Остановился и Роммель, ожидая дальнейших действий всадников. Те не доезжая той незримой черты, за которой пулеметчик должен был открыть огонь, остановились. От группы отделилось трое, соскочили с лошадей и двинулись в сторону командующего Африканским корпусом. Роммель двинулся к ним, обер-лейтенант ощутил смутное беспокойство и уже приготовился дать команду на выдвижение, когда генерал остановился. Пройдя несколько шагов, явно из вежливости, он стал ждать приближения своих гостей. Не различимые издалека детали, делавшие их всех похожими из-за одинаковых одеяний пустынных жителей, по мере приближения могли многое сообщить знающему человеку. Из троих только один наверняка был арабом, но ни в коем случае не высушенным солнцем бедуином. Холеная бородка, менее смуглый цвет лица, а самое главное сверкающие на солнечном свету драгоценные камни колец, унизывающих пальцы, говорили о высоком положении этого человека. Двое других были европейцами. И обер-лейтенант мог поспорить на что угодно, что один из них был англичанином, а вот второй его соотечественником. Не составляла сомнений и военная выправка немца, хоть и пытался он маскировать еe просторным халатом бедуина. Англичанин был более мешковат, но и он явно когда-то походил в мундире, а может и ходит сейчас, просто лучше маскируется.

Оторвавшись от наблюдения за гостями командующего, обер-лейтенант несколькими жестами перенацелил своих подчиненных. За сопровождающими гостей всадниками следили пулеметчики обоих транспортеров, остальные вернулись к наблюдению своих секторов. Сам командир разведчиков переместился в тень ближайшего к Роммелю бронетранспортера, откуда ему все было прекрасно видно, но расстояние не позволяло ничего слышать. Обер-лейтенанту не хотелось касаться секретов вышестоящих никоим образом. Нельзя сказать, что он не обладал честолюбием и желанием подняться выше по служебной лестнице. Но здравомыслие жителя маленького баварского городка шептало, что носители больших секретов, не обладающие соответствующими званиями, обычно плохо кончают. Будь у него право выбора, он предпочел бы находиться на другом берегу Нила, чтобы не только не слышать, но и не видеть встретившихся здесь людей.

Роммель с любопытством рассматривал своих гостей. Он сразу узнал командира разведки своего корпуса. Подполковник, получивший это звание по приказу самого Роммеля всего три дня назад за успешную подготовку операции "Случайный гость", так и не научился скрывать свою выправку. Узнал он и араба, когда тот подошел достаточно близко, все-таки он занимал слишком значительный пост в формально "независимом" Египте, но решил пока не показывать своей осведомленности. И только личность англичанина оставалась для генерала пока неизвестной. Оставалось надеяться, что его гостем будет человек, имеющий право принимать решения, не тратя время на многочисленные согласования всяких мелочей.

Наконец они подошли вплотную, Роммель отдал честь. Подполковник вытянулся в струнку, пытаясь щелкнуть каблуками, что на рыхлом песке было явно неуместным. Араб продемонстрировал легкий поклон, вслед за ним повторил этот жест англичанин.

— Командующий Африканским экспедиционным корпусом генерал Роммель. — Представил своего командира подполковник. — А это…

— Не надо имен, подполковник, — остановил его англичанин, говорящий по-немецки всего лишь с легким акцентом, — они могут вызвать неуместное любопытство.

Роммель согласно кивнул. Получив согласие генерала, англичанин продолжил:

— Я думаю, что меня можно называть сэр Джон, а нашего арабского друга господин Абдула.

Роммель усмехнулся, иметь такие имена — значило не иметь вообще никаких. Что же его это устраивало как нельзя лучше. Генерал повернулся к своей охране и подал еe командиру знак. Тотчас из-за дальнего транспортера показался штабной автобус и, натужно гудя двигателем по песку, поехал вперед, пока не остановился неподалеку от них. Выполняя полученный заранее приказ, шофер покинул кабину и вернулся назад. Роммель открыл дверь, расценив это как приглашение, гости двинулись внутрь фургона.

Расположившись вокруг столика генерал и его гости внимательно изучали друг друга, потягивая из стаканов холодную минеральную воду, самолично разлитую Роммелем. Обменявшись с англичанином несколькими ничего не значащими фразами о погоде, генерал торопливо оценивал сложившуюся ситуацию. То, что британец говорил по-немецки, было просто великолепно. Нет необходимости посвящать в тонкости дела переводчика. Знает ли немецкий язык араб, никакой роли не играло. Марионетка, даже коронованная, будет делать только то, что прикажут те, кто дергает за веревочки, а уж тем более представитель менее знатного рода, пусть и занимающий довольно значительный пост. Намного больше его интересовал статус англичанина. Имеет ли он право принимать решения, если имеет, то до каких пределов распространяется это право? Молчание затягивалось, понимая это, англичанин решился первый начать трудный разговор.

— Господин генерал, может быть вы объясните нам — зачем вам понадобилось брать Каир?

— Вы знаете, сэр Джон, всегда хотелось побывать в этом славном городе. Вот и решил осуществить свою мечту. — С едким сарказмом ответил ему Роммель.

— Так ли необходимо для этого брать в сопровождение пять дивизий? — С ироничной улыбкой вернул Роммелю его колкость британец.

— Вы знаете, сэр Джон, на дороге стояли какие-то странные люди с пушками, и почему-то не хотели меня пускать.

Араб улыбался, начавшийся спор его забавлял. Знал ли он язык, или догадывался о сути разговора, но ему явно нравилось что переговоры начались с взаимных обвинений. Он, наверняка, следуя давней восточной традиции собирался получить свою долю бакшиша с обеих сторон.

— А вы не пробовали договориться с этими людьми? — Продолжал иронизировать британец.

— А вы уверены, что они стали бы со мной разговаривать? — Ответил Роммель с не меньшей иронией.

Англичанин замолчал, отпил из своего стакана, окинул взглядом внутренности автобуса. С его лица сошла улыбка, время иронии закончилось. Сэр Джон вынужден был признать, что немец прав. Если бы не удачный демарш Роммеля, никто в Британии не сел бы с ним за стол переговоров. Благодушие, царившее в штабах всех уровней, поражало его, единственного, по его мнению, здравомыслящего человека в округе. Все остальные вели себя как полные идиоты. Дошло даже до тотализатора, главной ставкой в котором было время начала отступления немцев. Стремительное крушение восточного фронта, как казалось, не оставляло африканскому корпусу никаких других путей решения проблемы — кроме отступления и эвакуации. Даже он ожидал, что в конце концов так и произойдет. Конечно, Роммель известный сорвиголова, но любому безумию сопутствуют определенные границы. Наносить удар по противнику, который превосходит тебя в несколько раз просто самоубийственно. Так думали все, кроме самого сэра Джона, который, как ему казалось, сумел понять командира Африканского корпуса немцев. Нет, такой человек, как генерал Роммель, не мог уйти просто так, не напомнив противнику о своем существовании. Сэр Джон ожидал очередного безумства "швабского задиры" с нетерпением, предполагая возможный удар по Александрии. И когда панцеры Африканского корпуса вышли на еe окраины, он с удовлетворением поставил галочку напротив одного из пунктов своего плана, который в конце концов должен был заставить немцев служить на благо Британии. Но дерзкий бросок германских танковых дивизий на Каир не входил в его планы и доставил ему несколько неприятных часов, когда казалось, что все намеченные им планы рушатся.

Визит немецкого подполковника все поставил на свои места. Сэр Джон почувствовал себя в роли незадачливого любовника, который мучительно ищет способы овладения предметом своей страсти, не замечая того, что и сам предмет предпринимает такие же шаги. Но теперь все намерения выяснены, обе стороны сидят напротив друг и друга и предстоит долгий и нудный торг. Сэр Джон ни минуты не сомневался, что потомок торговцев, а он хотя и числился природным аристократом среди людей своего круга, прекрасно помнил, что его прадед какую-то сотню лет назад торговал солониной в Шотландии, легко сумеет обмануть тупого швабского солдафона.

В свою очередь Роммель, разглядывая партнера по переговорам, составлял план действий. Неплохо зная англичан как солдат, он впервые сталкивался с торгашом, в душе появился легкая брезгливость, но генерал постарался перебороть себя. Германии нужна эта жертва и он еe принесет. К тому же имея дело с беспринципной личностью, можно и самому освободится от мешающих принципов.

— Я должен признать что вы абсолютно правы. — Решился продолжить прерванный разговор англичанин. — Желающих с вами разговаривать немного. Большинство наших генералов предпочли бы утопить вас в море. Мне и моим соратникам с трудом удается удерживать их от опрометчивых шагов, которые, по моему мнению, больше навредят Британии, чем помогут. Я считаю, что мы можем и должны договориться, что две культурные европейские державы просто обязаны найти общие интересы перед страшной угрозой европейской культуре, которая накатывается с востока…

Роммель внимательно слушал англичанина, который выплетал словесные кружева, старательно обходя главный вопрос. Да, лицемерие демократических политиков не знает границ. Они будут потчевать вас дерьмом, не забывая при этом твердить о полезности данного продукта именно для вашего организма. С радостью вложат вам в руки нож для убийства, не забывая при этом стенать на весь мир о своем человеколюбии и миролюбии. Не моргнув глазом, отправят "ближнего своего" на смерть, лицемерно твердя, что этого требовали высшие интересы. Вот и сейчас британец юлит, давая возможность немцу первому сказать грубую правду сегодняшней встречи. Вообще-то Роммель собирался сделать это с самого начала, но, наблюдая за своим партнером, пришел к решению немного понервировать его. Он старательно кивал в тех местах, где красноречие его собеседника требовало этого, делал озабоченное лицо, разводил руками, но… молчал.

Британец начал нервничать, стал повторяться, но "тупой солдафон" продолжал молчать. Сэр Джон уже перешел на примеры из истории, старательно цитировал, столь любимого этим "идиотом Гитлером", Фридриха Великого, но немец не делал никаких попыток сделать правильный вывод из его речей. Наконец, исчерпав все заготовленные заранее доводы, англичанин замолчал, возникло ощущение, что он просчитался и вместо прибыльного контракта заключил заведомо проигрышную сделку.

Убедившись, что британец умолк окончательно, Роммель налил себе очередной стакан минеральной воды, неторопливо выпил его и, наконец-таки, начал говорить.

— Сэр Джон, я благодарен вам за великолепный спич, который вы подготовили для меня, но должен вам напомнить, что мы не в парламенте, а я не ваш потенциальный избиратель. — Генерал позволил себе жесткую усмешку, которая должна была показать партнеру, что здесь придется играть по его, Роммеля, правилам и продолжил. — Мне, кажется, что вы не совсем правильно поняли — зачем мы здесь собрались? Речь идет не о генерале Роммеле и даже не о его солдатах. Как вы заметили, я сумею позаботиться о них без вашего вмешательства. И не нужно меня пугать воинственностью ваших генералов. Если они обещают сбросить меня в море, то я, в свою очередь, обещаю устроить им заплыв в Суэцком канале, до которого моим дивизиям намного ближе, чем вашим доблестным генералам до Александрии. Речь идет о существовании Британии как империи. Как вы думаете, что сделают русские после уничтожения рейха?

— Я должен так понимать, что вы не исключаете такого варианта событий? — Решился прервать молчание англичанин.

— Мой дорогой друг! — Роммель откинулся на спинку сиденья, разглядывая через стакан далекий противоположный берег реки. — Я не исключаю ничего! Особенно если вы, англичане, по своей давней привычке попытаетесь отсидеться в стороне, ожидая чем эта драка закончится. — Сэр Джон попытался возмутиться, но Роммель прервал его властным жестом, в корне пресекая попытку англичанина изобразить обиду и возмущение, и продолжил. — Я понимаю желание вашего правительства воевать чужими руками. Но вам не кажется, что эта ваша доктрина слишком часто стала давать сбои?

— Поясните? — возразил ему удивленный англичанин.

— Могу вам привести два примера из недавнего прошлого. — Роммель перешел на академический тон, старательно пародируя спич, который ему только что пришлось выслушать. — Во-первых, ваше поведение в Польской войне. Ваше правительство надеялось, что вермахт надолго увязнет в Польше, но мы решили эту проблему практически за неполный месяц. В результате Англии пришлось впрягаться в войну самой, а не воевать руками поляков.

— Мы и не надеялись, что Польша сумеет долго продержаться. — Лениво и высокомерно просветил англичанин швабского солдафона.

— Правильно! Вы еe сдали нам с самого начала, на блюдечке преподнесли. — Поддержал его командующий Африканским корпусом. — Надеялись, что война сразу в Россию перекинется. И просчитались! Не учли, что ни Гитлер, ни Сталин в тот момент воевать друг с дружкой не хотели.

— Хотелось бы мне знать из каких предпосылок вы сделали такие выводы? — Сэр Джон начал проявлять эмоции.

— Не нужно считать окружающих полными идиотами! — Роммель устало рассмеялся. — Ваше поведение в "странной войне" ничем другим, кроме желания подтолкнуть нас на восток объяснить невозможно!

Британец поднял бокал с минералкой, объявляя вынужденный тайм-аут. Нужно было признать, что генерал оказался более сложным противником, чем хотелось бы. Ну что же, придется просто перейти ко второму варианту действий, но для начала все-таки нужно выслушать немца, давая тому возможность выболтать как можно больше.

— И какое завершение этой, по вашему мнению, ошибки?

— Вам пришлось самим выступить против нас, хотя и не по своей воле, а желая остановить наше наступление в Бельгии. — Пояснил Роммель, уточняя. — Впрочем безуспешно.

— Но нам удалось эвакуировать большую часть своих войск! — Возразил ему британец.

— Вам позволили это сделать. — Роммель вдруг почувствовал себя смертельно уставшим человеком. Кажется он прогадал. Вместо делового партнера ему достался самовлюбленный идиот, который может слышать только самого себя. Оставалось надеяться, что за его спиной скрываются действительно серьезные люди. — Это был очередной каприз Гитлера. Он посчитал, что это наилучший способ подтолкнуть ваше правительство к переговорам. Но в этом случае он просчитался.

— А какова вторая ошибка? — Продолжал упорствовать британец.

— А вторая ошибка случилась не так давно. — Роммель немного помолчал, старательно подбирая слова, и продолжил. — Второй ошибкой было нападение Германии на Россию.

— Но при чем тут Британия? — Удивился сэр Джон.

— Вы можете дать клятву, что ваше правительство не проложило руку к этому событию? — Деланно удивился Роммель.

— Генерал, ваши предположения оскорбляют не только правительство Британской империи, но и меня лично. Предположить что мы могли… — Англичан завелся всерьез и надолго, приводя в подтверждение своего мнения выдержки из газет, на память он, судя по всему, пожаловаться не мог, так как цитировал чуть ли не целые страницы.

Роммель заскучал окончательно. Этот идиот столь старательно излагал передовицы "Таймс", что складывалось впечатление, будто все свои познания о политике родной империи он черпал только оттуда. Генерал отвлекся на красоты великого Нила, оценил работу своей охраны, провел взглядом по салону и наткнулся на насмешливый взгляд араба. Скользнул дальше, но вернулся и уже внимательно оглядел "господина Абдулу". Заметив заинтересованный взгляд, араб едва заметно кивнул. Генерал несколько раз перевел взгляд с араба на англичанина, пока окончательно не убедился, что "дрессированной обезьяной" в этом дуэте является именно представитель метрополии Великой Британской империи, а не один из министров еe доминиона.

Игра прояснилась окончательно, все козыри брошены на стол. Тузы и шестерки заняли подобающие им места. Англичане, как всегда, трижды перестраховались, боясь уронить свою великодержавность ниже, только им одним известного уровня. Можно, конечно, обидеться, что к нему прислали пешек вместо ферзя, только какой в этом смысл. Главное, что он ждал от этой встречи, а именно, чтобы его предложения ушли дальше вверх, к людям, которые действительно могут принимать решения, свершилось. Независимо от реакции "сэра Джона", который, надо признать, свою роль самодостаточного идиота исполнил очень хорошо. "Господин Абдула" недаром обозначил свое согласие. Нужно теперь сформулировать предварительные тезисы соглашения, а уж потом приступать к поиску компромисса с людьми, которые стоят за спиной этой делегации.

— Сэр Джон, я думаю, что достаточно излагать парадную витрину политики вашего кабинета. — Роммель прервал словоизлияния возмущенного англичанина. — Если вы, по прежнему, считаете, что я оскорбил ваше правительство, то советую вам обратиться за разъяснениями к господину Черчиллю. А я слишком занятый человек, и не могу тратить свое время на бессмысленные споры.

Араб вновь едва заметно кивнул. Англичанин замолчал. Роммель достал свою записную книжку, где он конспективно записал предложения Паулюса и свои выводы, и ознакомил собеседников со своим видением проблем Африканской компании.

— Признавая, что война между Рейхом и Британией зашла в тупик и потеряла свой смысл в связи с событиями на Восточном фронте, я предлагаю. Первое, объявить прекращение огня на Африканском театре боевых действий, что фактически уже произошло.

Британец достал свою записную книжку и начал записывать предложения командующего Африканским корпусом. Роммель подождал пока он закончит и продолжил.

— Второе, войска Африканского корпуса и их союзники оставляют Каир и передислоцируются в Александрию для последующей эвакуации в Европу. Третье, британская сторона предоставляет мне горючее для этой операции. — Глаза англичанина торжествующе заблестели, но Роммелю было безразлично, что он думает по этому поводу. — А также запасные части для ремонта техники.

— Послушайте генерал! — Подал голос британец. — Но где мы возьмем детали германского производства?

— Не представляйте себя большим идиотом, чем вы являетесь. — Рассмеялся Роммель, ему надоело щадить самолюбие англичанина. — И не делайте вид, будто вам неизвестно, что большая часть нашей техники — английская и американская, доставшаяся нам в качестве трофеев от ваших воинственных генералов.

Араб усмехался уже в открытую, не скрывая своего отношения к происходящему диалогу.

— И наконец четвертое. — Роммель отложил блокнот. — Британская сторона обеспечивает нашу эвакуацию из северной Африки в Италию, желательно в Геную или Триест, или в Хорватию, например в Риеку, что для нас предпочтительнее.

— А если наше правительство не согласится с вашими предложениями? — Сэр Джон решил оставить последнее слово за собой.

— Тогда мы немного повоюем здесь. — Ответил ему командующий Африканским корпусом. — И я уверен, что вашему правительству это очень не понравится.

Роммель встал, давая понять, что разговор закончен. Тотчас из-за ближайшего бронетранспортера выскочил командир охраны, судя по всему ожидавший этого движения командующего. Роммель оправил китель и решительно шагнул к двери. Он сделал все от него зависящее, оставалось ждать реакции британского правительства.

16 июля 1941 года окрестности Варшавы

Даже самая лучшая цейсовская оптика не может сократить расстояния. Может только создать видимость близости. Вот и сейчас оставшиеся полтора километра до окраин Варшавы легко уменьшить с помощью линз, но невероятно трудно пройти под огнем русской артиллерии. Вжимающихся в неровности почвы солдат легко понять. Когда по тебе гвоздят несколько артиллерийских полков, почему-то не думается о величии рейха, а все больше о своей ничтожной жизни.

Генерал Зейдлиц оторвался от бинокля. Кажется, эта авантюра пришла к своему логическому концу. Впрочем, ничего другого он и не ожидал с самого начала этого прорыва. Выступать против кадровых советских дивизий со всяким сбродом, гордо носящим название корпусной группы, несомненно, почетно для славы Рейха, но смертельно опасно для всех в нем участвующих. Только желающий оправдаться после разгрома в Прибалтике Манштейн смог согласится возглавить этот рейд.

Хотя, где он этот Манштейн? Командующий корпусной группой "Манштейн" не отзывается уже со вчерашнего вечера, когда он отдал этот смертоубийственный приказ на прорыв к бывшей польской столице.

Зейдлиц повернулся и пошел вниз к подножию холма. Он увидел все, что хотел. Их, несомненно, ждали. Приготовить такую оборону даже за пару дней просто невозможно. Значит, русские ожидали их прорыв и успели великолепно приготовиться. Что в очередной раз подтверждает предупреждение командиру об абсурдности его, Манштейна, плана. Он хорошо помнит скандал, который командир корпуса закатил командиру своей самой боеспособной дивизии, после оглашения плана операции.

Тогда Зейдлиц заметил, что наступать с необеспеченным северным флангом "смерти подобно", не считать же прикрытием только воды реки, даже если это Висла. Все эти местные ополчения и полицейские батальоны хороши при охране тылов, но совершенно не пригодны при атаке любой кадровой части, которая пройдет их насквозь и не заметит. Тогда в жестком споре с назначенным командиром корпуса генералом Манштейном, он позволил себе разозлиться. И его вопрос о том, что они будут делать, когда русские ударят им в открытый левый фланг, вызвал у командира корпуса откровенную злость. А, получив ответ на свой вопрос, генерал Зейдлиц вначале удивился, потом разозлился, а вслед этим чувствам ему стало просто страшно. И он, уже не считая себя обязанным сдерживаться требованиями субординации, задал вопрос, который терзал всех офицеров вновь созданного корпуса:

— А что мы будем делать, когда русские, все-таки, ударят нам во фланг? Придумывать еще одну танковую армию?

Столь жестокий намек на обстоятельства прощения Гитлером опального генерала и вызвал у Манштейна ненависть к своему подчиненному, неконтролируемую и плохо скрываемую. Впрочем, самому Зейдлицу было абсолютно безразлично, что о нем думает его командование. Он хорошо помнил, как в былые времена, многие из его доблестных предков оказывались правы, отстаивая свое мнение, не совпадающие с приказами не только генералов, но и королей и императоров.

"Фюреры приходят и уходят, а Германия остается", — к месту вспомнилась цитата из русской листовки. Может быть они и правы? Может Германии стоило искать на востоке союзников, а не врагов? Зейдлиц не успел забыть ту Великую войну, когда ему пришлось гнить в окопах и на Западе и на Востоке. Тогда наступление армии Самсонова в Пруссии, явно неподготовленное и обреченное на провал, вызвало у немецкого командования удивление, не столько своим безрассудством, сколько желанием спасти союзную Францию от неминуемого разгрома. Тогда кайзеру Вильгельму пришлось выбирать — разгромить Францию или спасти Пруссию. К чести государя Германии, он решил, что спасение своих подданных намного важнее военных триумфов. Немецкие дивизии повернули на восток.

Франция была спасена, а лейтенант Зейдлиц получил свое первое ранение.

А затем были четыре долгих года бессмысленного сидения в окопах, многочисленных жертв за несколько километров прорыва, столь же многочисленных потерь при отражении атак противника. И непрошенная мысль, вынесенная с восточного фронта — а стоило ли враждовать с русскими?

Мысли эти вернулись, после более чем двадцати лет забвения. А, в самом деле, был ли другой вариант развития событий два месяца назад? Ведь "советы" предлагали если не "обоюдную любовь", то, по крайней мере, взаимовыгодное сотрудничество. Возникал, вполне естественный вопрос, что толкнуло Гитлера на восток, а, вернее, что ему пообещали на западе, что он презрел все выгоды сотрудничества с Россией.

Впрочем, все эти мысли были актуальными восемь дней назад, когда его "Мекленбургская пехотная" дивизия устремилась на прорыв.

А как хорошо он начинался! Конечно, профессиональное чутье генерала Зейдлица не могло обмануть вялое сопротивление советских армий. Били ведь по самому слабому месту — стыку двух русских фронтов. Поэтому, и откат противника, и легкое проникновение на несколько десятков километров не могли обмануть генерала, участвующего в прорыве "линии Мажино".

Сомнения возникли, буквально, на первых километрах! Где тыловые подразделения? Где склады? Где госпитали с ранеными?

Правда, когда появились первые госпитали, намного дальше от линии фронта, чем следовало ожидать при неожиданном прорыве, пришлось пожалеть об их захвате.

В тот день он совершенно случайно свернул в это польское местечко, хотя будет помнить это происшествие всю оставшуюся жизнь. На самой окраине поселения, выстроив вдоль, только что выкопанного с помощью местных поляков, рва, эссэсманы, приданной его дивизии зондеркоманды, деловито расстреливали русских пленных. Большинство из них было тяжело ранеными, и поляки, из добровольного ополчения, подтягивали их ко рву, чтобы немцам было легче стрелять в затылок своим жертвам.

Генерал хорошо помнит, что он велел расстрелять всех, участвующих в этом судилище, поляков! И отдать под суд, на большее просто не хватило власти командира дивизии, всех немцев из СС, которых служебные дела принесли в его зону ответственности.

Было это только на третий день наступления. Но с тех пор что-то сломалось в душе генерала Зейдлица. Ему становилось страшно, когда он представлял, как на захваченных им территориях бездушные болванчики из "птенцов Гимлера" деловито расстреливают всех встреченных людей. Но еще страшнее ему становилось, когда он представлял, как обозленные этими бессмысленными злодействами русские в отместку уничтожают всю его дивизию. ДО ПОСЛЕДНЕГО ЧЕЛОВЕКА! И сейчас чувство опасности, которое со временем появляется у каждого хорошего солдата, желающего выжить в этой бойне, просто кричало о неизбежности такого исхода.

Зейдлиц еще раз осмотрел окраины польской столицы, оборудованные русскими для обороны. Где-то в глубине их позиций взметались фонтаны огня и пыли, наверное, окруженный гарнизон Варшавы выполнял приказ Манштейна о прорыве навстречу его дивизии. А может русские приступили к окончательному уничтожению остатков немецких частей и их польских союзников. Генерал усмехнулся — сыр выполнил свою роль и может быть съеден! Глупая мышь прибежала на его запах и сейчас вокруг нее смыкается железный капкан.

Генералу было жаль остатки гарнизона, но еще больше он жалел солдат своей дивизии. Можно, конечно, пробить коридор в русском кольце окружения. Но какой в этом смысл? Добавить подчиненные ему части к окруженцам! То-то русские генералы будут рады! Сомкнут колечко заново, да покрепче, и отправятся на запад, оставив их тут дохнуть под огнем артиллерии и бомбами, которые они, судя по Ковно, жалеть не собираются. То, что гарнизон Варшавы все это время держался — было не столько заслугой его доблести и храбрости, сколь хитрым планом большевиков. Их корпус принес бы намного больше пользы в траншеях укрепрайона под Лодзью, для обороны которого первоначально и предназначался. Там даже "местные ополчения" смогли бы противостоять если не танкам, то хотя бы пехоте. А их кинули в открытое поле — и что творится на его флангах известно только господу богу и его ангелам. А лучше всего это известно "большевистскому черту", который ему противостоит. А еще, как ему хочется верить, его разведчикам.

Генерал повернулся к подходящему командиру разведки дивизии.

— Ну что, гауптман, мышеловка захлопнулась?

— Так точно, господин генерал, на всех направлениях мои разведчики наталкивались на конные разъезды русских.

Кто-то из молодых офицеров захихикал при упоминании конницы. В ответ на их веселье майор из оперативного отдела штаба дивизии, хорошо помнивший еще ту, "великую", войну пробурчал, что смеяться над кавалерией может только тот, кто не бывал под еe ударами. Генерал был совершенно согласен с ним. Тем более, что в русской кавалерийской дивизии, если, конечно, это не суррогат военного времени, должен быть танковый полк. Пусть из легких танков, но его тылам хватит и атаки легких Т-26, а тем более быстроходных БТ. Вся его артиллерия на переднем крае. И снять еe оттуда невозможно.

Зейдлиц задумался. Около двух дивизий немецких солдат, находящихся в котле, после продолжительных боев больше, попросту, не наберется, не стоят такой жертвы, как его Первая дивизия с частями усиления. Конечно там еще, по крайней мере, в три раза больше поляков, выступивших на стороне Вермахта после приказа из Лондона, но их он в расчет принимать не собирается. Верить столь неожиданному, к тому же столь несамостоятельному союзнику он не желает. Сегодня они пришли на помощь Германии только потому, что Черчилль, еще опасающийся перейти в открытые союзники Рейха, велел всем своим сателлитам открыть войну против "советов". Вот отряды генерала Ровецкого и воюют вместе с доблестными частями Вермахта против "советов", как "более опасного врага", по утверждению главы Польского правительства Сикорского, кстати, тоже генерала. Но что придет в голову "старому борову" Черчиллю завтра?

Прошло уже более месяца после того, как британцам был отправлен первый призыв о помощи. Зейдлиц знал о попытках верхушки Вермахта завязать переговоры с западным "противником", но Лондон до сих пор молчит. И будет молчать, пока не убедится, что война Германией проиграна окончательно и бесповоротно. Англосаксы не зря развязывали эту войну, а то, что это — их идея, Зейдлиц, проанализировав ход развития политических событий, не сомневался ни минуты.

Генерал повернулся к командиру танкового полка "корпусной группы", с недавних пор создавать танковые дивизии для Германии стало непозволительной роскошью. И так, ради создания новых танковых полков пришлось перебросить все панцеры, находящиеся в Рейхе или на Западном фронте. Командир, нужно признать, остатков танкового полка — от трех полноценных батальонов осталось едва ли два, все-таки русские не зря рыли свои траншеи, после прорыва каждого рубежа обороны приходилось спешно копать могилы для останков экипажей, рискнувших нарываться на трассеры бронебойных болванок или выстрелы бронебойщиков, постарался сосредоточить внимание на рельефе местности предполагаемого прорыва.

Раскинувшееся перед ним открытое поле оберста Неймгена совершенно не радовало. Пройти его под таким огнем артиллерии, который он наблюдал сейчас — значит выписать себе билет в рай или в ад, это уж как повезет. Хотя за эти дни пять дней боев живыми в его полку остались только самые отчаянные и везучие, но даже они вряд ли сумеют пройти это поле живыми. Если бы принимал решение он сам, то лучше бы обошел этот участок, поискав более подходящий. А еще лучше повернул бы назад, пока не поздно, пока еще есть возможность прорваться через слабые заслоны русского окружения, в реальности которого он не сомневался. Кавалерия его панцерам не противник. Тем более что подготовить траншеи и подтянуть противотанковые пушки русские вряд ли сумели. Но вполне могут успеть если они будут торчать у этого проклятого города.

Оберст не любил Варшаву — именно здесь он получил самое тяжелое свое ранение. Левая рука, сгоревшая тогда почти до кости, до сих пор не восстановилась. А изуродованную ладонь приходится прятать под перчаткой. Эту руку он не простит полякам никогда, чтобы не кричал доктор Геббельс "о единении против общего врага". Вместо того чтобы спасать польскую столицу от большевиков, он с удовольствием поджег бы еe и любовался бы пожаром, как в свое время Нерон, спаливший Рим. Далекие разрывы, превращавшие улицы города в развалины, доставляли бы ему удовольствие, если бы вместе с этим польским быдлом там не гибли немцы.

Генерал Зейдлиц все еще колебался. Лезть в пасть тигра не хотелось, но и невыполнение приказа грозило в лучшем случая отставкой, а в худшем трибуналом. Несколько командиров полков, вышедших из боя по собственной инициативе, и один генерал, своей властью отменивший дурацкий приказ Гитлера, были расстреляны после скоротечного венного суда. Зейдлица в этом судилище возмутило то, что командир дивизии в данной ситуации был абсолютно прав, ибо задачу он выполнил и с намного меньшими потерями, чем было бы следуя он указаниям фюрера. Впрочем, он очень хорошо понимал, что Гитлера возмутил сам факт того, что кто-то смеет ставить под сомнения его приказы.

Вот и сейчас он колебался, потому что прекрасно знал — все свои приказы Манштейн верноподданнически передавал Гитлеру на утверждение. Наверняка, и к этому приложил руку сам "гений битвы пивными кружками", как с горькими усмешками величали фюрера боевые офицеры, но только шепотом и только тем, кому они безоглядно доверяли. Глядя на нервничающего командира танкового полка, генерал прекрасно понимал его сомнения. Он бы и сам с удовольствием отдал приказ на отход, мысли о котором у оберста были написаны на лице, так часто он оглядывался на запад. Но для оправдания им нужно предпринять хотя бы одну атаку.

Генерал посмотрел на часы и отдал приказ начинать. Тут же все командиры полков продублировали его приказ своим офицерам. Время сомнений закончилось. Приказ — есть приказ. У дисциплинированного немца не может возникнуть сомнения в необходимости его выполнять. Глядя на штабную суету, Зейдлиц вдруг подумал, что в какой-то степени трибунал прав — сомнений в магической силе приказа быть не должно. Ему бы тоже не понравилось, если бы командиры батальонов и рот начали отменять его указания. Впрочем, если бы они сумели выполнить задачу по-своему, он бы понял.

Открыли свой, жидкий по сравнению с русским, огонь батареи дивизии и приданного артиллерийского дивизиона, тронулись вперед панцеры, заспешили вслед ним цепи пехоты. Время пошло.

Фельдфебель Шнитке осторожно отодвинул ветку орешника, перекрывающую обзор. По дороге пылила очередная колонна русских. Более десятка грузовиков под прикрытием двух броневиков и одного легкого танка. Вздохнув, он отпустил маскировку. Эти им не по зубам. Его группа безрезультатно торчала у этой дороги уже три часа, но осторожные русские не давали им ни одного шанса. Ни разу не показалась одиночная машина или мотоцикл, тем более не было ни одного пешего. Недопустимый для русских порядок объяснялся очень просто. После приказа из Лондона польские националисты начали войну против "советов". И большевикам поневоле пришлось ужесточить порядок движения по дорогам.

Фельдфебель не понимал поляков. Зачем было воевать с Рейхом, если все равно оказались по одну сторону фронта. Что им мешало перейти на сторону Германии еще в тридцать девятом году. Тогда, глядишь, и война пошла бы по-другому. Конечно, ротный пропагандист не упустил случая поговорить на эту тему. Распинался часа полтора, даже в сон потянуло от его занудной болтовни. Тем более, что считая себя выше "этой солдатни", старался он изъясняться такими словами, которые большинство солдат, выходцев с рабочих окраин, никогда в жизни не слышали и не понимали. Все что запомнил Шнитке из его завываний, а пропагандист изо всех сил подражал доктору Геббельсу, это крики об "жидократии" и происках империализма. Хорошо хоть ефрейтор Гофман, успевший отучится целый год в каком-то институте, пересказал ему весь этот бред своими словами.

Из объяснений Гофмана выходило, что всему виной англичане, а вернее английские и американские евреи — хозяева банков и газет, которые там на самом деле правят. Они пообещали полякам помощь, а потом, как всегда делали в таких случаях, обманули. Вот поляки и выступили против Рейха, а после начала войны было поздно. Даже те, кто понял, что их подставили — ничего сделать не могли. А Рейху ничего не оставалось, как вразумить поляков с помощью силы, ибо никакого другого языка они не признают. Сразу все стало ясно и понятно. Настораживало только то, что приказ выступить на стороне Германии поляки опять получили от англичан. Если их обманули один раз — почему они верят второй? На этот вопрос Гофман только махнул рукой и пробурчал что-то про "глупость, которая родилась первой".

Фельдфебель покосился на проводника Марека. Хоть и поляк, но из силезских, говорил он на хохдойче не хуже любого из немцев. Внешность имел чисто нордическую — любой специалист из СС признал бы в нем чистокровного арийца. Шнитке со злостью вспоминал появление этого проводника в своем взводе. Тогда оглядев высокого, светловолосого и голубоглазого, отвечающего всем признакам нордической расы, поляка фельдфебель, сам с трудом прошедший расовый анализ, но в СС так не принятый, поинтересовался: "А не приезжала ли мать Марека в Германию месяцев за девять до его рождения?" На что этот мерзавец, весело скалясь, ответил, что мать в Рейхе никогда не была, а вот папаня Марека неоднократно его посещал, так что доктор Геббельс может быть абсолютно спокоен за чистоту крови его народа. Больше всего фельдфебеля тогда задел смех Гофмана, хотя и остальные солдаты его взвода не отказали себе в удовольствии поржать над своим командиром.

И Шнитке не удержался от того, чтобы высказать свою обиду. Необычайно серьезный Гофман, который, оказывается, изучал какую-то хитрую науку "антропологию", сказал, что когда фельдфебель увидит поближе русских, тогда все сам поймет.

Шнитке, старательно изучавший в бинокль, и без него, всех увиденных им за эти дни русских, наконец-таки стал понимать своего подчиненного. Действительно, большинство из них без проблем прошли бы расовый контроль СС, который не сумел преодолеть он — чистокровный немец. Закралось сомнение — не обманули ли фюрера его советники? На что тот же Гофман сплюнул и сказал, что не пора ли бросить верить во всякую чушь.

Был этот разговор вчера и до сих пор фельдфебель злился на своего подчиненного. Недаром его отец не любил образованных. "Запомни Ганс", — любил пофилософствовать он за кружечкой пива, — "все беды от образования — наслушается человек всякой зауми и вообразит о себе невесть чего, а нам, простым людям, весь этот ученый бред расхлебывать". Так оно и было, когда в проклятые двадцатые годы разные ученые пустобрехи заливались соловьями с трибун — а народ нищал и голодал. Первым человеком заговорившим с ними, уличными сорванцами, на понятном простом языке был пропагандист НСДПА.

Эта беседа и повернула всю жизнь молодого Ганса Шнитке, родившегося в проклятый год позора Германии — заключения Версальского мира. Дальше у него и его друзей все было предрешено. Гитлерюгенд. Армия. Курсы унтер-офицеров. Война в Польше. Война во Франции. Югославская и другие компании. Вот только его более удачливых друзей, обладавших нордической внешностью отправили в СС, а он оказался в обычной пехоте, потому что с трудом преодолел расовый анализ. С таким трудом, что только долгий и безупречный послужной список спас его от увольнения из армии, как имеющего сомнительное происхождение. Как он проклинал тогда далеких и неведомых ему предков, которые наградили его черными волосами и невысокой коренастой фигурой. Впрочем, в разведывательной роте пехотной дивизии, ставшей ему новой семьей, большинство солдат только тихо посмеивались над его страданиями. И со временем он успокоился. Здесь никому не было дела до его "сомнительного происхождения", здесь оценивали человека не по цвету волос, или параметрам черепа, а по тому, что он реально может делать. Так что скоро унтер-офицер Шнитке получил следующее звание, а спустя два года безупречной службы — звание фельдфебеля и разведывательный взвод под свою команду.

И только появление этого проклятого поляка вернуло прежние чувства и обиды.

Толчок в плечо вывел фельдфебеля из раздумий. Вдали на дороге показался одиночный грузовик, отчаянно завывая двигателем, он старался догнать ушедшую вперед колонну, но та уже свернула за поворот, надежно прикрытый опушкой леса. Нужно было принимать решение. Шнитке дал команду на выдвижение, заранее жалея, что это не легковушка с более важной добычей. Торопливо сфокусировав бинокль, он вдруг понял, что удача не оставила его и на этот раз. Рядом с шофером угадывался еще один силуэт, вполне вероятно из офицеров, хотя сами русские называют их командирами. Фельдфебель отдал подтверждение свой команды. Группа захвата пересекла неширокую полосу кустарника, залегла у обочины. Выдвинувшись вперед, самый лучший специалист взвода по метанию гранат унтер-офицер Рике неторопливо размахнулся и бросил смертоносный подарок точно под задние колеса грузовика. Тот подбросило взрывом и скинуло с дороги. Из кабины русской полуторки немедленно выскочил шофер и, торопливо дергая затвор карабина, открыл огонь в сторону их засады, и когда только успел заметить, мерзавец. Ему удалось зацепить одного из выскочивших на дорогу солдат и заставить остальных торопливо упасть на землю. И тогда Шнитке, заранее жалея о своем решении, срезал его из автомата. Замешкавшиеся солдаты метнулись вперед, добежали до автомобиля, выдернули из кабиныпассажира, спеленали его приготовленной веревкой и, оглядываясь по сторонам, оттянулись в кустарник, служивший им прикрытием. Оглядев петлицы командира Шнитке испытал облегчение — две шпалы — целый майор. И немедленно отдал приказ на отход.

Полчаса торопливого бега, сдерживаемого только задыхающимся от такого темпа пленным, привели их на поляну, присмотренную в качестве базы еще утром. Шнитке выдернул из нагрудного кармана документы пленного, бросил Мареку. Тот кое-как мог читать и говорить по-русски. Полистав данные ему бумаги поляк передал их обратно и сказал: "Майор, интендант". Выдержал паузу и с плохо скрываемым злорадством добавил: "Механизированная бригада".

Фельдфебелю на мгновение стало плохо. Если русские на их флангах разгуливают целыми механизированными бригадами, то их дивизии конец. Ему уже довелось слышать рассказы о действиях русских танковых и механизированных бригад, как правило, входящих в танковые корпуса Красной армии. С трудом скрыв рвущиеся наружу эмоции, он отдал приказ на возвращение. Солдаты выстроились в цепочку. Пленный был отправлен в центр колонны. Проводник вместе с Гофманом побежали вперед. И началась гонка. Данные о появлении русской механизированной бригады следовало доставить как можно скорее.

Атака, конечно, захлебнулась. Оставив на поле восемь панцеров и около сотни солдат, атакующие части оттянулись назад. Впрочем, ничего другого ни генерал Зейдлиц, ни его штаб не ожидали. Надежды на другой исход были только у солдат атакующих батальонов, но их мнения никто спрашивать не собирался.

Генерал размышлял. Достаточно ли этого неудачного рывка для оправдания, или нужно предпринять еще одну попытку. Он, без всяких сомнений, отправил бы солдат в очередную атаку и не один раз, но угроза окружения требовала принятия другого решения. Правда, пока ему неизвестно насколько это окружение реально. Не придумали ли они его с перепугу. Что, кроме кавалерии, смогут противопоставить ему советские генералы. Конницы, не поддержанной другими частями, он не боялся. Ну потревожат фланги, ну уничтожат кое-какие тыловые части, но остановить его прорыв все равно не смогут. А вот если кроме кавалерии русские сумели сосредоточить на его флангах артиллерию или, даже думать об этом не хочется, танки — тогда конец! Вкатают гусеницами в землю, сомнут редкие очаги сопротивления, передавят немногочисленные орудия. И все! Нет ни его дивизии, ни частей усиления!

Срочно требовалась достоверная информация, но пока его разведчики ею не располагали. Он оглянулся на начальника штаба, но тот только отрицательно покачал головой.

Генерал дал команду провести перегруппировку и попробовать на прочность русскую оборону в другом месте. Но отдать окончательный приказ не успел. К нему с чрезвычайно мрачным лицом спешил начальник разведки дивизии в сопровождении двух солдат, тащивших пленного русского.

Перепуганный русский майор, поддерживаемый с двух сторон коренастым фельдфебелем и высоким худощавым ефрейтором, тяжело дышал. Трехчасовой марш-бросок выжал его как лимон. Ему уже не было так страшно как поначалу, когда он ожидал, что его в любую минуту пристрелят. Но все равно дико хотелось жить. Он понимал, что его оберегали и даже тащили на себе только для того, чтобы он рассказал стоящему перед ним немецкому генералу, все, что знает о происходящем в расположении его бригады. Но что с ним будет после допроса? Отведут за ближайшие кусты и шлепнут? Что же делать? Рассказать этому немцу правду или постараться соврать? И что из его слов они смогут проверить, а что нет?

Зейдлиц въедливо разглядывал русского. Все мысли пленного галопом проносились по лицу. Явственней всего там отражался страх и жажда жизни. Но иногда сквозь них проглядывала суровая решимость. Генерал поморщился — черт бы побрал этих дикарей. Никогда не известно, что они выкинут в следующий момент. Зейдлиц вспомнил того лейтенанта, который три дня назад, решив по русской привычке "помирать с музыкой", виртуозно, по заверениям переводчика, обматерил германское командование во главе с Гитлером, помянул всех немецких матерей, нарожавших таких ублюдков, досталось и самому Зейдлицу. Генерал потребовал тогда дословного перевода, на что покрасневший переводчик, из прибалтийских немцев, заверил его, что русский мат переводу не подлежит и что воспринимать его можно только на родном языке. Пленного тогда отправили в тыл, была мысль отдать его костоломам из зондеркоманды, но вовремя отброшена. Ничего важного пехотный лейтенант знать не мог.

Но этот наверняка мог быть посвящен во что-то серьезное. Интендантам бывает известно то, во что не будут посвящать майора из пехоты или кавалерии.

Наконец, появился переводчик.

— Скажите ему, что расстреливать его не собираются. — Потребовал Зейдлиц от переводчика. — И выясните подробнее из какой он части и что они должны делать на нашем фланге.

Генерал отвернулся от них, на этот вопрос ответ он знал сам. Что должна делать механизированная часть на его фланге? Хотелось бы, конечно, знать подробнее состав его части, есть ли в ней танки, какие это танки.

Русский решил не геройствовать. Опасливо оглядываясь на генерала, он торопливо выкладывал переводчику то, что посчитал возможным рассказать, не понимая пока того, что из него все равно вытрясут все ему известное и даже плохо известное. Переводчик переспрашивал, уточнял, протягивал пленному карту. Был он великолепным специалистом, очень хорошо знал язык — так что генерал в его работу не вмешивался.

— Господин генерал. — Обратился к Зейдлицу переводчик спустя минут десять. — Пленный утверждает, что является интендантом семьдесят шестой механизированной бригады.

Генерал удивленно поднял брови, если русские дают номера своим частям по порядку, то Германии придется пересмотреть свои представления о России.

— В их бригаде около трех тысяч солдат, сорок танков, более тридцати орудий и минометов. — Продолжил переводчик. — Утверждает, что их бригада отдельная, но мне кажется, что врет.

Генерал кивнул головой, хотя не поддерживал мнения своего переводчика. Действительно, даже этой бригады вполне хватит для того, чтобы остановить их рывок вперед, особенно, если танки из новых русских новинок.

— Спроси у него — какие у них танки? — Уточнил Зейдлиц.

Переводчик минут пять тормошил пленного, задавая ему различные вопросы, после чего мрачно ответил:

— По его утверждению, все танки из самых новейших — Т-34 последней модификации.

Зейдлиц помрачнел. Если пленный не врет, то его танковый полк, собранный, в основном, из французских Рено и Гочкисов, не попавших в первую волну вторжения, не выдержит удара этого танкового батальона русских ни при каких, даже самых благоприятных для него, условиях. Даже с учетом первого батальона состоящего из настоящих, немецких, панцеров, а не этого трофейного хлама, хотя нужно признать, что при грамотном использовании, чего французские и английские генералы просто не умели, и они являются грозной силой.

Но не против этих бронированных монстров Восточного фронта.

Хорошо хотя бы то, что у русских на его участке фронта нет этого страшного оружия, о котором до сих пор известно только то, что после него остается выжженная земля и обугленные трупы — трупы доблестных солдат вермахта. Командир их корпуса генерал Манштейн утверждал, что его солдаты захватили одну такую установку. Хотя, как всегда, беззастенчиво врал. Если бы она ему, действительно, досталась — притащил бы в Рейх на собственной спине. Хотя бы для того, чтобы умилостивить фюрера за потерю всей секретной документации по химическим минам. Это кроме потери девяносто процентов численного состава своего корпуса и ста процентов всех танков и бронетранспортеров.

И это на фоне его соперника Рейнгардта, сумевшего протащить через русское кольцо окружения почти половину своих войск и четверть бронетехники.

Зейдлиц в очередной раз поморщился. Любое упоминание их бывшего, как он был уверен, командира корпуса генерала Манштейна вызывало у него плохо контролируемую ярость. Этот "паркетный полководец" ввергнул его солдат в самую глупейшую авантюру последних дней.

С самого начала те, кто хоть немного понимали в тактике и стратегии, но не генерал Манштейн, предрекали этому "прорыву" к бывшей польской столице "неминуемое поражение". Достаточно было трезвой оценки боеспособности войск вновь созданной "корпусной группы Манштейн". Из всех входящих в нее частей только дивизия Зейдлица представляла собой полноценное боевое соединение. Имели боевой опыт полки правого фланга, наскоро сведенные из ошметков разгромленных в Польше частей, но и они не получили столь необходимого времени на "притирку" своих батальонов друг к другу. К тому же Манштейн решил не создавать из них отдельной дивизии, а подчинил эти части непосредственно себе. Ибо по его утверждению — никто не сможет использовать их боевой потенциал лучше него, так же как и танковый полк корпуса, который он тоже подчинил непосредственно себе.

Зейдлиц усмехнулся. Проклятый хвастун. Стоило обстановке немного отклониться от предсказанной этим "гением" тактики и стратегии, как он в панике сбежал к, недавно оставленным, границам Рейха, бросив подчиненные ему части без его "гениальных" указаний. И теперь части, которые могли бы как-то помочь его дивизии предоставлены самим себе. Даже приданный ему для прорыва танковый полк, ему не подчинен. И теперь вместо того, чтобы просто отдать приказ, ему придется уговаривать полковника Неймгена, поступить так как нужно для блага дела.

— Господин генерал! — оторвал его от раздумий переводчик. — Пленный утверждает, что на левом фланге у нас не только их бригада. Вернее, их бригада входит в конно-механизированную группу генерала Белова. — Дословно перевел он русский термин. — Еще две кавалерийские дивизии и несколько артиллерийских дивизионов.

Ну вот и все! Это как раз то, чего он опасался. Подвижные части, подкрепленные артиллерией, легко перекроют ему все возможные пути прорыва на северо-запад. Вернуться назад к Плоцку, из под которого наносили удар, уже не удастся. Все заверения Манштейна о том, что Висла надежно прикроет их при движении к Варшаве, оказались блефом. Да она прикрывала их во время наступления, но стоило только подвижным частям пройти вперед, как русские смели ненадежные заслоны, оставленные Манштейном, и спокойно форсировали реку, отрезая ему путь назад.

Не покидала его уверенность, что и западное направление перекрыто также надежно. Нет возможности прорваться и на север в Пруссию, где фельдмаршал фон Клюге, собрав все отошедшие туда дивизии, пока успешно отбивался от советских войск.

Оставался только путь на юг, который может стать спасением, а может превратиться в новый капкан. Нужно прорываться на юг, а потом поворачивать на запад к Лодзи, где есть сильная немецкая группировка. К Лодзи, которая и была пунктом назначения его дивизии.

Если бы Гитлеру, не пришла в голову мысль вторично брать Варшаву.

Покорителю столиц непременно нужен был громкий успех. А болвану Манштейну шанс оправдаться.

А козлом отпущения за все эти глупости быть ему — генералу Зейдлицу.

Стоящий около пленного ефрейтор Гофман наблюдал за сменой настроения командира дивизии. Если в начале допроса его лицо было мрачнее тучи, то к концу оно тянуло на пару ураганов. Хотя и настроение самого ефрейтора, прекрасно слышавшего все, что докладывал генералу лейтенант-переводчик, стремительно падало вниз, собираясь остановиться где-то в районе пяток. Похоже, капкан за ними захлопнут надежно, и если Зейдлиц не найдет пути прорыва, то им останется или умереть, или попасть в плен.

Если русские захотят их брать!

Говорят, что после приказа Сталина о борьбе со зверствами СС, большевики не сильно церемонятся. И пускают в расход целые роты, если обнаруживают расстрелянных пленных. А под Краковом уничтожили целиком весь батальон, в полосе которого какие-то недоумки убили и изуродовали русскую медсестру. Вот и в полосе их дивизии вояки СС расстреляли два госпиталя до того, как генерал разоружил их и выдворил за пределы своей зоны ответственности. Хорошо хоть врачей с медсестрами убить не успели.

Гофман скосил глаза на пленного. Тот все еще боялся, не зная того, что в "первой Мекленбургской дивизии" приказы командира всегда выполняют. И если Зейдлиц дал слово, что он останется живым, то так и будет. По крайней мере сегодня. А вот что будет завтра, в том числе и с ними самими, никому не известно. Снаряды с бомбами не видят чужой ты или свой, солдат противника или пленный.

Повернув глаза еще дальше, ефрейтор глянул на радостное лицо своего фельдфебеля. Хорошо дураку! Наверное, уже железный крест примеряет, а может и отпуск по случаю получения креста уже планирует. Гофман отвернулся. Нет, Шнитке неплохой парень, пока из него нацистская дурь лезть не начинает. Крепко эти бредни ему в голову вдолбили. Если бы не внешность, был бы Ганс сейчас в одной из зондеркоманд, и, ни секунды не сомневаясь в своем праве делать это, стрелял бы тех, кого его руководство посчитало расово неполноценными. Вот бы почитать ему статьи по антропологии из донацистской науки. Гофману стало весело, как только он представил выражение лица фельдфебеля при сообщении о том, что все народы севера Европы от русских до шведов и немцев имеют одинаковые параметры черепов, по которым германская наука и определяет чистоту расы. Ну а сообщение о том, что у русских процент нордических признаков никак не меньше, а то и больше, чем у немцев, должно было бы заставить Шнитке уронить свою челюсть до самого пола.

Гофман едва не улыбнулся, когда представил своего командира взвода в таком виде, но вовремя спохватился. Неуместное веселье в такое время может дорого стоить. В лучшем случае можно отделаться разжалованием, а в худшем оказаться в составе одной из штурмовых рот, появившихся недавно с благословения фюрера.

Гофман за размышлениями едва не пропустил приказ генерала. А приказ был такой, что удивил не только ефрейтора, но и большинство окружающих. Больше всего поразило беднягу фельдфебеля. Он с выражением крайнего изумления смотрел, то на генерала, то на пленного, наконец повернулся к Гофману за подтверждением того, что по его представлениям не могло быть. Хорошо, что командир дивизии, отдав приказ, поспешил уйти.

А приказ действительно был необычен. Ибо разведчикам велели отвести русского за линию переднего края и… отпустить!

Всю дорогу к кустам, обозначавшим передовую, фельдфебель молчал. Наверное, прощался со своим железным крестом и отпуском. Ефрейтор несколько раз собирался успокоить его, но каждый раз останавливался.

— Слушай, Гофман, — остановился Шнитке не дойдя до передовой несколько десятков метров, — а давай его пристрелим, никто ведь не увидит?

Кажется обида фельдфебеля достигла своего предела, если он решился сомневаться в приказе генерала. Гофман вздохнул и приготовился к долгому поучающему спору, такому же, как и те, которые ему постоянно приходилось проводить со своим младшим братом.

Пять минут монолога, который изредка прерывался восклицаниями фельдфебеля так и не нашедшего ни одного способа опровергнуть своего подчиненного, завершился окончательной победой ефрейтора. Фельдфебель безоговорочно согласился с тем, что генерал может проверить исполнение своего приказа, что в последнее время никто из их дивизии не получал отпуска, даже за более важные дела, что, если русские найдут еще одного убитого пленного, то их дивизии грозит полное уничтожение. Последний аргумент стал самым действенным, особенно после напоминания о том, что и они сами в одном шаге от плена.

Немного меньше пришлось объяснять ситуацию русскому майору. Услышав в третий раз "Ком" и не видя приготавливаемого оружия, он, наконец, решился и побежал в сторону русских траншей, но, пробежав метров сто, метнулся в ближайший овраг и исчез.

Гофман удовлетворенно отметил, что он поступил бы также. Бежать сейчас смертельно опасно. Еще не отошедшие от боевого азарта солдаты пристрелят любого, кто движется в их сторону. И только потом будут разбираться правильно ли они сделали.

Солдаты проводили взглядом бывшего пленного и поспешили в свою роту. Все ими увиденное говорило, что скоро опять придется двигаться вперед. Пока неясно куда, но сам факт смены обстановки никакого сомнения не вызывал.

22 июля 1941 года восточнее Лодзи

Разгрузка не заняла много времени. Опытные в разгрузке бронетехники железнодорожники часто поглядывали в светлеющее небо. Немцы, немного оправившись от майского разгрома, тревожили железнодорожные станции и разъезды, выбирая для этого предутренние часы. Но низкая облачность, срывающаяся мелким противным дождиком, надежно укрывала их состав от любого любопытства с воздуха. А окружавший разъезд густой лес гарантировал от любопытства праздношатающихся поляков, которым вдруг стало интересно все, что было связано с войсками Красной армии. Особенно если учесть, что любопытство это поддерживалось английскими фунтами, которые британское правительство, все еще не меняющее официальную антигерманскую риторику, но делающее все возможное для поддержки Гитлера, щедро проливало над Польшей.

Самолетов Андрей не боялся. Две самоходные зенитки сопровождения могли вести огонь откуда угодно, в том числе и с железнодорожных платформ. Ну а после спуска на грешную землю, где к своей огневой мощи они могли добавить неплохую маневренность и, самое главное умение вести прицельный огонь на ходу, ни один самолет "люфтваффе" в соперники им не годился.

Глядя на них, Андрей испытывал гордость за свою работу. Ведь ЗСУ-23-4 были всего лишь упрощенным вариантом его "Шилки", лишенной электронной аппаратуры управления огнем, но с большим боезапасом. Тем более приятно, что Сталинградский тракторный завод уже начал серийное производство этих машин. И очень скоро германских асов, ждет очень неприятный сюрприз. Вдвойне приятно было и то, что все эти хваленые "эксперты", так и не подтвердившие своих непревзойденных характеристик, горели десятками, несмотря на все свои дутые "победы". Чем опровергали все похвальбы "апологетов демократии", доставших во времена Андрея всех, кто умел думать головой, а не задницей, главным мыслительным органом российского "демократа",

Намного больше внимания отвлекла разгрузка ЗСУ-23-4-Э, той самой "Шилки", которая и была главной задачей экспериментальной лаборатории, возглавляемой самим Андреем. Две огневые машины, командный пункт управления и локатор дальнего наведения сгружались следующими. Вслед за ними сошли бронетранспортеры и машины роты сопровождения, на их присутствии настоял сам Главнокомандующий, когда давал разрешение на эту командировку. Удивительно, что их с Сашкой вообще отпустили на фронт.

Всему виной была обнаруженная нашими наступающими войсками непонятная установка, в которой Андрей после недолгого анализа вынужден был признать в некоторой степени мифологическую, так как никто не видел действующего образца, механическую ЭВМ Конрада Цузе. Второй причиной была, найденная неподалеку, радиолокационная станция немцев. Расположение не очень далеко друг от друга этих устройств и породило цепочку событий, которые привели к его появлению в этом месте.

После разгрузки машин боевого расчета, торопливо отогнанных под защиту деревьев, сгрузили автомашины колонны сопровождения. Поезд тронулся, покидая разъезд. Командир охраны майор Ситников выстроил колонну в походный ордер и дал команду на движение. Андрей, едущий вместе с Сашкой в своей эмке в самом центре колонны, с некоторым удивлением рассматривал окружающий пейзаж. Сам он в Польше, ни в социалистической, ни в буржуазной никогда не был, но, оценивая вопли обиженных на "пшеклентных москалей" поляков, ожидал увидеть, если не преддверие рая, то, по крайней мере, развитую страну. То, что он увидел, опровергало еще одну легенду "демократии". О "нищей России" пришедшей в "богатую Европу" грабить бедных поляков.

Конечно в России, вернее Советском Союзе, этого времени жили небогато, но не было той потрясающей нищеты, которая вскоре ему встретилась. Такого убожества ему не приходилось видеть даже во времена расцвета "демократии" на городских помойках.

Проследив за удивленным взглядом напарника, Сашка хмыкнул, а затем пояснил:

— Не пугайся, тут можно и не такое увидеть. Польша и раньше особым богатством не блистала, а после того, как здесь полтора года немцы похозяйничали, вообще в нищету провалилась.

Посмотрел еще раз на индивида, так удивившего Андрея и добавил:

— Хотя вот этому я бы не поверил. Уж очень лохмотья показательные. А вот морда одежонке не соответствует — слишком чистая и сытая. И глаза чересчур внимательные.

По его команде машина свернула к обочине и притормозила. Тут же из следовавшей позади них полуторки выскочил лейтенант, подбежал к Сашке, выслушал его и, отдав приказ бойцам, направился к "нищему".

Пришлось Андрею еще раз, а случаи были и не единожды, удивиться наблюдательности своего куратора. Ибо "нищий калека" резво отбросил свои костыли и со всех ног кинулся удирать. Но вскоре был настигнут, сбит с ног и связан. После обыска мнимого калеку закинули в кузов полуторки и колонна двинулась дальше.

— Неужели что-то пронюхали? — Встревожился Андрей.

— Вряд ли. — Успокоил его Сашка. — Уж очень работа не профессиональная. Какой-то местный придурок, решивший заработать марок, а может и фунтов. Англичане денег на противодействие нашей армии не жалеют. Наш МИД каждую неделю им протесты отсылает. А те только вежливо кланяются и отписки нам шлют. Мол правительству Британской империи об этих прискорбных случаях ничего не известно. А если "подобное имело место быть", то это всего лишь частная инициатива отдельных лиц.

— Следует ожидать, что следующим этапом "частной инициативы" будет массовая демобилизация английской армии, и столь же массовая отправка добровольцев в Европу для борьбы с "красной угрозой". — Прокомментировал Андрей.

Сашка согласно кивнул. Все эти дела были столь грубо сляпаны, что не оставляли никакого сомнения в истинных намерениях британского правительства. Опасаясь, пока, открыто выступить на стороне недавнего врага, англичане делали все возможное для его тайной поддержки. Долго это, естественно, продолжаться не могло. Но немцы еще держались, наступление Красной армии приостановилось и Черчилль оттягивал принятие окончательного решения, желая дождаться более решительных успехов одной из сторон.

Андрей не знал — была ли задержка наступления в Польше стратегическим маневром Генштаба, или же наши войска действительно выдохлись. Нужно признать, что армия пока не имеет серьезного боевого опыта, генералы не могут проводить операции без ошибок и накладок. Это в его времени войска Жукова и Конева за три недели от Вислы до Одера прыгнули. Здесь же такие темпы пока не доступны. Хорошо хоть большую часть Польши взяли с обеими столицами. Хотя и в районе Кракова и вокруг Варшавы до сих пор идут жестокие бои.

Ну, с Краковом все понятно. Потерянный немцами по глупости, и с такой же глупостью штурмуемый фашистскими войсками, один из красивейших в Европе, город постепенно превращается в груду развалин. Волны контрнаступлений обеих сторон прокатываются по его улицам и площадям с увеличивающейся с каждым разом ожесточенностью. Это, конечно, еще не Сталинград — не дошли люди до той степени злобы — но уже что-то его напоминающее.

Однако, сомнения есть. Почему Рокоссовский, без труда отшвырнувший немцев при первой попытке штурма, позволил им войти на улицы города? От этой ситуации сильно смердело политикой, а именно желанием убедить англичан, что Германия еще сильна. Жалко только город.

Но жалеть самих поляков Андрей не собирается. Столь быстрый переход на сторону бывшего врага вызвал такое удивление во всем мире, что немедленно был окрещен "польским феноменом". Из-за этого была даже попытка расформировать польские части, подчиняющиеся Красной армии. И только энергия генерала Берлинга спасла их от этого позора. Вот только чести освобождать свою страну их лишили, перебросив польский корпус в Литву на границу Восточной Пруссии.

А вот Варшавская операция никаких сомнений в политической подоплеке решения не вызывает. Жуков дал возможность польским отрядам войти в город, а затем стремительными фланговыми ударами замкнул его в кольцо, предоставляя гордым панам возможность принимать решение — или они пытаются отбить свою столицу у немцев самостоятельно, или идут на союз с Красной Армией. Суетные поляки, как всегда, выбрали самое неожиданное, самое глупое и нелогичное решение. Они в полном составе перешли на сторону немцев. Исключение составили только немногочисленные сторонники коммунистов. Но с ними быстро и жестоко расправились их же соотечественники, развесив на столбах и деревьях вдоль центральных улиц. Такое развитие событий вызвало у советских генералов сначала шок, а затем вполне оправданную ярость. После этого Варшава и все дураки, вошедшие в нее, были обречены.

А поведение населения Польши окончательно и бесповоротно убедило всех бойцов Красной Армии, что они во вражеской стране.

"А с врагами мы церемониться не собираемся!" — сообщали на немецком и польском языках в рассыпаемых над Варшавой листовках окруженным остаткам немецкого гарнизона и отрядам генерала Ровецкого.

Но поляки еще не поняли — какую они совершили глупость! Немцы держались, к Варшаве стремительно продвигался корпус Манштейна. Из далекого Лондона доносились приветственные возгласы и заверения в несомненной поддержке. Радостные толпы орали польский гимн на улицах, которые глупые русские почему-то не обстреливали. Восторженные паненки дарили поцелуи героям Польши и солдатам доблестного Вермахта.

Все изменилось неделю назад!

Когда стало ясно, что ловушка удалась, операция перешла в завершающую стадию. Остановив рвущиеся к Варшаве немецкие части корпуса Манштейна, Жуков приступил к заранее разработанному плану уничтожения вражеского гарнизона. Тысячи ракет и снарядов обрушились на обреченный город. Волны бомбардировщиков накатывались на него, сваливая свой смертоносный груз над всем, что хоть немного напоминало оборонительные позиции. Истребители сопровождения, разогнав немногочисленную авиацию Люфтваффе, штурмовали траншеи немецкого гарнизона и наспех наваленные из всякого хлама в первые дни мятежа баррикады польских ополченцев. Построить полноценную оборону великопольское воинство так и не собралось, несмотря на многочисленные требования немецкого командования.

Когда же на улицы двинулись танки и штурмовые группы десятой армии, началась агония. Из Лондона пришел очередной приказ и Варшава запылала с разных концов. "Не оставим "москалям" ничего!" — вопили жолнежи и жгли все, что могло гореть. Группы саперов польского гарнизона взрывали здания, составлявшие гордость польского народа, пока хватало взрывчатки.

Даже немцы взирали на это сумасшествие с удивлением.

Протрезвление у панов началось, когда они поняли, что им никто не препятствует в их вандализме. Пленные русские только смеялись и говорили одно и то же: "Ваш город — вам и восстанавливать". Безумство стало стихать к вечеру позавчерашнего дня.

А сегодня утром, как сообщил им начальник станции разгрузки, в Варшаве начали сдаваться первые отряды поляков. Дисциплинированные немцы ждали приказа, но активное сопротивление тоже прекратили. Варшавская операция подошла к логическому концу.

Следовало ожидать, что и на других участках фронта должно произойти резкое изменение обстановки.

Хотя, куда дальше и резче. Ведь только в Польше советское командование сохраняло какую-то видимость паритета с противником.

Румыния полностью захвачена. Остатки румынской армии сейчас старательно разучивают "Катюшу" и готовятся к походам в качестве союзника русских войск. Прежде всего в Венгрию, к которой у "кукурузников" очень серьезные претензии тысячелетней давности.

Венгрия, в свою очередь, столь же старательно стремится снискать расположение победителя, хоть и не успела открыто перебежать в его лагерь. Но Хорти можно понять. Гитлер тоже не собирается церемониться. И если Будапешт до сих пор не оккупирован немцами, то только потому, что русские не дают Германии возможности выделить для этого войска.

Болгария восторженно приветствует своих "братушек". Правда, это можно сказать только про простой народ. А вот вся элита, прикормленная в свое время немцами, старательно скрипит зубами и смотрит на запад. Но Черчиллю сейчас не до них. Попытка в начале июня высадки десанта на Крите, идиотски потерянного за месяц до этого, закончилась не то что поражением, лучше всего для этого подойдет слово разгром. Но в "демократической прессе" не принято использовать столь крайние оценки, поэтому она скромно написала, что "британские войска вынуждены были отступить". Англичане храбро попытались повторить парашютный десант, проведенный немцами в начале мая, но не смогли достигнуть даже тех сомнительных успехов, которые выпали на долю питомцев Штудента. Если, понесшие потери, парашютисты 7 авиадивизии люфтваффе все же сумели взять под контроль пару аэродромов, а немецкие генералы перебросить горнострелковые дивизии, составлявшие основную ударную часть группы и завершить операцию, то английское командование свернуло свои действия сразу, как только стало ясно, что сброшенные на остров польские парашютные части угодили в ловушку. Оставив своего союзника на верную смерть, ибо немцы объявили польских солдат, воюющих после победного завершения компании тридцать девятого года, партизанами, и в плен их не брали. Немного больше повезло канадским и австралийским морским пехотинцам. Продержавшись почти трое суток они сложили оружие, потеряв более половины личного состава убитыми и ранеными.

Бои идут в Югославии, хотя Европа, контролируемая немцами, уже успела признать окончательный распад этой страны. Вот только не собираются признавать это решение цивилизованных народов "дикие сербы" и не менее дикие, с точки зрения просвещенного европейца, другие сторонники единства славянских народов, прежде всего русские.

Андрея всегда бесила эта мессианская уверенность европейцев, всех направлений и убеждений, в несомненном превосходстве над "дикими русскими".

Когда в его времени такой вот, очередной, мудак принимался просвещать его, "дикого азиата", о превосходстве "европейской расы", он зверел и ставил этого козла на место, не отказывая себе в развлечении продемонстрировать свое советское образование, до которого всем иностранным институтам еще ползти и ползти. Удовольствие лицезреть, как вытягивается морда обиженного в самых лучших чувствах "просветителя" того стоило.

Грешным делом, он думал, что подобное поведение есть результат развала Советского Союза, да рабского поведения новой российской элиты, готовой пресмыкаться и предавать интересы родины за сомнительные права членства в многочисленных комиссиях и ассамблеях. Но оказалось, что Европа так относилась к России всегда! И в свое первое же посещение приема иностранных послов в Кремле Андрей в очередной раз наткнулся на подобного индивида.

Знающий русский язык англосакс большая редкость. Чаще всего он специально подготовленный шпион и иногда экстравагантный чудак, который подобным образом пытается удивить людей своего круга. Мистер Джексон, как он представился при знакомстве, принадлежал именно ко второй группе, хотя честно пытался выполнять обязанности первой. Впрочем обязанности разведчика он, судя по всему, взвалил на себя только из желания развлечься. Конспиратор из него был никудышный. Даже Андрей с его малым опытом мгновенно идентифицировал его как представителя МИ-6.

Впрочем, через десять минут общения он столь же уверенно перенес его в группу прикрытия настоящих агентов. Своим поведением мистер Джексон сильно напоминал экранного Джеймса Бонда. Такой же показной и ненастоящий. Так же пытался привлечь внимание к своей особе. Столь же картинно совершал непозволительные для настоящего разведчика глупости. И нес всякую чушь. Но на довольно хорошем русском языке.

А еще через десять минут ничего не значащего разговора, обо всем и ни о чем, Андрей столь же кардинально поменял мнение о собеседнике, и решил, что он и является настоящим агентом. Но агентом, настроенным на ловлю определенного вида носителей информации — светских бездельников и скучающих высокопоставленных жен и любовниц.

Обиделся тогда Андрей именно на то, что его отнесли к этой группе паразитов. И за свою обиду отомстил такой же поучающей как у англичанина речью, язвительной и приправленной всякими историческими фактами и аналогиями, опровергнуть и игнорировать которые подданный британской короны попросту не мог. Ибо, речь в который раз пошла об истории, а вернее о личностях эту историю творящих. Не встретив от русского правоверной марксистской реакции о главенстве толпы в историческом процессе, британец решил зацепить его европейским представлением о знаковых фигурах русской истории. И начал с высказывания о кровожадности царя Ивана Грозного. На что Андрей с совершенно серьезным и глубокомысленным видом подтвердил, что "царь Иван, конечно, страшен, но куда ему "мелкому пакостнику" до настоящих злодеев того времени". Удивленный британец ждал продолжения. И Андрея понесло. Он доходчиво объяснил англичанину, что по количеству убиенных великий злодей Иван (около двух тысяч по синодикам) не идет ни в какое сравнение с просвещенными владыками культурной Европы того времени. К примеру Генрихом Восьмым Английским — в правление которого в Англии было повешено, сожжено, четвертовано и просто закопано в землю около семидесяти тысяч человек. Или Карлом Пятым Испанским — который только в Нидерландах отправил в лучший мир больше ста тысяч своих подданных, это не считая многочисленных испанских аутодафе. Или Карлом Девятым Французским — в государстве которого только за неделю "Варфоломеевской резни" убили сорок тысяч человек, вся вина которых заключалась в желании по другому молиться Единому, между прочим, богу. Англичанин выпучивал глаза, возмущенно хватал воздух, но на каждую попытку возразить Андрей методично переходил к другой европейской державе того времени, чтобы опять найти "вопиющие факты человеколюбия и добродетельности" императоров, королей, герцогов и прочей правящей швали той эпохи.

Через полчаса этой отповеди едва не задыхающийся от смеха Сашка оттащил Андрея от своей жертвы. Красного же как рак англичанина увели сотрудники НКИДа.

А батальонному комиссару Баневу после этого случая приказом самого наркома НКВД Берии было "запрещено издеваться над иностранными дипломатами, даже если они откровенные идиоты". Формулировка была именно такая!

Андрей повернулся к Сашке, но тот вовсю клевал носом. Сказывалась бессонная ночь разгрузки и скорого перехода подальше от ветки железной дороги, перешитой на российскую колею. Как ни мало у немцев самолетов, но они по-прежнему стараются контролировать все стратегические объекты. И если не штурмовики, то разведчики с рассветом появятся обязательно. В их положении штурмовики или бомбардировщики даже предпочтительнее разведчика. Ни Юнкерсы, ни "штуки" от новых зениток не уйдут, а вот "рама" нагадить сможет очень сильно.

Андрей посмотрел на часы. Шесть тридцать утра. В его времени уже прошел месяц войны и немецкие панцеры выходили на окраины Смоленска. Красная армия терпела поражение за поражением, оставляя города и села, за освобождение которых пришлось пролить реки крови.

И то, что этого не произошло здесь наполняло Андрея гордостью. "Накося выкуси" всемирное буржуинство. Не будут "советы" вашим пушечным мясом. Не будет Советский Союз свое будущее укладывать в землю миллионами ради ваших прибылей. Не выйдет у вас делать бизнес на крови русских. Да и с немцев много не перепадет. Ибо не будет затяжной войны на истощение. Год, максимум два, и вся Европа будет наша. И даже Англия за своим проливом не отсидится, если Красной армии понадобятся военные базы в Шотландии или Уэльсе. По крайней мере, он, Банев Андрей, приложит все усилия, чтобы все закончилось именно так.

Андрей откинулся назад, закрыл глаза и постарался забыться, чувствуя как медленно проваливается в зыбкое марево сна.

Подполковник Зайцев в раздражении вышагивал вдоль борта бронетранспортера. Угораздило же этого водилу так распороть шину, что никакая подкачка не помогает. Сколько времени потеряли пока колесо меняли. А теперь оказывается, что у этого раздолбая запаска не накачана. Полчаса коту под хвост. Был соблазн бросить этот БТР на хрен и рвануть на машине, благо ехать всего ничего. Минут двадцать до этого городишки. Как его там, Рава-Мазовецка кажется. И только категорический запрет командному составу перемещаться по Польше без охраны удерживал его от этого опрометчивого шага. Надо было, как прежде, одеть форму капитана и ехать на свой страх и риск. Вот только нужно признать, что риск все-таки очень большой.

Поляки все еще не поймут, что немцы войну, по крайней мере в Польше, уже проиграли. И то что они еще удерживают западные районы страны, всего лишь прихоть советского командования. Впрочем начавшееся три часа назад наступление скоро все поставит на свои места. Проходящие над головой в сторону Лодзи армады самолетов впечатляли даже видавших всякое солдат его охраны. Вразумились и поляки окрестных хуторов. Все время нахождения их отряда на этой дороге не было ни одного любопытствующего. Даже мальчишки не примчались посмотреть, что делают вблизи их домов русские жолнежи.

А самое большое удивление сегодня выпало на долю немецких летчиков. Привыкнув за эти три недели относительного затишья к слабому противодействию советской авиации, они решили, что русские выдохлись и сегодня храбро поднялись в воздух показать этим недочеловекам, кто истинный хозяин неба. Как оказалось в последний раз! Ибо сегодня командование воздушных армий, не пускавшее до этого свои истребители в дело для сбережения моторесурса двигателей, наконец-то, дало добро на взлет всем полкам.

Час назад он был свидетелем того, как краснозвездные "ишаки" и "чайки" рвали на части ровный, как на параде, строй немецких бомбардировщиков. А выше клубилось облако железных "шмелей" — это более современные истребители противоборствующих сторон выясняли, кто из них лучше. И во все стороны из этой "собачьей свалки", как просторечиво называют свой бой летчики-истребители, сыпались дымящие мессеры и яки. Выпрыгивали из занимающихся жарким бензиновым пламенем машин желающие уцелеть. Висели на куполах парашютов, зажмуривая глаза каждый раз, когда мимо проскальзывал самолет. И вздыхали облегченно, если тот не давал очередь по пытающемуся спастись летчику. В небесах не было жалости к поверженному противнику. Убей его сегодня, или завтра он убьет тебя. Немцы обильно пожинали посеянный ими в первые дни войны ветер, который вернулся к ним назад ураганом. Гордые своим презрением к "унтерменшам" в первые дни войны, когда люфтваффе еще считали себя сильнее, они безо всякой жалости палили по всем увиденным парашютам, гордясь своей арийской избранностью.

Протрезвление пришло поздно. Русские оказались не так слабы, как хотелось. "Избранная раса" горела не хуже, чем все другие. А самое главное, противник перенял методы германских асов. Отныне только один из трех выбросившихся из горящей машины немецких летчиков долетал до земли. Всех остальных безжалостно расстреливали в воздухе.

Эта статистика Виктору была очень хорошо известна. Не один раз ему приходилось присутствовать на беседах с приглашенными в особый отдел летунами. Каждый раз на требования особиста прекратить порочную практику уничтожения сбитого противника, летчик, вне зависимости от звания и должности, надувался гневом и начинал перечислять кто из его звена, эскадрильи, полка не долетел до земли, потому что этим сверхчеловекам захотелось поупражняться в стрельбе. А почему он не имеет на это права?

Летчики весело ухмылялись в глаза следователя, так как знали — завтра боевой вылет — а особиста вместо них в кабину не посадишь. А также они знали, что и их никто жалеть не будет. И следующий вылет может стать для него последним. Так стоит ли бояться штрафного батальона, в котором шанс выжить едва ли не выше чем в его полку.

К великому облегчению Виктора колесо бронетранспортера было накачено и лейтенант, командир охраны, поспешил отрапортовать о готовности его подразделения. Но тут на дороге показалась отчаянно виляющая полуторка с бойцами в кузове. "Нажрались пьяные", — мелькнула в голове мысль, но была отброшена как только машина подъехала поближе. Левое колесо явно было вывернуто в сторону и то, что это транспортное средство еще могло двигаться было несомненной заслугой водителя. Через несколько минут поврежденная машина поравнялась с их колонной, состоящей из "эмки" Виктора, бронетранспортера сопровождения и грузовика с какими-то боеприпасами, который ему навязали на последней ночевке. Из полуторки, увидев начальство, которому, наконец-таки, можно отрапортовать и, самое главное, переложить ответственность, выскочил старшина с петлицами артиллериста.

— Товарищ подполковник разрешите доложить. — Бойко затараторил старшина, опасаясь, что его могут прервать. — В пяти километрах отсюда нами встречена колонна немецких танков, движущихся на запад.

— Старшина, во-первых, надо представляться. — Виктор не один раз за этот месяц войны слышал всякие доклады. — А во-вторых, доложите известные вам факты, а не предположения.

— Старшина Щедрин, командир взвода управления третьей батареи второго дивизиона 37 противотанкового полка 16 танковой бригады Второго танкового корпуса. — Бодро отрапортовал боец. — Откомандирован в расположение тыловых складов армии для получения запасных частей для орудий полка. Вчера встретил первых бойцов, которые сообщали мне о появлении частей противника, но не поверил им. — Старшина нехорошо ухмыльнулся, показывая свое отношение к рассказам тыловых вояк и продолжил. — В ходе проведенной утром разведки столкнулся с танками противника, в результате чего вынужден был отойти, так как противотанковых средств не имею.

— И что — все бойцы твои? — Поинтересовался Виктор.

— Никак нет, товарищ подполковник. — Старшина приобрел нормальный вид. — Все бойцыподобраны мною на дороге. Большинство добровольно, некоторых пришлось останавливать силой. — Старшина вдруг остановился, не ляпнул ли он чего лишнего, и тут же продолжил. — Но все готовы идти в бой, если этого потребует обстановка.

— Вот и прекрасно, старшина. — Виктор поверил ему с самого начала, но окончательно убедила его разношерстность встреченного им отряда. Даже самым изощренным диверсантам не придет в голову объединять в своей диверсионной группе саперов, связистов, медицинских работников и музыкантов. — Пересаживайтесь на наш грузовик. На вашем, как я вижу, далеко не уедешь.

Старшина козырнул, и быстро организовал перегрузку своего имущества на указанную машину, распределил своих бойцов. С разрешения лейтенанта отправил двух музыкантов и санитара в бронетранспортер. Все равно от них в предстоящем бою толка никакого, а то что бой будет он ничуть не сомневался. Женщину-военврача посадили в эмку подполковника. Поврежденную полуторку согнали с дороги в поле в надежде потом вернуться и забрать.

Виктор в это время осматривал окрестности, выглядывая подходящее для засады место. Нужен был язык. Откуда взялись эти чертовы танки? Сколько их? Куда движутся? Какие меры нужно предпринять?

Подходящее место обнаружилось не так далеко. Поворот дороги, узкой как и все в Польше, надежно закрывался подходящим вплотную кустарником, постепенно переходящим в редколесье, за которым маячил самый настоящий лес.

Пять минут неторопливого движения и обе машины загнаны в лес. Бронетранспортер выдвинут в кустарник, несколько срубленных березок и маскировочная сеть надежно скрыли его от небрежного взгляда с дороги. Конечно, если присмотреться внимательно, то увидеть его не так уж сложно. Но кто сумеет внимательно смотреть с движущегося мотоцикла, а разведка танковой части, непременно, будет двигаться на них. Уставы в немецкой армии соблюдались свято. Можно было и не рисковать с БТРом, но его крупнокалиберный ДШК мог понадобиться в случае появления вместо мотоциклистов немецкого бронетранспортера или броневика. Бойцы засады распределены по обе стороны от дороги. Огневая группа около бронетранспортера, а группа захвата с противоположной стороны в непосредственной близости от кювета. Расторопный старшина Щедрин, нравившийся Виктору все больше и больше, извлек из своих запасов кусок прочного провода. Провод привязали к БТРу, протянули второй конец на другую сторону и поручили натягивать его двум самым крепким бойцам отряда. Осталось ждать гостей.

Немецкая разведка появилась через двадцать минут. На дороге показался одиночный мотоцикл, неторопливо двигавшийся в сторону их засады. Водитель и пулеметчик в коляске внимательно осматривали окрестности. Досадливо оглянувшись на подполковника, лейтенант дал отмашку своим бойцам, если немцы заметят засаду придется их убить. Пулеметчик с "дегтярем" поймал немцев на мушку, ожидая команды, но подполковник молчал, не торопился и лейтенант. Немцы все ближе выкатывались к месту засады, нарастало напряжение. Заметят или нет?

Немецкий пулеметчик что-то сказал своему напарнику, тот кивнул и увеличил скорость. Судя по всему решили проскочить опасный участок. Именно этого от них и ждали. Мелькнула в воздухе натягиваемая проволока и немец-водитель был отброшен назад, пулеметчик, чудом извернувшийся в последний момент, вылетел из коляски опрокинувшегося мотоцикла, и тут же был надежно связан группой захвата. Не миновал этой участи и оглушенный водитель.

Допрос взятых немцев осложнился тем, что захваченный унтер-офицер, водитель так и не смог отойти от удара об дорогу, старательно демонстрировал незнание любых других языков, кроме немецкого, который сам подполковник немного знал, но не в том объеме, что ему продемонстрировал пленный. Но тут ему на помощь пришел старшина Щедрин.

— Товарищ подполковник, врет собака. Врет, как сивый мерин. — Поторопился высказать ему свои подозрения Щедрин. — Не немец он! Немецкий знает очень хорошо, лучше чем я, но не немец! Можете мне поверить!

— Да ты сам откуда немецкий знаешь? — Удивился подполковник Зайцев.

— Я, товарищ подполковник, под Саратовом родился. — Отмел его сомнения старшина. — С немцами с детства встречаюсь. Отличить настоящего немца от любого, кто под него маскируется, сумею очень просто. Акцент скрыть трудно.

Старшина почесал затылок, немного подумал и добавил:

— Скорее всего, он прибалт, а точнее литовец или латыш. У эстонцев акцент не такой.

— Откуда такая уверенность? — В очередной раз поразился старшине Виктор.

— Я, товарищ подполковник, перед войной в Прибалтике служил. — Пояснил ему Щедрин. — Приходилось с местным населением разговаривать. Русский язык редко кто знал, а вот немецкий очень многие хорошо понимали, вот и приходилось на нем договариваться.

Виктор все это время искоса смотрел на пленного. А ведь тот напрягся! Значит старшина прав! Но тогда он и по-русски понимает! Виктор демонстративно закрыл свой блокнот.

— А если он литовец, то подданный Советского Союза, а значит попадает под закон о предательстве. — Виктор повернулся к пленному унтер-офицеру. — И должен быть расстрелян как изменник. Уведите его. — Закончил свою речь подполковник.

Пленный унтер-офицер тут же упал на колени:

— Господин офицер! — Взвыл он почти на чистом русском, чем несказанно порадовал всех, кто его допрашивал. — Не убивайте! Я расскажу все!

Следующие пятнадцать минут прошли в приятной, для Виктора, беседе о составе прорывающихся немецких войск. Литовец, звали которого Видас, торопливо выкладывал все, что знал о составе немецкой части. Сам он, по его клятвенным утверждениям, в нее попал совершенно случайно. Хотя, как и все его соотечественники, безбожно врал. Оглядываясь на солдат охраны, он старательно вспоминал все, что, по его мнению, было интересно русским. Захлебываясь словами, мешая русские слова с немецкими, литовскими и даже польскими, он спасал свою жизнь от расстрела, не догадываясь о том, что страшный "приказ о предателях" — выдумка ведомства Геббельса, предназначенный для удержания в рядах Вермахта тех подданных Советского Союза, которым не хватило ума не попадать в них.

А вести выложенные литовцем не радовали. Вырвавшись из Варшавского котла остатки немецких частей под командованием генерала Зейдлица шли к Лодзи. Хитрый лис Зейдлиц старательно путал следы, каждый день изменяя направление движения. И то, что он повернет сюда никто не ожидал. По крайней мере, прорыв ожидался севернее, и именно там перекрывали дороги батальоны механизированных частей, участвующих в ликвидации Варшавского котла. Генерал он, судя по тому, что сумел сохранить даже танки, очень хороший. Если у немцев, действительно, до батальона танков, как сообщает пленный, то остановить их будет невероятно трудно. Но и пропускать на запад, в тылы развернувшихся для броска армий, нельзя.

Подполковник посмотрел на карту. Самый подходящий рубеж, на котором немцев можно попытаться остановить, как раз этот злополучный городок Рава-Мазовецка. И единственное место где можно найти бойцов для этого — тоже этот городок. Не перекрывать же дорогу десятком охраны, да сборным отделением старшины. Зайцев отдал команду. Машины выгнали на дорогу, один из бойцов охраны оседлал не слишком поврежденный, как выяснилось, мотоцикл. И колонна двинулась в прежнем направлении, прикрываясь с тыла переставленным на заднюю огневую точку бронетранспортера пулеметом.

Подполковник размышлял, благо утомившаяся докторша старательно клевала носом и не мешала думать. Хоть и хороша была военврач третьего ранга, но никакого желания кадрить еe у Виктора не возникло. Хватало других проблем. Один, пока не встреченный, представитель ставки чего стоил. Недаром ведь Виктору пришлось бросить все дела и мчаться ему навстречу. Личный приказ наркома требовал присутствия подполковника Зайцева в группе батальонного комиссара Банева. Виктор невольно покачал головой. На верхах, как всегда, мудрят со званиями. Этот батальонный, наверняка, из тех, перед которыми и дивизионные комиссары навытяжку стоят. Еще бы — личный представитель ставки. За что интересно такие звания дают, постарался удивиться подполковник, но тут же одернул себя. За то же, за что и звание личного представителя наркома НКВД.

Думать стоило о том, где этот батальонный комиссар сейчас, и как его из опасной зоны побыстрее выпроводить. Встреча должна была произойти в этом самом треклятом городке, оставалось надеяться, что комиссар со своим сопровождением успел туда проскочить до того, как немцы перекрыли дорогу. В противном случае можно сразу стреляться, или храбро бросаться под танк со связкой гранат. Что в принципе одно и то же.

Томительные минуты дороги закончились шлагбаумом и долговязым бойцом с винтовкой. Тот ошарашено смотрел на подлетевший к посту мотоцикл и колонну подтягивающихся машин, бронетранспортера он пока не видел. Еще больше его поразил спешащий к посту командир с петлицами старшего комсостава. Он уже хотел отдать честь и открыть шлагбаум, но вспомнив утренний нагоняй сержанта, дернул за веревку протянутую в будку караула и перекинул винтовку.

— Стой, кто идет. — Проорал он для порядка, косясь на проем двери. Наконец показался сержант и боец облегченно вздохнул.

Подошедший командир оказался подполковником. Боец вытянулся во весь свой немалый рост и больше всего сейчас походил на журавля, оглядывающего свое болото. Рассмотрел петлицы и сержант и поторопился с докладом. Выслушав стандартный доклад об отсутствии происшествий, ну а когда они происходили, если, конечно, начальство их собственными глазами не увидело, Виктор отмахнулся. Ему сейчас не соблюдения уставных норм, которые уже были нарушены докладом незнакомому начальнику, видно сержант впечатлился величиной конвоя.

Его интересовало совсем другое. Несколько минут торопливых вопросов позволили вздохнуть спокойно. Конвой какого-то большого начальника в город проходил. Почему большого? Так одних машин в колонне полтора десятка. И три БТРа, а еще какие-то новые танки. Почему новые? Так брезентами закрытые, кто же старую технику прятать будет? Наблюдательность сержанта стоила поощрения. В другой обстановке Виктор немедленно влепил бы ему несколько суток ареста за болтливость, но сейчас обрадованный новостями, только хлопнул удивленного сержанта по плечу и заспешил в свою машину. Спустя пару минут колонна втягивалась в ближайшую улицу, оставляя позади обескураженного сержанта и довольного бойца, уяснившего, что на этот раз он сделал все как надо.

Искомая установка обнаружилась в здании местной гимназии. В одном из классов, где местные ученики постигали, судя по надписям на партах, трудности математики, и стояло то устройство, которое в конце двадцатого века в очередной раз подняло вопрос о приоритете в изобретении первого компьютера. Большой шкаф и ящик с встроенными цифровыми клавишами не оставляли никаких сомнений в предназначении этого аппарата. Андрей довольно потирал руки, "кажется на этот раз действительно попалась крупная рыба", вспомнилось присловье из знаменитого в его годы фильма. Осталось выяснить подробности обнаружения.

К великому счастью, местное начальство не додумалось отправить дальше бойца, который все это обнаружил. Его оставили при гарнизоне и уже скоро он весьма косноязычно рассказывал об истории нахождения этой комнаты. Выходило, что их рота прочесывала улицу города, брошенного немцами настолько стремительно, что в нем остались практически все тыловые подразделения, которые никто не посчитал нужным информировать об отступлении. "Какое тут отступление, скорее уж бегство", — самодовольно усмехнулся Андрей. Боец подробно перечисляя все события того дня, видать особисты старательно вытрясали из него душу все эти дни, не понимая, чего же именно с ним делать? То ли отпустить, то ли в штрафную роту отправить? И только приказ, пришедший с таких верхов, что и думать об этом страшно, разрешил все проблемы. Приказ гласил, что нашедших все необычное нужно немедленно изолировать, но содержать в самом мягком варианте, до прибытия ответственных лиц. Наконец, ответственное лицо прибыло и обрадованный старлей-особист поспешил догонять свой полк, правда, до этого пришлось пересказать все свои впечатления в непонятную штуку, названную какими-то гражданскими магнитофоном.

Боец не умел красиво говорить, но обладал очень хорошей памятью. Он старательно перечислил все заведения и жилые дома, пройденные им на этой улице. Андрей слушал все это вполуха, спрятанный в соседней комнате магнитофон запишет все, потом и познакомимся с несущественными деталями. Внимательным он стал только, когда речь зашла об осмотре гимназии.

— Дык, ничего здеся, товарищ батальонный комиссар, окромя этой железяки не было. — Поспешил его уверить боец. Немного подумал и добавил. — Ну рази, сторож тут ошивался.

— Какой сторож? — Поспешил зацепиться за вновь появившуюся ниточку Сашка, игравший на этом допросе роль второго следователя, хотя им до сих пор было непонятно, кто из них "злой", а кто "добрый" следователь, да и нужен ли в данном случае "злой". Но вот необходимость Сашки отвергать не стоило, так как он умел видеть те мелочи, которые Андрей в силу своего незнания реалий этого мира с легкостью пропускал.

— Дык, немецкий, какой же ишо? — удивился непонятливости командиров боец.

— А где этот сторож? — поспешил прервать его Сашка.

— А кажись, со мной в одном доме был. Видал я его один раз. — Огорошил их боец.

Пришлось еще раз мысленно извиниться перед особым отделом прошедшей вперед стрелковой дивизии. Через несколько минут озадаченный боец охраны торопливо проталкивал в дверной проема человека в замызганном рабочем комбинезоне. Был немец долговяз, сутул и подавлен, старательно опускал взгляд, пряча глаза и лицо от встречающих его командиров Красной армии. Нервно теребил руки, хотя их ему следовало бы спрятать подальше от всех любопытных взглядов, ибо его руки никак не могли принадлежать работяге, добывающему свое пропитание физическим трудом.

Андрей старательно вглядывался в лицо "сторожа", пытаясь вспомнить ту единственную фотографию Конрада Цузе, которую ему удалось однажды выдернуть из "интернетовских дебрей". Но никаких подробностей не вспоминалось. И тогда Андрей, усердно сохраняя спокойное выражение лица, сказал:

— Добрый день, господин Цузе, как вам условия содержания?

Немец вздрогнул, вычленив из фразы на незнакомом языке свою фамилию, но все еще на что-то надеясь повернулся к переводчику, ожидая что тот скажет совсем другое. Но чуда не произошло. И тогда понимая, что его раскрыли он выпрямился, расправил плечи и посмотрел на Андрея взглядом человека, осознающего цену себе.

— Ну вот и прекрасно, господин Цузе. — Расслабился Андрей. — Я думаю, что нам найдется о чем с вами поговорить. Если, конечно, вы опять не начнете изображать из себя сторожа? — Выдержав многозначительную паузу, которая должна была проявить реакцию собеседника, он убедился, что тот не собирается запираться, и продолжил. — Я хочу вам предложить быть с нами откровенными. Вы должны понять, что никто не считает вас военнопленным, а тем более не собирается применять к вам какие-либо меры репрессивного характера.

Заметив, что лейтенант-переводчик, подготовка которого предусматривала допросы военнослужащих, начинает спотыкаться на переводе интеллигентных пассажей Андрея, инициативу в свои руки перехватил Сашка.

— Ты ему просто скажи, что пусть не боится. Никто его бить, а тем более расстреливать не будет. — Направил деятельность переводчика в новое русло куратор Андрея. — Поясни, что его машина по достоинству оценена руководством Советского Союза и предложи работу по той же специальности, но в Москве.

Оценив Сашкины пояснения, Андрей добавил от себя:

— И скажи ему, что его деятельность не принесет вреда Германии. Мы воюем с Гитлером, а не с немецким народом.

Так и не поняв, кто из этих двоих является большим начальством, переводчик старательно объяснил немцу все, что от него хотят. К великой радости лейтенанта пленный и сам не собирался изображать из себя героя и с легкостью согласился на все предложенные ему условия.

Дальнейший разговор состоял из мало понятных переводчику, но вполне переводимых предложений о принципах работы установленной в комнате машины. Лейтенант волновался, выдавал несколько вариантов перевода услышанных фраз, но к его удивлению батальонный комиссар понимал все с полуслова, даже сам предлагал различные версии непонятных переводчику слов, как будто знал их смысл заранее.

Глядя в удивленные глаза немца и переводчика, ибо ему приходилось пополнять их речь многими очевидными для инженера Цузе, но совершенно неясными для армейского переводчика понятиями, Андрей добился того, что немец поверил ему окончательно. И вдобавок, как ему кажется, совершенно изменил свое мнение о советских комиссарах.

Содержательная беседа была прервана самим майором Ситниковым. Удивление Андрея с Сашкой тем, что командир охраны собственной персоной примчался сообщать свежие новости, усилилось после сообщения о подполковнике НКВД, разыскивающем батальонного комиссара Банева. Это уже было серьезно. Знать, кто на самом деле командует конвоем могли только в Москве.

Был представитель Ставки высок, худощав и даже красив, по крайней мере докторша, оставшаяся в машине встреченного ею подполковника, так как непонятно было куда ей идти, и теперь сопровождавшая его, засмотрелась на батальонного комиссара с явным интересом. Но самое главное, с точки зрения Виктора, был он для этой должности непозволительно молод. Ему свои три шпалы достались тяжелым трудом и почти восемнадцатью годами службы. Как пришел восемнадцатилетним оболтусом в далеком уже двадцать третьем году в роту ЧОНа, так и служил "верой и правдой" как "медный чайник". А этот красавчик едва старше тридцати лет уже "личный представитель Ставки". Наверняка, чей-то высокопоставленный сынок.

С трудом скрывая раздражение, Виктор сообщил батальонному комиссару о прорыве немецкой части из Варшавского котла и предложил тому немедленно убираться из города, пока на его окраины не вышли танки противника.

— Вынужден вас огорчить, подполковник, но покинуть город немедленно не имею никакой возможности. — Ответил тот с какой-то ленцой, и даже, как показалось Виктору, с усмешкой. — К тому же мне хотелось бы знать с кем я в данный момент разговариваю?

— Хочу вам напомнить, что вы разговариваете со старшим по званию! — Начал закипать Виктор, краем глаза улавливая, как отвернулся, пытаясь скрыть свою усмешку, сопровождающий представителя Ставки инженер-капитан.

— Ладно, подполковник, не кипятись! — Миролюбиво ответил батальонный комиссар и протянул Виктору свои бумаги. — Немедленно сбежать я не имею никакой возможности. Мне надо здесь одну железяку со всей осторожностью демонтировать и погрузить, да так, чтобы мои инженеры в Москве смогли еe обратно свинтить без ошибок. — Представитель Ставки выдержал паузу и добавил. — Надеюсь, ты понимаешь, что это требует времени?

Бумаги впечатляли. Кроме подтверждения личности стоящего перед ним батальонного комиссара и приказа исследовать и вывезти обнаруженное устройство, была там еще одна бумага, от которой даже у видавшего виды подполковника Зайцева зашевелились волосы на голове. Она давала право личному представителю Ставки батальонному комиссару Баневу подчинять себе воинские части вплоть до дивизионного звена. Хотя подобная индульгенция была и у Виктора, но она не поднимала его власть выше уровня батальона.

Виктор неопределенно хмыкнул и протянул свои документы, в том числе и удостоверение личного представителя наркома НКВД. Пришел черед удивляться Баневу. Вернув бумаги, тот без прежней барственной лени извинился:

— Прости подполковник за представление, но я действительно не могу немедленно уехать. И не думаю, что это надо делать без разведки. Сейчас отправим бойцов прочесать дороги, а потом будем решать что делать.

Он развернулся к командиру своего конвоя, майор достал карту, батальонный комиссар начал уточнять по каким дорогам можно уйти из города.

Виктор тем временем рассматривал устройство, из-за которого затеян весь этот шум. Железный шкаф больше всего походил на телефонную АТС, ничего другого Виктору на ум не приходило. Но вряд ли из-за нового способа соединять телефоны прислали личного представителя Ставки. Ясно, что эта хрень представляет собой какое-то новое оружие. Но какое?

— Извини подполковник. — Прервал его размышления батальонный комиссар. — А где части прикрытия города? Здесь три госпиталя, раненых больше тысячи.

— Я и есть части прикрытия. — Ответил Виктор, решивший все еще на подъезде.

— И сколько у тебя людей? — Упорствовал Банев.

— Столько, сколько сумею собрать. — Огрызнулся Виктор.

— Майор отставить разведку дорог. — Повернулся батальонный комиссар к Ситникову. — Проведите осмотр местности на предмет организации обороны города, отправьте своего заместителя выяснить какие части есть в городе и переподчините их себе, если нет никого старше вас по званию. Если такие будут, направьте их ко мне.

Майор козырнул и умчался исполнять.

Виктор медленно втянул в себя воздух, задержал дыхание и так же медленно выдохнул. Успокоиться почти удалось, по крайней мере он удержался от того, чтобы немедленно сорваться на мат.

— Товарищ батальонный комиссар, надеюсь вы понимаете что делаете? — Начал он с плохо скрываемой яростью. — Насколько я понимаю в ваши задачи не входит останавливать немецкие танки. И если вам поручено демонтировать и вывезти это устройство, значит вы должны это сделать.

— Товарищ подполковник, — ответил тот не менее официальным тоном, — у нашей группы также есть несколько других задач, выполнение которых требует моего личного присутствия.

Виктор резко развернулся и поспешил к выходу. У него есть и другие дела, кроме попыток поставить на место этого мудака. Оглянувшись на представителя Ставки, вслед нему поспешила и докторша.

— Зря ты с ним так. — Сказал Сашка как только подполковник вышел. — Вроде нормальный мужик.

— Да понимаю я. — Отмахнулся Андрей. — Но не можем мы удрать отсюда. Мы на данный момент в этом паршивом городишке самая боеспособная часть. Как мы в глаза тем мужикам смотреть будем, что тут полягут.

— Кто ж возражает. — Продолжил Сашка. — Вот только если ты погибнешь или в плен попадешь, Верховный всех генералов в округе под трибунал отправит.

— Дорогой инженер-капитан, вы тоже представляете не меньшую ценность. — Съязвил Андрей. — Но хочу тебе напомнить, что нам еще нужно зенитки в бою проверить.

— Да вряд ли немецкая авиация сюда доберется.

— "Шилка" и по наземным целям неплохо в мое время работала. — Возразил ему Андрей. — Хоть неэлектронный вариант испробуем.

Прервав недолгое молчание, в помещение ввалились инженеры научной группы, перебросились несколькими фразами с Андреем и Сашкой и приступили к исследованию машины Цузе, которую нужно было разобрать для погрузки. Озадаченный переводчик принялся переводить вопросы советских ученых немцу. Работа закипела.

Андрей надел фуражку и заспешил к выходу.

Подъезжая к зданию комендатуры, Виктор с удивлением обнаружил в одном из дворов танк со знакомым номером. "Неужели Банев, как он мог тут оказаться?" — удивился Виктор и следом за этой мыслью пришла еще одна о том, что представитель Ставки имеет такую же фамилию, как и этот знакомый ему танкист. Неужто родственники? Танкист ведь говорил, что тоже из Москвы.

Эмка Виктора свернула во двор комендатуры. Увидев начальство поспешил к нему с докладом дежурный сержант. Виктор отмахнулся от него и заспешил к коменданту.

Немолодой майор с рваным шрамом на правой щеке и значком за Халхин-Гол выслушал внезапно свалившееся начальство спокойно, не торопясь с ответом, прошелся по кабинету, поглаживая шрам. Наконец остановился напротив Виктора.

— В настоящий момент во вверенном мне населенном пункте находятся следующие подразделения. — Майор взял со стола свой планшет и продолжил. — Комендантская рота неполного состава. Саперный взвод. Зенитная батарея. Противотанковая батарея на переформировании. Другие мелкие тыловые и хозяйственные подразделения второго танкового корпуса.

— А танки? — спросил Виктор.

— Танков нет, по крайней мере на ходу. — Ответил майор и, подумав пару секунд, добавил. — В ремонтных мастерских есть несколько штук без двигателей.

— А в соседнем дворе танк стоит? — удивился Виктор.

— А этот! — Протянул майор. — Танк есть, но экипаж под следствием, на гауптвахте сидит.

— Где гауптвахта?

— Да здесь же в боковой пристройке. — Ответил майор.

Через пять минут, оставив озадаченного майора собирать свое немногочисленное воинство, Виктор заспешил на гауптвахту. Дежурный сержант, проводивший его до самых дверей, торопился объяснить вину проштрафившихся. Получалось, что танкисты оказались под арестом за драку учиненную в паре домов отсюда. Были изрядно навеселе, а потому, когда прибыл патруль, вместе со своими противниками принялись бить его. Все бы ничего, но лейтенант, командир патруля, где-то в штабе корпуса родственника имеет. Раздул это дело до небес, пару синяков на лице превратились "в нападение на командира при исполнении", а это уже штрафной батальон. Вот и маются ребята под арестом. Майор, умный мужик — не то что некоторые, тормозит это дело как может, а вот замять не получается — сверху не дают.

В большой камере гауптвахты томилось бездельем шесть человек. Четверо танкистов и двое в мешковатой форме Осназа. Виктор даже присвистнул от такой удачи.

Сержант Банев, кемаривший вполглаза при виде знакомого ему начальства подскочил с докладом.

— Товарищ… подполковник. — Володька с трудом подавил свое удивление, обнаружив недавнего капитана с петлицами подполковника, и продолжил. — Вверенный мне экипаж находится под следствием за… драку.

— Дурак ты сержант. Нашел время для драки. — Отреагировал Виктор, повернулся к начальнику караула. — Я забираю всех.

— А как же лейтенант Гринштейн? — Попытался возразить дежурный сержант.

— Передай лейтенанту, что свои обиды он может засунуть себе в задницу. — Ответил Виктор. — А если ему этого мало, то пусть ко мне придет, я ему все остальное объясню.

— Есть передать! — Взревел обрадованный сержант. Похоже лейтенант Гринштейн большой любовью среди своих подчиненных не пользовался.

Во дворе Виктор еще раз внимательно осмотрел освобожденных.

— По какому случаю пьянка была? — Спросил он у Банева.

— Ордена обмывали, товарищ подполковник. — Ответил тот виновато.

— Что у всего экипажа? — Удивился подполковник.

— Так точно, товарищ подполковник. — Подтвердил младший сержант стоящий рядом с Баневым. — У командира "Красная звезда", а у нас всех "Слава" третьей степени. Еще за май.

— Ну этих-то я знаю. — Повернулся Виктор к осназовцам. — А вы кто такие?

— Старшина Чеканов и ефрейтор Панкратов. — Представился за двоих старшина. — Бойцы группы Осназа. Снайперская пара СВБК. Тоже ордена обмывали.

Держался старшина излишне спокойно, осознавая себе цену. В общем-то был прав. Его с напарником в любом случае отправят обратно в Осназ. Такими бойцами не разбрасываются. Тем более с такой специальностью. Снайперов большого калибра в пределах фронта можно по пальцам пересчитать. А вот у танкистов есть серьезный шанс угодить в штрафную роту.

— Почему драку устроили? — спросил Виктор.

— Да не дрались мы, товарищ подполковник. — Ответил Банев. — Боролись вот со старшиной. А тут патруль.

— А в докладной начальника патруля написано, что вы устроили драку, а потом начали бить патруль.

— Мало ли чего там этот хмырь написал. — Пробурчал старшина. — Никого мы не били. Разве что ему по морде съездили… пару раз. Я слева, а сержант справа.

— За что? — Поинтересовался Виктор.

— А он с нас ордена полез срывать, штабная крыса. — Ответил старшина. — За это и получил.

— Есть кому подтвердить? — Виктор посмотрел на остальных.

— Все так и было. — Ответил ему напарник снайпера, танкисты утвердительно закивали.

— Можно у патруля спросить. — Предложил Банев. — Не все ж там гниды, кто-нибудь правду и скажет.

— Спрошу, если живые останемся. — Пообещал Виктор. — В общем так бойцы. — Виктор провел взглядом по строю, все невольно подтянулись. — Придется нам повоевать. К городу идут немцы, порвавшиеся из под Варшавы. Не меньше полка, с танками и бронетранспортерами. В город их пустить нельзя.

Лица бойцов посуровели.

— Твоя задача Банев. Найдешь несколько подходящих для засады мест и оттащишь туда из ремонтного батальона танки. Они в порядке, только двигателей на них нет. Передашь мой приказ командиру рембата, чтобы экипажи для них нашел. Сам же у меня танковым резервом будешь — кроме тебя больше никого нет.

— Сколько у нас времени? — Спросил помрачневший сержант.

— Часа два, максимум три. — Ответил ему Виктор.

— Разрешите выполнять? — Спросил танкист, отдал честь и помчался со своим экипажем к танку.

— Старшина, твоя винтовка с тобой? — Повернулся Виктор к снайперу.

— Должна быть в комендатуре. — Ответил тот. — Я их предупредил, что оружие секретное. И если с ним что-нибудь произойдет, то штрафным батальоном они не отделаются.

Виктор с уважением посмотрел на старшину. Пожалуй стоит переманить его в свою команду, если, конечно, повезет выжить.

— Заберете оборудование, найдете себе позицию и работайте. Не мне вас учить, как это делается.

Старшина молча козырнул и направился в комендатуру за своим оружием.

Виктор посмотрел на часы. Время неумолимо шло вперед, приближаясь к тому роковому часу, когда на окраины города выкатятся немецкие панцеры. Если, конечно, Зейдлиц в очередной раз не поменяет направление движения.

Майор уже должен был собрать командиров подразделений на совещание. Пришло время для постановки задачи и им. Виктор поспешил в комендатуру.

Немецкий радиолокатор являл собой относительно жалкое зрелище и лично для Андрея не представлял никакой ценности, кроме музейной. Тем не менее был старательно изучен и разобран группой инженеров по радиолокаторам. Его соседство с вычислительной машиной оказалось чисто случайным, что окончательно успокоило Андрея и насторожило Сашку, которому по долгу службы следовало искать происки врага даже в самых невероятных случайностях.

Вычислительная машина Цузе уже была погружена на автомобиль вместе со всей сохранившейся документацией. Теперь бойцы торопливо закидывали в крытый кунг, на которых настоял Андрей, части радиолокатора и бумаги, бывшие при нем. Заполнив очередной грузовик его опломбировали и отогнали в северо-западную часть города, из которой еще оставалась возможность прорваться, если немцы не поменяли основное направление удара. По крайней мере мотоцикл разведки сумел проскочить в этом направлении не меньше пятнадцати километров. Если бы не остающиеся в городе госпитали, Сашка заставил бы Андрея уйти отсюда.

Но бросать на милость немецкого командования тысячу беспомощных людей!

До самой смерти от такого позора не отмыться!

Понимал это Андрей, понимал и Сашка. Понимали все бойцы, сопровождавшего их конвоя. Молча занимали выделенный им майором Платовым, комендантом города, участок обороны на окраине города. Оборудовали очаги обороны, на сплошную линию траншей не было ни времени, ни людей. На самых удобных местах торопливо вгрызались в щебенистую городскую землю пулеметчики и расчеты трех бронебоек, которые оказываются положены по штату их роте охраны. Нашлись у запасливого Ситникова и несколько гранатометов. Хоть и усовершенствованные РПГ-2 не чета первым пукалкам, из которых можно было только в упор бить, но и из них реальный шанс поджечь движущийся панцер есть метров с восьмидесяти. Если немцы подойдут к городским окраинам на такое расстояние, не дураки уже. После того, как в Люблине целый батальон остался дымить на городских улицах, куда бравые немецкие танкисты сдуру сунулись без поддержки пехоты.

Обнаружился в одном из бронетранспортеров даже станковый СПГ-16, но бойцы расчета честно признались, что стреляли из него всего два раза.

Ревя дизелем, протащилась мимо Андрея с Сашкой тридцатьчетверка, ведя на тросах еще одну, явно не ходовую. Ловко затащила ту в проем между домами, организуя танковую засаду. Отсоединив тросы, танк двинулся в обратный путь, а экипаж засады начал маскировать свою машину.

Проезжая мимо них танк остановился, из башни выбрался, судя по всему, командир и соскочил на землю.

— Товарищ батальонный комиссар, разрешите обратиться. — Козырнул им сержант, как удалось разобрать из петлиц. И получив утвердительный кивок, продолжил. — Закурить не найдется, три дня без курева?

Сашка вынул из кармана свой "Казбек" и протянул танкисту:

— Как зовут тебя боец?

— Сержант Банев. — Радостно отрапортовал тот. — А родители Владимиром называли.

Сержант ловко взобрался на своего бронированного коня. Хлопнул по броне и танк тронулся. Из железного чрева на башню выбрались еще два человека и танкисты с наслаждением закурили.

Сашка проводил взглядом тридцатьчетверку и повернулся к Андрею, обнаружив впавшего в ступор друга.

— Ты чего? — Толкнул он в бок Банева.

— Это мой дед! — Только и сумел выдохнуть тот.

Сашка ошарашено кинул взгляд на удаляющийся танк, на Андрея, почти прокричал:

— Так чего же ты?

— А что мы ему скажем? — Ответил Андрей странно спокойным голосом. — Здравствуй дедушка! Принимай внучка, который в полтора раза старше тебя. Как по-твоему должен отреагировать на это заявление абсолютно нормальный человек?

— Зачем же сразу дед? — Проворчал Сашка. — Можно просто однофамильцем представиться. — Но понимая бесперспективность спора, только махнул рукой.

— Живы будем — тогда и поговорим. — Завершил едва начавшийся спор Андрей. — Пошли зенитки распределять.

Томительно текли минуты ожидания. Виктор, которому по негласному уговору передали верховенство в предстоящем бою, наблюдал в бинокль кромку недалеких зарослей, из которых выныривала ближайшая дорога. То что немцы не свернули уже было известно от вернувшейся разведки. Как и то, что отказавшийся прорываться из города батальонный комиссар тоже оказался прав. Остатки дивизии Зейдлица накатывались на город по трем дорогам, блокируя все возможности прорыва.

Торопливо отдавал последние приказания майор Платов, возглавляющий оборону данного участка, привычным жестом поглаживал шрам. Что-то обсуждал со старлеем артиллеристом. Комбат сводной батареи старший лейтенант Казаченко нервно кусал губы — два орудия из пяти выдвинуты на несколько сот метров вперед и сейчас затаились — одно на окраинах ближайшего хутора, а второе у подножия поросшего диким кустарником холма. Бойцам отдан приказ бить только в упор и только по танкам. А там как бог даст. Стрелять или до расхода боеприпасов, или до первого танка добравшегося до позиции. Кто живой останется — отходить, ну а остальным вечная память.

Виктор вдруг подумал о том, как быстро они привыкли "стоять насмерть". Впрочем и немцы тоже. Столкнулись противники, стОящие друг друга. Сошлись сила на силу, стойкость на стойкость, дух на дух.

Вывел подполковника Зайцева из раздумий звук недалекого разрыва. Кажется немцы, наконец-таки, вышли к окраинам города. Виктор взглянул на часы и невольно поморщился, три часа пополудни, слишком много светлого времени. Противник тоже не дурак, попытается прорваться до темноты.

А наша задача — не допустить этого прорыва.

Виктор невольно взглянул по сторонам, но никого, кто мог бы претендовать на стороннее наблюдение в ближайшем окружении не наблюдалось.

Протрещал вдали пулемет и из ближайшего леска вывернулись мотоциклы разведки немецкой дивизии. Вслед за ними высунулась морда бронетранспортера. Остатки дивизии Зейдлица пошли на прорыв.

Примечания

Реплика — копия старинного самолета (или автомобиля), сохраняющая внешнее сходство и, по возможности, внутреннее устройство.

Знаки различия отличались от армейских на два звания, но не у всего НКВД, а только у госбезопасности.

Первые налеты английских ВВС на нефтепромыслы Баку были запланированы после 15 мая 1940 года.

Основная ударная сила наступления в Арденнах — Шестая танковая армия СС была переброшена в Венгрию, где вскоре предприняла наступление в районе озера Балатон.

В частности, Иван Кожедуб в одном из воздушных боев сбил два американских истребителя, напавших на него.

Еще одной "странностью" был приказ отправить весь летный состав в увольнение вечером 21 июня. Изъятие в артиллерийских полках всех оптических приборов вплоть до биноклей "на проверку" за несколько дней до войны. И многое другое.

Реальный случай, имевший место в августе 1941 года в оборонительных боях под Ленинградом.

Нужно учесть, что подбитый и сгоревший танк это не одно и то же. Большую часть поврежденных танков советским ремонтникам удалось восстановить. Важно также то, что почти треть состава танковых сил Ротмистрова составляли легкие Т-70, не пригодные для борьбы с немецкими танками середины 43 года.

У союзных войск было два варианта развития событий после высадки в Нормандии летом 1944 года. Война с Германией совместно с СССР. И война против Советского Союза вместе с Германией (упомянутая выше операция "Немыслимое").

Звезды в петлицах в знаках различия РККА обозначали генеральское звание. Начиная с двух — генерал-майор. И заканчивая пятью — звание генерала армии.

В реальной истории их было произведено 1200 штук.

Знаменитая Катюша, по сути дела, была создана еще в апреле 1939 года, но смогла попасть на государственные испытания только 21 июня 1941 года. Через два года!

В реальной истории 160-мм миномет разрабатывался с 1940 года, был принят на вооружение в 1943 году.

Первые советские полупроводниковые диоды были созданы в начале 1942 года. В это же время основную часть данного прибора — p-n-переход использовали в качестве теплового источника электрического тока для партизанских раций. Прообраз транзистора — кристадин Лосева был известен с 1922 года, но не получил распространения, так как работал нестабильно.

Ландау действительно совершил данную ошибку, просто его последователи и поклонники старательно раздувают его успехи и замалчивают о промахах, которые есть у каждого ученого.

Разработкой ракет также занималось конструкторское бюро Челомея. Самая мощная наша ракета Протон — разработка данного генерального конструктора. Нужно также учитывать, что Королев и Челомей, мягко говоря, не любили друг друга.

Б-29 — суперкрепость, использовался при атомных бомбардировках Японии в 1945 году.

22 июня 1941 года в Британском министерстве иностранных дел принимался лидер сионистов Теодор Герцль по вопросу образования Еврейского государства в Палестине. Дата не настораживает?

Абвер — немецкая военная разведка. Руководил адмирал Канарис.

Глава хорватских националистов.

Военный атташе Германии в СССР перед войной.

Пистолет-пулемет Шпагина.

Народный Комиссариат Иностранных дел.

Один из самых влиятельных деятелей сионизма в СССР. В реальной истории Михоэлс и Фефер руководили делегацией, которая "настойчиво просила" в 1944 году у Сталина Крым под создание еврейского государства. Сталин отказал, заявив, что "за Крым пролито слишком много русской крови, чтобы отдавать его кому-нибудь еще".

В 1937 году профессор Берг был основным экспертом по делу "лучей смерти", предложенных некоторыми учеными для борьбы с авиацией противника. По их утверждению электромагнитные волны должны были сжигать самолеты. Чего удалось достигнуть только сейчас, и то в диапазоне световых волн, а не радиоволн.

ТТ — "Тульский Токарева" — основной пистолет, стоявший на вооружении нашей армии, наряду с револьвером "Наган" во время Великой Отечественной войны.

Жаргонное название русской пехоты. Хотя также использовалось "махра" и другие прозвища.

ДШК — Дегтярева Шпагина крупнокалиберный — пулемет калибра 12.7 мм, состоявший на вооружения РККА во время войны.

Миномет калибра 50 мм, состоявший на вооружении РККА в начале войны.

Пистолет-пулемет Дегтярева, состоял на вооружении РККА в 30-х годах и в начальный период войны.

Противотанковое ружье Дегтярева, состоявшее на вооружении РККА во время войны.

Самозарядная винтовка Токарева состояла на вооружении Красной армии в 1940–1942 годах.

Самоходная установка на базе танка КВ с гаубицей-пушкой МЛ-30 калибром 152 мм.

"Ишак" — жаргонное название истребителя И-16. "Чайка" — название в войсках истребителя И-153 за характерный излом верхнего крыла.

Немецкие и "демократические" источники старательно отрицают использование вермахтом трофейных французских и английских танков. Но маршал танковых войск Катуков подтверждает, что в боях под Бродами, в составе немецких дивизий, присутствовали и те и другие.

Юнкерс-86. Немецкое прозвание "штукас", то есть грач. Основной пикирующий бомбардировщик германских ВВС начала войны.

Финские снайперы, располагавшиеся, в основном, на деревьях, за что и получили данное прозвище. Представляли очень большую опасность для наших войск во время обеих с Финляндией войн.

"Машинен-пистоле 40" — пистолет-пулемет конструкции Фольмера, состоявший на вооружении Вермахта.

Единый пулемет, принятый на вооружение армии Германии в середине 30-х годов.

Правитель Румынии до 1944 года, когда он был свергнут сторонниками заключения мира с Советским Союзом.

"Шторх" в переводе "Аист". Связной самолет "короткого взлета и посадки", мог приземлиться на любом пятачке.

Адмирал Хорти — правитель Венгрии во время Второй Мировой войны.

Самоходная артиллерийская установка на базе Т-34, вооруженная 85-мм пушкой.

Вальтер P-38, немецкий пистолет калибром 9-мм, состоял на вооружении Вермахта.

Командующий финской армией и, фактически, правитель Финляндии в 1939–1944 годах.

Теодор фон Бок, фельдмаршал, командующий немецкой группой армий "Центр".

Отряды националистов на Западной Украине.

Жаргонное название бухты Кронштадта, основной базы Балтийского флота.

ТПУ — танковое переговорное устройство.

АК — боевые подразделения Польского эмигрантского правительства.

Сипаи — местные индийские войска. Гуркхи — спецподразделения из уроженцев Непала, существуют в составе британской армии до настоящего времени.

Командующие английской армией в Северной Африке.

Дуче — Бенито Муссолини, правитель Италии во время Второй Мировой войны.

Радиокомментатор, заместитель Геббельса.

Английские истребители начального периода войны.

Легкий танк, созданный перед войной для замены Т-26 и БТ.

Подполковник.

Группенфюрер Эйхе — командир дивизии СС "Мертвая голова".

Немецкие танкисты действительно требовали от своих конструкторов скопировать Т-34.

В реальной истории данное решение было принято Гитлером в конце 1942 года.

Германские асы.

Командующий немецкими десантниками.

В реальной истории десантные части в английской армии появились намного позднее.

Английская разведка.

Немецкий самолет разведчик FW189.

Сергей Чекоданов Летний шторм

22 июля 1941 года восточнее Лодзи вечер

Рубанула над головой пулемётная очередь. Виктор выплюнул каменную крошку, неизвестно как оказавшуюся во рту, перекинул пистолет из левой руки в правую, покосился в сторону. Как ни странно, но батальонный комиссар весело лыбился в паре метров от него и постреливал из своего ППС в сторону немцев.

Впрочем, вёл он себя очень странно, для "тыловой крысы", с самого начала. Хотя и сам подполковник Зайцев не мог похвастаться большим боевым опытом, но всё же на Финской он побывал, и как свистят пули и осколки над головой прекрасно знал, но всё равно леденел от бессмысленных взвизгов над головой, оторвавшихся от случайных снарядов осколков.

Этот же представитель Ставки поражал "глупой детской бесшабашностью", как будто не воспринимал всё, что происходило вокруг него, по настоящему.

Виктор выпустил всю обойму ТТ в вывернувшегося из ближайшего проулка немецкого пехотинца, но увидел, как он падает, выронив винтовку, только после короткой очереди сбоку. Батальонный комиссар Банев опять вытянул губы в довольной усмешке и перекинул ствол своего автомата в другую сторону, где очередной дурак попытался прощупать на слабость их позицию.

— Слушай подполковник, если хочешь выжить, выбрось эту пукалку и найди себе настоящее оружие. — Батальонный откровенно издевался над Виктором.

Виктора вдруг взяло бешенство. Что бы какая-то штабная крыса так над ним издевалась!

Он выдернул из-под тела убитого в первые минуты немецкого прорыва пулемётчика тяжелый Дегтярь и длинной очередью положил почти всех, ещё уцелевших в их секторе, солдат противника. Отбросил расстрелянный диск, резким движением вставил на место запасной, передёрнул затвор, перекинул взбешенный взгляд на этого высокопоставленного мудака, и наткнулся на удивленные глаза.

— Извини, подполковник, не ожидал, что в вашем ведомстве, кто-то воевать умеет?

— Ты хочешь сказать, что и вы кроме языка чем-то работать умеете. — Огрызнулся Виктор.

— Уел, подполковник. — Батальонный комиссар, по-прежнему, развлекался. — Владею двенадцатью видами оружия, известного здесь и ещё не существующего, кроме этих тарахтелок, кивнул он на свой ППС.

— Это что вы там наизобретали, что нам ещё неизвестно. — Откликнулся, несмотря на возмущение, Виктор.

— Извини, подполковник, но после некоторых рассказов мне придётся тебя пристрелить, чтобы не сболтнул в плену лишнего.

— А если ты в плен попадёшь? — Разозлился Виктор.

— Об этом и разговор. — Батальонный комиссар стал крайне серьёзен. — На тебя, подполковник, возлагается чрезвычайно серьёзная миссия — пристрелить меня, если возникнет опасность захвата в плен.

— Ты думай, чего несёшь! — Отбросил его пожелание Виктор.

— Не знаю, как тебе правильно высказать. — Усмехнулся батальонный комиссар. — Наверное, тебе просто не объяснили ничего, когда посылали присматривать за моей группой. — Он послал в сторону противника очередную короткую очередь. — Попасть в плен ни я, ни мой помощник, тот инженер-капитан, не имеем никакого права.

— Мне там тоже делать нечего. — Откликнулся Виктор, короткой очередью отгоняя очередного дурака, поспешившего высунуться из-за угла дома на улицу.

Андрея забавляла ситуация в которую он попал, хоть и пытался батальонный комиссар Банев настроиться на самый серьёзный лад, но не получалось.

Всё-таки прав был тот уже изрядно позабытый писатель-фантаст, случайно прочитанный ещё в первую Чеченскую войну. Андрей тогда до икоты смеялся над похождениями картонно-правильных героев, озабоченных в первую очередь внешними эффектами своих действий. Ни одного движения без картинного жеста, ни одного решения без проникновенной, но обязательно покрытой лёгким налётом цинизма речи.

Хотя, как любил говорить его комбат, демонстрируя свою образованность и, одновременно, перефразируя бессмертное пушкинское — "сказка ложь…" — "От маразма до конструктивизма два локтя по карте и три жопы в реальности". То есть в любой брехне есть своя доля правды. Нужно только суметь её найти.

Вот и тот писатель, размышляя о разной скорости восприятия жизни, переносил это восприятие обычной жизни на войну. На самом деле всё оказалось правильно, но с точностью до наоборот.

Как убедился Андрей, первичным оказалось, именно, разное восприятие войны. Обычная размеренная жизнь обыкновенного человека от скорости движения автомобилей не сильно зависела. А вот война действительно отличалась!

Конечно, приятно знать, что никто не накроет тебя из подствольника. И никто не пошлёт в тебя ракету "града" или, даже думать об этом не хочется, "урагана". И не потому, что тебя невозможно обнаружить! Существует много способов определить, где находится противник, и без применения космических спутников. Просто ты, как одиночный боец, не представляешь большой угрозы (или ценности, это кому как нравится) для твоего, такого же, конкретного противника.

Зачем тратить драгоценные боеприпасы на отдельный очаг сопротивления, который всё равно будет оставлен, как только атакующие его обойдут?

А так ли нужно отходить?

Если один пулемёт на фланге атакующего клина значит больше чем целая батарея пушек в глубине обороны?

Если несколько бойцов, даже ведущих только беспокоящий огонь в направлении обошедшего их врага, в состоянии причинить ему больше вреда, чем сотни стволов на направлении главного удара.

Но всё это теория, превращающаяся в реальность только, если этот боец захочет и сможет держаться на позиции. И в большинстве подобных обстоятельств так и было.

Хотя в любой ситуации всегда найдётся множество случайностей, не предусмотренных никакими законами природы и общества. Или говоря простым языком — всегда найдётся засранец, который всё испоганит. Или, как говорили в насквозь лживое, "политкорректное", время Андрея — "вмешается человеческий фактор", оправдывая этими словами любую подлость и мерзость.

Нужно сказать, что майор Платов, который сейчас, наверное, отстреливался из винтовки домов на пять позади них, предусмотрел всё, что можно было при таком недостатке информации. Командовать ему полком, а со временем и дивизией, если, конечно, сумеет остаться живым.

Только не предусмотрел он обычной человеческой трусости, животного страха и дикого желания выжить "любой ценой" бойцов одного из своих взводов.

Бой развивался по предусмотренному плану. Вывернувшиеся из леска немцы, послали вперёд разведку в составе двух мотоциклов. Бойцы Платова подпустили их метров на тридцать, после чего положили всех из двух пулемётов. Немедленно ударили танковые пушки, но пулемётчики уже отходили вглубь дворов, предоставляя немцам возможность тратить боеприпасы на пустые дома. Впрочем, кто-то с той стороны на удивление быстро навел порядок. После двух залпов панцеры отползли вглубь леса для перегруппировки. Излишняя, как знали советские командиры, предосторожность, ибо никакой серьёзной артиллерии в городке не было, даже полковых трёхдюймовок, которые вряд ли повредили бы панцерам, но смогли бы проредить пехоту.

Зенитная батарея не в счёт, так как никто не собирался раньше времени демаскировать её присутствие. И бить ей только наверняка. По самолётам, если они всё-таки появятся, или по наземным целям, если они до этих орудий доберутся.

Оставалось только ждать, когда противник подойдёт на расстояние действительного огня сорокопяток, ожидающих своего часа на окраинах и в, выдвинутой вперёд, засаде. Командир сводной батареи давно уже впереди среди своих пушек, воюющий с первого дня войны старший лейтенант знает своё дело, и просто так мимо его орудий немцы не пройдут.

А вот пехотное охранение, наспех собранное из бойцов комендантского взвода, доверия внушало мало. Что и подтвердили первые же минуты боя.

Когда по улице к их наблюдательному пункту выкатилась взъерошенная толпа бойцов, Виктор просто удивился. Никакой серьёзной опасности, судя по звукам боя, доносящимся с этой стороны города, на этом участке обороны не предвиделось. Не считать же таковой несколько отделений немецкой пехоты, по широкой дуге пытающихся прощупать оборону красноармейцев. Обычная разведка, не больше!

Но бегущие к ним бойцы, спешили так, будто за ними мчалась половина немецкой армии. И, не имеющий серьёзного опыта командования, Виктор просто растерялся.

Зато среагировал столичный батальонный комиссар. Он немедленно дал очередь поверх голов бегущего взвода, а когда это не подействовало, то и под ноги самых ретивых, вырвавшихся впереди своих сослуживцев.

— Стоять! Вашу… мать…! — Проорал Батальонный, виртуозно выстраивая многоэтажные конструкции на понятном каждому жителю России языке. Дал ещё одну очередь поверх голов, и, наконец перешёл на вполовину осмысленный стиль речи. — Какого х… бежите! Какой д… отдал приказ об отступлении?

— Лейтенант сказал… срочно отходить. — Прохрипел ближайший боец, хватая воздух широко открытым ртом.

— Где этот… лейтенант? — Продолжил батальонный, на этот раз просто запнувшись в том месте, где собирался дать характеристику командиру взвода, бросившему свою позицию. — И чего толпой встали? Быстро рассредоточится и занять оборону. А то положат вас всех одной миной.

Но лейтенанта среди них не было!

Бойцы оглядывались на стоящего позади сержанта, но тот молчал, делая вид, что не понял, чего от него хотят сослуживцы.

— Так. Кто слышал приказ об отходе? — Дожимал их батальонный комиссар. — Кто видел лейтенанта, отдающего такой приказ?

— Ты чего молчишь, Корнеев? — Не выдержал боец, сообщивший об этом приказе. — Ты же нам сказал, что приказано отходить. Что тебе сказал лейтенант? Ты же к нему на наблюдательный пункт ходил.

— Не было там лейтенанта! — Сорвался сержант. — Пустой НП был! Вот я и решил, что он ушёл. А раз командиры бегут, то значит отходить надо!

Подполковник Зайцев только покачал головой. И эта ситуация была ему прекрасно знакома. Боец стойко держится, пока видит за своей спиной начальство. Но если командования нет, то тут же делает вывод, что его предали и бросили. И, довольно часто, бывает прав. В армии оказалось много карьеристов и приспособленцев, воспринимающих службу в войсках, как очень простой способ сделать карьеру. Они старательно пели на партсобраниях о любви к Родине и готовности умереть за неё. Но когда пришла пора помирать, кинулись спасать свои жизни, жертвуя ради этого сотнями своих сослуживцев. Конечно, заградотряды отлавливали большинство из них. А дальше суд был скорый и справедливый! До звания подполковника командиров, бросивших свои части, просто разжаловали в рядовые и отправляли в штрафной батальон искупать свою вину. Очень часто им приходилось затыкать своими телами дыры в обороне, возникшие по их же собственной вине. Ну, а вышестоящих ожидало серьёзное расследование, очень часто заканчивающиеся стенкой, да расстрельной командой. А дальше короткая команда: "Огонь". И небо, рвущееся синим пламенем в распахнутые глаза.

И, хотя, подобных случаев было не так уж много, по сравнению с общим числом командиров полков и дивизий, но всё же они были. Расстреляли семь командиров полков и двух комдивов, правда только три из них сбежали, бросив своих бойцов, а остальные отдали самовольный приказ об отступлении, приведший к ухудшению обстановки на их участке фронта. А вот четверых полковников, проявивших самостоятельность, но сумевших, в итоге, разгромить противостоящие им немецкие войска, не только оправдали, но и постоянно приводили в качестве примера разумной инициативы.

И, вообще, война стремительно проводила селекцию командного состава. Нерешительные и неторопливые комдивы и командармы быстро исчезали со своих постов, попадая, в лучшем случае, в командиры запасных полков и тыловых рубежей. На их месте оказывались те, кто не побоялся взять инициативу в свои руки и… выиграть! Проигравших не жаловали, отдавая под суд. А победителей, как известно, не судят.

Так, один капитан, не побоявшийся взять на себя командование полком, когда пасовали майоры, а оставшийся в живых подполковник, бывший в этом полку начальником штаба, ударился в бега, сумел не только удержать подчинённые ему батальоны на позиции, но и отбросить атакующих немцев. За что и получил от комфронта Рокоссовского орден и звание подполковника. И теперь командует тем полком на законных основаниях. Ну, а подполковник, бросивший свою часть после гибели комполка, отправился в недолгий путь к ближайшей стенке.

Нужно признать, что самым надёжным в войсках оказалось именно ротно-батальонное звено. Здесь, практически, не было "блатных" с родственниками в вышестоящих штабах. Капитаны и майоры делили со своими бойцами все тяготы войны, нередко ходя в атаку впереди строя, хотя по уставу их место было позади атакующих цепей.

С лейтенантами, многие из которых только в начале мая выпустились из училищ, было, естественно, похуже. Храбрости и решительности им было не занимать, но вот опыта, и не только военного, но и обычного житейского, вчерашним школьникам явно не хватало. Они храбро рвались в атаку и там, где нужно, и там, где желательно не высовывать носа выше бруствера. Попадались, конечно, и среди них трусы, стремящиеся сбежать при первом же удобном случае, но вскоре оказывались всё в том же штрафбате. Если не спешили сдаться в плен противнику. Но в наступлении это не так легко сделать, и не так легко на такую глупость решиться. А, вдруг, завтра тебя вызволят из плена? И первый вопрос, который тебя ожидает: "А как ты, дружок, там оказался?" А, сказать-то нечего!

Аналогичная ситуация была и с этим лейтенантом.

Если сержант не врёт? А проверить это трудно! Бойцы, как следует из их реплик, толком ничего не знают. А если и знают, то захотят ли говорить?

Понимая это, сержант начал успокаиваться.

На несчастье сержанта, именно в этот момент, на их наблюдательном пункте появился майор Платов.

— Ты как здесь оказался Корнеев? — Удивился майор. — А где командир взвода?

— Не было на НП лейтенанта! — Повторил сержант.

— Может, он по нужде отошёл? — Вмешался батальонный комиссар. — А ты в этот момент велел позицию бросить. Может, он там один оборону держит?

Подтверждая слова представителя Ставки, где-то впереди заработал пулемёт, захлопали разрывы гранат.

— Быстро назад, позиции занимать! — Скомандовал майор. — А то пристрелю, как дезертира и труса!

Сержант после этой отповеди механически повернулся и зашагал в сторону оставленной линии обороны взвода. За ним потянулись его бойцы.

— Погубит взвод. — Вздохнул майор Платов.

— Да уж, под командованием дятла и орлы курицами станут. — Проворчал батальонный. Подхватил лежащий на уступе стены автомат и заспешил вслед уходящему взводу, до того как Виктор успел отреагировать на его действия.

— Это что за стадо мокрых куриц. А ну взбодрись! Кто учил в атаку ходить толпой и с опущенными головами. — Распекал батальонный комиссар бойцов. — На собственные похороны торопитесь? А ну, рассредоточились. Сержант, троих бойцов в разведку на сто метров вперёд. Остальные двумя колоннами вдоль стен. Половина свои окна сторожит, а другая на противоположную сторону смотрит.

Бойцы, почувствовав твёрдую командную руку, начали оттягиваться к двум сторонам улицы.

Но было поздно.

Из-за поворота кривой, в данном месте, улочки вывернулась тупая морда немецкого панцера. Грохнул выстрел, поднимая столбом пыли щебень мостовой вместе с изломанными телами передовых красноармейцев. Ударил пулемёт с маячившего за кормой танка бронетранспортёра и ещё трое нерасторопных бойцов повалилось на землю.

Всё же, большинство успело залечь и открыть ответный огонь. Сунувшиеся вперёд немцы потеряли двоих и откатились под защиту брони.

Виктор, вспоминая про себя всех чертей, которые, по его мнению, явно приходились представителю ставки близкими родственниками, сопровождал левую колонну, в конце которой он и пристроился вслед батальонному комиссару. Хотя момент появления немцев он прозевал. И только окрик батальонного с приказом ложиться бросил его на землю.

Спас их проём между домами с невысоким каменным забором. Именно он прикрыл их от снарядов немецких танков. Впрочем передовая "четвёрка" прошла всего несколько метров, получив под гусеницы противотанковую гранату от выдвинутой вперёд разведки. Но на смену ей пришла "двойка", которая стала поливать улицу из своего двадцатимиллиметрового автомата. Впрочем, вперёд немецкие танкисты не пошли, предпочитая играть роль огневой поддержки.

Ещё дважды "гансы" пытались прорваться вперёд, но оба раза откатывались назад, оставляя на мостовой тела в серо-зелёных мундирах.

Андрей сжался за каменным валом забора, пропуская над головой короткую очередь проклятой "двойки". "Панцершутце" экипажа этого танка знали как бороться с пехотой, у которой нет противотанковых средств.

С невольной злостью подумалось, что неплохо бы засунуть на эту улицу многочисленных "знатоков" Интернета, вопящих на своих форумах о "железном хламе панцерваффе", которому большевики проиграли начальный период войны только в силу собственного неумения воевать.

А вот доблестные английские "Томми"…

А что "Томми"? Полтора года изматывали Роммеля забегами на длинные дистанции, благо размеры североафриканских пустынь позволяли.

Чемпионы мира "по прыжкам в сторону" и "Г-образному бегу".

Ну, подумаешь, сто километров за одни сутки бросили, ведь на всей этой территории — ценностей — два бедуинских шатра и десяток верблюдов, ну… если, конечно, не считать материальную часть двух пехотных и одной танковой дивизии.

Но кто обращает внимание на такие мелочи, особенно когда переигрываешь давно случившуюся войну. Тем более, что бывший противник давно душой и телом твой. А бывший союзник если и ворчит, то где-то внизу — в непонятной субстанции под названием "народ".

А вот верхушка!! Та готова признать всё что угодно! Вплоть до вины России в организации Всемирного потопа. Осталось только подделать пару пергаментов о договоре тогдашнего князя с богом грозы, и естественно дождя, Перуном.

Тем более, что дедушки, да и бабушки, этой верхушки никаких тягот "Второй Мировой бойни" не видели, отсиживаясь в далёкой от войны Средней Азии, поближе к колониям своего сюзерена, то есть Англии. Причём сидели первые два года на не распакованных чемоданах, готовясь в любой момент продолжить свой забег от таких "убогих", по словам их потомков, армад Вермахта.

Андрей, в очередной раз, сплюнул каменную крошку, витавшую в воздухе над их позицией. Высунулся, оценивая положение этого долбанного Pz-II.

Хорошо виртуальным знатокам будущего. Бумажной петардой можно взорвать всё что угодно. А потом разглагольствовать о трусости других, тем более, что собственную храбрость нужно проявлять только в словесных баталиях. Легко сравнивать толщину брони и калибр орудия, а ты попробуй с одной гранатой выйти навстречу этому "танковому уродцу". Тем более, что прицельный, реальный, а не книжный и не киношный, бросок — максимум двадцать-двадцать пять метров. Всё остальное "от лукавого", то есть от очередного творца военных блокбастеров.

Вот, один из бойцов разведки рванулся вперёд, пытаясь выйти на расстояние броска, но сложился бесформенной грудой, получив в грудь несколько пуль из пулемёта, прикрывающего танк БТРа.

Жаль нет гранатомёта, хотя и из него с этой точки поразить танк вряд ли получится, а уж бронетранспортёр и вовсе неуязвим. Нужно перебежать на другую сторону улицы. Но вот делать это под огнём двух пулемётов и орудия, пусть и малокалиберного, игра почище гусарской рулетки. Тем более, что для борьбы с пехотой малый калибр, всего двадцать миллиметров, или два сантиметра по немецкой классификации, в данном случае, даже является преимуществом. Ибо триста двадцать снарядов боезапаса — это "воистину круто", как любили говорить в дурацкое постперестроечное время мнящие себя знатоками жизни подростки.

Андрей вдруг осознал, что он старший командир на этом участке улицы, если, конечно, не считать подполковника, который старательно ни во что не вмешивался. Впрочем, над головой прошла пулемётная очередь, отбрасывая назад торопливых идиотов, которые всё время находились среди немецких солдат. Это подполковник поспешил напомнить о себе, расстреливая очередной диск "Дегтяря". Немцы, в который раз, откатились под защиту углового дома.

Надо что-то делать!

Можно, конечно, отойти назад по дворам и соседним улицам, но тогда немецкие танки сумеют прорваться вглубь квартала и выйти в тыл остальным взводам обороняющегося гарнизона.

А это конец!

Позади раздался шум падающего кирпича. Андрей развернулся, вскидывая автомат, и обнаружил бойцов гранатомётного расчёта, занимающих позицию невдалеке от него. Вот только позиция была глупая! Выстрелить с неё они сумеют без помех. Но вот попасть?… Маловероятно! Да и пробить броню с такого расстояния и под таким углом встречи проблематично!

Андрей почувствовал, что пора вмешаться. Скользнул назад под прикрытие стены, метнулся к гранатомётчикам.

Увидев неожиданное начальство, один из бойцов даже попытался вскочить по стойке смирно, и только хлопок по плечу остановил эту глупую инициативу.

— Сидеть! — Прохрипел Андрей забитым пылью горлом. — Кто вас учил с такого расстояния огонь вести?

— На полигоне, товарищ майор, постоянно так стреляли. — Поторопился ответить ему, не сумев сразу определить звание, ефрейтор, судя по всему, командир расчёта. — Инструктор всегда говорил, что если ближе к цели подойдём, то, считай, покойники!

Андрей мысленно выматерился. Инструктор, наверное, сам стрелял только по деревянным мишеням и своих учеников готовил к этому. Попали в макет танка, и молодцы! А, с какого расстояния, и под каким углом граната войдёт? Сумеет ли броню пробить? Это, на полигоне неважно! Им то в бой не идти!

Жаль только, что они не на стрельбище. И танк не фанерный! А вместо РПГ-7, противотанковой легенды времени Андрея, его жалкое подобие.

Несмотря на все старания конструкторов разных КБ полноценный противотанковый гранатомет, с точки зрения Андрея, так и не получился. Не хватало самого главного — опыта боевого применения кумулятивной гранаты, созданной в этих КБ! На полигонах РПГ исправно пробивал, в идеальных условиях, броневые плиты под прямым углом с расстояния, прописанного в документации приёмки. Но вот в реальном бою? Всё зависело от того, под каким углом граната соприкоснется с бронёй. Слов нет, кумулятивный эффект присутствовал, испаряя, иногда, большие куски металла с поверхности броневых плит. Но не делал самого главного — не пробивал броню!

Чего там не домудрили профессора и академики, пока не ясно. Но надежда, что они найдут причину с каждым днём всё ближе. В крайнем случае, придётся им осваивать топоры и пилы, а на их место придёт кто-то из их сотрудников. Не справится он — появится следующий. И, так, до тех пор, пока принудительная ротация научных кадров не выявит самого способного, умеющего решить эту задачу. Конечно, данный метод решения вопроса не устраивал конструкторов и инженеров. Но им приходилось радоваться тому, что в приёмную комиссию не включили тех, кто пользовался их продукцией в бою. И тому, что фронтовые испытания проходят без их личного участия, и им не приходится подползать к танку на расстояние гарантированного поражения.

Хорошо, хоть осколочные гранаты не доставляли проблем никому, кроме пехоты противника. А той, поначалу, пришлось очень туго. Ибо, оказалось, что дальность "броска" гранаты у советских войск составляла почти сто метров, что недостижимо, в принципе, для винтовочных мортирок, состоящих на вооружении вермахта. А подойти ближе не позволял всё тот же "большевистский" противник.

Но и доблестным танкистам рейха пришлось хлебнуть свою чашу горечи, когда на первых порах они храбро подходили к позициям противника на минимальное расстояние и вспыхивали железными кострами от прямых попаданий кумулятивных выстрелов РПГ-2. А в Люблине целый батальон панцеров был расстрелян в подставленные борта гранатомётчиками двадцать седьмой истребительно-противотанковой бригады подполковника Кравцова. Бравые немецкие танкисты с ходу ворвались на улицы беззащитного, как им доложила разведка, города, прошли почти до самого центра, где и столкнулись с "плавающей" линией обороны нового типа, основная задача которой состояла в том, чтобы нанести противнику как можно больше ущерба, не цепляясь за ненужную территорию. Выстрелил, поразил танк и быстрее отходи, пока место твоей засады не накрыл снаряд следующего панцера. Обошёл по соседним улицам и зашёл с другой точки. Опять выстрел и уходи.

Нужно, правда, признать, что использовать данную тактику можно только в городах, и, желательно, чужих городах. Которые не жалко!

Шок от понесённых потерь заставил германское командование срочно искать "противоядие" новому оружию большевиков. И первой мерой был запрет подходить к позициям противника ближе ста метров, если нет уверенности в отсутствии у неприятеля гранатомётов. Вот и сейчас панцеры опасались переходить ту опасную черту, за которой они могли из грозной броневой машины превратиться в потенциальный "железный гроб".

Жить хочется всем! И солдаты рейха не составляли исключение, чего бы не пели об их исключительной доблести "певцы демократии" во времена Андрея.

С этой "доблестью", нужно признать, творились странные вещи. По утверждению "демократов" Гитлер за восемь лет нахождения у власти сумел воспитать миллионы фанатиков, которые с радостью умирали с его именем на устах до самого последнего дня войны. А вот большевики, по словам тех же "демократов", за двадцать четыре года правления, выпестовали только ненавидящих их "Солженициных и Власовых", готовых при первой же опасности перебежать на сторону противника. А те, кто этого не сделал — "тупое совковое быдло", ничего не понимающее в жизни. Правда, с подобными "героями" были изрядные проблемы. Очень многие, сбежавшие к немцам, потенциальные "герои демократии", даже по самым демократичным законам за свои подвиги заслуживали, как минимум, "двадцать лет непрерывных расстрелов"! Даже по самым либеральным, голландским, законам, разрешающим все виды половых извращений и большинство степеней наркомании. Но и они не оправдывали зверское уничтожение тысяч русских, белорусов и украинцев, происходящее на оккупированных немцами территориях все годы войны.

Хотя, выявилась ещё одна особенность европейского правосудия. Согласно которой поцарапанный палец любого жителя Западной Европы был в сотни раз весомее, чем сожжённая заживо деревня где-нибудь в Советском Союзе.

"Ну что говорить об этих дикарях, когда моя Мадлен ноготь поломала!"

Благодаря этой извращённой логике сумели остаться в живых многие предатели, не отметившиеся своим "героизмом" на территории Франции, Бельгии и Голландии. Что они творили в Восточной Европе, западных "законников" не интересовало. Придумывались новые законы и аналогии, согласно которым подследственные не могут быть выданы той стране, которая требовала их для суда.

Пока был жив Сталин, этих тварей попросту отстреливали диверсанты НКВД и МГБ. Но с приходом к власти "кукурузника" Хрущева, данная деятельность была свёрнута, и большинство предателей вздохнула свободно, развернув с новой силой свою подрывную деятельность. Одно "творчество" Суворова-Резуна чего стоит! Попытался бы он написать подобную "хрень" против США, и уже через неделю предстал бы перед следователями ЦРУ, которые вытрясли бы из него все счета заказчиков этого, "объективного", взгляда.

Но "правдолюбивая" российская интеллигенция согласна простить все выпады против России, даже самые идиотские. А чего поделаешь? Выплаченные баксы отрабатывать нужно!

Андрей прикинул расположение немецких танков и соседних домов. Получалось, что если проникнуть в длинное трёхэтажное здание стоящее через два дома от них, то можно выйти на расстояние гарантированного поражения. Пришлось подозвать сержанта, у которого первоначальный испуг уже прошёл и в данный момент он производил впечатление адекватного человека.

— Сколько у тебя человек, Корнеев?

Сержант оглянулся.

— С этой стороны семеро бойцов, и на той не меньше пяти должно быть.

— Тогда бери троих и вперёд дворами. — Отдал ему команду Андрей. — Нам нужно выйти к трёхэтажному зданию и найти чёрный вход в него. Да поаккуратнее! Там могут быть немцы!

Сержант козырнул рукой и вернулся к забору, из-за которого отстреливались бойцы его взвода. Передал по цепочке команду и вскоре трое из цепи отползли под прикрытие стены здания. Быстро разъяснив им задачу, он подхватил ППШ, положенный ему по новым штатам стрелкового взвода, и двинулся в глубь двора. За ним тронулись и его бойцы, настороженно выставив вперёд стволы карабинов. Подождав пока они дойдут до невысокой стены, разделявшей соседние дворы, Андрей вместе с гранатомётчиками начал выдвижение в том же направлении.

Без приключений прошли соседние дворы. Выбрались к тыльной стороне, как оказалось, многоквартирного дома. Больше всего подходил второй подъезд, чёрный ход которого прикрывался разлапистыми кустами сирени. Корнеев осторожно, между стеной и кустарником, проскользнул к двери. Слегка приоткрыл её — в подъезде было тихо. Махнул стволом автомата и один из его бойцов, стараясь как можно меньше шуметь, вошёл внутрь. Через пару минут выглянул.

— Никого нет, товарищ сержант.

Попытка открыть какую-нибудь из дверей первого этажа закончилась ничем. Все квартиры были закрыты на большинство мыслимых и немыслимых запоров. Сержант пытался стучать, но Андрей только отрицательно дёрнул головой — идиоты, которые решаться открыть дверь в такое время, должны заранее писать завещание. Можно, конечно, просто взорвать эту хлипкую преграду, но звук взрыва обязательно услышат на улице. Андрей махнул рукой вверх. Бойцы осторожно поднялись на второй этаж. Проверили двери квартир, выходящих на лестничную площадку. Одна оказалась открыта.

К великому счастью, внутри никого не было. То ли жильцы сбежали после первых выстрелов, то ли их не было уже давно, но дверь свободно болталась на раздолбанных петлях, слабо поскрипывая при каждой попытке повернуть её в любом направлении. Внутренности квартиры подтверждали то, что её бросили давно. По крайней мере, из неё успели вынести всё наиболее дорогое, оставив лишь малоценный мебельный мусор, имеющий хождение только на дровяном рынке.

Но главным было не это! Из окон квартиры, а вернее большого зала, составлявшего по площади не менее половины общей квадратуры, почти пол прямым углом, были видны немецкие танки.

Корнеев осторожно приоткрыл окно, освобождая траекторию полёта гранаты. Андрей посмотрел, как первый номер расчёта гранатомётчиков трясущимися руками вставляет в трубу гранатомёта кумулятивный заряд, и решительно шагнул вперёд. Он не для того сюда шёл, чтобы погибнуть из-за чужой нерешительности. Отобрал гранатомет, вскинул его на плечо, вспоминая изрядно подзабытые навыки, приобретенные во время первой чеченской войны. Тогда, если ты хотел жить, нужно было уметь стрелять из всего, что было под рукой. Приходилось изучать любое стреляющее устройство, случайно или преднамеренно попавшее в руки, от автомата и пулемёта, до гранатомета и миномёта. Даже экзотику вроде "змей-горыныча".

Оставалось только распределить цели по степени важности. Как просвещал Андрея, в то давнее время, прапорщик Семёнов — первой мишенью должна быть или самая опасная, или самая неожиданная для противника. Андрей внимательно рассмотрел бронемашины немцев. Самой опасной для бойцов его группы, в данный момент, была "двойка", но и танкисты подбитого Pz-4, убедившись, что он не горит, а самое главное, подстёгиваемые начальством, поспешили обратно к покинутому танку. Нужно было выбирать. Если Т-2 особо опасен для пехоты на открытой местности, то Т-4 с его "окурком" в состоянии разнести любое здание в окрестности, вместе с теми, кто там пытается скрываться. Не меньшую важность представлял пулемёт бронетранспортёра, но его можно оставить на последний выстрел.

Андрей навёл свой РПГ-2 на распахнутые люки Pz-4 и нажал на курок. Ударило пламенем с обреза трубы и, почти мгновенно, рвануло внутри немецкого панцера. Кажется, удалось попасть в боеукладку. По окрестностям окна заработал пулемёт БТРа, немцы заметили место ведения огня. Андрей поменял выстрел на осколочный — стоило удивить и пехоту противника. Дождался момента, когда пулемёт замолк, видимо, пришло время смены ленты, выдвинулся в проёме окна и послал гранату в открытый сверху корпус немецкого бронетранспортера. Похоже, угадал нужный момент. В БТРе рвануло, замолчал пулемёт, но тут же по их этажу, расходуя кассету со снарядами, ударило орудие Pz-2.

Андрей вжался в стену, ожидая, когда закончатся снаряды в немецкой пушке.

Слава всем богам, что внешняя капитальная стена дома толщиной была кирпича в три. С внешней стороны слышался отчётливый хруст, это отлетали куски кирпичей, вырванных снарядами, звенели разбитые стекла окон. Им повезло, что немецкие танкисты не сразу увидели открытое окно, в которое влетел, всего лишь навсего, один, последний снаряд. Где-то позади рвануло, закричал кто-то от боли.

Андрей вскочил, как только стихла стрельба, быстро прицелился по корпусу танка и выстрелил. Метнулся за стену, зарядил гранатомет и, внутренне холодея от страха, заставил себя сместиться в проём окна и произвести второй выстрел. Панцер уже горел, из моторного отсека тянулась струйка дыма, в открытый люк пытался выбраться один из танкистов, цепляясь руками за края, но всё время падал обратно. Стоящая впереди "четвёрка" пылала вовсю. Из бронетранспортёра торчал вверх ствол пулемёта. На какое-то время немцы лишились поддержки брони.

Но нужно уходить с этого места, пока сопровождающая танки пехота не подошла на расстояние броска гранаты. Андрей повернулся, собираясь отдать команду, и услышал: "Комиссар, ложись!" Боковым зрением уловил, как на пол падает "колотушка", и прыгнул в дальний от неё угол. Упал на грудь, прикрыл голову руками, ожидая взрыва. Как будто невидимой плетью стегануло по ноге. Спустя мгновение шока пришла боль. На правой ноге расплывалось пятно крови. Андрей попытался сдвинуть её и заскрипел зубами от нестерпимой боли.

Метнулся к окну Корнеев, одну за другой отправил вниз три лимонки, дождался взрывов и, высунув за окно автомат, полил длинной очередью тех солдат противника, которые могли уцелеть при взрыве.

— Какого х… стоите! — Проорал он на гранатомётчиков. — Выносите комиссара!

Повернулся к проёму окна и уже прицельно стал посылать короткие очереди вниз. К нему присоединился один из его бойцов. Второй из них неподвижно лежал в паре метров от Андрея, ну а третий, кривясь от боли, баюкал замотанную окровавленными бинтами правую руку. Кажется он и кричал после взрыва снаряда.

Гранатомётчики, подхватив батальонного комиссара под руки, вытянули его в соседнюю комнату, извлекли индивидуальные пакеты, неумело намотали бинты поверх одежды. Повязка мгновенно покраснела, но кровь уходила медленнее, давая надежду на то, что Андрей не умрёт от её потери.

Выскочил из проёма двери Корнеев, за ним, прихрамывая, показался раненый боец.

— На улицу! — скомандовал сержант. И гранатомётчики, подхватив Андрея под мышки, потащили его вниз по лестнице.

— Правее триста. — Подал команду Панкратов. — Кажется, артиллерийский корректировщик.

Павел перевёл прицел вправо. Действительно, на одном из верхних уровней пожарной вышки пристроился немец с биноклем, торопливо обшаривая взглядом окрестности.

— Расстояние — восемьсот. Ветер северный — три метра в секунду. — Продолжал Андрей.

Павел выбрал упреждение, цифры поправок сами собой возникали в голове. За полгода тренировок и два месяца войны, все эти навыки уже дошли до автоматизма. Казалось, сунь ему во сне винтовку, он, и тогда, всё выполнит строго по инструкции.

Немец остановил свои поиски, поправил наводку резкости, что-то сказал, наверное, отдавая команду связисту. Пора! Пашка нажал на спусковой крючок и вражеского наблюдателя отбросило внутрь пожарной каланчи. Павел дослал патрон, ожидая появления напарника немца. Но того не было. Или слишком хитрый, или уже удрал.

— Пятый ориентир. — Вновь послышался голос напарника. — Кажется, начальство пожаловало!

У крайнего дома улицы, прикрываясь невысоким кустарником, расположился кто-то из офицеров противника. Виден был серебряный погон, но никаких подробностей в отбрасываемой домом тени рассмотреть не было возможности. До пятого ориентира, этого самого дома, было ровно девятьсот тридцать метров. Павел подкрутил целик, прицелился и произвёл выстрел. Немецкий офицер исчез, попадали и солдаты, сопровождавшие своего командира.

Ударили пулемёты противника, зазвенел безответный колокол на колокольне. Павел покачал головой — они не такие дураки, чтобы лезть на неё. Можно найти много более удобных позиций, пусть и не таких высоких. Конечно, с колокольни обзор намного лучше, но выстрелить с неё больше двух раз немцы не дали бы. Здесь же они потратили уже пятый патрон, и пока не обнаружены.

Этот чердак просто создан для снайперской позиции. Широкое слуховое окно, выходящее на восток, позволяет контролировать дальние подступы к позициям обороняющегося внизу взвода. Ну, а сняв несколько черепиц, они увеличили свой сектор обстрела в два раза.

В дальнем проёме улицы показался танк. А вот это уже по их души! Офицерик то серьёзным человеком оказался.

— Андрюха, собирай вещи и вниз! — Отдал Павел команду напарнику.

Панкратов упаковал свою аппаратуру в специальный ранец, медленно переместился к люку на чердак, у которого охранял их позицию третий боец, флегматичный белорус по фамилии Боркевич. Уяснив команду, тот отправился проверять лестницу. Доверять полякам не стоило, нужно учитывать, что они в любой момент могут выстрелить тебе в спину.

"Эйфория идиотизма", как выразился командир их взвода, капитан Синельников, когда в Варшаве польские отряды перешли на сторону немцев. Конечно, большинству населения, без разницы, какая в стране власть, да и не все солдаты бывшей польской армии согласились воевать на стороне Германии. Но и тех, кто стал служить Гитлеру, вполне хватало для того, чтобы держать в напряжении тылы Красной армии. Больших диверсий пока не было, но и еженощные обстрелы, пусть и беспокоящие, удовольствия не доставляют.

Немецкий танк ворочал башней, отыскивая возможную цель, но выстрела пока не было. Немцы, судя по всему, экономили снаряды, предпочитая рисковать наблюдателями, а не драгоценными боеприпасами. Наконец, откинулась крышка командирского люка и из неё показался командир танка. Повертев головой и не обнаружив видимой опасности, он высунулся из башни по пояс, достал бинокль и стал осматривать костёл, в котором так удобно расположился Павел со своей "Гюрзой".

Павел нажал на курок, проследил, как исчезает в люке его мишень, и снялся с позиции. Пора уходить. Они уже выбрали лимит везения и, вскоре, их должны вычислить. Можно, конечно, сделать с одной позиции и больше выстрелов, но за короткое время. А они здесь более получаса торчат.

Павел уже спускался по лестнице, когда захрустела наверху черепица. Немцы решились накрыть огнём непримечательный флигелёк, теряющийся на фоне других построек. Или вычислили, или кто-то подсказал? И кажется Павлу, что этот кто-то несколько часов назад встречал их на заднем дворе костёла, когда они выбирали позицию. То-то, ксёндз с такой неприязнью их осматривал. Впрочем был в своём праве. По всем традициям и законам, писаным и неписанным, вход в храм божий с огнестрельным оружием запрещён. Но ведь они в сам костёл и не стремились, облюбовав одну из хозяйственных пристроек.

Их группа прошла половину лестницы, когда снизу, навстречу им, выскочил один из сопровождавших ксёндза церковных служек. Мальчишка быстрыми прыжками пересёк расстояние до них и что-то быстро забормотал по-польски.

— Что он хочет, Боркевич? — Спросил Павел.

— Товарищ старшина, он говорит, что вниз идти нельзя. — Начал торопливый перевод белорус. — Говорит, что внизу нас "жолнежи" ждут.

— Какие "жолнежи", немецкие? — уточнил Павел.

Боркевич переспросил служку. Тот ответил. Павел в "пшекающем" польском языке с трудом понимал отдельные общеупотребительные слова, пропуская всё другое мимо ушей. Впрочем, как и большинство остальных бойцов. И только белорусы да украинцы, в основном с западных областей, присоединённых всего два года назад, прекрасно понимали поляков.

— Стась говорит, что солдаты польские, из "Армии Крайовой". Привёл их ксёндз. — Ответил Боркевич. — И ещё. Он утверждает, что они вели речь о вашей винтовке.

Ну что же, всё стало на свои места. Полякам, или англичанам, понадобилась его "Гюрза". Немцы уже разобрались, что это такое и даже начали предпринимать меры. По крайней мере на фронте высокопоставленные цели к передовой ближе километра не подходят. А офицеры в передовых цепях стали прятать погоны под специальными чехлами, пока по собственной инициативе.

В Красной армии полевая форма одежды одинаковая для всех ещё с начала этого года. Поначалу данный приказ недоумение вызывал. Сколько пытались выделить командный состав для повышения авторитета, а тут опять всех под одну гребёнку подровняли. Недоумение исчезло, как только в первых боях побывали.Желающие пофорсить на передовой цветными петлицами и нарукавными нашивками очень скоро отправлялись на тот свет отчитываться перед ангелами, или чертями, кто там на небесах заведует распределением советских командиров. А оставшиеся в живых немедленно натянули солдатские гимнастёрки и пилотки, припрятав командирскую форму до более благополучных дней.

Служка опять что-то затараторил, показывая рукой на боковой коридорчик, Боркевич его выслушал, переспросил, повернулся к Павлу.

— Стась предлагает подвалом уйти. Вот тут как раз спуск в него имеется.

— Ты откуда пацана знаешь? — Поинтересовался у белоруса Панкратов.

— Да так. — Тот на мгновение замялся с ответом, но решился. — Мать его прачкой при комендатуре работала. Вот, он там постоянно и вертелся.

Павел усмехнулся. Всё ясно. Мать работала прачкой, пацан вертелся рядом, а бравый боец Красной армии пристроился помогать по хозяйству, и не только… Ситуация знакомая. Хоть и запрещённая.

— Ему доверять можно? — спросил Павел, кивая на церковного служку.

— Можно! — Ответил белорус. — У него немцы отца под Познанью убили в тридцать девятом, а год назад старшего брата расстреляли за то, что вслед патрулю плюнул. Можно ему верить, и матери его тоже! — Добавил боец с яростью в голосе.

Стась действительно вывел их к одному из входов в подвал, извлёк ключ и, поскрипев замком, распахнул дверь. В подвале было довольно темно, неяркий свет прорывался в редкие оконца где-то под потолком, но рассеивался толстым слоем паутины на окнах. Пахло мышами, застарелой плесенью и пылью. Проведя группу мимо завалов всякого хлама, который всегда скапливается при избытке места хранения, служка вывел их к большой деревянной бочке. Показал на неё, шепнул несколько слов на ухо Боркевичу.

— Стась говорит, что за этой бочкой потайной ход, который в другой подвал выводит. — Пояснил белорус. — Нужно только бочку отодвинуть.

Втроём сдвинули с места бочку, в которой когда-то было вино, а сейчас она только скрипела рассохшимися клёпками, источая приятный запах. За бочкой, в самом деле, оказалась изрядно подгнившая дверь, выломанная без особого труда и шума.

Из проёма подземного хода тянуло лёгким сквозняком, колыша свисающую с потолка древнюю паутину. Павел смахнул её поднятой с пола деревяшкой. Панкратов достал из своего бездонного ранца два фонарика, входящие в оборудование их снайперской пары. Первым в проём скользнул Андрей, подсвечивая себе путь фонариком, вслед нему Павел толкнул пацана, затем пошёл сам, светя больше по сторонам и стараясь не зацепить неразобранной винтовкой за стены. Последним, прикрывая их от возможного преследования, шёл Боркевич.

Минут через десять, покрытые древней пылью и паутиной, выбрались они ещё к одной двери. Та оказалась не намного крепче предыдущей и вылетела со второго удара. За ней оказался ещё один подвал, захламленный даже больше церковного. С трудом продравшись через завалы мебельной рухляди, каких-то ящиков и других вещей, опознать которые не представлялось возможным, они сумели добраться до входной двери, оказавшейся открытой. Поднялись по не слишком крутой лестнице и оказались в здании школы. Павел даже удивился такому везению. Именно это здание он намечал в качестве запасной позиции.

Поднялись на второй этаж. Быстро отыскали подходящую позицию в одном из классов, выходящих окнами на восток. Сдвинули несколько столов напротив открытого окна. Павел пристроил винтовку, проверил затвор, дослал патрон и приник к прицелу, оценивая возможности работы с данной позиции. Андрей распаковал дальномер, раздвинул его концы и стал намечать ориентиры, определяя расстояние до них.

Бывший церковный служка заворожено смотрел за их работой, судя по всему, окончательно сделав свой выбор в пользу военной карьеры, о которой мечтает каждый нормальный мальчишка.

Наконец, ориентиры и расстояния определены. Панкратов наметил первую мишень — немцы выкатили на прямую наводку "дверной молоток". Павел выслушал поправки, подсказанные напарником, поправил прицел, прицелился и произвёл первый выстрел.

Началась работа…

Генерал Зейдлиц окинул взглядом далёкий горизонт. Солнце чертовски быстро опускалось к нему. Прошло уже три часа, как его батальоны вышли к этому проклятому городишке и завязли в нём, вместо того, чтобы быстро подавить сопротивление русского гарнизона. Сам город никакой ценности не представлял, но, как утверждали поляки, там находились, так необходимые ему, склады с горючим и, трофейными для русских, боеприпасами, которые для его дивизии нужнее воздуха. Будь у него в достатке снаряды и патроны, то он давно бы сравнял с землёй все очаги обороны большевиков. А, если бы не подходило к концу горючее, то просто обогнул бы это скопление домов, гордо именуемое городом.

Но выбор был невелик! Или нести потери, штурмуя позиции упрямых большевиков, или бросить всю технику и уходить на запад лесами и второстепенными дорогами.

Непонятен был сам смысл столь отчаянного сопротивления. Что там было такого, что русские сопротивляются с отчаяньем смертников?

Хотелось бы посмотреть своими глазами, что происходит на улицах города, но донесения разведки лишили его такой возможности, сообщив о применении русскими крупнокалиберных снайперских винтовок. Смерть командира разведки дивизии и ещё четверых, менее значимых, офицеров напомнила категоричный приказ, изданный ещё месяц назад, о запрете высшим офицерам Вермахта приближаться к передовой ближе километра. Хотя в Пруссии командира одиннадцатой пехотной дивизии генерала фон Бёкмана подстрелили с полутора километров.

В наспех вырытом саперами командном пункте дивизии было довольно тесно. Толпились здесь почти все остатки штаба. Мрачно осматривал окрестности городка оберст Неймген, вероятно подсчитывая потери своего батальона панцеров на улицах города. Горько признавать, но из полноценного танкового полка остался неполный батальон, который сейчас и является основной ударной силой при штурме русских позиций.

Оберсту уже доложили, что его панцеры столкнулись с танковыми засадами русских. Пусть три из них удалось уничтожить, так как это были неподвижные огневые точки из лишённых хода русских тридцатьчетвёрок, но ещё три доставили его панцершутце намного больше проблем. Две из них никак не удавалось поразить — слишком хорошо были укрыты. Ну, а последняя оказалась подвижной и управляемой очень хорошим экипажем. По крайней мере, на неё три раза тратили драгоценные снаряды гаубиц, но каждый раз на месте бывшей позиции русского танка обнаруживали только воронки бесполезных попаданий.

В левой траншее показался обер-лейтенант, заменивший командира разведки дивизии после его гибели. Вслед за ним на командный пункт дивизии уже знакомые генералу разведчики вытащили пленного большевистского офицера. Оборванный и грязный лейтенант старался держаться прямо, хотя часто шевелил головой, вытряхивая из ушей невидимые пробки, возникшие там после контузии. Смотрел он на немецкого генерала с мрачной решимостью, не ожидая от него ничего, кроме скорой смерти.

Зейдлиц только покачал головой. Национальное происхождение лейтенанта не вызывало никаких вопросов. Юде! Где-нибудь в "Мёртвой голове", в полном составе оставшейся в Прибалтике, его бы пристрелили не раздумывая. Но ему нужны сведения. И даже такой слабо информированный "язык", как обычный пехотный лейтенант, представлял чрезвычайно большую ценность.

Зейдлиц обратился к находящемуся здесь же переводчику.

— Выясните, какой важный объект они так остервенело защищают?

Переводчик несколько минут тормошил пленного лейтенанта своими расспросами. Наконец, повернулся к генералу с самым мрачным выражением лица.

— Пленного зовут лейтенант Гринштейн. Он командир комендантского взвода.

Генерал порадовался маленькой удаче. Штабной офицер, пусть и на крохотной должности, информирован всегда лучше, чем его собратья в обычной пехоте.

— Господин генерал, он утверждает, что кроме госпиталей в городе ничего нет. — Охладил его радость переводчик.

— Как нет? — Удивился генерал. — А склады? Горючее, боеприпасы?

— Боеприпасы вывезли ещё на прошлой неделе. — Ответил переводчик. — Он сам лично руководил погрузкой.

Повернулся к пленному, опять возобновил допрос.

— Последнее горючее вывезли вчера. — Продолжил доклад переводчик. — Сегодня утром русские перешли в наступление и поэтому изъяли все запасы.

Генерал отвернулся, подошёл к стереотрубе, стал рассматривать город. Выходит он напрасно тратил боеприпасы, пытаясь захватить никому не нужный объект. И сейчас его солдаты бессмысленно гибнут под русскими пулями и снарядами. Но поляки утверждали, что все склады на месте. Не знали? Или сознательно обманули? Столь ненадёжный союзник доставлял порой хлопот больше, чем противник. Обмануть и подставить немецкие войска у них считается не меньшей доблестью, чем разгромить русских. Хотя нужно признать, что и в Вермахте сильны подобные настроения.

Но всё равно непонятно. Почему такое ожесточённое сопротивление?

— Но если в городе нет ничего ценного, почему они так сопротивляются? — повторил свой вопрос генерал.

Переводчик опять спросил пленного, выслушал ответ, немного подумал и перевёл.

— В городе три госпиталя, тысяча раненых. Их они и обороняют.

— Но мои солдаты не воюют с ранеными! — Возмутился Зейдлиц. — Мы не какие-нибудь "охранные отряды".

Пленный вдруг рассмеялся. Все удивлённо посмотрели на него. А тот на относительно хорошем немецком языке, пусть и с неистребимым еврейским акцентом, сказал:

— Никто из вас с пленными и ранеными не воюет, а позади ваших войск всегда дорога из трупов.

Генерал почувствовал, как возмущение заменяется гневом. Этот мерзавец ещё и немецкий знает.

А пленный, решив, что расстрела ему не миновать, рванулся к переводчику, пытаясь вытащить у того пистолет из кобуры. Но, успев сделать всего лишь шаг, рухнул вниз, являя взгляду окровавленный затылок. Конвоировавший его солдат медленно опустил карабин, прикладом которого он и остановил этот нелепый порыв.

Генерал брезгливо сморщился.

— Если ещё жив, то перевяжите его и бросьте здесь. — Отдал он приказ. — Нам не до него.

Зейдлиц повернулся к офицерам своего штаба и начал отдавать короткие приказания. Следовало выходить из этой ловушки, в которую они сами залезли.

Что-то поменялось впереди. Виктор приподнялся над грудой камней, которая не так давно была стеной дома. Немецкие солдаты отходили вглубь своих позиций, унося раненых. Опять перегруппировка. Сейчас соберутся и ударят в другом месте.

Подполковник помассировал натруженное прикладом пулемёта плечо. Кинул взгляд влево. Его второй номер, радист подбитого танка, торопливо набивал патронами диски от дегтяря для Виктора и своего командира — сержанта Банева, пристроившегося с танковым пулемётом на пару метров дальше. Догорала впереди на перекрёстке улиц тридцатьчетверка, получившая в корму снаряд немецкой гаубицы. Стонал позади контуженный механик-водитель. Воспользовавшись коротким затишьем, сворачивал самокрутку сержант Корнеев. Порыкивала двигателем позади их позиции самоходная зенитка, спасшая остатки взвода две атаки назад. Тогда, прикрываясь бронетранспортёром, немцы почти подошли на бросок гранаты, и только появление этого "чуда" смогло остановить их. Прорычали автоматические пушки зенитки и на месте немецкого БТРа осталась груда покорёженного металла.

Рявкнуло зенитное орудие на соседней улице. Виктор насторожился не пора ли переместиться туда, но следующего выстрела не было и он расслабился. Немцы тоже не железные. Раньше чем через полчаса не полезут. Можно отдохнуть.

Он поёрзал на камнях, выискивая самую удобную позу, и прикрыл веки.

— Товарищ подполковник, проснитесь! — услышал он сквозь дрёму и открыл глаза.

— Что, немцы в атаку пошли? — отреагировал Виктор.

— Никак нет! — Сообщил ему обрадованный связист, телефон которого был спрятан в соседнем подъезде. — Сообщение от майора Платова. Немцы уходят из города!

Виктор опять откинулся назад. Ну что же, этот бой они выиграли.

Осталось посчитать потери, похоронить убитых, да выяснить — куда Зейдлиц рванёт дальше?

24 июля 1941 года Берлин

В тишине кабинета раздавался только шелест бумаги. Поблёскивая очками, хозяин кабинета, больше всего напоминавший скромного бухгалтера, старательно изучал содержимое лежащей перед ним папки. Сидящий напротив него мужчина торопливо отбивал длинными музыкальными пальцами какой-то ритм, но никакими другими способами поторопить хозяина кабинета не пытался.

Наконец читавший оторвался от очередного листа бумаги.

— Сведения достоверные?

— Абсолютно достоверные, рейхсфюрер. — Ответил его собеседник. — Проверены дважды по разным каналам. К тому же косвенное подтверждение получено по дипломатическим каналам. Забеспокоился и Абвер, но адмирал, как вы понимаете, делиться информацией с нами не спешит.

— Если сам во всём этом не участвует. — Гиммлер кивнул на папку с документами.

— Вполне возможно, рейхсфюрер.

Хозяин кабинета встал, подошёл к сейфу, позвенев ключами, открыл его и извлёк на свет ещё одну папку. Положил её перед своим собеседником.

— Я думаю вам, Гейдрих, нужно ознакомиться также вот с этим.

Теперь уже посетитель Гиммлера углубился в чтение. Спустя какое-то время он оторвался от бумаг.

— Неужели правда? — Пришло время удивляться ему.

Гиммлер коротко кивнул.

— Что вы предлагаете предпринять?

Гиммлер передвинул папку, лежавшую перед ним, задумался, не спеша с ответом. Посетитель ждал. Наконец он решился.

— Я думаю, что этих данных вполне достаточно для доклада фюреру. Если не из моих документов, там всё-таки больше догадки и предположения, то из ваших. Материал хорошо проработан, да и доказательную базу можно получить довольно быстро. Но без санкции фюрера никого из фигурантов дела мы арестовать не сможем.

Гейдрих задумчиво склонил голову, опять принялся отбивать ритм.

— Рейхсфюрер, можно говорить с вами откровенно? — Наконец решился он.

Гиммлер удивлённо посмотрел на него. За главой СД никогда не наблюдался такой грех как нерешительность в принятии важных решений, скорее его даже приходилось сдерживать в особо важных случаях, да и не важных тоже. Чего же он опасается сейчас?

— Рано или поздно, но это решение придётся принимать. — Гейдрих кивнул на принесённую им папку. — Фюрер стал допускать слишком много ошибок, которые дорого обходятся Германии.

Гиммлер ждал продолжения, не отводя взгляда от своего заместителя.

Гейдрих внутренне усмехнулся. Наверняка, в одном из дальних углов сейфа лежит ещё одна папка с вариантом решения этого же вопроса, но силами СС.

— Я уверен, что для рейха и партии будет предпочтительнее, если фюрер погибнет от рук подлых заговорщиков, а не будет пристрелен товарищами по партии как бешеная собака. — Отчеканил глава СД.

Гиммлер, ожидавший чего-либо подобного, даже испугался столь резкой формулировки. Гейдрих как всегда верен себе, но главное, то — чего от него и хотели — он сделал. Показал себя инициатором такого решения вопроса. Гиммлер опустил взгляд в стол, опасаясь выдать свои мысли. Гейдрих слишком умён для попытки примитивно обмануть его. Придётся поиграть в негодование и возмущение.

— Гейдрих, вы понимаете, что то, что вы сейчас сказали, является государственной изменой.

Гейдрих пожал плечами. Конечно государственная измена, но как бы ни старался его начальник изображать возмущение и гнев, ясно видно, что такое решение вопроса его вполне устраивает.

— Рейхсфюрер, кем вам лучше быть — узурпатором, предавшем доверие своего вождя, или спасителем рейха, отомстившем за его смерть мерзким предателям?

— Гейдрих, вы так это говорите, будто это событие уже произошло?

Гейдрих задумчиво пробарабанил пальцами завершение своего мотива и продолжил:

— Есть риск, что если мы будем ждать, то можем оказаться не тем и не другим, а безымянными трупами в сточной канаве. А мне этого не хочется! Думаю, что и вам тоже?

Гиммлер замолчал, на этот раз надолго. Наконец он решился.

— Вы думаете, что это всё-таки произойдёт?

— Думаю, что да! Если не удастся генералам. — Гейдрих кивнул на свою папку. — То может получиться у Геринга. — Он покосился на папку Гиммлера. — Или найдётся ещё кто-нибудь желающий. А вот мы можем и опоздать!

— Вы предлагаете организовать покушение на фюрера? — Гиммлер настойчиво подталкивал своего собеседника к открытому предложению.

Но тот был не так прост.

— Ни в коем случае, рейхсфюрер. — Гейдрих изобразил на лице приличествующее моменту возмущение. — Я предлагаю вам подготовиться к этому ПРИСКОРБНОМУ СОБЫТИЮ. А вот когда оно произойдёт, немедленно отреагировать и наказать подлых заговорщиков, в этот тяжкий момент нанёсших удар в спину рейха. — Глава СД позволил себе лёгкую усмешку. — Но ни каким образом не предпринимать таких попыток самим.

Теперь Гиммлер рассматривал своего помощника с удивлением. От прямолинейного Гейдриха таких иезуитских решений он, откровенно говоря, не ожидал. Но совет стоил того, чтобы рассмотреть его внимательнее. С одной стороны он не совершит преступления, которое ему действительно не хочется делать. С другой появляется вполне реальный шанс сместить Гитлера, причём чужими руками. И желательно чтобы этот кто-то был из своих, тогда будет больше разброда в партии. И можно будет устроить ещё одну "ночь длинных ножей", вычистив из государственных структур неугодных ему людей. А если при этом исчезнут наиболее информированные соратники, то будет ещё лучше.

Но остается ещё очень много вопросов. Фюрер действительно совершил много ошибок. Прежде всего, ввязавшись в войну на два фронта. Конечно, реального противодействия на Западе и раньше было немного, а теперь оно вообще сведено к минимуму. Но негодяй Черчилль не спешит сделать выводы из сложившейся ситуации. Мерзавец прекрасно понимает, что в данной ситуации он в любом случае останется в выигрыше. Начнут побеждать русские и он, объявив себя их союзником, или же союзником Германии, что определяется не только сиюминутными выгодами, но и дальним стратегическим прицелом, сможет захватить часть рейха под свой контроль, не забывая при этом пакостить новому союзнику, неважно какому, где только возможно. Начнёт побеждать Вермахт и он с радостью засыплет немецкие города бомбами, также объявив себя союзником победителя. Единственное, что его может удержать от опасного балансирования на грани — так это риск полного захвата Германии русскими. Вот на этом и надо играть.

Пока ситуация на фронтах относительно стабильная, британцы будут ждать. Да ещё заключать пари — кто на европейском ринге проведёт следующий нокдаун противнику. Англия заинтересована в том, чтобы война на востоке продолжалась как можно дольше. И Черчилль сделает всё возможное для этого.

— А что вы предлагаете предпринять потом, после "этого прискорбного события"? — Вновь обратил внимание на своего собеседника Гиммлер.

Гейдрих сосредоточился. Вот теперь нужно сформулировать всё так, чтобы у Гиммлера не возникло сомнений поступить другим, отличным от его плана, способом.

— Мне кажется, рейсфюрер, что вначале нужно решить, что делать с заговором генералов. Если он удастся, то мы можем и не справиться с последствиями. У нас нет серьёзных войск в рейхе. Большинство наших частей на фронте, а некоторые, как групенфюрер Эйхе со своей дивизией, навсегда остались там. Поэтому для парирования возможных событий нужно отозвать с фронта наши самые боеспособные части "для переформирования и пополнения". Желательно где-нибудь в окрестностях столицы.

Гейдрих вновь пробарабанил пальцами, но теперь уже другой мотив.

— Второе. — Продолжил он. — Желательно от генеральского заговора избавиться. Он слишком опасен… для нас. Но я не думаю, что нужно вовлекать в это фюрера. Он может… перестараться. Достаточно будет организовать парочку сердечных приступов, одну-другую автомобильную аварию, несколько раз при ночной бомбёжке ошибутся русские. Я считаю, что этого будет достаточно, чтобы на некоторое время отодвинуть их планы. Фюреру же нужно передать несколько не самых значительных документов. Чтобы у него возникли "сомнения"… не более того.

Гиммлер со всё возрастающим интересом вслушивался в речь своего заместителя, жалея о том, что не дал указание записать сегодняшнюю беседу.

— Третье. — Продолжал Гейдрих. — Нужно более тщательно выяснить планы Геринга, и возможно Бормана, по возникновению "прискорбного события".

— А Геббельса вы не берёте в расчёт? — Вмешался Гиммлер.

— Данная фигура маловероятна. Не обладает достаточным влиянием ни в армии, ни в войсках СС. А одной пропагандой переворот не сделаешь. Но вот в проскрипционные списки я бы его поставил в первой пятёрке. И ещё кое-кого из его ведомства внёс в первую сотню.

Гиммлер согласно кивнул. Это осиное гнездо под названием министерство пропаганды желательно хорошенько перетрясти, отправив некоторых в гости к сатане.

— Четвёртое. Не мешало бы определиться с официальным преемником фюрера.

— Вы считаете, что на этом месте должен быть кто-то другой. — Удивился Гиммлер.

— Да рейхсфюрер, мне кажется что нужно найти кого-нибудь, на кого потом можно будет свалить все возможные ошибки. И я считаю, что для этой роли очень хорошо подойдёт молодой Штрассер. И начинаю жалеть, что мы в своё время поторопились отправить на небо старшего.

— Но его слишком левые взгляды…

— Вполне устроят русских, если мы захотим заключить с ними мир. — Перебил тираду Гиммлера Гейдрих.

— А вам не кажется, что это лучше сделать на Западе? — Заметил Гиммлер.

— Я не доверяю британцам. — Сказал Гейдрих. — Они не особо скрывают своё желание видеть в Европе вместо одной Германии — десять. Тем более, могут нанести союзнику удар в спину, не особо терзаясь сомнениями, как это было с французским флотом в прошлом году. Вы уверены, что к нам они будут относиться по-другому?

Гиммлер отвернулся. Британцам он не доверял. Но не было уверенности, что и русские захотят видеть его в руководстве рейха. Его мальчики уже успели изрядно наследить на восточном фронте, русские даже в плен их не всегда берут.

— Кремль же пока не предъявлял никаких планов по разделению рейха. Сталину может хватить и Польши, которую я бы с радостью отдал ему. Пусть у русских болит голова, что с ней делать. — Продолжил Гейдрих. — Нужно только отдать приказ о прекращении деятельности зондеркоманд. И чем раньше, тем лучше.

Гиммлер рассеянно кивнул, задумавшись о том, к кому в Москве можно обратиться. Варианты были, и неплохие. Конечно, никто не будет встречать его там "с хлебом солью", как полагается по русским обычаям, но и не потащат сразу по прибытии в Москву вешать, как пугают его на западе. Особенно, если он сумеет предложить что-то конкретное, а не только пустые обещания.

А предложить было чего! Одни научные разработки чего стоят!

Не зря, ох не зря глава СС стал брать под свой контроль все перспективные направления науки ещё в начале тридцатых. Ну а сейчас все учёные рейха формально его подчинённые, так как являются членами СС.

Нужно будет посадить парочку из них для проведения анализа. Собрать воедино всё, чем можно будет заинтересовать Кремль, ну а если те не захотят, то можно будет привлечь внимание англичан, да и американцев.

Конечно, получить военную помощь от англичан, а тем более американцев, маловероятно.

Англичане может и пойдут на этот шаг, но только в обмен на территории, и именно в Европе, а ещё конкретнее в Германии. И ещё неясно, что они потребуют себе в благодарность за помощь. Аппетиты у британского "крокодила" всегда были отменные.

Американцев же интересуют только деньги. И за их помощь придётся платить и платить немало. А вот получить от них солдат вообще вряд ли возможно в настоящее время. Они, до сих пор, со своими внутренними проблемами не разберутся. То им хочется забыть про весь окружающий мир, как проповедуют "изоляционисты". То поставить этот мир на службу своим интересам, как желает остальная часть Конгресса. Причём невозможно угадать, кто возьмёт верх завтра. А вернее, какая из стоящих за этими идиотскими спорами промышленных группировок сумеет лучше обосновать свои интересы. А ещё вернее, сумеет заинтересовать в своих проблемах членов Конгресса.

Этих господ всегда можно купить! Речь идёт всего лишь о сумме и способах подкупа!

С деньгами, или их эквивалентом, у него, рейсхфюрера СС, проблем нет! А вот с влиянием в Конгрессе Соединённых штатов "большие проблемы". Он может через верных людей, которые у рейха есть в любой англоязычной стране, передать им свои "пожелания", но не более того. А вот захотят ли они обратить внимание на это? Что для них более предпочтительно не знает никто. Пожелают ли они вмешаться в европейскую свару, или предпочтут заняться решением своих проблем в другом месте? А если захотят вмешаться в европейские дела, то когда посчитают нужным это сделать?

Сплошные вопросы и ни одного ответа.

Неясно также поведение союзников по "антикоминтерновскому пакту". Дуче вдруг растерял свой знаменитый оптимизм и не спешит отвечать на послания из Берлина о необходимости вступить в войну против большевистских войск. Благо они теперь неподалёку от его дивизий, размещённых в Сербии и Боснии.

Японцы, как всегда, только сочувственно улыбаются, выслушивая призывы из рейха выступить против общего врага. Вот только не торопятся это делать.

Румыния переметнулась в стан врага. И не сегодня-завтра присоединит свои войска к русским армиям.

Венгрия выжидает, надеясь отсидеться в стороне, пока Россия с рейхом меряются силами.

Хорватия, бывшая, не так давно, самым преданным союзником рейха на Балканах, шлёт отчаянные сигналы о помощи Англии, готовясь перебежать в её лагерь при первой же возможности. Об этом его разведке прекрасно известно.

Болгария потеряна полностью. Впрочем он, Гиммлер, в отличие от фюрера никогда не воспринимал болгарского царя как серьёзного союзника. И как показало время был абсолютно прав. Стоило только русским дивизиям перейти Дунай, как власть царя мгновенно ограничилась пределами его дворца. И этот человек убеждал всех, что страна под его контролем!

Людей которым можно доверять с каждым днём все меньше. Вот даже безусловно преданный Гейдрих и тот показал только часть своего плана. А что в той, которую он не предъявил?

Гейдрих с интересом наблюдал как блуждают по лицу его начальника тени мыслей. Одно он уже уяснил. Тащить его в расстрельный подвал никто не собирается. А это успех! Теперь главное сосредоточить в своих руках выполнение предложенного им плана. Если не все, ведь Гиммлер наверняка захочет подстраховаться, подключив ещё кого-нибудь из лично преданных ему людей, то по крайней мере основные направления.

Это прежде всего работа с войсками СС. Конечно, не со всеми группенфюрерами "чёрных дивизий" у него доверительные отношения, но ведь все и не нужны. Для государственного переворота, в том виде как он его задумал, достаточно и пары полков. Но абсолютно преданных! В идеале лично ему, ибо отдавать команды будет он, и отвечать в случае неудачи только ему, но можно и рейхсфюреру. Ведь прикрываться его именем придётся в любом случае.

— Когда вы сможете начать? — Спросил Гиммлер.

— Что именно. — Попытался изобразить непонятливость его заместитель.

— Противодействие генеральскому заговору! Что же ещё!

Гейдрих опустил взгляд в стол, пытаясь скрыть свои чувства. Рейхсфюрер так и не решился открыто высказать свои мысли. С одной стороны это хорошо, так как никто теперь не будет вмешиваться в его распоряжения, какими бы странными они не казались с точки зрения руководства рейха. А с другой — при малейшей возможности провала рейхсфюрер ни минуты не колеблясь отправит его на казнь, вполне искренне твердя, что ничего не знал о замыслах "этого мерзавца". И будет абсолютно прав!

— Если вы дадите разрешение, то мне вполне достаточно нескольких минут. — Поймав удивленный взгляд Гиммлера, Гейдрих добавил. — Нужно сделать всего лишь несколько телефонных звонков.

На молчаливый кивок Гиммлера Гейдрих набрал несколько номеров и дал короткую команду: "Начинается шторм. Принять все нужные меры". С чувством облегчения он откинулся на спинку стула, незримо ощущая как забегали по нервной системе СС исполнители-импульсы, как в нейронах — центрах управления операцией — начала скапливаться информация, как затикали невидимые часы, отсчитывая последние минуты жизни тех, кому он вынес смертный приговор. Вернее не он, а неумолимый порядок вещей, определяющий ценность и нужность каждого индивида в конкретный миг вечности, определяемый историей как переломный момент эпохи.

Слегка прикрыв глаза, он просчитывал реакцию своих подчинённых на его команду.

Вот "группа бомбардировки" выкатывает из ангаров свои автомобили, бомбы в которые загружены ещё три дня назад. К сожалению подлинных советских тяжелых авиабомб найти на бездонных складах люфтваффе не удалось, но вполне подойдут и соответствующие по калибру английские, захваченные в своё время в Бельгии. Ну, а если особо дотошный эксперт и обнаружит несоответствие, то недолго переложить вину за гибель некоторых генералов на "коварных британцев".

Вот грузовики выкатывают на дороги, ведущие в пригороды Берлина, расходятся на перекрёстках, ничего не подозревая о других группах, получивших аналогичное задание. Вот второстепенными улочками и переулками они подкатывают к объектам своих диверсий, сейчас он ни в коем случае не чурается этого слова. Вот останавливают свои машины, "случайными прохожими" прогуливаются вокруг интересующих объектов, измеряя расстояния возможного подхода к нужному зданию. Прикидывают время доставки "предмета" под стены конкретного особняка. Изучают схемы и время движения возможной охраны. Мало ли всяких тонкостей работы подчинённых ему, и не только ему, частей, о которой он даже не подозревает.

Вот несколько человек, в обязанности которых входит "сердечный приступ", неторопливо входит в здания соответствующих служб, оценивают деятельность охраны и привратников, ибо неизвестно кто в данной ситуации для них опаснее, поднимаются на нужный этаж, и начинают порой удивлённый, порой восторженный, порой обыденный, разговор с человечком из охраны интересующего "объекта". Для каждого конкретного человечка охраны подобран, и соответствующе обработан, как хочется верить, интересный ему знакомый, сослуживец, а если повезло, то сокурсник, а то и одноклассник.

Вот группы "автомобильной аварии" набивают свои грузовики всяким хламом, старательно увеличивая эффективную массу "Опелей" и "Бенцев". И так же старательно проверяют двигатели своих "железных повозок", опасаясь подвести доверие вышестоящего руководства. Выводят свои машины на дороги предстоящей операции, старательно проходят их по всей длине, изучая по трудности вождения и по загруженности трассы, определяя оптимальные маршруты для своей работы.

Бегают по штабам всех уровней военные клерки, передавая от одной инстанции до другой, абсолютно непонятные им лично шифротелеграммы, стараясь изо всех сил не исказить ни одной цифры данного сообщения.

Гудит весь громоздкий аппарат штабов, старательно пытаясь скрыть свою деятельность от разведки противника.

Что вполне возможно!

И также старательно пытаясь скрыть эту деятельность от конкурирующих служб собственной разведки.

Что в принципе возможно! Но не всегда получается!

Поэтому параллельно с настоящей работой начинаются не менее масштабные операции прикрытия. Со столь же суетливой беготнёй, старательной подготовкой, не меньшим количеством различных докладов и согласований. Расползаются из штабов многочисленные слухи один другого удивительнее, в которых теряются крохи настоящей информации, сумевшей ускользнуть через завесу секретности.

Ошарашенный противник старательно процеживает всю ту мутную жижу, которую ему скармливают в виде достоверных сведений. Распыляет свои силы на борьбу с "призрачными великанами" мнимых угроз, пропуская, в конце концов, малоубедительные доклады о настоящей опасности.

Всё это высшее искусство дезинформации, которое требует кропотливой работы, изощрённого коварства, лисьей хитрости и иезуитского лицемерия. А ещё времени, времени и времени. Которого удивительно мало!

Намного хуже отсутствия времени малое количество людей, которых можно посвятить в сокровенный смысл тех действий, которые они делают. Откровенно говоря, все эти акции требуют его собственного контроля, а то и личного руководства.

Что совершенно невозможно! Но необходимо!

Придётся растянуть данную работу по времени, выбрать из списка заговорщиков только ключевые фигуры. Приготовить, на всякий случай, план силового решения данной проблемы. Но тогда не избежать доклада фюреру. А делать этого не хочется.

Его раздумья прервал телефонный звонок.

— Да! — Снял трубку Гиммлер. — Да, мой фюрер. Конечно. Непременно буду.

Гейдрих вопросительно посмотрел на своего начальника, не решаясь задать тревожащий его вопрос.

— Фюрер вызывает меня на совещание. — Сообщил ему Гиммлер. — С докладом о действии наших войск на фронтах.

— Не забудьте поговорить с ним о необходимости переформирования и пополнения наших войск. — Напомнил ему Гейдрих.

Гиммлер рассеянно кивнул в ответ на это, выстраивая в голове основные намётки предстоящего разговора с Гитлером. Поняв, что разговор окончен, поднялся Гейдрих. Вскинул руку в прощальном приветствии, щёлкнул каблуками и, развернувшись, пошёл к двери.

Пора было приниматься за дело.

29 июля 1941 года Бухта Арджентия

Дул пронзительный северный ветер, поднимал невысокую волну, гнал волны вперёд как заботливый пастух своё стадо. Срывал шапки пены с тех волн, которые пытались выделиться, поднимаясь над другими. С разбегу ударял своим послушным воинством в стальную стену борта линкора и откатывался назад, не в силах преодолеть такое препятствие. Взмывая вверх над громадой корабля, пытался отыграться за своё бессилие над безответной тканью двух флагов. Трепеща на ветру, они то опадали вниз, то старались подлететь выше, будто соревнуясь — кто из них главнее — "звёздно-полосатый" или "восьмиконечный крест".

Громада линкора "Принс оф Уэллс" затеняла более мелкие корабли сопровождения, и даже американский авианосец в паре кабельтовых от дредноута казался субтильным по сравнению с этим бронированным "утюгом".

Поёживаясь от холодного ветра, прилетевшего, судя по всему, из Гренландии, моряки зенитных расчётов посматривали в небо, тихо ворчали, если вблизи не оказывалось офицеров. Какого чёрта их выгнали на посты из относительного уюта кубрика? Кто может напасть на них в этом месте? Если на тысячи миль вокруг всё принадлежит английскому королю! Стоявший неподалёку первый лейтенант старательно делал вид, что ничего не слышит. Он и сам был того же мнения, что и его подчинённые, ну уж больно значительные персоны находились сейчас на борту линкора.

Внутри корабля за многочисленными стальными переборками сейчас заседали самые могущественные люди англо-саксонского мира, пытаясь определить дальнейшие пути развития этого грешной планеты. Ибо кому как не им определять — кто и что обязан делать в ближайшие месяцы…

Первый лейтенант покинул своё место и заспешил внутрь корабля. В ту часть, которая была ему доступна. Ибо значительную часть внутренних палуб перекрывали многочисленные посты охраны, которые решали, кто из приблизившихся имеет право пройти дальше. А кто нет.

Первый лейтенант такого права не имел.

Офицерская кают-компания корабля представляла сейчас самое интересное место на планете. Агенты всех разведок мира душу бы продали ради возможности прослушать те разговоры, которые там велись. Но бдительная охрана пропускала внутрь только тех, кто имел самое непосредственное отношение к сегодняшней встрече. Даже командир линкора и тот вынужден был покинуть кают-компанию вскоре после того, как провёл гостей в неё.

Центром разговора были двое. Толстяк с неизменной сигарой во рту и худощавый мужчина в инвалидном кресле.

— Господин президент должен признать, что пришло время принимать решения, какими бы опасными в данный момент они не казались. — Начал разговор толстяк, пожевал свою сигару и продолжил. — Ситуация критическая. В любой момент мы можем окончательно потерять контроль над происходящими процессами.

— Что вас так беспокоит, господин премьер-министр. — Ответил ему президент с благожелательной улыбкой.

— Положение на русско-германском фронте. — Проворчал Черчилль.

— А что вас не устраивает. — Вновь улыбнулся президент. — Насколько мне известно ситуация там складывается в пользу России.

— Вот именно, господин президент. Вот именно. — Толстяк перекинул сигару из одного уголка рта в другой. — И слишком в пользу России.

— Так что плохого в том, что русские разгромят немецкую армию? — Деланно удивился президент. — Тогда и вам легче будет восстановить "статус кво".

— Мы боимся, что у них сложится преувеличенное мнение о той роли, которую они сыграют в этой войне. — Подал голос министр иностранных дел Британии, сидящий по левую руку от своего главы государства. — Уже сейчас советские газеты позволяют себе странные высказывания в адрес политики нашего правительства. Чуть ли не обвиняя нас в предательстве.

— Но вы ведь сами, господин премьер-министр, в своей речи от двадцатого мая объявили о всемерной поддержке всех, кто борется против Гитлера. — Высказал своё мнение Гарри Гопкинс.

— К сожалению, мы поторопились. — Ответил Черчилль. — Нас ввёл в заблуждение этот чёртов хвастун Геббельс. Он с таким упоением описывал разгром русских армий, что мы поверили, будто советам действительно тяжело.

— А что там происходит на самом деле. — Спросил Рузвельт. — А то, если слушать официальные сводки, складывается впечатление, что противоборствующие стороны уже полностью уничтожили друг друга. И не один раз!

— Законы пропаганды ещё никто не отменял. — Вклинился в разговор госсекретарь Хэлл. — Мы их тоже с успехом используем. Но господин президент прав, прежде чем принимать решение, нужно выяснить, что же происходит на самом деле.

Черчилль кивнул командующему британской армией генералу Бруку. Тот открыл свою папку, рассортировал её содержимое на примерно равные стопки и начал доклад.

— На данный момент времени активные боевые действия идут только в центральной Польше. Большевики проводят зачистку Варшавы от остатков немецкого гарнизона и польских отрядов. К сожалению, восстание Армии Крайовой провалилось. Прежде всего из-за спешки в подготовке. Генерал Ровецкий не сумел собрать и половины своих отрядов, не удалось в полном объёме завести оружие и боеприпасы. Надежда была на то, что немцы поделятся, но те сами оказались в очень тяжёлом положении. К тому же ни немцы, ни поляки, как нам известно из достоверных источников, не стремились к активному сотрудничеству, так как не доверяли друг другу.

Генерал переложил листок и продолжил:

— Бои идут в Кракове. Ни одна из сторон не желает оставлять его, но в последние дни накал боёв уменьшился. Ни у русских, ни у немцев на этом участке фронта нет серьёзных резервов. Кадровые части понесли значительные потери. И хотя обе стороны провели мобилизацию, они пока не решаются бросать в бой необученные войска.

— Город сильно пострадал? — поинтересовался Рузвельт.

— Западные кварталы разрушены полностью, восточные пострадали меньше, но, по моему мнению, город проще будет построить на новом месте. — Откликнулся министр иностранных дел Иден.

— Русские провели успешную наступательную операцию на Лодзь. Город взят. Но дальше большевики не пошли. Как утверждает немецкая разведка, готовят оборонительные позиции.

— Наш кремлёвский коллега осторожничает. — Сделал вывод Рузвельт. — Неужели решил ограничиться только той частью Польши, которая входила в Российскую империю?

— Маловероятно. — Возразил Черчилль. — Просто над его войсками в Польше висит Восточная Пруссия, в которой не менее сорока дивизий. В любой момент они могут ударить на юг. И что тогда?

— Но они до сих пор этого не сделали! — Сказал Гопкинс.

— Фельдмаршал Клюге, который принял командование в Пруссии, очень осторожен. — Ответил ему Брук. — Но, учитывая, что из Берлина его всё время торопят, рано или поздно ему придётся это сделать.

— Если в Берлине за это время ничего не произойдёт. — Усмехнулся Черчилль.

— А что должно там произойти? — Удивился Рузвельт.

— Это тема отдельного разговора. — Черчилль опять перекинул свою сигару из одного уголка рта в другой. — Мы вернёмся к нему позже.

— Таким образом, Польша находится в шатком равновесии. Большевики не хотят развивать наступление дальше, а немцы не решаются переходить в активное контрнаступление. — Продолжил генерал Брук, взял листок из следующей стопки. — Теперь о делах на юге. Большевики захватили Болгарию и вывели свои войска на греческую и турецкую границу. Никаких попыток переходить государственные рубежи не предпринималось. Но всё равно, туркам пришлось снимать свои дивизии с границы советского Закавказья и перебрасывать к Стамбулу. Следует учитывать, что от похода в Турцию не откажется и болгарская армия. Даже если царь Борис не захочет. Большевики пока его не сместили, но это может произойти в любой момент. Румыния позавчера вынуждена была подписать мирный договор с Россией.

— На каких условиях? — спросил Рузвельт.

— На территории Румынии располагаются части Красной Армии, Антонеску смещается со всех постов, Плоештинские нефтепромыслы русские берут под свой контроль. К великому сожалению, у нас не было повода превратить их в пыль раньше. А теперь наши бомбардировщики их просто не достанут. — Ответил ему Энтони Иден. — Практически аналогичный договор был у румынского правительства с Германией. Так что русские не мудрили, а просто поменяли некоторые пункты.

— Русские вошли в Сербию, захватили приграничные районы и сейчас формируют там послушное им правительство во главе с каким-то Ранковичем. Активных боевых действий с немецкими войсками не ведут, ограничиваясь диверсиямии налётами на коммуникации, в основном сербскими партизанскими отрядами. Старательно избегают нападений на итальянские гарнизоны.

— Какой намёк Муссолини! — Рассмеялся госсекретарь Хэлл. — Он уже сделал выводы?

— Ещё не известно. — Ответил ему министр иностранных дел Британии. — Но объявить войну советам, как он хотел вначале, дуче так и не решился.

— Он не единственный, кто не решился это сделать. — Продолжил доклад генерал. — Венгрия поспешила объявить о своём нейтралитете, но всё же пропустила через собственную территорию отступающие из Румынии немецкие части. Хорти можно понять — на его границе стоят русские части и румынские войска, которые только ждут команды от нового хозяина.

— Но Сталин молчит. — Вклинился в доклад Черчилль. — Ему ещё один активный фронт не нужен. А вот нам нужно принимать какое-то решение. К нам обратились представители и румынского и венгерского правительств. С требованием пересмотреть решения Венского арбитража. Будапешт хочет всю Трансильванию, а Бухарест желает отобрать обратно Северную Трансильванию. Там такой клубок проблем, что как ни решай — всё равно, все будут недовольны!

— Вот пусть Кремль и решает. — Предложил Гопкинс.

— Опасно отпускать инициативу в чужие руки. Так можно потерять всё влияние в этом регионе. — Проворчал Черчилль.

— В Словакии ситуация непонятна и непредсказуема. В западной части и в столице находятся немецкие войска. В восточную вошли русские. Между ними буфером словацкие части. Военные никак не решат — на чью сторону им перейти. Распоряжения правительства, которое контролирует только окрестности Братиславы, никто не выполняет. Все выжидают. Но никто не решается сделать первый шаг. У немцев не хватает войск для силового решения проблемы, русские пока не хотят этого делать.

— Чего же всё-таки ждёт Сталин? — Опять спросил Рузвельт.

— Скорее всего — он ждёт нашей реакции на происходящие события. — Сделал вывод Энтони Иден.

Черчилль согласно кивнул, в очередной раз перекинул сигару:

— Вы должны определиться со своей позицией по данному вопросу, господин президент.

Рузвельт немного промолчал, устало улыбнулся и ответил.

— Вы прекрасно понимаете, господин премьер-министр, наши проблемы. Позиции "изоляционистов" в нашем правительстве по-прежнему сильны, и они не позволят провести ни один закон не выгодный им. К тому же наша военная промышленность ещё не вышла на необходимый нам уровень производства. Америка, пока, не имеет возможности вмешиваться в войну.

— Боюсь, что когда вы решитесь вмешаться, будет уже поздно. — Проворчал Черчилль.

— А что происходит в Африке? — Прервал нежелательное развитие разговора Гарри Гопкинс.

— А в Африке тупик, разрешить который мы не знаем как! — отозвался Энтони Иден.

— Вот даже как? — Удивился Рузвельт.

Генерал Брук посмотрел на Черчилля. Тот едва заметно кивнул.

— Командующий немецкими войсками генерал Роммель предложил заключить перемирие. Снабдить его войска всем необходимым. И перебросить его в Европу. В качестве ответного шага он оставляет все захваченные территории.

— И что же здесь тупикового? — Озвучил своё удивление Гопкинс.

— Этот мерзавец требует, чтобы мы доставили его в Европу на СВОИХ кораблях. — Пояснил Черчилль. — Мало нам проблем с Польшей. С одной стороны поляки нам союзники, а с другой союзники Германии, с которой мы в состоянии войны находимся. Из Кремля уже три издевательские ноты прислали, с просьбой объяснить им подобный казус!

— Этот "сукин сын", несомненно, желает втянуть нас в войну с Россией. — Поддержал премьер-министра генерал Брук. — Но Англия НЕ ЖЕЛАЕТ открыто вступать в этот конфликт на стороне Германии.

— Так может, пришла пора заключить мир, или хотя бы перемирие? — Подал голос госсекретарь Хэлл.

— К сожалению, это не выгодно ни Великобритании, ни США. — Ответил Черчилль. — Да, это ослабит Россию в последующей войне, но усилит Германию. А усиление Германии нам даже невыгоднее, чем усиление России. Вот когда большевики её основательно потрепят, тогда и можно будет "спасать германский народ от большевистской заразы".

— И когда, по-вашему, этот момент наступит? — спросил Гопкинс.

— Командование британской армии считает, что некритичным будет допустить русских до Одера. Можно отдать им Восточную Пруссию и даже Померанию. Я думаю, что можно будет пожертвовать ещё какими-нибудь второстепенными территориями. — Ответил генерал Брук. — Но ни в коем случае нельзя их допустить в Южную Германию и Австрию. Постараться сохранить Чехию. На севере оккупировать в первую очередь Данию, чтобы не допустить выхода русских кораблей из Балтики, захватить все порты севера Германии. Нужно также де-юре закрепить существование Хорватии и не дать большевикам ворваться в неё. При выполнении этих условий потери будут на вполне приемлемом уровне.

— "Прав Британия морями"! — Сделал вывод из сказанного Рузвельт. — Как видно Британский генштаб озабочен прежде всего контролем над Северным и Средиземным морем. А если большевики попытаются захватить черноморские проливы?

— Вот тогда и нужно будет вмешаться, но на стороне Турции, а не Германии. Что согласитесь не одно и тоже. — Завершил спор Британский премьер-министр. — Если конечно Сталин сделает нам такой подарок, и если к тому времени у нас будут силы вмешаться в этот процесс.

— Я вижу, вас очень волнует реакция Кремля? — продолжал Рузвельт.

— Да! — Вынужден был согласиться Черчилль. — К великому сожалению, невозможно прогнозировать развитие событий в Европе, да и Азии тоже, не учитывая реакцию русских.

— Кстати, об Азии. — Подал голос госсекретарь Хэлл. — Каковы сведения вашей разведки о дальнейших планах Японии?

— Полный туман. — Отмахнулся Черчилль. — Эти проклятые азиаты только кланяются и улыбаются, улыбаются и кланяются, но добиться от них, что они на самом деле думают, а тем более собираются делать, чертовски трудно.

— Мы тоже не можем похвастаться особыми успехами в разгадке их планов. — Согласился с ним Рузвельт. — Японские генералы поставили такую дымовую завесу, что даже правдивые сведения кажутся полной дезинформацией.

— Я не удивлюсь, если завтра Микадо высадит десанты где-нибудь в Африке. — Продолжил Черчилль. — Но всё же косвенные данные подтверждают передислокацию японских дивизий на север Манчжурии. Китайская агентура сообщает, что из метрополии в Корею перебрасывается танковая дивизия. Кажется Микадо определился с направлением удара.

— Ну что же, нас это вполне устраивает. — Кивнул Рузвельт. — Получается, что у нас есть ещё, по крайней мере, год на решение своих проблем. Нам этого вполне хватит. Пока русские, немцы и японцы будут выяснять, кто из них сильнее, мы успеем подготовить и вооружить армию, а затем сможем вмешаться в конфликт в самое удобное для нас время.

— Неплохо бы подтолкнуть японцев в нужном нам направлении. — Предложил Энтони Иден. — Насколько нам известно у них довольно напряжённая ситуация с топливом для кораблей и самолётов.

— Если они действительно собираются в гости к русским, то кораблям много и не надо. — Возразил Гопкинс. — А проблемы с авиационным топливом мы можем помочь им решить.

— Было бы неплохо. — Задумчиво протянул госсекретарь Хэлл. — Но конгресс…

— А зачем ставить его в известность? — Гопкинс пожал плечами. — Если, к примеру, Аргентина, или Чили купят бензина больше, чем им требуется — разве это вызовет много вопросов? Тем более, что они не обязаны отчитываться перед конгрессом — куда это топливо денется потом.

— Вполне приемлемое решение вопроса. — Поддержал его генерал Брук.

— Так всё же, господин премьер-министр, что же должно произойти в Берлине? — Вернулся к пропущенной теме Рузвельт.

Черчилль задумчиво пожевал свою сигару, судя по всему, прикидывая, что можно рассказать союзникам, пусть пока и тайным, о возможном развитии событий. Наконец пришёл к решению.

— Как докладывает наша разведка, а не верить ей, в данном случае, особых причин нет — в Берлине готовят покушение на Гитлера. Нам известно о действии группировки высших генералов Вермахта, которая собирается убрать его во время одного из инспекторских визитов в действующую армию.

— И он соглашается на такую поездку? — Удивился Рузвельт.

— Пока нет. Но по сведениям наших информаторов ОКВ готовит крупную операцию против русских в Польше. И если она будет успешной, Гитлер, несомненно, посетит войска участвующие в наступлении.

— Что же вы предлагаете, господин премьер-министр? Помочь заговорщикам или…

— Вот именно что — или. — Проворчал Черчилль. — Устранение Гитлера в данный момент не соответствует нашим интересам, да и в Москве вряд ли обрадуются. Мы предлагаем установить контакт с заговорщиками и предложить им не торопиться с основной акцией, чтобы привязать её к тому моменту, когда наши войска будут готовы поддержать их действия десантом на севере Германии.

— А если они не согласятся на высадку ваших войск. — Спросил госсекретарь Хэлл.

— В таком случае они нам совершенно не нужны. И пусть сами выясняют с Гитлером — кто из них сильнее.

Рузвельт едва заметно усмехнулся, старательно скрывая это наклоном головы. Черчилль, как всегда, темнит, даже с союзниками. Наверняка Ми-6 уже разработало несколько различных планов по развитию данной ситуации. Как взаимосвязанных, так и взаимоисключающих. И, наверняка, они уже приведены в действие. Но "старый лис", как всегда, трижды подстраховался. И этот "откровенный" разговор всего лишь одно из событий плана прикрытия настоящих действий. О которых станет известно, только когда они произойдут. Или же никогда и никому известно не будет, кроме разве архивных крыс, которые когда-нибудь сожрут этот план.

— Не пора ли нам выпить кофе. — Предложил Рузвельт.

Черчилль согласно кивнул. Закрыл свою папку генерал Брук.

Первый раунд переговоров закончился. Ещё предстоит долгий торг по мелочам, но по главным вопросам достигнуто взаимопонимание.

7 августа 1941 года Северная Польша

Протарахтел по шоссе очередной мотоцикл разведки. Немцы вертели головами, пытаясь обнаружить возможную опасность, но обочины дороги были обманчиво тихими. Никого не было видно и вдали. Лес здесь довольно далеко отходил от шоссе, и устроить полноценную засаду не представлялось возможным. Даже одинокие купы кустарника, подбирающиеся к полотну дорогу почти вплотную, были слишком малы, чтобы скрыть что-то серьёзное.

Иван осторожно вернул ветку орешника на место. Что-то засуетились "гансы"? Это уже третий мотоцикл. Наверное, кто-то очень серьёзный решил почтить своим вниманием этот участок трассы. Ну что же, он его с нетерпением ждёт!

Иван осторожно поменял позу. Затёкшее тело требовало движения, но приходилось лежать неподвижно, ожидая того важного момента времени, ради которого он сюда полз больше часа, замирая всякий раз, когда очередной немецкий патруль принимался освещать окрестности шоссе.

Но, кажется, этот миг близок. И скоро он поквитается.

За всё!

Иван прикрыл глаза, давая им отдохнуть перед неизбежной работой. Но перед взором опять возникло заваливающиеся тело Ольги, её рот, искажённый криком боли, распахнувшиеся в прощальном взгляде глаза.

Иван дёрнул головой. Господи, сколько будет продолжаться это мука?

Скорее бы всё кончилось! Где же эти цели?

Кто-нибудь настолько важный, что не будет жалко разменять на него свою жизнь. Две жизни, поправил себя Иван. Он тут не один! Вместе с ним его Оленька, смерть которой он фашистам не простит никогда!

Показался движущийся в обратном направлении мотоцикл. Солдаты о чём-то оживлённо переговаривались, один смеялся. Обнаружив подходящий съезд, немцы свернули с дороги и направились к ближайшему кустарнику.

А ближайшими кустами была его засада. Иван тихо выругался. Как не вовремя.

Мотоцикл всё приближался, подпрыгивая на неровностях почвы. Иван потянул к себе отложенный в сторону немецкий автомат. Если эти придурки заметят его, придётся стрелять, а так не хочется выдавать такое удобное место. Но немцы беспечно вертели головами, эмоционально махали руками, продолжая своё обсуждение. Остановились в паре метров от его засады, слезли со своего железного коня, продолжая что-то весело обсуждать, подошли почти вплотную к орешнику. Иван осторожно потянул из ножен финку, если эти идиоты пройдут ещё хотя бы метр, то он сумеет прикончить их и без стрельбы. Но немецкий бог сжалился над своими чадами, остановив их в полуметре от опасной черты. Вскоре стала понятна и цель их визита. Немцы дружно расстегнули ширинки и зажурчали струями, вздыхая от облегчения.

Иван осторожно задвинул нож обратно. Кажется, этим сегодня повезло. Он не собирается тратить себя на такую мелочь. Пусть живут. Ему нужна дичь покрупнее, желательно с витыми, с золотом, погонами. Но пока таких не было. А жаль!

Сделав свои дела, немецкие солдаты вернулись на шоссе и заспешили на север.

Боец Ковалёв прикрыл глаза и в очередной раз постарался забыться.

Но вместо уже привычного лица Ольги, перед ним возникла морда этого ублюдка, которого он с радостью убил бы ещё не один раз. Жаль, что это невозможно. Хотя мать рассказывала ему в детстве, что после смерти люди "на тот свет" попадают, где все обязательно встретятся.

Ну что ж, Иван поищет там этого предателя и с удовольствием пережжет ему глотку.

Вот, только, отец всегда смеялся над этими церковными байками. И говорил, что жить надо здесь, и жить в полный мах, а не надеяться, что на небесах будешь свои ошибки исправлять.

Вот, он отцовы наставления и выполняет. Надо отомстить здесь! Всем, до кого можно будет дотянуться!

Вот, он с Ольгиной винтовки и дотянется. С такого расстояния не промахнётся.

Чувствовал боец Ковалёв, что не стоит брать с собой этого интенданта. С самого начала он ему не понравился. Но капитан приказал, и пришлось уходить на юго-восток втроём. Он, Ольга и этот гадёныш, выдающий себя за советского командира.

Когда стало окончательно ясно, что немцы прорвали фронт и устремились на юг восточнее, отрезая остатки их измотанной боями дивизии, у Ивана впервые шевельнулись нехорошие предчувствия. Приказа на отход всё не было. То ли некому было его отдавать. То ли нарушилась связь. То ли их задачей было полечь здесь, давая другим частям заткнуть дыру прорыва.

И всё бы ничего. Но вместе с ним в их батальоне была Ольга, рисковать которой не хотелось никоим образом. Иван начал прикидывать, в какой блиндаж затолкать Ольгу на время предстоящего боя. И как потом заставить её уйти с передовой, хотя бы, в тыл батальона. Но тут немцы в очередной раз полезли вперёд и пришлось заняться своей основной работой — прореживать офицеров и унтеров. Нужно сказать, что вдвоём у них это получалось очень хорошо. Ольга со своей "мосинки" выбивала офицеров, оставляя более многочисленных унтер-офицеров и фельдфебелей, над которыми трудился Иван из своей СВТ. Меткость самозарядки, конечно, была не та, но скорострельность, в данном случае, являлась преимуществом.

"Гансы", как всегда, откатились, обнаружив прочную оборону. Теперь перегруппируются и попробуют в другом месте, пока не обнаружат слабину. Не найдётся слабых мест в их полку, отправятся прощупывать соседей. Выдержит проверку вся дивизия, и немецкий удар сместится в сторону, как и произошло на этот раз. Немцы безуспешно бились об их окопы почти неделю, видимо, это место больше всего понравилось их генералам, но не сумели углубиться даже до второй линии траншей. В конце концов, перенесли удар восточнее и прорвали оборону свежей дивизии, только что переброшенной из Союза. И теперь спешат на юг к Варшаве, судя по неутихающей канонаде, постепенно смещающейся в сторону польской столицы.

За два с половиной месяца войны противники прекрасно изучили слабые места друг друга, и сейчас старательно использовали свои знания, пока враг не придумал что-то новое, сводящее твоё преимущество на ноль. Немцы научились использовать слабое взаимодействие советских войск друг с другом. Красная Армия, вполне плодотворно, эксплуатировала пренебрежение немецких генералов к врагу. Даже проигрывая сражения, генералы Вермахта не могли избавиться от патологического презрения к противнику. Ну как могли бывшие крестьяне, случайно дорвавшиеся до командования армиями, дивизиями и полками в горниле братоубийственной Гражданской войны, соответствовать лучшим стратегам рейха, воспитанным многими поколениями предков, служивших в многочисленных армиях Европы не одно столетие. И только, когда противоборствующий генерал или старший командир, по большевистской "табели о рангах", происходил из дворян или бывших царских офицеров, немецкие офицеры утруждали себя изучением его послужного списка, доступного их разведке.

Но оказалось, что таких не так уж и много.

Не был "белой костью" и их комдив, несмотря на "царскую" фамилию. Но за это время неоднократно продемонстрировал противнику, что воевать он умеет. В чём пришлось убедиться немцам и сейчас.

Полуокружённая дивизия не только не бежала, но и упорным сопротивлением заставила противника поменять направление удара. И сейчас немецкой пехоте приходится месить грязь болотистых низин, вместо движения по шоссе, оставшемся за спиной их полка. В конце концов, немцы выйдут на трассу, но потерянное ими время уже не вернёшь. Кто-то успеет стать заслоном на их пути, и вместо быстрого марша получится нудное прогрызание рубежей обороны.

Убедившись, что приказа на отход в ближайшее время не будет, Иван начал прикидывать возможные позиции для отражения следующей атаки, а то, что она непременно будет, и не один раз, он ни секунды не сомневался. Но прибежал посыльный с требованием, им с Ольгой, прибыть в штаб батальона. И пришлось, передав свой участок ответственности соседней снайперской паре, двигаться в тыл.

Смертельно уставший за эту неделю боёв капитан мучительно боролся со сном в своём блиндаже. Сидя за столом, он всё время клонился лицом вниз, останавливаясь, когда вслед за головой устремлялось тело. Вскидывался вверх, осматривал осовелыми глазами бревенчатые стены своего штаба, переводил взгляд на лежащие перед ним бумаги и опять проваливался в полудрёму, чтобы через несколько секунд вновь вскинуться и вновь заснуть. Вошедших снайперов он узнал не сразу, только со второй попытки осознав, кто перед ним.

— А, Ковалёв и Краснова. — Капитан зевнул так, что возникла опасность вывернуть челюсть, и продолжил. — У меня к вам особое задание. — Помолчал, передвинул перед собой бумаги, наконец, решился. — В расположение нашего батальона вышел курьер штаба армии с очень ценными бумагами.

— Каким ветром его к нам занесло? — Удивилась Ольга.

— Немецким, товарищ старший сержант, — отреагировал капитан на её сомнения, — тем, который с пулями.

Иван в сомнении покачал головой. Неужто в тылах уже такой бардак, что курьеры этакого уровня в сторону передовой рванули.

— Документы в порядке! — Оценил по-своему его движение капитан. — И печати на мешке с бумагами подлинные.

Иван старательно вытянулся, демонстрируя своё согласие с мнением начальства. Если и есть шанс утащить Ольгу с передовой, то только этот. И капитан, именно поэтому, хитрит с этим разговором. Что у него разведчиков нет? Но раз комбат так решил, значит что-то знает. И скорее всего, их батальону приказано геройски лечь здесь, связывая части противника до последней возможности.

Осталось только уговорить Ольгу, которая могла заартачиться и в присутствии генерала. И только своего напарника она слушалась, правда после долгих споров.

Но на этот раз случилось чудо! Ибо, старший сержант Краснова, бросив мимолётный взгляд на Ивана, только кивнула головой.

Дальше было знакомство с лейтенантом интендантской службы, который оказался довольно стар для такого звания. Но всё его поведение выдавало в нём недавнего штатского, призванного или перед самой войной, или в первые дни, так как форму он уже научился носить, судя по внешнему виду. Лейтенант старательно твердил, что доверенные ему документы слишком важны, что они обязательно должны быть доставлены в штаб армии, что если невозможно это сделать, то следует немедленно, не вскрывая, их уничтожить, согласно инструкции.

Не понравился он Ивану с самого начала, но, ради возможности вытянуть Ольгу в тыл, стоило перетерпеть и такое. Хотя, торопливые, и пугливые, взгляды курьера стоили более пристальной проверки. Пусть, и подумалось в тот момент о том, что лейтенант просто пытается оправдать свою трусость. Не понимают этого чувства только те, кто реальной опасности никогда не испытывал.

Это, только в "героических" фильмах всё просто. Выскочил на бруствер окопа, заорал "ура" и враг бежит в панике, бросая всё, вплоть до "обгаженных" подштанников.

На самом деле, враг думает точно так же. И ожидает от своего противника абсолютно такой же реакции. И невероятно удивляется, когда этого не происходит. И теребит свою разведку, требуя дать объяснение, почему враг, вместо прогнозируемого бегства, "тупо" упёрся и перемалывает наступающие части одна за другой.

Разведка, в очередной раз, передав последние данные, полученные перед наступлением, дипломатично пожимает плечами. И делает вид, что все остальные вопросы её не касаются. Пока очередной генерал, положивший свою часть перед несуществующими, по данным разведки, линиями обороны, не начнёт бить командиров данной разведчасти об ближайшую стену.

Вот тогда наступает "момент истины". Ибо, выясняется, что знание человеческое ограниченно. И не стоит требовать от своих сослуживцев больше, чем они могут сделать!

Вот и тогда, выбрав, как казалось, самую безопасную по данным разведки дорогу, они проскочили на трофейном Опеле больше десяти километров. И почти поверили, что всё закончилось, когда из-за поворота вывернулся мотоцикл, застрочил с коляски пулемёт и шофёр уткнулся простреленной головой в рулевую баранку, но всё же успел остановить машину, упершись уже мёртвыми ногами в педаль тормоза. Иван открыл дверь, вывалился вбок и растянувшись вдоль колеса в два выстрела успокоил водителя и сидящего за ним солдата. Но пулемётчик продолжал долбить по их Опелю короткими очередями. Иван приготовился поменять позицию, когда до него донеслось: "Нихт шиззен. Их бин дойче официр". И вслед за этим выкриком голос Ольги: "Ваня, сзади!"

Оглянувшись, он увидел вываливающееся с заднего сиденья тело Оли с торчащей в шее финкой и злобную морду их попутчика. Интендант, а вернее немецкий шпион, вытаскивал из своей кобуры наган, торопясь прикончить и его. Но не успел даже поднять руку. Иван рывком вскочил, прыгнул в его сторону и одним ударом отправил лжеинтенданта в нокаут. Подхватил свою винтовку и, стреляя поверх машины, успокоил пулемётчика, который прекратил огонь, пытаясь понять, какой немецкий офицер находится в этой машине.

Всё ещё не веря в непоправимое, кинулся к Ольге, но та уже была мертва. Иван рухнул на колени и взвыл, вкладывая в этот крик всю свою обиду на злодейку судьбу, отнявшую у него самое дорогое. Гладил уже неживое лицо любимой, осторожно, боясь причинить боль даже мертвой, вытащил нож и отбросил его в сторону. Приподнял Ольгу за плечи и нежно целовал в волосы, прижимая к себе начинающее холодеть тело.

Послышался стон, Иван повернул голову и обнаружил приподнимающего интенданта. Аккуратно положил Ольгу на землю, встал и, чувствуя, как закипает в жилах кровь, вытащил эту гниду наружу.

— Так говоришь, немецкий офицер? — Выдохнул он в круглые от ужаса глаза шпиона.

— Товарищ боец, не убивайте. — Взвизгнул тот. — У меня деньги! Много денег! Я всё отдам!

— Так ты, мразь, из-за денег её убил? — Взревел Иван и стукнул интенданта об машину. — Из-за денег? Из-за денег? Из-за денег?… — Повторял он, колотя немцем по машине, пока не понял, что тот не подаёт признаков жизни. Разжал кулак и шпион сполз на дорогу, являя разбитый в кровь затылок.

Иван сел на дорогу, положил голову Ольги к себе на колени, продолжая ласкать любимое лицо. Спешить было некуда! Он добрался до конца пути, и теперь самое главное не продешевить со своей жизнью. Вот только место здесь не подходящее. Нужно найти другое. И трупы желательно убрать с дороги.

Иван забросил на заднее сиденье тело шпиона, переложил туда мёртвого шофера, бережно усадил на переднее сиденье Ольгу. С трудом стронул машину с места, на первой передаче сполз с дороги и, пропетляв по лугу, добрался до далёкого в данном месте леса. Оставил машину, бегом вернулся на шоссе и повторил то же самое с мотоциклом, радуясь, что не прострелил двигатель.

Ему повезло. И он успел убраться с дороги, до того, как на ней появились немецкие дозоры. Группа солдат, численностью не менее полувзвода, двигалась по шоссе, внимательно осматривая окрестности. Но увидеть его они уже не могли. И Опель и мотоцикл надёжно прикрывала полоса кустов на опушке леса. Оставалось отдать последний долг мёртвым. Шофёра он закопал в вымоине, которая вполне подходила по размерам. Немецких солдат и лжеинтенданта просто побросал в ближайший овраг. Взрезал сумку курьера и обнаружил там толстые пачки денег и много бланков различных документов. Стало ясно почему он так спешил? Резидентура его ожидала. Бросил сумку на тело шпиона, лежащее поверх немцев.

Осталось самое главное. Для могилы Ольги он выбрал небольшой холмик, со стоящей на нём одинокой березой. Тщательно снял дёрн, выбрал землю, пока не скрылся в яме по пояс, аккуратно подровнял стены и дно.

Осторожно уложил тело Ольги на дно, завернув его в найденную в машине плащ-палатку. И долго сидел на краю могилы, не решаясь засыпать её землёй. Но всё же подошёл тот миг, когда первая горсть земли упала на тело любимой. Иван осторожно бросал руками землю, пока тело Ольги не скрылось под ней, взялся за лопатку и вскоре засыпал яму, уложил дёрн, обозначив холмик могилы. На найденном в багажнике Опеля куске жести процарапал: "Ст сержант Краснова О.П. 1921–1941". Немного подумал и добавил: "Кр-ц Ковалёв И.Н. 1920–1941". Приколотил табличку к берёзе, стоящей у изголовья могилы. Достал кисет и первый раз за весть этот страшный день свернул самокрутку.

Осталось определиться с "прощальным выступлением". Место здесь не очень удобное, но уходить далеко от "своей" могилы не хотелось. Иван добрёл до опушки, внимательно рассмотрел окрестности. И нашел метрах в трехстах ниже неплохую позицию из одиноко стоящего орешника. Конечно, добраться туда трудно, а уходить будет ещё труднее, но и немцы такой откровенной наглости вряд ли будут ждать.

Рассмотрел свой арсенал. В засаду лучше брать Ольгину трёхлинейку. У неё бой точнее. Но потребуется и оружие ближнего боя. Иван отложил в сторону наган интенданта и немецкий автомат, найденный у одного из мотоциклистов. Во вторую кучку положил свою СВТ и снятый с коляски пулемёт. Это для второй линии обороны, если ему повезёт выжить и добраться до неё. Туда же отправил пару гранат, найденных у немцев. Ещё две, немного поколебавшись, отложил в первую кучку. Карабины шофера и третьего немца отбросил в сторону, предварительно выщелкав из них патроны, ими он воспользоваться вряд ли успеет. Набил наполовину расстрелянную ленту немецкого MG, снарядил магазины СВТ и запасные обоймы к трёхлинейке. Теперь он готов. Осталось оборудовать второю линию обороны и добраться к месту засады.

Дорога с этой точки просматривалась прекрасно. Были видны даже звёздочки на погонах офицеров. Павел провёл ствол своей винтовки вдоль дороги. Если возникнет необходимость стрелять, то он не упустит ни одну цель. Вот жаль только, что делать это не придётся. Капитан Синельников, командир их группы, запретил даже думать об этом. Они тащат в тыл слишком важные сведения и не имеют права рисковать ими.

Павел ещё раз прошёлся вдоль шоссе, передвинул взгляд ближе, осматривая немногочисленный кустарник, расположившийся между лесом и дорогой. Ничего интересного. Но показалось, что что-то блеснуло, Павел направил прицел туда, долго рассматривал непримечательные кусты лещины, и, наконец, решился.

— Товарищ капитан. — Позвал он своего командира. — Там кто-то есть.

Капитан долго и придирчиво рассматривал выделенный Чекановым кустарник.

— Кто? — коротко бросил он.

— Скорее всего снайпер. — Так же коротко постарался ответить старшина, подсознательно копируя стиль своего командира.

— Плохая позиция! — Включился в разговор сержант Селиванов. — Уйти он оттуда не сумеет.

— Если собирается уходить…, - ответил ему Павел.

— Может у него прикрытие есть? — Предположил напарник Пашки, младший сержант Панкратов, всё-таки дали Андрюхе, кроме ордена, ещё и следующие звание.

Довод вполне разумный. Даже одного пулемёта хватит, чтобы прикрыть отход снайпера после удачного выстрела. Но, пока, эту премудрость преподают только в школах Осназа, а никого из их структуры здесь, в принципе, быть не может. Если не считать их группу, занесённую на эту дорогу волной немецкого наступления.

— Что будем делать, товарищ капитан? — Спросил Павел.

— Ждать, старшина! — коротко бросил тот.

Текли томительные минуты ожидания. Но снайпер в орешнике чего-то ждал, хотя по шоссе практически непрерывно текли немецкие войска.

— Чего он ждёт? — Спросил Селиванов. — Можно было уже десяток положить.

— Цель покрупнее! — Разъяснил капитан. Немного поколебался и добавил. — Захаров, займи позицию вон там. — Проследил, как метнулся вперёд и выше по ходу шоссе расчёт пулемёта. Глянул на остальных. — Всем уйти в лес и замаскироваться!

Бойцы начали оттягиваться в глубь чащи. Павел не торопился, всё ещё надеясь, что капитан решится. Уловив его колебания, командир группы сказал:

— Ладно, Чеканов. Но не более пяти минут, а потом уходишь. Возьми Усманова для прикрытия.

Павел торопливо собрал винтовку, выскочил на соседнюю возвышенность, пристроил "Гюрзу" на сошках. Полил сухую землю перед собой водой из фляжки, чтобы струи газов из дульного тормоза не поднимали пыль, демаскируя позицию. Боковым зрением зафиксировал, как по обе стороны от него устраиваются Усманов и Панкратов. Андрей, как обычно, справа и уже торопится с распаковкой своей аппаратуры. Усманов, слева и ниже, пристроился за поваленным деревом и оглядывается по сторонам, определяя возможные пути подхода противника. Предосторожность не лишняя, особенно в Польше, где враг из леса появляется даже чаще, чем со стороны дорог. Не перевелись ещё среди польских националистов дураки, желающие проверить боевую подготовку советского Осназа. Чаще всего такие храбрецы оставались гнить по неприметным буеракам, да кормить раков в речных омутах и болотных трясинах. Но некоторым, особо удачливым, удавалось не только уходить живыми после первого удара, но и даже причинить серьёзный урон двум группам.

Их группа оказалась в этом месте после долгой погони за таким вот счастливчиком. Пан Ковальский оказался очень ловкой и увёртливой сволочью. Несколько раз организовывал нападения на обозы Красной Армии, и, что самое поразительное, всегда успешно. Такая удачливость вызывала чрезвычайно много вопросов и требовала немедленной реакции. Две недели оперативники НКВД шерстили окрестности его вылазок, выискивая хоть какого-нибудь более информированного человечка. Наконец, такой появился и указал на один неприметный хутор, в окрестностях которого их взвод обнаружил самую настоящую базу из трёх, связанных между собой схронов. Пришлось ещё две ночи ждать, пока пан Ковальский не соизволит появиться на своей основной базе. Долгое ожидание завершилось скоротечным боем. Обозлённые осназовцы "сделали" жолнежей Армии Крайовой за пять минут, взяв живыми только тех, кто был ценен как язык. Всех остальных переправили в соседнюю трясину, обитатели которой донимали бойцов взвода всё время ожидания, нещадно пытаясь высосать из них всю кровь. Столь быстрая расправа имела ещё и воспитательный эффект. Глядя, как погружаются в болото тела их товарищей, "аковцы" решили не геройствовать и, подстегиваемые обещанием капитана "оставить в живых только одного — самого разговорчивого", стали наперебой выкладывать всё, что им было известно. Не стал исключением и сам пан Ковальский, и поведал такое, что пришлось отходить со всеми тремя языками, оберегая их, как величайшую ценность. Вот и сейчас где-то в глубине леса пан Ковальский "со товарищи" старательно пишут всё, что рассказали накануне.

Обстановка резко изменилась и вместо плановой эвакуации на автомобилях пришлось уходить в лес, отрываясь от какой-то наступающей немецкой части. Впрочем, подобное состояние не было для бойцов Осназа уникальным событием. Ходили по немецким тылам не единожды, и не на один десяток километров. Выйдут и сейчас. Вот, только потерянное время жаль.

Вот, и сейчас задержка. Нужно переходить трассу. Но при таком количестве войск противника на ней, это просто самоубийство. Придётся отходить и искать другое место. Или же ждать ночи.

Вдали, на шоссе, показалась открытая легковушка, сверкнул на солнце погон. Павел навёл свой прицел и присвистнул. Погоны блестели золотом. Целый генерал. Такую добычу Павел не упустит, даже если неведомый снайпер открыть огонь не решится.

Генеральская машина приближалась к линии открытия огня. Павел навел СВБК на точку выстрела, подкрутил целик боковых поправок, выбрал слабину курка и приготовился к выстрелу. Своему или чужому, не важно. За такую цель капитан простит. Вот в прицел вкатывается радиатор, появляется лобовое стекло, адъютант на переднем сиденье.

Павел задержал дыхание. Ну!…

Неведомый снайпер не подвёл. Вплывший в перекрестье прицела генерал уже заваливался вбок, являя остолбеневшему соседу по заднему сиденью простреленную голову. Павел подвернул винтовку и нажал на курок. Страшным ударом остолбеневшего офицера вмяло в спинку сиденья. Павел дослал патрон, подвернул винтовку вперёд, но подскочивший адъютант уже падал на шофёра. Пришлось перенести огонь дальше и снять пулемётчика, следовавшего за генеральской машиной бронетранспортёра. А на шоссе тем временем падали люди. Снайпер торопился воспользоваться суматохой и валил всех, до кого мог дотянуться из своей засады. И пусть теперь это были обычные солдаты, главную свою задачу он выполнил. Пора ему и уходить. Но он не торопиться. Или не имеет опыта боёв в таких ситуациях. Или ему ужё всё равно…

Павел тоже не дремал, выпуская отпущенные самому себе десять патронов по наиболее опасным целям в виде пулемётчиков. Но вот клацнула последняя гильза. Старшина подхватил винтовку и соскользнул с холма, жалея, что не видит — начал ли отход неведомый снайпер? Но выше заработал пулемёт Захарова, а это означало, что боец всё же покинул свою позицию. Павел скользнул в лес, заспешил за ним Панкратов, затем Усманов, прикрывая их от возможного появления врага.

Иван приготовил винтовку сразу, как только из-за этого злополучного поворота, стоившего ему жизни Ольги, выползла легковая машина с откинутым верхом. Чутьё снайпера подсказало, что это и есть та цель, которую он так долго ждал. Оставалось только радоваться, что Солнце светит в спину, и, старательно вглядывающимся в окрестности, немецким солдатам не удастся увидеть бликов от его прицела. Автомобиль приближался, уже можно было рассмотреть золотые погоны, холёную морду под высокой фуражкой. Иван нашёл висок, довёл свою цель до намеченного ориентира, увёл прицел чуть вверх и вперёд, выбирая упреждение, и нажал на курок. Спустя мгновение возникла в голове цели красная точка выстрела, и генерал стал заваливаться вбок, скрывая находящегося за ним человека. Но тут, в крае оптики, подскочил адъютант на переднем сиденье, Иван передвинул прицел, нажал на курок и этот, не вовремя проявившийся, офицер исчез из перекрестья.

На шоссе творилось что-то непонятное! Падали пулемётчики, по которым пытался вести огонь Иван, стоило только ему навести прицел своей "мосинки". Редкие, ещё не погашенные, пулемёты вели огонь по всей округе, не сумев определиться с направлением огня вражеского снайпера.

"Кто-то ещё!", — сделал вывод Иван и перенёс огонь на солдат, ещё не уяснивших, как нужно себя вести в подобной ситуации. Приятно работать, когда кто-то, пусть и неизвестный, поддерживает тебя. Ковалёв, не особо спеша, выпустил две обоймы, когда немцы, наконец-таки, вычислили откуда, по их предположениям, ведёт огонь ближайший снайпер. Немецкие солдаты открыли бешеный огонь по всем зарослям кустарника, которые, по их мнению, были расположены слишком близко к дороге.

Ветки орешника взрезали первые пули опомнившихся немцев, взорвалась, намного впереди и левее, граната, кинутая особо талантливым метателем гранат. Но всё это только торопило его на расходование третьей, последней, обоймы. Больше боеприпасов для трехлинейки он не запасал, удивляясь, откровенно говоря, что даже эти удается выпустить.

Он успел потратить четыре патрона, когда "гансы" определились с его местоположением, и по его орешнику ударил настолько плотный огонь, что пришлось выползать под защиту небольшого холмика, на котором и была расположена лещина. За этой естественной возвышенностью он так успешно и скрывался всё время боя. Иван выпустил, вслепую, последний патрон, отбросил винтовку в сторону, жалея, что нельзя снять прицел согласно инструкции, притянул к себе немецкий автомат, передёрнул в нём затвор, помня о том, что отказывает он, чаще всего, из-за недосылки боеприпаса.

Ожидание, когда на него выскочит первый соискатель "железного креста", слишком затянулось. Кажется, за это время в вермахте перевелись наивные идиоты, уверенные в своём превосходстве только в силу расового происхождения. Более двух месяцев боёв научили немецкую армию тому, что они не самые лучшие, как думалось после похода в Европу, а всего лишь, самые обычные солдаты, самой обычной армии. Ну а советские "звери" научили даже самых самоуверенных постоянно оглядываться, если они хотят остаться в живых.

Вот и сейчас солдаты противника выдвигались в его сторону, падая через каждый десяток метров. Выстреливали, чаще всего в воздух, очередной патрон, поднимались, совершали следующий рывок вперёд, чтобы вновь упасть лицом в землю.

Иван прикинул свои возможности. Если он собирается уйти с этого места, то пора это делать. Вскочил и перебросил своё громадное тело на первый десяток метров. Пули, противно жужжащие над головой, прошли намного выше, что придавало уверенности прорваться дальше. Второй рывок дался намного легче. Включился в его игру со смертью посторонний пулемёт, отвлекавший противника на себя.

Самое странное, что был это, судя по звуку, немецкий MG. Но, за это время, оружие настолько перемешалось, что не стоило удивляться ничему. Пулемётчик короткими очередями добивал по шоссе ленту, давая ему возможность уйти.

Иван мысленно перекрестился, как, в своё время, учила его мать, поднялся и рванулся на целую сотню метров. Отметился по его пути, пара пуль взрезала дёрн сантиметрах в двадцати, очередной, а может тот же самый, не добитый его неожиданной поддержкой, немецкий пулемётчик. Иван рухнул в намеченное заранее углубление. Судорожно задышал, восстанавливая дыхание. Оставались самые тяжелые участки. И если его не поддержат огнём, то он навсегда останется на этом поле. Вот, правда, выяснить это можно только в рывке! Жаль, не знает он — кто решился его поддержать, и сколько времени он собирается это делать.

Но ему много не надо!

Вот только добраться до второй позиции. А там у него много сюрпризов! И врагам, и союзникам!

Взвизгнули над головой очередные пули, Иван поднялся и проскочил следующую сотню метров. Немецкий пулемётчик отметился по нём на пару метров выше. Вот и прекрасно! Пока "ганс" восстановит прицел, у него есть возможность дойти до опушки.

Немец долбил над головой, пока Иван не выскочил на опушку. Перевалился через естественный бруствер, отдышался. И почувствовал непонятную боль в правой ноге. Перевёл взгляд вниз и обнаружил кровоточащую рану. Всё-таки зацепили! Пусть и вскользь, но с каждой минутой рана болела всё больше, мешая сосредоточится на предстоящем бое. Пришлось искать индивидуальный пакет и закрывать рану кое-как намотанными бинтами.

Иван дополз до своего окопа и скользнул вниз. Прислонился к стенке, пытаясь отдышаться после смертельно опасного рывка. Достал из ниши фляжку, отхлебнул воды. Приподнялся над бруствером, отмечая положение противника.

Немецкие солдаты бродили вокруг его засады, не решаясь двинуться в сторону леса, посматривали, то в сторону его позиции, то на дорогу, где вокруг машины убитого генерала толпились те, кто с серебряными погонами.

Если бы солдаты имели право принимать решение, то они с радостью двинулись бы дальше. Одним командиром дивизии больше, одним меньше. Какая разница. В рейхе много других генералов, которые с радостью займут это место. А вот жизнь у солдата одна, и рисковать её лишний раз не очень хочется. Впрочем, их мнение никого не интересовало. От группы офицеров отделилось несколько чином поменьше, быстро организовали солдат в цепь и направили их в сторону леса.

Иван проскочил по узкой траншее в соседний окоп, всё-таки не зря он весь вчерашний вечер махал лопатой. Теперь противника ожидает чрезвычайно неприятный сюрприз в виде окопов полного профиля, пусть и для стрельбы с колена. Взял свою СВТ, пора немного проучить немецких офицеров. Тщательно прицелился и нажал на курок. Из неторопливо бредущей цепи вывалилась первая жертва, в лице офицера, подбадривающего своих солдат энергичными взмахами рук. Иван перевёл прицел правее и успел положить ещё одного, теперь на правом фланге. Цепь немедленно рухнула на землю, раздались первые ответные выстрелы, но большая часть пуль ушла куда-то вдаль. Заработал с дороги пулемёт, прореживая кустарник на опушке. Иван сделал ещё три выстрела по вжимающимся в землю немцам, умудрился зацепить двоих. Опустился за бруствер и глубоко вздохнул, стоило немного подождать. Патронов к его винтовке всего ничего. Глупо тратить их напрасно. Вот когда цепь поднимется, тогда он и продолжит. Тем более, что по опушке вели огонь уже два пулемёта, старательно поливая свинцом ни в чем не повинные деревья.

Солдаты в цепи тянули время, не торопясь в гости к "костлявой", но кому-то на дороге пришла в голову мысль, что "этого наглеца русского" нужно наказать непременно, и пришлось подниматься и спешить вперёд. Иван прозевал бросок первой группы, но уже из второй группы положил одного, а замешкавшуюся третью уполовинил, попав три раза ипотратив на неё оставшиеся четыре патрона. Поменял магазин, сделал ещё пять выстрелов, из них три удачных. Но пора было менять оружие. Немцы подошли достаточно близко и сейчас должны сделать рывок. Иван переместился в пулемётный окоп, приготовил MG. Как оказалось, вовремя, ибо немецкая пехота поднялась для рывка. И получила ещё один повод для удивления. Вместо редкого огня винтовки, их встретила пулемётная очередь. Из цепи, вначале, исчезали отдельные фигурки, пока Иван пристреливался по намеченным ориентирам, но вот немцы выскочили на линию, намеченную им с самого начала, и пулемёт, захлебываясь длинной очередью, прошёлся вдоль всей цепи, укладывая её на землю, кого уже мёртвым, кого только раненым. Упали и счастливчики, не получившие свинцового подарка.

Этот ход остался за ним. Надолго ли? Сейчас немцы добавят ещё один взвод и всё равно возьмут его, если не лобовой атакой, то обойдя по лесу. Или подгонят бронетранспортёр и под его прикрытием доберутся на бросок гранаты. Можно, конечно, отойти. Но он ещё не расстрелял, даже, первую ленту.

Иван увидел, как с дороги стал сползать немецкий бронетранспортёр. Кажется, накаркал. Вслед нему заспешила ещё одна группа немцев, разворачиваясь в цепь под прикрытием бронированной машины. Водитель осторожно вёл свой БТР, обходя бугорки и канавы, начал пристрелку его позиций пулемётчик.

Пришла пора менять позицию. Иван подхватил пулемёт и, сильно пригибаясь, заспешил направо. Там у него находился третий окоп, предназначенный, как раз, для близкого боя. Обнаружив вчера это место, он поначалу хотел пройти мимо, но, внимательно глянув ещё раз, остановился. Вывороченный ветром ствол большого вяза упал вдоль небольшой возвышенности, прикрывая от наблюдения со стороны дороги довольно глубокую канаву, то ли естественного, то ли искусственного происхождения. Почти готовый окоп. А может это и был окоп, оставшийся ещё с Империалистической. Иван не знал, шли ли здесь бои в прошлую войну или нет. Вот только ствол мешал. Хотя, почему мешал? Иван приступил к работе и вскоре прорытая под стволом амбразура превратила это место во вполне приличный импровизированный дот. Оставалось выкопать окоп и углубить ход к нему. Закончил он свою работу уже в полной темноте, но зато теперь у него была позиция, защищённая намного лучше открытого пулемётного гнезда.

Оказавшись в своём "доте", Иван пристроил пулемёт, метнулся в первый окоп за СВТ, прихватил и немецкий МП. Это его последнее место, нужно собрать всё оружие, чтобы было под рукой. Взял винтовку, нашел в прицеле бронетранспортёр и стал ждать, когда тот подойдёт на такое расстояние, с которого Иван гарантированно не промахнётся.

Генерал Романов рассматривал идущий впереди бой. Кто-то отчаянный в одиночку вступил в схватку с фашистами и сейчас умело расстреливает из пулемёта наступающий на него взвод пехоты.

— Ай, да молодец! — похвалил бойца кто-то из работников штаба.

— Да, мой это боец! Мой! — Суетился рядом с генералом капитан Лазарев. — Из моего батальона. Красноармеец Ковалёв.

— Почему так решил? — Удивился генерал.

— Да, во всей дивизии больше такого верзилы нет. — Убеждал его капитан. — К тому же он и снайпер, и пулемётчик. А этот и из винтовки стрелял, и из пулемёта, дай бог, поливает.

— А здесь он как мог оказаться? — вмешался штабной.

— Я его вчера отправил сопровождать курьера штаба армии.

— Откуда курьер у нас мог появиться? — поразился командир дивизии.

— Не знаю, товарищ генерал. — Ответил комбат. — Но документы были в порядке, и мешок с бумагами при нём был. Вот я и решил его в тыл отправить. И бойцов в сопровождение дал.

— Бойцов? — Спросил штабной. — Но здесь только один!

— Напарница у него была. Снайперша. — Ответил капитан. — Может, из винтовки она стреляла?

Генерал вновь провёл биноклем вдоль дороги. Немцы почему-то остановились и решили уничтожить этого стрелка. Хотя до дороги настолько далеко, что огонь, даже из снайперской винтовки, может быть только беспокоящим. Но, тем не менее, они пытаются подавить его. Что-то непонятное творится в этом месте.

— Товарищ генерал, разрешите? — продолжил капитан Лазарев.

— Что именно? — Поинтересовался комдив.

— Поддержать Ковалёва. — Обрадовался, что его хотят выслушать комбат. — Ведь погибнет ни за грош! Да ещё у нас на глазах!

— А вдруг это провокация? — Появилось в разговоре новое действующее лицо. Начальник особого отдела дивизии старший лейтенант Попов решил выяснить, чем так долго занимаются комдив и его свита перед дорогой, занятой противником.

— Ты, старлей, хрень не неси! — Поставил его на место штабной подполковник. — Ради того, чтобы тебя заманить, устроили настоящий бой и целый взвод под пулемёт положили? Думай, чего несёшь!

Особист отвернулся, пряча обиженное лицо. Генерал мысленно усмехнулся. Цены бы такому работнику не было где-нибудь в тылу. У него не то, что людишки, но даже мыши и тараканы каждый день отчитывались бы о проделанной вредительской работе и стучали друг на друга. Но вот на фронте люди делать этого не хотели. Несмотря на все старания старшего лейтенанта. Каждый раз, вызванный для очередной задушевной беседы, боец или младший, а то и средний, командир делали удивлённые глаза, когда особист пытался им намекнуть о возможной вредительской деятельности их сослуживцев, клялись партией и комсомолом, а то и пытались божиться и креститься, что такого в его взводе, роте, батальоне БЫТЬ НЕ МОЖЕТ. Генерал Романов был с ними согласен. Вредить надо в штабах, а не на передовой! С пером в руках это получается намного эффективнее, чем с пулемётом, тем более повёрнутым в сторону противника.

— Так, как же, товарищ генерал? — Настаивал на своём капитан Лазарев. — Можно я, со своими бойцами?…

— Давай, капитан! Но только не сам! Пошли с десяток бойцов, нам тут не нужно особо шуметь. — Решился комдив. Повернулся назад. — Матвей Егорыч, сколько у нас снарядов осталось?

— По десять снарядов на ствол, из тех, которые сумели вытащить. — Доложился командир противотанкового дивизиона майор Сапронов. — Правда, ещё у трёхдюймовок полсотни выстрелов есть, но там, полностью боеспособное, только одно орудие.

Генерал знал всё это и сам. Неделя тяжелых боев даром не прошла. Генералы Вермахта выбрали его дивизию в качестве основной жертвы и стремились пробить её оборону почти неделю, нанося удары различной интенсивности по разным направлениям. Проверяли оборону отдельных батальонов, испытывали стойкость полков и даже прощупывали отдельные роты и взвода. В конце концов, перенесли удар восточнее и на второй день сумели прорвать оборону. Конечно, и дивизия там была, не чета его соединению. Он, со своими полками, почти, с первого дня войны в бою. Ковно брали, добивали остатки немецких войск в Прибалтике, были переброшены в состав Прибалтийского фронта, сдерживали, сколько могли, немецкое наступление. И держались бы и дальше, но вчера к вечеру пришёл-таки приказ об отступлении. Жаль, конечно, что поздновато. Будь у него, хотя бы, сутки времени он не только сумел бы прорвать кольцо окружения, но и вывел бы большую часть своей техники, брошенной, хоть и выведенной из строя, далеко позади. Ведь и эти орудия вытащили только потому, что они были на конной тяге. Бензин и соляра давно закончились, после того, как немецкие лётчики, не глядя на потери, старательно проутюжили все ближайшие железнодорожные станции. Пусть и не осталось теперь у Люфтваффе на их участке фронта самолётов, но свою задачу они выполнили. И сейчас преимущество в манёвре на стороне Вермахта, а его дивизии остаётся только пятиться на восток, ожидая когда командование фронта перебросит подкрепления.

Хотя фронт не торопится. То ли резервы заняты в другом месте, то ли их направление не самое важное? И где-то противник нанёс удар намного мощнее. Этот "Варшавский чирей", как, в сердцах, обозвал выступ советских фронтов в Польше их комфронта Ватутин, намного опаснее для нашей армии, чем для немцев. Что и доказали сейчас германские войска, ударив с выступа Восточной Пруссии на юг. И сейчас торопятся к Варшаве. Хотя какой в этом смысл? Три недели назад этот удар принёс бы намного больше пользы немцам. Но они почему-то тянули? Не хотели повторять майских ошибок? Вполне возможно, что удар Манштейна был всего лишь отвлекающим манёвром, нужным для успокоения командования Красной Армии. Если это так, то свою роль он выполнил.

Прибежал командир разведчиков, которому была поставлена задача проверить окрестности и найти наиболее подходящее место для прорыва через шоссе.

— Ну, старший лейтенант, что у нас хорошего? — Встретил его генерал.

— Товарищ генерал, мои разведчики прошли вдоль дороги километра по три. Удобнее всего подходы к шоссе километра на полтора южнее. Дорогу лучше всего перекрывать на вот этом повороте. — Разведчик указал на место недалёкого боя. — Мы, кстати, неподалёку отсюда кое-что интересное нашли.

— И что именно?

— Вам лучше самому посмотреть. — Разведчик протянул генералу вскрытый мешок курьера и удостоверение командира РККА.

Удостоверение было обычным. А вот содержимое мешка очень занятным. Вместо штабных карт, как значилось в сопроводительных бумагах, там находились чистые бланки удостоверений и красноармейских книжек, разного рода справки и накладные, а также деньги, как советские рубли, так и германские марки, и даже польские злотые, ещё имевшие частичное хождение в Польше.

— Занятный мешочек! — Сказал генерал. — И где вы его добыли?

— Здесь метрах в трёхстах. — Командир разведки кивнул головой в направлении на северо-запад. — Нашли свежую могилу. На ней табличка: "Старший сержант Краснова и красноармеец Ковалёв".

— Вот, стало быть, где Ольга! — Вмешался капитан Лазарев. — А Ковалёв на дороге, бой ведёт. Оттого, значит, и не отходит, что заранее себя похоронил! А что с шофёром и курьером?

— Шофёр, судя по всему, неподалеку закопан. А вот курьера мы в овраге обнаружили, вместе с тремя убитыми немцами. Удивились тому, что обычного бойца похоронили, а лейтенанта, как собаку бросили. Проверили документы, осмотрели мешок. А затем более тщательно обыскали одежду этого курьера. И вот, что нашли!

Разведчик протянул генералу клочок шёлковой ткани с надписью готическим шрифтом и металлический жетон.

— Переводчика сюда! — Отдал приказ генерал.

Кто-то из командиров штаба побежал выполнять приказание. Старший лейтенант продолжил.

— Ткань за подкладку фуражки была спрятана. А жетон в каблуке сапога. Больше ничего не обнаружили, хотя все швы прощупали.

Прибежавший переводчик внёс ясность, прочитав надпись на лоскуте ткани. А гласила она, в вольном переводе на русский, примерно то, что "предъявитель сего является офицером германской армии, с правом самостоятельного принятия решения". Какого решения? О чём именно? В немецких штабах, судя по всему, знали о каком решении идёт речь. Но тогда, выходило, что очень, даже, непростой курьер пытался следовать через порядки их дивизии. И то, что он не дошёл до пункта следования, уже было большой удачей. Но, тогда, следовало информацию о нём, как можно быстрее, доставить в штаб фронта, а там пусть решает вышестоящее начальство, оправдывая свои, более многочисленные, звёзды на петлицах. Жетон, изъятый у шпиона, никакой ясности в ситуацию не внёс. Значился там только номер агента, да на другой стороне его принадлежность к СД. И больше ничего!

— И что теперь делать? — Спросил начальник оперативного отдела штаба дивизии подполковник Титов. — От всех курьеров каблуки отрывать?

— Ага! И фуражки на лоскуты рвать! — Поддержал его командир разведки.

— Тогда уж лучше в одних подштанниках их в штаб отправлять! — Усмехнулся комдив. — Вдруг, завтра немцы свои знаки отличия в мотню вшивать начнут?

Сопровождающие генерала командиры штаба дивизии рассмеялись горьким смехом. Пока такого не случалось, но кто его знает, куда потечёт мысль немецкой контрразведки завтра? Может и в более экзотические места?

Прибежал сержант разведчик и, отчаянно маша руками, постарался привлечь внимание своего командира. Старший лейтенант отошёл к нему, внимательно выслушал, отдал какое-то приказание. Вернулся к дивизионному начальству.

— Товарищ генерал, бойцы докладывают, что встретили в лесу ещё три группы бойцов соседней дивизии общей численностью 114 человек. Я велел, как вы и приказывали, отвести их в полк майора Севидова. — Старший лейтенант дождался одобрительного кивка комдива и продолжил. — А ещё обнаружена группа Осназа. Их командир сейчас подойдёт.

Действительно, вскоре показался атлетически сложенный человек, фигуру которого не мог скрыть даже маскировочный комбинезон пятнистого цвета, введённый незадолго до войны для разведки и диверсионных групп.

— Товарищ генерал, разрешите обратиться?

— Обращайтесь. — Отозвался комдив.

— Командир группы Осназа капитан Синельников. Выходим из окружения. Имеем ценные сведения, которые необходимо, как можно быстрее доставить в штаб фронта.

— Генерал Романов, командир 172 стрелковой дивизии. — В свою очередь представился комдив. — Тоже выходим из окружения. Особо ценных сведений нет, если не считать вот это. — Генерал кивнул на содержимое мешка курьера. — Но тоже хотим, как можно быстрее добраться до наших войск.

Осназовец усмехнулся, оценивая немудреную шутку начальства.

— Разрешите присоединиться к вашей дивизии, товарищ генерал?

— Слушай, капитан, а что здесь произошло? — Командир дивизии кивнул на дорогу. — Что немцы взбеленились что ли? Зачем колонну остановили из-за одиночного бойца?

— В машине на дороге немецкий генерал, убитый этим бойцом.

— Это точно? — Подал голос подполковник Титов. — Откуда такие сведения?

— Мой снайпер подтвердил. Видел, когда поддерживал его огнём.

— Как же он мог с такого расстояния попасть? — Продолжал сомневаться подполковник.

— А он стрелял из тех кустов, что посреди прогалины стоят. — Уточнил Синельников.

— А твой боец тоже там был? — Спросил генерал.

— Никак нет, товарищ генерал. — Ответил осназовец. — Мой снайпер из "Гюрзы" работал.

Командиры штаба переглянулись. Хоть и считалась снайперская винтовка большого калибра секретным оружием, но за два с половиной месяца боёв слышали о ней многие, пусть и не видел никто саму винтовку, но следы её работы попадались.

А вблизи дороги, по-прежнему, шёл бой, но теперь по немцам вели огонь два пулемёта и несколько винтовок.

Иван успел сделать два выстрела, зацепив пулемётчика в бронетранспортёре, когда за спиной раздался хруст веток. Он развернулся, хватая немецкий автомат, и в удивлении обнаружил, как из-за деревьев выскакивает его бывший взводный, вслед нему появляется пулемётчик его отделения Агафонов с "Дегтярём", а затем ещё несколько бойцов, пригибаясь к земле, спешат к его позиции.

Вскоре лейтенант рухнул в окоп рядом с Иваном.

— Ну здравствуй, Ковалёв. — Вытолкнул он из себя, пытаясь отдышаться. — Рассказывай, что за войну ты тут устроил?

В соседний окоп спрыгнул Агафонов, пристраивая свой ДП на бруствере. Остальные бойцы распределились за бровкой, как, теперь, был абсолютно уверен Иван, старого оплывшего окопа, оставшегося с далёкого четырнадцатого года, когда русские армии в этих местах мерились силами с войсками кайзера. С радостным удивлением Ковалёв обнаружил, что последние два бойца тащат противотанковое ружьё. Кажется, экипаж немецкого БТРа ожидает большой сюрприз. Бронебойщики выбрали окоп Агафонова, пристроили свою "дуру" на бруствере, дожидаясь команды на открытие огня. Но лейтенант не торопился, ожидая реакции противника. Ждал и Иван, вновь поменяв оружие и перейдя к пулемёту.

"Гансы" всё же решились на атаку, судя по всему, вычислив, что противостоит им только один человек. Двинулся вперёд бронетранспортёр, выискивая самую удобную позицию. Стали приподниматься в цепи головы солдат, оценивающих возможный путь движения. Напряглись и советские бойцы. Противник, пока, не знает о том, что их стало больше. Стало быть, нужно это использовать. К сожалению, превосходство это недолгое — на пару минут, не больше. Вот, и нужно это короткое время использовать так, чтобы у оставшихся в живых солдат противника, а такие всегда есть, даже после самой жуткой артподготовки, отбило всякую охоту продолжать бой.

Заработал пулемёт БТРа, то ли рана у первого номера расчёта оказалась несерьёзной, то ли вёл огонь второй номер, но пули старательно взметали пыль бруствера, резали кустарник, косили траву и цветы перед их позициями.

Остатки взвода терпеливо ждали команды. Вот, бронетранспортёр нырнул носом в очередную канаву, и взводный махнул рукой. Звонко хлопнул выстрел бронебойки, тут же последовал второй, и остановившийся БТР выбросил из моторного отсека первую струйку дыма. Поднявшаяся цепь немецких солдат прошла не более метра, когда по ней ударили два пулемёта и несколько винтовок. В одно мгновение большая часть цепи была выкошена плотным огнём. Оставшиеся счастливчики рухнули на землю, выискивая малейшие укрытия. Кому-то повезло и они смогли укрыться в вымоинах и канавах. Кто-то оказался достаточно проворным, чтобы укрыться за бронёй БТРа, хоть тот и пылал весёлым пламенем. Самые хитрые не отошли далеко от прежнего укрытия, такого же старого окопа, как и у Ивана с его бывшим взводом.

С дороги ударили по их позициям два или три пулемёта, немцы стали разворачивать орудия, которые, так вовремя для них, вывернулись из-за поворота, спеша отомстить за гибель своих товарищей. Но тут Ивану и его взводу выпал счастливый случай в виде эскадрильи штурмовиков, решившей навести порядок на этой дороге. Короткая, но яростная, штурмовка дороги пулемётами и пушками, выпущенные на втором заходе "эрэсы", добавившие паники и хаоса на дороге не столько своим действием, сколько жуткими слухами, сопровождавшими это оружие. Вообще-то, лётчики штурмовых полков старались реактивные снаряды выпускать первыми, используя психологический эффект этого, не столь совершенного, оружия, но видимо, в данный момент, они просто не ожидали увидеть перед собой достойные цели.

— Отходим! — скомандовал лейтенант, решив воспользоваться суматохой на дороге.

Действительно, противнику было сейчас не до них. Первыми вскочили бронебойщики, подхватили своё громоздкое ружьё и, прикрываясь кустарником, заспешили вглубь леса. Затем сменяя друг друга, оттянулись туда же стрелки. Добив по лежащей немецкой цепи диск, метнулся от опушки Агафонов. Иван расстрелял остаток ленты по рытвине, в которую, как он помнил, упал немецкий офицер, снял пулемёт с бруствера. Дождавшись, когда из леса заработает ДП Агафонова, прикрывая их, они с лейтенантом рванули в чащу.

Закатные лучи позолотили верхушки деревьев. В глубине леса уже сгущалась самая настоящая темнота. Тянуло из чащи прохладой.

Иван в очередной раз подровнял дёрн на могиле Ольги, встал с колен, отряхнулся.

— Пойдём, Ковалёв, — послышался тихий голос лейтенанта, — её уже не вернёшь.

Иван тайком смахнул некстати навернувшуюся слезу. Он и сам всё это понимал. И, даже, приготовил себе место рядом с ней. Но судьба распорядилась иначе. И он вышел из боя живым. И, стало быть, надо жить дальше. И надо мстить. Он свой счёт еще не закончил.

Ковалёв забросил за спину свою СВТ, окинул взглядом место, старательно запоминая каждую мелочь. Он сюда вернётся, обязательно вернётся. Развернулся и двинулся в лес вслед за лейтенантом.

Подходило время прорыва через шоссе.

8 августа 1941 года восточнее Лодзи

Заскрипел зубами сосед по палате. Андрей приоткрыл глаза, повернулся в ту сторону. Генерал старательно контролировал себя во время бодрствования, но стоило ему провалиться в сон, как боль давала о себе знать, и он начинал стонать и скрипеть зубами. Генералу вчера сделали первую операцию, но, как говорила Ирина, предстояла ещё, как минимум, одна. Если повезёт! А если нет, то ещё несколько. Нашпигованные мелкими осколками ноги командарма представляли собой кровавое месиво, когда его укладывали на операционный стол. За два часа адской работы хирурги извлекли все куски снаряда, оставившие видимые следы входа в тело, но часть из них осталась. И сейчас давала о себе знать. А может, нестерпимо болели многочисленные разрезы, оставленные хирургами при извлечении немецкого железа.

Андрей представил себе ощущения генерала и поморщился. Из его правой ноги извлекли только два осколка, и то он до сих пор не может полноценно ей работать. Правда, и осколки пропороли ему мышцы до самой кости, и извлекали их не намного меньше, чем у соседа по палате.

Андрей прикрыл глаза, но спать не хотелось. За окном палаты уже светлело небо, проявился контур рябины, заслонявшей часть оконного проёма. Прошлёпал кто-то по коридору, направляясь в туалет, а может в курилку. Тянуло прогуляться, но не хотелось покидать уютное тепло кровати, пусть и надоевшей за эти две недели вынужденной отлёжки. Поначалу, Андрей рвался немедленно выбраться из этого заведения, даже собирался применить свою власть "личного представителя Ставки", заставив врачей бегать за ним по всем нужным ему местам. Но лечащий его врач, со смешной фамилией Пузырь, флегматично протёр свои очки, торжественно водрузил их на "пуговичный" нос и произнёс: "Молодой человек, а вы хотите ходить на ДВУХ НОГАХ, или одна у вас лишняя?"

Начальник госпиталя военврач второго ранга Малкин был не столь дипломатичен и разразился длинной тирадой, большая часть которой состояла из непереводимого на другие языки русского мата. Приличными в данном монологе были только предлоги "в" и "на". Но речь оказалась чрезвычайно убедительной. Потирая свой немалый семитский нос, доктор ещё минут двадцать рассказывал Андрею, что он, как врач, думает об "умственных способностях" своего пациента, готового потерять ногу ради служебных дел.

И Андрей сдался. Дал уложить себя на долгие две недели, терпеливо держал повреждённую ногу в требуемом лечащими эскулапами положении, по крайней мере, во время врачебных обходов, стойко переносил процедуры и пил все микстуры и порошки.

Что поделаешь? Пенициллин пока не открыли! Хоть и рассказал Андрей всё, ему известное, об этом чудо-лекарстве. Но одного рассказа недостаточно. Нужны методики, способы выращивания культуры данной плесени, технологии производства больших объёмов лекарственного препарата. Нужно немалое время на отработку производства.

Больше всего Андрей опасался грозного окрика из Москвы, но Верховный молчал, позволяя остаться в данном месте до окончательного выздоровления. Конечно, серьёзный разговор ещё впереди. И Сталин "пропишет ему по первое число" за дурацкое геройство. Наверняка ведь, ему уже доложили о том, как личный представитель Ставки бегал с гранатомётом, изображая из себя "супермена". Хорошо хоть Сашка не отметился такими поступками, а то был бы полный "абзац".

Но была ещё одна причина, из-за которой он остался в этом госпитале, хоть и была возможность найти другое место лечения. Звали эту причину военврачом третьего ранга Кузнецовой, а для Андрея попросту Ириной!

Когда, впервые после операции, с трудом раскрыв глаза, он обнаружил в окружающем его мутном тумане удивительно красивый лик, то первой мыслью было, что "не врут попы" и ангелы действительно существуют. Но ангел протянул руку, вытер с его лба пот и поинтересовался самочувствием батальонного комиссара. Заскрипели в голове извилины, выстраивая друг за другом мысли о том, как должен выглядеть рай и ад, и куда его занесло. Но ангел вдруг встал, обнаруживая полное отсутствие крыльев и наличие белого халата медицинского работника.

"Живой?!" — удивился Андрей и провалился в спасительное марево сна.

Следующее его пробуждение было не столь сказочным. Отошёл наркоз и появилась боль в истерзанных мышцах, напоминающая о ране периодическими прострелами вдоль повреждённой ноги.

Первые дни он не мог думать ни о чём, кроме боли. Старинные лекарства на него очень плохо действовали, и на залечивание раны организм использовал собственные резервы. Но где-то к пятому дню дело пошло на поправку, и Андрей, выпросив у врачей костыли, наконец-таки смог выбраться в коридор. Короткая прогулка — до туалета и обратно — отняла у него все силы. С трудом доскакав до кровати, он рухнул на неё и, скрипя зубами от боли, стал ждать, когда утихнет нестерпимое жжение в ране.

Чья-то прохладная рука коснулась его лба, провела полотенцем, смахивая капли пота. Андрей приоткрыл глаза и обнаружил в нескольких сантиметрах от себя заботливо склонённое нал ним лицо, как ему теперь было известно, военврача третьего ранга Кузнецовой.

Мелькнула в голове хулиганская мысль. Андрей пытался одернуть себя, но всплывший из глубин памяти юношеский задор толкал под руку и шептал: "А почему бы и нет?"

"А почему бы и нет?" — подумал Андрей и протянул руку. Нежно обхватил военврача за шею, притянул к себе и впился губами в её приоткрытый от удивления рот. Минуты полторы они составляли единое целое, пока в коридоре не послышались чьи-то шаги. Ирина отпрянула от него, вскочила на ноги и, поправляя на себе халат, заспешила к выходу.

"Обиделась, или нет?" — думал Андрей, старательно прокручивая в голове все свои действия. В его время подобный поступок означал бы начало романтического приключения, или постельной интрижки, в зависимости от реакции женщины. Но как отреагируют здесь?

У Андрея так и не нашлось времени на заведение серьёзных отношений с какой-либо из особ противоположного пола. Большая часть его времени уходила на работу, которая росла, как снежный ком. Стоило решить одни проблемы, как на их месте немедленно возникали другие, и так до бесконечности. Редкие минуты отдыха проходили всё в том же рабочем коллективе, в составе которого из лиц прекрасного пола было несколько "синих чулков", озабоченных производством даже больше Андрея. И с десяток студенток старших курсов и аспиранток, не намного старше. Со столь молодыми особами Андрей старался любовных отношений не заводить. Наличествовал "горький опыт" ещё из прежней жизни. А на, ничего не обязывающую, любовную интрижку эти девушки вряд ли были способны. Да и не рискнул бы Андрей сотворить такую глупость в своём институте.

В конце концов, естественные потребности организма в контактах такого рода прекрасно понимали кураторы из НКВД. Поэтому на выходных в его распоряжении оказывалась приходящая "домработница" и данная проблема снималась, к обоюдному удовольствию.

Но здесь всё было по-другому! Как сексуальный объект Ирину он не воспринимал, но не отрывал от неё взгляда, и явно, и из под прикрытых ресниц, всё время, пока она находилось в его палате.

В пустующей палате высшего комсостава он пробыл один почти две недели, пока позавчера не привезли тяжело раненого командарма-тринадцать генерала Филатова. Петр Михайлович во время бодрствования старательно скрывал боль, пытался балагурить и даже делать комплименты осматривающей его Ирине.

Андрей не обращал на это никакого внимания. Между ним и Ириной всё решилось в тот же день. Ближе к вечеру, когда Андрей после очередной порции таблеток и микстур блаженно дремал, используя то непродолжительное время, когда боль всё-таки стихала, в палату тихо вошла она. Присела на табурет у кровати и стала молча рассматривать его. Через пять минут Андрею надоело притворяться спящим. Он протянул руку и взял пальцы Ирины в свою ладонь. Она не сопротивлялась. Потянул за пальцы и, вот, она склонилась над ним. Медленно и осторожно погладил её подбородок, щеки, пригладил волосы. Потянул к себе, и Ирина сама приникла к его губам. А потом они говорили. Много! Обо всём! Естественно, Андрей промолчал о том, откуда он. На вопрос о семье ответил строго по легенде: "Все погибли в Испании". Чувствуя себя влюблённым подростком, он даже пытался читать ей стихи, не особо заботясь о времени их написания.

На третий день влюблённости выпросил у лейтенанта из соседней палаты гитару, всё равно, тот ничего толком играть не умел, кроме трёх "блатных" аккордов. Привёл в рабочее состояние расстроенный инструмент и устроил для Ирины концерт, стараясь петь только те песни, которые не вызывали много вопросов у окружающих.

Всё-таки Сталин разрешил Андрею петь определённый набор песен из того богатого репертуара, что был ему известен. Где-то на второй месяц пребывания Андрея в этом мире "вождь" решил ознакомиться и с этим наследием будущего. Андрея усадили перед магнитофоном, вручили гитару и разрешили петь. Всё! Даже антисоветское! И Андрей пел несколько дней, старательно вспоминая слова песен своего детства и юности. Песенные шедевры из советских кинофильмов. Популярные шлягеры ВИА семидесятых и восьмидесятых, когда песни ещё сохраняли смысл. Военный цикл Высоцкого и Розенбаума. Вспомнил и известные ему хиты девяностых. Завершив работу песнями Любэ.

Удивительно, но вождь нашёл время внимательно прослушать всю работу Андрея. И даже довести до его сведения "рекомендованный" список, который Андрей мог считать своим и исполнять в любое время и в любом месте. Некоторые песни были переведены в резерв и должны были, по мнению Сталина, введены в оборот позже. Но были среди них и такие, о которых было велено забыть, по крайней мере, до его, вождя, смерти.

Вскоре последовали и действия. Через месяц молодой парнишка, по тембру голоса удивительно напоминавший солиста Песняров, спел по радио "Вологду". И страну взорвало! Странно непохожую на всё написанное до этого песню пели все и везде. Затем людей ошеломили "Подмосковные вечера". И пошло! Примерно раз в месяц вождь "выпускал в свет" очередной шлягер, самостоятельно определяя очерёдность их появления и счастливчика, которого объявят автором этого шедевра.

Правда и Андрей умудрился запустить в оборот несколько песен. Первый раз, когда, ещё в ноябре прошлого года, спел морякам "Там за туманами". И, сейчас, подводные лодки на всех флотах провожают и встречают из похода громовым "Но мы вернёмся, мы, конечно, доплывём…".

Второй, когда в преддверии Нового года, "подарил" Сашкиной сестре "Три белых коня" и "Снежинку" из знаменитого в своё время телевизионного фильма "Чародеи". Пятнадцатилетняя Алёнка своими песнями произвела фурор не только в собственной школе, но и в везде, куда её звали все долгие зимние месяцы. Пришлось Андрею расширить её репертуар почти всеми детскими песнями 80-90-х, которые он помнил.

Иосиф Виссарионович тогда только поморщился, видимо Андрей нарушил какие-то его планы по поводу появления этих песен, но неудовольствия не высказал. Слишком всё удачно получилось. Появилась на эстрадном небосклоне новая, талантливая и молодая певица, пластинки которой стремительно разлетались не только по Советскому Союзу, но и в некоторых странах Европы, вызывая крайнее изумление европейцев. Оказывается, в варварской России петь умеют не только пьяные медведи на улицах.

Недоразумения с авторством песен объяснили очень просто, объявив автором стихов саму Алёну, а композитором некоего А.Н. Баневича. Особо дотошные критики, пытавшиеся найти эту неуловимую личность, получили вначале несколько туманных намёков, а потом грозных окриков из НКВД, и немедленно затихли, переведя свои поиски в разряд гаданий на кофейной гуще. Возникли случайными слухами, немедленно умножились и, вскоре, перешли в разряд непререкаемых истин утверждения о том, что подлинным автором является кто-то из верхушки Советского государства, пытающийся таким образом скрыться от сомнительной славы эстрадного деятеля. Что вполне устраивало всех заинтересованных лиц.

И вот теперь батальонный комиссар Банев "прокололся" в третий раз. Немедленно возникший к его песнопениям интерес был вполне естественен для госпиталя, и мог закончиться ничем, если бы…

Если бы не очередной самородок, которыми так богат наш талантливый народ. Уже на второй день после начала этого концерта Андрей услышал в конце коридора впервые исполненную им в этом мире песню. Добравшись, с двумя "перекурами", до этой палаты он обнаружил там молодого паренька, старательно выводящего на аккордеоне, сыгранную Андреем мелодию, правда, немного по-другому.

Заряжающий противотанковой соропятки мог воспроизвести всё, что слышал хотя бы раз в жизни. На любом из доступных клавишных, или "кнопочных", инструментов. По крайней мере, Андрей видел, с какой лёгкостью он менял громоздкий аккордеон на лёгкую гармонь. Слышал непередаваемое исполнение нескольких "его" песен на стоящем в холе первого этажа пианино. На вопрос об умении играть на рояле, боец Петров только пожал плечами и сказал, что "не пробовал".

Творчески осмысливая сыгранные Андреем мелодии, Ванечка Петров, как звала его вся женская часть персонала госпиталя, находил совсем другие мотивы, которые делали песню неуловимо лучше. Хорошо, что не слышали эту обработку авторы данных песен. Ибо, им пришлось бы в знак протеста только сожрать свои партитуры.

Был Иван Петров стопроцентным самоучкой. Какая в крохотном уральском селе музыкальная школа? Сосед показал, как на гармони клавиши нажимать, и всё… А дальше, оно само как-то… Дома гармошка, в ремесленном училище баян, в доме культуры железнодорожников познакомился с пианино, а здесь, на фронте, повезло добыть в качестве трофея аккордеон. Вот и все "музыкальные школы"! Умел Ваня не только повторять, но и играл что-то своё, то тихое и печальное, то задорно-быстрое. Бросающее то в танец, то в беспричинную грусть.

Талантище на всю тысячу процентов. А мог навсегда остаться около своего орудия, в качестве размена на два немецких танка. Но был спасён товарищами по расчёту.

А, вот, командир огневого взвода лейтенант Черных навечно остался на окраине этого польского хутора. Вёл огонь, пока на позицию орудия не вкатились фашистские панцеры. Рванули, напоследок, противотанковые гранаты, которые командир расчёта приберег для, такого вот, последнего момента, и все, кто там в данный момент оставался, перешли в разряд "безвозвратных потерь".

Зейдлиц всё-таки прорвался. Обошёл город, когда узнал, что ни горючего, ни боеприпасов в нём нет. Обманул направленные против него батальоны, вызванные начальником охраны Андрея, пробил оборону и ушёл. Пусть и полегло немало немцев на улицах города, но и защитники понесли очень большие потери. От их роты охраны половина осталась. А от комендантской роты и того меньше.

Да немцы враг серьёзный. Оправившись от майского разгрома, немецкие генералы подтянули дивизии из Бельгии и Франции и сейчас заново, впервые после окончания боёв на Западном фронте, учатся воспринимать противника всерьёз. Нынешняя ситуация соответствует где-то сорок третьему году времени Андрея. Немцы ещё считают себя сильнее, а все свои неудачи списывают на случайности и невезение. Они ещё могут наносить серьёзные удары, и начавшееся в северной Польше наступление основательное тому подтверждение.

Не совсем ясно, что там происходит? Информация, доходящая до Андрея не превышает уровня слухов, циркулирующих между выздоравливающими. Хотелось бы знать больше! Но перед ним никто отчитываться и не собирается. Вождь выдаёт ему ровно такой объём информации, который считает необходимым, не допуская ни к чему, что прямо или косвенно не касается работы его института. Вон даже о самолёте, на котором Андрей прилетел, удалось узнать самую малость. Его развинтили на отдельные детали, каждую измерили и описали, составили чертежи и собрали обратно, за исключением двигателя, как самой ценной части. Его передали двигателистам для изучения и копирования.

Швецову, используя сведения, узлы и технологии из, трофейного, как ему сообщили, двигателя, удалось таки довести до ума свой АШ-82. А Лавочкину переделать под него собственный ЛаГГ-3. И скоро пилотов люфтваффе ожидает очень неприятный сюрприз в виде нескольких истребительных полков Ла-5 и И-185, ожидавших своего часа на тыловых аэродромах. Поликарпову, хоть и не простили гибели Чкалова, но дали возможность доработать свой истребитель, хотя бы, с другим двигателем.

Впрочем, пока справлялись и Яки. Если не за счёт мастерства, то хотя бы численным превосходством.

Андрею из его "наследства" досталась только рация, скопировать которую пока не представлялось возможным. Слишком сильно различались технологии будущего с возможностями этого времени. Но всё же кое-что удалось внедрить, если не полностью, то хотя бы частично. Все изделия их института строятся на блочной основе, позволяющей упростить ремонт до минимума. Кроме этого, Андрей вместо принятого сейчас навесного монтажа ввёл в свои изделия печатные платы. Ещё один большой плюс. Конечно многое внедрить не получается, но придёт время и для других новшеств.

Появился и у асов люфтваффе ещё один чрезвычайно неприятный противник. Сашка смог опробовать "Шилки" в бою против самолётов. Причём оба варианта.

И если с неэлектронным вариантом особых проблем не было. Их просто поставили в состав танковой колонны и дождались появления немецких пикирующих бомбардировщиков. А когда "штуки" закрутили свою любимую "карусель", ударили со всех стволов. Отлетающие от пытающихся выйти из пикирования "лаптежников" куски фюзеляжа блестяще подтвердили, что машина удалась. Немецкие самолёты ополовинили до того, как лётчики поняли, что дело пошло не так, как они рассчитывали и нужно срочно сбегать.

С электронным вариантом было сложнее. Приведение его в боевое положение требовало довольно продолжительного времени. Это, во время Андрея "Шилка" таскала свой радар с собой. Здесь подобное устройство ещё недоступно! Радары представляют собой две отдельные машины. Радиолокатор дальнего наведения — стандартная трёхосная будка, составляющая основу радиолокационной разведки Красной Армии. И непосредственный командный пункт управления огнём, на основе такой же бронемашины, вынесенной на несколько десятков метров назад, с локатором ближнего наведения. Ну никак не входили в один корпус электронная аппаратура и серьёзный боезапас! И даже то, что удалось сделать, было на грани невозможного.

Получилась очень интересная конструкция "боевого треугольника". В центре и позади машина управления. Впереди, разнесённые в стороны под одинаковым углом, две огневые машины. Локатор нащупывает цель, передаёт по кабелям, которые желательно закопать в землю, параметры наведения блокам управления орудия и, одновременно, наводчикам огневых машин. Те, как только враг добирается до расстояния, переданного локатором, открывают огонь. А наводчики корректируют работу пока несовершенной аппаратуры.

Результат превзошёл все ожидания! Спрятанные на окраине ближайшей железнодорожной станции, машины радиоэлектронной батареи из девяти заходящих в пикирование "штук" умудрились сбить семь! По бомберам, работающим с горизонтального полёта, результат был гораздо скромнее, но всё равно превосходил даже самые оптимистические прогнозы для обычных зенитных батарей. Большим недостатком комплекса была малая мобильность. Но ведь в армии много объектов, которые не очень-то стремятся "бегать", а защиту требуют постоянную. Прежде всего штабы всех уровней. Склады, аэродромы, железнодорожные станции. Да мало ли что нужно защищать на фронте и в тылу. Заводы и фабрики для воюющей страны ценность не меньшая, чем иной штаб.

В целом, работа завершилась успехом. Вот только, название для электронного варианта придётся искать заново. Ибо за эти две недели прозвище "Шилка" прочно закрепилось за ЗСУ-23-4, то есть неэлектронным вариантом. И вполне заслужено. Напротив их госпиталя более недели стоит остов немецкого бронетранспортера, притащенного сюда при уборке техники противника. Зрелище просто впечатляющее! Все, кто мог самостоятельно передвигаться на такие расстояния, уже осмотрели его и вынесли свой вердикт, в большинстве своём, состоявшем из восторженных матов разной тональности. Так покорёжить, неплохую в общем-то бронетехнику, может только серьёзное оружие. БТР нужно было тащить в ближайшую переплавку, ни на что другое он пригоден не был!

А что оставалось от самолётов?

Так что, своё прощение они, с Сашкой, уже заслужили. Другое дело, так ли нужны были они лично для этого испытания? Но что сделано, то сделано. Вождь, естественно, поворчит, наложит полгода превентивного институтского "ареста", добавит ещё одну роту охраны и не отпустит далее ста километров от Москвы. Нужно признать, что имеет полное право.

Заспешил по коридору кто-то ещё, хлопнула вдалеке дверь. Госпиталь начал просыпаться. Скоро должна появиться Ирина. Она всегда появлялась в палате минут через десять после подъёма. В последние два дня для того, чтобы проверить самочувствие генерала, а ранее, чтобы поцеловать своё любимое "чудо", как называла она Андрея наедине.

Андрей встал и, прихватив костыль, двинулся в коридор. Не стоило мешать раненому генералу справлять естественные утренние потребности. Вскоре должен появиться с уткой санитар Михеич, всегда ворчавший на всех, невзирая на звания.

"Я третью войну в санитарах", — ворчал он, обхаживая в своё время Андрея, — "всяких "благородий" видел". Но своё дело справлял хорошо, охраняя чрезмерно стыдливую, по его словам, натуру "ахвицеров".

В коридоре уже толпилось довольно много народа. Все, кто мог самостоятельно двигаться, спешили на улицу покурить, о то и просто подышать свежим воздухом. Начальник госпиталя военврач Малкин, хоть и смолил сам папиросы одну за другой, но курить в палатах позволял только тем, кто не мог двигаться. Все остальные безжалостно выгонялись за пределы здания.

Андрей поздоровался со старшим лейтенантом Казаченко, командиром сводной противотанковой батареи. Нужно признать, что большая часть его батареи находилась в этом же госпитале, кроме тех, кто уже выбыл навечно. Правильно говорит солдатская мудрость про личный состав иптапов (истребительно противотанковых полков) — "ствол длинный, а жизнь короткая".

Старлей поправил упакованную в гипс левую руку, раздробленную танковым снарядом, приветливо улыбнулся.

— Слушай, майор, а пальцы то двигаются! — Сообщил он радостную весть. — Молодец доктор! Спас руку!

Андрей только покачал головой. Врачи старались изо всех сил. Впрочем, солдатское "радио" твердило, что "товарищ Сталин приказал за каждую отрезанную руку и ногу снимать с врачей год выслуги". Нужно будет при случае рассказать вождю об этом его решении. Андрей только усмехнулся, представляя, как должны вытянуться лица у всех в этом госпитале, скажи он о скорой встрече с товарищем Сталиным. Для всех в этом госпитале, и для Ирины тоже, он обычный штабной майор,случайно оказавшийся в городке перед немецким наступлением. Вызывали удивление, конечно, посещения его палаты всеми старшими командирами, находящимися в городе. Но Андрей удачно сводил все вопросы к неким бумагам, которые он должен подготовить. Когда же количество любопытствующих стало слишком большим, то просто запретил эти визиты. На такое решение его власти хватало с избытком.

Не возражал он только против посещений инженер-капитана Егорцева. Сашка был главным связующим звеном между Андреем и составом его группы. Нужно сказать, что большая часть инженеров, все трофеи, в том числе и Конрад Цузе со своим механическим компьютером, давно отбыли в Москву. В городке оставались зенитки и остатки охраны, под командой майора Ситникова. Майор несколько раз пытался установить охрану у Андреевой палаты, и только прямой приказ не делать этого, остановил его.

Разумеется, слухи о том, что "этот майор не совсем обычный" ходили не только в госпитале, но и по всему городку. А самые знающие при этом поправляли, что не майор, а батальонный комиссар, но слухи, как говорится, к делу не подошьёшь.

Необходимо признать, что он засиделся, вернее залежался, здесь, и пора покидать столь гостеприимное место. Но каждый раз, когда он собирался это сделать, находился очередной повод задержаться ещё на денёк. Но сегодня необходимо всё решить, в том числе и с Ириной. Оставлять её в этом месте он не собирается.

Вывели его из раздумий энергичные жесты артиллериста. Оказывается, комбат просил Андрея записать ему слова и ноты понравившейся песни. Два дня они с Ваней Петровым мудрили над текстом и музыкой песни "Артиллеристы", которую Андрей помнил настолько смутно, что не решился предъявить вниманию вождя. Но здесь он, что-то вспомнив, что-то досочинив, создал её текст заново. Ваня подобрал музыку, на напетый комиссаром мотив. И появилась новая песня, которую все пушкари, оказавшиеся в госпитале, приняли на "ура" и старательно горланили на улице уже второй вечер.

Получив согласие, старший лейтенант заспешил к выходу. А Андрей двинулся в кабинет начальника госпиталя. Нужно было решить окончательно все проблемы.

Виктор выскочил из едва остановившейся Эмки. Времени было в обрез. Необходимо найти и выпроводить этого "личного представителя Ставки" до того, как поляки подадут сигнал. Из-за поворота улицы показался бронетранспортер, затем машина охраны. Кажется, успел!

Энергичными взмахами командир охраны батальонного комиссара майор Ситников распределял свои посты вокруг госпиталя. Наконец-таки, ему дали сделать то, что он хотел с самого начала. Хоть и держал он пару скрытых постов все эти две недели, но на душе всё равно было неспокойно. Но кажется всё подходит к концу. Вот доставит начальство на аэродром, усадит в самолёт, отгонит вверенную технику на железнодорожную станцию погрузки и немедленно напишет рапорт о переводе в действующую армию. Надоело выполнять дурацкие капризы полуштатского человека. "Охрана его демаскирует!" Да все, кто хотел, на сто километров в округе, давно знают, кто такой батальонный комиссар Банев и зачем он в этом городишке оказался. Две нервные и бессонные недели стоили ему, майору Ситникову, несколько лет жизни.

Поставив БТР у входа таким образом, чтобы перекрывать обе стороны улицы огнём крупнокалиберного ДШК, майор стал ждать, когда подполковник Зайцев сообщит батальонному комиссару о готовящемся мятеже.

То, что дело добром не закончиться, было ясно с самого начала. Подозрительные перемещения поляков вокруг города, да и в нём самом, показывали, что ничего ещё не завершилось. И хотя поляки не поддержали немцев две недели назад во время прорыва Зейдлица, но несколько их боевых групп в городе в то время было. А сейчас их число увеличилось почти в пять раз. Ясно, что Паны затевают какую-то гадость. А самая вероятная цель — их группа. И прежде всего батальонный комиссар Банев, который торчит в этом госпитале, по крайней мере, лишнюю неделю. Давно нужно было вызвать самолёт и переправить его в Москву. Если нравится ему эта докторша, то пусть забирает её с собой, а не торчит из-за неё на вражеской территории.

Как ни странно, но Виктор обнаружил батальонного комиссара в форме, сапогах и даже портупее, только костыль, на который он опирался при ходьбе, портил общее впечатление. Комиссар изрядно прихрамывал, значит ранение действительно серьёзное, и не только из-за докторши он тут торчал столько времени, как намекнули Виктору информированные люди.

— Здравствуй подполковник! — Обрадовался представитель Ставки визиту Виктора. — Чувствую, что по мою душу?

— Получен приказ немедленно эвакуировать вашу группу в Москву. — Сухо ответил ему подполковник Зайцев. — Самолёт уже ждёт на аэродроме истребительного полка.

— Намечается большая заваруха? — Спросил комиссар.

— По моим сведениям сегодня или завтра поляки собираются поднять мятеж. — Ответил Виктор. — Не думаю, что им удастся чего-нибудь серьёзного сделать, но "бережёного — бог бережёт".

— "А не бережёного — конвой стережёт". — Закончил эту мудрость представитель Ставки. — Но поляки нынче под Гитлером ходят. А это значит, что срок они не сами выбирали. — Начал рассуждать Банев. — Следовательно и немцы скоро начнут. И где-то здесь неподалёку. Ты предупредил командование фронта?

— Кому смог передал! — Виктор почувствовал злость. — Ты, товарищ батальонный комиссар, свои возможности с моими не путай. Тебя, может, в штаб фронта и пустят, а я слишком мелкая сошка для этого.

Андрей едва заметно усмехнулся. Прибедняется подполковник. Ещё как пустят, стоит только удостоверение личного представителя наркома НКВД показать! Светиться не хочет? Ну что же, имеет полное право.

— Слушай, подполковник, в моей палате раненый командарм Филатов находится. Его эвакуация предусматривается?

— Мне приказано обеспечить отправку вашей группы. А кто будет в неё входить, решать тебе. — Отрезал подполковник Зайцев.

"Да не получаются отношения с батальонным комиссаром Баневым", — подумал Виктор. Вроде и мужик не плохой, без откровенного зазнайства. Другой на его месте все двери ногами бы открывал, а этот никак не решится свою власть применить. И не трус. Тогда на улице сильно помог им, расстреляв из гранатомета те танки. Пусть и материл Виктор "представителя Ставки" последними словами, когда бойцы притащили комиссара раненого и истекающего кровью, но должен был признать, что не будь этого "геройства", улицу удержать не получилось бы.

Но, всё равно, есть в нём что-то чужое. Вот и пословицы из блатного жаргона знает. Может, успел в лагере посидеть? Это у нас нетрудно. Ляпнул не то слово, и тебе уже впаяли "червонец" за антисоветскую агитацию. Но как он тогда смог в представители Ставки угодить? Ничего непонятно!

— Сколько у нас времени? — Перешёл на официальный тон батальонный комиссар.

— Опоздали, по крайней мере, на трое суток! — Обрадовал его подполковник Зайцев.

— Значит времени много. — Решил Банев. — Готовь пока транспорт. А я с начальником госпиталя переговорю.

Подполковник Зайцев отошёл к окну, контролируя работу своих подчинённых. Всё было сделано быстро и грамотно. Приобретённый за эти месяцы опыт дорого стоил. Причем непонятно, когда было легче. В предвоенные месяцы, когда приходилось подолгу выслеживать осторожную и пугливую сионистскую агентуру, порой в самых невероятных и неожиданных местах. Или сейчас, когда основным врагом стала немецкая разведка.

Немцы, особенно в первые дни, действовали нахраписто и нагло, не ставя противника ни во что. И поплатились за самоуверенность. Сейчас Абверу приходится восстанавливать свою изрядно прореженную агентуру, и на некоторое время немцы затихли, решаясь только на мелкие укусы. Но появилась новая головная боль в лице польских националистов. Хотя головной болью были именно немцы, эти же скорее напоминают геморрой своей вездесущностью. Честно говоря, большого вреда от них нет, ибо они не торопятся умирать во славу рейха, а всё больше занимаются обычным бандитизмом, но под красивыми лозунгами борьбы за свободу. Вот только, надоедает отлавливать все их группы и группки, тратя бесценное время на всякую полубандитскую шушеру. Хотя серьёзные люди были и среди них, но они не бегали с винтовками по советским тылам, а плели интриги где-то в тиши старинных особняков за светской беседой, представляя менее значимым "борцам за свободу" отвлекать на себя силы советской контрразведки.

Кто-то из этих истинных врагов и дергал за ниточки, руководя всем, что происходило вокруг этого городишки. Сразу же после того памятного боя, когда, ошалевшие от того, что смогли выжить, бойцы радостно смеялись и хлопали друг друга по плечам, считали потери и горевали по убитым товарищам, Виктору пришлось заняться своими прямыми обязанностями. Рассказ старшины Чеканова о польском боевом отряде в городе подтвердили и другие источники. Мальчишка Стась даже показал то здание, где они квартировали. Но дом уже был пуст. На месте был только ксёндз. Но, во-первых, была инструкция не трогать местное духовенство без крайней необходимости. Во-вторых, священник не слишком скрывал свои взгляды и, когда под видом любопытствующего в костёл заявился один из командиров его группы, знающий польский язык в достаточном объёме, наговорил столько о "пшеклентных москалях", что хватило бы на пару приговоров. В-третьих, "поп" не представлял интереса в качестве арестанта, а вот понаблюдать за ним стоило.

Ксёндз много и громко говорил, часто встречался с непонятными людьми, мало похожими на истинно верующих прихожан, а больше напоминающими "блатных" местного разлива. Ездил по окрестным посёлкам и хуторам, и не всегда с богоугодными делами. Вот только, никак не походил он на настоящего руководителя данного "обвода" Армии Крайовой. К тому же ничего серьёзнее распространения "Информационного бюллетеня", конспиративной газеты польского эмигрантского правительства, он не предпринимал.

Виктор наблюдал за священником, отслеживал тех с кем он контактировал, пока не понял, что его старательно водят кругами, отвлекая от кого-то более серьёзного. И сидит этот человек в городе. И готовит что-то очень важное. Пришлось брать священника и парочку его связных посерьёзнее и просто "колоть". Те поупирались для начала, но поняв, что дело пахнет не "гуманной" высылкой в Сибирь на поселение, а расстрелом, причем немедленным, стали говорить. Даже ксёндз.

И главным результатом этого рассказа является визит подполковника Зайцева в этот госпиталь. С единственной, но очень важной целью — немедленно выпроводить "личного представителя Ставки" за пределы зоны своей ответственности. Осторожные вопросы, адресованные в штаб фронта, о цели нахождения данного батальонного комиссара в этом городке, вызвали там такую бурю эмоций и такие подробные комментарии, что из всего ему сказанного Виктор усвоил только два вопроса. "Какого х… он там до сих пор делает?" И. "Ты чего му… до сих пор молчал?"

Но зато немедленно был выслан самолёт для эвакуации остатков группы батальонного комиссара Банева.

Старшина Щедрин контролировал коридор, в который выходили двери палат госпиталя, намётанным глазом определяя кто из какой. Его задача была предельно простой, с точки зрения начальства, определить диверсантов, если они проникнут в здание. Легко сказать, а вот сделать… Вот, если бы раненые разошлись по своим платам. Но как объяснить людям необходимость этого, не поднимая паники? Как заставить улечься обратно в кровать, хотя бы, вон того паренька на костылях, ковыляющего неподалёку от стены? Судя по всему, учится ходить заново.

Оставалось только вертеть головой во все стороны и внимательно смотреть.

Подполковник, всё-таки взял старшину в свою группу. Недолгого знакомства с артиллеристом хватило для того, чтобы выяснить — старшина обладал очень важным для работника контрразведки качеством — он умел ВИДЕТЬ. Видеть главное в данный момент и в данном предмете.

Вот и сейчас Виктор доверил ему самый важный участок — наблюдение за внутренним коридором этажа. Но вот старшина напрягся. В коридор вошёл незнакомый командир в звании политрука.

— Товарищ политрук, вы к кому? — спросил Щедрин.

Командир окинул его презрительным взглядом и, непонятно растягивая слова, процедил:

— Не мешайте работать, боец, освободите дорогу.

Щедрин вскинул руку, отдавая честь, сместился в сторону. Политрук подбросил свою руку к тулье фуражки, шагнул мимо старшины и немедленно повалился на пол, получив по шее ребром старшинской ладони.

Всё случилось настолько быстро, что когда Виктор сумел среагировать на происходящее, Щедрин деловито пеленал безвольное тело политрука его же ремнями.

— Ты чего старшина? — удивился Виктор.

— Диверсант, товарищ подполковник! — Ответил старшина и, видя непонимание в глазах командира, пояснил. — Слова растягивал, потому что акцент скрывал. Честь по-польски отдал двумя пальцами, а не ладонью, как у нас принято. Да и с одёжкой непорядок! Галифе от полевой солдатской формы, а френч то командирский, выходного покроя, ещё довоенный!

Виктор вновь поразился чутью старшины. Мгновенно разглядеть такие мелочи? Это надо уметь! Пригляделся сам. Действительно гимнастёрка от выходной формы, которую вблизи фронта позволяют себе носить только большие начальники. Да и никто не оденет её со штанами от солдатской формы. Наоборот могут, даже если не по уставу. Да и взмах рукой отличался от способа отдания приветствия в Красной Армии.

Вскоре политрук пришёл в себя, дёрнул руками, но, обнаружив, что они связаны, прошипел сквозь зубы что-то по-польски. Широко открыл рот, пытаясь крикнуть, но старшина деловито затолкал ему в рот индивидуальный пакет в качестве кляпа.

— А вот кричать не надо! — Ласково сообщил поляку Щедрин. — А то опять по башке получишь!

Впрочем, и без условного сигнала диверсанта где-то правее хлопнул выстрел, затем второй, вслед ним заработал пулемёт, судя по звуку чешский ZB. Заработал в ответ "дегтярь", раздались первые взрывы гранат.

Мгновенно затихли все звуки в госпитале. Раненые прислушивались к стрельбе, пытаясь определить, кто ведёт бой и на каком расстоянии от них. Те из них, кто был в коридорах, прижались к стенам. Из соседней палаты выбежал молодой боец с наганом, наверное из средних командиров, кинулся к оконному проёму.

— Отставить! — Скомандовал ему Виктор. — Ты знаешь куда и по кому стрелять?

— Нет… — растерянно ответил ему молоденький командир.

— Из лейтенантов? — продолжал вопросы Виктор. — Давно из училища?

— Так точно, товарищ подполковник. — Разглядев звание, поспешил исправиться тот. — Лейтенант Первушин, выпущен из училища в начале мая этого года.

— Не навоевался ещё? — Виктор устало вытер пот, выступивший на лбу. — Не торопись. На твой век войны хватит.

— Да что тут осталось? — Удивился лейтенант. — До Берлина всего четыреста километров! Через пару месяцев закончим!

— Твои слова, лейтенант, да богу в уши. — Проворчал старшина.

Подполковник Зайцев отвернулся, чтобы не выдать невольной гримасой своих мыслей. Ему, конечно, известно намного больше остальных. И если старшина по косвенным признакам догадывается, что дело не так хорошо, как кажется, то лейтенанту, с его крошечным жизненным опытом, этого просто не дано.

Дела пошли немного не так, как ожидали на фронтах. Вот уже полмесяца войска вместо ожидаемого наступления старательно закапываются в землю, оборудуют блиндажи и дзоты, устилают пространство перед своими траншеями десятками тысяч мин.

Тем более удивительно, что Лодзь взяли с ходу, пробив немецкий фронт сразу в трёх местах. Танковые корпуса, не встречая сопротивления, обошли город и замкнули кольцо окружения. Но оказалось, что в самом городе частей противника почти не было. Только батальон сапёров, занимавшийся минированием особо важных объектов. Взорвать, естественно, ничего не дали, пополнив этим батальоном ряды пленных.

А вот дальше начались странности. Пришел приказ остановиться. Танковые и механизированные части отошли назад и растворились где-то в тылу. "Царица полей" принялась перелопачивать кубометры земли, теряясь в догадках. Противника впереди не было! Но посвящать "махру" в стратегические тайны никто не собирался. На ворчливые попреки бойцов, что "вот сидим, а потом будем оборону немцев грудью прорывать", их командиры только смачно матерились. Им самим ничего известно не было.

Было чему удивиться и тем, кто знал больше. Немецкую систему минирования важных объектов в Лодзи не только не демонтировали, но и дополнили, добавив в особо важные объекты взрывчатки из трофейных запасов.

Из этого следовало, что город собираются оставить. Но немцы никаких попыток наступления не предпринимали? Ничего не понятно!

Но шесть дней назад Клюге нанес мощный удар на севере, и к исходу четвёртого дня всё же сумел взломать оборону.

Это известно высшим командирам. Известно подполковнику Зайцеву. Но об этом пока молчат по радио.

А теперь этот польский мятеж говорит, что и где-то ещё должны быть такие же удары. Но где? Здесь под Лодзью? А может севернее? А может и южнее? Успокаивает только то, что скоро это станет известно. Хочется также верить, что и в вышестоящих штабах о месте предстоящего удара, если не знают, то хотя бы догадываются.

Стрельба за окнами начала отдаляться и стихать. Не ожидавшие такого сопротивления, жолнежи Армии Крайовой откатывались в глубь окрестных улочек, спеша оторваться от противника. Обычная партизанская тактика. Будь у Виктора побольше времени на организацию полноценной засады, он бы не отпустил никого. А так, пришлось просто отпугнуть. Но теперь "аковцы" несколько раз подумают, прежде чем вновь ввязываться в бой.

В коридоре показался батальонный комиссар в сопровождении невысокого человека в белом халате, чем-то напоминавшем взъерошенного грача. Виктор двинулся к ним.

— Разрешите представить вас друг другу. Начальник госпиталя военврач второго ранга Малкин. — Начал разговор Банев. — Подполковник НКВД Зайцев.

Виктор и военврач кивнули друг другу.

— Товарищ военврач интересуется вашими полномочиями на предмет перевода генерала Филатова в другой госпиталь.

Виктор мысленно усмехнулся. Хитер комиссар. Заставляет его показать удостоверение "личного представителя наркома НКВД". Свои бумаги демонстрировать не хочет. Но придётся делать.

Военврач прочитал протянутые ему бумаги и уставился на Виктора потрясённым взглядом, напоминая, в данном случае, кролика, случайно наткнувшегося на спящего удава.

— Да, конечно, товарища генерала можно забирать. — Выдохнул начальник госпиталя. — Надеюсь, он хорошо перенесёт дорогу.

— Естественно. — Вмешался батальонный комиссар. — Ведь его будет сопровождать военврач третьего ранга Кузнецова.

— Ах, да! — Улыбнулся военврач Малкин. — Ирина Васильевна с этим справится. — Немного подумал и добавил. — Счастья вам молодые люди.

— Товарищ военврач второго ранга, мне бы хотелось забрать ещё одного человека. — Продолжил Банев.

Виктор встревожился — кто ещё мог понадобиться батальонному комиссару. Разве эта Ирина Васильевна, не та самая докторша, которая удерживала его здесь. Но военврач прекрасно его понял.

— Да, конечно, рана у Петрова практически зажила. Он уже может быть переведён в другое место лечения.

Виктор насторожился. А это ещё кто? У самолёта ограниченная грузоподъёмность. Если батальонный комиссар надумает забирать кого-нибудь ещё, Виктор будет возражать. Но тот повернулся к нему и спросил:

— На чём генерала повезём?

— Наверное, на бронетранспортёре. — Ответил подполковник. — И учти! Ты тоже будешь в нём!

Поставив последнюю точку в разговоре, Виктор отправился отдавать команды на погрузку.

— Минутку! — Остановил батальонный комиссар решившего уйти начальника госпиталя. — Семён Львович, мне кажется, что вам нужно готовить госпиталь к эвакуации.

— Вам что-то известно? Вы имеете право отдавать такие приказы? — Среагировал на его предложение военврач Малкин вопросом, как следует из давней еврейской традиции.

— Я думаю, что да! — Андрей решил поразить начальника госпиталя и протянул ему своё удостоверение личного представителя Ставки.

Кажется, Семён Львович исчерпал свой лимит удивлений месяца на два вперёд. По крайней мере, более изумленного лица батальонному комиссару Баневу до этого видеть не приходилось. Военврач Малкин только смог кивнуть, повернуться и, механически переставляя ноги, уйти в свой кабинет.

Оказавшись в своём кабинете, начальник госпиталя дрожащими руками налил себе пятьдесят грамм спирта, одним махом опрокинул их в горло, задерживая спёртое дыхание. Кажется, пронесло. Знай он, что у него столь важный и столь же опасный пациент, добился бы отправки в Москву этого комиссара сразу после операции. Теперь же, только остаётся желать ему скорейшей и благополучной отправки подальше от его госпиталя.

Однообразно гудели двигатели, перемещая Ли-2 на восток. Посвёркивали в лучах солнца истребители сопровождения. Спал на качающихся носилках генерал, получив дозу обезболивающего. Дремала, прикорнув на откидном стуле, рядом с его носилками Ирина. Старательно клевал носом Сашка. Выводил носом какие-то музыкальные трели боец Петров, пристроив свой аккордеон рядом. И только молодые инженеры в начале салона, перекрикивая шум двигателей, решали очередную проблему, которыми так богата молодость и которые, в силу той же молодости, не могут подождать ни минуты, а требуют немедленного решения.

Андрей задумался, пытаясь выстроить линию разговора со Сталиным. Было боязно. А ну как, вождь рассердится всерьёз и упечёт его в какую-нибудь "шаражку", запретив освобождение до окончания боевых действий. Вполне может… И есть за что…

Но и Сашка, оказывается, успел отличиться. Во время испытаний электронного варианта "Шилки" устроился на месте наводчика огневой машины. И едва не получил осколок авиабомбы, пропоровший корпус самоходки в двадцати сантиметрах от него.

Так, что процедура торжественной выдачи "звиздюлей" его тоже не минует. Хотя до неё ещё, по крайней мере, одна пересадка и много часов пути.

Андрей прикрыл глаза и стал медленно проваливаться в сон.

11 августа 1941 года Северная Польша

— Товарищ майор, проснитесь. — Тормошил за плечо комбата один из бойцов.

С трудом выбираясь из липкого марева сна, Иван приоткрыл глаза, пытаясь понять, что происходит.

— Что случилось Нечаев? — спросил он, отчаянно зевая.

— Вы просили через три часа разбудить. — Ответил боец.

Всё правильно. Просил. Вот и разбудили. Вставать не хочется, но нужно. Отчаянно потягиваясь так, что захрустели все суставы, Иван отогнал остатки сна, бодро подскочил на ноги. Нельзя показывать бойцам, что ты устал, что тебе нужно отдохнуть, что спать хочется так, что порой засыпаешь на ходу. Быть командиром — это не только право указывать, кому и что делать. Это ещё и ответственность за тех, кому отдаешь приказы. А они смотрят на тебя и делают выводы. Если командир бодр и уверен в себе, значит не всё ещё потеряно, пусть и окружены они со всех сторон вражескими солдатами.

Хотя немцы стараются не соваться в глубь леса, предоставляя эту "почётную обязанность" полякам. А те не слишком усердствуют, убедившись в первые дни, что окружённые русские части представляют собой очень опасного врага. Сдаваться никто не торопиться. Вернее все желающие уже сдались. И больше дураков нет! Лучше погибнуть в бою, чем от пыток развлекающейся шляхты.

Немцы передали "присмотр" за пленными красноармейцами новоявленным союзникам, резонно рассудив, что пусть уж русские ненавидят и стреляют поляков, чем их самих. И не прогадали. Созданные из националистического крыла Армии Крайовой охранные части, по примеру немецких зондеркоманд, проявили себя такой потрясающей жестокостью, что от них мгновенно открестились все, даже собственное командование.

Как показывали пленные поляки, некоторых из них даже расстреляли по приказу немецкого командования, но дело уже было сделано.

Бежать в плен с радостными воплями бойцы Красной Армии и раньше не спешили, а теперь уперлись с отчаянием обречённых, предпочитая пустить последнюю пулю себе в лоб, а то и рвануть гранату, захватив с собой кого-нибудь из солдат противника.

Радостная эйфория, возникшая в Польше при сообщении, что "москали уходят", сменилась сомнениями. А удастся ли их выгнать? А что будет потом, когда они уйдут? А как поведут себя немцы? А что будет, когда русские вернутся мстить?

И без того непрочная Армия Крайова стала рассыпаться на отдельные вооруженные группы, каждая из которых была уверена, что только ей известен правильный путь. Пока они всего лишь вяло переругивались между собой и с командованием. Каждый командующий "обшара" или "округи" стал "сам себе голова", самолично решая — выполнять ли полученный приказ или "подтереться" им. В стране запахло гражданской войной, сдерживало начало которой только присутствие войск Красной Армии.

Польские жолнежи, в первые дни неотступно преследовавшие его батальон, оставили их в покое позавчера. И с тех пор их передвижение пошло намного быстрее. К остаткам батальона присоединялись новые группки бойцов. Иногда набредали чудом уцелевшие одиночки. По лесу шли днём, открытые пространства и дороги старались пересекать ночью, с каждым часом приближаясь к глухо ворчавшей на востоке канонаде. Фронт держался, хотя и пятился назад к границе. Впрочем до неё ещё далеко.

Иван поежился. В лесу уже было довольно прохладно, с затянутого плотными тучами неба сыпал мелкий противный дождик. С другой стороны, можно не бояться авиации. Хотя немцы летают мало, но в такой неразберихе и свои могут накрыть бомбами.

Исполняя обязанности командира, Иван пошёл проверить бивак отряда. На стоянке царил относительный порядок, костров никто не жёг, исполняя его приказ. Впрочем и необходимости в огне не было. Продукты, в основном, выдавали сухим пайком, всё, что нужно было готовить горячим, уже закончилось. К комбату присоединился командир первой роты, исполняющий обязанности начальника штаба, который сейчас умирал на повозке санвзвода.

— Что у нас нового, Костя? — Спросил Иван.

— Вернулись разведчики, Иван Николаевич. — Ответил капитан. — Привели ещё двенадцать человек. Все с оружием. Один пулемёт. Патронов, правда, мало. По две обоймы на человека и два диска на пулемёт.

Комбат довольно кивнул. По нынешним временам не так уж и мало. Некоторые бойцы приходили с последним "смертным" патроном. Бывали, конечно, и "герои", которые, выбросив винтовку в ближайшие кусты, потом мучительно пытались объяснить "куда она делась". Таких просто отправляли в штрафную команду. Придёт время — проверятся, если не в бою, то в особом отделе. А там церемониться не будут. Утеря боевого оружия — это штрафные роты. Не хочешь туда попадать? Добудь себе оружие в бою!

— На данный момент в батальоне двести девяносто четыре человека, не считая тяжелораненых. — Продолжил доклад капитан. — Тринадцать в штрафной команде. Патронов по пятьдесят на винтовку, по три сотни для ручников и по шесть лент на два максима.

— А сколько дегтярей? — уточнил Иван.

— С тем, который принесли сегодня, уже девять. — Ответил начштаба, но добавил. — Патроны я на него не рассчитывал.

Майор махнул рукой. И так неплохо. Им повезло, что вырвавшись из последнего боя, они обнаружили на лесной дороге полуторку с боеприпасами. Растерянный шофёр пытался, согласно инструкции, охранять вверенное имущество от "разграбления". Размахивал карабином, кричал, что это боеприпасы для соседней дивизии. Пришлось применить власть, обматерить со всеми известными оборотами и, даже, написать ему расписку. Машину мгновенно разгрузили, вскрыли ящики и распределили патроны и гранаты между уцелевшими бойцами. На машину погрузили раненых и она ещё два дня, пока не закончилось горючее, припасённое куркулистым водилой, тащилась в центре колонны.

На шум её двигателя и пожаловали первые польские солдаты четыре дня назад. Но вместо одиночной машины, которую так заманчиво разграбить, обнаружили полноценное боевое охранение. Потеряли двоих, откатились вглубь леса, но надежду на добычу не утратили. Вернулись через час с отрядом численностью в роту разномастно обмундированных и вооружённых жолнежей. Командир этого сброда попытался организовать полноценную атаку, но наткнулся на грамотно подготовленную засаду из четырёх пулемётов. Хотя, надо отдать ему должное, быстро сориентировался и вывел своих подчинённых из под огня без особых потерь. Следующая атака захлебнулась точно также, как и предыдущие.

И тогда их оставили в покое до следующего дня, чтобы потом с новыми силами, а самое главное с подкреплением в виде немецкой охранной роты и танкового взвода, наброситься вновь. Бой был тяжёлый. Кадровая немецкая часть это не сбродные польские партизаны. Пришлось отходить в глубь леса, используя для обороны каждую подходящую складку местности. Единственное, что их тогда спасло, наличие двух бронебоек и гранатомёта.

Первый немецкий танк сожгли последним уцелевшим выстрелом гранатомёта. Правда, пришлось для этого подпустить его метров на тридцать. Расчёту это стоило их жизней, но кто обращает внимание на такие мелочи на этой войне. Бронебойки были более удачливыми. Потратив остатки патронов, они остановили ещё три панцера. А оставшийся невредимым танк предпочёл ретироваться в глубь наступающих порядков немецкой пехоты. Без прикрывающей брони дела у противника пошли не так хорошо. И, в конце концов, бой закончился взаимным отступлением.

Немцы решили, что не стоит помирать в этом лесу ради сомнительного удовольствия отчитаться об уничтожении окружённой русской части. Тем более, что доклад об этом всё равно будет сделан. Никто ведь из руководства не полезет в эту чащу пересчитывать трупы противника. А солдаты обязательно подтвердят, что врага уничтожили полностью.

Поляки не стремились к этому с самого начала, помня указания своего командования о том, что их задача в этой войне не столько победить врага, сколько сохранить себя для будущих боёв. А они обязательно и непременно будут. Ведь, ещё не достигнута главная цель войны против "москалей" — "Польша от моря до моря", как завещал маршал Пилсудский.

Красноармейцы тем более не горели желанием помирать за эту, уже оставленную, территорию. Придёт время и они в эти места вернутся, а пока нужно уйти отсюда без особых потерь.

— Товарищ майор?

Иван встрепенулся. Раздумья о судьбе батальона отвлекали его всё чаще и чаще.

— Да капитан. — Повернулся он к начштаба.

— У одного из пришедших бойцов оказались патроны к бронебойке.

— Сколько? — оживился Иван.

— Всего семь штук. — Попытался охладить его радость капитан.

Майор только хлопнул его по плечу. Выходит, не зря они тащили с собой последнее уцелевшее противотанковое ружье, отбросив предложение утопить его в ближайшей речке, как бесполезный груз. И теперь есть чем остановить броневики, всё чаще применяемые немцами в тыловых частях вместо панцеров, которых не хватает на фронте.

— Товарищ майор, разрешите обратиться? — Выскочил сбоку запыхавшийся боец.

— Что там случилось, Корниенко? — отреагировал на него Иван.

— Там, перед опушкой, поляк! — Выдохнул боец.

— Ну и что? — пришло время удивляться капитану.

— Так, он с белым флагом!

Вот это да! То, что поляки знают, где находится их батальон неудивительно. Но вот то, что вместо нападения они пришли поговорить поражает до глубины души.

— Ты ничего не попутал? — уточнил начштаба.

— Никак нет, товарищ капитан. — Поторопился оправдаться боец. — Нас трое в дозоре было. Все видели.

— Пойду я? — Сделал попытку перехватить инициативу капитан.

— Нет, Костя. — Остановил его Иван. — Мне надо идти. — Махнул рукой отметая попытку возражения. — Ты думаешь, они не знают — кто здесь командует.

Капитан только дёрнул головой. Вчера пропал боец из охранения. И его судьба не вызывала никаких сомнений. А уж разговорить человека головорезы из Армии Крайовы сумеют запросто. Следовательно, поляки прекрасно знают к кому они идут.

Неподалёку от опушки действительно ходил поляк, старательно демонстрируя отсутствие оружия и наличие белой тряпки на суковатой палке, обозначающей всемирно признанный флаг переговоров.

Иван окинул взглядом близлежащие окрестности, повторил осмотр с помощью бинокля. Ничего подозрительного не просматривалось. Неужто "паны" решились на переговоры? На них непохоже. Впрочем, люди разные. И не все поляки воюют на стороне немцев. Есть и такие, которые ненавидят Германию намного больше, чем Советскую Россию. Есть и те, кто предпочитает оставаться в стороне при любых изменениях обстановки.

Интересно, этот из каких?

Ну ничего, скоро узнаем.

Иван ещё раз внимательно осмотрел парламентёра. Никакого оружия видно не было. Решительно снял с плеча ППШ, отдал начштаба. Вытащил из кобуры пистолет и засунул его в карман галифе. Проверил наличие "смертной" гранаты в боковом кармане разгрузочного жилета, новинке недавно появившейся на фронте и до сих пор являющейся такой редкостью, что позволить его могли себе только командиры и разведчики. Рожковые магазины, ещё одну новинку последних месяцев, оставил в карманах разгрузки. Всё-таки дополнительная защита от неприцельной пули. Окинул взглядом свой автомат и решительно отвернулся. Если противник пришёл без серьёзного оружия, то и ему идти так же.

Был поляк уже немолод, но худощав и строен. Ростом даже превосходил Ивана, но в плечах поуже. Когда-то соломенная шевелюра была изрядно побита сединой. Лицо с двумя косыми шрамами на лбу могло принадлежать только военному. Но вот руки… Длинные холёные пальцы могли обозначать музыканта, художника, писателя, но никак не "портупейную лошадь" провинциальных гарнизонов. Был пан не так прост, как могло показаться с первого взгляда.

При приближении советского майора поляк вскинул два пальца к козырьку своей конфедератки. Иван ответил аналогичным приветствием.

— С кем имею честь? — Спросил поляк на чистейшем русском.

— Майор Смирнов, командир батальона Красной Армии. — Представился Иван.

— Подполковник Вилк, командир местного "обвода" Армии Крайовой. — Сделал то же самое поляк.

— Любите вы клички. — Съязвил Иван.

— Что поделаешь, пан майор. — Философски отреагировал на его замечания поляк. — Тот, кто ленится придумать себе другое имя, а то и два, в нынешней Польше долго не живёт. Это раньше я мог раздуваться от гордости, произнося славное имя своих предков, а теперь это смертельно опасно.

— Так вы ж теперь с немцами заодно? — Удивился Иван.

— Идти рядом не означает думать одинаково. — Продолжал философствовать польский подполковник. — К тому же, у немецкой контрразведки к моей скромной персоне очень много неприятных вопросов. И я не думаю, что они забыли моё имя за столь короткое время.

— Почему же? Ваших генералов торжественно принимали в Берлине.

— Генералы только отдают приказы. — Подполковник усмехнулся. — И, как чрезвычайно занятые люди, не всегда успевают написать их. А, когда дело доходит до суда, принимают только бумажные документы. А если их нет…

Подполковник развёл руками. Достал из кармана пачку немецких сигарет, протянул русскому майору. Иван с благодарностью кивнул, взял одну. Хоть и тянуло курить так, что "пухли уши", но не хотелось показывать противнику, что батальон в чём-нибудь нуждается.

Неторопливо закурили, каждый от своей зажигалки, с наслаждением втянули дым, посмотрели ещё раз друг на друга и рассмеялись.

— Может, скажете прямо, о чём хотели со мной поговорить? — Решился Иван.

— Вы правы, пан майор. — Поляк посмотрел по сторонам. — Давайте отойдём вон к тем пням. Сидеть там удобнее. А чтобы вы не считали, что они заминированы, я пойду первым.

Вскоре они расположились чуть в стороне от места встречи на двух пнях, причем Иван постарался сесть так, чтобы прикрыться поляком от возможного обстрела. Тот только кивнул на эти предосторожности. Извлёк из кармана металлическую фляжку.

— Пан майор не откажется от коньяка? — Подполковник отвинтил пробку, сделал глоток, протянул фляжку Ивану.

Иван усмехнулся, взял предложенный коньяк, отхлебнул, по русскому обычаю, пару солидных глотков, с жалостью посмотрел на фляжку и вернул хозяину.

— Браво, пан майор. — Поляк оприходовал остатки хмельной жидкости. — Но в своей гвардейской молодости, я бы посчитал столь малую дозу смертельным оскорблением.

— Служили в царской армии? — Иван старательно изображал абсолютно трезвого человека, хотя в голове начинало изрядно шуметь. Всё-таки не ёл он уже больше десяти часов.

— Подпоручик лейб-гвардии Измайловского полка, честь имею. — Польский подполковник вдруг стал серьёзен и сосредоточен.

Иван с интересом посмотрел на поляка. Принадлежность к русской гвардии обозначала бои в болотах польской Мазовии, в которых эта гвардия и осталась практически полностью. А следовательно исключала "любовь" к любым немцам, живущим, хоть в "Германии", хоть в "Австро-Венгрии". Впрочем, неизвестно как должен был отреагировать данный "пан" и на войсковые соединения Красной Армии. Наверняка, отметился в Советско-польской войне двадцатого года.

— Воевали в двадцатом году? — Поинтересовался майор.

— Конечно, как и любой польский офицер. — Польский подполковник только усмехнулся. — Торжественно входил в Киев и также торжественно драпал из него до самой Варшавы. Если бы ваши командармы в то время умели оглядываться по сторонам, то "чудо на Висле" просто не случилось бы.

Иван ждал продолжения, но поляк замолчал, не желая тревожить старые обиды. Вдруг русскому неприятно слышать, как была разгромлена их армия, пусть и двадцать лет назад. Впрочем, они поквитались за тот разгром в тридцать девятом, вернув все потерянные территории.

— А как же вы, пан подполковник, с таким послужным списком в генералы не вышли? — Поддел поляка Иван.

— Генеральских должностей в армиях не так уж и много. — Вновь принялся философствовать подполковник Вилк. — А желающих на них оказаться намного больше. Кому-то повезло, а кому-то нет.

Подполковник замолчал, перевёл взгляд вдаль, оценивая положение только ему известных объектов.

— Так о чём вы хотели поговорить? — Вновь спросил Иван.

— У меня к вам, пан майор, деловое предложение. — Поляк стал абсолютно серьёзен. — Я могу провести ваш батальон до самого фронта так, что никто вам не помешает.

— Почему? — Удивился русский.

— Мне не нравится то, что здесь происходит сейчас. И я в ужасе от всего того, что в стране начнётся вскоре. — Подполковник сделал паузу. — В качестве ответной услуги вы проведёте нас на ту сторону фронта.

— Вас?

— Да, со мной более пятидесяти человек, которые думают так же, как и я.

— А зачем вам за нашу линию фронта? — Иван был в нерешительности. — Вас там просто арестуют и отправят в лагерь для военнопленных.

— Лучше быть военнопленным, чем трупом. — Отозвался поляк. — К тому же у вас там есть польский корпус генерала Берлинга. Когда-то я неплохо знал полковника Берлинга, надеюсь, что и он меня не забыл.

— Это всё? — Спросил русский комбат.

— Нет. — Подполковник замотал головой в знак отрицания. — Я могу показать вам место, где ночует одна из групп, уничтожающих пленных русских солдат.

— И в чём ваш интерес? — Иван уже уяснил, что поляк ничего не делает просто так, везде выискивая свою выгоду.

— Мне нужна жизнь одного человека из этой группы. Живого или мертвого вы отдадите его мне. Он мне слишком много должен.

— Денег? — Удивился комбат.

— Что такое деньги? Прах! — Поляка снова потянуло философствовать. — Он мне должен много крови! Столько, что его паршивой жизни не хватит для расплаты. Даже если я буду убивать его несколько раз.

На подполковника было страшно смотреть. Лицо мгновенно осунулось, глаза приобрели хищное выражение, пальцы сжались в кулак с такой силой, что побелели ногти. Он прошептал что-то по-польски. Но тут же мгновенно взял себя в руки.

Иван вдруг поверил поляку. Ясно было, что он желает отомстить, а затем скрыться за линией фронта. Вполне правдоподобный мотив. Для заброски агентов можно найти и попроще.

— Хорошо, пан подполковник, я согласен. — Русский комбат принял решение. — Где эта зондеркоманда. Мы ею займёмся.

— Я рад, пан майор, что вы согласились. — Поляк вдруг расслабился. — Время уходит, а искать новую русскую часть мне некогда.

Подполковник достал сигареты, протянул Ивану. Опять закурили.

— Отсюда до места их дислокации часа два, два с половиной пути. К темноте должны подойти. В группе около сорока человек, так что весь батальон брать не стоит. Выделите около полусотни — должно хватить. С ними пойду я сам и ещё три моих человека. Остальным об этом деле знать ни к чему.

Видя, что Иван пытается вмешаться в его монолог, поляк только отмахнулся рукой.

— Главной гарантией того, что там не засада — буду я сам. Если что-то пойдёт не так — можете меня просто пристрелить. Но это не всё. Есть и дополнительные гарантии. С основной частью батальона будут моя жена и внук. — Подполковник опять сжал кулак. — Всё, что осталось от моей семьи!

Поляк встал, яростно растоптал окурок.

— Я не прощаюсь, пан майор. Встречайте нас здесь же минут через двадцать. Я подойду со всей своей группой.

Подполковник развернулся и двинулся в сторону недалёкого хутора.

Постов оказалось всего два. И на тех жолнежи были изрядно навеселе. Один даже пытался петь от избытка чувств. Так что сняли их без излишней суеты. Но дальше возникли проблемы в виде двух сторожевых собак, которые сразу залились лаем стоило только двинуться в сторону хутора. Но здесь, к великой радости разведчиков, пришли им на помощь сами поляки. Какой-то пьяный пан выперся на крыльцо и разразился долгой и непонятной речью. Так как это не оказало на собак соответствующего действия, наоборот лай только стал громче, он достал из-за спины английский СТЭН и двумя короткими очередями прострелил ближайшую будку. На собак это подействовало. Ушел и пан, удовлетворённый результатами своей стрельбы. Разведчики тихо двинулись к ближайшей избе. Собаки благоразумно промолчали.

Старший лейтенант Аникушин махнул рукой, отправляя в сторону хутора первый взвод. Второй должен был обойти строения по краю леса и перекрыть отход полякам в сторону недалёкогоболота. Польский подполковник знал, что оно проходимо, но вот сами тропинки и гати были известны только местным жителям. А на чью сторону они станут — не было известно даже господу богу. Ибо здесь вмешивалось столько условий, от наличия кровного родства и умения правильно креститься на ближайшее распятие, до качества и количества денег, предъявленных соискателями их помощи, что конкретно сказать не представлялось возможным. Могли помочь, а могли утопить в ближайшем омуте. Приходилось сознательно рисковать, что часть польских карателей уйдёт, но была надежда, что большинство их останется на этом хуторе.

Самоуверенность великая сила. Жолнежи Армии Крайовой настолько уверовали в свою безопасность, что не озаботились никакими внутренними постами на самом хуторе. Старлей уже знал, что здесь расположились четыре семьи близких родственников, то ли родных, то ли двоюродных, он так и не сумел разобрать из сбивчивых пояснений польского солдата, кое-как знающего русский язык. Вернее даже не русский, а дикую смесь из русских, белорусских, украинских и польских общеупотребительных слов, вполне понятных для любого славянина. Сам же подполковник всю дорогу молчал, нервно теребя скомканный носовой платок. На осторожные вопросы русских поляки отвечали только то, что у пана подполковника погибла последняя дочь, ибо всех трёх сыновей он потерял ещё в тридцать девятом под Варшавой. Бойцы замолкали и с уважением смотрели в сторону польского офицера. Не каждому выпадает такое горе и, тем более, не всякий сможет так достойно его перенести.

Вскоре вернулась разведка. Польские каратели безмятежно спали в двух самых крупных избах хутора. По крайней мере большая часть из них. Особняком расположилось руководство данной зондеркоманды. Разведчики видели, как в доступном их наблюдению окне третьего, самого маленького, дома мелькали погоны офицера. Старший лейтенант распределил свои атакующие группы на два основных дома, отдав им большую часть немецких гранат, притащенных польскими союзниками. И даже выделил из своего неприкосновенного запаса четыре бутылки КС, самовозгорающей смеси, великолепно проявившей себя в борьбе с немецкими панцерами. К третьему дому проявили своё внимание поляки. Подполковник вдруг заволновался, узнав о мелькавших в окошке погонах со звёздочками, к нему немедленно присоединились его жолнежи. Старлей только махнул рукой — есть у польского офицера личные враги — пусть сам с ними и разбирается. Откомандировал поляку двух автоматчиков, бывших в его личном резерве, и двух разведчиков, вернувшихся от этого жилья.

Поручик "Крысак" налил себе очередной стакан местного противного самогона. С отвращением влил его в себя. "Матка Бозка", как могут местные "хлопы" пить такую гадость. Поручик зацепил с тарелки пожелтевшее сало, единственную закуску животного происхождения, которую смогли предоставить местные "хлопы" родовитому пану из самой Варшавы. Наверное, врут, как всегда. Но он выведет их на чистую воду! Если не сейчас, то позже, когда он займёт соответствующее его положению место в Столице.

Поручик чувствовал себя отвратительно. Его, потомка одного из самых древних родов страны, поставили командовать этими бандитами. Какое унижение!

Ему, получившему хорошее воспитание, приходится наблюдать за "работой" этих скотов. Если можно назвать работой те зверства, которые вытворяют эти бандиты. Неизвестно из какой клоаки вытащили эти отбросы рода человеческого, но людьми их назвать трудно. Скотами, мразями, тварями, но не людьми.

С каким удовольствием он перестрелял бы это тюремное быдло, но "кто-то должен выполнять и эту часть дела", как заявил ему генерал после первой операции. Поручика тогда два дня мутило от увиденного. И, при первой же возможности, он кинулся на доклад к генералу. Тот выслушал сбивчивые объяснения подчинённого с самым мрачным выражением лица.

— А что вы предлагаете, поручик? — Спросил генерал. — Отпускать русских?

— Никак нет господин генерал. — Не нашёлся что сказать тот. — Но ведь можно поместить их в лагерь для военнопленных.

— У Польши сейчас нет денег на содержание этих лагерей. — Отмёл его предложение генерал.

— Но тогда просто расстрелять. — Окончательно потерялся поручик. — Зачем же так зверствовать?

— А затем, что по-другому эти скоты не умеют! — Генерал начал терять терпение. — А искать других исполнителей поздно! Вот вы, поручик, пойдёте в расстрельную команду?

— Господин генерал, я офицер и шляхтич древнего рода. — Вытянулся в возмущении поручик.

— Я тоже! — Взмахнул рукой генерал. — И точно так же не желаю мараться! Оттого и велел набрать по тюрьмам этих скотов, которых после выполнения задачи можно будет расстрелять "за зверства".

— А меня, господин генерал. — Очнулся поручик. — Меня тоже можно будет расстрелять за зверства?

— А кто требует называться своим именем? — Генерал пожал плечами, достал из коробки чёрного дерева сигару, неторопливо раскурил её. — Возьмите себе другой псевдоним, и не забывайте почаще менять его. А чтобы не было так противно смотреть на своих подчинённых, найдите коньяка или водки. Постарайтесь не сойти с ума, через месяц вас заменят.

"Если я сумею прожить этот месяц", — дополнил его слова поручик, выходя из генеральского кабинета.

А вероятность выжить с каждым днём все меньше. Если не пристрелят русские, то могут прикончить и свои подчинённые. Хотя поначалу и удавалось сохранять нейтрально-враждебные отношения. Поручик тихо презирал "этих скотов", те посмеивались за его спиной над "господинчиком". Всеми делами в отряде заправлял бывший вор Пшегота, числившийся заместителем поручика. Отребье все его команды выполняло беспрекословно. Попытки возражать пресекались быстро и жестоко. Пшегота выслушивал приказы поручика, молча кивал и отправлялся выполнять их по-своему.

Вечером картина была обратной. Пшегота докладывал о проделанной работе, поручик молча кивал и отправлялся пить водку, пока она ещё была. Когда закончилась водка, стараниями Пшеготы появился самогон. Идиллия, устраивавшая всех. Бандиты зверствовали по своему усмотрению, поручик старался не замараться об их дела и считал дни до окончания месяца. Скорее всего, генерал давно забыл своё обещание, но поручик собирался напомнить о нём при первой же возможности.

Но четыре дня назад случилось непоправимое. Эти ублюдки из своего рейда по окрестностям притащили автомобиль — польский автомобиль. С поручика мгновенно слетел хмель.

— Ты что творишь Пшегота? — Вскипел поручик. — Поляков уже резать начал?

— А какая разница! — Отмахнулся тот. — Свалим на русских. Мы там несколько предметов оставили в качестве доказательства зверства красноармейцев над польскими гражданами.

— Ты, что совсем озверел? — Попытался поставить его на место командир отряда.

— Слушай поручик! — Выдохнул ему в лицо его заместитель. — Если тебе об этом не сказали, оберегая твою хлипкую дворянскую душонку, то у меня есть прямое указание на проведение подобных дел.

— А ты знаешь, чья это машина? — Поручик разглядел автомобиль пристальней и похолодел. — Это машина подполковника Вилка!

— Да хоть маршала Рыдза. — Отрезал Пшегота.

— Да ты скот, что о себе вообразил? — Поручик размахнулся "примерно наказать хама", но обнаружил, что его рука зажата в лапище заместителя, а в живот ему уперся нож.

— Ещё, что-нибудь вякнешь, — прошипел ему в ухо Пшегота, — и я разрешу своим хлопцам поразвлечься с тобой, а они давно этого ждут.

Поручик обмяк. Пшегота решил отбросить условности и показать, кто в отряде настоящий командир. С боков тихо появились два головореза, сопровождавшие заместителя всегда, в бок поручику уперся ствол пистолета. И он всё понял.

Понял, зачем он в этом отряде, зачем был нужен откровенный разговор с генералом. Почему его терпели и старательно поили водкой. Кто сказал, что за зверства нужно расстреливать всех скотов? Достаточно одного — главного! А главный у этих мразей — он, поручик "Крысак". Вод ведь и кличку себе подобрал соответствующую. Поручик рассмеялся.

— Только истерики нам не хватало! — Высказал Пшегота своим дружкам. — Тащите его в дом, влейте самогона побольше, пока не заснёт. Да поставьте охрану. Кажется, наш дурачок всё понял и постарается сбежать.

Поручика уволокли в дом. К Пшеготе подошёл ещё один человек в цивильном городском костюме.

— Что случилось, капитан?

— Наш "жертвенный баран" наконец-таки понял, зачем он здесь. — Усмехнулся Пшегота.

— Я вообще не понимаю, зачем вам такие сложности, капитан?

— Я, господин майор, не хочу отправиться на виселицу за выполнение ваших приказов. — Отрезал Пшегота. — Пусть болтается на ней этот спесивый дурак. А бывший вор Пшегота погибнет в бою. И никому не придёт в голову отожествлять его с капитаном Витковским.

— Вы хотите сказать, что вы мне не доверяете? — Проворчал майор.

— Я никому не верю! — Капитан покачал головой. — А вам я не верю вдвойне! Особенно после сегодняшнего дела. Вам не жалко было эту девочку? Ведь она дочь вашего друга? За что вы так наказали подполковника Вилка?

— Он стал излишне самостоятелен. — Майор улыбнулся. — А это великий грех! И не только для подполковников, но и для капитанов. Кстати он ведь вам родственник? Не жалко было девочку, капитан?

— Не надо меня пугать, господин майор. — Капитан покачал головой. — На тот свет я без вас не отправлюсь. Мне там скучно будет без вашей милой рожи.

Майор зло дёрнул головой, отвернулся и направился к машине.

Поручик налил себе ещё один стакан. Так что он хотел вспомнить? Что-то очень важное. И о чём?

Самогон, конечно, дрянь. Местных "хлопов" за такой самогон пороть надо! Пороли его предки этих скотов, да видно мало!

А зачем он хотел выйти? И что за наглая харя всё время торчит в его комнате?

Поручик встал из-за стола, пошатываясь направился к двери. Приподнялся и охранник. Тихо ругаясь, поручик два раза промахивался мимо дверного проёма, наконец, ухватился за стену, прошёл по ней и вышел в коридор. В коридоре он опрокинул ведро с водой, поскользнулся на разлитой жидкости, но сумел сохранить равновесие и добраться до входной двери. Охранник со скучающей физиономией шёл позади. За эти трое суток он насмотрелся подобного зрелища. Поручик то впадал в буйство и грозил высокопоставленными родственниками, которых у него не было никогда. То начинал рассказывать историю своего несуществующего древнего шляхетского рода. На самом деле происходил он из семьи разбогатевших мелких лавочников, сумевших в годы становления Республики примазаться, по сходству фамилий, к древнему, но захиревшему роду.

Впрочем, охраннику были безразличны потуги поручика выдать себя за важное лицо. Ему за время своей службы приходилось решать судьбы намного более значимых лиц. Придёт время, разберётся и с этим хвастуном.

Поручик с трудом открыл дверь, вышел на порог, вдохнул свежего воздуха. Его опасно шатнуло, пришлось ухватиться за один из столбов, поддерживающих навес над порогом. Охранник прислонился к соседнему, ожидая, когда подопечный сделает свои дела. Тот долго возился, борясь с непослушными пуговицами, но всё же сумел расстегнуть ширинку и с облегчением зажурчал, освобождая организм от излишков жидкости.

Охранник зевнул, хотелось спать. Капитан так и не решился дать им в помощь, хотя бы ещё одного человека. Нужно признать, что и давать было некого. Из всей их группы только семь человек, включая капитана, знали о настоящей цели деятельности их отряда. Почти все остальные были тюремным быдлом, освобождённым немцами для грязной работы. Были, правда, и "садисты по убеждению", но их сторонились и уголовники, и офицеры контрразведки. Первые не понимали, как с такими наклонностями удалось остаться на свободе? А можно было это сделать, только имея настолько высокопоставленные связи, что любой суд закрывал дело, скрипя зубами в бессилии. Вторые ясно осознавали судьбу всех этих "борцов за свободу". В лучшем случае, их прикончат русские, и тогда можно будет создать очередную легенду о "непримиримых бойцах, подло убитых большевиками". В худшем, придется пристреливать этих мразей самим, опять таки находя красивую легенду о "гибели за свободу Польши".

Этого молодого дурачка было немного жалко. Но никто не заставлял его напрашиваться в командиры данного отряда. Просчитался, выбирая между боевыми террор-группами, которые сейчас гибнут в тылах красных, но приносят вполне ощутимую пользу своими смертями, и "отрядами зачистки территории", главной задачей которых являлось уничтожение оставшихся на ней большевиков, всеми доступными способами. Захотелось быстрой и лёгкой славы, а оказалось что злодейка-судьба подкинула очередную подлость.

Поручик никак не мог вернуть пуговицы на прежнее место. Охранник достал и закурил сигарету. Зачем возится? Всё равно минут через двадцать опять попрётся сюда, и так же настойчиво будет искать ширинку.

В стороне мелькнул чей-то неясный силуэт. Охранник кинул руку к кобуре и согнулся от боли. В правом предплечье торчал нож, которым его подопечный всё это время кромсал сало и огурцы. Поручик рванул вперёд, позабыв про свои пьяные шатания, даже пытался бежать зигзагом, как учили их в своё время в военных училищах. Правда плохо получалось, выпил он всё же изрядно. Охранник собирался крикнуть часовых, но тут рвануло в стороне избы первого взвода. Он повернулся в ту сторону, но обнаружил только весёлое пламя, вырывающееся из окон дома, бывшего пристанищем этому подразделению. Спустя мгновение та же участь постигла второй взвод и началось. Загремело со всех сторон. Хлопали винтовки, стекались на обречённых избах струи пулемётных трассеров, тарахтели кое-где автоматы.

Охранник, превозмогая боль, рванул из кобуры пистолет, попытался прицелиться в спину своему подопечному. Мешала боль в руке, пришлось перекинуть пистолет в левую руку и открыть огонь. С третьего патрона ему удалось поразить убегающего поручика, четвёртым и пятым он попал опять, и охраняемый стал заваливаться в сторону. Охранник пытался метнуться с крыльца для проверки собственной работы, но грудь рванула боль, и он начал падать на доски пола, ещё не понимая того, что получил свою последнюю пулю.

Капитан Пшегота проснулся мгновенно, как только за стеной взорвалась первая граната, бросился к ближайшему окну и обнаружил вырывающееся из окон первой избы пламя. Метнулся назад, торопливо натянул бриджи и китель. Кажется русские нашли их? Вполне разумное решение вопроса, вот только должно было всё это произойти намного позже. Он и сам бы подсказал советскому командованию расположение этих "скотов", но входить в число "жертв кровожадных большевиков" в его планы не входило. Сапоги пришлось надевать на ходу, пытаясь четко определить, что именно произошло за пределами избы. Выскочив наружу, он обнаружил два разгорающихся костра вместо временных казарм первого и второго взвода. Гремели выстрелы со стороны леса и от недалёкого болота. Ну что же — всё именно так, как он и предполагал. Капитан рванул в сторону, нашёл незаметное углубление и заспешил вдоль оврага, невидимого со стороны леса. Почти миновал околицу хутора, когда под ноги влетело невидимое препятствие и тело бросило себя вперёд. Немедленно свалился кто-то сверху, руки мгновенно спеленали проволокой, на ногах закрутили толстую верёвку и тело потащили вверх, немилосердно стуча головой по всем неровностям почвы. Вскоре попался особенно твёрдый корень и капитан потерял сознание.

Сознание возвращалось медленно, стремясь сделать остановку на каждом воспоминании прошедших минут. Наконец, капитан открыл глаза и обнаружил перед собой яркое пятно электрического фонарика.

— Кто ты? — Выдавил он мучавший его всё это время вопрос.

— Не узнаёшь, капитан? — Выплыло из темноты и фонарик сместился, открывая такое знакомое и столь неожиданное, в данной ситуации, лицо.

— Вы? — Капитан дёрнулся, проверяя крепость верёвок, но вскоре успокоился — надежды на освобождение не было.

— Ты хотел видеть меня, Адам? — Продолжал долбить из темноты ненавидимый голос. — Ну вот он я! Что ты хотел сказать мне?

— Я вас ненавижу, подполковник! — Взревел капитан, повторяя свои попытки освободиться. — И вас, и всю вашу семью, отобравшую у меня право на моё положение в обществе.

— Какое положение, идиот? — Голос из темноты наполнился злостью. — Право надуваться спесью при воспоминаниях о прошедшем? И наблюдать спесивые рожи англичан, которым плевать на всех нас. Право клянчить у немцев очередную должность, намекая на высокое происхождение своих предков? И натыкаться на наглые рожи эсесовцев из бывших пивоваров, мясников и булочников.

— Вы предлагаете наблюдать наглые рожи жидовских комиссаров, из бывших портных, аптекарей и золотарей? — Взорвался капитан. — Я не желаю получать от них указания!

— Неубедительно, Адам! — Голос собеседника стал печальным. — Не забывай, что я вырос в России и воевал на востоке с обеих сторон. И прекрасно знаю русских, и даже русских евреев. Не все из них такие кровожадные твари, как ты пытаешься показать.

На хуторе замолкли очереди пулемётов, иногда хлопали выстрелы винтовок, но всё показывало, что бой закончился.

— Ты мне лучше скажи, Адам, за что ты убил Стасю? — Голос из темноты стал наливаться сталью.

Ничего другого от него Пшегота и не ожидал. Дядя всегда отличался излишней педантичностью, и даже, отчитывая их, в своё время, за изломанные кусты малины, неизменно старался выбрать максимально тяжёлое наказание. А уж тем более не должен был "подставлять левую щёку" за убийство родной дочери. Капитан мысленно перекрестился, прощаясь со своей грешной жизнью, вдохнул полную грудь воздуха и предпринял последнюю попытку оправдаться.

— Пан подполковник! Дядя! Это не моя инициатива! Майор Качинский приказал. — Капитан выдохнул воздух. — Вы же его знаете?

— Я его прекрасно знаю! — Подполковник усмехнулся. — Но майор Качинский уже два дня отчитывается перед Сатаной. А перед смертью он так старательно рассказывал обо всех своих делах!

Капитан, в очередной раз, судорожно вздохнул.

— Ты что, недоумок, всерьёз думаешь, что я пойду по оставленному вами следу? — Подполковник подтащил к себе своего пленника. — Ты забыл, что я полтора десятка лет служил в армейской контрразведке?

— Дядя Анджей, майор Качинский приказал! — Предпринял последнюю попытку капитан Витковский, окончательно отбросивший свой псевдоним.

— Я тебе сказал, что майора уже нет. — Подполковник старался сохранить спокойный вид. — Пришло время отвечать и всем остальным! Чем ты оправдаешь себя?

Подполковник с трудом сдерживался. С тех пор, как он обнаружил в придорожном лесу "распяленное" между соседними берёзами тело своей шестнадцатилетней дочери, подполковник "тронулся умом", ожидая только одного — наказания убийц своей любимой Стаси. Чего бы ему это не стоило! И кто бы это не сделал!

А на всё остальное ему наплевать!

Пришлось отбросить красноармейские звездочки, которые ему подбросили в качестве "улики". Закрыть глаза на вырезанные на спине и грудях пленницы "красные звёзды". Достоверные сведения указывали, что большевики не балуются такими знаками своего присутствия, предпочитая сожжённые танки и разгромленные рубежи обороны.

А в последнее время добавили повешенных любителей позверствовать, прикрываясь именем советских солдат. Причём, вешали этих тварей со всеми нужными комментариями, поясняя на табличке — кто повешен, кого, когда и каким образом убил. Эффект был просто потрясающий!

Пытались там визжать, оскорблённые в своей "непредвзятости" свободные средства массовой информации англоязычных стран, но мерзкие русские опять-таки обнародовали "грубую бухгалтерию" этих действий, вызывая у цивилизованных европейцев пренебрежение и непонимание своей "тупой славянской наивностью".

Всё это подполковнику Вилку было прекрасно известно. Приходилось вынимать из, вполне заслуженной, петли всяких деятелей "сопротивления". Причём, некоторых из них подполковник, с превеликой радостью, повесил бы сам. Главной интригой этого действа было то, что "рукой божьей", в данном случае, выступали безбожные большевики.

Подполковник отвернулся от пленника. Всё, что его непутёвый племянник пытался привести в своё оправдание, было подполковнику прекрасно известно. Он сам, в аналогичном случае, привёл бы более убедительные оправдания. Подполковник кивнул своему помощнику. Хорунжий извлёк из своего бездонного вещмешка веревку и кинулся искать ближайшее подходящее дерево.

Не стоило нарушать традицию, взятую на вооружение большевиками.

Пленник дёрнулся, но понимая, что для него всё уже закончилось, смирился.

Вскоре вернулся хорунжий, молча кивнул, поясняя, что задание выполнено.

— Что писать, пан подполковник? — Спросил он, протягивая своему командиру заранее заготовленную "табличку висельника".

— Пиши, что "казнён убийца и вор Адам Пшегота". — Ответил подполковник.

— Что, дядя, боитесь опозорить своё благородное имя? — Попытался подать голос пленник.

— Заткнись идиот! — Мрачно бросил подполковник Вилк. — Я пытаюсь позаботиться о твоей матери, которой неприятно будет слышать, что сына повесили за убийство троюродной сестры. И спасаю от общего презрения и ненависти твоих братьев, не виноватых в том, что старший брат оказался убийцей и садистом.

— А если мы одержим победу? — Привёл последний повод капитан Витковский.

— Идиот, ты что не видел реакцию местных хуторян на нападение большевиков?

— А причём тут их реакция? — В свою очередь удивился капитан.

— Ты видел кого-нибудь, кто бы вас поддержал? — Начал пояснения подполковник. — И давно уже никого не видел! — Продолжил он вдалбливать своё мнение племяннику. — Везде вас только терпят. Подобострастно кланяются и плюют в спину, стоит только отвернуться.

— Хлопы всегда такими были! — Ответил ему капитан Пшегота.

— Значит нужно делать выводы из этого, кретин. — Вспыхнул вдруг подполковник. — А вы начали их зверски резать, выставляя виноватыми русских. Вы что, действительно, поверили, что они не узнают, кто это сделал на самом деле?

— А кто собирается спрашивать их мнение? — Бросил капитан Пшегота.

— Ну всё! Хватит! — Решился, наконец-таки подполковник. — Хорунжий, найдите для него подходящее дерево и не забудьте повесить табличку!

Подполковник отвернулся и пошёл вдаль от места казни, страшась поменять своё мнение.

Старший лейтенант Аникушин прикидывал потери своей роты после этого боя. Погибло не так уж и много, учитывая внезапность нападения. Ранено, конечно, было больше, но вполне терпимо. По крайней мере, он ожидал от исхода этого боя намного более худших результатов. Но пронесло!

Всех "своих" решено было вынести с поля боя, чтобы похоронить в отдельном месте, в том числе и одного поляка. Польского подполковника больше всего поразила "странная логика" красноармейцев, согласно которой погибшие в одном бою считаются союзниками и должны быть похоронены в одном месте.

— Матка Бозска. — Шептал поляк. — А может так и должно быть?

Спешили по ночному лесу русские бойцы и польские жолнежи, кричали команды сержанты и капралы. Наконец, выскочили к тому месту, где русские бойцы, получив пароль, разрешивший им расслабиться, решили оторваться, но возникли новые проблемы и всем, без исключения, командирам пришлось бежать к командному пункту русских. Оказывается, немцы решили устроить очередную проверку своим польским союзникам.

Ждала их впереди полноценная засада, пройти которую могли только отряды Армии Крайовой.

— Должен вам сказать, подполковник. — Начал разговор майор Смирнов. — Что кто-то из ваших солдат продал нас "с потрохами". И выход у нас только один — повесить эту тварь на виду у противника и прорываться на восток.

— Пан майор, позволит мне высказать своё предложение? — Ответил ему польский офицер.

— Конечно, пан подполковник. — Русский майор успел убедиться в деловых качествах польского командира.

— Давайте обойдём этих "гансов", и посмотрим, что на самом деле, они из себя представляют?

— Вы что-то подозреваете? — Майор Смирнов не хотел штурмовать никакие рубежи обороны.

— Вы знаете, пан майор, но день назад тут никого не было. — Подполковник Витковский сделал непонятный жест рукой. — А это значит, что никакие серьёзные части перебросить в данное место не могли. А несерьёзные мы пробьём насквозь и забудем!

— Пан подполковник, никак не может забыть польскую самоуверенность! — Ответил русский майор. — Напомнить тридцать девятый год?

— Не нужно! — Усмехнулся поляк. — С тех пор я изрядно поумнел! Я! — Подполковник задумался. — Но не немецкие генералы! А значит есть шанс их обмануть.

Затем была организована демонстративная переброска, на виду у немцев, живой силы и техники, в лице "двух танковых рот", состоявших из трёх БТ и одного Т-26, гоняемых вдоль дороги, и батальона стрелков, который демонстративно путешествовал по шоссе, показывая возможность ввязаться в бой в любом месте фронта. Немецкие генералы тихо охреневали от переброски русских резервов, которых в данном месте не могло быть ни в каком случае, но, получив данные разведки, торопливо перебрасывали на данный участок фронта всё, что у них было.

В конце концов, немцам "помахали ручкой" и спустя два дня пробили фронт в другом месте, где по мнению генералов рейха — "ничего быть не могло в принципе". Но в торопливо расширяемый прорыв устремились все, кто оказался в данном месте котла окружения. Батальон 513 полка под командованием майора Смирнова. Остатки второго батальона 14 танкового полка тридцать шестой механизированной бригады, почти в полном составе полёгшей в бесполезных контратаках. Сводная рота конников седьмой кавалерийской дивизии, которой удалось уйти на второй день немецкого прорыва, только отдельные всадники остались в немецких тылах. Артиллеристы пятого дивизиона сороковой бригады резерва Прибалтийского фронта. И много других бойцов, подобранных батальоном майора Смирнова при выдвижении к линии фронта.

Самым удивительным было то, что из тысячи ста сорока бойцов сводного полка майора Смирнова, вышедших в прорыв, более двухсот пятидесяти составляли поляки, решившие что "с немцами им не по пути".

19 августа 1941 года Москва

Затрезвонил будильник и Виктор моментально подскочил на кровати, спустя мгновение остановил беспокоящий звонок. Посмотрел по сторонам. Стась продолжал спать на своей раскладушке, сладко посапывая носом. Удивительно, но подростку нудный шум звонка не помешал видеть продолжение сна. Оставалось только позавидовать этому свойству молодого организма, которое постепенно утрачивается по мере взросления.

Виктор зевнул, потянулся за гимнастёркой, сложенной на соседнем с кроватью стуле. Натянул бриджи, намотал портянки и надел сапоги, стараясь как можно меньше шуметь. Мальчишка за вчерашний день сделал работу, по крайней мере, трёх взрослых мужиков. Не стоило поднимать его раньше времени.

На кухне толпилась почти вся их "коммуналка". Раскланивались соседи с неестественными улыбками, привыкли за это время к его отсутствию. Ещё бы, больше года он не беспокоил их своим существованием. Пара подобострастных поклонов обозначила тех идиотов, которые пытались занять его жилплощадь, сочиняя нелепые подробности про подрывную деятельность "этого врага народа". Виктор поклонился с такой же идиотской улыбкой. Остались дома? Вот и тихо радуйтесь своему везению! А то, на Колыме мест много, не на одну Москву хватит.

Поставил на газовую плиту чайник, закурил папиросу, ожидая, когда вода вскипит. Можно, конечно, уйти к себе в комнату, но не стоит вводить соседей "во искушение" отправить к тебе в чайник изрядную горсть соли. Приходилось с этим сталкиваться на "заре проживания" в данном месте. Пришлось тогда применить все возможности воздействия своего мундира. Попробовал принесённый с кухни суп, скривился от дикого количества соли, насыпанной в его кастрюлю нежадными соседями, и пришёл к выводу, что решать данный вопрос нужно немедленно, иначе жить здесь будет невозможно.

Радостная соседка, воспринимавшая нового жильца, как очередную жертву, тихо млела от счастья, представляя рожу этого совслужащего, не понимающего в какой "гадюшник" он попал. Она даже репетировала различные степени возмущения, на тот крайний случай, если этот идиот придёт разбираться. Поэтому, когда вместо "цивильного дурака" в их комнату вломился командир в фуражке с синим околышем, а, самое главное, со злополучной кастрюлей в руках, она испытала такое "послабление" желудка, что не решилась встать из-за стола. Дальше было ещё страшнее. Этот НКВДэшник нашёл тарелки, налил им по полной миске, терпеливо дождался когда они всё это сожрут. Заботливо убрал кастрюлю и сообщил им с мужем, что вечером придёт проверить, как они доедят оставшееся!

Рассказов об этом "мерзавце" хватило всем кумушкам не на один год. По крайней мере, Виктор не находил идиотов, желающих "усовершенствовать" содержимое его кастрюль уже семь лет. Но последний год его тут не было и соседи могли подзабыть опасное соседство.

За время его перекура из кухни исчезли все мужчины призывного возраста, находящиеся в данный момент не на работе, впрочем и их жёны, остался только сердитый вахтёр какого-то совучреждения, Виктор никак не мог запомнить название, Капитоныч.

— А скажи мне, товарищ командир, почему ты здесь? — Торжественно обозначил цель своего присутствия вахтёр.

Виктор только усмехнулся столь примитивной проверке. Загасил окурок в громадной пепельнице, "верой и правдой" служившей всем мужчинам их коммуналки не один год.

— Иван Капитоныч, а тебя не удивляло то, что меня здесь не было больше года?

— На то ты и командир Красной Армии, чтобы служить Отечеству, куда тебя пошлют! — Сделал вывод Капитоныч. Посмоктал свою самокрутку и продолжил. — Но счас-то война идёт, а ты дома?

— А со всей коммуналки никто, кроме меня, на фронт не ушёл? — Поразился Виктор. — Тебя это не удивило?

— Так то же, народ больше по торговой части. — Пояснил ему вахтёр. — Куда им воевать! Пусть своим делом занимаются.

Виктора вдруг взяла злость. Оказывается, чтобы не попасть на передовую, нужно устроиться "по торговой части". Старательно пересчитывать на складах кальсоны и портянки, обмывать, вместе с проверяющими, "недостачу", пропитую по разрешению вышестоящего интенданта. Клясться и божиться, что всё на складе было, но захватил супротивник, неожиданно перешедший в наступление. Устраивать поджоги складов и клятвенно утверждать, что проклятые немцы, или кто там на должности супротивника, применили зажигательные мины и снаряды.

Насмотрелся Виктор на подобных индивидов. Больше всего этих интендантов поражало то, что их смогли вычислить. Они продолжали тупо тыкать пальцами в свои цифры, утверждая, что всё нормально. Что всё сходится, на их бумагах. Ну, а тот кретин-лейтенант, утверждающий, что майор интендантской службы Рабинович пустил "налево" половину отпущенных его части продуктов, всего лишь душевнобольной. Даже, когда находились проданные продукты, появлялся ещё один "Рабинович", но повыше рангом, советующий подполковнику не совать нос не в свои дела, а поискать другое место приложения "своих скромных возможностей".

Результатом подобного "наезда" тогда стала полная смена интендантского состава проверяемого корпуса, даже тех, кто не пытались "поставить на место" подполковника Зайцева. Отправлялись эти воры пилить лес, лелея смутную надежду, что придёт время и они смогут оправдаться и доказать, что обкрадывая советские войска, вносили свой вклад в победу Передовой Европы над грязным российским коммунизмом.

Столь мягкое наказание возмущало солдат, но, когда дело касалось интендантской службы, законы, даже военного времени, становились странно мягкими и человеколюбивыми.

И только в том случае, когда ослеплённые жадностью интенданты умудрялись продать оружие или боеприпасы, ожидал их штрафной батальон. Но оказалось, что и там они умудряются найти лазейку, позволяющую пересидеть в тылах все три месяца официального приговора. Виктор тихо зверел и прикладывал всё своё влияние для доведения дела до "логического конца". Но вмешивались военные прокуроры армий и фронтов, пытаясь оправдать своих соплеменников. Виктор махал своей корочкой личного представителя наркома НКВД и слетали со своих постов, с изрядным понижением, данные товарищи. Но оказывалось, что для изменения самого сурового приговора достаточно незаметных клерков, тупо перекладывающих бумажки из одной стопки в другую. Самое главное, чтобы им вовремя сообщили какую бумажку и куда именно переложить!

С этим что-то нужно было делать?

Самый кардинальный вариант предполагал отправить всех военнослужащих интендантского управления в Сибирь — пересчитывать кубометры спиленной древесины и перелопаченного грунта. Как советовал в своё время, согласно анекдоту, генералиссимус Суворов: "После двух лет службы интендантом — сажать без суда и следствия!" Но возникал риск остаться вообще без тыловых служб.

Вся система управления войсками строилась на этих, незаметных со стороны, "детях Израилевых", которые этим беззастенчиво пользовались. Для перестройки управления нужно было, как минимум, год мирной жизни, но его у Красной Армии не было!

Большая часть времени Виктора уходила, как раз, на разбор многочисленных уголовных дел, заведённых на представителей данной национальности. Следователи военной прокуратуры с превеликим облегчением перекладывали данную ношу на плечи залётного подполковника. А Виктору деваться было некуда. Это была его работа. И выводы из этой работы были неутешительные.

Вредили "потомки царя Соломона" очень много. Большинство пассивно, в силу своей неуёмной жадности и стремлению украсть всё, что оказывалось в пределах их досягаемости, некоторые активно, были и такие — работающие на иностранные разведки, в основном английскую, но несколько раз отметились и дипломаты Соединённых штатов Америки. Приходилось старательно копаться в бумажках, выискивая тот, главный, след, который ему так был необходим. Пока что без особого успеха. Большая часть фигурантов проверенных им дел были обыкновенными ворами и шкурниками, некоторые пытались подводить под свою деятельность какие-либо идейные основы, но сути дела это не меняло.

Нужно было признать, что не все представители "потомков царя Соломона" вредили Верховному командованию РККА. Воспитанные в советское время дети "богоизбранного народа" искренне верили в то, что их предназначение — построение самого справедливого в мире государства рабочих и крестьян. Напрасно ворчали бабушки и дедушки этих "дуралеев", приводя примеры другого решения всех спорных вопросов, начиная с библейских времён. Молодая поросль не верила никаким авторитетам, кроме "Васьки с соседнего подъезда", который сумел кинуть гранату на десять метров дальше, чем все в классе. Ну, а когда этот самый Васька смог подбить три немецких танка, пусть и ценой своей никчемной жизни, многие московские Изи и Мойши кинулись, вопреки своим более осведомленным соплеменникам, записываться на курсы противотанкистов и гранатомётчиков.

Конечно, товарищ Сталин пытался изо всех сил использовать этот патриотический подъём. Вот только времени было отпущено на удивление мало. А, самое главное, нельзя было использовать "прямые" методы воздействия, терпеливо ожидая, когда до "идиотов" дойдёт, что их личная судьба и история развития страны неотделимы.

Виктор вмял остаток своей папиросы в пепельницу. Расстроил его Капитоныч очень сильно. Вернее не он, а все эти "торговцы", пытающиеся выставить неудобного соседа обратно на передовую. Ничего, скоро он устроит им полноценную проверку, и основная часть из них отправится осваивать окопы в Польше и Прибалтике.

Потом будут плакаться и писать доносы на неудобного соседа. Рассказывать, какую неоценимую пользу они приносили в тылу. Выискивать несуществующие болезни, препятствующие желанию "положить жизнь на благо Отечества". Обвинять его во всех смертных грехах, обозначенных с самого сотворения мира. Но не признают ни одного своего промаха, включая сегодняшний разговор.

Виктор решительно поднялся, взял закипевший чайник, сделал пару шагов к двери своей комнаты, но решился поставить окончательную точку в этом разговоре.

— Ты, Капитоныч, передай мужикам из нашей коммуналки, что скоро все они окажутся на фронте. Так что, в следующий раз, ты будешь удивляться — почему кто-то из мужчин оказался в квартире.

Виктор сплюнул в ближайший угол и покинул кухню.

Стась уже торопливо потягивался, встречая Виктора с чайником. Конечно, мальчишка слышал визгливые выкрики "представителя общественности", доносящиеся с кухни, но вряд ли понял больше половины из данного разговора. За неделю его поднатаскали в понимании общеупотребительных слов, но говорил по-русски он ещё очень плохо. Хорошо хоть Виктор, изучая в начале тридцатых язык вероятного противника, выбрал польский. Да и два месяца мотаний по территориям бывшего польского государства изрядно обновили навыки владения данной "мовой". В крайнем случае, мог перевести на польский язык адресованные мальчишке вопросы. Хотя, Стась и старался изо всех сил запоминать русские слова и использовать в разговоре непременно их.

Виктор достал из шкафчика купленные к утреннему чаю сушки, разлил по стаканам заваренную, впервые за этот год, заварку. Стась только благодарно кивнул. Хлопец до сих пор не может отойти от испуга недельной давности.

Виктор подул на чай, отхлебнул глоток. Стась повторил его действия, старательно осваивая реалии незнакомой жизни. Сахара, к сожалению, не было. Вернее, весь сахарный паёк Виктор отдал поварихе из столовой, потерявшей талоны на продукты. Впрочем, он не был одинок. Сделали это все работники отдела, начиная с майора Зенковича. Пожурили, естественно, нерасторопную дуру. Втихомолку, отдали приказ на проведение расследования.

В последнее время появилось в Москве необычайно много уголовников, которых будто мёдом манили в столицу. Каждая, освободившаяся или сбежавшая из мест "не столь отдалённых", сволочь стремилась в Первопрестольную, даже с самых далёких окраин страны. Клубились на допустимом "сотом" километре, устраивали разборки с поножовщиной на окраинах города, наводняли "малины" Марьиной Рощи. И чего-то ждали!

Милиция старательно отлавливала эту публику и этапировала их обратно на лесоповалы. Но вместо отловленных появлялись новые. В некоторых местах города и раньше не рекомендовалось гулять на улицах после наступления темноты, но скоро таким местом станет вся столица. Среди москвичей росло напряжение. Особенно возмущались женщины, чьи мужья воевали на фронте, в то время, как всякая блатная сволочь жировала в тылу.

Ходили слухи, что в правительстве пришли к выводу отменить всякие освобождения с зон до окончания боевых действий. Кроме тех случаев, когда осуждённые вызывались добровольцами на фронт. Но разрешалось это только "зекам" с бытовыми статьями. Впрочем, блатные и сами туда не стремились, за редкими исключениями.

Виктор неторопливо допил свой чай, давая мальчишке время доесть сушки. Тот не отказывался, деликатно оставив хозяину где-то пятую часть. Сказывалось голодное детство. По метрике ему уже пятнадцать лет, а на вид больше двенадцати-тринадцати не дашь. Много ли мать могла заработать, трудясь прачкой. Хорошо хоть в костёле подкармливали.

Но способности у паренька есть, пусть телом не вышел, зато память великолепная. Расписал контакты своего ксёндза за все три месяца войны. Дал описание внешности тех, к кому священник обращался, как к начальству. И даже вчера просмотрел фотографии и описание внешности тех фигурантов, которыми контрразведка занималась давно. Уверенно опознал одного и, с некоторыми оговорками, ещё двоих. Учитывая, что фотографии были пяти, а то и десятилетней давности, такой результат являлся просто великолепным.

Ксёндз оказался не так прост, как выглядело с близкого расстояния. Уже дана команда переправить его из Минска в Москву. И вскоре начнётся серьёзная работа по его вербовке, или использовании "втёмную". Впрочем делать эту работу не Виктору, а кому-то из его бывшего отдела. По наркомату объявлен, наконец-таки, приказ, переводящий капитана госбезопасности Зайцева в отдельную группу, но без указания подчинённости. А Виктору вскоре обратно в Польшу, где в Люблине осталась вся его команда. Только взял в Москву старшину Щедрина, который становился всю нужнее и незаменимее. Да вот, мальчишку прихватил с собой, надеясь пристроить его в какой-нибудь детдом. Хотя Стась и слышать об этом не хотел, просясь в армию. В любую часть, где он сможет отомстить за гибель всё своей семьи. За отца и брата — немцам. А за мать — боевикам Армии Крайовой, не пожалевшим "москальскую суку".

Когда Боркевич привёл к нему заплаканного мальчишку, Виктор поначалу растерялся. Стася он уже знал, как и его мать. Знаком был ему и боец, "помогавший" им по хозяйству. Вот только жизнерадостный мальчишка испуганно прижимался к красноармейцу, да и тот был мрачнее тучи. Оказалось, что аковцы ночью убили мать хлопца, искали и его самого, да мать ценой своей жизни, дала ему время убежать. Тот и прибежал в комендатуру. Кинулись к нему домой, а там только остывающее тело.

— Заберите хлопца в тыл, товарищ подполковник. — Просил Боркевич, поглаживая ладонью белобрысую голову. — Прибьют его здесь. А мне в часть его взять не разрешают. Мал ещё. И из другой страны.

Виктор колебался тогда несколько мгновений. Подозвал Щедрина, отдал приказ и поспешил заниматься своими делами. Вспомнил вновь про мальчишку уже в Люблине. И не сразу узнал его. Красовался Стась в перешитых на него, медсёстрами соседнего госпиталя, гимнастёрке и галифе, старательно затягивался новеньким ремнём и называл себя, пусть и с акцентом, не иначе, как боец Сташевский. И даже сапоги были строго по ноге. Оказалось, что при госпитале работал сапожник, потерявший на фронте левую ногу. То ли не отпускало его домой госпитальное начальство, то ли не торопился он сам. Оборудовали ему мастерскую в одной из крошечных комнат прислуги бывшего графского особняка, ставшего госпиталем. Там он и стучал молотком, напевая песни от избытка чувств. На вопрос одного из заказчиков: "Чему радуешься, дурак? Ноги то ведь нет!". Сапожник прищурился, разглядывая свою работу и тономуверенного в своём будущем человека заявил: "Главное руки на месте! Значит с голода не помру! А нога… На один сапог меньше шить придётся, и только…".

Прерывая затянувшееся чаепитие, в дверь заглянула соседская девчонка:

— Дядя Витя, вас к телефону.

Виктор заспешил в коридор, оставляя Наташку рассматривать невиданное чудо — мальчишку, но в форме бойца Красной Армии.

— Витя, срочно в наркомат. — Услышал он в трубке голос майора Зенковича. — И будь осторожен. На улицах творится, что-то непонятное.

Виктор чертыхнулся и повесил трубку. Вернулся к себе, быстро надел портупею и, прихватив фуражку, заспешил на улицу. Рядом с ним торопился Стась. Поначалу хотелось оставить его дома, но нужно было сбегать за старшиной, который остановился на соседней улице у каких-то своих знакомых. Этих самых знакомых-друзей не было у старшины, наверное, только в Африке. Но подполковник Зайцев был уверен — окажись старшина Щедрин там — и скоро среди негров у него появятся дружки, а среди негритянок подружки. Было у него подозрение, что и московские знакомые у старшины "не разрешённого уставом пола". Ну, да бог с ним. Пока его похождения не приносили никакого вреда, а даже пользу. Ибо, был старшина в курсе всех новостей и сплетен через многочисленных связисток, санитарок и поварих. Самое удивительное то, что старшина умудрялся скрывать свои предыдущие похождения от всех последующих пассий.

Стась быстро умчался искать "дядю Сашу", как называл он нескольких, близких по его мнению, человек. В том числе и Виктора, переиначивая его имя на французский манер с ударением на втором слоге.

Минут через пять из проходного двора показался старшина с мальчишкой. Виктор посмотрел на часы. Пока они успевали.

Тяжело опираясь на трость Андрей спускался по лестнице, отдыхая на каждой площадке. Рана всё ещё болела, не позволяя почувствовать себя полноценным человеком. Лифт в доме хотя и был, но сейчас его отключили, чтобы не расходовать напрасно энергию, необходимую заводам и фабрикам. Когда Андрей получал квартиру, сам настоял, чтобы было не ниже третьего этажа. Вот и приходится теперь бороться с непослушной ногой, преодолевая пять пролётов. В другие дни ему помогала Ирина, но сегодня она дежурит в госпитале, вот и приходится заниматься "лестничным альпинизмом" без чужой помощи. Шоферу он не позволял помогать себе принципиально. Незачем давать повод для сплетен. Спустился с последнего пролёта, поймал осуждающий взгляд вахтера и направился к входной двери.

Наконец, Андрей оказался на улице, вытер выступивший на лице пот и похромал к машине. Расположившись на заднем сиденье, он вытянул ногу, давая ей отдохнуть. Шофёр осторожно стронул эмку с места и заспешил по привычному маршруту в институт. Мелькали за окном обычно пустынные в это время улицы, но сегодня на них было слишком много для буднего дня народу. Наверное, политбойцы опять затеяли ещё один митинг, посвящённый, как всегда, очередному загибу в головах парторгов и комсоргов. Андрей упрямо отрицал необходимость тратить много времени на эти идиотские мероприятия. Ну, сказали пару слов в цехе перед началом работы, но зачем отрывать людей от производства и выводить их на улицы ради повторения всем известных лозунгов. Есть для этого несколько дней в году и достаточно.

Единственные, кому эти митинги по настоящему нужны, как раз эти политбойцы. Когда Сталин, ещё в конце мая, спросил мнение Андрея по этому поводу, тот долго думал, как сформулировать ответ. Вождь терпеливо ждал, попыхивая трубкой. Андрей всё же решился и сказал, что большая часть этих мероприятий нужна лишь для того, чтобы оправдывать спокойное существование в тылу "армии партийных дармоедов", боящихся фронта, как огня. В то время, когда политруками в воюющих ротах и батальонах ставят мальчишек, только закончивших училище, да и то — досрочно. Что можно спокойно сократить партийный аппарат и пополнить армию несколькими десятками тысяч бойцов.

"Неплохо бы!" — Только и сказал Сталин. — "Но пока невозможно!"

Вскоре подкатили к воротам института. Охрана проверила документы, открыла шлагбаум внешнего периметра. Охрану после начала войны увеличили чуть ли не втрое. Изменили и систему охраны. Добавили внешний периметр, натянули проволоку, появились вышки и доты. Во дворе постоянно дежурили бронеавтомобили и лёгкие танки, пользы от которых на фронте становилось всё меньше и меньше.

БТ-7 ещё воевали, а почти все БТ-5 и Т-26, оставшиеся на ходу, перебрасывали в Закавказье и на Дальний Восток, что позволило создать там несколько механизированных и танковых корпусов, пусть и вооружённых только лёгкими танками. Но у турок на данном участке фронта не было и такого, а с японским "железом" эти старички могли бороться на равных, а то и превосходили его. Туда же отправлялись и трофейные танки, захваченные Красной Армией на западных фронтах. Хотя не все. Где-то под Рязанью держали в резерве танковый корпус, укомплектованный немецкими Pz-III и Pz-IV. Пока что в неизменном виде. Трофейных боеприпасов захваченных в Румынии и Польше должно было хватить на пару месяцев полноценных боёв. Ну а затем? Можно будет переделать их в самоходные установки со своими орудиями. Ходовая часть хорошая, приборы наблюдения и связи просто великолепные. Пушка, конечно, в нынешних условиях слабовата — её и будут менять. На своё орудие. Хотя бы на ЗИС-3! Артиллеристы ей не нахвалятся и целыми батареями пишут благодарственные письма Грабину. Командиры стрелковых дивизий чуть ли не молятся на самоходные полки СУ-76. Самое время увеличить их количество. Но ни БТ, ни Т-26 для такой переделки непригодны.

Из старичка "двадцать шестого" ещё клепают что-то полезное. К примеру самоходные миномёты большого калибра, главным недостатком которых является малый боезапас. Самоходные зенитки, вооружённые крупнокалиберным ДШК или авиационным пулемётом того же калибра. Но все они по характеристикам намного хуже его Шилки, которую уже поставили на конвейер.

С БТ ситуация намного сложнее. Полная переделка его, в ту же самую СУ-76, обойдётся едва ли не дороже постройки новой машины. Нужно убрать не оправдавший себя колёсный ход, расширить корпус, усилить амортизаторы. Да и прожорливый авиационный двигатель — явно избыточной, для лёгкого танка, мощности — также не подарок. Нужно менять его на что-то другое. А двигателей для новых машин не хватает. Астров считает каждый дизель В-3, выделяемый ему для изготовления самоходок. Но двигателей такого типа катастрофически не хватает. Ставят их и на Т-50, выпускаемый в Ленинграде. Хотя с фронта уже идут на него нарекания за слабое вооружение и требования установить другое орудие. Но для этого нужно опять-таки его серьёзно переделывать. Намного проще превратить его в ещё один вариант СУ-76. Скорее всего так и произойдёт.

Был Андрей в этом уверен после разговора со Сталиным, случившимся пять дней назад. Почти неделю вождь его не трогал, давая возможность долечить ногу. Не вызывали и Сашку, как узнал впоследствии Андрей. Зато эскулапы столичных госпиталей просто устроили соревнование — кто большее количество раз его осмотрит и назначит больше лекарств и процедур. В конце концов, Андрей просто сбежал в свой институт, где и стал долечиваться. Там же ему делали перевязки и процедуры. Туда же вынуждены были приезжать ворчащие доктора. Но времени на отлёживание боков на больничной койке просто не было.

Нужно было устранять недостатки электронного варианта ЗСУ-23-4-Э, обнаруженные в процессе войсковых испытаний. А также обкатывать возникшую у Сашки идею создания на основе их машин стационарного зенитного комплекса, состоящего из двенадцати ЗСУ под общим управлением. Но после первого же "мозгового штурма" пришли к выводу, что данный монстр будет малоэффективен. И делать всё же надо отдельные батареи, действия которых из командного центра будут только координироваться, согласовывая команды управляющих машин батарей.

Был повод и для небольшого праздника. Прогнали практически весь цикл расчётов на ЭВМ-1, как не сильно мудрствуя назвал её Андрей. Посчитали уравнение энной степени и отправили результат на проверку математикам. Те скрипели своими арифмометрами почти неделю, но вчера подтвердили правильность расчётов. Тем более приятно, что на машине удалось установить оперативную память на ферритовых кольцах, которая долгое время не получалась. Да и магнитный барабан на испытаниях вёл себя прилично, исправно записывал и выдавал биты и байты информации. Впору заказывать себе медаль за успешное выполнение работы.

И даже, так пугающий поначалу, разговор с вождём прошёл гладко. Сталин с хитрым прищуром осмотрел тросточку, на которую опирался Андрей, подошёл к Сашке, покачал головой и разразился какой-то длиной фразой на грузинском языке. Не понимающие ни слова Андрей с Сашкой стояли навытяжку, ожидая момента, когда вождь перейдёт на понятный язык. Единственным разъяснением могло служить довольное лицо Берии, присутствовавшего там же. Спустя пять минут вождь остановился, и начал разнос вновь, теперь по-русски.

Начав с сомнений в умственных способностях представителей некоего института, он вскоре перешёл на отдельные личности. Вначале прошёлся по Сашке, нудно выясняя, какого хрена он забыл в этой самоходке. Затем пришло время Андрея, и вождь, в менее парламентских выражениях, выдал характеристику идиотов, любящих побегать с гранатометом, вместо того, чтобы отправить подчинённых.

— Видал, Лаврентий. — Сталин показал чубуком трубки на Андрея. — "А впереди Чапай на лихом коне".

После этого перешёл к делам госпитальным.

— Вот посмотри, Лаврентий, на джигита. — Вождь уже откровенно развлекался. — Две недели он женщину обхаживал. Нет, чтобы, как в наше время — схватил её в охапку — и на самолёт.

Берия прыснул со смеха. Улыбнулся и Андрей, представив себя верхом на ТБ-3, в бурке и папахе, с Ириной в руках.

— На свадьбу не забудь пригласить, джигит. — Проворчал Сталин.

Андрей вдруг осознал, что вождь впервые за всё время знакомства обратился к нему на ты, что он делал только с близкими и друзьями.

— Так позовёшь или нет? — Подтвердил он догадку Андрея.

— Сочту за честь, товарищ Сталин! — Поспешил ответить он. — Мы с Ириной собирались пойти в ЗАГС в конце месяца. Тогда и свадьбу отпразднуем.

— Заодно и новоселье справим. — Вмешался Берия. — Ты ведь в прошлом году не додумался?

Андрей нервно сглотнул. Новоселье они справляли вдвоём с Сашкой, умостившись на кухне с бутылкой коньяка и закуской, купленной на скорую руку в ближайшем гастрономе. Громадная трёхкомнатная квартира Андрея только пугала. Он и обживал в ней только кабинет, даже спал тут же на диване. Остальные две комнаты оставались закрыты весь этот год, и только с приездом Ирины жизнь проникла и в них.

— Есть отпраздновать новоселье, товарищ нарком! — Среагировал Андрей.

Сашка просто обалдевал от наблюдаемой картины, переводя удивленный взгляд с Андрея на Сталина и обратно.

— Ладно, Лаврентий, давай вручай. — Обратился вождь к наркому внутренних дел.

Берия взял со стола свою папку, поправил пенсне и начал читать. В этот раз пришлось удивляться обоим. Приказ гласил, что разработчики зенитной самоходной установки ЗСУ-23-4-Э "Шилка" награждаются орденами "Боевого Красного знамени". Нарком отложил листок, взял следующий. Второй приказ объявлял, что за личное мужество, проявленное в боях на фронте, батальонный комиссар Банев и инженер-капитан Егорцев награждены орденами "Красной звезды".

Учитывая заработанные ими, ещё в мае, ордена Ленина за разработку полупроводниковых диодов и транзисторов, получался неплохой набор наград, с которым не стыдно на улицу выйти.

Третий листок сообщал, что за успешную работу коллектив института награждается Сталинской премией.

Затем шли благодарности от Верховного Совета и Государственного Комитета Обороны.

Завершилась торжественная "раздача слонов" вручением новеньких именных пистолетов ТТ в подарочном исполнении.

— Садитесь. — Сталин показал на стулья по правую сторону стола. Дождался пока усядутся Андрей с Сашкой. Сам пристроился с другой стороны. Берия приглядел стул с торца стола.

— А теперь говорите, чего необычного вы там увидели? — Продолжил разговор Сталин.

Андрей с Сашкой, по очереди, рассказывали, что, по их мнению, выходило за рамки разумного. Сталин иногда кивал Берии, тот делал пометки. Продолжали минут пятьдесят, постепенно перейдя с дел военных на личные впечатления от страны и населяющего Польшу народа.

— Товарищ Сталин, а почему наши войска отступают? — Решился задать самый важный вопрос Андрей. — Бойцы говорят, что могли бы удержать позиции, если бы им помогли резервами.

Сталин пыхнул трубкой.

— Видишь ли, Андрей Николаевич, ГКО решил, что не всегда тактические победы совпадают со стратегическими. В данном случае нам намного выгоднее отойти, чем удерживать лишних несколько сотен километров фронта. Да и политические выгоды от этого шага несомненны.

Андрей едва заметно толкнул Сашку локтём. Всё оказалось именно так, как они и предполагали. Отступление в Польше — ещё один реверанс в сторону Англии. Придётся Черчиллю в очередной раз задуматься о том, на чьей стороне лезть в эту войну, и, самое главное, стоит ли торопиться? Жалко только солдат, которые гибнут в боях. Хотя полноценного охвата у немецких генералов не вышло. Вместо планировавшегося, судя по направлению ударов, громадного Варшавского котла получилось несколько локальных колец окружений, численностью не более дивизии или двух. В свою очередь немецкие дивизии сами попадали в окружение контратакующих и прорывающихся частей. Возник слоёный пирог, доставляющий немецким генералам головной больше не меньше, чем командованию советского Западного фронта.

Вскоре вождь отпустил их, давая понять, что для более серьёзного разговора время ещё не пришло.

Андрей отвлёкся от раздумий только у дверей кабинета, прошёл к своему столу, опустился в кресло, с наслаждением вытягивая раненую ногу. Открыл свою записную книжку, прикидывая, какие дела необходимо делать немедленно, а какие могут повременить.

Предупреждение майора Зенковича, о странных делах, творящихся на улицах, вспомнилось через пару кварталов. На перекрёстке стояло оцепление из бойцов, вооружённых автоматическими винтовками, под командованием молоденького лейтенанта. Даже пулемёт присутствовал, прислонённый неподалёку к театральной тумбе.

Перед оцеплением яростно жестикулировали два мужика в гражданском, доказывая что-то лейтенанту.

— Да пойми ты! — Кричал один из них, повыше ростом. — Там сейчас преступление совершается. А ты не даёшь нам пройти.

— Не имею права! — Отвечал лейтенант. — У меня приказ — никого не пропускать.

— Да с какого перепугу, такой идиотский приказ? — Упорствовал гражданский. — Что там необычного происходит?

— Да я откуда знаю? — Взорвался лейтенант. — Передо мной никто не отчитываются. Сказали не пропускать, вот я и не пускаю.

Виктор подошёл к спорщикам, козырнул.

— Капитан госбезопасности Зайцев. — Представился он. — Что здесь происходит?

— Да вот, товарищ капитан госбезопасности, милицейскую опергруппу к месту преступления не пропускают. — Отозвался гражданский. — Ссылаются на какой-то приказ. А нам в МУР ничего не передавали ни о каком оцеплении.

— Лейтенант, я тоже ничего не знаю! — Повернулся Виктор к командиру оцепления. — Объясните в чём дело.

— Лейтенант Гусев. — Вытянулся тот перед возникшим начальством. — Сам толком не знаю, товарищ капитан госбезопасности. Подняли по тревоге, приказали занять этот перекрёсток и никого не пропускать.

— Там точно преступление совершается? — Виктор повернулся к милиционерам.

— У нас такими вещами не шутят, товарищ капитан госбезопасности. — Отозвался второй милиционер, поменьше ростом и пошире в плечах. Достал из кармана пачку папирос, закурил. — Может, там уже живых никого нет? А мы тут до сих пор меряемся, у кого хрен больше!

Виктор усмехнулся. Милиционер был абсолютно прав, давая характеристику выяснению отношений между конкурирующими ведомствами. В свою очередь, закурил, прикидывая направление своих действий. Некоторое время думал, но всё же решился.

— Лейтенант, беру ваш взвод под своё командование. — Виктор предъявил удостоверение "личного представителя наркома НКВД", подождал, когда командир взвода торопливо вытянется, и продолжил. — Пока выполняйте отданный раньше приказ, но будьте готовы к тому, что его в любой момент изменят.

Лейтенант торопливо откозырял и убежал пояснять своим подчинённым изменившуюся обстановку. Но вскоре вернулся, ожидая команды от представителя НКВД.

— Вот, что, лейтенант, выделите нам десяток бойцов. — Виктор прикинул необходимость огневой поддержки. — Но объясните своим подчинённым, чтобы они не открывали огонь, пока им не отдадут команду!

— Как вас зовут? — Обратился он к милиционерам.

— Лейтенант милиции Сиверцев, оперативный уполномоченный Мура. — Представился тот, что повыше.

— Лейтенант милиции Сидоров, из той же конторы. — Отозвался второй, выясняющий отношения с командиром взвода.

Оба с лёгкой иронией посматривали на "коллегу". Несмотря на общую подчинённость одному наркомату, и небольшую разницу званий, пропасть между лейтенантом уголовного розыска и капитаном госбезопасности была такая, что и объяснить трудно. Впрочем, работники "уголовки" были народом особенным — хорошего "опера" воспитывать не один год. Оттого и плевать они хотели на "многое начальство". Попробуй нас замени! Виктор молчаливо принял правила игры, не объяснять же мужикам, что и он из "оперов", пусть и другого профиля.

До ближайшего поворота добрались без проблем. Напрягали, конечно, мотострелки гулко топающие позади них, но пока необходимости пропускать их вперёд не было. Хотелось надеяться, что и не будет. Хотя оба милиционера были предельно сосредоточены, иногда перебрасывались между собой короткими фразами, мало понятными для окружающих. Вскоре добрались до ближайшего переулка. Напрягся более высокий лейтенант, Сиверцев вспомнил Виктор, показал своему коллеге в глубину переулка. Тот махнул всем остальным и устремился туда. Шагах в пятидесяти от поворота лежала молодая женщина в плаще кремового цвета, нелепо раскинув в стороны руки. Лужа тёмно-красного цвета под ней не оставляла никаких сомнений в том, что здесь произошло.

— Довыё…вались! — Угрюмо бросил лейтенант Сидоров, приседая около трупа. Быстро прохлопал карманы, сдвинул в стороны полы плаща, продемонстрировал своему коллеге изорванную юбку, разодранную по самый пояс.

— Наигрались в своё удовольствие и прикончили. — Не менее мрачным тоном продолжил Сиверцев. — И не так давно. — Лейтенант кивнул на кровавую лужу. — Полчаса не больше. Если остальные сослуживцы нашего лейтенанта несут службу так же хорошо, то далеко эти ребятки уйти не успели.

Виктор, принимая часть этого попрёка на свой счёт, быстро отдал приказ бойцам прочесать переулок и всех, кого они встретят, доставить сюда. Опера уголовки, тем временем, достали блокноты и начали записывать обстоятельства произошедшего преступления, что-то тихо согласовывая между собой.

Бойцы вернулись спустя минут пять, таща за шиворот довольно упитанного гражданина в цивильном костюме и шляпе. Тот возмущенно размахивал руками, но шёл вперёд, подталкиваемый в спину прикладом винтовки.

— Это произвол! Я буду жаловаться! — Вопил "цивильный" слишком громко и старательно, на взгляд Виктора. Переглянулись между собой и работники МУРа.

— Кто вы такой? — Спросил лейтенант Сиверцев.

— Это произвол. — Вновь взревел задержанный. — Какое вы имеете право?

Виктор кивнул сопровождающему гражданского бойцу и тот слегка приложил своего подопечного прикладом по спине.

— Вы за это ответите! — Взвизгнул тот.

— Тебя спрашивают, ты кто такой? — Повторил вопрос лейтенант Сидоров.

— Я советский гражданин!

— Как тебя зовут, гражданин? — Вмешался не выдержавший капитан Зайцев.

Толстяк, увидев фуражку с синим околышем, нервно сглотнул, побледнел лицом, но всё-таки ответил:

— Меня зовут Борис Михайлович Касторский, я заведующий продуктовым магазином, расположенным на этой улице.

— Почему не на фронте, гнида? — Бросил из-за спины задержанного кто-то из бойцов.

— По состоянию здоровья! — Взвился представитель "торгового племени". — Могу предоставить все справки!

— Ты что здесь делаешь, заведующий магазином? — Вмешался в разговор лейтенант Сидоров.

— На работу иду! — Мгновенно среагировал толстяк.

— И где ваш магазин? — Продолжил расспрос лейтенант Сиверцев.

— Дальше по этой улице. — Продолжил завмаг. — Просто ваши мордовороты протащили меня мимо!

— Вам эта женщина знакома? — Спросил Сиверцев, поворачивая задержанного лицом к обнаруженной их группой мёртвой женщине.

Завмаг на мгновение остолбенел, но затем кинулся к трупу.

— Софа! Зачем? — Он оглянулся на милиционеров. — Зачем? Ведь мне же обещали?

Дальнейшие фразы быстро переросли в разряд неконтролируемой истерики, вывести из которой смогла только пара хлёстких пощёчин. Гражданин Касторский осмысленно оглядел окружающих его людей, посмотрел на труп женщины, лежащий у его ног. Нервно дёрнул годовой и сказал: "Спрашивайте".

Из дальнейших расспросов выяснилось, что данный индивид, действительно, был завмагом, что, не успевая к началу открытия магазина, попросил свою близкую родственницу Софью, работающую продавцом в данном магазине, открыть двери к приходу самых ранних покупателей.

— Пи…ит! — Выдал своё мнение лейтенант Сидоров.

— И ещё как! — Откликнулся его интеллигентный соратник. — Долго будем сказки рассказывать, гражданин? — Лейтенант Сиверцев демонстративно захлопнул свой блокнот.

— Так чего тебе, мудаку, обещали за смерть твоей родственницы? — Спросил Сидоров.

— Вы меня не так поняли! — Взвился Касторский.

Но было поздно. Милиционеры раскрутили его за несколько минут. Как ни упирался завмаг, как ни пытался перевести разговор на другую тему, пришлось ему выложить всё. А сообщил он очень занятное. С его слов выходило, что три дня назад позвонил ему его начальник, и дальний родственник, Наум Яковлевич Шниперсон и предложил получить хороший навар. По схеме, которую они уже пару раз использовали.

— Ограбление, что ли? — Уточнил лейтенант Сидоров.

Касторский только кивнул. Виктор начал терять интерес к разговору. Везде подобные дела делаются одинаково. Сначала воруем, всё, что можно, затем устраиваем взрыв, если это происходит на фронте, или поджог, если в тылу. Иногда используем имитацию ограбления, если есть желающие это сделать.

— Где ваш магазин? — Вмешался в его исповедь Сиверцев.

— Да тут же неподалёку. — Касторский показал дальше по переулку.

Виктор раздражённо сплюнул. Расслабился в тылу. Нужно было сразу проверить точку, как только зашла речь о месте возможного преступления. Махнул подчинённым себе бойцам, достал ТТ и поспешил в указанном направлении. Рядом с ним пристроился Сидоров, извлёкший свой наган. Позади их группы Сиверцев подталкивал, таким же наганом, перед собой задержанного гражданина Касторского.

Дверь магазина оказалось всего лишь прикрытой, даже не накинули внутренний крючок. Осторожно приоткрыв её стволом винтовки, внутрь скользнул один из бойцов, за ним сержант, затем, отпихнув Виктора, проскользнул в магазин лейтенант Сидоров. В магазине было пусто, в самом настоящем смысле этого слова. То есть на полках ничего не было. А вот из подсобного помещения доносился громкий разговор со знакомыми каждому пьяными интонациями. Горе-грабители оказались там же. Четверо мужичков явно уголовной наружности удивлённо пялились на наставленные на них стволы и стремительно трезвели от осознания ситуации, в которой оказались. На подгибающихся ногах они вышли в торговый зал, но, увидев завмага, успокоились и даже пытались изобразить возмущение.

Милиционеры, тем временем, занялись своим делом. Один осматривал замки, второй прошёл в глубь помещения. Спустя пять минут вернулись и начали подводить итоги.

— Замки не взламывали. — Будничным голосом сообщил лейтенант Сиверцев. — Открыли своими ключами. Да и ключики тут же валялись. — Он продемонстрировал своему коллеге связку ключей.

— В магазине абсолютно пусто. — Продолжил Сидоров. — Ни на полках, ни на складе ничего нет. — Он посмотрел на гражданина Касторского. — Если не считать пустые мешки и ящики, а также жестянку с керосином, приготовленные для поджога.

Виктор удивлённо посмотрел на завмага. На что тот надеялся? Вывезти всё, а унести ручной кладью такое количество товара просто невозможно, а потом верить, что следствие ничего не найдёт! Тут или глупость, или уверенность, что ничего искать не будут.

— На что ты надеялся, мудак? — Высказал своё удивление лейтенант Сидоров.

— Наум Яковлевич обещал, что если всё пройдёт удачно, — гражданин Касторский нервно сглотнул, — то никакого следствия не будет.

Виктор покачал головой. Действительно дурак! Верить на слово в такой ситуации? Хотя, кто его знает, какие дела они проворачивали с этим Наум Яковлевичем? Но причём тут оцепление? И приказ никого не пропускать на эту сторону.

Внезапно где-то неподалёку грохнул выстрел, затем второй, следом рубанула пулемётная очередь, но уже где-то вдали. Вскоре какофония выстрелов гремела отовсюду, но довольно быстро закончилась. Оживились уголовники, стали с надеждой поглядывать на приоткрытую дверь. Завмаг, наоборот, испугался, видимо, знал больше, чем его подельники.

Виктор выскочил на улицу и обнаружил бегущую вдоль улицы молодую женщину и спешащих за ней с радостными криками нескольких мужчин. Виктор даже удивился столь откровенной наглости. Вслед ему выскочили четыре бойца из сопровождения.

— Товарищ командир, что делать-то? — Раздалось из-за спины.

— Огонь на поражение! — Дал команду Виктор.

Хлёстко ударил первый выстрел, затем второй. Виктор поднял свой ТТ на уровень глаз и открыл огонь. Преследователи поняли, что что-то не так, когда из их группы вывалились двое, а ещё один ухватился за прострелянную руку, попытались повернуть назад, не понимая того, что уже обречены. Гремели над ухом выстрелы СВТ и убегающие бандиты падали на мостовую. Последний завалился за десяток метров от поворота.

— Операция "Музыкальная шкатулка"! — Прошептал про себя Виктор, сложив всю нелепую мозаику сегодняшнего утра. Не зря предупреждал его тот польский подполковник, с которым судьба столкнула в Минске. Правда, никаких подробностей он не знал, но предупреждал о чрезвычайной серьёзности данной акции. Вот оно и аукнулось — случайное знание, отброшенное поначалу за сомнительность источника информации.

Внезапно на него налетела бежавшая впереди бандитов женщина, бросилась на шею, начала целовать в лицо, ревя во всё горло. Минут пять ушло на её успокоение, пока, наконец-таки, из бессмысленных всхлипов стали раздаваться вполне понятные слова. Гражданка благодарила Виктора за спасение от неминуемой, как ей казалось, смерти. Может, была и права. Ему с превеликим трудом удалось оторвать женщину от себя и передать на руки вышедшему наружу лейтенанту Сиверцеву, мимолётом заметив, что спасённая молода и красива. Слишком молода, и слишком красива! Как говорится, не для него, старого дурака.

Вновь загремели выстрелы где-то западнее, затем перестрелка сместилась на север и вскоре затихла. А дело-то серьёзнее, чем казалось поначалу!

Виктор вернулся в магазин. А здесь осмелевшие уголовники во всю качали права, с лёгкой усмешкой посматривая на опера Сидорова.

— Ты, начальник, нам не шей того, что мы не делали. — Рисовался перед ним парень лет двадцати пяти с фиксой в левом углу рта. — Никакой девки мы не видали. Дверь была открыта, вот мы и зашли курева прикупить. А тут, как назло, водочка стоит, да и закуска неподалёку. Ну, как было удержаться? А этого хмыря пузатого мы первый раз в жизни видим.

Виктор с удивлением выслушал весь этот "базар". Неужто до дураков не доходит серьёзность ситуации, в которой они оказались? За такие "шалости" можно запросто расстрел заработать, а эти идиоты ведут себя так, будто их только немного пожурят за содеянное.

— Чего они так наглеют, лейтенант? — Спросил Виктор.

— А нечего нам им предъявить, товарищ капитан госбезопасности. — Отозвался милиционер. — Кроме распития водки в не ими взломанном магазине. Вот они и наглеют.

Фиксатый самодовольно окинул взглядом бойцов конвоя. Сплюнул себе под ноги.

— Ну что, ведите! Кича заждалась!

Виктор вдруг решился.

— Выводите ублюдков. — Махнул пистолётом в сторону выхода.

Насторожился самый старший в банде уголовник. Фиксатый раззявил рот в довольной ухмылке. Окинули мутными глазами помещение магазина двоё других, видимо приняли на грудь больше, чем их собутыльники. За уголовниками засеменил завмаг, пытавшийся поначалу остаться в помещении, но, получив тычок стволом винтовки, поторопился наружу.

— Наконец-таки, товарищ капитан госбезопасности. — Обрадовался ему лейтенант Сиверцев. — Успокойте гражданку, а то она меня уже замучила. Как вас зовут, да как вас зовут?

— Зачем ей? — Удивился Виктор.

— Говорит, что корреспондентка какой-то газеты. — Отозвался Сиверцев. — Желает статью про вас написать.

— Для меня это очень важно! — Вмешалась корреспондентка.

— Хорошо. — Виктор быстро написал в милицейском блокноте своё звание, имя и фамилию, добавил служебный телефон, вырвал листок и отдал девушке.

— А теперь, лейтенант, быстренько выпроводите её отсюда. — Вполголоса обратился он к Сиверцеву. — То, что здесь будет происходить — корреспондентам лучше не видеть.

Милиционер согласно кивнул. Подхватил корреспондентку под руку, предложил проводить в более безопасное место и вскоре вывел её за пределы переулка.

— Так что ты решил, капитан госбезопасности? — Привлёк его внимание Сидоров.

— К стенке ублюдков! — Виктор указал на глухую стену на противоположной стороне улице.

— Не слишком ли круто, капитан? — Удивился милиционер. — Люди всё-таки, а не мишени.

— Люди!? Люди на фронте воюют, а не в тылу бандитствуют. — Виктор пришёл к окончательному решению. — По законам военного времени всех убийц, мародёров, бандитов, насильников, провокаторов, предателей и прочую мразь можно расстреливать на месте.

— Не объявляли же в Москве военное положение. — Привёл ещё один аргумент Сидоров.

— Я объявляю, своей властью. Пока на этой улице. — Ответил ему Виктор. — А затем и на следующих, куда дальше пойдём порядок наводить. — Добавил, видя сомнения милиционера. — Не бойся, лейтенант. Отвечать я буду.

Выстроенные у стены уголовники, увидев, как располагается напротив них шеренга бойцов с винтовками, окончательно протрезвели.

— Ты чего беспредел творишь, начальник? — Взвыл до сих пор молчавший старший из бандитов. — Ты чего нам обещал, хмырь пузатый? — Закричал он, повернувшись к завмагу.

— Это он нам свою любовницу заказал! — Вмешался фиксатый. — Она потребовала, что бы он с женой развёлся, а на ней женился.

— Врёт! — Взвился гражданин Касторский.

— А этот почему здесь? — Удивился Виктор, обнаружив завмага у себя за спиной. — Туда же его! — И добавил в расширенные от ужаса глаза гражданина Касторского. — Хищения в крупных размерах относятся к контрреволюционным преступлениям, и караются так же, как и бандитизм.

Двое бойцов оттащили завмага на другую сторону и прислонили к стене чуть дальше уголовников.

— Огонь! — Отдал команду Виктор.

Рванулся в сторону фиксатый, надеясь уйти, но поймал пулю из ТТ. Виктор опустил пистолет, глянул на стену, где падали на тротуар, приговорённые к смерти уголовники. Сползал по кирпичам, цепляясь за остатки жизни, заведующий магазином Касторский.

Виктор перевёл взгляд на лежащее, по-прежнему, тело продавщицы Софы.

Может зря он поторопился со столь жестоким решением?

Но тут же всплыли в голове слова польского подполковника о том, что "данная акция рассчитана на нерешительность и неторопливость властей, которые побоятся сразу принимать жёсткие меры, а потом — будет поздно".

— Что здесь происходит?

Виктор повернулся в сторону говорящего и обнаружил армейского командира в звании майора в сопровождении четырёх человек, одним из которых был лейтенант милиции Сиверцев. Командир двигался в их сторону, заметно прихрамывая на левую ногу.

— Восстанавливаем законность. — Бросил Виктор.

— Такими методами? — Майор кивнул на устланное талами пространство переулка.

— Используем те, которые в данный момент приносят наибольший эффект. — Отпарировал Виктор, бросил руку к козырьку. — Капитан госбезопасности Зайцев. А вы кто?

— Майор Гаврилов, командир первого батальона мотострелкового полка. — Ответил майор. — Это мои бойцы. — Он кивнул в сторону красноармейцев, сопровождавших Виктора.

— Вот и прекрасно! — Виктор достал своё удостоверение личного представителя наркома внутренних дел, протянул майору. Дождался, когда тот прочитает, и протянул бумагу, разрешающую ему подчинять себе воинские подразделения. — Переходите с батальоном в моё распоряжение.

— Есть, товарищ капитан госбезопасности. — С некоторой неохотой отозвался командир батальона. — Какие задачи поставите?

— Какой район у вас в оцеплении?

Майор протянул карту. Виктор внимательно рассмотрел расположение бойцов майора Гаврилова. Глупее было трудно придумать! Формально блокируя центральные улицы, батальон оставлял неприкрытыми многочисленные переулки и проходные дворы, по которым коренной москвич мог пройти город насквозь. Не оставляло сомнений, что и среди уголовников такие обязательно найдутся. Какой тогда смысл перекрывать улицы?

— Товарищ майор, кто вам давал приказ так расставлять оцепление? — Удивился лейтенант милиции Сидоров, разглядывавший карту одновременно с Виктором.

— А что не так? — Спросил комбат.

— Да это, даже не дырявое решето получается. — Пояснил милиционер. — А здоровенная дыра в заборе с надписью: "Добро пожаловать".

— Карту дали из штаба полка. — Майор Гаврилов пожал плечами. — Я сам города не знаю. Полторы недели в нём.

— А до этого? — Спросил Сидоров, разглядывая ногу майора.

— А до этого — на фронте! А потом полтора месяца по госпиталям! — Ответил Гаврилов звенящим голосом.

— Ладно, майор, не ершись! — Вмешался Виктор в нарастающую перепалку. — Я тоже неделю назад с фронта. С последними частями из Лодзи отходил.

Комбат с удивлением посмотрел на "тыловую крысу", куда он сразу для себя определил столичного чекиста.

— Ты мне лучше скажи — это твой КП? — Виктор ткнул в карту. Дождался кивка. — На почтамте? — Ещё один кивок. — А связь есть?

— Была. — Удивился майор.

— Сержант! — Дождавшись, когда тот подбежит, Виктор начал отдавать приказы. — Покойников в здание магазина. Поставить караул. Перекрыть этот переулок и соседний. Как именно поставить посты, объяснит лейтенант уголовного розыска Сиверцев. — Повернулся к остальным. — Лейтенант Сидоров, переделать схему оцепления батальона так, чтобы ни одна мышь не проскочила. — Посмотрел на майора Гаврилова. — Вам, комбат. Отдать приказ по батальону задерживать всех подозрительных. Тех, кто будет обнаружен с оружием, будет заниматься грабежами и мародёрством, распространять провокационные слухи — приказываю расстреливать на месте! Без излишних сомнений и терзаний!

Быстро дошли до КП батальона. Связь действительно была. Удалось дозвониться до АТС и сообщить дополнительный номер. Там испуганно затихли, когда поняли, с кем именно просят соединить, но связь дали быстро.

— Слушаю! — Раздался на том конце трубки знакомый голос.

— Товарищ нарком, докладывает капитан госбезопасности Зайцев.

— Откуда ты капитан?

— Нахожусь неподалёку от Пушкинской площади. Подчинил себе мотострелковый батальон и пытаюсь навести порядок на улицах.

— А что именно там происходит? — Изобразил непонятливость Берия.

— Пока лишь уголовники бесчинствуют. — Виктор только дёрнул головой. Темнит нарком. — Но я допускаю и другие провокации.

— И что это по-твоему?

— Операция "Музыкальная шкатулка", товарищ нарком. — Виктор решил пойти на риск.

— Ты то откуда про неё знаешь? — удивился Берия.

— Проходила оперативная информация, товарищ нарком.

На том конце трубки замолчали. Надолго. Минуты на две. После этого вновь раздался голос наркома.

— Какие ещё части вблизи есть?

— Сейчас узнаю, товарищ нарком. — Виктор прикрыл трубку ладонью. — Майор Гаврилов, а где остальные батальоны вашего полка?

— В казармах, где же ещё? — Отреагировал комбат.

— Товарищ нарком, командир первого батальона майор Гаврилов утверждает, что подняли только его батальон, а остальные бойцы полка по-прежнему в казармах.

— Передай ему трубку!

Виктор протянул трубку комбату.

— Да! Так точно, товарищ нарком. — Майор вытянулся, позабыв про раненую ногу. — Есть принять командование… Есть перейти в распоряжение майора Зайцева… Я майор, товарищ нарком… Есть, товарищ нарком! Служу трудовому народу!

Комбат вернул трубку Виктору.

— Подчиняешь себе весь полк. — Продолжил Берия. — Подполковник Гаврилов указания получил. — Виктор глянул на майора, который уже отдавал приказы своим подчинённым. — Наводишь порядок в прилежащем районе. Даю тебе санкцию на любые твои действия. Работай, майор.

— Есть, товарищ нарком. — Виктор задержал не секунду дыхание. — Но я капитан?

— Теперь майор госбезопасности, товарищ Зайцев. — Берия опять сделал паузу. — Надеюсь вы оправдаете оказанное вам доверие.

В трубке раздались гудки. Виктор положил её на аппарат.

— Во что мы с тобой ввязались, майор госбезопасности? — Спросил бывший комбат, а теперь командир полка Гаврилов.

— Родину спасаем, подполковник! — Виктор улыбнулся. — Не бойся, подполковник, к утру генералами будем! Если вечером не расстреляют!

Подполковник Гаврилов только хмыкнул и повернулся к карте города готовить задачи для своего полка.

Андрей, в очередной раз, переложил раненую ногу. Держать её в одной позе было довольно утомительно. Передвинул на столе схему контролёра управления оперативной памятью. Что ещё важного он забыл, когда заново изобретал данное устройство. Проклятая нога мешала сосредоточиться. Андрей встал. Пора прогуляться. Убрал бумаги со своего стола в сейф. Прошло то время, когда они с Сашкой Егорцевым писали секретные сведения в обычной ученической тетрадке. "Настучали по башке" им тогда крепко, хотя надо признать, что их вины в этом не было. Что дали — в том и писали.

По коридору он прошёл в пункт управления охраной института, хотя все называли его, на военный лад, просто КП. Нужно было узнать, в каком цехе Сашка со своей "шайкой юных гениев", как охарактеризовал их профессор Берг. Правда, он также добавил пожелание выстроить для них особо прочную камеру, только в которой и разрешать им проводить свои "опасные для существования института эксперименты". Всё-таки, пророчески Андрей сказал год назад, что необходимо только указать нужное направление, да убрать активно мешающие препятствия, а дальше процесс пойдёт сам. Процесс не только пошёл, а покатился снежным комом. Молодые инженеры, не раздумывая, брались за решение любой задачи, которая профессорам и академикам казалась невыполнимой. И находили пути решения. Когда прямые, когда обходные, а когда "вообще через задницу", по утверждению того же профессора Берга. Но находили! Именно, благодаря их деятельности работа над ЭВМ-1 завершилась в такие короткие сроки. Конечно, это только экспериментальный вариант для отработки узлов и блоков, но даже его можно использовать для практических расчётов. Что и делают в данное время, просчитывая баллистику новых реактивных снарядов для модернизированной Катюши.

На основном КП, а было ещё два дублирующих, один с тыловой стороны, один в подвале, было тихо. Два оператора контролировали разноцветные лампочки пультов управления, новинки, созданной, по подсказке Андрея, той же самой "бандой юных гениев" за неполную неделю. Второй оператор через определённые промежутки времени переключал тумблеры, посылая импульсы во внутренний и внешний периметры. Контролировал мигание лампочек, определяя нет ли повреждений проволочного заграждения. Первый занимался более привычным делом. Обзванивал посты охраны и контролировал через толстое бронированное стекло работу главного КПП.

Именно в этот момент напротив КПП остановился крытый брезентом грузовик, из кабины выскочил кто-то в полувоенной форме, ставшей необычайно популярной после начала войны, и направился к шлагбауму внешнего периметра.

Андрей склонился над пультом второго оператора. Была здесь ещё одна панель, сообщавшая, где в данный момент находятся основные фигуры из руководства института. Если они, конечно, не забыли отправить сигнал об этом. Андрей, к примеру, всё время забывал. Вот и сейчас его лампочка упрямо показывала, что он в своём кабинете. Зато Сашкина информировала, что он покинул лабораторию прикладной математики и сейчас движется по коридорам, не дойдя ещё до следующего места. Андрей решил подождать.

— Товарищ батальонный комиссар, тут странная машина. — Обратился к нему первый оператор.

— И что странного? — Андрей осмотрел подъехавший грузовик. Вроде всё нормально. Даже тент не забыли натянуть.

— Утверждают, что привезли нам реактивные снаряды для Катюши, но они получены ещё вчера, а новых мы не заказывали.

— Уточни у ракетчиков. — Андрей более внимательно присмотрелся к автомобилю. Кое-какие странности есть. Во-первых, грузовик трёхосный. Зачем такой в городе гонять? Бензин девать некуда? Во-вторых, у тента шов посередине. А это откровенная дурость.

— Товарищ батальонный комиссар, связи с городом нет! — раздался растерянный голос первого оператора.

— Боевая тревога! — Мгновенно среагировал Андрей. — Привести в действие все охранные системы.

— Есть! — Отреагировали операторы, мгновенно откидывая предохранительные колпачки и утапливая большие красные кнопки, расположенные с края пульта.

Взревел ревун боевой тревоги. Скользнула вниз броневая плита окна КП, оставляя только узкие бойницы по краям для наблюдения. Замигала тревожным светом красная лампа у потолка. Перешла в такой же режим россыпь верхних лампочекпультов, не светивших до этого, сообщая, что отдельные лаборатории института закрыты герметичными стальными дверями и поставлены на кодовые замки.

Поняв, что хитрость не удалось, перешли к активным действиям и на грузовике. Взмахнул рукой пассажир грузовика и вблизи будки часового взорвалась граната. Высунулся из кабины шофер и открыл огонь из автомата по ближайшей, слева, пулемётной вышке. Из кузова выпрыгнули ещё трое. Один длинной очередью из Дегтяря накрыл правую вышку. Двое других вскинули на плечи трубы гранатомётов и, вскоре, гранаты ушли в амбразуры дотов. Распахнулся тент, сползая в стороны. В кузове грузовика обнаружилась станковая установка ДШК, которая немедленно открыла огонь по остальным вышкам.

Хорошая подготовка диверсантов дала им возможность открыть огонь первыми, но на этом их успех и закончился. Так удачно выпущенные гранаты попали в ложные доты, представлявшие собой пустые бетонные коробки. Настоящие огневые точки были в другом месте и немедленно проявили себя, открыв огонь по нападающим. Спустя минуту всё было кончено. Продырявленный пулями грузовик начал чадно дымить, готовясь вспыхнуть в любую минуту. Вокруг него валялись пять трупов диверсантов, ещё двое висели на бортах грузовика.

Смертники, твою мать! Андрей оторвался от амбразуры окна. Они что, всерьёз надеялись пятью стволами вскрыть оборону их института?

Но дело на этом не закончилось. Из-за поворота улицы выползли два пушечных бронеавтомобиля, и двинулись к воротам. Молодцы! Ценой жизни передовой группы разведали расположение дотов и сейчас надеются выбить их пушками. А потом пустить вперёд штурмовой отряд, который крадётся вдоль стен домов за броневиками. Грамотно! Но ведь и мы не все сюрпризы показали.

Андрей сдвинулся влево под прикрытие стены. Не стоит особо рисковать. Пули, даже крупнокалиберные, их броневая заслонка держит. А вот 45-миллимитровый снаряд её снесёт.

Захлопали пушки на улице, но вскоре затихли. Андрей выглянул в бойницу. Весело дымил передовой броневик, являя взгляду развороченный бронебойным снарядом передок. Второй отползал назад, виляя вывернутым рулевым колесом. Вот рядом с ним взрыл асфальт ещё один снаряд. Следующий был более удачливым и оторвал с БА-10 башню, вместе с верхней частью брони.

А кто вам сказал, что у нас пушечных дотов нет?

Вновь ударили пулемёты и остатки штурмовой группы отошли под прикрытие крайних домов. Затрезвонил звонок, замигали лампочки, второй оператор поднял свою трубку и коротко переговорил.

— Товарищ батальонный комиссар, попытка прорыва с тыльной стороны отражена.

Андрей только кивнул. По боевой тревоге отдыхающая смена должна была занять тыловой КП и управлять боем оттуда. Молчал пока пункт управления в подвале, а значит рано было предпринимать основные действия.

Нужно ждать!

Вскоре стал ясен и смысл атаки броневиков. Из арок соседних проходных дворов протянулись дымные струи реактивных снарядов к зданию института, куда-то правее, где по схеме находились окна его кабинета.

Ага! Всё-таки узнали! Вот только кабинета его там никогда не было, а была пустая комната, набитая мешками с песком.

Звякнул ещё один звонок. В крайнем левом углу пульта второго оператора замигали две синие лампочки, вскоре к ним добавилась зелёная. Андрей облегчённо вздохнул. Кажется, получилось! Снял трубку, набрал три единицы, дождался ответа абонента и коротко бросил:

— Рыбалка удалась! Можно сворачивать невод.

Прошло две минуты и за окном заполошно затарахтели пулемёты и автоматы, заревели двигатели танков, покидающих двор, захлопали выстрелы винтовок внешнего оцепления, которое начало прочёсывание близлежащих кварталов, отжимая ещё уцелевших боевиков к стене их института.

Почти два месяца вычисляли "крота", подвергли проверке всех сотрудников института, но тот был неуловим, как тень. А тут проявил себя.

Как только стали известны первые планы заговорщиков по нападению на их институт, решено было рискнуть. Срочно переделали проводку в пультах подвального КП, превращая его из полноценного пункта управления в громадную мышеловку. Причем основную работу выполнял Сашка под чутким руководством Андрея, показывавшего "куда перевинтить" и "что перепаять". Даже Сашкиных гениев исключили из группы посвящённых.

И сегодня терпеливо ждали, отражая атаки диверсантов, которых пришлось подпустить под самые стены. Как оказалось, не зря.

Когда замигали синие лампочки, сообщая, что происходит попытка переключить управление на подвальный КП, Андрей даже обрадовался. Ну, а когда "крот" активизировал систему уничтожения хранилища секретных документов, облегчённо вздохнул. Данные действия не оставляли никаких сомнений — пытается это сделать тот самый неуловимый "крот". Вот только, не знал он, что одновременно с этим блокирует входную дверь в подвальный КП. Осталось только достать его и полюбоваться, кто это такой.

Андрей двинулся к выходу. Хотелось посмотреть своими глазами на гада, тормозившего работу нескольких лабораторий.

19 августа 1941 года Москва (вечер)

Виктор устало привалился к стене. Достал пачку папирос, протянул находящемуся рядом лейтенанту милиции Сидорову. Тот не отказался. Протянул с другой стороны руку Колька, взял папиросу себе. Прикурили от трофейной немецкой зажигалки Виктора. С наслаждением втянули дым.

Подходила к концу самая трудоёмкая часть работы — сортировка задержанных граждан. Блокированная со всех сторон улица поначалу вмещала несколько сотен человек, сейчас же их оставалось не более пятидесяти. Остальные опрошены, записаны и отправлены по домам. За исключением уголовников, которых пока держали в стороне под дополнительной охраной. Вели себя блатные необычайно тихо, уже усвоив, что церемониться с ними никто не собирается, и могут в любой момент поставить к стенке.

— Что с ними будет? — Спросил лейтенант Сидоров, оглядывая свою клиентуру.

— Если у кого найдут следы пороха на руках, то сразу в расход. — Виктор скользнул по уголовникам безразличным взглядом. — Если удастся выявить главарей, то и их туда же.

Из проверяемой толпы бойцы выдернули ещё одного уголовника, оттащили в сторону.

— А если бы их судьбу решал только я. — Виктор глянул на милиционера. — Всех бы здесь расстрелял, прямо у этой стенки.

— Этак, товарищ капитан госбезопасности, ты нас без работы оставишь. — Усмехнулся лейтенант Сидоров. — С чего такая кровожадность?

— Сколько, лейтенант, мы с тобой сегодня трупов нашли? — Ответил Виктор. — Одиннадцать! А сколько по другим улицам валяется? Там где мы не проходили?

Милиционер только пожал плечами.

— Вот и я не знаю. Но не думаю, что меньше! Здесь то мы порядок быстро навели. А на других улицах до сих пор стреляют. Туда войска только вошли.

— Витя, а отчего такая задержка? — Спросил Колька, старинный друг капитана, вернее уже майора, Зайцева с далёких ещё заводских времён.

— Не знаю, Коль. — Отозвался Виктор, оглянулся по сторонам и добавил вполголоса, чтобы слышали только те, кто стоял рядом. — Чего там наверху не домудрили…

— Или перемудрили… — Вмешался лейтенант милиции.

— Возможно… — Виктор переключил внимание на работу группы проверки, состоявшей из лейтенанта милиции Сиверцева, командира мотострелкового взвода лейтенанта Гусева, старшины Щедрина и парторгов заводов, которым сегодня пришлось вывести своих подопечных на улицы по приказу свыше, а теперь приходилось спасать работяг своих цехов от лишних проблем. В данный момент как раз подошла очередь одного из них. Высокий молодой парень вызвал подозрения у военных, но ему на помощь пришёл один из парторгов.

— Наш это! Федька Ивершнев! Слесарем в третьем цеху работает. — Торопился он отвести подозрения от своего подопечного.

— Почему наколки на руках? — Спросил лейтенант Сиверцев.

— По молодости к шпане прибился, вот и сделал. — Отозвался слесарь, торопливо одергивая задранные по команде рукава и пряча ошибки юности.

Вместо проверенного подтянулся другой человек, которого нелегкая вынесла сегодня на улицу.

— Дядя Виктор, а я его знаю! — Дернул Зайцева за рукав Стась, проторчавший вместе с ними на улице весь этот бесконечный день, хорошо хоть на время облавы удалось его пристроить под присмотр красноармейцев, охранявших штаб батальона. — Он у нашего ксёндза был! Я ещё удивился, зачем жид в костёл пришёл. — Мальчишка торопился высказать свою новость, путая польские и русские слова. — Вот тот, в сером пиджаке, в самом конце.

Стась не удержался и показал пальцем. Мгновенно сообразив, что дело плохо, указанный человек рванул в сторону ближайшего проулка, торопясь проскочить оцепление, пока бойцы не поняли, что происходит.

— Живьём брать! — Закричал Виктор, выдёргивая из кобуры пистолет.

Но перекрывая заполошные выкрики "стой", захлопали выстрелы бойцов оцепления.

— Убьют ведь! — Выдохнул милиционер, припадая на одно колено. Хлопнул еле слышный, на фоне винтовочных, выстрел нагана и подозреваемый полетел на мостовую, споткнувшись о простреленную ногу.

Подскочил к подозреваемому старшина Щедрин, быстро завернул ему руки за спину и связал извлечённой неизвестно откуда верёвкой. И только после этого занялся раненой ногой, выпросив у кого-то из бойцов индивидуальный пакет. После этого подозреваемого подхватили за руки и потащили внутрь здания, где был штаб самого Виктора.

Это уже был третий, которого пришлось выдёргивать из толпы, стараясь причинить, как можно меньше вреда. Но, наверняка, самый ценный, раз из Польши в Москву заявился. Двое других были обычными провокаторами, основной задачей которых было вызвать столкновение между рабочим митингом и бойцами оцепления. У одного за пазухой нашли две бутылки с бензином, которые он так и не решился пустить в дело. А вот второго пришлось брать силой. И опять отличился старшина, сумев вырубить диверсанта ударом по шее за несколько секунд до того, как тот успел выдернуть чеку из гранаты.

— Где ты так стрелять научился, лейтенант? — Спросил Виктор Сидорова, когда суматоха затихла.

— На стрельбище. — С хитрым прищуром бросил милиционер. — А до этого три года на польской границе учился.

— Большое спасибо тебе, лейтенант милиции Сидоров. — Виктор пожал ему руку.

— Чего уж там. — Неожиданно смутился тот. — Мы, ведь, тоже трудовому народу служим.

— Кто это, Витя? — Спросил Колька, со спокойствием досмотревший эту сцену.

— Кажется, руководство тех двух провокаторов, что по твоей наводке взяли. — Ответил ему Зайцев.

Виктор окинул взглядом всё уменьшающуюся толпу, посмотрел на уголовников. Те о чём-то тихо переговаривались, наверное, вырабатывая общую легенду. Дураки! Начнут по одному в расход пускать, мигом расколются. Живые-то до сих пор только потому, что вовремя сообразили поднять руки. Всех остальных кончали без разговоров.

А что-то быстро у блатных испуг проходить начал? Чего такого им наобещали, что они так наглеют?

Ничего разберёмся! Хотя сейчас не до них.

Виктор повернулся и пошёл к группе рабочих, курящих у входа в его штаб. Нужно поблагодарить их за помощь. Хотя основная благодарность должна достаться Кольке, так вовремя оказавшемуся в этом месте.

Когда разогнав и, в большинстве своём, просто перестреляв банды, оказавшиеся у них на пути, они вывернулись на более широкую улицу, Виктор едва успел дать команду остановиться. Бойцы уже по привычке готовились открыть огонь и только его команда остановила катастрофу.

— Стоять, вашу мать! — Среагировал Виктор. — Это не уголовники!

— Кажись, мастеровые? — Протянул кто-то из его спины.

Перед ними, действительно, находились рабочие какого-то из заводов. Мелькало несколько флагов, распинался на импровизированной трибуне какой-то человек.

— Лейтенант, отводите людей обратно в переулок. — Отдал Виктор команду. — И, ни в коем случае, не подходите к митингу ближе метров пятидесяти, а лучше и ста.

— Почему? — Удивился взводный.

— Не исключены провокации! — Отрезал Виктор, нашёл взглядом старшину. — Старшина, давай пройдёмся.

Неторопливой походкой тронулись к митингу, прикидывая, как можно проверить незнакомую толпу. И не находили ответа.

Помощь пришла совершенно неожиданно. Из толпы "социально незрелых", которые на подобных мероприятиях всегда стремятся забиться в последние ряды и обсудить более насущные проблемы, чем речи очередного выступающего, выскочил старый друг капитана Зайцева Колька, с которым они не виделись с той памятной попойки годовалой давности.

— Витя! — Обрадовано взревел Колька. — Живой! — Оглянулся по сторонам и добавил более тихим голосом. — А я думал, тебя уже того…

— Живой, Коля, живой… — Виктор радостно обнимал друга. — На фронте был. Вот и не мог приехать.

— Так война три месяца всего? — Насторожился Колька. — А тебя больше года нет?

— А у нас, Коля, всё время фронт. — Пояснил Виктор. — Если не в одном месте, так в другом…

Колька удовлетворился пояснением. Ведь и раньше капитан Зайцев исчезал на несколько недель, а то и пару месяцев, просто никогда не пропадал на целый год.

— А что тут у вас делается? — Начал осторожные расспросы капитан Зайцев.

— Да, как обычно. — Отмахнулся рукой Колька. — Парторги решили языком почесать. Сорвали с работы, а потом будем в другие дни план нагонять…

— А о чём говорят? — Не унимался Виктор.

— Да, кто же их слушает? — Удивился вопросу его друг. — Несут всякую хрень. Лишь бы "главный рабочий орган" не простаивал.

Ухмыльнулся рядом старшина, оценивая немудрёную шутку работяги о "работниках языка".

— Коля, а скажи мне — чужие в толпе есть? — Виктор продолжал раскручивать ситуацию.

— Чужие? — Колька задумался. — Да, кажись, есть парочка, которых я раньше не видал.

— Где стоят? — Теперь насторожился старшина.

Как и ожидалось, нежданные гости расположились на "галёрке" митинга, правда, не в самых последних рядах. Двое мужичков самой неприметной наружности отирались около стены здания, невдалеке от ближайшего поворота. Профессиональными взглядами окидывали окрестности, старательно делали вид, что подошедшие военные их абсолютно не интересуют.

— Коля, помощь требуется. — Виктор притянул друга к себе и начал тихо объяснять ему, что именно необходимо сделать.

Спустя несколько минут к чужакам вальяжной походкой подошли трое, расположились полукругом, перекрывая тем обзор. Мужички забеспокоились.

— Чего нужно? — Угрюмо бросил один из них.

— А помнишь, на прошлой неделе в "Зинкиной пивнушке" ты мне в глаз засветил. — Начал угрожающим голосом Колька.

— Ты, мужик, меня путаешь с кем-то? — Попытался решить миром "угрюмый". — Я в том месте никогда не был. Да и не знаю я тебя!

— В том-то и дело! — Вмешался второй из Колькиной компании. — Знать никого не знаешь, а с ходу в глаз дал. Разбираться надо!

Виктор краем уха выслушивал эти наезды в стиле замоскворецкой шпаны, пробираясь вперёд и прячась за спины рабочих каждый раз, когда "угрюмому" удавалось метнуть взгляд в его сторону. Старшина же по широкой дуге, расталкивая людей, устремился за спину чужакам.

"Угрюмый" понял, что их вычислили, только когда Виктор выдвинулся из-за спины крайнего из Колькиной компании. Увидел направленный на него ТТ, выхватил из-за пазухи гранату и попытался выдернуть чеку. Но тут на него обрушился тяжкий удар со спины и он сполз по стене, выронив гранату под ноги Виктору. Второй из чужаков был скручен Колькой с друзьями. Быстрый шмон определил наличие у него двух бутылок с бензином.

На их разношерстную компанию уже пялились окружающие. Пробивался через толпу высокий худощавый мужик в потрепанном костюме.

— Что здесь происходит? — Спросил он у Виктора.

— А, Мирошкин. — Растянул губы в довольной усмешке тот дружок Кольки, что мастерски изображал шпану. — Вот помогаем бойцам НКВД диверсантов отлавливать.

— Диверсантов? — Удивился Мирошкин. Но тут его взгляд наткнулся на гранату, лежащую прямо у его ног. Он побледнел и посмотрел на них уже совершенно другим взглядом.

— Капитан государственной безопасности Зайцев. — Представился Виктор. — А вы кто такой?

— Да это секретарь партячейки нашего цеха. — Ответил за Мирошкина Колька. — А поясни нам, Лёня, за каким хером, ты нас сегодня сюда вывел? Уж не под эти ли гранаты?

Народ вокруг них помрачнел, отодвинулся, освобождая круг диаметром метра три. Негромким шёпотом передние ряды передавали последующим о том, что произошло. Вскоре новость достигла самых удалённых и толпа грозно замолчала.

— Самохин, ты же знаешь, что я это не решаю. — Отрезвил Мирошкин Кольку. — Браверманн мне приказал, вот я вас сюда и привёл.

— Давай сюда Браверманна. — Приказал Виктор.

Но выступающий на трибуне парторг уже сам спешил к ним.

— Браверманн Моисей Соломонович, парторг машиностроительного завода. — Представился он Виктору, уяснив, кто перед ним и что от него хотят. — Я ведь, товарищ капитан госбезопасности, сам такие вопросы не решаю. Мне из райкома приказали — я людей и привёл на митинг. А почему сегодня и сюда? Передо мной никто не отчитывался. Сказали, что здесь будет происходить встреча с героями фронтовиками. Вот и всё, что мне известно. Вот, и главный инженер завода товарищ Антипенко подтвердить может.

Находящийся здесь же Антипенко подтвердил получение данного приказа ещё вчера вечером. Потому утром и собрали рабочих сразу у проходной и привели сюда. Вот только обещанных фронтовиков почему-то нет? Они и решили с парторгом, пока те приедут, провести свой митинг. А тут вы?

Виктор удивился простоте и наглости придумки. Действительно, позвонили и приказали. Нижестоящие выполнили. Диверсанты сделали своё дело, обстреляв красноармейцев или забросав их гранатами, как намечалось в данном месте. Если у бойцов не выдержат нервы, а после столкновения с уголовниками не выдержат обязательно, те откроют огонь. И получаем сотни трупов невиноватых ни в чём людей. Для того и оцепление на улицах. И заранее предусмотренные пути отхода для бандитов.

Круто замешано! С кровью, слезами и потрясающей подлостью!

Надо выправлять ситуацию, пока полк подполковника Гаврилова не вышел на улицы в полном составе.

— Кто здесь ещё из руководства завода? — Спросил Виктор.

Вышло ещё восемь человек.

— Вот что товарищи! — Виктор осмотрел их серьёзным взглядом. — У вас есть возможность отвести от себя подозрение в организации этой провокации. Если вы поможете вернуть людей домой.

Руководители посмотрели на него с некоторым удивлением. Что здесь сложного? Вот они люди? Достаточно сказать и они немедленно уйдут.

— Вы меня не поняли, товарищи! — Виктор ещё раз осмотрел их, но среди них не было явно нервничающих, возможно причастных к данной авантюре. — Не только рабочих вашего завода. Но и остальных заводов, которые в данный момент могут оказаться на улице. Вы пойдёте к ним и предупредите, что они должны немедленно покинуть улицы. Вернуться на завод или домой, если туда ближе. На улицах не задерживаться. Скоро войска начнут их прочёсывать и всем, кто будет задержан, придётся доказывать свою невиновность.

— И ещё товарищи! — Остановил он собравшихся уходить людей. — Задание это не только для руководства, но и для всех здесь присутствующих. Если вы сумеете убедить своих знакомых вернуться домой, то, возможно, спасёте их жизни.

Толпа загудела и начала медленно растворятся в окрестных улицах и переулках. Нескольких человек, пытавшихся пройти в сторону оцепления, остановил старшина и развернул в другую сторону.

— Товарищ Браверманн, а вас я прошу остаться! — Остановил Виктор парторга. — Вы хорошо знаете рабочих вашего завода?

— Не всех по имени отчеству, но в лицо могу узнать любого. — Отозвался парторг.

— Вот и прекрасно. — Виктор посмотрел на часы. Бойцы подполковника Гаврилова уже должны были развёртываться в цепь, начиная прочесывать районы города. Стягивать невод должны были приблизительно в районе этого квартала. — Поступаете в моё распоряжение. Будете узнавать своих людей, если они попадут под облаву.

Товарищ Браверманн сдержано кивнул головой, соглашаясь на такую роль. Виктору пришла в голову ещё одна мысль.

— Товарищ парторг, а вы можете найти способ вызвать сюда парторгов других заводов вашего района? — Дождался удивлённого взгляда, и добавил. — Но не через ваш райком!

— Можно попробовать, но полной гарантии дать не могу. — Ответил Браверманн.

— Ну вот и пробуйте! — Напутствовал его Виктор и отправился разворачивать оцепление в другую сторону.

— Витя! — Окликнул его Колька. — Можно нам с тобой?

— Можно! — Отозвался Зайцев. — Помогите старшине, диверсантов конвоировать.

Спустя полминуты вслед нему двинулся старшина, подталкивая перед собой диверсантов. Сбоку их контролировали Колька Самохин и его приятели. Последними шли, что тихо обсуждая, Мирошкин и Браверманн.

Уличный громкоговоритель прохрипел и выплюнул первые звуки.

— Наконец-таки! Ещё полчаса назад их отправили. — Проворчал лейтенант Сидоров, подбросивший идею задействовать сеть радиовещания. — Надо было ещё днём предупреждение через него высказывать!

— Всем? — Вмешался Колька. — В том числе и бандитам?

— Ты думаешь, Самохин, их не предупредили? — Усмехнулся милицейский "опер". — Когда мы утром сюда, с боем, шли, больше пяти десятков положили только одним взводом. А сейчас батальон прочесывал! — Лейтенант кивнул в сторону уголовников. — А их даже меньше! Ушли суки! Значит кто-то предупредил!

Колька замолчал, возразить было нечего. Рупор прокашлялся, умолк ещё раз секунд на тридцать, а затем разразился песней. Примерно это Виктор и требовал, когда отправлял лейтенанта с частью бойцов найди узел радиовещания и расшевелить их там, пусть даже под дулами винтовок.

Вот, только песня была необычной, а ещё странно знакомой. Виктор напряг память и вспомнил. Именно эту песню наяривал на своём аккордеоне боец Петров почти две недели назад, когда Виктор выпроваживал батальонного комиссара Банева из Польши. Пришлось задержаться на аэродроме, пока техники проверяли двигатели транспортника. Вот, боец Петров и решил скрасить ожидание своим концертом. Нужно сказать, что играл он великолепно. Да и пел не намного хуже. Только стеснялся петь, считая, что у него "не очень хорошо выходит". А вот есть у него друг, который так поёт!

Именно тогда Виктор и услышал "Когда мы были на войне!" На вопрос окружающих об авторе, боец замялся, но сказал, что песня старая, казачья, а он только музыку подправил. А песню он в госпитале услышал, старлей артиллерист напел.

Боец исполнил тогда с десяток незнакомых песен, большую часть которых, по его утверждению, ему напели в госпитале.

Но сейчас из репродуктора звучал именно этот голос, да и исполнение было тем же. Выходит, Банев вывозил в тыл не только великолепного гармониста, но и хорошего композитора, раз он сумел написать все эти песни.

Следующей песней была ещё не забытая в народе, несмотря на все старания нынешних деятелей культуры, "Любо братцы, любо". Затем её сменил странный мотив, начинавшийся словами "Отчего так в России берёзы шумят".

Затихли все. Даже уголовники перестали шептаться. Прибежал довольный лейтенант, радостным голосом доложил о выполнении задания. Прислушался к песне.

— Ну вот, я говорил, что песни хорошие. А эти на радиоузле не хотели включать. Всё на какого-то товарища Райзмана ссылались, который категорически запретил передавать подобные песни.

— Это когда же они успели пластинку выпустить? — Высказал Виктор свои сомнения, прикинув прошедшее время.

— А у них, товарищ капитан госбезопасности, не патефон с пластинками, а какой-то другой аппарат. На нём круглая катушка, а на ней плёнка намотанная, как в киноаппарате, но не прозрачная. — Отреагировал на его сомнения лейтенант.

Виктор удивился. Что такое магнитофон, он прекрасно знал. Но обнаружить столь редкое устройство на заштатном радиоузле?

— Лейтенант, а другие катушки с этим устройством были?

— Наверное, товарищ капитан госбезопасности… — Протянул лейтенант.

— Немедленно назад, на этот радиоузел. — Скомандовал Виктор. — Перерыть всё, к чёртовой матери, найти все подобные катушки и изъять. Надеюсь бойцов для контроля оставил?

— Есть, найти и изъять! — Лейтенант вытянулся. — Так точно, товарищ капитан госбезопасности, оставил бойцов, чтобы эти, на радиоузле, передачу не прекратили. — Лейтенант решился задать вопрос. — Товарищ капитан госбезопасности, а эту музыку оставить?

— Оставляй! — Виктор отмахнулся рукой. Ничего страшного от знакомства с парой новых песен он не ожидал. Станет композитор Петров известнее на пару недель раньше, чем ожидалось. Вот и всё. Да народ ухватится за новые песни, что тоже неплохо.

Лейтенант умчался обратно. Петров допел про берёзы. Репродуктор на несколько секунд смолк, чтобы затем выдать новую песню, но уже без музыки.

"Выйду ночью в поле с конём.

Ночкой тёмной тихо пойдём.

Мы пойдём с конём по полю вдвоём,

Мы пойдём с конём по полю вдвоём."

Голос нарастал, пристроился к нему ещё один, затем ещё… Вскоре весь хор перешёл к третьему куплету, старательно выводя: "Я влюблён в тебя Россия, влюблён!"

Звенящая тишина на улице встретила окончание песни.

— Слава тебе господи, дожили! — Раздался голос со стороны рабочих. — Про Россию вспомнили! Глядишь, ещё и русским разрешат называться?

Виктор повернулся. Крестился пожилой токарь с Колькина завода, присоединившийся к ним ещё в начале проверки.

— Да, оно всегда так, Митрич. — Отозвался на его возглас приятель Кольки Лёшка Замятин, так хорошо изображавший шпану. — Как работать или воевать надо, так всегда про русского Ваньку вспоминают! — Лёшка повернулся к Браверманну. — А как заседать, так всё больше Абрамы требуются! Правда, Моисей?

Браверманн поморщился в ответ на это высказывание, глянул по сторонам и добавил:

— Ты, Замятин, потише с языком то! А то донесёт кто-нибудь, проблем потом не оберёшься!

— А кто донесёт? Ты что ли?

— Я не донесу! — Отозвался Браверманн. — И ты это прекрасно знаешь. Но всяких людей вокруг хватает, так что ты поосторожнее с такими утверждениями.

— Ты, Моисей, неплохой мужик. — Продолжил развивать мысль Лёшка. — Оттого мы с тобой и сидим в одной компании.

Виктор присмотрелся. Компания Колькиных сослуживцев была немного навеселе. За спиной Замятина пряталась пустая бутылка, а в руке парторга скрывался стакан, который он, в конце концов, опрокинул в себя, занюхав рукавом.

Виктор покачал головой. На национальности делимся, а привычки у всех одинаковые.

— Но скажи мне, Моисей, ты в каком году в партию вступил? — Замятин направил указательный палец в сторону парторга, немного помолчал и сам себе ответил. — В тридцать пятом! А Мирошкин партейным стал ещё в двадцать восьмом!

Браверманн согласно кивнул головой на это утверждение.

— А кто у нас освобождённый секретарь? — Лёшка покачал пальцем перед лицом парторга. — Ты, товарищ Моисей Соломонович. А Мирошкин как стоял у станка, так и стоит.

Виктор отвлёкся от разговора, который к тому же стал тише, а затем перешёл на какую-то другую тему.

На улице закончили проверку последних двух человек. Одного из них благополучно выпроводили через оцепление. А вот второго, разукрашенного татуировками по всему телу, отправили в компанию уголовников.

Нужно было заканчивать работу в этом месте и перебрасывать бойцов на другой участок. Надо было, хотя бы, напоить чаем добровольных помощников из гражданских лиц. Покормить мальчишку, хотя бы, сухим пайком.

И решить вопрос с уголовниками. Первая злость уже прошла и отправить недрогнувшей рукой их всех к расстрельной стенке, как делал утром, он уже не сможет. А значит нужно искать ближайшую тюрьму, в которую можно будет переместить эту банду для ожидания дальнейшего суда. А ждёт их как минимум "четвертак"! И то, если сумеют доказать, что бесчинствовали на улицах города по глупости и незнанию. А иначе "вышка", от которой не отвертелись их утренние подельники.

Капитан Зайцев повернулся к своим подчинённым и стал отдавать приказания.

Контрразведчик, поначалу, собирался выпроводить их из кабинета, но прочитав предъявленное Андреем удостоверение личного представителя Ставки, только нервно махнул рукой. Черт с вами, оставайтесь — так и читалось в этом жесте.

Сашка, тем временем, приспособил в самом тёмном уголке два стула, на которые они с Андреем и примостились. Присутствовать здесь им было не обязательно, но как говорится "любопытство кошку сгубило". Андрею просто страшно любопытно было посмотреть на человека, который два месяца держал в напряжении руководство института.

"Легендарный и неуловимый" оказался довольно пожилым по здешним меркам мужчиной. Это в двадцать первом веке молодятся до пятидесяти лет, старательно закрашивая седину и разглаживая морщины. Здесь возраст человека не является постыдным недостатком, потому никто его и не прячет. Был "крот" не из научного или инженерного состава, хотя являлся постоянным работником, так как Андрей смог вспомнить его лицо. Всего лишь на всего, один из работяг, задачей которых было обеспечивать работоспособность институтского организма.

Старший лейтенант Ярцев, представлявший контрразведку в этом деле, разложил на столе бумаги из своей папки. Со скучающим видом изучил пропуск "крота". Судя по всему, Ярцев именно такого результата и ожидал, в отличие от Андрея, который предполагал более высокое положение шпиона.

— Левыкин Николай Гаврилович, одна тысяча первого года рождения, уроженец города Ярославля. — Ярцев кинул взгляд в свои бумаги, сверился. — Правильно?

— Правильно, — отозвался допрашиваемый.

— А вот и неправильно! — Отрезал контрразведчик. — По указанному вами адресу гражданин Левыкин никогда не рождался, не жил, и никто его там не знает. Нет никаких записей о данном гражданине в городских и церковных архивах.

Андрей вглядывался в лицо "крота", но ни испуга, ни злости, ни раздражения не усматривал. Наоборот в лице гражданина лжеЛевыкина просматривалось облегчение и непонятная радость.

— Так кто вы такой на самом деле? — Продолжил Ярцев.

— Ладно, слушайте. — Облегчённо вздохнул "крот". — Настоящее моё имя — Левчук Николай Григорьевич. Родился в Киеве в девятьсот первом году. Левыкиным стал в двадцать втором при демобилизации из Красной Армии.

— А подробнее? — Старший лейтенант переложил бумаги перед собой, сверяя слова допрашиваемого со своими сведениями.

— А подробнее долго будет. — Усмехнулся Левыкин, вернее Левчук.

— А нам некуда торопиться. — Ярцев достал пачку папирос придвинул к Левчуку. — Курите?

— Спасибо, не откажусь. — Левчук достал папиросу, прикурил от предложенной зажигалки, сделал первую затяжку, выдохнул дым и зачем-то разогнал его рукой. — Отец мой лавку держал, неплохой доход, по тем временам, получал. Так, что детство у меня сытое было, грех жаловаться. Опять же, шесть классов гимназии закончить успел. Отцу в лавке с малолетства помогал, считать хорошо умел, почитай вся документация на мне была. Живи и радуйся!

Левчук сделал ещё одну глубокую затяжку, усмехнулся и продолжил.

— Всё хорошо было… Пока в начале восемнадцатого "холера" не пришла, неизвестно откуда… За неделю ни матери, ни двух младших сестрёнок не осталось! — Левчук ещё раз усмехнулся. — Отец дня три от горя повыл, а затем в кабак пошёл. Месяца четыре горькую пил, а однажды просто домой не пришёл. Одни говорили, что пьяный с моста упал, другие, что бандиты по пьянке подрезали. Точно не знаю. Только остался при лавке один я из семьи. Оно ничего, справился бы. Да тут компаньон моего отца заявился, Янкель Шнеерзон. И бумаги мне под нос. А там сплошь векселя да закладные.

Левчук покачал головой. Контрразведчик переложил очередной лист, сравнивая добытые ими сведения с рассказом допрашиваемого. А тот продолжил.

— В общем, оказалось, что я не только всё имущество за отцовские долги должен отдать, но и ещё отработать на него для полного погашения долга. Вот так я и оказался при собственной лавке то ли в приказчиках, то ли в работниках. Хотя, тоже жить можно… Если бы Янкель ко мне своего сына не приставил. Официально просил меня за ним присмотреть, а на самом деле Герш его главным соглядатаем был. — Левчук вмял докуренную папиросу в стоящую на столе пепельницу. — Редкостной скотиной был этот самый Герш, не то что отец, хоть и тот не без греха. В первую же неделю записи в тетрадке подчистил и деньги из лавки украл. Думал я не пойму. И так удивлялся, когда я его к стенке припёр этой тетрадкой с его исправлениями. Но одного внушения не хватило. Он и второй, и третий раз так же сделал. На третий я ему просто морду набил без уговоров.

Андрей старательно вслушивался в историю жизни, которую человек, судя по всему, высказывал впервые за долгие годы существования под чужой фамилией.

— На беду Герша, как раз в это время его отец в лавку пожаловал. — Левчук сцепил руки в замок, сложил их на коленях и продолжил свою исповедь. — И сразу ко мне: "За что сына побил?" Я ему эту тетрадку и продемонстрировал. Со всеми комментариями. Откуда его сынок деньги украл, какой строкой это воровство покрыть пытался. Где добавил, где убавил, на разнице чего пытался сыграть. Уж как Янкель разозлился, схватил половую тряпку, да по морде Герша, по морде… Да всё приговаривал: "Не умеешь скрыть — не воруй!" Герша после этого из лавки вон. А Янкель ко мне таким уважением проникся. Я, оказывается, сумел раскрыть старый секрет, разработанный ещё его дедом… До такой степени проникся, что стал уговаривать жениться на его дочери. Долго уговаривал… Почти уговорил…

Левчук взял из лежащий около него пачки ещё одну папиросу, прикурил, теперь от спички, из лежащего там же коробка.

— На беду, или на счастье, кто его знает, петлюровцы очередной погром затеяли. — Продолжил Левчук. — Любили они это дело! Нижним чинам развлечение, руководству прибыль, и не малая. Тех, кто вовремя успел откупиться, как правило, не трогали. Но Янкель жадноват был. Вот и оказался в петле. А я рядышком со скамейкой, на которой он стоял. А сзади мне в шею сабелька упёрта! Докажи, мол, что не жид! — Николай Григорьевич покачал головой. — А жить то хочется — едва восемнадцать исполнилось. Посмотрел я на небо, на ближайшие церковные купола перекрестился и… скамеечку то потянул!

Левчук отряхнул пепел. Контрразведчик сделал пометку в своих бумагах, вопросительно глянул на допрашиваемого. Тот продолжил.

— Так я у Петлюры оказался. Выдали мне гимнастёрку, папаху, шинель, ржавую саблю и "манлихер" австрийский. Определили в "сичевые стрельцы". В строю я, правда, недолго простоял. Узнали, что грамотный и в писаря определили. Началась моя служба "вильной и незалежной". Из Киева нас скоро Красная Армия попёрла. Начали по Украине метаться. Сегодня здесь, завтра там, послезавтра вообще в Галиции оказались. Там с поляками и сговорились. Вместе с ними обратно в Киев вернулись в мае двадцатого. Тут, на мою беду, и подвернулся мне тот офицерик, которого до сих пор недобрым словом вспоминаю. По-русски чище меня разговаривал… "А не желаешь ли, Коля, деньжат заработать?" Как не желаю?… Тем более, лавку на что-то открывать надо, от прежнего богатства один дым остался. Вот и подмахнул я согласие на работу с "дефензивой". Думал поляки надолго, а их через месяц попёрли до самой Варшавы. Ну и мы вместе с ними…

Левчук загасил в пепельнице очередной окурок, хотел взять ещё одну папиросу, но передумал.

— Под Ровно мы в плен попали. Куренного вместе с остальной старшИной, само собой, в ближайший овраг отвели. А нас построили в рядок лицом к этому оврагу. Вышел перед строем комиссар и спрашивает: "Кто желает делу мировой революции послужить?" А сам маузером в сторону оврага показывает… Естественно, все захотели… Так я бойцом Красной Армии стал… При зачислении в полк первый раз фамилию поменял — назвался Левченко… Здесь мне тоже повезло. Стали выяснять, кто кем у Петлюры был. Ну, я и сказал, что писарь. Поставили писарем батальона. Вместе с этим батальоном я почти до Львова дошёл. Потом через Сиваш переправлялись, когда Крым брали. После за Махно по Таврии гонялись. Всего и не упомнишь…

Левчук, всё-таки, взял ещё одну папиросу.

— В начале двадцать второго я под демобилизацию попал. Сам себе документы выписывал, так как, по-прежнему, писарем был. Ну и написал себе новую фамилию, заодно и отчество поменял. Так я Левыкиным Николаем Гавриловичем стал… Батальонный в те дни в запое был. Ну, я утречком к нему и пожаловал. В одной руке стакан с самогонкой на опохмел, а в другой мои бумаги… Он стакан опрокинул и подмахнул не глядя, что я ему принёс…

Старший Лейтенант Ярцев сделал очередную пометку в своих бумагах.

— В Киев возвращаться я побоялся. — Продолжил свой рассказ Левчук. — Подался в Москву. Как бывшему красноармейцу помогли на работу устроиться. Потом выучился на электромонтёра. Семью завёл, дети появились… Жизнь в очередной раз наладилась… Живи и радуйся… Дома порядок, на работе с уважением относятся, даже на доску почёта попал… Да видно, судьба моя такая — за старые грехи расплачиваться. Каждый раз всё ломается…

Николай Григорьевич отложил так и не закуренную папиросу.

— В июле прошлого года меня, как передовика производства, на работу в ваш институт направили. А уже в начале сентября пришлось мне на улице с Гершем Шнеерзоном столкнуться. Я его поначалу и не узнал, за иностранца принял. А он ко мне с улыбочкой, гаденькой такой. Здравствуй, говорит, Коля. Пришло, говорит, время за папаню моего, тобою повешенного, расплачиваться… Я то его сразу послал открытым текстом. А он усмехнулся и говорит: "От меня, Коленька, ты можешь избавиться. А вот от других свидетелей своего прошлого навряд ли". И протягивает мне фотографию той расписки, что я в двадцатом "дефензиве" давал. — Левчук зло хлопнул ладонью по колену. — Двадцать лет прошло, а эта поганая бумажка так никуда и не делась!

Николай Григорьевич схватил отложенную папиросу, прикурил, сломав две спички, нервно втянул дым, выдохнул и продолжил.

— В общем, припёрли меня к стенке. Мне то самому не страшно и в тюрьму попасть. Детей жалко стало! Они то в чём виноваты? — Левчук сделал продолжительную паузу. — Дал я согласие на них работать, только на этот раз умнее был — никаких бумажек не подписывал.

— На кого — на них? — Вмешался в его исповедь следователь.

— Точно не знаю. — Левчук сделал неопределённый жест рукой. — Герш, конечно, не сам по себе был. Прикрывался поляками, но они, ведь, давно под англичанами ходят. А теперь под немцами… Но тогда, наверное, англичане были. А, может, ещё кто-нибудь? Кто Гершу заплатить сумел.

— Продолжайте. — Сказал Ярцев.

— Начали с меня всякую информацию требовать. Над чем институт работает? Что уже успели изобрести? Сколько работников? Кто руководитель конкретных исследований? Даже, как лаборатории называются?

— Ну, а вы?

— А что я? — Левчук усмехнулся. — Ну, что обычный электромонтёр знать может? Как лаборатории называются? Первая, вторая, третья и так далее… Как руководителей зовут? Так то в газетах прочитать можно. Сколько работников? А как я их сосчитаю?

Андрей улыбнулся. А электромонтёр Левчук не так прост, как старается показаться.

— В конце концов, у них там сообразили что к чему, и стали более понятные вопросы задавать. Какое напряжение в какую лабораторию подают? Сколько электричества институт потребляет? Какова мощность дежурного генератора? Как часто профилактику оборудования проводят? Где распределительные щиты стоят и как их надёжнее всего из строя вывести?

Андрей насторожился. По этим сведениям можно составить общее представление о задачах института и даже выделить некоторые частности.

— И что вы ответили? — Поинтересовался контрразведчик.

— На те вопросы, которые они в другом месте проверить могут, ответы правдивые дал. А на всё остальное насочинял, как только мог! Пусть разбираются, с какого конца эти сведения разматывать!

— Почему подали дезинформацию? — Ярцев стал проявлять волнение.

— Потому что ненавижу этих тварей! — Взорвался Левчук. — Потому что они мне жизнь поломали!

Николай Григорьевич нервно вмял в пепельницу давно погасшую папиросу.

— А неделю назад они мне новое задание дали. Отключить пульты управления охраной в случае нападения на институт. А если это сделать не удастся, то постараться уничтожить хранилище секретных документов.

— Откуда им известно о пультах? — Превратился во внимание Ярцев.

— Об установке пультов они узнали откуда-то ещё… А подробности я им рассказывал.

Сашка толкнул Андрея под бок. Идею поместить на пульт кнопку уничтожения хранилища секретной документации, предложил как раз Сашка. О том, что кнопка эта недействующая, знало так мало людей, что относились к ней с полной серьёзностью. Настоящий пульт управления находился в бункере профессора Берга и активировать его можно было только двумя ключами, самого профессора и Андрея. Или Сашки, у которого был дубликат Андреева ключа.

— Вы понимали какой вред могли принести, приводя в действие механизм уничтожения. — Ярцев сделал очередную пометку в своих бумагах.

— Да не было бы никакого вреда! — Левчук поймал удивлённые взгляды окружающих и поторопился пояснить. — Я этот пульт отключил ещё три дня назад.

— Как отключили? В самом пульте? — Вмешался Сашка.

Андрей переглянулся с Сашкой. Никаких видимых изменений в пульте они не обнаружили, когда перекоммутировали провода в нём.

— Нет. Я в ваших ящиках ничего не понимаю. — Левчук повернулся в их угол. — На стене в распределительном щитке отключил.

— А как вы узнали, какие именно провода отключать? — Спросил Ярцев.

— Я же электромонтёр! — Удивился Левчук. — Я же сам разводку от пультов делал!

Сашка покачал головой. Оставалось только радоваться, что при проектировании они предусмотрели несколько дополнительных проводов, обозначенных на схеме, как резервное питание. А не то этот умелец и их сигнализацию мог бы отключить.

Придя к логическому завершению своего рассказа, Николай Григорьевич поник плечами, опустил голову, уставился пустым взглядом в пол. Андрею вдруг стало жалко этого мужика с такой нелёгкой судьбой.

— Как к вам лучше обращаться? Николай Григорьевич или Николай Гаврилович? — Спросил контрразведчик.

— Лучше Гаврилович. —Отозвался Левчук. — Привык уже за двадцать лет.

— Ну что же, Николай Гаврилович, у меня к вам есть одно предложение. — Видя как вскинулся с надеждой допрашиваемый, Ярцев продолжил. — Я хочу предложить вам нейтрализовать причинённый вами вред. И помочь нашей стране в борьбе с её врагами…

Андрей толкнул Сашку в бок. Они тихо поднялись и двинулись к выходу.

19 августа 1941 года Москва Кремль (ночь)

— Все в сборе? — спросил вождь, раскуривая свою трубку.

— Так точно, товарищ Сталин. — Поспешил отрапортовать Берия.

Сталин цепким взглядом осмотрел тех, кто по его мнению был достоин присутствовать на столь важном совещании.

— Начинайте, товарищ Берия. — Вождь сел во главе стола, показывая, что совещание началось.

— Товарищи генералы, мы собрались, чтобы подвести итоги операции, проведённой сегодня силами НКВД и армейских частей.

Сидящие за столом обменялись быстрыми взглядами. То, что им приходилось видеть, говорило скорее о попытках данных частей навести хоть какой-нибудь порядок.

— Я понимаю, что мои слова непонятны здесь присутствующим. — Берия открыл папку, достал первый листок. — Около месяца назад нам стало известно о планах нашего противника в лице польских националистов и курирующей их английской разведки, а также местной резидентуры, состоящей из бывших белогвардейцев и сионистского подполья. Неделю назад мы получили подтверждение от разведгрупп, работающих в Польше. Акция противника называлась "Музыкальная шкатулка".

— Странное название. — Удивился маршал Ворошилов. — Что они хотели сказать, выбирая такое имя для своей операции.

— Скорее всего хотели показать, что операция с двойным дном. — Решился вмешаться генерал Голиков.

— Если бы с двойным! — Берия усмехнулся. — Мы уже добрались до четвёртого уровня, а дна всё не видно. Из-за чрезвычайной сложности ситуации нам пришлось пойти на риск и дать возможность противнику реализовать большую часть его планов.

Генерал Абакумов только дёрнул головой в ответ на эту фразу.

— Первый уровень предусматривал организацию беспорядков на улицах наших городов силами уголовников и кое-кого из партийного актива, затаившихся на время сторонников Троцкого. — Берия достал второй листок. — Нам пришлось позволить подобные мероприятия в Москве и Киеве. Во всех остальных городах, а намечалось ещё не менее пяти, мы пресекли подобные диверсии в самом начале. Зато нам удалось практически полностью раскрыть всю шпионскую сеть и в данный момент сотрудники НКВД проводят аресты тех, кто засветился участием в данной акции.

Сидящий в дальнем конце стола Молотов сделал пометку в своих бумагах. Очередная чистка пройдётся по его наркомату, как коса по траве. Приходилось заранее обдумывать, кем заменить арестованных.

— Второй уровень предусматривал диверсии на военных заводах, электростанциях, мостах и научно-исследовательских институтах, работающих по военной тематике. — Продолжил нарком внутренних дел. — Большую часть диверсантов удалось нейтрализовать на стадии подготовки. Но не везде! В трёх местах диверсии были совершены, прежде всего из-за халатности охраны, если не прямого предательства. Сильно повреждён машинный зал Днепрогэса. Взорвана одна из подстанций под Москвой. Выведен из строя один из железнодорожных мостов через Волгу под Горьким.

Берия достал очередной листок из своей папки.

— Третий уровень — это покушения на высшее командование нашей армии. Нужно сказать, что все штабы фронтов и армий были предупреждены заранее. Но не везде к этим предостережениям отнеслись серьёзно. В результате такой безответственности Западный фронт остался без командования. Убит командующий фронтом генерал Ерёменко. Тяжело ранен представитель Ставки на западном направлении генерал Жуков. Погибли также несколько других генералов.

Василевский мрачно стучал карандашом по своей записной книжке. Дело было даже хуже, чем обрисовал нарком внутренних дел. Для характеристики действий бывшего командования Западным фронтом больше подошли бы слова зазнайство и самодурство. Разгром штаба такого уровня неслыханная удача для любого диверсанта. И немыслимый позор для охраны этого штаба. Хотя дело там настолько запутанное, что разобраться в нём вряд ли удастся в ближайшее время. Чего там больше — дурости или предательства?

— Четвёртый уровень — покушения на высшее руководство нашей страны. — Берия внимательно осмотрел присутствующих на совещании. — В том числе и на всех вас.

Генералы переглянулись. Приятно осознавать, что противник считает тебя настолько важным, что внёс в подобный список. Самые понятливые уяснили ещё одно — внесение в подобный список самое лучшее подтверждение лояльности.

— Естественно, мы не могли этого допустить и провели профилактические мероприятия сразу, как только получили подобную информацию. — Берия осмотрел присутствующих цепким взглядом. — Вполне возможно, что столь важная операция противника предусматривала ещё какие-либо действия, о которых нам получить сведения не удалось. Но будем надеяться, что удастся выяснить в процессе следствия.

— Стоило ли раскрытие шпионской сети таких серьёзных потерь? — Подал голос Ворошилов.

— Стоило, товарищ маршал, стоило. — Пришёл на помощь Берии генерал Абакумов. — Иначе могло быть ещё хуже.

— Мы сделали всё возможное для уменьшения ущерба. — Добавил Берия. — И все допущенные потери результат неправильной работы товарищей из других наркоматов. Если бы все привлечённые нами товарищи полностью выполняли наши инструкции и требования, то успехи противника были бы намного скромнее.

Застучал пальцами по столу Ворошилов, камень был прежде всего в его огород. Нервно поправил пенсне Молотов, наибольшее количество предателей, как всегда, обнаружилось в НКИДе. Абакумов опять дёрнул головой, в его ведомстве тоже были проколы. Теребил тесёмки принесённой папки Голиков, его также не миновала участь допустить ошибки в данном деле.

Сталин оценивал эффект, произведённый коротким докладом Берии. Произошло самое важное, чего он добивался. Большинство присутствовавших осознали свои ошибки и прониклись чувством вины за них. Хотя они с наркомом внутренних дел, откровенно говоря, ожидали, что накосячят данные товарищи намного больше. Но пронесло!

— Ну что же, товарищи, более подробный разбор данного дела ещё впереди. — Сталин раскурил свою трубку. — Сейчас же нам нужно определиться с нашей реакцией на произошедшие события. — Сталин повернулся к Молотову. — Товарищ Молотов, что вы можете нам сообщить?

— Товарищ Сталин, как мы и ожидали, основные нити управления заговором сошлись в английском посольстве. Контакты некоторых наших сотрудников… — Вячеслав Михайлович споткнулся в этом месте, скрывая природное заикание. — Неоспоримо подтвердили самое непосредственное участие в данном деле военного атташе Великобритании, самого посла и нескольких других работников посольства. Собранный материал позволяет нам немедленно выслать их из страны, как нежелательные персоны.

— Там всё посольство надо высылать! — Подал фразу генерал Голиков. — Не ошибешься.

— Вы считаете, что они пришлют честных и порядочных? — Отпарировал его фразу Молотов. — Будут ещё большие мерзавцы, но с другими связями, которые ещё вычислять нужно.

— Посла, конечно, нужно выслать! — Подвёл итог Сталин. — Как и других активных деятелей, участвовавших в данной акции. В крайнем случае, можно закрыть посольство, передав представительские функции другой стране. Но нужно помнить, что аналогичные действия последуют и в нашем направлении. Нам также придётся перестраивать свою работу. Товарищ Молотов подыщите замену нашему послу в Англии, на тот случай, если они решаться его выслать.

Молотов сделал запись в своём блокноте.

— Теперь перейдём к основной теме нашего совещания. — Сталин сделал паузу, опять раскуривая погасшую трубку. — Нашим делам на фронтах. Мы итак потеряли много времени, ожидая этого заговора. Теперь он случился, товарищ Берия выловит большую часть шпионов, как он обещал. — Вождь кинул взгляд на наркома внутренних дел. — И мы сможем проводить фронтовые операции, не боясь того, что противник узнает о них раньше, чем приказы дойдут до соответствующих штабов.

Генералы в очередной раз переглянулись, но высказать свои сомнения не решился никто.

— Товарищ Василевский только что вернулся из Закавказья. — Сталин сделал вид, что не заметил этих взглядов. — Он доложит нам о той ситуации, которая там сложилась.

Поднялся со своего места заместитель начальника генерального штаба РККА генерал Василевский, одёрнул китель.

— Товарищ Сталин, товарищи генералы. — Василевский открыл лежащую перед ним папку. — На данный момент времени войска генерала армии Тюленева выходят на исходные рубежи. До начала операции осталась чуть более семи часов. В состав группировки входят 46 армия генерала Черняка и 47 армия генерала Новикова, состоящие в основном из горнострелковых дивизий, более пригодных для действий в Иране. Два механизированных корпуса — семнадцатый полковника Армана и двадцать шестой генерала Лазарева. Два кавалерийских корпуса — третий генерала Плиева и четвёртый генерала Кириченко. И четвёртый воздушно-десантный корпус генерала Жадова. В помощь данной группировке из Среднеазиатского военного округа выдвигается пятьдесят третья армия.

— Ну с кавалерией всё ясно. А десантный корпус там зачем? — Подал голос Ворошилов, уязвлённый тем, что столь важные вопросы решались без его участия.

— Для захвата Ирана он, может быть, и не сильно нужен. — Отозвался Василевский. — А, вот, для противодействия выдвижению английских войск — просто необходим.

— А танковые корпуса почему не задействовали? — Продолжал упорствовать маршал Ворошилов.

— Танковые корпуса, Климент Ефремович, больше нужны на турецкой границе. — Поддержал своего заместителя маршал Шапошников. — В Иране вполне достаточно и броневиков, тем более, что в этих механизированных корпусах большинство бронеавтомобилей пушечные.

— Какой национальный состав в кавалерийских корпусах? — Положил конец начинавшейся перепалке Сталин.

— У генерала Кириченко в четвёртом кавкорпусе более девяносто процентов составляют кубанские казаки. — Отозвался Василевский, сверившись со своими записями. — У генерала Плиева национальный состав сложнее. Терские казаки, осетины, лезгины, аварцы, чеченцы, черкесы и другие народы Кавказа. Корпус формировали в окрестностях Владикавказа, отсюда и такой пёстрый состав. — Василевский задумался и добавил. — Вояки они очень хорошие. С дисциплиной могут быть проблемы, но генерал Плиев постарался при формировании распределить разные народности равномерно по различным частям.

— Передайте генералу Плиеву, чтобы он лучше контролировал своих абреков. — Сталин пыхнул трубкой. — Нам не нужны лишние проблемы с населением Ирана.

— По плану операции предусматривается бросок семнадцатого механизированного корпуса на Тегеран с одновременной выброской двести четырнадцатой десантной бригады на самые важные объекты столицы Ирана. — Продолжил генерал Василевский. — Одновременно с этим кавалерийские корпуса выдвигаются на юг вдоль турецкой и иракской границы, блокируя все возможные места вторжения в Иран британских войск из Ирака и турецких из приграничных районов Турции.

— Сколько времени нужно английским войскам для реакции на наши действия? — Сталин отложил трубку.

— В Ираке от недели до двух. — Вмешался Шапошников. — В британской Индии не менее месяца.

— Товарищ Василевский, хватит этого времени генералу Тюленеву? — Вождь поднялся из-за стола и стал ходить вдоль кабинета, по своей давнишней привычке.

— Если иранская армия не будет оказывать активного сопротивления, то вполне хватит. — Ответил заместитель начальника генерального штаба.

— Товарищ Голиков, а они будут оказывать сопротивление? — Сталин повернулся в сторону стола заседаний.

— Товарищ Сталин, мы думаем, что отвезённых в Иран золотых монет царской чеканки вполне хватит для того, чтобы оставить иранские войска в своих казармах. — Голиков заметил недоумённые взгляды других участников совещания и торопливо добавил. — Просто другие виды денег иранские генералы не воспринимают. Пришлось платить золотом.

— Кровь наших бойцов стоит намного дороже презренного металла. — Вождь взял свою трубку, раскурил её несколькими быстрыми затяжками. — Продолжайте, товарищ Василевский.

— Одновременно с этим дивизии общевойсковых армий должны занять основные ключевые пункты инфраструктуры Ирана, выйти и занять позиции в самых важных городах страны. А воздушно-десантные бригады должны взять под контроль главные порты юга. Мы считаем, что это позволит нам контролировать всю страну.

— Ультиматум Иранскому правительству нужно вручить утром, после того как наши войска перейдут границу. — Сталин посмотрел на Молотова. — Также нужно напечатать в центральных газетах объяснение данной акции для населения нашей страны. И заранее обдумать, какое истолкование мы будем давать иностранным журналистам.

— На турецкой границе никакой активности замечено не было. — Продолжил доклад генерал Василевский. — Если турки и собираются выступить против нас, как утверждает ГРУ, то в ближайшие недели этого не произойдёт. Что даст нам возможность освободить подвижные соединения, задействованные в Иране.

— Сколько у нас войск на турецкой границе? — Напомнил о себе Ворошилов.

— В Закавказье непосредственно на границе Турции развёрнуто две армии — сорок четвёртая и сорок пятая. Завершает формирование ещё одна — сорок восьмая. Два танковых, два механизированных корпуса, правда, вооружённых устаревшей техникой. Две горно-кавалерийские дивизии. Две отдельные горнострелковые дивизии. Одиннадцатая воздушная армия, одновременно задействованная в иранской операции. Нужно, также, учитывать наши войска, находящиеся в Болгарии. Сил вполне достаточно, чтобы предостеречь турецкое правительство от необдуманных шагов, или вразумить турецкую армию, если они на эти шаги решаться.

— Мы думаем, что у турок скоро появятся другие проблемы, кроме нападения на нас. — Приподнялся со своего места генерал Голиков. Посмотрел на Сталина, получил одобрительный кивок. — Руководство наших курдских союзников подтвердило готовность начать активные действия в течение ближайших дней, после того, как мы пересечём иранскую границу. Караваны с оружием для них готовы, осталось передать их курдским проводникам в Иране, а дальше они доставят оружие сами. Мы передаем им пятьдесят тысяч винтовок, триста пулемётов, восемь миллионов патронов, сто миномётов и боеприпасы к ним, несколько тысяч гранат. Всё трофейное — немецкое или польское. Если понадобится ещё оружие, то передать его недолго. Заодно и англичанам головной боли добавиться.

— Товарищ Василевский, у вас всё? — Сталин положил на стол свою докуренную трубку.

— Никак нет, товарищ Сталин. — Василевский повернулся лицом к вождю, хотя во время доклада смотрел на сидящих напротив Ворошилова, Кузнецова и Абакумова. — Разрешите высказать некоторые соображения.

— Высказывайте, — Сталин сел на своё место.

— Товарищ Сталин, необходимо что-то решать с генералом Павловым. — Василевский задержал дыхание, но затем продолжил. — Генерал Павлов, по моему мнению, не соответствует занимаемой должности, не занимается управлением вверенным ему округом, а только пьёт и ухлёствает за актрисами Тбилисского театра… За все время моего пребывания там генерал Павлов ни одного дня не был трезвым…. Ни разу не посещал вверенные ему войска… Даже ни разу не проконтролировал работу своего штаба. Округом, фактически, управляет начальник штаба округа генерал Толбухин. И неплохо управляет, оттого из Москвы и не видно существующих там недостатков… На мои замечания генерал Павлов отреагировал матерно, полез в драку… Пришлось вразумлять… кулаками… при всём штабе…

Сталин ошеломлённо выслушал речь заместителя начальника генерального штаба. Он, конечно, знал, что с Павловым не всё в порядке, но что до такой степени! Уткнулся в стол виноватым взглядом Ворошилов, ему было известно больше, но донести вождю на его бывшего любимца Климент Ефремович не решился.

— Товарищ Берия, это правда?

— Так точно, товарищ Сталин. — Лаврентий Павлович лихорадочно искал выход из сложившейся ситуации. — Но, как подтвердил генерал Василевский, на работе округа это не сильно сказывается.

— Сказывается, товарищ нарком. — Устало добавил Василевский. — Хорошо, что сразу разделили округ по направлениям. На иранском фронте у генерала армии Тюленева полный порядок. А, вот, на турецком у генерал-полковника Павлова полный бардак, который неизвестно как повернётся в случае начала настоящей войны. Я предлагаю, убрать генерала Павлова из Закавказского военного округа немедленно, пока ещё есть время.

— Что будем с ним делать? — Спросил Сталин раздражённым голосом.

— Можно перевести в какой-нибудь из внутренних округов, где вреда от него будет намного меньше. — Продолжил Василевский, понимая, что ему первому высказываться по данной проблеме. — А можно отправить на фронт командовать каким-нибудь танковым соединением. Всё равно, ни к чему другому он не пригоден.

— У нас фронтами генерал-лейтенанты командуют, а танковыми корпусами вообще полковники. — Подал голос Ворошилов, надеясь, что основная гроза уже прошла. — А тут генерал-полковник, как никак.

— Ну полковником из генерал-полковника сделать недолго. — Жёстко отреагировал на его слова Сталин. Взял свою трубку, но тут же отбросил её обратно на стол. — Товарищ Шапошников распорядитесь. Генерал-полковника Павлова разжаловать в генерал-майоры, назначить командовать танковым корпусом. Не сумеет проявить себя на фронте — разжалуем в генерал-лесорубы. Что с округом делать будем?

— Генерал Толбухин неплохо управлялся при Павлове, сможет и без него. — Опять высказался Василевский. — Можно назначить его исполняющим, пока Тюленев не проведёт операцию в Иране.

— Так и сделаем! — Сталин поднялся, стал опять ходить вдоль стола. — Мало нам потери одного командующего фронтом. Ещё и этот болван отметился!

Вождь подошёл к висящей на стене карте, где красной линией проходила линия фронта в Европе. По болгарско-турецкой границе, через Югославию, огибая выступ Венгрии, которой до сих пор удавалось лавировать на зыбкой грани нейтралитета. Через восточную Словакию на Краков, который Рокоссовский так и не оставил, несмотря на все старания немецких генералов. Рваной кривой вдоль Вислы, огибая советские и немецкие плацдармы по обеим сторонам реки, восточнее оставленной Варшавы, западнее Белостока, а далее по границе Восточной Пруссии.

— Товарищ Шапошников, каковы ваши предложения по кандидатуре командующего Западным фронтом. — Сталин опять повернулся к столу заседаний.

— В генеральном штабе считают, что наилучшей кандидатурой на данное место будет генерал Конев. — Ответил маршал Шапошников, пользуясь привилегией возраста, не вставая с места. — Тем более, что активных боевых действий на юге в ближайшее время мы не планируем.

— Его же кем-то заменить надо? — Проворчал Ворошилов.

— По моему мнению, это вполне может сделать генерал Петров, неплохо проявивший себя при взятии Болгарии. — Борис Михайлович поправил пенсне. — Тем более, что в Югославии и природные условия сходные, и точно так же нет сплошной линии обороны.

— Что со сроками наступления в Польше? — Спросил Сталин.

— Придётся их перенести хотя бы дней на десять, пока новый командующий не возьмёт управление в свои руки. — Ответил Шапошников. — Тем более, что главная задача нашего отступления в Польше достигнута. Клюге выбрался из крепостей и бастионов Восточной Пруссии в чистое поле, а на открытой местности у нас подавляющее превосходство.

— А если он успеет за эти десять дней обратно убраться? — Усомнился Ворошилов.

— Он, может быть, и отвёл бы войска, да из Берлина не дадут. — Отмёл его возражения Василевский.

— Хорошо, в Польше наступление перенесём на десять дней. — Согласился с доводами генералов Сталин. — А что у нас в Словакии?

— Достигнута договорённость, что часть словацких войск выступит на нашей стороне. — В очередной раз поднялся генерал Голиков. — Остальные, по крайней мере, не будут вмешиваться, пока мы будем разбираться с немцами.

— Приди, дядя, спаси меня! А я, в благодарность, тебе в спину стрелять не буду. — Проворчал генерал Абакумов. — Везде в этой поганой Европе одно и тоже!

— Культура, твою мать! — Поддержал его Ворошилов. — Нам сиволапым не понять!

Сталин покачал головой в ответ на эти высказывания, но от комментариев воздержался.

— Для поддержки действий наших союзников и убеждения сомневающихся выделен третий воздушно-десантный корпус генерала Глазунова. В ближайшие дни в центральной и западной Словакии будут десантированы батальоны пятой воздушно-десантной бригады полковника Родимцева, которые должны будут подготовить условия для высадки остальных бригад корпуса. Если первоначальный успех будет достигнут, то мы введём в дело 35 армию генерала Клыкова, а также механизированный и танковый корпус, находящиеся в восточной Словакии. Это позволит нам не только освободить Словакию от немцев, но и выйти в тыл германской группировке в Силезии. — Голиков посмотрел на Шапошникова. — Но об этом лучше расскажет начальник генерального штаба.

— Борис Михайлович, что считает нужным предпринять генеральный штаб в случае развития успеха в центральной Словакии.

— Как уже сказал генерал Голиков, мы можем ввести в бой 35 армию. После прорыва обороны, хотя сплошной линии обороны немцы там не имеют, вводим десятый танковый корпус генерала Вольского, а также двадцать девятый механизированный корпус генерала Ермолаева. Одновременно с этим, или чуть позже, что будет зависеть от успехов Западного фронта, нанесёт удар севернее Кракова первая танковая армия генерала Катукова в направлении на Бреслау. В случае успеха на Западном направлении в прорыв будут введены седьмой танковый корпус генерала Черняховского и третий танковый корпус генерала Кравченко. Основной задачей данных соединений будет отсечение немецкой группировки в Польше от Восточной Пруссии с дальнейшим выходом к Данцингу. Затем перейдут в наступление и другие армии Западного и Центрального фронтов. Спустя некоторое время к ним присоединится Прибалтийский.

— А Варшава? — Поинтересовался Ворошилов.

— А зачем она нам? — Ответил Василевский. — После двух штурмов, нашего и немецкого, от города практически ничего не осталось. Вряд ли немцы захотят цепляться за эти развалины. Да и если не отойдут, то пусть сидят там до посинения. Достаточно заблокировать польскую столицу и отправляться дальше. Нам даже выгодно, чтобы их там осталось, как можно больше.

— Мы сейчас не можем дать точную привязку по датам, так как неясны сроки готовности Западного фронта, из-за смены командования. — Продолжил Шапошников. — Но ориентировочно, операция в Словакии начнётся дня через три, а в Польше дней через восемь-десять. В Восточной Пруссии ещё на неделю позже, когда окончательно станет ясен результат боёв в центральной и северной Польше. Ещё на неделю позже войска Юго-западного фронта начнут наступление в Югославии. Если турецкое правительство решится на нападение на нас, то перейдет в наступление и Южный фронт, поддержанный болгарской армией, в направлении на Стамбул и Афины.

— Сдюжим ли? — Засомневался Ворошилов. — Уж больно много запланировали?

— Планы, пока, не окончательные! — Подвёл итог Сталин. — Частности всегда можно изменить. Но нужно действовать, пока противник в растерянности и не сговорился между собой.

— Сомневаюсь, что англичане пойдут на договор с Гитлером. — Высказал свою точку зрения Молотов. — Уж больно экономические противоречия там большие.

— А им и не нужно договариваться. — Ответил ему Голиков. — Достаточно подтолкнуть против нас Турцию и Японию.

— А что там с Японией? — Ворошилов продолжал играть роль демона сомнения, полагающегося при планировании любой серьёзной операции.

— К сожалению, наши возможности на востоке намного скромнее, чем в Европе. — Отозвался генерал Голиков. — Единственное, что мы можем утверждать точно — это то, что японцы планируют какую-то крупную операцию. Но, где и когда, нам неизвестно.

— Товарищ Абакумов, а что скажут ваши подчинённые? — Сталин обратился к начальнику Смерша, подтверждая необходимость его присутствия на данном совещании.

Генерал Абакумов поднялся во весь свой громадный рост, одёрнул китель, начал говорить, не пытаясь подсматривать в свою папку.

— Около месяца назад нам пришлось взять в разработку одного, довольно высокопоставленного, генерала Дальневосточного военного округа. Как оказалось не зря. Ибо, знал он очень много. И не долго запирался.

Усмехнулся едва заметно Берия, покачал головой Василевский. Методы Смерша, как и любой другой контрразведки, были ориентированны на максимальную эффективность, без ненужной гуманности и сентиментальности. Нужны сведения — значит они будут! Главное, чтобы у клиента язык продолжал работать, а всё остальное не так уж и нужно!

— Генерал не только передавал сведения на ту сторону, но и получал некоторую информацию оттуда, чтобы его деятельность приносила наибольшую пользу противнику. — Продолжал Абакумов. — Вот, он нам и поведал о планах японцев на ближайший месяц. Японский флот планирует крупную операцию с применением большого соединения надводных кораблей, включая самые современные авианосцы и линкоры. Эскадра тайно сосредотачивается на одном из островов Курильской гряды. Срок готовности приблизительно конец августа, начало сентября. Куда направятся неизвестно. Удалось узнать, что горючее для самолётов они закупили у американцев через подставные фирмы в Южной Америке. А вот мазут для топок кораблей им предоставили англичане. Всё это наводит на мысль, что операция замышлена против нас.

— Товарищ Кузнецов, вы получили цифры закупок топлива? — Вмешался Сталин.

На этот раз удивлённо посмотрели на него все, в том числе и Абакумов. Только Берия оставался невозмутим. Эти военные дуболомы забывают о том, что есть и другие способы добычи информации, кроме выламывания рук и использования полевого телефона. Можно просто заплатить паре незаметных человечков, тупо перекладывающих бумажки со статистической информацией.

— Так точно, товарищ Сталин. — Приподнялся со своего места адмирал Кузнецов, командующий флотом Советского Союза. — Данного количества мазута вполне хватит для действий против любой точки Тихого океана. Включая Филиппины, английские Гонконг и Сингапур, американские Гавайи. Все китайские порты. Ну, естественно, и наш Владивосток.

— Что может наш Тихоокеанский флот противопоставить японскому вторжению? — Сталин опять взял свою трубку, вытряхнул пепел, начал набивать табаком.

— Ничего, товарищ Сталин! — Выдавил из себя нарком военно-морского флота. — Только спрятать часть кораблей в других бухтах.

— Надеюсь вы это уже сделали? — Вождь не терял спокойствия, наверняка, зная что-то ещё неизвестное генералам.

— Так точно! — Вытянулся Кузнецов. — Основная часть надводных кораблей рассредоточена по всему побережью вплоть до Охотска, подводные лодки приготовлены к боевому походу, все береговые батареи приведены в боеготовность. В море высланы разведывательные корабли под видом рыбацких сейнеров. Предупреждены авиационные соединения и армейские части, находящие вблизи Владивостока и Комсомольска-на-Амуре.

— Товарищ Кузнецов, а вы не исключаете, что противник может направиться в другую сторону? — Сталин раскурил свою трубку, сохраняя абсолютное спокойствие.

— Хотелось бы верить. — Ответил адмирал Кузнецов. — Но приходится готовиться к худшему.

— А что делает японская армия? — Подал голос Ворошилов, подтверждая свою роль главного сомневающегося на данном совещании.

— Квантунская армия, стоящая на наших границах, никаких активных действий не предпринимала. — Отозвался Василевский. — Наоборот, японцы начали строительство новых оборонительных сооружений. Что удивляет, после сообщения о таких приготовлениях японского флота?

— Ну, генерал. — Откликнулся генерал Абакумов. — В каждом монастыре свои порядки. Это у нас адмирал Кузнецов обязан отчитываться перед вами в своих действиях. А в Японии армия и флот друг от друга полностью независимы. И не обязаны отчитываться в своих действиях.

Василевский поморщился в ответ на столь бестактное замечание. Он сам может рассказать этому выскочке намного больше, чем тот когда-либо знал, о структуре и подчинённости иностранных армий. Но операция такого масштаба, несомненно, нуждается в согласовании. А этого не видно! Или японцы окончательно утратили согласованность действий, что мало вероятно. Или операция намечается в другом месте, что даёт надежду на благополучный исход.

— Товарищ Кузнецов, а как обстоят наши дела на Балтике? — Сталин завершил обсуждение японского вопроса.

— Не очень хорошо, товарищ Сталин. — Осторожно начал доклад нарком флота. — Немцы вывели в море свои новейшие корабли, и эффективность наших рейдерских групп мгновенно упала. Даже против "Лютцова" наши старые линкоры абсолютно неэффективны, не говоря о крейсерах и эсминцах. А выход из Данцинга новейшего "Бисмарка", заставил весь наш флот оттянуться под прикрытие минных полей восточной Балтики. Если это "чудище" отправится в сторону Прибалтики, нам придётся отходить в Финский залив. Другого исхода я не вижу.

Адмирал Кузнецов промолчал, что одна встреча, всё-таки, состоялась. "Бисмарк" и "Марат" обменялись несколькими залпами. Причём советский линкор получил два попадания. Одно под основание первой башни, что мгновенно вывело её из строя, хорошо, хоть орудийные погреба не детонировали. Второе срезало антенны центрального поста, после чего линкор ослеп окончательно и пришлось отходить под прикрытием дымовой завесы. Что произошло с немецким линкором, известно не было.

Никакая модернизация не может нейтрализовать двадцать лет разницы в проектировании и производстве. Для противостояния "Бисмарку", в открытом поединке, нужен был весь балтийский флот в полном составе.

Адмиралу Кузнецову приходилось только завидовать англичанам, имевшим самый современный в мире флот. Но не торопящимся применить его против общего противника.

Впрочем, была возможность это исправить. И адмирал Кузнецов собирался данную вероятность использовать.

— Товарищ Кузнецов, а как у нас дела с операцией "Северный дельфин"? — Сталин наконец-таки раскурил, в очередной раз, свою трубку. — Наш общий друг собирается изменить направление своей внешней политики, или его нужно подтолкнуть?

— Как нам кажется, товарищ Сталин, нашего общего друга, всё-таки, придётся подтолкнуть. — Адмирал Кузнецов впервые за время доклада позволил себе улыбнуться. — Из четырёх захваченных в Мемеле подводных лодок удалось ввести в строй три. Причём, все три отправлены в патрулирование по Балтике в первый же месяц. С положительным результатом! Две из них торпедировали по одному транспорту противника, а третья отправила на дно два корабля. Абсолютно проверено! Как нашей составляющей экипажа, так и внешними наблюдателями!

— Вы считаете, что их можно использовать? — Сталин пыхнул дымом в сторону висящей на стене карты. — А вдруг они решат проявить самостоятельность?

— Мое мнение, товарищ Сталин, если им не будет приказано воевать против своих соотечественников, то никаких проблем не будет! — Адмирал Кузнецов попытался изобразить самое верноподническое выражение лица, которое он мог себе представить. — Ни немцы, ни англичане никаких тёплых чувств друг к другу не испытывают со времён Первой Империалистической. И при первой же возможности постараются отплатить своему противнику полной монетой. Такую возможность грех не использовать!

— Наверное, вы правы, товарищ Кузнецов! — Сталин отложил свою трубку. — Отдавайте приказ о начале операции!

Вождь улыбнулся своим мыслям. Кажется, господина Черчилля ожидал очень неприятный сюрприз…

25 августа 1941 года Северо-восточнее Братиславы

Майор Маргелов поправил лямки парашюта. Первая рота его парашютно-десантного батальона подходила к точке десантирования. Все два десятка бойцов, сидящие вместе с командиром внутри корпуса ЛИ-2, напряглись, ожидая его команды. Ну что же, абсолютно правильно! Скоро будет команда выброски. И не боится её только тот, кто ни разу не покидал борт самолёта с парашютом.

Вскоре показался штурман самолёта, показал поднятый вверх большой палец. Кажется, вышли в точку высадки. Майор встал со своего места, поднялись и все остальные. Подошёл к приоткрытой штурманом двери первый боец. Показал знак готовности поднятой вверх рукой, скользнул в проём двери. Вслед нему устремился следующий, затем третий и так далее. Пока в проёме не скрылся последний десантник. Штурман подтолкнул к проёму двери первый контейнер, с помощью майора вытолкнул его наружу. Сработала парашютная система. Затем последовал второй, третий и четвёртый. Майор убедился, что ушли вниз все нужные грузы, бросился вниз головой, ощутил резкий рывок парашюта. Всё, как и предупреждали его на тренировке. К великому счастью майора Маргелова бойцы его батальона не знали, что это у их командира, всего лишь, второй прыжок. Оставалось не испортить его неудачным приземлением.

Майор окинул взглядом окрестности. Летуны не подвели. Всё небо было густо усеяно одуванчиками парашютов. Это бойцы первой роты его батальона стремились вниз.

Мигали где-то внизу сигнальные костры, кажется, словаки не обманули и, в самом деле, встретили их, как долгожданных гостей. Майор подправил стропы парашюта, стоило приземлиться на несколько метров левее. Удалось!

Внизу его ждал костёр, которого удалось минуть в самую последнюю минуту, и рывок парашюта, почти опрокинувший его на землю. Дул довольно сильный ветер и, с трудом, удалось загасить купол.

Майор торопливо оглянулся и обнаружил в нескольких шагах от себя одного из своих бойцов в объятьях какой-то девицы. В неясном свете предутреннего неба комбат с удивлением узнал в бойце командира второго взвода лейтенанта Сергиенко. А девица, явно, была из местных. И когда он успел шашни завести? Разница в выброске взводов была, максимум минут пять, как видел он, при спуске, по расположению парашютов по высоте.

— Это что такое, лейтенант? — Взорвался майор Маргелов, как только подошел поближе.

— Виноват, товарищ майор. — Сергиенко пытался оттолкнуть от себя девушку. — Вот, привязалась какая-то сумасшедшая, хоть лопаткой от неё отмахивайся. — Лейтенанту, наконец-таки, удалось оторвать девушку от себя.

— Доброго утра, товарищ майор. — Услышал Маргелов сзади. Обернувшись он обнаружил словака в полувоенной форме. — Меня зовут товарищ Ковач. Я буду вашим переводчиком.

Был товарищ Ковач долговязым, худым до скелетообразного состояния, сверкал в отблесках костра круглыми очками. Дополнял его облик перекинутый через руку дождевик, хотя небо в пределах видимости оставалось абсолютно чистым.

— Извините, пан майор, но Петра решила, что должна отблагодарить первого русского, который свалится ей с неба. — Сообщил ему флегматичный переводчик. — Мы не ожидали, что этим первым попавшимся окажется один из ваших лейтенантов!

— Вблизи было, по крайней мере, два десятка бравых бойцов! — Отозвался майор Маргелов. — Почему она выбрала именно командира взвода?

— Кто поймёт женщину? — Высказал древнюю мудрость словацкий переводчик. — Но вам, товарищ майор, нужно запомнить, что Петра от своей цели никогда не отказывалась.

— Вы, что издеваетесь? — Майор Маргелов отбросил, наконец-таки, остатки парашютной системы. — У меня впереди бой. Вы, в самом деле, думаете, что ваша Петра будет сопровождать нас всё это время?

— Несомненно, пан майор, ведь, она ваш основной проводник! — В голосе словака слышалась усталость.

— Вы хотите сказать, что эта девчонка знает окрестные горы? — Удивился майор.

— Насчёт всех гор не уверен. — Словак снял свои очки, протёр их и водрузил обратно. — Но ближайшие окрестности лучше Петры никто не знает. А дальние горы никто не знает лучше её деда, который ожидает нас в ближайшем селении. — Товарищ Ковач немного смутился. — Извините, товарищ майор, но старику требуется проявить уважение. Попросить, поклониться, в конце концов.

Майор Маргелов покачал головой. Если требуется проявить уважение, то он и на колени встать может. Лишь бы толк был! Махнул рукой на словацкую девицу и повернулся к своим командирам, собравшимся за его спиной за это время. Последовали указания.

— Иваненко, бери пяток бойцов и проверь поле, которое словаки присмотрели. — Отдал он команду замполиту первой роты. — Действительно там "Дугласы" садиться могут, или они что-то напутали?

Это было самым важным на данном этапе операции. Сумеют летуны посадить транспорты с ротой тяжёлого оружия и боеспособность его батальона возрастёт вдвое. Конечно, бойцы сбросили на парашютах гранатомёты, бронебойки, станковые пулемёты и даже ротные миномёты. Он сам выталкивал из самолёта тюки с таким оружием. Но без противотанковых орудий, крупнокалиберных пулемётов и батальонных миномётов, он не сможет удержать назначенные ему рубежи обороны.

Вокруг, тем временем, кипела проверенная неоднократными тренировками суета. Отыскивали своих бойцов командиры подразделений. Стаскивали обнаруженные в окрестностях тюки и контейнеры, сброшенные на отдельных парашютах. Сортировали их по принадлежности. Что-то кричали командиры взводов, радуясь, что не пришлось с ходу вступать в бой.

Где-то вдалеке загудели в небе двигатели самолётов второй волны. Засуетились словаки, потащили к почти погасшим кострам новые вязанки хвороста. Майор отдал команду и бойцы первой роты оттянулись к опушке ближайшей рощи. Не стоило мешать высадке своих товарищей.

Вскоре, в уже светлом небе показались ТБ-3, составляющие вторую волну выброски. Запестрели в небе купола парашютов. Пошла вниз вторая рота его батальона. Майор Маргелов отправил на место высадки командира первой роты капитана Сивцова, основной задачей которого было не допустить перемешивания взводов и рот батальона между собой.

Пока всё шло по плану. Что не могло не радовать!

Прибежал политрук Иваненко с радостным сообщением, что найденная словаками площадка действительно позволяет приземлять тяжёлые транспорты.

Майор Маргелов отдал приказ радистам сообщить об этом командованию.

Вторая рота приземлялась практически в том же месте, что и первая. Узнав, где находится командование, прибежал командир второй роты капитан Морозов. Отрапортовал, уяснил задачу, помчался собирать свои взводы, разброшенные ветром по ближайшим окрестностям.

Высадка была успешно выполнена процентов на шестьдесят, а то и больше, так как никто не ожидал, что столь свободно пройдёт операция такого масштаба. Но благодаря помощи, оказанной словацкими коммунистами, всё удалось.

Стоило посочувствовать гитлеровским офицерам, которые должны были найти оправдание своим промахам.

Вероятнее всего, кто-то из немецкого командования в данный момент торопливо придумывал оправдание своим нерасторопным действиям. Кто-то искал виноватых среди ближайших сослуживцев. Кто-то старательно преувеличивал силы противостоящих войск Красной армии. Кто-то, а вернее большинство, спешно собирал чемоданы, торопясь ускользнуть из намечающегося котла окружения. После вчерашнего прорыва линии фронта и введения в бой подвижных соединений группировки Красной Армии, расположенной в Восточной Словакии, никаких сомнений в исходе боёв в центральной части страны у немецкого командования не оставалось. Танковый и механизированный корпуса советских войск наносили удары по расходящимся направлениям, стараясь захватить всё важные дороги и населённые пункты. Первый кавкорпус Белова, переброшенный из Польши незадолго до начала операции, устремился на запад, используя те дороги, которые для танков не очень удобны. Ибо дороги бывают разные. Они могут, как известно, течь широкими полосами среди городов и просёлков, а могут извиваться незаметными тропками в глухих лесах и горах. И все их перекрыть невозможно!

Так что шанс уйти у немецких войск был. И большой шанс. Впрочем серьёзной опасности для советских войск части вермахта, находящиеся в центральной Словакии, не представляли. Но на западе страны противник был более серьёзный. И если немецкие дивизии, стоящие вокруг Братиславы, сумеют оседлать дороги, выходящие из гор центральной части страны на дунайские равнины, то прорывающимся частям придётся умыться кровью.

Для захвата дорог, мостов и перевалов и выбрасывают десантные батальоны их третьего воздушно-десантного корпуса. Его батальон первым из 212 воздушно-десантной бригады полковника Затевахина, выбрасываемой по широкой дуге на пути отхода немецких войск. Хотя пятую бригаду корпуса выбросили почти двое суток назад. Но ей повезло высаживаться на территории, контролируемой единственной воинской частью словацкой армии, в полном составе перешедшей на сторону РККА. Так, что бойцам полковника Родимцева пришлось не воевать, а "гостевать", сочетая демонстрацию силы нового, для словаков, союзника с попытками местного населения от широты души споить бойцов десантной бригады.

Кстати, стоило вспомнить об этой особенности гостеприимства в первую очередь.

Майор отыскал замполита батальона старшего политрука Вайсмана. Тот уже привычно занимался своей основной деятельностью, отдавая последние наставления замполитам рот. Одним из последних приказов Ставки политруки и комиссары в войсках переводились на должности заместителей по политической части, окончательно утверждая единоначалие в войсковых частях, вплоть до армейского звена. Более высокопоставленных политработников этот приказ не касался, давая им время доказать свою необходимость.

— Ефим Семенович! — Подозвал комбат замполита.

— Да, Василий Филиппович! — Отозвался старший политрук, коротким жестом, заставляя своих подчинённых подождать, пока он переговорит с командиром.

— Передайраспоряжение, да и сам проследи, чтобы бойцы не переусердствовали с местными наливками. — Сказал майор.

Нужно, конечно, было запретить всякое потребление горячительных напитков. Но запретить легко! Проследить трудно! Не приставишь же к каждому бойцу по политруку. Ибо, тогда это не боевая часть будет, а партшкола или институт благородных девиц. Да и местных жителей обижать нельзя.

Замполит кивнул, уясняя сущность приказа, но добавил.

— Не обидеть бы новых союзников?

— Так, я и говорю, чтобы не перестарались! — Разъяснил комбат. — Пригубил и передай другому. Чтобы и уважение было, и трезвыми остались.

— Какие ещё приказы будут? — Замполит оглянулся на политруков, ожидающих его неподалёку.

Майор Маргелов посмотрел на часы. Пожалуй, пора начинать выдвижение.

— Остаёшься за старшего на месте высадки. Дождёшься начальника штаба с ротой тяжелого оружия. Соберете и организуете погрузку парашютов, пока местные жители их на портянки не растащили. То, что из тюков и контейнеров годиться к повторному использованию, также в транспортники. Если будут раненые и травмированные, то отправлять их с первым же самолётом, если рана хоть чуть серьёзная будет.

Замполит только кивнул. Всё это ему и так было известно из нового штатного расписания батальона. Впервые постарались привести высадку из предприятия "на удачу" в логически завершённую операцию, где у каждого было своё, строго определённое место. Если выбрасывали батальон, то с первой ротой отправлялся комбат. Со второй и третьей летел или замполит, или заместитель командира батальона по строевой. А начштаба батальона приземлялся посадочным способом с ротой тяжёлого оружия, взводом связи и другими тыловыми службами.

Воинские уставы пишутся кровью. И новое наставление для воздушно-десантных войск не исключение. После неудачных десантов начала войны, выброшенных "как получится", тактика применения десантных бригад была основательно переработана. Теперь подразделения больше роты или батальона, которые невозможно десантировать за один раз, стараются высаживать только там, где есть поддержка наземных подразделений, или не ожидается активного сопротивления противника. Из состава воздушно-десантных корпусов убрали бесполезный танковый батальон, который попросту нечем было перебрасывать. Ведь даже лёгкие Т-38 нужно было доставлять тяжелым бомбардировщиком ТБ-3, и то, только по одному на внешней подвеске. Вместо этого в батальоны добавили роты тяжелого оружия с артиллерией и крупнокалиберными пулемётами. Изменили штаты рот, добавив, станковые пулемёты, гранатомёты и противотанковые ружья. Изменили до неузнаваемости воздушно-десантные отделения, включив в состав каждого снайпера, пулемётчика с немного переделанным и облегчённым Дегтярём, и гранатомётчика, добавив ему второго номера для переноски боезапаса. Хотя формально станковые пулемёты и противотанковые ружья составляли особый пулемётный взвод, подчинявшийся командиру роты, в реальном бою их придавали взводам, и даже сбрасывали совместно с подразделением, которое им предстояло поддерживать.

Снабдили десантников разгрузочными жилетами, облегчившими переноску вооружения. Изменили и основное оружие десантника, вооружив большинство судаевскими ППС, и пистолетами ТТ, в качестве второго оружия. Только снайперы вооружались карабинами, в основном, на базе мосинской трёхлинейки, но были и новые экспериментальные варианты на основе автоматических винтовок. В этот раз, один из взводов вооружили какими-то новыми автоматическими карабинами, использующими новоиспеченные, невиданные ранее, патроны меньше винтовочных и больше пистолётных. По слухам подобное оружие уже несколько месяцев испытывают на полигонах. И теперь вот дошла очередь до войсковых испытаний. Плохо то, что пришлось брать с собой три вида патронов вместо привычных двух.

Изменили и порядок высадки командования батальонов и, особенно, бригад. После того, как в конце мая одна очередь немецкого зенитного орудия оставила без всего командования воздушно-десантный батальон, выбрасываемый в Южной Польше. Эти дуболомы в полном составе уселись в один самолёт. Мало того, они и все рации умудрились погрузить вместе с собой, оставив, в результате, высадившиеся роты без командования и связи. После этого случая командиров и их заместителей запретили доставлять к месту высадки не только в одном самолёте, но и даже в составе одних частей их подразделений.

Командиры рот уже строили своих бойцов. Майор Маргелов прошёл вдоль строя. Десантники, снаряжённые "по-походному", навьюченные оружием и боеприпасами, подпрыгивали на месте, проверяя крепление своего снаряжения. Командиры придирчиво проверяли своих бойцов, негромкими голосами высказывая замечания и давая советы. К великой радости бронебойщиков и "станкачей" словаки смогли привести несколько вьючных лошадей, которых сейчас торопливо нагружали противотанковыми ружьями и станковыми пулемётами ДС. Пулемётчиков можно понять. Тащить на собственном горбу тридцатикилограммовый ДС — удовольствие не из приятных, скрасить которое может только напоминание о том, что Максим со станком весит более шестидесяти килограмм. А ведь ещё коробки с лентами нести. Бронебойщикам, конечно, легче, но и семнадцать килограмм ПТРД тоже груз не малый. Проще всего автоматчикам, но и им дополнительного груза выпадает немало, от собственных патронов и гранат, до выстрелов гранатометов и мин ротных миномётов. Им ещё повезло. Третьей роте достанутся артиллерийские снаряды, мины батальонных миномётов и ленты ДШК.

Комбат проверил наличие раций. Обе на месте, в конце первого взвода каждой роты. Его личная рация на время остаётся замполиту батальона, до тех пор пока не высадится начальник штаба батальона.

Майор махнул рукой и возглавляемая словацкой проводницей колонна устремилась по проселочной дороге в недалёкий лес. Вдалеке загудели двигатели самолётов, приближалась оставшаяся часть батальона.

Надпоручик Орсак был твёрдо уверен, что самое лучшее светлое пиво в округе варят на пивоварне старого Кубичека. Да и находилась она неподалёку от части. Потому, сменившись с дежурства, он отправился прямиком туда.

Увидев постоянного клиента, пан Михал только кивнул головой и показал своей внучке Ленке на угловой столик, за которым всегда сидели офицеры, посещавшие его заведение. Вскоре та притащила пару кружек. Надпоручик сделал несколько глотков и задумался. Неприятный осадок, оставшийся от вчерашнего разговора с Яном так и не проходил. Наверное, потому что прав всё-таки был не он, а Ян. И даже ночное прощание не сгладило обиды на друга.

Началось всё за этим же столиком. Ян некоторое время молча пил пиво, улыбался Ленке, когда та оказывалась вблизи их столика, раскланивался со знакомыми, заходившими утолить жажду. Но, вскоре, решительно отставил кружку в сторону и сказал.

— Кароль, мне нужно поговорить с тобой на очень серьёзную тему!

Надпоручик тоже отставил кружку. Хотелось бы отодвинуть этот разговор, как можно дальше, но рано или поздно придётся обсуждать этот вопрос. О чём собирался с ним говорить его друг, поручик Величек, надпоручик Орсак прекрасно понимал. Речь об их отношениях с немцами и русскими. Его самого вполне устраивала сложившаяся ситуация, когда словацкие войска придерживались нейтралитета, оставляя Красной армии и Вермахту возможность выяснять, кто из них сильнее. Формально, конечно, Словакия союзник Германии, но немцам так и не удалось заставить словацких генералов выступить против советов. Будь ситуация на фронтах другой и, вполне возможно, генералы бы решились. Но после поражений германской армии в мае-июне, влезать в войну на стороне проигравших желающих нет. И даже наступление Вермахта в Польше не убедило никого, кроме министерства обороны, которое издало радостный манифест, оставленный командирами дивизий без внимания. Правительство Тисо не в состоянии было контролировать даже окрестности Братиславы. А, уж, в других местах о его существовании даже не вспоминали.

— Хорошо, Ян, что ты хочешь предложить? — Надпоручик сделал очередной глоток.

— Кароль, пора принимать решение. — Величек быстрым взглядом окинул зал — в опасной близости от их стола никого не было. — Нужно переходить на сторону русских, пока не поздно это сделать.

— Зачем? Тебе не терпится получить пулю за чужие интересы?

— Почему за чужие? — Удивился Ян. — Речь ведь идёт о нашей стране? И мне небезразлично, что с ней произойдёт.

— Это ты наслушался коммунистической болтовни в своём взводе. — Попытался охладить его Орсак. — Давно предлагал тебе убрать этих агитаторов куда-нибудь подальше. Какая тебе разница, кто будет контролировать дурачков в центральном правительстве — немцы или русские? — Надпоручик допил первую кружку и придвинул к себе следующую. — Ты, в самом деле, думаешь, что в твоей жизни что-то изменится?

— Если будем сидеть в этой пивной и ждать, то ничего не изменится. — Усмехнулся Ян. — А потом станем ворчать, что в Братиславе опять поступили не так, как нам хотелось.

— Ты знаешь, мой дед, в свое время, сказал мне очень старую крестьянскую мудрость: "Когда дерутся волкодавы, дворовым шавкам лучше постоять в стороне". — Орсак начал вторую кружку. — Если бы наша империя не лезла в войну в четырнадцатом году, то мы с тобой служили бы в столице Австро-Венгрии Вене.

— Или пахали землю на окраинах этой империи! — Поручик Величек махнул рукой. — Не забывай, что мы с тобой словаки, а не австрийцы или венгры, и, даже, не чехи.

— А что дадут русские? — Надпоручик Орсак решил поменять подход к разговору с другом. — Сядут нам на шею сами. Или, опять, усадят чехов.

— Знаешь, Кароль, ты напомнил мне один разговор. Ну, ты понимаешь с кем… — Ян сделал многозначительную паузу, коммунистические агитаторы в роте надпоручика Орсака чувствовали себя вполне вольготно не только стараниями поручика Величека, но и терпимым отношением самого командира роты. — Так вот, он мне сказал одну чрезвычайно неприятную, но очень правдивую фразу.

— И чего там наплёл твой четарж? — Орсак отхлебнул следующую порцию очень даже неплохого пива.

— Как ты думаешь, Кароль, почему нами всегда кто-то командует? — Поручик вернулся к своей кружке.

— Потому что мы маленький народ и не можем победить более сильного врага. — Ответил надпоручик.

— Я сказал то же самое! — Ян счастливо улыбнулся. — Но Мартин привёл столько примеров из нашей истории, когда мы могли победить, но не решились это сделать, что я и вспомнить их все не могу.

— Твоему Мартину только языком трепать. — Надпоручик прикончил вторую кружку, нашёл взглядом официантку, показал свой пустой бокал. — А если бы мы выступили против врага, то, вполне возможно, и такого народа, как словаки, уже бы не было.

— Может быть и так, Кароль. — Ян допил первую кружку, взял вторую. — А, может быть, и по-другому. Пока наши предки проверяли очередной урожай ячменя, поглощая пиво, приходили все, кому не лень было добраться до наших мест, и садились нам на шею! Чехи, венгры, австрийцы, потом немцы. И сейчас ситуация ничем не отличается!

— Так зачем нам вмешиваться? — Надпоручик дождался очередную порцию пива, принесённого внучкой пана Михала.

— Мне непонятен сам смысл нашего спора, Кароль. — Поручик отставил пиво. — Горит наш дом, а мы вместо того, чтобы его тушить, обсуждаем, что дадут нам те, кто его всё-таки погасит.

Поручик отставил недопитую кружку и отправился к выходу.

Ясно стало одно — решение Ян уже принял, но пока не оставлял надежды склонить к нему своего друга. Поэтому, когда надпоручик вышел ночью к чёрному входу казармы, он увидел там то, что и ожидал увидеть. Поручика Величика с группой солдат.

— Всё-таки решил идти? — Надпоручик достал сигарету, прикурил, неторопливо затянулся и осмотрел солдат. В свете дежурного фонаря не видно было ни страха, ни неуверенности. Надпоручик, вдруг, с удивлением подумал, что пока господа офицеры думают и сомневаются, многие солдаты уже всё для себя решили.

— Да, Кароль. Сегодня русские сбрасывают десант. Не хотелось бы опоздать. — Поручик переждал удивление своего друга, вызванное такой новостью. — Мы не вскрывали цейхгауз. Взяли только те патроны, которые были в роте. Прихватили, кроме винтовок, и один пулемёт. Извини, но без него нам придётся туго.

— Конечно, Ян. Я всё понимаю. — Орсак окинул солдат более внимательным взглядом. — Но здесь не только солдаты твоего взвода?

— Я взял добровольцев. В таком деле не приказывают. — Величек подошёл ближе. — Прощай, Кароль.

Друзья обнялись. Поручик махнул рукой. Солдаты торопливо потянулись к боковой стене, где, их стараниями, давно была оборудована вполне комфортабельная дыра. Обычно через неё бегали к разбитным девкам, но сейчас впервые уходили в самовольную отлучку на войну.

Всё это было вчера. А сегодня надпоручик пьёт пиво в одиночку и сомневается. Правильно ли он поступил?

Раздумья надпоручика прервал запыхавшийся вестовой с требованием немедленно вернуться в расположение батальона. Спешно допив своё пиво, Орсак заторопился обратно в часть. Что там могло случиться за это время? Сменявший его на дежурстве подпоручик Режняк был в хороших отношениях и с ним, и с поручиком Величиком, поэтому должен молчать об отсутствии группы солдат.

Всё равно, ситуация разрешится в ближайшее время. Русские перешли в наступление и скоро появятся здесь. Задержать красных в центральной Словакии немцы не смогут. По их планам за прикрытие данных районов несли ответственность словацкие дивизии, но они в полном составе объявили о своём нейтралитете, за исключением одной, которая сразу перешла на сторону Красной армии. И сейчас русские танки, насколько было известно надпоручику, почти не встречая сопротивления спешат на запад.

В батальонном городке царил управляемый беспорядок. Все бегали, старательно делая вид, что спешат выполнять указания. Но привычный к армейским порядкам глаз мгновенно распознал бы некоторую нарочитость данных действий. Слишком громко отдают команды и рапортуют. Слишком старательно мелькают перед глазами некстати прибывшего начальства.

Подтверждал это и растерянный вид командира батальона. Майор громадным носовым платком вытирал пот на раскрасневшемся лице, старательно кашлял, изображая несуществующую болезнь, и избегал взгляда незнакомого подполковника. Майор, доживающий свой срок службы в этой глуши, не привык к внезапным визитам начальства. И не любил их, как и любой нормальный служака забытых богов тыловых гарнизонов в любой армии мира.

Подполковник с трудом сдерживал ярость, хлеща стеком по ни в чём не повинному сапогу, окидывал взглядом демонстрируемый ему бардак, но молчал.

Наконец, шеренги солдат заняли предначертанные места, ограничивая четырёхугольник плаца, замерли в оцепенении, демонстрируя готовность выполнить приказ своих командиров. Надпоручик торопливо осмотрел свою роту. Не хватало человек двадцать. С десяток отсутствовало и в соседней роте. Хотя опытные подофицеры и построили взвода и роты так, чтобы это не бросалось в глаза. Чужие не заметят, если свои не продадут. А риск, что продадут, был большой! Один взгляд капитана Фалатека чего стоил. Они с капитаном враждовали с первого дня появления того в гарнизоне. Орсак считался самым вероятным преемником престарелого командира батальона, который помнил ещё гражданскую войну в Сибири. Столь же старый начальник штаба батальона штабс-капитан Тепера также не стремился проявлять излишнее служебное рвение, дожидаясь благословенной пенсии. Поэтому появление высланного из столицы, за неизвестные провинности, капитана придало сонной жизни провинциального гарнизона новый толчок.

Фалатек, быстро выяснив все расклады местной служебной обстановки, немедленно включился в борьбу с возможным конкурентом, не брезгуя никакими способами. Анонимные доносы и пошлые сплетни были самым безобидным проявлением его недружелюбия. Не преуспел он в своей деятельности только потому, что командованию батальона было глубоко безразлично всё, что не касалось их личной жизни. Служба постепенно текла к неизбежной пенсии — чего же ещё надо!

Ну, уж подобной возможности капитан не упустит. Если сам не приложил руку к её возникновению. Ходили же слухи, что у капитана Фалатека есть высокопоставленные родственники, которые его не забыли. И только тяжесть капитанской провинности не позволили им, до сих пор, вернуть его обратно в столицу.

Вот, сейчас и оправдается! Надпоручик почувствовал злость. Если бы вчера, во время разговора, ему продемонстрировали, хотя бы на пару минут, морду капитана Фалатека, то он бы уже шёл в горы вместе с солдатами Яна.

Капитан, тем временем, торопливо шептал что-то приезжему подполковнику. Тот осматривал строй, выискивая подсказанные капитаном прорехи. Встретился взглядом с Орсаком, что-то буркнул комбату.

— Надпоручик Орсак, к командиру батальона. — Подал радостный голос капитан Фалатек.

Несколько торопливых шагов, короткий доклад прямо комбату, нагло игнорируя столичное начальство. Обиженно-удивленный взгляд майора: "Зачем ты так, Кароль?" Суетливое шевеление капитана Фалатека за спиной приезжего подполковника. Глухая волна злости, поднимающаяся снизу. Кажется, он принял решение. Пусть и запоздало. Но один ненавидящий взгляд подполковника подвиг на это решение больше, чем все разговоры Яна.

— Надпоручик, где солдаты вашей роты? — Если бы глазами можно было заморозить, то вместо Орсака уже стоял бы кусок льда.

— На хозяйственных работах, господин подполковник. — Надпоручик постарался изобразить самую наглую усмешку из всех возможных.

— На хозяйственных работах? — Подполковник задохнулся от ярости.

— Наверное, на красных работают! — Вмешался Фалатек. — Дороги им мостят!

— А хотя бы и так! — Отозвался надпоручик, чувствуя облегчение определённости, которого ему не хватало всё это время. — Чем хуже работы на немцев?

— Не забывайтесь, надпоручик! — Голос подполковника уже звенел от злости. — Немцы наши союзники! А русские враги!

— Наши союзники? Чьи наши? — Орсак опять ухмыльнулся. Каролю самому стало страшно от собственной наглости, но остановиться он уже не мог. — Министерства обороны? Или генерального штаба?

Гробовая тишина сопровождала их перепалку. Те, кто мог разобрать, о чём идет речь, удивлённым шёпотом передавали её дальше. Затихали шеренги батальона, осознавая, что произошло что-то невероятное. Изменился взгляд командира батальона, наверняка, тот вспомнил молодость, не отягчённую излишними авторитетами. Молодость, когда батальонами захватывали целые губернии, а ротами брали города. Молодость, которая увиделась, вдруг, в этом командире роты.

— Под трибунал! Немедленно! — Заорал подполковник. — Расстрелять мерзавца!

Дёрнулся капитан Фалатек, попытавшись организовать арест, но вовремя остановился, понимая, что дело пошло не так, как ему хотелось.

Батальон угрюмо молчал. Застыли офицеры, начали переглядываться между собой солдаты. Подполковник затравлено обвёл глазами строй батальона. Пришло понимание того, что свалял большого дурака, вызвавшись организовать отпор русскому наступлению силами словацких солдат. Правда, в других местах только вежливо улыбались, старательно делали вид, что торопятся выполнять команды, ожидая, когда он исчезнет из зоны их ответственности. А здесь пришлось столкнуться с открытым сопротивлением в лице этого командира роты.

— Майор, а вы почему молчите? — Подполковник попытался найти поддержку в местном командовании.

— Командование дивизии приняло решение о нейтралитете! Я не могу отменять их приказы. — Майор, на взгляд подполковника, улыбался не менее мерзко, чем его подчинённые. — К тому же, я ёще вчера подал прошение об отставке.

Комбат заготовил это прошение сразу, как только стало ясно, что намечается война с Россией, оставив незаполненной только дату подачи. Осталось поставить несколько цифр, и он не несёт никакой ответственности за всё, происходящее в этой воинской части. Орсак захотел принимать решения, вот, пусть он и отвечает. А старику Дворжаку пора на покой!

— Надпоручик Орсак, принимайте командование батальоном. — Майор сделал последний приказ, освобождающий его от ответственности. Поймал удивлённый взгляд, ободряюще улыбнулся. — Давай, Кароль!

— Будет кто-нибудь здесь выполнять мои приказы? — Попытался взять инициативу в свои руки подполковник.

Все офицеры и солдаты батальона повернулись к надпоручику Орсаку, предоставляя ему возможность решать, что делать батальону, в том числе, и с ним самим.

— Дежурный по части! — Отреагировал Орсак.

— Подпоручик Режняк, господин командир батальона. — Отозвался дежурный.

— Этих двоих под арест. — Надпоручик кивнул в сторону столичного подполковника и капитана Фалатека. Дождался, пока обрадованные солдаты дежурного наряда не вытолкают офицеров за пределы плаца, повернулся к строю.

— Солдаты, пришла пора решать — с кем мы? — Кароль сделал вдох. — От нашего решения, которое мы примем здесь и сейчас, ибо другого времени у нас просто не будет, зависит существование нашей страны. Будет такое государство, как Словакия, или его опять раздёргают по окрестностям, заставляя нас учить другие языки!

Строй замолк окончательно, осмысливая неторопливыми крестьянскими мозгами, что же именно пытался сказать им новоявленный командир батальона.

Надпоручик дождался, пока строй глухо заворчит, кажется, солдаты поняли его главную мысль, и продолжил свою речь.

— Солдаты, сегодня ночью часть наших товарищей добровольно, без принуждения, ушла воевать за нашу новую Родину. — Орсак чувствовал вдохновение трибуна, которое так долго пряталось за флегматичной внешностью обычного офицера ничем не примечательного батальона. — Вполне возможно, что они уже ведут бой. А мы здесь ожидаем приказов генералов, которые хотят служить всем господам в округе, но только не своему народу!

Удивлённо замолкли не только офицеры, старательно избегавшие таких оборотов даже в общении между собой, но и солдаты, выслушивающие от коммунистических агитаторов и не такое.

— Солдаты! — Надпоручик сделал паузу. — Я не хочу никого принуждать! Каждый должен сделать свой собственный выбор! Кто готов поддержать наших русских друзей — два шага вперёд!!!

Строй единым порывом качнулся назад для того, чтобы слитно шагнуть вперёд требуемые два шага.

Надпоручик Орсак прошёл взглядом весь строй батальона, посмотрел на майора Дворжака. Тот только одобрительно кивнул головой.

— Батальон, слушай мою команду! — Кароль вдохнул полной грудью. — Боевая тревога!

Метнулись в разные стороны солдаты, выполняя предписанные по этой команде действия. Кароль вспомнил, что он по-прежнему командир первой роты и помчался выполнять отданную самим собой команду.

Непрерывно тёк пот, пропитывая гимнастёрки противной липкой жидкостью. Качалось над головами зыбкое марево обманчивого тумана.

— Быстрее, вашу мать! — Орал командир роты, смахивая пот со лба, и опять принимался орудовать лопатой. Скидок на командирское звание никто не давал.

Рота больше получаса торопливо вгрызалась в каменистую землю склона, торопясь перекрыть пути подхода немецкого батальона, переданные словацкой разведкой. Где-то левее на склоне, на менее вероятном направлении удара немцев, так же долбили щебень горного скоса словацкие союзники, приданные роте в самый последний момент. Словацкий командир, немного удивлённый царящими в Красной армии порядками, тем не менее, столь же ожесточённо долбил камень, готовя позицию для пулемёта. Подскочил к нему взмыленный командир третьего взвода русских, протянул фляжку, мигнул глазом. Поручик Величек, уже уяснивший, что у нового союзника обозначает подмигивание, благодарно кивнул и сделал глоток. Русская водка была намного приятнее немецкого шнапса, непонятно было только то, как десантники сумели протащить её в таком количестве. Хотя вопроса, почему они до сих пор трезвые, не возникало. Такие нагрузки, как рытьё окопов в голом камне, мгновенно выдували из головы любой хмель. А работали русские бойцы на совесть, понимая, что продолжительность их жизни в этом бою зависит от глубины выкопанного ими окопа. Периодически пробегал кто-то из добровольных крестьянских помощников, разносивших холодную воду из ближайшего родника. Оценивая их количество в данном месте, поручику Величику было немного стыдно за свой батальон, из которого сюда пришло только тридцать четыре человека.

Время от времени появлялся очередной словацкий разведчик, что-то торопливо докладывал командиру русской роты и сопровождавшему его переводчику. После чего комроты ещё более ожесточённо матерился, поторапливая своих подчинённых. А к словацкому офицеру прибегал переводчик, сообщая последние новости, русские проявляли уважение к новоявленному союзнику. Впрочем, было это не только среди офицеров. Словацкие солдаты и русские бойцы быстро нашли общий язык между собой, проворно выяснив те слова, которые в обоих языках обозначали одно и то же, или же были понятны союзнику. И уже оживлённо вели беседу, дополненную жестами в тех местах, где слова были уж совсем незнакомы. Вот, неподалеку два солдата, словацкий и русский, выяснив с помощью пробегающего мимо переводчика смысл не совсем понятной фразы, покатились со смеху. Поручик, предупреждённый переводчиком, что самые обычные слова и фразы на языке нового союзника звучат не совсем прилично, только усмехнулся. Обнаружили новое слово. Слава богу, что воинские команды звучат, если не одинаково, то вполне понятно.

Окоп, наконец-таки, углубили до нужного уровня, прикинули сектор обстрела и поручик дал команду отдыхать. Постепенно отваливались на противоположную стенку окопа солдаты, выбравшие нужный уровень гранитного щебня вперемежку с глиной, который играл здесь роль обычной почвы. Тем более удивительно, что на этом камне росла трава и даже пробивались, кое-где, кустарники. Безжалостно вырубленные, они сейчас играли роль главного маскировочного средства оборонительных позиций советских гранатомётчиков, выдвинутых к самой ленте дороги, причудливо вьющейся между разновысоких холмов. Поручику уже приходилось слышать о новом оружии русских, но увидел непонятные трубы он впервые. Впрочем, гранатомётчики и среди русских сорвиголов считались почти самоубийцами. Ибо обустраивали свои позиции на полсотни метров ниже основных окопов, практически, без всякой возможности отойти оттуда. Оставалось надеяться, что их выстрелы не пропадут даром и выбьют ту немецкую бронетехнику, которая доберется до перевала.

То, что немцев сопровождают бронетранспортёры, броневики и даже танки, пусть и лёгкие, чешского производства, было уже известно, благодаря всё той же, вездесущей, разведке.

Удивляло то, что русские десантники танков не боялись! Оказалось, что большинство бойцов русских подразделений "обкатывали" танками, а десантников поголовно всех, без исключения. Непонятное русское слово командир соседнего советского взвода постарался объяснить жестами, сопровождая их, по национальной привычке, цветистыми матами, хотя на словацком эти проклятия звучали не так внушительно. Но, тем не менее, рассказ о надвигающейся на тебя железной повозке, которую непременно нужно пропустить над собой, вызывал удивление своей обыденностью.

Ну, обкатывали! Ну, железяка, она и есть железяка! Поначалу, конечно, страшно, но раза с третьего привыкаешь. Тут, самое главное, вовремя гранату, или бутылку с КС, бросить. Опоздаешь, и всё твое геройство "коту под хвост", то есть напрасно.

Успокаивали только более понятные и привычные противотанковые ружья, расположенные на флангах русской роты. Хотя, такого калибра бронебоек в бывшей чехословацкой армии не было. Как и не было в нынешней словацкой армии самих ружей, конфискованных в пользу Вермахта ещё в тридцать восьмом году.

Хотя, та история грандиозного предательства со стороны бывших союзников в нынешней Словакии находится под столь жестоким запретом, что подробности известны только немногим высокопоставленным лицам. А те, без лишней необходимости, стараются рта не открывать. А, уж, простому люду известно только то, что "продали"! А, уж, за что, непонятно! Не считать же выигрышем объявленную Йозефом Тисо опереточную "независимость". За которую, к тому же, пришлось платить вполне реальной экономической и политической зависимостью. Даже участвовать в чужой войне против Польши, хотя поляки начали первыми, заявившись вместе с немцами в Чехословакию после предательства Мюнхена. Так, что Величек, бывший в той войне всего лишь подпоручиком, никаких угрызений совести не испытывал. Отплатили "пшекам" той же монетой, всего лишь на всего.

Воевать против русских поручику не хотелось, хотя правительство Тисо последовательно вело дело к этому. С большей радостью он бы отправился на юг вразумлять венгров, которые отхватили треть Словакии в том же самом, проклятом, тридцать восьмом году. Если бы мадьяры, как утверждали, присоединили к себе только территории, населённые своими соплеменниками, то всё было бы просто и понятно. Но, на самом деле, Хорти с непонятной жадностью оторвал от бывшей Чехословакии и те части, где ни одного венгра никогда не было, кроме имперских наместников в далёкие времена Австро-Венгерской империи. Оставалось надеяться, что русские союзники, разобравшись с Германией, помогут покончить и с этой несправедливостью.

Хотя, в данный момент, главной проблемой был немецкий моторизованный батальон, спешащий на восток перекрыть перевал, на котором они обосновались. Успокаивала только уверенность нового союзника, который немцев не боялся. Большая часть бойцов десантных подразделений русских имели боевой опыт, приобретённый за эти три месяца войны в диверсионных высадках в немецкий тыл. Пришлось им и в обычных окопах посидеть, отражая атаки танков и солдат вермахта. Поэтому бой, на более выгодной для десантников позиции, их не особо пугал. Больше беспокоило, хватит ли боеприпасов для предстоящей схватки с противником.

Успели вовремя. Вывернувшаяся из-за поворота дороги немецкая разведка в составе двух мотоциклов проскочила почти до самой теснины, где дорога превращалась в узкую ленту, петляющую между возвышенностями. Первый мотоцикл помчался вглубь холмов, а второй остановился и солдаты разведки внимательно осмотрели окружающие склоны. Кто-то оказался чересчур глазастым, выглядев среди нагромождений камня и чахлого кустарника свежевырытые позиции. Впрочем, особой надежды на то, что германская разведка не обнаружит окопы сводной роты и не было. Второй мотоцикл попытался развернуться, но заработал пулемёт с ближнего склона и солдаты Вермахта посыпались в пыль дороги безвольными телами. Ударил где-то сзади выстрел снайперского карабина, батальонные разведчики попытались взять языка с прорвавшегося вглубь позиций мотоцикла. А на дорогу перед окопами выскочили их коллеги, быстро подхватили тела немецких мотострелков, утащили за поворот, затолкали туда же мотоцикл. Оставалось надеяться, что накатывающаяся на позиции роты колонна немецкой бронетехники не будет дожидаться возвращения своей разведки.

Повезло. Германские солдаты настолько торопились, что выскочивший в теснину передовой танк продолжил движение до самого фугаса, заботливо уложенного саперами для его встречи. Полыхнуло пламя, подкинуло вверх чешский 35(t), и он замер на месте, медленно разгораясь. Гулко хлопнуло и от позиций гранатомётчиков в стороны второго танка и передовых бронетранспортёров ушли дымные хвосты трасс. Заработали пулемёты, не давая немецкой пехоте покинуть попавшие в огненную ловушку БТРы.

Поручик Величек фиксировал всё вокруг него происходящее, оценивая боевой опыт русского союзника. Вокруг царил сплошной грохот. Гулкие удары русских бронебоек, расстреливающих пушечный броневик, некстати высунувшийся из-за поворота. Выстрелы гранатомёта, добивающего танки. Хлёсткие очереди станковых пулемётов. Хлопки винтовок и трескотня русских автоматов. Красноармейцы не давали противнику опомниться, используя выгоды неожиданного открытия огня. Жаль боеприпасов было не так много, и приходилось вести огонь только по тем целям, которые гарантированно поражались. В итоге оставшаяся техника немецкой колонны оттянулась за пределы действия даже самого дальнобойного оружия.

Прошло немного времени и, подгоняемые своими офицерами, солдаты вермахта устремились вперёд, старательно выискивая укрытия по дороге к русским позициям. Среди камней, скрывающих русские окопы, стали подниматься султаны разрывов. Немецкие танки и пушечные броневики открыли огонь по обнаружившему себя противнику. Открыли огонь русские снайперы, заработали короткими очередями пулемёты, стали разрываться среди немецких цепей мины.

Поручик увидел, как часть солдат противника сместилась в сторону окопов его взвода, и отдал приказ на открытие огня.

Колонна батальона длинной лентой растянулась вдоль дороги. Надпоручик Орсак остановился на одном из поворотов, оценивая строй. Зрелище не вдохновляло. Даже его первая рота, которую он тренировал намного больше, чем другие командиры свои подразделения, растянулась чуть ли не в два раза больше, чем допустимо по нормативам. О других ротах и говорить нечего. Да и скорость движения? При таком темпе они могут не успеть к месту встречи с русскими десантниками до темноты. А опыта ночного передвижения солдаты его батальона не имеют вообще. Всё-таки слишком много времени ушло на сборы по боевой тревоге. Потом отказались участвовать в "этой авантюре" четыре офицера и пришлось срочно искать им замену, перемещая на их должности менее пугливых и более молодых. Нашлось ещё много проблем, о которых не приходилось задумываться в мирное время, а сейчас они потребовали срочного решения. В конце концов, пришлось сформировать из самых боеспособных подразделений сводную полуроту и отправить её в качестве передового дозора по пути предполагаемого следования. А остальные взвода выводить позже на полтора часа, когда основные проблемы были кое-как решены.

Надпоручик Орсак прикидывал, что же надо изменить в структуре батальона, чтобы сделать его более боеспособным, вспоминал своё недолгое участие в польской войне. Становилось ясно, что части военного и мирного времени должны отличаться, так как перед ними стоят разные задачи. Вон, немцы почти восемь лет изменяют структуру своих дивизий и полков, меняют оружие и тактику. А словацким генералам как вдолбили в далёких двадцатых годах структуру французской армии, так они до сих пор старательно её копируют. Даже разгром этой армии в прошлом году не привёл ни к чему, кроме вялых разговоров о переходе на немецкие штаты дивизий. Хотя, нужно признать, реальной возможности это сделать было не так уж много. Немцы цепко держали в своих руках командование верхушкой словацкой армии, но не спешили снабжать её новым оружием. Даже продукцию чешских заводов полностью пускали на нужды Вермахта, оставляя союзникам такие крохи, что и говорить о них не стоит. В особенности после разгромов первого месяца войны.

Надпоручик вспомнил тягостную тишину, возникшую среди словацких военных после первых сообщений с русского фронта. Растрепанные остатки немецких дивизий, прорывавшихся в Словакию из Галиции и Румынии. Первые налёты русских самолётов, высыпавших над городами Словакии тысячи листовок с советом подумать: "Стоит ли влезать в эту войну?" Слава богу, у генералов хватило благоразумия удержаться в стороне от этой бойни. Вернее испуг был больше, чем желание услужить своим Берлинским покровителям. Когда русские захватили Дуклу, в Братиславе стали спешно собирать чемоданы, готовясь к переправе через Дунай. Но Гитлеру они нужны были здесь, а не в рейхе. Последовал грозный окрик и сборы к бегству прекратились. Все повернулись на восток, ожидая, куда рванут страшные русские танки. Но советское командование взялось за более важные цели, повернув большую часть своих войск на Румынию и Болгарию. В Братиславе облегчённо вздохнули. А когда немцам в Польше удалось потеснить Красную Армию, то вообще воспряли духом, предрекая "лапотной армии большевиков" скорое поражение от доблестного Вермахта.

"Лапотной!" Надпоручик усмехнулся. После передачи командования батальоном старый майор Дворжак рассказал ту часть информации, которая была известна ему, но недоступна другим офицерам их гарнизона. Масштаб затеянной русскими операции просто изумлял словацких командиров. Одна высадка десантов чего стоила. Слабая словацкая армия не сумела бы выбросить даже один батальон. А тут высаживают целыми бригадами! А где-то восточнее сейчас ломятся на запад танковые части русских. Больше четырёхсот танков! Такая силища, что неизвестно сумеют ли их остановить немцы. А уж словацкие дивизии они бы просто втоптали в землю.

Прибежал запыхавшийся вестовой, долго хватал ртом воздух, пытаясь выдавить из себя сообщение. Наконец, отдышался.

— Господин надпоручик, там, — вестовой махнул рукой на восток, — танки, много танков!

Надпоручик взял бинокль, повернулся в сторону пройденной дальней части дороги. Там действительно появилось облако пыли, которого не было раньше. Кажется русские танки добрались до них. Словацких танков в той части страны нет, все они вокруг Братиславы. Немецкие есть, но немного. Такого громадного пылевого облака им не поднять. Значит русские. Появилась новая проблема. Как бы новоиспеченные союзники не приняли их за врага.

— Возвращайся назад. Передай по строю, чтобы остановились и приняли вправо, освободив дорогу.

Надпоручик снял фуражку и вытер выступивший на лбу пот. Сейчас выяснится, не был ли напрасным их порыв помочь наступающей Красной Армии. Захотят ли русские принять их помощь и как, по мнению большевиков, эта помощь должна выглядеть.

Мимо строя батальона протарахтели три мотоцикла. Сидящие на них русские приветственно махали руками, решив, что бредущие вдоль дороги солдаты не представляют для них опасности. Не останавливаясь, русская разведка заспешила дальше.

Прошло ещё десять минут. Из-за соседнего пригорка показалась башня русского танка с таким большим для танка орудием, что кто-то из стоящих за спиной Орсака офицеров даже присвистнул. Вскоре выползла и вся громадина. По сравнению с этим русским монстром словацкие танки выглядели недоношенными уродцами. Надпоручик почувствовал чувство зависти вперемешку с ощущением собственной неполноценности.

Их генералы предполагали воевать против этого!

Заворожёнными взглядами солдаты его батальона провожали русские танки, проходящие вдоль их строя. Заметив группу офицеров, командир передового танка поднял руку и колонна начала останавливаться. Выскочив из башни русский танкист пробежал по броне, придерживаясь за ствол, и соскочил на землю. Быстро окинул взглядом стоящих перед ним людей и обратился к надпоручику.

— Командир батальона двадцать восьмой танковой бригады десятого танкового корпуса майор Воронов. — Танкист бросил руку к шлемофону. — Кто вы такие и куда направляетесь?

Штабс-капитан Тепера, бывший, в своё время, в плену в России и ещё не забывший русскую речь, перевёл остальным офицерам вопрос русского танкиста.

— Командир батальона словацкой армии надпоручик Орсак. — Ответил на его вопрос Кароль. — Выдвигаемся на соединение с русским десантом.

Штабс-капитан перевёл его ответ. Лицо русского майора расплылось в радостной улыбке. Он стащил с головы шлемофон, продемонстрировав взлохмаченные светлые волосы, вытер с лица пыль. Русский танкист был совсем молод, как с удивлением поняли словаки, едва ли старше словацких поручиков и подпоручиков.

— Вот и хорошо, что мы вас встретили. Нам пехота нужна, наши мотострелки позади остались, немецкий гарнизон блокируют. — Танкист опять улыбнулся. — Так как, поможете?

— Но нам не угнаться за вашими танками, мы обычная пехота, не моторизованная. — Удивился Орсак после получения перевода.

— Так, на броне! — Майор махнул рукой назад, где словацкие офицеры с удивлением обнаружили сидящих на нескольких передовых танках красноармейцев.

Русские опять удивили всех, нарушив строжайшие запреты находиться на броне движущейся бронетехники, существовавшие во всех армиях до войны. Впрочем, на этих громадинах удержаться было не так уж и трудно.

Надпоручик, наконец-таки, решился и отдал команду двум первым ротам оседлать русские танки. Солдаты торопливо забирались на броню, с опаской устраивались на ней, выслушивая не совсем понятные пояснения русских танкистов. Сам Орсак устроился за башней командирского танка, передав командование оставшейся частью батальона начальнику штаба штабс-капитану Тепере.

Взревел двигатель и русский танк, покачиваясь на рытвинах плохой дороги устремился вперёд. Надпоручик крепко ухватился за поручень, привыкая к новому способу передвижения.

Приподнялся над соседним валуном русский гранатомётчик, поймал в прицел немецкий танк, которому повезло добраться почти до самой линии окопов. Вырвался из тыльного обреза трубы столб пламени и граната ушла навстречу панцеру. Красноармеец немедленно упал на землю, принял от напарника очередной выстрел, стал заряжать своё оружие. Панцер резко остановился, будто наткнувшись на невидимую стену, появились за башней тонкие струйки дыма, мгновенно сменившись ярким пламенем, которое вскоре охватило почти весь танк.

"Чему там гореть?", — удивился поручик Величек. Но железная коробка весело полыхала, подтверждая эффективность нового русского оружия. Выскочившие из панцера танкисты были немедленно пристрелены десантниками и словацкими солдатами. Бойцы мстили за своё бессилие перед этой бронированной тварью, которая так долго портила им жизнь, издалека расстреливая позиции сводной роты. Пока немецкие танкисты, решив, что сумели уничтожить противника, не подошли на дальность эффективного выстрела из гранатомета. За что и поплатились.

Поднялся позади ещё один султан разрыва. Пушечный броневик, прячась за складками местности так, что торчала только одна башня, пытался накрыть позицию обнаруженного гранатомёта. Впрочем, бесполезно. В этой ложбине артиллерии их не взять. Разве, что немцы миномёты большого калибра подтянут.

В воздухе раздался протяжный свист и все немедленно упали на землю, стараясь плотнее вжаться в рукотворные ямы, выдолбленные на склонах людьми и возникшие отвзрывов снарядов.

"Накаркал!" — Подумал поручик Величек, стараясь прикрыться выступом скалы, за которой он устроил свой наблюдательный пункт. Хотя, столь громкое название этой промоины, прикрытой с фронта гранитной скалой, вызвало бы смех у всех офицеров их батальона, включая самого поручика. Но было не до изысков. Пришлось использовать то, что подарила мать природа. Времени на подготовку полноценного командного пункта противник им не дал. С трудом успели выкопать позицию для пулемёта, окопы для солдат, да обозначить в твёрдом грунте ходы сообщения. У русских позиции были ненамного лучше, земля там оказалась столь же твёрдой, как скала, за которой поручик сейчас прятался. Правда, у этой медали была и обратная сторона. Малокалиберные снаряды немецких танков не могли причинить большого вреда окопам, вырытым в столь прочном грунте. Но, к сожалению, сейчас ситуация изменилась. Немцы сумели подтащить 8-сантиметровые миномёты, первые мины которых и сигнализировали о своём приближении.

Разрывы поднялись далеко позади. Ян облегчённо вздохнул, впрочем, понимая, что это всего лишь пристрелка. Сейчас положат несколько смертоносных подарков перед окопами, беря сводную роту в "вилку". Затем высчитают точный прицел и… "начнётся потеха", как ёрничают русские союзники, старательно демонстрируя своё бесстрашие.

Попали немецкие миномётчики только с пятого залпа, сложный рельеф мешал точно прицелиться. Засверкали среди окопов разрывы, разбрасывая по округе рваные куски железа вперемежку с осколками гранитных скал. Запели, завыли, засвистели дурными голосами эти посланцы смерти, торопясь собрать урожай молодых жизней для своей костлявой хозяйки. Замерло всё живое, старательно шепча про себя молитвы и проклятия. Поднялись для броска немецкие пехотинцы, стараясь сократить расстояние до ненавистных русских окопов, пока противник пытается обмануть судьбу в лице безмозглого куска железа, пролетающего рядом. Срывая дыхание, бежали вверх по склону, надеясь подойти на расстояние броска гранаты до окончания обстрела.

Почти смогли. Русские пулемёты завели свою песню, когда солдатам вермахта оставалось метров сто пятьдесят до ненавистной цели. Рухнула на землю первая цепь. Солдаты стали выискивать укрытия от всё более плотного огня, это подключились автоматчики.

Поручик осмотрел прилегающие позиции. Солдаты его взвода вели огонь по противнику, экономя патроны, которых становилось всё меньше и меньше. Всё же стоило вскрыть цейхгауз. Но поздно жалеть о том, что уже прошло. Стало ясно, что немцы непременно сумеют дойти до самых траншей несмотря на довольно плотный огонь. Немецкие солдаты, перебегая от одного укрытия к другому, сокращали расстояние до противника. Попытались бросить первые гранаты. Большая часть упала с изрядным недолётом, только две из них взорвались у самого бруствера.

Произвёл последний выстрел гранатомётчик, отбросил бесполезную теперь трубу. Зарядов больше не было. Хлопнул разрыв среди немецких цепей, несколько человек упали на землю. Но остальные упрямо приближались к позициям русских десантников.

— Приготовиться к рукопашной. — Передали по цепочке команду командира роты.

— Ну, наконец-то. — Проворчал гранатомётчик, выкладывая на бруствер сапёрную лопатку и десантный нож. — А то, что ж это за пьянка без драки? Как-то не по-русски!

Поручик с удивлением наблюдал эту картину, но ещё больше его поразил сам смысл фразы, которую автоматически перевёл переводчик, неотлучно сопровождавший его всё время боя. Радоваться драке? Они что — сумасшедшие?

Оказывается последние слова он произнёс вслух, так как переводчик утвердительно кивнул на его вопрос, добавив спустя мгновение, что русские, с точки зрения Европы, действительно немного сумасшедшие.

— Неплохо бы и нам научиться этому безумию. — Завершил его фразу поручик Величек, вытаскивая из кобуры пистолет.

Немцы поднялись для последнего броска довольно густой цепью. Навстречу им длинными очередями ударили русские автоматы, стараясь проредить противника, пока он не ворвался в траншеи. Теряя солдат, вываливающихся из строя с проклятьями и криками боли, цепь немецких мотострелков с дьявольским упорством сокращала расстояние до врага. Вот спрыгнул в неглубокий окоп один из них, но, получив короткую автоматную очередь в живот, сложился пополам и затих. Ввалившийся следом здоровенный пехотинец сумел проткнуть штыком в бок стрелявшего десантника, но и сам получил пулю от опомнившегося поручика. Но тут к его скале подбежали сразу три немецких солдата, и Яну пришлось переключиться на них. Сознание благоразумно выключилось, фиксируя только отдельные моменты жуткой бойни, происходившей вокруг него.

Жуткий оскал очередного немецкого солдата, выскакивающего на него… Осечка пистолета, в котором закончились патроны… Разбитое лицо переводчика, получившего удар прикладом по голове… Матерящийся русский гранатомётчик, пластающий саперной лопаткой высокого белобрысого немца… Летящий навстречу ножевой штык немецкого карабина… Сильная рука Мартина, тянущая его куда-то в тыл…

Сознание вернулось вместе с жуткой болью в пробитом штыком плече. Мартин торопливо накладывал неумелую повязку, спеша остановить кровь. Поручик вдохнул воздух, сжал зубами ткань кителя вблизи ладони здоровой руки. Удалось переждать первый приступ боли, которая постепенно становилась меньше, переходя в надоедливое нудное жжение и дёрганье. Ян посмотрел на оставленную траншею. Там, по-прежнему кипел бой. Русские десантники удерживали противника, поражая того своей бесшабашной удалью. Немецкая цепь начала откатываться назад, но вмешался кто-то из начальства и она опять качнулась вперёд, надеясь на этот раз победить.

Грохнуло где-то внизу на дороге, поднялся фонтан разрыва вблизи уцелевшего немецкого броневика. Между холмами показался большой танк, поводил орудием, уточняя наводку и вторым выстрелом накрыл позицию броневика, разнеся тот в разные стороны рваными листами железа. Из-за гребня холма показалась густая цепь пехоты в словацкой форме, рванулась вниз к траншеям, где всё ещё продолжали драться русские десантники. Немецкая пехота устремилась вниз, оставляя на склонах разбросанные тела.

Поручик проводил взглядом пробегающих мимо солдат своего батальона и провалился в спасительную темноту.

Спустя минуту к ним подбежал надпоручик Орсак, оглядел своего друга, задал торопливый вопрос.

— Ну, как он?

— Рана тяжёлая, но не смертельная. — Отозвался четарж Плачек, который, как было известно надпоручику, являлся представителем коммунистов в его роте, а теперь батальоне. И был главным претендентом на роль комиссара, если русские решат ввести это звание в новой словацкой армии. Надпоручик кивнул головой и поспешил дальше руководить действиями своего батальона. В том, что он, отныне, полноправный командир батальона не оставалось сомнений ни у кого, в том числе, и у самого надпоручика.

Майор Маргелов молча шёл мимо позиций первой роты. Хотелось выть волком и кататься по этой проклятой земле, но приходилось только скрипеть зубами, старательно пряча любые эмоции. Потери были просто страшными! Из ста семидесяти человек сводной советско-словацкой роты в живых осталось чуть меньше восьмидесяти. Причем, самостоятельно стоять на ногах могли только тридцать два человека, включая командира роты. Капитан Сивцов, припадая на раненую ногу, сопровождал комбата по своим бывшим позициям, судорожно втягивая воздух сквозь сжатые зубы около каждого трупа своих бойцов.

— Простите меня, ребятки! — Шептал про себя майор Маргелов. — Не могли мы помочь, не могли!

Капитан Сивцов старательно поворачивал лицо навстречу ветру, пытаясь высушить текущие по лицу слёзы. Комбат отворачивался, делая вид, что не заметил этого.

Надпоручик Орсак, сопровождавший русского майора, оценивал реалии этой бойни и поражался. Два немецких батальона четыре часа пытались сломить сопротивление одной русской роты, пусть и усиленной словацким взводом. Правда, второй батальон немцев подошёл к исходу второго часа. Но всё равно! Держаться столько времени против сильнейшей в мире, по утверждению генералов Вермахта, пехоты — это многое значит.

А значит это, прежде всего, то, что "сильнейшая в мире пехота" сейчас прочёсывает окрестные холмы, добивая последние остатки немецких батальонов. И разговаривает, а вернее матерится, эта "сильнейшая в мире пехота" по-русски.

Надпоручик уже получил свою долю удивления, обнаружив, что из тридцати четырёх человек словацкого взвода, входящего в данную роту, живыми из этой бойни сумели выбраться только девять человек. Конечно, немцы нанесли сюда основной удар в последней атаке, но только после того, как предварительно обнаружили в данном месте самое слабое сопротивление. Приходится, как не обидно, признать, что пришедшие на помощь русские бойцы понесли намного меньшие потери в этом же самом месте. Что заставляло, как следует, задуматься. Орсак повернулся к подпоручику Режняку, которого он назначил адъютантом батальона, с очередным приказанием записать свои наблюдения. Нужно было формировать новую армию, не боящуюся противника, каким бы многочисленным он не был.

Майор Маргелов, отбросив так мешающие эмоции и обиды, старался сформулировать свои требования к вооружению воздушно-десантных частей. Что необходимо в первую очередь? Что нужно сбросить второй волной? Без чего можно обойтись? Кого надо ставить командирами десантных подразделений?

В это самое время майор Воронов торопил приданных ему сапёров. Нужно было, кровь из носу, проверить змеящуюся впереди дорогу на наличие мин. Надо было выпросить у десантного командования, или словацких союзников, хотя бы, минимальный десант. Соваться без пехоты в эти горы было чистым самоубийством.

Собирала свежей тряпицей пот с горячего лба раненого лейтенанта Сергиенко словацкая девица Петра, шепча слова молитвы, которую её подопечный не только не понимал, но и не признавал. Было Петре немного не по себе, но покойная бабушка говорила, что вымолить у господа бога можно даже самого страшного грешника. А какой её Иван грешник? Молиться не умеет? А как против врага воюет! Петра перекрестилась и окунула очередную тряпицу в ведро с холодной водой, которую притащил её младший брат.

Майор Маргелов прикинул состав оставшихся у него рот. Нужно выделить десант танкистам майора Воронова, который подгоняет своих подчинённых, торопясь выйти к Дунаю, обозначенному их танковому корпусу в качестве основной цели. Необходимо определить раненых, пристроив их в словацкие госпитали, пока не подойдут тылы советских армий. Надо похоронить убитых, отдав им последнюю дань уважения.

Предстояло много дел, решить которые желательно немедленно.

27 августа 1941 года Северное море

Зденек не любил море, вернее он его ненавидел, хоть и вырос на берегу Данцингской бухты. И по собственной воле не приближался к полосе прибоя ближе десятка метров. А причина была простой. Зденека мутило. Всегда и везде, стоило ему только оказаться на палубе любого корабля, даже если это было старое ржавое корыто, давно пришвартованное к пирсу. Стоило палубе наклониться хотя бы на пару градусов, как Зденека немедленно скручивал приступ морской болезни в самой жесточайшей её форме. Отец, всю жизнь проходивший на рыболовецких траулерах мотористом, только плевался, наблюдая такое поведение сына, да подозрительно поглядывал на мать, подозревая ту в измене. Но пани Малгожета всего лишь подводила обоих к большому зеркалу, висящему в спальне, и оставляла перед ним. Отец смущённо кряхтел, осматривая сына, который был похож на него, как две капли воды, и отправлялся пить пиво со своими друзьями. В конце концов, родители сумели найти сыну работу на судоремонтном заводе, спасая своё непутёвое чадо от предназначенной ему по рождению судьбы рыбака. Так, Зденек и прожил бы свою жизнь рядом с морем, держась как можно дальше от него, но грянула война и жолнежа Козловского закрутила череда событий, приведшая его, в конце концов, на Британские острова.

Сколько за эти два года Зденеку пришлось путешествовать ненавистным морем, не помнил и он сам. Сначала остатки их части, разгромленной немцами, перебрались в Румынию, откуда разными путями стеклись во Францию. Зденеку не повезло, ибо пришлось долго шлёпать на каботажном пароходе вокруг Италии, и к концу путешествия он готов был выброситься за борт, лишь бы не терпеть эту муку. Но, к счастью, на горизонте показался Марсель и капрал Козловский сохранил себя для будущего Польши. Затем их перебрасывали из одной провинции Франции в другую чаще всего по железной дороге, к великой радости Зденека, но иногда и по воде, превращавшей, для него, путешествие в немыслимую пытку.

Пришлось ему вволю поблевать и при бегстве из захваченной Германией Франции. Старый рыбацкий сейнер, который удалось нанять на последние деньги солдатам его взвода, болтался в Ла-Манше почти двое суток, борясь со штормом, пока не сумел доползти до побережья Англии. Выбравшись на берег, Зденек дал страшную клятву, что отныне он окажется на палубе корабля только для одной цели — возвращения домой.

И вот это время наступило.

Британцы решили, что находящиеся в их подчинении польские части намного нужнее в Польше, где Вермахт и Красная Армия никак не могли выяснить, кто же из них сильнее. И хотя немцы сумели потеснить русских, те не собирались признавать своё поражение, нанося германской армии весьма чувствительные удары в других местах. Кажется немецкий фюрер, решивший любой ценой доказать своё превосходство, просчитался и помог своему врагу. Пока Вермахт старательно накапливал свои самые боеспособные части в Польше, русские смогли нанести ему несколько чрезвычайно ощутимых ударов на второстепенных участках фронта. По крайней мере, командир взвода сегодня утверждал, что советские части вышли к окрестностям Братиславы. А там, насколько помнил Зденек, и до Вены рукой подать.

В очередной раз корабль качнуло на особо крутой волне. Подкатил к горлу комок тошноты, но рвать давно было нечем. Зденек уперся лбом в деревянную перегородку, сооружённую на палубе для сокрытия орудий, установленных на вспомогательном судне, служащем одновременно транспортом, с началом войны. Деревянно-фанерные стенки имитировали несуществующие надстройки и скрывали вооружение парохода, который командование британского флота сочло достаточно ценным для переоборудования во вспомогательное судно.

Прячущийся от солёных брызг за щитком орудия часовой только усмехался, наблюдая страдания "сухопутной крысы". Не переносишь море — сиди на берегу! Главной проблемой часового, в данный момент, была невозможность прикурить сигарету, так как спички всё время гасли, а свою зажигалку он проиграл в карты незадолго перед заступлением на пост. Вот и сейчас очередной порыв ветра задул с таким трудом зажженную спичку. Часовой чертыхнулся и убрал сигареты со спичками за пазуху, опасаясь, что они размокнут и придётся покупать новые. Оставалось надеяться, что время его нахождения на посту пролетит достаточно быстро, и тогда он покурит в тёплом полумраке кубрика, служащем раньше, на бывшем пароходе, каютой третьего класса. Впрочем, бывший матрос польского флота ничего более комфортабельного за свою жизнь и не видел. Здесь, хотя бы, рундук у каждого свой, в отличие от последней посудины, на которой он ходил перед войной. Тогда ему было совсем пакостно, и пришлось наниматься на каботажный пароход, перевозящий уголь вдоль южного побережья Балтики. Его счастье, или несчастье, что этот уголь срочно понадобился другому кораблю, увозящему из Речи Посполитой тех, кто не спешил переселиться в новообразованный Рейх.

В основном, были это богатые иностранцы, которых случайным ветром занесло на пляжи самого популярного курорта балтийского побережья — Зопота. Было, также, несколько крупных чиновников, два банкира из Варшавы и много другой околовсяческой "шушеры", которая любит поучить свой народ "правильной жизни", с глубоким чувством собственного превосходства потыкать оный народ мордой в дерьмо, оставленное "лучшими" представителями подопечного народа, не имеющими, как обычно, с данным народом никаких общих черт, кроме совместного проживания на одной территории. Но кто обращает внимание на такие мелочи, как чужеродное происхождение элиты, при "беспристрастном" анализе действий "этих славянских мерзавцев", которых по какому-то недоразумению "обозвали" народом.

Так уж вышло, что, пока топливо торопливо перекидывали в трюмах пассажирского лайнера, старые "хозяева жизни" успели отдать команду на немедленное бегство. Выбравшись на верхнюю палубу, команда бывшего углевоза обнаружила вокруг бортов только бескрайную гладь моря, да твёрдую уверенность, что увидят родной дом они очень нескоро.

Так и оказалось!

По прибытии на берега туманного Альбиона всех граждан бывшей Польши немедленно зачислили в активные деятели сопротивления германской оккупации и мобилизовали в уже несуществующую польскую армию. Бывших моряков отправили на пополнение немногочисленного польского флота, состоявшего из нескольких миноносцев и двух подводных лодок, по счастливой случайности оказавшихся в море во время начала войны. Недолго думая англичане отправили в военный флот польской республики и пассажирский пароход, на котором удалось выбраться из безумной Европы немногочисленным остаткам польской элиты. Впрочем, выкормыши Варшавы довольно быстро сумели откреститься от сомнительной чести "сложить голову в борьбе с общим врагом", оставив эту "почётную обязанность" ненавидимому простонародному быдлу.

С тех самых пор команда бывшего углевоза носила нарукавные нашивки и пыталась запомнить воинские команды несуществующего флота Ржечи Посполитой.

Часовой каким-то шестым чувством предвосхитил появление разводящего со сменой, вскочил со снарядного ящика, оставленного на этом месте его сослуживцами, вытянулся вверх осознавая, что только строгое соблюдение дурацких воинских уставов позволит ему отдохнуть в оставшиеся четыре часа.

Зденек отвернулся от моряков, пришедших сменить своего товарища. Избавить его от проклятой "морской болезни" они не смогут. Так чего отвлекаться от созерцания многочисленных сучков деревянной стенки, мерцающей перед его глазами уже более восьми часов. С тех пор, как начался этот проклятый шторм. Всё же, Зденеку удалось выработать в себе устойчивость, хотя бы к самым простым штормам, но начавшееся вчера волнение океанской воды предвосхищало всё, что он мог себе представить, на основе своего недолгого опыта знакомства с коварной морской пучиной. Пришлось, вначале, терпеливо сдерживать рвотные порывы в кубрике. А потом, когда ситуация стала совершенно неконтролируемой, выбраться наружу, знакомясь с плотницким узором потайной стенки. И издевательскими взглядами моряков, несущими службу около этого орудия.

Зденек остановил очередной рвотный порыв. Окинул мутным взглядом окрестности своей "боевой" позиции.

Что-то поменялось! Зденек оглянулся и обнаружил вместо привычного часового, который мозолил ему глаза всё это время, полноценный расчёт, готовящий орудие к бою.

Зденек бросился к щели между досок, снабжавшей его самой свежей информацией всё это время. Но за мутной стенкой, обрывающейся в нескольких сотнях метров от борта парохода, обозначались только пятна тумана непонятного цвета, да порывы дождя, спешащего отвоевать у своего "мутного" родственника жизненное пространство. Спешил доказать своё превосходство над окружающим пространством своенравный ветер, меняющий направление по какому-то совершенно непонятному для всех окружающих, абсолютно идиотскому плану. То он дул строго на юг, то менял своё направление на восточное, то появлялся посредине между предыдущими ориентациями, то, вдруг, пытаясь вернуть обратно все капли воды, устремлялся в прежнем направлении.

Замелькал сигнальный фонарь на центральной надстройке, название которой Зденек так и не запомнил, что-то передавая идущим рядом второму транспорту и эсминцу сопровождения. Кажется, корабли приближались к проливам.

Зденек переждал очередной порыв ветра, сглотнул несуществующую еду, просящуюся наружу при каждой волне, набежавшей на их пароход. Подался вперёд, прижимаясь к стенке перегородки. Так было немного легче…

Шторм был изрядный! Даже на рабочей глубине шнорхеля лодку сильно мотало, передавая продольные и поперечные вибрации корпусу, который старательно скрипел и изгибался в такт каждой налетевшей волне. Впрочем, большой необходимости подниматься наверх не было. Видимость ограничивалась несколькими сотнями метров, за которыми стояла мутная непроницаемая пелена. Ганс сложил ручки перископа, отдал команду его опустить.

— Рудольф, ныряем на пятьдесят метров. — Повернулся он к своему заместителю. — Напряги акустиков, на них вся надежда!

Лодка пошла вниз, прячась на спасительной глубине от развлекающегося наверху шторма. Ганс покинул боевую рубку, пришло время отдыха, на дежурство заступил Рудольф.

Лодка уже двое суток торчит в этом квадрате, поджидая добычу. Можно было отправить на морское дно уже, по крайней мере, двоих. Но начальство велело торпедировать именно эту цель. А её всё нет!

По дороге к своей крохотной каюте Ганс столкнулся с Крамером. Тот отдал честь номинальному командиру лодки, пожелал "доброго утра". Был русский, как всегда, гладко выбрит, в отличие от Ганса, щетина которого в ближайшую пару дней грозила превратиться в самую настоящую бороду. И даже одет в полную форму обер-лейтенанта Кригсмарине, что вообще отличало его от остальных офицеров подлодки, носящих мешковатые свитера, на плечах которых были кое-как пришиты погоны.

— Доброе утро, Петр Карлович. — Ганс постарался повторить, по русскому обычаю, имя отчество своего заместителя. — Где вы берёте воду для бритья?

— Экономлю на утреннем кофе! — Ответил Крамер, изображая лёгкий полупоклон.

Ганс только покачал головой. Он лучше сэкономит на бритье, чем на кофе, но у русских свои привычки. И, хотя, обер-лейтенант Крамер владеет хохдойчем намного лучше своего командира капитан-лейтенанта Вольфа, он для половины экипажа является русским. Хотя в Кронштадте его называли немцем и, даже, пытались отправить на Дальний Восток воевать с японцами. И только захват Балтийским флотом немецких подлодок в Мемеле позволил ему не только остаться на прежнем месте службы, но и реализовать одну задумку, выпестованную в долгих учебных походах, перед самым началом войны.

Капитан-лейтенант Крамер ни минуты не сомневался, что главная война ближайших лет, по крайней мере на Балтике, предстоит с его дальними родственниками. Сам Петр Карлович своё немецкое происхождение воспринимал чисто номинально. Ну, прибыли когда-то его предки в неведомую, для Европы, Россию, обосновались, подались на военную службу, которой и посвятили более двухсот пятидесяти лет жизни нескольких поколений.

Менялись цари и царицы, восходили в зенит своей славы многочисленные временщики, взлетали из безвестности в высочайшие чины отпрыски худородных родов, сумевшие оказаться в нужное время в нужном месте, а чаще всего в нужной постели.

А русские Крамеры, по прежнему, служили флоту государства Российского. Лейтенант Густав Крамер отличился при Гангуте. Капитан-лейтенант Фридрих Крамер штурмовал Чесменскую бухту. Капитан-лейтенант Фридрих Карлович Крамер оборонял Севастополь от объединённой Европы, решившей поставить на место зарвавшегося русского медведя. Дед погиб в Порт-Артуре, отец подорвался на мине в далёком четырнадцатом году, пытаясь тралить новейшие мины на устаревшем тральщике. Но все и всегда, не испытывая терзаний и сомнений, служили России.

Не возникало никаких колебаний при выборе профессии и у Пети Крамера. Как только позволил возраст, он поступил на службу на Краснознамённый Балтийский флот. Сначала краснофлотцем, потом слушателем командирских курсов, лейтенантом на миноносце и старшим лейтенантом на подводной лодке. Капитан-лейтенантом и командиром одной из БЧ на эсминце. Но Родине потребовалось, чтобы он вернулся на подлодку, даже с формальным понижением в звании, и вот он здесь. Пришлось, конечно, доказывать своё право командовать бывшему противнику. Командир подлодки, прячущийся под фамилией капитан-лейтенант Вольф, настоящие имя немца знали только его близкие друзья, да кураторы из НКВД, отдал ему приказ принять командование при атаке на цель во время второго боевого похода. Обер-лейтенант Крамер настолько блестяще провёл ту торпедную атаку, что все немецкие офицеры и матросы экипажа после этого вытягивались по стойке "смирно" и отдавали ему честь при встрече, признавая мастерство русского командира.

Ганс признавал, что Крамер был бы не худшим командиром подводной лодки, чем он сам. Но русские адмиралы решили, что главным должен быть немец, и вот он пытается взвалить на себя ответственность за будущее мира, определяя цели для своей лодки. Хотя, нужно признать и бесспорные заслуги русской разведки, несколько раз блестяще выводившей их на цель. И только жёсткие ограничения, выданные тем же самым русским командованием, не позволили им отправить на дно намного больше целей, чем было записано на счету их корабля.

Ганс, наконец-таки, добрался до своего закутка, обзываемого командирской каютой только из-за жуткой тесноты подводной лодки. Раскатал матрас, взбил подушку, намереваясь полноценно отдохнуть, хотя бы, часа четыре. На большее надеяться было просто глупо. Всё равно, что-то произойдёт, если не в их зоне ответственности, то где-то неподалёку. Главная цель, по его мнению, уже была упущена. Только полные идиоты, к которым он не относил даже поляков, могли опоздать на сорок часов. Если, конечно, русская разведка не ошиблась. Или, если англичане не поменяли время и направление движения кораблей своих сателлитов, что более вероятно.

Капитан-лейтенант снял ботинки и лёг на кровать, оставив всю остальную одежду. Раздеваться полностью в жутком холоде консервной банки, называемой подводной лодкой, было бы невероятной глупостью. Ганс закрыл глаза и постарался забыться, хотя это удалось не сразу. Надо признать, он плохо засыпал все эти месяцы плена и службы бывшему противнику с того самого проклятого похода в мая этого года.

Впрочем, поход тот был ещё против англичан, бывших тогда единственным врагом немецкого флота. Лодка, возвращавшаяся из длительного, но безуспешного, похода, выбрала почти все запасы горючего, оставшегося так мало, что возникал вопрос сумеет ли она дойти до базы в Тронхейме. Им не везло с самого начала. Ещё в первый день подлодка была обнаружена английскими самолётами, и, хотя, удалось почти вовремя погрузиться под воду, сброшенная британскими лётчиками бомба повредила один из горизонтальных рулей. Правда, корабельный инженер, осмотревший повреждения, пришёл к выводу, что возвращаться обратно на базу не нужно. В течение ночи он с тремя помощниками сумел вернуть рулям работоспособность, и поход продолжился. Вот только, английские корабли, получившие предупреждение от своей разведки, смогли сбежать из района их возможной охоты. Дважды удавалось засечь проходящие мимо корабли. Но в первый раз это оказался нейтрал — шведский пароход с грузом леса. А второй раз вместо желанного транспорта лодке не повезло нарваться на патрульный английский эсминец. И пришлось уходить от него долгих восемь часов, старательно маневрируя под водой, да слышать разрывы глубинных бомб, которых проклятые англичане никогда не жалели.

Но в тот раз удалось уйти, обманув британского капитана отходом на север почти к самой границе плавучих льдов. Как оказалось, только для того, чтобы получить новое, абсолютно самоубийственное приказание, отягчённое почти полным отсутствием горючего и припасов, потраченных на долгий манёвр уклонения.

Получив приказ самым важным "командирским шифром", Ганс пытался возражать, ссылаясь на отсутствие топлива для дизелей, но следующая шифрограмма была подписана самим Деницем. "Я не бросаю своих людей! Иди и топи!", — гласил приказ. Пришлось разворачиваться и идти к британскому конвою, оказавшемуся в пределах их досягаемости. А на вопросительные взгляды своих людей отвечать, что адмирал обещал прислать спасательное судно. Такие случаи уже были, что вполне успокоило экипаж и переключило его внимание на поиск столь важной цели, что пришлось на её перехват посылать практически не боеспособную лодку. А цель того стоила! Никому из подводников, включая командира, не приходилось в своей жизни видеть такой громадный танкер. Становилось понятно, почему англичане загнали его так далеко на север, рискуя прокладывать маршрут среди плавучих льдов.

Осмотрев построение конвоя, Ганс пришёл к выводу, что шанс у них есть, но придётся рисковать, нанося удар под прикрытием льдин и небольших айсбергов, что было опасно само по себе. Но другого способа он не видел, и дал команду выходить на цель. Залп дали из надводного положения всеми четырьмя носовыми торпедами, стараясь гарантированно поразить цель. Потекли секунды ожидания. Но первая торпеда прошла мимо, вторая попала в форштевень танкера, практически оторвав его, но не нанеся громадной посудине смертельного удара. Зато последние две вошли точно в середину корпуса с минимальным интервалом в десять секунд. Громадная огненная вспышка разломила корабль, подсветив низкие облака хмурого северного неба. Несколькими секундами позже пришёл тяжкий звуковой удар, заставив присесть всех, кто в данный момент находился на мостике.

"Срочное погружение", — прокричал Ганс, скатываясь вниз по трапу. Свалились вслед нему и все остальные. Заскрипели кремальеры люков, а лодка уже шла на глубину в напрасной надежде, что её не заметили.

Заметили! И отметили вниманием не менее сотни глубинных бомб, которые непрерывно преследовали лодку более тридцати часов. Не помогали ни манёвры, ни попытки прикрыться особо крупными льдинами. Англичане решили, во что бы то ни стало, отправить на дно их злополучный экипаж. И не жалели взрывающихся в опасной близости от подлодки гостинцев. Вскоре на борту не осталось ни одной целой лампочки, разлетелись даже плафоны аварийного освещения. Люди работали на ощупь, радуясь тому, что в курс их подготовки непременно входила тренировка в полной темноте.

Начала сказываться усталость. Британцы наверху могли меняться, чередуя охотящиеся на них корабли. А вот экипаж немецкой подлодки мог надеяться только на себя.

Гансу всё стало ясно ещё при взрыве танкера. Высокооктановый авиационный бензин, да ещё в этаком количестве, такая добыча, что оправдывает гибель нескольких таких лодок, как его, вместе с их человеческим содержимым. И отдавали им приказ об атаке на конвой прекрасно понимая, что никаких шансов уйти у его экипажа нет.

Но сдаваться он не собирался. Заскользил под кромку льдов, прикрываясь нагромождением мелких айсбергов, повернул на запад, несколько часов шёл в том направлении, но всё же оторвался, дав возможность всплыть только, когда окончательно иссяк заряд аккумуляторных батарей, а воздух стал почти непригодным для дыхания.

А затем его лодка устремилась на юго-восток, стараясь, как можно больше, сократить расстояние до спасительного норвежского берега. Они уже надеялись, что, в очередной раз, обманули злодейку судьбу, когда топливные цистерны показали дно. А до ближайшей точки побережья оставалось ещё больше пяти сотен миль.

Отправили сообщение о своем положении и стали ожидать помощи, но раньше долгожданного танкера появились английские самолёты. Беспомощную лодку забросали бомбами прежде, чем они постарались уйти под воду на последних остатках заряда аккумуляторов. Появились пробоины в корпусе, экипаж срочно выбрался на палубу, но только для того, чтобы подвергнуться расстрелу из пушек и пулемётов.

Стрелял из зенитного пулемёта по британцам инженер. Прятались за надстройку ещё уцелевшие моряки. Медленно уходила в пучину лодка, бывшая их ненадёжным домом всё это время. Отрешённо глядел на свинцового оттенка волны Ганс, прикидывая, как долго смогут продержаться в холодной воде уцелевшие.

Английские самолёты вскоре ушли на свою базу, оставив посреди моря два десятка уцелевших при обстреле моряков, из сорока двух, составлявших полный экипаж их подлодки седьмой серии. Медленно потекли минуты и часы ожидания неизбежной смерти, от которой вряд ли бы спасли маленькие индивидуальные спасательные плотики. Первыми умерли раненые. Затем один за одним переставали подавать признаки жизни те, кого Ганс мог наблюдать недалеко от себя. Сам потерял сознание часа через три, окончательно придя к мысли, что всё кончилось.

Пробуждение было жутким. Ныло всё тело, застывшее за долгое время пребывания в холодной воде. Выбивали мелкую дробь зубы. Плавали перед глазами туманные разноцветные пятна. Настойчиво стучались в уши непонятные звуки. Наконец, чьи-то сильные руки смогли разжать ему зубы и в горло потекла спасительная огненная влага. Ганс забылся в очередной раз.

Следующее пробуждение было не столь мучительным физически, как морально. Бывшему капитан-лейтенанту немецкого подводного флота сообщили, что он и пятеро его людей находятся на борту советского судна на положении… военнопленных! Так как Германия за время его небытия успела напасть на Советский Союз.

А дальше был удачный прорыв в Мурманск мимо кораблей и подлодок Кригсмарине. А затем камера в НКВД и долгие разговоры с людьми, которые умели убеждать, если им это было необходимо.

Ганс перевернулся на другой бок и забылся чутким сном.

На ходовом мостике линкора было довольно малолюдно. После прохождения опасных своей узостью Датских проливов, адмирал отправил отдыхать всех, кто не особо был нужен для управления кораблём в открытом море. Удалился и сам адмирал со своей свитой. Откровенно говоря, мог оставить мостик и капитан цур зее Линдеман. Штурманская группа справится с прокладкой курса и без его личного присутствия, но что-то удерживало капитана на месте. Какое-то неясное предчувствие беды, не раз приходившее к нему в опасные моменты жизни. Впрочем, не всегда оно, действительно, предрекало что-то плохое. Хорошо хоть шторм начал стихать, и видимость увеличилась до приемлемого расстояния.

— Господин капитан, сообщение носового локаторного поста. — Обратился к нему один из лейтенантов. — Они засекли группу из трёх целей, которая движется в нашем направлении.

Капитан только кивнул в ответ на это сообщение. Он прекрасно знал, что это за цели. Хотя эти польские лоханки должны были придти намного раньше и уже двигаться Зундским проливом, а не встречать немецкий линкор на выходе из Скагеррака. Плохо, что погода нелётная и удалось узнать об их приближении так поздно. Времени на манёвр уклонения почти не осталось. К тому же, придётся предупреждать адмирала и получать от него санкцию дать такое указание другим кораблям. Хотя, стоит ли прятаться от людей, которые считаются союзниками. Пусть, сам капитан цур зее им не доверял, но ведь Берлин убедил их, что польские корабли опасности для эскадры не представляют. Да и англичане в последнее время старательно избегают любых недружелюбных жестов в отношении Германии. Разве, что газетные статьи по-прежнему рьяно поливают грязью фюрера и его соратников. Но капитану нет дела до политиков, он моряк и его дело водить корабли и воевать, если прикажет его страна.

Но сейчас страна решила, что не стоит дразнить Британского льва, если тот решил продолжить "странную войну" 1940 года. Отошли на французские и норвежские базы подводные лодки, очистив воды Атлантики от своего присутствия. Вернулись рейдеры из вспомогательных судов, или же затаились до особого распоряжения в немногочисленных дружественных портах. Даже самолёты люфтваффе получили распоряжение избегать столкновений с британской авиацией. Впрочем, большая часть авиации давно на Востоке — дерётся с русскими или удобряет собой поля Польши и Пруссии.

Капитан задумался. Конечно, англичане очень опасный противник, и он рад, что не приходится обмениваться с ними залпами главным калибром. Но стоит ли так безоглядно доверять им? Не готовят ли они под прикрытием этого "странного нейтралитета" очередную пакость?

С русскими намного проще. Те, если считают тебя врагом, лезут в драку, не оглядываясь по сторонам и не строя хитроумных планов. Столкновения с ними на Балтике подтвердили эту, давно известную немцам, истину. Одна встреча со старым советским линкором чего стоит. Будь он, Линдеман, на месте русского капитана, то немедленно бы отошёл, столкнувшись с таким противником, как его "Бисмарк". А этот безумец попытался устроить дуэль с его линкором. Ну, теперь он хорошо подумает прежде чем решиться на это второй раз.

Хотя, теперь ему придётся иметь дело с однотипным "Тирпицом", который всё-таки достроили и вывели в Балтику для всесторонних испытаний. А "Бисмарк", наконец-таки, отправили в Норвегию, как и было задумано ещё в апреле. Но затем фюрер отложил свое решение на месяц, а затем стало не до походов в Атлантику. Всё, что было разрешено линкору, это две прогулки по восточной Балтике для вразумления флота большевиков. И оба раза те пытались огрызаться. В первый раз авиационными налётами. А второй раз удалось обменяться залпами главным калибром с линкором "Марат". Нужно признать, что вреда от самолётов было намного больше. Советским морякам удалось только один раз попасть, разнеся правый ангар для гидросамолётов. Повреждения самого "Марата", как докладывала разведка, были намного серьёзнее. А вот летающие козявки, которые во времена детства капитана цур зее были всего лишь развлечением для чудаков, смели с палубы корабля практически всё. Пришлось идти на верфь для ремонта.

Вывод неутешительный для моряка старой закалки. Похоже, отныне главным врагом флота становятся не корабли противника, а его самолёты.

— Господин капитан, ещё одно сообщение от локаторщиков. — На это раз голос лейтенанта был взволнованным. — Они засекли вторую группу целей! Не менее десяти крупных кораблей!

— Боевая тревога! — Немедленно скомандовал Линдеман. — Сообщить адмиралу.

Кажется его предположения о коварстве англичан подтвердились. Пытаются проникнуть в датские проливы, прикрываясь польскими транспортами? Или же просто патрулируют Северное море, которое самоуверенно считают своим?

Ну, что же, скоро это станет ясно.

В броневой рубке английского линкора царила деловая суета. Напряжённо всматривались вдаль офицеры, выжидая тот миг, когда на далёком горизонте покажутся мачты кораблей противника. Или не противника?

Вопрос этот до сих пор оставался открытым. Полученные в Лондоне инструкции были чрезвычайно туманными. Эскадре предписывалось прощупать берега Дании, пройдя вблизи них, но ни в коем случае не вступать в бой с немцами. Если… те не начнут первыми!

Адмирал Холланд скривился. От таких приказов хотелось только плеваться и вспоминать заученные в далёкой молодости высказывания боцмана Джонсона. Тот был большой мастак виртуозно выражать свои мысли на портовых жаргонах, неизвестных молодому лейтенанту, но понятных всем, без исключения, матросам корабля, на которых довелось начинать службу будущему адмиралу.

— Господин вице-адмирал, зачем вы объявили боевую тревогу? — Попытался вмешаться в течение событий лощёный коммандер, представлявший на эскадре адмиралтейство.

— Господин Хиггинс, я советую вам не вмешиваться в те дела, в которых вы ничего не понимаете! — Зло оборвал его адмирал. — Я не собираюсь дожидаться до того времени, когда немцы начнут нас топить!

— Но указания адмиралтейства! — Продолжил коммандер, проглотив оскорбление.

— Лорды-адмиралы далеко, а противник рядом! — Усмехнулся вице-адмирал. — А когда оттуда прилетит первый снаряд, вы сами будете меня просить открыть ответный огонь.

Адмирал отвернулся от надоедливого представителя вышестоящего начальства.

— Господин капитан, проснитесь! — Кто-то тормошил Ганса за плечо, пытаясь привести его в рабочее состояние.

— Что случилось? — Мгновенно проснулся капитан-лейтенант.

— Появились цели! — Посыльный был очень серьёзен. — Много целей! Не менее десяти с каждой стороны!

— Тревогу объявили? — Ганс натянул белую фуражку, по неписанной традиции полагающуюся только командиру подлодки, и заспешил в рубку.

— Так точно господин капитан, сразу после доклада акустика обер-лейтенант Мюллер объявил боевую тревогу.

Капитан-лейтенант втихомолку помянул чёрта, но не удержался и добавил несколько слов на русском языке, который за время нахождения в плену восприняли все немецкие члены экипажа, несмотря на строгие запреты командиров НКВД и немецких офицеров. Слова, конечно, принадлежали к самой запрещённой части русского языкового наследия. Но как утверждали советские матросы, без мата на флоте невозможно. На тренировках и учениях они действительно помогали. По крайней мере, славянские маты оказались намного действеннее немецких проклятий, когда было нужно заставить выполнять свои функции неработающее устройство. А тем более, когда нужно было воздействовать на людей, причём независимо от национальности.

Встретив вопросительный взгляд своего заместителя обер-лейтенанта Мюллера Ганс только кивнул головой.

— Всплываем на перископную глубину, — продублировал его кивок Рудольф, — пора посмотреть, кого нам принесло в столь неурочный час.

Вскоре пошла вверх труба перископа. Капитан-лейтенант откинул ручки, торопливо прильнул к окуляру, провел взгляд над поверхностью воды, наконец, нашёл что-то важное, минуты полторы осматривал. Чертыхнулся. Развернул перископ на 180 градусов. На этот раз пауза была дольше, а после неё капитан, не стесняясь, выматерился по-русски.

— Обер-лейтенант Крамер, вам нужно посмотреть на это! — Ганс освободил место у перископа для своего русского заместителя.

Тот повторил действия своего немецкого командира, только воздержался от матерных комментариев.

— Что вы скажете, Петр Карлович? — Спросил капитан-лейтенант.

— Представительная эскадра! — Крамер освободил место у перископа, к которому немедленно приник обер-лейтенант Мюллер. — Линкор "Бисмарк", два тяжёлых крейсера, судя по всему "Принц Ойген" и "Адмирал Хиппер", два лёгких крейсера, несколько эсминцев и кто-то из "карманных линкоров", не смог определить.

— Это "Адмирал Шеер". — Дополнил его доклад Ганс. — Атакже, с другой стороны, польские лоханки, которые мы ожидали. — Два транспорта и эсминец.

— А за поляками кто? — Высказал сомнения Мюллер. — Акустик докладывал о группе не менее десяти крупных кораблей.

— Скорее всего, англичане. — Ответил ему Крамер. — И мне очень интересно — случайная это встреча, или нет?

— Сколько до поляков? — Спросил капитан-лейтенант.

— По докладам акустика, около двух миль. — Доложил Мюллер.

— Опустить перископ. Погружение на десять метров. Курс на поляков.

— Что вы решили, господин капитан-лейтенант? — Коснулся его руки Крамер.

— Я дал обещание утопить эти польские корыта! — Ганс был абсолютно спокоен. — И я это сделаю.

— Но план операции не предусматривал двух эскадр с линейными кораблями в этом районе? — Вмешался более осторожный Мюллер.

— Тем лучше! Подумают друг на друга! Нам будет легче уйти. — Отреагировал на его сомнения командир подлодки. — Петр Карлович, ваше мнение?

— Вы командир, господин капитан-лейтенант. Вам и принимать решение. — Отозвался Крамер. — Но я тоже думаю, что нужно атаковать. Иначе, зачем мы сюда шли через всю Балтику, да прорывались проливами.

Ганс с удовлетворением кивнул головой. Переход действительно был трудным. Крались вдоль самой кромки шведских территориальных вод, выйдя в открытое море только один раз для дозаправки и загрузки продуктов. Хорошо хоть идти можно было в подводном положении, благодаря тому, что русские не побоялись поставить на свои, и захваченные немецкие, лодки шнорхели, которые были известны ещё с первой мировой войны, но почему-то распространения не получили. Впрочем, надо признать, что пришлось долго тренироваться по их использованию. Но, тем не менее, выгода налицо. Даже датские проливы удалось пройти в подводном положении, пристроившись вслед за шведским пароходом. Неизвестно, было ли это случайностью, или договорено заранее, но получилось всё очень удачно. Помогло и то, что никому в рейхе не могло придти в голову ожидать переход подлодок противника в Северное море из Балтики. Скорее уж из Мурманска!

Лодка быстро сокращала расстояние до целей. Вот, капитан отдал приказ на всплытие. Приник к перископу, приказал готовить носовые торпедные аппараты. Дождался готовности и отдал приказ о запуске. Четыре толчка передались корпусу лодки, это смертоносные сигары покинули трубы торпедных аппаратов.

Потекли томительные секунды ожидания.

— Есть попадание! — Подал голос капитан-лейтенант, всматривающийся в силуэты польских кораблей. Есть второе! Одна цель накрыта! Есть третье попадание! Второй транспорт тоже накрыт!

Капитан оторвался от наблюдения.

— Убрать перископ! Срочное погружение! Рудольф, ныряем на пятнадцать метров. — Капитан-лейтенант Вольф снял фуражку и вытер пот, выступивший на лбу, несмотря на холод, царящий в лодке.

В полной тишине лодка скользила мимо торпедированных кораблей, которые сейчас торопливо набирали в пробитые трюмы холодную забортную воду. В ужасе метались по накренившимся палубам люди, пытаясь найти спасение.

Хотя подводников мало заботили чужие страдания. У них самих так мало шансов вернуться из этого похода, да и любого другого тоже, что не возникало никакого сомнения в правильности того, что они сделали. Люди, попросту, мстили за свою предстоящую смерть, в реальности которой никто не сомневался. Рано или поздно и они отправятся на морское дно в чреве своего плавающего стального гроба.

Командир отдал команду на всплытие, поднял перископ и отправил во второй польский транспорт пятую кормовую торпеду, компенсируя свой промах четвёртой. Зафиксировал попадание. Оторвался от перископа и отдал команду на немедленное погружение до максимальной отметки. Пора было уносить ноги из этого осиного гнезда, которое они так удачно разворошили.

Внезапный толчок бросил Зденека на палубу в тот момент, когда он почти решил вернуться внутрь парохода. Шторм начал стихать, успокоилось волнение и даже дождь превратился в мелкую морось, летящую по воле ветра вдоль поверхности моря. Корабль стал довольно быстро накреняться и Зденек осознал, что всему этому предшествовал взрыв где-то в центре корабля. Вскоре последовал второй. Корабль опять вздрогнул.

Зденек пытался лихорадочно вспомнить, что именно говорили в инструктаже по технике безопасности, проведённом солдатам его батальона перед погрузкой на пароход. Но память отказывалась вызывать из своих глубин те, так необходимые сейчас, слова. Зденек вспомнил только то, что нужно двигаться к корме, где должны находиться спасательные шлюпки. Но, вот, как это сделать по наклонной палубе?

Зденек почти решился бежать, когда его окликнули артиллеристы.

— Ты, дурень, куда собрался бежать? — Кричал ему высокий худощавый капрал. — Всё равно не добежишь! Давай лучше нам помогай!

Его напарники в этот момент выбивали крепления фальшнадстроек, пытаясь отделить одну из стенок. Зденек понял, что они правы. Лучшего спасательного плота и не придумаешь. Подхватил отброшенный ему багор и принялся за работу.

Командир польского эсминца капитан Плавски взрыв на первом транспорте уловил случайно. Разглядывая надоедливую серую гладь моря, он зафиксировал боковым зрением вспышку в стороне ближайшего корабля, который шёл немного впереди их эсминца. Вспышка была по другому борту, и только неяркий отсвет, на всё ещё низких дождевых облаках, заставил его обратить свой взгляд в ту сторону. Следом докатилась звуковая волна взрыва. А затем, перекрывая шок удивления, возникла вторая вспышка, и пришло понимание того, что их атаковали.

Атаковали несмотря на все уверения, как английского, так и немецкого командования в полной безопасности польского конвоя.

Понимание того, что их, в очередной раз, обманули подтвердилось следующим взрывом на втором войсковом транспорте их конвоя.

Но возникло удивление — за что?

За что отправляют на морское дно корабли с польскими солдатами? Кто это делает? Мозг быстро просчитывал возможные варианты.

Выгодно это русским! Но они не могут здесь оказаться ни при каких условиях.

В какой-то степени выгодно британцам! Но они могли просто не выпустить их корабли из портов. Это намного проще.

Абсолютно невыгодно немцам! Но они, вполне вероятно, могли вспомнить какие-то старые обиды, и попытаться втихомолку отомстить.

Минутные терзанья были прерваны новым взрывом под вторым транспортом. Торпеды, а это могли быть только они, не возникало никаких сомнений, пришли со стороны немецкой эскадры, в состав которой могли входить подводные лодки. Среди английских кораблей, ему это было точно известно, никаких подлодок не было. Все они стояли в портах, или несли службу в ближайших окрестностях береговой линии Великобритании уже два месяца.

Сомнения исчезли. Старый противник вспомнил не менее старые обиды и решился атаковать.

Оставалось только отомстить! Капитан Плавски одёрнул мундир флота польской республики, которым он подменил английский при выходе из порта приписки. Поправил фуражку и отдал команду выйти на рубеж торпедной атаки по немецкому линкору. Вытащил из портсигара очередную сигарету, не торопясь прикурил, жалея, что оставил в своей каюте коробку дорогих кубинских сигар. Берёг он их в надежде произвести впечатление на сослуживцев и родственников после окончательной победы. Но и в данной ситуации сигара вполне скрасила бы последние минуты жизни.

Всё ближе вставали фонтаны разрывов. Артиллерия немецких кораблей открыла огонь по вражескому эсминцу, вышедшему в самоубийственную атаку.

Капитан Плавски отметил пару особо близких попаданий. Пока, что всё шло нормально. Немецким кораблям тоже нужно несколько минут для определения точных координат цели. А он не собирается давать им время для этого. Поворот вправо, прямо, опять поворот вправо, вместо предугаданного налево, следом за этим, резко влево на тройной угол. Опять прямо до минимально рассчитанного расстояния реакции противника. Резкое торможение, до ожидания взметнувшихся столбов воды неподалёку от носа корабля.

В очередной раз повезло? Или капитан со шкипером, всё же, чего-то значат?

Их эсминцу удалось выйти на расстояние гарантированного поражения ценой двух попаданий. К счастью, вспомогательным 150-миллимитрровым калибром немецких кораблей. Впрочем, для них это, всего лишь, значило, что торпеды они сумеют отправить по назначению.

А вот самим уйти не удастся!

Торпеды, действительно, ушли.

Капитан Плавски попытался отвернуть от возможного места накрытия очередной порцией немецких снарядов, но было поздно. Первый снаряд главного калибра немецкого линкора вскрыл верхнюю палубу в носу корабля. А вторым накрыло командный пункт корабля, мгновенно превратив надстройки эсминца в нагромождение раскалённого металлолома.

Капитан цур зее Линдеман пытался маневрировать громадой корабля, но было ясно, что часть торпед, выпущенных поляками, обязательно попадёт в его линкор. Оставалось надеяться на броню, да молится.

Спустя мгновение корабль вздрогнул, затем ещё и ещё. Три торпеды! Капитан выругался. Тройное попадание даром не пройдёт. Вскоре это подтвердили доклады из трюмных отсеков. Появился крен на левый борт, вскоре достигший пяти градусов. Дифферент на нос достиг трёх градусов. Пока не критично, но в предстоящем бою будет сильно мешать. Хорошо хоть, что турбины не повреждены и маневренность осталась на вполне приемлемом уровне.

Но пора было переключать внимание на маячившую на горизонте английскую эскадру. Как уже было известно, англичане привели в этот район моря два линкора, два тяжелых крейсера, два лёгких крейсера, несколько эсминцев, которые сейчас устремились вперёд, давая возможность тяжелым кораблям перестроится из походного ордера в боевой. Британцы притащили с собой и эскортный авианосец, правда, в такую погоду толку от него немного. Но небо в любой момент может проясниться. И тогда он, а вернее его авиагруппа, превратится в очень грозного противника.

Нужно отдать приказ одному из крейсеров сосредоточить огонь на авианосце. Пара попаданий по палубе и его можно списывать со счетов. Но, впрочем, это уже головная боль адмирала, который появился на командном пункте.

Капитан выслушал очередные доклады и стал определять в какие именно отсеки правого борта можно принять воду для выравнивания корабля.

Вице-адмирал Холланд наблюдал самоубийственную атаку польского эсминца с первой минуты до последней. Когда третьим снарядом разворотило корму, просто оторвав эту часть корабля, уже мёртвый, к этому времени, эсминец перевернулся и пошёл ко дну.

Вице-адмирал перекрестился. Сомнения закончились. Пора открывать огонь. Непонятно, чего там мудрят в Лондоне, но ему всё окончательно ясно. Немцы как были врагами, так и остались.

Тихим голосом он отдал приказ, который немедленно продублировали для всех кораблей. Впрочем, командиры большинства из них уже разворачивались в боевой строй, не дожидаясь указаний с флагмана.

Адмирал ещё раз перекрестился. Теперь от него уже ничего не зависело.

Боже, храни Британию! А о себе мы позаботимся сами.

Линейный крейсер "Худ", бывший флагманом эскадры в этом походе, открыл огонь по врагу.

— Быстрее, вашу мать! — Ругался капитан-лейтенант Вольф, окончательно перейдя на русский язык.

Матросы работали как черти, торопясь перезарядить торпедные аппараты. Нужно было спешить. Небо стремительно очищалось от облаков и вскоре должны появиться самолёты. Или английские, или немецкие, что для их лодки не играет особой роли. Хотя немцев можно обмануть, вывесив флаг, но если те затребуют по радио пароль, то это станет провалом.

Наконец, последовал последний доклад и лодка устремилась в спасительную глубину.

Первым делом Ганс затребовал результаты прослушивания радио. Сообщения радиста впечатляли. На месте их недавней диверсии шёл бой между немецкими кораблями и английской эскадрой.

Эфир был забит бодрыми докладами, самоуверенными обещаниями, предсмертными проклятиями и паническими криками о помощи.

Выслушав доклад, Ганс велел идти к месту боя. Но вопросительные взгляды подчинённых он ответил, что не уйдёт отсюда, пока не потратит все торпеды. Пожал плечами Рудольф, которому было всё равно кого топить и где помирать. Одобрительно кивнул обер-лейтенант Крамер, в очередной раз убедившись, что не ошибся, когда требовал поставить командиром лодки именно этого офицера.

Капитан-лейтенант Вольф поймал себя на мысли, что ждал этого молчаливого кивка, как высшей степени одобрения своих поступков. Кажется, он попал под влияние этого русского капитан-лейтенанта. То, что у Крамера звание равное его, Ганс узнал ещё до похода. Вначале удивился, потом насторожился, а затем понял. Русскому просто не хотелось напрягать его лишний раз. Хотя, не оставалось никаких сомнений в том, кто настоящий командир подлодки.

А сейчас он был просто благодарен за то, что ему дали осуществить давнюю мечту — поквитаться с англичанами. За всё!

В молчаливом ожидании прошло время возвращения на место боя. О том, что оно близится, свидетельствовали доклады акустиков. Впереди шёл полноценный бой, с применением всех средств, имеющихся на кораблях обеих эскадр.

Наконец-таки, подвсплыли на перископную глубину и смогли оценить, что там происходит на самом деле. А картинка сильно поменялась. Во-первых, исчезли польские транспорты и эсминец. Во-вторых, вокруг кораблей противоборствующих эскадр вставали огромные фонтаны взрывов, свидетельствующие о работе главным калибром. В-третьих, тяжёлые клубы дыма свидетельствовали о том, что несколько кораблей серьёзно поражены и горят, причём, потушить огонь не удаётся. В-четвёртых, в германской группировке отсутствовал, по крайней мере, один тяжёлый корабль, хотелось надеяться, что и в английской, которою было плохо видно с данной точки, тоже что-то потопили.

— Кого будем топить, господин обер-лейтенант? — Спросил капитан подлодки у своего русского подчинённого.

— Англичан, кого же ещё! — Откликнулся Крамер, удивляясь непонятливости своего командира. В Москве, слава богу, не полные идиоты, и не пытаются заставить своих немецких подопечных воевать против немцев. Пока не заставляют. Но придёт время и для этого. Не сейчас, конечно. В данный момент достаточно того, что они вразумляют Британию, затеявшую эту войну, и надеющуюся, как обычно, отсидеться в стороне от основных событий данной бойни.

Не позволим!

Хочется вам войны? Воюйте! И не кивайте по сторонам, выискивая дураков, готовых вступиться за ваши интересы.

В британской группировке отсутствовал, как стало ясно из следующего радиоперехвата, линейный крейсер "Худ". Что вызывало удивление. Данный корабль был визитной карточкой английского флота не менее пятнадцати лет. На нём любили "держать флаг" командующие эскадрами и флотами адмиралы. Он вызывал гордость британского флота, как самый большой корабль мира. Пока не появился "Бисмарк". И вот два претендента на самые большие размеры сошлись в бою, где проверяются не только длина, ширина и глубина осадки, но и реальные боевые возможности. Итогом стал быстрый взрыв боезапаса "Худа" и его почти мгновенное погружение на дно моря.

Но оставался ещё один линкор, который успешно противостоял "Бисмарку". Хотя и на нём бушевали пожары.

Лодка опустилась на глубину и направилась в сторону английской эскадры.

29 августа 1941 года Северная Африка

— Сейчас начнут! — Подал голос начальник разведки корпуса. — Господин генерал, вам лучше спуститься в укрытие.

Подполковник был абсолютно прав. Роммель окинул взглядом недалёкую линию английских позиций, железные коробки танков лениво догорающих перед ними. Танков было много. И это радовало. Так как танки были британские.

Он повернулся и заспешил в дот, подготовленный командиром дивизии для себя, а сейчас используемый генералом Роммелем. Генерала Штрайха тяжело ранило и его пришлось срочно отправить в тыл. Ну, а командующий корпусом решил показать, что ещё не забыл, как командовать дивизией.

Генерал спустился к амбразуре наблюдательного пункта. Приник к окулярам стереотрубы, ожидая того момента, когда британские танки пойдут в атаку.

Шаткое двухмесячное перемирие закончилось, так и не успев перейти из разряда тайных договорённостей в реальные соглашения.

Закончилось атакой английских частей на немецкие позиции. Что и следовало ожидать. Если британцы не пожалели своего французского союзника и атаковали его флот, как только им стало это выгодно, то что нужно было ожидать врагу. Пусть и врагу, предложившему заключить тайное соглашение.

Роммель всё больше убеждался, что это решение было ошибкой. Оно дало английским генералам возможность усилить свою группировку в Египте до полного превосходства над его войсками. И сейчас он может только отбиваться.

Молчит и берлинское руководство, толкнувшее его в эту сомнительную авантюру — договариваться с англичанами. Непонятно, на что они рассчитывали? Что англичане испугаются захвата Европы большевиками? Но в Лондоне решили не торопиться с испугом, и подождать. И немедленно получили подтверждение своим сомнениям. Вермахт, вскоре, смог остановить Красную армию и даже перейти в наступление. Пусть и на одном участке фронта, но очень важном для существования рейха. Конечно, в Польше не удалось достигнуть ни французских, ни тем более польских успехов тридцать девятого года. Но ведь и противник был другой!

Даже командующий Африканским корпусом наполнился гордостью после сообщения о взятии Варшавы. Радовало, что полководцы Вермахта оправились от поражений первых недель войны и сумели показать большевикам своё умение воевать. Правда, длилась эта гордость недолго. До первого трофея в виде английских газет.

Британские корреспонденты с ядовитым сарказмом комментировали ход войны в Польше, на разные лады повторяя высказывание командующего английской армией генерала Брука, обозвавшего Варшавскую операцию — "дракой слепых с кривыми".

Роммель тогда сильно разозлился! Разозлился до такой степени, что чуть не отдал команду об атаке, в попытке наказать этих "надутых британских индюков". И только скромный запас горючего и снарядов удержал его от этого опрометчивого поступка. Конечно, операция по взятию Варшавы не стала "шедевром военной мысли" и была проведена с таким количеством, видимых даже непрофессионалу, а уж тем более генералу Вермахта, ошибок, что просто удивляла свое несуразностью. Клюге, пробив фронт, вместо стремительного броска на юг три дня топтался на одном месте, зачищая свои тылы от несуществующих русских войск, которые уже успели выйти за пределы кольца окружения. Подойдя к городу, немецкие дивизии, зачем-то, вместо флангового охвата затеяли лобовой штурм, который позволил противнику окончательно оттянуться на заранее подготовленные позиции по линии Белосток-Люблин. Где русские и остановились, предоставляя немецким генералам наслаждаться триумфом вторичного взятия польской столицы.

Роммель, конечно, понимал, что к данному плану приложил руку сам Гитлер. Оттого дивизии и метались из одной точки в другую, как толпа слепых, ведомых одноглазым поводырём — Гитлером.

Русские генералы тоже не проявили себя в этой битве, просто бросив захваченную территорию, при малейшей опасности окружения. Но всё же на звание "слепых" не претендовали, скорее уж были одноглазыми, причём каждая армия оставшимся глазом смотрела в другую сторону.

Может, в русской армии и водятся "кривые", но он отнюдь "не слепой". И не мог не заметить подготовку британцев к наступлению. Но держался до последнего, надеясь на договорённости двухмесячной давности.

Всё это время англичане, не особенно таясь, но, всё же, не слишком торопясь, пополняли его запасы горючего, доставляли запасные детали к автомобилям, и, даже, кое-что для ремонта захваченной его частями бронетехники английского и американского производства. Периодически происходили встречи не особо важных лиц противоборствующих сторон, где, в очередной раз, повторялись, достигнутые в июне договорённости. На этом всё и заканчивалось. Противники попросту не верили друг другу, старательно укрепляя свои позиции.

Вот только, британцем было намного легче. К ним беспрерывным потоком текли подкрепления. В то время, как солдаты его корпуса вынуждены были отдать одну дивизию на поддержку германских войск в Греции.

Истины ради, дуче возместил эту потерю поставкой двух своих дивизий, но реальные боевые возможности итальянских частей давно уже не вызывали у офицеров его корпуса ничего, кроме улыбки. Итальянцы хороши во втором эшелоне, где они отлавливают разбежавшихся солдат противника и блокируют ещё обороняющиеся гарнизоны. Но абсолютно непригодны в наступательной, да и оборонительной, операции против серьёзного противника. Что доказали бои в Северной Африке, продолжающиеся с самой весны. Итальянцы, при малейшей опасности окружения, с лёгкостью бросали позиции, не менее легко сдавались в плен. Не выдерживали прямых ударов британских войск, хотя это, почти всегда, удавалось немцам. Конечно итальянские дивизии двухполкового состава были слабее и численно, и по вооружению, и немецких, и тем более британских аналогов. Как шутили сами итальянские офицеры, единственная выгода в этой ситуации, это большее число генеральских должностей.

Вот и сейчас, он расположил дивизии столь нестойкого союзника в тех местах, где по сведениям разведки, атака противника маловероятна. Пока, что ход боя подтверждал его расчёты. Британские бронетанковые бригады вгрызались в линии обороны немецких дивизий, стремясь пробить кратчайший путь к Каиру, который он оставил за собой.

Англичане не держали своих обещаний! Он, в качестве компенсации, отказался от договорённости оставить столицу Египта. Наверное, зря! Александрию удержать намного проще.

Но с кем поведёшься, от того и наберёшься.

Британцы после потери Каира, а вернее, после жуткого нагоняя, устроенного Черчиллем своим генералам, стали цепляться за каждый бархан, не представляющий с военной точки зрения никакой тактической, а, тем более, стратегической, ценности.

Впрочем, идея жёсткой обороны давно витала и в головах офицеров его штаба. При тотальном превосходстве противника другого варианта просто нет. А то, что англичане не отказались от силового варианта решения Египетской проблемы, командованию Африканского корпуса было известно давно.

Неизвестен был только срок перехода английских войск в наступление. Вернее, неизвестно было то событие, после которого британцы должны возобновить войну. Пока, им выгодна сложившаяся ситуация.

Русские колотят немцев, те стараются дать сдачи.

Полная идиллия, по понятиям лондонского кабинета министров.

Правда убивают возмутительно мало!

И старательно продолжают выстраивать свою политику на основе собственных интересов, возмутительно игнорируя устремления британского льва. Мерзавцы, да и только!

Даже, оказавшиеся в сложном положении, немцы не торопятся отдать столицу Египта, как обещали два месяца назад. Правда, британцы тоже не спешат выполнить свои обязательства. Но ведь это Британия! Она имеет на это право!

А уж, что вытворяют русские — вообще ни в какие рамки не идёт! Взяли и оккупировали Иран! Роммель тогда долго смеялся над передачами английских радиостанций и статьями британских газет. Возмущению не было предела! Причем, все говорившие и писавшие искренне верили в тот бред, который они несли. Главной идеей всех этих возмущённых воплей была мысль об исключительном праве Британской империи нести цвет цивилизации всей отсталой Азии. А тут какая-то дикая Россия смеет влезать в зону жизненных интересов Великобритании! Тем более, учитывая, что русские армии эту зону жизненных интересов разодрали надвое. Причём, как проговорился один из британских политиков, опередили английские войска недели на три, оставив те стоять у границ Ирана в недоумении и злости.

Кто-то из генералов его корпуса на очередном совещании штаба даже предложил выпить за здоровье русского диктатора. Право дело, Сталин это заслужил, прищемив хвост британскому льву. Черчиллю пришлось сделать хорошую мину при плохой игре, ограничившись отправкой в Москву очередной ноты протеста. Хотя, Москва с Лондоном так часто обменивались подобными документами, что внимание на них перестал обращать даже фюрер. И только доктор Геббельс не уставал устраивать очередное представление из подобных событий.

Удивляло то, что в Берлине, по-прежнему, верили в вероятность договора с Лондоном. Все сообщения генерала Роммеля о подготовке английских войск к наступлению, вызывали в ОКВ нездоровый скепсис, подкреплённый известными только в верховном штабе договорённостями. Что именно знали в Берлине, но не считали нужным докладывать своим подчинённым на многочисленных театрах боевых действий, оставалось загадкой для командующих подчинёнными армиями. Но присяга и необдуманное согласие участвовать в заговоре против фюрера, удерживало генерала Роммеля от принятия собственных решений. Приходилось ждать указаний Берлина.

А там творилось что-то непонятное. Умер от сердечного приступа, не вызывающий, своим состоянием, никаких серьёзных опасений врачей, фельдмаршал Витцлебен. Накрыло близкими бомбовыми разрывами дома нескольких других высокопоставленных генералов, активных участников заговора, как было известно в штабе Африканского корпуса. Удивляло то, что русские бомбили, в основном, заводы, вокзалы, воинские гарнизоны и старались поразить расположение рейхсканцелярии, служившей основной ставкой фюрера с начала войны на востоке. И, пока, оставляли в покое жилые кварталы, в которых и находились особняки данных генералов. Впрочем, особо информированные источники сообщали ему, что бомбы там оказались английские! Что, опять заставляло задуматься: англичане гадят "под шумок", или же они договорились с русскими. И просто изображают нейтралитет, обманывая его.

Нужно признать, что в штабе Африканского корпуса не всегда верили даже своим итальянским союзникам, а тем более никому не приходило в голову доверять своему противнику. Вот только активно противостоять своему врагу у корпуса не было сил. Неизвестно было и точное время наступления англичан. Генерал Окинлек назначал то одну дату, то другую. Потом из Лондона приходил очередной приказ и появлялась третья. Лондон чего-то ждал!

Ждал и генерал Роммель. И, наконец, дождался того важного знака, мимо которого не могли пройти ни англичане, ни немцы.

Позавчера в Северном море немецкая эскадра наголову разгромила британский флот Северного моря, если верить пропагандистам доктора Геббельса. На морское дно отправились два английских линкора, авианосец, тяжёлый крейсер и несколько кораблей помельче рангом. О своих потерях ведомство пропаганды, естественно, не сообщало.

Или, как передавали коллеги немецких "совратителей истины" в Лондоне, английская эскадра оказала достойный отпор "всему" немецкому флоту. Как сообщало британское адмиралтейство, доблестный английский флот сумел вывести из строя большую часть кораблей противника.

Но вывести из строя и утопить, это разные вещи.

Одно было ясно! Британцы потерпели поражение, если прибегли к таким сдержанным формулировкам.

А с другой стороны! Это, какое поражение нужно было нанести английскому флоту, если они признали, что "оказывали сопротивление" противнику?!

Никаких подробностей пока известно не было. Всё, что удалось выяснить в Берлине, это то, что флот переходил на север Норвегии для действий против русских войск, которые уже оторвали от этой страны довольно изрядный кусок. И не имел приказа нападать на англичан.

Британцы атаковали первыми — пришлось обороняться!

Потеряли один тяжёлый крейсер, один лёгкий крейсер и практически все эсминцы и подводные лодки. Сильно повреждены все остальные корабли, так как бой начался на короткой дистанции, по морским меркам, практически в упор. Потери, конечно, страшные, если не считать, что от английской эскадры почти ничего не осталось. Да и то, что смогло уползти к берегам метрополии, пригодно только на металлолом. Победа столь явная, что германские адмиралы могут зачеркнуть Ютландское поражение. Хотя, ещё не ясно — кто же всё-таки вышел победителем из этого боя, настолько сомнительны его результаты. Да у британцев утонуло больше кораблей, но если посчитать общее число кораблей Великобритании и Рейха, то для Англии потеря двух линкоров неприятна, но не смертельна, настолько много этих бронированных утюгов наплодила в своё время полководческая мысль британского генштаба. А вот для Германии выведение из строя нескольких тяжёлых кораблей означало сведение зоны боевых действий к прибрежным районам. Хотя кригсмарине и не пытались претендовать на доминирование в море, предпочитая жертвовать не столь дорогими подводными лодками и старательно сохраняя свой надводный флот.

Англичане всегда довольно терпимо относились к сухопутным поражениям, ссылаясь на то, что Британия — морская, а не сухопутная, держава. Несколько морщились, если их ставили на место в морских сражениях вблизи не контролируемых ими берегов. И жутко обижались, если топили корабли их флота. Самого сильнейшего в мире! Особенно поблизости от берегов метрополии!

И любая попытка оспорить это утверждение вызывала в Лондоне такую бурю эмоций, что разрешить их могла только повторная битва. Если не на море, то на суше. Как заявил командующий английским флотом адмирал Тови: "Мы не собираемся никому прощать гибель наших моряков!"

Следовало ожидать немедленных действий англичан. И ставить жирный крест на так и не завершённых переговорах. Может, это и к лучшему. Состояние неопределённости надоело всем, даже тем, кто был информирован о причинах приостановки боевых действий.

Обидно, но пробным камнем в этом самоутверждении английской войск придётся быть Африканскому корпусу германской армии.

Генерал Роммель дождался окончания огневой подготовки англичан. Как только промежуток времени между разрывами снарядов, падающих вблизи его блиндажа, достиг паузы в четверть минуты, он немедленно отдал приказ выдвигаться в траншеи. Следовало ожидать подхода британских пехотинцев, следовавших за "огневым валом". Ещё одной новинкой, пришедшей с проклятого восточного фронта.

Любые новшества в военном деле немедленно проникают ко всем воюющим сторонам, ограничивая срок действия нововведения только здравым смыслом противоборствующих штабов. Сумели они понять важность новинки — и скоро её применят против тебя! Опоздали с осознанием важности данного устройства или действия, и у тебя есть непродолжительное время, до того важного момента, когда солдаты с воюющих фронтов достучатся до вышестоящего начальства.

А дальше всё зависит от уровня потерь. Чем больше народу полегло в стандартных боевых операциях, тем быстрее проснутся военные чиновники, опасаясь неизбежного расстрела за свои "трудовые подвиги".

Вот, и идея "огневого вала", и артиллерийской подготовки, применяемой в два этапа, с большим количеством стволов на километр траншей, пришла с восточного фронта.

Предшествовало этому осознанию такое количество потерь, что доктор Геббельс до сих пор страшится озвучить эти цифры, несмотря на прошествие двух месяцев.

Но всё же главный вывод командование Вермахта сделало, применив новую тактику, вначале на восточном фронте, а сегодня и против британского противника.

Те, в свою очередь, применили нововведение против немецких войск. Использовали огневой вал, под прикрытием которого британская пехота почти добралась до немецких траншей во время первой атаки.

Ничего сверхественного в новой тактике не было. Просто раньше в ней не было необходимости. А сейчас вот появилась. И приходится учитывать возможность того, что противник попытается тебя обмануть любым из известных ему способов. Неведомо только, какую именно схему, из многих возможных, применят здесь и сейчас против его войск. Приходилось надеяться, что британцы повторятся.

Но не повезло.

Стоило солдатам германского Африканского корпуса занять свои позиции, выискивая цели в частых цепях наступающей английской пехоты, как немедленно их накрыло второй серией английских снарядов. Британцы всё-таки додумались до огневой подготовки в два этапа.

Взвыли в воздухе снаряды английских гаубиц, нашли ту точку, в которой сосредоточились самые большие неудачники данного участка фронта, разметали осколки по окрестностям, сообщая другим солдатам противника о своём прибытии.

Генерал мгновенно был сбит с ног, сверху упал лейтенант охраны, затем ещё кто-то, надёжно прикрывая командующего Африканским корпусом от визжащих наверху осколков.

Вскоре его подхватили под руки и потащили с открытого наблюдательного пункта, на который он так неосмотрительно поспешил выйти, в спасительную глубину дота. Оказавшись в коридоре, генерал освободился от посторонней помощи и заспешил к стереотрубе.

Обидно, но его обманули. Не смертельно, но потери его полков сильно вырастут. Хотя, британцам это не поможет. Он, пока, не применил и половины своих сюрпризов.

Хотелось бы посмотреть на ту умную голову, которая сумела убедить консервативные английские штабы поучиться у русских генералов. Событие почти немыслимое! Великобритания перенимает военный опыт от варварской России.

Интересно, чем Красная Армия удивит своих врагов в дальнейшем? Остались ли новинки? Или большевики сделали ставку на одномоментное применение всех новшеств?

Вопросы, одни вопросы.

Кто та умная голова, которая додумалась до всех тактических новинок? Генерал Роммель понимал, что через пару лет войны любой грамотный генерал дойдёт до большинства этих нововведений сам, но угробив тысячи солдат в обретении этого опыта. А тут мгновенное озарение — и даже тупые солдафоны и карьеристы, а таких хватает в каждой армии, начинают применять новейшие тактические приёмы против Вермахта. По мнению Роммеля самой лучшей сухопутной армии мира, что он неоднократно доказывал за последние месяцы в североафриканских боях.

Хотелось бы попасть на Восточный фронт и посмотреть на большевистских генералов поближе. Но фюрер упорно держал его на юге в роли весьма эффективного пугала для британских полководцев, категорично утверждая, что "лучше Роммеля с этой задачей никто не справится". Что льстило.

Действительно, английское командование решилось перейти к активным действиям против его корпуса, только достигнув пятикратного превосходства в живой силе и четырёхкратного в бронетехнике. О самолётах командующий Африканским корпусом старался даже не вспоминать. Те жалкие крохи, которые достались на его долю после очередного перераспределения сил люфтваффе между фронтами, просто обидно было называть авиацией. Две сотни самолётов различных типов не могли остановить британские бомбардировщики, которые почти безнаказанно высыпали бомбы на его позиции, нагло игнорируя огонь 37-миллиметровых зениток.

Роммель улыбнулся. Пусть у него мало войск, но он очень хорошо научился их прятать. Уже вторая волна английских бомберов старательно перепахивает пустынные барханы, на которых нет ничего, кроме заботливо приготовленных ложных позиций. Плохо, конечно, что уходят они почти без потерь, но зенитки оказалось очень эффективным противотанковым средством. Вот и приходится оставлять без прикрытия небо, сооружая многочисленные противотанковые заслоны.

Первый из них уже применили. Часть 37-миллиметровых зениток старательно замаскировали перед огневыми позициями пехоты, сознательно рискуя ими. Как оказалось, не зря. Пущенные в первой волне легкие английские "крейсерские" танки прекрасно горели от попаданий их снарядов. Поэтому остановились на довольно большом расстоянии и отползли назад, украсив пейзаж дымящими железными коробками.

На втором рубеже стояли выпрошенные у фюрера для фронтовых испытаний новейшие 50-миллиметровые автоматические зенитные пушки. Две батареи "пятидесяток" поджидали "тяжёлые крейсеры", которые недавно попали в Северную Африку, для замены абсолютно неэффективных крейсерских танков первых серий. Впрочем ни по массе, как квалифицируют свои танки русские, ни по калибру орудия, как это принято в панцерваффе, данные творения британских танковых заводов не могли претендовать на звание тяжелых. Что-то близкое к Pz-3, но всё же слабее и по массе и по вооружению, хоть и не значительно.

Был и третий рубеж, на котором солдаты Африканского корпуса вкопали в песок по самые стволы главную ударную силу генерала Роммеля, его последний аргумент против бронетехники противника, знаменитые "ахт-ахт". Эти танкобои должны были встретить третью волну бронетехники англичан из тяжелых "пехотных" "Матильд" и "Валентайнов". Эти тихоходные и слабо вооружённые черепахи, тем не менее, были прекрасно бронированы и доставили танкистам Африканского корпуса немало неприятных минут. Но снаряды "восемь-восемь" вскрывали даже их.

Помогали они и на Восточном фронте, оставаясь практически единственным средством борьбы с русскими тяжелыми танками, носящими данное название по полному праву.

Проклятый Восточный фронт, как гигантский насос, выкачивал все резервы и пополнения, предназначенные для усиления войск Африканского корпуса. Стоило только ему выпросить в Берлине очередное пополнение, как что-то происходило в Польше или Пруссии и "его части" оказывались там, порой даже не успев перекрасить защитный пустынный камуфляж. А там их немедленно перемалывала русская артиллерия, или авиация, превращая полноценные дивизии в сводные полковые группы. И так безостановочно. Хотя, по словам Паулюса, бывшего его главным источником информации всё это время, на Востоке сейчас относительное затишье. Которое в любой момент может закончиться взрывом.

Единственным облегчением для Германии оставалось то, что большевики по какому-то непонятному капризу так и не решились вторгнуться в Венгрию и Хорватию, за которыми скрывалось "мягкое подбрюшье" Южной Германии.

Вполне возможно, что не хотели заводить дополнительных врагов, пока для них был неясен турецкий вопрос.

Турки, то громогласно бряцали оружием, получив очередной "бакшиш" из Берлина, да и Лондона тоже, то вдруг замолкали, пересчитывая советские дивизии на своих границах. А тут, очень удачно для русских вспыхнул курдский мятеж, если те не организовали его сами. И пришлось турецким аскерам спешно откатываться от границ советского Закавказья, спасая восточную часть страны от резни, устроенной курдами, мстящими за долгие годы издевательств своим главным врагам. Был у турецкого командования шанс решить эту проблему, загнав своего противника обратно в горы и ущелья Курдистана, но тут большевики ворвались в Иран, и к курдам непрерывным потоком потекли боеприпасы и оружие. Зашевелились русские танковые корпуса в Грузии, помогая своему курдскому союзнику, и турецким генералам пришлось спешить обратно на границу. Курды немедленно объявили об образовании независимого государства и пришлось хвататься за голову англичанам, в раздумье, как спасать северный Ирак, населённый теми же курдами.

Сталин сумел заварить в Азии такую крутую кашу, что расхлёбывать её придётся не один год.

— Господин генерал, кажется, пошли! — Отвлёк его от раздумий начальник штаба дивизии.

Англичане действительно выбрались из окопов и прикрываясь "огневым валом", который они уже продемонстрировали утром, заспешили к немецким позициям.

Генерал махнул рукой, отдавая команду о выдвижении из укрытий, прекрасно понимая, что на данном этапе его попытки управлять течением боя были важны, только для офицеров его штаба. Полевые командиры батальонов и рот, прошедшие половину Северной Африки, давно разобрались в ситуации и уже распределяли своих солдат по боевым позициям. Что, в очередной раз, доказывало — офицеру нужно получить собственный боевой опыт. А все указания вышестоящего начальства и наставления уставов нужны только для коррекции этого опыта.

Англичане не обманули ожиданий немецкого командования, построив порядки наступающих танковых бригад по самым "новейшим" наставлениям уставов конца тридцатых годов. Как и полагали тогда, впереди шли лёгкие и средние танки, а позади них, прикрывая их огнём, двигались тяжёлые. Вполне разумное построение, учитывая боевые возможности противотанковой артиллерии того времени.

В германских уставах написано то же самое. Вот только "танковые гении" вермахта давно отошли от этого шаблона, перестраивая боевые порядки панцеров по своему усмотрению, в зависимости от конкретной ситуации.

Русские же пошли ещё дальше. В качестве танков прорыва они используют самые тяжёлые, а в качестве огневой поддержки пускают свои великолепные самоходки. А когда брешь в обороне пробита, в прорыв бросают танковые корпуса из средних Т-34. И тогда берегись всё живое!

Средний? Роммель раздражённо дёрнул головой. У большевистских комиссаров извращённое чувство юмора. Немецкий средний Pz-3, да и тяжелый Pz-4, легче русской тридцатьчетвёрки последней модификации почти на десять тон.

Ему бы сотню этих "средних" танков, и он бы вкатал бронетанковую дивизию англичан в песок. А несколько десятков самоходок русского производства, в придачу, позволили бы перестрелять и всю пехоту вместе с артиллерией.

А ещё бы русские противотанковые ружья и гранатомёты. А ещё бы зенитные самоходки, которые большевики недавно показали в Польше. А ещё бы…

А ещё бы русских солдат для замены никчемных итальянцев.

И тогда бы он остановился только на берегу Индийского океана.

И всё-таки. Откуда у русских столько новейшего оружия? И откуда у них опыт его применения?

Даже самому гениальному полководцу нужно время для этого. Русские генералы, по мнению командующего Африканским корпусом, не претендуют на звание гениев стратегии и тактики. Впрочем, нужно посмотреть на них поближе, но, опять же, не позволяет фюрер, приславший вчера очередной приказ о необходимости удерживать Египет. Хотя, никакой практической ценности Каир не имел.

Это вынужден был признать даже генерал Роммель, старательно цепляющийся за столицу Египта, вопреки мнению большинства командиров своих дивизий, заявивших ещё два месяца назад, что нужно отходить к побережью Средиземного моря, раз уж война пошла не так, как её планировали в Берлине.

А война выписывала причудливые пируэты, то даваянадежду на благополучный исход планируемых операций, то обрекая на пораженческие настроения, когда вместо предсказанного успеха выходило поражение в самых выигрышных ситуациях. Никто не ожидал, что беспроигрышный мощнейший удар всеми силами в первый день войны приведёт не к победе, как было во всех предыдущих операциях в Европе, а к страшному разгрому, оправиться от которого в столь короткое время мог, по мнению командующего африканским корпусом, только вермахт. Ведь и поляки, и французы такого удара не выдержали.

Не держали его и англичане, просто британский темперамент и традиционное хладнокровие англосаксов позволяли отбросить сомнения в победе и взяться с новыми силами за достижение поставленной цели. Не получается справиться с врагом собственными силами? Значит нужно подключить кого-то ещё, кто сумеет это сделать лучше.

И кого совершенно не жалко.

И лучше большевиков врага не найти. Как говаривали англичане в далёком девятнадцатом веке, когда дипломатическое лицемерие ещё ограничивалось грубостью царящих нравов: "Как тяжело жить, когда с Россией никто не воюет!" К тому же всегда можно заявить, что твоим врагом является не конкретный народ, к которому вроде бы и предъявить нечего, а политический режим, вызывающий неприятие у любого "демократического" деятеля.

В данный разряд кроме большевиков, вызывающих у Великобритании активную ненависть с далёких двадцатых годов, попал и Рейх, сразу, как только посмел заявить о наличии у него собственной политики, отличающейся от Британского понимания мироустройства.

Тем более приятно столкнуть лбами своих врагов! Что и англичане и постарались сделать.

Генерал Роммель прекрасно понимал всё это. Он только не мог объяснить, как удалось столкнуть лбами Гитлера и Сталина, которые старательно избегали войны между собой до самого последнего момента. Шли на уступки, невыгодные обеим сторонам. Заключали договора, противные декларируемым целям. Но оттягивали срок начала возможной войны. А тут, вдруг, решились на неё. Вернее, решился фюрер, а советский вождь просто сумел воспользоваться предоставленными возможностями. Причём, очень даже неплохо воспользовался.

В цепи английских танков встали первые разрывы. Это заработали ещё уцелевшие зенитные орудия переднего края. Впрочем, жизни им было отведено несколько минут. До того момента, когда английские артиллеристы вычислять их расположение и накроют снарядами крупнокалиберных гаубиц. Что, вскоре, и произошло. Радовало, что до этого они успели вывести из строя изрядное количество лёгких танков британской бронетанковой дивизии.

Время лёгких танков закончилось бесповоротно. Отныне их можно использовать только для охраны колонн и для разведки.

Этот вывод немедленно доказал второй рубеж противотанковой обороны. Британские лёгкие "крейсеры" добрались на расстояние эффективного огня 37-миллимитровых противотанковых пушек. Остановились и нехотя задымили очередные английские танки. Открыли огонь остальные, стараясь поразить малозаметные орудия. Пока безуспешно, но как, показывал боевой опыт, поле боя всё равно останется за танками, если у них есть поддержка тяжёлой артиллерии или, если они оборудованы более толстой бронёй.

Что и произошло на востоке, где стандартное противотанковое орудие вермахта получило презрительное прозвище "колотушки" или "дверного молотка", из-за невозможности пробить броню русских средних и тяжелых танков.

Но здесь его ещё можно было применять — большинство британских танков английского и американского производства пока не выбрались из категории лёгких. Это обязательно произойдёт, но пока у противотанковой артиллерии тридцатых годов есть шанс проявить себя в полной красе.

Его артиллеристы блестяще это подтвердили, заставив ещё уцелевших англичан оттянуться назад, освобождая место перед его траншеями своим более тяжёлым собратьям.

Пришло время проверки новинки, выпрошенной у фюрера под клятвенное обещание, что ни одно новейшее, секретное орудие не попадёт к противнику ни при каких условиях.

Британцы всё ещё рвались вперёд. Английских генералов можно понять. После стольких поражений нужно показать правительству, что они ещё чего-то стоят.

Нужно победить любой ценой! А потом докладывать о стоимости данной победы. Или, вообще, промолчать о своих потерях. Тем более, что вышестоящие штабы такая информация не особо интересует, если удаётся выиграть сражение. Людей в империи много, в крайнем случае можно поставить под ружьё не только население доминионов и довольно цивилизованной Британской Индии, но и дикие племена негров из африканских колоний. А освоить винтовку может любой дикарь.

На этот раз пришлось рискнуть и подпустить британские танки поближе. Тем ошеломительнее был успех. Новейшие британские "Крусайдеры", на которые английское командование возлагало столько надежд, не смогли противостоять снарядам 50-миллимитровой зенитной пушки, разработанной для борьбы с летящими на средних высотах самолётами. Останавливались, вспыхивали, даже взрывались при более удачных попаданиях, но рвались вперёд. К великой радости, было их не так уж и много. Последние удалось поджечь уже на позициях пехотного полка, используя для этого бутылки с бензином, так как дрянные итальянские гранаты не желали взрываться, когда от них этого требовали. Зато могли сдетонировать в любой другой момент. К сожалению, Африканскому корпусу приходилось использовать это творение итальянских военных заводов по той же самой причине, что и другое второсортное вооружение. Всё лучшее забирал Восточный фронт, и на Африканский театр военных действий попадали такие крохи, что и упоминать их было неудобно.

Англичане всё ещё надеялись пробить оборону немцев, устремляя вперёд третью волну танков, состоящую в основном из главного противника немецких панцеров — тяжёлых пехотных Матильд. "Толстокожая леди" спокойно выдерживала большинство попаданий, продолжая двигаться к траншеям немецких пехотных батальонов. Тем более, что большую часть противотанковых пушек уже расстреляли английские гаубичные батареи.

Бой подходил к своему пику. Вероятность победы одной из сторон пока не превышала положенных пятидесяти процентов, балансируя на тонкой нити удачи, которая могла оборваться в любой момент, перебросив очередной подарок фортуны какой-либо из воюющих сторон. Пока, несомненно, в фаворитах были англичане. И это подтверждалось тем, что британское командование, пожертвовав лёгкими танками, сумело выявить позиции немецкой противотанковой артиллерии и вывести ту из строя. Почуяв аромат победы, рванулись вперёд англичане, наматывая на гусеницы последние сотни метров до окопов противника.

"Пора!" — подумал Роммель. Тут же где-то позади хлопнуло орудие и передовой танк наткнулся на невидимую преграду.

Нет, не зря он называл своих солдат лучшими воинами мира.

Стреляли, одно за другим, орудия зенитного дивизиона. Вспыхивали английские танки, не дошедшие до вожделенных траншей противника какие-то десятки метров. Выпрыгивали из них горящие фигурки, катались по песку, пытаясь погасить коварное бензиновое пламя. Падали на землю передовые цепи английской пехоты, наткнувшиеся на пулемётные очереди. Колыхались в дымном мареве британские позиции. Вставали на них султаны земли, это гаубичный полк немецкой дивизии включился в контрбатарейную борьбу.

Бой был выигран.

Генерал Роммель повернулся назад, желая поздравить офицеров штаба дивизии с очередной удачей, и наткнулся на встревоженный взгляд начальника разведки корпуса.

— Что случилось, подполковник? — Удивился генерал.

— Господин генерал, прибыли несколько эсесовцев в больших чинах. — Ответил ему подполковник. — Требуют встречи с вами. Причём немедленно!

Заныло в дурных предчувствиях сердце. Что-то произошло в Берлине. Что-то очень плохое. И прибыли черномундирные по его душу. Неизвестно пока зачем? Просто что-то выяснить? Или арестовать? Но Гитлер вчера подтвердил его полномочия на командование корпусом. Не хотел беспокоить? Или ему не посчитали нужным сообщить? В последнее время в верхах происходили и не такие казусы.

Каждый из глав конкурирующих ведомств проверял до каких именно пределов распространяются его реальные возможности, вторгаясь в сферу деятельности других вождей рейха. Вершители судеб Германии готовились к возможному переделу властного пирога.

До их пустынного захолустья иногда доходили отдельные слухи, удивлявшие своей очевидной несуразностью, но пока ни одного официального подтверждения. До сих пор партийные бонзы грызлись только между собой, не вмешивая в свои разборки армию.

Но, ведь, когда-то это должно произойти! И лучше начинать устранение возможных конкурентов из армейского командования с такого вот далёкого от столиц уголка. Пока там решат разобраться, что же произошло на самом деле, можно навесить на подозреваемого такое количество грехов, что оправдаться невозможно будет ни при каких условиях. Или же просто пристрелить его, списав всё на несчастный случай.

Роммель вдруг понял! А, ведь, борьба уже идёт! И смерти фельдмаршала Вицлебена, и остальных генералов не случайны. Кто-то начал их активное устранение. И его очередь следующая.

Но почему он? У него нет ни высокого звания, ни солидной должности. Он не входит в верхушку заговора и не знает никаких тайн, нужных СС и гестапо. Правда, его любят солдаты Африканского корпуса и пойдут туда, куда он им прикажет. Этого можно испугаться. Но ведь он так далеко от Берлина, и реальных шансов попасть туда к началу мятежа вместе со своими дивизиями у него нет. Или же Гиммлер начал бояться всех генералов, имеющих авторитет в действующей армии. Но тогда придётся перестрелять половину командиров дивизий и большую часть фельдмаршалов, оставив вермахт без руководства, что в условиях войны просто самоубийственно. И не менее глупо.

Но нужно принимать какое-то решение.

— Господа офицеры, прошу вас покинуть наблюдательный пункт. — Отдал команду Роммель, одновременно придерживая рукой своего начальника разведки.

Остался и командир охраны, жестом удержав на своих постах двух автоматчиков подчинённого взвода. Данный лейтенант был просто находкой. Командующему Африканским корпусом не пришлось ни разу пожалеть о своём импульсивном решении перевести понравившегося ему командира разведывательного взвода на место начальника своей охраны. Был лейтенант умён, старателен, крайне выдержан, даже в самых критических ситуациях, и молчалив, что было не менее важным качеством для офицера, приближённого к командованию.

— Подполковник, вы со мной? — Задал Роммель давно мучавший его вопрос.

Начальник разведки старательно вытянулся, радуясь тому, что его кумиру понадобились личные услуги самого подполковника, а не только очередной "английский язык".

— Подполковник, я прошу вас собрать ближайшее из подчинённых вам подразделений вблизи этого наблюдательно пункта, как можно быстрее. — Роммель сделал короткую паузу, сглотнул накопившийся в горле комок, и продолжил. — Насколько я понимаю, снаружи будут солдаты батальона СС, входящего в наш корпус. Надеюсь, что их будет не слишком много. — Генерал опять сглотнул предательскую слюну, возникавшую непонятно откуда. — Если здесь раздадутся выстрелы, то я отдаю вам приказ уничтожить всех эсесовцев, которые окажутся поблизости.

Роммель дождался, пока начальник разведки корпуса осмыслит всё услышанное.

— Подполковник, и вы, лейтенант. — Повернулся он к начальнику охраны. — Вы можете уйти сейчас. И я не буду иметь к вам никаких претензий. Ибо, эта просьба не имеет никакого отношения к присяге, данной вами фюреру.

Генерал постарался сделать основной акцент на слове просьба, подождал некоторое время. Подполковник, находящийся под его влиянием с первого дня появления в корпусе, никаких сомнений не вызывал. Но как поведёт себя лейтенант? К большому удивлению генерала тот бросил руку к козырьку фуражки, подтверждая своё согласие, и двумя жестами разогнал своих автоматчиков по противоположным углам блиндажа.

Подполковник выскочил наружу, спеша найти и распределить своих подчиненных по нужным постам.

Оставалось ждать визита эсесовцев. Генерал вдохнул воздух. Постарался расслабиться, насколько это возможно в данной ситуации. Откровенно говоря, получалось плохо.

Лейтенант переместился к командующему корпусом, прикрывая генерала от возможных выстрелов от входной двери. Верилось, что это невозможно, но приходилось подстраховываться. Роммель заметил, что у лейтенанта расстёгнута кобура пистолета, оттянул защёлку своей. Честно говоря, не надеялся успеть вытащить положенный по уставу Вальтер раньше непрошенных визитёров, но хоть какое-то успокоение было.

Вскоре в проёме бронированной двери дота возник силуэт непрошенного посланца Берлина. Спустя некоторое время удалось рассмотреть и погоны с петлицами. Был эсесовец аж оберштурмбанфюрером, что удивляло степенью внимания к его персоне со стороны Гиммлера. Мог прислать и капитана. Чего там значит какой-то генерал Вермахта, отдавший службе Фатерлянду большую часть своей жизни.

Вошедший офицер СС долго приглядывался к находящимся в доте, старательно изображая плохое зрение. Наконец-таки, смог сделать вид, что обнаружил того, кого искал, вскинул руку в нацистском приветствии.

— Господин генерал, рад вас приветствовать. — Эсесовец откровенно издевался, игнорируя должность и звание Роммеля. — Должен вам сообщить, что вам необходимо срочно прибыть в Берлин для доклада фюреру о боевых действиях против английских войск в течение последних двух месяцев. — Оберштурмбанфюрер сделал вид, что не замечает реакции командующего Африканским корпусом и продолжил. — В случае же вашего несогласия, мне приказано задержать вас и доставить в нужное место в качестве арестованного.

Эсэсовский подполковник наслаждался предназначенной ему ролью. Наконец-таки ему удалось достигнуть положения, о котором он только мечтал в далёкие двадцатые годы. Когда его выкинули из армии на помойку при создании рейхсвера. Ему, выходцу из народа, прошедшему всю войну от первого дня до последнего в окопах переднего края, место в рейхсвере не нашлось. Не хватило заслуг! Зато в сто тысяч, ограниченные Версальским мирным договором, попали все наследники военной аристократии империи. Многие из которых просидели всю войну в штабах так и не понюхав пороха.

А также не ощутив запаха сгоревшего кордита, вони застарелых ран, тяжёлого амбре сопревшего на теле белья, смрада разлагающихся трупов, которые невозможно было убрать из-за пулемётного огня. Не познав тяжёлого отчаяния потери боевых друзей, не почувствовав боли рвущих тело пуль и осколков, и не осознав всей степени разочарования, когда Германия проиграла войну.

Зачем четыре года гнили в окопах? Зачем гибли целыми батальонами, повисая на колючей проволоке под секущим огнём пулемётов? Зачем травились газами, взрывались на минах, гибли от осколков снарядов? Зачем…?

Но теперь он отплатит за все свои унижения. Вот перед ним генерал, которого он может одним своим капризом обратить в ничто, в пыль, которую развеют ветры, и никто не вспомнит о существовании такого человека. Ведь, в приказе не упоминалось, что его обязательно нужно доставить живым.

— Могу вам сообщить, оберштурмбанфюрер, что разговаривал вчера с фюрером и никаких указаний о прибытии в Берлин он не отдавал. — Роммель успокоился. Это не желание Гитлера, а личная инициатива Гиммлера, или кого-то из его заместителей. А следовательно, никаких улик против него нет, а всего лишь подозрения. Но успокаиваться рано. Фанатичный блеск в глазах эсесовца настораживает. Этот может пойти на что угодно, если будет уверен, что сумеет оправдаться.

— Поэтому я считаю вас самозванцами. — Продолжил генерал. — И требую, чтобы вы сдали оружие.

Обнаружив направленные на них автоматы, двое других посланцев СС осторожно подняли руки вверх, но оберштурмбанфюрер рванул свою кобуру и выхватил парабеллум.

— Не дурите, оберштурмбанфюрер. — Постарался успокоить его Роммель. — Постараетесь открыть огонь, и тогда отсюда вы не уйдёте.

Но было поздно. Сверкнуло пламя на обрезе ствола парабеллума и упал на пол лейтенант охраны, прикрывший своим телом генерала. Затрещали автоматы, укладывая эсесовцев на пол, но хлопнул ещё один пистолетный выстрел. Роммель ощутил резкий удар в живот, согнулся пополам и стал оседать вниз, на тело своего верного охранника.

Загремели выстрелы снаружи. Вскоре в дот ворвался начальник охраны, кинулся к телу генерала, проверил пульс.

— Врача сюда, немедленно! — Привёл он в чувство солдат охраны. — Или найдите носилки! Двое носилок!

Лейтенант пытался открыть глаза, но те почему-то отказывались ему повиноваться. Его качало в такт шагам солдат его взвода, несущих своего командира к операционной. Наконец, он сумел приподнять непослушные веки, обнаружив над собой ослепительно синее небо.

"Где я? Почему меня качает?"

"Ну, конечно же! Мы с Магдой на озере, катаемся на лодке. А сейчас отдыхаем после томительных минут любви."

Он попытался протянуть руку, чтобы ощутить тело любимой, и провалился во тьму, окончательно теряя сознание.

Смертельно уставший хирург отбросил на стол с инструментами извлечённую пулю.

— Заканчивайте сами! — Бросил он своим ассистентам, повернулся и пошёл к выходу из блиндажа. Нужно хлебнуть глоток свежего воздуха, или следующим на операционном столе окажется он сам.

— Что с генералом? — Встретил его вопросом подполковник, дежуривший у входа всё время операции.

— Везение ему не изменило. — Хирург стянул лицевую повязку и вдохнул полной грудью воздух, поражающий своей свежестью после нескольких часов нахождения в операционной. — Рана, конечно, тяжёлая, но не смертельная.

— А лейтенант? — Осмелился спросить офицера один из солдат охраны.

— Мы не смогли ему помочь. — Хирург оглянулся на соседний блиндаж, служивший временным моргом. — У него была задета печень.

Солдат, выслушав это сообщение, отвернулся от офицеров, делая вид, что вслушивается в звуки затихающего боя. По его лицу текли слёзы…

30 августа 1941 года Севернее Кракова

— Что там? — Спросил генерал Катуков, отрываясь от стереотрубы.

— Сейчас начнут. — Отозвался начальник артиллерии армии, демонстративно зажимая пальцами уши.

Предупреждение оказалось не лишним. Мгновенно сверкнуло в окружающей темноте, взметнулись огненные столбы снарядов Катюш, расположившихся неподалёку, докатились оглушительные удары гаубиц большого калибра. Засверкало, загудело всё стреляющее оружие предстоящего фронта, возвещая о начале БОЛЬШОГО наступления, которого так ждали все части, сосредоточенные около старой польской столицы.

Генерал Катуков посмотрел на часы, отмечая время начала артподготовки, повернулся к командиру второго танкового корпуса полковнику Петрову.

— Ну, что, Иван, готовы твои орлы к наступлению?

— Конечно, готовы! — Отозвался полковник, перекрикивая гул артиллерии. — Почитай, три месяца этого наступления ждали.

Генерал только согласно кивнул головой. Действительно, три месяца ждали, пока в Кремле решатся на операцию такого масштаба, с использованием всей танковой армии. Не считать же таковой бросок к Лодзи месячной давности, в котором пришлось участвовать танковому корпусу его армии. Операцию тогда быстро свернули, хотя успех был налицо. Без особых проблем пробили фронт, легко ввели в прорыв танковый корпус, поддержанный двумя механизированными корпусами, не принадлежащими его армии. Легко продвинулись вперёд, беря город в клещи. Вышли на оперативный простор. И… получили приказ об отходе на вторые рубежи. А затем на третьи.

А потом, вообще, отход к самому Люблину, очередная переформировка и долгое ожидание, прерываемое только бросками к линии фронта отдельных бригад, задачей которых было ликвидировать очередной прорыв немецких дивизий.

Ждали, когда немцы выдохнутся. Кажется, дождались. В последние две недели батальоны Вермахта тупо бодали линии обороны советских армий, пытаясь оправдаться перед вышестоящими штабами, требовавшими стремительного выхода к Минску, Киеву, Каунасу и другим целям, намеченным в первоначальном плане войны.

Не получалось. По всей линии фронта наступило шаткое равновесие, выражавшееся в том, что советские и немецкие дивизии проводили в несколько раз больше, чем обычно, разведок боем, но так и не решались перейти в наступление, хотя бы, одной дивизией.

И те, и другие чего-то ждали.

Наконец-таки, наверху решили, что время пришло, и перебросили ближе к линии фронта корпуса армии, старательно ожидавшей этого часа в глубине обороны. Опять поменяли предполагаемое направление удара, передислоцировав армию из-под Люблина к Кракову, героически державшемуся более двух месяцев, несмотря на все усилия генералов Вермахта. Командование Центрального фронта решило, что город можно, и нужно удержать. Что и сделало, приковав к развалинам улиц несколько немецких дивизий, которые можно было с успехом применить в других местах.

Генерал Рокоссовский, в очередной раз, доказал, что не зря его назначили командовать фронтом. Большими, чем у него успехами мог похвастаться только Конев, но у Юго-Западного фронта в Румынии противник был попроще, а остающиеся в Югославии немецкие и итальянские войска к активным действиям не стремились, ожидая, чем закончатся бои в Польше.

Хотя, Конев уже десять дней сосед их фронта не с юга, а с севера. Больше недели Иван Степанович шерстил штабы Западного фронта, приводя те в чувство после покушения на Жукова, которому удалось уцелеть, хотя, ещё очень нескоро тот сумеет вернуться к своим обязанностям. А вот Ерёменко поплатился своей жизнью за недооценку противника. А может это не ошибка бывшего командующего фронтом, а его подчинённых. Но в любом случая вина генерал-лейтенанта Ерёменко, несомненно, присутствовала.

А вот, будь Жуков в этот момент на Центральном фронте, смог бы и уцелеть. В штабе Рокоссовского таких промахов не допускали.

Генерал Катуков повернулся и отправился в блиндаж. Стоило пожалеть свои уши. Он уже составил общее представление о мощи артподготовки, и торчать наверху почти два часа было несусветной глупостью.

Даже сквозь толщу земли и несколько накатов блиндажа долетали удары гаубиц особой мощности, составлявших резерв Ставки Главнокомандования. Командование желало прорвать фронт наверняка, не жалея снарядов для обработки позиций противника. Возникала уверенность, что после того огненного ада, что там творится сейчас, ничего живого в немецких окопах не останется. По крайней мере на первых двух полосах обороны, которые были достаточно изучены авиационной и наземной разведкой. А вот, что дальше? Опорные пункты в глубине немецкой обороны были известны намного хуже. И там противник имеет все шансы уцелеть.

Радует, что прорывать фронт не его бригадам тридцатьчетвёрок, и даже не приданным его армии полкам КВ-85, которые решено поберечь для боёв в глубине обороны противника. А кое-чему более старому. Впереди боевых порядков его частей сосредоточены батальоны двух особых тяжелых танковых бригад, на вооружении которых более сорока Т-35, почти всё, что осталось на ходу к данному времени, и более сотни трёхбашенных Т-28.

Пятибашенные гиганты Т-35, гордость танковых войск РККА недавнего времени, старательно прятали где-то на Украине, решившись применить их только в последний момент. Т-28 использовали в боях в Румынии и Болгарии, где они очень даже неплохо проявили себя в столкновениях со слабой артиллерией румынской армии, но не могли противостоять на равных противотанковым пушкам армии германской.

И тот и другой танк, по опыту боёв, экранировали дополнительной броней, что окончательно ухудшило, и так не очень хорошие, ходовые качества старых машин. И если для стремительных бросков по тылам противника они уже были непригодны, то для прорыва обороны их ещё можно было применять.

Что и решено было сделать.

Навесили на часть из них танковые тралы для прохождения через минные поля, установили на главной башне крупнокалиберные пулемёты для усиления огневой мощи, правда не на всех машинах. Придали для усиления два самоходных полка СУ-152, признавая, что стандартная короткоствольная 76-мм танковая пушка КТ-28 окончательно устарела не только для борьбы с современной бронетехникой, но и для стрельбы по укреплениям нового типа. Самоходки должны были поражать уцелевшие доты и дзоты, оставив "старичкам" честь расправляться с пехотой. Для этой цели их многочисленные пулемёты и 45-миллимитровые орудия дополнительных пушечных башен Т-35 вполне подходили.

— Как ты думаешь, Иван, сумеют тридцать пятые с двадцать восьмыми фронт пробить? — Обратился генерал к полковнику Петрову.

— Должны бы. — Ответил тот. — Здесь ведь не Финляндия с её линией Маннергейма. Немцы, конечно, на этом месте два месяца стоят, но не к обороне готовились, а к наступлению.

— Понесут ребятки потери! — Вздохнул Катуков.

— А куда деться? — Отозвался подполковник Титков, командир танкового полка КВ, переданного недавно в распоряжение второго танкового корпуса. — Иначе горели бы мы!

— Ну вас ещё поджечь надо суметь. — Отозвался полковник Петров. — У них со всеми экранами даже лобовая броня всё равно не больше пятидесяти-шестидесяти миллиметров, а у тебя лоб почти сто и по бортам семьдесят.

Новые КВ-85, добравшиеся до фронта ещё два месяца назад, отличались от своего предшественника довольно сильно. Прежним оставался только корпус, да и в том лобовые листы брони потолстели, достигая предложенных, ещё после окончания Финской, десяти сантиметров. Поменяли трансмиссию, переделали кое-что в двигателе, превращая танк из испытательного груза для тягачей в полноценную боевую машину. Разобрались и с вооружением, заменив слабую для тяжелого танка 76-миллимитровую пушку Л-11 на орудие калибра 85 миллиметров. Пришлось для этого полностью переделать как башню, так и зенитку соответствующего калибра, из которой и изготавливали новую танковую пушку. Так как одним из главных требований Ставки было сохранить экипаж из пяти человек.

Новая машина представляла собой столь грозного противника, что после первого знакомства с испытательными ещё вариантами командование Вермахта издало очередной приказ о запрете своим панцерам вступать в открытые поединки с новоявленным русским танком. Но недавно в танковые корпуса фронтов западного и прибалтийского направления стали поступать, изготовленные на уральских заводах, новые Т-34 с пушкой такого же калибра. Так, что придётся искать для тяжёлого танка новое орудие. Хотя чего искать? В составе полка подполковника Титкова есть пять экспериментальных танков, вооружённых 107-миллимитровым орудием. И командует этой ротой герой Советского Союза капитан Колобанов, умудрившийся два с половиной месяца назад подбить в одном бою двадцать два танка противника. Надо признать, что ему повезло, так как рядом оказался корреспондент "Красной звезды". Фотографии расстрелянной немецкой колонны вызвали такой ажиотаж в стране, что обеспечили опальному, провинившемуся на Финской, старшему лейтенанту не только следующее звание, но и медаль героя Советского Союза.

— Я о том речь веду, что экипажи на этих танках кадровые, довоенные ещё. — Продолжил свою мысль командующий Первой танковой армией. — А у нас треть состава из новичков. Нам бы эти ребята очень пригодились. А их на устаревшей технике в бой бросают. Погорят не за грош!

— Может и лучше, что экипажи там опытные. — Ответил ему командир Второго танкового корпуса. — Меньше погибнет в атаке.

— Ты полигонный опыт с боевым не путай! — Катуков прислушался к неутихающей канонаде. — Это твои бойцы три месяца из боёв не вылезали. А эти в настоящем сражении не были, за редким исключением. — Генерал положил на стол свою фуражку, вытер выступивший от духоты блиндажа пот. — Кстати, Иван. А сколько твои парни вражеской техники подбили за эти месяцы?

— Точно не считали, Михаил Ефимович. — Полковник Петров потёр в задумчивости лоб. — Но не меньше, чем пять сотен. А может и больше…

— А кто у тебя самый лучший? — Упорствовал Катуков.

— Конечно шестнадцатая бригада! — Командир Второго танкового корпуса даже удивился предложенному вопросу.

— А кто же ещё? — Подключился к нему подполковник Титков, служивший в данной бригаде одним из командиров батальонов до начала войны.

— Ой, Иван, свою родную часть хвалишь! — Улыбнулся Катуков.

— Да как можно, товарищ генерал. — Возмутился полковник. — Они ещё в первые недели войны почти три сотни немецких панцеров подбили. Да и потом! Кого чаще всего в бой бросали? Шестнадцатую бригаду! Кто любимой палочкой-выручалочкой у штаба фронта был? Опять шестнадцатая бригада! Каких ещё доказательств надо?

— Ну ладно, Иван Михайлович, убедил. — Подвёл итог разговора командующий первой танковой армией. — Тебе же от этого хуже, но отказываться от своих слов уже поздно.

— А в чём дело? — Насторожился полковник Петров.

— Есть у меня, товарищ полковник, одно очень важное задание. — Перешёл на официальный тон генерал Катуков. — Нужно принять группу иностранных журналистов. И обеспечить их всей необходимой информацией.

— Это каких же? — Удивился полковник. — Со всей Европой воюем. Англичан отшили. Кто там остался?

— Ты удивишься, но прислали их аж из Америки. — Генерал покачал головой. — Не знаю зачем они сюда прибыли. И подозреваю, что большая часть из них обычные шпионы. Но из Москвы передали приказ обеспечить им самые благоприятные условия. И показать ВСЁ!

— Как всё? — Продолжал удивляться полковник. — У меня же в корпусе новейшая техника?

— Я сказал то же самое. — Опять вздохнул генерал. — Но мне подтвердили этот приказ два раза. Причём, и про новейшую технику сказали, что можно демонстрировать, не сомневаться.

— Выходит, товарищ генерал, что-то новое на подходе есть? — Подключился к разговору подполковник Титков. — Раз, разрешают показать то, что в боях уже побывало?

— Хотелось бы верить. — Отозвался Катуков. — Нам, пока, ничего не сообщали.

— Получается, что нам нужно удивить потенциальных союзников. — Полковник Петров опять потёр лоб. — Или вразумить будущих врагов.

— Не знаю, Иван. — Генерал Катуков решительно натянул снятую фуражку. — Но встречать их тебе. Так, что готовься.

— А мне, товарищ генерал, свои коробочки показывать или нет? — Спросил подполковник Титков, прикидывая, как отреагируют на это сообщение командиры его штаба.

— Ну, ты, подполковник, тоже к нам относишься, — усмехнулся генерал, — следовательно, этот приказ и тебя касается.

— А сколько, хоть, их приехало? — Командир Второго танкового корпуса достал свой блокнот, собираясь определится с очередным указанием начальства.

— Человек сорок на весь фронт. — Генерал Катуков встал из-за стола. — К тебе назначено две группы по три человека. Учти, что, по крайней мере, двое из них военные разведчики.

— Стрелять мне их что ли? — Сплюнул полковник Петров.

— Зачем? — Отозвался генерал. — Сказали тебе всё показывать, вот и покажи во всей красе! Или твои орлы этого не стоят?

Генерал Катуков повернулся и пошёл к выходу из блиндажа.

Маргарет проснулась от жуткого гула, доносящегося снаружи. Подкинулась на жёсткой, неудобной кровати, на которой побрезговала бы спать ещё её бабушка. Но выбора не было. В этой части Польши, захваченной большевиками ещё два месяца назад, понятия об удобствах сильно отличались от её родного Нью-Йорка. Здесь считали, что крыши над головой и жёсткого матраса на кровати вполне достаточно для неприхотливого счастья. В отличие от Маргарет, которая старательно копила обиды, рассчитывая, со временем, поквитаться с этим старым козлом мистером Уитвортом.

Маргарет села на кровати, понимая, что снова уснуть в том жутком грохоте, что доносился из-за стен жалкой хибары, обзываемой местными поляками домом, просто невозможно. Посмотрела на часы. Радовало хотя бы то, что в любом случае вставать пришлось бы минут через сорок. Вспоминая расположение комнат, которые ей так старательно показывала радушная хозяйка, Маргарет проследовала в коридор, где из стоящей в углу бочки бросила несколько горстей воды в разгорячённое внезапным пробуждением лицо. Вернулась обратно, сбросила хозяйскую ночную рубашку, нашла свою одежду и начала торопливо одеваться.

К великому удивлению Маргарет, во дворе дома, в котором ей пришлось, с такими неудобствами, ночевать, ожидал её появления помощник фотографа Айвен. Старательно вслушивался в гул недалёкой канонады, фиксируя в своей записной книжке только ему понятные замечания. Оглянулся на её появление, как всегда улыбнулся, изобразил поклон головой. Опять отвернулся, всей душой отдаваясь своим непонятным занятиям.

Маргарет дёрнула носиком. Проклятый солдафон! Везде они одинаковые. Сколько она ни пыталась приручить его за эти долгие дни перелёта от родной редакции до этой, забытой богом, польской деревни, тот всегда дальше этого поклона не продвигался.

Или она не стоит большего?

То ли дело этот большевистский офицер, который отреагировал на её чары сразу, как только она вышла из самолета, доставившего их в Москву. Такая реакция стоила получаса прихорашивая, на которые этот солдафон отреагировал глупой усмешкой.

Хотя, внешность у, навязанного им, второго фотографа выше всяких похвал. Маргарет тайком вздохнула. Попадись ей такой на одной из авеню Нью-Йорка, побежала бы вслед, как собачонка, ожидая хозяйского взгляда, в качестве величайшей благодарности.

Но здесь всё по-другому! Здесь она главная! Чего бы не вообразил себе этот самец!

Самое обидное, что он ничего себе не воображал. Больше недели улыбался, кланялся, готовил аппаратуру, делал только ему нужные снимки, изображал дурацкие поклоны. И немедленно отворачивался от её взгляда, стоило только в ближайших окрестностях появиться очередной дребезжащей железяке.

Вот и сейчас, этот "мерзавец" торопливо заносил в свою записную книжку параметры и предположительные координаты большевистских батарей. Что-то шептал про себя, кивал головой, иногда смеялся, только ему понятным выводам.

Маргарет фыркнула, повела своим полным бедром, затянутым в ткань камуфляжной расцветки, за которую мистер Уитворт отвалил не одну сотню долларов. Неизвестно кто передал ему эту информацию об униформе большевистских бойцов Осназа. Неизвестно какими путями ему удалось достать эту ткань в количестве достаточном для пошива её костюма. Но это того стоило.

Поначалу Маргарет восприняла пятнистые штаны с курткой в штыки, не желая "быть похожей на Африканскую гиену".

Но главный редактор, пыхнул своей неизменной сигарой, осмотрел взглядом её фигуру, затянутую в самое лучшее платье, которое Маргарет смогла найти в своём гардеробе, покачал головой.

— Пегги, детка. — Отложил он в сторону свою сигару, что делал довольно редко, обозначая степень серьёзности разговора. — Ты, несомненно, самая большая стерва в моей газете. И умеешь дурить мозги мужикам своей аппетитной задницей. Но там, куда ты поедешь, совсем другие парни. Это не хлыщи с пятой авеню, а военные. У них другие представления о красоте.

Маргарет обиженно надула губы. Что именно нравится мужчинам, она знала не так уж и плохо. И не нуждалась в советах старого ловеласа. Тем более настали другие времена. Это во времена молодости мистера Уитворта женщине достаточно было натянуть штаны, чтобы стать центром внимания. Сейчас всё по-другому. Брюками никого не удивишь. Скорее изголодавшиеся по дамскому обществу офицеры обратят внимание на красивое платье, от которого они отвыкли, чем на штаны, даже такого удивительного цвета.

— Пегги, девочка моя. — Главный редактор отступать не собирался. — Это ведь не просто брюки. Это часть униформы специальных войск большевиков. Интервью о которых мне нужно позарез. И мне кажется, что если ты будешь выглядеть как они, то их легче будет разговорить.

Оставалось надеяться, что "старая акула бизнеса", как позиционировал себя мистер Уитворт, не зря потратил деньги.

Не прогадал. Ибо все объекты мужеска пола, оказавшиеся вблизи Маргарет не могли взгляд оторвать от её ног. Хотя в группе корреспондентов было ещё четыре женщины, настоящей звездой этого соцветия была она.

И ей даже позволили взять интервью у нескольких бойцов Осназа. Правда, те оказались довольно косноязычными, и красочные описания их подвигов ей пришлось придумывать самой. Зато фотографии получились просто великолепными. Мистер Уитворт капал слюной в телефонную трубку и требовал материала о встречах с лётчиками, танкистами, артиллеристами, ещё какими-то непонятными военными. Тираж газеты стремительно летел вверх, а у Маргарет впервые появилась реальная возможность опередить по популярности эту белобрысую сучку Сьюзанн, которая постоянно перебегала ей дорогу при делёжке важных заданий.

Маргарет даже простила мистеру Уитворту то, что вместо обещанной поездки на Гавайи, её отправили в далёкую Россию. Тем более, что тот репортаж об американском тихоокеанском флоте достался этой твари Сьюзанн, которая его непременно испортит. Ведь работа журналистки предполагает не только готовность спать со всеми боссами, но и наличие мозгов в голове, которых у Сьюзанн никогда не было.

Но пора было определяться с сегодняшним интервью. Ей обещали встречу с танкистами какой-то особенной части. Что в них особенного, она так и не поняла. Оставалось надеяться, что второй фотограф Айвен, которой в военном деле разбирался намного лучше, чем в своих журналистских обязанностях, объяснит ей потом их необычность.

Маргарет начала прихорашиваться, используя для этого маленькое зеркальце, занимающее в её сумке почётное место рядом с блокнотом и ручкой.

Показался во дворе, отчаянно зевая, Тедди. Окинул взглядом окрестности, поднимающееся на востоке Солнце, побежал за своей аппаратурой.

Был Тедди МакКормик нескладен, долговяз, сутул, конопат и безнадёжно влюблён в неё с первого дня появления в газете. Но имел золотые руки и великолепно разбирался во всём, что касалось фотографии. Никто лучше него не мог так поймать свет, что Маргарет всегда получалась настоящей красавицей, при этом не слишком затеняя других людей, присутствующих на фото.

Маргарет оглянулась. Где же их русский куратор, исполняющий одновременно обязанности переводчика.

Но вот появился и он, окинул взглядом её, не случайно подставленные под этот взгляд, бёдра, втянул воздух, что-то там прошептал по-русски и устремился к ней.

Канонада поменяла тональность. Айвен прислушался. Ну конечно, перестали работать большие калибры, а это значит, что русские войска скоро пойдут в атаку. Впрочем, им брать интервью в частях второго эшелона, которые отправятся вперёд ещё не скоро. Вначале войска первого эшелона должны пробить немецкий фронт. Хотя, сомнений в том, что они это сделают уже не оставалось. Полтора часа такой огневой обработки должны там оставить только перепаханную железом землю. А ведь русские батареи свою работу ещё не закончили. Наверняка, солдаты пойдут под прикрытием "огневого вала", о котором им сообщали английские коллеги. Посмотреть бы, как большевики его реализуют на практике. Но к передовой их не допускают, вполне резонно объясняя это беспокойством за их жизни.

Небо окончательно просветлело, показалось над горизонтом Солнце. Стали полностью видны гудящие над головой, с далёкого времени начала артподготовки, русские бомбардировщики. Они волнами проходили на запад, вываливали там свой смертоносный груз и спешили обратно за новой порцией бомбовых подарков противнику. Летели к линии фронта и возвращались обратно в относительном порядке. Что происходило непосредственно над линией немецких окопов, отсюда видно не было. Но видимых потерь в строю не находилось. Да и истребители сопровождения по-прежнему кружили карусель вокруг своих подопечных.

Айвен проводил взглядом очередную группу самолётов. Насколько он знал порядки построения большевистской авиации, и эти вернулись без потерь. Что, в очередной раз, подтверждало — русская авиация сумела завоевать превосходство в воздухе, по крайней мере, на Центральном фронте. Понятно, что советское руководство отправило иностранных соглядатаев на тот участок своего продолжительного фронта, где дела у него идут наилучшим образом.

Но насколько наилучшим?

Пока вопросов больше чем ответов.

Показался фотограф Тедди, побежал готовить аппаратуру. Айвен поправил свой фотоаппарат, с которым он не расставался с первого дня назначения на эту должность. Нужно признать, что эта командировка не вызывала у него бурных восторгов. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы опознать в нём военного. Выправку он скрывать так и не научился, как ни старался. Да и как её скрыть, если дед с отцом готовили из него военного с самого рождения. У него даже в игрушках были только оловянные солдатики, да их пушки. Русские офицеры непременно выделяли Айвена из группы корреспондентов и отдавали ему честь, признавая своего собрата, которому пришлось влезть в гражданскую шкуру.

А ведь он предупреждал. Но отец настоял, заявляя, что ему на русском фронте "нужны свои глаза и уши". А журналистам он "не верит ни на грош". "Их хлебом не корми, дай наврать в три короба". Айвен улыбнулся. Отец так старательно и забавно, к месту и не к месту, употреблял все эти русские выражения. Язык он так и не выучил, но старательно зазубривал пословицы и поговорки, утверждая, что ничто так не характеризует народ, как его выражения и идиомы. Мать только кивала своей красивой головой, да с любовью глядела на своего первенца.

Показался переводчик. Окинул взглядом Маргарет, беззлобно высказался, обзывая её сучкой. Айвен отвернулся, боясь выдать своей улыбкой, что понял фразу. Знание языка его главный козырь в этой командировке. Потому отец его сюда и отправил.

Ах мама, мама! Думала ли ты, обучая родному языку своего Ванечку, что тому придётся шпионить в твоей родной стране.

Хотя, для Айвена родина — Америка. И ради её процветания он будет шпионить, лгать, преступать клятвы, унижать и подставлять других людей, как и любой нормальный разведчик. Недаром дядя Гарри, брат отца, обучавший его всем этим премудростям, не уставал говорить, что настоящий разведчик должен без колебаний пристрелить любимого человека, когда этогопотребует необходимость.

Сам дядя, вляпавшийся в историю с женщинами сомнительного поведения, недавно покинул разведывательное ведомство армии, но ходят слухи, что он оказался в новом учреждении, главным предназначением которого было шпионить за всеми без разбора, в том числе, и внутри страны. Ходили такие же настойчивые слухи, что неосмотрительная любовница, попытавшаяся воздействовать на Гарри Смитсона таким заурядным, для разведчика, способом, попала в жуткую автомобильную аварию. Жалкие остатки того, что осталось от основной свидетельницы, не рискнули представить в суде даже кровные враги дяди Гарри, и дело само собой затухло.

Ещё один урок для племянника, стремящегося достигнуть, если не вершин карьеры своего дяди, всё-таки подлости в душе маловато, то хотя бы звания двухзвёздного генерала, которого удалось добиться его отцу.

Айвен дослушивал канонаду, боковым зрением фиксируя очередные попытки корреспондентки Маргарет приручить большевистского переводчика. Выглядело всё это довольно забавно для человека, понимающего подоплёку поведения окружающих его личностей. Маргарет хотела получить самый ошеломляющий репортаж месяца, пытаясь развести русского на откровенность. Тот надеялся затащить в постель доступную женщину, которой и выглядела корреспондентка. Откуда наивному дитя "страны порядочности и откровенности", которой, по мнению Айвена, являлась Россия, знать все уловки служителей второй древнейшей профессии.

Замолкал грохот орудий на западе, русские части, судя по всему, дошли до позиций противника. Затихли и отдельные залпы корпусных гаубиц. То, что доносилось до его слуха, могло принадлежать только дивизионной и полковой артиллерии, вынужденной сопровождать свою пехоту. Вскоре смолкли залпы и этих орудий. Кажется бойцам Красной Армии удалось дойти до первой полосы обороны противника.

Айвен посмотрел на часы. Прошёл один час сорок минут.

Нужно запомнить.

Лейтенант Максименко улыбнулся американской журналистке. Надо старательно исполнять свою роль. Вот сейчас пришло время посмотреть на её ноги, нужно провести взгляд по ним вверх, наткнуться на задницу. Задержать взгляд, будто в первый раз в жизни увидел эту часть женского организма.

Хотя, задница, как задница.

У его Машки, как бы не лучше.

Но сказали "радовать иностранных журналистов во всём", значит нужно смотреть и дурацки ухмыляться.

Первый фотограф Тедди только скрипит зубами, да всячески старается отсечь присутствие русского переводчика в очередном кадре, если это возможно. Он бы очень удивился, если бы узнал, что большевистский куратор желает этого намного больше, чем все американские корреспонденты вместе взятые.

Его столько лет готовили к внедрению в Англию или Америку. А теперь?

Несомненно, после этой демонстрации своей "морды лица", все англоязычные страны для него запрещены.

Особняком стоит второй фотограф Смитсон. Умён, терпелив, обстоятелен, не сказал ни одного лишнего слова до того времени, пока не открыли рот его соотечественники, старательно покрывая своей дуростью его ум.

Очень даже опасный противник.

Вот и сейчас, таскает по всему двору свой люксметр, изображая недоумка, хотя совсем недавно влёт определял необходимую диафрагму и выдержку.

А уж выправка, которую он не умеет, или не старается скрывать. Военную косточку очень трудно спрятать.

По крайней мере, лейтенанта Максименко перед отправкой на задание пропустили через десяток личин, но каждый раз их них проступал бывший военнослужащий. В конце концов, решили оставить ему звание военного, хотя бы, корреспондента.

Корреспондентка Маргарет, в очередной раз, выгнулась, демонстрируя изгибы своей великолепной фигуры.

Антону стало скучно. Опять изображать несуществующую страсть, старательно избегать сцен ревности первого фотографа Тедди МакКормика, игнорировать понимающие улыбки второго фотографа Айвена Смитсона. Или, как их там зовут на самом деле?

По крайней мере, они себя так назвали перед пересечением границы Советского Союза.

Когда же это закончится?

Он кинул взгляд на часы. Артподготовка скоро закончится. Его главная задача вывести иностранных корреспондентов к линии немецких траншей к тому времени, когда опасности для их жизни уже не останется, но ещё будут присутствовать все признаки мощи Красной Армии в виде разрушений линии укреплений противника и, самое главное, в виде многочисленных трупов противника.

Девчонку, конечно, стошнит. Но кто заставлял эту дуру стремиться увидеть настоящий фронт, без купюр и прикрас.

Антон оглянулся назад, с облегчением отмечая выдвижение к их расположению нескольких внедорожних автомобилей, появившихся в армии какой-то месяц назад.

С первого взгляда — откровенные уродцы.

Открытый верх, от которого отказались ещё тридцать лет назад. Но который позволяет осматривать окрестности на все 360 градусов. А также стрелять во все эти стороны.

Колёса большого диаметра. А какие ещё прикажете использовать по бездорожью прифронтовой полосы? Мощный двигатель, позволяющий не только разгонять автомобиль до приличной скорости, но и перевозить довольно тяжёлые грузы. По крайней мере дивизионную трёхдюймовку с расчётом внедорожник тянул легко даже по мокрой дороге.

Ну, и дурацкая улыбка водилы, как самое необходимое приложение ко всем достоинствам машины.

Лейтенант Максименко отметил реакцию своих подопечных от идиотски обрадованного восторга корреспондентки Маргарет, до задумчивого взгляда второго фотографа Айвена.

Умён парень. Вот и сейчас заметил несоответствие техники, используемой Красной Армией при наступлении, с желанием Советского правительства закупить оборудование для нескольких автомобильных заводов в его родной Америке.

Надо бы отвлечь!

Антон подошёл ко второму корреспонденту, старательно изображая заинтересованность его действиями. Высказал пару замечаний по экспозиции фотоаппарата в данных условиях съёмки. Получил такое же количество удивлённых взглядов.

Вероятный союзник, или противник, не ожидал, что приставленный соглядатай НКВД окажется экспертом в каком либо другом деле, кроме пыток и мордобоя.

Ну и хорошо! Значит будет ещё больше стараться, изображая фотографа, и меньше пялиться по сторонам. Туда, куда ему обращать внимание не рекомендуется.

Антон дал команду охране на погрузку во второй автомобиль и галантно протянул ручку Маргарет, предлагая свою помощь.

Володька проводил последний осмотр танка, когда сзади его стали дергать за комбинезон.

— Да отстаньте вы, — бросил он назад, — сейчас брезент проверю и слезу.

— Командир! Генерал! — Послышался испуганный голос механика-водителя.

Володька оглянулся. И немедленно выпрямился. К танку действительно двигалась целая процессия во главе с командармом. Присутствовали в ней и командир корпуса, командир бригады, батальонный и ротный.

— Что им тут понадобилось? — Спросил он в полголоса у Костина, но тот только пожал плечами.

— Экипаж строиться! — Отдал Володька команду, спрыгивая с брони на землю.

Быстренько подравняли шеренгу. Старательно вытянулись, сопровождая глазами нежданное начальство. Командарм шёл вдоль танковой колонны батальона, что-то высматривая.

— Никто ничего не натворил? — Спросил Володька своих подчинённых.

— Да вроде, нет! — Отозвался наводчик Сергеев.

Володька глянул в противоположную сторону. Колька Данилов точно также выпытывал у своих — не было ли сотворено чего-нибудь недозволенного. Те всё отрицали.

Володька успокоился. Значит не у них. Последним залётом его экипажа была пьянка по случаю получения орденов ещё месяц назад.

Если не считать тот знаменитый бой под Люблиным.

А наказанием за упомянутую пьянку стал самый тяжелый бой за всю эту недолгую войну. Потеряли тогда танк и заряжающего. Да и сами остались живы каким-то чудом. Танк вскоре получили новый, уже модернизированный. Добавили двух человек в экипаж: наводчика Сергеева, который уже успел повоевать в Прибалтике, и заряжающего Сорокина, добровольца, решившего, что сидеть в Среднеазиатском военном округе не по его нраву.

Командарм вскоре дошёл до их взвода, торопливо выслушал сбивчивый доклад лейтенанта, контузия у Игнатова так полностью и не прошла. Тронулся вперёд, внимательно оглядывая танки. Дошёл до их экипажа и остановился.

— Товарищ генерал, экипаж танка номер сто тридцать три к выполнению боевой задачи готов. — Отрапортовал Володька. — Командир танка старший сержант Банев.

— Сколько? — Генерал кивнул головой на ствол орудия и, видя непонимание в глазах сержанта, добавил. — Сколько танков подбили?

— Одиннадцать, товарищ генерал. — Ответил Володька. — Могли бы и больше, да они в последнее время редко попадаются.

— Орёл! — Командарм одобрительно усмехнулся. — Давно воюешь? Где начинал?

— С первого дня, товарищ генерал. — Сержант расслабился окончательно. Нагоняя не будет. — В этом батальоне и начинал.

— Награды есть, старший сержант Банев? — Генерал оглянулся на командира корпуса, кивнул тому головой.

— Так точно, товарищ генерал. — Володька расстегнул комбинезон, открывая ордена на гимнастёрке.

— И вправду орёл! — Присвистнул командарм, обнаружив у сержанта два ордена "Красной звезды". — За что получил?

— Первый орден, товарищ генерал, за майские бои. Мы тогда шесть панцеров подбили. — Ответил сержант Банев. — А второй за бой в Раве-Мазовецкой, когда Зейдлиц из окружения прорывался. Там мы четыре танка сожгли.

— Так это твой экипаж там был? — Удивился генерал Катуков. — То-то фамилия твоя мне знакомой показалась. У бойцов награды есть?

— Не у всех, товарищ генерал. Заряжающий у нас новенький. Ещё не успел повоевать.

— Что ж ты, Банев, про медаль молчишь и одиннадцатый танк? — Вмешался в разговор командир бригады подполковник Герман. — Чего краснеешь? Стыдно теперь?

— А что произошло, Александр Викторович? — Повернулся к нему Катуков.

— Да этот герой дуэль с немецким танком устроил. — Комбриг старательно делал вид, что сердится. — Вышел в чисто поле силушкой богатырской померятся. Мальчишка!

— А подробнее? — Заинтересовался командарм.

— Под Люблиным мы впервые с германскими модернизированными танками столкнулись. Немцы на них длинноствольные пушки воткнули, да дополнительную броню наварили. — Принялся рассказывать комбриг. — Пока мы разобрались, что к чему, они сумели несколько наших танков подбить. Два панцера мы быстро вычислили и из СУ-85 успокоили. А третий уж очень матёрый попался. Говорят, лучший танковый Ас у них был, от самого Гитлера награды получал. Уж как мы его не искали — нет нигде и всё. Решили, что немцы его отозвали. — Подполковник посмотрел на сержанта Банева. — Да тут наш герой вмешался. Как они сумели этого немца вычислить, не знаю, но вместо того, чтобы командованию доложить, сами решили отметиться. Вышли в поле себя показать. Немец и клюнул, тоже выполз. — Комбриг покачал головой. — Минут двадцать они друг дружку по всей нейтралке гоняли. Мы считали — немец шесть снарядов потратил. Впритык положил, а не попал. А наши молодцы — с четвёртого выстрела его накрыли, а пятым подожгли.

— Молодцы выходит? — Генерал опять переглянулся с командиром корпуса, повернулся к подполковнику Герману. — Выходит, ты за этот бой медалью наградил? А мог бы и орден дать.

— Пусть скажет спасибо, что я ему десять суток ареста не дал, как вначале думал. — Проворчал командир бригады.

— Так чего ты, старшина Банев, туда попёрся? — Командарм был явно доволен.

— Хотелось новый танк в бою проверить, товарищ генерал. Мы раньше на старушке первого выпуска воевали. — Отрапортовал Володька. — Только я старший сержант, товарищ генерал.

— Теперь старшина. — Ответил Катуков. Повернулся к командиру корпуса. — Ну вот, Иван Михайлович, и наилучшая кандидатура. Молод, смел, упрям и удачлив. За три месяца войны — три награды. Если так дальше пойдёт, они за своим танком прицеп с орденами и медалями возить будут. Да и одиннадцать подбитых панцеров не просто так.

— В бригаде почти у всех подбитые танки есть. — Отозвался командир корпуса.

— Видел, Иван Михайлович, видел. — Командарм кивнул на ствол танка, на котором красовались красные звёзды по числу подбитых танков противника. — Вот и проведёшь корреспондентов вдоль строя, объяснишь им, что эти украшения обозначают. А потом пусть старшина Банев расскажет, как они с немцем друг за дружкой охотились. А если корреспондентам мало покажется, то пусть и про бой в Раве-Мазовецкой поведает. Там, ведь, его тоже из-под ареста вытащили.

Генерал усмехнулся, демонстрируя, что известно ему про сержанта Банева намного больше, чем он пытался показывать, и двинулся дальше вместе со своей свитой, оставив около танка, теперь, старшины Банева командира в звании капитана.

— Вот, что бойцы. — Сразу принялся за дело капитан. — Вам поручается очень ответственное задание. Сейчас сюда прибудет группа иностранных корреспондентов. Ваша задача произвести на них наилучшее впечатление, чтобы они запомнили, что боец Красной Армии самый лучший воин в Европе, да и в мире. — Капитан с уважением посмотрел на ордена сержанта. — Тем более, что похвастаться вам есть чем.

Капитан более внимательно осмотрел весь экипаж.

— А теперь. Рабочие комбинезоны снять. Ордена и медали надеть. Умыться и причесаться. — Капитан посмотрел на часы. — На всё, про всё, вам пятнадцать минут. После прихорашивания — построение.

Невдалеке от них генерал Катуков ещё раз оглянулся на экипаж удачливого сержанта.

— Вот, что, Иван. — Генерал повернулся к командиру корпуса. — Как только закончится наступление, этого старшину немедленно в военное училище.

— Да, я то же так подумал, Михаил Ефимович. — Отозвался полковник Петров. — Но жалко хорошего командира отдавать. Куда его после училища отправят?

— Если он захочет, то к тебе же обратно и отправят. — Ответил Катуков. — Я приказ Верховного читал. Всех изъявивших желание вернуться в свои части после ранения или обучения в училищах, непременно отправлять по прежнему месту службы. Так, что вернётся к тебе обратно твой бравый старшина.

Генерал повернул голову, осматривая очередной танк своей армии.

Маргарет было скучно. Их уже более пятнадцати минут везли вдоль бесконечной колонны русских танков. Она ничего не понимала в происходящей вокруг неё суете. Непрекращающееся движение машин и людей напоминало бы ей её родной Нью-Йорк, если бы не эти железные чудища, неподвижно замёршие вдоль дорог, ведущих к линии фронта.

В этих железках она ничего не понимала. Её работа начнётся позднее, когда нужно будет улыбаться русским солдатам и выпытывать из них материал для будущей статьи. Хотя она так и не решила пока, чем ей заинтересовать своих читателей. Гром пушек американцев пока не интересует, тем более, происходящий где-то далеко. Вот, если бы удалось откапать какую-нибудь душещипательную историю. Но откуда ей взяться в большевистской армии?

Маргарет вытянула ноги, стараясь привлечь внимание мужчин. Но на её движение отреагировал, как всегда, только Тедди. И второй фотограф Айвен, и русский переводчик старательно пялились на стоящие вдоль дорог железяки, вместо того, чтобы оценивать её прелести.

Айвен заворожённо рассматривал русскую технику, входящую в танковую армию, предназначением которой было прорваться вглубь территории Польши и выйти на германскую границу, как пояснил им русский переводчик.

Этот переводчик знает удивительно много для обычного агента НКВД. По крайней мере, ему уже не менее десяти раз удалось удивить Айвена своими знаниями в тех областях, которые обычному контрразведчику знать не положено. Или их группе подсунули особо эрудированную личность, или начальству Айвена придётся пересмотреть свои взгляды на большевистскую систему обучения и воспитания. А также придётся изменить убеждения об интеллектуальном потенциале русского народа. Айвен за это время неоднократно имел возможность убедиться, что русский народ умён, талантлив и находчив. Вот, правда, излишне доверчив. Хотя, этот недостаток быстро лечится — общением со всякого рода мерзавцами, которых хватает в современном мире.

Взгляд наткнулся на очередную новинку. Торчащий вверх ствол показывал, что это миномёт, но миномёт необычный. Во-первых, он стоял на шасси танка, правда, устаревшего. Во-вторых, удивляла толщина ствола, показывающая, что миномёт немалого калибра. По крайней мере, в армии США таких не было. И стояло подобных машин в ближайшей роще ровно двенадцать штук. Дивизион по большевистским штатам.

Далее расположились знаменитые русские противотанковые самоходки, слава которых докатилась даже до американских штабов. Это же надо было додуматься поставить на самоходное шасси мощнейшее зенитное орудие калибром в восемьдесят пять миллиметров. И создать столь страшного противника для танков. Айвен автоматически пересчитал и их. Разведка не обманула — ровно двадцать одна машина. Артиллерийский полк по штатам Красной Армии. Нужно бы ещё выяснить, почему они ограничились именно этим числом.

Следующая рощица также скрывала самоходные орудия, но уже другого типа. Насколько знал Айвен, на них стояла дивизионная 76-миллимитровая пушка. Русские используют их для непосредственной поддержки пехоты. Разумное решение, особенно если есть возможность установить эти орудия на самоходное шасси, переделав, к примеру, для этого устаревшие или бесперспективные танки. Нужно поставить ещё одну галочку для итогового доклада.

А вот далее обнаружилось такое, что Айвен невольно потратил на фотографирование весь остаток плёнки в фотоаппарате. Благо русские разрешили снимать всё, что просматривалось с дороги. Невольно возникала мысль: "А что у них есть ещё, если они разрешают фотографировать то, у чего нет аналогов в других странах".

Становилось страшно.

На абсолютно открытых местах стояли самоходные зенитки, уставив стволы своих счетверённых установок в ясное небо, прикрытое кое-где редкими облаками. Поначалу поразило такое расположение секретной техники, а потом пришло удивление своим мыслям: "А где ещё должны стоять зенитки?" Конечно же там, где наилучшая видимость.

— Ну, если "Шилки" на месте, то можно самолётов не бояться. — Бросил с противоположного сиденья начальник их охраны.

Переводчик кивнул в ответ на это замечание, бросил взгляд в сторону Айвена, пытаясь уяснить насколько тот понял смысл этого сообщения, как обычно в последнее время, усмехнулся, уловив невозмутимый взгляд подопечного.

Ну, а кто ожидал другой реакции?

Айвен понимал, что свалял большого дурака, прикинувшись обычным американцем, не желающим изучать какой-либо другой язык, кроме родного испорченного английского. Советская разведка, несомненно, выяснила, что его мать русская по происхождению и русский язык он знает, причём не только из учебников и разговорников.

А самоходные пушки сменили батальоны тяжёлых танков. Но эти КВ сильно отличались от тех фотографий, которые Айвену пришлось изучать перед отправкой в Россию. Там были засняты ещё первые экспериментальные экземпляры, которые финны сумели сфотографировать во время Зимней войны. Здесь же был абсолютно другой танк. Большая шестигранная башня, по прикидкам Айвена, должна была вмещать не менее трёх человек. В башне стояло орудие сильно напоминающее пушку СУ-85, а может и то же самое. На крышах башен установлены крупнокалиберные пулемёты. Командирская башенка, по примеру немецких панцеров, сдвинута чуть назад, чтобы не мешать работе наводчика.

Очень опасный противник для любой бронетехники.

Наконец-таки показались танки Второго танкового корпуса, основной ударной силы Первой танковой армии. Ровные ряды Т-34, основного танка русских, определяли состав батальонов атакующих бригад корпуса. Как сообщала разведка, до восьмидесяти процентов от общего числа танков, выпущенных в России, составляли именно тридцатьчетвёрки.

Суетились танкисты, бросая мимолётные взгляды на проезжающих журналистов. Корпус готовился к броску в глубину немецкой обороны.

Айвен внимательно осматривал колонну русской бронетехники. А, ведь, и Т-34 отличаются от того, что ему демонстрировали перед отправкой сюда. Танк то абсолютно другой! Башня иной формы, похожая на ту, что он видел у нового КВ. Более длинная, чем у танков ранних выпусков, пушка с набалдашником дульного тормоза. Почти такая же, как у модернизированного КВ, командирская башенка. Крупнокалиберного пулемёта нет. Вместо него стоит зенитный вариант обычного танкового ДТ, который русские использовали ещё в тридцатые годы на своих старых танках. Эффективность его сомнительна, по мнению Айвена, но в американской армии ни один танк не примут на вооружение без этой огневой точки.

Айвен торопливо поменял плёнку в фотоаппарате и сделал ещё несколько кадров. Если русские не отберут всё это богатство перед отлётом в Америку, то он уже сделал себе карьеру. Если сумеет убедить генералов в правильности своих выводов. А если не сумеет, то обеспечит себе унылое существование в одном из захолустных фортов какого-либо из пустынных штатов.

Но как говорил отец перед командировкой: "Волков бояться, в лес не ходить".

Наконец-таки машины остановились около танков одного из батальонов. Айвен соскочил на землю и сделал ещё несколько кадров вблизи. Переводчик не отреагировал. Значит всё это им показывали намеренно, желая убедить в своей силе. Непонятно зачем большевистское руководство себя так ведёт. Можно, ведь, напугать президента до такой степени, что он решится выступить и против Советского Союза. Пока ничего не понятно.

Переводчик начал свои пояснения. Пришлось делать вид, что старательно слушаешь, хотя всё сказанное Айвену уже было известно. Русский объяснял предназначение этого танка и так старательно его расхваливал, будто собирался всучить покупателям бракованные товары. Айвен старательно пропускал мимо ушей восторженные эпитеты, навострив слух только когда переводчик дошёл до цифр.

Что? Они подбили более трёхсот немецких танков?

— Вы сами можете пересчитать число побед каждого танка на стволе его орудия. — Ответил на его невысказанные сомнения переводчик и кивнул на ближайший танк.

У основания ствола пушки действительно красовались красные звёзды. Айвен немедленно поднял фотоаппарат. Это нужно предъявить на докладе.

— Вы можете убедиться, что и на остальных танках есть такие же звёзды. — Переводчик продолжал убеждать их. — Танкисты этой бригады воюют с первого дня войны. И воюют неплохо. По крайней мере, немецкая разведка считает данные о расположении шестнадцатой танковой бригады подполковника Германа сведениями первостепенной важности, которые немедленно нужно передавать в вышестоящие штабы.

На следующих танках действительно обнаружились такие же звёзды. Где две, где три, на одной бронированной машине пять. Но наибольший шок вызвал танк, около которого остановился переводчик.

Айвен досчитал до одиннадцати, вернулся взглядом к основанию орудия, пересчитал ещё раз. Ошибки не было.

— А это танк дважды орденоносца старшего сержанта Банева. — Сообщил корреспондентам их русский куратор. — Его экипаж воюет с первого дня войны, отметился в нескольких серьёзных боях. И ему есть, что рассказать американским читателям об этой войне.

Уловив разрешение, устремилась вперёд Маргарет, спеша взять вожделенное интервью у дозволенной жертвы. Начал готовить свою аппаратуру Тедди, с плохо скрываемой ревностью провожая предмет своего обожания.

Айвен решился пройти ещё на два танка вперёд. Звёзды присутствовали и на них. На одном шесть, на другом четыре. Тоже неплохо.

Но пора было возвращаться назад и выслушивать рассказы русских танкистов, улавливая те тонкости, которые должны были пройти мимо ушей корреспондентки и её напарника.

Колька Данилов смотрел на суету возле танка Володьки Банева. Кажется, дружок попал под пристальный взгляд начальства, который может означать быстрый взлёт по служебной лестнице, а может закончиться отправкой в штрафную роту. Это как повезёт. Пока Володьке везёт. Из таких переделок живым выбирался, что позавидовать можно. И воюет неплохо. Молодость не знает сомнений и без раздумий стремится в те места, куда умудрённые годами сослуживцы стараются не лезть. Колька, конечно, не намного старше своего друга, но после первого письма от жены, добравшегося до их части только к концу первого месяца войны, стал осторожнее. Жена заклинала его всем святым поберечься и не рисковать лишний раз. Николай отправил ей в ответ листок с одной надписью: "Война есть война". Но, действительно стал осторожнее.

— А хорошенькая! — Протянул мехвод, наблюдая как иностранная корреспондентка вьётся вокруг соседнего экипажа.

— Раньше надо было завидовать. Когда они с немецким асом друг дружку по полю гоняли. — Подколол его наводчик.

— Подумаешь! — Отозвался механик-водитель. — Я бы тоже так смог.

— Ты бы, как Костин, не смог. — Охладил его пыл Колька. — Сгорели бы мы на том поле.

Водитель замолчал, признавая высказанную ему правду. Экипаж вернулся к ожиданию команды, молча рассматривая царящую рядом суматоху.

Маргарет оценила предложенного ей русского танкиста. Повезло. Молод и красив. Какие-то русские награды на груди. Тем более хорошо, значит будет великолепно смотреться в кадре, оттеняя её очарование. Тедди постарается. Остальные танкисты этого экипажа, к сожалению, столь броской внешности не имеют, но её несменный фотограф великолепно знает своё дело, и сумеет отснять всё так, что никто не сможет испортить ни один кадр, как бы он не выглядел. Возник за спиной переводчик, поинтересовался, что мисс Канниган желает узнать в первую очередь. Маргарет достала блокнот и приступила к своей работе.

Лейтенант Максименко старался не отклоняться от предложенного ему сценария беседы, старательно наталкивая танкистов на те формулировки, которые от них ожидали иностранные корреспонденты и вышестоящее командование. Правда, сержант оказался излишне застенчив. Всё пытался выделить остальных бойцов своего экипажа, но те дружно отнекивались, признавая главную роль своего командира.

Маргарет дорвалась до работы и впервые за всё это время продемонстрировала своё настоящее лицо, вместо маски озабоченной мужским внимание сучки, которую она старательно носила всё время пребывания в Советском Союзе.

Первый фотограф Тедди бегал с камерой вокруг их группы, стараясь запечатлеть как можно больше моментов происходящей беседы.

Подключился к данному действу и второй фотограф Айвен. Но его фотоаппарат всегда смотрел немного в сторону, захватывая в основном не участников беседы, а расположенный за ними танк.

Каждый был занят своей работой.

Ровно гудел двигатель, изменяя тон звука только на поворотах. Володька качался в такт неровностям дороги, оглядывая окрестности. Вдоль дороги шагали колонны пехоты, катила артиллерия, двигались многочисленные автомобили и повозки.

Фронт двинулся вперёд. Немецкие позиции пробили на всю глубину уже к исходу шестого часа. То ли оборона оказалась хлипкой, всё-таки немцы собирались наступать, а не сидеть в обороне, то ли с силой удара угадали, но уже к полудню бригаде было приказано выдвигаться. Вместе с танковой армией пошли вперёд и дивизии стрелковых корпусов, предназначенные для развития успеха наступления.

Перемахнули свои окопы, втянулись в проходы, расчищенные саперами в собственных минных полях, прошли нейтралку, направляясь к тому месту, где Т-28, оборудованные танковыми тралами, расчищали дорогу среди немецких мин. Здесь уже суетились сапёры, расширяя проход и обозначая флажками безопасные участки.

А вот и первые потери. Чуть в стороне стоял Т-28 с сорванной гусеницей. Наверное, неопытный мехвод не смог удержать машину на протраленном участке. На броне танка сидели все шесть человек экипажа в ожидании тягача, который вытянет машину для ремонта. Вокруг танка суетились два сапёра, отыскивая ещё не сработавшие мины.

Этим повезло, все остались живы. Если, конечно, они не специально свернули на минное поле, чтобы из боя выйти. Тогда им не миновать содержательной беседы в особом отделе, после которой или один водитель, или вместе с командиром отправятся в штрафную роту искупать свою хитрозадость. Остатки экипажа при этом расформируют и разбросают по другим машинам. Несколько таких случаев уже были. Не в их бригаде, конечно. В шестнадцатой танковой бригаде бояться разучились ещё три месяца назад.

Вышли с минного поля и обнаружили первую громадную воронку от снаряда двухсотмиллиметровой "сталинской кувалды", как называли эту самоходную гаубицу финны во время прошлой войны. Взрыв разнёс мелкой пылью большой кусок траншей вместе с дзотом, от которого остались только торчащие в разных местах остатки брёвен. Уважительно присвистнул заряжающий, выглядывающий из соседнего люка.

Воронку обошли по широкой дуге, идя вслед за другими танками батальонной колонны. Комбат выискивал дорогу с наименьшим количеством препятствий, что было довольно сложно, после столь плотной обработки немецких траншей тяжёлой артиллерией. Вскоре обнаружили ещё одно место, где красовались уже четыре громадные рукотворные ямы. Судя по торчащим из земли стволам и станинам, находилась в этом месте артиллерийская батарея противника, которой не суждено было сделать ни одного выстрела. А затем пошли одни сплошные ямы и рытвины, батальон пересекал главную полосу траншей первой линии немецкой обороны.

Оглядывая изрытые воронками позиции, разбросанные вокруг трупы, Володька невольно поёжился. Не хотелось бы ему попасть под обстрел такой мощности. Понятно, почему удалось так легко прорвать оборону немцев. Первую полосу, похоже, вообще без боя прошли.

Следы организованного сопротивления обнаружились только около второй линии траншей. Суетились санитары, отыскивая тех, кто ещё жив, сносили к машинам и повозкам санбата. Немного в стороне похоронная команда, состоящая из пожилых мужичков самого гражданского вида, расширяла воронку, готовя очередную братскую могилу для тех, кто не сумел выйти из сегодняшнего боя. Трупы были сложены рядышком с будущей могилой.

Чуть дальше пленные немцы под присмотром отделения бойцов занимались такой же работой, но уже по захоронению своих соотечественников. И число трупов там было намного больше. Выходит, не зря тратили снаряды на столь длинную артподготовку, по крайней мере, на памяти старшины Банева такая была впервые.

В соседнем люке показался радист Михеев.

— Товарищ старшина, вас командир взвода вызывает. — Сказал радист и немедленно нырнул обратно в люк.

Это он зря! У Володьки так и чешутся кулаки объяснить этому дураку, что рассказывать иностранной журналистке про Ванду не стоило.

В тесноте башни найти удобный момент было намного легче. Володька извернулся и, всё-таки, засветил радисту под левый глаз.

— Ну и что такого? — Обиделся тот. — Разве я сбрехал чего-нибудь?

— Думать надо, что можно говорить, а что нет. — Бросил ему наводчик Сергеев. — Пойдёт теперь по всем заграницам байка, что советские танкисты только тем и заняты, что полячек соблазняют.

— Это ещё надо посмотреть, кто кого соблазнял. — Поворчал радист, но убрался в дальнюю часть танка, прикрывшись широкой спиной заряжающего.

Старшина Банев подключился к связи, выслушал приказ взводного, поднялся наверх, оценивая возможности манёвра.

— Вася, уходим вправо вслед за взводным и Даниловым. — Володька проконтролировал манёвр танка, который послушно свернул на боковую дорогу, повторяя манёвр других машин взвода.

Комбат решил, что стоит проверить и те направления, которые начальным планом выдвижения не предусматривались.

Попались их вниманию и первые подбитые и сожжённые во время боя танки атакующей бригады. Вот Т-28, размотав перебитые гусеницы, уткнулся мордой в глубокую воронку. На верхнем листе корпуса, столь неудачно подставленным под огонь немецкой артиллерии, красуются три рваные дыры, следы попаданий бронебойных снарядов. Догорает второй двадцать восьмой, подбитый в неудачно подставленный борт. Лениво дымит третий, раздавивший позицию противотанкового орудия, его, судя по всему, подожгли бутылкой с зажигательной смесью.

Вот, один из бронированных монстров Т-35 застыл на вершине близлежащей возвышенности, демонстрируя пробитые борта.

А лезть туда ребята не стоило! Нужно было по склону обходить!

Взводный так и поступил, старательно избегая ещё не проверенной сапёрами ложбины и вершины соседней возвышенности. Неизвестно, какие ещё сюрпризы ждут своего часа в нашпигованной минами земле? А также неясно, всё ли немецкие орудия выведены из строя? И не выцеливает ли тебя кто-нибудь из них?

Обогнули вершину с подбитым танком и обнаружили ещё один Т-28, не дошедший до позиций немецкой батареи каких-либо тридцать метров. Он ещё вовсю горел, демонстрируя, что бой в данном месте закончился совсем недавно.

Володька скользнул вниз, прикрыл люк и приник к перископу смотровой щели командирской башенки, провернул её по сторонам. Ничего подозрительно не было. На всякий случай дал команду зарядить орудие осколочным выстрелом.

Лязгнул затвор, принимая снаряд, приник к прицелу наводчик. Потирая подбитый глаз, взялся за курсовой пулемёт радист Михеев. В танке воцарилось молчаливое ожидание. Видимой опасности пока не было, но приобретённый за эти месяцы боевой опыт требовал постоянной готовности к любым сюрпризам.

Володька приказал повернуть башню немного влево, перекрывая сектор обстрела с этой стороны, положенный ему по штатному расписанию взвода. Командир контролировал фронт, Данилов перекрывал правую сторону.

Прошли первую траншею второй полосы обороны. Здесь обнаружился ещё один мастодонт Т-35, потерявший гусеницу. Ощетинившись своими многочисленными стволами во все стороны, гордость танковых войск Красной армии недавнего прошлого, ожидал подхода ремонтной бригады.

А эти уже поосторожней. Танк не покинули, раз уж он не горит. И даже вели бой, ведя огонь по противнику. Ничего, ещё пару таких столкновений и будет полноценный боевой экипаж. Если их к тому времени на что-нибудь более современное не пересадят.

Говорят, что в танковом полку КВ есть несколько новых машин с орудием в сто семь миллиметров. Да и лобовой лист брони у них отличается от привычного КВ, как утверждает мехвод Костин, ходивший смотреть на новую машину. У него там какой-то земляк обнаружился.

Скорее всего экипажи старых машин на эти новые КВ и пересадят. А, может, перебросят уцелевшие танки в другое место, где враг не такой опытный и не так хорошо вооружён. В Болгарию или Румынию. Или на Дальний Восток, там они тоже лишними не будут.

Засверкала чуть в стороне пульсирующая вспышка пулемётного огня. Похоже, вторую линию зачистить ещё не успели, спеша прорвать следующие рубежи обороны и выйти на оперативный простор. Старшина отдал команду и наводчик Сергеев, довернув башню, послал в нетерпеливого немецкого пулемётчика первый снаряд. Перезарядили пушку, подождали немного. Враг молчал, то ли поразили, то ли дураку стало ясно, что стрелять из пулемёта по танку откровенная глупость, к тому же смертельно опасная.

Прошли вторую траншею, точно так же изрытую громадными воронками попаданий. В глубине окопов и ходов сообщения мелькали светлые гимнастёрки бойцов стрелкового полка, который проводил атаку на этом направлении. Бойцы зачищали захваченную ими линию обороны. Несколько ближайших к ним приветливо помахали руками проходящим мимо тридцатьчетвёркам.

Для этого полка бой на сегодня закончился, если не случится чего-нибудь неожиданного. Насколько Володька знал порядки, царящие в стрелковых корпусах и дивизиях, этот полк должны сменить батальоны второго эшелона, оставив передовой полк зализывать раны. Предоставят им время до утра пересчитать потери, найти замену убитым и раненым, назначить новых командиров, переформировать отделения и взвода, получить скоротечное пополнение из маршевых рот, ожидающих своего часа в третьем эшелоне. И утром опять вперёд, сменять атакующие части, пока дивизии не выйдут на оперативный простор.

Перемахнули третью траншею второй линии обороны. Пока всё было спокойно. Володька приоткрыл люк и прислушался. Гремело где-то левее, там всё ещё шёл бой. Левофланговые дивизии встретили большее сопротивление, чем здесь. Кажется, немцы ожидали основной удар там, а не в этом месте. За что и поплатились. Как только их корпус выйдет в тыл обороняющейся немецкой армии, той не останется ничего другого, кроме немедленного отхода на другие позиции. Если немецкое командование озаботилось подготовкой этих позиций?

Впрочем, танки их бригады в любом случае окажутся там раньше чем пехота противника. Если не попадётся по дороге никаких сюрпризов.

Прошло ещё полчаса. Обогнули какое-то польское местечко, решив не соваться в него без пехоты. По следам двигавшихся перед ними танков перешли вброд небольшую речку. Используя те же следы, как самую безопасную дорогу, обогнули очередную возвышенность, настороженно провожая её склоны стволами орудий, но к великой радости противника на высотке не обнаружилось.

А, вот, за высоткой они обнаружили стоящие танки. Минутное замешательство сменилось пониманием того, что танки свои. Взводный направил свою машину к ним. Двинулись туда же и Данилов с Володькой. Остановились рядом.

У подножия холма стояли два Т-35 и семь Т-28. То, что осталось от батальона после атаки. Чуть в стороне пристроились две СУ-152 огневой поддержки.

— Здорово, славяне! — Поприветствовал танкистов особой тяжёлой бригады лейтенант Игнатов.

— Ну, здравствуй, коли не шутишь. — Отозвался на его приветствие кто-то с ближайшей бронированной машины.

— Чего стоим? — Поинтересовался Игнатов.

— Да, снаряды почти все потратили. — Отозвался его собеседник. — У нас то ещё терпимо. А у самоходов по последнему выстрелу осталось.

— А что впереди? — Вмешался в разговор Колька Данилов.

— Мотоциклисты поехали на разведку, уточнить обстановку. — Охотно поделился сведениями всё тот же командир. — Но насколько нам известно, впереди ещё один опорный пункт немцев. Вот, мы и ждём боеприпасы. Не хотим голой жопой на ежа садиться.

Володька усмехнулся немудреной шутке. Кажется, придётся подождать и им. Соваться одним взводом против полноценного опорного пункта немцев не стоит.

Заглушил двигатель своего танка лейтенант Игнатов, последовали его примеру и другие экипажи взвода.

Володька выбрался из танка, спрыгнул на землю и направился к ближайшему Т-28. Стоило выяснить, как протекал сегодняшний бой. С чем неожиданным столкнулись экипажи "старичков".

Старшина Чуркин, командир Т-28, который стоял ближайшим к их тридцатьчетвёркам, охотно делился впечатлениями. Выходило, с его слов, что основную часть маршрута они прошли без больших проблем. А те подбитые машины, которые тридцатьчетвёркам по дороге встретились, потеряли по неопытности. Одно дело слышать, что враг так поступает, и совсем другое самому это увидеть. "Ну, ничего! Он со своей "старушкой" ещё повоюет!"

Показались из-за возвышенности первые колонны отставшей пехоты. Стрелковый комбат о чём-то переговорил с командиром танкистов, перестроил свои роты, выделив один взвод в качестве передового охранения, и двинулся вперёд.

Наконец-таки вывернулась морда первой полуторки, доставившей танкистам особой тяжёлой танковой бригады боеприпасы. Мгновенно всё пришло в движение. Забегали командиры экипажей, распределяя своих людей на погрузку снарядов. Матерился комбат, определяя машинам с боеприпасами место наилучшего расположения. Выделил часть людей для помощи самоходчикам, которым предстояло таскать тяжеленные снаряды для 152-миллиметровой пушки-гаубицы.

Лейтенант Игнатов, в очередной раз, вышел на связь с комбатом. Тот подтвердил свой приказ двигаться в заданном направлении, назначив точку встречи далеко в тылу обороняющихся немецких войск. При выдвижении к которой не миновать пункта обороны, задержавшего танкистов тяжёлой бригады.

Комбат выслушал доклад своего лейтенанта, немного подумал и сказал:

— Ну, уже поздно переделывать. Пойдёшь вперёд с этим батальоном. А когда они свяжут боем немцев, обойдёшь этот пункт обороны и пойдёшь вперёд. В бой не ввязывайся! У тебя другие задачи!

Командир взвода объяснил ситуацию своим сержантам, отправился с докладом к командиру батальона Т-28. Тот выслушал чужого взводного, кивнул головой, подтверждая, что понял ситуацию. Он, откровенно говоря, и не рассчитывал на эти танки, прекрасно понимая, что у них другая задача. Ему двигаться вперёд ещё несколько километров. А этим рваться вперёд, по крайней мере, до самого Бреслау.

Ещё полчаса торопливой беготни и полуторки, отдав свой драгоценный груз, ушли в тыл. Взревел двигатель Т-35 командира батальона и танки пришли в движение, направляясь вслед ушедшей вперёд пехоте.

Экипажи тридцатьчетвёрок дождались, когда выдвинется на дорогу последний "старичок" Т-28 и тронулись вперёд, приноравливая ход своих машин к неторопливому движению танков особой тяжёлой бригады.

Володька высунулся из башни, оглядывая окрестности. Наступление продолжалось.

31 августа 1941 года Москва

Виктор отодвинул очередную папку, отбросил голову назад, прикрыл глаза, стремясь восстановить душевное равновесие.

Получалось плохо!

Нельзя заставлять человека столь резко перебрасывать себя от решения одной проблемы к другой, тем более, так сильно различающимся.

Виктор помассировал виски, приводя организм в состояние тупого ожидания очередной порции нежданной информации. К великой радости, ничего нового не принесли.

Стоило отметить этот маленький праздник незапланированным стаканом чая, который ожидал его реакции уже более пяти минут.

Удалось отхлебнуть пару глотков ароматного напитка до того времени, когда затрещал звонок телефона, сообщая, что кому-то из вышестоящих понадобился старший майор госбезопасности Зайцев.

— Старший майор госбезопасности Зайцев у телефона. — Отрапортовал он, уже догадываясь, кто на том конце провода.

— Ну, как продвигается наша работа, старший майор. — Донесся голос наркома.

— Пока результатов нет. Есть пара подозрительных моментов, но они не идут ни в какое сравнение с деломбатальонного комиссара Банева.

— Может и лучше, что результатов нет. — Заметил Берия. — Нам и одного пришельца за глаза. — Странно хмыкнул и добавил. — Кстати, он уже не батальонный, а полковой комиссар.

— Вот как? — Отреагировал Виктор.

— А ты думал, только тебе одному через звание прыгать. — Съязвил нарком.

Виктор промолчал. Сказать было нечего. Полторы недели назад он ещё не успел привыкнуть к своему новому званию майора госбезопасности, даже четвёртую шпалу на петлицы не удалось прикрепить, как наутро его огорошили сообщением, что СТАРШЕГО МАЙОРА госбезопасности Зайцева требуют в кабинет наркома.

Сослуживцы странно посмотрели на бывшего капитана, которого больше года носило по просторам Советского Союза. И, вот, не успел вернуться в родной отдел, как немедленно переводится в другое место. Вечером намекает, что получил следующее звание майора госбезопасности, а утром он уже в генералах ходит.

А у Виктора похолодело между лопаток. Такой быстрый взлёт часто расстрельной стенкой заканчивался. И с чего бы наркому менять своё вчерашнее решение?

В кабинете Берии его ожидал, кроме самого хозяина кабинета, также и один из секретарей наркома.

— Вот такие дела Зайцев. — Берия протёр пенсне. — Передаёшь всю информацию по своей работе за последний год капитану Гладышеву. Он вместо тебя будет заниматься деятельностью вашей группы в Польше. — Видя в глазах подчинённого невысказанный вопрос, нарком добавил. — А тебе поручается новое дело. Будешь в непосредственном моём подчинении. Займёшься новым делом. Подробности потом. А пока ознакомься.

Нарком протянул Виктору приказ о присвоении ему звания майора госбезопасности, на котором рукой САМОГО ВОЖДЯ было добавлено: "Старшего майора госбезопасности!" И стояла подпись.

Виктор почувствовал, как мгновенно пересохло горло. Лестно, что тебе оказали такое доверие, но если ты не сумеешь его оправдать! Даже думать об этом не хочется!

Проявил себя секретарь. Протянул ему конверт, какие-то бумаги: "Распишитесь, товарищ старший майор госбезопасности". Виктор машинально подмахнул в указанных местах, проводил взглядом уходящего секретаря. И только потом обратил внимание на конверт.

— Открывай, не бойся. — Бросил ему нарком.

В конверте оказались новые петлицы с ромбами старшего майора госбезопасности, удостоверение личности на его имя, орден "Красной звезды", который у него отрывали при аресте в прошлом году. А также орден "Красного знамени" и недавно введённый орден "Отечественной войны".

— Бери, не сомневайся! — Подтвердил реальность ситуации нарком. — Всё твоё! За вчерашний день потом получишь.

— Служу трудовому народу! — Старший майор госбезопасности Зайцев старательно вытянулся по стойке смирно.

— А теперь к делу! — Берия кивнул на стул напротив себя. — Дали тебе всё это, товарищ Зайцев, не просто так. А в надежде, что ты оправдаешь оказанное тебе доверие. — Берия вытащил из своего стола несколько папок. — Здесь информация, с которой тебе нужно ознакомиться. А также приказ о создании особого Аналитического отдела, он же отдел по изучению перспективных разработок. А трудность твоей работы будет в том, в этом отделе должно быть как можно меньше народу. Только те, без кого, ну, никак не обойтись!

Берия подтолкнул папки к бывшему капитану Зайцеву.

— Пока больше ничего сказать не могу. Забирай информацию и отправляйся работать. Твой новый кабинет тебе покажут.

Виктор поднялся, взял документы и двинулся к выходу. В коридоре его ожидал давешний секретарь, недолгим путём привёл к двери кабинета, на которой сейчас красовался только след от ранее висевшей там таблички. Кажется, и в самом их ведомстве нашлось, кого притянуть к ответу за вчерашний мятеж.

Впрочем, это только начало. Три года назад тоже начиналось с единичных арестов. А потом пошло. Кто-то кому-то кум, сват, брат, а родственников в этих стенах хватало, несмотря на официальный запрет, действующий ещё с середины двадцатых годов. Кто-то дружил и вместе пил водку. Кто-то любил поговорить и вякал языком, не думая, что говорит и кому говорит. Кого-то специально оговорили, мстя врагу, или расчищая себе место на служебной лестнице. Всякое было тогда и, вполне возможно, произойдёт сейчас.

Только лишь, в отличие от прошлых лет большинство арестованных, и не только из этих стен, отправится не под расстрел или на лесоповал, а на формирование штрафных рот и батальонов. Кроме тех, у кого хватит ума сбежать на фронт добровольцем, не дожидаясь ареста. По крайней мере, Верховный дал указание разрешать такой исход событий, при незначительной вине подозреваемого.

Виктор не стал забивать себе голову долгим рассуждением над судьбой своего предшественника по кабинету. Будет желание и время, узнает, кто здесь находился до него. А если нет, то нет. Его задача самому не угодить под арест. А для этого надо оправдать присвоенное вне очереди столь высокое звание.

Он открыл первую папку и углубился в чтение…

То, что он прочитал тогда, держало его в напряжении до сих пор. И нарком это чувствовал.

— Значит так, старший майор госбезопасности. Сегодня к трём часам дня ты у меня со всеми сделанными тобой выводами и наработками. — Берия немного помолчал и добавил. — А к пяти часам отправишься со мной в одно место. И запомни, сегодняшний визит очень важен для всей остальной работы. Ясно!

— Так точно, товарищ нарком! — Бодро отчитался Виктор. — Есть явиться с докладом.

Нарком положил трубку. Виктор облечено вздохнул, поправил воротник, отхлебнул ещё один глоток уже остывшего чая. Придвинул к себе очередной листок бумаги, знакомясь с докладом далёкого сержанта, находящегося на Урале. Сержант сообщал о наблюдении странных светящихся шаров, которые по какой-то неясной причине кружили над вновь строящимся танковым заводом в Нижнем Тагиле, вместо того, чтобы просто улететь по ветру, как положено шаровой молнии.

Виктор отложил листок в стопку таких же, или подобных, докладов с других мест. Это, конечно, необычно, но мало похоже на то, как появился в этом мире полковой комиссар Банев. Этот, всё-таки, на самолёте прилетел. Доклад об осмотре и изучении самолёта был в третьей папке, врученной наркомом старшему майору Зайцеву в первый день его работы в новой должности.

Виктор допил окончательно остывший чай. Придвинул к себе чистый лист бумаги и принялся сортировать свои впечатления и выводы, распределяя их по степени важности. Иногда отрывался, придвигал к себе то, самое первое и важное дело, с которого он и начал новое знакомство с батальонным ещё комиссаром Баневым.

Первая папка содержала несколько исписанных карандашом листов, в которых комиссар пересказывал свою биографию. Виктор тогда принял за обычную описку дату рождения, по инерции прочёл до фразы о родителях. Остановился, перешёл к началу и вновь проштудировал всю информацию, старательно вглядываясь в начертание каждой буквы и цифры. Прочёл заново первую страницу, достал папиросы и нервно закурил.

Вот, оно оказывается как? То-то комиссар ему необычным показался ещё в первую их встречу. Да и потом вёл себя излишне неестественно для советского командира. Виктор тогда эту странность списал на высокопоставленное происхождение — имеет родственников в верхах, вот и ведёт себя так вольно.

А всё оказалось намного сложнее!

К концу первого дня старшему майору Зайцеву едва удалось ознакомиться с первыми четырьмя папками, выданными ему наркомом. А материал там был занятный. Первая папка, кроме биографии, включала краткий доклад об истории мира комиссара Банева, написанная по-прежнему его рукой. Ход истории того мира Виктору крайне не понравился и он решил, что приложит максимум усилий, чтобы его СССР избежал всёго того, что произошло с Советским Союзом у комиссара. Если для этого придётся применять всю строгость законов, он с радостью это сделает.

Во второй папке комиссар Банев довольно подробно анализировал ход войны с Германией, случившейся в его мире. Этот материал не понравился Виктору ещё больше. Но невольно возникала радость, что ничего из напророченного пришёльцем из другого времени так и не произошло. Наоборот, инициативу в этой войне взяла Красная Армия. И пусть не всё ещё у бойцов и командиров этой армии получается, но в конечной победе ни сам старший майор Зайцев, ни никто из его друзей и знакомых, ни любой человек, встреченный на московских улицах, не сомневаются.

Победа непременно будет за нами.

Третья папка, как уже было сказано, содержала материал об изучении самолёта, находящейся в нём аппаратуры, документов, предъявленных комиссаром, как важнейшего доказательства его происхождения из другого мира. И самое главное, мира более позднего по времени. Этот материал уже был напечатан, но, как предупреждал гриф секретности, только в двух экземплярах. А историю, рассказанную самим комиссаром, даже не решились размножить. Может быть, у Верховного и наркома и есть копии, но в его руках побывал самый настоящий подлинник. Наверное, для того, чтобы убедить старшего майора Зайцева в исключительной важности того дела, к которому его решили подключить.

Был в третьей папке и подробный психологический портрет комиссара Банева, дополняющий выводы комиссии. Ибо, из исследований психологов следовало, что данный человек родился не в СССР и, даже, не в бывшей России. А в каком-то другом месте, аналога которому исследователи подобрать не могут.

Второй по важности, была всё-таки папка четвёртая, где пришелец из другого мира анализировал, как ускорить развитие Советского Союза, на что нужно обращать самое пристальное внимание, а что является тупиковыми путями развития, приведшими в его мире к краху. Здесь же описывались и самые важные научно-технические достижения передовых стран мира комиссара Банева.

Хотя, никаким комиссаром он там, естественно, не был. А являлся самым обычным инженером.

Следующие дни ушли не перелопачивание огромного вороха всякого информационного мусора, который не вписывался в привычные рамки объяснения происходящих событий. Были тут и сообщения о необычных явлениях, вроде огненных шаров различной формы, которые с началом войны встречались всё чаще. Были и рассказы об особых умениях разных людей, которые трудно было объяснить с точки зрения рядового человека. Встречались пересказы откровений предсказателей и, даже, обыкновенных сумасшедших. Хотя, пару недель назад старший майор Зайцев любое предположение о возможности прихода из чужого мира и времени отнёс бы к бреду сумасшедшего.

Впрочем, было одно отличие. Ни один из этих рассказов не создавал целостной картины, наблюдавшейся у Банева. Так, нелепые отрывки, некоторые из которых необходимо перепроверить, а большую часть можно сразу отправлять в мусорную корзину, как не содержащие никакого рационального зерна.

Задачей старшего майора госбезопасности Зайцева как раз и являлась сортировка этого информационного мусора по степени важности и достоверности.

Виктор посмотрел на часы. Время летит вперёд, как курьерский поезд. Нужно выпросить у наркома помощников. Есть же те, кто занимался этим делом до него. Кто-то изучал самолёт и, самое важное, документы, наблюдал комиссара Банева, выискивая в нём черты необычности. Кто-то просто работал с ним всё это время. Необходимо хотя бы часть из них выпросить себе в помощь.

Виктор отметил это очередным пунктом своих выводов и перешёл к следующей строке.

Время в тюрьме течёт медленно. Нужно признать, что это одна из главных задач тюремного заключения — убедить арестанта, что он провёл в этих стенах целую вечность. Генералу Ровецкому порой казалось, что пробыл он в своей камере не менее полугода, но упрямый календарь, который ему почему-то выдали, сообщал, что с момента капитуляции польско-немецкого гарнизона Варшавы прошло чуть более месяца.

Генерал перевернул страницу. Благо, хоть, читать не запрещали, но принесли ему только Библию, мотивируя свой выбор тем, что никаких других книг на польском языке в тюремной библиотеке нет. Если не считать сочинений Маркса и Энгельса. "Если пан генерал желает, то ему немедленно их доставят?" Пан генерал не пожелал, предпочитая штудировать уже изрядно подзабытые религиозные предания древности.

Но сегодня не шло и чтение. Завтра первое сентября. Вторая годовщина начала войны. Генерал пытался определиться с тем, что же они всё-таки сделали неправильно. Вернее, с тем, что сделали неправильно в Варшаве? Ибо, у полковника Ровецкого никаких реальных шансов повлиять на политику правительства не было в принципе. Что может сделать командир бригады, пусть и особой — второй Варшавской танковой. Тем более, что реальная сила польских танков оказалась намного меньше того, что ожидало командование в Варшаве. Весь недолгий месяц войны ему пришлось только прорывать окружения и нести потери. И ни одного геройского разгрома противника, которые виделись до войны стратегам из генерального штаба. Обидно, но его вины здесь нет. Он сделал всё, что от него зависело. Просто противник, оказался сильнее, чем они думали.

А союзники так и не решились начать войну. Было много приветственных слов и горячих обещаний, но, к сожалению, не было дела.

В коридоре раздались шаги. Генерал удивлённо посмотрел на часы. Для обхода рановато? Шаги замерли около его двери. Удивление нарастало. До прогулки ещё целых четыре часа, а никуда больше его не выводили. После первого формального допроса, практически повторяющего тот, которому его подвергли в штабе десятой армии красных, никто не пытался выведать у него никаких тайн. Поначалу любые шаги в коридоре заставляли его напрягаться в ожидании, что сейчас его потащат на допрос. Но время шло, проходили дни и недели, а о его существовании забыли. Нет, караульные исправно несли свою службу, оглядывая через окошко внутренности его камеры, строго вовремя приносили еду, строго вовремя выводили на прогулку в каменный мешок прогулочного дворика. Вот только, никто не спешил выведывать у него планы польского командования, никто не требовал предать своих друзей по борьбе, никто не выламывал рук и не бил по зубам, выпытывая неведомые тайны. Складывалось впечатление, что бывший командующий Армии Крайовой большевистскому руководству просто не интересен.

В дверях заскрипел ключ. Генерал приподнялся из-за стола в тревожном ожидании. Медленно отползла в сторону дверь, из коридора раздалось: "Заключённый Ровецкий на выход".

Генерал сложил руки за спиной и двинулся к выходу.

Нужный кабинет оказался недалеко. Его завели внутрь, оставили около двери. Генерал присмотрелся к человеку, сидящему у стола. Тот что-то старательно писал, не обращая на заключённого никакого внимания. Генерал внутренне усмехнулся — эту науку им тоже преподавали в своё время. Нужно убедить заключённого, что он никто и ничто, никому не нужен, что тратят на него драгоценное время, заранее сожалея об этом. Генерал приготовился ждать. Но следователь быстро оторвался от своих бумажек, бросил по-польски: "Проходите, пан генерал, садитесь".

Генерал Ровецкий присел на табурет, находящийся перед столом следователя, ожидая продолжения беседы, которая началась в столь неожиданном для него ключе. Не "заключенный", а "пан генерал". Наверное, большевикам понадобилось от него что-то особенное, раз они от долгого молчания перешли к столь вежливой манере беседы.

Но энкавэдешник опять замолчал, дописывая свои бумаги. Прошло ещё минут пять, прежде чем он оторвал взгляд от своих записей и посмотрел на заключённого.

— Извините, очень много работы. — Следователь потёр глаза, перевёл их от поверхности стола к пыльному окну, которое не смогли прояснить даже прорывающиеся сквозь плотную пелену облаков солнечные лучи.

Генерал задумался. Что-то очень серьезное произошло в России, если большевики работают в воскресенье. Пусть они и известные безбожники, и обходят божьи храмы стороной, но выходные соблюдают даже они. Задним планом пришла мысль, что говорит с ним энкавэдешник по-польски, причём, совсем без акцента.

— Вы поляк? — Спросил генерал.

— Нет, я литовец. — Отозвался следователь.

— И давно служите большевикам? — Продолжил генерал Ровецкий, чувствуя, как разгорается в груди жар неприязни к этому чекисту.

— Давно! — Тот бросил на генерала насмешливый взгляд. — С двадцатого года. С тех самых пор, как ваши бравые жолнежи вошли в Вильно. И повесили моего отца за то, что он отказался говорить по-польски.

— Я не участвовал в том походе!

— Я знаю. — Устало отозвался следователь и вновь углубился в свои бумаги.

— И чего вы от меня хотите? — Не выдержал пытки ожиданием генерал Ровецкий.

— Я от вас? — Поднял взгляд энкавэдешник. — Ничего!

— А зачем я здесь? — Начал закипать генерал.

— С вами хотел поговорить один ваш бывший товарищ. Он скоро подойдёт. — Бросил ему следователь и опять углубился в свои записи.

Генерал Ровецкий задумался. Никаких знакомых, которые могли служить в НКВД, у него не было. По крайней мере, по его сведениям. Нарастало удивление.

Но опять скрипнула дверь, и в кабинет вошёл ещё один человек. Был этот человек генералу Ровецкому знаком, но что-то мешало окончательно определиться с личностью вошедшего. Всё стало ясно, когда он прошёл к столу в полосу мутного дневного света.

— Анджей, это ты? — Выдохнул генерал. — Но что за странный вид?

Вошедший окинул себя взглядом, поправил китель и конфедератку.

— А что в нём странного, пан генерал?

— Но это не польская форма! — Возмутился генерал Ровецкий.

— Ну, почему же, Стефан. — Отбросил ненужную субординацию посетитель. — Это форма польского корпуса генерала Берлинга, в котором я занимаю должность заместителя начальника контрразведки.

Генерал похолодел. Кажется, это не шутка, как показалось ему вначале. Пригляделся. Основа формы подполковника Витковского несомненно польская. По крайней мере, конфедератка осталась без изменений, да и польский "Белый орёл" всё также красовался на ней. Сходным был и покрой кителя. А вот погоны очень сильно напоминали те, которые носила, в своё время, царская армия. Основу оставили польскую, но размер и расположение звёздочек поменяли, копируя погоны обер-офицеров российской царской армии. Генерал Ровецкий поморщился.

— А ты, Стефан, предпочитаешь увидеть немецкие знаки различия или австрийские. — Нехорошо усмехнулся Витковский.

— И какое у тебя звание? — Отозвался Ровецкий.

— Полковник Польской Народной армии.

— И чем тебя купили большевики? — Продолжал демонстрировать своё презрение генерал.

— Тем, что не убивали ни моих сыновей, ни мою дочь! — Голос Витковского стал наливаться злостью.

— Разве Стася погибла? — Удивился Ровецкий.

— Да! И убивали её долго и мучительно! — Полковник Витковский снял свою конфедератку и положил на стол следователя. — И убивали её поляки!

Генерал Ровецкий вздрогнул, оценивая всё напряжение этой фразы. Чего там такого произошло, что даже "стальной Анджей" сломался. Офицер без страха и упрёка, относительно спокойно выдержавший сообщение о гибели троих своих сыновей в битве под Варшавой.

Полковник, тем временем, присел на стол следователя, для чего тому пришлось подвинуть свои бумаги, но видимого неудовольствия энкавэдешник не высказал. Генерал Ровецкий поразился степени влияния своего знакомого на спецслужбы основного противника.

Пусть сам генерал и не определился, как ему относится к Красной Армии, вошедшей на территорию Восточной Польши спустя две с половиной недели после начала войны с Германией.

Но, по крайней мере, лондонское эмигрантское правительство объявило Советский Союз своим основным врагом, отодвинув решение всех спорных вопросов с Германией до лучших времён.

Хотя, было много вопросов со стороны низовых исполнителей, несколько неясных попыток ответить на них, некоторое количество дурацких идей, в которых предлагалось воевать только против немцев. И многое другое, что никак не укладывалось в рамки политики эмигрантского правительства Польской республики, обосновавшегося в Лондоне. И в последнее время, всё больше и больше, проявлявшего странную предрасположенность к немецкому варианту решения проблем.

— Я сожалею. — Высказал соболезнование генерал Ровецкий. Немного подумал и добавил главный вопрос, возникший у него в голове. — Но, что ты хочешь от меня?

— Стефан, до меня дошли слухи, что ты принимал участие в одном очень важном совещании, имевшим место 3 июля этого года в предместьях Варшавы. — Полковник сделал паузу. — Мне хочется знать — так ли это?

— Меня там не было. — Твёрдо ответил Ровецкий. — Я в это время собирал наши отряды на севере, около прусской границы.

— Но тебе известно об этом совещании? — Сделал выводы Витковский.

— Да я знаю, что его собирали. — Генерал поколебался несколько секунд. — И даже догадываюсь, почему ты об этом спрашиваешь? Но меня там не было! И никакой ответственности за то, что там решили, я нести не хочу.

— Очень хорошо, Стефан, что ты не стал отнекиваться полным незнанием. — Витковский усмехнулся. — Я, ведь, знаю, что с решениями тебя знакомили.

— Уверяю тебя, Анджей, что я был категорически против. — Заволновался генерал Ровецкий. — Тем более, мне и в голову не могло придти, что подобные методы будут применять против кого-либо из нас. Речь шла о борьбе с коммунистами и теми, кто им сочувствует.

— А в итоге замучили мою дочь! — Полковник Витковский заскрипел зубами. — Стефан, я хочу знать — кто принимал это решение?

— Насколько я знаю, это была инициатива маршала Рыдз-Смиглы и генерала Сикорского. — Ответил ему генерал. — Остальных просто поставили в известность и потребовали принять это решение.

— А кто там был ещё?

Генерал Ровецкий пожал плечами и перечислил ещё несколько фамилий. На каждую из них полковник Витковский только кивал головой, давая понять, что прекрасно запомнил всё, что ему говорят.

— Но зачем тебе это, Анджей? — Поинтересовался Ровецкий.

— Мне кажется, что эти люди должны ответить за смерть моей дочери. — Отозвался Витковский.

— Полковник, вы сошли с ума! — Ужаснулся генерал. — Никто из них не имел в виду вашу дочь! Ищите тех, кто непосредственно принимал решение о её смерти.

— Этих людей уже нет! — Витковский приподнялся со стола.

— И тебе мало этого? — Генерал всё ещё взывал к благоразумию своего бывшего товарища.

— Мало! — Взорвался полковник. — Я хочу, что бы подохли все, кто додумался до таких методов воздействия на своих соотечественников. — Витковский сделал несколько вдохов, успокоился. — А наш разлюбезный маршал должен мне ответить за гибель моих сыновей, которые полегли под Варшавой в тот момент, когда он убегал в Румынию.

Полковник двинулся к выходу.

— Анджей, ты сошёл с ума! — Бросил ему вслед генерал.

— Я знаю! — Полковник Витковский повернулся в его сторону. — Кстати, пан генерал, если вы тоже имеете отношение к этому решению, то вам лучше не покидать это заведение!

Полковник надел конфедератку и вышел из кабинета.

— Уведите меня! — Генерал повернулся к следователю НКВД.

Тот кивнул головой, нажал кнопку на краю стола. Вскоре показался боец конвоя. Генерал поднялся и двинулся к выходу.

Андрей отложил ручку. Ну что же, этот вариант намного лучше предыдущих. Конечно, ещё не шедевр, но паста уже не течёт сама по себе, оставляя мелкие кляксы по всему пути следования шарика. И не застывает намертво, блокируя шарик, хотя приходится прикладывать изрядное усилие, чтобы написать слово. Андрей взял ставший привычным за это время карандаш. Писать им намного легче, чем очередным изделием химиков, которым ГКО дал задание разработать шариковую ручку. Конечно, Андрею ещё не нравится, но данный вариант уже можно использовать на практике. Пока мелкой партией разослать по фронтам для всестороннего исследования достоинств и недостатков. А потом уже исправлять найденные недостатки.

Писать перьевой ручкой Андрей так и не научился. Вернее не прилагал усилий к обучению. Расписываться получалось, а всё остальное можно и карандашом накидать, передав потом секретарю для обработки.

Хотя данный документ предназначен только для ограниченного круга лиц. Самого Андрея, наркома Берии, ну и разумеется, Верховного. Конечно, кто-то ещё имеет право знакомства с данной информацией, но Андрей не стремился узнать этих людей. Хватало и другой работы. Вот когда станет посвободней, тогда можно будет отвлечься на удовлетворение любопытства данных индивидуумов.

Сегодняшний день пришлось потратить на очередной анализ различий исторических событий данного мира и того, в котором Андрею удалось родиться и провести более тридцати лет своей жизни. Там остался сын и родители. Иногда хватала тоска при мысли о том, что он никогда их не увидит. Спасала работа, которая позволяла забыться. Выручали товарищи по работе. Дарили подобие семейного уюта родители инженер-капитана Егорцева. Полина Ивановна, Сашкина мать, искренне считала Андрея ещё одним членом своей семьи и, даже, называла его сыном, несмотря на то, что была старше Андрея всего на какой-то десяток лет. Илья Петрович, отец семейства, не возражал против такой постановки вопроса, искренне надеясь, что вхождение в их семью ещё одного человека благотворно повлияет на судьбу сына, который пошёл вверх по служебной лестнице. И на дочь, которой удалось стать известной певицей, благодаря помощи Андрея. Не возражал против Андрея и самый младший — Алёшка, учащийся одной из многочисленных московских школ. И даже стал лучше учиться, обращая, прежде всего, внимание на точные науки — математику и физику. У родителей возникала надежда, что старшие — Андрей с Сашкой — сумеют вывести младшего на научную стезю.

Появление Ирины в жизни Андрея Полина Ивановна восприняла с искренней радостью. Считала, что данный пример подействует на Сашку, которому, по мнению родителей, пора остепениться — двадцать пять лет уже. Назначенной на конец месяца свадьбы ждали с нетерпением, готовились к ней так, словно и вправду собственного сына женили. Правда, их пришлось ограничить в желании пригласить на это мероприятие всех родственников и друзей. Они с Сашкой отговорились невозможностью уместить всех в квартире Андрея, да тяжёлым военным временем. "Как бы люди не обиделись, что кто-то радуется в такой момент". Илья Петрович только махнул рукой, давая своё согласие. Действительно, в их цеху уже две похоронки получили. Не до радостей сейчас.

А Андрей мучительно соображал, стоит ли сообщать об обещанном визите Верховного. В конце концов, решил промолчать, не сообщив даже Ирине. Вдруг, Иосиф Виссарионович приехать не сможет, будешь впоследствии выглядеть, как трепло.

Весь вчерашний день прошёл как на иголках. Спокойным было только посещение ЗАГСа, где они с Ириной окончательно оформили свои отношения к вящей радости Сашкиных и Ирининых родителей. Сама свадьба протекала тихо и спокойно. Родители обсуждали свои проблемы. Полина Ивановна и Ксения Ивановна, мать Ирины, решали, как следует назвать будущих внуков, и в каком количестве и порядке их следует рожать. Илья Петрович и Василий Егорович, отец Ирины, рассуждали: "Будет ли война с Японией". На Дальнем Востоке в одном из истребительных полков у Ирины служил младший брат, выпущенный в прошлом году лейтенантом из авиационного училища. Сидящий рядом с "отцами" профессор Берг не вмешивался в их беседу, хотя мог разъяснить эту ситуацию.

— Вот ты, Василь, военный. — Илья Петрович кивнул на форму отца Ирины. — Вот и объясни мне, как японцы себя поведут?

— Да какой я военный. — Отозвался Василий Егорович. — Я же по медицинской части. Ничего в этих наступлениях-отступлениях не понимаю. Хотя, третью войну по госпиталям. Всего нагляделся.

Андрей старательно вслушивался в их разговор, пытаясь понять, как вести себя с вновь приобретёнными родителями. То, что отец Ирины оказался врачом, его не удивляло. Удивляло, что Ксения Ивановна к медицине никакого отношения не имела, а работала на ткацкой фабрике в недалёкой провинциальной Шуе. Где до войны Василий Егорович исполнял обязанности главного городского хирурга. Но грянули пушки, доктор Кузнецов стал военврачом второго ранга и отправился в один из тыловых госпиталей, так как для фронта не подходил по возрасту.

Опять стрельнуло в ноге, рана всё ещё давала о себе знать. Пришлось остановиться и отвести Ирину на место. Впрочем, то топтание вокруг неё, которое он изображал последние две минуты, танцем назвать вряд ли было можно. То ли дело Сашка, выписывающий круги со своей партнёршей по всему свободному пространству комнаты. Алёнка привела одну из своих подруг, неровно дышавшую на Сашку, судя по восторженным взглядам, которыми она одаривала его весь вечер. Сашка отвечал ей взаимностью и, кажется, в его жизни тоже появилась особа женского пола, имеющая возможность отвести его в ЗАГС. Умилённо-восторженные взгляды Полины Ивановны подтверждали эту догадку Андрея.

Андрей добрался до своего почётного места во главе стола, тяжело опустился на стул. Потёр рубец раны. Надо будет намекнуть вождю о необходимости организации "шаражки" для медиков. Ну сколько они будут валандаться с пенициллином? Понятно, что тяжело изобрести то, о чём имеешь самое общее представление. Но, ведь, в других областях как-то выкручиваются.

Королёв запустил очередную ракету, которая сумела пролететь аж сорок секунд до обычного взрыва. Что радовало, так как первые экземпляры детонировали на стартовом столе.

Люлька собрал первый прототип турбореактивного двигателя и гоняет его на стендах, пытаясь поднять тягу хотя бы в полтора раза.

Курчатов смог закончить этапы теоретической разработки и сейчас обустраивает институт рядом со строящимся заводом по разделению изотопов урана где-то на Урале.

Братухин, Миль и Камов подняли в воздух первые прототипы "летающих мясорубок". Пусть всего на пару сотен метров, но взлетели и даже совершили первые испытательные полёты, пусть пока и в пределах аэродрома.

В авиационных КБ проектировали монстров грандиозных для этого времени размеров. Конечно, большая часть из них дальше стадии теоретических разработок не проживёт. Но какой-то полетит! И понесёт будущую атомную бомбу.

А тогда мы посмотрим, кому захочется говорить с нами с позиции силы!

Ваня Петров, а вернее Иван Никодимыч, как уважительно звали новоявленного композитора поклонники его таланта, отключил электропатефон, спроектированный Андреем в порядке личной инициативы, и взялся за аккордеон. Встрепенулась Алёнка, быстрыми движениями рук навела красоту, о чём-то пошепталась с музыкантом, наверное, определяя порядок исполнения новых песен. Андрей выдал Петрову те обрывки песен, которые он помнил не полностью, предоставляя тому возможность доработать их по своему усмотрению. И вот сейчас предстояло увидеть, что же из них получилось.

К плечу Андрея приникла Ирина, которая вместе с Алёнкой дорабатывала текст песен. Замолкли разговоры, все повернулись в сторону музыканта и певицы. Заиграла музыка, в которой Андрей через несколько секунд признал "Когда цветёт калина красная…". Настоящего названия песни он не знал, и помнил из неё всего лишь один куплет и припев. Так что предстояло знакомство с почти новым произведением.

А песня впечатлила даже его, не говоря уж обо всех остальных. Вся женская часть их компании вытирала слёзы, когда Алёнка выводила: "Когда цветёт калина красная, Смеётесь девушки напрасно вы. Вы над любовью надсмехаетесь. Потом вы каетесь и маетесь".

Андрей понял, что что-то поменялось, когда услышал негромкие хлопки. Перевёл взгляд к входу в комнату и немедленно вскочил, одёргивая на себе гимнастёрку.

В дверях стоял Сталин, а из-за его плеча выглядывал Берия. В глубине коридора темнели силуэты охраны. Рядом с вождём стоял Сашка и что-то тихим голосом ему рассказывал.

В комнате воцарилась тишина. Все присутствующие пытались оценить происходящее. Первой опомнилась Полина Ивановна.

— Здравствуйте гости дорогие! — Выдохнула Сашкина мать. — Да что же вы в дверях стоите? Милости просим к столу!

Сталин благосклонно кивнул и двинулся к свободным местам, которое Сашка заранее приготовил, оправдываясь тем, что должны прибыть сослуживцы по работе. Хотя, кроме профессора Берга, никого из коллег не приглашали. Аксель Иванович привстал со своего стула, но, уловив разрешающий жест вождя, сел на место.

— Товарищ Сталин, неужто это вы? — Удивился отец Ирины.

— А что товарищ Сталин не может на свадьбу придти? — Усмехнулся вождь в свои усы. — Или товарищу Сталину врачи запретили веселиться?

— Как можно, товарищ Сталин! — Василий Егорович вытянулся по стойке смирно. — Разве мы с вами под Царицыным на свадьбах не гуляли?

Вождь вгляделся в отца Ирины, задумался на несколько секунд, просветлел лицом и, подтверждая свою великолепную память, выдал:

— Кузнецов! Врачом в третьем госпитале был!

— Так точно, товарищ Сталин! — Обрадовался Василий Егорович. — Я вам рану на руке обрабатывал, когда вас осколком зацепило.

После этой фразы, подтверждённой соглашающимся кивком вождя, напряжение за столом спало. У всех, кроме Андрея с Сашкой, которые старательно вслушивались в речи старшей половины стола, готовясь в любой момент пресечь нежелательное развитие разговора. Но старики, несмотря на изрядное подпитие, благоразумно вели разговоры только на военные темы, пытаясь все-таки выяснить, как война пойдёт дальше.

Сталин только отшучивался. Поднимал тосты за здоровье молодых, за красоту невесты, за счастье в этом доме. И, кажется, был доволен. Сделал подарок, удививший всех своей необычностью. Был поражён даже Андрей, не предполагавший, что в воюющей стране найдутся ресурсы для производства обычных бытовых холодильников. Но никелированная надпись "ЗИС", красовавшаяся на двери железного ящика, подтверждала, что время и люди для производства и разработки, всё же, нашлись. Скорее всего, как побочный продукт, какого-нибудь более масштабного проекта.

Пробыл вождь недолго. Влил в хозяев, и гостей, несколько рюмок красного вина, доставленного его охраной. Велел допеть песни, приготовленные Петровым и Алёнкой. Остался доволен до такой степени, что приказал немедленно организовать выступление на радио.

— Нашим бойцам хочется услышать песни не только про войну, но и про тех, кто их ждёт и любит. — Подвёл итог выступления вождь.

После чего отбыл, оставив гостей Андрея в состоянии лёгкого обалдения.

"Ну теперь разговоров на несколько недель", — прикинул Андрей состояние родителей Ирины и Сашки. Поражённый взгляд Василия Егоровича подтверждал этот вывод. Они, конечно, слышали, что будущий зять имеет отношение к самым верхам государства. Но, чтобы вот так запросто, к нему заглянул сам вождь! Такого не ожидал никто!

Да и сам Андрей, откровенно говоря, не сильно верил в реальность этого визита.

Что-то произошло такое, что вождь смог освободить себя от государственных забот почти на полтора часа.

Но вот что?

Андрей оторвался от своих воспоминаний. Придвинул ближе листок бумаги с черновыми выводами. Попытался сосредоточиться.

Итак, первое и самое главное. Война в Европе пошла совсем по другому сценарию. Южное крыло немецкого фронта парализовано практически полностью. Румыния захвачена и выведена из войны. По условиям перемирия освобождены даже румынские военнопленные. И сейчас новый генштаб армии Румынии старательно концентрирует свои дивизии на границе Венгрии, ни секунды не сомневаясь, что, в конце концов, война перекинется и туда.

Может быть, они и правы. Хорти за эти три месяца прислал уже четыре послания с предложением заключения мирного соглашения, при условии сохранения нынешних границ. Москва молчит, не говоря ни да, ни нет. Значит, Трансильванию обещали румынам, или хотя бы её часть.

Андрей ещё в прошлом году, рассказывая вождю о судьбе Югославии и спорных территорий в составе республик Советского Союза, предлагал все эти спорные территории разорвать строго по национальному признаку. Провести плебисцит о вхождении данной территории в спорящие страны. И там, где опрос даст более пятидесяти процентов желающих войти в искомое государство, нужно присоединять и не сомневаться. Организовать обмен землями, переселение желающих уехать. В крайнем случае, дать широкую автономию. Но не надеяться на социалистическую сознательность. Вот, когда её воспитают, лет через тридцать-сорок, тогда и можно организовывать федерации.

Вождь тогда только хмыкнул, но, кажется, принял во внимание его соображения. По крайней мере, основная поддержка в Югославии идёт отрядам Ранковича, а Тито мечется между двух возможных союзников. Москва предлагает реальную помощь, но жёстко ограничивает его действия. Лондон много чего обещает, но верить обещаниям Туманного Альбиона Тито остерегается.

И, вообще, там идёт война всех против всех. С великим пафосом создаются нерушимые союзы, возникают самопровозглашённые "тысячелетние" государства, чтобы рассыпаться неосязаемым прахом спустя полмесяца. Бывшие враги объявляют себя союзниками, вчерашние союзники превращаются в кровных врагов.

Идёт обычная гражданская война. Москва не решилась открыто сунуть в этот мутный водоворот свои дивизии, а, может, вождь просто решил подождать, пока супротивные стороны не перебьют друг друга. А, когда спадёт эта мутная пена, Москва предъявит самого сильного из претендентов на власть — своего основного союзника.

Несладко и самопровозглашённой Хорватии. Не решаясь входить в войну на сложившихся условиях, поглавник Павелич лавировал между всеми сторонами, участвующими в войне. Было забыто опрометчивое обещание послать хорватские войска на восток, данное в первые дни войны главному союзнику — Германии. Теперь усташским дивизиям приходилось оборонять границы своего, трещавшего по всем швам, государства от сербских и боснийских отрядов, не желающих быть людьми третьего сорта на своей родной земле. И если боснийских мусульман ещё удавалось сдерживать, то сербские отряды отрывали от Хорватии, захватившей слишком много земель с чуждым ей населением, один кусок за другим. Освобождена, практически, вся Сербская Краина. Сербы проникли в Славонию и Боснию.

Андрей усмехнулся. Конечно, в сербских отрядах было слишком много бойцов не говорящих по-сербски, но они прекрасно знали русский. Часть горнострелковых дивизий, дислоцированных перед войной в Карпатах, переодели в некое подобие сербской военной формы и бросили в бой. Даже лёгкие танки для поддержки выделили.

Хорватский Генштаб бросился на поклон к немцам, но тем было не до союзника. Немецких войск, оставшихся на юге, с превеликим трудом хватало для контроля дорог и крупных городов. Лезть в горы для спасения хорватских частей они не собирались, предоставляя усташам самим разбираться с данной проблемой.

Была у фельдмаршала Листа надежда на Африканский корпус Роммеля, который мог усилить изрядно ощипанную Верховным командованием Вермахта двенадцатую армию. Но англичане так и не решились позволить её эвакуацию, а два дня назад перешли в наступление, посчитав возможным разрешить африканский вопрос силой. Пока что британской армии сопутствовал успех, как сообщало лондонское радио. Немецкие войска оставляли Каир, оттягиваясь к Александрии. В британских штабах царила эйфория.

Впервые за войну удалось нанести чувствительное поражение Вермахту.

Берлин, конечно, утверждал, что Африканский корпус отходит по приказу ОКВ.

Впрочем, верить радиосообщениям противников в этой войне нужно было ещё меньше, чем рекламе во времена Андрея. То есть не стоило вообще!

Ну, соврали, как обычно! А, что там происходило на самом деле, разведка сумеет доложить только через изрядное время.

Но, всё равно, война в Африке потекла абсолютно не так, как в мире инженера Банева Андрея. Это, второе!

Вызывал удивление и бой между британским и немецким флотом в Северном море четыре дня назад. Уж очень много там недоговорённостей и натяжек. На прямой вопрос, высказанный Андреем при встрече, Берия только улыбался и ёрничал, упоминая "о неисповедимости путей господних". Данное утверждение позволяло сделать вывод, что руководство Советского Союза всё же приложило усилия для возникновения этой неисповедимости. Приходилось пожалеть прямых исполнителей "воли господней". Андрей невольно это ляпнул. Но посерьёзневший нарком внутренних дел, сказал, что "на дело шли только добровольцы".

Третье, что стоило отметить — это вновь начавшиеся налёты английской авиации на территорию германского Рейха. Или англичане решили, что им стоит вмешаться в войну, пока не поздно. Или после гибели кораблей эскадры Северного моря ситуации окончательно вышла из-под контроля правительства Великобритании. И им пришлось отдать приказ о возобновлении налётов.

Правда, чем больше расстояние от основного театра военных действий — Польши и Пруссии — тем меньше отличий.

В Азии полная тишина. Японцы и китайцы объявили негласное перемирие, ожидая результатов бойни в Европе.

Молчат и все остальные страны, влезшие, во времена Андрея, в мировую разборку, когда окончательно стало ясно распределение сил.

Только британские доминионы обозначили участие в войне присутствием своих частей, в основном, в Африке. Черчилль, действительно, чрезвычайно чувствителен к африканским делам. И гонит туда всё, что есть свободного под рукой. Выполняет двойную задачу. С одной стороны показывает, что война против Германии в полном разгаре. С другой стороны, отвлекает всех, кто, на самом деле, желает воевать против главного противника, на достижение второстепенных задач, решение которых могло бы и подождать. Ведь, уже ясно, что немцы из Африки уйдут! Ибо, у них возникли неразрешимые проблемы в Европе, и любые войска, которые можно найти в резервах, намного нужнее там, чем в африканской, никому не нужной, пустыне.

Андрей отметил ещё один штрих, который обозначал главное направление британской, да и американской, политики. Как говорил, в своё время, сын американского президента Рузвельта: "Пусть они убивают, как можно больше, а мы потом определимся, кому именно помогать". Андрей не помнил точную фразу. Конечно, это слишком вольный перевод, но основный смысл остался без изменений.

Американцы пока могут выжидать окончания европейской бойни, но англичанам ждать дальше некуда. Нужно влезать "по самые уши" в эту войну, если они не хотят оказаться на обочине послевоенного урегулирования.

И выбор у нихнебогатый! Или поддержать трижды проклятый ими, на словах, Третий Рейх, или согласиться на поддержку ненавидимого, на самом деле, Советского Союза.

Большинство лордов британского правительства, несомненно, поддержит Адольфа Гитлера, если найдёт, хоть малейшее, объяснение его действиям. Хотя, сейчас это несложно. Большинство страшных концлагерей, обнаруженных Красной Армией позднее, ещё не созданы. В сопутствующих им заводах по производству синтетического бензина ещё не возникло необходимости.

А вот народ Великобритании? Англичане не смогут простить Гитлеру бомбардировок своих городов и гибели солдат на полях сражений. И резко повернуть руль в сторону замирения с противником у английского правительства вряд ли получится. Нужно изрядное время. А его у Черчилля нет. Поэтому, скорее всего, Британия будет выжидать и дальше, не предлагая себя в союзники никому. И будет старательно заталкивать в войну кого-нибудь другого.

Скорее всего Турцию. Турки и сами не прочь это сделать, но сложившаяся на их границах ситуация заставляет турецких генералов проявлять максимум благоразумия. Стоящие в Закавказье советские армии давно готовы перейти границу. Кипит Курдистан, провозгласивший себя независимым. Болгарские дивизии сосредотачиваются на северной границе Турции, готовясь к броску в сторону Стамбула. Начались брожения в армии, не желающей начинать заведомо проигрышную войну. И только политики продолжают яростно сотрясать воздух, угрожая Советскому Союзу.

В Болгарии, кстати, всё прошло почти так же, как во времена Андрея. Только на три года раньше. Советские дивизии и бригады прошли страну парадным маршем, даже не расчехляя стволы орудий. Сопротивление оказали только немецкие части, но их было немного. Царь Борис сидит в своём дворце, окружённый остатками охраны. Номинально он ещё глава государства, но никакой реальной власти у него нет. Он даже из собственного дворца выйти не может без разрешения Революционного Совета. Ему бы давно устроили "несчастный случай", но из Москвы категорически запретили любые насильственные действия в отношении царственных особ Болгарии и Румынии. Советское правительство сохраняет лицо, не желая вешать себе на шею столь сомнительные действия.

Андрей проставил следующий пункт.

А в Словакии дела отличаются, и сильно. Словацкие части, поддержавшие действия Красной Армии, одним из главных условий выставили сохранение своей независимости. Конечно, решающее слово будет за Москвой, но вряд ли вождь станет обострять отношения с новыми союзниками из-за чехов, которые преданно служат немцам, не предпринимая никаких попыток сопротивления и саботажа. Похоже, в этой действительности, единой Чехословакии уже не будет.

Наши войска сумели взять под контроль практически всю Словакию, кроме Братиславы, вокруг которой немцы сосредоточили весьма крупную группировку. Но, насколько понял Андрей из туманных намёков Верховного, это и не ставилось в качестве основной задачи. Главным было завоевание плацдарма, с которого можно наносить удары и по Венгрии, и по Австрии, и по Чехии.

А сегодня утром, как сообщили ему знакомые из Генштаба, нанесли удар подвижные соединения 35 армии, действующей в Словакии, в направлении Силезии, помогая частям Центрального фронта, прорвавшим немецкую оборону севернее Кракова.

Но самые большие различия с реальностью Андрея, конечно, в Польше. Трудно найти хотя бы одно событие, которое совпадало бы в том времени и в этом. В Польше тоже идёт гражданская война, поддерживаемая иностранными войсками. Армия Крайова окончательно рассыпалась на отдельные группировки, каждая из которых проповедует свой вариант истины.

Кто-то остервенело воюет с советскими войсками на стороне немцев. Кто-то перешёл на сторону Красной Армии и присоединился к корпусу Берлинга. Кто-то затаился, ожидая чем закончится выяснение отношений между немецкими и советскими войсками. Кто-то воюет и против Вермахта, и против Красной Армии. Некоторые просто бандитствуют, наплевав на все высокие слова. Но все, без исключения, ни в грош не ставят лондонское правительство генерала Сикорского. А после гибели в Северном море двух транспортов с польскими солдатами, несколько самых авторитетных командиров польских отрядов пообещали повесить главу эмигрантского правительства, если он посмеет заявиться в Польшу.

Первоначальная эйфория сменилась разочарованием. Вчерашние кумиры перешли в разряд, если не врагов, то недоброжелателей. Никто никому не верит, и каждому кажется, что только он один знает правильный ответ на вопрос, что делать полякам дальше.

Всё-таки вождь правильно сделал, что отдал Варшаву с окрестностями обратно немцам. Поляки ждали возрождения своего государства, готовили торжественные речи и парадные мундиры. Втихомолку решали, какие западные польские земли можно уступить немцам в обмен на Украину и Белоруссию.

Но Гитлер быстро показал им, какое именно место он отводит новоявленным польским союзникам в своих планах. Глава Германии заявил, что будущую Польшу он видит только за Волгой, а все земли до нее — это Рейх! "Если полякам нужно собственное государство, то пусть они идут на восток и завоюют его", — вещал Фюрер.

Скандал был такой, что с трудом удалось его замять. Гитлеру пришлось пообещать польским генералам, что решение вопроса откладывается до окончания войны с большевиками. Польским генералам пришлось сделать вид, что именно этого они и хотели. Геббельс приложил массу усилий, чтобы скрыть это событие, подняв мутную пропагандистскую волну "правдивых" репортажей с фронта о братстве немецких и польских солдат.

Но дело было сделано!

Вначале вниз проникли непонятные слухи. Потом один из польских командиров не посчитал нужным скрывать это событие от своих друзей. Вновь сорвался Гитлер и, в очередной раз, оскорбил своих польских союзников, обозвав маршала Рыдз-Смиглы "упрямым ослом, место которого на скотобойне". А довершила всё передовица Правды, приводящая разговор Гитлера с поляками почти дословно.

Неизвестно, как советская разведка умудрилась добыть этот документ. Неизвестно, успели ли отозвать засвеченных разведчиков.

Но дело того стоило!

Польша взорвалась. И если до этого указания лондонского правительства, хоть и подвергали сомнению, но в большинстве случаев выполняли, то теперь все потуги Сикорского повлиять на ситуацию в стране вызывали только злобное ворчание. Один за другим отряды поляков переходили фронт и сдавались частям Красной Армии. У генерала Берлинга скопилось столько людей, что можно сформировать ещё одну, третью, дивизию, в дополнение к двум существующим. И можно перебросить его с прусской границы обратно в Польшу. Теперь уже нет сомнений, что эти поляки и дальше будут воевать против Германии на стороне Советского Союза.

А война в Польше сдвинулась с мёртвой точки и покатилась на запад. Вначале войска Красной Армии ударили на севере, потом в центре, а вчера и на юге. Немецкую оборону пробили в нескольких местах на широком фронте от Кракова до границ Пруссии. Бросили в прорывы танковые и механизированные корпуса, расширяя бреши в немецкой обороне.

Спешили вперёд тридцатьчетвёрки Западного и Центрального фронтов, формируя несколько колец окружений. Висели над головами немецких войск самолёты, не давая переходить в контрнаступление и срывая организованное отступление. Пылила по дорогам советская пехота, возвращаясь обратно на захваченные два месяца назад земли.

Клюге попытался повторить майский манёвр и опять пробиться на север в Пруссию. Но именно этого от него и ждали. На внутренних обводах кольца окружения торопливо сформировали несколько рубежей обороны, об которые немецкие дивизии бьются третий день. Пока безуспешно.

Впрочем, он зря стремился в это безопасное, с его точки зрения, место. Ибо, впервые за три месяца войны советские военачальники попытались окончательно решить прусский вопрос.

Первые попытки пробить оборону этого давнего бастиона Германии натолкнулись на такое сопротивление, что пришлось отойти на прежние рубежи и старательно зализывать раны, анализируя причины поражения. Немцы торжественно злорадствовали! Впрочем, их попытка перейти в наступление закончилась таким же поспешным отступлением. Наступило стратегическое равновесие. Любая попытка немецких и советских войск перейти в наступление заканчивалась такими потерями, что атакующие части немедленно оттягивались на основные рубежи, а командиры дивизий, корпусов и армий обеих сторон изобретательно врали вышестоящему командованию, пытаясь оправдать своё поражение.

Пахло позиционным тупиком Первой Мировой.

Решение нашлось в очередной недоговорке Андрея год назад. Когда он рассказывал о "вакуумной бомбе", а если правильно, то об объёмно-детонирующих боеприпасах, применяемых Советской Армией во время войны в Афганистане. Вождь тогда заинтересовался, попросил повторить те характеристики этих боеприпасов, которые Андрей помнил, что-то записал в свой блокнот и кивнул головой, предлагая продолжить дальнейший рассказ.

Казалось всё это, в то время, очередной блажью советского диктатора, озабоченного внешними признаками готовности армии, а не его реальной боеспособностью, как утверждали демократические историки в реальности Андрея. Но вождь заинтересовался этим вопросом серьёзно.

И оказалось, что пришелец из будущего, в лице Андрея, переоценил "крутость" своего времени, считая, что некоторые изобретения невозможно повторить сейчас.

Позавчера, впервые в этом времени, применили ОДАБ. Несколько сотен "вакуумных" бомб сбросили на укрепрайоны на востоке Пруссии. Деморализованные остатки гарнизонов частично захватили в плен, а большинство, ещё живых на момент штурма, солдат противника просто перестреляли в горячке боя. Продвинулись вперёд на пару десятков километров до очередного рубежа обороны Вермахта. Где-нибудь в Польше, а тем более Румынии, столь малый рывок при таком расходе боеприпасов вызвал бы нездоровые смешки. Но в Пруссии другие мерки. И в Москву немедленно полетел восторженный отчёт о результативности нового оружия.

Впрочем, реальную эффективность ОДАБ ещё стоит тщательно изучить, но психологический эффект просто потрясающий. Судя по возмущённым воплям доктора Геббельса, который впервые вспомнил о существовании международных договорённостей о правилах ведения войн, в Берлине дошли до крайнего предела. Приходилось только пожалеть немецких генералов, которые, едва привыкнув к одной новинке большевиков, с трудом найдя меры противодействия ей, вынуждены сталкиваться с очередным неизвестным оружием.

Отметился и Лондон странным выступлением Черчилля, точно также вспомнившим замшелые договоренности конца девятнадцатого века. Будто, Великобритания никогда их не нарушала!

Москва, в лице Верховного Главнокомандующего, неопределённо хмыкнула, закурила очередную трубку и дала добро на производство нового оружия во всё возрастающих масштабах.

Молодые инженеры, не побоявшиеся взяться за незнакомое оружие, получили ордена и денежные премии. Отметили и лётчиков, участвующих в налётах на прусские бастионы. Получила свою долю наград и пехтура, бравшая вражеские укрепрайоны.

Не забыли и недовольных немецких генералов, рассыпав над прифронтовыми районами Пруссии листовки, в которых обещалось применять новые бомбы исключительно по всем обнаруженным штабам.

Андрей проставил очередной, восьмой, пункт.

Количество новинок, применяемых на этой войне, достигло того предела, когда противник должен задуматься об источниках их возникновения. Пока что, ничего сверхъестественного применено не было. Всё использованное, на данный момент, новое оружие было, всего лишь, дальнейшим развитием уже существующих образцов. Но на подходе много такого, что возникло только через десять-пятнадцать лет. Более глубокие разработки недоступны по причине несоответствия технологий этого времени, но всё равно появятся намного раньше, чем в реальности Андрея.

Андрей хотел отметить очередным пунктом свой вывод об окончательном образовании новой реальности, отличной от его времени во всём, но сдержался, приняв во внимание, что данное утверждение логичнее всего будет смотреться в конце доклада.

Нужно было вспомнить о существовании других стран Европы, которая безразлично наблюдала за развернувшейся на востоке грандиозной битвой, лениво делала ставки на исход того или иного сражения, но не принимала всерьёз все эти движения на окраине европейской Ойкумены. Впрочем, Европа всегда обращала внимание на восток, только когда на её просторы выплёскивалось очередное нашествие с этого направления.

И сейчас будет точно так же. Поэтому следует выкинуть из доклада анализ действий правительств Франции, Испании и Португалии. Пока наши войска не пересекли границ Германии, эти страны будут пребывать в блаженной неге, не ожидая никаких потрясений, кроме тех, которые они сами себе придумали.

Стоило, конечно, выделить Францию. Маршал Петен с трудом удержал французов от вступления в очередную войну год назад, когда английский флот атаковал французские корабли. Операцию "Катапульта" Франция будет помнить долго. Столь подлое поведение союзника трудно объяснить, а тем более трудно принять и понять.

Не забыли об этом и немцы, периодически подбрасывая правительству Виши информацию об очередном желании Лондона окончательно решить вопрос с французским флотом. А также с военно-воздушными силами. Конечно, доля правды в этих посланиях Берлина была. Но настолько крохотная, что найти её можно было только с микроскопом. Оттого французы и не воспринимали все эти откровения немецкой разведки всерьёз.

До тех пор, пока к компании дезинформации не подключилась разведка советская. И сейчас в Виши старательно чешут затылки, сравнивая донесения своих агентов из Германии и России, выискивают совпадения и стараются делать выводы. А выводы странные! Две противостоящие друг другу разведки утверждают одно и то же. А именно, что лорды Адмиралтейства не забыли об выживших французских линкорах и готовы в любой момент бросить против них всю мощь флота Великобритании. Верить не хотелось, но приводились такие подробности, что невольно возникало сомнение: "А может в Лондоне, по-прежнему, воспринимают Францию как потенциального врага?"

Девятым пунктом пошёл вывод о необходимости установления более тесных отношений с нынешним правительством Франции. Тем более, как было известно Андрею, переговоры с де Голлем провалились. Генерал, попав в Москву, вообразил о себе слишком много, стал выдвигать заранее неприемлемые требования, высказывать оскорбительные для советского правительства слова, даже изрёк сожаление о том, что Бонапарту не удалось взорвать это уродливое сооружение под названием Кремль.

Может быть, сказано было это немного по-другому? Но вождю доложили именно эту трактовку речей посланника французского, а вернее франко-английского, сопротивления. И выводы Сталин делал на основе этого перевода. В результате генерала де Голля посадили на самолёт в Тегеране и отправили в Ирак к англичанам, которым этот деятель французского сопротивления верил намного больше, чем предполагаемым русским союзникам.

Это он зря!

Как помнил Андрей, англичане гнобили его всё время войны, выдвигая в лидеры "сражающейся Франции" менее харизматичных, но более управляемых, генералов.

Впрочем, генерал сделал ошибку всех начинающих политиков, попавших в этот дерьмоворот из армии. Он посчитал, что все, с кем он разговаривал, выполнят свои обещания хотя бы наполовину.

Это он тоже зря!

Англичане, отправляя генерала в Советский Союз, наобещали ему столько, что де Голль не мог вести себя иначе. В Москве немного поудивлялись, но сделали выводы и приняли соответствующие решения.

Генерал уже поплатился. По прилёту из восточной командировки английское командование немедленно перевело его из командующих, пусть пока и несуществующей, армии Свободной Франции в командиры реально воюющей французской бригады в Северной Африке.

Как стало известно Андрею, после этого события генерал де Голль прислал в Москву радиограмму о том, что он согласен на все предложенные ему условия. Вождь пару раз пыхнул своей трубкой, после чего велел передать, что "всё нужно делать вовремя". И всякая связь с потенциальным главой французской республики прервалась.

Десятым пунктом шла многострадальная, от кипучей энергии своего дуче, Италия. Муссолини то торжественно провозглашал наступление следующего этапа истории Итальянской империи, то устраивал выволочку своим генералам, проигравшим очередное сражение. А дела у итальянской армии шли всё хуже и хуже. Громили её все и везде! Даже кое-как вооружённые партизаны Албании и Греции. Не говоря, уж, о сербах и черногорцах, получавших от Красной армии стабильную помощь оружием и боеприпасами, а в последнее время и воздушное прикрытие. Не выкинули итальянские войска с территории бывшей Югославии только потому, что Москва ещё не определилась со своей позицией в отношении Италии. Муссолини, а вернее его зятю Чиано, хватило благоразумия не объявлять войну Советскому Союзу в первые дни начавшегося конфликта, а потом дуче просто испугался, наблюдая разгром своего главного союзника по Тройственному пакту. И даже бодрые послания фюрера не смогли убедить главу Италии.

Впрочем, итальянский флот мог похвастаться несколькими столкновениями с английскими эскадрами, закончившимися в пользу итальянцев. Нельзя сказать, что британцы потерпели поражение, но, по крайней мере, они оставили место схватки за итальянскими кораблями. Что облегчило судоходство Италии и её союзникам в восточной части акватории Средиземного моря.

Одиннадцатым пунктом шла вечнозелёная, то есть вечнонейтральная Швейцария. Вот уж кто устроился со всеми возможными удобствами! Мало того, что избавлена от любых тягот войны, так ещё имеет с этой бойни стабильный доход, причём со всех участвующих сторон. Может быть, Кальвин, в самом деле, заключил договор с дьяволом, ставя выбранную им страну в исключительное положение? А может, стоит там поискать представителей "совета трёхсот", мирового правительства, контролирующего все телодвижения правительств и партий, как утверждали во времена Андрея.

Страну часов и сыра нужно было поставить под плотный контроль всех возможных советских разведок, от ГРУ и НКВД до Коминтерна. Что-нибудь да выплывет. Тем более, что вскоре нацистские бонзы начнут перекачивать в швейцарские банки награбленное в Европе добро, готовя себе пути отхода из Германии.

Если, конечно, у них не хватит ума заключить с Советским Союзом соглашение на приемлемых для Москвы условиях. А такая возможность существует. Особыми зверствами они отметиться не успели. Просто потому, что не сумели захватить много земель на территории СССР. Пытались показать своё арийское превосходство, расстреливая пленных, но быстро опомнились. Ибо, в этом мире немецких пленных было намного больше, чем советских. И любой из юберменшей мог оказаться там при очередном наступлении большевиков. Немецкому народу приходится думать своей головой впервые с переломного тридцать третьего года, когда нацистам удалось победить на выборах. Нужно было определиться, в какое русло направить эту мысль?

Андрей начал набрасывать основные направления деятельности советской пропаганды в ближайшее время на оккупированных немецких территориях. То, что они скоро появятся, он не сомневался ни одной минуты.

Даже если вмешаются США, помогая англичанам и спасая нацистов, то, по крайней мере, половину Германии советские войска отхватить успеют. Вот и будем строить на этих землях самое справедливое социалистическое государство немцев. ГДР будет в любом случае.

Хочется надеяться, что впоследствии не появится тутошний Горбачёв, который сдаст основного европейского союзника с потрохами, декларируя становление туманных "общечеловеческих ценностей". Которые, как успел уяснить Андрей, сводились к трём словам — пожрать, посрать и потрахаться.

Андрей отложил карандаш, задумался. К великому сожалению, эта "демократическая" мерзость неистребима. Всегда найдётся желающий сдать свою страну за деньги, а что ещё хуже — по идейным убеждениям. Случившийся полторы недели назад мятеж блестяще подтвердил эту истину. Большинство взятых НКВД участников этих событий искренне верили, что они хотели сделать лучше. Следователи дурели, пытаясь доказать этим недоумкам, что любые потрясения в воюющей стране идут только на пользу врагу. Но всякое сотрудничество с нацистами подследственные возмущённо отметали, повторяя одно и то же: "Мы хотели сделать как лучше!"

Песня знакомая. Самый беспроигрышный вариант — это найти наивного дурачка, который будет свято верить в то, что он пытается вывести упрямых идиотов, больше известных под названием народ, на столбовую дорогу цивилизации. Потом он поймёт, что его обманули, но уже будет поздно. Не будет страны, которую он пытался окультурить. Не будет народа, который инстинктивно сопротивлялся воздействию. Не будет деятелей демократического движения, которые превратятся в высокопоставленных предателей, воров и убийц.

Но будет поздно!

Поэтому, данную мерзость нужно остановить сейчас, пока их деятельность не принесла непоправимого вреда. И лучше всего отправить этих дураков на фронт. Пусть познакомятся с передовыми представителями демократической Европы, понюхают пороха, полежат в кровавой грязи, полюбуются на сожженные танки и самолёты, сходят, хотя бы раз, в атаку, сойдутся в рукопашной с солдатами противника.

И постараются остаться в живых!

Тех, у кого дурь "общечеловеческих ценностей" к этому времени ещё не пройдёт, можно смело отправлять в психушку.

Как непоправимо больных!

Андрей опять взял карандаш.

Пункт двенадцатый. Греция. Вот уж заморочка! С одной стороны, в Греции действует мощная, по европейским меркам, коммунистическая партия, с другой стороны, страна находится под преобладающим английским влиянием. Куда они повернут — непонятно? Немецкая оккупация ещё не успела принести той суммы обид, которая формирует народное мнение. Англичане, по-прежнему, основной союзник, пусть и сбежавший из Греции перед главными сражениями. Большевики, по-прежнему, пугают народ, благодаря двадцатилетним стараниям газет и радио. Идеологический тупик.

Позволить англичанам захватить Грецию нельзя. Нельзя и просто вломиться туда парой танковых корпусов. Нужно войти туда освободителем, а не захватчиком. Но решения не находилось. Андрей отметил этот пункт, как не имеющий решения в данной обстановке, с его точки зрения, и переложил очередной лист бумаги.

Пункт тринадцатый. Албания. Ещё хуже, чем Греция. С одной стороны, воинственное население Албании готово, хоть завтра, выкинуть со своей территории незадачливых наследников римских легионеров. С другой стороны, полноценно контролировать этих потомков башибузуков не представляется возможным. К тому же, если захватить Албанию сейчас, то возникнут те же самые проблемы идеологического характера, что и в Греции. Ещё один тупик.

Андрей поставил цифру четырнадцать, готовясь перейти к анализу поведения Швеции и Финляндии, когда в его кабинет вломился охранник с выпученными от страха глазами.

— Товарищ полковой комиссар, там… — Пытался сказать сержант, но не получалось.

Андрей приподнялся из-за своего стола, одёрнул гимнастёрку. Что там такого произошло, что боец охраны никак не может придти в себя? Тем более, что хороший боец.

Четыре дня назад, когда Андрей впервые заявился в институт с четырьмя шпалами полкового комиссара вместо двух батальонного, этот охранник только удивлённо приподнял брови, но промолчал, понимая, что наверху может произойти всякое. А сейчас сорвался.

Прерывая возможные объяснения, в кабинет вошёл сам нарком внутренних дел Берия. Андрей торопливо проверил состояние своей гимнастёрки, разгладил несуществующие складки, вытянул руки по швам.

Нарком благосклонно махнул рукой:

— Садитесь, товарищ Банев. У нас долгий разговор, и не стоит стоять всё это время.

Андрей сел, перевёл взгляд на сопровождающего наркома внутренних дел человека. Удивился первому впечатлению, посмотрел более внимательно. Сомнений больше не оставалось.

— Здравствуйте товарищ старший майор госбезопасности. — Андрей попытался оценить воздействие этой фразы на давнего знакомого.

Бывший армейский подполковник, как он себя представлял при прежней встрече, только поморщился, скрывая своё неудобство, кинул руку к козырьку фуражки.

— Здравия желаю, товарищ полковой комиссар. — Бывший подполковник Зайцев постарался выделить новое звание Андрея, подчёркивая, что не только он сам перепрыгнул через ступеньку воинской иерархии, но и батальонный комиссар Банев получил внеочередное звание.

— Вот и прекрасно, что вы друг друга знаете! — Высказал своё мнение Берия. — Вам работать вместе не один год. — Нарком хмыкнул и добавил. — До самой смерти…

Андрей перевёл взгляд с наркома на старшего майора госбезопасности, понимая, что в его жизни начался очередной этап.

И появился человек, которому можно будет доверить хоть часть из своих мыслей и задумок.

1 сентября 1941 года Северная Польша

Пашка проснулся от требовательного толчка в плечо, приоткрыл глаза и обнаружил над своей головой лицо сержанта Матвеева, привстал со своего места, потянулся, пришло время смены караула. Приподнялся, придерживаясь за стальной борт бронетранспортёра. Всё правильно, пришло его время заступать на пост. Было довольно зябко. Павел застегнул телогрейку, затянул ремень, накинул на плечо автомат, передаваемый караульными друг другу. Заступать на пост со своим штатным оружием большинство бойцов, находящихся в этом БТРе, не могли.

Пашка оглянулся назад и обнаружил сладко дрыхнущего на пригретом им месте сержанта, которого он только что сменил. Впрочем, завидовать не стоило. Матвееву досталась самая тяжёлая "собачья" предутренняя смена. Стоять на посту в это время сущее проклятье. Сами собой слипаются глаза, клонится вниз голова, опускаются руки, норовя выпустить из ладоней ремень автомата или винтовки. Не понимает это только тот, кто никогда не стоял на посту, тревожно оглядываясь по сторонам. Хотя, их караулу приходилось ехать на бронетранспортёре в составе одной из передовых колонн седьмого танкового корпуса генерала Черняховского.

Запищала рация, Пашка надел наушники, переключился на приём.

— Коробочки, это третий. — Прозвучало в наушниках. — Как дела?

— Третий, это седьмой. — Отозвался старшина Чеканов. — Смена произошла вовремя. Личный состав отдыхает.

— Третий, это пятый. — Послышался голос командира второго отделения сержанта Левашова. — Смена произошла. Всё в порядке.

Доложились командиры остальных отделений. Капитан отключился, убедившись в нормальном состоянии караульной службы.

Павел окинул взглядом движущуюся колонну их усиленного взвода. Хотя, какого взвода! В стрелковых дивизиях составу этого взвода позавидовали бы не только роты, но и некоторые батальоны. Правда, до того момента, когда узнали бы их боевую задачу.

Павел пересчитал технику. Все были на месте, никто не поломался и не отстал. Пылили впереди две тридцатьчетвёрки танкового взвода, третья составляла арьергард колонны. Позади передовых танков шла одна из самоходных зениток. Затем пять бронетранспортеров их взвода, четыре полуторки с приданным мотострелковым взводом, две полуторки с каким-то грузом, состав и назначение которого знал только командир. Ещё одна зенитка шла сразу за автомобилями. За ней пристроились два самоходных миномёта огневой поддержки. За миномётами находилось самоё ценное — две полуторки с бочками бензина и соляры, машина с боеприпасами и машина с продуктами. Прикрывала их ещё одна, то ли зенитка, то ли неизвестно что. Если первые две несли спаренные установки крупнокалиберных авиационных пулемётов в просторных, открытых сверху башнях, то в этой было что-то непонятное. Скреплённые вместе шесть стволов обычного калибра торчали из башни, похожей на зенитную, но как было видно при близком рассмотрении, всё же отличающейся. Да и называлась данная установка не самоходной зениткой, а машиной поддержки бронетехники.

Мудрят чего-то конструктора. У танка и своих пулемётов хватает. Правда, не видно из него ни хрена, как убедился Пашка ещё при обучении в снайперской школе. Может быть, они правы? Пустить позади танков вот такую установку, которая будет отстреливать всех желающих кинуть гранату или бутылку с зажигательной смесью. Глядишь, и потери станут намного меньше.

Конечно, тридцатьчетвёрки не всякая пушка возьмёт. А вот БТ на фронте оставалось всё меньше и меньше. Те, которые не сгорели в атаках первых месяцев войны, отводили куда-то в тыл, а им на смену приходили новые танки, чаще всего Т-34 или Т-50. Иногда появлялись абсолютно незнакомые экспериментальные бронированные машины, предназначенные для войсковых испытаний. Большинство из них вскоре исчезало, некоторые появлялись снова, как серийные образцы.

Но чаще всего приходили многочисленные переделки старых танков. В основном Т-26, из которого чего только не клепали. Благо у конструкторов появилось много бронированных машин для экспериментов. Иногда выходило что-то особенно удачное, и тогда эту разработку пускали в производство. Вся техника поддержки, оба миномёта и все зенитки, была сделана на основе старичка Т-26. Конечно, это ограничило скорость движения их колонны, но по просёлку не особенно разгонишься и на танке, а тем более на автомобиле.

Качнуло на очередной яме. Всё-таки раздолбанные немецкой техникой польские дороги не самое лучшее место для быстрого передвижения. Но недвусмысленный приказ требовал как можно быстрее передвигаться вперёд. Их диверсионная группа, двигавшаяся на острие бронированного клина седьмого танкового корпуса, имела собственную задачу, полное содержание которой было известно только капитану Синельникову. Все остальные, даже командир приданного танкового взвода, знали только то, что должны дойти, как можно быстрее. Куда дойти и что сделать? Оставалось только догадываться. Но состав группы, с одной стороны, внушал уверенность, что задачу удастся выполнить, а с другой, внушал тревогу мыслями о том, что "какой же объект им придётся штурмовать, если взводу Осназа придали такие силы для поддержки?"

Пашка оглядел окрестности. В недавно убранных полях никакой очевидной опасности не просматривалось. Хотя, это как посмотреть! Сам старшина Чеканов непременно устроил бы засаду в этом распадке, в который втягивается дорога. Поставил бы пару пулемётов в редкой рощице справа. А вон в том овраге слева расположил бы миномётную батарею. И нашёл бы несколько мест для своей любимой винтовки.

Впрочем, винтовка у них сейчас другая. Изучив все замечания, поступившие с фронта в первые месяцы войны, конструкторы снайперской винтовки большого калибра решили передать на фронтовые испытания другую конструкцию. Прежде всего, для уменьшения веса и размеров перешли на другой калибр, заменив патрон от бронебойки на, практически, аналогичный боеприпас от ДШК. Опыт проектирования и боевого применения позволил закончить работу за полтора месяца, отправив опытные образцы в отряды Осназа Западного и Прибалтийского фронтов.

Досталась почётная обязанность изучения нового оружия и снайперской паре старшины Чеканова и младшего сержанта Панкратова. Пришлось две недели торчать на стрельбище, выискивая сходство и различие двух разновидностей СВБК. "Гюрзы-1" и "Гюрзы-2". Начальству понравилось название и оно не решилось его менять, тем более, что данное имя винтовки уже прижилось в воюющих частях. И даже противник старательно повторяет её название, описывая гибель очередного генерала или офицера Вермахта, неосторожно подобравшегося к линии Восточного фронта ближе предписанного расстояния.

Павел оглянулся на своё оружие. Винтовка, несомненно, стала легче. Уже нет необходимости собирать её из двух частей. Что повысило точность стрельбы и мобильность расчёта. Увеличился боезапас. Удалось добавить другие, недоступные ранее, приборы наблюдения. НО! Уменьшилась дальность прямого выстрела! И стрелять по целям расположенным на расстоянии двух километров уже не имеет никакого смысла. Павел, может быть, ещё попадёт. А вот другие?

Хотя, таких расчётов, как он с Панкратовым, и раньше были единицы, а теперь и ещё меньше. Реальности военного времени заставили резко сократить время обучения снайперских пар большого калибра. Внесли свою лепту и доклады войскового начальства различного уровня подчинённости. Для командиров батальонов и полков данное оружие было жизненно необходимо, так как позволяло удерживать начальство противника, как можно дальше от передовой. Комдивы, попадавшие на передовую только перед назначенным наступлением или неожиданным отступлением, оценивали его намного прохладнее. А командармы требовали от снайперов СВБК, пристрелить, как минимум, командира дивизии, а то и корпуса противника. А если это не удавалось сделать, то генералы удивлённо пожимали плечами и отправлялись искать другие пути воздействия на врага.

И требовали производства крупнокалиберных пушек и гаубиц. Во всё возрастающем количестве!

Командиры Осназа пытались напомнить, что у каждого оружия своё предназначение. И нельзя требовать от снайперов больше того, что они могут сделать. Но многие генералы, да и полковники, только раздражённо рявкали на каких-то капитанов и старлеев, посмевших давать им советы.

Знал это Пашка не понаслышке, так как сам присутствовал при таком разговоре две недели назад. Когда капитана Синельникова отчитывал полковник, курирующий группы Осназа их участка фронта. Главным упрёком тогда было то, что "какой-то боец сумел пристрелить генерала, а вы не смогли". Капитан пытался объяснить этому придурку, что притащенные ими польские языки намного важнее нескольких высокопоставленных трупов. Но тот только надувался гневом и срывался на откровенный ор. Капитан терпеливо молчал, ожидая когда полкан успокоится. Но не дождался. Бывший в подпитии полковник решил показать, "кто в доме хозяин". Шагнул вперёд, поднял руку для удара и оказался на земле. Пошатываясь от избытка хмельного, поднялся и попробовал повторить попытку. Опять распластался на земле. Третья попытка закончилась тем же.

Строй взвода с трудом сдерживал смех, наблюдая, как полковник пытается понять, почему он всё время падает. Наконец, полкан понял, побагровел от гнева, ухватился за кобуру, и тут же рухнул вниз, получив полноценный удар в голову, выключивший его надолго.

Спас тогда капитана Синельникова от штрафного батальона генерал Романов, оказавшийся свидетелем этой сцены. Что и кому он говорил, бойцам Осназа неизвестно. Но после этого случая, их взвод со всей возможной поспешностью перебросили в подчинение командира седьмого танкового корпуса генерала Черняховского.

Ивану Даниловичу было глубоко наплевать на обиженного полковника. Ему были нужны отчаянные и опытные люди. А кого они там обидели, генерала не волновало. Самое важное, что воевать умеют! А семь рейдов по глубоким, и не очень, тылам противника, совершённые взводом за три с половиной месяца войны, были самым лучшим доказательством сказанному.

Капитан Синельников полдня о чём-то совещался с начальником разведки корпуса, потом всю ночь думал над картами в своей комнате, прикидывая возможные пути решения поставленной задачи. Утром построил взвод и поставил короткие, по своему обыкновению, задачи командирам отделений. А дальше, как всегда, была тренировка. Но никто не возражал, убедившись, что чем больше они будут надрываться сейчас, тем больше вероятность того, что вернутся назад все… или почти все.

Старшина оглянулся на косвенного виновника всей этой истории. Боец Ковалёв дремал у левого борта БТРа, прикрывшись от ночной прохлады брезентом. Громадное тело занимало всю длину десантного отсека, упираясь слегка согнутыми ногами в задний борт.

После выхода из окружения красноармеец Ковалёв пришёл в их взвод и попросил взять его в Осназ. На вопрос капитана о причинах такого решения, Ковалёв пожал плечами и ответил:

— У вас немцы ближе. А я им в глаза смотреть хочу, когда убивать буду!

— Что умеешь? — Коротко бросил капитан.

— Стрелять умею. — Ответил Ковалёв. — Из винтовки, пулемёта, автомата. А чего не умею, тому научусь.

Капитан несколько секунд поколебался, уж очень приметным человеком был данный боец, но согласился.

Не прогадал. Был Ковалёв великолепным пулемётчиком, на спор восьмёрку на мишени выписывал. Да и винтовкой владел не хуже. Недаром Селиванов порывался забрать его в снайперы. Капитан не отдал — пулемётчики на данный момент важнее. Были на Ковалёва свои виды и у старшины Чеканова. В этих громадных ручищах даже первая "Гюрза" смотрится игрушкой. Нужно будет проверить, как он будет стрелять из СВБК. Теперь уже после окончания операции.

Павел окинул взглядом окрестности. Местность изменилась, всё чаще появлялись небольшие рощицы, в некоторых местах соединяясь друг с другом. Замаячил на горизонте самый настоящий лес. Пашка вскинул бинокль, прошёлся по окрестностям. Пока ничего опасного. Но… Впереди что-то блеснуло под косыми лучами утреннего солнца, светившего им в спину. Павел вгляделся более внимательно в данный участок кустарника перемешанного с березняком. Блеск повторился.

Старшина рванулся к рации, торопливо доложился. Капитан отреагировал немедленно. Короткая команда, и замерли передовые танки, повернули башни в сторону предполагаемой засады, ожидая появления противника. Развернули стволы своих установок зенитки, готовясь встретить врага. От внезапной остановки мгновенно проснулись все осназовцы. Сержант Матвеев кинулся к ДШК, установленному на бронетранспортёре в качестве основного оружия. Скрипнула дверь, это Ковалёв со своим MG вывалился наружу, пристроился за последней колёсной парой, повёл стволом по окрестностям, оценивая достоинства и недостатки этой огневой точки. Выскочили из БТРа и все остальные, отыскивая себе позиции для предстоящего боя.

Панкратов уже сбрасывал чехол с их винтовки, освобождал из креплений свой ранец, глянул на напарника, но Пашка только махнул рукой. Пока рано! Ничего толком неизвестно. И неясно куда стрелять, и стоит ли это делать?

От места предполагаемой засады выскочил на дорогу человек, отчаянно замахал белой тряпкой. Вылетел из кустов один из мотоциклов передовой разведки, заспешил к колонне, торопясь предотвратить открытие огня. Кажется тревога ложная.

Парламентёр торопливо шёл к колонне их отряда, сопровождаемый многочисленными стволами. Выбрался из первого бронетранспортёра капитан, двинулся навстречу. У передового танка они сошлись, несколько минут что-то обсуждали. Наконец, капитан махнул рукой, давая команду продолжить движение. Они с парламентёром вскарабкались на первый танк, и колонна продолжила своё движение.

Рванул вперёд мотоцикл разведки, пытаясь оправдаться перед начальством. Впрочем, нагоняй он уже заработал. Капитан Синельников не прощает даже таких мелочей.

Можно было отдыхать дальше, но спать уже никто не собирался. Только второй водитель, крутивший баранку почти всю ночь, выбрался с правого, командирского, сиденья, пристроился на освобождённом Ковалёвым брезенте, свернулся калачиком и засопел носом, наверстывая упущенные минуты сна.

Павел тщательно осматривал окрестности. Похоже, впереди никого не было, кроме этого дозора, который, судя по всему, должен был их встретить. Молчала и рация. Кажется, они добрались до цели своего броска.

Его предположения полностью подтвердились, когда отрядная колонна вползла на большую лесную поляну. Вдоль всего периметра поляны под сенью деревьев стояли шалаши и палатки. Суетились люди, дымили в глубине леса немногочисленные костры. Правда, дыма было немного, забывать о немецкой авиации не стоило. Да и советские самолёты могут обработать подозрительное место. Сверху не сразу разберёшь, кто собирается в данном месте — друг или враг.

У самой большой палатки стояло руководство данного отряда. Павел пригляделся к висящему перед палаткой флагу. Всё ясно. Отряд Гвардии Людовой. Когда-то немногочисленные и слабые приверженцы коммунистов становились всё более влиятельной силой в воюющей Польше, отбирая сторонников у Лондонского правительства генерала Сикорского целыми отрядами. По крайней мере, в этом месте собралось несколько сотен поляков, желающих поддержать действия Красной Армии.

Колонна втянулась в указанные польскими проводниками просветы между деревьями. Бойцы быстро натянули маскировочные сети, цепляя их за ближайшие стволы. Павел распределил бойцов отделения, определив порядок охраны вверенной техники, назначил часового, бодрствующую и отдыхающую смену, сделал короткое внушение о необходимости бдительности "даже на блинах у любимой тёщи", а тем более здесь. Никто не возражал. Не первый день воюют.

Часовой привалился к ближайшему дереву, изображая расслабленность и полудрёму. Неопытный человек мог и поверить, но знающие люди постараются обойти этого "соню" за десяток метров. Ещё поломает чего-нибудь. Хотя Павел строго предупредил: "Без членовредительства!"

Пора было узнать цель их остановки в данном месте. Старшина двинулся в сторону штабного бронетранспортёра их взвода. Пусть штаба, как такового, и не было, но назвать по-другому командование столь значительного отряда язык не поворачивался.

У командирского БТРа уже толпились поляки, с радостными улыбками пожимали руки, хлопали по плечам советских бойцов, старательно тянулись перед капитаном Синельниковым, изображая строевую выправку. Несколько человек, действительно, были военными, что видно было не только по польской форме, но и умению держать себя таким образом, что сразу понятно — "этому человеку пришлось послужить". Но из десятка начальствующего состава польского отряда таких было всего четверо.

Пашка осмотрел более внимательно весь бивак поляков. Да, с воинским опытом намного меньше половины. То подобие строя, которое сбили сейчас поляки неподалёку от командирского БТРа, может привести в восторг только женщин, любующихся своими мужчинами. Впрочем женщин, а вернее совсем ещё молодых девчонок, в строю хватало. Старшина невольно поморщился — командир будет недоволен. Капитан был твёрдоубеждён, что женщин к местам боевых действий нельзя подпускать и на пушечный выстрел. Категорически отказывался взять в свой взвод связистов или санитаров женского пола. При молчаливой поддержке всего личного состава взвода.

С оружием у союзников было плоховато. Только первый взвод был вооружён полностью, во втором взводе задняя шеренга старательно подтягивала на ремнях двустволки, в третьем задние ряды не имели даже охотничьих ружей. Четвёртый был полностью безоружен.

Один из польских военных переговорил с капитаном и двинулся к строю своих бойцов. Отдал несколько коротких команд. Третий и четвёртый взвода поляков повернулись и отправились в сторону двух машин, шедших в середине колонны. Вскоре брезенты с них были сняты и началась разгрузка. Из машин подавали винтовки, сняли несколько пулемётов чешского и польского производства, ящики с патронами и гранатами.

Всё ясно. Их взвод должен был доставить оружие союзникам. Интересно, это всё, что они должны были сделать в этом месте, или предстоит вместе провести какую-нибудь операцию? Не хотелось бы связываться с людьми не имеющими боевого опыта. Но если приказ заключается в том, чтобы поддержать их действия, то придётся выполнять. Как объяснил им на одном из политзанятий заместитель командира взвода лейтенант Кирин, кроме военных целей есть ещё политические. А главной политической целью является воспитание боевого братства союзников. Может быть он и прав. Но для этого лучше использовать обычную пехтуру, а не диверсантов Осназа.

Пашка встретился взглядом с капитаном, но тот только отрицательно покачал головой. Всё ясно, сейчас подходить не стоит. Скорее всего будет два совещания и две постановки задачи. Одна для польских союзников, а другая для советских войск.

Поляки, тем временем распределяли привезённое оружие. Разделили пулемёты между подразделениями роты. Радовало то, что назначенные расчёты занялись осмотром оружия, разборкой и чисткой. Всё-таки какой-то опыт наличествовал. Раздали винтовки, в основном немецкие карабины, но попадалось и оружие польского производства. Благо, большой проблемы это не представляло, так как стрелковое оружие стран Восточной Европы от Польши до Румынии было стандартизировано под немецкий калибр винтовочного патрона. А винтовки польского производства были всего лишь слегка изменённой копией карабина Маузера. Вскрыли ящики с патронами и гранатами, распределили их между взводами, предоставляя командирам самим делить боеприпасы между своими солдатами.

Несколько польских "жолнежек" прошлись перед советскими бойцами, старательно демонстрируя свои симпатичные мордашки. Одна из них заманчиво кидала взгляды в сторону младшего сержанта Панкратова. Андрей вопросительно взглянул на командира своего расчёта, но Пашка только слегка качнул головой. Не время! Наверняка, вскоре придётся корпеть над картами, определяя возможные цели, потом ползать на брюхе, оценивая выполнимость своих задумок на местности. Готовить оружие и снаряжение к предстоящему бою. А быть ему непременно сегодня. Иначе, зачем так спешили?

Польские девицы, не сумев привлечь внимание загадочного русского Осназа, тронулись в сторону расположения мотострелкового взвода, где немедленно получили свою долю похвал и восторгов. Молоденький лейтенант старательно выпячивал грудь, демонстрируя медаль "За отвагу".

Павел усмехнулся своим мыслям. Лейтенант не намного младше по возрасту бойца Пашки, но старшина Чеканов гораздо старше его по жизненному опыту. Четвёртый месяц второй за короткую жизнь войны научил многому.

Не бойся врага, но не считай его дураком. Надейся на лучшее, но готовься к худшему. Доверяй друзьям, но делай всё возможное, чтобы они доверяли тебе. Верь своим командирам, но помни, что твоя жизнь зависит только от тебя. Не отказывайся от наград, но не форси ими.

Если бы они с Андреем повесили все свои награды, то лейтенанту пришлось бы умереть от зависти. Первую "Красную Звезду" за майские бои ждали долго, получив её только в июле, а потом прорвало. Орден Славы третьей степени за бой в Раве Мазовецкой. Ещё по одной Славе, второй степени, за августовский рейд. Сам капитан заслуженной награды за ту операцию так и не получил, но своим бойцам на ордена и медали не поскупился. Не жадничал и их новый непосредственный начальник генерал Черняховский. Заслужили — значит получите!

Пашка с Андреем, наплевав на все приметы, сфотографировались перед этим рейдом и отправили фотографии домой. Пусть родные погордятся. Может быть, они и не решились бы на этот сомнительный, с точки зрения товарищей по взводу, шаг, но напомнил о себе прадед. Поспорил старик со своим давним собратом-соперником дедом Михеем о том, "чьи внуки-правнуки лучше воюют".

"Ежели ты, Пашка, сукин сын, орден ещё не получил, то можешь домой не заявляться!", — сообщал ему прадед почерком одной из своих многочисленных правнучек. Сам он читать умел только звериные следы, а расписывался крестиком, который на спор выписывал на стене дальнего сарая из своего карабина. Семейные предания говорили, что точно такую же подпись он оставил на стенке вагона адмирала Колчака, когда тот драпал через их места. Наградили тогда прадеда тремя фунтами пороха, да пудом дроби, которые старый охотник посчитал намного важнее письменной благодарности Ревкома.

Павел представил, как вытянутся лица у всей округи при разглядывании его фотокарточки. Он так и не сообщил домой даже о финских "Отвагах". Хотел удивить всех. А тут сразу пять наград. Иконостас! Ни у кого столько нет. Разве, что у капитана? Но тот никогда не надевал свои ордена и медали, не желая "ворошить прошлое". А, ведь, ему пришлось и в Испании, и на Халхин-Голе побывать.

Охладел к внешним признакам своей доблести и Андрей. После того, как узнал, что давно выскочила замуж девушка, требовавшая с него орден за свою любовь. Решила связать собственную судьбу с какой-то тыловой крысой. Бог ей судья. Андрей понервничал несколько дней, потом махнул рукой и сказал: "Ну и хрен с ней!"

Павел краем глаза контролировал происходящее вокруг стоянки их взвода. Всё было в порядке. Часовые несли службу, бодрствующая смена драила своё оружие. Водители ковырялись в моторах своей техники. Все остальные спали, понимая, что ожидает их, скорее всего, очередная бессонная ночь. Так уж повелось, что творить подобные дела лучше под покровом темноты. "Диверсия штука тонкая, она лишней засветки не любит", — как шутил их командир перед очередной постановкой задачи.

Старшина достал из своего вещмешка руководство по новой "Гюрзе" и углубился в чтение.

Прошло минут двадцать, разбрелись от командирского бронетранспортёра поляки, готовя свои подразделения к предстоящему бою. Пробежался вдоль расположения советских войск вестовой, назначая время совещания. Павел поднялся и двинулся к штабной палатке, которую всё-таки натянули бойцы первого отделения. Из этой приметы следовало, что выдвигаться им не сразу, по крайней мере не всему взводу.

В палатке уже собрались почти все, кто имел на это право. Дожидались только Пашки, да командира пятого отделения сапёров старшего сержанта Никифорова. Наконец пришёл и он.

— Ну вот что, бойцы. — Начал разбор задания капитан. — Задача у нас на этот раз двойная. Одна явная, для поляков и взводов усиления, и вторая тайная, для нас.

Командиры отделений склонились над картой, которую капитан расстелил посредине круга совещания.

— Нашей основной задачей является захват моста через Нарев. — Капитан показал положение моста на карте.

— А не лучше ли его втихую ножами взять? — Вмешался в командирский монолог старший сержант Левашов.

— Мы и возьмём его ножами! — Усмехнулся капитан.

— А зачем тогда весь этот балаган? — Левашов кивнул в направлении расположения частей усиления.

— Так мост не только захватить требуется, но и удерживать, пока наши части не подойдут. — Просветил его лейтенант Кирин.

— Для этого достаточно и наших бойцов. — Отозвался Левашов. — Поляки нам зачем?

— Информационное прикрытие? — Вмешался Павел, повторяя капитанскую фразу, которую он использовал перед подготовкой к прежнему рейду.

— Правильно, Чеканов. — Капитан бросил на старшину одобряющий взгляд. — Поляки должны сообщить немцам, что мы интересуемся совсем другими объектами. А именно, аэродромами расположенными неподалёку.

— Поверят ли? — Засомневался лейтенант Кирин.

— Поверят! — Ответил капитан. — Поверят, потому что налёт на аэродромы действительно будет, силами поляков. Ну, и мы поучаствуем.

Капитан опять глянул на Пашку.

— Помогут союзникам наши главные специалисты по аэродромам. Чеканов и Левашов.

Старшина и старший сержант переглянулись. Этого следовало ожидать.

— Выдвигаетесь с поляками к ближайшему аэродрому. Пошумите там в меру возможностей. — Продолжал капитан. — Штурмовать не надо! Пусть поляки сами штурмуют. А вы мне нужны к ночи в целости и сохранности. Нам ещё мост брать и оборонять до подхода сороковой танковой бригады.

— А мост будем оборонять только мы, или поляки тоже должны? — Вмешался в разговор старший сержант Никифоров.

— У моста будем только мы. А поляки будут кусать немцев за задницу. — Ответил ему капитан. — Поэтому минирование производишь по обычной схеме.

Никифоров кивнул, уяснив своё задание на ближайшее время.

Капитан продолжил постановку задачи, обращаясь в основном к командирам первого и третьего отделения, состоящим из бойцов, основной задачей которых было штурмовать позиции противника в открытом бою, и тихо уничтожать его при скрытом взламывании обороны.

Пашка прикидывал возможности своей новой винтовки, думал не взять ли на сегодняшнее задание первую "Гюрзу", которую ему оставили по просьбе командира. Получалось, что, всё-таки, нужно брать новую винтовку. Раз, в близкий бой им не ввязываться, значит нужно проверить возможности нового калибра.

Вскоре командир переключился на их группу, разъяснил, что именно им предстояло сделать в течение светлого времени суток. Павел старательно запоминал указания. Капитан обладал громадным боевым опытом, и все его слова стоило осмысливать и применять на практике.

Минут через двадцать совещание закончилось. Командиры отделений отправились инструктировать своих бойцов и готовиться к предстоящим операциям.

Ситуация напоминала уже изрядно подзабытые события мая этого года. Опять аэродром, опять жужжащие над головой самолёты люфтваффе. Вот только охрана аэродрома сейчас старательно вглядывалась в окрестности, да хваталась за оружие по малейшему поводу. Осторожности и уважению к своему противнику немецких солдат научили. Тех, конечно, кто остался жив к этому времени.

Близко подобраться к взлётной полосе не представлялось возможным. Многочисленные посты и секреты контролировали окрестности, по крайней мере, на километр. Солдаты старательно несли службу, помня о том, что нерадивые и ленивые часовые очень скоро оказываются на Восточном фронте в составе штурмовых батальонов, появившихся ещё два месяца назад с личного благословления фюрера. Вождь решил, что каждый настоящий немец должен побывать с составе штурмовых групп, в которых довелось проявить свою доблесть ефрейтору Адольфу Шикльгруберу во время Великой войны начала века.

"Солдатские радио" рассказывало, что две недели назад на Сандомирском плацдарме схлестнулись во встречной атаке солдаты немецкого штурмового батальона и бойцы штрафной роты одной из дивизий Центрального фронта. В скоротечной стычке выпустили все патроны и, вскоре, перешли в рукопашную схватку штыками, прикладами, десантными ножами, сапёрными лопатками, да и просто кулаками и зубами. Под многоэтажные маты и крики боли сошлись вплотную, выясняя кто из противников злее и упорнее. Минут десять страшное месиво человеческих тел колебалось из стороны в сторону, пока немецкие штрафники не сломались и не побежали. Обозлённые потерями мужики штрафной роты преследовали противника до самых его траншей, ворвались туда и устроили страшную резню, отводя душу и мстя за потерянных товарищей. Говорят, что в плен взяли только два десятка человек, у которых хватило сообразительности найти подходящее укрытие и просидеть окончание боя в нём. То же самое "солдатское радио" утверждало, что ужаснувшиеся своей жестокости мужики упоили уцелевших солдат Вермахта вусмерть, и даже дали утром опохмелиться.

Пашка невольно усмехнулся, вспомнив очередную шутку капитана, о "самом миролюбивом русском народе — восемьсот лет в боях и походах".

— Русский мужик — прирождённый воин! — Внушал им капитан на очередной постановке задачи. — Ваша задача научить его проявлять свои бойцовские качества! И тогда с ним никакой враг не справится.

Старшина посмотрел по сторонам, оценивая готовность подчинённых ему польских бойцов. Увиденное большого оптимизма не внушало. Боевого опыта польские жолнежи почти не имели. Только часть из них показывала умение маскироваться, выдвигаясь к расположению немецких постов. Радовало хотя бы то, что у польских командиров хватило ума отправить вперёд именно этих бойцов, оставив позади восторженных идиотов, которым война всё ещё представляется героической сказкой. Впрочем подойти вплотную и эти, самые лучшие, солдаты Гвардии Людовой не смогут. Слишком велика разница в боевой подготовке между немецкими солдатами и добровольцами польских коммунистических отрядов.

Пашка глянул на Андрея, тот мгновенно начал перечислять намеченные ориентиры и расстояния до них. За эти три с лишним месяца войны их снайперская пара окончательно стала единым целым, понимая друг друга с полуслова и полувзгляда. Павел провёл прицелом по аэродрому, оценивая расположение мишеней. К сожалению, не было его излюбленных целей в виде бочек с горючим и авиационных бомб. Наученные горьким опытом, немцы старательно прятали столь страшные цели под землю, выкапывая для них длинные траншеи вдоль кромки взлётного поля. Так, что придётся польским бойцам прорываться к этим хранилищам с горючим и бомбами, пытаясь забросать их гранатами и бутылками с зажигательной смесью. Кому-нибудь да повезёт!

Вопросительно глянул на русского старшину польский поручик. Пашка кинул взгляд на часы — половина двенадцатого. Капитан приказал начинать операцию не раньше полудня, прикидывая только ему известную последовательность намеченных командованием действий.

Павел перевернулся на спину, закрыл глаза и размеренно задышал, выравнивая дыхание и готовясь к открытию огня.

Поляк внимательно следил за русским снайпером, запоминая все его действия. После окончания операции ему предстоял обстоятельный доклад командованию бригады обо всех действиях союзника. Подполковник хотел понять, почему польская армия проиграла войну, а русские её выигрывают!

Прошло десять минут неторопливой "медитации", как называл это состояние капитан, любивший применять только ему понятные слова. Пашка перевернулся, придвинул к себе винтовку, приникнул к прицелу. Напрягся польский командир, ожидая команды от своего русского союзника. То, что командовал ими всего лишь старшина, польского офицера уже не возмущало. Пришлось уяснить, что звания советского Осназа значат намного больше официальных знаков различия русской и польской армии.

Павел с Андреем оценивали ситуацию на аэродроме Люфтваффе. Немцы, хоть и старались придерживаться новых, принятых после майского разгрома, правил несения караульной службы, но всё же допускали некоторые вольности, полагаясь на то, что находятся в союзной стране. По крайней мере, так говорил доктор Геббельс в очередной программной речи, которые он произносил всё чаще и чаще. Причём, в каждом следующем докладе неуклонно увеличивалось число польских сторонников Германии и уменьшалось количество мерзавцев, перешедших на службу к большевикам.

Впрочем, это утверждение больше помогало советским войскам и их союзникам из коммунистической Гвардии Людовой, чем польским сторонникам немецкого Вермахта, а тем более отрядам Армии Крайовой, полевые командиры которой, в большинстве своём, так и не смогли определиться со своим отношением к германской оккупации территории бывшего Польского государства.

С одной стороны, немцы оккупировали основную часть довоенной Польши, с другой стороны польское "правительство в изгнании" из Лондона направляет подчинённые ему отряды на сопротивление Советам, которые захватили те части бывшего польского государства, где сами поляки составляли абсолютное меньшинство.

Обычному человеку трудно было понять — против кого воевать? И стоит ли это делать?

В том-то и проблема!

Самому поручику было абсолютно наплевать на идиотские выяснения приоритета, которые происходили в вышестоящих штабах вооружённых сил поляков. Он пришёл сюда мстить немцам, которые два года назад вломились в его страну, для того чтобы убивать его родственников, друзей, знакомых и просто соотечественников.

За это стоило мстить!

По крайней мере, по мнению самого поручика.

Старшина кивнул головой польскому офицеру, давая согласие на начало операции, дал отмашку Левашову, ожидавшему его команды. Время пришло.

Нужно признать, что командир поляков трезво оценивал возможности своих жолнежей, ибо остановил своих подопечных незадолго до той критической черты, когда немецкие часовые непременно должны были их обнаружить.

Хлопнуло позади и немного в стороне. Прошло несколько секунд и перед позицией немецкого пулемёта взметнулся султан разрыва — поляки пустили в дело трофейные немецкие миномёты. Второй разрыв лёг точно в пулемётном окопе — боевой опыт у польских миномётчиков присутствовал. Накрыв первый пулемёт, они перенесли огонь дальше, стремясь поразить как можно больше целей, пока противник их не обнаружит, и не поспешит ответить огнём своих орудий и пулемётов.

Павел приник к прицелу, включаясь в борьбу с огневыми точками противника. Нашёл самые опасные, в данный момент, зенитные пушки, принялся выключать их расчёты из боя по уже отработанной три месяца назад схеме. Вначале одного из наводчиков, потом командира расчёта, затем всех остальных по очереди. Главное отличие от предыдущего боя заключалось в том, что приходилось выбивать почти всех, до того момента, как зенитка выключалась из боя.

Поляки попытались одним рывком ворваться на аэродром, но залегли под огнём пулемётов, не обнаруженных разведкой заранее. Пашка хотел перевести огонь на них, но вмешались снайперы обычного калибра, заставляя замолчать немецких пулемётчиков.

Впрочем, майского разгрома не получилось. Немецкие солдаты мгновенно отреагировали на вторжение, останавливая польские штурмовые группы на том расстоянии, когда эффективный огонь ограничивался только работой пулемётов, да особо метким огнём винтовок. Ни немецкие автоматы MP-40, ни, тем более, английские СТЭНы, составлявшие основную часть вооружения штурмовых групп поляков, не могли обеспечить нужную точность и кучность огня.

Поляки два раза поднимались в едином порыве, проходили пару десятков метров, чтобы залечь под плотным огнём немецкой охраны аэродрома.

Намного больше вреда противнику наносили польские миномёты. По крайней мере, они один за другим накрывали расчёты немецких пулемётов. Но уже было ясно, что атака не удалась. При существующем соотношении сил продолжение штурма означало бы только бессмысленную гибель большинства жолнежей поляков и немногочисленные жертвы среди солдат противника.

Павел не собирался укладывать солдат союзника под этим аэродромом. Поэтому дал команду на отход штурмующих групп. Пока штурмовые группы поляков отходили, пулемёты и миномётные расчёты продолжали огонь, спеша нанести охране аэродрома, как можно больший урон.

Работал и сам Пашка. Выделенный самому себе лимит в два десятка патронов стоило отработать. Прежде всего для оценки боевых возможностей новой "Гюрзы".

Ощущение было двояким. С одной стороны, работать с новой винтовкой было намного легче, чем с первой "Гюрзой". Нет той отдачи, что заставляла ныть плечо после не слишком продолжительной работы с СВБК первого поколения. Нет сильного выхлопа, поднимающего пыль на пару метров в округе. Нет такого большого демаскирующего пламени, не позволяющего вести огонь ночью или в сильно пасмурную погоду.

Но были и существенные недостатки. Действие на живую силу оставалось, по-прежнему, ошеломляющим. Но нанести серьёзные повреждения зенитным пушкам не получилось. Пришлось оставить эти попытки и методично охотиться за расчётами орудий.

Уменьшилась и дальность поражения. По крайней мере Павел промахнулся два раза на расстоянии чуть больше километра. Чего не случалось с ним с далёкого января этого года, когда он осваивал первую СВБК.

Всё это фиксировалось в памяти, так как предстояло писать подробный отчёт об использовании нового оружия. Если они, конечно, сумеют вернуться из этого рейда живыми. Пока получалось! Но и такого задания, как в этот раз, им ещё не поручали. Речь, конечно, не об аэродроме, а о предстоящем захвате моста.

Взять его их взвод сможет! А вот удержать до подхода основных сил? Насколько было известно бойцам их взвода, немецкие части, не сумев прорваться на север в Пруссию, рванули на запад, стараясь опередить части Красной Армии.

Клюге пытался оправдаться за второе поражение, понесённое его войсками за время войны. Пока получалось плохо!

Почуявшие вкус победы русские дивизии сопротивлялись напору немецких войск с "идиотским" пренебрежением к смерти.

Операция вышла на тот непредсказуемый баланс сил, когда только упорство и уверенность в своих силах определяют победившую сторону. Противостоящие немецким дивизиям советские полки и батальоны внутреннего кольца окружения упёрлись в изгрызенную воронками землю, торопливо накидали оборонительные рубежи, обозначили пулемётные позиции, помогли артиллеристам закопать "по самые стволы" свои орудия.

Выходившие в прямую атаку на русские позиции немецкие панцеры и бронетранспортёры наталкивались на бронебойные болванки советских противотанковых батарей, вспыхивали торопливым бензиновым пламенем, отползали назад, спеша проверить другие направления возможного наступления.

Но везде их ждали!

Не помогали и торопливые удары с тыла, организованные польскими союзниками Вермахта и остатками разгромленных немецких частей, оказавшихся между внешним и внутренним кольцом окружения. Не смогли провести деблокирование и дивизии Вермахта, не попавшие в окружение. Германскому командованию так и не удалось накопить достаточного для этого наступления количества сил. Каждый раз, когда казалось, что успех недалеко, и нужно только приложить последнее усилие, большевики вводили в дело следующие части, ожидавшие своей очереди неподалёку.

Твёрдая уверенность в победе заменялась сомнениями и нежелательными вопросами, которые командование Вермахта и СС старалось пресекать в зародыше.

Особо настойчивые любопытствующие, вскоре, оказывались в штурмовых батальонах на Восточном фронте. Ну, а те, кто "слишком много знал", попадали в странные автомобильные аварии, или оказывались жертвами налётов авиации противника.

Подтверждалось это участившимися случаями сдачи в плен высших офицеров Вермахта. Оказавшиеся в безвыходной ситуации командиры полков и дивизий торопились капитулировать до того момента времени, когда на их участке фронта появятся представители СС с приказом арестовать, а то и ликвидировать не оправдавших доверие фюрера генералов и полковников.

Но фронт ещё держался. За счёт доблести немецких солдат, которые вдруг осознали, что противнику осталось не так уж много километров до территории Рейха. Красочные рассказы пропагандистов доктора Геббельса заставляли цепляться за каждую речушку и каждый холм, встречающиеся на пути германского отступления.

"Если обещанное министерством пропаганды правда хотя бы наполовину, то от Германии ничего не останется", — как поведал составу их взвода пленный обер-лейтенант, взятый на второй день этого наступления. Бойцы тогда долго удивлялись людоедской фантазии главных брехунов Рейха. Такое ведь надо придумать!

Но немцы верили! И держались до самого последнего момента.

Впрочем, советские войска поступали точно также. Недолгий опыт общения с противником отбил желание сдаваться в плен даже у самых отъявленных трусов. А несколько расстрельных рвов, обнаруженных армейской контрразведкой, протрезвили даже большинство из тех, кто желал советской власти поражения.

Павел уловил боковым зрением мощную вспышку в крайних траншеях противника и немедленно упал на дно своего окопа. "Ложись!" — прокричал он Панкратову, надеясь, что тот успеет отреагировать. Свистнула над головой пуля и в окоп спланировали срезанные ей веточки.

"А вот это по нашу душу!" — сделал вывод старшина, прослеживая траекторию крупнокалиберной, судя по толщине срезанных сучков, пули.

Стреляли немного под углом к занятой их расчётом позиции. И стреляли, судя по всему, из подобной их "Гюрзе" винтовки.

"Вот и дождались!" — подумал Пашка. Хотя предупреждение было высказано ещё два месяца назад, когда в одном из рейдов пропал расчёт СВБК вместе со своей винтовкой.

— Паша, ты там живой? — Раздался голос Панкратова.

— Живой! — Отозвался старшина. — Давай отходить отсюда и вычислять, где этот поганец засел.

Павел осторожно стянул винтовку с бруствера, неторопливо пополз из своего окопа. Рядом было слышно шевеление Панкратова, Андрей поступал точно так же, выволакивая назад своё оборудование.

Догадавшись, что что-то пошло не так, скользнул к ним Усманов, составлявший их обычную охрану на время боя.

— Равиль, как можно быстрее к Левашову, пусть подтягивается к запасной позиции. — Отдал ему приказание старшина. — И найди Ковалёва. Его помощь тоже потребуется.

К запасному окопу вышли немного позже, чем обычно требовалось для преодоления такого расстояния. Пашка осторожничал, преодолевал ползком те места, где раньше, не задумываясь, проскочил бы одним рывком, пригибался ниже уровня земли в других, хотя в прежние времена спокойно пробежал бы их в полный рост.

Времена поменялись. Противник смог подготовить своих снайперов большого калибра.

Конечно, два месяца ушли у них не на то, чтобы сделать само оружие. Не требуется слишком большого ума, чтобы на крупнокалиберную винтовку, разработки которой были в Германии ещё с прошлой войны, присобачить оптический прицел. Тем более, что советский противник немцев блестяще подтвердил эффективность подобного оружия ещё в самые первые часы войны. Да и потом не отказывался от его применения во всё возрастающих масштабах.

Скорее всего, захват советской "Гюрзы" позволил немецким сторонникам крупнокалиберной снайперской винтовки нейтрализовать своих врагов, которые всегда существуют у любого нового оружия. Чаще всего, как интересы представителей оружейных заводов. Иногда, как следствие обычной глупости военных чиновников, уверенных в том, что незачем придумывать что-то новое, когда старого оружия запасено на несколько предстоящих войн.

Эти два месяца ушли у Вермахта на подготовку расчётов своих СВБК.

Конечно, это мало. И позволяет подготовить только тех, у кого прирождённый талант к этому делу. Как у старшины Чеканова и его второго номера младшего сержанта Панкратова.

И то им пришлось почти девять месяцев достигать своего уровня мастерства. Полгода учебы в снайперской школе и три с половиной месяца войны.

Вряд ли у немцев есть специалисты такого класса!

Но это не значило, что нужно сбрасывать противника со счетов и презрительно вышагивать по брустверу.

Хочешь выжить — считай врага таким же умным и способным, как ты сам!

С запасного окопа немецкие рубежи обороны выглядели иначе. Павел сделал себе зарубку о том, что давно не пытался оценивать намерения противника с запасных и ложных позиций.

Расслабились за это время! Почувствовали себя умнее своего врага. Тем важнее наука. Нужно внести это в доклад, выделив необходимость провести переоценку возможностей Вермахта.

Тем более, что противник это уже сделал. К концу третьего месяца войны в директивах ОКВ появился категорический запрет обзывать солдат Красной армии "недочеловеками".

Нужно сказать, что никому из состава боевых частей Восточного фронта подобная глупость не могла придти в голову и спустя две недели полноценных боёв. Но не все из них могли уяснить это полностью, по той простой причине, что большинство, из прибывающих на русский фронт, дивизий и корпусов очень скоро оказывались разгромленными или взятыми в плен.

"Восточная мясорубка" работала в полную силу!

Всё чаще немецкие матери теряли сон от того, что их дети оказываются на проклятом Восточном фронте. Всё чаще впадали в отчаяние от продолжительного молчания попавших в сложную ситуацию или окружение солдат Вермахта. Всё чаще сходили с ума от сообщения, что данная часть из окружения не вышла, и судьба солдат данного соединения Германской армии неизвестна.

Все чаще комментаторы Московского радио не отказывали себе в удовольствии сообщить населению Германии об очередном разгроме немецкой дивизии, оказавшейся на пути движения победоносных советских армий. Что подтверждалось странным молчанием Берлина. А также отсутствием писем от солдат данных дивизий. Правда, спустя некоторое время представители Международного Красного Креста пытались доставить в Рейх какие-то сообщения, но фюрер велел объявить всё, доставленное "агентами мирового сионизма", вражеской пропагандой и немедленно уничтожать ещё на границах Рейха.

Что и было сделано!

Судьба оказавшихся на Востоке корпусов и дивизий всё больше окутывалась дымкой тумана. Чиновники штабных ведомств Вермахта с каждой минутой усиливали завесу секретности, доведя её, в конце концов, до полного абсурда. Когда вернувшийся из госпиталя солдат, вместо того чтобы возвратиться в родной батальон, должен был долго объяснять полевой жандармерии — откуда он знает о существовании родного полка и батальона. И откуда ему известно имя и звание командира дивизии? А тем более, почему они не соответствуют нынешнему положению дел? Ибо, пока он залечивал раны, командование его роты сменилось три раза, командира батальона давно убили. А командира полка отправили на повышение, вместо командира дивизии, которого расстреляли за трусость.

Всё это поведал тот же самый пленный обер-лейтенант, решивший, что пришло время рассказать всё, что наболело на душе. Не опасаясь последствий! Вот и рассказывал, удивляя капитана Синельникова, знающего немецкий язык с далёких боёв в Испании. Удивлял и сержантов Осназовского взвода, обнаруживших, что злой и самовлюблённый враг трёхмесячной давности, заменяется испуганным и не сильно уверенным в себе противником.

Впрочем, не все такие! Хватает злых и упорных, которые готовы отдать собственные жизни ради убеждения своего врага. Отстреливаются до последнего снаряда и патрона, горят в танках, но идут на позиции противотанковых пушек, идут на дно в железных коробках кораблей, не выкидывая флага капитуляции.

Люди, они разные!

И ведут себя по-разному!

Показался Левашов, быстро уяснил задачу подчинённых ему бойцов, начал раздавать приказания, отправляя своё отделение вглубь обороны противника. Ему предстояло захватить оружие немецкого снайпера, если того удастся подстрелить. Или штурмовать его позицию, если Чеканов промахнётся. Во что верилось слабо — старшина никогда не промахивался!

Ковалёв был более молчалив, определился с позицией своего пулемёта, кивнул головой и скользнул в сторону своим громадным телом.

Протекли отведённые на подготовку операции десять минут. Застучал в стороне MG Ковалёва, взметая землю вокруг предполагаемой позиции немецкого снайпера. Вскинулся Панкратов, пытаясь зафиксировать вспышку винтовки противника. Павел выглядывал в прицел окрестности возможной цели.

Немец молчал.

Ковалёв прошёлся очередью вдоль всей гряды небольших возвышенностей, объясняя немецкому снайперу, что реагировать всё равно придётся. Рисковал, конечно. Причём, рисковал неразумно. Нужно было поменять позицию. Хотя, снайпер мог всё понять — и промолчать! Ковалёв вернулся к подсказанной старшиной позиции немца, старательно добивая по ней пулемётную ленту.

Павел усмехнулся. Молодец Иван. Под таким градом пуль никто голову поднять не сумеет. А потом Ковалёв уйдёт, если захочёт! Хотелось верить, что жить ему ещё не надоело.

Лента закончилась! И нервы у немецкого снайпера сдали!

Вспыхнуло именно в том месте, где Пашка и предполагал.

— Восемьсот семьдесят метров. — Крикнул сбоку Панкратов.

Павел подкрутил прицел и нажал на курок. Вогнал ещё один патрон, досылая вперёд ручку затвора, выдохнул и произвёл очередной выстрел.

— Стоп! — Подал голос Андрей. — Наши на штурм пошли!

Старшина и сам видел, как вблизи позиции немецкого снайпера замелькали силуэты его бойцов. Заполошно затрещали автоматы, захлопали разрывы гранат, но советские осназовцы уже отходили от места диверсии.

Кажется, получилось!

Старшина сдёрнул винтовку с бруствера, подался назад. Больше им здесь делать нечего.

Пусть поляки доказывают что-то своё противнику. По крайней мере, бой на левом фланге, где немцы и польские солдаты подобрались друг к дружке ближе всего, так и не затих. Хлопали винтовки, трещали автоматы, взрывались гранаты. Старые враги стремились посчитаться друг с другом.

Но у них есть свои задачи.

В лесном овраге дождались появления старшего сержанта Левашова с его отделением. Не хватало двоих, но зато бойцы притащили то, что с первого раза узнавалось, как снайперская винтовка большого калибра.

— Потери? — Бросил Павел, оглядывая своих сослуживцев.

— Двое раненых, но живых! — Отозвался Левашов. — Поляки должны вынести с поля боя.

— Ходу! — Старшина махнул рукой по направлению основного пути отхода. — Передай поручику, чтобы выходил из боя. — Павел передал приказание польскому порученцу, дождался когда тот удалится, вслушался в звуки затухающего боя и начал успокаиваться.

Немалую часть намеченного они выполнили. И даже больше.

Старшина проводил взглядом немецкую крупнокалиберную винтовку, захваченную бойцами его отряда. Более пристальное знакомство с ней ещё впереди. Но уже сейчас он может сказать, что это копия первой "Гюрзы", конечно, переделанная под немецкий калибр в тринадцать миллиметров. Или в пятнадцать? Нет, всё же более вероятно 1,3 сантиметра по классификации Вермахта.

Отряд выстроился в колонну покидая место боя. Впереди ещё было много дел.

2 сентября 1941 года Северная Польша

Ухнула сова в недальних кустах. Метнулись вниз к реке сапёры, затянутые в чёрные прорезиненные костюмы, стараясь не издавать лишнего шума, скользнули в воду.

Павел невольно поморщился. Пусть он сам и не теплолюбивый южанин, но лезть в холодную сентябрьскую воду — удовольствие то ещё.

Деваться сапёрам некуда. Подобраться к ящикам с взрывчаткой, которую немцы заложили на мостовые опоры, проще всего со стороны реки. Вряд ли в ту сторону будет смотреть столько же настороженных глаз, как вдоль прилегающих берегов. Следовательно и шансов добраться до цели больше. Бойцы, тем временем, уже отдалялись от берега, толкая перед собой крохотные плотики с оружием.

Оставалось ждать, когда они достигнут подножия опор и сумеют подняться вверх. А для этого требуется немало времени.

Павел перевернулся на спину и посмотрел на небо. Он любил рассматривать звёзды ещё с детства. Их холодный мерцающий свет завораживал его. И он мог подолгу, целыми часами, любоваться россыпью этих разноцветных огоньков, складывая их в разнообразные фигуры зверей, людей, предметов. Правда, учитель в школе охладил его, сообщив, что место на небе давно распределено между созвездиями ещё тысячи и сотни лет назад. И новых созвездий выкроить не удастся. Пашка поначалу расстроился, а потом представил, как кто-то из далёких предков вот так же всматривался в небо, представлял движущихся вверху небесных жителей, торопился найти для каждого из них наилучшее место. Он просто опоздал.

Старшина посмотрел в сторону напарника. Панкратов тихо сопел носом, иногда ворочался, выискивая самое удобное положение для сна, зябко кутался в плащ-палатку. После полуночи изрядно похолодало. Поднялся с реки холодный промозглый туман, доставивший поначалу немало неприятных минут. А вдруг он перекроет видимость, и их с таким тщанием выбранная позиция превратится просто в один из окружающих холмиков? Но туман клубился вдоль воды, перетекал от одного берега реки к другому и вверх подниматься не спешил, к великой радости старшины Чеканова.

Павел накрылся плащ-палаткой и посветил фонариком на часы. Половина первого. Скоро подойдёт назначенный командиром срок. Прошло уже достаточное время после выставления очередной смены немецких часовых и они неизбежно должны расслабиться. Пашка знал это по себе. Как ни напрягайся по первой поре, как ни оглядывайся по сторонам, спустя сорок-пятьдесят минут внимание обязательно притупляется. Появляются посторонние мысли, приходят воспоминания, вскоре начинаешь напевать последний услышанный мотив. Такова человеческая природа.

Доблестные солдаты Вермахта исключением не являются. Проверено не один раз. Если, конечно, не попадётся кто-нибудь особо трусливый. Тот будет вертеть головой по сторонам неостановочно, и шарахаться от каждой тени. Но вряд ли много испуганных в тыловом гарнизоне, расположенном так далеко от линии фронта. Павел сомневался, что немецкое командование стало информировать своих солдат о том, что фронт уже прорван и советские дивизии и бригады скоро докатятся сюда.

Периодически с разных концов моста взлетали в воздух осветительные ракеты. Заливали округу мертвенно-бледным светом, но вскоре опускались вниз и гасли. Вряд ли это могло сильно помешать штурмовым группам советского Осназа, которые уже выдвинулись на максимально возможное расстояние к немецким постам, а некоторые бойцы уже должны быть на мосту. Как снизу, сапёры уже должны достигнуть опор и подниматься по скобам, неосмотрительно оставленным немцами в неприкосновенности. Так и с боков, предусматривался планом и такой вариант, причём как с восточной, так и с западной стороны. Отделение Левашова отбыло на тот берег сразу, как только наступила темнота. Далеко выше по течению, где густые заросли ивняка подходили к воде почти вплотную, сели в доставленные поляками лодки, опустили в воду обмотанные мешковиной весла и едва слышно заскользили в сторону западного берега.

Судя по тишине, царившей на той стороне реки, они успешно достигли своей цели.

Не высказывал противник беспокойства и на этой стороне, хотя две штурмовые группы уже подошли к постам на бросок ножа.

Павел толкнул напарника. Панкратов открыл глаза, поглядел по сторонам, уясняя обстановку. Взял бинокль, осмотрел мост, хотя большой пользы от этого осмотра не было. Тёмная безлунная ночь надёжно скрывала не только советских диверсантов, но и немецких часовых. И обнаружить человека в такой темноте можно только по движению. Да и то, на небольшом расстоянии.

Капитан рассказывал, что в тылу разрабатывают устройство, позволяющее видеть в темноте и, вроде бы, уже поставили его на испытания. Главная проблема в том, что весит оно столько, что на спине его не утащишь. Можно поставить на танке или бронетранспортере. Скорее всего так и сделают.

Но не ко всякой мишени доберёшься на технике. Командир велел остановить всю броню за пять километров до моста. Добраться ближе незаметно и неслышно было просто невозможно.

Из огневой поддержки у них с собой только гранатомёты, да два миномёта сапёрного отделения. Капитан, как только узнал, что на этот раз им не на своём горбу всё железо тащить, велел нагрузить БТРы по максимуму. Всем оружием, которым умели пользоваться бойцы его взвода. А умели они много! Капитан немедленно устраивал обучение и тренировку, как только в поле его зрения попадала очередная стреляющая новинка. Возникла возможность изучить миномёты, и он немедленно прогнал всех своих бойцов через ускоренный курс овладения этим оружием. Появились гранатомёты — заставил всех отстреляться из них хотя бы по паре раз. Пришли на Западный фронт переносные ракетные снаряды, и капитан Синельников вытребовал в свой взвод инструктора с несколькими снарядами.

Пашка перехватил сегодня задумчивый взгляд брошенный командиром на шестиствольный пулемёт самоходной зенитки. Значит скоро пулемётчикам предстоит ознакомиться с его устройством. Если позволит режим секретности!

Старшина пристроил на бруствере неглубокого окопа свою винтовку. Если что-то пойдёт не так, и немцы откроют стрельбу, то ему вести огонь по вспышкам. Благо, расстояния до всех возможных огневых точек противника измерены ещё засветло. Нужно надеяться, что этого не произойдёт. Но бывает всякое!

— Началось! — Сказал ему Андрей, зафиксировав какое-то изменение на мосту.

Павел приник к прицелу, направив винтовку на самое опасное место — амбразуру дота, в котором у немцев располагался пулемёт. И пусть самого проёма сейчас не видно, но воткнутый заранее колышек показывает направление на противника. Несколько других колышков, установленных на всякий случай, фиксировали расположение остальных возможных целей.

Пока было тихо. Молчали и на той стороне реки. Охрана, конечно, там была пожиже. Основную опасность для немецкой охраны моста представлял этот берег. И здесь они держали удвоенный комплект постов, полноценный дот, одну из зенитных пушек и караульное помещение. Ограничившись выставлением на том берегу усиленного поста при пулемёте в открытом окопе. Если не считать вторую зенитку, расчёт которой мирно отдыхал на этом берегу, вполне резонно полагая, что самолёты ночью провести прицельное бомбометание не смогут.

По мнению Павла охрана не соответствовала важности объекта. Но и находился мост более чем в ста километрах от бывшей линии фронта. Вряд ли руководство тыловых подразделений ожидает столь стремительно рывка противника. А тем более пристального внимания советских диверсионных групп. Хотя, как сказать? За эти месяцы войны диверсанты Осназа приучили своего противника спать вполглаза, вскидываясь на малейший шорох. Конечно, на глубинах в сто километров никто из них не работал. Слишком мала была вероятность уйти оттуда живыми.Шерстили, в основном, ближайшие тылы. Но и этого было достаточно для того, чтобы осатаневшие от постоянных налётов и диверсий солдаты противника палили по всему, что оказывалось в зоне досягаемости их оружия. Часто попадали по своим же сослуживцам, но иногда удача улыбалась и им.

В последний месяц понесли тяжёлые потери несколько диверсионных групп их Западного фронта, одна пропала в полном составе. После каждой подобной новости капитан Синельников мрачнел и ещё больше ужесточал тренировки. Что приносило ощутимую пользу, так как потери его взвода были наименьшими на их участке фронта. Пашка надеялся, что и на этот раз две недели тренировок позволят им захватить объект с наименьшими потерями.

А операция уже началась. Становилось это понятным по неясному шевелению на позициях противника, да и часы, на которые он бросил очередной взгляд, прикрывшись плащ-палаткой, ясно подтверждали это. Донёсся сдавленный крик с позиции второго пулемёта, находящегося в открытом окопе с той стороны дороги. Со стороны караулки взмыла вверх осветительная ракета, выхватывая из темноты фигуры осназовцев, затянутых в маскхалаты, и неподвижные тела часовых в серо-зелёном фельдграу. Стеганула очередь по чересчур бдительному немцу, заставляя того опрокинуться на стену караульного помещения. В мертвенном свете догорающей ракеты вскочили гранатомётчики, вскинули на плечи свои трубы, отправляя гранаты в двери и окна караульной казармы.

Не успели огненные следы гранат исчезнуть во внутренностях казармы, как проснулся пулемёт немецкого дота, прижимая к земле разрядивших своё оружие гранатомётчиков. Немец длинными очередями поливал пространство перед дотом, не позволяя подняться стрелкам гранатомётов и приблизиться на бросок гранаты другим бойцам.

Пашка мгновенно поймал в прицел скачущее пламя пулемётной очереди, задержал дыхание и плавно потянул за спусковой крючок. Сверкнула вспышка его выстрела, Павел немедленно дослал второй патрон и произвёл ещё один выстрел по амбразуре. Тут же сдёрнул винтовку с бруствера и скользнул вниз под прикрытие окопа. Даже днём не стоит делать с одной позиции больше пяти выстрелов, если у противника есть реальный шанс тебя обнаружить. Ну, а тем более ночью, когда демаскирующее пламя видно за несколько километров.

Панкратов уже спешил в сторону запасного окопа. Вслед нему пристроился Павел, торопясь занять позицию до того времени, как кто-то другой из гарнизона дота сможет открыть огонь из пулемёта. Через пару минут залегли, торопливо восстановили дыхание. Пашка нашёл самый высокий колышек, показывающий направление но дот, но тот до сих пор молчал. Вскоре с той стороны раздался приглушённый взрыв, это кто-то из штурмовой группы отправил вглубь дота противотанковую гранату. Старшина опустил приклад винтовки, кажется его работа закончилась. Своих бы не задеть!

А у моста гремели звуки боя. Тарахтели автоматы, раздавались взрывы гранат, хлопали гранатомёты. Бойцы взвода добивали блокированные в караулке остатки охраны моста. Вскоре огонь стих и капитан, неплохо знающий немецкий язык, прокричал предложение сдаваться. Со стороны казармы что-то ответили ещё живые немецкие солдаты. Опять фраза капитана. И стрельба умолкла окончательно.

Как поняли Павел с Панкратовым, немцы решили не искушать судьбу и сдаться.

Подтверждая их догадку, вверх взмыли две зелёные ракеты — сигнал бронегруппе и мотострелковому взводу выдвигаться к захваченному объекту.

Старшина встал, перехватил поудобнее винтовку и тронулся в сторону моста. У них сегодня ещё очень много работы, которую желательно выполнить до рассвета.

Выложили последний кусок дёрна. Павел выскочил из окопа, пробежал немного вперёд, оглядел следы их работы. Даже с нескольких метров трудно было отличить рукотворную работу от естественных холмиков, в беспорядке разбросанных вокруг их окопа. Правда, ещё относительно темно, но пасмурное небо даёт надежду, что видимость днём не очень сильно будет отличаться от того, что он наблюдает сейчас. Тем более удивительно, что всю ночь небо было ясным, и только ближе к рассвету появились облака, которые вскоре затянули всё небо от горизонта до горизонта. К великому счастью, не было дождя, что позволяло надеяться на поддержку авиации, обещанную вышестоящим командованием.

Пашка махнул рукой Андрею, отмечая окончание подготовки последнего окопа. Вернулся назад и упал на землю. Было жарко, несмотря на прохладу сентябрьского утра и холод земли, на которой он устроился. Больше четырёх часов темноты они махали лопатами, готовясь к предстоящей встрече с прорывающимися частями Вермахта. Подготовили шесть позиций для своей винтовки. Накидали земли и на пяти ложных. Хай, немцы вычисляют, откуда по ним стреляли на самом деле.

Если у них есть специалист по крупнокалиберным винтовкам.

До вчерашнего дня был только один. И тот неудачник! Его винтовка почётным трофеем торчит в блиндаже бывшего немецкого охранения. Стоила она немалой, по меркам Осназа, крови, но оправдала потерянных при её захвате людей. Сам "ствол" ничего необычного в себе не содержал. Да никто и не ожидал особенных изысков от копии трофейной советской крупнокалиберной винтовки.

Немцы просто скопировали то стреляющее устройство, что попало им в руки!

Уникальным было прицельное оснащение!

Старшина Чеканов долго пытался воспринять захваченное германское оборудование. Умом он понимал основные принципы, но не знал, как именно использовать то, или иное, устройство. Пашке с его четырьмя классами сельской школы не хватало основополагающей теории. А вот младший сержант Панкратов, закончивший полноценную десятилетку, мучился совсем малое время, и очень скоро со знанием дела объяснил своим командирам, как нужно применять те приборы, что были захвачены на немецком аэродроме.

Ничего особенного немецкие учёные не придумали, но, за счёт нестандартных идей, смогли повысить чувствительность обыкновенных приборов в несколько раз. Некоторые из них Панкратов использовал сейчас, оценивая глубину будущей обороны их снайперской пары.

Павел прикинул возможности работы своей винтовки с этой позиции.

А выводы напрашивались не очень радостные. Хороших мест для выбора будущих позиций было не так уж и много. Или нужно было убираться далеко от места предстоящей схватки, жертвуя возможностью полноценно прицелиться, но увеличивая простреливаемый сектор. Или, как можно ближе, подбираться к месту боя, сознательно рискуя своей жизнью и, самое главное секретностью своего вооружения, но получая возможность поражать лёгкобронированные цели.

Пашка не долго мудрил. Как учил их, в своё время, капитан Синельников — "нужно выполнить два взаимоисключающих требования, значит надо найти два способа их реализации". А старшина Чеканов всегда старался выполнять то, что требовал командир. И сейчас он старательно роет окопы для новой Гюрзы-2. А где-то впереди боец Ковалёв оборудует огневые позиции для первого варианта СВБК, готовясь вести огонь, в основном, по танкам и бронемашинам.

Обидно, что приходиться обустраиваться на крохотном, для возможностей их оружия, предмостовом пятачке. Пусть командир и постарался сделать их оборону как можно глубже, но, как говориться, "выше головы не прыгнешь".

Для полноценной обороны моста нужно не меньше батальона. А где его взять, батальон?

Усадить в окопы поляков с их сборным вооружением и крохотным боевым опытом? Как бы хуже не сделать? Пусть они, как и было задумано с самого начала, тревожат немцев с тыла.

Павел приподнялся с холодной земли.

"Сентябрь — месяц обманный!" — учил его прадед в далёком детстве.

"С одной стороны — он продолжение лёта, а с другой — начало осени", — продолжал прадед, перекатывая почерневшие клубни картошки в углях почти погасшего костра, — "вроде и тепло, а простыть — раз плюнуть".

Польша, всё-таки, не Сибирь, но и здесь осень есть осень. Конечно, шансов умереть от простуды у личного состава их взвода так мало, что и упоминать об этом не след, но не хотелось бы подвести командира, который не любил небоевые потери в их взводе.

— Слышь, "махра", закурить не найдётся? — Появился сбоку человек в танковом комбинезоне.

— Не курим, "мазута". — Отозвался Панкратов.

— Жаль, а то у нас уже уши пухнут. — Продолжил их посетитель, усаживаясь на бровке окопа. — Вот ведь как бывает, пока патроны укладывали, о куреве забыли.

— Патронов слишком много было? — Спросил Пашка.

— Десять коробок с лентами по две тысячи патронов каждая. — Просветил их обладатель танкистского комбинезона. — Пока погрузили, пока уложили, пора вперёд выдвигаться. А махорка так в боксе и осталась!

— Это, куда столько патронов требуется? — Удивился Андрей.

— Может быть, кому-то и много, — отозвался танкист, — а нашей "мясорубке" на один бой.

Представитель "мазутного племени" кивнул головой в сторону стоящей в относительной близости "машины поддержки бронетехники". Вернее не стоящей, а зарытой в землю по самую башню. Оказалось, что данный аппарат был оборудован бульдозерным ножом, который позволил ему не только закопаться самому, но и отрыть укрытия для двух танков и зенитки, занимающих оборону с этой стороны моста.

Два других члена экипажа в этот момент натянули над своей машиной маскировочную сеть, укрепили её по краям колышками, приподняли центральную часть сети распорками над угловатой башней "мясорубки".

— А зачем вам башня такая большая? — Поинтересовался Павел. — У вас же один пулемёт всего.

— Я ж тебе сказал, что у нас патронов в танке двадцать тысяч. — Повторил танкист. — Да и система охлаждения немало места занимает — один бак с водой на пятнадцать вёдер.

— А без охлаждения не работает? — Вмешался Панкратов.

— Сотни три-четыре выстрелов, а потом обязательно заклинит. — Танкист махнул рукой.

Прогремело где-то далеко на востоке. Бойцы переглянулись между собой. Затем грохнуло ещё раз, спустя пару минут разрывы зачастили и вскоре переросли в непрерывный гул, который, то смещался в сторону, то приближался, то отдалялся обратно.

— Дождались! — Бросил танкист и помчался к своей машине.

Старшина окинул взглядом позиции их взвода. Все торопливо заканчивали работу, спешно маскируя окопы и бронированные машины. Поработали неплохо. По крайней мере увидеть их траншеи можно было только с небольшого расстояния. Танки и зенитки зарыты в землю и замаскированы сетями и ветками кустарника, нарубленного в недалёкой излучине. Самоходные миномёты спущены под откос обрывистого берега и тоже замаскированы.

Отсюда плохо видно, что творится с западной части моста, где оборудовали свои позиции отделения мотострелкового взвода. Но капитан утверждал, что бойцов им дали обстрелянных. Должны не оплошать.

Оставалось ждать подхода противника, да надеяться, что свои не слишком задержатся.

Пашка спустился на дно окопа, прислонился к стенке. Пока есть время отдохнуть, канонада ещё далеко, хотя скоро должна появиться смена немецкого караула. Они и будут первым неприятелем.

Появился сбоку Андрей, протянул своему командиру открытую банку мясных консервов и несколько сухарей. Павел только благодарно кивнул головой. За всей этой суетой он совсем забыл о еде. А подкрепиться стоит. Неизвестно, что их ожидает дальше.

Доесть они успели. Пашка отбросил в сторону пустую банку, когда со стороны дороги раздался гул двигателей. Старшина торопливо затолкал ложку за голенище сапога и приподнялся над бруствером.

Немцы, как и следовало ожидать. Да и кто другой мог появиться на этой дороге на автомашине. Все полуторки их сопровождения давно отосланы обратно в лес, где поляки должны были их спрятать до подхода советских войск.

Хотел командир отправить туда же и часть бронетранспортёров, но после недолгого раздумья передумал. Просто спустил три из них вниз под прикрытие мостовых быков, оставив наверху только два, по одному на каждую сторону. Манёвренных боёв им не вести, а в обороне от БТРов толку не очень много. Велел только поснимать с двух из укрытых бронированных машин ДШК. Дополнительный ствол "крупняка" не помешает. Особенно, если укрыть его в доте, как поступили на этой стороне.

А немцы неторопливо приближались. Два грузовика катили в сторону моста в сопровождении мотоцикла, в коляске которого вместо пулемётчика сидел какой-то офицер.

Андрей начал перечислять, намеченные для данной позиции ориентиры и расстояния до них. Павел поймал в перекрестье прицела офицера, рассмотрел погон. Детали плохо видны, но погон гладкий, не витой. А значит немец лейтенант, обер-лейтенант или, что маловероятно, капитан. Тоже неплохо, хотя он предпочёл бы мишень покрупнее рангом. Будут сегодня и такие, но попозже. Да и этот офицерик не его. Расстояние достаточное для работы из обычной снайперки. Кого там Селиванов на этом участке поставил?

Старшина перевёл прицел на второй грузовик, отыскал водителя. Вот это его мишень! Если с первой машины вовремя что-то заметят, то у второго грузовика может появиться шанс уйти. Первый в любом случае обречён.

А солдаты противника явно нервничали, вертел головой шофёр и сидящий рядом с ним унтер. Оно и понятно! Канонада становилась всё громче, хоть и не приближалась.

Пашка оторвался от прицела, приподнял голову, оценивая обстановку. Панкратов шарил биноклем по всем окрестностям, проверял намеченные ранее ориентиры. Приникли к прицелам бойцы расположенного впереди отделения. Докуривал самокрутку Усманов, выбравший себе позицию немного в стороне от их окопа. За эти три месяца войны Равиль настолько сросся с их расчётом, что старшина Чеканов порой удивлялся, когда не обнаруживал его рыжую голову в пределах прямой видимости.

Шевелили стволами танки, закопанные на флангах их рубежа обороны. Впрочем, заметно это было только с близких точек.

Не реагировали на выдвижение немецкой смены караула самоходные зенитки. Их задачей были самолёты, которые пока не появились.

Взвод затих. И только пара бойцов, выряженных в мундиры солдат Вермахта, старательно изображала немецкую охрану моста, давно зарытую в ближайшей вымоине.

Павел перевёл прицел на первый мотоцикл немецкой колонны.

А офицер что-то заметил! Напрягся, вскинул руку, стараясь остановить колонну.

Но было поздно!

Этого его жеста дожидались не только солдаты подчинённого ему взвода, но и русские диверсанты, ожидавшие их появления в окружающих дорогу кустах.

Вспыхнуло неподалёку от дороги пламя гранатомётного выстрела, наткнулся на невидимую преграду первый грузовик, вскинулся задними колёсами вверх, обозначая место попадания. Мгновенно расцвел огненными цветами весь прилежащий к дороге лес. Падали в придорожную пыль выскакивающие из машин немецкие солдаты, торопливо отползали в сторону, выискивая какое-нибудь укрытие. Попытался сдать назад водитель второго грузовика, но был отброшен от руля страшным ударом крупнокалиберной пули.

Павел оторвался от прицела оценивая обстановку

Раздался странный, не похожий на всё ранее слышанное, звук со стороны "машины поддержки бронетехники", выплеснулись из её стволов огненные струи трассеров, сошлись на кузове первого грузовика. Несколько секунд обстрела и струи дёрнулись дальше, накрывая вторую машину. Летели во все стороны клочки тента и осколки стёкол, падали убитые и раненые солдаты Вермахта.

— Твою мать! — только и смог выдохнуть Панкратов, осматривая в бинокль то, что осталось от грузовиков после такой обработки.

— Вот тебе и "мясорубка"! — отозвался поражённый Пашка.

А на дороге осназовцы добивали остатки немецкого взвода. Вскоре сопротивление было подавлено и тех, кто ещё остался жив, торопливо сгоняли в рощу, расположенную неподалёку от моста. Убитых и раненых покидали в кузова грузовиков. Кто-то из бойцов заскочил в кабину первой машины и повёл её вперёд, нашёл съезд и вскоре укатил в направлении того же леска. А со второй возникала проблема. Разнесённый пулями двигатель парил из многочисленных отверстий в капоте, сообщая людям, что сдвинуть грузовик отныне можно только на буксире. Впрочем, буксир быстро нашёлся. Выехал на дорогу БТР, оставленный вблизи моста, сдал задом к повреждённой машине. Бойцы накинули тросы и вскоре превращённый в металлолом Опель пополз за своим собратом.

Старшина посмотрел на часы. Ровно тринадцать минут! Вот бы с каждым противником также. Глянул на Панкратова, тот одобрительно поднял вверх большой палец.

Вот только радовались они рано.

Выскочила из-за поворота дороги ещё пара мотоциклов, проскочила несколько десятков метров вперёд и остановилась. Немцы заметили затаскиваемый в лесок разбитый Опель, всё ещё стоящий на дороге мотоцикл со свисающими с него трупами. Мотоциклисты, закладывая крутой вираж, рванули назад.

Пашка навёл винтовку на задний мотоцикл, поймал в прицел спину сидящего за водителем солдата, нажал на курок. Тяжёлая пуля пробила обеих, мотоцикл пошёл в сторону и опрокинулся в кювет, похоронив под собой не только поражённых его выстрелом солдат, но и сидящего в коляске пулемётчика. Павел дослал патрон, выстрелил вдогонку первому мотоциклу, но промахнулся.

А немец выписывал зигзаги по всей дороге, не давая полноценно прицелится стреляющим по нему бойцам. Промахнулся не только Пашка. Не удалось попасть и снайперам обычного калибра, и пулемётчикам. Стрелять по нему из танковых пушек не стали, не желая раньше времени выдавать их присутствие.

Абсолютно правильно. Всё равно немцы их обнаружат. Десятком минут раньше, десятком позже. Какая разница?

А немец уже скрылся за поворотом.

Старшина посмотрел на часы. Теперь ждать гостей. Скоро, конечно, не появятся. Минут тридцать-сорок у их взвода есть, а то и больше. Павел привалился к стенке окопа, закрыл глаза и постарался заснуть.

Подлетел на мине передовой в цепи немецкий солдат. Мгновенно оттянулись назад и залегли остальные немцы. Обнаружив, что и с этой стороны подходы перекрыты минным полем, дал команду отхода офицер, командующий данной группой. Солдаты не заставили себя долго упрашивать и короткими перебежками стали оттягиваться на рубеж, с которого они начинали атаку. Заработали пулемёты левого фланга обороны и ещё несколько "гансов" упали на землю. Очередная, третья уже, атака захлебнулась.

Павел сопровождал перекрестьем прицела офицера, но тот очень умело прикрывался солдатами своего взвода, не давая возможности полноценно прицелится. А тратить патроны на рядовых Пашке не хотелось. Но вот, решив, что расстояние достаточно большое и опасность уже миновала, немецкий офицер сдвинулся в сторону, отдавая какие-то команды своим подчинённым, и Пашка нажал на курок. Немца отбросило назад, тут же попадали на землю солдаты, убедившись, что ничего ещё не закончилось, стали расползаться по сторонам под укрытие растущих в этом месте кустов.

Но старшина уже снял винтовку с бруствера. Патронов не так уж и много, а бой только начинается. Эта полурота всего лишь проводит разведку боем. Основные события ещё впереди.

Подтверждая этот вывод, немецкие солдаты отходили в стоящий неподалёку лес, старательно прикрываясь кустарником и складками местности. Осназавцы не стреляли им вслед, так как отходили "гансы" прямо на устроенную поляками засаду. Союзники подпустили немцев метров на двести, после чего ударили изо всех стволов. Падали, как подкошенные, солдаты Вермахта, пытались открыть ответный огонь, но включись снайперы Осназа и противник сломался. Пытавшийся организовать сопротивление последний уцелевший офицер попал под пулемётную очередь. Организованное отступление превратилось в беспорядочное бегство. Будь у поляков побольше боевого опыта, то они положили бы всех солдат противника. А так, изрядная часть немцев сумела отойти к дороге и укрыться в кюветах.

Стрельба затихла.

— Старшина, командир вызывает. — Показался в траншее Левашов.

Пашка приподнялся и заспешил вслед за ним по ходу сообщения в сторону блиндажа.

Капитан Синельников был мрачнее тучи. Это значило, что столкнулся он с проблемой, решение которой зависело не от него, а от кого-то из вышестоящего командования. Командир ненавидел такие ситуации, особенно если руководящие им командиры отдавали приказы, не учитывая специфику работы Осназа.

Молчали и остальные. Спешить с вопросами во взводе капитана Синельникова не было принято. Командир всё расскажет сам и ничего не будет скрывать, какими бы плохими новости не были. Очень важным знаком было отсутствие лейтенантов из приданной бронегруппы и мотострелкового взвода. Капитан вначале собирался обсудить новости со своими.

— Плохо дело бойцы. — Капитан осмотрел своих подчинённых. — Помощи не будет!

Сержанты переглянулись между собой.

— Сороковая танковая бригада столкнулась с сильным сопротивлением и сейчас ведёт тяжёлый бой, практически в окружении. Немцы бросили против неё пехотную дивизию и два артиллерийских полка. — Капитан устало вздохнул. — Танкистам повезёт, если они сумеют прорваться обратно.

— И что нам теперь делать? — Спросил лейтенант Кирин.

— А для нас есть две новости. Плохая и очень плохая. — Командир усмехнулся. — Во-первых, в нашем направлении движутся остальные войска прорывающейся немецкой группировки. Но это только плохая новость. — Капитан провёл взглядом по лицам своих подчинённых. — А теперь — очень плохая! Нам приказано удерживать мост. Любой ценой! Причём приказ пришёл аж из штаба фронта.

— А какой в этом смысл? — Не выдержал Левашов.

— Никакого! — Ответил ему лейтенант Кирин, усмехаясь каким-то невысказанным мыслям. — Если не считать того, что кто-то в штабе сможет себе очередной орден повесить.

Капитан снял пилотку, пригладил побитые сединой тёмные волосы.

— Прошу высказываться, товарищи младшие командиры. — Командир перевёл взгляд на ближайшего к себе сержанта.

— Так может рвануть этот грёбаный мост и уходить. — Подал голос командир сапёрного отделения старший сержант Никифоров, оказавшийся ближе всего к начальству.

— За невыполнение боевого приказа нас всех под трибунал отдадут. — Одёрнул его лейтенант Кирин. — И могут расстрелять.

— Лучше в бою погибнуть, чем от своей же пули. — Вмешался Левашов.

— Погибать лучше с пользой и со смыслом. — Отозвался командир первого отделения старший сержант Дзюба. — А здесь какой смысл? Положить под танки диверсантов с такой подготовкой. Эту штабную сволочь за такой приказ расстрелять мало. Это же настоящее вредительство.

— Мы намного больше пользы принесём, если по тылам этой немецкой группы пройдёмся. — Сказал Пашка, уловив на себе взгляд командира. — А тут нас просто из пушек расстреляют. И все наши смерти "коту под хвост".

— Всё это, конечно, правильно! — Подал голос командир третьего отделения старшина Иванов. — Но, по-моему, драпать от противника с такой силищей не стоит. Тем более, что враг особо себя не проявил. А мы ещё не показали и половины своих возможностей.

— Как бы потом поздно не было. — Отреагировал старший сержант Дзюба. — Чуть позже подойдёт пара пехотных батальонов и просто возьмёт нас количеством. А перестрелять их всех у нас попросту не хватит патронов и снарядов.

— А никто и не требует "стоять насмерть". — Лейтенант Кирин с усмешкой покачал головой. — Пошумим, постреляем, выведем из строя как можно больше немецких солдат. И уйдём! Самое главное, что сумеем задержать противника на несколько часов. — Лейтенант посмотрел по сторонам, отбросил свою напускную весёлость и уже абсолютно серьёзно добавил. — Больше некому!

— Нравится нам этот приказ или не нравится, а выполнять его надо. — Поддержал своего заместителя капитан Синельников. — Нужно продержаться до темноты. А ночью мы уйдём. — Капитан ещё раз осмотрел своих сержантов, задерживая взгляд на каждом. Удовлетворённо кивнул и добавил, подводя итоги совещания. — Все свободны. И берегите себя, ребята.

Пашка повернулся и направился к выходу.

— Седьмой ориентир. Слева 10. Артиллерийский корректировщик. — Кричал Панкратов, стараясь перекрыть шум боя.

Павел перевёл прицел влево, обнаружил немецкого корректировщика, старательно прикрывающегося подбитым в первые минуты боя танком. Вот тот выглянул из-за гусеницы и отлетел назад уже с простреленной головой, вернее с тем, что остаётся от неё после попадания такого боеприпаса.

Андрей прокричал следующие координаты и Пашка перевёл прицел своей снайперки к следующему неудачнику, на свою беду подобравшемуся слишком близко к позиции его винтовки.

А немецкая пехота упорно ломилась к позициям их взвода. Уже более роты, короткими перебежками выдвигалась к их траншеям, всё ещё надеясь дойти на расстояние броска гранаты.

Пока не получалось. Отбить удалось уже шесть атак, считая три утренние. Стало ясно, что отобьют и эту. Немецкие солдаты всё же залегли под секущим огнём пулемётов, не высказывая особого желания умереть вблизи этого моста.

Назойливые понукания унтер-офицеров могли заставить их совершить очередную перебежку, но подниматься в рост на упрямые русские пулемёты было выше их сил.

Павел снял винтовку с бруствера. В ближайшие несколько минут достойных целей не предвидится. А рисковать таким оружием понапрасну просто глупо. Всё равно немцы сейчас отойдут. И будут ждать подхода своей артиллерии и танков. А, может, вызовут авиацию. Хотя самолёты могут пожаловать и по их душу.

Во время пятой атаки десяток Илов изрядно проредил немецкую пехоту, которой не повезло первой добраться до их моста. Да и сейчас в очистившемся к полудню небе барражировали несколько советских истребителей, ожидающих своей законной добычи в виде немецких бомбардировщиков. Не сумев помочь их группе наземными войсками, командование хотя бы обеспечило авиационным прикрытием. Хотя, основная часть авиации сейчас работает дальше, прикрывая с воздуха батальоны сороковой танковой бригады, угодившей в окружение. Оттуда доносятся взрывы крупнокалиберных бомб, перекрывающих непрерывную артиллерийскую канонаду. Да вертятся на относительно больших высотах истребители, охотящиеся друг за другом.

Пашка выглянул из-за бруствера, повёл биноклем вдоль поля боя. Противник залёг и не проявлял особого желания идти вперёд. "Гансов" можно понять. Вместо долгожданного спасения от неизбежной, как казалось, смерти, опять приходится идти под пули, в любой момент ожидая прощального поцелуя "костлявой старухи". Немецкие офицеры благоразумно держались в задних цепях, не желая подставлять себя под снайперские пули. А солдаты не спешили отходить назад, выбрав себе относительно надёжные укрытия как от русских пуль, так и от гнева своего начальства.

Вообще данная часть не производила впечатления своей боеспособностью. Видимо, их недавно перебросили на Восточный фронт из Франции, или каких-то других подобных мест. Они и в первую атаку шли в полный рост. Приятно иметь дело с таким противником. Самоуверен, самовлюблён, самонадеян… и ещё целая куча таких само….

А это зря! Здесь не Франция, Бельгия или Голландия. И даже не Африка, с её джентльменскими правилами ведения войны. Рассказывал капитан Синельников о том, что там творится, вызывая у бойцов удивление отличием поведения своего врага на разных фронтах.

Но здесь не запад. Здесь шутить не любят. И бьют сразу насмерть!

Из этого штурмующего позиции их взвода немецкого батальона только снайперская пара старшины Чеканова уложила не менее десятка офицеров и унтеров. Эти идиоты так старательно сверкали своими погонами, а некоторые даже не сняли фуражки перед атакой, что не наказать их было просто преступлением. Оставшиеся, конечно, поумнели. И даже пустили вперёд шесть лёгких танков, надеясь, что те помогут им взломать оборону противника. Пять лениво дымящих бронированных костров перед мостом подтверждали превосходство советской военной техники над своими врагами. Паре тридцатьчетвёрок их рубежа обороны пришлось потратить всего семь снарядов для того чтобы остановить своего врага. Единственным минусом в данном деле было то, что их танки себя обнаружили.

Подтвердила свою необходимость и шестиствольная "мясорубка". Несколько опасных моментов, когда противник, решив, что победа недалеко, поднимался в едином порыве и устремлялся вперёд, смогли разрешить только стволы её пулемёта. Преодолеть этот шквальный огонь не смог никто. Любому солдату тяжело видеть, как всё время гибнут твои товарищи, не один месяц делившие с тобой свои радости и горести. Правда, происходит это не сразу. Но когда за несколько секунд целый взвод превращается в кровавые ошмётки — это выше сил человеческих. Вот и немцы не смогли это преодолеть, несмотря на все утверждения своей пропаганды об их "сверхчеловеческом" происхождении.

Старшина вспомнил того смешного дедка с козлиной бородкой клинышком, читавшего им лекцию за несколько недель до начала войны. Командиры тогда посчитали этот бред настолько важным, что согнали на его прослушивание весь наличный состав снайперской школы. А речь шла о расовой теории фашисткой Германии. Причём, со слов столичного профессора получалось, что русские имеют намного больше признаков "арийской расы", чем немцы. А в качестве наглядного пособия использовал профессор его второго номера Андрея Панкратова. Самого Пашку учёный отверг, с ходу сообщив, что у него в роду есть якуты или буряты. Это было абсолютной правдой. Прапрадед, действительно, взял себе жену из одного якутского рода, доказав своё право на соревновании охотников. Да и у прадеда, который его воспитывал с малолетства, жена была полукровкой. Но кто в России обращает внимание на такие мелочи, как национальное происхождение. Лишь бы человек был толковый!

Были, естественно, попытки сделать один народ исключительным и неподсудным. Пашка оглянулся по сторонам. После судебных процессов двадцатых годов, когда сажали за одно слово "жид", даже думать плохо о людишках данного происхождения, до сих пор небезопасно. Товарищ Сталин, конечно, пытается ограничить влияние этих товарищей. Но не так просто это сделать, как рассказывал им командир на одном из совещаний перед войной. Разумеется, и там люди разные. И наряду с агентами мирового империализма, и просто шкурниками, много и среди евреев людей искренне преданных делу социализма и верящих в особую роль Советского Союза. Вон, хотя бы, Сёма Брикман из пятого отделения сапёров. Не побоится даже самой новейшей мины, любое взрывное устройство раскидает по винтикам, во время финской войны тащил своего раненого командира больше километра по глубокому снегу. Естественно, что в передовых частях все люди такие. Трусы и шкурники в них стараются не попадать, каких бы национальностей они не были.

А немцы затихли. И даже солдаты с самых ближних позиций начали отходить в тыл. Первый признак огневой подготовки.

— Андрей, ищи артиллерийских наблюдателей! — Павел начал торопливо прочёсывать биноклем немецкие позиции, спеша вычислить корректировщиков до того, как они сумеют сделать своё "чёрное" дело.

Но не успел!

Поднялся огромный султан взрыва метрах в ста от позиций их взвода. Спустя несколько секунд взлетела земля позади траншей. Немцы брали их "в вилку". Прошла ещё пара выстрелов и немецкие батареи начали укладывать свои крупнокалиберные гостинцы посреди траншей их взвода.

Пашка терпеливо вжимался в свой окоп, прекрасно понимая, что защитить от серьёзной опасности он всё равно не сможет. Слишком уж крупнокалиберными были снаряды, которые батарея противника так ювелирно укладывала на их позиции. Но пока они были живы! Не зря махали лопатами всю ночь. Накопали столько, что Пашка и сам порой терялся — где у них настоящие позиции, а где ложные.

Немецкий обстрел стих так же внезапно, как и начался. Снарядов у противника было маловато. Уцелевшие бойцы бросились к своим позициям. И вовремя. Противник уже входил в зону действительного огня. Захлопали в соседних окопах недавно поступившие на войсковые испытания автоматические карабины под промежуточный патрон, больше пистолётного, но меньше винтовочного. Капитан решился взять новое оружие, но только после долгого исследования на полигоне. И правильно сделал. Новые карабины позволили удержать дальность огня на расстоянии в четыреста метров, против двухсот у ППШ и ППС. Конечно у винтовки пуля летит дальше, только попадать в цель на большом расстоянии могут только лишь очень хорошие стрелки. Так что боевые возможности новых карабинов и старых винтовок практически сопоставимы.

Из немецкой цепи начали выпадать первые фигурки, но противник продолжал идти вперёд, не спеша залегать. И даже открывшие огонь с флангов пулемёты не смогли его приостановить.

А это уже другая часть! С боевым опытом Восточного фронта. Этих на испуг не возьмёшь.

Павел провёл биноклем по противнику. А враг очень серьёзный. Ни одного сверкающего погонами офицера или нашивками фельдфебеля. У всех чехлы на плечах. Не сразу и вычислишь — кто именно отдаёт команды.

Впрочем, эти "гансы" не его. Передовой цепью Селиванов со своими займётся. Ему нужны чины покрупнее, которые в наступающих цепях не бегают. Должны где-то дальше быть.

— Паша, ориентир пять. Дальше пятьдесят. — Подтвердил его мысли Панкратов. — Кто-то из начальства. Бинокль виден.

Павел перевёл винтовку, обнаружил в указанном месте сверкнувшие линзы и немедленно отправил туда очередной подарок из пятидесяти грамм свинца. Перезарядил, сдвинул прицел чуть в сторону и послал ещё одну пулю правее. Потом аналогичным образом чуть левее. И тут же отдал приказ менять позицию.

А противник подходил всё ближе, не зная, что впереди его ожидает очень неприятный сюрприз. В виде ещё одного минного поля! На которое немцы в конце концов и выскочили.

Дальние мины сапёры Вермахта обезвредили ещё после первых атак. Им не сильно и мешали. Так постреляли для порядка, создавая видимость борьбы с разминированием.

Основной подарок противнику Никифоров подготовил почти у самой линии передовых окопов, большинство из которых были ложными. Перемещались по ним два пулемётных расчёта, постреливали с разных точек, создавая видимость полноценной обороны. К этим вот траншеям немецкие солдаты и вышли. Бросили гранаты, убедились, что те накрыли вражеские окопы и дружно поднялись для последнего рывка.

В этот самый момент всё и взорвалось. Что там за хитрую систему минирования применил командир сапёрного отделения, Пашка с Андреем представляли довольно смутно. Сам Никифоров говорил что-то о новых минах направленного взрыва, которые совсем недавно появились. Но взрывать их нужно только дистанционно, а для этого особые условия нужны. Вот условия и подвернулись.

Когда дым и пыль от взрыва рассеялись, первой немецкой цепи просто не было, лишь лежали трупы, да пытались отползать назад те, кого ранило только легко. В двух местах, где солдаты противника наступали компактными группами, лежали кучи человеческих тел, из которых высовывались ещё шевелящиеся руки и ноги.

Павел почувствовал приступ тошноты и немедленно отвернулся от зрелища этой бойни. Постарался отключить слух, чтобы не слышать крики раненых солдат противника, и устремился вперёд, решив выбрать себе в качестве позиции самый дальний, от этого места, окоп.

— Надо сказать Никифорову, чтобы повзрывал к чёртовой матери все эти хреновины. — Подал голос напарник, как только их пара заняла позицию. — Не дай бог к немцам образец попадёт.

— Да уж! — Отреагировал Пашка. — Не хотелось бы под такую раздачу попасть.

Старшина осмотрел поле боя. Поражённый противник торопливо отходил на исходные. Работы в ближайшее время не предвиделось.

Ныло натруженное прикладом плечо. Слезились засыпанные пылью глаза. Гудела голова от непрерывных разрывов. Пашка поймал в прицел очередного самого прыткого солдата противника и нажал на курок. Перезарядил винтовку и посмотрел на своего напарника.

— Последний патрон, Андрюха. — Сообщил он Панкратову и оглянулся назад, где в ходе сообщения лежала первая Гюрза. — А на неё патроны есть?

— Нету ни одного. — Ответил Панкратов. — Ковалёв последние по бронетранспортёрам потратил.

Павел кивнул. Он и сам видел, как остановился последний немецкий БТР, добравшийся почти до их позиций.

За последние три часа битого железа перед их траншеями изрядно добавилось. Ещё три лёгких танка, подожжённых гранатомётчиками. Четыре бронетранспортёра, подбитых Ковалёвым и подорванных гранатами. И самый опасный противник — два штурмовых орудия, которые стоили им потерянной тридцатьчетвёрки и "машины поддержки бронетехники". За ней охотились долго и упорно, поначалу несколько раз ошибаясь с наводкой, но в конце концов накрыли. Уцелел из экипажа только мехвод, которого на тот момент внутри "мясорубки" не было. Но погибли ребята не напрасно. Несколько раз только работа их "шестистволки" останавливала почти прорвавшихся солдат противника. Устоять под таким шквальным огнём не могли даже солдаты с боевым опытом Польши и Пруссии, ну а тем более переброшенные с запада, из Франции и Бельгии.

Плохо то, что и от их усиленного взвода остались только "рожки да ножки". Из танкового взвода уцелела только одна из тридцатьчетвёрок их полосы обороны. Бывшая на той стороне машина глупо бросилась в атаку и была подбита противотанковыми гранатами. Вообще, с той стороны моста оборона сразу дала трещину, хотя и штурмовала позиции мотострелкового взвода обычная пехтура тылового гарнизона Вермахта. Пришлось усиливать их отделением Левашова, который, в конце концов, сумел восстановить там порядок и отбросить противника от моста. Пришлось ему для этого подключить к "делам земным" самоходную зенитку, сознательно жертвуя ей. Оттого она и не пережила налёт немецких пикировщиков, последовавший за этим. Хотя, свои жизни ребята продали незадёшево! Поняв, что их расположение авиации противника известно, они открыли непрерывный огонь на "расплав стволов". И сумели ссадить с небес на грешную землю три из девяти "Штук" противника. Оставшейся с этой стороны моста зенитке достаточно было сбить ещё одного, чтобы уцелевшие пилоты противника сбросили бомбы куда-нибудь и сбежали.

Вся эта война стремительно превращалась в испытание нервов. Кто первый сломался, тот и проиграл.

Помня об этом, противники старательно упирались в земную твердь, укладывали в землю многие тысячи бойцов, и солдат, ожидая, что враг всё-таки сломается и побежит.

Пока не получалось. Ни у Вермахта, ни у Красной Армии.

— Равиль! — Пашка окликнул бойца своего прикрытия, дождался когда тот подберётся ближе. — Сбегай в блиндаж. Узнай, остались ли у них патроны для ДШК. Если есть, выпроси хоть десяток.

Усманов согласно кивнул головой и двинулся по полуразрушенному переходу в сторону блиндажа.

А откатившиеся было немецкие солдаты опять пошли вперёд. Они дошли до середины нейтралки, когда среди них стали подниматься большие фонтаны разрывов. Стодвадцати-миллиметровые мины самоходных миномётов были последним аргументом их линии обороны. Жаль, что боеприпасов к ним было мало и командир использовал их только в случае крайней необходимости.

Павел насчитал восемь разрывов. Ну вот и всё. Капитан решился потратить последние мины. Немецких солдат на этот раз остановили, но миномёты теперь превратились в бесполезный груз.

Вскоре в траншее замелькала фигура Усманова.

— Ну что, есть? — Встретил его вопросом напарник Павла Панкратов.

— Есть. — Равиль протянул старшине вещмешок. — Штук двадцать.

— Тогда повоюем! — Андрей переключился на осмотр поля боя, выискивая цель.

Но целей не было. Немцы чего-то ждали.

Неожиданно в их окоп заскочил сам капитан.

— Товарищ капитан… — Начал было доклад Павел, но командир резким движением прервал его.

— Старшина, собирай свои вещи и отходи к мосту. Сейчас на ту сторону прорываться будем. — Капитан вытер пот, стекающий по закопчённому лбу. — До темноты мы здесь не удержимся. Сомнут.

Пашка согласно кивнул. И без разъяснений командира было ясно, что ещё одной атаки им не выдержать. Мин нет, у танка снаряды почти закончились, патроны на исходе. А немцы всё подходят и подходят. Переоценил их взвод свои возможности.

— Усманов, а ты давай к раненым. — Продолжил раздавать свои приказания командир. — Прихвати всех, кого по дороге встретишь. Подгоняйте БТРы из под моста и грузите всех. Как окажетесь на той стороне, взрывайте мост. — Капитан протёр глаза и добавил. — Диск у тебя запасной есть? Дай, а то у меня один остался.

Равиль протянул командиру диск к ППШ и заспешил выполнять приказание.

Панкратов уже упаковал своё оборудование, переставил первую "Гюрзу" так, чтобы удобнее было её перехватить, и посмотрел на старшину.

— Товарищ капитан, а вы как? — Пашка выдавил из себя мучавший его вопрос.

— Должен же кто-то отход прикрывать. — Устало бросил командир, пристраивая свой автомат на бруствере.

— Тогда и мы не пойдём! — Решился Павел.

— Не дури, Чеканов. — Капитан внимательно посмотрел на старшину. — Таких снайперов, как ты с Панкратовым, не один год готовить нужно.

— Тут все такие спецы, что не один год готовить надо. — Попытался возразить Пашка.

— Старшина, это приказ… — Капитан попытался добавить в голос начальственной интонации, но остановился. — Надо так, Паша. Уходи. И не хорони меня раньше времени…

Павел окинул взглядом отвернувшегося капитана, хотел найти новые причины остаться, но понял, что в данный момент это бесполезно. Развернулся, подхватил обе Гюрзы и двинулся в сторону моста.

— Всё боеспособное железо собрали, товарищ старшина. — Отозвался один из бойцов. — Пора уходить!

— Твоего мнения не спросили! — Одёрнул его Усманов. — Командир сейчас придёт, тогда и будем решать!

Пашка окинул благодарным взглядом Равиля. Лучше него и не скажешь. Но капитан Синельников не торопился отходить в сторону моста, решая свои насущные проблемы в глубине обороны их взвода. Или не собирался отходить!

Павел бросил взгляд по сторонам.

В видимом пространстве сосредоточилось человек двадцать живых и легкораненых бойцов. Всё, что осталось от их взвода!

Не способных самостоятельно двигаться раненых погрузили на бронетранспортёры в надежде, что удастся прорваться. Подогнали БТРы к мосту, ожидая команды на прорыв. Выползли со своих позиций и самоходные миномёты, потратившие все мины для своих "самоваров". Прикрываясь стенами полуразрушенной казармы отошла последняя из оставшихся зениток. Все были готовы к прорыву.

Но пока ждали?

Пашка посмотрел на позицию последнего танка. Вернувшийся оттуда боец доложил, что машина боеспособная, вот только ходовую ей изрядно разнесли. И отходить не потратив последние снаряды "мазута" не собирается.

Старшина посмотрел на другую сторону моста. Уйти нетрудно! Немцы прорыва не ожидают и пока спохватятся остатки взвода будут на той стороне. Но танкисты? Но командир?

Павел вытащил из открытой двери БТРа, в который свалили всё тяжелое и бесхозное оружие, вторую "Гюрзу", прихватил вещмешок с оставшимися патронами от ДШК.

— Матвей, принимай командование. — Обратился он к раненому старшему сержанту Дзюбе. — Все бронетранспортёры на ту стороны, миномёты вслед за ними, как прикрытие. Потом зенитка. Передашь Левашову, что пусть прорывается к ближайшему лесу и ждёт наших.

— А ты? — Удивился Дзюба.

— Должен же кто-то отход прикрывать. — Повторил старшина командирскую фразу. Повернулся к оставшимся в живых сапёрам. — Как перейдёте на ту сторону, рвите этот ёб…ый мост к чёртовой матери.

Бойцы удивлённо переглянулись, впервые услышав от старшины Чеканова матерное слово.

Пашка отвернулся и двинулся в сторону своего ближайшего окопа.

Едва он отошёл на несколько шагов, как Панкратов извлёк из того же БТРа свой ранец и пошёл вслед за командиром своего расчёта.

Ковалёв, прихватил последнюю запасную ленту от MG, вскинул на плечо пулемёт и, припадая на раненую ногу, похромал за ними.

Бойцы облегчённо загудели, разобрали гранаты и патроны и дружно двинулись в сторону своих позиций.

Услышав шум за своей спиной, Пашка повернулся и с удивлением обнаружил выбирающихся из укрытия, в котором они накапливались перед прорывом, бойцов.

— Стойте! — Вскинул он руку. — А кто раненых прикрывать будет?

— Ты, командир! — Ответил за всех Никифоров. — Ты и решай.

Павел пробежал взглядом по остаткам своего взвода. Нужны все. Нужны и тут, и там. Но вот те, кто останется на этой стороне — однозначно покойники. А те, кто прорвётся — получат шанс уцелеть.

— Все раненые на ту сторону! — Подвёл итог своим раздумьям старшина.

— Я не пойду. — Отозвался Ковалёв. — Я ещё с немецкими долгами не расплатился.

— А без меня вы тут ничего взорвать не сможете. — Вклинился в разговор Брикман, замотанный бинтами так, что только одни глаза были видны. — А рана у меня не страшная, мелкими камешками посекло. — Поспешил он оправдать свой внешний вид.

— Напоминаю, что шансов уйти отсюда живыми нет! — Старшина мрачно посмотрел на бойцов.

— А нам татарам, одна хрен, что спирт, что пулемёт — лишь бы с ног валил. — Напомнил общеизвестную всем шутку Усманов.

Павел мысленно извинился перед семьями тех, кого он наметил оставить, и начал перечислять фамилии.

Едва бронетранспортёры с ранеными выдвинулись на мост и немцам стало ясно, что сейчас произойдёт, они пошли в атаку.

Высунулась из кустов морда "штуги", повела коротким стволом и выстрелила. Снаряд лёг с недолётом. Немецкая самоходка выдвинулась полностью, решив подойти ближе, и получила свой снаряд от тридцатьчетвёрки, которую немцы посчитали подбитой. Не угадали!

А немецкая пехота густой цепью побежала к мосту. Видимо, их командиры решили, что в окопах уже никого нет. И не нужно тратить время на артподготовку. А, может, у них закончились снаряды?

А бронегруппа перемещалась на ту сторону. Вот уже и зенитка выбралась на мост и поползла вслед за миномётами, поливая немецкие цепи из своих крупнокалиберных спарок.

— Паша, кажется большое начальство! — Крикнул Панкратов. — Ориентир два, право восемь.

Павел рванул ствол винтовки в ту сторону и даже задержал дыхание от удивления. В прицеле маячила цель, о которой он мечтал с самого утра. Открытый автомобиль корытообразной конструкции и стоящий в нём в полный рост человек с биноклем. Пашка тщательно прицелился и потянул за курок, моля всех богов, чтобы фашистский генерал не двигался несколько секунд.

Медленно потекли секунды ожидания. Но вот немца опрокинуло назад и Пашка выдохнул, непроизвольно задержанный в груди воздух.

А вокруг генеральской легковушки забегали сопровождающие. Видать немалых чинов был. Жаль, что им уже не узнать, кто же именно так глупо сегодня подставился под пулю. Или неопытный, или очень нужно на тот берег.

Павел сделал ещё четыре выстрела по мечущейся толпе генеральского сопровождения. Кажется, попал все четыре. Впрочем, промахнуться в такое скопление народа трудно. Кого-нибудь да зацепишь. Неплохо бы ещё одного генерала, но они к сожалению такими толпами не бегают.

А немецкая цепь перешла на передвижение короткими перебежками, после того как по ней заработали пулемёты Ковалёва и Захарова. Пашка вычислил и успокоил двоих офицеров. Подумал поменять позицию, но отбросил эту мысль. Жить им осталось ровно столько, сколько нужно немцам, чтобы дойти до их траншей. Не стоило напрасно терять время, за которое можно сделать ещё несколько выстрелов.

Со стороны уцелевшего танка строчил пулемёт, отжимая немецкую цепь к центру. В перерывах между пулемётными очередями слышен был звук работающего ППШ. Кажется, командир был ещё жив и прикрывал танк от немецких солдат, не давая им приблизится на бросок гранаты.

Подполз к их с Панкратовым позиции сапёр Брикман.

— Старшина. — Окликнул он Павла. — Ну что, взрывать?

Пашка осмотрел приближающиеся цепи немецкой пехоты, оглянулся назад на мост. Жалко взрывать то, что стоило их группе такой крови, но выхода нет. Плохо то, что мост удержать не удалось, но отдать его противнику ещё хуже.

— Давай, Семён, рви! — Решился Павел и махнул рукой в сторону немецкой цепи. — А то, если эти подойдут ближе, то можем и не успеть.

— Паш, подожди! — Окликнул его Андрей. — Туда посмотрите! — Панкратов махнул рукой влево, где немецкая пехота развернулась в сторону недалёкого леска и начала отходить назад, отстреливаясь от кого-то.

Павел посмотрел на эту суету через прицел своей винтовки, обнаружил мелькающие среди зарослей фигуры в конфедератках. Союзники решили помочь их взводу, оправившись от удара нанесённого им немцами ещё в середине дня. Только вряд ли они смогут отбросить немцев, которых перед мостом накопилось уже около полка. Сейчас "гансы" перегруппируются и погонят поляков обратно в лес. Видимо, к такому же выводу пришёл и Панкратов и опустил бинокль. Но тут среди редких кустов, прикрывающих опушку леса, замелькали всадники, прогремело громкое "ура" и на поляну выкатилась конная лава. Засверкали клинки, ударили прямо с сёдел автоматы и карабины. Конница быстрым рывком настигла немецкую пехоту и прошла через неё, оставляя позади скорченные тела умерших сразу, катающихся по земле от нестерпимой боли солдат, которых только ранило, и насколько конских тел, темнеющих среди ещё зелёной травы. Немецкие солдаты правого крыла бросились отходить, но дело было сделано. Пулемётчики Вермахта прекратили огонь, боясь зацепить своих, а кавалеристы не давали цепи противника оторваться от них. В этой куче из человеческих и конских тел мелькали искорки сабель, хлопали выстрелы, раздавались человеческие крики и конское ржание, и всё это столпотворение смещалось в сторону расположения немецких рот. А из леса, бывшего укрытием для немецких частей, навстречу отступающим выкатывалась точно такая же конская лава, толкающая перед собой ещё одну цепь солдат противника.

Пашка опустил винтовку и обессилено сполз на дно окопа. Кажется, выстояли.

— Живой? — Спросил Павел у Усманова, который командовал четвёркой бойцов с носилками.

— Живой! — Ответил Равиль. — Но крови много потерял.

Пашка склонился над носилками. Смертельно бледный капитан шептал в полубреду какие-то слова, невидящими глазами пытался отыскать в небе что-то, известное только ему. Даже пытался подняться, но сил его хватало только на то, чтобы хвататься за носилки, приподнимать голову и обессилено падать обратно.

Военфельдшер кавалерийского полка, вышедшего на них, отодвинул Пашку в сторону, быстро осмотрел их командира и сказал.

— Жить будет. Раны тяжёлые, но не смертельные. Поваляться в госпитале придётся, но месяца через три-четыре будет как огурчик. — Фельдшер докурил самокрутку, отбросил её в сторону и добавил. — А теперь отойдите. Мне нужно его перевязать по-человечески. А то вы намотали тут непонятно что.

Старшина с бойцами отошёл в сторону. Оглядёл траншеи, которые деловито обживали бойцы кавалерийского эскадрона, колонну пленных, уводимых польскими союзниками в лес, и остатки своего взвода, отдыхающего около полуразрушенного караульного помещения. Пашка пересчитал оставшихся и зажмурил глаза, сдерживая предательские слёзы. Повернулся в сторону моста, по которому уходили на запад конные колонны эскадронов кавалерийского корпуса Доватора.

— Паша, взвод ждёт. — Окликнул его Андрей.

Старшина кивнул головой и пошёл в сторону своего взвода, который признал его командиром.

5 сентября 1941 года восточнее Минска

Протарахтел мимо проволочного заграждения трактор, тянущий телегу с бетонными плитами. Гюнтер проводил его взглядом, кажется, начали укладку взлётной полосы. Интересно, зачем русским такая широкая взлётка? Они, что собираются по два самолёта одновременно на взлёт запускать? Даже виденные им в Пруссии тяжелые бомбардировщики люфтваффе слишком малы для столь грандиозного взлётного поля. А уж длина для него, несведущего в авиации, кажется чем-то вообще запредельным. Но, может быть, именно такой она и должна быть у стационарных аэродромов. Нет никого, кто мог бы пояснить данный вопрос, русские позаботились, чтобы все, кто имеет отношение к авиации, оказались как можно дальше от этого места. Хватает здесь пехотинцев, артиллеристов, танкистов, даже железнодорожники тянут какую-то ветку за пределами лётной зоны. Но ни лётчиков, ни аэродромной обслуги в их лагере нет. Даже несколько парашютистов, случайно оказавшихся в этом месте, были немедленно переведены куда-то дальше.

Конечно, грамотный разведчик сумеет извлечь полезную информацию даже из простой длины и ширины. Если сможет подобраться к данному месту и обмерить сооружения аэродрома. Для самого Гюнтера это не проблема, но какой в этом смысл. Сбежать из их лагеря при определённой сноровке возможно. Но добраться до фронта через несколько сотен километров территории, населённой ненавидящими тебя людьми, немыслимо.

Впрочем, сам Гюнтер не побежал бы и при более приемлемых условиях. Для побега нужна вера. А его вера навсегда осталась в развалинах Ковно вместе с большей частью подчинённого ему батальона.

У казармы охраны царила непонятная суета. Обычно в это время народу было совсем немного, а тут у стоящих неподалёку машин суетились несколько десятков человек. Кажется, пожаловало какое-то начальство. Гюнтер отошёл в сторону. Не стоило лишний раз попадать на глаза посторонним, даже если они находятся с другой стороны колючей проволоки. Пусть и имеется у него нашивка бригадира, но в данный момент делать ему тут нечего. Вернее делать есть чего, но не положено.

Пристроившись в тени плаката, высмеивающего расовую доктрину Розенберга, Гюнтер свернул самокрутку, не такая уж и великая наука, хотя поначалу не получалось, и закурил. Отсюда ему было неплохо видны двери КПП, с которого должен был появиться его русский знакомый, но довольно трудно было рассмотреть самого Гюнтера. Вполне возможно, что стоило бы вообще уйти отсюда, следуя солдатской мудрости русских — быть подальше от начальства. Но тогда трудно будет договориться о следующей встрече. К тому же, ничего особенно незаконного он не совершал. Право относительно свободного перемещения по лагерю в рабочее время ему давал его ранг бригадира. Немаловажную роль играли и погоны гауптмана, оставленные русскими при обустройстве на данную работу.

Гюнтер в очередной раз осмотрел плакат, изображавший верхушку Германии в карикатурном виде под подписью "истинные арийцы". Конечно, русские преувеличили. Гитлер чересчур низколоб, у Геббельса слишком кривые ноги, а брюхо Геринга превышает реальное чрево рейхсмаршала. Но возразить трудно. Из этой троицы только Геринг в какой-то степени может подойти под описание арийца.

Раздражённые неудачами солдаты против данного плаката не возражали. Сами они в сердцах и не такое говорили по поводу фюрера и его соратников. Сам же Гюнтер относился к Гитлеру с полным равнодушием. Тот Гитлер, который для гауптмана Шульце был фюрером немецкого народа, закончился в развалинах Ковно, где оставил своих солдат на верную смерть. Остался Гитлер — политик и демагог. А политикам Гюнтер не верил, какие бы красивые слова они не говорили.

Выглянул из дверей русский, которого ожидал Гюнтер, бросил торопливые взгляды по сторонам и устремился к немцу.

— Принёс? — Русский явно опасался неведомого начальства.

Гюнтер протянул шкатулку. Русский открыл, осмотрел содержимое и довольно улыбнулся. Товар был неплох. За последнее время Мюллер восстановил изрядно подзабытые навыки краснодеревщика и сейчас мог одним ножом создавать такое, что удивление брало. По крайней мере, трубки изготавливал такие, что любой поклонник курения трубочного табака отвалил бы за них не один десяток марок. В той, прежней, Германии. А чего они стоят теперь, стоило только догадываться. Трубок, впрочем, было только две. Сколько и просил пронырливый русский сержант. Как говорил он в прошлый раз, заказывал их какой-то из его начальников, закрывавший глаза на коммерческие дела своего подчинённого. Жене русского офицера предназначалась шкатулка. Когда-то подобная была у Лотты, только узор отличается и цвет лака. Мюллер говорил, что шкатулку нужно покрыть не меньше чем тремя слоями лака, но времени хватило только на два. Да и то лак был плохонького качества. А вот древесину Мюллер хвалил, утверждая, что с таким хорошим буком он работал всего шесть раз за свою жизнь.

Но основным товаром были, несомненно, мундштуки. По утверждению русского они неплохо расходились. Оценили их достоинство и сами немцы, курить крепкую русскую махорку без мундштука могли только самые заядлые курильщики. Гюнтер привыкал к ней довольно долго, как и большинство солдат из его бригады.

А русский сержант извлёк из своего вещмешка довольно объёмистый свёрток.

— Как и договаривались. — Сказал он, упаковывая принесённую Гюнтером шкатулку. — Махорка и несколько газет. А для тебя две пачки ваших сигарет. Честно говоря, дерьмо. И как вы их курите?

За время плена Гюнтер довольно хорошо научился понимать русскую речь. Язык трудный, но не сложнее польского, а его он в небольшом объёме знал с детства. Говорил и по-польски, и по-русски Гюнтер намного хуже, но для примитивного обмена вещами вполне хватало.

— Командир просил ещё одну шкатулку сделать. — Продолжал русский. — Только скажи своему мастеру, чтобы точно такую же не мастерил. Бабы, сам понимаешь, они жутко не любят, когда вещи одинаковые.

С этим Гюнтер был полностью согласен. До сих пор помнит, как расстроилась Лотта, обнаружив, что подаренное мужем платье, точно такое же, как у её подруги. И платье было хорошее, и стоило оно немалых, для Гюнтера, денег, но надевала его жена только в те места, где не было её подруги Марты.

— Хорошо, сделаем другую. — Ответил Гюнтер, давая русскому понять, что уяснил смысл его речи.

— Вот и хорошо, капитан. В следующий раз встречаемся здесь же, через неделю.

Русский закинул вещмешок за спину и поспешил по своим делам. Гюнтер перехватил поудобнее свёрток и направился в сторону столярной мастерской. Его подчинённые уже должны приступить к работе, Мюллер, оставшийся за старшего, свои обязанности исполнял со всем тщанием. Гюнтер не был уверен, что он вообще тут нужен в качестве руководителя. Но русские, предложившие ему возглавить бригаду, преследовали какие-то свои цели. Не совсем понятные Гютеру, как командиру батальона Вермахта гауптману Шульце, но совершенно ясные для бригадира столярной мастерской. Его присутствие успокаивающе действовало на солдат и гасило нарождающиеся конфликты. Сам Мюллер, упросивший своего бывшего командира не отказываться от этого предложения, с трудом справлялся с тремя десятками бывших солдат, разных по возрасту, характеру, месту предыдущей службы. Объединяло их одно — все они в той или иной мере владели ремеслом столяра. Кто-то, как Мюллер, был мастером высочайшего класса, кто-то только умел подносить инструмент, но все имели понятие о данной работе. Не был новичком и Гюнтер. Он вырос в подобной мастерской, вначале просто путаясь под ногами у деда, а потом потихоньку приобретая умение "не портить древесину", как характеризовал дед начальный уровень мастерства.

Работа, действительно, уже началась. Фельдфебель Зиверс со своей частью солдат из приготовленных на неделе заготовок склеивал стулья, которые русские собирались устанавливать в почти готовом клубе. Вообще большевики обосновывались на строящемся аэродроме основательно. Казармы, столовая, здание клуба. И это не считая многочисленных гаражей, мастерских, прочих подсобных помещений. А с другой стороны лагеря росли столь громадные ангары, что не верилось, будто они предназначены для одного самолёта.

Вторая часть работников сколачивала столы и лавки для столовой. Остатки бригады занимались табуретками, используемыми русскими в казармах. Токарь Хеймессер вытачивал на станке шахматные фигуры, предназначенные всё для того же клуба. Его помощник покрывал лаком уже готовые фигурки, выстраивая их на дальнем столе для просушки. Русские начальники лагеря для военнопленных любили шахматы, всячески их пропагандируя. Устраивали соревнования даже между разными бараками лагеря для военнопленных. А уж своих солдат заставляли чуть ли не в обязательном порядке. Зато карты были под запретом, желающие переброситься в картишки охранники лагеря могли оказаться на гауптвахте, а военнопленные в карцере. Пара подобных случаев уже была. Обвинялись и те, и другие в игре на деньги, что вполне могло соответствовать правде. Тем из военнопленных солдат, кто добросовестно трудился большевики выплачивали что-то вроде денежной премии. А немецким офицерам, изъявившим желание работать, денежное довольствие начисляли, как вольнонаёмным. Как узнавал, у своего русского знакомого, Гюнтер, платили ему не так уж и плохо.

Солдаты встали, обнаружив присутствие своего командира, дождались разрешения и приступили к своим делам. Ритуал этот старательно поддерживали сами русские, было ощущение, что они пытаются сохранить немецкую армию. Но вот для чего?

Гюнтер протянул Мюллеру свёрток. Тот быстро распаковал его, распределил махорку между солдатами, протянул Гюнтеру его сигареты, отдал газеты главному специалисту по русскому языку Эльснеру. Происходил Эльснер из Прибалтики, в сороковом году репатриировался в Германию, знал русский язык и был переводчиком новостей, которые удавалось почерпнуть из большевистских газет. Солдаты не теряли надежду, что опубликованное в газетах будет отличаться от агитационных листков, которые начальство лагеря постоянно вывешивало на стенах бараков. Пока различий обнаружено не было, что вызывало постоянную перепалку между Эльснером и ефрейтором Гейпелем. Доходило до обвинений в работе на русскую разведку, на что Эльснер со злорадством советовал своему противнику обменять голову. "Вместо бараньей найти хотя бы голову обезьяны". Один раз чуть не подрались и только вмешательство Гюнтера спасло спорщиков от посещения карцера.

Эльснер зашуршал газетой, быстро нашёл сводку русского информационного бюро и углубился в чтение. Спустя минуту он отыскал заголовок газеты, просмотрел его и опять переключился на сводку.

— Ну что ты там тянешь? — не выдержал Гейпель.

— Они вышли к Бреслау! — отозвался Эльснер.

— Врёшь! — Взвился Гейпель, который был родом из этого города. — Этого в русской агитации ещё не было.

— Это сегодняшняя газета. — Возразил Эльснер. — Пропагандисты не успели переписать эту новость.

Эльснер передал газету Гейпелю, тот нашёл дату и с ругательствами передал газету дальше. Вскоре с ней ознакомились все находящиеся поблизости и она попала к Гюнтеру. Газета в самом деле была за 5 сентября. Видимо, русский сержант очень торопился, раз положил сегодняшний экземпляр. Раньше он таких промахов не допускал, поставляя газеты, как минимум, недельной давности.

— Читай! — Гюнтер протянул газету Эльснеру.

Затихли все вокруг, даже неугомонный Гейпель перестал ворчать под нос. Насторожился русский охранник, поправил лежащий у него на коленях карабин, но не обнаружив какого-либо движения успокоился.

— Вчера, четвёртого сентября, войска Центрального фронта генерала Рокоссовского вышли на подступы к городу-крепости Бреслау… — Эльснер знакомил своих собратьев по плену с содержанием статьи большевистской газеты.

А Гюнтер думал. Двести километров или немного больше? Наступление началось 30 августа, как сообщил им вчерашний пропагандистский листок. И началось удачно. У русских танков было не меньше пяти дней, чтобы пройти это расстояние. Вполне достаточно. Следовательно, это может быть правдой, Роммель во Франции и не такие фортели выписывал. Даже, если командование русских армий преувеличило свои успехи, в любом случае они уже вошли в Силезию. А это Рейх! Неизвестно имеются ли ещё немецкие войска на территории СССР, а вот русские вошли на территорию Германии уже в двух местах. Зацепились за краешек Восточной Пруссии ещё в начале июня, а вот теперь вторглись в Силезию. В северной Польше успехи у русского Западного фронта были скромнее, по признаниям советского Информбюро. Газета признавала, что там идут тяжёлые встречные бои. Немецкие части пытаются вырваться из нескольких котлов, в которые они оказались в результате русского наступления. По предположениям Москвы в различных местах попало в окружение не меньше десятка дивизий Вермахта, в том числе и командующий группой армий "Север" фельдмаршал Клюге.

Гюнтер вытащил сигарету и отошёл к приоткрытому окну. Хоть и запрещено было курить в мастерской, но в его отношении русская охрана допускала такие послабления. Вот и сейчас охранник проводил его скучающим взглядом и вернулся к шахматной доске, на которой он играл в шашки с унтер-офицером Ойгеном. Шахматы, несмотря на старания начальника лагеря, советская охрана не любила, или не умела играть, а вот поклонниками шашек они оказались заядлыми. Не составлял исключение и этот боец. Специально для охраны выточили набор шашек, нашли несколько человек, которые смогли освоить эту игру в достаточном объёме, позволяющим играть на одном уровне с противником и не слишком часто у него выигрывать. Проигрывать не любит никто, русские не исключение.

Вермахт тоже не любит проигрывать, но пока большинство козырей в руках русских. Даже та неполная информация, которую удавалось получить в плену, заставляла крепко задуматься о будущем Германии. В то, что русские сообщают полную правду, Гюнтер ничуть не верил, во всякой войне и во все времена преувеличивали потери противника и преуменьшали свои. Это делают все. Но каждая новая партия пленных, прибывающая в их лагерь, подтверждала правдивость большинства сообщений.

А среди солдат опять разгорался спор между Эльснером и Гейпелем. Они уже стояли напротив друг друга со сжатыми кулаками и в любой момент могла возникнуть драка. Гюнтер убрал так и не подожжённую сигарету и пошёл к ним.

— Выйдут из окружения! — Почти кричал Гейпель. — Из Ковенского котла вышли, и из Бреслау выйдут, если русские его окружат. Фюрер не бросит солдат на верную гибель!

— Много ты знаешь о Ковенском котле. — Отпарировал Эльснер. — Я там был и хорошо знаю, что Гитлер отдал приказ оставаться в городе.

— Врёшь! — Возмутился Гейпель. — Ведь Гёпнер вывел войска.

— Мне не веришь. У господина гауптмана спроси. — Эльснер повернулся к Гюнтеру, ожидая от него помощи в споре.

— Такой приказ был. — После секундного колебания сказал Гюнтер. — Гитлер действительно отдавал приказ обороняться до последнего солдата. Гёпнер нарушил его, когда пошёл на прорыв.

Его фраза подвела черту в споре. Подавленный Гейпель вернулся на своё рабочее место. Эльснер дочитал сообщение Информбюро о событиях на Восточном фронте и перешёл к другой заметке. Напечатанное в ней назвать хорошей новостью можно было только частично. Касалась заметка военных действий в Африке. Немцам и итальянцам удалось удержать Александрию, но Каир оставлен окончательно. Английские войска продолжают штурмовать позиции Африканского корпуса, но пока безуспешно. Зато англичане возобновили налёты на германские порты.

Гюнтер вслушивался в отстранённо-нейтральный текст русского корреспондента, описывающего африканские дела. Два врага вцепились в Германию с разных сторон, и великое счастье Гитлера, что они не могут договориться между собой. Или не хотят договариваться, надеясь, что смогут победить в одиночку, вопреки ненадёжному союзнику. В общем-то русские правы. Англичане в этой войне последовательно сдали всех своих официальных, и возможных, союзников. Британцы всегда любили повторять, что у Англии нет постоянных союзников, есть постоянные интересы. Вот и доигрались. Интересы остались, а дураков, желающих умирать за них, что-то не наблюдается, если не считать британские доминионы.

Открылась дверь и вошел незнакомый русский офицер в сопровождении переводчика, хорошо известного Гюнтеру. Переводчик этот любил поговорить с немногочисленными немецкими офицерами, находящимися в данном лагере, совершенствовался в языке и постигал, как он говорил, реалии чужой жизни. Жадно выслушивал всё, что ему рассказывали, что-то чёркал в своем блокноте. Как признался однажды, хотел стать писателем.

Переводчик чересчур возбуждённым, на взгляд Гюнтера, голосом передал приказание личному составу мастерской построиться и двигаться к выходу из лагеря. Приказание быстро выполнили и спустя несколько минут в колонне двигались в сторону ворот, теряясь в смутных догадках. По строю вполголоса передавали самые различные предположения. От тревожного "в Сибирь отправят", до наивного "война закончилась". Параллельно их строю двигалась колонна механических мастерских, догоняли их строители, возводившие позади деревянных бараков, служивших жильём военнопленным, какую-то капитальную каменную постройку.

У ворот подходящие колонны быстро пересчитывали, выделяли сопровождающего и пропускали в приоткрытые створки. За КПП колонны поворачивали вправо и направлялись в сторону строящегося клуба военной части. Здание было почти готово, крышу уже поставили, настелили полы и продолжали внутреннюю отделку. Гюнтер был внутри него два раза, когда получал приказы об изготовлении мебели для будущего "очага культуры", как говорил переводчик с самым серьёзным видом. Примолкли солдаты, обнаружив, что ведут их не в сторону железнодорожного разъезда, с которого они и попали в этот лагерь. Кто-то опять завёл песню про Сибирь, но его быстро одёрнули. Гюнтер усмехнулся, русские стращают друг дружку не Сибирью, которая по их словам довольно приятное место по сравнению с жуткой, по их мнению, Колымой, пугающей даже самых высокопоставленных советских командиров в их лагере.

Как и ожидал Гюнтер, заводили их колонны в помещение кинозала. Стулья в нём ещё не были расставлены, хотя их бригада изготовила уже более половины заказа. А вот экран наличествовал, подтверждая догадку, что ожидает их пропагандистский фильм. До сего момента не было, но всё когда-нибудь случается в первый раз. Большевистские комиссары не так глупы, как их старались показывать в Германии, и одними листовками не ограничатся.

Русские дали военнопленным приказ садится на пол, охрана устроилась у стен, настороженно поглядывая на охраняемых. Погас неяркий свет, застрекотал наверху киноаппарат и на экране возникла хорошо известная большинству немецких солдат заставка "Ди дойче войхшенау". Ахнули особо впечатлительные, удивлённо переглянулись более стойкие, прикусил губу Гюнтер. Такого не ожидал даже он.

А на экране вошедший в ораторский транс Геббельс сотрясал кулаками, призывая немцев погибнуть всем до единого, но остановить большевистские орды, несущие Германии рабство и погибель. Вещал об исторической роли тысячелетнего германского Рейха. Пугал матерей Германии кровожадными русскими людоедами, пожирающими на обед немецких детей.

Геббельса сменил рейхсмаршал Геринг, уверявший соотечественников, что руководимые им люфтваффе героически сдерживают русскую авиацию на фронте и не допустят самолёты противника до Германии. Выругался за спиной Гюнтера фельдфебель Зиверс, в сегодняшней русской газете сообщалось, что англичане почти безнаказанно разнесли в пыль жилые кварталы Киля, откуда фельдфебель был родом.

— Помню я эту поддержку. — Рассмеялся унтер-офицер Ойген. — Уж как нас русские самолёты в Польше гоняли. А мы всё на запад глядели, ждали, когда же рейхсмаршал прилетит спасать нас.

Гюнтер поморщился, но от замечания воздержался. В лагерном госпитале, в котором он провёл почти полтора месяца, имя Геринга было ругательством. Лежащий рядом с ним лётчик, сбитый на пятый день войны в Белоруссии, пытался оправдать, если не самого командующего люфтваффе, то хотя бы лётчиков, не обязанных нести ответственности за просчёты своего командования. Внятного объяснения на главный вопрос "почему так произошло" капитан, кавалер двух железных крестов, герой боёв во Франции и небе Британии, дать так и не смог. Из его рассказов получалось, что генералы были абсолютно уверены — серьёзного сопротивления им не окажут. И страшная мясорубка, учинённая русскими с первых же минут войны, вызвала у них шок.

Далее шли, оставленные русскими без изменений, репортажи с фронта, где довольные собой артиллеристы позировали на фоне подбитых русских танков, награждали пулемётчика, сумевшего остановить атаку русской пехоты, зенитчиков, сбивших русский бомбардировщик.

Следующий кусок плёнки демонстрировал тысячи людей, копающих грандиозные противотанковые рвы. Бодрый голос комментатора вещал о том, что строящийся оборонительный рубеж позволит остановить советские войска на подступах к Одеру, откуда победоносная германская армия погонит русских варваров на восток до самой Москвы.

У Гюнтера зазвенело в ушах от наступившей тишины, русские вставили в немецкий журнал свою кинохронику, оставив её абсолютно беззвучной. Громадная колонна советских танков безостановочно движется мимо снимающих её корреспондентов. Развороченные взрывами траншеи, в которых навалены тела в немецком обмундировании. Торчащий из земли хвост истребителя с крестом. Большое поле, уставленное сгоревшими панцерами с крестами на башнях. Нескончаемая колонна пленных, сопровождаемая русскими солдатами с винтовками наперевес.

И опять Германия. Почтовые служащие, швыряющие в громадный костёр какие-то мешки. Вываливающиеся из прогоревшей в боку мешка дыры прямоугольники писем. И всё тот же бодрый закадровый голос, сообщающий о том, что по решению фюрера уничтожены переданные агентами мирового сионизма, именующими себя Международным Красным крестом, лживые послания, якобы написанные пленными солдатами Вермахта.

Снова Германия. Громадный зал, забитый народом. Вещающий с трибуны Гитлер. Восторженные выкрики присутствующих. Взметнувшиеся в приветственном взмахе руки. "Хотите ли вы тотальной войны?" — выкрикивает фюрер. "Зиг хайль!" — ревёт толпа. "Желаете ли вы умереть во славу Рейха?" — задаёт Гитлер следующий вопрос. "Зиг хайль!" — ревёт толпа. "Что ожидает предателей?" — фюрер патетически вскинул руки. "Смерть!" — вскрикивает зал.

На весь экран передовица "Фелькишер Беобахтер" с заголовком: "У нас пленных нет — есть дезертиры и предатели".

Выступление Геббельса, сообщающего народу, что немецкие солдаты, выбравшие плен вместо почётной смерти во славу Рейха, объявляются дезертирами, лишаются всех гражданских прав и отдаются под суд. После победоносного окончания войны, в чём фюрер и партия ни секунды не сомневаются, все эти трусы будут осуждены и понесут заслуженное наказание.

Зашевелились солдаты, раздались возмущённые выкрики, но быстро смолкли. А на экране министр пропаганды перешёл к судьбе пленённых офицеров и генералов. Их он попросту объявлял предателями, которые будут немедленно отправлены в концлагеря на сроки, зависящие от их воинского звания и занимаемой должности.

Вновь лист бумаги на весь экран. Но на это раз не газета, а приказ рейхсканцлера Адольфа Гитлера, подтверждающий всё сказанное Геббельсом.

Опять бумаги. Приказы, приказы, приказы… Лишение наград… Поражение в правах… Отправка в штурмовой батальон… Заключение в концлагерь… Смертная казнь для особо провинившихся…

Самого Гюнтера ожидал, как минимум, штурмовой батальон. И то, если он докажет, что попал в плен раненым и в бессознательном состоянии. Справку что ли принесёт, подписанную начальником русского госпиталя? В этом лагере, кроме него, ещё четверо из его бывшего батальона. И все попали по ранению. Мюллер с переломом руки. Троих солдат из второй роты засыпало рухнувшей стеной. Откапывали их русские. Они, получается, должны были задохнуться кирпичной пылью, но не позволить себя спасти?

Мелькнули на экране последние кадры фильма, загорелся свет. Подавленные солдаты продолжали смотреть на белое полотнище экрана. Прозвучала команда на выход. Охрана стала формировать колонны по два, которые двинулись в открытые настежь двери кинозала. Персонал столярной мастерской, пришедший в первых рядах, ожидал своей очереди.

Гюнтер по привычке пристроился впереди своего подразделения, когда услышал: "Гюнтер!… Гауптман Шульце!" Повернулся и в нескольких шагах от себя обнаружил довольное лицо Курта. Курта в русской военной форме!

— Настоящего кофе тебе не обещаю. — Курт придвинул к себе чашки и начал наливать их из маленького чайника. — Русские тоже используют эрзацы. Кофе, к примеру, изготавливают из пережжённого ячменя и корней какой-то травы. А вот чай у них настоящий. Поэтому мы с тобой попьём чая. Как полагается у русских, с сахаром и лимоном.

Курт показал пример, отхлебнув маленький глоток обжигающего чая. Гюнтер последовал его примеру. Чай, действительно, был хорош. Особенно с печеньем, вкус которого Гюнтер успел забыть за время войны и плена. Гюнтер отхлёбывал чай мелкими глотками из чашки, сам вид которой поневоле вызывал воспоминания о Лотте, у которой были похожие чашки. Как она там? Хорошо всё-таки, что он не стал писать письмо домой, не веря в возможность русских его доставить. И сейчас радовался, что не подставил свою семью. Гестапо, наверняка, ознакомилось с содержанием писем, прежде чем показательно уничтожить их. А то и оставило в качестве основной улики предательства, заменив оригинал какими-нибудь ненужными бумагами.

Курт замолчал, давая бывшему товарищу по батальону обдумать сложившееся положение. А Гюнтер нашёл взглядом лимон и задумался — откуда такая роскошь? Кто же такой Курт Мейстер на самом деле? Что должен сделать простой обер-лейтенант Вермахта, чтобы получить такое доверие у врага?

— Как тебе приказ нашего гениального и непогрешимого фюрера? — перешёл к следующей фазе разговора Курт, даже не скрывая издевательского тона.

— А это правда? — спросил Гюнтер.

— Абсолютная. — Курт отставил в сторону пустую чашку. — Я уже, к примеру, приговорён к расстрелу за государственную измену.

— Что ты такого успел сделать? — Удивился Гюнтер.

— Объяснил несколько раз немцам, попавшим в окружение, что они не обязаны умирать во славу этого ублюдка. И не скрывался за чужими именами.

— Это опрометчиво. — Решился сделать замечание Гюнтер. — Что теперь будет с твоими родными?

— Да из близких родственников у меня только сестра, но она живёт под другой фамилией. Я ведь незаконнорожденный, записан под фамилией матери. Дальняя родня и не подозревает о моём существовании. — Махнул рукой Курт. — Сестра обо мне вряд ли помнит, выросла в детском приюте имени одного из борцов за торжество национал-социализма. Не будем вспоминать этого мерзавца, о котором ещё мой отец высказывался, как о последней мрази. Но вот же удостоился. А моего отца закопали где-то в лесу под Мюнхеном. И даже креста на могиле нет, под который можно букет цветов положить. Хотя, истинному наци крест не положен.

Курт встал и отправился к лежащей неподалёку командирской сумке. Из неё была извлечена солдатская фляга русского образца и пара металлических стаканчиков. Вернувшись, Курт решительно сдвинул в сторону чайные принадлежности, установил на столе стаканы и, отвинтив крышку, налил стаканчики до самого верха.

— Привыкай. — Усмехнулся Курт, заметив удивлённый взгляд своего товарища. — Нам, возможно, всю жизнь с русскими рядом жить.

— Кому нам? — Коснулся опасного вопроса Гюнтер.

— А всем, кто в плен попал. А это, на данный момент, почти шестьсот тысяч! — Курт поднял стакан, одним махом выпил его, подождал, пока Гюнтер повторит его действия, и приступил к пояснениям. — Войну Гитлер в любом случае не выиграет, но цепляться за свою власть будет изо всех сил. В лучшем, для нас, случае русские сумеют оторвать от Рейха кусок для образования ещё одной Германии, где мы сможем жить. В худшем, если большевики не захотят погибать ради того, чтобы освободить немцев от этого "непогрешимого придурка", нам придётся оставаться здесь, принимая советское гражданство.

— А если кто-то не пожелает оставаться? — Засомневался Гюнтер. — Там дом, семьи, дети.

— Ну, если не терпится познакомиться с концлагерем, никто удерживать не будет.

— Почему ты так уверен, что Гитлер не изменит своего решения? — Все ещё колебался Гюнтер.

Курт налил ещё по одной, что-то тихо бормоча по-русски. Выпил сам и заставил своего бывшего комбата.

— Я ведь, господин гауптман, этих людей не понаслышке знаю. — Он кивнул на вездесущий плакат с карикатурными Гитлером, Герингом и Геббельсом. — Мой отец не последним человеком в национал-социалистическом движении был. Правда, давно, ещё в двадцатые годы. В партию вступил, когда она и тени будущего признания не имела. Не в первой тысяче, хвастать не буду. Но будущего фюрера немецкого народа знал как товарища по партии, а не как непогрешимого гения. — Курт приостановил свой рассказ, собираясь с мыслями. — В двадцать девятом мать умерла от туберкулёза и отец меня к себе взял, устроил учиться. Хотел в Гитлерюгенд определить, но передумал. Часто со мной разговаривал. Уже тогда он понял, что Гитлер Германию к пропасти приведёт. Начал активно в левом крыле партии работать. Штрассера в Германии и не помнят уже, а ведь он был одним из первых, кто этого проходимца Гитлера вычислил. Но бороться с фюрером стало чрезвычайно трудно. У Гитлера поддержка властей, не слишком старательно и скрываемая. У Гитлера деньги, которые банкиры в него как насосами закачивали. У Гитлера сотни тысяч штурмовиков, готовых любого растерзать, только пальцем покажи. Со временем фюрер и их отблагодарил за поддержку. Когда власть уже была захвачена, старые партийные товарищи из штурмовых отрядов стали излишней обузой. И фюрер ни минуты не сомневаясь пустил их в расход. Заодно перебили и идейных врагов — Штрассера и его сторонников.

Курт вытащил русские папиросы, протянул пачку Гюнтеру, тот взял одну, решив свои сигареты сэкономить до худших времён. Не торопясь закурили и Курт продолжил свой рассказ.

— Вот тогда я оценил предусмотрительность своего отца. Сестрёнку мою, сводную, в детский приют определили, мачеху в концлагерь, чтобы не болтала лишнего. А я по документам, как дальний родственник проходил. Меня, недолго думая, под зад коленом из отцовского дома и в трудовой фронт Лея с приказом определить куда-нибудь. Так я на заводе оказался, вначале разнорабочим, потом учеником, а затем и слесарем определили. А дальше ты всё прекрасно понимаешь, сам через это прошёл. Указ о формировании Вермахта, призыв на действительную службу, школа унтер-офицеров, Польша, офицерская школа.

Скрипнула дверь кабинета, в котором они так вольготно расположились, в приоткрытый проём заглянула голова переводчика.

— Товарищ обер-лейтенант, через сорок минут выезд.

Курт согласно кивнул головой и переводчик исчез.

— Так ты теперь товарищ? — Съязвил Гюнтер.

— Да, я обер-лейтенант Первой Немецкой антифашистской бригады. А у нас принято обращение товарищ, а не господин. — Курт насмешливо посмотрел на своего друга. — Или ты великим господином был, до того как сюда попал? У тебя перед фамилией приставка "фон"? У тебя большой счёт в банке? У тебя большое имение? У тебя небольшой заводик в родном городе?

Гюнтер смутился. Единственным достоянием пехотного офицера, как правило, были его голова и руки. Если не считать обещанных фюрером имений на Украине, которые они должны были получить после окончательной победы над большевистской Россией.

Теперь более вероятен земельный участок в два квадратных метра.

— Мои товарищи сейчас пытаются рассказывать правду находящимся здесь солдатам. — Курт кивнул в сторону двери. — Мы никого не заставляем силой, но, если найдутся желающие повернуть оружие против Гитлера и его банды, мы назовём этих людей своими товарищами. — Курт протянул руку, ладонью вперёд, к Гюнтеру, который попытался возразить. — Я не заставляю тебя. И даже не буду уговаривать.

Гюнтер захлопнул рот, прервав возражения. Курт посмотрел на часы, упаковал в свою сумку фляжку и стаканчики. Вновь повернулся к своему бывшему командиру батальона.

— Конечно, намного проще отсидеться в стороне, ожидая, что кто-то решит все спорные вопросы за тебя. Пусть другие воюют, другие принимают решения, другие борются, другие строят новое государство. Пусть. — Курт даже изменился внешне, стал одухотворённее. — Но потом не нужно жаловаться, что построенное ими государство тебя не устраивает. Хочешь подстроить мир под себя? Не жди, когда он сам изменится. Иди и переделывай его! Хочешь, чтобы русские учли твои желания, когда будут переделывать Германию? А это обязательно произойдёт. Иди и помоги им!

Гюнтер встал, понимая, что разговор завершился, одёрнул китель.

— Если надумаешь к нам присоединиться, то вот адрес моей полевой почты. — Курт протянул Гюнтеру бумагу с написанными на ней цифрами. — А сейчас прощай! Хотя, мне почему-то кажется, что в данном случае нужно говорить "до новой встречи".

Обер-лейтенант Курт Мейстер развернулся и вышел из комнаты.Спустя несколько секунд в открытую дверь заглянул охранник и Гюнтер двинулся к выходу, пора было возвращаться в мастерскую.

7 сентября 1941 года Москва (ночь)

Да здравствует наш суд — самый гуманный суд в мире!

Генералу Коробкову стоило золотыми буквами написать эти слова на постановлении комиссии ГКО. Отделаться всего лишь отправкой командиром резервной дивизии в далёкий и безопасный тыл. Это воистину везение.

А этот дурак ещё обиженное выражение лица старательно демонстрирует. Упустить самого Клюге! А такой был шанс захватить в плен первого в этой войне фельдмаршала. Упустили. У него и сил то было — чуть больше дивизии. А вывернулся. Пробил окружение в самом слабом месте, в районе болот, и ушёл. А этот дурак оправдывается тем, что ожидал прорыва вдоль шоссе. Ну, конечно, немецкий фельдмаршал должен следовать только по главным дорогам. С собой обязан таскать парадный эскорт десятка в три легковых машин. А на крыше генеральского автомобиля непременно написать собственное имя и звание. Аришиными буквами!

Впрочем, это было не единственное упущение командарма-четыре. И прочие операции он проводил через пень-колоду. И только решительные действия соседей по фронту спасали его от разгрома. Единственная путная операция в его послужном списке — окружение Варшавы в середине июля. И ту проводил не самостоятельно, а под присмотром главного сталинского погонялы — генерала Жукова. И по разработкам генерального штаба, уклониться от которых ему позволили только в некоторых случаях.

Не Бонопартий! Как выражался по поводу некоторых генералов Сашка.

Но в таких условиях не нужно быть великим военным гением. Такого превосходства в силах и технике не было даже у генералов сорок четвёртого года в войне времени Андрея. Этим же обеспечили просто идеальные условия войны. А они всё топчутся в Польше.

Боевого опыта, конечно, нет. Но другие учатся! Рокоссовский заявил о себе так, что даже немецкая пропаганда признаёт его превосходство. И Гитлер, на полном серьёзе, приводит его действия в качестве примера подражания для своих генералов.

Не хуже положение и у Конева. Кипящий котел северной Польши, состоящий из советских и немецких дивизий, его стараниями постоянно поддерживался под столь громадным давлением, что не позволял командованию Вермахта выдернуть из него свои части. Окружения, охваты, отступления и опять наступления. В этой мешанине корпусов, дивизий, отдельных полков, а то и просто ошмётков различных частей не могли разобраться ни советские, ни германские военачальники. Но у советского Западного фронта было превосходство в силах, что позволяло ему удерживать ситуацию под относительным контролем.

Доходило и до откровенных анекдотов. Там же, в полосе наступления Западного фронта, повторилась ситуация с незадачливым охотником поймавшем медведя. Командующий восемнадцатой армией Вермахта генерал Линдеман почти неделю назад заявил об окружении и уничтожении десятого танкового корпуса генерала Черняховского. Получил свою долю восхвалений от начальства и ведомства пропаганды, был провозглашён надеждой нации и лучшим полководцем фюрера. И вот уже шесть дней пытается оторваться от "пойманного", то есть "окружённого и уничтоженного", танкового корпуса. А Иван Данилович наглядно демонстрировал противнику, как ведёт себя "пойманный на пасеке медведь". Или по-европейски — угодивший в посудную лавку слон. Летели во все стороны ошмётки от незадачливых охотников. Полноценные дивизии превращались в сводные полковые группы. Гибли солдаты и генералы. Окружавшие русский танковый корпус немецкие части в свою очередь превращались в окружённых, прорывались, опять окружали советские танки, вновь попадали под удар. И так все прошедшие дни. Конечно, Линдеман выполнил одну из главных задач этой операции — не выпустил танки Черняховского на оперативный простор с последующим возможным прорывом к Данцигу. Но заплатил за это своей армией, превращённой из полноценной боевой единицы в скопище отдельных дивизионных групп.

Не прошли даром эти бои и для десятого танкового корпуса. Выходить на оперативный простор было нечем. Но Иван Данилович наглядно показал другим генералам, что даже в проигрышной ситуации можно найти способ нанести противнику больший урон, чем он сможет причинить тебе.

Жаль только, что такие генералы пока занимают нижние ступеньки в воинской иерархии. И ещё пройдёт немало времени прежде, чем они окончательно задвинут в сторону выдвиженцев мирного времени, большинство которых умеет очень красиво и правильно говорить, но вот воевать не умеет. И самое паршивое — учиться не желает! Надеясь, что простят и отправят в тыл, на спокойное и размеренное житьё тыловых гарнизонов.

Будь воля Андрея, он бы этих горе-полководцев разжаловал ступени на две-три, а то и сразу во взводные, и на фронт, в первую траншею. Искупать деньги, потраченные страной на его обучение и комфортное содержание.

Но вождь был странно мягок по отношению к опозорившимся командармам. Наверное, осознавал свою степень вины за их возвышение по служебной лестнице. А может, боялся вызвать недовольство генеральской братии. Те и так зубами скрипят на выдвижение каждого командира, не входящего в их тёплую компанию. Но мирятся, понимая, что долготерпение вождя может закончиться в любой момент. А что бывает, когда терпение подходит к концу, они прекрасно видели. В конце тридцатых.

Вместо генерала Коробкова командующим четвёртой армией назначают генерал-лейтенанта Петровского. Леонид Григорьевич успел отметиться командующим корпусом на Прибалтийском фронте, а вот теперь переброшен на Западный фронт, хотя Ватутин упирался как только мог, не желая отдавать перспективного генерала.

Сталин не решился сразу бросить Петровского в бой командармом, хотя по настоянию Андрея отправил его ещё в начале года формировать армии резерва. Но на войне гибнут не только рядовые бойцы, достаётся и генералам. Нарвался на шальной осколок один из командиров корпусов и Леонид Григорьевич вынужден был его заменить.

Та же самая песня была и с Малиновским, сменившим в августе генерала Петрова на девятой армии, сосредоточенной в Болгарии. Там пока тишина. Турки так и не решились влезть в войну против Советского Союза, несмотря на все понукания из Лондона и Берлина. Не от миролюбия, естественно. Удерживали турецкое правительство советские армии, маячащие на границах. Немаловажную роль играла и борьба между германскими и английскими сторонниками в турецких верхах. Не получалось у них сговориться между собой, как и у их хозяев в Лондоне и Берлине.

Андрей благополучно пропустил мимо ушей практически всё выступление начальника штаба резервных армий генерала Соколовского. Его не слишком интересовали цифры, которыми генерал старательно нашпиговал свой доклад. Из генеральского доклада Андрей уяснил главное — у нас в наличии шесть боеготовых армий в стратегических тылах Западного и Прибалтийского направлений, причём три из них образуют Резервный фронт за спиной Конева и Рокоссовского. Остальные три ожидают своего часа в Прибалтике, готовясь к штурму Восточной Пруссии.

Выступление Устинова его интересовало больше, да и цифры там были информативнее для полкового комиссара Банева. Ибо касались производства боевой техники, к проектированию которой Андрей имел самое непосредственное отношение, и не только как источник информации. Пришлось ему нарисовать схемы автомата Калашникова и одноимённого пулемёта. Сейчас в Туле и Ижевске ломают головы над его чертежами, пытаясь довести до ума творчество "одного из командиров Красной армии, погибшего в Восточной Пруссии". Чьё имя будет носить в этой реальности легендарный автомат, ему неизвестно. Может быть и самого Калашникова. Михаил Тимофеевич ещё в начале этого года откомандирован в Ижевск для продолжения службы, уже в качестве конструктора. И не только по протекции комиссара Банева, успел сержант Калашников отметиться в конкурсе пистолетов-пулемётов, проведённом в конце сорокового года. Другое дело, что предложили ему участвовать в этом конкурсе некие люди, получившие приказ о данной просьбе в НКВД.

А работы у конструкторов оружия непочатый край. Только по промежуточному патрону сразу три конкурса запущено — автоматический карабин, автомат и ручной пулемёт. Карабины уже проходят войсковые испытания, пока, как и ожидалось, лучшим признан самозарядный карабин Симонова. Но Токарев тоже не отстаёт, на пятки наступает. С автоматом пока глухо, но там и проблем намного больше. Подали заявку больше десятка конструкторов. После предварительного отбора оставили четыре разработки — Шпагина, Судаева, Коробова и коллективное творчество ИЖмаша, в котором с первого взгляда угадывается АК. Но дорабатывать их еще не один месяц. Нужно учитывать, что данная работа "на перспективу". Перевооружать воюющую армию в разгар боевых действий никто не решится, разве что отдельные части. Как немцы в своё время снабжали Шмайсеровским Штурмгевером в основном эсэсовские части.

Выдано задание на разработку единого пулемёта под винтовочный патрон, причём попытку скопировать MG-34 отмели начисто. Слишком сложен и затратен. Выдали наброски компоновки ПК, а дальше, товарищи конструкторы, творите, доказывайте, что не зря страна на вас деньги тратит.

Дегтярёв доводит до ума свой станкач, но задание на разработку аналогичного устройства предложили и другим конструкторам. В том числе и Горюнову.

Владимирова озаботили работой над пулемётом калибром 14,5 мм, если уж в реальности Андрея он данное устройство разработал к сорок четвёртому году, то сможет и здесь. В качестве основного оружия для новых бронетранспортёров, разработка которых начата сразу на двух заводах — ГАЗе и ЗИСе. Говорят, что на ГАЗе также замахнулись на разработку БМП, правда, под зорким оком "костоломов" из НКВД, пообещавшим конструкторам "свободный демократический" выбор между Сталинской премией и лесоповалом.

Лаврентий Павлович Берия умеет "найти стимулы". Сталин поставил его куратором над большинством новых разработок и сейчас "лучший управленец страны" мечется по городам и весям, налаживая работу новых заводов и КБ. Чаще всего на пустом месте. Но сейчас Берия посверкивает стеклами пенсне в начале стола, где находятся все, кому положено по рангу. Сверкают золотом многочисленных звёзд петлицы, отсвечивает галун нарукавных нашивок, переливается эмаль орденов. Вершители судеб страны, вот только с каждым днём реальная власть у этих личностей, за редким исключением, становится всё меньше и меньше. Поднимаются наверх удачливая и расторопная Замена. Именно с большой буквы. Этим пока выказывают уважение и отдают все положенные почести. Вот только надолго ли?

А Устинов перешёл к своей любимой теме — танкам. Благо, хвастаться было чем! А нарком вооружений подводил итог фронтовых испытаний экспериментальных танков. КВ-4 со 107-милииметровой пушкой признан удачным и будет запускаться в серию параллельно с КВ-85, с постепенной заменой КВ-1 первых выпусков на эти танки.

Тридцатьчетвёрка с орудием калибром 85-миллиметров не показала особых преимуществ перед Т-34 с пушкой 76-мм. Боезапас меньше, башня теснее, передние катки перегружены. К тому же, есть самоходка с подобной артсистемой.

"Тигров" с "Пантерами" на вас нет! Андрей зафиксировал в блокноте, что нужно ещё раз отметить необходимость разработки более мощных танков. Да, сейчас они не нужны, но завтра могут понадобиться, причём в самый неподходящий момент. Пусть будут разработаны, испытаны и приготовлены к серийному выпуску, чтобы в случае "посещения полярным лисом" времени на развёртывание производства ушло как можно меньше.

Судя по всему, подобные соображения были высказаны и наркому вооружений, причём с самой вершины властного Олимпа, так как он тут же предложил выпускать вместо подобной тридцатьчетвёрки другой танк на её основе. С установленным поперек двигателем, центральным расположением башни и 85-миллиметровой пушкой, которую испытывали на Т-34-85. Нужно учесть, что первые машины такого типа построили ещё в июне. Необходимо изготовить несколько десятков и провести фронтовые испытания.

Андрей с уважением посмотрел на Устинова. Работать умеет, пусть и конфликтует кое с кем из подчинённых. А ведь может получиться! Тем более, что выпуск тридцатьчетвёрок налажен сразу на трёх заводах. Пока два штампуют основной танк армии, третий перестраивает производство, затем передаёт эстафету дальше. Глядишь, так за годик-полтора и поменяют тридцатьчетвёрку на Т-44, или как его в этой реальности назовут. Если необходимость возникнет. В реальности Андрея необходимость была, но не было возможности. А тут может получиться. Харьков со Сталинградом в руинах не лежат. Нет необходимости вводить вместо них Омск и Красное Сормово. К тому же, завод в Нижнем Тагиле практически готов, не решена проблема с карусельными станками для проточки погона башни. В таком случае, пусть самоходки на базе тридцатьчетвёрки делает, заодно Харьковский паровозостроительный разгрузит.

Следующим пунктом доклада наркома вооружений был отчёт об артиллерии. Пушек и самоходок наклепали столько, что удалось не только снабдить новые армии, но и накопить большой запас на случай крупных потерь в матчасти. Железа то много, нет самого главного — расчётов и экипажей. Хотя и выпустили перед войной из военных училищ сразу два старших курса, не хватает командиров огневых взводов. Сержантов обучить проще, но это уже призванное пополнение. Кадровые младшие и средние командиры на переднем крае, и выдернуть их оттуда БОЛЬШАЯ проблема. ГКО принял решение отличившихся сержантов и старшин производить в младшие лейтенанты прямо на фронте без обучения на командирских курсах. И направлять во вновь формируемые части командирами взводов. Решение, конечно, половинчатое, но на какое-то время остроту проблемы снять можно.

Следующий повод для гордости — миномёты. Войска обеспечиваются в полном объёме, причем как миномётами, так и минами. Основной упор сделан на производство батальонных "самоваров" калибром 82 мм. Они уже стали основой полковой артиллерии, превосходя число полковых 120-миллиметровых в 4 раза, 24 батальонных и 6 полковых. Выпущено достаточное количество 160-мм миномётов для формирования отдельных миномётных дивизионов, придаваемых дивизиям для проведения огневой подготовки. На их основе сформированы первые тяжёлые миномётные бригады.

Не меньше произвели и реактивных миномётов, причём как БМ-16, так и более совершенных моделей. Провели испытания старта ракетных снарядов непосредственно с упаковочных ящиков, рассеяние оказалось больше, чем с направляющих специальной установки, но для огневой подготовки по площадям вполне приемлемо. "Катюши" разных мастей разлетаются по фронтам, как горячие пирожки на ярмарке. В последнем наступлении впервые применили дивизии реактивных миномётов, придавая их армиям прорыва на направлении главных ударов. Хотя, психологический эффект уже не тот, что был поначалу. Немцы разобрались, что это за оружие, получив в качестве трофеев несколько неразорвавшихся ракет. И сейчас немецкие генералы усиленно напрягают свои ракетные лаборатории, требуя скопировать данное оружие.

А конструкторы, как удалось выяснить из захваченных документов, интенсивно сопротивляются. Копировать "примитивное варварское устройство" не по духу высоколобым интеллектуалам, озабоченным реализацией своих гениальных идей. Зачем им эти большевистские "хлопушки", если они вот-вот закончат испытания своей А-4.

Ага. До самого сорок четвёртого года доводили и испытывали, насколько помнит Андрей. Что больше всего поразило их с Сашкой в переводе захваченных документов, в частности докладной штурмбанфюрера Гопке, командированного для изучения положения в ракетных лабораториях Рейха, так это схожесть реакций учёных разных стран, попавших в одинаковые условия. Что в Германии, что в СССР, любая попытка заставить учёных мужей повторить, без изменений, устройство противника вызывает бурное возмущение. Ведь они сделают намного лучше! Пусть просто ничего не значащую финтиклюшку присобачат на другой стороне, но обязательно проявят творческий полёт мысли. Вот, если бы втихомолку содрать, да ещё без свидетелей вне своего круга — тогда со всем уважением. А подчинятся приказаниям тупых солдафонов, это кровоточащая рана в их чувствительных душах.

В СССР с этим намного проще. Повела одна усатая личность сердито бровями в сторону ближайшего лесоповала, и профессора с академиками тут же поспешили выполнять указания. Тем более, что они и сами были уверены — делать нужно именно так, а не иначе. Ну разве, что "финтиклюшечку они всё-таки с другой стороны приделают, а то как-то неэстетично". Помогало и то, что впоследствии назовут "низкопоклонством перед западом" — уверенность в том, что в "просвещённой Европе" всё намного лучше. И разработки совершеннее. И люди умнее. И жизнь лучше. И вода мокрее! И морды ширше! И жопы, пардон, мягше!

А вот Гитлер сам себе проблему сотворил. Сколько лет вдалбливали немцам в головы, что они самые умные, самые способные, самые сильные, самые… самые… самые… В отличие от славянских недочеловеков, у которых всё, ими сделанное, или скопировано, или украдено, или настолько примитивно, что истинному арийцу и смотреть противно. А тут вдруг копировать! Ну как объяснить "сверхчеловеку" арийского разлива, что тупые унтерменши сделали лучше, чем хвалёная германская наука, а "недоношенная" советская промышленность умудрилась наклепать этого "убожества" столько, что "лучшие в мире" солдаты Вермахта воют от бессилия, пытаясь сопротивляться плохим танкам, убогим самолётам, примитивным пушкам.

Кстати, об истинных арийцах. По приказу наркома НКВД учёные-антропологи, используя изготовленные по немецким чертежам обмерочные инструменты, провели исследование черепов русского населения центральных и северных областей России. И результаты исследования опубликовали в советской и доступной зарубежной прессе с положенными комментариями и сравнениями с немецкими результатами изучения населения Германии. Особо подчеркнув, что, по принятой в Германском Рейхе теории, прямыми потомками Ариев является население центра и севера Русской равнины. Идеологическая бомба под теорию арийского происхождения германских народов сработала по полной программе. Две недели все газеты и журналы противников Германии перепечатывали этот материал, добавляя свои язвительные комментарии. Не остались в стороне и нейтральные страны, и даже вишистская Франция рискнула это сделать, привлекая для этого в основном второстепенные издания с сомнительной славой бульварного чтива. Но напечатали.

Противники, как и ожидалось, оказались в Германии и подконтрольных ей странах.

И… некоторых советских изданиях. Отечественные критики обвиняли авторов статьи в работе на врага, как и принято в этой реальности при разборках с научными оппонентами.

"В то время, как весь советский народ, напрягая силы борется со страшным врагом, некоторые лжеученые позволяют себе использовать в работе псевдонаучные методы гитлеровских пропагандистов, обеляя, таким способом, людоедскую мораль врага…"

Примерно в таком осторожном духе начиналось. Как и положено, с оглядкой на реакцию Кремля. Но там молчали. Истерия "истинных борцов с лженаукой" набирала обороты, формулировки становились всё более жёсткими и оскорбительными. Переходили на личности, требовали изгнания из научных рядов, передачи "этой мерзости" в суд. Вот только не было попыток аргументировано возразить с использованием фактов и научных методов. Судя по всему, возразить было нечего. Или учёные из противников арийского происхождения европейцев были никакие. Или данная теория не была воспалённым бредом фашиствующих недоумков.

Впрочем, так оно и было. По просьбе Андрея ему обработали главные работы по предвоенной антропологии. Вполне серьёзная научная дисциплина, озабоченная попытками объяснить многообразие людей, их расселением на определённых территориях, и пытающаяся дать разумную теорию происхождения человечества. Конечно, ни в одном деле не обходится без фанатиков и эксцентриков, но никто из серьёзных учёных не призывал уничтожать другие народы под предлогом их неполноценности. Это позднее пришёл ефрейтор Шикльгрубер и, с помощью таких же больных на всю голову, начал проповедовать исключительность одного европейского народа по отношению к таким же европейцам, просто живущим в другой стране. Идиотизм, да и только.

Фашистское пугало из европейской антропологии сделали уже после войны. Идеологам стран-победителей, а главенствующее положение там занимали лица одной интересной национальности, не понравился вывод о происхождении основных человеческих рас от РАЗНЫХ предков. В этой теории не оставалась места той единственной и неповторимой АФРИКАНСКОЙ обезьяне, от которой, согласно учениям последующих времён, и произошло ВСЁ человечество. Интересно, как же в таком случае появились европейцы всех своих разновидностей, если, согласно практике, от смешанных браков чёрных и белых появляются в большинстве случаев чёрные потомки?

Боженька после рождения перекрашивал?

Количество разговоров, споров и откровенных спекуляций вокруг этого вопроса появилось за последний месяц просто невообразимое количество. И продолжает расти. Причём оппоненты перешли из области научных споров в плоскость политических пристрастий. Как всегда, выполз на свет божий жупел антисемитизма. От него никуда не деться. Он возникает всегда и по любому поводу, даже если ни одного еврея упомянуто не было. Тем не менее, они вскоре появляются и начинают петь про свои вековые обиды.

Ну ладно, если бы дело касалось Германии, где их действительно, за редчайшим исключением, выперли со всех "лакомых" профессий.

Но Советский Союз в чём обвинять? В том, что восемьдесят процентов ленинского и последующих советских правительств двадцатых-тридцатых годов состояло из евреев. В чём тут антисемитизм? В том, что оставались незанятыми остальные двадцать процентов?

Сталин, конечно, проредил управленческий аппарат от сынов израилевых, пустил в расход самых одиозных личностей. Но основная часть евреев осталась на своих местах, а то и на повышение попёрла. А попавшие под чистку виноваты сами — наглеть надо меньше.

Андрей с усилием прервал свои мысли. Нужно слушать выступления, а то спросит вождь что-нибудь из сообщённого сегодня, а ты "ни ухом, ни рылом" о чём рассказывали товарищи-докладчики.

А Устинов перешёл к делам небесным. С самолётами та же песня, что и с артиллерией. Машин выпущено достаточно, не хватает лётчиков. Военные училища не справляются со стопроцентным восполнением потерь. Радует то, что у противника дела ещё хуже. Запас опытных пилотов и у него не бесконечный. Всё чаще в небе оказываются кое-как обученные мальчишки, коих наши воздушные волки с превеликим удовольствием кушают. Небо удерживает опытный костяк, причём как с нашей стороны, так со стороны Люфтваффе.

Флотские дела были не столь радужными. По решению ГКО заморожено строительство всех крупных кораблей. Верфи судостроительных заводов заняты только ремонтом крупных боевых единиц, да переоборудованием гражданских кораблей во вспомогательные военные суда. Продолжается производство подводных лодок, торпедных катеров, тральщиков, бронекатеров для речных флотилий. Государство сознательно решило не лезть на морские просторы, сосредоточив основные усилия в прибрежной полосе и акваториях рек и озёр.

Вполне разумно. Во времена Андрея всё решилось на суше и в прибрежной полосе, а тяжёлые корабли флота так и простояли бесполезным балластом у причальных стенок. За исключением крейсеров Черноморского флота. Здесь они намного активнее, но вряд ли морские сражения смогут решить исход войны. Силы несопоставимы даже с немецкими Кригсмарине. И не дай бог, придётся столкнуться с эскадрами английского Гранд Флита. Этого зверя в родной стихии не возьмёшь, его, как сказочного водяного, на сушу надо вытащить.

На смену Устинову пришёл заместитель председателя Совнаркома Булганин. Экономика основа государства, а для воюющей страны бесперебойное функционирование экономических механизмов — вопрос жизни или смерти. Хотя в этих вопросах Андрей смыслил не больше, чем в юридической казуистике. Кое-что, естественно, мог понять даже он, но только самые общие выводы. К его облегчению, напрягать мозги не пришлось. Вопросы и освещались самые общие.

Нефть — кровь войны. В волго-камском регионе вышла на проектную мощность добыча нефти. Страна избавилась от пагубной зависимости сосредоточения нефтяной промышленности только в кавказском регионе, достижимом для бомбардировщиков вероятного противника. Не немцев, разумеется, а британцев, у которых есть возможность дотянуться до Баку и Грозного из Ирака.

Оборудование для новых нефтепромыслов, не особо мудрствуя, поснимали с Бакинских. Специалистов и рабочих вывезли оттуда же. Хорошо, что успели всё это совершить до начала войны, избежав многочисленных трудностей перевозки оборудования по забитым военными эшелонами дорогам воюющей страны.

Чугуна и стали произвели столько, сколько и требуется. Нужна медь, добыча руды и выплавка металла не поспевают за аппетитами оборонной промышленности. Проблему можно частично решить сбором медных бытовых предметов у населения, нужно провести соответствующую разъяснительную компанию. Но необходимо и конструкторам с инженерами объяснить всю серьёзность ситуации, а то они привыкли даже дверные ручки из дефицитной меди штамповать. Им главное технологичность, а не экономия.

Андрей записал очередную заметку в свой блокнот. Нужно зарезервировать несколько тонн меди для своего института, а то придётся самолично медные вещи собирать, как Муссолини в своё время пришлось передать в переплавку собственные бюсты. И ещё раз вдолбить своим инженерам понятие о разумной экономии. Он до сих пор с содроганием вспоминает первую установку сварганенную в их институте год назад. Соединительные провода почти в полпальца толщиной, стограммовые контактные группы, такое ощущение что высоковольтный шкаф проектировали, а не вычислительную машину.

Ещё одной чрезвычайно важной проблемой стал алюминий. Крылатый металл оборонка поглощает с не меньшей быстротой, чем медь. Внутренние запасы практически исчерпаны, пришлось покупать в САСШ. А те цену заломили, мало не покажется. Пришлось заплатить. Большая часть закупленного алюминия уже доставлена во Владивосток и сейчас организуется отправка его на авиационные заводы. Проблема временно решена, но если всё время закупать по таким ценам, Булганин посмотрел на Сталина, то страна рискует остаться без запаса золота и бриллиантов.

Сталин благодушно кивнул на это замечание и Булганин продолжил дальше. Следующими в докладе числились никель, хром, марганец, кобальт, олово, цинк и другие столь необходимые добавки для производства стали и бронзы. Свинец, расходы которого возрастали по мере увеличения плотности огня на передовой. Магний, нужный для производства термитных бомб. И так далее.

Андрей посмотрел на часы. Совещание шло уже больше часа. Прошли весь круг вопросов, начиная с дел военных и заканчивая экономикой. Причём экономические проблемы в первый раз освещались так подробно. Наверное, вождь решил вразумить генералов, которые привыкли воспринимать тыл как бездонный колодец, из которого можно черпать и черпать, было бы желание.

Недавно разжаловали в рядовые командира дивизии, устроившего праздничный салют из всех дивизионных стволов по случаю получения генеральского звания. Выпустили полбоекомплекта в белый свет, как в копеечку. И пошёл новоиспечённый красноармеец в штрафную роту, ходить в атаки без поддержки артиллерии, которую он без боеприпасов оставил. Подгребли вместе с ним и всю дивизионную верхушку, но те отделались снятием только одного звания. На этом бы им сидеть тихо, сопеть в две дырочки и молиться, чтобы об них как можно быстрее забыли. Так, нет же. Неймётся дуракам. Написали жалобу на командующего Центральным фронтом Рокоссовского, устроившего "эту несправедливость". Кто-то из доброхотов, имеющих доступ на самый верх, привёз эту "челобитную" в Генеральный штаб. А Шапошников продемонстрировал данный документ Сталину. Верховный просто рассвирепел, и спустя совсем короткое время штрафная рота пополнилась ещё несколькими бывшими командирами, додумавшимися, от великого ума, поставить свои подписи под данной бумажкой.

По фронтам зачитали приказ о недопустимости нецелевого расхода боеприпасов. С введением материальной ответственности провинившихся командиров.

А заместитель председателя совнаркома коснулся проблем химического производства. И так однобокая от рождения, после начала войны советская химическая промышленность окончательно переключилась на военные заказы, демонстрируя завидное умение находить боевое применение даже самым мирным технологиям. Что давало немалый экономический эффект. Одна замена кожи кирзой чего стоит. А химики изгалялись над здравым смыслом, изобретая порой такое, что в приёмных комиссиях только гадали — проводить испытания или сразу со смеху падать? Те же самые фанерно-эпоксидные бомбы, предложенные для бомбардировки живой силы противника. И много всяких других не менее экзотических предложений.

Электротехническая и радиотехническая промышленность. Здесь всё понятно. По этому вопросу Андрей может и сам доклад прочитать. К тому же Пересыпкин уже докладывал о развитии средств связи в предвоенные месяцы и за начальный период боевых действий. Не всё, конечно, так гладко, как пытался уверить начальник войск связи, но тех страшных проблем, что сопровождали Красную Армию в начале войны реальности Андрея, здесь нет. Дуболомства отдельных генералов не отменишь, но большинство командиров связью пользоваться научились. Пусть и не в том объёме, как принято у противника. Но и не на уровне пещерных людей, как было совсем недавно.

Добыча угля снизилась незначительно. Наиболее квалифицированные кадры удалось сохранить, передав армии только неквалифицированную рабочую силу. Заменили их пленными немцами и австрийцами. Работают в шахтах и румыны, несмотря на заключение мирного договора с правительством короля Михая. Этих удержали, переведя их на права вольного найма. В основном принудительно, но изрядная часть согласилась на это добровольно, рассчитывая получить советское гражданство, которое было им обещано после окончания войны.

Работают и поляки, якобы расстрелянные в Катыни, как утверждали "демократические" подпевалы Геббельса во времена Андрея. Некоторых из них освободили для пополнения польских частей Берлинга, но большинство осталось строить дороги и аэродромы, как не заслуживающие доверия. Та же участь ожидала и взятых в плен солдат и офицеров Армии Крайовой, не пожелавших присоединиться к Красной Армии и польскому корпусу генерала Берлинга. Впрочем данное формирование усиленно насыщалось поляками "советского" происхождения. Первой польской дивизией командует знаменитый комбриг интербригадовцев Вальтер, генерал Кароль Сверчевский, переведённый из РККА в польские части. А сколько бывших советских командиров на менее значимых офицерских должностях известно только в управлении кадров Красной Армии.

Остальных немецких и австрийских военнопленных направили на строительство дорог, плотин, аэродромов, распределили по немногочисленным не задействованным для военных нужд промышленным предприятиям. Несколько тысяч пленных немцев высказали желание стать гражданами Советского Союза и попросили поселить их в автономной республике немцев Поволжья. Булганин в очередной раз посмотрел на Сталина. Вождь пыхнул своей трубкой и ответил: "Пока рано".

Электроэнергетика на пределе. Энергию в основном подают на фабрики и заводы, работающие круглосуточно. В большинстве городов электричество распределяется строго по графику. Приоритет промышленности и транспорта. В жилые дома только в утренние и вечерние часы. Необходимо решать и проблему со строящимися объектами на Урале и в Астраханской области. Курчатов и Королёв требуют приоритетного снабжения электричеством, упирают на то, что выполняемые ими задания правительства чрезвычайно важны, при этом о сути своей работы информировать Совнарком категорически отказываются.

Булганин высказал это с некоторой обидой. Его, не последнего человека в стране, отказываются поставить в известность какие-то учёные черви. Сталин отложил трубку и повернулся к наркому НКВД: "Товарищ Берия, решите этот вопрос". Берия кивнул.

Андрей опустил взгляд, чтобы невольно не выдать свои мысли. Да, режим секретности запредельный. Не сообщить о разработках второму человеку в правительстве.

А Булганин перешёл к важнейшему на данный момент вопросу — продовольственному. Многострадальная деревня, как и ожидалось, большую часть мужиков отправила на фронт. Давать "бронь" крестьянам никому не пришло в голову. Всякой чиновничьей шушере, обивающей пороги многочисленных парткомов, советов и контор, "бронь" положена, а хлеборобам она без надобности! Русские бабы всё выдюжат! И вспашут, и посеют, и урожай соберут! И войну на своём горбу вытянут!

Андрей столько раз предлагал Верховному пересмотреть штаты совучреждений, что тот уже начинал морщиться при одном упоминании об этом вопросе. Но всё же частично эту проблему решил, передвинув чиновников, в табели на получение отсрочки от призыва в армию, на самый низ таблицы. Как только появлялась возможность их замены на демобилизованного по ранению бойца или командира Красной Армии, данные товарищи отправлялись обживать казармы и окопы. Но слишком медленно.

При каждом новом разговоре на эту тему вождь ругался, что "если выполнять требования товарища Банева, то страной управлять некому будет". Андрей признавал нужность управленческого аппарата, но всякое лицезрение чиновников вызывало в нём стойкое неприятие данных личностей, причём это у него было на уровне инстинктов. Сашка пытался шутить над этой праведной борьбой своего друга с парторгами и делопроизводителями. Андрей же злился на эти подначки и ворчал, что "не видал Сашка, как в одночасье можно страну развалить". Просто потому, что чиновникам пообещали, будто при новом режиме они будут "жрать вкуснее и спать мягче"! И что "нет у государства врага опаснее собственных чиновников". Потому, что внешнего врага видно издалека, а эта гнусь под самыми ногами копошится. И, какие мыслишки у неё в голове водятся, до последнего момента неясно. А когда станет известно, то чаще всего уже поздно.

За урожай была битва, в самом настоящем понятии этого слова. Люди не ели, не отдыхали и толком не спали, но собрали всё до зёрнышка. Привлекали воинские части, школьников и студентов, даже творческую интеллигенцию потревожили.

Андрей представил сколько вони будет по этому поводу и поморщился. Ещё одна категория личностей сомнительной пользы. Государство ненавидят всеми фибрами души, но вне государственного механизма существовать не могут. Требуют от правительства всесторонней финансовой поддержки, но любую попытку государства проверить, на что именно потратили его денежки, отметают с истерическими воплями о свободе творчества.

Ты меня вкусно накорми, допьяна напои, мягко спать постели, а чего я там про тебя на заборе намалюю — не твоё собачье дело. А дело это только моё и ничьё больше! Потому, как свобода творчества! Ну разве проблема, что окромя жопы ничего не рисуется. На то она и свобода творчества. Люди, говоришь, плюются? А чего они, совки тупые, в "настоящем искусстве" понять могут. Оно ведь элитарно! "Не для дураков!"

Андрей с содроганием вспоминал своё первое, и последнее, посещение выставки "современного искусства", мода на которые поползла в девяностые. Вынес оттуда стойкое отвращение к этой мерзости и убеждение, что подобных "творцов" нужно содержать в психушке, чтобы не уродовали своими "неординарными" взглядами нормальных людей.

Но в этом времени "свободным творцам" в зубы не заглядывают. Сотворил что-то достойное вдумчивого изучения отделением психиатрии, собирай вещички. Свежий воздух лесоповала прекрасно проветривает терзаемые творческими поисками мозги непонятых гениев.

Великое счастье страны, что успели провести коллективизацию. Пусть через пень-колоду, с перегибами и перехлёстами, но создали прочную продовольственную базу для государства. Не будь этого "пугала демократии" под названием колхозы, с голоду бы сдохли, самое большее, через год после начала боевых действий.

Сам Андрей, будучи горожанином в пятом поколении, в сельском хозяйстве ни черта не соображал. Самое большее, что мог, это отличить белый хлеб от серого. Что булки на дереве растут, естественно, не проповедовал, но поначалу охотно повторял телевизионный трёп о несчастном русском крестьянстве, которое насильно загнали в колхозное рабовладение. До близкого столкновения с этим самым крестьянством в "кровавой оперетте" первой чеченской войны. Сдуру выперся с проповедями о том, "как нам обустроить деревню". За что и получил вполне заслуженную порцию насмешек от одетых в камуфляж деревенских парней, из которых и состояла горемычная армия России. Оказалось, что "несчастное, замордованное коммуняками крестьянство", покидать свою "коллективную тюрьму" не слишком торопится. Потому что, в отличие от газетных писак, прекрасно понимает — в суровых условиях России в одиночку можно только выжить и не подохнуть с голоду. И то не всегда. А снабдить страну продовольствием в "зоне рискованного земледелия", какой и является почти вся территория российского государства, могут только крупные хозяйства. Неважно как они называются. И уничтожение колхозов и совхозов — акт диверсии против России.

Колхозы Советского Союза отдадут всё ради достижения победы, но для полного решения продовольственной проблемы придётся привлекать и крестьянство окрестных государств, находящихся под контролем Советского Союза. Румынию и Болгарию озаботили производством овощей и фруктов. Монголия будет поставлять мясо. Китай расплатится за предоставленную военную помощь рисом и чаем. Найдётся что содрать и с Ирана. Все должны приносить пользу. Строго по народной мудрости — "с паршивой овцы, хоть шерсти клок".

Кстати, в этой реальности Китай стал как-то странно усыхать. Совсем недавно, и трёх месяцев не прошло, объявил о своей независимости Синьцзян. Отгороженный горными хребтами и трудно проходимыми пустынями, он и раньше подчинялся центральному правительству чисто номинально, а теперь решил перейти в свободное плавание. Чан Кайши может возражать сколько угодно, но реальной силы подчинить сепаратистов у него нет. И похоже никогда не будет. Молчит и Мао, предпочитая не ссорится с северным советским союзником из-за сомнительного права контролировать этот кусок гор и пустынь. Кроме того, Москва признала "особые интересы" Японской империи в Манчжурии, что не способствовало улучшению отношений с гоминьданским правительством Китая, но частично сняло напряжение на границе Маньчжоу-го, позволив перекинуть часть войск с Дальнего востока на запад.

Это начинание Москвы Андрей всецело поддерживал.

Если отбросить идиотскую болтовню о необходимости советскому, или российскому, государству соблюдать нормы морали во внешней политике, то всё станет на свои места. Обыкновенный государственный цинизм — не иметь слишком сильных соседей под боком. Этот принцип соблюдается в европейской политике не одно столетие всеми, кто имеет возможность его реализовать. И другие страны воспринимают его как должное.

Совещание подходило к концу. Осталось озвучить классическое "есть ли у кого вопросы" и можно со спокойной совестью приступать к обычным делам. Ожидание скорого завершения нарушил генерал армии Апанасенко. Поднявшись со своего места он одёрнул китель, посмотрел на карту Советского Союза, висящую на торцевой стене за спиной Верховного главнокомандующего.

— Товарищ Сталин, разрешите высказать некоторые соображения. — Апанасенко дождался разрешения и продолжил. — Мне бы хотелось уточнить положение на вверенном мне Дальневосточном фронте. В последние два месяца нам пришлось передать на западное направление семь дивизий из подчинённых мне армий, существенно ослабив оборону приграничных районов. Призванное пополнение не может обеспечить полноценную замену этих частей. Если японцы начнут войну против Советского Союза сейчас, нашим частям чрезвычайно трудно будет удержать Приморье. Если вообще возможно.

За столом наступила напряжённая тишина. Все ожидали продолжения.

— Командование Дальневосточного фронта считает необходимым приостановить переброску других частей до окончательного выяснения позиции Японии. — Генерал посмотрел на Верховного, ожидая реакции на своё выступление.

Сталин приподнялся со своего места, подошёл к карте, осмотрел районы Дальнего востока.

— Который сейчас час, товарищ Апанасенко? — Вождь повернулся к генералу.

— Двадцать один час сорок восемь минут, товарищ Сталин. — Отрапортовал генерал, сверившись с часами.

— Ну что же, теперь можно. — Сталин подошёл к своему месту, осмотрел въедливым взглядом, сидящих за столом генералов и наркомов. — Сорок восемь минут назад японские самолёты с авианосцев нанесли удар по базе американского флота на Гавайях. Япония вступила в войну против Североамериканских Соединённых Штатов.

Вот это да! Андрей посмотрел на вождя, который переключился к неторопливому набиванию табаком своей трубки, провёл взгляд вдоль стола, оценивая степень удивления присутствующих. Большинство были поражены даже намного больше его. Они ведь не знали, что такой вариант развития событий вообще возможен. Андрей надеялся, что так и будет, но не ожидал, что Япония влезет в войну на три месяца раньше привычного, по предыдущей реальности, срока. Только несколько лиц светились торжеством. Посвящённые, как и должно было быть, принадлежали к разведке всех разновидностей. Невозмутимыми оставались также начальник Генштаба Шапошников и нарком ВМФ Кузнецов, то ли умели держать себя в руках лучше остальных, то ли действительно знали точные сроки

Верховный раскурил трубку, провёл своими тигриными глазами вдоль стола, наводя порядок среди присутствующих на совещании.

— Распределение сил выяснилось полностью. — Сталин нашёл взглядом Андрея, находящегося в самом дальнемконце стола, и закончил фразу. — И теперь наша задача извлечь из этой расстановки максимальную для нашей страны пользу.

7 сентября 1941 года Тихий Океан

— Ну что там, боцман? — Задававший вопрос матрос докурил папиросу и щелчком отправил окурок за борт.

— Тебе, Хомяк, капитан какое задание дал? — Боцман сердито посмотрел на любопытного матроса. — Следить за горизонтом и водой. А ты чем занимаешься? На камбуз пялишься.

Матрос недовольно дёрнул губой. Кличку, данную ему экипажем, он терпеть не мог, но что поделаешь, коли родители тебя фамилией Хомяков наградили. Нравится, не нравится, а терпи.

— Да что тут разглядывать? — Попытался качать права Хомяков. — До самого горизонта ничего кроме волн нет. Чаек и тех не видно.

— Из-за таких вот раздолбаев, как ты, можно запросто не то, что подводную лодку прозевать, но и целую эскадру до самого борта допустить. — Боцман сплюнул за борт и добавил. — Братан недавно с Балтики написал, как эсминец у Ревеля потеряли. Такой же обалдуй облака на небе разглядывал, а торпеда уже у самого борта была.

— Да откуда тут торпеде взяться? — Продолжил упорствовать матрос.

— Марш с поста! — Окончательно разозлился боцман. — Скажешь Карпенко, чтобы пришёл, сменил тебя.

Матрос облегчённо вздохнул и, повернувшись к боцману спиной, позволил себе довольную усмешку. Старательно пародируя походку хромого на одну ногу боцмана, двинулся прочь, начал насвистывать модный в последнее время мотивчик. Успел сделать несколько шагов, прежде чем споткнуться от брошенной в спину фразы.

— И готовься к списанию с корабля. По приходу на базу всем экипажем подадим на тебя рапорт. Не хочешь нести службу в гражданском флоте, послужишь на фронте.

Хомяков резко повернулся, мгновенно стёр с лица усмешку, понимая, что переборщил с передразниванием боцмана, натянул на него угодливо-наивное выражение.

— Михалыч, за что на списание? — Пытался он спасти ситуацию, но было поздно.

Боцман сжимал кулаки и с трудом сдерживался от того, чтобы их применить. Впервые пришлось Хомякову увидеть причину, по которой боцман получил кличку "рябой". На красном от гнева лице выступили многочисленные пятнышки синевато-серого цвета — след давнего ожога порохом.

— Я бы тебя, гниду, за борт выбросил, будь моя воля. — Прорычал боцман.

Хомяков испугался по-настоящему. Если, в самом деле, всем экипажем рапорт напишут, то с кораблём придётся распрощаться. В другое время он с радостью покинул бы это ржавое корыто, но во время войны оказаться на берегу опасно возможностью угодить под мобилизацию. Тогда и Танькин хахаль не поможет. Забреют и в окопы. Хорошо если на Дальнем востоке оставят, а то ведь в последнее время почти всех на запад гонят. А о том, что там происходит, такие слухи бродят. Говорят раненых тьма тьмущая, даже за Урал привозят.

Хомяков быстро исчез из поля зрения недовольного боцмана, всё ещё надеясь, что со временем злость пройдёт, и тот не станет выполнять свою угрозу.

А боцман достал заранее набитую табаком трубку, прикурил её и понемногу начал успокаиваться. Вот ведь паскуда этот Хомяк. Всё настроение испортил. Давно нужно от него избавиться. Сам боцман уже три раза предлагал его списать, да капитан каждый раз просил ещё потерпеть. Чем капитан начальнику порта обязан, боцман не знал, но был уверен, что Хомяков такой наглый из-за того, что его сестра с этим начальником порта путается.

Боцман оглядел горизонт, пытаясь разглядеть какие-либо детали, но бросил бесполезное занятие. Зрение после того пожара так и не восстановилось. Десять лет прошло, а улучшения, которое врачи обещали, нет и, похоже, уже никогда не будет. Ну, лишь бы хуже не было.

Примчался Карпенко, заступил на пост, старательно просматривая морщинистую гладь океана. Боцман одобрительно кивнул головой — таким образцовый моряк и должен быть. Мимо этого торпеда незамеченной не проплывёт.

Войны в Тихом океане, вроде бы, нет. Но два парохода из рейсов не вернулись. Что с ними произошло не сообщают. Начальство, конечно, знает, но делиться этим знанием не торопится. Остаётся только гадать. Скорее всего работа японцев, которые гадят исподтишка при первой же возможности. Пока через Курильские проливы пройдёшь, десять раз потом изойдёшь. Спасибо Николашке Второму за то, что Курилы японцам просрал. И Южный Сахалин!

Поначалу через Японское море и знаменитый Цусимский пролив ходили, но после исчезновения первого парохода начальство велело северный маршрут проложить, вокруг Сахалина, через Охотское море и у Южной оконечности Камчатки выходить в океан. И всё равно неизвестно — вернёшься ты обратно или отправишься рыб кормить.

Боцман выколотил о леер докуренную трубку, ещё раз осмотрел горизонт, отмечая, что хорошая погода, обещанная американской радиостанцией на Гавайях, действительно будет. Собрался уходить, когда услышал настороженный голос, стоящего неподалёку Карпенко.

— Михалыч, кажись перископ.

— Где? — Боцман быстро пробежал глазами окрестности, в пределах которых была возможность обнаружить невооружённым глазом блики линз.

— На норд-ост, кабельтовых пять-шесть. — Уточнил своё наблюдение Карпенко.

— Твою мать! — Выдохнул боцман, действительно обнаружив в указанном месте стойкий отсвет, не меняющий своего положения, как другие отблески солнечного света от волн. — Наблюдай дальше, а я капитану доложу. — Боцман отдал команду и заспешил в ходовую рубку.

На мостике царила деловая суета. Хотя народу и присутствовало больше, чем обычно, все были заняты делом. Боцман нашёл взглядом капитана.

— Вадим Григорьевич, Карпенко перископ заметил!

— Не ошиблись случаем? — Капитан оторвался от карты.

— Да, вроде, нет. — Боцман пожал плечами. — Отблеск устойчивый был, около минуты, не меньше.

— Где именно? — Капитан повернулся в сторону, указанную боцманом, внимательно осмотрел подозрительный участок моря в бинокль. Сделал вывод. — Уже не видно. Если готовятся к пуску, или уже торпеды выпустили, то мы, считай, покойники.

— Так войны же никакой нет! — Подал голос старпом. — Да и не будут японцы наглеть вдали от своих берегов. Если и шляется тут какая подлодка, то разведывательная. А какой ей смысл себя выдавать?

— Ну мы же её видели! — Возразил боцман.

— А они, Иван Михалыч, знают о том, что ты их видел? — Старпом продолжал успокаивать боцмана. — Вряд ли. Да и зачем им наше корыто, когда рядом столько военных кораблей. Пусть на юг десять миль пройдут и выбирают на вкус. Там им и линкоры, и крейсера, и попроще кораблики. Выбирай цель и пали!

— Тут ты, Пётр Ильич, и прав и неправ. — Капитан вновь повернулся к карте. — Цели там, конечно, важнее, но они больно кусаются. А нас можно пустить на дно абсолютно безнаказанно. — Выдержал паузу и добавил. — Но раз мы до сих пор не тонем, значит им действительно не до нас.

Капитан посмотрел на склонившихся над картой людей, нашёл штурмана.

— Сергей Леонидович, мы не ошиблись с координатами?

— Не должны. — Отозвался штурман. — Ночь была ясная, ошибка если и будет, то не очень большая.

— А мы точно должны сегодня ждать? — Спросил старпом.

— Дату указали именно эту. — Откликнулся капитан. — Но время ожидания ещё не вышло.

— Товарищ капитан, корабль. — Отвлёк начальство от карты боцман, наблюдавший всё это время за морем.

Вскоре все присутствующие внимательно рассматривали подходящее судно.

— Сторожевик. — Отметил штурман. — Но что-то он далековато забрался. Или зону патрулирования увеличили?

— Сейчас узнаем. — Капитан нашёл взглядом старпома. — Дай команду радисту прослушать эфир. Может чего интересного услышит. И передай в машинное, пусть будут готовы в любой момент дать ход.

Прошло несколько минут ожидания.

— Семафорят, чтобы связались с ними. — Сообщил боцман.

— Я сам буду говорить. — Опередил старшего помощника капитан и направился в радиорубку. Не стоило проводить разговор при большом количестве народа.

— Что у нас интересного, Шаповалов? — Вошедший в радиорубку капитан отвлёк радиста от прослушивания какой-то передачи.

— Американцы прогноз погоды передают. — Повернулся к нему радист. — Подтверждают, что погода останется хорошей. Малооблачно, тепло, ветер юго-восточный до шести метров в секунду.

— Соедини меня со сторожевиком, потом джаз будешь слушать. — Скомандовал капитан, давая понять, что прекрасно понимает, какой прогноз погоды можно прослушивать всё утро.

Радист повертел ручки настройки, нашёл нужную волну, коротко переговорил с вызываемым кораблём и передал наушники и микрофон капитану.

— Кто вы такие? — Поинтересовались с американского сторожевика. — И какого чёрта тут стоите?

— Пароход "Коминтерн", порт приписки Владивосток. Поломка машины, занимаемся ремонтом. — Отчитался капитан, стараясь составлять короткие фразы, в силу своего знания английского языка. Понимал язык он довольно хорошо, но говорил намного хуже и с неистребимым "рязанским", как характеризовали в своё время преподаватели, акцентом.

— Помощь нужна? — отозвались со сторожевика.

— Спасибо. Ремонт уже закончен. Проводим последнюю проверку. — Отказался капитан. — А с кем мы имеем дело?

— Сторожевой корабль американских ВМС "Мемфис". Патрулируем акваторию острова Оаху. — Ответил американец и продолжил вежливый допрос. — Куда идёте и зачем?

— В Мексику, по торговым делам. — Капитан глянул на часы, приближалось контрольное время, но прерывать разговор с военным кораблём по своей инициативе не стоило. Скорее всего американский офицер решил развеять скуку разговором с судном, оказавшимся в зоне его ответственности.

— И чем торгуете?

— Лосось, икра, пушнина. — Коротко перечислил капитан свои товары, занимающие самые удобные для осмотра места. Если, конечно, американцы проведут детальную проверку, то может возникнуть много вопросов о других товарах. Но явных намерений досматривать случайно встреченное советское судно американские моряки не высказывали.

— Мексиканцы могли бы всё это и у нас купить. — Продолжил разговор офицер сторожевика.

— У вас дороже. — Высказал капитан самый важный, с точки зрения любого торговца, аргумент.

— А что собираетесь приобрести? — Допрос продолжался, но всё в той же манере любопытного выспрашивания.

— В прошлый раз везли хлопок. — Капитан отделался сообщением о событиях месячной давности.

— Хлопок могли бы купить и в Сан-Франциско. — Посоветовал американец.

— У мексиканцев дешевле. — Прибёг всё к тому же аргументу советский капитан.

На американском сторожевике рассмеялись, признавая правоту русского.

— Не видели ли вы здесь чего-нибудь необычного? — Американский офицер перешёл к серьёзным вопросам.

Капитан задумался. Однако далековато выдвинули американцы патрулируемую территорию. Непременно что-то случилось. Капитан несколько секунд поколебался, но решил сказать о наблюдениях боцмана.

— Видели. В полумиле на северо-восток от нашего корабля видели что-то похожее на перископ подводной лодки.

— Я же говорил, что лодка где-то здесь! — Обрадовано сообщил офицер кому-то на своём корабле. — Спасибо за помощь. И советую вам уходить отсюда, как только сможете запустить машину. — Высказал последнее пожелание американец и отключился.

Капитан опустил руку с микрофоном, раздумывая о дальнейших действиях. Ему и самому ясно, что слишком долго изображать ремонт в этом месте им не дадут. Обязательно могут возникнуть вопросы, а за вопросами могут последовать и действия. Не будь в трюмах оружия, можно было бы и рискнуть. Конечно, винтовки немецкого производства закуплены мексиканцами с соблюдением всех норм и правил международной торговли. Но как отнесутся к этому американцы?

Капитан вновь посмотрел на часы и принял решение — ждать ещё пятнадцать минут и уходить. В пароходстве "просили" провести это наблюдение, но не настаивали. Он уже собрался выходить, когда в рубку ворвался старпом.

— Вадим Григорьевич, над нами самолёты летят! — Выкрикнул он. — Много самолётов! Мы прикинули — не меньше сотни, а то и больше. И точно на юг, как и предупреждали.

Капитан облегчённо вздохнул, вытащил из внутреннего кармана бумагу с текстом заранее согласованной радиограммы, протянул радисту.

— Вот, Шаповалов, передай в пароходство. Да смотри буква в букву. — Капитан тяжело посмотрел на радиста. — Не дай бог, которого нет, как учит нас партия, перепутаешь или сократишь что-нибудь в тексте, или своё добавишь. Выкину с корабля с такой характеристикой, что ближе мили к радиорубке ни в одном порту не подпустят.

Капитан вышел. А радист обиженно надул губы. Было бы чем попрекать. Ну сократил несколько раз радиограммы. А чего в сообщения столько лишних слов вставлять, если и без них всё ясно? А добавил всего один раз, поздравление жене с днём рожденья. Глупо, конечно, что в официальный отчёт. Но ведь раньше делали и ничего. Раньше — до войны, поправил себя радист. И принялся старательно выстукивать текст радиограммы. Сказал капитан без изменений, значит без изменений.

А пароход начал понемногу набирать ход, перемещаясь на восток от военного корабля, прощупывающего прилегающее море. Вот сторожевик увеличил скорость, с кормы отделилось что-то похожее на бочку и спустя несколько секунд взметнулся столб воды. Сторожевик начал обрабатывать подводную лодку глубинными бомбами.

Передовой бомбардировщик с красной и жёлтой полосами на хвостовой части фюзеляжа выпустил чёрную ракету и торпедоносцы резко ушли вниз, сокращая высоту перед атакой. Вот они разошлись веером, выстроились напротив своих целей и устремились в атаку, пока беспрепятственно. Капитан первого ранга Футида придирчиво оценивал действия своих подопечных, признавая, что время потрачено не напрасно. Изматывающие тренировки, потери десятков самолётов и гибель невезучих, или не особо хороших, пилотов оправдали себя полностью. Пока что всё шло как на учениях. Противник застигнут врасплох и не успел поднять свои истребители в воздух. Хотя вокруг японских самолётов появились первые разрывы зенитных снарядов, большой роли их огонь не сыграет. Время упущено и торпедоносцы вышли на рубеж атаки. Даже, если зенитные орудия кораблей сумеют их повредить, пилоты выполнят свой долг. Ещё неделю назад на совещании лётчиков было решено, что пилоты подбитых самолётов не имеют права погибать напрасно, а обязаны направить свою машину к ближайшему кораблю противника и постараться протаранить его.

Футида верил в своих пилотов. Все они перед вылетом упаковали личные вещи, написали прощальные письма и завещания. Самые горячие головы из лётного состава предлагали оставить на авианосцах и парашюты, но тут уже вмешался сам Футида. Самолёт может отказать не только во время боя, и гибель пилота в этом случае будет не только бессмысленной, но и преступной.

А вслед за торпедоносцами вышли на рубеж атаки и пикировщики, по одному срываясь в пикирование, они выбрасывали бомбы на расположенный в центре бухты аэродром острова Форда. Не подвели даже слабо подготовленные авиагруппы "журавлей". Спущенные в страшной спешке всего месяц назад авианосцы Сёкаку и Дзуйкаку, похвастаться хорошей выучкой своих пилотов не могли, хотя большинство из них и проходили стажировку на других авианосцах. Впрочем, в качестве целей им выделили самолёты расположенных в глубине острова аэродромов.

Торпедоносцы сбросили свой смертоносный груз и сейчас старательно набирали высоту, освобождая место для бомбардировщиков. Те выходили на цель и скидывали вниз бронебойные бомбы, сделанные из шестнадцатидюймовых артиллерийских снарядов. Серые капли бомб уходили вниз, постепенно уменьшаясь в размерах, пока не превратились в точки. Белые всплески воды отмечали промахи, маленькие огненные вспышки показывали попадания в корабли американского тихоокеанского флота. Снизу поднимались первые струи дыма — последствия удачных попаданий торпед и бомб.

Больше всего всплесков наблюдалось на месте стоянки двух авианосцев. Туда же прорывались и оставшиеся с грузом торпедоносцы. Морские лётчики намного лучше адмиралов понимали важность этих кораблей. Жаль, конечно, что оказалось их всего два, а не шесть, как предполагала разведка при подготовке к операции. Но даже уничтожение этих двух большая удача.

А зенитный огонь усиливался, появились и первые истребители противника, в которые немедленно вцепились истребители эскорта японских авиагрупп, оттягивая противника в сторону от бомбардировщиков. Клубящееся облако японских и американских машин смещалось вглубь острова, расчищая небо над бухтой.

Вздрогнул от удачного попадания зенитного снаряда один из соседних бомбардировщиков, заваливаясь на крыло, пошёл в сторону ближайшего авианосца. Лётчик твёрдо решил выполнить свой долг перед императором. Постепенно уменьшаясь в размерах, самолёт сближался с кораблём, пока не соединился с ним в единое целое. Полыхнуло пламенем на месте стоянки американского авианосца. Футида хладнокровно отметил у себя в записной книжке номер самолёта. Император позаботится о семьях храбрых пилотов.

Командирский бомбардировщик поднялся выше, обозревая бухту и прилежащие окрестности. Сопротивление противника почти подавлено. Всё ещё крутятся отдельные истребители американцев, но большой роли это не играет. Многочисленные дымы в разных местах острова показывают, что большую часть самолётов противника удалось застать на аэродромах и расстрелять на стоянках или при попытке взлёта.

Футида лёг на пол, оценивая через иллюминатор в полу потери понесённые американскими кораблями. Ориентироваться было трудно, воздух над гаванью был затянут дымом, не позволяющим увидеть непосредственные повреждения. Но по количеству дымов можно было судить, что накрыты оба авианосца, больше половины линкоров, дымили и какие-то корабли в стороне от основных стоянок.

Это был успех, на который в тайне надеялись, но старались лишний раз не вспоминать из боязни спугнуть удачу. Даже, если американцы сумеют нанести большие потери атакующим японским самолётам, положение уже не спасёшь.

Отходили в сторону торпедоносцы, избавившиеся от своих торпед. Собирались в стороне от места боя сбросившие бомбы пикировщики и бомбардировщики. Там же кружили истребители, расстрелявшие боезапас. Первой волне самолётов пора было уходить к своим кораблям, топлива оставалось недостаточно для дальнейшего боя. Футида отдал команду на подготовку отхода, и самолёты, группируясь по боевым подразделениям, пошли на север.

Впрочем, к Пёрл-Харбору подходила вторая волна японских самолётов. Определять цели в сплошном дыму горящей гавани было сложно, но второй волне и не ставилась задачи приоритетной работы по кораблям. Ей, почти наполовину состоящей из бомбардировщиков всё тех же "журавлей", достались цели попроще. Постройки порта, верфи, оставшиеся аэродромы. База подлодок и нефтехранилище. Последние цели внесли в список непосредственно перед выходом к месту старта самолётов с авианосцев. Но только в случае удачного накрытия первой волной основных целей.

Подходящая волна перестроилась и устремилась к своим целям. Встала перед ней сплошная стена чёрных разрывов. Зенитчики американской морской базы торопились остановить нового врага. Натыкались на разрывы пилоты штурмовиков, устремившиеся к нефтехранилищу. Развалились на части два бомбардировщика, которые нарвались на особо удачные выстрелы зенитных пушек. Истребители устремились на позиции зенитчиков, выключая из боя самого опасного врага, но и сами напарывались на очереди зенитных пулемётов и малокалиберных автоматических пушек.

Футида невольно поморщился, этой волне достанется намного больше. Если дело будет так продолжаться и дальше, то в следующие налёты пускать будет нечего. Но рано думать о том, что свершится позднее. Футида достал фотоаппарат и принялся снимать затянутую дымом бухту, следовало подготовить документальное свидетельство успеха своей работы.

— Хэнк, снаряды давай! — Кричали от позиции ближайшей 37-миллиметровой зенитки, добавляя всяческие пожелания нерасторопному Хэнку, самым безобидным из которых был совет утопиться самому, пока ему не помогли товарищи по расчёту. А самым распространённым обещание вставить обойму со снарядами в задницу Хэнку, если тот не притащит её, обойму, в следующую минуту.

Хлопали за стеной пакгауза попавшие в огонь патроны. Стонал раненый лейтенант О'Брайен, не желающий отправляться в госпиталь пока идёт бой, хотя толку от его присутствия было не так уж и много. Скорее он даже мешал, не позволяя Биллу перейти на привычный ему с детства язык, не обременённый всякими лишними словами, которые оказывается абсолютно необходимы. По словам лейтенанта. Хотя и Билл, и большинство его родственников и соседей спокойно обходились без них. Этот лейтенант был одной из казней египетских для Билла, как и сам Билл для лейтенанта О'Брайена. Биллу Хэндриксу пришлось заучивать десятки незнакомых в его прежней жизни слов, обозначающих все эти хитрые детальки, ответственные за работу крупнокалиберного пулемёта, в расчёт которого угораздило попасть Билла. Лейтенант краснел и наливался бешенством каждый раз, когда вместо мудрёного и непонятного названия Билл, по привычке, обзывал очередную часть пулемёта "фиговиной".

И чего злился? "Хигги-вонючка" ни одного мудрёного слова не знал, но всегда был самым лучшим механиком в окрестностях Джексонвилла. Недаром все их соседи всегда ремонтировали свои трактора и прочие машины только у него. Хигги не отказывался от работы и всегда приводил технику в порядок. Даже когда кузен Хью умудрился сорваться на тракторе в Большой овраг. Кузена доктора спасти не смогли, а вот трактор "Вонючка" восстановил. И даже плату взял вполне терпимую, намного меньше, чем стоила бы покупка даже подержанного трактора.

Билл заправил новую ленту в пулемёт, передёрнул затвор, проверил, как движется ствол, переместив его от угла пакгауза, до решётчатой ноги портового крана. Сектор обстрела не так уж и велик, но времени выбрать более удобную позицию не было. Да и позднее возможности переместиться в более подходящее место японские самолёты не дали. С первых минут налёта, когда окончательно стало понятно, что это война, лейтенант собрал перепуганных солдат подчинённого ему взвода и выбрал из испуганной толпы тех, кто сохранял способность реагировать на его команды. В их число попал и Билл Хэндрикс. Потом тащили пулемёт, устанавливали на сваленные у крана ящики, взламывали склад с боеприпасами. "Красавчик" Полонски, любимчик лейтенанта, поначалу не смог очухаться от испуга, и к пулемёту стал Билл. Пусть он и не мог бодрой скороговоркой перечислять все части пулемёта, но давить на гашетку умел, и неплохо умел. Билл мог поклясться, что несколько японских самолётов, пролетавших мимо их позиции, унесли отметины от его пуль.

Билл вдруг осознал, что называет детали пулемёта теми словами, которые из него без особого успеха столько времени выбивал лейтенант. Вспоминалось всё, до самых мельчайших частей. Да и здание портового склада, он впервые назвал пакгаузом, а не сараем, как делал всё время. Поражённый Билл даже отвлёкся от наблюдения за небом, но захлопали зенитные орудия, расположенные с той стороны портовых складов, и он вспомнил про свои обязанности.

Второй налёт был не таким напряженным, как первый. То ли японцы нашли другие цели, то ли опасались прорываться к сооружениям порта через намного более плотный, чем прежде, огонь. Но первый юркий самолёт выскочил к их причалу только минут через десять после открытия огня расчётами зениток. Японец старательно прижимался к крышам портовых построек, надеясь, что на столь малой высоте пушки не рискнут вести по нему огонь. Пушки и не вели, зато открыли огонь пулемёты. Подключился и Билл, открыв огонь непродолжительными очередями. Будь у них зенитная версия "Браунинга" с водяным охлаждением ствола, можно было бы вести огонь и более длинными очередями, а так приходилось учитывать перегрев ствола. И только чётко поймав японца в прицел, Бил ударил непрерывной очередью и сопровождал самолёт пока хватало доворота ствола, видя, как отлетают от истребителя куски обшивки. Японец задымил и пошёл в сторону моря, тщетно пытаясь набрать высоту. Вслед нему ударила одна из расположенных неподалёку 37-миллиметровых зениток и неудачливый японский истребитель разлетелся в воздухе.

— Ну вот, сбили мы, а победу зенитчикам припишут. — Возмутился Полонски, отошедший от первоначального испуга и сейчас исполняющий обязанности второго номера.

— Могли бы и медали получить. — Мечтательно протянул подносчик боеприпасов. — А теперь попробуй, докажи, что это наша работа.

Да, медаль бы неплохо. Когда отец Билла вернулся с медалью из Европы, где ему пришлось повоевать двадцать четыре года назад, то смог получить в банке кредит с маленькими процентами. И ферму отстроил, и земли прикупил, и даже на трактор хватило. Пусть потом, после смерти отца с матерью, всё это дяде Фрэнку досталось. Вместе с долгами, которые дядя и выплатил. А Билл остался в дядиной семье на правах нелюбимого родственника. Мог бы быть хозяином, а оказался при отцовской ферме в работниках. И работа ему нравилась, но всё ж не по себе. Он и в армию с радостью ушёл, в твердой убеждённости, что обратно в Джексонвилл не заявится.

— Медали бы неплохо. — Согласился Билл.

— Зачем тебе медаль, деревенщина? — Отреагировал на его слова Полонски, с которым у Билла была стойкая неприязнь, доходящая порой до ругани.

А пару раз пришлось помахать кулаками. Правда, в первый раз "Красавчику" пришлось убедиться, что в одиночку ему с "деревенщиной" не справиться. А на второй раз он узнал, что и двоих для этого недостаточно.

Биллу с самого детства приходилось участвовать в драках. Вначале, с покойным кузеном, который был старше Билла на три года и немного крупнее. Потом вражда прекратилась, превратившись, если не в дружбу, то в товарищество и взаимовыручку. Затем пришлось самоутверждаться в Джексонвилле, где местные парни пытались вразумить "тупых фермеров". Ну, а потом дошло и до жестоких боёв с индейцами из резервации. Здесь уж всё было по-настоящему — от поломанных костей и выбитых зубов, до поножовщины, когда никто из противников не хотел признавать себя побеждённым. Косой шрам на груди остался у Билла после столкновения с метисом Джеком, носящим второе имя "Сидящий бык" в честь одного из индейских вождей прошлого, который по утверждению метиса был его предком.

Так что никаких шансов у "Красавчика" не было. И ушёл он с места драки своими ногами только потому, что Билл не желал угодить на гауптвахту. Пришлось Полонски научиться язык придерживать. И только в присутствии лейтенанта он мог позволить съязвить что-либо по поводу "тупого фермера".

— Зачем тебе медаль, деревенщина? — Наседал "Красавчик". — Любимой корове на шею повесишь?

— Полонски! — Вмешался вдруг лейтенант.

— Да, сэр! — Отреагировал тот, как привык это делать за более чем год службы во взводе. Даже от пулемёта отвернулся.

Остальные солдаты расчёта недобро покосились на него. Отличиться перед начальством "Красавчик" всегда умел, но время и место выбрал неподходящее.

— Заткнись, дурак! — Одёрнул его лейтенант. — И запомни, что эта деревенщина тебе, возможно, сейчас жизнь спасла. А в следующий раз он этого делать не станет! — Лейтенант прервался на несколько секунд, а потом добавил. — И правильно сделает!

Солдаты удивлённо смотрели на своего командира, впервые высказавшего замечание в столь резкой форме. А лейтенант поморщился от боли, поправил раненую руку и завершил разговор фразой, предназначенной для всех солдат своего подразделения.

— Началась война. Учитесь терпеть друг друга, если хотите остаться живыми.

Бомбардировщик коснулся колёсами палубы, пробежал по ней несколько десятков метров и зацепил трос аэрофишинёра. Качнуло вперёд от резкого торможения, самолёт клюнул носом и остановился. Капитан первого ранга Футида облегчённо вздохнул. Горючего оставалось не более чем на пару кругов, если бы ему не дали разрешение на посадку, то оставалось только одно — набрать высоту и подать команду покинуть самолёт. Или же садиться на другой корабль. Но что произошло на "Акаги"? Почему его так долго держали в воздухе? Отсоединив ремни и откинув фонарь, Футида покинул бомбардировщик.

— Что у вас произошло? — Сердито приветствовал он оказавшегося на пути матроса.

Тот только растерянно кивнул головой в сторону командного "острова" корабля. Футида с трудом удержался от того, чтобы рявкнуть на забывшего про субординацию моряка, глянул в указанном направлении и заспешил туда. Такое скопление офицеров могло обозначать только что-то очень серьёзное.

Растерянная и хмурая толпа стояла вокруг лежащего на палубе человека в адмиральском мундире. Что-то в теле было неправильно. Футида поднял взгляд выше и понял — у адмирала не было головы! Потом заметил кровавую лужу под белоснежным мундиром. Окинул взглядом стоящих вокруг офицеров, нашёл капитана второго ранга Гэнду.

— Да что здесь произошло?

— У одного из бомбардировщиков при посадке сломалась стойка шасси. Была повреждена осколками зенитных снарядов. — Гэнда придвинулся к нему и стал прояснять ситуацию. — Его ударило крылом об палубу. Крыло разлетелось на осколки. Один из осколков попал в адмирала Нагумо и оторвал ему голову.

— А что он делал на палубе? — Футида почувствовал, как внутри разливается с трудом сдерживаемое бешенство.

— Встречал героев! — Торжественно произнёс Гэнда, хотя в глубине его глаз читалось, что думает он по поводу такого поведения командующего флотом абсолютно другое.

Футида стянул с головы лётный шлем и едва не швырнул его на палубу, но сдержался, понимая, что столь явное проявление чувств ему не к лицу. "Старый дурак" решил насладиться триумфом и потерял голову. Смерть, несомненно, достойная! Но что теперь будет с операцией? У Футиды были сомнения, что и вице-адмирал Нагумо решится на продолжение налётов, но после этого события у него появилось твёрдое убеждение — всё закончилось. После смерти командующего "Ударным отрядом" начальник штаба контр-адмирал Кусака непременно свернёт операцию.

Футида развернулся и пошёл к своему самолёту. Нужно было забрать фотоаппарат и отдать команду о проявлении плёнки и печати фотографий.

Густой чёрный дым полностью затянул небо над гаванью, клубился и тянулся вверх в районе расположения наиболее пострадавших кораблей и полыхающего нефтехранилища. Героические усилия пожарных расчётов и выделенных воинских частей позволили только локализовать пожар в разбомблённых танках, не позволяя ему приблизится к неповреждённым емкостям с мазутом для корабельных топок и дальних цистерн с самым опасным содержимым — миллионами галлонов авиационного бензина.

Адмирал Киммель оторвался от зрелища горящей нефти. Самое трудное позади. Если японцы не совершат ещё один налёт, то почти половину горючего удастся спасти. По срокам время ещё одного налёта уже вышло, больше семи часов прошло. Японские адмиралы должны прекрасно понимать, что наносить третий удар нужно было сразу, а не ждать половину дня.

Есть два вывода из отсутствия над Пёрл-Харбором японской авиации. Или дальнейшие налёты и не планировались, или отправлять в третий налёт нечего. Вторая волна японских бомбардировщиков ушла изрядно ощипанной. Его подчинённые сообщили о шестидесяти сбитых самолётах. Если отбросить неизбежную долю преувеличений и двойных подсчётов, получается около двадцати пяти-тридцати машин. Армейцы над своими объектами также должны были что-то сшибить. Плюс часть японских самолётов смогла уйти обратно повреждёнными и к повторному налёту непригодными.

Адмирал вздохнул. Всё равно, даже при самом оптимистичном, для него, подсчёте сформировать ещё одну волну японские адмиралы смогли бы. А налёта нет! Адмирал нехотя выдвинул ещё одно объяснение. Японский командующий просто убеждён, что базе нанесён такой ущерб, что повторных налётов не требуется.

Нужно признать, что он прав. Ущёрб просто несопоставим. Даже допуская, что все заявленные зенитчиками и лётчиками цифры соответствуют истине, японцы потеряли около четверти участвующих в налёте машин. А от его авиации практически ничего не осталось. У генерала Шорта положение не лучше. Его самолёты даже подняться в воздух не успели — на аэродромах были расстреляны. У флота дела обстоят не так плохо, но только по чистой случайности. Адмирал сам назначил на сегодняшнее утро, несмотря на выходной, проверку боеготовности истребительной авиации. И только поэтому часть истребителей сумела подняться в воздух. И даже проредить первую волну японской авиации. Вот только кораблям помочь не успели, ибо тревога была поднята, когда на палубах линкоров стали рваться бомбы, а торпедоносцы сбросили свой смертоносный груз и уже покидали небо над гаванью. Самое страшное началось позже, когда поднятые самолёты сожгли горючее и пошли на посадку, как раз к моменту подлёта второй волны японских истребителей. Удалось сесть почти всем истребителям, но уже на взлётных полосах большая часть их машин была превращена в груды покорёженного металла. Погибло и много пилотов, а тем, которые остались живы, не на чем было взлетать.

Про корабли и вспоминать не хочется. Японцы накрыли оба авианосца, находящихся в этот момент в бухте. И если на "Лексингтоне" большинство повреждений возможно устранить, то "Энтерпрайз", скорее всего, придётся списать в металлолом. Чёртов японский бомбардировщик протаранил лётную палубу и детонировал всем своим бомбовым запасом в одной из лифтовых шахт, вызвав на ангарных палубах жуткий пожар, остановить распространение которого не удалось до сих пор. Экипаж ещё ведёт борьбу с огнём в отдельных отсеках, но всем понятно, что это бесполезно. Адмирал признаёт, что корабль обречён и только упрямство не позволяет ему отдать приказ об окончательной эвакуации ещё оставшихся в живых матросов.

"Леди Лекс" хоть и была затоплена, получив ниже ватерлинии пять попаданий торпедами, но села на грунт на ровном киле, и, в целом, пострадала меньше. Ни одна крупная бомба непосредственно в корабль не попала, а несколько мелких разнесли полётную палубу, повредили командный "остров", вызвали не особо сильные пожары на верхних, полётной и галерейной, палубах, но ни горючее, ни боезапас не пострадали. Со временем корабль восстановят, но в ближайшие месяцы у Тихоокеанского флота американских ВМС будет только один авианосец. Столь удачно отправленная на патрулирование "Саратога" осталась целой, и сейчас единственной реальной силой его флота. Авианосной эскадре уже отправлен приказ искать противника, но вряд ли самолётам "Леди Сары" удастся это сделать. Эскадра патрулирует океан южнее Гавайев, а все данные однозначно говорят о том, что японцы пришли с севера. И если командующий японской эскадрой отдал команду на отход, то они уже должны отойти к западу, или северу, на достаточное расстояние, чтобы избежать мести уцелевшей части авиации Тихоокеанского флота.

Не лучше дела и с остальными кораблями. Из семи линкоров, находившихся в гавани, четыре отправлено на дно. Все четыре торпедировали и они затонули прямо на месте своих стоянок. Три на ровном киле и только "Оклахома" перевернулась, получив за короткое время сразу четыре торпеды в левый борт. Оставшиеся три получили сильные повреждения, но не смертельные. Японцам удалось отправить на дно и несколько кораблей помельче рангом. Один крейсер, два эсминца, старый линкор "Юта" переоборудованный в мишень. Повредили три крейсера, два миноносца, пять подводных лодок, базу гидросамолётов.

Потери самолётов на аэродромах и в воздушных боях ещё не подсчитаны, но уже понятно, что они просто страшные.

Нужно признать, что от его флота осталась меньше половины.

Адмирал Киммель усмехнулся. "Его флот"! До первой реакции из Вашингтона на сегодняшние события. В военном министерстве не преминут выставить виноватым именно его — адмирала Киммеля. Ну, естественно, достанется и генералу Шорту, как командующему воинскими частями армии, расположенными на Гавайях.

Пора было принимать решение о том, что же именно докладывать в Вашингтон о потерях. Сказать ли всю правду? Или умолчать о части потерь, последствия которых можно ликвидировать достаточно быстро?

Адмирал повернулся и направился к входу в штабное здание.

Корабли "Кидо бутай" спешили на запад. Свежеющий ветер всё сильнее раскачивал авианосцы и корабли сопровождения, поднимая их на гребни всё увеличивающихся волн. Последние патрульные самолёты сели на палубы авианосцев полчаса назад, потеряв один истребитель, не сумевший вовремя среагировать на изменение наклона палубы. Самолёт вмяло в торец посадочной палубы, он мгновенно вспыхнул и огненным шаром упал в океан. Данное происшествие окончательно убедило всех в необходимости отмены патрулирования. Самолёты с оставшихся неповреждёнными американских авианосцев не смогут взлететь так же, как не смогут сделать это их японские соперники. Из зоны патрулирования базировавшейся на Гавайях авиации соединение почти вышло. Не было смысла рисковать жизнями лётчиков и машинами, да жечь драгоценный бензин. Капитан второго ранга Гэнда покинул рубку и отправился в каюту Футиды, где должны были собраться лидеры участвующих в налёте авиагрупп.

Футида был пьян. Он поднимал очередную порцию сакэ, когда в каюту вошёл Гэнда. Проводив мутным взглядом своего друга, Футида поднялся и, пошатываясь в такт качке, произнёс очередной тост за погибших пилотов.

Гэнда сел за стол и спросил у капитана третьего ранга Мурата, сидевшего ближе всего к нему.

— Переживает?

Мурата только кивнул в ответ на это, приподнял свою чашку и отхлебнул из неё один глоток. Он был практически трезв, как и остальные офицеры, находящиеся за столом.

— Надеюсь он понял, что штаб прав. — Гэнда сказал это как можно тише, обращаясь прежде всего к торпедоносцу Мурата и Итайе, лидеру истребителей.

— Да, Минору, я понял. — Неожиданно трезвым голосом ответил на его вопрос сам Футида. — Мы могли сравнять с землёй то, что ещё оставалось в гавани Пёрл-Харбора. Могли пустить на дно оставшиеся в порту корабли. Могли найти и утопить авианосцы, которых не оказалось на месте в момент атаки. Могли добить сохранившиеся у американцев самолёты. Но могли оставить там большую часть пилотов. — Футида посмотрел в глаза Гэнде. — А такую жертву я принести не могу!

Футида налил себе ещё одну чашку сакэ, выпил её и повалился на стол. Итайя и Эгуса аккуратно приподняли его под руки и отнесли на кровать.

— Может, стоило совершить ещё один налёт? — Мурата повернулся к Гэнде, бывшему непосредственным начальником авианосных групп.

— Слишком велик был риск. — Гэнда провёл взглядом по лицам своих товарищей. — Мы потеряли восемьдесят три самолёта, тридцать семь в первой волне и сорок шесть во второй. Тридцать два пикировщика, одиннадцать торпедоносцев, семь бомбардировщиков и тридцать три истребителя. Сто семнадцать оказались повреждёнными, причём девять были избиты настолько, что пришлось выбросить их за борт. А повреждения одного стоили жизни командующего флотом. — Гэнда протёр рукой красные от долгого напряжения глаза и продолжил. — Налёты стоили нам жизней ста сорока лётчиков. Ещё около пятидесяти имеют достаточно серьёзные ранения, а несколько не доживёт до утра.

Тягостное молчание воцарилось за столом. Гэнда поднял свою чашку, выпил её до дна и завершил неприятный разговор.

— Мы могли остаться без пилотов. Вряд ли повреждение ещё нескольких кораблей стоило такой большой цены. Война только начинается. И это не последний бой наших авианосцев.

Капитан второго ранга Гэнда встал из-за стола, вслед нему поднялись остальные офицеры и потянулись к выходу из каюты.

11 сентября 1941 года остров Узедом

— Вернер, а ты вправду барон? — Эльза так забавно сморщила носик, что мужчина улыбнулся.

— Абсолютная правда! — Мужчина прикоснулся к носику губами и нежно дунул своей подруге в лицо. — Могу дать клятву.

— Даже на библии? — Продолжала расспросы девушка.

Вернер чуть не рассмеялся. Это наивное дитя патриархальной баварской глубинки ещё верит в клятвы и почитает библию, как сосредоточие мудрости всех прошедших веков. Ну что же, он с радостью поклянётся, тем более, что это абсолютная правда.

— Где у тебя библия?

Эльза указала на столик, на котором действительно обнаружилась библия. Вернер даже удивился. А девочка, оказывается, набожна. Не пошёл бы вечер насмарку? Хотя, пока он её сюда вёз, она не отказывала в милых шалостях, вроде поглаживания по коленке и выше, вплоть до того места, где нога переходит в очаровательный зад. А перед дверью позволила прижать себя и дать волю рукам, проверяющим — что же там под платьем?

Вернер подошёл к столику, положил руку на библию и, стараясь сохранять абсолютное серьёзное лицо, произнёс:

— Я, Вернер фон Браун, клянусь, что являюсь потомком древнего баронского рода и ношу этот титул по праву.

Вернер скосил глаза в сторону, высматривая, не смеются ли над ним. Но Эльза была абсолютно серьёзна.

— У тебя и замок есть? — Удивляло вопросами это наивное дитя.

— Пока нет! — Фон Браун сел на единственное кресло, оказавшееся в комнате девушки. — Но он непременно будет. Как только я завершу свою работу, у меня будет такой замок, который я пожелаю.

— Твоя работа так важна? — Эльза продолжала расспросы, хотя на её лице читалось, что мужские дела интересуют её постольку, поскольку они смогут обеспечить её запросы и капризы. Как и положено нормальной девушке из провинциальной глуши маленьких городков, где время течёт так неторопливо, что даже кукушки в часах зевают от скуки.

Эльза вдруг взмахнула руками и помчалась на кухню, готовить кофе, которым она и обещала напоить своего гостя в благодарность за то, что господин фон Браун доставил к тётушкину дому бедную приезжую девушку, плохо знающую расположение улочек посёлка Пенемюнде.

Вернер подумал, что неплохо бы улучшить кофе коньяком. Приподнялся и вышел на улицу, где он оставил машину перед живописным палисадником. В палисаднике буйно росли розы, распространяя аромат прошедшего лета. Тетушка Эльзы, которая по утверждению девушки уехала на материк по каким-то делам, была большой любительницей роз, хотя в темноте палисадника угадывались и какие-тодругие цветы. Вернер был не великим знатоком всей этой декоративной растительности.

Коньяк мирно дожидался своего часа в перчаточном ящике "Майбаха". Пусть и обещан он был инженерам, удачно просчитавшим изменения в компоновке ракеты. Но они могут подождать до экспериментального пуска переделанной А-4.

Вернер вернулся в дом, где обнаружил сервированный на двоих столик. Кроме кофейных чашек и положенных к ним других приборов, на столе стояли две коньячные рюмки. Вернер довольно улыбнулся. Вскоре показалась Эльза, неся на подносе сахарницу, две розеточки с каким-то вареньем и крохотные бутерброды с маргарином. Торжественно водрузила всё это на стол, гордясь тем, что смогла приготовить гостю угощение.

Кофе, конечно, был эрзацем. Мало напоминал настоящее масло и маргарин на бутербродах. Да и свекольный мармелад, добавленный Эльзой позднее, мало походил на то, что приходилось Вернеру есть на завтрак. Но он отхлёбывал мерзкую жидкость, жевал невкусные бутерброды и расхваливал угощение. Ибо главным угощением стола была хозяйка, которая это прекрасно понимала, так как смущённо опускала глаза каждый раз, когда её гость принимался разглядывать высокую грудь.

Вернер подумал, что в следующий раз нужно прихватить что-нибудь из настоящей еды. Если, конечно, следующий раз будет. Хотя бросаемые на него взгляды ясно говорили — следующая встреча непременно состоится.

А Вернер старательно расхваливал хозяйку, приглашал девушку посетить его скромную обитель в офицерском общежитии, где он сможет отблагодарить её за тёплый приём. Эльза застенчиво кивала, теребила в руках крахмальную салфетку, удивлённо распахивала красивые синие глаза каждый раз, когда Вернер удивлял её очередным откровением.

Господин барон, действительно, играет на скрипке и фортепьяно? Ах, жаль в доме нет никаких музыкальных инструментов. Хотя, у дядюшки когда-то была шарманка. Вот только где она сейчас? Господин барон, наверное, шутит, утверждая, что он ещё и лётчик? Неужели один человек может так много уметь? А сможет ли господин барон покатать её на самолёте? Ах, господин барон так добр!

Вернер чувствовал, что девушка нравится ему всё больше и больше. Такая милая непосредственность так редко встречается в это суматошное время. А знакомые ему женщины, по большей части, просто стервы. А уж такая красота вообще редкость.

Девушка, несомненно, была красавицей. По крайней мере умела ей казаться. И эти такие редкие синие глаза. Именно синие, а не голубые, как он решил поначалу. И трогательная улыбка одними уголками губ. И такие красноречивые руки, умеющие всё сказать до того, как откроется рот.

Вернер чувствовал, что плывёт. И что обязательно и непременно появится в этом доме ещё раз, даже если сегодня всё закончится этим целомудренным чаепитием.

Проснулась на стене кукушка и просигналила девять раз, сообщая о наступлении ночи. Вернер с удивлением посмотрел на свои часы. Как быстро пролетели целых два часа?

— Вернер, ты уходишь? — Заволновалась Эльза.

— Разве я могу покинуть такую очаровательную девушку, не получив главной благодарности. — Вернер изобразил аристократический поклон, встал из-за стола и шагнул к Эльзе. Та приподнялась со своего места, протянула руку и осторожно взяла мужскую ладонь своими пальцами. Вернер притянул девушку к себе, обхватил её талию левой рукой, правую приподнял вверх и бережно сдвинул в сторону белокурые волосы. Первый осторожный поцелуй подсказал ему, что уйдёт он из этого дома утром.

Идиллию прервал настойчивый стук в дверь. Эльза растерянно посмотрела на Вернера, отстранилась от него и, поправляя на ходу причёску, поспешила в коридор.

"Кого там принесло в столь неудобное время?" — Подумал Вернер. Следующую встречу нужно устроить у него в апартаментах, где никому не придёт голову тревожить технического директора проекта в тот момент, когда он столь серьёзно занят. Фон Браун налил себе рюмку коньяка, отпил глоток и пошёл к выходу. Следовало, как можно быстрее, выпроводить непрошенных посетителей.

В коридоре его встретила растерянная Эльза.

— Вернер, там какие-то военные. Они говорят, что им срочно нужен унтерштурмфюрер Браун. Велели передать, что это приказание какого-то Дорнбергера.

Что же там произошло? Фон Браун шагнул к двери, растерянно думая о том, что за ним организовали слежку, раз удалось так быстро его обнаружить. Оставил девушку позади себя и вдруг почувствовал, что его обхватывает неожиданно крепкая рука, прижимая к лицу салфетку, которую Эльза весь вечер вертела в ладонях. Сознание неожиданно поплыло и он отключился.

— Получилось? — Вошедший довольно пожилой военный с погонами гауптманна оценил раскинувшегося в узком коридорчике фон Брауна, слегка повернулся назад и сказал. — Давай помоги!

Из-за его спины вперёд проскользнул молодой человек в форме фельдфебеля, подхватил тело безвольно лежащего технического директора ракетного проекта за ноги, и, дождавшись команды, потащил его в комнату.

— Тяжёлый, зараза! — Заметил фельдфебель, обращаясь к своему товарищу.

— А ты чего хотел? — Отозвался тот. — Сам, ведь, слышал сколько у него талантов. Он и конструктор, и музыкант, и лётчик. И, вообще, замечательный мужчина.

— Хватит болтать! — Оборвала его Эльза, недовольная замечанием, высказанным в её сторону. — Переодевайте его, а я пока шприц приготовлю.

Ворча что-то себе под нос, гауптманн принялся снимать с фон Брауна ботинки и штаны, оставив верхнюю часть тела своему напарнику. Раздев его, они вытащили из объёмистой сумки военную форму, натянули её на всё ещё безвольное тело, надели сапоги, застегнули ремни портупеи и приготовили фуражку. Вскоре появилась Эльза, закатала рукав кителя и быстрым профессиональным движением вколола фон Брауну укол.

— И скоро он проснётся? — Спросил старший военный.

— Минут через пять. — Ответила Эльза.

— А подействует? — Высказал сомнение молодой.

— Инструкция утверждает, что препарат действует в девяти случаях из десяти. — Эльза убрала шприц в небольшую коробку и упаковала её в свою сумочку, та же инструкция требовала не оставлять никаких следов данного препарата, которые могли подсказать механизм его действия противнику.

— А, если не подействует? — Продолжал сомневаться фельдфебель.

— Тогда предложим пойти с нами по-хорошему. — Пресёк его сомнения гауптманн. — А не согласится — ему же хуже. У меня команда уничтожить его, если возможности вывезти не будет.

Молодой удовлетворился такими пояснениями, огляделся по сторонам, обнаружил на столе фляжку с коньяком и с довольным видом сгрёб её рукой. Быстро отвинтил пробку и несколькими резкими движениями полил форму, которую они натянули на фон Брауна. Покачал фляжку в руке, оценивая уровень содержимого, сделал глоток и протянул остаток Эльзе. Та, благодарно кивнув, повторила его действия и передала фляжку пожилому. Вскоре коньяк закончился и опустевшая посудина вернулась на стол. Эльза добавила туда же пустую бутылку из под шнапса, создавая видимость солидной попойки.

А фон Браун стал подавать признаки жизни, показывая, что действие хлороформа завершилось. Насторожился гауптманн, вытащил из кобуры "Люггер", перехватил его таким образом, чтобы удобнее было наносить удар рукояткой. Фельдфебель похлопал пленника по щекам, приводя того в чувство. Пленённый конструктор приоткрыл глаза и попытался сесть, его качнуло к креслу, вблизи которого он лежал, он попытался скомпенсировать это движение и его мотнуло в противоположную сторону. Наконец, он смог выпрямиться и повторил те же действия с головой, мутными глазами оценивая происходящее в комнате.

— Точно пьяный! — Восхитился фельдфебель. — А он болтать не начнёт?

— Не должен. — Успокоила его Эльза. — Говорить под этим препаратом не могут, только пьяное мычание издавать.

— Я тоже могу только мычать. — Развеселился молодой. — После двух бутылок.

— Ты ещё песни петь пытаешься. — Поправил его гауптманн, глянул на часы и добавил. — Хватит болтовни, время подошло. Потащили его к машине. Эльза, проверь чёрный выход.

Девушка быстро вышла на кухню, вскоре выглянула оттуда и кивнула головой. Гауптманн с фельдфебелем приподняли конструктора под руки и повели его через чёрный ход в сторону сада.

Эльза деловито протёрла чашки на столе, фляжку и рюмки, поверхность стола, подлокотники кресла и все другие поверхности, на которых могли остаться чёткие отпечатки пальцев, погасила свет и вышла через главный ход на улицу. Там она уселась на водительское кресло "Майбаха" фон Брауна, завела машину и на небольшой скорости повела её к выезду с улицы. Пропетляв по улочкам посёлка, в котором она оказывается неплохо ориентировалась, Эльза вывела машину на едва обозначенную дорогу и направила её в сторону моря, стараясь придерживаться самых плохих дорог, дающих надежду на невозможность встречи с другими автомобилями.

Скучающему патрулю время патрулирования кажется вечностью. Да и что тут охранять? Ладно, в северной части острова, рядом с полигоном. Но что делать на этом берегу. Солдаты стали кружком, прикрываясь от холодного ветра, прикурили.

— Крюгер, а, может, махнём напрямую. — Спрашивающий показал рукой на основание небольшого мыса, узким клином далеко вдающегося в море. — Кто здесь увидит?

— В самом деле, Крюгер. — Поддержал его второй. — Полтора километра сэкономим.

— Отставить разговоры. — Прервал развитие нежелательной темы старший патруля. — Если узнают, то сразу на фронт отправят. Вы хотите под русскими танками побывать? — Крюгер пытался найти глаза своих подчинённых, но те отвернулись в сторону моря. — Вот и я не хочу!

Крюгер отбросил окурок в плещущуюся неподалёку воду, поправил на плече винтовку и добавил.

— А по поводу того, что никто не увидит. Все местные рыбаки обязаны докладывать обо всём подозрительном. И о том, как мы службу несём тоже. — И, уже начиная движение, бросил за спину. — К тому же, у вас языки за зубами не держатся — обязательно проговоритесь в казарме.

Пристыжённые солдаты повторили движение старшего патруля, избавляясь от докуренных сигарет, и направились вдоль берега моря, высматривая подозрительные объекты на берегу и на водной глади, насколько позволяла темнота сентябрьской ночи.

Они уже удалялись за ближайший изгиб берега, когда из расположённых метрах в тридцати от берега кустов выглянул фельдфебель. Окинул взглядом прилегающее пространство, и скрылся обратно.

— До следующего патруля около двух часов. — Доложил он гауптманну. — Пора давать сигнал, а то не успеем.

— Дай ты патрулю хоть до оконечности мыса дойти. — Охладил его пыл гауптманн. — Если лодка сразу всплывёт, то они смогут её увидеть. Да и Эльзы ещё нет.

— Чего она там копается? — Пробурчал фельдфебель.

— Экий ты быстрый. — Покачал головой старший. — Мы с тобой почти до самого места доехали. А ей пешком топать. Или ты предлагаешь ей на машине технического директора полигона по охраняемому берегу разъезжать?

Фельдфебель промолчал, признавая правоту своего командира.

— Ты машину заминировал? — Решил проверить выполнение своего поручения гауптманн.

— Заминировал. — Отозвался фельдфебель. — И двери, и багажник. И на всех окрестных тропинках подарочки оставил.

— Не многовато ли? — Засомневался гауптманн.

— А чего взрывчатку жалеть? — Удивился такой постановке вопроса фельдфебель. — Не с собой же её тащить?

— А Эльзу ты предупредил?

— Конечно, дал команду двигаться только вдоль прибрежных кустов. — Ответил молодой.

— Сходи, встреть её. — Дал команду гауптманн.

Фельдфебель немедленно отправился в сторону противоположную направлению движения патруля, радуясь возможности размять ноги. Гауптманн проводил его недовольным взглядом. Слишком деятелен и импульсивен. Для агентурной работы не пригоден, только для диверсий. Впрочем, именно в этом качестве его сюда и перебросили. Гауптманн проверил работу фонаря, глянул на часы и передвинулся к кромке кустов. Время вышло. Внимательно оценив положение на берегу, он включил фонарь и, приоткрывая крышку, стал подавать сигналы в сторону моря. Дал три длинных и две коротких вспышки, подождал полминуты и повторил сигнал, поменяв последовательность коротких и длинных сигналов. Следующий промежуток времени между вспышками составлял уже две минуты. Гауптманн повторил последовательность и отложил фонарь в сторону. Вдоль кустарника кто-то двигался, приглядевшись, он обнаружил своего молодого напарника и сопровождавшую его Эльзу. Вскоре они оказались рядом с ним. Гауптманн отправил их на место стоянки, не стоило маячить всей группой в одном месте, да и пленного конструктора следовало проверить. Он уже начал подавать признаки жизни, а ещё одной дозы препарата с ними не было. Как и необходимости в его применении. Если не получится переправить его с острова, фон Браун навсегда останется в этих кустах.

Повторная серия сигналов завершилась успехом, со стороны моря замигал фонарь, повторяя код, переданный с берега. Обменявшись ещё группой вспышек, уже другой длины и последовательности, гауптманн окончательно убедился, что это те, кого они ожидали. Оставалось только периодически мигать лампой с берега, давая направление, и ждать. Вскоре из темени ночи показалось более тёмное пятно лодки. Спустя несколько минут она ткнулась в берег, из неё выскочили два человека, залегли по обеим сторонам, настороженно поводя стволами автоматов.

Тем временем фельдфебель вытолкал из кустов пленённого конструктора, подгоняя его стволом пистолета, заставил добрести до лодки, свалил через борт вниз и принялся старательно пеленать своего пленника прихваченной верёвкой. Вслед за ними в лодке оказалась Эльза. Добежал гауптманн. Моряки столкнули лодку в воду и налегли на вёсла, торопясь отойти дальше от опасного берега. Распластавшиеся на дне пассажиры с сомнением посматривали на резиновые борта своего плавсредства.

— Неужели ничего понадёжнее не нашлось? — Проворчал фельдфебель, окончательно перейдя на русский язык, который был под строжайшим запретом во время нахождения на берегу.

— Не ссы, не утонем. — Отреагировал на его ворчание один из гребцов. — До пяти баллов волнение выдерживает, а сейчас и трёх нет. Если только ты ходить по ней не вздумаешь!

Желания ходить по утлому суденышку не было, и все затихли, вслушиваясь в плеск вёсел. Они отошли от берега на изрядное расстояние, когда в стороне их недавней стоянки раздался взрыв, затем ещё один, спустя некоторое время ещё два.

— Ты гляди, сработало! — Довольный результатами своей работы фельдфебель даже приподнялся над бортом, пытаясь разглядеть, что же именно произошло на берегу.

А матросы сильнее налегли на вёсла, вполголоса поминая матами немцев, которым не сидится в казармах. А на берегу началась стрельба, беспорядочные хлопки винтовок обозначали точное место, где немецкие солдаты наткнулись на мины.

— Кранты нашему Опелю. — Вздохнул фельдфебель. — А какая хорошая машинка была.

— Да успокойся ты, баламут. — Одёрнула его Эльза. — Всё равно, дольше чем до утра, на нём не проездил бы. Скорее всего, по нему нас и нашли.

— Скорее всего, твоего барона хватились. — Возразил ей гауптманн. — Вот и организовали облаву.

А на берегу взлетели в воздух сигнальные ракеты, сообщая участвующим в облаве солдатам, что нужное место найдено. Всё ещё постреливали в кустарнике. Тревожно переглядывались Эльза и гауптманн, сосредоточенно гребли матросы и только фельдфебель расплывался дурацкой улыбкой, демонстрируя свой несерьёзный характер.

Вскоре в воздух поднялись осветительные ракеты, выхватывая из темноты низкий силуэт лодки. Загремели выстрелы, направленные на этот раз по ним, но лодка уже была далеко, да и меткость ночной стрельбы оставляла желать лучшего. Но, если солдаты на берегу притащат пулемёт, то лодке и её пассажирам может не поздоровится.

Первая пристрелочная очередь всплеснула воду далеко позади, когда перед носом их ненадёжного судёнышка показался железный борт подводной лодки. Мгновенно руки дежурных матросов ухватили лодку, затащили её на палубу подводной лодки. Те же руки выхватили пассажиров и потащили их в сторону рубки, оставляя возможность лишь переставлять ноги. Вскоре люди были спущены вглубь подводного корабля, проведены по узким коридорам и оставлены в единственном месте, где они никому не помешают — крохотной каюте капитана подводной лодки.

А лодка уже опускалась в глубину, торопясь исчезнуть с этого места до того, как в данную точку побережья пожалуют корабли Кригсмарине.

— А, ведь, это в том месте, где вы предлагали путь сократить! — Поражённый Крюгер даже забыл прикурить сигарету и так и держал спичку, пока она не догорела до самых пальцев. Чертыхаясь, он отбросил её в сторону и убрал сигареты в карман шинели.

Последовали его примеру и солдаты подчинённого ему патруля. Набожный Липке, происходящий из семьи протестантского пастора, мелко крестился и тихо шептал какую-то молитву. Обычно злословящий по этому поводу, Штюрмер сейчас промолчал. Все прислушивались к гремящим взрывам и начавшейся перестрелке, осознавая, что война добралась и до их тихого уголка, где они надеялись отсидеться от непосредственного участия в ней.

— Не миновать нам теперь фронта. — Прервал молчание Штюрмер.

— Да мы в чём виноваты? — Возмутился Липке.

— Кто-то виноватым должен быть. — Пояснил ему Штюрмер. — Мы самые подходящие кандидаты. А в штабе найдут в чём нас обвинить.

— Может, присоединимся к облаве? — Предложил Липке, панически боявшийся фронта. — Сделаем вид, что обнаружили диверсантов первыми.

— И получим гарантированную пулю. — Отрезвил его Крюгер. — Ты думаешь, что там будут разбираться, кто именно к ним пожаловал. Вначале пристрелят, а потом будут проверять — того ли пристрелили.

Подчинённые Крюгера промолчали, признавая его право давать команды в столь сложной обстановке. Пусть не получил он даже звания ефрейтора, оставаясь всего лишь обершутце, но был единственным человеком из их роты, побывавшим на настоящей войне во время французской кампании. Остальные, даже офицеры, не имели никакого боевого опыта, не считать же таким опыт периодически проводящихся учений.

— Занимаем оборону и ждём, когда рассветёт, или когда смена пожалует. — Дал команду Крюгер и отправился устраивать себе позицию у подножия ближайшей сосны.

Липке и Штюрмер обустроились немного в стороне, образовав круговую оборону. Крюгер одобрительно хмыкнул, всё-таки польза от учений есть, с помощью зажжённой спички рассмотрел время на своих часах, и приготовился ждать.

А на месте диверсии продолжали стрелять, подтверждая правильность отданной Крюгером команды. Взлетали сигнальные и осветительные ракеты, заработал в сторону моря по какому-то объекту пулемёт. Цепочка трассирующих пуль уходила в темноту ночи, не давая возможности понять — поражена цель или нет? Пулемётчики стреляли долго, потратили не менее двух лент, но наконец-таки умолкли и они.

К стрельбе, крикам, тарахтению двигателей мотоциклов и автомобилей постепенно добавился низкий гул, который всё больше нарастал, заставляя поднимать голову и всматриваться в ночное небо. Уже не оставалось сомнений, что гул этот принадлежит самолётам, а, вспыхнувшие в стороне ближайшей позиции зенитных пушек, лучи прожекторов однозначно это подтверждали.

Захлопали зенитки, пытаясь достать невидимого врага, заполошно заметались по небу прожектора, выискивая бомбардировщики противника.

Те не долго ждали с ответом, и вот в воздухе повисли первые "люстры", которые постепенно опускались, освещая всё большую территорию. Раздались первые взрывы, сброшенные с самолётов бомбы достигли поверхности. Прошло несколько секунд после первых взрывов и появилось громадное огненное зарево на месте полигона, с которого солдатам неоднократно приходилось наблюдать старты ракет, уходящих в сторону открытого моря. Крюгер озадаченно почесал в затылке, ему несколько раз приходилось охранять данный объект, до того как он был переведён на патрулирование побережья, и он был твёрдо уверен, что взрываться с таким количеством пламени там просто нечему. Точно такие же вспышки возникли на месте их военного городка, на аэродроме и в стороне других военных объектов, где что-то взрывоопасное могло быть. Но когда громадные облака пламени пошли вспухать по всей прилегающей территории острова, ему стало страшно. Страшно, что далёкая, как казалось, опасность может добраться и до него. Крюгер вжался в небольшую ямку у основания дерева, обхватил голову руками, жалея, что им по роду службы не приходилось носить каски, и стал шептать полузабытые с далёкого детства слова молитвы. Сейчас ему не казалось смешным обращать просьбу сохранить жизнь к богу, в существование которого он не верил с тех самых пор, как умерла мать, оставив троих детей на попечении вечно занятого отца, да появившейся вскоре злой мачехи.

А потом пришёл звук! И было это жутко! Будто тяжёлой кувалдой ударили по голове, острая боль возникла в ушах, из которых через пальцы запоздало прижатых ладоней текла кровь. Под соседним деревом беззвучно кричал Липке, широко распахивая рот то ли от страха, то ли от нестерпимой боли. Катался по земле Штюрмер, стуча сапогами по корням сосен, служивших им ненадёжным убежищем. И происходило всё это в зыбком свете огненного зарева, покрывавшего ближайшие окрестности. Пришёл ещё один сгусток сжатого воздуха, возникла очередная вспышка боли и Крюгер потерял сознание.

— Эльза, подъём. Клиент проснулся. — Гауптманн потряс девушку за плечо, та приоткрыла глаза и попыталась понять, где же она находится. Спустя несколько секунд к ней пришло понимание, она поправила выбившийся из прически локон и обратила внимание на приходящего в себя фон Брауна. Барона без всякого почтения к его особе бросили на полу рядом с узкой кроватью, на которой примостилась девушка. Гауптманн, как оказалось, всё это время сторожил их сон, а неугомонный фельдфебель при первой же возможности умчался изучать подводную лодку, на которой он, по его словам, ещё ни разу не был.

— Что с ним сейчас делать? — Гауптманн похлопал немца по щекам, окончательно приводя его в сознание.

— Ничего. — Эльза поправила платье, вернула прежний вид причёске, извлечённым из кармана платочком подвела глаза. — По инструкции у него сейчас голова болеть должна, но в пределах допустимого. При изучении данного препарата больших осложнений не возникало.

— А если он какой-то особенный, и на него снадобье по-другому подействует? — Гауптманн провел рукой перед лицом фон Брауна, проверяя наличие реакции.

— Нашей вины в этом не будет. — Эльза завершила прихорашивание. — Маскировка эта хоть пригодилась?

— Ещё как пригодилась. — Гауптманн покачал головой. — На двух постах останавливали. Но везде запах коньяка учуяли, на наши пьяные рожи полюбовались и в покое оставили.

Топоча сапогами по полу отсека, примчался фельдфебель, в возбуждении размахивая руками, выдал с порога.

— Там такое происходило!

— Да успокойся ты, толком расскажи. — Одёрнул его гауптманн. — Далеко от острова отошли?

— Конечно, далеко. Четыре часа уже прошло. — Отозвался фельдфебель, почесал в затылке и добавил. — Только нет больше острова…

— Как это нет? — Не поверил гауптманн.

— Да, остров-то на месте, неправильно я выразился. — Поправился фельдфебель. — На острове теперь ничего нет.

— Да что там произошло? — Не выдержала Эльза.

— Моряки говорят, что после нашего отхода остров бомбардировщики обработали, какими-то новыми бомбами. А после их применения ничего целого не остаётся. Недавно такими бомбами укрепрайоны в Пруссии обрабатывали, так там ничего целого не осталось. — Фельдфебель постарался объяснить то, что он и сам не особо хорошо представлял, уверовав в особую силу новых боеприпасов со слов других.

— Выходит, что мы барону жизнь спасли? — Сделала неожиданный вывод Эльза.

— Надеюсь, он стоил того? — Гауптманн досадливо дёрнул головой. — Такая легенда насмарку пошла. Я в неё четыре года вживался, сколько трудов потратил. А всё прахом пошло ради того, чтобы его особу в Советский Союз вытащить.

— Чем он хоть занимался? — проявил интерес фельдфебель, подключенный к проведению операции в самый последний момент, когда попал в автомобильную аварию третий член их группы.

— Оружие изобретал. — Ответила ему Эльза.

— Ясно, что не тёплые сортиры совершенствовал. — Хихикнул неунывающий фельдфебель. — А какое хоть?

— А это ты в Москве спроси. — Охладил его пыл гауптманн. — Пусть перед тобой отчитаются.

— Да ну вас! — Обиделся фельдфебель. — Давайте хоть познакомимся. А то три дня только господин гауптманн, да госпожа Эльза. Я, вот, Сашка Клюев.

— Меня Константином зовут. — После непродолжительного раздумья ответил гауптманн.

— А я Эльза. — Дополнила его ответ девушка.

— А настоящее имя? — Переспросил Клюев.

— Это и есть настоящее. — Девушка посмотрела на фельдфебеля насмешливым взглядом. — Немка я.

— А по-русски так чисто говоришь? — Продолжил удивляться фельдфебель.

— Так, ведь, и ты по-немецки с прусским акцентом лопочешь. — Ответила ему Эльза.

— Это, я в детстве с сыновьями одного немецкого коммуниста дружил, вот они и научили.

— А я в Саратове выросла. — Эльза приоткрыла тайну своего знания русского языка. — Трудно было не научиться умению говорить по-русски.

— Хватит откровенничать без приказа. — Одёрнул их гауптманн Костя.

— Так свои же все? — Удивился такой строгости фельдфебель Сашка.

— Своими станем, когда вновь в одной группе окажемся. — Пояснил непонятливому фельдфебелю Константин. — Да кто тебя, такого болтуна, в разведку определил?

— За умение болтать и определили. — В очередной раз обиделся Сашка. — Небось на дороге, когда нас патрули останавливали, моя болтовня лишней не была?

В ответ на эту тираду гауптманн промолчал — возразить было нечего. Действительно, умение Сашки молоть языком сильно облегчило им проезд по острову к месту эвакуации. Неугомонный шофёр своими слегка "пьяными" рассказами отвлекал внимание патрулей, облегчая гауптманну задачу по сокрытию лица, переодетого в форму армейского обер-лейтенанта, пленного ракетчика.

А позабытый за разговорами фон Браун ошеломлённо разглядывал окружавших его людей. С национальной принадлежностью своих пленителей он определился быстро, без особого труда распознав славянские, а следовательно русские, корни. Да и никто другой, кроме, разве что, англичан, не мог организовать эту операцию по его похищению. К тому же, русские давно проявляли интерес к ракетной теме, предлагая работать на них одному из учителей фон Брауна Генриху Оберту ещё в начале тридцатых годов. Оберт тогда отказался, а вот что делать ему, Вернеру фон Брауну? Однозначно отказаться? И получить пулю в лоб, расписавшись в своей бесполезности для похитителей. Но пристрелить его можно было ещё на острове, не тратя усилий на доставку на подводную лодку. А ничем другим то транспортное средство, на котором он в данный момент находился, быть не могло. То, что это морское судно, однозначно. Но качки нет, а значит они под водой. Да и вряд ли германский флот позволил бы надводному кораблю противника путешествовать по западной Балтике, которую он полностью контролировал. А раз русские решились на столь масштабную, и не менее затратную, операцию, значит он им нужен. Бесполезного человека через всю Балтику тащить не будут. Тогда можно успокоиться и ждать того человека, который будет иметь право решать его судьбу. Фон Браун прикрыл глаза, и постарался перебороть терзавшую его головную боль.

— А барон-то наш спокоен! — Эльза отвлекла своих товарищей от бесполезного спора.

— А чего ему бояться? — Гауптманн Костя оглядел пленника, оценивая степень его спокойствия. — Если до сих пор не прикончили, да ещё сюда притащили, значит убивать не намерены.

— Господин барон, надеюсь вы осознаёте в какую ситуацию попали? — Эльза перешла на немецкий.

— Спасибо фройляйн. — Отозвался фон Браун. — Я прекрасно понимаю где, и у кого я нахожусь. Понимаю и то, зачем я вам понадобился. — Ракетчик сделал паузу, перешёл в сидячее положение, поёрзал головой по стене, устраивая ту поудобнее, и добавил. — Но не думаю, что серьёзный разговор о моей будущей деятельности, мне придётся вести с диверсантами, которые меня захватили.

— Каков наглец! — Гауптманн восхитился поведением пленника. — Теперь понимаю, почему меня сорвали с выполнения основного задания.

Эльза окинула ракетчика оценивающим взглядом. Что-то подсказывало ей, что работать с этим спесивым представителем немецкого дворянства ей ещё придётся, и не один раз.

12 сентября 1941 года Москва

— Ну здравствуй, товарищ старший майор. — Поприветствовал Андрей Виктора, забираясь в пассажирский салон его машины, отгороженный стеклом от места водителя.

Захлопывая дверь, он отсёк уютный салон от противного и холодного дождя, мелкой пеленой закрывавшего даже ближайшие предметы. Осень предъявила первые права на окружающую людей действительность. Пусть, это только первые холодные дожди, которые вскоре закончатся. Пусть, впереди ещё солнечно-паутинное бабье лето. Но этот дождь напоминает, что всё в мире меняется, прежде всего времена года со своей погодой.

— Что ты меня всё время старшим майором называешь? Имя забыл? — Виктор смахнул с рукава кителя отлетевшие к нему капельки воды.

— Просто звание у тебя удивительное. — Взялся объяснять Андрей. — Само слово майор обозначает "старший". Получается, что ты у нас "старший "старший".

Виктор хмыкнул на это объяснение, постарался нахмурить брови, обозначил движение к кобуре.

— Да ты, товарищ полковой комиссар, видно страх потерял? — Начал он угрожающим тоном. — Забыл где Колыма находится?

— К данной реплике полагается привинченный к полу табурет, лампа в глаза и сержант НКВД с резиновой дубинкой за спиной обвиняемого. — Андрей начал вспоминать антураж фильмов про "кровавую гэбню".

— Резиновых дубинок не обещаю, но в морду дать могу. — Продолжал Виктор, уже привыкший к своеобразному юмору своего нового друга.

— Не генеральское это дело, ваше превосходительство, собственные руки об каждое хамло кровянить.

— Так мы ж в енералы случайно попали. — Виктор начал находить удовольствие в этой перепалке. — Да и ахвицера мы непородные.

— Так ещё царь Пётр, который Первый, велел "знатность по уму считать". — Напомнил Андрей строку из знаменитого романа "красного графа" Алексея Толстого.

— Ладно уговорил. — Отмахнулся Виктор, старательно изображая недовольство. — Заведу денщика и научу его всех встречных в морду бить.

— А по утрам полагается в денщика сапогом кидать и требовать рюмку водки на опохмел. — Нарисовал продолжение Андрей и рассмеялся, представив старшину Щедрина с подносом, на котором стоит вожделенная рюмка, и полотенцем, перекинутым через левую руку.

— А если серьёзно, то ходят слухи, что вскоре все эти звания поменяют. — Виктор бросил быстрый взгляд на Андрея. — И вместо старшего майора Зайцева появится нормальный генерал-майор Зайцев. А вместо полкового комиссара Банева… — Виктор задумался, но так и не смог придти к определённому мнению. — Что-то другое. А что именно сказать не могу.

— Так слухи? Или серьёзно? — Андрей тоже перешёл к серьёзному тону.

— Ты же знаешь, что в нашей стране слухи могут сбываться с вероятностью процентов на восемьдесят. — Виктор рассмотрел мелькавшие за окном эмки редкие автомобили. — Но я точно знаю, что распоряжение о разработке новых званий было, причём, с самого верха.

— И погоны введут? — Поинтересовался Андрей.

— Знаки различия в распоряжении упоминались, но, что именно предложат, я не знаю. — Ответил Виктор.

— А что, если для генералов НКВД введут, в качестве особого отличия, золотое кольцо в нос. — Андрей прыснул, представив себе эту картину. — А степень важности будут определять по размеру кольца.

— Допросишься ты у меня — упеку я тебя в Сибирь. — Виктор сам с трудом сдерживался от смеха. — Самый тяжёлый лесоповал выберу.

— Боюсь, что нас с тобой, как слишком информированных, на урановые рудники сплавят. — Высказал предположение Андрей.

— Нас с тобой, как САМЫХ информированных, немедленно пристрелят собственные охранники, если мы дадим хоть малейший повод для этого. — Виктор оглянулся назад, проверяя наличие машины с охраной, и продолжил. — Боюсь, что вскоре нас будут перевозить только в тяжёлых танках с усиленной бронёй и под охраной не менее чем батальона бойцов. Причём, в каждом танке, под нашим креслом, будет штатный заряд ликвидации по сотне килограммов взрывчатки особой мощности, для пущей надёжности.

— Что, так плохо? — Насторожился Андрей.

— Ребята Меркулова добыли в МИ-6 интересный документ с приказом всей британской агентуре в СССР, Румынии, Болгарии, Польше выискивать странного политработника, который занимается поисками учёных и технических устройств. И перечислили почти все приметы. — Виктор усмехнулся. — Правда, приметы эти Сашкины, а не твои.

— Я жене песцовый воротник обещал. — Прокомментировал эту новость Андрей. — Вот он и пришёл. Милый пушистый полярный зверёк.

Виктор уже привык к манере речи нового товарища, хотя поначалу трудно было понять, когда тот серьёзен, а когда мается дурью. Оценил шутку и сейчас. Идиома про "полярного лиса" становилась всё популярнее, объяснять её тем, кто не в курсе, приходилось всё реже и реже. И однажды даже сам Сталин шутя предложил подарить Гитлеру, через посредников естественно, песцовую мантию. Над шуткой посмеялись, но осторожно отклонили, на основании того, что фюрер просто не поймёт о чём идёт речь. Не стоило напрасно переводить стратегический товар. К тому же данный предмет облачения ему не положен по рангу, как некоронованной особе, пусть и правящей самой большой, со времён Наполеона, империей в Европе. А вот английскому королю данную мантию подарить нужно, но… попозже. Когда наши войска выйдут на побережье Северного моря.

— А чего они так долго возились? — Продолжил разговор Андрей. — Я был лучшего мнения об английской разведке. В наше время об её операциях легенды рассказывали. Не знаю только сколько в них правды, а сколько обычной рекламы. Но говорили, что информаторы у них чуть ли в самом окружении Гитлера были. А уж немецких агентов в Британии они чуть ли не поголовно переловили. Ну может быть оставили парочку, чтобы Абверу было чем отчитываться.

— А кто говорил, что они долго возились? — Виктор достал папиросы, но, посмотрев на своего некурящего собеседника, убрал их обратно. — Они долго разгребали всю ту дезу, которую наша контрразведка старательно им скармливала с самого момента твоего появления здесь.

Андрей насторожился, но продолжения не последовало.

— Нарком сам всё расскажет на совещании. — Остановил свой рассказ старший майор Зайцев. — В общих чертах, конечно. То, что нам с тобой нужно знать по должности.

— А как же Сашка? — Заволновался Андрей за отправленного в Ленинград друга.

— Сегодня должен прибыть в Москву. Срочно вызван на сегодняшнее совещание. — Успокоил полкового комиссара Виктор. — Там и увидимся.

Машина уже добралась до бывшей Лубянской площади, въехала во двор наркомата и остановилась у одной из дверей.

— Ну как? — Подал голос Виктор стряхивая в пепельницу очередной столбик пепла.

Андрей отложил в сторону краткий отчёт об испытаниях управляемых авиационных бомб, который он старательно штудировал последние пятнадцать минут.

— Общее впечатление — бодренько! — Андрей почесал подбородок. — Это я о стиле отчёта. А так, конечно, хреново. Попали только пятой бомбой, причём потеряли одну машину. А это значит, что выходили на малой высоте и сбрасывали боеприпас с маленького расстояния. Ну и чем это отличается от обычной бомбардировки?

— Ты не скажи! — Виктор вмял докуренную папиросу в горку таких же, оставшихся от вчерашнего дня. — Этот мост бомбардировочным полком бомбили два месяца, высыпали хрен знает сколько бомб, потеряли восемь машин, а ни одного попадания не добились. А тут с первого раза… и вдребезги.

— Пятой бомбой — это не с первого раза. — Возразил Андрей. — Тем более с потерями. В идеале, они вообще в зону ПВО входить не должны были.

— Это в твоём идеале и на штабных бумагах так красиво выглядит. — Отмахнулся рукой Виктор. — А в реальности, мужики эту бомбу второй в жизни видели. Один раз на полигоне швырнули, а через день уже в бой. И чтобы без победы не возвращаться! Вот они и вышли на расстояние гарантированного поражения.

— Это какой же… мудак… такой приказ отдал? — Возмутился Андрей. — Такой расход секретных боеприпасов! Любой дурак заметит, что полёт бомбы от обычного отличается. А немцы не дураки. А если ещё лётчики в плену расскажут, что именно они бросали?

— Не расскажут! — Помрачнел Виктор. — Сгорели они вместе с самолётом. Прыгать не стали, да и времени у них на это не было. До самого конца бомбу вели.

— Вот так всегда. Лучшие люди гибнут за то, чтобы штабные дуболомы бодренький отчёт написали. — Андрей закрыл папку с докладом и протянул её Виктору.

— Себе оставь. — Пресёк его действие старший майор. — Это ещё одно задание твоему институту. Сделать так, чтобы попадали гарантированно и с первого раза.

Андрей прикинул возможный порядок работ, кому именно поручить и какой срок выделить. Но возник вопрос, а что именно делать?

— Что конкретно от меня хотят? Усовершенствовать радиоуправление или создать самонаводящуюся бомбу. Я, ведь, не волшебник.

— А что можно? — Виктор нажал кнопку на поверхности стола, сказал вошедшему адъютанту. — Щедрин, распорядись, чтобы нам чай сообразили, да погорячее.

— Первое возможно за пару-тройку месяцев. Второе лет за пять, а то и больше. Причём во втором варианте бомба будет раза в полтора больше той, что сейчас используют.

— Значит нужно делать и то и другое. — Сделал вывод Зайцев.

— Витя, у меня институт другого направления! — Андрей с трудом сдерживался, чтобы не перейти на ор. — У нас и так куча заданий разной направленности. Впору делиться на части.

— Вот и делитесь. — Усмехнулся старший майор. — Это приказ самого Верховного. Просто тебе пока не сообщали, приберегли до начала совещания. А я тебя, по дружбе, заранее предупреждаю, чтобы ты на совещании не сорвался. Вот сейчас перекипишь, пар выпустишь, а перед начальством будешь только правильные эмоции показывать.

— Червяки размножаются делением… лопатой! — Глубокомысленно заметил Андрей.

Старший майор выслушал фразу, удивлённо поднял брови и захохотал, вызвав изумление на лице даже у невозмутимого сержанта госбезопасности Щедрина, как раз вносившего поднос со стаканами. Отсмеявшись, Виктор протянул руку к ближайшему стакану, отхлебнул глоток и кивком отпустил адъютанта. Чай был как раз той температуры, что и любил старший майор Зайцев.

— Только толку от этой работы не будет никакого, если каждый штабной долбодятел будет при первой же возможности наше изделие использовать, как следует из священной воинской традиции…

— Это как? — Насторожился Виктор, ожидая очередное выражение, которое потом можно будет использовать в других разговорах.

— Через жопу! — Опять взорвался Андрей, не найдя более смачного выражения. — Они бы, в таком случае, катапультой её, эту бомбу, кидали. А для надёжности ещё технический формуляр сбоку присобачили. А то вдруг "гансы" с первого раза не поймут, что бомбой управляли.

— Не преувеличивай. — Виктор уже ополовинил свой стакан, хотя его собеседник ещё не отпил ни глотка.

— А я уверен, что к фюреру уже примчалась толпа генералов с требованием сделать ещё одну точно такую же, как у большевиков, игрушку. — Андрей, следуя примеру своего друга, приступил к чаепитию. — А тот вызовет своих ракетчиков, взмылит им шею и потребует вместо перспективной, но бесполезной в данной ситуации баллистической ракеты, сделать что-нибудь более нужное. И сделает ему фон Браун, к примеру, управляемую крылатую бомбу с небольшим ракетным двигателем для увеличения дальности.

— Не вызовет. — Ответил старший майор на эмоциональную речь Андрея, удовлетворённо кивнул в ответ на удивлённый взгляд. — Самого фон Брауна никогда не сможет, а его подчинённых только тогда, когда они из госпиталей выберутся. Тех, конечно, кто живой остался.

— Не понял? — Протянул Андрей.

— Вчера ночью бомберы Балтфлота сравняли с поверхностью всё, что находилось на острове Узедом. — Насладившись удивлением полкового комиссара Банева, ответил Виктор. — Долбили самыми мощными на данный момент объёмно-детонирующими бомбами. Лётчики гарантируют, что ничего целого там не осталось.

— Жаль старину Вернера. — Философски заметил Андрей. — Папашей космических ракет ему уже не быть.

— Не торопись хоронить старину Вернера, который, кстати, младше тебя. Придёт время, ещё поручкаться сумеешь. — Огорошил Банева ещё одной новостью Виктор. — Данную личность наши диверсанты выдернули с острова перед самым налётом. И сейчас везут в Ленинград. Если, конечно, ничего не случится, "вследствие неизбежных на море случайностей".

— Да ты увешан хорошими новостями, как новогодняя ёлка игрушками. — Вскинулся Андрей. — А ну выкладывай, что ещё знаешь!

— Хренушки! Индейскую национальную избу тебе. — Виктор продемонстрировал Андрею кукиш, заодно показывая, что очень хорошо усвоил уроки сленга будущего. — А то наркому нечем хвастаться будет.

— А чего ждём? — Андрей даже заёрзал на стуле в нетерпении.

— Третьего посвящённого в дела наши грешные. — Виктор посмотрел на часы. — Вот когда Сашка прибудет, тогда и отправимся к наркому.

— Вчера в Польше произошло ещё одно нападение на группу, сопровождавшую ваших двойников. — Нарком посмотрел на Андрея с Сашкой. — Чего удивляетесь. Мы образовали три группы, которые перемещались в разных местах Польши и Румынии, имитируя ту деятельность, которую вы показали в Польше в июле. Ну, за исключением беготни по развалинам и показательных стрельб из гранатомёта.

Удивлённый Андрей даже пропустил мимо ушей очередную подначку наркома про свои прошедшие подвиги. Оказывается контрразведка сумела получить выгоду даже из его идиотских, по утверждению Берии, подвигов.

— На этот раз люди попались упорные и изо всех силпытались довести дело до конца. — Нарком продолжил рассказ. — После того, как им стало ясно, что они угодили в ловушку, попытки захватить ваших двойников живыми закончились и нашу группу закидали гранатами. Убедились, что ваши двойники мертвы, и попытались прорваться из западни. Двоим из нападающих наши оперативники дали возможность уйти.

Андрей мрачно смотрел на поверхность стола. Оказывается, пока он тут наслаждался жизнью, где-то в другом месте другие люди умирали за него.

— Товарищ нарком, можно узнать, как звали этих людей? — Спросил он Берию.

— А зачем это тебе? — Насторожился нарком, но, увидев глаза полкового комиссара Банева, всё понял. — Тебя изображал Капитонов Олег Терентьевич, майор Осназа. А за Егорцева работал лейтенант того же подразделения Семёнов Виктор. Отчество лейтенанта сообщу позже. — Берия оттянул воротник кителя. — Просто не помню. Хотя таких людей нужно помнить.

— Мы будем… помнить. И не только. — Андрей сжал кулаки в ярости. — Мы отомстим. Любому, кто за этими диверсантами скрывается.

— Кто конкретно против нас работает, мы и сами, к сожалению, ещё не знаем. — Продолжил нарком. — Но выясним. Непременно выясним. Работают через английскую разведку. Но, как узнали наши люди, даже руководству англичан конкретных сведений, то есть почему охота именно за вами, не сообщают. Только дают указания обязательные к исполнению. Один из британцев попытался выяснить личности заказчиков — нашли через три дня в Темзе с перерезанным горлом. Не удалось отследить цепочку и на нашей стороне.

— Кажется, мировое правительство забеспокоилось. — Высказал предположение Андрей.

— Если это так, то очень хорошо. — Сделал вывод старший майор Зайцев.

— Чего же хорошего? — Удивился такому выводу Сашка.

— А хорошо это потому, товарищ Егорцев, что из их действий следуют — наши враги не всесильны! — Пояснил свою фразу Виктор. — Ведь они так и не выяснили, кто из вашей парочки старший. По их приказам даны твои приметы. Следовательно, они убеждены, что основным фигурантом дела являешься ты. А если они догадываются о пришельце из другого времени, то связывают личность этого пришельца с тобой, а не с Баневым.

— Тогда получается, что серьёзной агентуры в НКВД у них нет. — Высказал очередное предположение полковой комиссар Банев.

— Я бы на это не надеялся. — Берия открыл лежащую около него папку. — Мы провели около десятка операций по распространению всевозможной дезинформации. В свою очередь каждая из них способствовала появлению не менее полутора десятков самых различных слухов. Мы сами сейчас не сможем выяснить судьбу большинства сброшенных нами утверждений, предположений, догадок, откровенных сплетен. Даже наши люди путаются в этом водовороте. К примеру, недавно абсолютно независимо от нас появилось утверждение, что арестованные НКВД учёные занимаются расшифровкой и переводом знаменитой библиотеки Ивана Грозного. Другой, не менее популярный слух, что те же учёные работают с несуществующим архивом Рериха. А ведь наши люди такую чушь не распространяли. — Нарком поправил пенсне. — Впрочем, на нашей совести много не меньшей ерунды. Самая перспективная деза — изобретение "машины времени" заключёнными в "шарашках" НКВД физиками.

— А если это возможно? — Подал голос Андрей.

— Мы ведь, товарищ Банев, это предположение одним из первых проверили. — Нарком посмотрел на Андрея. — Те самые физики, о которых в нашей дезинформации говорится, на самом деле проводили по этой теме очень серьёзные исследования. Окрестности того аэродрома, где ты приземлился, на десятки километров всеми существующими приборами проверили. Каждый кустик обнюхали. Вытрусили душу из всех возможных свидетелей. — Нарком сделал паузу, нагнетая напряжение как заправский актёр, и продолжил. — И нашли пару мужичков, которым вздумалось порыбачить неподалёку от того места, где твой самолёт из облака вывалился.

Все за столом напряжённо вслушивались в речь наркома, впервые решившего пооткровенничать с самым главным фигурантом "вневременного дела".

— Видели они, конечно, мало. Поняли ещё меньше. — Продолжил Берия. — А точнее ни хрена не поняли. Зато грозу они теперь всю жизнь бояться будут.

— А причём здесь гроза? — Удивился Андрей. — Я ни какой грозы не видел и не слышал.

— Вот именно. Ты не слышал. А их ударной волной на десять метров отбросило. — Нарком многозначительно поднял палец. — Но самое главное — они видели, как твой самолёт выбросило. И описали, как "светящееся изнутри яйцо с самолётом внутри с бешеной скоростью пролетело над землёй около пяти километров, а затем облако исчезло и дальше самолёт полетел с нормальной скоростью".

— Не помню я такого. — Упорствовал Андрей.

— Охотно верю. Ты-то внутри этого светящегося яйца был, а они снаружи. — Нарком отложил листок, с которым он сверялся, пересказывая показания очевидцев. — Скорость по подсчётам физиков, изучавших данные отчёты и наблюдавших местность, получилась раз в пять больше скорости звука, как минимум. Ну и там было много других интересных явлений. От переориентации магнитного поля, до каких-то эффектов, которые я даже повторить не смогу, не то что понять.

— И какие выводы сделали наши физики из этого? — Заинтересовался старший майор Зайцев, не получавший этой информации при изучении дела Банева.

— Такие энергии, которые были выброшены при появлении нашего драгоценного полкового комиссара, нам пока не доступны. — Ответил ему Берия. — Даже если мы сможем собрать воедино всю электроэнергию Советского Союза и Европы.

— А если атомную бомбу взорвать? — Высказал предположение Андрей.

— Ну, во-первых, атомной бомбы ни у кого сейчас нет. И когда она появится неизвестно. — Нарком начал пересказывать аргументы, сверяясь с отчётом учёных, извлечённым из той же папки. — Во-вторых, механизм переходов во времени никто даже представить не может, а тем более разработать теорию. В-третьих, никто не представляет, как сосредоточить и удержать под контролем такую громадную энергию. В-четвёртых, никто не знает, как изолировать от этой энергии живой объект. И такдалее. Дальше перечислять?

Все промолчали, признавая правоту Берии.

— Товарищ нарком, а можно мне кого-нибудь из этих учёных привлечь к работе моего отдела? — Подал голос старший майор Зайцев, к своей великой радости обнаруживший, что есть люди посвящённые в то задание, над которым он работал.

— Сейчас можно. Хоть всех забирай. А вернее переподчини себе эту группу учёных и создай из них институт изучения времени. — Берия мгновенно нашёл работу проявившему себя Зайцеву, ещё раз подтверждая мудрость о наказании инициативы. — Теперь вы. — Нарком оглядел Андрея с Сашкой. — В связи с тем, что теперь вы оба покойники, придётся менять привычную жизнь. Ты, Банев, прямо с этого совещания отправляешься во вновь строящийся институт радиоэлектроники. Твоя задача — обеспечить приём твоих сотрудников с прежнего места работы и приступить к организации работ.

Андрей с тоской подумал, что вот и та золотая клетка, которую он столько времени опасался.

— Не волнуйся, Банев, не на всю жизнь тебя туда отправляют. — Успокоил его Берия. — Ты, Егорцев, пока остаёшься в старом здании института обеспечивать окончание тех работ, которые требуется завершить немедленно. Из института ни ногой. Никаких встреч с писателями и поэтами. И никаких гулек с актёрками и певичками.

Андрей с удивлением выслушал последнюю фразу. А Сашка-то оказывается, умудрился гульнуть в тайне даже от него.

— Товарищ нарком, это не певичка — это невеста. — Выдал Сашка в качестве своего оправдания.

Ответ удивил Андрея даже больше. А Алёнкина подруга взялась за дело со всем тщанием. Глядишь, скоро Сашку в загс поведут.

— Вот и придумай, как объяснить ей необходимость держать рот на замке. — Берия перешёл к следующей задаче. — Вашим родным придётся изображать траур по вам. Какое-то время. Затем мы отправим всех их в новое место расположения института. Оформим их исчезновение переводом на другое место работы куда-нибудь подальше на вновь строящиеся предприятия.

— А что делать с Алёнкой и Машей. — Подал голос Сашка.

Ага, Алёнкину подругу зовут Маша. А то Андрей благополучно пропустил её имя мимо ушей, когда Алёнка представляла пришедшую с ней девушку на прошедшей свадьбе.

— Да, известную певицу так просто не спрячешь. — Задумчиво протянул Берия. — Отправить на фронт в составе концертной бригады? Не подходит. Контролировать её контакты там будет невозможно.

— Товарищ нарком, разрешите высказать предложение? — Спросил Андрей.

— Говори. — Разрешил Берия.

— А что если организовать скандал с высокопоставленным поклонником и на какое-то время прекратить выступления.

— Вполне разумно. — Согласился нарком. — Но поздновато. Леонид Хрущёв уже пошёл под суд за дезертирство.

— А если найти другого человека? — Упорствовал Андрей.

— Где я тебе найду такого человека, которому можно подобную тайну доверить, причём из высокопоставленных? — Удивился Берия, посмотрел на Андрея, обнаружил, что тот смотрит в сторону парадного портрета вождя, занимавшего часть стены между оконными проёмами на боковой стене, онемел на несколько секунд, а потом взорвался. — Да ты что себе позволяешь, полковой комиссар! Да как ты мог такое подумать! — Затем замолчал. Надолго, минуты на три. Опять поправил ворот кителя, провёл по петлицам, как бы проверяя — на месте ли звёзды генерального комиссара госбезопасности. Колючим взглядом провёл по фигуре подскочившего со своего места Андрея и, наконец, сказал. — Ладно. Я попробую поговорить с Верховным. Но вряд ли товарищ Сталин разрешит вмешивать в это дело своего сына.

Все за столом облегчённо вздохнули.

— Теперь о других делах. — Спокойным голосом продолжил нарком, как будто и не было продемонстрированной им только что вспышки гнева. — Государственный комитет обороны награждает ваш институт очередной Сталинской премией. За разработку вычислительных машин. Работу над которыми нужно продолжать, как одну из самых приоритетных.

— Товарищ генеральный комиссар государственной безопасности, разрешите обратиться? — Вновь подал голос Андрей.

— Ну что ты там ещё придумал? — Недовольно протянул Берия.

— Товарищ нарком, я хочу попросить, чтобы причитающуюся мне часть денежного вознаграждения перечислили семье майора Капитонова.

— Я также прошу перечислить мою долю семье лейтенанта Семёнова. — Подскочил со своего места Сашка.

— Ладно, подумаем как это сделать. — Ответил Берия после непродолжительного раздумья, оглядел их старательно вытянутые фигуры и добавил. — Садитесь, нечего здесь столбы изображать. — Вновь вернулся к своей папке и продолжил. — Это вовсе не означает, что другие дела можно отложить на будущее. Нужно решать их параллельно. — Нарком повернулся к Андрею. — Что ты, Банев, можешь сказать о применении управляемых бомб.

— Я считаю, что при организации бомбардировки был допущен ряд ошибок. — Начал Андрей, выстраивая цепочку выводов, к которым он пришёл при прочтении доклада. — С учётом того, что попали только пятой бомбой…

— Как пятой? — Удивился нарком. — У тебя, что так написано?

— У меня написано — одной из пяти. — Ответил Андрей. — Вот я и решил, что предыдущие экипажи промахнулись.

— Попали третьей бомбой. — Поправил его Берия. — Первые два самолёта не смогли выдержать нужное направление и, в самом деле, промахнулись. Поэтому третий экипаж решил подойти ближе, но был подбит. Тем не менее, они выполнили приказ, доведя свою машину до точки гарантированного поражения цели. И после сброса вели бомбу дальше до самого конца, пока не разнесли центральные пролёты моста прямым попаданием. А оставшиеся два бомбардировщика разбомбили железнодорожное полотно с двух сторон от разрушенного моста. Так что попали не одной бомбой из пяти, а тремя из пяти.

— Мне кажется, что не стоило демонстрировать противнику применение секретных боеприпасов в таком количестве. — Продолжил Андрей после того, как нарком замолчал.

— Руководство тоже так считает. Но выхода другого не было. — Продолжил Берия усталым голосом. — Немцы перешли в контрнаступление, и нужно было вывести этот мост из строя любой ценой. Там четыре дивизии кровью могли умыться. Итак наступление в Северной Польше буксует изо всех сил. А в Пруссии приходиться нудно прогрызать один рубеж обороны за другим. Немцы отвели оставшиеся войска в доты и казематы фортов, и сейчас пытаются выиграть время, пока в Германии не найдут очередную порцию войск для прикрытия дыр во фронтах.

Присутствующие за столом внимательно слушали речь наркома, понимая, что сейчас им сообщают горькую правду без пропагандистских преувеличений и прикрас.

— Только у Рокоссовского на Центральном фронте всё идёт по плану. — Продолжил Берия, пытаясь поделиться тяжким грузом проблемы с людьми, которые гарантированно будут хранить данную тайну. — Катуков всю Верхнюю Силезию захватил. Обошёл Бреслау, добрался вдоль железной дороги до Лигнице, но вынужден был остановиться и перенаправить удар на север в сторону Познани, где войска Западного фронта забуксовали. А без танкового тарана и Рокоссовский начал осторожничать, подчищает тылы, захватывает города, обкладывает Бреслау двойным кольцом, прикидывает, как его брать. Наступление практически остановилось. — Берия поправил пенсне. — Так что, эта бомбардировка была необходима. Решение сам Верховный принимал, он же и приказал использовать всё пять боеготовых боеприпасов. Чтобы уж гарантированно.

А вот дальше разговор пошёл в таком направлении, что Андрей понял — его окончательно переводят в разряд своих, причём в один из верхних рядов, что удивляло после долгого использования личности комиссара Банева только в качестве консультанта и инженера. Впрочем, он не возражал, помня о том, что с большей высоты больнее падать.

— Нам сейчас никак нельзя останавливать наступление. — Продолжил Берия. — Наметился новый союзник, который нам жизненно необходим. Воевать против всего мира задача непосильная даже для нас. А тут американцы сами, без нашего давления, прислали предложение обсудить "возможные направления сотрудничества в борьбе с врагами всего человечества". — Берия опять прочитал фразу из очередного документа, которые он периодически добывал из своей папки. — Как видите пока ничего конкретного. Но! — Нарком поднял палец. — В САСШ близятся выборы. А простые люди на улицах открыто называют СССР своим союзником в будущей войне. А не считаться с мнением избирателей Рузвельт не сможет.

Андрей поморщился. У него было своё мнения о симпатиях и антипатиях американцев. Как и об умственных способностях данного народа. Берия заметил это движение и повернулся в его сторону.

— Зря морщишься, Банев. Это не те американцы, которых ты в своих докладах описывал. Эти ещё умеют и работать и думать. И своё слово сказать могут, когда потребуется. А японцы американский флот в Пёрл-Харборе так сильно потрепали, что даже до самых откровенных идиотов в Конгрессе начало доходить — война будет долгой и тяжёлой. — Берия вдруг улыбнулся. — К тому же, нам помог наш заклятый друг — фюрер германского народа. — Видя непонимание в глазах собеседников, нарком пояснил. — Вчера вечером Гитлер объявил войну САСШ, исполняя свой долг союзника перед Японией.

Андрей на этот раз откровенно удивился. Вот ведь дурак. В разных реальностях наступать на одни и те же грабли. Ладно, в его реальности Вермахт стоял под Москвой и начавшееся наступление Красной Армии из Берлина казалось всёго лишь частной операцией, несмотря на панические вопли фронтовых генералов. Но здесь бои идут в Польше, советские войска прорвались к Рейху. Союзников у Германии практически нет. А он объявляет ещё одну войну самой мощной стране мира.

Хотя, непродолжительное раздумье всё поставило на свои места. Это всего лишь панический вопль из Берлина. Придите и спасите! Пока русские не пришли первыми!

Стоит высказать это замечание, но позднее. Не следует прерывать Берию во время рассказа.

А нарком продолжал.

— В этой операции, правда косвенно, отметился Банев. — Он усмехнулся, глядя на поражённого до глубины души Андрея. — Правда, другой. Старшина Банев.

Нарком протянул Андрею извлечённый из стола иностранный журнал с красочной цветной обложкой, где на фоне тридцатьчетвёрки красовался боец с петлицами старшего сержанта, в котором Андрей спустя несколько секунд узнал своего деда, знакомого по старым фронтовым фотографиям и недолгой встрече в Польше почти два месяца назад. Было у этого Банева аж два ордена и медаль, что у реального Андреева деда появилось только к концу третьего года войны. На фотографии был он изображен с какой-то симпатичной девахой в камуфляже. Был в обычной гимнастёрке и только танкистский шлем, лихо заломленный на голове, обозначал принадлежность к танковым войскам.

— Знакомься, полковой комиссар, это старшина Банев — командир танка в одном из батальонов Шестнадцатой танковой бригады Второго танкового корпуса Первой танковой армии генерала Катукова. — Нарком сделал паузу, затем продолжил. — За эту неделю признан американскими читателями лицом Красной Армии. Более знаменитого советского человека в Америке сейчас просто нет. Естественно, это заслуга наших контрразведчиков. И американской журналистки, оказавшейся очень талантливой. Ну, а старшина Банев отметился одиннадцатью подбитыми немецкими танками, причём последний в поединке один на один с прославленным германским танковым асом. Можешь сам посчитать звёзды на стволе танка своего родственника. — Видя, как бережно Андрей держит журнал, Берия добавил. — Оставь журнал себе. Потом прочитаешь сам, или попросишь перевести.

— Союзники из американцев, конечно, сомнительные. Но хотя бы в открытую гадить не будут. — Нарком продолжил обсуждение. — Мы Гитлера от румынской нефти отрезали больше двух месяцев назад, а его машины, танки и самолёты до сих пор особых проблем с горючим не испытывают. А кто им его поставляет? Оказывается Аргентина с Бразилией. А откуда они его берут? А в САСШ. Может быть, теперь эти поставки прекратят?

— Вряд ли. — Вмешался Андрей. — Просто удлинят цепочку перекупщиков. Или будут выгружать нефть в портах Испании и Португалии.

— Так, Гитлер им самим войну объявил? — Засомневался Сашка.

— Так, боевых действий пока нет. — Пояснил свои утверждения Андрей. — В моей истории англо-американская авиация обходила германские заводы до самого открытия Второго фронта в Европе. А Румынские нефтепромыслы разнесли в пыль только, когда к ним советские войска подошли. Здесь будет аналогично. Пока нет боевых действий с немецкой армией, будут поставлять и нефть, и бензин, и стратегические материалы. — Андрей закончил свою речь знаменитой фразой Веспасиана. — "Деньги не пахнут".

— Будем надеяться, что поставки уменьшат. Своей-то армии тоже воевать придётся. — Подал голос старший майор Зайцев. — Да и мы можем помочь какому-то количеству кораблей не добраться до портов.

Андрей слышал только слухи о деятельности советской агентуры в портах Латинской Америки во время войны его времени. Но слухи утверждали, что какая-то часть кораблей действительно исчезла в море вместе со всем содержимым, предназначенным для фашистской Германии. Не исключено, что подобные операции возможны и здесь, а может быть и уже идут.

В следующий момент в кабинет заглянул секретарь наркома, получил разрешающий кивок и быстро подошёл к столу Берии. Нарком быстро прочитал принесённое ему донесение, отложил бумагу в сторону и снял пенсне. Все настороженно ожидали, что же он скажет.

— Только что передали. — Нарком осмотрел всех присутствующих. — Сегодня утром немецкие войска вошли в Венгрию. Венгерские войска оказывают сопротивление только в некоторых местах. В результате чего германские солдаты быстро продвигаются к Будапешту. Гитлер сделал очередной ход, которого от него так долго ждали.

— Появился повод ввести в Венгрию и наши войска? — Спросил Андрей.

— Да. — Ответил Берия. — Но сейчас время не совсем подходящее.

Почему время не соответствует нужному моменту сообщить он не успел, так как в кабинет вбежал давешний секретарь и на этот раз просто прокричал от входа ошеломившую всех новость.

— Товарищ генеральный комиссар госбезопасности, Берлинское радио передаёт: в Берлине совершено покушение на Гитлера!

14 сентября 1941 года Берлин

Рыча двигателем протащилась вперёд одна из самоходных установок артиллерийского дивизиона, замерла на повороте, прикрываясь развалинами бывшего цеха, повела коротким стволом, выискивая цель, и произвела выстрел. Взметнулись осколки кирпичей, обозначая место попадания, поднялась вверх красная кирпичная пыль, закрывая, на некоторое время, от наблюдения участок обороны мятежного полка. Эсэсовцы "Лейбштандарта" приподнялись с земли, куда были прижаты пулемётным огнём, и совершили ещё один рывок вперёд. До новой очереди пулемётов противника, оказавшихся совсем не в том месте, где надеялись накрыть их артиллеристы самоходок. Пулемёты яростно поливали огнём уложенную на голую землю цепь, показывая противнику, что в данном месте оборону так просто не пробить. Дали команду на отход офицеры и оставшиеся в живых эсэсманы начали отползать назад, старательно прикрываясь неровностями заводского двора и трупами своих друзей, которым на этот раз не повезло.

Гейдрих раздраженно хлестанул по поле своего плаща зажатыми в правой руке перчатками. Эдак они положат здесь всю бригаду, не добившись победных результатов.

За прошедшее с конца июля время "Лейбштандарт" с трудом удалось довести до численности бригады, переформировав те остатки, которым удалось вырваться с Северной Украины, где русские уничтожили Первую танковую группу Клейста. Моторизованная дивизия "Лейбштандарт Адольф Гитлер" принадлежала к тем немногочисленным счастливчикам, которым удалось прорвать кольцо окружения и выйти обратно в Польшу. Правда на этом её злоключения не закончились. И после двух месяцев непрерывных боёв в окрестности Берлина вернулся сводный полк, составлявший когда-то полноценную моторизованную дивизию.

Фюрер, конечно, не оставил без внимания своих любимчиков и если бы не слишком строгие требования к кандидатам, то дивизия уже имела бы полный комплект. Тем более обидно было терять с таким тщанием отобранные кадры в борьбе с мятежниками. Но других подходящих частей поблизости не было. Остальные эсэсовские дивизии оказались вдалеке от места мятежа, а армейские части слишком ненадёжны, в таком деле, как борьба с себе подобными. Как бы, в таком случае, не увеличить численный состав мятежных батальонов.

За спиной Гейдриха не преминул проявить свой скверный характер Зепп Дитрих. Поминая всеми грязными словами, с которыми он был знаком, руководство Вермахта, обергруппенфюрер Дитрих осматривал трупы своих солдат, густо устилавших подходы к бывшему заводу. Повинуясь его команде, командиры штурмующих батальонов отводили своих подчинённых на начальные рубежи. Очередная атака захлебнулась, как и все предыдущие.

Гейдрих подумал, что мнение армейских генералов о командных кадрах эсэсовских дивизий абсолютно правильно. "Стая львов под предводительством барана", — как было сказано одним из армейских генералов о дивизии "Мёртвая голова" и её командире группенфюрере Эйхе, навсегда оставшихся на востоке.

Зепп Дитрих, конечно, не Эйхе. Нет в нём той всеобъемлющей злобы, который отличался покойный командир "ТотенКопф". Но только и всего. Много ли толку в том, что Дитрих любит своих солдат и искренне страдает от тех потерь, которые они сейчас понесли. В военном деле он такой же "баран", как и Эйхе. И так же бесславно укладывает в землю своих подчинённых, как и покойный командир "Мёртвой головы". Но тому досталась хотя бы посмертная слава героической гибели во славу Рейха. А что достанется Дитриху?

Гейдрих был зол. Прежде всего на самого себя. Так безграмотно просмотреть настоящий заговор. Столько времени пугать своё начальство генеральскими играми в заговор, провести несколько серьёзных операций по сокращению числа высокопоставленных военных, недовольных политикой Гитлера, достичь почти всех целей, которые он ставил перед собой. И оказаться перед свершившимся фактом покушения, которого никто не ожидал.

Впредь наука. Учитывать не только воззрения генералов и фельдмаршалов, но и людей волею судеб оказавшихся на более низких ступенях карьерной лестницы. Они тоже имеют своё собственное мнение. И склонны действовать сразу, не тратя время на бесконечные согласования и обсуждения самых важных для генералов проблем — кто будет у власти, после того как всё свершится.

Майоры и подполковники такими мыслями не задавались. Шансов оказаться наверху у них не было изначально. При любом варианте развития событий. Удалось бы покушение и их наградили бы очередным орденом, а затем задвинули бы в дальние шеренги борцов с бывшим фюрером немецкого народа.

Не удалось бы…

Оно и не удалось. Как ни нагло действовали боевые группы мятежных батальонов.

Хотя, сам способ организации засады Гейдриху чрезвычайно понравился. Пока основная группа диверсантов из трофейных русских гранатомётов показательно расстреливала основную колонну кортежа фюрера, сопровождающую одного из двойников Гитлера, резервные отделения поджидали на второстепенных дорогах одинокие машины с закрытыми от обозрения окнами. В качестве главного оружия на этот раз были выбраны противотанковые ружья советского производства, позволявшие оставаться на таком расстоянии от дороги, которое не вызывало сильного беспокойства у службы сопровождения фюрера. Естественно, что машин на таких дорогах оказалось больше чем одна. Расстреляли все, для надёжности. Гитлеру повезло, что стрелок, которому досталась в качестве мишени его машина, не имел большого опыта в применении этого русского трофея. Ему так и не удалось попасть в двигатель своей мишени, хотя в сам салон угодило три тяжёлых пули, прекрасно продемонстрировавших ненадёжность брони правительственного лимузина для столь серьёзного оружия. Одна из этих пуль едва не оторвала фюреру левую ногу, изуродовав мышцы бедра. И только храбрость, или трусость, личного водителя спасла фюреру жизнь. Кемпфка надавил на газ и бросился наутёк от места засады, выжимая из двигателя всё возможное и невозможное.

А Гиммлер, конечно, струсил. И не воспользовался предоставленным шансом. Не дал Гитлеру умереть от потери крови, а организовал бурную деятельность по его спасению. Чем несказанно удивил Гейдриха и привёл в замешательство Геринга, примчавшегося в Берлин сразу, как только стало известно о покушении на фюрера. "Наци номер два" устроил бурную деятельность в правительственных учреждениях, произнёс множество речей, отдал несколько десятков приказов, воспользовавшись своим правом заместителя Гитлера. Он клеймил позором предателей, посягнувших на самое дорогое, что есть у немецкого народа — драгоценную жизнь великого фюрера. Клялся продолжить дело, за которое пострадал бессменный рейхсканцлер Рейха. И ждал… Мучительно ждал самой главной для себя новости.

Не дождался.

Поначалу Гейдрих ожидал, что у Гиммлера сдадут нервы и он решит ускорить события. Но рейхсфюрер оказался умнее, чем старался выглядеть. Вступать в схватку со столь опасным противником, как Геринг, в подобных условиях было чрезвычайно опасно для них обоих. Это понимал Гиммлер, старательно боровшийся за жизнь Гитлера. Это понимал Геринг, на каждом углу высказывавший надежду на скорое выздоровление фюрера. Это понимал Геббельс, два дня не отходивший от микрофона с речами, главный смысл которых состоял из одной фразы — с фюрером навек. Это понимал Борман, не говоривший красивых слов, но обозначивший своё участие доставкой к раненому Гитлеру всех медицинских светил Германии. Это понимали и внезапно притихшие генералы, оставившие на время свои заговорщицкие планы.

Понимал это и Гейдрих. Надежда провернуть собственные планы под шум борьбы титанов провалилась. Вернее просто не была подготовлена. Эти армейские торопыги сломали всё, что он так тщательно готовил последние месяцы. Кто же мог подумать, что офицеры столь низкого ранга явят собственные претензии на решение судеб Рейха.

Бой затих окончательно. Штурмующие развалины завода эсэсовцы отошли на дальние позиции для перегруппировки. Солдаты мятежного полка исчезли из поля зрения наблюдателей, готовясь к очередному артиллерийскому налёту. Эти переживут ещё не одну артиллерийскую подготовку. Как удалось выяснить Гейдриху, был этот полк составлен из частей Краковской группировки Вермахта, отозванный в тыл для переформировки и создания на его основе особой дивизии с опытом ведения боевых действий в городе. За два месяца боёв в теснинах городских улиц солдаты полка приобрели бесценный опыт, который сейчас и демонстрировали… на эсэсовцах бригады "Лейбштандарт Адольф Гитлер". Можно было сказать, что солдатам этого полка повезло, так как остальные части Краковской группировки уже больше недели сидят в плотном кольце, захлопнутым наступающими русскими частями вокруг города. А с другой стороны, везение это относительное. У тех, кто остался в Кракове, есть возможность спасти жизнь, сдавшись в плен русским. Эти же обречены. Геринг приказал никого не брать в плен, уничтожив всех поголовно. Другие нацистские бонзы подтвердили этот приказ, вызвав у Гейдриха несколько очень интересных вопросов. Правда, ответов на эти вопросы получить ему не удастся. Уж с очень больших высот отдавали приказ.

За спиной Гейдриха раздалось покашливание, обергруппенфюрер Дитрих думал, как ему начать откровенный разговор на самую важную для него тему. Гейдрих едва заметно усмехнулся. Он ждал этого с самого начала, и выдержка Дитриха вызывала в нём удивление.

— Гейдрих, вы дадите мне честный ответ на прямой вопрос?

— Смотря, что вы хотите у меня узнать, Дитрих? — Отозвался Гейдрих.

— Фюрер жив? — В голосе бравого обергруппенфюрера проскальзывал страх услышать плохую для него новость.

Гейдрих прекрасно понимал его. Личный друг фюрера нынешнего может не понадобиться фюреру будущему, если состояние Гитлера намного хуже того, что сообщает Гиммлер, взявший на себя основную заботу о здоровье раненого фюрера. Тогда Дитриха ждёт, в лучшем случае, почётная отставка, а в худшем, несчастный случай, после которого состоятся торжественные похороны верного сына Рейха. Хотелось верить, что показательного расстрела или концлагеря ему не положено, всё по той же должности личного друга фюрера.

— Фюрер жив. Состояние у него хоть и тяжёлое, но стабильное. — Успокоил Гейдрих командира "Лейбштандарта". — В скором времени он должен придти в сознание. Только вот полноценное участие в управлении Рейхом ожидает его ещё не скоро. — Добавил он каплю горечи к счастливой для Дитриха новости, обозначая, что прежнего влияния Зеппу уже не добиться. По крайней мере, до полного выздоровления Гитлера.

Зепп хотел по привычке выругаться, но сдержался, понимая, что пришло время сдерживать свой характер и подстраиваться под других людей, которые ещё совсем недавно зависели от него больше, чем он от них. Гейдрих ждал продолжения разговора. Он старательно подталкивал Дитриха к мысли, что тому нужно искать дружбы заместителя Гиммлера, как одной из гарантий сохранения своего нынешнего положения. По глазам командира "Лейбштандарта" было видно, что данная мысль уже добралась до него, но пока он не торопится её высказать, собираясь всё обдумать своими неторопливыми крестьянскими мозгами.

А Гейдрих опять отвлёкся на свои размышления. Это неожиданное покушение прервало выполнение ещё одного важного дела, которое нужно было решить, и как можно быстрее. Русские устроили показательный налёт на ракетный центр в Пенемюнде. Причём, точность бомбометания была настолько высока, что вызвала множество вопросов в Берлине. Хотелось понять, откуда советское командование узнало о расположении лабораторий секретного института, само существование которого недоступная тайна даже для многих высокопоставленных военных Рейха. Что это — хорошая разведка или элементарное предательство. К сожалению, от самого института, и тем более полигона, мало что осталось, а количество выживших так мало, что получить достоверную информации маловероятно. Хотя, на острове уже два дня работают его люди, ничего вразумительного ему они сообщить не смогли. Кроме сказок о бомбах, выжигавших громадные площади одним взрывом. Конечно, русские уже применяли оружие подобного типа в Восточной Пруссии, но мощности боеприпасов, применённых там и на острове Узедом, просто несопоставимы. Для успокоения заинтересованных лиц из вышестоящего командования Гейдрих передал предположение о налёте нескольких сотен тяжёлых бомбардировщиков. Хотя ему-то прекрасно известно, что у большевиков попросту нет такого количества самолётов с подобным радиусом действия. Или всё-таки есть?

— А куда вы так торопитесь, Гейдрих? — Спросил его Дитрих, проявив просто удивительную для себя наблюдательность.

— У меня ещё много дел, Дитрих. — Отозвался заместитель Гиммлера, не желая делиться столь серьёзной информацией с человеком, высокое положение которого в иерархии Рейха может закончиться в любой момент.

— В том числе и на острове Узедом? — Зепп продолжил расспросы, прояснив для Гейдриха, что это не догадливость его собеседника, а просто болтливость какого-то их функционеров СС.

— В том числе и там. — Сухо подтвердил Гейдрих.

— А что именно там произошло? — Вполне миролюбиво продолжил Дитрих.

— Русские самолёты уничтожили секретный ракетный центр, о существовании которого они знать не могли. — После непродолжительного молчания ответил Гейдрих, решив не обострять отношения с личным другом фюрера, пока не ясна судьба Гитлера. К тому же, в будущем может понадобиться реальная боевая сила, и хорошее расположение командира одной из дивизий СС будет очень кстати. — Хотя сами они объявили о налёте на завод химического оружия. — Продолжил Гейдрих.

— И к какому мнению вы пришли? — Продолжал интересоваться Дитрих.

— Пока ни к какому. — Гейдрих посмотрел на часы.

Что-то долго перегруппируются подчиненные Зеппа Дитриха. Или решили просто отдохнуть, раз командир не торопит. Тогда Дитрих просто отвлекает его разговорами, давая своим людям время на вполне заслуженный отдых. Гейдрих едва заметно пожал плечами. Он, откровенно говоря, не против. Всё равно сегодня ему засветло не успеть долететь до острова, а ночные полёты в последнее время стали небезопасны.

Что же отодвинем ещё на сутки решение нерешаемой задачи.

— А что вы думаете по поводу этого мятежа? — Дитрих кивнул в сторону развалин завода, откуда изредка раздавались одиночные выстрелы — мятежники демонстрировали, что они ещё живы.

— Мне кажется, Дитрих, что этот вопрос я должен задавать вам, а не вы мне. — Отреагировал Гейдрих. — Вы, ведь, с самого начала были здесь. А я прибыл намного позже.

Зепп помялся, подбирая слова для ответа, посмотрел по сторонам, но всё же решился.

— У них с самого начала были подготовлены позиции на этом заводе. Когда мои люди получили приказ приехать и арестовать участников покушения, то их встретили пулемётным огнём. Вначале предупреждающим — по дороге перед колёсами первого автомобиля, а затем и на поражение. Мои офицеры кинули сюда первый батальон, а когда стало понятно, сколько здесь мятежников, то подняли и всю бригаду.

Дитрих ещё раз кинул взгляд по сторонам, выясняя, нет ли кого-нибудь слишком близко к ним. Нервно дёрнул головой и задал ещё один вопрос, от которого стало страшно и Гейдриху.

— Как ты думаешь, Гейдрих, кто стоит за этим заговором? Не верю я, что они действуют сами по себе.

— Господин обергруппенфюрер, мятежники выкинули белый флаг. — Вовремя вмешался в их разговор один из наблюдателей, находящийся около самого бруствера наскоро выкопанного окопа НП.

— Неужели будут сдаваться? — Обрадовался Дитрих.

— Вряд ли. — Охладил его пыл Гейдрих. — Скорее всего, хотят провести переговоры.

Действительно, в скором времени из-за развалин заводской стены, обозначавшей рубеж обороны мятежников, показался человек, размахивающий грязной тряпкой когда-то белого цвета, примотанной к винтовке. Дитрих отдал команду и навстречу парламентёру устремился наблюдатель, первым заметивший этого переговорщика. Вскоре они сошлись примерно посередине между позициями противостоящих частей, коротко обсудили причины, по которым мятежники выкинули белый флаг, и разошлись каждый в свою сторону.

— Чего они хотят, оберштурмфюрер? — Поспешил удовлетворить своё любопытство командир "Лейбштандарта".

— Они хотят прислать на переговоры двух своих офицеров, и просят дать гарантии, что те вернутся обратно живыми. — Ответил наблюдатель, начав бодрым голосом, но потихоньку уменьшая громкость, и закончил почти шёпотом, со страхом рассматривая реакцию Дитриха.

— Что? — Взревел Зепп. — Какие гарантии? Да я прикажу расстрелять их сразу, как только они сюда доберутся.

Гейдрих терпеливо ожидал, когда командир "Лейбштандарта" изольёт свой гнев. А Дитрих находил всё новые и новые кары на головы наглецов, посмевших требовать от вышестоящих офицеров такое. Постепенно громкость рёва уменьшалась, Зепп начал повторяться в изыскании достойной кары мятежным мерзавцам и, вскоре, затих.

— Если им достаточно слова группенфюрера Гейдриха, то они могут присылать своих парламентёров. — Ровным спокойным голосом завершил Гейдрих вспышку гнева обергруппенфюрера Дитриха. — Идите и предложите им это.

Оберштурмфюрер умчался выполнять приказание. Ошеломлённый Дитрих несколько раз беззвучно открыл и закрыл рот, пытаясь выдавить из себя возражение.

— Зачем вы дали им гарантии, Гейдрих? — Наконец-таки смог сформулировать своё недовольство Зепп.

— Затем, чтобы как можно больше ваших солдат остались живыми. — Гейдрих вернул к действительности Дитриха.

Тот замолчал, то ли выказывая обиду, то ли обдумывая сложившуюся ситуацию.

На нейтральной территории опять встретился эсэсовский обер-лейтенант и посланцы мятежников, которых на этот раз было двое. Переговорили и, тотчас же, один из мятежных солдат умчался на свои позиции сообщить офицерам предложение Гейдриха. Прошло минут пять напряжённого ожидания и от остатков кирпичной стены отделились две фигуры в офицерских фуражках. Один из них, идущий впереди, сильно припадал на левую ногу. Второй, явно младше званием, шёл немного позади своего товарища. Дойдя до представителя СС, они обменялись с ним несколькими фразами и дальше двинулись уже втроём. Начинавший переговоры солдат вернулся на свои позиции.

Чем ближе они подходили, тем больше становились различия в экипировке мятежников и эсэсовского офицера. Поверх обычного офицерского кителя Вермахта были на них надеты какие-то непонятные жилеты стандартного песочно-зелёного цвета Красной Армии со множеством разнокалиберных карманов. Более молодой офицер щеголял также странными штанами, разрисованными разноцветными пятнами, при более близком рассмотрении оказалось, что и китель на нём точно такой же.

— Кто вы такие? — Спросил Дитрих, как только парламентеры оказались на их наблюдательном пункте.

— Майор Шольц. — Отозвался старший. — Командир первого батальона.

— Обер-лейтенант Граве. — Последовал его примеру младший. — Командир первой роты.

— Группенфюрер Гейдрих. — Поспешил вмешаться Гейдрих, не давая Дитриху устроить скандал. — А это обергруппенфюрер Дитрих.

Объяснять, кто именно перед ними находится, армейским офицерам не пришлось. Они только отдали честь, показывая, что осознали степень важности персон, вызвавшихся вести переговоры.

Гейдрих внимательно вглядывался в лица мятежных офицеров, пытаясь составить мнение о них. Ясно было, что это кадровые офицеры. Такую военную выправку за несколько месяцев не выработаешь.

Майору на вид было около сорока, а может и меньше, война сильно старит людей. Умный, но какой-то безразличный взгляд голубых глаз в сетке мелких морщин. Седые виски, когда-то чёрные, а теперь сивые от сильной проседи усы. Два шрама на левой щеке.

Обер-лейтенант намного моложе, не больше тридцати. Выше и стройнее своего командира. Взгляд какой-то дикий и насмешливый одновременно. Всё время переминается с ноги на ногу, как будто готовится к прыжку.

На обеих, как стало видно вблизи, русские разгрузочные жилеты, всё чаще попадающие в Вермахт в качестве трофеев, снимаемых с убитых офицеров. Очень полезная вещь. И очень опасная. Насколько знал Гейдрих, русские любят таскать в одном из многочисленных карманов последнюю, "смертную", гранату, на тот случай, если не захотят попадать в плен. Кто даст гарантию, что и сейчас не приготовлен такой же сюрприз?

Обер-лейтенант вообще оставил от своей формы только погоны и фуражку. Всё остальное трофейное. И даже торчащие в карманах разгрузки рожки с патронами — от советского автомата. Как и его одежда маскировочной расцветки, снятая, по-видимому, с убитого русского разведчика.

— Что у вас с ногой майор? — Спросил Гейдрих, сам удивляясь выбранному началу разговора.

— Да так мелочь, снарядом ступню оторвало. — Расплылся в ухмылке майор.

— Как, сейчас? — Вмешался с дурацким вопросом Дитрих.

— Нет, немного раньше. Во Франции. — Продолжал развлекаться майор. — Протез у меня. — Закончил он злым голосом.

Гейдрих непроизвольно потёр щёку. Если такие люди стали выступать против Гитлера, то фюреру недолго осталось сидеть наверху. Не удалось у этих, найдутся другие. Более удачливые и более осторожные. И более злые.

— А вы не боитесь? — Начал своё наступление на мятежных парламентёров Дитрих.

— Устали мы бояться, господин генерал. — Ответил за двоих обер-лейтенант, нагло игнорируя эсэсовские петлицы Дитриха. — После двух месяцев Краковской мясорубки начинаешь бояться только самого себя.

— Сами умереть не страшитесь, о семьях бы подумали. — Проворчал Дитрих, внезапно сбавив тон.

— Они, как и мы, уже ничего не боятся. — Продолжал ёрничать обер-лейтенант. — Можем выдать список домашних адресов… в славном городе Киле!

Всё ясно! Интересно, какой идиот отвёл в Берлин часть, призванную из почти полностью уничтоженного англичанами города. Хотя, тогда город былещё цел. Или не идиот, а очень умный человек. Надо бы покопаться в приказах армейского начальства. Почему именно этот полк? Почему именно к этому заводу? Кто дал им разрешение проводить учения на территории основательно разрушенного советской авиацией завода?

— Что вы хотите нам предложить майор? — Обратился к старшему офицеру Дитрих, решив не реагировать на наглость обер-лейтенанта. Прекрасно видно, что он не в себе, и вряд ли до конца понимает, что именно вокруг него происходит.

— Мы пришли просить за наших солдат. — Ответил майор Шольц. — Большинство из них не принимало участия в покушении на Гитлера. И не должно нести равной с нами ответственности. Да и в этот бой они вмешались не сами, а по приказу своих офицеров.

— И чего вы хотите для них? — ввязался в разговор Гейдрих.

— Они согласны сдаться в плен, если их не посадят в концлагерь, а отправят в штурмовые батальоны. Они обещают не сдаваться в плен врагу, а честно выполнить свой долг перед Германией. — Майор перевёл взгляд на Гейдриха. — Нас, участвующих в покушении, эта просьба не касается. Мы сдаваться не будем.

— Что! — Взревел Дитрих, опережая едва открывшего рот Гейдриха. — Какая сдача? Какой концлагерь? Вы все поголовно уже покойники. Будете вы сдаваться или нет. Каждого из вас приговорили к позорному повешению. Солдат на обычных верёвках, а для офицеров приготовили рояльные струны. Вы можете просить только о замене этой казни на расстрел.

Майор спокойно выслушал гневную тираду командира "Лейбштандарта", повернулся к Гейдриху.

— Группенфюрер, сделайте мне последнее одолжение, скажите, кто отдал этот приказ. Геринг?

Гейдрих едва заметно кивнул в ответ на этот полувопрос-полуответ. Майор, точно также, едва заметно усмехнулся.

— А предложение о рояльных струнах, конечно же, исходило от Геббельса?

Гейдрих на этот раз кивнул головой намного сильнее.

Ай да Геринг! Ай да "толстый Герман"! Сумел обмануть Гиммлера, подсунув ему или фальшивку, или один из запасных вариантов, вместо настоящего плана. Но ведь трус! Без раздумий отправил на смерть всех своих подельников, даже не причастных к прямому покушению.

Ну что же, поставим в голове ещё одну заметочку. А вот Гиммлеру сообщать о своей догадке вряд ли будем.

Гейдриху вдруг стало жаль этих людей. Так бессмысленно потерять таких решительных и бесстрашных офицеров.

Но приказ уже отдан! И не в его силах отменить то, что приказано с таких верхов.

А как бы он сам распорядился этими людьми!

— Мне жаль, что когда в Берлин придут русские, среди его защитников не будет ни наших, ни ваших солдат. — Абсолютно спокойным голосом продолжил разговор майор Шольц.

— Вы не сомневаетесь, что они сюда дойдут? — Переспросил Гейдрих.

— Я сомневаюсь только в сроках. — Подтвердил майор. — Минимум полгода, максимум год. Но я этого уже не увижу.

— Вы не увидите. — Решил поставить точку в разговоре Дитрих. — Но мои солдаты храбро встретят врага, если он сюда доберётся.

— Господин генерал, ваших "асфальтовых солдатиков" мы сегодня уложим в землю всех до единого. — Напомнил о своём присутствии обер-лейтенант. — Мы умудрялись полком держаться против полнокровной русской дивизии. И не вашими истуканами нас пугать.

Зепп хотел в очередной раз взреветь, но захлопнул рот, вспомнив, какие потери уже понесла его бригада.

— Нам дозволено будет уйти? — Спросил майор у Гейдриха, признавая его старшим в этом тандеме эсесовских генералов.

Гейдрих утвердительно кивнул. Офицеры повернулись и не спеша отправились к выходу из НП. Торопиться им было некуда.

Потерянный Дитрих ходил по полю боя, пересчитывая трупы своих солдат. Сбивался со счёта, запнувшись об очередной камень, начинал снова, вновь попадал в какое-нибудь препятствие, выбирался из него с помощью охраны и шёл дальше.

Гейдрих отвернулся от этого зрелища. Обещание обер-лейтенанта солдаты мятежного полка выполнили с лихвой, отбиваясь до конца. Услышав об обещанной им верёвке, они стали намертво, продемонстрировав эсесовской элите, как нужно воевать по-настоящему. Когда закончились патроны и гранаты, перешли в рукопашную штыками, прикладами, отточенными сапёрными лопатками, научившись этому приёму у русских. Но не сдался никто. Последних живых добивали из миномётов, не найдя другого способа сломить их сопротивление.

Озверевшие солдаты "Лейбштандарта" пленных тоже не брали. Раненых добивали штыками. Найденный в подвале госпиталь закидали гранатами, разрешив выйти из него только трём медсёстрам. На немецких женщин не поднялась рука даже у них.

Гейдриху было муторно. Ради чего положили несколько тысяч немцев? Ради того чтобы высшие партийные бонзы поделили оставшуюся от раненого Гитлера власть?

К нему подбежал оставшийся в живых оберштурмфюрер, торопливо доложился. Гейдрих кивнул и двинулся в указанную сторону. На довольно ровной площадке эсесовцы выложили найденных офицеров. Майор Шольц лежал третьим с краю после двух оберст-лейтенантов, очевидно, командира полка и начальника штаба. Обер-лейтенант нашёлся в конце. Опознать его можно было только по трофейной русской форме. Вернее по её остаткам. Всё-таки "смертная" граната у него была, как и желание её использовать.

Гейдрих повернулся и пошёл прочь. В этом месте он сделал всё, что было нужно и можно.

Осталось только найти таких же людей, как те, которые полегли сегодня в этой бессмысленной бойне.

Конец второй книги.

Примечания

ППС — пистолет-пулемёт Судаева, в реальности состоял на вооружении с 1942 года.

Град и Ураган — системы залпового огня, состоящие на вооружении Советской, а ныне Российской армии.

В реальной истории заградотряды появились в июле-августе 1942 года, после знаменитого приказа 227, который сейчас больше известен как "Ни шагу назад!"

PZ-4 — немецкий средний танк.

Pz-2 — немецкий лёгкий танк.

Жаргонное название английских солдат.

Убедительно доказано, в книгах Мухина и Пыхалова, что все документы, "подтверждающие" вину СССР, всего лишь подделка, и довольно грубая, сляпанная в начале девяностых шайкой Ельцина. К примеру, секретный протокол "пакта Молотова-Рибентропа" или приказ о "Катыньском расстреле" поляков.

Устройство для разминирования минных полей, состоящее на вооружении Российской армии.

Жаргонное название короткоствольной пушки, устанавливаемой в Pz-4 в начальный период войны.

Название для немецких гранат с длинной ручкой, применявшееся в нашей армии.

Распространённое название советских гранат Ф-1, так как они являлись дальнейшей разработкой английской гранаты системы Лемона. Отсюда и название.

Название данное немецкими солдатами состоящей на вооружении Вермахта 37-мм противотанковой пушке, оказавшейся абсолютно неэффективной в борьбе с советскими Т-34 и КВ-2.

Перевод с немецкого полного названия СС.

Глава Абвера — немецкой военной разведки адмирал Канарис враждовал с разведкой СД, которая подчинялась главе СС Гимлеру.

Отто Штрассер — вместе с братом был лидером левого социалистического крыла НСДАП. Изгнан из Германии в середине тридцатых годов.

Грегор Штрассер — старший брат Отто, в 20-е годы один из главных соперников Гитлера в руководстве партии. Был убит в 1934 году во время "Ночи длинных ножей".

Операция "Катапульта", когда англичане пытались потопить остатки французского флота, чтобы он по их утверждениям "не достался нацистам".

В реальной истории польские вооруженные отряды, контролируемые Лондонским эмигрантским правительством, получили название "Армия Крайова" только 14 января 1942 года. До этого они назывались "Союзом вооруженной борьбы".

Турки держали на нашей границе в 1941–1942 годах около 26 дивизий.

Глава сербских коммунистов в начальный период войны.

Официальный титул японского императора.

Витые погоны, из тройного шнура, с двумя золотыми и одной серебряной нитью, в Вермахте носили генералы. Высшие офицеры, от майора до полковника, носили витые двойным серебряным шнуром погоны.

Здесь имеется в виду снайперский вариант винтовки Мосина образца 1891/1930 года, состоявший на вооружении нашей армии, в качестве снайперского варианта, до середины 60-х годов. В начальный период войны наша армия использовала также снайперский вариант самозарядной винтовки Токарева СВТ-40, но впоследствии отказалась от него из-за худших баллистических характеристик и большей стоимости в производстве.

Распространённое название магазинной винтовки Мосина из-за её калибра в три линии (7,62 мм), одна линия — 2,54 мм (одна десятая дюйма).

MG-34 — единый пулемёт, использовавшийся в вермахте в первую половину войны.

Снайперская винтовка большого калибра "Гюрза" — создана на основе противотанкового ружья Дегтярёва.

Реальное историческое лицо. Командовал 172 стрелковой дивизией при обороне Могилёва, в течение 23 дней удерживал город, несмотря на превосходство немцев. Был повешен нацистами, как руководитель партизан.

Русское, дореволюционное название Каунуса.

Дегтярёва пехотный, он же "Дегтярь" — ручной пулемёт, состоявший на вооружении Красной Армии в Великую Отечественную войну.

Синий чулок — прозвище для деловых женщин, озабоченных только работой и карьерой.

ЗИС-3 — советская дивизионная 76-мм пушка, состоявшая на вооружении Красной Армии, конструкции Грабина.

Астров — главный конструктор лёгких танков Т-40, Т-60, Т-70 и самоходной установки СУ-76.

В-3 — танковый дизель мощностью 250 л.с. (впоследствии индекс заменили на В-4).

В РИ на СУ-76 стояла спарка автомобильных двигателей ГАЗ-70.

Хищения в крупных и особо крупных размерах в то время проходили по знаменитой 58 "контрреволюционной" статье, что даёт возможность нынешним "правозащитникам" относить данную клиентуру к категории "политических".

КП — командный пункт.

КПП — контрольно-пропуской пункт.

Манлихер — Винтовка австрийского производства. Дефензива — польская контрразведка в период 20–40 годов 20 века.

В РИ 48 армия была сформирована в Новгороде.

В РИ Василий Филиппович Маргелов попал в воздушно-десантные войска только в 1948 году в звании генерал-майора.

Реальный случай, имевший место во время Вяземской воздушно-десантной операции 1942 года.

ДС — Дегтярёва станковый — пулемёт, состоявший на вооружении нашей армии в начальный период войны, наряду со старым Максимом.

Надпоручик — офицерское звание чешской и словацкой армий, соответствует старшему лейтенанту.

Четарж — сержантское звание в словацкой армии, соответствует, примерно, сержанту или старшему сержанту. Вообще-то низшее звание в словацкой, и чешской, армии звучало, приблизительно, как "воин", но не хочется усложнять текст.

Штабс-капитан — термин условный, правильное звучание "штябни капитян" — офицерское звание в словацкой армии, промежуточное между капитаном и майором. В нашей армии отсутствует.

Зопот — в РИ читателю он больше известен под польским названием Сопот.

Командирский шифр — степень важности сообщений в подводном флоте Германии варьировалась так: код, шифр и командирский шифр, который командир сам расшифровывал и сам на него отвечал, не привлекая шифровальщика.

Шнорхель — приспособление для подачи воздуха в подводную лодку, идущую под водой на небольшой глубине.

Драка слепых с кривыми — в РИ так называли, в Европе, русско-турецкие войны времён Екатерины Второй.

В РИ старший лейтенант Колобанов на Финской войне был капитаном, но его разжаловали в конце войны за некоторые провинности.

Люксметр — прибор для измерения силы светового потока. Одного из самых главных параметров в "плёночной" фотографии.

ДТ — Дегтярева танковый — основной танковый пулемёт нашей армии. Отличался от пехотного варианта конструкцией ствола, мушки и магазина.

Б4 — самоходная гаубица калибром 203 миллиметра, состояла на вооружении полков тяжёлой артиллерии РГК.

Старший майор госбезопасности — звание в НКВД на тот момент времени соответствующее армейскому генерал-майору, но со знаками различия комбрига тридцатых годов, один ромб в петлице.

1 сентября 1939 года — начало польско-немецкой войны, в Европе считающееся началом Второй мировой войны.

Маршал Рыдз-Смиглы, главнокомандующий польской армией, сбежал из Польши 16 сентября 1939 года. В тот момент, когда под Варшавой шли полномасштабные бои.

Ранкович — лидер сербских коммунистов во время Второй Мировой войны.

Иосип Броз Тито — лидер югославских партизан в РИ, умело лавировал между интересами английских и советских союзников. Хорват по национальности. Спас Хорватию от участи всех других побеждённых союзников Рейха.

Павелич Анте — лидер хорватских усташей, преданный союзник Гитлера, проводивший дискриминационную политику против всех других народов Югославии.

Шестиствольный пулемёт Слостина Ивана Ильича разрабатывался с начала 30-х годов, на полигонные испытания поступил в 1939 году, но на вооружение принят не был из-за сложности конструкции (по сравнению с обычными пулемётами калибра 7,62).

Немецкие штурмовые батальоны, аналоги советских штрафных рот, появились на Восточном фронте ещё в конце 1941 года, после первых поражений под Москвой. Только в отличие от советских штрафных рот, в которых провинившиеся бойцы находились до ранения, или три месяца, время нахождения в немецких "штрафбатах" не регламентировалось.

Вообще-то данная фраза о "самом миролюбивом народе" принадлежит лидеру Российской Коммунистической партии Зюганову.

В РИ распоряжение о запрете обзывать солдат Красной Армии "недочеловеками" появилось только после битвы на Курской дуге.

О "русских людоедах" — это не выдумка автора, а стандартный штамп немецкой пропаганды ещё со времён первой мировой войны.

"Ночь длинных ножей" — 30 июня 1934 года, расстрел командования штурмовых отрядов и уничтожение левого крыла НСДАП.

В реальности американские корабли имели право атаковать подводные лодки только в трёхмильной зоне острова Оаху, на котором находилась база американского тихоокеанского флота — Пёрл-Харбор.

Сёкаку и Дзуйкаку — поэтические японцы дали своим авианосцам имена "Парящий журавль" и "Счастливый (или Танцующий, по другому переводу) журавль".

"Леди Лекс" — прозвище данное в американском флоте авианосцу "Лексингтон".

"Леди" потому, что в английском языке слово ship (корабль) женского рода "Леди Сара" — прозвище данное в американском флоте авианосцу "Саратога".

"Кидо бутай" — "Ударный отряд" название японского соединения атаковавшего Пёрл-Харбор.

Японская разведка так не выяснила, что в Тихом океане у США было только три авианосца — "Лексингтон", "Саратога" и "Энтерпрайз".

А-4 — немецкая ракета, созданная группой ракетчиков под техническим руководством фон Брауна. Больше известна под названием Фау-2.

Обершутце — звание в Вермахте, которое можно условно перевести как "старший солдат". В нашей армии отсутствует.

"Люстра" — жаргонное название осветительной бомбы.

Вообще-то одним из символов королевской власти служит горностаевая мантия.

В РИ первое применение управляемых, по радио, авиационных бомб произошло 9 сентября 1943 г.

Немецкие самолёты сбросили две УАБ на итальянские линкоры "Рома" и "Италия".

В РИ немецкими управляемыми авиабомбами занимался доктор Макс Крамер из DVL (аналог советского ЦАГИ).

SS Mann — начальное звание в общих СС, в Ваффен СС ему соответствовало СС шутце, что можно перевести как рядовой. Обергруппенфюрер — звание СС соответствующее полному генералу Вермахта.

Группенфюрер — звание СС соответствующее генерал-лейтенанту Вермахта. "Асфальтовые солдаты" — презрительное прозвище солдат "Лейбштандарта" в Вермахте.

Сергей Чекоданов Майская Гроза Книга третья

29 апреля 1942 года Москва

— Товарищ полковник, разрешите обратиться. — Раздалось за спиной и Андрей обернулся. — Вы Алeну Егорцеву не видели? — Последовал следующий вопрос, не дожидаясь его разрешения.

Андрей строго осмотрел молодого лeтчика в парадной лeтной форме, уже с погонами. Тот слишком уверенно и не по уставу вeл разговор со старшим офицером, но без наглости. Так, старый знакомый — лейтенант Тимур Фрунзе. Виделись на Новогоднем концерте в Кремле не далее, как четыре месяца назад.

Всe ясно. Ну кого ещe из посторонних военных могут запустить в секретный, несуществующий ни на каких картах Зеленоград. Пусть всего города одна улица, да три переулка. Но при этой улице два сверхсекретных завода и четыре института. Это уже построенных. И с десяток объектов подобного назначения ещe строится. Да и вторую жилую улицу начали сооружать, и наметили для постройки ещe одну. Глядишь к концу года полноценный городок будет. А если военных из охраны посчитать, для которых отдельный военный городок соорудили, то и на хороший райцентр потянет, которых в данной реальности не так уж и много.

Всe равно удивительно, как он смог выяснить, где Алeнка сейчас находится. Наверняка, эта юная егоза в каком-нибудь письме проболталась. Ну, а дальше или приeмный отец маршал Ворошилов посодействовал, или командир его полка майор Василий Сталин поспособствовал.

— Лейтенант, вас где обучали так со старшими по званию разговаривать. — Андрей напустил строгости в голос, ставя на место Тимура.

— Виноват, товарищ полковник. — Вытянулся тот.

Всe-таки неплохой парень. Немного безалаберный, но без глупости и зазнайства. В другой ситуации Андрей и руку бы ему протянул. Но не сейчас.

— Где же она ещe может быть накануне первомайского праздника. — Продолжал Андрей с той же строгостью в голосе. — Только в клубе. Где клуб находится, надеюсь, сам узнаешь?

— Так точно, товарищ полковник. — Бодро отрапортовал Тимур. — Разрешите идти?

— Идите, лейтенант. — Андрей добавил разрешающий взмах рукой и лейтенант Фрунзе, по-уставному повернувшись через плечо, совершил два строевых шага, но тут же сорвался на бег.

Андрей проводил его взглядом. Да, с операцией прикрытия они перестарались. Тогда, в сентябре прошлого года, вождь неожиданно быстро согласился на участие своего сына Василия в этом деле. Наверное, собирался совместить с операцией прикрытия какие-то свои воспитательные планы. Написали текст, заставили этих молодых оболтусов, Алeнку с Васькой, выучить его, приготовили всю мизансцену, обеспечив присутствие достаточного количества невоздержанных на язык личностей, и свели героев этой трагикомедии в фойе после дневного концерта. А вот дальше всe пошло наперекосяк. Увидев такую толпу народа вблизи, Василий Сталин только мычал и блеял, хотя по сценарию ему полагалась изображать барское хамство. Не лучше вела себя и певица Егорцева. Краснела, бледнела, кусала губы, выдавливала из себя слишком уж неуверенным голосом порученные ей слова. Короче, полный провал. Если уж бог не дал тебе актeрских талантов, то полноценно сыграть даже самую завалящую пьеску ты не сможешь.

Спасибо, что подчинeнные старшего майора Зайцева обеспечили присутствие пары журналистов из категории «помойных шакалов», встречавшихся среди работников пера и в это время. Уж они раздули даже эту плохо сыгранную сцену до события мирового масштаба. Не в печати, конечно. Да и кто бы им дал затрагивать имя вождя в газетных заметках. А уж на бытовом, «кухонном», уровне они развернулись в полную силу. В результате, о свершившемся скандале Москва узнала даже быстрее, чем это смогли бы сделать газеты. Пройдя длинную цепочку пересказов, новость приобрела столь красочные подробности, что составлявшие сценарий ссоры оперативники могли только удивляться буйности фантазии многочисленных «очевидцев», которых оказалось столько, что здание филармонии не смогло бы вместить и за две недели.

Но дело было сделано. Певицу Егорцеву срочно исключили из списков филармонии. Прошлись по ней парой статеек, в которых открыто не указывались причины опалы, но все в Москве прекрасно знали, что и как на самом деле. Алeнка могла спокойно собирать вещи и переселяться в строящийся Зеленоград, где у неe была возможность на некоторое время затеряться от интересов английской агентуры.

Но вмешались силы, которые никто не учитывал при планировании операции и представить их существование не мог. Виктор Зайцев со злости обозвал всe это гусарством, Берия идиотизмом, Андрей вообще высказался матерно со всеми известными ему оборотами и склонениями.

Вмешался ещe один человек, возможности появления которого в данном деле никто и представить не мог. Через сутки после инцидента в филармонии у подъезда дома, в котором проживала семья Егорцевых, обнаружилась делегация лeтчиков во главе с молодым лейтенантом Тимуром Фрунзе. Ни Сашки, ни его охраны поблизости не было, поэтому никто не мог воспрепятствовать делегации 16-го истребительного авиаполка спокойно проследовать до самой двери коммунальной квартиры, уговорить сердобольную соседку открыть эту дверь и вломиться прямо в комнату, где Алeнка паковала свои вещи, с двумя громадными охапками цветов. Дальше пошли торжественные извинения от всего состава полка за недавно назначенного заместителя командира полка Василия Сталина. Уверения, что Тимур знает Василия очень давно, что тот не хотел сказать ничего дурного, что он очень хороший человек и так далее, и так далее. Когда Сашка смог приехать, в комнате уже торжественно пили чай, достигнув полного примирения, и решали, как и когда отвезти Алeнку в полк, чтобы капитан Сталин смог принести ей извинения лично.

Замять продолжение скандала стоило не меньших трудов, чем его раздуть. Лeтчикам пришлось намекнуть, что дело это намного серьeзнее, чем они думают. Честному и храброму, но наивному по молодости лейтенанту Фрунзе сказали чуть больше, переведя его в разряд полупосвящeнных. Спустя два дня, с личного благословления вождя, капитана Василия Сталина и лейтенанта Тимура Фрунзе отправили на Центральный фронт продолжать службу. Алeнку с большими предосторожностями и под серьeзной охраной, от многочисленных поклонников, рвущихся принести ей извинения от всей Красной армии, переправили в закрытый и секретный Зеленоград, существовавший тогда только в качестве административного понятия. Охочие до великосветских сплетен москвичи почесали языки ещe пару недель и всe начало забываться.

Для всех, кроме двух человек. Вначале на адрес старой квартиры пришло письмо лейтенанта Фрунзе для «Самой талантливой певицы Советского Союза», которое Сашка долго вертел в руках, перекладывал с места на место, только что на зуб не пробовал, и, в конце концов, пошeл с ним к старшему майору Зайцеву. Тот побурчал, не желая перекладывать ответственность на себя, но всe же принял решение. Письмо переправили дальше. А вскоре обратно на фронт улетело ещe одно письмо. И поехало.

Андрей не возражал. Дело молодое. Когда же ещe доверять бумаге чувства и надежды, как не в молодости. А наметится что-то серьeзное, тем лучше. Тем более в этой войне есть у лейтенанта Фрунзе все шансы уцелеть. По личной просьбе Ворошилова молодого и отчаянного, но совершенно неопытного парня на серьeзные боевые задания вначале не выпускали, давая тому приобрести лeтный опыт. Затем прикрепили к опытному пилоту с десятком сбитых самолeтов противника, в надежде, что тот сумеет сберечь парня от необдуманных поступков.

Да и сама обстановка в воздухе в корне отличалась от того, что было в конце сорок первого года войны реальности Андрея. Люфтваффе агонизировали. Воевать с двумя противниками сразу оказалось выше их сил, даже если враги не согласовывают своих действий. Геринг гонял своих лeтчиков с одного советского фронта на другой, противодействуя воздушным армиям Красной Армии, но каждый раз оказывался в проигрыше, так как противник мог легко создать численное превосходство в любой точке Восточного фронта, просто подключив к боевым действиям несколько полков или дивизий соседней воздушной армии. Не особо напрягаясь при этом.

Ещe хуже было дело в самой Германии. Англичане наносили воздушные удары по городам Германии чуть ли не каждую ночь. Противодействовать им было чрезвычайно трудно. Если советские дальние бомбардировщики можно было подловить вблизи стратегических объектов, то англичане могли сбросить бомбы куда угодно, лишь бы это был населeнный пункт. И не заморачивались с точностью бомбометания, высыпая свой смертоносный груз по площадям. Правда, при всей стихийности бомбардировок ни один немецкий военный завод от действий английской авиации до сих пор не пострадал.

Господин Черчилль верен своим принципам как никогда.

Андрей уже прошeл пару сотен метров отделявших его новое место жительства от здания института. Хоть и была в его полном распоряжении служебная машина, он использовал еe только в случае спешки или плохой погоды. А сегодня солнышко расщедрилось совсем не по-весеннему, позволяя оставить дома надоевшую за зиму шинель. Щеголяли в кителях и другие военные, которых в данном городе было абсолютное большинство. Вернее, большинство носило военную форму, имея при этом к армии весьма опосредственное отношение, как и сам Андрей. Нося воинское звание полковника, был он скорее кабинетным учeным, а точнее научным руководителем, озабоченным общенаучными вопросами, пусть, и работала основная часть его исследований прежде всего на оборону. Можно было, конечно, носить и гражданскую одежду, но привычка великое дело. Привык он за два года присутствия в данном мире к личности военного. Напрягала только необходимость постоянно отдавать честь спешащим по своим делам другим людям в военной форме.

Впрочем, знающему человеку форма может очень многое сказать, нужно просто уметь видеть те нюансы, которые опытный служака отмечает с первого взгляда. Как сам Андрей во время срочной службы в Советской армии мог с первого взгляда определить срок службы встреченного солдатика по внешнему виду надетого на того хэбэ.

Хотя и сейчас он не полный профан. Тем более, что после введения новой формы прошeл столь малый срок, что количество вариаций старого и нового превосходит все разумные пределы. И чем больше в форме старого, тем дальше данный человек от штабов и тем ближе к реальному делу.

Вот заспешили мимо три офицера с наскоро пришитыми на старую гимнастeрку полевыми погонами. Сразу видно недавно с фронта. Судя по эмблемам артиллеристов, ещe одна делегация ракетчиков прибыла предложить очередное улучшение систем залпового огня, именуемых в данном времени реактивными миномeтами.

А вот этот гусь при полном параде и с отливающими золотом погонами явно из какого-то московского штаба с очередной инспекцией. Походить, поизображать серьeзную деятельность, подоставать своим идиотизмом проверяемых, пожрать в столовой, обеспечиваемой по одним из самых лучших в стране норм, и торжественно убыть с чувством исполненного долга.

Слава богу, для таких вот долбодятлов приготовлены специальные отделы, которые не допускают их к действительно серьeзным делам. Торжественно таскают по наземным этажам заводов, не поясняя, что основная деятельность в этом городе сосредоточена под землeй. Подсовывают на проверку бумажки с многочисленными печатями и грифами секретности, забитые таблицами, графиками и мудрeными формулами, на самом деле представляющие собой обыкновенные пустышки, заготовленные специально для таких вот непрошенных гостей. Была у этих бумаг и ещe одна очень важная роль — ведомство Меркулова отлавливало на них шпионов. Причeм, небезуспешно.

Сам Андрей парадную форму не любил, предпочитая ей повседневный китель цвета хаки с обычными полевыми погонами. Новые уставы такое допускали даже для тыловых подразделений. А уж на фронте глубоко плевали на все требования, и носили как им удобнее. Строго по пословице его времени, пришедшей с афганской войны — «форма номер восемь, что украли, то и носим». В тыловых частях новую форму постепенно вводили для всех. А в окопах погоны не приживались по той причине, что разгрузочные жилеты, которые получали поголовно все действительно воюющие подразделения, перекрывали как раз ту часть погона, где можно было определить звание. Поди разберись, кто перед тобой появился. Оттого товарищи офицеры, они же бывшие командиры, просто привинчивали на петлицы старой формы соответствующее количество звeздочек, а то и попросту щеголяли со старыми кубарями и шпалами. Боевым частям прощали. Вот когда дело дойдeт до строевых смотров и парадов, тогда и их заставят переодеться.

Андрей добрался до проходной института, предъявил пропуск, дождался сличения своей морды лица с фотографией в оном документе и прошeл внутрь. Конечно, его здесь прекрасно знали, но порядок есть порядок. Да и бойцы, стоящие на охране, рисковать лишний раз не будут. У нынешнего начальника охраны института не побалуешь. Мгновенно отчислит на усиление охраны какого-либо из закрытых объектов подобного типа, но куда-нибудь поближе к полярному кругу. Где целых полтора месяца в году круглое лето, а комары размером превышают среднерусских стрекоз. А из развлечений — только увольнительная до ближайшей медвежьей берлоги, и, соответственно, оздоровительная пробежка с обрадованным медведем на закорках.

Андрей дождался когда через КПП пройдeт его охрана, без которой ему разрешалось передвигаться только внутри собственной квартиры. Моментами откровенно напрягало. Но, нужно признать, что ребята дело знали и не мешали подопечному заниматься своими делами, беря инициативу в собственные руки только в экстренных случаях, коих за последние полгода было всего три. Из них только один представлял действительную опасность, когда зимой в районе Смоленска на колонну новой техники, в составе которой двигалась и эмка Андрея, совершила налeт немецкая диверсионная группа.

Непонятен был сам смысл этой эскапады. Неужели они, в самом деле, надеялись захватить один из образцов локаторов или самоходных зениток, передвигавшихся в колонне. К сожалению, допросить никого не удалось. Пока охрана Андрея старательно спасала своего подопечного от неведомой опасности, а он сам пытался выяснить, что там происходит, всe было кончено. Эти армейские дуболомы, вместо того чтобы захватить в плен хоть кого-нибудь, просто развернули башни пары «Шилок» и из восьми стволов покрошили противника в мелкий винегрет. Настолько мелкий, что опергруппа НКГБ вынуждена была собирать немецких диверсантов по частям. А вот немецких ли?

Только вмешательство Андрея спасло тогда от трибунала проявившего излишнюю торопливость командира зенитного взвода. Гэбэшники топотали копытами, как ретивые кони, пытаясь разорвать виновника того, что они остались без законной добычи. А вся вина лейтенанта заключалась в том, что он несколько месяцев провeл на фронте, где при сопровождении подобных колонн палил во всe, что имело глупость пошевелиться в пределах досягаемости его пушек.

Воистину, «Шилка» проявила себя настолько универсальным орудием, что еe охотно использовали для работы по всем видам наземных целей. Тем более, что действие вражеской авиации становилось всe более эпизодическим. Некоторыми «радетелями» государственных интересов предпринимались даже попытки снять еe с производства, или хотя бы сократить объeмы выпуска. «Мол, если воевать ей не с кем, то зачем на неe деньги тратить?» Непонятно, что там проявлялось на самом деле: кондовая глупость или змеиная хитрость. Высказывали подобные предложения, естественно, просто высокопоставленные идиоты, сумевшие удержаться на властном верху все эти годы. А вот кто подсказал им подобные мысли?

Это происшествие послужило очередным поводом запретить любые поездки за пределы Московской области полковника Банева и инженер-майора Егорцева. Хотя никаких доказательств того, что засаду организовали именно на Андрея, получено не было, вождь велел усилить меры предосторожности. Отныне за пределами городского периметра Зеленограда им разрешалось перемещаться только в новом правительственном лимузине, бронирование которого уступало только танкам, и под усиленной охраной бронетранспортeров и тех же самых «Шилок».

Как и ожидалось Андреем, название «Шилка» прочно укоренилось за неэлектронным вариантом ЗСУ-23-4. Для электронного варианта недолго думая предложили имя «Томь», продолжая традицию давать технике подобного типа имена по названиям рек. Подхватили эту моду и другие КБ, и сейчас по фронтовым дорогам бегают «Бия», «Зея» и «Катунь», представляющие собой переделки в ЗСУ старичка Т-26. Соответственно со спаркой крупнокалиберных ДШК, спаркой зенитных пулемeтов Березина, того же калибра, и автоматической двадцатимиллиметровой пушкой. Мощь их, конечно, с «Шилкой» ни в какое сравнение не идeт, но для сопровождения колонн стрелковых дивизий они вполне подходят.

В фойе института охрана перераспределила свои роли. Двое отправились в караульное помещение отдыхать и ожидать своей очереди, а один из лейтенантов двинулся вместе с Андреем в сторону его кабинета. Если бы ребята не закрывали своими телами его бесценную особу при всяких неожиданностях, то Андрей всерьeз бы посчитал, что главной задачей охраны является его ликвидация, если что-то пойдeт не так.

В кабинете Андрея уже ожидала доставленная курьером именная почта. Расписавшись в получении, он первым делом рассортировал конверты по степени важности отправителя, затем вскрыл, бегло прочитал содержимое и переложил ещe раз, теперь по срочности исполнения. Вызвав секретаря, Андрей передал большую часть указаний нижестоящим исполнителям, оставив себе только два конверта. С ними и предстояло работать именно ему.

Первым был отчeт Чистякова, продолжавшего работу в старом институте над совершенствованием ЭВМ второго поколения. Ему удалось построить уже три экземпляра, единым в которых было только название, а внутренности различались так сильно, что Сашка каждый раз предлагал поменять нумерацию. Но Андрей был непреклонен в том, что это одно и то же устройство. Вот когда им удастся создать ЭВМ, состоящую из отдельных взаимозаменяемых блоков, тогда он и разрешит обозвать еe «номер три». А пока построенные машины были уникальным изделием, с каждым из которых и работать нужно было по особым инструкциям. В клиентах, впрочем, недостатка не было. За подобными изделиями очередь расписана на пару лет. Причeм, контролирует распределение построенных ЭВМ всех типов лично сам Сталин, определяя какое направление науки в данный момент больше нуждается в электронном вычислителе.

Второй конверт напоминал о необходимости приступить к ежемесячной обязанности анализа обстановки в мире. Сегодня предпоследний день апреля, а знакомится вождь с его докладами в первые дни наступающего месяца.

Андрей вскрыл, отложенный при первых сортировках, конверт и углубился в чтение. Пробежав глазами довольно объeмный текст, он достал из одного из ящиков стола другие конверты подобного типа, полученные в течении месяца, развернул на столе карту Восточной Европы и красным карандашом принялся наносить изменения, возникшие на фронтах за последнюю неделю.

Никакой особо секретной информации в этих конвертах не было. По сути это была та же сводка Информбюро, но более подробная. С номерами частей, фамилиями командиров, направлениями ударов, контрударами противника и такой же информацией по его частям, естественно, той, что была известна разведке.

Вот что сообщал Левитан во вчерашней сводке. Войска генерала Ч взяли город Росток. А что за генерал? Какими частями он командует?

А в доставленном сегодня конверте чeтко расписано. Вторая танковая армия генерала Черняховского с ходу захватила город Росток, обошла Шверин, не рискуя ввязываться в бои за расположенный на островах город, и устремилась на запад. А что у нас на западе в этом районе? Правильно, Гамбург. А немного севернее Любек, тоже не последний город Ганзы. А ещe севернее практически полностью разрушенный англичанами Киль и стратегический Кильский канал. Вот и все расклады. Генералу Черняховскому поставлена задача по захвату основных немецких портов, расположенных на побережье западной Балтики, ну и, если повезeт, то и Гамбурга, относящегося уже к акватории моря Северного.

Иван Данилович начальную часть своей задачи выполнил, пройдя насквозь Мекленбург и расстроив систему обороны балтийского побережья в данном месте. Андрей может поспорить на что угодно, что одновременно с танками Черняховского, подходящими к окраинам Ростока, в порт Варнемюнде, основные морские ворота Ростока, входили корабли Балтфлота. И высаживали со своих палуб морскую пехоту, перепоясанную, как и положено, пулемeтными лентами. А дальше всe зависело от степени сопротивления противника. Могли уничтожить всех поголовно. А могли кого-нибудь, особо сообразительного в быстроте поднятия рук, оставить живым. У морпехов свои, особые, требования, после того, как они понесли страшные потери при попытке десантирования в Пиллау.

Балтийские моряки почти полностью контролируют море, после того, как новейшее германское чудище линкор «Тирпиц» был потоплен советскими подводными лодками, использовавшими акустические торпеды, последнюю разработку Ленинградских учeных. Охота шла долго, упорно, с переменным успехом, но завершилась победой. В линкор с интервалом в восемь минут воткнули одиннадцать торпед, выпущенных с трeх подлодок, несколько суток терпеливо ждавших его выхода из порта. Ну и рвануло! Остатки, некогда одного из лучших кораблей мира, лежат на дне неподалeку от Данцига, который линкор и защищал.

Радостную весть омрачило сообщение, что из пяти подлодок, принимавших участие в этой охоте, на базу вернулись только две. Но войны без потерь не бывает. Главное, чтобы уровень своих потерь не превышал потери противника, или хотя бы им соответствовал.

Андрей провeл красную линию, обозначающую нынешнее положение Восточного фронта, пересекающего восток Германии в основном по Одеру с двумя языками начавшегося наступления. Одно от Штетина в общем направлении на Гамбург и Бремен, огибающее столицу Германии с севера, другое через Саксонию на Лейпциг, севернее уцелевшего в этой реальности Дрездена. Отдельными стрелками нарисовал удары всех четырeх танковых армий, принимающих участие в этом наступлении.

Вдоль побережья Балтики наступает Вторая танковая армия Черняховского. Южнее, обходя Берлин по широкой дуге с охватом всех находящихся там частей, Третья танковая армия Рыбалко. Южный фланг окружения Берлинской группировки обеспечивает самая знаменитая танковая армия — Первая танковая Катукова. Ну, и на Лейпциг направлена Четвeртая танковая армия Богданова.

Основной замысел операции прост, как мычание. Танковыми таранами пробить немецкую оборону на всю возможную глубину, рассечь самые боеспособные части Вермахта, составляющие костяк Восточного фронта, на несколько отдельных котлов, окружить их плотным кольцом стрелковых корпусов. А затем заняться войсками расположенными в глубине Германии, представляющими собой, в основном, отведeнные в тыл потрeпанные на том же Восточном фронте дивизии, территориальные образования из плохо обученных резервистов, а также фольксштурм, который в этой реальности пришлось создать на три года раньше.

Пока что всe идeт по плану, насколько известно Андрею. Прибалтийский фронт Ватутина следует за своим танковым тараном, в лице армии Черняховского, оттесняя остатки немецких частей к морскому побережью. Где у них есть два выхода: или сдаться, или эвакуироваться, используя остатки флота, вырвавшегося из мышеловки Данцига, в которую порт превратился после того, как в конце января войска Ватутина вышли на балтийское побережье западнее Гдыни. Немедленно туда же были переброшены торпедные катера и подводные лодки, перебрались самолeты морской авиации Балтийского флота, были перенацелены на порт и стратегические бомбардировщики Авиации дальнего действия генерала Голованова. Прорывы из блокированного города превратились для немецких кораблей в заведомо проигрышную лотерею. Счастливчиков, сумевших избежать высыпаемых на порт бомб, всплывающих с глубины торпед, выстреливаемых по городу снарядов, было не более двадцати процентов. Всех остальных отправили на дно.

Сам Данциг пока держался. Части Ватутина сунулись к городу, наткнулись на плотную оборону и отошли на прежние рубежи, резонно рассудив, что не стоит рвать жилы при штурме укреплений, которые можно уничтожить бомбами и снарядами. Тем более, что опыт такого рода уже был. На карте Андрея есть два перечeркнутых кружка, обозначающих окруженные ещe в сентябре Бреслау и Познань. Хорошо укреплeнные города стойко держались, поверив обещаниям из Берлина о скорой помощи. Отвергли несколько ультиматумов о сдаче. Отбили все предпринятые попытки штурма. И тогда по приказу Верховного Главнокомандующего войска отошли в свои окопы, оставив даже те городские улицы, которые смогли захватить. Над городами загудели сотни бомбардировщиков, впервые применивших английский опыт обработки позиций противника. То есть бомбардировку по площадям. Бомб не жалели, используя кроме советских боеприпасов и бомбы захваченные на складах Люфтваффе. Жуткая карусель гудела и днeм и ночью безостановочно. Не сидела без дела и артиллерия, в основном используя трофейные орудия и снаряды к ним. Работали до прогара стволов, отправив потом вышедшие из строя пушки на переплавку. Защитникам Бреслау хватило трeх недель такой обработки, после чего остатки гарнизона предпочли сложить оружие. Познань продержалась полтора месяца, но там и укрепления были посолидней, и гарнизон более многочисленный, так как в Познань успели отступить четыре дивизии Вермахта, волею случая оказавшиеся в его пределах при подходе танковой армии Катукова. Помогло им это не сильно. Прежде всего прибавило жертв, как среди военных, так и жителей города. Стойкое сопротивление вызвало у русского противника вполне естественное желание ответить самым адекватным образом. К моменту капитуляции от города осталось так мало, что проще было построить его на новом месте, чем восстанавливать руины прежнего. Фортам и дотам повезло больше, но только до того момента, когда командование Западного фронта обратилось в Москву с просьбой применить по укреплениям Познани новые, «вакуумные», бомбы. А после разрешения оставалось только ждать, когда у защитников города сдадут нервы.

Данциг ожидало то же самое. Как и сопротивляющиеся пока остатки Восточной Пруссии. Блокированную армию фельдмаршала Клюге в шутку называли «вооружeнным лагерем военнопленных». Согнанные в окрестности Кeнигсберга остатки дивизий группыармий «Север» ещe могли оказывать сопротивление двум армиям Северо-Западного фронта генерала Горбатова, выделенным для их блокирования. Но вряд ли смогли бы противостоять серьeзному натиску, приди такое желание в головы московского начальства. Штурмовать обречeнный город желания не возникало, не только из-за нежелания нести потери, а прежде всего из-за необходимости спешить на запад. Все возможные резервы нужны были там.

Центральный фронт Рокоссовского выполнял, как и ожидалось, самую важную задачу, пытаясь выйти к центру Германии. В перспективе имея, в качестве сверхзадачи, прорыв к экономическому сердцу западной Германии — Руру. Пока всe развивалось хорошо. Не ожидавшие такой наглости части Вермахта поспешно отходили в сторону Берлина, ожидая, что русские армии повернут туда же. Что и предполагалось.

Самый ценный приз, Берлин, достался на долю Западного фронта генерала Конева. Ему и сил выдели намного больше, чем его соратникам — Рокоссовскому и Ватутину. Две танковые армии обходили немецкую столицу, торопясь замкнуть еe в кольцо. Это кроме трeх танковых и четырeх механизированных корпусов, выделенных Западному фронту для действий в близких окрестностях Берлина. Восемь общевойсковых армий должны были закрепить успех танкистов, прежде всего окружив немецкую столицу, не позволяя уйти оттуда частям противника. Нужно сказать, что дивизии Вермахта и сами не спешили отходить из намечающегося котла, приняв решение дать окончательный бой на подходах к своей столице.

Вновь созданный в ноябре Словацкий фронт застрял в Чешских Рудных горах, где противник имел возможность малыми силами противодействовать более многочисленным советским армиям. Откровенно говоря, никто и не рассчитывал на быстрый успех на столь сложном участке фронта. Самое главное, что и Вермахт не имел возможности снять оттуда ни одной дивизии, для перспективного удара в южный фланг Центрального фронта. Тем более, что, как говорилось в примечании к доставленной сводке, немецким дивизиям из Чехии вскоре придeтся спешить в другую сторону.

Юго-Западный фронт генерала Петрова через два дня должен перейти в наступление в направлении венгерской столицы. Гитлеру позволили там хозяйничать почти полгода. Пришла пора вернуть неправедно нажитое добро. Отныне никакие мотивы политического плана над Красной армией не довлеют, сковывая еe инициативу.

Поначалу новоявленные американские союзники пытались диктовать свои правила игры, указывая, что в операциях Красной армии им не нравится. И какой они хотели бы видеть европейскую войну. Хотя и союзниками их можно было назвать с большой натяжкой. Большая часть конгресса и высокопоставленных генералов, не оценив серьeзность начавшейся на Тихом океане войны, собирались, как и предполагалось с самого начала, вмешаться в Европейскую разборку, оставив выяснение отношений с Японией на более позднее время. Не получилось. Но главная ошибка уже была совершена. Вместо полноценного и полноправного союзнического договора, предложенного Москвой, Вашингтон решил ограничиться расплывчатым «Заявлением об общности интересов». В Белом доме решили, что основную скрипку в этой войне будут играть они и Англия, всe более зависящая от САСШ, а Советскому Союзу нужно отвести ту же самую роль, что и Китаю. Второстепенного марионеточного союзника, главная задача которого отвлекать войска Германии.

Сталин пожал плечами и велел Молотову подписать, не беря на себя никаких конкретных обязательств, повторив те же фразы, что использовали представители Вашингтона в отношении Советского Союза. Он-то знал намного больше, чем сидевшие на берегах тихого Потомака конгрессмены и давно не воевавшие американские генералы.

Правда, одну кость новоявленным «союзникам» всe же бросили. Отхватив к началу ноября половину Венгрии, вынуждены были остановиться войска Юго-Западного фронта и их румынские союзники. Румыны спешно начали обживать оторванную у давнего противника Северную Трансильванию. Советские войска стабилизировали фронт и перебросили подвижные части в Хорватию, у правителей которой хватило ума, вернее дурости, как раз к этому моменту объявить войну Советскому Союзу. То ли Гитлер надавил на поглавника Павелича, то ли англичане подсуетились, а может и американцы решили немного притормозить своего чересчур прыткого союзника, но дело было сделано. Какую он совершил глупость, правитель Хорватии понял только тогда, когда танки советских механизированных корпусов выкатились на окраины Загреба. Всe высшее хорватское руководство немедленно ударилось в бега, оставив присутствующие в столице воинские части храбро помирать за величие Хорватии. Хватило усташей ненадолго. Ровно до того момента, когда они поняли, что вместе с русскими Загреб штурмуют сербские отряды. И, если на милосердие советских бойцов они ещe могли рассчитывать, то счeт, предъявленный им сербами, был настолько длинным, что не оставлял никаких сомнений в судьбе оказавшихся в городе хорватских солдат. Все, кто не захотел умирать, поспешили отступить в недалeкие горы хребта Медведница. Чем на некоторое время продлили своe существование, так как советские войска соваться в горную часть страны не пожелали, а союзные им сербы не имели возможностей проведения широкомасштабных операций по зачистке условно освобождeнной территории.

По сути дела, вся бывшая Югославия представляет собой условно освобождeнную территорию. Советские части контролируют крупные города, межгорные равнины и основные дороги, как и немцы до этого. А в горах кто только не бродит. Остатки воинских частей Германии и Италии, дезертиры всех национальностей, партизанские отряды всех политических расцветок, обычные бандиты, прикрывающиеся лозунгами борьбы за народное благо, местные отряды самообороны, не многим от этих бандитов отличающиеся.

Но это уже головная боль вновь созданного югославского правительства. Хотя, вождь всe ещe в сомнениях — стоит ли воссоздавать столь неустойчивое государственное образование. Или же лучше образовать несколько мелких независимых республик, как это произошло в реальности инженера Банева.

Судя по обстановке, нанесeнной на карту, Венгрия обречена. Юго-Западный фронт теперь имеет возможность вломиться в неe аж с трeх направлений. Из Словакии, Румынии и Сербии. А, если добавить и возможный удар из Хорватии? Хотя, скорее всего, расположенные там войска нанесут удар в мягкое подбрюшье Рейха, на Штирию и Каринтию, приросшие территорией со славянским населением после разгрома Югославии год назад. Но и оставшихся сил должно хватить для разгрома, или же просто выдавливания за пределы страны, тех немецких дивизий, которые держат фронт в Венгрии. А также их немногочисленных мадьярских союзников.

Венгры, в большинстве своeм, не простили Гитлеру сентябрьского вторжения более полугода назад. Пусть, и не оказывали немцам серьeзного сопротивления, но и на их сторону стать не пожелали, найдя себе чрезвычайно удобную позицию стороннего наблюдателя. Также безразлично вели они себя и в отношении советских войск на той части страны, что находилась под контролем Красной Армии. До открытого саботажа не доходило, скорее всего это было похоже на «итальянскую забастовку». Улыбались, соглашались, имитировали бурную деятельность, но результат, чаще всего, был таким мизерным, что и упоминать его было стыдно.

Контрразведка кипела гневом, гэбэшники скрипели зубами, но Москва велела терпеть, не доводя обстановку до открытого сопротивления. Действовали всe больше уговорами, да элементарным подкупом, потихоньку выводя ситуацию из тупика. Первыми сломались крестьяне, резонно рассудившие, что им нет никакой разницы, кому именно продавать продовольствие. Раз русские платят, и неплохие деньги, то они не являются таким вселенским злом, как пытаются выставить их служители церкви. Затем стали к сотрудничеству подключаться и другие группы населения, от рабочих и железнодорожников, которым создали условия намного лучше, чем были у них до прихода советских войск, до мелких торговцев, аполитичность которых общеизвестна, лишь бы не мешали приторговывать, да налоги драли как можно меньше.

Ценность контролируемой гитлеровским Рейхом части венгерской равнины во много раз выше восточной части страны, захваченной Красной армией. Прежде всего, из-за нефтяных месторождений, которые немцам нужны как воздух. Потеряют их, и войну можно сворачивать. Так что лeгкой прогулкой предстоящая операция не будет. Но количество выделенных войск позволяло надеяться, что всe произойдeт согласно намеченным планам.

В Турции до сих пор тишина, в военном отношении. А так крика хватает. Вопят одновременно сторонники всех политических партий, вещают со страниц газет журналисты, подкармливаемые этими партиями, ворчат крестьяне, жизнь которых становится всe хуже, голосит смертным воем весь восток страны, терзаемый курдским мятежом.

Очистив от турецких войск почти все земли, населeнные курдами, военное руководство новоявленного Курдистана решило, что неплохо бы оторвать ещe немного земель от соседних стран, раз уж фортуна повернулась к ним лицом. Бои идут в Северном Ираке, где англичанам удаeтся контролировать только города и дороги. Начались волнения и в Сирии. Только в контролируемом советскими войсками Иране пока сохраняется спокойствие. У курдских военачальников хватает ума не ссориться с основным союзником, без которого они мгновенно потерпят поражение. Достаточно только будет турецким генералам перебросить в Курдистан дивизии, расположенные на границе Советского Закавказья.

На советско-турецкой границе обстановка вполне контролируемая. Турки не решаются вмешиваться в войну, резонно оценивая свои возможности как неудовлетворительные. Москва не желает влезать ещe в одну войну, хватает проблем и в Европе.

Намного тяжелее удерживать ситуацию под контролем в Болгарии. Болгары готовы, хоть завтра, ринуться на векового врага, бряцают оружием, постоянно проводят манeвры и учения в непосредственной близости от турецкой границы, устраивают провокации на самой границе. Турецкое правительство терпит, понимая, что вслед за болгарской армией в конфликт может вмешаться и Советская. А что могут сотворить с противником корпуса и дивизии Красной Армии, они прекрасно видели из наблюдений за войной в Европе.

В Греции пока остались отдельные немецкие части. Прорваться в Рейх сушей уже не получится. Хотя, полностью выйти к побережью Адриатики советские дивизии ещe не смогли, авиация Красной Армии целиком и полностью перекрывает все возможные пути отступления противника. Немцам остаeтся только переправляться морем в Италию и следовать в Фатерлянд уже по территории союзника. Или же ожидать высадки, в любой части Греции, английского десанта, речь о котором идeт уже не один месяц, чтобы навалять бриттам напоследок, для памяти.

Тем более, что на Крите подобный сценарий прокатил дважды. И оба раза англичанам пришлось ретироваться, кроме тех несчастных, которым пришлось сдаваться, так как человеколюбивое английское командование не озаботилось путями их эвакуации, в случае неудачи. Похоже, британским военным гениям подобные мысли не могли забрести в голову даже случайно. Наверное, так и есть. После успеха североафриканской кампании английские генералы, не страдавшие заниженной самооценкой и ранее, вообразили себя главными вершителями судеб текущей войны. Их даже не отрезвил провал десантной операции в Кале в декабре прошлого года.

Андрей помнит те тревожные минуты прочeсывания эфира, когда он пытался найти правдивую информацию о том, что же именно произошло на французском побережье Па-де-Кале. Каждая из участвующих сторон передавала бодрые репортажи, с торжеством смаковала подробности боя, перечисляла многочисленные жертвы противника, в меру своей фантазии проводила существующую, на данный момент, линию фронта.

Врали, как и ожидалось, и те и другие.

Всe, что удалось англичанам, это захватить несколько сотен метров портовых сооружений, за которые они и проливали кровь почти трое суток. Вернее, не англичанам, а канадцам и новозеландцам, оказавшимся одними из самых стойких бойцов Британской империи. Наверное, сказывались гены бывших уголовников и проходимцев всех мастей.

Немцы также не проявили себя лучшим образом, провозившись такое количество времени со столь малочисленным противником. Их, конечно, можно простить. На Западном фронте находились, в основном, те кому повезло, в силу связей или наличия лишних денег, не оказаться на фронте Восточном. И боевого опыта у них был мизер, и желания помирать во славу любой идеи. Оттого и возились они столько времени с двумя неполными бригадами там, где боевые дивизии Вермахта управились бы за несколько часов.

Может быть, Черчиллю и удалась бы эта операция, но вмешался Великий и Непогрешимый фюрер немецкого народа.

Гитлеру, в своe время, сообщили, что за покушением на него, в сентябре прошлого года, стоит английская разведка.

Фюрер обиделся. Англичане, которых он неоднократно причислял к потомкам арийской нации, сделать правильных выводов так и не сумели. Тем хуже для них! На Кале были брошены все наличные силы Люфтваффе, оказавшиеся в пределах досягаемости. Порт сравняли с уровнем моря, настолько сильной была бомбардировка. Не остановило даже то, что в некоторые сектора действия бомбардировщиков попали и немецкие части.

Если они не хотят помирать во славу фюрера, то не сильно отличаются от мятежников, уничтоженных в сентябре.

Гитлер так и не смог простить свою, почти не действующую, левую ногу участникам прошлогоднего мятежа. Ездить по роскошным выстраданным длительной политической борьбой апартаментам в инвалидном кресле — не великое удовольствие. А тем более, лицезреть перед собой тех, кого ты подозреваешь в покушении на свою драгоценную жизнь.

Естественно, это не прибавило боеспособности Вермахту. Те из генералов, кто чувствовал за собой хотя бы косвенную вину в организации покушения сентября сорок первого года, поспешили сдаться в плен первому попавшемуся противнику, резонно рассудив, что лучше остаться живым в плену врага, чем сдохнуть в концлагере от подозрений соотечественников. За редкими исключениями, решившими ответить по полной программе. Правда, было их настолько мало, что и пальцев одной руки хватит для перечисления.

Дурдом, конечно, прогрессировал. С точки зрения знатока истории времeн инженера Андрея Банева. Хотя здесь всe выглядело естественно и нормально. Ситуация напоминала сорок пятый год времени Андрея Банева. Рейх уже рассыпается, но количество желающих сопротивляться пока позволяет ему балансировать на зыбкой грани существования. Цементирует его железная воля фюрера, да энтузиазм связавших себя с национал-социализмом генералов и офицеров.

Взять, хотя бы, фельдмаршала Клюге. Несколько раз ему переправляли предложения о сдаче контролируемой им части Восточной Пруссии, но каждый раз фельдмаршал сохранял молчание. То ли, в самом деле, был верен идеям Гитлера, то ли боялся возможных репрессий, но остатки группы армий «Север» сопротивляются до сих пор. Хотя уже и прошло более четырех месяцев. Слава богу, хоть активных действий не предпринимал.

То ли Клюге надеялся, что в войну более активно вмешаются Америка с Англией и спасут остатки Германии. То ли ему доложили, что все вновь поступающие из СССР резервы отправляются на запад и его группировке немедленный штурм не грозит. Но он ещe на что-то надеялся. Может быть его и удивляли такие решения противника, но выводы из них он делал прежде всего в свою пользу.

Фельдмаршал удивился бы ещe больше, если бы знал, что из состава противостоящих ему, совсем недавно, войск на месте боевого базирования находится не более половины, а все остальные давно штурмуют основные узлы сопротивления Балтийского побережья. А его разведка с достойным лучшего применения постоянством докладывает, что все армии и корпуса генерала Горбатова остаются на месте, продолжая неторопливую подготовку к генеральному штурму оставшихся у немцев окрестностей Кeнигсберга.

Андрей перешeл к Южной части Европы. С Югославией обстановка более-менее ясна. Неясно, что именно произойдeт в ближайшее время в Греции. По понятным причинам Генеральный штаб не собирается отчитываться перед полковником войск связи о своих перспективных разработках. Верховный Главнокомандующий, использовав всю информацию, полученную от инженера Банева два года назад, информирует его о своих решениях эпизодически. И только в тех случаях, когда желает услышать негативную оценку. Поначалу Андрею было страшно спорить со Сталиным, но потом вождь открытым текстом заявил ему, что «подхалимов товарищу Сталину хватает и в других местах, а от тебя, товарищ полковник, мне нужно услышать аргументированное возражение, чтобы понять где мы ошиблись и напортачили».

Нужно сказать, что спорить было трудно. И не только из-за боязни угодить в тюрьму. Были люди с прегрешениями, превосходящими любые проступки полковника войск связи Банева, но никто из них до лагерей Колымы так и не добрался. Пока они находили силы и желания эти ошибки исправлять. Вон, бывший генерал-полковник Павлов вновь произведeн в звание генерал-лейтенанта танковых войск за успешные действия его танкового корпуса при захвате Померании. Глядишь и командармом со временем станет. А всe потому, что хватило ума и выдержки не обидеться, а взяться за дело с прежним пылом и сноровкой. И языком поменьше трепать.

Вождь может простить исправленную ошибку, но никогда не оставит без внимания бездеятельное умствование о недостатках его правления. Андрей вспоминает тот единственный случай открытого Сталинского гнева, свидетелем которого он оказался. Верховный в тот момент орал на бывшего генерала армии Мерецкова, который вмешался в проведение Восточно-Прусской операции, своей властью отменил приказания командующего Северо-Западным фронтом Кузнецова в самый неподходящий для этого момент. За несколько часов до начала операции. Начал перебрасывать войска с одного участка фронта на другой, уже не заботясь о маскировке, лишь бы успеть. Встревожил немцев, показал им направления ударов, в результате чего наши войска наткнулись на подготовившегося противника, понесли большие потери и не смогли пробить немецкую оборону.

— Считаешь, что он неправильно наступление подготовил! — Сталин показывал на стоящего неподалeку бывшего командующего фронтом Кузнецова. — Сообщи ему об этом заранее. Чтобы твой подчинeнный мог ошибку исправить. А ты что сделал?

Побледневший Мерецков только судорожно кивал головой.

— Ты вмешался в самый последний момент. Не смог выполнить своего замысла. И позорно сбежал в тыл от ответственности, оставив командующего фронтом расхлeбывать твою дурость. Да ещe начал болтать о том, что наступление провалилось, потому что Ставка плохо его подготовила.

В результате Мерецков отправился на фронт командовать одной из дивизий, уже в звании генерал-майора. Кузнецову тоже досталось, но с более мягкими формулировками о «не проявлении инициативы в отстаивании своего мнения и неумении командовать частями фронта в критической обстановке». Но ему поручили, по крайней мере, армию. А на командование Северо-Западным фронтом выдвинули единственного командарма, из участвующих в этой операции, сумевшего выполнить боевую задачу. Генерала Горбатова.

За прошедший год война изрядно перетасовала генеральскую колоду, вознеся одних на самый верх иерархии, а других раскидав по дальним закоулкам империи. Гремят ранее неведомые имена, герои прошлых лет постепенно забываются, а некоторые уже канули в небытие. У всех на слуху фамилии Рокоссовского, Конева, Ватутина, В последнее время всe чаще упоминают Горбатова, сумевшего небольшими силами решить Прусский вопрос. Не забывают в хвалебных очерках командующего Северным фронтом генерала Говорова, войска которого захватили более половины Норвегии, добравшись до Тронхейма, где вынуждены были остановиться, встретив сильное сопротивление немцев. Это не считая северной Финляндии, где войска того же фронта хозяйничают почти год.

Постоянно всплывает фамилия генерала Петрова. Всякий раз когда его войска совершают очередной бросок в Хорватии или Сербии, или ведут затяжные бои в Венгрии.

Толбухин, в конце ноября сменивший на командовании Южным фронтом ничем не проявившего себя генерал-полковника Черевиченко, пристальным вниманием прессы пока не отмечен. Его войска более полугода заняты демонстрацией своего присутствия на турецкой и греческой границе и активных боевых действий не ведут. Только подвижные соединения фронта участвовали в боях при зачистке Южной Сербии. Находящийся на том же участке фронта генерал Малиновский старательно муштрует Отдельную девятую армию, выстроенную на греческой границе, периодически устраивает боевые тревоги и учения, действуя на нервы немецким дивизиям, вынужденным ожидать удара в любой момент. Малиновский бы и ударил — приказа из Москвы нет.

Странным молчанием обходят персону генерала Потапова, возглавившего Словацкий фронт. Больших успехов там, конечно, нет. Но ведь фронт и не создавался для геройских прорывов и героических битв. Основной его задачей было связать расположенные в Чехии и западной Словакии немецкие войска, не допустив их прорыва в Словакию или Польшу. Он свою задачу с честью выполняет, тем более, что и войск ему выделили самый мизер, как бы не меньше, чем у противника.

Ни одного из генералов, начинавших войну в должности командующего фронтом, на прежнем месте не осталось. Кузнецова и Попова передвинули в командармы. Черевиченко отправился в тыловой Уральский округ, формировать новые дивизии и армии. Павлова и Мерецкова разжаловали, предоставив шанс заново достигать прежних командных высот. Маршал Тимошенко выполняет функции свадебного генерала, разъезжая по фронтам в качестве представителя Ставки. Жуков по-прежнему на излечении в одном из подмосковных госпиталей, хотя и ходят слухи, что удерживают его там намеренно, заставляя лечащих врачей находить всe новые и новые причины удерживать его на больничной койке.

Исключением является разве что генерал армии Тюленев. Как был в начале войны командующим Закавказским фронтом, так и остался. Если точнее, то был он на данный момент командующим Турецким фронтом. Но ведь фронт-то не воюющий. Хотя, есть ещe один такой же человек — командующий Дальневосточным фронтом генерал армии Апанасенко, но он в такой же ситуации.

На армейском уровне изменения, естественно меньше, но и там часть командармов отправилась обживать тыловые округа, уступив своe место более талантливым и удачливым сослуживцам. Часть двинулась вниз по служебной лестнице, теряя незаслуженно полученные звeзды и должности. Четверо погибли, трое в бою, а один по пьяному делу заехал на минное поле. Появилось много новых командующих, как на старых армиях, так и на вновь сформированных. Большинство имeн Андрей помнил по прежней истории. Но были и ранее ему неизвестные, погибшие в первые годы войны или по какой-то причине в прошлый раз не сумевшие ухватить удачу за хвост. Проявивший себя и в прошлом времени генерал Петровский командует четвeртой армией, нацеленной на Берлин. А вот генерал-лейтенант Романов девять месяцев назад был всего лишь комдивом, а теперь командует двадцать первой армией, прославившейся при штурме Штетина.

Андрей оторвался от своих размышлений, вернулся взглядом к карте. Следующий вопрос — английский десант. То, что он состоится, и состоится именно в Южной Европе, не сомневается никто. Британский премьер своим привычкам не изменяет. В Реальности Андрея Банева его сдерживали Сталин и Рузвельт, здесь же он предоставлен сам себе. Сталин — враг номер два, после Гитлера. А, может быть, уже и наоборот, кто постигнет душу британского аристократа, который приучен скрывать свои мысли даже от собственной тени. Рузвельт, конечно, союзник, но союзник озабоченный прежде всего своими делами. Ему сейчас не до Европы, суметь бы удержать японскую экспансию.

Учитывая слабость возможного сопротивления, ещe недавно британские генералы могли бы спокойно высаживаться в разных местах северного побережья Средиземного моря. Сейчас такой возможности нет, так как нет того количества войск, что было каких-то два месяца назад. Ибо случилось непредвиденное.

Неизвестно какая умная голова подсказала японским военачальникам столь рискованный, но чрезвычайно выигрышный ход, но она заслуживала самой большой награды, какую только может придумать японский император. Были у Андрея подозрения на генерала Манштейна, напросившегося у Гитлера в военные советники к японским союзникам после позорного провала наступления на Варшаву в июле прошлого года. Фюрер отпустил, решив не раздувать скандал с отставкой столь раскрученного генерала. И вот этот шаг японцев чрезвычайно походил на манеру проведения военных операций опальным генералом Вермахта. То есть совершения нелогичных, дающих громадную сиюминутную выгоду, но самоубийственных в конечном итоге шагов.

Японцы высадились в Австралии. Оставив не захваченным Сингапур, который в этой реальности остался английским. А также много других территорий, которые войска страны Восходящего солнца постепенно ставили под свой контроль в реальности Андрея Банева. Оставив без внимания синицу, которая сама просилась в руки, рванулись вдогонку за журавлeм, заманчиво маячившим в южной части Тихого океана. Со стратегический точки зрения шаг довольно рискованный, но сколько переполоха он вызвал среди английских и американских генералов. Конечно, если бы войска Микадо смогли захватить весь материк, то война приобрела бы совсем другой характер. Но вряд ли у Японии были силы на это.

Тем не менее, в Австралию поспешили подкрепления со всех концов Британской империи. Всe, что можно было снять с Африканского театра военных действий, также отправилось на юг. Были переброшены туда и те из американских частей, которые намечено было отправить в Англию для подготовки решающего десанта в Европу, каковой должен был состояться «после достижения Германией достаточной степени ослабленности».

Кто именно должен был доводить Рейх до этой степени, британцы с американцами стыдливо умалчивали.

Андрей тогда долго пытался понять логику действий японцев. Шаг этот, несомненно, был выгоден Германии, приятен Советскому Союзу, но какую выгоду получали сами японцы?

Усиление группировки противника действующей против них?

Или же они надеялись успеть до переброски к австралийцам подкреплений из метрополии?

Непонятно было откуда они взяли достаточное количество войск для проведения этой операции. Хотя, вопрос с войсками разрешился довольно быстро. После взвинченной ноты из Вашингтона с требованием объяснить — почему Советский Союз допустил переброску японских частей из Манчжурии в Австралию?

В Москве удивились, или сделали вид, что удивлены. Попытались объяснить своим Вашингтонским коллегам, что СССР с Японией не воюет, и никакими способами удержать данные войска на месте не мог. В ответ на это объяснение из столицы САСШ прилетело ещe одно послание с предложением «немедленно предупредить Японию о недопустимости подобных действий».

Сталин велел отослать в ответ часть текста «Заявления об общности интересов», где рассматривалось разграничение интересов союзников на Дальнем востоке, в Китае и бассейне Тихого океана, согласно которому «Советский Союз в течении пяти лет отказывался от права вмешательства в процессы, происходящие на данных территориях». Был этот пункт предметом особой гордости американских политиков, даруя им возможность полновластно решать судьбу Тихоокеанского региона. А в возможность Америки за этот срок поставить своего врага на колени не сомневался никто. В том числе и руководство Советского Союза. В Москве сознательно решили пойти на эту уступку будущему союзнику, понимая, что нельзя хотеть всего сразу. Можно ведь и от жадности подавиться.

В Белом доме совершенно правильно расценили этот ответ, как призыв к пересмотру отношений, но решиться на столь кардинальное изменение своих взглядов на роли различных стран в Большой политике пока не могли. Пускать русского медведя в азиатскую лавочку никто не хотел. Достаточно было и того, что он вытворял в Восточной Европе.

В Вашингтоне сделали вид, что они не получали данного послания, а Москва пришла к выводу, что узлов на еe руках, ограничивающих свободу действий против прямых или косвенных союзников Германии, поубавилось.

А после начала весеннего наступления Красной Армии из Вашингтона раздавались только возмущeнные восклицания, но было уже поздно. Ни политических рычагов воздействия, отброшенных по самомнению больше месяца назад, ни реальной силы, занятой в Австралии, уже не было. Оставалось только делать вид, что радуешься успехам союзника, да скрипеть зубами при мысли о том, что же тебе оставит в Европе дядя Джо?

Андрей вернулся к карте. Так что же оставит дядя Джо? Только то, что успеют отхватить его соратники и противники до подхода советских войск.

С американскими союзниками всe ясно — к делeжке основного германского пирога им не успеть. Это прекрасно понимают по обе стороны океана и дальнейшие отношения будут строить исходя из сложившейся реальности. Советскому Союзу придeтся уступить САСШ контроль над Китаем, вернее над тем, что от него к тому времени останется. Китайские сатрапы, в лице генералов, контролирующих отдельные провинции, вдруг поняли, что им вовсе не обязательно выполнять указания гоминдановского правительства, раз оно, это правительство, не в состоянии решить ни одну из стоящих перед ним проблем. Начались долгие торги, полные взаимных упрeков и оскорблений, торжественных клятв и чистосердечных обещаний, восточного коварства и элементарного европейского хамства, когда к спору подключались военные советники означенных генералов, озабоченные прежде всего защитой интересов своих стран. Конечно, СССР отозвал своих советников, согласно заключeнному договору, но некоторые из них торопливо уволились со службы и остались на прежнем месте, уже в качестве частных лиц. Знающему советские реалии человеку это утверждение показалось бы откровенным бредом, но американцам пришлось проглотить это объяснение.

Наступил момент, когда в Белом доме стали понимать, что они нуждаются в русском союзнике намного больше, чем он в них. Гордость заключения выгодного договора стала заменяться сомнениями — а так ли этот договор выгоден? Не обманули ли себя, обманывая, как им казалось полгода назад, новоприобретeнного союзника.

Желающий быть хитрее всех, рискует перехитрить самого себя.

Впрочем, Кремль с превеликой радостью компенсирует САСШ упущенные в Европе интересы за счeт Индии и других британских колоний. Если Рузвельта устроит такой вариант развития событий? Андрею почему-то кажется, что устроит.

Англии же остаeтся с удвоенной энергией цепляться в брюхо Европы, пытаясь застолбить за собой, если не весь юг континента, то хотя бы стратегически важные пункты. Прежде всего острова и удобные для контроля бухты. Захватить Крит пока не удалось, следовательно нет удобного пункта подскока для десанта в материковой Греции. Пока не захваченное Красной армией побережье Хорватии и Албании объект для десанта ещe более неудобный, чем Греция. Значит высадка на данном направлении маловероятна. Остаeтся Италия и Южная Франция.

Маршал Петен не горит желанием видеть на своей территории британские войска ни в виде союзников, ни в виде противников, и предупреждение об этом было высказано Лондону ещe в конце прошлого года. Командованию английской армии было сообщено, что высадка его войск в любой части Франции, контролируемой Вишистким правительством, будет рассматриваться как недружественный акт. И может привести к вступлению Франции в войну на стороне противников Британии. Представляла ли собой эта нота серьeзное намерение, или же грандиозный блеф, пока не понятно. Но премьеру Черчиллю придeтся исходить из худшего варианта и искать место высадки в другом месте.

А значит остаeтся Италия, потерявшая большую часть самых боеспособных войск в бессмысленной африканской кампании. Если Роммелю, убедившемуся в невозможности итальянского флота эвакуировать его корпус из Александрии, удалось преодолеть долгий путь отступления и уйти из Ливии, то итальянские дивизии в большинстве своeм остались на этом пути в качестве покойников или военнопленных. Серьeзной армии у дуче нет. Да и то, что осталось, подчиняется ему без прежнего энтузиазма. Генералы с радостью устроят ему «тeмную» при первой же возможности. Так было в реальности Андрея Банева, так может произойти и здесь. Если уже не происходит.

Следовательно самое вероятное место высадки — Южная Италия. А конкретнее, Сицилия, Калабрия или Апулия. Основным претендентом, конечно же, является Сицилия. Тем более, что аэродромы Мальты позволяют прикрыть десант действиями не только палубной авиации. После ухода в Индийский океан всех новейших кораблей, путных авианосцев в Средиземном море у Гранд Флита не осталось. И приди итальянцам в голову мысль сопротивляться, у них есть все шансы успешно отбиться.

Но вот придeт ли?

Ещe один возможный пункт высадки английского десанта — Норвегия. Хотя немецкие солдаты, находящие там, ослаблены тяжeлыми боями и обозлены преследующими их неудачами, они ещe сохраняют достаточную боеспособность, чтобы отбиться от пары-тройки дивизий подданных британской короны. Особенно, если советские армии Северного фронта не будут вмешиваться в это выяснение отношений. А Андрей уверен, что не будут.

Ещe один возможный вариант действий британской армии — это высадка в Дании или Голландии. Однако, близкое соседство Германии не позволит англичанам провести его малыми силами, а большая часть войск находится в Африке, или переброшена в Австралию и Новую Зеландию.

Все эти мысли Андрей торопливо набрасывал на бумагу, собираясь потом привести их в порядок для передачи Верховному. Он уже намеревался оторваться от стола и заварить себе чая. Теперь у него был не отдельный «кухонный» уголок, а полноценная гостевая комната, в которой при желании можно было поместить и десяток человек. Можно, конечно, было просто отдать команду секретарю, и чай вскоре принесли бы уже готовый. Но Андрей не любил «казeнный» чай, предпочитая заваривать его самому.

В секретарской прозвучали знакомые шаги, скрипнула дверь и в кабинет Андрея вломился Сашка, пользуясь своим правом беспокоить начальство в любое время и без доклада.

— Всe сидишь, бумагу мараешь. — Начал он разговор. — Судьбы мира планируешь. А того, что вокруг творится, не ведаешь.

Андрей с удивлением посмотрел на своего друга.

— Эдак, за окном мировая революция произойдeт, а ты и не заметишь. — eрничал Сашка.

— Да что случилось? — Не выдержал Андрей.

— Би-Би-Си только что передало. — Сашка перешeл к серьeзному тону. — В Лондоне совершено покушение на Черчилля.

— Убит? — Только и смог выдавить удивлeнный Андрей.

— Живой. Отделался лeгкими царапинами и тяжeлым испугом. — Начал рассказывать Сашка. — Две машины с охраной в металлолом. Его лимузин кверху колeсами. Шофeру осколком лобового стекла полголовы снесло. А у него только плечо зацепило. Везучий, однако.

Андрей отодвинул свои бумаги и задумчиво уставился в потолок.

— Как ты думаешь, кто его так? — Закончил вопросом свой рассказ Сашка.

30 апреля 1942 года Крым

Самолeт коснулся земли, протарахтел по взлeтке до посадочного знака, обозначенного щедро посыпанным мелом, и остановился. Виктор потянулся всем телом, приводя себя в бодрое состояние после полудрeмы перелeта, окинул взглядом салон самолeта. Проснулись все, кого он посчитал нужным взять с собой в эту, так некстати подвернувшуюся, инспекторскую поездку.

У установленного пилотами трапа их высокую комиссию уже поджидало местное начальство, сверкая непривычными знаками различия, на так не похожих на советские погонах. Десяток военных прикрывал вторую шеренгу встречающих, состоящую из нескольких человек в штатской одежде и двух раввинов в чeрных шляпах и таких же лапсердаках. Отличали их и комично смотрящиеся пейсы, назначения которых Виктор так и не понял. Впрочем, ему беседа с ними не грозила, для этого есть другие люди. Как и для штатских. Ему же предстояло вести беседы с военными, прежде всего с командиром корпуса генералом Крейзером, рубленая физиономия которого виднелась строго в середине строя, где ему и положено находиться по занимаемой должности.

Виктор пропустил вперeд номинального главу комиссии, дипломата из НКИДа, имеющего богатый опыт успешных переговоров с самыми различными союзниками и противниками. Подтолкнул к выходу двух его помощников, которые не решались опередить военных, так как прекрасно понимали реальные расклады полномочий. Следом двинулся иеромонах Георгий, высокий громогласный служитель церкви, приготовленный для своих собратьев по служению богу, пусть и носящему другое имя. Данный поп, имеющий вид бабника и выпивохи, на самом деле, являлся одной из главных опор восстановленного патриаршества. Ибо был умен и хитер, «как целая стая бесов». По крайней мере, такую характеристику ему дали в НКВД, да и сам патриарх Сергий чрезвычайно ценил своего помощника. Затем Виктор отправил на землю полковника Макарова, представляющего интендантское ведомство Красной Армии. И только после этого спустился сам, пытаясь соответствовать своему невысокому званию.

Генерал Крейзер недовольным взглядом окинул представительную комиссию, сдвинулся в сторону, давая гражданским добраться до своих собратьев, находящихся за его спиной. Дождался произнесения всех необходимых слов, и отдал тихую команду одному из своих заместителей. Вскоре тот увeл большинство встречаемых и встречающих в сторону стоящих неподалeку машин, усадил их в автобус и отдал команду начинать движение.

— И как у вас обстоят дела, товарищ генерал? — Спросил Виктор, поймав взгляд генерала Крейзера.

— Ну, и как мне к вам обращаться? — Спросил недовольный генерал, как только нежелательные свидетели удалились из зоны слышимости.

— Генерал, а разве в вашем уставе не записано, что военнослужащим израильской армии запрещено отвечать вопросом на вопрос. — Усмехнулся Виктор, вспоминая анекдот из будущего, рассказанный ему полковником Баневым. Оценил удивлeнное выражение на лицах встречающих и добавил. — Погоны видите, вот так и обращайтесь.

— Есть, товарищ подполковник. — Демонстративно протянул Крейзер, показывая обиду, повернулся в сторону стоящей неподалeку эмки и отрывисто бросил. — Прошу!

Виктор мысленно улыбнулся. Всe началось именно так, как он и хотел. Нужно с первого момента ставить их на место. Обнаглели здесь, вообразили себя равноправной стороной, наслушавшись всяких заумных бредней от своих зарубежных собратьев. Нужно ломать их сразу и жeстко, иначе потом проблем будет на несколько лет, а то и десятилетий.

В предложенную ему машину Виктор сел сам и усадил рядом с собой, на заднем сиденье, полковника Зенковича, прячущего своe настоящее звание за майорскими погонами, и подполковника Гладышева, носящего погоны капитана. На переднее сидение, отпихнув местного сопровождающего, ввалился бывший старшина Щедрин, за последние месяцы ставший тенью своего командира. Хотелось бывшему артиллеристу появиться в данном месте в своeм старом звании, но Виктор запретил. Был Щедрин в данный момент тем, кем и являлся на самом деле — старшим лейтенантом, разумеется, не госбезопасности, а интендантской службы. Как и все остальные из его славной команды.

Рассадив по другим машинам встречаемых и встречающих, дал команду на движение местный майор, судя по количеству и размерам звeздочек на погонах. Машины тронулись к маячившим на горизонте строениям военного городка. Виктор молча разглядывал зеленеющую по обочинам дороги степь. Молчали и его сопровождающие, не собираясь вести разговоры при солдате чужой армии, пусть и сформирована она, в большинстве своeм, из бывших сограждан. Держал рот на замке и солдат, не имеющий права говорить что-либо без разрешения старших по званию. Те же желания его послушать не высказывали.

Виктор вгляделся в затылок солдата, курчавые чeрные волосы между воротником и затыльником кепи, край мягкого погона, внизу пришитого, а вверху пристeгнутого пуговицей. Основа формы несомненно польская, покрой выдаeт с головой. Красной Армии, в своe время, достались большие склады с данным обмундированием. Не пропадать же добру. Конечно, большая часть его пошла по прямому назначению — на снаряжение Польской Народной армии, но запасы были настолько велики, что хватило ещe на одно полу-самостоятельное воинское формирование. Еврейский корпус самообороны Израиля. Какой умник придумал такое идиотское название для соединения, готовящегося к вторжению в чужую страну, выяснять не хотелось. Возникло у евреев желание обороняться таким оригинальным способом, пусть тешатся словами. Конечно, кое-какие изменения в форму внесли, но в основном у офицеров. У солдат изменили только головной убор, скопировав его с немецкого, а то и получив с тех же складов трофейные немецкие кепи. Возможно и такое.

С погонами еврейское командование поначалу намудрило, выкопав из какого-то своего письменного наследия знаки различия в виде веток и листьев, а названия для воинских должностей предложив такие, что завозмущались даже самые ярые сторонники придания данному формированию отличия от европейских армий. Спорили бы по еврейской традиции ещe не один месяц, но вмешался Генштаб Красной армии. В самой жeсткой форме создателям будущего Еврейского корпуса было рекомендовано хренью не маяться, а принимать за основу европейскую систему званий и знаков различия. Разрешено было только поменять звeздочки принятых в Европе форм на шестиконечную звезду Давида. А зуд творчества оставить на более благополучные времена — когда данное государство возникнет и окрепнет.

Жаль только, что данный зуд возник в заднице намного раньше предложенного времени. Вот и приходится отрываться от других дел, ради приведения в чувство слишком много вообразивших о себе «союзников».

Военный городок Еврейского корпуса от аналогичных сооружений Красной армии отличался только наличием другого флага вблизи здания штаба корпуса. Виктор дождался, когда шофeр остановит эмку вблизи парадного входа в здание и покинетавтомобиль, тронул за руку полковника Зенковича.

— Семeн Наумыч, у меня к тебе большая просьба — не распугай их раньше времени. — Обратился Виктор к Зенковичу. — Пусть победителями себя почувствуют. А вот тогда ты их и прижмeшь.

— Не волнуйся, Виктор Владимирович, сделаем в лучшем виде. — Успокоил генерала Зайцева его бывший начальник.

Подполковник Гладышев только кивнул головой в знак согласия.

Совещание, как и ожидалось, проводили в кабинете командира корпуса. Ожидало московских гостей всe местное руководство, но размеры комнаты позволили кардинально сократить число участников, оставив только генералов и полковников. Виктор оказался самым младшим по званию, если не считать других представителей Москвы, носящих ещe менее представительные погоны. Впрочем, никто не обманывался, прекрасно осознавая реальное положение большинства московских гостей. Из них только полковник Макаров, старший лейтенант Щедрин и танкист майор Драгунский не прятались за липовыми званиями.

Хозяева и гости расположились по разные стороны стола, разложили перед собой приготовленные папки, настороженными взглядами окидывали друг друга. Большинство присутствующих Виктор знал, если не лично, то по материалам персональных дел, старательно изученных ещe в конце прошлого года, когда корпус только создавался. Он был одним из тех людей, кто решал — пригоден ли данный доброволец для этого дела или нет. В том, что некоторые из них повели себя не так, как задумывалось, была и его вина. Не оценил степень воздействия зарубежных представителей сионистского движения, допущенных к формированию корпуса по ноябрьскому договору прошлого года.

После непродолжительного молчания приподнялся из-за стола начальник штаба Еврейского корпуса генерал Хацкилевич, открыл свою папку, посмотрел на командира корпуса и, уловив разрешающий кивок головой, начал доклад.

Виктор слушал генерала вполуха, черновой вариант этого доклада был на его столе ещe позавчера. Причeм, даже шпионить не пришлось — сам генерал Хацкилевич и прислал, обеспокоенный происходящими в корпусе событиями. Пусть, номинально он уже не являлся военнослужащим Красной армии, но по-прежнему чувствовал себя советским генералом. Нужно сказать, что и большинство других офицеров чувствовали себя также, беда в том, что они всe меньше и меньше могли оказывать влияние на события, происходящие в учебном городке Еврейского корпуса.

А события принимали очень дурной оборот.

Оттеснив от руководства корпусом военных, процентов на восемьдесят пришедших из вооружeнных сил СССР, всe больше набирала силу зарубежная часть руководства из деятелей сионизма английского и американского происхождения. И чем значительнее были успехи советских войск на фронтах, тем наглее и злее они себя вели. То же, что задумали они сейчас, выходило за всякие рамки допустимого и фактически перечeркивало заключeнный в прошлом году договор.

Виктор исподтишка изучал лица командования корпусом, отмечая разную степень встревоженности, сквозившую во взглядах. Вот только чем она вызвана? Тревогой за начатое дело, или обеспокоенностью за личную судьбу? Надо признать, что большинство оказавшихся здесь офицеров звeзд с неба не хватало, имея весьма сомнительные возможности карьерного роста. За исключением разве что командира корпуса и начальника штаба. Вот у генерала Крейзера были все шансы достигнуть немалых чинов, он их и достиг в реальности полковника Банева. Да и здесь сумел проявить себя на командовании дивизией и получить звание генерала ещe в августе, а чуть позднее и Героя Советского Союза. Отпускать его не хотели, но в конце концов уступили настойчивости генерала, искренне верящего в начатое дело.

А теперь взгляд генерала потух, появились морщины, которых полгода назад не наблюдалось. Что-то он знает. Несомненно. Но доклад о начавшихся проблемах пришeл не от него. Почему? Надеется управиться сам? Или уже присоединился к противникам СССР?

А генерал Хацкилевич знакомил московскую комиссию с результатами полугодовой работы по созданию корпуса, образованного по новым штатам, предложенным специально для этого воинского формирования. Этакая попытка создать универсальную воинскую часть, способную решать любые возникающие задачи собственными силами. Столь дикой мешанины разнородных воинских частей в составе одного корпуса не было ни в одной армии мира. Четыре пехотные бригады, номинально сведeнные в две дивизии, но пока существующие в прямом подчинении командира корпуса. Танковая бригада, правда вооружeнная танками только наполовину, остальная часть бронетехники из бронемашин различных типов. Кавалерийский полк, один из эскадронов которого посажен на верблюдов. Смешанный авиационный полк, содержащий по эскадрильи самолeтов различных типов. Артиллерийские полки разных калибров. Зенитные дивизионы, включающие как крупнокалиберные, так и мелкокалиберные зенитки. Даже батальон морской пехоты предполагается сформировать со временем. Ну и, естественно, сопутствующие им многочисленные части и службы.

Впрочем, учитывая, что корпус представляет собой зародыш будущей более многочисленной армии, данная мешанина вполне оправдана.

Из доклада начальника штаба вытекало, что полностью сформированы штабы и управления, почти все части укомплектованы офицерами. Нет проблем с лeтчиками, танкистами и артиллеристами, а также техническим персоналом. Не хватает солдат в пехотных бригадах, а особенно в кавалерии, хотя там и предполагается выплачивать самое большое денежное содержание для рядовых.

Виктор внутренне усмехнулся, вспомнив приписку, собственноручно добавленную генералом Хацкилевичем на полях черновика данного доклада, отправленного генералу Зайцеву. О тыловых подразделениях, укомплектованных на двести процентов. Но сейчас данная фраза была опущена.

Генерал перешeл к результатам боевой учeбы. Впечатляющих успехов не было. За исключением нескольких батальонов Первой и Второй пехотных бригад, полностью укомплектованных бывшими бойцами РККА. Чуть похуже дела обстояли в Третьей Варшавской бригаде, на формирование которой использовали бывших солдат польской армии. Самые скромные успехи и самая плохая дисциплина в Четвeртой Интернациональной бригаде, составленной из всякого европейского сброда. Генерал употребил именно это слово, выделив его из фразы. Немного промолчал и добавил пожелание разогнать их всех «к такой-то матери».

Виктор покачал головой в ответ на это пожелание. Существование этого «сброда» было одним из главных условий, выдвинутых деятелями сионизма на прошлогодних переговорах. Создавать армию из одних советских граждан они отказались категорически, требуя чтобы их было не более двадцати процентов от общей численности. Выдвинув заведомо неприемлемые требования, они приготовились к долгому спору, в котором надеялись выторговать себе наилучшие условия. Но им просто указали на дверь. Пришлось идти на попятную и выворачивать свои цифры наизнанку, оглашая согласие на то, чтобы двадцать процентов составляли евреи из других стран. Единственно на чeм они стояли твeрдо — это то, что граждане других стран должны составлять отдельное воинское формирование. Советская делегация согласилась, хотя военные представители указывали на сомнительную боеспособность такого формирования.

Вот она эта сомнительная боеспособность и выплыла. Хотя Виктору теперь понятно, какие цели преследовались при создании Интернациональной бригады Корпуса сил самообороны Израиля.

Начальник штаба перешeл к вооружению корпуса. Здесь были одни претензии. Генерал Хацкилевич в первую очередь огласил состав вооружения танковой бригады. Данный вопрос был ему наиболее близок, как бывшему танкисту. В голосе генерала проскальзывала обида от того, что их бригада вооружена устаревшим хламом Т-26, да и те полностью укомплектовывают только первый батальон, второй частично, а третий полностью вооружены бронеавтомобилями, которые, как показал опыт года войны, пригодны только для разведки.

Не лучше дела обстояли в артиллерийских полках, получивших пушки и гаубицы двадцатых, в лучшем случае, начала тридцатых годов. В зенитных подразделениях орудия также устаревшие. Нет ни одной самоходной зенитки, даже на базе устаревших танков.

Авиатехника не лучше. В основном И-15 и И-16. Есть всего лишь несколько новых самолeтов для обучения лeтного и технического состава полка.

Непонятно также то, что и стрелковое оружие представлено только винтовками, причeм под немецкий калибр. Пулемeты такие же, чешского и польского производства. Нет ни одного пистолета-пулемeта под пистолетный патрон, а тем более карабина или автомата под новый промежуточный советского производства. Хотя, как известно самому генералу, да и другим офицерам корпуса, никаких проблем с новыми видами вооружения Красная Армия не испытывает. Даже запасные и учебные части получают новые виды вооружения. Даже полякам с румынами некоторые образцы поставляют. Чем же их корпус хуже?

Генералы и полковники Корпуса самообороны Израиля согласно закивали. По своим старым связям они получали достаточно полную информацию о положении с оружием, обучением и тактикой в своих бывших частях.

Генерал Хацкилевич сделал паузу в докладе, предлагая московским гостям дать ответ на столь явно поставленный вопрос. Полковник Макаров посмотрел в сторону генерала Зайцева, Виктор кивнул головой, давая разрешение ответить на этот вопрос.

— Товарищи офицеры, обращаю ваше внимание на то, что новое оружие поставляется только частям, воюющим на фронте или входящим в армии резерва. — Начал он разъяснение, приподнявшись со своего места. — Даже дивизии Дальневосточного фронта его практически не получают. Не говоря уже о других тыловых округах. Это во-первых. — Полковник поправил очки, сползающие на носу. — Во-вторых, хочу вам напомнить, что в данный момент вы не являетесь воинским соединением Красной Армии, а поэтому не можете высказывать претензий еe командованию.

— А поляки с румынами? — Раздался возмущeнный голос с дальнего края стола.

— В-третьих. — Невозмутимо продолжил полковник. — Иностранным частям мы поставляем то вооружение, которое заказало и оплатило их правительство, или органы его заменяющие. — Макаров провeл взглядом вдоль стола, выискивая желающих возразить в ответ на этот аргумент, и закончил фразу. — Что ваши представители из Координационного комитета заказали, то мы вам и поставили. Так, что все претензии к ним, товарищи офицеры.

Виктор усмехнулся, теперь открыто. Господа сионисты из Координационного комитета продемонстрировали редкостную жадность, согласившись оплатить только старье, причeм по бросовой цене и только после довольно долгих торгов. Хотя, деньги у них были, и немалые. Полковник Зенкович в своe время добыл полную информацию о количестве американских долларов и английских фунтов стерлингов, привезeнных ими в Москву на переговоры. Но, встретив в СССР откровенное желание заключить договор, эти господа решили сэкономить, решив, что русские по своей широте души, или глупости, как они еe трактовали, дадут всe даром. И немало удивились, не обнаружив этого самого желания.

— Ещe вопросы к интендантскому ведомству Красной Армии будут? — Поинтересовался полковник Макаров.

— Да. — На другой стороне стола приподнялся офицер, который судя по всему и подавал возмущeнный голос. — Полковник Гусман, интендант корпуса. — Представился офицер. — Товарищ полковник, поставки продовольствия для нашего корпуса оплачены полностью, насколько мне известно. В таком случае, мне хочется знать, куда делись два вагона с мясными и рыбными консервами, которые должен был получить наш корпус в начале этого месяца?

Виктор даже возликовал в душе. Этот полковник подтолкнул беседу именно в том направлении, которое ему и было нужно. Сам напросился.

— Я думаю, что на данный вопрос лучше ответит капитан Гладышев. — Сказал заранее проинструктированный полковник Макаров и сел на место, предоставляя слово подполковнику госбезопасности.

Мнимый капитан не торопясь развязал тесeмки обычной картонной папки, маскирующей степень важности еe содержимого, достал оттуда первый лист бумаги и нарочито нудным голосом начал читать заключение следственной группы, занимавшейся этим делом. Причeм, занимавшейся им в тайне не только от руководства Еврейского корпуса, но и от своих крымских собратьев по конторе. А текст был чрезвычайно занятным. Ибо, буквально по минутам расписывал путь следования пропавших вагонов до станции Симферополь, на которой они и исчезли. На втором листке, извлечeнным из той же папки, повествовалось о том, как последующей ночью начальник станции, один из машинистов и… полковник Гусман, собственноручно отцепляли вагоны от состава и перегоняли в один из тупиков, в котором после полуночи происходила перегрузка похищенного на автомобили интендантского управления корпуса. Затем пропавшие консервы развозились по частным домам города Симферополя, где и разгружались за соответствующее денежное вознаграждение. Полный список адресов, оставленных ящиков и полученных денежных сумм прилагается. Опустевшие вагоны под утро были прицеплены к составу, направляющемуся в Новосибирск, с фальшивыми документами, естественно.

Гладышев положил прочитанные листы и посмотрел на интенданта, тем взглядом, который всe объясняет подследственному.

— Документы будут переданы прокурору корпуса для ознакомления и проведения соответствующих мероприятий.

— Можете арестовать эту мразь немедленно! — Взорвался командир корпуса генерал Крейзер.

— Вы, товарищ генерал, меня неправильно поняли. — Повернулся к нему подполковник Гладышев. — Арестовывать и судить его будете вы. Юридически он уже подданный другого государства, пусть пока и не существующего. К тому же, обворовал он ваших солдат, а не бойцов Красной Армии. Пусть ваши подчинeнные его и судят.

За столом наступила неловкая тишина, которую нарушил майор Драгунский. Танкист прибыл в корпус раньше остальных членов комиссии для встречи со старыми друзьями и сослуживцами, провeл здесь более суток и сейчас сидел мрачнее любой тучи.

— Дожили. — Начал он злым голосом. — Мы на фронте кровь проливаем, в танках горим, гибнем тысячами — ради чего? — Майор вскинулся и посмотрел на другую сторону стола, где сидели офицеры Еврейского корпуса. — Чтобы вы тут жрали, пили, воровали, баб щупали и от фронта прятались.

Большинство офицеров, знавших, что у Давида Абрамовича под Штетином погиб брат, стыдливо опустили глаза. Только генерал Крейзер одeрнул его.

— Ты, майор, говори, да не заговаривайся. — Гневным голосом попытался он поставить на место младшего по званию. — Я от опасности никогда не прятался. И боевых наград у меня не меньше твоего. — Генерал кивнул на грудь майора, украшенную звездой героя и четырьмя орденами.

— А я, товарищ генерал, вас в трусости и не обвиняю. — Приподнялся из-за стола майор Другунский. — Но кроме вас тут хватает и других людей, которые меня, боевого офицера, дураком и гоем обзывали из-за того, что я на фронте свою Родину защищаю. — Танкист замолк на короткое время, скользнул взглядом по груди генерала и добавил. — А насчeт наград. Не вижу я их, товарищ генерал. Ни орденов, ни звезды героя. Стыдитесь носить? Или ваши новые друзья запретили?

Генерал просто онемел от такой наглости, а танкист окинул взглядом противоположную сторону стола и продолжил свою отповедь.

— Да и у вас, товарищи офицеры, наград не видно. Не успели Родину поменять, как от советских орденов и медалей открестились. Из «товарищей» в «господа» переквалифицировались.

— Да ты как со старшими по званию разговариваешь, майор? — Наконец-таки нашeл нужные слова генерал Крейзер. — Под арест захотел?

— Я, господин генерал, к вашей армии не принадлежу. И на ваше генеральство мне наплевать. — Отпарировал Драгунский. — А ещe я сделаю всe возможное, чтобы никто из моих родственников и друзей в вашем войске не оказался.

Майор Драгунский повернулся к генералу Зайцеву, спросил разрешения покинуть совещание. Виктор только сдержанно кивнул. Майор отдал честь и отправился к выходу.

На этот раз тишина наступила надолго. Приходил в себя генерал Крейзер. Вертели в руках различные предметы присутствующие офицеры, переваривая отповедь танкиста Драгунского. Размышлял Виктор.

Нет слов, майор устроил неожиданный сюрприз, который не лез ни в какие ворота. Конечно, следовало напомнить офицерам Еврейского корпуса о том, какая страна их вырастила и воспитала. Но не в такой оскорбительной форме. Что же именно произошло у него при встрече с друзьями? Что эти идиоты наговорили храброму и бескомпромиссному майору?

Но дело сделано. Первая встряска произошла, пусть и не в том виде, как хотелось генералу Зайцеву. Пора переходить и к серьeзным вопросам.

— Я думаю, что текущие дела могут решить и ваши заместители, товарищ генерал. — Обратился Виктор к командиру Еврейского корпуса. — У нас есть более серьeзный разговор. Для него достаточно будет вас и генерала Хацкилевича.

Ещe не отошедший от спора с танкистом Драгунским, генерал Крейзер отдал команду и все остальные офицеры его корпуса встали и направились к выходу. Поднялись и пошли вслед за ними и члены московской комиссии, как было обговорено заранее. За исключением самого генерала Зайцева, полковника Зенковича и подполковника Гладышева. Уже за дверью с проворовавшегося интендантского полковника двое еврейских офицеров торопливо оторвали погоны, сняли портупею и повели куда-то в сторону. Кажется, это дело не оставят без последствий.

— Так о чeм у нас будет серьeзный разговор, товарищ генерал? — Повернулся к Виктору генерал Крейзер.

— О заговоре, который зреет в вашем корпусе, товарищ генерал. — Ответил ему генерал Зайцев и не удержался от того, чтобы добавить. — Или господин генерал?

Крейзер дeрнулся, как от пощечины, встал со своего места.

— Товарищ генерал, я не понимаю на каком основании меня оскорбляют? Вначале этот майор. Теперь вы. Прошу дать мне объяснения. — Генерал наливался гневом. — И какие доказательства вы можете предоставить в подтверждение столь тяжкого обвинения о заговоре?

— Успокойтесь, Яков Григорьевич. — Виктор перешeл на имя отчество, как и принято в русской армии между офицерами при приватной беседе. — Мы не карать вас сюда прибыли, а помочь командованию корпуса разобраться с возникшей проблемой. — Он повернулся к полковнику Зенковичу. — Семeн Наумыч, ознакомь, пожалуйста, товарищей генералов со своей информацией.

Полковник Зенкович положил перед собой первую папку и начал с самого незначительного материала. Донесений контрразведки корпуса и агентов госбезопасности, конечно же присутствующих среди военнослужащих данного воинского соединения. Речь, в основном, шла об антисоветских разговорах, ведущихся среди солдат и офицеров корпуса. К чести командования корпуса, львиная доля данной болтовни велась в батальонах Третьей Варшавской и Четвeртой Интернациональной бригад.

Генерал Крейзер со скучающим лицом выслушивал эту информацию, показывая всем своим видом, что не воспринимает еe всерьeз. В общем-то был прав. Невоздержанных на язык дураков хватало везде. Они вели подобные беседы с друзьями и сослуживцами, делились взглядами в семейном кругу, болтали, чаще всего по пьяни, с посторонними людьми, надеясь что всe сказанное останется там, где было произнесено. Святая наивность. Большая часть этой болтовни вскоре становилась известна работникам НКВД, ну а те уже решали — привлечь болтливую личность к ответу или же оставить пустопорожний трeп без внимания.

Полковник Зенкович продолжал перечислять имена, фамилии, звания, смысл речей, а Виктор задумался о природе еврейского недовольства. Казалось бы данному народу жаловаться не на что. Благодаря Советской власти, а точнее своим соплеменникам, оказавшимся в передовых рядах руководства данной власти, смогли вознестись из грязи отверженных в элиту общества, захватили большинство тeплых мест в управлении страной, составили костяк творческой, и не только, интеллигенции, а всe равно недовольны. Невольно вспомнился анекдот рассказанный полковником Баневым о еврее, попавшем в рай и с ходу начавшем высказывать претензии на качество обслуживания.

Хотя, проблема не в недовольном брюзжании, а в том, что слишком много представителей данного народа переходит от антисоветских разговоров к прямому участию в заговорах и диверсиях. И не подозревает о том, что является всего лишь глупыми марионетками в умелых руках заграничных руководителей, выставляющих себя благодетелями «отверженного и угнетаемого» народа.

Виктору по долгу службы уже два года приходится бороться с умело законспирированным сионистским подпольем, которое старательно вредит Советскому Союзу, хотя сами деятели этого подполья мало представляют, что же именно они творят. Большинство просто приходит в ужас, когда им подробно объясняют к чему могла привести их деятельность, но, вот ведь парадокс, начисто отметают свою вину в происходящем, когда их деятельность уже принесла плоды. Впрочем, это свойство любого истинного интеллигента.

Радует хотя бы то, что некоторые из арестованных по делу сионистского подполья не только демонстративно раскаялись, но и на самом деле постарались искупить свою вину. Впрочем, чаще всего это были те, кого подставили «втeмную» их же соратники, использовав излишнюю доверчивость последних к своим соплеменникам. Взять, к примеру, Льва Захаровича Мехлиса. Просидев во внутренней тюрьме Лубянки полгода, Лев Захарович не только рассказал всe что знал и о чeм догадывался, но и по собственной инициативе подключился к следствию, предлагая всe новые и новые кандидатуры виноватых. Будь на дворе тридцать седьмой год, цены бы ему не было. Но на носу была война, хватало и реальных дел, никакой другой вины, кроме излишней доверчивости, за подследственным не было и его выпустили на свободу, чтобы не мешал поиску подлинных врагов. Товарищ Сталин не только не пожелал допускать замаранного подозрениями соратника к реальным делам, но и не посчитал нужным видеть его ближе, чем в нескольких тысячах километров от Москвы, и поехал товарищ Мехлис редактировать одну из сибирских газет. Впрочем, поиски Львом Захаровичем реальных и мнимых врагов на этом не закончились. Как сообщало управление НКВД Красноярского края, ни одного из работников газеты еврейской национальности на прежнем месте работы Лев Захарович не оставил. Все были или уволены, или переведены в такое место, где они никакого влияния на работу главного редактора оказать не могли. Воистину, обжегшись на молоке — дуют на воду.

Не брезговали зарубежные враги Советского Союза и использованием человеческих пороков. На них поймали бывшего сослуживца генерала Зайцева капитана госбезопасности Фельдмана. Хоть и была у них с Виктором вражда, хоть и не простил он Мордку ни тогда, ни сейчас, но нужно признать, что и этот настоящим врагом не был.

Любил Миша Фельдман красивую жизнь и красивых женщин. И всe бы ничего, если бы он оставался на уровне своего круга дешевых забегаловок и Нюрок с соседней чулочной фабрики. Захотелось Мордехаю большего — дорогих ресторанов и львиц столичного полусвета. На этом его и поймали. Подложили дорогую сучку, которая в совершенстве владела всеми способами выдаивания из попавшегося мужика всех возможных, и невозможных, денег и оказался Миша Фельдман на такой мели, что хочешь не хочешь, а руку в казeнные денежки запустишь. Тем более, что возможность была. Чтобы вернуть украденное на место, метнулся Миша на ипподром, поставил последние казeнные деньги на рекомендованную служителем данного заведения, кстати из соплеменников, лошадь. И оказался в полной заднице. Пришло время или стреляться, или постигать специальность лесоруба, но появился очередной «благодетель», который не только позволил вернуть деньги, но и вознестись по служебной лестнице. Правда, пришлось в благодарность за эту услугу осваивать не очень приятную профессию марионетки и послушно дeргаться каждый раз, когда наверху возникало желание потянуть за ниточки. Всe это рассказал Виктору сам Фельдман, когда тому окончательно стало ясно, что другого способа спасти свою жизнь, кроме как рассказать всe без утайки, ему не представится.

Зенкович наконец-таки дочитал материал первой папки. Как и ожидал Виктор особого впечатления на командование Еврейского корпуса данный документ не произвeл.

— Это всего лишь слова. — Высказал своe мнение генерал Крейзер. — В любой части найдутся недовольные. И в любой части найдутся дураки, которые это недовольство выскажут.

— Но ни в одной части количество данных дураков не достигает такой величины. — Возразил ему Виктор. — И ни в одной части подобные разговоры не ведутся так нагло и открыто.

Генерал обиженно поджал губы, демонстрируя свое несогласие. Виктор кивнул головой подполковнику Гладышеву. Тот открыл свою папку, извлeк пачку листов, скреплeнную ржавеющей скрепкой, как стало принято с некоторого времени, после вспоминания полковником Баневым какого-то фильма, виденного в незапамятной давности, встал со своего места и начал доклад, на этот раз не демонстрируя нарочитую занудность. Этот материал был намного серьeзней, так как не обобщал пустую болтовню, а представлял собой копии документов, принятые настоящими заговорщиками из числа английских и американских деятелей сионизма, присутствующих в Крыму по соглашению прошлого года, и некоторых офицеров Еврейского корпуса.

Речь шла ни много, ни мало, как об отделении Крыма от Советского Союза и образовании на его территории государства Израиль.

Данная информация вызвала целый переполох в Кремле. Реакция на неe была, мягко говоря, нервной, а если точнее, то предлагаемые меры воздействия разнились от просто «разогнать этот сброд», до «предоставить для будущего Израиля Чукотку». Это среди политиков. А генералы пошли ещe дальше, предлагая немедленно применить войска, пока ситуация не вышла из-под контроля. Войска в полной боеготовности, на недалeких позициях, ожидали результатов данных переговоров, готовясь вразумлять несостоявшихся союзников силой, если те не внимут голосу разума.

На этот раз на лице командира Еврейского корпуса выступило удивление вперемежку с недоверием. Генерал, судя по всему, ни о чeм подобном не знал, но данная информация не была для него откровением последней степени. Что-то подобное старательно муссировали в еврейских кругах ещe с двадцатых годов, обосновывая свои претензии тем, что в Крыму имелось несколько чисто еврейских поселений. Хотя, в таком случае, логичнее было бы образовать еврейскую республику в Западной Белоруссии, где процент еврейского населения иной раз доходил до восьмидесяти, а то и больше. Но вот же не глянулась им лесистая и болотистая Белоруссия, хотя их предки жили там не одно столетие. Ещe меньше энтузиазма вызвало у них образование на Дальнем востоке Еврейской автономной области. «Переселялись» туда евреи только по приговору НКВД и при первой же возможности старались вернуться в Европейскую часть страны. Нужно сказать, что и перспектива отправляться в далекую Палестину у большинства еврейского населения Советского Союза ничего, кроме стойкого неприятия, не вызывала. Не составляли исключения и граждане бывшей Польши. Большинство из них старались всеми правдами и неправдами перебраться в СССР, некоторые соглашались остаться во вновь образованной Польше, но только малая часть согласна была приняться за тяжeлую работу по созданию нового государства. Не испытавшие всех ужасов фашистских концлагерей люди не понимали зачем им куда-то ехать, если и тут хорошо.

— Я не понимаю, чего тут такого сверхкриминального? — Подал голос генерал Крейзер, отрывая генерала Зайцева от раздумий.

Виктор с удивлением посмотрел на него. Или Яков Григорьевич в самом деле не понимает важность данного вопроса, или он сознательно идeт на конфликт, пытаясь доказать свою правоту, весьма сомнительную даже с точки зрения оголтелых сионистов. Одно дело вломиться в Палестину, в которой, согласно преданиям, когда-то было государство их предков, и совсем другое пытаться оторвать часть территории дружественного государства, выступающего к тому же одним из главных сторонников создания будущего Израиля, так как ни Англия, ни Америка ничего, кроме пустой болтовни, в помощь не предложили.

— Генерал, а вам не кажется, что нужно поинтересоваться мнением населения Крыма? — Виктор добавил в голос холода, демонстрируя командованию Еврейского корпуса, что их точку зрения никто разделять не собирается. — Или вы окончательно перешли на сторону ваших ортодоксов, уверенных в том, что только они являются людьми, а все остальные всего-навсего двуногий скот?

Генерал Крейзер побледнел, реагируя на это обвинение, но продолжал упрямо молчать, не обращая внимания даже на недовольные взгляды со стороны своего начальника штаба. Хацкилевич встревожено наблюдал за развитием конфликта, но пока ограничивался только безмолвными попытками урезонить своего командира.

— Так вот, товарищ генерал. Если вы по-прежнему надеетесь на конструктивное сотрудничество, то придeтся дурь «богоизбранности» из головы выбросить. И уяснить простую истину — все люди одинаковы. — Виктор продолжал нагнетать обстановку. — И попытка возвысить какой-то один народ за счeт других является обыкновенным фашизмом. Разве ваши деятели не осудили его ещe несколько лет назад?

— Разве я говорил что-нибудь об исключительности евреев? — Вскинулся генерал Крейзер.

— Говорить совсем не обязательно. Достаточно так думать. — Подал голос полковник Зенкович. — Ты, товарищ генерал, можешь пытаться обмануть их. — Полковник показал пальцем в сторону генерала Зайцева и подполковника Гладышева. — Но я тоже «жидовского племени», и прекрасно понимаю, что ты думаешь на самом деле и что, из представленного тебе, пытаешься скрыть.

— Ничего я не пытаюсь скрыть. — Генерал опустился на свой стул. — Просто не верю тому, что вы тут мне наплели.

— А вот это ты, генерал, зря. — Виктор опять взял инициативу в свои руки. — Конечно, твои соратники за границей попытаются объяснить всe, что мы сотворим с твоей группой, как фальсификацию, но ты-то прекрасно знаешь, что это не так.

— Товарищ генерал, может быть, Троцкий со своими соратниками в чeм-то и виноват, но я тут ни причeм. — Устало продолжил генерал Крейзер, уже прикидывая себе, судя по всему, тот район Чукотки, где ему придeтся провести последние дни своей жизни до неминуемой смерти от непосильного труда или случайной пули при попытке побега. — Я никакого заговора не готовил, и никакие территории от Советского Союза отторгать не пытался.

— Ты, Яков Григорьевич, опять пытаешься обвинить нас в том, что мы тебя собираемся засудить. — Вмешался полковник Зенкович. — А, ведь, наша комиссия пытается тебя спасти. И не только тебя, но и всех военнослужащих вашего корпуса.

Генерал Крейзер попытался скептически скривиться.

— А вот это ты, господин генерал, зря. — Сказал Виктор, которому начал надоедать этот балаган, повернулся к полковнику Зенковичу и подвeл итог этому разговору. — Семeн Наумыч, расскажи ему всe, что удалось добыть твоей агентуре.

Полковник Зенкович вынул из своего портфеля самую главную папку, которую они договорились поберечь именно на этот, крайний, случай, окинул отрешeнным взглядом командование Корпуса самообороны Израиля и начал читать содержимое документов, спрятанных в этой папке.

— Операция «Восточный дервиш»… — Полковник Зенкович начал читать перевод одного из самых секретных документов их отдела, полученных от английской резидентуры за последний месяц.

Виктор пытался уловить изменения эмоций на лицах сидящих напротив него генералов Еврейского корпуса, пропуская содержимое доклада мимо ушей. Он его знал чуть ли не наизусть. С того самого момента, как шифровальщик отдела притащил данный листок бумаги в его кабинет.

В общем-то всe там было, как и предполагали аналитики его отдела. Сами англичане в драку, естественно, ввязываться не желали, усердно подталкивая всяких идиотов, которым «национальное величие» заменяло остатки пропитых в английских пабах мозгов. Конечно, эти людишки сами собой ничего не представляли, но «на родине» у них были весьма влиятельные родственники, которым финансовое состояние не позволяло покинуть «горячо любимый фатерлянд».

То есть, выражаясь нормальным языком, эти ублюдки готовы были продать свою страну кому угодно, лишь бы им обеспечили тeплую кровать, конечно не в одиночестве, и сытную жратву где-нибудь подальше от страны, за которую они так старательно проливали «крокодиловые слeзы» и самую натуральную желчь.

— Пятый этап операции предусматривает высадку на южном побережье Крыма десанта из двух турецких дивизий, поддержанных тремя крейсерами турецкого флота и остальными вспомогательными кораблями. — Продолжал Семeн Наумыч, игнорируя всякие попытки возмутится со стороны командира Еврейского корпуса самообороны Израиля. — Шестой этап операции означает восстание местного мусульманского населения, которое должны быть предупреждено «Штабом освобождения Крыма».

Пока генерал Крейзер с некоторым удивлением воспринимал перечисляемые ему пункты обвинения, то есть англо-сионистко-турецкого заговора, Виктор же пытался оценить реакцию на все эти новости начальника штаба Еврейского корпуса генерала Хацкилевича.

Михаил Григорьевич то кивал головой, получая подтверждение своих мыслей и предположений, то делал «удивлeнные глаза», когда к нему попадали сообщения, не предусмотренные «Уставом Внутренней службы», то замолкал на долгое время, когда проблема не имела решений, по мнению аналитического отдела НКГБ, и тем более штаба корпуса Самообороны Израиля.

— Седьмой пункт операции, использование местных ресурсов. — Полковник Зенкович добивал своего противника. — «Восстание» местных евреев, после соответствующего сигнала из центра. — Полковник окинул взглядом командира еврейского корпуса и его заместителя и улыбнулся. — Прошу простить, но соответствующую кодировку сигнала нам получить так и не удалось. — Переложил очередной листок и продолжил. — Судя по всему, обстановка там настолько сложная, что в ближайшее время прогнозировать еe никто не сумеет.

— Но это же натуральная провокация! — Возмутился генерал Крейзер. — Не буду я вам верить, пока документы не предоставите.

— Конечно же провокация! — Отозвался генерал Зайцев. — Но, видишь ли, Яков Григорьевич, это не наша, а английская провокация! — Оценил смену гаммы чувств на лице генерала и продолжил. — Но это знаю я, подозревает высшее руководство, в том числе и товарищ Сталин. Но не уверены местные генералы.

На лице генерала Крейзера скользнула тень понимания.

— Как ты думаешь, Яков Григорьевич, какие выводы должен сделать из этих сведений начальник Крымского укрепрайона после их получения? — Продолжал добивать командира Еврейского корпуса генерал Зайцев. — Особенно, если из Москвы подтвердят эти разведданные?

— Чего молчишь, генерал? — Вмешался в спор полковник Зенкович. — Боишься озвучить выводы? Я могу сделать это вместо тебя!

Таким злым своего сослуживца Виктор видел в первый раз. Семeн Наумыч всегда славился умением сохранять спокойствие даже в самых критических ситуациях, постоянно шутил перед серьeзным делом, умел парой слов вернуть уверенность испуганным новичкам. Но сейчас его было не узнать.

— Не желаешь озвучить последствия? — Ярился полковник Зенкович. — Так вот, против тебя развернут все близлежащие части, подтянут всю артиллерию, подготовят самолeты. — Семeн Наумыч сделал паузу и продолжил. — А, как только получат сигнал, а подкинут его нашей разведке в ближайшее время, немедленно примут меры.

— Поднимут всю авиацию и раскатают твой корпус в мелкое месиво. — Закончил эмоциональную речь полковника Зенковича генерал Зайцев. — Ты этого хочешь? — Добивал он генерала Крейзера.

— А в это время англичане с турками высадят группы диверсантов на всех приглянувшихся берегах полуострова Крым. — Довершил их рассказ подполковник Гладышев. — Ибо вся береговая охрана будет повeрнута внутрь полуострова для парирования «сионистской проблемы».

— И нам придeтся несколько лет вылавливать всю эту иностранную агентуру и сочувствующих им местных идиотов. — Полковник Зенкович устало махнул рукой, подтверждая окончание своей попытки убедить соплеменника.

— Я не верю! — Генерал Крейзер устало опустился на своe место. — Зачем убивать столько людей ради сомнительного донесения?

— Ты предлагаешь ждать, пока оно сбудется? — Семeн Наумыч представлял собой само воплощение сарказма, повернулся к генералу Зайцеву. — Мне кажется, что нужно принимать меры немедленно. — Посмотрел по сторонам, оценивая согласие всех присутствующих, в том числе и начальника штаба корпуса генерала Хацкилевича, и продолжил. — Генерал Крейзер не в состоянии командовать корпусом в такой сложной обстановке. Еврейский Корпус самообороны Израиля в данной ситуации теряет свою актуальность. Необходимо его расформировать, или преобразовать в такую форму, когда он будет приносить пользу. — Полковник опять посмотрел на генерала. — А не только сплетни и головную боль.

— Вы считаете, что мы способны только на сплетни? — Возмутился генерал Крейзер.

— Нет, Яков Григорьевич, мы прекрасно знаем возможности твоих солдат. — Одeрнул его генерал Зайцев. — Но пока видим лишь одни проблемы, которые всe больше увеличиваются, по мере того как командование корпусом сливается с сионистками представителями Англии и САСШ.

— Но ведь у нас общее дело! — Подал голос обескураженный командир Еврейского корпуса самообороны Израиля.

— И разные интересы в этом общем деле! — Отозвался полковник Зенкович. — Сионистам Англии и Америки нужен плацдарм для дальнейшей активизации подрывных сил в СССР. А нам нужно спокойное развитие. Им необходимо как можно больше недовольных существующим строем, а нам нужно, чтобы люди жили и радовались. — Полковник посмотрел в затуманенные глаза генерала и прервал свою речь. — Да, что тебе объяснять! Для тебя ведь главное ордена и звания.

— Всe это я мог получить и на другом фронте. — Обиженно протянул генерал Крейзер.

— У тебя есть все шансы. — Отозвался полковник Зенкович. — Если, конечно, хватит желания и смелости.

Командир и начальник штаба Еврейского Корпуса самообороны Израиля переглянулись между собой.

— Что мы должны сделать? — Поинтересовался генерал Хацкилевич.

Виктор посмотрел на подполковника Гладышева, тот извлeк самый секретный, и самый окончательный вариант решения проблемы и начал читать.

— У нас есть два варианта развития событий. Вариант первый. Еврейский Корпус самообороны Израиля, базирующийся на полуострове Крым, расформировывается. — Начал Гладышев. — Военнослужащие данного корпуса, признающие себя гражданами Советского Союза, передаются на пополнение частей Красной Армии. Граждане других государств, союзных СССР, возвращаются на место прежней службы, или другой деятельности. Граждане враждебных, или нейтральных, государств интернируются до окончания войны. Те, кто признаeт себя только гражданами несуществующего государства Израиль, вывозятся за пределы Советского Союза, по возможности в Палестину, для реализации своих претензий.

Наступило довольно долгое молчание.

— Вариант Второй! — Продолжил подполковник Гладышев. — Еврейский корпус самообороны Израиля решает данный вопрос своими силами.

— Что мы должны сделать? — Проявил себя начальник штаба Еврейского корпуса Самообороны генерал Хацкилевич.

— Вам предстоит арестовать всех участвующих в заговоре и разоружить Четвeртую Интернациональную бригаду вашего Корпуса. — Ответил генерал Зайцев. — Как вовлечeнную в заговор практически полностью.

Хацкилевич сделал заметку в своeм блокноте, посмотрел на командира корпуса.

— Какую часть на фронте я смогу принять? — Спросил у московской комиссии генерал Крейзер.

— Вы не хотите получить лавры основателя нового государства? — Иронизировал полковник Зенкович с лeгким налeтом удивления и некоторого презрения.

— Желаю вам образовать и возглавить это государство! — Отпарировал генерал Крейзер. — А я лучше буду командовать дивизией, состоящей из русских.

— Вот, только, кто еe тебе даст, после всего этого? — пробурчал малоприметный на фоне общего сверкания пагонов старший лейтенант Щедрин, всe это время проведший за дверью корпусного штаба, в готовности в любой момент вызвать подмогу своему командиру.

— Что будем делать, начштаба? — Спросил генерал Крейзер, как только представители Москвы вышли из комнаты заседаний.

— А чем тебя не устраивают их предложения? — Удивился генерал Хацкилевич.

— Но тогда получается, что всe, что мы тут делали, лишено всякого смысла! — Генерал Крейзер устало опустился на стул, хотя всe время, после ухода Московской делегации старательно мерил протяжeнность стены кабинета. — И нашего государства попросту не будет!

— А почему ты решил, что их условия неприемлемы? — Начальник штаба Еврейского корпуса самообороны продолжал гнуть свою линию. — Я, вот, считаю, что они совершенно правы. И пора навести в части порядок. А то эти «сионистские замполиты» скоро начнут отменять наши с тобой указания.

— Но ведь у нас общее дело! — Отозвался всe той же фразой генерал Крейзер.

— Абсолютно правильно! — Генерал Хацкилевич усмехнулся. — Но я предпочитаю быть в этом деле главным. И строить будущую страну по своему разумению, а не по указкам из Лондона или Нью-Йорка. Считаешь, что я не прав?

— Нет, это неправильно. — Командир Еврейского корпуса вновь поднялся со своего места и принялся ходить по кабинету. — Я пойду к ним и постараюсь договориться. — Наконец-таки он принял решение и двинулся к выходу.

— Яша, это опасно! — Постарался предостеречь своего командира от необдуманного поступка генерал Хацкилевич, но тот уже вышел в коридор.

Начальник штаба покачал головой, придвинул к себе телефон и снял трубку.

— Командира Первой бригады. — Бросил он в трубку, дождался ответа с другой стороны провода и продолжил. — Марк, всe пошло, как мы и предполагали. Немедленно поднимай бригаду, занимай все ключевые точки, блокируй казармы Четвeртой бригады, будутсопротивляться — открывай огонь на поражение.

— А командир? — Отозвался командир Первой бригады.

— Пошeл договариваться с «иностранцами». — Ответил Хацкилевич.

— Это опасно. — Высказался командир Первой бригады.

— Я его предупреждал, но он не послушал. — Генерал Хацкилевич положил трубку.

Генерал Зайцев приоткрыл глаза. Поeрзал в неудобном кресле, посмотрел на старшего лейтенанта Щедрина, тот отрицательно качнул головой. Виктор приготовился кемарить дальше, но загудел телефон, бывший старшина немедленно поднял трубку, выслушал сообщение и повернулся к генералу.

— Товарищ генерал, в расположении Еврейского корпуса идeт бой. Четвeртая Интернациональная бригада блокирована силами Первой и Второй бригад. Командует операцией генерал Хацкилевич.

— А Крейзер?

— Убит, товарищ генерал. — Сообщил Щедрин. — Попытался договориться со своими противниками, а те сразу огонь на поражение открыли.

Виктор опять закрыл глаза. Жаль генерала, жаль.

2 мая 1942 года Зеленоград

Сашка включил громоздкий «Телефункен», занимающий изрядную часть простенка между окнами, но, что поделать, минимизировать бытовую аппаратуру Андрей, да и Сашка, считали излишней тратой времени и ресурсов. Вот военным — без этого не обойтись! А гражданские проживут ещe не одно десятилетие. Гражданский опыт это доказал. Андрей помнил, как в восьмидесятые, и даже девяностые, годы наравне с кассетными магнитофонами, получившими повсеместное распространение, истинные любители хорошего звука вовсю продолжали эксплуатировать громоздкие и тяжeлые бобинники, главным достоинством которых было высокое качество воспроизведения звука. Тем более в этом, не избалованном бытовой радиоаппаратурой времени, где и громоздкий радиоприeмник для большинства населения страны — недосягаемая роскошь. Можно было, конечно, спаять в своей лаборатории что-нибудь более модерновое. Но зачем? Проигрыватель для пластинок, а вернее электропатефон по терминологии этого времени, он сделал. Просто потому, что обычные патефоны не удовлетворяли его запросам по качеству звучания. А большинство радиоприeмников данного времени уже достигли определeнного совершенства, и просто уменьшать их размеры большого смысла не имело.

А вот аппаратуру военного назначения все генералы, которые имели к ней отношение, требовали кардинально уменьшить в размерах и как можно быстрее. Первые радиостанции нового поколения уже пошли на фронт, и радисты вздохнули свободно, разгрузив свои плечи от непомерной тяжести старой аппаратуры. Конечно до полного оснащения войск новой радиоаппаратурой ещe бездна времени. Не хватает производственных мощностей, даже с учeтом полученных от американцев двух заводов по производству комплектующих, прежде всего радиоламп и конденсаторов. А также захваченных на территории немецкого Рейха заводов соответствующего профиля, демонтированных до последнего винтика и вывезенных в Союз со всем обслуживающим персоналом, не успевшем умотать на запад вслед за отступающим Вермахтом.

Армейскую аппаратуру продолжали делать на основе радиоламп. Ибо самую новейшую полупроводниковую технику к линии передовой категорически запретили подпускать даже на несколько десятков километров. Во избежание, так сказать!

Противник отбросил свою арийскую спесь и старательно копирует всe трофейное оружие и оборудование, попавшее ему в руки. Не так давно в Москву привезли немецкие копии ППС и ППШ, поступившие на вооружение эсесовских дивизий. А уж копию крупнокалиберной снайперской винтовки Осназ доставил на изучение ещe в сентябре. Советское оружие оказалось намного лучше для условий военного времени. Было проще по устройству, дешевле в производстве, намного технологичнее, неприхотливее даже в самых тяжeлых условиях. Немцы даже английский СТЭН скопировали, хотя и называли его с презрением «плевательницей», правда вооружали данным уродцем только формирования фольксштурма. Поставили на поток копии бронебоек, естественно под свой крупнокалиберный патрон. Поспешно переделали лeгкие чешские танки в машины поддержки бронетехники, воткнув на них вместо штатной башни с 37-ммиллиметровой пушкой — свой 20-миллиметровый автомат и несколько пулемeтов. Не брезговали также производством советских полковых миномeтов и гранатомeтов. Правда и то и другое качеством получилось похуже. Сказывалась потеря изрядной части производственной базы и поспешность постановки на производство. По-крайней мере панцерфаусты имели намного более скромные характеристики, по сравнению с советским РПГ-2. Панцершрек бронепробиваемость имел получше, но был длиннее в два раза и тяжелее почти в пять раз. Так что немецкие солдаты считали подарком богов захваченные в качестве трофеев РПГ, и старательно скрывали свою добычу от трофейщиков, которым был дан приказ изымать всe оружие подобного рода и переправлять его в Берлин, на улицах которого и решено было эти гранатомeты использовать.

Наконец лампы прогрелись, радиоприeмник немного похрипел пока Сашка искал нужную волну, выдал из динамиков несколько аккордов «Подмосковных вечеров» и голосом Левитана сообщил о начале передачи сводки «Информбюро».

Андрей слушал еe вполуха, данное сообщение практически дублировало то, что передавал тот же Левитан утром. Главное отличие было в сообщении многочисленных подробностей протекающих в районе Берлина боeв.

— А что ты нам скажешь, генерал. Будут наши штурмовать Берлин — или нет. — Андрей повернулся к генералу Зайцеву.

— Я тебе что начальник генштаба. — Виктор отвлeкся от сводки. — Передо мной командующие фронтами не отчитываются. И Верховный не советуется. — Не удержался генерал от подначки, напоминая о ежемесячных отчeтах полковника Банева Верховному Главнокомандующему. — Это ты должен меня по данному вопросу просвещать, а не я тебя.

Генерал закурил папиросу, придвинул к себе пепельницу и прислушался к звукам из коридора. Предстоял серьeзный разговор, который, конечно, нужно было вести в другом месте, но времени на это не было. Итак оторвал людей от семейного праздника.

Андрей прекрасно понимал своего неофициального руководителя, но отложить празднование дня рождения жены не мог. Тем более, что Ирина была на шестом месяце беременности и не хотелось еe лишний раз волновать. Но вряд ли кто им в данный момент помешает. Люди в этом времени прекрасно осознают границы дозволенного и, без лишней необходимости, стараются их не переступать.

Вот и сейчас, уяснив, что у Андрея с Виктором предстоит серьeзный разговор, «отцы» — Илья Петрович, отец Сашки с Алeнкой, и Василий Егорович, отец Ирины, потихоньку удалились на кухню, где и продолжили свой «стариковский» разговор, под оставшуюся к данному моменту водку. Мужики сдружились, чему способствовали не только родственные связи, но и расположенные на одной лестничной площадке квартиры, полученные в Зеленограде после эвакуации в него всех родственников полковника Банева и инженер-майора Егорцева. Конечно, не в доме где проживал сам Андрей — токарям и хирургам генеральские хоромы не полагались. Но по сравнению с комнатами в коммуналках, где им приходилось ютиться раньше, и самая маленькая двухкомнатная квартирка покажется дворцом.

Полина Ивановна, Сашкина мать, и Ксения Ивановна, мать Ирины, убирали со стола и тихо обсуждали кого же им ожидать — внука или внучку. «Молодых вертихвосток» — Сашкину сестру Алeнку и еe подругу Машу, которая почти официально считалась его женой — выпроводили в находящуюся напротив квартиру Сашки. Уставшую за день Ирину отправили отдыхать в спальню.

За плотно закрытой дверью кабинета Андрея слышны были только отдельные звуки. Стук тарелок, да звяканье стаканов из гостиной, гудки редких автомобилей, спешащих под окнами по производственным делам, да еле слышимые свистки маневровых паровозов, без устали трудящихся на железнодорожной станции города.

Тем не менее генерал Зайцев попросил добавить звука в радиоприeмнике и указал Сашке на место рядом с собой.

— Андрей, тебе что-нибудь говорит аббревиатура IRA? — Спросил генерал Зайцев, стараясь говорить достаточно громко, чтобы услышали его собеседники, но не настолько, чтобы за пределами кабинета можно было разобрать хотя бы одно слово.

— Ирландская республиканская армия? — Полувопросительно, полуутвердительно отозвался полковник Банев, дождался утвердительного кивка и продолжил. — Конечно знакома. В моe время эти ребята порезвились на славу. Одно время Северная Ирландия слыла самым опасным местом на планете, а убитых там считали сотнями и тысячами. — Андрей прервался на мгновение и добавил. — Правда в моeм мире это было намного позднее — в семидесятых и восьмидесятых годах.

— А тут, как видишь, началось на тридцать лет раньше. — Просветил своего собеседника генерал.

— А что они сделали? — Спросил Андрей и тут же догадался. — Черчилль?

— Он самый, родимый! — Генерал вмял в пепельницу окурок и отодвинул еe дальше.

— А это точно, товарищ генерал? — Вмешался в разговор Сашка.

— Пока что других виноватых англичанам обнаружить не удалось, хотя британская разведка перекопала все окрестности своей столицы. — Виктор задумчиво посмотрел в окно и продолжил. — Да и наша агентура указывает в том же направлении.

— Витя, а какая нам разница — выживет Черчилль, или его кто-то пристукнет? — Задал Андрей провокационный вопрос, надеясь услышать в ответ что-нибудь новое для себя.

— Ты, полковник, дурака из себя не строй. — Отозвался генерал Зайцев. — Сам всe прекрасно понимаешь. Убьют «старого лиса», придeт другой человечек и запросто повернeт британскую политику в другую сторону. А оно нам надо?

— Ну заключат они с Гитлером мир на несколько недель раньше. Это ведь всe равно произойдeт, как бы Черчилль не упирался. — Возразил Андрей. — Когда банкирам понадобится мир, никакой сэр Уинстон им не помешает, если не уговорят его уйти в отставку по-хорошему, то пристукнет собственная охрана, и без лишнего шума и ажиотажа.

— Это, конечно, так. — Виктор согласился со своим другом. — Но ведь на уговоры, да и подготовку нейтрализации руководителя такого уровня время надо потратить! И немалое. А оно нам лишним не будет. Глядишь ещe на пару сотен километров на запад прорвeмся.

— Насколько я понял, задача полного захвата Германии пока не ставится? — Осторожно поинтересовался Андрей.

— Да, полковник, пока не ставится. — Отозвался генерал. — Ставится задача захвата тех территорий, которые позволят поставить в безвыходное положение оставшуюся часть страны.

— То есть побережье и Рур. — Сделал вывод из сказанного Сашка.

— Получается, в таком случае, что и Берлин штурмовать вряд ли будут! — Подключился к нему Андрей. — Зачем же там такая армада войск?

— С Берлином ещe не решено. — Виктор расстегнул крючки кителя, поворочал головой по сторонам, предупредил. — Но я вам ничего этого не говорил.

Андрей с Сашкой согласно кивнули. Не мальчики уже. Не первый день с государственными секретами дело имеют.

— Но вернeмся к нашим ирландцам. — Виктор постучал но столу извлечeнной из кармана шариковой ручкой «генеральской серии», была в феврале выпущена такая партия новомодных ручек к годовщине Красной армии для награждения этой диковинкой генералов и адмиралов. — Как ты думаешь, Андрей, кто за ними стоит?

— Ну, желающих нагадить Британской империи на земном шаре предостаточно. Что в этой реальности, что в моей. — Попытался сформулировать ответ полковник Банев. — Я бы начал с Германии. Немцы активно разрабатывали ирландскую карту ещe в Империалистическую, то есть Первую Мировую, войну. Не думаю, что они отказались от этой затеи сейчас. К тому же Гитлер, мягко говоря, не очень любит английского премьера за прошлогоднее покушение на себя. И с радостью отплатит ему той же монетой. Вопрос в том — выгодно ли это самой Германии? Хотя, акцию могли устроить и без ведома высшего руководства. Какая-нибудь из немецких разведок по собственной инициативе. Впрочем, я бы сбросил со счетов Абвер. Адмирал Канарис всегда неровно дышал в сторону Англии, вряд ли он решиться на такую авантюру.

Генерал Зайцев внимательно слушал, не пытаясь перебивать своего собеседника.

— Второй основной претендент — это ирландцы, проживающие в Северной Америке. Англичан они не любят, и не считают нужным это скрывать. В моeм мире они почти открыто собирали деньги на поддержку этой самой Ирландской республиканской армии. И никто им особенно не препятствовал. А ирландская диаспора там солидная. К тому же американские банкиры заинтересованы в ослаблении Британской империи не меньше Германии. Или нас.

Сашка ухмыльнулся в ответ на это замечание. Андрей продолжил.

— Третьим претендентом является наша разведка. — Видя, что генерал Зайцев пытается возразить, Андрей поднял руки в протестующем жесте. — Витя, я прекрасно понимаю, что твоe ведомство в этом не участвовало. Иначе ты бы об этом знал. Но ты можешь поручиться за своих конкурентов из наркомата обороны или Коминтерна?

Генерал Зайцев промолчал — возразить было нечего. Как ни пытался Верховный впрячь конкурирующие разведслужбы в одну упряжку, ситуация чаще всего напоминала небезызвестную басню дедушки Крылова — о лебеде, раке и щуке, которые пытались сдвинуть воз разведки, но чаще всего просто мешали друг другу.

— Я бы не сбрасывал со счетов и японцев. Им потрясения в Британской империи жизненно необходимы. А что может быть лучше гибели первого лица в государстве? — Продолжил Андрей. — Ну, и наконец, могли устроить покушение и сами боевики IRA. По собственной инициативе. Там собрались те ещe ребятки — отмороженные на всю голову. Из тех, кто вначале стреляет, а потом думает — нужно ли было стрелять.

— А самих англичан ты не считаешь необходимым упомянуть? — Подал голос молчавший до этой минуты Сашка.

— Да, Саш, ты прав. — Согласился полковник Банев. — Мог и кто-то из своих. Может быть те самые людишки, которым и поручено расследование.

— Получается как в сказке: «Пойди туда — не знаю куда, найди то — не знаю что», — подвeл итоги разговора генерал Зайцев.

— Дела такого рода или вообще невозможно расследовать, или же обнаруженная истина такая страшная, что еe немедленно засекречивают, а всех посвящeнных отправляют к праотцам. — Андрей был абсолютно согласен с генералом. Во всех громких политических убийствах второй половины двадцатого века истина осталась где-то за пределами официальных версий. Еe не то что не пытались озвучить, от неe старательно бежали как от чумы. Ибо она была смертельно опасна для всех участвующих в расследовании. Упрямые дураки, не желающие этого понять, вскоре сами попадали в лучший мир, а их последователи не долго думая соглашались на многолетний «висяк», лишь бы не угодить под «несчастный случай», или не заработать «сердечный приступ».

— Насколько я понимаю, это не единственная причина твоего приезда? — Полковник Банев серьeзно посмотрел на генерала Зайцева.

— Ну конечно же, Андрей. — Улыбнулся генерал. — Я ещe хотел поздравить твою жену.

— Витя, я тебя неплохо знаю. — Возразил полковник. — Не надо мне парить мозги. У тебя на лице написано, что случилось что-то очень серьeзное.

Генерал погасил фальшивую улыбку, вновь придвинул к себе пепельницу и закурил, хотя в последние месяцы всеми силами старался избавиться от этой вредной привычки. Бросить совсем, естественно, не смог, но хотя бы ограничил свою дневную норму несколькими папиросами, вместо полутора пачек, выкуриваемых полгода назад.

— Да, Андрей, ты прав. — Виктор задумчиво оценил состояние потолка кабинета полковника Банева. — Но с разговором придeтся немного подождать. Пока твои родственники не разойдутся.

Андрей согласно кивнул головой и повернулся к радиоприeмнику. Там как раз закончили перечисление взятых с боем населeнных пунктов врага и захваченных в данных селениях и городах трофеев и пленных. Сколько в предоставленных цифрах было правды, а сколько пропагандистских преувеличений в точности не мог сказать никто. Разве что сам Верховный? Уж ему-то были известны самые достоверные цифры. Врать товарищу Сталину мало кто решался. После показательного суда над несколькими генералами, которые решили заработать орденов и званий, старательно преувеличивая успехи подчинeнных им войск. В результате количество звeздочек на петлицах, а с января этого года на погонах, у этих товарищей поубавилось. Кто-то потерял одно звание, кто-то, особо бессовестный, два. А до остальных дошло, что докладывать наверх лучше правду. Врать непосредственному начальству чревато. Вот, если корреспондентам, то тем можно. Даже поощряется, но тоже не превышая некоторый разумный предел.

Поэтому верить сводке Советского Информбюро было можно, пусть и с некоторой натяжкой. В отличие от сообщений ведомства пропаганды доктора Геббельса, согласно которым за год войны немецкий Вермахт уничтожил ВСЮ Красную Армию, со всей боевой и небоевой техникой, по крайней мере раза три. Даже англичане повторяли весь этот бред сквозь зубы, признавая сомнительность этих цифр. Впрочем советские сообщения они отвергали напрочь, и если, всe-таки, что-то из сводок Совинформбюро передавали, то с непременным добавлением «если верить большевистской пропаганде», или по «непроверенным из других источников данным».

А московское радио начало трансляцию военных стихов. И начало с незабвенного «Василия Тeркина». Твардовский всe же послушал Сашку и принялся за цикл военных похождений простого бойца, не обременeнного званиями и наградами. Стихи эти пользовались бешеным успехом. Их читали на радио, перепечатывали в газетах и журналах, и даже пытались снять фильм, но вождь запретил. Говорят, что ему не понравился сценарий, в котором немцы изображались полными недоумками и трусами. Автору данного сценария посоветовали посетить фронт, а потом переделать своe творение таким образом, чтобы оно хоть как-то соответствовало действительности и отражало тот настрой, который Александр Трифонович задал в своих стихах.

Читали на этот раз «Переправу», очень похожую на то, что было в реальности Андрея Банева. Вот, только речь шла не о форсировании безымянной реки на просторах Советского Союза, а о захвате плацдармов на Одере, имевшем место в феврале этого года. Дело было славным, но тяжeлым и кровавым. И даже подвиг, описанный в поэме, совершeн был на самом деле. Связист одного из стрелковых батальонов вплавь пересeк реку, восстанавливая повреждeнную связь. Толкал перед собой бревно с катушкой, раздвигая ледяную крошку, в которую превратился лeд в месте переправы от многочисленных разрывов. И даже звали бойца Василием, правда, не Тeркиным, а Иволгиным. Ему даже орден дали, и что самое удивительное — не посмертно. Выжил связист Иволгин, и действительно вернулся обратно на плацдарм. Но не вплавь. А ночью, на одном из плотов с подкреплением. Что, впрочем, не умалило его подвига.

За Твардовским последовал Симонов. За Симоновым Слуцкий. Потом ещe кто-то из не столь именитых поэтов.

Андрей ждал, теряясь в догадках, что же такого серьeзного произошло? Виктор панику зря поднимать не будет. А выражение его лица говорило о серьeзности случившегося. Возникла мысль поторопить родителей жены, но тут же погасла. Если бы дело было срочным, то генерал не остановился б перед вызовом к себе, или визитом в институт. Значит дело неспешное, хоть и серьeзное.

А на радио закончились стихи, которые с интересом выслушал не только Андрей, но и генерал Зайцев, и даже Сашка имевший непосредственное отношение к появлению в этом мире поэмы о «Василии Тeркине».

Из динамиков раздались первые аккорды и Андрей сразу узнал творчество Ивана Петрова. Только он один не боялся экспериментировать с набором инструментов, используемых для исполнения его песен. Андрей даже нарисовал ему ударную установку, появившуюся в СССР на много лет позднее. Петров долго всматривался в этот набор барабанов и тарелок, пытаясь понять, что же в нeм особенного, но наконец просветлел лицом и улыбнулся. И сейчас на фоне аккордеона, скрипок, саксофона и трубы отчeтливо проступал ритм барабанов. «Великая музыкальная революция» сдвинулась с мeртвой точки. Это уже похоже на ансамбли шестидесятых, пусть и звучит не популярный тогда твист, а что-то более привычное здешнему уху. Но продолжение музыки удивило даже полковника Банева, а Сашка победно поднял большой палец и улыбнулся. В мелодию настойчиво вплелась электрогитара.

Андрей создал первый еe экземпляр ещe в декабре, продемонстрировал инженер-майору Егорцеву возможности еe звучания, спел несколько песен, требующих именно этого инструмента, дождался неистовых восторгов и совсем собрался припрятать гитару до лучших времeн, но Сашка бурно запротестовал против такого варианта развития событий. Заставил повторить концерт для Ирины и Алeнки. Спустя некоторое время смог протащить в режимный город оставшегося в Москве композитора Петрова и ознакомить с новым инструментом уже его. Иван Никодимыч выслушал всe это с отвисшей челюстью, повертел гитару в руках и даже повторил несколько аккордов. А затем Андрею пришлось выдержать два часа настойчивых уговоров инициативной группы в лице композитора Петрова, певицы Егорцевой и инженер-майора Егорцева. И только когда к ним присоединилась его жена Ирина, Андрей сломался и предоставил электрогитару в полное владение Петрова. И даже, по настойчивой просьбе всe того же Сашки, изготовил ещe несколько экземпляров. Естественно не сам. Нашлись желающие среди молодых инженеров и рабочих. Андрей только объяснил суть процесса и проконтролировал его. А уж составлением документации озаботились сами изготовители под руководством Сашки.

Итак, Ваня Петров решил рискнуть и использовать в своих произведениях весь модерн, показанный Андреем и настойчиво проталкиваемый Сашкой. До откровенной наглости ещe не дошло, по крайней мере ни один из любовных шлягеров 70-х-90-х пока обнародовать не решились. Но многие песни «Сябров» и «Песняров», как наиболее подходящие этому времени, Петров, с подсказки Андрея и, естественно, с разрешения Верховного, уже выпустил в большое музыкальное плавание. Вот и сейчас первую музыкальную композицию сменили «Дрозды», а затем «Берeзовый сок» всe тех же «Песняров». Говорят, что последняя песня очень понравилась самому товарищу Сталину, и вождь личным указанием запретил печатать критические статьи про неe. А критиков, точнее обычных завистников, у Петрова хватало. И не только среди коллег по музыкальному цеху.

Пытались поговорить с ним «по душам» некоторые деятели НКВД, обладавшие чрезвычайно обострeнным «классовым чутьeм». Причeм появлялись эти борцы с «буржуазным уклонизмом» в советском искусстве с удивительным постоянством. Все они мгновенно попадали в разработку. А дальнейшая их судьба зависела от той степени искренности, и глупости, которую они проявляли при отстаивании своей точки зрения. Откровенных идиотов, искренне веривших в своe высокое предназначение по спасению душ соотечественников от тлетнотворного влияния музыки композитора Петрова, просто спровадили на фронт. Отдохнуть от тяжких трудов и подумать на досуге в окопах передовой линии. А вот парочку людишек, проявивших излишнее любопытство о судьбе певицы Егорцевой и еe семьи, исчезнувших в неизвестном направлении, трясли более основательно. Следы любопытства, как и ожидалось, вели в английское посольство. Выслали очередного атташе по культуре, найдя подходящий предлог. Дождались высылки из Англии его советского аналога. И стали ждать следующего шага своих «заклятых британских друзей».

Черчилль так и не решился на открытый разрыв дипломатических отношений с Советским Союзом. Не сделал этого шага и Сталин. Между правительствами СССР и Великобритании с переменным успехом шла не прекращающаяся ни на минуту дипломатическая война.

Непрерывно обменивались нотами протеста. По малейшему поводу закрывались консульства и представительства. При тени подозрения высылались дипломаты. Неизменно вскрывалась дипломатическая почта. И денно и нощно глушилась радиосвязь. Периодически менялась обслуга. Постоянно случались «аварии» с электроснабжением. Единственная гадость, на которую ещe не решились в Лондоне и не повторили в Москве, так это отключение водопровода и канализации.

Концерт закончился как раз в тот момент, когда в дверь осторожно постучали. Андрей с Сашкой вышли из кабинета, выслушали все слова, которые положены при расставании с близкими родственниками, проводили родителей до дверей. Когда на лестнице стихли шаги, вернулись в квартиру. Сашка сразу устремился в кабинет, а Андрей вначале проверил, как отдыхает жена и потом последовал за ним.

— Как вы знаете, я только что из Крыма. — Начал генерал Зайцев, как только его собеседники вновь уселись за стол. — Чем я там занимался, вам тоже известно.

— А чем всe закончилось, товарищ генерал? — Проявил любопытство Сашка не имевший доступа к информации такой степени секретности.

— Ничем слишком хорошим или особенно плохим. — Усмехнулся Виктор. — Проблему на некоторое время решили, но разгрести всe это дерьмо до самого дна не смогли. Повязали смутьянов нижнего звена, а вдохновители мятежа исчезли за несколько часов до нашего прибытия. Их, конечно, предупредили. И предупреждение было отправлено из нашей конторы. И как мне кажется, с самых верхов.

— А я предупреждал с самого начала, что ничего путного из этой затеи не выйдет. — Вмешался в разговор Андрей. — Заключать какой бы то ни было договор с данными господами бессмысленно. Или мы решаем проблему с созданием Израиля собственными силами, или не берeмся за неe совсем. С господами из сионистских комитетов кашу не сваришь. Нужно выходить на еврейских боевиков в Палестине и решать вопросы с ними. А эти болтуны пусть надуваются от важности в Лондоне и Нью-Йорке сколько им влезет.

— Но предварительно неплохо бы их дискредитировать. — Отозвался генерал Зайцев. — А также лишить вооружeнных сторонников.

— Вы больше себя дискредитировали этой маленькой гражданской войной. — Не согласился с ним Андрей, который знал подробности произошедших в Крыму событий. — Вы с вашим ведомством так и не сделали правильных выводов из моего доклада о «психологической войне», товарищ генерал. Я уверен, что все зарубежные радиостанции уже старательно воют о бойне, которую «дикие азиаты русские» устроили таким милым и безобидным представителям сионистских комитетов.

— Да какая там бойня. Пятеро убитых с нашей стороны и трое со стороны нашего противника. Остальным просто прикладами по спинам надавали. И никаких русских там не было. Наводили порядок солдаты Первой и Второй бригад Еврейского корпуса.

— Это ты, Витя, знаешь правду. Знают в Кремле и твоей конторе. Есть, конечно, и другие посвящeнные. А что известно остальным? — Продолжал гнуть свою линию Андрей. — А ничего! Наши идеологи, как всегда, постараются умолчать эти события. А вот там! — Андрей показал указательным пальцем на запад. — Там воспользуются вашим молчанием и набрешут в три короба при первой же возможности. И потери умножат в сто раз, и пытки с казнями придумают, и всех оставшихся в живых на Колыму отправят.

— Да кто же поверит в этот бред? — Удивился Сашка.

— Сейчас может быть и никто. — Ответил ему Андрей. — Но пройдeт лет тридцать и весь этот бред станет непререкаемой истиной. Потому что его будут повторять по десять раз на дню, напишут кучу исследований и диссертацией, найдут «чудом выживших» очевидцев, вдолбят такое видение событий в головы обывателей. И всe! Потом можно сколько угодно опровергать этот бред. С документами, цифрами, фотографиями. Обыватель всe равно не поверит.

— Уж слишком мрачную картину ты нарисовал. — Не поверил Сашка.

— Я, товарищ инженер-майор Егорцев, всю эту технологию в действии видел, когда наследники господ из этих комитетов историю моей страны переписывали. — Продолжил убеждать своих друзей Андрей. — Вначале появляется какой-нибудь поганец со статейкой «А вот я слух слышал…». Потом второй поганец всe это повторяет, но уже слово слух выкидывает. Далее третий из этой «славной» компании вносит эту мерзость в очередное «историческое» исследование. А следом поехало. «Историк N утверждает…». «Несомненно, что именно так всe и было…». «Только откровенные глупцы сомневаются в том, что…». Всe! Историю вывернули наизнанку. Белое сделали чeрным. Героев ославили подлецами. А мерзавцев возвели в ранг «совести нации» и «спасителей отечества».

— Я передавал твои рекомендации куда нужно. — Сказал генерал Зайцев. — Но там не сумели сделать правильных выводов.

— Или не захотели! — Поправил его Андрей.

— Но нас эти события каким боком касаются? — Продолжал любопытствовать Сашка.

— Когда главари заговора драпали, то не успели уничтожить документы. — Ответил ему генерал Зайцев. — И среди этих бумажек попался один чрезвычайно интересный приказ сионистской агентуре в СССР выискивать любую информацию о МЕСТОНАХОЖДЕНИИ полковника Банева, инженер-майора Егорцева, певицы Егорцевой, военврача Кузнецовой, а также всех остальных членов их семей.

— Выходит, не поверили. — Сделал вывод Сашка.

— Или получили дополнительную информацию. Причeм совсем недавно. — Поправил его Андрей. — Звания уже новые — в январе введeнные.

— И что нам теперь делать? — Спросил Сашка. — В очередной раз помирать?

— Не уверен, что это поможет. — Ответил ему Андрей. — В британской разведке откровенных дураков не держат. Не поверили в первый раз, не поверят и во второй.

— Действительно не поможет. — Поддержал его генерал Зайцев. — Вчера утром на КПП города был задержан некий подполковник Бутко с приказом арестовать полковника Банева и инженер-майора Егорцева. Сейчас этот подполковник даeт объяснения — откуда ему известно о существовании этих личностей, так как данные фамилии исключены из списков действующей армии ещe в сентябре прошлого года, как погибшие в бою.

— Да, засветился кто-то с самых верхов. — Протянул Андрей. — Только как его вычислить?

— Уже вычислили! — Виктор улыбнулся второй раз за вечер. — И взяли почти всю цепочку. Кроме самого верха.

— Настолько неприкасаемый? — Выказал удивление Сашка.

— Да, нет в общем-то. — Ответил Виктор. — Вождь дал бы санкцию. — Видя на лицах друзей удивление вперемешку с любопытством, он решился назвать главного фигуранта дела. — Это Хрущeв.

— Так почему бы не пригласить Никиту Сергеевича куда надо и не поспрашивать как следует? — Спросил Сашка.

В самом деле. Почему бы и не поспрашивать? Никитка, конечно, выкрутился прошлой осенью, когда его первенца отдали под суд за дезертирство. Вернее сделал вид, что его всe устраивает, даже наорал на сына для порядка. Уж очень ему не понравилось, что Леонид подделал его подпись. Даже дал осудить на отправку в штрафной батальон. А вот дальше начались чудеса. Вместо Польши или Пруссии, куда должен был попасть лейтенант Хрущeв, оказался он в тихой Болгарии, в которой и держать штрафбат не было смысла. Но видимо не один высокопоставленный сынок, племянник, просто ближний, а то и дальний родственник нуждались в тихом месте для отбывания приговора трибунала. Там Леонид Хрущeв и отсидел три месяца положенного срока. После чего отбыл в Среднюю Азию под тeплое крылышко папаши.

Андрей совсем уже хотел продублировать Сашкин вопрос, но генерал Зайцев опередил его.

— Не поспрашиваешь Никиту Сергеевича. — Огорошил он своих собеседников. — Пропал товарищ Хрущeв.

— Как пропал? — Почти в унисон спросили Андрей и Сашка.

— Как пропадают высокие начальники! Вылетел на самолeте из Астрахани вчера вечером, а в Красноводске не приземлился.

— Работа вашей конторы? — Андрей всe-таки решился на столь опасный вопрос.

— Нет! Я бы знал. — Генерал Зайцев достал третью папиросу и прикурил еe. — В наркомате все на ушах стоят. Нарком двух заместителей на юг отправил. Приказал копать, пока хоть что-нибудь не найдут. Выслали на поиски все самолeты, которые под рукой были. Корабли Каспийской флотилии в море отправили.

— Ты точно уверен? — Андрей продолжал сомневаться.

— Да! Уверен! — Немного помолчал и тихо добавил. — Этот вопрос должен был решать я!

Андрей с сомнением покачал головой. Могли найти и других исполнителей. Мало ли в НКВД дураков, которым хочется сделать карьеру побыстрее. А там! Магнитную мину в двигатель или хвост — и «прощай дорогой товарищ и друг Никита Сергеевич».

— Это ещe не все плохие новости. — Продолжил Виктор. — В самолeте вместе с Хрущeвым был генерал армии Жуков.

— А этот что там делал? — Сказать, что Андрей удивился, значит не сказать ничего. Степень удивления просто зашкаливала за всякие разумные пределы

— Летел принимать командование над Иранским фронтом. — Виктор положил погасшую папиросу в пепельницу. — Верховный хотел его вначале на прежнюю должность отправить, представителем Ставки на Западное направление. Да командующие фронтами заупрямились. Рокоссовский с Коневым заявили, что лучше под трибунал пойдут, чем его терпеть. Да и Тимошенко не в восторге был.

Командующих можно понять. Зная бесцеремонность и болезненное самолюбие генерала Жукова, а также его нетерпимость к чужому мнению, они хорошо представляли, чем может закончиться его появление на фронте.

Андрея вдруг поразила мысль, что генералы осмелели. В его мире ни Рокоссовский, ни Конев, а тем более Тимошенко на столь открытое недовольство приказами Ставки просто не решились бы. А может, Верховный и не настаивал? А спросил вначале мнения командующих фронтами, тем более, что они уже успели проявить себя во всей красе, и пригляда за ними просто не требовалось.

Где-то в задней части сознания появилась ещe одна мыслишка. Оба главных врага сразу! Нет, без товарища Берии здесь не обошлось. А то, что бурную деятельность по поискам изображает? Так нужно же убедиться, что действительно никто не выжил. Да и алиби не помешает. В аппаратных играх все Кремлeвские сидельцы собаку съели. Причeм во все времена, не взирая на лица, флаги и политический строй.

А может быть и сам Верховный решение принял. В отместку за речь Хрущeва на пока не состоявшемся XX съезде КПСС, и мемуары Жукова, в которых тот обгадил все решения Сталина во время войны. Тогда и никакого Лаврентия Павловича не требовалось.

— Нарком просил тебя, товарищ полковник, исходя из твоего знания возможного будущего, ответить ещe на один вопрос. — Напомнил о своeм существовании генерал Зайцев. — Сможет товарищ Хрущeв предателем стать?

Вот это вопрос! Андрей просто растерялся. Такие мысли ему и в страшном сне не могли в голову прийти. Вначале он хотел отмести это предположение безоговорочно. А потом задумался. А что он может знать о товарище Хрущeве, кроме анекдота о посещении свинофермы. Самодур, конечно. Но то же самое можно сказать о любом чиновнике, достаточно долго просидевшем в своeм кресле. Большая власть деформирует человека, а подчинeнные подхалимы ещe больше эту деформацию усиливают. Нетерпим к чужому мнению. Но большинство людей страдают этим недостатком, просто старательно его скрывают. А большому начальнику скрывать данный порок нет никакого смысла. Старательно продвигал дурацкие идеи, не считаясь с затратами на их решение. Но и здесь он не одинок. Все правители многострадальной России, начиная с царя-реформатора Петра Великого и заканчивая президентами конца двадцатого, начала двадцать первого века, страдали этим изъяном в полной мере. Не щадя ни денег, ни людей для реализации того, что они считали правильным и необходимым. Причeм поинтересоваться мнением подвластного народа не приходило в голову ни тем, кто приобретал власть по наследству, ни тем, кого выбирал главный орган правящей партии в лице Политбюро, ни тем, кто получил власть в результате «свободных выборов».

Никаких попыток «сдать» собственную страну за время своего правления Хрущeв не предпринял. В отличие от того же Горбачeва и Ельцина. Но тогда он был на самом верху властной лестницы. А как бы он повeл себя в случае реальной угрозы своей жизни?

А об угрозе он мог догадываться, а то и знать. Впрочем, в данном времени любой чиновник, даже самый высокопоставленный, не может быть абсолютно спокоен за своe будущее. Но в реальной истории инженера Банева Никита Сергеевич смог отвертеться от ответственности даже за разгром советских войск на Южном направлении летом 42 года. А здесь за ним таких крупных просчeтов не числилось.

Разве, что он смог ознакомиться с докладом инженера Банева о протекании истории в его времени. Маловероятно, но не факт, что не могло произойти. Свои люди у товарища Хрущeва могли быть где угодно. Зря что ли просидел некоторое время секретарeм парторганизации самой Москвы.

— Что молчишь, полковник? — Виктор пытливо всматривался в лицо Андрея.

— Ты знаешь, генерал, ответ на такой вопрос не может быть однозначным. — Андрей задумался над дальнейшими формулировками. — Вот я тебе рассказывал о количестве предателей в моeм времени. Около миллиона, если считать национальные формирования всех наших бескрайних окраин, а тут их почти нет, даже среди эстонцев и латышей. А почему? А просто потому, что здесь Красная армия побеждает. А перебегать на сторону проигрывающего войну могут только клинические идиоты. Никита Сергеевич к ним не относится в любом случае.

— Я и сам понимаю, что Германия в данном вопросе отпадает безоговорочно. — Согласился с ним генерал Зайцев. — Но есть ведь и другие страны.

— А тут всe зависит от того, что он сможет им предложить. И предложить что-то очень серьeзное. И англичане, и американцы — нация торгашей. Конечно, они могут использовать его просто для пропагандистского эффекта. Но потом без тени сомнений выкинут на помойку. Не думаю, что Хрущeва устраивает такой вариант.

— Так что же, ответ беспрекословно отрицательный? — Вмешался в разговор Сашка.

— Пожалуй нет. — Продолжил свои размышления Андрей. — Если он сможет привезти полноценную информацию о нас с тобой, товарищ инженер-майор. Вопрос в том, мог ли он иметь к ней доступ?

Генерал Зайцев вполголоса выматерился. Это был самый страшный из всех возможных вариантов развития событий.

— А как же Жуков? — Сашка напомнил о втором пропавшем, важность которого для страны едва ли была меньше. — Как он в самолeте Хрущeва оказался? У него что собственного авиатранспорта не было?

— Там напустили изрядного тумана. — Виктор опять вытащил ручку, пытаясь таким образом занять руки, чтобы пальцы не тянулись к папиросе. — Его помощники врут кто во что горазд. Одни рассказывают, что самолeт был неисправен. Другие, что передали нелeтную погоду в районе Баку, через который генерал армии и должен был лететь. Третьи, что Жуков собирался инспектировать Среднеазиатский военный округ — якобы эту миссию ему поручили в Генштабе. Причeм все говорят абсолютно искренне, и все ссылаются на адъютанта генерала Жукова. А адъютант был в этом же самолeте.

— А кто там вообще был? — Андрей додумался уточнить список пропавших.

— И вправду! — Оторопел генерал Зайцев. — Список уже половина дела. — Задумался на минуту и начал перечисление. — Сам Хрущeв, два его секретаря, первый секретарь горкома Ташкента, нарком сельского хозяйства Узбекистана. Это с одной стороны. — Уточнил генерал. — Теперь военные. Сам генерал армии Жуков, его заместитель и адъютант, персональная медсестра и ординарец. И экипаж, естественно. — Виктор подумал ещe с полминуты и уточнил. — Ещe одна особенность. Управлял самолeтом сын Хрущeва Леонид.

— Семей, получается, не было? — Переспросил полковник Банев.

— Не было. Семьи остались в Москве. Ни Хрущeв, ни Жуков никогда их с собой не брали. — Виктор постучал ручкой о поверхность стола и спросил. — Так ты считаешь…?

— Мне кажется, что это одно из доказательств. Не знаю, как насчeт супружеской верности. — Андрей невольно пожал плечами. — Но ни тот, ни другой своих семей никогда не бросали. Не думаю, что готовя бегство, они бы оставили жeн и детей на расправу.

— Значит, всe же пропали. — Виктор убрал ручку и решительно взял недокуренную папиросу, зажeг спичку и с наслаждением втянул дым. — Но кто…?

— Не знаю, Витя. — Полковник Банев опять пожал плечами. — Первый подозреваемый твой непосредственный начальник, чего бы он не говорил об этом деле. Могли и военные. Уж очень неоднозначным человеком был Георгий Константинович. — Андрей смутился. — Хотя, почему был? Трупов ещe никто не видел, значит официально они живы и числятся «пропавшими без вести». Могли отметиться и наши «британские друзья», но только в том случае, если информацию от товарища Хрущeва, или товарища Жукова они уже получили. А нужно быть очень большим недоумком, чтобы передать главные козыри своему партнeру до пересечения границы.

— И всe? — Генерал Зайцев отправил окурок в пепельницу и решительно убрал папиросы и спички в карман кителя.

— Есть ещe одна кандидатура. Но лучше об этом даже не думать. — Андрей кивнул головой в сторону потолка.

Все в комнате переглянулись и промолчали. Если не стоило думать, то говорить об этом даже глухим стенам было непростительной глупостью. Смертельно опасной глупостью.

— С чем были, к тому и вернулись. — Грустно сострил генерал Зайцев.

— Сколько информации получили, такой анализ и провели. — Отпарировал полковник Банев.

В этот момент из радиоприeмника опять раздались позывные Совинформбюро. Виктор поднял руку, призывая к молчанию. Должны были передать что-то очень важное, если передача пошла в необычное для еe звучания время.

«От советского Информбюро!», — торжественным голосом начал Левитан привычную всему Советскому Союзу, да и всему остальному миру также, передачу. «Передаeм приказ Ставки Верховного главнокомандования», — продолжил главный диктор СССР.

Андрей с Сашкой замерли, вслушиваясь в текст передачи. А сообщал Левитан о присвоении очередных воинских званий военнослужащим Красной Армии. Начал как и полагается с высших чинов армии в лице командующих фронтами. А Левитан читал.

«Присвоить очередные воинские звания следующим генералам. Присвоить звание генерал-полковник: генерал-лейтенанту Василевскому, генерал-лейтенанту Ватутину, генерал-лейтенанту Говорову, генерал-лейтенанту Горбатову, генерал-лейтенанту Коневу, генерал-лейтенанту Петрову, генерал-лейтенанту Рокоссовскому.»

Вот и первая ступенька к маршальским звeздам. Если раньше были просто первыми среди равных, водинаковых званиях с подчинeнными им командармами, то теперь однозначно выделились из общей массы генералов. И получили косвенное подтверждение того, что обратно, вниз к прежним должностям, уже не попросят. Хотя на войне бывает всякое!

«Присвоить звание генерал-лейтенант: генерал-майору Богданову, генерал-майору Катукову, генерал-майору Рыбалко, генерал-майору Черняховскому.»

Ясно. Ставка решила отметить командующих танковыми армиями Берлинского направления. Этих тоже приподняли над командирами корпусов, составляющих их армии.

Ходят слухи, что на самом деле танковых армий шесть, а не четыре. Но две из них старательно прячут где-то на юге.

Одну, наверняка, на направлении к венгерской столице, бои за которую обещают быть жаркими и в этой реальности. Гитлер не уйдeт оттуда просто так. Даже если потеряет Берлин. В реальности инженера Банева немцы и после потери Берлина не сильно стремились складывать оружие. И даже после подписания «Акта о безоговорочной капитуляции» бои в некоторых местах продолжались вплоть до середины мая. То-то обидно было мужикам помирать после победы.

А вторую, по предположениям полковника Банева, должны были концентрировать в Югославии. Рано или поздно англичане высадятся в Италии. И если юг можно им сдать без всякой жалости, то промышленные районы севера страны слишком лакомая добыча, для того чтобы отдавать еe без боя. Если повезeт, то только с итальянцами и немцами, которые взяли под контроль итальянские военные заводы ещe в конце прошлого года. А не повезeт, то и с британскими войсками. Если те успеют туда раньше наших танков. А могут и успеть! Если договорятся с итальянцами. Хотя, Муссолини они однозначно постараются если не убить, то сместить со всех постов. Слишком яркая и харизматичная фигура, несмотря на все неудачи последних месяцев. Англичане никогда не делали ставку на сильные фигуры, сменяя их на слабых и податливых при первой же возможности. Дуче это должен понимать, не первый день в большой политике.

Вряд ли удастся ему договориться и с руководством Советского Союза. Вот если бы он попытался это сделать год назад! Но и тогда это было невозможно — слишком сильно дуче увяз в дружбе с фюрером немецкого народа. Для Гитлера его политические друзья всего лишь марионетки, которыми он желает управлять по своему разумению. А если они пытаются иметь собственное мнение, то можно и зондеркоманду СС по их душу выслать. Так, что Муссолини будет цепляться за немцев до последнего. Даже когда зад начнeт припекать залпами советских реактивных миномeтов.

Кстати, американцы вежливо, но чрезвычайно настойчиво, просили продать им технологию производства этих самых реактивных миномeтов. Им, естественно, отказали. Но не только продемонстрировали действие «катюш» на полигоне, но и объяснили «на пальцах», что данное «чудо-оружие» всего лишь неуправляемая ракета. По мнению Андрея — зря. При том уровне развития американской военной экономики, который достигнут ею к этому времени, они не только повторят нашу установку залпового огня, но и превзойдут еe в кратчайшее время.

Неплохо бы узнать, как идут у них дела на Тихом океане. Наши комментаторы только повторяют сводки, передаваемые американским посольством, не внося в них абсолютно никаких изменений. Вежливость, вежливость и ещe раз вежливость. Всe-таки союзник, пусть и не совсем полноценный. Ленд-лиза в этой реальности Советский Союз пока не удостоился. Оружия нам, конечно, и своего хватает. Но вот от некоторых видов стратегического сырья промышленность СССР не отказалась бы. Но! Интересы дядюшки Сэма лежат немного в другой области. Обидно то, что Гитлеру данное сырьe по-прежнему попадает, пусть и через третьи страны. Не помогло даже бесследное исчезновение нескольких судов с данными грузами посреди Атлантики. Прибыль при капитализме величайшая ценность, которая превосходит любые доводы разума. Проблемы неизвестно когда возникнут, а прибыль будет сегодня!

Не было проблем только с поставками оборудования. СССР практически единственный покупатель. Желаете автомобильные заводы «под ключ»? «Форд» с «Дженерал моторс» чуть не передрались за этот заказ. Успокоились только после того, как им объяснили, что советское правительство не прочь купить оборудование у обеих компаний. И не только у них, если ещe желающие найдутся. Аналогичная ситуация была и с заводами по производству радиодеталей и электротехники. Со скрипом, но закупили оборудование для химической промышленности. Только попытка купить авиазавод встретила настойчивый отказ. После чего американская сторона получила такой же непреклонный отказ при попытке получить некоторые виды советского оружия для изучения на своих полигонах.

Можно, конечно, послушать Би-Би-Си. Англичане не церемонятся не только со своими противниками, в лице Германии, и недоврагами, представленными СССР, но и американских союзников не сильно жалуют. Господин Черчилль в одной из речей обвинил САСШ в том, что они «по зазнайству и скудомыслию» разбудили японского тигра. Был абсолютно прав!

— Давайте поищем Би-Би-Си. — Предложил Андрей.

— Вражьи голоса слушаешь? — Старательно изображая угрожающий тон, протянул Виктор.

— Можно подумать, ты не слушаешь. — Хмыкнул Андрей.

— Мне, товарищ полковник, данное занятие по должности положено. — Отпарировал генерал Зайцев.

— Да и моя должность, товарищ генерал, того же самого требует. — Андрей повернулся к радиоприeмнику, над которым в этот момент колдовал Сашка.

Проверив возможные диапазоны, Сашка вскоре поймал довольно устойчивый сигнал. У англичан, как всегда, играл джаз. Андрей не любил это музыкальное направление в своe время, не смог оценить его достоинств и здесь, в десятилетия повсеместного распространения данного вида музыки. Ирина умудрилась один раз затащить своего мужа на концерт Утeсова, но Андрею не понравился даже этот адаптированный под советского слушателя вариант джаза. А уж заграничный, за редким исключением, Андрей не воспринимал вообще.

Наконец, раздался настойчивый стук в дверь, возвещавший начало новостей. Диктор бодро затараторил по-английски, подтверждая, что попали они на настоящую радиостанцию. Ибо, были ещe и фальшивые. Создаваемые немцами и советскими органами пропаганды, самими англичанами для вещания на другие страны.

В конце прошлого года одна из таких станций вдруг заговорила на русском языке. И очень отчeтливо, что говорило о еe достаточно близком расположении к границам страны. Станция эта не жалела чeрной краски для описания Гитлера и Сталина, но с не меньшим удовольствием поливала грязью и Черчилля с Рузвельтом. А уж о самом Советском Союзе говорилось таким тоном и с такими выражениями, что невольно возникала ассоциация с канализационной трубой, подключeнной к микрофону. Тщательный анализ передач показал, что диктор русский, из эмигрантов гражданской войны, а вот тексты у него, вероятнее всего, переводы с английского. Радиопеленгация показала на территорию Финляндии. После чего финнам было выслано предложение прекратить вещание.

Финское правительство отписалось незнанием. Оно и не знало. Но не о существовании и расположении радиостанции. Не знало оно о двух разведгруппах советского Осназа, давно обнаруживших неприметное здание на окраине одного из городков неподалeку от Хельсинки, откуда и велось вещание. Группы терпеливо ожидали команды на установку прицельного маяка. И когда срок ультиматума истeк, команда пришла. С барражирующего на высоте восьми километров Пе-8 сбросили две управляемые авиабомбы. Одна обычная фугасная. А вдогонку за ней объeмно-детонирующая максимальной мощности. Чтобы уж наверняка!

Финны, тщательно изучив получившуюся на месте здания радиостанции громадную воронку от фугаски и превращeнные в головeшки окрестности от действия «вакуумной» бомбы, благоразумно промолчали. Зато отметились англичане, прислав очередную ноту протеста «о недопустимости такого способа борьбы со «свободной прессой». Чем окончательно подтвердили свою причастность к данному делу. Вскоре таких радиостанций появилось несколько, но намного более слабых, так как представляли они собой передвижные автомобильные установки. Путешествовали они по дорогам Финляндии и Турции. Выследить их было чрезвычайно трудно. Но и вреда они приносили намного меньше, так как могли охватить вещанием лишь ближайшие к границам районы.

Андрей с самого начала был против проведения данной операции. Всe равно у большинства населения СССР никаких радиоприeмников не было. А те, что имелись, были опечатаны органами НКВД на частоте радиостанций Москвы и других крупных городов страны. Но видимо вождь очень сильно обиделся на какую-то гадость, рассказанную про него на данной станции.

— Андрей, ты что заснул. — Привлeк внимание полковника Банева генерал Зайцев.

Андрей вспомнил про свои обязанности переводчика. Язык он знал в достаточной мере, чтобы понять общий смысл произносимых фраз. Помогла солидная база, приобретeнная в институте при обучении, и постоянные тренировки здесь. А что поделаешь, литературу на английском языке читать надо. Прежде всего техническую по специальности. Ну и американские и английские газеты иногда попадающие в его руки. Пообщавшись достаточно продолжительное время с одним из переводчиков, восстановил он и навыки восприятия устной речи.

Сашке тоже досталось. Но ему выпал немецкий язык, который он учил в школе и институте. Андрей же на немецком знал только расхожие фразы, полученные при просмотре фильмов про войну во времена своего детства и юности.

А английский диктор начал с самых важных для британцев новостей. Со сводок с Австралийских фронтов.

Японцы смогли взять Перт, что для коалиции британских войск обозначало полную потерю Западной Австралии. Британские дивизии и формирования австралийцев отходили к Олбани, оставив для прикрытия две индийские бригады. Было непонятно, что они собирались делать дальше. То ли строить оборону под городом, то ли эвакуироваться из него. А вот в Восточной Австралии дела у войск Микадо были не такими радужными. Тут им пришлось столкнуться с более сильным противником. Английские дивизии и части регулярной армии Австралии в данной части страны поддержали американские солдаты спешно переброшенные сюда после начала высадки японских войск на севере материка. Отчаянный рывок до Брисбена закончился для двух японских дивизий окружением и полным уничтожением. Пришлось откатываться на север Винсленда и зализывать раны. Только пустыни центра страны оставались вне войны. Противники старательно избегали эту столь неудачную для ведения боевых действий часть материка.

Комментатор Би-Би-Си сделал вывод, что ситуация стабилизировалась и у японских воск больше нет серьeзных резервов для проведения операций прежнего масштаба.

Андрей машинально переводил, опуская подробности. Часть из которых он не понял, а часть посчитал несущественными. Ибо ему, да и его друзьям тоже, ничего не говорили номера частей и фамилии командиров. Всe же две фамилии он отметил. Английский генерал Монтгомери и американский Мак-Артур.

Би-Би-Си перешло к анализу боевой обстановки на море. Первое серьeзное морское сражение произошло, как и ожидалось аналитиками советского Генштаба, в районе атолла Мидуэй. В результате столкновения атакующая сторона, японцы, потеряла по утверждению англичан до трети своего флота. В том числе два авианосца из четырeх, Акаги и Кага, один линейный корабль, два тяжeлых крейсера, два эсминцы и более десятка транспортов с десантом. Американские потери составили один авианосец из трeх, Йорктаун, два тяжeлых крейсера, четыре эсминца и, предположительно, три подводных лодки. Японский флот отступил, что подтверждало победу американцев. Английский флот Тихого Океана, в основном сосредоточенный у Новой Зеландии, в данной битве не участвовал.

Андрей сделал вывод, что американские союзники сделали абсолютно правильные выводы из поражения в Пeрл-Харборе. Не потащили с собой через весь океан бесполезные в данной ситуации линейные корабли, сделав ставку на авианосцы. А вот японцы так и не решились столь кардинально отказаться от этих раритетов прошлого.

Несомненно, что САСШ войну с Японией выиграет. И поставит той такие условия, которые пожелает. Хотя, война ещe не закончилась. Даже толком не началась! Японцы до сих пор наступают. Пусть у них начались первые проблемы, но пока они наступающая сторона. И диктуют свои условия проведения операций. Американцам и англичанам ещe придeтся познать горечь поражения, прежде чем они истощат противника настолько, что тому придeтся перейти к обороне захваченного. И отвоевывать отданные в начале войны территории придeтся с большой кровью и не один год.

Андрей переводил, оценивая реакцию своих друзей. Сашка просто воспринимал сообщение, а вот генерал Зайцев явно ждал какую-то конкретную информацию. Чего он ждал, стало понятно, как только диктор начал читать следующее сообщение.

— Крупная авария на американской военной базе в Лос-Аламосе. Громадной силы взрыв уничтожил большую часть построек базы. Американские военные утверждают, что база была основным местом хранения боеприпасов для армии ведущей бои на островах Тихого Океана. — Машинально толмачил полковник Банев, не особо вникая в смысл произносимого. Но обнаружив радостную ухмылку на лице Виктора, споткнулся на очередном слове. Лос-Аламос! Но какая там база? Там же…! Американский ядерный центр!

— Витя, вы совершили диверсию в ядерном центре?!

— Ну, что вы, товарищ полковник. Какие диверсии на территории союзника? — Ерничал генерал Зайцев. — Мы никакого отношения к произошедшему не имеем. Ни одного нашего человека ближе двухсот миль к данному месту не было.

— А как же…? — Андрей кивнул в сторону радиоприeмника.

— А нехера черновики Курчатова так старательно копировать! — Разъяснил ситуацию Виктор. — Сами себе проблему нажили.

— Витя, но теперь все заинтересованные стороны получат подтверждение тому, что атомную бомбу можно создать. — Андрей высказал тревожащие его опасения.

— А никто и не сомневался. — Отпарировал генерал Зайцев. — Кроме нескольких умников из нашей академии наук. Теперь им придeтся объяснять своим заокеанским друзьям: почему они подсунули им липу вместо достоверной информации. А потом тоже самое делать в подвалах НКВД.

Андрей удивился иезуитскому мышлению тех, кто проводил данную операцию. Мало того, что вскрыли агента. Так ещe и подставили его таким образом, что неизвестно доживeт ли он до допросов в «застенках кровавой гебни», или его бывшие наниматели прикончат.

— Может дальше перевeдешь. — Виктор напомнил Андрею об его обязанностях. Одновременно давая понять, что главный разговор по этому событию ещe впереди.

Андрей кивнул и продолжил.

На месте покушения на премьера Черчилля обнаружены трубы гранатомeтов РПГ-2, состоящих на вооружении большевистской армии. Что наводит британскую контрразведку на мысль о «красном следе» в данном деле.

— Тоже мне доказательство. — Подал голос Сашка. — Да на фронте таких улик по обе линии траншей хоть задницей ешь.

— Я думаю, что эти трубы сами англичане и подкинули. — Ответил ему генерал Зайцев. — Чтобы Черчилля поторопить с решением подписать мир с немцами. Вот мол, главный враг теперь по другую сторону фронта.

— Скорее всего, не Черчилля, а английского обывателя. — Вмешался полковник Банев. — Уж, если они нашего премьера не пожалели, то что же эти «азиатские варвары» с простым народом сделают?

Виктор согласно кивнул, а Андрей продолжил. Следующим сообщением Би-Би-Си был пересказ советских сводок Информбюро. Ерничая и постоянно добавляя о «грязной большевистской пропаганде, верить которой не стоит ни в коем случае», диктор всe же сообщил о наступлении советских армий на трeх направлениях, включая берлинское. Старательно высмеивал достигнутые нашей армией рубежи. О немецких потерях сказал только то, что «данные цифры настолько недостоверны, что сообщать их не имеет никакого смысла».

А вот немецкие сводки с фронтов передал полностью, усердно смакуя утверждения доктора Геббельса о стойкости немецких армий, об оборону которых безуспешно бьются «большевистские варвары». С не меньшим удовольствием перечислил все потери наших армий, сочинeнные в германском министерстве пропаганды.

Сашка даже засмеялся, услышав, что «большевистские орды» за две недели боeв потеряли три миллиона солдат только убитыми без учeта раненых, восемь тысяч танков, пять тысяч самолeтов и далее, и далее, и далее.

— Интересно, там такое количество техники есть? — Глубокомысленно заметил Андрей.

— Есть. — Ответил ему Виктор. — Но вот циферки потерь я бы разделил, как минимум, на десять. А время, за которое такие потери произошли, увеличил бы раз в пять.

— Андрей, а какой им смысл повторять брехню Геббельса. — Сашка покачал головой, оценивая степень преувеличения, к которому прибегли немцы.

— Это, Саша, одна из составляющих психологической войны. — Андрей отвлeкся от передачи, где диктор начал передавать внутрибританские новости. — Сейчас они эту ложь повторили и запротоколировали. Завтра мы раздолбаем Германию и за границей возникнет вопрос: «А почему это произошло?» И тут же появляются «независимые» исследователи, которые на основе «нейтральных» английских данных делают вывод — русские просто «завалили немцев трупами». И потеряли в войне, как минимум, семьдесят миллионов. А вот немцы только два! Потом приплетут какой-нибудь статистический бред и добавят ещe миллионов двадцать.

— Да в стране мужиков столько нет! — Возмутился Сашка.

— А это уже никого не волнует. — Продолжил объяснение Андрей. — Обыватель он считать не любит, если, конечно, это не деньги из его кармана. А некоторые и считать вообще не умеют. Зато они верят радио и газетам. — Андрей перешeл на академический тон. — А там, дорогой инженер-майор, напечатали в качестве доказательства сравнение двух карт — Великобритании и Советского Союза. А обыватель чешет в затылке и думает: «Уж если в крохотной Англии поместилось семьдесят миллионов жителей, то сколько же живeт в этой громадине?» Ему-то невдомeк, что на большей части нашей страны люди встречаются реже, чем волки и медведи.

— Ну это ты зря! — Усмехнулся Виктор. — Про медведей на западе прекрасно известно. Недавно мне принесли перевод статьи в одной из английских газет. Там один из «очевидцев» описывал, как в Москве милиция медведей по улицам гоняла.

Андрей рассмеялся. Эта байка живуча, как ничто другое. Причeм, во все времена.

— Ну мне пора. — Виктор приподнялся со своего места.

— Витя, так ты и не сказал, как нам теперь быть? — Остановил его Андрей.

— Пока живите, как жили. — Генерал Зайцев на минуту задумался, что можно сказать в дополнение к этому, а чего нельзя. — Охрану, правда, мы усилим. В том числе и у всех ваших родственников. Вы объясните им — что к чему.

Андрей поморщился, выслушав данное пожелание. Легко сказать, а как сделать? Не открывая ничего секретного.

— Добавим к вам ещe несколько человек, из ваших хороших знакомых. Пропускной режим в городе сделаем строже. Ну, и так далее. — Закончил объяснение Виктор.

Всe ясно. Продолжается «охота на живца», имевшая место в прошлом году.

— А нам всe равно. А нам всe равно. — Пропел Андрей.

— А это что за песня. — Остановился двинувшийся к двери Виктор. — А ну-ка спой.

Андрей взял лежавшую неподалeку гитару. И Виктор и Сашка любили, когда он пел им песни из своего времени. Только вкусы у них были разные. Виктор предпочитал философские баллады и военные песни. Сашка же отдавал предпочтение более легковесным жанрам. Но сейчас оба ожидали с одинаковым любопытством.

В тeмно-синем лесу, где трепещут осины.

Где с дубов-колдунов облетает листва.

На поляне траву зайцы в полночь косили.

И при этом напевали странные слова.

А нам всe равно, а нам всe равно.

Хоть боимся мы волка и сову.

Дело есть у нас. В самый жуткий час.

Мы волшебную косим трын-траву.

Глаза у Сашки светились. Это означало, что песня ему понравилась. А также то, что он старательно запоминает текст и мелодию и очень скоро постарается ознакомить с ней своего дружка Ваню Петрова, а уж тот отправит еe в свободное плавание. Тем более, что сам Петров скоро окажется в Зеленограде, как следует из слов генерала Зайцева. Андрей мысленно махнул рукой. Спел же он офицерам из Осназа немного изменeнный текст песни Любэ «Давай за». Ну и что? Мир не перевернулся. Вождь к стенке не поставил. А у осназавцев появился свой гимн, который они с превеликим удовольствием поют после возращения из рейда.

— Ну, а ещe что-нибудь. Для меня. — Попросил Виктор после окончания песни.

Андрей немного подумал и тронул струны.

Давай поговорим о вечном, о душе.

Она, ведь есть, хоть мы еe не видим.

Давай поговорим и может быть уже,

Мы завтра даже мухи не обидим.

Поговори со мною по душам.

Вполголоса спокойно, не спеша.

Поговори со мной, поговори.

Жизнь, если честно, всe же хороша.

И до того, как отлетит душа,

Поговори со мной, поговори.

Сашка потянулся за блокнотиком. Этот «мелкий пакостник» на одной песне не остановится. Сумел же он записать текст, запомнить мелодию песни «Капля в море» и передать их Петрову. Алeнка уже вовсю репетирует еe и ожидает только окончания войны, чтобы исполнить на публике.

Андрей допел и решительно отложил гитару. Гости поняли намeк и поднялись со своих мест. Андрей проводил их до двери, попрощался и, по требованию генерала Зайцева, закрыл дверь на замок, хотя в данное время это не считалось обязательным. Тем более в охраняемом доме.

Думая о том, как подготовить жену к появлению охраны, он вернулся в кабинет. И обнаружил сидящую на диване Ирину.

— Странные песни ты поeшь, Андрюша. — Обратилась Ирина к нему, показывая, что она всe прекрасно слышала.

Андрей только пожал плечами. Он спел ей столько «странных песен», что пора перестать удивляться.

— А мне что-нибудь споeшь?

Андрей с готовностью подхватил гитару. Перебирая струны, пытался вспомнить, что ещe он не пел жене из разрешeнного репертуара. Потом мысленно плюнул на все запреты и начал петь. Он спел ей штук пять песен из разных времeн. Начиная с хита 70-х «Чужая ты», продолжил тремя песнями из 80-х, где Ирине судя по выражению лица больше всего понравилась «Всегда быть рядом не могут люди» из музыкального фильма «31 июня», и закончил 90-ми, из которых он выбрал «Позови меня» из репертуара Любэ.

Ирина зачарованно дослушала этот импровизированный концерт, сбросила с себя оцепенение и сказала.

— Андрей, ответь мне пожалуйста на один вопрос. Только честно!

— Если это не связано с государственной тайной, то непременно отвечу. — Андрей прижал к себе жену и погладил еe по округлившемуся животу.

— Даже, если это государственная тайна, всe равно ответь. — Настояла Ирина.

Андрей обречeнно кивнул на это требование жены.

— Андрей, ты человек?!

Андрей просто ошалел от такого вопроса. Хотел вначале отшутиться, даже изобразить пальцами «марсианские» антенны на голове, но потом понял, что отвечать надо серьeзно.

— Да, я человек. Но человек из другого времени!

3 мая 1942 года Минск

Володька проснулся оттого, что очень сильно качнуло вагон. Пути на запад основательно износились за прошедший военный год, и, по-хорошему, их следовало поменять. Но возможности не было. Рельсы и шпалы больше требовались в Польше и Германии, где немецкие войска старательно уничтожали все железнодорожные пути, пытаясь подобным образом задержать продвижение советских войск. Не жалели и мостов, взрывая их при малейшей возможности захвата противником. Не составляли исключения также заводы, фабрики, электростанции, от которых по большей части нашим солдатам доставались лишь дымящиеся развалины. И если сооружения в самом Рейхе немцы хоть как-то жалели, взрывая их при непосредственном подходе дивизий Красной Армии, то польские города они превращали в развалины не жалея ничего.

Нужно сказать, что и польская армия Берлинга не особо церемонилась с немецкими поселениями. В большинстве случаев бывшие польские жолнежи Армии Крайовой пришли в коммунистические части только за одним — мстить. В пяти дивизиях Польской армии они составляли около трети. Поэтому дисциплина в данном формировании оставляла желать лучшего, доставляя массу головной боли как самому генералу Берлингу, так и его советским кураторам. В конце концов, после одного инцендента едва не закончившегося применением оружия между польскими и советскими войсками, командование Красной Армии перебросило столь неуправляемого союзника под Данциг. Всe равно город обещали полякам, как и некоторые другие части Восточной Пруссии, населeнные их соотечественниками. Вот пусть и отвоевывают.

Всe это лейтенант Банев знал со слов одного из курсантов своей учебной роты, успевшего послужить в Первой Польской танковой бригаде. Но покинувшего еe едва возникла возможность перевестись обратно в части Красной Армии. Вот и сейчас он изъявил желание служить в Первой танковой армии, а не возвращаться обратно в Польские части. Володька приподнялся над нарами, рассматривая расположенные у противоположной стены вагона нары. Марек спал, укутавшись в шинель, только лицо белело в полумраке теплушки. Спали и остальные бойцы их взводов, наверстывая бессонные ночи училищ, в которых они провели, как минимум, три месяца. А некоторые, как сам Володька Банев с Мареком Сосновским, по полгода.

Володька перевернулся на спину, уставился в потолок, вспоминая события прошедших месяцев. Отправка в офицерское училище не стала для него большой неожиданностью. Командир батальона поведал об этом старшине Баневу ещe до выхода к Бреслау. Чувство было двояким. С одной стороны льстило. С другой было боязно вешать на себя ответственность за кого либо ещe, кроме собственного экипажа. Но упрашивать старшину Банева никто не собирался. Как только армия блокировала Познань, командир корпуса отдал приказ, и Володька отправился в Челябинск изучать премудрости командования другими людьми.

Челябинск за последние два года превратился в главный центр страны по подготовке танкистов. Кроме офицерского училища были вокруг него сосредоточены учебные части, обучавшие командиров танков, механиков-водителей, радистов, наводчиков, заряжающих. А также учили их заменять друг друга в случае необходимости. В конце срока обучения составляли экипажи, формировали маршевые роты и вместе с готовыми танками отправляли в сторону фронта.

Старшина Банев, как и другие имевшие боевой опыт сержанты и старшины, попал в роту ускоренного выпуска. Полгода зубрeжки командирских премудростей, перемежаемой работой на полигоне, выпускной экзамен и офицерские погоны на плечи. Бывших школьников терзали обучением в два раза дольше, но и то, по мнению преподавателей, готовили из них всего лишь пушечное мясо, из которого может выйти толковый командир, а может и сгореть в первом же бою. Всe зависит от человека. Сержанты с боевым опытом имели больше шансов уцелеть, но и для них срок, всего лишь шесть месяцев, был слишком мал по высказыванию командира их учебной роты.

Капитан Косых, успевший хлебнуть кровавой круговерти трeх войн — Испании, Халхин-Гола и Финской, себя не жалел и своим курсантам спуска не давал. У всей учебной роты единственным желанием было, хотя бы раз в неделю выспаться. Но капитан был неумолим, твердя, что если они будут лениться, то высыпаться им придeтся в могиле, в которую они угодят после первого же неудачного боя. Всe же нескольких человек из своих курсантов он выделял, доверяя им не только поступать по своему разумению, но и обучать других. Оказался среди них и старшина Банев. Внимательно рассмотрев на первом построении Володькины награды, капитан назначил того помощником командира первого взвода. Хотя ордена велел снять и спрятать до лучших времeн. И не только ему, а всем кто имел подобные знаки отличия. Недовольные курсанты побурчали, но приказ выполнили, теряясь в догадках о причинах данного распоряжения. Объяснение оказалось простым. Командир учебного батальона, в который входила их рота, терпеть не мог чужие награды, твердя, что «на фронте их дают кому ни попадя». И если капитан Косых имел солидный боевой опыт, то комбат, майор Кудинов, на войне никогда не был, к линии фронта ближе тысячи километров не приближался, да и не стремился туда.

Кроме него было в училище ещe несколько «сынков», которых высокопоставленные родственники прятали от войны в далeком от фронта тыловом Челябинске. Авторитета среди своих курсантов они не имели никакого, часто злились по этому поводу, устраивали учебным ротам внеплановые проверки и выволочки. Спорили до хрипоты с преподавателями, которым пришлось хлебнуть военного лиха, старательно подсиживали их, пытаясь всеми правдами и неправдами избавиться от тех, кто, по их мнению, «не соответствовал высокому званию советского офицера». В конце концов, смогли спровадить на фронт и капитана Косых. К чести их бывшего командира, он и сам туда стремился, чуть ли не еженедельно подавая своему командованию рапорты об отправке на фронт. Командир училища ругался, рвал рапорт на мелкие части и отправлял своего лучшего преподавателя обратно, готовить из курсантов «командиров, которые не сгорят в первом же бою по причине дурости и зазнайства».

Но всe-таки съели! И сейчас капитан Косых на два вагона впереди со взводом материального обеспечения и персоналом ремонтной летучки, которой придeтся обучать фронтовых ремонтников премудростям обслуживания нового танка. Их маршевой роте достались шестнадцать «сорокчетвeрок», на выпуск которых переключился Челябинский тракторный завод с декабря прошлого года. Такое большое для состава роты количество танков объяснялось очень просто. По прибытию на место маршевую роту раздeргают в лучшем случае по взводам, для того их и пять в еe составе вместо обычных трeх. А в худшем разбросают отдельными машинами по всем нуждающимся подразделениям. Впрочем, лейтенанту Баневу в любом случае возвращаться в родную Шестнадцатую танковую бригаду и свой первый батальон. А с танком ли, или одному большой роли не играло. Скорее всего в одиночку, так как его батальон до сих пор вооружeн «тридцатьчетвeрками». Пусть и модернизированными за это время до неузнаваемости.

Даже, если дадут Т-44, большой проблемы его экипажу это не составит. Разберутся. Танки хоть и различаются, но созданы по одним принципам. Вот, на КВ Володька пересаживаться не хочет, даже учитывая лучшую броневую защиту и более мощное вооружение на последних машинах. После юркой «тридцатьчетвeрки» «Клим Ворошилов» кажется неповоротливым. Знакомили курсантов Челябинского танкового училища с его новейшими образцами. Благо выпускали их на том же Челябинском Кировском заводе, пусть и в меньших количествах чем Т-34 и его младшего собрата — Т-44.

Володька прислушался. А стук колeс изменился. Да и раскачивать стало меньше, кажется, скорость уменьшилась. Впереди какая-то станция. Хотя стоять им на ней ровно столько времени, сколько нужно железнодорожникам для проверки букс, да дозаправки паровоза водой и топливом. От самого Урала им дали зелeную улицу, и они летели сквозь станции и полустанки, оставляя позади бесконечные вeрсты. Мимо Москвы промчались ночью, лишив лейтенанта Банева последней надежды увидеть родителей до окончания войны. Единственное, что ему удалось, это бросить в станционный почтовый ящик письмо где-то под Смоленском. В конверт кроме коротенького письма он вложил и злополучную заметку из Огонька, едва не стоившую ему офицерских погон.

Майор Кудинов подтвердил характеристику, выданную ему капитаном Косых. Причeм, самым подлым образом. Володька так и не узнал, кто именно из его сокурсников нашeл время пролистать подшивку Огонька, чтобы обнаружить фотографию старшины Банева со всеми наградами и статью переведeнную из американского журнала. Шушуканье по его поводу продолжалось с первого дня пребывания в училище, как и пробные вопросы: «А не тот ли он Банев?» Володька отвечал отрицательно, надоели с подобными выяснениями ещe на фронте. Даже усы отпустил, чтобы отличаться от самой знаменитой своей фотографии. Но вот же кто-то настойчивый нашeл эту статью и притащил еe в роту. То, что с ней познакомились сокурсники, было половиной беды. Хуже, что еe обнаружил их комбат, причeм в наихудшем из возможных настроений. Ему в очередной раз отказали при попытке поступить в академию. Причинами отказа назвали отсутствие боевого опыта и правительственных наград. Вот майор и пришeл в их роту сорвать на ком-либо злость. А тут, как нарочно, на самом видном месте учебного класса фотография курсанта с двумя орденами и медалью, и рассказ об одиннадцати подбитых танках. Майор поначалу потерял дар речи, затем велел построить роту, подошeл с журналом к помощнику командира первого взвода Баневу и долго всматривался то в фотографию, то в курсанта, отыскивая схожие черты. Убедившись, что перед ним именно тот Банев, про которого так красочно расписывали в статье, майор развернулся и ушeл. Ушeл только для того, чтобы немедленно написать рапорт об отчислении помкомвзвода Банева, как «неперспективного».

Спас будущего лейтенанта Банева капитан Косых. Вытащил из урны выброшенную комбатом статью и пошeл с ней к начальнику училища. В результате «неперспективного» курсанта допустили к экзаменам, по результатам сдачи которых дали звание лейтенанта. В двух десятках лучших из ста сорока четырeх допущенных. Все остальные удовлетворились званием младшего лейтенанта.

А капитан Косых отправился на фронт, возглавив их маршевую роту.

Володька сел на нарах, понимая, что уснуть уже не удастся. Намотал портянки и натянул сапоги. Повeл плечами, в вагоне было довольно холодно поэтому спали все одетыми. Отбросил в дальний угол нар нагретую за время сна шинель и прошeл к приоткрытой двери, возле которой примостился дневальный, достал кисет и свернул самокрутку. Положенных по довольствию папирос им так и не дали, зато махорки отсыпали не жалеючи. Протянул кисет дневальному, тот не отказался. Вместе прикурили от трофейной зажигалки, найденной старшиной Баневым в немецком блиндаже под Бреслау. Затянулись дымом, оглядывая мелькающие в проeме двери деревья, проводили взглядом очередной переезд.

— К Минску подъезжаем, товарищ лейтенант. — Подал голос дневальный.

— Откуда знаешь, Демкович? — спросил Володька.

— Я на этой дороге, почитай, каждое дерево знаю. — Дневальный неопределeнно хмыкнул. — Кочегаром на паровозе я до войны работал. По этому пути не один десяток составов прогнал.

Володька удивился. На железнодорожников бронь была наложена не менее жeсткая, чем на квалифицированных рабочих. А если они и попадали под мобилизацию, то только в железнодорожные войска.

— Как же ты танкистом умудрился стать? — Высказал он своe удивление.

— Я, товарищ лейтенант, в первый день войны добровольцем ушeл. — Пояснил Демкович. — Тогда приказа о «брони» ещe не было и кем работал не спрашивали. А потом, после приказа, я промолчал о том, что на паровозе работал. Не велика птица кочегар, за неделю обучить можно.

Володька был согласен. Квалифицированного танкиста готовить намного дольше. Тот же Демкович успел пройти все места в экипаже от заряжающего до мехвода, а после ещe три месяца обучался на командира танка. Как танкисту ему цены нет. Попади он во взвод лейтенанта Банева, Володька непременно поставил бы его своим помощником. Хотя, готовый помкомвзвода ожидает его в родном взводе, если Кольку Данилова не перевели в другое место. Последнее письмо от него курсант Банев получил ещe в конце марта. Из прозрачных намeков, пропущенных военной цензурой, было понятно, что армию, а следовательно и бригаду, готовят к новому наступлению, причeм, на Берлинском направлении. А не так давно подтвердила это и одна из сводок Информбюро, которая сообщала, что «танкисты генерала Петрова ведут бои на подступах к Берлину».

Командиру корпуса присвоили генерала ещe в начале марта за февральский бросок его бригад к Одеру. А их взводный Игнатов получил звание Героя за то, что его танк первым выкатился на берег реки. Сразу после этого старший лейтенант Игнатов получил под командование их роту. Так что теперь лейтенант Банев имеет полное моральное право просить себе его бывший взвод. Но «лейтенант предполагает, а генерал располагает». Именно так напутствовал их командир училища, провожая новоиспечeнных офицеров на фронт.

А в просветлевшем небе стали заметны дальние облака, отчeтливо проступили окрестности трассы, промелькнули огоньки близких деревень. Рассвет нагонял их спешащий на запад поезд. Подтверждая правоту бывшего кочегара зачастили разъезды, ушло в сторону несколько веток, поезд ещe больше уменьшил скорость.

Затихла болтанка и стали просыпаться бойцы. Соскочил со своего места Марек, обулся и двинулся к двери. Устроившись между дневальным и Володькой, он свернул самокрутку, похлопал себя по карманам, но не обнаружив спичек, протянул руку к Баневу. Его зажигалка исправно служила всему учебному взводу курсантов Банева и Сосновского все шесть месяцев обучения.

— Где мы? — Спросил Марек, возвращая зажигалку.

— К Минску подъезжаем. — Ответил ему Володька.

— Неужто остановимся? — Удивился лейтенант Сосновский.

Для удивления были немалые причины. Все крупные города по пути их следования неизменно обходили по боковым веткам или старались проскочить ночью. Останавливались только на маленьких станциях и глухих полустанках. Торопливо разносили горячую еду от расположенной на платформе в середине состава кухни. Быстро пробегали вдоль платформ, фиксируя положение техники, поправляли брезенты, укрывающие танки и две самоходные зенитки, находящиеся в начале и конце состава, меняли часовых и опять по вагонам. Исключений пока не было.

Но поезд уже тащился сонной черепахой, проходя входные стрелки станции. Разбежались железным веером рельсы, предвещая именно крупную станцию. Показались последние, а может первые, кто его разберeт без паровоза, вагоны находящихся на путях составов. Поезд всe больше забирал вправо, выискивая себе свободное место на окраине станции. Вскоре весь обзор закрыли вагоны и платформы соседних составов, а поезд продвинувшись вперeд ещe на некоторое расстояние замер на месте.

Проснувшиеся к этому времени бойцы сгрудились около раскрытой дневальным двери теплушки. Напирали друг на друга, стараясь рассмотреть место стоянки. Самые нетерпеливые примерялись к земле, спеша покинуть опостылевший вагон.

— От дверей, бисово племя. — Проорал старшина роты, оказавшийся в их вагоне при предыдущей остановке, приводя в чувство ошалевших от долгого сидения в закрытой теплушке бойцов. — Давно на рельсах никто не был?

— Так мы еньтих рельс, товарищ старшина, и не видали вообще! — Откликнулся кто-то из особо умных.

— Когда ноги отрежет, вспоминать будешь, еньти рельсы, только с матерными воспоминаниями. — Одeрнул чересчур умного бойца старшина роты. Посыпал торопливой матерной скороговоркой, не забывая в еe торопливости передать всю мудрость армейских указаний.

Ибо армия держится на двух незыблемых вещах. Прежде всего, уставе. И, конечно, всепроникающем русском мате, без которого, как известно, любая команда теряет свой исконный смысл, превращаясь всего лишь в благие пожелания начальства своим подчинeнным.

Володька торопливо высунул лицо, оценивая очередную остановку, но сразу стало понятно, что тормознулись они не на десять-двадцать минут, как обычно. Поезд ушeл в глубину станции, оставляя позади стройные ряды вагонов, которым, судя по грузу, самое время находиться не здесь, а в ближних тылах наступающих армий.

— Товарищ лейтенант, разрешите ноги размять. — Протянул просительно кто-то из бойцов.

Володька просмотрел окрестности в обе стороны. Все составы стояли неподвижно и видимой опасности не просматривалось. Кивнул головой и солдаты радостно посыпались вниз, разбежались в разные стороны вдоль соседних вагонов. Вскоре к ним присоединились бойцы других взводов, находившихся в передних вагонах, и началось обсуждение дороги и просто трeп, прерываемый смехом в особо забавных местах. Запиликала губная гармошка, сообщая о том, что еe владелец успел побывать на фронте, где и разжился этим трофеем. Кто-то из особо непоседливых пустился в присядку, хоть мелодия и не соответствовала его настроению.

— Отставить! — Скомандовал Володька, заметив появившегося капитана Косых. — Привести себя в порядок. Построение около своих вагонов.

Бойцы быстро разбежались по местам, подровняли строй, командиры взводов заняли свои места в начале строя подчинeнных им подразделений. Командир роты прошeл вдоль шеренги, указал одному бойцу на расстегнутую пуговицу воротника, дeрнул чересчур свободный ремень, прошeлся взглядом по пыльным сапогам. Остановившись на середине строя, капитан провeл взглядом по лицам подчиненных ему бойцов, кашлянул в кулак и сказал.

— Не боевое подразделение, а ватага разбойников.

Строй чуть заметно напрягся. Банев и Сосновский переглянулись. После таких слов обычно начинался парко-хозяйственный день. Неужели капитан устроит его и здесь, посреди железнодорожной станции. И что придeтся им делать вместо чистки танковых орудий, любимого развлечения третьей учебной роты, в которой они постигали премудрости управления танковым взводом.

Капитан в очередной раз кашлянул и начал раздавать приказы. Володька вполуха выслушивал указания, которыми командир роты озабочивал первые три взвода роты, дожидаясь когда очередь дойдeт до их вагона.

— Сосновский со своим взводом заступает в караул. — Капитан Косых добрался до четвeртого взвода. — Час на подготовку. Оружие возьмeте на постах. Свои оружейные ящики не вскрывать.

На постах стояли с карабинами взвода обеспечения, которому первому пришлось охранять платформы с техникой во время движения и коротких остановок. Положенные танкистам по штатному расписанию ППС и ТТ пока находились в опечатанных оружейных ящиках, как и патроны НЗ, выданные вместе с оружием. Удивляло то, что всe это было получено ещe в пункте формирования, а не на фронте, как в самые первые недели войны. Нападения диверсантов случались и вдали от фронта. И не только тогда. Немецкая разведка изо всех сил старалась оправдаться перед Гитлером за неудачи начала войны. Большого вреда эти мелкие укусы не приносили, но приходилосьучитывать возможность нападения даже за тысячи километров от фронта. Сами немцы в такую даль проникать не решались, но охотно засылали вглубь советской территории боевиков из поляков и бывших белогвардейцев. Те, правда, не всегда стремились выполнять полученные указания. Большая часть пыталась просто раствориться на просторах Советского Союза, используя полученные у немцев документы, как шанс начать новую жизнь. Кто-то, не отметившийся большой кровью, решался придти в НКВД и сдаться. Но были и такие, что охотно стреляли и взрывали, мстя за обиды, причинeнные им советской властью в разные времена.

Перед отправкой их роту информировали обо всех подобных случаях, произошедших в этом году. Были три попытки взрыва железнодорожного полотна, и больше десятка раз неустановленные лица обстреливали движущиеся составы из винтовок и пулемeтов. Это на территории Белоруссии. А уж про Польшу и речи вести не стоило. Там это происходило постоянно. Действовали как немецкие диверсанты, так и разнородные формирования поляков, которые и сами порой не знали за кого именно они воюют. Дороги в Польше приходилось постоянно патрулировать вооружeнными летучками из паровоза и нескольких вооружeнных платформ. Включались в их состав и ремонтники с запасом рельсов и шпал. Хотя самым эффективным средством охраны железных дорог были бронепоезда. Этих бронированных гусениц боялись диверсанты всех мастей, стремительно разбегаясь от полотна при малейших признаках их появления.

Но каждому составу бронепоезд не придашь. Вот и приходилось принимать и другие меры. Ещe в Смоленске в состав их поезда поставили две платформы со спаренными 20-миллиметровыми авиационными пушками, которые можно было использовать и против самолeтов и по наземным целям в виде броневиков и лeгких танков. Чтобы не тратить понапрасну снаряды на менее опасные цели, на платформах имелись ДШК и тяжeлые, но мощные и безотказные «максимы». Цеплять их так далеко от границы особого смысла не было, но видно начальство просто не стало ломать порядок, выработанный ещe в начале войны. Желающих возражать не было. Особенно довольны были расчeты платформ, блаженно проспавшие всю дорогу до Минска. Настоящая работа у них начнeтся после пересечения государственной границы, которую боевики Армии Крайовой так и не признали. И если на этой стороне их довольно успешно отлавливали, то в Польше охота за ними затруднялась как поддержкой населения, так и прямым предательством некоторых руководящих лиц Люблинского правительства.

— Банев, отправишься к коменданту станции. — Командир роты добрался до последнего пятого взвода. — Узнаешь надолго ли мы тут застряли. И что там произошло. — Капитан подумал несколько секунд и добавил. — Ордена не забудь надеть.

Володька прихватил с собой сержанта Демковича, который наверняка знал станцию, и отправился выполнять задание.

— Ежу понятно, что диверсия на дороге. — Прокомментировал указание ротного Демкович. — А судя по количеству составов на станции, то скорее всего мост рванули.

Володька согласно кивнул. Сержант прав, но выполнить приказ капитана он просто обязан. Не подходить же к нему со своими догадками.

Паша приоткрыл глаза, глянул на заворочавшегося Ковалeва.

— Иван, ты же снайпер. Должен уметь несколько часов неподвижно пролежать. А тут какой-то час паримся, а ты уже ворочаться начал.

— Так там по делу нужно. — Возразил Ковалeв. — А тут просто от вагона на несколько метров отошли.

Чеканов промолчал. Его вина. Должен был непременно наличие документов проверить. Да понадеялся на авось. Вот и сиди теперь в комендатуре. Принeс же чeрт этого чересчур бдительного бойца, как раз в тот момент, когда они прикупили картошки и уже собрались обратно возвращаться. Командир, конечно, поймeт в чем дело и непременно придeт за ними. Но спустя часа два. А пока нужно потерпеть.

Павел достал из кармана инструкцию по новой винтовке и углубился в чтение. Вот же ведь незадача. Инструкцию взял, а документы забыл. Вообще-то данную книжечку он знал назубок, как и материальную часть всех СВБК, но хотелось убить время ожидания. Вот и сейчас память услужливо подсказывала слова следующие за прочитанными предложениями. Он мог и ночью рассказать любую страницу с любой строчки. Не зря полгода инструктором в снайперской школе пробыл.

Точно так же он мог вспомнить любой из четырeх вариантов снайперских винтовок большого калибра, побывавших в его руках. От первой Гюрзы, родной сестры бронебойки, сделанной под тот же патрон калибра 14,5, до последней разработки тульских оружейников, давших ей имя «Эфа», чтобы отличать своe изделие от работы ковровских конкурентов. Отличия на этом не заканчивались. Туляки создали своe изделие под специальный патрон калибра 9 мм. Что с одной стороны было достоинством — винтовка оказалась легче всех остальных версий. А с другой стороны самым главным недостатком. Ни в каком другом оружии подобный калибр не использовался. И если для Гюрзы-1 можно было в крайнем случае взять патроны от бронебойки, а для второй и третьей от ДШК, как сделал сам старшина Чеканов в сентябре прошлого года, то Эфа после расхода боеприпасов превращалась в бесполезный кусок железа.

По фронтовым впечатлениям и результатам полигонных испытаний инструктор Смоленской школы снайперов младший лейтенант Чеканов написал самый беспристрастный отчeт о достоинствах и недостатках каждого варианта СВБК. Чем несказанно обидел тульских оружейников, искренне считавших, что их вариант крупнокалиберной винтовки самый лучший. Пришлось долго им объяснять суть претензий и расписывать на что именно пригоден тот или иной вариант СВБК.

Первую Гюрзу, по мнению Павла, нужно было использовать непосредственно на линии фронта, для усиления снайперского огня. Большой размер и вес в данном случае не помеха. Бегать с ней долгое время снайперам переднего края никакой необходимости нет. Выследил цель, выстрелил и отползай в тыл, пока тебя из миномeтов не накрыли. А поражающей силы у первой крупнокалиберной винтовки хватит, чтобы гарантированно отправить к праотцам любую цель. Даже если ранение не смертельное для пуль обычного калибра.

Третья Гюрза, с которой снайперской паре младшего лейтенанта Чеканова и старшего сержанта Панкратова пришлось познакомиться на стрельбище снайперской школы, представляла собой переделку под патрон калибром 12,7 автоматической винтовки Симонова. Новоявленная АВС была хороша автоматической перезарядкой, но вот кучность у неe была хуже всех остальных СВБК. Да и тяжелее она была второго варианта, хотя полегче первого. После долгого обсуждения со своим напарником Панкратовым, Павел выбрал для неe судьбу тяжeлого оружия усиления штурмовых групп, действующих в городских условиях. Дальность выстрела там иногда не дотягивает и до ста метров. При таких условиях дальнобойность и кучность на больших расстояниях никакого смысла не имеют. А вот возможность выпустить за несколько секунд все пять патронов из встроенного магазина переходит на первое место.

Четвeртая винтовка, окрещeнная создателями Эфой, чтобы не нарушать принятую традицию именовать подобное оружие наименованиями ядовитых змей, имела меньший вес и длину, неплохую кучность на расстояниях до одного километра. Но, как в очередной раз напомнил конструкторам младший лейтенант Чеканов, имела недостаток, ограничивающий еe применение в фронтовых условиях. Нестандартный патрон, который ничем не заменишь. Вот для охраны руководства страны винтовка подойдeт идеально. А на фронте применение у неe будет весьма ограниченное. Впрочем, Пашкины слова оказались пророческими. Не успели завершить испытания, а охрана Кремля уже заказала несколько десятков подобных винтовок, для каких-то своих, только им известных, нужд.

Сам же снайпер Чеканов из всех рассмотренных вариантов выбрал для себя вторую Гюрзу. Однозарядный вариант под всe тот же патрон от ДШК. Самое наилучшее сочетание необходимых Осназу характеристик. Легче и первой и третьей винтовки. Кучность на вполне соответствующем уровне. На расстоянии километра пробивает любую небронированную цель. От человека же остаeтся гарантированный покойник. Что ещe надо диверсантам? А то, что скорострельность не дотягивает до автоматического варианта, так у снайпера редко бывает необходимость, да и возможность, произвести пять выстрелов за столь короткое время. Если понадобится много пуль, то лучше ДШК для диверсии приспособить. Правда, тащить его на себе, то ещe удовольствие.

— Предъявите к осмотру то, что вы читаете. — Появился перед Пашкой давешний боец, арестовавший их на станции.

Павел с удивлением посмотрел на солдата. Неужели он ещe не понял, кто перед ним. Хотя, что взять с тыловой крысы. На переднем крае их бы вычислили мгновенно. Не спасла бы и немудреная маскировка с солдатскими погонами и эмблемами связистов. Ни осанку диверсанта, ни кошачью плавность движений не скроешь. Вон Ковалeв всего полгода как в Осназе, а движется что твой тигр. Даже Пашка не всегда может его выследить. А уж другие инструктора снайперской школы находили курсанта Ковалeва только тогда, когда он упирал им в спину учебный нож.

— Предъявите к осмотру то, что вы читаете. — Повторил боец второй раз.

— Слушай, парень. — Соизволил обратить на него внимание младший лейтенант Чеканов. — Угомонись. После прочтения этой книжечки, ты до конца войны лес на Колыме валить будешь. Это в лучшем случае…

— Я требую! — Взвизгнул боец, не дослушав до конца предназначенную ему фразу.

Он попытался ухватиться за ремень висящего за спиной карабина, но сбоку от Павла метнулась зелeная тень и незадачливый караульный бессильно повис на руках у Ковалeва.

— Ты его не убил? — Заволновался Пашка.

— Не! Просто пристукнул маленько, чтобы притих хоть на время. — Ответил Ковалeв. — Надоел, честно говоря.

Пашка подумал, что комендачу повезло. Последнего, кто надоел сержанту Ковалeву, два месяца в госпитале лечили, сращивая переломы.

Было это ещe в октябре, когда спешно разбрасывали по другим частям остатки их взвода. К несчастью уцелевших подчинeнных капитана Синельникова, обиженный их командиром полковник ничего не забыл. Ни самого капитана, надававшего ему по морде, ни его подчинeнных, довольно скалившихся в строю.

Кого и куда отправляли тогда их начальники, старшина Чеканов представлял смутно. Большую часть просто перевели в другие группы Осназа, действующие в полосе Центрального фронта. Пашку, как заместителя командира, спровадили в глубокий тыл, аж под Смоленск. Благо, повод представился. Там срочно понадобился инструктор для вновь формируемой школы снайперов. Панкратов, естественно, вместе со своим напарником. А вот с Ковалeвым получилось плохо. Чем-то он не понравился борзому ординарцу обиженного полковника. Привыкла эта сволочь изгаляться над безответными тыловиками, вот и потеряла чувство меры. Попытка заставить воюющего с первого дня Ковалeва выполнять его команды закончилась для ординарца очень плохо. Переломами руки и ноги. Пришлось и Ивана, пока не опомнились служаки особого отдела, сажать на поезд отходящий в тыл. Как курсанта снайперской школы.

Тогда пришлось изрядно понервничать. Теперь-то младшему лейтенанту Чеканову ясно, что никто Ковалeва и не искал. Как и не собирался отдавать под суд ни самого Пашку, ни всех остальных выживших из его взвода. В особом отделе тоже люди, к тому же люди сами неоднократно обиженные этим полковником. И обид они также не забывали.

Но придраться было не к чему. Свои обязанности особисты выполнили в той мере, которую посчитали нужной. Соблюли формальность перед оскорбленным старшим командиром, дав уцелевшим бойцам взвода убраться из зоны их ответственности. Спасли и Ковалeва. Нашли свидетелей, подтвердивших, что ссору и драку затеял пострадавший ординарец полковника. Предложили тому на выбор или промолчать, или отправляться в трибунал вместе со своим обидчиком. Отчитались наверх о проделанной работе. И всe затихло.

Вот только командира спасти не удалось. Отправили его под суд. Приговорили к стандартной «десятке», то есть к трeм месяцам штрафбата. И направили долечиваться в ближайший тюремный госпиталь. Где капитана Синельникова и «пролечили» весь срок нахождения в штрафниках. Вернее, бывшего капитана. Звание всe же сняли.

Пашка не знал об этом до самой середины апреля. Когда две недели назад в казарму ввалился его командир с тремя звeздочками на погонах, инструктор Чеканов, проводящий очередное занятие с личным составом учебной роты, только и смог, что ошарашено промолчать.

— Удивляешься лейтенант. — Командир радостно улыбался. — Или узнавать не хочешь.

— Здравия желаю, товарищ капитан. — Наконец-таки опомнился Пашка, кидая руку к виску.

— Отставить, лейтенант. — Командир махнул рукой, усаживая своего бывшего подчиненного. — Был капитан, да весь вышел. — Синельников перешeл на серьeзный тон. — Паша, нам поговорить нужно.

Тот разговор, случившийся две недели назад, и привeл бывшего инструктора Смоленской школы снайперов младшего лейтенанта Чеканова в комендатуру этой станции.

Ковалeв бережно усадил оглушeнного бойца на место караульного, поставил рядом с ним карабин, предварительно выщелкав патроны, которые рассовал по карманам незадачливого охранника.

— Лейтенант, может быть уйдeм. — Поинтересовался Иван у своего командира.

— Поздно уходить. — Ответил Пашка. — Надо было у вагона это делать. Он нас тогда и толком рассмотреть не успел. А теперь очухается и хай до небес поднимет. Будем его начальство ждать. Надеюсь, там люди поумнее.

Долго ожидать не пришлось. Спустя пару минут дверь приоткрылась и в помещение комендатуры сильно припадая на правую ногу вошeл офицер с погонами капитана. Сопровождало его трое бойцов, двое с карабинами и один с ППШ. Тот, что с автоматом, как оказалось старший сержант, тотчас направил ствол своего оружия в сторону арестантов. Сразу чувствовалось, что человек повоевал, и не в обычной пехтуре, а как минимум батальонной разведке, а то и полковой или дивизионной. Как и капитан, имел он серьeзное ранение. Только не ноги, а руки. Левая, на которой старший сержант примостил ствол ППШ, чернела перчаткой протеза, демонстрируя отсутствие кисти.

Напрягся Пашка, подал Ковалeву сигнал готовности. Противник серьeзный. Это не олух, который сейчас на скамеечке отдыхает.

К удивлению Чеканова капитан повторил его жест, показывая, что знаком с условными знаками Осназа. Расслабился старший сержант, но ствол в сторону не отвeл.

— Кажется наши люди, Майков. — Капитан хлопнул сержанта по плечу, давая отбой готовности. — Откуда вы, орлы, и как к нам залетели? — Капитан усмехнулся и махнул рукой остальным своим бойцам, веля отойти в сторону.

— С эшелона, конечно. — Пашка успокоился, поглядел на арестовавшего их комендача. — Вот этот ваш боец постарался.

— Опять Хомяк выслуживается. — Старший сержант зло сплюнул, почесал здоровой рукой затылок и с какой-то непонятной радостью в голосе добавил. — А ведь он с поста ушeл, товарищ капитан.

— Потом Хомякова обсудим. — Капитан посмотрел на Чеканова с Ковалeвым. — Настоящие имена назвать можете?

Паша переглянулся с Ковалeвым, скользнул взглядом по изуродованной руке сержанта-комендача и решился. Всe равно командиру придeтся приносить настоящие документы, а не ту липу, что им выдали в Смоленске. За раскрытие секретности влетит им, конечно, крепко. Но бог не выдаст, свинья не съест.

— Младший лейтенант Чеканов и сержант Ковалeв. — Павел кивнул в сторону своего товарища по несчастью. — Снайперы СВБК. Осназ Западного фронта.

Старший сержант присвистнул от такой новости, бросил взгляд в сторону других бойцов комендатуры, торопясь убедится, что они достаточно далеко, чтобы расслышать их разговор.

— Как к нам попали? — Капитан продолжил опрос.

— Вышли, товарищ капитан, картошки домашней прикупить. Очень уж захотелось. — Начал объяснение Пашка. — Купили, уже обратно шли, а тут этот ваш деятель с карабином наперевес. Документы проверять. Надо было его там пристукнуть, да побоялись тревогу на станции поднимать.

— А здесь вы его за что? — Капитан кивнул в сторону Хомякова, который начал подавать признаки жизни.

— Полез, товарищ капитан, инструкцию к секретной винтовке отнимать. Пришлось успокаивать. — Пашка немного сгустил краски, оправдывая поступок Ковалeва.

— Зря ты, лейтенант, не дал ему почитать эту инструкцию. — Недовольно пробурчал сержант. — Пусть бы лес немного повалял. Глядишь, и ума бы прибавилось.

Скрипнула несмазанная дверь и в дверях показался старший лейтенант Синельников в сопровождении Усманова, рыжая башка которого выглядывала из-за плеча командира. Пашка виновато опустил взгляд. Сейчас командир взгреет, и что самое обидное, взгреет за реальный проступок.

— Отличились голуби! — Угрожающим тоном начал командир, но тут его перебил радостный возглас.

— Женька! Синельников! Живой!

Комендант станции распахнув от радости руки хромал к двери.

— Витька! — Взревел командир и бросился вперeд.

Столкнувшись у двери они обнимались, хлопали друг друга по плечам и спине, отодвигали от себя, словно торопясь ещe раз убедиться, что перед ним именно тот, которого они не ожидали, но хотели увидеть. Все присутствующие затихли, давая возможность старым друзьям насладиться радостью встречи. И даже очнувшийся Хомяков не пытался нарушить эту идиллию.

Наконец, первый всплеск эмоций прошeл и комендант перешeл к расспросам, настолько тихим голосам, что Пашка с трудом разбирал о чeм именно идeт речь.

— А я думал тебя тогда под трибунал отдали?

— И отдали! — Синельников усмехнулся каким-то своим воспоминаниям. — Жуков, он свои решения отменять не любит. Вывели меня в степь и залп дали. Да то ли повезло мне, то ли расстрельная команда не очень старалась. Живой я остался. Очнулся уже в госпитале, за сотню километров от того места. Кто меня вывозил, кто команду об этом давал — того не знаю. Но всю оставшуюся жизнь ему благодарен буду. Как и всю жизнь комбрига Жукова помнить буду.

— А ты ещe не знаешь? — Удивился комендант. — Нету больше Жукова. Где-то полчаса назад по радио передали. Разбился на самолeте генерал армии Жуков неподалeку от Красноводска.

Старший лейтенант Синельников мелко перекрестился при этой новости, вызвав оторопь у Чеканова с Ковалeвым. Никаких слабостей за своим командиром они не замечали. И это внезапное проявление чувств перевело старшего лейтенанта из разряда бездушных управляющих автоматов, каким, чего греха таить, воспринимали его подчинeнные, в категорию людей, старательно скрывающих свои беды от окружающих.

— Может, отметим встречу? У меня спирт есть. — Предложил комендант.

— Да я за своими людьми пришeл. — Синельников кивнул в сторону Чеканова и Ковалeва.

— Знаю. — Отмахнулся рукой комендант. — Подождут немного, никуда не денутся.

Офицеры скрылись за дверью кабинета коменданта, продолжая что-то негромко обсуждать.

— А скажи-ка, Хомяков, каким образом ты на путях оказался. — Ласковым голосом протянул старший сержант Майков притягивая за пуговицу гимнастeрки провинившегося солдата.

— Никак нет, товарищ старший сержант, ни на каких путях я не был. — Бодро соврал его подчинeнный. — Данные лица арестованы мною около комендатуры.

— Вот же наглец! — Поразился Пашка. — Это каким же образом мы через семь путей перелетели, чтоб вблизи твоей комендатуры оказаться? Ты, боец, ври да не завирайся. Десятка три человек видело, как ты нас сюда вeл. Трое к тебе по фамилии обращались. Прикажешь их всех сюда доставить?

Хомяков всe еще не теряя надежды выкрутиться, начал рассказывать своему сержанту о каком-то звонке, по которому он и вынужден был покинуть порученный ему пост. Называл одно имя, спустя пару минут другое, вновь возвращался к первому варианту, потихоньку доводя старшего сержанта Майкова до «белого каления». С подобным типом людей Пашка впервые столкнулся уже в армии. Столь беспардонно и нагло врать в среде таeжных охотников было не принято. Можно было преувеличить размер добычи, приврать о своих похождениях по девкам, похвалиться отделкой оружия и снаряжения. Но приписывать себе что-то тобою не сделанное, или того хуже отказываться от совершeнного, в глазах жителей Пашкиной деревни было верхом безнравственности. За такое можно было получить по харе. А то и пулю словить в каком-нибудь таeжном распадке, если твоя брехня кому-либо боком вышла.

— Ну, Хомяк, ты меня достал! — Прервал словоизлияния своего подчинeнного старший сержант Майков. — Не хочешь по-хорошему исправиться, будем по-плохому тебя перевоспитывать. Я, думаю, штрафные роты вобьют тебе немного ума, хотя бы в задние ворота. — Майков раздражeнно махнул рукой. — Оружие сдать! Шагом марш в расположение взвода. Завтра будем решать, что с тобою делать!

Провинившийся солдат направился к выходу из помещения. Старший сержант достал кисет, очень ловко одной рукой свернул цигарку, прикурил от протянутой Ковалeвым зажигалки и пристроился у открытого окна, не спеша потягивая дым.

— Много проблем создаeт? — Ковалeв кивнул в спину выходящего Хомякова.

— Недели ещe не было, чтобы чего-нибудь не учудил. — Пожаловался сержант Майков. — И пьяный из увольнения приходил, и по воронам из карабина стрелял, и девок обыскивал, и у спекулянтов в продуктах мины искал…

Пашка только головой покачал, выслушав список подвигов бойца Хомякова. Ковалeв заулыбался. Он и сам не был образцом в соблюдении дисциплины, но такими залeтами похвалиться не мог.

— Он и вас, наверняка, привeл, чтобы оправдаться за нахождение на базарчике. — Продолжил рассказ сержант Майков. — Понял, что скрыть не удастся, вот и решил охоту на диверсантов изобразить.

— А ты, младшой, давно воюешь? — Старший сержант решил сменить тему.

— С первого дня. — Ответил Павел, но подумав уточнил. — С полугодовым перерывом.

— Я тоже в первого дня. И тоже с перерывом. Трeхмесячным. — Сержант продемонстрировал свой протез. — Списали вчистую. А куда я пойду? Ни кола ни двора. Детдомовский я, из бывших беспризорников. Ничего делать не умею — только стрелять да шашкой махать. Попросил в кадрах оставить. Командир помог. — Майков кивнул в сторону кабинета коменданта. — Мы с ним с начала тридцатых на одной заставе служили. Потом судьба разбросала, да в госпитале снова столкнулись уже после ранения. У него ноги нет, у меня руки. Выписку вместе с протезами получили и сюда службу продолжать.

Сержант докурил свою самокрутку, отправил окурок за окно.

— А вы где полгода кантовались, тоже в госпитале?

— Мы, сержант, в учебной школе были. — Ответил Пашка, решив, что никаких особо секретных сведений не разглашает. — Сержант курсантом. А я инструктором.

— А теперь, выходит, опять на войну? — Сделал вывод Майков. — Не боязно заново начинать?

Пашка пожал плечами. Не бояться ничего только законченные придурки. Конечно страшно. Но это не тот леденящий душу страх, который он помнит по первому бою. Скорее, он напоминает подспудное беспокойство, возникающее при принятии любого важного решения. Тогда, две недели назад, командир на него не давил, не требовал и не давал обещаний. Он просто сказал, что взвод в нeм, младшем лейтенанте Чеканове, нуждается. Что все, выжившие к тому моменту времени из первоначального состава их подразделения, желают видеть заместителем командира взвода именно его, Пашку Чеканова. Что старлей Синельников может взять себе в замы «зелeного» летeху из училища, но сколько бойцов вернeтся из рейда при таком раскладе?

Младший лейтенант Чеканов не дал своему командиру труда долго себя упрашивать. Единственным условием было то, что Панкратова с Ковалeвым капитан будут уговаривать сам. Но те согласились ещe быстрее. Осталось уладить формальности и отправляться на войну, которая всe равно не хотела их отпускать, постоянно являя леденящие кровь сны, бросая на землю при близком взрыве учебной мины, всe время напоминая о себе тысячами мелочей, бросающимися в глаза побывавшего в огненном пекле человека.

— Я вторую войну уже. Поздно бояться. — Пашка наконец-таки смог сформулировать ответ на вопрос старшего сержанта Майкова.

— А на вид пацан пацаном. — Покачал головой Майков. — А надо же, уже вторую войну на себе тянешь. Иной и сломается…

Сержант замолчал, не желая ворошить какие-то свои воспоминания. Пашка с Ковалeвым благоразумно промолчали, не продолжая разговор. Затронул человек неприятную для себя тему, да вовремя опомнился.

Опять скрипнула входная дверь и в комнату, щурясь после яркого дневного света, давно разогнавшего лeгкий утренний туман, вошeл офицер в звании майора. Сержант Майков поспешил ему навстречу, а Чеканов с Ковалeвым не торопясь поднялись со скамьи, на которой они с сержантом перекуривали перед этим.

— Товарищ майор, дежурный по комендатуре старший сержант Майков. — Майков по всем правилам отдал честь вошедшему офицеру.

— Старший сержант, мне комендант станции нужен. — Майор кинул руку к козырьку фуражки в ответ.

— Он сейчас занят, товарищ майор. — Майков оглянулся на дверь кабинета своего начальника. — Придeтся немного подождать.

Майор согласно кивнул, осмотрел Чеканова с Ковалeвым, повернулся к противоположной стене и стал старательно разглядывать помещeнные на ней приказы и агитационные плакаты.

Ковалeв присвистнул и довольно чувствительно толкнул локтeм Пашку под левый бок. Удивляться было чему. Такой иконостас из наград им приходилось видеть впервые. Конечно, у самого младшего лейтенанта Чеканова три ордена и две медали, полученные за две войны. Но встретить Героя Советского Союза с четырьмя орденами! Такого человека им встречать ещe не приходилось.

А дверь вновь заскрипела, пропуская внутрь ещe двух человек в военной форме. Поглощенный предыдущим посетителем Пашка только вскользь провeл глазами по вошедшим, вернулся к спине майора, но остановился на половине пути и повернулся обратно.

Вот это встреча! Несомненно, это тот самый танкист, с которым они столь неудачно обмыли ордена в далeком уже июле прошлого года. Перед памятным боем в Раве Мазовецкой. Они с Панкратовым тогда, едва отошедшие от горячки схватки, бросились догонять свой взвод, а танкисты отправились копать могилу погибшему члену экипажа. Даже попрощаться толком не удалось.

— Лейтенант! — Окликнул танкиста Пашка, разглядев новeхонькие звeздочки на плечах. — Помнишь меня?

— Старшина, снайпер! Рава Мазовецкая! — После короткого времени не узнавания обрадовался танкист.

Лейтенант Банев шагнул вперeд и обрадовано обнял осназовца. Посмотрел на второго бойца, но тот был ему не знаком и Володька ограничился рукопожатием.

— Да, ты, я гляжу, времени даром не терял? — Чеканов кивнул на грудь танкиста, украшенную двумя орденами Красной звезды и медалью «За отвагу», которая на фронте ценилась не меньше ордена.

— У тебя, я думаю, не меньше. — Отшутился Банев.

— За эту войну столько же. — Пашка решил не скромничать. — Ну и за Финскую маленько есть.

Привлечeнный их разговором повернулся майор, продемонстрировав вблизи свои награды и погоны. Обнаружив рядом с собой Героя Советского Союза, и к тому же танкиста, лейтенант Банев торопливо вытянулся и отдал честь.

Майор осмотрел награды оказавшегося в одном помещении с ним незнакомого лейтенанта, внимательно всмотрелся в лицо и вдруг сказал.

— А ведь тебя, лейтенант, я где-то видел?

— Никак нет, товарищ майор, мы с вами не встречались. — Поспешил разуверить его Володька. — Я бы вас запомнил.

Чеканов был согласен с лейтенантом-танкистом. Герои, несмотря на год войны, всe ещe были редкостью. Чаще всего такие награды в высших штабах оседали, не торопясь опускаться на нижние ступеньки воинской иерархии. Тем весомее были в глазах рядовых бойцов. Значит ты данную награду за реальное дело получил, а не умение в нужный момент поддакнуть или вовремя поднести начальству потребную бумажку.

— И всe же, лейтенант, я тебя где-то видел. — Не согласился майор.

— На стене вы, товарищ майор, его видели. — Неожиданно вмешался в разговор Ковалeв.

— На какой стене? — Удивился майор.

— На той, которая за вашей спиной. — Пояснил ему Иван. — Третий справа после вашего портрета.

Все немедленно повернулись к стене, стараниями коменданта украшенной портретами прославившихся бойцов Красной Армии. Были там лeтчики, артиллеристы, пехотинцы, моряки из морской пехоты всех воюющих флотов. Левую часть стены занимали танкисты.

Действительно, возглавлял ряд, удостоенных чести быть помещeнными на этой стене, портрет стоящего рядом с ними майора. Правда, на снимке погоны присутствовали капитанские, но звезда Героя подтверждала, что перед ними именно тот человек. Капитан Драгунский, как следовало из подписи, с танковой ротой без потерь со своей стороны сумел захватить опорный пункт противника и удерживал его более суток до подхода основных сил.

Второй портрет принадлежал Зиновию Колобанову. Третье место занимал прославленный «танкобой» Лавриенков, не имевший равных по количеству подбитых панцеров противника. А вот четвeртый изображал стоящего рядом с Пашкой лейтенанта Банева. Подпись под фотокарточкой предлагала: «Бить врага, как старшина Банев!»

— Так ты Банев? — Поразился майор.

— Так точно, товарищ майор. Лейтенант Банев, шестнадцатая танковая бригада, второй танковый корпус, Первая танковая армия генерала Катукова. — Отрапортовал Володька старшему по званию. Тот кинул руку к козырьку.

— Майор Драгунский, сороковая танковая бригада, седьмой танковый корпус, Вторая танковая армия Черняховского.

Майор ещe раз осмотрел фотографию на стене, оценивающим взглядом прошeлся по Володьке и с каким-то удивлением протянул.

— Слушай, лейтненат, ты же самого Хайнца Оберта в прошлом году сжeг!

— Так точно, товарищ майор. — Согласился Володька. — Было дело. Девятого августа под Люблином.

— А расскажи-ка, лейтенант Банев, как там всe происходило? — Глаза у майора загорелись при сообщении, что перед ним участник одного из самых знаменитых танковых боeв Восточного фронта. Он увлeк Володьку в сторону. И, вскоре, они увлечeнно обсуждали перипетии того боя, демонстрировали друг другу руками манeвры танков и рельеф местности, горячо обсуждали каждое действие как Володьки, так и германского Аса гауптмана Оберта.

Пашка ругал самого себя. Надо же так расслабиться от полугодовой спокойной жизни, что стал забывать самые жизненно необходимые навыки. Сколько раз твердил своим курсантам, что снайпер просто обязан запоминать все мелочи в окружающем пейзаже. Неважно, что сейчас вокруг него не поле или лес, а каменная коробка комендатуры. Он непременно и обязательно должен был рассмотреть всe, что находится в пределах комнаты, в том числе и эти фотографии.

А вот Ковалeв заметил! И не только заметил, но и мгновенно определил, что представленные там люди в данный момент времени находятся в двух шагах от него.

А Иван что-то тихо обсуждал с сопровождавшим лейтенанта Банева сержантом. Имевший внешность нелюдимого молчуна, Ковалeв просто преображался, когда нужно было разговорить случайного знакомого, добывая из того такую уйму информации, что поражался даже командир, прошедший незабываемую школу испанских интербригад. Вот и сейчас он что-то рассказывал, махал руками, делился табаком. Спустя мгновение с самым серьeзным видом вслушивался в слова своего собеседника, чему-то кивал, один раз отрицательно махнул головой. При этом не забывал короткими взглядами фиксировать всех остальных участников этой невольной встречи. От увлечeнных разговором танкистов, до старшего сержанта из комендатуры, который нашeл способ передать своему начальству о прибытии новых лиц.

Пашка оторвал взгляд от стены. Упущение исправлено. С данной минуты все присутствующие на этой доске воинской славы разложены по полочкам памяти и снабжены соответствующими ярлыками с фамилией и воинским званием. Окажись сейчас в комнате Сафонов или Покрышкин, Пашка мгновенно опознает их. Пусть, качество некоторых фотографий оставляет желать лучшего, но звание и количество наград у каждого из прославившихся бойцов младший лейтенант Чеканов запомнил гарантированно. Жаль, что расстояние не позволяет прочитать за какие именно подвиги они сподобились попасть на эту стену.

— Слюшай, камандыр, абыдно, а! — Протянул Ковалeв старательно копируя кавказский акцент начальника штаба их отряда майора Никурадзе. — Танкисты всего двадцать минут здесь, а телефонистка и машинистка уже два раза мимо них пробежали. А мы полтора часа тут сидели, а никто в нашу сторону даже не глянул. — Иван попытался изобразить горестный вздох, но с его габаритами эта попытка больше смахивала на подготовку к разбойничьему посвисту.

— Ордена нужно было надеть. — Посоветовал Ковалeву сержант Демкович, проводивший телефонистку заинтересованным взглядом. — Тогда бы и на тебя смотрели.

— Откуда у рядовых «связных катушек» ордена? — Возразил Иван.

— Не жалобись. — Отмeл возражение танкист. — Во-первых, вы не связисты. Лейтенант вас снайперами назвал. Во-вторых, не рядовые. Твой командир старшиной был, когда они с моим взводным встречались. — Танкист повернулся к Пашке. — А сейчас, наверняка, лейтенант?

— Младший лейтенант. — Не стал упираться Чеканов.

— Ты сам-то что ж не одел? — Пресeк нежелательный разговор Ковалeв.

— У меня из наград только вот это. — Демкович кивнул на две нашивки о ранениях, украшавшие его гимнастeрку. — Представляли, да не успел получить. Каждый раз в госпитале оказывался, а медали тем временем по другим местам разбрелись.

Пашка ещe раз просмотрел ряд лeтчиков, украшенных многочисленными медалями и орденами. Отвернулся от стены. Кому-то можно выставлять свои награды напоказ, а кто-то должен их старательно прятать, чтобы не вызывать ненужные пересуды у окружающих людей. Сам младший лейтенант Чеканов все свои ордена и медали надевал только два раза в жизни, и оба перед посещением фотографа.

В далeком уже августе прошлого года, когда прадед потребовал документальное подтверждение доблести правнука. И в феврале этого года, после получения очередного послания из далeкого дома, в котором старик высказывал своему потомку странную обиду.

«Ты, Пашка, не позорил бы меня перед соседями. На улицу выйти стыдно.» — Сообщал прадед почерком двоюродной Пашкиной сестры Верки. — «Весь посeлок смеeтся. Говорят, ваш Пашка со всей своей части медали собирал. Обвешался, как eлка на Новый год.»

Пришлось младшему лейтенанту Чеканову просить помощи у командира школы. Подполковник Селивестров посмеялся над проблемой своего подчинeнного и выписал тому подтверждение, что «младший лейтенант Чеканов действительно награждeн тремя орденами и двумя медалями». Снабдил бумагу довольно подробным разъяснением за что именно получена та или иная награда, и поставил на неe все печати, наличествующие в снайперской школе. Пашке же оставалось в очередной раз посетить фотографа ради новой фотокарточки.

Вот только был на ней он не один. В подтверждение слов подполковника Селивестрова привлeк младший лейтенант Чеканов к операции по обелению своего честного имени Панкратова и Ковалeва, заставив тех надраить ордена и выстроиться вместе с ним перед объeктивом фотоаппарата. На фоне Панкратова с двумя орденами и медалью, и Ковалeва с очень даже не солдатским орденом «Красного знамени», полученным за подстреленного в августе генерала, пять наград Пашки смотрелись не так вызывающе.

Одну фотографию, из выпавших на его долю при делeжке, Павел отправил домой, одну старательно спрятал на дне вещмешка вместе с орденами, а одну самым бессовестным образом реквизировал комсомольский вожак школы, заявивший, что ему жизненно необходимо наличие данной фотографии в стенгазете, посвящeнной двадцать четвeртой годовщине образования Красной армии. Фотокарточка провисела там две недели, после чего бесследно исчезла в неизвестном направлении. Хотя, Ковалeв клятвенно утверждал, что собственными глазами видел, как одной из тeмных ночей данное произведение фотоискусства боковыми коридорами кралось в сторону санблока, где и спряталось в вещах санинструктора Орловой. При этом косился в сторону Панкратова, на которого, как было известно в школе всем до единого человека, неровно дышала младший сержант медицинской службы Варвара Орлова.

Как отреагировал посeлок на новое письмо с доказательствами узнали только в конце апреля. Сам прадед надиктовать письмо не смог. Занедужил старик. Да и то — сто шесть лет уже. Старше него только бабка Лукерья, слывшая на всю округу колдуньей. А больше ровесников и нет, на погосте давно. Лучший друг прадеда дед Михей более чем на десяток лет младше. Как и остальные старики их посeлка. Не живут охотники долго. Кого медведь заломал, как было с Пашкиным дедом, кого лихоманка в одночасье скрутила и нестерпимым жаром сожгла, кто под коварный лeд ушeл, не заметив занесeнную снегом полынью, а кто просто безвестно в тайге сгинул. Ушeл по первому снегу на промысел пушного зверя и пропал. Только «безмогильный» крест на окраине кладбища появился, напоминая другим о непредсказуемости течения жизни. У рода Чекановых таких крестов пять было. Два из них прадед сумел перенести в правильную часть кладбища, отыскав в лесной глуши останки своего брата и внука. Надеялся, что любимый правнук и остальных без вести пропавших отыщет. Да Пашке на долю другая судьба выпала.

Верка пишет, что старик на охоте простыл. Хоть и освободили его давно от обязанности зверя бить, но не стерпел старый охотник, вызвался артели помочь. Мужики не возражали. Хотя мужиков-то там меньше половины осталось. Проредила их война, разбросав по всем фронтам от Средиземного моря до Ледовитого океана. На двоих уже похоронки пришли. Пушным промыслом их бабы занимаются. Вот и Верка с Наташкой, Пашкины двоюродные сeстры, вместе с прадедом зверовали. Они-то его от неминуемой смерти и спасли, найдя неподалeку от дверей охотничьей заимки обледеневшего и уже в беспамятстве. Сорвался старик с обрыва в незамерзающий Русалкин омут. На соболя прельстился, да не рассчитал тропу, а может стариковские ноги предательски подогнулись. Но силeн ещe. Из этого проклятого места не всякий молодой вывернуться сумеет. На счету тамошних обитательниц четыре человеческих жизни, как утверждает бабка Лукерья. Вот только самих русалок никто кроме поселковой колдуньи не видел. Мелькают в глубине омута неясные тени, а то ли это действительно русалки, то ли солнечные лучи с придонными струями играют? Кто его разберeт.

Дед Михей вообще утверждает, что живeт в омуте древний-предревний сом, обросший от старости невероятно длинным мохом, который издали на девичьи волосы похож. Вот людям русалка и мерещится. Может быть и прав. По крайней мере, никто из поселковых мальчишек, втайне бегавших к проклятому омуту в надежде увидеть речных дев, ни самих русалок, ни остерегающего их водяного не видел. Не сподобился и сам Пашка, в далeком детстве не избежавший этого увлечения.

Верка пишет, что старик с Пашкиным письмом всех своих недоброжелателей обошeл. Заставил прочесть и извиниться. И даже корреспондента местной газеты вызвал, что, несомненно, было излишним, но вряд ли в таeжной глуши немецкие шпионы водятся. А если какой и завалялся, то что он сможет своему начальству сообщить? Что советский Осназ ордена и медали за собой в специальных вагонах возит?

Верка пишет, что у всех в посeлке один и тот же вопрос — когда же эта проклятая война закончится? Вон, даже прадед ворчит, что помрeт скоро и Пашку с победой домой не дождeтся.

Когда закончится?

Полгода назад казалось, что последний рывок остался. На германскую границу выйдем, а там противник мира запросит. Не запросил. Гитлер на что-то ещe надеется. Железной рукой гонит на восток всех, кто ещe остался в тылу, разжаловал в рядовые нескольких генералов, предложивших закончить войну, пока ещe есть возможность заключить приемлемый мирный договор, издал приказ о немедленном расстреле без суда и следствия всех, кого полевая жандармерия посчитает дезертирами, распорядился заминировать все мало-мальски важные здания немецких городов. Такое ощущение, что он погребальный костeр из Германии себе готовит.

Говорят на фронте пятнадцатилетних мальчишек в плен брать стали. В дотах штрафников к пулемeтам приковывают. Фольксштурму в качестве оружия только бутылки с зажигательной смесью выдают.

Сам Гитлер из своего бункера уже полгода носа не кажет, покушений боится.

Но сдаваться не собирается.

Старший лейтенант Синельников что-то знает, но молчит, оберегает своих подчинeнных от бремени ненужного знания. Пашка, пытавшийся завести разговор на эту тему ещe при первой встрече, получил в ответ всего лишь несколько прозрачных намeков о том, что «не всякий враг твоего врага является твоим другом».

Ковалeв повернул к Чеканову циферблат своих часов, демонстрируя часовую стрелку добравшуюся до цифры одиннадцать. Два часа уже просидели. Пора и честь знать. Отделение снайперов, наверняка, уже прикончило остатки сухпая, не дождавшись обещанной картошки. Пашка кинул взгляд на собственные часы, бывшие предметом вожделения для всех интендантов, встреченных им за эти полгода. Снятые с какого-то немецкого полковника после боя за наревский мост, эти часы оказались очень редкими и дорогими. Настолько дорогими, что впору генералам носить, а не какому-то младшему лейтенанту, пусть и добывшему их в честном бою. Но Пашка упорно отказывался их менять. Отверг даже предложение одного из московских проверяющих, свалившихся на их снайперскую школу месяц назад. Ожидал начальственного гнева, но пронесло.

Часы подтверждали намeк Ковалeва. Пора уже покинуть столь негостеприимно встретившую их комендатуру. Пашка поднялся со своего места и направился к двери кабинета станционного коменданта, слегка приоткрыл еe и прислушался к разговору, пытаясь определить на какой стадии процесс обмывания встречи.

— А я думал ты, Витя, уже в генералах ходишь. — Старший лейтенант Синельников обращался к коменданту станции.

— Не создан я для высоких должностей. — Ответил тот. — Больше думаю о том, как людей сберечь, а не как побыстрее приказ выполнить.

Забулькала разливаемая по стаканам жидкость, звякнули края сдвигаемых чарок и комендант продолжил.

— У тебя, Женя, намного больше шансов было на верха выбиться, а ты всe в старлеях ходишь.

— Меня, Витя, два раза в майорыпроизводили и два раза расстреливали после этого. — Невесело рассмеялся Синельников. — Первый раз ещe в тридцать восьмом в Испании, когда я батальоном в интербригаде командовал. А второй раз в тридцать девятом на Халхин-Голе, у тебя на глазах. Третьего раза мне не пережить. Я уж лучше в старших лейтенантах похожу. Тем более, что и в старлеях уже третий раз. Вот третьего капитана к концу войны получу и можно после победы в запас. В какой-нибудь райцентр военкомом.

— А в Испании как уцелел? — Проявил интерес комендант станции.

— Я тогда к троцкистам в плен угодил. — Синельников немного промолчал и продолжил. — Сдал меня кто-то из наших, причeм кто-то знавший меня лично до Испании. В штабе троцкистов точно знали, что я из НКВД. Приговорили к расстрелу. Но оказался там один человек, с которым в двадцатых в одной казарме спали, боками друг друга грели. Он меня из подвала выпустил, помог в расположение наших частей пробраться. — Командир опять замолчал, вспоминая подробности того события. — А дальше, как у нас водится. Вернулся из плена живым — значит предатель! Трибунала избежал, но звание долой.

Опять забулькала огненная жидкость.

— Да бог с ними, со званиями и орденами. — Командир шумно выдохнул, приканчивая свою долю. — Главное, как неблагонадeжного домой отправили. Я к тому времени наелся войны по «самое не хочу». Думал на родине прямой дорогой на лесоповал, а меня на очередную войну. Ну, а дальше ты сам знаешь.

Позади младшего лейтенанта Чеканова раздался обрадованный голос кого-то из женской части служащих комендатуры.

— Товарищи танкисты, тут про вас передают!

Пашка отпрянул от двери, повернулся к телефонистке, которая устанавливала в коридоре тарелку репродуктора.

Тот голосом Левитана сообщал. «… присвоить звание гвардейской Первой танковой армии генерал-лейтенанта Катукова, с наименованием еe впредь — Первая Гвардейская танковая армия. В ознаменование одержанных побед над немецко-фашистскими захватчиками присвоить звание гвардейской Второй танковой армии генерал-лейтенанта Черняховского, с наименованием еe впредь — Вторая Гвардейская танковая армия. Вечная слава героям погибшим в боях за свободу и независимость нашей Родины. Смерть немецким захватчикам. Верховный главнокомандующий маршал Советского Союза Сталин. 3 мая 1942 года.»

— Поздравляю, товарищ майор! — Обратился к майору Драгунскому младший лейтенант Чеканов.

— А что ж меня одного? — Отреагировал танкист. — Лейтенанта тоже поздравляй. Не меньше меня заслужил!

Пашка шагнул вперeд, но его опередили обрадованные девушки, повисли на шее у лейтенанта Банева и майора Драгунского, ничуть не смущаясь тем, что видят они их в первый раз в жизни. Пашка даже укол зависти почувствовал.

— Уже целым армиям «гвардию» присваивать стали. — Констатировал появившийся за спиной своего подчинeнного старший лейтенант Синельников.

— Заслужили, вот и дают. — Откликнулся на его замечание комендант станции. — Не всe же лeтчикам гвардейскими значками хвастать. Другим тоже покрасоваться хочется.

— Хочешь быть красивым, поступай в гусары. — Повторил небезызвестную мудрость Козьмы Пруткова старлей Синельников.

Пашка усмехнулся этому утверждению. Истины ради нужно сказать, что не только лeтчикам доставалась слава гвардейских знамeн, просто процент награждeнных там был намного выше других частей. Стали за прошедший год гвардейскими более двух десятков стрелковых дивизий, несколько кораблей Северного и Балтийского флотов, чуть ли не треть истребительных и штурмовых авиаполков. Были, конечно, среди удостоенных и артиллеристы с танкистами. Но ещe ни разу не награждали этим званием столь крупное воинское соединение. Если не считать кавалерийский корпус Белова, получивший это наименование ещe в конце прошлого года за глубокий рейд по тылам немецких войск в Силезии.

— А может быть, лейтенант, к нам во Вторую Гвардейскую танковую армию отправишься? — Спросил у Володьки майор Драгунский. — Буду перед командованием ходатайствовать, чтобы тебе не меньше роты под командование дали.

— Не могу, товарищ майор. — Отнекивался лейтенант Банев. — Дал обещание в свою бригаду вернуться.

— Понимаю. — Согласился Драгунский. — Но если к нам на Прибалтийский фронт попадeшь, заезжай в гости. Будем рады.

Майор отвлeкся от Володьки и повернулся к коменданту станции.

— Майор Драгунский. — Отдал он честь коменданту. — Следую из отпуска к месту прохождения службы. Мне необходимо попасть на эшелон, направляющийся на Прибалтийский фронт.

— Хорошо майор. — Ответил на приветствие комендант. — Найдeм тебе такой состав. Но движение раньше полуночи вряд ли возобновится. На дороге четыре диверсии сразу, причeм подорвано два моста.

Комендант обратил внимание на Володьку.

— А ты, лейтенант, чего хотел?

— Лейтенант Банев. — Володька вытянулся и отдал честь. — Направлен начальником эшелона узнать о причинах задержки и времени начала движения.

— Ну, вот и узнал. — Комендант устало потер красные от недосыпания глаза. — Большего сказать не имею права.

Володька в очередной раз кинул руку к козырьку, по уставному повернулся и направился к двери, кивнув на прощание младшему лейтенанту Чеканову.

— Лейтенант, с тебя причитается. — Бросил ему вдогонку Пашка.

— Конечно! — Ответил тот. — Я тебя на пороге жду.

Получив от своего командира разрешающий кивок, поспешили вслед за ним и Чеканов с Ковалeвым. Старший лейтенант Синельников шагнул к коменданту, обнял его.

— Давай, Витя, прощаться. Выпадет ли случай свидеться ещe раз?

Хотел добавить что-то ещe, но махнул рукой и заторопился за своими подчинeнными.

Комендант вернулся в свой кабинет, закурил папиросу и стал ходить около своего стола, бросая задумчивые взгляды на телефон. Наконец решился, снял трубку и завертел диск, набирая номер, по которому давал себе слово никогда не звонить.

— Товарищ полковник, это капитан Бойко. — Представился он, когда на том конце провода сняли трубку.

— А, Витя! Рад тебя слышать. — Отреагировал голос с явственно проступающими властными нотками. — Как самочувствие?

— Спасибо, хорошо. — Отделался дежурной фразой комендант. — Я к вам по делу, товарищ полковник. Вы капитана Синельникова помните?

— Женьку? Конечно помню. — Полковник отбросил барственные интонации. Вместо них в голосе проступила настороженность. — Жаль, что с ним так получилось тогда в тридцать девятом.

— Живой он, товарищ полковник. — Продолжил комендант.

— Как живой? Ты ничего не путаешь?

— Никак нет, товарищ полковник. — Поспешил заверить своe бывшее начальство капитан Бойко. — Видел лично. Разговаривал с ним не меньше получаса. Он только что от меня вышел и направился к своему эшелону.

— Стоп! — Отреагировали на другом конце провода. — Больше ничего не говори.

Капитан непроизвольно кивнул в ответ на этот приказ. Правильно. Неизвестно чьи уши сейчас на линии об телефонную трубку греются. А дела полковника Васильева, по крайней мере такую фамилию он называл при последней встрече, излишнего любопытства не терпят.

— Собирайся и немедленно ко мне. — Отдал приказ бывший командир капитана Бойко и положил трубку.

6 мая 1942 года южнее Берлина

— Эй, земноводные, начальство где? — В полумрак дзота протиснулись двое бойцов в сером городском камуфляже.

— На КП, где же ему ещe быть. — Ответил им пулемeтчик, оторвавшись от наблюдения за своим сектором обстрела.

— А КП где? — продолжил допрос старший из вошедших.

— Не скажем. — Весело оскалился второй номер расчeта. — А может быть вы шпиeны?

— А может тебе ещe раз накостылять для прочистки памяти? — Из за спины старшего высунулся другой боец из вошедших в дзот. Поменьше ростом и помоложе.

— Это ещe посмотреть надо — кто кому в прошлый раз накостылял? — Взвился второй номер расчeта, сбросил чeрный морской бушлат и стал закатывать рукава тельняшки. — Что бы какие-то сухопутные крысы над моряками верх взяли.

— А за крысу я тебе обязательно синяк поставлю. — Отреагировал его противник, отставил в сторонку ППС и стал развязывать тесeмки комбинезона. — Сравнивать десантников с грызунами. Ты бы ещe кроликов вспомнил.

— Ефрейтор Лось, отставить драку. — Одeрнул его второй десантник. — Как дети, право!

— Виноват, товарищ капитан. — Ответил его подчинeнный. — Но он всегда первый начинает. — Ефрейтор кивнул головой в сторону моряка, который закончил закатывать рукава и осматривал внутренности тесного дзота, прикидывая возможное течение поединка.

— Петро, угомонись. — Пулемeтчик достал кисет и стал неторопливо сворачивать самокрутку. — Лучше меня смени. А то глаза уже болят.

— Есть товарищ старшина второй статьи.

Отреагировал морской пехотинец и отвернулся к амбразуре, разглядывая развалины улицы, за которой держали оборону немцы. Впрочем, бушлат он надевать не торопился. То ли показывая готовность продолжить спор, то ли демонстрируя гордость морской пехоты — тельняшку. Которую он так и не сдал, когда им меняли обмундирование при отправке под Берлин из далeкой от Германии Одессы. Самые строптивые, как и он сам, утаили не только тельняшки с бескозырками, но и чeрные морские бушлаты. Вон и звание своего напарника второй номер расчeта переиначил на морской лад. Хотя ещe в далeком сороковом году приказом наркома обороны для формируемых при всех флотах бригад морской пехоты вводились общевойсковые звания. Пусть и растворился первоначальный состав тех бригад среди пришедшего с кораблей пополнения, которое потекло в морскую пехоту с началом войны. Но данного приказа никто не отменял. Просто командование морпехов, того же корабельного призыва, прикрывало глаза на вольности своих бойцов. Разрешало демонстрировать свой морской норов, взамен требуя безбашенной храбрости в бою.

— Так где же КП? — Напомнил о своeм вопросе капитан десантник.

— Сейчас провожу, товарищ капитан. — Пулемeтчик затушил и упрятал в кисет недокуренную самокрутку, прихватил стоящую в углу СВТ второго номера и сказал своему напарнику. — Смотри, Петро, внимательно, а то вчера они вдоль левого кювета проползти пытались. Будешь варежкой хлопать, гранатами закидают.

Второй номер кивнул головой, стараясь не смотреть в сторону десантников. Демонстрировал обиду, хмурил брови, поправлял закатанные рукава.

— До встречи, земноводный, на обратном пути загляну, синяк тебе нарисую. — Ефрейтор Лось сплюнул в угол дзота и двинулся к выходу.

Морской пехотинец взвился от таких обидных слов, но его обидчик уже покинул дзот, а пулемeтчик продемонстрировал своему второму номеру увесистый кулак и кивнул в сторону амбразуры. Капитан усмехнулся и отправился вслед за ефрейтором.

Сержант уводил десантников от окраины городка, на которой находился их дзот, в глубь относительно целого квартала. Несколько раз менял направление движения, сверяясь с, только ему известными, ориентирами. Разобраться в хитросплетениях траншей и ходов сообщения мог только человек, проведший в этом лабиринте не один день. С первого раза запомнить, за каким углом полуразрушенного здания нужно повернуть, в какое окно нырнуть, какую траншею просто перепрыгнуть, а по какой нужно проползти, скрываясь от пулемeтчиков и снайперов противника, было практически невозможно. Но сержант уверенно вeл десантников извилистым путeм, перекидываясь короткими фразами с встреченными бойцами. Большинство морпехов дремало, пытаясь выспаться впрок, пока противник не проявляет активности. Меньшая часть чистила оружие, один боец любовно полировал лезвие десантного ножа, любуясь на играющие на металле солнечные блики. Двое неторопливо жевали, проводив десантников ленивыми взглядами. В относительно целой комнате солдат с лычками младшего сержанта на погонах неумело терзал струны на гитаре, в тщетной попытке извлечь из несчастного инструмента что-то похожее на музыку.

Капитан фиксировал всe это внимательным взглядом, готовясь пересказать личные впечатления командиру бригады после возвращения на свои позиции. Их Третью десантно-штурмовую бригаду перебросили на этот участок фронта только позавчера, и они едва успели освоиться на своей позиции. Впрочем, не все. Вон ефрейтор Лось уже и подраться успел. Штрафная рота по нему горькими слезами обливается. А если не передавать дело в трибунал, а, ограничившись уставными взысканиями, собрать воедино все его провинности, то светит ему, как минимум, месяцев восемь непрерывной гаупвахты. Спасает только то, что в бригаде нет специалиста по захвату вражеских языков лучше, чем бывший терский казак и нынешний разведчик Лось. Вот этот стервец и пользуется своей нужностью. Хотя, наказать его необходимо. Вот только какое наказание придумать? Чем испугать прошедшего не одну рукопашную схватку бойца, притащившего из рейдов в тыл врага семь языков, дважды раненого и трижды представленного к награждению орденом. Правда, в результате получившего только одну медаль. Сам виноват. Обмывать ордена до их вручения не стоило. А тем более устраивать салют из захваченных у немцев сигнальных ракет в полутора сотнях метров от штаба. Вот и получил вместо обещанных орденов знаки отличия в виде синяков на половину морды.

Комбриг у них, конечно, строгий, но отходчивый. Под суд не отдал, но воспитательную работу провeл серьeзную. Собственноручно.

С комбригом им повезло. Полковник Маргелов своих в обиду не даст, зазря не накажет, напрасно не обматерит. Но и потребует от тебя так, что мало не покажется. Недаром назначен командиром самой прославленной десантной бригады. Их ДШБ с самого момента формирования в ноябре прошлого года из боeв не вылезала. Говорят, что сам Маргелов и предложил переформировать десантные корпуса, оставив в их составе воздушно-десантным только один отдельный полк. А остальные батальоны свести в штурмовые бригады, основательно пересмотрев их структуру, так как чаще всего бои им приходилось вести те же, что и обычной пехоте. Крупных воздушных десантов после захвата Словакии больше не проводили. Ограничивались высадкой отдельных взводов или рот, только один раз сбрасывали целый батальон. А остальных десантников использовали для латания прорех в обороне, напрасно растрачивая элитных бойцов, как второсортное пушечное мясо. Вот, тогда ещe майор Маргелов и предложил основательно усилить десантные части тяжeлым вооружением, вернуть танковые батальоны, придать самоходную артиллерию и бросать их в бой только как единое целое. А не ротными или взводными ошмeтками. И под управлением своих комбатов и комбригов, которые не будут напрасно укладывать собственных бойцов в землю, как очень часто поступали командиры пехотных полков и дивизий. А чего чужие роты жалеть? Всe равно их через несколько дней заберут.

Наконец-таки добрались до командного пункта полка. Пулемeтчик передал десантников охране, а сам устроился в ближайшей комнате и достав недокуренную самокрутку принялся вертеть колeсико изрядно износившейся зажигалки.

В приспособленном под КП подвале трeхэтажного дома было многолюдно. Дремали, жевали, курили и просто разговаривали несколько десятков морпехов, благо размеры подвала позволяли разместить их, не мешая работе наблюдателей с пулемeтами, пристроившихся у подвальных окон, телефонистов и радистов, колдующих над связью, и двух симпатичных медсестeр, гордо носящих на голове чeрные береты, введeнные для военнослужащих ВМФ женского пола перед самой войной. Ефрейтор Лось попытался двинуться в их сторону, но был остановлен сердитым хлопком по плечу. Заводить ссору ещe в одном месте в планы капитана не входило. Не за этим они сюда пришли.

Командование полка обнаружилось в дальнем от входа углу за столом с вычурными гнутыми ножками, явно позаимствованным в одной из квартир этого же дома. Уцелевшее в полосе боeв мирное население разбегалось в разные стороны при первой же возможности, бросая всe имущество. Причeм как от советских частей, так и от собственных солдат, которые всех лиц мужского пола немедленно ставили под ружьe, выполняя один из последних приказов Гитлера, объявившего очередную тотальную мобилизацию. Теперь ужe от четырнадцати до семидесяти лет.

Вокруг стола сидели офицеры в чeрных бушлатах и морских фуражках, мелкими глотками прихлебывали из полупрозрачных фарфоровых чашек дымящийся чай, нещадно дымили папиросами и цветными карандашами обозначали что-то на карте.

— А, десантура пожаловала! — Отреагировал на появление гостей сидящий во главе стола подполковник в чeрном морском кителе, судя по всему командир полка. — Чем обязаны?

— Капитан Сергиенко. — Представился десантник. — Направлен к вам своим командованием узнать: какие патроны поставили вашему полку наши доблестные тыловые службы?

— Ты об этих что ли? — Подполковник подбросил на ладони патрон отличавшийся от винтовочного меньшей длиной и отсутствием закраины. — А мы тут гадаем, куда нам их заряжать?

— В задницу той тыловой крысе, которая с перепою нам их отгрузила вместо винтовочных, товарищ капитан второго ранга. — Вмешался в разговор моряк с погонами майора.

— А нам привезли ваши боеприпасы, товарищ подполковник. — Сообщил морским пехотинцам десантник, игнорируя обращение майора. Раз приказано перевести их на общевойсковые звания, значит так к ним и нужно обращаться.

Подполковник неудовольствия не высказал.

— Видать, крепко приняли накануне бывшие завхозы. — Продолжил майор. — Продрали утречком глаза и в накладные. А там написано: Третья десантно-штурмовая бригада и Третий полк морской пехоты. Как уж тут различить, что кому отправлять? Цифры то одинаковые. А уж длину патрона измерить вообще задача немыслимая. Руки-то гопака пляшут и окромя стакана ничего брать не хотят.

Майор кривил в усмешке тонкие усики, бросал взгляды на противоположный край стола, явно выделяя там полноватого капитана.

— Странные у вас взгляды на военнослужащих тыловых подразделений, товарищ капитан третьего ранга. — Подал голос капитан. — Вас послушать, так они все поголовно бездельники и пьяницы.

— Могу ещe добавить — пустобрeхи и бабники. — Отреагировал майор, кося глазом в сторону медсестeр. — И это не только моe мнение, товарищ капитан-лейтенант.

— Насчeт бабников, товарищ капитан третьего ранга, можно и поспорить — кто больший бабник. — Начал заводиться капитан, но был прерван командиром полка.

— Отставить ругань. — Подполковник сердитым взглядом осадил начавшего подниматься майора. — Ты, Коновицын, в чужих делах любые промахи замечаешь, а сам чудишь не хуже. Или тебе позавчерашний случай напомнить?

Майор отрицательно качнул головой, признавая правоту своего командира. А тот повернулся к другому спорщику.

— Да и твои люди, Семченко, видать не божью росу пили, раз не проверили какие патроны им выдали.

В ответ на эту отповедь интендант наклонил голову, не решаясь противоречить.

— Значит, слушай боевую задачу. — Продолжил командир полка. — Ты, Семченко, организуешь погрузку на грузовики ящиков, которые ты вчера по дури выгрузил, не проверив работу своих бойцов. А ты, Коновицын, покажешь шоферам самую безопасную дорогу в расположение нашего нового соседа, раз уж они к твоему батальону примыкают. Обменяете боеприпасы и сразу вернeтесь обратно. Всe ясно?

— Так точно, товарищ кавторанг. — Приподнялся со своего места интендант. — Разрешите выполнять?

Подполковник кивком отпустил и майора и капитана, повернулся к десантнику.

— Садись капитан, чаем угостим. — Крикнул в сторону ближайшего коридорчика. — Ниязов, ещe чаю неси, да погорячее.

Оттуда показался невысокого роста толстячок в когда-то белом халате и поварском колпаке, поднeс к столу парящий чайник. Сидящий рядом с подполковником майор торопливо свернул карту и убрал еe в планшет. Два других майора, по-видимому командиры батальонов, очистили стол от оставшихся документов. Капитан, отличавшийся от других офицеров формой защитного цвета, выставил на середину стола буханку хлеба и банку сгущeнки, резкими движениями пробил штыком в крышке банки два отверстия и принялся резать хлеб.

— Извини капитан, но сахара нет. — Обратился он к десантнику. — Только сгущенное молоко, да и то немцы в подарок оставили. Поначалу думали, что отравленное, нашли кота и накормили. Тот вылакал всe и на боковую. Ожидали, что сдохнет, а он паршивец выспался и за добавкой пришeл.

Рекомый кот действительно блаженно дремал неподалeку, выставив на обозрение белоснежное брюхо, шевелил усами, подeргивал правой передней лапой, преследуя в своих снах неведомую добычу.

— А вот чай неплохой, настоящий грузинский. — Капитан продолжал играть роль гостеприимного хозяина. — Хасикуридзе в отпуск по ранению домой ездил, вот и привeз.

Чай действительно оказался неплохим, особенно по сравнению с тем суррогатом, который приходилось заваривать капитану Сергиенко в окружении какой-то месяц назад. Угодила их бригада в колечко после неудачного прорыва. Вернее, прорыв-то был удачный, а вот действия соседей оставляли желать лучшего. Пока они жевали сопли перед немецкими позициями, германские генералы подтянули резервы и заткнули брешь в своей обороне. Пришлось десантникам вместо прорыва вглубь немецких позиций занимать круговую оборону и больше трeх суток отбивать атаки противника, который получил приказ аж от самого фюрера во что бы то ни стало уничтожить их бригаду. Надоел полковник Маргелов со своими бойцами немецким генералам до такой степени, что они бросили против него не только резервы, но и некоторые части с передовой. За что и поплатились. Неизбежный, как казалось противнику, разгром Третьей десантно-штурмовой бригады обернулся победой, пусть и не в той степени, как планировалось по первоначальному плану операции. Соседи наконец-таки собрались с силами, нащупали слабину в германской обороне и яростной атакой отбросили пехотную дивизию немцев, которая держала оборону на внешнем кольце окружения. В разрыв вошeл танковый батальон их десантного корпуса, одновременно в тылу немцев десантировался батальон парашютно-десантного полка и в кольце уже оказались солдаты Вермахта вместе с командованием корпусной группы, которая держала фронт на этом участке. Штаб корпуса, правда, вывернулся в самый последний момент, но командир корпусной группы генерал Мюллер и ещe два генерала оказались в плену. Предпочли лагерные бараки на далeком Урале неизбежному выяснению отношений с горячо любимым фюрером.

Немец уже не тот, что был поначалу. Даже ветераны Восточного фронта перестали бросаться в бой осточертя голову. Пришло понимание, что война проиграна, и сейчас речь идeт не о том, чтобы добраться до Урала, или хотя бы до Москвы, а о рубеже, на котором удастся остановить противника. По крайней мере, так рассуждают боевые офицеры низшего звена, нахлебавшиеся кровавой мути за год войны. Генералы продолжают слать наверх бодрые реляции, но не из-за неистребимого оптимизма, а всe больше по боязни угодить под подозрение в отсутствии лояльности. А от подозрения недалеко и до последующих выводов. Не высказываешь бурных восторгов по поводу очередной речи фюрера, значит вынашиваешь мысль о предательстве, а то и уже перекинулся на сторону противника.

Капитан Сергиенко лично брал в плен генерала Мюллера и хорошо помнит смесь усталости и разочарования на лице генерала. Он даже был небрит, что немыслимо для высшего офицера Вермахта. Не требовал он и присутствия равного ему по званию или должности советского офицера, как было не так давно в той же Словакии, где остатки немецкой дивизии капитулировали только после приезда командира воздушно-десантного корпуса генерала Затевахина. Полковник Родимцев по мнению немецкого комдива не соответствовал его уровню. Теперь сдаются и лейтенантам. Время спеси прошло.

— Чем командуешь, капитан? — Оторвал от раздумий капитана Сергиенко командир полка морской пехоты.

— Разведротой, товарищ подполковник. — Ответил десантник.

— Вот ты-то нам и нужен. — Обрадовался майор, убиравший карту, судя по всему начштаба. — Не знаю, говорили ли тебе, но нам поставлена задача провести разведку боем совместно с вашей бригадой. Нужно прощупать немецкую оборону на предмет слабин и разрывов. Поискать ополченцев. Они непременно есть, но вот где?

Десантник согласно кивнул. Фольксштурм должен быть. Не так уж много на этом участке фронта настоящих боевых частей. Они в основном вокруг Берлина, севернее этого городишки, не имеющего стратегической ценности. Зачем немцы вообще за него цепляются? Не хочется менять относительный уют полуразрушенных домов на траншеи в голом поле, которые ещe и выкопать надо. Или боятся нарушить приказ Гитлера, запретившего любые отступления.

— Сейчас капитан Старков с нашей разведкой тебя познакомит. — Кивнул в сторону гостеприимного капитана майор. — А вы сами разберeтесь, где и как пощупать немцев.

— За вымя. — Завершил его речь капитан Старков.

Офицеры изобразили какое-то подобие улыбок, реагируя на эту заезженную шутку, отставили пустые кружки, достали трофейные сигареты и закурили. Угостили и десантника. Капитан Сергиенко не отказался. Хоть и были в последнее время немецкие сигареты отвратного качества, но отказываться от угощения было просто невежливо. Да и своих папирос оставалось всего ничего, скоро придeтся на махорку переходить. А их бригаде в последний раз поставили такой ядрeный самосад, что с одной затяжки слeзы прошибает. Мужики постарше курят его с удовольствием, но в десантных бригадах солдата старше тридцати лет не встретишь, да и те, кто перевалил за двадцать пять редкость. В основном пацаны со школьной скамьи. Несколько недель учебки в запасном полку, три зачeтных прыжка с парашютом, два выстрела из гранатомeта, «обкатка» танками под конец обучения — и пора на фронт. Если не считать изматывающих душу постоянных марш-бросков, столь же частого рытья окопов различного профиля, ежедневной стрельбы из всего наличествующего оружия и многого другого, что необходимо на фронте.

Капитан Старков поднялся из-за стола, спросил разрешения идти, кивнул десантнику.

— Разрешите идти, товарищ подполковник. — Обратился к командиру полка капитан Сергиенко, повторяя действия морпеха.

Подполковник дал разрешение и десантники отправились вслед за капитаном, свернувшим в боковой коридорчик. Несколько метров коридора закончились подвалом поменьше штабного, но вполне достаточным, чтобы разместить с десяток разнокалиберных кроватей, притащенных хозяйственными бойцами. В дальнем углу обнаружилось даже трюмо с треснувшим зеркалом. Для полноты картины не хватало рояля со свечами. Но ни рояля, ни пианино не было, зато наличествовал патефон, голосом Утeсова выводящий: «У самовара я и моя Маша». Довольно громкая музыка не мешала разведчикам спать как на кроватях, так и на полу в самых различных позах. Неподалeку от входа группка морпехов разбирала трофейный пулемeт, то ли изучая его, то ли ремонтируя. Полуседой старшина писал письмо, кусал кончик химического карандаша в тяжком раздумье, какую ещe новость сообщить далeким родным, и при этом не вызвать пристального внимания военной цензуры. Рядом со старшиной богатырского телосложения боец штопал гимнастeрку и с «окающим» волжским говором вполголоса поминал «того немецкого чeрта, который понаделал таких узких дверей, что нормальному человеку только боком протиснуться можно». Под нормальным человеком, по-видимому, он подразумевал самого себя, ибо все встреченные десантниками дверные проeмы были такой ширины, что боком там могли спокойно пройти два человека. По крайней мере, капитан Сергиенко и ефрейтор Лось, не отличающиеся очень большими габаритами.

— Садитесь капитан. — Старков кивнул в направлении стоящего в углу дивана.

Десантники не заставили себя упрашивать. Лось даже попрыгал на диване, проверяя упругость пружин.

— Сейчас нашу разведку разбудят, познакомлю вас и решайте свои проблемы. — Заявил капитан Старков усаживаясь рядом.

— А ты разве не начальник разведки? — Удивился Сергиенко.

— Нет, я начарт полка. — Ответил ему Старков. — Начальник разведки у нас в госпитале по причине деликатного ранения, ну, не совсем ранения.

Прыснул в кулак писавший письмо старшина. Капитан Старков осуждающе покачал головой.

— Ну и что смешного, если чирей в столь деликатном месте вскочил, что ни сесть, ни встать, ни ходить нормально не возможно. — Отчитывал старшину капитан Старков, сам с трудом сдерживавший душивший его смех.

— Вы, товарищ капитан, добавьте ещe, что по большому сходить тоже не получается.

Веселье прервал подошедший старший лейтенант, потeр заспанное лицо, подтолкнул капитана Старкова и втиснулся на краешек дивана.

— Чего разбудил, Микола. — Протянул он недовольным голосом.

— Да вот привeл тебе, Санeк, твоего коллегу из десантной бригады. Знакомьтесь и думайте над тем делом, что начштаба утром говорил. — Ответил ему капитан Старков.

— Старший лейтенант Максимов. — Представился командир разведроты полка морской пехоты. — Можно Саша.

— Капитан Сергиенко. Можно Иван. — Продолжил церемонию знакомства капитан-десантник, кивнул на своего бойца. — А это ефрейтор Лось.

— Что за странный у вас вид? — Старший лейтенант кивнул на маскхалаты непривычной серо-синей расцветки одетые на десантниках.

— Это нам новую маскировочную форму поставили для боeв в городских условиях.

— И как, товарищ капитан, помогает? — Подключился к разговору старшина.

— Ничего конкретного про неe сказать не могу, четвeртый день носим. — Сергиенко прервался на секунду и продолжил. — Да и в гости к Гансам в ней ещe не наведывались.

— Ну вот и проведаете. — Подытожил его ответ капитан Старков. Приподнялся со своего места. — Ну, я пойду, навещу миномeтчиков.

Капитан Сергиенко проводил начарта взглядом, попутно пересчитал находящихся в комнате бойцов. Чуть больше сорока. Негусто, если это весь состав роты. Впрочем у него самого не намного больше. Разведывательная рота такое подразделение, что полный состав в ней имеется только в одном случае — сразу после формирования части, в которую она входит.

— Как думаешь приказ выполнять? — Десантник посмотрел на своего «земноводного» собрата.

— Нас тут знают очень хорошо, больше недели на этом участке шуршим. — Ответил ему старший лейтенант. — Поэтому предлагаю с вашей стороны разведку провести. Вряд ли немцы разнюхали, кто перед ними появился.

Сергиенко был согласен. Если бы германской разведке удалось узнать, какая именно бригада пожаловала к ним в гости, то сейчас весь передний край противника гудел бы, как растревоженный улей. А все окрестные штабы Вермахта торопливо удваивали и утраивали охрану, готовясь к неизбежному визиту головорезов Маргелова.

— Не возражаю. На нашем, так на нашем. Вы-то засветились основательно. — Капитан Сергиенко рассмотрел чeрное морское одеяние ближайших бойцов. — Трудно не понять кто вы, если половина в чeрных бушлатах ходит.

— Мои лишь здесь одевают. — Виновато протянул старший лейтенант. — А на задание только в обычных маскхалатах. Даже тельники снимаем. — Добавил морской пехотинец, обозначая всю серьeзность отношения своих бойцов к выполняемым приказам.

Да, куда уж серьeзнее. Заставить моряка снять тельняшку — это надо постараться.

— Тогда собирай группу и двинули на наш участок. — Принял решение десантник.

Старший лейтенант согласно кивнул и стал отдавать приказания своим бойцам.

— Что там Гофман? — Обер-лейтенант окликнул долговязого солдата, устроившегося на уцелевшем участке перекрытия второго этажа.

— Какая-то новая часть, господин обер-лейтенант. — Отозвался наблюдатель. — У меня хорошая память, и могу с уверенностью сказать, что этих солдат на нашем участке я ещe не видел.

Обер-лейтенант поднял бинокль и прошeлся взглядом по позициям русских. Никаких признаков замены противостоящего ему последнее время батальона противника не было видно. Всe также лениво дымила кухня в глубине русской обороны. По-прежнему раскачивался на ветру портрет Гитлера, вывешенный русскими в самые первые дни боeв. На старом месте оставался и наблюдательный пункт советского командира. И даже телефонный провод протянутый русскими артиллерийскими корректировщиками на верхушку водонапорной башни оставался на месте, демаскируя наблюдателей. Обер-лейтенанту несколько раз предлагали наказать нерадивых русских артиллеристов, ленящихся маскировать свою позицию, но он категорически запрещал это делать. Пока активных боeв не вели, большого вреда от них не было, зато было известно где они обосновались. А спугнeшь этих разгильдяев, придeт кто-то более осторожный и ищи его потом.

Заныла правая сторона груди, напоминая о старой ране. Очевидно, к непогоде. Обер-лейтенант посмотрел на небо, действительно на востоке показалась тeмная туча, которая явно собиралась пролиться дождeм, если не сегодня, то в самое ближайшее время. Обер-лейтенант потeр повреждeнные русской пулей рeбра, сплюнул густую слюну. Большевики подарили ему весьма надeжный барометр, не подводивший его с самого первого дня выписки из госпиталя в далeком уже июле прошлого года.

Надо будет предупредить офицеров батальона о возможном дожде. Как бы русская разведка не организовала какую-нибудь пакость, прикрываясь непогодой. Они, конечно, вели себя чрезвычайно тихо последние две недели, но ведь и противостояла им всe это время сильно потрeпанная русская дивизия, отведeнная сюда для относительного отдыха. Впрочем, его ополченцам хватило бы и обескровленных советских батальонов. Сожрали бы за неполный час, как было на предыдущем рубеже, с которого им пришлось ускоренно драпать, бросая остатки тяжeлого вооружения. Если можно так назвать две древние пушки, как бы не времeн Седана.

Плохо, если русские действительно заменили своих солдат. В самом городе уже целую неделю маячат большевистские морские пехотинцы. Противник такой, что врагу не пожелаешь. Обер-лейтенант тогда тихо обрадовался и даже вознeс короткую молитву богу, в существовании которого он стал сильно сомневаться последнее время. Обрадовался тому, что его батальон фольксштурма оказался в стороне. А что теперь достанется на его долю?

Гофман неуклюже сполз вниз, цепляясь повреждeнной ногой за все неровности полуразрушенной стены. Обер-лейтенант горько усмехнулся. Сборище комиссованных в более благополучные времена калек, непригодных к службе по причине преклонного возраста седых стариков и безусых мальчишек, место которым под мамкиной юбкой. Вот и весь его батальон. Им бы охранять какие-нибудь склады в далeком тылу, а не торчать на переднем крае, рискуя не только собственными жизнями, но и целостностью обороны этого участка фронта. Вот, взбредeт русским генералам в голову блажь нанести удар именно здесь — и кто их остановит?

Обер-лейтенант развернулся и пошeл вглубь обороны своего батальона. Он увидел всe, что хотел. Захромал позади унтер-офицер Гофман, что-то негромко объясняя Клаусу. Мальчишка всe время прерывал того нетерпеливыми вопросами, Гофман вздыхал и начинал заново. Замыкал шествие дед Клауса. Он шeл молча, топорщил седые усы, перекидывал мундштук с давно погасшей сигаретой из одного угла рта в другой, хмурил брови и подталкивал внука всякий раз, когда тот притормаживал ход.

Обер-лейтенант прислушался. Гофман рассказывал о прорыве из Варшавского котла, в который унтер-офицеру не повезло угодить вместе с дивизией Зейдлица. Они тогда прорвались. Всe-таки Зейдлиц был хорошим генералом, не чета тому напыщенному болвану, который числится командиром их дивизии. Если можно назвать дивизией сведeнные в одно место разношерстные батальоны. Эта престарелая жертва маразма, только по недомыслию вышестоящих генералов получившая право распоряжаться их жизнями, всю свою никчемную жизнь перекладывала бумажки в штабах, никогда не командовала даже батальоном, не представляла всей сложности функционирования полкового организма. А ей, этой дряхлой жертве склероза, вручили дивизию, вернее дивизионную группу, которую и хорошему командиру приводить в божеское состояние не одну неделю.

Обер-лейтенант вновь посмотрел на восток. Из-за наливающейся чернотой далeкой тучи выползли тeмные точки. В недосягаемой для, находящихся на вооружении их дивизионной группы, малокалиберных зениток высоте летели русские самолeты. Утешало, что летели не к ним, а скорее всего на Берлин. Хоть и великий грех радоваться чужому горю, но угрызений совести обер-лейтенант не испытывал. Его задача удержать кусок железнодорожного полотна, перепаханный воронками луг, остовы теплиц и две улицы пригорода, волею судьбы оказавшиеся на участке обороны его батальона, да постараться сохранить жизнь более чем семи сотням человек, отданным под его командование. Или, по крайней мере, не зазря уложить их в землю.

А о Берлине пусть беспокоится фюрер, объявивший город крепостью. А крепости, согласно приказу того же фюрера, не сдаются.

«А если враг не сдаeтся, то его уничтожают!»

Именно эту фразу русские печатали в листовках, высыпаемых на головы защитников Германии во всe возрастающем количестве. Жителям столицы повезeт, если советские бомбардировщики ограничатся только «бумажными бомбами». Но вряд ли. Большевистские самолeты всe ползли и позли, являя на свет божий одну эскадрилью за другой, сменяя плотные ромбы полков, выстраивая рваные ленты дивизий. Такой силищей листовки не возят. Кажется русские решили сравнять злосчастную столицу Германии с землeй.

На КП батальона пожилой начальник штаба приготовил комбату, годящемуся ему в сыновья, отчeт о вооружении батальона. Подслеповато щуря глаза он начал перечислять количество пулемeтов, винтовок и пистолетов разных марок, состоящих на вооружении подчинeнных им солдат, наличие гранат и патронов, состояние материальной части в миномeтной батарее. Обер-лейтенант слушал этот отчeт вполуха, существенных изменений со времени последней инвентаризации не происходило. Разве, что привезли несколько новых чешских пулемeтов взамен того старья, что досталось им при формировании. Фольксштурму выделяли вооружение по остаточному принципу, подразумевая, что боевых действий ополченцам вести не придeтся. Кто ж ожидал, что русские внесут в эти планы столь кардинальные поправки.

Главной задачей этой внеплановой ревизии было приведение вооружения рот и взводов к какому-то подобию стандарта. Раз уж им достались четыре типа винтовок, то пусть они находятся в одном подразделении. Немецкие «маузеры» в первой роте, австрийские «манлихеры» во второй, а третьей придется осваивать трофейные французские и бельгийские винтовки. А то предыдущий комбат не столько готовил своe подразделение к боям, сколько искал повод сбежать в тыл. Нашeл всe-таки. Трудно не найти, если имеешь высокопоставленных родственников. Сейчас он наверняка несeт тяжкую службу в окрестностях Мюнхена, или каком-нибудь другом столь же «опасном» месте.

— Вилли, боеприпасов всего лишь на пару часов серьeзного боя, не больше. — Подвeл итоги своего доклада начальник штаба.

— Если мы продержимся эту пару часов.

Обер-лейтенант проигнорировал обращение по имени. Гауптманн знал своего командира с детства, имел полное право так называть обер-лейтенанта Енеке, ветерана Польской и Французской кампаний и кавалера двух железных крестов, пылящихся дома в серванте вместе с заключением о непригодности данного обер-лейтенанта к военной службе по причине тяжeлого ранения. Сам начальник штаба имел такую же справку, выданную ему в далeком восемнадцатом году. Как и большинство других офицеров и унтер-офицеров батальона, списанных со службы в разное время, но вновь понадобившихся Рейху.

— Плохие новости? — Насторожился гауптманн.

— Да, большевики поменяли стоящий перед нами батальон.

Обер-лейтенант решился сказать это, хотя до последней минуты надеялся, что Гофман ошибся. Но не стоило обманывать самого себя. Если перед батальонами, держащими оборону в городе, ещe неделю назад появились морские пехотинцы, то и перед ними должна произойти смена частей. Вот только кого послало им провидение в лице русского командования?

— И кто перед нами? — Высказал аналогичную мысль начштаба.

— Был бы знаком с русским командармом, спросил бы. — Сыронизировал Вилли.

Гауптманн изобразил подобие улыбки, вытащил из лежащей на столе пачки сигарету, прикурил, сделал две длинные затяжки и, уставившись пустым взглядом в сторону заложенного мешками с песком окна, надолго замолчал. Обер-лейтенант ему не мешал. Говорить не хотелось, да и обсуждать, по большому счeту, было нечего. Всe и так ясно без долгих разговоров и красивых слов. Сейчас свежая русская часть непременно проведeт разведку, обнаружит их «инвалидную команду» и обязательно нанесeт удар именно на их участке. Они сами поступили бы точно также. Так почему противник должен вести себя иначе?

— Что с мальчишками делать будем? — Обер-лейтенант оторвал своего начальника штаба от раздумий.

— Что могли уже сделали. — Вздохнул гауптманн. — Дальше нынешних позиций отводить некуда.

Ещe две недели назад, впервые проинспектировав полученный под командование батальон, обер-лейтенант Енеке приказал всех солдат моложе семнадцати лет свести в два учебных взвода и отправить их на самый тыловой, из возможных, рубежей. Там они и проходили обучение под командой двух пожилых фельдфебелей. Имей он такую возможность, Вилли отправил бы этих молокососов ещe дальше от передовой, но опасался, что там они попадут в руки фельджандармерии. А те любого человека в военной форме находящегося дальше нескольких километров от фронта подозревают в дезертирстве. И попробуй докажи, что это не так. А не смог оправдаться, в лучшем случае штурмовой батальон, в худшем петля на ближайшем подходящем дереве или фонарном столбе. Видели они с начальником штаба такие украшения не далее как позавчера, причeм одному из повешенных на вид было лет шестнадцать, не больше.

На КП заглянул исполняющий обязанности командира третьего взвода фельдфебель Бехер.

— Господин обер-лейтенант, там какое-то начальство пожаловало.

Встревоженное лицо фельдфебеля лучше всяких слов говорило о том, что ничего хорошего от этого визита он не ожидает, как и большинство других солдат батальона. От начальства, тем более незнакомого, не несущего ответственности за твою жизнь, а ещe лучше повязанного с тобой своей жизнью, ничегохорошего в последнее время ожидать не приходится. Примчатся, надают указаний, чаще всего противоречащих приказам предыдущего начальника, а то и вовсе бессмысленных, и с чувством исполненного долга исчезают в далeких тыловых далях. А ты думай, как выполнить приказ или, хотя бы, сделать вид, что исполняешь эти распоряжения, и в то же время не нанести большого вреда обороноспособности своего подразделения.

Бехер в своe время служил в русской императорской армии, дослужился там до командира роты, повоевал в прошлую войну против своих далeких немецких родственников, пока не попал в плен под Ригой. Возвращаться обратно после заключения мира с большевиками не захотел. Обустроился в Фатерлянде, обзавeлся семьeй, но русского языка и русских обычаев не забыл. Несколько раз он верно предугадывал поведение командира противостоящего им советского батальона, научил солдат своего взвода паре русских песен, периодически с помощью найденного в развалинах штаба местного отделения национал-социалистической партии рупора переругивался с Иванами.

Те его быстро запомнили и каждый вечер кричали: «Эй, земляк, давай поговорим». Далее следовала словесная перепалка, прерываемая в особо занимательных местах взрывами хохота со стороны русских траншей. Затем русские затягивали песню, а солдаты Бехера неумело им подпевали, что вновь вызывало веселье у противника.

Кстати, неплохо бы отправить Бехера сегодня вечером провести очередную перебранку с Иванами. Он-то, наверняка, запомнил их по голосам. Вот и пусть проверит, поменялся русский батальон, или Гофман ошибся.

Спустя несколько секунд примчался Клаус, пользуясь своими правами ординарца протиснулся в дверь мимо фельдфебеля, вызвав неудовольствие того, и с забавной смесью восторга и озабоченности на мальчишеском лице выпалил эту же новость. Мальчишке всe ещe в диковинку окружающий его мир, каждое изменение вокруг событие, как минимум, мирового, а то и Вселенского масштаба.

Мальчик всe больше похож на своего отца, даже жесты повторяют гауптманна Мильке, пропавшего без вести на русской границе в начале войны, без малого год назад. Жив ли он?

Обер-лейтенант Енеке обязан ему жизнью. Его, тяжелораненого, тогда отправили в госпиталь по приказу отца Клауса, а сам гауптманн Мильке остался штурмовать проклятую русскую пограничную заставу, стоившую им столь тяжких потерь. Половину личного состава убитыми и ранеными, а потом и всех остальных, когда большевики перешли в наступление. Из устроенной русскими мышеловки не вырвался ни один солдат их батальона.

Что с ними произошло? То ли они погибли в бою, то ли попали в плен, что по утверждению доктора Геббельса одно и то же.

Бехер при этих словах плевался и матерился по-русски сквозь зубы, Клаус кусал губы, сдерживая слeзы, а его дед ворчал, что «не стоит воспринимать всерьeз слова всяких пустобрeхов».

«Как же не верить, ведь он рейхсминистр и заслуженный член партии?» — спросил удивлeнный Клаус.

«Потому и не верь, что он рейхсминистр и заслуженный член партии», — зло бросил его дед, вгоняя мальчишку в ступор своим ответом.

Бывший свидетелем этого разговора обер-лейтенант Енеке сделал вид, что ничего не слышал. Фельдфебель Бехер рассмеялся. А унтер-офицер Гофман припомнил одну из старых эпиграмм, написанных лет сто назад, а то и побольше.

«Забудь за честь, забудь за стыд.

Ведь ты сегодня знаменит!

Стоишь ты у подножья трона.

Не подлежишь суду закона.

Но божий суд каналью метит.

В аду у Сатаны ответит!»

Дед Клауса после этих слов покачал головой и добавил, что «скорее мы к Сатане отправимся». Чем окончательно испортил настроение всем присутствующим при том разговоре.

Вот и сейчас старый Фридрих Мильке, вошедший вслед за внуком, которого он старался не оставлять одного, всe-таки мальчику всего лишь пятнадцать, недовольно сморщился при упоминании о визите командования. Старый солдат, заставший ещe колониальные войны в Восточной Африке, прошедший с первого до последнего дня Великую войну начала века, не испытывал большой любви к штабным офицерам. Легко рисовать стрелки на карте. А пройти под секущим огнeм пулемeтов столь малые, по представлениям тыловых сидельцев, расстояния. А вытаскивать с поля боя воющего от нестерпимой боли раненого друга, понимая, что надежды спасти его уже нет, что тянущийся за ним кровавый след однозначно вычеркнул твоего товарища из списка живых. А говорить слова соболезнования его жене, стыдливо пряча глаза от осуждающего взгляда, в котором написано — а почему ты здесь?

Обер-лейтенант встретился взглядом с начальником штаба. Тот только досадливо пожал плечами, поясняя, что и он не знал об этом визите.

Но нужно было встречать неожиданное начальство. Обер-лейтенант поднялся, надел фуражку и двинулся к выходу.

— Что там, Серeга? — Ефрейтор Лось подeргал за сапог сержанта Курочкина, поднявшегося по завалам кирпича на чердак склада, выбранного разведкой десантно-штурмовой бригады в качестве наблюдательного пункта.

— С этой стороны незаметно подобраться не получится. — Курочкин скользнул вниз, осторожно переступая по битому кирпичу спустился на пол склада. — Справа открытого пространства почти сто метров. А слева в теплицах битого стекла навалом, весь пол устлан. Ползти по нему не получится. А побежишь, хруст на все окрестности слышен будет.

— Тогда лучше на второй точке попробовать. — Предложил третий из их группы.

— Вот, ты Прохор, там и пробуй. — Отреагировал ефрейтор. — Две сотни метров по канаве ползти. С этой стороны она сухая, а ближе к немцам водичка светится. А где вода, там и грязь.

— Ишь, какой культурный нашeлся. — Рассмеялся Прохор. — По грязи ему ползти противно. Жить захочешь и в дерьмо нырнeшь.

— Ныряли уже. — Прервал их спор сержант. — Хватит напрасно языками молоть. Командиру доложим, а он без слишком брезгливых решит где идти.

Разведчики низко пригнувшись миновали пролом в стене, пробежали вдоль глухой стены склада до железнодорожного переезда, спрыгнули в ход сообщения, прорытый солдатами стоявшей на этом участке стрелковой дивизии, и заспешили в сторону расположения их роты.

В станционном пакгаузе, облюбованном разведчиками в качестве временной казармы, командир первого взвода лейтенант Сивцов знакомил морских пехотинцев с вооружением десантников.

— Это СКТ, самозарядный карабин Токарева. По сути дела, та же ваша СВТ, но переделанная под патрон меньшей мощности.

Лейтенант не торопясь разбирал карабин, поясняя каждое своe действие, а морпехи повторяли за ним, осваивая незнакомое оружие.

— Короче, легче, ухватистей. Отдача поменьше, но и дальность прямого выстрела, соответственно уменьшилась. — Лейтенант прервался, взял сигарету из выложенной на снарядных ящиках пачки, закурил и продолжил. — На километр стрелять не советую, но метров с четырeхсот можете открывать огонь. Пока немец до вас добежит, успеете не торопясь все пятнадцать патронов выпустить. Магазин можно поменять за несколько секунд и ещe пятнадцать патронов есть.

— А у него рожок длиннее. — Старшина, бывший у морпехов вторым по старшинству после старшего лейтенанта, кивнул полуседой головой в сторону десантника, снаряжавшего патронами магазины неподалeку от них.

— У него не карабин, а автомат под этот же патрон. — Сивцов повернулся в указанную сторону. — Миронов, неси сюда свой «коробок». И скажи Малахову чтобы ижевский вариант тоже притащил.

Вскоре два бойца выложили на импровизированный стол два автомата отличающиеся от карабина наличием пистолетной рукоятки, более коротким стволом, да магазином раза в два длиннее.

— У нас на испытании два автомата под укороченный промежуточный патрон. — Лейтенант Сивцов поднял левый автомат. — Вот этот создали на Ижмаше. Отличается простотой конструкции и большой надeжностью. Пыли, грязи, воды не боится. За пару часов можно любого бойца обучить сборке, разборке, чистке. Вот, только длинными очередями стрелять нельзя — ствол вверх уводит.

Десантник взял автомат лежащий справа.

— Это ТКБ — тульский Коробова, другой вариант автомата под укороченный промежуточный патрон. Будет полегче. Кучность при стрельбе больше, чем у первого образца. Но устройство у него сложнее и ухода он требует более тщательного.

— Так, какой же лучше? — Подал голос один из морских пехотинцев.

— Трудно сказать. И там и там и хорошие качества есть и плохие. — Лейтенант перевeл взгляд на ижевский автомат, вернулся обратно к тульскому образцу. — Тут больше от бойца зависит. Бывалому солдату я бы ТКБ выдал, а неопытным новобранцам больше ижевский автомат подойдeт.

Лейтенант Сивцов отложил автомат в сторону и взял карабин.

— Автоматы у нас на войсковых испытаниях и только в разведроте, а главным оружием нашей бригады являются карабины. Я вам показал карабин Токарева, им вооружены первый и второй батальоны. А в третьем и четвeртом батальонах основным оружием является СКС — самозарядный карабин Симонова. По внешнему виду они похожи, на первый взгляд и не отличишь. Созданы под один боеприпас, прицельные приспособления одинаковые, штыки и магазины одного образца. Боевые характеристики не сильно отличаются.

— А по мне лучше чем ППС для разведчика не придумаешь. — Высказал своe мнение командир морских пехотинцев.

— Полностью с тобой согласен, Саша. — Ответил ему капитан Сергиенко. — В поиск мы с ними и ходим. А карабины используем, как замену снайперским винтовкам.

— Тем более, что новые автоматы брать в разведку запрещено. Они у нас чуть больше месяца назад появились, и противник про их существование пока не знает. — Дополнил своего командира лейтенант Сивцов. — А этими карабинами мы пользуемся с августа прошлого года. Первый раз в Словакии применили.

Старший лейтенант Максимов взял карабин и без особых затруднений провeл неполную разборку. Его бойцы тем временем набивали магазины патронами, готовясь использовать новое оружие в намеченном совместном с десантниками поиске. Брать длинную и тяжелую СВТ в разведку было просто неразумно, а ограничится одними ППШ и ППС не позволяли поставленные перед обеими командами разведчиков задачи. На этот раз нужно было не только языка притащить, но и организовать в немецком тылу как можно больше шума, вызвав у противника уверенность, что началось полноценное наступление. Скорее это можно было назвать диверсией, а не разведкой.

— Ещe чем-нибудь удивите? — Спросил командир морпехов, откладывая собранный карабин.

— Недавно пулемeты под этот же патрон привезли. — Откликнулся на его вопрос капитан Сергиенко. — Но мы их в бою проверить не успели. А брать незнакомое оружие в поиск, сам понимаешь, неразумно. Ограничимся «дегтярями».

Морпехи согласно кивнули, признавая правоту командира десантной разведроты. Бойцы разбились на группки, десантники помогали своим «земноводным» собратьям подгонять под новые магазины разгрузочные жилеты. Кто-то знакомил моряков со стандартными, для десантников, маскхалатами. Офицеры изучали захваченную в предыдущем поиске немецкую карту. Правда, она оказалась «пустой», то есть не содержала информации о расположении вражеских подразделений, но позволяла определиться с расположением улиц и переулков в районе будущего поиска. Неугомонный ефрейтор Лось выпытывал у Самсонова, того самого богатыря, что жаловался на узкие двери, какой самый большой груз он сможет поднять. Тот хитровато сощурился и сказал, что «больше одной лошади подымать не пытался», вызвав своим ответом врыв хохота у всех присутствующих.

Капитан Сергиенко посмотрел на часы, показал их циферблат старшему лейтенанту Максимову и повернулся к бойцам.

— Пора собираться.

Мгновенно стихли все лишние разговоры, солдаты приступили к сборам, натягивали маскировочные комбинезоны, одевали разгрузочные жилеты, наполняли их многочисленные карманы боеприпасами, проверяли наличие индивидуальных пакетов, наполняли фляжки водой, распределили между собой сухой паек. Два гранатомeтных расчeта, необходимость в которых возникла из-за своеобразных условий нынешней операции, увязывали вьюки с выстрелами для своего оружия. Радисты проводили последнюю проверку аппаратуры. Сапeры упаковывали взрывчатку. Вскоре сборы подошли к концу. Офицеры придирчиво обследовали своих бойцов, заставили их попрыгать на месте, проверяя не звякнет ли предательски какая-нибудь железка в самых неподходящий для этого момент, демаскируя разведчиков, осмотрели оружие.

Капитан Сергиенко построил бойцов сводной разведгруппы в колонну и повeл их к выходу из пакгауза.

6 мая 1942 года южнее Берлина (вечер)

— Какой «жирный гусь»! — С восхищением произнeс сержант Курочкин и передал бинокль капитану Сергиенко.

Командир десантников долго рассматривал так понравившегося сержанту немца, переводил бинокль на окрестные улицы, вернее на остатки того, что раньше называлось кварталом, сверялся с картой и часами, наконец отложил их и сказал:

— Не возьмeм. Даже если сможем захватить, то не сумеем уйти.

Капитан откинулся на спину, прикрыл глаза и затих. Оценив такую реакцию командира, расслабились и остальные разведчики. Только сержант Курочкин, назначенный наблюдателем, по-прежнему рассматривал немецкого офицера, проводившего регконсценировку неподалeку от их засады. Был немец высок, красив и элегантен, щеголял не очень подходящим для данного места длинным кожаным плащом, погоны на котором, вот ведь незадача, отсутствовали. С прекрасно видимым в бинокль брезгливым выражением лица, немец старательно обходил возникающие на его пути препятствия, слегка кривя усмешкой краешки губ, что-то говорил сопровождающим его офицерам, пару раз махнул рукой в сторону Берлина, вернее громадного облака дыма, обозначающего местоположение германской столицы. Окружающие его офицеры облик имели под стать своему предводителю, явно не фронтовой и уж тем более не боевой, своим поведением напоминали толпу наряженных в военную форму женщин на новогоднем маскараде, который сержанту удалось один раз посетить перед войной. Впрочем, одна женщина в свите присутствовала. Затянутая в узкую форму угольно-чeрного цвета, с длинной тонкой сигаретой в ярко накрашенных губах, с кокетливо сдвинутой набок пилоткой на белобрысой голове, являла она собой зрелище, выделяющееся даже среди этой опереточной толпы.

Настораживало одно. Что этой толпе нужно было на фронте? Тем более на ничего не решающем второстепенном участке. Соблазнились мнимой тишиной, и решили отметиться посещением передовой, которым можно будет похвастаться перед такими же тыловыми «вояками».

— Что нужно здесь этим клоунам? — Высказал аналогичные сомнения старшина морпехов.

— Генеральский сынок зарабатывает очередную награду геройским посещением передовой. — Старший лейтенант Максимов отложил трофейный цейсовский бинокль, сдвинулся под прикрытие выщербленной осколками стены и откинул прикрывающий лицо кусок маскировочной ткани.

Ответом ему было молчаливое согласие. Ничем другим, кроме желания покрасоваться перед тыловыми сидельцами, объяснить поведение немцев было нельзя. Какую серьeзную информацию можно добыть, разгуливая на фронте таким многочисленным стадом. Да и фронтом ту наблюдательную площадку, которую выбрали немцы, назвать можно было с большой натяжкой. Даже собственной передовой с данной точки увидеть невозможно, а уж советские траншеи и подавно.

— На приманку похоже. — Высказал своe мнение Самсонов. — Мы в Румынии так их разведчиков отлавливали.

Богатырь с трудом протиснулся в эту полуразрушенную комнату через пролом в стене, едва не обрушив держащиеся на честном слове остатки кирпичной кладки. Собирались использовать его при захвате языка, назначив на эту роль кого-нибудь из немецких связистов, выманить которых в данное место должен был обычный разрыв провода. Уже собирались рвать линию, когда к их засаде вышла столь колоритная группа немцев.

— Во-первых, тут не Румыния. Во-вторых, мы тогда точно знали, куда румынская разведка выйдет. — Отмeл его подозрения старший лейтенант Максимов.

— Неделю тогда за ними следили. — Поддержал старлея старшина, его заместитель. — А сюда мы в первый раз заявились. Да и нашли это место случайно.

— Для приманки хватило бы и пары человек. — Капитан Сергиенко открыл глаза, поeрзал, выбирая более удобную позу, и добавил. — А такой толпой кого угодно насторожить можно.

Капитана Сергиенко мучили сомнения, правильно ли он сделал, что повeл разведгруппу сам. Хватило бы и командира взвода. Но вот же глянул на Максимова и пошeл сам. Раз командир разведроты морских пехотинцев не брезгует ходить в тыл противника, то и ему не грех. Сам Сергиенко ходить в поиск любил, но командир бригады требовал его участия в разведке только в самом крайнем случае. Вряд ли сегодняшний случай подходил под определение случая крайней необходимости.

Комбриг конечно взгреет, отчитает перед всей ротой, напоминая о том, что у каждого офицера есть свои обязанности. И не след командиру выполнять работу своих подчинeнных. Было уже такое три месяца назад в Померании. Тогда ему присвоили капитана и назначили командиром роты разведчиков. Бывалые спецы разведывательного дела смотрели на переведeнного из линейного батальона нового командира без особого восторга. Приказы командования, конечно, не обсуждают. Но кто сказал, что солдаты не имеют право высказать своe отношение к этим приказам. Ну, если не высказать, то хотя бы показать поведением или лицом. Они и показали. Симпатии подчинeнных капитану Сергиенко пришлось буквально завоевывать. За месяц в три рейда сходил, одного языка лично взял. Заработал орден от штаба фронта и нагоняй от командира бригады.

— Твоя задача людьми командовать, действия своих подчинeнных контролировать, а не самому всю их работу делать. — Отчитывал его полковник Маргелов. — Я тоже финкой махать умею, что ж мне теперь поперeд всех лезть, удаль в рукопашной показывать.

Правда, перед строем разведроты не столько ругал, сколько хвалил за умелые действия. За махание ножом тоже. Да и не было у капитана Сергиенко в тот момент выбора. Наткнулся на них немецкий дозор в самый неподходящий момент. Бойцы как раз языка захватили, немецкого лейтенанта, и пеленали его для транспортировки. Оставшиеся не занятыми прятали трупы сопровождающих офицера солдат. Свободным только Сергиенко оставался, пришлось выхватить нож и показать всe, чему его война научила.

Война есть война. Если ты не убил, то тебя убили. Выбор небогатый.

Мутило потом. Одно дело в горячке рукопашной нож в своего врага воткнуть. И совсем иной коленкор с холодной головой человеку горло перехватывать. Двое из немцев и сообразить то толком ничего не успели, а вот третий понял — и испугался. Этот полный ужаса взгляд капитану до сих пор снится. Молоденький совсем парнишка был. Из «очкариков», так на фронте немцев из последнего пополнения называют. Среди тотального призыва этого года солдат в очках действительно много, непропорционально много. Немецкие генералы подгребли всех, кем сознательно пренебрегали все предыдущие месяцы.

После катастрофических потерь конца прошлого и начала этого года понадобились все способные держать оружие. Два раза по полмиллиона в течении трeх месяцев зимы это очень много. Катастрофически много. И пусть Кeнигсбергская группировка уничтожена ещe не до конца, но и еe солдат в окопы под Берлином не посадишь. А по группе армий «Померания» траурные колокола всю вторую половину марта звонили. Одних генералов больше пяти десятков в некрологи внесли. Фельдмаршалу фон Боку торжественные похороны устроили со всеми причитающимися почестями… над пустым гробом. Гитлер объявил всех кто угодил в Померанский котeл мeртвыми. Действительно ли они погибли или попали в плен — значения не имело. «Для Фатерлянда их не существует!»

Выступление «покойного» фельдмаршала фон Бока на московском радио ситуацию не изменило. Умерли и всe!

А уж Московский «парад» пленных немецких солдат, захваченных в Померании советскими войсками, взбесил фюрера до такой степени, что он запретил упоминать в его присутствии имена попавших в плен генералов и номера опозорившихся корпусов и армий.

Бесконечная лента серых шинелей. Белые лица под нахлобученными кепи. Пустые, настороженные, испуганные, просто безразличные взгляды. Клубы пара быстро исчезающие в морозном воздухе. Стук тысяч и тысяч подошв о брусчатку мостовых.

Семьдесят тысяч бывших покорителей мира, проведeнных по улицам вражеской столицы на потeху толпе победителей. Из ста шестидесяти тысяч уцелевших ко времени капитуляции. Из полумиллиона вступивших в битву в канун нового 1942 года.

Эти кадры кинохроники бойцы третьей десантно-штурмовой бригады полковника Маргелова смотрели в числе первых, как одни из наиболее отличившихся. Самого фельдмаршала в плен не брали, но генералы в их улове были, а уж более мелкую сошку и не считал никто. После принятия условий капитуляции частями Вермахта, на позиции десантников пленных вышло едва ли не больше, чем числилось в их бригаде на начало боeв.

Сам Сергиенко этого не видел, в медсанбате отлеживался. Рана хоть и не очень тяжeлая была, но пришлось пару недель на кровати поваляться, пока затягивалась распоротая шальным осколком левая рука. Там же в госпитале пришло понимание того, что его приняли. Делегация бойцов разведроты, выискивающая «своего капитана», взбудоражила сонное болото санбата не хуже внезапной проверки начальства. Ошалевшие медсeстры метались по палатам, пытаясь найти «самого лучшего командира разведроты на их фронте». К их удивлению грозный капитан, «самолично положивший в рукопашной немецкую разведку», саженного роста не имел, громогласным басом не отличался, подковы руками не разгибал. Наивно-удивлeнное «этот что ли?» молоденькой медсестры взорвало хохотом вначале палату, а потом и коридор заполненный любопытствующими «ходячими».

— Не признают в тебе героя, капитан. — Поприветствовал своего командира лейтенант Сивцов. — Говорят роста не геройского. И на девушек внимания не обращаешь.

— Ему нельзя. У него жена есть. — Вмешался в разговор сосед по палате, вызвав этой новостью удивление не только у медсестричек, но и у разведчиков.

— Когда же ты успел, командир? — Высказал удивление Сивцов.

— Ещe в Словакии. — Ответил Сергиенко, немного посомневавшись добавил. — Только она ещe не жена, невеста.

Тогда в августе они с Петрой успели получить разрешение на брак у еe семьи, включая грозного деда, державшего в подчинении многочисленных потомков. Подали заявление командованию тогда ещe лейтенанта Сергиенко. Но пришeл приказ и в сентябре бригаду перебросили вначале в Польшу, а после переформировки в Германию. Петра пыталась вступить в Красную армию, чтобы быть ближе к «своему Ивану», но процедура получения необходимых для этого бумаг затянулась на несколько месяцев. Бюрократы двух государств старательно тянули волынку, доказывая свою необходимость. В конце концов Сергиенко написал своей будущей жене, чтобы она ожидала окончания войны, после чего он приедет к ней и решит все проблемы, в крайнем случае просто увезeт Петру в Советский Союз, поставив чинуш из НКИДа перед свершившимся фактом.

— Командир, мне кажется за нами следят. — Вывел из задумчивости капитана Сергиенко сержант Курочкин.

Капитан рывком переместил своe тело в сторону сержанта, опустил на лицо маскировочную маску и осторожно приподнял голову над обрезом неровного пролома, служащего Курочкину наблюдательным пунктом.

— В левом здании, второй этаж, четвeртое справа окно. — Подсказал своему командиру точку возможного расположения немецких наблюдателей сержант. — Отблеск там был. Два раза. И время между зайчиками неодинаковое.

Капитан внимательно осматривал относительно целый дом, каким-то чудом уцелевший после двухнедельных боeв. Судя по всему, его прикрыли соседние здания, которым досталось намного больше. У одного из них отсутствовала крыша, а верхний этаж являл собой подобие зубцов крепостной стены. Вторая многоэтажка была наполовину обрушена. Капитан осторожно приподнял бинокль, навeл резкость и замер в неподвижности, изучая указанное Курочкиным окно. Минут пять ничего не происходило, а затем, действительно, в глубине окна мелькнул солнечный зайчик. Кто-то на той стороне изучал окрестности, поворачивая или бинокль, или прицел снайперской винтовки вдоль улицы. Но кто? И что он сумел обнаружить?

Разведгруппа вела себя очень тихо всe время пребывания на месте несостоявшейся засады. Да и пришли они сюда таким путeм, что просмотреть его из выбранного немецким наблюдателем, или снайпером, места не представляется возможным. И если это засада, то почему приманка такая многочисленная? И как немецкая ягдкоманда сумела вычислить, что они придут за добычей именно на этот участок.

— Что будем делать, Иван? — Подполз к нему старший лейтенант Максимов. — Уйдeм, или в бой вступим?

— Знать бы кто там. — Сергиенко кивнул в сторону возможной засады. — Если стандартная ягдкоманда, то нынешним составом мы от них отобьeмся.

Командир морских пехотинцев возражений не высказал. В разведгруппе действительно бойцов в три раза больше чем обычно. К тому же усиленных гранатомeтами и пулемeтами. Если немецкие охотники сунутся за лeгкой добычей, то получат по зубам так, что вспоминать будут до самого конца войны. Те, естественно, кто останется живым.

Но потерь не избежать и им. А погибать по-глупому не хочется.

— Предлагаю подождать. — Капитан Сергиенко принял решение, воспользовавшись своей властью старшего группы. — Если там действительно засада по наши души, то слишком долго ожидать они не смогут.

Максимов пожал плечами. Ждать так ждать. Хотя десантник прав. Нет никакой уверенности, что это засада, причeм засада именно на них. Так стоит ли торопливыми действиями выдавать столь удобное место наблюдения. Старший лейтенант переполз на прежнее место, пристроился у такой же дыры в стене и стал ожидать действий противника.

— Господин унтерштурмфюрер, мне кажется, что я наблюдаю русскую разведку. — Сидящий у оконного проeма шарфюрер повернулся к расположившемуся в глубине комнаты офицеру.

— Ты уверен? — Унтерштурмфюрер встал с кресла, найденного его солдатами в одной из соседних комнат, поднял бинокль и принялся наблюдать за домом, в котором по утверждению шарфюрера Шлоссера расположились русские.

Спустя некоторое время он действительно обнаружил тщательно замаскированного наблюдателя, занятого разглядыванием компании штурмбанфюрера Ульриха. Этот повеса и прожигатель жизни не изменял своим привычкам и на краю возможной гибели. Таскал повсюду многочисленную свору прихлебателей, главной обязанностью которых было расхваливать своего покровителя, используя для этого самые превосходные степени. Даже новую шлюшку с собой прихватил, устроив той звание гауптшарфюрера для солидности.

Унтерштурмфюрер почувствовал как накатывает раздражение вперемежку с завистью. Повезло же Ульриху родиться любимым племянником высокопоставленного дядюшки, который души не чает в этом оболтусе, прощая ему многочисленные пьяные дебоши и прилагая все свои связи для спасения этого недоумка от давно заслуженного трибунала.

Можно, конечно, по старой памяти набиться в приятели к Ульриху. Как-никак в одной школе учились. Пусть и не в одном классе, а двумя годами позже, но всe же. Можно было бы при случае напомнить недолгое уличное приятельство. Но характер не позволяет. Не создан унтерштурмфюрер Лангер для лизания начальственных задниц. Не смог перебороть себя, как ни умоляла его мать поступиться гордостью и пойти на поклон к Ульриху.

Ну, не он один такой разборчивый. Шлоссер на той же улице вырос, что и они с Ульрихом. Мог бы перебраться в денщики к штурбанфюреру, но не пошeл. Половину Польши на брюхе прополз, два ранения и один железный крест заработал, но не захотел терять уважения своих сослуживцев, меняя изменчивую судьбу солдата на спокойное житьe тыловой крысы.

Может быть и зря. Вон в компании Ульриха звания меняются с быстротой курьерского поезда. Эта белобрысая сучка какой-то месяц назад была рядовой связисткой одного из многочисленных штабов, а теперь щеголяет высшим унтер-офицерским званием Ваффен СС. Шлоссер свой круговой кант на погоны полтора года зарабатывал потом и кровью. И неизвестно сумеет ли, а самое главное успеет ли, он дослужиться до гауптшарфюрера.

Если война и дальше так пойдeт, то однозначно не успеет. Как и сам унтерштурмфюрер Лангер не дождeтся давно обещанного следующего чина. Может оно и к лучшему. Чем ниже звание, тем меньше с тебя спрос. А спросить могут! И спрашивать есть кому. На той стороне улицы поджидают.

Унтерштурмфюрер убрал бинокль и направился к выходу из комнаты. Стоило сообщить начальству об обнаруженной русской разведке.

— Не понимаю я тебя, Фридрих. — Говоривший вытащил из кармана хорошо сшитого костюма коробку дорогого трубочного табака, извлeк трубку, не торопясь набил еe, прикурил от длинной спички и продолжил. — Почему ты выбрал именно это место для перехода линии фронта? Не лучше ли было сделать это на одном из участков, контролируемых дивизиями СС. Не пришлось бы прятаться от своих.

— Я с вами не согласен, оберфюрер. — Ответил ему высокий худощавый штандартенфюрер. — Там бы пришлось скрываться ещe тщательнее. Там бы начали задавать вопросы, на которые нужно было бы ответить. А что отвечать? Что мы собрались совершить небольшую прогулку в тыл к русским?

Оберфюрер покачал головой то ли соглашаясь, то ли выражая сомнение, поменял местами скрещeнные ноги и переместил на спинке кресла лысоватую голову. Притащенное солдатами сопровождения кресло было великовато для его небольшого роста, но выбирать не приходилось. Ничего более подходящего в изрядно подчищенном мародeрами доме не нашлось, а проводить поиски в соседних зданиях Фридрих запретил. Хоть и стараются солдаты Вермахта лишний раз не контактировать с военнослужащими войск СС, но простого человеческого любопытства никакими приказами не запретишь. Достаточно того, что ему пришлось переодеваться в гражданскую одежду и добираться сюда на раздолбанном «Опель-капитане», а также подключить к операции дезинформации своего непутeвого племянника. Тот хотел взбрыкнуть по привычке, но встретив сердитый взгляд дяди, счeл за лучшее промолчать и отправился будить и опохмелять своих собутыльников. Харро в последние месяцы как с цепи сорвался, удерживать его в рамках приличий всe труднее и труднее. Фридрих советовал устроить ему протрезвляющую прогулку в окопы Восточного фронта. Неплохо бы. Но Барбара! Сестра окончательно утратила остатки здравого смысла и трясeтся над своим драгоценным сыночком, как наседка над цыплeнком.

Ах, Харро бедненькому приходится слишком рано вставать!

С трудом продрать глаза к десяти дня — это слишком рано? Он, оберфюрер СС, вынужден подниматься в шесть, чтобы успеть выполнить все дела, в том числе и в очередной раз уладить скандалы этого мамочкиного чада. Сколько раз он порывался наказать племянника по-настоящему, но каждый раз натыкался на умоляющий взгляд сестры и остывал. Завтра придeтся выдержать очередную истерику, как только Барбара узнает о командировке еe ненаглядного Харро так близко к линии фронта.

Оберфюрер усилием воли отогнал неприятные мысли. Проблемы будут завтра, а сегодня надо сосредоточиться на задании. Группенфюрер возлагает особые надежды на миссию штандартенфюрера Франка, или как его там на самом деле. Настоящее имя этого индивида не известно даже ему, не в курсе и другие немногочисленные посвящeнные. Выскочил два месяца назад неизвестно откуда, как чeртик из табакерки — просим любить и жаловать: штандартенфюрер Фридрих Франк. Никаких данных по этому Франку найти не удалось ни самому оберфюреру, ни тем из его знакомых, кому можно было поручить поиски, не опасаясь огласки. Единственное в чем можно быть уверенным на все сто процентов это то, что новоявленный штандартенфюрер военный, настоящий военный, а не переведeнный в чeрные дивизии функционер общих СС. Как ни пытается он прятать выправку, военная косточка проглядывает через не слишком умелую и не очень старательную маскировку. А узнать что-либо у вояк с каждым днeм всe труднее и труднее. Они и раньше не жаловали «выскочку из пивной», а тем более теперь, когда проигрыш в войне становится всe более очевидным. Каждое посещение штабов Вермахта это незаживающая рана на душе оберфюрера. Любая мало-мальски значительная особь провожает каждый чeрный мундир настолько презрительным взглядом, что возникает физическое ощущение плевка в лицо. Подойти бы вплотную, да засветить в глаз, как в далeкой фронтовой молодости. Но нельзя! Приказано поддерживать с армейскими если не дружелюбные, то хотя бы нейтральные отношения. И терпеть, терпеть и терпеть!

Время ещe не пришло. Да и придeт ли?

Когда Гитлер рвался к власти, тоже возникало ощущение, что «после победы будем вытирать о буржуев ноги». А что вышло? Как правили Круппы и Симменсы до торжества национал-социализма, так и остались у властного кормила. Пусть не так явно, но всe равно ни одно важное решение без их ведома фюрером не принималось. А вот спросить преданных соратников по борьбе «наци номер один» забывал всe чаще. Да и оповещать об уже принятых решениях не всегда считал нужным.

Прав был Штрассер, когда предлагал объединиться с коммунистами и перевешать всех этих хозяев жизни. Не послушали, посчитали, что Гитлер может дать больше. Он действительно дал. Сытую и богатую жизнь, ощущение собственной значимости и важности, затаeнный страх знакомых и бывших друзей, а также маячащую впереди виселицу, если не удастся задуманное группенфюрером Гейдрихом дело.

Оберфюрер потeр короткую шею. В последнее время у него всe чаще возникало ощущение затягивающейся на шее удавки. Обычными стали ночные кошмары, не дающие возможности забыться и отдохнуть. Пришлось даже к докторам обратиться, не объясняя, впрочем, мозгокрутам причины возникшего недомогания. Выписанное снотворное дарило тяжeлый, мутный сон, с неясными тенями смутных сновидений ни о чeм, но, хотя бы, не приходилось несколько раз за ночь вскидываться в холодном поту, когда ухмыляющийся палач накидывал на него верeвку.

Неисповедимы пути господни. Давно сгнил в земле тот французский солдат, убитый ефрейтором Брокманом в далeком четырнадцатом году. За давностью лет не помнятся ни место, ни условия, в которых столкнулись в рукопашной схватке рота армии Кайзера и противостоящая ей обслуга французской гаубичной батареи. А вот лицо того галла вернулось спустя двадцать семь лет в образе неумолимого палача, чтобы напоминать оберфюреру Брокману о неотвратимости возмездия.

Штандартенфюрер Франк наблюдал за блуждающими по лицу его начальника тенями мыслей. Оберфюреру было страшно, как ни прятал он это чувство за маской деловой озабоченности. От него просто смердело страхом, специфическим страхом приговорeнного к смертной казни убийцы и клятвопреступника.

Когда-то, очень давно, молодой и глупый Фридрих гордился умением чувствовать чужие эмоции. Пока не попал на войну, где страх, боль, ужас, отчаяние, сменяющееся робкой надеждой, не излилось на него неиссякаемым водопадом.

Жуткая то была война — гражданская. Когда вчерашние друзья становились непримиримыми врагами, родственники проклинали друг друга самыми страшными проклятьями, жизнь человеческая не стоила ни гроша, а самой большой ценностью были патроны к главным аргументам во всевозможных спорах — мосинской трeхлинейке и вездесущему нагану.

Сбежал он тогда от всех этих ужасов на родину предков, чужую и непонятную, но относительно спокойную. Бродяжничал, голодал, мeрз в холодных вокзалах, пока не прибился к передвижному цирку где его, как он был твeрдо убеждeн к этому времени, уродство позволило обрести небольшой заработок и уверенность в завтрашнем дне. На арене его и заметили создатели будущего Аннанербе. Отогрели и откормили, дали новую фамилию и устроили в Рейхсвер, где приобретeнные в Императорском Пажеском корпусе умения позволили сделать довольно успешную для выходца из России карьеру. Впрочем, до генеральских погон дослужиться ему не дали, покровителям понадобились его специфические способности и майор Вермахта перебрался в СС, где продолжил зарабатывать звeздочки на погоны и выполнять разные задания: лeгкие и трудные, умные и глупые, серьeзные и смешные, но абсолютно непонятные в большинстве случаев.

Каких только личин ему не пришлось примерять за это время. От аристократа королевских кровей, до нищего с грязных помоек. Теперь изображает почти что самого себя, впрочем, он уже и не помнит, какой он настоящий. Да и был ли этот самый — настоящий. Кто знает, может и не было?

— Как вы собираетесь выполнять задание, Фридрих? — Оберфюрер пытался пополнить ту малую толику знаний о предстоящих событиях, которая ему была известна.

Гейдрих отправляет доверенного человека к русским. Ну, что же вполне разумно. А вот какой по счeту курьер отправляется на ту сторону? И на какой стадии переговоры? Оберфюреру данная информация недоступна. Его не так давно перевели в разряд посвящeнных, да и то не самого высокого ранга.

— Насколько я знаю, на той стороне меня должен ждать человек, которому мне поручено передать устно некоторые сведения.

Штандартенфюрер сказал половину правды. На той стороне его действительно будут ждать, и сведения, которые он должен передать, тоже имеются. Но всe-таки главной его задачей будет определить насколько человек с той стороны правдив, и стоит ли продолжать с ним контакт. Но и это ещe не всe. Когда ему давали задание, малую толику фальши он всe-таки почувствовал, хоть и контактировали с ним, в большинстве своeм, тренированные люди, умеющие скрывать свои эмоции даже от столь сильного эмпата, как штандартенфюрер Франк.

Фридрих тогда почувствовал сомнения и тревогу, был даже соблазн уклониться от задания, исчезнув в неразберихе эвакуации. За время службы его странное уродство превратилось в серьeзное оружие, позволяющее манипулировать людьми по своему усмотрению. И возникни у штандартенфюрера Франка желание обмануть руководство, он смог бы это сделать. Но потом пришла мысль, что не лучше ли исчезнуть на той стороне. Русский язык он, слава богу, не забыл, сможет выдать себя за выходца из Прибалтики или Польши. Его грозное оружие всегда при нeм, поможет, если не удастся сразу разобраться в реалиях советской жизни. В крайнем случае можно пойти на поклон в НКВД, он уверен, что там не откажутся от его услуг. Начинать карьеру заново не хочется, но лучше быть живым солдатом, чем мeртвым полковником.

Хорошо ещe, что семьeй он так и не обзавeлся. Было множество любовных интрижек, но не было желания связать с объектами этих интрижек дальнейшую жизнь. Большинство из недолговечных подружек настораживало его плохо скрываемым желанием выскочить замуж за успешного офицера. Для кого-то он был всего лишь забавным приключением. Некоторые были подосланы руководством с заданием проверить его истинные чувства и мысли. Одна действительно любила Фридриха Франка, или Мюллера, штандартенфюрер не помнит, какая у него тогда была фамилия. Но его отправили с продолжительным заданием на другой конец страны, а когда Фридрих вернулся, то ни самой Лизхен, ни еe следов обнаружить не удалось.

— Наш связник, в свою очередь, передаст мне ответ на высказанные ранее предложения. — Штандартенфюрер продолжил излагать легенду, приготовленную именно для оберфюрера Брокмана. — Вы же по своим каналам должны передать ответ группенфюреру, после того, как я радирую вам о результатах встречи.

Оберфюрер довольно кивнул, получив очередное подтверждение собственной важности. В то время, как его противники усердно выискивали благосклонности вышестоящих, Брокман старательно выстраивал горизонтальные связи, пытаясь завести если не друзей, то хороших знакомых в разных структурах государственного аппарата Третьего Рейха. Не гнушался общением и с теми, кто не блистал высокими званиями, но мог повлиять на решение нужных Брокману вопросов. Там лишний раз улыбнулся, тут осведомился о здоровье семьи, в третьем месте наговорил комплиментов дражайшей половине. Глядишь, а в половине властных кабинетов оберфюрера Брокмана считают за своего, и в его силах провернуть такие дела, которые невыполнимы для других. Конечно, после общения с некоторыми личностями возникает непреодолимое желание вымыть руки. Иногда он действительно это делал, с остервенением скоблил кожу ладоней, избавляясь от невидимых глазом пятен крови и грязи. Пару раз позволял себе напиться до бесчувствия, вытравливая из памяти мерзкие ощущения унижения и раболепствования.

Не позволял себе только слабости. Слабого съедят свои же, выплюнут кости и измажут дерьмом, обеляя собственные поступки необходимостью избавится от «этого мерзавца». Оберфюрер был убеждeн — люди по природе своей подлецы. Редкие исключения, встреченные им на своeм жизненном пути, погоды не делали. Не является образцом человеческой добродетели и сидящий перед ним штандартенфюрер. Полной информации о нeм добыть, конечно, невозможно, но кое-что ему шепнули. И это кое-что настораживает больше, чем самые жуткие ночные кошмары. Говорят, этого Франка использовали, когда нужно было проверить благонадeжность кандидатов на посты в аппарате группенфюрера Гейдриха. Болтают также, но только шeпотом, что проверки эти всегда были достоверными и точными.

Но если решили проверить, то кого? Самого оберфюрера, или неизвестного ему агента на русской стороне? Или и того, и другого?

Поскорей бы вытолкать штандартенфюрера Франка на другую сторону линии фронта, а там будь, что будет.

Оберфюрер посмотрел на дорогие швейцарские часы, подаренные подчинeнными к сорок пятой годовщине, имевшей место в позапрошлом году. Время неумолимо клонится к вечеру. Скоро можно будет спровадить за линию фронта посланца группенфюрера и покинуть этот неуютный дом.

— Твоя задача, Гофман, прикрыть штурмбанфюрера с его свитой огнeм, если что-то пойдeт не так. — Обер-лейтенант Енеке указал рукой на относительно целый дом, расположенный неподалeку от места избранного нежданным начальством для наблюдения. — Вот в том здании можно выбрать подходящую позицию.

— Разрешите выполнять, господин обер-лейтенант? — Ефрейтор отдал честь, развернулся и направился в указанную сторону, прихрамывая напокалеченную ногу.

Последовали за ним два солдата пулемeтного расчeта, увязался неугомонный Клаус, пошeл следом за внуком его дед. Гофман по привычке вбитой в него фронтовой службой оглядывался по сторонам, фиксируя возможные места предполагаемой засады русских. Хотелось верить, что солдат противника в глубине обороны их батальона фольксштурма нет, но кто его знает. Будь его воля, Гофман с превеликим удовольствием вытолкал бы этих разряженных павлинов прямо к русским окопам. А приходится их охранять, и даже снять для этого пулеметный расчeт с самого опасного направления, просто потому, что расчeт этот лучший. Командир батальона больше боится того, что неопытные пулемeтчики могут зацепить свиту эсэсовца, чем нападения русских.

— Запомни, Гофман, если с ними что-нибудь случится, — обер-лейтенант поглядывал при этих словах в сторону колоритной группы эсесовцев, — то нам лучше сразу застрелиться.

Стреляться не хотелось. Не для того он два года выживал на фронте, чтобы распрощаться с жизнью у порога родного дома. Мать этого не вынесет. Она итак проплакала все глаза, когда его вторично забрали в армию. Хорошо хоть младшему брату всего двенадцать лет и он не попадает под тотальную мобилизацию этого года. А то аппетиты генералов распространились уже и на четырнадцатилетних. Достаточно того, что в семье уже не осталось мужчин, не мобилизованных на эту проклятую войну.

Отец где-то на севере в районе Гамбурга. Там пока тихо, если не считать английских бомбeжек. По крайней мере, он так утверждает в письме присланном более месяца назад. Но стоит ли верить словам, предназначенным для успокоения родных. Гофман сам два года подряд сообщал домой, что служит при батальонной кухне. Не решился рассказать правду матери и после демобилизации по ранению. Только отцу известно, что его сын был разведчиком. Даже обе сестры об этом не знают, хотя догадываются, что у котла их брату стоять не приходилось. У самих мужья в солдатах, и им точно так же, как матери, приходится вчитываться в скупые мужские строки, выискивая в них правду. У Терезы, старшей сестры, муж в корпусе Роммеля где-то в Италии. Там, действительно спокойно, англичане ещe не решились на высадку, а русские пока что заняты в Хорватии. Младшей, Магде, повезло меньше. Мало того, что еe Ганса забрали через неделю после свадьбы, не успела насладиться всеми прелестями супружества, так вдобавок ко всему он попал в зенитные части, расположенные в Берлине. А что там творится прекрасно видно по громадному чeрному облаку. Командир батальона говорил, что горят собранные под столицей запасы горючего, последние запасы.

По приказу фюрера большую часть танков начали закапывать в землю, бензина для них всe равно нет. Самолeты ещe летают, но и их с каждым днeм становится всe меньше и меньше. То ли их перебрасывают куда-то в Баварию, где по заверениям доктора Геббельса строится «неприступная крепость, об которую большевики разобьют свои бараньи головы», то ли, как утверждает народная молва, большая часть асов Геринга уже отчитывается перед богом.

Сам Гофман всe больше склоняется ко второму варианту. Как ни страшно это осознавать, но война уже проиграна. Большинство солдат считает, что пора заключать мир, пока ещe есть возможность поторговаться. Если же русские возьмут Берлин, то они смогут потребовать выполнения самых жeстких условий. Вот только, захотят ли они идти на переговоры. Фюрер в самые первые дни нападения на Советский Союз наговорил о целях войны против большевиков и про самих русских такого, что те объявили его военным преступником и пообещали повесить, как только он попадeт им в руки. Среди солдат Восточного фронта ходят упорные слухи о том, что где-то под Москвой уже построили виселицы для самого фюрера и всех его министров. Откуда взялись эти слухи Гофман не знает, но вроде бы русские в одной из листовок писали об этом. Правда, саму листовку никто из сообщавших об этой затее большевиков в руках не держал. Да и русские пропагандисты, надоедающие солдатам Вермахта своей болтовнeй, ничего подобного не говорили.

Дом, действительно, пострадал меньше других окрестных зданий. С тыловой стороны даже стeкла уцелели, чего нельзя было сказать о других домах этой улицы, да и соседней тоже. Гофман приоткрыл дверь чeрного хода, прислушался к царящим внутри подъeзда звукам. Если отбросить далeкие разрывы артиллерийской канонады и перестук пулемeтов, то оставалась тревожная тишина, вызывающая у ефрейтора Гофмана щемящее чувство тревоги. Отвык он от тишины, уже и засыпать трудно, если не постреливают неподалeку винтовки и не гудит земля от непрерывных разрывов, непрекращающихся даже по ночам. Ефрейтор протиснулся внутрь, шагнул на лестницу, преодолел несколько ступенек, когда над ухом раздался голос.

— Стой где стоишь. Оружие на пол положи и руки подними вверх.

Голос говорившего показался Гофману знакомым. Только один человек, из известных ему, так растягивал слова в середине и обрывал их в конце. Ефрейтор выполнил требования остановившего его человека, медленно повернулся в сторону, с которой раздавался приказ, и поприветствовал бывшего сослуживца.

— Ну, здравствуй, фельдфебель Шнитке.

— Гофман, ты?! — Поразился тот встрече. — Что ты тут делаешь?

— То же, что и ты. — Ответил ефрейтор своему бывшему командиру. — Выполняю приказ командования.

— Какой приказ? — Шнитке всегда туго соображал, особенно если обстановка менялась быстро и возникали ситуации, с которыми ему не приходилось сталкиваться ранее.

— Мне приказали занять позицию в этом доме и прикрыть огнeм пулемeта штурмбанфюрера с его свитой.

— Кто приказал? — Шнитке никак не мог сообразить, что понадобилось в этом доме его бывшему подчинeнному и как он вообще сюда попал.

Насколько помнил обершарфюрер Шнитке, ефрейтор Гофман отправился в госпиталь с тяжeлым ранением ноги сразу после прорыва из окружения. Их тогда отвели в тыл, расселили в казармах какого-то учебного полка, дали время привести себя в порядок и успокоится. А потом подвергли нудной и унизительной проверке. Оказывается, прорвавшись из Варшавского котла, они нарушили приказ фюрера, требовавшего удерживать бывшую польскую столицу до подхода подкреплений. Самого Шнитке допрашивали пять раз. И только убедившись, что ни сам фельдфебель Шнитке, ни солдаты его взвода ничего не знали об этом приказе Гитлера, бывшего командира разведывательного взвода оставили в покое. Как и остальных солдат и унтер-офицеров группировки Зейдлица. С офицерами разговор был более длительный, но в конце концов перестали терзать подозрениями и их. Только генерал Зейдлиц отправился под трибунал. Поначалу его приговорили к расстрелу, но затем фюрер заменил смертную казнь на разжалование в рядовые и отправку в штурмовой батальон. Офицеров и солдат раскидали по другим частям, постаравшись сделать это так, чтобы в одно подразделение не попадали бывшие сослуживцы. Зачем это делалось, Шнитке так и не понял. Чем был плох его взвод, в котором он за полтора года службы хорошо изучил всех солдат с их достоинствами и недостатками и прекрасно знал, что кому можно поручить. А пришлось тратить время на неумех из учебного полка, которые только по недоразумению назывались солдатами. Впрочем, даже из них фельдфебель Шнитке сумел сделать что-то похожее на бывших разведчиков из его взвода.

Правда, долго Ганс Шнитке в учебном полку не задержался, ибо смогла исполниться его заветная мечта. Рейхсфюрер объявил дополнительный набор добровольцев в дивизии Ваффен СС. Уже без обмера черепов и изучения предков до седьмого колена. Нужны были солдаты, взамен полeгших на фронте, и фельдфебель Шнитке прекрасно подошeл по самым важным для начала сорок второго года параметрам — наличию боевого опыта и искреннего желания служить именно в частях СС. Сослуживцы по учебному полку поглядывали на него с недоумением, некоторые вертели пальцем у виска, но Шнитке это не остановило. Пусть, потери в дивизиях СС выше чем в обычной пехоте Вермахта, но желание стать одним из паладинов «Чeрного ордена» притупляло остатки чувства самосохранения. Геройски погибнуть на фронте всe же почетней, чем быть погребeнным заживо под развалинами казармы, что и произошло с учебной ротой, в которой Шнитке муштровал новобранцев.

Всe-таки бог есть. Шнитке попрощался с теми немногочисленными сослуживцами по батальону, с которыми у него были более-менее приятельские отношения, закинул за плечо трофейный русский вещмешок, успел отшагать большую часть пути до ворот части, когда загудели сирены воздушной тревоги и пришлось прятаться в бомбоубежище. Через полчаса тревожного ожидания было разрешено покинуть приспособленный под укрытие подвал. Шнитке выбрался наружу и обнаружил дымящиеся развалины на месте казармы, бывшей ему домом последние месяцы. Под мешаниной битого кирпича были погребены две роты учебного батальона, не успевшие покинуть казарму до начала бомбeжки. Фельдфебель тогда перекрестился впервые за всe время службы в армии, пробормотал слова молитвы, накрепко вбитой в голову материнскими оплеухами, и решительно двинулся в сторону выхода из военного городка учебного полка.

В «Лейбштандарт» его, конечно, не взяли. Туда по-прежнему подбирали по внешним данным. Но в «Бригаду особого назначения», сформированную по личному указанию группенфюрера Гейдриха, приняли с радостью. Главным критерием подбора при зачислении в эту часть было участие в боях на Восточном фронте. Фельдфебель Вермахта, имевший в послужном списке должность командира разведывательного взвода, подходил как нельзя лучше.

Набранным батальонам дали время притереться друг к другу, испытали в трeх незначительных, на взгляд Шнитке, схватках с передовыми русскими частями и отвели в тыл дожидаться своего часа, как пояснили удивлeнным солдатам офицеры бригады. Вскоре Ганса Шнитке перевели в разведывательный взвод унтерштурмфюрера Лангера и передали под командование первое отделение. Но вот привычной разведывательной деятельности бывшему фельдфебелю вести не пришлось. Их взвод перевозил какие-то ящики, охранял склады, сопровождал в поездках по Рейху непонятных гражданских, даже встречал курьеров, пробирающихся инкогнито через границу Германии. И никаких рейдов в тыл противника, никаких захватов языков, никаких терпеливых наблюдений за перемещением врага. Да и кто теперь для них враг? Инструкции, переданные ему перед сегодняшним заданием, требовали охранять данное здание не только от возможного проникновения разведки противника, но и от солдат своей же армии. Утром, прочитав приказ, Шнитке тайком от своих подчинeнных вздохнул и пожалел, что нет рядом ефрейтора Гофмана, который умел простыми словами донести до своего командира самые сложные и непонятные вещи.

И теперь, наблюдая довольное лицо бывшего подчинeнного, Шнитке испытывал двоякие чувства. С одной стороны радость, что встретил сослуживца, почти что друга. С другой подкрадывалась подозрительность — а как это Гофман встретился на его пути так вовремя.

Шнитке совсем уж было собрался спросить Гофмана об этом напрямую, как и положено бывшим сослуживцам, но позади раздался голос командира взвода.

— Что происходит, Шнитке?

— Господин унтерштурмфюрер, по вашему приказанию охраняю тыльные окна и двери данного дома. Задержал ефрейтора Гофмана, который по его утверждению получил приказ занять огневую позицию в этом здании. — Отрапортовал обершарфюрер своему командиру.

— Ты знаешь этого человека? — Уточнил Лангер.

— Так точно, господин унтерштурмфюрер, служили вместе в прошлом году. — Шнитке задумался и добавил. — В одном взводе.

— А что скажешь ты, ефрейтор. — Эсэсовский офицер повернулся к Гофману.

— Так точно, господин лейтенант, служили в одном взводе до того, как меня комиссовали по ранению.

Гофман едва не ляпнул, что служили в дивизии Зейдлица, но вовремя удержался. Неизвестно, как на новом месте службы его бывшего командира относятся к генералу Зейдлицу и прорыву его дивизии из Варшавского котла в июле прошлого года. Слышал он о суде над их генералом, читал о приговоре военного трибунала, информировали раненых госпиталя, в котором он валялся после операции, о том, что генерал Зейдлиц геройски погиб на фронте, искупая свою вину перед фюрером и Рейхом. Только какую вину?

Если спасение от бессмысленной гибели в окружении нескольких тысяч человек — вина перед фюрером и Рейхом, то что же является подвигом?

Весь госпиталь тихо судачил об этом, немедленно замолкая при появлении офицеров, нескольких подозрительных своим неуeмным любопытством санитаров, новеньких раненых солдат и унтер-офицеров, ещe не проверенных разговорами на нейтральные темы, и просто посторонних людей, которые иногда разнообразили скучную жизнь госпиталя своим появлением. Вину за опальным генералом не признавал никто, за исключением одного штабного штафирки, заработавшего ранение геройским падением задницей на гвоздь. Тот тарабанил скороговоркой фразы из передовиц «Фелькишер Беобахтер», с затаeнным страхом оглядывался по сторонам, ожидая грозного окрика со стороны соседей по палате. Но ещe больший, почти животный, страх он испытывал при виде чeрной эсэсовской формы. Что у него произошло с представителями данной организации, добиться от писаря местного штаба Люфтваффе так и не удалось. В конце концов его оставили в покое, вреда он не причинял, скорее даже приносил пользу своими разглагольствованиями, так как немедленно начинал очередной пересказ откровений доктора Геббельса при появлении подозрительных людей.

— Ты говоришь, комиссовали, ефрейтор? — Эсэсовский офицер смотрел на неуставную стойку ефрейтора Гофмана, вынужденного выворачивать правую ступню наружу.

— Так точно, господин лейтенант. — Гофман называл эсэсовца армейским званием, не желая подчeркивать его отличие от офицеров Вермахта. — Признан негодным к военной службе в конце октября прошлого года. По приказу фюрера вновь призван в марте этого года и зачислен в части фольксштурма.

Унтерштурмфюрер Лангер усмехнулся и вполголоса процитировал старую народную песню времeн наполеоновских войн.

«Кревинкель шлeт грозных своих ополченцев -

Глухих стариков и грудных младенцев.

При нашем убийственно пылком нраве

Сабель носить мы пока не вправе.

Обмундированье на нас не надели,

Сказали: «Вам жить-то не больше недели».

Рота вслепую сквозь лес пробирается -

Ротный в карте не разбирается.

Он славный малый, он — не из вредин.

Ему только запах пороха вреден.

Зато генерал у нас герой!

Где найдeтся такой второй?»

Гофман внутренне похолодел. Пусть сам он придерживается приблизительно такого же мнения об их батальоне фольксштурма, но услышать подобные откровения от офицера СС ефрейтор не ожидал. Хотя эсэсовец прав относительно генерала, в дивизию которого входит их батальон. Такого «героя» ещe поискать надо, а вот командиры рот выказанной характеристике не соответствуют. Большинство из них с боевым опытом, если не этой войны, то той — великой, начала века. Впрочем титул «великой войны» пора присваивать этой войне, и по праву. Конечно, в войну четырнадцатого-восемнадцатого годов их отцы не пустили врага на территорию Рейха, а их потомки сплоховали, но по масштабам потерь и разрушений только «Верденская мясорубка» может сравниться с битвами этого года.

— Не согласен, ефрейтор? — Унтерштурмфюрер пристально посмотрел на Гофмана.

— Никак нет, господин унтерштурмфюрер. — Гофман решил не искушать судьбу, испытывая терпение эсэсовца неуставным обращением. — Солдаты нашей дивизии готовы к защите Рейха от любого врага.

Эсэсовец с сомнением покачал головой, но развивать эту тему дальше не стал.

— Здесь, в этом доме, вы, ефрейтор, со своими солдатами не нужны. Мои люди сами обеспечат охрану с данной позиции. А вот на той стороне неплохо бы организовать ещe одну огневую точку.

— Есть, господин унтерштурмфюрер. — Гофман вскинул руку к козырьку кепи, развернулся и, прихватив свою винтовку, захромал к выходу.

Оспаривать данный приказ было себе дороже. Лучше он уберeтся подальше от этой странной охраны и поступит так, как посчитает нужным.

Из-за спины унтерштурмфюрера выдвинулся ещe один человек, скрывающий свои погоны под таким же чeрным плащом, как и у штурмбанфюрера Ульриха, изображающего внезапную проверку расположенного на данном участке фронта батальона ополчения. Нужно сказать, что свою роль он исполнял неплохо, создавая у всех фронтовых офицеров впечатление самовлюблeнного болвана. Впрочем, он таким и был, несмотря на все проблески разума иногда возникающие в его голове. Вот и сегодня, выслушав приказ, штурмбанфюрер удивительно серьeзным взглядом посмотрел на прикомандированного к его свите незнакомого ему офицера, отвернулся и сердито махнул рукой, высказывая этим жестом свое отношение к непонятному поручению. Но от словесных комментариев воздержался и утром, и после, когда прикомандированный офицер пожелал осмотреть позиции батальона отдельно от остальной свиты Ульриха. Наверное возымел действие нагоняй устроенный Ульриху его дядей.

— Зачем ты отправил прочь этого ефрейтора, Лангер? — Поинтересовался обладатель чeрного плаща. — Не лучше ли было задержать его здесь?

— Господин штандартенфюрер, на той стороне улицы русская разведка. — Отрапортовал унтерштурмфюрер. — Ведeт наблюдение за Ульрихом с его блюдолизами.

— Ну и пусть ведeт. Не для того ли Ульриха и взяли сюда? — Высказал сомнения штандартенфюрер. — Если Иванам понадобится язык, то лучше кого-нибудь из этой компании им не найти.

— Они не предпринимают никаких действий, господин штандартенфюрер. Вот, я и решил, что неплохо бы расшевелить наших русских друзей. — Объяснил причины своего поступка Лангер.

— И тем самым обрeк нескольких немцев на верную смерть. — Подвeл итог его объяснениям штандартенфюрер. — Не жалко?

— Пожалел бы этих, пришлось бы посылать на смерть других. — Пожал плечами Лангер. — Какая разница?

В голосе унтерштурмфюрера сквозила усталость вперемешку с безразличием. Чем этот ефрейтор лучше кого-нибудь из его взвода? Того же Шнитке или Шлоссера. Тем более, что и им не миновать боя с русскими если не сегодня, то после, когда штандартенфюрер будет возвращаться с той стороны. Если сумеет вернуться? Хотя сам посланец Берлина абсолютно спокоен насчeт исхода данной операции. Что-то ему известно такое, что позволяет быть уверенным.

— Пожалуй ты прав, Лангер. — Штандартенфюрер задрал рукав плаща, посмотрел на часы. — Пора собираться. До темноты не так уж много времени.

Штандартенфюрер повернулся и пошeл вверх по лестнице, вслед нему заспешил Лангер.

Шнитке терзался сомнениями. Услышанные откровения его командира не давали успокоиться. Умом он понимал, что унтерштурмфюрер прав. Если не Гофману с его людьми, то в русскую засаду придeтся отправляться солдатам их взвода, и скорее всего самому Гансу Шнитке со своим первым отделением. Но ещe не вытравленные войной остатки человечности кричали, что промолчать — значит отправить на смерть друга. Теперь он понимал, что Гофман был его единственным другом на этой войне. Странным, не всегда понятным, но другом. Две половинки Ганса Шнитке боролись друг с другом, выясняя предупредить или нет Гофмана об ожидающей его засаде, приводя всe новые и новые аргументы как в защиту данного поступка, так и против подобной мягкотелости. Наконец обершарфюрер принял решение, подозвал своего заместителя роттенфюрера Франкенфельда и отдал ему короткий приказ.

Догнать Гофмана с его солдатами удалось на первом же повороте. Оказалось, что они и не думали торопиться с выполнением приказа унтерштурмфюрера Лангера. В глухом полуразрушенном тупичке они устроились на поваленной взрывом колонне и не спеша перекуривали, негромко обсуждая какие-то свои проблемы. Увидев своего бывшего командира, Гофман вполголоса приказал своим людям оставаться на месте, приподнялся и подошeл к Шнитке.

— Гофман, не ходи туда. — Обершарфюрер решил не разводить дипломатию. — Там засада.

Ефрейтор внимательно посмотрел на бывшего командира, оглянулся на своих солдат, поправил ремень винтовки и ответил.

— Спасибо, Ганс. Мы, честно говоря, и не собирались идти в то здание.

Шнитке почувствовал облегчение. Долг долгом, но и дружба тоже что-то значит. К тому же, он просто вернул долг. Девять месяцев назад Гофман спас ему жизнь, затянув за угол здания за секунду до того, как русский пулемeтчик прошeлся очередью по стене, на фоне которой маячил фельдфебель Шнитке.

— Но если твоe командование знает об этой засаде, почему вы ничего не предпринимаете? — Поинтересовался Гофман.

Обершарфюрер в задумчивости почесал затылок. Почему? Откуда он знает — почему. Шнитке и сам с радостью попросил бы объяснений у кого-нибудь. У того же Гофмана, к примеру.

— Не знаю, Гофман. — Честно признался бывший фельдфебель. — Если бы знал, то сказал бы.

Шнитке оглянулся на оставленный позади охраняемый объект, торопливо пожал протянутую Гофманом руку, развернулся и заспешил обратно.

Ефрейтор проводил его взглядом, отдал команду своим людям и по широкой дуге, огибая занятый эсэсовцами дом, двинулся в расположение штаба своего батальона. Если эсэсовский офицер считает необходимым присутствие русских вблизи штурбанфюрера с его свитой, то Гофман не будет им мешать. Доберeтся до штаба, доложится командиру батальона, а тот пусть решает, что делать дальше.

— Точно засада. — Подал голос старший лейтенант Максимов. — Какой смысл столько времени торчать на этом пятачке.

Капитан Сергиенко согласно кивнул. Эсэсовцы перекрыли все разумные сроки нахождения на этом пятачке. Давно пора или уйти дальше, или вернуться в тот переулок, из которого они вынырнули на эту маленькую площадь на пересечении трeх улиц почти сорок минут назад. Ну покурили, ну потрепали языком, ну пошлeпали по заднице ту сучку, которая маячит вблизи главного в этой компании, поржали над еe реакцией. А дальше что? Чем ещe можно оправдать столь долгое присутствие на ничем не примечательном месте.

Только приказом, который никто из этой колоритной компашки отменить не может. А это значит…

— Санeк, а тебе не кажется, что предназначение этих клоунов отвлекать нас от кого-то более важного. — Капитан Сергиенко кивнул головой в сторону здания, в котором по их предположениям находилась ягдгруппа.

Старлей хмыкнул, ещe раз прошeлся взглядом по окнам домов противоположной улицы.

— Так может, мы их того! — Максимов обозначил хватательное движение рукой.

— Того — этого! — Высказал дурацкое присловье Сергиенко. — Знать бы, сколько там солдат в охране. А то, как бы нас самих не захватили.

— Шуметь-то всe равно придeтся. — Продолжил командир морпехов. — Предлагаю накрыть этих, на площади, из пулемeтов. Всех, по любому, не положим, кто-нибудь для захвата уцелеет. А гранатомeтчики ягдкоманду обработают. Не думаю, что они подобного ожидают.

Старший лейтенант ожидал возражений, но старший группы промолчал, принимая предложенный план.

— Беру на себя проверку того здания. — Предложил Максимов.

— Хорошо, Санeк. — Согласился капитан Сергиенко. — Выдвигайся в ту сторону. Через десять минут начинаем.

Старший лейтенант Максимов собрал своих морячков, объяснил им суть намеченных действий и повeл в сторону ближайшего к намеченной цели проeма.

Сергиенко подозвал к себе сержанта Курочкина и принялся распределять десантников по огневым позициям.

Время устремилось вперeд, отсчитывая мгновения жизни тех, кому суждено умереть в предстоящей схватке.

Фридрих покинул здание через угловое окно, предусмотрительно оставленное без наблюдения. Солдатам охраны незачем знать ни когда он покинул охраняемое здание, ни как он при этом выглядел. Второе в особенности. Вряд ли кто-нибудь из подчинeнных признал бы в этом потрепанном жизнью горожанине молодцеватого штандартенфюрера, отдававшего им приказы какой-то час назад. Искусством перевоплощения он владел в достаточной мере. Недаром, обучавший Фридриха актeр заявил, что «на первые роли его не возьмут, но кусок хлеба лицедейством господин офицер заработать может».

Была ещe одна причина скрываться. Могли и пристрелить, исполняя отданный самим же Фридрихом приказ охранять здание от проникновения посторонних. Если нельзя внутрь, то нельзя и наружу.

Торопливым шагом Фридрих добрался до узкого прохода, ведущего на соседнюю улицу, прошмыгнул сквозь него и двинулся вдоль кромки тротуара к намеченному для встречи дому, не забывая испуганно поглядывать в сторону русских позиций, как делал бы любой нормальный горожанин, вынужденный выбраться из безопасных подвалов на простреливаемые улицы. Он прошeл большую часть расстояния, когда в оставленной им стороне захлопали разрывы гранат и застучали пулемeты. Штандартенфюрер в удивлении остановился. Неужто Лангер сошeл с ума и решился вступить в бой с русскими. Да и зачем?

Фридрих прислушался и похолодел, поняв, что слышит он работу русских пулемeтов. Неужели они ошиблись и приняли за обычную разведку советскую штурмовую группу. Появилось желание вернуться обратно и проверить, что же там произошло, но Фридрих быстро подавил его. Рисковать по-глупому не стоило. Конечно, он в гражданской одежде, но в горячке боя пристрелить могут и те и другие. Лучше переждать, а потом выяснить, что же там произошло. Фридрих вжался в узкую нишу между полуколоннами, украшавшими фронтон ближайшего здания и приготовился ждать.

А бой тем временем разгорался всe сильней. Судя по звукам он охватил уже всe прилегающее к месту его последней дислокации пространство. Слышались разрывы гранат, строчили автоматы, хлопали винтовки, кричали что-то матерное на немецком и русском столкнувшиеся друг с другом солдаты. Заработала русская артиллерия, перекапывая расположенные ближе к северо-восточной окраине города позиции немецких батальонов. Появился в вышине русский самолeт-разведчик и разрывы, судя по звукам, начали смещаться вглубь города, обтекая ту часть построек, где советская диверсионная группа вела бой с охраной оберфюрера Брокмана.

Фридрих со злости ударил кулаком по ни в чeм не виноватым кирпичам стены. Чeрт! Чeрт! Чeрт! Как не вовремя. Что же ему теперь делать? Переходить на ту сторону или вернуться обратно. Нет, не в то место, где сейчас унтерштурмфюрер Лангер со своими солдатами спасает от смерти или большевистского плена неудачливого оберфюрера. Возвращаться ли ему в штаб группенфюрера Гейдриха? Тот, конечно, не самодур Дитрих, в морду сразу не даст, но неудачников не любит.

Фридрих глубоко задышал, успокаивая нервы, как учили его при подготовке. Попытался спокойно оценить ситуацию.

Возвращаться ему не с чем. Задание не выполнено. Связь с русским резидентом Гейдриха, прервавшаяся полтора месяца назад, не восстановлена. Вернее, не проверена, так как на связь он всe же вышел. Но вот стоит ли ему доверять после столь продолжительного молчания?

Значит, идти нужно.

С другой стороны, а как ему сообщить о результатах проверки? Если Брокмана сейчас убьют, связываться Фридриху будет не с кем. Больше никто о его миссии не знает. Не выйдешь же к первому попавшемуся подразделению с объяснениями — мол к русским в гости ходил. Если не прихлопнут, то в контрразведку потащат. А там объясняйся, зачем ты в тыл к противнику ходил, и как оттуда вернулся.

Следовательно, отправляться на задание опасно.

Фридрих совсем было собрался возвращаться, когда разрывы снарядов переместились на улицы, прилегающие к месту, где он пережидал бой. Пришлось искать ближайшее окно и залезать в него, спасаясь от шальных осколков.

А в какофонию звуков, сопровождающих разгорающийся бой, добавились крики «ура». Кажется, советские командиры решили не ограничиваться диверсией, а перешли в полноценное наступление. Фридрих шепча слова молитвы, как ни странно — на русском языке, забился в дальний от окна угол и приготовился ждать. Господин случай принял решение за него. Если большевики возьмут город, то ему будет намного проще добраться до своего адресата. А там уж как кости лягут.

— Командир, никого тут кроме этого хмыря нет! — Самсонов встряхнул за воротник одетого в гражданский костюм немца. — Остальные все трупы.

— А офицеры среди убитых есть? Кто-то же командовал теми, что на улице? — Старший лейтенант Максимов с недоверием осмотрел захваченного языка.

— Из офицеров только эсэсовский лейтенант. — Ответил заглянувший в комнату старшина.

Старлей поглядел на немца более внимательно. Впечатление боевого офицера найденный в этом доме «ганс» не производит. Но и на местного жителя не особенно похож. Слишком чистый и аккуратный. Да и взгляд волчий, хоть и испуганный. Местные, те всe больше глаза в землю и «битте, битте».

— Обыскать! — Бросил Максимов короткую команду.

Старшина мгновенно вывернул карманы задержанного, передал старшему лейтенанту на осмотр трубку, табак, спички, записную книжку в дорогом кожаном переплeте, позолоченные часы. Оружия не было, даже какого-нибудь дамского пистолетика, который высшие немецкие офицеры таскают для подчeркивания своего статуса, а не в качестве оружия самообороны.

Максимову хватило одного взгляда на отобранные вещи, чтобы понять, что перед ним стоит тот, кто отдавал приказы всей этой группе.

— Наш человек! — Радостно протянул, сообразивший то же самое, старшина.

— Самсонов, головой за него отвечаешь. — Отдал распоряжение старший лейтенант. — Холить и лелеять как любимую тeщу.

— Да не так же! — Добавил старшина, реагируя на действия своего подчиненного, от избытка чувств встряхнувшего немца так, что тот только зубами клацнул.

— Отходим! — Прокричал старший лейтенант Максимов и морские пехотинцы, прихватив безжизненное тело одного из своих собратьев, побежали вниз по лестнице. Старлей вытащил из бокового кармана разгрузки индивидуальный пакет, разорвал оболочку зубами и на ходу стал заматывать разрезанную осколком стекла левую ладонь.

Обладатель кожаного плаща всe-таки уцелел. Испуганный и помятый, с порванным до середины спины плащом, он уже не походил на того красавчика, наблюдать которого разведчикам приходилось почти целый час. Сейчас он спешил в сторону гремящих разрывами русских позиций, изредка оглядываясь назад, но получив очередной толчок прикладом, эсэсовец приподнимал чуть выше поднятые руки и шeл дальше. Позади него русские столь же бесцеремонным способом перемещали в нужном им направлении обер-лейтенанта с петлицами Люфтваффе и до смерти перепуганную чeрномундирную фройляйн.

Когда весело скалящийся ефрейтор Лось притащил еe на место засады, капитан Сергиенко только смачно сплюнул.

— Серeга, а бл. дь вам зачем? — Недовольным вопросом встретил он старшего группы захвата сержанта Курочкина. — Ну ладно Лeха с прибабахом, но ты-то нормальный мужик, мог бы и подумать.

— Товарищ капитан, никогда ведь такого трофея не было! — Взмолился ефрейтор Лось. — Ну, не бросать же еe здесь? Свои же пристрелят.

Ефрейтор настолько умоляющим взглядом смотрел на капитана, что Сергиенко махнул рукой и отдал команду отходить.

Вскоре группа достигла намеченного по плану дома. Десантники затолкали в глубь найденного чулана пленников, заняли круговую оборону и приготовились ждать подхода атакующих рот своей бригады и группы старшего лейтенанта Максимова. Капитан Сергиенко пересчитал своe воинство. Убитых нет, ранено трое, один тяжело. Надо бы его в санбат, и как можно скорее, но идти на прорыв в этакой неразберихе рискованно. Свои же могут огнeм накрыть. Да и морячков нужно подождать. Как там у Максимова дела?

Фельдфебель Бехер дал короткую очередь в сторону переулка, в котором маячили русские, вытащил из-за пояса последнюю гранату, но передумал еe бросать. «Иваны» преследовать его явно не собирались, найдя для себя более достойные цели. Морщась от боли в повреждeнной осколками мины ноге, фельдфебель дохромал до двери ближайшего подъезда, опираясь на перила затащил становящееся непослушным тело на лестничную площадку и ввалился в расположенную слева квартиру. На последних остатках сознания Бехер заполз в коридор, перевернулся на спину и потерял сознание.

Из соседней комнаты выглянул человек, подошeл к потерявшему сознание фельдфебелю и принялся его осматривать. Спустя некоторое время он в смятении произнeс: «Не может быть!» Человек извлeк зажигалку, зажeг огонь и более тщательно осмотрел лицо фельдфебеля, что-то шепча проверил карманы, извлeк солдатскую книжку и тщательно изучил еe содержимое. Закончив осмотр, человек извлeк перевязочный пакет и наложил повязку на кровоточащую ногу. Завершив все дела, человек сел рядом с находящимся в беспамятстве фельдфебелем и приготовился ждать.

Пробуждение было болезненным. Пульсировала болью раненая нога, кружилась голова, реагируя на потерю крови, затекла от не слишком удобной позы спина. Фельдфебель засунул руку в карман, пытаясь нащупать находящийся там индивидуальный пакет, и замер, не обнаружив бинта на положенном месте. Кто-то передвинулся рядом с ним, негромко кашлянул, ухватил Бехера за воротник шинели и потащил вглубь квартиры. Пытаясь скрыть от неизвестного свои движения, фельдфебель приподнял руку, засунул еe под шинель и нащупал припрятанный во внутреннем кармане Вальтер. Медленно и осторожно, стараясь не выдавать своих движений, Бехер вытягивал оружие из кармана, также неторопливо перемещал руку наружу и, дождавшись когда неизвестный остановится, резко сел, вскидывая руку с пистолетом.

— Что, Петя, пристрелишь родного брата? — Огорошил его по-русски смутно знакомый человек в измятом цивильном плаще и измазанной пылью шляпе. — Не жалко?

Бехер опустил оружие, долго всматривался в лицо расположившего рядом с ним человека, выискивая знакомые черты оставленного четверть века назад в России брата.

— Фридди, ты? — Наконец-таки поверил Бехер. — Откуда?

— Оттуда, Петя, оттуда. — Ответил случайно найденному старшему брату штандартенфюрер Фридрих Франк.

7 мая 1942 года Берлин

— Что там, Кнапке? — спросил Паулюс у водителя.

— Улица перекрыта, господин генерал. — Отрапортовал тот. — Кажется, здесь мы тоже не проедем.

Паулюс с трудом сдержался от того чтобы выругаться. Не нужно показывать слабости никому, даже если это собственный водитель, хорошо изучивший своего генерала. Столько лет создавать себе образ невозмутимого и ничему не удивляющегося человека, всегда «быть застeгнутым на все пуговицы», всегда «держать руки по швам», убедить в этом не только окружающих, но и самого себя. И все испортить несколькими словами?

Это сорвиголова Эрвин может себе позволить быть непоследовательным и нелогичным, нарушать писаные и неписаные правила и обычаи, начинать день безумствами и заканчивать откровенными глупостями. На то он и Эрвин Роммель. Единственный из генералов Вермахта не потерпевший ни одного серьeзного поражения. Бегство из Северной Африки не в счeт. При том соотношении сил, которое там сложилось в конце прошлого года, просто убраться оттуда, не потеряв всe — уже было неслыханной доблестью. Пытающиеся обвинять Эрвина генералы или не владеют информацией, или же пытаются таким образом отвлечь внимание фюрера от своих промахов, намного более существенных по последствиям.

Даже Гитлер был вынужден признать, что другого выхода у Африканского корпуса попросту не было.

Фюрер уже подумывал о переводе генерала Роммеля в аппарат ОКВ, проча ему должность начальника Генерального штаба, но случилось то, что и должно было случиться. Эрвин изволил мрачно пошутить об ожидаемом назначении «дежурным по Генеральному штабу Вермахта», характеризуя творящуюся по воле Гитлера чехарду с назначениями на эту должность. Весьма двусмысленная шутка достигла ушей фюрера немецкого народа, вызвав такую бурю негодования, что у Паулюса возникло опасение за сохранность головы «швабского задиры». Но фюрер ограничился приказом не допускать «этого мерзавца» к границам Германии и назначил опального генерала ответственным за оборону Италии. Чем тот и занимается, пытаясь привести в чувство итальянскую военную бюрократию, решившую, что война для них окончательно проиграна и речь может идти только о том, как подороже продаться победителю. Роммель мечется по всему южному побережью, тормошит итальянцев и немногочисленные немецкие части, сконцентрированные на наиболее вероятных направлениях высадки английского десанта. Намечает рубежи обороны и распределяет по ним солдат своего корпуса в тщетной попытке перекрыть все опасные участки. Шлeт в Берлин и Рим пугающие отчeты. Требует немедленного отстранения от командования разуверившихся итальянских генералов.

И получает в ответ гробовое молчание.

Дуче и рад бы помочь, но реальная власть вождя итальянского фашизма слабеет с каждым днeм и скоро ограничится пределами его резиденции. Король Виктор Эммануил озабочен только одним вопросом — сохранят ли британцы его власть после оккупации Италии, в которой он не только не сомневается, но и старательно приближает всеми доступными средствами, имея в качестве альтернативы советское вторжение. Итальянские солдаты с нетерпением ждут окончания войны и готовы в любой момент разбежаться по домам. Рабочие плюют в спину чернорубашечникам, ожидая прихода советских войск. Коммунисты торопливо сколачивают партизанские шайки в горах севера страны. Страна бурлит, готовясь взорваться в любой момент. Эрвин пока не даeт этому случиться, но надолго ли хватит его усилий?

Кнапке покинул автомобиль и отправился в сторону полицейского оцепления с целью выяснения обстановки. Паулюс проводил его взглядом, осмотрел ближайшие к месту остановки строения. Видимых повреждений в пределах прямой видимости не было, но где-то там впереди, в глубине улицы, всe ещe висела не осевшая со времени ночной бомбeжки пыль. Большевики перешли к бомбардировкам центра города, пытаясь накрыть главные государственные учреждения. Пока безуспешно. Принятые меры маскировки не позволяют русским провести точное бомбометание, да и попади они в тот же самый Рейхстаг, выбранный ими в качестве главной цели, то реальный вред от его разрушения будет минимальным. Ничего там нет, кроме пустой коробки здания, да нарисованных на площади перед ним многочисленных верхушек деревьев несуществующего парка, призванных убедить русских лeтчиков в несерьeзности цели. Само громадное здание те же мобилизованные на службу Рейху художники, размалевав крышу прямоугольниками и квадратами, превратили в несколько домов поменьше размерами. С большой высоты не сразу разберeшь, что именно под тобой. Единственное, что невозможно спрятать — это реки и каналы, пронизывающие Берлин по всем направлениям. По ним русские лeтчики и ориентируются. Днeм. Когда столицу Германии обрабатывают самолeты фронтовой авиации. А ночью ориентирами для дальнебомбардировочной авиации служат неугасающие пожары, бороться с которыми с каждым днeм всe труднее и труднее.

Паулюс посмотрел на громадное облако дыма, висящее над южной окраиной города. Бесценное горючее, обращeнное русскими пилотами в чадные клубы дыма. Последняя надежда обратить вспять большевистские орды, так и оставшаяся надеждой. Танки ещe есть, но нечего заливать в их баки. Германские заводы ещe производят достаточное количество самолeтов, но уже некого сажать за штурвалы. Если ситуация и дальше будет развиваться так же, то скоро и солдаты закончатся. Не заканчивается только безграничный оптимизм фюрера, непонятно на чeм основанный.

«Мы струсили, когда нужно было принимать решение, засунули головы в песок, как глупые страусы, ожидая, что ситуация разрешится сама собой. А она не разрешилась! А наоборот, ещe больше усугубилась.»

Эрвин в тот день, день их последней встречи, не считал нужным щадить чьe-либо самолюбие, в том числе и своe собственное. Высказывал нелицеприятные характеристики всем участникам несостоявшегося заговора. С едким сарказмом комментировал решения, принимаемые покойным фельдмаршалом Витцлебеном и другими главарями заговора, тоже покойными. Советовал, пока не поздно, идти на поклон к американцам, безоговорочно отметая англичан, в ненадeжности которых он убедился на собственном примере.

Досталось и самому Паулюсу.

«Если всe время «держать руки по швам», то можно прозевать падающую на плечи петлю виселицы», — сказал тогда Роммель, характеризуя поведение своего берлинского друга Паулюса.

Паулюс вздохнул. Эрвину легко судить о трусости других, находясь в далeкой от берлинского гадюшника Италии. Его не сверлят недоверчивые взгляды Гитлера. Ему не приходится отвечать на каверзные вопросы Гиммлера. Ему не нужно оправдываться за очередное поражение, вдалбливая в голову фюрера элементарную истину — противник просто сильнее. На него не пишут доносов сослуживцы. Вернее, пишут, но не его собственные подчинeнные.

Хорошо, когда ты можешь доверять окружающим тебя людям. Паулюс таким счастьем похвастаться не может.

Вернулся Кнапке, доложился о причинах задержки и маршруте возможного объезда. Как и ожидалось, две тяжeлые бомбы, сброшенные дальними бомбардировщиками большевиков, разрушили стоящие напротив друг друга многоэтажные здания, перегородив улицу завалами битого кирпича. Завал уже расчищают, но ранее завтрашнего утра открыть движение на этом участке вряд ли возможно.

Паулюс посмотрел на часы. Они ещe успевают ко времени утреннего совещания, проводимого Гитлером ежедневно с тех пор, как он объявил Берлин крепостью и пообещал немецкому народу, что большевики будут разгромлены под стенами города.

Опаздывать не стоит. Фюрер с каждым днeм всe раздражительней и раздражительней. Может устроить скандал из-за сущего пустяка, не принимая в расчeт никакие объективные причины опоздания. Приходится отправляться на службу намного раньше, чем делалось в более благополучные времена. Сегодня также пришлось оторвать от утренних дел целых сорок минут. Как оказалось не зря.

Прибыли вовремя. Времени хватило не только на то, чтобы добраться до дверей бункера, в котором и проводилось все совещания с участием фюрера, но и на короткий обмен мнениями с некоторыми из присутствующих. Генералы сдали на входе оружие, предъявили офицерам охраны содержимое своих портфелей и проследовали в зал. Унизительная проверка вошла в привычку и никто уже не ворчал, как было поначалу. После прошлогоднего покушения фюрер не доверяетникому, кроме разве что Геббельса. «Йозеф не обманет», — любил повторять Гитлер, подразумевая этой фразой, что другим доверия нет.

Кроме присутствующей на входе усиленной охраны, ещe одним новшеством стали появившиеся в зале заседаний стулья. Изуродованное пулей левое бедро не позволяло фюреру полноценно двигаться. Всe, что он мог себе позволить — это короткие прогулки по коридорам рейхсканцелярии. Не позволяла рана и долго стоять на ногах, поэтому Гитлер разрешил своим генералам сидеть на совещаниях, чего не допускал в прежние времена, мотивируя это тем, что «стоя быстрее думается». Это нововведение генералы приняли с благосклонностью. Фюрер не бывал краток и прежде. Сейчас же его красноречие не знает никаких границ. Ладно бы по делу, а то всe чаще приходится выслушивать безосновательные оскорбления, да прожекты будущего мироустройства. Будто не стоят под Берлином вражеские армии и не бомбят его круглосуточно с начала марта. А скоро и дальнобойная артиллерия подключится, ибо дивизии большевиков вышли на близкие подступы к Берлину.

Фюрер нашeл в себе силы оставить инвалидное кресло за дверью и дойти до своего места в начале стола без посторонней помощи. Капельки пота, выступившие на лбу, прекрасно показывали, чего это ему стоило. Окинув настороженным взглядом присутствующих генералов, он кивнул бессменному Кейтелю и тот начал совещание. Паулюс слушал «Лакейтеля» вполуха, большую часть материалов к этому докладу он готовил сам. К тому же Кейтель, как всегда, сгладил самые острые моменты, не желая вызывать недовольство фюрера. Из его доклада выходило, что дела у Рейха не так уж и плачевны. Солдаты бодры и полны решимости разгромить врага. Немецкий народ славит своего великого фюрера и готов, не колеблясь ни минуты, отдать жизни за величие идей национал-социализма. Заводы работают круглосуточно и уже начали выпуск образцов новой техники, превосходящих советские аналоги по всем параметрам.

А противник наоборот — выдыхается. Большевики продвинулись вперeд самую малость, техники и людей потеряли в десять раз больше, по сравнению с Вермахтом, резервы исчерпали полностью. Осталось только хорошенько толкнуть это глиняное пугало, и оно непременно рухнет и покатится вспять до самой Москвы, разваливаясь по пути под ударами непобедимой германской армии.

Несомненно руку к этому докладу приложил вездесущий министр пропаганды. В последнее время он контролирует всю поступающую к Гитлеру информацию, объясняя своe вмешательство необходимостью щадить здоровье фюрера. Добровольно ли Борман уступил ему данную прерогативу — неясно. Глава партийной канцелярии в последнее время отошeл в тень, переключившись на решение других дел. А каких? Только Борман и знает.

Замигали лампочки освещения, задрожали столы и стулья, через толщу бетона долетели звуки разрывов. Русские начали очередную бомбeжку.

Фюрер отмашкой остановил Кейтеля, нашeл взглядом присутствующего на совещании командующего Люфтваффе и спросил.

— Геринг, скажите нам — что это?

— Бомбардировка, мой фюрер. — Ответил слегка опешивший рейхсмаршал.

— Я слышу, что это бомбардировка. — Продолжил Гитлер. — Но кто нас бомбит?

Паулюс переглянулся с сидящим радом генералом Кeстрингом. Не сошeл ли фюрер с ума?

— Русские самолeты, мой фюрер. — Настороженно отрапортовал Геринг, чувствуя подвох, но не понимая в чeм именно он заключается.

— И откуда они взялись? — Гитлер загонял старого соратника в невидимый тому угол.

— В последнее время они летают с аэродромов за Одером. — Геринг покрылся капельками пота. — Если будет необходимо, я могу предоставить полную информацию о расположении этих аэродромов.

— Геринг, не считайте меня идиотом! — Начал закипать Гитлер. — Я вас спрашиваю — откуда вообще они взялись?

— Мой фюрер, я не понял? — Растерялся рейхсмаршал.

— Вы, Геринг, лжец! — Взорвался Гитлер. — Вы всe прекрасно понимаете!

Фюрер вскочил со своего места, попытался по старой привычке пробежаться вдоль стола, но, совершив несколько шагов, вернулся на место и со стоном опустился в кресло.

— Вот ваши отчeты, Геринг. — Гитлер выхватил из приоткрытой папки несколько листов бумаги. — Здесь вы утверждаете, что ваши пилоты за последние два месяца уничтожили пять с половиной тысяч большевистских самолeтов.

Паулюс опустил взгляд в стол, пряча усмешку. Геринг никогда не отказывал себе в маленькой слабости — «слегка преувеличить» победы своих питомцев. Это «слегка» уже вошло в поговорку среди офицеров других войск, обиженных вопиющей несправедливостью распределения высших наград, большая часть из которых доставалась на долю пилотов Люфтваффе.

— Кто же нас бомбит, если вы уничтожили всю русскую авиацию? — Продолжил Гитлер.

— Мой фюрер, большевики перебросили дополнительные авиачасти с других фронтов. — Попытался найти оправдание рейхсмаршал.

— А там они откуда взялись? — Гитлер уже кричал, потрясая отчeтами люфтваффе. — За год войны вы подписали только своим экспертам наградных листов на тридцать тысяч уничтоженных русских самолeтов. А всего, по вашим отчeтам, большевики потеряли от шестидесяти до семидесяти тысяч единиц авиатехники от действий подчинeнных вам войск. Кто же тогда летает над Берлином?!

— Мой фюрер, я верю своим людям! — Рейхсмаршал решил проявить твeрдость.

— Вы верите! И поэтому подаeте мне заведомо ложные данные? — Гитлер отшвырнул в сторону отчeт Геринга. — А я не могу позволить себе роскоши просто верить! Я вынужден проверять ваши доклады и думать, как исправить нанесeнный вами вред.

Геринг вскинулся при этих словах.

— Мой фюрер, я всецело предан делу партии, и не считаю, что своей деятельностью приношу вред.

— Геринг, не надо на меня давить вашей преданностью! — Всe больше взвинчивался Гитлер. — Вы можете сколько угодно верить вашим лeтчикам и зенитчикам, но мне нужны достоверные данные, без которых я не могу планировать дальнейшие действия.

Паулюс украдкой глянул на часы. Это надолго. Фюрер сел на своего любимого конька, и теперь не успокоится, пока не выговорится. Самое главное не мешать ему в этом. Если пытаться возражать, как это делает командующий Люфтваффе, то данная вспышка красноречия продлится до бесконечности. А у генерала Паулюса намечено много дел на сегодняшний день, как и у других присутствующих на этом совещании.

Конечно, нужно признать, что фюрер прав. Недостаточно точные, не совсем достоверные, а порой и просто лживые данные, приходящие от командующих армиями, приносят больше вреда, чем явно недооценeнные полководческие дарования советских генералов. Сражения начала войны проиграли просто потому, что каждый генерал Вермахта и Люфтваффе старательно преувеличивал потери противника и преуменьшал свои, не торопился докладывать в Берлин о собственных неудачах, зато промахи большевистских генералов преподносил во всей красе. В результате получилось то, что получилось. Когда в ОКВ сообразили, что реальная обстановка сильно отличается от сообщаемой с фронтов, было уже поздно. Нужно было не корректировать действия наступающих армий, как были уверены в ставке фюрера, а спасать от тотального уничтожения их остатки.

Майский разгром немного отрезвил генералитет, но не надолго. Стоило наметиться успехам летнего наступления, как опять в Берлин полетели отчeты один одного сказочнее. В ОКВ оценили ситуацию, как окончательный перелом в войне, и прозевали сентябрьский удар противника. Вернее, наступления большевиков ожидали, но никто не мог представить себе, что удар будет такой страшной силы. В результате потеряли Силезию и отдали врагу остатки Польши.

Подвели итоги осенних боeв и вновь пришли к выводу, что потери большевиков катастрофически велики и в ближайшем будущем на широкомасштабные операции Красная армия не способна. Но ожидаемая передышка не состоялась. Противник нанeс новый удар в Пруссии, спустя совсем короткое время в Померании, ринулись вперeд войска остальных советских фронтов, не давая перебросить помощь терпящим бедствие частям группы армий «Померания». Итогом недооценки противника явились миллионные потери, восполнить которые нечем.

Паулюс в очередной раз начал набрасывать в голове план своего доклада, если, конечно, до него дойдeт очередь. Фюрер в прошлом месяце два раза прерывал совещания из-за плохого самочувствия. Не блещет он здоровьем и сейчас. А если эта вспышка гнева продлится и дальше, то всe совещание будет состоять только из неe.

А Гитлер перешeл на других присутствующих.

— Гудериан, где вы?

«Танковый гений Вермахта» не торопясь привстал со своего стула, повернулся к фюреру, приготовился выслушать свою долю горечи.

— Гудериан, вы докладывали, что наши новые панцеры по своим характеристикам намного лучше, чем танки большевиков.

— Это так, мой фюрер. — Подтвердил командующий последней танковой армии, сосредоточенной в окрестностях Берлина для решительной схватки с советскими войсками. Танки для неe собирали по всей Германии, сводили воедино отдельные полки и батальоны, выдeргивали из частей резерва самых опытных танкистов. Лучшие из худших, так как лучшие из лучших остались на полях сражений прошедшего года войны.

— Тогда почему большевики безнаказанно продвигаются на запад и скоро возьмут Берлин в кольцо? — Гитлер указал пальцем на висящую на стене карту Германии, на которой две стрелы советского наступления обтекали столицу Германии с севера и юга.

— Мой фюрер, у вас не совсем точные данные. — Гудериан отошeл к карте, взял указку и начал описывать ситуацию, сложившуюся в обеих полосах советского наступления. — Севернее Берлина нам удалось остановить танковые корпуса армии Рыбалко у Ораниенбурга. Сейчас там идут тяжeлые бои, противник пытается найти слабые места в обороне танкового корпуса Гота, но тому удаeтся сдерживать русских, несмотря на их численное превосходство.

Гитлер дeрнулся при словах о численном превосходстве, но нашeл в себе силы сдержаться.

— Южнее Берлинского укрепрайона русская танковая армия Катукова подошла к Цоссену, попыталась взять его с ходу, но была отброшена назад танковыми дивизиями Рейнгардта.

Паулюс позволил себе лeгкую усмешку. То, что командующий танковой армией пытается выдать за полномасштабное большевистское наступление, было всего лишь разведывательными рейдами отдельных бригад. Русские прощупывают оборону Вермахта на разных участках фронта и выбирают направление главного удара. По крайней мере, так охарактеризовал обстановку оберлейтенант танковых войск Эрнст Паулюс, недавно приезжавший проведать отца. Генерал пытался уговорить сына остаться в столице, но тот отказался, заявив, что «неизвестно, отец, где сейчас безопаснее».

Непонятно, удалось ли Гудериану ввести в заблуждение фюрера. «Тупой ефрейтор» не так наивен, как полагают некоторые. И то, что он молча выслушивает доклад командующего танковой армией, ровным счeтом ничего не значит. Взрыв может последовать в любой момент.

— Наши части не только сумели остановить противника, но и отбросили его обратно на восток, несмотря на подавляющее численное превосходство большевиков. — Продолжил Гудериан, решивший, что гроза прошла и фюрер в состоянии спокойно реагировать на неприятные новости.

Но он ошибался.

— Опять численное превосходство! — Взорвался Гитлер. — Объясните мне, Гудериан, откуда оно берeтся?

— Мой фюрер, противник перебросил под Берлин дополнительные части с других участков фронта. — Начал объяснение Гудериан.

— Гудериан, вы ещe больший лжец, чем Геринг! — Фюрер подскочил со своего кресла. — Не вы ли утверждали два месяца назад, что русские понесли в Померании и Пруссии катастрофические потери в бронетехнике и не смогут восстановить свои танковые армии по крайней мере полгода.

Гудериан промолчал. Такое утверждение было высказано им на самом деле.

— Мой фюрер, русские успели перебросить в Германию танковые части, находящиеся на Урале, в Сибири и на Дальнем Востоке. — Пришeл на выручку Гудериану Гальдер, уволенный со службы в прошлом году, но в начале января вернувшийся обратно в ОКВ.

Как ни старался Гитлер привлечь к ответственности за участие в сентябрьском заговоре бывшего главу генерального штаба Вермахта, никаких доказательств его вины обнаружено не было. Все материалы следствия подтверждали его невиновность. Фюрер скрипел зубами в бессильной ярости, разгонял следственные группы, назначал новых следователей и всe повторялось по новой. В конце концов пришлось вернуть генерала Гальдера в генеральный штаб, впрочем пост главы этого штаба уже занимал генерал Гудериан. Но через два месяца задвинули в угол и «шустрого Гейнца», и началась чехарда с назначениями. Всe чаще, прибыв на совещание, генералы с удивлением узнавали, что за время их отсутствия фюрер успевал назначить на столь важный пост другого кандидата. Причeм сроки пребывания на данном посту становились всe короче и короче. Следует ожидать, что фюрер вскоре организует «дежурство по генеральному штабу», как съязвил Роммель.

— А там они откуда взялись? — Удивился Гитлер.

— С русских заводов, разумеется. — Ироничным тоном произнeс командующий танковой армией.

— Гудериан, не нужно выставлять меня дураком! — Взвился Гитлер. — Я прекрасно знаю откуда берутся танки. Намного лучше вас, между прочим. Я умею эти танки производить, а вы способны только терять их в бою и отдавать противнику в совершенно исправном состоянии!

Фюреру долго не решались показать данные о захваченных русскими немецких панцерах. Материал был настолько позорным для Вермахта, что его старались «затерять» среди других сообщений разведки. Но на беду генералов, данная информация какими-то неведомыми путями добралась до министра пропаганды, и вскоре легла на стол канцлера Германии. Два советских танковых корпуса были полностью укомплектованы немецким панцерами! Вспышка бешенства вождя германского народа была сродни извержению небольшого вулкана. Фюрер рвал и метал. Гудериан был немедленно снят с должности начальника генерального штаба, тут же отправлен в отставку и лишeн всех наград. Фюрер подумывал о подобных мерях и в отношении других танковых генералов Вермахта, и только вмешательство Бормана спасло их от позора. «Шустрый Гейнц» тоже прозябал в отставке неполные сутки. Понадобился командующий собранной из остатков былого величия танковой группировки, и его вернули на службу. Награды также возвратили.

— Считать я тоже умею! — Продолжал фюрер. — Если большевики потеряли за прошедший год пятьдесят шесть тысяч танков, как докладывали вы, то им попросту не из чего собирать те танковые армады, которые сейчас рыщут по просторам Рейха.

— Мой фюрер, у вас не совсем точные данные. — После недолгого замешательства Гудериан решился продолжить спор.

— Вы сами дали мне эти сведения! — Возмущению Гитлера не было предела. — Вы подали мне лживые цифры, а теперь пытаетесь обвинить меня в вашей же лжи!

Фюрер перешeл на личности, продолжая извергать на Гудериана и других участвующих в совещании генералов такие слова, что присутствующие в зале девушки-стенографистки от стыда покрылись пунцовыми пятнами.

Паулюс стиснул зубы. Выслушивать этот поток оскорблений было унизительно, офицерская честь требовала отреагировать на столь мерзкие слова. Хотя бы просто встать и уйти. Но чем это может закончиться? Разжалованием, а то и расстрелом. А семья? Что с ней будет? Концлагерь?

Нужно терпеть, хотя бы ради жены и детей. Когда-то же это прекратится.

«Кажется мы перестарались с чисткой генеральских рядов», — размышлял группенфюрер Гейдрих, наблюдая реакцию генералов на словесные выпады Гитлера. Нагнали на людей такого страха, что те от собственной тени шарахаются. А с кем же реализовать дальнейшие планы?

Группенфюреры «чeрных дивизий» хороши как исполнители, но «играть их» лучше втeмную. Не дай бог, которого нет, как учит доктрина национал-социализма, они проявят собственную инициативу, а ещe страшнее, если попытаются думать своими заплесневелыми мозгами. Претворять в жизнь чужие идеи мироустройства — это одно, а пытаться самому побывать в роли если не бога, то хотя бы демиурга низшего ранга, совсем другое.

Генералы тоже не подарок, но хотя бы приказы грамотно выполняют. Откровенных глупостей, в стиле Дитриха, не допускают. Послали же боги соратника. Наверное в тот день им было не до просьб эсэсовского генерала. Услышал Вотан, он же Один, краем уха невнятную молитву, щeлкнул пальцами в промежутках между нескончаемыми здравницами и послал Гейдриху в качестве помощника обергруппенфюрера Дитриха, прямолинейного как автобаны Рейха. Хотя, скорее всего это был Локки, а не Один. Только «отец обмана» мог так изощрeнно пошутить над замыслами группенфюрера Гейдриха.

«За неимением «гербовой» пишем на клозетной», — группенфюрер вспомнил любимое присловье своего учителя русского языка. Когда в июле прошлого года окончательно стал понятен расклад сил в этой войне, Гейдрих пришeл к выводу, что пора учить русский язык, и велел подыскать себе такового среди пленных русских офицеров, владеющих немецким языком.

Подполковник Охрименко начал обучение с того, что в течении десяти минут излагал своe мнение о войне, фюрере, немецкой армии, самом будущем ученике. На хорошем русском мате. Ни разу не повторившись.

По приказу группенфюрера этот монолог записали на магнитофон. Вернее, писали все беседы Гейдриха с русским, а не только эти откровения. На следующем «уроке» группенфюрер встретил своего учителя несколькими выражениями из его речи. Русский подполковник хмыкнул и сказал по-немецки: «Действительно научиться хочет». Впрочем, оказался он украинцем, а не русским. Но по мнению самого подполковника Охрименко, никакой разницы между «москалями» и «хохлами» не было.

— Напридумывали дурацких кличек. — Ворчал Охрименко. — «Хохол», «кацап», «бульбаш». Будто не из одного корня росли. Отец у меня из Чернигова, мать рязанская, дед по материнской линии мордвин, второй дед казак запорожский, отцовская мать полячка, другая бабушка стопроцентная русачка. Ну и кто я после этого?

Действительно кто? Задачка такая, что всему расовому институту Розенберга старательно чесать затылки, высчитывая соответствующие проценты «чужеродной» крови.

С этим заведением ещe предстоит серьeзный разговор. В будущем. Непременно и обязательно. Кое-кому нужно объяснить, что нехорошо шастать по кладбищам, выискивая надписи на надгробных плитах. Особенно у ближайших родственников людей, которым повезло взлететь на властную верхушку. Такое любопытство может плохо закончится. Группенфюрер Гейдрих постарается растолковать чересчур пытливым ревнителям чистоты арийской крови, что его мать ВНЕ ПОДОЗРЕНИЙ. Какое бы имя она не носила при жизни.

Русский подполковник прав, отметая границы между родственными народами. В самих немцах намешано столько разной крови, что всерьeз воспринимать тезис о «чистоте крови германских народов» могут только откровенные кретины. Сам Гейдрих к ним не относится, и постарается, чтобы среди его ближайших соратников и сподвижников таких болванов не наблюдалось. Но кое-кого он оставит с единственной целью — хорошенько покопаться в родословной «великого фюрера».

Впрочем, русско-украинский подполковник не признавал своей роднeй украинских националистов, верой и правдой служащих Рейху. «Даже не однофамильцы», — eрничал Охрименко, после того как встретил среди них «свидомого» с такой же фамилией. Не называл он сторонников Бандеры и Мельника и украинцами. «То ж свидомы галичане», — пояснял он группенфюреру на одном из уроков, — «третью часть они поляки, на осьмушку австрияки, на щепоточку гуцулы, и мадьяр чуток капнуло».

Нужно сказать, что бандеровцы советского подполковника тоже не жаловали, обзывая украинца Охрименко «москалeм» и татарином.

Что же всe-таки произошло вчера с группой оберфюрера Брокмана? Убиты? Взяты в плен? Спросить не у кого. Запредельная секретность повернулась против самого группенфюрера Гейдриха. Никто из вырвавшихся из города солдат, после его взятия русскими, ничего конкретного сказать не может. Из сопровождавшего Брокмана взвода разведки уцелел только один человек, вернее прорвался только один. Но он серьeзно ранен и в ближайшее время ничего рассказать не сможет. Не прояснил ситуацию и ефрейтор, вытащивший раненого разведчика. По его словам, в момент начала русской атаки обершарфюрер Шнитке находился за пределами здания, выбранного его подразделением в качестве опорного пункта. Шнитке был ранен в первые же секунды боя, и ефрейтор Гофман вынужден был эвакуировать раненого товарища, не вступая в бой с русской штурмовой группой. Врeт, конечно.

Успел ли Фридрих покинуть здание до штурма? Если да, то дела не так уж и плохи. Русские только облегчили штандартенфюреру Франку переход линии фронта, а на той стороне он сумеет сориентироваться. Вот только захочет ли выполнять задание и возвращаться обратно?

Одни вопросы и никаких ответов.

Послать что ли на ту сторону подполковника Охрименко? Но поверят ли ему? Попавший в плен солдат не внушает доверия, а офицер под двойным подозрением. Могли завербовать, могли запугать, сломать пытками и голодом в конце концов. Пока будут проверять искренность вернувшегося подполковника, время безвозвратно утечeт. Его и так не хватает, а в связи с начавшимся наступлением русских оно ускорило свой бег многократно, и летит курьерским поездом, не обращая внимания на отчаянные крики не успевших к моменту отхода временного экспресса.

Хотелось бы знать, случайно ли на участке перехода русские поменяли свои части. Вместо обычной стрелковой дивизии там оказались головорезы из десанта и морской пехоты. Генерал Рейнгардт, обнаруживший такой подарок у себя под боком, отдал под суд начальника разведки своего танкового корпуса, просмотревшего смену советских подразделений, и сейчас раздумывает брать ли ему обратно этот город или не трогать это осиное гнездо.

Гейдрих прислушался к словоизлияниям главнокомандующего Вермахта. Фюрер начал повторяться. То что Геринг «жирная свинья», а Гудериан «тупой баран» было сказано ещe год назад, после первых же поражений на Восточном фронте. Получили тогда свои клички и другие военачальники Вермахта. Состав «скотов в погонах» с той поры не поменялся. Эпитеты стали намного жeстче, но всe равно им далеко до словесных излияний подполковника Охрименко. Предложить что ли фюреру пополнить свой словарный запас несколькими русскими «загибами»? Хотя бы простейшими посылами в самые интересные места человеческого организма.

Впрочем, фюрер уже выговорился. Это понятно по изменившейся громкости обвинений, меньшей амплитуде взмахов руками, потускневшему взгляду. Эмоции излиты, пора искать выход из сложившейся ситуации. А выхода не предвидится. Это понимают все, в том числе и фюрер. Просто ему не хочется признавать, что невозможно обратить время вспять и вернуть те благословенные годы, когда одного его слова хватало для того, чтобы заставить трястись от страха всю Европу.

Сегодня не плюют в сторону Германии только самые трусливые. Вся европейская сволота, ещe год назад преданно лизавшая зад Берлину, вдруг озаботилась своим свободолюбием. Обзавелись собственным мнением, словно не бегали несколько месяцев назад за консультациями в германское посольство по самым пустячным причинам. Самые преданные союзники спешат перебежать на сторону противника. Вернее, союзниками они были до первых поражений Вермахта, а сейчас просто вынужденные попутчики. Не предали только потому, что страх перед большевиками больше, чем перед гневом Гитлера. Толку от них и раньше было мало, когда они хоть как-то управляли своими странами, а теперь вся эта свора только зря ест хлеб. Хлеб, которого уже не хватает немецкому народу. Будь воля группенфюрера Гейдриха, он бы с радостью поменял всех этих полудрузей, полулакеев на несколько тысяч немецких военнопленных. Захотят ли русские? От пленных немецких солдат толку намного больше, чем от этих «лучших представителей» народов, захваченных большевиками стран. Немцы умеют работать, а на что способны эти?

Когда фюрер спасал от большевистского плена правительства подвластных Рейху стран, у него ещe сохранялись иллюзии о степени влияния бывших правителей на народы своих стран. Теперь даже ему понятно, что это были напрасные надежды.

Все эти правительства в изгнании беспробудно пьянствуют, таскаются по шлюхам, сорят деньгами, спеша растранжирить украденное у своих народов золото. И ничего не делают для помощи Рейху. Если не считать неиссякаемые славословия в адрес фюрера.

Впору радоваться постоянству врагов, раз предают самые верные друзья.

Количество врагов у Рейха растeт в геометрической прогрессии. Чем ближе русские к Берлину, тем больше стран вдруг осознают каким вселенским злом является Третий Рейх и торопятся объявить войну Германии. Не сделали это до сих пор только племена людоедов в Африке и Океании. И то только потому, что не знают о существовании этого Рейха.

Пора думать куда уносить ноги, если не удастся договориться с русскими. Каудильо Франко укроет на некоторое время, но надолго в Испании задержаться не получится. Слишком известная фигура группенфюрер Гейдрих. Попробовать отсидеться в Швеции? У него там есть солидные связи, но русские поторопились предупредить шведское правительство о недопустимости укрытия нацистских преступников.

Гейдрих усмехнулся гримасе судьбы. Столько лет рваться на вершину власти только для того, чтобы оказаться в списке преступников. Неприятно. А каково фюреру?

Фюрер разрешающе махнул рукой. Ожидавший этой команды Гальдер продолжил доклад, но фюрер его уже не слушал. Все силы ушли на выяснение отношений с генералами, вравшими ему все эти годы. Он давал им всe, чего они только могли пожелать. А что в ответ? Ложь, ложь и ещe раз ложь во всe возрастающих масштабах. А когда он ловит их на обмане, генералы делают обиженные лица и начинают городить враньe по новому кругу.

Гейдрих прекрасно понимает фюрера. У самого спина просто свербит от презрительных взглядов, которыми его провожают военные аристократы. Выскочек не любят нигде, а в германской армии в особенности. Всe-таки большевики были правы, когда открыли путь наверх всем, кто сумеет туда выбраться. Конечно, революционными водоворотами наверх вынесло много всякой людской накипи, а то и откровенного дерьма. Но большевики нашли в себе силы устроить капитальную чистку своих рядов. А вот фюрер сделать правильный выбор не смог. Или ему не дали те, кто дергает за невидимые немецким народом ниточки, заставляющие канцлера Германии послушно дeргаться в такт пожеланиям денежных мешков, приведших его к власти девять лет назад.

Три дня назад в разговоре с Гиммлером фюрер сказал, что нынешняя ситуация это месть преданных ими штурмовиков. Конечно, фюрер всегда был изрядным мистиком и вера в месть давно покойных командиров штурмовых отрядов для него вполне естественна. Но доля истины в этом есть. После «ночи длинных ножей» у фюрера почти не осталось соратников, их заменили последователи. А это две различные категории людей.

Сподвижники привели Гитлера к власти, терпели вместе с ним презрение и насмешки, помогали подниматься с колен после очередной неудачи, убеждали и запугивали народ. Да, они нередко критиковали его решения, спорили и пытались внушить ему свою точку зрения, могли плюнуть в сердцах и уйти, но потом возвращались, чтобы помочь ему в трудную минуту.

А он? Предал их, как только дорвался до власти. Сделал ставку на генералов и отправил своих друзей к стенке.

Друзей после этого не стало. Появились последователи великого и непогрешимого фюрера. Преданные на словах, но презрительно плюющие в спину «австрийскому выскочке», когда он теряет контроль над ними. Славящие принятые им гениальные решения, и посмеивающиеся в своeм кругу над «тупым ефрейтором». Примазывающиеся к его успехам, и готовые при первой же неудаче переложить на него ответственность за свои промахи.

Что и происходит сейчас. Фюрер перестал быть счастливым талисманом и настала пора избавиться от него. Пока нет желающих мараться открыто, но это ненадолго. Ещe пара хороших оплеух от Красной армии и генералы с радостью обменяют жизни фюрера и его ближайшего окружения на почeтный мир с каким-либо из противников.

Группенфюрер Гейдрих и сам близок к подобному решению, в генеральском варианте его не устраивает только то, что в искупительную жертву, которую готовы принести военные, входит и его голова. А это неправильно!

Кейтель старательно избегает самой главной на сегодняшний день новости. Неужели, надеется промолчать? Гитлер всe равно ведь узнает позднее. Но тогда его гнев обрушится на голову того, кто принесeт плохую весть, а генерал Кейтель отговорится тем, что не владел информацией.

Русские начали давно ожидаемое наступление в Венгрии, и ситуация там катастрофическая. Абвер прозевал подготовку противника к наступлению, или же адмирал Канарис решил не делиться полученной информацией с армейскими штабами. Как бы там ни было, но удар пришeлся в самое неожиданное место и судя по паническим воплям с венгерского фронта сила удара превзошла даже самые пессимистические ожидания. У советских генералов там обнаружилась ещe одна танковая армия. Интересно, как Гудериан будет объяснять еe появление. Опять переброской с Дальнего Востока, или придумает что-то новое?

Можно было бы заподозрить главу Абвера в предательстве, но разведка самого Гейдриха докладывает о том, что адмирал давно и целеустремлeнно налаживает контакты с другим противником. Канарис всегда был англоманом и неудивительно, что за мирными соглашениями он отправился к посланцам туманного Альбиона. Ему недостаточно печального опыта Роммеля? Или он надеется, что к нему там отнесутся по другому? Да и успеет ли он довести до конца свою тщательно продуманную операцию. Уже на протяжении трeх недель на стол фюрера ложатся старательно подобранные сотрудниками группенфюрера Гейдриха материалы о контактах адмирала Канариса с сотрудниками английского и американского посольств в Швейцарии. Оформленные в виде сомнений, они не содержат прямых указаний, а всего лишь прозрачные намeки. Пусть фюрер попсихует сам и заставит нервничать главу Абвера. И Абвер и его глава ещe нужны Рейху, вернее Гейдриху. Когда надобность в них исчезнет, то можно будет скормить их кровавому Молоху под названием Гестапо. Верховный «жрец» этого заведения «Папаша Мюллер» не откажется от такого подарка.

Гейдрих почувствовал чей-то взгляд. Слегка повернув голову, он скосил глаза в противоположную от фюрера сторону. Так и есть. Канарис сверлит гневным взглядом своего главного конкурента по разведке. Наверняка, что-нибудь узнал о доставленных Гитлеру сведениях. Гейдрих внутренне рассмеялся. Если бы вы, дорогой адмирал, знали обо всех приготовленных документах, то не сидели бы здесь, а уже переходили франко-испанскую границу через одно из окон, приготовленных специально для подобных случаев. Вот, только делать этого не следует. На перевалах до сих пор стоит премерзейшая погода, дуют сильные ветры, которые «совершенно случайно» сбросят вас в ближайшую пропасть.

«Пауки, мерзкие пауки в банке», — с раздражением подумал группенфюрер Гейдрих. Готовы сожрать друг дружку ради призрачной власти, делить наследство пока живого вождя, и при этом воспринимать его только, как случайно уцелевшее препятствие на властной лестнице.

Приближeнные фюрера всегда были такими. Без умения «жрать» себе подобных наверх не выберешься. Чистюли, цепляющиеся за понятия честности и порядочности, остались далеко внизу, если не переселились в лучший мир. Жалеть о них не стоит. Слюнтяи, ставящие душевные терзания выше чувства превосходства над другими и вполне осязаемых материальных ценностей, сопровождающих взлeт наверх.

С такими трудно иметь дело. Ими нелегко управлять и почти невозможно предугадать, что они посчитают приемлемым для себя, а что вызовет у этих людей чувство отвращения.

Группенфюрер Гейдрих предпочитает циников. Вот они для него просты и понятны. Ими легко управлять, используя «морковку» выгоды. Но здесь тоже есть свои подводные камни. Циник легко предаeт других по приказу свыше, но столь же легко продаст и своего покровителя, когда посчитает нужным.

Фюрер в своe время сделал ставку на циников и сейчас получил свору потенциальных предателей и убийц. Понимает ли он это? И если понимает, то что собирается предпринять? Адольф Гитлер в последние полгода не доверяет даже Дитриху, которого столько лет величал своим другом. Непонятно, чем его мог насторожить простодушный Зепп Дитрих. Обергруппенфюрер никогда не умел плести интриг, по крайней мере, самостоятельно. Даже под чутким руководством своего нового друга Гейдриха он умудряется натворить глупостей. Но всe же фюрер перестал ему доверять. Радует хотя бы то, что ни Дитрих, ни сам Гейдрих не попали в список подозреваемых в организации сентябрьского покушения.

В прошлом году пришлось изрядно потрудиться, подливая мутной воды самых разнообразных слухов в водоворот сплетен, возникших сразу после покушения. Большого труда это не представляло. Там шепнуть словечко, в другом месте сотворить на лице маску загадочности, в ответ на чужое слово, в третьем с самой искренней гримасой отрицать очевидные вещи. Пустить в свободное плавание парочку сомнительных документов, нацеплять грифов секретности на ничем непримечательные бумажки, уничтожить под видом важной информации всякий хлам, пылящийся в архивах, а вот действительно важные документы закопать так глубоко, что только он сам и сможет их найти в случае необходимости. Геринга он решил не сдавать. Серьeзных доказательств не было, да и нужен ещe «толстый Герман». Восемь месяцев назад он свою задачу не выполнил. Нужно дать ему ещe один шанс. Не самому же мараться. Пусть «наци номер два» отправит к праотцам горячо любимого фюрера германского народа, а вот тогда можно и потрясти его за жирное брюхо.

Гейдрих давно перестал пугаться мыслям об этом. Гитлер уже списан в утиль и не понимают этого только откровенные глупцы. Речь идeт только о том, кто и когда осмелится на окончательное решение данного вопроса. А также о том, кто сможет получить от этого максимальную выгоду.

Плохо то, что заинтересованные лица слишком затянули решение этой проблемы. Большевики на месте не стоят. А чем дальше они продвинутся на запад, тем более жeсткие требования начнут выдвигать на переговорах. Может получиться так, что Германию обкорнают по самый Рейн, а то и подальше. Отдавать захваченное обратно русский медведь не пожелает. Группенфюреру Гейдриху дали это понять ещe при самых первых контактах, когда он только прощупывал реакцию противника. Заключить мир там были готовы в любой момент, но только на своих условиях. «Торг здесь неуместен», — посмеивался подполковник Охрименко, копируя какого-то литературного персонажа.

Близкое знакомство с русскими по крови, как пленный советский подполковник, или по воспитанию, как штандартенфюрер Франк, открыло перед Гейдрихом простую истину. Противника, или будущего союзника, он не знает. Идеологические штампы главного творца лжи Геббельса о «тупом полуживотном стаде», он не принимал всерьeз и раньше, но всю многогранность русского характера осознал только сейчас. Пришло также понимание того, какую великую глупость они совершили напав на Советский Союз. Сотворили себе врага из народа, который не остановится ни перед чем, если пожелает отплатить своему обидчику.

— Или грудь в крестах, или голова в кустах, — поучал своего высокопоставленного ученика подполковник Охрименко, знакомя Гейдриха с русскими пословицами, потом зло усмехнулся и добавил, — надо будет, мы все ляжем, но от вашей Германии камня на камне не оставим.

— Как же, подполковник, вы с такими настроениями в плен попали? — сыронизировал Гейдрих.

— Контуженный был. Вот и попал. — Ответил Охрименко. — А если бы руки в тот момент работали, то чеку выдернуть сумел бы.

Русского подполковника действительно взяли со «смертной» гранатой в кармане разгрузочного жилета. Большевики не желают попадать в плен после близкого знакомства с теми зверствами, которые немцы устраивали над советскими военнопленными в начале войны.

Та бессмысленная жестокость осталась в прошлом. Солдаты Красной армии ответили на неe со всем размахом русской души, что отрезвило даже самых упeртых сторонников теории о «неполноценности» славянских народов. Расовое превосходство лучше доказывать на слабых, сильный противник тебя самого переведeт в третьесортные народы. Что и произошло.

Нарастающая ожесточeнность боeв просто пугала. Никто из противников не хотел уступать. Всe чаще полученный результат не оправдывал понесeнные потери. Надо прекратить эту бойню, пока убыль людей не стала катастрофической. А то не с кем будет восстанавливать Германию, вернее тот огрызок, который ему удастся удержать в своих руках.

Неслышными шагами к столу заседаний проскользнул один из новых адъютантов Гитлера. Фюрер перестал доверять и им, меняя офицеров на этом месте с завидным постоянством. Ещe ни один не пробыл в должности адъютанта дольше месяца. Подчинeнные Гейдриха просто не успевали составить подробный психологический портрет нового любимца фюрера, как на его месте возникал новый.

Адъютант наклонился к уху Гитлера, шепча ему какую-то важную новость.

Гейдрих напрягся. Что ещe произошло в Рейхе за время его нахождения на этом совещании?

Русские начали ещe одно наступление? Если да, то на каком участке?

Или англичане что-то предприняли? И опять тот же самый вопрос — где?

Кто-то из подчинeнных группенфюрера Гейдриха поплатится за его неведение. В окопы! Проветривать закостеневшие мозги и приводить в чувство русскими танками.

— Что! — Вскочил со своего кресла фюрер. — Кейтель! Почему я узнаю новости из передач московского радио?

Сенсации не состоялось. Гитлер всего лишь узнал о наступлении в Венгрии. Опять побеснуется с десяток минут и успокоится. Ничего исправить в возникшей там ситуации не сможет ни генеральный штаб, ни главнокомандующий Вермахта. Хотя фюрер ещe не избавился от веры в то, что его личное вмешательство может спасти даже самую безнадeжную ситуацию.

Пусть тешит себя надеждой.

— Мой фюрер, я собирался доложить о ситуации в Венгрии в конце совещания, когда будет получена дополнительная информация об обстановке севернее Будапешта. — Отпарировал Кейтель упрeк Гитлера.

А «лакейтель» молодец. С ходу придумать такое оправдание. Или он заготовил его заранее?

Какой дополнительной информации он ожидал? Уточнял глубину русского прорыва? Большевики пробили фронт с ходу. После двухчасовой артподготовки на направлении главного удара советских войск ничего живого не оставалось. Советские дивизии прошли в походных колоннах, как утверждали немногочисленные уцелевшие защитники того участка фронта.

Хотя, Кейтель и в самом деле может не знать реальную обстановку. Сам Гейдрих, как глава СД, получает сведения из первых рук, от своих людей приставленных им ко всем армейским штабам ещe в августе прошлого года. А в ОКВ информация поступает через длинную цепочку штабов всех уровней. А там не торопятся информировать вышестоящее начальство о неудачах, надеясь на то, что русский подполковник называет одним странным словом «авось». Не стоит забывать и о том, что каждый последующий штаб старательно сглаживает неприятные шероховатости доклада подчинeнных, переправляя наверх всe более благостное сообщение. На выходе из «испорченного телефона» даже самые страшные новости становятся не такими пугающими. Вряд ли самому Кейтелю известно о том, что фронт уже прорван.

Гейдрих понимает фронтовых генералов. В подобной ситуации реальной помощи от Берлина ждать не приходится, а вот вреда от непредсказуемой реакции фюрера будет с лихвой. Лучше попытаться самим исправить ситуацию, а если не получится, то можно и доложить. «Семь бед — один ответ».

Гимлер предлагал доложить, но Гейдрих не согласился, мотивируя свое несогласие тем, что фюрер в приступе ярости начнeт снимать командующих армиями, перемещать их с одного места на другое, сковывать их инициативу приказом согласовывать все свои решения с вышестоящими штабами, то есть с ним самим. Так уже было во время битвы за Померанию. Вряд ли генералы захотят «два раза наступать на одни и те же грабли».

Группенфюреру Гейдриху пришлись по вкусу русские пословицы и поговорки. Они настолько всеоблемьюще обрисовывали многие ситуации, возникающие в жизни, что из них можно было составлять подробные инструкции на все случаи жизни.

Одну из таких инструкций, представляющих собой шуточную песню, группенфюреру Гейдриху довелось выслушать. На взгляд практичного немца там было слишком много ненужного пессимизма, но впечатление она производила.

Век живи и век учись, дураком останешься.

Коль за деньги не помрeшь, доживeшь до старости.

Меньше спроса с дурака, кто его обидит,

А дурак дурака издалeка видит.

Группенфюрер взглянул на Канариса. Не про них ли с адмиралом этот куплет?

Хочешь вылететь в трубу, станешь горьким пьяницей.

Иль очутишься в гробу под страстную пятницу.

Двум смертям не бывать, от одной не скрыться.

Лучше взять пузырeк и опохмелиться.

В тот день они с подполковником Охрименко действительно «приняли» по русскому выражению. Причeм не шнапс или коньяк, а именно русскую водку. Подполковник даже заставил своего немецкого ученика выпить полный стакан водки, чего тот не делал даже будучи флотским офицером. Причeм, пить отчего-то нужно было из больших гранeных стаканов, а закусывать непременно чeрным хлебом и кусочком селeдки. Почему?

Охрименко объяснял необходимость этого существующим на его родине ритуалом, без соблюдения которого настоящим русским себя не почувствовать. «Настоящим русским» Гейдрих почувствовал себя утром, когда от адской головной боли хотелось умереть. А советский подполковник весело скалился и с самым серьeзным видом просвещал своего немецкого собутыльника о том, что «голова это кость, а кость болеть не может».

Дальше в лес, тем больше дров. Может это к лучшему.

Что же ты моя любовь, смотришь туча тучею.

Не обманешь не продашь, перестань-ка мучиться.

День и ночь, сутки прочь. Дальше как получится.

Не перестарался ли он с вживанием в шкуру врага? Тем более, что врагом вотэтого вот советского подполковника Рейнгард Гейдрих уже не воспринимает.

А Охрименко? Воспринимает ли он как врага группенфюрера Гейдриха?

Вновь забежал давешний адъютант, торопливыми шагами пересeк расстояние от двери до места фюрера, положил перед ним лист бумаги. Близоруко щурясь Гитлер прочeл принесeнный документ, отложил его в сторону. За столом молчали. Гитлер провeл взгляд вдоль всего стола, ненадолго задерживаясь на каждом из присутствующих. Добрался до Канариса, удивительно спокойным голосом сообщил тому:

— Поздравляю вас, адмирал, с эффективной работой вашей разведки.

Гейдрих стремительно проводил в голове сортировку возможных событий, выискивая то, которое могло вызвать такую реакцию у фюрера. Наконец догадался. Подтверждая его догадку, фюрер продолжил, уже для всех присутствующих.

— Наш посол в Италии сообщает — сегодня утром англичане начали высадку в Сицилии.

10 мая 1942 года восточнее Цоссена

— Вася, сумеешь там подняться? — Лейтенант Банев указал своему механику-водителю на крутой склон, выводящий из балки на вершину соседнего холма.

Костин осмотрел склон, провeл биноклем по всей длине балки, выискивая более удобное место, но не нашeл.

— Если дождя не будет, то заползeм. — Костин сдвинул шлемофон на затылок, вытер тыльной стороной ладони выступивший на лбу пот и добавил. — Но можем фрикционы сжечь.

Володька промолчал. Сам знает, что можно сжечь. Но это самое удобное место, и самое неожиданное. Вряд ли немец будет ожидать атаки с этой стороны. Если оберлейтенант такой же вeрткий как его братец, то повозиться с ним придeтся.

Володька хлопнул своего водителя по плечу, скользнул внутрь башни. Можно возвращаться. Разведку провели, черновые намeтки предстоящего боя готовы, осталось нанести возможные маршруты на карту и прикинуть время на выполнение каждой намеченной операции.

— Ну, что командир — сможем? — Встретил лейтенанта наводчик Сергеев.

— Конечно сможем, лишь бы Ганс не передумал. — Ответил за командира механик-водитель.

— Не кажи гоп. — Одeрнул Костина радист Михеев.

— Да, ладно тебе. — Ответил мехвод. — Братца евонного сожгли и этого оберлейтенанта сделаем.

Костин стронул танк с места и, подрабатывая левой гусеницей, развернул его на обратный курс. Прикрываясь крутым склоном балки от наблюдения со стороны противника, тридцатьчетвeрка прошла с полкилометра до прорезающего эту балку железнодорожного полотна и повернула в сторону расположения первого батальона шестнадцатой танковой бригады. Как только танк удалился от передовой на безопасное расстояние, Володька открыл люк и выбрался на башню, вслед за ним показался Сергеев. Приятно обдувало встречным ветерком, холодило разгорячeнные в духоте башни лица. Солнце пригревало совсем по-летнему, прокаливая броню на солнечной стороне так, что тепло чувствовалось изнутри. Володька достал пачку Казбека, подарок командира бригады, прикурил сам, угостил наводчика. Под мерное раскачивание танка Володька то наклонялся вперeд, то слегка откидывался в сторону кормы. Всe было привычно и знакомо, как будто не отсутствовал полгода. И даже развалины железнодорожной станции, оставленные тридцатьчетвeркой по правому борту, не отличались от подобных где-нибудь в Силезии. Тот же экипаж, тот же танк под номером сто тридцать три. Вернее, танк другой. Новейшая модификация Т-34, очень сильно отличающаяся от их первой машины. «Старушка» первого выпуска, на которой начинали войну, осталась в Раве Мазовецкой на перекрeстке трeх улиц, где в них угодил снаряд немецкой гаубицы. Что с ней? Скорее всего, уже переплавили. Может быть, часть того металла и в этом танке.

Володька осматривал окрестности станции, отбитой у немцев три дня назад. Он в том бою не участвовал. Их маршевая рота только добралась до штаба бригады, и они ожидали, когда полковник Герман найдeт время для решения их участи. Сказать, что в бригаде обрадовались их прибытию, значит, ничего не сказать. Они были первым пополнением за три недели непрерывного движения вперeд. Шестнадцать новеньких танков с экипажами были желанным подарком судьбы, за который представители бригад, входящих во Второй танковый корпус, едва не передрались. Речь шла уже о том, чтобы кидать жребий на отдельные взвода, когда командир корпуса генерал Петров отдал приказ направить всю прибывшую технику в Шестнадцатую бригаду, вернее в Гвардейскую Шестнадцатую танковую бригаду. Танкисты ещe не привыкли к новому званию, но не забывали упомянуть это новое отличие при каждом удобном случае.

Полковник Герман мудрил недолго. Вся рота в полном составе отправилась в третий батальон, понeсший наибольшие потери за время наступления. Капитан Косых превратился из командира маршевой роты в комбата-три. Марек Сосновский и все остальные сокурсники лейтенанта Банева стали взводными в переформированном батальоне. А вот сам Володька, как и ожидалось, попал в свою роту. Но не взводным, как думал он.

— А, Банев! — Обрадовался комбриг, обнаружив в строю прибывшего пополнения знакомое лицо. — Вовремя ты. Очень вовремя. — Выслушав доклад бывшего старшины, полковник Герман продолжил. — Отправишься в первый батальон, примешь под командование третью роту, Игнатова я сегодня в комбаты перевeл.

— Товарищ полковник, как роту? — Поразился Володька. — Я ведь и взводом ещe не командовал.

— Что ж ты, капитан, так плохо своих курсантов учил? — Комбриг повернулся к капитану Косых. — Им приказ, а они свои пожелания в ответ.

Володька густо покраснел, хотя понял, что полковник шутит. Тот тут же подтвердил его догадку.

— Взводным там твой дружок Данилов управляется. И неплохо управляется. Так что, лейтенант Банев, извольте выполнять приказ.

— Есть принять третью роту, товарищ полковник. — Отрапортовал Володька.

— Тут тебя, кстати, два сюрприза ждут. — Продолжил комбриг. — Один приятный, а другой не очень. Ну, да сам узнаешь. — Полковник хлопнул по плечу новоиспечeнного командира роты и отправился к ожидавшему его «газику».

Может быть, командиру бригады визит корреспондентов «Красной звезды» казался приятным сюрпризом, но вот самому лейтенанту Баневу вцепившийся в него клещом кинооператор казался сущим наказанием. Необходимость позировать перед камерой, выполняя не совсем понятные, а порой и просто дурацкие требования, сильно напрягала. Так не стой, туда не гляди, рукой в сторону врага показывай. С этой стороны к танку не подходи — солнце съeмке мешает. Комбинезон сними — орденов не видно.

Володьки хватило ровно до вечера. Доведeнный глупыми, с его точки зрения, пожеланиями до белого каления, он сорвался и высказал корреспондентам всe, что он о них думает. Как ни странно, помогло. Кинооператор сдвинул пилотку набок, почесал за ухом и улыбнулся.

— Меня Всеволод зовут. Можно Сева. — Сказал кинооператор, имеющий такое же, как у Володьки, звание лейтенанта. — А то мы всe по званиям, да по званиям.

— Владимир. — Буркнул Володька.

— Сильно мешаем? — Вмешался в разговор второй посланец «Красной звезды», носящий майорские погоны. — Ты, Владимир, не обижайся. Работа у нас такая.

— У меня, товарищ майор, тоже работа, и не менее важная, чем у вас. — Примирительным тоном продолжил Володька. — Мне надо роту принять, а я перед вами живую статую изображаю.

Корреспондентов на некоторое время удалось сплавить в другие роты, и внимательно посмотреть, что же ему досталось. Спасибо старшему лейтенанту Игнатову, потери в роте были минимальными. В безвозвратных потерях числились две машины и один экипаж. Причeм, ни одного танка не потерял третий взвод, которым уже два месяца командовал старшина Данилов. Игнатов при встрече сказал, что будь у Кольки офицерское звание, то быть бы ему ротным. А ведь Колька ни словом не обмолвился об этом, когда письма писал. Скромняга. Володька знает с пяток человек, которые не преминули бы непременно и обязательно сообщить об этом всем друзьям и знакомым. Сам таким был, не так уж давно. Сейчас поумнел. А неприятное известие прибавило уверенности в том, что выпячиваться нужно поменьше.

А всe-таки комбриг неправ. Приятных новостей было больше, чем одна. Намного больше. Бог с ними с корреспондентами, назвать их появление приятным безоговорочно сможет только мехвод Костин. Но и к плохим это событие не отнесeшь.

А хорошие новости.

Экипаж жив и здоров. Не возражали стать командирским танком, хоть это и опаснее.

Комбат Игнатов его бывший комвзвода. Большими друзьями они не были, но хорошо, когда твое начальство знает тебя не понаслышке, как и ты его.

В батальоне его ждали три письма. Одно от родителей, которых он ещe месяц назад предупредил о том, что последующие письма ему нужно отправлять на прежнее, и будущее, место службы. Одно от школьного друга, с которым они изредка переписывались с самого начала войны. Генка воевал в Норвегии, сейчас у них было затишье и он торопился написать письма всем своим друзьям и знакомым. А третье — от Ванды! Тогда, в прошлом году, они с Вандой и адресами обменяться не успели. Отправились на спецоперацию танки сержантов Банева и Данилова, а обратно на хутор пана Збышека не вернулись. Осталось приятное воспоминание о красивой девушке, да и только. Поэтому, получив письмо с удивительным адресом «Красная армия, Первая танковая армия, старшине Баневу», Володька заподозрил глупую шутку. Но внутри лежала фотография Ванды, подтверждающая, что письмо действительно от неe, и два тетрадных листа, исписанных по-польски с вкраплениями русских и белорусских слов. Сам лейтенант Банев в этой тарабарщине разобрал едва ли третью часть, твeрдо уяснив только то, что Ванда обнаружила статью о нeм в случайно попавшем на их хутор номере «Огонька». Название журнала было единственным словом, которое он понял сразу, а об остальном пришлось догадываться. Ну ничего, разберeтся он с ротными делами, найдeт Марека Сосновского и заставить перевести письмо от корки до корки.

А известность не так уж и плоха. С одной стороны не очень приятно, когда на тебя пялятся незнакомые люди и пристают с дурацкими вопросами. А с другой, написала Ванда на конверте чуть ли не «на деревню дедушке», а письмо добралось до адресата.

А неприятное известие…

— Тут тебя уже вторую неделю с той стороны вызывают. — Сообщил лейтенанту Баневу старшина Данилов, как только они нашли время поговорить в спокойной обстановке.

— Кто? — Удивился Володька.

— Подожди немного. — Колька посмотрел на часы. — Через десять минут сам услышишь.

Через десять минут, подтверждая германскую пунктуальность, со стороны немецких позиций донесся призыв к старшине Баневу выйти на связь на одной из стандартных частот немецкой танковой рации.

Вскоре радист Михеев обнаружил искомую частоту, на которой голос с сильным акцентом повторял то же самое.

— Чего тебе надобно, Ганс? — Откликнулся Володька, выслушав это обращение.

— Я не есть Ганс, я есть Густав. — Поправил лейтенанта Банева голос с той стороны.

— Чего тебе надо, Густав? — Повторился Володька.

— Я есть искать старшина Банев. — Ответил немец. — Я просить сказать ему, что я его искать.

— Я, лейтенант Банев, слушаю тебя. — Володька оторвался от наушников, посмотрел на Кольку. — Вы ему отвечали?

— Отвечали, но с нами он говорить не захотел, ждал тебя.

С той стороны проявился другой голос, говорящий по-русски почти без акцента, наверняка переводчик.

— Если ты тот Банев, который нам нужен, то должен знать, куда попал твой первый снаряд в панцер гауптманна Оберта. — Начал разговор переводчик.

— Ни первым, ни вторым снарядом мы в него не попали. — Володька усмехнулся столь примитивной проверке. — Третьим снесли командирскую башенку, четвeртым сорвали левую гусеницу, а пятым подожгли.

На той стороне молчали, наверное переводчик пересказывал немцам то, что посчитал нужным сообщить русский лейтенант. Минуты через три рация ожила.

— А куда попал в твой танк гауптманн Оберт? — Продолжил проверку переводчик.

— Никуда ваш Оберт не попал. — Отрезал Володька. — Осколками черенок лопаты перерезало, да брезент продырявило.

Брезент пришлось латать, новый выдавать отказались наотрез. Истины ради, надо признать, что немец третьим снарядом почти попал. Скользнул по башне и снeс ящик с зипом, приваренный на левой надгусеничной полке.

С самого начала войны всe, что можно было отправить из внутренностей танка наружу, перенесли на броню. Даже личные вещи экипажа требовали хранить в специальных ящиках, наваренных на башне. Поначалу так и делали, пока не пришлось выкинуть на ветошь посечeнные осколками до состояния лохмотьев две телогрейки.

— Я есть обер-лейтенант Густав Оберт. — В наушниках возник голос первого немца, вызывавшего старшину Банева. — Я вызывать тебя, лейтенант Банев, на дуэль.

— С какого перепугу? — Не понял причину вызова Володька.

— Я есть брат гауптманн Хайнц Оберт. — Объяснил немецкий танкист после некоторого молчания. — Я вызывать тебя, лейтенант Банев, на дуэль.

— Да пошeл ты со своей дуэлью… — Володька разъяснил немцу, куда он должен отправиться со своим вызовом.

— Это не есть по-рыцарски! — Продолжил немец после того, как ему перевели пожелания русского лейтенанта.

— Слушай, обер-лейтенант, наверняка, не первый год воюешь, не надоело в солдатики играться? — Взъярился Володька. — Свою жизнь не жалеешь, об экипаже подумай.

Слушавший эту перепалку старшина Данилов только удивлeнно качал головой. А дружок-то повзрослел. Прежний Володька Банев непременно ухватился бы за идею устроить дуэль. А этот начал о последствиях думать. Хотя абсолютно прав. Это командиру танка позволительно рисковать без особой надобности, а ротный такого права не имеет.

— Это не есть игра! — Начал оправдываться немецкий танкист. — Я дать слово тебя сжечь! Своей семья слово дать.

— Ты среди родственников один припадочный? — Поинтересовался Володька. — Или ещe кто-нибудь есть?

— Со мной воевать мой младший брат. — Ответил немец после недолгого молчания. — Он тоже дать слово.

— А что же вы бабушку с собой не взяли? — Язвительно спросил Володька.

— Зачем бабушку? — Удивился обер-лейтенант, замолчал на минуту, потом продолжил уже злым голосом. — Я говорить серьeзно. Будем шутить после дуэль.

— Слушай, Густав Оберт, если у тебя с головой непорядок, то обращайся к врачам. — Володька решил поставить точку в разговоре. — Успокоительного попей, больничным воздухом подыши. Когда угомонишься, тогда поговорим.

Володька отключил связь и снял наушники, повернулся к Кольке Данилову.

— А в бригаде об заклад бьются — сожжeшь ты немца или нет. — Данилов протянул руку к пачке с Казбеком, подаренным лейтенанту Баневу командиром бригады.

— Добрые вы тут все. — Володька угостил друга, закурил сам. — А меня спросить нужно?

— Вот и спрашиваем? — Колька откинулся спиной на броню башни, протянул ноги к моторному жалюзи танка, на котором они выслушивали немца.

— Других забот у меня нет, кроме как дуэли с его немецким благородием устраивать.

— А Михеев с Костиным на каждом углу трезвонят, что жить немцу осталось ровно до того момента, как их командир назад вернeтся.

— Коль, не трави душу. — Володька отмахнулся от надоедливого комара, зудевшего над ухом. — Подвернeтся этот Густав в бою, сожгу за милую душу, но устраивать показательные догонялки со смертью не собираюсь.

Друзья замолчали, наблюдая, как солнце неторопливо опускается к горизонту, раскрашивая дальний край неба всеми оттенками красного. Скорее всего к ветру, но может и дождь случится.

— Кто-нибудь его видел? — Спросил Володька, но видя непонимание в глазах друга, пояснил. — Танк у него какой?

— Вроде как «четвeрка». — Ответил Данилов. — Но странная какая-то. Пушка очень длинная и башня явно другой формы. Близко он не подходил, издалека себя показывал. Да и обвешанный экранами по всем бортам, ничего кроме них не видно.

Володька согласно кивнул головой. Немцы после близкого знакомства с гранатомeтами на все свои панцеры приваривали сплошные экраны. Предпочитали ограничивать и без того не очень хороший обзор, чем рисковать получить в борт кумулятивную гранату.

От гранатомeтчиков спасало, но соваться с таким украшением под стволы противотанковых орудий было столь же опасно, как и без них. Кумулятивных снарядов противотанкистам поставляли совсем немного, а бронебойной болванке без разницы, что с экраном, что без него. С экраном даже лучше — целится проще.

В училище проводили эксперименты с разной защитой от гранатометных выстрелов, как немецких, так и своих собственных. И сплошные листы тонкой брони навешивали по немецкому примеру, и сетчатые экраны ставили, и наваривали по бортам в два слоя отработанные гусеничные траки, как делали на фронте. Самой лучшей защитой были какие-то плоские коробки, привезeнные на полигон в один из последних дней испытаний. Ни одна граната пробить их не сумела. Что там было внутри, курсантам не говорили. Преподаватели и сами этого не знали, но с гордостью демонстрировали будущим офицерам обваренную этими коробками «тридцатьчетвeрку», выдержавшую восемь попаданий из РПГ-2.

Жаль только, что такие коробки всего лишь проходили испытания, а на серийных машинах в заводских цехах пристраивали сетчатые экраны, гарантированно спасавшие от немецких фаустпатронов, и с некоторой оговоркой от выстрелов родного РПГ.

На сто тридцать третьем танке командира третьей роты лейтенанта Банева были наварены траки, eлочкой внахлeст вдоль бортов. На башне же кроватная сетка в два слоя. Такую защиту велел изготовить ещe старший лейтенант Игнатов. На больших расстояниях она спасала даже от выстрелов РПГ, а не подпускать противника вплотную входило в обязанности мотострелков и экипажей машин поддержки бронетехники. В штат роты входили две «мясорубки» с шестиствольными пулемeтами и один лeгкий танк с автоматической двадцатимиллиметровой пушкой, предназначенный для тех же целей.

Заслуга всe того же Игнатова. Пока остальные командиры рот чесали затылки в раздумьях, нужны ли в подразделении бронемашины другого типа, бывший командир роты выпросил их все для испытаний. Не прогадал. Ни одного танка от действий гранатомeтчиков рота не потеряла. Спустя пару недель вновь прибывшие машины этого типа распределяли уже с шумом и криком по жребию. Сомневающихся в эффективности их применения к тому времени не было.

В училище им показывали ещe одну новинку — боевую машину пехоты. Тот же лeгкий танк, совмещeнный с бронетранспортeром. Спорили о еe необходимости до хрипоты. Противники упирали на недостатки, сторонники выпячивали достоинства.

Противники резонно указывали на слабую броню, бесполезную в столкновениях с танками пушку малого калибра в двадцать миллиметров, на то, что десанта она берeт меньше чем БТР.

Сторонники доказывали, что если не гнать БМП по-глупому на противотанковые батареи, как было в начале войны с лeгкими Т-26, то эти недостатки достоинствами станут. Какой танк сможет восемь человек десанта с собой взять? И не на броне, открытой всем ветрам и прочим капризам погоды, а внутри корпуса. Калибр у пушки не позволяет с танками бороться? Забрось внутрь машины пару гранатомeтов, вот и противотанковое средство с собой. Десантников в два раза меньше, чем в бронетранспортeре? Зато пушка есть, а ещe спаренный с ней пулемeт, а у БТРа только пулемeт.

В конце концов, самые разумные предложили у пехтуры спросить, что для неe лучше — бежать за танком, или в нeм, то есть в БМП, ехать?

Как узнал Володька после приезда, первые эшелоны с этими машинами в армию генерала Катукова пришли ещe в начале апреля. Только распределили их по механизированным корпусам армии. Посчитали, что там они нужнее.

Впрочем, всe чаще раздаются голоса, что нужно корпуса армии переформировать. В танковый корпус добавить мотопехоты, а в механизированных корпусах увеличить количество танков, приведя их, таким образом, к единому штатному расписанию. Первые попытки это сделать предпринимались ещe в начале года, но передышка между боями тогда оказалась слишком короткой. Не получится и сейчас. Разве что после взятия Берлина.

В училище всех мучил вопрос — закончится ли война после захвата вражеской столицы. Люди далeкие от фронта считали, что так, скорее всего, и будет. Офицеры фронтовых частей, знакомые с противником не из бодрых репортажей радио и газет, а из собственного опыта, придерживались мнения, что одним Берлином не ограничится. Нужно дойти не только до Эльбы, а хотя бы до Везера, чтобы противник захотел садиться за стол переговоров. А пожелает ли наше командование заключать мир? Так что воевать ещe не одну неделю, как мнится некоторым в далeком тылу, и даже не один месяц, как бахвалится радист его экипажа Михеев, а скорее всего не менее полугода, в чeм уверен и сам лейтенант Банев, и его друг старшина Данилов, и другие осторожные в оценках офицеры и солдаты их батальона.

Как всe-таки быстро привыкли к новым званиям. Ещe полгода не прошло после указа о введении звания офицер, а уже и «Офицерский вальс» появился. «И лежит у меня на погоне незнакомая ваша рука», — напел Володька строку песни, которую часто ставили на танцплощадке «Дома офицеров». Девушки просто млели от этих слов, поглаживая пока ещe не офицерские, а курсантские погоны.

И была среди них одна студентка медицинского института по имени Настя.

Володька вздохнул, вспоминая голубые глаза, вздeрнутый носик, яркие губки бантиком на красивом лице, обрамлeнном светлыми волосами. Хотя… Ничего и не было, кроме нескольких танцев, да одного шутливого поцелуя в щeку, когда он всe-таки напросился проводить еe до дому. Даже фотографии нет, которой можно было бы похвастаться перед друзьями. Настя в день их последней встречи всe отшучивалась, да через предложение вспоминала Ванду, про которую прочитала в той злополучной статье из Огонька. Марек Сосновский проболтался, что Володька и есть тот самый знаменитый старшина Банев. Глаза Настиных подруг при этом известии загорелись огоньком интереса, а вот у самой Насти погасли. «В заповеднике не охочусь!» — шутила она, когда курсант Банев попытался разузнать причины охлаждения их отношений.

Володька вздохнул. «Заповедник имени Ванды…» А как же еe фамилия?

Теперь лейтенант Банев рассмеялся. Жених называется. Фамилию невесты не знает. Да и какой жених? Детская влюблeнность, закончившаяся так же быстро, как и началась. Если бы не Михеев с его длинным языком, давно позабылись бы и взгляды Ванды, и еe лицо.

Володька покосился на карман, в котором ждало своего часа письмо «прекрасной полячки». Выкинуть что ли? Или отдать тому же Михееву, пусть отдувается за свою болтливость.

— Командир, комбат на связи. — Из соседнего люка, оттеснив Сергеева, высунулся заряжающий Сорокин. — Спрашивает, когда будем.

— Сейчас будем. — Ответил Володька. — Почти добрались.

Что же там произошло, что Игнатов вышел на связь? Ведь обо всeм договорились. Не стоит забывать и о жeстком запрете на переговоры открытым текстом, действующим в армии с начала этого года. Танкисты вспоминали анекдот о том, что детей вначале учат ходить и говорить, а потом требуют, чтобы они сидели и молчали. С радиосвязью то же самое. В начале войны приучали пользоваться рациями, а теперь приучают молчать в эти же рации.

Немцы тоже молчат. Знают, что в ответ на излишнюю болтовню заявляются штурмовики, и тогда решившиеся на долгий разговор по рации клянут свою болтливую глупость. Если, конечно, живыми останутся.

Оберлейтенант храбрый человек, раз не побоялся авианалeта. Или дурной. На войне, очень часто, это одно и то же.

Интересно, а самого лейтенанта Банева куда нужно отнести? К храбрым или дурным?

— Да, что ж мне теперь разорваться что ли? — Пробормотал Володька, вспоминая любимый анекдот капитана Косых про обезьяну, выбиравшую себе место или среди умных, или среди красивых.

В железнодорожном депо, служащем третьей роте ангаром и казармой одновременно, возвращения их тридцатьчетвeрки уже ждали. Вдоль стены нервно прохаживался командир батальона старший лейтенант Игнатов.

Володька спрыгнул с брони, подошeл к комбату.

— Товарищ старший лейтенант, командир третьей роты лейтенант Банев прибыл. Проводили разведку местности перед боем.

— Чего вы там высматривали, лейтенант? — Излишне официальным тоном встретил своего ротного комбат.

— Возможные пути безопасного подхода к немецким позициям. — Отрапортовал Володька, не сдержался и добавил. — Что случилось, командир?

Игнатов кивнул головой в сторону выхода из депо и направился на улицу. Банев пошeл за ним. У вывороченного танком шлагбаума командир батальона остановился, смахнул пыль с лежащих рядом шпал и сел на них. Володька устроился рядом. Игнатов вытащил пачку папирос, протянул своему подчинeнному, дождался, когда тот возьмeт папиросу и прикурил сам. Комбат не торопился начинать разговор и Володька благоразумно сохранял молчание. Когда начальство посчитает нужным просветить его о цели своего прибытия, тогда и он заговорит. Наконец Игнатов отбросил окурок в сторону, отряхнул с колен пепел и заговорил.

— Может, Володь, передумаешь прогулку устраивать.

— Что-то важное произошло, командир? — Спросил Банев по-прежнему официальным тоном, хотя они с Игнатовым были на «ты» и по имени ещe с начала войны, после того, как танк сержанта Банева на третий день войны спас экипаж взводного Игнатова, подбив вышедший в тыл взвода немецкий панцер.

— Командарм в нашей бригаде. — Ответил Игнатов. — Пока в штабе, а потом должен по батальонам проехаться. Мне комбриг час назад позвонил, предупредил, что у нас будет непременно.

— А ты разведку боем отменишь? — Володька посмотрел в глаза своему комбату.

— Ты же знаешь, что не могу. — Ответил старший лейтенант Игнатов. — Не в моих силах.

— Вот и я не могу, хоть и в моих силах. — Пояснил лейтенант Банев.

— Сожгут ведь. — Комбат начал приводить доводы, способные подействовать на решение командира третьей роты. — Или ты в самом деле веришь, что этот Густав в одиночку на бой выйдет?

— Не веру, конечно. — Володька покачал головой. Оберлейтенанту Оберту он не верил, и не надеялся, что немец верит ему. Да и какая может быть вера обычному лейтенанту. И пожелает он быть честным, да кто ж ему позволит. Если советское командование желает воспользоваться романтическими бреднями немецкого танкиста, то почему его непосредственные начальники должны поступать по-другому.

— Так чего же ты на рожон лезешь? — Удивился Игнатов.

— А иначе всей ротой на рожон придeтся лезть. — Володька напомнил комбату сложившуюся ситуацию. — И сколько нас тогда сгорит?

Игнатов промолчал. Самому всe прекрасно известно. Разведку боем провести приказано, огневые точки противника узнать необходимо, рисковать машинами и экипажами придeтся. И ничего здесь не изменишь. Лейтенант Банев сам напросился на такой вариант. Когда вчера его роте, как самой полнокровной из всех, предложили прощупать огневые точки немцев, то он почти сразу предложил воспользоваться рыцарскими бреднями немецкого оберлейтенанта. Если на нашей стороне заключают пари на исход боя, то и на той интерес к возможному поединку вряд ли меньше. Можно быть уверенным, что вся имеющаяся у немцев оптика будет нацелена на место предстоящей дуэли. А тем временем взвод старшины Данилова по неглубоким балкам, пересекающим нейтралку, сможет под шумок подобраться поближе к немецким позициям, тогда больше будет вероятность того, что не сгорит вся рота в будущей разведке.

Спорили недолго. Игнатов пытался отговорить командира третьей роты от ненужного геройства, остальные офицеры роты после недолгого колебания согласились. Молодые взводные даже завидовали своему ротному, что именно ему выпал шанс поучаствовать в дуэли. Пацаны ещe, месяца два на фронте. Один Данилов с первого дня войны, но и тот дал согласие, надеясь на удачливость своего друга.

— Справишься ты с немцем? — В который раз за прошедшие сутки поинтересовался старший лейтенант Игнатов.

— Должны, Вань. — Ответил Володька, перейдя на обращение по имени. — Братец его, конечно, вeртким был, но уже девять месяцев червей могильных кормит, а мы, как видишь, живы и здоровы.

— Не хвались на битву едучи. — Напомнил командиру третьей роты народную мудрость старлей Игнатов.

— Да мы не хвалимся. Мы, так, старое вспоминаем. — Отмахнулся Володька.

— Ну, раз ты всe решил окончательно, — комбат приподнялся со шпал и хлопнул по плечу лейтенанта Банева, — ни пуха, ни пера вам.

— К чeрту! — Ответил как и положено в таких случаях командир третьей роты, отдал честь своему командиру батальона и отправился готовить свой танк к дуэли с немецким оберлейтенантом.

Облако наконец-то убралось в сторону и вершину холма осветило яркое солнце. Густав прикрыл глаза и раскинулся на подстеленном брезенте. Блаженное тепло растекалось по телу, солнечные лучи обрабатывали кожу, восстанавливая привычный ещe с Испании загар. В Африке с солнечными ваннами было намного лучше, но и здесь можно найти такой момент, когда скупое северное солнце позволяет прокалить кожу до вполне приличного цвета. Не коричневый цвет канувшей в лету рубашки штурмовиков, с которой сравнил его кожу отец, когда Густав впервые приехал в отпуск из Ливии. Но на «кофе с молоком» здешнее солнце вполне могло расщедриться.

Раздались шаги. Гельмут — угадал Густав. Только он один из экипажа так подволакивал ногу, последствие заработанного ещe в детстве перелома. Гельмут уселся рядом, дожидаясь когда командир соизволит открыть глаза. Понимая, что блаженная нега закончилась и пора возвращаться в такой привычный и такой мерзкий реальный мир, оберлейтенант Оберт открыл глаза. Гельмут, как всегда, жевал травинку. И где он их только находит? Даже в ливийской пустыне он никогда не расставался со своей привычкой. Гельмут как-то проговорился, что жевать травинки он начал для того, чтобы бросить курить. После того, как они нахлебались дыма в горящем панцере под Гвадалахарой, Гельмут, единственный из экипажа имевший солидный опыт курильщика, вдруг обнаружил, что не переносит табачного, да и любого другого тоже, дыма. Густаву с Хайнцем было проще. Брат вообще никогда не курил, а Густав иногда баловался, стараясь выглядеть более мужественно в глазах знакомых девушек. С дурной привычкой пришлось расстаться, о чeм Густав никогда не жалел.

— Густав, русский осматривал поле. — Сказал Гельмут, окончательно возвращая своего командира к реальности.

— Значит решился! — Оберлейтенант приподнялся со своего импровизированного ложа, начал неторопливо одеваться.

Густав единственный из экипажа ни минуты не сомневался, что русский обязательно согласится. Раз он вышел на поединок с Хайнцем, то не должен отклонить и их предложение. Ну что ж, пусть выходит. Они здесь появились раньше на четыре дня и успели подготовить своему противнику парочку весьма неприятных сюрпризов.

— Густав, скажи мне: зачем тебе это нужно? — Гельмут не часто пользовался законным, приобретeнным долгим сроком совместной службы, правом называть своего командира по имени, и если он это сделал, значит он недоволен, просто не высказывает своe недовольство открыто.

— Понимаешь, Гельмут, мне действительно это нужно.

Густав задумался над продолжением фразы. Ему это в самом деле нужно. А вот зачем? Он и сам толком сказать не может.

Отомстить за брата? Несомненно. Но только ли месть толкает его на это?

Желание славы? После штурма Каира, славы у него в избытке.

Полузабытая детская ревность к успехам старшего брата? И это есть, но где-то на самых дальних задворках сознания.

Въевшаяся в кровь потребность в риске? Рисковать можно и более разумным способом.

Гельмут промолчал, принимая и такой вариант ответа. Он вообще не отличался словоохотливостью после Испании. Густав вдруг решился задать вопрос, который волновал его уже несколько лет. Но Хайнц отвечать на него отказался, а выпытывать данную информацию у Гельмута Густав не осмеливался, пока был жив брат. Похоже пришло время его задать.

— Гельмут, ответь мне на один вопрос. — Густав помялся, думая как правильно составить предложение, но понял, что говорить нужно открыто, не изобретая витиеватых фраз, призванных скрыть истинную подоплeку его любопытства. — Гельмут, почему вы поссорились с Хайнцем?

Гельмут посмотрел на своего командира каким-то особенным взглядом, перекинул травинку в другой угол рта, смочил губы языком и спросил:

— Ты помнишь Испанию, Густав?

Оберлейтенант Оберт удивился. Как он может забыть свою первую войну? Ему стоило таких трудов вырваться на неe. Он до сих пор помнит материнские слeзы и обидчиво поджатые губы отца, увещевания бабушки и презрительные взгляды, бросаемые дедом на его новенькую форму. Как давно это было. Второй год в могиле дед, простивший в конце концов своих внуков. Ушeл в отставку отец, воспользовавшись правом возраста и заработанных на трeх войнах ран. Уже и Хайнца нет, а он до сих пор помнит страх первого боя. И так злившую молодого и глупого Густава Оберта заботливую опеку старшего брата.

— Но какое отношение это имеет к вашей ссоре?

Насколько помнил Густав, до самого конца той войны между командиром панцера фельдфебелем Хайнцем Обертом и механиком-водителем Гельмутом Краузе были самые дружеские отношения. Всe как отрезало после возвращения. Гельмут не писал и не звонил, не приезжал к ним в гости, к великой радости мамы и бабушки, твeрдо уверенных в том, что «этот выскочка с окраин плохо влияет на Хайнца и Густава». Конца войны сам Густав, лечившийся после ранения в Германии, не видел, и мог только предполагать причины ссоры между двумя другими членами их экипажа.

— Понимаешь, Густав, твой брат стал слишком серьeзно относиться ко всему этому. — Гельмут указал рукой на колышущийся под ветром флаг со свастикой, уложенный на корме их танка.

— Но ведь ты сам втянул его в ряды «наци»! — Удивлению Густава не было предела. С самого первого дня появления в их доме Гельмута Краузе, покойный ныне дед невзлюбил гостя именно за пропаганду идей нацизма. Отец не высказывал недовольства открыто, но и он не был в восторге от этих посещений. О маме с бабушкой и говорить не стоит. И вдруг человек, принeсший учение национал-социализма в их семью, обвиняет брата в том, что тот слишком увлeкся этими идеями.

— Да, это моя вина. — Согласился Гельмут. — Но я сам искренне верил в дело Гитлера, пока не побывал на войне. — Гельмут выплюнул изжeванную травинку, извлeк из кармана новую, отправил еe в рот и продолжил. — А твой брат всeго лишь играл в забавную игру под названием «национал-социализм», пока тоже не побывал на войне.

Густав ждал продолжения, а его собеседник прервался, то ли собираясь с мыслями, то ли решая, что именно можно рассказать командиру о той давней ссоре.

— В самом конце войны нам в поддержку дали марокканцев, или нас в поддержку им. Ты их должен помнить. Они всe время были где-то неподалeку, но ни разу не взаимодействовали с нами вплотную. — Гельмут опять перекинул травинку и облизал губы. Чувствовалось, что данный разговор ему неприятен, но он решился избавиться от этого груза. — Нам в тот день не повезло захватить госпиталь республиканцев.

Густаву пока не понятна была логика рассказа. Почему не повезло?

— Я там встретил одну медсестру, француженку из добровольцев. Ты же знаешь, их там много было. — Гельмут уставился пустым взглядом себе под ноги. — Жанной еe звали. Она по-немецки довольно хорошо говорила, а я кое-как по-французски изъяснялся. Всe просила меня взять их госпиталь под охрану… — Гельмут прервался, погонял травинку из одного угла рта в другой, сплюнул густую слюну и продолжил. — Я ещe посмеялся над еe страхами. От кого защищать? Мы ж не дикари какие-то? Про марокканцев я тогда не подумал.

Густав внутренне замер. Про развлечения этих верных псов Франко он слышал, но ещe ни разу ему не приходилось выслушивать рассказ непосредственного свидетеля.

— Оставили мы их тогда, по своим делам уехали. А когда вернулись… — Гельмут окаменел лицом. — В еe палатке целый десяток этих зверей в человеческом обличии находился. А на полу Жанна валялась. Ещe живая… Но без кожи… Кровавый ошмeток человеческого тела, который ещe пытался кричать от жуткой боли… А эти нелюди весело хохотали при каждом звуке, который она издавала…

Густава начало мутить. Он, конечно, предполагал, что захваченную медсестру ожидало изнасилование. Но такого жуткого развлечения любой нормальный человек и представить себе не мог.

— Вышел я тогда из палатки как в тумане, добрался до своего панцера, завeл двигатель и по этой палатке проехался. — Гельмут перевeл взгляд вдаль. — Вперeд-назад, вперeд-назад, вперeд-назад… Пока крики этих тварей слышны были.

Гельмут замолчал. Молчал и Густав, не решаясь прервать страшный рассказ.

— Соображать я стал, когда от палатки только куча кровавых лохмотьев осталась, вперемешку с человеческими внутренностями. — Продолжил Гельмут. — Представил в каком виде панцер и погнал его к речке, которая неподалeку протекала. Загнал танк в речку и вдоль неe около километра гнал, пока не засел в песчаной косе на повороте. Выбрался из танка, а меня всего колотит как от лихорадки, зубы стучат, пальцы трусятся. Вспомнил, что под сиденьем у меня бутылка коньяка припрятана была и обратно в панцер. Отхлебнул несколько глотков, вроде полегче стало. Решил я тогда в лагерь идти, бутылку, естественно, с собой прихватил. Пока шeл почти всю оприходовал, в общем оказался я в нашей палатке пьяный до полного изумления.

Гельмут поменял травинку и продолжил.

— Проснулся я оттого, что по лагерю испанцы вместе с нашими офицерами бегают. Выясняют — кто с марокканцами расправился. Наши, конечно, всe отрицают. И машины все на месте, и люди в наличии. Вдруг слышу к моей палатке идут. И голос знакомый говорит, что «этот негодяй здесь».

Гельмут в очередной раз замолчал.

— Я не понял, а причeм тут ваша ссора с Хайнцем? — Спросил Густав.

— Предал меня твой брат! — Отрезал Гельмут. — Сам пришeл к испанцам и указал — кто это сделал и где он находится.

Пришла пора молчать Густаву Оберту. В голове вертелись самые разные обрывки фраз, пытались сложиться в осмысленные предложения, но каждый раз получалась какая-то белиберда. Наконец нужные слова были найдены.

— Почему он это сделал?

— Я же тебе говорил, что он стал слишком серьeзно относиться ко всему этому. — Гельмут опять кивнул в сторону флага со свастикой. — Я его тогда тоже спросил — почему? Он мне так и ответил — «ради сохранения дружбы между борцами за общее дело».

Густав вдруг подумал о том, что испанцы не должны были выпустить Гельмута живым.

— Как ты уцелел?

— Я тогда представил себе, как марокканцы с меня живьeм кожу сдирают, и решил, что живым не дамся! — Гельмут нервно дeрнул губами в некоей пародии на улыбку. — Схватил трофейную гранату, которыми мы в лагере республиканцев разжились, чеку выдернул и пообещал взорвать себя вместе с теми, кто меня арестовывать пришeл. Испанцы врассыпную. Один Хайнц остался. Тогда мы с ним и поговорили в последний раз. — Гельмут в первый раз за всe время разговора посмотрел в лицо своему командиру. — Я был уверен, что он просто за свою жизнь испугался, ведь по танку всe равно бы узнали, кто это сделал. А он мне бред «про общее дело и единение борцов с коммунизмом». — Гельмут отвернулся и закончил усталым голосом. — Я с нелюдями и людоедами объединяться не желаю, какими бы идеями они свои звериные инстинкты не оправдывали.

— А потом? — Спросил Густав.

— А потом меня наши лeтчики в ближайший самолeт затолкали и на взлeт. Вместе с гранатой. Я еe над лагерем марокканцев выкинул. Они в это время в центре толпились и орали что-то. Надеюсь, попал. — Гельмут усмехнулся. — Затем меня в «тeтушку Ю» посадили и в Рейх. В Германии шум поднимать не стали, погоны, награды, партийный значок втихую с меня долой, и в отставку. Я, откровенно говоря, концлагеря ожидал, но обошлось.

У Густава возник ещe один вопрос.

— А почему ты пошeл в мой экипаж?

— Ты позвал. Я пошeл. — Гельмут пожал плечами, демонстрируя, что не понимает смысл заданного вопроса.

Густав не нашeлся что сказать.

— Густав, у меня к тебе одна просьба. — Гельмут поменял очередную травинку. — Не бери Карла с собой. Не нужно малышу в этом участвовать.

Густав опять промолчал. Мать слeзно умоляла его взять младшего брата с собой. Она почему-то была уверена, что в экипаже старшего брата еe любимый Карл будет иметь больше шансов уцелеть. Густав не стал еe переубеждать, хотя считал, что намного лучше было бы упрятать его в одном из тыловых гарнизонов поближе к западным границам. Но не сложилось. Старые армейские друзья отца попали под подозрение в нелояльности при расследовании прошлогоднего покушения на фюрера и были отправлены в отставку. Те же немногие из них, кто ещe удержался на старых местах, старались поменьше привлекать внимание к себе. Пришлось забрать шестнадцатилетнего Карла с собой и зачислить радистом в свой экипаж.

— Мне кажется, Гельмут, что когда-то ты точно также уговаривал Хайнца не брать в экипаж меня. — Густав покачал головой. — Почему?

— Вольно или невольно ты будешь стараться уберечь его, не подставить борт, у которого он сидит. Значит ограничишь нас в манeвре. — Пояснил Гельмут. — Хайнц поступал точно так же в том бою под Гвадалахарой.

— Я постараюсь сделать так. — Заверил своего механика-водителя оберлейтенант Оберт, встал и направился к стоящему за холмом танку.

«Эмка» остановилась у относительно целого здания железнодорожного вокзала, позади и впереди генеральской машины лихо затормозили «козлики» взвода охраны. Бойцы торопливо высыпались из открытых кузовов «газиков» и заняли позиции вокруг «эмки». Генерал Катуков кивнул на них и сказал полковнику Герману.

— Видишь как. Скоро и до сортира с бронетранспортeрами провожать будут.

БТР тем временем подтянулся к опередившим его легковушкам, развернулся позади кавалькады, пулемeтчик поводил стволом крупнокалиберного ДШК, оценивая сектор обстрела. Из приоткрытой двери БТР показались снайперы прикрытия, повертели головами в поисках наилучшего места и направились в сторону вокзала.

После покушения на маршала Тимошенко, устроенного польскими диверсантами месяц назад прямо в центре Варшавы, охрана генералитета была усилена в несколько раз. Меры безопасности иной раздоходили до абсурда. Личная охрана имела право не выполнять приказы охраняемых лиц, если эти указания противоречили инструкциям, составленным для подразделений охраны. Генералы ворчали, но терпели. Тимошенко уцелел только благодаря идиотскому, с точки зрения профессионала, желанию диверсантов покрасоваться. Польская шляхта всегда была склонна к красивым жестам. Сделают на медный грош, а уж шуму на десяток злотых. Не был исключением и этот случай. Наказать «пшеклентого москаля» решили красиво. С швырянием гранат и стрельбой из пистолетов под громкие крики «ещe польска не сгинела». Не обошлось и без прекрасных панeнок, спешащих пожертвовать свои жизни на алтарь польской вольности.

Непонятно, зачем устраивали этот балаган? Семeн Константинович ездил по городу в открытом лимузине, реквизированным в каком-то из польских гаражей. Хороший стрелок мог спокойно снять его с любой из окрестных крыш, даже из обычной винтовки. А уж снайпер не оставлял маршалу Тимошенко никаких шансов уцелеть. Но шляхетский гонор потребовал показательной казни, и отправились на верную смерть молодые дурочки с букетами цветов, в которых весьма неумело были упрятаны немецкие противопехотные «колотушки». Букеты рассыпались уже на стадии замаха, а дальше летели ничем не прикрытые гранаты, прекрасно видимые со всех сторон. Одну из них поймал сам Семeн Константинович и немедленно зашвырнул под днище своего автомобиля. Вторая попала в капот двигателя и отлетела обратно, прямо под ноги стоящим у дороги жителям города. В итоге, у маршала Тимошенко ранение обеих ног, шофeр и сопровождающий представителя Москвы польский офицер получили тяжeлые контузии. А в толпе семь трупов и два десятка раненых различной степени тяжести. Погибли и обе «бомбистки». Дублирующая группа с пистолетами показала себя не с лучшей стороны. Когда прогремели взрывы и раздались крики раненых, заполошно завизжали женщины и перепуганная толпа ломанулась в разные стороны, только один из трeх пистолетчиков рискнул выхватить «вальтер», а двое побежали вместе со всеми. Они остались живы, а вот их более безрассудного товарища перепуганные люди просто забили ногами. Насмерть.

Хотя, везение это относительное. Когда советская контрразведка пришла по их души, то обнаружила несостоявшихся героев, повешенных на перекладине футбольных ворот. Садистки повешенных, так, чтобы кончики пальцев касались земли. Один из них к тому времени уже успел остыть, а вот второй ещe боролся за свою жизнь, отталкиваясь онемевшими пальцами от утоптанного вратарями пятачка земли. Кто их так? То ли соратники по борьбе, за проявленную трусость, то ли польская «беспека», не желающая давать в руки советских следователей опасные ниточки. А вдруг расследование приведeт к «люблинскому правительству»?

Похоже, что и привело. Пользуясь шумихой вокруг покушения на советского маршала, генерал Берлинг устроил основательную чистку среди офицеров своей армии, а коммунисты в просоветском польском правительстве окончательно взяли верх над представителями буржуазных партий.

Лондонское радио отметилось очередным потоком проклятий на головы «советских извергов, уничтожающих цвет польской нации прямо на улицах Варшавы». Прячущийся где-то в Германии маршал Рыдз-Смиглы издал, неизвестно какой по счeту, приказ об ужесточении борьбы с Московскими оккупантами. Доктор Геббельс разродился дежурной речью, в которой досталось всем, и русским, нагло поправшим право немцев быть господами для всей Европы, и полякам, не желающим помирать в священной борьбе с «красной угрозой», и англичанам, которые никак не могут сделать правильных выводов из сложившейся обстановки. И румынам… И венграм… И финнам…

В общем, всем сестрицам по серьгам. Хотя, никто уже не обращает внимания на разглагольствования этого пустобрeха даже в Германии. А уж в Москве только посмеялись над его пламенной речью. Но выводы сделали. Всему офицерскому составу действующей в Европе армии запрещено перемещаться без охраны, а высшим офицерам в особенности. Даже солдаты и сержанты не должны передвигаться одиночным порядком за пределами расположения своих частей. Оно и раньше требования безопасности не сильно отличались от этих, но в основном на дорогах. А теперь и во всех населeнных пунктах. Командование решило, что не нужно вводить в искушение затаившегося в тылу врага.

А маршал Тимошенко велел похоронить убитых диверсантов в одной могиле с их жертвами. Решил примирить их в смерти, раз уж в жизни они общий язык не находили. В «Правде» писали, что он и цветы на могилу привeз. Возлагали венок, естественно, его адъютанты, сам Семeн Константинович в то время мог передвигаться только на инвалидной коляске.

Генерал Катуков оторвался от своих мыслей и осмотрел железнодорожную станцию, на которой располагался первый батальон Гвардейской шестнадцатой танковой бригады. Самой прославленной бригады его армии.

— Зачем твои «орлы» так сильно станцию раскурочили? — Спросил командарм Катуков у комбрига-шестнадцать.

— Да, немцы здесь противотанковую батарею поставили из новых пушек. — Пояснил полковник Герман. — Мои коробочки сунулись с ходу и три машины потеряли. Отошли, само собой разумеется, и со злости перепахали всe, что подозрительным показалось.

— Угадали? — Генерал указал на торчащий из-за угла ближайшего к вокзалу пакгауза длинный ствол противотанковой пушки.

— Угадали. — Подтвердил полковник Герман. — Три из четырeх накрыли. Одно орудие немцы успели утащить. А может и было их всего три.

Семидесятипяти-миллиметровые орудия стали самым неприятным новогодним подарком для советских танкистов, столкнувшихся с новыми противотанковыми пушками Вермахта аккурат в конце декабря. Раньше нужно было бояться только полковых и дивизионных гаубиц, а теперь надо внимательно осматривать каждый кустик, подходящий для укрытия относительно невысокой пушки. Не «дверной молоток», конечно, тот порой и вблизи трудно было заметить, но и не издалека видимые крупнокалиберные «громоздилы». Танкистам приходилось радоваться, что у немцев в начале войны не было столь эффективного средства борьбы с нашими танками. Остановить наши войска вряд ли б сумели, но потери наступающих танковых батальонов выросли бы изрядно.

— Кто у тебя на этом батальоне? — Спросил Катуков. — Наверняка, какой-нибудь хитрован, раз ты меня именно сюда заманивал.

— Никак нет, товарищ генерал-лейтенант, самый обычный батальон. — Полковник Герман постарался изобразить простецкое выражение лица, следуя расхожей воинской мудрости «не казаться умнее своего начальника». — И комбат самый обычный.

— Ой ли, Александр Викторович. — Рассмеялся командарм. — Самый обычный «Герой Советского Союза», которых у тебя в бригаде ну просто «пруд пруди».

Полковник Герман виновато развeл руками. Командующий армией успел заранее узнать, кто же именно командует первым батальоном в шестнадцатой бригаде. Тем более, что «героев» за год войны на всю армию и десятка не наберeтся. А если посчитать только тех кто получил это звание не посмертно, то получится ровно шесть человек со старшим лейтенантом Игнатовым.

— Когда вы узнали, товарищ генерал? — Не удержался от вопроса командир шестнадцатой бригады.

— Ну, знаешь. Трудно было не заметить танк со звездой героя на башне. — Пояснил Катуков. — Он как раз у той стеночки стоит, там где мы с тобой и остановились. — Генерал повернулся назад и показал пальцем на упомянутый танк. — А «герой» у тебя в бригаде только один. — Продолжил пояснения командарм. — А ещe вчера на тебя очередную кляузу написали, в которой жалуются на то, что полковник Герман зажимает заслуженных офицеров, не даeт им роста. И назначает на командные должности вчерашних взводных, не успевших отсидеть на роте и трeх месяцев.

Полковник Герман выслушал всe это с мрачным выражением лица. Всe-таки написал донос, гнида.

— Что ты мне на это скажешь, товарищ полковник? — Катуков хитро прищурился, ожидая оправданий комбрига-шестнадцать.

— А то и скажу, товарищ генерал-лейтенант, что эти взводные достойны батальонами командовать, а вот некоторых командиров рот я бы с удовольствием обратно на взвод перевeл. — Полковник Герман вытянулся по стойке смирно, ожидая реакции командарма на эти слова.

— Рад, что ты готов поручиться за своих выдвиженцев. — Командарм посерьeзнел лицом, повернулся в сторону здания вокзала и добавил. — Пошли, посмотрим на твоего комбата.

Игнатова в штабе батальона, конечно, не оказалось. Вернее в том относительно целом закутке, который начальник штаба батальона выбрал для хранения своей немногочисленной макулатуры. В разгромленном изнутри здании трудно было найти даже такое подобие относительно целой комнаты. Бойцы мотострелковых рот слишком старательно выполняли наставление, составление для штурмовых групп, действующих в городских условиях. «По улице ходите вдвоeм — ты и граната, в дом тоже входите вдвоeм — вначале граната, а потом ты».

Гранат при штурме не жалели, как и патронов. Все стены внутри здания были изрисованы отметинами от пуль и осколков. Вывороченные дверные косяки говорили о том, что бойцы не поленились приготовить перед боем гранатные связки, или припасли противотанковые гранаты, которые всe меньше использовали по прямому назначению, а всe чаще применяли как мощные противопехотные. Наученные горьким опытом немецкие танкисты на бросок гранаты к советским окопам не подходили, а то и вовсе останавливались за пределами радиуса действия гранатомeтов.

Впрочем, советские танковые экипажи поступали также. Военный опыт убедил, что танк вблизи слишком уязвим, хоть и кажется несокрушимой громадиной. Сумеешь перебороть страх и пропустить грохочущую железную повозку над своей головой, считай, что вражеские танкисты уже покойники. Бутылку с горючей смесью на моторное жалюзи танка забросил и отстреливай спасающихся из горящей машины людей.

Война штука жестокая. Или ты, или тебя. Выбирать не приходится.

Найти старшего лейтенанта Игнатова удалось на НП батальона, примостившегося на заросшем мелким кустарником невысоком холме. Увидев появившееся в ходе сообщения высокое начальство, Игнатов вытянулся по стойке смирно, отдал честь и отрапортовал:

— Товарищ генерал-лейтенант, первый батальон проводит разведку боем. Командир батальона старший лейтенант Игнатов.

Генерал Катуков указал рукой на стереотрубу, добытую танкистами как трофей неделю назад при разгроме тылов немецкой дивизии.

— Знатная у тебя труба, старший лейтенант. Где взяли?

— Немцы подарили, товарищ генерал. — Ответил Игнатов, немного поколебался и добавил. — Вместе со всем штабным имуществом.

— А где же всe остальное? — Генерал прошeл к стереотрубе и принялся разглядывать нейтральную полосу между позициями бригады и немецкого полка, усиленного, как докладывала разведка, танковой ротой и артиллерийским дивизионом.

— Трофейщикам сдали, товарищ генерал. Только вот трубу себе оставили, а то в бинокли не слишком много разглядишь.

— Только трубу и оставили? — Катуков с недоверием покачал головой. Чаще всего трофейной команде сдавали только то, что самим не было нужно или же то, что невозможно было укрыть.

— Да, так по мелочи кое-что осталось, товарищ генерал. — Решился ответить Игнатов после недолгого колебания.

Полковник Герман едва заметно усмехнулся. Эти мелочи составляли едва ли не треть всего захваченного. По крайней мере, две машины с продуктами растворились среди экипажей первых двух батальонов бесследно. Начштаба бригады едва успел оприходовать пять ящиков с французским коньяком, а сколько всего было спиртного в запасе у немцев, выяснить так и не удалось. Этим же коньяком и откупались от начальства трофейщиков, которое резонно указывало на то, что количество трофеев не соответствует загрузке захваченного автотранспорта. Попытки отговорится тем, что немцы гнали машины порожняком, вызвали у интендантов трофейной команды понимающие усмешки. Вермахт не столь богат бензином, чтобы гнать пустые машины, и при этом оставлять противнику, или уничтожать, бесценное имущество.

Дело, в конце концов, решили миром, списав недостачу на прожорливость солдат Вермахта.

Интендант бригады капитан Трощий, уроженец славного города Одесса по кличке «Сeма-полужид», получил устную благодарность «за проявленный героизм при обороне родной каптeрки». Бойцы отделались строгим внушением «о недопустимости распития спиртных напитков» и пожеланием передать часть продуктов персоналу санвзвода. Реквизированные у немецких офицеров пистолеты и часы велено было припрятать до лучших времeн. Шикарный «опель-кабриолет» немецкого генерала с жалостливыми вздохами отправили в распоряжение вышестоящих штабов. Пьяного до изумления немецкого переводчика, которого накачали сохранившимся с давних времeн польским самогоном, погрузили на заднее сиденье того же кабриолета. И даже выделили ему бутылку коньяка «на лечение», самую маленькую из обнаруженных в захваченных машинах с продуктами.

Только захваченное оружие и боеприпасы не прятали. Чуть ли не в каждом танке бригады в качестве дополнительного оружия держали немецкий единый пулемeт. Механики-водители любили пистолеты-пулемeты противника, с которыми намного удобнее было размещаться в тесноте боевой машины, чем с громоздким ППШ. Судаевский ППС, конечно, получше «немца» и своего шпагинского собрата, но он, по старому штатному расписанию, положен только один на экипаж. А когда ещe их бригаду переведут на новые штаты? К тому времени и война закончится.

— Что же ты, старший лейтенант, разведку боем одним танком проводишь? — Удивился командарм, обнаруживший кружащуюся на нейтралке тридцатьчетвeрку.

— Никак нет, товарищ генерал. — Отозвался Игнатов. — Это отвлекающий манeвр, а основная группа по ложбинам левее пробирается.

Подвернув стереотрубу в сторону, командарм действительно обнаружил ещe три танка, которые двигались в сторону немецких позиций, прикрываясь неровностями местностями и растущими вразброс купами кустарника.

— А кто у тебя, комбат, перед немцами танцует? — Командарм отвернулся от стереотрубы. — Красиво отплясывают.

— Отвлекающий манeвр проводит командир третьей роты лейтенант Банев. — Доложил Игнатов.

— Это какой Банев? — Насторожился Катуков. — Не тот ли старшина, которого я в прошлом году велел в училище отправить?

— Так точно, товарищ генерал. — Пришeл на выручку своему комбату полковник Герман. — Лейтенант Банев прибыл в бригаду после обучения, назначен мною командиром третьей роты в этом батальоне.

— А почему именно он? У вас что, некого отправить проводить отвлекающий манeвр? Почему командир роты впереди, а не командует основной группой? — Командарм переводил взгляд с командира бригады на комбата, ожидая ответов на свои вопросы. — А всe ли вы, голуби мои, мне рассказали?

— Вася, правее бери. — Бросил в ТПУ Володька. — Сейчас наверх выскочим, покажемся немцам.

Танк, рыча двигателем, преодолел довольно крутой подъeм, перевалил через гребень холма и скатился в очередную ложбину.

— Заметили? — Спросил заряжающий Сорокин.

— А то ж! — Ответил наводчик Сергеев, выглядывающий из правого люка.

— Степан, найди мне немца. — Потревожил Володька радиста Михеева.

Тот повертел ручки настройки, выискивая нужную волну, стал вызывать оберлейтенанта Оберта. Спустя пару минут тот отозвался. Михеев протянул наушники своему командиру.

— Здравствуй, Густав. — Лейтенант Банев поприветствовал немецкого танкиста как старого знакомого. — Мы тут на прогулку вышли. Компанию не составишь?

— А вдруг он не поймeт, что его на бой вызывают? — Высказал сомнение Сорокин.

— Не поймeт с первого раза, вызовем по второму разу. — Заявил Сергеев.

— Захар, ты корреспондента не видишь? — Володька обратился к наводчику Сергееву. — На каком пригорке он соскочил?

— Вот там. — Сергеев показал рукой на оставленный позади пологий холм. — Его самого не видно, но кто-то из бойцов в кустах маячит.

Володька недовольно дeрнул плечами. Послало же начальство обузу. И чего ему в тылу не сиделось? Выскочил как чeртик из табакерки около танка и сразу с пожеланиями. Нужно ему, видите ли, снять предстоящую операцию вблизи. А для этого необходимо на нейтральную полосу попасть. Володька совсем уж было собрался послать московского гостя открытым текстом по самому известному адресу, да тут начальник разведки бригады появился. Недовольный, как сотня чертей. Этот не пожелания высказывал, а приказы. Велел кинооператора с его оборудованием на нейтралку доставить, хорошо хоть не одного а в сопровождении отделения разведчиков. Те тоже восторга не высказывали. Одно дело по собственному разумению куда-то идти, а выполнять чужие капризы это совсем другое. Тем более, таскать по передовой гражданского человека. Погоны корреспондентов и разведчики, и сам лейтенант Банев с его экипажем, и все бойцы их бригады воспринимали только как красивое украшение, не более того. Надо признать, что сам лейтенант Всеволод, фамилию Володька так и не удосужился узнать, всe это прекрасно понимал и претензий не высказывал. Не тянет он на полноценного военного в глазах бывалых вояк, ну что же будет тем, кем на самом деле и является.

Надо только запомнить место, где посланец Москвы остался, чтобы ненароком туда не выскочить. Или немца не вывести.

— Командир, впереди следы гусениц. — Подал голос механик-водитель Костин. — Немец, судя по всему, раскатывал, разведку проводил.

— Вася, стой! — Отреагировал Володька.

Танк замер, качнувшись вперeд от резкого торможения.

— Захар, пойдeм, посмотрим, чего немец тут высматривал. — Володька выбрался из башни, пробежал по лобовой броне, придерживаясь за ствол, соскочил на землю.

След был самый обычный. Немного размыт вчерашним дождeм, успели подняться примятые травинки по краям следа — дня два назад немец здесь катался. Что же это получается, обер-лейтенант с самого начала был уверен, что они согласятся? А если бы не согласились?

Осмотрев след более внимательно, Володька сделал ещe пару важных выводов. Во-первых, следы гусениц шире, чем у немецких панцеров начала войны, значит это, в самом деле, новая модификация. Во-вторых, несмотря на ширину новой гусеницы давление не уменьшилось, а наоборот возросло. Получается, что танк гораздо тяжелее стандартной «четвeрки», значит экранированный не только противокумулятивными экранами, но и дополнительные броневые плиты наварены. Но какой толщины?

Сергеев тем временем пробежался по следу немецкого панцера, поковырял носком сапога отброшенные при повороте танка куски земли, присел около небольшой лужи, нашeл какую-то ветку, осторожно поковырял дно. Отбросив свой импровизированный щуп, он вернулся к своему командиру.

— Товарищ лейтенант, а лужица, похоже, с сюрпризом. — Сергеев указал рукой на проверенную им лужу.

— Что там? Мина? — Володька посмотрел на наводчика, ожидая подтверждения своим догадкам.

— Так точно, командир. — Сергеев согласно кивнул головой. — Замаскировали хорошо, вот только след гусеницы на дне лужи восстановить не сумели.

— Понятненько.

Лейтенат Банев вернулся к танку, прислонился к броне около приоткрытого люка водителя.

— Вася, действием по плану «минное поле». — Сказал Володька Костину. — По немецкому следу кататься осторожно, участки с примятой травой обходить, по лужам не ездить.

Володька говорил это всe скорее для собственного успокоения. Костин водитель опытный, за год войны ни на одну мину не наехал, разберeтся и здесь. А если чего сам не увидит, то Михеев заметит, у них это взаимодействие давно отработано.

Костин согласно кивнул, высунулся из люка, повертел головой по сторонам, оценивая рельеф будущего поля боя. Не очень удобно, но ведь и немцу все эти холмики, балки, ручейки, растущие вдоль них кусты большого удобства не доставят. Тем более, что развязку предложенной немцем дуэли они наметили совсем в другом месте. Здесь только нужно немца раззадорить и отвести в надобную им сторону.

— Поехали! — Отдал приказ Володька и ухватился за ствол орудия. Вскоре он добрался до башни и скользнул в командирский люк. Рядом пристраивался Сергеев, пока не спешащий опуститься на своe место. Успеет ещe. Пусть пока оценивает местность, чтобы потом неожиданностей не вышло.

Точка, в которой намечали второе появление перед врагом, лежала в полукилометре от первой. Костин вывел танк на прекрасно видимую со стороны немецких позиций возвышенность, демонстративно проследовал в южном направлении, но, как только тридцатьчетвeрка оказалась вне зоны видимости, немедленно повернул в противоположную сторону. Проехав пару сотен метров, танк спустился на дно неглубокой балки и остановился. Следовало подождать. Если немец клюнул на эту уловку, то ему не миновать холма, который Костин обозвал «верблюдом» за характерную седловину между двумя вершинами.

Оберлейтенант не обманул их ожиданий. Немец действительно умчался в южном направлении, надеясь перехватить их на выходе из узкого дефиле. Как только его «четвeрка» вползла в седловину, Сергеев подвернул ствол орудия и отправил в противника первый снаряд. Пока осколочный. Взрыв взрыл землю перед самым носом немецкого панцера, заставив механика-водителя резко остановится. Пока экипаж противника реагировал на этот взрыв, Костин воткнул заднюю передачу и отвeл машину за склон холма.

— Гоп, куме, не журыся, туды-сюды поверныся. — Пробормотал Сорокин, отправляя в казeнник пушки новый снаряд.

— Вася, давай на третью точку. — Скомандовал Володька.

Костин развернул танк и прикрываясь полосой довольно высокого кустарника повeл тридцатьчетвeрку к третьей позиции, намеченной командиром во время утренней разведки.

Володька приникнул к смотровым щелям командирской башенки, оценивая реакцию немецкого оберлейтенанта. Недооценивать противника не стоит. И то, что немец попался на первую уловку, ровным счeтом ничего не стоит. Конечно, можно было бы оставить Густава с его экипажем на этом «верблюде» навечно. Первым снарядом вряд ли бы попали, но пока немец разбирался бы в ситуации, хватило бы времени и на второй, а то и на третий выстрел. Не за этим сюда пришли. Надо повертеть немца на нейтралке, потянуть время, дать Данилову возможность подобраться как можно ближе к немецким позициям, приготовиться к атаке. А потом можно и стрелять на поражение.

Если немец к тому времени не опередит их. Пока у них фора в один выстрел. Подождeм ответа Густава Оберта.

— Господин оберлейтенант, вот он. — Доложился наводчик Прюцман. — Слева за полосой кустарника.

Русская тридцатьчетвeрка, действительно, пряталась за кустами. Над верхушками ивняка торчала макушка башни, по которой и можно было определить расположение русского танка. Густав толкнул рукой наводчика, тот нажал на спуск и в сторону Т-34 улетела бронебойная болванка. Вот, только советского танка там уже не было. За мгновение до выстрела русский резко дал ход и снаряд пролетел мимо своей цели.

— Гельмут, назад! — Прокричал оберлейтенант.

Краузе, только и ждавший этого момента, немедленно сорвал многотонную броневую машину с места. Быстрый рывок назад, затем разворот влево и вперeд под прикрытие крохотной рощицы из десятка деревьев. Ответ русского прилетел через несколько секунд после того, как они покинули место выстрела. Но чуть позднее, чем рассчитывал Густав.

Русский торопился покинуть место своей неудавшейся засады, отползая вглубь прохода между холмами. Густав замер в нетерпении. Там они оставили одну из своих ловушек, над которой пришлось изрядно потрудиться. Но Густав может головой поручится, что с ходу еe заметить невозможно. Если русский проедет ещe пару десятков метров, то непременно попадeт на мину.

Взрыв они услышали, но намного позднее, чем рассчитывали. Облегчeнно вздохнул Прюцман, рассмеялся довольный Карл, которого всe же пришлось взять с собой. Густав совсем уже собрался откинуть крышку люка и выбраться на свежий воздух, но вспомнил слова покойного брата. «Никогда не торопись считать врага мeртвым, даже если тебе виден его труп», — поучал молодого Густава Оберта его командир фельдфебель Хайнц Оберт на давно закончившейся Испанской войне. Рука остановилась на полдороге к замку люка. Хайнц был очень осторожен! И хитeр! Но его давно нет, а этот русский лейтенант до сих пор жив. Или уже нет?

— Густав, дым виден! — Раздался радостный возглас младшего брата.

Кажется, получилось! Не по-рыцарски, конечно, но весьма эффективно. Неизвестно, удалось бы поразить этого русского аса в честном бою, а теперь всe позади.

— Густав, тебе не кажется, что этот лейтенант с нами просто играет? — Охладил его радость Гельмут.

Рассмеялся Карл нелепому, на его взгляд, предположению, улыбнулся Прюцман, даже вечно серьeзный заряжающий Лeш удивлeнно посмотрел в сторону механика-водителя. Густав хотел присоединиться к своему брату, когда Гельмут без предупреждения резко сдвинул танк с места, заставив всех других членов экипажа весьма чувствительно приложится головами о ближайшие выступы брони. Загудела голова от удара. Загудела и броня башни, по которой ударила русская болванка. Хвала господу и его посланцу Гельмуту Краузе, снаряд попал под большим углом и с жутким визгом ушeл в сторону.

Дальше всe слилось в одни непрерывные крики, частые выстрелы орудия, постоянное мотание по сторонам гудящей от боли головы. Стреляли они, стрелял русский. Метался по полю их панцер, ведомой твeрдой рукой Гельмута. Скакала в прицеле неуязвимая тридцатьчетвeрка, которую никак не удавалось поразить. Снаряды ковыряли безвинную землю, ломали неудачливые деревья, но каждый раз немного в стороне от цели.

Минут через двадцать Густаву стало окончательно ясно, что этот бой они проиграют.

— Почему он тянет? — Подтвердил его опасения мрачный голос Гельмута. — Не наигрался ещe?

Не дожидаясь спасительного приказа от своего командира, Краузе последние десять минут пытался оторваться от противника и отойти в сторону позиций своей роты. Русский не позволял. Вцепился в них, как хороший охотничий пeс в опасную добычу. Близко не подходил, но и убраться восвояси своему противнику не давал. Вполне резонно опасался попасть под выстрелы немецкой артиллерии, которая не открывала огонь только из боязни поразить своих.

Ответ пришeл неожиданно и совсем с другой стороны. Загремели разрывы снарядов тяжeлой артиллерии левее того места, где они играли с русскими в смертельные «салочки». Затрещала рация, голосом Карла объявляющая приказ об отходе, так как русские танки начали наступление. Отважился на рискованный рывок Гельмут Краузе, решив проскочить большой участок открытого пространства до спасительной ложбины, в которой русскому наводчику не суждено было достать их панцер. Решился поставить точку в их не столь долгой игре русский.

Бронебойная болванка пробила кормовую часть корпуса и разворотила двигатель. Запахло дымом. Сквозь заливающую глаза кровь Гельмут видел спасительную ложбину, до которой они не добрались с полсотни метров. Толкала его в спину чья-то нетерпеливая рука. Неслышно разевал рот заряжающий Лeш, который и пытался вытолкать его из горящей машины. Кричал беззвучно перепуганный Карл. Наводчик Прюцман тянул наверх безвольное тело оберлейтенанта. Гельмут оттолкнул заряжающего, откинул крышку своего люка и резким рывком вывалился наружу. Дополз до соседнего люка, вытянул за шиворот растерянного Карла и потащил его в сторону от горящей машины. Тащил к ближайшим кустам, надеясь отсидеться там во время русской атаки, в реальности которой он уже не сомневался. Густав, сам того не желая, помог русским устроить великолепный отвлекающий манeвр, за что те должны вынести ему, по крайней мере, благодарность.

В кустах он бросил обмякшее тело потерявшего сознание мальчишки и оглянулся назад. Густав брeл сам, шатаясь как пьяный и не особенно стараясь укрываться от возможной пули со стороны русских солдат, которые появились невдалеке. Прюцман помогал сбивать пламя, катающемуся по земле Лeшу. В паре десятков метров от них стояла неуязвимая русская тридцатьчетвeрка и вела огонь куда-то в сторону позиций полка, которому была придана их рота. Совсем близко от Гельмута обнаружился русский в пятнистом маскхалате разведчика, но не с автоматом, а с кинокамерой, направленной в сторону их горящего панцера.

Гельмут вспомнил про кобуру с пистолетом, хлопнул по ней рукой, но передумал вытаскивать «люгер». Хватит! Пора заканчивать эту войну.

15 мая 1942 года Москва

— Насколько я понимаю, наш главный консультант против основных положений доклада не возражает. — Подполковник Гладышев отложил в сторону папку с прочитанным им докладом о развитии повстанческого движения в европейских колониях.

— Ни в коем случае! — Андрей даже поднял обе руки в знак согласия. — Но хотелось бы внести некоторые пожелания.

— Какие же? — Подполковник Гладышев приготовился записывать то, что посчитает нужным сказать гость из будущего.

Заочно знакомый с личностью полковника Банева уже более полугода, заместитель генерала Зайцева впервые был представлен ему лично десять дней назад, когда Верховный дал согласие на создание этого «клуба по прогнозам». Необходимость организации этого комитета, органа, или как его ещe можно обозвать на бюрократическом языке, понимали все, но Верховный всe тянул с решением, а желающих поторопить его, естественно, не находилось.

— Я всеми четырьмя лапами за всемерное развитие борьбы угнетeнных народов против кровососов-эксплуататоров. — Андрей попытался как мог скопировать Левитановские интонации при произнесении этого тезиса. — Но без ненужного фанатизма.

— Это как? — Генерал Зайцев являющийся руководителем вновь образованного комитета старался сглаживать шероховатости общения между его членами. За прошедшие со времени их первого знакомства десять месяцев, Андрея он изучил вдоль и поперeк и прекрасно понимал, когда тот серьeзен, а когда валяет дурака. Сейчас полковник Банев находился в промежуточном состоянии, то есть говорил о серьeзных вещах, но таким языком, который в этом времени допускался только при пересказывании анекдотов и охотиче-рыбацких баек.

— Без братской любви с поцелуями взасос в духе Ильича-второго.

Члены комитета заулыбались. Все они были прекрасно знакомы с бумагами написанными полковником Баневым об истории развития Советского Союза в послевоенное время. Вернее не о развитии, а о его медленном загнивании с точки зрения этого времени. С чем сам Андрей соглашался всe больше и больше.

Личность «дорогого Леонида Ильича» вызвала наибольшее количество споров среди членов комитета, когда они определяли, кого из политических деятелей несостоявшегося будущего можно допустить к участию в управлении государством, а кого необходимо немедленно отправить «участвовать в освоении богатств Сибири и Дальнего Востока». Решать, конечно, не им, но рекомендации высказать было нужно. Они и высказали. Голоса тогда распределились по всем возможным нишам. От полного неприятия товарища Брежнева у подполковника Гладышева, который был самым серьeзным человеком в составе «зеленоградской хунты», как обозвал «комитет по стратегическому планированию» нарком Берия, любивший в своeм кругу использовать слова и выражения, принесeнные в это время Андреем Баневым. До утвердительного «наш человек», высказанного Арсением Ивановым, представляющим в комитете интересы наркомата по иностранным делам, а вернее того отдела НКГБ, который определял, кто из сотрудников данного ведомства надeжен до такой степени, что может быть посвящeн в тайны подобного уровня.

Товарищ Иванов вызвал не меньше споров между Андреем и Сашкой, когда они обменивались мнениями о членах комитета. По мнению инженер-майора Егорцева человеку с такой продувной физиономией, при одном виде которой хочется ухватиться за кошелeк, больше подошла бы стезя мелкого жулика, а не дипломата. Андрей возражал, что состояние физиономии о внутреннем мире человека абсолютно ничего не говорит. Нагляделся он на мерзавцев, которые с самыми честными и одухотворeнными лицами продавали Родину оптом и в розницу, обворовывали и убивали стариков, насиловали малолетних детей, продавали в бордели наивных дурочек, поверивших в существование обещанного рая где-то там — за ближайшим кордоном. И всe это с трагической слезинкой в уголке правдивых глаз.

Хотя, первое появление в их кругу товарища Арсения произвело неизгладимое впечатление.

«Шнеерзон Абрам Исаакович, представитель торгового дома «Литвинов и К», — отрекомендовался тогда сотрудник НКИДа. Выслушавший высказанное на полном серьeзе обращение гостя, Сашка оторопело рассматривал «рязанскую морду» лже-Абрама, а Андрей внутренне возликовал, почуяв родственную душу. В своих оценках он не ошибся. «Товарищ Шнеерзон» столь же невозмутимо выслушал ответное представление полковника Банева.

«Ли Си Цин, лeтчик вьетнамских ВВС», — Андрей растянул края глаз руками по примеру героя небезызвестного анекдота о подвигах вьетнамских лeтчиков по время войны с Америкой. Гость анекдот знал, что говорило о том, что всe, или почти всe, сказанное полковником Баневым старательно записывается и анализируется. В том числе и откровенный трeп. Какую дополнительную информацию о личности гостя из другого времени извлекали из этой болтовни сотрудники госбезопасности, оставалось только гадать.

«Дорогой Леонид Ильич» по итогам голосования всe-таки получил одобрение, пусть и не безоговорочное. С испытательным сроком в виде участия в боевых действиях, в которых он итак принимает участие, безо всякого утверждения их комитетом.

— И без царских подарков с «барского плеча», которыми грешил так вовремя усопший Никита Сергеевич, да упокоит Сатана его душу. — Продолжил Андрей.

— Не поминай имя нечистого всуе, сын мой. — Прогудел с другого конца стола иеромонах Георгий.

Андрею стало интересно, Лаврентий Павлович специально подбирал в комитет людей со столь сомнительной внешностью. Святой отец больше смахивал на атамана шайки разбойников. Ему бы дубину в руки, да в чисто поле зипунов добывать. Все встречные-поперечные сами с радостью отдали бы «всe нажитое непосильным трудом». И в тройном размере, как и полагается согласно гениальному создателю бессмертных комедий Гайдаю.

Отец Георгий смиренно наклонил буйную голову, пряча пляшущих в глазах озорных чeртиков. Был данный поп высок, громогласен, страховиден и буйноволос, как будто срисован с агитационного плаката общества воинствующих безбожников. Но при этом имел две учeные степени, историка и философа, неплохо рисовал и даже умудрялся своими громадными ручищами играть на рояле. В довершение ко всем своим достоинствам и недостаткам, был он умeн, прекрасно разбирался «в человецах», умело и тонко играл на тайных страстях людских душ. Этакая «карающая длань господа» в руках безбожной советской власти. К примирению с которой он шeл долгих двадцать лет.

— Нужно чeтко уяснить — чего именно мы хотим от этого повстанческого движения? — Андрей решил перейти на серьeзный тон. — И тут у нас два варианта развития событий. Первый. Борьба с колониализмом нужна нашей стране для ослабления противника. Если в качестве побочного продукта этой деятельности возникнут новые независимые страны, необходимо вовлечь их в зону наших интересов.

— А разве у нас не об этом идeт речь? — Насторожился подполковник Гладышев.

— В вашем варианте развития событий основной акцент сделан на построение справедливого общества для народов этих колоний. Этакий негритянский рай на отдельно взятой пальме. — Андрей не удержался от колкости в привычном для себя стиле.

— Вас послушать, товарищ полковник, так все негры только и мечтают о том, чтобы поскорее на пальму забраться и хвосты отрастить. — С раздражением бросил подполковник Гладышев.

— Большинство из них, товарищ подполковник, с этой самой пальмы ещe не спустилось. — Ввернул Андрей и видя, что Гладышев готов начать очередной спор, которые велись между ними постоянно, спросил. — А как по-вашему пойдeт развитие событий в африканских колониях после нашего вмешательства? Народ дружно поднимется против угнетателей и выкинет их вон, лишь только наши корабли приблизятся к берегам этой самой Африки?

— Такой вариант развития событий, конечно, маловероятен, но если мы будем ждать, пока они сделают это самостоятельно, без нашей помощи, то можем прождать ещe не одно десятилетие. — Парировал колкость полковника Банева Гладышев.

— Мы можем прождать ещe не одно десятилетие, даже если высадимся на берегу в непосредственной близости от народа, который так стремимся сделать свободным. — Видя неверие в глазах подполковника Андрей добавил. — Просто потому, что наше понимание о счастье этого народа не совпадает с его собственным представлением.

— Что значит не совпадает? — Попросил уточнения Гладышев.

— А чего хочет народ? — Андрей постарался скопировать интонации «Бывалого» из «Операции Ы». — Народ хочет хлеба и зрелищ! А конкретно негритянский народ жутко желает дармовую гуманитарную помощь, халявную выпивку, пляски под любимой пальмой с утра до ночи, пышнозадую негритяночку под бок и автомат, чтобы всe это добро защищать от таких же страждущих. А вы их работать заставляете! — Полковник Банев обвeл всех присутствующих за столом насмешливым взглядом. — Ну и чем вы лучше мерзких колонизаторов?

— И на чeм основано это ваше мнение? — Начал закипать Гладышев.

— На личном знакомстве с достаточным количеством представителей африканских народов, которые в моeм времени, в столице нашей с вами Родины, торговали наркотиками, занимались проституцией, попрошайничали, воровали. Вот только не проявляли желания работать на благо новой Родины!

— Но нельзя же судить обо всeм народе по этим отбросам. — Не сдавался Гладышев.

— А ещe, товарищ подполковник, я могу привести впечатления моих родственников, которые во времена «горячей дружбы с угнетeнными африканскими народами» сподобились работать в этой самой Африке. Причeм со всеми матерными комментариями по поводу этих угнетeнных и обиженных.

— Брэк! — Махнул рукой генерал Зайцев, прерывая очередной спор. — Что конкретно считаешь нужным добавить? — Повернулся он к Андрею.

— Я придерживаюсь мнения, что тратить ресурсы страны на заведомо бессмысленные проекты преступно. — Андрей вновь вернулся к серьeзному тону. — Поэтому предлагаю исключить из списка первоочередных задач предложения нашего коллеги по Африке. Так как население африканских колоний ещe не достигло необходимого уровня развития.

— Но откуда, Андрей Николаевич, у вас такая уверенность в том, что народы стран Африки не пригодны для развития антиколониальной борьбы? — Подал голос Арсений Иванов.

— А я этого не говорил. — Возразил полковник Банев. — Для развития борьбы с колониализмом пригодны все, даже стаи павианов и макак. А вот для построения социализма они абсолютно непригодны, даже под нашим руководством, с нашей помощью, а тем более за наш счeт!

Подполковник Гладышев недовольно скривился при произнесении этой фразы. Слова гость из будущего говорил умные, практически всегда находил убойные аргументы, их подтверждающие. Но вот тон!

— Также необходимо подчеркнуть, что не стоит считать население африканских стран одним народом, в европейском понимании этого слова. — Продолжил полковник Банев. — Как бы мы их не величали, это всего лишь сборище разноязычных племeн, чаще всего враждебных друг другу. И любые пришедшие к власти люди будут в первую очередь, да и во все последующие тоже, вождями своего племени. Ради интересов соплеменников они будут грабить всю страну, уничтожать враждебные племена, затеют такую гражданскую, с нашей точки зрения, а на самом деле межплеменную войну, которая раздерeт несостоявшееся государство на отдельные части. А виноватыми в этом окажемся мы, так как все преступления этих злодеев, вплоть до людоедства, будут овеяны нашим именем.

— Неужто и людоедство? — Засомневался даже отец Георгий.

— Оно родимое, куда ж в Африке и без него. — Андрей вернулся к своему любимому тону. — Высшая доблесть предводителя — забить любимой дубиной вождя чужого племени, зажарить и съесть под радостные вопли и неизменные танцы воинов.

— Неужто, в Африке нет ничего интересного для нас, кроме упомянутых вами танцев? — Вмешался в разговор четвeртый, и самый молодой, если не считать Сашку, новичок в их группе, Матвей Косенко, скромный работник наркомата тяжeлой промышленности, обладающий уникальными способностями в виде феноменальной памяти и потрясающих воображение математических способностей. Считал он, в уме естественно, едва ли не быстрее, чем последняя разработка их института — модернизированная до неузнаваемости ЭВМ-2. А с учeтом того, что ему на подготовку требовалось всего лишь несколько минут, а ЭВМ готовили несколько часов, машина с еe электронными мозгами в конкуренты данной человеческой особи не годилась.

— Почему же! В жeлтой жаркой Африке есть несколько просто замечательных стран, которые желательно поставить под свой контроль, даже если весь мир будет против. — Андрей махнул рукой в сторону висящей на стене карты мира. — Это, прежде всего Намибия, Ангола, Родезия. Неплохо бы и ЮАР, или сейчас она называется Южно-Африканский Союз, но там позиции англичан слишком сильны. Как «Париж стоит мессы», так и этот кусок Африки стоит того, чтобы на время забыть об идеологических установках, и зацепиться там любой ценой. — Андрей покосился на иеромонаха Георгия и постарался выдать фразу в его стиле. — Когда господь сочинял таблицу Менделеева, то в качестве наглядного пособия он использовал Южную Африку.

Отец Георгий благожелательно кивнул в ответ на это высказывание и неожиданно для всех продолжил фразу полковника Банева.

— И при этом забыл закопать экспонаты глубоко под землю.

Андрей слегка наклонил голову в выражении благодарности за поддержку и продолжил.

— Несомненный интерес для нас представляет и Северная Африка. Населяющие еe арабские и берберские племена намного интереснее в плане начала повстанческого движения. Вот им не хватает только толчка и поставок оружия. — Андрей глянул на подполковника Гладышева. — А в вашем докладе этому региону уделено слишком мало внимания.

— Позиции колонизаторовтам сильны как никогда. — Возразил ему подполковник Гладышев. — Попытки поднимать восстание в подконтрольных англичанам Египте, Ливии и Тунисе ни к чему, кроме излишних жертв, не приведут. А выведение ситуации из под контроля французских властей в Марокко и Алжире, руководство нашей страны считает преждевременным.

— Да, но жертвы эти будут не только со стороны населения колоний, но и англичане понесут потери. — Напомнил Андрей. — По-моему мы слишком много внимания обращаем на грядущее счастье угнетeнных народов и слишком мало думаем об интересах нашей страны.

— Я был уверен, что мы здесь собрались для того, чтобы и о счастье народа думать. — Усмехнулся подполковник Гладышев.

— Согласен! — Андрей бросил взгляд на своего оппонента. — Но только не за счeт моего народа. Чтобы не было, как в моeм мире. — Продолжил Андрей. — Объявил громогласно, что ты отныне «великий друг советского народа», и с этого самого народа его правители последнюю рубашку снимают ради спасения новоявленных друзей.

— Так ли «и последнюю»? — Усомнился Арсений Иванов.

— Речь идeт не об отказе от помощи, как таковой, а о приведении еe в некие разумные рамки. — Андрей повернулся к представителю НКИДа. — Получил помощь, хоть горсть фиников или связку бананов, но заплати. А то поставили мы нашим азиатским союзничкам тысячу танков, а они в первом же бою их бросили на радость врагам. А чего железо жалеть? Дурные русские ещe тысячу танков привезут. Они ведь богатые. И глупые, так как на рынке не торгуются. — Заметив удивлeнные глаза подполковника Гладышева, Андрей пояснил. — Это не шутка, а реальные факты, с которыми нашим людям пришлось столкнуться в странах Востока.

Арсений Иванов кивнул головой, подтверждая слова Андрея.

— Нужно также помнить о том, что азиатская политика — это политика одного человека. Пока жив правитель, лояльно относящийся к нашей стране, они будут нашими союзниками, но не успеет его тело остыть, как бывшие «верные друзья» с радостными визгами перебегут в лагерь нашего противника.

— Почему? — Спросил Гладышев.

— Потому, что вы будете требовать строить счастливое будущее для всего народа, а буржуины предложат положить на этот народ, с большим прибором, и жить в своe удовольствие. — Андрей усмехнулся. — И кто из них устоит?

За столом промолчали. Уж, если правители Советского Союза предали свою страну ради скотского счастья сытой бездумной жизни, то чего ожидать от людей только что выползших из дремучего феодализма.

— И что, всегда так? — Подал голос Арсений Иванов.

— Практически всегда. — Ответил Андрей. — В Африке и Западной Азии с гарантией процентов девяносто. В отличие от Востока азиатского материка. — Немного подумал и пояснил. — Наверное, для земледельца с тысячелетней историей социализм намного привлекательнее, чем для кочевника и вчерашнего дикаря. Я имею в виду Корею, Вьетнам, Китай. Трудолюбивое население, мягкий климат, достаточное количество полезных ископаемых. Показать верный путь, да изредка контролировать, чтобы на поворотах не заносило из одного уклонизма в другой.

— Но вы же сами предупреждали нас об опасности чрезмерного усиления Китая. — Напомнил полковнику Баневу его же выводы Матвей Косенко.

— А я и сейчас предупреждаю. — Согласился Андрей. — Но кто сказал, что Китай должен быть один? — Он обвeл взглядом всех присутствующих. — Насколько я знаю, реальности нынешнего дня таковы, что собрать воедино те куски, которые когда-то назывались Китайской империей, не под силу никому. Ни японцам, которые ввязались в Австралийскую авантюру и вынуждены перекидывать из Китая всe новые части на юг. Ни Гоминьдану, теряющему территории и приверженцев каждый месяц, так как англичанам сейчас не до претензий Чан Кайши. Ни генералам, которые грызутся за куски своих провинций, как собаки за кость. Ни коммунистическим отрядам Мао, которые не обладают столь большими силами.

— Оставить всe как есть, мы не можем. — Напомнил об установке руководства на продолжение советизации Китая подполковник Гладышев.

— Но можно и не торопиться лезть в китайскую кашу. Тем более, что по договору с американцами мы обязаны ограничить своe вмешательство. — Андрей напомнил договор «Об общности интересов» заключeнный с САСШ прошлой осенью. — А вот в Корею я бы начал забираться уже сейчас, чтобы потом не опоздать.

— Подобные действия обязательно вызовут напряжeнность между нами и нашими североамериканскими союзниками. — Высказал свои сомнения Арсений Иванов. — Нужно ли нам ради сомнительного первенства ссориться с единственным союзником.

По поводу единственного союзника, представитель НКИДа конечно перегнул палку. Союзников у СССР на данный момент хватает. Монголия, Польша, Румыния, Болгария, Югославия. А вот, если речь вести о самостоятельных в принятии своих решений союзниках, то это совсем другой разговор. Хотя, и Вашингтон сейчас не имеет возможности поступать так, как взбредeт в голову его руководству. Ситуация на тихоокеанском театре военных действий перешла в фазу острого кризиса из-за гнойника, под названием Австралийский фронт, который может лопнуть в любую минуту. Ссориться в такой момент с Советским Союзом в Вашингтоне не рискнут, если ситуация не будет выглядеть слишком вызывающе.

— Никто же не предлагает начинать вторжение немедленно. — Поддержал полковника Банева его главный сторонник инженер-майор Егорцев. — Пока разведка, затем корейские партизаны, следующим шагом диверсанты, ну а после окончания войны в Европе можно и границу переходить «по многочисленным просьбам корейского народа».

Подполковник Гладышев бросил раздражeнный взгляд на Сашку, не хватало только советы от разных дилетантов выслушивать.

— Самый сложный и важный вопрос — Индия. И здесь я полностью согласен с выводами Василия Степановича. — Андрей посмотрел в сторону подполковника Гладышева. — Во-первых, я, как и докладчик, категорически против немедленного начала восстания. Наших сторонников, как я понял из доклада, там практически нет, следовательно мы не сможем поднять даже небольшие силы. Восстание неминуемо будет разгромлено, а мы утратим последние рычаги воздействия.

— Только что вы предлагали реализовать такой сценарий в Северной Африке, но утверждаете, что он не приемлем для Индии? — Удивился Косенко.

— Потеря влияния на Индию намного опаснее, чем на Африку. — Поддержал полковника Банева Арсений Иванов. — Индия жемчужина Британской короны, из которой за время владения англичане выкачали столько богатств, сколько не дали все остальные колонии вместе взятые.

— Во-вторых, нужно опираться на силы, которые реально существуют в Индии на данный момент. — Продолжил Андрей. — Пусть лучше будет революция национально-освободительная и буржуазная, чем не будет никакой. Но! — Андрей поднял палец. — Я не согласен, что нужно стремиться сохранить целостность страны. Противоречия там настолько громадные, что лучше дать им по мирному разбрестись с разные стороны сразу, чем сделать то же самое после длительной и кровопролитной войны. В моей реальности британцы сразу разделили колонию на Индию и Пакистан, и правильно сделали.

Члены комитета промолчали. Вопрос этот был слишком спорным, попытка его обсуждать закончилась изложением нескольких взаимоисключающих версий, но ни одна из них не имела шансов стать прообразом будущего решения.

— Разворошим муравейник, наплодим всяких борцов за свободу, типа нашего батьки Махно, а потом сами же всe это дерьмо разгребать будем. — Высказал сомнение генерал Зайцев. — Может, не торопить события, провести подготовительную работу, создать нужные нам партии, а потом и начинать революцию?

— А потерянное время? — Вмешался в обсуждение Сашка, старавшийся вступать в разговор только там, где по его мнению нужно было сделать акцент на интересах Советского Союза. — Насколько я понимаю, на данном этапе перед нами стоит задача ослабить колонизаторов, а не строить рай для народов их колоний. Имеем ли мы право тратить ресурсы нашей страны на построение песчаных замков? Нет на данный момент там сторонников социализма, значит нужно привлекать к борьбе националистов. — Продолжил пояснения Сашка. — Пусть воюют за независимость под каким угодно флагом, лишь бы у англичан головной боли прибавилось. И желательно, чтобы война шла как можно дольше, высасывая из метрополии все возможные соки.

— Предлагаете использовать «афганский вариант»? — Арсений Иванов сделал очередную пометку в своeм блокноте и повернулся к полковнику Баневу. — Но ведь вы сами говорили, что все эти террористы, взращенные американцами, потом против них же и воевали. У нас так не получится?

— Ну, воевали — это слишком громко сказано. — Переключил внимание на себя Андрей. — В ЦРУ моего времени водились большие мастера плодить околовсяческие движения под всевозможными лозунгами. Чего конкретно добивались эти «борцы с империализмом» не знали и они сами. — Андрей остановился на мгновение. — Из этого опыта нужно прежде всего извлечь урок ненадeжности местных азиатских и африканских кадров. Сегодня они воюют за нас, а завтра вполне могут повернуть оружие в другую сторону. Причeм по причинам нам совершенно непонятным.

— Восток дело тонкое. — Сашка припомнил фразу из «Белого солнца пустыни», переснятого в этом времени благодаря его стараниям. — Чтобы их понимать, нужно ими быть. А у нас таких кадров нет, и в скором времени не будет. Поэтому предлагаю использовать британский опыт управления людьми и народами.

— Основанный на вражде и ненависти. — Закончил его фразу Матвей Косенко.

— Единственном чувстве, которое находит понимание у всех без исключения народов разной степени цивилизованности. — Довершил обсуждение Арсений Иванов.

Подполковник Гладышев пересмотрел сделанные записи и сформулировал неутешительный вывод.

— Негусто у нас с конкретными решениями.

— А конкретные решения должны принимать специалисты этого дела, а не кучка дилетантов, пусть им и известно чуть больше чем спецам. — Андрей пожал плечами. — Нужно показать им правильное направление и указать на возможные ошибки, а они сами решат что и в каком порядке делать. — Андрей добавил после непродолжительного колебания. — Также считаю необходимым ослабить идеологические шоры на тех, кто будет разрабатывать тактику наших действий в Азии и особенно в Африке.

— А именно? — Гладышев вновь взялся за ручку.

— Могу повторить ещe раз. Никакой дружбы на веру, а только строго по письменному протоколу, и соглашение не меньше, чем на девяносто девять лет. — Андрей загнул палец на руке. — Никаких безвозмездных подарков, никаких грандиозных строек, никакого списывания долгов за клятвенное обещание «идти по социалистическому пути развития». Не верить никаким словам, никаким партиям и с десятком оговорок верить «нашим верным друзьям». Давить на экономические интересы, потому что сознательности, как таковой, там не будет ещe лет триста. Помнить о том, что тамошний обыватель из всей коммунистической теории хорошо усваивает только «каждому по потребностям», а когда трепетно ожидаемой халявы не происходит, немедленно разочаровывается в коммунизме и становится его стойким противником. — Андрей задумчиво посмотрел на последний, ещe не загнутый палец, и через полминуты добавил. — Немедленно брать плату за поставленную помощь, а не ожидать расплаты когда-то там в светлом будущем. Нет денег, пусть дают руду, лес, сельхозпродукцию, но чтобы наши корабли уходили нагруженные под завязку. Колонизаторы же находят, что с них взять.

— Временно отказать от тех положений марксистской теории, которые будут непопулярны у населения тех азиатских и африканских стран, где нашим людям придeтся действовать. К примеру, отказ от религии и связанных с ней обычаев. — Добавил Сашка, заканчивая предложения своего друга.

— А как же идея мировой революции? — Съязвил отец Георгий.

— А вот этот тезис я бы закопал как можно глубже вместе с его создателями из синдиката «Троцкий и компания». — Андрей бросил понимающий взгляд в сторону священника. — Эта бредовая теория принесла нашей стране больше вреда, чем все остальные «гениальные» идеи «демона революции».

Возражений не раздалось, приверженцев Троцкого за столом не было, как и не находилось сторонников всех других уклонизмов, столь модных в двадцатых-тридцатых годах. Одним из главных критериев, по которым подбирались члены «Комитета стратегического планирования», была максимально возможная для члена ВКП(б) аполитичность. Вторым условием было наличие идей великодержавности и разумного национализма. Андрею порой казалось, что товарищ Сталин подбирал в этот кружок по интересам тех людей, кто каким-то образом дополнял натуру самого вождя. Насколько это удалось, покажет время, но из под пера, коллективного само собой разумеется, членов комитета уже вышла пара очень неплохих аналитических справок по национальному вопросу в завоеванной советскими войсками части Восточной Европы.

А дела там были всe чудастей и чудастей. Особенно в Польше, которая перешла в стадию перманентной гражданской войны. Города и дороги контролировали советские войска и воинские формирования коммунистического Люблинского правительства, которое так и не решилось перебраться в Варшаву. А вдали от городских окраин шла борьба всех против всех. Сторонники немцев вкупе с остатками немецких подразделений, сторонники англичан из отрядов «Армии Крайовой», националисты всех оттенков и разновидностей, идейные бандиты и просто бандиты, без какого либо намeка на идейность, выпущенные из тюрем и лагерей отступающими немецкими войсками. В довесок к местным отморозкам в восточных воеводствах обосновались выбитые с территории Советского Союза формирования бандеровцев и ошмeтки перешедших в начале войны на сторону немцев литовских территориальных частей. И всe это бурлило, жрало, пьянствовало, стреляло, грабило, насиловало, вешало, жгло. Полякам наглядно демонстрировали все прелести безвластия.

И эта политика уже начала приносить плоды. Крестьяне всe чаще выдавали советским войскам прячущихся на дальних хуторах «борцов за свободу». Или же вступали в отряды коммунистической милиции, с намерением поквитаться с ними своими силами. Даже проклятия ксендзов не помогали. Те из священнослужителей, кто ещe не окончательно оторвался от народа, поступали точно так же, как и их паства. В Польше намечался выход из прошлогоднего тупика.

Самое интересное, что автором этой политики был поляк. Бывший подполковник армии Польской республики, бывший командующий «обвода» Армии Крайовой, бывший шляхтич древнего рода, бывший подпоручик лейб-гвардии Измайловского полка царской России.

Андрей Казимирович Витковский, нынешний полковник госбезопасности Советского Союза. Проклявший свою бывшую родину Польшу, офицер армейской контрразведки прекрасно знал сильные и слабые стороны бывших соратников. Все его идеи и разработки, какими бы абсурдными они не казались с точки зрения советских офицеров, блестяще работали в Польше.

Но одного контролируемого хаоса пану Анджею было мало. Созданные им, из его сторонников и бойцов советского Осназа, спецгруппы устроили настоящую охоту за руководством поляков, не особо разбираясь за кого именно воевал тот или иной пан.

Даже парочка функционеров Люблинского правительства бесследно исчезла благодаря стараниям полковника Витковского. Поляки попытались возмутиться, но пан Анджей предоставил столь убойный компромат на исчезнувших, включавший даже подлинники расписок, которые эти слуги народа давали немецкой и английской разведкам, что недовольные возгласы мгновенно затихли. А когда Витковский намекнул, что у него в руках находится архив «дефензивы», ещe три человека попытались удариться в бега, чего от них и ожидали. Этих, правда, отдали польской службе безопасности, пусть товарищи по партии разбираются в глубине их падения и степени причинeнного вреда.

Сашка удивился столь мягкому решению и попытался возмущаться, но генерал Зайцев охладил его пыл утверждением, что «копать глубже нельзя, а то придeтся больше половины перестрелять». «Как это больше половины?» — не поверил Сашка. «Слаб человек и грешен», — ответил на его сомнения отец Георгий, служивший во времена своей молодости в корпусе жандармов Российской империи. Уж ему-то было прекрасно известно, что любая революционная партия нашпигована шпионами и провокаторами государственных спецслужб, и не всех из них удаeтся вывести на чистую воду. Это было в партиях российских, значит есть и в польских.

Не менее интересные дела творились в Румынии, где молодой король Михай подал заявление о вступлении в коммунистическую партию Румынии! Кто проявил большее чувство юмора — король, написавший анекдотичное заявление или руководители румынской компартии, принявшие его к рассмотрению — непонятно. Было бы датой подачи заявления первое апреля, всe было бы ясно. Но король соизволил пошутить всего лишь неделю назад, и пока неясно чего он добивался этим демаршем. Действительно ли он увлeкся идеями марксизма, что в его возрасте вполне допустимо, пытается ли таким образом расположить к себе руководство Советского Союза, или же это тонкая игра английских спецслужб, которые еще не оставили намерений поставить под свой контроль юго-восточную Европу.

Впрочем, уже опоздали. Три дня назад греки подняли восстание под предводительством, а кто сомневался, коммунистической партии Греции. Немедленно в Москву полетели призывы о помощи, в тот же день, если не раньше, греческую границу пересекли стрелковые дивизии и танковые бригады Отдельной Девятой армии генерала Малиновского. Ведомые греческими проводниками советские части за двое суток боeв смогли захватить все стратегические пункты севера страны, оттеснив остатки немецких частей к югу. Окончательный захват страны теперь дело времени, которого у немцев нет, а вот Малиновский может и не торопится.

Зубовный скрежет англичан по этому поводу был слышен всему миру. Дикторы Би-Би-Си беснуются уже третьи сутки, изливая но головы советского руководства один ушат помоев за другим. Досталось и нашей армии. Какие только грехи не приписывались советским солдатам, вошедшим в Грецию. От столь любимого западными пропагандистами стандартного обвинения в изнасиловании всего женского населения страны в возрасте «от пяти до восьмидесяти пяти», до практикуемого среди казачьих частей и солдат азиатских национальностей людоедства. Последний перл был верхом изящества английской пропаганды. Откопать столь замшелое утверждение можно было только от отчаяния. Контролируемое англичанами правое крыло греческого сопротивления должно было поднять своe, проанглийское, восстание сразу после выхода войск Его Величества на восточный берег Аппенинского сапога. Но Москва не стало ожидать этого события и провела свою операцию, перечеркнувшую все английские приготовления.

Возникли проблемы и у британских войск высадившихся в Италии. Сицилию им удалось захватить полностью, но только потому, что никто еe оборонять и не собирался. Итальянские дивизии немедленно капитулировали, как только англичане высадили на берег достаточное, для оправдания итальянских генералов, количество войск. Но на этом успехи армии Его Величества закончились. В ход победоносной кампании вмешался генерал Роммель. Показательный разгром под Мессиной английской бронетанковой бригады дал понять британским генералам, что захват Италии лeгкой прогулкой не будет. И хотя город в конце концов остался за британскими войсками, победа была пирровой. Роммель просто ушeл с Сицилии, практически беспрепятственно переправив свои части на другой берег Мессинского пролива. Там он и начал строить оборону, подчинив себе все итальянские дивизии оказавшиеся в пределах досягаемости. Мнения итальянского командования «лис пустыни» спрашивать не собирался. Если «макаронники» желают сдать собственную страну, надеясь на снисхождение англичан, а то и собираясь получить от них награду, то генерал Роммель ничего от противника не ожидает. Время веры закончилось ещe в августе прошлого года, когда так и не начавшиеся переговоры о перемирии между его корпусом и командованием англичан закончились атакой британских войск на позиции Африканского корпуса, находящегося в тот момент под Каиром.

Разведка также докладывает, что попытка итальянского генштаба сместить Муссолини полностью провалилась. Дуче успел первым, и теперь генералы обживают уютные казематы одного из старинных фортов под Неаполем. Победу ему обеспечил союз с командиром Африканского корпуса Вермахта. Оказалось, что наилучший командующий для итальянских военных — немец. А для поднятия боевого духа итальянских солдат нужно расположить на второй линии обороны немецкие части.

Но какие планы у дуче на будущее, неизвестно ни в Москве, ни в самом Риме. Будет ли он оборонять Италию? И если будет, то от кого? Не заключит ли он мир с англичанами, и не повернeт ли оставшиеся боеспособными части на север, где вдоль итальяно-хорватской границы уже нетерпеливо топочут копытами два советских кавкорпуса. Вернее две конно-механизированные группы, ибо в тылах у Плиева и Кириченко приготовились к броску приданные им механизированные бригады. А ещe на полсотни километров восточнее стоят передовые батальоны Шестой танковой армии генерала Вольского. Еe так долго и тщательно прятали, что Андрей сомневался в том — существует ли она вообще. Или слухи о ней всего лишь тщательно подготовленная дезинформация. Как оказалось, армия всe-таки существует. Конечно, она оказалась слабее, чем еe старшие сестры, громящие в данный момент Германию, но для Италии достаточно и двух корпусов, танкового и механизированного. Противопоставить сведeнным в единый бронированный кулак пяти сотням танков там просто нечего.

Но англичане резвятся на юге Италии уже целую неделю, а приказа перейти в наступлении Ударная группа генерала Чуйкова так и не получила.

Василия Ивановича перевели на юг из Германии, где он неплохо проявил себя, как командующий тридцать девятой армией. Герою Сталинграда реальности Андрея Банева досталось что-то похожее и в этом времени. Тридцать девятая армия дралась с противником на улицах Кракова, удерживая развалины древней польской столицы более двух месяцев, а потом ещe три недели уничтожая окружeнные дивизии Вермахта. С таким боевым опытом дальнейший путь дивизий армии генерала Чуйкова был предопределeн. На Берлин! Тридцать девятая армия там и осталась, а вот генерал-лейтенант Чуйков неожиданно получил повышение, став из командарма-39 командующим Ударной группы Итальянского направления Южного фронта.

Почему не создали новый фронт, Андрей так и не понял. Зачем подчинять войска Чуйкова находящемуся в Софии штабу Южного фронта? И почему Южного, а не Юго-Западного? Во всех этих тонкостях подковeрных интриг армейского руководства из всего состава «Комитета стратегического планирования» разбирался только полковник Николаев. В свои тридцать семь лет Валерий Семeнович нагляделся всякого, будучи представителем Генштаба Красной армии на всех войнах и вооружeнных конфликтах последних десяти лет. Но и он в ответ на этот вопрос только пожал плечами.

Конечно, Ударная группа Чуйкова по количеству войск уступала даже Словацкому фронту генерала Потапова, самому малочисленному из фронтов, если не брать в расчeт Северо-Западный фронт генерала Горбатова, сильно уменьшившийся в последний месяц из-за переброски его соединений из Пруссии на север Германии. А вот по количеству подвижных соединений сравнить эту группировку было не с чем. На одну общевойсковую армию приходилось: танковая армия, две конно-механизированные группы, ещe один механизированный корпус, не входящий в Шестую танковую армию, горно-стрелковый корпус, десантный корпус, смешанный авиакорпус. Похоже, армейское командование решило провести очередной эксперимент, как было в начале войны с Механизированной группой генерала Рокоссовского, ставшей прообразом танковых армий. Но что отрабатывают на этот раз? Войска быстрого реагирования?

Сумеет ли Василий Иванович управлять столь разнородными формированиями? Талант военачальника у него несомненно есть, но здесь больше бы подошeл Черняховский. К сожалению, оторвать Ивана Даниловича от Второй танковой невозможно. Кстати, в утренней сводке Информбюро передали, что танковый батальон гвардии майора Драгунского, который, как пояснил полковник Николаев, входит в состав Сороковой Гвардейской танковой бригады Второй Гвардейской танковой армии, вышел на границу Дании. Немецкая группировка в Дании и Норвегии практически полностью отрезана от Германии. Связь с Рейхом только по морю, Северному, так как Балтийское море контролирует Краснознамeнный Балтийский флот. Теперь осталось восстановить судоходство по Кильскому каналу и перебросить часть кораблей на западный берег Ютландии.

Обстановку в Европе обсуждали вчера, и по большинству вопросов мнения всех членов «зеленоградской хунты» совпали. Правда, их пожелания не сильно отличались от уже сложившейся к этому моменту времени обстановки.

Словакию предложили оставить независимой, что совпадает с желаниями Временного Словацкого правительства. Словаки проявили себя честным, по европейским меркам разумеется, союзником, воюют совместно с частями Красной армии против немецких войск, ещe удерживающих юго-западную часть страны со столицей Словакии Братиславой. Словацкие диверсионные отряды, подготовленные спецами советского Осназа, совершают глубокие рейды на территорию соседней Чехии. Им там намного проще затеряться среди родственного народа, чем солдатам Советского Союза. Такого союзника нужно поощрять.

Судьбу Чехии решено определить после освобождения еe территории от немецких войск. Но одно уже ясно — за добросовестный труд на благо нацистского Рейха придeтся ответить. Какие именно меры предпримет советское руководство покажет время.

Венгрии придeтся вернуть соседям все земли с преобладанием невенгерского населения, а для немцев той части Трансильвании, которая осталась в составе Венгерского государства, придeтся создавать автономию.

Румыния окончательно распрощается с Молдавией, и в договоре о «Дружбе и сотрудничестве» это требование прописано отдельным пунктом. Дружба дружбой, а расписочку лучше получить. Требование румынских коммунистов установить советскую власть штыками частей Красной армии отвергнуто безоговорочно. Решено сохранить и королевскую власть. Пусть люди поживут несколько лет в переходном периоде, присмотрятся к нововведениям, а потом и решают — нужна ли им монархия или пришло время попросить короля вон.

Болгария остаeтся в предвоенных границах, если, конечно, у Турции не возникнет «желание» поделиться с болгарским государством своими европейскими провинциями. Царь Борис, как и его румынский кузен Михай, остался у власти. Андрей вообще придерживался мнения, что неважно как обзывается государственный строй, лишь бы народу жилось хорошо. Другое дело, что только при советской власти у народа есть какие-то рычаги воздействия на эту власть. То-то весело будет слышать лет через десять «Социалистическое королевство Румыния». Или Болгария. Как там лягут кости азартной игры под названием историческое развитие?

Хорватия сохранит свою независимость, но все территории населeнные сербами, боснийцами, черногорцами придeтся вернуть Югославии, которая станет однобокой федерацией. От деления по историческим областям решено отказаться, перейдя на национальный принцип государственного устройства. То есть будет большая Сербия, в которую войдут все земли населeнные сербами. А в федерации с ней будут состоять мелкие союзные республики с правами немного побольше чем у автономии. Формально все равны, а на деле «равнее» тот у кого больше силы, то есть Сербия.

Предложили это устройство Андрей с Сашкой, и вокруг него разгорелись нешуточные баталии. Зная из сообщений полковника Банева судьбу Югославии в его реальности, члены комитета, тем не менее, не сразу согласились отказаться от ленинского принципа равноправия народов. Тему вертели и так и этак, предлагали другие варианты взаимоотношений республик Югославской федерации, прикидывали плюсы и минусы, но в итоге, хоть и с оговорками, согласились с предложениями Андрея.

Это была маленькая победа над соратниками по комитету, значение которой в полной мере оценили только Андрей с Сашкой. И вчерашний успех им пригодится сегодня, когда речь пойдeт о реформировании государственного устройства Советского Союза.

Самые горячие споры, как и ожидалось, развернулись вокруг судьбы Польши и Восточной Пруссии. Пруссию решили пока не трогать, тем более что еe ещe и не завоевали полностью. А потом. Кое-что отойдeт в пользу Польши, Сувалки и большую часть земель вокруг него возьмeт под контроль Белоруссия, Литве подарят Мемель. Остальное на правах автономной республики войдeт в РСФСР. Немецкое население поставят перед выбором, или служить новому отчеству, или собирать вещички и искать себе другое место жительства. Мир большой. Не захотят по доброй воле становиться гражданами Советского Союза, Москва найдeт им место. Сибирь, Дальний Восток, Казахстан, Средняя Азия. Трудолюбивые немецкие руки пригодятся везде. Поживут среди других народов, нацистскую дурь из головы выветрят, а тогда можно и обратно вернуть — строить образцово-показательный немецкий социализм. Заодно и собратьев по коммуналке Советского Союза немного к порядку приучат.

А вот Польша! Андрей никогда не мог понять стойкой ненависти поляков к «москалям». Бессмысленной и беспощадной… к самим полякам. С неподдающимся осмыслению вредом для экономики, с ущемлением национальных интересов страны, но зато в первых рядах борцов с «москалями». Как глупые мотыльки слетаются на смертельный для них свет лампы, так и поляки устремляются под знамена любого политического проходимца, стоит только тому провозгласить антирусские лозунги. И так испокон веков.

Делили Речь Посполитую три державы — Пруссия, Австрия и Россия, но ненависть и злоба излились только на последнюю. Исконно польские территории оказались под властью немцев, но ненавидели почему-то Россию.

Наполеон увeл из Герцогства Варшавского цвет польской нации только для того, чтобы устлать его костями многочисленные поля сражений по всей Европе. Но зато против России! И пошли, и были с корсиканским авантюристом до самого конца, когда и французы отвернулись от него. Но зато против России!

Поляки получили от ненавистного русского императора самое лучшее в Европе законодательство, права и свободы, о которых остальные жители империи могли только мечтать. Отблагодарили мятежом.

Положение польского населения во входящем в Российскую империю Царстве Польском было во много раз лучше чем у их собратьев, оказавшихся в составе Германии и Австро-Венгрии. Но стоило начаться Первой мировой войне, как косяки польских добровольцев потянулись на вербовочные пункты формируемого австрийцами Польского легиона. Потому что против России!

Захватившие власть в России большевики немедленно отпустили поляков в вольное плавание, приняв декрет об их отделении от Российского государства. Поляки устроили интервенцию против РСФСР. После заключения мира Советская Россия вернула Польше захваченных в ходе войны пленных. Поляки в благодарность за это перебили более шестидесяти тысяч советских бойцов, попавших в плен по вине «гениального стратега» Тухачевского.

На протяжении двадцатых-тридцатых годов Советский Союз несколько раз предлагал Польше заключить договор о ненападении. Поляки ответили заключением договоров с Румынией и Германией, направленных в первую очередь против СССР.

Не секрет, что и Вторая мировая война началась из-за проявления во всей красе польской спеси и глупости. В тот момент, когда Гитлер отдавал приказ о подготовке нападения на Польшу, польские генералы планировали военный поход против Советского Союза. «Освободительный поход» Красной армии в Западную Белоруссию и на Западную Украину польскими историками выставляется как величайшая трагедия всей истории польского государства, перед которой меркнут все нашествия, в том числе и нападение гитлеровской Германии. О том, что Москва возвращала себе оторванные у неe, за двадцать лет до этого, территории, поляки предпочитают молчать.

Немцы расстреляли в Катыни несколько тысяч польских офицеров — поляки молчали. Но стоило только Геббельсу обвинить в этом злодеянии Советский Союз, как немедленно поднялся вой, который не прекращался и спустя десятилетия после этого события.

Советские войска освободили Польшу от немецкой оккупации, потеряв при этом шестьсот тысяч человек. Поляки продолжали ненавидеть. Советские разведчики спасли Краков от уничтожения. Поляки продолжали ненавидеть. «Великий злодей всех времeн и народов» Сталин подарил Польше треть территории Германии, входившей в советскую зону оккупации. Поляки продолжали ненавидеть. Советский Союз помог Польше восстановить разрушенные войной города и заводы, отрывая от своего народа последний кусок. Поляки продолжали ненавидеть.

Лучший полководец Великой Отечественной войны был поляком. Гордитесь! Поляки ненавидели маршала Рокоссовского, так как он служил Советской России.

Как только американцам понадобилась очередная шавка для облаивания России, поляки осточертя голову бросились на службу, торопились изо всех сил, боясь, что кто-нибудь опередит. Американцы сбагрили в Европу старый оружейный хлам, худший по своим характеристикам, чем стоявшее на вооружении польской армии советское оружие. Поляки немедленно перевооружились.

Порою кажется, что если завтра на Россию нападут какие-нибудь инопланетные рако-медузы, то поляки немедленно отрастят клешни и щупальца, лишь бы их приняли в ряды борцов с «москальским шовинизмом».

Примерно в таком варианте Андрей пересказал всe это генералу Зайцеву во время одной из бесед о будущем устройстве Европы. Виктор, знающий поляков не понаслышке, а из продолжительного опыта личного общения, тогда посмеялся над его речью, особенно его впечатлили рако-медузы. А потом сказал:

— Ну, не всe там так плохо, как ты нарисовал. Нормальных людей всe-таки больше. Просто никто им слова не даeт, оттого и складывается впечатление, что в стране только националистические недоумки живут.

Присутствующий при том разговоре отец Георгий пригладил рукой свою пышную бороду, покачал косматой головой и добавил к речи генерала Зайцева:

— На Польше, Андрей Николаевич, лежит родовое проклятие, имя которому ШЛЯХТА. То, что вы нам рассказали правда, но она, в основном, относится к правящей верхушке. А все остальные поляки просто пытаются быть на них похожими.

— Что ты, Андрей, под этим словом понимаешь? — Спросил Зайцев.

— Ну, шляхта — это польские дворяне. — Ответил Андрей.

— Может быть, Андрей Николаевич, для вашего времени этого объяснения достаточно, но мы ещe помним о том, что между этими понятиями громадная разница. — Начал пояснения отец Георгий. — Дворянин, российский разумеется, прежде всего служивый человек. Он царю-батюшке принадлежит. Куда тот прикажет, туда дворянин и едет. А у шляхты совсем по-другому. Шляхтич сам себе господин, не понравился ему король — имеет полное право мятеж поднимать.

— Первый после бога. — Усмехнулся Андрей.

— Похоже, но правильнее будет немного иначе. — Качнул головой иеромонах. — Первый рядом с богом.

— Ничего себе самомнение! — Поразился Сашка, молчавший всe время до произнесения этой фразы.

— Предок мой Никита Иноземцев топориком на Воронежской верфи помахивал, от самого царя-плотника Петра Алексеевича благодарственные затрещины получал, хотя в Бархатной книге не на слишком много ниже Романовых записан был. И не возмущался, потому как знал — государству служит. — Продолжил рассказ отец Георгий. — А в Польше? Захотелось какому-нибудь шляхтичу с перепою проорать на сейме «не позволям», и государство обязано подчиниться. Но это ещe полбеды, намного хуже то, что и с поля боя можно было уйти. Оттого и просрали своe государство, когда беда пришла.

— Но мы-то в чeм виноваты? — Не понял Андрей.

— А представь себе, что ты первый парень на деревне. — Вмешался генерал Зайцев. — Сам себе до такой степени нравишься, что готов зеркало зацеловать. И красив и пригож, и девки у тебя на шее виснут, попить-погулять равного тебе нет, краковяк так отплясываешь, что до самой Варшавы слышно.

— Хвастливее и брехливее тебя тоже нет. — Дополнил рассказ Виктора иеромонах Георгий. — На огороде у тебя окромя сорняков никогда ничего не росло, хлев завалился, скотина разбежалась, последние сапоги пропил. Единственная гордость — дедовская сабля — и та заржавела.

Сашка засмеялся, выслушав такую характеристику.

— А тут пришли соседи, по шеям тебе накостыляли, поле поделили, распахали и засеяли. — Продолжил Виктор. — А тебя, злыдни этакие, работать заставили. Ну, какая тут любовь?

— Соседей было трое, а ненависть только нам досталась. — Напомнил Андрей.

— Ну, немцы всe же свои — европейцы. — Пояснил отец Георгий. — А мы для поляков — дикие азиатские варвары, которых и людьми обозвать грешно. Потому и нанесeнные нами обиды втройне оскорбительнее.

Был этот разговор три дня назад, а вчера последним вопросом обсуждали судьбу этой самой Польши.

С восточной границей будущего польского государства всe было более-менее ясно. Еe ещe в восемнадцатом году лорд Керзон обозначил, когда провeл на карте Восточной Европы линию, обозначавшую границу компактного проживания поляков. То, что эта граница не оказалась восточнее Смоленска, оскорбило тогда поляков до глубины души и они немедленно попытались восстановить справедливость, отправившись походом на восточных соседей. Но Красная Армия оказалась не так слаба, как думалось в Варшаве, и о Польше «от можа до можа» пришлось позабыть. Заикаться не то что о Смоленске, Минске и Киеве, а даже о бывших «крессах восходних» поляки на прошлогодних декабрьских переговорах не посмели. Чувство юмора у Советского правительства так далеко не распространялось, а моральная поддержка Лондона в нынешней ситуации приносила больше вреда, чем пользы. Американцам же будущая Польша была, как говорится, «до лампочки». Хватало проблем на Тихом океане.

Тогда поляки попытались отодвинуть западную границу, раз уж на востоке не получалось. Им предложили отложить решение этого вопроса до конца войны, напомнив известную мудрость про шкуру неубитого медведя. На некоторое время всe затихло. Но чем дальше отодвигались советские войска на запад, тем настойчивее Люблинское правительство напоминало о своих претензиях.

Мнения «комитета стратегического планирования» по данному вопросу распределились поровну. Гладышев, Иванов, Косенко и Николаев не возражали против передачи Польше части немецких земель. Не своe же отдаeм! Сам полковник Банев, Сашка Егорцев, иеромонах Георгий и генерал Зайцев были категорически против. Обсуждение так и могло закончиться ничем, если бы Виктор не объявил, что «есть мнение, не торопиться с передачей немецких земель кому бы то ни было». Чьe мнение он высказал, лишний раз объяснять не было нужно. В результате Польша осталась почти что в пределах национальных границ. Немного оторвали от Пруссии, самую малость расширили Польский коридор, перетасовали границу в Силезии. Самым ценным и давно лелеемым приобретением оказался Данциг, который поляки, не дожидаясь капитуляции немецкого гарнизона, переименовали обратно в Гданьск и даже назначили свою администрацию ещe в марте, сразу после того, как Сталин пообещал передать город Польскому государству.

— О чeм задумались, Андрей Николаевич? — Отвлeк полковника Банева от раздумий Арсений Иванов.

— Пытаюсь сформулировать начало доклада о государственном устройстве Советского Союза таким образом, чтобы меня не побили в первые пять минут. — Андрей открыл кожаный дипломат, сделанный по его чертежам на одном из подопечных заводов.

Новинка эта настолько понравилась знающим полковника Банева ответственным людям, что мастерам пришлось переключиться на их изготовление. Из конструкторского бюро вычислительной техники данная мода перекинулась по другим институтам и заводам Зеленограда, а оттуда проникла и в Москву. Арсений Иванов семь дней назад познакомил с новинкой работников наркомата Иностранных дел, а те мгновенно оформили заказ на несколько сотен новомодных портфелей. Похоже, придeтся создавать специальную фабрику по их изготовлению.

Андрей перетасовал листы доклада, осмотрел товарищей по «комитету стратегического планирования» и начал доклад, представлявший собой два десятка страниц черновых набросков. Привести их в более подобающее состояние не было времени, да и необходимости. Всe равно его придeтся переделывать, с учeтом замечаний остальных членов комитета. За столом молчали, помня утверждeнный ещe на первом заседании регламент подобных обсуждений. Выслушай всe молча, а потом спорь! Даже постоянный оппонент Андрея подполковник Гладышев позволял себе только недовольные гримасы в тех местах, которые ему казались слишком спорными.

Отложив последнюю страницу, Андрей провeл взгляд по лицам присутствующих, оценивая их реакцию. Как ни странно, восприняли его предложения довольно спокойно. Даже Гладышев не торопился спорить, а что-то набрасывал в своeм блокноте, изредка бросая короткие взгляды на карту Советского Союза, висящую на стене кабинета.

— Что-то ваши предложения сильно напоминают ваш же вариант устройства Югославии. — Начал обсуждение Арсений Иванов. — На словах все равны, а не деле республиканские правительства и дыхнуть лишний раз без повеления из Москвы не смогут.

— Вот и правильно! — Поддержал Андрея отец Георгий. — А то допрыгаемся до ситуации, когда Москва будет у окраин спрашивать разрешение вздохнуть.

— Зачем же тогда оставлять статус союзных республик? — Спросил представляющий Генштаб Красной армии полковник Николаев. — Перевести всех скопом в автономии, и всего делов. Какой толк в этом лицемерии?

— Не скажите, батенька! — Отец Георгий ввернул любимое ленинское присловье. — Лицемерие основа политики. Хотя, насколько я понял, Андрей Николаевич предусматривал этот шаг в отношении некоторых субъектов.

— Кого именно? — Подал голос Матвей Косенко.

— Мы считаемнеправомочным существование одинакового статуса у всех республик. — Пришeл на помощь Андрею инженер-майор Егорцев. — Почему права у всех одинаковые, а обязанности разные? Наш основной принцип гласит — от каждого по способностям, каждому по труду. А в нынешнем варианте устройства Советского Союза большие и наиболее экономически развитые республики, Россия, Украина и Белоруссия, отдают во много раз больше, чем получают, и, по сути дела, содержат национальные окраины государства.

— Это объективная необходимость. — Возразил Косенко. — Мы вынуждены это делать для выравнивания уровня жизни во всех республиках.

— Это выравнивание в моeм времени привело к тому, что дотационные окраины, Прибалтика и Закавказье прежде всего, получили уровень жизни в несколько раз выше, чем РСФСР — основной источник дотаций. — Андрей привeл свой главный аргумент. — И у населения этих республик сложилось обманчивое впечатление, что это они содержат и кормят «нищую Россию». В результате, когда началась завершающая стадия развала Советского Союза, именно эти республики были движущей силой предателей в руководстве СССР. Потом, конечно, до них дошло, кто за чей счeт жил, но было уже поздно. Как ни странно, это вызвало очередной всплеск ненависти к России, подкреплeнный воплями о «выплате компенсации за оккупацию».

— И на чeм эти требования были обоснованы? — Удивился Матвей Косенко, по долгу службы имеющий доступ к реальным цифрам экономического обмена между частями Советского Союза.

— На инструкциях из ЦРУ и жгучем желании и в дальнейшем жить за чужой счeт. — Пояснил Андрей. — Прежде всего, это касается прибалтийских республик, из которых строили выставку достижений социалистической экономики. Добились того, что из соседних областей РСФСР население вынуждено было ездить в Литву, Латвию и Эстонию за товарами и даже продуктами.

— Развитие Прибалтики экономически выгодно нашей стране. — Привeл важный аргумент Матвей Косенко. — Издержки на производство там намного меньше, да и море недалеко, дешевле товары возить.

— За те деньги, что в них вбухали, можно было построить рай земной для всей северо-западной части РСФСР, и без дурацких идей об исключительности населения этих областей. — Возразил полковник Банев. — Ведь что представляет Прибалтика из себя в это время. Территория мизерная, иные районы Красноярского края побольше будут. Вклад в союзную экономику и того меньше, всe время на дотациях из центра. А уж гонору!

— И как вы предлагаете с ними поступить? — Гладышев сверился со своими записями, ещe раз посмотрел на карту страны и повернулся к полковнику Баневу.

— Есть два варианта. — Начал Андрей. — Первый — образовать из них одну союзную, Прибалтийскую, республику в составе трeх национальных областей.

— Идея не новая. — Гладышев потeр задумчиво щeку и продолжил. — Но как показывает опыт Закавказской федерации работать в таком варианте они не смогут, а только будут заниматься сочинением кляуз друг на друга.

— Но зато и сговориться не смогут. — Поддержал это предложение отец Георгий.

— И второй вариант. Создать три автономные республики с непосредственным вхождением в состав Российской федерации. — Андрей посмотрел на своего основного оппонента Гладышева, но тот не торопился с возражениями. — Тут будут проблемы с юридическими тонкостями, но мне кажется, что в наркомате Иностранных дел найдут способ обойти заключeнные два года назад договора.

Арсений Иванов согласно кивнул головой, подтверждая, что с юридическими неувязками его ведомство успешно разберeтся. Ведь, для чего и существуют юристы — выворачивать наизнанку любую написанную бумагу, а дипломаты затем обоснуют необходимость такого шага для иностранных государств и граждан своей страны. Хотя, уж жителям Советского Союза глубоко безразличен статус входящих в СССР территорий. Они привыкли воспринимать страну как единое целое и административные границы между республиками, а назвать их государственными язык не поворачивается, считают такой же абстракцией, как и нарисованные на глобусе меридианы и параллели. Все знают, что они есть, но никто их не видел.

— Возможен и промежуточный вариант. — Подключился к обсуждению генерал Зайцев. — Создать единую республику по первому варианту, а затем по мере накопления проблем ограничивать полномочия республиканского правительства. В конце концов привести всe к логическому результату в виде автономных республик.

— Аналогичный вариант возможен и в Закавказье. — Сменил Андрея инженер-майор Егорцев. — Тамошние республики не превосходят прибалтийские по размерам, и проблем создают не меньше.

— Если на мой взгляд, то проблем они создают намного больше. — Пробурчал Матвей Косенко, по роду своей деятельности имевший доступ к финансовым докладам правительства. — Вкладывать денег в них приходится в несколько раз больше, чем они реальной пользы приносят.

— Могу возразить тем, что единую республику из Закавказья уже создавали. Но проблем от их единства оказалось больше, чем от раздельного существования. — Напомнил о себе подполковник Гладышев. — И чем вы предлагаете обосновать возвращение к прежней схеме государственного устройства?

— А чем обосновано выделение одних народов в «союзные», других в «автономные», а третьи вообще никакой государственности не получили? — Задал риторический вопрос Андрей.

Ответа он не услышал. Все, и Андрей в том числе, прекрасно понимали почему крохотная Грузия, представляющая из себя лоскутное одеяло, настолько неоднородным был состав еe населения, не только стала союзной республикой, но и обзавелась автономиями, общая площадь которых составляла четверть территории республики. Причину эту звали Иосиф Виссарионович Сталин. И для того, чтобы что-то поменять в Закавказье, необходимо убедить в необходимости перемен самого вождя. И убеждать придeтся самому Андрею. А вот получится ли?

— Какие конкретно предложения по Закавказью? — Подполковник Гладышев продолжал исполнять функции добровольного секретаря, занося в блокнот всe высказанное за столом.

— Если уж мы затеяли проводить границы республик по территориям компактного проживания отдельных национальностей, то следует и за Кавказским хребтом поступить точно также. — Генерал Зайцев взял обсуждение этого вопроса в свои руки. — После демаркации там возникнет куча крохотных национальных областей, схожих по размерам с дагестанскими районами. Дагестанцы не возражают против статуса автономной республики, почему в таком случае нужно поступать по-другому с Грузией и Арменией. Азербайджан более однороден, но и там есть области, которые требуют автономии, хотя бы культурной.

— Альтернативой является введение прямого управления из Москвы с назначением представителя союзного правительства в ранге генерал-губернатора. — Андрей решился использовать старорежимное слово, которое лучше всего отражало сущность данной должности.

Отец Георгий в ответ на это предложение благожелательно кивнул. Арсений Иванов с лeгкой усмешкой покачал головой. Полковник Николаев пожал плечами, если вернули офицерские звания вкупе с погонами, то почему не возвратить и остальные названия.

— В Средней Азии мы также предлагаем отказаться от союзных республик, с созданием единой Туркестанской союзной республики, включив в неe все среднеазиатские республики на правах автономий. — Начал инженер-майор Егорцев, занимавшийся этим вопросом. — Провести демаркацию границ между будущими автономиями, в сложных случаях типа Ферганской долины, где живут представители всех национальностей, желательно не проводить крайне запутанные границы, а создавать новую автономную республику или область. — Сашка переложил лист. — Серьeзно пересмотреть территорию Казахстана. Мне непонятно, по каким причинам в состав этой республики были переданы области Южной Сибири, земли по реке Уралу, западный Алтай, область Семиреченского казачьего войска. Насколько мне известно, ни одного казаха в тех местах на момент передачи этих областей не проживало, да и сейчас их там днeм с огнeм не сыщешь.

— По той же причине, по которой передавали земли с русским населением в состав Украины. — Отозвался иеромонах. — С единственной целью ослабить Россию.

— Вы хотите сказать, что ещe двадцать лет назад рассматривался вариант развала Советского Союза? — Засомневался Гладышев.

— Идея эта, дорогой вы наш подполковник, возникла не двадцать, а двести двадцать лет назад. Если не больше! — Ответил ему отец Георгий. — Другое дело, что двадцать лет нашлись мрази, согласные это пожелание выполнить. Да перевернутся они в гробах! Прости меня, господи, за греховные мысли. — Закончил монах свою речь.

Насколько Андрей знал историю жизни подпоручика корпуса жандармов Иноземцева, любить пламенных революционеров ему было не за что. Что в мирской жизни, что после принятия духовного сана. Натерпелся он от них досыта. Другое дело, что у него хватило ума не смешивать деятельность этих агентов мирового капитала с целями и задачами советской власти. И когда в конце тридцатых наперсники Троцкого стройными рядами отправились к давно заслуженной расстрельной стенке, отец Георгий принял советскую власть окончательно и бесповоротно. Одобрял он и политику советского правительства по собиранию потерянных во время гражданской войны земель. «Россия, сын мой, может существовать только как империя», — просвещал он Андрея во время первой встречи, — «начни от неe куски отрывать и скоро только Московия и останется».

С этим утверждением полковник Банев согласен не был. Он с превеликой радостью избавился бы от некоторых бесполезных с его точки зрения территорий. Если не сейчас, то в будущем. Россия от этого много не потеряет.

— А что Украина? — Возмутился словам иеромонаха Матвей Косенко.

— Украину в еe нынешних границах, уважаемый Матвей Григорьевич, чертили в восемнадцатом году в Германском Генштабе. — Одeрнул отец Георгий представителя наркомата тяжелой промышленности. — Не станете же вы утверждать, что немецкие и австрийские генералы оторвали от России самые плодородные земли и самые экономически развитые южные регионы из великой любви к нашей Родине.

— Но украинцы-то существуют. — Привел свой главный аргумент Косенко.

— Дорогой Матвей Григорьевич, насколько я знаю, в сороковом году вы работали в славном городе Львове. — Ласковым голосом продолжил иеромонах. — Ну а сами вы, если мне не изменяет память, харьковский.

— Да. — Настороженно согласился Матвей, знавший, что от ласкового тона священника нужно ждать беды.

— Так просветите нас грешных, на каком языке вы разговаривали с местными жителями? — Елейно прогнусавил отец Георгий, копируя кого-то из своих знакомых священнослужителей.

— Чаще всего на польском. — Недовольно бросил Матвей Косенко, понимая в какую западню загнал его отец Георгий.

— Так что же получается? — Продолжил священник уже серьeзным голосом. — Украинец Косенко из Харькова вынужден разговаривать с украинцем, ну пусть тоже будет Косенко, но из Львова на иностранном языке. А что же их тогда объединяет?

— Галиция — это не Украина! — Пришeл на помощь Матвею генерал Зайцев, которому, по роду его деятельности, приходилось работать с выходцами с Западной Украины.

— Согласен! — Кивнул священник. — Но! — Отец Георгий поднял палец. — Донбасс, тем более, не Украина. Таврия — наполовину Украина. Северьщина — на треть Украина. Ваша родина, Слобожанщина, в таком же положении. А что же тогда Украина? — Священник бросил взгляд на карту страны и закончил. — Киев с окрестностями.

— Слишком уж вы, святой отец, обкорнали Украину. — Не согласился генерал Зайцев. — Различий между восточными, южными и западными областями хватает, конечно, но не до такой же степени.

— А до какой? — Не сдавался иеромонах. — На всей территории восточной Украины вплоть до самого Днепра русский язык разберут без толмача, а вот галицийскую мову переводить надо. — Отец Георгий с усмешкой посмотрел в сторону Матвея Косенко. — И кто кому больший родственник?

Андрей непроизвольно кивнул головой, соглашаясь с этой мыслью. С украинцами он служил в одной роте во время службы в Советской армии, и хорошо помнит, что ребята из Сумской и Запорожской областей не понимали прикарпатские говоры солдат с западной Украины. А ещe он помнит, как спустя каких-то пять лет во время первой чеченской войны солдаты из его бригады взяли в плен двух боевиков со Львовщины. И как они, спасая свою жизнь, плакались о тяжeлой доле, которая и толкнула их на эту войну — «подзаработать грошей». Домой они не вернулись. Заработанные на москалях гроши хотели вначале закопать вместе с ними, но потом комбат отправил эти деньги семье погибшего командира второй роты. Кстати, тоже украинца.

После той войны Андрей чeтко уяснил, что есть украинцы, а есть «западенцы» и путать их не стоит.

— А что у нас с Украиной? — Прервал бессмысленный спор подполковник Гладышев.

— Я тоже придерживаюсь мнения, что Галиция — это не Украина. — Андрей взял листок с предложениями по Украине. — Мы предлагаем Львовскую, Волынскую, Ровенскую, Тарнопольскую и Станиславскую области выделить в отдельную Галицийскую советскую республику. Туда же отправить и Буковину. Какой статус ей придать, мы пока не решили. Сделать ли еe союзной, или автономной в составе Украины или России? — Андрей посмотрел на генерала Зайцева и решился высказать своe личное мнение, с которым не согласились ни Виктор, ни Сашка. — Будь моя воля, я бы их вообще выделил из состава СССР и пусть они носятся со своей дурацкой самостийностью, пока вволю еe не нахлебаются.

— И получим вражеский плацдарм под самым боком. — Возразил ему полковник Николаев.

— А так мы имеем вражеский плацдарм в составе собственной страны. — Продолжил Андрей. — Да ещe предоставляем этим агентам мирового империализма возможность свободно передвигаться по всему Союзу и вести свою пропаганду.

— Если они отделятся, то самое большее через пару месяцев к власти там придут Бандера с Мельником. — Продолжил выдвигать свои аргументы Николаев.

— А ещe через год благодарные сограждане повесят их в центре Львова. — Закончил его фразу Андрей.

— Это почему? — Заинтересовался Арсений Иванов.

— Насколько я знаю всех этих «борцов за свободу», а нагляделся я на них предостаточно, то они немедленно устроят такой грабeж, перед которым все наши домыслы ничто. — Пояснил полковник Банев. — Самый главный рефлекс у них — хватательный. Как только они окажутся у власти, то немедленно начнут грести под себя всe, до чего дотянутся руками. — Андрей изобразил хватательное движение рукой. — А вот поделиться со своими нижестоящими соратниками запамятуют. А уж про народ, тем более никто вспоминать не будет. Нам останется только поставлять оружие недовольным и ждать, когда они нас пригласят разобраться с узурпаторами. — Андрей поднял палец. — Причeм пригласят освободителями, а не оккупантами.

— Большая часть народа и сейчас нас оккупантами не считает. — Охладил пыл полковника Банева генерал Зайцев. — Не стоит умножать сущности сверх необходимого. — Напомнил он основной принцип «бритвы Оккама». — Выделить их в отдельную республику я согласен, но отдавать поверивших в нас людей обратно в лапы капиталистов и помещиков не считаю нужным.

— Иным дуракам такая встряска только во благо. — Проворчал несогласный Андрей.

— Молдавию перевести в автономии, лучше всего в составе УССР. — Подхватил инициативу в обсуждении устройства Советского Союза инженер-майор Егорцев. — Для Украины желательно ввести федеративное устройство, раз уж Галиция станет автономией.

— А что с Донбассом? — Напомнил отец Георгий.

— Если уж западные области республики выделяют в автономное образование, то почему не сделать автономными и восточные, раз уж они так сильно отличаются от коренных украинских областей. — Предложил компромиссное решение Арсений Иванов. — В крайнем случае можно провести опрос населения, куда именно они хотят войти — в состав Украины или России?

— Кстати, о референдумах. — Андрей вытащил очередной лист своего доклада. — Жители Белостокской области подали петицию в Минск с просьбой оставить область в составе Белоруссии, а не передавать их обратно в Польшу.

— Сами подали, или… — Арсений Иванов посмотрел в сторону генерала Зайцева.

— Сами, сами! — Отозвался Виктор. — Но не только они. Жители южных районов Литвы, а поляков там больше чем литовцев, потребовали у Москвы того же самого.

— Не хотят поляки под литовцами жить! — Прокомментировал новость Арсений. — И это понятно. Не хочется ляхам бывших слуг господами признавать. Хотя, белорусы вообще бывшие холопы, а им захотелось именно туда. Но почему жители Белостока обратно в Польшу возвращаться не хотят?

— Если состоится передача области, чего требуют из Люблина, то Белостоку придeтся главным донором стать. — Пояснил ситуацию Матвей Косенко. — Область подвергалась только бомбардировкам, да и то несильным, а остальная Польша в руинах лежит. Дружба дружбой, а табачок врозь! — Добавил он известную народную мудрость. — В данном случае экономическая выгода превышает национальную спесь.

— Исходя из сложившейся ситуации, придeтся создавать в Белоруссии Белостокскую, и, возможно, Виленскую автономные области. — Полковник Банев озвучил выводы из ситуации с польскими районами Белоруссии и Литвы.

— Я бы также предложил передать в БССР северные районы Волынской и Ровенской областей Западной Украины. — Высказал своe мнение полковник Николаев, по большей части молчавший всe время обсуждения национальных вопросов.

— Основания? — Повернулся к нему Гладышев.

— Я согласен с тем, что Галиция — это не Украина. — Пояснил полковник. — Но могу добавить, что Волынь — это не Галиция. К тому же по Припяти и еe притокам живут в основном полещуки, а они себя ни украинцами, ни белорусами не считают. Если вы стали организовывать автономии для всех национальных групп, то почему жителей Полесья обошли?

Подполковник Гладышев занeс предложение представителя генштаба Красной армии в протокол заседания, быстро просмотрел результаты своей работы и приподнял руку.

— Я согласен с большей частью предложений. — Высказал заместитель генерала Зайцева, удивляя присутствующих своей сговорчивостью, обычно он долго и въедливо спорил. — Вот что у нас, с моими дополнениями, получилось. Советский Союз предложено преобразовать в федерацию пяти республик. Россию, то есть РСФСР, в которую включить на правах автономий Прибалтийские и Карело-Финскую союзные республики. Белоруссию, дополненную Белостокской, Виленской и Волынской автономными областями. Украину, преобразованную в федерацию, в состав которой войдут на правах автономий Галиция, Буковина, Молдавия, Восточная Украина. Донбасс я предлагаю вернуть в состав РСФСР, экономическая выгода от этой передачи немалая.

Матвей Косенко вынужден был согласно кивнуть в ответ на это высказывание, профессионализм одержал победу над национальными обидами.

— Я согласен с тем, что в Закавказье нужно вернуться к прежнему варианту устройства в виде Закавказской федерации. — Продолжил подполковник Гладышев. — Меньше будет поводов для обид у малых народов. Да и расселение людей разных национальностей там настолько сложное, что провести справедливые границы просто невозможно. — Василий Степанович перевернул страницу в своeм блокноте. — Не вызывает у меня возражений и создание Туркестанской союзной республики, в составе Казахской, Узбекской, Таджикской, Туркменской автономных республик, а также ряда автономных областей. Я хочу вынести отдельным вопросом судьбу Киргизии, непонятно куда еe нужно включать — в состав Туркестанской федерации или Российской.

За столом молчали, выражая согласие с выводами бессменного секретаря комитета, обязанности которого подполковник Гладышев возложил на себя добровольно с первого же дня работы данного комитета стратегического планирования.

— Чтобы не ломать всe сразу, предлагаю также статью о праве наций на самоопределение не трогать. — Подполковник Гладышев правильно оценил реакцию собратьев по комитету как согласие с его выводами. — Нужно только еe подкорректировать. Республика имеет право на выход из СССР только с согласия всех остальных субъектов Федерации.

— И не раньше, чем она рассчитается по всем внутренним и внешним долгам. — Внeс свою лепту в обсуждение Матвей Косенко, единственный человек с экономическим образованием, присутствующий при этом обсуждении. — Причeм нужно сделать так, чтобы объекты построенные на деньги союзного бюджета принадлежали всем республикам СССР, в тех долях, которые эти республики внесли в строительство, или выплатили в союзный бюджет в качестве налогов.

— Исходя из сказанного, предложенный проект нужно поставить на голосование. — Подполковник Гладышев дождался поднятия рук и закончил своe выступление. — На дальнейшую разработку замечаний с учeтом интересов всех представленных наркоматов отводится неделя. В следующую пятницу собираемся вновь для выработки окончательного решения.

Выслушав последнее предложение присутствующие вполголоса начали обсуждать высказанное, разбившись на двое-трое. Сашка Егорцев спорил с Арсением Ивановым, что-то показывая тому на карте. Гладышев, как всегда, вцепился в своего главного оппонента полковника Банева, высказывая мелкие замечания к сказанному Андреем, тот в свою очередь объяснял, что ему не нравится в проекте заместителя генерала Зайцева. Иеромонах Георгий доказывал Матвею Косенко свою правоту, а полковник Николаев его поддерживал, как ни странно.

Только генерал Зайцев оторвался от обсуждения и вышел из кабинета, в котором он проводил подобные заседания. Стоило позвонить в Москву и получить последние распоряжения по «Зеленоградскому делу», как официально именовалась операция прикрытия гостя из будущего Банева и всех связанных с ним людей.

Вернулся он минут через пятнадцать, когда угомонился даже подполковник Гладышев, а все остальные посматривали на большие настенные часы, прикидывая возможность выполнения намеченных на послеобеденное время дел. Виктор уселся во главе стола, осмотрел собратьев по комитету насмешливым взглядом и спросил:

— Ну что, други мои, а ничего мы не забыли, когда принимали решения о судьбах мира, демиурги хреновы.

— Что произошло? — Встрепенулся подполковник Гладышев.

— А то и произошло, что сегодня ночью французы разорвали договор с Германией и начали ввод войск в оккупированную немцами часть страны. — Пояснил генерал Зайцев. — И движутся они подозрительно быстро, что навевает мысли — а не договорился ли маршал Петен с немцами?

18 мая 1942 года Зеленоград

Сквозь разрывы туч выглянуло Солнце и за дальними корпусами строящегося завода полупроводниковых приборов вспыхнула радуга. Рокотал гром, сообщая о том, что гроза ещe не закончилась, просто центр еe сместился за пределы городских построек на пустыри, намеченные под вторую промзону. Сашка с Чистяковым два часа назад уехали осматривать площадку, на которой начали рыть котлован под завод электронно-вычислительных машин. Головное предприятие решено заложить здесь. А уж затем построить его дублeры в других местах. Из восьми предложенных городов комиссия, составленная из представителей всех вовлечeнных в производство наркоматов, остановилась на Новосибирске и Харькове. Там будет организованно точно такое же производство с полным циклом от научных исследований до выпуска конечной продукции, то есть ЭВМ. Предварительные работы там уже ведутся. Но первенец советской научно-вычислительной индустрии появится здесь в Зеленограде, городе, появившемся благодаря стараниям Андрея Банева, чем он вполне осознанно гордился.

— Люблю грозу в начале мая. — Вспомнил Андрей заученные в далeком детстве строки.

— Какое же это начало? — Возразил генерал Зайцев. — Третья неделя заканчивается, скоро лето встречать будем.

— А чем встречать будем? — Пришло время задавать вопросы полковнику Баневу.

— Как всегда бодрыми докладами о выполненной работе и горячем желании немедленно получить новые задания.

Андрей вздохнул. Кому пришло в голову, что в прошлом жизнь течeт намного медленнее? Засунуть бы этого знатока в его шкуру, пусть попробует помедлить. Вождь и раньше тянуть время не позволял, а уж с началом войны все ответственные лица завертелись как белка в колесе. Это Черчилль, как утверждали его биографы, каждый уик-энд в своeм поместье прохлаждался, да коньячок потягивал, а им такой расслабухи не дано.

Вон, вчера воскресенье было, а толку? Как впряглись они с Сашкой с самого утра в различные мелочи, так до десяти вечера оторваться и не смогли. И сегодня то же самое. Не успели появиться на рабочем месте, а уже куча неотложных дел дожидается. Да и Виктор не ждан, не зван объявился.

— Что требуется выполнить в первую очередь? — Андрей отошeл от окна и сел на своe привычное место за боковым столом, находящимся у самого окна.

— Требуются ещe две вычислительные машины для ядерщиков и ракетчиков. — Сообщил ему генерал Зайцев, перемещаясь за этот же стол от огромного, на четверть площади комнаты, чертежа, разложенного на сдвинутых вместе двух столах для заседаний. Чертeж представлял собой практически законченную схему ЭВМ-3, под которую и строили завод.

— Одна есть в готовом виде, хоть завтра можно отгружать. Как и договаривались, она пойдeт в распоряжение Курчатова. — Обрадовал Андрей генерала. — А вот вторая ещe требует доводки и проведения всего комплекса испытательных расчeтов. На это не меньше двух недель уйдeт. Порадовать ракетчиков мне нечем.

— Неделя и ни минутой больше! — Отрезал генерал, выкладывая на стол неизменные папиросы и придвигая к себе пепельницу, которую держали в этом кабинете именно для него. Других людей, которым позволялось бы курить в кабинете полковника Банева, в городе не было. Даже Сашка Егорцев, когда-то смоливший одну папиросу за другой, уже три месяца не курит. Бросил под активным давлением женской части их семейства. И Сашкина мать, и его сестра Алeнка, и почти что жена Маша капали ему на нервы, пока в одно морозное утро он не отдал свои папиросы охране и с тех пор не курил.

— Витя, люди и так круглосуточно работают, Чистяков даже спит в цеху, чтобы время на дорогу не тратить.

— Понимаю, но ничего поделать не могу. — Ответил генерал, закуривая папиросу.

— А зачем им сразу две ЭВМ? — Попытался зайти с другой стороны полковник Банев. — У них же одна уже есть.

— Та, что вы им раньше поставили, со всем объeмом расчeтов уже не справляется. — Пояснил генерал. — Это первая причина. А вторая состоит в том, что КБ слишком далеко друг от друга расположены. А часто возить, а тем более по одному и тому же маршруту, столь секретную информацию, сам понимаешь, не рекомендуется.

Андрей опять вздохнул. Конечно, понимает, но ему от этого не легче. Не успели удовлетворить аппетиты ядерщиков, как приходится отдавать свой стратегический запас ракетчикам. Эту почти готовую машину Чистяков собирался оставить для собственных нужд. Сами электронщики до сих пор считали на самом первом полуэкспериментальном варианте ЭВМ-1. Все доведeнные до ума экземпляры «единицы», а было их четыре, уходили в конструкторские бюро разного направления. Даже ЭВМ-2, построенную первой, уже выцыганили самолeтостроители. В другое время еe ещe не один месяц терзали бы проверками, но война есть война. Отправили вместе с программистами одного инженера и пять студентов, следить за работой ЭВМ и оперативно устранять найденные ошибки, а сами взялись за сборку следующего экземпляра. Едва его собрали, как появились посланцы ядерщиков. Только Чистяков довeл до ума третий вариант «двойки», как генерал Зайцев требует его передать в распоряжение Королeва. И никуда не денешься. Надо, значит надо.

— Витя, а правда, что Королeв с фон Брауном подрались? — Огорошил неожиданным вопросом генерала полковник Банев.

— Откуда ты узнал? — Поперхнулся дымом Виктор.

— Сорока на хвосте принесла. — Андрей уставился на своего куратора самым невинным взглядом.

— Я этой сороке все перья из хвоста повыдираю. — Пообещал генерал, покосившись на дверь, за которой остался его адъютант старший лейтенант Щедрин. Только он один мог знать об этом инциденте, случившемся неполную неделю назад.

— Так, правда? — Повторил вопрос Банев.

— Правда, Андрей Николаевич, правда. — Генерал стряхнул пепел в пепельницу и пояснил. — Полноценной драки, к великому счастью, не произошло, но по одному разу они друг дружке по физиономии съездили.

— Из-за чего хоть?

— Из-за самомнения и нежелания слышать другого. — Отрезал генерал, давая точную характеристику обеим конструкторам.

Андрей покачал головой. Оба гения ракетной техники друг дружку стоят. Что Королeв, что фон Браун своего коллегу-соперника на дух не переносят. Приставленные к ним офицеры НКВД каждую неделю пишут рапорты об отправке на фронт, на какой угодно, в любую часть, лишь бы подальше от конструкторского бюро ЖРД. Кто больше виноват, выяснить так и не удалось. Конечно, немец, познакомившись с наработками советских коллег, обозвал их ракету праздничной шутихой, но и Королeв за словом в карман не лез, перейдя на личности из-за невозможности высказать подобное замечание о работе фон Брауна. С тех пор между советским и немецким ракетчиком, будто чeрная кошка пробежала. Любое предложение коллеги непременно и обязательно воспринимается в штыки, каждый спор ором заканчивается. По такому случаю фон Браун даже русский язык выучил, хотя поначалу демонстративно таскал с собой на совещания переводчика. И вот достигнута точка кипения. Съездить по морде — это очень серьeзно.

Андрей, как главный консультант, худо-бедно знавший историю взаимоотношений ведущих конструкторов советской ракетной техники, ожидал, что будут проблемы во взаимоотношениях с немецким конструктором. Но то, что они перерастут в открытую вражду, было выше его понимания. Вот и верь после этого официальным биографиям, даже если их писали другие люди, а не сами герои этих биографий. Почитаешь иную книгу, так описываемый персонаж своей святостью ангелов затмевает, только белые ангельские крылья ему не дадены, а соприкоснeшься с ним поближе — ан нет обрисованной святости. А у некоторых людей, из тех, что повыше на властной лестнице сидели, так не то что святости, а и элементарной человечности порой за душой нет. Одна голая властная функция.

— И что теперь? — Спросил полковник Банев, хотя уже представлял себе возможный ответ.

— В наркомате предлагают перевести фон Брауна в конструкторское бюро к Челомею, но опасаются, что и там он не приживeтся. — Ответил генерал Зайцев.

— А почему бы вам не создать его собственное КБ. — Предложил Андрей. — Уверен, что ваши спецгруппы уже наловили достаточное количество немецких учeных и инженеров. — Напомнил он о деятельности специальных научных групп, созданных в НКГБ сразу после начала войны. — Наверняка, среди них есть и те, кто работал по ракетной тематике. Объедините их в какой-нибудь научной шараге и пусть трудятся. Уж там-то фон Брауну спорить за власть будет не с кем.

— Можно и так. — Согласился Виктор. — А с чем будут работать в наших КБ? На сегодня самая большая ценность у ракетчиков — это голова фон Брауна. Сами-то они далеко от его разработок отстали.

— Так в чeм проблема? — Удивился полковник Банев. — Копируйте чертежи разработанных им ракет и передавайте Королeву с Челомеем, а они пусть на основе немецких разработок лучше сделают, раз гонор не позволяет чужое главенство признать.

Генерал Зайцев промолчал. Такое предложение тоже было высказано. Вот только возражений на него оказалось намного больше, чем положительных ответов. Хотелось бы, чтобы разработка была своя собственная, а не позаимствованная у противника, но, судя по всему, так и придeтся поступить. Время поджимает. Курчатов обещает со своей бомбой за два-три года управиться, а вот ракетчики такой гарантии не дают. Авиаконструкторы, выслушав характеристики нужного государству самолeта, помрачнели, начали въедливо выпытывать у заказчиков «куда лететь и что везти». Естественно, никто им не собирался говорить, что самолeт предназначен для разрабатываемой атомной бомбы, даже слово такое не упоминалось ни в каких документах, выходящих за пределы Курчатовского института. Сказали только — нагрузка пять тонн на дальности хотя бы семь-восемь тысяч километров, причeм на больших высотах. Те, кто почестнее, сразу признались, что подобные характеристики пока недостижимы. И только Туполев с самыми честными глазами уверил руководство страны, что самолeт он сделает, причeм в самые короткие сроки. Пришлось и остальным забирать свои возражения обратно и приниматься за работу.

И вот на прошлой неделе три КБ, Туполева, Петлякова и Мясищева, представили свои наработки. Причeм Туполев, больше всех кричавший об успехах, ограничился только эскизным проектом, а вот Петляков с Мясищевым кроме этого предоставили по несколько продутых в аэродинамической трубе моделей. А Мясищев даже замахнулся на полноразмерный макет самолeта, пока что из дерева. После этого успеха именно на него и излились благодарности Ставки, подкреплeнные самым главным сюрпризом — закупленными в США чертежами наработок конструкторов Боинга.

Если невозможно купить авиазавод, чему американское правительство воспротивилось с первой же минуты переговоров, то кто сказал, что нельзя закупать отдельные узлы и механизмы. Просто так получилось, что по какой-то непонятной прихоти советские инженеры наибольшее внимание обратили на продукцию компании Боинг. Никто из американских специалистов не спорил, что Б-17 неплохая машина, но самолeты других фирм имели характеристики не хуже, а что касается проектируемого Б-29, то он ещe не полетел и произойдeт первое лeтное испытание нескоро. Даже были попытки подкупа советских специалистов представителями других фирм, желающих откусить кусочек от московского заказа. Закупали, конечно, и у них, но наибольшая часть денег досталась Боингу. Если бы не пригляд американских спецслужб, то советским инженерам удалось бы получить весь комплект чертежей самолeта, а так ограничились самыми важными узлами. Что тоже неплохо, так как ожидали, что не получится даже этого.

Туполев уже пожалел, что тянул с выполнением «невыполнимого» заказа. Попытался перехватить ускользающий из рук заказ, задействовав свои многочисленные связи, но не тут было. Вождь велел ему переделать свой проект под тяжeлый фронтовой бомбер, всe равно он не тянул на «стратега», а также «посоветовал» не вмешиваться в работу других КБ.

— А ты был прав, когда сказал, что Мясищев самый вероятный претендент на проектирование стратегического бомбардировщика. — Сказал генерал Зайцев, вминая в пепельницу докуренную папиросу.

— Всe-таки победил! — Обрадовался Андрей. — Молодец Владимир Михайлович. А что другие?

— Другим задача попроще досталась. — Ответил Виктор. — Туполеву ближний бомбардировщик с большой бомбовой нагрузкой. Петлякову модернизация его Пе-8, Ермолаеву аналогичная работа.

— А что там с реактивными двигателями? — Андрей решил вытрясти из своего начальника информацию о перспективных разработках в тех областях, в которые ему не было доступа.

— Получше, чем в прошлом году, но до полноценного двигателя ещe далеко. — Сознался Виктор. — Люлька сейчас работает с изучением разработки «заклятых британских друзей». В конце апреля привезли английский двигатель, перекупленный у американцев. Там целая детективная история была, рассказать какому-нибудь писателю, он такой шедевр накатает, что закачаешься.

— Вот и расскажи Сашке, а он писателя найдeт. — Предложил Андрей.

— Лет через двадцать, когда гриф секретности снимут. — Усмехнулся генерал Зайцев.

— А чего ещe замечательного произошло в вашей конторе за последний месяц? — Андрей решил воспользоваться хорошим настроением генерала Зайцева и выдоить из него максимум информации.

— Сикорский согласился приехать в Советский Союз, пока что временно. — Выдал очередной сюрприз Зайцев.

Вот это новость так новость. Попытки переманить геликоптерного гения в СССР начались ещe в 1940 году, но тот наотрез отказался, мотивируя своe нежелание возвращаться на Родину обычным страхом за собственную жизнь. «Я приеду, а вы меня в «шаражку», как Туполева, и буду я до конца жизни по вашим тюрьмам сидеть». Резон в таком ответе, несомненно, был. Даже заверения самого Сталина, что к нему подобных мер применено не будет, убедить Сикорского не смогли. Но вот же согласился.

— Согласился, ещe не значит, что приехал. — Пожал плечами Андрей. — И сам может передумать, и американцы могут развернуть.

— Уже не развернут. — Успокоил полковника Банева его начальник. — Пароход с ним сегодня днeм во Владивостоке отшвартовался.

— Чем же вы его соблазнили?

— Предложили такие условия, от которых он не смог отказаться. — Пояснил Виктор. — Собственное КБ с правом набора людей по личному разумению, производственная база, работающая только на вертолeтную тему, распространение на него лично дипломатического иммунитета. А самое главное предложение — немедленно запустить в серию все его разработки, доведeнные до ума.

— Так он с чертежами сюда прибыл? — Поразился Андрей.

— А на кой хрен он нам без них. — Ответил генерал Зайцев. — И чертежи привeз, и помощников, которые согласились с ним отправиться, и даже часть механизмов в разной степени готовности.

— Как же его выпустили? — Продолжал удивляться Андрей.

— А кому он там нужен со своими полуэкспериментальными «кофемолками». — Отмахнулся рукой Виктор. — Генералам сейчас не до экзотики, в Вашингтоне все помыслы о том, как японцев остановить. К тому же мы имеем право нанимать людей и закупать документацию и технику «не имеющую ценности для обороны американского государства».

Андрей расплылся в довольной улыбке. Лет через пять в Белом доме будут кусать локти от досады, что не рассмотрели перспектив вертолeтной техники и упустили человека с готовыми разработками. Но это уже будут их проблемы.

— А наши конструкторы как? — Продолжил допрос своего начальника полковник Банев.

— А наши при своих работах останутся, если не пожелают в помощники к Сикорскому перейти. А капиталистическо-социалистическое соревнование нашей стране только на пользу пойдeт.

Андрей посмотрел на часы, часовая стрелка которых добралась до цифры десять, и задал самый важный вопрос.

— Ну, а главная причина твоего приезда? Не из-за приказа же о передаче ЭВМ ты приехал.

— Ты прав, не из-за него. — Виктор тоже кинул взгляд на часы. — Верховный тебя вызывает вместе со мной. Приказано прибыть к четырeм часам. Так, что времени у нас с тобой хватит и на подготовку, и на то, чтобы поесть. А то от тебя без прямого приказа даже стакана чая не дождeшься.

Андрей смутился от такого намeка. Он действительно так увлeкся новостями, что позабыл о простой мудрости — соловья баснями не кормят. Поднял трубку телефона и отдал приказ своему секретарю приготовить обед на четверых. Сашка с Чистяковым вскоре должны заявиться, и позавтракать они, как и сам Андрей, времени не нашли.

— Не ожидал, что наши отвлечeнные заумствования Верховный на полном серьeзе рассматривать будет. — Андрей отложил исчeрканный доклад, черновой вариант которого они приняли на последнем заседании «комитета стратегического планирования». Казалось, что просто мнениями под лeгкий трeп обменивались, а оно вон как вышло.

— А зачем нас тогда собирали? — Удивился генерал Зайцев.

— По моему мнению наша компания должна всего лишь разработать новый взгляд на ситуацию, а не выдавать готовые сценарии будущей деятельности. — Отмахнулся Андрей. — Да и люди в комитет подобраны «не первой важности».

— А тебе хочется, чтобы в нeм Молотов и Ворошилов присутствовали? — Усмехнулся Виктор.

— Боже упаси, как сказал бы наш монах. — Андрей даже изобразил попытку перекреститься, но с первого раза не смог вспомнить с какого плеча нужно начинать. — Но всe же кто-нибудь из второго или третьего звена, а не так, как у нас — с самых низов властной лестницы.

— Ну, не все с самых низов. — Возразил генерал Зайцев. — Отец Георгий только чин малый имеет, а по влиянию на церковные дела впереди некоторых митрополитов с архиепископами будет.

— Вот ты мне и объясни, раз уж такой разговор начался, как он в комитет попал? — Андрей вновь приступил к допросу своего начальника. — Ведь, это ты людей подбирал, а нарком с Верховным только утверждали.

— Потому и попал, что он Родину любит, а не себя во главе Родины, то есть церкви, тем более, что у него и без нашего комитета все шансы есть эту самую церковь возглавить.

— Ты же попов терпеть не мог. — Напомнил Андрей недавнее отношение генерала Зайцева к служителям церкви.

— А я и теперь от общения с долгогривым племенем восторгов не испытываю. — Отозвался Виктор. — Просто сейчас не о моих «любви-ненависти» речь идeт, а о благе государства, о котором мы должны думать в первую очередь, да и во вторую и третью тоже.

Получив столь резкую отповедь, Андрей замолчал. Генерал прав, не стоило огород городить ради простого желания языками потрепать. Это в нeм «московский интеллигент» конца восьмидесятых проглядывает, который способен только хаять и ломать, а вот созидатель из этого самого интеллигента, как показало время, хреновый. А в это время всe больше творцы ценятся, даже если они характером не вышли.

Андрей вытащил из стоящего в дальнем углу кабинета сейфа заветную папку с детальными разработками своих предложений. Он корпел над этими листами и долгими зимними вечерами, когда выпадало относительно свободное время, и в перерывах между основными делами, и даже во время привычных чаепитий. Без лишних слов протянул своe творение генералу Зайцеву для ознакомления и вынесения окончательного приговора, пригодно ли то, что он сотворил, для ознакомления самим вождeм. Отошeл к окну, около которого держал радиоприeмник, добавил громкости и приготовился ждать, когда генерал выскажет свой вердикт.

На радио читали очередные стихи Симонова, которые в этом времени, на взгляд полковника Банева, были чересчур пафосными. Не пришлось Косте Симонову хлебнуть горькихдорог отступления, не гудели над головой расстреливающие всe живое мессеры, гордые своей безнаказанностью, не отдавались тяжeлой болью в сердце названия оставленных городов и имена погибших товарищей. Даже мыслей в голове не было, что всe могло повернуться по-другому. Да и не только у него. Спроси у любого человека на улице, а что было бы прорвись немцы год назад на просторы страны. В лучшем случае просто пальцем у виска покрутят, а в худшем скрутят и в отдел милиции потащат, как шпиона и провокатора.

Пришло время очередной сводки Информбюро. Левитан торжественным голосом начал перечисление взятых с боем городов в Германии и Венгрии, захваченных советскими войсками трофеев и количество сдавшихся в плен солдат противника. О победах говорить легко, речь льeтся ровно, не перехватывает дыхание от страшных цифр потерь.

Интересно, а каковы потери наших войск на данный момент? Миллион, два? И сколько из них безвозвратных? Верховный, наверняка, знает, вот только отчитываться перед полковником войск связи не будет.

Андрей усмехнулся, вспомнив читанные в своe время фантастические книги, где мудрый посланец из будущего чуть ли не мордой тыкает крупных и мелких вождей в их ошибки, пальцем рисует на карте стрелы победоносных наступлений, собственноручно составляет списки недостойных дышать одним воздухом с ним и, непременно и обязательно, соблазняет Сталинскую дочку. А как же без этого?

Светлану Сталину они с Сашкой пару раз видели два года назад. Обычная пигалица среднего школьного возраста. Соблазниться на такую можно было или по причине нездоровой тяги к малолеткам, или же, что более вероятно, из-за громадной и всепоглощающей любви к… власти. Но, насколько помнит Андрей, ничего у этих влюблeнных во власть не вышло в его время, не получится и здесь.

Конечно, сейчас ей уже шестнадцать лет — самый возраст для соблазнения. Вот, только не тянет полковника Банева в сомнительные авантюры с охмурением дочери вождя. Не в его она вкусе, да и Сашке вряд ли понравится.

А вот этого в утренней сводке не было! Центральный фронт Рокоссовского вышел к окраинам Лейпцига. Осталось армиям Ватутина добраться до Гамбурга и правительство Третьего Рейха может смело паковать чемоданы и бежать на последний поезд, отходящий с Берлинских вокзалов в сторону западной границы Германии.

Хотя, и там их никто с распростeртыми объятьями не ждeт. Бескровного захвата оккупированной немцами в сороковом году части Франции у французских генералов не вышло. То ли не со всеми командирами дивизий Вермахта договорились, то ли не сошлись в цене, то ли забыли предупредить непосредственных исполнителей, но вблизи Парижа браво марширующие французские войска встретила организованная по всем уставам немецкой армии оборона. Со вчерашнего дня там кипят нешуточные бои, по меркам Западного фронта прямо Верденская мясорубка, если принимать за чистую монету радиопередачи французов. Немцы же сообщают о положении во Франции неохотно, упирая всe больше на «подлое поведение» правительства маршала Петена, разорвавшего мирные договорeнности в столь тяжeлое для Рейха время, «когда славная германская армия спасает Европу от порабощения жидо-монгольскими ордами большевиков…». Примерно в таком духе и вещают с позавчерашнего утра. Тоже мне моралисты нашлись!

Но всe же некоторые остатки человечности сохранились даже у Гитлера с Геббельсом. Дрезден сдали без боя. Отступающие дивизии Вермахта, не входя в город, обтекали с севера и юга столицу Саксонии, опасаясь вызвать обстрелы и бомбeжки города со стороны советских войск. Грешным делом, Андрей ожидал, что «великий фюрер» сравняет жемчужину германской культуры с землeй, но вот же ошибся. Город не минировали, в городе не было зенитной артиллерии, в городе не держали воинских частей, только госпитали. Прямо, как в родной реальности Андрея Банева. С той лишь разницей, что не было здесь и армад стратегических бомбардировщиков Англии и САСШ, которые в том мире превратили Дрезден в один большой огненный водоворот. Просто так из вредности и великой любви к русскому союзнику.

Американцам сейчас не до немецких городов. Хватает проблем в другой части света — Австралии. Японцы начали очередное наступление на Брисбен и положение у англо-австралийских войск там просто аховое. Все сформированные и обученные на данный момент американские дивизии спешно грузятся на транспорты и плывут в страну кенгуру и коал спасать от разгрома своего главного союзника. А самураи будто с цепи сорвались, «накал боeв под Брисбеном скоро достигнет градуса Восточного фронта европейского театра военных действий». Англичане сами так сказали, невольно признавая, что их столкновения с гитлеровским Вермахтом по ожесточeнности и близко не стояли с боями советско-германского фронта.

Взять ту же самую Италию. Высадились англичане в Сицилии, прошли еe полупарадным строем под радостные возгласы местных мафиозо, приняли капитуляцию у итальянских дивизий и получили разок по зубам от немцев. А дальше?

А дальше надо форсировать Мессинский пролив и захватывать плацдармы в Калабрии. Рокоссовский, Ватутин или Конев заставили бы своих комдивов начать переправу на любых подручных средствах, вплоть до автомобильных камер и деревянных корыт. Черняховский сам бы поплыл, воодушевляя подчинeнных своим примером.

А доблестная британская армия «его величества», имея под рукой самую мощную в Средиземном море эскадру, уже пятый день топчется на берегу. Итальянский флот так и не проявил себя ничем, кроме клятвенных обещаний немедленно выйти в море. Даже диверсанты князя Боргезе не рискнули действовать без приказов вышестоящего командования, а то таких приказов не даeт. Решить эту проблему лихим наскоком, как с генеральным штабом итальянской армии, у дуче не получилось. Адмиралы привели своих подчинeнных в полную боеготовность и открытого мятежа не случилось только потому, что у Муссолини хватило ума остановить верные ему части у самых ворот военно-морских баз.

Немцев это вряд ли остановило бы, но германские солдаты в этом деле не участвовали. Роммель, смело проявивший силу поначалу, вдруг пошeл на попятную. Судя по всему перестал верить в способность Муссолини удержать страну под контролем. Но что он предпримет завтра? Будет ли он защищать Южную Италию от англичан, или бросит этот не слишком аппетитный кусок к ногам британского командования, а сам поспешит на север спасать самую ценную часть итальянского сапога — заводы Турина и Генуи? Если да, то когда начнeтся переброска дивизий Африканского корпуса на север? И что он там будет делать в первую очередь?

Почему Верховный медлит с началом операции в Северной Италии?

Андрей вновь представил на своeм месте классического героя романов альтернативной истории. Тот, ни минуты не раздумывая, вломился бы в кабинет к Сталину и сразу за грудки его: «А ну колись, злыдень усатый, чего ты тут без меня напридумывал?»

Андрей прыснул в кулак, представив такую сцену и оглянулся на генерала Зайцева. Хорошо, что его бессменный с августа прошлого года руководитель не умеет читать мысли. Виктор, конечно, ценит чувство юмора своего подопечного, но некоторые шутки и ему придутся не по нраву.

— Чего ты лыбишься? — Отреагировал на веселье полковника Банева генерал Зайцев

— Да так, представил некоторые маловероятные события. — Ответил на его вопрос Андрей.

— Надеюсь, маловероятным является то, что ты мне дал прочитать. — Генерал отложил в сторону доклад Андрея, посмотрел на часы и добавил. — Пора нам с тобой собираться. Лучше мы в Москве лишний час проторчим, чем опоздаем.

Андрей обречeнно вздохнул и начал собирать нужные бумаги, укладывая их в ещe одну разновидность ставшего модным благодаря его стараниям дипломата, представляющего собой обтянутый кожей небольшой плоский сейф с зажигательным зарядом внутри, на случай захвата документации противником.

В хорошо изученном вплоть до трещин в асфальте внутреннем дворе института полковника Банева ожидал новый сюрприз.

— Э, Витя, а это что? — Андрей ткнул пальцем в некое подобие автомобиля, стоящего неподалeку от парадной двери его родного института.

Вернее назвать это чудище автомобилем можно было только по признаку наличия обычных колeс вместо ожидаемых гусениц. Во всeм остальной новое средство передвижения больше всего напоминало танк. Лeгкий танк с тремя парами колес под корпусом, угловатыми изогнутыми под рациональными углами листами бронекорпуса, пулемeтной башенкой на крыше, из которой в этот момент торчала голова в привычном танкистском шлеме.

— Это твоe новое средство передвижения. — Отозвался генерал и решительно двинулся в сторону авто, оказавшегося бронелимузином, так как в приоткрытую дверь виднелся вполне комфортабельный внутренний салон.

— Витя, а пушка в нeм есть? — Продолжил любопытствовать полковник Банев, как только оказался внутри этого новоявленного бронетранспортeра. — Ежели без пушки, то я несогласный.

— Да куда ж ты, родимый, денешься. — Генерал Зайцев опустил расположeнный между сиденьями откидной столик и положил на него свой портфель, Андрей последовал его примеру.

Внутри бронелимузина, как окрестил его Андрей, было довольно уютно, хотя и тесновато. Танк не танк, а толщина стен была вполне на уровне серьeзной бронемашины. Вряд ли сплошной стальной лист, такую махину ни какие колеса не выдержат, скорее всего что-то из несгораемых наполнителей. Окна в корпусе тоже присутствовали, в верхнем листе брони небольшие оконца для освещения, и в боковых дверях бронефорточки со сдвигающейся наверх заслонкой из листа толщиной миллиметров пять, не меньше. Учитывая, что и само окно не обычным автомобильным стеклом стеклили, то получалась очень серьeзная защита. Имелось и ещe одно бронестекло, отделяющее переднюю часть корпуса с водителем и пулемeтчиком от пассажирского салона, как в представительских лимузинах. Сидений в передней части салона на данный момент не было, но имелись крепления под них. На стенах были предусмотрены пазы для установки какой-то аппаратуры, наверняка раций. Не забыли конструкторы броневика и крепления для оружия, в которых кто-то заботливый укрепил парочку ППС, по одному около каждого пассажирского сидения. Хотелось бы знать куда конструкторская мысль втиснула баки с горючим, а то полковнику Баневу очень уж не хотелось сидеть на бочке с бензином.

Андрей понимал откуда растут ноги у этого новоявленного чуда. Ещe в прошлом октябре, он по требованию всe того же генерала Зайцева сделал наброски бронеавтомобилей для перевозки высокопоставленных лиц в неспокойных местах конца двадцатого, начала двадцать первого века. Думал, что это нужно для модернизации автомобилей высших лиц Советского Союза, а оказалось, что создавал это бронекорыто для самого себя. Знал бы во что это художество выльется, основной упор сделал бы на красоту, а не защищeнность. Но, как подсказывает знание возможностей современных на этот сорок второй год автомобильных заводов, ни «Тигр», ни «Хаммер», не говоря о чeм-нибудь более комфортабельном, у здешних конструкторов просто не получится. Технологии не позволят, как и культура проектирования. Она ведь на пустом месте не возникает. Ежели ты только военные броневики видел, то скорее всего именно их за основу и возьмeшь.

— Насколько я понимаю, это командно-штабная машина для высшего комсостава. — Высказал предположение Андрей, дождался пока генерал Зайцев кивнeт в ответ и продолжил. — А тебе не кажется, ваше высокоблагородие, что мы, путешествуя в этом генеральском «членовозе», привлечeм слишком много внимания к своим скромным особам.

— Ты бы ещe стихами заговорил. — Оценил попытку полковника Банева выражать мысли высоким штилем генерал Зайцев. — Не волнуйся, не привлечeм. — Видя недоверие своего подчинeнного, пояснил. — Мы в колонне из восьми таких же броневиков пойдeм.

— А они зачем? — Не понял ответа Андрей, прикинув что для стандартного прикрытия хватило бы и двух, максимум трeх.

— Заводской пробег у них перед отправкой на фронт. Вот я и подумал, чего им без толку километры наматывать, пусть пользу принесут. — Генерал поeрзал, устраиваясь поудобнее на относительно мягком сиденье, нажал кнопку у основания столика, давая команду начать движение.

Ход у этого внебрачного чада автомобильной и танковой промышленности оказался на удивление мягким, как будто в легковушке едешь. Забота о генеральских задницах налицо, да оно и правильно. Попробуй помотаться вдоль линии фронта на обычном горьковском БТРе с откидными деревянно-металлическими лавками для десанта, такой мозоль на седалище набьeшь, что никакие галифе скрыть не помогут. А когда заднее полушарие мозга работать отказывается, то и верхняя часть мыслительного аппарата сбои давать начинает.

— Витя нас здесь не слушают? — Андрей решил перейти к серьeзному разговору.

— Тебе, Андрей, к психиатру пора показаться. — Ответил генерал Зайцев. — Где тут аппаратуру спрячешь? — Добавил он и тут же пожалел о своих словах.

— Ой ли, ваше сиятельство, — усмехнулся полковник Банев, — не по вашему ли заказу мы несколько десятков диктофонов сделали, которые не то что под сиденье спрятать можно, но и в твой портфель упаковать.

— Нет здесь диктофонов. — Отмeл его возражения генерал. — Я эти броневики в последний момент себе подчинил, да и едем мы совсем не на той машине, на которой я сюда добрался.

Андрей поверил. Даже если что-то звукозаписывающее и есть, то это работа подчинeнных самого генерала Зайцева, а он вряд ли выпустит за пределы своего кабинета что-то важное. И зря Виктор так презрительно отзывается о возможностях прослушки. После того, как в начале мая один из подчинeнных их институту заводов передал представителям наркомата внутренних дел первую партию новоявленных портативных диктофонов, пришло время оглядываться по сторонам в поисках возможного тайника со звукозаписывающей аппаратурой. Прежние магнитофоны припрятать было довольно трудно, а с нынешними никаких проблем. Хорошо хоть, что до направленных микрофонов, с возможностью записи звука в дребезжащего стекла, ещe далеко. Хотя прозрачные намeки о необходимости такого чуда уже были, пока что только со стороны НКГБ. Ребят Меркулова охладил размер такого аппарата, в карман не положишь и в портфеле не пронесeшь. Но стационарный автомобильный агрегат они настойчиво попросили разработать. Задел на будущее, так сказать.

— Так, о чeм ты хотел поговорить. — Проявил любопытство генерал Зайцев.

— Витя, ты мне обещал рассказать, что там на самом деле произошло с Хрущeвым и Жуковым.

Генерал хмыкнул. Действительно обещал. Вот только, что произошло на самом деле, они и сами до сих пор не знают. Так, обрывки истины, дополненные буйством фантазии. И неизвестно чего там больше, того, что происходило в реальности, или того, что им от недостатка информации пригрезилось.

— Если по порядку, то вначале у них один двигатель из строя вышел. — Начал Зайцев. — Коленчатый вал бракованный оказался.

Андрей почувствовал гордость за родную контору генерала Зайцева. Интеллигентная работа! Не просто по дикарски кувалдой согнули, не тупо ножовкой подпилили, не чисто по пацански мину на него пришпандорили, а бракованный поставили. Растeм!

— Ты не скалься. — Пробурчал генерал в ответ на его ухмылку. — На самом деле бракованный. Хотя, в чeм-то ты прав. Его, ведь, из забракованной партии изъяли и смогли дальше передать, а потом именно на тот двигатель поставить, который на хрущeвский борт установили. Слишком много случайностей получается.

— Стоп! Насколько я знаю, двухмоторные самолeты так проектируют, что они и на одном движке лететь могут. — Нашeл первое несоответствие Андрей.

— А они и летели. — Отверг его сомнения генерал.

— А почему крушение потерпели? — Не понял логики полковник Банев.

— А разве я говорил, что крушение было? — Пришла очередь усмехаться Виктору. — Сели они! Благополучно сели!

— Не понял… — Протянул Андрей.

— Мои бойцы тоже не поняли, когда лeтчики с воздуха целeхонький «Дуглас» заметили, а людей вблизи него нет. — Продолжил рассказ генерал. — Пока искали подходящий самолeт, пока добирались до места посадки хрущeвского борта, пока садились, пока бежали к нему, чего только не передумали. Но того, что там оказалось, никто и предположить не мог. — Виктор картинно выдержал паузу и продолжил. — В самолeте только трупы были.

— Все? — Не утерпел Андрей.

— Почему все. — Виктор посмотрел на полковника Банева. — Кто-то ведь стрелял!

— И кто стрелял?

— Экспертиза показала, что стреляли из трeх стволов. Два автомата работали внутри самолeта, а один пистолет в кабине. — Генерал Зайцев расстегнул верхний крючок на вороте кителя, поводил головой по сторонам. — В кабине, естественно, стрелял второй пилот. Поэтому второй раз съездить по морде Леониду Хрущeву у тебя не получится, по причине отсутствия лица у старшего лейтенанта Хрущeва. В затылок стреляли.

Андрей почувствовал двойственные чувства. С одной стороны дрянь человек был старший лейтенант Леонид Хрущeв, а с другой столь подлой смерти никто не заслуживает. Хотя, что им известно об истинном положении дел на момент того выстрела.

— В салоне среди отсутствующих числились один из секретарей Хрущeва и… — Виктор сделал эффектную паузу.

— …личная медсестра Жукова. — Закончил за него фразу Андрей.

— Ты что — знал? — Удивился генерал.

— Нет, просто, после твоей многозначительной паузы ответ мог быть только один. — Пояснил Андрей. — К тому же все разведки мира обожают работать со шпионами женского пола. Особенно при подборе путей к высокопоставленным мудакам.

Генерал Зайцев кивнул головой, соглашаясь и с методами работы разведки и с характеристикой выданной генералу Жукову. Быстрый взлeт по карьерной лестнице, за два года из заштатного комбрига до генерала армии и командующего военным округом, настолько вскружил ему голову, что покойный просто потерял чувство реальности, всерьeз поверив в свою гениальность и исключительность. Проштудировав реальные документы этого времени и сравнив их с воспоминаниями о несостоявшемся будущем полковника Банева, генерал так и не смог понять, какая сила вознесла среднего в общем-то генерала в главные полководцы войны. «На безрыбье и рак рыба», — напомнил тогда ему известную народную мудрость Андрей. Но в этом варианте истории головокружительный взлeт был прерван почти у самой вершины. Пока генерал Жуков лечился после тяжeлого ранения в госпитале, место будущего маршала победы оказалось занято. Кто именно окажется принимающим парад Победы, пока неясно. На сегодняшний день первоочередных кандидатов трое — Рокоссовский, Конев и Ватутин. А на подходе ещe желающие есть. А вот генералу Жукову уже ничего не светило, кроме сомнительной чести управления тыловыми округами и невоюющими фронтами. А хотелось так многого. Вот и заела обида, а где обида там и сомнения, и подлые мыслишки, и зависть и злоба. И, как уже выяснила контрразведка, желающие помочь в борьбе со столь вопиющей несправедливостью в лице представителей «форин офис». А там и ангела в искушение ввести могут, а Георгий Константинович далеко не ангелом был.

С Никитой Сергеевичем ещe проще. Всe же ему удалось добыть копию докладной записки НКВД об анализе деятельности секретаря Московского горкома партии товарища Хрущeва, в которой несколько раз упоминалось согласие с выводами батальонного комиссара Банева. А дальше дело техники, вернее аппаратных интриг, по результатам которых ему в руки попал пересказ истории инженера Банева и сообщeнных им сведений. Снять копию с них было не по силам даже ему. Но даже этих обрывков данных хватило, чтобы сделать неутешительный вывод — жить ему осталось ровно до тех пор, пока будет найден благовидный предлог к его устранению. Или до то момента, когда сдадут нервы у Берии, а то и самого вождя. Помирать не хотелось, а ещe жгло душу желание закопать в землю тех, кто посмел решать его судьбу. Этот искал выходов на британскую разведку сам. Как и сам подбирал аргументы, призванные убедить МИ-6 в его нужности правительству Великобритании.

Аргументы эти, собранные во всех доступных Хрущeву и Жукову местах, они и везли на самолeте, надеясь предъявить их на окончательных переговорах. Где должны были происходить переговоры, кто из английской разведки должен был заявиться, до настоящего момента выяснить не удалось. Как и полный состав документов в портфеле другого секретаря Жукова, прикованного к руке этого секретаря наручниками. Наручники остались, а портфель с бумагами исчез. И до сих пор не найден.

— Слушай, Витя, что-то я не пойму логики событий, вернее отсутствия логики в этих событиях. — Остановил генерала Зайцева полковник Банев, выслушав рассказ о произошедшем на берегу Каспийского моря почти три недели назад. — С чего это вдруг английской разведке устраивать отстрел столь важных источников информации? Откуда уверенность в том, что содержимое портфеля полностью компенсирует то, что они смогут рассказать сами? И зачем устраивать рискованную операцию в Средней Азии, если можно было дождаться пока Жуков вывезет бумаги в Иран? Англичане сошли с ума?

— Вряд ли. — Ответил генерал Зайцев. — Вряд ли это были англичане.

— То есть как? — Потребовал продолжения Андрей.

— А вот так. Мало того, что убийство Жукова с Хрущeвым англичанам невыгодно ни с какого бока, так они после этого случая перепугались пуще нас. По всему миру такой гудeж идeт, британцы трясут все источники информации, пытаются найти откуда эти убийцы появились, и кто им приказы отдавал.

— И кто им приказы отдавал? — Повторил вопрос английской разведки полковник Банев.

— Знал бы прикуп, жил бы в Сочи. — Отозвался генерал.

— Что, зацепок вообще никаких? — Не поверил Андрей.

— Зацепок столько, что не знаешь за какие хвататься. Вот только, ведут они чаще всего в тупик. Мы уже четыре версии проверили, и все оказались полной пустышкой.

— Витя, а зачем вы поторопились с сообщением, что Хрущeв и Жуков разбились. — Продолжил полковник Банев. — Днeм ты нам с Сашкой допрос с пристрастием устраиваешь, смогут ли они предать и за границу удрать, а уже следующим утром по радио передают об их смерти.

— А это не мы. Это за нас постарались. — Огорошил Андрея ответом генерал Зайцев. — И там концов найти не удалось. — Опередил он очередной вопрос собеседника. — Как видишь противник у нас очень опытный, водит всe НКВД за нос, как пожелает. А это значит…

— А это значит, что противник этот в вашей же конторе и обитает. — Опять закончил фразу Андрей. — Причeм, по самым верхам бродит.

— Ну, и прекрасно, что ты у нас такой догадливый. — Согласился с ним генерал Зайцев.

Андрей промолчал. Трудно бороться с умным противником, ещe труднее с хитрым и подлым противником. И хуже не бывает, если твой враг где-то рядом ходит, за тобой с усмешкой наблюдает, а ты даже не знаешь с какой стороны удара ожидать.

— Этих троих, что всю компанию вместе с Хрущeвым и Жуковым положили, мы взять не смогли. — Продолжил Виктор. — У них вблизи места посадки заранее транспорт припасeн был. Девка с лeтчиком на армейском вездеходе в Красноводск подались. Саму машину мы на окраине порта нашли, а вот пассажиров в ней, само собой, уже не было. А тот, что секретарeм у Хрущeва числился, на мотоцикле полсотни километров вдоль берега проехал, да не столько проехал, сколько напетлял — любой заяц обзавидуется. А потом на лодку сел и в море. Естественно, что там его корабль подобрал. А вот тот же, на который первые двое сели, или другой, то мы не знаем.

— Знать бы, что в тех бумагах было, из-за которых столько людей положили. — Проворчал Андрей.

— Пытались мы найти их по документам, по которым они числились, но там тоже всe заранее приготовлено было. — Продолжил генерал Зайцев. — Настоящих хозяев документов давно закопали. Лeтчик в автокатастрофе погиб ещe в тридцать шестом году, секретарь расстрелян годом позже, самое чудное, что по приказу Хрущeва расстрелян. А документы на медсестру вообще найти не удалось. Она уроженка Латвии, а вот по легенде ли, или на самом деле там родилась, только гадать остаeтся. Родственников никаких не найдено, свидетелей, видевших еe не в далeком детстве, а во взрослом состоянии, тоже не обнаружилось. Полный ажур.

Да, работали действительно профессионалы, и операцию готовили не с бухты-барахты, а тщательно и вдумчиво. Вполне возможно, что и с дальним прицелом.

— Да, и не думаю я, что эту диверсионную группу посвящали во все тонкости операции. Приказали внедриться — внедрились. Приказали шпионить — шпионили. Приказали убрать — убрали. Прикажут перестрелять друг друга, не исключено, что и стрелять начнут. Работа такая. — Закончил трудный разговор генерал Зайцев. — Боюсь только, что и у нас за спиной такие же ребятки могут оказаться.

Подтверждая его слова, где-то впереди хлопнул выстрел, вслед ему ещe один, заработал пулемeт, пока непонятно по колонне или из колонны. Дeрнулся от резкой остановки броневик, в переднем стекле было видно, как метнулся вверх в сторону башенки пулемeтчик, развернул еe влево и ударил короткой очередью в гущу придорожных кустов.

«Зелeнка» — выплыло в голове воспоминание той необъявленной войны, в которой пришлось поучаствовать в далeких уже девяностых годах, пятьдесят лет тому вперeд. «Зелeнка» это самое хреновое, что может быть для движущейся по дороге колонны. Человек пять с гранатомeтами под прикрытием пары автоматчиков, «мухами» отработали, стреляные тубусы выкинули и можно уходить, если не ставилась задача вести автоматный огонь по растерянному противнику. Хорошо, что одноразовых гранатомeтов ещe не разработали, вернее на вооружение ещe не приняли, не достигли приемлемых результатов, а разработки вели и продолжают вести уже два года. Да, и противник засаде достался не перепуганный, вон как из пулемeтов поливают. Будто, заранее приготовились!

Конечно, заранее приготовились — понял Андрей. Повернувшись в сторону, он попытался поймать взгляд генерала Зайцева, укоризненно бросил.

— Ну знаешь, Витя, мог бы и заранее предупредить.

— Был бы полностью уверен, предупредил бы. — Ответил генерал, привстал со своего сиденья, приподнял его и потянул наружу содержимое рундука.

В рундуке оказался уже знакомый полковнику Баневу тяжeлый осназовский бронежилет, который сами спецы надевали только в редких случаях. Не выработалась ещe вера в это громоздкое снаряжение, больше надеялись на ловкость и удачу. А вот охрана Андрея этой новинкой не брезговала сама, да и своего подопечного заставляла облачаться в довольно неудобный «броник» всякий раз, когда выбиралась, вместе с ним естественно, за пределы городского периметра. Сегодня на этом ритуале не настояли, но только потому, что перевозить столь ценный по мнению вождя груз собирались внутри бронемашины. Но пришло время и для этой дополнительной защиты. В рундуке Андрея обнаружился такой же бронежилет, стальная армейская каска, запасные магазины к автомату. Вытянув всe это богатство наружу, полковник Банев стал привычно обряжаться, бронежилет этого времени почти полностью повторял тот, который прапорщику Баневу пришлось поносить во время первой чеченской войны. Да и как ему отличаться, если создавали его по рисункам самого Андрея. С поправкой на время и технологии, естественно. Получился он тяжелее, малость грубее, но своe главное предназначение выполнял. Держал пистолетную и автоматную пулю, не в упор конечно, а метров с пятидесяти. Мог и винтовочную или пулемeтную на солидном расстоянии, а тем более на излeте. А, вот, под крупнокалиберный боеприпас в нeм лучше не попадать, как и без него тоже.

Полковник Банев завершил своe облачение, убедился в том, что и генерал справился, выдернул из креплений на стене судаевский ППС, проверил наличие патрона в патроннике и повернулся к двери.

— Витя, давай наружу. — Сказал Андрей генералу, поворачивая ручку своей двери.

— Стоять! — Ухватил его за рукав Зайцев. — Ты что, с ума сошeл! Внутри безопаснее.

— Безопаснее? — Удивился Андрей, весь военный опыт которого утверждал обратное. — До первого выстрела из гранатомeта. Или до того момента, когда крупняк заработает. Вот сейчас подтащат ДШК поближе и раскурочат эту консервную банку, как бог черепаху. А если додумались ПТР с собой притащить, то и слишком близко с ним выдвигаться не нужно.

Не дожидаясь дальнейших возражений, Андрей приоткрыл дверь и вывалился наружу. Мгновенно оценил ситуацию, отполз под днище броневика и прикрылся средним колесом. Вскоре с двух сторон от него пристроились два лейтенанта из его охраны. Андрей даже почувствовал облегчение оттого, что ребята рядом. Шевельнулся червячок сомнения, шепнув про то, что Хрущeв с Жуковым своим людям тоже верили, но быстро заткнулся и убрался обратно в потайные карманы души, где такие подлые мысли и обитают. Были бы подосланы, давно бы кончили, и без всяких спектаклей с нападениями диверсионных групп. Старший из охраны спросил про дипломат с документами, но Андрей только махнул рукой в ответ. Система безопасности активирована и никто кроме него самого отключить еe не сумеет. А сгорят эти бумажки, чeрт с ними. Жив будет, новые напишет. А погибнет, значит судьба такая и у него, у этих бумаг.

Генерал Зайцев тихо выматерился, проследив взглядом за действиями полковника Банева, и последовал его примеру. В чeм-то пришелец из будущего прав, если поставлена задача по их ликвидации, то лучше, чем взорвать их группу вместе с броневиком, и не придумаешь. Пришло запоздалое сожаление, что не использовал приготовленного двойника полковника Банева, а потащил его самого. Слишком уж информированные людишки водились в стане его противников, подмену могли и заметить.

Бой разгорался не на шутку. Противник попался упорный, не отходил даже под кинжальным огнeм двух пулемeтов. Густо свистели пули вокруг двух огрызающихся броневиков, оказавшихся в конце колонны. На другие шесть машин, где по мнению диверсантов должны были находиться только водители, внимания почти не обращали. Изредка посылали в их сторону короткие очереди, призванные удержать заводских испытателей внутри машин. Те, действительно, признаков активности не проявляли, что позволяло нападающим сосредоточить внимание на последних двух броневиках, в которых по переданным им сведениям должны были находиться два объекта захвата с немногочисленной охраной. Пока что фортуна благоволила им. Два пулемeта, конечно, неприятно, но найдeтся управа и на них. Стрелять из гранатомeтов не стали, но «крупняк» у диверсантов обнаружился и вскоре зияющие дыры в пулемeтной башенке КШМки, в которой ехала охрана полковника Банева, исключили из боя один из пулемeтов. Оставшийся в другом броневике пулемeтчик перенeс огонь на ДШК и сумел его заткнуть на какое-то время, но отвлeкся от основной атакующей группы и дал им шанс добраться до заветной цели. Десятка два фигур в пятнистом облачении армейских разведчиков вскочили в надежде одним рывком преодолеть отделяющее их от дороги пространство, но подчинeнные генерала Зайцева показали, что они не зря едят свой хлеб. Диверсантам дали возможность подойти почти вплотную, когда распахнулись двери всех других броневиков и оттуда вывались осназовцы группы прикрытия, о существовании которых было известно только самому генералу. Диверсантов положили за несколько секунд, стреляя в основном по ногам, двоих, судя по поведению, командиров оставили невредимыми, собираясь взять целиком. Один из них, трезво оценив свои шансы, отбросил пистолет в сторону и поднял руки, а вот второй сдаваться не собирался. Стреляя из пистолета в увертливых противников, он пятился в сторону спасительного, как ему казалось, леса, но споткнулся об тело одного из своих подчинeнных. Уже в падении он умудрился зацепить пулей одного из нападавших осназовцев, но другой боец генерала Зайцева, совершив немыслимый прыжок, обрушился на командира атакующей группы диверсантов и коротким ударом в голову вырубил его.

Но бой на этом не завершился. Быстренько разобравшись в обстановке, группа прикрытия диверсантов немедленно открыла огонь по колонне из уже показанного ДШК. Пули безжалостно кромсали новенькие корпуса КШМмок, мстя за своe поражение. Вынырнули из кустов дымные хвосты гранат, поразив два броневика из восьми. Проявили признаки жизни пулемeтчики остальных бронемашин, замолотили длинными очередями по тем местам, откуда вели огонь вражеские гранатомeтчики. Ожили дальние окраины леска, в котором диверсанты устроили засаду, замелькали среди деревьев фигуры бойцов кольца окружения, отжимавших ещe живых диверсантов к месту неудачной засады.

Андрей восхитился ювелирной работой подчинeнных Виктора. «Ай да Витя, ай да сукин сын». И, ведь, ни единым жестом себя не выдал. Само спокойствие был. Сам Андрей на его месте непременно проявил бы своe волнение хоть чем-нибудь.

Бой закончился. Не желающие умирать диверсанты с поднятыми руками стояли у головы колонны под прицелами нескольких автоматов. Их по одному отделяли от группы, быстренько шмонали, укладывали на землю и сноровисто вязали им руки за спиной. По каким-то видимым им признакам бойцы Осназа отделили от пленных троих человек, обыскали и связали их, не укладывая в горизонтальное положение. После этой процедуры их немедленно отвели в разные стороны таким образом, чтобы они даже взглядами обмениваться не смогли. Одного из них повели в хвост колонны, где стояло командование отряда прикрытия во главе с самим генералом. Здесь же находился и полковник Банев со своей охраной. Виктор поначалу не хотел выпускать его из-под днища бронеавтомобиля, но наткнулся на злой взгляд Андрея и решил не устраивать показательной ругани. Потом выскажет всe, что посчитает нужным. И за этот день, и за давно прошедший бой в Раве Мазовецкой.

Но невозмутимость генерала Зайцева, как рукой сняло, едва он увидел лицо человека, которого осназовцы посчитали нужным продемонстрировать ему в первую очередь.

— Казимир, ты? — Генерал не смог скрыть удивления, обнаружив в главном диверсанте своего давнего сослуживца и счастливого соперника по любви, который по всем доступным документам числился расстрелянным ещe три с половиной года назад.

— Я, Витя, я. — Отозвался диверсант, вытер связанными руками струйку крови, стекающую с разбитой губы, и сплюнул в сторону кровавый комок слюны.

— А мы думали… — Продолжил разговор генерал.

— Что я давно подох! — Прервал его Казимир. — Хрен вам! — Он неловко продемонстрировал руками соответствующий фразе неприличный жест. — Не мог уйти, не попрощавшись со старыми знакомыми.

— И кто же организовал нам такую неожиданную встречу? — Генерал начал первую версию допроса.

— Тот, кто отдавал приказы непосредственно мне, лежит вон в той куче. — Казимир показал связанными руками на группу убитых диверсантов, сложенную чуть в стороне от места их разговора. — А кто приказывал ему, я не знаю. Да и интересоваться, если честно говорить, и не пытался.

— А если постараться вспомнить! — С угрозой в голосе продолжил генерал.

— Боюсь, что на это у меня не будет времени. Да и у тебя тоже. — Усмехнулся Казимир, больно скривив разбитые губы, и бросил полный тоски взгляд на дорогу немного впереди от того места, где они стояли.

— Фугас! — Проорал Андрей, оценив слова и взгляд пленeнного диверсанта. — С дороги немедленно.

Он рванулся в сторону неглубокого кювета, рывком увлекая за собой Виктора. Протащил генерала за собой несколько шагов, спеша выбраться за пределы участка дорожного полотна, заставленного бронетехникой, толкнул Виктора на землю и прыгнул вслед за ним. Падая на землю, он почувствовал, как поверх него приземляется ещe одно тело. «Охрана», — догадался Андрей.

Вздрогнула земля, валяя на поверхность дороги тех, кто ещe не успел последовать примеру малознакомого полковника. Вздыбился чeрный фонтан земли под третьим броневиком, подбрасывая вверх корпус бронемашины. Пришла звуковая волна, больно ударив по ушам, швырнуло на землю первые комки глины. Особо удачный ком приложился по каске Андрея и его сознание погасло.

20 мая 1942 года юго-западнее Берлина

— Гофман, почему люди всe время воюют? — Спросил Клаус.

Мальчишка просто поражал умением находить самые неудобные вопросы, или не имеющие ответов вообще, или же ответы были такими, что и вспоминать про них не стоило. Гофман попытался отделаться простым пожатием плеч, но не тут-то было.

— Вот, ты же не любишь воевать? — Продолжил Клаус. — Я же вижу.

Гофман усмехнулся. Не любит? Он ненавидит войну столь лютой ненавистью, что мальчишка и представить не может себе всю глубину этого чувства. В гробу он видал и эту войну, и генералов, посылающих его в бой, и жизненное пространство, которое понадобилось Рейху в столь негостеприимной России, и самого… А вот об этом не стоит громко кричать даже в собственных мыслях. В последнее время гестапо столь усердно ищет причины военных поражений в предательстве солдат и офицеров, что даже невинная шутка может закончиться военно-полевым судом, введeнным в прифронтовой зоне более двух месяцев назад. А там неслыханно повезeт, если тебя сочтут достойным искупить свою вину перед фюрером и Рейхом с оружием в руках в составе штурмового батальона. А если удача отвернeтся от тебя, то очутишься ты вскоре в объятьях «тощей вдовы», чтобы напоследок сплясать тарантеллу, как любят шутить дурашливые итальянцы.

— Никакой нормальный человек не любит воевать. — Решился ответить Клаусу его дед. — Я три войны видел, и точно знаю, что нравится на войне только законченным психам.

— А русские? — Не унимался Клаус. — Если они пришли к нам, значит им нравиться воевать? Значит они психи?

— Русские пришли к нам поквитаться за нападение на их дом. — Вмешался в разговор обычно молчавший пулемeтчик Векман.

— Но доктор Геббельс говорит, что это они напали на нас! — Возмутился Клаус.

Векман рассмеялся, ему вторил второй номер пулемeтного расчeта Граве.

— Нашeл кому верить. — Векман закашлялся, сплюнул в сторону густую слюну, ему прострелили лeгкое где-то в Польше в первый месяц войны и комиссовали по ранению, а в начале этого года призвали обратно, как и всех остальных солдат призывного возраста из их батальона Фольксштурма.

— Не знаю где берeт свои доказательства главный доктор брехологии, но я лично переходил русскую границу в три часа ночи ровно год назад. — Поддержал его Граве. — И даже протопал несколько десятков километров вглубь России до того, как русские дали нам коленом под зад. Мне ещe повезло, что ранили и успели эвакуировать обратно в Польшу, до того как большевики загнали нашу дивизию в котeл. А парни из моего взвода остались там навсегда.

Клаус обиженно замолчал, совершенно по-детски надувая губы от очередной обиды. Разговоры эти уже стали постоянным ритуалом, без которого не обходился ни один день. Мальчику было тяжело прощаться со своими иллюзиями, а желающих поддерживать детские заблуждения не находилось. Все они когда-то верили точно так же, как и Клаус, но реальность заставила проститься с верой в непогрешимость фюрера и правдивость сообщений министерства пропаганды.

Гофман повернулся в сторону Берлина, в очередной раз обнаружив над далeким городом громадный столб дыма и пыли. Город горел, горел безостановочно уже две недели. Его безжалостно бомбили, не жалея бомб и какой-то горючей гадости, которую по слухам невозможно было погасить ни водой, ни песком. Говорят, что по восточным окраинам столицы русские самолeты отбомбились теми самыми страшными бомбами, которыми сравнивали с землeй укреплeнные районы старой германо-польской границы и города, объявленные фюрером крепостями. Крепости не сдаются, а если гарнизон капитулировать не желает, то враг имеет полное право его уничтожить. Почти месяц на позиции их батальона выходят остатки гарнизонов пограничных крепостей. Усталые, израненные, обожжeнные, потерявшие веру во всe, тем не менее они стремились на запад, страшась самой мысли оказаться в плену. Берлинское радио постоянно передаeт рассказы очевидцев злодеяний советских войск, устраивавших, если верить рассказчикам, такое, что встают дыбом волосы от этих ужасов.

Клаус верит, выслушивая передачи о советских злодеяниях с круглыми от ужаса глазами. Векман с Граве втихомолку посмеиваются над завываниями птенцов доктора Геббельса. А дед Клауса ворчит, что «берлинские пустозвоны ничего нового придумать не могут и описывают те способы борьбы с врагами, которые солдаты кайзера применяли в Африке в начале века». Но если это правда хотя бы наполовину, то это действительно страшно.

А листовки, высыпаемые над немецкими позициями с большевистских самолeтов, говорят о другом. Что большевики несколько раз предлагали германскому правительству заключить мир, но Гитлер отказывается это делать. Кому верить?

Есть и третье мнение. Его высказывали пробившиеся на запад окруженцы. По их словам, коменданты двух крепостей расстреляли присланных русскими парламентeров, после чего советское командование отдало приказ пленных в этих укрепрайонах не брать. Это уже больше похоже на правду.

— Очередной фюрер со своею фрау спешит укреплять нашу оборону в тылу. — Векман язвительно прокомментировал творящееся за спиной их батальона столпотворение на дороге ведущей из Берлина на запад в сторону, пока ещe не перекрытую русскими танками.

Раньше больше бежали на юг, надеясь найти защиту в Баварии, превращeнной в одну большую крепость, по утверждениям всe того же доктора Геббельса. Но три дня назад русские танковые бригады перерезали дороги, ведущие в том направлении, превратив относительно спокойный юго-западный тыловой район в кипящий людской муравейник. А их потрeпанный две недели назад батальон вновь выдвинули на фронт, пусть и во второй линии, взамен подразделений, полeгших при отражении русских танковых атак.

Зрелище на дороге действительно было забавным. Здоровенный армейский грузовик, забитый мебелью, ящиками и мешками, медленно тащился в людском потоке, непрерывно сигналя и требуя освободить ему дорогу. Бредущие по дороге люди неохотно расступались в стороны, зло плевали под колeса счастливчика, умудрившегося добыть транспорт для спасения своего барахла, в бессильной ярости грозили кулаками в сторону кабины, где торчала остекленевшая физиономия в мундире чиновника какого-то ведомства, с такого расстояния разглядеть какого именно было просто невозможно. Но наибольшую злобу людейвызывала сидящая в кузове женщина в легкомысленной шляпке со страусиным пером и меховой шубе, неуместной в конце последнего весеннего месяца. Даже до их позиций долетали выкрики возмущeнных беженцев, самыми безобидными из которых были пожелания «этой шалаве» попасть вместе со своим барахлом под русскую бомбeжку. Какой-то сорванец запустил в жену чиновника камнем, умудрился сбить с еe головы шляпку. Женщина испуганно накрыла голову руками, опасаясь, что следующий камень придeтся по голове, но в эту минуту грузовик выбрался из людской толпы и прибавил скорости.

— Вот мрази! — Продолжил разговор Граве. — Как раненых в тыл вывезти, так бензина нет. А как барахло своe спасать, так горючее нашлось.

На посту промолчали. Чем ближе русские армии к Берлину, тем больше трещин в знаменитом немецком порядке. Какой-то месяц назад такая ситуация была просто немыслима, а теперь картины такого рода можно наблюдать сплошь и рядом. Через железнодорожную станцию, на вокзале которой они располагались последние полторы недели, непрерывным потоком текли поезда, нагруженные не архивами из имперских министерств, не ценностями музеев, не оборудованием заводов, как утверждали пропагандисты всех уровней, а всe тем же имуществом вышестоящих. Картины, статуи, бронированные сейфы, дорогая мебель, даже фикусы в кадках. Обнаружили это всe те же Векман и Граве, решившиеся «взять взаймы» у Рейха немного продуктов, так как по слухам этот состав должен был перевозить из образующегося берлинского котла излишние стратегические армейские продуктовые запасы. Вскрытые позднее ещe два вагона других эшелонов явили точно такую же картину. Стратегическим запасами Рейха были богатства его руководителей.

Гофман в раздражении отвернулся от увиденной картины, подобное зрелище утомляет, а ему ещe убежать солдат своего отделения, что их не бросили на поживу русским танкам, а оставили прикрывать перегруппировку новых частей. Где они эти части?

Когда две недели назад им удалось вырваться из того ада, в который превратилась их бывшая позиция под Цоссеном, казалось, что командование сделало правильный вывод и отвело малобоеспособное подразделение в тыл. Но отдых продолжался чуть больше недели, русские нащупали очередную слабину в линии фронта, двинули вперeд свои танковые батальоны и фронт докатился до того места, где батальон гауптманна Енеке надеялся отсидеться в относительной безопасности.

Командиру батальона присвоили очередное звание после того, как оказалось, что единственной частью, прорвавшейся из города в относительном порядке, оказался батальон фольксштурма под командованием обер-лейтенанта Енеке. От всех остальных подразделений их дивизионной группы остались только ошмeтки. Наверное, так произошло потому, что их комбат не строил иллюзий относительно боеспособности своих ополченцев и немедленно отдал команду на отход, как только понял, что русские начали не просто разведку боем, а перешли в наступление. Тем более, что на их участке фронта оказались русские десантники, а от такого врага желательно держаться как можно дальше.

А поток беженцев по дороге всe плыл и плыл. Люди устали ждать, когда фюрер решит начать эвакуацию, и вначале робкими ручейками, а затем полноводной людской рекой устремились из обречeнного города. Посты охраны, установленные с западной и южной окраин города, им не препятствовали. Только иногда выдeргивали из толпы беженцев мужчин, уж очень явно напоминающих дезертиров. Вешать не вешали, зверства полевой жандармерии никто не одобрял, а, отвесив хорошего пинка, отправляли в штрафные команды. Пусть своей смертью принесут пользу Рейху, притормозив на время русские танки.

Гофман прикинул направление, откуда русские тридцатьчетвeрки смогут вывернуться. Не в надежде остановить, у них даже гранат нет. А прикидывая, куда нужно будет отойти, чтобы бронированные коробки не намотали его солдат на гусеницы. Пусть он исполняет обязанности командира отделения всего полторы недели, но эти солдаты ему верят, а значит нужно это доверие оправдать.

В траншее показался новый ординарец командира батальона. Клаус с дедом после отступления из Цоссена напросились в отделение Гофмана, которому присвоили звание унтер-офицера и поставили командовать импровизированной разведкой, ибо полноценный разведвзвод собрать попросту не из кого. Гофман оказался единственным, кто имел хоть какое-то представление о деятельности разведчиков.

Новый ординарец был даже моложе Клауса, ещe и пятнадцати нет, и выглядел соответственно. На него даже армейский мундир подходящего размера не нашли, бегает в форме Гитлерюгенда.

Как и ожидалось, визит этот означал вызов к командиру батальона. Впрочем, Гофман и сам собирался туда идти, надо же получить указания на сегодняшний день, утро которого начиналось относительно спокойно. Даже русские бомбардировщики проследовали стороной, оставив неразбериху на дороге без внимания. Нашли более достойную цель. Солдаты Гофмана на них не в обиде за это. Векман даже, когда думает, что его никто не слышит, вполголоса просит русских лeтчиков вывалить свой смертоносный груз на голову Гитлеру. Да слишком часто смотрит в сторону далeкого теперь Данцига, где у него осталась семья.

В комнате, занятой штабом батальона в одном из ближайших к дороге домов посeлка, кроме командира батальона и начальника штаба присутствовали двое людей в полевой форме эсэсовских дивизий. Гофману они не понравились слишком уж цепкими взглядами.

— Этот? — отрывисто бросил один их эсэсовцев, дождался утвердительного кивка гауптмана Енеке и вытащил из полевой сумки несколько фотографий.

— Вам знаком этот человек? — эсэсовец разложил перед Гофманом извлечeнные фотографии.

Гофман всмотрелся в фото, пытаясь сообразить чего представителям СС от него нужно. Фотографии его удивили. Если бы эсэсовец не проговорился, что человек на них один и тот же, то Гофман никогда не признал бы их тождественность, настолько сильно отличались изображeнные на них люди. При внимательном рассмотрении вскоре стало ясно, что человeк всe-таки один, но в гриме и разных одеждах. Гофман прошeлся взглядом по всем фотографиям, пытаясь найти что-то знакомое, наткнулся на ту, что лежала посередине и вспомнил. Это тот самый офицер, который присутствовал при их встрече с Гансом Шнитке, когда эсэсовский лейтенант отдавал ему приказ проверить дом во время боя под Цоссеном, и отправил Гофмана с его людьми в засаду, по утверждению фельдфебеля Шнитке. Ганс тогда успел предупредить своего бывшего сослуживца, а что ожидает Гофмана сейчас?

— Да, я видел этого человека. — Решился ответить Гофман.

— При каких обстоятельствах? — Продолжил допрос эсэсовский офицер.

Гофман постарался как можно подробнее описать обстоятельства встречи с интересующим эсэсовцев человеком, умолчал только о том, что не выполнил приказ, который ему отдавали. Упирал на то, что русские начали бой и пришлось отходить к месту базирования батальона. Но, похоже, эсэсовцев не сильно интересовало то, что произошло после разговора Гофмана с человеком на фотографиях, главным итогом была уверенность, с которой этот унтер-офицер признал пропавшего две недели назад посланца группенфюрера. Признал на фотографии, значит сумеет узнать и при встрече с самим посланцем.

Приказ, который отдали ему в конце разговора, Гофману очень не понравился, но его мнения никто спрашивать не собирался. Пришлось отдать честь и отправляться собирать своe отделение, в котором для такой работы пригодно было только три человека, считая самого Гофмана.

— Командир, вправо посмотри. — Панкратов тронул Пашку за руку и взглядом показал в том направлении, куда по его мнению нужно было взглянуть в первую очередь.

Павел подкрутил резкость бинокля, пытаясь выхватить из нагромождения ветвей то, что так взволновало его второго номера. Маскировались там хорошо, но не для таких асов, как младший лейтенант Чеканов и сержант Панкратов. Три человека в обычной полевой форме Вермахта старательно выглядывали что-то немного в стороне от их позиции. Солдаты, как солдаты, на эсэманов не похожи, защитного камуфляжа, который использует войсковая разведка немцев, тоже нет, если бы не проводимое ими наблюдение, то можно было бы их принять за прячущихся от патруля фельджандармерии дезертиров.

Видели уже такое. Забавно было наблюдать на лицах несостоявшихся покойников смену ужаса ожидаемой смерти на радость осознания того, что попали в плен к противнику, и никто не потащит их вешать к ближайшему подходящему дереву или столбу.

Единственное, что напрягало в наблюдателях — ну непохожи они на разведку, которой полагалось бы вести себя таким образом. Пусть, не испуганные молокососы, спасeнные ими от скорого суда полевой жандармерии, но всe же не того уровня профессионалы, которым должны были поручить подобное дело. К тому же объект утверждал, что встречать его должны именно эсэсовцы, а эти… На белокурых бестий не тянут. Пусть, и помельчали эсэсовцы в последнее время, но всe же покрупнее будут, чем эти наблюдатели.

Доложить всe же стоило. Пашка кивнул Панкратову, тот вытащил из своего ранца рацию, выдвинул антенну и попытался связаться с командиром взвода. Эти новомодные рации попали в их взвод только после того, как они оказались под новым командованием. Что там произошло, знает только командир, но по прибытии на фронт их взвод немедленно отправили в штаб фронта, где их ожидал человек с майорскими погонами, но столь властным взглядом, что сразу стало понятно, если и был он майором, то так давно, что за давностью лет позабыл, как настоящие майоры должны вести себя в присутствии генералов. Капитана Синельникова, а вернули командиру звание на другой день после их прибытия, липовый майор знал, как и сам капитан прекрасно представлял с кем он имеет дело. Разве что удивился командир сверх меры, Пашка такого выражения лица у него и не помнит. А дальше завертелось в обычном режиме их взвода, тренировки, тренировки и снова тренировки. Не зря фельдмаршал Суворов любил говорить, про «тяжело в ученье — легко в бою». От таких учений с радостью в бой убежишь. Да над ними ни в одной учебке так не издевались. К концу первой недели чуть не взорвались, не пацаны зелeные они, а осназовцы с боевым опытом, но бунт угас, как только в один строй с ними сам капитан Синельников стал. Стало ясно — дело настолько серьeзное, что впору пугаться. Но пугаться было поздно, да и не привыкли.

Хотя, ничего особенного ещe не произошло. Прошлогодние рейды не в пример опаснее были. А тут сиди, высматривай разведку противника. Единственная сложность, что не убить или захватить требуется, а выйти на контакт и объект из рук в руки передать. А вот кому передавать?

Андрей поковырялся в настройках рации, перешeл на нужную волну, доложил капитану об обнаруженных немцах, получил приказ ждать и убрал рацию в свой ранец. Пашка ещe раз глянул на новое оборудование, сказали бы ему месяц назад, что такое в природе существует, ни за что бы не поверил. Вместо здоровенного железного ящика, который в прошлые рейды таскали, на этот раз выдали им небольшие коробки, с полкирпича размером, а по весу, и сравнить не с чем. За размеры заплатили меньшим расстоянием устойчивой связи, да небольшим числом фиксированных диапазонов связи, как пояснял Панкратов, но по мнению Пашки замена вполне равноценная, раз уж теперь рация у каждой боевой группы есть. Приспичило им мнение командования узнать, и тут же доложились, а раньше или пришлось бы обратно ползти, или начинать операцию на свой страх и риск.

Немцы активности не проявляли, похоже, что и подремать пристроились. Пашка пожалел о том, что поторопился доложиться. Какая же это разведка, это тыловые раздолбаи на отдыхе. Ещe бы костерок разложили. «Разведчики»!

Вскоре к ним добрался капитан с одним из сопровождаемых. Для солидности объект снабдили целой свитой, которая должна была убедить немцев в реальности событий. Выходит человек из вражеских тылов, по дороге таких же несчастных встречает, дальше следуют вместе. Хотя, даже беглого наблюдения за группой сопровождаемых было достаточно для того чтобы понять — знают они друг друга намного лучше, чем по легенде говорится. Этот, который приполз сейчас, главному объекту вообще родственник. Уж очень похожи, да и поведение, манера говорить наедине, взгляды, бросаемые в сторону друг друга, выдают родню, может быть дальнюю, но непременно родню.

Или очень близких друзей, давно знающих друг друга. Они с Панкратовым прекрасно понимают друг друга без всяких слов, по одним взглядам или жестам. Но они больше года воюют в одной снайперской паре, а такие вещи всe же редкость.

Капитан выслушал доклад Панкратова, обнаружившего наблюдателей, внимательно осмотрел немецкий дозор сам, передал бинокль немцу. Тот долго смотрел, ожидая какого-то только ему нужного знака. Наконец отдал бинокль капитану Синельникову и молча кивнул. Тотчас освободился от маскировочной накидки и едва не попeр напрямую из кустов.

Пашка тихо выругался, осаживая немца назад, красочно описал, что по его мнению нужно делать с такими вот горе-диверсантами. Немец радостно заулыбался на это высказывание, и тут же выдал столь забористую матерную частушку, что Пашка с Андреем просто онемели от удивления. А Ганс-то оказывается по-русски чище их шпарит. Вот тебе и немец.

Но с замечаниями немец согласился. Выслушал короткий инструктаж, отряхнул вымазанные в пыли брюки, поправил пиджак, натянул поглубже на голову армейское кепи со споротым орлом и на этот раз направился в тыл их позиции.

— Меня Пeтр зовут. — Бросил он напоследок и исчез в старом оплывшем овраге, который Чеканов с Панкратовым выбрали в качестве наблюдательного пункта.

Минут десять спустя Пeтр выбрался из оврага в полукилометре от их позиции и прихрамывая на раненую ногу двинулся в сторону немецких разведчиков, старательно изображая беженца, которому нужно на запад, но который боится выйти на проходящую севернее дорогу. Немецкие наблюдатели его заметили и замерли, наблюдая за ним, хотя только что едва не выдали свою позицию слишком активным перемещением. Пeтр, как и предлагали, двигался так, чтобы кусты с немецким дозором оставались в стороне, но не слишком далеко от его пути. Вскоре он поравнялся с ними, повернулся в сторону и что-то сказал. Затем махнул рукой и зашeл за кустарник.

— Ещe один дезертир следует в благословенный тыл в надежде отсидеться за чужими спинами, пока мы тут проливаем кровь за фюрера и Рейх. — Патетически воскликнул, правда вполголоса, Векман и даже руку вскинул вверх и в сторону, повторяя один из любимых жестов фюрера.

Что-то сегодня он излишне разговорчив. Гофман посмотрел на восток и увидел бредущего в их сторону человека. Под категорию дезертира он действительно подходил. Недостаточно стар для освобождения от призыва в фольксштурм, да и армейское кепи на голове, скорее всего, остаток от выброшенной второпях формы. Довольно сильно хромает, наверное, последствия ранения, но может и притворяется.

— Надо бы остановить, а то выйдет на дорогу, а там жандармерия, а они долго разговаривать не будут. — Предложил Граве, пожалев неведомого дезертира.

Гофман промолчал. И жалко человека, и хочется его предупредить. А что дальше? Да, и позицию выдавать они не имеют права. Пусть идeт мимо. Если счастливчик, то сумеет вывернуться, а если невезучий, то бог ему судья. Гофман торопливо перекрестился, заметив как недовольно скривился Граве и усмехнулся Векман. Будь на его, унтер-офицера Гофмана, месте кто-нибудь менее терпеливый, то уже бы давно эта парочка заработала взыскание. Но эти двое лучший в их роте, да и батальоне тоже, пулемeтный расчeт. А также единственные люди в его отделении, кто хоть как-то пригоден для ведения разведки. Иногда мелькала мысль — а как бы повели себя его напарники, не будь здесь его, командира отделения. Не перебежали бы на ту сторону?

А прохожий приближался. Предполагаемый дезертир хромал всe сильнее, то ли устал, то ли заметил их и торопился показать насколько сильно он ранен. Правда, глядел он в основном в направлении далeкого полотна шоссе, по которому двигался непрерывный людской поток. Гофман понемногу терял интерес к человеку, озабоченному только тем, как незаметно выбраться на шоссе и смешаться с толпой беженцев. Вот только, чудилось ему что-то знакомое в этом беженце, но догадка бродила где-то на задворках сознания, не спеша подсказать, кого именно этот человек напоминает. Человек подошeл к ним почти вплотную, повернулся в сторону кустов, за которыми они обосновались, и сказал:

— Гофман, не стреляйте. Это я — Бехер.

Курт с ненавистью посмотрел на почти полностью седой затылок оберфюрера Брокмана, погладил рукой висящий под мышкой автомат, но смог перебороть свой порыв.

— Я не убивал твоего отца, Мейстер. — Внезапно сказал оберфюрер. — Ведь, ты же Мейстер? Я не ошибся?

Курт замер. О том, что он Курт Мейстер не знала ни одна живая душа в округе, километров на сто, как минимум. Ему поменяли имя и фамилию ещe три месяца назад на начальном этапе подготовки операции. Он и сам порой чувствует себя другим человеком. А тут… Откуда эта эсэсовская сволочь его знает? Он сам вспомнил лицо этой мрази совершенно случайно, просто удачно легли солнечные лучи на физиономию одного из сопровождаемых, и Курт вспомнил того эсэсовца, который арестовывал его отца в далeком тридцать четвeртом году. Неужто Брокман смог запомнить его, тогда молодого и наивного, верящего в человеческую дружбу. Отец, ведь, встретил будущего оберфюрера как друга. А тот заявился только для затем, чтобы отправить фронтового товарища на смерть.

— Не мучайся загадками, Мейстер. — Продолжил Брокман, по прежнему не поворачиваясь к собеседнику лицом. — Ты просто похож на свою мать. Ты просто очень сильно похож на свою мать. Ты просто очень сильно похож на свою мать Гертруду Мейстер.

— Вы знали мою мать? — Любопытство перебороло в Курте остатки осторожности.

— Я не помню твоего имени. — Вместо ожидаемого ответа сказал оберфюрер.

— Курт.

— Ты знаешь, Курт, как познакомились твои отец и мать?

Брокман повернулся лицом к сыну своей несостоявшейся невесты и бывшего друга. Что он знает о том, что произошло на самом деле? Что посчитали нужным рассказать этому плоду греховной любви? Любви не принесшей счастья никому из них, в том числе и этому молодому гауптманну.

— Мать говорила, что они познакомились весной шестнадцатого года, когда отец по каким-то делам приехал в их город.

По каким-то! Брокман невесело усмехнулся. А что другого могла рассказать эта предательница? Какое значение имеет теперь и его любовь и его подарки, награбленные, чего греха таить, им, ефрейтором Брокманом, во Франции. Лучше бы он отдал те отобранные у французов золотые кольца своей матери, она заслуживала их намного больше. Да и то колье, снятое с богатой француженки, лучше бы смотрелось на его сестре. Хотя, Барбаре и так жаловаться не на что.

— А что говорил твой отец? — Спросил Брокман, заранее зная ответ.

— Отец не захотел говорить на эту тему. — Курт подтвердил сомнения оберфюрера.

Конечно, выглядеть подлецом в глазах родного сына не очень приятно. Но мог бы что-нибудь соврать. Хотя, вранья в этой ситуации с обеих сторон нагородили столько, что и те, кто непосредственно принимал участие в этой истории, не сразу смогут ложь от правды отличить. По крайней мере, сам Брокман так и не смог разобраться кто же кого соблазнил, то ли Людвиг Гертруду, то ли Гертруда Людвига. Да и какое это имеет значение теперь? Достаточно того, что эти двое сломали ему жизнь. Впрочем, не только ему, но и себе.

— Твой отец попал в дом твоей матери по моей просьбе. — Оберфюрер решил просветить Курта Мейстера относительно условий встречи его родителей. — Он должен был отвезти моей невесте подарки, которые я приготовил ей за полтора года войны.

Курт вначале не понял причeм здесь этот эсэсовец, открыл рот для уточняющего вопроса, но тут же захлопнул его. Всe стало предельно ясно. И недовольство матери, когда он в детстве спрашивал про своего отца, и беззлобные шпынянья мачехи, не слишком довольной появлению в семье внебрачного отпрыска мужа, и странный взгляд отца, обнаружившего на пороге своего дома давнего фронтового товарища. Так много думалось сказать предполагаемому убийце отца, а говорить-то нечего. Если сказанное оберфюрером правда? А как проверить?

Курт развернулся и пошeл в сторону фольварка, в котором обосновалась русская разведгруппа, предназначенная для их сопровождения.

Брокман проводил взглядом парня, который мог стать его сыном. Тогда, после войны, он почти решил забыть измену Гертруды и жениться на ней. Так и произошло бы, если бы не Барбара. Она сделала всe возможное, чтобы этого не случилось. Тогда активность сестры казалась всего лишь проявлением обиды за него, за семью, за несчастную судьбу самой Барбары — еe муж остался лежать в земле далeкой Бельгии. Ей, венчанной законным браком в церкви, куковать одной, а этой мерзавке Мейстер, согрешившей в ожидании еe недалeкого братца, достанется счастье семейного очага. Со временем к нему пришло понимание того, что главным мотивом, движущим Барбарой, был материальный. Сестре он был нужен, как человек, главное предназначение которого содержать еe семью. Вот, только изменить ничего уже было нельзя. Наследником немалого, даже по меркам его круга, богатства будут не его неродившиеся дети, а непутeвый отпрыск дражайшей сестрицы. Слава всем богам, что удалось хоть на время избавиться от него. Пусть посидит в русском лагере для военнопленных, глядишь ума немного прибавиться. Барбара, конечно, устроит истерику. Хотя, почему он должен выслушивать стенания этой дуры? Отправить еe вместе с детьми старшей племянницы в Баварию, где у мужа младшей племянницы живут родители, и пусть дожидаются конца войны. По всем признакам ждать недолго осталось.

Штандартенфюрер Франк ожидал результатов русской разведки. Вернее, прежде всего интересовало его участие в ней своего брата. Петька сам напросился в этот рейд, хотя врачи русского госпиталя были против. Но вот же взбрело братцу в голову, что он лично должен предупредить свою семью, чтобы не торопились эвакуироваться на запад. На попытку приказать ему штандартенфюрер получил вполне ожидаемый от старшего брата ответ, в виде пожелания сходить по всем известному в России адресу.

Сегодня Петька с утра ушeл с русским капитаном, почти пять часов прошло, а известий всe нет. Встретить их должны, сигнал на той стороне получен, подтверждение пришло практически сразу. Но где в этой мешанине советских и немецких частей отыскать безопасное окно. Плюс обоюдная секретность. Русские прячутся от своих частей, ему на той стороне нужно миновать пристального внимания немецких подразделений. Может, не стоило соглашаться? И отправиться в Сибирь валить лес? Это в лучшем случае, а в худшем бесследно исчезнуть в каком-нибудь каменном мешке или прогуляться до расстрельной стенки. Ему не настолько надоела жизнь, чтобы заканчивать еe так рано. Ещe и сорока нет. Петька больше чем на десяток лет старше, но тоже не торопится прощаться с жизнью. Ухватился за предложение русской разведки мeртвой хваткой, отчитал младшего брата, не желавшего влезать в старые дела на новых условиях. Только что подзатыльников не надавал.

Петька всегда был решительнее и бесшабашнее. Родители помнили проказы старшего сына долгие годы, и невольно сравнивали с поведением младшего, которого больше интересовали книги, чем обычные мальчишеские забавы.

Как выяснили русские следователи, родители уже умерли. Мать ещe в тридцать втором, а отец два года назад. Обе сестры живы, у обеих семьи, дети, у старшей уже и внуки есть. Петька, когда узнал это, часа три столбом сидел, всe куда-то вдаль смотрел, как признался потом — жизнь свою наново примерял. Думать было о чeм. У старшей сестры муж, их общий знакомый кстати, генерал, корпусом в Иране командует. У младшей еe избранник таких карьерных высот не достиг, но инженер не из последних, в Саратове на крупном заводе цехом руководит. Бывший солдат роты штабс-капитана Бехера армией в Норвегии командует. А он большую часть жизни в слесарной мастерской напильником работал.

Вот и решай — выиграл ты от смены Родины, или проиграл? И не пора ли возвращать долги брошенной в тяжeлую минуту России? Все эти думы Петька и вывалил на младшего брата, как только сумел переварить весь поток обрушившихся на него новостей. Если родина отцов, а не далeких, мифических за давностью лет, предков, требует твоей помощи, надо идти и помочь. Если твои родители упокоились в этой земле, то она и является тебе родной. Если встал вопрос на какую сторону стать, то нужно выбрать Россию, а не чуждый Рейх, который так и не стал родным за все годы проживания в нeм.

Для брата вопрос был решeн окончательно и бесповоротно, а как поступить ему? Но кому — ему? Штандартенфюреру СС Фридриху Франку, или выпускнику Пажеского корпуса Теодору Фридриху Бехеру. Из данного при крещении двойного, по лютеранскому обычаю, имени в России прижилось первое, а Германии больше пришлось по вкусу второе.

Впрочем русская разведка больших вариантов выбора не предоставила. Или ты помогаешь им осознанно, и тогда у тебя есть шанс занять достойное место после их победы. Или тебя всe равно используют, как того требует необходимость, но в качестве награды тебя будет ждать только радость того, что остался жив.

Связника Гейдриха с этой стороны не оказалось. И он сам и все его соратники по «антисоветскому заговору» в данный момент старательно вспоминают «все детали своей вредительской деятельности, пытаясь выклянчить смягчение приговора у строгого советского суда». Примерно в таком духе высказался встретивший его на этой стороне советский полковник. Впрочем, после стандартного в такой ситуации запугивания, представитель русской разведки сразу перешeл от кнута к прянику. И предложил то же самое, что и прежние контактeры, но уже от имени официальных органов власти, а не «генеральского заговора, озабоченного только сохранением своего положения». Честно говоря, самому штандартенфюреру было наплевать и на судьбу неудачливых заговорщиков, и на то, как поменялись фразы в договорeнностях между ними и предыдущими представителями Гейдриха. Его волновало другое — советского офицера он не чувствовал! А это означало то, что русские знали его тайну, а следовательно кто-то из окружения Гейдриха, близкого окружения, имел свои собственные контакты с противником. Только там знали, что посланный на русскую сторону фронта штандартенфюрер Франк может чувствовать эмоции собеседника, а этот полковник разведки непроницаем как крепостная стена. Врождeнное, или результат долгих тренировок?

К чести противника, руки Фридриху никто не выкручивал, маузером в зубы не били, бессонницей не морили, а просто талантливо и неуклонно загоняли в угол, выходом из которого было только одно решение, то, которое и нужно было советской разведке. Последней каплей был разговор с братом. Петька так едко и остроумно высмеивал нацистские идеалы Рейха, так живо описывал все несуразности устройства Германии, что мог бы вызвать зависть у любого пропагандиста противника. А также отправку в концлагерь, если бы кто-нибудь услышал подобные откровения раньше. Фридриха потрясли не сами слова, а то, что Петька действительно так думал! Он это чувствовал. Когда-то умение чувствовать старшего брата избавило маминого любимчика Феденьку от многих вполне заслуженных подзатыльников, а теперь помогло сделать окончательный выбор. Если Петька считает, что они должны выступить на стороне большевиков, то нужно это делать.

Фридрих досмотрел разговор оберфюрера с советско-немецким разведчиком. То, что эти двое связаны друг с другом, было понятно почти сразу. И удивление оберфюрера при виде представителя советской разведки, и шок узнавания, настигший приставленного большевиками гауптмана позднее, давали столь сильный эмоциональный фон, что Фридрих мог почувствовать его на расстоянии более десятка метров. Забавной была и смесь чувств. Любопытство и ненависть со стороны советско-немецкого гауптмана, и грустное сожаление оберфюрера. А вот страха не было. Исчез страх, едва оберфюрер перешeл первую грань ожидаемой смерти. Фридрих в самые первые минуты новой встречи не сразу узнал Брокмана, настолько спокоен и отрешeн тот был.

— Многовато сегодня беженцев. — Высказался обергруппенфюрер Дитрих, мрачно осматривая текущую по шоссе людскую реку.

— Будет ещe больше, когда наши танки ближе подойдут. — Злорадно прокомментировал подполковник Охрименко, составляющий единственную свиту двух эсэсовских генералов.

Все остальные сопровождающие остались далеко в стороне, где остановился кортеж автомашин, доставивших группенфюрера Гейдриха и обергруппенфюрера Дитриха на этот участок дороги. Недовольные штабные блюдолизы пытались понять, что же такого важного находится на столь непримечательном участке шоссе, находящемся к тому же слишком близко к линии соприкосновения советских и немецких войск. Да и где она эта линия? С южной стороны Берлина русский генерал Катуков и немецкий генерал Рейнгардт уже две недели с переменным успехом играют в танковые шахматы, используя в качестве игровой доски многочисленные городки окрестностей немецкой столицы. Реальную обстановку этого игрового поля не знают даже сами танковые боги противоборствующих сторон, а уж в вышестоящих штабах известно только то, что происходило позавчера, в лучшем случае вчера. Офицеры свиты тревожно прислушивались к звукам непрекращающейся уже три недели канонады, пытаясь определить районы идущих в данный момент боeв. Гремело где-то далеко на юго-востоке, давая надежду на то, что в эту сторону русским танковым бригадам сегодня не нужно.

— Как подойдут, так и уберутся обратно. — Отозвался Дитрих, реагируя на наглое высказывание русского офицера. — Я думаю, что у генерала Гудериана найдeтся, чем их встретить.

— Гудериану придeтся вертеться как блохе под собачьими зубами. — Напомнил о трудности задачи Гейдрих.

— Ага, с востока Катуков молотом в лоб, а с юга Рокоссовский серпом по яйцам. — В очередной раз проявил своe своеобразное чувство юмора Охрименко.

Гейдриху поначалу было трудно понимать шутки своего учителя русского языка, но чем лучше он изучал язык, тем осмысленней становились словесные выпады советского подполковника, даже высказанные по-немецки. Использование будущими противниками Гудериана в качестве оружия основных большевистских символов выглядело очень забавно. Особенно применение серпа. Да и позиция у Рокоссовского очень подходящая именно для этой операции.

Дитрих промолчал, признавая очередное словесное поражение. Недовольно отвернулся, сплюнул в сторону, но хотя бы за пистолет перестал хвататься, как было поначалу. Всe-таки Дитрих меняется, понемногу, почти незаметно для окружающих, а тем более для самого обергруппенфюрера, но меняется. И одной из причин этого стал пленный русский подполковник. Истины ради, нужно сказать, что менялись все. И Дитрих, и Гейдрих, и сам советский подполковник. В его шутках уже нет той злости, что сквозила поначалу. Он уже не пытается при первой же возможности выставить Дитриха дураком, даже когда тот высказывает откровенные глупости. А три дня назад Гейдрих стал свидетелем события просто невероятного. Эсэсовский генерал и советский подполковник склонившись над картой совместно проводили анализ событий на французском фронте, и советский офицер терпеливо разъяснял недалeкому в военных делах Зеппу, как именно нужно подрезать французский клин, чтобы заставить «лягушатников» отказаться от захвата Парижа. Как оказалось, фюрер пригрозил отправить бывшего любимца во Францию, «реализовывать на практике свои идиотские советы». Дитрих имел неосторожность высказать собственное видение событий под Парижем в присутствии своего бывшего друга. То, что в более благополучные времена воспринималось как забавная шутка, сейчас вызвало у Гитлера бурную реакцию с ором и принятием скоропалительных решений. Зато теперь не нужно придумывать повод для вывода из Берлина подчинeнных Дитриха. Раз фюрер велел командиру «Лейбштандарта» отправляться под Париж, значит и сама дивизия должна отправляться вместе со своим генералом.

Только бы Гитлер не отменил свой каприз. А для этого самому Дитриху желательно не попадаться на глаза фюреру. Как показывает опыт общения с главой Рейха, тот не слишком любит вспоминать о своих ошибках. Помогут и извечные прихлебатели, уж они сделают всe возможное, чтобы выставить это скоропалительное и ошибочное решение, как очередное проявление гениального предвидения событий. Если Дитрих сумеет остановить французов! А если не сможет, то всe равно что-нибудь придумают, но решение фюрера в любом случае станет гениальным. Правда, решение это не соответствует планам Гейдриха, вернее совпадает только в части удаления Дитриха с его дивизией из мышеловки Берлина, но фюреру об этом знать необязательно. У рейхсканцлера хватает более важных проблем, чем знакомство с планами заместителя Гиммлера.

Самому рейхсфюреру тоже не всe известно. Как и Гейдриху очень мало известно о реальных планах своего начальника. Гиммлер ведeт какую-то свою игру, но никто и не ожидал, что будет как-то иначе. Все они плетут заговоры за спиной горячо любимого фюрера, все строят планы на будущее, все собираются на пути к собственному спасению утопить пару-тройку особо нелюбимых соратников по борьбе.

Намного оригинальнее высказанное Охрименко предположение о том, что и Гитлер собирается проделать то же самое со всеми ними. «За контракт с дьяволом желательно расплачиваться чужими душами, лучше всего вашими!» Сам Гейдрих посчитал слова русского всего лишь забавной метафорой, а вот Дитрих задумался. Фюрера он знал очень хорошо, недаром в одной машине столько километров по Германии намотали, тогда ещe Германии, а не Рейху. И то что Гитлер менялся, ему было видно лучше всех. И было этих изменений не одно, не два и даже не три. И самым странным из них было изменение конца двадцатых, когда из немного странноватого, но всe же понятного, товарища по партии выкристаллизовался уверенный в своей исключительности и непогрешимости фюрер немецкого народа. Произошло это буквально за несколько месяцев для тех, кто видел фюрера издалека, и за несколько дней для тех, кто общался с ним накоротке.

Фюрер тогда действительно продал душу дьяволу. Вот только звали этого дьявола не Люцифер, а Рокфеллер. И плату он требовал не душами, а полновесным золотом. И ещe неизвестно, кто из них бесчеловечней и безжалостней — дьявол земной или дьявол небесный? И, как показал опыт, беспроигрышных сделок с врагом рода человеческого не бывает, как бы его не звали. Люцифер или Рокфеллер. Светоносный падший ангел, или североамериканский нефтяной миллиардер.

Подошло время платить по счетам, а платить то нечем! Захваченное в Европе на первом этапе завоеваний уже проглочено безжалостным молохом войны, который с каждым днeм всe прожорливее и ненасытнее. Надежда на богатую добычу в разгромленной России окончательно улетучилась уже после поражений прошлого года. Рейх тратит свои неприкосновенные, «подкожные» запасы, а их всe меньше и меньше. Недалeк тот день, когда не будет ни горючего, ни боеприпасов, ни продовольствия. Вполне возможно, что и люди к тому времени закончатся. А заокеанский представитель ада на земле, надававший самых обнадeживающих посулов на начальном этапе сделки, вдруг отрeкся от своих обещаний, и требует плату со всеми процентами немедленно, пока ещe есть с кого требовать. Пока что обязан платить Адольф Гитлер, а на кого повесят долг, если фюрера вдруг не станет?

Дитрих поделился своими соображениями с Гейдрихом, на что тот хмыкнул и пояснил. Платить будут немцы! Немцы и ещe раз немцы. Платить и каяться, каяться и платить.

Фюрер надеялся расплатиться богатствами России, но у русских оказался свой взгляд на эту проблему, и они пришли пояснить его правителям Рейха. Они единственные, кто в состоянии объяснить фюреру и его соратникам всю глубину их заблуждений.

Как ни странно, но спасти Германию от кабальных выплат по долгам Гитлера тоже могут только русские. Если оккупируют еe. Вряд ли при нынешнем положении дел у Рокфеллера найдутся рычаги воздействия на советское правительство.

Вот только не спешит почему-то на Запад знаменитый русский паровой каток, которым столь красочно пугали Германию во времена прошлой войны, именуемой теперь Первой мировой. Собранных под Берлином советских войск с избытком хватит, чтобы просто втоптать в землю те дивизии, которые волею фюрера оказались в окопах под столицей Рейха, а генерал Конев уже три недели не торопится начинать наступление. Вернее, все три недели он старательно изображает активные действия многочисленными разведками боeм, удерживая в напряжении командование Вермахта, ожидающее, что вот именно сейчас, именно на этом участке русские ударят. Даже выброшенные вперeд бронированные клинья обеих танковых армий не уходят на оперативный простор, а всe также топчутся в окрестностях Берлина. Как бы ни хороши были Рейнгардт с Готом, но возникни у Катукова с Рыбалко желание обойти позиции немецких танковых дивизий, они смогли бы это сделать. Ведь немецкие панцеры жeстко привязаны к Берлинскому укрепрайону, а русские танки нет. Или всe же привязаны? Некоторые горячие головы ОКВ предлагали отвести часть войск из столицы для удара во фланг вырвавшегося вперeд Центрального фронта Рокоссовского, но были образумлены своими более здравомыслящими коллегами. А не этого ли ждут русские? Восемь армий Конева никуда не делись. Всe также нависают над столицей Рейха более чем миллионом бойцов, обещая непременно ударить, как только часть подразделений противника покинет свои позиции. Берлинский капкан сработал по полной. Вермахт не может уйти из него частично. Или нужно оставлять столицу без боя, на что не согласен фюрер, или ждать пока противник нанесeт удар здесь, чего до сих пор советское командование не сделало. А тем временем фланговые фронты русских стремительно двигаются вглубь Германии, беря под контроль второстепенные, по сравнению со столицей, но столь важные для обороны Рейха города и местности. Рокоссовский уже к Лейпцигу вышел. А оборонять город некому, все под Берлином. Пара хороших ударов и город падeт. И что дальше? Опять планы операций переделывать?

Никто, конечно, не сомневался, что русские захватят Саксонию, просто ожидалось, что произойдeт это намного позже. Или намного раньше. Если вспомнить как резко они рванули полгода назад.

— Генерал, вы уверены, что ваш посланец будет переходить именно здесь? — Подполковник Охрименко демонстративно избегал эсэсовского звания своего ученика, хотя Гейдрих не понимал причин этой брезгливости. Звание, как звание. Использовали же русские не так давно вместо генеральских званий их должностные аналоги типа комбригов и комдивов.

— Если ничего экстраординарного не случится, то именно здесь. — Ответил ему Гейдрих.

— Если никакому русскому дураку в генеральских погонах не взбредeт в голову начать наступление. — Добавил Дитрих. — Наши немецкие генералы предупреждены.

— А если сам фюрер распорядится? — Продолжил высказывать сомнения Охрименко.

— Вряд ли. — Дитрих потeр рукой подбородок. — Видел я его вчера.

— Как видел? — Удивился Гейдрих. — Зепп, мы же договаривались, что ты будешь избегать встреч с ним.

— Случайно получилось. — Смутился Зепп. — В коридоре столкнулись. — Дитрих опять вцепился в подбородок. — Да и не Гитлер это был — двойник.

Гейдрих с Охрименко мгновенно повернулись в его сторону.

— Зепп, ты уверен, что это был двойник? — Гейдрих был чрезвычайно серьeзен.

— Конечно! — Отмахнулся обергруппенфюрер. — Мне ли не отличить настоящего Гитлера от его двойника. Хоть и похож очень сильно, намного больше, чем все остальные двойники. Издалека так и не отличить. — Дитрих опять махнул рукой и горделиво добавил. — Но меня не обманешь!

— А я ещe удивлялся — чего это наш генерал в опалу попал… — Протянул Охрименко. — Да и шофeра с камердинером в отпуск по состоянию здоровья отправили… И адъютантов меняют каждую неделю…

— Ну и что? — Спросил Дитрих, подтверждая своe тугодумство.

Охрименко только покачал головой. Зепп — это Зепп.

— Нету нашего горячо любимого фюрера в Берлине! — Пояснил советский подполковник недогадливому обергруппенфюреру. — Может быть, и в Германии уже нет!

— Зепп, мы возвращаемся в Берлин! — Подал вполне ожидаемую команду Гейдрих. — А вот дальше было неожиданное. — А вы, подполковник, остаeтесь командовать операцией.

Заместитель Гимлера насладился удивлением на лицах своих собеседников и добавил.

— Дождаться посланца, даже если русские танки выкататься к подножию этого холма.

Гейдрих развернулся и двинулся к ожидающей внизу кавалькаде автомобилей, вслед нему заспешил Дитрих.

Подполковник Охрименко проводил взглядом своe начальство. А обергруппенфюрер растeт. Надо же, не высказал ничего, хотя на лице было написано желание прокомментировать и это неожиданное решение своего компаньона и отношение к этому русскому то ли пленнику, то ли адъютанту. Уже на середине склона Дитрих догнал Гейдриха и начал что-то ему говорить, показывая головой на вершину оставленного холма. Всe-таки не выдержал. Охрименко даже может сказать, какие именно сомнения гложут командира «Лейбштандарта». К великому сожалению — нет!

— Рейнгардт, зачем вы оставили его одного. — Высказал своe удивление Дитрих. — А вдруг он специально засланный шпион?

— Ах, если бы! — Отозвался Гейдрих, как всегда непонятной фразой. — Это был бы наилучший выход из той дурацкой ситуации, в которой мы оказались.

Зепп Дитрих промолчал. Хотя, совсем недавно терпение и Дитрих были вещами просто несовместимыми. Даже в присутствии фюрера. А теперь. Чем же так подействовал на него новый друг. Они же с Гейдрихом друзья? А как же иначе?

Гейдрих краем глаза наблюдал смену чувств на лице своего компаньона. Эх Дитрих, Дитрих. Иногда Гейдрих жалел, что судьба свела его с командиром Лейбштандарта, но чаще всего радовался. Не понимает многих очевидных, для Гейдриха, вещей. Но на изощрeнное предательство не способен. И даже просто молча пристрелить в спину не сможет, а обязательно выскажет за что именно желает отправить тебя на тот свет. Наверное, Гейдрих выполнит своe обещание сделать Зеппа фельдмаршалом. Это будет наилучший подарок длянового друга, и самый прекрасный выход для самого Гейдриха. Неуeмное упрямство Дитриха будет его местью военным за то презрение, которым они так старательно одаривали его все эти годы.

Охрименко дождался когда эсэсовские генералы сядут в автомобиль и вся кавалькада развернeтся в сторону Берлина, повернулся к дожидавшейся чуть ниже по склону охране, или конвую? А какая разница. Эсэсманы охранного подразделения подчинялись его приказам беспрекословно, воспринимая пленного советского подполковника, как ещe одного адъютанта своего группенфюрера. Мало ли какая блажь в начальственные головы приходит. Решил генерал взять себе русского адъютанта. Тем более, что сам фюрер разъяснил, что «Иваны» унтерменшами не являются. Это поначалу так считали, до того, как эти самые славянские недочеловеки не показали, что они с такой постановкой вопроса не согласны.

Гауптштурмфюрер никаких сомнений не высказывал. Приказано дождаться, значит будут ждать. Поставили над ними командиром русского, значит так надо для блага Рейха. Хотя, по поводу Рейха, уж очень умные глаза у командира охраны. Должен понимать в какие игры они сейчас играют.

Времени в ожидании прошло более чем достаточно. Хватило и перекурить неоднократно, и всю вершину холма шагами измерить, и даже написать короткую записку с нужным и важным сообщением. Правда, без особой надежды передать, но чем чeрт не шутит. И на тяжкие раздумья — поверят ли на той стороне. Возникала поначалу шальная мыслишка уйти на ту сторону, но была отброшена как ненужная в данном случае слабость. С чем он туда придeт и кем там станет? Если уж не повезло вляпаться в истории, то нужно хотя бы пользу извлечь из нынешнего положения. А там как карта ляжет.

Наконец примчался посыльный от передового дозора с сообщением, что со стороны условных русских позиций, ибо никакой сплошной линии фронта в этом месте не было и похоже не будет, показались те, кого они ждут.

Подполковник Охрименко отдал последние распоряжения своей охране, выбросил из головы ненужные сомнения и приготовился выполнить то, что от него ожидает группенфюрер Гейдрих. Всe-таки ему, подполковнику армейской разведки, по пути с этим немецким генералом. Пока по пути. А там? Там видно будет.

23 мая 1942 года Иран

— Что вы нашли там такого интересного, майор? — генерал Зейдлиц оторвался от панорамы и повернулся к начальнику разведки дивизии.

— Интересный экземпляр араба, товарищ генерал. — Гюнтер кивнул на труп в чeрном рабочем комбинезоне британского танкиста, который тащили на плащ-палатке солдаты его разведбата.

— Ну что же, демонстрируйте вашу диковинку. — Генерал Зейдлиц подошeл к уложенному на землю танкисту, дождался, пока солдаты разведки дивизии перевернут того на спину и стащат с головы стальной шлем, который британские танкисты использовали в качестве защиты от ударов.

«Араб» был рыжим! То есть абсолютно огненно рыжим, даже не жeлтым как солнце, а красным как знамя соседней с ними русской дивизии. Дополняли картинку голубые остекленевшие в небо глаза и обильные веснушки, покрывающие каждый свободный сантиметр кожи лица.

— Ирландец или валлиец. — Подал голос генерал Гайдуков, командир советской дивизии, держащей фронт к северу от немцев.

Голос генерала был радостный, ибо находка немецких разведчиков подтверждала то, что он безуспешно пытался доказать своему немецкому коллеге. А именно то, что против них брошена уже не армия формально независимого Ирака, получившая кое-какую бронетехнику, а сами англичане. Вот и подтверждение.

Зейдлиц и сам прекрасно понимал, что туземные войска так хорошо воевать не могут. Но ожидал доказательств, ибо одних догадок, даже самых достоверных, немцу не достаточно, а нужны факты. Вот и факты. Тем более, сами действия вышедшего на их позиции танкового батальона говорили о том, что в машинах сидят не наскоро обученные бедуины, а кто-то посерьeзнее. Думалось про индусов из сипайских батальонов, приданных туземной иракской армии. Или в крайнем случае ожидалось увидеть французов де Голля, ошивающихся в этой части британской Ойкумены в ожидании начала операции против вишистов в Сирии. Но чистопородный англосакс это сюрприз.

Впрочем, дымящиеся на поле боя бронированные машины блестяще подтверждают, что и для англичан присутствие в этой части Азии их дивизии явилось крайне неприятной неожиданностью. Легко разрезав приграничные позиции условно боеспособной Иранской армии, танкисты Ирака должны были выйти в тылы их группировки и пройтись по коммуникациям. Хорошо могли погулять. Самое большее на что была способна персидская армия, это храбро разбежаться в разные стороны, что она и продемонстрировала, исчезнув практически мгновенно, как только границу пересекли первые танки. На взгляд немца, полное дерьмо — консервные банки двадцатых годов, но иранцам хватило. Никакого желания помирать за непонятные им интересы русских, да и немецких, «варваров» не было. Хотя, о наличии «немецких варваров» было известно только самой верхушке иранского генералитета. А по всем штабным картам на данном участке фронта были обозначены два эскадрона семнадцатой горно-кавалерийской дивизии генерала Гайдукова, заменeнные буквально пару дней назад. К великой радости самого комдива и его конников. Конница страшная сила в тылах противника, а против танков, пусть и таких убогих, как догорают сейчас на поле, горная кавалерия не противник. Откровенно говоря, им на этой глинистой равнине, где самые высокие холмы не превышают три-четыре сотни метров, вообще делать нечего, но все более боеспособные войска стоят южнее, в прикрытии нефтяных промыслов.

Нефть это кровь войны. Есть нефть — есть танки, самолeты, автомобили, пушки калибром посерьeзнее. Вон, отработали гаубицами по иракской пехоте и нет еe в обозримой дали, самые шустрые уже до границы добежали. Это, которые из суннитов, как пояснил русский советник, разбирающийся в тонкостях хитросплетений местных верований и обычаев. А те, которые шииты — те сразу в плен. Правда, не европейским гяурам, а своим персидским единоверцам.

Танковый батальон поупорнее оказался, но и ему артиллерийских аргументов хватило. Родных для немецкой армии 37-миллиметровых «дверных молотков» на вооружении их «Первой Немецкой антифашисткой дивизии» в данном бою не было, танковых атак не ожидали. Но и полковых русских трeхдюймовок для этого бронированного хлама оказалось вполне достаточно. А левый фланг англо-иракского батальона, попавший под обстрел советских дивизионных Зис-3 того же калибра, представлял собой просто прекрасное зрелище. Развороченные в хлам Виккерсы и Фиаты, наглядно демонстрировали, что старая техника этим пушкам не противник. Если напрячь память, то можно признать, что и немецкие «тройки» этой пушке «на один зуб», как выражаются русские. Какое счастье, что теперь они по одну сторону фронта. Хотя бы здесь в Азии. И его танкистам не придeтся нарываться на выстрелы этой просто прекрасной пушки. А вот, противотанковую артиллерию убрали из штатов напрасно. Вернее, она есть — вот только с еe отправкой не торопились. Плетeтся где-то в тылах. Надо ускорить доставку батарей ПТО на передовую. И, желательно, попросить русских заменить «колотушки» хотя бы на советские сорокопятки. Всe же те немного универсальнее, можно не только по танкам стрелять, но и пехоту обрабатывать. А то у 37-миллиметрового боеприпаса осколочное действие просто никакое.

— Одного трупа для доказательства недостаточно. — Вернул обрадованных генералов на землю голос подполковника Фока, главного военного советника дивизии со стороны Красной армии. — Надо бы ещe кого-нибудь, кто может говорить. А то мои ребята оживлять покойников не умеют.

Подполковник напомнил командирам дивизий об их основной задаче. Не только отбить нападения англичан на союзный Советскому Союзу Иран, но и найти повод перейти в наступление на сопредельную территорию. Англичане вовсю трубят, что это самодеятельность новых иракских властей, которым англичане, как всегда «исключительно из миролюбия и, руководствуясь только мыслями о благе населения Ирака», предоставили независимость, причeм третий раз за последние двадцать лет. Естественно, что «дикие арабы вопреки мудрым советам бывших хозяев» немедленно напали на соседей. Дикари, что с них взять. А сами англичане, конечно, прикладывают все усилия чтобы образумить иракских военных, но пока что не получается… Но они будут стараться и дальше. Самое главное, чтобы советское правительство не делало поспешных выводов. Но если оно всe же перейдeт границу, то ответственность за начало войны между нашими странами будет лежать только на правительстве СССР. Ну и так далее… Мелким шрифтом на нескольких страницах главных английских газет.

Подлость и мерзость возведeнная в абсолют — это основа британской политики. Во все времена, что во времена Наполеона, что в Первую войну, что сейчас. Русские в этом отношении честнее. Если ты им друг, то и отношение как к другу. Если назвался врагом, то и бить тебя будут без оглядки по сторонам. Генералу Зейдлицу это прекрасно известно. И как полководцу, и как солдату штурмового батальона. И как военнопленному. И как командиру первой немецкой дивизии воюющей на стороне бывшего врага.

— Не все же там трупы. — Генерал Гайдуков кивнул в сторону дымящихся остатков английских танков. — Кто-то мог и живым остаться.

— Глядя на эти бронированные лохмотья, возникает сомнение, что можно остаться живым. — Подполковник Фок говорил по-русски. Гайдуков немецкого не знал, кроме нескольких фраз из военного немецко-русского разговорника, а Зейдлиц за полгода плена и командования сначала бригадой, а потом дивизией научился прекрасно понимать русскую речь, и даже изъясняться на довольно сложные темы. С акцентом, естественно, за такой короткий срок язык выучить можно, а вот произношение поставить почти невыполнимо. У иных и за всю жизнь не выйдет. Даже если немецкий твой родной, хохдойч всe равно с провинциальными особенностями. А если ты не вырос в Германии, то твой язык будет слишком правильным. Как у Фока. С одной стороны сразу видно — немец, а с другой понятно, что в Германии он никогда не жил.

— Что скажете, майор, найдутся там живые? — Зейдлиц повернулся к начальнику разведки своей дивизии.

— Должны быть, товарищ генерал. — Отрапортовал Гюнтер. — Мои солдаты прихватили этого танкиста у крайней машины. Там техника сильно побита, а дальше к центру есть и менее пострадавшие панцеры.

Гюнтер ответил по-немецки, хотя русский тоже знал, даже лучше чем генерал. Но если начальство обращается к тебе на родном языке, то и отвечать нужно на нeм же. Всe-таки они немецкая часть, хотя у него в батальоне есть и австрийцы, и венгры, и чехи, и даже один швед, которого шальным ветром войны вначале занесло в добровольцы дивизии Викинг, а потом в перебежчики на сторону русских, а после пары месяцев обработки в лагере военнопленных, в солдаты немецкой добровольческой дивизии, теперь под командованием Советов. «Чудны дела твои, господи». Хотя, если бы самому Гюнтеру год назад сказали, как именно сложится его судьба, то он, скорее всего, посчитал бы этого пророка или сумасшедшим, или провокатором.

Подтверждая слова майора, на командный пункт дивизии солдаты разведки вытолкнули ещe троих человек в форме сипаев, но со слишком светлыми и правильными лицами. Даже в первого взгляда было ясно, что это европейцы. Причeм двое, чувствовалось, в данной форме походили, а вот третий, а скорее первый в их компании, натянул еe второпях и явно с чужого плеча. Да и кровь на кителе присутствовала, а раны не было. А отличие от «настоящих» сипаев, раны, с наспех намотанными бинтами, у них были свои собственные.

«Сипаи» были сухопары, обожжены пустынным загаром и избавлены палящим солнцем от излишков воды, то есть имели все признаки долгого присутствия в жарких странах. Были они к тому же довольно молоды, на взгляд Гюнтера от 23 до 27. То есть офицеры нижнего звена, вряд ли у рядовых были кителя из сукна такого хорошего качества. По крайней мере, у рыжего покойника китель попроще.

А вот у их старшего товарища, по возрасту старшего, ибо знаков различия нет ни у кого, и внешний вид не пустынный, и морда излишне холeная и взгляд чересчур властный. Или сам господин командир батальона, или же кто-то из координаторов уровнем повыше.

Одинаковым у пленников было только удивление при виде офицеров в немецкой форме.

Служба управления тылом Красной армии решила не мудрить с формой для формируемых немецких частей. Трофейной формы Вермахта было предостаточно, еe и ввели. Единственное, что изменили — вместо имперского орла над карманом поместили нашивку в виде красного советского флага. Учитывая, что дивизия и другие дополнительные части отправлялись в Иран, данного отличия вполне хватало. Да и вооружение оставили немецким. Винтовки, пулемeты, пистолеты, миномeты, танки и часть орудий было из трофейного немецкого «наследия». Такого добра на складах Красной армии хватало. По просьбе Зейдлица заменили часть пушек, да ввели в штат дивизии самоходно-артиллерийский полк СУ-76, очень генерал впечатлился действиями этих самоходок в тот судьбоносный для него день, когда их штурмовой батальон, в котором разжалованный в солдаты Курт Зейдлиц воевал в Северной Польше, отправился в гости к богу почти в полном составе.

Да ещe разведчики Гюнтера выпросили себе в качестве основного вооружения судаевский ППС, и почти все снаряжение советских разведчиков, с которым они познакомились при подготовке. Разве что маскировочные комбинезоны у них были не зелeными, а жeлто-коричневыми, но всe той же пятнистой масти. Разгрузочные жилеты добывали уже не совсем законными путями, выменяв в одной из учебных дивизий на самую универсальную для русской армии валюту — бочку спирта. Спирта было жалко. Но обмен того стоил. Уж очень удобной вещью оказался этот жилет. В русских частях он почти везде, а вот немцам на вооружение не поставили, так как, по уверению военных чиновников, в уставе не прописан.

— Простите, господин генерал, вы действительно немцы или это маскарад? — На очень хорошем немецком спросил старший из пленников, которого Гюнтер определил в командиры батальона.

— А вы, господин неизвестно кто по званию, действительно арабы, или это маскарад? — Отпарировал Зейдлиц.

— Если вы военнослужащие Вермахта, то я отвечу на ваши вопросы. — Продолжил разговор старший из «сипаев». — Но если вы переодетые русские, то я непременно сообщу об этом случае, когда окажусь в… цивилизованных странах.

Старший «сипай» решил, как выражаются русские «переть буром», в надежде выставить себя пострадавшей стороной. Гюнтер ухмыльнулся. Каждый англичанин в душе считает, что он лучше всего остального человечества просто потому, что ему повезло родиться на одном проклятом половиной мира острове. Тех, кто живeт поблизости от этого острова, он готов признать людьми, с некоторыми оговорками. Дальние народы для британца — всего лишь на всего переходные виды от обезьяны к человеку. Причeм степень человечности определяет только сам британец. И никто более! И не дай господи, эти варвары посмеют возражать, тогда и сафари на них можно устроить. С прицельной стрельбой по этим слишком много вообразившим о себе «мартышкам».

Из пушек! Как расстреливали привязанных к этим пушкам восставших сипаев в Индии лет сто, или около этого, назад.

Или бомбами с самолeтов, как по немецким городам сейчас! По Килю, по Гамбургу, по Лейпцигу, по другим большим и малым городам, которым не повезло оказаться в советской зоне оккупации. Вернее по тем, которым не повезло долго находиться около линии фронта, когда советские войска уже подошли, но город с ходу взять не сумели. Тогда доблестные рыцари туманного Альбиона успевают снести жилые кварталы несчастного города к такой-то матери, как выражаются русские. По военным объектам у них попадать не получается — немецкая зенитная артиллерия мешает. Близко к линии фронта подлетать также не выходит — советские истребители могут встретить. Собьют, обязательно собьют. Непременно извинятся потом — ошибочка мол вышла, но обязательно собьют. Поэтому герои королевского воздушного флота измываются над безответными спящими ночными кварталами.

Был слух, что немецкие солдаты отпустили попавшего в плен советского лeтчика только за то, что тот сбил английский бомбардировщик. Если это правда, то англичанин слишком близко забрeл к линии фронта, раз немцы смогли русского пилота переправить обратно до того, как заявился кто-то из начальства. А может быть, у этого самого начальства кто-нибудь из близких сгорел в пожарах Киля и Гамбурга.

У Гюнтера в батальоне несколько солдат из этих городов согласились пойти на службу к бывшему противнику, когда узнали, что дивизия будет сражаться против англичан. Так сильно хотелось отплатить подлому и коварному врагу, что согласились стать на сторону врага жeсткого, порой жестокого, но честного. Пообещали русские, что города, в которых нет солдат и зенитной артиллерии, бомбить не будут, и обещание соблюдают. Правда, перед этим показательно сравняли с землeй один из городков, объявленных мирным, но укрывающим во дворах военную технику. Тем более, что повод создали сами немцы. Какому-то герою-зенитчику захотелось опробовать новейшую самоходную зенитку на русском тихоходном биплане-разведчике. Если бы попал с первого раза, может быть и обошлось бы без печальных последствий. Но пока этот недостойный потомок Вильгельма Теля кромсал очередями мутное небо, русские разведчики успели передать про обстрел — откуда, как и кем он ведeтся. Самолeт в конце концов сбили, да и немудрено, попасть в столь тихоходную цель можно было и из рогатки. Разведчики сгорели в воздухе вместе со своим фанерно-брезентовым «чудом» техники, а город несколько часов равняли бомбами. Поначалу пытались попасть в обнаруженные танки и бронемашины, пока бомбeжку проводили штурмовики и пикировщики. А потом просто засыпали бомбами всe подряд, когда подтянулись средние и тяжeлые бомбовозы. Вот такая странная и страшная история.

Ходил слух, что на самом деле случилась обычная ошибка. Сообщение от погибающих лeтчиков спутали с донесением другого разведчика, обнаружившего кортеж самого фельдмаршала фон Бока. Фельдмаршал остался жив, а города не стало. Впрочем, судьба спасла фельдмаршала от смерти только для того, чтобы наградить его позором. Первый германский фельдмаршал попавший в плен вместе с остатками своей армии — это не тот титул, которого стоит гордиться военному. Извиняет Теодора фон Бока только то, что он спас для будущей Германии более полутора сотен тысяч жизней своих бывших солдат, а также несколько крупных городов и десятки мелких городков той части Померании, где Красная армия устроила котeл остаткам группы армий Центр.

Гюнтер смутился. Странное чувство вызывает эта война. Гибели врага обычно радуются. А ему жалко и немцев и русских. За что они так старательно уничтожают друг друга? За торжество идей нацизма? Или за деньги западных банков, полученных фюрером под будущую войну. В учебном центре им очень часто кроме политических информаций, как принято в Красной армии, давали и экономические обзоры. Конечно, на доступном для большинства слушателей уровне. Для солдат попроще — на уровне идей и понятий. Для офицеров более подробно — с цифрами и датами. Кто, кому, сколько, под какие проценты. Заявленные и реальные цели. Как отдавать, а отдавать непременно и обязательно. После этих бесед на деньгах кровавые пятна чудятся — настолько переплетены интересы финансистов и преступления военных. Ибо война это деньги. Как гласит мудрость высказанная императором Наполеоном: «Для войны нужны три вещи: деньги, деньги и ещe раз деньги». Правда и прибыль она приносит соответствующую, но только не для тех кто в окопах гниeт и своими жизнями ненасытного Молоха войны кормит. Им всe больше гробы да костыли в качестве платы за чужую жадность достаются.

А англичанин продолжал изливаться поучениями для непонятливых немцев о том, на чьей стороне находятся германские интересы. По всему выходило, что Германия просто обязана стройными колоннами протаптывать дорогу в светлое англосаксонское завтра под руководством мудрых британских советников, вместо того чтобы совместно с дикими московитами гнать мир в мрачное азиатское болото. Причeм на лице было написано, что он искренне верит в весь тот бред, который несeтся из его глотки.

Гюнтер заскучал. Когда же генералу надоест выслушивать этого павлина. Уже ясно, что это не комбат сгоревшего на поле танкового батальона. Вряд ли такому болвану доверили вести в бой основную ударную силу провалившегося наступления. А то, что оно провалилось, не составляло никаких сомнений. Даже на взгляд видно, что до линии дальних барханов догорает как минимум три десятка бронированных уродцев, не так давно считавшихся образцовыми боевыми машинами. Виккерс неплохой танк конца двадцатых начала тридцатых годов, но для современной войны мало пригоден. Русские свои версии этой машины убрали с поля боя ещe год назад, а ведь их т-26 намного лучше того хлама, который англичане передали иракцам. Как оказалось, передали вместе с экипажами, но никто из британских стратегов не ожидал натолкнуться на полноценную оборону, построенную по немецким, вернее по русско-немецким, уставам.

Наконец-то Зейдлицу надоело выслушивать поучения британца, он повернулся к нему спиной и направился на НП дивизии, оставленный только для того чтобы убедиться в правильности своих предположений. Говорливого англичанина и его не проронивших ни одного слова спутников развернули и повели в штаб в заботливые руки заместителя Гюнтера и приданных батальону переводчиков. Там найдут способ вытряхнуть из болтливого британца немного действительно полезной информации и разговорить его молчаливых сотоварищей.

Гюнтер переместился в тень ближайшего бронетранспортeра и приготовился ждать очередных приказов руководства. Поднимающееся над восточным срезом горизонта солнце уже ощутимо прогрело воздух и очень скоро им придeтся пожалеть о том, что немецкая полевая форма мало приспособлена для действий в пустыне, а русским трофейщикам так и не попался ни один из складов обмундирования приготовленных для Африканского корпуса Роммеля. Зато в дивизии есть несколько солдат, которым довелось в этой самой пустыне повоевать. Когда стало понятно, где «Первой Немецкой антифашисткой дивизии» предстоит действовать, то их собрали вместе, заставили вспомнить все превратности той компании и надиктовать писакам из дивизионной газеты свои впечатления. Воспоминания эти распечатали, раздали солдатам, заставили внимательно прочитать и запомнить. Теперь вот пришло время на собственном опыте уяснить, что из сказанного действительно важно, а на что можно «наплевать и забыть», как любит выражаться подполковник Фок, получивший с верхов очередное «чрезвычайно важное», но необязательное к исполнению, по мнению самого подполковника, указание.

Генерал Зейдлиц в очередной раз обозревал поле боя, пытаясь понять на что рассчитывал безымянный пока британский комбат. То, что техника у него устаревшая должен был понимать любой офицер, хоть как-то знакомый с боевыми действиями в Европе. Не имел боевого опыта? Возможно. Надеялся, что противник не имеет тяжeлого вооружения? Вполне вероятно. Но должен был понимать, что рано или поздно его бронированные черепахи нарвутся на полноценную оборону успевших закрепиться русских частей, а то и под фланговый удар какой-нибудь советской танковой бригады, техника в которой, даже устаревшая, сумеет свести на нет все преимущества внезапности.

Рассчитывал на что ещe? На что? На предательство иранской армии? Так еe никто всерьeз и не принимает. Персы такие союзники, что верны только сильному. Ну и щедрому. А также готовы подчиниться тому, кто ведeт разговор с ними на понятном им языке. Такие люди в штабе генерала Тюленева имеются, поэтому лояльность высших офицеров иранской армии обеспечивают заложники взятые из их семей. Сами же персы и предложили такое решение. Из тех кто служит не за страх, а за совесть. Такие есть, пусть их и намного меньше половины.

Одного иранского предательства для столь смелой операции недостаточно. Что же ещe? Банальное безрассудство? Но англичане после прошлогодних оплеух, щедро отпускаемых им генералом Роммелем, чрезвычайно осторожны в военных делах. И не полезут в драку не имея подавляющего превосходства. Разведка, в том числе и воздушная, о таком превосходстве не докладывает. Не воспринимают русских как серьeзного противника? Скорее всего. И это зря!

Генерал Зейдлиц на собственном опыте познал всю глубину этих заблуждений. В своeм почти удавшемся рывке к Варшаве. До города дойти сумели достаточно легко, а вот унести из под него ноги удалось с огромным трудом ценой потери половины ударной группировки. В чeм его и обвинили бездари из штаба, покрывающие свою некомпетентность в военном деле. Получение чинов и наград и умение воевать — это, как показала война, немного разные вещи. Можно быть прекрасным генералом мирного времени и полным профаном во время войны. Причeм, независимо от национальности и стажа службы. Русские поняли это первыми и буквально за несколько месяцев вырастили новых полководцев войны. Талантливых и удачливых. Как будто заранее знали кого именно назначать.

Зейдлицу тогда с трудом удалось вывести остатки своей дивизии из хитроумно расставленных капканов генерала Белова. Месяц назад генерал-лейтенант Белов расхваливал его, Зейдлица, действия по прорыву из Варшавского котла. Благодарил за предоставленные уроки. Это у них, у русских, традиция такая — хвалить попавших в плен вражеских генералов. Ещe со времeн императора Петра расколотившего шведов под Полтавой.

Впрочем, в плен Зейдлиц попал солдатом. Благодарность Гитлера за спасение остатков ударной группировки. Сколько бешенства излил на него фюрер германского народа, когда Зейдлиц пытался объяснить причины своего отступления. Лучше бы той встречи не было. Глядя на беснующегося Гитлера, генерал осознал, какое же ничтожество они возвели в руководители Германии.

И не надо оправдываться перед самим собой. Именно они, военные, и возвели. Достаточно было в тридцать третьем году сказать громкое нет, да и просто намекнуть кому следует, и никакого фюрера с его бредовыми идеями в канцлерах бы не было.

Зейдлиц вздохнул. Чего ворошить старое. Как говорил на той встрече генерал Белов: «Что было — то было, что сбылось — то сбылось, вернуть назад уже не получится». А жить надо.

Не вернуть ничего! Ни того прорыва с разгромом. Ни скандала с пощeчиной своему непосредственному начальнику Манштейну. Ни скорого и предвзятого суда со смертельным приговором. Ни помилования Гитлера с разжалованием в рядовые и отправкой в штурмовой батальон. Ни того позорного момента, когда руки потянулись вверх от осознания простой истины, что помирать вот именно сейчас в этой изуродованной разрывами траншее не хочется.

Нет той истины, ради которой можно умереть.

А сейчас истина, а скорее надежда на еe появление, предстала перед глазами. Нельзя сказать, что на генерала так плен подействовал. В общем лагере пробыл он всего неполных три дня. Кто-то из солдат его батальона разъяснил советскому командованию, какой именно Зейдлиц попал к ним в плен. А те решили взять управление ситуацией в свои руки. К вечеру четвeртого дня неволи бывшего генерала ждала отдельная комната казармы для попавших в плен высших офицеров Вермахта. Народа там хватало. Причeм со всеми регалиями. И Зейдлиц в своей солдатской шинели выглядел несколько странно. Удивлять своим видом старожилов лагеря, а некоторые находились там с первых дней войны, пришлось недолго, уже утром его ждала полная форма генерал-лейтенанта Вермахта, разве что без наград, которых его лишили по решению военного суда. И потянулась рутина лагерной жизни. Поначалу его из общей массы генералитета не выделяли. Дали насмотреться и наслушаться. Позволили сделать выводы и поменять мнение о некоторых хороших знакомых. Нет, людей однозначно осуждающих его за игнорирование приказов Гитлера не было. Но и тех, кто сразу мог отринуть видение солдатской шинели, в которой его привезли в лагерь, было не так уж и много. Что поделать, генералы тоже люди. И шесть человек в погонах от полковника до полного генерала обвинили бывшего, они особо подчеркнули это, генерала Зейдлица в том, что манeвр ударной группы спас «его шкуру», но обрeк гарнизон Варшавы на гибель и плен. На резонные возражения, что в противном случае подобная судьба ожидала и его людей, один из понимающих соратников по окопному сидению Первой войны грустно добавил, что «ты ведь всe равно здесь оказался».

А потом пришeл подполковник Красной армии Фок и предложил поговорить. О чeм говорить? Обо всeм. О жизни и смерти. О мудрости и глупости. О счастье и горе. Об отваге и трусости. О верности и предательстве. О фатерлянде — какой он есть, и каким ему надо стать. Говорили долго, почти две недели.

А потом генерал Зейдлиц согласился посмотреть расположение «Первой Немецкой антифашистской бригады», и обратно в лагерь уже не вернулся.

Генерал окинул линию укреплений дивизии. Это ЕГО дивизия. Его труды и его гордость. Он создал то, что на сегодняшний день является лучшей частью германской армии. Сумел взять всe лучшее, что было в Вермахте и добавить многое из армии советской. Взяв за основу штаты немецкой «лeгкой» дивизии, они со штабом изменили еe так, что она стала больше походить на механизированный корпус Красной армии. Благо возможности были.

Добровольцев оказалось столько, что выбирали только самых лучших. Танковый полк, вместо положенного по штату батальона, укомплектовали самыми новыми, из имеющихся в распоряжении советских трофейщиков, панцерами. Не стали создавать пехотную бригаду, положенную по штатам германской танковой дивизии, было предложение так поступить, раз уж количество танков соответствовало панцер-дивизии, а оставили полки в прямом подчинении комдива. По предложению русских советников уменьшили количество небоевых подразделений. А то по германским штатам около половины личного состава занимаются тыловыми делами. Пусть уж лучше боевых подразделений будет больше.

Проблемы были с артиллерией. Конечно, немецких пушек хватало, можно было и снаряды к ним найти. Но советские тыловики вполне резонно указали на то, что доставлять другие боеприпасы одной их дивизии будет немного проблематично. Тем более, что на Иранском фронте разжиться трофейными боеприпасами, как можно было бы в Европе, не получится. Часть орудий на вооружении поставили советские. Миномeты большого калибра тоже. Из оружия советского производства Зейдлиц также выпросил противотанковые ружья и крупнокалиберные пулемeты. Ну и особым подарком был тот самый самоходно-артиллерийский полк, который так впечатлил рядового Зейдлица.

Всe остальное было немецким. Проще обучать личный состав, не тратя время на переучивание. Можно выбрать именно тот вариант вооружения, который будет использоваться наилучшим образом. От лeгких панцеров, которых на складах хватало, отказались. Вернее они были, но только в разведывательных подразделениях танкового полка. Вооружали танкистов самыми новыми, из имевшихся у русских, модификациями «тройки» и «четвeрки». Получили в дивизии «штуги» огневой поддержки. Переделанный из «двоек» самоходный зенитный дивизион. Даже знаменитые «ахт-ахт» выделили. Ну и остальную зенитную артиллерию по штатам, а 2-х сантиметровые зенитные спарки даже сверх нормативов. Причeм русские советники предложили монтировать такие установки прямо на грузовиках.

Недооценивать британскую авиацию не стоило. А она рано или поздно появиться. Когда иракцы массово побегут, а произойдeт это обязательно, то англичане влезут в дело сами. И тогда зенитный зонтик над головой его полкам просто необходим.

Знаменитых «катюш» всe же не дали, но пообещали выделять их для огневой поддержки по первому же требованию. Зато части ПТО снабдили гранатомeтами, что уже было показателем доверия. Румынской армии, воюющей в Венгрии, их так и не выделили.

Была в штате дивизии даже авиации — разведывательная эскадрилья. Хотя это уже подразделение корпусного подчинения. Но Зейдлиц уверен, быть его дивизии корпусом. И в самом скором времени. Как только его солдаты к Багдаду или Киркуку выйдут, куда их русское командование направит. Тогда и приказ придeт, и другие части появятся. Формирование полным ходом идeт. Уже семь учебных полков есть. И практически боеготовая танковая бригада. Когда пленные в лагерях уяснили, что воевать им не против немцев предлагают, а создают союзные части против англичан, то количество добровольцев возросло раз в десять.

А к Багдаду он обязательно выйдет. Слово немецкого офицера дал. С такой дивизией его никто не остановит. С такой дивизией он бы и Варшаву деблокировал. Но Гитлер с Манштейном ему такой части не дали.

А русские дали. Как и врага, которого не жалко бить.

Четыре месяца назад, когда бригаду было решено переформировать в дивизию, стал вопрос о лояльности пополнения. Набрать к этому времени можно было тысяч пятьдесят, а то и больше. Но как они поведут себя в бою? Не перебегут ли на ту сторону, искупая грех «предательства», в котором их обвинил Гитлер? Не перевесит ли желание увидеть семьи? Смогут ли стрелять в таких же немцев?

Выход, предложенный русскими, решал большинство этих проблем. От похода в британские колонии вряд ли кто из бывших немецких пленных откажется. Воевать рядом с русскими против общего врага намного легче, чем рядом с ними же против своих соотечественников.

На том совещании пришли к выводу, что дивизию нужно перебросить в Азию. А там случай покажет, против кого еe повернуть. Или против Турции, если она первая нарвeтся, или против Англии, если у британцев не выдержат нервы и они решатся вмешаться в войну.

Не повезло англичанам. Судя по истерическим речам пленного английского офицера, увидеть на Иранском фронте немецкую часть, воюющую на стороне Советского Союза, в планы британского командования никак не входило. Всe же советской контрразведке удалось сохранить их переброску в тайне, а может английскому командованию подробности известны, но они просто не захотели пугать своих подчинeнных. А может всe решил тот же случай.

До самого последнего времени дивизию держали намного севернее, готовя к действиям против Турции, которую британцы медленно но уверенно заталкивали в войну с СССР. И этот бросок армии «независимого» Ирака, который никто не ждал, просто случайность. Но случайность определившую будущее его солдат и его самого.

— Генерал, ваше следующее звание валяется на берегу Персидского залива. — Такими словами закончил постановку задачи командующий Иранским фронтом генерал армии Тюленев. — Вы моя самая боеспособная часть, вам и карты в руки.

Ну что же. Если в русской армии звания распределяют таким способом, то он ничего против не имеет. Думается, что на берегу Средиземного моря валяется звание генерал-полковника. А где-нибудь на другом берегу Ла-Манша его дожидается фельдмаршальский жезл. Осталось придти и взять.

Гюнтер дождался возвращения основной группы разведки. Докладывал командир первого взвода лейтенант Мюллер, всe-таки не захотел остаться в тылу, хоть русские и предлагали ему пойти мастером на один из заводов. Тогда в октябре, узнав о решении своего командира, принял решение идти в «антифашистскую бригаду» не только Мюллер, а половина столярной мастерской, где гауптманн Шульце изображал бригадира. Большая часть из них в этом самом первом взводе, где бывший мастер-столяр и бывший фельдфебель Мюллер командиром взвода.

— Товарищ майор, по результатам разведки имею доложить следующее. — Мюллер открыл свой блокнотик и продолжил. — Танков на поле тридцать восемь. Судя по следам ушло из под обстрела ещe около десятка.

Картина становится яснее. Армейский танковый батальон трeхэскадронного типа. Только вместо медлительных, но тяжело бронированных пехотных «Матильд» или «Валентайнов», стоят на вооружении не менее медлительные но слабые и по оружию, и по защите давно устаревшие «Виккерсы» и их собратья того времени. Повезло. С «Матильдами» справиться было бы сложнее. Впрочем, «Матильд» самим англичанам не хватает. А тут официально «туземная колониальная» часть. Ей подобная техника по рангу не положена, странно, что вообще танки на вооружении, а не бронемашины. Скорее всего, более новые танки где-то в глубине страны своего часа дожидаются. Как и британская авиация, пока себя не проявившая. Не считать же таковой древний аэроплан, проводивший разведку местности перед выходом к позициям дивизии это танкового батальона англо-иракцев. Причeм, авиаразведка толком ничего разглядеть не успела, иначе эти покойники не выкатились бы так браво прямо под орудийные залпы.

— Обнаружено и взято в плен двадцать семь человек. — Продолжил доклад Мюллер. — Сопротивления не оказывали. Большая часть из них ранены, некоторые тяжело.

Гюнтер и сам видел кучку пленных, которых неподалeку от его расположения сортировал командир первой роты разведбата. Рядом с пленными образовалась кучка трофейного оружия, принесeнная разведкой. Тут же суетился врач с двумя санитарами, что было хорошим знаком. Если найдено время на пленных, значит своих раненых мало или же, на что втайне надеялось, вообще нет.

— Пленные по большей части азиаты. — Мюллер начал высказывать свои соображения по ситуации. — На европейцев похожи человек семь. Остальные явно индусы и арабы. Есть один негр. — Решил удивить своего командира лейтенант. — Но он тяжело ранен, допросить не получится.

Гюнтер по приобретeнной у русских привычке только махнул рукой. Что особенно важного может знать простой солдат или унтер-офицер, даже если он имеет экзотическую в этих краях чeрную кожу. И без его показаний ясно, что собирался этот батальон из всякого отребья, которым так богата британская империя. Почему отребья? Потому что более ценные солдаты сейчас пытаются штурмовать итальянское побережье, где генерал Роммель успешно держит оборону, ибо на вчерашний день ни одного плацдарма в материковой Италии англичанам захватить не удалось. Несмотря на все усилия итальянцев сдать британцам хоть один клочок суши.

Информация из самых верных источников. Из штаба Тюленева.

Так уж получилось, что самые приятельские отношения у Гюнтера возникли с подполковником Фоком. Тот хоть и был природным немцем по рождению, но настоящим русским по воспитанию. И это гремучая смесь национальных черт позволяла тому легко сходиться как с немцами, так и с русскими. Причeм и особых усилий предпринимать не приходилось. Всегда находилась какая-нибудь черта характера, которая быстро сводила подполковника с заинтересовавшим его человеком. Конечно, большая часть этих контактов нужна было Фоку по роду деятельности. А кроме официальной должности советника, было у Гюнтера подозрение, занимался советско-немецкий подполковник и работой на контрразведку. Одно другому не мешает, как любят говорить русские. Впрочем, Гюнтер не возражал. Ему скрывать нечего. Он своe решение выстрадал, более месяца обдумывая предложение Курта. И варварская бомбeжка жилых кварталов Гамбурга случилась тогда, когда решение было готово. «Героическое деяние авиации Его Величества» стало последней каплей, перевесившей все сомнения и колебания. Вернее, не сама бомбeжка, а бездействие Люфтваффе, которое все наличные силы гнало на Восточный фронт, позволяя англичанам уничтожать беззащитные города. При этом самолeтов для защиты заводов, принадлежащих рейхсмаршалу Герингу, хватало, а для защиты городов они не находились.

Капитализм есть капитализм. За какими бы вывесками национал-социализма он не прятался. Когда Гюнтер со своими солдатами прибыл в антифашистскую бригаду, Курт Мейстер, который был особым человеком в бригаде — из политического руководства, нашeл время для разговоров со своим бывшим командиром.

«Что получится, если скрестить ужа и ежа?» — Курт задавал абсолютно бессмысленные с точки зрения практичного немца вопросы.

Как можно совместить несовместимое? Гюнтер в ответ просто пожал плечами, признавая невозможность ответить.

«Полметра колючей проволоки!» — Поразил не менее бессмысленным ответом своего бывшего командира гауптманн Мейстер. А далее с цифрами, фактами, примерами из личной жизни, и жизни Гюнтера, пояснил, что попытка скрестить социализм, которого так желал рабочий люд, с национализмом, который был просто необходим буржуазии, родила новую, жуткую разновидность «народного капитализма», где от народа теперь требовали не только лить пот на заводах, по-прежнему принадлежащих буржуям, но и с радостью проливать кровь за прибыли этих кровососов. А те, кто не желал этого делать, становились «предателями нации», которых нужно в концлагеря спровадить. Та самая колючая проволока, получившаяся при смешении несовместимого.

Вообще, с Куртом было интересно разговаривать. Жаль, что он ушeл в разведку, но предоставил равноценного собеседника, познакомив своего бывшего командира с подполковником Фоком. Вернее, знакомство состоялось само по себе, а вот дружеские отношения завязались благодаря Курту.

Фок вчера и поведал о делах в Европе. Из его рассказов выходило, что взяться большим силам англичан в Азии просто неоткуда. Большая часть войск у них в Австралии завязла. Вторая по силе группировка Италию штурмует, пока без особых успехов. В самой Англии немалая армия стоит в ожидании, «когда Германия достаточно ослабнет». Ну и колониальные войска по всей необъятной империи. Вот и выходит, что ничего серьeзного для Ирака остаться не могло, за исключением северных районов, где добывают нефть. Разве что всю Африку оголить? Возможно, но мало вероятно. Вряд ли азиатская пустыня Южного Ирака ценнее африканской пустыни Ливии или Туниса. Хотя, Фок намекал, что в этой самой пустыне есть самая большая ценность нынешнего мира — нефть. Причeм в таких количествах…

Гюнтер поднялся, дал знак Мюллеру следовать за собой. Пришло время ознакомиться с результатами допроса офицеров. Большой надежды на серьeзную информацию не было, но всe же.

Сомневался в информированности британца Гюнтер зря. Господин подполковник Джексон, а он оказался именно в этом звании, знал очень много, но не в военной области. Ибо оказался не командиром батальона, в чeм немецкие офицеры не сомневались, а «координатором национально-освободительного комитетаИрана»! Именно так! И с его слов получалось, что несколько часов назад иранские войска подняли мятеж, целью которого было «освобождение народа Ирана от оккупации иноверцев». А неудачливый батальон составлял авангард иракской дивизии, которая должна была поддержать этот мятеж. Но эти «арабские мерзавцы» сбежали с поля боя при первой же возможности, оставив их батальон один на один с противником.

Осталось только поудивляться столь искреннему возмущению британского подполковника. Действительно, почему арабы не захотели умереть за интересы Британии? И года не прошло с тех пор, как белые английские господа бомбили и расстреливали из орудий этих же самых солдат, которых теперь обвиняют в предательстве. А они до сих пор об этом не забыли!

Хотелось посочувствовать британцу. Наверняка, иранцы столь же рьяно выполняли его предначертания как и арабы. Нет, то что восстание попытаются поднять, Гюнтер не сомневался. Жадность иранских офицеров общепризнанна, как и щедрость англичан, не жалеющих денег на всякие восстания, революции, освободительные движения в тылу своих недругов и друзей. Сомнение в том, что иранцы пойдут не только до конца, а хотя бы до середины пути. Как только вблизи расположения взбунтовавшейся части появятся русские танки, аскеры сложат оружие, а генералы убегут в направлении ближайшей границы, прихватив с собой не только деньги полученные от англичан, но и дивизионную кассу. Хорошо если не ограбят при этом всю округу. А могут и не поднять мятежа, а просто взять деньги. Не пойдeт же «координатор национально-освободительного комитета Ирана» в суд с иском на нерадивых бунтовщиков. Пугаться данной новости не стоило.

А вот то, что поведал англичанин дальше, было намного серьeзнее.

Оказавшийся на допросе подполковник Фок, скромненько сидел в стороне не мешая англичанину рассказывать то, что могло спасти его жизнь, но когда британец по третьему раза повторил одно и то же, Фок решил вмешаться.

— Почему наступление началось именно сегодня? — Задал он вполне невинный вопрос и неожиданно для Гюнтера и остальных немецких офицеров вогнал британца в ступор. За датой начала операции крылось что-то большее, чем очередная британская гадость соседям.

Подполковник явно не хотел говорить. Сослался на то, что не обязан отвечать на вопросы, не касающееся его лично. Вспомнил женевскую конвенцию о содержании военнопленных, как будто не англичане подтирались этой самой конвенцией при каждом удобном, а самое важное выгодном для них случае.

Тогда Фок нудным до невозможности голосом пояснил британцу, что данная конвенция к нему отношения не имеет, так как господин Джексон, если конечно это его настоящее имя, является не военнопленным, а шпионом. А шпионов во всeм мире согласно давней традиции, зародившейся в английском королевстве, попросту вешают. Конечно, найти положенный для этого дела, согласно той же традиции, вековой британский дуб в данном случае невозможно. А на пальме вешать не совсем удобно. Но для господина Джексона могут найти очень хороший ствол артиллерийского или танкового орудия, о чeм он, подполковник Фок, как имеющий власть для этого, немедленно распорядится.

Посылать труса в разведку нельзя. Испугается и погубит всех. Даже рядовым солдатом. Ну, а трусливый мудак в начальниках опасен втройне.

Мистер Джексон храбрецом не был. И прекрасно понимал это. Да, и не приходилось ему по роду его основной деятельности проявлять храбрость. Не было необходимости. И в это чeртово наступление он не должен был идти!

Другое дело, что трусом был не только он, но и те, кто имел право отдавать приказы ему. Большим начальникам отправляться в тыл к русским было страшно, и они отправили подполковника Джексона, который был пригоден только для того, чтобы проводить анализ собранной информации для отправки в Лондон. Но никак не для танковых рейдов по тылам противника.

Было не просто страшно, было страшно до ужаса и онемения всех членов. Больше всего пугала неспособность языка выдавить что-то осмысленное. Подумают, что не желает он говорить, выведут и повесят! А он просто не может!

Британец плыл. Ещe немного и он хлопнется в обморок. Гюнтер брезгливо поморщился. Даже приглашать не выход не потребовалось. И чего такие люди идут в офицеры? Махнул рукой Мюллеру, тот снял с пояса фляжку и протянул англичанину. Тот вцепился в неe двумя руками, но больше ничего осмысленного сделать не смог. Пришлось отбирать фляжку обратно, отвинчивать крышку и протягивать вновь.

Подполковник Джексон сделал два крупных глотка и замер с выпученными глазами, чуть не уронил фляжку, вовремя подхваченную Мюллером, и закашлялся. Гюнтер с осуждением покачал головой. Таскать в фляжке спирт — это уже перебор. Это слишком по-русски. В дивизии итак вторым языком команд становится русский, из тех слов, которые в орфографических словарях не пишут. Осталось завести дрессированного медведя и научить его пить водку прямо из самовара, занюхивая выпивку мохнатой лапой. Получится картина из пропаганды доктора Геббельса, а не боевое подразделение Народной армии новой Германии.

— Так почему наступление началось именно сегодня? — напомнил свой вопрос подполковник Фок.

— Для того, чтобы совпало время с началом наступления турецкой армии. — Джексон смог справится с парализующим его ужасом и выдать ту часть информации, которая разглашению не подлежала ни в коем случае. Пусть ублюдок Смайлс, засунувший его в эту операцию вместо себя, попытается осудить чужую трусость. Сам-то дальше Багдада никуда не выезжал. — Сегодня утром турецкая армия должна начать наступление на двух участках фронта. На каких именно — не знаю.

Джексон стремительно пьянел и столь же стремительно успокаивался. Ну чего такого сверхсекретного он рассказал? Турки должны были начать операции четыре с половиной часа назад. Скоро эти русские, переодетые немцами, а может быть настоящие немцы узнают всe сами. От своего командования. А он останется жить!

Подполковника Фока выданная британцем новость немедленно подбросила в воздух.

— Майор, я в штаб. — Фок надел фуражку, привычным движением профессионального военного одeрнул китель, указал пальцем на британца. — А из этого вытрусить все подробности, вплоть да фасона кружев на панталонах шлюх в борделях Багдада.

Дополнение было сказано по-русски. Офицеры и переводчик поняли, а британцу уточнение знать не обязательно. А то ограничится именно пересказом о прелестях багдадских жриц любви.

Гюнтер ухмыльнулся, всe-таки в русском юморе есть своя прелесть. Он позволяет говорить о серьeзных вещах так, как невозможно в немецком, и даже польском. Только успеет ли пленный англичанин ответить на его вопросы. Уж слишком быстро он начал пьянеть. Сто граммов спирта — это для русских разогрев перед пьянкой, пришлось убедиться этой зимой, а британец как бы не всю дневную норму принял.

Внеочередное совещание штаба дивизии собрали часа через два. Когда окончательно прояснилась обстановка как в Иране, так и на других частях бескрайнего фронта войны.

Начштаба дивизии полковник Шварценберг был немногословен. Мятеж иранские генералы действительно подняли, но вот успехи данного мероприятия не впечатляли. Быстро захватили в плен русских советников и лояльных Советскому Союзу офицеров, хорошо хоть хватило ума никого не убить. Довольно оперативно взяли под контроль близлежащие города и селения. И согласно священной азиатской традиции никуда не торопиться, стали ждать ответного хода советских войск. Что в данной ситуации больше устраивало командование Иранского фронта. Пока персы будут пить чай и делить портфели в будущем правительстве, мятеж потеряет всякий смысл. Хотя был ли он смысл с самого начала? Для удачного мятежа нужен единый руководитель, а, судя по всему, иранские генералы до сих пор о самом важном — то есть кто будет министром обороны — так и не договорились. И не договорятся. Не успеют.

Генерал Тюленев мгновенно развернул в сторону взбунтовавшихся частей танковые и мотострелковые бригады. Отправил авиацию на разведку и первую бомбeжку — листовками. Если персидские офицеры ещe не успели обкуриться опиумом, то намeк поймут. Если понимать не захотят, то у армии Ирана появятся новые генералы и полковники.

Это были плюсы ситуации. Из минусов — 76 танковая бригада, которая должна была усилить удар «Первой немецкой антифашисткой дивизии», развeрнута на Керманшах. Вразумлять иранцев, которым захотелось умереть за британские интересы.

Генерал Зейдлиц осмотрел своих офицеров. Решение он уже принял, стоит сказать о нeм и все сидящие за этим столом, без исключения, отправятся выполнять приказ. Но согласно введeнной не так давно традиции, подсмотренной у русского флота, все присутствующие имеют право высказаться. Начиная с младшего по званию.

— Майор, ваше мнение? — Зейдлиц посмотрел на командира разведки дивизии.

— Товарищ генерал, я думаю, что нам нужно начинать наступление. — Гюнтер поднялся со своего места. — Конечно, частей усиления мы лишились. Но знает ли об этом противник? Из допросов пленных следует, что они вообще о существовании нашей дивизии понятия не имели. Тем более не знают наших боевых возможностей. — Гюнтер остановился, слушали его внимательно и перебивать никто не торопился. — У нас по сути дела — механизированный корпус. Русские подобными частями не такую оборону взламывали. И это на Германском фронте. А тут туземные дивизии. В крайнем случае англичане. Неужто мы хуже панцер-дивизий Роммеля.

Гюнтер сел на место, поправил воротничок, который стал тесен и давил на шею, прислушался к дальнейшему опросу. Начальник артиллерии. Начальник связи. Начальник оперативного отдела. Командиры полков. Начальник штаба дивизии. Большинство за.

— Товарищи офицеры! — Все встали.

Зейдлиц чувствовал радостный подъeм. На Багдад!

— Благодарю вас за высказанное мнение. А теперь — слушай приказ! Дивизия начинает наступление силами своих полков, при поддержке семнадцатой горно-кавалерийской дивизии, а также выделенного нам дивизиона реактивной артиллерии. С воздуха нас будут прикрывать…

Гюнтер почувствовал как в душе разгорается боевой азарт. Слухи бродящие по дивизии говорят, что генералу пообещали следующее звание за выход к берегу Персидского залива. Посмотрим не найдeтся ли там звания подполковника для майора Шульце. Уходя на войну, Гюнтер пообещал Лотте, что вернeтся генералом. Есть шанс выполнить обещание.

25 мая 1942 года Зеленоград

Андрей драл глотку, благо стены у бункера толстые, как и потолки, и наружу вряд ли просочиться хотя бы шорох из его вокальных развлечений. Пел песни, хотя дико хотелось просто выть. На Луну, если она сейчас видна в небе. Но до неба полтора метра бетона и сколько-то грунта. Сколько неизвестно, ибо это сооружение строили без его ведома. До последнего времени ему и в голову не могло придти, что где-то в пределах городского периметра Зеленограда присутствуют неизвестные ему подземные сооружения. Удивил друг Витя, удивил.

Хотя, какой он друг после такой подставы?

Какой, какой? Самый настоящий. Готовил это убежище для глупого иновремянина, не понимающего всех опасностей данного мира.

Тогда, неделю назад, стало окончательно ясно, что охота открыта по-настоящему, что на этот раз, ввиду невозможности отловить «красного зверя», дана лицензия на его отстрел. То, что желающие найдутся, под сомнение не ставилось с самого начала. Но количество желающих превысило даже самые мрачные ожидания. Размер диверсионной группы, устроившей охоту на их кортеж, удивил даже Витю. Всякое видел генерал Зайцев, особенно в середине двадцатых на польской границе, но количество и «качество» нападавших превзошло самые мрачные его ожидания. Если уж ради такого дела откопали из загашников Казимира, числившегося расстрелянным более трeх лет, то становилась понятно, что игра пошла «козырями» немалого достоинства. Вряд ли бывший соперник по несчастной любви «случайно подвернулся под руку» в последнюю минуту.

Уходили с той дороги по-боевому. С передовым и тыловым охранением. С двумя охранниками в бронежилетах, прикрывающими с боков ставшего бесценным полковника Банева. С петлянием по лесным дорогам и постоянным наблюдением за небом. Витя на полном серьeзе ожидал авиационную штурмовку. Наверняка знал что-то этакое, о чeм не захотел говорить ни тогда, ни во время своего следующего приезда, когда привeз в бункер остальных достойных быть спрятанными именно в этом месте.

Хотя, Андрею было в тот момент не до разговоров. Голова гудела как бубен ужравшегося мухоморов шамана. Приложило комком земли его нехило, если бы не каска, то вполне возможно, что и с летальным исходом. А так, погудел казан пару дней и успокоился по причине отсутствия мозгов в предмете, называемом по ошибке головой данного индивидуума, широко известного в узких кругах как полковник Андрей Банев.

Андрей был зол. Прежде всего, на самого себя. «Демиург хренов», спаситель человечества. Самовлюблeнный болван, решивший, что он умнее всех, раз уж видел возможное будущее этого мира. Всеведущий и Незаменимый.

О незаменимости можно, конечно, и поспорить. А вот о всеведении, то это просто лажа, стопроцентная и бесспорная.

Мир таков, какой он есть! И ничуть не такой, каким мы его себе представляем!

Сколько есть людей, столько и миров. И ни один из них с объективной реальностью, данной нам в ощущениях, не совпадает. Кто-то понимает эту реальность больше, кто-то меньше, но никому не дано еe объять целиком.

Андрей отложил гитару, чего-то его в философствование тянет. Наверное, отошeл от первоначальной обиды и осознал ту простую истину, что… Витя всe-таки прав. И по-хорошему нужно было упрятать его, Андрея Банева, в этот бункер ещe два года назад.

Но там, на самом верху, куда нужно глядеть задрав голову высоко в небеса, пришли к выводу, что забавно будет половить на живца крупную рыбу, известную под именем английской разведки. Ибо только она заслуживает столь изощрeнного способа лова. Всех остальных можно банально загрести неводом, или поймать на мормышку слухов или полуправды. Эта же хитрющая щука «сикрет сервис» сама кого угодно обманет и продаст. Как говорили во времена инженера Банева — разведeт и кинет. Не со стопроцентным успехом, конечно, это не Голливуд а его неистребимым Джеймсом Бондом, но соотношение успехов и провалов у британцев всяко получше, чем у других мировых разведок. Не считая несуществующий пока Моссад, на который работала еврейская диаспора всего мира. И головную боль и «зубовный скрежет» разведок капстран Западной Европы легендарную «штази» Восточной Германии.

Кто именно дал распоряжение на такую «рыбалку» — сам Верховный или хватило решения одного Лаврентия Палыча — ни Витя, ни тем более Андрей с Сашкой не знают. И не узнают никогда. Такие решения бумажных следов не оставляют, ими в мемуарах не хвалятся по той простой причине, что люди имеющие право на такие решения мемуаров не пишут. Мемуары пишут их непутeвые детки, которым не хватает ума держать язык за зубами.

А всякое «гуано» из журналистов и историков потом старательно исследует эти жизнеописания в надежде отыскать очередное тeмное пятно и раздуть его до размеров навозной лужи.

«Грешен есмь ибо человек!» Так любил говорить отец Георгий, обнаружив очередную человеческую глупость или подлость. Жаль только, что поступать таким образом приходится слишком часто.

По намeкам Вити, работал на МИ-6 кто-то с таких верхов, что взять его за жабры можно только с прямого позволения Верховного. А тот такие решения привык принимать только после предоставления неопровержимых доказательств. Это ведь не тридцать седьмой год, когда «били по площадям» боясь не успеть, а потом хватались за голову от осознания того, что натворили. Сейчас данный товарищ должен быть уличeн такими неопровержимыми доказательствами, чтобы от их лицезрения у него немедленно возникло желание достать свой именной маузер и застрелится десятью выстрелами в голову. Или в сердце. А после опечаленная редакция «Правды» поведает всей стране, что «не выдержало сердце ещe одного верного ленинца». Или сталинца? Как сейчас принято оформлять подобные статьи?

За два года нахождения здесь Андрей так и не выработал привычки читать передовицы газет. Не верил газетам и телевидению в своe время, не научился этого делать и сейчас. Предпочитал слушать радио, которое тоже не эталон честности, но в эфире водятся и другие станции, которые можно послушать и сравнить. Какая никакая, но всe же замена Интернету. Проблема в том, что языки знать надо, или держать под рукой переводчиков. С немецким проблем нет. Сашка в этом же бункере сидит, переводит. Английский на самом Андрее. А Ирина оказывается французский учила, так что общий смысл фраз понять и перевести может.

Информации вполне достаточно чтобы понять главное — ни хрена не понятно!

Нет самого важного! Объективного и осведомленного источника информации, который покажет пальцем в то место, где нужно слушать или читать очень внимательно, и отметeт то, что никакого интереса не представляет.

Виктора не хватает. Генерал Зайцев целую неделю чистит авгиевы конюшни московских наркоматов, выхватывая из своего плотного графика немного времени для вечернего звонка с проверкой охраны их объекта. Самому Андрею ни разу не звонил. Наверное опасается, что не сможет отказать и придeтся отвечать на вопросы. А отвечать не хочется. Или пока нечего.

Прозвучал осторожный стук в дверь. Ирина, угадал Андрей. Сашка, когда ему приспичит поговорить, просто тарабанит в дверь ногами. Андрей повернул штурвал, открывая кремальеры двери. Витя не мелочился, оборудовав бункер корабельными дверьми, хорошо хоть с подводной лодки не поставили. Андрею с Сашкой без разницы, а вот Ирине с еe животом было бы проблематично протискиваться в круглую дверь.

Газовых атак опасался что ли? Впрочем, на фоне событий недельной давности эти опасения уже не кажутся шизофренией.

Ирина перешагнула край двери, придерживая руками живот. Андрей подхватил еe за плечи и довeл до кресла, где она и устроилась, примяла оставшиеся с прошлого еe посещения подушки и произнесла.

— Спой ещe, а то я не всe расслышала.

После признания в своей иновременности Андрею пришлось ознакомить жену со многими вещами. А интересовало Ирину многое. Прежде всего то, о чeм он понятия не имел. Как будет развиваться женская мода? Нет, общие тенденции Андрей естественно помнил, но вот частности, которые и интересовали жену, он не знал совершенно. Ну и много других тем, о которых он имел весьма смутное представление. А женщинам так хочется это знать. А мужчинам так неприятно вести разговор об «этих глупостях».

Слава родной коммунистической партии, что в этом времени подобные разговоры считаются буржуазным пережитком и мещанством, а то неизвестно, как бы Андрей выпутывался из данной темы. А так отделался лeгким порицанием и наказанием в виде пения песен.

Песни Ирина любила. Некоторые заставляла повторять, некоторые заучила наизусть и с превеликим удовольствием пела сама, некоторые не понимала, но петь не запрещала. Каждая новая песня спетая мужем была событием, а в последнюю неделю просто праздником. А чем ещe заниматься в подземелье, даже столь комфортабельном.

Бункер Витя готовил на гораздо большее количество народу. Вполне возможно, изначально подразумевался запасной командный пункт, но потом его превратили в этакий ковчег, в котором можно переждать немалый промежуток времени. И весьма комфортно в понятиях этого времени. И спальни, и санузел, и душ, и столовая. Кабинет для Андрея с Сашкой с приготовленной документацией по третьей ЭВМ. Та же самая гитара и то знак заботы. Особо порадовал радиоприeмник с выведенной наружу антенной. Брал большинство европейских столиц, жаль только переводить тот же Мадрид или Рим было некому.

Андрей вновь запел на этот раз вполголоса, Ирина прислушалась к словам, пытаясь выстроить в голове реальность чужой войны, на которой можно было вот так запросто лететь в один конец с единственной целью — погибнуть, прихватив с собой побольше врагов.

«Парашют оставлен дома

На траве аэродрома,

Даже, если захочу не свернуть.

Облака перевернулись,

И на лбу все жилы вздулись,

И сдавило перегрузками грудь.

От снарядов в небе тесно.

И я пикирую отвесно.

Исключительно красиво иду.

Три секунды жить осталось

И неважно что так мало,

Зацветут ещe мои деревья в саду.»

Глаза у Ирины расширились, она подалась вперeд. В это время люди отзывчивее на чужую боль. И на чужой подвиг, даже если его совершает враг.

«Не добраться им до порта,

Вот и всe — касаюсь борта.

И в расширенных зрачках отражeн

Весь мой долгий путь до цели,

Той, которая в прицеле.

Мне взрываться за других есть резон.

Есть резон своим полeтом

Вынуть душу из кого-то,

И в кого-то свою душу вложить.

Есть резон дойти до цели,

Той, которая в прицеле.

Да потому что остальным надо жить.»

Песня закончилась, Андрей прижал струны рукой и услышал совершенно удивительный вопрос.

— Это ты про себя пел?

Андрей замер — такой взгляд на ситуацию ему в голову не приходил. Ирина ждала ответа, а сказать ему было нечего. Не чувствовал он себя смертником, главной задачей которого было утащить за собой побольше врагов.

Выручил Сашка. Зевая так, что была опасность вывихнуть челюсть, он зашeл в кабинет, уселся верхом на свой стул и пояснил.

— Камикадзе — японские лeтчики-смертники.

Теперь Андрею пришлось удивляться. Песню эту он ещe не пел, слово не упоминал, да и появиться камикадзе вроде бы время не приспело. Японцы, кажется, пришли к этой идее году к сорок четвeртому. Выходит, что и на востоке мир поменялся быстрее, чем думалось.

— Вчера ночью в новостях рассказывали, что японцы атаковали английский авианосец таранами самолeтов. — Подтвердил его выводы Сашка. — Там слово и упоминали.

Сашка слушал радио половину ночи, пытаясь найти в эфире ответы на главный вопрос — что именно происходит и когда наружу? Главного ответа всe не было, но периодически попадались вот такие подарки, показывающие, что мир поменялся, поменялся неотвратимо. И вернуть его назад в прежнее состояние не получится, даже если убить их с Сашкой. Придeтся половину страны отправить в небытие, ибо люди ощутившие себя победителями вернуть ход событий в прежнее русло не позволят. Как бы не хотелось это сделать мировому правительству, а Андрей больше не сомневался в его существовании. Просто в это время у данной организации нет того всепроникающего влияния, которое пришлось познать бедной России в конце двадцатого века. Следовательно, нужно ломать ему хребет именно сейчас, пока оно, это правительство, не поставило под контроль большую часть государств мира.

Или уже поставило? И они просто опоздали? Верить не хочется, но вспыхнувший мятеж, второй за полгода, заставляет очень сильно сомневаться.

Сашка протянул руку и включил радиоприeмник. Собственно говоря, ради него они и собирались в этом кабинете, который должен был быть центром управления командного пункта, а стал рабочим местом для их небольшой компании. Всего три человека, не считая охрану, являющуюся одновременно и обслуживающим персоналом. Куда Витя дел остальных, оставалось только догадываться. Родители Сашки и Ирины, Алeнка, Сашкина невеста Маша, композитор Петров, главный инженер по конструированию вычислительной техники Чистяков. Все они истины не знали, конечно, но догадывались о многом. Да и как не возникнуть догадкам, когда каждый день видишь столько странностей, что поневоле вопросы появятся. Они и появлялись, просто на большинство этих вопросов можно было не отвечать сославшись на секретность и государственную тайну. По некоторым удавалось просто отшутиться. А самые сложные и трудные из них не возникали по той причине, что у близких к Андрею и Сашке людей хватало ума эти вопросы не задавать.

Прогрелись лампы, радиоприeмник торжествующе захрипел и выдал несколько аккордов. Андрею далеко до Петрова, которому данного обрывка хватило бы для определения музыкального произведения и автора. Но даже ему понятно, что слышит он классическую музыку, а опыт жизни при Советском Союзе просто кричит — слышишь оперу или смотришь балет по центральным каналам телевидения и радио — в государстве что-то не в порядке. Но в тоже время данное событие значит, что государство контроль над ситуацией ещe не потеряло. Иначе какой-нибудь комитет спасения народа от остатков разума вещал бы об очередной революции призванной «привести страну в светлое будущее непонятного изма».

Это наихудший вариант. А может быть и нет. Может быть, наихудшим исходом станет тихий дворцовый переворот, когда все атрибуты прошлого на месте, а новые власть имущие уже продали страну с потрохами. Как и произошло во время проклятой «перестройки».

Как всe же не хватает Виктора с его пусть урезанной, но правдивой информацией.

Неожиданно нудная опера прервалась и какой-то молодой голос сообщил, что «сейчас будет передано важное сообщение». Полуминутная тишина и раздался столь привычный советскому народу голос Левитана.

«От советского информбюро».

Андрей разочарованно переглянулся с Сашкой. Похоже обычная фронтовая сводка, которые никто не отменял, и выходили они строго вовремя. Настолько вовремя, что можно часы сверять. Но вместо привычного «в истекшие сутки на фронтах…», главный диктор советского радио произнeс «наша страна понесла невосполнимую утрату…».

Время замедлилось и тишина в бункере стала просто звенящей, а Левитан не торопился с продолжением. «Трагически ушли из жизни верные сыны нашей Родины…».

Ну! Кто!

Левитан начал перечислять имена, должности, заслуги, степень и горечь утраты, века памяти, которых удостоятся эти великие люди. А Андрей тихо охреневал от его речи. Не то, чтобы он не верил в возможное участие этих людей в мятеже. Но количество! Но качество! Но регалии! И всех сразу?

Наконец-таки перечисление закончилось и Андрей понял, что пропустил самое главное — как это произошло? Но услужливая память подсказала, что в начале речи упоминалась авиакатастрофа.

А потом пришли сомнения. Некоторые люди в этом списке были явно лишними. Даже исходя из логики «подгрести всех врагов под одну гребeнку». И самое главное несоответствие — не мог Всесоюзный староста Калинин быть заговорщиком против Сталина! Не мог и всe! Как и Микоян. Хотя, этого могли просто замести за недостаточную быстроту выбора правильной стороны. Пусть и существовал анекдот про Микояна пробирающегося между струйками дождя и умудряющегося оставаться сухим, могли не дождаться когда премудрый Анастас обогнeт очередное препятствие.

Могли прихватить за компанию. Как и кое-кого ещe. Того же самого Андреева. Самого тихого и незаметного из нынешнего состава Политбюро, практически не оставившего следов в последующей истории, но от этого не менее важного и значимого.

Стоп. А почему он решил, что здесь перечислены только представители заговорщиков. А если это общие потери? Тогда всe становится понятным.

Но кто с какой стороны? Как же не хватает Виктора!

Так, перечислим ещe раз. Каганович, Калинин, Микоян, Андреев. Это личности первого ряда, члены Политбюро и особы приближeнные к телу вождя. Этих все обязаны знать. Все, в том числе и Андрей.

Парочка фамилий, которые на слуху, но столь широкой известности эти люди не имеют. Шверник, Землячка. И ещe пару десятков фамилий, которые Андрею практически не знакомы. Не приходилось ему с ними сталкиваться по роду своей деятельности. И в памяти прошлой жизни их не было, следовательно ничего выдающегося ни хорошего, ни плохого в его версии истории они не совершили. Но оказывается что-то значили в истории сегодняшней. А какой стороне они служили в данном деле, простому человеку, и Андрею в том числе, совершенно не понятно.

Однако количество на целый самолeт. Это все? Или менее значимые фигуры спишут по другим статьям. Дорожные аварии, сердечные приступы, несчастные случаи на производстве. Даже героическую гибель при посещении линии фронта. Странно, при подавлении августовского мятежа правду, пусть и сильно обрезанную, всe-таки сказали. А сейчас всe списывают на авиационную катастрофу. Не хотят светить проблемы в верхах? Или очень понравился случай с Хрущeвым и Жуковым? Грякнулся самолeт о землю и все проблемы с данными людьми исчезли, кроме торжественных похорон и проникновенных речей на этих мероприятиях. А как оно было на самом деле, знает так мало народу, что вероятность всплывания правды минимальна.

И вообще — что такое правда? Правда это не то, что было на самом деле, а то, во что верит большинство народа. А задача государства эту самую правду сформировать.

А потом люди сравнивают эти самые правды разных государств и просто охреневают от того, насколько различаются оценки одного и того же события.

Здесь будет то же самое. Разве что заклятые западные друзья опубликуют свою версию событий. Если захотят светиться. А уж английские уши из этого мятежа торчат во все стороны. Что в августе, что сейчас в мае. Может быть, уже и посольство высылают.

Раздумья Андрея остановил основательный толчок в бок. Сашка кивнул в сторону радиоприeмника, показывая, что стоит послушать продолжение новостей. А новости были не менее удивительными. Левитан сообщил о нападении английских войск на «дружественный Советскому Союзу Иран». Кратко рассказал о боях на ирано-иракской границе, о том, что британский агрессор отброшен от границы на всех направлениях, что Советский Союз требует от Великобритании объяснений по поводу данного инцидента.

Андрей не был настолько великим знатоком дипломатического языка, чтобы оценить весь смысл сказанного, но одно было понятно — Англии пока оставляют лазейку, не называя конфликт войной, а дав ему более мягкую формулировку инцидента. Захотят в Лондоне пойти на попятную, возможность для этого заготовлена. А вот захотят ли?

Следующее сообщение было всe из той же когорты новостей, варьирующихся от плохих до очень плохих. Как заявил Левитан, Турция напала на Болгарию. И здесь та же двойственность. Турцию усиленно заталкивали в войну с самого начала боевых действий в Европе. Турки столь же усиленно сопротивлялись. Наконец-таки их додавили, что вполне ожидаемо. Но вместо удара по Закавказью, что просто напрашивается по логике развития войны, турецкие генералы полезли в Европу. Что это, дурость или подстраховка? Типа, мы не хотим с СССР воевать, в конфликт с Красной армией не вступаем, следовательно и бить нас не за что. В корне неправильная постановка вопроса. Было бы кого, а за что бить всегда найдeтся. Тем более, после перевооружения начала этого года у болгарской армии у самой найдeтся чем встретить вековых врагов. Насколько помнится Андрею, процентов тридцать-сорок трофейного немецкого вооружения досталось как раз болгарам. В том числе и танки с авиацией. Тридцать лет назад турки уже отгребли по полной от бывших рабов, самое время повторить урок ещe раз. Чтобы не забывался.

В Европе без особых перемен. Встречные танковые бои под Берлином. Бои местного значения под Гамбургом. И не прекращающиеся разведки боем под Лейпцигом. Фронт практически стал. У наших войск не хватает сил продавить сформировавшуюся за последние дни оборону. Но и немцы отбросить назад обескровленные в наступлении советские дивизии тоже не могут. Ватутин дошeл со своими дивизиями до окрестностей крупнейшего порта Германии, но продвинутся дальше не смог. Немецкие войска упeрлись намертво, прекрасно понимая чем может закончиться для Вермахта потеря столь важного города. Аналогично и у Рокоссовского под Лейпцигом. Четыре недели наступления сожрали все ресурсы этих фронтов.

Но вот чего ждeт Конев под Берлином? Большинство его армий даже с места не сдвигалось. Если не считать маневров танкистов, которые водят непонятные хороводы на северном и южном флангах Берлинской группировки. Не могут прорваться? Или просто имитируют наступление? Нет решения брать Берлин, перебросили бы несколько корпусов Центральному фронту Рокоссовского. Тот, наверняка нашeл бы им применение.

Кажется, ждали когда случиться этот мятеж. Но какой в этом смысл?

Первой радостной новостью стало окончательное окружение Будапешта. Блокированная в нeм немецкая группировка потеряла последнюю дорогу, связывавшую еe с остальными войсками группы Армий «Юг». По словам Левитана около восьмидесяти тысяч. Серьeзная группировка, если пытаться еe в лоб штурмовать. А если блокировать и дальше идти. Сколько окружeнные дивизии без снабжения продержаться смогут? Паулюса в Сталинграде в своe время на два с половиной месяца хватило. Но тогда Рейх был на подъeме и надежда на окончательную победу не умирала даже в последние дни обороны. А сейчас? Захочется ли помирать, когда поражение невооружeнным глазом видно.

Помирать, впрочем, не хочется никому и никогда. Ни осаждаемым, ни штурмующим. Если есть надежда, взять гарнизон Будапешта измором, то скорее всего так и будет.

А Левитан продолжал радовать. Норвежская группировка, отрезанная от основных путей снабжения неделю назад, прислала парламентeров с предложением прекращения огня. Командование Северного фронта предложение приняло. После приказа из Москвы естественно, штаб фронта не имеет полномочий для принятия таких решений. А вот немцы решали сами, вряд ли Гитлер позволил бы прекратить боевые действия. Конечно, это ещe не сдача, но хоть что-то. Посидят остатки армии «Заполярье» в окрестностях Тронхейма до эвакуации, что мало вероятно, или до капитуляции Германии, что более возможно, и им честь, и нам солдат в землю не укладывать.

Ещe бы парочку таких перемирий на других участках фронта, где дивизии Вермахта в безвыходном положении. Но не всe коту масленица. Фон Клюге сдавать Восточную Пруссию отказывается. Понял, что штурмовать его не собираются и решил выставить себя непобедимым полководцем. Будет в мемуарах писать, что «меня не победили, я по приказу оружие сложил». Ну и чeрт с ним! В атаки его солдаты не ходят и ладно. Наши тоже активности не проявляют. Только поляки упрямо Данциг штурмуют. Горит у ляхов в заднице, хоть одну победу самостоятельно достичь. Польский гонор он такой. От него нет спокойного житья ни самим полякам, ни их соседям.

Малиновский взял под контроль всю материковую Грецию вплоть до Пелопоннеса. Штурмовать Фермопилы не решился. Ну и правильно. Ещe один «вооружeнный лагерь военнопленных», взятие которого стратегической необходимости не имеет. Главное, что на другие фронты перебросить эту группировку никак не выйдет. Разве что в Италию к Роммелю. Ну, такое решение приветствуется. «Лис пустыни» решил проявить характер и показать англичанам кто в доме, то есть Италии, хозяин. Активно учит британских Томми основам плавания в Мессинском проливе. Четыре десанта обратно в море сбросил. У Андрея подозрение, что Чуйкова с его дивизиями специально у северной границы Италии придерживают. Чтобы у Африканского корпуса было время с англичанами поквитаться за Северную Африку.

Хотя, если наступление турок с немцами согласовано, то пелопонесской группировке самое время на север ударить. Но ведь Фермопилы не только замок в Пелопоннес, но и из него тоже. Триста человек, конечно, не хватит, это не времена царя Леонида, но одной дивизией можно блокировать этот участок до самого конца войны. А остальными войсками турок навестить. Сколько там до Дарданелл? Самое время их перекрыть. А то некоторые лондонские джентльмены, которые полные хозяева своего слова — захотели дали, захотели обратно забрали, намeков не понимают. А проливы, где бы они не находились, главная болевая точка англичан. Стоит только появиться намeку на перекрытие любого из них, так британские газеты начинают вопить так, будто Англии уже верeвку на шею накинули.

До полноценной удавки, то есть перекрытия окружающих Великобританию проливов, хотя бы Ла-Манша, ещe очень далеко, но кое-какие успехи в этом деле есть. Правда не у нас, а у наших японских недругов, которых пора уже в тайные союзники записывать. Так вовремя они начинают свои операции на Тихом океане, что поневоле закрадываются сомнения, а не получает ли японский Генштаб зарплату в Москве.

Глупость конечно, но вот наши американские полусоюзники такой вопрос уже всерьeз поднимают. Причeм степень интереса к данной теме увеличивается всякий раз, когда армия Микадо переходит в наступление в Австралии.

Левитан перешeл к новостям Тихоокеанского фронта и тут же подтвердил мысли Андрея. Японцы взяли Брисбен! И сообщение это — пересказ не японской сводки, в Москве их считают недостоверными, а вполне официальное сообщение правительства Австралии. Как говорится, не случайный кенгуру в сумке притащил, а почтовый. С клеймом генерал-губернатора на филейной части.

Если это правда, то англичане очень не вовремя затеяли турецкую интригу. Не смогут они поддержать Турцию ни военной силой, ни материально. Разве что, вопрос о поддержке в английском правительстве и не ставился. Главное поджечь оставшиеся относительно мирные регионы Азии, и всей душой отдаться решению австралийского вопроса.

Андрею кажется, что к такому варианту развития событий в Москве были готовы. Недаром Южный фронт до сих пор не расформирован. Даже у Андрея с Сашкой возникал вопрос — какой смысл держать в Болгарии такую прорву войск и одного из самых талантливых полководцев реальности Андрея генерала Толбухина. Вот он смысл и проявился. Интересно, Турцию будут всю к покорности приводить, или Верховный ограничится проливами с прилегающими провинциями. По мнению самого полковника Банева, грести под себя как можно больше территорий занятие бесперспективное. Тем более в Азии, где власть государства должна быть страшнее Шайтана, иначе подданные просто не поймут такую власть.

В любой стране власть должна быть своя, местная. В меру злая, в меру жестокая, в меру вороватая, но… понятная! Чтобы каждый гражданин этой страны, глядя на власть, мог оправдать еe действия пониманием того, что он сам на этом месте вел бы себя точно так же. В открытую данную истину признавать, конечно, никто не будет, но вот в одиночестве, без посторонних глаз и ушей, признают, поймут и оправдают.

А чужеземцы, какими бы хорошими они не были, страшны в первую очередь тем, что они непонятны. Как в Афганистане в реальности полковника Банева. Пытались изо всех сил творить добро, а в итоге получили жуткую партизанскую войну. А почему? А потому, что не умещалась в головах местных подобная благотворительность. Грабeж был, и их грабили и сами столь достойным делом занимались. Обман был, как не обмануть, когда сами на обман напрашиваются. Подлость была, вся земля под ногами еe пропитана. Предательство было? Предательство — это когда своих. А своими только родное племя считается, а все остальные чужаки. Это не предательство — это просто военная хитрость. А бескорыстное добро было? Не было, никогда и ни от кого. Оттого и страшно стало, а что впоследствии с них потребуют? Как это ничего? Обычаи поменять! А вот это страшнее самой жуткой смерти, потому что непонятно.

Восток дело тонкое. И никто лучше местных его не поймeт. Если у Андрея спросят его мнение, то он выскажется за существование Турции как независимого государства. Границы можно и перекроить, а вот саму страну оставить. Как и Иран, и Афганистан, и те другие немногие государства Азии и Африки возникшие естественным путeм, а не перекраиванием географических карт в правительствах европейских государств.

А вот на море полоса везения у японцев закончилась. Второй раз они уже попадают в хитрую ловушку англо-американского флота. На этот раз у северной оконечности Австралии. Масштабы боя с битвой в Коралловом море не сравнить, но и здесь японский флот вынужден был отступить, потеряв четыре корабля разных классов из семнадцати.

А вот это сообщение доверия не внушает. Болевой порог потерь у японцев намного выше. Если перед ними поставлена важная цель, то они и перед пятидесятипроцентными потерями не остановятся. Разве что англичане немного соврали, и на самом деле японский флот просто проследовал в нужном ему направлении, отбившись от атак англо-американских союзников. И о классах потопленных кораблей ничего не сказано. Было бы что-нибудь серьeзное, непременно упомянули бы с полным описанием. Скорее всего, японский адмирал пожертвовал частью эскадры, а моряки свой долг перед императором выполнили.

А Левитан подтвердил слова Сашки о появлении первых лeтчиков-смертников. Британский крейсер «Норфолк» протаранили два японских истребителя. Случай этот настолько поразил англичан и американцев, что они не стали скрывать повреждения корабля. Хотя они, по словам англичан, были не столь существенны. Выплыло и слово «камикадзе». Пилот третьего самолeта, случайно или преднамеренно не попавший в «графство», был выловлен из воды и допрошен.

Первый блин как всегда комом. Нет опыта применения столь варварского с европейской точки зрения оружия. Насколько помнил Андрей, самыми результативными были удары камикадзе по авианосцам. В них и попасть проще и повредить намного легче, чем бронированный крейсер или линкор. Или в союзной эскадре не было авианосцев, что вряд ли, или же «Норфолк» посчитали флагманом и пытались вывести из строя командование эскадры. Или же, что самое вероятное, не были эти лeтчики классическим смертниками. Просто подбили самолeт и пилоты приняли решение не помирать зря, а направили обречeнную машину в борт ближайшего корабля. Потому и разрушений больших нет, нечему на истребителях взрываться с большой силой. Только горючее, но и его к этому моменту явно было маловато.

Но слово появилось, действие признано эффективным самими англичанами, так что вскоре объявятся и настоящие камикадзе. С полной бомбовой загрузкой. И тогда столь малыми повреждениями кораблям противника отделаться не удастся.

А Левитан удивил ещe одной новостью.

Японцы осознали свою ошибку, совершeнную в надежде быстро захватитьАвстралию, и пусть с опозданием, но блокировали Сингапур. С суши естественно. Откуда англичане их не ожидали, как и в реальности Андрея. Правда в этом мире английских войск в гарнизоне Сингапура оказалось поменьше, зато кораблей в порту намного больше. Чем закончится столкновение в данной части Азии предсказать невозможно. Вряд ли Черчилль позволит оставить «затычку» Малаккского пролива, слишком он важен для обороны Австралии и Новой Зеландии. Впрочем, в реальности Андрея Черчилль был столь же категоричен и грозен, а крепость всe равно сдали. Причeм, менее многочисленному противнику.

Черчилль подозрительно быстро оправился от своего ранения и железной рукой навeл порядок в английском королевстве. Череда громких и тихих отставок блестяще продемонстрировала, что история с «Ирландской республиканской армией» была всего лишь прикрытием для внутренних разборок. Нет, ирландцы действительно были, и покушались именно они. Но настораживала странная слепота британской контрразведки, давшая боевикам ИРА возможность легализоваться в столице, наладить нужные контакты, собрать информацию, разработать операцию и осуществить еe. Не совсем получилось, так вопрос в том — а нужно ли было убивать? Или лорда Мальборо просто предупреждали?

«На Западном, пардон Французском, фронте без перемен». Старина Ремарк «родил» в творческих муках гениальную фразу, которой можно описать все потуги французских генералов вернуть север страны под свой контроль. Как упeрлись неделю назад в немецкую оборону под Парижем, так и стоят до сих пор. Лeгкой прогулки не получилось, а лить кровь по-настоящему желающих не было.

А Левитан вновь удивил, ибо то, что он сделал, называлось в не столь далeком прошлом-будущем полковника Банева «троллингом высшего уровня». Главный голос советского радио озвучил условия сделки между немцами и французами, которая, впрочем, была сорвана банальной жадностью французских генералов. Немцы согласны были отдать им Париж без боя за определeнную мзду. Генералы тоже люди, и жить им хочется хорошо. Особенно, если привычный мир катится под откос и встает вполне закономерный вопрос: «На что жить после капитуляции?» А если к тайному голосу разума добавляется ежедневный скрип жены и воркование любовницы, то поневоле начинаешь искать выходы из ситуации. Но французские полководцы решили, что деньги им нужны не меньше чем проклятым бошам, и часть взятки зажали. За что теперь и расплачиваются… кровью своих солдат.

Андрей рассмеялся представляя какие страсти теперь закипят в штабах Французского фронта, причeм с обеих сторон. Информация была подана чрезвычайно грамотно — ровно настолько и с такими подробностями, чтобы не возникали сомнения в еe правдивости, но без самых важных улик в виде генеральских фамилий. Вычислить, если возникнет такое желание, легко, но до момента предъявления обвинения и ареста виновников вся работа штаба будет парализована взаимным недоверием. И… страхом! Могут ведь и невиновных отдать под суд для сокрытия истинных преступников с ооооочень большими звeздами на погонах. Или нарукавных нашивках? Не помнит полковник Банев как выглядит генеральская форма во французской армии. Не помнит. Только шикарный позумент на цилиндрических фуражках в памяти засел.

Если генералы опаскудились, то адмиралы французского флота оказались на высоте. Ни одну военно-морскую базу Франции немцам взять под свой контроль не удалось. Ну это понятно. Переть на трeхсотмиллиметровые стволы главного калибра линкоров и крейсеров удовольствие то ещe. Немцы хорошие солдаты и в дебильности замечены не были, за редким исключением в лице одного австрийского ефрейтора.

Кстати, Берлинское радио давно не транслировало речей «великого фюрера» в прямом эфире. Только в записи. К чему бы это?

А Левитан перешeл к самому приятному. К награждениям. Сперва, как и положено по рангу, зачитывал Героев Советского Союза. От генералов, где запомнился Рокоссовский, получивший второе, и вполне заслуженное, звание Героя, до солдатика, совершившего подвиг в духе незабвенного Козьмы Крючкова, героя российской пропаганды Первой Мировой. «Пулемeтчик Отдельного полка морской пехоты Черноморского флота сержант Сидоренко сумел заблокировать в блиндаже штаб дивизии Вермахта и удерживать противника там до подхода подкрепления, в результате чего в плен попали 23 военнослужащих германской армии, в том числе два генерала». Храбрый хлопец, и награда вполне заслуженная. Героя и за одного генерала дают, а тут сразу два.

А вот дальше сообщение было такое, что Андрей с Сашкой даже переглянулись от неожиданности. Орденом Суворова первой степени награждался… генерал-лейтенант Зейдлиц, командир Первой Немецкой антифашисткой дивизии «за успешные действия, приведшие к полному разгрому противника и выходу частей дивизии к столице Ирака городу Багдаду»!

Андрей впал в раздумья. Это что же получается. Двадцать третьего, два дня назад, «вероломные английские империалисты напали на мирный Иран», а двадцать пятого к вечеру, всего два дня спустя, награждают командира дивизии, вышедшего в окрестности столицы агрессора. Там, конечно, не три лаптя по карте, как в родимом Союзе, но всe же — пройти с боями за два дня! Немцы в очередной раз доказали, что они очень хорошие солдаты. Тем более приятно, что даже Андрей о существовании этой дивизии имел весьма смутное представление, а противник вряд ли знал больше его. Надо будет позднее послушать Би-Би-Си, оценить реакцию англичан.

И к чему такая спешка с награждениями? Решили порадовать немцев и англичан сообщением о том, что на стороне Советского Союза воюет целая немецкая дивизия?

Левитан перечислил ещe с десяток фамилий офицеров награждeнных высшими степенями полководческих орденов, в том числе двух немцев, и передача на этом завершилась. По радио опять зазвучала музыка, но на этот раз не опера, и даже не классическая музыка, а столь полюбившиеся вождю песни «Песняров», конечно же в переделке композитора Петрова. «Мы трудную службу сегодня несeм вдали от России, вдали от России», — выводили динамики радиоприeмника, сообщая о том, что кризис мятежа закончился. Иначе не звучали бы песни далeкого будущего, пусть и известно истинное происхождение этих песен всего лишь десятку человек.

Подтверждение мыслей Андрея очень вскоре последовало со стороны входа в бункер. Заскрипели еле слышно механизмы входной двери, донeсся неясный доклад дежурного и по коридору прозвучали неторопливые шаги того, кто последние полгода нeс на себе бремя почти всезнания. В кабинет действительно вошeл Виктор. Был генерал Зайцев чуть-чуть серым от усталости, с запавшими глазами, несвежим подворотничком и слегка небритым, суток так двое. Вот только глаза светились радостью.

Пожав руки поднявшимся со своих мест Андрею с Сашкой, Виктор тяжело завалился на свободный стул, отбросил в сторону фуражку, окинул стол взглядом и сказал.

— Найдите чего-нибудь пожевать, двенадцать часов маковой росинки во рту не было.

Подскочила с кресла Ирина, вспомнившая о своих обязанностях номинальной хозяйки, тяжело выплыла в коридор, заспешил ей на помощь Сашка. Андрей смахнул со стола газеты трeхдневной давности, доставленные охраной по его просьбе, и двинулся в угол комнаты, где на небольшом столике располагалось его чайное хозяйство. Электрический чайник вскоре зашумел, сообщая хозяину, что вода ещe не успела остыть с прошлого чаепития. Андрей оценил содержимое заварника, пришeл к выводу, что добавлять не нужно и перенeс стаканы с сахарницей на основной стол. Вскоре вернулся Сашка, принeс с кухни, а имелась в бункере и такая роскошь, приготовленные Ириной бутерброды с колбасой и сыром, блюдечко с лимоном и вазу с печеньем.

Виктор окинул немудреную снедь голодным взглядом и принялся уплетать их нехитрые запасы с аппетитом молодого волка. Вскоре подоспел кипяток, Андрей приготовил чай, поставил стакан перед генералом и приготовился ждать.

Минут через пять Виктор уничтожил бутерброды, отхлебнул чая, приговорил несколько печенек, допил большую часть жидкости из стакана и откинулся на спинку стула.

— Ну, спрашивай, по глазам ведь вижу не терпится. — Дал разрешение Виктор, оценив состояние Андрея.

— Что там наверху? — Вмешался Сашка с не совсем логичным вопросом.

— Наверху? — Переспросил генерал Зайцев. — Наверху тепло, ясно, звeзды светят, хотя к утру дождь обещают.

Виктору было весело, раз воспользовался оговоркой Сашки. Сашка всe понял, заулыбался.

— А если серьeзно. — Генерал Зайцев достал папиросы, странным взглядом осмотрел пачку Казбека, смял еe и отбросил в сторону. — Если серьeзно, то всe хорошо. Действительно хорошо. — Виктор потeр ладонью лицо отгоняя усталость и добавил. — Настолько хорошо, что мне до сих пор не верится.

— Половина Политбюро в авиакатастрофе погибла, а ты утверждаешь, что всe хорошо? — Поддел генерала Зайцева Андрей.

— Конечно хорошо. Погибли как герои при инспектировании Западного фронта. — Виктор дополнил пробел в знаниях у своего друга, который банально прослушал, где же именно произошло это событие. — А могли бы по-простецки какой-нибудь косточкой подавиться во время обеда. — Взгляд у генерала Зайцева помрачнел, он расстегнул воротничок и две верхние пуговицы на кителе, повертел головой разминая шею и добавил. — И нам польза, и журналистам хлеб.

— И историкам загадка на будущее — какого хрена столько обременeнного властью народа в один самолeт полезла. — Андрей не удержался от того, чтобы не указать на слабое место официальной теории.

— Неисповедимы пути господни. — Виктор постарался сымитировать интонацию отца Георгия, любившего использовать данное присловье всякий раз, когда нужно было определить судьбу очередной заблудшей овцы. — Сами лезли, друг дружку отталкивая, всe боялись что на последний рейс в рай не успеют.

Андрей кинул взгляд в сторону двери. Ирина с кухни так и не пришла. Молодец жена, прекрасно понимает при каких разговорах она может присутствовать, а от каких слов лучше подальше держаться. Для собственного спокойствия. Может и был разговор, да я не присутствовала.

— Так всe же, Витя, кто главным предателем был? — Не удержался от давно вертевшегося на языке вопроса полковник Банев.

— Предателем? — Генерал Зайцев опять помял лицо руками. — Не было там предателей, товарищ полковник.

Ответ ошарашил и Андрея, и Сашку. Как же не было?

— Дураки были! — Виктор уставился невидящим взглядом в расположенную напротив полку для книг. — Дураки, карьеристы, прилипалы, идейные фанатики, случайные попутчики по родству или дружбе, хитрованы решившие поймать удачу за хвост, националисты одной вечно обиженной нации… и всякое другое отребье. Идейных врагов не было. — Генерал сделал паузу. — Все были за советскую власть. Но у каждого своe представление об этой власти имелось.

Андрей быстро рассортировал погибших по указанным Виктором категориям. Большинство легко укладывалось в отведeнные им ниши, те, естественно, кого он более-менее хорошо знал. Но были вопросы.

— Витя, а как же Калинин? — Андрей сделал неопределeнное движение рукой. — Не получается у меня его в дураки или хитрованы определить. Да и на фанатика он мало похож.

— А товарищ Калинин — герой. — Генерал Зайцев заявил это без тени пафосности в голосе. — Он мне жизнь спас! И не только мне, а вполне возможно, что и всей стране.

Андрей с Сашкой молчали, ожидая продолжения.

— Когда вся эта толпа пошла власть брать, в Кремле ни наркома, ни Верховного не было. Из тех, кто в курсе, только я с отцом Георгием. И два взвода внутренней охраны, которые мне лично не подчинены. Я тот проход, по которому они шли, заблокировал. А толку? Вышел Каганович к бойцам и приказал сложить оружие.

Андрей прекрасно понимал всю сложность той ситуации. Кто такой генерал Зайцев? Всего лишь на всего один из генералов НКВД не самого высокого звания, и не самой большой известности. А кто Каганович? Одно из первых лиц в государстве, почти десять лет неизменно глядящее с плакатов на окружающих.

— Они бы и сложили. И нас бы арестовали, если бы такой приказ был. — Продолжил Виктор. — Но тут, на наше счастье, появился Калинин. Отодвинул меня в сторону, вышел перед строем и начал с заговорщиками спорить. Ты, говорит, Лазарь чего задумал — государственный переворот устраивать? Каганович что-то в ответ об идеалах революции, а Калинин на Землячку пальцем показывает и продолжает. То, Лазарь, не твои мысли, а вот этой зверюги в человеческом обличии — мало она крови попила, ещe хочется.

Андрею стыдно было признаваться, но он за все время нахождения здесь так и не выбрал времени ознакомиться с биографиями вождей второго плана, которые вынуждены были по разным причинам отойти в тень.

— Вполне возможно, что удалось бы всe миром завершить. — Андрей вздохнул. — Но тут эта психованная вытащила наган и выстрелила в Калинина. Ну а дальше… — Генерал Зайцев махнул рукой. — У кого-то из бойцов нервы не выдержали — он и зарядил очередь из ППШ прямо по толпе. Потом ещe парочка автоматов присоединилась. Пока я смог порядок навести, пока коридоры перекрывали, пока врачей вызвали… Большую часть из них спасть было поздно… А зря.

Андрей прекрасно понимал последние слова генерала. Заговорщиков следовало допросить, а не прямиком на тот свет отправлять. А с другой стороны, удалось бы Калинину уговорить их отказаться от переворота? То-то же. А так, пусть и не самое лучшее решение, но всe же не полный проигрыш.

— Витя, а чего эта Землячка так на слова Калинина разозлилась? — Захотелось подробностей Андрею.

— А ты не знаешь кто это? — Удивился генерал. — Капитально у вас там, в будущем, историю почистили. Таких личностей и не знать! — Виктор посмотрел в сторону выброшенной коробки с Казбеком, но нашeл в себе силы отвести взгляд. — Роза Залкинд из тех «фурий революции», что ни врагов, ни друзей никогда не жалели. На еe руках столько крови, что Джек Потрошитель, про которого ты нам рассказывал, рядом с ней просто мелкий хулиган. Расстреливать из пулемeтов по несколько часов подряд он не додумался! Причeм лично, как Розалия Соломоновна!

Андрей вспомнил, кто такая Роза Залкинд-Землячка. В начале девяностых обличители коммунизма откопали столько запрятанных в архивах подробностей жизни пламеннных революционеров, что можно было публиковать новую «Книгу Страшного суда». И собирались, и пеной исходили в обличениях, но потом быстренько затихли. Верхушка захвативших в России власть новоявленных демократов просто запретила это делать, потому что речь шла об их близких родственниках — дедушках и бабушках.

— Витя, а не перестарались твои хлопцы? Всe-таки Политбюро, хоть и заговорщики.

— Да не мои это ребята, товарищ полковник. Мои бы таких косяков не допустили. — Ответил генерал. — Только вот, по странному стечению обстоятельств, мои волкодавы получили приказ выдвигаться в совсем другое место…

Генерал оборвал фразу, давая понять, что большего сказать не имеет права. После таких слов стало понятно, что слова «очень хорошо» оценивают произошедшее с большой натяжкой. Скорее всего, руками Виктора, вернее случайно оказавшихся в центре событий солдат охраны, одна группа кремлeвских пауков списала в расход другую. Разгромили заговор, а заодно спровадили к чертям собачьим своих политических противников. И кто это сделал, лучше не знать. А если догадываешься, то делать вид, что ничего не понял. Лаврентий Павлович ценит в людях не только острый ум и догадливость, но и понимание того, когда этот ум можно проявить, а когда прикинуться валенком и не отсвечивать.

— Товарищ генерал, а кто же из них на Англию работал? — Сашка попытался зайти с другой стороны.

— Косвенно — все. А прямо никто! — Отрезал Виктор. — Людей такого уровня в шпионы редко вербуют, разве что в молодости, пока они в малых чинах. — Пояснил генерал. — А потом всe больше через окружение стараются влиять.

Андрей слегка покачал головой. Тезис сомнительный, если посмотреть на результаты деятельности Горбачeва и других «героев» перестройки. Но раз Виктор не пожелал говорить, то следовательно эта тайна такого уровня, что им знать не следует. Меньше знаешь, спокойнее спишь. А догадки и домыслы, возникни они в голове, к делу не подошьешь.

— Сколько нам ещe здесь отсиживаться? — Андрей постарался сменить тему разговора, который был опасен излишней секретностью сказанного.

— Можно хоть сейчас! — Отозвался генерал Зайцев. — Но, во-первых, на верху ночь. А, во-вторых, дайте мне немного отдохнуть. Двое суток не спал. — Виктор встал из-за стола. — Где у вас тут свободная койка.

Андрей довeл уставшего генерала до соседней комнаты, которую они не занимали, повернул голову в сторону кухни и успокоил кивком головы жену, ожидавшую результатов разговора, повернулся вглубь комнаты и обнаружил упавшего на кровать Виктора уже спящим. Стащил с него сапоги, укрыл одеялом, в бункере было довольно прохладно и потушил свет. Плотно прикрыв дверь, полковник Банев отправился успокаивать жену.

27 мая 1942 года Южнее Берлина

— Не дам я тебе людей! Нет у меня никого! Даже обозников и кашеваров! — Полковник Герман сердито махнул рукой. — И танка ни одного не дам.

— Товарищ полковник, не хватит мне сил. — Пытался переубедить его капитан Игнатов. — Немцы сразу подвох почувствуют.

— А мне, думаешь легко одной бригадой половину армии изображать? — Выдвинул новый аргумент командир бригады. — У тебя и так самый полный состав батальона.

Володька внимательно слушал словесную перепалку начальства, прикидывая во что этот спор выльется его роте. Комбриг, конечно, прав. Изображать одной бригадой все танки армии, такая задача, что под силу только шестнадцатой бригаде. Они почти неделю дурку валяют, а немцы ещe ничего не поняли. И похоже понять уже не успеют. Вчера утром их армия перешла в наступление, и немецкое командование в панике — в берлинских штабах пытаются понять, что это за танковая часть большевиков вынырнула северо-восточнее Лейпцига. Спустя какое-то время разберутся, конечно. А их задача, шестнадцатой бригады, оставшейся на прежнем месте, растянуть это время до бесконечности. Оттого и тормошит штаб фронта командование их бригады. Нужно начать наступление, которое убедит противника, что Первая танковая армия на прежнем месте — штурмует южные пригороды Берлина.

Поверят ли? Хотя до сегодняшнего дня верили и усиленно рыли окопы на направлениях предполагаемого удара их армии. Только вот большая часть войск ещe неделю назад отведена в тыл и переброшена на соседний фронт к Рокоссовскому. А тот вчера совершил то, чего немцы очень сильно боялись, но надеялись, что у Центрального фронта на это нет сил. Рокоссовский нанeс удар на север. И нанeс танковой армией, которой у него в этом месте не было, и быть не могло. По сведениям немецкой разведки. Да и в реальности три дня назад еe там действительно не было. А теперь вот есть.

И для того, чтобы немцы не поняли, что это не Седьмая танковая армия, как переговаривается в эфире их родной Второй танковый корпус, им здесь сегодня придeтся идти в бой.

Прав, несомненно, и Игнатов, три дня назад получивший звание капитана. Сил у их батальона, в задачу которого входит держать фронт на бывшем участке Семнадцатой танковой бригады, вполне хватает обороняться, но переходить в наступление одними наличными силами неразумно. Пробить фронт они не смогут, но, к великой радости комбата, задача такая перед ними и не ставится. Задача убедить солдат противника, что их здесь в три раза больше. Ну, хотя бы в два. Потери в корпусе были изрядные, и немцам об этом прекрасно известно. Следовательно, сегодня танцевать перед немецкими траншеями не одним взводом, как обычно, а всеми машинами. По крайней мере, всеми танками, вытаскивать машины поддержки под прямой огонь противотанковых батарей просто глупость. Сам себе потом не простишь. Вот и прикидывай, как девятью танками изображать три десятка. Причeм не просто изображать, а проводить наступление, пусть командование и не давало приказа что-либо захватывать. Дошли до позиций противника, постреляли, сделали вид, что не рассчитали силы и отходи.

Они уже полмесяца так воюют. Продвинулись вперeд, пощупали оборону противника, нашли дырку — вперeд прорвались. Не нашли, отошли назад, в другом месте ткнулись. Немцы тоже так воюют. Помирать никому не хочется. Но до сегодняшнего утра Гансы считали себя слабее и отходили чаще. Как поведут себя немецкие генералы, если обнаружат, что противник намного слабее их, остаeтся только догадываться. То ли перейдут в наступление и постараются отбросить остатки армии подальше от своей столицы, то ли снимут части с фронта и перебросят против Рокоссовского?

Плохо то, что им, как всегда, достанется самый сложный участок. Вон, комбриг упирает на то, что у них самый полный состав батальона. Так он им не с неба свалился. Пополнение ко всем одинаково приходит. Просто первый батальон воюет лучше и теряет меньше. Не зря их комбат всего за год из лейтенантов в капитаны вырос. А из взводных в командиры батальона. Глядишь, ещe и генералом станет. Если вышестоящее начальство будет всe также звания и награды раздавать.

Володька тронул рукой новенький орден, полученный всего лишь два дня назад. За старшего брата медаль вручили, а младший стоил целого ордена. Вернее два младших. Один вообще пацаном шестнадцати лет оказался. Как рассказал механик-водитель немецкого танка, самого младшего из братьев Обертов таким образом прятали от возможности попасть в формирования Гитлерюгенда, смертность в которых иногда до восьмидесяти процентов доходит. А как же иначе, если с одними фаустпатронами в бой идут. А стрелять из него желательно в упор — метров с тридцати. Какие-то проблемы с порохом на немецких заводах, чем ближе к концу войны, тем хуже он горит, к великой радости советских танкистов. И не менее великой печали немецких матерей. Только за последнюю неделю «мясорубки» его роты более десятка таких храбрецов на тот свет отправили. Такое ощущение, что об огневом прикрытии атакующих танков немецким солдатам просто не рассказывают. Наверное, и правильно, иначе желающих выходить против его «тридцатьчетвeрок» вообще бы не нашлось.

А орден хорош! Пусть и третьей степени, зато в бригаде ни у кого больше ордена «Александра Невского» нет. Правда, вместе с орденом кличку заработали. Командарм после того боя с Обертом сразу объявил о награждении и пошутил на тему, что Володьке больше бы орден «Васьки Буслаева» подошeл. После чего третья рота «Буслаями» стала прозываться. Ну «Буслаи», так «Буслаи». Не самая плохая кличка. Третий батальон за глаза «зайцами» называют — раз командир батальона Косых, значит и все остальные раскосые, заячьего племени.

Третий батальон пять дней назад в засаду попал, четыре машины сразу безвозвратно, а ещe семь ночью вытягивать пришлось. Передавали, что Марека Сосновского ранило, горел малость — ни бровей, ни ресниц не осталось. Как он будет теперь перед Вандой красоваться? Ну ничего, до свадьбы заживeт.

С Вандой так удачно вышло. Оказывается Марек в том районе какую-то родню имеет, и даже с самой Вандой шапочно знаком. Виделись пару раз три года назад, когда Волынь ещe Польшей была. А потом война, Марек сначала в армию, потом в плен. Советский плен, из которого опять в Польскую армию. Потом в танковое училище, в котором с Володькой Баневым познакомился. Затем опять на войну. Когда Марек письмо прочитал, то удивлялся вывертам судьбы человеческой. Полгода про эту неведомую любовь своего товарища по училищу шутили, а никому и в голову придти не могло, что Марек еe знает. Но ещe большее удивление его настигло, когда Володька вручил ему письмо со словами: «Вот тебе с этой проблемой и разбираться!»

Что Марек решил по этому поводу, лейтенант Банев ещe не знает, с того случая больше не виделись. Нет его и сейчас. Взводных на совещание не вызывали. А жаль, Колькина голова сейчас бы не помешала.

Колька Данилов свою награду за тот бой тоже получил. Командарм, узрев на плечах удачливого взводного погоны старшины, тут же произвeл его в младшие лейтенанты.

— Ходи пока так, а после того как Берлин возьмeм, я тебя в училище отправлю. — Заявил генерал Катуков вручая ему новенькие погоны. — А может и не отправлю. Мне толковые командиры сейчас нужны, а не через полгода.

Впрочем, намeтки будущего боя уже есть. Они с Колькой вчера прикидывали, как подобраться к вражеским траншеям поближе, не особо подставляясь под возможные противотанковые батареи. По всему выходило, что шанс есть. Не только к траншеям подойти, но и через них перемахнуть, если поддержка пехотой будет. Но будет ли? Мотострелковый батальон бригады раздeргали отдельными взводами и раскидали по всему фронту. Показать их присутствие бойцов хватает, но вот для серьeзного дела одного взвода, который приписан к их роте, явно недостаточно. Соваться в городскую застройку без поддержки пехоты он не станет, даже если будет прямой приказ.

— О чeм ты задумался, Банев? — Окликнул Володьку командир бригады.

— Обдумываю возможные задачи, товарищ полковник. — Володька подскочил со своего места.

— Ишь, какие прыткие у нас лейтенанты, приказа ещe нет, а он уже думает, как выполнять будет. — Проворчал командир бригады. — Ну, просвети нас, что ты там надумал.

Пришлось вставать и рассказывать о положении на его участке и возможностях прорвать оборону противника. Глаза комбрига загорались интересом, а настроение самого лейтенанта Банева падало. Вот и напросился на исполнение. Не зря старинная армейская мудрость гласит — инициатива наказуема! Но с другой стороны, это реальный шанс построить будущий бой, как хочется самим, а не как привидится он в штабе. Конечно, штабные своего не упустят, и пару-тройку жизненно необходимых указаний непременно отдадут. Но, вряд ли кто-нибудь из них пожелает прогуляться к самим окопам противника, а там можно благополучно похерить любые пожелания. Неизвестно как отреагирует комбат, но ведь Володька предлагает выполнение той задачи, которую на батальон и возлагают. Только в другом месте, и по другим планам. Всe равно ведь его роте выполнять, как самой полнокровной.

— Сколько у тебя машин, Банев? — Спросил полковник Герман, когда Володька пересказал все свои соображения.

— «Тридцатьчетвeрок» семь, товарищ полковник. — Ответил Володька и скосил глаза в сторону своего комбата — капитан недовольства не высказывал, наверняка, имел планы именно на их третью роту.

— А всего? — Продолжил комбриг.

— Семь «тридцатьчетвeрок», три машины поддержки бронетехники, из них две «мясорубки» и одна «жужа». — Отрапортовал Володька.

Комбриг кивнул головой, сказанное совпадало с теми данными, которые подавал ему вчера вечером начштаба первого батальона. И количество танков соответствует, и Т-26МП, прозванные «мясорубками» за шестиствольные пулемeты с вращающимися стволами, на месте. И «жужа» Т-60, получившая кличку за малошумный автомобильный двигатель, тоже названа. Вот только есть у полковника Германа подозрение, что могут в первом батальоне ещe «поскрести по сусекам».

— А с трофеями? — Надавил голосом он.

— Две немецкие «тройки» на ходу. — Добавил лейтенант Банев, озвучив все свои танки.

— А не на ходу? — Настаивал полковник, давая понять, что ему известно всe.

— «Четвeрка» обер-лейтенанта Оберта. — Сознался Володька.

Немецкий панцер они тогда вытащили. Горел он лениво и танк удалось потушить силами его же немецкого экипажа. Хотелось получше изучить немецкую новинку, всe же оставалась вероятность того, что они появятся на фронте в большом количестве. Хоть и крохотная, но всe же была. Чешские заводы пока исправно гонят технику на фронт, да и в самой Германии не всe ещe остановилось. Желание воевать тоже не исчезло. Впрочем не у всех. Мехвод Оберта с таким облегчением отдавал пистолет разведчикам, что сразу было видно — навоевался человек по самое «не хочу». А когда он, Володька Банев, дойдeт до такого?

— А самоходки? — Спросил комбриг.

Пришла пора удивляться не только командиру третьей роты, но и самому комбату-один. Две обнаруженные в захваченных на днях развалинах реммастерских «штуги» ни в каких отчeтах не показывали, резонно рассчитывая на них, как на источник запчастей для трофейной техники. Да и экипажей для них не было. А найденную там же повреждeнную СУ-76 передали дальше в ремроту. По правилам нужно было и «немцев» передать, но у командира «рембанды» капитана Захаркина «вход рубль, выход два». Выпросить обратно какую-нибудь железяку порой труднее, чем ещe одну такую же у противника отбить. Оправдывало ремонтников только то, что любую поломку они чинили быстро, качественно и с некоторой долей фантазии. В бригаде ходила байка, что прикрывающая башни танков кроватная сетка была «найдена» ремонтниками под самым носом у трофейной команды, прибывшей принимать имущество захваченной немецкой части. Скандал замяли привычным уже способом, передав трофейщикам очередную канистру спирта. Спирт было жалко, но своя шкура стоила дороже.

— Они не на ходу, товарищ полковник. — Выручил своего подчинeнного капитан Игнатов.

— А если починить! — Подал голос капитан Захаркин. — Это, если твои орлы не раскурочили всe к чeртовой матери.

— Все неходовые трофеи передать в ремроту. — Отдал приказ комбриг.

— Есть передать в ремроту, товарищ полковник. — Отрапортовал Володька, в душе сожалея, что не успел снять с танка обер-лейтенанта Оберта так понравившейся ему прицел. А с другой стороны, зачем он без пушки?

— Так говоришь, лейтенант, пробиться можно? — Полковник Герман вернулся к основной теме разговора.

— Так точно, товарищ полковник. — Подтвердил свой рассказ Володька. — Но нужна пехота. Там по пути небольшой лесок и два оврага с кустарником — соваться в них без прикрытия пехоты чистое самоубийство.

Артиллерия за два дня наблюдения в лесочке так и не появилась, наверное прикрывала более вероятные направления удара, а вот фаустники могли там обосноваться. Уж очень позиция для них удобная. Если у противника есть трофейные РПГ, то вряд ли он станет так далеко от своих позиций вперeд лезть, а если только фаустпатроны, то придeтся.

— Сколько бойцов тебе нужно, ротный? — Комбриг, похоже, всерьeз увлекся предложением своего подчинeнного.

— Смотря какая задача будет поставлена, товарищ полковник. — Володька решил не скромничать и воспользоваться хорошим настроением полковника. — Если просто немцев попугать, то достаточно будет ещe одного взвода. Если прорываться на окраины, то нужно не меньше роты. А если выбивать противника из этого квартала, то не меньше батальона, миномeтную батарею и хотя бы пару самоходок большого калибра.

— Ты посмотри какой наглец! — Комбриг аж восхищeнно присвистнул. — А штурмовую авиадивизию тебе не нужно?

Хотя чувствовалось, что комбриг доволен. Значит, взвод даст и можно будет захватить ту пару стоящих на отшибе зданий, которые просто напрашиваются на то, чтобы сделать в них опорный пункт. А штурмовики хороши в том случае, когда противник от тебя как минимум в километре, а в городском бою такого счастья не надо. Перепашут так, что живого места не останется ни от тебя, ни от твоего врага. Проходили уже такое, полгода назад в Силезии. Две недели потом от одного звука самолeтных двигателей с разбегу под танк прыгали. Как уцелели тогда, до сих пор непонятно. В соседнем дворе, метрах в пятнадцати от них, немецкий панцер в землю закопан был. Потом уже обнаружили, когда налeт закончился. По звуку разрывов! Сначала патроны хлопать стали, потом снаряды пару раз разорвались, ну а затем уже башня вверх подлетела от детонации боезапаса. А наклони летуны нос немного по-другому и вполне возможно, что их «тридцатьчетвeрка» такой же фейерверк устраивала бы.

Зато в первый раз в жизни видели, как парторг крестится. Старший политрук Онищенко, когда увидел, что от немецкого панцера осталось, так со всего размаха крестное знамение и наложил. Вначале на себя, а затем на их танк, в котором от налeта прятался вместе с экипажем. На ехидное замечание мехвода Костина о том, что «бога же нет, товарищ старший политрук», Онищенко с самым серьeзным видом ответствовал — «нет-то нет, но перекреститься лишний раз не помешает».

— На «попугать» людей найду. — Подтвердил догадку лейтенанта Банева командир бригады. — Но смотри, чтобы испуг был настоящий! Чтобы противник уверен был, что мы здесь серьeзную операцию думаем начать. — Комбриг потeр красные от недосыпания глаза и добавил. — А захватывать квартал не нужно. Я его немного попозже авиацией обработаю. Так что смотри, лейтенант, больше часа на улицах не задерживайся.

Полковник сказал так, будто заранее был уверен в успехе затеянной операции. То ли надеялся на удачливость своих танкистов, то ли знал чего-то, о чeм говорить было ещe рано. Или информация эта, скорее всего, не для лейтенантских ушей.

— Через час план операции должен быть у меня. — Озадачил подчинeнных командир бригады. — Сверим часы — на моих семь пятьдесят одна. — Полковник дождался пока офицеры подкрутят стрелки своих часов и завершил совещание. — Выполняйте!

Гофман разглядывал в бинокль так не понравившийся ему овраг. На карте он обозначен, как не проходимый для техники, но опыт фронтового разведчика подсказывал, что оценивали рельеф местности проходимостью немецкой техники, а никак не русской. А Иваны, когда им приспичит, могут и по абсолютно непроходимым местам свои танки протащить. А перед их батальоном фольксштурма на этот раз именно танковая часть.

Гофман зло сплюнул. Когда же господь ниспошлeт в головы генералов простую мысль, что фольксштурм не пригоден к использованию на передовой. Несколько сотен полукалек не заменят реального батальона, который тут необходим. Причeм со всеми средствами усиления и мобильным танковым резервом в ближнем тылу. Это понятно даже ему, простому унтер-офицеру. Неужто до краснолампасных задниц подобная истина не доходит. Или же прав Векман, заявивший недавно, что «их задача подохнуть в этих окопах для того, чтобы генералы и партийные бонзы успели вывезти на запад как можно больше наворованного у народа барахла».

Несколько месяцев назад за такие мысли обязательно упекли бы в концлагерь, где старательно выбивали бы коммунистическую дурь из головы посмевшего сказать такое. И поторопившихся доложить о неправильных мыслях сослуживца было бы полбатальона. А сейчас сделали вид, что ничего не слышали. Все! Кто был рядом! В том числе и сам Гофман. Не донесли! И не возразили!

А чего возразить? Безо всякой вражеской пропаганды подтверждают эти слова нескончаемые колонны грузовиков следовавшие мимо расположения их батальона последние пять дней. Лопнула какая-то невидимая струна, ещe удерживавшая власти Берлина в узде, и всe облечeнное заботой о народе дерьмо рвануло из столицы на запад. Грузовики, грузовики, грузовики. Военные, почтовые, медицинские, строительной организации Тоддта, даже тюремный автобус с решeтками на окнах. И ящики, ящики, ящики. Готовились основательно и готовились заранее. Попадались, конечно, среди этого порядка отдельные машины с наваленным кое-как скарбом чинуш рангом поменьше, но с ними боролись показательно жестоко. Вешать не вешали, но вывалив барахло в ближайшую придорожную канаву, торжественно отрывали знаки различия ведомства, к которому неудачливый беглец принадлежал, и отправляли провинившегося перед фюрером и фатерляндом на передовую. Одного из них направили в их батальон, но штрафник сбежал в первую же ночь, наглядно показав олухам, как нужно любить Германию. А как себя!

— Разглядываешь дорогу в ад? — Векман в последнее время очень мрачно шутил, не отказал себе в этом удовольствии и сейчас. В чeм-то был прав. Если из этого оврага вывернутся русские танки, то они все получат билет в один конец — в гости к дьяволу. Хотелось бы в рай, но в последнее время Гофман всe больше и больше сомневается в таком варианте развития событий. Все они великие грешники, ибо все они страдают смертным грехом гордыни. Все! От придурошного, Гофман ничуть не боится этого слова, фюрера до последнего лагерного охранника. И сам Гофман не исключение.

Векман протянул своему командиру фляжку со шнапсом. Всe же среди разнообразного барахла, которое всякие мелкие фюреры со своими фрау тащат в тыл, попадаются порой очень полезные вещи. К примеру, ящик мясных консервов, приятно разнообразивших опротивевшее меню ротной кухни. Или бочка шнапса, зачем-то понадобившаяся хозяйственному почтовому служащему, чьe имущество было выброшено на дорогу позавчера. Особенно шнапс, ибо он помогал держать в узде окончательно сдавшие нервы.

Гофман отхлебнул из фляжки и передал столь ценную жидкость старику Мильке. Дед Клауса приложился к огненному эликсиру и передал флягу дальше — Граве. Притушив глупое чувство страха, солдаты разведывательного отделения продолжали наблюдение за обширным пустырeм раскинувшимся перед ними. Не по-немецки обширным. Настораживало, что столько ценной земли вблизи от столицы не приведено к порядку, но пара складов в стороне от их позиции говорили, что строить что-то собирались, но просто не успели. Эти склады были изрядной приманкой для противника. Если русские собираются что-либо делать на участке их батальона, то они непременно выйдут к этим строениям.

Поначалу и они сами собирались устроиться на одном из этих складов, но потом передумали. Оборонять их Гофман с подчинeнными не собирался, да и сил на это не было. А уйти незаметно по открытому полю, протянувшемуся со стороны немецких позиций, было проблематично. Это русским с их стороны удобно. Вынырнул из оврага, пару десятков метров под прикрытием кустарника прополз и ты уже под стенами.

И если Гофману не изменяет зрение, то именно это они сейчас и делают. Тихо свистнул Векман, показывая, что он тоже заметил это движение. Гофман поднял бинокль и приготовился считать. Один, два… На полутора десятках пришлось остановиться и нырять под прикрытие кустов. Противник забрался внутрь, осмотрелся, устроился у ближайшего окна и занялся тем же самым, что и Гофман со своими людьми, то есть наблюдением за окрестностями. Но наблюдение это полбеды, в соседнем окне русские начали устанавливать тяжeлый, но очень эффективный станковый пулемeт. А это уже ответ на главный вопрос, что они собираются делать? В разведывательный рейд тяжeлый станкач с собой не потянут. Значит, будут оборудовать опорный пункт. А уверенные действия подтверждают, что здание внутри уже обследовано, мины, если были, сняты, а самое главное — внутри кто-то из русских уже был. Поэтому они поступили абсолютно правильно, что не попeрлись в сторону этого склада занимать такую удобную позицию. Уже валялись бы где-нибудь в глухом тупичке с перерезанными глотками.

Конечно, Векман с Граве втихомолку обсуждают планы сдачи в плен, да и старик Мильке в последнее время очень часто крутится в их компании. Но вряд ли передовой дозор будет разбираться с их намерениями, в расход — и все проблемы. Если уж сдаваться в плен, то тыловым подразделениям, те в горячке боя не пристрелят и нож в печень не воткнут. Остаeтся надеяться, что солдаты его отделения прекрасно это понимают.

Страх плена в последнее время изрядно ослаб. Всe же быть живым, пусть и в Сибири, намного лучше, чем валяться в придорожной канаве с простреленной головой или вываленными внутренностями. Тем более, что зима позади — снег даже в Сибири должен закончиться, а обычной работы Гофман не боится. В крайнем случае можно покидать снег, расчищая дорогу на Чукотку. Кажется, именно это обещал доктор Геббельс в последней программной речи.

Клаус, как всегда, воспринимал все страшилки министра пропаганды с круглыми от ужаса глазами. Ну ещe бы — сугробы выше человеческого роста и злые охранники верхом на голодных медведях — прекрасный сюжет страшной сказки. Векман смеялся до слeз, старик Мильке только качал головой от удивления, Граве усугублял сказанные в передаче глупости подробностями о кормeжке ездовых медведей. Мол, потребляют только немцев, и только членов партии, в крайнем случае Гитлерюгенда или Союза немецких девушек. Девушек, правда, перед этим… Но вынужден был умолкнуть под тяжeлым взглядом деда Клауса.

Но смеются они зря. Доктора Геббельса нужно уметь слушать. Говорит он много такого, о чeм лучше было бы промолчать. Вот изо всех сил пугают ужасами плена. А почему? Да просто потому, что желающих сбежать от войны просто-напросто задрав руки в гору стало столько, что это уже опасно для существования армии. А вопли о «предателях осквернивших себя службой врагу» подтверждают слух о том, что на стороне русских воюют целые немецкие части.

Отсюда следует, что и слышанная ими английская передача о награждении генерала Зейдлица советским орденом тоже правда. Чтобы не кричало радио по поводу провинившегося перед фюрером генерала, сам Гофман относился и относится к своему бывшему командиру дивизии с глубоким уважением. Прежде всего за то, что тот спас ему жизнь в том котле под Варшавой. В то время он ещe верил фюреру и непременно бы погиб, отстреливаясь до последнего патрона. Наверное, фюреру это нужно. Но самому Гофману абсолютно не хочется сложить голову в этой никому не нужной войне. Он ещe надеется вернуться домой и доучится в университете.

Осталось только найти способ «пропасть без вести». Хотя чего проще. Выйти вон к тому кустарнику, который наверняка останется в стороне во время русской атаки, в реальности каковой Гофман ни минуты не сомневался, и отсидеться там до того момента, когда всe закончится. Ни Векман, ни Граве против не будут. Мильке не согласится. Клаус остался в расположении батальона, а внука старик не бросит. Есть, конечно, вариант отправить старика с донесением в батальон, а самим тихо исчезнуть. Но не оскотинился Гофман ещe до такой степени, чтобы бросать на гибель боевого товарища, даже если он глупый сосунок пятнадцати лет от роду.

Придeтся ждать дальнейших действий противника и думать, как остаться в живых самому и сохранить жизни своих подчинeнных.

А русские обустраивали позицию со всем тщанием. Вот связисты протянули внутрь провод. Вот в одном из окон показался человек с чем-то очень похожим на снайперскую винтовку. Гофман вжался в землю, моля бога о том, чтобы обладатель этого оружия не посмотрел в их сторону. Но пронесло. Снайпера больше интересовали позиции их батальона, чем то, что творились практически у него под носом. Наверное, не опытный ещe.

А вот в первом окне человек с биноклем поднeс к уху трубку полевого телефона.Корректировщик. Этот намного опаснее снайпера. И если им придeтся воевать, то он станет целью номер один. Первой и, наверняка, последней. Уйти с этого места им не удастся ни в коем случае. Ну, разве что сказочно повезeт. Хотя, самого себя Гофман к везунчикам отнести не может, потому-то надеяться и не стоит.

Конечно, если бы противник ограничился одной пехотой, то можно было бы попытаться обстрелять их из пулемeта и тут же отойти, благо длинная и глубокая канава, предусмотрительно выбранная ими в качестве наблюдательного пункта, позволяет это сделать. Но если Гофману не изменяет слух, а жаловаться пока не приходилось, то слышит он ничто иное, как звук работающего танкового двигателя. И геройствовать уже поздно. Не было бы поздно уносить отсюда ноги?

Гофман осторожно сполз в канаву и махнул рукой в сторону позиций своего батальона. Разведка завершена, осталось донести столь бесценное знание до своего комбата. Пусть и он ощутит весь ужас ситуации.

Капитан Казаков осматривал позиции противника с захваченного его бойцами опорного пункта. Ну, как захваченного? Противника на момент захвата в общем-то тут не было. Были многочисленные «подарки» в виде столь любимых немецкими сапeрами прыгающих мин. Ловушка для дураков, его бойцы могут и похитрее сделать. Год уже воюют, всякого насмотрелись. Немного настораживало, что не было немецких солдат, хотя многочисленные следы их пребывания, и долгого пребывания, присутствовали. А вот самих солдат не было. Да и разведгруппа противника, которая старательно наблюдает за ними уже двадцать минут, выбрала для наблюдательного пункта, как бы не самое неудобное место в округе. А почему? А потому что внутри этого склада они не были. Иначе знали бы, что так понравившаяся им в качестве укрытия канава на самом деле просматривается из дальних окон более чем наполовину. И возникни у него, капитана Казакова, желание не дать им уйти, то снайпер, которого они несомненно заметили, так активно тот подставлялся под наблюдение, уже прореживал бы их ряды. Зная Батюра, можно с уверенностью сказать, что никто из них живым бы не ушeл.

Но надо, чтобы ушли. И передали своему командованию о происходящем на этом конце пустыря. Со всеми страшными подробностями передали. Сейчас вот танковым двигателем пошумим — пусть услышат. Услышали! И сделали необходимые выводы! Начали старательно отползать, торопятся донести своему командованию плохие новости. Пристрелить что ли парочку? Батюр только ждeт команды. Нет, не стоит.

Получается, что разведгруппе внутренности склада не знакомы. Что это значит? Что солдаты из нового пополнения. Вполне возможно. Но зачем посылать в разведку незнакомых с местностью людей? Можно ведь найти кого-нибудь, кто тут уже был. И зачем было убирать пост, стоявший тут как минимум неделю? А также старательно усеивать всe минами, на которых и свои подорваться могут.

По всему выходит, что произошла смена части — старые, знакомые с местностью ушли, новые пришли. Причeм, поменяли так быстро, что ввести новичков в курс дела просто не успели.

Немцы всe-таки решились снять с фронта стоявшие здесь части. Прав был комбриг, утверждавший, что это непременно произойдeт. Сейчас бы ударить по новичкам, пока они ещe не освоились. Да бить нечем. Половина его батальона и танковая рота, пусть и полного состава. Как говорил на совещании командир танковой роты, на «попугать» хватит. На серьeзные действия не хватит.

Танковый ротный, конечно, удачливый. Год назад сержантом был, одним танком командовал. А сейчас командир роты, лейтенант, орденов полна грудь, только медсестричек из санроты в трепет приводить. Но воюет, говорят, умело. За три недели четыре боя провeл, ни одного экипажа не потерял. Сгоревшие машины из трофеев возместил. Опять же, два поединка с не самыми худшими танковыми асами противника. И оба вчистую выиграл. Тут одной удачей не обойдeшься.

Сегодняшний план тоже толковый. Настолько толковый, что и возразить нечего. Добавить и подправить что-нибудь, при желании, найдeтся. Так, по поводу подправить лейтенант и не возражал. Настораживает это капитана Казакова. Не привык он людям с первого взгляда доверять, а тут хочется верить. Капитан поднял бинокль и стал старательно изучать передний край противника, выискивая нежелательные сюрпризы.

Младший лейтенант Данилов краем глаза оценивал поведение командира мотострелкового батальона. Знал капитана Казакова он не первый день, но попал под его непосредственное командование впервые за год войны. В чистом поле, где им и приходилось обычно воевать, пехота всегда была на подхвате у танков. Прикрыть от гранатомeтчиков, поддержать огнeм, зачистить захваченную позицию. Пехота нужна всегда и всегда еe не хватает. И всегда она подчинялась командиру танкового подразделения. Едва ли не впервые в их бригаде предложили сделать пехоту главной. Причeм предложили сами танкисты.

То, что танкам в одиночку на городских улицах делать нечего, стало понятно ещe в Испании. Эта война показала, что и к окопам противника без поддержки пехоты соваться не стоит. Действия их танковой армии подтвердили, что и в глубоких танковых рейдах пехота необходима как воздух. Пару раз только отсутствие нескольких стрелковых взводов, способных перекрыть неудобную для танков местность, помешало их бригаде одержать полную победу над противником, не позволив тому вырваться из намечавшегося окружения.

Танкисты требуют больше пехоты для усиления своих частей. Пехотинцы больше танков для усиления стрелковых дивизий. И тем и другим необходимо как можно больше пушек и миномeтов. А в последнее время всe активней требуют авиацию. Всe правильно и всe разумно, проблема только в том, чьи интересы ставить впереди. С двадцатых годов спорят, а к единому мнению так и не пришли. Только выработают более-менее приемлемую тактику, как противник новое оружие изобретает. И всe по новой.

Опять тасуют танковые и механизированные подразделения, меняя количество техники и пехоты. Только, как казалось, нашли нужное соотношение, а тут новая война и опять всe начинай сначала. Для городов вот предлагают создавать штурмовые группы, в которых и танки, и пушки и пехота, авиации только нет.

Вообще-то штурмовые группы для боeв в городе стали создавать ещe год назад в Кракове. Но там всe было немного по-другому. И танки старьe — в основном БТ, для городских боeв не приспособленные абсолютно, уж лучше Т-26 использовать. И гранатомeтов почти не было, а бронебойки повредить танк могли, но вывести его из строя полностью только при большой удаче. И снайперы в подразделениях только появились. И самоходок в стрелковых частях ещe не было. И много других самых разных причин, мешающих использовать штурмовые группы с полной эффективностью. А самое главное опыта не было!

Но вот, что интересно, наставление по использованию штурмовых групп в городских боях напечатано за месяц до войны. Именно такое лежит в командирской сумке у младшего лейтенанта Данилова, и носит он его больше полугода, с тех пор, как впервые пришлось штурмовать крупный город. Кто ж та умная голова, что додумалась до всех этих премудростей задолго до столкновения с немцами? Памятник ему в полный рост. И поить самым дорогим коньяком за счeт всех спасeнных благодаря использованию этого наставления.

Тонкостей, конечно, там почти нет. В основном показаны пути решения возникающих проблем. Но всe равно очень сильно помогает. Одно дело самому своей кровью опыт приобретать, и совсем другой коленкор прочитать как избежать больших проблем, ну, а если влез, то как из них выпутаться. Дуракам не поможет, а умные не один раз спасибо скажут. Наставление уже не один раз меняли, что-то исправили, что-то дополнили, изменили порядок использования тяжeлого оружия. Год назад сорокопятки чуть ли не основным орудием пехоты были, а сейчас меньше трeхдюймовки использовать даже не предлагают.

А бойцы капитана Казакова устанавливали в дальнем конце склада ДШК. Ещe одно приятное дополнение к огневой мощи. Говорят, что новые тридцатьчетвeрки и их потомки Т-44 будут комплектоваться зенитным ДШК, как на тяжeлых танках, но пока ни одной такой машины в бригаду не пришло. Протопали мимо офицеров два расчeта бронебойщиков, один с ПТРД, а у другого на вооружение было симоновское ружьe. Расчeт с дегтяровской бронебойкой расположился у соседнего окна и начал пристраивать на своe ружье оптический прицел. Ага, охотники на пулемeтчиков, или офицеров, кто там в поле зрения попадeт. Не снайперы большого калибра, конечно, до асов СВБК им далеко, но в пределах километра ни одному пулемeтному гнезду спокойной жизни не дадут. Не факт, что попадут в голову пулемeтчику, бронебойка всe же не винтарь снайперского исполнения, но по окопу точно не промажут. А вот захотят ли солдаты противника из этого окопа голову поднимать, когда над ней такие вот гостинцы свистят, то это вопрос из тех, на которые сразу и не ответишь.

Бронебойки всe больше в такое вспомогательное оружие переводят. Для работы по танкам хватает и другого, более эффективного оружия. Да и танков у немцев всe меньше и меньше. Это их бригаде тут под Берлином так «везeт». А на других фронтах уже тракторы обвешанные эрзац-бронeй в дело пошли, вчера в кинохронике пару таких уродцев показывали.

— Не передумали здесь начинать, лейтенант? — Капитан Казаков повернулся к командиру танкового взвода, задачей которого было начать операцию на этом участке.

— Никак нет, товарищ капитан. — Отозвался Колька. — Именно тут они нашего наступления и будут ожидать. Если какая-то артиллерия им осталась от предшественников, то именно на этом направлении еe и поставят.

Оба танковых лейтенанта, придумавшие этот мудрeный план, с самого начала были уверены, что немцы отвели части противостоящей им танковой дивизии для переброски против Рокоссовского. А вот капитан Казаков не верил их аргументам при первом знакомстве с планом, не поверил окончательно и сейчас, пронаблюдав действия немецкой разведки.

— Сгореть не боишься? — Капитана раздражала эта уверенность, с которой лейтенант отстаивал свою, далеко не бесспорную, точку зрения. А вдруг немцы не отвели танковый полк, с которым они бодались почти месяц. А вдруг осталась на месте закалeнная в боях пехота панцер-дивизии. А вдруг противотанковая артиллерия ещe стоит на позициях.

— Горел уже. — Ответил танкист.

В этом ответе не было ни тупой покорности судьбе, ни глупой бравады показного фаталиста, коих так много в тыловых штабах. Человек понимал на что идeт и надеялся не на удачу, а на своe умение. Не в тылу год войны прятался. Наград поменьше, чем у ротного, но две медали «За отвагу» просто так не дадут. Да и орден «Красной звезды» за перекладывание бумажек не вручают.

Капитан Казаков посмотрел на часы — двадцать минут до начала.

— Давай выдвигайся к своим машинам, лейтенант.

Танковый взводный молча отдал честь и направился к выходу. Не торопясь, спешить было некуда. Первый танк взвода в сорока метрах ниже по оврагу находился. То, что овраг непроходимый немцы не совсем точно определили. Он скорее был невыходимый, то есть проехать по дну оврага было можно, а вот выбраться из него большая проблема. Но, как говорит народная мудрость: «Если нельзя, но очень хочется, то можно!» Главное определиться, чего именно тебе хочется. А дальше дело техники. Профессиональные военные ставят задачи, а профессиональные взрывники строительного карьера прикидывают куда и сколько нужно заложить взрывчатки, чтобы грунт отбросило в нужную сторону и расширило боковой овраг до размеров железнодорожной аппарели, по которой не один раз съезжали, заезжали. Игнат Шелепин, проработавший в этом карьере восемь лет, обещал взорвать склон так, что и приваренный вчера к танку бульдозерный нож не понадобится.

Игнат был на месте. Любовно поглаживал рукоятку взрывной машинки, вспоминая любимую работу. Почему он оказался заряжающим танка, а не сапeром, загадка достойная долгого и внимательного изучения. Потом, после войны, и изучим и напишем. Если повезeт живыми остаться. Пока удаeтся.

Младший лейтенант Данилов осмотрел колонну своего взвода. Первой, как всегда, была его командирская тридцатьчетвeрка с отвeрнутой назад башней, чтобы не повредить случайно ствол орудия, когда нужно будет пробивать дорогу наверх остальным машинам взвода. Вторая тридцатьчетвeрка сержанта Никифорова сразу за его танком, на тот случай если придeтся выталкивать его машину наверх, вдруг мощности одного дизеля не хватит. Следом пристроились более слабые машины. «Жужжа», создававшаяся для нелeгкой стези разведывательного танка, в реальных условиях оказалось более подходящей, как машина поддержки «настоящих» танков. Нашли место для дополнительного боезапаса, которого как оказалось никогда много не бывает, и пустили позади тридцатьчетвeрок прикрывать их огнeм пулемeта и автоматической авиационной пушки. При таком построении толку от двадцатимиллиметровой пушки «жужжи» намного больше, чем в передовых рядах, куда пытались отправить еe тыловые стратеги. К корме Т-60 пристроилась трофейная «тройка», подаренная его взводу неопытным пополнением панцер-дивизии противника. Думали поначалу еe первой пустить, да побоялись, что не хватит у немецкого танка мощности двигателя для выполнения роли бульдозера. Последним в колонне пристроился мостоукладчик, ради которого всe это представление и затевалось. Его задача пробраться под прикрытием склада к левому флангу нынешней позиции и перекрыть противотанковый ров, пока Данилов будет изображать перед немецкими позициями танковую кадриль.

Мост это нужен для других танков роты, они и будут ударной силой сегодняшнего наступления. Если всe задуманное получится, то главные силы роты сумеют подойти к окраинам городка вплотную, причeм с той стороны, откуда противник их не ждeт.

Стоило ли так мудрить? Может и не стоило, вот только противник такой хитромудрости вряд ли ожидает. Тем более от примитивных русских варваров.

Мимо танкистов пробежали связисты с катушкой провода, прокладывая связь от миномeтной батареи, пристроившейся чуть дальше по оврагу, к корректировщикам, занявшим позиции заранее. Комбриг расщедрился и выдал почти всe по шутливому запросу Володьки. Только тяжeлых самоходок не хватает, но вряд ли в бригаде они есть. Полк тяжeлых СУ-152 уж точно ушeл вместе с корпусом, а куда делась штатная батарея этих самоходов из их бригады, то простому лейтенанту не ведомо.

Артподготовку начали строго вовремя. Загудели, заверещали ракеты Катюш, выныривая откуда-то справа. Оставляя за собой огненные хвосты, устремились к улицам обречeнного квартала. Тех, кто окажется в этом месте, даже хоронить не нужно будет. Что не сгорит, то обломками так засыплет, несколько дней выкапывать придeтся. Если будет кому выкапывать. Видели такую картину в Силезии, когда гарнизон одного городишки от великой дури решил украсить окраины своего…гау виселицами с казнeнными пленными красноармейцами. Какому идиоту пришло в голову использовать средневековые методы устрашения восточных варваров, узнать так и не удалось. Некого было допрашивать. Командарм лично осмотрел это украшение и решил его усовершенствовать. Нанести на картину несколько дополнительных штрихов дивизионом гвардейских миномeтов. Одного полного залпа хватило. Окраины с виселицами уцелели, а вот центра городишки не стало. Повешенных бойцов сняли и похоронили в стороне от бывшего города, который обошли стороной и даже комендатуру там ставить не стали.

А к завыванию ракет добавились глухие удары гаубиц, из дымного марева, в которое превратился несчастный квартал, стали подниматься султаны земли вперемежку с обломками зданий, не иначе как двухсотмиллиметровые «сталинские кувалды» добавились. Оно и понятно, таскать с собою неповоротливые громоздилы гаубиц особой мощности части Первой танковой армии не решились. В манeвренном бою, каким и должно стать наступление под Лейпцигом, ими не слишком наманеврируешсья, вот и оставили резерв ГКО в поддержку Шестнадцатой танковой бригаде.

Колька посмотрел на часы и решил покинуть крышу башни своего танка, которую использовал в качестве наблюдательного пункта. Скользнул в люк и прикрыл его, не фиксируя замки. Сейчас Игнат рванeт склон и нужно будет корректировать движение танка, а делать это лучше в походном положении, то есть выглядывая из башни по пояс. Дождавшись третьего залпа артиллерии, Шелепин подорвал своe творение. Год войны не лишил лучшего подрывника карьера былого умения, глинистый грунт приподнялся в воздух и упал в стороны, открывая проход. Взревел двигатель танка и тридцатьчетвeрка медленно двинулась вперeд, загребая бульдозерным ножом остатки глины. Приваренный наискось нож сдвигал глину в левую сторону и танк медленно проталкивался наверх. Пару раз возникал риск завязнуть гусеницами во влажной глине, но механик-водитель был опытный и каждый раз умудрялся увести танк вправо, где грунт был посуше. Наконец тридцатьчетвeрка выбралась из пробитого взрывом узкого прохода и младший лейтенант Данилов облегчeнно вздохнул. Получилось. И даже помощь вторым танком не понадобилась. Вторая машина взвода столь же уверено шла по проходу, трамбуя слегка приглаженный бульдозерным ножом грунт. Можно быть уверенным, что и остальные машины выберутся успешно. В крайнем случае, будут тащить или подталкивать друг друга, а основной ударной силе взвода пора вперeд.

Артподготовка закончилась и сейчас немецкие артиллеристы должны кинуться к своим орудиям, чтобы встретить их атаку. Если уцелели при обстреле? Опыт показывал, что кто-нибудь обязательно уцелеет.

Младший лейтенант Данилов скользнул внутрь башни и прильнул к перископам командирской башенки. Башня танка поворачивалась стволом вперeд, заряжающий уже отправил в казeнник орудия осколочный снаряд, наводчик прильнул к прицелу. Колька дождался, когда справа пристроится вторая машина взвода и двинулся в сторону позиций противника. Пока медленно. Нужно дать время другим машинам выбраться из оврага на простор. Выползла «жужжа», заняла своe привычное место позади танков, показался нос трофейной «тройки». Можно увеличивать скорость. Километров до тридцати. Поле хоть и просмотрели в бинокли, но впереди всякие сюрпризы возможны, от невидимых издалека ям и промоин, до вкопанных в земли кусков рельсов. Да и мины могут быть, хотя сапeры и утверждают, что почти всe поле проверили. В том то и дело что «почти», к тому же ночью. А ночи сейчас такие тeмные, что и собственные руки не видно.

И сам Колька и наводчик танка Тимохин старательно высматривали в дыму вражеских позиций вспышки противотанковых пушек. Пока не было. Хотелось верить, что и не будет, но опыт многих боeв старательно возражал. Не подошли они ещe на дистанцию результативного выстрела из «дверного молотка». А если бы здесь были новые семидесятипяти-миллиметровые орудия, то огонь они бы открыли сразу, как только обнаружили вылезшие из оврага советские танки.

Первым вспышку выстрела увидел наводчик.

— Командир, слева двести от кирхи. — Доложил он, подтверждая его слова в том же месте сверкнуло пламя ещe одного выстрела.

— Короткая! — Подал команду Колька.

Мехвод резко остановил тридцатитонную машину, Тимохин подвернул башню и отправил снаряд в сторону вражеского орудия. Отработал в ту же сторону танк Никифорова. «Жужа» пока молчала, далековато, да и в дыму толком ничего не видно. Еe время позже придeт, когда взвод к позициям противника ближе подойдeт. По хорошему, то и для немцев открывать огонь рано, по самому танку бить бесполезно, а для прицельной стрельбы по гусеницам расстояние великовато. Наверное нервы у противотанкистов Вермахта сдали. Подтверждая эту догадку, зачастили выстрелы с обнаруженной батареи, правда стреляло только два орудия. То ли остальные накрыло при артподготовке, то ли расчeты там были более хладнокровные. Но их выдержка уже никакой роли не играла. К обстрелу подключилась батарея 120-миллиметровых полковых миномeтов, о которой противнику ничего известно не было, в артподготовке еe не использовали. Перелeт, недолeт — классическая вилка, и на позициях немецкой батареи стали рваться мины.

— Вот и всe об этом человеке! — Данилов произнeс любимую свою присказку, взятую из какой-то арабской сказки «тысячи и одной ночи». Колька не уверен, что сказок там на самом деле тысяча, но том с ними был изрядной толщины. Таскал в своe время данную книженцию из дедовой библиотеки, чтобы почитать тайком от слишком строгого деда.

Немецкая батарея действительно замолчала, зато заполошно ударили пулемeты. Тоже нервы, этим открывать огонь вообще никакого смысла не было. Пехоты на броне нет, а попасть в какой-либо из смотровых приборов на таком расстоянии — это чистая случайность. Зато смогла включиться в работу «жужа». Пара коротких очередей из пушки в сторону ближайшего пулемeтного гнезда, и незадачливые герои стремительно покинули свои позиции. Уйти, впрочем, не получилось. Что в очередной раз доказало — в землю надо прятаться, в землю, а не пытаться убежать от пули, которая всe равно быстрее. А траншеи противника всe приближались, подходило время гранатомeтчиков. Механик-водитель снизил скорость до минимально возможной для имитации наступления. По хорошему, так уже надо драпать обратно. Но оправдать отход в глазах противника пока нечем. Не было оказано даже того минимального сопротивления, на которое они рассчитывали с Володькой при планировании операции. Испортились немцы к концу войны, испортились.

— Клим, что в эфире? — Спросил Колька у радиста.

Тот пробурчал в микрофон запрос, дождался ответа.

— Просят ещe потанцевать, — передал пожелания начальства радист, — мост уже установили, но рота на ту сторону рва ещe не перешла.

По спине побежали крупные, с кулак величиной, мурашки. Подходить вплотную к траншеям противника без поддержки пехоты не хотелось категорически. Третий батальон так и подловили, отсутствием видимого сопротивления. Те и ломанулись весенними кабанами вперeд через траншеи. Там и остались. Но им простительно, в большинстве своeм на фронте без году неделя. А тут чувство самосохранения просто орeт во всe горло.

— Потихоньку вперeд. — Колька отдал совсем не ту команду, которую хотелось. Но праздновать труса ценой жизни своих товарищей никому не позволено. Тем более, что видимой опасности так и не появилось.

Чаще всего еe и не видно до последнего момента, пока очередной смертник с фаустпатроном не выныривает из своего потайного логова под самые гусеницы. Одна надежда на экипажи машин поддержки. У них главная задача высматривать таких вот храбрецов, для того чтобы сделать их бесстрашный порыв последним, что им удается сделать в своей никчемной жизни. Экипаж танка тоже не ждeт своей смерти сложа руки. Вот курсовой пулемeт обработал подозрительные кусты, механик-водитель отворачивает танк от остатков каменного забора, за которым могли притаиться гранатомeтчики. Это может спасти от глупых и неопытных фаустников. Умные найдут более незаметное укрытие и буду терпеливо ждать, пока не появится возможность произвести единственный неотразимый выстрел. Для того и нужна «жужа». Она сейчас во взводе самая главная, намного важнее идущих впереди тридцатьчетвeрок и трофейной «тройки». Но автоматическая пушка Т-60 пока молчала, значит никакой видимой опасности вблизи их машин не появилось. Напряжение росло, они уже прошли ту черту, которая отделяла возможность отойти безнаказанно. Скоро можно будет и гранату из окопа докинуть. Но противник по-прежнему не проявлял своего присутствия.

— Стоп! — Не выдержал Колька.

Танк немедленно остановился. Экипаж ждал именно этой команды. Мехвод тотчас воткнул заднюю передачу, ожидая приказа на отход. Колька крутанул командирскую башенку. Взвод повторил его манeвр, уяснив на подкорке основной принцип руководства танковым подразделением — «делай как я». «Жужа» настороженно водила стволом пушки, но сержант Кушнарeв, выполнявший на этом недотанке функции большей части экипажа, огонь не открывал.

— Командир, они отходят! — Привлeк внимание Данилова наводчик.

— Как отходят? — Не поверил Колька, немедленно развернулся обратно в сторону немецких траншей.

Взгляду предстала уже подзабытая картина отхода противника с занимаемых позиций, даже не отхода, а вполне осознанного драпа. С бросанием оружия и стремительным галопом по открытой местности. Давненько он такого не видел. С последнего столкновения с ополченскими батальонами в Силезии. Больше им такого счастья, в виде небоеспособного противника, не выпадало. И вот случилось! И где? Практически на окраинах Берлина.

— Осколочным! Три бегло. Огонь! — Младший лейтенант Данилов отдал единственно правильную в данной ситуации команду. — Не давайте им опомниться. — Озадачил он наводчика с заряжающим и добавил для водителя. — Вперeд, Дима, пока медленно.

Орудие изрыгнуло огонь, танк стронулся с места и обходя особо опасные места, где ещe могли укрыться храбрецы с гранатомeтами, пополз в сторону позиций струсившего ополчения. В том, что перед ними фольксштурм, младший лейтенант Данилов уже не сомневался.

— Слушай, Гофман, не лучше ли убраться отсюда? — Векман опасливо рассматривал стоящий в полусотне метров русский танк. — Кто его знает, что им там в головы взбредeт.

Соседство, на самом деле, было опасным, но Гофман был уверен, что русские двинутся вперeд, тем более, что с их стороны расположена такая неудобная для танков канава. Хотя, овраг тоже неудобный, а русские по нему прошли, как и предполагали разведчики. Выбрались, правда, не там где Гофман ожидал, а намного ближе, чем перепугали поначалу даже его. Время атаки угадать тоже получилось, а следовательно и убраться с позиций батальона. В последнюю минуту, но уйти. Ещe бы немного проваландались, и уже бы общались с чертями в аду. Нужно сказать, что мощностью артподготовки русские изрядно удивили не только Гофмана с его отделением. Удирающие с позиции солдаты их батальона такого огневого налeта тоже не ожидали. И пусть основной удар пришeлся по траншеям их предшественников, немало полегло и фольксштурмовцев. А ведь предупреждали они сослуживцев, что окопы и блиндажи солдат пехотного батальона танкового полка, который они меняли, могут быть пристреляны противником. Кто-то не поверил, кто-то поленился копать новый окоп, кто-то понадеялся на удачу, и вот результат.

Когда же Гофман потащил своe отделение из безопасного, как казалось новичкам, тыла в передовой дозор, то большая часть батальона посчитала его или дураком, ищущим быстрой смерти, или той разновидностью идиота, для которых «железный крест» главный смысл жизни. Поддержал в тот момент своего командира отделения только Векман. Но сейчас засомневался даже он.

Гофману самому не по себе от такого соседства. Так близко, что можно посчитать все отметины на броне от попаданий снарядов. А было их изрядно, и только два из них выглядели серьeзными повреждениями. Остальные всего лишь царапины, была даже одна свежая — сегодняшняя. Памятник артиллеристам противотанковой батареи, командир которой был настолько глуп, что, во-первых, выбрал для установки своих орудий позиции батареи предшественников, а, во-вторых, открыл огонь согласно довоенным наставлениям. С расстояния, на котором его снаряды могли слегка пригладить бронированную шкуру этих русских монстров. Гофман надеется, что благодарные артиллеристы выскажут своему горе-командиру всe, что о нeм думают, и усадят на самую горячую сковородку. В аду! Ибо они все там.

Удара «Катюшами» Гофман не ожидал. Не верилось, что их участок фронта, второстепенный по всем видимым и невидимым признакам, удостоится применения этого страшного оружия. Слышать о нeм он, конечно, слышал. Со всеми ужасными подробностями, передаваемыми в госпиталях. Но видеть действие русских реактивных снарядов пока не приходилось. Теперь вот увидел. И благодарение всем святым, что увидел издалека. Уцелеть после близкого знакомства редко кому удаeтся.

Русский танк выстрелил в сторону позиций их батальона и тронулся вперeд. Гофман сполз вниз и сдвинул влево обломок бетонной плиты, прикрыв отверстие в кладке фундамента. Вовремя. По наружной стороне фундамента застучали пули, это лeгкий русский танк, следующий позади тяжeлых тридцатьчетвeрок, начал обрабатывать из пулемeта все подозрительные места. Ни его пулемeт, ни малокалиберная пушка в этом укрытии не страшны. Недостроенный дом, брошенный строителями почти на уровне фундамента, слишком опасным не казался. Хорошо просматривался и простреливался внутри едва возведeнных стен и куч земли, оставшихся как в самой коробке будущего дома, так и снаружи. Поначалу Гофман его таким и воспринял, но благодаря любопытству Клауса, заметившего странный лаз, был обнаружен находящийся под стройкой подвал. Его завершить успели и даже наметили места для крепления труб водопровода и канализации. Оставили щели и для проведения труб внутрь, в одну из них Гофман и наблюдал за противником. Хорош подвал был и тем, что имел сложную форму и была возможность спрятаться за многочисленными углами от заброшенной внутрь гранаты.

Обнаружив во время утренней разведки такое чудо, только и оставалось, что поверить в божье провидение и приготовиться к вполне осознанной сдаче в плен. Хватит! Хватит с него этой войны и ненужных смертей. Надоело хоронить каждый день людей, к которым только привык, выучил их достоинства и недостатки, приучил к выполнению приказов и отпел напоследок, так как капеллана их батальону так и не досталось.

Зашмыгал носом Клаус, всe ещe переживает полученную от деда взбучку. Мальчишка не хотел уходить с их прежней позиции без фаустпатрона, а старик Мильке не собирался помирать из-за дурости малолетнего балбеса. Советские танкисты фаустников в плен не брали. Поэтому, если ты ухватился за трубу гранатомeта, то выхода у тебя два: или ты убьeшь, или тебя убьют. Чаще всего и то и другое. Вначале ты, а потом тебя. Хорошо, если просто пристрелят из пулемeта следующего позади танка, намного хуже, когда ты попадаешь под гусеницы. А месяц назад одного такого героя, сумевшего сжечь два вражеских танка, оставшиеся в живых советские танкисты загнали в канализационный люк, налили внутрь бензина и подожгли. Гофман гореть не хочет.

Гофман осмотрел остатки своего отделения. Сюда он взял только тех, кому мог доверять. Неразлучный пулемeтный расчeт Векман и Граве, бросившие, впрочем, свой пулемeт на прежней позиции. Молчаливый и вечно хмурый Георг Шварцман, когда-то в прежней довоенной жизни приятель отца Гофмана, живший на их улице на три дома ближе к городской площади. И старик Мильке со своим внуком. Всем им даже объяснять ничего не пришлось, сразу всe поняли, как только он подвeл своих солдат к этому подвалу. Клаус удивлeнно вертел головой, увидев вместо огневой позиции потайную нору, но получив очередной подзатыльник от деда, решил не задавать ненужных вопросов.

Лязгая гусеницами прошeл мимо их убежища очередной русский танк. Векман отложил в сторону изготовленный из остатков простыни белый флаг. Всхлипнул в который уже раз Клаус. Гофман откинулся к стене и приготовился ждать, когда умолкнут звуки боя.

Колейный мост штука такая, что требует внимательности. Чуть засмотрелся в сторону и твой танк уже во рву кверху гусеницами лежит. Володька контролировал движение машины, хотя с его механиком-водителем эта процедура была всего лишь формальностью. Если Костину понадобится, то он и по лезвиям ножей проедет. Но порядок есть порядок. Уставы, как известно, пишутся кровью, а инструкции покоятся на переломанных костях тех, кто их игнорировал. Танк ровненько сошeл с моста и Костин прибавил скорость. Их машина была последней, остальные уже выстроились в боевой порядок, приготовившись штурмовать юго-западную окраину квартала. Бойцы танкодесантной роты занимали привычные места на броне, надеясь хоть часть пути «не вертеть ногами земной шар», как поeтся в недавно появившейся на фронте песне. Машины поддержки бронетехники пристраивались сразу за танками, как и предусматривалось для случая, когда пехота на броне. После спешивания десанта отстанут и они. По крайней мере, новый устав так требует, а как будет на самом деле — ситуация покажет.

Колька только что сообщил, что его противник побежал и третий взвод решил идти дальше до самых окраин. А если им подкинут пехоты, то они и на улицы пойдут. На взгляд Володьки на улицы им соваться незачем, но это взгляд командира роты, а что прикажет комбат или комбриг? Не ясно также, куда наступать основной части его роты. Идти на городские улицы? Или чeрт с ним с этим городком. Вот там, в почти сплошной городской застройке, есть прогалина, в которую так и хочется сунуться танковым клином, и которая просто напрашивается для установки противотанковой батареи. Так что, ну еe к лешему эту плешь, через городскую застройку пойдeм. Сейчас капитан Казаков штурмовые группы озадачит и вперeд.

До самых окраин дошли без каких либо происшествий. Приятно, хоть и неожиданно. Даже ружейного огня не было. Хотя, сам Володька, командуй он обороняющимися подразделениями, запретил бы дышать до того момента, когда его танки подойдут на бросок гранаты. Чтоб не спугнуть. Противник подойти позволил, что вполне ожидалось. Но и в дальнейшем, когда на улицы пошли пехотные отделения штурмовых групп, противник проявить себя не торопился. Выдвинулся вперeд первый танк, настороженно провожая стволом орудия окна противоположной стороны улицы, вминая в разбитый асфальт всякий мелкий мусор, он втягивался в проeм между домами. Пошла за ним вторая тридцатьчетвeрка, контролирующая другую сторону, зашевелила башней «мясорубка» прикрытия. Обычно в этот момент появлялись первые желающие заработать «железный крест» и сопутствующий ему отпуск. Иногда даже получалось. В смысле отпуска. Но счастливчиков, которым удавалось выстрелить из фаустпатрона, поразить танк и успеть убраться обратно, до того, как разорвeт пулемeтной или автоматной очередью, было так мало, что о них все слышали, но редко кто видел. Мeртвых видеть приходилось. Когда только разрабатывали методы борьбы с этой заразой, то пришли к выводу, что самым лучшим способом отвадить солдат противника от охоты на танки, будет их безусловная и обязательная смерть. Если немецкие гранатомeтчики будут знать, что подойдeшь близко — отправишься в гости к богу, то и желающих это сделать будет немного.

Бойцы втягивались в провалы улиц, а противник молчал. Возникало неприятное ощущение хитрой засады. Вот еще пару метров и ударят! Но первая тридцатьчетвeрка уже дошла до видимого с окраины перекрeстка внутренних улиц квартала, бойцы передовых отделений проникли в выбитую близким взрывом витрину какого-то магазина, «мясорубка» прикрытия выдвинулась ближе к танкам, намереваясь остановить гранатомeтчиков, когда они выскочат из укрытия. А противник молчал.

Махнул рукой командир разведотделения и второй танк медленно двинулся к перекрeстку. Наконец-таки впереди хлопнул долгожданный выстрел, заработал пулемeт первого танка, жахнуло орудие второго танка, взметнулся вверх завал из брeвен, перегораживающий улицу за перекрeстком. И понеслось. Гулкие удары пушек, заливистые трели автоматов, хлопки гранат, хлeсткие очереди шестиствольного пулемeта машины прикрытия, мелькание светло-зеленых гимнастeрок бойцов. Стронулись шестерeнки отработанного механизма штурмовой группы, где каждый давно уяснил свою роль. Огонь, дым, скрежет сносимой танком рекламной тумбы. Вспышки яркого пламени — это огнемeтчики дорвались до любимой цели, оконных проeмов в подвальные помещения. Сбоку от танка появилось орудие «полковушки», расчeт отработанными движениями забрасывает в казeнник снаряд, выстрел, замковый открывает затвор, отлетает стреляная гильза, новый снаряд, взмах руки командира орудия, новый выстрел.

На броню танка забирается капитан Казаков.

— Ротный, двигай вперeд второй взвод. — Кричит командир мотострелкового батальона. — Баррикаду уже взяли. Сейчас первая рота вперeд пойдeт, а ты возьмeшь под контроль перекрeсток и прощупаешь его в обе стороны.

Капитан соскакивает с брони и торопится к перекрeстку, где штурмовой взвод первой роты его батальона успешно зачистил окрестные дома от солдат противника. Володька хватает гарнитуру рации, окидывает взглядом перекрeсток от которого ему прощупывать ситуацию в обе стороны и обнаруживает в глубине штурмуемой улицы… белый флаг.

Гауптманн Енеке оглядел остатки передовой роты своего батальона. Всe же большая часть осталась жива, значит он не зря тратил время на то, чтобы научить их хоть чему-нибудь. Но если русские продолжат штурм, то живыми его солдатам быть не долго.

— Почему они отступили? — Задал глупый вопрос майор Гильперт, присланный из штаба дивизионной группы проверить обстановку на участке батальона. — Ведь русских меньше роты и всего три танка.

— Это же не наши божьи овечки. — Пробурчал начальник штаба батальона гауптманн Лемке. — Это волки натасканные на человечину.

— Тогда уж медведи-людоеды. — Майор попытался свести неудачную фразу к шутке, высказанной доктором Геббельсом в одной из своих последних речей.

Вилли промолчал, не захотел развивать тему и начальник штаба. Старый Лемке пользовался привилегией возраста, а Вилли было уже наплевать на то, что про него подумает этот молодой майор, носящий одну из знакомых генеральских фамилий. Мальчик совершает героическую поездку на фронт для получения очередной награды. Хотя нужно признать, что для него это действительно героический подвиг — добраться до самой передовой. Да и труса он не празднует, в отличие от остальных проверяющих, которые немедленно сбегали обратно, стоило только разорваться поблизости от штаба шальному снаряду.

Пусть майор и храбрец, но во фронтовых реалиях ориентируется он слабо. Сравнивать численность его батальона фольксштурма и русской мотострелковой роты без учeта реального боевого опыта может только полный дилетант. То, что его солдаты сумели вырваться из той мясорубки, свидетелями которой они все были, уже чудо. Произошло это только по той причине, что Иваны всего лишь на всего проводят разведку боем и брать этот городишко не собираются. Они и его солдат выдавливали в тыл, не ставя перед собой задачу окружить и уничтожить. Но если солдаты его батальона будут оказывать сильное сопротивление, то русские могут обозлиться и навсегда оставить их всех в развалинах этого квартала.

Наилучшим выходом из этой ситуации стал бы медленный отход на северную окраину города, в надежде что где-то на этом пути у русского командования исчезнет желание захватывать весь город. Вот только как объяснить это майору?

Впрочем, представителю штаба дивизионной группы нужно быть благодарным хотя бы за то, что он старательно не замечает колышущийся на ветру белый флаг, выброшенный кем-то из желающих уцелеть. Кто-то из остатков второй роты сильно хочет жить. Сколько там могло остаться живых, пока непонятно. Но они живы, и они не хотят умирать. Самое время выяснить, будут ли русские брать их в плен.

Из зажигательной речи доктора Геббельса, которую уже пытаются представить как своеобразную шутку, следует, что брать не будут. А если и возьмут, то только для прокорма специально выведенной породы медведей-людоедов. Конечно, приучить медведя к человечине легко, но где взять такое количество медведей, чтобы скормить им всю Германию?

Гауптманн Енеке поднял бинокль. Вблизи дома с белым флагом появились первые фигурки русских солдат. Пока не стреляли ни с той, ни с другой стороны. Разве что русский танк вращал башней, показывая окружeнным в доме солдатам его батальона, что шутить большевистские танкисты не собираются. Следующие две минуты подтвердили, что доктор Геббельс обыкновенное ярмарочное трепло, а породу медведей-людоедов русские если и вывели, то до фронта пока ни один сибирский шатун не добрался. Солдаты второй роты вышли с поднятыми руками из дома, а русские просто спровадили их в свой тыл. Всего семнадцать человек. Двоих вели под руки, одного несли на импровизированных носилках. Никого не убили, не сожрали, даже не ударили. Наверное, посмеялись над неудачниками, но имели на это полное право.

Вилли опустил бинокль. Он увидел всe, что хотел увидеть. Увидели и солдаты ближних взводов. И скоро по окопам пойдeт рассказ о том, что «в плен берут», а значит число желающих спасти свою жизнь поднятием рук резко прибавится. Может быть так и лучше. Меньше грехов будет на его душе. Не семь сотен трупов, а гораздо меньше. Насколько меньше, покажут действия русского командования.

Видел сцену сдачи в плен и майор Гильперт. Вилли напрягся в ожидании очередного перла доктора Геббельса о «необходимости помочь своему товарищу принять правильное решение». Была такая речь месяц назад. Когда пулемeтчики расстреляли своих же сослуживцев, надумавших сдаваться в плен. Вчерашние сопляки из Гитлерюгенда, перечитавшие программных речей «великого фюрера». Или же захотевшие получить отпуск геройским расстрелом своих бывших товарищей. Что намного вероятнее. Ходил слух, что награда «героев» всe-таки нашла, и довольно быстро. Подорвались они на случайной гранате, которая неведомо как долетела до их окопа. По-другому и быть не могло. Если бы командование сразу же после «подвига» вывезло этих недоумков из части, то может быть смогли остаться в живых. Но честь и хвала командиру дивизии, который не захотел мараться в этом дерьме. А может и работники министерства пропаганды устроили всe таким образом. И герои есть, и невозможно выяснить почему они именно так поступили.

Майор оказался ещe умнее, чем гауптманн Енеке о нeм думал. Он сделал вид, что вообще не видел случая добровольной сдачи в плен. Ещe пара таких поступков и Вилли придeтся менять своe мнение о штабных работниках.

А русские перегруппировались и вцепились в очередной опорный пункт. Похоже, они приняли решение брать квартал. Гауптманн Лемке перекрестился и едва слышно зашептал слова молитвы. Вилли коснулся нательного креста, врученного ему матушкой. Молитв он не помнил, в бога верил только в минуты смертельной опасности, соблюдать обряды не считал нужным. Придeт «старуха с косой», коснeтся плеча своей костлявой рукой, тогда и будем приставать к богу с дурацкими просьбами. А пока надо спешить вперeд к остаткам второй роты. Посмотреть вблизи, как сделать так, чтобы не пришлось сегодня хоронить всю роту, а то и весь батальон.

Примечания

В РИ лейтенант Фрунзе погиб 16 января 1942 года в воздушном бою.

Ганза — союз торговых городов средневековья, в основном немецких.

Генерал Крейзер в РИ к 45 году дослужился до звания генерал-полковника, командовал армиями, герой Советского Союза.

Драгунский Давид Абрамович в РИ к 45 году дослужился до звания полковника, командовал танковой бригадой, дважды герой Советского Союза. В советское время председатель Антисионистского комитета.

Генерал Хацкилевич в РИ погиб 25 июня 1941 года, командовал 6-м механизированным корпусом на Западном фронте.

В РИ у полковника Драгунского немцы расстреляли отца, мать, двух сестeр, на фронте погибли два его брата.

Автор неоднократно сталкивался с бывшими сторонниками Ельцина, которые ненавидят капитализм, не приемлют нынешнюю власть, но категорически отказываются признать свою вину в приведении нашей страны в такое состояние.

Кавторанг — полуофициальное обращение к капитану второго ранга, принятое в русском флоте.

Начарт — начальник артиллерии в данном случае полка.

Унтерштурмфюрер — офицерское звание в Ваффен СС, соответствует лейтенанту Вермахта.

Шарфюрер — унтер-офицерское звание в Ваффен СС, соответствует унтерфельдфебелю Вермахта (сержанту Красной Армии).

Штурмбанфюрер — офицерское звание в Ваффен СС, соответствует майору Вермахта.

Гауптшарфюрер — унтер-офицерское звание в Ваффен СС, соответствует оберфельдфебелю Вермахта (старшине Красной Армии).

Оберфюрер — звание в Ваффен СС, промежуточное между званиями полковника и генерал-майора Вермахта

Штандартенфюрер — офицерское звание в Ваффен СС, соответствует полковнику Вермахта.

Грегор Штрассер — лидер левого социалистического крыла НСДАП, в 20-е годы один из главных соперников Гитлера в руководстве партии. Был убит в 1934 году во время «Ночи длинных ножей».

Обершарфюрер — унтер-офицерское звание в Ваффен СС, соответствует фельдфебелю Вермахта (старшему сержанту Красной Армии).

Роттенфюрер — солдатское звание в Ваффен СС, соответствует оберефрейтору Вермахта (в нашей армии отсутствует).

Лакейтель — презрительное прозвище генерала Кейтеля в среде немецкого генералитета.

Гейдриху пришлось менять памятник на могиле своей матери, так как она носила имя Сара.

Александр Бруссуев Революция

И услышал я голос Господа, говорящего:

Кого Мне послать? и кто пойдет для Нас?

И я сказал: вот я, пошли меня.

Книга пророка Исайи гл 6, стих 8.

Мы искали незыблемых истин,

Мы словами играли, горя,

Свято веря в могущество мысли,

Только время потратили зря.

Звали в светлые дали и сами

Поднимались и падали вновь,

Только так и остались всего лишь словами

Наша Вера, Надежда, Любовь.

А. Романов — Вера, Надежда, Любовь -

Вступление

Электричка медленно и неровно тянула забитые людьми вагоны среди грязного, будто бы гниющего, снега. Обступившие железнодорожные пути постройки шанхайского типа еще более выделяли неухоженность и нищету некогда вполне цветущего края. Знавали эти земли и лучшие времена. Знавали и подзабыли.

Голые деревья царапали своими сучьями хмурое неприветливое небо, и почему-то казалось, что делали они это осознанно, тщась в бессильной злобе. А вороны в их кронах, удрученно свесившие клювы к земле, временами подымали головы и каркали что-то, словно отдавая приказы.

«Хайль!» — говорили вороны.

«Ууу», — подвывал им ветер.

А деревья ничего не отвечали, они пытались дотянуться до небес.

Облезлые собаки возле выпотрошенных помоек щурили на это дело глаза и то и дело поджимали животы, будто похохатывая. В прежнюю эпоху псы отличались сдержанностью и позволяли себе скалиться только тогда, когда у них случались свадьбы. Да и выглядели они не столь ободранными, как ныне. Разве что на свадьбах — ну, так это понятно: люди тоже после свадеб теряют свой лоск, некоторые и вовсе перестают блистать во время самих свадеб, а есть и такие, которые даже перед самими свадьбами.

На переездах, уткнувшись друг другу в зад, дымили грязные машины, вынужденные стоять опущенными шлагбаумами. Все они были донельзя одинаковыми, как коробки. Казалось, что в них сидят одинаковые водители. Конечно, это было не так — одинаковыми были только таксисты, прочие же владельцы машин, мужчины и женщины, отличались друг от друга, в основном, по степени вежливости. Вожделенные «Жигули» абы кому не распределялись, для хулиганов они были недоступны, а породистые хамы ниже «Волг» не опускались.

По тропинкам вдоль железнодорожных насыпей двигались практически одинаково одетые люди. Это не значило, конечно, что все были в единой форме, просто модный выбор был не настолько велик, чтобы можно было как-то выделиться в толпе. «Большевичка» и «Скороход» — вот самые популярные бренды для подавляющей части населения. Главное было не в вычурности одежды, главное было в ее чистоте и опрятности.

Унылая, вообще-то, складывалась картина, однако ее с лихвой компенсировало то, что нигде в мире нельзя было так душевно провести время с совсем, порой, незнакомыми людьми, как здесь. Просто всегда надо было быть разборчивым в своих человеческих отношениях. Но люди, пережившие войну, не страдали неразборчивостью, их сломать и купить было сложно. Пока не все они вымерли, душевность никуда не денется.

Человек, вполне советского вида — если судить по одежке, и все-таки совсем не советский, неуловимыми деталями отличающийся от всех прочих людей в вагоне, сидел возле окна электрички на самом дальнем месте и внимательно смотрел на проплывающий мимо пейзаж.

Ему было грустно, и, порой, крутившийся в голове вопрос «зачем я здесь?» начинал досаждать, требуя ответа. Последний раз из Питера в Выборг по железной дороге он ехал тридцать лет назад.

И эта его поездка тоже будет последней. Что поделать — возраст! Все люди смертны, и, зачастую, смертны внезапно.

В то далекое время путь его был не таким простым, как ныне: купил билет — и поехал. Тогда он потратил почти две недели, чтобы выбраться из Москвы, а потом еще неделю, чтобы выбраться из Ленинграда. И поезд на Выборг был совсем не пассажирский.

Впрочем, можно было найти и кое-что одинаковое в этих двух, отстоящих друг от друга на тридцать лет, случаях. И тогда, и сейчас его как бы не было.

Он как бы погиб на глазах Эрнста Фишера, этого оболваненного коммунизмом породистого австрияки. А жена Эрнста, «красная графиня» Рут фон Майенбург, эту гибель подтвердила.

Был Тойво Антикайнен, да весь вышел. В окно вышел и размазался по мостовой.

«Тойво» — значит, «надежда». Надежда умирает последней.

1. Детское восприятие 1905 года

Детство — это такое состояние, которое, кажется, длится бесконечно. Да так и получается, потому что единственная в мире вещь, которая вписывается в понятие бесконечности без всяких натяжек и условностей — это оно самое и есть.

Может быть, кто-то и попытается возразить: мол, возраст, мол, немощь, мол, даже смертельная смерть. Спорить об этом бессмысленно, потому что спор никогда не рождает истину, зато вполне легко рождает склоку.

Детство — это состояние души, которое не может сравниться даже с любовью, ибо конечна даже любовь, черт бы ее побрал. Или мутируется в ненависть. Или никогда не приходит.

С детством такого не бывает. Его не минует никто, разве что попытается сокрыть, потому что, возможно, был презираем и бит, а вырос в прокурора или, того хуже, в прокуроршу. Тогда о ранних годах жизни — молчок, зубы на крючок. Но протяженность своего детства каждый выбирает самостоятельно. Хоть десять лет, а хоть и до самой смерти от старости. Так было всегда, так всегда и будет.

Родившись за два года до нового двадцатого века, Тойво рано прекратил свою беззаботную жизнь, как таковую. Стукнуло ему восемь лет, стукнуло крепко: через отца — обойщика, через усталую маму, через многочисленных братьев и сестер. Надо было как-то удар держать, потому что можно обойтись без обуви, но вот без одежды и, самое главное, еды — жить становится невесело.

Отец его крепко любил мать, отчего семья Антикайненов постоянно росла. В городе Гельсингфорсе это нормальное явление. Ненормальным было то, что на жалованье обойщика семью содержать было трудно, а никем иным папа-Лаури быть не мог. Да, вероятно, и не помышлял об иной стезе: образования не хватало, связей не хватало, да и желания тоже не хватало.

Когда есть желания, но нет возможностей, легко можно подцепить заразное заболевание, прозванное в народе алкоголизмом. Финны — умеренные потребители бухла, разве что в Юханнус, да перед 1-м мая, да, порой, в субботу-воскресенье. Лаури спиваться не спешил. Он заболел другим сопутствующим нужде заболеванием: политическим.

С некоторыми коллегами по производству, такими же бессребрениками, как и он сам, заделался отец Антикайнен социал-демократом, чтобы выступать против предательской политики финской буржуазии. Конечно, сам до этого он бы ни в жизнь не додумался, за него додумались другие — какие-то русские хлыщи, делающие неправильные ударения в словах и способные разглагольствовать обо всем на свете: землю отдать крестьянам, воду поделить между матросами, а буржуев и вовсе лишить воздуха.

А тут случился 1905 год, изрыгнувший из себя в Российской империи Революцию. В Москве на Пресне между собой и дурными войсками дрались посредством камней пролетарии всех стран. Лаури тоже, было, засобирался помахаться кулаками в столицу, да любовь победила: родился еще один ребенок. Да и не любят финны ездить по дальним землям, чтобы болтаться там — ни пришей, ни пристегни. Если в рабочую командировку — тогда, пожалуйста. Но обойщиков на Пресню не посылали, вероятно, своих было, как собак нерезаных. Все они бегали с камнями, зажатыми в ладонях, чужих на свои рабочие места, пока сами в революционной борьбе, не допускали.

Хлыщи, не дождавшись массовых отъездов финских пролетариев на Революцию, придумали «солидарность». Уж какими посулами она просочились в мозги дисциплинированных финских трудящихся, но те, наконец, сдались. «Ша!» — сказали обойщики. «Мазель тов», — ответили им жестянщики и старьевщики. И определились на всеобщую финскую забастовку в течение одной недели: с 17 по 23 октября по старому стилю. Работы отчего-то все равно не было, почему бы и не побастовать. Недаром слово такое в русском языке имелось — «баста»!

«Баста, карапузики, кончились все танцы», — зашептались гельсинфоргские пролетарии. И для пущей важности создали прокламацию, обозвав ее для солидности «Красным манифестом».

Лаури прочитал «манифест» и только за ухом себе поскреб: ничего не понятно. Прочие финские рабочие тоже за ушами у себя поскребли. Маленький Тойво, оказавшийся свидетелем столь единого революционного выступления и горячей дискуссии, присоединился к взрослым, собравшимся по такому поводу у них на квартире, и ловко почесал у себя ногой за ухом.

— Смышленый парнишка! — заметил один из отцовских коллег.

— Да, далеко пойдет, — кивнул другой.

А больше никого и не было — невелика была у Антикайненов жилплощадь, а народу на ней проживало целая туча. Но началось все с того, что как-то мимо пробегал один рабочий — из интернационала.

— Товагищи! — провозгласил он, отчаянно картавя. — Нашу забастовку поддегжали габочие дгугих пгомышленных центгов Финляндии! Упогная богьба с бугжуазией за свои политические пгава пгодолжается! Всем — шампанского!

Тут же принесли шампанское, но осторожные обойщики поинтересовались: за чей счет банкет?

— Товагищи! — возмутился рабочий и обмахнул шею тонким шелковым платком. — Отчего же такая мелочность? Интегнационал и солидагность! Мы, гусские, пгивыкли гулять на шигокую ногу.

С этим никто поспорить не решился. Действительно, русские коллеги из мастерских порой угуливались без удержу для себя и окружающих. Но все-таки какая-то неуверенность присутствовала: бутылка никогда непробованного шампанского, говорят, стоила двухнедельного жалованья.

Юный Тойво не особо разделял колебания взрослых, ему агитатор не понравился катастрофически. Причины такого отношения ему были неясны, да он об этом и не задумывался. Просто захотелось лягнуть картавого дядьку под коленку и убежать. И он бы непременно лягнул, да вмешался какой-то пацан, просочившийся между расставленных ног агитатора с бумажкой в вытянутой руке. Он ее протягивал хозяину квартиры, то есть, самому Лаури.

— Это что еще такое? — удивился один из отцовских коллег.

— Чек за шампанское, — незамедлительно сказал картавый и прикусил язык. Это у него нечаянно вырвалось.

— Сам ты чек! — возмутился пацан и, дождавшись, когда старший Антикайнен уцепится за бумажку, уполз обратно. Уже поднявшись на ноги и отряхнув пыль с колен, он добавил. — Манифест.

— Товагищи! — тут же обрадовался рабочий из интернационала. — Это же кгасный манифест! Это наша победа, товагищи! Непгеменно шампанского!

Но на него перестали обращать внимание все, даже насупленный Тойво.

И Лаури, и два его коллеги поочередно прочитали, что было написано на серой бумажке. Юный Антикайнен тоже попытался разобрать хоть пару слов, но, как говорится: гляжу в книгу, вижу фигу — не умел он пока читать.

«Жителям Гельсингфорса избрать временное правительство из лиц, которые действительно уважают закон и право, для которых великое дело нашей родины дорого и которые пользуются, по возможности, доверием всего народа», — прочитал вслух один из обойщиков. — Это как?

— А мы сейчас спросим у товарища с шампанским, — ответил ему другой.

Но агитатор тотчас же засобирался, сделал ручкой и был таков. Говорить лозунги — это одно, а объясняться с глазу на глаз с озабоченным пролетариатом — этак, и побить могут.

— Эй, агитатор, чего приходил-то? — спросил ему вслед Лаури.

— Так всколыхнуть массы, — ответил тот, боком-боком двигаясь прочь. — Меня зовут Александг Степанов, обгащайтесь, коли надо что.

— Например, шампанское?

— Да хоть что! У нас не загжавеет!

Он скрылся в переулке и оттуда сразу же вышел полицай.

С представителем власти все финны вежливо раскланялись, только Тойво сделал ему рожу, но служитель порядка на него не обратил внимания.

— Вот он: лицо, которое действительно уважает закон, — сказал юный Антикайнен, и все отцовские кореша рассмеялись.

— Смышленый парнишка! — заметил Лаури.

— Да, далеко пойдет, — кивнули его товарищи-обойщики.

Взрослые чувствовали себя не вполне уверенно: в разгаре рабочего дня, да без дела. Поэтому они снова обратились к манифесту, вернувшись опять к параграфу за номером 3:

«…хотя мы от всего сердца ненавидим бюрократизм, который за последние годы в нашей стране представлял собой русский элемент… Мы уважаем и любим благородный русский народ… Мы не питаем особенного стремления отделиться от великой России, если мы получим гарантию, что лучшие элементы возьмут в свои руки управление страной, и если ход событий не сделает необходимым такое отделение. Но, во всяком случае, мы требуем, чтобы Финляндия, даже если она останется неотъемлемой частью России была признана особым государством, с правом на полное самоопределение и с правом на собственное законодательство».

Ни у кого по этому поводу дельных мыслей не обнаружилось, поэтому они зашли в переполненный детьми дом к Антикайненам и начали там чесаться за ушами. Такие действия позднее стали называться «участием в революционной деятельности».

Однако этот октябрьский день сохранился в памяти у Тойво на всю жизнь. Конечно, тогда он был ребенком, но именно эта детская искренность осталась с ним навсегда: агитаторы-революционеры, торгующие левым шампанским, участники революционных объединений, тщетно вычесывающие себе головы за ухом в попытках понять непонятное, важный полицай, считающий себя неприкасаемым и мальчишка, принесший в их семью «Красный манифест».

Ему отчаянно захотелось сделаться таким же, быть в гуще событий, все знать, везде успевать. Да и деньги за это получать — ведь не просто так, за здорово живешь, носился этот пацан по городу, распространяя скверного качества бумажки с придуманными кем-то революционными воззваниями. Глядишь, через некоторое время и сам поймешь, о чем же говорится в столь серьезном призыве, если сто раз на дню услышишь.

Житейский опыт подсказывал, что надо поступать на службу в свободную буржуазную прессу. Причем, поступать на руководящую должность. Редактором, например, или, даже, главным редактором. Тогда точно можно оказаться в курсе всех событий и в самом скором времени постичь «Красный манифест» гельсингфорских рабочих, да и прочие «манифесты».

Тойво с сожалением понимал, что в газету работать его, неграмотного, никто не возьмет. Даже продавцом, не говоря уже о редакторе. Поэтому он надеялся, что школа поможет исправить такое положение дел.

Следует отметить, что русская революция не очень повлияла на уклад жизни простых финских работяг. Ну, стали они считаться членами социалистических кружков, потому что сетовали на малую зарплату, высокие цены, чрезвычайную рабочую загруженность, так они и прежде по этим поводам кручинились. Просто раньше это было дело сугубо житейское, а теперь сделалось политическим. Нужны социалисты, или левые радикалы анархических взглядов? Получите! Финляндия не отстает от Империи, у нее тоже свои революционеры имеются.

Всех рабочих, даже самых нерабочих, жандармское управление внесло в кондуиты неблагонадежности и принялось за ними следить. Образовались какие-то специальные агенты охранки, которые за деньгу малую взялись специально развивать революционное движение. Провокаторы, конечно, но так уж веяло время: укради, но стукни. На соседа, на брата, на свата — на всех стучи. Скучная проза начала века. Уже и про прошедшую революцию думать забыли, а бороться с ней продолжали. И возглавили эту борьбу граждане еврейской национальности, которые очень запросто возложили на себя главенство сопротивления, как с той, так и с другой стороны.

Для них что было главное? Деньги. И ничего кроме денег. Или, как справедливо заметили переводчики Библии, «золотой телец».

Евреи, как и прочие национальности, бывают всякие. Но уж так сложилось, что в разного рода революциях — они самые незаменимые люди, потому что умеют этими самыми революциями пользоваться. Бросьте в меня камень, если у разных народов нет своих узкоспециальных характеристик! Кто-то под барабаны пляшет, кто-то подворовывает, а кто-то руководит.

Так, во всяком случае, начал говорить один из назначенных властью на роль рабочего-революционера, то есть, старший Антикайнен. Он уже и сам не рад был числиться социалистом, или социал-демократом, или еще, поди знай, кем, да уж так сложились звезды: если рабочий — значит, пролетарий, то есть, борец за справедливость, мать ее за ногу. Кореша его, изучавшие вместе с ним «Красный манифест» тоже стали революционерами.

Да и вообще все вольные или невольные участники той дурацкой забастовки оказались в списке охранки. А ответственный от социал-революционеров, картавый Саша Степанов, был автором этого списка, чтобы комитет, направивший его в Гельсингфорс, имел документальное подтверждение: ведется работа с массами, ширится революционное движение! И жандармам хорошо, потому что есть возможность доить бюджет в связи с «революционной обстановкой», и всяким там социалистам, которые могли заявлять свои права на кормушки при государстве в виде финансирования разных комитетов — неплохо. Революционер Степанов был для всех хорош. А лучше всего, конечно, для себя.

Юный Тойво, конечно, всех этих дел не знал, да и не вполне понимал объяснения, которые придумывал по этому поводу его отец, но в памяти они почему-то остались. Старшие братья и сестры тоже не сильно его просвещали, вот Тойво и сдали в школу, чтоб сам мог себя просвещать.

Следует отметить, что, несмотря на более чем скудное материальное положение семьи, от голода никто умирать не собирался. При совсем уж бедственном состоянии дел детям можно было сходить подкормиться в Армию Спасения. Основанное в 1878 году, Вильямом Бутом религиозное формирование имело обыкновение проявлять заботу о страждущих. Нальют тарелку похлебки, выдадут в безраздельное пользование старенькие штаны — помни нашу доброту. Но отчего-то не шибко хотелось тащиться на другой конец города, даже за халявой. Вот что-то отнести туда — это, пожалуйста. Но не было в семье Антикайненов ничего такого, от чего можно бы было избавиться с чистой совестью. Разве что репутация «революционеров», так Бут всем своим солдатам наказал: никакой политики. Армия Спасения сражалась за людские души. Только вот для кого?

В школе Тойво понравилось. Таких же, как и он, босяков, там было предостаточно. Среди одноклассников, правда, еще встречались ребята со вполне зажиточных семей, но у большинства из них повадки тоже были босяцкие. С ними можно было жить бок о бок, по крайней мере, на время учебных занятий.

Но попадались в классах и странные личности. Например, дети полицаев, лавочников и попов. Вроде бы тоже обыкновенные, но, вроде бы, и не очень. Вероятно, специфика работы папаш сказывалась на самой семейной атмосфере, вот чада и росли, весьма готовые стать полицаями, лавочниками или попами.

Скорее всего, различие детей состояло в том, что одни уже в таком возрасте были взрослыми, то есть принимающими подлые законы этого мира, а другие — оставались детьми, пусть и взрослеющими, но всегда верящими в вещи, которые принято называть «идеалами»: доброту, любовь и искренность.

Как ни странно никакого разделения по национальному составу не наличествовало: и евреи, и русские, и всякие шведы, и финны получали одно образование, не считаясь с предрассудками народных обычаев, религиозных взглядов и отношению к этой жизни. Вероятно, потому что на этой земле жили их предки до десятого колена, вот постепенно и притерпелись друг к другу.

Начали появляться, правда, близ лесозаготовок диковинные для этих мест китайцы, которых в Российскую империю начали свозить, как дешевую рабочую силу. Тем самым, вероятно, выполнялся идиотский каприз какого-то сановного государственного мужа. Вот здесь и проявились финские силы межнациональной дружбы в полной мере. Чтобы эти «кули», как они сами себя называли, работали, к каждому десятку китайцев нужно было приставить надсмотрщика: узкоглазые лесорубы работать не хотели, да и не умели, по большому счету. Все они только делали вид работы и безобразничали. По-другому вживаться в карело-финские леса они были не в состоянии.

Безобразия эти были возмутительны для коренного населения, вот оно и принялось нет-нет, да и истреблять чужаков. Выжили китайцы только в тех местах юго-восточной Карелии, где в местном населении преобладали несчастные ссыльные украинцы, белорусы, поляки и прочие русские. Тем бесчинства кули были по барабану — сами занимались тем же.

Китайцев навезли в Россию много, но даже если у них и были дети, в школу их никто определять не собирался. Так и дожили они до Великой Октябрьской, можно сказать, революции, потом почти поголовно охотно вступили в карательные подразделения, отличавшиеся большой свирепостью.

К окончанию гражданской войны в Финляндии и Карелии не выжило, практически, ни одного китайца. Их всех перебили к чертовой матери, а кого не перебили — разбежались по тамбовским и воронежским землям и спрятались. Удрали туда, где можно было, не особо утруждая себя, упасть в ноги самому главному своему божеству — героину.

В Гельсингфорсе китайцев не было. Им появляться в столицах категорически воспрещалось. Поэтому Тойво сотоварищи знали об их проделках только понаслышке, отчего каждый свое растущее эго проявлял сугубо во внутренних расовых товарищеских делах: драках до первой крови, вражде с порчей имущества и прочих невинных шалостях.

Если к подбитому глазу в семье Антикайненов относились достаточно терпимо, то к некоторым неизбежным вещам, как то: оторванный рукав у пиджака, дыра в брюках на колене, либо вырванный карман на рубашке — выражали свое мнение с житейским практицизмом.

— Ну, коль порвал — то сам и чини, — говорил отец.

— Иди в Армию Спасения, поклянчи там, может, выдадут что, — вздыхала мама.

Мол, коль тебе нужна одежда, ты ей и занимайся.

У определенного круга одноклассников подобное положение вещей не катило. За расквашенный нос у чада отец-поп готов был отлучить от церкви виновного. За порванную куртку мамаша, жена лавочника, настоятельно требовала посадить в тюрьму устроившего такое вредительство злодея. Дружбу, как водится, с такими ранимыми одноклассниками это не укрепляло.

Поднаторев в чтении, Тойво наконец-то пошел устраиваться на работу в газету. Таскаться в Армию Спасения он не хотел, латать одежду получалось не очень хорошо, а без ботинок было совсем тоскливо. Ему исполнилось восемь лет.

Сначала юный Антикайнен попытал счастье в центре города, но практически во всех газетах дальше входной двери его не пустили. Рылом не вышел, говорили. Обходя день за днем все издательства, он, в конце концов, очутился в родном районе на окраине Гельсингфорса, Сернесе, заурядном рабочем квартале. Здесь издавалась маленькая рабочая газетка «Oma maa» («Своя земля»), которую ему все-таки доверили распространять.

Чтобы к Тойво не возникали вопросы со стороны какой-нибудь полиции, либо инспекции по труду, ему пришлось вступить в молодежное общество с ограниченно ответственностью под претенциозным названием «Ihaneliitto» (что-то типа «Совершенства»). Сами же молодые члены и членши этой организации предпочитали обзывать ее «Чудным союзом» (другой перевод этого слова, здесь и далее примечания автора).

Организация была не очень тайной, подконтрольная вполне взрослым дядькам и тетям, но иногда с юношеской ретивостью уводящая своих участников в сторону начальных отношений между подростками разных полов. Тойво это дело не понимал, да и решительно не одобрял. Конечно, в восемь мальчишеских лет не до начальных сексуальных отношений, а сразу же — до конечных: передрался с более старшей девчонкой, и чувствуешь себя победителем.

Девицы-общественницы отчего-то любили задирать юного Антикайнена, хотя из себя он ничего значительного не представлял: блондин, рост под два метра, мощные бицепсы, накачанная грудь, белозубая улыбка, интеллект не только на русском языке, но и на английском. Вообще-то — нет, Тойво был вполне заурядным пацаном, какими бывают семьдесят пять процентов подрастающего населения Суоми. Может быть, девицы своим тайным девичьим чутьем видели в нем перспективу?

Тойво, втюхивая газетный листок прохожему, старался не просто громче всех кричать название прессы, но и, как мог, предложить содержание. Для этого ему приходилось старательно вчитываться в суть заметок. А суть была еще та!

«Пекка стал старостой артели. Теперь артель с новым старостой».

«Ийван праздновал день рождение тещи. А потом упал с лошади. Сильно праздновал».

«Когда садить топинамбур. И, вообще, что такое этот топинамбур».

«Положение дел в Абиссинии».

«Сказки далеких предков».

Чтобы получить лишний пенни, можно было и перечитать газетку другой раз. Заработав первые мизерные деньги, он никак не мог придумать, что же с ними делать? Отнес матери, та же только от души посмеялась: вот ведь теперь какой добытчик в семье! И тут же смахнула краешком платка слезу с уголка глаза — еще один ребенок начинает жить самостоятельно, совсем они с отцом старыми делаются.

Тойво решил тратить из своей зарплаты самый мизер, а копить деньги на что-нибудь значительное, например, на хороший финский нож. Как без ножа прожить в Гельсингфорсе? С ножом-то трудно, без ножа — никак.

Спрятать трудовые деньги в саду под липой — так сопрет кто-нибудь. В Национальный банк тоже не сдать — мала сумма. Жидам отдать в рост — так они возьмут, конечно, но расти деньги у них не будут, скорее, даже, просто умрут.

Тогда он пошел в свой Союз «меча и орала», то есть, конечно же, в «Совершенство».

— Вы деньги в долг берете? — спросил он у зиц-председателя, совсем молодого парня, но уже с окладистой, будто наклеенной бородой.

— Случается, — кивнул парень.

— Возьмите у меня! — решительно, словно боясь передумать, сказал Тойво.

Зиц-председатель долго смеялся, даже слезы у него на глазах выступили. Опять набежали дебелые девицы, то ли секретарши, то ли просто подружки. Они тоже посмеялись, но каждая посчитала своим долгом погладить по голове юного Антикайнена и пихнуть кулачком в бок бородатого парня.

— Ну, давай свои капиталы, — самым серьезным тоном сказал председатель. — Сколько у тебя: две марки, пять?

— Десять пенни, — трагическим шепотом выдавил из себя Тойво и ощупал в кармане солидную по размерам медную монету. Ему отчего-то сделалось стыдно, хоть плач.

— Ну, и дайм — тоже деньга, — заметил парень. — Все нормально, не переживай. Сохранятся твои сбережения в самом лучшем виде. Как в сейфе.

— А ключ? — вырвалось у Антикайнена.

— Что? — не понял председатель.

— А ключ от сейфа у кого?

Парень погладил свою бороду и с новым интересом взглянул на своего посетителя.

Тойво резко развернулся на пятках и двинулся, было, на выход, но внезапно остановился.

— А расписка? — облегченно от того, что вспомнил, спросил он.

— Молодец парень, — одобрительно сказал председатель. Достал перо, обмакнул его в чернильницу и на чистом листке бумаги вывел крупными ровными буквами Talletus Todistus (сохранная расписка, в переводе с финского). — Как, говоришь, тебя зовут?

— Меня зовут Тойво Антикайнен.

2. Крокодил

Юный Антикайнен аккуратно сдавал свои заработанные деньги в казну общества «Совершенство». Лишь один раз такой платеж у него не прошел. Не потому что не приняли, а потому что пришлось с деньгами расстаться практически сразу же после их получения.

Школа, где учился Тойво, располагалась в большом доме, некогда служившем казармой для тех, кто привык. Кто не привык, разбежались по другим местам службы, оставшихся оказалось мало, их тоже попросили разбежаться по окрестностям, вот и приспособили здание под школу. Чтоб не очень пустовала.

Школа была из вполне средних, ни на какую элитарность не претендовала, однако знания по арифметике, грамматике, естествознанию, пению и, конечно же, истории давала исправно. Учили и религии, но без фанатизма — чтобы на службах в церкви делать все правильно, да праздники отмечать надлежащим образом.

Тойво учился весьма охотно, быстро осознав, что только информация способна сделать из него кого-то иного, нежели обычного рабочего, коих по соседству проживало изрядное количество. Эту информацию, в принципе, может получить любой дурак, но только образованный человек способен ее оценить и использовать себе на явную пользу. Любые знания, которые можно было обрести за школьной скамьей, никогда лишними не окажутся.

Впрочем, как он также быстро понял, для достижения какого-то успеха в этой жизни можно сделаться заурядным барыгой, либо пойти служить в полицию. Одноклассники, чьи старики промышляли на этих полях, всегда ходили гордые и донельзя уверенные в завтрашнем дне и своем блестящем будущем. Но ни к торговле, ни к насилиям у него душа не лежала. Ему хотелось накопить денег и купить себе знатный ножик.

Финны, да и финки всегда традиционно носили с собою puukko — финский нож. Им можно было стругать деревяшки, чистить рыбу, свежевать дичь или устраивать поножовщины. Раньше, в далекие древние времена, финны были вооружены, конечно, не в пример лучше. Мужчины, к примеру, носили с собой кроме ножа еще и miekka — меч. Их и называли тогда miekkonen, то есть настоящий мужчина (вероятно, просто меченосец). После вековой ливонской войны меч сократили, вероятно, не без активного вмешательства тех, кто в этой войне воевал, в том числе и руководителя Вани Грозного. Сократили и название: mies — мужчина. Да и ливонцев, как таковых, тоже сократили, позволив доживать свой этно-век финнам, каким-то инкери, да карелам-ливвикам и карелам-людикам.

Замечательный нож был у сына полицмейстера, доставшийся ему в подарок от папашки. Это был настоящий puukko, с костяной резной рукоятью, с ножнами из толстой кожи, обрамленной инкрустированной медью, покрытой от древности патиной. Лезвие было серым, слегка щербатым, но это никоим образом не указывало на его слабость. Просто кое-где от древности и периодических протираний, притираний и заточек микроны железа стерлись, оставив вместо себя свободные атомы углерода, то есть графит в чистом виде, который незамедлительно вывалился. Эти мельчайшие щербины добавляли облику puukko загадочный и грозный вид артефакта.

Рейно, как звали обладателя такого сокровища, проделывал своим ножом настоящий фокус: он разрезал им бумагу на весу, полоснув по ее краю. Сколько ни пытались товарищи по школе проделать то же самое со своими самодельными, либо приобретенными в лавках ножами, бумага только комкалась. Хоть сутки напролет точи свой кинжал, хоть заточись.

— Видели, какой кровосток темный? — пыжился Рейно. — Много кровушки на своем веку пустил мой ножичек.

Тойво знал, что, так называемый, «кровосток», ровная канавка, половинящая лезвие, сделан вовсе не для стока крови. Куда ей, крови деваться? Вытечет, коль рана есть. Это было всего лишь, так называемое, ребро жесткости, которое спасало оружие от излома в случае удара по кости, либо по чему-то твердому. Так, во всяком случае, разъяснял когда-то его отец, а старшие братья согласно кивали головами.

Рейно был старше Антикайнена на год, поэтому никого из их класса он не замечал: слишком мелкие, чтобы обращать на них внимание. Обладание сказочным ножом добавляло ему авторитета, а положение отца — возвышало над всеми сверстниками и даже ребятами постарше.

Про родителя Рейно ходили во взрослых кругах нехорошие разговоры. Тойво, будучи на промысле, то есть, распространяя газеты, как-то столкнулся с ним нос к носу. Уж, по какому обстоятельству господин полицейский решил снизойти до общения с малолетним газетчиком, было непонятно. Скорее, по обстоятельству места.

Пузатый дядька весь в аксельбантах и при фуражке в длинном коридоре общественной прачечной прижимал за грудь волосатой рукой к стене молодую испуганную девушку, а другой рукой рылся в ее плетеной корзине, которую та отчаянно прижимала к своему бедру. Тойво влетел с улицы в коридор, чтобы снабдить своей желтой прессой кое-кого из прачек, постоянно берущих у него газеты то ли для растопки, то ли для санитарно-гигиенических целей, а то ли для чтения.

Он не успел ничего сказать, как полицай обернулся к нему, не переставая в то же время держать грудь девушки. Пальцы его, толстые и короткие, тоже проросшие бурыми волосами, шевелились на высоких и пышных девичьих округлостях, как жирные белесые черви, а лицо его, вдруг, исказила злобная гримаса.

— Кто таков? Воровать пришел?

Тойво ничего не мог ответить, у него не получалось оторвать взгляд от груди прачки, на которой лениво и безостановочно шевелились жирные опарыши. Да и вообще, что отвечать? Обвинение в воровстве для финнов, как и карелов, как и прочих эстонцев, было оскорбительным. Раньше ворам туго перевязывали бечевой руку возле плеча и не позволяли расслаблять ее очень продолжительное время. Когда же, наконец, веревку снимали, то возобновление кровообращения в конечности вызывало дикую боль. Порой вор помирал, порой терял руку, порой отделывался испугом на всю свою жизнь.

Полицай резко одернул руку, отчего несчастная девушка даже выронила свою корзину, и ловко ухватился толстыми пальцами за ухо впавшего в ступор Тойво. Парень тотчас же из своего замешательства вышел, но было уже поздно. Пришлось встать на цыпочки, из глаз брызнули слезы вместе с искрами, и он пошел вслед за этой рукой. Главное было — не споткнуться и не упасть, не то ухо оторвалось бы к чертям собачьим. А в таком возрасте оставаться одноухим пока еще рановато.

Рука привела его в полицейский околоток, потом ослабила свою хватку и дала крепкую затрещину. Тойво отлетел к стене и рассыпал свои газетные листки. Первым делом он ощупал ухо — то было на месте, но жутко болело, и из него текла кровь.

Деловитые полицаи шастали по околотку туда-сюда. Кто-то при этом носил под мышкой какие-то бумаги, кто-то, задумчиво погрузив в нос палец по самый локоть, смотрел в зарешеченное окно, кто-то, прикрыв рот ладонью, переговаривался. На мальчишку, сидевшего на грязном полу, никто внимания не обращал. Вероятно, слишком часто притаскивают в полицейский участок детей.

Тойво был уверен, что должны были соблюстись определенные процедуры: его без родителей, либо иных ответственных взрослых, сюда вообще не имели права заводить. Значит, все это — ошибка. Значит, ему можно уйти.

Он и поступил согласно своему решению: собрал рассыпанные газеты, поднялся на ноги и, не отряхиваясь, направился к выходу.

— Куда? — внезапно рыкнул один из полицаев. — Сидеть, сволочь!

Тойво даже не понял, что эти слова обращены к нему. Никому из этих людей он ничего плохого не сделал, никого не знал, да и знать не хотел, он не преступник, а всего лишь мальчишка-газетчик. Но вид обратившегося к нему человека в мундире был настолько суров, что Антикайнен опять сел возле стенки.

Прошло полтора часа, если верить большим часам-ходикам, отбивающим томительные секунды заточения возле массивного стола, за которым какой-то человек в штатском платье писал что-то с потолка: на некоторое время он замирал, уставившись наверх, потом, вдруг, обрадовавшись увиденному, быстро строчил пером по бумаге, иногда даже похихикивая.

— Извините, пожалуйста, — обратился Тойво к штатскому.

— Да, да, конечно, — сразу отреагировал тот, скользнув взглядом по мальчишке, и вновь возвращаясь к созерцанию потолка.

— Как долго мне нужно здесь находиться?

— Да, да, конечно, — снова ответил тот и вновь принялся быстро писать.

— Мне домой надо, чтобы к школе готовиться.

— Да, да, конечно.

Тойво замолчал, и на душе у него стало очень тоскливо. Никто из его близких не знает, что его приволокли в околоток. Газеты он почти не продал, и неизвестно еще, что могут учинить с ним полицаи. Люди, работающие здесь, не очень походили на людей. Точнее, на тех людей, с которыми до сих пор ему выпадала судьба общаться. Все полицаи были к нему абсолютно безразличные, случись у него какой-нибудь припадок, помощь никто не окажет. Таковыми были и русские, и финны, да хоть и немцы, коли они здесь работали.

На глаза у мальчишки навернулись слезы, он не знал, что делать дальше.

Зато тело его знало: оно вскочило на ноги и побежало прочь из этого ужасного дома, прижимая газеты к груди обеими руками. Ему удалось проскочить и увернуться от нескольких человек, но на самом выходе его все же перехватили.

— Кто таков? — спросил человек при сабле на боку и с седыми усами, лихо закрученными кверху.

— Воришка, — ответил другой.

— Сам ты воришка! — Тойво перестал контролировать себя. — Нет, ты не воришка, ты — вор.

Объявивший мальчишку вором полицай дал ему затрещину.

— Погоди, — сказал усатый. — Что украл? Газеты?

— Такой все может украсть, тюрьма по нему плачет.

— Почему без сопроводителей? Кто его доставил?

— Так Авойнюс, наверно, — пожал плечами полицай и попытался уйти прочь.

— А где этот Авойнюс?

— Домой ушел.

— Ясно, а с ним что делать? — усатый словно бы удивился.

— Расстрелять, — крикнул от своего стола человек в штатском и захихикал. — Революционер. Распространитель листовок.

Тойво не выдержал и заплакал, стараясь делать это бесшумно, но судорожные всхлипывания вырывались наружу, как бы он не сдерживался.

— Иди домой, мальчик, — сказал усатый. — И помни: воровать нехорошо.

— И листовки раздавать — тоже нехорошо, — опять подал голос человек из-за стола.

Полицай, обозвавший Тойво воришкой, выхватил у него из рук кипу газет, а самого толкнул к двери.

— Пошел отсюда! Еще раз попадешься — в цугундер определим.

Антикайнен оказался на улице и, словно бы, другими глазами увидел этот мир. Мир был осенним и донельзя серым, но обретенная свобода преображала хмурые сумерки в сияющие совершенство. Совершенны были лужи, взбитые в пенную грязь проезжающими двуколками, совершенны были камни мостовой, стершиеся миллионом ног, по ним прошедшим, совершенно было низкое рваное небо, готовое разразиться нудным мелким дождем. Все было совершенно, только люди оставались убоги.

Тойво вспомнил имя полицая, порвавшего ему ухо, и оно показалось ему знакомым. Он побрел по направлению к дому, размышляя, как же теперь выйти из ситуации с конфискованными газетами? Ничего другого не придумал, как рассказать редактору всю правду. Пусть что хочет, то и делает. Накажет его за растрату, либо подкрадется к околотку и взорвет его адской машинкой.

— Да это же отец нашего Рейно! — внезапно осененный, вскрикнул он вслух и добавил про себя: «Точно, Авойнюс — папаша Рейно. Заплечных дел мастер».

Тойво не хотел рассказывать родителям о произошедшем, но это произошло как-то само по себе. Мама, конечно, расстроилась, а отец побледнел и ничего не сказал. Только старший брат хмыкнул, мол, легко отделался. Полицаи, говорят, могут и забить человека до смерти — и ничего им за это не будет. Суд всегда на их стороне.

Редактор не применил к Тойво никаких наказаний и штрафов, перепугался только очень и бросился проверять: не было ли в газете чего-нибудь запрещенного? Читал, перечитывал, совсем забыв о стоящем перед ним Антикайненом, а потом махнул рукой:

— Эти гады во всем могут нарушение закона усмотреть, в каждой строчке, в каждой запятой. Ну, да ладно, живы будем — не помрем.

— А мне что делать? — нарушил свое молчание Тойво.

— Забудь о произошедшем — вот что, — поморщился редактор. — И впредь будь осторожен: держись от полиции и жандармов так далеко, как это только возможно.

Тойво пытался забыть, но у него получалось не очень. Лишь только встречал в школе Рейно, перед глазами вставал его папаша.

Школьники имели обыкновение собираться в большой умывальной, расположенной в том же здании, где и учебные классы. Здесь можно было поиграть в «ножички», в «стеночку», у кого завалялись лишние полпенни, просто потрепаться за жизнь, либо заняться меной всего на все.

Сколько бы раз Тойво ни заходил в умывальню, здесь всегда важничал Рейно, словно бы и в школу он ходил только для того, чтобы торчать здесь. Сын полицая считал себя непререкаемымавторитетом во всех областях, любил вклиниваться в каждый разговор и высмеивать любого, чье мнение сколь-нибудь отличалось от его самого. Ну, да ладно, никто особо не возмущался, считая, что связываться с полицейской семьей — себе дороже.

Тойво тоже так думал, но потом передумал. Нельзя в себе долго сдерживать эмоции — от этого можно заболеть расстройством желудка. А эмоции у него были еще те! Очень хотелось достать Авойнюса, надавать ему подзатыльников, пинков под зад, отобрать и утопить в пруду оружие и все такое. Но папаша-полицай был недосягаем, к тому же сам мог достать, кого хочешь. Вот от этого и надо было отталкиваться.

Антикайнен начал вести в школе подпольную агитационную работу. Он выискивал тех ребят, с которыми отпрыск полицая вел себя неучтиво, и таких набралось вполне приличное количество.

— Хорошо, — сказали каждый из ребят поочередно. — Ты заводишься на него, а я захожу сзади.

— Кх, — кашлял им в ответ Тойво.

Нет, конечно, он не боялся: подойти, подпрыгнуть и ударить прямо в лоб. Вероятно, на его похоронах даже знакомые собаки смеяться будут. «Давид, укрощенный Голиафом». Можно, безусловно, переждать годик, подрасти чуток, но тогда и Рейно подрастет. Не складывалось как-то. Набраться решимости и затеять драку с более взрослым парнем у него не получалось.

Зато у более взрослого парня отлично получилось.

— Эй, — сказал он как-то в умывальне. — Сдается мне, слишком много ты разговариваешь. Как бы не пришлось потом молчать всю ставшуюся жизнь.

— Почему? — удивился Тойво, когда понял, что вопрос был обращен именно к нему.

Ребята вокруг него расступились, и он остался стоять лицом к лицу с нависающим над ним Рейно. Им снова одолела тоска и безысходность, как тогда, в полицейском околотке. На лицах парней, отступивших перед авторитетным товарищем, читались растерянность, испуг, а кое у кого — любопытство. На что же он надеялся?

Надеяться можно было только на самого себя. Едва он осознал такое положение дел, как страх куда-то улетучился. Тойво оценивающе посмотрел прямо в лицо грозному Рейно, и не увидел в нем ничего такого, что могло нагнать ужас, отчаянье и безысходность. Это был просто пацан, и все, что он мог сделать — это надавать тумаков и наругаться обидными словами. Ни лишить свободы, ни глумиться над близкими, ни отнять жизнь — ничего. Так чего же его бояться?

— Груша! — повелительно сказал Рейно.

Юный Антикайнен снова удивился и тотчас же отлетел на несколько шагов назад от полицейского сына и распластался на холодном полу. Ничего волшебного в этом не было, произнесенное слово не обладало магическими свойствами.

Просто так звали одного из подручных Рейно, вернее, такая уж у него была кличка. А звали его Кокки, но своего имени он стеснялся, предпочитая быть «Грушей», которого нельзя скушать. В общем-то, он был совершенно безвредный, но ведомый и очень исполнительный. Он ударил Тойво без малейших раздумий, и тотчас же отступил за спину своего, как он считал, друга.

Антикайнен боли от встречи с чужим могучим кулаком не испытал, что тоже его удивило. Поистине, сегодня был удивительный день.

— Слушайте все! — не поднимаясь на ноги и продолжая лежать, сказал он. — Расскажу вам притчу.

— А что такое — притча? — сразу же спросил Груша.

Тойво сел на полу, охватил руками согнутые в коленях ноги и объяснил.

— Ну, сказка такая, типа басни, типа небылицы, типа…

Он задумался, тщась сравнить еще с чем-нибудь.

— Типа притчи, — подсказал Груша, и все вокруг рассмеялись, а Рейно насупился.

— Шел по дороге человек, руки в карманах, шляпа на затылке, шел и насвистывал. Вдруг, увидел в канаве пьяного, подошел к нему, поднял того на ноги и говорит: «Будь человеком!»

— Ну, и что? — вставил реплику кто-то из слушателей.

— Да ничего, пьяница не перестает быть человеком, даже если он свинья. Протрезвеет он и устыдится, что по канавам валяется, — проговорил Тойво. На самом-то деле в одной из разносимых им газет он прочитал рассказ английский писателя Гильберта Кия Честертона о способе, позволяющем отличить человека от животного, который сейчас и пересказывал. — Тем временем человек плюнул на пьяного и пошел себе дальше. Видит, крокодил в канаве доедает миссионера, чавкает и щерится по сторонам. Что делать? Хлопнуть крокодила по спине и сказать: «Будь крокодилом»? Конечно, нет. То, что крокодил кушает миссионера, соответствует всей его крокодильской сущности. Он совершенно не осведомлен о плохом поведении, ведь чувства нравственности у него нет.

Он замолчал и поднялся на ноги, ребята вокруг смотрели на него в недоумении, мало кто чего понял: крокодил, пьяница, человек — странно все.

— Ерунда какая-то — эта твоя притча, — сказал Груша. — Лучше бы про гангстеров. К чему вся эта сказка про крокодила?

— Да к тому, что Авойнюс, полицай, заплечных дел мастер — это крокодил, — с легкой усмешкой заметил Тойво. — А раз ты, Рейно, его сын, значит и ты — тоже крокодил.

Такого поворота никто не ожидал. Даже сам Рейно: он побледнел, начал озираться по сторонам, словно в поисках поддержки, и хватать воздух ртом, как рыба, пытаясь что-нибудь из себя выдать.

— Груша! — наконец, произнес он, первое, что пришло в голову.

— Что тебе, Крокодил? — ответил тот, и ребята вокруг начали смеяться, да так, что никто никак не мог остановиться.

С того дня, что-то в авторитете Рейно поколебалось. Даже самый занюханный школьник, которого могли обидеть все, кому не лень, смотрел ему в спину и шептал: «Крокодил!» Потом его, конечно, обижали: макали головой в уборную, вытирали о него ноги, подвешивали за шкирку на раскидистом ясене. Но он макался, обтирался, висел и удовлетворенно осознавал: у крокодила и поведение крокодильское.

Конечно, синяк, поставленный Грушей в момент, предшествующий знаменитой на всю школу притче, у Тойво отсвечивал почти неделю, но он, вероятно, стоил того. Рассказик Честертона из уст Антикайнена сделался достоянием школьной гласности, его пересказывали, перевирали, дополняли разными подробностями. Тойво даже специально пригласили на собрание актива общества «Совершенство», где поставили в пример его эрудированность, нестандартность мышления и способность завоевывать доверие масс.

Девицы начали на него украдкой посматривать, скорее, из любопытства.

Несчастный Крокодил Рейно несколько раз колотил его, но это давало обратный эффект: над сыном полицейского посмеивались, как над дурачком. В школе даже появилась шутка: «Коль папа — крокодил, кто у него сын?» «Рейно!» — отвечали все без исключения.

Тогда Рейно предпринял предпоследнюю попытку восстановить свой статус-кво. Он вызвал Тойво на поединок.

3. Поединок

Мало чести побить кого-нибудь из младших классов, совсем никакой чести обозвать его обидным словом, правильнее — унизить его в глазах общественности. Тогда все вернется на круги своя.

Рейно долго думал, чем бы забороть голодранца Антикайнена, да в голову приходило только «полоснуть по горлу ножиком и сбросить в колодец». На всякий случай он спросил совета отца.

— Что делать, если кто-то изрядно мешает жить? — поинтересовался он. — Репутацию портит, раздражает и, вообще — гад.

— В тюрьму определить, либо ножичком по горлу — и в колодец, — ответил тот и ушел по своим полицейским делам.

Свежесть решения не внушала оптимизма. Может быть, в книгах совет прочитать? Но читать Рейно не любил. Тогда он, втайне страшась, отправился к самому злодейскому злодею, жившему на соседней улице. Этим злодеем был Ялмари, хулиган и даже бандит.

— Здорово, господин Ялмари! — сказал Рейно, когда после часового блуждания по улицам нашел того на лавочке возле рюмочной.

— Ну? — ответил тот.

— Вы, господин Ялмари, человек опытный, по тюрьмам да каторгам все ходите.

Ялмари чуть не проглотил папироску, закашлялся и потом долго плевался под ноги. В свои пятнадцать лет дальше Алексантеринкату в центре Гельсингфорса он не забирался, обирал особо пьяных работяг, да был на посылках у взрослых бродяг и жуликов.

— Тебе чего надо, пацан? — спросил он, нахмурив брови и сжав кулаки.

Рейно испугался, но уйти прочь не мог — ослаб отчего-то в ногах. Он судорожно сглотнул вмиг пересохшим ртом и издал короткий смешок, словно проблеял.

— Ты что, щенок, смеяться надо мной вздумал? — Ялмари оглушительно высморкался и стукнул кулаком о ладонь.

Рейно понял, что сейчас его убьют и попытался в умоляющем жесте попридержать руки хулигана и бандита от расправы над собой, но вместо этого сбил с него кепку наземь.

— Мама, — сказал он и, не в силах больше стоять, опустился на лавочку. — Мамочка.

Он сел на скамейку то ли излишне резко, то ли седалище было уже довольно ветхим. Самая крайняя доска взбрыкнула, вырвавшись из крепления и ударила под живот грозному Ялмари. Рейно чуть сам не упал, а его собеседник упал без всяких «чуть». Хулигану сделалось ужасно больно, отчего ему хотелось вопить и держаться руками за пах.

Рейно в полнейшем испуге вскочил на ноги и нечаянно наступил на кисть руки корчившегося в муках Ялмари. Тогда тот перестал сдерживаться и завопил, как резаный. Сын полицая замер, отказываясь дальше двигаться и шевелиться вообще.

На крик из рюмочной вывалились несколько человек.

— Чего это тут? — спросил один, косоглазый в заляпанной жирными пятнами косоворотке.

— Да пацан какой-то нашего Ялмари бьет, — сказал другой, тощий и морщинистый.

— Ну, и молодец, — кивнул головой третий, у него зубы были через раз. — Мал, да удал.

Сказав это, он коротко размахнулся ногой и пнул лежащего парня.

— За что? — горько возопил Ялмари.

— А чтоб знал. Все, хватит, сойди с него.

Последние слова уже были обращены к Рейно. Тот сделал вперед два шага и закрыл глаза, ожидая над собой скорейшей расправы. Но ничего не происходило.

Когда он перестал жмуриться и осторожно огляделся, Ялмари куда-то подобру-поздорову уполз, а трое зверского вида мужчин курили и разглядывали его.

— Ну? — спросил косоглазый.

Словно дежавю какое-то, подумал бы Рейно, если бы знал такие слова. На язык опять просились фразы, типа «вы, господа хорошие, люди опытные, по тюрьмам да каторгам все ходите», но усилием воли он сдержался.

— Я за советом пришел, — горько вздохнув, едва слышно произнес он.

— Дельный совет стоит денег, — протянул тощий.

— У меня есть деньги, — поспешно произнес Рейно и сразу же подумал, что его теперь точно прибьют.

— Какие у тебя деньги, пацан! — засмеялся морщинистый. — Ты лучше скажи, как тебе удалось так отделать нашего общего друга? Он, вроде бы, повзрослее, да и посильнее тебя будет.

Рейно не совсем понял, что имел ввиду этот человек, но переспрашивать, либо спорить не стал.

— Так как-то само по себе получилось, — сказал он и для убедительности пожал плечами.

— Ну, ладно, можешь не говорить, что у вас там произошло, — вступил в разговор беззубый. — Каков совет тебе нужен? Только не дерись, пожалуйста, с нами.

Рейно понял, что ни грабить, ни убивать его пока не будут, и чертовски сильно захотел просто уйти домой, но, собрав все мужество, решил рискнуть.

— Что делать, если кто-то изрядно мешает жить? Репутацию портит, раздражает и, вообще — гад.

— Да лезвием ему по горлу — и в колодец, — сразу же ответил косоглазый.

«Браво», — внутренне скривился Рейно. — «Самый популярный ответ».

— Посади его на бабки, сделай своим должником, — добавил морщинистый.

— Как?

— Да хоть как: обыграй в карты, выиграй пари, устрой поединок, — сказал беззубый. — Только прилюдно, чтоб не отвертелся. Понял?

— Понял, — сказал Рейно и полез рукой в карман. Никто из троицы мужчин не удивился бы, коль мальчишка достал бы револьвер и всех перестрелял меткими выстрелами в сердце. Но он вытащил всего лишь монетку в пятьдесят пенни и робко протянул беззубому.

Тот переглянулся со своими корешами, деньги взял и скривился в очаровательной щербатой улыбке:

— Хороший мальчик. Ну, ступай, займись своими играми.

Рейно ушел, чрезвычайно довольный, что остался живой и невредимый.

— Молодое поколение, — сказал ему вслед косой.

— Звери, — согласился тощий.

— Чудом отделались, — кивнул головой беззубый. — Еще по стаканчику, друзья?

Они скрылись в недрах рюмочной и больше о них никто не слышал.

Ну, а что же Рейно? Да ничего, вообще-то — он никак не мог придумать, на какой поединок вызвать голодранца Тойво. Меряться с ним силой — отпадает сразу, играть в какие-то «соображалки» — тоже. В первом случае — несолидно, во втором — еще неизвестно, кто кого пересоображает. Остаются игры на деньги: в «трясучку», в «стеночку», в «бабки». Рейно не считал себя новичком в этих играх — не было дня, чтобы в умывальне в школе кто-то не резался в них. Он охотно участвовал в играх, бывало, даже, преумножал свои наличные.

Следовало теперь узнать, умеет ли презренный Антикайнен трясти монетки, либо стучать ими о стеночку. То, что с «бабками» он был знаком — не оставляло сомнения. Во что еще играть нищему мальчишке, у которого в кармане всегда «вошь на аркане»? Однако надо было подстраховаться.

В школе он затеял на большой перемене сражение в «трясучку». Когда же в умывальню пришел Антикайнен, самым насмешливым тоном предложил ему:

— Может, и ты, сказочник, с нами побьешься?

Тойво ничего не ответил, поспешив отойти к противоположной стенке.

— О, так может, в «стеночку» тогда?

Но и на это тот ничего не сказал.

Все сомнения у Рейно развеялись. Но сегодня решать свои задачи он не поторопился. Для полного и безоговорочного успеха нужно было слегка подавить на парня.

Ему доброхоты между делом рассказали, что Тойво в деньги никогда не играл, вот в «бабках» он слыл специалистом. Конечно, без монет в кармане не особо разыграешься. В «бабки» же играет любой дурак.

Ныне вместо костей ребятня приспособилась бросать пивные пробки. Подобрал их возле пивной, сплющил края о камень — и бейся дни напролет. А если еще свинцом залил одну «бабку» — биту — то можно выходить на городской уровень.

Но с игрой на деньги это баловство не сравнить. Тут как? Проиграл, выиграл — пробки, даже специально обработанные, платежным средством никогда не сделаются. Стало быть, и азарта особого нет. Да и какой в этом прок — бросать, выбивать, подбивать? Только трата времени.

Вот с деньгами дело обстоит гораздо интересней. Проигрывать жалко до дрожи в коленках, а выигрывать волнительно до дрожи в руках. Зато человеком себя чувствуешь, хозяином судьбы. Недаром все успешные и состоятельные люди проводят ночи напролет в игорных домах, выигрывают богатства, проигрывают сокровища. Вот эта жизнь!

Рейно уже мнилось его полное преимущество над несчастным нищим Антикайненом и восстановление своего школьного положения. Пусть все видят, что дети полицейских тоже кое на что способны, не хуже их родителей.

Но на следующий день, когда он пришел в умывальню, там его уже ждал Тойво, сразу же обратившийся к нему с совсем неожиданным вопросом:

— Сыграем?

— В «бабки», что ли? — слегка растерялся Рейно.

Тойво молча достал из кармана скромную россыпь монеток по одному пенни. Позвякал ими, тряся ладонью, потом выбрал одну и сунул себе обратно в карман.

— Ну, и сколько ты готов сегодня проиграть? — насмешливо поинтересовался Рейно.

— У меня десять, нет — девять пенни, я готов их пустить в оборот.

— Слыхали все? — полицейский сын обратился к ребятам в умывальне. — У нас с этим парнем поединок в «стеночку». До последней монеты.

— В «трясучку», — возразил Тойво. — До предпоследней монеты.

— Почему так?

— А почему бы и нет?

— Слышь, Антикайнен, — приблизившись вплотную, зашипел ему на ухо Рейно. — Я у тебя все деньги выиграю, а потом уже будем играть на что-то посерьезнее. Только ты не убегай и не прячься. В нашей игре будет только один победитель.

Тойво побледнел, но не отступил, только кивнул головой то ли в согласии, то ли в сомнении. Ребята вокруг принялись переговариваться между собой. Кто-то не понимал, почему этот сопляк, ни разу досель не принимавший участия в серьезных играх, добровольно лезет в подобную авантюру. Деньги, что ли, лишние? Кто-то предполагал, что Антикайнен все это делает специально, чтобы больше не злить Крокодила. Другие решили, что сын обойщика просто слишком умный и от того загордился. Ничего, сейчас Рейно пощиплет ему перышки.

«Трясучка» — игра незамысловатая: тряси между сжатых ладоней денежки, после команды «стоп» и выбора противником «орла», либо «решки» поднимай одну ладонь — и считай выигрыш. Или считай проигрыш. Вот и весь расклад.

К всеобщей радости игра между Тойво и Рейно затянулась по времени. Это было настоящее развлечение для ребят, которые превратились в истовых болельщиков. Каждую перемену умывальня была полна младшеклассников и парней чуть постарше. Кто-то поопытнее предложил делать ставки на противников, но эта затея не удалась: все, кто решился ставить, выбирали в победители Крокодила. В успех юного Антикайнена не верил никто.

Тойво постоянно проигрывал, но в самый последний момент, когда у него оставалась последняя монетка, он добавлял к ней еще одну из кармана и как-то выправлял положение.

— У тебя что — «неразменный грош» в кармане? — поинтересовался между делом Рейно, однако настаивать на ответе не стал.

Он тряс деньги виртуозно, поднимая ладони то к одному уху, то к другому, то стуча ими по коленам. Со стороны сын полицейского казался камлающим шаманом, к тому же он постоянно приговаривал что-то типа: «колдуй баба, колдуй дед, колдуй серенький медведь». Рейно весь поглотился игрой, постоянно выигрывая, но всегда в последний момент как-то чуть сдавая свое лидерство.

— Везет дуракам! — говорил он в такие моменты.

— И новичкам, — добавляли из толпы.

А Тойво ничего не говорил, внимательно следя за сумасшедшими плясками соперника. Точнее, следил-то он все время за его руками, однако сам повторять ужимки и прыжки Рейно не решался. Его техника «трясучки» была примитивна до безобразия: Тойво чуть подбрасывал вверх в ладони уложенные столбиком монетки — как правило, на кону всегда было по две пенни с человека — накрывал другой и очень осторожно тряс, словно боясь уронить. Всем было понятно сразу, что парень — не игрок.

Однако окончательно проигрался Антикайнен только под занавес учебного дня.

— Можно, я не буду играть на последнюю пенни? — осторожно спросил Тойво, когда из всего его валютного резерва осталась только карманная деньга. — Чтобы завтра можно было отыграться?

Рейно довольно оскалился: влип, очкарик. Завтра можно будет его обуть по полной программе. Вот тогда уже никакой пощады. Вот тогда и посмотрим, кто есть крокодил.

— А ты азартный Парамоша, — процедил он сквозь зубы и ушел, позвякивая выигрышем в кармане. Рейно был уверен, что отыграться противнику уже не получится, разве что в долг. А долг придется отрабатывать. Даже более того — долг придется долго отрабатывать.

Никто из расходившихся из умывальни ребят не попытался шепотом в спину произнести слово «крокодил», что только убедило Рейно в правильно выбранной тактике и в последующем за этим делом успехе. Пусть обойщики знают свое место. Полицейские всегда будут во главенстве.

На следующий день о предстоящем продолжении поединка знали все младшие классы, даже некоторые ребята постарше решили посмотреть на противостояние нищего Антикайнена и не самого бедного полицейского сынка Рейно.

— Ну, играем дальше? — спросил Крокодил, входя в умывальню.

— У меня есть пожелание, — ответил ему Тойво, который некоторое время уже маялся здесь в ожидании.

— Ну-ка, ну-ка, — Рейно плотоядно заулыбался, и в самом деле начав походить на крокодила. — Денежки кончились? Так мы эту проблемку быстро решим. Тебе любой из нас готов дать в долг сколько угодно. Правильно я говорю?

Он засмеялся, его примеру последовало несколько человек. Прочие пытались понять: состоится игра, или нет.

— Только не я! — оборвал свой не вполне искренний смех сын полицейского. — Коль не на что играть, так всякой голытьбе здесь не место, придется отработать. Потому что…

— Потому что у тебя отец — заплечных дел мастер, — пожал плечами Тойво. — А все крокодильское и тебе не чуждо.

Рейно возмутился и, позабыв о приличиях, вознамерился тут же разорвать противника на множество маленьких Антикайненов, но собравшийся народ тоже возмутился.

— Будете играть или нет? — возмущался народ.

— Что за пожелание? — еще возмущался народ.

— Ты же не с заплечных дел мастером тут деньги трясешь! — снова возмущался народ.

— Вся власть учредительному собранию, — опять возмущался народ.

Ну, и дальше в том же духе: «предлагаю Тойво предложить его предложение», «предлагаю Рейно раскусить этого Тойво» и «предлагаю устроить драку на кулаках».

Пока все шумели, Антикайнен достал из кармана свою последнюю монетку и показал ее Рейно.

— Это твое пожелание? — сразу отреагировал тот.

— Играем, — ответил Тойво и положил пенни в протянутую ладонь соперника.

Рейно тотчас же затрясся в своем лихом шаманском танце, организовав тем самым вокруг себя свободное пространство. Кое-кто, не разобравшись, подумал, что началась потасовка и возбужденно заговорил: «Драка — драка — драка!»

— Ты проиграл, — между тем сказал Рейно, на ладони которого оказались лежать два «орла» вместо загаданных Тойво «решек».

Антикайнен вздохнул и заговорил:

— Итак, вношу предложение. Денег у меня, к сожалению, больше нет, но отыграться я хочу. Или проиграться — как получится. Предлагаю сыграть на большой интерес.

— Это как? — удивились присутствующие, в том числе и сам Рейно.

— Да на кон он ставит что-то серьезное, да и ты — тоже, — пояснил парень постарше.

— Например? — не понял полицейский сын.

— Да ты сам у него спроси, чай не баре — без переводчика обойдетесь.

— Если мне в долг кто-то ссудит деньгу, то на нее я ставлю свою свободу на неделю, — предложил Тойво, и вся ребятня вокруг затихла, пытаясь это дело осознать. Потерять свободу — это значит, носить чужой портфель, быть на побегушках, делать, что велено. Короче, рабство.

— На месяц, — сказал Рейно.

— На две недели, — возразил Тойво.

Однако одалживать монету никто не торопился. Ребята понимали, что, коль Антикайнен ее проиграет, обратно от Крокодила ее не выманить, а сам Тойво неизвестно, когда сможет вернуть.

— Идет! — обрадовался Рейно. — Но если тебе никто не даст монету, значит, ты по жизни неудачник и всегда в проигрыше. Тебя слушать — себя не уважать, а если кто заговорит с тобой, значит, и он…

— На, держи, Тойво! — вперед протиснулся один из одноклассников сына полицая. — А то что-то раскудахтался наш Крокодил.

В его руке была зажата имперская медная увесистая копейка.

Российские деньги были дороже финских. Придуманные Элиасом Леннротом марки и пенни были вполне конвертируемой валютой, но их привязка, сначала к швейцарскому франку, а потом к золотой унции определила соотношение и к рублю. На один рубль приходилось две марки и шестьдесят семь пенни. Только у состоятельных финнов в кошельках были рубли и марки, поэтому ссуженная Тойво копейка невольно вызывала некое уважительное отношение к ее обладателю. Даже Крокодил не отреагировал на свое оскорбительное прозвище.

— Чем ответит нам господин Рейно? — спросил парень, что был старше всех.

— Отвечу двумя пенни, — сказал тот.

Предложенный им курс был явно занижен.

— Лучше тремя, — не согласился Тойво. — Или ты сомневаешься в собственных силах?

Рейно изобразил на лице раздумье, хотя при вчерашнем выигрыше для него вопрос в одну добавочную монетку не стоял вовсе. Он достал из кармана три деньги и разместил их на своей ладони.

— А ты, часом, ничего не забыл? — спросил Антикайнен.

— Что? — искренне удивился Рейно. Для него дело уже было решеным, чего еще лишнего говорить?

— Я поставил две недели своей свободы, а ты желаешь отделаться тремя пенни?

Сын полицейского усмехнулся: неужели он всерьез думает, что в ответ на кон будет выставлена такая же двухнедельная кабала?

— В общем-то, да, желаю, — скривился в подобие улыбки Рейно. — А что ты хотел?

— Да есть у меня кое-какая задумка, — побледнел Тойво. — Рядом с моей свободой ты ставишь свой пуукко. Все равно он тебе на халяву достался.

— Это отцовский подарок, — нахмурился Рейно. Тот в свое время отобрал его у какого-то карела, забредшего на свою беду в район Сернеса. Ни по наследству, ни за деньги нож не достался, халява, что и говорить, но жалко что-то ставить. — Я бы все-таки предпочел остановиться на трех пенни.

— А я бы предпочел тебе сейчас харю начистить, — возмутился старшеклассник.

— Ладно, ладно, — поспешил согласиться Рейно, решив, что все-таки не стоит перегибать.

— Ставишь пуукко? — уточнил Тойво.

— В обмен на три недели, — сказал Рейно.

— Идет, — махнул рукой Антикайнен.

— Понеслась! — закричали болельщики. Они впервые присутствовали при столь необычном масштабе состязания. Кто бы ни выиграл, а ставка сегодняшней игры будет самой высокой за всю историю умывальни.

Тойво положил решкой копейку себе на ладонь и помахал другой рукой: я трясу. По очереди так и выходило. Что-то в этом показалось сыну полицейского подозрительным, но деваться было некуда: только что он выиграл, когда колотился в своем шаманском танце. Рейно выложил аккуратно одну на другую орлами свои пенни.

И тотчас же Тойво подбросил монеты вверх, ловко поймал их, прикрыл другой ладонью и затрясся, как ненормальный, всем своим телом. Вернее, его телодвижения напоминали те, что до этого демонстрировал сам Рейно. Тот от удивления даже рот открыл.

— Говори: орел или решка! — потребовал Антикайнен. — Говори, ну?

И тут сын полицейского на долю секунды повелся. Но и этого краткого мига хватило на то, чтобы он сделал маленькую ошибку.

— Решка, — громко выдал он и сразу же после этого добавил. — Стоп!

Тойво замер, как вкопанный, и сунул под нос своему сопернику ладони, верхнюю из которых медленно убрал.

— Орлы! — вскричали все болельщики поблизости. — Чисто! Все орлы!

У Рейно перехватило дыхание: так быть не могло. Он поторопился, и подлый сопляк перевернул ладони наоборот, так что бывшая внизу оказалась сверху.

— Нечестно! — закричал сын полицейского, но никто не обратил внимания на этот крик. Все хлопали по плечу победителя, не замечая, что Тойво не торопится вернуть копейку хозяину, опустив ее вместе с выигрышем себе в карман.

4. Hoist that rag!

Нож Рейно пришлось отдать сразу же после окончания их поединка. Как говорится, «уговор дороже денег». Но если бы это помогло сохранить репутацию, то с этим вполне можно было смириться. По крайней мере, на недельку. А потом отобрать пуукко обратно — и всего делов-то.

Но проигрыш ознаменовал полную потерю уважения. Даже те, кто раньше с придыханием ловил каждое его слово, теперь шептали в спину ненавистное «крокодил». Еще школьникам понравилось склонять на разные лады выражение «заплечных дел мастер». Оно уже относилось к отцу Рейно, но тоже как-то не добавляло уважения к сыну.

Сам мальчишка понимал, что его подло надули, вот только не мог разобрать, каким же образом? Тойво секретом своего успеха ни с кем не делился.

Да Антикайнену и не было, что рассказать.

Разве то, что поведать, как получил очередную зарплату в своей газете и, по обычаю, не ломанулся относить ее на свой «секретный» счет. Вместо этого он укрылся от посторонних взглядов под навесом во дворе и принялся трясти деньги в ладонях, пытаясь постигнуть закономерность выигрыша. Закономерностей таковых не было, разве что открывались варианты жульничания. Цель была одна: заставить большинство монеток лечь на орел, либо решку, знать об этом и принудить противника сделать неверный выбор.

Тойво сосредоточился именно на игре в «трясучку», потому что в «стеночку» против Рейно шансов у него не было практически никаких.

Суть в этой второй по популярности в умывальне игре заключалась в том, чтобы пробить свою деньгу от стенки так, чтобы она оказалась на полу максимально приближенной к монете противника. Коль сумел пальцами одной руки дотянуться от своей до чужой деньги — берешь ее себе. Не сумел — бьется о стенку соперник.

Ладони у Рейно были большие, как блюдца. Пальцы — длинные и толстые. Отрастить себе такие же за ночь Тойво пока был не в состоянии, поэтому мог оказаться в заведомо проигрышном положении. Значит, надо уравнять шансы на победу, где только возможно.

Также неспроста, что его недоброжелатель, вдруг, обратился к нему с предложением поиграть. Что-то у него на уме, и вряд ли это что-то — случайное, подвластное сиюминутному настроению. Стало быть, его надо опередить, чтоб контролировать ситуацию самому.

Но как же заставить монетки в ладони ложиться, как ему потребно? Все они был одного веса, одного размера, поэтому прогнозировать их положение было практически невозможно. Разве что положение одной деньги, вес которой можно слегка подкорректировать с помощью напильника и свинцовой латки.

Тойво потрудился некоторое время и с удовлетворением заметил, что выбранная им монетка почти не отличается от других. Разве что более побитая и поцарапанная. Но это не мешало ей сделаться несколько лучше управляемой. Оно и понятно: сместился центр тяжести, стало быть, поведенческие навыки у нее в ладонях должны быть примерно схожими при схожих обстоятельствах. Коль можно было ориентироваться по одной деньге, то другие пусть ложатся, как им угодно. При определенной доле удачи это давало некую защиту от полного и непоправимого проигрыша.

Вся сложность заключалась в том, чтобы словить нужную монетку на ее ребро и одновременно прижать ее другой ладонью, чтобы потом незаметно сдвинуть кисти рук относительно друг друга в нужную для орла, либо решки сторону. Бывало, противник со всей дури лупил своими руками по сжатым ладоням, пытаясь предотвратить такого рода мухлеж. Но один пенни не настолько большого диаметра, чтобы этот удар как-то влиял на положение дел. Напряги запястья — и никаких тебе последствий.

— мычал Тойво себе под нос, допоздна тряся и так, и этак свой «неразменный грошик». Песня тоже была из газеты.

И неважно, что Тойво не знал, кто такие эти два парня из тюрьмы в далекой Америке Синг Синг, а презрительное выражение «вздернуть тряпочку» — всего лишь отношение к поднятию флага, ему нравился ритм, ему нравился надрыв, ему нравилось бунтарство в этой песне.

Уже гораздо позднее он узнал, что и Томми Шей, и Пигги Ноулс были речными пиратами возле Нью-Йорка в середине прошлого века.

Первая часть поединка с Рейно прошла в лучшем виде: Тойво, в конце концов, проиграл все, кроме своей подправленной вручную монетки. Не беда, что он лишился своего заработка, зато добился того, что никогда не проигрывал заветную пенни.

Но назавтра нужно было сделать что-то отличительное от заурядной игры в деньги, что-то из ряда вон выходящее, чтобы народ пробудился и понял, что можно побеждать силу, главное — не бояться ее.

Однако ничего придумать не получалось. И не получилось бы вовсе, если бы не старший брат, случайно поинтересовавшийся его делами. Вилле сначала с улыбкой выслушал байку о противостоянии Тойво и Рейно, потом улыбка его угасла.

— Что, говоришь, тот полицай тебе предъявил? — спросил он.

— Да ничего, только ухо едва не оторвал, — вздохнул Тойво.

— Вот ведь гад какой! — возмутился Вилле. — Это уже не человек, это уже погоны какие-то ходячие. Ну, ничего, настанет наше время, он за все свое ответит, заплечных дел мастер.

— А когда настанет наше время? — поинтересовался юный Антикайнен.

— Когда прозвучит клич: «Мочи козлов!», и мы все будем гнать таких Авойнюсов прочь из нашей земли.

— Куда же их гнать — в воду, что ли?

— Под землю, куда же еще. Только там таким погонам и место.

— продекламировал, отбивая себе ритм ногой, Тойво.

— Ничего не понял, но, должно быть, все правильно, — покивал головой Вилле. — Предлагаю тебе поступить так.

Он достал из кармана российскую копейку и предложил найти кого-нибудь из старшеклассников, который бы, как будто, ссудит ему эту деньгу. Вся проблема упиралась только в то, попытается этот неведомый старшеклассник отжать себе монетку, или нет. Придется уповать на честность. Ну, а если честность в умывальне не в ходу, то Вилле набьет этому парню морду.

Но сложилось все в лучшем виде, игра прошла в соответствии с задуманным планом. Выбор ставки в виде пуукко возник в самую последнюю минуту. Тойво добился своей независимости, да еще и обзавелся древним, смахивающим на настоящий артефакт, ножом. Теперь оставалось дело за малым: все это сохранить.

Брат вечером поинтересовался, как все прошло. Получил обратно свою копейку и похлопал Тойво по плечу: «мы, социалисты-рабочие, друг друга в беде не оставим».

Через год брат Вилле отправился добровольцем в Родезию, чтоб там влиться в ряды социалистов рабочих, стреляющих в других социалистов — фермеров за правое дело третьих социалистов мелкобуржуазного происхождения. А еще одни социалисты — тамошние негры — оказались вовсе не социалистами. Им было на все наплевать, они бегали у всех на побегушках, точили копья и били в тамтамы. Поговаривали, что Вилле удрал в Африку от какого-то недовольного полицейского, которому неудачно стукнул по зубам. Тот ополчился на Антикайнена и ополчил против него всех полицейских Финляндии, России, да и Швеции вдобавок.

До известных событий восемнадцатого года Вилле не возвращался на родину. Повоевав на берегах Оранжевой реки, он вернулся в Европу, точнее, в самый ее центр — в Швейцарию, рассчитывая на привезенный с собою мешок необработанных алмазов. Он открыл малое производство, разумно рассудив, что граненый алмаз гораздо интереснее, нежели совсем необработанный. На огонек его полукустарного заводика каким-то образом слетелись всякие разные социалисты, все, как один — евреи. Они развили производство, а когда Вилле, как опытный ветеран, откликнулся на призыв Маннергейма и пошел освобождать независимую родную Финляндию, производство это подмяли под себя полностью, назначили Вилле пожизненные дивиденды и с бриллиантового бизнеса вежливо, но решительно выдавили.

К своему удивлению ветеран-Антикайнен обнаружил себя воюющим дома против красных социалистов, но офицерский чин и вполне вольное распоряжение своими денежными средствами это удивление быстро подавило. Через год он вернулся в свой дом в Альпах, обнял жену и детей и сказал сам себе: «Блин, да я, оказывается, никогда и не был социалистом. Так, числился. А теперь я самый настоящий буржуй».

После памятной игры «на интерес», понятное дело, ни Тойво, ни Рейно друзьями не сделались. Сын полицейского озлобился и тем самым озлобил против себя большую часть прогрессивной школьной общественности.

Нападать на сверстников и более младших товарищей ему сделалось трудно, потому что они объединялись в группы и давали решительный отпор. Иногда удавалось словить какого-нибудь незадачливого школьника, повыкручивать у него руки и повалять в грязи в отместку за произнесенное слово «крокодил», но это случалось все реже и реже. Для несчастного Рейно наступило время бойкота.

Оказалось, что его папаша на страже закона наделал столько гадостей своим соседям, знакомым и незнакомым, что теперь их дети пытались как-то реабилитировать своих ущемленных родителей, родственников и близких в меру их возможностей. А возможность была одна — через полицейского сынка, через Крокодила.

Рейно принялся прогуливать занятия, и теперь критиковать его начали учителя. Кончилось это тем, что сообщили Авойнюсу. Тот потребовал у своего чада разъяснений. Потом потребовал кондуит с отметками. Потом потребовал подаренный пуукко. Потом потребовал розог.

Рейно не был ябедой, но в то же самое время он был законопослушным подданным Российской империи. Для любой империи самая законопослушная законопослушность — стучи всегда на всех, а уж дальше самый гуманный суд разберется, кому какой срок повесить.

— Да у вас там революционеры-социалисты гнездятся! — возмутился старший Крокодил.

Увидев ряд неудов в успеваемости сына, он понял, что сын уже не успевает.

— Да у вас там неуважение к слугам Закона! — еще больше возмутился старший Крокодил.

Узнав, что финский нож из конфиската, отданный сыну на временное хранение, сменил своего собственника, озаботился пуще прежнего.

— Да у вас там всякая чернь вооружаться начинает! — совсем сильно возмутился старший Крокодил.

Его возмущению не было предела, поэтому розги он отложил на потом, а сейчас, навесив на мундир револьвер, шашку и плетку-нагайку, пошел в школу. Только своим собственным вмешательством он мог положить конец распространению революции в отдельно взятой организации.

Школьники быстро прознали, что к ним направляется отец Рейно, и его шествие сопровождалось тревожным шепотом вдоль уличных кустов, канав и сараев:

— Заплечных дел мастер идет!

Учителя от такого визита были не в восторге: с представителями власти конфликтовать они не хотели. Даже по своему профессиональному поводу. Даже, вообще, без повода.

А полицай клубился угрозами и посылами к рудникам, шахтам и открытой разработке сибирских недр. Оценки Рейно с готовностью переправлялись на соответствующие статусу государева слуги. В общем, рабочая часть визита Авойнюса в школу прошла успешно. Теперь можно было переходить к карательным мерам.

Бить по зубам учителей даже старший Крокодил не решился, но утонченное чувство законоборчества требовало крови. Не секрет, что все законы кровью писаны. Да не куриной какой-нибудь, а пролитой теми несчастными людьми, что были уличены в нарушении этих самых законов. Из всех недоброжелателей сына он выбрал самого недоброжелательного — того, что украл для преступных целей нож-пуукко.

— Доставить мне этого социалиста-революционера! — вскричал он в учительской комнате и принялся засучивать рукава.

— Простите, кого? — попытались уточнить оробевшие учителя.

— Так вы даже не знаете, что в вашей школе окопался злейший враг нашего самодержавия! — Авойнюс, закончив с рукавами, начал разминать толстые и волосатые пальцы рук, шевеля ими, как пианист без пианино.

— Исключим! — пообещали преподаватели. — Пренепременно исключим. Вы нам, Ваше благородие, только фамилию дайте.

— Что? — насупился старший Крокодил и упер руки в боки. — Вы даже своих революционеров не знаете! Тащите сюда Антикайнена!

Учителя тотчас сорвались с места и убежали, но не прошло и секунды, как прибежали обратно.

— Какого из них, не извольте сердиться? У нас тут Антикайненов много, как собак нерезаных.

— Тойво! Самого опасного из них: вора и революционера!

На это раз распоряжение было исполнено точно и быстро. Схватили Тойво и приволокли в учительскую.

Авойнюс оглядел мальчишку с ног до головы и хмыкнул:

— Что-то рожа у тебя мне больно знакома. Так, стало быть, ты и есть вор и каналья?

— Нет, это не я, — ответил Тойво.

— Ты украл у моего сына нож? — полицейский выпучил глаза и сделал ужасно неприветливое лицо. Это у него получилось очень хорошо. Оно и понятно, годы практических занятий в полицейском околотке довели физиогномику до рефлексивных навыков.

— речитативом проговорил Тойво, пятясь от нависающего над ним полицая. А что ему оставалось говорить? Его ответы никого не интересовали. Его участь уже решили за него. Но все-таки, как же страшно, когда на тебя надвигается огромный злобный мужик, да еще в форме полиции! Помощи ждать не от кого, а самому с ним не справиться.

Авойнюс наотмашь ударил его по лицу. Тойво упал на колени и сразу же почувствовал, как сильная рука схватила его за шиворот и поволокла к стене. Полицай бросил мальчишку на низкую скамью и взмахнул своей нагайкой.

Если бы Тойво и хотел промолчать, то у него этого не получилось. Удары плетки по заду и спине, несмотря на одежду, не смягчались и вырывали из горла жалобный крик: полувой-полуплач. Никогда в жизни его так не секли, как это проделал ненавистный полицай.

— Чтобы завтра же пуукко был у моего сына, — наконец, закончив истязание, сказал Авойнюс.

Тойво кое-как поднялся со скамьи, но разогнуться не мог. Слезы текли по его щекам, и он чувствовал их соленый вкус у себя во рту. Те места, по которым погуляла нагайка, болели при каждом движении.

Полицай снова ухватился за шкирку его одежды и бесцеремонно потащил из учительской прямо в класс, в котором учился его сын. Рейно, к его счастью, опять отсутствовал. На этот раз Антикайнен перетерпел всю боль и ни разу не вскрикнул, только несколько раз всхлипнул, как обиженный ребенок.

— Я знаю, что у вас тут происходит, — сказал притихшим ребятам Авойнюс. — У вас бунт и заговор. Но наша полиция не дремлет, она всегда на страже. Мы прекратим эти вольности в зародыше. Посмотрите на него!

Он тряхнул за воротник Тойво.

— Ему одна дорога — на каторгу. Потому что вор и бунтовщик. Не берите с него пример.

Тут с Антикайненом что-то случилось, он резко дернулся, освобождаясь от полицейского захвата, и пошел к двери, но на пороге остановился. Глаза его горели бешенством, когда он повернулся к классу.

— Если сын Крокодил, кто у него отец?

— Крокодил, — ему ответило сразу же несколько голосов.

— Добавлю: а еще он заплечных дел мастер.

— Фью-ю-ю! — изобразил свист нагайки кто-то из ребят.

— Фью-ю-ю! — тотчас жеподдержали этот свист другие парни.

Тойво ушел, а побагровевший Авойнюс некоторое время пытался углядеть, кто же это свистит? Но свистели все.

Больше в школу Рейно не вернулся. То ли его определили в какую-нибудь специальную закрытую школу для детей полицейских, то ли отправили доучиваться к тетке или дядьке в Тампере. В общем, вопрос о puukko закрылся сам собой. Замечательный нож остался с Тойво на всю его жизнь.

Антикайнен проболел почти неделю, но снискал себе авторитет среди всех своих школьных товарищей. Выступив открыто против полицейских «заплечных дел мастеров», он обратил на себя внимание некоторых старших «активистов», как их иногда называли. Такое внимание без последствий не обходится. Тойво не оказался в этом деле исключением.

Дома к его истязанию отнеслись с пониманием и сочувствием. «Убью собаку!» — сказал отец. «Уймись, у нас дети, а полицаям все можно», — пыталась урезонить его мать. «Ничего, будет удобный случай — я ему зубы-то прорежу», — обнадежил всех старший брат Вилле. — «Прольет Авойнюс еще свои крокодиловы слезки». Однако свою выигрышную копейку у Тойво он забрал.

5. Социал-демократы

Когда юному Антикайнену исполнилось 12 лет, его избрали председателем местного отделения «Совершенства». Конечно, к тому времени он стал уже почетным рабочим социал-демократом, но решающую роль в столь неожиданном подъеме сделали две вещи.

Первая — то, что его скрытые резервы все эти годы хранились и преумножались в капиталах этого общества. Тойво долгие шесть лет носил в сейф к зиц-председателю пенни к пенни, причем его отчисления росли в зависимости от повышения его зарплаты. За это время зиц председатели на посту сменились четыре раза, но все они были единодушны: тащи деньги, пацан, а уж у нас они будут, как в сейфе.

И вторая причина была та, что среди знакомых его людей оказывалось все больше и больше весьма именитых личностей. То есть, через Тойво можно было выходить на новые круги общества, нежели первоначальное бойскаутское образование с элементами детского увлечения подростковыми сексуальными отношениями девчонок и мальчишек: поцелуями, охами-вздохами при луне и грандиозными клятвами.

Случай с Авойнюсом помог Тойво сформировать систему взглядов на полицейскую систему в государстве. Вроде бы, считается, что без полицаев жизнь не мила, стоят они с нагайками на страже всеобщего спокойствия и уверенности в завтрашнем дне. Но отчего-то стоят они в такой позиции, чтобы всегда быть повернутым ко всем прочим работягам, фермерам и мелким буржуям своей тыльной частью, то есть, откормленными задами. И чтобы достучаться до сердца любого полицая нужно через эту задницу пролезть.

Преступность от количества полицейских на душу населения совсем не зависела. Коль у человека голос Господа — совесть — молчит, либо человек всегда может с ней договориться, то хоть миллион соглядатаев рядом поставь, все равно он не преминет ограбить, когда случай подвернется, убить, когда никто не сможет за это убить в ответ.

К тому же полицейская система вполне способна сама порождать преступность. Ей-то нужно как-то доказывать свою состоятельность, свою нужность! А для этого нужна преступность, даже, если ее и нет особо. Не секрет, что в полицию Российской империи шли наниматься всякие отбросы, для которых убить, ограбить, унизить — раз плюнуть. Вот и получается, что полиция совсем не заинтересована в искоренении криминала, потому что сама, с самого верха, до полного низа — криминальна.

Солдат, оправдывая свои убийства, ссылается на приказ, а полицай, конечно же, на закон. Но только в своем понимании этого закона.

Вот и изобличают, ловят и притесняют всеми способами людей, которые способны задавать вопросы, на кои ответы очевидны, но совсем не одобряются начальственными силовыми чинами. А воры, насильники и душегубы — всего лишь побочный продукт борьбы полиции с народом, их отлов — всего лишь ширма, не более.

Тойво возненавидел всех служивых сернесского околотка, потому что всем им было наплевать, почему Авойнюс издевается над мальчишкой-газетчиком. Все полицаи Сернеса — одна банда. Значит, ко всем и отношение должно быть соответствующее.

Только однажды Антикайнен еще раз пересекся со старшим Крокодилом. Это случилось как раз после отъезда брата Вилле на пароходе Elisa. Тот намеревался попытать удачу в южноафриканских дебрях, спеша на отправляющееся из голландского Делфзийла судно. Авойнюс выглядел очень плохо: рука на перевязи, желтое и отекшее лицо и полное отсутствие передних зубов. Ходил он, морщась и прихрамывая. С ним было несколько прочих полицейских чинов, они все прошли мимо Тойво, держа путь, вероятно, в свой околоток.

На парня никто из них не обратил внимания, а дома мать с сестрами приводила в порядок разбросанные по углам вещи. «Обыск», — шепнула самая младшая сестренка. «Нашли?» — также шепотом спросил Тойво. «Не-а», — ответила та, и вся жизнь опять вернулась в свое русло.

В редакции газеты «Oma maa» Антикайнена вызвал себе на ковер самый главный редактор, он же — корреспондент, он же — верстальщик, он же — старший и младший бухгалтер в одном лице.

— Вот что, друг ты мой ситный, — сказал ему этот многоликий Янус. — Придется нам с тобою расстаться.

— Почему? — расстроился парень.

— Нет, ты не думай, что к тебе есть какие-то претензии! — поспешно заговорил редактор. — Ты, вообще, молодец: очень толковый и на тебя можно положиться. Именно поэтому у меня к тебе есть предложение.

Тойво ничего не ответил, крайне задетый тем, что от него вот так легко избавляются. Кару за какой-то проступок можно было принять, но, как ему казалось, он ничем не заслужил такое вот пренебрежение.

Однако редактор совсем не обратил внимания на изменившееся настроение насупившегося парня. Он продолжал:

— Знаешь ли ты такую газету «Työmies» («Рабочий», в переводе)? Это солидное издание, даже в Турку его читают и в Лаппаярви. Слыхал?

— Ну, слыхал, — ответил Тойво, почему-то начиная пренебрегать своим желанием обидеться и уйти, громко хлопнув дверью.

— Редактором в этой газете один мой очень хороший знакомый, Отто Куусинен. К нему-то и надо сходить представиться.

— Зачем это? — не совсем понял Антикайнен. — Это в другом районе, в Силта-Саари, за каким интересом мне бежать туда знакомство заводить?

— Ну, конечно, твоя воля: не хочешь — не ходи, — пожал плечами собеседник. — Он работника ищет, вот я тебя и порекомендовал. Там и зарплата в два раза больше, да и сама газета солидная. Тебе — повышение, так сказать.

Получать в неделю двадцать пенни вместо десяти, конечно, обнадеживало. Однако вполне возможно, что и напрягаться придется в два раза больше. Тогда времени на учебу останется мало. А Тойво хотелось выучиться, чтобы сделаться респектабельным.

— Ладно, — сказал он. — Схожу представиться. Но ничего не обещаю.

— Иди-иди, — заулыбался редактор. — На месте сориентируешься.

В Силта-Саари никого застать на месте не удалось, разве что девицу с накрашенными в яркий алый цвет губами. Хотя она и смотрела на Антикайнена, как на вошь обыкновенную, но не отказала в любезности выслушать, что же, собственно говоря, тому надо у них в редакции. Когда же тот упомянул, что пришел от «Своей земли», она сменила свою точку зрения: теперь она смотрела на него, как на вошь необыкновенную.

— Завтра в шесть часов вечера я запишу тебя на встречу с Отто, — проговорила она и нацарапала на листке в тетради химическим карандашом слово «18:00».

— И все? — не дождавшись появления в тетради каких-нибудь иных фраз или букв, спросил Тойво.

— А что ты хочешь, пацан? Чтобы я тебя еще поцеловала? — фыркнула девица и зачем-то достала маленькое зеркальце.

— Ага, — кивнул головой Антикайнен, представив какой сочный отпечаток у него должен остаться от прикосновения таких красных губ.

— Вот еще! — фыркнула девица и посмотрела в свое зеркальце. Сначала она посмотрела на свое отражение, потом на отражение Тойво. — Ну, что еще?

— Марку дай, пожалуйста! — настроение у него сделалось радостным и игривым. — Пойду с горя напьюсь пьяным.

— Что за горе? — девица убрала зеркальце в сумочку.

— Да ты меня совсем не любишь!

— Подрастешь еще на десять лет — может, и полюблю. Но марку все равно не дам. Детям пьянство противопоказано.

Тойво повернулся на каблуках и вышел из комнаты. Он чувствовал себя необыкновенно: его записали на прием, с ним разговаривала расписная красавица, завтра у него будет новая работа.

Редактором «Рабочего» оказался щуплый человек с редкими, зачесанными на косой пробор, волосами. Едва ли он был старше своего коллеги из «Oma Maa», вот только выглядел ужасно умным. Может быть, потому что время от времени одевал на глаза круглые очки в тонкой металлической оправе, а, может, потому что был настоящим действующим магистром философии университета.

— Отто Куусинен, — представился он, когда в означенный час Тойво предстал в редакции.

— Тойво Антикайнен, — ответил тот и с робостью пожал протянутую руку. К подобному уважительному подходу он был не готов — не было такой привычки.

— В общем, дело нехитрое: разнести экземпляры в мастерские, да и пару десятков на улице продать, — объяснил Отто. — Рабочим отдать раз в неделю, на продажу же — каждый день.

«Тепличные условия», — подумал Тойво.

Газета ему понравилась. Вместе со всякой идеологической чепухой в ней можно было прочесть самые разнообразные сведения, в том числе касающиеся финской, карельской и иных историй. Вероятно, философ Куусинен был увлечен народным самосознанием.

Однажды Тойво спросил у редактора, почему некоторый народ, беря в руки их газету, достаточно критично относится к размышлениям о былой жизни. Не просто не верит, а возмущается.

— Так тут можно различить две читательские аудитории, — снял очки Куусинен, сидя за своим редакторским столом. — Первая — это та, которой интересно познавать для себя что-то такое, о чем раньше, вроде бы, даже и не догадывались. И вторая — те, что считают себя самыми умными. В их понятии все наши предки были глупее, чем они сами. Они не любят думать, они любят подчиняться любой лжи, домыслам и всякой чепухе, лишь бы та соответствовала их взглядам.

— То есть, правда не нужна? — удивился Тойво.

— Так кто же знает эту правду? — вопросом на вопрос ответил редактор.

— Я думаю, что правда — это то, что происходило на самом деле, какое бы действо не было, — сказал Антикайнен.

Куусинен внимательно посмотрел на стоящего перед ним парня и заметил:

— Многих раздражают жизненные обстоятельства, какие когда-то имели место. Легче считать их не происходившими вовсе. Тогда получается ложь. В правде же, в правдивых словах, есть что-то иное.

— Вы в этом уверены? — подумав, поинтересовался Тойво.

— Нет (на самом деле это слова Патрика Свэйзи из его самого последнего фильма «Зверь»).

В мастерских Силта-Саари, как считалось, было достаточно сильно движение рабочих, обозначенных в надзорных жандармских и полицейских органах, как левое социал-демократическое. Некоторые «активисты», правда, даже и не знали, что они таковыми являются. Однако в газету «Рабочий» денежные отчисления шли исправно. Мастеровые люди любили читать о знакомых им людях, таких же, как и они сами, о незнакомых людях, которые на поверку оказывались такими же, как и они сами. Лишь совсем небольшое количество народа знакомилось на страницах издания с размышлениями Куусинена об Истории, как таковой.

Обеспечивал прессой Тойво и фабричных рабочих, которые тоже были социал-демократами, но уже правыми. Их взгляды нисколько не отличались от взглядов левых. Такой же мизер из них внимательно читал исследования редактора, размещенные в подвале на последней странице.

В Сернесе, где объединенный мастеровой дух был пожиже, «Рабочего» тоже ждали и раскупали с нетерпением. Взгляды здесь склонялись к анархическим.

В общем, революционерами были все. Тойво это очень удивляло.

Его самого в распространяемой газете больше всего привлекала, как раз История. Он впервые узнал о Вяйнямейнене, о рыцарских орденах, о готах и ливонской войне. И как раз именно в этих заметках Куусинена было что-то иное.

Но народ предпочитал знать, кто сделался министром, кто плясал на балу, и сколько фунтов осетрины было доставлено к столу. Антикайнену невольно приходилось быть в курсе этих событий, чтобы кратко информировать очередного покупателя, что же, собственно говоря, интересно в новом выпуске. Однако сухо излагать факты было скучно, поэтому он придумывал некоторые неожиданные сюжетные линии.

Например, к волнительному сообщению, что «Сухово-Кобылин признан не душегубом», добавлял: «Суд пришел к такому выводу после того, как драматург сбрил свою синюю бороду». А к заголовку «Конста Линдквист в парламенте выступил против сотрудничества с Германией» добавлял: «Тем более что Германия никакого сотрудничества не предлагала».

Известный в узких кругах революционер Александр Степанов со страницы газеты пылко взывал: «Наша борьба за права пролетариата вышла на новый уровень. Теперь мы можем каждый день требовать прибавления жалования!» Тойво резюмировал: «Мы также можем тгебовать отмену ногм тгуда! Габочий класс может тгебовать все, что угодно!»

Народ от души веселился, приобретая «Рабочего». Даже «звезда» одного из номеров Александр Степанов прибежал посмотреть на словоохотливого газетчика.

— Мелкобугжуазный щенок! — сказал он, тряхнув кудрявой головой.

— Кгупнобугжуазная сука! — ответил Тойво, метко запустил в его голову ком глины и удрал, пока тот отряхивался.

Антикайнен обратил внимание на то, что все революционные лидеры — это евреи. Злобные пролетарии — это пьющие русские. Прочие работяги — это непьющие русские, пьющие и непьющие финны. Жителей гор Кавказа и арабов в пригородах Гельсингфорса, как и в самой столице не наблюдалось. Впрочем, как и африканских негров и прочих индусов. Так что никакой роли в становлении пролетариата, как класса, они не играли. Китайцы были, но китайцам было решительно наплевать и на евреев, и на финнов, и на русских. Да и сам Император России им был до лампочки. Они варили свою лапшу, мазались наркотиками и в свою жизнь в Финляндии никого не пускали.

— Почему евреи в социалисты лезут? — спросил Тойво как-то у Куусинена.

— Да не в социалисты, — покачал головой Отто. — Они в руководство лезут. Такая у них особенность народного характера. Жиды — ростовщики, лучшие портные и сапожники, а евреи — они везде. А тем, кто не стал ни математиком, ни музыкантом, ни доктором куда деваться? Вот они и самоутверждаются. Тебе-то какая разница?

— Да, в общем-то, никакой.

Тойво не очень делил людей по национальному признаку. Он не любил отдельно взятых личностей. Авойнюс — был финном, Александр Степанов — числился русским. Их он и считал своими недоброжелателями. Если старший Крокодил был полицаем, что сразу же переводило его в ранг людей, которые люди — в малой степени, то Александр Степанов был просто противным. Настолько противным, что хотелось дать ему в морду. Да нельзя было, потому что: во-первых, он был значительно старше, то есть, вполне возможно, сильнее, а, во-вторых, он был революционером, о чем не упускал случая кричать на всех углах.

Русские, как и финны, были разные, в зависимости от приверженности ССП (общечеловеческих) — своду сволочных правил. Даже евреи были разные. Нигде Тойво не видел такой вопиющей нищеты, как среди еврейских мальчишек. Но это были, наверно, неправильные евреи. Они не упускали случая подраться со шпаной, причем проявляли совершенную неустрашимость, настойчивость и жажду победы. Они не были жадными, да и щедростью не блистали, потому что ничего за душой, кроме рваных штанов, ободранного пиджака и пыльного картуза не имели.

8 июня 1911 года юному Антикайнену исполнилось тринадцать лет, шесть классов школы были позади, впереди не маячило ничего многообещающего. Разве что отец посулился, что поможет устроиться на хорошую работу. Про дальнейшую учебу обещаний не было.

Да, в принципе, Тойво и не рассчитывал на продолжение образования. Денег на это дело не было ни у кого. Скопленных резервов в сейфе «Чудного союза», ака «Совершенство» тоже было не то, чтобы порядочно. Купить какой-нибудь простецкий пуукко хватало, но на что-то серьезное — нет. Он уже год был председателем местного отделения общества, ребята и девчонки смотрели на него с уважением, былой зиц-председатель скрылся в неизвестном направлении, вероятно — на повышение ушел. Вместе с ним скрылись накопленные Тойво сбережения. Осталась расписка, что пятьдесят марок отправились в фонд революции.

Пенять было не на кого, потому что странный разговор с зиц-председателем перед его избранием объяснял все произошедшее с его накопительным фондом.

— Тойво, — спросил тот. — Ты готов пойти на некоторые жертвы в деле революции?

— Нет, — ответил он.

— А помочь ближнему готов?

— Нет, — снова проговорил Антикайнен.

— А почему? — искренне удивился зиц-председатель.

— Так не знаю я таких ближних.

— Ну, тогда ничего другого не остается: твои деньги в обмен на должность председателя, — сказал зиц-председатель. — Ты даешь свои марки в долг социал-демократам, тебе в долг дают председательство.

Обмен не являлся чем-то предосудительным, поэтому можно было его рассматривать.

— А на кой мне быть председателем? — начал рассмотрение Тойво.

— Ну, решать можно, кому что делать, кому за что отвечать. Девчонки будут глазки строить, и можно с ними обниматься. Да и при поступлении на работу, опять же, преимущества. Ну, как?

— Подумать, конечно, следует. Полагаю, это много времени отнимает.

Но зиц-председатель хлопнул его по плечу и назначил в местном отделении «Совершенства» выборы. Тойво никто выбирать не хотел, но и сам никто не хотел выбираться.

В итоге, Тойво выбрали.

Зиц-председатель дал ему ключи от сейфа, журнал со списком личного состава, перечень мероприятий, спущенных с головной организации, обнял за плечи одну из печальных и томных «совершенок» и ушел с ней в свое будущее. Вероятно, у девушки на некоторое время будущее обещало быть похожим. Вопреки решению бакалейщиков-родителей.

На удивление, руководство не причиняло никаких сложностей. Антикайнен даже ввел в норму изучение двух «боевых листков» — местного «Oma maa» и столичного «Рабочего». Это понравилось куратору, который образовался сразу после ухода зиц-председателя. Его звали Тертту, и первым делом он изъял ключ от сейфа, в котором начал прятать какие-то свои бумаги и револьвер огромного бутафорского вида.

Видимо, поэтому среди надзорных органов возникло подозрение, что «Совершенство» — не развивающая организация подрастающего поколения, а ячейка социал-революционеров.

Во втором десятилетии нового века было, вероятно, модно жить революцией, работать революцией, дышать революцией. Не той революцией, когда штыком в бок, гильотиной по шее, а другой, гипотетической и аморфной. На деле же весь народ, в том числе и полицейские держиморды привыкали к мысли о социал-демократах, меньшевиках, эсерах и анархистах, о том, что без этого как-то и не прожить. Это было своеобразным прологом расовой и религиозной «толерантности», наступившей в мире всего лишь век спустя. Итог всегда один, и он — кровав.

Обзавестись закадычными друзьями Тойво не получалось, потому что все ребята его круга были постоянно чертовски заняты всякими работами. Ребята не его круга в свой круг его не принимали. Да он, вообще-то, в этот круг полицаев и всяческих барыг и не стремился, полагая его «порочным кругом». У него возникли на удивление теплые отношения с главным редактором «Рабочего» Куусиненом.

Отто обладал удивительной способностью превращать непонятные вещи в достаточно простые для восприятия, разбивая их на фрагменты, зачастую просто обойденные вниманием. Из разрозненных кусочков, чья логика становилась понятной, постепенно вырисовывалась вся картина. Редактор очень скептично относился ко всяким модным идеям революций. Да и к государственным устоям он относился пренебрежительно.

— Мой юный друг, — говорил он Тойво. — Никогда не доверяй государству. Довелось мне быть на выступлении одного картавого русского из Швейцарии. Зовут его Вова Ульянов. Очень мутный человечек, однако, только он единственный в мире обозначил, что же такое «государство», как таковое. Он сказал, что оно — это всего лишь машина, поддерживающая власть одного класса над другим.

— Почему — машина? — удивлялся Тойво. — А как же люди: министры всякие, генералы и царь, либо президент? Да и пролетариат?

— Ах, ну да, конечно — пролетариат, — улыбался Куусинен. — В иные времена его называли «плебеями», либо «слэйвинами». Так вот: люди, упомянутые тобой, как «министры» и прочие капиталисты, включая царя-батюшку, всего лишь винтики в этом устройстве. Прочие же, бесчисленные трудяги, лавочники и фермеры с батраками, всего лишь опоры, оси, шестеренки и подставки в этой машине. Чем сильнее винтики закручивают, тем тяжелее приходится опорам и шестерням. И, следует заметить, что винтики редко не выдерживают натяга — уж больно резьба на них качественная, а вот прочие детальки, на которые приходится давление, зачастую разлетаются, не выдержав. Их, конечно же, тут же меняют другими — недостатка в них нет.

— Ну, так, если есть машина, то должен быть и тот, кто ее создал? — подумав несколько секунд, вопрошал Тойво.

— Браво! — зааплодировал Отто. — Браво, юноша! Господь создал человека, пинком под зад отправил его из рая быть свободным, а машину из человеков сделал кто-то иной.

— Дьявол? — Антикайнен даже слегка испугался.

— Ну, не стоит быть столь категоричным в именах, — вздохнул Куусинен. — В наше время все поставлено с ног на голову. Помни, что церковь — это всего лишь институт того же самого государства, не более того. К Вере она имеет только касательное отношение. К Правде — никакого.

— Так как тогда? — Тойво полностью растерялся.

— Ну, ты, сдается мне, в своей общине «Совершенство» в социал-демократах числишься? От этого, увы, никуда не деться — таково веление времени. Но мой тебе совет: не увлекайся идеей — ее, как правило, продвигают негодяи, а осуществляют — дураки. Будь самим собой. Предательство близких тебе людей — это тягчайший грех, предательство чужой идеи — вовсе не предательство.

Антикайнен, доселе стоявший перед столом, за которым восседал редактор «Рабочего», присел на корточки и потер ладонью кулак правой руки. Сердце его колотилось так сильно, что он слышал его удары у себя в ушах.

— Если революционными идеями занимаются такие люди, как этот агитатор Александр Степанов, то мне не хочется в революцию, — наконец, сказал он.

— Правильно, — вздохнул Отто. — Но без этого не выжить. Грядут тяжелые времена и большие перемены. Не в монархисты же тебе подаваться!

Нет, ни к монархистам, ни к анархистам, ни к прочим течениям переполитизированной Российской империи Тойво примыкать не хотел. Но его рабочее происхождение априори закрепило за ним политическое убеждение: социал — будь он не ладен — демократ.

Так было записано в ведомостях царской охранки.

6. Начало поиска

Тойво по рекомендации отца поступил учеником в мастерскую шорников. Нельзя сказать, что к этой стезе его тянуло все детство, по большому счету он и не догадывался об этих шорниках. Но специалисты в этой области ценились и получали весьма неплохое жалованье в сравнении с обойщиками.

Шорники обеспечивали лошадей уздечками, упряжью и седлами. Доподлинно неизвестно, радуются ли лошади искусству шорников, но пока сильна кавалерия — сильны и шорники. Тойво пришлось завязать не только со школой, но и с газетным бизнесом. Рабочий день длился по 12 часов, и лишь в субботу — десять, так что особо с газетами не разбегаешься.

Куусинен с пониманием отнесся к тому, что Антикайнену пришлось взять расчет, но терять контакт со смышленым подростком не собирался.

— Ремесло — это, конечно, круто, — сказал он на прощанье. — Но думаю, что тебе нужно выбирать другое будущее.

— Будущее без денег моментально делается настоящим: голодным и холодным, — пожал плечами Тойво.

— Я тебе в этом деле помогу, — пообещал Отто и пожал ему руку. — Только, боюсь, для этого потребуется укрепить связь с революцией.

В тревожной предвоенной Европе народы ждали беды, а «в Финляндии все шире разворачивалась борьба за независимость: буржуазия связывала свои надежды с Германией, социал-демократы мечтали о построении пролетарского государства». Так говорил пламенный агитатор Александр Степанов, обзаведшийся к тому времени уже отдельным домом, горничной и золотыми часами на цепочке. Волос у него стало чуть поменьше, пузо выросло чуть побольше. Он выступал перед профсоюзами и перед рабочими кружками, перед депутатами сейма, перед народными хуралами, да где только он не выступал. Полицаи здоровались с ним поднятием фуражки, мелкие и средние буржуи лезли целоваться, а пролетарии издалека лицезрели и умилялись: какой отважный человек, не боится резать правду! Вероятно, потому что он резал правду, причем, преимущественно на кусочки, революционная карьера его задалась.

Куратор «Совершенства» Тертту очень уважал Степанова, полагая, что именно таким и должен быть настоящий революционер: богатым, свободным от любой рабочей зависимости, входящим в высокие общества. Тойво его взгляды совершенно не разделял, поэтому потребовал расчет.

— Общество взяло у меня в долг, в то время как я в долг занял пост председателя, — сказал он Тертту. — Я долг председателя, то есть, его пост, возвращаю, прошу и вас вернуть мне долг.

Антикайнен сделал предъяву, а именно: достал из кармана написанные рукой зиц-председателя расписки в получение денег и ту, где эти деньги изымались в фонд революции. А также он положил сверху расписку о том, что он занимает выборную должность председателя местного отделения по взаимной договоренности.

— Время долги возвращать, — сказал Тойво и подмигнул Тертту.

Тот в ответ подмигивать не торопился, обзывая про себя зиц-председателя «похотливой сукой», «стяжателем» и «крахобором». Но документы налицо, на них надо как-то реагировать.

И куратор отреагировал: он достал из сейфа свой бутафорский револьвер и положил сверху мятых бумажек.

— Полагаю: вопрос решен? — спросил он, намекая на свое вооруженное преимущество.

Тертту был на полголовы выше парня и сильнее, потому что, как к этому делу не подходи, а возрастом он был старше.

— Нет, пока не решен, — ответил Тойво и, удивляясь самому себе, ударил куратора кулаком по уху.

— Ах, — сказал Тертту, схватился за ушибленное место, но тотчас же совладал с собой и врезал Антикайнену, угодив тому в лоб.

Тойво отшатнулся, несколько звездочек вылетели из его глаз, покрутились вокруг головы и потухли. Он схватил громоздкую вазу без цветов, в которую обычно наливали воду для питья, тотчас же облился с головы до ног, но вазу все же опустил куратору на левое плечо.

Тот охнул и, прыгнув вперед, обнял правой рукой председателя «Совершенства» за шею. Тойво пришлось сбросить вазу в сторону и тоже, в свою очередь, обнять куратора. Так они и упали на пол и принялись по нему кататься. Мокрая одежда Антикайнена не позволяла Тертту как следует за него ухватиться, а тот, в свою очередь, извивался ужом и брыкался всеми своими конечностями.

Девчонки, случившиеся в коридоре, косились на шум возни за дверью и говорили друг другу басом: «Революция, ах, твою мать, революция!»

Для Тойво было очень важно, чтобы куратор не подмял его под себя и не уселся сверху. В этом случае тот запросто мог забить его до посинения. Тогда уже долги получить не удастся никогда.

Тертту умаялся бороться в партере, ему под руки попалась ваза, которой он тотчас же замахнулся, намереваясь решительно поставить точку в бурной революции, случившейся в кабинете «Совершенства».

Антикайнен одновременно с этим сделал несколько судорожных движений, отодвигаясь прочь от соперника. Ему тоже кое-что попалось под руки: сначала мокрые бумажки — это были его расписки, упавшие со стола, а потом что-то холодное металлическое и увесистое. Он им тоже замахнулся.

Куратор сей же момент поднял руки к потолку, уронив вазу себе на голову, но даже не поморщившись по этому поводу.

— Все, все! — сказал он. — Сдаюсь.

А потом возвысил голос до петушиного крика и прокукарекал, пронзительно и громко:

— Девочки! Кофе нам принесите два стакана!

— Какие девочки? — удивился Тойво и смахнул капли крови с рассеченной брови.

— Ты только не волнуйся, — вкрадчиво заметил Тертту. — Кто-нибудь из девочек обязательно за дверью пасется. Сейчас нам кофе организуют.

Следует отметить, что финны почти не пьют чай. И никто из них не помнит, чтобы когда-нибудь пили. Уже в незапамятные времена всеми историческими правдами и неправдами они добывали кофейные зерна и мололи и жарили их по собственному вкусовому пристрастию. Даже тогда, когда Колумб еще не открыл давно открытую викингами Америку. Ячменный напиток тоже пился, но в случаях крайней нужды. А так — все кофе и кофе.

— Откуда же здесь кофе? — удивился Антикайнен и почесал затылок дулом револьвера, оказавшегося зажатым в его руке.

— Так на входе рюмочная есть, — пожал плечами куратор. — Только, пожалуйста, осторожнее с этой штукой.

Тойво посмотрел на пистолет, словно первый раз его увидел, а потом взвел курок. Он не знал, есть ли патроны в барабане, а если есть, то боевые ли, либо пистоны, а может в дуло уже давным-давно какой-нибудь пыж засажен, но револьвер в руке придавал уверенность.

— Я, пожалуй, пойду, — сказал Антикайнен и потряс оружием.

— Что ты! Что ты! — заволновался Тертту. — Не надо так! А как же кофе?

— Ах, ну, да, — согласился парень, поднялся и сел прямо на стол, свесил ноги и начал ими болтать взад-вперед.

Куратор так и остался на полу, упершись спиной в самую дальнюю стену, подальше от револьвера.

В дверь осторожно постучали, и девичий голос спросил:

— Кофе просили?

Вряд ли можно было представить, что в такой тональности говорит какой-нибудь полицейский овцебык формата Авойнюса. Тойво спрятал пистолет за спину и строго сказал слово «прошу».

Вошла девушка, держа перед собой два стакана дымящегося кофе. Девушка была знакомой, из актива, но совсем взрослая, поэтому на председателя общества всегда посматривала несколько свысока. Теперь ее точка зрения изменилась. В ее взгляде читалось жгучее любопытство. И еще что-то, тоже жгучее, читалось. Она глубоко вздыхала, и грудь ее подымалась в такт дыханию, а опускалась как-то сама по себе.

«Да», — подумал Тойво. — «Что-то раньше она так не дышала».

«Да», — подумал Тертту. — «Что-то раньше она так не дышала».

«Да», — подумала девушка. — «Что-то раньше так не дышалось».

Вот что делает революция с романтическими натурами! Не та революция, конечно, где кровь и пытки, убийства и грабежи, предательства и измены, а та, где лыцари, возвышенные цели и, черт побери, конечно же, победа под красным знаменем!

— Ну? — внезапно охрипшим голосом спросила девушка.

— Я, пожалуй, пойду, — снова сказал Тойво, убрал револьвер во внутренний карман пиджака и спрыгнул со стола. Подошел к взволнованной даме, взял у нее кофе, выпил, обжигаясь, в несколько глотков и обратился к куратору.

— Будем считать, что мы в расчете. «Революционный держите шаг, неугомонный, не дремлет враг».

Потом, разухарившись и раскрасневшись, поднялся на цыпочки, слюняво поцеловал девушку в губы и был таков.

— Ух, — облегченно выдохнул Тертту. — Какой-то, прямо, революционер-террорист. А ведь еще так юн! Куда мир катится? Ну, давай, милочка, неси мне свой кофе. Какая ты отважная и чувственная!

А мир, действительно, катился куда-то, получив неведомо от кого толчок, направленный в неведомое направление. И никто не знал, когда закончится его ускорение, сменившись инерцией. И тем более никто не ведал, когда мир, наконец-то встанет, и что с ним после этого будет.

Тойво об этом не задумывался, у него под мышкой был настоящий пистолет, и ему казалось, что теперь своей судьбой можно управлять запросто.

На самом деле, конечно, это совсем не соответствует положению вещей. С помощью оружия можно управлять чужой судьбой, никак не своей. Своя участь предопределена характером, который и направляет человека от одной крайности к другой, либо же удерживает хрупкое равновесие где-то посередине.

Характер Тойво никак не мог уживаться с мастерской шорников, а теперь он выяснил, что и с сомнительными обществами, типа «Совершенство», тоже. Он так и отправился с револьвером под пиджаком в редакцию газеты «Рабочий», но редактора на месте не застал. Секретарша с алыми губами критически осмотрела помятую физиономию парня и заметила:

— Неважно выглядишь, Антикайнен.

— Зато важно себя чувствую, — ответил он и усмехнулся. Может, и эту девушку поцеловать прямо в напомаженный рот? Лихость, обретенная сегодняшней дракой с куратором, толкала его на безрассудные поступки.

— Выпей-ка водички, да лицо помой, — сказала девушка. — Коль тебе Отто нужен, так сходи к паромам, там он сейчас с народом встречается.

Народом оказался белый бородатый карел-ливвик, неизвестно каким ветром занесенный в финляндскую столицу. Карелы считались диким народом, во всяком случае, столичные гельсингфоргские штучки практиковали именно такое мнение. Оно и понятно: долгая жизнь Финляндии под европейским шведом, свою валюту, марки, только полсотни лет назад приняли, дальнейший курс на Европу через долговременные отношения с германцем, опять же, столичный Санкт-Петербург в ощутимой близости. А карелы кто?

Сидят в лесах, современную церковь не признают, обряды у них допотопные, свирепые, как черти, колдун на колдуне. Царь-душка, конечно, положение-то поправляет. Каторжан, например, к ливвикам, либо людикам с просветительской, так сказать, целью посылает. Пусть вносят цивилизацию среднерусских, хохлятских и белорусских поселений в дикий быт варваров! Такие каторжане, непривыкшие к добротным полам в домах, и на поселении полы разбирают. Грязно, зато мыть не надо!

Царские каторжане — они же понарошку каторжане, на самом деле это просветленные эпохой люди! Деревенские и городские воры и насильники так называемого «черноземья», разбавленные сомнительными бездельниками, осужденными по политическим целям. Это какой же политикой нужно заниматься, чтобы в государстве, где, куда ни плюнь, в революционера попадешь, оказаться на каторге?

С Сибирью все понятно. Туда «политики» едут пачками и тачками. Там, несмотря на «тяжесть содеянного», им можно жить свободно и комфортно: жилье отдельное, денежное содержание, служанки и горничные всякие, ношение оружия для охоты и прочее развлекалово. Любые финансовые преступления, связанные с воровством и растратой, облаченные в «революционно-политический» окрас — в случае палева можно рассчитывать на Сибирь.

В Олонецкую губернию карельской глуши ехать богачам от политики не хочется. Там сама атмосфера давит, словно горящая шапка на воре. Туда ссылается всякий сброд. Да и ливвикам с людиками и прочими вепсами это полезно. Пусть просвещаются, либо режут с каторжанами друг дружку — для государства это неважно.

Впрочем, важно. Государство — это машина, и ее направляет та сила, что стоит над всеми государствами мира. Предать забвению историю севера, уничтожить древний язык, переврать обычаи, насадить новую религию — а ливвики и людики сами вымрут. Время терпит. Это только люди терпеть не могут (ко второму десятилетию 21 века этническая политика Российского государства в отношении былого коренного населения Карелии не претерпела никаких изменений: статус государственного карельскому языку не присвоен, письменность полностью уничтожена, численность карелов-ливвиков и карелов-людиков катастрофически снижается, словно идет мор). Правда, скоро и терпеть будет некому.

— Погоди чуток, — пожав руку Тойво, сказал Куусинен, вновь обернувшись к ливвику. — Как, говоришь, эти воскресные дни называются?

— Бычье воскресенье, баранье воскресенье и воскресенье овечье, — спокойным голосом отвечал тот. Его речь была вполне понятна Тойво, так иногда разговаривали совсем старые люди, употребляя полузабытые ныне слова и выражения. — Бычье празднуют в первое воскресенье, после Ilman-päivä (по-церковному — Ильин день, по-карельски День Воздуха), баранье — после Pedrun-päivä (по-церковному — Петров день, по-карельски — День Оленя), овечье — после Ummakon-päivä (по-церковному — Успение Пресвятой Богородицы, по-карельски — День Мрака, иногда Туманный день, если называют Uvun-päivä).

В эти дни означенное животное приводили к церковной ограде, поп при полном параде окроплял его святой водой, тут же его закалывали. Не священника, конечно, закалывали, а быка, барана, либо вовсе — овцу. Разделывали тушу, отдавали на церковные нужды четыре ее части, прочие же — в котел, и томиться на медленном огне с добавлением специй. Потом народ с аппетитом завтракает этим мясом, и все расходятся по домам, чтобы обмениваться гостями.

— Потрясающе, — сказал на это Отто. — Ты понимаешь, куда этот обряд клонится?

Это он спросил у Тойво.

— Ну, — ответил тот. — Клонится в сторону плотного завтрака.

— По-библейски тоже животных приносили в жертву. В третьей книге Моисеевой, Левите записано. А у них в Пухосе до сих пор так делают, хотя до земли, так сказать, обетованной им как до китайской столицы.

Ливвик и Куусинен тепло распрощались, Отто даже всунул в широкую ладонь карела пятьдесят марок, несмотря на протест последнего. Антикайнен тотчас же вспомнил, что именно столько ему задолжало общество «Совершенство», да куратор вопреки своей воле погасил долг своим револьвером. Деньги его ушли «в революцию», революция же и снабдила его пистолетом. Так что теперь он был во всеоружии: и нож имеется, и ствол. Хоть по примеру русских революционеров иди банки грабить.

— Ты чего пришел? — между тем обратился к нему редактор. — С работы, что ли, отпустили?

— О, да ты сегодня в боевом расположении духа! — приглядевшись к парню, добавил он.

Тойво сегодня действительно отпустили с работы для того, чтобы он смог утрясти дела со своим обществом, где до сегодняшнего дня числился председателем. Правда, для этого ему пришлось изрядно сверхурочно потрудиться несколько дней кряду.

— У меня к тебе просьба, — сказал Антикайнен. — Ситуация складывается таким образом, что учиться дальше я не могу, работать шорником — тоже. Поэтому мне нужны заработки. Я не откажусь ни от чего стоящего.

— А почему, собственно говоря, ты шорником быть не можешь? — поинтересовался Отто.

— Просто не хочу, — честно ответил Тойво. — Хочу драться, хочу читать книги, хочу познавать новое, хочу жить.

Куусинен на несколько минут задумался, парень не решился нарушать установившееся молчание, потому что в нем, в этом молчании, была хоть какая-то надежда, что есть они — эти пути, ведущие к переменам. Надо только сделать правильный выбор.

— Стало быть, хочешь быть свободным? — наконец, поинтересовался Отто.

Мимо них проходили люди, кто-то в праздности, кто-то по рабочей необходимости. Один из паромов собирался отходить, а работающий на пристани мальчишка сбрасывал с причальных кнехтов швартовные концы, перебегая от одной тумбы к другой.

Стал ли паром свободнее, отвязавшись, наконец-то, от земли?

— Не хочу быть сильно зависимым, — ответил Тойво.

— Ну, что же, дело правильное и полезное, — проговорил редактор. — Только сложно это, и не делается в одно мгновение.

Антикайнен вздохнул и пожал плечами.

— Боюсь, что придется тебе все-таки некоторое время побыть шорником, — продолжал Куусинен. — Пока чего-нибудь интересного для тебя не сыщем. Не отчаивайся, дело это житейское, а у тебя вся жизнь впереди. Думаю, весной организуется для тебя одно мероприятие, если все пойдет, как планируется. А ты к этому готовься: откладывай деньги с получки, справь себе нормальную обувь, упражняйся физически. Надо быть сильным и ловким, чтобы встречи с нехорошими людьми не находили отражения на твоем лице.

Тойво скривился и почесал в затылке. Ему не хотелось рассказывать, как он подрался с человеком старше него лет на шесть, не планировал он делиться информацией о револьвере и пуукко. На работу, вероятно, тоже придется вернуться. В самом деле, не болтаться же по улицам на зиму глядя.

Слова Куусинена о подготовке запали Антикайнену в душу. Начал готовиться он с тренировок тела.

Единственное время, когда можно было упражняться — это было утро. В утренние часы, когда улицы Сернеса еще пустынны, весь его организм с готовностью отзывался на физические нагрузки. В то же самое время организм по утрам так нуждался во сне, что каждая минута, отвоеванная у теплой и мягкой кровати, была подвигом.

Тойво пробовал ложиться спать пораньше, пробовал будить себя стаканом воды, приготовленным у изголовья постели загодя, все равно — день за днем приходилось сражаться с накатывающимся сном. Случались проигрыши, причем не так уж и часто. Бывало, даже, что он едва успевал добираться до работы, до того прижимало его одеяло и обволакивала подушка.

Юный Антикайнен удивлялся, как удавалось его маме вставать ни свет, ни заря, и не выказывать никаких видимых признаков борьбы с Морфеем. Он выспрашивал ее, но та только пожимала плечами в ответ и говорила: «Так нет времени спать».

Пройдет несколько лет и Тойво по-настоящему оценит смысл слов своей матери. Удастся перехватить в сутки три-четыре часа сна — уже хорошо, коль появится возможность выспаться — просто счастье.

Но постепенно он втягивался в свои утренние занятия, все реже просыпая. И на работе Антикайнен старался браться за дело, где требовалось прикладывать физические усилия: таскать тюки с кожей, двигать бочки с дубильными составами, гнуть железные дуги. Никто не возражал, каждый мастер берег свое драгоценное тело от лишнего напряжения.

Тойво мужал, а его одежда мужать отказывалась и самым неприятным образом трещала по швам, а иной раз даже рвалась. Однако тут на помощь приходили мастера-производственники: они выделяли парню в безвозмездное пользование чьи-то рубахи, штаны, пиджаки. Антикайнен старался придерживаться более-менее однотипного стиля, но все равно зачастую выглядел, как подросток-переросток. То штаны становились коротковаты,то руки из рукавов почти до локтя вылезали. И это иной раз служило поводом для насмешек.

Насмешки заканчивались драками.

Тойво обратил внимание на тот факт, что задеть его всегда пытались такие же голодранцы, как и он сам. Различие было, пожалуй, только в одном: у него за плечами была шестилетка, а у них, зачастую, одна лишь начальная школа, где они только-только постигли грамоту и научились считать. На преимущества в кулачных сражениях это никак не сказывалось.

Бились кроваво и жестоко. Правил, как таковых, не существовало, кроме одного: победить любыми путями. Антикайнен сначала робел, но, получив по мордам, всю робость терял. Зато обретал какое-то новое видение драки, что позволяло ему, порой, предугадывать угрозу.

Тойво с долей сарказма признавал, что в драках он строго придерживается библейских заповедей. По крайней мере, одной из них: «Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую» (От Матфея Святое Благовествование гл 5, стих 39). Коль кто-то доставал его с недобрыми намерениями, он давал возможность отказаться от них: может, случайно противник сунул ему по уху один раз? Второй раз по другому уху уже случайностью не назовешь. И он бросался драться.

Лупили друг друга, почем зря, всем, что попадалось под руку, норовя нанести максимальный урон за минимальное время. Конечно, некоторые драчуны калечились, но их место тотчас занимали другие.

Тойво доставалось изрядно, особенно от тертых уличных бойцов. Уж больно ловко действовали те руками и ногами, а иногда и головой. Но он их не боялся, расплачиваясь синяками и ссадинами. Зато никто из них не мог отобрать у него ни пенни — за свои кровные деньги он бился с ожесточением берсеркера.

Но одного желания и храбрости, чтобы победить, не хватало. Следовало обучиться некоторым штучкам, которые могли бы уровнять его шансы в противостоянии с более опытными противниками. Конечно, ближе к центру города открывались новомодные клубы, где за определенную плату можно было научиться боксу, но ему туда вход был заказан. Даже если денег за несколько уроков из своего тощего бюджета он бы наскреб, но вся униформа, а особенно — перчатки, делались совершенно недоступными.

Конечно, существовало искушение в случае очередной угрозы достать из-под мышки свой револьвер, но он ему не поддавался. Во-первых, попусту пугать оружием бессмысленно. Отберут пистолет и не поморщатся. Во-вторых, даже несмотря на то, что барабан был заряжен полностью боевыми патронами, стрельнуть в живого человека Тойво бы не решился.

Точнее, в револьвере уже одной пули не хватало. Как-то хмурым воскресным утром он тайными тропами выбрался загород и выстрелил в самое широкое дерево, что смог обнаружить. Отыскав потом в стволе дырку от своего меткого попадания с десяти шагов, Антикайнен убедился в полной боеспособности пистолета.

Но Тойво не отчаивался, продолжая каждое утро выбегать на зарядку, где он пытался проделать ряд подсмотренных бойцовских движений. Эффективность, конечно, от этого была крайне низка, зато неискушенным людям могло показаться обратное.

Таков был поиск своего пути в этой жизни. Точнее, самое начало этого поиска.

7. Летучие финны

Еще не успел сойти снег, а Куусинен отыскал Тойво, поинтересовавшись, между прочим, не потерял ли тот желания заняться чем-нибудь стоящим? Делом, например, стоящим.

— И сколько стоит? — сразу же поинтересовался Антикайнен, но сейчас же понял неуместность своего вопроса. — Так в чем суть? Мое желание осталось прежним, разве что насущнее сделалось. Так всегда бывает в преддверии лета.

Тойво мало что знал о жизни Куусинена, довольствуясь возможностью простого общения с «профессором», как его величали в редакции. Однако тот факт, что Отто стал депутатом финского сейма в двадцать семь лет, лишь подчеркивал его незаурядность и образованность. Это Антикайнен проведал из той же самой газеты, издаваемой в Силта-Саари.

Вместе с ровесником Эдвардом Гюллингом они избрались в сейм в 1908 году, став, едва ли, не самыми молодыми депутатами хельсингфорского «бундестага». Были они, конечно, социалистами, но сейм тогда изобиловал таковыми.

Сделавшись однопалатным в 1905 году, Эдускунта (сейм, по-фински) радовал себя активностью. Все 200 человек что-то предлагали, на что-то надеялись и чем-то довольствовались. Расположенный, конечно же, в Гельсингфорсе, национальный состав Эдускунты каким-то загадочным образом преобладал финский. В то время в столице самих финнов проживало четверть населения, русских — десятая часть, ну, а шведов водилось аж целых 57 процентов. Поэтому само доминирование в зале законотворчества финского языка было прорывом.

Однако в отличие от Гюллинга, который ошивался в Эдускунте аж до восемнадцатого года, Куусинен завязал с политикой через год своего депутатства, решив заняться наукой. Это бы ему, конечно, удалось, да чистая наука, как это было всегда принято в Российской империи, всего лишь отражала политические веяния государства на тот или иной, так сказать, политический момент. Без поддержки самого захудалого политикана ни исследования в полном объеме, ни, тем более, их обнародование не имели места.

Поэтому на момент настоящего разговора с Антикайненом Отто при поддержке определенных лиц, в том числе и Гюллинга, снова был в Эдускунте. В 1911 году он опять сделался депутатом, но на этот раз не просто социалистом, но уже социал-демократом. Депутаты в то время не обязательно были самыми богатыми людьми Финляндии, либо же России. Депутаты были народными избранниками, еще не очень далеко убежавшими от своего народа. Просто оперативного простора для разбега пока не хватало.

— Ну, да, — сказал Куусинен. — Чем ближе лето, тем смелее помыслы. У меня к тебе одно предложение весьма деликатного характера. Деликатность его будет лишь в том, чтобы никто о нем никогда не узнал. Только ты и я. Идет?

— Могила, — твердо ответил Тойво.

Отто невольно заулыбался. Его былой мальчишка-газетчик за последние полгода изрядно возмужал: плечи у него стали шире, в фигуре чувствовалась сила, а во взгляде — уверенность в ней.

— Что ты знаешь о шюцкоре? — наконец, задал вопрос Куусинен.

— Ну, — ответил Антикайнен и замолчал. Что он знал, в самом деле?

Тойво не знал, что после памятной забастовки 1905 нашлись активисты, которые при поддержке конституционных демократов решили создать отряды самообороны по всей Финляндии. Он и не подозревал, что такое движение возникло вопреки политике русификации страны и было достаточно секретным, в широких кругах более известное, как «Спортивное общество Voimaliitto» (Союз силы, в переводе). Антикайнену было невдомек, что 8000 членов общества усиленно занимались повышением физической выносливости и снайперской стрельбой. Мимо Тойво прошло и то событие, что когда осенью 1906 прошли обыски у активистов «Союза силы», изъятое оружие и литература послужила поводом возбуждения следственных действий и закрытии общества 9 ноября 1906 года. По приказу генерал-губернатора Николая Герарда руководители «Союза силы» были отданы под суд в городе Турку, но поскольку суд был финский, он и вынес в 1908 году оправдательное решение: «Союз силы» являлся спортивным обществом, чья главная задача — защищать общество.

— Ну, — снова сказал Антикайнен. — Там финны, готовые в любой момент взять в руки оружие. Финны, которые спортсмены.

— Хочешь попасть туда?

Тойво в ответ только пожал плечами. В шюцкоре были крутые парни, таким, как он в подобные общества попасть было практически невозможно. По крайней мере, в Гельсингфорсе.

— В общем, дело таково: мне нужно, чтобы кто-то из моих молодых и перспективных знакомых оказался в «Союзе силы». Потом пройти там обучение, обрасти знакомствами, получить информацию — все в таком ключе. Следует понять, что это не шпионство, это не против твоих принципов, это твое восприятие самой идеи шюцкора. Понятно?

Антикайнен согласно кивнул головой и почему-то воровато огляделся по сторонам.

— Мы сможем рекомендовать тебя в отделение организации в Каяни. Тебя и еще одного парня чуть постарше из Перясейняйоки. Выехать нужно уже через три дня. Успеешь сделать все свои дела?

— Конечно, успею, — живо откликнулся Тойво. — Нам собраться — только подпоясаться.

Действительно, чтобы завязать с обучением, то есть, конечно же, работой в мастерской шорников, понадобилось совсем немного времени. Да мастеровые люди сами все прекрасно понимали: выполнять работу, но числиться учеником можно до посинения. А цветность никак не влияла на зарплату: коль ученик — так получи ученическую ставку. Его похлопали по спине, но на волшебный пендаль никто из коллег не отважился. Склонность Антикайнена к кулачным боям была общеизвестна.

Родители против скорого отъезда сына на поиски другой доли тоже не особо возражали. У того голова была на плечах, а руки росли из нужного места, так что не пропадет!

Действительно, Тойво пропадать не собирался. В холщовую сумку с нехитрыми пожитками он уложил свой замечательный нож и пистолет. И в означенный день он предстал перед глазами Куусинена, чтобы получить последние инструкции, рекомендательное письмо и познакомиться с компаньоном.

Им оказался худощавый, но жилистый парень шестнадцати лет отроду.

— Вилье Ритола, — протянул он для рукопожатия свою ладонь. — Но можешь называть меня «Susi» (волк, в переводе).

Оказывается, Вилье уже давно носил прозвище «Перясейняйокский волк». И дело здесь было не в том, что повадки у него были волчьи, либо аппетит таковой. Ритола был бегуном. Он хотел, чтобы его, как и волка, кормили ноги.

Ехать им предстояло на поезде через Тампере, Куопио и рано или поздно очутиться в Каяни. Вилье раньше жил не так далеко от конечного пункта их маршрута, поэтому места для него должны были быть знакомы. Должны были, однако кроме ближайших Сейняйоки и Лаппаярви он ничего толком не знал. Не до того было: он все бегал, бегал и бегал.

Семья Ритола эмигрировала в США, родители и все его семь братьев и сестер. Сам же он пока видел перспективу дома. Точнее, даже не перспективу, а цель, которую хотелось достичь. И пример в реализации планов был. Они с Тойво как раз должны были миновать родину кумира Вилье, которого звали Юхо Пиетари «Ханнес» Колехмайнен.

Колехмайнен в 1912 году должен был выступать на Олимпийских играх в Стокгольме, начало которых планировалось на 6 июня. Собственно говоря, именно из-за этой Олимпиады, где часть Российской империи под названием Финляндия впервые будет участвовать совсем независимо, Вилье и остался в родных пенатах.

Куусинен выделил парням из недр карманов своего пальто билеты, потом оттуда же достал двадцать марок, разделив их с важным видом на десять равных частей. Пять из этих частей он отдал Антикайнену, а пять — бегуну Susi. Отто манипулировал с деньгами, как шулер, так что обоим парням показалось, что ему ссужена большая доля. Затем из карманов появились два куска хлеба с толстым ломтем колбасы на каждом, две бутылки сельтерской воды и кулек леденцов. Отдавая должное безразмерности пальто редактора, Тойво ожидал, что тот сейчас достанет пару кроликов и стаю голубей.

Но развеселившийся Куусинен шепнул каждому в ухо «помни о моей просьбе», подмигнул и растаял в воздухе, как факир. Наверно, в свой же волшебный карман спрятался.

До Тампере новые знакомые ехали молча. И один, и другой забрались на верхние полки, где мгновенно заснули, едва только поезд тронулся с железнодорожного вокзала. Сон был сладок, как это случается у людей, совершивших что-то важное и нужное. Их никто не тревожил, даже не пытаясь изъять из-под головы имущество и нехитрую снедь. Даже кондуктор, проходя мимо, не решился взглянуть на билеты у двух крепко спящих товарищей. То ли он помнил, что билеты проверил по отправлению, то ли просто был добрым дядей-кондуктором.

Перед Тампере парни одновременно проснулись, посмотрели в сгущающийся мрак за окном и прислушались к своим желудкам. Желудки мяукали, как мартовские коты.

— Может, перекусим? — одновременно вопросили друг у друга товарищи.

Они съели по хлебу с колбасой, выпили воду и почувствовали себя совершенно счастливыми. Этому чувству не помешал даже выход на засыпающий безлюдный вокзал, где им нужно было прокомпостировать билеты и дождаться поезда в Куопио.

Тампере — шведский город, точнее, конечно, финский, но очень уж шведский. Народ по-фински спотыкается, зато по-шведски чертыхается. Тойво немного ориентировался в местном языке, а Вилье — совсем мимо кассы. Зато он легко пользовал английский, который был языком-хобби в их семье. Однако ни по-шведски, ни по-английски — вообще, ни на каком языке разговаривать не пришлось.

Их, как гостей города, пусть и транзитных, наметанным глазом выделил полицай, встал перед парнями и молча, не отрывая своего пронзительного взгляда от их тощих котомок, принялся поигрывать нагайкой. Вероятно, стражу порядка сделалось в одиночестве скучно, вот он и решил поиграться с плеткой.

Тойво подумал, что в случае обыска он достанет свой револьвер и без лишних слов пристрелит эту царскую ищейку. А потом они отметят свои билеты, где нужно, и поедут себе дальше.

Видимо, дума, рожденная в голове Антикайнена, вылетела в эфир и из него же влетела полицаю под козырек фуражки. Мысль по своему содержанию была вопиюща и даже крамольна. Конечно, пузатому дядьке в мундире следовало возмутиться и провести операцию досмотра и задержания двух парней, потому что за его плечами грозно нависала и строила рожи вся государственная мощь. Но государство, даже самое-самое могущественное, не гарантирует неуязвимость и бессмертие своих верных слуг, поэтому полицай отчего-то прискучился играми с плеткой и ткнул ее в сторону запыленного окошка билетной кассы.

Два товарища одновременно изобразили головами намек на кивок, означающий согласие, и отправились в указанном направлении. Голова кассирши за мутным стеклом не отразила никаких эмоций, а руки глухо стукнули компостером по билетам — езжайте, ребята, куда хотите, но только вас оштрафуют, если поедете не по обозначенному билетом маршруту. Впрочем, они и не собирались ехать, куда душа пожелает, потому что в столь юном возрасте весь непознанный мир был притягателен: и Париж, и Лондон, и Олонец, и Каяни через Куопио.

Поезд пришел совсем скоро, только был он совсем не скорый: вместо плацкарты, коей они добирались сюда из Гельсингфорса, имел место вагон с рядами твердых деревянных скамеек. Народу в нем ехало не так, чтобы очень много, поэтому парни примостились вдвоем на жесткой лавке по соседству с каким-то умником, вполголоса втирающим своей дремлющей спутнице байку о потусторонней жизни. Тойво прислушался к его рассказу.

А тот: рад стараться — монотонным голосом Кота-Баюна вещал о древнем обычае «постелестлания», что соблюдали жители села Пахачинница Олонецкой губернии на сороковой день после кончины умершего.

Процесс обряда — несложный. Обыкновенно накануне сорокового дня все собравшиеся родственники и почитатели умершего при закате солнца начинают приготовлять место в большом углу, под иконами, и устраивают здесь постель. Когда ложе для невидимого гостя бывает готово, тогда весь находящийся в доме персонал размещается вокруг него, и начинает причитывать по умершему. Плачущие, между прочим, просят умершего удержать за собою безжалостную косу смерти и больше не впускать ее в этот дом. На следующий день рано утром, при первых лучах восходящего солнца, постель убирается и уносится в особое, специально для этого предназначенное, место. Тогда на поминальную сцену выступает вторая часть печального обряда. Во время обеда за столом одно место в этот день всегда бывает незанятым. И против него всегда ставятся и переменяются тарелки, ножи, вилки, а также все кушанья, какие только подаются собравшимся гостям. Это место, по глубоко-укоренившемуся верованию простолюдинов, непременно занимает невидимый, таинственный гость, видеть которого дано только одним малым детям. По окончании обеда, собравшиеся плакальщицы провожают сорокадневного гостя до могилы и в глубоко-грустном настроении возвращаются домой. Этим и оканчивается обряд поминовения («Остатки древних обычаев в Олонецкой губернии» Олонецкие губернские ведомости 1882 год? 38).

Незаметно для себя Антикайнен заснул, и ему приснился полицай из Тампере, который стелет постель прямо перед билетной кассой вокзала. Расстелив, он выкладывает на ней револьвер, пуукко, нагайку и начинает плакать. Наплакавшись вдоволь, он, вдруг, поднимает голову и говорит свистящим шепотом, обращаясь к Тойво: «Сатана там правит бал».

Поезд дернулся, и он проснулся.

Вокруг уже было довольно светло, рядом пялился в окно «Волк» Вилье, а давешний рассказчик про карельские обряды поглаживал своей лапой по коленке спутницы, и та довольно щерилась. Тойво протер глаза: Вилье все также смотрел в окно, а умник, прикрыв очи, склонился головой на плечо девушки и едва слышно посапывал во сне, и та загадочно и печально улыбалась.

— Здесь тренировался самый великий бегун современности Юхо Колехмайнен, — внезапно тихо сказал Вилье.

— Что? — не понял его Антикайнен.

— Колехмайнен, говорю, в Куопио начинал, — повторил Ритола. — Трое его старших братьев были лыжниками, он тоже лыжами увлекался. Но потом переключился на бег. Когда ему было 18 лет, он впервые пробежал марафон в Выборге. На финише Ханнес был третьим, отстав от старшего брата, который тоже бежал. Чуть позже, на других соревнованиях в Гельсингфорсе, Юхо закончил марафонскую дистанцию уже вторым, опять-таки пропустив вперед другого своего брата. Когда ему было 20 лет, в 1909 году, он принимал участие в крупных соревнованиях в Петербурге, но теперь уже на других дистанциях. Там Ханнес стал победителем в забеге на 1500 и 5000 метров, завоевав золотые медали. С тех пор он считается одним из лучших стайеров Европы.

— Стало быть, он богатый человек, — заметил Тойво.

— Ну, да, в общем-то, не бедствует, — согласился Вилье.

— А ты — тоже богатый?

«Волк» как-то замялся с ответом. Денег у него было немного. Всего десять марок, что ссудил ему Куусинен. Подрастратился, оставшись один. Оказаться в шюцкоре было для Ритолы реальным подспорьем, чтобы эффективно тренироваться, не думая о хлебе насущном. Да и на поездку в Стокгольм можно было что-то скопить.

— Не, я еще только буду богатым, — наконец, нашелся он. — А ты?

— Вот и я тоже — когда-нибудь буду, — кивнул головой Тойво. — Или не буду. Уж как жизнь сложится. Но уверен: всегда буду свободным.

Из Куопио до Каяни добраться можно было на поезде, либо на чем попало. Поезд, конечно, был удобнее, однако ходил он, как оказалось, два раза в неделю. Ну, а что попало ездило как попало.

Пришлось двум товарищам поболтаться по городу от одного постоялого двора к другому, выспрашивая о любом попутном для них транспорте. Попутный транспорт — это, конечно же, лошадь, впряженная в телегу.

Вилье все это время внимательно вглядывался в прохожих, боясь пропустить, когда же мимо него пробежит кумир его спортивных дрем — Колехмайнен. Но он все не бегал, или бегал, но в другом направлении.

Наконец, возле самих разрушенных стен старого замка им посчастливилось разжиться информацией о попутных лошадях в Каяни. Молодая хозяйка постоялого двора отправила их к веселому плотному финну, который как раз ехал со всем своим хозяйством в нужном им направлении. Хозяйство было невелико, но объемно: он доставлял на каянскую лесопилку новые полотна для гидравлических пил, чтобы распускать длинные бревна на доски. За чисто символическую плату он пообещал завтра с рассветом взять парней с собой, чтобы те при нужде помогали в дороге, не гнушаясь этой самой помощью.

— Еще, есть два попутчика, — сказал он. — Но от них никакого содействия не дождаться.

— Почему? — удивился Тойво.

— Да пес их знает, кто они: попы — не попы, но и на нас с вами не похожи, — пожал финн плечами. — Короче говоря, сектанты какие-то. Или просто пришибленные.

Парни решили заночевать на этом постоялом дворе, здесь же и вкусить доброй еды, так как воспоминаниями о хлебе с колбасой только разжигали свой аппетит. Денег пока, вроде бы, хватало, так что голодать не было столь уж необходимо.

— А вы знаете Колехмайнена? — спросил за ужином у хозяйки Вилье.

— Знаю, — сразу же ответила та.

— Бегуна? — недоверчиво поинтересовался Ритола.

— Легкоатлета, — улыбнулась девушка.

— И на Олимпиаду он поедет? — продолжал допытываться Вилье.

— Поедет, — вздохнула хозяйка.

— А откуда вы его знаете? — поддержал беседу Тойво. В самом деле, почему бы не перемолвиться словом-другим с милой дамой? Милые дамы всегда любят, чтобы им слово-другое говорили. Не те фразы, конечно, что просто просятся на язык, типа «у вас такая высокая грудь», либо «ноги стройные и зад округлый», или «в ваших глазах утонет даже моя робость». А те, что складно складываются в «как пройти в библиотеку», «вы, вероятно, местная» и «прекрасная погода».

— Он мой муж, — просто сказала девушка, и Антикайнен тотчас же утратил интерес к беседе. Кто его знает — этого мужа? Прибежит и в гневе топор в голову воткнет, чтоб к чужой жене с простыми и складными словами не лез. Даже на возраст жениного собеседника не посмотрит.

— Ханнес — ваш муж? — почти восторженно спросил Вилье.

— Мой муж — Тату Колехмайнен, — засмеялась хозяйка и отошла от их столика, чтобы сварить кофе.

Тату тоже был авторитетным спортсменом, он был на четыре года старше Юхо и многому научил своего брата. Теперь младший брат гонял быстрее своего былого наставника, но на этот факт не следовало обращать внимания — у каждого легкоатлета свое время для взлета.

— А можно мне с ним поговорить? — едва только девушка принесла им кофе, задал вопрос Ритола. — Дело в том, что я тоже занимаюсь бегом, и мне очень важно мнение большого мастера. Я бы даже на пробежку с ним напросился.

— Бегать после еды? — снова засмеялась хозяйка.

Спустя несколько десятков лет знаменитых финских спортсменов назовут «Летучие финны». Помимо Колехмайнена, который будет первым в этом списке, сюда же войдет и Вилье Ритола, и великий Пааво Нурми, а также лыжники Юха Мието и Мика Мюллюля, гонщики Мика Хаккинен, Кими Райкконен, прыгун с трамплина Матти Нюкянен, хоккеисты Селлянне и Курри, футболисты Литманен и Хююпя. И список замечательных финских спортсменов не конечен, появляются новые фамилии. Почему эти атлеты сделались «летучими» — остается только догадываться. Вероятно, потому что прочие жители страны Суоми, основательные и неторопливые, рациональные и невозмутимые, слишком прочно стоят обеими ногами на своей земле, будто время течет мимо них. Что же, у каждого народа имеется свой характер, а люди, сумевшие привнести в него свое упорство, силу, выносливость, реакцию и неуступчивость, делаются иными, «летающими».

Рожденный ползать — летать не может? Да, ладно — не в этом дело. Пусть мы не ползаем, зато и не летаем по той простой причине, что любой полет заканчивается на земле, причем, иногда очень жестко заканчивается. И дисквалификация Нурми, и тюрьма Нюкянена, и обливание «допинговой» грязью Мюллюля — все это возвращение на твердую землю.

8. Карельские сказки

Рано утром две подводы с пилами, уложенными в ящики с опилками, тронулись в путь. Все тяготы стопятидесятикилометрового пути с лесопильным инвентарем должны были разделить, помимо самого хозяина, Вилье, Тойво и, на удивление, двое пассажиров из вагона поезда, доставившего парней из Тампере. Это был давешний «умник» и его загадочно-печальная пассия.

Ритола с вечера набегался так, что ходил, едва сгибая ноги, но был в отличном расположении духа. Тату, муж хозяйки постоялого двора, оказался очень дружелюбным человеком. Несмотря на то, что он уже выполнил в тот день весь свой тренировочный план, пообщаться с молодым дарованием не отказался. Старший Колехмайнен был опытным спортсменом, поэтому ему было чему научить: как распределять силы на дистанции, как дышать, когда накрывает «закисление» мышц, как наблюдать по дистанции за соперниками. Вот только времени не было ни у того, ни у другого.

Ханнес, самый одаренный в семье Колехмайненов, готовился постепенно подвести себя к пику формы на саму Олимпиаду, поэтому сейчас погрузился в интенсивные тренировки в холмах Йоэнсуу. Старший брат также много чего насоветовал ему, даже поэтапные методики на трехдневные циклы написал, тем самым освободив от составления личных планов.

Конечно, потом в Стокгольме это принесет определенные плоды. Ханнес завоюет три золотых медали: в беге на 5 000, 10 000 и кроссе 12 000. А Тату на дистанции не добьется сколь значимых успехов. Оно и понятно — тот, кто может воспитывать прочих спортсменов в редких случаях способен воспитать себя самого.

Ну, а Тойво просто радовался жизни. Ему редко удавалось вырываться из Гельсингфорса, а если и удавалось, то всегда поблизости. Когда его товарищ козлом ускакал плясать под дудку знаменитого бегуна, он пошел на задний двор их временного прибежища и тоже принялся усиленно переваривать плотный ужин. Антикайнен, убедившись в своем одиночестве, размял все свои суставы и сухожилия и провел несколько «танцев» с воображаемыми соперниками.

Былые уличные драки научили его тому, что драчуны, в большинстве своем, подвержены стереотипам: каждый бьет в одно и то же место и действует после этого одинаковым отлаженным образом. Он пытался изучать своих потенциальных соперников в Сернесе, и обучение это зачастую проходило на его собственной шкуре. Кое-чего, конечно, удавалось добиться, однако ему не хватало системы в своих тренировках: старшие товарищи били его, почем зря. Ну, а с младшими, либо ровесниками, ему и связываться было неохота.

Тойво «танцевал» всегда один и тот же танец, но непременно пытался разнообразить его «ужимками и прыжками» под своего конкретного обидчика. Конечно, полного раскрепощения ему удавалось добиться только тогда, когда он был уверен в своем одиночестве. Это здорово мешало ему в моменты реального противостояния, когда на каждую драку собирались, как воронье на падаль, всякие разные болельщики. Уж откуда они вылезали и каким образом узнавали о побоище — загадка. Под их взглядами и криками и улюлюканьем Тойво не мог сосредоточиться, отчего и пропускал по себе, любимому, удары.

Без лишних глаз и ртов Антикайнен трудился от души.

Но не видел Тойво, что в одной из комнат на втором этаже постоялого двора чуть отошла в сторону занавеска, и чей-то пытливый взор с интересом уперся в двигающегося парня. А потом другой взор, чуть печальный, чуть загадочный, присоединился к этому скрытому наблюдению.

— Ты думаешь, у него хорошая энергия? — прошептал печальный взор.

— Ты думаешь, у него хорошая кровь, — так же тихо ответил пытливый взор. — И у второго тоже.

— Никого не должно волновать, что я думаю.

— Но меня это волнует.

Утром две повозки отправились в путь.

На первой, нагруженной слегка больше, сидел помимо хозяина, исполнявшего роль возницы, Тойво и глазел по сторонам. На второй расположилась странная парочка, а правил лощадью Вилье, который уже не глазел по сторонам в силу своей занятости. Приехать в Каяни полагали под вечер следующего дня. Дело как раз двигалось к тому, что день становился равным ночи, так что, не напрягая лошадь, можно было засветло одолеть большую часть пути за первые сутки.

Конечно, ночевать предстояло не совсем в комфортных условиях. Финн-перевозчик не первый раз двигался по этому маршруту, его знакомые, держащие хозяйство на хуторе, условно названном, как Pysäkki (остановка, в переводе), могли предоставить только одну комнату с двумя кроватями, в которой вполне естественно было решено разместить «умника» и его спутницу. Прочие путешественники должны были довольствоваться летней кухней, где из удобств, помимо тепла от печи, конечно, имелись лавки. Ну, да для них это было тоже вполне естественно.

До остановки добрались без происшествий. Весна плавила вдоль дороги снег, отражая от него солнечные лучи так, что невозможно было смотреть, не морщась. Морщились все, кроме лошадей. От этого всем делалось весело, на это раз, и лошадям тоже. Двенадцатый год нового века радовал погожими днями кануна равноденствия.

Дорога была наезженной, поэтому во встречном направлении самые разные повозки были не так уж и редки. А вот пешие путники не попадались вовсе: они предпочитали двигаться по лесу, сокращая тем самым свои маршруты, пусть, даже, и в ущерб мокрым ногам. Скоро должны вскрыться реки, и по ним можно было добраться от одной деревни до другой в два взмаха весла. А вот с озерами дело обстояло иначе, чтобы тем избавиться от ледового плена требовалось больше времени.

Почистив и напоив лошадей, задав им для пущей важности овса, люди разбрелись на ночевку. Что делать поздним вечером перед отходом ко сну? Кое-кто полагает, что глушить Pontikku (финский сы-ма-гон, в переводе). Это верно, но потребление алкоголя лишь побочный результат совместного путешествия, вроде бы, совсем незнакомых людей. Главное дело, чему всегда предаются люди на отдыхе — это сплетням, особенно, когда путники для ночевки разбиваются по группам.

Одни люди сплетничают про других, дело житейское. Нажрутся понтикки и пойдут сплетни свои проверять. Единственный результат таких проверок — драка. И лупят друг друга незнакомые мужчины, дерут волосы друг другу незнакомые женщины, проверяя на практике свои домыслы, одни краше других. Проверили и удовлетворенные разошлись, чтобы утром прятать глаза в синяки, боясь взглянуть ими на сотоварища по путешествию. Да и голова от выпитого болит.

Финн-перевозчик, перед сном от пары добрых глотков алкоголя не отказался, предложил и парням, но те закономерно воздержались. Вилье еще собирался устроить себе пробежку, да его организм этому дело всячески противился: уж больно утомительно оказалась для него править повозкой.

— Ну, как там «сладкая парочка»? — затеял прелюдию к сплетне раздобревший перевозчик.

— Так укрылись в своей комнате и носа не кажут, — ответил Тойво.

— Нет, сейчас-то понятно, а вот по дороге? — пояснил финн.

Язык Ритолы охотно уцепился за тему, ища, вероятно, возможности не давать сегодня всему организму дополнительной беговой нагрузки.

— Так «умник» все вещал, а его печальная дама вздыхала и поддакивала, — сказал он. — И темы у него престранные: смерть, да смерть, ведьмы, да колдуны.

— Интеллихент, — вздохнул перевозчик. — А дама его — поэтесса.

— Почему это? — удивился Тойво, оторвавшись от устройства своей постели на лавке. — Я думал — революционеры.

— Тогда вдвойне интеллихенты, коль революционеры. Но дамочка — определенно поэтесса.

— Как это? — Антикайнен никогда в жизни не встречался с поэтессами.

— Ну, простыми словами и не объяснишь, — почесал себе живот финн. — Женщины — существа тонкие, им можно баловаться стихами, вот увлекаться — противопоказанно. Делаются они от этого печальными и загадочными, потому что загадочность их оттого, что они считают себя гениальными, а печаль — по причине невосприятия окружающими этой гениальности. И становятся они суками. А суки в человеческом облике кто?

И Тойво, и Вилье пожали плечами: не знаем, мол.

— Суки — это самые злобные человеческие существа. Они лучшие истязатели. Я бы даже сказал, самые изощренные истязатели. Женщины — это любовь и жалость. Суки же — те, что родились из женщин — это ненависть и чудовищная жестокость. Их в государствах культивируют.

— А какая связь между поэтессами и государством? — озадаченно присел на свою лавку Ритола. — К тому же, если революционеры — значит, против государства. Разве не так?

— Революционеры не против государства, они за другое государство. Но хрен редьки не слаще. И им тоже суки понадобятся, — понтикка сделала перевозчика словоохотливым. — Поэты, если они, конечно, настоящие поэты, вкладывают душу в свою поэзию. Они — зеркала мира. А поэтессы, коль они себя таковыми всерьез возомнили, не отражают мир, они отражают кормушку, от которой кормятся.

— И не бывает исключений? — поинтересовался Вилье.

— Исключения только подтверждают правила, — с легким зевком ответил финн. — Ты вот лучше расскажи, что за байками интеллихент кормил уши своей дамы?

— Ну, — начал Ритола, словно обращаясь к своей памяти, а потом продолжил.

Он рассказал пару услышанных баек о смерти, в одной из которых некий кузнец ждал своей кончины. Типа, в незапамятные времена смерть приходила в заранее оговоренные сроки, а кузнец в ожидании ее сковал себе гроб, весь такой железный и прочный. Навесил на него двенадцать замков: один закроешь — все закрываются. И говорит человек смерти: «Видала, какой гроб почетный себе заделал? Поди, тебе самой в таком никогда и лежать не доводилось». Смерть-то, тупая, повелась и улеглась в гроб для проверки. Коварный кузнец тотчас же крышку захлопнул и замок закрыл. Гроб с трудом подняли, бросили в яму и закопали. Вроде бы, конец смерти, жизнь вечна. Но тут Господь-создатель возмутился: что за байда творится! Смерть Он освободил одним своим дуновением, и стала она приходить к людям без дополнительного оповещения (священник Виктор Никольский, Олонецкие епархиальные ведомости, 1907,? 5).

Во второй байке люди тоже жили до посинения, то есть, до полной утраты способности трудиться. Тогда недееспособного старика на дровнях добрый и почтительный сын увозил в лес и там оставлял без пищи и воды, а сам, посвистывая, уходил домой к жене и горячей каше. Однажды таким вот образом сын по обычаю поступил с отцом, а тот на прощанье, возьми и скажи: «Чего добру пропадать? Возьми дровни с собою, потом и тебя на них в лес свезут, когда состаришься». Закручинился сынок, да и взял отца обратно домой, поселил возле курятника и кормил куриным мясом до самой его смерти от естественных причин (тоже от священника Виктора Никольского).

— Ну, тут дело нехитрое, — сказал перевозчик. — В первой байке дело вовсе не в кузнеце, а в том, что Земля перестала вращаться. В Библии тоже об этом упоминается. Закрыл на замок один месяц в году — все прочие на замки закрылись тоже. Нельзя человеку против природы идти. Во второй же сказке слово пробуждает мысль, мысль пробуждает сострадание, сострадание рождает любовь. А любовь — это то, что делает человека человеком.

Тойво и Вилье переглянулись. Оказывается, все просто в этих старых-старых сказках.

— Да, — сказал Ритола. — Так, вероятно, правильно. А этот «умник» все про сатану, да сатану вещал. Мол, только Господу смерть нужна, а сатане — без надобности.

— Ну, и дурень этот интеллихент, — опять зевнул финн.

— Позвольте, а откуда Вам столько известно? — спросил Тойво.

— Так мы куда едем? — усмехнулся перевозчик и сам же ответил. — Каяни — место, где жил Элиас Леннрот, я к нему в детстве часто бегал такие же сказки слушать. Он их и научил понимать. Знаете Леннрота?

— Он наши деньги, марки, придумал, — кивнул головой Антикайнен.

— Он Калевалу возродил, — сказал финн. — Собрал руны ливонские воедино. И в Суоми, и в Карелии, и у саамов, и в Архангельске слушал их и записывал. Неужто не слыхали? А если слыхали, то не все. Все даже в книжке не опубликовали. Эти руны, парни, постарше нашей Библии будут. Вот потому-то попы и отлучили Леннрота от церкви перед самой его смертью. А что про колдунов интеллихент толковал?

Вилье на минуту задумался, в течение которой Тойво поспешно устроился на своей лавке: слушать-то лежа легче.

— Про ведьму из Вытегры рассказывал, — наконец, сказал Ритола.

Мол, была такая бабка близ города Вытегра, многие знали, что она колдунья, многие не знали, но родственники — те уж точно были в курсе. Собралась эта бабуся помирать, а бдительные родственники всполошились: как же без попа помирать-то? Что же ее в землю, как скотину какую бросать? Жалко, все-таки мама и бабушка в одном лице. Позвали священника тайно, но та мигом прознала это дело — коль с нечистой силой водится, так узнает все мгновенно. И сказала она заботливым родственникам: «Коль поп бесплатно меня обслужит, тогда ладно. А нет — так я обернусь сорокой и все волосенки на нем повыдергаю». Церковный служащий — в отказ. «Не боюсь», — говорит, — «сороки, но опасаюсь за свою прическу». И ушел. Бабуська сразу же с кровати на пол сползла, да и преставилась. Делать нечего — без похорон покойникам никак нельзя. Однако отпели ее по всем христианским обычаям, в церковь заносили и выносили оттуда. А через полгода на страстную неделю на большое стоянье в четверг колокол, вдруг, зазвонил не в полночь, как положено, а за час до нее. Поп всполошился, подобрался — и к церкви бегом. Но едва за ограду ступил, как ему на спину кто-то прыгнет и ну, волосы драть: одной рукой с головы, другой с бороды, а третьей рукой с подмышки щиплет. Священник был тертым служителем, понял, что надо до колокола добраться и за его веревку подержаться, тогда все пройдет. Однако тяжко идти, с каждым шагом весу за спиной прибавляется. Но дошел, отбросил руку звонаря с веревки и сам вцепился в нее зубами. «Ох, и догадливый ты, долговласый, а то бы я тебе все волосенки-то повыдергала!» — сказал голос сзади. Набежал народ, приметил бесчувственного попа, висевшего на колоколе, и всполошился. Сразу же помершую ведьму вспомнили. А священник вскорости тоже отдал своему богу душу (Олонецкие губернские ведомости, 1890,? 29).

Тойво смеялся во время рассказа так, что Вилье несколько раз прерывал свое повествование, грозя уйти на пробежку.

— И тут все понятно, — сказал перевозчик, когда Ритола закончил свой рассказ. — Где ведьмам быть? Конечно, в Вытегре (vietävä, чертенок, в переводе). Хотя на самом деле Вытегра — это направление к озеру (viettää, вести или направляться в переводе). Ведьмы, парни, у нас везде. А чем дальше от шведов, чем глубже в Карелию — так там ведьм, как собак нерезаных. И чудотворцев, которых еще колдунами зовут. Не сумела передать свое знание бабка, вот и мучилась, а новое поколение новую религию пользует. Вот и столкновение культур. Тут пора, в самом деле, во все колокола звонить. Только пьяный звонарь по бабке-покойнице звонил, а поп это дело пресечь пытался, вот и помер, несчастный, перенапрягся. Волосы — это космы, связь, значит, с космосом. В старину все с космами ходили, теперь же только попам положено. Мораль: пока мы живы — мы непобедимы, пока помним прошлое — и настоящее в будущее перейдет. Нету прошлого — и будущего тоже нет.

— А «умник» опять про сатану, мол, всесилен, бабку с могилы поднял, возле святой церкви терся — и хоть бы хны, — заметил Вилье.

— Ну, ему виднее, он грамотам в столицах обучен, — предположил финн. — А я по старинке в этих сказках привык разбираться. Новых-то сказок нет, а в тех, что в народе говорят, перевирается на разный манер былая жизнь: ее сотворение, порядок и устройство. Да и не сказки они-то, на самом деле, сказки в учебниках по истории пишут.

Отчего-то ни Тойво, ни Вилье не решились спросить у своего перевозчика об отделении шюцкора в Каяни. В связи с напутствиями Куусинена сама эта организация казалась какой-то подпольной, почти вне закона. Об их прибытии туда знали немногие, при себе у Ритолы было рекомендательное письмо.

Почему именно в Каяни отправил их Отто, было непонятно. В том же самом Гельсингфорсе шюцкор был представлен даже несколькими организациями. Система, так называемого «народного ополчения», была в принципе везде одинакова. Может быть, места, где отряды самообороны базировались, разнились между собой.

Неспроста знаменитый Элиас Леннрот именно здесь жил последние годы своей жизни. Родом-то он был с юго-запада, с Самматти. Но, сделав значимые дела, на которые не отваживались другие люди, он переехал сюда, подальше от цивилизации, поближе к старому укладу, бытующему в приграничных с дикой Карелией местах почти без изменений век от века.

Научиться метко стрелять и физически противоборствовать агрессору можно везде, вот только не везде этому может способствовать окружающая тебя вселенная. Опыт, что ли, могущественных предков, собранный в невидимой и неощутимой обычными человеческими чувствами природе, позволяет становиться не просто лучшим, но и, может быть, выдающимся.

В Каяни, как и повсеместно в Финляндии, наличествовали стены и переходы, оставшиеся от древнего замка. В замке, как то водится, полузасыпанный большой колодец. Может быть, конечно, он был необходим для водоснабжения, но в нем не просматривалось даже следов ушедшей куда-то вглубь воды. И каянскй замок, впрочем, как и все прочие, казалось, нависал именно над колодцем. Тойво, конечно, ничего этого не знал. Но дорога до ночевки был долгая, финн, не слишком словоохотливый изначально, все-таки время от времени позволял себе пространные рассуждения. Он же и объяснил название этого города. Kajea — значит, ясный. Ну, а добавление «ni» дает конкретизацию, мол, мой ясный.

Пес его знает, может так и выводится из тьмы веков название, с течением времени изменившееся в Kajani. Но Леннрот определенно неспроста здесь поселился.

Тойво сказал сам себе, что обязательно попытается это дело выяснить. Он любил тайны и загадки, мистическим образом переплетавшиеся с прошлым. Тем более, прошлым земли, где ему угораздило родиться.

Но где свет — там, обязательно, и тьма, которая, как известно, гуще всего под пламенем свечи. Перевозчик что-то говорил о Вальпургиевой ночи, то есть, кануну 1 мая, когда ведьмы собираются на банкет и веселятся до умопомрачения. Но в Каяни такого празднества заметно не было. Да и с чего бы ему быть? Лысой горы поблизости нет, разве что где-то через леса и поля в Карелии вздымается загадочная Воттоваара. Да и сама Вальпургия — это, оказывается, святая монахиня, учредившая где-то в Германии женский монастырь, разместив его так, чтобы было не совсем далеко от мужского монастыря, заложенногоее братом.

Может быть, имелись иные сведения об этой святой Вальпургии, где она ведьмами и прочими служителями «извечной тьмы» почиталась, так сказать по своим заслугам. Но просвещенный каянский перевозчик о них не слыхал. А вот слыхал то, что родилась она в английском графстве Сассекс на рубеже VII и VIII веков и получила образование в Уинборне, графства Дорсет, где после пострижения в монахини прожила 27 лет. Скрупулезные монастырские хронисты, буквально, преследовали ее по пятам, записывая все деяния. А потом помещали свои наблюдения в желтой церковной прессе.

Затем Вальпургия, по настоянию своего дядюшки, Святого Бонифация и брата, Святого Вилибальда отправилась с другими монахинями основывать религиозные заведения в Германии. Замечательная семейка — все святые.

Первое из них было создано в Бишофштайне, что в Майнцской епархии, а двумя годами позже Святая Вальпургия становится аббатисой в женском бенедиктинском монастыре Айштадского аббатства ее брата Святого Вилибальда в Баварии, где другой ее брат, Винебальд также возглавил монастырь. Он, вероятно, тоже боролся за почетное звание «святого», да здоровье подвело. После его смерти в 760 году она взяла на себя его обязанности и руководила обоими аббатствами вплоть до своей кончины 25 февраля 779 года. Ее мощи были перевезены в Айштадт, где были возложены в пустоту одной из скал, откуда потом стало выделяться битумное масло, известное как Вальпургиево и имеющее чудодейственные свойства против болезней.

Паломники тут же образовали очередь за этим маслом, на что церковь немедленно отреагировала, построив на чудесном месте большую церковь. Считалось среди некоторых дремучих язычников, что, намазавшись этой мазью, можно в саму первомайскую ночь летать с применением подручных средств, либо без оных. Церковь это дело не одобрило, и полеты прекратились.

В общем, та еще история! Запутанная и непонятная, своими корнями ушедшая в, так называемое, язычество, а головой упирающаяся в святое церковное общество святых братьев и святых сестер. Ну, и где же здесь сатана?

Тойво очнулся от дремы и в неверном свете фитиля из масляной плошки осмотрелся: и Вилье, и финн уже давно спали. А был ли вообще разговор о сказках, о смерти, о ведьмах и прочих мистицизмах? Может быть, все ему просто примерещилось?

Нет, не примерещилось, бесшумно ступая от летней кухни, человеческая фигура проникла в комнату, где на одной из кроватей сидела печальная дама.

— Они слишком много о нас говорят, — сказала фигура, оказавшись спутником девушки.

— А мы слишком много о них думаем, — чуть улыбнулась, дрогнув краешками рта, она.

— Мне кажется, не стоит рисковать, — заметил мужчина.

— Мы всегда рискуем, — возразила девушка, но сразу же добавила. — Если ты имеешь ввиду риск перед нашим русским гостем, то в этом случае можно пойти на любые жертвы.

— Да, — кивнул головой «умник», криво усмехнувшись. — Действительно, женщины с легкостью идут на принятие решения о самых радикальных мерах. Все, как этот финн говорил. Но это правда жизни. И она меня полностью устраивает.

Утром повозки тронулись в путь.

9. Революционные масоны

Путешествие предполагало краткую остановку чуть в стороне от тракта. По согласованной ранее договоренности повозки должны были сделать небольшой крюк в сторону, как раз к берегу большого озера Оулуярви. Там возле новой кирхи, то есть, евангелистской церкви, возведенной на диво в достаточно уединенном месте, «умник» и его спутница должны были сойти, щедро расплатившись за эту небольшую задержку.

А там до Каяни оставалось всего восемнадцать километров, так что все шло по плану. Одна маленькая неувязочка: планы финна-перевозчика не совсем совпадали с теми, что были у странной парочки.

Не доезжая до берега с кирхой почти километр, «умник» крикнул перевозчику, чтобы тот остановился.

— Дальше мы сами, нас уже должны встречать, — сказал он. — Сейчас я поднимусь на холм и свистну наших друзей, чтобы те вышли к нам.

— Так довезем мы вас до самого места, — предложил финн. — Уж никакой роли теперь этот километр не сыграет.

— Так мы ж не в кирху-то едем, — объяснил мужчина. — Мы в гостевом доме при ней остановимся, а туда пока и дороги-то нет. Так что не переживайте.

— Ну, хозяин — барин, — развел руки перевозчик. — Только я что-то о гостевом доме и не слышал. Да и что это за приют для странников, коль к нему и подъехать невозможно?

— Можно-можно, — вступила в разговор девушка, в то время, как ее компаньон принялся взбираться по едва заметной тропке на верх пологого холма. — От кирхи дорога есть. Однако здесь по стежке гораздо ближе.

И Тойво, и Вилье, да и сам хозяин повозок спрыгнули на землю, чтобы размять ноги. В это время «умник» добрался до вершины и залихватски кому-то свистнул, а потом помахал рукой и сделал странный жест, будто одновременно нажимает на курки пистолетов. После этого немедленно начал спускаться обратно, заложив руки за спину.

— Ну, вот, все в порядке, — сказал он, подойдя к финну. — Нас уже встречают. Давайте пока проведем расчет.

— Хорошо, — согласился перевозчик и неожиданно забулькал. Он упал на колени, тщетно зажимая на горле огромный глубокий порез, из которого толчками лилась кровь.

— А вы, парни, направили руки в небо! — жестко сказала девушка.

— Быстро! — перешел на крик «умник». У него в правой ладони оказался зажат зловещего вида нож, которым, вероятно, и был нанесен роковой удар по несчастному финну.

Тойво в это время как раз переставлял в телеге свою котомку, чтобы сподручнее было разгружать имущество попутчиков, прибывших к месту. Все произошло так быстро и неожиданно, что он не успел ни испугаться, ни как-то действовать.

Еще хрипел на земле хозяин повозок, а на вершине холма показались люди, которые оказались вооружены. Их револьверы были направлены вниз, на двух застывших парней. Почему-то сомнений в том, что они запросто могут их пустить в ход, не возникало.

— Да пропади оно все пропадом! — сказал Антикайнен и бросил свою котомку вверх.

Ритола и «умник» проводили ее полет взглядом, а Тойво задрал руки к небу: сдаюсь.

— Ну! — проговорил мужчина с угрожающей интонацией.

— Ах, да, — всполошился Вилье и тоже поднял руки: сдаюсь.

Пожитки Антикайнена залетели в крону стоящей поодаль сосны и, пару раз покувыркавшись на пути к земле, застряли в ее сучьях.

— Этого закопать, груз утопить, лошадей сдать цыганам в Оулу! — отдавала приказы печальная и загадочная девушка. Правда, теперь от ее печали не осталось и следа. Только загадка: как можно оставаться столь спокойной рядом с еще не остывшим мертвецом, который всего несколько минут назад был человеком, согласившимся сделать доброе дело и подвести их до места? Тем более, когда вокруг столько кровищи!

Народ, спустившийся с холма, а их было всего пара человек, без лишних слов зашевелился, изображая повиновение. Один, убрав пистолет в карман, принялся освобождать из одной повозки лопату. Другой, заложив свой револьвер за ремень, начал освобождать карманы перевозчика от содержимого.

— Ну, а вы теперь с нами пойдете, — обратилась девушка к парням, застывшим в позе пленных. — Поездка в Каяни отменяется.

Тойво и Вилье переглянулись. Конечно, жизнь, порой, была суровой, но не до такой же степени! Смерть финна, свершившаяся мимоходом, не выглядела реальной. Будто бы все это происходило понарошку, потому что с ними такое произойти просто не могло. Вот только впитывающаяся в землю кровь выглядела пугающе правдивой.

— Что с нами будет? — спросил Ритола.

— Потом решим, — пожал плечами умник.

Их отвели в приспособленное для заготовок овощей хранилище, выкопанное в земле и обустроенное бетоном и досками. Теперь в нем предстояло храниться им.

— Хотелось бы мне знать, сколько нас здесь промаринуют? — оставшись одни в сумраке своего узилища, задал вопрос в никуда Вилье.

— Ну, хоть не убьют — заметил Тойво. — Если бы хотели, то положили бы рядом с нашим перегонщиком.

— Верно, — согласился Ритола. — Но могут убить потом, в неизвестных нам целях.

Действительно, их заточение здесь не имело смысла, если бы им не была уготована впоследствии какая-то загадочная роль. Похищение с целью выкупа отметалось сразу же — некому за них платить. Безусловно, парней взяли, как предстоящих жертв. Только вот жертв чего? Ограбить банк, а их подставить? Так разумнее вообще никаких свидетелей не оставлять. Сделать из них профессиональных террористов в угоду Революции? Так и без их похищения таковых наберется целая уйма, задайся революционеры подобной целью. Тогда — что? Вопрос оставался без ответа.

Их не обыскали, не связали руки, оставили свободными ноги, так что можно было подумать над своим освобождением. Впрочем, из оружия у них имелся только кожаный ремень с тяжелой медной бляхой у Вилье, да железная расческа у Тойво. С таким арсеналом не навоюешься за свою свободу.

— Ну, что же тут поделать — не сидеть же, сложа руки, — сказал Антикайнен.

— А что нам остается? — удивился Ритола, оглядываясь по сторонам во тьме, не кромешной, но достаточно плотной, чтобы можно было видеть что-нибудь, кроме очертаний предметов.

— Я беру свою расческу, ты — бляху от ремня. Начинаем затачивать какую-то одну кромку на них, чтоб в случае чего можно было бы ей воспользоваться.

— Так как точить-то?

— О цементный пол, либо, еще лучше, о цементную стену, — ответил Тойво. — До остроты лезвия не получится, но вполне сойдет, чтобы глубоко поцарапать врага, если придет такой момент. Что-то мне подсказывает, что такой момент обязательно придет.

Парни принялись за работу. И это действительно оказало правильное воздействие на страх и панику, которым после этого не нашлось места в тесном цементном ящике.

А на улице тем временем сгустились сумерки. Пленники узнали об этом потому, что отперший дверь человек не впустил к ним в узилище ни капли светлого света, только темную тьму.

— Эй, ребята, — сказал он. — На ужин идите. Только без шуточек, потому что если я не догоню, то пуля всегда догонит. Понятно?

Тойво вылез первым и огляделся по сторонам. Выправленную расческу он быстро положил себе в нагрудный карман рубахи. За ним выбрался, на ходу оправляя рубашку в штаны, и Вилье.

Их отконвоировали в небольшой домик, стоящий возле самой береговой кромки Оулуярви. В таких домиках обычно размещают бани — сауны и комнаты послебанного отдыха, поэтому и сами строения именуются «сауна-дом». По большому счету в них можно было вполне комфортно жить по малой нужде. В смысле, чтоб потребности жильца были малыми. Для прочих малых и больших нужд имелись одинокостоящие постройки, похожие на скворечники с сердечками, прорезанными во входных дверях.

В небольшой опрятной комнате стоял стол, на котором ждал своей участи ужин: кувшин с молоком, рисовая каша с маслом и хлеб с колбасой. Все было готово для Тойво с Вилье. Возле стены на лавке сидел незнакомый человек и качал ногой, положенной одну на другую. Здесь же был «умник» и еще один длинноволосый откормленный мужчина, смахивающий на попа в штатском. Печальной девушки видать не было. То ли замаскировалась, то ли руководила погребением тела несчастного перегонщика, то ли распоряжалась иными смертоубийствами.

— Насколько хорошо вы знали Финна? — задал вопрос былой попутчик.

— Настолько это позволяло наше путешествие по Финляндии, — пожал плечами Антикайнен. — Был бы швед, хоть германец — нам все едино. Лишь бы до Каяни довез. Но, вероятно, не судьба.

— Мы с финнами в хороших отношениях, потому что сами финны, — добавил Вилье. — К евреям, как бы, не очень, а особенно ко всяким индусам. Рассказывали мне про них. А финн — он и в Америке финн.

Наверно, Ритола сейчас чертовски сильно захотел оказаться за океаном среди своих родных братьев и сестер.

«Умник» переглянулся с «попом» и другим незнакомцем.

— Финн — это у него фамилия такая, — объяснил он. — А сам он не финн.

— Ваш перевозчик — ливвик, — вступил в разговор «поп». — Один из тех нехристей, что с проклятым Леннротом возился. Очень вредный человек, за что и поплатился.

«Точно — поп!» — подумал Тойво. — «Так ведь верно: коль стоит кирха, в ней обязательно заведется поп».

— И что же получается: коль с Леннротом водился, так ему и горло резать надо? — возмутился Вилье.

— Вероятно, молодые люди не совсем понимают ту ситуацию, в которой они оказались, — поднялся со своей скамьи незнакомец. Судя по ошибкам, которые он делал в окончаниях слов, родным языком у него был русский. А, может быть, белорусский. Или украинский. Или вовсе — болгарский. Роста он был невысокого, но это только подчеркивало опасность, которая странным образом исходила от него. Человек был жилистым и, вероятно, очень сильным. Впрочем, может быть, и не очень сильным, а просто очень злобным.

Большие люди с большими мышцами как-то не создают вокруг себя ареол тревоги. Своими формами они, в основном, поверхностно и мимолетно, характеризуются, как добродушные парни, или, во всяком случае, простодушные. Конечно, одним взмахом руки великан может переломать все стены в доме, если его не остановить. Но его же можно, почему-то, представить сострадающим любой беззащитной твари.

Вот маленьких и, словно бы, скрученных из мышц людей легче вообразить хладнокровными убийцами. Именно таким и предстал перед пленниками этот косноязычный незнакомец.

Он подошел к Тойво почти вплотную и заглянул в его глаза. Антикайнен непроизвольно отшатнулся — ему показалось, что зрачки этого человека формой своей напоминали змеиные.

— Leikkaaja (резчик, в переводе), объясни им в двух словах, — обратился к «умнику» страшный человек.

— Хорошо, товарищ Глеб, — ответил тот. — Тогда оставляю вас на попечение Airut (распорядитель, в переводе). Отдыхайте с дороги, у нас есть еще пара часов.

Он кивнул парням, чтобы те выходили вон.

— А ужин? — возмутился Вилье.

— Не будет теперь вам ужина, — заметил «поп», он же Распорядитель. — Праведные дела только на голодный желудок делаются. Ничего, пост иной раз только на пользу.

Тот же самый провожатый провел их обратно до дверей хранилища.

— Наелись? — поинтересовался он.

— Ага, даже чуть не лопнули, — ответил Ритола. — Спасибо за гостеприимство.

— Так об этом, парни, и речи-то никакой не было, — сказал Распорядитель, пришедший сюда вместе с ними. — Вы здесь не для того, чтобы повеселиться.

— А для чего? — хором спросили пленники.

— В общем, в двух словах, — начал поп. — Сначала было намерение приспособить под это дело Финна, но сами видите, как все обернулось. Финн бы подошел, потому что упертый. Но, с другой стороны, кто знает, чего он там нахватался в свое время от этого святотатца Леннрота. Мог бы выкинуть какой-нибудь номер, а нам в этот раз ничего неожиданного не надо. У нас столичный гость приехал, интересуется. Не хотелось бы его надежды не оправдать. Вот поэтому Kalkki (чаша, в переводе), выбрала вас. Молодые, открытые для восприятия, энергичные — что очень немаловажно. Вот, собственно говоря, и все.

Охранник кивком головы предложил парням заходить внутрь их темницы.

— Погоди, а это Чаша, случаем не собирается нас того — гасить (kalkki также переводится, как известь)? — поспешно спросил Тойво.

— Да ничего с вами не случится, наверно, — вздохнул Распорядитель. — По крайней мере, мы вам не причиним физического вреда.

— А кто причинит? — Тойво ощущал очень большое беспокойство.

— Разве что сами себе, — ответил поп и ушел по своим делам. Коль он именовался «Распорядителем», то и дел у него было с избытком.

Парни зашли внутрь, где теперь стояла кромешная мгла.

— Эй! — окликнул через запертую дверь охранника Ритола. — Долго нам здесь сидеть?

— Да ближе к полуночи выпустим, — ответил тот и сгинул в сгущающихся сумерках вечера.

То ли от того, что они не поели, но в этом цементном ящике сделалось невыносимо холодно. Стылость бетона, казалась, пробирала до костей.

— Ты что-нибудь понял? — спросил у товарища Вилье.

— Да мы попали в полный дурдом, — ответил Тойво. — Несчастного Финна завалили только потому, что с Петербурга гость приехал. Резчик, Распорядитель, Чаша — словно в секретном обществе.

— Нет, не в обществе, а в Ложе — я о таком когда-то читал, — заметил Ритола. — В Масонской Ложе.

В принципе, когда на этом свете ничего невозможного нет, то и масонство, как таковое, на берегах озера Оулуярви вполне может быть. А может и не быть. Но неоспоримым оставался факт, что странные люди ведут себя самым странным образом. Когда дети подражают взрослым — это нормальное явление, это игра. Когда взрослые подражают детям — это уже патология. Ну а кто еще может придумать себе имена-клички, убивать с такой легкостью, будто после ужина убитый снова воскреснет? Игры взрослых людей всегда чреваты горем, которое они могут принести окружающим. Особенно самая любимая игра — в войнушку.

С другой стороны Резчик назвал гостя «товарищ Глеб». Это не совсем масонское обращение. Так говорят друг другу революционеры. Но разве революционеры не масоны? Дело запутанное. С идеей революции носятся, как правило, граждане евреи. В масонство евреев не берут. Тогда, кто же, черт побери, эти подпольщики?

То, что эта группа людей действует нелегально, сомнений не вызывало. Церковь и поп, умный начитанный Резчик, богатый влиятельный товарищ Глеб, поэтесса Чаша, охранники, обходительные и непохожие на уличных бандитов. Какая идея может держать их вместе?

— Что же, давай точить наше оружие, — сказал Тойво, запутавшись в своих размышлениях. — Мы не шиком лыты.

— Мы не лыком шиты, — поправил его товарищ по неволе.

— Чем бы мы ни были шиты, для нас главной задачей будет одна: чтобы нас самих не пришили.

Они вновь принялись затачивать свои пряжки и расчески, каждый оставаясь наедине со своими мыслями.

— В общем, — вдруг сказал Ритола. — Опасность, которая нам грозит, расцениваю, как смертельную. Поэтому при любой для меня возможности без колебаний подниму руку на попа, «умника», либо гостя, а также девушку.

— Так можно поднять даже ногу, лишь бы в последний момент не передумать. Ударить — не страшно, страшно решиться ударить. Ты, вообще, дрался когда-нибудь?

— Нет, — честно признался Вилье. — Разве что в детстве, но это не в счет.

— Тогда нам ничего другого не остается, кроме, как договориться: кто и что делает, коль возникнет ситуация. У меня есть предложение.

— Ну? — Ритола в своем углу перестал тереть пряжкой о бетон.

— Ты — бегун, стало быть, тебе — бежать, — сказал Тойво. — Вернее, побежим мы оба, только ты быстрее ветра помчишься в Каяни в штаб-квартиру шюцкора. Ведь должен там быть такой штаб!

— Должен, конечно, — согласился Вилье. — Ну, даже если я побегу, что с тобой?

— И я ударюсь в бега, — ответил Антикайнен. — Только поблизости где-нибудь. Займу оборону и стану отстреливаться. Буду держаться до твоего прихода с подмогой. Только уж ты постарайся не медлить.

— А как мы узнаем, что возникла ситуация? — спросил Ритола.

— Сориентируемся по обстановке, — пожал в темноте плечами Тойво. — Главное: действовать решительно и не колебаться. Всегда помнить, что эти масоны-революционеры, не моргнув глазом, зарезали человека. Их словам — не верить, но я буду верить в тебя, а ты — в меня. Без веры, брат, никуда — даже на тот свет. Мы обязаны выбраться. Нас послал сам Куусинен, как же мы вправе его подвести?

Больше они не произнесли ни слова, сосредоточившись на заточке пряжки и расчески. Выбор-то в действиях был небогат. Но холод и сырость отступили. Также, как и отступила безнадежность. От них не ожидают никаких действий, стало быть, это и есть их шанс.

Тойво в сотый раз прокручивал в голове дорогу к этой одинокой кирхе. Ему надо было найти место, где бы можно было обороняться. Причем, так, чтобы это продлилось долго-долго, до самого прихода шюцкора. В том, что его товарищу удастся поднять отряд самообороны, у него не было сомнения. Револьвер с пятью патронами висел в котомке на сосне, там же был замечательный нож-пуукко.

Если недоброжелатели не озаботятся каким-то образом достать его собственность, то уж он свое достояние никогда не оставит на произвол ветра и сучьев.

Все, кого он здесь наблюдал, не выглядели бедными людьми, не выказывали ни малейшего намека на свою нужду или нищету. Даже их конвоир в сауна-коти (баня-дом, в переводе) был какой-то вальяжный и уверенный в себе. Такие люди по деревьям сами лазить не будут. Наймут, в крайнем случае, лазальщика, поманят его копеечкой, вот и весь сказ. Но пока таковых здесь нет. Кроме одного — его самого, Тойво Антикайнена.

Он продолжал точить свою расческу.

Когда за ними пришли, и пряжка, и расческа уже были готовы для того, чтобы одной из своих заточенных кромок можно было поцарапать кожу. Это — если не прикладывать никакого усилия. Что будет, если постараться с усилием — вскрытие покажет.

10. Черная месса

Ночь была совсем безветренной и бесшумной, ни со стороны озера, ни со стороны леса не раздавалось ни единого звука. Природа замерла, а сверху на черном небе насмешливо перемигивались звезды.

На этот раз конвоиров было двое, и одеты они были весьма странно, напоминая своим гардеробом монахов-инквизиторов, как в книжках. Просторные одеяния, перехваченные на поясе грубыми веревками, полностью скрывали очертания фигур, а надвинутые глубоко на глаза капюшоны лишали возможности определить кто это — мальчик или девочка.

Кто бы это ни был, но у них имелось оружие, которое и было продемонстрировано из широких рукавов. В ответ на этот показ можно было тоже предъявить свое вооружение, но сомнительные режущие кромки против револьверов выглядели несерьезно.

Не произнеся ни слова, дулами пистолетов пленникам задали маршрут движения, и те, конечно, пошли. На сей раз путь их лежал мимо сауна-коти, мимо каких-то строений, и оканчивался, судя по всему, у темного силуэта кирхи.

Тойво предполагал изначально, что в таком месте должна располагаться часовня — никак не сам церковь. Но теперь, подходя ближе, усомнился в своих домыслах. Строение выглядело несколько более масштабным, нежели место, где мог помолиться любой, кому душа пожелает, а поп в ней появлялся только по праздникам, либо по специальному приглашению. Масштабность эту, несомненно, добавлял алтарь. А если есть алтарь, то при нем и священник должен быть. Конечно, с улицы-то ни алтаря, ни прохаживающегося по нему попа не видно, но они не могли не быть. Они могли только быть.

Только вот темно вокруг, как в овощехранилище. И луны почему-то не видно, лишь звездный свет струится с неба. Струйки этого света, конечно, жиденькие, но они все же позволили увидеть рядом с церковью застывший в одинаковых позах народ.

Были бы эти позы какие-нибудь вычурные, на карачках, например, было бы интересно. А так — скукотища, да и только. Все люди застыли, как суслики, обряженные в такие же балахоны, как и у их конвоиров. Но людей было прилично — десятка два, никак не меньше. А лошадей, на которых они сюда прибыли не видно и не слышно. Не по воздуху же они все прилетели! Хотя все возможно в такую ночь.

Ночь была дьявольски хороша: и не холодно, и не ветрено, и темно в меру. Казалось, вся природа немо любуется покоем и величием. Так может быть только ранней весной, когда флора и фауна еще не успела очнуться после спячки, естественный отбор еще не естественен, зато очевиден закон жизни: все на свете, да и во тьме, конечно, всегда стремится к покою. Это относится, в том числе, и к ветру. Только сила извне способна его побудить. Сквозняк, например, тоже сам по себе не возникает.

Тойво думал обо всем, кроме побега. Да сейчас он был бы крайне затруднителен. Можно, конечно, резко броситься в сторону стоявших перед церковью людей, чтобы охранники, убоявшись возможности попасть шальной пулей в своих же, не стрельнули. Но тогда их обязательно словят, как курей, те люди, что сейчас безмолвствуют недвижимо, вроде бы, не обращая внимания на их приближение. На самом-то деле, они очень хорошо контролируют ситуацию и терять предмет своего предстоящего развлечения не намерены. Точнее, терять два предмета. Придется ждать. Им было указано встать чуть в стороне от прочих участников этого ночного действа.

Внезапно перед входом в церковь, возле самой двери, загорелся огонь. Вспыхнув мгновенно, он осветил человека в балахоне, держащего искусно сделанный аккуратный факел. Этот факел, казалось, зажегся сам по себе. Тойво от неожиданности вздрогнул и заметил, что и Вилье повел себя так же. Однако вокруг больше никто не дрожал. Вероятно, это были привычные ко всему люди со стальными нервами.

— Братья и сестры! — торжественно произнес человек с факелом. Им был, конечно же, поп, он же Распорядитель.

— Христос воскрес! — вырвалось у Антикайнена. Хорошо, что шепотом, но кое-кто и этот шепот услышал, незамедлительно пихнув стволом револьвера под ребра.

— И если у кого-то остались сомнения, то он может покаянно удалиться, ибо близится Дело! — продолжил Распорядитель.

— К вам это не относится, — раздался очень тихий голос прямо между пленниками. Под капюшоном, вероятно, скрывался не кто иной, как Резчик.

«Вот уж зря!» — подумалось Тойво. — «А то я так хотел покаяться!»

Вилье, вероятно, думал так же.

Однако никто из собравшихся ни каяться, ни, тем более, уходить, не торопился. Наоборот, все они достали откуда-то свечи необычного черного окраса и принялись их поджигать, по очереди подходя к Распорядителю. Теперь всеобщее молчание было нарушено: кое-кто из людей с огоньком в глазах и пламенем, дрыгающимся на кончике фитиля, еле слышно начал переговариваться с соседями.

— Нам тоже к Распорядителю? — спросил Вилье у «умника».

Тот тоже держал зажженную свечу, которую ему милостиво предоставил кто-то из коллег. В другой руке он все так же продолжал сжимать пистолет.

— Это не Распорядитель, — ответил тот. — Это Мессир.

— Потому что он — Мессия, — объяснил Тойво.

— Потому что он служит Мессу, — заметил Резчик. — Все, довольно разговоров. Иначе, право-слово, мне хочется вас пристрелить.

Его дамы поблизости видно не было, поэтому у него, вероятно, и было скверное настроение. Впрочем, если судить по доносившимся из-под капюшонов голосам поблизости, здесь присутствовали другие дамы. Количество их не подавалось определению, но со всей долей определенности можно было заключить, что их было больше или равно двум. Скорее, конечно, больше, гораздо больше.

Между тем двери в церковь широко распахнулись, и оформленный балахонами народ потек внутрь. Парни тоже, было, пошли следом, но Резчик их попридержал.

— Не торопитесь, нас позовут, — сказал он, поигрывая своим револьвером.

Эх, вот сейчас бы дать ходу от всей этой банды с его показательным мероприятием! Да «умник» будто бы тоже именно так оценил ситуацию, отойдя на пару шагов назад, чтобы в любой момент можно было вывести из состояния побега как Вилье, так и Тойво, буде те дергаться. Ни вздыхать, ни переглядываться между собой парни не стали.

Наконец, внутрь зашли все, и из церковной залы через все еще открытые двери раздалось пение. «Вихри враждебные веют над нами» тогда еще не было популярно, но что-то не менее революционное доносилось до слуха Антикайнена. Ни слова было не понять, зато Резчик прекрасно ориентировался в песне и даже вполголоса начал подпевать.

— Словно Псалмы поют, — заметил Вилье. — Только язык незнакомый.

Их стража эти слова отчего-то развеселили. Он даже слегка усилил свой голос, довольно гнусный, если характеризовать его, то есть, конечно же, гнусавый. Песня получалась противная, мелодия навязчивая, смысла — вообще никакого.

— Будто все слова задом наперед, — сквозь зубы проговорил Тойво, и Резчик, тут же оборвав свои завывания, с интересом взглянул на него.

Да, это действительно были Псалмы, только в обратном прочтении, Антикайнен интуитивно не ошибся. Впрочем, ему было все равно относительно своей догадки. Надо было искать выход.

А выход оказался там, где вход — из церкви вышла фигура и призывно махнула рукой. Тотчас же Резчик скомандовал парням заходить внутрь.

Не единожды бывавшие на церковных службах парни, оказавшись внутри, застыли в изумлении. Такого они никогда в жизни не видели. Да и что там говорить — о таком они никогда не слышали!

Они вдвоем оказались в центре церковной залы, в то время как прочие люди расположились вдоль стен. Сразу же бросалось в глаза огромное распятие, словно бы венчающее церковь — оно висело в перевернутом состоянии. На подмостках у алтаря стоял Мессир, он же Распорядитель и махал из стороны в сторону своим распятием, держа его тоже кверху ногами. На алтаре лежала вниз головой, девица. Ее волосы свисали вниз, руками она удерживала себя от скольжения за какие-то ручки, приделанные к алтарю возле самой талии, а ноги были распростерты по сторонам. Получалось, что и она была словно бы распята. Но не это поражало.

Вызывало шок, сродни со ступором, то, что девица вообще была голой. А разведенные в стороны ноги, являвшие ее, словно бы в разрезе, только подтверждали ее наготу: одежды на ней не было ни фига. То есть, даже фигового листочка не было.

У Тойво и Вилье в изумлении открылись рты. Такого зрелища они не видели даже в самых своих смелых юношеских снах.

— Олле-лукойе, — прошептал Ритола. — Да это же поэтесса.

— Чаша! — согласился Антикайнен и судорожно сглотнул — у него мигом пересохло в горле. Все мысли о побеге куда-то делись. Да что там — в голове вообще не осталось никаких мыслей!

— Мы отбросим ложную стыдливость, навязанную нам ложной моралью, — гремел с Алтаря Мессир. — Мы будем уважать свои желания и желания окружающих нас людей. Пусть не будет похоти, пусть будет свобода! Пусть не будет гордыни, пусть будет достоинство! Пусть не будет смирения, пусть будет естественность! То, что ложные религии делают за деньги, мы будем делать бесплатно, а, стало быть, от души! Пусть уйдет ложь и придет Истина!

Какие-то люди расставили вокруг двух онемевших и потерянных парней черные свечи и зажгли их. Тойво посмотрел на пол и обнаружил, что они стоят в самом центре пентаграммы, по лучам которой теперь плясали огоньки пламени и плавился черный воск.

— Мы взовем к Истинному и Сущему! Время пришло, братья и сестры! — Распорядитель дернул за кушак своей мантии.

Словно по команде тоже самое проделали все собравшиеся в церковном зале. Пояса освобождали рясы, и те, распахиваясь, принялись скользить с плеч на пол. Большинство собравшихся оказались теперь одеты в костюмы Адама, другое большинство — в костюмы Евы. Меньшинством были, как раз, Ритола и Антикайнен.

— Да они совсем распоясались! — нашел в себе силы сказать Вилье.

Женщин и мужчин в церкви собралось, на первый взгляд, поровну. Да так оно и было на самом деле: каждой твари — по паре. Женщины были, в основном, молоды, но встречались и достаточно пожилые. Мужчины же, наоборот, за редким исключением, пребывали в состоянии возрастного увядания.

Их внешний вид заставил Тойво забыть о красоте женских тел и содрогнуться от отвращения. Несмотря на отвислые пуза и морщинистые ягодицы старички с каждым мгновением делались все похотливее и похотливее.

— Настало время открыть все 19 ключей, чтоб Отец наш соединился с нами в нашем торжестве Жизни! — по мере произнесения своей речи стало очевидно, что и Мессиру не чуждо ничто мирское.

— Ol sonuf vaoresaji, gohu IAD Balata, elanusaha caelazod: sobrazod-ol Roray i ta nazodapesad, Giraa ta maelpereji, das hoel-qo qaa notahoa zodimezod, od comemahe ta nobeloha zodien; soba tahil ginonupe pereje aladi, das vaurebes obolehe giresam, — голос Распорядителя летал под сводами церкви, ломая тишину ночи.

— Что за тарабарщина? — скривился Вилье и попытался сдвинуться с места. Но ноги словно бы приросли к месту.

— Это древний язык давно ушедших народов, — проговорил случившийся поблизости Резчик. Он тоже оказался гол, как сокол. Даже свой пистолет куда-то дел. У Тойво закономерно возникло подозрение, что он его запихал себе в одно укромное место. Антикайнену было ужасно неловко за всех этих голых людей. Ладно бы, дело обстояло в бане! И возможности сдвинуться с места у него не было, ноги загадочно отказывались повиноваться.

«Я правлю вами», — говорит Бог Земли, — «властью, вознесенной с земли до небес, в чьих руках солнце — сверкающий меч, а Луна — пронзающее пламя; ваши одежды находятся средь моих одеяний, власть эта связывает вас воедино, как ладони моих рук и озаряет ваши деяния светом Преисподней» — переводил слова Резчик, нимало не смущаясь неприязненных взглядов парней.

Голый народ начал шуметь и двигаться. Женщины, закрыв глаза, принялись издавать приглушенные стоны, мужчины — гаденько кряхтеть и скалиться. Все они дружно закачались из стороны в сторону, руками поглаживая свои потные тела. Если бы можно было стошнить, то и Вилье, и Тойво это бы непременно проделали. Но они были голодны уже десять часов, так что такое развитие событий само собой исключалось.

— Casarem ohorela caba Pire: das zodonurenusagi cab: erem ladanahe, — торжественно возвестил Мессир и сделал паузу. Покопался где-то в подставке для Святого писания и выудил кожаную флягу.

— Сейчас полакает святой водички и дальше примется орать, — заметил Ритола.

Пока Мессир судорожно делал глоток за глотком, прочий народ замер и затих, словно кто-то нажал на паузу. Только неугомонный толмач, то есть, Резчик, вполголоса интерпретировал прозвучавшую фразу:

— Я учредил для вас закон, управляющий святыми, и передал вам жезл в своей высочайшей мудрости.

На щеках у Распорядителя заиграл румянец, он оторвался от фляги, сдержанно рыгнул в кулак и продолжил.

— Pilahe farezodem zodenurezoda adama gono ladapiel das home-tone: soba ipame lu ipamus das sobolo vepe zodomeda poamal, od bogira aai ta piape.

Голые застонали и закряхтели с удвоенной энергией.

— Вы возвысили свои голоса и присягнули Ему — тому, кто живет, торжествуя, у кого нет ни начала, ни конца быть не может; тому, кто сияет как пламя посреди ваших дворцов и правит средь вас, как жизненное равновесие, — объяснил смысл слов «умник».

Тойво внезапно ощутил, что ему холодно, и озноб пробирает его до самых костей. Рядом зашмыгал носом Вилье — вероятно, и ему сделалось зябко. Прочие же участники церемонии, наоборот, покрылись потом. Или они были закаленными ребятами, или холод их уже не брал.

Антикайнен почувствовал головокружение и легкую тошноту. Заболел он, что ли с таких приключений? Взгляд его нечаянно остановился на Чаше, точнее, на ее перевернутых глазах. Понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что и она смотрит на него. Да что там смотрит — она вперила в него свой взор, что называется, просто сверлила его своим взглядом.

— Piamoei od Vaoah! — перешел на крик Мессир. Да, у него, бесспорно, здорово получалось выступать перед народом. Особенно — голым народом, который после этого вопля начал разбиваться по парам, тройкам и даже четверкам.

— Посему же, покажись немедленно! — донесся до слуха Тойво, словно откуда-то издалека перевод Резчика.

У него разом потемнело в глазах, в ушах раздался звон, сердце бешено забилось и, вдруг, остановилось. Церковь, развернутая в своем бесстыдстве Чаша, истекающие похотью мужчины и женщины, одинокий «умник»-толмач, товарищ по несчастью Вилье — все это куда-то делось. Остался только белый свет вокруг и козел, сидевший почему-то на корточках. Ни пола под ногами, ни потолка над головой — ничего. Только свет, козел и он.

— Пан или пропал? — спросил козел вполне по-человечески.

— Пан, — не задумываясь, ответил Тойво.

Козел принялся смеяться блеющим смехом.

— Точно, — сказал он. — Пан — это я.

Антикайнен не удивился. Удивляться тут как раз было нечему. Он заснул, стоя в церковном зале, и теперь грезит разговаривающими козлами. Это все голая поэтесса, будь она неладна! Ее взгляд обладает гипнотическими свойствами. Вот он и поддался. Нужно срочно пробуждаться. Но как?

Надо пустить кровь — вот и все: избавление от сна гарантировано. Он достал из кармана расческу с заточенным краем и повертел ее в руках. Вскрыть вены козлу — вон он с каким любопытством смотрит — был бы лучший вариант. Но до него не дотянуться — руки коротки. Тогда придется это сделать самому себе.

Тойво осторожно провел острой кромкой по левой ладони и сморщился от боли. Эк, его торкнуло! Порез саднит даже во сне. Крови собралось целая ладошка. И что теперь? А теперь брызнуть ею на животное.

Он махнул рукой, и багровые капли веером полетели в козла. Тот не попятился и не попытался уклониться. Кровь, долетая до его шерсти, с шипением испарялась. Проснуться Антикайнену не удавалось.

— Что это вы тут делаете? — раздался голос из ниоткуда. Козел в ответ снова рассмеялся.

— А, понятно: клятва на крови и все такое, — предположил тот же голос.

— Кто это? — спросил Тойво.

— Это Свет, — ответил козел. — Вал, Баал, да мало ли имен ему вы, человеки, дали!

— И мы в его зале?

— Именно! — радостно заблеяло животное (Val Halla — зал Вала, Вал — valo — свет, в переводе с финского). — Валгалла! Следующее воскресенье за Пасхой — это наш праздник (Valkea Sunnuntai — ныне, так называемое, «Фомино» воскресенье).

— А там тогда кто? — Тойво почему-то кивнул себе за спину. — Они в кого верят?

— Проще ответить, в кого они не верят, — оскалился козел. — Они не верят в Творца, бог их — сплошное надувательство. Бездушные люди! Еще в свое время главный поп, Папа Григорий 1 (6 век), говаривал: «Молитесь Сыну Божьему, а не Богу-Солнцу». То есть, не Бальдуру, как его величали тогда, а разрешенному и одобренному попами бого-человеку.

— Ну, а мне с того что? — спросил Антикайнен.

— Так ты сейчас перед богом-то и предстанешь, — объяснил Свет.

Вполне возможно, что трактовать эти слова можно было самым простым образом: ты помрешь. Тойво, забыв о порезанной руке, нервно прошелся взад-вперед. Это было интересное ощущение, словно шагаешь по воздуху. Покидать мир живых, даже тот, где развлекались разными религиями люди, пока еще не хотелось.

— А можно не представать ни перед кем? — странный вопрос возник сам собой.

— Можно, — согласился Пан. — Да нельзя.

— И что же мне остается делать? — Тойво совсем растерялся.

— Выбирай, — ответил Свет. — Твой путь — тебе по нему идти.

Антикайнен за все свои четырнадцать лет еще ни разу не стоял перед проблемой выбора. Все как-то получалось без особого напряжения. И сейчас он не мог себе представить, что ему нужно, собственно говоря, решать. Да и каков в этом смысл, коль все люди идут куда-то не в том направлении? Может, затеряться в толпе и идти, куда влекут?

— Так неужели Создатель ничего не может со всем этим поделать?

— О, может! — обрадовался козел. — Еще как может! И, поверь мне, когда будет достигнута точка невозврата, Он это сделает!

— Он уже это делал! — добавил Свет. — От тебя тоже зависит, насколько скоро это случится. Ауфвидерзейн!

— Zodacare, eca, od zodameranu! — завопил Мессир.

— Открой тайны своего творения! — вторил ему Резчик.

Тойво тяжело дышал, с левой ладони у него капала кровь, в правой была зажата расческа. Вилье, образовавшийся рядом, выглядел бледным, как смерть. Он мелко-мелко тряс головой, словно в панике отгоняя от себя какие-то дурные мысли.

— Odo cicale Qaa! Zodoreje, lape zodiredo Noco Mada, hoathahe Saitan!

— Будь ко мне благосклонен, ибо я равен тебе! Истинный почитатель высочайшего и несравненного Короля Ада!

Лишь замерли последние слова Распорядителя, как откуда-то снизу раздался глухой раскатистый удар, словно лопнула гигантская струна, либо в гигантский бубен зарядили гигантской колотушкой.

— Первые Врата открыты! — сказал Мессир и повернулся к возбужденной аудитории своим старческим задом.

11. Черная Месса (продолжение)

Конечно, скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается. Сама по себе Черная Месса — это всего лишь кривое отражение обычных церковных служб. Люди, которые балуются участием в таковой, вероятно не слишком сильно умеют напрягать свое воображение, поэтому и ритуалы, в свою очередь, такие же, только наоборот.

После открытия первых Врат весь голый истосковавшийся народ потянулся целовать священника и прикладываться к алтарю. Поцелуи поочередно принимали Мессир и Чаша. Распорядителя звонко чмокали в зад, и распростертую поэтессу лобызали тоже, но, опять же, не в голову. После этого пришло время заниматься другими делами.

Врата теперь должны были открываться одни за другими, в любой момент сатана или какие-нибудь его подручные могли возникнуть и присоединиться к сатанистам. Ох, уж этот сатанизм, право слово!

Несомненно, для пущей важности требуется жертва, что же, без нее не обходилась и эта служба. Бытует превратное мнение, что таковой должен быть ребенок и желательно некрещенный. Но сатанисты, пусть и утратившие «ложный» стыд вместе с одеждами, все-таки сами, в основном, вышли из народа. Из небедного, жаждущего развлечений, но народа. Убивать детей — это государственное дело. Коль преследуется благая цель, то никого не жалко. Царь Ирод в свое время не погнушался отдать приказ, а его подчиненные, специально обученные, не преминули этот приказ исполнить. Ироды и сейчас никуда не подевались, удерживаемые на своих местах экспертами по контролю за людским повиновением. Без этого, вроде бы, и царями не сделаться.

Ну, или маньяки убивают, но они, как правило, в стаи не собираются. Да и уничтожает таких нелюдей само общество. Впрочем, как и любой обычный человек: увидел маньяка — мочи его, козла.

Поэтому сатанисты на берегу Оулуярви подыскивали для этих целей кого-нибудь юного, не испорченного общественными предрассудками. Обязательно, конечно, парня. А еще лучше — двух. Они былипредоставлены во время мессы сами себе, а точнее — вызванному из преисподней демону. А тот уже распоряжался с жертвенными людьми по своему разумению. Стравливал между собой, разрывал на части, обращал в сатанизм — уж лучше жертвовать кем-то со стороны, нежели своим сатанистом из слаженного сатанистского коллектива.

Вилье полностью абстрагировался от затевавшейся оргии, ему становилось худо, да, причем, так худо, что он завыл. Вой получился слабый, поэтому никто из прелюбодеев на него не отреагировал. Зато отреагировал Тойво. Что-то или кто-то бился в его разум, порой, он даже начинал видеть вокруг себя в багровом цвете, временами по церковным стенам пробегал сторукий лысый мужчина с извивающимся во все стороны крысиным хвостом, временами это была стоногая женщина с уродливо вытянутой безволосой головой. А вместо его товарища по несчастью возникал призрачный силуэт гигантского насекомого с шевелящимися жвалами, пропадая и вновь появляясь. Также и Вилье — то пропадал, то появлялся. «Предстать перед богом», — вспомнилось Антикайнену.

Ритола, коль мнился в человеческом обличье, с долей ужаса смотрел на Тойво, и тот понял, что и его внешний вид подвергается изменениям. Способность мыслить делалась слабой, подчиняясь одному желанию на уровне инстинкта: убей! И если бы он не был так привязан к этой чертовой пентаграмме с этими чертовыми свечами по лучам, то, без сомнения, бросился бы рвать на части предающихся плотским утехам людей вокруг.

«Предстань перед богом». Да какой это бог? Это Самозванец какой-то. Я ли не смогу с ним справиться?

А врата Ада открывались все быстрее и быстрее. Мессир, прикладываясь к своей фляжке, делался все более артистичным. Он сопровождал каждый подземный удар заламыванием рук, и его голос то нарастал, то опускался до зловещего шепота. Глазами Распорядитель вращал так, что они, казалось, вывалятся из орбит.

Нет, не выстоять ни перед богом, ни перед чертом. Тойво в краткий миг просветления понял это со всей отчетливостью. Также он знал, что ему предстоит: биться с Вилье, пока в живых из них не останется только один. Тогда победитель сможет открыть последние, самые тяжелые Врата, и наступит пора настоящей Черной Мессы.

Ритола выл, Антикайнен рычал, вокруг них раздавались сладострастные стоны, дополняемые женским повизгиванием и мужским похрюкиванием. Покрытый потом Резчик, отвернувшись от очередной пассии, криком попытался ободрить парней:

— Ну, давай, покажи, на что ты способен! Порви его!

Все, что когда-то было Тойво, с его опытом уличных драк, в нем возмутилось: пусть вокруг свиньи, но сам-то он не собака, чтобы натравливаться! Он провел рукой по лицу, словно пытаясь сбросить наваждение, и внезапно ощутил на губах солоноватый вкус крови. В тот же миг он вспомнил о порезе, который сделал себе в Зале Света. «Предстать перед богом!» Так не всесилен этот бог, пусть властвует над телом и разумом, но душу заполучить ему не удастся!

Тойво повернулся к Резчику, долю секунды смотрел ему в глаза, а потом резко дернул в сторону его шеи свою правую руку. Удар оказался настолько сильным, что расческа глубоко врезалась в шею «умника», да так в ней и осталась торчать, завязнув. Самодельное лезвие все это время было зажато в его ладони, на что никто не обратил внимания.

Резчик не удивился и не расстроился — он умер, упав внутрь пентаграммы, разбросав по сторонам несколько горящих черных свечей. Удивился Вилье, к которому мгновенно вернулась способность не делаться монстром и не видеть такового в своем товарище. А Тойво расстроился: душа-то у него оказалась на редкость кровожадной.

Народ вокруг никак не отреагировал на потерю бойца — у него были другие интересы, оплаченные и оговоренные заранее. Но среди них было несколько человек, которые не могли позволить себе полностью расслабиться. Им было вменено в обязанности контролировать ситуацию, чтобы в пылу всеобщей горячки кто-нибудь богатенький не попытался оскорбить действием, или, наоборот, бездействием кого-нибудь очень богатенького.

Былой конвоир парней, оказавшийся возле упавшего тела, вознамерился восстановить положение вещей. Это не значило, что он обладал удивительной способностью воскрешать убиенных, это значило: оттащить труп из пентаграммы, установить на место свечки, а двух товарищей снова загнать в отведенные им места и заставить их заняться отведенными им ролями.

Тойво моментально понял, что в случае успеха конвоира у них второго шанса попросту не будет.

— Бей! — закричал он Вилье.

И тот, в долю секунды сорвав с себя ремень, наотмашь хлестнул пряжкой по лицу врага. Враг — не враг, но уж другом он не был точно. Удар заточенной кромкой глубоко располосовал щеку недруга, из пореза брызнула кровь, и все вокруг пришло в движение.

— Ходу! — приказал Тойво своему товарищу, осознав, что ноги у нег уже вполне неплохо двигаются.

— Шухер! — закричали специально обученные по борьбе с беспорядками люди.

— Мочи козлов! — завопил Ритола и устремился к выходу, крутя над головой ремнем.

Потом все смешалось: оказавшихся под ногами сатанистов расшвыривали пинками, голые охранники стремительно облачались в одежду и вооружались, Распорядитель рухнул с алтаря и замер на полу без движения, нацепив на лицо блаженную улыбку, Чаша дала коленями по ушам запоздавшему с ритуальным поцелуем сектанту и кувыркнулась на ноги, дико озираясь по сторонам. Последние Врата так и не открылись.

Тойво и Ритола выбежали из церкви, не забыв обернуться и перекреститься, и устремились прочь. Они, не сговариваясь, направили свой бег к дороге, по которой сюда приехали, но на полянке, где погиб Финн, Антикайнен схватил товарища за руку.

— Так мы далеко не убежим, — сказал он.

— И что делать? — удивился Вилье, который как раз считал, что так они теперь смогут убежать далеко-далеко.

— Дай ремень! — Тойво протянул руку, и Ритола ему повиновался. — Поступим так: ты со всех ног мчишься в Каяни, разыскиваешь отделение шюцкора и все им рассказываешь.

— А ты? — поинтересовался Вилье, хотя на самом деле предстоящей задаче он был даже рад. — Вообще-то без ремня мне как-то неловко будет бежать.

— Сейчас, — ответил Антикайнен и начал лихорадочно озираться по сторонам: он искал подходящий камень.

Таковой, конечно же, нашелся, и Тойво приспособил ремень под пращу. С третьего камня ему удалось пристреляться, а с четвертого — сбить с дерева свою котомку. В это время от церкви раздались звуки погони: кто-то пыхтел, кто-то топал, кто-то бряцал.

— Все, ходу! — сказал Антикайнен, закинув свои пожитки на плечо. — Я их задержу.

— Точно? — спросил, все еще в нерешительности Вилье.

— Точно! — ответил Тойво. — За тобой тоже гнаться будут, так что ты уж постарайся.

Ритола, вдев ремень обратно, развернулся на пятках и сделал старт так резко, что только земля из-под копыт брызнула во все стороны. То есть, конечно же, из-под ног, хотя никто бы не удивился, если бы у него в эту ночь отросли ноги сатира или фавна.

А Тойво, в свою очередь, ринулся в противоположную сторону, иначе говоря, к озеру. Без борьбы сдаваться он не собирался, а любая борьба — это шум, который ночной порой по воде и по льду разносится очень далеко. Может, кто из обывателей заметит и встревожится?

Конечно, соблазн был велик — добраться по мелкоте до нерастаявшего еще льда и чесать по нему к другому берегу озера. Но, во-первых, глубины здесь были неизвестны, может, и нет вовсе никакой береговой отмели. А, во-вторых, одинокая фигура на льду — отличная мишень для стрельбы лежа, стоя, даже сидя.

Все, что оставалось ему сделать — это найти такое место для обороны, чтобы никто не мог подкрасться со спины. Но опять же, самое лучшая в таком случае позиция, когда озеро сзади. И никуда при исчерпании всех средств и возможностей обороны оттуда уже не деться. Ловушка. Но ничего лучшего в голову не лезло, хоть тресни.

Тойво бежал по берегу, оглядываясь назад, к запримеченному каменистому мысу, где намеревался запереть себя до вероятного прихода помощи. Может быть, к полудню шюцкор прибудет, все-таки не ближний путь. Это в лучшем случае. Ну, а при худшем варианте к рассвету он разделит участь Финна.

Появившаяся полная луна прекрасно освещала окрестности, но Антикайнен все равно не заметил, откуда на его пути выросла приземистая фигура человека. Пришлось резко остановиться и, приглядеться. Тойво эту личность узнал: это был товарищ Глеб, дорогой столичный петербургский гость.

Пробежать мимо него или, тем более, сквозь него, не представлялось возможным: русский замер на пути, как соляной столб. Тень, отбрасываемая на лицо, не позволяла хотя бы отдаленно понять, чего ему нужно. Может, он широко и дружески улыбался финскому парню, удравшему с разгара мессы. Но вероятнее всего, что появление его на пути преследовало одну цель: поймать и вернуть. И эта цель была противна той, что наметилась на данный момент у Тойво: не попасться и не возвращаться.

Прочих преследователей рядом не было видно и не слышно. Но и товарища Глеба должно вполне хватить на то, чтобы оказаться в больших неприятностях. Однако не опускать же руки! Жаль, что пистолет так и остался в котомке, достать его уже не удастся.

Тойво так озаботился поиском выхода из этой ситуации, что никак не воспринимал, что такое этот столичный гость ему говорит. Тому пришлось дважды повторить свой вопрос.

— Что ты видел там? — пытался на ломанном финском языке сказать русский.

Конечно, можно было удариться в полемику и приняться выяснять: «где видел», «когда» и прочее. Но не было на это времени. Да и Антикайнену, как ни странно, был понятен интерес товарища Глеба. Тем не менее, отвечать он не торопился.

Тойво снял с плеча свою котомку и, выставив ее в сторону на вытянутой левой руке, демонстративно разжал пальцы. Она, конечно же, упала наземь. Русский проводил ее своим взглядом, за что и поплатился.

Антикайнен нанес хлесткий удар правым кулаком, норовя угодить противнику в висок. Конечно, он попал, но только не в висок. Даже некоторая потеря концентрации, что произошла с петербургским гостем, не позволила Тойво воспользоваться преимуществом первого удара. Товарищ Глеб в последний момент дернул головой в сторону, не в силах уже полностью увернуться от кулака, и тот прошел по касательной.

— Щенок! — по-русски сказал русский.

«Не попал!» — по-фински с горечью подумал финн и бросился на врага, в надежде смять того наскоком и повалить на землю.

И это ему тоже не удалось. Товарищ Глеб был юркий, как ящерица, стремительный, как коростель, подвижный, как полевая мышь и сильный, как росомаха. Тойво же умел драться пока только с людьми, по-уличному, по-пацански. Но у него все же получилось избежать захвата русского.

Они опять встали друг перед другом. Странный петербургский гость, который, вроде бы, не особо стремился побеждать, и молодой парень, у которого побеждать не получалось. Товарищ Глеб был неаккуратно — явно в спешке — одет, на скуле — след кулака Антикайнена — наливался синяк.

— Я не буду тебе мешать, — старательно подбирая слова, проговорил он.

— Вот как? — усмехнулся Тойво.

— Я уйду в сторону, — снова сказал тот, однако не двинулся с места ни на сантиметр.

Где-то вдалеке послышались приглушенные расстоянием голоса. Если они еще немного постоят друг перед другом, преследователи совсем скоро окажутся поблизости.

— Что тебе нужно? — спросил Антикайнен.

— Мне нужно знать, что ты видел? — все также путая окончания финских слов, ответил товарищ Глеб. — Что там есть?

— Там — Валхалла, — ответил Тойво, потому что иного выхода он уже не видел. — Зал Света, Свет, Пан. Здесь — Самозванец, который прикидывается то богом, то сатаной.

— Ты дурак, мальчик, — сказал русский. — Ты не понимаешь, что есть. Я тебя найду.

Судя по всему, разговор был закончен. Антикайнен, стараясь держаться подальше от опасного незнакомца, подхватил свою котомку и, боясь перейти на бег, начал обходить своего врага. В самом деле, не сделались же они после разговора друзьями!

— Товарищ Бокий! — голоса приближались. — Глеб!

— Я здесь! — крикнул тот, и, словно получив от него команду, Тойво устремился бежать.

Он не знал, кто таков этот Глеб Бокий, но догадывался, что за ним стоят могучие силы. Прикрываясь революцией, потому что имело место обращение «товарищ», он занимался совсем другими делами. Вероятно, поиском, вот только каким?

Тойво не удалось убежать далеко, преследователи, бросившиеся в погоню в указанном русским направлении, теперь не отставали. Выход напрашивался сам собой: заставить их умерить свою прыть.

Антикайнен добежал до двух больших валунов и решился занять оборону именно здесь. У него было пять патронов в револьвере, был нож, так что дела вырисовывались не совсем уж безнадежно. Или — безнадежно, но не совсем.

Стараясь не торопиться, он расположился между камнями, оперся рукой о выступ и принялся ждать. Для этого не потребовалось мучиться в бездействии и бороться со сном. Вон они, голубчики, семенят с пистолетами, полные решимости отомстить за убиенного товарища. Как говорится, собаке — собачья смерть. А Резчику — от резаной раны. Сейчас эту решимость с их лиц придется убрать.

Тойво прицелился, выбрав мишенью их давешнего конвоира, и нажал на спусковой крючок. Выстрел прозвучал настолько оглушительно, что он даже оглох на несколько мгновений. А когда слух, пусть и с сопутствующим звоном, к нему вернулся, он сумел различить переходящий в бульканье крик и прочие голоса, выказывающие свое удивление.

Если кто-то орет благим матом, значит, у него что-то не в порядке со здоровьем. Если этот вопль переходит в хрип — значит, ему совсем нехорошо. Вероятной причиной может быть то, что Тойво попал в сипящего своим первым выстрелом, а не то, что тот ударился о камень.

— Мочи козлов! — не в силах сдержать охватившее его возбуждение, заголосил в ночное небо Антикайнен.

— Ах ты, гаденыш! — тотчас же прилетел к нему ответ. Не с неба, конечно, а от завалившихся, кто куда, преследователей.

Раненный перестал издавать какие-либо звуки, вероятно перейдя на другой уровень, на смертный. Это способствовало новой активности врагов.

Они вскочили, было, на ноги, чтобы устремиться в атаку, да Тойво был к этому готов. Он снова выстрелил и снова попал, на этот раз не оглохнув, потому что предварительно открыл рот.

Еще один человек заголосил от боли и несправедливости. Прочие двое принялись отстреливаться. Пули безрезультатно жалили камни, выбивая из них искры и крошево, и ощутимого вреда не приносили. Эхо выстрелов должно было уже домчаться по озеру до первых домов и всполошить дворовых собак, которые, в свою очередь, должны были всполошить их хозяев. Те проснутся, недовольные, оденутся, возьмут вилы и прибегут сюда, чтобы поднять на них проклятых нарушителей тишины и мирного сна. Тойво не хотелось бы, чтоб и его заодно со стрелками подняли, а сделали скидку по малолетству.

— Если ты не сдашься, то умрешь здесь, парень! — крикнул ему кто-то из преследователей, вероятно, самый умный.

«А если сдамся, то, без сомнения, буду жить вечно», — подумалось Антикайнену.

— Ага! — согласился вслух второй. — Тебе деваться некуда, а мы никуда не уйдем. Замерзнешь к полудню, собака!

«Сам ты собака», — мысленно ответил парень, однако холод, поднимавшийся от стылого озера, начал заползать под его вовсе не зимнюю одежку.

— Наши люди уже поскакали на лошадях за твоим другом, так что помощи тебе не дождаться!

«Мой друг — Волк из Перясейняйоки, попробуйте за ним угнаться! Хоть на лошадях, хоть на ковре-самолете». Тойво не хотелось даже предполагать, что Вилье по пути смогут перехватить.

Третий человек, раненный, ничего не пытался говорить. Он сдавленно стонал, вероятно, впав в забытье. Ну, это вам за Финна!

— Ну, что это вы тут разлеглись, как собаки? — раздался, вдруг, приглушенный расстоянием женский голос. Тойво удивился, но быстро сообразил, что единственный человек женского полу, которому было дело до его драгоценной персоны, это пресловутая поэтесса. С ее приходом в душе у Антикайнена шевельнулось беспокойство. Не сказать, что до этого момента он был невозмутим и уверен в себе, но подсознательное чувство, что все беды происходят от женщин, вероятно, потому что все мужики — козлы, начало его напрягать.

А, может, и не женщина она вовсе, а дьяволица какая-нибудь? После сотворения человека именно самая-самая первая женщина сделалась самой-самой отпетой бестией. Эти слова относятся к Лилит, первой жене Адама, которая из всего адского пантеона стоит особняком. Вероятно, потому что самая вредная. Сука, одним словом. Или двумя словами — злейшая сука.

Предчувствия не обманули Тойво.

— Так он вооружен, — ответил ей мужской голос с нотками некоторой обиды. — Уже двоих наших подстрелил: одного — насмерть, второй доходит.

— И что вы намерены делать? — поэтесса не придавала значения обидам, да и жертвам вообще.

— Ждать, пока этот щенок не замерзнет в своем логове, — сказал другой мужской голос. — Потом возьмем его тепленьким.

— Холодненьким — поправил его коллега.

— Этак вы сами до посинения здесь просидите, — возмутилась женщина и, понизив голос, начала что-то объяснять своим сообщникам. Как ни напрягал слух Тойво, ничего разобрать из произнесенного не сумел. Он, помышляя о подвохе, перехватил револьвер поудобнее, готовый выстрелить в любого, кто сунется к его убежищу.

Антикайнен слышал далекую возню, но никто приблизиться к нему не пытался. Зато внезапно из отстоящих от его убежища на тридцать метров кустов прилетел какой-то мешок с водой, ударился о камни, лопнул и обрызгал его с головы до ног. Следом прилетел еще один, так что вся одежда Тойво начала пропитываться влагой.

Теперь ему стал понятен план противников, но ничего поделать с этим он не мог. Хотел, было, пульнуть из револьвера в куст, да передумал: смысл тратить драгоценный патрон на стрельбу вслепую явно отсутствовал. Пожалуй, в мокрой одежде здесь он может и не дождаться прихода шюцкора.

От мысли снять с себя для просушки белье Тойво отказался, потому что следовало беречь каждую крупицу тепла. Тогда он пробовал растирать руки, ноги и грудь, но и это не помогало. Совсем скоро крупная дрожь принялась сотрясать все его тело. Антикайнен сунулся, было, в озеро, чтобы удрать по льду, но тотчас же раздались выстрелы, не оставляющие ему возможности реализовать побег.

Скоро Тойво не мог уже держать в руках свой пистолет, дрожь все более походила на судороги, выбивающие из его груди слабые хриплые стоны. Поэтому он не удивился, когда над ним склонились три лица, осчастливленные улыбками.

— Попался! — сказало одно из них женским голосом.

— Влип, очкарик, — произнесло другое лицо и ударило его по голове сапогом. Медленно разгорающийся вокруг рассвет потух вместе со всем прочим миром.

12. Первый плен

Тойво пришел в себя от боли. Краткий миг беспамятства был местом и временем, куда можно было скрыться от жестоких реалий. Ни забот, ни хлопот, словно бы сон без сновидений, либо вовсе — смерть. Покой и отдых.

Но кто-то злобный прижег папироской его шею, так что миг, упокоенный и отдохновенный, кончился. Здравствуйте, девочки.

— Очнулся, гаденыш, — сказал человек и повернулся к женщине. — Что с ним теперь будем делать?

Тойво лежал на земляном полу в каком-то помещении, по размерам напоминающем сарай для дров. Судя по тому, что колотые чурки аккуратными рядами были выложены в поленницы возле одной из стен, так оно и было на самом деле.

— Ну, давай подсчитаем, — ответила Чаша. — Резчика он зарезал, в двоих наших всадил по пуле, оба — мертвы. Бокий уехал, ничего не пообещав. Остается одно: повесить его, как собаку.

— И вы думаете, что обыкновенный пацан с улицы на такое способен? — этот голос уже принадлежал былому Мессиру.

— Вот когда приволокут второго — посмотрим, на что тот способен, — хмыкнул один из недавних преследователей. — Что-то долго не возвращается наша погоня.

Это известие слегка взбодрило Антикайнена. Раз Вилье не поймали, значит, он обязательно доберется до шюцкора. Как ни странно, но ему сделалось даже теплее в этом сарае, правда в голове стоял сплошной гул, она кружилась, и временами накатывали позывы к тошноте. С каждой секундой бытия жить хотелось все больше и больше. И все меньше и меньше хотелось быть повешенным.

— А так все хорошо начиналось! — вздохнул Распорядитель. — Народ уважаемый со всей Финляндии съехался. Время — идеальное, подготовка — отличная. И все — псу под хвост. Самое главное, кто нам помешал-то? Ладно бы, христиане несчастные, а то парень какой-то. Эх, зря мы того Финна кокнули! И знаете, почему беда такая?

— Сатанизм — религия свободы, — как бы продолжая речь попа, сказала Чаша. — Чем свободнее человек, тем сильнее в нем сатана. Значит, слаба у нас пока воля к полному раскрепощению. Предлагаю повесить паршивца.

— Предлагаю предложение поддержать, — сразу согласился мужчина с папироской. — Может, он колдун какой-то. Белый маг.

— Не знаю, какого он цвета, но определенно силами какими-то располагает, — одобрил идею Распорядитель.

— Или Силы им располагают, — хмыкнула поэтесса. — Впрочем, теперь уже неважно. Лучше бы, конечно, на осине его вздернуть.

Тойво почувствовал учащенное сердцебиение. Вот ведь какая незадача: эти сатанисты всерьез намерены его повесить. Причем, не как собаку, а как одного парня по имени Иуда. Осина подобна серебру — материя высокородная, способная очищать не только воду, но и душу. Интересно, а собак тоже на осинах вешают? Сколько ни пытался вспомнить Антикайнен, но развешанных по этим деревьям собак не припоминал.

Он подосадовал на себя за то, что отвлекается от мыслей о предстоящей экзекуции. Надо бы найти какой-нибудь контакт, чтоб сатанинский народ одумался. Завести разговор, что ли?

— Эй, господа, вопрос вам можно задать? — произнес Тойво, неловко поднимаясь на ноги, и подивился хриплости и сиплости своего голоса.

— Ну, — сказал мужчина без папироски.

— Вы Калевалу читали?

Вместо ответа другой экзекутор ударил его кулаком в живот. Это было больно. Тойво закрыл глаза и невольно напряг связанные за спиной руки. Рукам тоже стало больно от веревок, впившихся в кисти.

Когда он вновь открыл глаза, то первым делом пересчитал людей в сарае. Их было пять, не имея в виду его самого. До этого, вроде бы — четыре: два мужика, поп и поэтесса. Теперь из-за косяка двери к ним заглядывал еще один бородатый дядька в потрепанном пиджаке.

— Здравствуйте! — сказал ему Тойво.

— И вам не болеть, — ответил бородач. — Бог в помощь! Чем занимаетесь?

От неожиданности все четыре сатаниста слаженно вздрогнули и обернулись на голос.

— Так, это…, - замялся ударивший Антикайнена мужчина.

— Вора поймали, — нашелся другой и повернулся к Распорядителю. — Так ведь, святой отец?

— Именно, — вздохнул поп и принялся развивать тему. — Ночью в кирху залез, сторож насилу отогнал.

— И стрелять пришлось? — почесал бороду визитер.

— Ну так, для острастки.

— Что же — у вас сторожа револьверами вооружены? Стрельба-то пистолетная была.

Четыре человека переглянулись между собой.

— Слушай, мужчина, что тебе надо? — сказала, строго насупив брови, поэтесса. — У нас тут добровольцы на охране, ты, небось, со своей берданкой на помощь не поспешил!

— Что же эти добровольцы — полицаи, что ли? — не унимался бородач, но, видимо, осмыслив свою фразу, испугался и резко сменил тему. — Так вы ему, этому вору, руку отрубите, чтобы неповадно было.

— Спасибо, дядя, — возмутился Тойво. — А я с ним еще поздоровался.

— Молодец! — нисколько не смутился пришелец. — Вежливый, значит, вор. Правильно говорю, Юсси?

Из-за его плеча выглянул нахмуренный Юсси. Вообще-то, финны редко когда поодиночке разгуливают. Если в лесу встретился один местный житель, то можно быть уверенным, что где-то рядом и другой. Финны всегда ходят парами.

— А еще, говорят, — сказал Юсси. — Раньше церковным ворам носы отрезали.

— Вот уж отдельное спасибо, — скривился Тойво. Видать, не дадут ему помереть спокойной смертью добрые и отзывчивые селяне. Сначала лицо изуродуют, потом конечность отымут, а уж только затем к осине поведут. Как-то неудачно день начинался.

— Точно — вежливый вор, — кивнул головой Юсси и опять скрылся из глаз.

Поэтесса поднялась на цыпочки и что-то прошептала на ухо попу. Тот согласно кивнул головой и пошел на выход из сарая.

— Здравствуйте, люди добрые! — через некоторое время донесся его голос со двора.

— Здравствуй, святой отец! — ответило ему несколько голосов, в том числе и женские.

Вот, значит, и пришли селяне с вилами наперевес. Однако его освобождать они, по всей видимости, не собираются.

— Расходитесь по домам, у нас тут полицейские имеются, так что с вором теперь справимся.

— Ноги ему переломать! — донеслись до ушей Тойво восклицания. — Поджарить его, как следует! Утопить подлеца! За ребро подвесить!

«Черт», — подумал Тойво. — «Как же неловко-то!»

Невиновные чувствуют себя виноватыми, а виновные ничего не чувствуют (фраза из эстонского фильма 2015 года «1944»). Ему отчего-то было стыдно за себя, раз совсем незнакомые люди принимают его за какого-то вора. Им так, вероятно, легче объяснять непонятную ночную перестрелку, легче не вступать в противоречия с «полицейскими» охранниками церкви, да просто — легче не думать.

Деревенские жители — люди приземленные. Может быть, они и не лишены сострадания, не откажут прийти на помощь в тяжелую минуту, но ими непозволительно легко манипулировать. Каждый крестьянин — это потенциальный барыга. Просто у кого-то это дело лучше получается, а у кого-то — хуже. Сбившись в толпу, они предпочитают следовать за каким-нибудь негодяем, все недостатки которого легко гасятся способностью врать в три короба, да высказывать вслух мелкособственнические чаяния той же толпы. Крестьянам не нужно, чтобы им говорили о трудностях, им нужно, чтоб указывали на виновных в этих трудностях. Причем, чтобы не упоминали об их самих. А виновных — действительных, либо мнимых — на вилы.

Поэтому Тойво понимал, что любые его слова, обращенные к собравшемуся народу, будут тщетны. Его уже обвинили, теперь дело за малым: казнить. Любопытно лишь то, что никто даже не заикнулся о том, чтобы сдать его в суд. Ну, вообще-то, суду умные люди никогда не верили, а глупые — подсознательно ему не доверяли, но в случае с Антикайненом — почему бы и нет! Ему нужно было выигрывать время.

— Эй вы, селяне! — крикнул он, что было духу. — Вас дурачат! Судите меня, но не здесь!

Тойво бы еще чего-нибудь крикнул, да захлебнулся словами — поэтесса ужасно ловко ударила его своей ножкой прямо под живот. Это было чрезвычайно больно, парень упал на колени и скорчился.

Тут в сарай вошли еще несколько человек, один из которых, старший, на немой вопрос Чаши только руками развел.

— Не поймали пацана! — сказал он. — Пришлось спешиться, когда догнали его по дороге, потому что в лес он свернул, едва нас расслышал. Там же один кочки, да валуны — не больно-то на лошади поскачешь. А бегает парень — будь здоров! Километров пять его гнали, да все больше отставали. Дьявол, а не человек — так обычные люди носиться не могут.

— Что делать-то будем? — старший огляделся вокруг. — А куда Мессир подевался?

— Местное население успокаивает, — ответила дама. — Делать нечего: этого повесим и разойдемся. Надо какое-то время переждать. Думаю, времени у нас предостаточно, пока второй беглец тревогу в городе поднимает. Потому что, во-первых, не сумеет он все-таки столь быстро до Каяни добраться. А, во-вторых, кто его там слушать-то будет?

— Эй, — подал голос с пола чуть пришедший в себя Тойво. — А как же пытать? Вы же грозились нос мне отрезать, руку оторвать, ноги переломать, огнем пощекотать, водой топить, за ребро поддеть!

— Это кто ему столько наобещал? — удивился старший. — Распорядитель, что ли?

— Мессир, Мессия — какая разница? — возмутился Антикайнен. — Уговор дороже денег.

— Ты вот что, парень, — присел перед ним на корточки главный из новоприбывших людей. — Не придуривайся. Мы, конечно, сатанисты, но не маньяки. Садизм, мазохизм — только по взаимному уговору. Мы свободные люди, для нас насилие — вынужденная мера.

— А я бы над ним поработала! — сказала, вдруг, поэтесса и мечтательно вздохнула. — Уж по кусочкам бы его разрезала.

Произнесено это было таким тоном, что ни у кого в сарае не возникло сомнения в правдивости ее слов. Тойво поерзал по полу. Из всей этой банды полудурков Чаша была самой опасной. И поп тоже. Прочие — марионетки, любители денег и острых ощущений. В самом деле, не могут же все их усилия и проявленное рвение быть абсолютно безвозмездными!

Тут в сарай вернулся поп и провел рукой по лицу, словно вытирая пот.

— Утомился селянам вещать — им казнь подавай! — досадливо произнес он. — Конечно, это можно устроить, вот только потом придется с властями разбираться — кто-нибудь обязательно стукнет в полицию. А нам это надо?

— Теперь что делать? — опять задал вопрос старший. Он снова объяснил неудачу их погони за Ритолой.

— Этого, конечно, повесим, — Распорядитель кивнул, как на бревно, на Тойво. — Но сначала нужно тела наших павших товарищей обрядить. Я договорился насчет гробов, сейчас их привезут. Придется потом усопших по семьям развезти и объяснить внезапную кончину их близких. А затем будем ждать и готовиться к следующему благоприятному моменту. Деньги вы перед отъездом получите.

С этими словами он вышел прочь. За ним потянулись и остальные люди. Только поэтесса слегка подзадержалась. Она подошла к Тойво и, нарочито томно облизываясь, сказала:

— А я к тебе скоро вернусь, и мы поговорим по душам. Чтобы быть повешенным только шея нужна в исправном состоянии, все прочие органы — без надобности. Так что жди меня, мальчишка. Я тебя скоро очень удивлю.

После ее ухода Антикайнен заскучал. И вовсе не одиночество было причиной этой скуки. Он не сомневался, что Чаша вернется, и предстоящая встреча совсем не обнадеживала.

Поэтесса не обманула. Не прошло и часа, как она щелкнула ключом в навесном замке и проникла внутрь сарая. Она плотно закрыла за собой дверь и повернулась лицом к пленнику:

— Скучал по мне, паршивец?

Тойво стоял, упершись спиной в поленницу дров и молчал.

Чаша подошла к нему вплотную и испытующе взглянула долгим взором прямо ему в глаза. Антикайнен вспомнил, как она смотрела на него во время Мессы, и внутренне содрогнулся: да она сумасшедшая! Если поверить в то, что глаза — это зеркало души, то у этой молодой привлекательной женщины в них отражалась бездна. Не космическая, с искорками звезд и росчерками метеоров, не морская, с водой и застывшими в ее пузырьках воздуха лучами света, а бездна могилы.

Именно под прицелом этих безумных глаз Тойво с тоской понял, в чем разница между людьми и прочими живыми тварями на Земле. Человек осознает, что смертен — вот оно различие. Вкусивши запретного плода, Человек понял не только то, что наг, но и неизбежную конечность своего пребывания в этом мире. Через наготу люди рождаются, через смерть они уходят. Это — жизнь. А клич всех попов, зачастую бездумный, просто свидетельствует о первопричине этих качеств, когда-то обретенных человеком: «Аминь (Omena — яблоко, по-фински)!»

Пожалуй, не успеть Вилье с подмогой.

Поэтесса резко взмахнула рукой, и Тойво ощутил острую боль на левой скуле. От неожиданности он даже не попытался дернуть руками, только зажмурился и мотнул головой. По его лицу потекла кровь.

Чаша отступила назад на пару шагов и поиграла перед его глазами зажатой в пальцах расческой.

— Узнаешь? — спросила она.

Как же не узнать: этой штукой он зарезал «умника». Неужели у дамочки хватит ненависти для того, чтобы этой расческой располосовать беззащитного пленника?

— Как тебя зовут? — решился на вопрос Тойво, чтобы хоть как-то потянуть время: нужно было разобраться в намерениях этой ненормальной сатанистки. Хотя бы приблизительно, хотя бы чуть-чуть.

— Лилит! — фыркнула та.

Ах, ну да, конечно — если сука, то обязательно Лилит. Если дура — значит, Ева. Шутка.

— Не хочешь говорить — не надо, но послушай меня, пожалуйста, — Антикайнен старался придать своему голосу всю возможную искренность. — Я никогда бы не зарезал твоего друга. В меня кто-то вселился, вот я и натворил, неведомо что. Поверь мне.

Чаша опустила расческу и замотала головой.

— Что ты можешь мне сказать, парень? Ты еще жизни не видел. Впрочем, есть один вопросик! — она оживилась. — Кем ты был? Ну, кто тебя поглотил?

— Я видел себя чудовищем, — поспешно ответил Тойво. — Я был инсект (insect — насекомое, либо ничтожество, в переводе с английского).

Уж, каким образом в его голову пришло слово из другого языка, он не знал. Но ни тараканом, ни мухой, ни саранчой называть себя не хотелось. А «инсект» — звучит как-то загадочно, почти по-газетному. Это слово возникло в уме, скорее всего, с какого-нибудь печатного номера, распространяемого им в прошлой жизни.

— Что же, знаковое воплощение. Насекомое поглотило ничтожество. Повелитель мух, Баал-зе-Вул, Владыка Севера (почему-то в демонологии именно к Северу «привязан» один из четырех величайших властителей Ада). Если это был именно он, то какой же должен был быть грандиозный успех! А ты все испортил.

Она отбросила в сторону расческу. Антикайнен невольно вздохнул с облегчением, но тут же Чаша достала откуда-то из недр своего одеяния пару крючьев очень зловещего вида. Тойво замотал головой из стороны в сторону так интенсивно, что кровь с его раны на скуле полетела по сторонам.

— Не надо, дамочка, не усугубляйте! — попросил он. — Вам еще жить, вам еще другие миры открывать по своей сатанистской любознательности.

— Что ты понимаешь в других мирах, мальчишка! — она скривила губы в усмешке. — Нам они не нужны, нам нужны всего лишь зеркала нашего собственного (Станислав Лем «Солярис»).

Поэтесса приблизилась к пленнику, поигрывая крючьями.

— Я даю тебе последний шанс уйти, — твердо сказал Антикайнен. — Откажись от своих намерений и будешь жить дальше так, как захочешь.

— А не кажется ли тебе, что ты сейчас не в том положении, чтобы мне угрожать? — разыграла удивление Чаша. — Что, если я не воспользуюсь твоим жалким шансом? Что будет, коль я сейчас примусь рвать тебя на кусочки?

— А вот что! — сказал Тойво и, вытащив некогда связанными руками из-за спины нож, ввел лезвие, словно в податливую мягкую глину, в основание горла поэтессы, прямо между ее ключиц.

Та всплеснула своими крючьями и, отведя голову назад, скосила глаза на рукояти пуукко, торчащей у нее в груди. Она никак не могла поверить в то, что умерла, беззвучно открывала и закрывала рот, уронила на пол свои орудия пыток и, выставив перед собой кисти рук со скрюченными пальцами, смотрела на них, словно не узнавая.

Когда Чаша медленно, будто неохотно, опустилась на грязный земляной пол, Антикайнен сказал ей.

— У тебя был выбор — у меня его не оставалось. Передавай привет Резчику.

Поэтесса конвульсивно содрогнулась, вздохнула и замерла, только левая нога еще какое-то время мелко-мелко подрагивала. Следует признать: неудачно для нее и ее товарища сложился этот визит на Мессу. Сейчас, поди, стоят на ковре перед своим богом и объясняются, как жизнь свою прожили. «Сатана там правит бал, люди гибнут за металл».

Совершенно отвлеченно наблюдая смерть Чаши, Тойво поразился себе, а потом на смену этому чувству пришел испуг. Гибель молодой девушки от его рук совсем его не взволновала! Ладно, убийство «умника» можно объяснить неустойчивым психическим состоянием, вызванным поведением сатанистов. Застреленные на берегу враги — тоже, как бы, неочевидные жертвы: слишком далеко они были. Но живая поэтесса превратилась в мертвую на его глазах!

По идее он сейчас должен заламывать руки и истекать горючими слезами, желудок обязан решительно протестовать и исторгать из себя всю принятую ранее еду, а если таковой нет, то желудочный сок. Ему должно быть плохо!

Да, должно, но плохо не было. Не было и хорошо. Было никак.

Убитая Чаша являлась врагом, причем, врагом откровенным, и этот факт не способствовал появлению сострадания. Антикайнен постарался отбросить от себя все ложные страхи, мол, маньяк он и убийца, и заняться делом. Казнь через повешение никто не отменял!

Еще раньше, будучи на берегу, весь облитый водой, Тойво понимал, какая участь ему уготована. Однако ждать, пока окончательно замерзнет, сложа руки, он не собирался. Парень стащил с торса всю одежду и проделал ножом в нательной рубахе на спине две небольшие прорехи параллельно друг другу. В них он, как в ножны, поместил свой верный пуукко, рукоятью и концом лезвия к телу, и вновь оделся. Теплее от этого, конечно, не сделалось, но не хотелось попадать к врагам совсем уж безнадежно беспомощным.

Несмотря на то, что его поверхностно обыскали, вывернув содержимое всех его карманов, покоящийся между лопаток нож никто не нашел. Ему связали за спиной руки, но это уже не пугало. Едва только враги покинули сарай, оставив его в одиночестве дожидаться визита злобной Чаши, как Тойво, не очень напрягаясь, провел связанные руки через ноги, будто скакалку, тем самым обеспечив себе дополнительную степень свободы, и достал из-за плеча пуукко. Помещенный ручкой между дровами в поленнице, тот легко перерезал путы. Оставалось только дождаться молодую девушку, да предпринять все меры, чтобы она не обнаружила у него обретенную свободу в рамках той несвободы, что имела место.

Вот и дождался.

— Хорошая поэтесса — мертвая поэтесса, — зачем-то сказал Тойво и, не вынимая из ее тела ножа, принялся ее раздевать.

Нет, его целью не было остывающее тело, пусть и прекрасное при жизни — ему нужна была всего лишь одежда. А лезвие он не достал, чтобы кровь из открытой раны не испачкала платье.

Как мог, Антикайнен облачился в женское убранство, сняв свою одежду и свернув ее в узел. Потом прислонил труп Чаши к поленнице и вытащил из ее горла свой пуукко. Кровь потекла, но уже медленно и как-то неохотно. Ее запах пробудил у Тойво позывы к тошноте.

Однако не время для сантиментов и проявления чувств. Следовало немедленно уходить, пока враги не хватились долгого отсутствия своей подельницы.

Антикайнен осторожно выглянул из приоткрытой двери и, неуклюже подобрав подол длинного модного платья, отправился через двор. Одежда поэтессы была тесновата, но это его сейчас не заботило. Его помысел был один — не привлечь к себе внимания.

13. Шюцкор

Лишь только раз на своем пути он оказался замечен кем-то из сатанистов, но тот не посмел к нему обратиться: то ли общение с Чашей считалось недопустимым в этом обществе, то ли от нее и ее закидонов старались держаться подальше. Главное, что в нем не признали ряженого!

Тойво добрался до полянки, где принял свою смерть Финн, и вновь переоделся. В самом деле — женский наряд мало приспособлен, чтобы в нем носиться по лесу. Жаль, что он лишился своего револьвера, но тут уж ничего не попишешь. Теперь надо было добраться до тракта.

Едва Антикайнен двинулся по дороге прочь от зловещей кирхи, как, несмотря на расстояние, до его ушей донесся крик. Точнее, даже, не крик, а какое-то эхо крика. Тотчас же, не пытаясь разобраться в происхождении этого эха, Тойво побежал. Кричать здесь особо было некому, да и повод для вопля мог быть только один: тело поэтессы обнаружили.

Антикайнен не слыл хорошим бегуном, да он никогда и не ставил перед собой задачу научиться быстро и долго бегать. Перебежал с одного места на другое — и хорошо. Отдохнул, как следует, подкрепился, может, подрался слеганца — и дальше побежал. Бегать ему было, конечно, интересно, но не очень. Гораздо занимательнее гонять на лыжах или коньках.

Но в сложившейся ситуации ему ничего другого не оставалось, как мчаться во всю прыть от крайне возмущенных его последним проступком сатанистов. Однако минувшая ночь была насыщена событиями, и они, эти события, отняли у Тойво очень много сил. Голова кружилась, и постоянно подташнивало, ноги передвигались с трудом, как бы он не размахивал руками в помощь. Вилье удрал от конных преследователей, потому что всю жизнь бегал с кем-нибудь наперегонки. У Антикайнена на это сил уже не оставалось. Единственным положительным моментом было то, что ему удалось согреться, избавившись от последствий ночного окоченения.

Наверно, у него от напряжения утратилась вся способность размышлять, потому что звук двигавшейся по дороге повозки заставил его обрадоваться. Организм, отключенный от мозговой активности, вознамерился перевести дух, сесть в телегу и с комфортом уехать прямо в Каяни. О том, кто может управлять этой повозкой, даже тени сомнения не возникало: кто-то участливый.

Так оно на самом деле и было. Бородач, давеча предлагавший отрубить ему руку, был само участие. Увидев перед телегой, которой он правил, присевшего на корточки обессиленного Тойво, он остановил лошадей и сказал:

— Здравствуйте!

Вероятно, научился вежливости от былого пленника из кирхи.

Изможденному Антикайнену голос показался смутно знакомым, и, едва подняв голову, чтобы поздороваться в ответ, он бросился прочь. Броситься-то он бросился, да вот убежать не удалось. Крышка гроба сначала ударила его острым краем прямо под дых, а потом резко плашмя опустилась сверху, ввергнув Тойво в сплошную черноту.

— А еще передо мной вежливым прикидывался! — заметил Юсси, держащий в руках злополучную крышку.

Эти два местных жителя были как раз теми людьми, с кем поп договорился о доставке в кирху гробов. Правда, теперь нужно было на один больше, но поставщики об этом пока ничего не знали. Или, даже, на два. Но ни бородач, ни Юсси об этом не задумывались.

Уже в полном беспамятстве в голове Тойво беспорядочным вихрем закружились слова:

Он очнулся, когда ему в лицо плеснули холодной воды, глубоко убежденный, что упустил из внимания перед встречей с этими поставщиками гробов что-то важное, что-то определяющее. Тойво даже никак не отреагировал на те слова, с которыми к нему обратился лидер группы, некогда обеспечивающей безопасность провалившейся Мессы — все его помыслы поглощал поиск ответа: что было не так? Поиск не увенчался успехом.

— Ну, парень, нам это и ненужно знать, — снова строго и как-то обиженно сказал главарь.

— Что, простите? — отвлекся от своих размышлений Антикайнен. Его голова раскалывалась на части от боли, в глазах отчаянно двоилось.

— Коли дело зашло так далеко, то твоя казнь — всего лишь первый шаг нашего возвращения обратно к привычной жизни, — изрек человек и повернулся к своим собратьям. — Все ли готово?

— Погодите, погодите! — заторопился Тойво. — Я готов ответить на все ваши вопросы. Как вас зовут, чтобы мне обращаться?

— Нас зовут «Легион», ибо нас тьма, — вылез откуда-то взлохмаченный поп.

— Я Адольф Тайми, — не обращая внимания на Распорядителя, ответил главарь. — Кто за тобой стоит?

Этот Адольф минувшей ночью не преуспел вместе со своими людьми в погоне за Ритолой. Его маленький отряд понес ощутимые потери этой ночью, чего не должно было случиться. Первая жертва Мессы, не считая сноба Резчика, поплатился рассеченной щекой. Это было предупреждение, но ему не вняли, за что и поплатились. Раненного в кирхе боевика позднее пристрелил на берегу озера этот мальчишка, смертельно ранив другого. Все пошло почему-то не так, как должно. А необъяснимая смерть прекрасной Чаши вовсе подействовала на их отделение удручающе.

— Кто бы за ним не стоял, но он проиграл: наш великий покровитель привел его обратно в наши руки, — снова заговорил священник, но его оттеснили в сторону: довольно проповедей.

— Кто? — снова повторил вопрос Тайми.

— Элиас Леннрот, — неожиданно для себя ответил Тойво. — Его бессмертное дело.

В принципе, он не имел никакого понятия ни о самом создателе эпоса, ни о деле, которым он занимался. Что-то надо было сказать, вот он и сказал.

Адольф, напротив, озадачился. Ему по большому счету было наплевать на сатанистов, на евангелистов и всех христиан вместе взятых. О муслимах и прочих религиях он вообще не имел никакого понятия. Но про Леннрота знал не понаслышке.

Дело в том, что родившийся в 1881 году в Петербурге Тайми как бы со стороны присматривался к своей этнической родине, к ее обычаям и известным людям. Как ни странно, люди, где-то проживающие с самого рождения, знают о своей земле меньше, нежели те, кто на эту землю возвращается после некой разлуки. Интерес подпитывает гордость за предков и прошлое. А коренной житель — что? Да ничего — он здесь жил всегда, он здесь будет жить всегда, так что прошлое ему без надобности, только настоящее имеет для него смысл.

Адольф быстро нашел себя в этой жизни. Еще в студенчестве примкнув к анархистам, он так же в студенчестве от них отошел. Дело в том, что разные социал-демократы предлагали больше денег. Особенно их радикальные дочерние образования. Больше учиться сделалось не столь уж необходимо, необходимым сделалось приобретение навыков террористических актов. Для этого очень насущным делом оказалась способность выживать.

К его удивлению такой способностью, известной в узких кругах, был знаменит доктор Элиас Леннрот. Его одиночные рейды по всему северу, неизменно оканчивающиеся успехом, неважно — дал поход результат, либо нет — служили примером для прочих посвященных людей. В том числе и для всегда настроенных на борьбу революционеров.

Поговаривали, что Леннрот обладал древним знанием, стоящим над нынешними религиями и вероисповеданиями. Неспроста для своей жизни он выбрал городок Каяни. Неспроста сатанисты для своей Мессы тоже выбрали Каяни.

Так выходит, что неспроста этот желторотый пацан в одиночку перебил двух человек из его отряда, да еще уничтожил парочку самых оголтелых финских сатанистов?

Но не отпускать же его после такого признания на все четыре стороны!

Придется повесить этого Тойво Антикайнена. С воспитательной, так сказать, целью. Петербургский товарищ Бокий это бы одобрил. Удивительно, что он так быстро ретировался вместе с прочими гостями, хотя к сатанистам, вроде бы, не особо и примыкал.

— Итак, товарищи, настало время покончить с этим делом, — обратился он к прочим.

— Господин Тайми, вы не должны идти на поводу у религиозных фанатиков! — поспешно сказал Тойво. — Отдайте меня под суд, пусть он вынесет свое решение.

— Наш суд уже состоялся, — возразил поп. — Именем сатаны ты должен быть повешен.

— Почему?

— Потому что ты помешал всей нашей церемонии, — ответил священник. — Да к тому же ты виновен в гибели двух наших соратников. Око за око.

Тойво схватили и поволокли к веревке, свисающей с дерева. Антикайнен сам стоять на ногах не мог, а петля висела высоко. Его пытались поднять и всунуть в нее, но это все никак не удавалось.

— Да вы петлю спустите! — не выдержал Тайми. — Чего мучаетесь?

Кто-то из его подручных, кряхтя, принялся отвязывать свободный конец веревки, закрепленный за нижний сук осины. Наконец, в опущенную петлю вдели шею парня, и собравшиеся мужчины приготовились к казни.

— Прошу возможность произнести последнее слово, — сказал Тойво.

— Сейчас не время для последнего слова! — торжественно сказал поп.

Все переглянулись между собой: а когда же, в таком случае, наступит такое время?

Эти случайные слова заставили Антикайнена опять призадуматься: что же он упустил из увиденного перед телегой с гробами?

— Тяни! — возвестил священник и для наглядности махнул рукой.

Два человека Тайми поплевали на ладони и взялись за конец веревки, переброшенный через верхний сук. Они слаженно потянули вниз, и тело Тойво начало подниматься с земли. Не сказать, что он сразу же начал задыхаться, но ощущение было самым неприятным.

В тот же миг Антикайнен, вдруг вспомнил, что же он видел за несколько секунд до беспамятства. Ему примерещилось в гуще кустов лицо человека! Да что там лицо — он видел всего человека, и тот делал два жеста, обращенные именно к нему. Левой рукой незнакомец прижимал свой указательный палец к губам, а правой — выпячивал из кулака вверх большой. То есть, молчи, и все хорошо. Чего же тут хорошего, коль дышать становится все труднее и труднее!

Внезапно веревка ослабла, и Тойво обрушился на землю, услышав перед очередным своим беспамятством пронзительный крик Распорядителя, становящийся тише и тише. Тьма и глухота овладела им, так что он пропустил все дальнейшее развитие событий.

На казни присутствовали все оставшиеся при кирхе сатанисты: четыре боевика Тайми, сам Адольф, да местный поп-ренегат-перевертыш.

Сначала в двух тянущих веревку мужчин из-за деревьев прилетели ножи, тоже — два. Один из них попал прямо в сердце своей жертвы, другой же, скользнув по шее, отскочил, кувыркаясь, на землю. Оба мужчины упали тотчас же: первый — убитый наповал, второй, держащийся за свою шею.

Истошно закричал священник: в плечо его поднятой руки воткнулся топор, едва полностью не перерубив конечность.

Все это произошло столь стремительно, что никто из сатанистов не успел вытащить оружие, разве что сам Адольф прыгнул наземь, в воздухе изворачиваясь, как кошка. Сразу три человека выдвинулось из-за деревьев на место казни.

Все новоявленные участники «показательной экзекуции» по возрасту был чуть младше Тайми. Они не выглядели великанами, но на слабаков тоже не тянули. Один из них тотчас прыгнул к Адольфу и ударом ноги выбил появившийся у того в руке револьвер.

Эффект неожиданности прошел быстро, люди в противоборствующих сторонах были тертые, приученные воспринимать жизнь не так, как ее рисуют извне, а по ее естеству и, соответственно, правде. Нападающие парни добились численного равенства, обороняющиеся утратили свое численное превосходство. Паритет сил распределился поровну.

Тойво смиренно лежал с петлей на шее и ждал своей участи, а над его телом разыгрывались рукопашные баталии. Народ разбился по парам и принялся ожесточенно танцевать. Танцы были сугубо мужские, поэтому не несли в себе никаких показательных элементов.

Первому досталось раненному в шею сатанисту. Он, отсидевшись в стороне, набрался мужества и, оценив свое состояние, как удовлетворительное, попытался провести удушающий прием на одном из незнакомцев. Подкравшись сзади, он ухватил ближайшего к нему человека за шею. По идее другой коллега-сатанист получил шанс нанести какой-нибудь коварный и эффективный удар ногой по тестикулам своего противника, чтобы раз и надолго исключить его из мужских разборок, но такую возможность он упустил. Горюющий поодаль поп резко бедственно взвыл, чтобы, вероятно, привлечь к себе внимание и получить сочувствие.

Ближайшим к нему ухом оказалось ухо сатаниста, которое непроизвольно отвлеклось от драки и такое сочувствие ему оказало: кулаком в висок. Священник, не ожидавший от соратника подобного действия, обессиленный раной и потерей крови, рухнул, как подкошенный. А нечего под руку кричать!

Ухваченный за шею человек не упустил свой шанс освободиться, уцепился за чужие руки и резко дернул головой назад. Раненный сатанист принял удар затылка своим носом, и этот прием не понравился ни ему, ни его носу. Кровь снова потекла из глубокого пореза, оставленного прилетевшим из леса ножом, и просто хлынула из ушибленного лица. Поэтому он и пропустил жестокий свинг в кадык, решительно и бесповоротно поставивший крест на его дальнейшей жизни.

Если до этого момента силы сторон были примерно равны, то гибель товарища и незадачливая участь попа подействовали на сатанистов удручающе. Потерялась вся удаль лихой кулачной драки, появилась тоскливая обреченность, и в голову к каждому из них закралась пагубная мысль: «Скорее бы все это кончилось!»

А у людей, вышедших из леса, наоборот, потерялась стихийность и непредсказуемость побоища. В их действиях все чаще стала вырисовываться некая слаженность. Уклоняясь и парируя удары своих персональных противников, каждый не смущался между делом «приласкать» врага из другой пары, случившейся поблизости. Это, конечно, было не по правилам, но, по сути, какие могут быть правила в драке!

Лишь только Тайми теснил высокого и худого, как жердь, мужчину. Пару раз ему даже удалось уложить его метким ударом на землю, но закрепить успех не получалось. Подбородок, куда выцеливал Адольф, всегда ускользал от прямого попадания. Конечно, измотав, как следует, соперника, можно было рассчитывать на успех, да вот только для этого требовалось время. А его, как предсказывал весь боевой опыт Тайми, могло и не хватить.

Наверно, Адольф слишком увлекся дракой, или, может, наоборот — непроизвольно доверился предчувствию, что ничего хорошего из сложившейся ситуации не выйдет. Поэтому он совершенно выпустил из внимания свой револьвер, потерянный им в самом начале схватки.

А его враг, оказывается, только об этом и думал. И двигался все время, получая жестокие удары, сбивающие его наземь, именно к тому месту, куда этот пистолет упал. У прочих сатанистов, связавших себя в близком контакте, почти клинче, возможности достать свое оружие пока не было. Но их потенциал угрозы все равно делался выше на порядок, нежели у противников. Оторвался от противника, взвел курок, и все — ты хозяин положения. Можно всадить пулю своему обидчику в самое его уязвимое место — в мозги, пусть ими раскинет.

Противник Тайми неожиданно сделал назад пружинистый шаг, почти прыжок, упал навзничь и сразу же с плеч совершил прыжок обратно. Но на этот раз у него в руке уже был револьвер, за долю мига сделавшийся готовым к стрельбе. Он, конечно, сразу же и выстрелил.

И быть бы Адольфу первой жертвой стрельбы, если бы инстинкты не сработали вопреки установкам на драку до последнего вздоха. Он не стал сопровождать своего врага во всех его ужимках и прыжках, а дернулся в сторону, схватил удачно подвернувшийся кусок обвалившегося сухостоя и без замаха ткнул им по только что выстрелившей руке. Револьвер выпал опять.

Но один из соратников Тайми, почему-то самый дальний от них, схватился за простреленную грудь, закатил глаза и с горестным вздохом упал на Антикайнена. Тот даже не пошевелился, продолжая все так же лежать с петлей на шее.

Для Адольфа сделалось все решено: вдвоем им, конечно, не выстоять против троих. Пусть этим занимается кто-то один, а он пойдет лесом, потом полем, потом немного по дороге, потом много на поезде, потом в Тампере, а потом в родной революционной ячейке. С сатанистами было неплохо, особенно учитывая их манеру поведения в голом, так сказать, виде. Но класть свою жизнь на алтарь, пусть даже в виде чрезвычайно соблазнительной перевернутой Чаши, он был не готов.

Тайми дернулся в лес и побежал прочь, для приличия качая маятник, но спиной он чувствовал, что никто по его следам не устремился. Конечно, так оно и было: все сказались заняты последним сатанистом, помогая тому принести себя в жертву своему сатанинскому богу.

— Оставьте его живым! — вскрикнул худой мужчина, когда Адольф ловко скрылся с поля битвы, но было уже поздно. Два удара слились в один, и человек умер со сломанной шеей.

Теперь Черная Месса действительно подошла к своему неожиданному концу. Кончились участники.

Вышедшие несколькими минутами ранее из леса люди после окончания драки несколько минут приходили в себя, восстанавливая дыхание и прикладывая к полученным синякам и ссадинам платки и просто комки не успевшего растаять снега. Нелегко далась им эта победа. Просто счастье, что с их стороны обошлось без жертв.

Но долго сидеть и вздыхать своим людям худой мужчина не позволил.

— Так, парни, — сказал он. — Надо кирху проверить, да прочие постройки, чтобы нам не было неприятных сюрпризов по пути обратно.

Два человека безропотно ушли, взяв в личное пользование все обнаруженное оружие. Конечно, заниматься серьезными розыскными действиями они не собирались — времени на это ушло бы уйма — а беглый осмотр мог обезопасить от внезапного появления какого-нибудь человека, возмущенного гибелью своих соратников.

Вскоре они вернулись к своему командиру с докладом: «ни единой живой души не обнаружено».

— В гробах лежат несколько человек, — сказал один.

— Будто вампиры, либо кто-то привез их на отпевание скопом, — добавил другой. — Все с огнестрелами и колото-резаными ранами.

Они принесли с собой все обнаруженное оружие, среди которого оказался очень древний пуукко.

Худой человек почесал в затылке: дело выходило за рамки приличий. Не сказать, что обилие мертвецов его испугало, но удручал тот факт, что со всеми телами нужно было как-то поступать.

— Мика, — обратился он к одному своему товарищу. — Ты собираешь лапник.

— А ты, Юхани, сбегай обратно к церкви и добудь какую-нибудь материю, чтоб была большой. Ну, ты меня понял, укроем этих, — он указал на тела, которые он перетащил все вместе.

И добавил, горько усмехнувшись, почти шепотом.

— А я захожу сзади.

Худой человек склонился над Тойво и легонько побил его по щекам, пытаясь привести в чувство. Антикайнен глубоко вздохнул, издал жалобный стон, но глаза не открыл. Его обморок плавно перетек в сон: бессонные ночи всегда плохо переносятся в столь юном возрасте.

Все заботы о телах в гробах и телах без гробов они, коротко посовещавшись, собирались возложить на полицию. Скрывать от властей такое количество трупов — значит, тоже совершать преступление. Пусть в Каяни чешут головы под фуражками специально обученные для решений в таких случаях люди.

Конечно, им, как заявителям, предъявят обвинения в первую очередь, потому что так проще всего, но к такому повороту можно было подготовиться заранее.

— Ну, что теперь? — когда они закончили укрывать лапником тела на поляне, спросил Мика. — Честно говоря, Николас, я слабо представляю, что здесь произошло.

— А я представляю, что здесь могло произойти, и меня это пугает даже сейчас, — ответил худой Николас. — Вероятно, не все подвластно человеческому восприятию. Главное, мы живы, да и этот парень — тоже.

Вернулся Юхани с большим куском материи — то ли церковной занавеской, то ли скатертью. Они укрыли ей лапник, завалили углы камнями, подхватили спящего Антикайнена вместе с петлей и веревкой и пошли в сторону основного тракта, где их ждала повозка.

— А чего парня, как висельника тащим? — спросил Мика.

— Ничего: когда очнется, будет лишний повод все вспомнить, — ответил Николас. — Вот и расскажет нам, что тут произошло.

Тойво очнулся ото сна уже на подъезде к Каяни. Ничего не понимая, он огляделся по сторонам, увидел рядом с собой худую фигуру Николаса и сразу же спросил:

— Вы кто?

— О, — обрадовался спереди Юхани. — Очнулся, герой.

Антикайнен руками нащупал у себя на шее петлю и вздрогнул.

— Вот теперь он действительно очнулся, — заметив это, проговорил Николас. — Мы — шюцкор, деточка.

14. Начало большого пути

Тойво достаточно быстро пришел в себя от пережитого. Ему вернули его пуукко, даже револьвер пообещали возвратить, когда он покинет стены этого заведения. Но сначала ему предстояло доказать, что он способен носить оружие. События, предшествующие его появлению в Каяни как бы были не в счет — внеконкурсные события.

В ту мартовскую ночь Вилье Ритола добежал до города быстрее тени. Погоня, что согнала его с тракта, не могла остановить финского бегуна, несшегося по совершенно пересеченной местности, где препятствием служили не только сугробы нерастаявшего снега в низинах, но сучья и пни, риск от столкновения с которыми вполне мог поставить крест на всей его спортивной карьере. Но Вилье мчался изо всех сил, каким-то чудом уворачиваясь от опасностей, подстерегавших его на каждом шагу.

То, что сейчас где-то там, в самом логове сатанистов остался его товарищ, только подстегивало его. Преследователи, сунувшиеся в лес, быстро отстали. Но снова выбираться на дорогу было опасно: его могли подстерегать люди, проскакавшие на лошадях вперед и устроившие там засаду на одинокого ночного беглеца. Поэтому Ритола бежал по лесу до самого пригорода и измотался этим бегом вконец. Если бы не свет луны, да полное безветрие, то ему бы не суждено достичь Каяни, а суждено — проткнуться каким-нибудь особо хищным суком, или переломать ноги о коряги, камни и пни.

Вилье спросил у первой попавшейся молочницы о штаб-квартире физкультурного общества шюцкор. Первая попавшаяся молочница ничего не ответила, потому что, вероятно не выспалась, либо в семейной жизни что-то не задалось. Послала Ритолу подальше и прошла мимо, позвякивая бутылками. Зато вторая, тоже спросонья, не заподозрила ничего превратного в этом вопросе, указала в нужном направлении, где впоследствии и обнаружился небольшой отряд самообороны, представленный одним караульным, семерыми спящими в комнате отдыха курсантами и четырьмя почивающими в спальнях инструкторами.

Караульный, конечно, взял на караул, но от греха подальше поднял по тревоге дежурного инструктора. Юхани, чья очередь блюсти комендантскую службу была в эти сутки, внимательно выслушал довольно путанный и сбивчивый рассказ полуживого бегуна и не послал его в далекие-далекие места, что непременно бы проделали в местном отделении полиции. Напротив, он разбудил всех своих коллег-инструкторов и возбудил их перспективой поучаствовать в настоящей боевой операции.

Каждый инструктор, конечно, отнесся к боевым действиям в центре Финляндии с известной долей скепсиса, но, воочию узрев обессиленного Ритолу, проникались чувством: у кирхи на мысу что-то происходит.

Николас, как командир, не стал мешкать и отдал соответствующие распоряжения:

— Лошадь впрягать, Юхани и Мика со мной. Остальные — по расписанию. Вилье — горячую еду и отдых.

— Оружие какое брать? — спросил Мика.

— Да обойдемся подручными средствами, — ответил Николас. Он верил в секту, но не верил в вооруженную секту. В крайнем случае, сатанисты с ножами. Они разгонят этих извращенцев, освободят товарища Ритолы, схватят главаря и понудят его ответить за убийство некоего Финна.

Вилье, выказавшему намерение ехать с ними, он решительно отказал.

— Ты, парень, свое дело уже сделал. Теперь предоставь физкультурникам-специалистам во всем разобраться, — таковы были его последние слова перед отъездом.

Дело действительно оказалось боевым, даже, пожалуй, излишне. Инструкторам шюцкора хватило ума скрытно пробираться к кирхе, поэтому они оказались свидетелями, как добрые поставщики гробов обошлись с совсем молодым потрепанным парнем: гробовой крышкой ему по хребту, чтобы тот хранил гробовое молчание. Юхани даже сделал парню из кустов несколько жестов, но не был уверен, что тот его заметил.

Дальнейшее развитие событий заставило каждого шюцкоровца пожалеть, что самым серьезным их вооружением являлся топор. Наметанным глазом они определили, что увиденные ими сатанисты — те еще идеалисты. Напротив, они, скорее, были откровенными практиками, натасканными на самые разнообразные практические действия, в основном — с применением жестокости и насилия. Но не оставлять же на произвол судьбы избитого в кровь Антикайнена! Шюцкор своих не сдает и не бросает. А этот парень для их подразделения самообороны — то, что нужно!

Пока они рассредоточивались вокруг полянки, предварительно согласовав примерный сценарий последующих действий, злоумышленники, ведомые попом, успели приступить к акту асфиксии у отдельно взятого человека.

Да, нервы, конечно, получившаяся схватка потрепала, но ее финал принес глубокое удовлетворение: все враги мертвы, только главарь убежал, все хорошие парни — живы, только Антикайнен ранен.

И Тойво, и Вилье приняли курсантами в отряд шюцкора безо всяких раздумий. Даже рекомендательного письма от Куусинена не потребовалось. Хотя, вообще-то, конечно потребовалось, но только для Ритолы. В нем депутат Эдускунты просил отделение шюцкора в Каяни откомандировать «волка из Перясейняйоки» на Олимпийские игры в Стокгольм, как будущую гордость финского спорта.

В общем, Вилье предоставили возможность тренироваться по его профилю, лишь изредка для общего развития привлекая на занятия по стрельбе, рукопашному бою и выживанию в лесу. Шюцкор была организация националистического толка, поэтому всемерно поощрялась возможность заявить всему миру о финском народе. В данном случае, в стайерском беге.

А Тойво влился в ряды курсантов без особых привилегий. Рассказав о Мессе Николасу, он хорошенько выспался, отмылся в бане, отъелся на кухне и — будто ничего и не было: страшный сон. Разве что рубцы от въевшейся в шею петли еще какое-то время оставались напоминанием о сатанистах. В полицию, конечно, командир шюцкора заявление сделал, не упомянув об участии в побоище ни Ритолы, ни Антикайнена. Чего парней травмировать враждебностью, подозрительностью и равнодушием полицейской машины?

Тойво с Вилье виделись теперь редко. Последний отрабатывал свои скоростные навыки по методике Тату Колехмайнена и приходил в комнату отдыха, которую с большим трудом можно было назвать спальней, только для того, чтобы упасть в сон. Антикайнен в это время или караулил, или тоже спал, умаявшись за насыщенный занятиями день.

Отчего-то, едва его жизнь более-менее упорядочилась, он заскучал по матери, отцу и братьям-сестрам. Это было удивительно даже ему самому, потому что, живя дома, он был большую часть времени предоставлен сам себе. Тойво не догадывался, что такое состояние обязательно наступает у любого человека, покинувшего родное гнездо. Неважно, сколь сильно его опекали, безотносительно, какие удобства у него были, но скука, а иногда, даже, тоска знаменует собой лишь то, что детство, увы, кончилось. Пара дней, может быть, чуть больше — и все становится на свои места: другие заботы вытесняют грусть по дому.

Дом, в котором когда-то вырос, делается несколько иным. Вроде бы, все, как и прежде, но нарушается некая связь, уже нет чувства восприятия себя только вместе со своими родными пенатами. Уже сам по себе.

Все прочие курсанты оказались местными парнями, поэтому через неделю адаптации к графику шюцкора они по вечерам расходились по домам, разве что какой-нибудь караульный оставался отбывать свою караульную повинность.

Их подготовка ограничивалась возможностью действовать только на территории Финляндии. Причем, не городской какой-нибудь, а дикой Финляндии. Каждый из корпуса инструкторов в простонародье именовался «шиш»^[80]. И ребят они учили тоже быть шишами.

— Мы должны быть готовы к тому, чтобы без всяких страхов и опасений идти в лес и организовываться в силу сопротивления любому агрессору, — говорил Николас. — Мы не убийцы, но должны уметь убивать. А иначе враг убьет нас. Есть вопросы?

Вопросы, конечно, были. Но задавать их никто не торопился, потому что однажды тот же самый Николас сказал по этому поводу.

— Вообще-то, парни, сколько не ставь знаков вопросов, а ситуация всегда будет одна и та же: ответов нет, есть только выбор (на самом деле это строка из «Соляриса» Станислава Лема). И этот выбор всегда будет за вами.

Никогда не уточнялось, кто же будут те загадочные враги, которым предстоит давать отпор. Сами курсанты считали потенциально опасными три стороны: Россию, Германию и Швецию.

Швеция всегда претендовала на финские территории, а особенно на Аландский архипелаг. Германия — вообще на все претендовала. А Россия, хоть и считалась частью Финляндии — точнее, конечно, наоборот — но своими действиями старалась превратить ее в заурядную русскую губернию.

Сами инструкторы, все ветераны российской гвардии, только посмеивались, когда кто-то из ребят пытался у них уточнить, против кого же им воевать?

— Против японца, — сказал Николас, участвовавший в японской войне под начальством Маннергейма. — Ух, и подлые это людишки, я вам скажу!

— Против румын, — добавил Юхани, получивший осколок в бедро в Плоешти, когда в их палатку какие-то подлецы подбросили гранату. Охрана румынской нефти не должна была нестись российскими иностранцами, только румынами, чтобы те могли беспрепятственно торговать ею направо-налево, в основном немецким евреям.

— Против дикарей с Кавказа, — дополнил Мика, которого когда-то в Пятигорске порезали чечены из Дикой дивизии, обиженные его гренадерским ростом и белым цветом волос.

В общем, конечно, перспективных врагов всегда можно было найти, было бы желание. Но вот ведь какой парадокс — желания такого не было, а имелось некое беспокойство.

Российский император Николай Второй, душка-человек, умница и честность, помазанный на царство в 1894 году, сразу отметился устройством грандиозной и страшной давки на этих торжествах. Жертв Ходынки стенающие родственники опознавали в сваленных с телег телах, а в столице гремел бал, и подвыпившие придворные дамы дружно ржали с пьяными аристократами и «миллионщиками»-промышленниками. Царь-император, конечно, был не при делах, но уж больно при делах был легион его пузатых парней из Думы, возбуждаемых к «действиям» графом Львовым. Продажные думцы оставались безымянными, а к царю летали, путаясь в дворцовых коридорах, проклятия черни, принесенной в жертву во имя нового императора, которому уготовано было поставить точку в деле трехсотлетней династии Романовых.

При Николае Втором с финляндскими законами и обычаями русские сатрапы, как об этом пламенно говорил картавый революционер Саша Степанов, окончательно перестали считаться. На посты сенаторов и губернаторов, не говоря уже о начальниках полицейских ведомств и судей в судах, все чаще назначались разного рода проходимцы. Преимущественно, русские проходимцы.

С другой стороны в Финляндию зачастили подпольщики, либо полуподпольщики — революционеры, одним словом. Они встречались между собой в клубах Гельсингфорса, открытых и закрытых, обменивались мнениями, как лучше взрывать царских «сатрапов» где-нибудь в центральной России, пили бухло и зажигали с революционно настроенными дамами, порой, уподобляясь в этом религиозным «сатанистам». Финская глубинка делалась как бы невидимкой, вроде бы она есть — с финнами, и карелами, и лопарями, но ее — как бы, нет. Ни властные вельможи, ни революционные революционеры не обращали внимания на некий народ, который жил здесь испокон веку. «Чухна белоглазая» — одним словом. Точнее — двумя словами.

Да, вообще, никаких слов не хватало. Недовольство зрело. В шюцкор потянулись за знаниями по самообороне обыватели — из тех, что не имели политических пристрастий и привыкли изъясняться на одном языке.

Нагрузка на плечи инструкторов легла большая, им требовались помощники. Тойво Антикайнен сделался одним из них. В четырнадцать мальчишеских лет он начал объяснять взрослым дядям, куда следует смотреть, коль на тебя лезут с ножом, либо с плеткой-нагайкой, либо вообще — с пистолетом. Многое он сам не понимал, но тупые вопросы от тупых фермеров неожиданно помогали находить верные решения, казалось бы, в совершенно тупиковых ситуациях.

Например, один маслобой поинтересовался:

— А что с собаками-то делать, когда в лесу на дереве сидишь?

— Какими собаками? — удивился Тойво. — Откуда на дереве собаки?

— Собаки, знамо дело, охотничьи. Они, так их растак, под деревом.

А ведь действительно: пришло лихое время, залез шиш на дерево, замаскировался, «кукушкой» стал. Готов из верного ружья завалить врага, наступающего боевым порядком. Непременно — вражеского командира, чтобы внести сумятицу в их нестройных рядах. Его, шиша, человеческому глазу не видно ни шиша. Но пустили неприятели вперед любую деревенскую лайку, привыкшую по пушному зверю работать, та на радостях тут же все вынюхает и непременно облает затаившуюся в ветвях «кукушку». С дерева уже не убежишь, разве что улетишь вверх тормашками, когда стрельнут враги в крону, не особо утруждаясь дальнейшими поисками.

— Собак предварительно нужно ликвидировать, — нашелся Тойво. — В другую местность отправить, договориться как-то.

— С собаками не договоришься, — хмыкнул маслобой. — Для них охота пуще неволи.

— Ну, ладно, с собаками вопрос улажен, — вступил в разговор лесоруб. — Придет враг на хутор — ни одного пса. Подозрительно. Значит, «кукушка» где-то кукует.

— Вот и пусть боится! — твердо сказал Тойво. — Нам же не важно убить, нам важно не пустить.

И все довольны, а особенно Антикайнен-инструктор.

— Далеко парень пойдет! — кивал головой лесоруб.

— В начале большого пути, можно сказать, — соглашался маслобой. — Его ждет замечательное будущее!

Тойво краснел и боялся, что эти слова не про него. Напрасно боялся. Движение шюцкора было ему гораздо ближе по духу, нежели профессия газетчика, либо шорника.

На Vappujuhla (1 мая, издревна выходной день, то есть, vappaa paiva) возле их штаб-квартиры образовался Куусинен. Он долго шептался о чем-то с Николасом, потом предложил Вилье и Тойво присоединиться к нему на пикник возле озера. Ритола попросил разрешения подключиться позже, потому что планировал сегодня определенную работу на тренировке. Ну, а для Антикайнена не существовало никаких запретов в связи со спортивным режимом, поэтому он с радостью ухватился за возможность посидеть возле воды возле костра возле людей и ничего не делать.

— Наслышан о ваших подвигах, — сказал Отто, когда они вдвоем принялись организовывать огонь, в то время, как незнакомые радостные девушки подставляли веснушчатые лица ласковому солнышку, а знакомые инструкторы удерживали их за талии. Видимо, чтобы те, опьяненные весной, не свалились в воду.

Тойво только пожал плечами: было дело.

— Меня интересует в той оргии два человека, — продолжал Куусинен. — Мне бы хотелось, чтобы ты рассказал мне о них все свои наблюдения, ощущения, даже предположения.

— Ну, девушка была очень красивой, — задумался Антикайнен, решив почему-то, что старшего товарища интересует поэтесса и умник.

— Нет-нет, — оборвал его Отто. — Расскажи мне о живых — о том госте из Петербурга и удравшем боевике.

Конечно, на первый взгляд рассказывать про этих людей было нечего. Их общение было кратковременным да и неравноправным. Адольф Тайми — это мускул, а также голова, но без денег. Глеб Бокий — это голова, а также мускул, но с деньгами. Тайми напрягся, когда Тойво сказал ему о Леннроте. Бокий все время с интересом следил за ним своими змеиными глазами, мог, в принципе, учинить препятствия в побеге, но не стал этого делать. Хотя Адольф непосредственно занимался организацией его казни, но Глеб почему-то казался гораздо страшнее.

— Почему? — поинтересовался Куусинен.

— Трудно сказать, — попытался вспомнить Антикайнен. — Словно бы он и не человек вовсе. Глаза у него ненормальные, и взгляд совсем холодный, будто души в теле этого Бокия нет.

Некоторое время они молчали. Потом Отто снова заговорил, словно бы с самим собой.

— С Тайми все понятно: на заработках. Однако кое-что поверхностно знает. С Петербургским товарищем — все загадочно. Кто он такой? Учился в Петербургском горном институте, участвовал в студенческом движении. Работал в Петербургском «Союзе борьбы за освобождение рабочего класса». Член РСДРП с 1900 года. С 1904 года — член Петербургского комитета партии. Налетчик-рецидивист. Двенадцать раз был под судом, в том числе и с обвинением в убийстве. Но никогда не получал обвинительного приговора. Почему?

— Судьи купленные, — ответил Тойво, решив, что вопрос был к нему.

— Чтобы судьи были куплены, их кто-то должен был купить, — кивнул головой Куусинен. — Знаешь, кто их подкупал?

И, не дожидаясь ответа, сам разъяснил:

— Александр Гурджиев, мистик и гипнотизер. Павел Мокиевский, медиум и прорицатель. Петр Бадмаев, тибетский знахарь, вхожий в окружение самого Николая Второго. Зачем всем этим оккультистам какой-то уголовник?

Тут к ним подошли инструктора, подталкивающие за бедра разомлевших девушек. Все сразу же принялись хлопотать с мясом и овощами, перешучиваясь и краснея. Мужчины отпускали двусмысленные остроты, девушки охотно рдели щеками. Тойво тоже краснел, но крепился. Он оказался без пары, но не особо по этому факту расстраивался: его ровесниц здесь не было, а прочие дамы казались ему очень взрослыми. Сейчас перекусит домашней едой, да отправится гулять в город: за месяц с лишним, проведенный здесь, Каяни толком-то и не видел.

К застолью как раз успел прибежать Вилье, галантно раскланявшийся со всеми девушками.

— День-то какой сегодня замечательный! — сказал он. — День, всецело принадлежащий этому миру.

— Ну-ка, ну-ка, разъясни, — сразу же ухватился за тему Куусинен. — С чего ты это взял?

— Так ветра нет никакого! — обрадовался вниманием Ритола. Легко и непринужденно он рассказал всем собравшимся свою теорию. Тойво стало понятно, о чем его товарищ думал, когда в одиночестве наматывал километры на своих тренировках.

По мнению Вилье устоявшиеся объяснения внезапно возникающих ураганов, пассатов и муссонов, а также обычных ветров, из-за разницы температур воздуха, что порождает перепад давлений — чепуха на постном масле. Всякие разные изобретатели и испытатели не могут создать условия возникновения даже самого захудалого вихря, разве что с помощью пропеллера. Хоть тресни, нагревая воздух надо льдом, волос от этого не шелохнется. Разве что лед поплавится.

— Ветер там, где есть сквозняк, — объяснял Ритола. — А сквозняк — это открытая дверь, окно, дыра, одним словом.

— Под мостами тоже сквозняки, — заметила одна из девушек и смутилась. Никто не стал уточнять, откуда у нее такой богатый опыт наблюдений под мостами.

— И что? — не понял Тойво.

— Возникает дыра между нашим миром и другим — получите ветер. Чем больше дыр, тем сильнее дует. Ураганы и прочее, — объяснил Вилье. — Кстати, под мостами всегда нечисть клубится — тролли всякие, черти. Вот там и сквозняки. Понятно?

Все согласились: как не понять?

— А что за миры? — поинтересовался Отто.

— Ну, те, откуда к сатанистам насекомое-монстр лезло, — сказал Ритола и осекся. Не все в их нынешней кампании могли понять, о чем он только что упомянул. И лучше, чтобы никто лишний об этом не знал. Он поспешил сменить тему. — Я сегодня десятку на одном дыхании прошел.

— Какую десятку? — хором спросили девушки.

Пришлось Вилье объяснять, что он бегун, что скоро Олимпиада, что Колехмайнен впереди планеты всей, что десять километров в одном темпе — это круто.

— Значит, ты в начале своего большого пути? — спросила одна из дам.

— Здесь все в начале большого пути, — сказал Отто Куусинен и достал из продуктовой корзины бутылку коньяку. — За это и выпьем.

15. Знакомство с жизнью создателя «Калевалы»

Тойво и Вилье вместе вернулись обратно в Гельсингфорс поздней осенью. Их мир изменился, и это случилось вовсе не потому, что вокруг происходили перемены. Они научились по-другому смотреть на жизнь.

Ритола съездил на Олимпиаду, как мог, помогал там легкоатлетам Финляндии, впервые выступающим независимо от России. Его кумир Юхо Колехмайнен блистал. Второй Колехмайнен, Тату, остался без наград. Но их отношения с Волком из Перясейняйоки сделались крепче, потому что Вилье, как выяснилось, воплотил в жизнь все его разработки, с которыми ознакомился во время краткой встречи в марте.

— Тебе нужно спортивное общество, — сказал Тату по окончании Олимпиады.

— Нужно, — согласился Вилье.

Они расстались большими друзьями, правда, один большой друг не сказал, что у него нет средств, чтобы в такое общество вступить, а другой большой друг не посоветовал, где эти средства добыть.

Конечно, можно было обратиться за помощью в Эдускунту Финляндии, где как раз заседал товарищ Куусинен, но отчего-то Ритола за время, проведенное в Каяни, насытился отвращением к любым пропагандистски-политическим методам достижения цели. В этой стойкости для Вилье было два могучих столпа, которые поддерживали его. Первый — никто в Финляндии, в России, да, пожалуй, и во всем Старом Свете не мог в таком возрасте так бегать, как умел это он. Второй — вся его семья уже жила в Новом Свете, в Соединенных Американских Штатах.

Тойво, пожалуй, не мог быть столь категоричен. У него не было столпов. Его вообще никто не поддерживал. Он разделял точку зрения своего товарища по шюцкору касательно политики, но вместе с тем осознавал, что без пропаганды и политики ему в этом мире не выжить. Точнее — не жить так, как бы ему это хотелось.

А первопричиной нежелания играть в игры взрослых богатых мужчин, то есть в политику, было знакомство с житием-бытием Элиаса Леннрота.

Отто Куусинен просил парней давать ему еженедельные отчеты о деятельности их отряда шюцкора, о настроениях, которые толкали простых финских обывателей вступать в физкультурное общество самообороны и о степени подготовленности выпускников. Это не составляло особого труда ни для Тойво, ни для Вилье. Куусинен просил их делиться именно своими впечатлениями, не ссылаясь на инструкторов или каких-нибудь иных авторитетов.

Парни, независимо друг от друга перенося на бумагу свои наблюдения, непроизвольно начали заниматься анализом настроений, витающих над финским этносом — как уже упоминалось, в шюцкор ака Voimaliitto принимали только коренные национальности. Тогда же они впервые услышали название, которыми честили городовых, чиновных людей, да и всяких разных проходимцев, чья национальная принадлежность расценивалась, как «русские». В сердцах их величали «venarotta», обыгрывая слова «venaja» — русский и «rotu» — род. Результатом обыгрывания являлась «русская крыса». В то же самое время возникло и другое слово «lahtari» (мясник), которым одни финны называли других.

А настроения были таковы: шюцкоровцы очень настороженно относились к «венаротут» и вдвойне настороженно к «лахтарит» (множественные числа вышеупомянутых кличек). Воевать не хотел никто, но обороняться был настроен каждый.

И каждый, кто приходил в их общество, с уважением вспоминал об Элиасе Леннроте. Хотя тот уже почти тридцать лет, как умер, но память о своем знаменитом земляке жила в сердце каждого жителя Каяни.

Если, конечно, поблизости не было никакого попа. Дело в том, что знаменитого собирателя рун перед смертью отлучили от церкви, приравняв «Калевалу» к апокрифам: пусть она, конечно, будет, но в божественных делах не может рассматриваться вовсе. А лучше бы, чтобы этой «Калевалы» совсем не было.

Первым интерес к Леннроту проявил как раз Вилье. Несмотря на то, что никого из родственников Элиаса в Каяни не было, Ритола нашел великое множество людей, помнивших об этом замечательном человеке и великолепном докторе. У Волка из Перясейняйоки было больше времени для одиночества, поэтому он мог получить больше информации. Держать в себе добытые сведения Вилье не умел, да и не хотел. Вот Тойво и узнавал все из первых, так сказать, уст. Пропуская через себя услышанное, у него тоже возникало желание походить на Леннрота.

Будущий систематизатор «Калевалы» родился в Саммати в 1802 году. В тот день в том месте родилось много младенцев, но все они выросли, оставив после себя только долги, либо наоборот — состояния. Но памяти всенародной никто не оставил. Дело, конечно, житейское.

Элиас, когда чуть подрос и научился считать, обнаружил себя четвертым ребенком в семье портного. Читать и считать маленький Леннрот научился самостоятельно, ему едва исполнилось шесть лет, когда он по пальцам уточнил для всех портных в районе количественный состав семьи: папа, мама, я и семь братьев-сестер — все портные. Стало быть — нищие.

Вероятно, люди в Саммати предпочитали ходить голыми, нежели сшить себе под заказ какое-нибудь платье, халат или набедренную повязку. Денег в семье не хватало катастрофически.

«Мама, дай мне хлебушка покушать!» — спрашивал шестилетний Элиас.

«Не дам!» — ласково отвечала мама.

«Ну и ладно», — соглашался ребенок. — «Тогда вы знаете, где меня искать, если нужно будет, вдруг, срочно выполнять наш профессиональный заказ».

После этого он скнижкой под мышкой забирался на дерево, чтобы никто не мешал, и погружался в мир сказок и приключений. К двенадцати годам, когда братство портных, наконец, разрешило ему пойти в школу, не осталось в округе дерева, где бы не посидел маленький Элиас с очередной своей книгой. Там, в сучьях и ветках, кстати, и яичницей можно было перекусить. Птицы юного портного ненавидели.

Зато не было на юго-западе Финляндии книги, которой бы Леннрот не прочитал. Причем, так как шведов вокруг в те времена водилось в изобилии, он научился читать по-шведски. Русские тоже водились, но книги свои они тогда писали исключительно по-французски. На радость Наполеону, погрязшему в бонопартизме. Элиас с младых ногтей недолюбливал авторитаризм, вероятно, привыкнув на своих деревьях к уединению, поэтому к творчеству соотечественников Виктора Гюго никак не относился. Уж лучше — Гомер.

Тогда — латынь. Именно на ней, почему-то, и встречался Гомер. Элиас увлекся стихами древнего и, как говорят, слепого эллина.

Чтобы как-то не умереть с голоду, потому что дикие птицы, не в пример курицам, не неслись круглый год, Леннрот бродил по окрестным деревням, где собирал милостыню, лабал песни на кантеле, флейте, скрипке. Родители его к такому сподвижничеству относились с пониманием, как к одной из форм бизнеса.

Но маленький певец не только сам солировал, он еще и внимал тем песням, что пели взрослые и престарелые дядьки с бородами лопатами. И вот, что интересно: все их вирши неуловимо напоминали гомеровскую манеру стихосложения, то есть, гекзаметр. Эллада, непонятно почему ныне именуемая Грецией, оказалась не так уж и далеко от его родной Финляндии. Да и Гомер, если разобраться, не имя, а «Речь Смертного», обращаясь к санскриту (go — речь, marta — смертный, человек, в переводе). Изображенный на картинках в книгах бородатый человек, очи к небу, играющий на арфе, которая могла вполне легко оказаться и кантеле, словно брат-близнец Вяйнямейнена. Или это и был старый добрый Вяйнямейнен, о котором столько песен сложено в народе? Он же легендарный Орфей?

Чтобы выучить латынь пришлось обратиться к шведско-латинскому словарю, потому что иной учебной литературы не существовало. Совсем скоро ветви деревьев перестали выдерживать груз знаний, что вместила в себя детская голова, и начали ломаться под его растущим телом. Зато в одном из перерывов между занятиями в школе, которые могли длиться и полгода, и даже год, Элиас легко поступил на должность ученика аптекаря в городе Хяменлинна. Он вполне непринужденно мог разбираться в каракулях, которые глупые врачи писали в рецептах на латинице. Умные доктора лекарства заказывали сами.

Короче говоря, все свое детство Леннрот занимался самообразованием, и Российская Империя ему в этом активно помогала. Дело в том, что по окончании русско-шведской войны эпоха культурного шведского владычества в Финляндии закончилась, и ее на правах Автономного Княжества в 1809 году присоединили к России. Русским царям было по большому счету наплевать на народное образование: ни установленных сроков обучения, ни обязательности — ничего. Коль сдал экзамен — иди учись. Если деньги, конечно, на обучение имеются. Началась эпоха бескультурного российского доминирования.

Помыкавшись с иглой портного, с кантеле рунопевца, с весами аптекаря, с сумой нищего, наконец, Элиас в двадцать мальчишеских лет успешно сдал все вступительные испытания в единственный в Финляндии университет в городе Або (Турку). Забавно было то, что одновременно с ним поступили учиться финансово обеспеченные и отлично образованные в своих школах будущие культурные светочи Рунеберг и Снельман. А у Леннрота имелось всего пять классов за партой с перерывами, да экстерном защищенный аттестат зрелости.

Когда он поступил в университет, родители, конечно, вздохнули с облегчением: не надо больше содержать сына, теперь он сам себя содержать будет. Спасибо Российской Империи и лично русскому царю за новые счастливые возможности.

Элиас настойчиво учился, совмещая занятия с работой кем попало. Кем попало мог работать только крайне целеустремленный человек. Когда же наступали каникулы, то можно было вздохнуть свободно и сделаться учителем-репетитором, подводя чад богатых родителей к очередным экзаменам.

Но это ремесло, скорее, было всего лишь страховкой. Основной доход, который мог позволить Леннроту потом продолжать обучение в университете, был, конечно, нелегальный.

Движение товаров, как в России, так и в Финляндии, всегда было двоякое: законное (прибыльное) и незаконное (сверхприбыльное). Элиас, с детства маявшийся по городам и весям в поисках заработков, очень быстро усвоил правило: любые деньги, опускающиеся в карман работника, всегда привлекают паразитов. Даже на пару чужих грошей найдутся охочие люди. Это полицейские самых разных рангов, примыкающие к ним таможенники и налоговики, и просто грабители и бандиты.

Чтобы избежать потери своих кровных средств, нужно было либо самому стать паразитом, либо научиться от этих паразитов уходить без потерь для себя. К первому варианту решения проблемы у него душа — ну совершенно не лежала. Поэтому Элиас бегал, как горная лань, прятался, как ящерица-веретеница, и дрался, как дикий кот. Точнее, убегал, скрывался и отбивался.

Получая свой мизер, как жалованье, он всегда оглядывался по сторонам, пытаясь оценить, откуда придет угроза. Полицаев разных уровней Леннрот научился вычислять с одного взгляда, не считаясь ни с национальностью, ни с гражданским платьем, вдетым в них. Их выдавала глубокая и подсознательная убежденность своей избранности и от этого — уверенность в бессмертии. Бандиты же отличались пустотой в глазах, что свидетельствовало о полном их равнодушии к прочим разным людям.

Зачастую и жалованье выплачивалось лишь для того, чтобы за углом его тотчас же отобрать. Но попробуй отобрать копеечку, заработанную непосильным трудом! Впрочем, и посильным трудом тоже.

Едва к Элиасу выдвигался кто-нибудь с пагубными замыслами, тот всегда старался эти замыслы упредить. Как правило, ситуация возникала без лишних глаз и ушей, что устраивало обе стороны.

— Эй, пацан! — говорил злоумышленник.

Леннрот, конечно, останавливался и изображал на лице счастливую улыбку: все люди братья, весь мир наполнен цветами. Вместе с ней он наносил резкий удар народным карельским оружием кистенем (от kasi — рука, в переводе с карельского) в воображаемый треугольник на лице вопрошающего — подбородок, скула правая, скула левая. Лицо, расслабленное улыбкой, сразу же уходило в мир грез о своем богатстве.

Элиас, как человек ответственный, даже в юности старался полностью обезопасить себя от возможных случайностей. Эмпирическим путем с помощью справочной литературы он выявил, какие именно мышцы способствуют резкости и силе удара в «треугольник нокаута». Их он развивал, развивал, и, в конце концов, развил. Может быть, анатомические учебники и оказали позднее влияние на выборе второго образования.

Скоро и кистень стал без надобности, он научился действовать голыми руками даже при встрече с большим толстым и вооруженным вымогателем. А нож, пусть даже и традиционный финский, Элиас с собой на промысел к людям не носил: нельзя рассчитывать, даже подсознательно, на то, чем нелегко будет воспользоваться. Коли достал лезвие — бей, на испуг врагов не взять. А резать кого бы то ни было не хотелось, потому что не было желания становиться душегубом, хоть самого режь.

Конечно, проще всего было включить ноги и удрать. Но это очень даже могло вызвать подозрение — несущийся по улице незнакомый мальчишка всегда легко спровоцирует у любого местного жителя мысль о воровстве. Нет, угодить под разборки с законодательством, даже если совсем невиновен — себе дороже.

Во-первых, несмотря на золотое правило юриспруденции: «любое сомнение должно рассматриваться в пользу обвиняемого» — каждый самый занюханный судья руководствуется только своим настроением. Известные околосудебные люди известной национальной принадлежности, именующиеся «адвокатами» вполне могут это настроение повысить. Для Элиаса задействовании оных невозможно по определению. Определение просто — нищий.

Во-вторых, несмотря на другое золотое правило юриспруденции: «презумпция невиновности» — каждый самый занюханный судья требует доказать твою невиновность. Виноватить — проще простого, вот доказать, что ты не баран — это, порой, невозможно. К тому же, если никто тебя и слушать не захочет по определению. Определение опять просто — нищий.

В-третьих, несмотря на еще одно золотое правило юриспруденции: «апелляция» — каждый самый занюханный судья уверен, что система своих не сдает. Кому больше доверие при рассмотрении судебной жалобы, переданной в такой же суд: судье, или виновному по определению? Определение и здесь просто — нищий.

Вот поэтому Леннрот с юности старался держаться от судов так же далеко, как и от царя-императора. Уже гораздо позднее он, будучи вполне именитым ученым, составил «Юридический справочник для всеобщего просвещения», признанный вредным всеми юристами северо-западной части Российской империи. В чем же был его вред? Да пес его знает, обычному здравомыслящему человеку не всегда по силе понять казуистику юридический веяний.

Не сказать, что держиморда, получивший в морду от молодого парня, мирился с этим и жил себе, припеваючи, дальше. Нет, он, конечно, искал неделю-другую своего обидчика, наводил справки, тряс за грудки рекомендовавшего Элиаса человека: подать мне этого пацана, я его на две части разорву! Конечно, обидно взрослому солидному человеку пасть от подлого удара сопляка, у которого еще и молоко на губах не обсохло! Да не только пасть, но и частично пропасть! Пропадало содержимое карманов, так называемые, карманные деньги, часы и иное ценное имущество.

Элиас, конечно, за причиненный себе моральный вред брал плату по таксе. Такса всегда была одна и та же: нагрудный карман, внутренний, либо наружный — левый карман — и правый карман. Никакие моральные терзания его при этом не преследовали. На войне, как на войне.

Коли Леннроту доставалось что-нибудь стоящее, то он резко терялся с места своего заработка в просторах необъятной лесной и озерной страны. Коли результатом выходила какая-то мелочевка, то он совсем не парился насчет мести по отношению к себе. В таких случаях всегда имелся шанс вторично подоить обиженного грабителя.

Он даже мог сам выйти на былого нанимателя, чтобы лишнюю песню спеть, либо рубища какие-нибудь сшить. Мол, заработок в три ёре (деньги тогда еще ходили шведские, рублей не хватало) — это предел мечтаний, мол, еще хочу заработать. «Вот удача!» — радовался алчный финский работодатель. — «Сейчас мы этого пацана и сдадим, кому следует».

Элиас отлично понимал, что новой работы для него нет, что при его появлении с разных сторон выдвинутся угрюмые личности, отдубасят его, как следует, и отберут все пожитки. А самая главная личность — та, которую давеча он огорчил хуком в челюсть — еще и лекцию над его бездыханным телом прочитает: так будет со всяким несогласным делиться.

Поэтому заранее в условленном месте «начала работы» делалась рекогносцировка. Можно даже сказать, очень заранее. Леннрот, стараясь быть незамеченным, подготавливал себе пути отхода. Или с окна, если его заманивали внутрь какого-нибудь жилого помещения, либо через забор, если нужда в рабочих руках подразумевала труд на свежем воздухе. Никаких музыкальных инструментов, ни набора портных, он с собой, естественно, не брал. Разве что кистень на поясе, скрытый от посторонних глаз.

Конечно, поквитаться с ним мог и какой-нибудь полицейский чин, из тех, что за мзду малую присматривают за хозяйством вверенного ему лавочника, фермера, либо барыги. Но в таком случае Леннрот, убедившись в этом из своего наблюдательного или слухового пункта, уходил прочь. Рисковать, выступая против полицейской машины, он не собирался. Против отдельно стоящего полицая — пожалуйста. Но те, получив по зубам на «халтурке», неизменно привлекали своих сослуживцев, даже если предстояло разбираться с подростком. Инструкция, наверно, такая.

Однако при нормальном раскладе дел, когда пострадавший убеждает себя, что мальчишка вырубил его случайно, а теперь он традиционно разорвет этого мальчишку пополам, Элиас шел на контакт.

Сначала, конечно, нужно было разыграть испуг и жесточайшее потрясение: простите меня, дяденька, я больше не буду, я вам все деньги свои отдам. Деньги — это было ключевым словом.

— Сколько денег-то у тебя есть, пацан? — чуть снижая свой наступательный напор, спрашивал держиморда и переглядывался со своим напарником. Как правило, и бандиты на разборку с юным Леннротом по финской традиции приходили попарно.

— Отдам вам все свои двадцать крон, — отвечал Элиас.

— Откуда у тебя такие деньги? — фыркал бандит через выбитый днем назад этим самым мальчишкой зуб, но огромная по тем временам сумма туманила его карликовый мозг и мозг его подельника.

— От вас, кролики! — отвечал Леннрот и молниеносно проводил два удара: один — кулаком в подбородок стоящему слева от себя, другой — кистенем по виску стоящему справа. Движения и резкость он отрепетировал до полнейшего автоматизма, и для достижения успеха требовалось лишь то, чтобы оба врага заняли необходимые положения в окружающем пространстве.

Даже если на отлов его приходило три человека, Элиас не смущался: третий, как правило, всего лишь балласт, слабейший, и потому можно было потанцевать с ним позднее с глазу на глаз.

Ну, дальнейшее развитие событий понятно. Плата по таксе, отступление заранее подготовленным маршрутом. Упомянутые двадцать крон редко когда обнаруживались на кармане у бандитов, но найденная мелочь вполне неплохо дополняла заработок.

Таким образом, вся жизнь, описанная в книгах и справочниках, изучалась Леннротом на практике. Чтобы выжить — надо уметь выживать, а чтобы выжить и стать человеком своей мечты, надо выживать по методике, основанной на прочитанной литературе. Именно в ней можно найти всю мудрость жизни. Никакой учитель такому научить не в состоянии. Юноша может быть умным, но быть мудрым — удел стариков.

Поэтому и Вяйнямейнен, о котором доводилось слышать в песнях Элиасу — совсем пожилой человек. Чем ближе к востоку Финляндии он забирался, тем больше рун о «Калевале» ему доводилось слышать, тем непонятнее становилось: что это такое?

Вся культура Суоми оказалась изрядно очищенной от народных преданий. Это, без сомнения, след просветительской деятельности культурной Европы посредством шведских выдумщиков истории. Но Элиасу хотелось знать больше о реальном прошлом, ведь именно в историческом наследии — мудрость веков. Силу человеку добавляют знания. Но где их взять?

Его поиски закономерным образом уперлись в церковь. Все события минувших эпох могли храниться в виде записанных свитков хроник только там. Но церковь двери перед ним не открыла, а беседы с самодовольными и недалекими попами, казалось, запирали эти двери на безнадежно ржавые запоры.

Если бы Леннрот в своем взрослении уподобился бы некому Гаврошу (созданному Виктором Гюго), специалисту по выживанию в совершенно беспощадном мире, то и конец у него был бы такой же. Гаврош, живущий в гигантском муляже слона, неуязвимый и неуловимый подросток из Парижа, все-таки погиб, несмотря на все свои замечательные способности. Ладно, дело обстояло во время революции — но, в принципе, это неважно. Нельзя подрастающему поколению увлекаться взрослыми играми.

Элиас это вовремя осознал. Выживать — это хорошая цель в жизни, выживать для получения образования — отличная цель в жизни, получение образования для движения к Истине — самая главная цель в жизни. Ну, а смерть — это всего лишь итог жизни.

Антикайнену нравились рассказы Вилье об Элиасе Леннроте. Он восхищался исключительной целеустремленностью этого человека. Становилось понятным, какую он преследовал идею — систематизирование народных преданий в народный эпос, все остальное у него получалось попутно. Черт, какую же цель поставить ему самому?

— Пожалуй, я себе тоже поставлю задачу на всю жизнь, — как-то сказал он Ритола.

— И какую же, стесняюсь спросить? — живо откликнулся тот.

— Я буду свободным! — ответил Тойво и обрадовался в душе: слова возникли сами по себе, но это были именно те слова!

16. Элиас Леннрот. Судьба контрабандиста

Деваться в Гельсингфорсе парням было некуда, поэтому они совместными капиталами сняли комнатку в районе Вантаа.

Тойво, вообще-то, мог вернуться под крышу отчего дома, да как-то решил повременить. За время его отсутствия в семье ничего не изменилось, но у него возникло странное ощущение, что это теперь не его дом. Не то, чтобы он стал чужим в кругу своих близких родных, а то, что родные пенаты, вдруг, стали чуждыми ему самому. Вероятно, он просто из них вырос.

Сходил он, конечно, на беседу к Куусинену в редакцию его газеты. Его приняли достаточно тепло, напоили кофе с бубликами, интересуясь дальнейшими планами. Когда же пришел сам Отто — до этого в редакции были только девушки — стало еще теплее.

— Ну, как дальше жить будешь, герой? — спросил его Куусинен.

— Так я с Вилье комнату в Вантаа снял, буду искать работу, — уклончиво ответил Тойво. Он, действительно, пока очень смутно представлял, в какую отрасль промышленности бросить свои крепкие кости?

— В газету к нам не хочешь? — поинтересовался Отто.

Представив себя газетчиком с ворохом листков в сумке за спиной, Антикайнен заскучал. Его состояние не скрылось от внимания старшего товарища.

— В общем, рабочих рук сейчас хватает, вот рабочих голов — как раз наоборот, — сказал Куусинен. — Ты замечательный организатор, ты легко приспосабливаешься к изменению обстановки, так что подумай сам, куда тебе идти дальше.

Вот и весь разговор.

Тойво вышел от Куусинена озадаченный, он, вообще-то, надеялся если не на руку помощи, то на дружеский совет опытного и авторитетного товарища. Подумав, о товарищах, он отправился на Алексантерин-кату, центральную улицу Гельсингфорса, где в роскошном особняке располагалась штаб-квартира столичного отделения шюцкора.

Представительные дядьки в отутюженных костюмах, попыхивая дорогими контрабандными сигарами, лениво переговаривались между собой: «человечка надо бы послать», «человечек у меня там есть», «человечек доложил». В общем, клуб находчивых «человечков». Большие парни их находят, очеловечивают и помыкают по своей воле. Словно в кукольном театре.

— Тебе чего? — к Тойво подошел охранник, лихо закрученными усами и сутулыми плечами, подделывающийся под борца Поддубного.

— А тебе чего? — спросил Антикайнен.

— Слышь, пацан, сейчас одно ухо тебе оторву, сверну его трубочкой и во второе ухо вверну, — пробасил великан и положил руку ему на плечо.

Но Тойво поднырнул под эту руку, оказавшись за спиной охранника, и прошипел:

— А я тебе сейчас оба твоих уха вместе с головой отстрелю.

Для чего он так себя повел — было загадкой. Этот псевдо-Поддубный одним ударом ладони вгонит его в пол по макушку, да и если просто упадет сверху — раздавит, как насекомое. Но что-то в этом шюцкоре его раздражало, что-то вызывало протест, которому невозможно было противостоять.

Его зловещий шепот расслышали все представительные дядьки, переглянулись между собой, и один из них, не повышая голоса, спросил:

— Тебе что нужно, мальчик?

— Я, вообще-то, из отделения шюцкора Каяни, — ответил он. — От Николаса.

Охранник по мановению руки дядьки отошел в сторону, бесстрастно взглянув в лицо Тойво, словно запоминая его.

— Стало быть, к нам на службу поступить хочешь? — поинтересовался еще один из важных людей.

Вопрос слегка озадачил парня, поэтому он, чтобы скрыть свое смущение, сделал несколько осторожных шагов навстречу дядькам. Почему они назвали учебу по самообороне, что само по себе подразумевалось идеей шюцкора, службой? Служат слуги, которые бывают разные: слуги народа, например — это чиновники, слуги отечества — это военные, слуги закона — это разного рода полицаи и суды, слуги от искусства — это актеры на жаловании, встречаются еще просто слуги. Никому в услужение Тойво поступать не собирался.

— Я бы хотел продолжить обучаться самообороне, — наконец, ответил он.

— Ну, от перспективных ребят шюцкор никогда не отказывался, — вкрадчиво, как провокатор, втирающийся в доверие, заметил третий дядька. — Гриша, проводи молодого человека!

Гришей оказался лже-Поддубный. Он кивнул головой, указывая куда идти.

— А что — в шюцкор теперь и русских берут? — невольный вопрос вырвался у Тойво, когда он пошел следом за великаном.

Тот не ответил, открыл какую-то дверь и проговорил:

— Пошел!

В обширной зале стоял одинокий стол. Было бы забавно, если бы этот стол лежал — лежать могут только лежаки. Вдоль стен расположились стулья, не несущие на себе никаких вдавленностей и потертостей от посетительских седалищ. Может, это были какие-то специальные стулья. На столе сидел человек и дрыгал одной ногой. Ага, теперь понятно, почему стулья столь идеально сохранились: на них сидеть нельзя.

— Заполни анкету! — картаво сказал человек и дрыгнул ногой.

Как ему удавалось картавить в словах, где не было буквы «р» — удивительнейшая загадка природы.

— Мойша, — промычал охранник. — Это из какого-то мухосранского шюцкора. С Лапландии, вроде бы. Займись этим.

— Ну, тогда обязательно нужно заполнить анкету, — прокартавил Мойша. — Давай в темпе, а то у меня дел много.

— Непременно требуется формуляр? — спросил Тойво, озадаченный еще пуще прежнего: а финны в этом шюцкоре водятся?

— Обязательно! — сказал Мойша и вздохнул. — Господи, с кем нужно общаться!

— Вы хотели сказать: с кем приходится работать? — Антикайнен не хотел молчать.

— Я сказал, что хотел сказать, — человек соскочил со стола. — В общем, так: пиши, где тебя можно найти, и мы с тобой свяжемся.

— Адрес? — уточнил Тойво.

— Местожительство.

— А где эти анкеты?

Сам бы Тойво обязательно ответил: «В Караганде», потому что заметил стол с бумажками еще на самом входе. Но Мойша сдержался.

— На входе.

— Прямо у двери?

— У, — ответил человек и еще несколько раз повторил, видимо, подыскивая нужные слова. — У, у… В общем, на входе.

Тойво вздохнул и вышел. Непробиваемый человек! Мастер синонимов! Но, сделав несколько шагов от захлопнувшейся двери, вернулся назад и прислушался. «Кгысеныш! Покгивляться гешил!»

Сначала Антикайнен просто хотел уйти, громко хлопнув на прощанье всем, чем можно хлопать. Но потом передумал. «Почему бы не разузнать, что за порядки в столичном шюцкоре? Куусинену это может показаться интересным».

Он взял два листка бумаги — для себя и для Вилье — заполнил их тут же, позаимствовав перо и чернильницу у консьержки, бросил обе анкеты в специальный ящик и ушел, помахав на прощанье рукой невозмутимому Грише. Великан посмотрел сквозь него мертвым взглядом и никак на это не прореагировал.

Тойво шел по улицам Гельсингфорса и размышлял: может быть, плюнуть на все, пойти учиться в университет, отправиться контрабандистом в поход, наняться матросом в море? Уж был бы он, как Леннрот, немедленно бы так и поступил. Но на носу Рождество, везде холод собачий. Куда дергаться до весны? Кстати, что там Вилье рассказывал об студенческих годах творца «Калевалы»?

Учеба Элиаса Леннрота в университете Турку была странной. Философский факультет, где он числился, предлагал знания всемирного масштаба, однако специализации на финском языке, фольклоре и литературе не было. Просто не существовало такой кафедры.

Студенческая жизнь всегда весела, студенческая жизнь всегда сопровождается отсутствием денег, студенческая жизнь всегда быстро проходит. Элиас, легко ориентирующийся в шведской культуре, читающий по латыни, очень быстро ощутил, что чем больше знаешь, тем больше кажется, что ничего не знаешь. А ознакомившись с трудами Хенрика Габриеля Портана, в это уверовал. Портан, умерший в 1804 году в шестидесятипятилетнем возрасте, в ходе своих этнографических изысканий писал, что «все народные песни выходят из единого источника (и по главному содержанию, и по основным мыслям они между собой согласуются) и что, сравнивая их друг с другом, можно возвращать их к более цельной и подходящей форме». Так-то!

Так-то и возник образ Вяйнямейнена, героя песен, которые слышал Леннрот с самого своего детства, промышляя бродяжничеством по финским дорогам.

Элиасу, чтобы не вылететь с университета из-за потери всяческих сил для обучения, вызванного голодом, всегда приходилось искать способ заработка. Философия давалась ему легко, поэтому никто из преподавателей не особо возражал, если он пропускал по уважительной «личной» причине недельку-другую занятий.

Его бродячее детство, случайные и неслучайные дары «по таксе», способствовали возникновению нужных знакомств. Этим знакомым он сдавал по спекулятивной цене излишек часов, зажигалки или какие-нибудь другие карманные прибамбасы. Люди, принимавшие у него подобные вещи, всегда прекрасно ориентировались в ценах, выплачивая половину реальной стоимости. Но уж тут не до привередничанья: с глаз долой — из сердца вон. Ничего изъятого в виде компенсации из чужих карманов Элиас себе принципиально не оставлял.

Сделавшись студентом, найти приработок на стороне стало сложнее. Точнее, такой приработок, где требуется просить милостыню, играть на музыкальных инструментах на потеху толпе, опять же — портняжное ремесло. Да и нападать на рослого и физически развитого парня всякий левый народ отваживался все реже и реже. Даже одурманенные своим бессмертием полицаи.

Вот тут-то и пригодилось знакомство.

Все скупщики краденого, кем по сути своей являлись эти знакомые, знали своих коллег по цеху по всей Финляндии. Не сказать, что они кооперировались в общества, помогали друг другу, но в содействии себе подобным никогда не отказывали. Это бы было не «по понятиям». Также они никогда друг друга не сдавали, удрученно шли при несчастливом стечении обстоятельств в тюрьму в крепости Хяменлинна, но никого за собой не тащили.

В Турку работал оранжерейщиком армянин по имени Яков. Он выращивал цветочки на потеху дамам, оформлял букеты на потеху мужчинам, прививал ростки плодовых кустиков на потеху зимним зайцам. Яков был одним из Шаумянов, занесенных сюда кровавыми брызгами периодических избиений армян, как в Турции, так и по всему миру. Его потомок позднее в финском городе Якобштадте (Пиетерсаари) станет почетным гражданином. Тоже, кстати, разбив сад с кустиками и цветочками.

Яков сразу же вычислил в Элиасе потенциального поставщика, а тот, в свою очередь, вычислил в нем заинтересованное лицо. Да и, в принципе, рекомендации у Леннрота имелись.

— Ну, что имеешь мне предложить? — спросил без лишних предисловий армянин.

— Свою помощь, — ответил финн.

Яков призадумался: скромно одетый парень не выглядел ни простачком, ни слабачком, ни казачком (засланным). В нем чувствовалась изрядная сила и, главное — решительность. Такой человек был способен на поступок. На предательство — не очень способен, разве что после долгой и планомерной обработки соответствующими людьми.

— Поясни, — сказал Яков.

— Готов к передвижению по стране, — предложил Элиас. — По странам-соседям тоже готов. Сроком, эдак, в две-три недельки. Могу доставить груз куда-то, могу груз доставить откуда-то. Все.

Армянин задумался. Конечно, личный курьер ему бы не помешал.

— А что ты умеешь? — наконец, спросил он.

— Могу не попадаться, — пожал плечами Леннрот. — Могу выживать. Да и не подворовываю.

Не прошло и двух недель, как человек Якова разыскал Элиаса в университете, назначив тому встречу с хозяином.

Первым поручением была доставка мешка с табаком в городок Пухос, что находился в пятистах километрах от Турку. Элиас понимал, что это все пока несерьезно, это всего лишь проверка, но отнесся к делу очень ответственно. Ни в этот раз, ни во все последующие он не доверялся незнакомым людям сразу, пусть хоть сколько у них было поручителей. Старательно изучая, по своему обыкновению, местность, он пытался просчитать, откуда может возникнуть угроза, случись засада или облава. При неудаче вся его карьера, зарождающаяся в университете, могла пойти прахом. Это не входило в его планы.

Он учился не для того, чтобы быть контрабандистом, он был таковым, чтобы учиться. Врагов у него меньше не стало, но с ними он как-то свыкся за всю свою прежнюю жизнь. Моральные терзания Элиаса не донимали вовсе, неприятности близким он не доставлял. Ну, а закон — да пошел он, этот закон! Леннрот признавал только те правила, которые принимала его душа. В основном они совпадали с Библейскими заповедями.

Молодые девушки не обделяли вниманием эрудированного, очень остроумного и физически привлекательного парня. Он этим вниманием пользовался, но пока не мог себе сказать, что нашел ту единственную, ради которой нужно жить. Поэтому и принимал правило, что все беды — от женщин. Чтобы такой беды не случилось, надо до нее дело не доводить.

Вот такой вот получился залог успеха у студента филфака университета Або (Турку).

Яков оценил возможности парня по достоинству и начал предлагать настоящие дела.

— Чего по мелочам размениваться? Можно пару заказов выполнить — и несколько месяцев горя не знать, — как-то сказал он.

— Зато горе будет знать тебя, — ответил Элиас. — Ты меня пойми, армянская твоя морда: мне учиться надо. Для твоих дел время требуется. А его у меня на нынешний день — ну, никак нету!

Серьезные заказы — это было золото в любых формах, жемчуг, в том числе и речной архангельский и олонецкий, янтарь с Литвы и Латвии, шелк и пушнина. А также, конечно, дорогие коньяки и сигары в деревянных коробках. Все прочее — часы, столовое серебро, женские шкурки (всего лишь воротники или манто, а не человеческая кожа), порох и затворы к ружьям — относилось к мелочи. Они собирались несколько месяцев в отдельные партии, а потом доставлялись из Турку в Гельсингфорс, или из Гельсингфорса в Турку, где выставлялись в обычных магазинах. Ну, не совсем, конечно, в обычных, а в таких, где можно по схожей цене приобрести чуть поработавшую уже штучку.

— Зачем тебе учиться? — удивлялся Яков. — Ты же талант! Ты же должен в шампанском купаться, с золота есть! А женщины у тебя какие должны быть!

— Какие? — интересовался Элиас.

— Вот такие! — армянин рисовал обеими руками в воздухе форму облака.

— Такие могут быть только у тебя, — смеялся Леннрот. — Они неземные, воздушные. А я человек приземленный, мне многого не надо.

— А что тебе надо?

Хотелось бы ответить на этот вопрос, и, в первую очередь, самому себе.

Элиас привык искать решения, но в беседе с Яковом это не прокатывало. Ни разу он не потерял товар, который ему нужно было доставить по месту, ни разу алчные парни на месте его не кидали, ни разу он не оставил себе что-то сверх оговоренного жалованья. Но все это действительно было мелковато, и уже не казалось серьезным.

— Когда у меня будет уверенность, поверь мне, Яков, я возьмусь за настоящее дело. И ты сможешь найти себе еще одну воздушную женщину.

Первым шагом к этому стала магистерская диссертация Леннрота, написанная им в 1827 году. Руководил его работой профессор истории университета фон Беккер. «Вяйнямейнен — божество древних финнов» — таково было название его труда. Ну, а результата его не было, не считая, конечно, ученой степени. Незаконченная получилась работа, слишком много осталось недосказанного, слишком много хотелось еще исследовать.

Старый мудрый фон Беккер назвал Вяйнямейнена демиургом, участником первосоздания всех вещей в мифические времена, даже представителем наиболее архаичного пласта карело-финского эпохального мира, который создает мир из яйца утки, впервые добывает огонь и железо, делает первую лодку, рыболовные сети и первый музыкальный инструмент — кантеле.

— Вяйнямейнен не нужен этому миру, — сказал он. — На опасную стезю ты пытаешься ступить. Но, коли хватит духу, попытайся — почему бы и нет?

Ну да, опасность существует в любой исследовательской работе — это такой закон природы. Помощи от кого-то добиться очень трудно. Вот вреда — это завсегда, пожалуйста. Чтобы угодить вышестоящему по ступени пищевой пирамиды человеку, можно пойти на все.

Любой цезарь, заделавшийся таковым, неважно какого масштаба, первым делом придумывает себе божественные истории. Скажи такому, что цезарь, кесарь, царь — что, в принципе, одно и то же — слово, наделенное смыслом, так почешет он свой лысый череп и обидится. «Царь — это царь!»

Обиженный цезарь — это плохо, это смертельно плохо. И не объяснить, что на праязыке, именующемся санскритом, слово «kesarin» — это лев, обладающий гривой, а kesara — это грива.

Есть у вас, царь-батюшка, на шее грива, «как у лива», то есть, конечно, как у льва? Нету? Так какой же ты, в пень, помазанник божий? Ты — человек, и ничто человеческое тебе не чуждо. К ангелам, стало быть, отношения не имеешь (у ангелов тоже гривы). Вот тебе и Библия!

Элиас попросился у фон Беккера в академический отпуск на летнее время, чтобы проработать, как следует, вторую часть своей диссертации. Профессор не возражал, ему самому сделалось любопытно, куда клонит его ученик? Самого его клонило в сон, поэтому новая история Вяйнямейнена способна была взбодрить старого преподавателя.

— Ступай, — сказал он. — Удачной охоты, мой друг.

— Ну, удача мне, действительно, понадобится, — ответил Элиас и, сердечно распрощавшись со старшим товарищем, стремглав поскакал к Якову.

— Как жизнь? — спросил он у армянина.

— Эх! — ответил тот и повел носом. — Ну?

— Я серьезно, — сказал Элиас.

— Тогда девять с лишним килограммов рыжего.

— Берусь! — обрадовался Леннрот.

Яков не стал переспрашивать. И время терять он тоже не стал. Он побежал организовывать корреспонденцию.

Почта в то время уже начала работать быстрее, нежели голубиная, поэтому на следующий день он уже имел всю закодированную условными фразами информацию. Она была проста: доставить с Хирсикангаса, где добытое и очищенное ртутью золото формировалось в слитки и слиточки, почти десять килограммов оного, утерянного в начале года при невыясненных обстоятельствах.

Всего-то четыре с половиной сотни километров по лесам и болотам. Сгинувшего золота было достаточно, чтобы полицаи и таможня оставались озабоченными даже сейчас. Эта забота всегда была чревата внезапными обысками, нежелательным вниманием к незнакомцам и проверки всех, даже самых нелепых, слухов.

Да, девять килограмм — это много, в трусы не спрячешь. Надо думать.

Позднее будет составлена вся хронология путешествий Леннрота, каждой экспедиции будет присвоен номер и выставлена качественная оценка: «удачно», либо «неудачно». Об этой поездке «в народ» официально нигде не упоминается, она, как бы, нулевая.

Элиас, когда добрался до Хирсикангаса, удостоверился у ожидающего его на месте человека, что ящик с «рыжим» действительно существует. Тот был закопан под неприметным деревом в лесу и своими размерами явно не соответствовал помещенному внутрь него золоту. Ящик был больше, причем, гораздо больше. Стало быть, кто-то, вероятно, даже осведомленный о золоте человек, воровал его потихоньку, слиток за слитком. И последний раз кража случилась задолго до обнаружения пропажи. По крайней мере, это произошло до большого снега.

В чем причина того, что никто не вывез «рыжее» во время, когда еще не хватились пропажи? Как могли не заметить столь существенную недостачу? Неужели все это провернул один человек, оставшийся неприметным после всех полицейских проверок? Кто из стариков знает древние песни о Вяйнямейнене?

Такие вопросы волновали Леннрота сразу после прибытия на место. И ему хотелось бы их решить до своего отъезда.

17. Элиас Леннрот. «Нулевое» путешествие

Вилье не смог попасть стипендиатом в легкоатлетический клуб Гельсингфорса. Впрочем, он как-то не особо к этому и стремился. Нет, конечно, он все рассказал про Олимпиаду, про свои победы в Перясейняйоки, про знакомство с Колехмайненом, про методику тренировок, но внутренне понимал, что все это впустую.

Во-первых, сейчас был явно не легкоатлетический сезон, а, во-вторых, почему-то не видел своего будущего под флагами с синей свастикой (позднее это сделается эмблемой ВВС Финляндии). Ну, а в третьих, он не знал, что моложавый дядька из секретариата клуба с момента появления Вилье очень косо на него смотрел. И это не потому, что дядька был косым, а потому что однажды ранней весной поиски пикантных ощущений завели его к сатанистам на оргию, где солировали два товарища: Тойво и сам Ритола.

Поэтому Вилье не стал возражать, когда Антикайнен записал их в шюцкор. Дожить до Рождества, а там видно будет. Хотя Тойво не вполне впечатлило посещение столичного отделения Voimaliitto, но он предположил, что в реальности все же дела обстоят просто и обычно. Тренировки, занятия, обучение новичков.

Не прошло и пары дней, как к ним на квартиру забежал посыльный.

— Антикайнен и Ритола? — спросил он.

— Только Антикайнен, — сказал Тойво, потому что Вилье еще не вернулся со своей второй дневной тренировки. — Ну?

— Завтра в шесть утра акция, — проговорил посыльный. — Сбор у текстильной фабрики на Лентокату. Инструмент раздадут там же. Все.

Он испарился, а Тойво озадачился: что за акция, почему у фабрики, какой инструмент?

Тем не менее к шести утра они с Вилье пришли на означенную улицу, обнаружив там еще два десятка крепких молодых парней. Они стояли в очереди, заканчивающейся в крытой брезентом тележке. Хмурый сонный мужик, запуская руку под тент, выдавал каждому подошедшему обрезок водопроводной трубы.

Тойво и Вилье тоже получили свои трубы и повертели их в руках, недоумевая, что с ними делать?

Закончив с раздачей, тот же мужик, видимо — организатор акции, прошелся по толпе парней, ставя галочку в бумажке со списком фамилий. Никто не разговаривал, молчали и новички.

— Ну, пошли? — сказал организатор.

Никто не ответил, но все разом двинулись за главным. Тойво даже заподозревал, что все парни — немые, и они по ошибке угодили в эту молчаливую толпу. Повинуясь стадному инстинкту, они тоже не произнесли ни звука.

Перед воротами на фабрику организатор повернулся к своим людям.

— Работать с русскими, если попадутся финны — то с ними работать особенно жестко, — сказал он.

— А как определить: кто есть кто? — спросил Вилье, нарушив установленное обычаями молчание. Все парни сразу же от него отодвинулись, и Тойво — в том числе. Ритола остался один, словно в зоне отчуждения, и, скрывая смущение, спрятал свою трубу за спиной.

— Хм, — сказал предводитель. — Определить можно по мату. Русские предпочитают материться по-русски. Все, заходим.

Он открыл створку ворот, и парни друг за другом, обтекая его, принялись заходить внутрь.

Тойво и Вилье вошли вместе со всеми. На широком дворе возле задрапированных грубой бумагой тюков с материалом стояли люди. Антикайнен догадался, что все они — рабочие. А где же работницы? На текстильной фабрике обычно работают текстильщицы, но женщин видно не было. Если, конечно, не предположить, что все эти мужики с закатанными рукавами и волосатыми мускулистыми руками — замаскированные девчонки. Но голоса у этих текстильщиц тоже были еще те — будто они всю свою сознательную жизнь жрали понтикку и курили папиросы, а еще каждый божий день орали до хрипоты.

— Нас не запугать! — раздалось со двора сразу несколько голосов. — Шюцкор недоделанный!

— Лахтарит (мясники, в переводе с финского), — поддержали их вопль другие текстильщики. Ну, а кем еще можно их назвать? Только одно предположение, что на этой фабрике работают исключительно мужское сословие. Женское — машет кувалдами в соседней кузнице.

Над головами возмущенных мастеровых неизвестно откуда взвилось красное знамя. И сразу же, словно по команде, полетели камни. Оно и понятно: булыжник — оружие пролетариата, даже такого, как ткачи и закройщики с портными.

— Мочи козлов! — взревел организатор.

Парни, до этого отмахивающиеся своими трубами от летающих камней, бросились в драку. Тойво тоже поскакал вместе с ними, подгоняемый наступающим ему на пятки Вилье.

— Мать-перемать! — закричал большой дядька, оказавшийся на пути Антикайнена, и махнул свинчаткой, завернутой в женский платок.

«Русский», — обрадовался Тойво и отклонился назад. Перед его носом пролетел губительный снаряд, а потом над головой просвистела труба, управляемая Волком из Перясейняйоки. Управлял он ею мастерски: угодил по кисти противника. Тот заругался еще пуще прежнего, но из активной драки выбыл, упал на колени и пополз к выходу.

Дальнейшие события разворачивались таким образом, что позднее никто не мог вспомнить, кто же кого бил, кто от кого отбивался? Замечательно было лишь то, что все текстильщики на предплечья повязали себе красные тряпочки, чтобы не ошибиться, кого лупить. Иначе бы и Тойво, и Вилье могли начать драться против своих же. Вероятно, такое разделение было оговорено заранее. Сегодня красные с повязками, завтра белые.

Победила, конечно, дружба. Едва шюцкоровцам удалось истребить, точнее, конечно — нейтрализовать, красных финнов, русские быстро растеряли слаженность и единение, то есть — дружескую связь и плечо друга. Они начали сдаваться один за другим. Совсем скоро драка затихла, все стояли, сидели, лежали и сопели, исподлобья поглядывая друг на друга. Откуда-то из-за пределов двора до слуха всех долетел, вдруг, вой. Ну, не вой, конечно, в прямом понимании, а так, завывания. Причем, исполнялись они исключительно женскими голосами.

— Все, девочки, — сказал руководитель в изодранном в клочья пиджаке, подойдя к двери в помещение склада. — Можете выходить на работу и больше не волноваться.

Дверь открылась, и во двор, одна за другой, принялись выходить заплаканные текстильщицы. Ни на кого не глядя, они прошли в цех, и совсем скоро оттуда раздалось тихое жужжание станков и механизмов, положенных по описи имущества для работы этой фабрики.

Тойво и Вилье переглянулись, словно спрашивая: ну, как? Антикайнену досталось по лицу, по руке и еще по заду. На левой скуле расплывался большой синяк, каждое движение левой руки сопровождали болевые ощущения, на левую половину своего зада он еще не успел посмотреть, но уже ее чувствовал. Ичувство это было не из приятных.

— Тебя, словно с одного бока трамбовали, — заметил Ритола. На нем, как ни странно, не просматривалось ни одного следа былой схватки.

— А тебя, словно бы, здесь и не стояло! — скривился Тойво.

— Стояло, стояло, — возразил Вилье. — Только больше бегало и прыгало.

Шюцкоровцы, расслабляясь, нарушили свой обет молчания и принялись о чем-то вполголоса переговариваться с побитыми русскими. Те, в свою очередь, перестали ругаться матом и, временами что-то объясняя былым противникам, иногда позволяли себе короткие смешки.

Потом организатор акции собрал у своих бойцов трубы в тележку, выдал каждому по двадцать марок, и все принялись расходиться. У Тойво складывалось такое впечатление, что некоторые парни из шюцкора пошли пить пиво вместе с былыми русскими противниками. Только «красных» финнов не было видно — им досталось сильнее всего, и на какие-то забастовки они были теперь неспособны еще долгое время.

Вилье пошел в парк на пробежку, а Тойво отправился в их комнату, чтобы слегка отлежаться.

Кряхтя и морщась, он достал двадцать марок, порадовался им, конечно, но решил, что лучше радоваться лежа. Да, и Элиасу Леннроту, если верить рассказам Ритолы, в свое время тоже приходилось отлеживаться. Причем, не час-другой, а, бывало, что и сутки.

Человек, открывший Элиасу в «нулевом» походе место с золотом, назвался Ийваном. Был он среднего возраста, но выглядел донельзя усталым, словно бы только что с рудников, либо из тюрьмы. Ийвану откровенно быстро хотелось избавиться от золота, будто оно жгло ему тело и душу, даже на расстояния взгляда.

Он очень удивился, когда Элиас, удостоверившись в содержимом ящика, сказал:

— Хорошо. Закапывай его обратно.

— Как? — испугался Ийван. — Почему закапывать? Ты его не берешь? Мы так не договаривались.

— Да мы с тобой вообще никак не договаривались, — ответил ему Леннрот. — Я потом возьму, а сначала мне нужно уладить кое-какие дела в местных хозяйствах. Давай-давай, закапывай. Ты же видишь, я пришел без инструмента, так что мне работать нечем.

Ийван совсем удручился и, безвольно схватившись за лопату, набросал сверху ящика земли, выровняв яму с прочей поверхностью.

— А теперь что? — спросил он, закончив работу.

— А все! — похлопал его по плечу Леннрот. — Иди домой, отдыхай, а я с тобой свяжусь через денек-другой. Тогда и золото заберу. В самом деле, не в карманах же мне его нести? Порвутся карманы.

Они вместе отправились прочь от зарытого клада, но перед выходом на дорогу Элиас остановился.

— Не следует, чтобы кто-то видел нас вместе, — сказал он. — Ты иди, а потом и я пойду.

— Потом мы все пойдем, — горько усмехнулся Ийван и двинулся дальше в одиночку.

Через два дня Леннрота возле одной из усадьб остановили полицаи. Люди в форме были настроены агрессивно, ну, да им по службе положено во всех людях видеть врагов народа.

— Что здесь делаешь? — спросили один из них, щеголеватый ровесник Элиаса, косящий своими манерами под военного.

Конечно, можно было покривляться и тешить свое эго глупыми вопросами, типа «а в чем, собственно говоря, дело?» Однако проку от этого не будет ни на грош.

— Иду на встречу с Юханом Кайнулайненом.

— Это еще кто такой? — обратился франт к своим, вероятно, местным коллегам. Те только пожали плечами, поэтому Леннрот позволил себе смелость уточнить:

— Рунопевец из прихода Кесялахти. Здесь в гостях у родственников, вот я и записываю от него руны.

— Ты что — блаженный? — подал голос, возможно, только для самоутверждения, один из местных полицаев.

«Сам ты — блаженный!» — ответил ему Элиас, в мыслях, конечно же, а вслух произнес:

— Магистр философии университета города Або. Здесь в этнографической экспедиции с научной целью.

Местный служитель закона только сплюнул с презрением и явным разочарованием.

Что же тут сказать — тяжелая у парней работа, нервы, как канаты. Тем более, когда золото из клада ушло у них из-под носа.

Распростившись с Ийваном два дня назад, Элиас тем же путем вернулся обратно к памятному дереву с зарытыми под ним сокровищами. У него действительно не было с собой лопаты, зато в кармане покоился широкий скребок, которым легко можно было копать рыхлую землю. Таким образом, совсем скоро он переложил золото в свою кожаную куртку, связав ее рукава и получив тем самым узел, в который все слитки и поместились безо всякого труда.

Элиас отошел на пятьсот шагов от снова закопанного ящика и поместил сокровище под корни большого пня. И недалеко от дороги, и никто не знает о новом хранилище, кроме него.

Справившись со своей задачей, Леннрот однако не сумел выйти из леса: внезапно вокруг сделалось ужасно многолюдно. Суетливые парни в форме принялись окружать былое место клада со вполне определенной целью: найти, изъять и схватить. Схватить должны были его, а прочее относилось к золоту.

Никто не хватился кражи столь большого количества слитков, вероятно, потому, что она, эта кража, длилась не один год, может быть, даже, не одно десятилетие. Мельком бросив взгляд на сокровище, предъявленное ему Ийваном, Элиас определил, что оно принадлежит разным эпохам: печати на золоте различались. Шведские оттиски преобладали, но на одном из слитков уже стояла отметина Российской империи.

Как удавалось незаметно выкрасть шведское золото — этот вопрос, пожалуй, останется без ответа. Воры, вероятно, уже давно скончались по старости. Дело перешло потомкам, у которых ныне что-то не заладилось. Взяли слиток, подменили его свинцовым бруском, окрашенным в золотой цвет, да не прокатило. Где-то по пути драгоценных чушек в Петербург, либо куда-то в другую часть России, дело вскрылось.

А потомки тем временем задумали завязать с накоплением своего золотого резерва и сбыть его по спекулятивной цене. После такого решения обязательно возникает конфликт интересов: кто-то считает, что делиться поровну — нехорошо, а хорошо — вообще не делиться. Поэтому Ийван, терзаемый совестью, либо сознанием, что обязательно попадется, столь утомлен. Он не мог не сотрудничать с полицией.

Леннрота должны были взять с поличным, чтобы выйти на след золотого трафика, если таковой существует. Но у него по этому поводу были другие мнения. Кто-то проницательный в полицаях при отчете Ийвана понял, что здесь как-то нечисто, черт с ним, с обладателем сокровища, с курьером — само золото бы не упустить!

Элиас, обнаружив, что он теперь в лесу не один, решил, что лучше слегка отлежаться. Он дополз до упавшего от старости, либо от ветра, либо, пес его знает чего, большого дерева, протиснулся между стволом и землей и двинулся прочь от задранных к небу корневищ, извиваясь, как змея. Вокруг него раздавались озабоченные поисками голоса, а он протискивался к иссушенной и осыпавшейся кроне. Конечно, в корнях спрятаться проще всего, но там, вполне вероятно, живут муравьи. Вряд ли на Земле найдется живое существо, способное ужиться с этими насекомыми в непосредственной близости.

Элиас, наконец, занял удобную для себя позицию, укрылся, как мог, мхом и прелыми сухими ветками и замер. Оставалось только ждать дальнейшего развития событий. Очень досадно, что он невольно оказался в самой их гуще.

Люди, участники происшествия, сначала переговаривались негромко, потом же, все, как по команде, закричали. Кричали они всякие гадости: про отношения с чужими матерями, про падших женщин, про неестественные связи между мужчинами и тому подобное. Леннрот даже сумел различить голос несчастного Ийвана, который часто прерывался и сопровождался звуком глухих ударов.

Не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы определить: они откопали золото. Точнее, конечно, откопали отсутствие золота.

Ну, что же, не видать вам, господа полицаи, теперь этого богатства, как своих ушей. Единственный человек, кто теперь мог называться хранителем сокровищ — был он, Леннрот.

А вокруг него забегали люди. Первое дело, когда облажается начальственный полицай — это устроить вокруг себя суету, которая, по его мнению, должна подразумевать активность: активные поиски ли, активное взаимодействие ли, либо вообще любое активное времяпровождение. Потом находят «стрелочника» — как правило, самого неактивного участника. На него вешают всех собак, которых удается добыть, и в таком виде представляют перед тупой и равнодушной общественностью, а также прокурорами. В случае с золотом стрелочником будет Ийван.

Скоро народу прискучило ходить по окрестностям и искать либо следы преступления, либо случайно оброненный слиток, прискучило заниматься избиением «стрелочника», они потянулись к человеческому жилью, где крыша над головой, на окнах решетки, а столы и стулья прикручены к полу намертво — к цивилизации. Однако возле былого схрона остался караул, уж неизвестно с какой целью. Вероятно, от активной безысходности.

У Элиаса возникло стойкое убеждение, что на ночь засада останется здесь же. Причем, что было самым неприятным, несчастный пикет расположился так близко от него, что было слышно, как они переговариваются шепотом и ругают свое начальство.

Ему нельзя было никаким движением, осторожным, или неосторожным, выдать себя. Надо было затаиться и ждать. Если кто-нибудь когда-нибудь ставил себе такие задачи, то совсем скоро он начинал понимать, что они неосуществимы. Лежать просто так бревном никак нельзя. Надо шевелиться, надо, в конце концов, чесаться. А иначе можно просто сойти с ума.

Элиас понимал, что ближе к ночи все шорохи в лесу будут затихать, так что можно будет и самому пошуршать. Если, конечно, появится настроение сдаться.

Разводить огонь полицаям строго запрещено, поэтому они будут — сама бдительность.

Леннрот знал из прочитанных книг, что полная неподвижность организма достигается только через высокую дисциплину духа. Надо как-то исхитриться и покинуть свое физическое тело, оставив его совершенно бесчувственным. Для этого следует всего лишь отключить член за членом, орган за органом, тем самым нарушая телесную связь с ментальной оболочкой.

Да, члены отключать, конечно, хорошо, если их много. Элиас же многочленством похвастаться не мог, членистоногостью — тоже. Поэтому он решил мысленно отрешиться от ног, потом — рук, потом — от чего получится. Главное при этом — не заснуть, а то во сне люди себя контролируют как-то не очень.

Леннрот постарался сосредоточить все свое внимание на единственной звезде, видимой ему сквозь ветки. Он знал, что это — одна из трех звезд с Пояса Ориона, или, как это созвездие называли в Карелии, на Поясе Вяйнямейнена. Уцепившись за нее взглядом, он всем своим существом потянулся к этой звезде, освобождаясь от происходящего вокруг. Элиас влек себя в черное небо, подчиняясь зову лукаво подмигивающему ему светила.

Сначала он перестал слышать вокруг себя земные звуки. Разве что невнятное бормотанье ночного небосвода, вдруг, сделалось доступно его ушам. Леннрот знал, что так шептать могут только звезды, обращаясь к нему. Он затаил дыхание, чтобы разобраться в словах.

«Сюда», — постиг он их смысл. — «Иди сюда. Иди».

И Элиас пошел, как-то сразу сделав гигантский шаг от земной поверхности до самого неба. Внизу осталось поваленное дерево, лес, Финляндия, Европа, Земля. Но почему-то голос звезды тоже отдалился, уже не понять ни слова, уже только свист в ушах. Так свистеть может только ветер. Так, да не так. Он не только свистит, но еще и прищелкивает. Это не ветер, это — гигантский рогатый череп, зависший в пустоте, клацающий нижней челюстью. От него, как от медузы, щупальца, каждое упирающееся в человека. Это Бог, без всякого сомнения. Но это не Господь, это не Творец. Это Самозванец (см также мои книги «Радуга»).

— Требую тебя! — раздается в ушах дикий вопль, перемежаемый свистом и клацаньем.

Элиас не дрогнул, потому что он понимает: шевелиться — смерти подобно. Ему кажется, что вокруг него сгущается теплый свет, который питает его Силой и Уверенностью.

— Напрасно, — шепотом отвечает Леннрот. — Я не твой.

— Аоуэы! — взвывает Череп и с рогов его сыплются искры. — Яёюеи!

«Раскалился до предела», — думает Элиас, и невразумительные стоны становятся тише.

— Я иду на Свет, — говорит он. — На Тот Свет. В Белый Свет, как в копеечку.

Негодующая мертвая голова осталась где-то за пределами видимости и слышимости, в пределах же образовалась новая фигура, человеческая, с сияющими раскидистыми, словно, оленьими, рогами на голове. Их сияние так ярко, что невозможно смотреть. Или это горящий белым пламенем куст?

Аполлон был северным богом-оленем, а горящим кустом был Пастырь Моисея. Догадка, столь смутная, еще не успела его напугать, как он сам, непроизвольно, произнес: «Да светится Имя твое, да приидет Царствие твое» (Евангелие от Луки, гл 11, стих 3). Только вот Элиас не узнавал своего голоса: скрипучий и блеющий. Да это вовсе и не он говорит! Это козел!

— Йоулу-пукки, — сказал Леннрот козлу. — Что за дела?

В его детстве на Рождество приходил не Санта Клаус, а Рождественский Козел, который больше карал, нежели поощрял. Дед в шубе с обязательными подарками приходил только к богатым. В их бедняцкой семье подарки нужно было заслужить.

— За козла ответишь! — проблеял козел, посмеялся и пропал.

Остался только Свет и он сам. Элиас хотел, было, двинуться навстречу яркому, теплому и манящему свечению, но передумал. Ему вспомнилось, что бывалые люди говорили о смерти: умерший человек всегда идет на свет. Сделалось даже несколько боязно оттого, что этаким образом можно увлечься и обратно к своему телу уже никогда не вернуться.

— Действительно, — сказал он, чтобы просто что-нибудь сказать. — Римский Папа Григорий Первый наставлял своих последователей, чтобы те молились Сыну божьему, а не Богу Солнцу (в шестом веке).

— Ну и что? — спросил Свет.

— Да вот, размышляю: зачем?

— Не Господь, либо Самозванец выбирает людей — люди сами выбирают в кого верить, и кто к кому «прилепится», — сказал человек с мохнатыми звериными ногами.

— Но Истина — одна! — заметил Элиас.

— Истина — это всего лишь свершившееся дело, каким бы оно ни было, — отреагировал похожий на сатира человек. — Ты кого выбираешь: Пана или Пропала?

— Пана! — без раздумий ответил Леннрот.

— Ну, тогда не все еще потеряно, — человек со смехом толкнул его в плечо. — Возвращайся в Хирсикангас!

Тотчас же свет стал стремительно отдаляться, только голос остался, обернувшись эхом.

— Тьма всегда приходит с востока! — изрек он, а Элиас, обернувшись назад, увидел, что оба охранника возле былого места клада клюют носом. Один совсем клюнул, другой терял в борьбе с этим свои последние силы.

Леннрот глубоко вздохнул и обнаружил себя придавленным все под тем же деревом. Все части его тела занемели от долгой неподвижности. Но теперь можно было осторожно выбираться — в том, что его не заметят, он был уверен. В этот предутренний час сон имеет над человеком самую большую власть.

Двигаясь одним туловищем, он постепенно разогнал кровь по всему организму и подполз к тому месту, откуда можно было бесшумно, не задевая ни коры, ни сучьев, скользнуть в сторону, подняться на ноги и убраться восвояси.

Спокойных снов, дорогие товарищи полицаи!

18. «Нулевое путешествие» (продолжение)

Существует обывательское мнение, что в Финляндии добывать золото невозможно. По крайней мере, в промышленных масштабах, потому что его мало. А если возможно, то лишь в округе Инари в Лапландии. Однако в каких-то девяносто километрах от Каяни находится местечко Хирсикангас, где однажды с песка, заросшего вереском (так, собственно говоря, и переводится слово «kangas» с финского) один чудак поднял самородок весом в двести грамм.

При шведах старатели ни шатко, ни валко намывали здесь десяток-другой килограмм золота в год. Плавили в маленьком заводике, более похожим на сарай, очищали его от примесей через ртуть, да отправляли, куда следует. Конечно, все это несерьезно, вот на севере — там, конечно, и старателей больше, и золотой песок, соответственно, богаче. Но его все равно привозили в Хирсикангас, чтобы плавить.

Когда же пришли русские с царем-батюшкой во главе, то золотодобыча пошла на самотек, то есть постепенно сошла на нет. Заводик, размещенный в сарае, начал хиреть, а потом и вовсе переключился на переработку сы-ма-го-на, то есть, понтикки. Вплоть до «сухого закона», когда его торжественно под улюлюканье взлохмаченных решительных дам сожгли к чертям собачьим.

Элиас, выбравшись из-под ствола, не стал дожидаться, когда немота в конечностях сменится болевым покалыванием, а двинулся в путь. Шел он очень медленно и неуклюже, зато совершенно бесшумно. Со стороны могло показаться, что это шествует Железный Дровосек, возвращаясь в свою страну Оз. Но полицаи, устав бороться с холодом и сном, наконец-то, под утро пригревшись, сладко и беспечно спали: им самим такие караулы сто лет не вперлись.

Они сидели совсем близко от места прятки Элиаса, но даже ухом не повели, когда он прокрался мимо. А тот выбрался из леса, покрутил руками, поприседал ногами, пошевелил ушами — словом, сделал все, чтобы разогнать в жилах застоявшуюся кровь.

«Тьма всегда приходит с востока», — вспомнились последние слова, донесшиеся до него из того нигде, где ему удалось коротать ночь. Леннрот не удивлялся своему новому опыту, он верил, что все его видения — не сон, а самая настоящая реальность. Просто реальность эта — другая.

Череп, Свет, Самозванец, Господь — это не бред. Это тайна, которой нельзя делиться ни с кем. Люди не поверят не то, что тебе, зачастую они сами себе не верят. Так проще жить. Сдал в церковь деньги, они тебе — леденец, все, считай, верующий. В кого веришь, почему веришь — это уже вредные вопросы. Лишь бы деньги исправно отчислял.

Элиас не бросился тотчас же нанимать повозку, грузиться золотом и скакать, отстреливаясь от наседающих полицаев. У него остался нерешенным еще один вопрос о рунах про Вяйнямейнена.

Тщательно выправив свое платье, нацепив на лицо чудаковатое выражение, он отправился на местную рыночную площадь — перекресток дорог, возле которой собирались для торговли производимыми товарами разные люди с разных усадеб. Его вопросы показались забавными для местных жителей, но никто не отнесся к ним враждебно, вероятно, потому что не видели в них вреда. Разве что случившийся поп нервно раздул ноздри и обозвал его «бездельником».

Оказалось, что народ знает много старых сказок и преданий. Оказалось, что народ совершенно бесплатно может поделиться с ним своими знаниями. Оказалось даже, что знаменитый рунопевец из Кесялахти завтра должен прибыть к своему родственнику.

Элиас увлекся разговорами, записывая имена и поступки былинных героев в свою тетрадку, с которой, собственно говоря, и началась всемирно известная «Калевала». Мысли о золоте совсем вылетели из головы, вместо них прилетели другие — в основном, в виде вопросов.

Полицаи, остановившие Леннрота на следующий день, тоже имели немало вопросов. Не скрывая презрения к человеку с тетрадью за пазухой, они все же не позволили ему продолжить свое дело и встретиться с Юханом Кайнулайненом. Зато предложили другую встречу — с несчастным Ийваном и еще каким-то очень удрученным дядькой.

Удрученность последнего была видна невооруженным взглядом: сплошной синяк вместо лица, натужное дыхание, вероятно, по причине травмы грудной клетки.

В участок, где происходила эта встреча, Элиаса доставили со всеми почестями: с оковами на руках, с грубыми толчками и оскорблениями. Он узнал, например, много нового для себя из жизни своих предков-родственников, которые, оказывается, не были людьми. В лучшем случае, обезьянами, в худшем — собаками. Но его не били.

Ийван сразу же опознал в Леннроте «золотого курьера», в подробностях описал их последнюю встречу. Побитый дядька только сказал «сука» и отвернулся к стене. Уточнять, к кому относилось столь лестное определение, никто не озаботился.

— Итак, господин студент, говорите все, как на духу, — сказал полицейский щеголь, видимо, назначивший себя самым главным. — Излагайте по порядку, куда дели золото, кто вас отправил, и каким образом вы намерены были это золото передать.

— А иначе будем говорить по-плохому, — встрял в разговор пузатый полицай. В принципе, за исключением молодого франта все они были с брюшками — такая уж у полицаев доля. — Сделаем с тебя копию вон этого.

Он кивнул на избитого человека, а тот даже головы на эти слова не повернул, просипел лишь «сука» и опять ушел в себя. Вероятно, он и был тем самым подельником, преданным Ийваном, уж, неизвестно по какой причине.

— Я здесь с заданием университета Або, — пожал плечами Элиас. — Золото видел, когда Ийван пытался мне, как человеку приезжему и новому в этих краях, его втюхать.

— Ну, и? — напрягся щеголь.

— Да нету у меня таких денег, — пожал плечами Леннрот. — Ошибся во мне господин хороший.

Он был готов к тому, что его ударят, поэтому не испытал никакого шока, получив оглушительную затрещину. Поднявшись на ноги, Элиас помотал головой из стороны в сторону и поинтересовался:

— Это царь вас научил так драться? Вы меня бьете с его одобрения?

— Причем здесь наш государь? — искренне удивился молодой полицай. — Вы — преступник, значит, вы понимаете только такое обращение.

— Разве был суд? Кто меня назначил преступником? — Леннрот сохранял полное спокойствие.

— Так он умник, стало быть! — обиделся полицай, ударивший его в первый раз. Почему-то для всех государевых людей любой умный человек становился личным врагом. Такая традиция со времен начала Истории.

— Сука, — опять сказал побитый. На это раз, вероятно, его слово можно было отнести к этой самой «Истории». Мысли в отделениях полиции у всех здравомыслящих заключенных сходятся.

— Да я тебя по стенке размажу! — опять взвился полицай.

— Слишком много свидетелей, — ответил ему Элиас и легко уклонился от удара по уху. — Придется всех размазать, мало ли кто когда-нибудь проговорится. Коллеги ваши всегда готовы подставить, когда дело обернется совсем другим образом. А оно обернется, смею вас уверить!

Полицай еще раз ударил и опять промазал.

— Все! — сказал щеголь. — Хватит!

Ему, казалось, менее всего хотелось замараться в чем-то предосудительном на взлете своей карьеры.

Через сутки бестолкового сидения в камере Леннрота выпустили. В самом деле, если бы полицаи убивали всех, кому они не доверяют, всех, кто им не нравится, то на Земле не осталось бы людей вовсе. А последний, самый злобный полицай, покончил бы жизнь самоубийством.

Пока Элиас сидел взаперти, знаменитый рунопевец укатил домой, но диссертант получил новое направление для своих поисков: искать и слушать людей, типа Кайнулайнена. Раньше, в пору голодного детства, он в своих скитаниях уже встречался с такими мастерами народных песен, вот только не додумался в то время записать их фамилии и место жительства. Теперь бы можно было целенаправленно их навестить и заново послушать.

Однако он продолжил ходить от одной бабки к другой, от одного старика к другому. Материал для второй части диссертации собирался в нужном ему объеме. Леннрот, размышляя над рунами, решился пользоваться методом соединения строк разных песен. Он знал, что русская фольклористика, ее научные круги, состоявшие сплошь из немцев, такой прием отвергла, как ненаучный. А какой в науке подход считался научным? Который отвечал определенным результатам? Кто-то должен же был эти результаты определять, в зависимости от политического, так сказать, момента.

Ну, и ладно, пусть наука наукой, а он займется своим делом. Леннрот обращался к запискам именитых Готлунда и Топелиуса, что только дополняло его взгляд на древний народный эпос. В том, что и Вяйнямейнен, и Илмарийнен, и Лемминкайнен, и старуха Лоухи, и бандит Куллерво были персонажами именно древнейшего народного эпоса, у него не осталось никаких сомнений.

Но золото! Почтовые голуби, как уже упоминалось, были не в обиходе, почтовых крыс не придумали, а на обычную почту в делах с сокровищем надеяться не следовало. Вероятно, Яков на своем месте уже извелся весь, ожидаючи. Ну, ничего, подождет, торопиться в нашем деле смерти подобно.

Элиас не стал нанимать себе подводы, чтобы двинуться на ней в обратный путь. Зачем одинокому исследователю из университета нужна телега, либо лошадь, коли имущества у него — всего-то мешок за плечами? Вывести скупленный товар? Но что может быть приобретено в начале лета в таких размерах, чтобы его вывозить телегами?

И пешком двигаться тоже опасно: налетит полицейский разъезд, устроит досмотр и возьмет его тепленького. Отношения с полицаями у Леннрота не задались, так что сомневаться в «особом» отношении не приходилось. Особенно после того, как Элиаса освободили из полицейского участка.

Его просто выпинали за дверь, и самый драчливый из полицаев приложил к этому свою ногу.

— Свободен! — сказал он и так лягнул Леннрота под зад, что любая лошадь бы обзавидовалась. Элиас вылетел из двери пулей и растянулся на улице в грязи. Все, вообще-то, можно стерпеть. Даже унижение. Но унижение терпеть — себя не уважать.

Под самый вечер, когда служивый народ из полицейского участка начал разбредаться, кто куда: командированные — по местам расквартирования, здешние — по домам — к злобному местному полицаю из тени дерева выдвинулась фигура.

— Ку-ку, — сказала фигура голосом Леннрота.

Полицай удивился, но не испугался. Обернувшись на голос, он тотчас же признал человека, и его удивление моментально переросло в раздражение.

— Ну? — спросил он и набычился.

— Пинок — это было лишнее, — доверительно сказал ему Элиас.

— Да я! Да ты! — полицай даже захлебнулся словами от возмущения. — Я полицейский!

— Сейчас — нет, — возразил ему Леннрот. — Сейчас ты просто мужик с пузом.

У него на языке крутилось очень много сочных эпитетов, но он от них мудро воздержался: не следует оскорблять человека, следует на него воздействовать.

Элиас легонько ударил ладошками по ушам полицая, отчего тот немедленно схватился за голову и слегка присел. Тотчас же стремительно оказавшись за его спиной, Леннрот сильно пнул своего обидчика в выпяченный зад. И сразу же ушел, поборов, вдруг, возникшее намерение обчистить полицейские карманы — что поделать: привычка.

Если за ним кто-то и охотился в последующие дни, то Элиас ловко избегал охотников: лесов вокруг было много, а мстителей в форме было мало, потому что все они вместе с подмогой старательно занимались поисками пропавшего золотого запаса Хирсикангаса.

Леннрот, общительный и остроумный, оказывался желанным гостем во многих домах, где жили старики. Тем было за счастье вспомнить молодые годы и песни, которыми они делились тогда друг с другом. Он сделался узнаваемым жителями по всей округе, порой, даже, оставаясь ночевать у гостеприимных хозяев. Те, в свою очередь, рекомендовали ему посетить своих знакомых и родственников.

Бдительная полицейская машина, конечно, не упускала его из поля зрения, как самого главного подозреваемого. Но и она приелась следить, как университетский диссертант ходит от дома к дому. Брать Леннрота было, вроде бы, не за что.

Но внезапно странный собиратель народных преданий пропал, сгинул, словно под землю провалился. Полицаи с опозданием бросились искать. Да где там!

А там — это было в лодке, которую Элиас нагло умыкнул у беспечных хозяев. Воровать — стыдно, за это даже руки, бывало, отрывают, но ничего другого не оставалось. К тому же лодка, присмотренная им, была старой и рассохшейся оттого, что в этом году ее еще не спускали на воду.

Сначала он перевернул ее в нормальное положение и столкнул в озеро, где она тотчас же наполнилась водой. Теперь дело оставалось за малым: незаметно обзавестись веслами и также незаметно прибрать к рукам золото из своего тайника.

Все это он проделал на ночь глядя, потому что в белую ночь глядеть было легко, как днем. Доски лодки распухли от воды, щели потеряли свою актуальность, так что, вылив из нее всю воду можно было ехать, куда глаза глядят. Предварительно той же ночью он извлек спрятанное золото и поместил его в припасенный по такому случаю кожаный мешок.

Элиас отплыл на умерший закат, или не родившийся еще рассвет. Ехать нужно было на юг, поэтому закат-рассвет роли не играли. Если удастся достичь Йоэнсуу, то к Сайме добраться несложно. Настроение взмыло к наивысшему своему подъему, пусть потом, конечно, неминуемо случится спад, но пока хотелось петь.

В канун Юхануса (Иванова дня) финский народ традиционно ездит по озерам на всяких плавучих средствах, упивается вусмерть, а особо нажратые падают при этом за борт. Самые невезучие из них тонут, прочие же плавают и булькают. Элиас был самым первым, кто в преддверии праздника забрался в лодку, но ни напиваться, ни тонуть не собирался. Главное, что его в связи с традиционными торжествами не хватятся пару дней. И лодки не хватятся — мало ли кто на ней пьяным решил поездить.

«Gonna ride across the river deep and wide». Из одной ламбушки он переезжал по узеньким протокам в другую, добирался до озера и плыл себе дальше. Остановиться, чтобы перекусить и отдохнуть он не решался. Надо было сделать отрыв от возможных преследователей.

Чем гуще делался вечер, тем активнее резвился празднующий народ. Те, кто днем не утонули, выбрались на берега и запалили костры. Они продолжали глушить сы-ма-гон, а девушки при этом — те, что смелее — начали избавляться от лишних одежд. Это не значило, что такое действие было побочным эффектом алкоголя, это значило, что так было по обычаю.

Парни к голым девчонкам не допускались на расстояние одного броска топора, поэтому кто-то из них прятался в кустах с комарами, чтобы вдоволь наподглядываться, а кто-то сам распалял костер до неба. Далее предстояло прыгать через огонь, а в случае легкого подпала выступающих или свисающих во время прыжка частей тела можно было, опять же, кидаться в озеро. По старинному обычаю так люди причащались, либо, вовсе — крестились огнем и водой. Хотя причащался народ по обычаю еженедельно в банях: там пара и жара тоже было в достатке.

Раньше, бывало, для завершения обряда крещения прикладывались к мечу, то есть, крестились огнем и мечом, но нынче мечей поубавилось, а с церковными крестами такое не прокатывало. Невозможным сделалось найти хоть один настоящий Ulfberht в дедовом оружейном сундуке, да и вообще — любой меч. Закончилась эра рыцарства. Соответственно, и обычай посвящения в рыцари в ночь под Юханнус утратился. В самом деле, не столовым же серебром крестить!

Для Элиаса празднества в эту летнюю ночь были не в новинку, но принять участие в них он никак не мог. Уже глубоко за полночь, когда самые стойкие пьяницы лишились сознания, а самые пылкие из голых потеряли жар своего тела, он позволил себе пристать к уединенному берегу. Только ступив на сушу, Элиас понял, как же он устал и проголодался.

Первым делом он закопал под осиной золото, вторым делом — соорудил себе костер и поставил греться воду, третьим делом он золото откопал обратно.

Сегодня, в ночь на Юханнус, цветет папоротник, земля открывает свои клады. Также вероятно, что она может эти клады и забирать. Леннроту меньше всего хотелось проверить это суеверие на самом себе. Поэтому он не поленился забраться на эту же осину и уложить мешок с сокровищем в развилок сучьев, надежно-пренадежно его там закрепив.

Попив горячего кофе, перекусив кинкой с хлебом (бутерброд с ветчиной), Элиас пригрелся возле огня, да и заснул.

Во сне было хорошо: чьи-то мохнатые руки копали землю, где изначально покоилось золото, чьи-то мохнатые руки рвали у него из-за пазухи тетрадь с рунами, чьи-то мохнатые руки душили его за горло. Элиас силился проснуться, да не мог. Тогда он попытался присмотреться к этим беспокойным рукам — не могут же они быть сами по себе? Но хозяин их из вида все как-то ускользал. Было бы зеркало, тогда бы увидел. Или наоборот, его бы увидели. Вий бы увидел.

Леннрот прижимал тетрадь к телу и одновременно пытался сбросить удушающие объятья, силясь закричать, но не в состоянии это сделать. Удивительное дело: бухали алкоголь другие, а вставило ему. Причем, по полной программе, разработанной «белочкой» (белой горячкой). Очень несвоевременно и несправедливо. Нательный крестик, равносторонний в круге, известный в народе, как кельтский, помогал не очень. Если бы на шее висело распятие, то не помогло бы вовсе. Кривые когти рвали его плоть, а все что мог он сделать в противовес — это кататься по земле.

«Золото!» — более похожий на шипение голос просочился в голову. — «Здесь должно быть золото! Отдай его нам!»

«Сожги руны!» — клекотал другой. — «Сожги заразу и хулу!»

Леннрот опять постарался закричать, но его уста издали лишь мычание. Он задыхался, он погибал. Тогда Элиас попытался что-нибудь придумать. В самом деле, он же до этого момента вообще никак не соображал!

В Юханнус требовалось сосредоточиться в мыслях либо на воде, либо на огне. Только огонь поможет ему обрести спасение! Только вода обезопасит его от участи быть удавленным во сне!

Едва он так решил, как ощутил очень болезненное, прямо-таки, нестерпимое жжение, и мир вокруг начал обретать свои формы. Элиас натужено вдыхал в себя предутренний воздух, хватая его ртом, как рыба. Жжение разрасталось. Причем, в основном, в области задницы.

Понадобилось несколько секунд, чтобы кое-что понять. Да у него попросту горит зад, потому что он лежит в костре! Точнее, в углях прогоревшего костра, но от этого не менее жарких.

— Аолумб! — сказал он, подорвался с места и бросился к воде. Сунув обгорелое седалище в озеро, он вздохнул с облегчением. Ночь полна неожиданностей, но утро всегда помогает с ними справляться, либо же приспособляться.

«Gonna ride across the river deep and wide».

19. Отъезд Ритолы

Совсем скоро Тойво Антикайнен понял, что отделение шюцкора в Гельсингфорсе — это не физкультурное общество обучения самообороне. Это был Voimaliitto в чистом виде — Союз Силы. И все, что требовалось от его участников — это подчинение, а также силовое воздействие на «неучастников». Единственное качество, что объединяло столичный союз с периферийным Каянским — в него тоже брали только финнов. По крайней мере, в участники, то есть, иначе говоря, в боевую силу. В том, что прочие члены Общества также были финны, у Тойво возникло глубокое сомнение. Нет, считались они, конечно, коренными жителями Суоми, но очень уж напоминали своими выходками евреев.

Впрочем, руководящая верхушка русских революционеров — тоже смахивала на еврейство. К этому, вероятно, не следовало никак относиться. Это следовало просто принимать, как данность.

Тойво до Рождества принял участие еще в паре акций. Сначала побились с профсоюзом транспортников — оказывается, был такой среди извозчиков, потом с какой-то другой альтернативной организацией, поспешно распущенной после жестокой драки.

Ну, а Вилье встретил на праздник Пикка-Йоулу («маленькое рождество» — почти за месяц до настоящего) самого Колехмайнена. Правда, изначально он увидел Тату, с кем они тепло пообщались. Оказывается, тот приехал на проводы брата, великого Юхо, решившего уехать в США.

Тату с удовольствием представил своего молодого заочного ученика брату, это общение и сыграло определенную роль в дальнейшем выборе Вилье.

Ритола завязал с шюцкором, хотя получалось у него действовать по обстоятельствам даже лучше, чем у Антикайнена. В смысле — по дракам. Может, он махал кулаками и ногами, бодался головой не так искусно, как Тойво, но всегда умел избегать ответных ударов. Тойво после очередной акции опять шел отлеживаться и залечивать синяки и ссадины, а Вилье отправлялся на дневную пробежку.

Почти все свои накопления, включая и гонорары за недавние побоища, Ритола куда-то потратил. Он как-то объяснил, почему решил завязать с достаточно прибыльными боями без правил.

— Трехкратный Олимпийский чемпион Юхо Колехмайнен уезжает в Америку, чтобы иметь возможность круглогодично тренироваться. Ты бы видел, как он на «пятерке» (5000 метров) выиграл у Жана Буэна! — сказал однажды Вилье.

— Молодец! — вполне искренне ответил Тойво.

— Да нет, ты только представь: до самого финиша они бежали ноздря в ноздрю, лишь на последних двадцати метрах Юхо вырвался вперед на корпус, выиграв одну десятую секунды! — продолжал Ритола. — Они побили мировой рекорд на 30 секунд! А ведь Буэн гоняет каждый день, ему зима не помеха!

— Но ведь сейчас он выиграл этого Жана, даже несмотря на «зимние каникулы», — пожал плечами Тойво. — Просто в Америке, наверно, кашу с маслом дают, а здесь — без масла.

— Ну, и что! — почему-то обиделся Вилье.

— Да ладно, ладно, — поспешил его успокоить Антикайнен. — Колехмайнен — кремень, хоть в Финляндии, хоть в Америке. От гражданской составляющей скорость не меняется.

Великий французский стайер Жан Буэн погиб в 1914 году на полях сражений Первой Мировой войны. Немецкая пуля и французский приказ не приняли, как аргумент, выдающиеся спортивные достижения. На войне звезд не бывает, бывает пушечное мясо. А звезды только на погонах.

Вилье помолчал немного, а потом признался, что купил себе билет до Нью-Йорка.

— Предлагали приобрести со скидками место на новом пароходе, да я что-то не решился: ждать нужно было до начала апреля.

— А что за пароход-то? — непроизвольно поинтересовался Тойво, хотя это его меньше всего интересовало. Его очень удручила новость, что Ритола уезжает.

— Да какой-то «Титаник» отходит из Саутгемптона, — улыбнулся Вилье.

— Ага, — согласился Антикайнен. — 10 апреля отходит, четырнадцатого уже приходит.

— Куда приходит — в Америку?

— Нет, к айсбергу, — ответил Тойво, невесело хмыкнув.

Полгода прошло с момента гибели самого непотопляемого из всех непотопляемых судов. Переезды через Атлантику после этого на время сделались сравнимы с подвигом. Боялись все, но деваться-то некуда: Новый Свет манил перспективами. Однако поводов для беспокойства все же сделалось на один меньше. Такие люди, как капитан Эдвард Смит, «первый после бога» на этом судне, оказавшийся просто пижоном, на полном ходу наскочившим на айсберг, больше в природе не встречались. Прочие капитаны прочих пароходов слегка поубавили свою спесь, тем самым изрядно обезопасив и свою команду, и своих пассажиров.

Вилье уехал сразу после наступления нового 1913 года, отправившись поездом через Швецию в норвежский Драммен, чтобы уже там сесть на судно в Англию и дальше в Америку. Таким образом, свой День рождения, 18 января, он уже праздновал не в Финляндии.

Но подарок от Тойво, все же получил: изданную в 1849 году «Калевалу» Элиаса Леннрота. Книгу удалось раздобыть при содействии старшего товарища Отто Куусинена. Ритола не мог сдержать слез, получив в руки произведение, автором которого был столь ценимый им человек.

Больше в этой жизни Тойво и Вилье не встретились.

Ритола никогда не участвовал в национальных чемпионатах Финляндии, зато становился неоднократным чемпионом на соревнованиях 1922–1927 годов в США.

По приезду в Америку и воссоединению с семьей, он вступил в Финско-американский атлетический клуб, причем без каких-то вступительных взносов и рекомендательных писем. Впрочем, кто-то все же замолвил за него слово, и этим «кто-то» был кумир Ритолы — Ханнес Колехмайнен, тоже состоящий в финском клубе.

Колехмайнен пытался уговорить молодого Ритолу занять место в финской сборной на Олимпийских играх 1920 года, но тот ответил, что пока не готов. Вообще-то он, конечно же, был в отличной форме, но старая обида, когда его кандидатуру отвергли все родные легкоатлетические общества по причине его, Ритолы, бедности, сыграла свою роль.

К тому же в родной стране восходила новая спортивная звезда парня из Турку Пааво Нурми. Так что спортивное руководство Финляндии к отказу Вилье никак не отнеслось.

Но через четыре года, в Париже, когда травмированный Нурми казался неконкурентоспособным в борьбе за медали, Ритола все же побежал за былую родину. Он завоевал четыре золотых и две серебряные медали на тех Олимпийских играх.

В своём первом забеге, на 10 000 метров, при отсутствии Пааво Нурми Вилье выиграл с мировым рекордом, обогнав соперников на полкруга. Все конкуренты курили бамбук. Через три дня в беге на 3000 метров с препятствиями он опередил ближайшего преследователя на 75 метров. Опять народ тянул свой бамбук. На следующий день он финишировал вторым после Нурми в беге на 5000 метров. Другую серебряную медаль он завоевал в индивидуальном кроссе, снова уступив Нурми; и с ним же (а также Хейкки Лийматайненом) добыл золото для сборной в командном кроссе. Без бамбука и здесь не обошлось. И, наконец, ещё одно золото было завоёвано в командном забеге на 3000 метров. Пожалуй, для всех бегунов, кроме финнов, курить бамбук на этих Олимпийских играх вошло в привычку. Такая вот статистика.

А у Колехмайнена в 1924 году не задалось: в марафоне он повредил ногу и сошел с дистанции, сказав своему американскому ученику, Албину Стенроосу: «Катись колбаской по Малой Спасской». Трасса была замечательной, спортсменам приходилось долго бежать возле свалки продуктовых кухонных отбросов. Учитывая, что стояло лето, а также нигде по маршруту не стояла тень, где можно было слегка остыть при температуре в 38 градусов по Цельсию, многие бегуны ловили глюки. Албин понял пожелание своего играющего тренера, как наказ и помчался, как лось, сквозь зловоние и 45-градусный зной. Прочий народ помчался вместе с ним, но к финишу добралось меньше половины стайеров, а Стенроос победил, укусив потом главного судью.

Но на этом Вилье не успокоился. На Олимпийских играх 1928 года, когда ему сделалось 32 года, Ритола занял второе место в забеге на 10 000 метров, уступив Нурми. А в забеге на 5000 метров ему удалось обогнать Нурми на 12 метров и выиграть золото. После этих Игр он решил завязать: завязать с любителями и уйти в профессионалы. Так ему казалось честнее.

Егопостоянный соперник Нурми в профессионалы не ушел, но под занавес карьеры самого Пааво ушли из большого спорта. Когда спортсмена невозможно одолеть на беговой дорожке, всегда можно одолеть в зале суда. Судьи далеки от спорта, даже если они спортивные судьи. Они, в основном, за правду — ту, что пригрезилась в туго набитом конверте с деньгами.

В 1931 году в Стокгольме проходил традиционный легкоатлетический матч: Финляндия — Швеция. Никто не хотел уступать, а особенно бегуны на 800 метров. Пробежав до половины дистанции, они начали драться. Финны били шведов, а шведы — финнов. Ни у кого в спортивных трусах не было припрятано ножика, либо кастета, не говоря уже об огнестрельном оружии. Поэтому все дрались руками, ногами и кусались зубами. Вскорости опомнились болельщики и тоже выбежали в поле. Тут же появились ножики, кастеты и даже стартовые пистолеты.

Драка прекратилась нескоро, когда спортсмены принялись уже спотыкаться о горки выбитых зубов. Поэтому заключительный банкет матча прошел в строгой и напряженной атмосфере.

Пользуясь случаем, новоявленный президент Федерации Легкой Атлетики Финляндии, сказал речь. Это был Урхо Каллева Кекконен. Он сказал, что шведы — это чмыри, и соревноваться с ними — себя не уважать. Вероятно, гораздо позднее именно за смелость за ним пошел народ и провозгласил его Президентом Финляндии.

В ответку Зигфрид Эдстрём, шведский президент ИААФ (что скрыто за этими буквами — неизвестно, словно осел проблеял) и, по совместительству, вице-президент МОК обозвал Пааво Нурми профессионалом и отстранил его от всех спортивных состязаний, кроме, конечно, профессиональных. У них, у шведов, была своя звезда, которую всячески следовало поддерживать — Эдвин Виде. Устранив Нурми, можно было открывать дорогу для своего бегуна, что они и проделали.

Там, где начинается политика, кончается спорт.

Уже через двадцать с лишним лет после окончания Второй мировой войны в американский дом к Ритола пришел человек тоже вполне почетного возраста. Вилье встретил его радушно, но не торопился с какими-то проявлениями эмоций. Казалось, он не особо доверял своим глазам и слуху. Все-таки возраст был преклонный, а выдавать желаемое за действительное, порой, бывает горше некуда.

— Как же так, — сказал Вилье. — В прошлой жизни все было так просто и понятно. Отчего же в нынешней никак не получается разобраться?

— Мы за все должны платить, разве ты не помнишь это? — ответил человек. — Вероятно, такова и есть плата за жизнь.

Старый Вилье только головой покивал в согласии. Когда в устоявшемся быте самому становится душно и безрадостно, когда окружающие люди с их лицемерными улыбками кажутся монстрами, тогда надо что-то в этом быте менять.

— Я прожил в Штатах пятьдесят шесть лет. И ко мне всегда относились хорошо, потому что я всегда чего-то стоил, — вздохнул Ритола. — Эта страна дала мне целую кучу возможностей, которыми я воспользовался, но теперь она мне кажется чертовски чуждой. Это неправильно и не по-пацански, но Америка мне не нравится все больше и больше с каждым прожитым днем. Мне не хватает воздуха.

— Да, — согласно склонил голову человек. — У меня плохие новости: ты уже не пацан. Впрочем, мне ли не понять! Четверть века в Канаде — это тоже испытание.

Горничная принесла кофе, поэтому они замолчали, каждый углубившись в свои мысли.

— А мы ведь даже разговариваем на местном языке, — отложив свою чашку, сказал Вилье.

— Привычка, — пожал плечами его собеседник.

На ум Ритолы пришли слова песни.

«Именно так», — мысленно согласился его гость.

Им было о чем между собой поговорить, но, оказывается, лучше было обо всем этом промолчать.

— Во всяком случае, ничто не смогло нас поломать, — сказал Вилье, переходя на родной язык.

— Почем тебе знать про нас? — спросил гость без тени насмешки и сарказма, тоже на финском.

— Так русский актер Олег Жаков в кино «За нашу Советскую Родину!» (фильм об Антикайнене 30-х годов) разъяснил, — ответил Ритола.

— Может ты еще и книжку Радия Фиша «Падение Кимасозера» (книга об Антикайнене) читал? — улыбнулся его собеседник, смущаясь.

Вилье внимательно посмотрел ему в глаза, но ничего не ответил. Вместо этого он пошел к стеллажу с книгами и выбрал одну, изрядно потрепанную. Пролистав, как бы в задумчивости, Ритола произнес несколько строк, словно с листа. На самом-то деле, читал он по памяти, потому что в семьдесят три года редко кто при чтении обходится без очков.

— Шестнадцатая руна «Калевалы», — сказал гость.

— Именно так, — согласился Ритола. — Черт, затаскал в свое время книжку, не берег. Теперь таких не найти.

— Найти, но за очень большие деньги, — возразил его собеседник. — И даже Куусинен в этом деле уже не поможет. Разве что Кекконен?

Вилье пожал плечами: он знал этого государственного деятеля еще в бытность того спортивным функционером. Конечно, некоторые рьяные борцы за чистоту финских правительственных рядов скрыто и даже, особо продвинутые — открыто, клеймили его «агентом КГБ», но от этого авторитет того в народе никак не страдал.

— А Юхо Колехмайнен три года назад помер. Вся его жизнь — как песня, но петь бесконечно тоже нельзя.

В 1947 Ханнес Колехмайнен получил Почетный знак финской культуры и спорта. «Ханнесом» его величали во всех спортивных кругах, как героя детской сказки — доброго великана-метелиляйнена. В память его побед в Куопио, родном городе великого стайера, поставили бронзовый памятник четырёхкратном олимпийскому чемпиону и назвали в его честь улицу.

— Да, Ханнес был фигурой, — согласился гость. — Да и брат его тоже, вроде бы, уже ушел?

— Тату умер через год после Юхо. Поколение великих людей теряется в бесконечности.

— Может, и не теряется? Может, идет своим путем? — вздохнул собеседник.

— Чего уж тут гадать: скоро сами узнаем.

— Страшно?

Вилье задумался, словно бы не зная, как и отвечать: всяко получилось бы неправильно.

— Может быть, кто-то жаждет жить вечно? — наконец, спросил он. — Дело, вообще-то, сугубо житейское. «Жизнь — это смертельная болезнь, передающаяся половым путем» (слова Вуди Аллена).

Ритола позвал горничную и та, изобразив на лице недовольную гримасу, все-таки поставила перед стариками два пузатых бокала, плеснув в них «Хеннеси».

— Говорит, мне нельзя пить, — кивнув на нее, криво усмехнулся Вилье.

— Сердце? — участливо поинтересовался гость.

— Буйство, — ответил хозяин квартиры. — То, что для меня более-менее нормально, для них — за рамками приличия.

— Это что за рамки такие?

— По-фински не петь, летку-енку не плясать, о Вьетнаме не говорить.

— И всего-то?

— Ну, с индусами и неграми не драться.

Гость даже поперхнулся своим коньяком:

— А где же ты этих парней здесь-то находишь?

— Это они меня находят, стоит выйти на улицу. Мой значок с синим крестом вызывает гнев праведности. Вероятно, думают, что ку-клус-клан.

Вилье показал значок на груди своего стильного жилета для гольфа. Или индусы и негры отличались удивительной дальнозоркостью, или их внимание привлекал вовсе не значок, а огромный флаг с одноименной символикой, стоящий возле стены. У Ритолы было хорошее прошлое в шюцкоре, поэтому он вполне запросто мог и со знаменем наперевес выбегать по особым случаям.

— Да, индусы и негры — это рьяные поборники чужой добропорядочности, — согласился гость. — Поэтому с ними ухо нужно держать востро. Я тут консультировал одних спецов по Карибскому морю, точнее, по островам Тринидад и Тобаго — безрадостные перспективы. Причем, скорее всего безрадостные для всего мира.

Действительно, именно эта островная страна сделалась оплотом идей нового терроризма. Сначала на Тринидаде не стало негров, а на Тобаго — белых. Потом на Тобаго не стало негров, а на Тринидаде — белых. Зато популяция индусов возросла до преобладающей. Монголоидов там испокон веку не было, как испанцы повырубили древних карибов, которые, говорят, и были монголоидами. Так они и кончились.

Индусы, конечно, подзагадили острова, но дело вовсе не в этом.

Если раньше при царе Салтане богатые террористы, роняя скупую мужскую слезу на грудь прекрасной дамы, говорили, что «за народ, за равенство и справедливость», и шли подрываться вместе с царем и каким-нибудь вшивым полицмейстером, то теперь все обстояло иначе. Заразившись ветром с Тринидада, надышавшись воздухом Тобаго, беднейшие террористы принялись подрывать себя вместе с любым случайным скоплением народа, лишь бы только ни царя-императора не задеть, ни вшивого полицмейстера. Способ такой у богатых идейных вдохновителей бомбистов делить деньги, а также их зарабатывать.

Конечно, в начале семидесятых великобританцы сказали «шабаш», высадились на оба карибских острова сразу же, по тридцать человек на каждый, обезвредили всех террористов, десяток повесили на столбах, но было уже поздно. Идеи отравили почву, идеи напитали ядом воздух. Тут подоспели и Малькольм Х, и «Черные пантеры» и прочие, которых упоминать страшно.

— А не пора ли тебе на Родину? — спросил, вдруг гость, отвлекаясь от глобальных, а потому — ужасающих воображение — мыслей. — Там зима — настоящая, там баня — истинная, причем, два раза в неделю, там озера плещутся и сосны шумят.

— А тебе? — сразу же отреагировал Ритола.

— Когда-то в другой жизни я пообещал себе, что всегда буду свободным, — ответил собеседник. Он помолчал немного, вздохнул и продолжил. — Чтобы быть свободным, порой, нужно многим, чем пожертвовать. Я не знал, что моей жертвой окажется родная земля. Чего уж там говорить, Вилье, мы здорово прожили эту жизнь. Может, не совсем правильно, но кто же разберет?

— Да, Тойво, мы знатно пожили. И жизнь эту только мы сами можем судить. А потом пусть Вечность нас рассудит. Прощай, друг!

— Прощай, брат!

Ритола вернулся на родину в 1971 году. В возрасте 86 лет он умер в Хельсинки. Светлая ему память.

20. Конец «нулевого» путешествия Леннрота

Юханнус утром — это головная боль, это ожоги и неловкость. Это — мокрая задница в случае с Леннротом.

Иное название праздника, пришедшее из глубины веков, было Ukon juhla («праздник деда», в переводе с финского). Вот внучата обоих полов, вволю порезвившиеся минувшей ночью, и были уверены, что «дедушка» их обязательно поймет и простит. Прощения можно просить только при проступке — уж лучше пусть такой проступок будет вполне безобидным: пьянство и моральная неустойчивость. Может, Ukko (дед, в переводе с финского) и на более серьезные вещи, коли те выдавались, закроет свои глаза. Точнее — закроет свой глаз.

Ну, а уж если случились на следующий день Ukkonen (гром, в переводе с финского) с Ukonilma (молния, в переводе с финского), значит, все вкайф, обратился гнев на землю, а люди прощены. Донес, значит, Ukko свое Ukti (слово, в переводе с рунического санскрита) до каждого своего внучка и внучки. Как говорится, thank you very much. И никаких кар не предвидится, разве что kaari (дуга, в переводе с финского), которая taivan (небесная, в переводе с финского), то есть, taivankaari — радуга (в переводе с финского).

Для Элиаса громом с ясного неба случился приход к его скромному стойбищу целого отряда вооруженных и оформленных в погоны и казенное сукно людей. Они выдвинулись из кустов, не успел еще Леннрот как следует выйти из озера.

«Здравствуйте, девочки», — подумалось ему. — «Кажись, мы попались».

— Ты чего это в озере сидишь? — поздоровался один из этих людей.

Форма служивых для Элиаса, вроде бы, была знакомая, вот только с такими погонами он встречался в первый раз.

— И вас с прошедшим праздничком! — в свою очередь, поприветствовал он.

«Да это же таможенная служба!» — вдруг, догадался он.

После вливания Финляндии в Российскую империю, и, соответственно, выливания ее из Королевства Швеция, приграничная таможня на Карельском перешейке и в Олонецкой губернии как-то сама по себе снялась с места и умчалась в неизвестном направлении. В целях экономии, вероятно. Тотчас же вслед за таможней в российскую глубинку потекли широкой рекой дешевые товары: рожь, ячмень, кофе, мясо, рыба и лен. Живи и радуйся, народ.

Но где такое было, чтоб можно жить и радоваться? Любое государство, в основном, проповедует разрешительную политику: подал заявление — получи разрешение. Но на самом деле политика, конечно же, запретительная. Написал прошение — вот тебе отказ! И хорошо, если отказ этот написан на официальной бумаге, тогда можно принимать дополнительные действия.

Бывает, когда никаких запретов нет, но нет и разрешения: летают где-то решения, летают и тают. Вот тогда хоть караул кричи: надо бы принимать дополнительные действия, да оснований для них пока нет. И что делать? Ждать до посинения. Либо забить. Или все-таки на свой страх и риск перейти к этим дополнительным действиям.

Дополнительные действия — это, конечно же, взятка. Она, падла, решает все.

Подсунул чиновнику конверт с баблом лидер российской льняной мануфактуры, тот радостно тискает на гербовой бумаге запрет на лен из Финляндии: не соответствует-де стандартам, не проходит-де проверку на вшивость. Сидите в своей Суоми и льном хоть коров своих бракованных обертывайте.

Коровы-то тоже там не те, и зерно другоякое, ну, а рыба — так вообще и не рыба вовсе: даром, что ли калом ее величают (kala — по-фински «рыба»)?

В общем, чтобы не плодить недоразумения, 5 ноября 1811 года в этой части России была восстановлена внутренняя таможенная граница. Стало быть, восстановились прежние порядки. Однако беспорядки тоже остались — трудно, оказывается, от них отвыкнуть.

Вот и ходили, порой, целые таможенные отряды в рейды по лесам и полям финских своих владений. Ходят и таможенной пошлиной распоряжаются.

— Да какой уж тут праздник! — вздохнул пожилой таможенник с лихо закрученными на кавалергардский манер усами.

Его глубокий вздох донес до чуткого носа Элиаса глубокий выхлоп. Брагой и понтиккой несло так, что листья в зоне поражения выхлопом обугливались.

— А у меня ничего нету! — сразу признался Леннрот и вылез из озера. — Ни коньяку, ни вина — ничего.

— Да нам ничего и не надо, перебиваемся, чем бог послал, — ответил молодой человек, первый заговоривший с Элиасом. — Ничего подозрительного не видел? Ну, там лодки, доверху груженые чем-нибудь, кроме пьяниц? Или подводы на берегу?

Леннрот отрицательно покачал головой:

— Ночь была длинной, народ попадался шумный, но никого с товаром не было.

Ответ не расстроил таможенников, они, один за другим, принялись уходить прочь с берега, возвращаясь к своему прежнему маршруту: там, где девки, понтикка и хорошее настроение. Шутка. Там, где контрабандистские тропы, и где прячутся проклятые расхитители императорской собственности. На стражу Закона, туда его в дышло!

— Пока! — сказал молодой таможенник и потянул за руку усатого.

В это же самое время, едва они только отвернулись, с памятного дерева обвалился на землю один слиток золота. Звук удара получился глухим, но слышимым явно.

Элиас втянул голову в плечи, будто этот удар пришелся по его голове.

— Это что такое? — повернулся к нему таможенник-кавалергард.

— Это белка, — ответил за Леннрота молодой коллега усача.

— Хороша белка — словно слон.

— А мне показалось, что это с озера, — внезапно охрипшим голосом проговорил Элиас. — Рыба язь булькнула.

— Язь! — сразу заорал, как оглашенный, пожилой офицер. — Рыба моей мечты!

К нему высунулись из кустов сразу двое таможенников, схватили его под локотки и повлекли за собой.

— Издержки производства! — пожал плечами молодой и ушел вслед за ними.

Элиас не стал переводить дух — он бросился к дереву. И вовремя: еще один слиток удалось словить в руки, прежде чем он упал бы оземь. Да не оземь теперь, а об другой кусок золота — вот было бы звона! Малиновый звон — именно то, что пугает контрабандиста в чаще: тревога, тревога! Зато радует любого государева слугу: облава, облава!

Слитки падали, Элиас их ловил, таможня шумно удалялась. Белки в кронах хохотали, язь под водой громко пукал.

Только когда все стихло, Леннрот все-таки перевел дух. На этот раз повезло! Только вот каким образом прочный кожаный мешок, где лежало золото, повел себя таким подлым образом, раз и навсегда прохудившись, как гнилая мешковина?

Убедившись, что разъезд таможенной службы действительно уехал по своим делам, Элиас забрался на осину. Мешок, надежно закрепленный в развилке ветвей, никуда не делся, он просто изорвался. Словно кто-то или что-то терзало его острыми когтями. Вот слитки и начали вываливаться один за другим в образовавшиеся прорехи.

На память сразу же пришел давешний ночной кошмар. «Где золото?» Где-где — у деда на бороде.

Значит, руки-крюки обрели материальность. Значит, терзали они не только мешок, но и его шею и грудь. Без зеркала не разобраться, потому что пока болел, в основном, только обожженный зад. Кроме того эти когти пытались уничтожить тетрадь с рунами.

Элиас поспешно достал ее и убедился, что за исключением нескольких разрывов страниц ничего страшного не произошло: все строки читаются и понимаются.

Он залил водой угли костра, сменил обгоревшее нижнее белье, и навязал из него что-то в виде сумы. Уложив в нее слитки, он припрятал все это дело в лодке. Нарвав, сколь получалось много, мха, он устроился на нем, выложенном на гребной банке, и взялся за весла: земля прощай!

Сначала Элиас намеревался одолеть озеро Pielinen и выйти в Orivesi, возле которого в деревушке Йоэнсуу можно было пересесть на поезд, но погода вокруг стояла на диво хороша, лето разгоралось и радовалось — невозможно было не порадоваться вместе с ним. Обожженное седалище восприняло мох, как панацею, и постепенно перестало досаждать жжением. Леннрот спустился к югу до Puruvesi, потом до Саймы. То есть, удалось придержаться предварительного плана, пусть и время на это ушло много.

С едой никаких проблем не было: всегда можно было прикупить себе что-нибудь съестного в маленьких семейных лавках, расположенных по берегам. Словом, сев, наконец-то, в Лаппенранте на поезд к Турку, Элиас перестал беспокоиться о погоне, как таковой. О золоте он как-то забыл, точнее, не о золоте, а о реальной стоимости, оказавшейся в его активе. В денежном эквиваленте у него получалось что-то около двенадцати тысяч и еще трехсот рублей. Сумма была по тем временам просто гигантская.

Яков в своей оранжерее долго изумленно пучил глаза на появившегося перед ним Леннрота. Единственное слово, которое он произнес в течение добрых пяти минут, было «здрасте». Все эти долгие минуты он, уперев очи долу, мысленно прощался со своими многочисленными родственниками и ждал ареста, суда, этапа в Сибирь. Элиас его не торопил.

— Ты с чем пришел? — наконец, нарушил молчание подавленный армянин.

— Неверная формулировка вопроса, — усмехнулся Леннрот. — Следовало бы узнать, без чего я пришел? Без хвоста, без шума, без лишнего внимания. Все прочее — при мне.

— Ну и что? — Якоб взял себя в руки и, казалось, смирился с неизбежным. — Я, вообще-то, тебя не ждал.

— Уже не ждал? — поинтересовался Элиас.

— Мне нечего сказать вам, — вздохнул оранжерейщик.

Леннрот понял, что дальше терзать подозрениями своего «работодателя» будет уже невежливо. Такое долгое его отсутствие может быть объяснено только тем, что Элиаса, повязали, мучали и поломали наконец-то, вынудив к сотрудничеству с властями. Сейчас полицаи арестуют армянина и сделают ему больно.

— Все в порядке, Яков, — сказал Леннрот. — Доставку провел, нужно организовать передачу и, конечно же, оплату — я порядком поиздержался. Причины задержки были вполне объективными, да и погода — чудесная, просто не мог спешить.

Он махнул рукой в сторону окна, словно призывая в свидетели саму природу. За окном шел холодный дождь, а ветер рвал в клочья облака на небе.

— Действительно, с погодой повезло, — усмехнулся армянин, полез рукой в карман и достал банкноту в пять рублей. — Это для того, чтобы пока не умереть с голоду. Всего доброго.

Элиас не стал возражать и пошел прочь из оранжереи. Пусть старый добрый Яков придет в себя, сменит штаны, подумает, как следует, проверит информацию и примет единственное верное решение.

Ему сейчас некогда было отвлекаться по таким несущественным делам, как отмывка золотого запаса Хирсикангаса — сокровища ждали своего часа несколько десятков лет, подождут еще несколько дней, либо недель. Все равно рассчитываться за слитки было не с кем: их былые хозяева сидят в тюрьме, роняют слезы и раздражают своим видом полицаев. Всю вину за потерю золота, конечно, повесят на них. Ну, может быть, еще на какого-нибудь левого офицера, но это уже дело десятое. А нечего играть в азартные игры с государством!

Пустое занятие идти на какие-то сделки с машиной, даже через особо доверенного ей, этой машине, человека. Государство, оно же, как машина — предмет бездушный, а человек — как раз душный. Всплеснет руками это особо доверенное лицо, отряхнется, повесит мундир на плечики до следующего дня и скажет: «Сделал все, что мог». И дальше будет жить-поживать, детей растить, мгновенно забыв об обещаниях, данных очередному вновь образованному арестанту. Арриведерчи, амиго! Сиди и не жужжи!

Конечно, по служебной надобности пришлют запрос в университет, может быть, даже слежку какую-нибудь за ним устроят, как предполагал Леннрот, но, как говорится, «нет тела — нет дела». А золотого тельца они не найдут, в этом он не сомневался. По крайней мере, до тех пор, пока только он один владеет информацией.

Элиас с головой окунулся в работу над второй частью своей диссертации. Работалось, не в пример, интереснее, потому что под рукой были живые материалы, собранные им у живых людей. Вместе с этим он задумывался над событиями, случившимися с ним ночью на Юханнус: кошмар, истерзанный мешок, царапины от когтей на его шее и груди.

Объяснений этим вещам он придумать не мог, поэтому решил обратиться к христианской религии, переводя с латыни на финский язык духовные песни. Но и там он не смог найти ответы на свои вопросы, даже никаких намеков на них не существовало. Тем не менее, собрав воедино все свои переводы, Элиас отнес их в кирху.

Молодой поп, выслушав пожелания по поводу использования его трудов в церковных службах на финском языке, отчего-то обиделся и довольно грубо выпроводил его вон. Но уже на улице Элиаса догнал другой поп, престарелый, и попросил разрешения ознакомиться с переводами. Это знакомство не прошло впустую. До сих пор семнадцать песен, переложенных Леннротом на родной язык, включаются в книги духовных песнопений. Это даже несмотря на то, что в начале восьмидесятых годов девятнадцатого столетия Леннрота всеми правдами-неправдами отлучали от церкви.

Перед самым началом осени Элиасу в съемную комнату принесли скромный букетик цветов. Никакой записки внутри не было, разве что название магазина на упаковке, где этот букет оформили. Понятное дело, что такие подарки просто так не бывают: подразумевается проявление внимания, скромное «мерси», или какое-то другое выражение дружественных чувств. Яков, что был автором этой композиции из мира флоры, не выказывал признательность, он выказывал жажду наживы.

Количество цветов разного окраса в букете говорили Леннроту языком цифр и образов. Единственный желтый цветочек, конечно, символизировал золото (kultainen — золотой), один красный — время (punainen — красный, pimeys — темнота), три белых — место (valkea — белый). То есть, расшифровка была проста: все золото в час ночи в строении 35. Может быть, конечно, и 53, но 35 — это ларек на пристани, где помимо пива, торгуют цветами от Якова.

Делать нечего: Элиас через чердак своего дома перебрался на соседний, где в пожарном ящике с песком ждали своего часа слитки. Этот час должен был пробить в час.

Верхний слой песка облюбовали с гигиенической целью кошки, а поверху его — какие-то не заботящиеся о гигиене птицы. Вероятно, голуби, потому что прочего они ничего не умеют. Вороны — те хоть каркать умеют, а воробьи — драться и валяться в пыли.

Элиас распихал все девять с лишним килограммов по холщовым мешочкам, а те, в свою очередь, заложил в оборванную рыбацкую сеть — так, чтобы не были видны. Дождавшись темноты, он с комком сетки за спиной вышел на улицу, где уже не было ни одной души. Дворовая собака подслеповато высунулась из своей конуры, но, унюхав запах знакомого ей человека, зевнула и всунулась в конуру обратно.

Элиас без происшествий и подозрительных попутчиков добрался до ларька в условленное время, но никого другого здесь не застал. Только он один и темнота. И золото в рыболовецкой сети за плечами. Ждать, словно на свидании, Леннрот не намеревался. Ларек, вполне закономерно, оказался закрыт. На задках стояла небольшая тележка, груженная пустой тарой из-под цветов. Вот в нее-то, в самый-самый нижний ящик он и запаковал свою сетку. Вздохнул свободно и отправился домой спать сном праведника.

Поутру он первым делом решил навестить армянина, взять с него деньги, либо часть денег, либо обещание денег и вновь вернуться на кафедру. Работа над диссертацией у него спорилась, так что не нужно было никаких лишних потуг — лишь бы только никто не мешал.

— А, это ты! — обрадовался Яков. — Молодец, что все понял правильно и зашел.

Элиас пожал протянутую руку и пожал плечами: чай не с Африки, соображать умеем.

— Ох, и навел же ты шороху в тех местах! — сказал оранжерейщик. — Из всех засад ушел!

— Были засады? — поинтересовался Леннрот, скорее, для повышения своей самооценки.

— Ладно, — не стал вдаваться в подробности армянин. — Перейдем к делу. У нас, вроде бы, все тихо. Тебя, конечно, проверяли господа хорошие из полиции, но ничего интересного для себя не нашли. Так что теперь можно договориться о месте и времени передачи товара. Тогда уж по факту с тобой и полный расчет. Все по уговору, все честно.

— Хорошо, — ответил Элиас, но что-то, вдруг, в речи Якова его насторожило. Что-то было не так, что-то не соответствовало. — Постой, что значит: договориться?

— Эй, — улыбнулся оранжерейщик. — Что с тобой? Спал хорошо? Сейчас обсудим все подробности, а потом я деньги тебе подготовлю. Все, как и условились ранее. Разве я тебя когда-нибудь обманывал?

— Яков, разве мы уже не договорились? — спросил Леннрот, все еще не очень понимая, что же было странным. — Ты прислал букет, в нем — место и время.

— Как это — место и время? — удивился армянин. — Просто цветы: мол, приходи, мол, все в порядке.

У Элиаса разом похолодели руки и ноги.

— А как же «в час ночи все золото в 35 строение»? Или я неправильно понял?

— Я ничего такого не писал, — развел руки в стороны оранжерейщик и хотел, было, еще что-то добавить, но Элиас его оборвал.

— А шифр? — спросил он, уже понимая, что полностью облажался.

— Да не было никакого шифра! — возмутился Яков и тут же, словно испугавшись, перешел на шепот. — Золото — где?

— Отнес в час ночи в строение 35, - потерянно ответил Элиас.

— Кому ты его отдал? — армянин побагровел, и, казалось, вот-вот его хватит удар.

— Никому. Там никого не было. Я его просто оставил.

— Ууу! — завыл вполголоса Яков. — Почему вокруг одни ишаки? Почему возле меня ишаки?

— Наверно, потому что сам — ишак, — не совсем понимая, что говорит, ответил Леннрот.

Армянин схватился за голову и прошипел, как змея:

— Верно, я самый большой ишак! А счастье было так близко!

В это время в его контору, где и проходил весь разговор, просунулась голова рабочего.

— Хозяин! Мы тут тару привезли, — сказала голова. — Чем ее грузить-то?

Рабочие привезли тележку с пустыми ящиками из-под цветов от строения номер 35.

Элиас получил свои деньги — целое состояние. Яков, долго отпаивавший себя коньяком, обрел свое золото и распорядился им неведомым образом. Прежние хозяева слитков, бедняги, сгинули где-то на каторге. Равновесие в мире оказалось снова восстановленным.

Леннрот пропадал дни и ночи на своей кафедре. Фон Беккер, куратор, ожидал, что защита диссертации пройдет с блеском. Даже оппозиционеры и оппоненты не смогут не признать достоинства собранного материала. Пусть, конечно, они проповедуют другую историю, но, в конечном итоге, народная сказка тем и хороша, что ей на историю наплевать. Сказка-то ложь, но без намека в ней — никак. Кто-то его видит, а кто-то не хочет это делать. Вот от них, последних, и пошла небылица о монголах и татарах на «святой Руси». Иго, орда, ярлык и баскак — срамота мирового масштаба в отношении Евразии.

Теперь, когда потребность в изыскании денег на хлеб насущный на несколько лет отошла на второй план, Элиас целиком погрузился в атмосферу рун с древними героями, с их подвигами и проступками, с образом жизни и образом смерти. Как очень скоро выяснилось, материала было явно недостаточно. Требовалось снова оказаться подальше от цивилизованной и лощеной Швеции, а также грубой и деспотичной России — в Карелии, на Белом море, на берегах Северной Двины. Замкнутые в своих культурах карелы-ливвики, карелы-людики, саамы и вепсы сохранили в устных преданиях то, что старательно изъялось из любых европейских рукописных форм.

Леннроту временами начинало казаться, что такое искажение восприятия былой действительности никак не может происходить только лишь по людской воле, кем бы ни мнил себя человек. Здесь предполагалась воздействие гораздо более могущественных сил, упирающихся в одно единственное качество бытия, способное изменить вокруг себя все. Это качество — Вера. Она, как догадываются многие, и есть разменная монета богов. И, одновременно, тот самый грошик, который нельзя потратить, потому что он от Господа и Творца.

Уединившись в кабинете под светом настольной масляной лампы, Элиас сопоставлял строки, полученных им рун. Он рассуждал так: даже если какая-то единая поэма существовала и рассыпалась, то с течением времени песни-фрагменты отдалились друг от друга, изменяясь в устах новых поколений рунопевцев. Народные песни это не куски разбившейся вазы, которые находят при раскопках в одном месте. Обнаружив их, осколки можно соединить, а недостающие куски заменить глиной. Вот ваза и восстановлена. Механическое соединение народных песен поэмы не рождало. Требовался иной, творческий подход к материалу. И он творил:

Тени плясали вокруг стола, тени метались и извивались. Их буйство переставало быть нематериальным. Их бесформенность начала обретать границы. Скрип половиц начал рождать звук. И звук этот можно было назвать «шагами», а также «прищелкиваньем клыков и царапаньем когтей».

Мыши больше не кашляли за печкой, ветер не подвывал в печной трубе, не шелестели о стекла опадающие листья. Все исчезло — исчез сентябрь 1827 года, исчез город Або, исчезла физическая закономерность событий. Вместо этого из ниоткуда возник зловещий шепот: «Руны должны сгореть!»

Элиас, поглощенный работой, сначала не придал никакого значения тому, что мир вокруг него поменялся. Но так продолжалось совсем недолго. Чья-то рука толкнула его под локоть, и он сотворил на листе замечательную чернильную кляксу. Тут же слышимый, но не осознаваемый шепот превратился в истошный визг: «В огонь!»

Леннрот дернулся от стола и увидел, как из-за лампы к нему тянутся мохнатые когтистые лапы, словно бы из того летнего кошмара на берегу озера. Неужели он заснул за работой? Элиас помотал головой из стороны в сторону, и тут же ощутил боль в бедре правой ноги. Там обнаружился глубокий порез, словно оставленный лезвием, либо острым когтем. Во сне такого не бывает.

— Это что за пьяные выходки? — возмутился он и полетел в угол, потому что получил жестокий удар по уху. Теперь вместе с визгом про огонь он слышал трубы, вероятно — адские трубы. В глазах заплясали искры, и сквозь них Элиас заприметил козлоногое существо — сущего дьявола.

— Пан или Пропал? — проблеяло оно.

— Пропал, конечно, — ответил Леннрот. — Мочи козлов!

— За козла ответишь, — конечно же отреагировал Пропал и бросился бодаться, наклонив вперед голову.

Хоть голова у Элиаса сделалась тяжелая после удара, но опыт былых драк сыграл, как ему и положено — порезанной ногой по выступающей вперед челюсти, а потом прямым правым в грудину.

Существо грузно опрокинулось навзничь и горестно сообщило:

— Опять — двадцать пять, пропал Пропал! Совсем пропал.

Элиаса отчаянно затошнило, и он бросился к окну, чтобы распахнуть его и вздохнуть холодного осеннего воздуха. Если бы не самочувствие, угнетенное воплями «В огонь!» и ударом по голове, он бы никогда так не поступил. Впрочем, может быть, это его и спасло.

Леннрот распахнул окно и почти сразу же вылетел наружу, как Икар. Дверь в кабинете распахнулась, словно от сквозняка, и из коридора выплеснулась навстречу к необходимому для горения воздуху целая стена пламени. Она ударила его прямо в спину.

Элиас сумел доползти до ограды университета и забылся там, обнаруженный позднее прибывшими к пожару огнеборцами. Тетрадь с рунами найти не удалось. Вторая часть диссертации тоже сгорела, как и весь университет города Турку (Або).

Равновесие в мире качнулось в сторону. В какую?

21. Новый виток в судьбе

После отъезда Ритолы Тойво отчего-то заскучал. Оказывается, они крепко сдружились с этим бегуном, увлеченным кроме спорта жизнью Элиаса Леннрота. У самого Антикайнена даже в помыслах не было уехать куда-то прочь из Финляндии. Понятно, брат его, скрываясь от полиции, сел на пароход. Понятно, Вилье укатил — у него в Америке семья, да и спортивная перспектива. Тойво не представлял себя вне Родины.

Весь мир жил в ожидании чего-то знаменательного. Во многих развитых странах, в том числе и в России, намечался, намечался — и, наконец, наметился экономический подъем. Никто и не предполагал, что этот подъем закончится так скоро, обвалившись от подлого толчка в спину Первой Мировой войной.

А пока Германия строила свою модель военной демократии, признававшую только законы военного времени. Глупцы, не допускавшие мысли, что дуракам-то закон не писан, пусть и военный. Дураков не победить никогда, разве что уничтожить. Но у германцев — кишка тонка, а дурни сами кого хочешь уничтожат.

Еще где-то терся по балам и шнырял по охотам эрцгерцог Франц Фердинанд, нисколько не содрогаясь при упоминании города Сараево. Еще командовал 13 Владимирским уланским полком в Минске-Мазовецком блестящий российский офицер Карл Густав Маннергейм, предаваясь на досуге воспоминаниям о былом азиатском вояже, якобы картографическом. Его посещение далай-ламы в картографию вписывалось самым «логичным» образом. Еще искал духовного просветления совсем не потребляющий алкоголя тобольский чудотворец Григорий Новак, уже сделавшийся Распутиным. Еще последний царственный Романов размышлял над превратностями воровства и плохих дорог в Империи. Еще дорабатывал свои российские идеи новый американец Сикорский, а Харламов и Давыдов закладывали свое имущество для регистрации бренда Харлей-Дэвидсон. Еще Никола Тесла, забивший на идею Ворденклифских башен, распродавал направо-налево свои патенты, обосновавшись в Нью-Йорке на улице Ист-Хьюстон, 48. Еще мутил свои революционные идеи Вова Ленин и только-только начинал искать для себя в Германии вагон, в который можно было поместиться, а поместившись — еще и запломбироваться до самого Петербурга.

Еще моя прабабушка готовила кружева для всемирной Парижской ярмарки (моя — в смысле, автора). А нас никого еще не было на свете.

Пятнадцатилетний Антикайнен, задействованный в столичном шюцкоре, тоже испытывал подъем. Его участия в акциях довольно быстро снискали ему репутацию не только отличного кулачного бойца, но и организатора.

Все дело в том, что он не ограничивался простым выполнением приказов вышестоящих начальников. Осознав, кто в реальности руководит отделением «Союза Силы» в Гельсингфорсе, он перестал испытывать пиетет, да, вообще — уважение, к спускающимся сверху распоряжениям. Это совсем не означало, что Тойво начал вести какую-то подрывную, либо саботажную работу в шюцкоре, это означало, что он принялся тренироваться самостоятельно, а к акциям готовиться заранее. Это выражалось в предварительной рекогносцировке места действия, сборе информации об участниках действия, просчете потенциальных угроз.

Совсем скоро вокруг него сформировался небольшой отряд единомышленников, как ровесников, так и парней постарше. Репутация «счастливчика», не знающего поражений, заставляла знающий народ его уважать.

Однажды к нему в комнату пришла телеграмма, подписанная «Отто-Вилли Брандт» с предложением встречи. Людей с такими позывными в числе его знакомых не значилось. Или полицаи решили с ним поиграть в вербовку, или кто-то предлагает работу на стороне. В принципе, опасаться пока было нечего, поэтому Тойво на встречу пошел, предварительно нарезав по окрестностям пару кругов для контроля слежки, провокации или еще какой пакости им неучтенной.

Отто, который призвал его на набережную, оказался знакомым ему Отто, Вилли — тоже был Отто, ну, и Брандт — опять же Отто. Отто Куусинен — един в трех лицах.

— Давненько не виделись! — сказал Антикайнен и даже обрадовался. Действительно, их пути как-то разошлись: последняя встреча, когда Тойво искал подарок для Ритолы, была скоротечной. — Отчего такие сложности с именем?

Куусинен только завершил свое двухлетнее пребывание в Эдускунте, отнимавшее у него массу времени и одновременно дававшее ему массу информации.

— Да так, проба конспирации, — ответил он, пожимая протянутую руку. — Да ты не юноша, но муж!

Они обменялись ничего не значащими фразами, посмеялись над шутками, посетовали на погоду, и Отто после этого, вдруг, сказал:

— Ну, ладно, бывай здоров, Тойво! Рад был тебя видеть.

Антикайнен растерялся настолько, что это, пожалуй, лучше всех слов отразилось на его лице.

— И все? — спросил он.

Куусинен внимательно посмотрел ему в глаза и, выждав паузу, отрицательно мотнул головой.

— Нет, не все.

Они провели, беседуя, еще добрый час. Тема разговора оказалась действительно серьезной, оправдывающей «пробу конспирации». Отто предлагал Антикайнену вступить в антиправительственную организацию революционеров. Она называлась «Союз социалистической молодежи».

— Сам понимаешь, ситуация сейчас самая многообещающая. Причем — везде: в промышленности, в культуре, в войне. Всего предугадать невозможно, но добром это дело не закончится. Русские в Петербурге страдают маниакальным психозом, немцы в Берлине — маниакальным психозом в особо извращенной форме. С попустительства царя Николая Второго идею «святой Руси» толкают все, кому не лень. При попустительстве кайзера Вильгельма мысль об «истинных арийцах» распространяется с удручающей скоростью. Прочие, получается, ни «святыми», ни «истинными» быть не могут. Поверь мне, народ, насильно забывающий свое прошлое, обречен.

Тойво слушал и молчал. Он умел делать хорошо и то, и другое. Пока его житие-бытие определялось, в основном, словом «сегодня». Каждое «вчера» выпадало из реальности, каждое «завтра» было загадочным и манящим. Планы на будущее, конечно, существовали, но они были донельзя размыты: хотелось раздобыть денег, а потом купить себе типографию, чтобы издавать книги. Каким образом обрести стартовый капитал и какую литературу печатать — такие вопросы пока были без ответов.

Куусинен, конечно, рассуждая о грядущих переменах, преследовал какую-то свою цель. Он много знал, у него была власть, а стремления к будущему — строго ограничены и направлены. Антикайнен для него был помощником, на которого можно было положиться и понадеяться. Но в свои планы Отто никого посвящать не собирался. Это Тойво понимал хорошо.

Как Ритола, так и он сам насобирали для Куусинена много материала о движении шюцкора, чтобы создалась картина общего настроения в финском обществе. Подобные «Союзу Силы» объединения возникали по всему миру, в основном, базируясь на национальной идее: и в Германии, и в Италии, и в Шотландии, и даже в России. Каждое из них развивалось в меру национального колорита.

— Все эти революционные движения — всего лишь поиск способа перераспределения материальных ценностей, так что не стоит особо заморачиваться и стучать себя пяткой в грудь: я революционер! — объяснял Куусинен. — Революция — это чудовище, пожирающее своих детей. Ее делают одни, а пользуются результатами другие.

— Так что — будет революция? — спросил Тойво.

— А ты думаешь, все этиреволюционеры расплодились просто для прихоти?

— Для прихоти и похоти, — пошутил Антикайнен, но Отто на шутку не откликнулся.

Мир уже знал несколько революций и одно боксерское восстание. Но так как боксеры восстали в Китае, никому до этого не было дела. Вот если бы настоящие боксеры подняли бузу в Англии, это было бы круто! А китайские боксеры — это несерьезно, может быть, они никакого отношения к спорту джентльменов и не имеют! Революции же во Франции и России показали всему миру, что не до жиру, быть бы живу! И в стороне ведь никак не остаться! Разве что бежать с насиженных мест.

Революционное движение расцветало буйным цветом, словно подпитываемое экономическим подъемом. Как уже упоминалось, вероятным достижением такого прогресса могла быть война. А война — могла предшествовать революции. Все могло быть.

— Интересная особенность, свойственная нашей жизни: если люди, по своей национальной составляющей — евреи, потянулись куда-то и начинают осваиваться в руководстве, значит, что-то изменится, причем, к неизменной выгоде этих евреев, — сказал Куусинен. — Желательно бы от них не отставать.

Тойво против такой выкладки не возражал: ему припомнились парни из начальственного состава шюцкора Гельсингфорса и революционеры, трущиеся с Сашей Степановым. Они ему, конечно, не нравились. Но, в конце концов, для взаимовыгодного сотрудничества не обязательно испытывать симпатии. Нужно использовать друг друга, стараясь, чтобы тебя самого использовали как можно меньше. Антикайнен устыдился таких своих мыслей: они показались ему подленькими и низкими. Но Отто, словно бы подслушав их, заявил:

— Чему быть, того не миновать. Надо искать в этом для себя преимущества. А для того, чтобы их найти, надо все это дело как следует изучить.

Нимало не заботясь о внезапной удрученности Тойво, Куусинен сообщил, что по «Союзу Силы» к сегодняшнему дню картина вырисовалась. Не в меньшей степени это случилось при помощи двух товарищей, отучившихся в Каяни в прошлом году. Финский шюцкор — это реальная сила, но она может быть направлена только на защиту. Никак не на нападение. Гельсингфорское отделение — не показатель. Здесь образовалось, скорее, полухулиганское объединение городских бандитов. Но основной состав «Союза Силы» — это совсем не городские жители. Их навыки в стрельбе во многом превосходят навыки в кулачных разборках горожан. Их навыки в маскировке во многом превосходят навыки горожан в мордобитии. Их навыки в выдержке и выносливости во многом превосходят навыки коллективных потасовок горожан. Словом, настоящий шюцкор — это Каяни, Савонлинна, Йоэнсуу и другие маленькие города и разбросанные среди лесов и озер хутора.

— Что вы хотите? — несколько невежливо спросил Тойво.

— Мы хотим, чтобы ты немного отвлекся от уличного хулиганства, и подключился к более серьезному и перспективному делу, усмехнулся Отто. — Причины, пожалуй, станут тебе самому ясны через некоторое время.

Дело-то, конечно, житейское. Не в шорники же, право слово, подаваться. Балансируя на грани закона, под недоброжелательными взглядами разного рода полицаев и иже с ними сам по себе вырабатывается некий бунтарский взгляд на государственное устройство. Союз молодых социалистов, в принципе, ничем не хуже шюцкора. Если там дают деньги на жизнь, то следует посмотреть: может, на те деньги и жить краше?

Куусинен внезапно заметил подавленность своего молодого товарища и расценил ее по-своему.

— Думаешь, как хорошо было раньше, в прошлом? — спросил он.

— Будь все в прошлом хорошо, оно бы и не менялось в будущем (слова Вуди Харельсона из фильмов «True detective»), — глубокомысленно заявил Антикайнен.

— Тебе нужно время на размышление? — улыбнувшись, спросил Отто.

— Я готов, — со вздохом ответил Тойво. — Чего тут думать?

Они разошлись, наметив договоренность о дальнейших действиях. Антикайнен шел к себе на квартиру и думал, что все вокруг изменилось в один момент. Мир был другим до этой встречи, но определить, лучше он был или хуже можно только в сравнении. А чтобы сравнивать — надо просто жить. Однако и улицы, и люди на них, и даже вороны на деревьях сделались какими-то чуточку неправильными и оттого — непонятными. Хотя, казалось бы, что может быть непонятного в вороне?

Организаторские способности у Антикайнена были незаурядные, поэтому с ним вместе в «революцию» из шюцкора ушли единомышленники — молодые парни, негласно принявшие верховенство Тойво. Конечно, пришлось выучить все эти модные революционные словечки: «интернационал», «эксплуататоры», «всеобщее равенство и братство», «пролетариат» и «булыжник — орудие пролетариата». Но старшие товарищи — евреи, щерящие глаза в очечках — допускали в революционную организацию только тех, кто в свою речь мог свободно вставлять именно этот лексикон. Для дальнейшего продвижения по революционной лестнице необходимо было прочитать «Капитал» — книгу бородатого дядьки Маркса, выпущенную его корешем бородатым Энгельсом. Для парней в пятнадцатилетнем-шестнадцатилетнем возрасте это было уже перебором, поэтому ни на что большее они не претендовали.

Но Тойво разжился этой книгой и для начала принялся ее читать в туалете, когда приспичит. Давалась она тяжело, зато прочие процессы под нее осуществлялись очень даже легко.

Действительно, опыт дворовых битв очень помогал юным революционером. Они двигали в городе «подрывную литературу», перевозили значительные суммы в мелких купюрах, составляли планы полицейской активности и всегда стояли на шухере у старших товарищей, чем бы те ни занимались.

Союз социалистической молодежи не принимал участия в террористических действиях, ни боевики, ни бомбисты в его рядах не числились. Да никто, в принципе, нагнетать обстановку, как иной раз случалось в самой России, не пытался.

Казалось бы, совершенно революционные взрывы на «адских машинках» полицейских, государственных и иных чиновников при ближайшем рассмотрении носили отчетливо коммерческий «заказ».

Не разрешил городской голова установить сеть рюмочных на пути следования рабочих от заводской проходной к жилым кварталам — его разнесла на кусочки восторженная гимназистка при помощи спрятанной в футляре от тортика бомбы. Нет человека — нет проблем. Зато рюмочные взросли, как грибы. Кому охота с «революционерами» связываться?

Разве что другим революционерам, из другого крыла революции. Их бомбисты, не сумев вовремя подготовить гимназистку или студента политеха с пылающим взором, обратились к подготовленному и проверенному подпольщику с десятилетним стажем, к товарищу Камо. Тот за деньгу малую экспроприировал всю месячную выручку от всех рюмочных в момент передачи ее в российский банк. Взял пистолет системы наган и перестрелял к чертям собачьим всех коллег-революционеров, сдававших еврейским банкирам очень крупную сумму в рост. Попутно, конечно, и прочих посетителей перебил, и служащих, а потом патроны кончились. Изъял всю наличность, погрузил ее на извозчика — и был таков. Хорошо, хоть оговоренную сумму нанимателям своим для развития революции отдал, а то ищи потом товарища Камо по всему Нахичевани!

В Финляндию радикальные революционеры предпочитали приезжать на отдых. Их лидеры — в Швейцарии, в Ниццы, а народ попроще — в Котку и Турку. Вроде бы и за границей, а, вроде бы, и в России. По крайней мере, дороги хорошие, не надо в грязи утопать.

Бывало, что их встречал Тойво со своей бригадой. Вытаскивал на вокзале в Гельсингфорсе мертвое тело, благоухающее алкоголем, и тащил в укромное место, где тело оживлялось посредством вливания внутрь живой воды крепостью в сорок, как то водится, градусов и бодрящим массажем специально подготовленной для этого дамы, именуемой в узких революционных кругах, как «профурсетка». Или две профурсетки, или, даже, три.

Тут же вились полицейские шпики, с которыми можно было сходить в соседний буфет и выпить кофе, либо пива.

— И чего я здесь не видел? — говорил шпик.

— Погоди, сейчас еще твой начальник заявится, — криво ухмылялся Тойво.

И, действительно, заявлялся. Только не с проверкой или какой иной служебной надобностью, а с дружественным визитом «в нумера».

— Сейчас друг другу секретные материалы сольют, чокнутся и выпьют, не побрезговав. А потом либо кого-то из вас в кутузку определят, либо кого-то из нас со службы выпроводят без пенсиона по профнепригодности. Всем радость — галочки в отчетности, только нам горе, — вздыхал шпик.

— А что ты хотел? — удивлялся Тойво. — Всем надо жить. А им — надо хорошо жить и даже отлично.

— Ага, — соглашался собеседник. — Отлично от других.

— «Революция — ты научила нас верить в несправедливость добра. Сколько миров мы сжигаем подчас во имя твоего святого костра!» (песня Ю. Шевчука) — скрипуче пел Антикайнен.

«Бляха, муха!» — думалось Тойво. — «Разобраться, так одно дело делаем. Может быть, разными путями, но это же единство и борьба противоположностей в чистом виде. Бытие, блин, определяет сознание. Просто прибавочная стоимость в душевных муках!»

Видимо, не так, чтобы редко он заходил в туалет и выходил из него не так, чтобы скоро. Маркс и Энгельс — марксизм-энгельсизм.

Антикайнену понравились слова, переданные ему одним из его людей, заботившихся о приезде некого бывшего семинариста из Грузии, ныне — важного революционера (это, конечно, Иосиф Джугашвили, как же без него!). Тот, размякнув после сауны, как-то сказал:

— Что нам завещал философ Джон Томас в книге «Основы мира» (1847 года издания)? «Никто не имеет права ограничивать то, что открыл нам Господь, рамками собственного невежества». Я добавлю: ни царь, ни поп — никто. «Главное — мудрость: приобретай мудрость, и всем имением твоим приобретай разум. Высоко цени ее, и она возвысит тебя; она прославит тебя, если ты прилепишься к ней» (Книга Притчей Соломона, глава 4 стих 7, 8).

А потом, пустив кольцо дыма от папироски «Герцеговина Флор», дополнял:

— Только лишь я буду ограничивать. И только тогда, когда мудрость эту в себя впитаю.

Ну что же, взрослые столпы революции в присутствии мальчишек на побегушках не особенно стеснялись в самовыражении. А те в свою очередь пытались запомнить каждое слово, пусть и донесенное переводчиком, каждый поступок этих людей, делающих свою Историю. История эта, как правило, делается без участия разума. А сон разума порождает, естественно, чудовищ.

Впрочем, может и неестественно.

Тойво довелось как-то встретиться с одним парнем, которого они потом с сотоварищами, не сговариваясь, сдали полиции. Так вот тот на полном серьезе распространялся:

— Я для революции — самый нужный человек, потому что не могу больше жить в рабстве. Помню, на меня как-то косо посмотрел один парень. Я к нему: что глядишь, паразит? А он удивляется, смотрит на меня, как на муравья и говорит, чтобы я шел своей дорогой. Ну, я его, естественно, подкараулил, когда он в парке бегал, и полоснул битым бутылочным горлышком по животу.

— Почему — естественно? — спросил Тойво.

— А ты бы поступил иначе? — совершенно искренне удивился парень. — Это же для всех естественно.

Ему по голове ударили сразу несколько человек. А потом отвели в ближайший полицейский околоток. Скорее, даже, отнесли, потому что сам идти тот отказывался.

— Это он чемпиона порезал, — сказал Антикайнен полицаям.

Чемпионом был Пааво Нурми, будущий великий спортсмен.

22. 1914

Пааво Нурми в Хельсингфорсе бывал нечасто, а если и бывал, то все его визиты строго ограничивались по времени. Нечего ему было здесь делать, родившийся в Турку в 1897 году, он был привязан к родному городу. Там была семья: мама и братья-сестры. Там была могилка отца, столяра по профессии, неожиданно умершего в 1910 году. Там был, наконец, «Turun Urheiluliitto», легкоатлетический клуб, который, начиная с девятилетнего возраста, выплачивал ему именную стипендию. То, что так недоставало Ритоле, у Пааво было всегда: внимание отечественных спортивных кругов. Даже когда после потери кормильца ему пришлось идти на прядильную фабрику, бросив школу, Нурми перечисляли малую толику, чтобы хватало на пропитание.

Из Пааво растили нового чемпиона на смену легендарному Колехмайнену. В Вилье Ритола почему-то такого чемпиона не видели. Впрочем, звезда Нурми, заблиставшая в 1914 году, не меркла добрых двадцать лет — это означало, что в нем не ошиблись.

Ежедневные трехразовые тренировки, специальная диета, где большую часть рациона составляли овощи, меньшую — фрукты, совсем малую — мясо, все сдобренное рыбой, лишь только увеличивали его потенциал по сравнению с другими спортсменами. Потенциал увеличивался, отношения уменьшались. «Жрет траву, вот и дуреет», — переговаривались по его поводу другие молодые бегуны. Кто-то из них тоже пытался придерживаться его диеты, но то ли чего-то из продуктов не хватало, то ли, наоборот, было с избытком. Спутником таких питаний сделалось расстройство желудка, а с этим на старт не выйти хотя бы из уважения к сопернику.

Еще будучи на фабрике, Нурми от переживаний придумал особый вид тренировок, число которых сократилось до одной в день по производственной необходимости. Жизнь тогда была ему не очень мила, поэтому он тренировался со спарринг-партнером — с поездом.

Ухватившись за поручень последнего вагона, он бежал следом столько, сколько мог. Опаснее всего было отцепиться, так как набранная скорость могла привести к травме, увечью, либо вовсе — к безвременной кончине. Повесив язык на плечо, Пааво несся, делая гигантские шаги, не обращая внимания на шпалы и выступающие из них костыли. Конечно, новая методика, «поездная», неизбежно бы привела к трагедии, но тут семейный совет постановил, что довольно Нурми зарывать свой талант в пряжу, пусть живет на стипендию, и он вернулся в активный спорт. Проходящие поезда забыли своего невольного попутчика.

Но сам Пааво не забыл: его стиль бега — механический, словно бы и не живой человек чешет, а искусственный, лишенный усталости, остался. Так бегать не умел никто. Да и где еще найти дурака, способного обучаться манере движения у мчащегося на всех парах локомотива!

Позднее Нурми даже кличку дадут: «Фантом», восхищаясь человеком с самым низким пульсом. «Зато с самой высокой таксой!» — конечно же добавляли недоброжелатели. Проект «Пааво Нурми» был на всем его протяжении всегда коммерчески выгодный.

Вот это юное дарование и исполосовал разбитой бутылкой рвущийся в революцию человек, для которого это было «естественно». Шел 1914 год.

Испуганный, было, такой выходкой против себя, Пааво быстро обрел былую уверенность, потому что такая оперативность полиции в поимке злоумышленника его здорово впечатлила. Раны оказались не особо страшными, жить можно, а мысль, что на него работает вся страна, способствовала их быстрейшему заживлению.

«Меня сдал предатель Антикайнен!» — кричал, беснуясь на очной ставке, задержанный хулиган.

Смысл слов для Пааво был не очень понятен, но полицаи объяснили: мол, Тойво Антикайнен сотоварищи изловили этого психопата.

— Ему и скажешь спасибо! — сказал один из полицейских. — Бегай, парень, мы в тебя верим!

Выразить свою признательность молодой бегун не торопился, да и вообще не очень собирался: ну, молодец этот Антикайнен. Лишь спустя двадцать лет, когда имена и Тойво, и Пааво будут на слуху у всех жителей Финляндии, он сделает все возможное, чтобы запоздалое «спасибо» дошло все-таки до Антикайнена.

Парня, который бросился на будущего чемпиона, звали Исотало. Обвинения ему предъявлено не было, но из города порекомендовали убраться, что тот и сделал, удрученно мотая головой: «за что?» Ну, что же, есть такие люди, которые просто не в состоянии осознавать проступков, ими самими совершаемых. Жизнь, однако, в отношении их, болезных, все равно все ставит на свои места. То, что «естественно» для таковых, редко приемлемо для нормального бытия. Уж в этом можно не сомневаться.

Юный Нурми после этого инцидента 31 мая 1914 г. в возрасте шестнадцати лет участвовал в своём первом официальном матче в родном Турку. Забег юниоров на 3000 метров он выиграл с результатом 10.06,9. Первая серьезная победа, казалось бы, напрочь вытеснила из памяти и Антикайнена, и Исотало. Но, как выяснится позднее, не вытеснила, а только упрятала до поры до времени в укромный уголок, как в хранилище.

Тойво тоже совсем забыл о произошедшем событии, нашлось много иного, занявшего его внимание. Самое главное, пожалуй, это встреча с девушкой Лоттой. Вообще-то lotta — это тот же шюцкор, только женский. Девчонки тоже обучались Родину любить. Драться на кулаках, бросать ножи, стрелять из ручных пулеметов, бегать по болотам в сорокакилограммовой выкладке за плечами, пытать пленных для добывания сведений, курить, пить, ругаться матом и хрипло смеяться над сальными шуточками — всего этого их в отделении лотта не учили. Зато давали знания об уходе за раненными, приготовлении еды в полевых условиях, ремонте одежды.

Девушка Лотта была из Выборга, куда однажды по партийным делам приехал Тойво. Для него это была первая командировка в место, столь близкое к Петербургу: пешком за пару дней можно добраться, а если сел на извозчика — через полсуток уже там. При условии, конечно, что не сам извозчик бежит, а его лошадь. Либо забрался в поезд — два часа, и готово. Можно по Невскому проспекту гулять, на Марсовом поле посидеть на скамейке, Лиговские полуподвальные магазины посетить. Красота!

Тойво зашел в лавку жестянщика возле выборгской крепости, отдал ему буквенные шрифты для подпольной типографии — и все, до завтрашнего дня можно было гулять и трескать семечки, либо курить бамбук. Ни семечками, ни куревом он не баловался, поэтому решил потратить кровные деньги и посетить на поезде столицу. А переночевать и на вокзале можно.

Единственной вещью, которую Тойво упустил из внимания, было наличие отсутствия языковой практики. Иными словами наличие желания разговаривать у него было, а русский язык отсутствовал полностью. В Выборге это не проблема, вот в Петербурге — как раз наоборот.

Первые слова, услышанные им на Финбане (Финляндском вокзале) по выходу были определительные.

— Чухна белоглазая, — определил какой-то нервный дядька, после того, как Тойво отдавил ему ногу и извинился по привычке словом «антеекси» («извините» на финском).

Pietari (Петербург, по-фински) чем-то здорово напоминал Антикайнену родной Гельсингфорс. Та же монументальность и величественность каменных домов, та же система застройки жилых кварталов, те же зеленые памятники со следами голубей на них. Некоторые поэты, а особенно — поэтессы могут со вздохом признаться: «я влюбилась в этот город с первого, твою мать, взгляда, ах!» Влюбиться можно в людей, а иначе это уже извращенный фетишизм. В петербуржцев влюбиться было трудно.

Да, вообще, чем больше людей гужуется в одном месте, тем меньше в них остается человеческого. Чтобы выжить в такой толпе надо изжить своего соседа. А чтобы хорошо выжить — надо всех соседей заставить плясать под свою дудку. Как медведей у скоморохов.

Тойво вышел к Неве и пошел по набережной, крутя головой направо-налево. Свинцовые волны шелестели о камни, оформляющие берег в некий монолит, по дороге цокали копытами лошади и оглушительно сморкались извозчики на них. Люди, кто суетливо идущие куда-то, кто бесцельно двигавшиеся к очередному стаканчику, кто, вообще, стоя и озираясь, переговаривались между собой на неизвестных Антикайнену языках — на русском и немецком. Те, кто говорил на французском, сидели, в основном, в колясках и возили свои тела от одного важного дома к другому.

Городская шпана — та, что стояла и озиралась — быстро вычислила в Тойво приезжего, но воспользоваться этим для своих корыстных целей не торопилась. Видимо, она чувствовала в этом крепком парне способность постоять не только за себя, но и еще за кого-нибудь поблизости. Антикайнен, хоть и полностью занял себя созерцанием окрестностей, расслабляться себе не позволил. У них в Гельсингфорсе тоже на улице особенно не отдохнешь. Точнее — особенно на улице, какая бы она ни была красивая, не отдохнешь. Ушел в себя, опустил руки — и кто-то уже непременно начинает тебя жрать.

Он помнил слова Куусинена, что Питер — это город на костях. Местный царь, прозванный Великим, то есть, конечно же Петр, построил этот город руками невольников. Считается, что трудом несчастных пленных шведов, пригнанными сюда из-под самой Полтавы. Однако большей частью в болота полегли потомки ливонцев, геноцид против которых устроил еще другой местный царь, прозванный Грозным, Иван. Ливонская война длилась сто лет, а от самих ливонцев к двадцатому веку ни слуху, ни духу. Остались ливвики, да и те скоро перемрут, принудительно лишаясь своих обычаев и своего языка.

Говорят, Москва — это бездушный город, слезам, мол не верит. Питер в таком случае — мертвый город, весь из могильного камня.

Тойво любовался архитектурой, архитектура любовалась им.

Он дошел до самого Невского проспекта и свернул на Мойку, чтобы посмотреть на «поцелуев мост» и сфинксов, его удерживающих. Мост был неширокий и совсем безлюдный — никто на нем не целовался, только одна девушка, облокотившись о дуги перилл, задумчиво смотрела в воду. Вероятно, время для поцелуев выбрано не совсем подходящее. Вот когда оно, это время настает, то здесь собирается толпа народу, и все принимаются лобызаться между собой, некоторые даже в засос. И барышни из Смольного, и студенты из института Путей Сообщения, и артисты, и коммерсанты, и обнявшиеся друг с другом бородатые и пузатые извозчики, и жандармы, и инопланетяне — все.

Девушка между тем уронила в Мойку медную монетку и отрешенно следила за тем местом, где она булькнула под воду, будто надеясь, что из глубин этой реки обратно вынырнет рубль.

— Желаете снова вернуться? — спросил Тойво и улыбнулся.

Он задал свой вопрос на родном языке и ответа совсем не ожидал. Просто улыбнулся красивой девушке, чтобы пройти мимо. Пора было возвращаться на вокзал, да и перекусить бы не помешало — аппетит в этих каменных джунглях разыгрался зверский. Но до чего же девушка была хороша!

Высокая полная грудь, тонкая талия, широкие бедра, волнующий своими округлостями зад, стройные ноги, да и лицо — тоже ничего! Чуть вздернутый нос, огромные глаза, идеальной формы губы, облезлые волосы. Нет, конечно, с волосами тоже было все в порядке — густые, свободно ниспадающие на плечи, светло-каштанового цвета, на вид мягкие и, конечно же, шелковистые. Девушка, вероятно, только на мосту сняла свою косынку, которую держала в руках. Петербурженки — все, как на подбор, носят шляпки, ну или какие-нибудь чепчики — «плевки на голову». Оно, конечно, круто — столичные штучки, парижская весна и все такое. Платками повязываются лишь русские деревенские бабцы на заработках, да северные красавицы, вроде этой.

Но эта девушка — как прекрасна! Ее глаза — это чудо чудесной души, в которых можно было прочитать и ум, и сострадание, и юмор. Все можно прочитать, если читать хочешь. Это только косоглазые сохраняют тайну свою до самой смерти, потому что их читать никто не умеет.

Прекрасная незнакомка не подпрыгнула на месте от неожиданности, она улыбнулась в ответ (вот он — юмор), кивнула головой (вот оно — сострадание, то же самое — вежливость и доброта), повременила немного, словно собираясь с мыслями (а это уже ум) и вздохнула, словно собираясь ответить. Но вместо этого она как-то забавно сморщила свой прелестный носик и неожиданно чихнула, громко, как пушка.

Эхо от звука еще металось где-то между домов, а девушка поспешно сказала:

— Это не я. Это пушка на Петропавловке стрельнула. Время отстреливает.

— Или во время стреляет, — ответил Тойво, и они вместе засмеялись.

— Ты говоришь по-фински! — обрадовался Антикайнен.

— Ну и что, — пожала плечами незнакомка. — Ты тоже говоришь по-фински.

Тойво даже растерялся после этого, но потом, конечно же, нашелся. Он умел говорить с дамами, научился еще со времен членства в организации «Совершенство»: кроме членов этого молодежного объединения в нем на учете числилось много девчонок. Не сказать же про них, что они стояли! Тем более что были членами. Числились на учете, как в детской комнате полиции. С ними приходилось много и о разном беседовать. Но ни с кем ему не доводилось разговаривать так свободно и непринужденно, как с этой девушкой на Поцелуевом мосту.

Прекрасная незнакомка не поспешила удрать куда-нибудь в подворотню, она охотно поддержала беседу, сразу же выяснив у Тойво, кроме имени, его принадлежность к шюцкору. Только после этого она представилась:

— Лотта. Из Viipuri (Выборг, по-фински).

— И я из Выборга! — обрадовался Антикайнен. — Точнее, не из Выборга, а из Сернесе. Это район такой в Гельсингфорсе.

— Так не бывает: Выборг — это совсем не Гельсингфорс, — возразила девушка.

— И Лотта из лотты (как уже упоминалось, женское отделение шюцкора) тоже не бывает, — расплылся в улыбке Тойво. — Но вот они мы — стоим на мосту и говорим о жизни.

Тут в их беседу включился третий участник.

— Гргр-оу, — сказал он. Это голод дал о себе знать через свои уста, расположенные где-то в животе.

«Кишка кишке бьет по башке», — подумалось Антикайнену. — «Как не вовремя!»

Мысль о дерущихся кишках тоже пришла в голову и Лотте, и она ее озвучила:

— Ты, вероятно, голоден?

Если бы кто-то кого-то не задумал куда-то пригласить, то такой вопрос не повис бы в воздухе. Тойво ухватился за него, как тонущий за соломинку. Чувство собственного достоинства потребовало возразить, но язык нашелся с ответом быстрее.

— Просто умираю с голоду, — ответил он.

Через некоторое время они уже шли вместе в сторону Выборгской заставы — там Лотта жила у своей доброй тетушки Марты. Завтра она должна была возвращаться домой, вот и зашла попрощаться с легендарной среди всех девчонок достопримечательностью города на Неве. Тойво, понятное дело, про свой отъезд промолчал.

Родственники девушки приняли Антикайнена радушно, первым делом поинтересовавшись, когда он уезжает обратно. Ничего не оставалось, как признаться: завтра утром. «А где ночуете?» — сразу же задали они второй вопрос. «Где, где — в Караганде», — подумал Тойво, но вслух промямлил что-то насчет вокзала. «Зачем же на вокзале?» — удивились родственники, и душа гостя взмыла к небесам: неужели в их гостеприимном жилище найдется койко-место для него? Рядом с Лоттой, пусть и в соседней комнате, да еще и всю ночь! Девушка теперь занимала все мысли парня.

— Ты как раз успеваешь на вечерний поезд, — оборвали все его надежды родственники. — А Лотта тебя проводит.

— Когда нужно выходить? — стараясь скрыть разочарование, спросил Тойво.

— Так прямо сейчас, — ответили они, но смилостивились, увидев на лице у гостя выражение такого разочарования, что им сделалось даже смешно. — Наскоро перекусив, конечно.

Все-таки Антикайнену пришлось ночевать на вокзале, правда на Выборгском. Поезд доставил его сюда уже достаточно поздно, чтобы болтаться по спящему городу и искать пристанище на ночь. Спалось парню на жестких лавках зала ожидания, как в лучшем отеле: в животе уютно устроились все жаренные корюшки с картошкой и ржаным хлебом, а также выданная на дорогу кинка с домашним пивом. Снилась ему, конечно, Лотта, но всегда рядом с грозной тетей Мартой. Никто: ни бродяги, ни ворье, ни полицаи — не тревожили. Тогда это было непринято.

Наутро, свежий и радостный, с букетом раздобытых цветов он встречал поезд с Лоттой. У него была еще пара часов перед тем, как нужно было бежать к товарищам за ответной посылкой в Гельсингфорс и садиться на транспорт.

— Это что? — расцвела в удивительно красивой улыбке девушка, принимая букет.

— Это калл, — ответил он и тут же засомневался. — Так цветок называется.

— Можно сказать: рыцарь встретил даму с калом в руке, — сказала Лотта и засмеялась.

— Вероятно, это калла, — сквозь смех удалось сказать ей.

— Вероятно, — сразу согласился Тойво. — Но красивый же цветок! Куда тебя проводить?

Развитию их отношений теперь не препятствовал никто, разве что время, да расстояние. Считается, что это самая лучшая проверка. Тойво считал иначе — это самая лучшая пытка. В шестнадцать лет такое воздействие на организм особо мучительно. Будущее представляется только одно: вместе с Ней. Настоящее же совсем безрадостно: без Нее. Разум, как правило, молчит, затаившись где-то в тестостероне. Советы извне, если таковые и поступают, в одно ухо влетают, а в другое — уже вылетают, стараясь не задерживаться в голове. Сердце стучит, без сердца — никак, даже если оно ушло куда-то в пятки, либо, как случается при таких обстоятельствах, задержалось где-то посередине.

Вероятно, обделенный в таком возрасте трепетными межполовыми переживаниями, чего-то лишается из своего золотого детства. Вырастает потом в Гитлера, либо в советских и российских лидеров образцов 1917–1962, 1985 — прочее время.

Или в Аркадия Петровича Голикова, всадника на летящем коне — Гайдара. Тойво не командовал полком в свои шестнадцать лет, Гайдар — командовал. Правда, в полку его были простые, а, вернее, даже очень простые парни из тамбовских и воронежских земель. Скорее всего — дебилы и умственно отсталые ребята, позволившие какому-то сопляку руководить ими.

Гайдар, конечно, покомандовать был не прочь. Для него это было всего лишь игра, пусть и со смертельным исходом. Дело-то было в жарких степях Хакасии, отличных от степей Херсонщины не только отсутствием в них Батьки Бурнаша, но и присутствием всяких разных хакасов и примыкающих к ним бурятов. Те ребята были еще те! Словят своего врага и тут же запытают его до смерти.

У них так положено, можно сказать, обычай такой пыточный существовал. Издевались они над пленными красноармейцами совершенно чудовищно. А семеновские беглые казачки и прибившиеся к ним чехи только это дело поощряли. Мочи козлов! Точнее, красных козлов.

Гайдар, а, точнее, Голиков, в то время еще ни в кого не влюбился, поэтому никаким сантиментам подвержен не был. Он всего лишь отвечал на изуверство по отношении к своему слабоумному войску ответным изуверством. Резал на части и хакасов, и бурятов, а семеновцев и чехов вешал в доступных для лицезрения местах. Детство, прерванное войной, ожесточает человека. А если к тому же подростковая влюбленность чахнет на корню, не в состоянии обратиться к кому-нибудь, то человек рискуют превратиться в чудовище. Пусть, хотя бы на время, как случилось с Аркадием Петровичем, но тем не менее.

И вот что еще поразительно: разное отношение к поступкам разных народов. Хакасы и буряты пытали людей вусмерть — это обычай у них такой. Парни, типа Гайдара, этим же занимались — это садизм. Негр не работает — это тоже обычай, белый бездельничает — он тунеядец. Вообще-то, правильно: разные народы — разные обычаи. Но почему же прикрытые глаза на поступки «детей степей, саванн и гор» широко распахиваются в отношении других народов, менее облагороженных дикостью? По ко-ча-ну.

Антикайнен позднее один раз встретился с Гайдаром, будучи приглашенным на писательскую конференцию. Тихий и улыбчивый человек, предпочитающий не говорить, а наблюдать. При этом глаза его делались донельзя скорбные, словно он только что украл у всех деньги, а теперь ужасно жалеет об этом. Детство, не расцвеченное первой влюбленностью, кончается так внезапно, что начавшаяся взрослая жизнь, вдруг, делается подобием пропасти: летишь вниз, пока не разобьешься.

Тойво расстался с Лоттой на том же вокзале в тот же день. Только теперь она уже провожала его на поезд до Гельсингфорса. Неважно, что он вез с собой целый чемодан печатной продукции, провокационной по своей сути, он этого не замечал.

Да и вообще, дорогу до родного города он не заметил. Сидел на жесткой скамье плацкартного вагона и вспоминал прекрасную девушку Лотту: как она улыбалась, как она разговаривала, как поправляла волосы под косынку, как она громоподобно чихнула одновременно с пушкой Петропавловки. Выглядел, вероятно, Тойво в эти минуты совершенно, как болван — как влюбленный болван.

Лотта была старше Антикайнена, но это нисколько не смущало парня. Впервые он нашел себе собеседницу ни в чем не уступавшую ему в эрудиции. Неважно, что образования, в отличие от девушки, у него не хватало, зато это с лихвой компенсировалось знаниями, почерпнутыми из распространяемых им когда-то газет. Следовало только радоваться тому, что он не продавал ни бульварные газеты, ни политически ориентированные государственные вестники. Там как раз ничего полезного для себя почерпнуть было невозможно, разве что, напитаться ядом.

Они договорились писать друг другу письма, а к началу осени Лотта даже предположила возможность приехать в Гельсингфорс. Все это было радостно. Все это создавало настроение свершавшегося чуда, которое не могло померкнуть даже тогда, когда весь мир узнал, что разразившаяся война, затеянная Германией — Мировая. Тогда еще войны такого масштаба не нумеровали.

Смерть пришла в Европу, европейцы начали истреблять друг друга, вовлекая в процесс расового уничтожения даже парней из Америки и Австралии. Белым стало тесно на этой планете, или, быть может, они просто сошли с ума? Ответ знал только Самозванец, клацающий своей челюстью, протягивая свои отростки-щупальца к безропотным существам человеческого стада (см также прочие мои книги). Но он этим ответом ни с кем не делился.

23. Мне не нравится революция

Финляндия не осталась в стороне от набирающего силы военного противостояния: Германия — прочий мир. Условность этого противопоставления выражалось в том, что в конечном итоге каждая страна, даже Турция, оказывалась лицом перед прочим миром. И только части этого мира, в зависимости, союзные они или враждебные, могли повернуться к этому «лицу» либо своим задом, либо же передом. Каждое государство блюло свой интерес, получалось это у него или нет. Каждый, вообще-то, умирает в одиночку — закон джунглей.

Тойво не достиг еще призывного возраста, поэтому воевать его никто не отправил. Добровольцем ломиться под пули у него не возникало никакого желания. Вообще, любые пафосные речи, которые толкали разномастные агитаторы, вызывали в нем легкую тошноту. Вероятно, потому что сам сопровождал некоторых пламенных ораторов — никто из них не верил в свои проповеди ни на грош. Циничные люди, в общем-то, шли буйствовать перед народными массами. Циничные, как врачи — вы помрете, так что с того? Все помирают. Сострадательных «докторов» на трибунах не встречалось.

И самое неприятное то, что народ велся. Ну, может быть, и не народ вовсе, но та толпа, что слушала агитатора, готова была идти строго в указанную ей сторону. Встречались, конечно, среди слушателей и провокаторы. Монархисты внедряли своего человечка на собрание, проводимое ЭсДеками (социал-демократами, подозреваю), те — впихивали специально обученного критика к анархистам и так далее. В задачу Тойво и его бригады входило, присутствуя на многолюдном сборище, незаметно выявить и нейтрализовать «клеветника». Способы для этого существовали самые разные.

Если человек чуть чаще оглядывается по сторонам, передвигается в толпе, выискивая наиболее удобную позицию для того, чтобы его голос оказался слышим всеми собравшимися, а не только ближайшими соседями по митингу, проводит дыхательную гимнастику, открывая и закрывая, как рыба, рот — значит, наш клиент. Ему по барабану, что там оратор вещает. Он подготовился заранее, выучил свою реплику назубок и сейчас откроет свою пасть.

Коли провокатор — тщедушный мужичонка, либо, вообще, женщина, то ему или ей в момент наивысшего желания вставить свое слово нужно невинно отдавить ногу. Тогда рвущееся наружу выражение «демократический плюрализм» все-таки вырывается, но уже в виде мата. В самом деле, в нынешнее время не найти джентльмена, который бы, наступив в темноте на кошку, обозвал бы ее «кошкой».

В случае же, следует отметить — крайне редком, провокатор — уверенный в себе здоровяк, нужно его как следует оскорбить прямо на ухо. Сказать: «Закрой рот — трусы видать» и бежать прочь. Сильные люди очень обижаются, когда на них кто-то пытается обзываться. У них сразу же пропадает все желание заниматься громкой демагогией, зато возникает желание наказать обидчика. Поди, попробуй, догони его в толпе.

Лотта все же приехала в Гельсингфорс. Своими действиями в лотте девушки приносили гораздо больше помощи, нежели шюцкоровцы. Они работали в тыловых госпиталях сестрами милосердия, не получая за это ни копейки. Разве что имели доступ к бесплатному спирту и мылу. И то, и другое обладало отличными меновыми качествами.

От былого изобилия экономического подъема не осталось и следа. Даже продукты питания становились не по выбору, а по тому, что есть. Чтобы, конечно, съесть. Словом, не до жиру, быть бы живу.

Время, прошедшее после их последней встречи, нисколько не изменило Лотту. Она не сделалась лучше, но и не стала худшей. Она была все такая же красавица со светло-каштановыми волосами и огромными глазами. А Тойво опять выглядел, как болван. Впрочем, наверно, так положено до определенного момента, когда обязанности перед предметом воздыхания, вдруг, обретают еще и права. Право Тойво на Лотту и право Лотты на Тойво.

Они провели все время вместе. Антикайнен больше не дарил своей девушке цветок-каллу, он поступил более приземленно: подарил обратный билет на поезд, упаковав его в разукрашенный херувимами конверт и сопроводив вручение охами-вздохами — «не уезжай, побудь со мною». Лотта смеялась, но шуточки типа «не успела приехать — ты уже обратно отправляешь» не отпускала.

Где-то далеко бушевала война, где-то поблизости ее подпитывала всякая разная, некогда — мирная — промышленность, где-то умирали люди, где-то на этом наживали состояния другие люди, где-то рушились надежды, где-то возрождались надежды. Получали свой первый боевой опыт будущие писатели «потерянного поколения» — Хемингуэй, Ремарк и другие. Готовился завоевать стратегический для Дарданелл пункт Галлиполи объединенный австралийский корпус, да турки вовсе не собирались его сдавать (кстати, парням с родины кенгуру так ничего победоносного и не удалось в этой войне). Болота под Пинском еще не приняли в себя столько русских солдат. А иприт еще не выел столько французских и английских глаз. Война только делала свои первые шаги, но они уже были чудовищны по степени разрушительности.

Однако в те два дня и одну ночь все это проходило мимо Тойво и Лотты. У них была только осень 1914 года, маленькая комнатка Антикайнена и весь мир, будущее которого не могло состояться без них двоих. И каждый из них не видел этого будущего друг без друга.

В ноябре того же года царь-император, душка и демократ Николай Второй утвердил «Программу обрусения Финляндии». Участь целой страны была предопределена и закреплена росчерком пера на государственной бумаге: финны должны уйти с арены межнациональных отношений. И даже путь указан — куда именно: вслед за карелами. В никуда, в миф, чтобы великий русский народ морщил лоб: «да, да, были такие финцы, как и карельцы (слово, отражающее знания прошлого россиянским политиком рубежа 21 века Жириновским с высокой-высокой трибуны).

Новость о том, что Финляндии больше не будет, быстро распространилась среди финнов. Гораздо больше времени потребовалось, чтобы эту новость осознать. В уличных разговорах все чаще стало слышно шипение «венаротут» (русские крысы, в переводе), что вызывало удивление, как у русских, так и у самих финнов. Почему? Зачем? Жили-жили, не тужили, бац — вторая смена! Что там — царь совсем с ума сошел, что ли? Был один Романов — освободитель, Александр, ну а этот его родственник тогда кто? Разрушитель? Николай — разрушитель? Чепуха, он просто Николашка!

Николай Синебрюхов, запустивший накануне в Суоми целую линию по производству пива, призадумавшись, почесал репу. Репа просто под руку попалась, когда он обходил свои сельхозугодья. Что в пиве главное? Солод? Сусло? Репа! Она тем слаще, чем вода чище. А вода, чему свидетельством была испробованная репа, в Финляндии была что надо! Все, вроде бы, удачно складывалось, да с названием пива, оказывается, он погорячился.

Кто же теперь будет покупать «Николай»? Он и кредиты под это название получил: мол, с царским именем и пиво должно пойти влет. На самом-то деле, конечно, свое имя хотелось увековечить, да кому же теперь это объяснишь?

Выход, разумеется, нашелся. Пусть будет еще одно пиво «Кофф» — от последних букв фамилии. «Николай» — это пиво, а «Кофф» — уже пыво. И это пыво принялось лакать все прогрессивное население, не считаясь с полом. Вкусное, как «Николай», но название не режет слух и не оскорбляет чувства национального достоинства.

Тойво тоже иногда прикладывался к «Коффу». Особенно при конспиративных встречах с Куусиненом. Отто в последнее время был чрезвычайно занят, но общением со своим младшим товарищем не пренебрегал. Та информация, которую он получал от Антикайнена, зачем-то была ему крайне необходима. Вроде бы и сам Куусинен, и прочие социал-демократы делали одно дело, но, вроде бы, у каждого была на это дело своя точка зрения.

— Мне бы не хотелось, чтобы ты чувствовал неловкость от этой нашей с тобой «подпольной организации» среди революционеров, — сказал однажды Отто. — Надеюсь, ты понимаешь, что движет всеми революциями.

— Деньги, — пожал плечами Тойво.

Отто усмехнулся и заказал им еще пару пива.

— Без водки не разберешься, но ограничимся «Коффом», — сказал он. — Что ты скажешь о Вейно Таннере?

— Важный человек. Социал-демократ, да еще и реформатского толка. Вы же с ним вместе в Эдускунте толкались!

— Что? — удивился Куусинен.

— Ну, я хотел сказать, что вместе там работали, — тут же поправился Тойво, вероятно слегка прибитый алкогольным градусом пива.

— В общем, парень ты с головой, с руками и ногами, и с перспективами. Так что надо расти дальше, — проговорилОтто. — Я дам тебе соответствующую рекомендацию.

— Куда?

— В Социал-демократическую рабочую партию Финляндии — вот куда. Будешь профессиональным революционером. Зарплата, членские взносы и все такое, — объяснил Куусинен. — Есть у меня некоторые сомнения, что деньги, поступающие в кассу партии, и те, что выходят оттуда на разные нужды, несколько различаются. Хотелось бы понять, кто занимается финансовыми вливаниями, а кто — выливаниями. Упоминается ли в этой связи добрый реформатор Таннер, кто из русских чаще всего наведывается?

— Как же мне все это узнать? — удивился Тойво.

— Да тебе и не потребуется это, — успокоил его Отто. — Просто держи глаза и уши всегда открытыми и не забывай своих вопросов «почему», которые обязательно возникнут. Ответов не ищи. Чем больше таких вопросов у тебя образуется, тем ограниченнее круг ответов на них. Приноси эти вопросы мне, а я буду над ними думать. Вот и все.

В принципе, дело-то житейское. Антикайнен не видел в этом ничего предосудительного. Единственная вещь, которая смущала его, была необходимость пустословия, так свойственная любой партии. Ему сразу же вспоминался пламенный революционер с десятилетним стажем Саша Степанов, ныне изрядно растолстевший. Он с детства вызывал у Тойво чувство стойкой неприязни.

Да и профессия эта — революционер, как-то понарошку, словно бы для отмазки. «Что умеешь делать? — Ничего. — Ну, тогда ты революционер». Всякие видные социалисты из России: Каменев, Зиновьев, Троцкий, Ульянов — кто они? Евреи. Да нет, не по душевным качествам, а по своему ремеслу. Что они умеют делать? Учить умеют, как жить, чтобы жилось лучше. Значит пустозвоны: учить может любой дурак, а учить так, чтобы самому учителю жилось лучше — дурак с юридическим образованием, незаконченным, либо начальным.

Тогда кто же старший товарищ Куусинен? Редактор газеты — это понятно, депутат Эдускунты — это тоже понятно, но можно ли назвать его революционером? Можно, конечно, но как-то не хочется. Отто — искатель, проповедующий одну идею: правду. Ну, правда, конечно, не в том понятии, как ее выдают все лжецы: вранье, представленное во благо, обретает статус «правды». Он ищет то, что происходило, что имело место быть, желают того парни, подминающие под себя государство, либо не желают.

Вот оттого и поехали они с Вилье в Каяни, хотя поблизости от Гельсингфорса тоже были школы шюцкора. Там место, где жил загадочный человек Элиас Леннрот, что-то обнаруживший, нашедший какую-то правду. В то время как Антикайнен с курсантами бегал по лесам, Ритола собирал информацию о составителе «Калевалы».

Теперь разрастается эта возня с революцией. Идейной убежденностью, конечно, здесь и не пахнет. Зато пахнет Таннером. И не потому, что тот редко моется, а потому что Таннер — это, по сути, Маннергейм. А тот в свою очередь — кладезь информации, человек, ближе всего стоящий к Правде. Его поездки в Тибет, его общение с Распутиным, его странное заявление в преддверии выхода «Программы обрусения Финляндии» о глубоком понимании национальных чувств поляков в противодействии русскому господству — тому косвенные свидетельства.

— Как сказал один семинарист «всю жизнь хотел быть ближе к богу, а оказался всего лишь ближе к тишине» (слова Ши Уигхема из фильмы «True detective»), — проговорил Тойво, выходя из одолевшего его раздумья.

Отто посмотрел на него как-то странно, словно оценивая, тот ли это парень, за кого он себя выдает, и заметил, словно между делом:

— Если ты о грузинском семинаристе, то он пустого не говорит. Его «близость к тишине» — это то, чего никогда не смогут достичь все революционеры вместе взятые. То есть он всегда будет на шаг впереди, как своих врагов, так и не врагов. Друзей у него быть не может.

По рекомендации Куусинена весной 1915 года Антикайнен вступил в Социал-демократическую рабочую партию Финляндии. При составлении анкеты Тойво указал свою социальную принадлежность — рабочий. Как-то было принято у революционеров: проработал неделю учеником каменщика — на всю оставшуюся партийную жизнь «рабочий-каменщик». Вероятно, и Антикайнен должен был прослыть шорником. Во всяком случае, упоминать о хорошей школе шюцкора не рекомендовалось. Это считалось для социалистов оголтелой реакцией, вероятно, здорово шюцкоровцы им морды чистили в свое время.

Сделавшись партийцем, Тойво сразу же оказался выдвинут на замещение должности секретаря организации в Сернесе. Фактически же у него в руках оказался секретарский портфель, потому что представительный мужчина, числившийся на этом кресле, сразу же куда-то испарился. Вероятно, ушел на повышение в Центральный аппарат. Точнее — улетел, движимый сквозняком.

Преимущества в новой должности и новом статусе были ощутимы: относительная свобода передвижений, относительная финансовая независимость, относительная ответственность за принятые решения. Помимо контактов с вышестоящим начальством пришлось организовывать отношения с местными полицаями. Те хотели быть в курсе всех событий, особенно в связи с продолжавшейся войной — бдительность против немецких шпионов была неустанной.

Зато отношения с Лоттой переросли роман в письмах, плавно образовав роман в лицах. Каждые три недели Тойво ездил в Выборг, чтобы повидаться со своей девушкой. В отличие от него у Лотты не было возможности свободно передвигаться по стране: то дежурство в госпитале, то родительский надзор, то отсутствие денег.

Родители у нее были буржуями. Ну, не совсем, конечно, буржуями, а так — буржуйчиками. Отец содержал несколько пекарен, мать — вела делопроизводство. Свободных денег отчего-то не было никогда — всегда нужно было либо куда-то вкладываться, либо платить налоги. Да еще дети подрастали — Лотта была самой старшей.

Тойво знал, что, как правило, у тех людей, кто трудится, никогда нет нажитых упорной работой капиталов. Богатыми могут быть только те, кто использует чужой труд, кто привык делать деньги, а не работу. Его личные сбережения, возникшие из ниоткуда, заставляли его слегка конфузиться, когда разговор заходил о доходах. Поэтому он не торопился знакомиться с родителями своей девушки. Но познакомиться все равно пришлось при обстоятельствах, далеко не располагающих для этого.

Война пожирала ресурсы империи, в том числе и людские. Поставляемое на фронт «пушечное мясо» иногда, наслушавшись внедренных в любую казарму революционных проповедников, решалось на антивоенные демарши. То есть драпало от войны, не считаясь с воинской присягой. Их, конечно, ловили, но не всегда в скором после дезертирства времени.

На всех вокзалах курсировали усиленные воинские патрули, вызывая смущение у штатных железнодорожных полицаев. Выборг в этом плане не был исключением.

Каждый приезд Тойво не знаменовался появлением среди встречающих-провожающих милой девушки Лотты. Но однажды она пришла, словно какая-то злобная сила нарочно влекла ее туда, где свершалось великое таинство поимки вооруженного дезертира.

Им оказался самоуверенный тридцатилетний парень, одетый в цивильное платье, постриженный, побритый на гражданский манер, держащийся свободно и раскованно. Двигался он, как оказалось позднее, в сторону Весьегонска. Добравшись по морю неизвестным способом до Ханко, он привел себя в порядок, нимало не смущаясь двумя задушенными им людьми, которых он закопал в подвале облюбованного для краткого отдыха дома. Несчастные хозяева этого дома умерли во сне, так и не узнав, что целые сутки были предметом пристального наблюдения спрятавшегося в близлежащих кустах терпеливого дезертира.

Вероятно, на вокзале произошло просто роковое стечение обстоятельств, потому что вышедшего с поезда беглеца опознал кто-то из проходившего мимо патруля. Тойво только услышал окрик «Товарищ Василий!», а потом все пришло в движение.

Дезертир мгновенно вытащил наган и ответил узнавшему его человеку выстрелом в лицо. Выстрел щелкнул, как удар плетки по голенищу, поэтому никто из людей на него первоначально не среагировал. Даже патруль, лишившийся своего человека, промедлил, прежде чем начал приводить свое оружие в состояние боевого взвода.

Но дезертир не мешкал ни доли секунды, моментально наметив себе единственный путь к побегу. В один прыжок он оказался возле ничего не подозревающей девушки и приставил дуло пистолета к ее виску. Девушка к этому не была готова: она улыбалась Тойво, появившемуся на ступеньках вагона.

Антикайнен не удивился тому, что возле лица Лотты оказалось готовое к выстрелу оружие, он понял, что сейчас тот рослый парень, что грубо ухватился за его девушку, будет кричать что-то типа: «Оружие на землю — и никто не пострадает!» Должен же он, в самом деле, высказать суть своих требований. Для этого требовалось время, пускай — мизер, но Тойво не стал его тратить на ожидание. Он без колебаний прыгнул вперед и носком правой ноги выбил руку с пистолетом наверх, подальше от лица Лотты. Сухо щелкнул еще один выстрел, но он ушел куда-то в крышу вокзала. А потом пистолет вообще выпал из пальцев «товарища Василия» и улетел в сторону.

Вслед за ним упали и Лотта, и дезертир, и сам Тойво. Девушка громко вскрикнула, а парни, вцепившись друг в друга, покатились по перрону. Антикайнен подозревал, что в таких обстоятельствах оружие не бывает одно, поэтому локтем сопроводил взмах чужой руки. Если бы он этого не сделал, то финский нож, оказавшийся у врага, по рукоять ушел бы в его грудь и, без всякого сомнения, добрался бы до сердца.

Дезертир не очень удручился своим промахом: взмахнув ногами, как ножницами, он провернулся в воздухе и оказался снова в стоячем положении. Тойво сжался, как пружина, и прыгнул прямо со своих плеч. Он мгновенно обрел равновесие в вертикальном положении и замер, пристально глядя в глаза противника.

«Товарищу Васе» медлить было нельзя, поэтому он опять пошел в атаку: взмахнул ножом по широкой дуге, не попал, перехватил финку другой рукой и нанес резкий укол. Если бы Тойво оставался на ногах, оружие пронзило бы ему грудь. Но, уклонившись от первого выпада, Антикайнен не стал выпрямляться, наоборот — упал на колени. Он был безоружным, поэтому особого шанса в драке со столь искусным противником у него, увы, не имелось.

Чтобы выйти из этой ситуации, он и бросился на колени, однако вместо мольбы о милости, чего требовало такое положение, ударив костяшками руки в бедро дезертира, чуть выше колена. В этот удар он попытался вложить весь вес своего тела.

Тотчас же откатившись назад, Тойво, казалось, забыл о своем враге, снова поднявшись на ноги и в один прыжок оказываясь возле Лотты. Ни мало не заботясь об угрозе ножа в спину, он помог своей девушке подняться на ноги.

А ей действительно было очень больно. Неудачное падение самым подлым образом привело к тому, что она сломала себе левую руку, и теперь, прижимая ее к груди, она плакала, как ребенок.

Тойво, бережно поддерживая девушку за плечи, повел ее к ближайшей скамье.

— Все кончилось, Лотта, — сказал он. — Теперь нам нужно позаботиться о твоей лапке.

Спрашивать о самочувствии он не стал — к чему пустые вопросы? Хотелось как-то поддержать дорогого ему человека, приободрить и успокоить.

— Вызовем карету скорой помощи, приедем к докторам, там тебе поставят гипс и пропишут двухдневный успокаивающий массаж, — говорил он всхлипывающей девушке. — Массаж я беру на себя, а с тебя только спирт.

— Это зачем — спирт? — удивилась Лотта, на миг отрешившись от своего горя.

— Так мы с тобою бухать будем, потому что у нас стресс, а у тебя, вообще — травма.

Девушка непроизвольно заулыбалась сквозь подсыхающие на ее щеках слезы, и Тойво понял, что теперь все должно быть лучше, чем минуту назад.

— А что с этим бандитом? — внезапно вспомнила она.

А что с ним? Да ничего. После удара по ноге, полученного от Антикайнена, он попытался шагнуть к своему противнику, полоснуть его ножом и бежать прочь, да у него не вышло. Досаженная нога оказалась какой-то парализованной, словно чужой, и работать ногой отказывалась. Она теперь работала бревном. А на одной конечности далеко не ускачешь. К тому же и парни из патруля подоспели, представились прикладами ружей в спину, зачитали права несколькими пинками по голове и застегнутыми на руках, заведенных за спину, наручниками выразили свое приветствие: «добро пожаловать в Выборг».

На следующий день Тойво и бывшую с ним вместе Лотту разыскал местный полицай.

— Прошу вас сходить со мною в участок для соблюдения ряда формальностей, — сказал он.

У Лотты опять заболела рука под гипсом, а Тойво разом поскучнел: вопросы о его способе жизни и средствах к существованию он не любил.

— В чем, собственно говоря, дело?

— Нижайше просим вас опознать злодея, — очень учтиво ответил полицай. — Без вас нам было бы крайне затруднительно взять такого матерого преступника. Вам всего лишь по протоколу нужно удостовериться, что задержанный — именно тот, кто пытался взять в заложники девушку Лотту, принеся ей телесную травму, и зарезать вас, господин Тойво, как порося.

Антикайнен еще больше поскучнел: стало быть, теперь местным служителям закона о нем все известно. А раз сравнивают со свиньей, которую режут, то ничего хорошего в этих знаниях они не обнаружили.

Однако делать было нечего, пришлось идти вслед за торжественным, как на параде, полицейским.

В участке Лотте совершенно неожиданно преподнесли букет белых роз, а Тойво каждый полицай по очереди душевно жал руку. Вероятно, резать можно не только свиней, и именно это имелось ввиду под словом «зарезать».

— Спасибо, спасибо, — говорили все они друг за другом.

Потом показали угрюмого дезертира, сидящего в камере, и предложили поставить подписи под протоколом опознания.

— А кто он такой? — весьма польщенная таким вниманием, поинтересовалась Лотта.

— О, это тот еще фрукт! — хором ответили полицаи. — Армейский агитатор, дезертир с поля боя, убийца, член РСДРП с 1905 года, террорист Василий Мищенко. Революционер, одним словом.

Тойво закашлялся.

— Мне не нравится революция, — сказала Лотта. — Если в ней такие негодяи.

— Так негодяи всегда лезут туда, где им можно выразить свою негодяйскую сущность: в революцию, в Думу, даже в полицию, — сказал один из полицаев, и коллеги сразу же косо посмотрели на него.

— Друга моего этот Мищенко на вокзале застрелил, — невозмутимо продолжил тот же полицай. — Узнал он его случайно, слышал несколько раз на солдатских митингах, вот и получил пулю в лоб. А ваш кавалер — молодец, не растерялся. Где, кстати, обучались такому поведению?

Тойво понял, что вопрос к нему.

— Шюцкор, — пожал он плечами, больше не пытаясь ничего добавить. Ему хотелось побыстрее отсюда выбраться, да, к тому же, совсем скоро был его поезд, а с Лоттой у него оставалось еще некоторые незаконченные дела.

Уже на улице девушка, прижавшись к нему, снова сказала:

— Мне не нравится ни революция, ни революционеры.

— И мне, — вздохнул Тойво.

24. Путь к независимости

Время шло в новых заботах, неминуемо приближая «точку невозврата» для газетчика и ученика шорника, шюцкоровца Тойво Антикайнена. Ему все еще казалось, что в любой момент можно завязать. Но казалось уже не так, чтобы с большой долей уверенности.

В 1916 году его выбрали действующим секретарем отделения, то есть, попросту легализовали должность, убрав ослиное слово «и о» и сразу же рекомендовали в центральный комитет Социалистического союза рабочей молодежи Финляндии.

Встречи с Куусиненым продолжались и несли пользу им обоим. Недомолвки Отто, его интерес к отдельным вещам и полное пренебрежение другими, заставляли Тойво задумываться о возможных путях развития нынешней ситуации. Кровопролитная война только усугубила стабильность царского режима. Иной раз казалось, что и самому царю достало нынешнее положение вещей, и ему хочется на пенсию. Как сказал Вова Ленин «низы не хотят, а верхи — не могут жить по-старому». Фамилия этого человека все чаще и чаще звучала в разговорах среди революционеров самых разных партий.

В Финляндии, как и прочих частях Российской империи, полицейских управлений не хватало, чтобы пресечь крамольные разговоры. Ворье обзывало свои шайки «революционными объединениями» и шло грабить под лозунгами Карла Маркса и Фридриха Энгельса. В Гельсингфорсе на борьбу с бандитами под красными флагами встал шюцкор, подняв над собой белое знамя. «Нет террору!» — сказал Союз силы и перебил в три дня стекшихся в Гельсингфорс немногочисленных грабителей из России и примкнувших к ним местных любителей и профессионалов воровского промысла.

В Финляндии было спокойно, сюда опять потянулись материально обеспеченные революционеры и им сочувствующие. К своему удивлению Тойво обнаружил, что среди этих сочувствующих — едва ли не две трети армейские офицеры. Опять появились, истребленные было, китайцы. Через Финляндию они нанимались к революционерам в какую-то «Красную гвардию» и уезжали в Питер и Подмосковье, целыми кагалами покидая лесозаготовки в юго-восточной Карелии.

Как довелось узнать Антикайнену, в эту мифическую «Красную гвардию» также вступали латыши, причем русских, эстонцев, украинцев, не говоря уже о поляках и финнах в нее не брали. Еврейское руководство создавало в стране частную армию без участия в ней местного населения. Может быть, прочие люди прочих народов просто отказывались вербоваться, не доверяя предложенной оплате: белой булке, сахару и материалу на одежду. Или извращенные аналитические умы революционеров видели в латышах и китайцах более широкую перспективу, нежели в прочих парнях.

Руководство социал-демократов Финляндии не было единодушным: взрослые дядьки спорили между собой до хрипоты, таскали друг друга за волосы и плевались в лица. Все, как в какой-нибудь Думе, либо Раде. «Думать были бы рады, но положение обязывает!» Тойво с большим смущением и долей брезгливости наблюдал, как старый революционер со стажем чуть ли не с мезозоя, Саша Степанов, лягается и кусается, брызжа слюной по сторонам.

В основном, таким образом решались какие-нибудь принципиальные вопросы, денежные, либо очень денежные. «Да это же ширма, черт побери!» — догадался Тойво, когда после очередной смешной, почти женской, драки революционеры разъезжались, нимало не смущаясь соседству друг с другом, в одних и тех же каретах. Куусинен с этим мнением не мог не согласиться. Он, хотя и обладал достаточно большим весом в так называемых «политических» кругах Финляндии, подобные сходки не посещал. Впрочем, как и Таннер.

Если в Финляндии существовало некое подобие спокойствия, то в России им и не пахло. Царь пытался рулить своим царством, но, будучи по жизни императором, своей империей управлять не мог. Вероятно, не умел. Николай Второй еще в августе 1914 года приостановил работу Думы, но сам смог додуматься только до таких вещей, типа «Программ обрусения». Это была явно неудачная мысль, за которую, однако ухватилась всякая корыстная шваль: наместники, представители, наблюдатели и прочие радетели исполнения пресловутой программы. У них была хорошая поддержка в лице корпуса прокуроров, и плохая — в лице многонациональной составляющей населения окраин. Никто из финнов, карел, ижорцев, эрзи и мокша, вепсов и прочих народностей вымирать не хотел.

Лишь в Олонецкой губернии удалось запретить использование карельского языка в школах и больницах (Удивительное дело, сто лет после этого прошло, но до сих пор карельскому языку не присвоили статус «государственного», а это значит — кирдык ему и его носителям. Ай да, Николай Второй, ай да сукин сын! Да и его преемники не лучше, в общем-то).

В августе 15 года Думу снова собрали, да думцы эти, уже наученные горьким опытом своего разгона, образовали в ней «Прогрессивный блок» и сразу же выдвинули политические требования: даешь парламентское правление — в пень эту монархию, политическая амнистия — легализовать полулегальных революционеров, и прочее в таком же духе.

Закручинился царь-император и пошел на охоту на грачей. Уж что он там делал потом с этими убитыми грачами — одному повару известно. Вероятно, варил суп и угощал им царственных гостей. Гости давились, но жрали.

А в это время на встречу с государем набивался думский председатель Родзянко. Хотел по обычаю пламенных патриотов открыть императору глаза. Будто Вию, право слово. Мол, брожение в массах, мол, ботва в головах — революция зреет, твою ж бога в душу мать. Но царь этому Родзянко от ворот поворот, даже слушать ничего не стал.

Что и говорить, интересный был царь, великомученик и святой.

Финские эдукунтовцы насторожились: этак и их разгонят. А финские социал-революционеры напряглись: можно сделать рывок в сторону самостийности. Таннер — телеграмму Маннергейму: «Хорош румын на войну напрягать — время и у нас пришло». Тот, конечно, раздумывать не стал и образовался в январе 1917 года в стольном Питере.

Конечно, и он первым делом к государю поскакал, как былой улан его величества. Война-то никуда не делась. Царь большим своим достижением считал вовлечение в вооруженное противостояние с германцами румынского царства-государства. Но на деле не было на фронте ни одного воинского подразделения, укомплектованного румынскими солдатами и офицерами, которое бы могло сколь действенно вести боевые действия. Маннергейм командовал 12 кавалерийской дивизией и ему приходилось вести войну в двух направлениях: за себя и за того парня. Тот парень — это союзнички, содержание и защита которых обходилась довольно дорогой ценой. Маннергейм хотел просить государя послать румын в их румынские дали и впредь обходиться самим.

Николаю Второму было опять некогда. Зима 1917 выдалась крутая, поезда регулярно вставали в пути и замерзали. Возникла реальная угроза нехватки не только красной икры и ананасов, но и обыкновенного хлеба.

Прогрессивные граждане левого толка, сделавшиеся большевиками, под шумок забили арендованные у Саввы Мамонтова склады мешками с пшеничной мукой, видимо создавая стратегический запас для нанятых на революционную работу латышей. Дело двигалось к развязке.

Маннергейм прибыл 25 февраля в Гельсингфорс и целый вечер тайно совещался с Вяйне Таннером. Редактор крупнейшей столичной газеты «Суомен Сосиаалидемокраатти», долгие годы считался его политическим оппонентом, но всегда старательное подчеркивание непримиримости их взглядов не могло не заставить насторожиться Антикайнена, а через него и Куусинена.

В том же феврале в России бабахнула очередная революция, прозванная «Февральской». Российская империя покатилась в пропасть, а когда имеет место такое движение, самыми важными становятся две задачи: первая — не попасть под колеса, вторая — урвать с несущейся к уничтожению государственной машины as much as possible (как можно больше, в переводе).

После этого события всероссийского масштаба Антикайнен фактически возглавил деятельность по объединению и восстановлению разрозненных и разваленных детских и юношеских социалистических организаций. Первой задачей, поставленной ему ЦК — было организовать подростков, не позволив им определяться в самостоятельные банды. С детьми справляться хуже всего — они предпочитают, зачастую, слушать не голос рассудка и родителей, а голос какого-нибудь старшего человека, косящего под друга всех подростков. Разрешил тот делать кое-что, чего взрослые запрещают — вот тебе и друг! Свобода, свобода, равноправие! На деле же все мнимые разрешения направлены на разврат и закон джунглей: отбери и съешь сам!

Революция, будь она неладна, изрядно калечит детскую психику.

Второй задачей было направить детский потенциал в мирных целях. А цели, конечно, ставятся родной партией. Подрастающее поколение должно пропитаться идеалами, чтобы им потом легче было управлять.

Тойво имел за плечами опыт своей нелепой организации «Совершенство», так что с подростками худо-хорошо справлялся. Где пряником, а где и кнутом. Ни он, ни его поверенные парни не стеснялись применять силу в показательных мерах.

Жаль только, что шюцкор встал в позу и рамку возрастного ценза спускать не стал. Ну, да Антикайнен сотоварищи научился обходиться без помощи, не стесняясь, однако, контактировать с родителями, которые были обеспокоены судьбами своих непослушных чад.

Одновременно с детьми в стране шла ожесточенная борьба за умы взрослых. Работу с ними проводили, так называемые, «профсоюзы», которые, в свою очередь, тяготились или к одному революционному течению, или к другому. По сути, профсоюз был той же самой партийной организацией, только взносов платить надо было больше. Они за взносы молоко выдавали. В газете Таннера по этому поводу не забыли уточнить: «Только за 1917 год число членов центрального объединения профсоюзов увеличилось почти в четыре раза.

А тут еще Вова Ленин приехал, крадучись. Засел у корешей, в баню сходил и начал умничать. И кореша его тоже стали умничать. «Вставайте, вставайте немедленно и берите власть в руки организованных рабочих», — говорил Вова. «Встаем, встаем немедленно и берем власть в руки организованных рабочих», — отвечали кореша.

А Саша Степанов добавлял, почесывая пузо:

— Может, водочки?

Тойво, как самого молодого члена ЦК тоже позвали на беседу, да неожиданная встреча с одним человеком не позволила этой беседе состояться. К тому времени Антикайнен уже плохо говорил на русском языке, а человек, попавшийся ему — плохо говорил на финском. В общем, они не плохо поговорили, а очень плохо.

Тойво отчего-то, готовясь к встрече с Лениным, слегка волновался. Не каждый день попадаешь на аудиенцию к самому вождю. Почему-то именно так предпочитали величаться лидеры РСДРП — по племенному, как индейцы. Нельзя было употреблять слово «господин», только «товарищ».

— Стой! — донесся откуда-то из-за спины оклик, и Тойво остановился.

— Стало быть, выжил! — сказал тот же голос, когда Антикайнен медленно, готовый ко всяким неожиданностям, обернулся. — О, да ты процветаешь!

Тойво присмотрелся к говорившему и заскучал: перед ним стоял сам «товарищ Глеб», тот, что из сатанистов неудавшейся мессы. Выглядел он очень холеным, в чрезвычайно дорогой одежде, разве что не потолстел, и глаза остались прежние — змеиные.

Вообще-то ничего плохого Глеб Бокий — он даже фамилию вспомнил — ему не сделал. Тот обещал найти Тойво, теперь нашел. Хотелось надеяться не для того, чтобы выспрашивать Антикайнена о виденном тогда Белом Свете. Но вспоминать о том ужасном вечере возле Каяни, когда им с Вилье чудом удалось остаться в живых, не хотелось.

— Да и вы на пролетариат не очень похожи! — ответил Тойво.

— Дерзкий, — хмыкнул Глеб. — Ты мне нужен.

Антикайнен хотел, было, ответить, что «ты мне — нет», но отчего-то не решился. Меж тем Бокий повернулся к парню спиной, коротко махнув рукой: иди за мной. Тойво идти не торопился, но, оценив ситуацию правильно, все же двинулся следом. Товарищ Глеб был вовсе не один, его прикрывали с четырех сторон невзрачные мужчины, вероятно готовые прийти на помощь своему боссу в любой момент. От них исходила некая опасность, впрочем, как и от самого Бокия. Они не промедлят ни доли секунды, чтобы выстрелить в человека, либо полоснуть ему ножом по горлу.

Тойво вздохнул, полагая, что на встречу с вождем теперь, вероятно, опоздает.

— Если ты к Бланку идешь, то можно не волноваться — он не обидится на опоздание, — словно прочитав мысли Антикайнена, бросил через плечо товарищ Глеб. — Если к кому-то другому, то перебьешься.

Догадаться, кто же такой Бланк, конечно же, было можно. Но можно, все-таки, с некоторым трудом. Вероятно, это была какая-нибудь партийная кличка, только донельзя странная. Революционеры обычно не обзывали друг друга еврейскими псевдонимами. Блюмкин, например, сделался Исаевым, другие парни — Каменевыми, Бухариными, даже Свердловыми. Но Ульянов, ставший Бланком — это звучало странно.

Только гораздо позднее Тойво выяснил, что Бланк — это была фамилия матери Вовы Ленина. А Бокий на правах ближайшего соратника этой фамилией пользовался в своих небескорыстных целях.

Они зашли в рюмочную, сделавшуюся, вдруг, совсем пустынной, и присели за столик. Выпить Бокий не предлагал, Тойво последовал его примеру и тоже угощать не торопился.

— Сам понимаешь, революция — это ширма для идиотов, — начал Глеб, а один из его невзрачных товарищей принялся переводить его слова лишенным всяких эмоций голосом. — Нужно глядеть на тех, кто прячется за этой ширмой.

— Я сам по себе, — пожал плечами Антикайнен.

— Глядеть на тех, кто за ширмой, следует для того, чтобы найти веревочки, привязанные к их рукам, — не придавая никакого значения реплике собеседника, продолжил Бокий. — Только тогда можно понять, кто же за эти веревочки дергает?

Тойво на этот раз промолчал, и установилась довольно тягостная пауза.

— Ты веришь в бога? — нарушил молчание Бокий.

— Я верю в Господа.

— Отлично! — словно бы, даже, обрадовался товарищ Глеб. — Все эти парни веруют лишь в золотого тельца, некоторые, особо пробитые — в идею. Но все это частности. Нам нужно обрести понимание Веры — настоящей, древней Веры, Веры, которая творила чудеса. Наши предки не были глупыми, наши предки умели столь много, что нам вряд постичь это своим умом. Мы будем искать, мы найдем, а потом будем править миром.

Тойво не понимал, к чему клонит этот человек со страшными глазами.

— У нас будет все: деньги, влияние. Мы будем избранными. Кое-кто уже сейчас готов начать работу, так что у меня к тебе есть предложение: будь моим человеком.

Вот теперь все стало на свои места. Чудеса, древность, Вера, избранность — все это лишь прелюдия обычной вербовки. Но тогда как объяснить его участие в Черной мессе? Что было сказано ему в Валхалле: «Пан или Пропал?» Человек со змеиными глазами неизвестной национальности не Пан — это точно. Стало быть, вербовка преследует собой не просто меркантильные цели: иметь своего человечка в стане противника, впрочем, и в стане союзника — тоже. Тогда — что?

— Я не понимаю вас, — честно признался Тойво.

— Так что тут непонятного? — рассердился Бокий. — Будешь работать на меня. Ты — парень тертый, с головой все в порядке, кровь у тебя правильная, стало быть, и с печенью все в порядке — можешь платить за свои поступки (здесь игра слов: maksaa — платить, maksa — печень по-фински).

— Как Прометей? — криво и невесело усмехнулся Антикайнен.

— Именно, как, понимаешь ли, Прометей! — Глеб сузил свои глаза, отчего сходство со змеей стало просто разительным. Точнее, со Змеем, который был еще и искусителем. — Наш ответ за наш грех, первородный грех (опять игра слов: synty — происхождение, рождение, synti — грех, по-фински). Мне нужен носитель древнейшего человеческого языка. Теперь, надеюсь, все понятно?

Был бы на его месте Куусинен, тот бы, безусловно, все понял.

— Я подумаю? — чтобы как-то скрасить неминуемую паузу, спросил Тойво.

— Подумай, — слегка дернул головой Бокий. — Только недолго. А к Бланку не ходи. Лучше Сталина послушай.

Антикайнен знал, кто такой этот «Сталин». Но для того, чтобы послушать его, надо было ехать в Турку, где намечалась грандиозная встреча всех и всяких социал-демократов России и ближнего и дальнего зарубежья. Попасть туда — пара пустяков, там терлись все, кому ни лень: и полицаи самые разнообразные, и какие-то «нелегалы»-революционеры, и прочие «легалы». Только царя-батюшки не было, он, вероятно, отдыхал от бремени своего тяжкого в Котке, играя в фанты с кривоговорящей по-русски императрицей.

Тойво ничего не мог ответить Бокию, потому что поступившее предложение застало его врасплох.

Саамские колдуны, бурятские шаманы, криптография, знания о древних ядах, гипнотизеры и экстрасенсы, телепаты и ясновидящие — вот, оказывается, каков был круг интересов товарища Глеба. «Революционный держите шаг, неугомонный не дремлет враг». Вероятно, он как раз и был тем неугомонным.

Вроде бы дело интересное, да что там говорить — ужасно интересное. Приоткрыть завесу, скрывающую Истину, отбросив, как ненужный хлам, научно-политические исследования самой Истории специальными институтами. Пусть Бланк с еврейскими товарищами по партии брызжет эрудицией и слюной, предрекая великое будущее всему народу, восхваляя самых мудрых русских крестьян, пролетариев и прослойку, то есть, интеллигенцию. Он говорит лишь то, что слушатели хотят слушать. Особенно, прослойка эта, интеллигенция, привыкшая ронять скупую слезу по поводу тяжкой доли народа. Ну, и без повода она тоже слезу роняет.

Тойво не был ни крестьянином, ни рабочим, ни интеллигентом. Как писал полюбившийся ему Сабатини («Одиссея капитана Блада», правда, книга вышла в 1922 году), он был самостоятельным человеком, привыкшим к самостоятельному мышлению. Именно поэтому крайне заманчивое предложение товарища Глеба вызывало опасения: коготок увязнет — всей птичке пропасть. Бокий ищет, но ищет он, в первую очередь, для себя самого. Что же, это все понятно и логично. Однако манера этих поисков была для Антикайнена не совсем приемлемой. Точнее, совсем неприемлемым было то, что товарищ Глеб — продукт революции в чистом виде — в своих целях предпочитает использовать окружающих его людей. Явно, скрыто, но употреблять соратников он будет так долго, как это будет давать плоды. Когда же надобность в этом исчезнет, что ждет использованный материал?

Тойво действительно не пошел на встречу с Ульяновым-Лениным, а теперь еще и Бланком, не вышел на беседу с Куусиненом, не написал письмо Лотте, не сделал никаких ежедневных жизненно-важных распоряжений в своей организации. Он на целых два дня потерялся от общества, и никто не знал, где же его искать? То ли царская охранка повязала — но те открещивались, то ли в загул ушел — но это не было в его привычке.

Впервые в своей жизни Антикайнен почувствовал утомление людьми. После разговора с Бокием ему стало очень скверно, вероятно потому что способности невольного собеседника выходили за рамки обычных человеческих. Бывают энергетические вампиры, и среди начальственных особ они бывают особенно часто, но этот товарищ Глеб был просто энергетическим монстром.

Тойво бесцельно шел по улице, слыша в ушах звон и чувствуя во рту привкус крови, пока не обнаружил себя на остановке трамвая. Он вздохнул и уехал загород. Трамваи туда, конечно, не ходили, но сколь можно приближали.

На конечной остановке Антикайнен разжился в ларьке бутылкой понтикки, пакетом бутербродов с кинкой и внушительной по размерам безвкусно расписанной цветочной вазой. Ваза ему нужна была, как кобыле пятая нога, но для того, чтобы вмещать в себя воду, вполне годилась.

Он вышел к взморью, потянул носом все запахи моря, долетавшие сюда через проросший камышами берег, и ушел в лес. Великий старец Григорий Распутин имел обыкновение уходить куда-то за околицу своего тобольского села, рыть там большую яму и сидеть в ней до посинения. Еду и питье он брал с собой абсолютный мизер, но, даже попостившись недельку-другую, не рисковал упасть от слабости и помереть с голоду: жена его и старшие дети всегда знали, где их кормилец коротает свое время — они всегда могли прийти на помощь. Тойво же помощи ждать было не от кого — то, что он ушел с города было тайной, причем, и сам он ее узнал только оказавшись в лесу.

Зарываться в землю Антикайнен не решился, зато решился поставить себе шалаш. Верный пуукко, трофей из детства, оказался под рукой, поэтому он довольно быстро сделал себе хижину, уложив сверху и снизу лапник для комфорта. Распутин в яме своей сидел и медитировал, погружаясь в астрал при помощи молитв. Тойво просто лег, вытянувшись во весь свой рост и расслабил мышцы рук-ног. Голова на удивление тоже расслабилась, будто ее мышечный тонус был напрямую связан с конечностями. С расслабленной головой теперь трудно было махать ушами и шевелить носом, но это делать он и не собирался. Все мысли у него улетучились, испарились, растворились в лесном шелесте и шорохе. Тойво слышал только то, что мог расслышать, обонял только те запахи, которые до него доносились, видел только зелень хвои перед лицом, но не осязал уже ничего — то ли тело приспособилось, то ли осязать особо было нечего.

Это счастье, когда есть такая возможность отключиться от всего человеческого и сделаться просто частью природы. Правда, мало кто умеет такой возможностью пользоваться. И еще меньше народу, кто позволяет себе этим воспользоваться.

Когда Тойво увидел, что ни черта не видит, он сразу же ощутил, что ветки лапника — не перина, лежать на них утомительно. И сразу же, словно прорвавшаяся плотина, десятки разных мыслей, обгоняя, прерывая и дополняя друг друга, возникли в голове. Где он? Как долго он здесь? Что там без него? Есть ли жизнь на Луне?

Тойво чувствовал себя изрядно отдохнувшим, впрочем, правильнее было бы определить — заново рожденным. Правда, мышцы, словно бы онемевшие, покалывало — к ним возвращался привычный ток крови.

Вокруг была ночь, вокруг никого не было. Он ухватился за цветочный горшок и, не в силах оторваться, выпил почти половину всей запасенной воды зараз. Выбравшись из своего шалаша, при свете звезд он обнаружил, что бутерброды его кто-то слупил вместе с оберточной бумагой: то ли муравьи, то ли мыши. Он потрогал себя, желая удостовериться, что у него тоже ничего не отъели в момент его отрешенности. Зато понтикка осталась невыпитой, но к ней он притрагиваться не стал: пусть себе лежит, пока какой-нибудь удачливый грибник не обнаружит и не вылакает на радостях, чтобы потом потерять все свои собранные грибы и начать бодаться со случайным лосем.

Тойво не чувствовал себя плохо, он не чувствовал себя хорошо. Антикайнен просто чувствовал.

25. Независимость

Тойво был в числе делегатов съезда социал-демократов, который по соображениям безопасности перенесли из Турку в Гельсингфорс. В Турку как-то атмосфера перестала располагать к товариществу и братству.

Антикайнен после своего загадочного исчезновения отправился именно в этот город для ведения, так сказать, пропагандисткой работы. Здесь же терлись соратники Вейно Таннера, пропадая в местном университете и студенческом городке. Они идейно обрабатывали пресловутую «прослойку», в то время, как Тойво было поручено наладить контакты с пролетариатом. Он к этому отнесся без особого энтузиазма, потому что рабочим нужны деньги, на остальное им как-то даже плевать. С крестьянами дело обстояло еще хуже — им нужны были большие деньги, потому как самое большое количество жадных людей можно обнаружить именно в крестьянстве.

Оставался только всякий сброд: бездельники, пьяницы и откровенные лодыри. С ними и приходилось работать. Кадры решают все!

Трудно было что-нибудь дельное внушить своим новым подопечным, они предпочитали пользоваться, ничего не отдавая взамен. Куусинен, узнав о таком положении вещей, только досадливо махнул рукой:

— Таннер, конечно, Турку прибрал, — сказал он. — Вместе с ним и весь север Ботника.

— Но ведь для чего-то это было сделано! — заметил Тойво. — Им понадобилась центральная часть Финляндии, в то время как в столице и на всем юге его парни не особо активничают.

— Таннер — хитрый, он прекрасно понимает, что для того, чтобы властвовать, нужно сначала разделить. Он и с Троцким в друзьях, и с Мартовым. Те тоже люди с большими амбициями, выгоду свою ищут крепко, но могут кое-чему и научить. В консультационных, так сказать, целях.

— А Ульянов? — спросил Антикайнен. — Вроде бы за ним сила.

— Немецкая сила, — вздохнул Отто. — Ленин сам по себе бесполезен, потому что, как любой юрист-недоучка, врун высшей марки. Сам верит в то, что себе придумывает. Он нужен, как фетиш. Но совсем скоро возникнет другая потребность в нем — как в мертвом фетише. Так что иные фигуры выйдут на свет.

— Какие?

— Вероятно, американские, — пожал плечами Куусинен. — Те, что уже прибыли в Россию — Бухарин, Троцкий и другие, и те, что приедут в скором времени.

— А царь? — удивился Тойво.

— Какой царь? — опять тяжко вздохнул Отто. — Забей! Выбрось из головы Николая. Он никогда не был, а теперь и никогда не будет никем, кроме Николашки.

Антикайнену стало ясно, что ничего не ясно. В Турку пьяницы, попадавшие в околоток, заявляли о принадлежности к рабочей партии и требовали политического равноправия, крестьяне близлежащих хуторов только в затылках чесали перед агитаторами и просили денег для сеялок-веялок-молотилок. Рабочие же, быстро уразумев, какие бравые парни в эту партию лезут, проявляли полную пассивность.

Но ведь для чего-то Турку под себя подминает Таннер! Может быть, конечно, для Маннергейма, но тем не менее.

У Тойво даже в мыслях не было возможности раскола его родины на две или больше частей. Он продолжал возиться с человеческим материалом, пытаясь создать из него подобие организации. И это в определенном смысле принесло свои плоды.

Главное занятие бездельников — это сплетни. Пустые разговоры всегда основаны на пустоте, но и в них можно найти кое-что полезное. Встречаясь с людьми, Тойво пропускал через себя столько глупой и бросовой информации, сдобренной, конечно, беспрерывными жалобами на отсутствие денег для революционной борьбы и бутылки-другой понтикки, что поневоле начал обращать внимание на некоторые совпадения, всплывающие в ней от разных источников.

Самым частым совпадением было слово «стройка». Революционеры — вероятно, сторонники Таннера — обустраивали на северной окраине Турку какой-то загадочный домик, в котором на окна устанавливали решетки, двери обшивали железом, вырубали по периметру все кусты и деревья, вероятно, для лучшего обзора. И самое странное — они устанавливали крепкий забор.

На заборы народ почему-то привык реагировать по-пацански: есть забор — вали его, либо вали за него. Зачем? А чтоб знали! Забор возмущал революционный народ, будоражил в нем революционный подъем.

Планируемый в Турку съезд партии не без рекомендаций Куусинена перенесли в Хельсингфорс. Уж больно ненадежным казалось место прежнего выбора. Однако люди Таннера никуда из Турку не делись. Воодушевленные ими студенты горячо митинговали, клеймили пережитки царизма и дарили друг другу красные банты.

Тойво не покидало чувство, что здесь что-то не так. Он даже к пресловутому строительству подобрался настолько близко, насколько этобыло возможно, чтобы оставаться незамеченным. Был забор, был дом, были решетки на окнах, были люди возле него, даже сарай для транспорта был, вот только смысла не было.

Если это тюрьма, то совсем невелика. Или она и не должна быть великой? Для одного человека — вполне подойдет. Только человек тогда должен быть очень важным. Кто? Тойво не мог найти ответ.

Осень 1917 года, столь тревожная для большинства народа, разродилась, наконец-то, событием. В Питере матрос Железняк разогнал заседающую Думу, Временное правительство завершило свое временное правление, а Саша Керенский, переодевшись в девушку легкого поведения, убежал в Америку. Латыши и китайцы принялись ходить по домам высшего офицерского состава и отстреливать часть русского генералитета. Этими действиями руководила другая часть русского генералитета. Перетрусивший, было, Ленин, увидев, что дело движется, расправил крылья и произнес речь. «Революция, о которой так долго мечтало современное человечество», — картавил он. — «Свершилась. Гуляй, братва!»

Под его крыльями довольно щурились и подмигивали друг другу революционное представительство еврейского руководства. «Ох, мы и погуляем!» — говорили они друг другу.

Через шесть дней после этого события в Финляндии началась всеобщая забастовка. Кто пытался работать — тех обкладывали штрафами, кто не пытался работать — тех выгоняли на манифестации. Социал-демократы всех самых разных толков и толкований в этом почине выступили единым фронтом.

Тойво в Турку руководил стихией, направляя ее в нужное русло: шюцкор получал информацию о возможных бесчинствах и пресекал эти попытки на корню. Полицаи, переодевшись в штатское, им помогали. Но в основном, конечно, прятались, потому что уж так они научены: самое ценное в государстве — это полицейская жизнь, так нечего ей рисковать по всяким поводам.

— Або-рвем старые устои, Або-наружим путь к новой жизни, Або-устроим себе процветание (Або — так называется Турку)! — кричали манифестанты, а Тойво им дирижировал.

Антикайнен, с удовлетворением отметив, что дело движется, с первой же попутной лошадью ускакал в Гельсингфорс. Он нес срочное поручение в Центральный Комитет социал-демократической партии, но угодил на собрание в Рабочем Доме. Сборище революционеров было достаточно бурным. Каждый предлагал свою судьбу для всеобщей забастовки. Радикал, без которого не обойтись, требовал продолжения борьбы, выказывая примером митингующий Або. Лейборист возражал. Социалист ковырялся в носу. А монархист гремел на весь зал:

— Да ради кого? Радикала? Так этого добра у золотарей и так достаточно! Лучше споем, товарищи, «Боже царя храни».

Куусинен и Таннер предлагали прекратить всеобщую забастовку. Всем и без нее все ясно. Народ разделился в своих пристрастиях, теперь можно опять браться за работу, а то случится разруха и голод. Вон, как в России! К тому же Съезд вот-вот должен был начать свою работу.

До драки дело не дошло, разве что наступили на ухо лишившемуся чувств Саше Степанову, столь рьяно ратующему за полное разрушение всех буржуазных устоев, что литр коньяку, выжранный для поддержания революционного тонуса, сыграл свое роковое дело. «Мы за мир, за дружбу, за улыбки милых, за сердечность встреч», — пропел он в пол, нисколько не заботясь о своем отдавленном органе чувств.

Забастовка закончилась также быстро, как и началась. Рабочие облегченно вздохнули и вернулись к работе. Полицаи снова переоделись в мундиры и принялись отлавливать виновников своего позора. Студенты сняли красные банты до лучших времен.

Тойво в Турку больше не поехал — чего он там не видел? К тому же он сделался делегатом Съезда Финляндской социалистической партии. Ему вручили пригласительный билет за номером 1313, дали программу предстоящих выступлений и присовокупили к этому одну гвоздичку. Теперь было не до Турку, не до вечно полупьяного актива тамошнего крыла партии, не до странной постройки.

У него были талоны на трехразовое питание и меню блюд на заключительный банкет. Куусинен был очень занят, поэтому Антикайнен о всех своих сомнениях и непонятках решил переговорить после съезда. Время терпит, раз в России уже новый порядок, то новее его ничего не будет.

Приглашенной звездой этого грандиозного по размаху события был, конечно, гость из революционного Питера, а именно товарищ Сталин. Его доклад все партийцы ожидали с нетерпением. Всем хотелось узнать из первых, так сказать, уст, как теперь распорядятся со свалившейся на них властью господа революционеры. «России-то в лицо смотрит голод!» — перешептывались делегаты, покусывая гигантские бутерброды с красной икрой, выставленные на серебряном блюде в фойе ресторации, где, собственно говоря, и проходил сам саммит. «И Россия смотрит в лицо голоду!» — важничали другие революционеры, отпивая из фужера с шампанским, обнаруженным тут же. «Кто кого пересмотрит?» — прислушавшись, думал Тойво, и от предложенных закусок тоже не отказывался.

Сталин, облаченный в серый военно-полевой френч, выступал первым номером программы — никто не в силах был больше ждать новостей, размениваясь на внутрифинляндские пустячки. Пусть будет Слово! И слово это о Революции! «Время! Начинаю про Ленина рассказ! Bla-bla-bla, тыр-пыр-мыр».

«В атмосфере войны и разрухи», — заявил товарищ Сталин, — «в атмосфере разгорающегося революционного движения на Западе, нарастающих побед рабочей революции в России — нет таких опасностей и затруднений, которые могли бы устоять против вашего натиска. В такой атмосфере может удержаться и победить только одна власть, власть социалистическая. В такой атмосфере пригодна лишь одна тактика, тактика Дантона: смелость, смелость, еще раз смелость! И если вам понадобится наша помощь, мы дадим вам ее, братски протягивая вам руку. В этом вы можете быть уверены».

— Круто! — закричали со своих мест набравшиеся халявным шампанским делегаты. — Выбрать Дантона в президиум!

Пока искали Дантона, Сталин молчал. Наконец, не выдержав, он сунул руку в карман своего помощника и выудил оттуда потрепанную книжицу, на которой багровыми буквами проступал автор «Дантон».

— Он уже умер! — сказал высокопоставленный питерский гость и потряс перед собравшимися этим покет-буком.

Сразу же поднялся делегат Саша Степанов с отдавленным красным ухом. Он воздел по сторонам руки, подобно плясуну русской кадрили, и скорбным голосом произнес:

— Предлагаю почтить минутой молчания память о павшем в борьбе с мировой буржуазией товарище Дантоне. Его дело живет и, я бы даже сказал, побеждает!

Сталин сплюнул себе под ноги, а большая часть революционеров поднялась со своих мест, покачалась в торжественном молчании, как тростник под ветром, а потом убежала наперегонки в буфет допивать шампанское, пока его не допил кто-то другой.

— Как сказал великий Ленин: «Учиться, учиться, и еще раз учиться!» — заметил Сталин и закурил папироску «Герцеговина Флор».

Революционные мыслители, вероятно, любили каждую свою мысль повторять трижды — чтобы легче запомнилась.

После перерыва он продолжил и начал вещать уже от имени большевистской партии и советской власти в целом. Он говорил не очень громко и делал большие паузы между словами. Делегаты начали терять сознание и биться головами о спинки стульев, стоящих впереди.

— Провозглашаю право финского народа на самоопределение! — сказал товарищ Сталин в мертвой тишине. А потом, пользуясь случаем, рассказал съезду о великих завоеваниях Октябрьской революции, о трудностях, которыми социал-предатели пытались запугать большевиков и удержать их от захвата власти. Тут первый рабочий день съезда и подошел к концу.

В целом, съезд был чрезвычайно интересен, а особенно для таких юных революционных лидеров, кем к тому времени стал считаться Антикайнен. Товарищ Сталин открыто высказал о предоставленном советским правительством праве на самоопределение. Люди поумнее зашептались: «Значит, будут бить». Ну, а политически грамотные впали в состояние эйфории.

Тойво удалось, наконец-то, изловить Куусинена и сообщить ему о делах в Турку.

— Тюрьму, говоришь, построили? — как-то рассеянно переспросил он.

— Тюрьму? — снова переспросил Отто, словно бы проснувшись. — Ты понимаешь, что это значит?

— Понимаю, — внезапно похолодев, догадался Тойво. — Царь?

— Именно! — даже махнул рукой Куусинен, вероятно в охватившем его возбуждении.

Деваться Николаю с семьей было некуда, он болтался без дела в Царском селе, вот его и вывезут поближе к европейским границам. В самом деле, все монархи в Старом Свете — братья и сестры, уж они обязательно позаботятся, чтобы вытащить своего родственника из гнезда революции. Дадут Вове Ленину сто миллионов тысяч долларов и спасут последнего российского монарха в гуманных целях.

Это открытие не давало никаких политических и иных дивидендов. Помогает Таннер Совету Народных Депутатов — пусть себе напрягается. Корысть у него, конечно, какая-то имеется, но геморроя с доставкой, охранением и обслуживанием столь важной персоны было во много раз больше.

31 декабря 1917 года в России издался декрет о полной самостоятельности Финляндии. 4 января 1918 года этот декрет был утвержден Всероссийским Центральным Исполнительным Комитетом, и к товарищу Ленину прибыли в гости сенатор Свинхувуд и социалист Таннер с обслуживающим персоналом. Владимир Ильич не стал ходить вокруг и около, достал из кармана сложенный в четыре листок рукописного текста, шлепнул на него печать «Уплачено» и протянул, было, финской делегации, тянущейся к бумажке своими корявыми пальцами.

Но тут, откуда ни возьмись, словно из-под пола, вырос товарищ Бокий собственной персоной.

— Ты, что же это, товарищ Бланк, государственным имуществом распоряжаешься? — прошипел он так громко, что стены Зимнего Дворца зашатались.

Глеба понять было можно: он еще не закончил своих поисков на древней земле Маа (maa — земля, по-фински). Можно сказать, он только к этим поискам приступил, одно открытие влекло его к другому. Да, вдобавок, художник Рерих где-то в карельских скалах медитировал, постигая свою Шамбалу — его упускать из виду было никак нельзя. А тут — другая страна, визовый режим и прочая канитель.

— Пошел вон! — сорвался на крик Ленин и сделал добрые-добрые глаза. По праву многолетней дружбы ему прощалось любое обращение к Бокию.

— Эх, — только и вздохнул Глеб и ушел в офис к своим секретаршам: раскрепощенность трудового народа не должна была ограничиваться просто революцией, по ее стопам следовала дочернее предприятие, именуемое «сексуальной революцией».

— Так что мне передать моему народу? — строго вопросил сенатор Свинхувуд, недавно вернувшийся из Сибирской каторги, где мотал свой срок по причине разногласий с царскими порядками.

— Как — что? — удивился вождь пролетариата. — Наш пламенный привет.

Удовлетворившись вытянутыми лицами финской делегации, Ленин захихикал и добавил:

— Шутка (шутка из Гайдая — «Иван Васильевич меняет профессию»)!

Он отдал декрет и убежал по своим делам.

— У большевиков слова не расходятся с делом! — сказал выдвинувшийся из-за шкафа товарищ Сталин. — Поздравляю вас с обретением независимости! Ура, товарищи!

Финны нестройно провыли «ура» и достали из-за пазух коньяк, ветчину и сыр — нужно было это дело, как следует, отметить.

Куусинен, не включенный в делегацию, о свершившейся независимости узнал через день. Вроде бы все хорошо, да что-то нехорошо.

Эдускунта работала, не покладая рук — голосовала и голосовала. Сформированное временное правительство, в принципе, ничего нового не изобретало. Процедура изменения властных полномочий не подразумевала уничтожений прежних государственных институтов. Какое бы ни было государство: пролетарское, буржуазное, средневековое — оно всегда зиждилось на одних и тех же столпах, произрастающих из одного корня. И корень этот всегда и во все времена был один и тот же — сохранить власть любой ценой.

Финляндия, утратившая царское главенство, обрела премьер-министра. Свинхувуд принял на себя обязанности управления страной. Дело-то, конечно, хорошее, да слишком много вокруг советников, кто лучше всего знает, как управлять. Надо сделать свой выбор, кому доверять, а кому — не очень. В парламенте заседало 118 представителей буржуазных кругов, и всего лишь 88 социал-демократов. Понятное дело, куда клонилась чаша законотворчества.

В середине января Таннер попросил встречи с Куусиненом. Отто догадывался о теме разговора и нисколько не возражал обсуждать судьбу своей страны с таким же, как и он сам, социал-демократом.

— Ку-ку, — сказал Таннер.

— И тебе ку-ку, — ответил Куусинен.

Сложившийся за долгие годы борьбы с царским режимом конспиративный язык был знаком и тому, и другому.

Обменявшись любезностями по поводу и без повода, они перешли к делу.

— То, что мы теперь де-юре самостоятельны, де-факто вызывает сомнение, — сказал Вейно.

— Ну, независимость — это такой пирог, который сразу в рот, не запихать — согласился Отто. — Только по кускам.

— Страна на пороге голода, — заметил Таннер.

— Лишние едоки только усугубляют дело, — не стал возражать Куусинен.

— Свинхувуд потянет?

— Свинхувуда потянем.

С тем и поднялись со своих мест, чтобы распрощаться.

— А с царем как? — вдруг, спросил Отто, задержав рукопожатие.

— Да никак! — пожал плечами Вейно. — Ленин вроде бы его куда-то в Сибирь определил. А в чем дело?

— Да так — детство вспомнил, — вздохнул Куусинен. — За бога, царя и отечество.

— Точно: боже царя храни.

Они кивнули своим телохранителям и разошлись. Договоренность была достигнута.

Ни шпики, ни сопровождающие обоих лидеров бойцы ни хрена не поняли. Даже Антикайнен, присутствовавший здесь, ничего для себя толком не вынес, а переспрашивать постеснялся.

— В общем, мы решили так, — сказал ему все-таки Куусинен. — 3 февраля объявляется финская революция. Конечно же — пролетарская. Мера — вынужденная и направленная в первую очередь против всех русских солдат, что до сих пор трутся в Финляндии. Кому они служат — непонятно, но едят много. Нам самим не хватает. В частях, конечно, работают агитаторы-пропагандисты, склоняющие их к большевизму, но для всех нас лучше, чтобы они склонялись где-нибудь возле Петербурга. В страну прибыло 1800 человек — 27 егерский полк, обучавшийся на добровольных началах в Германии. Плюс шюцкор, плюс лотта — если позволить стихийно возникнуть очагу противостояния, огонь мигом перекинется на весь дом. Русские под нажимом своего еврейского Совета Народных Комиссаров сразу же придут на помощь своим — вот вам и новая независимость в рамках той же Российской империи, только под другим наименованием. И придет голод в наш кишлак.

Из каких кодовых слов вытекла вся эта информация? Может быть, из «ку-ку»? Тойво оставалось только дивиться конспираторам до мозга костей, кем в его глазах были и Таннер, и Куусинен. Даром, что два редактора — умеют читать между строк.

— Что требуется от меня? — спросил он.

— Поработать со своей организацией, чтобы все были готовы, — ответил Отто.

Эх, если бы все было именно так, то, может быть, и нас бы никого не было. Были бы другие отношения между другими людьми, было бы, конечно, плохо, но уж, во всяком случае, не очень плохо. Все зло рождается от человека. Пресловутый человеческий фактор — это фактор не одного отдельно взятого мужчины или женщины. Это совокупность подлости и лжи всего людского стада, воплощенный в благостный проступок, повлекший за собой беду и горе. ССП — сволочной свод правил (общечеловеческий).

Ни ничего этого ни Тойво, ни Отто, ни, даже, Таннер не знали. Знание пришло в ходе самого действия.

26. Деньги

Зима 1918 года стояла вполне обычная для Финляндии: снег, мороз и оцепенение. Тойво с головой погрузился в работу, с грустью отмечая про себя, что теперь для него неразрывно два понятия: работа и революция. Рабочий день у него получался ненормированным, поэтому можно было предположить, что он своей работой и жил.

Подготовка к революции была основательной и серьезной, но его не покидало чувство, что все это понарошку. По опыту Петербургского восстания, которым поделился со съездом товарищ Сталин, часть армии вооружила революционеров, что позволила им разоружить другую ее часть, а также установить контроль над почтой, банками и вокзалами. В Финляндии многочисленные воинские части русских, вроде бы, сочувствовали пролетариату, но оружие из своих рук не выпускали и ни на какое сотрудничество не шли. Словно бы это их и не касалось вовсе.

Также Тойво не мог выбросить из головы странный дом под Турку. Если туда не привезут Николая, тогда для кого же его построили?

27 января к Антикайнену посреди ночи на квартиру прибежал сам Куусинен в распахнутом пальто. Под глазом у него наливался багровым цветом синяк, наружный карман пиджака был вырван с мясом. Однако он не был ни испуган, ни растерян.

— Они сделали это! — сказал Отто. — Мне следовало это предвидеть.

Куусинен потребовал себе кофе и объяснил ситуацию.

Вчера с Гельсингфорса выехал Свинхувуд. Вместе с ним отбыло все правительство. Все это произошло достаточно организованно, без суеты и лишнего шума. В домах, некогда занимаемых кабинетом министров и самим премьер-министром, не осталось ничего ценного, разве что сторожа. Сторож — он бесценен. Было бы удивительно, что все они разом сорвались со своих мест, да ровно в полночь из ворот Суоми-линна (крепость, где помещались казармы) вышел вооруженный гарнизон русских солдат. Они заняли здание парламента, и тотчас же туда стал стекаться народ. Ну, не совсем, конечно, народ, а так — революционный народ. Правительство, понятное дело, оказалось информировано, чем и не замедлили воспользоваться: сели в сани — и на север!

Теперь они — правительство в изгнании. Ну, да и пес-то с ними, не до них сейчас. Произошел государственный переворот, в этом сомнений быть не может. Революция, мать ее, свершилась.

— Так кто революцию-то устроил? — никак не мог понять Тойво. — Она же только через неделю должна была быть.

— Догадайся с одной попытки, — криво усмехнулся Куусинен.

— Таннер! — сразу же сказал Антикайнен.

— Революция, воодушевленная социал-демократами правого толка. Левые только сейчас начинают подключаться, — отхлебнул кофе Отто и отставил чашку.

— Ну что же, воспользуемся их достижениями, — проговорил Тойво.

— Какими достижениями! — хмыкнул Куусинен. — Я попробовал, было, да вот глаз подбили, а Вейно только ручкой издалека помахал.

— Но революция же наша, не буржуйская! — попытался возразить Антикайнен. — Она же не против нас! Мы вольемся в нее, поддержим Таннера, а потом уже разберемся, что произошло. Может быть, предательство!

— Вот именно — предательство! — горько усмехнулся Отто. — Пойми: мы теперь пойдем по их следам. Повторяю: по их следам!

Тойво не сразу догадался, куда клонит его товарищ, но потом, вдруг, вспомнил пламенные речи на съезде Сталина, и догадка обожгла мозг и покрыла льдом сердце.

— Вокзалы, банки, почта? — спросил он.

— Именно! — даже как-то обрадовался Куусинен. — Время было рассчитано так, что у членов кабинета министров был выбор: бежать и спасать свое министерство, в том числе и министерство финансов, либо никуда не бежать, собрать пожитки и эвакуироваться вместе с семьей в безопасное место. Впрочем, если бы даже нашлись отчаянные головы, бежать все равно было уже некуда: люди Таннера караулили все пути входа-выхода. Ферштейн?

— Я, я, натюрлих, — ответил Антикайнен, и теперь льдом покрылся мозг, а сердце заработало, как пламенный мотор. — Все-таки надо проверить.

Отто потрогал наливающийся синяк под глазом и натужно улыбнулся.

— Я проверил «Приват-банк», — проговорил он. — Ночь-полночь, но народу в нем было полно. Даже сам директор-распорядитель, Аксель Экруут — мы с ним знакомы. Он не стал ничего придумывать, просто сообщил, что 25 миллионов марок переведены в Ваасу от греха прочь. У них, мол, такая договоренность с Маннергеймом образовалась. Да и безопаснее держать деньги подальше от русских поближе к Европе. Вот такая петрушка.

Нарисовавшийся Карл Густав Маннергейм — это значит Свинхувуд и Таннер. Таннер даже больше. Но с другой стороны Вейно не далее, как несколько дней назад, встречался с Куусиненом. «Все страньше и страньше», — как сказала Алиса у Льюиса Кэрролла.

На выходе из банка Отто увидел таксомотор, близ которого тусовались до боли знакомые по заседаниям в Эдускунте личности. Они никак не отреагировали на то, что Куусинен помахал им рукой и сделал попытку подойти ближе. Зато отреагировали парни охраны, что привело его в некоторое неконтролируемое состояние возмущения. Это состояние быстро прошло, когда Отто очутился на утоптанном снегу, сшибленный могучим ударом, а Вейно из окошка проехавшего мимо автомобиля помахал рукой.

— Вот такие на сегодняшний день получаются у нас дела, — сказал Куусинен.

— И что же делать? — вздохнул Тойво.

— Да ничего особого: революцию. Выбор теперь простой: либо подчиниться обстоятельствам и стать марионеткой Таннера, либо все-таки пойти своим путем, отличным от того, что нам сейчас предложено.

Антикайнен понял, что второй вариант подразумевает сотрудничество с русскими войсками, с так называемой «красной гвардией». В глазах какой-то части народа это будет выглядеть предательством. С другой стороны Таннер сотоварищи тоже предал революцию. Впрочем, пес-то с ней, с революцией этой — она всегда зиждется на предательстве. Он предал Куусинена и тех, кто стоит вместе с ним. Вейно не мог не просчитать дальнейшее развитие событий, а именно — гражданскую войну в стране.

Финляндия в переизбытке воинскими частями, а еще в Гельсингфорс на зимнюю профилактику пришла большая часть Балтийского флота — как с ним теперь быть? Только под Выборгом в 62 армейском корпусе насчитывается 40 тысяч дееспособных, воспитанных в царских порядках, хорошо обученных воинов. Где гарантии, что солдаты не пойдут за одурманенными свободами и доступными заработками офицерами?

Только полные наивной глупости люди могли верить в то, что Рабоче-Крестьянское государство будет создано посредством вдруг появившихся у рабочих и крестьян военно-стратегических, экономических и, черт побери, политических навыков. Белая армия никуда не делась, она просто раскололась по финансовым соображениям. И одна из этих расколотых частей сделалась «красной».

Тойво простился с Куусиненом, понимая, что тот уже сделал свой выбор, каким путем двигаться дальше. И ему не оставалось ничего другого, как пойти вслед за ним.

Но для начала Антикайнену все же хотелось проверить банковский след. Деньги в таких количествах бесследно не исчезают, в карманах и мешках их тоже не перевести. Тут организация нужна: транспорт, промежуточная база, специально подготовленный люди.

Стоп! Тойво резко повернул в сторону вокзала. Несмотря на обилие вокруг строгих солдат с винтовками за плечами, вокзал пока работал, паровозы пока ездили, расписание пока соблюдалось. Он сел в ближайший поезд и через пару часов вышел на перрон с надписью Abo (второе название Турку). Никому о своем путешествии он говорить не стал — то ли интуитивно опасаясь предательства, то ли просто не подумав об этом, захваченный своей идеей.

В городе он тоже не стал встречаться с соратниками, знакомыми ему по прежней работе. Вместо этого Тойво отправился кружным путем к странному строению, которое они с Отто опрометчиво определили тюрьмой для Николая. Даже беглого и очень далекого взгляда хватило, чтобы понять, оно активно эксплуатируется — накатанная дорога, дымок из трубы и несколько человек, слоняющихся по двору. Он бы не удивился, если бы у этих людей было оружие.

Антикайнен вернулся в город и потратил битый час, чтобы отправить телеграмму-молнию в офис Куусинена в Гельсингфорсе с пожеланием в конце ее о скорейшем ответе. Он и пришел незамедлительно, правда, за подписью Эдварда Гюллинга, еще одного действующего депутата Эдускунты. Вероятно, Отто метался по городу, организовывая и распределяя роли для получения контроля над столицей.

Тойво тоже применил кривой язык подпольщика, которым, правда, владел не очень хорошо, но надеялся, что Куусинен обо всем догадается. Больше на телеграфе делать было нечего, да и в Турку — тоже. Но уехать обратно он просто так не мог, как не мог сидеть здесь сложа руки.

Вместо этого он двинулся в сторону легкоатлетического клуба Турку, сначала не отдавая себе отчета — зачем, потом, по мере приближения, понимая, кого же он хотел там увидеть. Вообще-то, не то, чтобы хотел, но подумал: почему бы и нет?

Пааво Нурми только что закончил свою первую тренировку, которая на самом деле была второй, если учитывать довольно насыщенную утреннюю зарядку. Тойво он не узнал — вообще, он мало с кем знался, всецело отдаваясь своему бегу. Поэтому пришлось напомнить, что именно он изловил того хулигана, когда-то в парке порезавшего бегуна. Всякие там вопросы о том, как живешь, Антикайнен упустил, впрочем, как и всякие восторженные охи-вздохи.

— Мне очень нужна от тебя помощь, — заявил он.

— Если это не коснется моей второй тренировки — то, пожалуйста, — ответил Пааво.

Тойво почесал в затылке: да, вроде бы, солнце садится по-зимнему рано, так что должны успеть.

От Нурми требовалось доставить по адресу посылку, а также требовались деньги и больше ничего, не считая, конечно, времени.

Денег требовалось несколько пачек, и это напрягло бегуна.

— Зачем так много-то? — удивился он.

Тойво объяснил, что, вообще-то, нужна полная посылка денег, но можно ограничиться только передним рядом пачек с купюрами, остальное можно забить резаной бумагой. Он все свои сбережения уже разделил на две, перетянутые какой-то бумажкой, на манер банковской, пачки. Еще нужно было две, а лучше — три. Свои марки он обработал в подобие средств нечастного порядка на почте. Там же приобрел посылочную коробку.

— Для чего все это?

— Ну, понимаешь ли, ты отнесешь посылку по адресу, а там ее сразу же проверят: что же внутри? Если это не будут деньги, то проверяющим станет очень подозрительно, они разволнуются и надают тебе по шеям в лучшем случае, — объяснил Антикайнен.

— А в худшем? — сразу же поинтересовался Пааво.

— В худшем — пристрелят, — вздохнул Тойво. — Однако, думаю, до этого не дойдет, потому что мы все сделаем правильно, и подозрений быть не должно.

— Тогда у меня предложение, — сказал Нурми, и, прислушавшись к нему, революционер из Гельсингфорса решил: алес кляйн, так круче.

Во-первых, деньги, какие бы ни были, он вкладывать отказался. Даже во имя революции и равенства с братством. Вместо этого предложил сделать фокус-покус.

Пааво увлекался талантом фокусника Гарри Гудини, поэтому на досуге позволял себе побаловаться раскрытыми для публики трюками знаменитого иллюзиониста. Для этой цели он даже приобрел такой хитрый ящичек, типа маленького продолговатого сейфа. Он был как бы пустым, но по желанию фокусника делался как бы полным. Цветами, например, либо кроликом.

Весь трюк упирался в одну из стенок сейфа, сделанную из зеркала. Установленная при желании под углом в 45 градусов она отражала соседнюю с ней, так что за зеркало можно было поместить все, что угодно: что могло, естественно, сыграть в ящик — впечатление, что сейф пуст, было полным. Таким образом, пачек денег внутрь можно было положить в два раза меньше — отражение их все равно в те же самые два раза преувеличивало.

Тойво все-таки пришлось появиться в штаб-квартире рабочей партии Турку. В этих полупустых комнатах ему нужен был всего лишь ключ, и совсем не нужно было никакое внимание. Имидж пустоты в них поддерживала тишина: никто не переговаривался с революционным пылом, не шелестели бумажки резолюций, не скрипели перья о плакаты «Болтун — орудие шпиена». Эта пустота была неполной, потому что в самых неожиданных местах попадались людские тела, сраженные самой усталой усталостью в мире — алкогольной. Они молчали, то есть по определению орудием быть не могли. Или это почивали сами «шпиены».

В подвальном помещении, тускло освещенном керосиновой лампой, в укромном месте под замком лежали две адские машинки. Их в свое время для революционных целей доставил один из последователей идей анархии под управлением самого Кропоткина, но применение им не нашли. Вероятно, и не искали вовсе.

Если верить тому загадочному химику-бомбисту, то, дернув за веревочку, дверь, конечно, не откроется, зато вскроется ампула с кислотой, которая начнет разъедать замедлитель. Через пять минут, а может быть, и через десять, она его окончательно разъест и детонатор активируется. Бум — и шутка удалась, жертвы и разрушения средней тяжести.

Посвящать Нурми в свой план Тойво не собирался, по крайней мере — во все детали своего плана. Да спортсмену этого и самому было не надо. Он создавал антураж для своего магического сейфа, будто бы ящик банковский, раз в нем — деньги.

— Предлагаю название банка: «Боруссия», — сказал он, помешивая на плите банку с плавившимся сургучом. — Напишу название синими чернилами на вареном яйце, тисну им на крышку — получится печать. Ну, а на сургуч какую-нибудь спортивную медальку запрессую — все равно никто не читает. Будет все официально и правдоподобно.

— Не, «Боруссия» — слишком по-немецки, — заметил Тойво. — Надо какой-нибудь местный колорит добавить: например, «Боруссун» — и по-иностранному, и по-нашему (буквы «Б» в исконно финских словах нету).

— Ну, тогда просто: «Бруссун» (привет всем от автора).

На том и сошлись.

Нурми преобразил свой магический сейф так, словно он, действительно, был какой-то банковской ячейкой. Они выложили в нем все наличные деньги Тойво, добавили несколько пачек резаной бумаги, разнообразили какими-то стеклянными бусами, найденными на полке, положили обломок зубила, специально выкрашенный по такому случаю в золотистый цвет — при помощи отражения всего получилось по паре. Но выглядело, если не лезть жадной лапой внутрь, довольно убедительно. Сургуч с круглым оттиском и чернильный штамп «Банк Бруссун» только добавляло достоверности.

Короткий зимний день подходил к концу, где-то набирала обороты полупролетарская революция по-фински, а два товарища, вернее — подельника, отправились в путь к дому, который построил Джек, то есть, Вейно Таннер, конечно.

Нурми раздобыл высокие сани, в которых возили дрова, уложил в них всякие коробки, которые только сумел разыскать, бережно поместил среди них свою «банковскую» посылку, и они тронулись в путь.

Не приближаясь в зону обзора, парни ненадолго остановились, а дальше тянул за собой громоздкие сани только Пааво. Спортсмену не привыкать работать за двоих. Он дошел по расчищенной и утрамбованной дороге до ворот в заборе и принялся их ожесточенно лягать.

Собаки в ответ не залаяли — это было замечательно, значит, не озаботились обзавестись четвероногими сторожами. Чей-то настороженный голос произнес:

— Кто там?

— Это ты — там, а я — тут, — хамовато ответил Нурми. — Вам посылки, примите и распишитесь.

Дверца открылась, и мужчина, средних лет, женат, трое детей, уроженец города Васа, революционер с 1907 года, огляделся по сторонам, и только потом — на Пааво.

— Что за посылки? — спросил он, придерживая себя внутренний карман пиджака под полушубком.

— Курьерская доставка, особый груз, безотлагательное реагирование, — ухмылялся Нурми. — Куда выгрузить?

— Хм, — мужчина снова посмотрел по сторонам. — Давай внутрь, сейчас я ворота открою. А там и поглядим, что это за срочное реагирование такое.

Едва ворота приоткрылись, как Пааво вкатил свои сани во двор и упер их в сугроб. Подошли еще люди, молча щуря глаза в быстро сгущающихся сумерках.

— Минутку, сейчас я бумаги достану и химический карандаш, чтобы все было правильно, — он неспешно полез за пазуху, вытащил какие-то тетрадки и новенький, даже незаточенный карандаш. — Можете мне его заточить, а я найду нужную графу в своем кондуите?

Пока один из людей очинял ножом грифель, Нурми оглядывался по сторонам, что вызывало недовольство у всех собравшихся здесь людей.

— Ты чего куда не надо зыркаешь? — наконец, спросил один из них. — Словно вор какой-то.

— Да у вас тут и воровать-то нечего, — ответил «посыльный» и цыкнул ртом, как это делали косящие под урок хулиганы в парке Турку.

— Но-но! — сразу напряглись люди. — Давай выгружайся и уматывай.

Сверившись со своей тетрадкой, шевеля губами, как малограмотный, Пааво обрадовался, ткнув пальцем в какую-то строчку.

— Во! — сказал он. — Нашел. Сейчас.

Нурми раздвинул по сторонам ящики и извлек свою «банковскую» заготовку. Ее он протянул самому представительному из всех собравшихся людей. Из банка прямая доставка.

— И все? — удивился тот. — Чего тогда пихался во двор со своими санками?

— Так я же не знал! — всплеснул руками «курьер». — Я же по описи действую! Через протокол и визуальный осмотр!

— Ну-ка, я сейчас проверю, что это банк рассылает. Время Рождества кончилось, подарки все подарены, а об этой посылке мы ничего не знаем.

Пааво, в принципе, не возражал. Главарь выудил маленький сейф, осмотрел его со всех сторон, поддел лезвием ножа сургучную печать, отделив ее от дверцы, и приоткрыл ее. В тусклом свете масляного светильника он заметил перетянутые крест-накрест лентами пачки денег, несколько алмазных колье и пару слитков золота, величиной с зубило каждое. Действительно, ценный груз. Он кивнул своим: все в порядке, можно заносить внутрь — там надежнее будет.

Никто, в том числе и Нурми, не обратил внимания на легкий щелчок, который мог знаменовать собой для посвященного, что ампула с кислотой раздавилась, и отчет до детонации пошел на минуты. Однако посвященных здесь не было, а «посыльный» спешил вместе со своими санками ретироваться, получив какую-то корявую подпись на листе тетради. Его никто не задерживал.

Выйдя за ворота, Пааво включил вторую космическую скорость и убежал на свою вечернюю тренировку. Он торопился, чтобы не нарушать свой спортивный график, поэтому не обратил внимания на приглушенный расстоянием и стенами здания хлопок взрыва, прозвучавший через семь с половиной минут после его поспешного бегства.

А возле здания, куда была доставлена банковская посылка, в это же время случился конфуз.

— Perkele satan! (чьорт побьери, в переводе), — закричал караульный возле ворот.

— Paska (дерьмо, в переводе), — закричал другой.

Громкий хлопок в доме был полнейшей неожиданностью для всех. Поэтому прочие люди, что были во дворе, от такой внезапности просто онемели. Они еще не слышали стонов своих немногочисленных товарищей, оказавшихся с очагом взрыва тет-а-тет. Кому то из них оторвало голову, кто-то потерял руку, кому-то осколками выставленных стекол посекло ногу, и теперь с них со всех хлестала кровь, как с резаных свиней. В помещении летали банкноты в сто и больше марок, и густо стоял синий динамитный дым.

Да, озарение Тойво оказалось реальностью. Дом Таннера не был тюрьмой для царя или премьер-министра, это было хранилище тех денег, что предприимчивый революционер вывез из охваченной революцией столицы. Промежуточный пункт, так сказать, коллектор.

Для того чтобы революция обрела жизнеспособность, ее нужно питать финансами. Поэтому ключевым пунктом любого переворота всегда был национальный банк, точнее — все банки. И только побочно: почта и телеграф — чтобы информация об участи денег никуда не ушла, вокзалы — чтобы ограничить способ вывоза наличности и иной ценности. Взял банк — правь людьми. За идею могут сражаться только идейные люди. Но они зачастую слабы и не вполне вменяемы. Без силы любая идея, к тому же — революционная, обречена на участь сделаться посмешищем. Нету такой конспирации, которая бы оставила целое государство вне ведения о грядущем перевороте. Есть только деньги, которые способны закрыть глаза всем, кому это необходимо.

Так что нельзя было порицать Таннера, что он на рывок взял значительную, едва ли не всю денежную массу Финляндии. Куусинен поступил бы так же. Единственное различие их было в том, что Вейно решил с Отто не делиться: и так хватало народу, кому требовалось дать денег — Свинхувуд, Маннергейм, тот же Экруут.

И вовсе это не воровство — просто перераспределение средств. Вполне житейская ситуация, где все — хорошее и плохое — упирается в человеческий характер.

Таннер сделал свой выбор, и Куусинену пришлось решаться на что-то. Денег в столице нет, зато в избытке солдат и матросов, развращенных минувшей революцией в России. Из Петербурга Вова Ленин козьи морды строит. В Ваасе правительство заседает и настраивает себя и прочий народ на радикальные меры. Таннеру грозит пост министра иностранных дел, хотя правильнее было бы — министра финансов (через двадцать лет эта должность все-таки будет у него в кармане).

Дела масштабные, дела мирового уровня, на фоне которых совсем незаметным оказалось событие на окраине университетского города Турку. Что же, все дела, касающиеся огромных денег, остаются в тайне. Деньги не нуждаются в огласке. Деньги нуждаются в действии. И в противодействии тоже.

27. Корысть

Замечательный бегун Нурми отлично сыграл свою роль. Он убежал. Правда, перед этим без тени сомнения, без следа сожаления притворился курьером, что, в принципе, от него и требовалось. Пока еще не настало то время, когда о фантастическом финском бегуне заговорили, как о Фантоме. Вон, даже коробочку свою волшебную пожертвовал.

Конечно, и ему все это дело аукнулось, потому что пришлось Пааво от греха подальше подаваться в армию. Не по призыву и не по зову, а по необходимости: чтобы спрятаться на время от поисков подлых содержателей странного дома, куда он однажды доставил посылку. Вернее, от тех из них, что остались в живых.

Антикайнен перед взрывом не был ни далеко, ни в близко — он был в самой гуще событий.

Во время короткой остановки перед приближением к дому-хранилищу он залез под сани таким образом, чтобы обнаружить его можно было, только опустившись на колени. Тойво полагал, что его товарищ-бегун пока еще не обрел такого статуса, когда перед ним падают ниц. Поэтому, скользя спиной по ровной, утрамбованной снежной дороге, он беспокоился лишь о том, как бы не отцепиться от саней. По крайней мере, пока беспокоился только об этом.

Поставленные задачи, как и обрушившиеся проблемы, нужно решать по мере их поступления, никак не скопом. Может быть, такое отношение к жизни достаточно легкомысленное, но иначе не выжить. По крайней мере, не выжить так, как этого самому хочется.

Когда сани с человеком под ними вкатились во двор и, движимые уверенной рукой Пааво, уткнулись в сугроб, у Тойво возникла необходимость переходить к следующему этапу своей авантюры. Нурми вел себя, как настоящий иллюзионист, отвлекая внимание зрителей от своего фокуса, где это было только возможно. Вероятно, нахватался замашек у своего кумира Гарри Гудини.

Двигаясь, как змея, он уткнулся в гору снега и попытался врыться в него, как северная собака это делает перед сном. Только собаки при этом нисколько не заботятся, видит их кто-нибудь, или нет. Хорошо, что снег не успел еще слежаться, подтаяв на солнышке. Через твердую корку наста пробиться было бы куда проблематичней.

Двигаясь, сантиметр за сантиметром, вглубь сугроба, Тойво изрядно вспотел, и по мере погружения под снег его продвижение начало даваться все быстрее и быстрее. Антикайнен стал проворным подснежным ползуном на короткие дистанции. Лишь бы не проползти до Северного полюса, увлекшись движением.

Звуки голосов делались все глуше и глуше, наконец, Тойво позволил себе остановиться. Он полагал, что продавленная им нора не должна была иметь ярко выраженного входа, а обвалилась и скрыла тем самым все свидетельства о присутствии во дворе хранилища еще одного человека.

Он не слышал щелчка детонатора, не видел, как Нурми укатил прочь от ворот, он вообще ничего не чувствовал: холод начал проникать через одежду к мокрому телу и ласкать его своими ледяными языками. От такой ласки можно и кони двинуть! Вообще-то под снегом тепло, но не настолько, чтобы позволить чувствовать себя комфортно неподвижному и мокрому человеку. Шевелиться было нельзя: пусть и темнота сгущается, пусть и снег над головой довольно высок, но малейшее движение может заставить насторожиться искушенных в таких делах охранников. Антикайнен в который раз мысленно сказал «спасибо» Таннеру, что не позаботился обзавестись собаками во дворе.

Тойво лежал бревном и прислушивался к ударам своего сердца, отзывавшимся в его ушах. Они были равномерными, но все же начинало казаться, что паузы чуть увеличиваются. Это было нехорошо. Человек может запросто отключиться, сам того не заметив. Или уснуть, или укатить в такую отрешенность, где время перестает ощущаться напрочь. Так уже однажды было, когда он недвижно пролежал не один час в лесном шалаше возле моря. То оцепенение было полезным, потому что путаные мысли сложились в подобие стройной теории, с которыми совесть могла ужиться. Не сказать, что Тойво во всем разобрался, и также не сказать, что он сам проделал это — помощь и поддержка, полученная им, были теми составляющими всеобщей гармонии природы, от которых человек зачастую старается держаться на расстоянии. Эта дистанция вполне логично может увеличиться, кратно наличности в кошельке, либо литрам спиртного, пропущенного через организм.

Не хотелось оказаться странным подснежником, явившим себя весной. К тому времени здесь, вероятно, уже никого и ничего не будет, так что его тело могут и не обнаружить вовсе. Панические мысли только подхлестывались сомнением: а ну, как бомба не взорвется? Он же не проверял, в каком состоянии механизм внутри — только привязал проволочку к рычагу маленького бойка. Вдруг, никто не откроет дверцу сейфа? Вдруг, несмотря на расчет на темноту, обнаружится сама тонкая проволока, ведущая к наружной рукояти дверцы? Обо всем, конечно, должен позаботиться Нурми, но в случае непредвиденных обстоятельств его действия не пойдут в направлении, где ему самому может быть причинен определенный вред.

Тойво потерял контроль времени, он уже не мог определить, сколько здесь лежит: минуту, или час? Вместе с холодом росла уверенность, что его задумка была большой ошибкой. И только надежда не позволяла ему плюнуть на все и подняться из сугроба со вздернутыми к небуруками. «Сдаемсу-ууу!»

Антикайнен так увлекся своими внутренними переживаниями, что едва не пропустил сам взрыв, ударивший по промерзшей земле, как кувалдой. Его даже слегка оглушило под снегом, и если бы не заранее выработанный план действий, то он мог потерять время и тем самым поставить под сомнение всю свою операцию.

Выждав несколько секунд, которые он выделил людям во дворе на замешательство от эффекта неожиданности, он рывком поднялся из своего убежища и, неуклюже передвигая ногами, побежал туда, куда уже устремились все охранники — к самому хранилищу. На его возникновение из снега никто не обратил никакого внимания.

Адская машинка сработала, что надо! Посылку с ней еще не успели положить к прочим ценностям хранилища, поэтому никакие богатства, за исключением кровных средств самого Тойво, повреждено не было. Стол, на который сейф с бомбой положили, разнесло в труху, людям в комнате тоже досталось.

Однако времени осматриваться по сторонам не было, нужно было действовать незамедлительно.

— Тут еще одна бомба! — закричал, что было сил, Антикайнен. — Я слышу, как тикает часовой механизм! Бежим!

— Бомба! Бомба! — сразу подхватило несколько голосов. Вероятно, теперь все услышали мифическое тиканье. Беспорядочный топот ног возвестил, что народ ломанулся на выход, позабыв о раненных товарищах.

Последним к входной двери неторопливо подошел Тойво. Он закрыл ее перед собой и задвинул тяжелый и прочный засов. Да, такие врата и тараном не взять.

Теперь можно было оглядеться по сторонам. Дым потихоньку рассеивался, зыбкие контуры предметов обрели свои очертания. Нужно было организовывать оборону — в самом деле, верить, что охранники, догадавшись, что их одурачили, заплачут и, взявшись за руки, уйдут по домам, было бы наивно.

— Эй, ты что здесь делаешь? — громом с ясного неба раздался недовольный голос.

В самом углу возле разбитого зарешеченного окна стоял большой и грозный дядька. Видимо, изначально в дыму он слегка потерял чувство ориентации в пространстве, вот и вышел на сквознячок.

— А ты? — стараясь говорить уверенно и сердито, ответил Тойво.

Он не стал дожидаться ответа, потому что рассчитывал своим глупым вопросом чуть отстрочить возникновение в руке охранника пистолета системы «наган». Он прыгнул вперед, вкладывая в удар весь свой вес.

Но то ли родных килограммов было недостаточно, то ли еще не вполне отошел от лежания в снегу, Тойво не попал туда, куда намеревался. Он отскочил, словно горох от стенки и на секунду даже потерял равновесие. Охранник помотал головой, потер ушибленное плечо и вытащил из-за пазухи огромный, как пулемет «Максим» маузер.

Если бы оружие оказалось обычным, то и шансов бы у Антикайнена никаких не осталось. Маузер же цеплялся своими выпуклостями за все предметы туалета: за ремень, за рубашку, за теплую шерстяную жилетку, за пиджак, наконец. Единственно, что за трусы не цеплялся. Да и то, вероятно, потому что мужчина трусы не носил.

Тойво тоже был вооружен, но он даже не попытался дернуться за своим памятным с детства револьвером. Вот этот пистолет как раз бы за трусы обязательно зацепился, потому что был упрятан столь глубоко под одеждой, что достать его было совсем непросто.

Антикайнен не придумал ничего лучшего, как ударить снова — на этот раз ногой. В этом случае удача была на его стороне: даже такой здоровяк не сумел удержать свой массивный маузер, и тот отлетел к стене.

Делать нечего, надо драться. Оба противника глубоко вздохнули и приняли позы, которые на их взгляд должны были быть наиболее эффективны в кулачных противостояниях: Тойво встал на руки, а охранник вообще завязался узлом. Шутка — оба прекрасно знали, как орудовать руками, ногами и головой, чтобы победить и самому не оказаться побежденным.

Противник Антикайнена был тяжелее, а это значит, что он менее поворотлив. Но и удары, если те достигнут своей цели, вполне могли выбить дух. Поэтому лучше бы под них не попадать. И Тойво запорхал, как бабочка, выискивая возможность, чтобы ужалить, как пчела (порхать, как бабочка, жалить, как пчела — девиз Мохаммеда Али в девичестве, то есть, Кассиуса Клея).

Некоторое время Антикайнен бегал по углам, уклоняясь от сокрушительных хуков. Но единственной пользой в этом, пожалуй, было то, что он наконец-то согрелся. Противник не выказывал ни тени усталости и пер, как бык. Совсем скоро его коллеги во дворе опомнятся и подойдут проверить: а правда ли бомба тикает? Сунут морды в окно и увидят танец «маленьких лебедей». Конечно, пробраться внутрь им не удастся, но напакостить могут и издалека.

Надо было как-то выходить из сложившегося положения.

Едва он так подумал, как что-то заплело его ноги, и Тойво рухнул на пол. Черт побери, про раненного он и позабыл совсем. Тот, хоть и истекал кровью, но двигаться ползком не разучился. Винить несчастного истекающего кровью парня было не в чем — он, полуживой, просто пришел на помощь своему товарищу.

Однако Антикайнену от этого не стало легче. Наоборот, едва только он завалился на пол, как противник, не будучи дураком, прыгнул на него сверху. Шансов выбраться из-под такого могучего бойца не было никаких. Но это не означало, что настало время молить о пощаде. Как правило, на просьбы о милосердии во время драки мало кто реагирует — зачем же воздух понапрасну сотрясать? Тойво продолжал бороться, не произнеся ни слова.

Он ухватился обеими руками за руки врага и напряг все свои силы, чтобы не позволить тому уцепиться за него. Да где там! Стражник перехватился левой ладонью за волосы Антикайнена и медленно, словно во сне, воздел правый кулак. Сейчас он начнет опускать его методично, как паровой молот, и расколет, в конце концов, голову своего противника, как спелый арбуз.

Тойво в некоторой поспешности зашарил вокруг себя по полу: мало ли что обнаружится полезное для таких случаев — пистолет, нож, плазменный резак? Как назло ничего под руку не попадалось, хоть плачь. Разве что еще чья-то дружеская рука. Дружеской она была потому, что не била его, не цеплялась, и вообще — ничем не угрожала.

Антикайнен в полном отчаянье ухватил ее за локоть и потянул к себе. Она легко поддалась. Абсолютно бездумно, он выставил ее перед собой, то ли надеясь отпихнуть навалившегося на него охранника, то ли пытаясь его пощекотать. Тойво даже не подумал, что у этой дружественной руки должен быть хозяин, живой или мертвый, который вполне может не позволить действовать его конечностью, как своей.

Он сунул чужую руку в горло своего противника, и ее скрюченные пальцы сначала разомкнулись под нажимом, а потом сомкнулись в прежнее свое положение. Таким образом, шея охранника оказалась в жестких объятьях незнакомых пальцев. Он это, конечно, почувствовал и повременил с нанесением своего первого удара, видимо решив разобраться с неизвестным человеком, держащимся за его бычью шею.

А человека-то не было! Тойво сам удивился: рука оказалась ни к кому не прикрепленной. Может быть, в этом складе помимо денег еще лишние руки и ноги хранятся?

Как удивился охранник, обнаруживший, что это не враг его за шею держит, а чья-то неприкаянная черная рука, даже не передать. Он резко вскочил на ноги и попытался стряхнуть ее со своей шеи, переступая с ноги на ногу, как ретивый конь, запричитав при этом тонким голосом. Он брезгливо взмахивал обеими руками, словно отбиваясь от мух, но мертвая рука упорно не отцеплялась.

Тойво не стал созерцать эти половецкие пляски, подполз к маузеру, щелкнул предохранителем и выстрелил охраннику в грудь. Тут же его внимание привлекло лицо, возникшее в решетчатом окне: кто-то самый смелый решился посмотреть внутрь. Лицо было вооружено пистолетом и собиралось пустить его в дело, да вот только слегка отвлеклось на ужимки и прыжки сотоварища.

Антикайнен без раздумий навел на него дуло маузера и спустил курок. Лицо моментально исчезло, только кровавые брызги по сторонам разлетелись.

— Кто стреляет? — с улицы раздался возмущенный крик.

Тойво подскочил к окну и выпалил три патрона по сторонам.

— Это ограбление! — прокричал он наружу. — Деньги переходят ко мне! Расходитесь, коли жизнь дорога.

Ему ответом послужил целый залп, пули с чавканьем впились в стену, а некоторые с визгом рикошетили от решетки.

— Как ты этими деньгами распоряжаться будешь? — когда стрельба утихла, крикнул кто-то из стражников. — Лучше выходи с поднятыми руками, и мы тебя не будем мучить: удавим, как котенка, даже заметить не успеешь.

Вполне вероятно, что в самом городе услышали звуки выстрелов, но вряд ли кто-то поспешит на выручку. Новость о том, что у них в стране революция объясняло все и для всех. Может быть кто-то, конечно, по инерции заявит в полицию, но те, в свою очередь, спишут перестрелку на особый революционный режим и забьют на это дело.

— У меня здесь хорошо: продукты есть, крыша над головой — тоже, денег — валом, так что перезимую как-нибудь, — ответил Антикайнен. — Еще раз сунетесь, буду деньги жечь.

С той стороны ответили не сразу же. Видимо, совещались.

— Ладно, бери тысячу марок и вали отсюда, — такое решение могло означать только одно: с них самих за пропажу наличных средств шкуру снимут заживо.

На этот раз Тойво не торопился с ответом. Он осторожно приблизился к окровавленному человеку, что сбил его наземь, и спросил его:

— Ты как — живой?

— Нет! — прохрипел тот и застонал.

Антикайнен быстро разоблачился из своего тулупчика и оторвал рукав от нательной рубахи.

— Потерпи, товарищ, сейчас я тебя перевяжу.

Он, в самом деле, начал перевязывать человека, делая это быстро и с известной сноровкой: обучение в шюцкоре помогло.

— Зачем? — снова прохрипел раненный.

— Так я против тебя ничего не имею, — ответил Тойво. — Мы же люди — должны помогать друг другу.

— Зачем деньги? — с великим трудом просипел человек.

— Так корысть! — объяснил Антикайнен. — Корысть, будь она неладна.

— Эй, ты там что — заснул? — донесся нетерпеливый крик со двора.

Тойво посмотрел на лежащего возле окна огромного охранника, которому так и не удалось отцепить от себя почерневшую от копоти и крови руку. Увидел он и хозяина этой руки, сидевшего в углу рядом с оторванной человеческой головой. Безголовое тело оказалось заброшено на полки с упаковками денег. Неужели все это оценивается всего лишь в тысячу марок?

— Если сунетесь ко мне, я вас буду отстреливать! — крикнул он. — Я жадный. Мне нужны все деньги!

— Да кто ты такой?

— Я, твою мать, тот, кто заслуживает распоряжаться всеми этими богатствами.

В дверь застучали, вероятно — ногами. Кто-то с разбегу принялся наскакивать на нее всем своим телом. Не, толщина дерева, могучие петли и засовы — вряд ли без посторонней помощи их взять. А помогать горе-охранникам он не собирался.

Единственное уязвимое место — это окно. Пролезть в него они не смогут, но через него можно как-нибудь исхитриться и достать его самого. Только как? К чему надо готовиться?

Тойво надеялся, что поджигать сам склад и его вместе с ним они не будут — его жизнь гораздо дешевле того количества марок, которые здесь собраны. Два убитых взрывом, два убитых им самим, раненный и он — стоимость одна тысяча финских марок. В среднем даже по сто семьдесят марок за рыло не выходит. Даже как-то обидно.

В печную трубу залезть у его врагов тоже не получится. Для этих парней с пистолетами время Joulupukki (Санты Клауса, иными словами) прошло. Подземные коммуникации отсутствуют — все-таки это было временное строение. Единственное, что приходило в голову — это дым.

Его можно выкурить посредством дымовой завесы, устроенной в помещении. Хотя, конечно, существует возможность запустить отравляющий газ иприт, как это делали культурные убийцы — немцы — на полях первой мировой. Только вызывало сомнение, что смертоубийственная химия в свободном доступе для любого страждущего.

Тойво обыскал все тела на предмет вооружения и увеличил свой арсенал еще на три нагана. Когда же он достал свой револьвер, то пять стволов на одного человека — да это просто пять часов прицельного боя! Он загасил керосиновую лампу, которая чудесным образом пережила взрыв бомбы, и оказался в темноте. Снаружи должно быть светлее, чем внутри — там снег отражает свет.

Раненный парень лежал тихо, как мышь под веником. Антикайнен заставил его выпить обнаруженный сладкий остывающий кофе для поддержания сил, посетовав при этом, что финны редко пьют чай. Сладкий чай для восстановления сил после значительной потери крови, конечно, лучше всего. А еще лучше — доктор и больница.

Тойво выложил пистолеты таким образом, чтобы они всегда были в состоянии доступности, и приготовился ждать сюрпризы. Его ум пока не мог найти способ, как можно было бы и деньги все сохранить, и его самого нейтрализовать, и проделать это по возможности в кратчайшие сроки. Хоть этот факт был отрадным, но в то же самое время заставлял тревожиться: предугадать действия врагов было невозможно.

Антикайнен даже не пытался усидеть на одном месте, все время двигаясь и не упуская из внимания зарешеченное окно, которое выделялось на фоне черной стены своим светлым содержанием: звезды, небо. Как бы тихо он ни пытался шагать, но битое стекло, щепки и прочий мусор на полу озвучивали каждый его шаг еле уловимым шелестом.

Однажды, когда он оказался напротив окна, с той стороны, вдруг, раздался голос, который произнес только одно слово: «Есть!» В тот же момент между решетками что-то возникло. Тойво даже не пытался разобраться, что именно, моментально поднял маузер и выстрелил. Вероятно, он попал, но это не имело значение.

Что-то было не так. Вспышка выстрела на мгновение осветила его, а потом в его левое плечо что-то ударило с такой силой, что Тойво отлетел к стене. Да что там отлетел — он оказался прижат к ней, или, даже, вернее — приколот, как бабочка к листу картона. То, что ударило его, оказалось длинным колом.

Нашли все-таки парни Таннера решение! Изготовили копье, прислушались к его шагам, вычислили, когда он проходит мимо окна, выставили свое колющее оружие и вонзили его, целясь на вспышку выстрела. Попадание было удачным для всех: для охранников — что попали, для Тойво — что не попали в грудь и не убили нахрен.

Чья-то нетерпеливая личность сунулась в окно, словно желая удостовериться в успехе, но Антикайнен сразу же выстрелил навскидку, после чего личность с недовольным криком исчезла. Тойво ухватился за древко и, превозмогая боль, попытался завалиться вбок. Конечно, это сделать удалось, потому что даже сделанное из самого прочного дерева копье имеет свойство изгибаться. Пока он двигался в сторону, народ с той стороны открыл по окну беспорядочную стрельбу, не рискуя, однако, выцеливать.

Стиснув зубы, Антикайнен дернулся в сторону и освободился от упирающегося в его плечо кола. Но тут же чья-то шальная пуля, срикошетив от решетки, щелкнула ему прямо по лбу. Так, во всяком случае, ему показалось. В глазах запрыгали искорки, багровый туман застилал собой силуэт окна, голова начала отчаянно кружиться.

Чтобы не завалиться на пол, Тойво оперся раненной рукой о стену и тут же вскрикнул от боли. Как ни странно, эта боль привела его в чувства. Он поднял тяжелый маузер и высадил из него все патроны до щелчка магазина, попадая и в небо, и в стену, и даже в ту же самую решетку.

Отбросив бесполезный пистолет, Антикайнен поднялся на ноги и, качаясь, как былинка на ветру, переместился в угол. Он собрал вокруг себя все свое оружие и сел, упершись спиной в стену возле входной двери. Теперь он не видел окна, но запросто мог контролировать появление в нем чего-то извне: руки с наганом, ноги с ножом, или головы с папироской.

— Эй! — донесся до его слуха окрик с улицы. — На что ты надеешься, парень?

— Toivo — значит «Надежда», — сказал он шепотом и выстрелил в направлении окна.

Эпилог

1 марта 1918 года в Петрограде был заключен договор о дружбе между Российской Социалистической Федеративной Советской Республикой и братской рабочей республикой Финляндии. Страна Суоми раскололась на две противоборствующие части. Это не означало, что она стала меньше по размеру, это означало лишь гражданскую войну.

Буржуазное правительство Свинхувуда укрепилось в городе Васа, ну, а в Гельсингфорсе засело «красное» правительство совета уполномоченных под предводительством Отто Куусинена. Волею судьбы Куусинен тоже стал вождем если не краснокожих, то просто красных. Первым делом они переименовали город Гельсингфорс в Хельсинки.

Вейно Таннер против этого не возражал, как не возражали Свинхувуд и Маннергейм: кто заказывает музыку, тот и танцует девушку. Своих денег, во всяком случае, их большей части, будущий министр финансов не дождался. Канули миллионы марок, причем как-то так канули, что следов не осталось. Таннер чесал в недоумении голову, Куусинен сохранял глубокомысленное молчание. Нужен был раскол в стране — получите. Нужны были деньги, чтобы этот раскол оправдать — ищите.

Антикайнен сначала подумал, что у него начались слуховые галлюцинации: стрельба снаружи дома-хранилища усилилась. Даже можно сказать она наросла, как мокрый снег на брошенный комок. В его сторону уже никто не палил.

Тогда он подполз к раненному охраннику, проверил, что тот еще жив, и в несколько глотков допил весь оставшийся возле него холодный сладкий кофе.

— Ну, вот, товарищ, — проговорил он. — Живы будем — не помрем. Надежда умирает последней.

Когда в дверь забарабанили чьи-то кулаки, он долго не мог подняться на ноги.

— Кто там? — собравшись с силами, выдохнул он.

— Друзья-товарищи товарища Куусинена, — ответил знакомый голос.

— Так друзья или товарищи? — попытался уточнить Тойво, хотя знал, что за дверью стоит Гюллинг собственной персоной.

— Для кого — как, — ответил Эдвард. — Прости, что запозднились.

Судя по скудному свету из окошка, все еще стояла дремучая ночь.

Антикайнен отпер дверь и впустил внутрь, кроме Гюллинга еще и Акку Пааси, и Аллана Хаглунда с Войто Элоранта. Других людей он не знал, но то, что это были люди Куусинена не вызывало сомнений. Когда разожгли керосиновую лампу, то они только присвистнули в удивлении.

— Я никогда не видел столько денег! — сказал каждый из них, отчего получился слаженный хор революционных мальчиков.

Они не стали терять время на подсчет финансов, просто начали грузить их в грузовик, на котором приехали в Турку.

Мертвые тела расстрелянных охранников и одного своего товарища погрузили тоже, сразу же отказавшись от чьей-то шальной мысли сжечь их вместе с пустым домом. «Передадим семьям», — так было правильно. Но на поверку сдали их в морг первой же встречной больницы.

Тойво и раненного бойца Таннера забросили в ту же лечебницу, потому что никто из приехавших людей не имел даже самых начальных понятий об оказании первой (или последней) медицинской помощи.

Антикайнен пробыл под присмотром врачей совсем недолго. Ему перевязали голову, определив сотрясение мозга средней тяжести, обработали и зашили рваную рану на плече и привязали руку к груди, потому что, вдобавок, у него оказалась сломана ключица. Он зашел в палату к единственному охраннику, оставшемуся в живых, и сказал ему:

— Мой тебе совет: беги из Финляндии. Если кто-то узнает, что тебя не убили, все беды тут же повесят на тебя. Молчи об этой ночи и беги. Денег тебе должно хватить на некоторое время: год или два.

Тойво вышел из палаты, оставив на кровати с парнем внушительный сверток.

Потом он пошел, решительно пресекая все разговоры докторов и примкнувших к ним врачей, прочь, направив свои неверные стопы в спортивный клуб.

Пааво Нурми только головой покачал из стороны в сторону, увидев его.

— Краше в гроб кладут, — сказал он.

— У меня к тебе дело, — без обиняков ответил Тойво.

— Насколько серьезное? — поинтересовался спортсмен.

— Тысяч на сорок, может быть — на сорок пять, — поморщился от боли Антикайнен. — В марках, не в рублях. Можешь нарушить свой спортивный режим?

— За такие деньги — конечно, — сразу согласился Пааво. — Но не на очень долго.

Опять вооружившись дровяными санями, на сей раз — пустыми, они двинулись в путь к осиротевшему денежному хранилищу. Тойво доставал из холодного печного очага упаковку за упаковкой, Нурми укладывал их в сани. Обратный путь спортсмен прошел веселее, зато Антикайнену он дался не в пример сложнее.

— Ну, вот, и спортивный режим не надо было нарушать! — сказал Пааво, когда они вошли в раздевалку в спортивном клубе. Сани остались, неприкаянные, во дворе, и никто на них не обращал никакого внимания, даже собаки не нюхали. В клубе было пусто, весь спортивный народ ушел участвовать в революции.

— Нет, — ответил Тойво и обессиленно опустился на кушетку. Несмотря на принятые внутрь докторские пилюли, голова отчаянно кружилась и болела.

— Что значит: «Нет»?

— А то и значит, что деньги будут твоими лишь в том случае, когда остальное ты доставишь в нужное место и там надежно спрячешь.

На удивление Нурми не возмутился и не принялся как-то выказывать свое недовольство.

— Ладно, — кивнул он головой. — Куда доставить?

Как оказалось, к такому вопросу Антикайнен не был готов совершенно. Он продумал и провернул крайне рискованную операцию, он добился того, чтобы все остались довольны (особенно довольны покойники), он остался живым, но где скрыть деньги — это он не знал.

— Э, — сказал он. — Ну. А.

— А можно я сам их доставлю и упрячу? — подняв, как школьник, руку, поинтересовался Пааво.

— Можно, — сразу же ответил Тойво, но призадумался: все-таки люди, обретая какие-то богатства, сразу же что-то теряют — свои честность и порядочность, например. — Только учти: если всю оставшуюся жизнь ты не хочешь бегать и прятаться, то лучше тебе к чужим деньгам не прикасаться. Не потому, что это чужие деньги, а потому, что это ооочень большие чужие деньги. Ферштейн?

— Натюрлих, — заулыбался Нурми. — Не боись, все я понимаю.

Потом он объяснил, что давно хотел пойти в лыжный поход, как Руаль Амундсен. По маршруту, так сказать, замечательного спортсмена Элиаса Леннрота. Пойдет на лыжах с санями позади, доберется до родственников, и там где-то спрячет все добро.

— Уж поверь мне, — продолжал улыбаться Пааво. — У Гарри Гудини я научился маскировке — будь здоров! Вернусь обратно и сообщу тебе в телеграмме-молнии.

— Не надо в молнии, — вздохнул Тойво. — Просто сообщи как-нибудь о встрече, я подъеду, и мы все обсудим.

Антикайнен почему-то не сомневался, что этот упертый спортсмен сделает все должным образом. В самом деле, тот собирается стать звездой мировой величины — зачем ему прятаться с чужими деньгами, пусть и большими? Он выделил Нурми несколько увесистых пачек марок в банковских упаковках — как оказалось при подсчете, даже больше 45 тысяч на пятьдесят сотен. Потом попросился лечь на кушетку, и уснул крепким сном молодого человека с чистой совестью, у которого во дворе под снегом стояли сани с несколькими килограммами приемлемыми для платежей во всей Европе банкнотами.

Пааво укрыл его пледом и убежал на свою тренировку.

Пошел снег и начал ложиться на брошенные возле поленницы груженые сани. Мимо иногда проходили озабоченные люди, но никому не было ни до чего дела, разве что известие о революции вызывало тревогу и любопытство: что дальше будет? Никто не знал ответа.

И спящий Тойво Антикайнен не знал о своей судьбе. Не знал он, что родственники спортсмена Нурми живут за тридевять земель в селе Кимасозеро. Не знал он также, что через три месяца революция завершится, вместе с ней завершится и дурная гражданская война. Не знал он, что в дом к его девушке Лотте в Выборге наведается отряд латышей во главе с затянутой в кожу коммиссаршей. Злобная революционная дама потребует всей семье собрать пожитки и грузиться в «столыпинский» вагон. На вопрос «куда?» последует ответ: «Куда товарищ Мищенко распорядится».

Тойво спал, шел снег, белое безмолвие окутывало мир. Всю жизнь можно стремиться быть ближе к богу, а оказаться ближе только к тишине.

Александр Бруссуев Племенные войны

Превратится в воду рек — Снег,

Станет облаком седым — Дым,

Станет домом твой родной Дом,

Из руин воздвигнут вам Храм.

Должен кончиться любой — Бой,

Победит, сомненья нет, — Свет.

Машина Времени — Три окна.

Я сказал: Вы боги, и сыны Всевышнего — все вы;

Но вы умрете, как человеки, и падете, как каждый из князей.

Псалом 81 — 6.

Вступление

Если поезд едет, то, вероятнее всего, в нем есть люди. Либо их мало — тогда этот поезд пренебрежительно величается «товарняк», либо же, напротив, немало — тогда это пассажирский экспресс, или того круче — электричка.

В товарняке один машинист рулит, а другой машинист в носу ковыряется. В пассажирских машинистами можно пренебречь — их там не больше одного процента от прочих людей, вот пассажиры — это основной контингент. Тем они и интересны.

В электричке Ленинград — Выборг все дядьки и тетки, ну и подрастающее поколение, случившееся трястись в вагонах, были нормальными советскими гражданами, а один пожилой человек, притулившийся возле окна последней перед раздвижными дверьми скамейки, чуть-чуть от нормального отличался. И одежда на нем была неброская, и прическа обыкновенная, но, черт возьми, манера поведения была другая. Даже, выраженная просто в задумчивом взгляде в грязное окно. Словно у эстонца, или, даже, иностранца какого-нибудь. Советские люди даже в окно смотрят с некоей внутренней тоской, это — если они трезвые, и с вызовом — коли, уж так сложилось, нетрезвые. А этот гражданин просто смотрел, никак себя не проявляя: не тоскуя, не быкуя, вообще — никак.

— Вы по-русски говорите? — обратился к нему простой агент КГБ, волшебным образом материализовавшийся поблизости. Конечно, он появился не сам по себе, а всего лишь среагировал на сигнал от наряда милиции, которому, в свою очередь, просигналила пара контролеров, профессионально отслеживавших каждого обилеченного пассажира в поисках необличенных зайцев.

— Почти не говорю, — вздохнул Тойво Антикайнен. — Меня зовут Джон. Фамилия — Хоуп (hope — «надежда» в переводе с английского, здесь и далее примечания автора). Я канадец.

Канадцы в то время были известны своими хоккеистами, которые очень ловко дрались с нашими во время всяких разных матчей НХЛ — СССР. Агент КГБ знал Эспозито, Дрейдена и еще пару-тройку достойных Михайлова, Харламова и Петрова парней с кленовыми листьями на эмблемах на груди. Хоупа он не знал.

— Вам нельзя, — сказал он и вздохнул. — Нельзя без разрешения, без сопровождения. Да и вообще — там граница рядом.

— Мне всего лишь на кладбище, — ответил Тойво. — Близкие люди там лежат. Мне им поклониться надо перед отъездом. Я сам уже близок к кладбищу, но от выборгского — далек, как никогда. Помогите мне.

Агент вздохнул: дедок казался безвредным, но не безобидным. Безобидные иностранцы — это только те, что безобидно в своих заграницах сидят и помалкивают, а в Советский Союз ни ногой.

— Мы с вами сойдем перед Выборгом, там начальник имеется, а у него — машина. Он решит, куда Вас: на кладбище, либо на Литейный (там стоял Большой дом, а в нем сидело КГБ).

Тойво не удивился и даже не расстроился. Он никогда в глубине души не мог довериться своему желанию посетить Выборг. Желание-то было всегда, вот только страха увидеть то, что он не видел столько десятков лет, было больше. Страх порождал реалии, выраженные в одном единственном вопросе: а дальше — что? Ответов не было.

Тойво не стал возражать, не стал он и просить. Пусть будет все так, как должно быть. Он кивнул головой и снова уставился в окно.

Через полчаса агент тихо сказал ему «пора», и они вышли на перрон, где никому не было дела ни до канадца, ни до кагэбэшника. Единственный человек, который мог хоть как-то озаботиться выявленным иностранцем вне разрешенной тому для выгула территории, был майор Кочнов Борис Иванович.

Борис Иванович проверил документы у Антикайнена, потом, совершив несколько звонков в Питер, проверил подлинность того, что Джон Хоуп — это Джон Хоуп. Потом он вызвал машину и сказал, легко перейдя на английский язык:

— Мы Вас вывезем в Ленинград, передадим нашим сотрудникам гостиницы «Англетер», где остановилась Ваша группа, а они примут установленные протоколом меры.

Тойво ничего не ответил. Теперь, в сущности, делать ему в Советском Союзе было нечего. Выдворят из страны — пожизненно, либо на десять лет — до лампочки. Сделают в подвале на Литейном маленький пуф-пуф — уже не страшно. Уже даже интересно, чем все закончится.

Его усадили в автомобиль самого злобного вида под названием «Волга», майор Кочнов расположился на переднем сиденье, давешний комитетчик — рядом. Водитель бесстрастно пошевелил розовыми ушами — и они поехали. Никто не произнес ни единого слова.

Снег был все такой же грязный, вороны все так же морщили свои носы по ветру, люди, встречающиеся по пути, шли по своим людским делам, машина скрипнула тормозами и уткнулась в сугроб перед кованной монументальной изгородью.

— Леша, проводи буржуя, — сказал Борис Иванович.

— Яволь, — ответил Леша, вышел из машины, обошедши ее кругом, открыл дверцу для Тойво. — Шнель.

— Матка, яйки, партизанен, — хмыкнули розовые уши водителя.

Никакой враждебности по отношению к себе Антикайнен не ощутил. Зато он ощутил чувство величайшего волнения: старая ограда с элементами художественного литья не могла огораживать управление внутренних дел, либо иное казенное учреждение. За ней могло располагаться только кладбище, причем такое же старое, как и сама кованая изгородь.

— Сколько у меня времени? — спросил Тойво у Кочнова.

— Немного, — через приоткрытое окно «Волги» ответил тот.

Ноги не дрожали, слезы не наворачивались, никакие спазмы не затрудняли дыхание, поэтому ступая по узкой тропке ко входу, Антикайнен осенил себя двуперстным крестом и пробормотал на финском языке: «Господи, дай мне память, чтобы найти, дай мне силы!»

Он огляделся и не очень уверенно двинулся вдоль старых могильных надгробий, держась направо. Временами закрывая глаза, Тойво словно бы вызывал в памяти картины из далекого-далекого прошлого. Впрочем, углубляться в старое кладбище не было надобности.

Ноги задрожали, спазмы в горле затрудняли дыхание, на глаза навернулись слезы.

— Как же так? — прошептал Антикайнен и медленно опустился на колени прямо в ноздреватый и, словно бы, подпорченный, снег. — Как же я жил это время? Зачем я жил это время? Почему я жил это время? Радость моя, мне не нужна была эта жизнь. Прости меня.

Тойво зарыдал, почти не издавая никаких звуков. Только слезы, первые и последние за прошедшие десятки лет, скатывались по щекам на подбородок и капали на согнутые в коленях ноги. Он нашел в себе силы и протянул руку, коснувшись замшелого могильного камня, на котором еще можно было прочитать имя «Lotta».

1. Где-то полыхает гражданская война

Тойво быстро оправился от полученных ранений. То ли близость весны, то ли жизнь собачья способствовали скорейшему излечению. Некогда было обращать внимание на травмы и болячки, время не позволяло терять его понапрасну.

Революция разгоралась костром непримиримой борьбы финнов-буржуев и финнов-пролетариев. Кто против кого играл в «революцию» было на самом деле неясно. Лахтарит (мясники) тузили веня-ротут (русских крыс), те брыкались в ответ. И среди тех, и среди других были жертвы. Простые финны, не принимавшие участие в революции, лишь удрученно качали головами. Вопрос о национальности промеж лахтарит и веня-ротут стоял остро, но не вполне. И русских, и всяких пришлых народов, не говоря уже о коренной национальности, во враждующих группах хватало. Они даже переходили друг к другу по настроению.

Да и руководили революционной гражданской войной два злейших друга: Куллерво Маннер и Карл Маннергейм. Первый — былой член эдускунты, второй — былой российский генерал. Что забавно, в кадетские годы, в пору увлечения героической составляющей всяких народных преданий, в том числе, конечно, и «Калевалы», Маннергейм придумал себя называть «Куллерво», бунтующим персонажем сомнительных моральных качеств. Кое-кто это прозвище помнил.

Поэтому этот кое-кто мог запросто перепутать, от кого пришла директива: от Куллерво Маннера, либо же оная за подписью «Куллерво» Маннер с точкой на конце, типа — сокращение. А большинству было до лампочки: хоть Маннер, хоть Маннергейм — немного пуф-пуф поделать и поиметь от этого материальную прибыль.

Финн, позиционировавший себя этническим, сделался идейным вдохновителем «веня-ротут», герой разных войн Российской империи оказался лидером «лахтарит». Вилье Таннер, да и Отто Куусинен только чесали затылки: судьба — индейка.

И Таннер, и Куусинен потеряли всяческий интерес к Революции, как таковой. Дышавший парами разложения великодержавности Таннер, утратил все свои иллюзии, когда появились реалии, исходя из которых нужно было брать грех на душу и отдавать приказ об убийствах. Куусинен бросил свое увлечение интернационалом, от которого все явственнее тянуло запахом крови, и, в свою очередь, отошел от руководства каким бы то ни было кровопролитием.

Все объяснялось просто: ССП (общечеловеческий) — сволочной свод правил. Каждый обрел деньгу немалую, хотелось, конечно, больше, но уж, как получилось. Деньги — двигатель революций, но их еще нужно было как-то сохранить, если удалось добыть. А война, да, к тому же гражданская — это палка о двух концах: можно ею ударить, но можно и ответку получить.

В то же самое время брызгал слюной на трибуне молодой Советской Республики картавый оратор Вова Ленин. «Русские рабочие, отбиваясь от полчищ белогвардейцев и интервентов, осадивших молодую Советскую Республику, оказали и оказывают посильную помощь братскому финскому народу». Ключевыми словами, конечно, были магические «молодая Советская Республика». Каждый, кто их слышал, сразу же представлял молодую девушку, прекрасную, но решительную с оттопыренным из-под косынки ухом и красным бантом на высокой груди. Она была настроена на борьбу, за нее невозможно было не вступиться. Даже, несмотря на то, что складки одежды пышущей женской красотой дамочки кишели ненасытными в своем стремлении пожрать кровожадными паразитами, весьма напоминающих и Вову Ленина, и Леву Троцкого, и прочих советников Совета Народных депутатов.

«Мы помогли нашим финским товарищам — я не скажу, сколько, они это сами знают», — позднее закончил свою речь на Седьмом съезде партии товарищ Ленин. Секретом помощи он не поделился ни с кем, мол, сами знаете, а не знаете, значит — дураки. Мочи козлов! Все делегаты немедленно сорвались с мест и захлопали в ладоши, перебирая ногами от всколыхнувшегося рабочего энтузиазма: «Мочи козлов!»

Только Отто Куусинен вздыхал в недоумении и переглядывался с Эдвардом Гюллингом и Кустоо Ровио: эк, загнул, вождь, туды его в корягу!

А Маннер и Маннергейм, слушая советские лозунги по беспроводному приемнику изобретателя-спекулянта Маркони, только пожимали плечами и строили друг другу рожи. То ли Маннер смотрел на Маннергейма, то ли Маннергейм — на Маннера, а то ли кто-то из них пялился в зеркало. «Пора завязывать с этой чертовой гражданской войной!»

Никто — ни один, ни другой, не желали повторить участь одиозного идиота царского генерала Николая Бобрикова. Тот был, конечно, генерал-губернатором Великого Княжества Финляндского, но побыл таковым недолго.

Заигрался Бобриков в Бога, вознамерился с чистой совестью искоренить и языки финно-угорской группы, и народные обычаи с допотопных времен, да и, вообще, перевести всех финнов, карелов, ингерманландцев в русскую национальность.

— Так Господь не случайно нас всех создал таковыми разными — народами и расами, — взывали к генерал-губернатору в эдускунте.

— Господь создал одну расу, — нимало не смущаясь, отвечал тот. — Расу Адама. А остальные сами по себе создались. Так что будем мы таперича все русские. И молчать! А не то обвиню вас в самом ужасном преступлении: в попирании остовов демократии и толерантности. Понятно?

Никто не понял, особенно про толерантность — что за зверь такой? Тысячу лет жили, а про таковую и не думали. Но промолчали, подумав, что рассосется как-то само по себе. Не рассосалось.

«Бобриковым» начали пугать финских детей, «бобриковыми» начали обзывать упирающихся лошадей, в общем, черт и дьявол — это и есть «бобриков». А тот гнул свое, заручившись царским одобрением: истребим в корень память предков. Будет везде царство демократии и толерантности.

Но однажды в 1904 году подошел на лестнице особняка к генералу молодой человек и выстрелил в него из пистолета три раза.

— Как же ты посмел, каналья! — обиделся Бобриков. — В меня стрелять нельзя, я бессмертен, чухонская твоя морда!

Сказав такое, он впал в беспамятство и издох под вечер, не приходя в сознание.

А стрелок плюнул на него и объяснил:

— Собаке собачья смерть, коль всем устроил жизнь собачью.

Это был сын одного из членов финской эдускунты, верховного государственного органа, по фамилии Шаумян, родом из Якобстадта. Не очень финн, скорее, даже, армянин, но и его Бобриков достал.

Мало кто помнит Шаумяна, разве что в Якобстадте, где трудами этой семьи разбиты сады для всеобщего обозрения. А генерал-губернатора Николая Бобрикова вообще никто не помнит. Аминь!

Но какие-нибудь шведские ученые мужи, подвизающиеся на переосмысливании истории, едва только случилась в Финляндии гражданская война, сразу же нашли параллели между пресловутым Бобриковым и нынешним Маннером. «Оба — диктаторы», — сказали они. А про Маннергейма ничего такого не сказали, будто его тут и не стояло.

Тем не менее, война в Суоми громыхала, пусть ни шатко, ни валко, но люди погибали. Народ, влившийся в борьбу за «правое» дело, подзабросил свое хозяйство, да и соседям не позволял ничем таким заниматься. Один потерянный сезон оказался достаточным, чтобы страна посмотрела в лицо голоду. Голод посмотрел в лицо стране.

А Тойво Антикайнен впервые посмотрел на улицу, где переглядывалось между собой государство и бескормица, через две недели после событий, которые вернули часть миллионов марок в распоряжение Куусинена.

Он отсыпался, тем самым не препятствуя сращиванию поломанных костей и заживлению всяких разных ушибов. Мысль о том, что он теперь тоже сделался потенциальным богачом, делала сон крепким, и, стало быть, воистину целительным. Мысль о том, что единственный посвященный в это обстоятельство спортсмен Пааво Нурми, поведет себя как-то нечестно и нарушит договор, в голову отчего-то совсем не приходила.

Зато приходил несколько раз сам Куусинен.

— Революционный держите шаг, — поздоровался он.

— Неугомонный не дремлет враг, — ответил Тойво.

Синяк с лица старшего товарища прошел, да и сам он весь выглядел, не в пример, спокойней и умиротворенней, нежели в горячие дни начала революции. Вероятно, сказывалось воздействие внушительной денежной массы, над которой у него теперь был полный контроль.

— Как там Революция? — спросил Антикайнен тоном, словно бы о здоровье какой-нибудь престарелой тетушки.

— Честно говоря: пес ее знает, — пожал плечами Отто. — Как-то уже не до революций. Воюют люди промеж себя. Теперь важно не угодить под раздачу.

— Какую раздачу? — не понял Тойво.

— Как тебе известно, любая революция характеризуется ненасытным аппетитом. И в первую очередь она пожирает своих детей. Это и есть раздача: сдали революционера, кому следует, а оттуда его мигом на прокорм пускают. Такая ботва.

Почему-то эти слова совсем не тронули Антикайнена. Ему гораздо важнее было сейчас добраться до района Сернеса, где так и жили отец с матерью и братья-сестры. А потом — в Выборг, где жила Лотта. А потом на море, где белый пароход, черные негры подают коктейли и машутся пальмовыми листьями, чайки противно орут, но это совсем не мешает лежать в шезлонгах и прислушиваться к тому, как поет душа.

К родителям сходить можно, вот к милой девушке Лотте пока ехать не стоит, переждать недельку, окрепнуть, как следует, глядишь — от Пааво Нурми новости придут. Вот тогда — точно: синее море и белый пароход. Пес с ней, с Революцией. Если уж такие мастодонты, как Куусинен и Свинхувуд, забили на пролетариат, то ему этот пролетариат и подавно не интересен.

Нет, конечно, идеи остались, осталось неприятие любого государства, как полицейской машины, осталось желание противостоять виртуальному Самозванцу, так истово созидающему свой гнусный мир руками и ногами человеков, вовсе не имеющий никакого отношения к тому, что создал единый творец, Господь. В двадцать лет молодому парню разума вполне хватает, ума тоже в достатке, вот только с мудростью — никак. Что поделать: мудрость — удел стариков. Тойво это осознавал, поэтому не пытался все свои чаяния и стремления воспринимать, как единственно верные.

Может быть, кто-то из сподвижников запросто обвинит его в предательстве дела Революции, партию вспомнит, всякие там свободы, равенства, братства, единственными целями для которых: взял ружье — и перестрелял всех нахрен. Не лежала у него душа к стрелялкам, больше не лежала. Не хотелось разрушать, хотелось созидать, но так, чтобы не для кого-нибудь, а для себя самого, для дорогих сердцу людей.

Опять пришел Куусинен и объявил с порога:

— Дела неутешительны. Немецкий шпион Ульянов в России взбрыкнул, ныне он против Германии. Теперь они друг друга уничтожают, так что все финские проблемы им по барабану. А у нас сложилось положение, которое долго продолжаться таким образом не может. Маннергейм, ну, или Маннер, если хочешь, совсем скоро разберется с этой свистопляской, прижмет всех, кого надо, и кого не надо. Финляндия, конечно, Родина, но следует немного переждать поблизости.

— Поблизости — это где? — не замедлил спросить Тойво. Сухопутных границ у них было всего две, хотя, конечно, три — но Норвегия на дальнем севере как граница не рассматривалась ввиду дикости и недоступности для перехода.Через море еще какая-то Эстония жила своей загадочной эстонской жизнью, но так просто из нее и в нее не попасть и не выбраться: джонка нужна, чтоб по воде ездила. А в Швецию и Россию тайные контрабандные тропы подразумевались явно.

— В Швеции делать нечего, — хмыкнул Отто. — Жадны до чертиков, обложатся словесами о «демократии», сиди потом в тюрьмах, пока последнюю марку из тебя не выжмут.

— Неужели в Россию? — удивился Антикайнен. — Так у них же там разруха и война похлеще нашей.

— С деньгами сподручней всего жить как раз в Российской Федерации. Бояться не тех бандитов, которые по подворотням шныряют, а тех, кто в кабинетах приказы отдают. Самый главный бандит — это Чрезвычайная Комиссия. Договорился с тем, кто повыше сидит — тебя все, кто пониже, стороной обходить будут, да еще и охранять примутся. А деньги у нас, в том числе и твоими трудами, есть. Дома все успокоится — можно будет вернуться. Мне именно так кажется, через пару лет заживем снова среди родных озер и березок, детей и внуков растить.

Куусинен всегда отличался расчетливостью и глубоким видением перспектив. Ему можно было доверяться, к тому же ни у него, ни у Антикайнена руки в крови не испачканы. Закон нарушали? Да какой закон? Тот, что привел к нынешнему положению вещей? Значит, плохой закон. В принципе, законов хороших не бывает. Но это уже лирика.

— У тебя есть что-то конкретное?

Отто коротко, одними губами, усмехнулся в ответ и развел руки по сторонам, словно потягиваясь. Таким жестом обычно пробуждаются ото сна.

— В общем, в нынешнем Петрограде на Каменноостровском проспекте по адресу строение 26 тире 28 на пятом этаже ты всегда сможешь найти помощь. Не обязательно от меня самого, но от людей, мне знакомых. Такие вот дела. Кстати, ты когда в Выборг?

— Завтра, — ответил Тойво.

Куусинен пожелал удачи и откланялся. Только его и видели. Вместо него объявился почтальон и протянул Антикайнену СМС-ку — сообщение молниеносной связи — разновидность телеграммы. Слов, типа «грузите апельсины бочками» в ней не было. Было сообщение: «Начало сезона, парк. Пааво».

СМС-ка, безусловно, пришла от его подельника Пааво Нурми. Получалось, справился он со своей задачей, предлагает встречу на «Открытии сезона» для легкоатлетов в центральном парке 22 марта. Все складывалось удачно. Гельсингфорс, сделавшийся Хельсинки, продолжал жить своей спортивной жизнью, и никакие Маннеры, либо Маннергеймы спортсменам не указ.

Тойво выехал в Выборг, ни мало не утруждая себя отчетом перед старшими товарищами. Хорош, поиграл в Революцию, теперь он сам по себе.

То, что страна достигла грани нищеты, подтверждали образованные повсеместно рынки. Казалось, весь народ бросил трудиться, вышел на перекрестки и начал торговать. Можно было купить все: и еду, и обувь, и одежду, и мебель, и даже столовое серебро. Продукты питания сделались самыми ценными, книги стали самыми бесценными. Для барыг они не представляли никакого интереса, разве что те, что в кожаных переплетах с серебряными уголками и позолоченными замочками.

Торговали сами хозяева, либо воры, что сперли товар у хозяев. Это никого не волновало. Формально полиция распущена не была, но ни один полицай фактически не объявлялся: все они, как один, затаились и воодушевленно занимались защитой самой ценной государственной жизни — своей.

А шюцкор никуда не делся. Подтянутые парни с белыми повязками на локтевых сгибах левых рук, не стеснялись дать по башке особо разнузданным революционерам: городским бандитам, солдатам-дезертирам и промышлявшим грабежами матросам с военной базы. Бывало, доходило до перестрелок, но слаженность и дисциплина всегда одерживала верх над наглостью и хамством.

Матросы ненавидели шюцкор, шюцкор тоже не проходил мимо угрюмых мужиков в черных бушлатах. Финны рубились врукопашку с русскими в подворотнях родного города. Матросня возмущалась потерям, пытаясь поднять товарищей по кубрику на всеобщую и решительную драку. Но Советы, избранные в каждом экипаже из таких же матросов, отчего-то не спешили одобрять побоища. Поэтому до массовых баталий, как это случилось в Кронштадте, дело не дошло.

Шюцкор обеспечивал относительное спокойствие. Хотя, правильнее, можно было сказать: шюцкор обеспечил в Хельсинки относительное спокойствие. Другие города обеспечивались по-другому.

Тойво знал многих из этих парней, и, будучи не при деньгах, да не при определенной покалеченности, не преминул бы войти в один из отрядов. Но он чувствовал себя еще не вполне здоровым, да и какая-никакая наличность в кармане водилась, поэтому Антикайнен сел на поезд, сказал «ту-ту» и уехал в Выборг.

Вообще-то, это поезд сказал «ту-ту», а Тойво, примостившись у окна на жесткой скамье, прикрывая глаза, временами расплывался в загадочной улыбке. Может быть, именно по причине этой улыбки его обходили стороной промышляющие в вагонах воры-карманники, контролеры не решались проверить билет, а попутчики не пихали лишний раз в бок. Чего тревожить человека, ведь он счастлив?

Счастье — это мимолетное ощущение, счастье — это память о былом, либо предвкушение будущего, счастье не бывает в настоящий момент. Счастье неизмеримо, счастье только в чувстве любви. Прочее — не счастье. Прочее — всего лишь жизнь.

Тойво представлял, что пять дней с Лоттой — это бесконечность. Мир вокруг может меняться, рушиться, но именно на эти дни он замрет, потому что ни ему, ни ей не будет до этого мира никакого дела.

«Жизнь — только слово, есть лишь любовь, и есть смерть.

Смерть стоит того, чтобы жить.

А любовь стоит того, чтобы ждать» (В. Цой).

Добравшись до Выборга, он мимоходом подивился: как за такое короткое время город накрыла разруха! Достаточно полдня людям гадить возле себя, а дворникам — полдня ничего не убирать — проявится неухоженность. Два дня неухоженности — запущенность. Неделя запущенности — разруха.

Говорят, под жарким солнцем южных широт, где смуглые донельзя парни поминутно кричат друг другу про «аллахакбар» или рисуют мишени в виде точек у себя на лбу, нет жизни иной, везде признаки разрухи и мерзости запустения. Но они в этом живут и в ус не дуют.

Ну, так это у них, а в Выборгской стороне такие не приживались. Даже вездесущих китайцев, проявивших нечистоплотность, повывели. Никто таким безобразникам не позволял селиться на северных землях. Хочешь жить — живи, только вот тебе кукиш, если ты, собака, не работаешь. А вот тебе по морде, если гадишь, где живешь. Хоть закричись, хоть залай, хоть завой.

Тойво, конечно, не мог догадаться, что всего через сотню лет, без малого, в большинстве стран Европы среди лидеров заведутся, если говорить грубо, обыкновенные предатели, которые будут действовать вопреки чаяниям своих народов. Можно их и мягче обозвать: «предатели», потому как они нарушают присяги, данные ими при заступлении на свои высокие посты. В общем, как ни называй, грубо или мягко, а слово получается одно.

Эти клятвопреступники посадят своим соотечественникам на шеи пресловутых смуглых донельзя парней, позволят им загаживать европейскую землю, разрешат не работать. Вот тебе, Европа, и аллахакбар.

Как тебе будет житься на пенсии, Меркель? А как будешь после смерти? Адвокатов и юристов, тем более, политиков и послушных ментов там, на том свете, нету. А что есть? Доживешь — увидишь.

Лирика и тоска, бляха муха.

2. Новые планы

Тойво и Лотта практически не расставались эти пять дней. Про ночи и говорить не стоит. Конечно, в двадцать мальчишеских лет строить планы на всю жизнь — явление неблагодарное. Но не думать о будущем было невозможно. И Тойво думал, и Лотта думала. Они вместе думали. Теперь с этими думами следовало ознакомить родителей.

Но, как это часто бывает в столь юном возрасте, решили отложить такое знакомство на потом, на лето. Чего там суетиться — вся жизнь впереди! Однако как говорится, никто не знает, что будет завтра.

Они простились на железнодорожном вокзале, каждый глубоко убежденный, что ненадолго, и видели они в этот миг только друг друга.

Но их видел из окна своего вагона еще один человек, поначалу бросивший на пару лишь мимолетный взгляд. Что-то в его памяти всплыло в отношении этого высокого парня, он присмотрелся повнимательней и, приподняв от внезапного узнавания фуражку, провел рукой по своим волосам. Василий Мищенко, член РСДРП с 1905 года, профессиональный террорист, усмехнулся: вот так встреча!

Некогда этот пацан сдал его охранке прямо на этом самом вокзале. Ну-ну, теперь посмотрим, кто кого переубедит! Он встал со своего места, оправил на кожаной комиссарской куртке портупею и кивком головы подозвал к себе двух младших оперативных товарищей из ЧК, сопровождающих его в поездке.

— В Хельсинки надо бы одного человечка нашим ребятам определить, — сказал он. — А пока аккуратно так посмотрите, чтобы не сбежал.

— Слушаемся, товарищ Василий, — охотно ответили оперативники. Точнее, ответил один, другой просто кивнул головой — не получалось у него говорить по-русски, хоть тресни.

Может быть, если бы эта была дорога в Выборг, Тойво никакого ненавязчивого внимания к своей персоне и не ощутил: тогда он жил предстоящей встречей с Лоттой. Теперь же, возвращаясь к будничной суете, все его чувства, отлаженные школой шюцкора, вернулись в работу в штатном режиме. Уши — слушали, глаза — видели, нос — осязал, волосы впитывали информативность космоса, хотя и не выглядели, как космы.

Именно волосами человек ощущает чужое внимание, сконцентрированное во взгляде. Это на лысых: смотри, хоть засмотрись — им как о стенку горох.

В Хамине Тойво ощутил еле заметное самому беспокойство. В Котке это чувство усилилось. В Ловисе все разрешилось. Антикайнен привык доверять своим чувствам, пусть даже не подкрепленным какими-то физическими воздействиями извне.

Так бывает: идешь в лесу, бредешь, вдруг — бац, и остановился. Нужно прислушаться и присмотреться. Вроде бы вокруг все тихо, ни сучок не треснет, ни чужое дыхание не донесется до слуха — ничего! Все нормально, да не все нормально. Что-то не так. Что? Да поди ж ты разберись! Прыгнул внезапно в сторону, и тотчас же поблизости кто-то шумно ломанулся прочь.

Медведь средних размеров с непонятной целью шел рядом. То ли любопытничал, то ли примеривался: напасть — не напасть.

Тойво, стараясь глядеть в отражения стекол в вагоне, выяснил человека, ненавязчиво контролирующего все его телодвижения. Короткий тулупчик, широкие плечи, если судить по длине рук, то высокий рост, весь белесый какой-то, нос картошкой. Латыш! А может, и не латыш.

Вообще-то, латыши сами по себе в поездах не ездят. Латышские стрелки, те, что купились вершить в России «революционное правосудие» за булку белого хлеба в неделю, представляют, как правило, карательный орган. Значит, его пасет ЧК. Только почему?

Никаких персональных дел с лидерами октябрьского переворота у Антикайнена не было. Разве что, Глеб Бокий, радетель сговора с потусторонними силами себе во благо, напрягал его своей дьявольской сделкой. Неужели это его люди?

Или это просто бандит: что полицаи, что бандиты — суть одна, взгляды на людей одни, методы тоже одни, да и цели, в общем-то, одинаковые. Деньгами хочет разжиться? Так о том, что они есть, знает только Пааво Нурми. Конечно, и от него информация может уйти, да вот только в таком случае и работать нужно с ним: лишь сам спортсмен знает, где упрятаны мешки. Пока они не встретились.

Левый бандит? Левый чекист? Тойво не верил в избирательность случая. Тут должна быть какая-то обязательность.

Латыш его пас, или не латыш — по большому счету неважно. Важно то, что он не один. Они всегда бывают попарно: полицаи или бандиты. Но на кой черт им сдался никак не вовлеченный в политическую или иную борьбу простой финский парень? Если бы слежка была поставлена раньше, Тойво бы ее вычислил. Но сегодня, когда он просто возвращается домой от девушки!

Да не следят за ним — по нему работают! Слежка — сбор данных, работа — поиск удобного для акции момента. Или прибить желают, или схватить и утащить с целью какого-нибудь мифического допроса. Самый примитивный вариант — устранение — он решительно отмел: было очень много мест, лучших, нежели поезд. Пускай, вагон последний, но сложностей это не умаляло. Он ограничен в передвижении, но и они тоже ограничены.

Черт, не было бы недавних травм, кое-как пошедших на поправку, спрыгнул бы по ходу движения — только его и видели! Так нельзя, потому что риск покалечиться, если не убиться нахрен, большой. Стоп, а почему именно ему нужно сходить?

Тойво, ни на кого не глядя, поднялся со своего места, и неторопливо пошел в тамбур. Боковым зрением он отметил, что следом за ним отправился еще один пассажир, молодой парень в добротной красноармейской шинели откуда-то с передних мест. «Латыш» остался на месте. Может, покурить, конечно, приспичило. Вскрытие покажет.

Антикайнен задумчиво посмотрел на выкатывающиеся из-под колес рельсы, открыл защелку на замке боковой двери и встал так, чтобы парень в шинели в тамбуре оказался бы подальше от двери, ведущей в вагон.

Тойво не раздумывал, что бы такое ему предпринять. Он знал, что нужно делать. Ни волнений, ни, тем более, колебаний не ощущалось. Поэтому, выждав для порядка пару-тройку минут, Антикайнен приблизился к парню, насколько это было возможно, и пристально посмотрел тому в глаза.

Тот, слегка удивившись, потом удивляться перестал. Его взбесило такое поведение, вот он и выдал на-гора то, что, порой, говорят в таких случаях:

— Ну, чего уставился?

Тойво по-русски все еще говорил плохо, а парень в шинели пользовал именно этот язык. Поэтому он промолчал, не пытаясь пойти на контакт, пусть и словесный. Вместо этого Антикайнен решился на телесный контакт, а именно: резко ткнул парня двумя напряженными пальцами левой руки в основание шеи, и когда тот закатил глаза, искривившимся ртом пытаясь вдохнуть воздух, ухватился все той же левой рукой за его глотку.

Одновременно с этим Тойво вытащил из-за пазухи свой гигантский револьвер, отвел руку с пистолетом назад до отказа и, не оборачиваясь, спустил курок. Выстрел щелкнул, как звук переломленного пополам сухого ствола. Тотчас же «латыш», только вошедший в тамбур, отшатнулся к противоположной стене и вскинул руки к своей простреленной груди.

Антикайнен в два шага достиг боковой двери, ведущей из вагона, отпихнул ногой осевшего возле нее человека в разорванном на груди белом полушубке, распахнул саму дверь и послал в нее парня в шинели, которого так и продолжал держать за горло. Тот беззвучно и даже как-то горестно взмахнул руками и сиганул прочь. Тотчас же следом отправился «латыш», который уже не выказывал никаких по этому поводу недовольств.

Все про все заняло не более минуты. Тойво захлопнул дверь, поставил ее на защелку, убрал пистолет и оправился. Огляделся — будто ничего и не было.

Придав лицу самое постное выражение, на которое только был способен, вошел в вагон и прошел к своему месту. Тревожные взгляды прочих пассажиров, обеспокоенных громом выстрела, никак его не задевали. Он присел на скамью и принялся смотреть в окно. Люди еще некоторое время недоуменно переглядывались, потом каждый вновь погрузился в себя, либо в холодную курицу, если таковой посчастливилось оказаться в дорожных припасах.

Тойво вышел из поезда, едва только они добрались до Ловисы — береженого все святые берегут. Он нисколько не волновался по поводу того, что совсем недавно, вероятнее всего, лишил жизни парочку незнакомых ему людей. Как-то после памятной перестрелки в Турку реалии жизни перестали оттеняться сантиментами и напрасными душевными терзаниями.

Антикайнен не был уверен, что те двое пришли в тамбур по его душу — он был в этом убежден. Вероятно, это можно назвать «чувством хищника». Если бы не он начал действовать, неминуемо начались бы действия против него. Революционная ситуация!

А как насчет пресловутого «душегубства»? Убийца человека не губит душу своей жертвы — она, как хочется верить, бессмертна — он губит свою душу. Тойво не считал себя ни правым, ни, тем более, виноватым. Пусть на Страшном суде настоящий Судья оценит степень его душевной гибели. Но коль враги настроены против него решительно, почему бы и ему самому не отринуть всякую нерешительность аналогичным образом.

Тойво остановился на ночлег в Ловисе в небольшой гостиничке, попросил хозяев истопить ему баню, и, выйдя на ночной мороз из парной, долго смотрел на далекие звезды над головой. Ночью, глядя на небо, хочется говорить с Господом, хочется доверить Ему все свои радости и сомнения, хочется жить. Днем так не получается, солнце взывает к действиям.

А где-то в поезде, подъезжающем к Хельсинки, Василий Мищенко, не выдержав, прошел в последний вагон и не нашел в нем никого: ни своих человечков, ни чужого парня. Он несколько раз прошел сквозь все вагоны, но люди, как будто, сквозь землю провалились.

— Ну, ладно, дружочек, чухна белоглазая, я тебя все же достану, — прошипел он сквозь зубы перед тем, как выйти на перрон. — Не знаю твоего имени, но это неважно. Ты мне бросил вызов, и я его принял.

У него были дела в финской столице, местная красная гвардия воевала ни шатко ни валко, на население отдельных хуторов полагаться было никак нельзя, потому что оно было готово при необходимости противостоять, как лахтарит, так и веня-ротут. Слишком уж мало здесь было голытьбы, а без таковой в любой революции каши не сваришь. Надо было как-то расшевелить общественность, организовать какое-нибудь леденящее душу массовое убийство, а еще зверски расправиться с кем-нибудь видным, уважаемым. Было над чем голову поломать.

Но вернуться в Питер он планировал через Выборг, там тоже, как теперь выяснилось, нужно было кое-что уладить.

Тойво тоже намеревался в Выборг, сразу же после встречи с Нурми: подарки родителям Лотты, пирожные сестрам, кокаин братьям. Шутка — и братьям тоже пирожные. Короче, всем сестрам — по серьгам.

В Хельсинки, куда он вернулся на сутки позже, ничего значительного за время его отсутствия не произошло. Праздношатающиеся революционеры и солдаты с матросами, украшенные красными бантами, где-то делись. Отряды шюцкора тоже не проявлялись, так что народ, предоставленный сам себе, занимался всем, кроме революции. Кто-то работал, кто-то учился, у кого-то были свободные деньги, и он выменивал их на пиво, чтобы посидеть за оконным стеклом бара и пялиться на улицу.

Отто Куусинен сделался невидимкой, никто не мог его найти. Это состояние «невидимости» оказалось заразным, Кустоо Ровио тоже растворился в городском пейзаже. Разве что, Эдвард Гюллинг иногда проявлялся, как лицо, приближенное к руководству. Но тоже моментально исчезал, едва дело доходило до издания приказов, сопряженных с кровопролитием.

Поговаривали, что на улицах города можно было увидеть самого Маннергейма вместе с Маннером, движущихся в Сенат. И их сопровождала несчастная крикливая, ввиду своей малообразованности, хамка, Ханна Малм, выряженная по последней пролетарской моде, пришедшей из Питера — косынка, приталенная тужурка с карманами и ремнем портупеи, рыжие теплые сапоги, отороченные мехом наружу.

Позднее, через три года, она сделается то ли женой Маннера, то ли не женой Маннергейма. Ее даже вывезут в Советскую Россию, и тотчас же посадят на Соловки. А там она утопится в речке, потому что жить так больше не пожелает. Жертва идеалов, в конце концов, пожертвует собой. Действительно, несчастная Ханна Малм.

Гражданская война в стране продолжает полыхать, но не она приносит жестокие страдания. В городке Китее свирепствует голод, первыми жертвами которого становятся дети, много детей.

«Когда поют солдаты — тогда мальчишки спят». Когда солдаты не поют, ребятишки начинают ограничиваться в пище. Всю еду жрут противоборствующие армии. По закону военного времени. Кто-то должен быть сильным, чтобы держать в руках оружие.

Весна 1918 года не торопилась озарить измученных людей солнечной улыбкой. И люди тоже переставали улыбаться друг другу. Когда же человек перестает улыбаться, у него появляется прекрасная возможность стать животным.

Несколько животных, отобранных Василием Мищенко, вырезали четыре дома в пригороде Эспоо. Взрослые жертвы расправы изначально поддерживали Революцию, как таковую, ну а жертвы-дети просто были с родителями. Похороны состоялись массовые, но какие-то безвольные. Собравшийся народ плакал и горевал.

Сунувшийся, было, с пламенной проповедью о «мщении лахтарит» толстый революционер Саша Степанов, высунулся обратно, ловко просчитав всеобщее настроение толпы, как неуправляемое, и быстро затерялся среди подходящих к похоронам людей.

Никто не взывал к правосудию, никто не клеймил врагов революции. Народ рыдал.

На весеннее солнцестояние, наконец, выглянуло солнце. Вместе с ним выглянули спортсмены, собравшиеся в парке на первый забег по случаю открытия легкоатлетического сезона. Бегуны выглядели невозмутимо, наплевав на все реалии времени, и каждый жил предстоящим состязанием.

Вместе с ними к парку подтянулись мамашки с колясками, папашки с папиросками и мальчишки с рогатками. И Тойво тоже подтянулся. У него с собой не было ни коляски, ни папироски, ни рогатки. Зато у него имелся повод: как же, именно сегодня была памятная годовщина битвы с сатанистами на берегах озера возле Каяни. Соучастник в ней, друг-товарищ Вилье Ритола, тоже мог сегодня побегать, да он где-то в Америке строит свое счастье. Зато другой бегун — Пааво Нурми — в наличие.

Тойво не решился подойти к нему до старта, чтобы не отвлекать от предстоящего состязания, поэтому присел на облупившуюся скамейку и стал глазеть по сторонам. Мимо него проходили люди, в большей своей массе — незнакомые. Но встречались и известные ему личности, как одного — так называемого «красного» лагеря, так и другого — «белого». Все они вежливо здоровались и друг друга бить и убивать не торопились. Спорт в чистом виде не выражал политических пристрастий, поэтому был интересен и тем, и другим. Болей себе на здоровье, и верь, что победит сильнейший.

Старт был массовым, вот финиш таковым уже не был. Пааво бежал равномерным механическим шагом, под который не мог подстроиться ни один из спортсменов. Он умчался от ближайшего преследователя, как лось по чистому полю от волков. Сомнений в том, кто победит, не возникало, кое-кто с папиросками даже принялись биться об заклад: «на сколько минут и секунд он оторвется от второго места».

Бегуны бежали несколько кругов вдоль парка, общая дистанция выходила порядка десяти с лишним километров. Народ подбадривал криками и аплодисментами каждого легкоатлета, даже последнего. Последний от этого как-то воодушевился, догнал прочих спортсменов — и последних сделалось много.

Ну, а первого подгоняли радостными криками: «Пааво! Пааво!» Нурми чесал, как ошпаренный, временами поглядывая на секундомер, зажатый в правой руке. Лицо его оставалось бесстрастным, ноги мелькали, как колесные кулисы у поезда.

Перед финишем он еще добавил, поэтому успел переодеться, пока прибежал второй призер. Тойво не преминул воспользоваться паузой, пока добежали прочие участники, и подошел с поздравлением в победе.

— Ага, спасибо, — ответил Нурми и заговорщицки подмигнул. — Я должен тебе кое-что сказать.

— Ага, спасибо, — согласился Антикайнен и тоже подмигнул. — Подожду.

Ждать пришлось до конца награждения. Какие-то дядьки вручили Пааво венок на шею, долго трясли его руку, потом то же самое проделали с другими призерами, а потом народ потихоньку начал рассасываться. Кто — по своим революционным делам, кто — просто по делам, кто — лакать пиво.

— Ну? — нетерпеливо вопросил Тойво, изрядно уже продрогший.

— Баранки гну, — ответил Пааво. — Сейчас я тебе нарисую план в лучшем виде.

Он снял с себя венок, повесил его на шею Антикайнена, откуда-то из воздуха достал листок бумаги и химический карандаш.

— Гарри Гудини? — хмыкнул Тойво.

— Лучший бегун современности Пааво Нурми под руководством лучшего фокусника всех времен и народов Гарри Гудини, — нравоучительным тоном заметил бегун и начал рисовать. — Вот сарай у оврага, вот одинокостоящая осина, а вот выступающий корень.

— В земле? — догадался Антикайнен.

— Нет, не в земле, — возразил Пааво.

— В дупле? — снова попытался угадать Тойво.

— Почему — в дупле? — укоризненно посмотрел на него Нурми.

— Ну, овраг, дерево, корень — поэтому либо в земле, либо в дупле. Не на ветках же, право слово! Так где?

— В Караганде. Вот дом, в нем подвал, в подвале ящик. У хозяев спросишь — они покажут. Ящик на твою фамилию, так что отдадут только тебе. Это мои родственники, на них можно положиться, как на меня. Вот и все. А то придумывать начал: «дуб, сундук в цепях, заяц в сундуке, утка в зайце». Все понятно?

Тойво изобразил на лице неопределенную гримасу:

— Дом-то где?

— Поселок Кимасозеро, не очень далеко от Каяни, но в сторону Кеми, к Белому морю.

Антикайнен почесал в затылке:

— А чего же не на Северном полюсе?

Пааво, видимо, почувствовал некоторую неловкость, поэтому не очень уверенно протянул:

— Ну, ты попросил спрятать, я спрятал. Чем дальше от Турку — тем надежнее. Ты уж извини, если что не так.

В самом деле: дело-то житейское, съездить — и забрать. Время не горит.

— Спасибо, Пааво! — он пожал ему руку и поднялся со своей скамьи. — Все нормально, все правильно. Давай, может, пересечемся еще. Еще раз поздравляю с победой. Желаю в дальнейшем только выигрывать.

Нурми несколько раз сказал «спасибо», разулыбался, легко избавляясь от тревоги, что сделал что-то не так.

— Погоди! — окликнул он Тойво, когда тот развернулся и пошел прочь. — Венок отдай!

3. Революция, ты научила нас видеть несправедливость добра

То, что Антикайнен на два месяца вышел из всякой политической деятельности, никак не сказалось ни на деятельности, как таковой, ни на нем самом. То, что он числился секретарем исполнительного комитета рабочих, кем его избрали в ноябре 1917 года, никого не волновало. Вон, Куусинен, тоже был шишкой на ровном месте, а где товарищ Куусинен? Ну, явно не в Караганде.

Кто-то другой, кто-то незнакомый, кто-то увлеченный подписывал распоряжения вместо Тойво, да и вместо Отто также. Считалось, что Тойво на больничном, а его старший товарищ на берегах Саймы поправляет свое здоровье, беседуя с отдыхающим там же «пролетарским буревестником» Максимом Горьким. Ни Антикайнен, ни Куусинен в сложившейся революционной обстановке нужны не были. Впрочем, как и Таннер и Свинхувуд с другой стороны.

Конечно, в случае с удачным развитием рабоче-крестьянской финской революции, обратно включиться в руководящую работу получилось бы не вдруг, но Тойво интуитивно забил на все смутные перспективы, а Куусинен, как стратег, вероятно, все уже просчитал.

Революция, тем более рабоче-крестьянская, обречена на поражение, если нет денежных вливаний в нее из-за бугра. Рабочие дальше своего носа ни хрена не видят, а крестьяне руководствуются одной лишь жадностью — какие они, к чертям собачьим, революционеры? В России же кто только не был задействован в Октябрьском перевороте: Германия — конечно же, Америка — как же без нее, Великобритания — по определению, всякие там Чехии, Польши и Японии.

В Финляндии так не получилось. Шведы, было, сунулись, в надежде умыкнуть Аландские острова, но их послали подальше, как белые, так и красные. Германия обещала прислать войска, но не было у нее свободной от войны армии. Считается, конечно, что Маннергейм, или Маннер, патриотически воодушевились и немцев в Суоми решительно решили не пускать. А если бы не решили, либо решили, но не решительно? Неужели Германия бросила бы все свои стратегические наступательные инициативы по всем фронтам, села бы на корабли и приехала к финским берегам? Здравствуйте, девочки. Точнее, terve, lapset (здравствуйте, дети, в переводе), а вот и мы!

Сталин, конечно, обещал помощь, а Ленин пощурился: сами о нашей поддержке знаете. Но некогда им было — вон, даже Польшу бросили, несмотря на все потуги Тухачевского.

Так что рабочие Финляндии очень быстро вернулись к своей рабочей дисциплине, а крестьян дальше своих усадеб и раньше было не выгнать. Красногвардейцы радостно и массово дезертировали в родные воронежские земли, либо сибирские вольницы. Матросы, конечно, разухарившись в своих свободах, решили побыковать, но не тут-то было. Не было поддержки, да, вдобавок, страшный в своей решительности шюцкор!

Это положение очень быстро просек террорист Вася Мищенко, который больше не стал тратить время на пустое вырезание невинных граждан, уповая на рост революционного самосознания. Он сел в поезд и поехал обратно в Петроград, сделав остановку на одни сутки в городе Выборг.

Здесь он отдал кое-какие распоряжения местным борцам, наказав на обязательное выполнение, и поехал своей дорогой.

А местные борцы снарядили небольшой отряд из невозмутимых и готовых на все латышей, поставили их под команду пламенной соратницы революции с еврейской фамилией и богатым послужным списком в борьбе с контрреволюционерами. «И бесстрашно отряд поскакал на врага».

Революция несостоятельна без репрессий. А репрессии необходимы, как способ пополнения худеющего бюджета. Причем, бюджета, как государственного, так и индивидуального. Впрочем, настоящие радетели государства никогда не разделяют себя и общество. Они это общество контролируют, значит, они его и пользуют так, как считают нужным, абсолютно убежденные в своей правоте.

За одну ночь в Выборге нужно было набрать вагон людей, готовых к отправке по этапу большого пути. Вообще-то люди редко бывали готовы к такому повороту событий, но их, как правило, никто и не спрашивал.

Брали с постелей тех, кто был зажиточней среднего по зажиточности уровня, стремясь, в первую очередь, охватить семьи с достаточно высокими моральными ценностями, кого принято называть «законопослушными». Им не доверяла новая власть, потому что вся власть всегда опирается на свой незыблемый и принятый по умолчанию закон компромата. Если человек ни в чем не запятнан, значит — это сильный человек, значит — он представляет угрозу. Слабыми можно манипулировать. Что тут поделаешь — ССП, свод сволочных правил (общечеловеческий) никто не отменял, да и не будет отменен никогда, пока люди объединены машиной, именуемой «государство».

В то время как латыши, перекладывая из рук в руки оснащенные штыками винтовки Мосина, деловито проводили поверхностный обыск в квартире у Лотты, комиссарша, с ненавистью поглядывая на сбившихся в кучку мать, отца и детей, объясняла им, что мера эта — временная. После обстоятельного разбора и рассмотрения всех фактов, степень вины каждого члена семьи против Революции будет определена, осуждена судом, либо — оправдана. Потом можно будет вернуться домой. А пока — брать с собой только легкую поклажу и грузиться в грузовую машину «Форд» для отправки на вокзал.

— Как же так? — вполголоса возмутился отец. — А кто же завтра работать будет? Ведь пропадет все!

— А работать тебе, буржуй, больше не надо! — сказала комиссарша. — Ты поступаешь на государственное обеспечение. Полное обеспечение!

— И куда же нас? — всхлипнула мать.

— Куда товарищ Мищенко распорядится, — закончила все разговоры революционная дамочка. — Грузите этих, товарищи!

Латыши, подталкивая прикладами, разместили Лотту и ее семью в грузовик, посмеиваясь про себя их тощим пожиткам, и увезли на вокзал к вагону.

В то время система репрессирования пока еще не была отлажена, выполнялась всеми правдами-неправдами только цель — изъять ценности, а что делать дальше с попавшими под раздачу гражданами и гражданками было неясно. Можно было, конечно, распустить по домам, пусть себе радуются жизни, но это было опасно. Не все способны радоваться внезапно навалившейся нищенской жизнью. Потянется народ в контрреволюцию, да не простой народ, а морально стойкий, умственно умный, физически подготовленный, вдруг, решивший, что ему, в принципе, теперь нечего терять. От такого только беды и ждать!

Посадить в тюрьмы — так нет столько тюрем, все не влезут. На каторгу, былую, царскую, относительно комфортную, выслать, так и там мест нет: разбежится народ обратно, как тараканы.

Остается только пулять в них, собранных в каком-нибудь каменном мешке, из пестиков — нет человека, нет проблем. Вова Ленин склонялся к этому методу, несколько партий задержанных граждан, тут же было подведено под это решение, но тут вылезла еще одна проблемка: куда девать трупы? Родственникам? Ага, типа, мы тут вашего мужа или жену, отца или мать, брата или сестру порешили, вот возьмите тело и скажите нам спасибо. Будет ли это способствовать продвижению революции среди скорбных родственников?

Тогда, может, на кладбищах закапывать? Так там и своих покойных хватает, померших от вполне естественных причин. Вывозить куда-нибудь загород и устраивать могильники? Только и остается, да мороки с этим! И транспорт, и лопаты, и руки к лопатам, и соблюдение секретности.

Куда ни глянь — везде засада. Одни проблемы с этими людьми!

Ленин — к Дзержинскому: куда человеческие ресурсы девать будем? Феликс Эдмундович подергал себя за бороду, как старик Хоттабыч: а пес его знает! Топить их, что ли? А тут Глеб Бокий нарисовался: пацаны, зачем топить — их надо использовать.

— Поселить их на лесозаготовках, в тех бараках, где китайцы раньше жили, пусть лес пилят, искуплением грехов перед Советской властью занимаются, — сказал Бокий.

— А особо злостных — стрелять, — согласился Дзержинский.

— Архиправильно, — захихикал Ленин. — Слушайте, ребята, какая мысль хорошая! Погнали наши городских!

Таким вот образом, чуть ли не по-щучьему велению, по-щучьему хотению, вагон с семьей Лотты с Финбана перетащили на Московский вокзал, потасовали немного, да и отправили в город Буй Вологодской губернии. Василий Мищенко даже не успел позлобствовать, явив себя перед Лоттой.

Хотелось ему, конечно, через девушку выманить в определенное место самого Антикайнена, да надавать ему по мордам так, чтобы тот от полученных побоев непременно бы помер. Опять нестыковочка: ищи теперь его подружку по всем лесосекам.

— Глеб, — пожурил он Бокия. — Чего же мне-то не сказали о планах по ссыльным?

— Так тебе это знать, вроде бы, и не обязательно, — пожал плечами тот. — Сам товарищ Бланк одобрил (Бокий до самой смерти звал Ленина Бланком). Или какой интерес имеется?

— Имеется, конечно, но не интерес, — ушел от разговора Мищенко и сам ушел по своим делам.

Когда первые переселенцы прибыли в Буй, они хором сказали:

— Ну, ни хрена себе — Буй!

— Смотрите — не перепутайте, — заметили конвоиры из негодных к строевой службе красноармейцев и выдали каждому по топору, и по пиле на пару. — Шагом марш пилить лес!

В это самое время в Финляндии пал город Таммерфорс, со дня на день ожидалось падение Хельсинки. Шел апрель, поэтому города пали в весеннюю распутицу. И наступающие белые, и отступающие красные одинаково месили грязь и двигались в противоположных направлениях. Так, оказывается, возможно — все дороги в Финляндии ведут в Хельсинки.

Тойво остался посередине. Он полностью оправился от травм, ни в каких преступлениях замешан не был, а если и был замешан, то не оказался замечен. Революционное руководство куда-то все подевалось, а то, что не подевалось, отступало в сторону Советской России. Если не считать загадочного диктатора Маннера, то самым видным из отступающих был Гюллинг. Он отступал с веселым свистом, заряжая товарищей оптимизмом.

В Выборге красная финская гвардия решила не задерживаться, а двинулась дальше походом на Петроград. Солнышко светило, птички пели, если бы не скудность припасов, жить было бы можно. В мае разрозненные отряды из Суоми пришли в северную столицу и рассредоточились там. Эдвард Гюллинг прямиком отправился на Каменноостровский проспект, пообнимался там с Кустоо Ровио, Эйно Рахья, раскланялся с председателем Петроградского Совета товарищем Зиновьевым, пожал руку будущему первому секретарю Ленинградского губкома партии товарищу Кирову.

Ну, а прочие финские красногвардейцы разместились по распоряжению, подписанному Зиновьевым, в бывших казармах Павловского полка на временной, так сказать, основе.

Ну, и ладно. Революция, столь ожидаемая в рабочих кругах Финляндии, завершилась. Завершилась первая и последняя гражданская война страны Суоми.

Финляндия сделалась независимой и единой. Да вот, незадача, Кимасозеро, куда, вообще-то, намеревался попасть Тойво Антикайнен, в полном своем подворье оказалось на территории не самого дружественного государства — Советской России. Это обстоятельство отчасти выводило из себя (kimmastua — выводить из себя, в переводе с финского).

Да еще писем от Лотты не было давно, что не способствовало улучшению настроения. Тойво, так и не разобравшийся пока с задачей: попасть в Кимасозеро и вывезти из него свои резервы, отправился в Выборг, свободный от всякой «красной» власти. То, что он там нашел, а точнее — кого он там не нашел — повергло его в состояние полного уныния. Лотты не было, не было никого из ее семьи, квартира закрыта и пуста, концов не найти. Соседи, что женского полу, на вопросы плакали, мужского — хмурились.

Наконец, удалось отыскать родственников, что заперли покинутое жилище семьи Лотты от греха подальше. Они-то и поведали, что разузнали: чекисты погрузили и отца, и мать, и всех детей в поезд и увезли в Россию.

— Почему? — в полной растерянности вопрошал Тойво.

— Да разве они отвечают? — горестно вздохнула тетушка Лотты. — Это ж как в суде, не приведи Господь. Его не понять, этого судью, а натворит, натворит, потом людям не расхлебать. И вовсе не по закону, а по настроению. Вот и наших схватили по настроению, теперь где-то, сердечные, маются.

Муж тетушки только добавил, что в ночь пропажи их родственников также забрали многих состоятельных людей, у которых достатка было выше высокого.

— Так у родителей Лотты вообще никакого достатка не было! — даже застонал Тойво. — Они ж из сил выбивались, чтобы на ногах держаться!

— Да, да, — плакала в платок тетушка.

— Красные бандиты, — добавлял ее муж. — Веня ротут!

«А чем белые бандиты лучше красных?» — совершенно отвлеченно подумалось Антикайнену. Он оказался совершенно растерян: что делать, чтобы искать свою девушку — совершенно не представлялось. — «Красные на всякую судейскую дрянь не размениваются, белые же все обставляют, типа, законно. Результат и у тех, и других все равно один».

Он для приличия сходил в восстанавливаемый полицейский участок, написал заявление о пропаже людей, не получил никакой информации, получил мнимый «пинок под зад» и отправился на железнодорожный вокзал.

Концов и там было не найти. Точнее, все концы упирались в мрачный омут, называвшийся «Советская Россия». Поезда туда не ходили, оттуда — тоже. Перебежчики, что просачивались в Финляндию, на разные голоса твердили, как там всех хватают и убивают. Если верить их словам, то скоро там и народа никакого в живых не останется. Только еврейские комиссары, китайские налетчики, латышские стрелки, да и все.

Первым побуждением, конечно, было желание перебраться через границу пешим маршрутом, либо на телеге какой-нибудь, добраться до Петрограда и начать свои поиски там. Без сомнения, так и следовало поступить, только вот одно обстоятельство должно быть непременно принято в расчет.

Если он покинет Финляндию, то на скорое возвращение рассчитывать не стоит: поиски семьи Лотты могут продлиться не одну неделю. Потом следует разработать стратегию: побег, или подкуп, или освобождение в виду отсутствия составов преступлений, эшелонов поклепов, целых поездов злобы. Если они еще живы, а не принесены в жертву на алтарь «пролетарской» борьбы. Черт бы их всех побрал вместе взятых, революционеров проклятых!

В голове у Тойво начали роиться мысли одна мрачнее другой. Как пытают и бьют его Лотту в тюрьме, выбивая признания. Как мучают голодом и холодом. В общем, как обычно поступают в государственных учреждениях подобного типа во всех странах мира. Чем дичее государство, тем больше его управляющие кричат о «богоизбранности», «великой судьбе», «святости» и прочей чепухе. Россия всегда именовалась «великой», впрочем, и Финляндия тоже. Да и не было в мире уголка, где бы ни заявляли, что они на самом деле необыкновенно достославные, а прочие — так, мелочевка по определению.

«Ну, не суки ли!» — мучил себя Тойво, сжимая кулаки. — «Самых безобидных, самых лояльных забрали! На кого-то весомей силенок нет!»

Оказалось, что вот так безрезультатно блуждая от полицейского депо до депо железнодорожного, Антикайнен пропустил последний транспорт в Хельсинки, на Выборг наваливалась ночь, по-весеннему наполненная пробуждением природы и холодом отходящей от зимы земли. Тойво вновь вернулся к пустому дому Лотты, вскрыл малоприметную дверцу в подвал, и выбрался по лестнице на кухню.

Никого, даже кошки сбежали. Перевернутое вверх дном содержимое жилища только дополняло картину — дом мертв. Раскиданная, как попало, и даже переломанная мебель — следы обыска, либо следы мародеров. Ну, и обыск, и мародерство, как правило, преследуют одну цель: отжать себе что-нибудь ценное. Чего искать следы революции там, где ей и не пахло? Чего искать следы контрреволюции там, где о ней и слыхом не слыхивали?

«Суки!» — опять подумал Антикайнен и пошел устраиваться на ночевку в детскую комнату. Дом без людей и огня печей был стылый, но хоть крыша над головой имелась.

Он собрал все, какие нашел одеяла, и соорудил себе ложе в самом дальнем и темном углу комнаты. Спать на кровати ему казалось как-то кощунственно.

Едва он устроился, как откуда-то, видимо с чердака, пришел кот Лотты, очень молчаливый «британец». Шерсть его была прохладная, словно только с холода, и от него пахло мышами. Кот долго неотрывно смотрел Тойво в глаза, потом подошел, вытянув и распушив свой хвост. Он боднул Антикайнена в плечо и замурлыкал.

— Что, брат, и тебе без людей тоскливо? — спросил Тойво и, погладив кота, почесал ему за ухом. — Ничего, скороосвоишься. Впереди лето, одичаешь, научишься о себе заботиться, только держи теперь ухо востро.

Кот, щурившийся до этого, приоткрыл один глаз и вопросительно взглянул на него.

— Нечисть, — объяснил Тойво. — В лихие годы нечисть отовсюду вылазит. Красные, белые — без разницы. Коли нет Господа в душе у человека, заводится что-то другое. Совесть — это и есть Господь, она у всех одинакова. Чем глупее мужчина, тем охотнее он эту совесть душит. Ну, а чем глупее женщина — тем она страшнее для всех ее окружающих. Так что держись подальше от них, да и от детей — тоже. Да что я тебе говорю — ты сам все прекрасно знаешь. Взял бы я тебя с собой, брат, да коты не любят ездить. Но ты со мной и сам не поедешь. Коты — животные умные.

Глаза у него начали смыкаться, усталость и переживания потащили молодой организм в сон да дрему. «Британец» еле слышно мурчал, потом высвободился из-под обмякшей руки Тойво и заговорил.

Он принялся рассказывать почему-то о Николае Дмитриевиче Пильщикове, временами сам себя перебивая вопросами.

— Этот Пильщиков был головой! — говорил кот. — Николай Дмитриевич, профессор, штучки разные изобретал, в Киеве одно время студентов учил. Потом в Петербург подался, а немцы — за ним.

— Зачем он этим немцам сдался? — тут же спросил сам себя кот.

— Да уж было зачем, — ответил кот. — Он такого наизобретал с земной энергетикой, что мог в своем Киеве слышать, как дождь идет в Америке. Это сейчас радиоволны, тогда же был эфир. Говорят, сам Тесла у него идеями подпитывался. А у Тесла — Маркони подворовывал.

— Ну, ты загнул! — восхитился кот. — Где Тесла, где Маркони, а где этот Пильщиков! Его никто и не знает.

— Значит, не надо его знать, — объяснил кот. — Заглянул он в такие места, о которых простой смертный и думать боится. Тесла тоже заглянул, но не так далеко. У Пильщикова крыша-то слегка и поехала под откос. Начал он видеть щупальца к каждому человеку, точнее — почти каждому.

— Откуда щупальца-то?

— С самого неба, знамо дело.

— Божеские, что ли?

— Небо большое, там не только бог, там и не-бог может быть. Николай Дмитриевич начал видеть те эфемерные создания, что нечистью именуются. Бесы, бесы, везде бесы, а молодая жена его только подзуживала. Немка была, говорят.

— Так что, этот профессор от науки в религию ударился?

— Так наука для того и нужна, чтобы постичь религию. В общем, нашел он способ бесов изгонять и от щупалец избавляться, тем самым обнаружив и противоположный путь: бесов подсаживать и щупальца вживлять. Даже тем людям, у которых против бесов иммунитет вырабатывается.

— Святым?

— Ну, сейчас святым любого убийцу назначат, лишь бы политическому моменту соответствовал. Нет, это те, кого никто и не знает, зачастую — отшельники. Большая часть народа на Земле — управляема, меньшая — неуправляема. Мечта любого властителя: контролировать всех, всеми управлять, то есть эту меньшую часть нужно подчинить, а, если это не удается, то истребить. Но вот какая неловкость: эта меньшая часть людей — и есть ум Земли, ее информационное поле, ее потенциал. Поубивают всех нахрен — капец Земле, как таковой. Радуга пропала, Всемирный Потоп случился, только новый Ной спасется. А, может, уже и не нужен будет никакой Ной — проект «человечество» закрыт (об этом в моих книгах «Радуга 1, 2»).

— Чего это тебя на воспоминания об этом Пильщикове потянуло? — интонация у кота сделалась озабоченной.

— Так сегодня ровно десять лет, как я к нему в Петербург человечка возил — тогда я там извозом промышлял. Немец был, он Николая Дмитриевича и убил из револьвера выстрелом в голову. Как раз за день до того, как у Пильщикова намечалась встреча с Вернадским. Подсчитали немцы, что если эти двое друг друга поймут, все мечты о мировом господстве рухнут. Потом, конечно, объявили это дело самоубийством, хотя пистолет лежал на столе, а тело нашли на кровати. Опять же, наследил этот немец на подоконнике, пока в комнату к Пильщикову пробирался. Ох, и разговорился потом убийца, никак не мог речь свою унять. И по-русски, и по-фински, и по-тарабарски. Вышел у Волковки, повернул к кладбищу и пропал.

— Ну, что же — бывает. Постой, а это кто?

Антикайнен почувствовал грубый пинок по своему боку и открыл глаза. Кота и след простыл. На него смотрели жуткие в колеблющемся пламени свечи лица двух человек. Тот, что постарше, со свечкой в руках, отступил назад на несколько шагов. Молодой же, напротив, встал еще ближе, явно примеряясь, чтобы снова лягнуться.

Тойво перекатился через плечо, одновременно поднимаясь на ноги. Используя инерцию своего движения, добавляя к нему ускорение поворота на месте, он по широкой дуге выбросил вперед ногу и всадил ее прямо в ухо любителю попинаться. При этом Антикайнен не произнес ни одного слова, а столь неожиданно получивший по башке парень сказал «хек» и улетел на ближайшую детскую кроватку. Вновь подниматься на ноги он не торопился, притворившись крепко спящим.

— Ты это чего? — голосом кота спросил взрослый мужчина.

— За Пильщикова ответишь, — сказал ему Тойво.

Свеча в руках у ночного визитера задрожала, вероятно, он изрядно расстроился.

— Я не виноват, я только возил, мне Николая Дмитриевича всю жизнь было жалко.

— Здесь что делаете?

— За домом пришли посмотреть, хозяева так и не вернулись.

Лицо говорившего показалось Антикайнену смутно знакомым. По ночам, вообще-то, по чужим домам ходят только с определенной целью. Но не с такими лицами. Родственник? Тогда пришел бы днем. Опять же, знает, что хозяев нет. Мент? Так тех за версту видать, они до самой своей смерти в избранность верят, придурки. Кто же тогда?

Железнодорожник! Он был в конторке, когда Тойво интересовался о поезде, на котором вывезли семью Лотты. Стало быть — это мародер, точнее — это мародеры.

— Назови мне причину, по которой я тебя не должен убивать, — сказал Антикайнен, отобрав у волнующегося мужчины свечу. — Только, умоляю тебя: ни слова про больных родственников, малых детей и грех на душу.

Ночной грабитель затрясся, как осиновый лист, несколько раз сглотнул пересохшим ртом, потом спросил:

— А с этим что? — он кивнул на тело своего подельника, так и пребывающего до сих пор в стране вечной охоты.

— Ну? — грозно пророкотал Тойво, пропустив вопрос мимо ушей.

— Я литеру столыпинского вагона знаю, по ней можно определить, куда отвезли людей.

— Только не говори, что она у тебя на работе! — еще грознее заметил Антикайнен.

— Почему — на работе? — поспешно заговорил мужчина. — У меня в блокноте все записано, а блокнот всегда со мной. Вот, сейчас!

Он достал из кармана потрепанную записную книжку, вытащил также очки и химический карандаш. Приблизившись к свече и нацепив очки на нос, железнодорожник нашел нужную страницу и, послюнявив карандаш, обвел какую-то цифирь с буквами.

— Вот! — сказал он и показал Тойво.

Тот выдрал страницу, сложил вчетверо и убрал в свой бумажник.

— Обещал не убивать! — напомнил мужчина.

— С тобой Пильщиков с того света разберется, — проговорил Антикайнен, намереваясь уходить прочь из этого некогда живого дома. — Да, вот еще! Котов местных тронешь — я приду, тогда уже от меня не откупишься.

— Не трону! — с видимым облегчением поспешил заверить железнодорожник, не в силах сдерживаться, добавив. — Люди добрые, что же это творится-то?

— Добрые, говоришь? — усмехнулся Тойво. — Революция, ты научила нас видеть несправедливость добра (слова Юрия Шевчука).

4. В Советской России

Поле того, как между Финляндией и Россией были установлены границы, особенно рьяно охраняемые в пределах Карельского перешейка, перебраться через них сделалось сложнее, чем в прежние годы. Во всяком случае, руководствуясь только желанием, их было не пересечь.

И дело было не только в усилении рубежей с территории большевиков, но, в большей степени, в изменениях, принятых финской стороной.

Преодолев Революцию, завершив гражданскую войну, каждый чиновник из вновь сформированного государственного аппарата необратимо мутировал. Мутировал — не значит: вместо лица у него или нее образовалась свиная или обезьянья морда, вместо ног — копыта вылезли, либо хвост в положенном месте закурчавился. Мутировал — значит, превратился в монстра, душевного монстра. Словно их, чиновников, специально облучали специально сконструированным для этого «монстроделом».

Тойво не знал, как дело обстояло с прочими государственными образованиями: обучением, здравоохранением и прочим, прочим. Его коснулась служба миграции. Точнее, он коснулся службы миграции, а, коснувшись, обжегся.

Добравшись до Хельсинки, Антикайнен первым делом пошел в Министерство, так сказать, Иностранных Дел. Все хорошо, его приняли везде, куда бы он ни обратился, везде ему улыбнулись, везде его послали. Особенно здорово это получалось у министерских женщин, которые сели за столы и уткнулись в бумаги. Мужчины тоже были невменяемы, но при этом как-то лукаво. Складывалось впечатление, что можно их чем-то заинтересовать, и, заинтересовав, обозначить свой интерес.

А интерес у Тойво был простой: отправить запрос на уровне министерства страны в министерство другой страны, чтобы несчастных жителей финского Выборга выпустили из тюрьмы, куда они оказались заключены в момент отхода оттуда красных. Дата задержания, список задержанных, номер вагона, которым они перевозились, прилагались.

Самого главного мужика департамента, до которого ему удалось добраться, заинтересовать обещаниями не удалось. Досадно то, что деньги-то были, но были они пока еще далеко. Начальственный интерес постепенно затух, вместе с чем Антикайнена отправили в дверь к даме, которая в приложение к идеально накрахмаленной идеально белой блузке имела идеально мертвые глаза.

Первый же уточняющий вопрос поверг Тойво в трепет.

— Какова ваша степень родства? — спросила дама.

— Мы обручены, — замешкавшись, ответил Антикайнен. Вообще-то он был не вполне далек от познаний номенклатурного идиотизма. В бытность его революционером формальностей, доходивших до абсурда, хватало.

— Без доказательности родственных связей вопрос не подлежит рассмотрению, — тем же тоном сообщила дама и взяла со стола какую-то бумажку.

— И что? — удивился Тойво.

— Вы можете идти, — даже не подняла глаза чиновница.

— Так там люди, ваши соотечественники, страдают, может быть, смертельно страдают. Чем скорее начать действовать, тем реальнее шанс их спасти, — сказал Антикайнен, чувствуя, что в этом кабинете его слова о людях в опасности — это просто слова. О людях дама даже не догадывается.

— Со степенью родства определитесь, и мы вам обязательно поможем.

Тойво вышел в коридор и почесал в затылке: ну, одна тетка — это еще не система. Начальственный мужик направил его в несколько кабинетов.

Открыв дверь другого офиса на другом этаже, он даже слегка замешкался, выглянул обратно и уточнился с вывеской — за столом сидела та же тетка, от которой он только что вышел.

— Пожалуйста, предоставьте право обращения от имени лица или группы лиц, — сказала та.

— Так эта группа лиц незаконно находится в Советской России в тюрьме, — ответил Тойво.

— То есть, Ваше действие мотивируется Вашим личным желанием, — уточнила дама.

— Мотивируется тревогой за близких мне людей.

— Но у Вас нет права обращения.

— И что?

— Мы Вам обязательно поможем, предоставьте необходимое подтверждение, — дама отгородилась от Тойво листком бумаги.

В третьем кабинете еще одна сестра-близнец попросила предъявить обвинительное решение о взятие под стражу. Антикайнен онемел и вышел вон. Потом новая близняшка сообщила, что действие с семьей Лотты не подпадает ни под один из протоколов, разве что под «особый случай». Если его оформить, то в установленные законом сроки выйдет решение.

Раненным лосем, отчего-то припадая на одну ногу, Тойво ускакал к себе и оформил заявление по форме «Особый случай». Чуть свет, а он уже протягивал заявление тетке в идеально белой идеально накрахмаленной блузке с малоподвижными глазами.

— Мы, конечно, примем заявление к рассмотрению, только вынуждена Вас предупредить: у Вас отсутствует степень родства, отсутствует право обращения от лица или группы лиц, отсутствует обвинительное решение. Поэтому, скорее всего, Вам будет отказано, — бесстрастно сказала дама.

— Позвольте, но ведь я написал заявление по форме «Особый случай», я его не придумал — Вы сами мне о нем сообщили. Я не писал заявление по степени родства, права обращения, обвинительного заключения, — Тойво развел руки в стороны.

— Поэтому Вам и может быть отказано в установленные законом сроки, — не менее бесстрастно ответила дама.

— А какие сроки? — бездумно поинтересовался он.

— А никаких, — чуть ли не обрадовалась чиновница. — Мы сами определяем их в зависимости от обстоятельств.

Вот тебе нате, Петр в томате! Так не бывает! Такового нет нигде. Тойво не верил своим ушам. Он даже не произнес эти слова, только подумал.

— А у нас есть! — в голосе тетки явно проскальзывали торжественные нотки.

Выходит, все-таки не только подумал.

— И что же мне делать? — очень удрученно, скорее самому себе, сказал Антикайнен.

— Будем рады Вам помочь всегда, — чиновница строго посмотрела на него. — Повторяю: в любом случае мы поможем. Спасибо Вам за обращение к нам.

Что-то говорить, ходить в какие-то другие кабинеты — трата времени. Говорят, в Советской России чиновники и чиновницы от государственной разрешительной, либо силовой структуры отличаются хамством. Но хамство не так унизительно, как лицемерие. Пройдет 30 лет, 50, даже сто — все так же в России, пусть и уже другой, будут хамить. И точно так же в Финляндии через сто лет сестры-близнецы тех, что сидели за своими столами в 1918 году, будут лицемерить в особо извращенной форме, правда, уже не бесплатно, а за деньгу немалую (автору довелось поучаствовать в проекте финской Миграционной службы под названием «Other Grounds» — «Другие Основания»; степень идиотизма и лицемерия не может окупиться теми деньгами, которые вносятся для участия в этом «шоу» демократии, черт бы ее побрал, чтобы вкусить пренебрежение, тупость и чудовищную безнаказанность финского миграционного чиновника).

Здраво рассудив, Антикайнен пришел к выводу: если Лотту и ее семью не расстреляли сразу по прибытию в Петроград, то имелся хороший шанс, что не будут расстреливать еще какое-то время. Поиздеваются, человеческое достоинство обратят в недостаток, так что время еще есть. Ну, а, если, как бы это цинично не казалось, всех уже убили, то что бы ни делал Тойво, воскресить их не получится.

Значит, пора прекратить жевать сопли, пора заниматься делом. На государство, каким бы оно себя «святым», «демократическим» или «свободным» ни называло, рассчитывать не стоит. Пошло оно в пень вместе со своими стражами: мертвыми женщинами и такими же мертвыми мужчинами, гордо именующими себя «винтиками государственной машины». Почему они мертвые? Да потому, японский городовой, что коль умирает в человеке совесть, в нем отмирает душа. Там, где совесть, давно уже пустота, подпитываемая законами и уложениями, которые, как хочешь — так и трактуй. Все равно никто не обвинит, хоть суд, хоть пересуд. Система своих не сдает, оглоблю ей в дышло.

Тропами контрабандистов Антикайнен пересек границу возле села Погранкондуши. Проделать это оказалось не так уж и сложно. В деревне Манссила на вопрос, «Как пройти в Видлицу?», ему просто посоветовали, к кому обратиться. Он обратился, отдал одну марку, его сопроводили вдоль озера, потом лесом — все, ты в Советской России.

Древнее село Видлица Тойво было не нужно, а нужно было пробраться берегом Ладоги мимо поселков Тулоксы, Ильинского, самого города Олонца к городу Лодейное Поле. Там была железная дорога, там можно было сесть на поезд и приехать в Питер.

В самом начале лета 1918 года Антикайнен добрался до северной столицы. Это был его второй визит, но и поверхностного взгляда оказалось достаточно, чтобы определить: «Чего-то хиреет городишко». Впрочем, на сам Петроград ему было глубоко наплевать, ему было не наплевать на местные тюрьмы.

Он не забыл предложение Куусинена посетить в случае надобности дом на Каменноостровском проспекте. Надобность такая, конечно, имела место быть: деньги у него кончались, двигаться от тюрьмы к тюрьме — так и сам в тюрьме окажешься.

Таким образом, руководствуясь подсказками прохожих, он и подошел к роскошному зданию, построенному по специальному проекту в 1910 — 1914 годах. Чем ближе он подходил, тем чаще можно было услышать финскую речь. Финская речь была насыщена ругательными словами, но, все же, ее было слушать приятнее, чем русскую речь, также насыщенную матерными словами. Все ругались, даже подростки и озабоченного вида девицы.

— Perkele sataana! — услышал Тойво смутно знакомый голос и обернулся к высокому статному мужчине, обозначившему свои эмоции устойчивым словосочетанием «чертов черт».

— Акку! — тут же вспомнил его имя Антикайнен. — Ты чего здесь делаешь?

Перед ним стоял один из его давешних спасителей в Турку, Акку Пааси, носивший кодовое имя Август Пю. Несмотря на молодость, или, быть может, по причине таковой, зарекомендовал себя умельцем радикальных действий: драться, стреляться, резаться. Он тоже прошел школу шюцкора в Коувале, учился на юриста, завязал с учебой на бакалавриате, истово ненавидел адвокатов, консультантов и прочих былых своих коллег по ремеслу. Причина этой ненависти была никому не известна, зато доподлинно известно, что Август Пю никогда не упускал шанса потрепать за шкирку юриста, случившегося в перекрестке цели акции, который непременно терял после этого дорогие часы, золотые запонки и всю наличность до пенни. Иной раз, конечно, терял и зубы, если слишком упорствовал.

— Это ты что здесь делаешь? — не замедлил сказать Акку и протянул для рукопожатия широкую, как лопату ладонь.

— Мне в тюрьму надо, — доверительно сказал ему Тойво, ответив на рукопожатие.

— Ну, брат, с этим торопиться не стоит, — засмеялся Пааси. — Пойдем наверх, представлю тебя товарищам. Тюрьма от тебя никуда не денется, тьфу-тьфу-тьфу.

Они поднялись на пятый этаж в обширные апартаменты с номером 116, Акку толкнул тяжелую высокую дверь и гостеприимным жестом предложил Тойво войти. Он вошел и сказал всем, кто был в просторном холле «ку-ку».

— Ку-ку, — радостно отозвалась Лииса Саволайнен, экс-секретарша Куусинена в бытность того редактором газеты.

— Ку-ку, — мрачно отозвался Эйно Рахья и строго, как прокурор на жареную курицу, посмотрел на него.

— Ку-ку, — хором сказали Теодор Кеттунен, главный кассир «красных финских боевиков», и Вяйно Йокинен, бывший эдускунтовец, рьяный коммунист.

Только Отто Кусинен ничего не сказал, потому что его здесь и не стояло — его вообще в Питере не было. Где он был — являлось большой государственной тайной, точнее — тайной от государства. От жены Отто, конечно, тайн не существовало, они с мужем сидели друг напротив друга и дули обжигающий чай из блюдец, закусывая бубликами и смотря через окно на пробуждающуюся от былой слякотной опустошенности Сенатскую площадь Хельсинки.

Лииса Саволайнен с характерными ее стилю ярко-красными губами оказалась облачена в такую же самую униформу, как и неживые финские чиновницы. Неужели и ее накрыло? Но Лииса широко улыбалась и озорно блестела чуть прищуренными веселыми глазами. Может, еще жива?

— Товарищи! — сказал Акку. — Это Тойво Антикайнен, тот самый герой Турку. Он с дороги, так что ему поесть, попить и пристанище подобрать на первое время.

— Ну, кто он такой, мы, положим, знаем, — все так же мрачно проговорил Эйно Рахья. — Лииса, помоги, пожалуйста, товарищу.

— Яволь! — ответила Лииса. — Иди ко мне, мой мальчик.

Это она, конечно, сказала Тойво, к Рахья так обратиться не мог никто. Разве что небожитель Сталин, либо сам Ленин. Для них все прочие были «мальчиками», даже девочки. Мальчиками для битья, понятное дело.

Тойво приблизился к Лиисе, пожал кокетливо протянутую руку и одними губами едва слышно спросил у нее:

— А к этому суровому дядьке можно обратиться?

— Можешь, конечно, — тоже шепотом ответила та. — Пока никого из шефов нет, он за самого старшего.

— Эйно! — позвала она. — Тут к тебе вопрос имеется.

Товарищ Рахья, уже почти скрывшийся в коридоре, только коротко кивнул, приглашая следовать за ним.

— А потом поесть и попить можно, — подобравшись двигаться, Антикайнен склонил голову почти к самому ушку Лиисы. — Спасибо!

Комната, куда вошел Эйно, была обставлена со спартанской аскетичностью: возле стены — громоздкий кожаный диван, стол на гнутых ножках с настольной лампой под зеленым абажуром близ окна, еще один столик между двумя массивными креслами с вазой в форме танцующей нимфы. В вазе почивала бутылка вина. Поистине, великолепная рабочая обстановка.

Предложив гостю кресло, сам Рахья расположился на диване и отодвинул в сторону газету «Правда», которую, судя по всему, до этого читал.

— Ужасная желтейшая пресса, — кивнул он на листки, словно бы, между прочим. — Ну, что за вопрос?

Тойво, утонув в мягком кресле, кое-как из него выбрался и устроился на самом краешке. Он кратко, насколько это позволяло дело, обрисовал ситуацию с семьей Лотты и попросил совета, с какой тюрьмы начать свои поиски.

— Ну, зачем же самому искать? — возразил Рахья. — Для этого мы сейчас сделаем звонок, да не в тюрьму, потому что здесь нужно на высшее русское начальство выходить, а уполномоченному по транспорту. Если у тебя имеется номер вагона, он его судьбу в два счета выяснит.

— А при чем здесь вагон? — удивился Тойво.

— Да здесь теперь новая мода пришла: тюрьмы разгружать, — объяснил Эйно. — Вагон, в котором прибыла сюда твоя Лотта, не простой, его обратно в пассажирский либо товарный уже не переделают. Тюрьмы разгружают по, так называемым, «трудовым коммунам». Туда некоторых безвредных буржуев гонят на трудовую повинность. Чтобы искупили, так сказать, свое буржуинство честным трудом. Сейчас мы все узнаем.

Он привстал со своего дивана и осторожно, словно она из хрусталя, поднял с аппарата на столе телефонную трубку.

— Барышня, мне транспортный отдел, — сказал он в нее по-фински.

Та в ответ что-то хрюкнула, видимо — тоже по-фински.

— Конста, как жизнь? — заметил он и после некоторой паузы продолжил общаться с трубкой. — Сделай одолжение. Сейчас я тебе продиктую литеры вагона, отследи, куда он уехал, если уехал. Вагон — столыпинский. Пришел с Выборга вероятно месяц назад.

Так же осторожно положив трубку на аппарат, Эйно объяснил:

— Это Конста Линдквидст, тоже с эдускунты, ныне уполномоченный по транспорту. Наш человек в Петрограде. На него можно положиться. Едва обнаружит твой вагон — сразу позвонит.

— Спасибо, — сказал Тойво, испытывающий смешанные чувства: с одной стороны, надо было что-то делать самому, с другой стороны, когда за тебя что-то делают — это очень даже обнадеживает. Складывается ощущение товарищеского плеча, единомышленников, которые не бросят на произвол судьбы.

— Хорошо, — чуть кивнул головой Эйно. — Как я понял, у тебя из документов только финские бумажки?

— Ну, да, — согласился Антикайнен.

— Так дело не пойдет, — Рахья приоткрыл ящик стола и достал оттуда пару оттиснутых типографским способом бланков из плотной бумаги. — Вот — это теперь «мандат», такое изобретение вместо паспорта. Временное, конечно, но для нас в самый раз. То ли от mana (царство мертвых) происходит, то ли от чего-то не вполне цензурного. Впрочем, неважно. Главное в этой бумажке — круглая печать и подпись какого-нибудь вождя. Вот тебе с закорючкой Глеба Бокия и печатью с двуглавым орлом. Может, пока они свои оттиски еще не сделали, но и эта прокатывает.

Он протянул оба незаполненных бланка Тойво и предложил:

— Ты иди пока к Лиисе, а я, как только получу всю информацию по нужному вагону, тебе сообщу.

Антикайнен, услышав фамилию «товарища Глеба», задумался. В этой задумчивости он и подошел к улыбающейся Саволайнен, но ничего ей не сказал, словно бы она сделалась невидимкой.

«Может, самому к Бокию обратиться?» — думал он. — «Питал же интерес, подлец, к древней расе, святы крепки, святы кресты, да помилуй нас» («Святы крепки, святы боже, да помилуй нас» — воют старые бабки на отпеваниях по сю пору).

— Бокию не до нас, — подслушала его мысли Лииса. — У него новый прожект вместе с Блюмкиным. Давай, парень, перекуси, да присядь с дорожки. Сейчас товарищ Рахья все обязательно выяснит и придумает, как быть дальше.

5. Семипалатинск?

Какой-то жирный мужик в затертой телогрейке щерил зубы в отвратительном оскале. Губы у него были мокрые или, скорее всего, сальные. Он смотрел Тойво прямо в глаза и что-то говорил. До слуха Антикайнена доносился только нечленораздельный рев, который он никак не мог воспринять, как слова.

Внезапно вместо толстяка образовалась тощая девица с папиросой в зубах. Она гнусаво и визгливо хохотала, не вынимая изо рта окурок. У нее на лацкане легкой парусиновой куртки был приколот повядший цветочек гвоздики.

Голова у Тойво раскалывалась от боли, пить хотелось неимоверно. Его мутило, и мутило все больше от ощущения равномерного движения и характерного перестука, раздающегося откуда-то снизу. Так стучат только вагонные колеса, увозящие от него мечту всей его жизни. Тойво прикрыл глаза, не в силах больше смотреть на все это безобразие.

«Мы едем, едем, едем в дальние края, мы — больше не «мы», мы — это я».

Антикайнен не мог сопоставить увиденные им картины, услышанные им звуки, ощущаемую им боль и величайшее одиночество, накрывшее его покрывалом отчаянья. Что происходит?

Ему в лицо кто-то плеснул холодной воды, Тойво поспешно попытался поймать языком хоть несколько капель живительной влаги. Тотчас ему под нос поднесли целую кружку воды, и он жадно припал к ней, стуча зубами о ее жесткие края.

Оказывается, средоточие всей жизни — это вода. Больше ничего не надо: ни этих людей с сальными губами или гвоздичкой на лацкане, ни стука вагонных колес, ни мыслей, ни желаний — только вода и одиночество.

— А, ожил! — чей-то голос прилетел, словно из такого далекого далека, что и представить страшно. — Дайте ему еще воды, может, оклемается!

Тойво снова выпил и понял, что сидит в плацкартном вагоне возле окна, и руки у него есть, и ноги не оторваны, и голова уже почти не болит, а даже как-то чешется. И одет он, и обут, и во внутреннем кармане что-то лежит.

Вокруг люди сидят. Говорят, преимущественно, на русском языке.

Антикайнен попытался вспомнить что-нибудь, но последнее воспоминание — это обед, весьма обильный, в Питере на Каменноостровском проспекте, организованный бывшей секретаршей Отто Куусинена Лиисой Саволайнен. А потом — пустота.

Свежее воспоминание — это жирный мужик с сальными губами. С него-то и началось новое для Антикайнена время. Но куда же, черт побери, подевалось старое?

— Это где ж ты так погулял, мил человек, что почти сутки колодой просидел? — спросил его тот же голос. Он принадлежал кряжистому мужчине уже далеко за пятьдесят. Говоривший сидел в проходе вагона, его лицо с окладистой бородой, круглое и будто бы всегда улыбающееся, выражало участие. Тойво также заметил, что почти все пальцы на его руках как бы укороченные — на каждом отсутствовали, по крайней мере, по одной фаланге.

— Так только на свадьбе можно погулять, — снова изрек он. — На чужой свадьбе. Правильно я говорю?

Он протянул руку и принял у Антикайнена свою медную, местами зеленоватую от патины, кружку. Продолжая смотреть парню прямо в глаза, мужчина улыбнулся вполне дружественно.

— Не знаю, — кое-как ответил Тойво.

— Так ты, вдобавок, нерусский! — сказал он. — Латыш, что ли? Или чех?

Антикайнен отчего-то не захотел говорить, что он, типа финн, что у них в Хельсинки не все свободно говорят по-русски, и, вообще, что он едет не в ту сторону.

— Не латыш и не чех, — пояснил Тойво, чтобы не обижать добродушно настроенного человека.

— Ага, вижу, — охотно согласился мужчина. — Давай, угадаю. Ты с Олонецкой губернии. Стало быть, карел. Так?

Антикайнен кивнул: «точно так». Его собеседник тоже кивнул, вполне удовлетворенный своей наблюдательностью.

— Знавал я олонецких егерей по службе, — повернувшись к прочим пассажирам, сказал он. Тем было, по большому счету, все равно. Но это не смутило рассказчика.

— Еще в японскую войну стояли они с нашим полком рядом в этой самой Маньчжурии. И генерал к ним всегда строго относился. Маннергейм его фамилия — генерала этого, — продолжил он.

— Олонецкие драгуны? — попробовал поправить его Тойво. Насколько он помнил, Карл Густав Маннергейм был драгуном, кавалергардом и полным дартаньяном.

— Нет — олонецкие егеря — все карелы поголовно. Маннергейм ими не командовал, у него свои имелись, как раз эти самые драгуны. Сам-то генерал по-фински не очень говорил: все по-русски, либо по-шведски. А вот его подчиненные были финнами. Ну, и русскими тоже. Так вот: карелов этих маннергеймовские солдаты и офицеры ни в грош не ставили. Типа — невежественные, дикие, с суеверием — нецивилизованные, одним словом.

Умные слова из уст беспалого рассказчика не казались нелепыми. Грамотный, вероятно, был мужчина.

— Олонецкая губерния — большая, считай, даже этой самой Финляндии побольше будет. Соседи, вроде бы, так не ладили они между собой. Уж коли попался драгунам егерь, жди беды. И язык-то похожий, и внешне одинаковая — «чухна белоглазая», так одни себя умными считают, а другие по дикости своей да древности — мудрые. Умным-то что нужно? Уничтожить мудрых. А мудрым? Не связываться с умными. Вот и беда.

— Какая беда? — заинтересовался Тойво, которого потихоньку отпускала головная боль.

— Резали финны карелов, будто недочеловеки те (к этому отношению между народами автор вернется чуть позднее, когда рассказ пойдет о «племенных войнах» 1919 года). А карелы, в ответ, отстреливали финнов. Русские, понятное дело, на стороне цивилизации. А Маннергейм пытался устранить междоусобицу, да как-то криво.

— Почему — криво?

— Ну, сам посуди: говорит, мол, учитесь у финнов, подражайте финнам, кланяйтесь финнам и в зад их непременно поцеловать. Тебя бы это порадовало?

Тойво в ответ только вздохнул. Ситуация понятна и многажды повторена: англичане и шотландцы, англичане и валлийцы, англичане и ирландцы, немцы и французы, немцы и голландцы, немцы и поляки, все вместе взятые — и русские. Сука-любовь! До гробовой доски.

Беспалый погладил свою ухоженную бороду, пробежал куцей пятерней по волосам и, словно бы, задумался о чем-то.

Антикайнен огляделся по сторонам, но никакой пользы от этого для себя не вынес — хоть тресни, не имел понятия, как сел в поезд, не мог вспомнить ничего, предшествовавшего этой посадке.

* * *

Обед, с ухой из форели, с киевскими котлетами и водкой в запотевшем графине, который организовала Лииса, показался ему некоторым образом странным: в стране разруха, гражданская война, от чего проистекал голод в чистом виде — а тут такое изобилие. Он не сомневался: был бы в стране голод в грязном виде — изобилие на столе было бы тем же.

Тойво тогда старался не очень сильно налегать на еду, хотя аппетит был на самом деле — зверский, а к водке отнесся с большим предрассудком, в то время как приведший его сюда Акку Пааси не отказывал себе ни выпить, ни поесть. Почему-то складывалось такое впечатление, что это — отнюдь не праздничное застолье, а вполне заурядная трапеза.

Говорили обо всем и — ни о чем. Пару раз Лииса интересовалась о планах на будущее самого Антикайнена. В первый раз он ответил уклончиво, мол, поживем — увидим. Акку трогал Лиису за коленку, и та смеялась, посылая высоченного и широкоплечего Пааси по-русски, в нецензурное пространство. Может быть, после выпитой рюмки водки, либо же, слегка осоловев от еды, Тойво во второй раз ответствовал более определенно: освободит свою Лотту и вместе с ней отправится туда, где море, где яхты, где нет ветра, где можно ходить по песку босиком и рыбачить на удочку, не считаясь со временем года.

— В Италию? — спросил Акку. — Туда, где «Буревестник революции» товарищ Максим Горький ошивается?

— Нет, — ответил Тойво. — Туда, где капитан Блад был рабом на плантации.

И тут же поспешно добавил, чтобы не ждать вопросов:

— Это герой романа Сабатини (на самом деле, конечно, книга Сабатини «Одиссея капитана Блада» вышла только в 1922 году). А место — остров Барбадос.

— Так все время море, круглые дни — яхты, из часа в час — безветрие, постоянно — босиком по берегу, неизменно — рыбалка — это же прискучит через неделю. А как же Революция, борьба, идеалы и все такое? — вроде бы невинно поинтересовалась Лииса.

— Ну, может быть, и надоест через неделю, но мне бы хотелось попробовать. Точнее — нам бы хотелось попробовать. А Революция от меня никуда не денется. Она перманентна, как утверждал Владимир Ульянов, всегда можно вернуться, если что.

— Возвращение в Революцию не всегда подразумевает, возвращению в ту Революцию, которой изначально поклялся служить до последней капли крови, — философски изрек Акку. — Можно и перепутать, оказавшись в контрреволюции.

Следовало, конечно, запомнить эти слова, да голова у Тойво была занята совсем другим.

— А что — на Барбадос теперь можно забесплатно отправиться? — лукаво поинтересовалась Лииса.

— У нас кое-какая финансовая договоренность с Куусиненом имеется, — ответил Тойво, не желая развивать тему про деньги. Получилось не слишком убедительно.

— Ну, Вилли Брандта (подпольное погоняло Отто Куусинена) попробуй еще отыскать, — засмеялся Пааси.

— Попробую, — тихо, но решительно заметил Тойво.

* * *

Между тем молчание в вагоне, видимо, прискучило беспалому, он тряхнул своей головой, словно отгоняя тяжелые мысли и сказал:

— Наш мир устроен Господом, но Господом ли этот мир обустраивается? Сто лет длилась ливонская война, двести лет избивают старообрядцев. Кто-то может сказать: зачем? Старое — не всегда плохое, старое может быть даже ближе к изначальной Истине, если она нам нужна. Я сам, как Салтыков-Щедрин, придумывал разные каверзы, чтобы не позволить старообрядчеству, как таковому, существовать. И дело не в имущественном достатке и длине бород, дело в том, чтобы сбить народ с пути, создать хаос. Знаешь, что такое «хаос»?

Тойво только неопределенно кивнул головой: вроде бы каждый это знает.

— Хаос — это такой новый порядок. И чтобы его установить, нужно приложить много усилий. Гораздо больше, нежели поддерживая порядок былой.

Бородатый дядька излагал свои мысли, не выказывая ни волнения, ни отчаяния. Будто уже думал-передумал. А передумав — смирился.

— Ты кто? — спросил Антикайнен. Получилось невежливо, но нерусскому это было простительно.

— Николай Дубалов, в миру — прокурор Бежецка, ныне — гармонист. Народ на свадьбах веселю.

И он ловко пробежал обрубками пальцев у себя по груди, словно бы по ладу гармошки.

— А вот ты кто? — таким же тоном спросил Дубалов.

— Тойво, — ответил Тойво. Назвать свое ремесло он затруднился, поэтому добавил. — Тойво Антикайнен.

— А кем работаешь? — непринужденно поинтересовался гармонист.

«Да никем не работаю. Деньги в больших суммах отжимаю у воров, людей плохих жизни лишаю. Работал, не покладая рук. Теперь вот в отгулах по собственному желанию».

Лотта! Вот за кем он ехал! Внезапно картина, как он сел в поезд с Путиловского вокзала, всплыла в его мозгу со всей ясностью. И то, что этому предшествовало, тоже вспомнилось.

— Литерный вагон железнодорожного депо, — сказал Тойво, словно повторяя слова товарища Рахья, который специально зашел к ним с Лиисой и Акку, едва только получил информацию от Консты Линквидста.

— Понятно, — кивнул головой беспалый гармонист. — Железнодорожник, получается. Хорошее дело, чего и говорить.

Тойво даже как-то выдохнул, словно с облегчением. От таких потерь памяти можно и сердечный приступ получить!

— Финны ненавидели карелов не потому, что те были какие-то нечистоплотные или необузданные в своей дикости, — продолжил свой рассказ Дубалов. — Карелы эти знали и придерживались таких древних обычаев, что «цивилизованные» люди ожесточенно эти обычаи отрицали, всячески смеялись и глумились над ними. Как же — финны, то есть, Европа, драгуны, кавалергарды.

Тойво с запоздалым стыдом вспомнил, как много лет назад застал Куусинена, беседующего с карелом-ливвиком возле порта Гельсингфорса. Тогда этот человек ему показался полным лесным дикарем, эдаким Хийси (лешим), оказавшимся в цивилизации. Пренебрежительность — вот, что он чувствовал тогда. Вероятно, так же, только кратно усиливаясь, относились подчиненные Маннергейма к олонецким егерям.

Однако, припоминая, у Куусинена чувства своего превосходства не было никакого. Наоборот, он беседовал с ливвиком с великим уважением, прислушивался к нему, как к мудрому учителю, даже, несмотря на то, что говорил тот смешно, используя устаревшие и почти полностью вышедшие из употребления слова и выражения.

— Помню, как один из егерей, после особо жесткого «обмена любезностями», размазывая кровь по лицу, сказал, а мне потом перевели, — сказал Дубалов. — Точно, конечно, не изложу, но примерно смысл его слов сводился к тому, что «если гнушаешься и глумишься по отношению к своим ближайшим соседям, то будь готов, что в скором времени поблизости окажутся дальние соседи, которые вовсе не соседи, а арабы, китайцы, негры или индусы. Живи с ними, коли получится. Может, в скором времени и сам сделаешься арабом, китайцем, негром или индусом».

Ну, что же, вполне разумно, согласился Тойво. Помня, какое отношение государственных чиновников во вновь образованном государстве Финляндия к своим же соотечественникам, не удивительно совсем худое их поведение с разными прочими карелами. Но сам-то он не карел! Поэтому решил поменять тему.

— А увечье рук тоже с Маньчжурии? — спросил он.

— Да нет, — усмехнулся Дубалов. — Реквизировали мы однажды кое-какое хозяйство у старообрядцев в Бежецке — все по закону, потому, как я сам и был закон, черт бы его побрал. Вскрыл один ящик, весь в праведном гневе, он — возьми, да и взорвись. Не сильно, не адской машинкой был заряжен, а артиллерийскими капсюлями, но пальчики мои бедные отлетели. Досадно, конечно, но именно тогда глаза у меня и открылись. Что мы делаем? Мы же культуру уничтожаем. Ту, что была раньше на этой земле, насильно насаждая, что попало. Иконы попы перерисовывают и подрисовывают, книги пропадают, какое-то монголо-татарское иго напридумывали. Вот я и подумал: лучше буду песенки петь, да на гармошке играть. И тебе, паря, советую: держись от политики подальше. Думаешь, цель у нее — выявить, кто сильнее?

— Вероятно, так и есть, — согласился Тойво. Кто сильнее, тот и гнет свою политику, тот и устанавливает свое господство.

— Цель у политики одна: подменить былое истинное выдуманной ложью, — Дубалов подмигнул и опять прошелся обрубками пальцев по своей груди, как по гармошке. — Подменят — тогда пиши пропало.

— Почему?

— Так ты Библию вспомни: «и тогда соблазнятся многие, и друг друга будут предавать, и возненавидят друг друга; и многие лжепророки восстанут, и прельстят многих; и по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь»^[90]. Падет последний карел, преисполнится чаша грехов людских, радуга пропадет, наступит Потоп. Короче, всем будут кранты.

Они замолчали, Антикайнен молчал сильнее. Стало быть, музыкант Дубалов молчал слабее. Каждый думу свою думал.

* * *

Линквидст обнаружил перемещение столыпинского вагона из Выборга в Петроград, а потом еще и еще, пока, наконец, он не приехал в город Буй Вологодской губернии. Там он затаился и стоит, вероятно, в ожидании новых арестантов.

Первым побуждением Тойво было вскочить и побежать. Что должно было за этим последовать, как водится, не было вполне ясно. Скорее всего, он должен был таким образом добежать до самого города Буй. Вместо этого Антикайнен спросил у Рахья:

— Есть информация, как доехать до этого Буя?

— Послезавтра на поезде, но что там-то делать будешь? — ответил Эйно.

Тойво мгновенно просчитал, что дергаться раньше этого самого поезда — нет смысла, а есть смысл здесь, в Питере, раздобыть такую бумаженцию, такой, с позволения сказать, мандат, чтобы в этом самом Буе и Лотту, и всю ее семью выпустили без каких-то ущемлений в праве передвижения по России.

— Ну, пока есть время, подумаю, к людям обращусь за помощью, — сказал Антикайнен.

— А к кому, если не секрет?

— К Бокию.

Рахья переглянулся с Лиисой, Акку переглянулся с Рахьей, Лииса переглянулась с ними обоими, в общем, они начали переглядываться. В этом переглядывании не было вопроса или удивления, зато можно было заметить оттенок тревоги.

— Ты знаком с товарищем Бокием? — наконец, видимо устав играть в гляделки, спросил Эйно. — Или так просто решил, прочитав фамилию на мандате?

— Приходилось встречаться еще задолго до Революции, а потом и после оной, — ответил Тойво. Он не стал уточнять про оргию сатанистов в окрестностях Каяни, где Глеб Бокий был в числе почетных гостей, решил также не упоминать более позднюю их встречу в Гельсингфорсе.

— Ну, не знаю, не знаю, — сказал Эйно Рахья.

— Ну, не знаю, не знаю, — сказал Акку Пааси.

— Ну, не знаю, не знаю, — сказала Лииса Саволайнен, хотя ее тон вызывал некоторые сомнения, и она «знала, знала».

Тойво, переночевав тут же с изрядной долей комфорта — отдельная кровать, чистое белье, туалет через коридор — спозаранку отправился по уточненному заранее адресу в штаб Глеба Бокия. Этот штаб совмещался с петроградским ЧК.

Созданная 20 декабря 1917 года постановлением Совета Народных Комиссаров, Всероссийская чрезвычайная комиссия стала зловещим преддверием становления зловещих карательных структур всех государств мира, от Германии до Японии и США. Феликс Эдмундович Дзержинский разработал и воплотил в жизнь идеальный механизм поддержания любой власти, рабоче-крестьянской ли, буржуазной ли, или ваххабитской. С кратким перерывом на отдых — типа: не у дел, передав руководство Петерсу — с июля поавгуст восемнадцатого года он довел свое детище, ВЧК, до физического совершенства, претендуя и на духовную, что тоже немаловажно, ее непоколебимость.

ЧК в тот тревожный неизвестностью год недостатка в сотрудниках не испытывала. В первую очередь, сюда охотно поступили на службу маньяки, насильники и убийцы, во вторую — стремительно изменившие свои политические пристрастия бывшие полицаи, в третью — подневольно загнанные деревенские парни. Руководили ими, как правило, евреи, увлеченные безнаказанностью Революции, а также быстро продвинувшиеся по служебной лестнице латышские стрелки. Последним недельной булки белого хлеба и продпайка уже было недостаточно, вот они и подвизались получать полное обеспечение у молодого Советского государства.

Бокия пришлось ждать два с половиной часа в приемной. Все время, пока Тойво сидел здесь, он ловил на себе странные оценивающие взгляды снующих туда-сюда людей в кожанках и с маузерами в деревянных чехлах, болтающихся у кого где: сзади, сбоку, спереди, а у одного карлика — между ног. Но мандат, тем более подписанный самим Бокием, имел магическое свойство и гарантировал неприкосновенность.

Товарищ Глеб появился внезапно, словно бы из-под стола секретарши — одетой по последней моде дамочки с безразличной гримасой на лице — вылез.

— Ну, что, Антикайнен, явился? — без всяких эмоций спросил он.

— Явился, — по-русски согласился финн.

— Тогда заходи, пообщаемся, хотя времени мало.

* * *

Тойво отвлекся от своих воспоминаний, как-то дозировано возникающих в его памяти, потому что музыкант Дубалов снова обратился к нему.

— И как надолго ты в Семипалатинск? — спросил он.

— Почему — Семипалатинск? — удивился Тойво. — Откуда ты взял про Семипалатинск?

— Так в мандате у тебя записано: «Направляется в Семипалатинск». Кондуктор прочитал, когда билет твой проверял, а ты в отключке.

Антикайнен тотчас же сунул руку в нагрудный карман пиджака и вытащил две картонки: одна — железнодорожный билет, а другая — мандат за подписью какого-то Лациса со словами «Направляется в Семипалатинск».

— Семипалатинск? — сказал он и добавил. — Твою мать!

6. Семипалатинск!

Глеб Бокий выслушал Тойво, который то коверкал слова на русском, то переходил на финский. Это не помешало ему понять всю суть, сделать выводы и частично озвучить их. Конечно, Бокию было абсолютно наплевать и на Лотту, и на ее семью, да и на Антикайнена бы наплевать, да вот было у этого парня кое-что, чего не могло быть у него самого — такой крови.

Чтобы вступить в рыцарство, всегда требовалось определить чистоту крови. Как правило, подсчитывали предков до седьмого колена. Чистота определялась не только отсутствием каких-то кровосмесительных союзов, но и поступков, которые могли бы запятнать предков и самого себя. Настоящий рыцарь даже не помышлял, чтобы положить глаз на какую-нибудь инородку — из арабских земель, еврейских ли девушек, китаянок ли, не говоря уже про негритянок с индусками. Он об этом даже не задумывался, стало быть, и мыслей таковых не было.

Кроме этого обязательно должно было быть сострадание, честность и верность слову. Ну, и еще кое-какие рыцарские доблести.

Так вот, Бокий, как бы ни пыжился, в рыцари бы не прошел. Чего нельзя было сказать про Антикайнена. Что бы тот ни делал, но получалось это у него именно по-рыцарски. Неспроста слово «ritari» и произошло на древней ливонской земле, да и, толкуя его с санскрита, можно обнаружить, что близко по значению два слова: честный и побеждающий (rju — прямой, честный, tara — побеждающий, по санскриту). Как успел убедиться Бокий, могло этому парню открыться некое непостижимое простому смертному прозрение. Значит, его нужно держать поблизости и испытывать, чтобы добиться цели, поставленной Глебом перед самим собой.

Тем более теперь, когда Яков Блюмкин, начальник личной охраны самого наркомвоенмора Троцкого, познакомил его с академиком Владимиром Бехтеревым и его сотрудником Александром Барченко.

Как представитель древнего сгинувшего народа, Антикайнен хорош. Правда, друг его из Перясейняйоки, Вилье Ритола, еще лучше, вот только его никак уже не достать — удрал, подлец, опять удрал. На этот раз в США. Что же, придется работать с тем, кто доступен.

Бокий в упор посмотрел на Тойво своими змеиными глазами, но он взгляд этот выдержал, как ни в чем не бывало.

— В общем, дамочку твою мы вернем. Если ничего за ней, конечно, не обнаружится контрреволюционного, — сказал он.

— Товарищ Глеб, — воспользовался наступившей паузой Антикайнен. — За каждым своя контрреволюция найдется, даже не стоит сомневаться. Другое дело: выяснить, представляет ли опасность сама Лотта и вся ее семья.

«Черт!» — подумал Бокий. — «Не боится совсем. То ли от незнания, то ли от глупости. Но он не был глупым. Ни он, ни этот внезапно разбогатевший подонок Куусинен».

— Ладно, пес с тобой, — отвел взгляд Глеб. — Но сначала мне нужно, чтобы ты кое с кем поработал.

— Это как? — не понял Тойво.

— Да очень просто, — Бокий поднялся на ноги и заходил по своему кабинету. — Завтра с тобой в этот Буй отправится один человек, он к тебе присмотрится, вопросы задаст, ответы проанализирует. А потом по месту прибытия навесит на твою голову аппаратуру и снимет данные.

— Голову на месте оставит? — серьезно спросил Антикайнен.

— Все зависит от тебя, — также серьезно ответил Глеб. — Человечек будет из Института Мозга, так что наука в чистом виде, никакой революционной борьбы.

— Там кто-нибудь говорит по-фински?

— Я буду удивлен, если в этом институте никто не говорит по-фински.

Тойво понял, что правом на отказ он не обладает. Теперь он вообще перед этим жутким человеком не обладает никакими правами. Ладно, это уже дело десятое. Надо любым способом Лотту с семьей вытаскивать.

— Согласен, — сказал он. — Лишь только Лотту и ее родных выпустят, буду весь в распоряжении аппаратуры Бехтерева.

— Аппаратура не Бехтерева, — ухмыльнулся Бокий. — Аппаратура Николая Пильщикова, если это тебе о чем-нибудь говорит.

— Николай Дмитриевич Пильщиков, русский разработчик эфирного пространства, был убит в 1908 году, все его разработки пропали, — почему-то блеснул нечаянно подслушанными данными Тойво. Блеснул — и сразу пожалел об этом.

— Откуда ты знаешь? — резко опершись руками о столешницу, навис над ним Глеб. — Ты почерпнул знания там?

Конечно, он имел ввиду обряд сатанистов, памятный обоим по открытию врат во время Черной Мессы, когда Антикайнен на несколько секунд вывалился из реальности.

— Не помню, — потерялся Тойво. — Нет, не там — подслушал в Выборге у одного бывшего извозчика, что возил убийцу Пильщикова.

Прозвучало это почему-то неубедительно. Вероятно, правда зачастую кажется неубедительной. Лишь только ложь имеет свойство быть правдивой.

— Пильщиков покончил с собой, — как-то зловеще прошипел Бокий.

— Выстрелами в сердце и в голову, для надежности, — Тойво отчего-то разозлился. — А пистолет потом положил на столик, сам же улегся на кровать.

— Верно, — сменил, вдруг, тон Глеб. — Все так и было. Впрочем, сейчас не об этом. Завтра за тобой на Каменноостровский заедет автомобиль, в котором уже будет мой человек. Вы отправитесь на вокзал, купе в поезде будет забронировано, так что доберетесь с комфортом. Когда все разрешится — ко мне с отчетом. Будем работать дальше. Все понятно?

Антикайнен, вообще-то не хотел работать дальше, но, опять же, выбора у него не было. Следует отметить, пока выбора не было. Конечно, он сам по собственной воле дал Бокию надежный рычаг, с помощью которого тот может надавливать на него. Однако не стоит заглядывать в будущее с такой уж безнадежностью. Поживем — увидим.

С Литейного, где окопался чекист Бокий, Тойво отправился на Выборгскую сторону и только после этого вернулся на Каменноостровский проспект. Роскошный «Дом Бенуа» на этом проспекте был целым комплексом, в котором помимо финского клуба располагались ни много, ни мало 250 очень благоустроенных квартир.

Сам Каменноостровский проспект вот-вот должен был сменить название на «улицу Красных Зорь», чтобы было почетно и по-революционному. Спросят товарища Зиновьева: «Где вы живете, сволочь вы этакая?» А тот сурово взглянет из-под пенсне, почешет бороду и с горестным вздохом ответит: «На улице Красных Зорь в квартирке за номером 118». Сразу становится понятно, что не до жилищных условий товарищу Зиновьеву, ему обо всем государстве заботиться надо. Неважно, что общая площадь апартаментов 118 чуть больше ста пятидесяти квадратных метров, совсем неважно.

И Сергей Миронович Киров тоже заехал жить-поживать в квартиру 20, решившись на комфорт после мыканий по всяким углам.

А уж сколько финнов там осело — и не подсчитать.

Только со стороны Кронверкской улицы по соседству жили сам Эйно Рахья — в четвертой, а также Вейно Виртанен, голос Радиокомитета на финском языке — в шестой. Здесь же устроились газетная братия — та, что выпускала газету «Vapaus» («Свобода», в переводе, конечно же): Калле Лепола, главный редактор — в квартире 37, Илмари Лехтинен, заведующий отделом — в апартаментах 48, Уве Пелтола, заместитель главного редактора — за дверью с номером 69. Даже Тина Токой, сотрудница Исполкома Коминтерна, занимала свое место 98. А Кустоо Ровио убрал номер сначала с одной квартиры, потом с другой и, объединив их, сделал на входе скромную табличку с витиеватой надписью: «К. С. Ровио».

Дом был шикарен, у него оказалось даже несколько десятков встроенных гаражей, чтобы особо влиятельные жильцы могли запросто сесть в свои автомобили и ехать по своим делам, то есть, конечно, по делам революции и государства. А парадный двор-курдонер, с садом и фонтаном, отделялся от проспекта колоннадой из красного гангутского гранита.

Для Акку Пааси, однако, места не нашлось, он сам спустился в цокольный этаж и вытащил за бороду приписанного Дому Бенуа лакея-консьержа.

— Все, баста, — сказал он. — Мы всех лакеев освободили от их рабского труда, так что, батенька, пошел вон!

— Как же так? — очень искренне удивился лакей. — У меня же семья. Куда мне подаваться?

— У меня тоже семья, — не моргнув глазом, соврал Акку. — Работы у тебя все равно нет, трудовой договор кончился, настоятельная рекомендация освободить служебное помещение. Куда пойдешь?

Консьерж на несколько секунд зажмурился, а потом сказал:

— На Путиловский завод — раньше там работал. И с углом помогут.

— Ну, вот, и молодец! — убрал свой маузер в деревянную кобуру Пааси.

Жил былой лакей не то, чтобы в роскоши, но четыре комнаты в распоряжении имелось. Акку был человек нежадный, поэтому половину квартиры предложил занять Лиисе Саволайнен с условием, чтобы она прибиралась и у него в комнате. А одну свою клеть он запер на-про-запас. Мало ли, женится когда-нибудь!

Прочие дворники и обслуживающий дом персонал сразу же после этого случая истово взялись за брошенную, было, работу. О зарплате можно было поговорить потом, важно — жилища своего не утратить.

Вот такой был Дом Бенуа, и, подходя к нему, Тойво раскланялся сначала с Зиновьевым, потом с Кировым, сердечно пожал руку Эйно Рахья, кивнул Виртанену, небрежно отмахнул Лепола, Лехтинену и Пелтола, подмигнул Токой, хлопнул по плечу Пааси.

А с Лиисой здороваться не стал, подумав про себя, точнее — подумав про нее: «Сука ты, Саволайнен. Стучишь Бокию». О сроках выезда в Буй Антикайнен Глебу не говорил, тот их сам откуда-то взял, словно из воздуха.

На этот раз Тойво заночевал у Акку, предавшись с ним воспоминаниями о былом Гельсингфорсе, оба были не понаслышке знакомы с шюцкором. Пааси предположил, что в скором времени не вполне официальная лотта (женский аналог шюцкора), обретет свой государственный оборонный статус.

— Коль лотту легализуют, жди войны, — сказал Акку.

Официальное признание женской добровольной дружины наступит в 1919 году, в том же году будет иметь место самый масштабный финский поход против Советского Союза. Август Пю, хоть и был полным отморозком, но ум имел ясный.

Они беседовали вполголоса, чтобы никакая самая случайная мышь, случившаяся поблизости по случаю, ничегошеньки не услышала. Лиисы дома не было, но такие предосторожности казались уже вполне нормальными для нормальной жизни.

— С деньгами, что с Турку вывезли, надеюсь, все в порядке, — предположил Тойво.

— Как видишь, — Акку широким жестом обвел комнату вокруг. — Главная проблема больших денег — это сохранить их, если не удается преумножить. А что?

— Да так, ничего, — ответил Антикайнен.

— Брось, брат! — широко заулыбался Пааси. — На мели, поди, сидишь? Деньги были, да уплыли. Так?

Тойво не стал отвечать, только неопределенно махнул рукой. Врать не хотелось, но правда в словах товарища была: он действительно сейчас был очень стеснен в финансах.

— Тебе бы к Гюллингу напрямую — уж он-то в курсе, откуда взялась вся эта роскошь в Доме Бенуа. Так не выловить его на этой неделе: в Москву укатил дела решать. В общем, предлагаю тебе лучший вариант. Возьми деньги у меня, а сам напиши расписку. Идет? — лицо Акку выражало самое радушное радушие, на которое способен, например, волк при встрече с другим волком.

— А у тебя разве деньги есть? — недоверчиво поинтересовался Тойво.

— Возьми бумагу и чернила и пиши, — хмыкнул Пааси. — Деньги найдутся.

Антикайнен воспользовался советом и, макнув пером фирмы «Паркер» в винтажную чернильницу фирмы «Беттлинг», написал на отменного качества листе писчей бумаги слово «Talletus Todistus» (Сохранная Расписка, в переводе с финского), как когда-то в детстве в обществе «Совершенство». По-русски писать как-то не получалось, да и не хотелось, в общем-то.

Он написал «бла-бла-бла, тыр-тыр-тыр» (не хочется практиковаться в финской лексике), что любознательный переводчик перевел бы на русский, что он, такой-сякой, берет у другого-такого деньги в сумме…

— Сколько ты мне можешь одолжить? — Тойво поднял голову от листа к Акку.

— А сколько тебе надо?

— Тысячу, — сразу же ответил тот. Это было много, но чего уж тут мелочиться, когда где-то в надежном месте его ждали сотни тысяч.

— Ну, так и пиши: одна тысяча сто пятьдесят марок.

Тойво опять склонился к листку, но тут же снова посмотрел на Пааси.

— А что ты хочешь? — развел руки в стороны Акку. — Коммерция, бляха муха. Гюллинг поперхнется от досады. Но ему деваться некуда: и ты, и я знаем, сколько было изъято в Турку денег. Так что не обеднеет — пиши.

Антикайнен старательно вывел перед росписью самое заключительное слово: epajarjestelmallistyttamattomyydellansakaan (одно из самых сверхдлинных слов, которое автор не смог перевести — ему его прислали сволочи из Миграционной службы). Алес, гонсалес.

— Готово!

— Готово! — обрадовался Акку. — А вот, как нельзя, кстати, и Лииса возвернулась!

Действительно, в квартиру вошла пьяная в хлам Саволайнен. Ее губы были все такими же пунцово-алыми и изображали глупую улыбку, которая не исчезала с ее лица, даже когда она что-то говорила, словно бы Лиису контузило.

— Мальчики, — сказала она сквозь свой оскал. — Шли бы вы в пень, козлы!

— За козла ответишь, — сказал ей Акку и добавил. — Есть способ повысить свой материальный статус.

— Нет! — решительно сказала Саволайнен и сползла по стенке на пол. — Вы не в моем вкусе.

— Дура, — ласково заметил Пааси и, зацепив ее за подмышки, вновь поставил в вертикальное положение. — На твои нравственные устои никто не собирается покушаться. Сегодня дашь пятихатку, завтра Гюллинг тебе вернет с десятипроцентной добавкой.

— Гюллинга еще неделю, а то и полторы не будет, — Лииса потрясла перед носом Акку своим указательным пальцем. — Он будет до посинения пасти Мирбаха. Брестский мир, контрибуция и прочее, понимаешь?

Мирбах ходил по Москве и дул щеки, как посол Германии и, стало быть, кайзера. Он не обладал депутатской неприкосновенностью, потому что не был депутатом. Но вполне мог безобразничать так же, как и депутат, и даже похлеще: он был дипломатом, со всей вытекающей из этого свободой действий. Наивный усатый немец!

— Ну, и что? — никак не огорчился Акку. — Деньги все равно должны работать, а не под подушкой лежать. Ты сама подумай.

Какой бы ни была пьяной Лииса, а выгоду свою блюла туго.

Нетвердой походкой она ушла к себе в комнату, там пару раз упала, уронила кое-какую мебель, но вскоре вышла все с той же приклеенной улыбкой, держа в руке пять сотенных банкнот.

— Смотри, не обмани! — сказала она Акку.

— Да когда я тебя подводил, подруга дней моих суровых? — возразил он. — Все, дело сделано, а теперь — спать. Чтоб я тебя до утра не видел и не слышал. Разве что, плохо будет — кричи, приду с тазиком.

Лииса развернулась к себе, пару раз икнула и утекла внутрь комнаты, как нечто желеобразное.

Пааси принес к ее запертой двери пустой тазик и кувшин с водой.

— Она, конечно, кремень, — объяснил он. — Но в последнее время участились отравления несвежей осетриной. Жулье кругом, сбывает некачественный продукт.

Добавив из своих запасов еще пятьсот марок, Акку разложил их на столе перед Тойво и двумя пальцами подхватил расписку.

— Done, — сказал он.

— Ладно, — пожал плечами Антикайнен и собрал деньги в тощую пачку.

— Только на пустяки не трать — деньги все-таки революционные.

Ну, вот, теперь все, что зависело от него самого, Тойво сделал. Можно выдвигаться на поезд в сторону Костромы, ибо этот Буй всего-то в ста трех километрах от «сырой земли» (kostea — сырой, мокрый, maa — земля, в переводе с финского).

За окном сгустились сумерки, которые, таковыми останутся до самого утра. Пора белых ночей осторожно трогала душу каждого северянина, нашептывая, что даже ночи могут быть светлыми. А души отзывались легкой тоской по утраченной юности и призрачной надеждой: все будет хорошо.

Еще до полудня за Тойво заехала машина, в которой уже сидел пассажир: молодой мужчина в очень стильном двубортном костюме и модной кепке на русых волосах. На коленях он держал средних размеров саквояж и пальцами правой руки постукивал по нему, отбивая одному ему известный ритм какой-то песни.

— Зетцен зи зих, — сказал он, когда шофер распахнул перед Антикайненом дверцу машины, мол: можете садиться. И добавил по-русски. — Я говорю по-немецки, как и было уговорено.

— А я — нет, — ответил Тойво. Что за пьяные выходки? Меньше всего ему хотелось учить немецкий язык, чтобы общаться.

Они поехали в сторону вокзала, Антикайнен едва успел через окно раскланяться с Зиновьевым, потом с Кировым, сердечно помахать рукой Эйно Рахья, кивнуть Виртанену, небрежно отмахнуть Лепола, Лехтинену и Пелтола, подмигнуть Токой.

— Меня зовут Тынис, — меж тем представился попутчик. — Я от Бехтерева. Думаю, мы с Вами найдем общий язык.

Теперь Тойво в этом уже не сомневался — с эстонцем, как и карелом, можно договориться. Шутник, однако, этот Тынис.

На перроне было многолюдно, а саквояжем попутчик, как выяснилось, не ограничился. Из багажника машины было извлечен пугающих размеров рюкзак и выдвинут фанерный чемодан. Они подхватили все это и потащились к вагону.

Уже предъявляя проводнице билеты, Тойво огляделся по сторонам и кивнул стоявшей в кампании двух молодых людей женщине. Та, видимо, провожала их на тот же поезд, но в другой вагон.

— Ты будто на Северный полюс собрался, — растолкав весь багаж по багажным полкам, сказал Антикайнен.

— Потом в Семипалатинск, — кивнул головой Тынис. — Экспедиция, понимаешь ли, научная.

— Семипалатинск! — сказал Тойво, глядя на грязный вокзал через окно.

— Семипалатинск! — повторил Тойво, посмотрев на старообрядца Дубалова.

7. Буй

Антикайнен оглядел всех людей в своей плацкарте в поиске Тыниса — нету.

— Слушай, Николай, а со мной не было второго человека — эстонца, всего такого модного?

Дубалов окинул Тойво снисходительным взглядом, отражающим одновременно и понимание, и осуждение:

— Тебя, по-моему, как одного кто-то в поезд загрузил, так ты и едешь один.

— А кто грузил?

— Грузчики, — хмыкнул музыкант. — Пес их знает — кто?

Тойво потер лоб и осторожно потрогал свою голову: может, дырка у него какая-то образовалась, и мозги нечаянно вытекли? Да нет, все в порядке, никакие аппараты Пильщикова не нанесли самой верхней части его тела сколь ощутимых увечий.

* * *

Едва они отъехали от Питера, Тойво на ломаном русском спросил у кондуктора:

— Когда поезд будет в городе Буй?

— А Буй его знает, когда приедем в город Буй! — весело ответил тот. — По расписанию только с Питера отходим. Ну, а дальше — как масть пойдет, то стоим, то едем, никакого порядка.

— Точнее: революционный порядок, — бегло сказал Тынис.

Кондуктор с опаской взглянул на него и поспешно испарился в коридоре. Тойво запер дверь, и они остались вдвоем с эстонцем в спальном вагоне.

«Словно в анекдоте: едут в поезде финн и эстонец», — подумал Антикайнен.

— Анекдот, — сразу сказал Тынис. — Едут в одном вагоне финн и эстонец. Эстонец достал понюшку кокаина и начал его нюхать, а финну не предлагает. Финн рассердился и говорит: «Еще раз нюхнешь — я тебе кокаином весь нос натру».

— Обхохочешься, — заметил Тойво.

— Мы, вообще-то, душу изучаем, а не просто мозг, — после долгого молчания проговорил эстонец. — Я должен предложить тебе несколько тестов для проведения некоего исследования. Ты в курсе?

— Валяй, — пожал плечами Антикайнен. В самом деле, он же сам подписался на такую программу, так что нужно сотрудничать.

Человек — единственное существо, которое принимает, или не принимает такое понятие, как «душа». Одни говорят, что есть душа, другие — что нету. Но никто с рождения не удивится: какая-такая «душа»? Это понятие вложено в нас с рождения.

Финны называют это дело «mieli». Карелы — тоже, а ливвики еще дополняют, что душа — это «syvain». Да, в принципе, какая разница — хоть что, лишь бы отражала сущность. Но сущность отразить невозможно никому, разве что самому главному президенту, либо приближенному к богу, то есть, конечно, попу. Ну, да ладно, высочайшая государственная должность, либо церковный сан еще не показатель ума. Лицемерия — может быть, или гордыни, или политической зрелости.

Душа человека настолько глубоко упрятана, что ее никаким осциллографом не выявить, даже обширная томограмма мозга без толку. Глубинная сущность души нашла отражение даже в таком слове, как syva — глубокий (по-фински). И в английском — soul. «Су» — хоть тресни. А треснуть можно и по-санскриту. Su — придает слову высшую степень качества, а suvari — и вовсе не что иное, как «рождающий кого-то», вероятно — того самого Человека. Выходит, чтобы прийти к душе, как таковой, надо пройти через языковые исследования. Недаром Господь начал со слова, и человека тоже наделил своим даром — душой.

Но где те исследования? Караганда — не в счет. В Институте Мозга профессора Бехтерева.

— Ты не думай, что все это ерунда на постном масле, эзотерика и казуистика, — сказал Тынис. — Это религия в самом правильном смысле этого слова. Мы ищем, но можем и не найти.

— Отчего так? — подивился Тойво.

— Так настолько мало сейчас осталось носителей этих слов, которые наши-пренаши предки для обращения к Господу использовали, что теряешься. Например, кто считается носителем санскрита?

— Кто? — Антикайнен никак не мог взять в толк ход мысли товарища по поездке.

— Да никто, — возмутился Тынис. — Разве эти парни из Индии, у которых везде грязь и запустение — носители? Сволочи, гадят под себя на улицах, а санскрит им подавай, как язык предков (государственный закон о запрете публичной дефекации в Индии был принят только в первой половине десятых годов второго тысячелетия нашей эры).

Мимо проносились дома и деревья, люди занимались своими делами, иногда ходили организованные группы мужчин с винтовками на плечах. Никто из них, пожалуй, не задумывался ни о душе, ни об институте Мозга. Люди задумывались о том, как выжить, а некоторые — о том, как не позволить выжить другим людям.

— Заместитель наркома просвещения Захарий Гринберг выделил нам некий карт-бланш, позволив заниматься действительно научной деятельностью, — сказал Тынис. — У нас много перспективных тем, и очень удивительно, что именно после Революции нам никто не мешает, к нам, наоборот, идут навстречу. Что на это скажешь?

— Молодцы, — пожал плечами Тойво.

Действительно, некоторые ограничения для цели, которую преследовал Бехтерев, существовали как во времена царя, так и после него. Чистую науку смущал подход Владимира Михайловича к исследованиям: ему нравилось создавать психологические портреты, выявляя внутренние стремления людей, их скрытый потенциал и, как ни странно, память предков. Весьма скептическое отношение к «русской идее», такое же поведение в отношении немецкой, ну или другой «избранности», отрицание всеобщего равенства под крыльями единого человечества — Бехтерев не мог не снискать недругов среди политиков.

Он был членом редакционного комитета многотомного «Traite international de psychologie pathologique» («Интернациональный трактат по патологической психологии») (Париж, 1908–1910), для которого написал несколько глав. В 1908 году в Петербурге начал работу основанный Бехтеревым Психоневрологический институт. В нём были открыты педагогический, юридический и медицинский факультеты. В 1916 году эти факультеты были преобразованы в частный Петроградский университет при Психоневрологическом институте. Сам Бехтерев принимал активное участие в работе института и университета, возглавлял хозяйственный комитет последнего, появляясь всегда неожиданно, в распахнутой генеральской шинели без погон и с развивающейся бородой. Его побаивались, считая демонической личностью, которая может рассказать о человеке все, что с ним было, и, самое главное — что с ним будет, всего после нескольких минут общения.

Врал, конечно, как сивый мерин, но крайне убедительно. Всякие цыганки и расплодившиеся предсказательницы судеб просто отдыхали рядом, если бы им, конечно, позволили быть рядом. Что самое интересное: враки Бехтерева о прошлом никогда не расходились с действительностью, имевшей место.

Только Распутин был тем человеком, который вызывал у него некоторое подобие чувства почтения. Вероятно, дело в том, что они были одинаковы — просто один грамотный, а другой — грамоте не обучен.

В мае 1918 года Бехтерев обратился в Совнарком с ходатайством об организации Института по изучению мозга и психической деятельности. Вскоре Институт открылся, и его директором до самой смерти являлся Владимир Михайлович Бехтерев.

— Нет, на самом деле: что на это скажешь? — повторил свой вопрос Тынис.

— Скажу, что у вас хороший протеже, — подумав, решился Тойво. — А иначе бы корпуса для института на Суворовской площади — не видать бы вам, как собственных ушей.

Мраморный дворец, принадлежавший до революции великому князю Константину Константиновичу Романову, сначала одно крыло, а потом все здание было передано под Институт распоряжением того же Захария Гринберга.

Эстонец сделал пометку в своей тетради с толстой кожаной обложкой.

— Ну, если так, то, может быть, и назовешь этого протеже? — спросил он.

— Могу предположить, конечно, — ответил Тойво. — Вот только не нравятся мне твои вопросы — словно у следователя.

— Это всего лишь тесты: на способность анализа, на трезвое восприятие действительности, на способность предугадывать развитие ситуации, на восприятие прошлого.

— Тогда — давай обойдемся без фамилий, — спокойным тоном, но достаточно твердо заметил Антикайнен.

Это не очень понравилось Тынису, он морщился, и так, и эдак разглядывая свою тетрадь, потом со вздохом ее прикрыл. Конечно, какая-то часть вопросов не имела никакого отношения к институту Мозга, зато имела привязку к тому ведомству, где строил свои козни товарищ Бокий.

Тойво полагал, что именно Глеб был тем человеком, кто всячески поддерживал Бехтерева в продолжение своих исследований, может быть, даже, отчасти их и направлял. Свадьба Владимира Михайловича на Берте Яковлевне Гуржи, когда ему было уже за семьдесят лет, тоже имела отношение к Бокию. Точнее, Бокий имел к ней отношение, и к Берте — тоже. В чем это отношение выражалось, никто и никогда не узнает. Не нужно это знать никому.

Антикайнен мало что знал об институте Мозга, разве что — адрес, да и то, потому что о Мраморном дворце говорила за обедом Лииса Саволайнен. О Бехтереве он не знал вообще ничего. Но нетипичный эстонец Тынис его настораживал, хотя опасности, исходящей от него, он не ощущал. Вообще-то, напрасно, потому что кому ни попадя надзор и разработку лихого шюцкоровца Антикайнена не поручили бы.

Через некоторое время Тынис опять достал свою тетрадь и на этот раз повел разговор об Элиасе Леннроте. Тойво отвечал охотно, делясь информацией, полученной им в свое время от друга Вилье Ритолы. Их разговор прервался на ночь, но после первой кружки утреннего чаю возобновился. Эстонец все реже сверялся со своей тетрадью, все чаще пускался в пространные рассуждения, а потом они приехали в город Буй.

— Ни хрена себе — вот тебе и Буй! — сказал Тынис, когда они вышли на перрон.

— Здравствуйте, девочки! — перед ними возник ясноглазый мальчик, величиной с в меру упитанного слона.

Тойво закашлялся и отвернулся, а эстонец робко протянул руку для рукопожатия, словно боясь, что ее сейчас непременно оторвут и выбросят собакам.

— Я из местного ЧК, — сказал великан. — Меня зовут Имре. Машины свободной у нас в Буе нет, поэтому пойдем пешком. Здесь недалеко.

Антикайнен подошел к мусорной урне и бросил рядом с ней скомканный пакет.

Здание буйского ЧК размещалось, действительно, поблизости, в бывшем полицейском околотке. Вполне резонно, хотя изначально они хотели занять здание екатерининской гимназии, да там оказалось неудобно было оборудовать тюремные камеры. Как же ЧК без тюрьмы? Никак, поэтому сотрудники обосновались в оборудованном под такие цели помещении, с грустью отказавшись от роскошных залов и интерьеров гимназии.

— Товарища Лациса на месте нет, но завтра он будет, — рокотал меж тем голос Имре. Говорил он совершенно свободно, никакого акцента не ощущалось и в помине. — Я из молнии (телеграмма такая, как в кино про революцию), общую картину дела понял, теперь бы хотелось узнать все обстоятельства в деталях.

Дело было к вечеру, в околотке болталось несколько сопревших за рабочий день сотрудников. Они, в основном, прели парами алкоголя — какого-то далекого от коньяку и водки напитка.

— Нам вот этих людей освободить, — сказал Тойво, когда они вошли в отдельный от других сотрудников кабинет. Он протянул великану бумагу с печатью, где поименно перечислялась вся семья Лотты.

— Ладно, — пожал могучими плечами тот. — Утром посмотрим, нет ли за ними каких грехов, и отпустим. Если, конечно, они здесь на лесозаготовках.

— А что — могут быть и не здесь? — встревожился Антикайнен.

— Ну, дорогой товарищ, в Революцию всякие путаницы бывают.

— Тогда я тем более настаиваю, чтобы все сделать сейчас и немедленно.

Имре посмотрел на него, сузив глаза, и усмехнулся:

— Ты разговаривать сначала научись, а потом настаивай. Не в Питере, чай. У нас тут всем Буй. Ясно?

Тынис тотчас же встал между ними и заговорил о том, что все устали, что произошла ошибка, что каждый час на трудовых работах может стать роковым, что у них договоренность, что ему еще работать с Тойво, что они готовы помочь всем, чем можно.

— Вот Вы, например кто? — вещал эстонец с нетипичной для эстонцев скоростью речи. — Венгр?

— Местный я, — сказал Имре. — Предки были сосланными чехами еще в прошлом веке. Чем вы можете помочь конкретно мне?

Тынис крутанул глазами, как фокусник, готовый достать из воздуха голую девицу с пышными формами. Сунул руку в саквояж и вытащил бутылку смирновской водки с залитым сургучом горлышком.

— Не увлекаюсь, — картинно поморщился великан и перевел взгляд на Тойво, который держал в руке банкноту в пятьдесят марок. — Это что еще такое?

— Это деньги такие, — обрадовался эстонец, поспешно убирая водку обратно. — Много денег, любой барыга подтвердит.

Имре перехватил руку Тыниса с водкой, отобрал бутылку и поставил ее себе за спину на стол. Потом протянул гигантскую ладонь к маркам Тойво. В последний момент Антикайнен крутанул банкнотой в воздухе и убрал ее себе в нагрудный карман пиджака.

Отчего-то чеху это не понравилось, и он попытался ухватить Тойво за воротник. Но тот ловко ускользнул, оказавшись за спиной великана.

— Да я сейчас у тебя все деньги изыму за попытку дать мзду представителю власти, — сказал Имре и непринужденно высморкался на пол.

Тынис хотел, было, что-то сказать, но, не решившись, пошел от греха подальше в угол, не забыв прихватить со стола свою «смирновку».

— Попробуй! — согласился Тойво.

Имре тотчас же попробовал, бросившись с рекордной для таких габаритов скоростью, вперед, намереваясь лихим наскоком сшибить на пол, растоптать и разорвать. Но финн подставил под его бросок стул с высокой резной спинкой, тем самым погасив порыв практически в зародыше. Стул затрещал и сломался на множество маленьких деталей от стульев. Чех досадливо крякнул.

На это кряканье в дверь заглянуло сразу несколько физиономий, облагороженных улыбками и запахом сивушного выхлопа.

— Допрос с пристрастием? — сказали физиономии. — Ты уж не ломай нам мебель, пожалуйста. Люди заменимы, вот мебель — нет.

— Свободны! — ответил им Имре и, дождавшись, когда дверь закроется, обронил. — Живчики у вас там в Питере.

— Ага, — согласился из угла Тынис, непроизвольно сорвал с бутылки сургучную пробку и глотнул прямо с горла.

По опыту былых уличных драк Тойво помнил, что люди большой комплекции, обладая большой силой, очень редко обладали свирепостью. Этот чех, вероятнее всего, был исключением. Он пользовался своей мощью и, вполне возможно, получал от этого определенное удовольствие. А иначе чего же лезть в драку на человека, с которым знакомство длилось всего не более получаса!

Пространство вокруг весьма ограниченное, возможностей для маневра мало, тупо бодаться — так сразу и придет конец фильмы.

— Может, этого Лациса позвать? — спросил Антикайнен, чтобы как-то разрулить ситуацию. Ему важно было вытащить Лотту с семьей, вовсе неважно было устраивать бои местного значения.

— Товарищ Лацис будет завтра, — проговорил Имре и расставил руки перед собой, как ловец. — Уйдешь от меня — поедем тотчас же за твоей дамой. Не уйдешь — некому будет ехать.

— Я сдаюсь, — сказал Тойво и пустил банкноту порхать по воздуху. — Ты победил.

Но чех не очень был настроен, чтобы мириться. Почему-то ему очень хотелось избить этого гостя из Питера, даже, несмотря на то, что о нем упоминали очень высокопоставленные начальники из ЧК. Здесь — Буй, а в Буе он сам себе буй, что захочет, то и сделает. А хотелось ему забить этого парня так, чтобы у того и желания жить не осталось.

Он проводил взглядом бумажную деньгу, потом дернулся и упал, как подкошенный. Тынис судорожно сделал еще один глоток из бутылки. А Тойво поставил на стол графин, который оказался у него в руках.

Именно этим графином он и врезал Имре прямо по голове со всей возможной резкостью. Тот уловил движение, даже дернулся, но не тут-то было. Графин приласкал его чуть повыше уха и отправил в счастливое и беззаботное беспамятство.

Конечно, будь емкость полна воды — она бы разбилась к чертям собачьим. Вернее, разбилась бы к Бую. А, будучи пустой, могла и голову проломить — и ни единой трещинки на стеклянной стенке.

В Буйском ЧК графин не наполнялся водой с момента появления на столе, и в него залезали мухи, чтобы пожужжать и сдохнуть. У него, вероятно, было другое предназначение — и оно обозначилось: ударное.

— Теперь нам из-за тебя полный капец, — сказал Тынис, снова прикладываясь к своей бутылке.

— Из-за этого маньяка, — носком ноги указал на поверженного великана Тойво. — Ладно, пошли.

— Куда? — забеспокоился эстонец.

— Будешь у меня переводчиком, — ответил Антикайнен. — Надо с той пьющей братией поговорить. Наверняка и они чекисты?

Уже выходя из комнаты, Тынис спросил:

— А с этим — что? Он мертв?

— А с этим разберемся завтра, когда товарищ Лацис приедет.

За оставшуюся водку в початой бутылке они договорились с двумя оперативниками, что те проявят интерес к обстоятельствам дела. До ночи еще было далековато, поэтому за деньгу малую образовалась и лошадь с телегой, и провожатый к китайским баракам лесозаготовителей.

Чекисты, посмеиваясь, поинтересовались своим коллегой, Тойво практически без утайки все рассказал. Не рассказал только про графин, заявив, что голыми руками завалил «Голиафа» с одного удара. Его зауважали. Вероятно, авторитет Имре держался только за счет его бычьей силы.

— Будто едет за нами кто? — заметил, вдруг, провожатый.

Все прислушались, даже для наглядности к ушам руки поприкладывали.

— Ша, бойцы, — прекратил подслушивание Антикайнен. — У меня мандат за подписью товарища Дзержинского. «Освободить семью видных ученых. Немедленно».

Тынис перевел и, понизив голос до шепота, сказал:

— Там подпись Бокия.

— Дзержинский весомее.

Эстонец пожал плечами, а чекистам сразу сделалось хорошо. То ли от того, что участвуют в деле, на которое выписал мандат сам товарищ Дзержинский, то ли от того, что они вылакали всю водку Тыниса и закусили растущими по дороге лопухами.

Подъехав к огороженному кривым плетнем строению, въезд в которое охранял одетый в красноармейскую гимнастерку человек с ружьем, чекисты потребовали к себе начальника этих лесозаготовок.

Через некоторое время из отдельной хижины, в которой, вероятно, размещалась и казарма, и комната самого начальника, вышел строгий лысый мужчина с удивительно красной мордой.

По мере его скупых сердитых слов все удивление развеялось: начальник после дня трудов мог позволить себе коротать летний вечер с бутылкой самогонки. Он был очень недовольный, но мандат чуть-чуть это недовольство скрасил. А предложенные Тойво деньги в виде валютного эквивалента непонятных денежных знаков, бытующих в местном обиходе, всю сердитость изничтожил.

Своих подопечных он знал, как свои пять пальцев. Поэтому сразу отправил человека за «чухонцами», заметив, что все они живы, вот только едят плохо. «Потому что кормят плохо», — подумал Антикайнен.

Когда из барака вышла в сопровождении охраны Лотта и вся ее семья, Тойво едва сдержал слезы: уж больно изнуренными они выглядели. Лотта плакала, смотря на него, судорожно подрагивая сделавшимися очень худыми плечами. Оказывается, Антикайнен раньше не замечал, что плечи у его девушки были округлые, и от этого она вся выглядела как-то очень женственно. Теперь же Лотта напоминала угловатого подростка.

Антикайнен дал начальнику, к его великому удовлетворению, еще немного денег, тот предоставил в ответ тощие канцелярские папки, где были все документы на семью, и ушел разговаривать с ночью через призму полупустой бутылки с сы-ма-го-ном в свои покои. Одними каторжанами больше — одними меньше, какая разница. Чай, не вооруженные контрики!

Когда лесозаготовки пропали из вида, Тойво, шагавший рядом с телегой с озабоченным видом и, держа Лотту за руку, сказал, ни к кому не обращаясь:

— Вот тебе и Буй!

— Стоять, сволочи! — словно в ответ спереди раздался голос, показавшийся Антикайнену смутно знакомым.

8. Буй

Тойво, сидевший в вагоне поезда, засунул руку во внутренний карман пиджака и обнаружил там свой бумажник. Судя по его толщине, с момента выезда из Петрограда он изрядно похудел. Вместе с бумажником лежал пистолет — не тот, с которым он приехал в Буй, трофей из далекого детства, а другой — плоский и маленький. Верного пуукко — финского ножа — тоже нет. Да, вообще, ничего нет — ощущение, что его самого вдели в чужой гардероб и чужие принадлежности и отправили в этот Семипалатинск. Может, так оно и было.

Поезд мчал его по чужому маршруту, а своя память постепенно возвращалась.

* * *

Тогда посреди леса они остановились, тревожно вглядываясь в ночь: это кто еще тут пошаливает? Ночь не была темной, она была сумеречной, как и положено в это время года в этих широтах.

Первыми среагировали пьяные чекисты.

— Это Имре подоспел, — сказали они хором и хором спрыгнули с задков телеги.

Смутно знакомый голос обрел форму: четыре человека, сам Имре с оттопыренным ухом и пять лошадей под седлами, деликатно общипывающие траву на обочине.

— Все, приехали, — тревожно прошипел Тынис.

— Так — все с телеги, — проговорил Тойво. — Залечь на землю, но только не под колеса. Я сейчас поговорю.

Все, в том числе и возница, выбрались на землю. Он остался стоять, прочие же залегли. Чекисты же, наоборот, одновременно попрыгали обратно в телегу и стали болтать ногами.

— Дорогие товарищи буйцы и буйки! — зычным голосом на чистейшем русском языке сказал Тойво.

— Ты с ума сошел: какие буйки? — опять прошипел Тынис, отчего-то даже не удивляясь вдруг возникшей у товарища способности говорить на иностранном языке.

— А как тогда? — снова по-фински прошептал Антикайнен. — Буйволы и буйволицы?

— О, Господи! — простонал эстонец.

— Смело, товарищи, в ногу, — снова громко сказал Тойво по-русски. — Вся власть советам!

К нему прислушались все новоприбывшие, в том числе и Имре.

— Слово депутатам! — на этом словарный запас на русском языке иссяк. Все, что удалось запомнить со всех съездов, которые он в свое время посетил, исчерпалось.

Тойво вгляделся в сумрак и поднял вверх руку, словно призывая к вниманию. Жест былстранным — если сдаются на милость победителя, то подымают, как правило, обе руки. Еще страннее были последующие за этим слова.

— Стрелять только по моей отмашке! — прокричал Тойво, на этот раз по-фински. — Большого не задевать, прочих бить на поражение.

Тынис очень пожалел, что у него под рукой больше не было водки. Чех и четверо его сообщников были вооружены наганами, а Антикайнен сошел с ума и разговаривает с лесом. В общем, в свою экспедицию он может не попасть.

Однако Тойво опять обратился к нему с просьбой переводить, и Тынис, вздохнув, взялся за дело.

— Имре, зачем ты привел этих людей, ведь они не чекисты? — вопросил он.

— Главное — я чекист, — ответил чех. — Девку твою я возьму, прочих в расход. Тебя и эстонца — тоже.

Последнее не понравилось Тынису до ужаса.

— А, может, разберемся между собой? Дело-то касается только нас, остальные не при чем.

— Мы уже поразбирались! — усмехнулся Имре и осторожно потрогал свое ухо. — Товарищ Мищенко попросил доставить тебя и твою девку к нему. Так что ничего личного.

Мищенко! Тойво сразу же вспомнил дезертира, которого когда-то задержал на вокзале Выборга. Вполне возможно, что Революция освободила его и возвысила. Сразу же вспомнился непонятный инцидент в поезде в Хельсинки и последующий за ним арест семьи Лотты.

— Так это все он организовал? — спросил Тойво.

— Без понятия, мне неважно.

— Мищенко — большой человек?

— Большой, большой, — ухмыльнулся Имре.

Чекисты в телеге задремали, Лотта во все глаза глядела на Тойво, Тынис, почти не задумываясь, переводил.

Самое больное чувство у человека — это чувство собственного достоинства. Грань между ним и грехом гордыни настолько тонка, что не каждому удается найти подходящее лечение, когда чувство «заболело». Верный способ выздороветь — это не терять любовь к своим ближним, не делать зла, которое может на них отразиться. Зачастую же кое-кто пытает другое самолечение — месть, что может вызвать только жесточайшие осложнения и последующее за ним хроническое заболевание. Гордыня подпитывается местью и сжигает душу. Месть паразитирует жестокостью и коварством. Был человек, уважающий себя — стал чудовищем, не считающийся ни с кем.

Монстр Мищенко, утвердившись новой властью, как вершитель судеб, пусть и ограниченного масштаба, не мог упустить возможность найти ничего не подозревающую Лотту. Другое чудовище — Имре — еще только начало подпитывать свою гордыню чужим горем, но эта пища уже начала ему нравиться. И первый, и второй уперлись в безразличного к их потугам Антикайнена. Это дало для их жизни цель: найти, отнять свободу, уничтожить, в конце концов.

Око за око, зуб за зуб — библейская заповедь, отнюдь не трактующая способ мести, о чем говорят иной раз современные синие проповедники (Ганди, умничая, сказал, что если следовать этой заповеди, то в скором времени весь мир будет слепым и беззубым). Это означает всего лишь физический закон: сила действия порождает силу противодействия.

— Опусти оружие — и с тобой ничего не случится, твои люди останутся в живых, — сказал через переводчика Тойво.

— Очень смешно, — осклабился Имре, и его парни начали поднимать свои наганы.

Ну, что же, ситуация уже не могла трактоваться двояко. Тойво махнул рукой и прыгнул вперед. Он совершил кувырок через голову, слыша, как над головой сухо треснули, сливаясь в один, два выстрела. Проверять результаты стрельбы он не стал, стремительно поднялся на ноги, вытащил из-за пазухи верный револьвер гигантских размеров и тоже дважды выстрелил: один раз в ближайшего к нему парня, второй раз в Имре.

Испуганные неожиданными резкими звуками лошади понесли телегу вперед, и та наскочила на одного из боевиков чеха, удивленного таким развитием событий. Из телеги, как очумелые, повыскакивали прикорнувшие, было, чекисты. Их пьяный дурман стремительно испарялся. После этого раздался еще один выстрел: завалившийся на землю Имре застрелил возницу, замершего соляным столбом. Потом он получил сапогом по морде и опять отправился в страну грез.

Снова стало тихо, только слабо постанывал раненый. Все четыре бойца чеха оказались в плачевном состоянии: трое — мертвые напрочь, четвертый в болевом шоке, переломанный чуть ли не пополам лошадьми с телегой, которые по нему проскакали. Он жалобно скулил. Имре щерился видениям далекого мира, да еще возница умер на месте с пулей в сердце.

— Выходите, — сказал Тойво.

Держа пистолеты нацеленными на двух потрясенных до глубины души чекистов, из леса выдвинулись два человека. Они не произнесли ни слова, подошли к Тойво и поочередно пожали ему руку. Потом то же самое проделали с Тынисом и отцом Лотты. Казалось, только эти двое из леса полностью отдавали отчет в своих поступках, были невозмутимы и уверены в себе.

Чекисты, протрезвевшие настолько, что вновь начали понимать свою неприкасаемость, переглядывались между собой и вот-вот готовы были сообщить, что все арестованы к едрене-фене.

— Погодите пять минут, товарищи, — сказал им Тойво.

Он подошел к Лотте и крепко ее обнял.

— Вы сейчас поедете вот с этими парнями, — сказал он ей очень тихо, так что никто со стороны не мог расслышать. — Они помогут добраться к тете Марте.

— А ты? — спросила Лотта.

— Мне нельзя, родная — ответил он. — Я не могу быть вне закона, иначе и вас будут искать. Я лучше потом вернусь.

Еще в Питере Тойво сходил к тете Марте и попросил ее оказать помощь. Даже указал, где эта помощь может быть — в бывших казармах Павловского полка, назвал цену, которую можно предложить, обозначил, кому следует отдавать предпочтение, если возникнет возможность выбора — шюцкоровцам. Дело в том, что именно в Павловских казармах ютились те финские красногвардейцы, что вышли из Финляндии после поражения финской революции.

На вокзале Тойво удостоверился, что с пришедшей тетей Мартой были два молодых человека. По прибытию в Буй Антикайнен скинул скомканный бумажный пакет, где были деньги и инструкции, как поступать, когда они поедут забирать семью Лотты. Важно было сделать это до наступления утра — утром поезд, не в Питер, но из Буя. А там — кружным путем можно добраться. В Петрограде тетя Марта поспособствует, чтобы вся семья перебралась через закрытую финнами границу и добралась до Выборга. Деньги решают очень много. Деньги у Тойво были, стараниями Акку Пааси и Лиисы Саволайнен.

— Этим товарищам можно доверять, — кивнул он на двух парней, деловито помогающих грузиться на телегу родителям Лотты, испуганным и подавленным событиями последнего месяца. — Выбирайтесь отсюда, выбирайтесь без промедления. Я обязательно за тобой приду, и мы поедем к лазурному морю, белому песку, к нашему одиночеству — только ты и я.

Лотта заплакала, Тойво протянул ей свой гигантский револьвер.

— Это для спокойствия, — сказал Антикайнен, потому что более не мог придумать ничего успокоительного.

Как ни странно, получив оружие, Лотта почувствовала себя уверенней. Вероятно, немалую долю уверенности прибавлял тот факт, что полученный пистолет она могла держать только двумя руками. Стало быть, коли дело дойдет до стрельбы, она будет стрелять с двух рук.

— Товарищи чекисты, — обратился к ним Тойво через переводчика, когда телега с людьми скрылась за лесным поворотом. — Надеюсь, вы согласитесь, что освобождение прошло законным образом. Незаконное в данной ситуации — поведение Имре, нанявшего для своих целей эту шпану со стороны.

— Превышение служебного положения, — согласился один чекист.

— Похмелиться бы сейчас, — заметил другой.

— Сейчас вас Лацис похмелит — будь здоров! — заметил Тынис.

Они собрали мертвецов, к которым добавился скончавшийся переломанный телегой налетчик, на три лошади. На четвертую прикрутили всеми подручными средствами — ремнями с покойных — приходящего в себя Имре, и пошли в сторону Буя. Точнее, в отдел ЧК Буя.

— Может, споем, товарищи? — спросил один из чекистов, шедших впереди их похоронной процессии. И, не дожидаясь ответа, даже не обернувшись, затянул тонким голосом:

Тынис, второй чекист и даже подраненный Имре на лошади затянули на все лады хором:

— Что за глупый скворец, что за глупый скворец, что за глупый скворец^[93].

Короткая летняя ночь закончилась. Вдалеке загудел, отправляясь, паровоз, они вошли в сонный город. Подбежали собаки, намереваясь облаять лошадей, но, учуяв кровь и мертвецов, сконфузились и молча расступились. Коты с заборов укоризненно глядели им вслед. Только безумные куры временами перебегали дорогу прямо перед копытами коней.

Они вошли во двор околотка и сгрузили покойников в тень в лопухи, накрыв холщиной. Утро было еще слишком ранним, чтобы прочие сотрудники ЧК начали подтягиваться на службу.

— Можно и поспать, — сказал один чекист другому. — Ночка выдалась еще та!

— Вот я сейчас кому-то посплю! — раздался, вдруг, громоподобный голос, и чекисты испуганно застыли по стойке смирно, содрав с головы мятые фуражки.

Тойво тоже застыл, Имре со своей лавки, где возлежал с заново перебинтованной простреленной ногой, хмыкнул, а Тынис все еще на улице щерился на солнце.

Антикайнен осмотрелся, но источника зычного баса не увидел. Он хотел, было, спросить «кто это», но постеснялся. Тем не менее, чекисты все так же продолжали тянуться во фрунт. Тойво проследил за их взглядом и уперся в тумбочку возле окна. Вернее — это был некий старинный секретер на выгнутых ножках, высотой от пола в полтора метра. Восход солнца сверкал через окно, слепя и блистая сквозь не вполне чистое стекло. Пылинки плясали в этом потоке света, как парашютики одуванчиков на поле. А рядом с секретером угадывалась фигура, не совсем человеческая, но, если судить по ее еле заметному движению, живая. Высотой она была как раз под срез верхней крышки старинной тумбочки.

— Чего уставился? — громогласно гавкнула фигура, обретая человеческие руки-ноги и легкий прибалтийский акцент.

«Да это же товарищ Лацис!» — догадался Антикайнен. — «Почему он на коленях стоит?»

На крики в помещение осторожно заглянул Тынис, увидел с другого угла начальственный силуэт, догадался, кто бы это мог быть, и начал лихорадочно рыться в своем саквояже, выискивая какие-то бумаги.

Товарищ Лацис, а это был именно он, вышел на середину комнаты и стал покачиваться с пятки на носок. Он не стоял возле секретера на коленях, он просто был очень маленького роста. Обычно такие люди питают страсть к очень большим вещам: огромным женщинам, внушительным машинам и гигантским пистолетам. У Лациса на боку поверх кожаной тужурки в деревянной кобуре покоился громадный маузер. Это не был, конечно, какой-то особый маузер, но на фоне самого Лациса он выглядел несоразмерно большим.

— Доклад! — рявкнул он.

— Товарищ начальник! — сказал один из чекистов. — Во время вашего отсутствия имело место происшествие, а именно: нападение банды контрреволюционеров на чекистское сопровождение! Бандиты в количестве четырех человек уничтожены. Погибло также гражданское лицо: возчик из крестьян. Товарищ Имре ранен в перестрелке.

— Кого сопровождали?

Чекист выразительно посмотрел на Тойво, тот откашлялся, собираясь с мыслями, но тут вперед выдвинулся Тынис.

Он протянул начальнику ЧК гербовую бумагу за подписью, конечно же, Бокия.

— Ясно, — снижая тон, вероятно — смягчаясь, проговорил Лацис. — Что теперь нужно от меня?

— Только содействие, — сказал эстонец.

— Вы его получите, — сказал товарищ Лацис и пошел по коридору к своему кабинету.

Когда за ним захлопнулась дверь, чекисты облегченно вздохнули.

— Мог и пристрелить, — сказал один.

— Да, скор на управу, — добавил другой. — От такого не уйти.

Тойво с этим не мог не согласиться: вопьется клещом — не сбросить. Иметь такого врага нежелательно, тем более, когда на кону только что обретенная свобода Лотты и ее семьи. В смутное время главенствовать силовыми структурами могли только решительные до самопожертвования люди. Они жертвовали своей душой, не боясь марать руки в крови. Раз благие цели, то и дела — тоже благие.

Самыми преданными делу Рабоче-Крестьянской Революции были евреи, латыши и чехи. Именно их приказами и устанавливался новый порядок: пулями, штыками и шомполами.

— Теперь и нам надо поработать, — сказал Тынис, подойдя к Тойво, намекая на научную часть их договоренности.

— Что — прямо сейчас?

— Конечно, отдохнуть не помешает, — зевнул эстонец. — Надо только с постоем определиться. А с вечера и начнем. Ну, а завтра я уеду в Семипалатинск.

Они побрели к ближайшему постоялому двору, оставив чекистов заниматься своими утренними делами: разводкой, учением, определением погибших бандитов, доставкой раненного героя Имре в больничку. Товарищ Лацис, отбивший в губернию молнию об уничтожении четверых контрреволюционеров, пребывал в благостном (выделено мной: от слова black — черный) настроении. Чтобы доказывать свою преданность делу, нужны жертвоприношения, и лучше, если они будут не со стороны пламенных борцов, а со стороны мирного, так сказать, населения.

Имре глядел в больничный потолок и копил злобу. Он злился на Мищенко, втянувшего его в оказавшейся проигрышной авантюру, на карлика Лациса, на пьяниц-чекистов и на отряженную за обещания барыша шпану, на счастливчика Тойво, которому просто везет и, вообще, на весь мир. Однако ничего еще не потеряно: чухонец никуда не подевался, Мищенко пока не приехал, нога беспокоит не сильно. Завтра можно вновь что-нибудь придумать.

Лотта ехала в поезде с Костромы, намереваясь сойти в Бологое. Там уже было и вовсе рукой подать до Питера. Никто из ее семьи не разговаривал, не плакал и не радовался. Все были настолько опустошены, что на эмоции не было ни сил, ни желания. Лишь отец пробормотал: «Чудом ушли, чудом».

Их некоторая обветшалость в одежде компенсировалась мандатом с печатью и подписью, легализирующим их путешествие. Впрочем, тогда еще на вокзалах народ не хватали абы за что.

А двое «спасителей» разговаривали между собой без умолку.

— Теперь можно угол снять и с казарм съехать, — сказал один.

— Да, — через пятнадцать минут ответил другой. — Поесть в столовой можно, как человеку. И к работе пристроиться.

— Ты куда пойдешь работать? — спустя час поинтересовался первый финн. — В ментовку?

— Нет, — подумав с полчаса, ответил второй финн. — Я бы домой вернулся, да нельзя. Там я дорожным мастером был. Дороги строил и здесь смогу построить. Может, и в России тоже решатся дороги справить? Тогда и я сгожусь.

— Да ты что? — засмеялся через другие полчаса собеседник. — России дороги не нужны, потому что они очень дороги. Разве не видишь? А я пойду краснодеревщиком устраиваться.

Тут и случилось Бологое.

Тойво же спал, в первый раз за месяц испытывая легкость на душе. Он сделал все, что мог. Он смог сделать многое.

9. Гроза

Тынис и Тойво, освеженные сном, пришли к зданию ЧК под самый вечер.

Товарищ Лацис их уже ждал: сидел за столом и болтал ногами взад-вперед. Он был вызывающе трезв, в то время как прочие чекисты багровели носами и краснели глазами, намереваясь отправиться по домам. За решеткой в обезьяннике хлюпала носом какая-то женщина, прижимавшая краешек платка к краешкам глаз поочередно. Покойники со двора уже разошлись по домам. Вероятно, не сами, конечно, разошлись, а их разобрали горюющие родственники.

Две ночи по старому обычаю их бренные тела следовало держать под иконами, а потом до окончания церковной службы захоронить. Буй все еще придерживался старинным традициям погребальных обрядов севера. И попы тоже пока придерживались таких традиций.

— Ну, где вы науку будете изучать? — спросил Лацис.

— Так — хоть где, — пожал плечами Тынис. — Где свободно.

— Тогда у моего героя-заместителя, — не терпящим возражений тоном сказал начальник. — У Имре. Там как раз пусто, только стул сломан.

— Годится, — кивнул головой эстонец.

Электричества, правда, не было, вероятно потому что Ильич пока еще не запатентовал свое название, применимое к лампочке, но это дело было поправимым. Тынис принялся расставлять по углам помещения гнутые зеркала из небольших полированных стальных пластин, спотыкаясь, время от времени об остатки стула, норовившие попасть под ноги. С торжественным видом он достал из своего багажа «машину Фарадея» с ручкой для вращения: штуку, производящую электричество в ограниченных масштабах — и водрузил ее на стол.

— Шайтан-машина? — спросил товарищ Лацис, прошмыгнувший под руками Тыниса. — Смотри, чтоб у меня без пожара.

Для убедительности он ткнул кобурой маузера эстонца под коленку.

— Если что случится — убью, — твердо сказал он. — По решению революционного трибунала.

Сомневаться, что убьет, не приходилось. В углу за решеткой всхлипнула женщина, так громко, что звук всхлипывания донесся даже через прикрытую дверь.

— Это кто? — покосился в сторону звука Тынис.

— Преступница, — ответил Лацис. — А что?

— Может, она приберется здесь, да воды принесет в шайке, да несколько полотенец, да спиртом протрет зеркала и шары? — заметил эстонец.

Начальник тотчас же пробежал по комнате и выбежал в дверь. Из коридора раздался его восторженный рев.

— Будет тебе амнистия, Матрена, — кричал он. — Пол подмести, воды принести и спиртом протереть все, что скажет товарищ ученый.

— А как же расстрел? — оживилась женщина и высморкалась в мокрые уголки платка.

— В другой раз, когда попадешься, — пообещал Лацис. — Идет?

— Идет, — обрадовалась Матрена.

— За что ее? — поинтересовался Тынис, когда та смоченным в воде веником смела с пола всякие щепки, грязь от сапог и чьи-то потерянные зубы.

— Да был повод, — ответил начальник. — Нашего сотрудника пристрелила из ружья. Дрянь, конечно, был чекист, но нельзя же во власть стрелять! Это же полная контрреволюция.

Женщина, услышав разговор про себя, опять всхлипнула.

Тойво от нечего делать подошел к окну и принялся разглядывать улицу.

Рядом с бывшим полицейским участком добротные купеческие дома, дальше по вымощенной булыжниками дороге церковь на горке. Другая дорога — к железнодорожной станции — грунтовая, словно выработанная по центру. Когда дожди проливные — здесь собирается вода, которая делается грязью. Еще пятьдесят лет — и будет овраг, а не дорога. Весь Буй одноэтажный, но не барачный. Двухэтажное здание Екатерининской гимназии приспособлено под разные цели: под склад, под больничку — раньше в Буе был просто акушерский пункт на две койки, одна комната — под школу, одна — под Комбед, Комитет Бедноты, там теперь голытьба и лодыри со всего Буя пьянствуют. То есть, гимназия оптимизирована. Второе двухэтажное здание — ЧК.

Где-то громыхнул гром. Вдоль по улице, промчалась, как ветер, вытянув вперед голову, чья-то заполошная курица. Дело к дождю, сильному летнему, усугубленному грозой.

Женщина между тем достала откуда-то из своего узелка полулитровую бутылку, начала смачивать из нее тряпку и протирать пластины зеркал.

— Стоп, стоп, — всполошился Тынис. — Ты что делаешь?

— Сам же просил, барин, спиртом протереть, — ответила та. — Спирта у меня нет, вот самогонка тоже подойдет. Хорошая, выдержанная, чистая, как слеза.

Эстонец посмотрел на Лациса, тот только кивнул: мол, все правильно. Тынис вздохнул, достал из саквояжа двухсотграммовый бутылек и протянул его женщине. Она, не моргнув глазом, убрала его себе в карман и продолжила макать тряпицу в самогон. Тойво это развеселило, и он фыркнул.

Тынис жестом потребовал вернуть ему свой спирт и самолично перепротел все зеркала и шары динамо-машины.

— Ну, вот, теперь нужен стул с высокой спинкой и, пожалуй, можно начать, — объявил он.

Женщина по указке начальника приволокла откуда-то оговоренную мебель, а за стенами ЧК снова громыхнуло.

Тойво было предложено присесть на стул по максимуму удобно, но это все никак не удавалось. Очень неудобный был стул, твердый, не к столу будет сказано. Эстонец промокнул спиртом ему лоб и прилепил на него льняную полоску с тончайшими медными проволочками, вплетенными вдоль ткани. Товарищ Лацис примостился на кушетке, положив себе на колени маузер в кобуре. Женщина отошла в угол, она почему-то не отправилась домой. На нее как-то перестали обращать внимание, будто ее и не было в комнате, или она стала просто частью интерьера.

— Все! — сказал Тынис через некоторое время, последний раз обойдя расставленный по местам инвентарь. — Можно начинать. Посторонних просим покинуть помещение.

— Это кто — посторонний? — возмутился Лацис. — Матрена, пошла вон отсюда! Хотя — нет: будешь ручку крутить, как профессор скажет.

— Ну, ладно, — согласился эстонец. — Все равно специфика теста сугубо научная, никто не поймет ни хрена.

— Ни Буя не поймет, — поправил его Тойво. — Что мне-то делать?

— Сиди расслаблено и молчи. Женщина будет крутить магнето, как я покажу, я же буду фиксировать изменение экстраполяции, колоризацию рефракций. Потом на мои вопросы отвечай, что в голову взбредет. Каждое твое изменение настроения будет сопровождаться возникновением в голове некоего образа, постарайся его представить. А я постараюсь это представление поймать.

— Сколько времени займет все шаманство? — поинтересовался Лацис.

— Ну, полчаса, не больше, — прикинул Тынис.

— А больно не будет? — не испытывая ни страха, ни беспокойства, спросил Тойво.

— Нет, разве что голова может слегка поплыть, да кончики пальцев покалывать. Да, вот еще что, — внезапно вспомнил эстонец. — Если Матрена действительно будет крутить ручку, то платок ей лучше снять, а то голова будет чесаться, как ненормальная.

Товарищ Лацис перевел женщине эти слова, с русского на русский.

— Ты бы платок на время сняла, — сказал он ей. — Не то вши заведутся. Будешь простоволосая — не заведутся.

Матрена с явной неохотой стащила с головы свою косынку, вероятно, пожалев, что поддалась своему любопытству и не ушла. Волосы у нее были рыжие, густые и доходили до плеч. Она вся зарделась, словно не головной убор сняла, а сама разделась.

С улицы опять загромыхало, но дождь пока еще не начался — началась тишина и полная неподвижность природы: ни один листочек не шелохнется, даже курицы бегать перестали.

Тынис зачем-то пожал плечами, словно в недоумении, и показал женщине, как крутить ручку динамо-машины. Она сделала несколько оборотов, между стальными шарами с треском пробежала молния, Матрена взвизгнула и отпрянула.

— Отлично, — сказал эстонец, надел поверх одежды белый халат, вероятно, чтобы отличаться от всех других людей в комнате и развел шары своей машины под определенными углами. Женщину он жестом пригласил браться за ручку вновь. — Все, ничего страшного больше не будет.

Тойво со своего места улыбался. Товарищ Лацис смотрел за происходящим, как за спектаклем, откровенно развлекаясь представлением. Матрена с круглыми глазами и румянцем во всю щеку выглядела встревоженной. Тынис изображал из себя чудаковатого ученого: шептал что-то под нос, кивал головой и ерошил свою шевелюру. За окном бабахнуло так, что задрожали стекла и резко пошел сильнейший ливень.

По взмаху руки эстонца женщина закрутила ручку, опасливо косясь на стальные шары, но ничего не происходило, и она успокоилась. Тынис встал перед стулом и принялся оглядываться по зеркалам. Тойво почувствовал, что проваливается сквозь землю.

Такое бывает от стыда, от чрезвычайного усердия, подтвержденного клятвой. Такое, да не такое. Он провалился фигурально: пролетел сквозь пол, сквозь подвал с пустыми камерами для задержанных, сквозь землю, сквозь камни, сквозь воду, сквозь огонь, а потом наступила чернота.

Чернота как наступила, так и отступила. Тойво опять сидел на стуле, а Тынис оглядывался по сторонам. У Матрены волосы медленно становились дыбом, и это выглядело очень смешно. Она, вроде бы, даже не замечала своей новой прически, продолжая крутить ручку магнето.

Тойво засмеялся, и получилось это у него счастливо, как в детстве. Все хорошо: Лотта доберется до Питера, где их приютит тетя Марта, потом по Карельскому перешейку они совершат переход в Финляндию — так будет. Он тоже завтра выедет отсюда, а Тынис задержится на пару дней — в принципе, так и планировалось. Матрену не расстреляют, она вернется домой, слегка пришибленная от пережитого. Волосы у нее перестанут смешно топорщиться.

Лацис — а что Лацис? Лацис — именно «что». Тойво не знал, что будет с ним завтра. Ему почему-то сделалось понятным самое ближайшее будущее людей, а начальник ЧК человеком не был.

Палачами могут работать только лысые люди. Их восприятие чужого страха и страданий притупляется. Они заняты сугубо механическим процессом: голову снять с плеч, повесить за шею, руки-ноги переломать, а потом живот разрезать, поджечь у столба, распять на кресте. Все это при скоплении людей. Люди насыщаются зрелищем мук.

Чувства лысых притупляются. Все, в принципе, остается: и любовь, и дружба, и улыбки милых, и сердечность встреч, но нет остроты. А как же иначе — волосы для того и служат, чтобы с космосом иметь связь, а посредством космоса — и между людьми.

Но те волосатые, что добровольно приходят смотреть на казни, а также те волосатые, которым случилось эти казни устраивать — не люди. Это маньяки. Они сострадают страдающим, но сострадание это вывернутое: они получают от этого кайф.

Товарищ Лацис был маньяком, но это его не выделяло среди прочих начальников ЧК и членов ЦК. Они там все были маньяки. Они там все будут маньяки. Поди, попробуй, отличи их от прочих людей.

Тойво отличить мог: щупальца, протянувшиеся к голове Лациса, протянулись и к сердцу. Антикайнен не сомневался, что Самозванец, мнивший себя богом, именно через таких маньяков продвигает свою власть. Лохматая Матрена не была отмечена связью с гигантским Черепом, парящим в нигде, Тынис — тоже (подробнее о Самозванце — в моих книгах «Радуга»). Тойво провел рукой над своей головой, будто надеясь нащупать мнимый отросток щупальца. Точнее, конечно — как раз не нащупать.

Спохватившись, в тщетности такой попытки, он посмотрел в одно из стальных зеркал в углу, но угол был несоответствующий. Ну, что же, надо приглядеться к себе, когда опыт по обнаружению души, который проводил Тынис, закончится.

— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался эстонец.

— Нормально, — ответил Тойво.

— Нормально, — ответил Тойво.

Это было странно: два раза отвечать одно и то же. Ладно, революционные вожди по три раза для солидности одно и то же слово повторяют. Ладно, юристы одно и то же слово жуют, жуют, пока не пережуют. Но он-то ни то, ни другое.

— Представь, что ты можешь понимать мысли, или побуждения других людей, — продолжил Тынис. — Получается представить?

— Я понимаю мысли других, — пожал плечами Тойво.

— Я понимаю мысли других, — пожал плечами Тойво.

Эстонец склонился к своей тетради и начал в ней что-то писать, заглядывая в зеркала. Он достал несколько полосок разноцветной бумаги и начал, меняя их перед своими глазами, сравнивать цвета с чем-то только ему видимым в зеркалах. За окном дождь лил, как из ведра.

— Итак, — продолжил Тынис. — Что чувствует оказавшееся здесь женщина?

— Она думает, что очень хорошо, что не пошла домой, а пережидает непогоду под крышей. Еще ей нравится твой саквояж. Да и ты ей нравишься, — сказал Тойво.

— Она думает, что очень хорошо, что не пошла домой, а пережидает непогоду под крышей. Еще ей нравится твой саквояж. Да и ты ей нравишься, — сказал Тойво.

Матрена, услышав это, не испугалась. Наоборот, она заулыбалась чудесной открытой улыбкой. Если бы не шар волос вокруг головы, улыбка бы преображала ее в настоящую красавицу.

— А что думает какой-нибудь человек на другой стороне улицы в другом доме?

Тойво удивился вопросу: как он может знать, что в голове у кого-то, кого он даже не видит? Однако он попробовал посмотреть в окно и тотчас же почувствовал страх, веселье, заботу и ненависть. Все это были различные восприятия, которые как бы отразились в его личных ощущениях. Сильнее всего его донимала ненависть. Вообще-то ничего в этом необычного нет: любовь и ненависть — два самых сильных чувства, которые одолевают человека.

Но эта ненависть казалась ему всеобъемлющей. Она переливалась, как спираль, то скручиваясь, то раскручиваясь, меняя цвет с белой до ослепительно белой, словно раскаленной.

Тойво постарался проследить, откуда эта спираль пробивается, и с удивлением для себя обнаружил, что может видеть через пелену ливня и через стены домов. Спираль рассыпалась, перестав быть видимой, зато сделавшись какой-то осязаемой, что ли. Как след, состоящий из запахов, для гончей собаки.

Этот след привел его к старому доброму слегка подраненному чеху Имре, что сидел на подоконнике Екатерининской гимназии и смотрел на улицу. Имре тоже был маньяком — щупальца Самозванца цепляли его голову и сердце так, что непонятно было, кто кого удерживает: отростки его — либо наоборот.

Тойво понимал, что ненависть, обуявшая чеха, имеет вполне предметную направленность. Странно, когда едва знакомый человек начинает раздирать себе душу, пытаясь в помыслах своих уничтожить либо унизить другого человека, о котором, пожалуй, ничего не знает.

— Странно, — сказал Антикайнен.

Имре вздрогнул и закрутил головой, словно в поисках кого-то. Удар грома, хлопнувший за окном, не заставил его ни вздрогнуть, ни отвлечься от своих дум, будто случившаяся на улице гроза совсем не занимала его голову. Оно и понятно: власть у чеха, пусть небольшая, но была. И сейчас он собирался употребить ее, дабы направить всю мощь былой полицейской системы и произраставшего из нее нового революционного порядка против одного человека, против Тойво Антикайнена. Ему, однако, вроде бы, померещился голос.

Если бы кто-то спросил: на кой черт тебе сдался этот человек — он бы не ответил. А черт бы, напротив, произнес: «а шоб знал!». Душа человека обладает иммунитетом против всякой бездушной гадости. Однако если этот иммунитет снижается, то бездушная гадость — тут как тут. Иммунитет этот — наша совесть. А ум, честь и совесть — это уже Партия. Ну, партия — это, конечно же, Ленин. Бехтерев, подлец, в своем Институте поставил Ленину диагноз сифилис мозга. Вот тебе и совесть эпохи!

Если уж такое творится с вождями, то что можно говорить о более незначительных сподвижниках Революции, как таковой? Имре очень серьезно намеревался вбросить в свое ведомство информацию, что Антикайнен — чмо, кал и педераст. Нет, конечно, не это: вполне достаточно было обозначить его белогвардейским пособником — и дело в шляпе. Не тем белогвардейцем, которые переметнулись в Красную армию, а тем, которые с этими белогвардейцами, красными, воевали на всех фронтах. Только Имре желал еще усугубить поклеп чем-нибудь, вроде «готовился к покушению на горячо любимого товарища Блюхера, Рыкова или Зиновьева». Он предвкушал арест финна, злорадное хихиканье вместе с Мищенко, пытки — о, попытать нужно обязательно — и казнь. «А шоб знал!»

— Я не хочу, чтобы ты жил, — сказал Тойво.

Тотчас же Имре сковырнулся с подоконника и умер.

Так, конечно, было бы проще всего. Но чех на самом деле и ухом не повел. Голос, отозвавшийся в его голове, заставил его всего лишь криво улыбнуться. Мало ли было таких, кто хотел его смерти! Их было много. Революция еще только расцветает, а свое кладбище Имре уже создал, да такое — другие революционеры обзавидуются.

Тойво с удивлением заметил, что рядом сделалось как-то многолюдно: и дети, и старики, и очень много женщин, да и мужчины тоже имеются. Народец еще тот — молчаливый, устремивший взгляды на беззаботного чекиста.

Имре оглянулся с окна в свою больничную палату, внезапно освещенную вспышкой молнии. Молния, говорили старые ливвики, способна проявить души умерших людей, если таковые обретались поблизости. Укко («старик» в переводе, Господь, в сущности) дает доли секунд, чтобы души обозначили себя во всей красе. Такая вот погода — ukonilma — гроза (в переводе, а если дословно, то «погода Старика»), такие вот молнии — ukonvasema (в переводе, дословно «стрела Старика»).

Имре вгляделся и обмер: этого не может быть, этого не существует. Атеизм, антирелигиозность — вот, что есть. Прочего — нет. Тогда откуда же проявились эти лица и, самое главное — эти глаза? Некоторые он узнавал, некоторые были ему незнакомы. Вспышка молнии потухла, потухли глаза, пропали лица. Остался только подлый финн Антикайнен, смутно угадываемый в самом темном углу палаты.

Запоздалый раскат грома (ukkonen по-фински) сотряс воздух. Чех помотал головой из стороны в сторону, отгоняя наваждение.

— Ты не можешь жить, — сказал Тойво.

— Еще как могу! — возразил Имре.

Новая вспышка молнии снова вырвала из сумрака горящие глаза и бледные лица, на этот раз ближе к нему.

— Они тебе не позволят жить, — объявил Антикайнен.

— Кто — призраки? — пытался хорохориться чех.

— А ты не хорохорься, — сказали призраки. Вернее, они ничего не сказали, просто смотрели во все глаза на своего убийцу и приближались.

Молнии сверкали одна за другой, Имре чувствовал, как немеют его конечности, только пулевое ранение горит, словно от раскаленного металла.

— Ты сам себе вынес приговор, — сказал Тойво. — Ты пешка в игре Самозванца.

— А ты, можно подумать, ферзь! — ответил чех.

— Я не ферзь, да и не играю ни во что. Я сам по себе, я просто верую.

«Очень трагично!» — хотел поерничать Имре, но горло его сдавил спазм, словно от сжатия нескольких призрачных рук. Тело перестало подчиняться хозяину, тело казалось парализованным.

— Он ваш, — сказал Тойво и вновь начал проваливаться сквозь пол, сквозь подвал, сквозь землю, сквозь камни, сквозь воду, сквозь огонь, сквозь черноту.

9. Научный эксперимент

Тынис склонился над Антикайненом и с озабоченным видом пихал ему под нос ватку с нашатырем. Лохматая Матрена с испуганным лицом продолжала крутить динамо-машину. Товарищ Лацис на всякий случай вытащил свой маузер и приделал к нему кобуру, как приклад.

— Хорош мне в нос ватой тыкать! — сказал Тойво, но его никто не услышал.

Только сейчас он осознал, что наблюдает самого себя со стороны. Вероятно, видит свое тело, будучи духом, или душой где-то вне своей физической оболочки. Эдак, и умереть можно. Эта мысль нисколько не испугала его.

— У него ритм сердцебиения снизился, но стабилен, — бормотал себе под нос Тынис. — Зрачки реагируют на свет. Он словно в глубокой отключке, впал в анабиоз. А что у нас с видимой аурой? Видимая аура отсутствует. Как реагирует рамка?

Эстонец бросил ватку на пол, отошел на пару шагов от испытуемого тела и вытащил рамку — две изогнутые проволочки. Никаких волнений по поводу Тойво он не испытывал, отдавшись целиком на волю эксперимента: останется жив — хорошо, нет — бывает. Впрочем, с чего бы ему помирать?

Рамка в его руках покрутилась, совершив полный оборот, а потом оба ее свободных конца повернулись в одну сторону. Тынис сделал несколько коротких движений руками из стороны в сторону, убеждаясь в направлении, потом пошел мелкими приставными шагами.

— Эй, ты на меня наступишь, — заметил Антикайнен, наблюдая, как эстонец движется прямо на него.

Он сместился в сторону, в тот же момент и усики рамки изменили направление, опять указывая на него.

— Так, рамка реагирует на экзистенциальное воздействие, то есть, мы имеем, что должно, — бормотал между тем Тынис. — Эх, нет возможности взвесить тело! А что у нас с болевым порогом?

Он убрал свои рамки обратно в саквояж и снова подошел к неподвижному без признаков жизни телу Антикайнена. Откуда-то взявшейся булавкой, он ткнул его между большим и указательным пальцем правой руки. Ткнул сильно, вогнав острие чуть ли не на два сантиметра вглубь. Тойво даже ухом не повел.

Точнее, тело даже ухом не повело. Тойво же, как раз, отреагировал.

— Это что за нечеловеческие опыты? — возмутился он. Боли не ощущалось, будто и не с ним вовсе проделывал эстонец эти штуки с иголкой.

— Так, теперь можно с зазеркальем побаловаться, — продолжил говорить себе под нос Тынис. — Стоп, машина!

Это он сказал Матрене. Та, не сразу, но подчинилась. Волосы у нее продолжали стоять стоймя. Она только сейчас это заметила, изрядно сконфузилась и попыталась пригладить их ладошкой.

— Не торопись, барышня, — заметил на это эстонец. — Сейчас еще покрутить придется.

Он соединил один из шаров со стальным зеркалом посредством медной проволоки, чуть-чуть подправил какой-то реостат и махнул рукой: поехали!

Тойво сделалось любопытно, что же будет дальше?

А дальше было больше.

— Ой, — сказала Матрена. — Кто там?

— Наверно, он, — ответил Тынис, потом присмотрелся и добавил. — Ой!

Тойво поочередно заглянул в зеркала и увидел в самом четвертом из них отражение. Ему очень не хотелось, чтобы оно, это отражение, имело отношение к нему самому. Смутно, но вполне угадываемо, виднелись два дряблых века, прикрывающие глаза. Причем, глазные яблоки под сморщенной кожей ходили взад-вперед, как у человека в фазе быстрого сна.

— Ой, — сказал Тойво.

Товарищ Лацис нервно облизал губы и приладил приклад маузера к плечу.

Гроза тем временем откатывалась на восток. Дождь продолжал шпарить, но кульминация шторма уже прошла.

— Душно мне! — сиплым басом, вдруг, произнесла Матрена, не переставая крутить свою шайтан-машину.

— Кто это? — спросил Тойво.

— Кто это? — спросил Тынис.

— Так-растак! — добавил Лацис. — Мать-перемать!

— Я хочу ви-деть! — пророкотала женщина. — Я должен ви-деть!

Похоже, что эксперимент постепенно выходил из-под контроля младшего научного сотрудника института Мозга. Он пока еще не вполне осознавал это, но сомнения уже начали рождать страх, а страх — бессилие.

Тойво не мог не отметить, что бедная женщина, вообще-то, не претерпела каких-то изменений: ни щупальца Самозванца ее не коснулись, ни свои щупальца не отросли и прочее. Все оставалось по-прежнему, вот только воля ее, вероятно, оказалась подавлена или вовсе раздавлена чьим-то влиянием извне, да таким сильным, что тело загадочным образом под это влияние подстраивалось.

Пока мутировал только голос, но не ровен час, что-то еще отвалится, а что-то, наоборот, появится. Участие в сомнительном сеансе Тыниса могло оказаться для Матрены роковым.

Что бы мог сделать в таком случае Элиас Леннрот?

Строки 16 Руны, пришедшие ему в голову, никак не помогали, а больше ничего не вспоминалось, хоть убей! Кого убить? Несчастную женщину, сделавшуюся голосом из зазеркалья? Тыниса? Полная чепуха.

— Я не дам тебе власти, Вий, — сказал Тойво, внезапно осознав, чьи веки отразились в зеркале. — Не здесь и не сейчас. Ты не увидишь ничего.

Матрена неловко дернулась, как кукла, и проговорила скрипучим голосом:

— Медведь! А чеха твоего убили!

Лацис в изумлении посмотрел на женщину («лацис» — медведь, по-латышски).

— Кто? — только и спросил он.

— А догадайся! — хмыкнула Матрена и очень неприятно рассмеялась.

— Медведев! — прокричал в дверь чекист.

За дверью послышались шаги, и через мгновение она приоткрылась со словами «слушаю, товарищ Лацис». В образовавшийся проем всунулась голова одного из давешних пьяных чекистов. Вероятно, все же, это он проговорил, а не дверь. На кривую лохматую Матрену, крутящую ручку какой-то штуковины, без признаков жизни Антикайнена на стуле и самого Лациса в положении «к стрельбе готов», он посмотрел так, будто такие виды для их ЧК — самая заурядность.

— Сбегай-ка в больничку, да проведай там Имре, — сказал ему начальник.

— Прямо сейчас? — уточнил Медведев.

— Так точно! — рявкнул Лацис.

«Бляха-муха, вот непруха», — подумал чекист. — «Дождь нальется прямо в ухо!» Но вслух ничего говорить не стал, взялся с места в карьер и помчался сквозь слабеющий ливень к Екатерининской гимназии. Дисциплина превыше всего! А еще всего превыше — маузер в руке товарища Лациса и его необузданный нрав.

Несколько томительных минут тянулось молчание: Тынис увлеченно писал что-то в свою тетрадь под кожаной обложкой, начальник ЧК стрелял глазами, Матрена иногда резко меняла свою позу из кривой в очень кривую, не переставая при этом крутить ручку. Тойво — тот, что не на стуле — хотел вернуться в свое тело, но у него никак не получалось.

— Откройте мне веки, — вдруг сказала женщина унылым стариковским голосом.

Веки, конечно, откроют — мало ли у него поблизости всяких подручных шастает! Но вот тогда всем может прийти конец. Живыми и здоровыми, на кого падал взгляд Вия, еще никому не удавалось остаться (это точно, Гоголь Николай Васильевич подтвердит). Что же случится с самим Тойво — нельзя было даже догадываться.

На счастье дверь снова приоткрылась и проговорила:

— Имре помер. Сверзился с подоконника и дух из него вон.

Это опять, стремительный, как коростель, Медведев вернулся, весь промокший до нитки.

— Как так? — удивился Лацис.

— А вот так! — взвыла Матрена и захохотала басом.

На Медведеве сразу высохла вся одежда. Только штаны снова промокли, поэтому он скорейшим образом ретировался.

— Его твой парнишка убил, тот, чье тело сидит на стуле, — доверительно пророкотала женщина. — Так откроет мне кто-нибудь веки-то?

— Сука, — сказал Лацис. —Уберите этого монстра! Профессор, твою мать!

Тынис почесал химическим карандашом за ухом и вздохнул. Конечно, надо было что-то делать, конечно, надо было заканчивать эксперимент. Но как? И как быть с Тойво?

Сегодняшнее событие, безусловно, было успехом. Душа есть, она даже отделяется от тела, но вот управлять ею и контактировать — не получается. Отталкиваясь от полученных материалов, можно продолжить исследования, учитывая сублимацию всех фактов: гроза, ливень, женщина, не потраченная научными школами, парень, с толикой древней крови, собакой Лацисом можно пренебречь, как не имеющим значение.

Вот только дальше весь научный эксперимент превратился, черт знает, во что. Какие-то святочные гадания на зеркале, образы, словно Жуковский и его Светлана. Вычитка «Вия» и все такое. Бесноватость Матрены только усугубила дело. Конечно, Владимир Михайлович Бехтерев не подвержен закостенелым догмам, он принимает очевидное, даже если оно невероятное. Но и ему как преподнести всю эту бесовщину?

Впрочем, впереди экспедиция, времени, чтобы поразмыслить, как следует, достаточно. Отчет, конечно, он отправит в Петербург уже завтра. Но распространяться насчет непроверенных и непонятных событий — это делать можно только вскользь, не вдаваясь в подробности. Лучше потом с глазу на глаз объяснить.

Черт, глаза эти с зеркала надо убрать!

Тынис подошел к Матрене и попытался остановить ее руку, вращающую колесо Фарадея, словно шарманку. Та повела покатым женственным плечом, и эстонец отлетел в угол. Сила у дамочки была ого-го! Или это последствия ее бесноватости?

Эстонец быстро на карачках подкрался из угла к медному проводнику, смахнул его рукой от стального зеркала, создал при этом замечательно яркую искру, досадливо крякнул и сел на полу, обхватив ноги руками.

Матрена, брызгая слюной, разразилась отборнейшей нецензурной бранью, прерываемой хрипением. Но крутить ручку при этом не перестала. Тело ее жутко выламывалось, словно подстраиваясь под какой-то неслышимый ритм.

Тойво понимал, что проку от содеянного нету никакого. Вий набирался энергией, чтобы заглянуть в реальность, и вот-вот этой энергии у него должно скопиться достаточно. Ничего хорошего это не предвещало. Учитывая же загадочную смерть Имре от прикосновения призраков, его личный опыт нахождения вне тела, это могло предвещать только плохое, вероятно, даже смертельно плохое.

Надо было решаться на какие-то действия. Все равно Жизнь победит — поэтому нельзя подводить саму Жизнь (слова из фильмы Гильельмо Дел Торро «Штамм»).

Тойво уже несколько раз пытался вернуться в свое тело, пытался в него просочиться, провалиться, внедриться — без толку. Он пробовал толкнуть, ударить, даже кусить отчаявшегося Тыниса, но тот этих потуг не замечал. Товарищ Лацис выглядел черным пауком от призрачного клубка щупалец над ним. К нему и подступиться было страшно. Несчастная Матрена и вовсе перестала походить на человека: это было что-то когтистое, кожаное, перепончатое.

— Эй, Вий! — крикнул он. — Может, я тебе нужен, попробуй взять меня!

— И пробовать не буду, — устами женщины ответил Вий. — Слишком много для тебя чести.

— Тогда чего же ты хочешь, старая сволочь?

— Мне плоть нужна, мне кровь нужна, прочее мне без надобности, — засмеялась Матрена.

Ну, вот, определились: кушать их сиятельство желает. Сторонним посетителям, когда они войдут в эту комнату, будет очевидно, что всех людей в ней порвали на клочки — и эстонца, и латыша, и русскую, и, вероятно, даже, финна. Был бы здесь киргиз — и у него та же участь.

Тойво подскочил к Тынису и закричал ему прямо в ухо:

— Бей, так тебя и растак, разрывай эту связь!

Эстонец, если и услышал, то виду не подал, оставаясь все также в задумчивости сидеть на полу. Зато товарищ Лацис со своего места подал голос.

— Бей! Мать-перемать!

Тынис с удрученным видом поднялся на ноги и без замаха ударил неподвижно сидящего перед ним Антикайнена в грудь. Стул опрокинулся, и Тойво тряпичной куклой свалился с него на пол под одно из зеркал.

— Да не его, трах-тибидох!

Эстонец, не проявляя никаких эмоций, схватил стул за спинку и, на этот раз, широко размахнувшись, врезал им по спине Матрены. Она — в дребезги: не Матрена — спинка стула. Да и сам стул — в щепу. Какие-то слабые стулья были в ЧК, не выдерживали контактных видов общения.

Женщина отлетела еще под одно зеркало, перевернула машину Фарадея и оторвала от нее ручку, которую продолжила, даже лежа, все так же активно крутить. Она начала корчиться на полу, выгибаясь дугой и рыча, как зверь. Изо рта ее потекла пена.

— Я вас вижу! — сквозь эту пену прохрипела она. — Я иду!

— Аааа! — закричал товарищ Лацис и выстрелил в зеркало с глазами. Потом еще раз и еще. Выстрелы оглушительно звучали в замкнутом помещении, по всему зданию ЧК гуляло эхо, но никто из сотрудников открыть дверь к ним в кабинет не осмелился.

Одна из выпущенных пуль очень ловко попала в стальное зеркало, придав ему вращательное ускорение. Другая — срикошетила и глухо щелкнула Тыниса, отскочившего к противоположной стене, по лбу.

Едко пахло порохом, дымок курился над поджавшим ноги Лацисом, придавая ему загадочный мистический образ. Но никто не смог оценить этого зрелища: тело Тойво не шевелилось, Тынис сполз по стене и тоже не проявлял никаких признаков жизни, Матрена корчилась, выгибаясь, на полу.

— Меня сейчас стошнит! — внезапно просипела она грубым мужским голосом и обмякла. По ее телу пошла мелкая дрожь, и Матрена, подрожав недолго, тоже сделалась недвижимой.

— У вас все в порядке, товарищ Лацис? — раздался из-за двери встревоженный голос Медведева.

— Пошел ты к такой-то матери! — успокоил его начальник, осторожно спуская ноги на пол.

Тойво от пуль не уклонялся, он уклонялся от грохота выстрелов, пытаясь зажать себе уши. Но когда все стихло, Антикайнен с удивлением обнаружил, что Вий, или тот, кто выдавал себя за него, покинул и тело Матрены, да и из самого зеркала, медленно останавливающегося в своем вращении вокруг оси, тоже исчез. Быть вне своего тела, конечно, интересно, но долгое отсутствие определенно может сказаться на здоровье. Тойво не хотел умирать, но он не представлял, как именно сейчас можно этого избежать? Спросить не у кого, личного опыта — никакого. Не принадлежать миру живых, и, в то же самое время, миру мертвых — это не есть гуд.

Однажды во время Черной мессы на берегу финского озера в краткий миг просветления Козел направил его действия. Козел-Пан и Белый свет. Где они сейчас?

Опыт Тыниса, вероятно, был изрядно подкорректирован куратором института Мозга, а именно, Бокием. Наличие души его не волновало совсем. Его волновала вероятность установления контакта с Вием, бесами, Самозванцем или еще какой нечистью. Недаром же он отдавал предпочтение работать с людьми, у которых можно было предположить древнюю и чистую кровь. С прочими он не работал, а терпел, или — не терпел, по своему настроению. Кровь, она не просто человеческий материал, она — память поколений. Эта память могла привести туда, где общение творения Господа и самого Господа, ну, или иными проявлением Истории, казалось вполне естественным. Черных людей ныне много, они плодятся и размножаются, придумывают себе свои Истории, всячески стараются стереть народную память, подменяя ее церковными байками, уводя людей в сторону от истинного пути. Бокий прекрасно знал, что путь Человека — это познание самого Человека, его гармония Мира. Он также знал, что представленный ныне путь — это путь стада. А стадо — это вовсе не коллективный разум, это всего лишь уничтожение самой идеи «быть человеком».

Дождь разбрызгивал свои последние капли, появилось из-за туч закатное солнце, мир преобразился: чистый и обновленный. Лацис вышел со своего места на середину комнаты и почесал затылок дулом пистолета. Комнату они разбомбили — будь здоров! Все вповалку, один он остался на лихом коне.

— Медведев! — крикнул он в дверь.

Тотчас же она распахнулась, и чекист всунул свое лицо в проем.

— Что прикажете? — спросил он без тени сомнения и смущения.

— Надо подумать, — ответил Лацис. — Вместе будем думать. Созывай наш Комитет.

Хурал, конечно, собрался быстро. Но советовал, как правило, только товарищ Лацис. Остальные чекисты хмурили лбы и согласно кивали. Было постановлено: профессора поместить в больничку и лечить его всеми подручными средствами вместо Имре, того же похоронить с почетом, финна отправить на поезде, куда он там собирался, а Матрену сдать родственникам.

Матрена сдалась родственникам сама. Она пришла в себя и ни черта не помнила. Первым делом женщина проверила себя на предмет сохранности, в том числе и от притязаний подлых чекистских рук и иных, связанных с ними, внутренних и наружных органов. Потом поправила прическу, повязала платок и ушла домой, покачивая бедрами. Чекисты смотрели ей вслед, присвистывая: хороша, падла, да строптива — вон, прибила коллегу, хоть и урода полного!

Тело Тойво по недоразумению утром должно было быть отправлено в Семипалатинск, так как Лацис перепутал его планы с планами Тыниса. Финн, вроде бы был ни жив, ни мертв. Главный чекист ввиду личного расположения сунул ему в карман пистолет системы «браунинг», более пригодный для женщин. Все это его личное расположение основывалось на мандате, подписанном товарищем Бокием. Он, в свою очередь, тоже выписал Тойво мандат, прямо до Семипалатинска.

Сам же Антикайнен ощутил жесточайшее одиночество: вроде бы ни туда и ни сюда. Самое главное, что не представлял, где это «туда», и где это «сюда». Мысль его металась, вслед за мыслью метался и он сам. Он откуда-то знал, что Лотта с семьей доберется и до тети Марты, и до Выборга, и что даже коты их не успеют одичать. Правда, финские власти объявят им обструкцию, но близко к сердцу это примут только отец Лотты, да все соседи. Ну, что же — «лицемер», как свойство человеческое, 32 раза употребляется в Новом Завете и 13 раз — в Ветхом. Государство состоит из лицемеров, и это надо принимать, как неизбежное зло. «Устами лицемер губит ближнего своего, но праведники прозорливостью спасаются» (Притчи, глава 11, стих 9).

Тойво полностью потерялся, он перестал различать места, людей, да вообще — все. Пустота какая-то вокруг, и он в этой пустоте один одинешенек.

Внезапно в голову ему пришла еще одна мысль. Пожалуй, самая здравая за все его бестелесное состояние. Вернее, это была даже не мысль, а просто обращение. В самом деле, если нужна помощь, а не от кого ее получить — обратись к Господу.

«Господь — Пастырь мой, я ни в чем не буду нуждаться. Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези Правды ради имени Своего. Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь я зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох — они успокаивают меня. Ты приготовил предо мною трапезу в виде врагов моих; умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена. Так, щедрость и милость да сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни» (Псалтырь, глава 22).

10. Пермь

Тойво, предаваясь воспоминаниям, не обратил внимания на громкое объявление проводника вагона, на ворчание и даже негодование прочих пассажиров. Он понял, что дело — не уха, только тогда, когда вокруг него начали собирать свой багаж соседи, в том числе и музыкант Дубалов.

— Где мы? — спросил он.

— В Перми, — ответил тот, даже не пытаясь что-то сказать о напрашивавшейся Караганде.

— А что так?

— Все, приехали. Баста, карапузики, кончились рельсы.

Рукой Дубалов сделал жест: пойдем, мол, и ты.

Наступление белогвардейцев нарушило паровозное сообщение в Советской Республикой, особенно в ее сибирской части. Красные воевали с белыми. И с той, и с другой стороны было задействовано большое количество кадровых офицеров, воспитанников одних и тех же военных школ. А как же обстояли дела с рабоче-крестьянской армией? Да никак — они все организовались в бандитские шайки, предводительствуемые несведущей в военном ремесле шпаной, пролетариатом и крестьянством.

Тойво не хотел воевать ни за тех, ни за других, ни за третьих. Он вообще предпочел бы уехать обратно в Петербург, а лучше — в Финляндию, а еще лучше — в Кимасозеро, а потом в Выборг и Хельсинки. Ни о каком Семипалатинске Антикайнен не помышлял.

Однако деваться с Перми пока было некуда: паровозное сообщение регулярно становилось нерегулярным. Автомобильное сообщение вообще отсутствовало, как таковое. А на конях скакать — так можно всю задницу отбить, пока до Питера доберешься.

Дубалов ушел искать подводу до своего городка, порекомендовав Тойво не отчаиваться, держаться всегда рядом с вокзалом и не пропустить свой экспресс.

Это навело Антикайнена на мысль о трудоустройстве в местном железнодорожном депо. Ближе к паровозам и быть не могло. Иностранцы на работе в России тогда никого не пугали. Дезертировавшие из Сибири чешские солдаты, ссыльные венгры и поляки работали, где ни попадя, пережидая момент, чтобы отправиться на свою родину. Вот и финн, пытающий себя ремонтником колесных тележек, не вызвал ни у кого подозрений.

При всей бюрократической неоднозначности устройства мировых держав зародыш миграционной службы еще не сформировался не только в сердцах функционеров, но и в мозгу самого Самозванца. Всякие там негры и арабы, фанатеющие своей религией, пока не имели льгот для миграции, пока не пользовались благами государств, как таковыми, а именно — защитой силовыми структурами, постоянными выплатами пособий, бесплатной жрачкой и шмотками. Пока еще цивилизация сама пожирала себя, никаких миграционных служб, которые могли бы предоставить диких едоков из диких африк, не существовало. Самозванец пока до этого не дошел своей костлявой башкой. Впрочем, как скоро станет видно — это дело времени.

Тойво попал в интернациональный коллектив депо, где никто не задумывался о расовых терках. Язык общения был русским, в основном — нецензурным, набор понятий — узкий, а эмоции всегда отражались на лицах. Иногда в виде синяков.

Антикайнен удивился сам себе, как его радовал простой физический труд. Это было на самом деле гораздо интереснее, нежели молоть языком с высоких трибун, либо ходить с маузером и отстреливать людей, объявленных «контриками». Но никаких иллюзий по поводу того, чтобы осесть в Перми, он не питал.

Иногда к ним в Совет железнодорожных рабочих приходил боевой листок под названием «Искра». Газета «Правда» не приходила. Читали его сообща и сообща не верили ни одному печатному слову. Поговаривали, что в самой центральной газете вообще не то, чтобы неправда, а правда, только наоборот.

Про немецкого посла Мирбаха, например в «Правде» было написано, а в «Искре» перепечатано. Де, он — друг, де, он — помощник в установлении отношений, де, он — почти пролетариат, хотя и граф.

— Значит, прихлопнут этого Мирбаха, как жука навозного, — порешили между собой железнодорожники.

— Точно, — неожиданно для себя согласился Тойво. — Не пройдет и месяца.

Для порядку они все какое-то время поругались матом, а потом секретарь их рабочей ячейки поинтересовался:

— Когда, говоришь, посла этого немецкого прищучат?

— 6 июля, — пожал плечами Антикайнен, а затем добавил. — Так это каждый знает.

— Точно, — поддержал его рабочий народ. — Шестого, аккурат после дождя.

Секретарь только рукой махнул и потерял совершеннейший интерес к разговору. Тойво же сам себя заставил прикусить язык. Откуда он взял эту дату, зачем озвучил ее принародно? После блужданий вне тела у него малость не того стало с восприятием действительности. Нельзя говорить о том, в чем уверен. Вообще, нельзя ни о чем говорить. Даже думать нельзя — мысли материальны.

А поезда все не ходили. Белые дрались по всем фронтам с красными, рабоче-крестьянские коллективы грабили всех, кого ни попадя, а Вова Ленин заигрывал со своими хозяевами — немцами. Брестский мир, контрибуции и все такое.

Седьмого июля к общежитию, где нашел приют Тойво, пришли три человека с двумя винтовками. Был вечер, в барачного типа строении, выходящем на реку, никого не было. Раньше здесь, вероятно, хранился и сушился всякий такелаж для бурлаков, пока те на лихачах раскатывали по городу, прогуливая заработанные деньги. Теперь стояли железные кровати, и спал народ, перебивающийся случайной работой в городе. Народа было немного: кто нашел себе жилье получше, кто в рюмочной ронял слезу в стакан с перваком, кто был на работе.

Тойво только вернулся со смены, отужинавший в столовой при депо, и намеревался пойти на рыбалку, чтобы скоротать вечерок и побаловать себя ушицей. Вошедшая троица сразу же сделалась вышедшей троицей: они вошли, огляделись и сразу же вышли. Только один человек вернулся — секретарь их ячейки.

— Гражданин Антикайнен, — сказал он очень официально. — Предлагаю следовать за нами.

— А вы — это кто? — спросил Тойво.

— Мы — это добровольная народная дружина.

— С винтовками?

— С винтовками.

— А куда, если не секрет?

— В ЧК, — сказал секретарь и подбоченился. — Попался, вражина!

Тойво не удивился и не расстроился. Он отчего-то был готов к подобному развитию событий. Земля Пермская — древнейшая Биармия, и каждый человек, который не пытается закрыть свои чувства, доверившись инстинктам, может кое-что ощутить. Тем более, когда после недавних событий все его чувства обострились.

— А в чем, собственно говоря, дело? — задал он вопрос.

— Вчера, 6 июля, в городе Москве был подло убит немецкий посол Мирбах. Все, как ты и сказал, — торжественно сказал секретарь. Он был родом с окраины, не сумел в свое время обучиться грамоте, на войну по малолетству не попал, теперь же обрел настоящие возможности, какие только может обрести неравнодушный к делу Революции человек.

В первую очередь, он научился читать и писать. Писать всякую лабуду, типа «мама мыла раму», а читать «Капитал» Маркса. Книгу он так и не осилил до конца, но не бросил это дело, каждый день постигая по абзацу-другому. Зато приучился читать газеты, особенно ленинскую, а, может быть, уже и не ленинскую, «Искру».

В этом листке была пропечатана срочная «молния»: злодейски убили Мирбаха, половина убийц найдена, другая половина бегает. Секретарь сразу же сопоставил факты, которые упрямо твердили: один из убийц прибежал аж к ним, в Пермь. Его надо задержать, а если это сделать самостоятельно, да сдать в ЧК — это слава, это почет, это признание!

Два знакомых сторожа с продовольственного склада одобрили задержание. С винтовками против какого-то чухонца — да они в империалистическую целые взвода немцев в плен брали!

И невдомек им, сердешным, что убийство немецкого посла — это не бандитская увертюра, а настоящая силовая акция, граничащая с переворотом, против режима Вовы Ленина.

В ночь с 5 на 6 июля 1918 года судьба несчастного Мирбаха была предрешена. Недовольные товарищи в отношении соглашательской политики с немцами и несоглашательской политики с соотечественниками, которую проводил Ленин, закончив свои личные дела в первые полгода после Революции, стали клубиться по углам и шушукаться.

— Вот ты сколько денег натырил? — спрашивал Свердлов Менжинского.

— Что ни есть — все мое, — отвечал Менжинский.

Это они про свои личные дела поговорили. Денег — море, власти — океан, пора было о великорусской гордости думать.

— А не кажется Вам, любезный соратник, что немцы нам больше не особо нужны? — обратился Сталин к Бокию.

— Тут дело не в германцах, — охотно поддержал разговор товарищ Глеб. — Вова Бланк — задрал просто. Пусть сколько угодно пляшет под дудку кайзера, но на государство забивать не стоит. Мы не для того кровь проливали под выстрел Авроры.

— Ага, — важно кивнул Сталин. — Сколько товарищей кровью истекли от наших с тобою великих помыслов, чтобы теперь все дело псу под хвост! Но Ленин — это авторитет. За ним вся бандитствующая голытьба. А их еще как-то обратно к станкам и полям привлечь надо. Гастарбайтеров не хватает, вот арабов бы к нам!

— Где ты видел работающего араба! — фыркнул Бокий. — Бланку мы можем по носу щелкнуть, да так, чтобы и немцам понятно стало: расходятся наши пути-дорожки.

— Кто с нами? — сразу же подобрался Сталин.

— Кто не с нами — тот против нас, — сказал Глеб и убежал встречаться с Троцким, Дзержинским и потом с гулящими девками из института — институтками.

Настроение, витавшее в ЦК, в Совете Народных Депутатов разделяли многие, но не многие поддерживали. Да поддержки, в принципе, и было не нужно: важно было не мешаться под ногами. Все были в курсе, только Вова Ленин не в курсе.

— Але, Мирбах, — сказал он по телефону. — Как твои графские дела?

— Короче, — ответил Мирбах. — Мне уже прискучило ждать. Пора, наконец, исполнять обещанное: Украину — нам, Польшу — само собой, нам, а еще допуск к архангельским факториям.

— Яволь, — сказал Ленин. — Их либе дих.

И отключился. Действительно, пора было с немецкими друзьями рассчитаться за все за то, что они сделали для всей Российской империи.

Эх, а еще вождь мирового пролетариата! Не повременил, не хватило ему опыта стратегического предвидения: не предвидел он злую тетку Меркель во главе государства. Меркель — к рулю, муслимов — на шею, получите великую Германию.

В полночь пятого июля по правительственной связи Бокий позвонил в Москву.

— У вас продается славянский шкаф? — спросил он после того, как долго-долго дышал в трубку.

— Шкаф продан, могу предложить никелированную кровать с тумбочкой (из фильмы «Подвиг разведчика», кто не в курсе), — ответил в трубку Яша Блюмкин и сразу отключился.

Повернувшись к коллегам, он по-заправски, по-урочьи цыкнул на пол и сказал:

— Работаем, пацаны. Добро дано с самого высокого уровня.

Соучастники вздохнули с облегчением: ну, наконец-то, сколько уже можно в этой Москве торчать! Ответственные за бомбу достали бомбу. Ответственные за связь с общественностью связались с общественностью. Ответственные за транспорт завели «Студебеккер». Прочие ответственные тоже чем-то ответственным занялись.

6 июля в 14 часов Блюмкин и Николай Андреев, тоже сотрудник ВЧК, прибыли в германское посольство в Денежный переулок, предъявили мандаты и попросились на прием. Им пришлось ждать битый час, только через пятьдесят минут капризничающий Вильгельм фон Мирбах решил принять товарищей из ВЧК.

— Здравствуйте, товарищи немцы! — сказал со входа Блюмкин и вытащил наган.

— Хайльгитлер! — молвили ему в ответ посол, советник посольства Рицлер и переводчик лейтенант Мюллер.

— Можно я тут бомбу на некоторое время поставлю? — спросил Андреев и выложил на стол коробку из-под торта.

— Можно, — опять хором прогавкали немцы.

Так они и начали беседовать о том, о сем, о кайзере, о вожде, о надоях и успехах военной промышленности. Следует заметить, что даже в посольствах в то время не очень заботились о мерах безопасности. Тогда не принято было подозревать каждого посетителя, чтобы не оскорбить его недоверием. Это сейчас по прибытию в США россиянских граждан садят в обезьянник на час-другой, чтобы, вероятно, место свое истинное в американских ценностях не забывали. Это сейчас финские таможенники раздевают догола посреди контрольно-пропускного пункта, не считаясь ни с морозом на улице, и, стало быть, в продуваемом всеми сквозняками помещении, ни с любопытными взглядами из-за перегородки прочих посетителей страны Суоми. Это потому что где-то информация промелькнула, что клиент по национальности «карел». Сейчас многое возможно, а тогда с бомбами и оружием к послу на прием приходили за здорово живешь.

Наконец, Блюмкину прискучил разговор, и он пододвинул коробку из-под торта поближе к Мирбаху. А Андреев и вовсе перехватил из руки товарища наган и начал палить в белый свет, как в копеечку.

Все очень удивились, а Вильгельм схватился за грудь обеими руками. Тут громыхнул взрыв. Все удивились еще больше, а графа — так вовсе, разнесло в клочья.

— Ну, ладно, мы, пожалуй, пойдем, — сказал Блюмкин, когда эхо взрыва перестало гулять по коридорам посольства.

— Да, засиделись мы тут, — поддержал его Андреев.

Затем выпрыгнули в окно и на поджидавшей машине уехали в отряд ЧК под управлением товарища Попова. Советник Рицлер недоумевающе переглянулся с лейтенантом Мюллером: что это было?

А Ленин, как узнал, что Мирбаха взорвали, сразу же расплакался, побежал к Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому и сунул ему в ухо со всем своим рвением.

— Ты все знал, знал! — кричал он сквозь слезы.

— Подумаешь! — обиделся Железный Феликс. — Одним немцем больше, одним меньше.

— Ты уволен! — брызгал слюной вождь.

— А кто вместо меня, если не я? — прищурился Дзержинский.

Ленин задумался, но тут случился возле его оттопыренного уха Бокий.

— Петерса назначь, товарищ Бланк, Петерса — он всех порвет, потому что латышский стрелок, — прошептал он.

— Архиправильно! — возликовал вождь. — Петерс — вот кто! Уж он-то меня не подведет!

Очень известный в узких кругах Яков Петерс 3 января 1911 года в Лондоне на Сидней-стрит вместе с товарищами-латышами сутки отстреливался от полиции: они взяли банк и не хотели его отдавать обратно. Очаг террористов был уничтожен только при участии воинских частей, когда полисмены кончились, все — павшие от метких выстрелов стрелков с берегов Даугавы. Операцией против них руководил лично тогдашний министр внутренних дел Уинстон Черчилль.

Петерса в те не очень далекие годы судили, судили, а потом через пять месяцев выпустили под-подписку. Это было не то, чтобы больно, это было несколько унизительно, поэтому Яков поделился с Черчиллем банковскими деньгами по-братски, и его перестали выпускать под-подписку.

Дзержинского принялись допрашивать по Мирбаху, а Петерс начал руководить. В первый же день руководства заместитель Дзержинского — Александрович и 12 чекистов из отряда Попова были поспешно расстреляны. Уже потом, 27 ноября, Ревтрибунал при ВЦИК приговорил лидеров партии левых эсеров, которым вменили ответственность за акцию с послом, к одному году принудительных работ каждого. А потом и вовсе реабилитировал. Непосредственные убийцы Мирбаха — Яков Блюмкин и Николай Андреев получили по три года заочно, поскольку скрывались на Украине.

Петерс еще хотел кого-нибудь расстрелять, но одобрения таковых кардинальных мер уже не получил. Он пытался спорить с Лениным, но тот только хитро усмехался.

— Расстреляем, расстреляем, — говорил Ильич. — Пренепременно расстреляем. Но только по списку.

— Да какой список! — возмущался латыш. — За Володарского отомстим!

Моисея Володарского, в девичестве Гольдштейна, застрелили пару недель назад, двадцатого июня. Он поехал на Обуховский завод выступать перед рабочими, но один рабочий устроил ему теплый прием. В Прямом переулке за часовней Никита Сергеев, этот самый рабочий, достал пистолет и стрельнул Мойшу прямо через стекло проезжающего автомобиля. Одной пули оказалось достаточно, чтобы лишить жизни молодого двадцатишестилетнего ленинца. Никита сам подивился своей меткости, а чекист Блюмкин подивился еще больше. Он упросил Бокия оставить Сергеева в живых и определить инструктором по стрельбе к нему в спецотдел. Подумаешь, Володарский! Кто он такой — сопляк, по большому счету! Пусть его именем мост назовут, да улицы в самых разных городищах — и хватит.

— Молчать, каналья! — прошипел Бокий разухарившемуся Петерсу. — Троцкому скажу — он мигом тебя прищучит!

Ленин принялся составлять список первоочередников, начав, как водится, с царя, его семьи и прочих великих князей.

Следует сказать, что ленинский список воплотился в жизнь неукоснительно, то есть, конечно, воплотился в смерть. Позднее убийство Моисея Урицкого знаменовало новую эру в построении молодого государства рабочих и, так сказать, крестьян. Канегисер пробрался в Народный комиссариат внутренних дел Петрокоммунны на Дворцовой площади, воспользовался уборной и не смысл за собой, подкараулил в вестибюле Урицкого и засадил в него весь магазин из пистолета. Потом вернулся в туалет, чтобы спрятаться, но по характерному запаху был схвачен, тут же судим, макнут головой в пользованный унитаз, и уж после этого расстрелян по законам военного коммунизма. С 30 августа, когда, собственно говоря, и случилось убийство Урицкого, главного чекиста Петрограда, наступил «красный террор».

Но плоды террора пожинал уже не Петерс, столь алчущий кардинальных мер, а вернувшийся из отпуска Дзержинский. Следствие по делу Мирбаха не дало ничего, что и требовалось доказать. Раздувать его никто не собирался, тем более в поисках мнимых соучастников где-то в Перми.

Но секретарь ячейки депо и два охранника этого не знали, да и не хотели знать. Им важно было покарать, такое, видать, случилось у них настроение.

11. Красная гвардия

Даже мельком брошенный взгляд на своих визитеров дал бы Тойво возможность поразмышлять на досуге: отчего такая агрессивность, зачем оружие и какие, собственно говоря, преследуются цели. Взгляд-то он бросил, вот досуга у него уже не было.

Секретарь — пацан, отравленный «Капиталом». Не то, чтобы он был младше Антикайнена, но его убежденный фанатизм, что есть обычные люди, а есть — вожди, которые гадят золотом, ставила его на одну ступень со страдающими максимализмом подростками. Такие молодые фанатики опасны, а еще опасней — такие же фанатики, только старые. У секретаря их ячейки имелся очень хороший шанс заделаться со временем именно таковым.

Пришедшие вместе с ним люди, вооруженные винтовками Мосина, казались потенциально опасными. Примкнутые штыки эту опасность только подчеркивали. Зачем — штыки? Чтобы можно было сделать больно — вот зачем. Вряд ли они, не кадровые солдаты, а просто наемные вояки, руководствовались караульными уставами в отношении самой винтовки, предписывающие снимать штыки только при разборках оружия. Четырехгранный клинок, присоединенный к стволу — это лишний вес, это своя специфика стрельбы, это не вполне удобно, в конце концов.

Этим людям было наплевать и на секретаря, и на Тойво, да и на ЧК, по большому счету. Может быть, в свое время их не приняли в чекисты по каким-то соображениям? В самом деле, не каждый маньяк получал возможность тешить свою кровожадность, сохраняя при этом подобие неприкосновенности.

— Хорошо, ЧК — так ЧК, — согласился Антикайнен. — Только, может, сначала на подпись на моем мандате посмотришь? И свой покажешь?

Сказав это, Тойво чуть сместился в сторону от стоящего напротив него грозного охранника с готовой к штыковой атаке винтовкой в руках. Вокруг никого не было, даже собаки не бегали. А если и бегали, то уже убежали: почувствовали своим шестым собачьим чувством, что дело неминуемо идет к кровопролитию.

Секретарь немного смутился — мандата у него никакого не было. А без него все это получалось самоуправством чистой воды.

— Ладно, пусть товарищи чекисты с тобой разбираются! — оправдал он свои действия. Добровольной народной дружине не нужны мандаты, ими движет революционная бдительность! «Революционный держите шаг, неугомонный не дремлет враг», как бы сказал в этом году Александр Блок в своих виршах «Двенадцать».

— А чего тут разбираться? — бесстрастным голосом произнес охранник и без замаха очень ловко уколол Антикайнена в живот.

Точнее, он намеревался воткнуть свой штык в живот финна, да Тойво одновременно сделал два движения: первым — резко сместился в сторону, уцепившись для быстроты маневра за плечи секретаря, вторым — подставив этого секретаря под штык.

Два движения слились в одно, а лезвие винтовки легко и беззвучно пронзило спину несчастного железнодорожника и вышло из его груди на добрых пять сантиметров между ребрами. Вероятно, он ничего не почувствовал — только толчок, потому что с изрядной долей удивления посмотрел на окровавленный кончик штыка, вылезший из его тела и легко вспоровший рубашку.

«Почему это происходит именно со мной?» — подумал Тойво. — «Если поблизости образуется зло, то оно непременно задевает меня, пытаясь унизить, нанести вред, либо вовсе — уничтожить. Словно магнит, когда два разных полюса притягивает друг к другу. Получается, что я — добро? Чепуха, доброта — это, конечно, мое качество, но не моя отличительная черта».

Мысли эти пронеслись у него в голове так быстро, как движется свет, со световой скоростью, так сказать. Антикайнен не мог найти ответы на риторические вопросы, касательные добра и зла, да, в принципе, уже и не искал. Свои поступки, вынужденные или сознательные, Тойво привык для себя мерить одним критерием: сможет он с этим потом жить, или нет? В первую очередь это относилось к терзаниям совести.

В нынешней ситуации Антикайнен был уверен, что жить он после содеянного будет долго и счастливо, по крайней мере, до следующей атаки Зла. Поэтому, еще не успел умереть секретарь, еще не вытащил из его тела свой штык один из нападавших, еще не опустил приклад своей винтовки ему на голову другой, подошедший сзади, как Тойво выхватил из кармана маленький плоский браунинг, перевел предохранитель, отвел руку назад и спустил курок. Это движение у него получилось очень ловко, потому что ранее в поезде на Хельсинки было уже отрепетировано.

Голова охранника, готового обрушиться на него сокрушающим ударом приклада, дернулась, в ней появилась еще одна дырка, которая оказалась несовместима с человеческой жизнью.

Тотчас же Антикайнен повернулся к человеку, заколовшему, пусть и нечаянно, секретаря железнодорожной ячейки. Их глаза встретились. В одних горела злоба, в других — ничего не горело, разве что печальная решимость. Бывает, наверно, такая решимость — печальная. Тойво выстрелил ему в грудь и огляделся вокруг.

А ничего вокруг не изменилось! Народ с вилами на выстрелы не сбежался, летний день все также покойно скатывался к ночи. Да и сами выстрелы прозвучали, как хлопки пистонов — уж больно несерьезный был пистолет у Антикайнена.

Человек со штыком завалился вперед, человек на штыке завалился назад. Так они и застыли, поддерживая друг друга, лишь только кровавая пена пузырилась на губах у обоих. Вероятно, пугающая картина для любого, кто обнаружит эти тела.

Тойво не стал ждать этого «любого», собрал в бараке свои нехитрые пожитки и пошел прочь от последнего своего пристанища в гражданской жизни. Оставаться железнодорожником и ждать вестей о возобновлении движения поездов — больше не имело никакого смысла. Имело смысл записываться в добровольческий отряд Красной армии, что набирался, как он знал, в казармах бывшего стрелкового полка Перми.

Несмотря на поздний час, его сразу же набрали красноармейцем, и даже предоставили до утра койку в казарменном помещении, предупредив, что это — временно.

Так и вышло: уже утром, наскоро позавтракав, образовавшихся добровольцев погнали на вокзал и загрузили в теплушки. В этих теплушках, вероятно, раньше перевозили телушек. Об этом можно было догадаться по до сих пор не прибранным залежам навоза. Вероятно, свиней здесь не возили, потому что свиньи бы вели себя по-свински даже в вагоне.

Созданный в 1875 году Нормальный Товарный Вагон легко приспособлялся от перевозки каких-то коров к перевозке каких-то людей. Для этого надо было всего лишь набросать поверх неубранного навоза соломы, установить двухъярусные койки, да поставить печку в специально отведенное для этого место. Летом даже утепляться не надо.

Был выбор: либо поместить в теплушку сорок человек добровольцев, либо же восемь лихих кавалерийских коней. Но с лошадями в свете разгоравшейся гражданской войны в Перми было туго, поэтому вместе с Тойво в вагоне оказалось сорок пять душ разного размера. Эти души в первую очередь выгребли с пола весь навоз, потребовали еще сена и расселись после этого по своим местам. Пятерым места не нашлось. Оно и понятно, вместимость у теплушки, ака Нормального Товарного Вагона ограничивалось количеством в сорок человек.

Ну, добровольцы отличались от прочих новобранцев тем, что они сунулись в эту теплушку по доброй воле, поэтому ни унижать друг друга, ни биться за место под солнцем, они не стали. Порешили спать на полу поочередно — путь предстоял неблизкий, поэтому на полатях должны были поспать практически все. Тайна, покрытая для важности еще и секретностью о пункте назначения, на самом деле оказалась известна многим: едут в Петроград.

В этом вагоне оказался собранным весь интернационал: чехи, поляки, мадьяры, конечно же — латыши, два румына, полтора эстонца и один финн. На самом деле эстонец был один человек, но это был не человек. Это была настоящая гора из мышц, костей, живота и прочей плоти. Наличие мозга угадывалось с трудом, но для будущего красноармейца это было не столь уж существенно.

Через сутки ожидания их состав наконец-то тронулся. Прочие поезда остались стоять. Если бы и они простояли дольше, то Антикайнену стоило бы поволноваться. По Перми пошли нехорошие слухи о том, как три человека зарезали и застрелили друг друга, а несколько человек вовсе пропало без вести. В том числе рабочие и секретарь ячейки из вагонного депо. Тойво приходилось маскироваться изо всех сил, чтобы какой-нибудь случайный железнодорожник его не признал. Но обошлось на этот раз.

Паровоз сказал «ту-ту», русские вагоны отозвались забористым матом, международная теплушка промычала что-то на разных языках. Настроение у всех было приподнятое, особенно у начальника вокзала, который чуть умом не тронулся, обеспечивая отъезд именно этого состава. Что случится в пути, его уже не касалось, да его вообще уже ничего не касалось: первый стакан «смирновской» лег в желудок и взорвал реальность.

Эшелон пришел в Петроград через восемь дней. На узловых станциях от него старались избавиться в первую очередь, в пути бандитствующие крестьяне не пытались тормознуть с целью грабежа, захваченные белыми территории объезжались сторонними маршрутами, так что вся поездка прошла тихо, мирно, и обошлось без жертв.

Вступление в Красную армию для Тойво было, конечно, крайне нежелательно. Он не участвовал в войне в родной Финляндии, незачем было заниматься этим и в недружественной России. Но обстоятельства сложились так, что в тот момент это был самый правильный выход. Убийство безымянных русских охранников даже в такое лихолетье представляло последующий выбор из двух блюд: в бандиты к дезертирам и крестьянам, либо в бега. Можно, конечно, было остаться в Перми и ждать милости от властей, когда они, без всякого сомнения, определят причастность его к этим странным смертям. Но государственная милость, а большевики уже сделались именно государством, всегда выражалась в казни без суда и следствия, либо в казни с судом и следствием.

Если чуть раньше Антикайнена одолевали сомнения в своем поступке, то теперь они становились все призрачней и призрачней. Проехав пол страны, он утвердился во мнении: одиночке добраться до Питера невозможно. Или красные прибьют, или белые прихлопнут, или бандиты растерзают. Или сиди на заднице ровно и жди, когда война пройдет.

Впрочем, сидеть ровно не получится: сразу перед глазами возникала картина двух мертвецов, стоящих на коленях и поддерживающих друг друга винтовкой Мосина. У того, в котором сидел штык, крови не было совсем. У того, кто этот штык держал, рубашка на груди так пропиталась ею, что отвисала, как живот у рахита. Как же их хоронить-то будут, коли они окоченели в таких позициях.

Лучше об этом не думать, тем более что совесть как-то молчит и не мучит: что сделано — то сделано.

Только в Финляндию выбраться сделалось сложнее. Не потому, что труднее перейти через границу — нелегально, естественно — а потому что не возвращаться же к любимой женщине с пустыми руками! Числиться дезертиром и мотаться по Советской Карелии, в Кимасозеро, а потом уже выбираться из него — только на удачу уповать не следует, потому как она, как известно, переменчива.

В Петрограде новобранцев сразу же отправили на сборный пункт в Гатчину. Тех, кто впервые взял винтовку в руки, вмиг определили на фронт, чтобы там, так сказать, набираться боевого опыта. Прочих же, выделенных пытливыми глазами боевых офицеров, сгруппировали по языковым признакам и назначили им краткосрочные курсы повышения квалификации. Пушечное мясо уехало, те же, кто был костьми, заново начал этим мясом обрастать. Закон военного времени.

Финнов в Питере без дела болталось не в пример больше, чем эстонцев, поэтому из финнов формировались батальоны. Руководство отделениями, взводами и ротами было предоставлено самим чухонцам, отдавая предпочтение былому опыту гражданской войны и обучению в шюцкоре.

Эстонцев было мало, и все они стремились пристроиться к обозу, чтобы колоть дрова, за лошадями ходить, тяжести носить. Латыши все скопом по ЧК разбежались, литовцы с поляками сделались кавалеристами и тоже ушли в неизвестном направлении — вероятно, к конюшням. Мадьяров, румынов и прочих малых представителей больших народов присовокупили к русским и дали им всем по флагу в руки.

Все, можно было заниматься формированием Красной гвардии, упустив из названия два слова — «рабоче-крестьянской».

Тойво оказался среди избранных, что было совсем неудивительно. Едва только к ним в роту пришел инструктор, как он сразу же сложил свои полномочия, и новым инструктором сделался сам Антикайнен. Может, это могло показаться кому-то странным, но не Акку Пааси, который затащил Тойво в каптерку и долго тряс ему руку в приветствии. Он-то и был этот инструктор.

— А нам Бокий сказал, что ты в овощ превратился, перенапрягся там что-то, или как-то так заболел, — сказал он.

— Я тут в овощ быстрее превращусь, — криво усмехнулся Антикайнен. — С деньгами-то моими разобрались?

— Да все нормально, никто не в накладе, — махнул рукой Акку. — Ладно, некогда мне с тобой в разговоры играть: раз ты теперь инструктор — учи их сам по своему усмотрению. А мне в Питере еще вещами кое-какими заниматься надо. Бывай!

Он скорехонько убежал, а Тойво остался, все больше и больше погружаясь в тоску.

Однако попала собака в колесо — пищи, но беги.

К своему удивлениюподготовка курсантов оказалась чрезвычайно занимательным действием. Обучая их азам шюцкоровского способа ведения боевых действий, он начал обучаться и сам. Доктрина Красной гвардии была сугубо наступательной: война на территории противника, беспощадное его уничтожение, установление своего порядка. Это называлось «Мировой революцией».

С теорией было трудно: учебники и мемуары видных царских военачальников, конечно, были, но исключительно на русском языке. Даже записки с японской войны Маннергейма — и то не по-фински. Оно и понятно: для этого земляка родными было два языка — русский и шведский.

Тойво изучал Брусилова, его стратегию и тактику, зачитывался «Анабасисом» Ксенофонта, его видением перспектив, и удивлялся — все очень просто, все основано на здравом смысле. Правда, русский язык давался плохо, может, поэтому и знания хорошо откладывались в голове, что получать их приходилось с трудом, переводя каждое предложение и тщательно постигая его смысл.

Кто-то из товарищей командиров рассказал ему про самого молодого стратега первой мировой войны, семинариста из Кинешмы, Александра Василевского, ставшего в 1916 году в возрасте 21 год штабс-капитаном. Но Василевский где-то потерялся в пучине Революции, привлечь его к курсам командиров не представлялось возможным. Царские офицеры со стороны красных, воюющие против других царских офицеров со стороны белых, к преподавательской деятельности относились скептически: они не видели перспектив после себя, следовательно, и не старались воспитать смену.

Курсы закончились, едва успев начаться. Финский стрелковый полк, где преподавал Антикайнен, отправился на Восточный фронт, а его неожиданно вызвал к себе сам Ровио.

— В общем, так, — сказал он. — Будешь принимать участие в учредительном съезде финской компартии.

— Когда? — уныло поинтересовался Тойво.

— В августе, — ответил Ровио. — Тебя, между прочим, к себе Бокий хочет забрать.

— А можно не забираться к Бокию? — вздохнув, спросил Антикайнен.

— Можно, — сразу согласился старший товарищ. — Водки выпьешь?

Тойво отрицательно покачал головой.

— Тогда — коньяку, — это было уже утверждением. — После съезда поступишь на командные курсы в Интернациональную военную школу в Петрограде. Тогда Бокий не сможет взять тебя в свою команду.

Он разлил в две пузатые рюмки шустовского коньяку, с удовольствием принюхался к запаху, протянул одну грустному Тойво и произнес тост:

— Хелекейн-келекейн (есть такой тост по-фински, без перевода).

— Киппис (за здоровье, еще один финский тост), — ответил тот и тоже выпил.

Коньяк, без сомнения, был хорош. Ровио предложил блюдце с «николашками» (лимон, посыпанный мелкотолченым кофе и сахаром) и проговорил:

— Все, что оставил после себя царь Николай второй — это закуску к коньяку.

— А что с ним? — удивился Тойво.

— Семнадцатого июля по поступившей информации был расстрелян вместе с семьей в Ипатьевском доме в Екатеринбурге, — сказал Ровио, смахнул слезу, налил еще по рюмке и оглушительно высморкался в крахмальный носовой платок с инициалами «КР».

Антикайнен не особо интересовался делами русского монаршего дома, но отчего-то после этого известия на душе сделалось отчаянно скверно. Даже сквернее, чем было раньше.

— А семью-то за что? Да и царя, вообще-то, тоже — зачем? Он же не при делах!

— Точно! — сказал Ровио. — Не при делах. Но Вова Ленин настоял, чтобы всю династию вырубили под корень. Вождь сказал — партия сделала, народ вздохнул с облегчением. Политика, трах-тиби-дох!

Они снова выпили и снова закусили «николашками».

— Зачем я понадобился Бокию? — осмелился спросить Антикайнен.

— Да уж зачем-то понадобился, — хмыкнул Ровио. — Ему люди с навыками нужны, он что-то там такое делает, что к нам, атеистам, и к нам, верующим, в общем — ко всем нам — отношение не имеет. Сплошная мистика и оккультизм. Ты бы держался от него подальше, мой тебе совет.

— Есть, держаться от Бокия подальше, — то ли в шутку, то ли всерьез сказал Тойво.

Они снова хлопнули по коньяку. Настроение — укради, но выпей.

12. Командирство

Учредительный съезд финской компартии оказался хорош тем, что на нем Тойво впервые за долгое время встретился с Куусиненом. Тот намедни через севера пробрался в Россию и теперь сделался важным человеком в Президиуме. Сам Отто выглядел отчего-то потерянным, словно бы не готовым к тому, что здесь увидел. Даже больше — словно бы разочарованным.

Они кратко пообщались с Тойво, не скрывая радости от этого общения. Это не значило, что и тот, и другой пустились в плясовую, или тут же набухались до потери пульса, а прочие делегаты им аплодировали: кто — стоя, а кто — уже лежа. Это означало, что у Тойво с Куусиненом было много тем для обсуждения, и каждому хотелось поделиться ими.

— Жив? — спросил Отто.

— Скорее жив, чем мертв, — ответил Тойво. — А сам?

— Да, вот — теперь уже и не знаю, — пожал плечами Куусинен. — Все не так, все не вполне правильно, вроде бы и готов к этому, но, тем не менее, не по себе как-то. Ладно, не девицы, чтобы об утраченных грезах плакать.

Отто считался на подпольной работе в Финляндии, но нелегалом особо не был — не того уровня фигура, чтобы можно было скрываться. Компартия была под запретом, но коммунистов, если таковые, идейные, обнаруживались, на допросы и пытки не дергали. Кому они нахрен нужны? Даже самый главный революционер Саша Степанов, воодушевленный обращениями к нему каких-то «простых людей», никуда не делся. Собирал просьбы от общественности и передавал эти просьбы по инстанции, то ли Таннеру, то ли Свинхувуду, а то ли самому Маннергейму. Уж что с подобными петициями те делали, в какой туалет их таскали — это уже было неважно. В итоге Саша сохранял свое «революционное» лицо, а власти представляли его «оппозицией», чтобы, стало быть, подобие свободы мысли поддерживать.

— Гадина, — сказал о нем Тойво.

— Всегда таковым был, — пожал плечами Отто.

Тут возник Сирола, самый главный коммунист, и приказал всем делегатам садиться по местам: кто — в президиум, кто — в зал, а кто — пошел вон!

Куусинен пошел в президиум, Антикайнен — в зал, а вон пошли всякие сопровождающие делегатов лица: дамочки не самого тяжелого поведения, продавцы папирос и добровольная народная дружина.

Вопрос был один: как работать? Воды по этому вопросу пролилось очень много. Бедные коммунисты хотели стать богатыми, те же, кто был у кормушки, этим богатством делиться не хотел. Тогда нужно было обращаться к пролетариату, как таковому, но его в Финляндии оболванили мелкобуржуазной пропагандой. Да здравствует борьба за всеобщее равенство и братство! Хиленькие крики «ура». Тойво начал засыпать.

Поговорили о способе борьбы. В Советской России бороться было не интересно. В родной Финке — опасно. Тогда весь упор на подполье.

Тут со своего места внес предложение Куусинен.

— Современная ситуация в Финляндии такова, что не стоит всецело отдаваться подпольным методам работы, по крайней мере, их необходимо сочетать с деятельностью в общественно-политических организациях, но преобладать должны первые, — сказал он, и все замолчали, переваривая услышанное.

Позднее те же самые слова он отправит письмом из Стокгольма, куда переберется после покушения на себя в феврале 1920 года в ЦК КПФ. Ни сейчас, ни потом к этим словам никто не прислушается.

А означали они одно: легализоваться, избираться и решать вопросы на уровне эдускунты, как и должно.

— Можно не называться «коммунистами», если уж Маннер, то есть, конечно же — Маннергейм так настроен против этого слова. Важно не название — важно выполнение цели. А цель у нас одна!

— Чтобы плодиться и размножаться! — сказал со своего места Август Пю.

— Точно! — сразу согласился Куусинен. — Чтобы мы, наши дети и внуки жили в обществе без насилия, каждому по потребности — от каждого по труду! Только так, господа-товарищи.

Никто не кричал «ура», никто не стремился самовыразиться. Вообще, многие люди никак не прореагировали, будто Отто сказал какую-то непристойность.

Между тем, это был, пожалуй, самый действенный способ выйти из создавшегося положения. Но, похоже, что оно не совсем устраивало не только правящую верхушку Финляндии, но и ЦК финских оппозиционеров в Петрограде.

Между тем поговаривали, что в Финляндии начался белый террор, жертвами которого стали многие тысячи участников революции и гражданской войны. Те люди, что попали под определение «неблагонадежный», отправились для выяснения всех обстоятельств по их делам в специальные лагеря. На то время по европейским сравнительным характеристикам Финляндия сделалась самой насыщенной страной по числу заключенных, переплюнув по этому показателю даже Советскую Россию. Порядка 250 человек из каждых ста тысяч населения оказались в тюрьме.

В лагеря пленных попали старшая сестра Тойво Хельми и младший брат Урхо. Сестре Тойни, которая была санитаркой в Красной гвардии, удалось избежать ареста. Старший брат Вилхо, который вместе с Тойво работал в Гельсингфорсе в Совете, скрывался в подполье в Финляндии, затем эмигрировал в Швецию.

Финская демократия ничем не отличалась от прочих и также строилась на костях. Демократии по-другому не умеют. Не зря со словом «демон» у них один корень.

Тойво и Отто еще перемолвились парой слов по окончании официальной части съезда, договорившись во время установленного регламентом банкета поговорить подольше и обсудить создавшееся положение. Однако с застолья Куусинен пропал. Этому удивился не только Антикайнен, но и некоторые товарищи, своими повадками напоминавшие старорежимных «шпиков».

Тогда и Тойво решил исчезнуть: до организованного отъезда в казарму оставалось немного времени — можно было прилично набраться и наесться, либо сделать вылазку на Выборгскую сторону. Он предпочел второе.

Через открытое окно в тамбуре курилки перелез на сливную трубу с крыши и спустился во двор. Денег у него, как теперь сделалось уже привычным, почти не было, но того, что было, хватило добраться до дома тети Марты. Там-то он и узнал, что Лотта и вся ее семья добралась до Выборга, стало быть, теперь в безопасности, если не считать опасности от косых взглядов местных настороженных полицаев, да кое-кого из соседей, глубоко убежденных, что человека «просто так в тюрьму не посадят». Значит, было за что!

Обратно он добирался пешком, ценя возможность побыть одному и подумать. Город обретался в покое: революционные матросы и солдаты не шлялись, где ни попадя, чекисты, размахивая наганами, не ездили в своих студебеккерах, шпана затаилась, а простой народ прятался по домам.

Когда-то в детстве он принял для себя решение, что всегда будет двигаться своим путем. Дело-то достойное уважения, да вот на каждом повороте этого пути все настойчивей попадались вывески: сверни к упорядоченному движению, настоятельно сверни, сверни, падла! Конечно, государство пыталось упорядочить любое нахождение на маршруте — на жизненном маршруте. Но государство — это отражение определенного человека, либо временно сплотившейся группы людей. И их направляет что-то, или кто-то. Что-то — это жажда власти, это корысть и алчность, это гордыня. Кто-то — это тот, кто этому всячески потакает. Тот, кто направляет движение. Самозванец.

Тойво понимал, что его жизненная цель — это не борьба. Он хотел всего лишь, чтобы его степень свободы максимально зависела от него самого. Вот и получил: нашел деньги, ушел от Революции, попал в Красную Гвардию. Бляха муха, что за невезуха!

С каждым прожитым днем Антикайнен все больше осознавал, что слова людей, особенно людей, черт бы их побрал, с высоких трибун — это шелуха. Церковь — это, вообще, опиум для народа. Самозванец, действующий посредством их — вот угроза. Стараться не поддаваться стадному чувству веры в идеалы будущего, опирающегося в подлое настоящее, всегда прислушиваться к голосу совести, а не приказа — вот тебе и противостояние с богом. Вот тебе и единение с Господом.

«Мое дело кажется безнадежным, но я видел, что происходит, когда люди ничего не делают. Бездействие — величайшее зло» (слова из фильмы Гильельмо Дель Торо «Штамм»), — думал он, пробираясь по пустынным улицам засыпающего города.

В этом, пожалуй, и было их сходство с одиозным Бокием. Только, в отличие от Антикайнена, тот пытался, помимо противостояния богу, сделать все, чтобы найти способ подчинить этого бога себе. Все логично: коли была бы такая возможность, Самозванец давно бы уничтожил и Глеба, и Тойво, да и прочих свободомыслящих людей. Нельзя допускать, что все вокруг болваны, смотрящие в рот очередному правителю, выполняющие законы марионеточного суда, безропотно принимающие карательные меры полицейской машины. Нормальные люди тоже встречаются.

Значит, нет у Самозванца такой власти! Значит, не Творец он всего сущего! Но становятся ли от этого менее опасными люди, ему подчиненные? Вряд ли. Зло — это всего лишь оборотная сторона жизни (имеется в виду по-английски: live — evil, жизнь — зло, в переводе).

Делегаты были уже пьяны. Очень пьяных развезли по домам, либо домам с нумерами. Прочие пели застольные песни — «Интернационал», «Марсельезу» и «Мурку». Во дворе выла собака. «Как по покойнику», — подумалось Тойво. Через восемнадцать лет мало кто из этого съезда останется в живых. Обидно, право слово, когда свои же ставят к стенке. Будто чужих для этой роли не нашлось.

Дальнейшая жизнь тем летом восемнадцатого года каким-то образом вся была поглощена армией. Тойво не приносил никакой присяги, но, так уж сложилось, неоднократно присутствовал при этом торжественном моменте у своих подопечных. Две недели курса молодого бойца, иначе говоря «Выстрела» — и парни, спешно поклявшись утвержденным правительством текстом от 25 апреля, ехали воевать.

К Присяге Антикайнен относился серьезно, так же серьезно он не хотел ее давать, пусть даже дело все это было — простой формальностью.

«Я, сын трудового народа, гражданин Советской Республики, принимаю на себя звание воина рабочей и крестьянской армии», — гражданином страны Советов он себя не считал. Впрочем, как и гражданином буржуазной Финляндии. Он не был сыном трудового народа, он был сыном своих родителей. А воин рабочей и крестьянской армии — это все равно, что банда повстанцев, где кадровых военных днем с огнем не найти.

«Пред лицом трудящихся классов России и всего мира я обязуюсь носить это звание с честью, добросовестно изучать военное дело и, как зеницу ока, охранять народное и военное имущество от порчи и расхищения», — это, скорее, подходило для сторожа военных складов. Проклятые расхитители социалистической собственности только и ждут, чтобы попортить и стырить. Перед лицом мировой общественности можно заявить: так дело не пойдет!

«Я обязуюсь строго и неуклонно соблюдать революционную дисциплину и беспрекословно выполнять все приказы командиров, поставленных властью Рабочего и Крестьянского Правительства», — все бы ничего, вот только рабоче-крестьянское правительство — это перебор. Ни Ленин, ни Троцкий, ни иной вождь на рабоче-крестьянина не тянул.

«Я обязуюсь воздерживаться сам и удерживать товарищей от всяких поступков, порочащих и унижающих достоинство гражданина Советской Республики, и все свои действия и мысли направлять к великой цели освобождения всех трудящихся. Я обязуюсь по первому зову Рабочего и Крестьянского Правительства выступить на защиту Советской Республики от всяких опасностей и покушений со стороны всех ее врагов, и в борьбе за Российскую Советскую Республику, за дело социализма и братство народов не щадить ни своих сил, ни самой жизни», — вот тут предельно ясно, что предстоит самопожертвование. Великая цель освобождения трудящихся — полная фикция, так что умереть предстоит в ответ на любой зов рабоче-крестьянского правительства. Оно зевнуло и воззвало — красноармеец побежал к цели и умер. Вероятно, потому что не добежал.

«Если по злому умыслу отступлю от этого моего торжественного обещания, то да будет моим уделом всеобщее презрение и да покарает меня суровая рука революционного закона», — безрадостная перспектива для нарушителя Присяги. Можно, конечно, надеяться, что не по злому умыслу не достиг великой цели всех трудящихся, но кто будет этот умысел определять, злой он, или нет?

Эх, перспективы безрадостны! Да радостных перспектив, если заручаться поддержкой государства — вообще нет. Оно, государство, всего лишь машина, где не может быть эмоций по определению. А где нет эмоций — есть зло. В том числе и у машинистов.

Впрочем, народ, коверкающий слова Присяги, потому что неграмотен, почти не знает русского языка, да и вообще не отдает себе отчета, что такое — эта великая цель освобождения трудящихся? Свобода от труда — это лень. Ура! За лень и праздность!

Антикайнен, занимаясь с курсантами, сам от них ничем особым не отличался. Кроме, разве, навыков выживания. Но идеологически он был скромен: не кричал на всех построениях о Мировой революции, не настаивал на необходимой жертвенности. Пару раз спели «И как один умрем в борьбе за это» — и шабаш. На войне надо жить, а не умирать.

Коллегам — из числа комиссарствующих — это дело не нравилось. Да и самому Антикайнену — тоже. Но куда ж деваться-то?

А деваться было куда: призывники-финики, добровольцы и вынужденцы, перед отправкой на войну, помимо Присяги, подписывались под заявлением в заграничный исполнительный комитет рабочей молодежи Финляндии. Типа, бла-бла-бла, примите меня в члены. А если погибну, то примите меня в многочлены, то есть, конечно же, в почетные члены. И подпись. Или крестик, что было чаще.

Их спрашивают: кому, мол, пацаны, заяву пишете. А те — самому главному финну. Им опять: Ленину, что ли? А они — Антикайнену. И посылают вопрошающих к такой-то матери.

Таким образом, авторитет у Тойво за пару месяцев нечеловеческих опытов над призывниками возрос до небес. Прочие преподаватели это дело оценивали крайне негативно.

— Вот же — сопляк! — говорили они. — Чухна белоглазая! Самый умный!

Конечно, в двадцать мальчишеских лет иметь такой авторитет — это несерьезно! Коллеги Антикайнена по «Выстрелу» были все в годах, за плечами имели опыт Первой Мировой войны в чине не старше фельдфебеля. В основном же ефрейтора и младшие унтер-офицеры, изредка — старшие унтер-офицеры. Тут-то неприязнь к выскочке возрастает до откровенной ненависти.

Когда же Тойво написал статью «Рабочая молодежь Финляндии в революции», и эту статью опубликовали, комитет преподавателей пошел к комитету начальников курсов и сказал:

— Или — мы, или — он!

— А вы финских новобранцев будете готовить? — спросил Эйно Рахья, случившийся в комитете.

— Будем! — твердо сказал фельдфебель, а унтер-офицеры добавили веско. — Да!

— На финском языке? — продолжал допытываться Рахья.

— Пусть русский учат — мы все-таки в России! — проговорили ефрейторы. — В великой рабоче-крестьянской России! Споем, товарищи!

Пока товарищи-преподаватели тянули песню о смерти всех, как одних, Эйно чесал себе нос. 31 июля он долго беседовал с Лениным о судьбе финских мигрантов. Тот, хитро сощурившись, предложил создать в Петрограде финские командные курсы, потому что чухонцев в северной столице развелось, как собак нерезаных. В ЧК нельзя — там латыши, в матросы — тоже, потому что старых матросов некуда девать, в истребительные карательные батальоны китайцы набились, так что оставалась только Рабоче-Крестьянская Красная Армия.

— Создадим, батенька, новую Интернациональную военную школу! — сказал Ленин и неожиданно громко заржал, как конь.

— Ага! — согласился Рахья и смех поддержал. Получилось у него пискляво и не очень душевно.

Тут же к ним в кабинет заглянул Троцкий и укоризненно покивал головой: «чего ржете, товарищи, когда революция в опасности». Ему объяснили ситуацию, тогда он пожевал губами под крючковатым носом и внес свое предложение:

— Вы, товарищ Рахья, назначаетесь комиссаром этих командных курсов.

Комитет преподавателей закончил с песней и пытливо посмотрел на комитет начальников. Те зааплодировали. Ефрейторско-унтерский коллектив откланялся и ушел. Видимо, они после своего выступления напрочь позабыли о цели своего визита. Великая сила искусства!

Тойво остался на командной должности до середины октября, продолжая готовить «пушечное мясо» в отведенные для этого сроки. Прочий преподавательский состав перестали обращать на него внимание, занявшись концертной деятельностью перед рабочими и солдатами: накручивали себе усы, поджимали ремнями животы и орали во все глотки о белых березах, о разрушении старого мира, о вещем Олеге и прочее-прочее. Тойво назвал их «Terveh brihat», то есть, «здоровые парни», призывники перевернули название в «Trezvy brihat», памятуя о том, что перед выступлением пузатые и беззубые парни вливали в себя каждый до полулитра какой-нибудь сивухи для создания творческого, так сказать, настроения.

Не получив за свою деятельность помощником шорника сколько-нибудь рабочего опыта, Аникайнен был выдвинут исполкомом молодых финских рабочих на Первый съезд нового молодежного формирования, которому пророчили идеологическое будущее всего подрастающего поколения. Старых финских рабочих туда не приглашали, вероятно, потому что у них уже не было никакого будущего, в том числе и идеологического.

Тойво удалось все-таки удрать с курсов молодых бойцов, предоставив «трезвым парням» самим учить, откуда с винтовки стрелять, как маршировать и петь революционные песни. Последнее у них получалось лучше всего.

На Первый съезд молодежи попасть было не так-то просто: зараженного Революцией народу много, а мест в президиуме, да и во всем зале — мало. Путем тайного голосования финские отщепенцы страны Суоми выбрали товарища Антикайнена, потому что его фамилия была на слуху у каждого финскоязычного новобранца, который еще не погиб на войне.

Эх, надо было Тойво в августе удирать из России вместе с Куусиненом! Побыл бы какое-то время на «нелегальной» работе в Финляндии, а потом бы и в Кимасозеро пробрался! Вот такая хорошая мысля пришла, конечно, опосля.

Неожиданно ему на имя пришла телефонограмма, принятая Лиисой в доме на Каменноостровском за пару дней до начала съезда.

«Немедля прибыть институт Мозга. Бехтерев».

«Пошел ты нахер, Бехтерев», — подумал Антикайнен.

13. Школа красных командиров

Тойво все больше склонялся в своих мыслях к тому, что допустил ошибку. Нельзя было задерживаться в Советской России, нельзя было вязнуть в Революции. Пес с ними с деньгами, если лежали в Кимасозере до сих пор — могли еще немного полежать. Он верил в честность родственников Пааво Нурми и не верил в стечение обстоятельств, которые могли лишить его добытых богатств.

Что теперь получалось? Преподаватель курсов молодого бойца, делегат съезда финской компартии, делегат всероссийского съезда трудящейся молодежи, да, вдобавок, курсант интернациональной школы командиров. Всегда на виду, всегда впереди.

В новой форменной шинели, доходившей ему до пят, в буденовском шлеме, Тойво отправился к тете Марте, единственному связующему звену, как он полагал, с любимой Лоттой.

Тетя Марта сначала, конечно, испугалась, но потом разглядела в форме знакомого человека и сказала:

— Ну, по крайней мере, не в чекистской кожанке.

— Да, блин, занесло меня куда попало, — сокрушенно махнул рукой Тойво.

Они попили чай с карельскими пирожками (еще их называют «калитками»), да посетовали за жизнь. Тетя Марта сказала, что они уедут из Питера, да и, вообще, из России. Финны, те, что дают разрешение на жизнь, плохо принимают репатриантов, поэтому они двинутся дальше, в Швецию. А многие, говорят, в Канаду подаются.

Тогда впервые Тойво услышал о финской эмиграции в Канаду. Поразительно: страна, чья национальная безопасность напрямую зависела от возвращения или приращения в нее деятельных, самодостаточных и уверенных в себе людей, предпочитает принимать лиц, не вполне нашедших себя, как профессионально, так и материально. Потенциальные налогоплательщики и защитники отечества, оказывается, опасны для тех теток с безразличными глазами, что засели в миграционной службе.

— Что за разрешение на жизнь? — удивился Тойво.

— Ну, это такое разрешение на пребывание: испытательный срок, ущемление в правах, регистрация в полиции, — объяснила тетя Марта.

— Как после тюрьмы?

Женщина в ответ только пожала плечами.

— Да не может этого быть! — возмутился Тойво.

Нет, конечно, он видел, какие люди, точнее — женщины, работают в разных отделах миграционной службы, но поведанное повергло его в шок. Как так — человек должен быть свободен в своем отношении к жизни, в выборе места в жизни, в улучшении, в конце концов, своей жизни! Пускай все это в рамках государственных законов, но нельзя же допускать, чтобы законы эти были настолько дурацкими!

— А ты думаешь, что финны из страны в Америку едут в поисках лучшей жизни? — вздохнула тетя Марта. — Им просто не дают жить в своей Финляндии.

— Кто не дает?

— Да все эти пиявки, присосавшиеся к Свинхувудам, Таннерам, Маннергеймам!

Тойво был ошеломлен: выходит, и его по возвращению ждет поражение в гражданских правах.

Конечно, можно бежать от войны, от голода и холода, но нельзя бежать с Родины. Единственное оправдание такого побега — это чувство обиды на свое государство. Обида проходит быстро, но порожденная ею ненависть к тем чертовым порядкам, установленным сверху, или сбоку, или еще, черт знает, откуда не дает возможности принимать эти порядки. Потому что они — бесчеловечные.

Вот, в этом, оказывается, и вся суть. Самозванец! Только уничтожив народы, хоть как-то еще на уровне подсознания сопричастных к истинной истории творений Господа, можно создавать новую Историю: монголо-татарское иго, крещение, обряды и тому подобное. Кто, как не сами человеки с этим справятся лучше всего?

И финны с карелами и прочими вепсами потекли на другой континент. Дошло до того, что в 1922 году США ограничили иммиграцию из Финляндии, тем самым перенаправив поток на Канаду. Разницы для новоприбывших, в общем-то, не было. Через восемь лет большая часть их снова двинется в обратный путь, правда, не в лицемерную финскую республику, а в окрепшую Россию. Приедут, будут работать, а потом в тридцать шестом, их расстреляют.

Как к такому положению вещей отнеслись финские власти — неведомо. Вероятно, никак. Никто не озаботился потерей ста тысяч уверенных в своих силах финнов, ливвиков, людиков, вепсов и инкери. Только однажды Густав Маннергейм почешет в затылке: если мы такими темпами продолжим «Зимнюю войну» с Россией, то скоро нации будет нанесен вред невозвратной потери населения. Чего же он раньше не чесался?

Да не привыкли они, люди высокого положения и полета, чесаться. Потому что есть за них, кому чесаться.

Без малого через сто лет тетки в миграционной службе продолжают вбрасывать в страну десятки тысяч неспособных ассимилироваться арабов и прочих индусов и стоят насмерть против въезда, даже подтвержденного недвижимостью, работой и достатком выше среднего, соседа — такого же северянина, только карела по национальности. Женщины, получившие власть над людскими судьбами, почему же вы такие суки?

Тойво ушел от тети Марты совершенно подавленным. Вроде бы считал, что готов к любым превратностям системы, но, бляха муха, как же оказалось тоскливо с ними мириться!

Больше с добрейшей тетей Мартой он не встретился. Та действительно покинула Россию, но не через границу с Финляндией, которая практически перекрыла любое легальное сообщение со страной Советов, а через эстонский город Ревель, то есть, Таллинн. На пароходе они отплыли в Стокгольм — и только их и видели!

Связь с Лоттой, даже такая неустойчивая, оборвалась напрочь.

Бокий куда-то запропастился, отчего опасающийся встречи с ним Тойво слегка расслабился. Оно и понятно: пришили Мирбаха, было, заинтересовавшегося некоторыми древностями Холмогор. Решил граф, что Шлиман, жуликоватый романтик и фантазер, не там нашел Трою. Конечно, не там! Холмогоры, как название, и произошло от kolme — три. Что там в земле сокрыто — пес его знает. А немцы вполне могли к этому делу подойти со всей своей педантичностью и скрупулезностью. Заручиться поддержкой Вовы Ленина — и все наследие предков коту под хвост. У Бокия сейчас было забот больше, нежели какого-то Антикайнена доставать.

Не то, чтобы Тойво его боялся, но лишний раз смотреть в змеиные глаза не было никакого желания. А вообще, положив руку на сердце, ему хотелось подраться с товарищем Глебом. Если раньше у того было великое множество преимуществ, то теперь с этим можно было уже посоперничать. Дело, конечно, касалось только физических кондиций, никак не властных или политических возможностей. Бокию в Тойво нужно было не так уж и много: кровь, печень, ну и голова. Тойво в Глебе было нужно — да, пожалуй, ничего не было нужно. Чтобы оставил в покое — вот и все.

Где-то еще на просторах галактики вращался другой друг по имени Мищенко. Его бы Антикайнен отловил, а отловив — сделал бы с ним казнь. Да не погнушался бы, пожалуй, и пристрелить откуда-нибудь из-за угла. В таком большом мире нельзя им все-таки сосуществовать, кто-то должен непременно умереть. Страдания Лотты террористу-революционеру Мищенко Тойво никогда не собирался прощать.

Но тут наступил съезд молодежи, который помимо выступлений должен был знаменоваться банкетом. Народу в Москве собралось по этому поводу изрядное количество: 176 делегатов, представляющих 22100 членов молодежных организаций. Ну, и девушек тоже представляющих.

Самым главным организатором считался молодой Лазарь Шацкин, которому на тот момент было всего шестнадцать лет. Он на съезде был основным докладчиком по Программе комсомола, которую сам же и написал. Тогда же и создалось это сокращенное название коммунистического союза молодежи. Всем подобное обращение понравилось, хлопали ему, как ненормальные. Парни с вихрами и девушки в косынках пребывали в состоянии небывалого подъема. Хотелось изменить весь мир, создать царство труда и справедливости, а еще хотелось любви, такой большой и светлой.

Тойво, несколько скептически относившийся к разного рода съездам и созывам, поневоле поддался всеобщему настроению и тоже хлопал, не жалея ладошек и Шацкину, и Оскару Рывкину, и Ефиму Цетлину, трем евреям, воплотившим в жизнь идею основания комсомола по всей России.

Съезд проходил с 29 октября по 4 ноября 1918 года, вошедший в историю, как Первый Всероссийский съезд рабочей и крестьянской молодежи, провозгласивший создание комсомола — Российского коммунистического союза молодежи. Поминутно прибегали на трибуну какие-то взволнованные посыльные и зачитывали приветственные телеграммы-молнии от Владимира Ильича, от Троцкого, от всяких там Бухариных и Рыковых, от Буденного, от коллектива прачек Краснопресненского района столицы, да, вообще, от кого попало. Только от Бокия не было молний.

И делегаты хлопали, хлопали, хлопали. Раскрасневшиеся девушки позволяли хлопать себя по ягодицам, а парни — по плечам. В перерывах хлопали в буфете по стопке водки, либо фужеру игристого вина. Хлопали глазами, в удивлении, хлопали ушами, не веря им. Неделя промчалась, как один хлопок.

Тойво большею частью молчал, но от вопросов не уходил, коли уж такие возникали. Он уже мог рассказать, как финские молодые люди, сделавшись комсомольцами, без раздумий возьмутся за выполнение самых ответственных заданий Партии и не будут при этом щадить ни врагов, ни себя. Беспощадными сделаются финские комсомольцы.

Также он осуждал поведение белофиннов на переговорах в Берлине по установлению мирных отношений, устроенных по инициативе советского правительства. Ставленники лахтарит — здесь приходилось объяснять, что «мясниками» называют врагов финского трудового народа — ведут себя вызывающе. Но их требования: получить всю Советскую Карелию, большую часть Кольского полуострова и Петроградскую губернию — наглая инсинуация. Срыв переговоров лежит целиком на Свинхувуде, Таннере, Маннергейме и их приспешниках. Враги не пройдут, no, как говорится, pasaran, товарищи. Мочи козлов!

Молодежь гневно сверкала глазами и сжимала кулаки. Мочи, в самом деле, козлов!

Вот в таком самом решительном состоянии души Тойво вступил на учебу в школу красных командиров, ее финское отделение, едва только отгремел прощальным банкетом Первый учредительный съезд комсомола.

Однако если есть прилив, то неминуемо наступает отлив. Дурная волна патриотизма и ура-настроения сменилась мрачнейшей осенней тоской, когда все не так, когда впереди пустота, когда вокруг никого. Вероятно, житель севера сильнее тоскует по солнцу, нежели кто-то другой. Когда нет светила неделю — терпимо, когда нет две — грустно, когда нет месяц — становится невыносимо.

На подсознательном уровне именно Солнце является самым жизнеутверждающим фактором на свете. Ну, а в темноте, конечно — луна. Каждый на севере в душе солнцепоклонник. Неважно, кем он себя может назвать: христианином, евангелистом, либо кричать дурным голосом «алла акбар» — солнцу он радуется.

Хмурое ноябрьское небо не оставляло надежд, что тучи развеются, дождь прекратится, в мире воссияет свет и чистота.

Интернациональная военная школа, куда курсантом угодил Антикайнен, была создана на базе Ораниенбаумской пулеметной школы РККА. Сюда же угодили и 3-и финские Советские пехотные курсы города Петрограда, потому что финнов в то время в северной столице собралось, как собак нерезаных. Традиции у школы были, преподавательский состав — тоже. Учитесь, товарищи командиры, у царских офицеров, которых наняли по специальному поручению совета народных комиссаров, если комиссары когда-нибудь бывают народными.

24 мая 1918 года открылась пулеметная школа на базе бывшей офицерской стрелковой школы, а потом и Третьи пехотные Советские Петроградские финские курсы. Куда делись вторые и первые финские курсы — не знал никто. Вероятно, они были засекречены. Или делились по национальному признаку: первые — для еврейской элиты ЦК, вторые — для латышской прослойки ЧК, четвертые — для русского боевого крестьянства, девяносто пятые — для революционных киргизов, ну, а финнам достались третьи.

По приказу Всероссийского Главного штаба по военно-учебным заведениям от 14 ноября 1918 года они, эти курсы, были торжественно открыты. Бывший полковник царской армии, Александров, сделался самым главным заведующим школой, комиссаром стал бывший матрос Балтийского флота Черников.

Как-то Черников наехал на Александрова, тот зарядил ему в матросский бубен, и они перестали разговаривать между собой. Черников, правда, стучал, как дятел во все инстанции, а царский полковник потребовал себе заместителем Василевского — молодого героя Первой мировой войны.

Не тут-то было! Матрос взвился, как стяг на «Неудержимом» и пригрозил курсы распустить. Кто крышевал Черникова из правительства — неясно. Может, матрос Железняк?

Тем не менее, штат школы командиров решили расширить. Появились товарищ Инно, чтобы финнов возглавлять, и товарищ Эйно Рахья, чтобы финнов направлять. А общую, так сказать, интернациональную учебную часть возглавил профессор бывшей военной академии генерального штаба гражданин Изметьев. Александра Василевского решили не приглашать, раз уж революционные матросы были против. Так он и сидел на иждивение у родителей при Угличской волости Кинешемского уезда Костромской губернии, учителем работал, пока не загремел под призыв в апреле 1919 года.

Курсы разместились в Петрограде на Съездовской линии Васильевского острова. Все в них было хорошо: и учебные классы, и спортивные залы, и столовая, и караульное помещение, и баня и, самое главное, «т д». Под скромными буквами, скрывающими «так далее», подразумевался актовый зал, где в 1917 году заседал 1-й съезд Советов новой России и самая обширнейшая в городе библиотека.

В библиотеке было все, и там был сам Антикайнен. Он бы и не уходил оттуда, да служба требовала выполнения военных условностей: нарядов, караулов, построений и строевой подготовки. Здесь была самая странная подборка изданий, в том числе и «Калевала» перевода Бельского, и Пушкин с «Капитанской дочкой», и Лермонтов с «Маскарадом». Все по-русски, по-немецки и даже по-английски, но теперь для Тойво перестало быть большой проблемой разбираться в кириллице.

Финских книг, несмотря на то, что курсантов-финнов наличествовало изрядно, было раз-два и обчелся. Вероятно, финское книгоиздание отчего-то тормозилось. На шведском — пожалуйста, но на шведском читать неинтересно: ни черта не понять, чего там шведы пишут, кого склоняют!

На 14 ноября в школу прибыло 141 человек, ожидалось еще сколько-то, чтобы получилось заявленное количество в двести штыков. 29 человек командного состава почему-то каждый раз выдавал разную цифру ожидаемых обучаться, а 23 преподавателя стояло на своем: пятьдесят девять — и баста. Под это дело выделили целых 14 винтовок, нецелые винтовки к учебному процессу не допускались. Тотчас же сформировались учебные группы: 4 — пулеметные, одна — артиллерийская, 3 — саперно-строительные. В первые распределились по 15 воинов, во вторую — четырнадцать, в третьи — по двадцать. Куда-то задевалось еще семь курсантов.

Вообще, каждое построение с перекличкой знаменовалось не только мечтою о Знамени, но и разногласиями в подсчетах курсантов. Их было то больше, то, в основном, меньше списочного состава. Будто они как-то периодически пожирались самими собою, а иногда так же почковались. Попытки пофамильной корректировки не приводили ни к чему. «Все курсанты на одно лицо», — кричал дежурный после проверки, но людей все равно было в несоответствии соответствия.

Кстати, мечта школы командиров однажды воплотилась: 23 апреля 1919 года ЦК Финляндской компартии вручил курсам Знамя. ЦК Российской, либо латышской, либо азерибаджанской компартий на Знамя так и не подвиглись. Флажки давали, буденовки — но разве это идет в какое-нибудь сравнение с настоящим кумачовым полотнищем! Финны расстарались, даже суровый вечно бухой матрос Черников расчувствовался.

Тойво после Съезда комсомола никак не мог прийти в себя. Все-таки излишнее внимание, лишние взгляды, лишние оценки так прилипчивы, вполне оправдывая определение «сглаза». Сглазили его, это и ежу понятно.

Он взял увольнительную на субботу-воскресенье под предлогом встречи с комсомолками, уныло козырнул в ответ на кривую усмешку дежурного офицера и отправился на трамвае в сторону взморья Финского залива.

Было все так же хмуро и холодно, море угрожающе шумело, тростник вяло качался из стороны в сторону под небольшим ветром. Вокруг — никого. Конечно, поздней осенью мало находилось любителей получить порцию простуды, окунувшись в сырость и промозглость. Разве что чайки, нахохлившись, сидели на выброшенном плавнике, обточенном волнами, да думу свою думали: а не полететь ли нам, пацаны, на помойку, отужинать там, с воронами перемахнуться?

В море — ни одного паруса, только пароход какой-то, тужась черным дымом, чешет куда-то в Кронштадт. Вероятно, крейсер «Аврора» нагуливает боевой дух, чтобы еще раз пульнуть холостым выстрелом для объявления революции, сегрегации или конгломерации.

Тойво посмотрел в морскую даль, морская даль посмотрела в него. Здесь ходили под парусами загадочные парни-викинги, старый Вяйнемейнен правил своим челном по дороге в Похъелу, отсюда выдвинулся в поисках смысла жизни великий мореплаватель Навин, Иисус Навин (navin — моряк, в переводе с рунического санскрита), здесь все, как было долгими столетиями. «Надышаться можно только ветром», — усмехнулся Тойво, набрав в легкие сколько можно воздуха.

Он двинулся прочь от берега, перемахнул через дюну и оказался в сосновом лесу, тем гуще, чем дальше. Наконец, Антикайнен остановился и вытряхнул из заплечного мешка-сидора казенное шерстяное одеяло. На этот раз на уединение с природой он не взял с собой никакой еды. По большому счету для достижения его цели ничего не было нужно: разве что не нужно, чтобы поблизости кто-то был. Да новую длиннополую шинель не хотелось пачкать, поэтому он ее снял.

Тойво подошел к шероховатому стволу высокой, как мачта, сосне, посмотрел, чтобы не было потеков смолы, и прислонился к дереву настолько близко, насколько это можно было сделать. Казалось, слышно было через рубчатую поверхность коры, как движутся древесные соки, как упруго реагирует сосна на ветер, запутавшийся где-то в ее кроне посреди неба.

Издревле предки ходили к деревьям не только для того, чтобы дрова заготовить. Лишь таким способом можно было излечить хандру, безысходность и выбросить дурные мысли из головы. Деревья лечили душу, если душа болела. Кстати, бездушные люди никогда в лес не ходят, в крайнем случае — в кусты, либо в сад. Никто никогда не встречал в лесу государственного судью — он туда не может войти, никто не видел посреди диких деревьев самое государство — президентов, премьер-министров и прочих канцлеров. Им тоже доступ к деревьям заказан.

Тойво прижался к сосне и постарался не думать ни о чем. Он не думал, что страна Финляндия погибла, отделившись от России, не думал, что Россия сгинула, отделившись от Финляндии. Его голова не воспринимала мысли, что мир весь рухнул, когда свора черных людей восстала из черноты, чтобы сделать этот белый свет черным, взяв за основу черноту, именуемую «политикой». Тойво не попытался догадаться, что самые черные из черных людей создали гибельное для прочих людей развлечение, называвшееся «юриспруденцией».

Голова его была пуста, мысли его были хрустальны, а от того — неуловимы. Слезы текли у Антикайнена из глаз, но это плакало через него само дерево. Страдать, как и радоваться, лучше в гармонии с природой. Страдать, как и радоваться, лучше подальше от людей. Страдать, как и радоваться, лучше в приближении к Господу.

Тойво все-таки извозился в смоле, но как-то не придал этому значение. Запахнулся в шинель, завернулся в одеяло и прилег на заготовленный лапник.

Впервые за последние месяцы он заснул, не мучаясь ни сомнениями, ни страхами, ни упреками.

14. Олонецкий фронт

В феврале 1919 года бывший генерал русской службы, барон Густав Маннергейм, заявил военно-морскому атташе США, что «его армия намерена и способна нанести поражение большевизму». Военно-морской атташе США сказал «слава тебе, яйца», и донес все слова — и барона, и свои — конгрессу. Конгресс немедленно связался с палатой пэров в Великобритании, и они начали совещаться, временами злобно хихикая.

Империалисты решились профинансировать Маннергейма, причем, достаточно серьезно. Как сказал Бенджамин Франклин, школа жизни — самая суровая школа, но дураков в других школах не учат. Поэтому «учеба», естественно — платная, началась весной 1919 года. Именно тогда разразились пресловутые «племенные войны».

А в школе красных командиров первое военно-тактическое занятие состоялось 9 декабря 1918 года. Решался вопрос, кто — враги, а кто — не враги. Нормальными пацанами посчитали братскую Монголию и лично Сухэ-Батора, прочий мир — злыдни, того и ждущие, чтобы напасть на молодую Советскую Республику.

Тойво, обретя вновь спокойствие и уравновешенность после двухдневной увольнительной на берег залива, к учебе отнесся с пониманием: лишними знания не бывают. Даже такие специфические, как марксистско-ленинская философия. У него не было российских документов, только мандат, выписанный Бокием, но это никого не волновало. Учись, товарищ, как пожар мировой революции разжигать!

Удирать в Финляндию становилось как-то нехорошо. В командировку бы туда скатать! Но для этого нужен был Куусинен. А тот сидел где-то в кафе на Алексантерин-кату и пил кофе с пирожными.

К тому же на занятиях оказалось очень много полезного. В бытность обучения обороне в Каянском отделении шюцкора он обрел очень много навыков: стрелять, прятаться, отражать рукопашную атаку, бегать со скоростью ветра, ориентироваться в лесу ночью в дождь, ну, и убивать неприятеля, конечно.

В Петрограде ему преподавали, как атаковать и не попасть под обстрел, обнаруживать замаскированного под кучку коровьего навоза врага, первым бить в кулачной схватке, ползать со скоростью, близкой к скорости ветра, не соваться в чащу ночью, в дождь, а искать уютные дома поблизости, ну, и убивать неприятеля всеми доступными средствами, конечно. Инструктора, преподающие такую специфику, тоже были из бывших царских солдат, как и шюцкоровские наставники. Так что для Тойво не было никаких неудобств с адаптацией, словно бы просто перешел в другой класс.

Наставники его отметили, а, отметив, взяли на карандаш, которым поставили в своих кондуитах галочку: «парень наделен тем, чем наделяет природа». А между собой поговорили, что нахрена они, царские офицеры, русские в сто сорок шестом поколении, обучают премудростям какого-то чухонца? И прочих чухонцев вместе с ним? Своих, русских, что ли не хватает?

Своих, действительно, не хватало. Из рабочих и крестьян военные получались неохотно. Кадровые офицеры воевали друг с другом, военные училища оказались кузницами пушечного мяса, курсантов бросали из одной мясорубки в другую, некогда было учиться. Пришлый народ: латыши, чехи и венгры — потихоньку истреблялись. Китайцев — так тех практически всех уже повывели, новых китайцев привезти накладно, а старых за их зверства народ охотно корчевал с помощью подручных средств.

Видимо, так же считали и империалисты.

Незаметно прошел месяц, за ним — другой, вот уже и весна закапала насморком и капелью. Курсы активно курсировали между тяжкой учебой и предстоящей вольницей на всех фронтах гражданской войны. 3 марта свершилось чудо: списочный состав совпал с заявленным — 200 человек на одно лицо. К ним примкнули 32 преподавателя и еще каких-то восемьдесят человек вольнонаемных. Ну, вот, чудо — словно годовой бухгалтерский отчет сошелся. Март прошел на подъеме, тому способствовало и солнце и наступающий на юге Деникин, а на востоке — Колчак собственной персоной. Жизнь бурлила.

Оказывается, она бурлила на только в России, но и в соседней буржуинской Финляндии. Спокойный ход жизни отринули финские офицеры-егеря, разбередили болото, прыгнув в него со всей лихостью, и устроили в нем джакузи вполне известным способом. Так оно и забурлило. То есть, не оно — а она, жизнь.

Майор Гуннар фон Хертцен, майор Пааво Талвела и капитан Рагнар Нордстрем однажды оказались вместе в одном высоком офицерском собрании, где павлином ходил барон Маннергейм, тяпнули лишку, да и договорились. Договорились они до того, что присоединение Восточной Карелии на самом деле является очень существенным делом для экономического развития и безопасности всей Финляндии.

— Мда, — со шведским акцентом сказал Маннергейм.

— Ура! — сразу же, вероятно превратно расслышав его, сказал Талвелла.

— Ну, ура — так ура! — одобрил министр Таннер. Он, подлец, и тут успел, как финский пострел. — Какие у вас имеются основания?

Два майора и капитан вытянулись во фрунт, насколько позволял халявный алкоголь, и хором высказались об основаниях.

Финляндия, по их мнению, могла успешно обороняться от России только по линии Ладога — Свирь — Онега — Белое море. А иначе ни о какой обороне разговора быть не может.

«Ишь, что удумали!» — испуганная мысль через выдвинутое к слуховому окну ухо передалась Куусинену. Он тоже был здесь, правда, с другой стороны. — «Ну, пусть попробуют, а мы это дело посмотрим».

Офицерское собрание между тем очень воодушевилось и решило создать комиссию, так называемую «Олонецкую комиссию». А председателем назначить доктора Винтера. Винтер сразу же согласился, но при одном условии: комиссию переименовать к едрене-фене.

— Как же ее еще можно назвать, как не Олонецкой? — удивился Маннергейм.

— А вот так, — доктор стукнул кулаком по столу, отчего все стаканы разом подпрыгнули и одним глотком выпились. — «Карельский комитет».

На том и порешили.

Через два дня почтовые голуби прилетели в голубятню на Исаакиевскую площадь и принесли с собой сообщение: «В Хельсинки хорошая погода». Крошечная записка, оттиснутая типографским способом, тотчас была переправлена по служебной лестнице. Служебная лестница вела вниз, а оттуда, слегка очищенная от гуано, ее доставили извозчиком на Литейный проспект.

Евреи ломали, ломали голову — не сломали, не смогли расшифровать, латыши тоже только развели руками, русские вертели записку и так, и эдак — пусто. Позвали финнов. Все они, конечно, люди разных национальностей, были сотрудниками ЧК международного отдела.

Эйно Рахья узнал стиль сообщения Куусинена, поморщил лоб и сказал:

— На Россию готовится вторжение.

— Когда? — вскричали чекисты — евреи, латыши и русские.

— В самом конце апреля, — ответил тот. — В Советской Карелии.

— Тогда послать туда наших специально обученных людей!

Учеба в школе красных командиров еще более форсировалась. Курсанты валились поздними вечерами в кровати без всяких чувств, чтобы утром, чуть отдохнувши, вновь окунаться с головой в науку побеждать.

Товарищ Рахья не удержался и передал привет Тойво от Куусинена. Антикайнен сразу же ухватился за идею передать привет обратно. Эйно, в принципе, не возражал. Между делом он поведал о готовящейся акции со стороны буржуев и поинтересовался настроениями на этот счет.

— Ну, а какие могут быть настроения? — пожал плечами Тойво. — Надаем им по рогам, пусть не лезут.

Мыслями он уже переписывался с Отто, выражая тому просьбу связаться с Лоттой и передать ей важную информацию на пяти листах формата А4 убористым почерком. Голубки везут — чего мелочиться?

Рахья не возражал, поэтому почтовые голуби покряхтели, взлетая, но направились стройным клином в Финляндию. Тойво вздохнул с долей облегчения: связь с любимой девушкой наладилась.

Однако коварный политик Таннер решил слегка переиграть планы и внес в «Карельский комитет» предложение: приурочить акцию ко дню рождения главного русского вождя, по совместительству, самого главного руководителя Владимира Ленина. Доктор Винтер обрадовался: и как такое ему самому в голову-то не пришло?

К марту 1919 года было набрано уже свыше тысячи человек, объявленных добровольцами. Такое количество специально обученных людей-диверсантов финн фон Хертцен считал достаточным для успешной операции.

Он же выработал стратегию, которая не отличалась оригинальностью, но изрядно смахивала на авантюру. Быстрый захват Олонца, выдвижение и закрепление на Свири, собрать в Олонце национальное собрание — прочие собрания разобрать, поднять восстание карелов-ливвиков. Далее — совсем чепуха: провести референдум и присоединиться к Финляндии. И дело в шляпе.

Ливвиков можно потихоньку вырезать, или принудительно задействовать их на камнеобработках, расчистках некогда поднятых метелиляйненами угодий, ныне пришедших в полное запустение. Либо запихать в рудники, пусть за свое предательство отрабатывают. И Финляндии хорошо, и Советской России плохо. Сразу убиваются два зайца.

Вообще-то нашествие в Олонецкую губернию планировалось уже на 15 марта, чтобы до слякоти прокатиться на лыжах, но правящие круги Суоми, то есть дядька Свинхувуд, кавалер Маннергейм и политик Таннер все никак не могли получить от США и Великобритании обещанные по такому случаю бабки. Подлые империалисты кормили «завтраками» и клянчили: а можно сначала вы эту Карелию захватите, а мы потом вам деньги банковским переводом переведем?

«Можно», — за всех согласился Таннер. — «Но деньги вперед».

Все военные силы, которым предстояло победоносно войти в Олонец, назвали Олонецкой добровольческой армией, то есть, Aunuksen vapaaehtoinen armeija или сокращенно AVA. Цели и задачи у нее были на поверку крайне сомнительными. У неискушенного человека могло сложиться впечатление, что вся эта акция преследует нечто иное, нежели освобождение братского народа карелов-ливвиков.

Таким неискушенным человеком был, конечно же, товарищ Бокий. Кое-что он знал из агентурных, так сказать, сведений. Самый лучший агент — это тот, кто сам себя агентом не считает, но при этом очень душевно занимается сбором данных.

Когда-то на докатившимся до России модных спиритических сеансах, столь пропагандируемых отцом-основателем Шерлока Холмса Конан-Дойлем, замечательному художнику Николаю Рериху представился странный человек со змеиными глазами, назвавшийся Глебом.

Бокий, а именно он это и был, очень скептически отнесся к крутившемуся на столе блюдцу, к внутриутробным голосам медиумов и к прочей бесовщине. Рерих не мог с ним не согласиться, приняв точку зрения, что мир-то другой есть — его не может не быть — вот только искать его следует в другом месте, нежели за столом очередного шарлатана.

— Только где она — эта Шамбала? — спросил художник Глеба.

— Где — не знаю, — пожал плечами тот. — Знаю только путь, где можно ее найти.

Рерих подозревал, что искать Истину человечества можно только там, где это человечество возникло. Пусть многие ученые склоняются к поискам человекообразных обезьян в Африке, Китае или Австралии — это их дело. Пусть Дарвин это дело благословляет, но из обезьян могли получиться только обезьяны, пусть даже и обозначенные, как «человекообразные». Люди произошли только от людей.

Север — это колыбель человечества. Здесь и надо заниматься изысканиями. Карелия, Архангельск, Сейдозеро и Ловозеро — вот оно, счастье.

Бокий именно так и сказал, чем снискал уважение великого художника.

Рерих поселился на берегу Ладоги возле города Сортавалы, чтобы поправить свое здоровье. Имелось виду, конечно, психическое здоровье, потому что после свершения Революции массовое сумасшествие сделалось настолько очевидным, что не заразиться им можно было только устранившись.

А тут финны, получив независимость, закрыли все границы с Россией, прикрепили к Рериху соглядатаев и пообещали: будешь мутить воду — мы тебя самого сольем. Художник не разделял точку зрения ни русских красных, ни финских белых, ни полосатых американцев. Ему на политику, вообще, стало наплевать. Он нашел свой путь. Но не все оказалось так просто и прямолинейно: из Финляндии следовало уезжать.

В 1918 году, получив приглашение из Швеции, Николай Рерих с грандиозным успехом провел персональные выставки картин в Мальмё и Стокгольме, а в 1919 году — в Копенгагене и Хельсинки. Рериха избрали членом Художественного общества Финляндии, наградили шведским королевским орденом «Полярной Звезды» II степени.

Получи, господин художник, мировое признание. Только в изыскания не лезь! Можешь даже какое-нибудь политическое заявление сделать.

И он сделал, потому что того требовал момент.

Совместно с писателем Леонидом Андреевым, родоначальником русского экспрессионизма, организовывает кампанию против большевиков, захвативших власть в России. Ну, как организовывает? Так, не очень организованно. Входит в руководство Скандинавского Общества помощи Российскому воину, которое финансирует войска генерала Н. Н. Юденича, после вступает в эмигрантскую организацию «Русско-Британское 1917 года Братство».

В Финляндии Рерих работает над повестью «Пламя», пьесой «Милосердие», сочиняет основную часть будущего поэтического сборника «Цветы Мории», пишет статьи и очерки, создает серию картин, посвященную Карелии. В общем, мутит что-то Рерих.

Человек Бокия от него узнает много самого неожиданного, никак это дело не воспринимает, а передает товарищу Глебу все с точностью до интонации. Ну, а тот делает вывод: поход в Карелию — отвод глаз. Несколько приблудившихся к AVA немцев намерены инспектировать берег Ладоги в районе заливчика Андрусово, а также Свирский монастырь, что на Свирском озере, что на реке Свирь. Финны на все это прикрывают глаза. Вероятно, за деньги глаза прикрыть легче.

Тойво отчего-то совсем не удивился, когда его вызвал к себе Рахья. И еще больше не удивился, когда в кабинете начальника курсов оказался Бокий.

— Ничего так себе выглядишь, — сказал чекист и протянул руку для приветствия. — Для коматозника — так совсем бодрячком.

— Дело прошлое, — пожал плечами Антикайнен, ни секунду ни промедлив, ответил на рукопожатие. — Да и некогда болезнями страдать, душевными и физическими.

— К делу? — спросил Глеб.

— К делу, — согласился Тойво.

Товарищ Рахья откашлялся и вышел из кабинета. Его эти дела совершенно не касались.

Беседа Антикайнена и Бокия продолжалась всего минут пятнадцать. Тойво не был человеком Глеба, но нынешний контакт вполне отражал его настроение: можно вписаться. Точнее — нужно вписаться. Главное — помни, деточка, несколько слов.

«Wisdom is not the understanding of mystery. Wisdom is accepting that mystery is beyond understanding. That's what makes it mystery» (Gregory MacGuire — Son of a Witch).

«Мудрость не понимает таинство. Мудрость принимает, что таинство по ту сторону понимания. Именно это и делает его таинством» (перевод).

Первый выпуск Третьих пехотных Советских Петроградских финских курсов состоялся 25 апреля. 20 человек спешным порядком отправились в войска. Большая часть их была направлена в Эстонию, а 8 человек на Олонецкий фронт.

Тойво Антикайнен получил назначение командиром пулеметной команды Первого стрелкового полка. Он отправился в сторону Олонца.

15. Интервенция

Оптимизм финских интервентов поддерживала удачная «освободительная» кампания в Эстонии. Больше никаких поводов для оптимизма, увы, не было, да и быть не могло. Даже, несмотря на то, что под знамена AVA собралось порядка четырех с половиной тысяч фиников и две тысячи карел. Все карелы, которые после революции пошли искать лучшей доли в соседней стране, некогда входившей в их родную, спешным порядком согнались на сборные пункты, получили продовольственный паек и что-то из оружия и уныло прокричали «ура» добровольному участию в предстоящей экспедиции.

Командиром AVA был назначен, видимо, по настоятельной рекомендации Генерального штаба, подполковник-егерь Эро Гадолин. Замутившие это дело фон Херцен и Талвелла сделались командирами полков, а Нордстрем, по причине малого чина (чуть не написал «члена», простите меня, пожалуйста), оказался вовсе начальником штаба полка Херцена. Немцы, сохраняя спесь и секретность, обозначились, как военные советники. Их было двое, как водится Йух, да Уксус.

Одним из советников был немчура с корнями ливвиков — Юрье фон Гренхаген, вторым — саксонец Рольф Хене. Их задачей была корректировка поведенческих навыков на оккупированной территории. На самом деле, и без германцев народ прекрасно знал, что делать: карелов — валить, иконы собирать, водку — пить. Но советники водили носами и были всем недовольны. Оно и понятно — белая кость, uber alles, отцы-основатели секретного общества Туле, которое появилось в 1918 году в Мюнхене.

Какая ирония: некогда сторонники расовой чистоты — немцы — арийская идея, исследования Аненербе и все такое — в начале 21 века начинают вырождаться посредством миллионов арабов и негров у себя в стране, которых добровольно впустили, добровольно разрешили насиловать немок, добровольно поставили над европейскими законами. Кто вы такие Меркель, Генриетта Рекер (мэр Кельна) и прочие немецкие женщины-политики, активно разрушающие тысячелетние устои? Фашисты — только наоборот?

Армия, конечно, числилась добровольной. Однако помимо верхних эшелонов власти в финских войсках собралось много народу, вполне исправно получающего офицерское и солдатское жалованье.

На Олонецком направлении Первым батальоном из трехсот человек командовал капитан Урхо Сихвонен, Вторым батальоном из такого же количества людей — капитан Калле Хюппеля. Координировал действия фон Хертцен.

На Петрозаводском направлении Третьим батальоном в двести штыков командовал сам Пааво Талвелла, а Четвертым батальоном из 327 человек — лейтенант Лаури Маскула.

Народ к себе в войска они отбирали тщательно, не скатываясь до критерия «лишь бы кого». И денег платили согласно положению по табели о рангах, и вовремя. И премиальные подразумевались. Особенно большие бонусы от немцев.

Разве что карелам, согнанным в экспедицию, предложили натурализацию в «великой Финляндии», да земельные наделы в собственность по успешному окончанию кампании. Это, по мнению отцов-командиров, было для ливвиков, людиков и вепсов дороже всяких денег. Сами они особых восторгов по этому поводу не выражали, но их никто не спрашивал.

Ну, а наши что? Пограничники, 171 стрелковый полк 19 стрелковой дивизии, лыжная рота 164 финского красноармейского стрелкового полка, да всякая дребедень, типа чекистов, активистов и ментов. Народу военного, если не брать в расчет эту дребедень, набиралось больше тысячи. Можно воевать. А можно и не воевать.

Интервенция уже началась, когда Бокий поставил перед Тойво вполне определенную задачу: выявить немцев, отжать их куда-нибудь обратно за границу и ни в коем случае не убивать. Дело в том, что и Гренхаген, и Хене были не простые солдаты удачи — они были сложные, да и не солдаты вообще. Первый считался начальником исследовательского отдела «индогерманских и финских культурных связей», второй — начальником исследовательского отдела раскопок древностей. Оба ратовали за легализацию Туле в государственном масштабе, то есть, созданием Аненербе, что означало «наследие предков».

Так как эти лихие исследователи уже все равно проникли на территорию Карелии, то они могли что-то интересное и найти. Свои находки немцы должны предъявить тайному обществу, а у Бокия там был верный человек, точнее — два, а еще точнее — шесть. Глебу не важен был патриотизм, важны были определенные знания.

Экспедиция финнов началась 18 апреля 1919 года выходом на лед Ладожского озера разведывательно-диверсионного отряда фельдфебеля Паули Марттина. Все что им было нужно сделать — это добраться до устья реки Свирь и там затаиться в ожидании условного сигнала. Сигнал должен был поступить по озеру: мудрый фон Хертцен решил, что звук взрыва, организованного в местечке Гатчи, за двадцать километров до Свири, обязательно будут уловлен чуткими ушами диверсантов. Поэтому Марттин набрал к себе в подчинение парней, обладающих самыми большими в финской армии ушами. Помимо военных навыков они еще отличались тем, что уши у них были волосатые, как у леших, и они запросто умели ими шевелить или, даже, махать, если уж приспичит.

Диверсанты расположились в заброшенном на зиму большом лодочном сарае рыбацкой артели и поочередно сидели на улице, держа ухо востро, как собаки. Мост-то через Свирь они заминировали уже в первый день своего прибытия, никем не замеченные. А железнодорожную развязку в Лодейном поле планировали взорвать к чертовой матери гранатами и прочими подручными средствами во время лихого внезапного наскока. Оставалось дождаться сигнала.

Через два дня после них опять же по льду Ладоги вышел отряд фельдфебеля Антти Исотало. Они как раз и были те люди, которые должны были подготовить и бабахнуть бомбу в Гатчи. Типа, рыбу глушат.

Вообще, тем апрелем по замерзшим водам озера шлялись все, кому не лень. Местные рыбаки даже пугались и сбегали с насиженных мест подледного лова. Можно было запросто встретить и диверсанта в белом балахоне, и заплутавшего красноармейца, добирающегося из одной деревни в другую, и обычных селян, и призрачных водяных, скрытых туманом, и монахов, чешущих по делам церковным. Никто никого не пытался задержать, каждый прикидывался невидимкой и не видел вокруг себя никого. Ладожский лед остался не оскверненным пролитой кровью.

21 апреля основные силы AVA перешли границу на олонецком и пряжинско-петрозаводском направлениях.

Если с Олонцом было все понятно: точечный удар, захват города и смена власти — то с Петрозаводском дело обстояло несколько сложнее. На внезапность атаки рассчитывать не приходилось, решающую роль играло расстояние, которое в этом случае было значительным.

Талвелла занял деревни Орусъярви и Кясняселку, Маскула — деревню Кайпа. В карельских деревнях, конечно, хорошо — нетронутая цивилизацией природа, древняя архитектура, баня, опять же, при желании по-черному, радушные селянки. Так вот только финнам нужны были города, то есть стратегические объекты, им красотами любоваться некогда. Да и еще одно обстоятельство, пожалуй, решающее.

Пришли представители страны Суоми к соседям — что в первую очередь следует делать? Только рассматривать Суоми, как суверенное государство, и ее представителей — как представителей власти.

Правильно: резать местное население. Ну, не то, чтобы устраивать море крови и горы расчлененных конечностей — к этому покамест не все властные структуры готовы, видимо, религия пока не та. А требуется просто собрать всех деревенских жителей и учинить экзекуцию.

Есть красные, пусть самые захудалые? Есть.

Второй вопрос: есть среди них русские, белорусы, украинцы — да хоть кто «приезжий»? Есть.

Теперь действие. Приезжих прогнать, карелов — расстрелять.

Красными считались, помимо комиссаров и коммунистов, чекисты и менты, активисты, председатели советов, даже учителя, если таковые имелись. Кто-то, весь избитый, пошел, куда глаза глядят, кто-то отправился в последний путь, несмотря на мольбы и стенания женщин и детей. «Зачем вы уничтожаете карел? Ведь они — братья!» — спрашивал вечно пьяный председатель комитета бедноты Ругоев из деревни Тигверы. По такому случаю, он даже протрезвел. «Какие они нам братья? Они — предатели!» — этот ответ оказался одинаков на все расстрелы, которые массовым порядком проходили на оккупированных территориях.

23 апреля был взят Олонец.

Укрывшись в случайном доме, оказавшемся вотчиной осевшего еще с прошлого века ссыльного чеха, начальник олонецкой милиции Моряков принялся готовиться к обороне. Чех, Вацлав, уже достаточно пожилой человек, только сокрушенно вздыхал. Своих домочадцев, едва только в дом ворвался милиционер, он вывел к церкви на острове в месте слияния двух рек: Олонки и Мегреги. Сам же вернулся, достал из сундука саблю в роскошных ножнах и видавшее виды ружье.

— Что ты с саблей собираешься делать? — спросил Моряков, удивленный возвращению чеха. — С ней много не навоюешь.

— Собираюсь с ней попрощаться, — ответил Вацлав и, завернув клинок в холщину, унес его на чердак. Поцеловав рукоять, он уложил саблю под стропила и перекрестил.

— Уходи, мужик, — сказал ему по возвращению Моряков. — Это не твоя война.

— Это мой дом, — ответил чех. — Сам уходи.

— Ну, как хочешь, — начальник милиции пожал плечами. Ему самому на улицу теперь было никак: каждая собака знала его в лицо. Да ладно бы знала — будь возможность, укусила бы. Много горя принес своим землякам милиционер Моряков.

Федор Иванович Моряков родился в соседствующей с городом деревней Чимилица. Семья была небогата, поэтому призыв в царскую армию и последующий фронт оказались для него настоящей путевкой в жизнь. Там он научился убивать врага всеми доступными и недоступными путями и средствами. Так как Федор умом не блистал, за всю свою жизнь не прочитал ни одной книжки, убийство, как таковое, не вызывало в нем никаких терзаний совести. Заколол штыком немца, а потом этим штыком сало порезал и съел, не морщась.

Агитаторы его заприметили и начали агитировать за жизнь. Если бы не они, паскуды, пошел бы Моряков по военной линии, глядишь — фельдфебелем бы сделался, в училище военное определился для передачи военного опыта. Такие убийцы без страха и упрека в военных училищах очень востребованы.

Но окутала его коммунистическая пропаганда, и в 18 году отправила пинком под зад из армии в родные пенаты. Что делать рьяному коммунисту в Олонце? Создавать отряд уездной милиции по поручению, так сказать, партии. В сельское хозяйство идти — себя не уважать, чем-то еще заниматься — не приучены. Ментовка — самое то!

Моряков был принципиальным ментом, более того — идейным. Считался только с партией и лично товарищем Лениным. С народом считаться перестал. Он у него весь в преступный элемент превратился, и поэтому с ним он боролся, не покладая рук.

Ныне в доме Вацлава Федор нисколько не сомневался в своей судьбе: коли финны не прикончат, родные земляки это сделают за здорово живешь. Теперь он вне закона, потому что закон, так его и растак, поменялся. Дело житейское.

Враги, конечно, быстро вычислили, кто в доме чеха прячется. Слухами земля полнится, а слухами про начальника милиции — еще и подпитывается.

Не сумели они с товарищами милиционерами организовать сопротивление захватчикам, разбежались товарищи милиционеры, как крысы. Да и сам он бежал от Вербного креста, что в деревне Татчалица, так быстро, как еще никогда не бегал. Только и успел пару раз выстрелить в неприятеля, переходящего реку по висячему мосту, уменьшить его живую силу на пару солдат.

Окружили его, некуда более бежать. До родного отделения милиции — рукой подать, но там тоже уже, вероятно, хозяйничают интервенты.

— Выходи, Моряков! — крикнули ему. Даже фамилию добрые жители подсказали. Финнов вокруг дома собралось изрядное количество. Оно и понятно — развлечение, не каждый день начальники милиции попадаются.

— Уходите! — вместо Федора крикнул Вацлав. — Это мой дом. И я в нем хозяин.

— Мы — Закон, — сказали финны. — Будем вас немного пиф-паф.

— И он — тоже Закон, — возразил чех. — Мне какая выгода?

— Его расстреляем, тебя, так уж и быть, повесим, — признались финны.

— За что? — спросил Вацлав, а Моряков на него укоризненно посмотрел: наказывают не за что, а потому что!

— За укрывательство красного.

Моряков и Вацлав отстреливались до самого утра следующего дня. Боеприпасов для старенького ружья оказалось преизрядно, они стреляли по очереди, потому что патроны для милицейского нагана иссякли очень быстро.

Забравшись к слуховому окошку пристройки к чердаку, некогда выполнявшей роль голубятни, Федор стрелял на все четыре стороны, крича во всю глотку:

— А! Немчура! Подходи! Мочи козлов!

— Мочи козлов! — соглашался с ним Вацлав, обеспечивавший перезарядку ружья и снабжение водой.

Когда пуля снайпера перебила ему руку, Федор принялся воевать один. Несмотря на перевязку и установленную шину, Вацлаву сделалось плохо, и он понимал, что лучше уже не будет.

Потом, ближе к полудню, 24 апреля, финские егеря, наконец, ворвались в дом и обнаружили там двух окровавленных человек, уже неспособных держать оружие. Их выволокли во двор, где начали укладывать рядком десяток погибших в этой перестрелке солдат. Тотчас решили: застрелить всю «красную сволочь», не терять время с вешанием.

— Погоди, — прохрипел финну Моряков и дернул головой. — Эй, а сабля у тебя откуда?

— Семейная реликвия, — еле размыкая окровавленные губы, ответил Вацлав.

Тут их и расстреляли, точнее — пристрелили, потому что ни карел, ни чех стоять на ногах не могли.

Любая власть считает себя таковой лишь в том случае, если умеет карать и никогда никого не оставляет безнаказанным.

Продвижение AVA в Карелию было быстрым, но не очень. Очень сильное организованное сопротивление оказали пограничники и, на удивление, лыжная рота красных финнов. Бились яростно и жестко: раненные сражались до тех пор, пока не переставали быть таковыми. Из боя выходили только убитые.

Красногвардейцам не хватало оружия, в то время как егеря были вооружены всем, чего можно было пожелать — разве что атомной бомбы с собой не было. Но разве в вооружении дело?

Люди бились за свою мечту, потому что каждый видел Россию по-своему. Финны несли старый порядок, а он уже никого не устраивал. Лахтарит (мясники) своим пренебрежительным отношением к карелам вызывали такое противодействие, что если бы Маннергейм, либо кто там из главных буржуев еще, увидели с какой несгибаемой отвагой бьются практически голыми руками парни из карельских деревень, они бы пустили по щекам скупые мужские слезы и дрожащими голосами произнесли: «Гвозди бы делать из этих людей — не было бы в мире больше гвоздей». Или что-то подобное, но обязательно про «несгибаемую отвагу».

Впрочем, правящей верхушке Финляндии было глубоко наплевать. Была выработана стратегия: в случае сопротивления выявлять и уничтожать карелов — ее и пользовали. Почему именно так, почему именно карелов? Разве что клацающий челюстью Самозванец мог ответить. Да Глеб Бокий. Да парни из Туле. Да чех Вацлав и карел Моряков — вот уж угораздило первому погибнуть, сражаясь плечом к плечу рядом со вторым, не отличающимся ни честью, ни совестью, разве что великой отвагой.

Между тем батальон лейтенанта Маскула силами трех рот выдвинулся в Сямозеро и захватил его 28 апреля. Согласованность командиров, прапорщиков Тора Кестиля, Вяйне Хейккинена и лейтенанта Вилхо Никоскелайнена позволила им проделать это практически без потерь. Огневую поддержку им оказывал пулеметный взвод кандидата в офицеры (такая вот должность!) Ааро Паяри.

В то время прапорщики, в основном, были боевыми, и эта должность не звучала ругательно. А кандидат в офицеры вызывал больше уважения, нежели кандидат в партию.

В Гатчи бабахнул специально подготовленный взрыв, лед поломался на площади десять квадратных метров, всплыло кверху пузом десять налимов — по налиму на квадратный метр.

Слухачи фельдфебеля Марттина услышали эхо, подобрались все, как один, побежали и взорвали, в свою очередь, заминированный свирский мост — временное сооружение постоянного назначения. Потом, не мешкая, помчались дальше к железнодорожной переправе на реке Оять и там заняли оборону. Сунувшиеся, было, следом красноармейцы попытались отбить стратегический узел, но потеряли убитыми и раненными половину бойцов, плюнули и пошли по своим служебным делам.

29 апреля финны захватили Пряжу и двинулись на Петрозаводск. 3 мая они заняли села Матросы и Коткозеро. Все, первая часть наступления AVA завершился полным успехом. Оставалось теперь либо этот успех как-то развить, либо его закрепить.

16. Туле и Андрусово

Тойво формировал свою команду в Волхове. Где-то здесь под ногами покоилась древняя Ладога и старинные артефакты давно ушедшей и перевранной истории. Русские цари, встав в очередь, создавали свое видение Истины, царское, таким образом, доказывая свою состоятельность, как помазанников божиих. Так, наверно, и было, только к Господу-творцу это не имело никакого отношения.

Впрочем, заниматься изысками прошлого, не было времени. Где-то на берегу Ладожского озера орудовала немецкая поисковая миссия, пусть и малочисленная, зато не обремененная идеями «равенства и братства». Их-то и надо было найти в первую очередь.

Собранные наспех восемь человек из школы командиров, как оказалось, не подходили для такой миссии. Кто-то не подходил по физическим кондициям, но все не годились по психологической совместимости. Нельзя заниматься выполнением каких-либо специальных задач, если коллектив не понимает причин, а, самое главное — не хочет понять этих самых причин.

Первый выпуск был не подведен под конкретную цель, просто выпустились специалисты. Антикайнену же нужен был сплоченный коллектив. Он тут же отправил «молнию» Рахья, настоятельно вопрошая того отправить ему в содействие двадцать три человека, из тех, кого он сам бы отобрал. Тот молниеносно — на то она и «молния» — ответил согласием.

29 апреля состоялся второй выпуск школы командиров, на арену военных действий вышли 110 человек. Их сразу же отправили в подчинение Тойво, отчего тот схватился за голову. Столько много ему не озадачить.

Оказалось, что в планы училища просто вкралась бухгалтерская ошибка, которая вскрылась 5 июля: именно в тот день покинули стены учебного заведения 23 человека. Оно и понятно — для Антикайнена важны были живые люди, а комиссар Черников уже мыслил масштабно, ему важен был процент. Впрочем, много — не мало, Тойво отобрал себе обозначенное ранее количество парней, они получили оружие и боеприпасы, не говоря уже о сухпайке, и двинулись в путь.

В тот год состоялся еще один выпуск Интернациональной школы командиров, в ноябре 19, и это было всего 9 человек. В целом в 1919 году 170 выпускников яркой диверсантской специализации отправились в войска, причем командирами стали не все: только 154. Шестнадцать курсантов остались рядовыми, потому что мертвым звания не присваивались, хотя в выпуск они попадали: погибли при исполнении служебных заданий.

Тойво сотоварищи вышел на лед Ладоги, практически, к его кромке и двинулся на северо-восток. Дело шло к весне, следующий шторм уже вполне мог разломать ледовый панцирь, но пока можно было на лыжах передвигаться сравнительно комфортно, объезжая какие-то промоины и торосы. Здесь не встречалось рыбаков, поэтому небольшой отряд, никем не замеченный, преодолел все десятки километров и очутился возле самой Андрусовской бухты. Сначала хотели добраться до одного из трех островков, что вмерзли в лед поодаль, но потом это дело отменили: будут там видны, как тополя на Плющихе.

Вышли на берег на приличном расстоянии для небольшого отдыха и рекогносцировки. Тихо и тревожно. Это когда война. Тихо и радостно — это когда мир. Главное, что просто тихо.

В Андрусово — только камыш шелестит, ни рыбаков, ни лесников, ни иных чудаков. Никольский Андриано-Андрусовский монастырь полностью заброшен, монахи, что сохранились в нем до переворота, убежали полтора года назад по первому льду прямиком на Валаам, в Финляндию. Хотя, если верить народной молве, с Андрусова есть путь на святую землю под водой, то есть, под дном озера. В лучшее время на архипелаг ездили целые подводы, и кони ушами не касались подволоков. Да только не найти теперь того пути.

Место это на берегу Ладоги знаменито не монастырем, а тем, что Андрей Первозванный, первый ученик Христа, пришел сюда, опустил натруженные ноги в Ладогу и сказал: «Лепота» (от слова «lepo» — отдых, по-фински). Потом вырезал правильный крест на камне, а потом ушел по своим делам.

Людям здесь было хорошо, вот монахам оказалось — не очень.

Так уж повелось, что есть на Земле такие места, где можно ощутить: ты не один, но Один с тобой. То есть, конечно, единственный Господь, создатель и творец. Он знает о тебе, он тебя не оставит. Если, безусловно, ты веруешь.

Также есть места, где понятно обратное: враг человечества не дремлет, он тоже тут, как тут и готов на все.

В первых издревле были дома, где можно было обратиться к Господу молитвами, либо памятным огнем на лучинах или свечах. Во вторых строили могучие каменные замки, окружающие колодцы, чтобы из этих колодцев враг не вырвался, «навь» не прорвалась в «явь».

Когда образовался государственный институт «церковь», то его служащие, в простонародье — попы, тотчас же смекнули: связь с Господом надо брать под свое крыло. Монополизировать, все действия — через посредников и за определенную мзду. То есть, эти самые святые места надо ограничить в доступе, построить на их месте церкви, храмы или часовни. Смекнули попы и замахали крыльями.

Дело не хитрое, даже можно сказать — прибыльное. И деньги получаются от страждущего народа и информация, внесенная через покаяния. Переписать быстренько иконы, переделать также быстренько обряды, переименовать с той же скоростью праздники — и дело в шляпе. «Был Андрей возле Олонца?» «Да побойтесь бога! Он по столицам ходил, ему в такой глуши делать нечего».

Однако монастырь, учрежденный в 16 веке Андрияном Ондрусовским, урожденным дворянином Андреем Завалишиным, никак не развивался. Идея того, что Андрей, обходя окрестности Ладожского озера, обнаружил Александра Свирского возле Рощинской ламбушки (маленькое лесное озеро), волшебным образом отразилась в церковных преданиях: святое слово Свирского побудило Завалишина тоже стать святым и сделать в Андрусово пустынь.

В общем, и Арсений Коневецкий, и Александр Свирский, и Герман и Сергий Валаамские, да и другие чудотворцы, что собрались вокруг Ладоги, появились по велению православной церкви и по хотению православной церкви. Вообще-то, конечно, наоборот, но это уже не в счет. Да и ладно, пусть так, так всем удобней.

А Завалишин, сделавшийся святым, собрал у себя братию, между делом привлек на монастырскую сторону ладожских пиратов с островков Сала и Сторожевого мыса, которые прежде намеревались их разорить и убить, да и стал знаменитым на всю святую Русь. Пошел, однажды, на крестины дочери Вани Грозного Анны, побыл там с рабочим визитом, сделал, что полагается, и двинулся пешком обратно.

Прошел половину Руси — ничего, но тут, на подступах к родному Андрусову, уже миновав Свирскую обитель, проходил мимо деревни Обжа. А оттуда выбежал мужик, сидевший все это время в засаде по преподобному Андрияну, и без лишних слов убил его дубиной — куриком — с целью грабежа. Ограбил единственный алтын и ушел его куда-то вкладывать. Вероятно, в кабак. Вот ведь какая злая ирония: с пиратами Андриян справился словом божьим, с обжанским мужиком — нет.

Даром что деревню Обжу ливвики прозвали «Пижи», что на руническом санскрите означает обратную сторону жизни, то есть, вовсе и не жизнь. Как противопоставление — Кижи. Она, Обжа, была «знаменита» людьми, промышляющими нехорошим колдовством: наследственными колдунами и колдовщицами. Родина знаменитого ливвиковского парня, Садко, не лишенного доброй доли экстрасенсорики, лишенного злой доли парапсихологии (см также мои книги «Не от мира сего»).

Казалось бы, после мученической смерти основателя сам монастырь должен набрать вес в духовном мире: нетленные мощи, чудотворство, святое место и все такое. Так нет! Не могли монахи уживаться на этом месте по загадочной и непонятной церковному руководству причине. С ума сходили, в пьянство ударялись — что попало! Все говорили, что мучает их тут нечистый. Даже на следы от человеческих ног, вдавленные в камень, показывали: мол, сам сатана здесь стоял.

Ну, народ-то про эти следы на огромных ладожских базальтовых глыбах говорил, что это Господь здесь стоял и смотрел на Андрея, когда тот в Ладоге ноги омывал. Вот и поди разбери: кто тут ангел, а кто — черт.

Ну, а перед Революцией с Андрусовской пустынью вообще чехарда стала твориться. Два иеромонаха, приписанные к монастырю, всю службу развалили, пустив ее на полный самотек. Иеромонах Варсонофий, по совместительству казначей, был больным. Вероятно, больным психически: бывало, целыми днями в келье сидел, запершись, и ругался визгливым голосом сквозь слезы. Никого не принимал, а по ночам бился о стенку неизвестными частями тела и какую-то хулу изрыгал.

Иеродиакон Геннадий тоже больной, но уже физически. Ничего не мог делать, несчастный. В больничку бы ему определиться, а потом в санаторий, да нет поблизости таковых.

Прочие монахи, в количестве 4 человек, носили рясу, а больше ничего монашеского не делали: болтались по соседним деревням, милостыню требовали и водку жрали. К ним можно добавить одного рясофорного и пять богорадников — вот и весь монастырь. В принципе, рясофорный — это тот же монах, только без пострига. Возможно, его просто с собой в народ не брали монастырские братья, потому что он не пострижен. Ну, а богорадники — это вообще, ни пришей, ни пристегни.

Итого всего про все набиралось 12 человек. Среди них всего один грамотный, другим это оказалось не нужно. Вероятно, грамотный и предложил прочим пацанам в рясах валить в Финляндию в начале 1918 года, пока лед на Ладоге держал.

Вот и вся информация, которой поделился Бокий с Антикайненом. Но тем она и интересна, что скудна. Значит, так было нужно неким неведомым силам, делающим цензурную обработку любых сведений, подозрительных в плане государственности.

Тойво прислушался к монастырским звукам — только сквозняк подвывает в выбитых стеклах окон. Но птиц поблизости нет. Вон они, птицы — бегают на приличном расстоянии от келий по берегу. Воронами называются.

— Итак, парни, ставлю боевую задачу, — сказал, обращаясь к своим бойцам, Антикайнен. — Немцев взять живьем и контролировать подходы: лахтарит тоже могут заявиться нежданно-негаданно.

— Какие же здесь немцы? —спросил Матти, лесоруб из-под Савонлинны.

— Германские, — объяснил Тойво. — Сидят под землей и нехорошее замышляют.

Немцы в Андрусово, действительно, были. Об этом можно было догадаться, когда красноармейцы, рассредоточившись по периметру, скрытно начали приближаться к монастырским постройкам. Ветер, временами, доносил, словно из-под земли, какой-то лай — это кто-то переговаривался на немецком языке.

Определить, откуда слышатся эти голоса, оказалось достаточно трудно: явных подземных ходов видно не было. И на поверхности людей тоже не наблюдалось. Информацией, как спуститься в катакомбы, Тойво не обладал, потому что товарищ Глеб об этом тоже не знал. Оставалось действовать по наитию.

Ну, наитие не предполагало заглядывание под каждый подозрительный камень или обшаривание подполов монастырских построек, а предполагало попытку определиться. Если есть вход под землю, изначально укрытый монахами от посторонних глаз, а потом закрытый от самих монастырских людей, значит, это будет такое место, куда вполне могла уходить вода. Дело-то весеннее — снег тает, даже если на улице минусовая температура. Его подтапливают солнечные лучи, особенно возле камней.

В одном месте, где полагалось бы находиться луже от стаявшего на камнях снега, от воды и следа не было, и льда тоже не было. Значит, она утекла. Но ручьев куда-то по сторонам не было, разве что около камней не очень это дело было, чтобы очень. То есть, не очевидно.

— Там, — заметил самый наблюдательный боец, и Антикайнен с ним согласился.

Словно бы в подтверждение догадки из-под камней залаяли немцы. Теперь сомнений не осталось, а когда они, осмотрев куски базальта, вроде бы хаотично набросанных там и сям, обнаружили нору, заточенную под особо крупного зверя, все стало совсем понятно.

Спускаться под землю в тесноту и мрак, где этому делу могут совсем не обрадоваться — в самом деле, не были же германцы безоружными — не хотелось никому. И Тойво не хотел никому приказывать.

А люди в подземелье совсем страх потеряли: они не только переговаривались, но еще и пересмеивались, и даже перекуривали. Видать, что-то интересное у них там было.

— Может, выкурим их оттуда, как лис? — предложил кто-то.

— Ну, дым сам под землю не пойдет, — сразу же возразил другой боец.

Идею с подтоплением водой тоже отвергли, как несостоятельную.

— Тогда пошумим слегка, — сказал третий красноармеец.

Вероятно, это было самым правильным решением, поэтому Тойво поставил человека в непосредственной близости от дыры, чтобы он постучал одним камнем о другой с равными промежутками времени. Конечно, нашлись еще какие-то другие выходы из-под земли, откуда тоже можно было услышать немецкую возню, но по этим ходам даже кошке было трудно пробраться. Поэтому предположили, что любопытные германцы обязательно вылезут на поверхность тем же путем, каким и спустились вниз.

На стук, однако, вылез один немец — долговязый блондинистый тип с тонким носом ужасно породистого типа. Бывают, вероятно, беспородные носы — это какой-нибудь «картошкой», например. У этого порода, кроме носа, чувствовалась во всем.

Вот по этому носу он и получил, едва высунул свою голову и стал подслеповато, с полумрака, озираться по сторонам. Удар его ошеломил настолько, что он даже забыл крикнуть что-нибудь возмутительное. Немца быстро спеленали и поставили нож к горлу: крикнешь — зарежем нахрен. Он и молчал, только носом своим аристократическим шмыгал.

Второй немец так и не появился. Вероятно, увлекся чем-то — не оторваться.

— Кто-нибудь немецкий знает? — спросил у своего народа Тойво.

— Не надо по-немецки, — проговорил аристократ. Его финский язык был натуральным.

— Так ты не немец? — возмутился Антикайнен. — А где тогда немцы?

— Так не было немцев, — сказал пленник. — Только я и Рольф.

— А Рольф тоже — финн?

— Нет, он немец, — ответил аристократ и поспешно добавил. — Но это не в счет.

Вдаваться в подробности: кто в счет, кто не в счет — не стали. Поинтересовались, как зовут, есть ли еще кто под землей, кроме них, выйдет ли напарник и прочее.

Звали его, оказывается, Юрье Гренхаген (реальный Юрьё был 1911 года рождения, так что это нереальный), коллегу — Рольф Хене (настоящий Хёне был 1908 года рождения, так что это ненастоящий). В катакомбах только они вдвоем. Если не позвать, то Рольф не выйдет. Ну, и на прочее тоже ответил.

Тойво удовлетворенно кивнул головой: тех немцев они взяли. Правда, у них в руках пока только один, но это всего лишь начало. С минуты на минуту могут лахтарит нагрянуть, поэтому начало нужно было реализовать в конец.

Юрье родился в Санкт-Петербурге, потом перебрался с родителями в Выборг, поэтому русский язык знал. А еще он знал «Калевалу» и к этому эпосу был страшно привязан. С него и начал свои изыскания, которые привели его к немецкому обществу Туле и, позднее, в фашистское Аненербе.

— Я Выборг знаю, как свои пять пальцев, — сказал ему Тойво и для наглядности сунул под нос кулак. — Сейчас ты вытащишь на свет Рольфа, мы спровадим вас до Валаама, и вы спешно уедете в Берлин. Иначе в Выборге тебе больше не бывать. Понимаешь, почему?

Юрье кивнул — вероятно, он понял по-своему: родных вырежут, не к кому больше будет ездить.

Что он сказал своему коллеге — неизвестно, но через пять минут оба уже стояли перед глазами Антикайнена и его людей. Немедля ни секунды, они отправились на остров Сала, где по легенде жили-были ладожские пираты.

Где тут жить пиратам — совершенно не представлялось, но перед отправкой немцев и пятерки вооруженных товарищей в качестве их провожатых остров вполне годился.

Пока раскладывали бездымный костер, грели воду и просто отдыхали после трудов праведных перед походом дальним, Юрье окутался дурманом словоохотливости и поведал народу концепцию их похода. Рольф, ничего не понимавший по-фински, только хлопал ушами и временами поддакивал.

Есть в Германии, оказывается, такой парень Герман Вирт. У него своя теория происхождения человечества (в 1928 году он издаст книгу «Происхождение человечества») которая утверждает, что у истоков человечества стоят две проторасы: «нордическая», являющаяся духовной расой с Севера, и пришельцы с южного континента Гондвана, охваченные низменными инстинктами, раса Юга. Южане — это особый вид существ, который в принципе отличен от человека, да что там — это анти-человек, порождение анти-Творца, Самозванца. Они не умеют плавать в воде, они по-особому пахнут, у них в морали нет понятия «ложь». В общем, странные создания.

— Йа, йа, — согласился Рольф.

Причиной деструктивных процессов в обществе нордической расы («гиперборейцев»), согласно этому Вирту, явилось расовое смешение гиперборейцев и подверженных только низменным чувствам и инстинктам существ с Гондваны. Южане, эдакие подлецы, ловко пародируют язык, так как используют языковые концепции для подчинения их грубой конкретике вещей. Их язык являлся анти-языком, а вместо мысли и возведения конкретного предмета к идее мысль анти-людей превращается в искажение интеллектуальных пропорций, в причину умственного недуга — это анти-мысль, когда поклоняются самому предмету-фетишу, или даже сатанинскому анти-богу, или же это интеллектуальное вырождение может привести к материализму, миру объектов.

— Натюрлих, — закивал головой Рольф.

— Какая бы идея ни была, но коль скоро она начинает выражаться политически — это уже становится ложью, — сказал Антикайнен. — После твоего рассказа у меня создается стойкое впечатление того, что нами сейчас как раз и управляют те анти-люди с Гондваны. И в России, и в Финляндии, и во всем мире, и в церкви, между прочим.

— Нет, — горячо возразил Юрье. — Маннергейм!

— Гитлер капут, — вставил Рольф.

— Да что там твой Маннергейм! — махнул рукой Тойво. — Режь карелов, режь неправильных финнов — и будет счастье? К черту всех твоих идейных вдохновителей, к черту политиков, к черту дам из иммиграционных служб — сук, по большому счету, к черту полицаев, да и тебя — тоже к черту! Парни, ведите этих ученых на Валаам! Если не захотят вернуться в свою Германию, то дальнейший разговор с ними будет коротким. А с местными анти-людьми мы разберемся как-нибудь сами.

— АСАВ^[97], - вздохнул Рольф.

17. Племенные войны

Финские интервенты после суточного оборудования своих позиций, приступили к реорганизации, создав ударные группы «А» и «Б». Первая — это военные подразделения в районе Олонца и Лодейного поля, вступившие под командование Гуннара фон Хертцена, вторая — это район Пряжи — Матросы с майором Таллвела во главе.

Подполковник Гадолин подал рапорт об отставке с поста командующего AVA. Надоело ему спорить с Хертценом, да и, вообще, надоело. Поехал он обратно в свое имение на берегу Саймы, сходил в баню и напился пьяным.

Вместо него высочайшим соизволением назначили командовать всеми силами интервентов полковника Аарне Сихво. Правительство Финляндии продолжало корчить мину, что все события, имеющие место в южной Карелии — всего лишь стихийное и добровольное народное восстание. А Маннергейм важно кивал головой: да, именно так.

Антикайнен был уверен, что немцы уберутся из Карелии, да и, вообще, из Финляндии. Вместе с ними прекратится финансирование. Кому интересны справедливые войны, движимые, так называемой, племенной идеей? К тому же войны справедливые не бывают.

Финны не смогли перерезать железную дорогу Петроград — Мурманск, что значительно осложняло все военные действия: красные могли в любой момент перебросить сюда какие-нибудь воинские резервы и задавить AVA массой. Командование понимало это и затребовало у правительства подмогу. Правительство поняло это и затребовало у немцев дополнительных средств, в том числе людских. Немцы ничего не хотели понимать — ну, не разорваться же им по всем фронтам, в самом деле? Раньше надо было о военном вмешательстве думать. А общество Туле деньгами делиться больше не захотело — не решались они вкладываться туда, где гарантий — решительно никаких.

Финским оккупантам удалось-таки поднять местное население, правда, не таким образом, каким бы им хотелось. Карелы — по природе своей незлые люди, но при определенных обстоятельствах их действия выходят за грани разумных. Убивают их братьев, отцов и сыновей — они начинают убивать в ответ. Впрочем, таковы, вероятно, все люди.

Показательное выделение для экзекуции коренной, на тот момент, национальности не приводит к тупой скотской покорности (karja — скотина, в переводе с финского). Сила действия всегда рождала противодействие. Когда карелов расстреливают, а русских распускают по домам, исполняя приказ того же Эро Гадолина, редко кто отметит в таком проявление чувств выражение «братства». Разве что финские парни Свинхувуд, Таннер и Маннергейм.

Тойво не был карелом, опыт общения с ливвиками у него ограничивался давней встречей с собеседником Куусинена, да замечательный древний карельский пуукко, что дожидался в укромном месте его возвращения. Но пусть карелы не цивилизованы, как это понимают всякие немцы и шведы, но их противление той норме морали, что несут эти дурацкие цивилизации, не может не вызывать уважение. Оболванивание на уровне государства — это гибель цивилизации. Не пройдет много времени, как лопнут мыльные пузыри европейской «культуры». Только объявленные «дикими» в своей консервативности народы смогут противостоять этой неизбежности. Если, конечно, до того времени их не перебьют всех нахрен.

Антикайнен не желал, чтобы это произошло на его глазах и при его попустительстве. Будучи в диверсионном рейде в тылу финских оккупантов, он мог плюнуть на все и удрать на север, взять свой банк и ломануться в Финляндию к своей Лотте, к своему синему морю и к своему белому песку. Мог, да не смог. Мысль о предательстве даже в голову к нему не закрадывалась. Впрочем, как и многим его товарищам, чьи дома остались в стране Суоми.

— Мы пойдем к Сааримяги, — сказал он своим бойцам. — Пошумим немного, пусть лахтарит на Свири задергаются.

— Там гора, — сказал один боец, Оскари Кумпу. — Атакой в лоб не взять.

— Атаковать не будем. Касательно лбов — так у нас на них не написано, что мы от большевиков. Проведем операцию скрытно, но чтобы они поняли, что против них действует Красная армия, а не неуловимые мстители.

Лед на Ладоге с каждым часом делался все менее надежным — солнце грело, талая вода с берега размывала, так что при возникновении ветра озеро разломает весь свой ледяной панцирь на отдельные плавающие льдины.

Отряд выбрался на берег и по дороге вдоль побережья Ладоги решил добираться до реки Обжанки, где можно было найти в лесу место посуше и временно обустроиться.

Они уже почти уходили с Андрусово, в то время как появился отряд финнов, достаточно шумный, к счастью. Лахтарит кричали в голос и бродили по заброшенному монастырю туда-сюда. Видать, хватились своих немецких друзей.

Тот же самый Кумпу прополз к груде камней, скрывающих вход в катакомбы, ловко, как уж, несмотря на все свои габариты, забрался внутрь и заорал нечеловеческим голосом, постепенно переходя на стон. Потом умолк, потом застонал пуще прежнего, потом захрипел, потом, вероятно, испустил дух, потом замолчал.

Финны испуганно сбились в кучку, не понимая, откуда раздается этот жуткий глас. У Тойво тоже мурашки побежали по спине, да и его бойцы не казались веселыми. Действительно, сделалось как-то страшновато.

Вернувшийся Оскари не выглядел довольным своей проделкой. Он был бледен, и на вопросы, что, мол, случилось, отвечал сбивчиво и совсем невразумительно.

— Там — еще дыра, как колодец, — проговорил он. — Душно и холодно. Руки холодные. Шею прихватило. Мертвечиной пахнуло. «35» прошептал. А потом «на сороковые».

— Кто прошептал? Поминки на сороковой день? — спросили у него, но он только мотал головой и растирал горло — на нем отходил красноватый след от вполне человеческой пятерни.

Через шестнадцать лет, в июне 1935 года олонецкий военком Оскари Кумпу утонет на городском пляже рядом с военкоматом. Ему было сорок лет. Огромный, как медведь, борец греко-римского стиля, участник Олимпийских игр в Стокгольме 1912 года, великолепный пловец. Мистика? Жизнь, бляха муха.

На разведку в Сааримяги Тойво решил отправиться один. Пообещал к ночи вернуться и поделиться мыслями о том, где и как лучше сыграть. Ну, а коли не вернется, то пусть бойцы обходят деревню с юга — там самое пологое место — и, обнаружив финский караул, обстреляют его со всем усердием.

Одеты они были в гражданскую одежду, военный белый маскхалат и лыжи Антикайнен, чтоб не сильно наглеть, оставил товарищам. Оружие с собой брать тоже не решился, потому что отстреливаться в одиночку смысла не было, а смысл был остаться незамеченным.

Деревня Сааримяги была большая, вся деревенские зажиточные люди жили на самой горе, вокруг примостились дома деревенщин попроще, где-то в поле стоял барак для батраков из ближайшей деревни Инема. К этому бараку и отправился Тойво, намереваясь представиться людям финским связным и попросить указать дорогу к штабу.

В бараке было пусто, только один мужичонка ладил какую-то деревянную корягу. Он-то, ни мало не смущаясь, поведал «господину офицеру» про Инему, про работы и про финских солдат. А из коряги выйдет прекрасная поддержка для люльки и для чего-нибудь еще. Вот так.

— Эти финны карелов не трогают, — сказал мужичок.

Тойво ушел в деревню, думая о полученной информации. Карелов не трогают, значит, у них другие задачи. Раз другие задачи, значит, не регулярная, пусть и добровольческая, армия. Ими могут быть только такие же диверсанты, как и они сами.

Едва только Антикайнен подумал об этом, как за спиной разомкнулись кусты, и два дула уставились на него.

— Ку-ку, — сказал один из двух человек, чьи одежды ловко перевивались веточками и травой, с похоже оттопыренными мохнатыми ушами.

— Ку-ку, — согласился Тойво, поднял руки к небу и, не сдержавшись, чертыхнулся. Его планы рушились к чертовой матери.

— Пошли, — приказал другой. — Руки не опускать.

Тойво понимал, что с этими парнями говорить бесполезно, раз его ведут, значит, у них есть командир. Коли у того тоже мохнатые уши — пиши пропало. Совсем скоро все сомнения разрешились.

— О! — сказал командир с нормальными ушами.

— О! — ответил Тойво.

Обоим показалось, что они знакомы друг с другом. Каждый нахмурил свой лоб и начал усиленно вспоминать. Первым вспомнил командир.

— Василий Мищенко! — сказал он. — Выборгский вокзал.

— Точно! — обрадовался Тойво. — Полицейский участок, парень, у которого друга пристрелили (см мою книгу «Тойво 1»).

— Здорово!

— Здорово!

Они крепко и с воодушевлением пожали друг другу руки, словно бы старые друзья встретились, вдруг, после долгой разлуки. Правда, никто не помнил имени другого. Наступила неловкая пауза.

— Ты что здесь делаешь? — спросил командир.

У Тойво хватило ума не спросить того же самого. Он не стал врать, а рассказал правду. Как его девушку из Выборга, Лотту, вместе с семьей вывезли в Россию и поместили в лагерь, чтобы они там работали и искупали неведомую вину. Как он ломанулся следом, чтобы найти способ освободить. Как освободил и отправил обратно в Финляндию. Как сам вынужден был остаться, и работал в депо в Перми.

Другую правду он рассказывать не стал.

Тут в комнату, где они беседовали, вбежал солдат с мохнатыми ушами и, козырнув, отрапортовал:

— Господин фельдфебель, все готово для выдвижения.

— Отлично, — сказал тот. — Вот с утра и выдвинемся.

«До утра мои парни устроят вам концерт», — мрачно подумал Тойво. Если два отряда диверсантской направленности вступят в битву между собой, то очень скоро она перерастет в поединок: кто круче? Круче будет тот, кто выжил.

Тактически это неверно. Диверсанты не должны биться друг с другом. На них потрачено много средств и времени, так что пользы от войны между собой не будет никакой. Разве что вред. Для своих, опять же.

— Так я пойду? — спросил Тойво.

— Куда же ты, на ночь глядя? Завтра мы в Олонец, давай с нами.

— Я решил в деревне Обжа переночевать.

— Так переночуй здесь, — пожал плечами фельдфебель.

Этим фельдфебелем был Паули Марттина, столь удачно совершивший диверсию в Лодейном поле и на Ояти. Судьбы людей, порой, переплетаются самым невероятным образом. И Тойво, и Паули были едва знакомы. Но отчего-то каждый испытывал непонятную симпатию друг к другу. Вообще-то, симпатией это назвать трудно, просто ни один, ни другой не хотели причинять неприятности другому.

Паули прекрасно понимал, что человек с такими навыками, проявившимися в то далекое время на вокзале в Выборге, не мог оказаться посреди карельской глуши случайно. И Тойво понимал, что Паули это понимает.

Марттина тоже был не совсем простым солдатом. У него была своя идея, и он ее отстаивал. К примеру, вопреки приказу своего непосредственного начальника к карелам он относился по-свойски. А как же иначе, если сам он был ливвиком.

Паули родился в декабре 1898 года в Выборге в купеческой семье выходцев из карельского села Сямозера, точнее, с хутора Чиркас-ламби. Фамилия тогда у его предков была Мартыновы, но, сделавшись успешными крестьянскими торговцами, то есть, барыгами, для успеха торговли переиначились в Марттина. В Выборге так было удобней — сам Николай Синебрюхов посоветовал.

Паули не захотел идти по торговой линии, поступил, было, на службу в полицию, да случилась гражданская война, и он пошел воевать добровольцем. На сторону белых, естественно. В полиции служить ему не понравилось страшно.

Война была странной, но гражданские войны только такими и бывают. Тем не менее, именно на ней он из простого солдата вырос до фельдфебеля, был отмечен начальством с одной стороны, как думающий и ответственный, с другой стороны — как очень думающий и слишком ответственный.

Лейтенант Каарло Хаапалайнен взял его в свой разведывательно-диверсионный отряд из 26 человек для проведения Восточно-Карельской экспедиции — рейда от Салла до Кандалакши. Нужно было собрать сведение о случившихся здесь войсках Антанты, а, точнее — ее британских силах, блокировать их передвижение в изначальных землях и, вообще — прогнать прочь. Для этой цели они взорвали участок Мурманской железной дороги, а самих британцев ввели в заблуждение, что против них воюет целая армия. Воины с туманного Альбиона, воинственные по натуре, подписываться под военные действия с многочисленными группировками неизвестного врага не стали, прокричали для приличия «полундра» (fall under) и отступили к Архангельску.

Рекомендации для Паули от Хаапалайнена после этой экспедиции были самыми рекомендательными. Они-то и сыграли свою роль, когда его пригласили в качестве разведчика-рейдовика и диверсанта в Олонецкую кампанию.

Дело нехитрое, вот только отношение с местным населением его смущало. Вроде бы пришли, как освободители, но свободу несли методом насилия. Если считать это дело племенной войной, то почему-то местное племя — карелы — в войну ввязываться не торопились. Да не то, что не торопились, а всячески этому противились и упирались. Даже когда их отстреливали с воспитательной, так сказать, целью.

Паули не притеснял ливвиков, не ратовал за выполнение приказа Гадолина. Хотя он никому не говорил, что и сам тоже карел, но руководство AVA как-то прознало об этом и решило отправить на историческую родину: в Сямозеро. Требовалось создать отряд «самообороны», чтобы повоевать в Эссойле, Рубчейле и Вешкалицах. Пусть там воспитывает свой характер.

Вместо него на боевое дежурство под Олонцом должен был заступить другой фельдфебель, по фамилии Исотало. В отличие от Марттина, статного и подвижного, это был маленький толстопузый мужичок в черной, всегда надвинутой на брови, шапке. Он вошел в комнату и с большим подозрением начал приглядываться к Антикайнену.

— Не пойму никак, где тебя видел? — сказал он, не размениваясь на всякие условности, типа приветствия и прогноза погоды.

И Тойво этот человек тоже показался смутно знакомым.

— Ты откуда родом? — спросил пузатый Антти и поправил маузер на тонком ремешке, который норовил все время провиснуть не в подобающем для командира месте — между ног.

— Из Хельсингфорса, — ответил Тойво.

— А в Рийхимяки был когда-нибудь?

Это место находилось в тридцати километрах от Хельсинки в сторону Ботнического залива.

— Может, и был, — пожал плечами Антикайнен.

— Ну-ну, — хмыкнул Исотало и сел за стол.

Паули недолюбливал грубого и рьяного перед начальством Исотало. Но они стояли по одну сторону баррикады, а вот странный незнакомец — пес его знает, где было его место?

— Он с нами завтра пойдет в Олонец, — сказал Марттина тоном, не терпящим возражений. — Может, помощь окажем. Или — не окажем.

Тойво подавил вздох и кивнул головой. Как бы сказал один поэт:

18. Первый диверсионный успех

Тойво не находился под стражей, но, тем не менее, свободы у него не было никакой. Люди Марттина контролировали любое его передвижение, к ним добавились люди Исотало. Как только его бойцы предпримут какие-нибудь решительные действия, финнам сразу же станет понятно, кто он такой.

Стыдно было за свою оплошность, да еще и память занозило то, что никак не мог вспомнить, где видел этого пузатого Антти. Вероятно, так же напрягался и сам Исотало, потому что временами его взгляд на Антикайнена становился донельзя задумчивым.

Когда же сделалось темно, и зажглись керосиновые лампы и просто лучины, Тойво попытался представить, как бы выглядел этот знакомый незнакомый фельдфебель лет пять назад: без пузика, без шапки, без маузера. А выглядел бы он, как Исотало. Ну, тот, который горлышком бутылки порезал чемпиона Пааво Нурми. И тот Исотало, и этот Исотало, может быть, это одно и то же? Да как же так: Антти выглядит здорово постаревшим за прошедший пяток лет. Пусть живот вырос, пусть образ жизни не здоровый, но уж больно возраст не соответствует.

Тут к нему в угол, отведенный для ночлега, пришел сам Исотало.

— Я вспомнил, кто ты таков на самом деле, — сказал он и радостно, с облегчением выдохнул.

Тойво вопросительно посмотрел на него.

— Ты тот самый Антикайнен, — снова продолжил фельдфебель. — Так?

— Ну, так, — согласился Тойво. — А ты — Исотало из парка Хельсингфорса 1914 года. Порезал Нурми, а мы тебя в полицию сдали.

— Нет! — еще больше обрадовался Антти. — Ты перепутал!

Он резво повернулся на каблуках и выбежал из дома. Впрочем, не прошло и пяти минут, как фельдфебель вернулся в сопровождении двух своих солдат с винтовками в боевом положении.

— Взять его! — приказал он. — Вывести за дом на поле и расстрелять, как собаку!

— Отставить! — пророкотал голос у них за спиной, едва только воины Исотало надвинулись на Тойво.

Это Марттина откуда-то нарисовался. И где только его черти носили?

— Не отставить! — возразил ему Исотало. — Ты знаешь, кто это такой?

— Не знаю, — ответил Паули. — Знал по Выборгу когда-то.

— Это тот самый Антикайнен! — Антти даже указательный палец к потолку воздел, до того он был уверен.

— Ну и что? — возмутился Тойво. — Если ты не тот самый Исотало, то какого лешего тебе надо?

— Так! Парни! — обернулся к застывшим в нерешительности бойцам Антти. — Слушайте меня! А я вам говорю: идите в огород и застрелитесь.

Те в полном недоумении уставились друг на друга.

— Зачем им надо застрелиться? — теряя всяческое терпение, повысил тон Марттина.

— Да не им — а его застрелить! — тоже чуть не закричал Исотало.

— Он — красный? — настаивал Паули.

— Так откуда же я знаю! — потряс кулаками Антти.

— Тогда за что меня стрелять-то? — возмутился Тойво.

— У нас приказ: пленных не брать. Или по домам распускать, или пулю в голову.

— Но он не пленный! — заметил Марттина.

— Он просто мимо шел! — заговорил о себе в третьем лице Антикайнен.

— Вот ведь какой наглец! — воздел к потолку обе руки Исотало. — Или придуриваешься, или не помнишь моего брата?

Сразу после этих слов на лбу у Тойво выступила испарина: он вспомнил! Он отчетливо вспомнил событие, начисто вылетевшее у него из головы.

Тогда, осенью 1917 года он в первый раз выехал из города, пытаясь укрыться от всех людей вместе взятых. Тойво провел в лесу у моря пару дней в установленном наспех шалаше и никогда не задумывался: неужели он просто потерял весь ход времени! Теперь же ответ вырисовывался ясно: нет!

Рийхимяки! Он был возле станции Рийхимяки, чтобы сесть на поезд и отправиться обратно в Хельсингфорс. Там же по стечению обстоятельств оказались два брата Исотало. Один из них — тот, что помладше — как раз и был тем негодяем, беспричинно напавшим на Пааво Нурми, потом сосланный полицией из столицы.

Рийхимяки! Тойво мог уйти незамеченным, но почему-то не сделал это. Все было, как в тумане. Он стоял возле афишной тумбы и опирался в нее плечом, чтобы не качаться из стороны в сторону. Было уже темно, но младший Исотало его заметил и признал.

Рийхимяки! Лицо парня, искаженное от ярости, выкрикивало какие-то слова. Он стоял рядом с Тойво и не мог никак унять своего бешенства, не обращая внимания на своего старшего брата. «Антикайнен! Я нашел тебя! Ты мне за все ответишь!»

Рийхмяки! Редкие пассажиры, ожидающие поезд, отошли от греха подальше в сторонку. А потом Тойво коснулся шеи беснующегося Исотало. Ему показалось, что он не ударил парня, а именно прикоснулся. После этого Антикайнен повернулся и ушел в темноту, откуда пришел.

Рийхимяки! Тойво ушел, не оглядываясь, а Исотало упал на дощатый перрон и забился в конвульсиях. Через минуту он умер на руках у брата. А Антикайнен вернулся в свой шалаш и лишился всяческих чувств, потому что, в первую очередь, лишился чувства времени. Что-то в его голове стерло все воспоминания о произошедшем событии.

— Ага! Помнишь! — злорадно проговорил Антти. — Я тебя, гад этакий, только в темноте и узнал, едва тени легли на лицо, как тогда, на станции Рийхимяки.

Тойво, конечно, расстроился. В большей степени это чувство вызывала потеря памяти, в меньшей — смерть какого-то крестьянина Исотало (если верить финскому суду убийство крестьянина Исотало на станции Рийхимяки произошло в 1918 году). Лунатизм никогда не был проблемой Антикайнена — он об этом даже не задумывался. Теперь же, оказывается, это проблема.

Солдаты пузатого фельдфебеля, видимо, посчитали, что все кончено, можно вывести этого парня на картофельное поле и стрельнуть его, как уже не раз бывало с другими. Они слаженно сделали дулами винтовок движение в его сторону, но дальше случилось неожиданное: ружье одного внезапно вывернулось из его рук и прикладом ударило другого по лбу.

Тойво же оказался возле Исотало, готовый ударить того, либо выпустить в него целую обойму. Но Паули тут же сделал ногой раз-два, и выбил винтовку из рук Антикайнена. Раз — это нога упирается в пол, два — нога уже поднята на высоту рук Тойво.

Все произошло настолько быстро, что толстый фельдфебель не успел вспотеть от испуга. Вообще-то, он был не из пугливых, но дело не в этом. Дело даже не в том, что ситуация поменялась с быстротой молнии.

Дело все в том, что никто теперь не знал, как из сложившихся обстоятельств выбраться. Тойво смотрел на Паули, Паули смотрел на Тойво. Антти смотрел на улетевшую винтовку. Один солдат смотрел на своего командира. Другой солдат смотрел сны. Кошка на печке перестала вылизываться и строго и с осуждением смотрела на людей.

— Ну, и что теперь? — спросил Антикайнен.

Марттина помедлил с ответом. Можно было, конечно, подраться с этим парнем. Вот только за кем окажется победа — вопрос. Да и не хотелось, по большому счету, махаться руками-ногами из-за дела двухгодичной давности, выданного фельдфебелем Исотало, очень неприятным субъектом, истиной в последней инстанции.

— Да ничего, — наконец, ответил он.

— Как это — ничего? — возмутился Антти. — Расстрелять его надо. Пренепременно — расстрелять.

Тойво ожидал с минуты на минуту шум и стрельбу с окраины деревни, лихорадочно придумывая, как бы избежать пули, которую в таком случае не пожалеет на него даже парень из Выборга, не говоря уже об Исотало. Однако было по-прежнему тихо.

— Я, пожалуй, пойду своей дорогой, — сказал он. — Вряд ли у нас получится спокойно переночевать под одним кровом. А расстрелять себя я не позволю. Во всяком случае, буду противиться этому всеми доступными методами.

Паули ничего на это не сказал, а Антти сердито сопел со своего угла.

Тойво понимал, что дергаться нельзя, и вот так просто уйти тоже нельзя. Нужно сделать что-то отвлекающее.

— Шюцкор в Каяни не разогнали? — неожиданно спросил он.

Марттина вздрогнул и посмотрел на Исотало, а тот почему-то сделался несколько растерянным. Казалось, они не знают, что говорить, не знают, что и думать.

— Я тебя провожу за посты, — наконец, сказал Паули.

Тойво всеми силами пытался скрыть удивление. Что-то в отношении к нему поменялось. Ну, да не время было гадать. Надо было торопиться.

Антикайнен не знал, что на базе каянского шюцкора формировалась разведывательно-диверсионная школа, в которой планировалось открыть такие интересные отделы, как «аналитический» и «статистический». И Паули, и Антти — люди, непосредственно связанные с армейскими спецподразделениями Финляндии, слышали об этом, но дальше слухов информации не было никакой.

Через девятнадцать лет Марттина будет руководить отделом статистики школы разведки в городе Каяни — Отделом статистики Иностранного отделения Генерального штаба. Он повоюет на всех войнах вплоть до сорок пятого года, закончит карьеру в чине майора. Последней войной для него будет Lapin sota — война против Германии, завершившаяся 27 апреля 1945 года. В следующем году он исчезнет из Финляндии, а в 1950 вновь вернется домой с Венесуэлы, где, оказывается, пережидал лихое послевоенное время. Что и говорить — молодец, карел!

Паули отвел Тойво практически до барака казаков (kazakku — батрак по-ливвиковски), пристально посмотрел ему в глаза и сказал:

— Надеюсь, больше не увидимся?

— Мы полагаем, а Господь — располагает, — ответил Тойво и ушел.

Рукопожатиями они решили не обмениваться.

Антикайнен ушел по дороге, ведущей к деревне Обжа, слабо освещенной лишь призрачным светом звезд — керосиновую лампу Паули ему не дал. Вместе с луной откуда-то выплыли тучи, и тьма сделалась кромешной.

Эти места в олонецкой глубинке считались самыми гиблыми: и разбойных шведов тут при царе Горохе в трясину призрачная белая лошадь увлекла, и основателя Андрусовской пустыни здесь убили, и сам Петр Первый, присевший под кустик, чтобы облегчиться во время своего путешествия, такое заприметил, что так без портков в карету и залез. Даром, что Пижи, хотя и Обжа.

А после Революции народ местный вовсе распоясался. Столичные евреи привезли оружие, мужики его похватали и тотчас же отправились на заработки. В Олонце, понятное дело, в первую очередь судью местного забили насмерть, потом полицейских — кого смогли отловить. А потом уже начали друг с другом рядиться.

Отжали пижинских ухарей к окраине, потому что они уже собирались со всей тщательностью еврейским вопросом заняться. Засели они по канавам в ближайших деревнях, Юргелице, Мегреге и Верховье, и местное население принялись отстреливать: пастухов с коровами, учителей с детишками, женщин с мешками. Когда же подожгли книги в юргельской школе, терпение у народа иссякло.

Пришел коммунист Моряков с сотоварищами, митинг провел о Карле Марксе, поклялся Вовой Лениным и одного за другим отловил расшалившихся бандитов. А отловив, тут же расстрел с приговором учиняли. Сами себе судьи.

Прознав про это, убежали оставшиеся в живых пижинские мужики по домам, а оружие спрятали.

Но пришли финны-освободители, давай карелов-ливвиков освобождать. С Ладоги пришли, в Пижах задержались. В это же самое время в Мегреге в клубе проходил агитационный спектакль с участием всяких активистов. В разгар постановки некто Трифонов вбежал в зал и сказал, что финны Обжу захватили, и выбежал обратно.

Комиссар Госман приказал сохранять спокойствие, да куда там — уже и дымом попахивает, уже и огонь со стропила на стропило перескакивает. Ломанулся народ на улицу — а там стрельба. И так-то ни черта не видно, а тут пули со всех сторон летят. «Финны!» — кричит народ. Госман первым бросился в поле, но сломался, споткнулся и завалился на грязный снег. «Какие, к чертям собачьим, финны? Они же в Обже!» — сказал он и умер.

И Моряков на помощь не пришел — отстреливался Моряков в доме у Вацлава.

Кто палил из оружия? Почему палил?

Некогда было активистам разбираться: разбегались, жизнь свою спасали.

Вот в таком лихом месте оказался Тойво в такое лихое время. Вышел из Сааримяги — все пути открыты: можно в деревню Инема пойти, можно, опять же в Пижи, а можно и здесь остаться. За каждым кустом мерещился обезумевший безнаказанностью местный житель.

— Эй, — вдруг, откуда-то сбоку раздался тихий окрик. — Кто идет?

— Антикайнен, — признался Антикайнен. Ничего другое в голову не пришло.

— Ну, ты нас напугал, товарищ Антикайнен, — сказал Оскари, возникая за ним с другой стороны. — Мы едва войной на Сааримяги не побежали.

Тойво облегченно вздохнул и даже вытер проступивший на лбу пот.

— Товарищи! — сказал он. — Вылазка на Сааримяги отменяется. Как же я рад, черт побери, что вы не раскрылись!

— Хм! — сказал Кумпу.

— Хм! — сказал Матти.

Тот мужичок, что сидел со своей корягой в бараке, видел, как завернули Тойво с пути и отправили прямиком в финский плен. Он сразу же предположил, что такие парни просто так по дорогам не ходят. Поэтому пошел прямиком в лес, ориентируясь по следам, оставленным Антикайненом. Мужичок — еще тот следопыт — вышел к посту красногвардейцев и, обрадовавшись, что его тут же не стрельнули, рассказал, как дело было.

Бойцы посовещались, призвали на помощь боевой опыт и чувство здравого смысла и решили: это дело надо подождать. Бежать в деревню лихим кавалерийским наскоком — это и себя погубить, и, безусловно, Тойво разоблачить.

Да мужичок еще хвалил этих финнов: мол, красных не ищут, мол, карелов-активистов не отстреливают, мол, все с большими ушами.

— Это диверсанты, так что нас они не интересуют, — объяснил Антикайнен. — Вот если бы они были у нас в тылу тогда — да. А так получается, что это мы у них в тылу. Надо двигаться к Лодейному полю. Там финская армия, там и пошумим.

Мужичок-следопыт указал отряду Тойво дорогу в местечко Габаново — по пути к реке Свирь, где финнов отродясь не было. Да и вообще, кроме набегающих рыбаков вообще никого никогда не было, можно было выслать разведку, а самим переждать под крышей какой-нибудь рыбацкой хижины.

— Странный у нас рейд получается, — говорили диверсанты. — Ходим-бродим, грусть наводим. Немцев испугали, сами финнов испугались, ни разу даже не выстрелили. Весь Первомай — псу под хвост.

Второго мая, получив разведданные, отряд Антикайнена совершил налет на Лодейнопольскую комендатуру. Пленных тоже не брали — в самом деле, куда их девать-то?

В здании бывшего банка было не более шести человек. Вне здания маялись по служебной надобности еще порядка девяносто четыре воина-интернационалиста: четыре из них ходили патрулем, восемь караулило переправу через реку Свирь, трое пьянствовало в трактире, тридцать девять укрепляло оборонительный редут на обочине дороги Лодейное поле — Волхов, восемь наблюдали с самых высоких мест советскую территорию, десять — ковырялись в носу, ожидая результатов наблюдений, прочие спали в специально отведенных для этого местах.

В комендатуру вошел Оскари, протиснувшись в узкий проем двери, сел за стол и тяжело, как после выполнения работы, вздохнул.

— Was ist das? — спросил комендант.

— Naturlich, — ответил Кумпу и добавил. — Сдавайтесь.

— Красный? — спросил кандидат в офицеры Пекка Палосаари и, задохнувшись в гневе, прокричал. — Караул!

На сигнал тревоги финны отреагировали согласно штатному расписанию: караульные похватали оружие и побежали на зов. Вестовой через заднюю дверь помчался в комендантскую роту.

Когда все четверо солдат ворвались к коменданту, потрясающему своим револьвером, Оскари дернул одного из них за дуло винтовки, так что тот щитом оказался перед ним, и обратно шмыгнул в ту же самую узкую дверь. Шмыгать у Кумпу получалось очень хорошо, несмотря на все его габариты.

Следует отметить, что выход, используемый им, как вход, был специальной дверкой, в которую подавали в банк мешки с золотом-бриллиантами или еще с чем-то в золотые времена, предшествовавшие Временному правительству.

Финны на секунду застыли, изумленные, а потом взорвались к чертовой матери. И не мудрено, ведь Оскари, убегая, оставил после себя гранату, как грозное предупреждение: руки прочь от Советской Карелии!

Соратники уже ждали его, предварительно свернув голову отловленному на выходе из комендатуры несчастному вестовому. В здании банка теперь было менее шести человек.

Звон выбитых стекол и глухой рокот взрыва, конечно, привлек внимание обывателей, но они не решились идти проведать, что это было? Финский патруль ускорил шаг и двинулся на непонятный для них звук. А четверо диверсантов, стараясь передвигаться спокойно и непринужденно, двинулись на помощь своим товарищам, которые в это время заходили с тыла к работающим возле дороги оккупантам.

Тойво, как старый шюцкоровец, наметанным глазом определил, где сидят смотровые «кукушки», и расставил своих бойцов вне зоны досягаемости их выстрелов.

Дальше началась перестрелка, жертвами которой сразу стало пять или шесть финских солдат. Это внесло в их ряды великое разочарование «освободительной войной в Карелии».

С Советской территории правильно оценили всю чехарду, творившуюся у фиников. Командиры сказали «ура», и красные побежали в атаку. Наступление было успешным, потому что — внезапным, поддерживаемое диверсантами Антикайнена. Скоро с Лодейным полем было все кончено: город снова стал советским.

Успех был развит на узком участке между Ладогой и ближайшими к ней деревнями. А 4 мая Красная Армия выбила финнов из Олонца.

19. Видлицкая операция

Начальник боевого участка олонецкого фронта Модест Поликарпович Гусаров вызвал к себе командира диверсантов Антикайнена и долго жал ему руку. Комиссар фронта Эйно Рахья довольно ходил вокруг них, как кот рядом с кадкой сметаны.

— Я же говорил, что это проверенный товарищ! — приговаривал он. — Наш выпускник!

— Ну, герой, Антикайнен, такое наступление организовал! — радовался Гусаров.

— Служу трудовому народу, — осторожно ответил Тойво.

— Какие потери понес отряд? — начальник участка достал из кармана бумагу и химический карандаш. — Всех наградим посмертно!

— Потерь среди личного состава нет! — отрапортовал Антикайнен.

— Как это — нет? — удивился Гусаров. — А как же патриотизм, «все, как один умрем», награды кому? Нет, это никуда не годится.

Рахья посмотрел на Тойво и вздохнул: действительно, никуда не годится.

Возникла нехорошая пауза. Чтобы хоть как-то ее скрасить, товарищ комиссар заметил:

— А мы товарища Антикайнена в партию отрекомендуем. Молод, но партии такие люди как раз позарез нужны. И научит его партия патриотизму, будут у него и потери, и награды. Уж партия об этом позаботится!

Голова у Тойво пошла кругом: вот тебе нате — всеми помыслами от политики, а она просто за глотку берет своими когтистыми лапами. Когда же он теперь обратно в Финку уберется? Там, говорят, коммунистическая партия объявлена вне закона.

— Ну, что молчишь, товарищ Антикайнен? — строго нахмурив брови, сказал Гусаров. — Партия тебе доверие оказывает!

— А чего ему говорить? — вступился Рахья. — И так все понятно: поздравляем, товарищ Антикайнен! Партия вас оценит!

— Поздравляем, товарищ Антикайнен! — тоже сказал начальник боевого участка. — Можете быть свободны.

— Яволь! — сказал Тойво и тут же поправился. — Слушаюсь.

«И повинуюсь», — подумал про себя и ушел.

Вот ведь судьба — индейка! На руках ни одного документа, за исключением просроченного мандата от Глеба Бокия, а вКрасную Армию — добро пожаловать. Да что там — в партию рекомендуют! Как жить в этой жизни?

Лихой наскок, выбивший AVA из Олонца, не позволил, однако, Красной армии задержаться в городе надолго: тылы не поспели за арьергардом, основные войска замешкались в организации марша, наметить ключевые оборонительные места не успели. Фон Хертцен взбеленился и послал в бой свой резерв, который завершился быстрым возвращением города финнам. 7 мая над Олонцом снова затрепетал синий финский крест на белом полотнище. Почему-то знамен с карельской геральдикой AVA не имело.

Понять, зачем кому-то сдался этот невеликий городок с великой Историей, трудно. Стратегическое положение его было крайне невыгодным — обойти можно со всех сторон, промышленности — никакой, да и люди — что за люди в Олонце! Вероятно оттого, что когда-то можно было гордиться олончанами, теперь также можно было и стыдиться ими. Всякий сброд с деревень переселялся в город, решительно настраиваясь на одно: потреблять, истреблять, усугублять. Коренное население, карелы-ливвики, как-то растворились в пришлых ливвиках, людиках, русских и белорусах, не говоря уже об украинцах и евреях. Переселенцы не могли реализоваться у себя на родине, поэтому ничего путного они с собой не несли — только стяжательство и новую великую олонецкую черту характера, определенную словом «хапуга». А это обстоятельство каким-то образом передается по наследству.

Тем не менее финны снова стали хозяевами в городе. Это хозяйствование продлилось меньше недели.

Командующий AVA все-таки прикинул расклад и придумал: надо преломить ситуацию не под Олонцом — кому он нафик нужен — а под Петрозаводском. Если там ударить, как следует, то посыпется вся Советская Карелия, как карточный домик.

Тринадцатого мая финские войска организованными колоннами оставили былую столицу карельского края и пошли воевать дальше, рассредоточившись по линии Ладога — деревня Тулокса — деревня Сяндеба с сопутствующим монастырем — деревня Тенгусельга с удивительными по красоте озерами — деревня Березовая гора — и поселок Коткозеро. Здесь они вырыли укрепительные сооружения и расположились отдыхать. Без подкрепления двигаться к Петрозаводску было скучно и даже опасно.

Полковник Сихво получил от руководства указание о скорейшем взятии Петрозаводска. Это направление военных действий стало приоритетным, и все резервы экспедиции были переданы Второму полку майора Талвелла.

А Тойво ждал еще один сюрприз. Не успел он свыкнуться с мыслью, что будет членом партии, как его назначили комиссаром батальона в шестой финский стрелковый полк. «Товарищи!» — хотелось ему закричать. — «Ведь я же буржуй! И взгляды у меня буржуинские!» Не тут-то было, надо молчать.

Его товарищей по диверсионной вылазке распределили по разным подразделениям, так что становилось понятно, что более никаких рейдов не планируется. Пошла служба, в меру допуска подверженная идиотизму, безмерно приверженная Уставу бойцов РККА, кажущаяся бессмысленной, но верной в нынешней ситуации.

Антикайнен сделался замкнутым и необщительным, его мучили мысли о безнадежности своего положения. Впрочем, это вряд ли кто заметил — он всегда был замкнутым и необщительным. Одно радовало: воюет он не на территории родной Суоми. Но безрадостным было то, что он вообще воюет.

Карелия ему нравилась, но не очень. Олонец, вообще, произвел впечатление такой древней древности, вокруг которой образовалось много знаменательных своей энергетикой мест, занятых, как водится, монастырями: Свирское, Сяндемская пустынь, Важеозерский монастырь, Андрусово, опять же. Чудотворцы Александр Свирский, Афанасий Сяндемский, Геннадий Важеозерский, Герман Рыпушкальский, Назарий Олонецкий, да еще много кто.

Вероятно, так по всей Карелии — и это было очень интересно. Чудотворцы делали чудеса, их даже «чудью» величали, как целый народ. И озеро Чудское тоже неспроста.

Однако Тойво очень не нравилось, что именно на этой земле так очевидно отвращение с пути предков, так явно вымирание народа с древнейшими традициями, так безрадостна дорога в будущее. Нету будущего! Выпить водки, что ли?

Финны атаковали подступы к Петрозаводску, захватили 13 июня ближайшие деревни, Половину и Виданы. Потом через неделю продвинулись еще дальше к Бесовцу и Сулажгорским высотам, а потом выдохлись. Перестали воевать, пошли в баню и напились пьяными. Нашим бы воспользоваться наступившим паритетом, да они тоже пошли в баню и напились пьяными. Хорошо, хоть не в одну баню пошли.

Но такая ситуация не устраивала, в первую очередь, самого товарища Сталина. Ленина, похоже, уже начинало все устраивать.

Тайным приказом Иосиф Виссарионович включил в стратегию обороны Петрограда, которой, собственно говоря, и занимался последнее время, разгром финского агрессора. Важно было щелкнуть по носу зарвавшегося царского генерала Маннергейма, указать ему истинное место в истории Советской Карелии: хулиган, вонючка.

Командование 7 Красной армии придумало план и подсунуло его Сталину на подпись. Тот походил с циркулем возле карты на стене, потом выбросил циркуль в окно и написал на плане резолюцию: «Ознакомлен-с».

Это ознаменовало начало подготовки первой Видлицкой десантной операции.

В течение одной недели к устью реки Волхов прибывали военные суда, одолженные руководством у различных флотов, в том числе и у Онежской флотилии. Основным поставщиком, конечно, был Балтийский флот. Своего военного представительства ВМФ на Ладоге не имел, но это не беда.

Командир Онежской флотилии с непроизносимой фамилией, то ли Панцежговский, то ли Панцержанский Эдуард, для своих — Эдик, принял на себя командование и пересчитал суда. Контуженному на Первой мировой войне на эсминце «Гром», ему никто перечить не стал.

Со Шлиссельбурга пришла ударная сила: эсминец «Амурец» с таким же эсминцем «Уссуриец», а также сторожевые суда «Выдра» и «Ласка». Сам Эдик привел к месту сбора посыльное судно и 4 пароходика для перевозки крупного рогатого скота, ну, или — десанта.

— Раз, два, три, четыре, пять, — посчитал Эдик. — А вас четверо. Я — командир.

— Ладно, — согласились капитаны из Шлиссельбурга, пуская дым из трубок в густые адмиральские усы. — Можешь убрать свой револьвер.

Эх, если бы они заранее придумали развернуть на Панцержанского по две пушки 102 и 60 мм калибра, да по одной зенитке 37 мм калибра, что были на вооружении на эсминцах, и по две 76 мм пушки со сторожевых судов, тогда количество кораблей перешло бы в качество. 750 тонн водоизмещения — эсминец, 25 тонн — сторожевик — это посерьезнее будет, нежели все десантные суденышки вместе взятые. Стали бы они командирами, точнее — кто-нибудь один из капитанов стал бы.

Ну, да дело решенное, чего теперь морщиться понапрасну — прислушались к идеям Эдика и идеи эти оказались очень разумные.

— 27 июня ровно в 5:25 мы подойдем к селу Видлица и после подавления системы обороны противника артиллерийским огнем высадим десанты. Утренний туман нам поможет скрытно подойти так близко, как это только возможно, — сказал Эдик.

— А если не будет тумана? — спросил один из капитанов.

— Этого не может быть, потому что не может быть никогда, — отрезал Панцержанский. — Еще вопросы есть?

Потом он произнес несколько сотен слов, используя специфичную морскую тематическую лексику. Тема — идиоматические выражения на воде.

Когда он закончил, шлиссельбургские капитаны синхронно вытерли со лбов проступившую испарину и разошлись по своим кораблям.

Финнов в Новую Ладогу нагнали целую уйму, пришлось им даже в Старую Ладогу на постой уходить. Имелись в виду «красные» финны, бойцы Шестого финского советского стрелкового полка. Некоторые менее сознательные товарищи называли его Первым финским полком, потому что других таких национальных образований в РККА не было, но это дела не меняло — Антикайнен числился комиссаром.

Это значило, что он впереди всех десантников на лихой ладожской волне высадится и, увлекая массы за собой, прибежит в Видлицу и захватит ценные трофеи. Следует отметить, что именно это село было наиболее укреплено AVA, будучи настоящим плацдармом для дислокации финских войск. Поговаривали, что одномоментно там копили злобу на Советскую власть до двух тысяч финских егерей.

Действительно, стратегически это было правильно. Олонец — стратегически неправильно. Когда финны вошли в Видлицу, они первым делом отловили всех активистов и сочувствующих новому порядку, загнали их в самый большой амбар в центре села, а потом методично расстреляли. Не подлежала сомнению национальная принадлежность погибших сельчан — все они были карелами.

Тойво приноровился выступать перед бойцами: нацепит на лицо скорбную рожу, правую руку сожмет в кулак и начнет им трясти над головой в такт словам — все слушатели были его. Били в ладоши, требовали выступления на бис.

Однако даже пламенных речей Антикайнена не хватило, чтобы всем погрузиться на десантные суда — красногвардейцы явно боялись и упрямились идти на борт. Тогда к ним подошел на всех парах флагман — посыльное судно — и командующий Эдик выставил вперед руку с револьвером.

— Поубиваю, чухонские морды! — как мог доброжелательней, сказал он.

— Эх! — вздохнула красноармейская масса и, сомневаясь в доброжелательности жеста командира, попрыгала в лодки.

— Это всего лишь ночная прогулка по озеру, — попытался успокоить товарищей Тойво, в основном, пытаясь успокоить себя. — Белая ночь! Туман. Нас никто не видит.

— Ага! — согласился кто-то из бойцов. — И мы никого не видим. Плывем, блин, под пулеметы.

Туман, действительно, упал и становился все гуще и гуще, словно по щучьему веленью командующего Эдика. Двигателя кораблей равномерно охали под палубой в машинном отделении, мелкая зыбь плюхала по бортам, люди молчали.

В условленное время, покружив для верности по озеру, вся флотилия пошла в атаку, разбившись перед этим на две неравные группы. 200 бойцов должны были высадиться севернее устья реки Тулокса, в пятнадцати километрах от Видлицы, 500 десантников — непосредственно в устье реки Видлица. Одновременно с этим на четырех участках фронта должны были перейти в наступление сухопутные силы 1-й стрелковой дивизии РККА.

В 5:21 Красная гвардия встала наизготовку, в 5:23 — приготовилась, а 5:25 бросилась в атаку. Все с оговоренной заранее точностью — как у немцев, черт бы их побрал.

Корабельные пушки принялись палить в белый свет, как в копеечку, двигателя десантных судов заревели, как мамонты, а десантники в них завыли от страха, как дикие австралийские собаки динго.

Финны в Видлице тоже ответили густым пулеметным огнем, обеспечивавшим поддержку береговой артиллерии. Все было в то июньское утро густым: и туман, и огневая мощь, и вода, ладожская, перемешанная с песком и кровью. Густо ругались матом наступающие финны, густо ругались матом обороняющиеся финны. Густо чадили все подожженные артиллерией дома в Устье-Видлице. Густо лежали тела мертвых и раненных.

Тулоксу, однако взяли очень быстро — там оборона была пожиже, главное желание взвода охраны было побыстрее удрать от Красной армии. Часть десантников снова погрузились на свои посудины и помчались на всех парах на подмогу товарищам. Часть проверяла дома на наличие отсутствия врагов, часть поджигала былую финскую комендатуру в конторе лесопилки.

Отправившиеся в Видлицу суда поспели вовремя: невесть откуда навалились финские гидросамолеты, а потом подошли боевые катера врагов. Они все вместе провели бой по всем правилам сражений на воде. Десантники к тому времени успели высадиться, а шлиссельбургские военно-морские асы показали, как нужно сбивать невесть откуда взявшиеся гидросамолеты и топить боевые катера.

— Что это было? — спросил со своего флагмана командующий Эдик. — Откуда взялись эти гидросамолеты?

— Невесть откуда, — объяснил ему адъютант.

— Ладно, — кивнул головой Панцержанский. — Продолжим. Итак, что у нас тут имеется?

А имелась уже рукопашная схватка. Финны, красные и белые, разобрались по группам и ожесточенно принялись уничтожать друг друга всем подручными средствами. Белых, впрочем, было больше. Это вызывало определенную тревогу.

Тойво с отделением верных товарищей решил обойти разгорающееся сражение и обходным маневром зайти врагам с тыла. Ему в голову пришла мысль скоординировать корабельную артиллерию: не то, отогнав финскую поддержку с озера, они лупили со всех корабельных орудий, куда попало. В солдат стрелять не рекомендовалось, потому что разобрать, где наши, а где ненаши было решительно невозможно. Вот поэтому они установили в виде мишеней все видимые с озера дома местного населения. Толку от этого не было никакого, разве что горе для селян.

Короткая схватка с обслуживающим персоналом склада боеприпасов завершилась победой людей Антикайнена. Кто-то из красногвардейцев крикнул, что красные на подходе, сейчас всех возьмут в плен, потому что они окружены, так что сваливайте подобру-поздорову. Языкового барьера не было, поэтому лахтарит, посовещавшись, убежали соединяться с теми финиками, которым окружение не грозило.

Тойво надумал поднять над складом какое-нибудь полотнище, чтобы привлечь внимание канониров и вызвать огонь на это, почти невидимое с озера строение. Нужен был большой взрыв, чтобы все белые поняли, что наши наступают со всех сторон. Один из бойцов раздобыл под это дело простынь из соседнего дома. Однако белый флаг — это знак капитуляции. Может, купятся на него артиллеристы и не будут палить.

— Давайте на простыне что-нибудь нарисуем! — предложил сообразительный красноармеец.

— Чем — кровью, что ли? — спросил другой.

Конечно, крови в этот исторический момент проливалось изрядно, но как-то душа не лежала к ее использованию таким вот образом. Тем временем в складе обнаружилась банка красной охры — смеси безводной окиси железа с глиной. Этой краской красили сараи, да и дома по причине доступности и дешевизны.

Хорошо, теперь возник вопрос: что рисовать-то? Красный крест — подумают, что госпиталь, красный квадрат — подумают, что Малевич халтурит, под Красное знамя косит.

Тойво макнул в краску кисть из мочала и нарисовал посреди простыни жирную красную точку.

— Это что? — спросил его товарищ.

— Это мишень! — твердо сказал Антикайнен, потом они привязали белое полотнище к шесту и воткнули его в крышу на коньке.

— Что такое? — тотчас же уставился в бинокль на появившийся флаг командующий с флагмана.

— Японцы, товарищ командир! — ответил адъютант. — Цусима!

— Ах вы ж, япона мать! — взвился Панцержанский. — Только этой сволочи здесь не хватало! Весь огонь на японцев!

Вестовой матрос отсемафорил комендорам, те взревели своим артиллеристам:

— По японцу товсь! Огонь!

Антикайнен успел с товарищами удрать на безопасное расстояние, как один из первых выстрелов накрыл склад. Тот, не мешкая, взлетел в воздух. Это было громко, это не могли не заметить все противоборствующие.

— Васька, Ванька, Вахтанг! — на русском языке закричал Тойво, едва грохот взрыва смолк. — Обходи лахтарит справа!

— Колька, Костька, Котэ! — тоже на русском прокричал другой красноармеец, поняв задумку комиссара. — Заходи слева!

— Андрейка! Антошка! Анвар! — подхватил еще один красноармеец. — Наваливайся сверху!

Финны, конечно, смекнули, что у них в тылу образовались веня-ротут (русские крысы), да еще и каких-то грузин с собой приволокли. Так Сталин тоже грузин! Значит, это его гвардия! Все, дело — швах, надо срочно перегруппироваться.

Коммуникации с Финляндией оказались прерваны, возникала реальная опасность окружения. И AVA потекла от Видлицы прочь, остановившись только на финской территории в Погранкондушах. Майор Талвелла взял командование на себя и приказал своим войскам отходить от Петрозаводска.

20. Конец Олонецкой экспедиции

В результате наступательной операции, названной «Видлицкий десант» (номер один — будет еще второй в 1944 году) белофинны были разгромлены и отброшены за линию государственной границы. Не сразу, конечно, но вылазка красных финнов на белых финнов стала началом конца всей кампании 1919 года.

Сталин, под патронажем которого все это осуществилось, сразу же отбил в войска молнию. «Горячо приветствуем самоотверженную команду героев красноармейцев и славных моряков, разгромивших врагов России у Видлицы. Уверены, что Рабоче-Крестьянская Красная Россия оценит Ваш доблестный подвиг. Мы ждем от Вас побед также и на Петрозаводском участке». И подпись поставил, чтобы всякие там Троцкие и Ленины не примазывались к его успеху.

Тойво ездил по растерзанному селу на легковом автомобиле, который они с товарищами отняли у мальчишек — те облепили его, брошенного второпях в конюшне с лошадями. Герой Панцержанский, сойдя на берег, тотчас же отобрал автомобиль у Антикайнена.

Но перед этим Тойво зачитал перед строем молнию от Сталина, забравшись на капот, как Ленин в октябре, и принял резолюцию победителей: «Товарищу Сталину. За Рабоче-Крестьянскую Россию или умрем, или победим!» На следующий день в 21 час 46 минут молния улетела в Петроград. В 21: 47 она все еще была в пути.

Через год Сталин увидел молнию от Антикайнена, всю пожелтевшую в дороге, и подумал: «Разве за рабоче-крестьян нужно погибать? Пошли они все в пень».

Вообще, трофеи в Видлице были богатые: 12 артиллерийских орудий, совершенно бесполезных, потому что без замков, 30 минометов и пулеметов, 2000 винтовок, склады с боеприпасами и продовольствием, запасы медикаментов. Винтовок должно было быть больше, да местное население тоже не дремало — один склад с оружием и обмундированием они расхитили полностью. По степени промышленной вороватости Видлица в Олонецком районе уступает, разве что селу Михайловскому, да там, вроде бы, евреи одни живут. Промышленная вороватость — это не воровство, это «просто взял», это не в счет.

Видлицкий десант оказал очень положительное воздействие на пропаганду здорового образа жизни в РККА. Финны — педанты, оружия у них навалом, гидросамолеты всякие и автомобиль, карелов вырезают под марку «национальной идеи», мировая поддержка и все такое — а удрали от Советской Армии, как ни называй это отступлением. Все потому, что образ жизни у них буржуинский, стало быть — совсем не здоровый. Вот мы, голодранцы, но любой пожар мировой революции раздуем так, попробуйте погасить!

Каппель и Макаров, не говоря уже про Юденича и Колчака, призадумались: если красные могут стратегическую теорию воплощать в глухую практику, то они, действительно, что-то умеют. Даже без участия гения Василевского.

В последний день июня 1919 года майор Талвелла решился отвести свои войска от Петрозаводска, чтобы избежать окружения. Под финской оккупацией осталось только Сямозерье, вероятно по причине приграничного положения и более близких и безопасных коммуникаций с Финляндией. Да и его бы пришлось сдать, но тут вмешался случай, имя которому Пааво Марттина.

Его отправили воспитывать жесткость характера на землю предков, он же как-то так все это дело повернул, что к нему в отряд набралось еще порядка 300 добровольцев. Карелов-активистов фельдфебель Марттина не расстреливал, вот эти карелы-активисты и потянулись к нему. Назвалось это смешанное воинское подразделение «сямозерским отрядом самообороны». И отбивали бы они все атаки Красной Армии, как проделывали это уже и 7 июня, и 16 июня, и 20, и 22, да руководство решило: чего-то этот фельдфебель авторитетом пользуется, армию свою создал, не пора ли это дело прекратить?

И прекратили.

В середине августа AVA организованным порядком, выстроившись свиньей, покинула территорию Советской Карелии, перейдя границу в обратном направлении. Побаловались с освобождением братского народа — и хватит. 15 августа олонецкая экспедиция подошла к закономерному концу. За все время военных действий белофинны потеряли 569 человек убитыми.

Сколько народу погибло с советской стороны, к сожалению, никто не подсчитывал. Не рабоче-крестьянское это дело покойникам счет вести. Только видлицкий десант унес порядка двух сотен красногвардейских жизней, ну а про потери мирного населения не поминалось и вовсе. Сколько-то финны перестреляли с показательной целью, сколько-то погибли при военных действиях, сколько-то умерло от лишений.

Войны, подпитываемые «племенной идеей», как и все, замешанные на патриотизме — подлейшие войны. Антикайнен, угодивший в таковую, сколько ни пытался, понять не мог — зачем? Зачем финны вторглись в Карелию? Зачем он, финн, воевал против своих соотечественников? Зачем вместе с государствами, втянутыми в конфликт, сюда лезли немцы?

Ответы не получались связать логически. Каждый подразумевал противоречие между собой. Если AVA идейно настраивалась на братскую помощь, то почему финские власти, как таковые, поставили карелов на уровень недочеловеков? Если сам Тойво совершил что-то преступное в отношении своей родины, почему он не мучается совестью? Если немцы заинтересованы в расширении своего влияния, почему они не влияют, а только копаются под землей и зарисовывают камни?

Патриотизм — это убежище негодяев, но ведь и негодяям нужна какая-то поддержка, материальная и моральная. Религиозная, как бы между прочим. Недаром все военные вожаки вменяют себе избранность, духовное превосходство и способность ответствовать за чужие проступки, лишь бы они совершались по их приказу.

Тойво надеялся, что с Видлицы они выдвинутся в Петроград, но получилось несколько иначе. Олонецкая экспедиция породила после своего фиаско другие кампании.

Заполыхала, так называемая, Северная Ингерманландия. Царский офицер Юрье Эльфенгрен, прекрасно говоривший, как на финском, родном, так и на русском, сплотил вокруг себя целую армию народа инкери. Его прекрасная речь всегда сопровождалась делами, в основном, одобряемыми теми же самыми инкери. Он, например, создал государственный флаг Ингерманландии, наметил пути развития, даже министров назначил. То есть, по сути, обозначил свой территориальный суверенитет.

Почти год длилась вооруженная эпопея с Северной Ингерманландией, противная, как выяснилась позднее, и Советской России — ну, это понятно, и Финляндии — это непонятно, и Германии со Швецией — тоже непонятно.

Финских красногвардейцев воевать с Эльфенгреном не отправили, боялись, видать, необдуманных действий с их стороны. Но, к несчастью самих инкери, их географическое положение не способствовало обособленности — Петроград-то под боком. Даже, несмотря на то, что Эльфенгрен отказался взаимодействовать с Юденичем, он и его Ингерманландия не имела права на существование.

Инкери, пытавшихся спастись от красных, в Суоми приняли, конечно, но конечно, в смысле — окончательно, не приняли. Уже позднее миграционная служба Финляндии по договоренности с Советским Союзом в 1944 году выдала всех «беженцев» — инкери, карелов, вепсов и саамов — обратно в СССР. Под статус «беженца» чиновные дамы определили всех неэтнических финнов. В вагоны без объяснения — и за восточную границу. А там — добро пожаловать в рудники. Говорят, встречались среди охранников этих поездов с финской стороны правильные люди, не особо утруждающие себя поимкой беглецов, тогда удавалось хоть как-то спастись. Моему деду (деду автора) — не удалось, а шесть лет в норильской шахте до самого побега с ГУЛАГа здоровья и патриотизма ему не добавило (о моем деде в моей книге «Полярник»).

На железнодорожной станции «Свирица» пулеметную команду 6 финского полка переформировали, также переформировали и самого Антикайнена.

— Отправляетесь по решению РВС подальше, — сказали ему. — Ура, товарищи!

— Как так? — удивился Тойво.

— А вот так! Ты принят в ряды коммунистической партии, будешь теперь с честью нести звание партийца-ленинца.

Из двух рот, 4 и 5, шестого финского полка организовался второй батальон этого же полка. Антикайнен автоматически сделался комиссаром батальона. Ему ничего не оставалось, как чесать в затылке: где его богатства, где его милая Лотта, где его спокойная жизнь?

В Питере он надеялся получить через связи Куусинена хоть какую-то весточку от своей девушки, в Питере он надеялся завязать с карьерой военного, подавшись хоть куда — может, даже, к самому Бокию. Теперь он был готов и к этому, но судьба сделала очередной зигзаг, превратив Тойво в коммуниста, в комиссара, в активного участника гражданской войны в России.

Если воевать, то, конечно, не на своей земле. Антикайнен не участвовал в финской междоусобице, его не очень волновало, кто победит у русских, он воевал только потому, что так получилось.

Сформированный батальон должен был быть отправлен на север — слухи просочились, даже, несмотря на завесу «секретности». Там окопалось какое-то «Северное правительство», которым руководил некий старичок Чайковский. Сам-то он еще в январе 1919 года отбыл в Париж, но интервенты, приглашенные им, остались.

Это были англичане, австралийцы французы и датчане. В основном, они занимались пушным промыслом, то есть обороняли от всех, кому не лень, свои пушные фактории и пакгаузы. Охотники-промысловики вступили с ними в сговор, поэтому также охотно выходили на тропу войны.

А Троцкому, когда тот попытался договориться со всеми, показали на дверь: пошел вон, шченок! Но не интервенты заботили Троцкого со своими троцкистами — его заботили клянчившие вооружение у англичан беляки. Эдак, они не только на севере укрепят свое положение, но и к югу двинутся! Сталин над этим только посмеивался: я-то Петроград отстоял, а ты, Лева, теперь попробуй с севером справиться!

Окончание финской Олонецкой экспедиции плавно перетекло во всеобщее Карельское восстание. Основная идея была все та же: освободить братский карельский народ. Только инкери сами себя освобождали на Карельском перешейке.

Юг Советской Карелии, натерпевшийся этнических чисток, с финнами водиться не хотел. Центр и север дул щеки и доказывал свою самостийность, мол, финнов будем использовать, а дружить с англичанами. Но на самом деле общая картина всех, так называемых, «племенных» войн была сугубо потребительская — сложно назвать экономическая.

Финским барыгам нужен был лес — вырубить все, к едрене фене, и получить от этого прибыль. Немецким нацистам нужно было познание в чистом виде, чтобы добытые древние знания повернуть под свои мифические цели. Англичанам нужна была пушнина, беспошлинная и первоклассная. Австралийцам нужно было выразить свое каторжное прошлое: бери, что плохо лежит, бей, кто слаб, и всегда кричи, как потерпевший. А датчанам нужно было показать, что они тоже есть, что жена Николая-царя — датская принцесса. Что было нужно французам — да пес его знает, вероятно, что ничего. Где здесь помощь карелам, ливикам и людикам?

Батальон с Тойво доехал на поезде почти до города Медвежьегорска, выгрузился с эшелона и немедленно побежал воевать. Конец Олонецкой экспедиции оказался всего лишь началом!

В Медвежьегорске базировались англичане, они и приволокли сюда катера береговой охраны и гидросамолеты — вот, оказывается, где то место «невесть откуда». Финнами здесь и не пахло, пахло контрреволюцией. Те же самые парни в кожанках, те же самые солдаты и офицеры, что творили Революцию, но под другим революционным знаменем. Это не было зеленое знамя ислама, это был все тот же красный флаг, но какой-то мелкобуржуазный, то ли партии эсеров, то ли партии кадетов, то ли еще кого-то.

Финнам-красногвардейцам, впрочем, было по барабану. Им была поставлена задача: отнять у англичан движимое-недвижимое имущество, перевербовать их на свою сторону и забить на «Северное правительство».

— А стрелять-то в этих англичан можно? — спрашивали бойцы перед высадкой из поезда.

— Можно, — разрешил Антикайнен, слегка поразмыслив. — Даже нужно.

Склонить врагов на свою сторону во время боевых действий — это была хорошая задача, выполнимая. Не в плен взять — а сделать союзником. Англичане в отношении к местным жителям и к союзникам-белякам проявляли редкое паскудство, сложно было представить, что в отношении с противником они могут повести себя как-то по-иному. Поэтому батальонное начальство решило, что приоритетом являются трофеи, ну, а с интервентами — это уже, как получится.

Едва ввязавшись в непонятную перестрелку, Тойво решил, что воевать с англичанами в скалах, перелесках и сплошных холмах — это все равно, что изначально упустить преимущество. Ландшафт, знакомый интервентам по временам обучения в каких-то английских стрелковых военных школах, в Медвежьегорске был примерно таким же, как где-то на Британских островах. Вот и действовали они очень толково, не теряя времени на раздумья и поиск решений.

Главный англичанин сидел в своем штабе, пил чай с молоком и смотрел в бинокль. Видна была только его каска, да кружка, которую он изредка выставлял на верхний мешок с песком. Дело было летнее, поэтому штаб был тоже летний. Артиллерией никакой поблизости не пахло, поэтому врытый между гигантскими валунами штаб сверху закрывался стильной маскировочной парусиной.

Все интервенты чувствовали себя в полной безопасности и могли отстреливаться вплоть до осенних дождей. А там сядут на свои гидросамолеты — и улетят куда-нибудь в Архангельск, где у всех иностранцев-воинов было гнездо.

— Лучше бы они сейчас улетели! — сказал боец Туомо. — Только внимание наше отвлекают!

Действительно, приходилось считаться с английским бастионом и одновременно отбиваться от белогвардейских отрядов, которые шныряли возле Медвежьегорска без всякой системы. Отсюда и потери среди красноармейцев, отсюда и боевой дух ниже уровня моря.

— А ночью как? — спросил Тойво у «старожила», воюющего здесь уже не первый день.

— А ночью еще хуже, — ответил тот. — У англичан осветительных ракет — как блох на барбоске. Пуляют без стеснения, не подобраться.

— Цивилизация! — уважительно заметил Антикайнен, а собеседник только сплюнул.

— Может, предложить им культурно сдаться? — выдал Оскари.

— А на английском кто-нибудь говорит? — спросил Матти.

По-русски, по-шведски, даже по-немецки народ разговаривал, вот с языком туманного Альбиона была проблема.

— Ты — лесник, — сказал ему Кумпу. — Объясни им на языке жестов.

— Сейчас, — согласился Матти. Он вытащил из кустов сухой сук, надел на него буденовский шлем и поднял над траншеей. Тотчас же по ним начали палить из всего стрелкового оружия, а потом и из миномета.

Красноармейцы, как могли поспешно, расползлись по другим окопам и там затаились.

— Не понимают они языка жестов, — во все горло откуда-то заорал Матти. — Англичане — козлы!

С той стороны перестали стрелять и что-то закричали в ответ, со всем прилежанием склоняя слова, однокоренные «факиру». Выходит, и по-фински они не знали.

Враги не атаковали, и это здорово раздражало. Точнее, раздражало пренебрежение и высокомерие засевших англичан. Так казалось всем красноармейцам.

— Я подстрелю кого-нибудь из них, — прошипел сквозь зубы Туомо, когда батальон отполз на относительно безопасное расстояние от противника.

— Предлагаю! — внезапно сказал Оскари. — Отобрать несколько стрелков, рассредоточиться по периметру и бить гадов!

На вооружении у батальона, помимо пулеметов были столь распространенные «трехлинейки» — винтовки Мосина образца 1891 года. Англичане были вооружены гидросамолетами, минометами и еще винтовками Ли-Метфорд образца 1892. Что можно по этому поводу сказать? Антикайнен напряг память о недавних занятиях в школе командиров и заметил:

— Прицельная дальность наших винтовок 2 тысячи метров, английских — 730 метров. Скорострельность нас не интересует, кучность стрельбы у Ли-Метфорда лучше, нежели Мосина. Можно сделать вывод.

Вывод был сделан, из числа бывших охотников батальона отобрали восемь человек, самых метких. Впрочем, охотник бывшим быть не может, поэтому прочие тоже должны были быть готовы стрелять в белый свет, как в копеечку.

8 стрелков под покровом темноты забрались на высокие елки вне досягаемости стрельбы англичан и затаились — стали «кукушками», если пользоваться терминологией шюцкора. Остальные красногвардейцы выбрали себе позиции, кому где больше нравилось. Патронов у каждого было не вполне достаточно, но для выполнения поставленной задачи должно было хватить.

Теперь для осуществления плана нужно было, чтобы никакие лихие белогвардейские отряды не наскочили и не отвлекли на себя силы красных. Повезло, сегодня беляки боролись за свое светлое будущее где-то севернее.

В строго оговоренное время, когда командир англичан по своему обыкновению пил утренний чай и смотрел в полевой бинокль, все красные финны одновременно сделали залп из своих винтовок. Стрельнули — и затаились.

Когда с той стороны донеслись однокоренные слова «факира», красногвардейцы укрылись, кто как мог. И вовремя, потому что тотчас же началась стрельба и, спустя некоторое время, тявкнул миномет.

Когда обстрел кончился, Тойво оценил ситуацию и наметил вестовым новое время для залпа. Вестовые донесли это время до каждого воина и, особенно, до тех парней, кто куковал на деревьях.

Второй залп был еще слаженней, чем первый — и принес тот же эффект. «Факиров» в лексике добавилось, плотность ответного огня оказалась еще сильней. Красноармейцы лежали в своих земляных щелях и только ухмылялись сквозь стиснутые зубы: получите, гады, по заслугам.

С третьим «хоровым» выстрелом пришлось повременить. На этот раз англичане замешкались, несколько дольше приводя в порядок свои редуты. И не мудрено: они, наконец, поняли, для чего была, казалась, бесцельная стрельба красных, барахтаясь под обвалившимся тентом.

Стрелки на елках прекрасно справились со своей задачей, так же, как и прочие их товарищи на земле. Изначально было решено, что снайпера должны бить по модному маскировочному тенту англичан — точнее, по местам его крепления к земле. Другие бойцы в это же самое время стреляли по позициям врагов — просто, чтобы отвлечь внимание и не позволить зафиксировать положение своих «кукушек».

Англичане переоборудовали командный пункт, теперь с земли его было практически не видно. Однако с елок все осталось, как на ладони. Новый залп обрушил его, как и прежде. Враги напрасно стреляли по позициям красногвардейцев, напрасно изводили мины, напрасно поминали «факиров». Они поняли, что обрушение маскировочного тента — это издевательство. Трудно было не понять.

Была бы атака, или работа снайпера по солдатам и офицерам — англичане бы обозлились. Сейчас же они взбесились. Больше всех бесился командир: кричал так, что на другом берегу Онежского озера было слышно. Что — переходить в наступление? Как бы ни так, нету такой установки понапрасну рисковать драгоценными английскими жизнями.

А потом наступила ночь, еще светлая, но уже совсем не белая.

21. Медвежьегорск

Обычными перестрелками дело в Медвежьегорске, естественно, не закончилось. Действительно, цель-то была другая — освободить город от интервентов и белогвардейцев. Белые ночи кончились, зато началась одна ночь — красная.

Пытались парни из туманного Альбиона при свете ракет что-то делать со своим тентом, да без толку: «кукушкам» было еще проще стрелять по контрастной из-за теней мишени. Конечно, теперь можно было вычислить стрелков по вспышкам выстрелов, но в конечном итоге это вычисление не дало ровным счетом ничего.

Англичане были уязвлены поведением красных в самое свое чувствительное место — в гордость. Бешенство интервентов притупило их бдительность и способность к здравому размышлению.

Командир — рыжий детина с тонкими, будто приклеенными усиками, сам взялся за ружье. Он заметил, что их обстреливают откуда-то с высоты, даже определился — откуда, но никак не мог преломить ситуацию. Дальность до засевших красных не позволяла сколько-нибудь метко попасть в стрелков. Разве что миномет задействовать, так корректировка нужна, а к ней — нужен корректировщик.

Для профилактики он пару раз пальнул в сторону противников, но ничего этим не добился. Винтовка оказалась так же бесполезна, как и сабля, болтающаяся на поясе.

Командир, пачкая форменный китель, сам прополз до ближайшего к врагу смотрового пункта, намереваясь взять координаты для минометчиков. С ним отправилось пара человек — адъютант и посыльный. Но на месте уже оказался кто-то из солдат, ссутулившийся на самом бруствере.

— Доложить, что наблюдаете! — приказал командир и несколько раз помянул «факиров».

Солдат обернулся на голос, нехорошо усмехнулся и стремительно сделал выпад рукой в сторону ближайшего к нему человека — посыльного. Тот сразу же забулькал, схватился скрюченными пальцами за перерезанное горло и упал на землю.

Главный из англичан не удивился, он вскинул винтовку, которую до сих пор таскал за собой, намереваясь выстрелить в диверсанта, но тот очень ловко крутанулся на ногах, выбивая оружие из его рук. Адъютант застыл соляным столбом, не особо понимая, что это такое происходит?

А дальше происходило следующее: Тойво бросился за вывалившейся командирской винтовкой, подхватил ее за дуло и, не теряя инерции, описал ею широкую дугу, окончившуюся на голове несчастного. Глухой стук, словно по бревну кувалдой, подтвердил, что Антикайнен не промахнулся. Что стало с головой адъютанта — предположить нетрудно. Разлетелась она на кусочки, как спелый арбуз.

Командир взревел, будто бык, но на это никто в местах дислокации не обратил внимания — слишком много сегодня он орал, поручик хренов. Англичанин выхватил саблю и взмахнул ею, словно дуэлист на поединке чести. Конечно, можно было вытащить из кобуры пистолет, но как-то вот так получилось. Вероятно, захотелось аристократу порубать красного, плебея и дикаря, в капусту, выместить все свое справедливое негодование за невыпитый чай, за испачканный камзол, за уязвленную гордость.

Тойво достал из-за пазухи наган и пристрелил поручика. Когда тот упал с выражением удивления на лице, пробормотал:

— Эх, нашумел. Как там теперь Оскари?

Кумпу прокрался к англичанам с другого фланга, намереваясь оказаться возле ударной силы врагов — минометов. Несмотря на свои габариты, ему удавалось ползать тихо, как змее, красться бесшумно, как мыши, ступать неслышно, как рыси.

Возле двух минометов стоял постовой. После того, как Оскари оказался вблизи него в зоне доступности, постовой упал: Кумпу бросился к врагу, одолев, без малого, метров пять одним прыжком, и всадил ему нож под лопатку. Несчастный англичанин даже не вскрикнул. Теперь можно было заняться делом.

Но тут поблизости треснул пистолетный выстрел — с той стороны, где был Тойво. Это вызвало в стане врагов некоторый переполох — парни-то все были тертые, знали, что из пистолета просто так в расположении не стреляют.

На беду Кумпу английские минометы располагались как раз так, что мимо них пробежать на выстрел — ну, никак нельзя. Дергаться прочь для Оскари было бессмысленно — обязательно увидят его силуэт, стрельнут, кто-нибудь не промахнется. Шансов остаться незамеченным — вообще никаких.

Первые набежавшие англичане замерли, на них наскакивали последующие и тоже столбенели. Как водится, секунды, впавшие в вечность.

Почти полная луна встала над озером, любой ветер стих, любой звук пропал. Где-то в поселки Лумбуши на ближайшем острове завыла собака, в Медвежьегорске ей ответила другая. Их вой был жуткий и даже пугающий.

Англичане увидели в призрачном лунном свете, как огромный человек медленно повернулся к ним. Руками он держал другого человека, окровавленного и мертвого. Лицо незнакомца тоже было все в крови, в оскаленных зубах что-то зажато, какая-то плоть. Человек медленно достал это что-то изо рта и бросил под ноги ближайшему англичанину, заурчав при этом низким утробным голосом.

Солдаты одновременно посмотрели на упавшую перед ними часть чужого тела и признали в ней отгрызенное ухо их несчастного товарища.

Тут у одного из англичан оторвалось дно, послужив, словно бы, сигналом к отступлению. Повезло, что только один из них, вероятно, самый набожный, отметился в этой ситуации таким вот образом. Зрелище, действительно, было не для слабонервных.

Громадных размеров человекообразное существо с измазанным кровью лицом поднялось на бруствер, таща за собой за ногу безжизненное тело. Вероятно, доесть его оно решило чуть позже в одиночестве. Однако тело зацепилось за что-то, и, подергав его для верности туда-сюда, монстр поднял голову к луне и завыл, как волк. А потом чудовище прыгнуло в сторону и пропало из виду. Тело зацепившегося англичанина медленно сползло на землю.

Никто из солдат не попытался выстрелить, вероятно потому что прекрасно знал: в таких случаях только серебро может принести вред, а иначе вред принесут самому стрелку.

В роли монстра, конечно, выступал известный в узких кругах мастер перевоплощений, финский борец по прозвищу «Медведь» Оскари Кумпу. Ничего лучшего он не смог придумать, как отсечь остывающему англичанину ухо, вымазаться в его же крови и прикусить этот орган чувств, инородный и, казалось, склизкий, чтобы выглядеть более натурально. В самом деле, нет ничего натуральнее, чем оборотень или вурдалак с отгрызенным ухом в пасти.

Оскари так увлекся своим представлением, что оставался предельно серьезным даже тогда, когда страх обезобразил лица его суеверных врагов. На обратном пути он подполз к том флангу, где по его расчетам должен был находиться комиссар.

Так и было: три английских трупа, среди которых самым главным трупом был английский командир, один — безголовый труп и один покойник в нормальном покойницком состоянии. Но рядом также лежал и сам Тойво.

Оскари склонился над ним и с долей облегчения убедился, что комиссар жив, только в полном беспамятстве. Две слабо кровоточащих раны: на груди, и на бедре — а больше никаких повреждений. Кумпу подхватил Антикайнена и вместе с ним отправился к своему расположению. По дороге назад ему, вдруг, показалось, что какой-то большой зверь проскочил сзади в нескольких шагах, то ли огромный волк, то ли самый стремительный из медведей.

— Бояться нужно людей! — сказал Оскари сам себе и потряс кулаком в сторону, куда скрылся вероятный хищник.

Уже на подступе к своим позициям он заметил в кустах два ярко красныхкруглых глаза, направленных на него, и услышал глухое ворчание зверя. Вероятно, привлеченный запахом крови, либо же отвратительным ароматом английского страха, то ли волк, то ли медведь вышел на тропу войны. Что-то не в порядке было со психикой у этого существа: звери имели теперь обыкновение держаться от человека на безопасном для них, зверей, расстоянии.

— Ну, давай, сатана, подходи! — вполголоса сказал этим глазам в кустах Оскари, доставая наган в одну руку, в другую — верный пуукко. — Хочешь отведать вкуса человеческой крови?

Ворчание стало еще утробней, еще злее.

— Чего же ты медлишь? Давай, попробуй! — звук собственного голоса придавал Кумпу уверенности. Он встал в борцовскую позу, игнорируя факт, что в случае осветительной ракеты сделается отличной мишенью. Тело Тойво Оскари оставил лежать на земле за своей спиной, готовый защищать и его, и себя в случае нападения.

Зверь прыгнул на человека, на мгновения освещенный лунным светом. Если это был медведь, то это был явно не медведь. Если это был волк, то больше он походил на помесь волка, росомахи и еще кого-то. Льюис Кэрролл бы назвал: «штопора». Но красный финн Кэрролла не читал, поэтому определил: «еще кто-то» был человеком.

Сердце у красногвардейца пропустило удар от страха, внезапно накатившего на него, но инстинкты спортсмена-борца сработали сами по себе, независимо от ужаса. Пистолет оказался выбит из руки — Кумпу даже не успел выстрелить, но финский нож он все же не бросил.

Они схватились грудь о грудь, и Оскари сразу позабыл все свои страхи, словно вновь оказавшись на борцовском ковре. Удар был силен, но человек и не пытался этот наскок отразить. Наоборот, он спружинил ногами, прыгая назад вместе с напавшей на него тварью, пытаясь прижать ее оскаленную клыкастую голову к себе одной рукой, а другой — с пуукко — нанести удар под лопатку. Одновременно он изворачивался, как это бывает в борцовских бросках через голову.

Ему удалось упасть на землю, находясь сверху зверя, и Оскари сразу же принялся бить кулаком по голове твари, лишь бы не дать той время пустить в ход свои ужасные клыки. Нож остался где-то в спине животного, и человек попытался задействовать и вторую свою руку. Но зверь задними ногами поддел Кумпу за живот и отшвырнул от себя.

Они оба встали, не спуская глаз друг с друга, готовые нападать и отражать нападения. Между ними лежал до сих пор пребывающий в беспамятстве Антикайнен.

Оскари ощущал на себе разорванную в клочья одежду, понимал, что, вероятно, ранен, потому что по мышцам пресса растекалось неприятное тепло. Луна светила ему в лицо, поэтому он не мог видеть зверя в фас, полулицо-полуморду, но заметил, что его пуукко, так и оставшийся воткнутым где-то в спине хищника, доставляет тому определенные неудобства — тварь посекундно дергала плечом, словно пытаясь избавиться от какой-то назойливой досаждающей ему занозы.

А потом началась стрельба — оказывается уже вовсю светили мертвенным матовым светом пара ракет в ночном небе, дополняя собой луну.

Оскари любил подраться, но не настолько, чтобы схлестнуться с каким-то неведомым полузверем-получеловеком, да, к тому же, под оружейным огнем. Он бросился наземь, подполз к Антикайнену и, ухватив его, двинулся в сторону наших позиций. О своем былом противнике он и думать забыл.

Стрельба велась с обеих сторон, англичане даже пытались задействовать минометы, но один из них тут же взорвался на месте, а у другого мина заклинилась в стволе и выстрела не последовало. Оно и понятно: товарищ Кумпу использовал для дульного среза смоченный в масле песок, чтобы прекратить всякие поползновения насчет бомбометания.

— Что это было? — спросил он, когда добрался до своих.

— Это было круто! — с восторгом ответили ему товарищи.

Драку «медведя» с настоящим «медведем» видели все. Точнее, окончание этой драки. Куда делось животное потом — никто сказать не мог, сделалось не до того. Оскари не стал разубеждать народ о своем противнике, хотя сам был глубоко убежден, что сегодня ему довелось поручкаться с самим нечистым. Тому свидетельством были глубокие царапины от когтей на животе, аналогичные тем, что обнаружились на Тойво.

Антикайнен пришел в себя только после того, как ему под нос сунули тряпку, смоченную в нашатырном спирте. Голова у него болела зверски, но сотрясение мозга, судя по всему, было незначительное — во всяком случае, в глазах не двоилось, косоглазие не наблюдалось. Разве что, чуть-чуть.

Тойво помнил, что на него напал кто-то огромный и свирепый, помнил рычание, но не помнил вида нападавшего. Хорошо, что Кумпу вовремя подоспел, спас от незавидной участи быть растерзанным.

Скоро стрельба поутихли и совсем сошла на нет. Тойво пил горячий сладкий до приторности чай и никак не мог заставить себя придумать: что делать дальше. А ничего, оказывается, делать было не нужно.

Англичане снялись с насиженных мест, бросив обустроенные по последней моде позиции, и откочевали на север. Гидропланы улетели туда же, а, может, и в саму Англию. Медвежьегорск же снова стал советским, так как буржуи в нем все кончились.

Красные финны, бившиеся среди прионежских скал, построились боевыми порядками, послушали приветственные и поздравительные речи, поклялись последней каплей крови и пошли дальше воевать с неутомимым «Северным правительством». Многие из них, в том числе и Антикайнен сам, недоумевали: чего же братский финский народ в виде военного представительства не лезет в Карелию снова, пользуясь такой возможностью — обилием белогвардейцев и сил Антанты на северах?

А не мог финский народ, ему самому армия была нужна позарез, потому что самые мудрые финны, которые, как известно, поголовно сидят в правительстве и правящих политических партиях, эволюционировали в новую законотворческую эру, именуемую «сухой закон».

Он, подлый, вступил в силу в Финляндии 1 июня 1919 года, закрепив за государственной алкогольной компанией монопольное право на производство, импорт и продажу алкогольных напитков, разрешив использование алкоголя только в лечебных, научных и технических целях.

Инициаторы принятия закона были совершенно искренне уверены в том, что он сможет уберечь граждан от пагубной страсти, разбивавшей семьи и потрясавшей моральные устои общества. Конечно, ведь это им внушал находившийся на нелегальном положении Отто Вилли Брандт, он же — Отто Куусинен. Не сам, конечно, внушал, а через целую сеть псевдоаналитиков, псевдоэкспертов и прочих псевдо. Разработанный в доме на Каменноостровском проспекте план воплотился в жизнь, заставив финнов забросить в дальний угол какие-то добровольческие и патриотические позывы в отношении Карелии.

Лишенный алкоголя народ тотчас же увлекся самогоноварением и контрабандой. Полиция стала это дело пресекать, отчего коррупция немедленно принялась расти. Полицаев подкупали, а самых вредных и жадных — истребляли.

Какая уж тут финская интервенция в Карелию?

Правда, нашлось несколько очень дальновидных людей, в том числе и знакомец Тойво по Сааримяги, разведчик с Сямозерскими корнями Паули Марттина, которые принялись обустраивать по границе с Россией своего рода схроны с оружием на будущую перспективу. Их еще называли «медвежьи ямы». Но дальше этого дело не пошло.

Финляндия ударилась в самогоноварение, нелегальное производство «понтикки» в специально обустроенных лесных секретных местах отнимало все внимание любых представителей власти. За самогонщиками охотились, как за худшими врагами государства. Государство — настолько инерционная и неманевренная машина, что трудно заставить ее повернуть в сторону с пути, изначально лживого и пагубного. Машинисты не любят признавать своих ошибок.

Молодцы — аналитики спецслужбы Советской России, придумавшие для своих врагов, ближних и заокеанских, «сухие законы». Их ратификация в этих странах позволила вздохнуть несколько легче, лишаясь изрядной доли прессинга на свой устанавливаемый суверенитет.

Не минула чаша сия, алкогольная, и заокеанских друзей. Администрацией президента Вильсона в США была сделана попытка ветировать антиалкогольные законы. Но через 2 часа после оглашения решения президента в Конгрессе, палата представителей провела повторное голосование. Вето президента было преодолено. На следующий день состоялось голосование в Сенате и антиалкогольный закон был принят. Сухой закон в США начал свое печальную историю в том же 1919 году. С трибун звучали лозунги о моральности и американском способе жизни, защите национальных ценностей. Одним из требований сторонников «американского способа жизни» был запрет производства и продажи алкогольных напитков.

Ну, а последствия — Великая депрессия через десять лет, враждебность к России затухла на фоне своей собственной борьбы за существование. Советской России оставалось только выжить.

Уже позднее, когда мир перестало лихорадить политическими переустройствами, «сухие законы» упразднились, как вредные. День, месяц, год и время открытия алкогольных магазинов после тринадцатилетнего перерыва в Финляндии породил шутливую задачку: «Как расшифровывается набор цифр 543210»? Загадка решалась просто: алкогольные магазины распахнули свои двери вновь 5 апреля 32 года в 10 часов утра.

К сожалению, и Россия не миновала свой «сухой закон», который вполне закономерно предшествовал долгому-долгому кризису, не видать, блин, его конца и края…

22. Финский полк

Тойво сотоварищи тяжелой поступью войны двинулись из лета в осень, с юга на север. Где-то рядом ждало своего часа село Кимасозеро, точнее — то, что в нем было сокрыто родственниками бегуна Пааво Нурми.

Антикайнен не мог сбежать, чтобы взять принадлежащее ему по праву имущество. Не сказать, что такая мысль не приходила к нему в голову, однако бросить Оскари Кумпу, Туомо, Матти, прочих своих товарищей он не мог. Быть дезертиром по закону военного времени — чепуха на постном масле, быть предателем в глазах однополчан — вот это было очень серьезно. С этим Тойво жить бы не смог.

После памятной вылазки в тыл англичан с Антикайненом не произошло никаких изменений: он оставался замкнутым, любящим одиночество — все, как обычно. Зато Оскари изменился. Вероятно, какое-то представление об окружающем мире у него порушилось.

Призраки Андрусово, дикая тварь в Медвежьегорске — все это никак не вязалось с политикой атеизма, столь рьяно пропагандируемой в Советской России. Вероятно, потому что любая политика замешана на лжи, а человек подсознательно настроен на ее отторжение. Оскари не боялся, он просто недопонимал. Однажды, он решился на разговор с комиссаром.

— Тойво, как коммунист коммунисту, можешь ли сказать мне кое-что? — спросил Кумпу.

— Ты не коммунист, — напомнил ему Антикайнен. — Что такое?

Оскари пожал крутыми плечами, мол, коммунист — это дело житейское, никогда не поздно им стать, и продолжил.

— Вот тот зверь, что на тебя напал — что это было?

— Я думаю так, — ответил, чуть помедлив, Тойво. — Война, как известно, преступная трата души. Там где души «тратятся», там где кровь и ненависть — обязательно возникают сущности, это пользующие.

— Переведи, — попросил Оскари.

— Ну, вот, когда ты у англичан изображал из себя людоеда — они в это поверили сразу, будто всю жизнь только с людоедами и сталкивались. Понятно, что сказки в детстве читали, понятно, что представления по этим сказкам смотрели. Но отчего же сразу такое доверие?

— Ну, захотели поверить — и поверили, чего тут говорить?

— Значит, где-то в глубине души допускают, что есть такие твари. На чем-то это допущение должно основываться. Может, на память предков? Может, не все сказки — вымысел? Может, возле войны и появляются эти сущности, само существование которых является сверхъестественным? Где ж нечистому пастись, как не возле человеческого страдания?

Оскари почесал в затылке и вздохнул.

— Сам себя сумасшедшим не ощущаю, — проговорил он. — Вот если кому-то сказать — обязательно примут за ненормального.

— А ты не говори, — усмехнулся Тойво. — В вопросах веры можно ориентироваться лишь на себя. Только не следует увлекаться. Так?

— Так, — согласился Кумпу. — Ну, да что прошло — то в прошлом уже. Будем жить дальше?

— Нет других альтернатив, — согласился Антикайнен.

По мере наступления на север они все дальше уклонялись от Кимасозера, все более приближаясь к Беломорью. Белогвардейцы делались злее, интервенты из Антанты — равнодушнее. Встречались беженцы, которые пробирались к Архангельску от Ярославля и Рыбинска. Они рассказывали, какой террор устроили там чекисты латышской и чешской национальности, поддерживаемые китайскими «революционерами» и воодушевляемые еврейскими демагогами. Тюрьмы переполнены, каждую ночь расстрелы. Народ восстал, но без оружия стихийный бунт был обречен на поражение. Поддержки от белогвардейского движения и сил союзников не было никакой. Экстремист Борис Савенков пытался как-то организовать толпу, но ему никто из партийных союзников не оказал не то, что помощи, но и содействия. Нашлись еще и те «сподвижники», что сдали его латышам.

Савенков, террорист с огромным дореволюционным опытом руководителя Боевой организации эсеров, ушел в Казань. Перебил всех встречных китайцев, как клопов, пристрелил пару-другую латышей — и был таков. Предательство? Предательство.

Осень оказалась не тем временем года, когда можно было покончить со всеми врагами Советского государства и идти на зимовку. Нужно было просто идти на зимовку, потому что и обувка на красных финнах поистрепалась, и летнее обмундирование пообносилось, да и боевой дух подупал.

В начале декабря 6 финский полк прибыл в Петрозаводск, где всем бойцам позволили отдохнуть по полной программе — сходить в баню, сесть за стол, поесть еду, попить водку, с девчонками из Петрозаводска исполнить зажигательный танец летка-енка, поспать в нормальных постелях и в нормальном обществе и нормальное количество часов, переодеться в новенькую теплую форму, озонируя воздух одеколоном «Шипр» после посещения парикмахерской. Словом, командование позволило личному составу расслабиться от трудов ратных и боев жарких.

Через пару-другую часов расслабления командование решило: хорош! Расслабилась чухна белоглазая! В ружье!

Полку было предложено спешным порядком выдвинуться на государственную границу и стать стеной перед буржуями от Ладожского озера на север на целых 200 километров. Сказано — сделано, финны рассредоточились на две сотни километров и принялись ждать Нового 1920 года. Враги тоже затаились и оставшиеся недели 1919 года себя никак не проявляли.

Все варили понтикку и занимались ее дегустацией. Ну и что, что не в Петрозаводске, зато не на войне!

А в это время, точнее, конечно, не в это время, а чуть пораньше, когда погодные условия еще позволяли бегать топлесс по берегам озер и махать на комаров хворостинами, в поселке Калевала собрался служивый народ. Первым делом этот народ переименовал Калевалу в Ухту, вторым делом призадумался: что, собственно говоря, делать дальше?

Выбор был между Советской Россией и буржуазной Финляндией — к кому подаваться? К большевикам не хотелось — у них там неразбериха, к капиталистам тоже не хотелось — у них там порядок, до отвращения.

Следует отметить, что люди, собравшиеся в Ухте, все, как один преследовали идею национальной чистоты в отдельно взятом воинском подразделении. Не потому, что были против других наций, а потому что все служили в только что упраздненном 30 июня 1919 года Карельском полку. Стало быть — все были карелы. А командиром у них был полковник Вудс, уроженец Белфаста, настоящий ирландский офицер.

Полковник Его Величества короля Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии Георга Пятого, Вудс, оказался в развращаемой гражданской войной Финляндии еще в 1917 году. Немцы, шведы, русские, хозяйничающие в стране, выстраивающие свои политические курсы, не позволяли англичанам оставаться в стороне.

Вудс, в качестве военного представителя, оказался в оставленном без боя городе Коувала. Красные финны ушли, бесцветные финны пришли, а, придя, начали устанавливать новый порядок. За первую неделю государственности в окрестностях Коувалы было расстреляно более 300 человек. Были уничтожены все люди из лагеря для «ненадежных» лиц, созданного сразу же по смене власти. Возраст убитых был в самом широком диапазоне: от десяти до шестидесяти четырех лет. Пол ограничивался двумя категориями: мужской и женский.

Расстрелы бы продолжались дальше, да карелы кончились — в лагерь были согнаны все выходцы из Карелии, которым требовалось определить государственный статус: гражданин — не гражданин. Дамы из миграционной службы сразу же оптом вынесли вердикт — ненадежные, гражданство не предоставлять. Им-то проще, сами в людей не стреляют, сами-то в Гельсинфорсе.

Вудс был потрясен, но не очень, потому что геноцид — это всего лишь национальная политика, ничего личного. Приглядевшись к обстановке, особенно в областях, приграничных с Карелией, полковник не мог не выразить восхищение, которое он испытывал по отношению, как к карелам, так и к ирландцам — двум притесняемым, бесправным и всё же настойчивым и независимым духом народам.

Филип Вудс не удивился, когда штабной офицер доложил о появлении делегации карел, просящих оружие для себя, чтобы противостоять китайцам и латышам Советской России и вооруженным силам самой Финляндии. Он вышел и оглядел молчащих мужчин, вооруженных по крестьянской моде — косы, вилы и топоры.

— Что с ними делать? — шепотом спросил адъютант.

— Постричь, чтобы можно было их видеть, — сказал тогда полковник.

За кратчайший срок, пользуясь любезностью короля Георга, был сформирован и обучен Карельский полк. Обмундирование было английским, зато герб — трилистник клевера на зеленом фоне — свой.

Полковник Вудс посмеивался по этому поводу: с помощью трилистника Святой Патрик объяснял принцип Святой троицы — «Так же как три листа могут расти от одного стебля, так и Господь может быть един в трех лицах». Святой Патрик — покровитель Ирландии. Эмблема работала на версию схожести борющихся за свободу народов — ирландцев и карел. Как и ирландские солдаты, карелы, «казалось, становились только спокойнее, когда ситуация ухудшалась».

Из личного состава бывшего Карельского полка потом был сформирован Карельский добровольческий батальон, который после так же был расформирован. К мнению полковника Филипа Вудса никто не прислушался. Нельзя, оказывается, формировать войска из карел.

На прощанье ирландец произнес речь перед строем:

— Один умный человек сказал, что во время войны немцы прекрасно умеют две вещи: цепляться за твое горло или валяться у тебя под ногами (У. Черчилль). Мы — не немцы, мы не настолько дисциплинированы, поэтому в отношении нас, ирландцев и карел, пусть работает только первая часть афоризма. Хватать за горло мы умеем, будь здоров!

Вот они-то, бывшие солдаты и унтер-офицеры национального полка, собрались в Ухте. Вот они-то и сформировали временное карельское правительство. Вот их-то одинаково ненавидели кремлевские мыслители во главе с Вовой Лениным, и буржуазно-демократические финны с лидером Маннергеймом, и Белое Движение, кому только не подчинявшееся.

Новообразованная Ухтинская республика не была признана в мире, разве что финский президент Свинхувуд взбрыкнул вопреки рекомендациям Таннера и Маннергейма и сказал: «Мы вас признаем, пацаны, только вы проситесь в состав Великой Финляндии». Но это было не совсем то, к чему так стремились «ухтинцы». Новая страна со старейшими традициями никак не вписывалась в политическую карту мира разделенную по степени величия вновь переписанной Историей, как таковой. Стало быть, Ухтинская Республика была обречена.

Свободный человек, как его создал Господь, не может жить в государстве, но любое государство не может допустить, чтобы где-то жил свободный человек. Когда-то библейский Саул был государством, он гонялся за свободным человеком Давидом. Давид добегался до того, что сам стал государством и подчинил себе всех свободных, кого нашел, да и саму Библию тоже подчинил.

Карелия в то время была неспокойна. 6 финский полк, впрочем, это беспокойство не замечал: служба, служба, еще раз служба. Можно было одичать, позабыв, что где-то жизнь, где-то рестораны и катки для катания на коньках. Тойво получил командировку в Питер по какой-то казенной надобности, мигом собрался — и, стремглав забравшись на третью полку плацкартного вагона, поехал в северную столицу.

Среди заснеженных полей и лесов лежала заснеженная страна. Война, словно Россию кто-то раскручивал вокруг центра, откатывалась к Сибири и Черному морю. Ни гений Каппеля, ни массовость Деникина, не враждебность всего мира не способствовали тому, чтобы разбежались из Российской державы еврейские глашатаи Революции, латышские палачи, чешские пособники — да все, кто замутил без малого три года назад всю эту неразбериху. Правящая верхушка Советской России, конечно, все пути отхода подготовила: паспорта, ценности, места назначения. Латыши об этом даже не думали, чехи, вообще, не думали ни о чем. А финны, красные финны, терлись возле Питера и были постоянно в боевой готовности.

Тойво прибыл на Путиловский вокзал и подивился, как город изменился за те девять месяцев, что его здесь не было. Понятно, что разруха, но непонятно, почему такая разруха! Все население резко разделилось на две группы: малоимущие и многоимущие. Среднеимущих не было.

В бывших казармах Павловского полка финские красногвардейцы спали на досках, уложенных прямо на цементные полы. Их бедственное положение не вызывало ничего, кроме чувства недоумения: что, черт побери, произошло? Куда кровати-то подевались?

Антикайнен добрался до Каменноостровского проспекта, где, напротив, вроде бы ничего не изменилось. Те же сытые рожи, те же надменные консьержи, те же привычки — автомобильный парк, обеды из ресторанов, танцы до упаду.

В комнате, где жил Акку Пааси, теперь не жил никто. Вернее, жил там какой-то дворник с домочадцами, но ни Лиисы, ни ее соседа не было. Оказалось, что Саволайнен, многообещающая секретарша с красными губами, обещания свои оправдала: теперь она жила наверху вместе с ответственным партийным работником Коминтерна. А Пааси был изгнан, как незаконный жилец и теперь обитал все в тех же бывших казармах.

Куусинен так и не вернулся, но переправил для Антикайнена несколько запечатанных сургучом писем. Все они были от Лотты.

Его девушка писала, что после возвращения их семейное предприятие по выпечке хлеба реанимировать не удалось. Новые власти документы установленного этой властью образца выдавать не торопились, до сих пор проверяя всю семью на надежность по возвращению из мест заключения. То, что они оказались там без суда и, вообще-то, совсем в другой стране, как аргумент не рассматривалось. Старые паспорта теперь, как удостоверения личности не рассматривались вовсе. Без новых бумаг нельзя было получить ни работу, ни какое-то мизерное пособие. Но все равно они справляются, потому что все прекрасно понимают, как бы им сейчас пришлось гораздо хуже там, в проклятом городе Буй. В общем, она ждет его возвращения и верит, что все у них будет хорошо.

— Я вернусь, — прошептал Тойво последнему письму. — Иначе и быть не может.

В самом удручающем состоянии духа он вернулся в расположение своей части, чтобы там встретить известие: «В Хельсинки убили Отто Куусинена». Да, определенно, жизнь повернулась к нему задом, перестав улыбаться мордой лица.

Самое время уйти в лес, в одиночество, отрешиться от всего мира, внять блеющему голосу козла Пана, пойти на Свет, да вот зима стояла суровая — можно замерзнуть насмерть. Тогда Тойво принялся каждый день, если не было чрезмерной служебной загруженности, надевать лыжи и убегать прочь от людей, прочь от реальности.

Ситуация с его гражданским статусом оставалась ему не ясной до сих пор, в то время, как никто вокруг не сомневался: раз член партии коммунистов — значит, гражданин Советской России. Ему не было в этой стране плохо. Однако Тойво прекрасно осознавал, что это всего лишь потому, что он — член стаи. Боец и комиссар 6 финского полка. Фронтовое братство, товарищество и все такое.

Он также не думал, что в Финляндии ему будет плохо. Вероятно, ему будет очень плохо. Никакой поддержки, а теперь, когда убили Куусинена — никакой помощи. Родственники, Лотта? Но о них следует заботиться в первую очередь, ему же в случае возвращения предстояло заботиться в первую очередь о себе. Нет, без денег возвращаться не имеет никакого смысла.

Их полк служил сдерживающей силой для затаившейся Ухтинской республики. Но все товарищи понимали, что она на самом деле не затаилась и не копит силы для интервенции. Эта республика просто хочет выжить и никого не трогать. Да кто ж ей такое позволит?

Пожалуй, легче было воевать, нежели заниматься стратегическим ожиданием. У командиров, конечно, хватило опыта занять своих бойцов, чтобы у них свободного времени не было ни капельки, но это служило лишь слабым утешением для ответа самому себе: зачем я здесь? Многие красногвардейцы оставили в Финляндии свои семьи, родных и близких. Когда они воевали, то создавалось впечатление, что делают они это для того, чтобы вернуться, наконец, домой. Когда поблизости не было войны — начинало казаться, что они тратят время попусту, между тем, как близким, вероятно, приходилось туго.

Но пришла весна, и в апреле полк был переброшен в беломорский город Кемь, некогда, при Царе-Горохе, известный своими кутежами и разнузданностью (kemut — кутеж, в переводе с финского). А 25 апреля, после горячих поздравительных мероприятий в связи с 50-летием со дня рождения вождя Вовы Ленина, авангард полка вышел из города в сторону деревни Подуженской.

На начало мая планировалось какое-то действие, боевое, или не очень. Все держалось в секрете, но предположения возникали сами собой. Они пойдут походным маршем на Ухту, чтобы поставить победную точку в деле с самоназванной республикой.

Так и вышло: военспец Петров при поддержке комиссара Вастена сказал речь и зачитал приказ РВС. Восстановить в Ухте советскую власть, любое сопротивление подавить.

Личный состав сказал положенное в таких случаях «ура» и прослушал обвинительную речь из уст комиссара.

В вину ухтинцам ставилось, что они разбили войска белого Северного правительства, наступавшего на Ухту с трёх разных направлений, и взяли в плен командира белых подразделений барона Тизенгаузена. А сделали они это в угоду финской буржуазии. Отряды самообороны и партизанские отряды, которые разбили белых и теперь, в относительно мирное время, несли постоянное боевое дежурство и вылавливали провокаторов, засланных с финской стороны, объявлены бандформированиями. Ухтинскому правительству ставилось в вину также подвоз хлеба из Финляндии.

Однако Вастен умолчал тот факт, известный каждому бойцу от местных жителей, что было это вызвано тем, что Кемское правительство по согласованию с белыми перекрыло поставку продовольствия в эти волости, как с юга России, так и с севера.

В общем, деваться некуда, надо идти свергать Ухтинское правительство.

Пришлось выдвигаться, причем часть пути следовало одолевать по реке Кемь и озерам, находившимся в стадии, предшествовавшей ледоходу. Только лыжи помогали не провалиться в воду, а потом без них закономерно не обошлось, когда впереди оказывались болота и все еще заваленные снегом леса. Все предметы снаряжения и снабжения красногвардейцы несли на себе, так что любые сомнения относительно неправедности миссии вытеснялись куда-то усталостью.

Не встречая никакого сопротивления 18 мая без единого выстрела Ухта была занята советскими войсками. Правительство самопровозглашенной республики сложило с себя все полномочия, вероятно, будучи настроено обойтись без жертв. Что стало с теми людьми, которые пытались создать в Карелии государство для карел? То же, что уготовано любым государственным людям в момент неизбежного краха очередного института власти — забвение.

23. Оппозиция

Летом того же года Антикайнен вернулся в Питер. Командование решило, что Тойво тоже должен включиться в командование, командованию без него туго, следовательно — необходимо закончить курсы военных командиров, столь экстренно оборвавшиеся для него более года назад. Вроде бы выпускник, но без знаков различия. Комиссар — это как бы не в счет, это как бы не командир.

Ему было, с чем сравнивать, поэтому он сравнивал. Не места, конечно, им посещенные, а время, им прожитое. Плохо стало с обмундированием, плохо стало с условиями жизни и совсем плохо стало с едой.

Как-то встретился Акку Пааси — он тоже теперь на командира обучался. С его-то послужным списком отъявленного хулигана!

— А куда деваться-то? — сказал он, радостно пожав руку Тойво. — Лииса, падла, подженилась, в апартаменты перебралась. Меня, как неответственного квартиросъемщика, попросили вон, в квартиру снова прислугу определили. Куда пойти беспризорнику? В ЧК, либо в армию.

— Так к Рахья бы сходил, он бы пристроил куда-нибудь, — заметил Антикайнен.

— К Рахья теперь просто так не подойдешь, — вздохнул Акку. — Да ни к кому из верхушки просто так не подойти. Они теперь важные, они теперь на защите у государства.

Ну, пес его знает, какие сегодня обычаи в финских эмигрантских кругах практикуют! Пока трудно судить, что же такое происходит — может, правила игры того требуют. Высшие чиновники занимаются государственными делами, народ попроще затягивает пояса — военное время, ничего не попишешь.

— Погоди, — сказал Тойво. — У нас же денег, как у дурака фантиков, ты сам их машиной вывозил. Отчего же нам, курсантам, так голодно?

— Хороший вопрос, — как-то нехорошо ухмыльнулся Акку. — Задай его при случае Эйно Рахья, либо Гюллингу, либо Ровио. Куусинену уже не задать, так, вероятно, именно поэтому-то и не задать.

Нехороший ответ на хороший вопрос нисколько не удовлетворил Антикайнена. Он спешно распрощался с Пааси и пошел по своим делам. Вообще-то дел у него не было, разве что посещение библиотеки. Но и там он не задержался. Некто Войтто Элоранта, собрав вокруг себя человек пять, строго хмурил брови и рассказывал какую-то историю. Вероятно, рассказ был невеселым, потому что люди вокруг него тоже начали хмурить брови и сжимать кулаки в карманах.

Тойво не смотрел в сторону кучкующихся курсантов, но взгляд мельком отпечатал в памяти всех собравшихся. Лидер группы несколько выделялся среди прочих, словно был иным на этом празднике духовной библиотекарской жизни. По возрасту этот человек в курсанты не подходил, но, раз он здесь, может — преподаватель?

Антикайнен бессмысленно смотрел в выбранную им подшивку «Военного вестника» за 1913 год и напрягал голову: на кого этот человек был похож? Голова, падла, напрягалась плохо. Он еще не знал, что полемизирующий по какой-то важной теме субъект — это Войтто Элоранта, деятель коммунистического движения Финляндии еще времен Первой Российской революции.

Бросив бесплотные попытки чтения, Тойво отправился на выход. В дверях столкнулся с Алланом Хаглундом, еще одним знакомцем по событиям в Турку. Они тепло поздоровались, но Аллану было некогда беседовать, он торопился к тем парням, которые с открытыми ртами внимали старшему товарищу.

Уже на подходе к казарме, Антикайнен, вдруг, понял, с кем можно было сравнить человека из библиотеки. Да это же вылитый пламенный революционер Саша Степанов! Та же убежденность в своей правоте, или — своей избранности, те же жесты, то же выражение полного удовлетворения от того, что ему внемлют. Упомянутый Степанов вновь слыл в Финляндии революционером. Ну, если не очень революционером, то оппозиционером нынешней власти — это точно. В противники режиму всегда выгодно назначать политических проституток, чтобы те делали вид борьбы, сопротивления и прочего неповиновения. Саша на эту роль подходил на все сто процентов.

Но если к ним на курсы проник какой-то неприятный человек, то ему явно что-то надо, что-то нехорошее.

Тойво начал намеренно искать встречи с Хаглундом, чтобы кое-что выяснить по этому поводу. Наконец, как-то встретившись возле стрельбища загородом, они переговорили, повторив разговор, который состоялся несколькими днями ранее, после ухода Тойво из библиотеки.

— Кто это такой? — спросил «двойник» Степанова. — Ну, тот, с кем ты в дверях беседовал.

— Кто это такой? — спросил Тойво. — Ну, тот, который с людьми говорил в библиотеке.

— Это товарищ Тойво Антикайнен, — ответил в первом случае Аллан.

— Это товарищ Войтто Элоранта, — ответил во втором случае Хаглунд.

— Мутный чувак, — сказал Элоранта.

— Мутный чувак, — сказал Антикайнен.

— Эге, — почесал затылок Аллан в обоих случаях.

Тойво, конечно, был наслышан о супругах Элоранта. Ему рассказывал о них в свое время Отто Куусинен. Больше, конечно, про мужа говорил, потому что, положа руку на куусиненское сердце, недолюбливал он Войтто.

Когда-то в далеком 1905 году революция была модной в Финском княжестве. Политика требовала разделить момент: либо одобряешь, что в России творится — тогда «за», либо не одобряешь, что в России творится — тогда «против». Воздержавшихся быть не должно. Финское общество, условно названное пролетарским, даже разделилось на стороны, в которых, соответственно, возникли радикалы. Эти радикалы с обеих сторон стали враждебными: левые — красными, правые — белыми. Чепуха, конечно, на постном масле, но организаторы такого разделения на этом не ограничились. Красные создали боевую организацию «Красную гвардию», белые тоже, вероятно, что-то создали в соответствии с их цветовой гаммой.

Бывший капитан царской армии Йохан Кок, вышедший в отставку в возрасте 35 лет, ничего интересного на гражданке не нашел, поэтому вступил в финляндскую Социал-демократическую партию. А тут — революция в России! Хотелось на баррикады, хотелось умереть под красным знаменем где-нибудь на Пресне, а потом, конечно, ожить, чтобы посмотреть, как все горюют по такому отважному революционеру.

Но, откуда ни возьмись, появился молодой решительный Войтто Элоранта и сказал: «Кок, так тебя и эдак. Создай Красную гвардию! А я тебе в помощники!» Экс капитану было уже 44 года — мудрый был аксакал. Он и создал и даже в октябре 1905 года взял под контроль Гельсингфорс без пригородов. В пригородах засели финско-шведские националисты и били морду красногвардейцам, если те туда по какой надобности забредали.

Потом всеобщая забастовка, манифест, который Коку предоставил в готовом виде Элоранта. Манифестов было много, их писал все, кому не лень — даже молодой тогда Саша Степанов. Но именно этот очень не понравился жандармскому управлению.

В итоге талантливого организатора Кока принялись отлавливать, чтобы впаять ему срок за измену, если не Родине, то лично генерал-губернатору. Йохан подумал: «Ну, его нафик, эту революцию!» Скрылся в Швеции, потом переплыл по-собачьи в Англию и оттуда на пароходе вторым классом в Америку. «Чудом ушел, чудом!»

Красногвардейских командиров, конечно, после поражения Революции начали хватать за холки — и в крепость на перевоспитание. Или, даже, в Сибирь. Причем, что характерно, всех знали царские сатрапы: кто, где и кем руководил. Войтто Элоранту не тронули, обошли, так сказать, вниманием. Как Гапона и Азефа в России?

Нашлись люди, которым такое положение дел показалось подозрительным, отправили они своих доверенных лиц в Америку, чтобы выяснить кое-какие дела у капитана Кока. Да долго собирались, судили-рядили: а стоит ли? Когда на носу возник призрак следующей Революции, решились — надо узнать, чтобы обезопасить себя и товарищей от неприятностей в дальнейшей борьбе. Приехали, а Йохан Кок умер загадочно и безвозвратно. Шел 1915 год, в Америке клубились еврейские революционеры, набираясь теоретического опыта перед отправкой в Россию. Кок ехать в Евразию не хотел, но где гарантии, что он не подаст своего голоса?

Такой вот информацией Куусинен поделился с Антикайненом, не делая никаких выводов, не ставя акценты. Что хочешь, то и думай.

Тойво попытался отловить Акку, но была пора летних лагерей, курсанты, несмотря на скудность рациона питания, были загружены учебной подготовкой по самое не могу. Но Аллан мог тоже кое-что прояснить.

— Рыбак рыбака видит издалека, — сказал ему Антикайнен, комментируя слова про «мутность». — Этот товарищ Элоранта, сдается мне, лектор на общественных началах?

— В общем, у него есть кое-какая точка зрения, и он ей поделился с нашими парнями, а те поняли — похоже на правду. Вот теперь просвещаются.

Обычно таким образом работали все коммунистические агитаторы в войсках, неужели Войтто несет в курсантские массы идею контрреволюции? Вряд ли, конечно. Тогда что? Поймать этого агитатора, да по башке ему настучать? Нет, это не наш метод. Наш метод — убеждение, ну, или пьяные выходки, как то: танцы-шманцы, клятвы в вечной дружбе и милицейская драка. Только так можно найти себе единомышленника.

Тойво узнал, что Элоранта появился в России только в августе 1918 года, когда все финские революционеры и им сочувствующие уже два месяца, как болтались по Петербургу. Где он был эти долгие дни? Налаживал контакты с финскими белогвардейцами. Или, быть может, ни с кем контактов не налаживал, а просто пытался прислушаться к себе: хочет он свалить с Родины, или нет? В принципе, Войтто был известной личностью, поэтому финские власти должны были его арестовать, пытать, а потом расстрелять. Но ничего этого они делать не стали, отпустили на все четыре стороны.

Антикайнен не стал больше ни о чем говорить с Хагглундом, разве что про девчонок немного потрепались. Оказалось, что Войтто — семейный человек. Его жена, Элвира, совсем недавно присоединилась к мужу. Появилась из ниоткуда, будто ни в чем не бывало.

— Это как так — из ниоткуда? — удивился Тойво.

— А вот так, — пожал плечами Аллан. — У товарища Элоранто есть свой канал на Финляндию. Очень тайный и контрабандный. Они по нему в Финку бухло поставляют.

Вот еще одна странность. Разовые проникновения в Суоми никто не запрещал, так же, как и разовые выходы оттуда. Любые постоянные переходы очень быстро становятся известны, как пограничникам, так и таможенникам. Не бывает «очень тайных каналов».

— А на днях к ним еще и десятилетний сын приехал.

— Тоже по «каналу»?

— Тоже по «каналу».

Тойво с некоторой долей тоски вспомнил, как хлопотно и, главное — дорого — обошлось ему переправка семьи Лотты в Выборг. Конечно, времена меняются, нарабатываются устойчивые криминальные связи, но не в таких же масштабах! Довериться кому-то на переход через государственную границу — не каждый отважится. А доверить переправить своего ребенка — так это с ума можно сойти! Если нет никаких форс-мажорных обстоятельств, то рисковать близкими людьми нетипично для человека, как такового. Или он ничем не рисковал?

— А кто «канал» этот держит? — спросил Тойво, слегка потеряв нить разговора: говорили-то они изначально про девчонок!

— Так Туоминен и его парни.

Антикайнен знал этого Туоминена — парень с рыбьими глазами, очень сомнительная личность во всех отношениях. Не революционер: ни красный, ни белый — весь какой-то серый. Предприниматель, как его называли. Но каким влиянием нужно обладать, чтобы иметь предприятие по «переходу границы»? Тут явно государственная служба, русская, либо финская. Вероятнее всего — и та, и другая.

Чем больше задумывался Тойво об Элоранта и его слушателях, тем больше у него возникало вопросов, ответов на которые не было. Единственный человек, с кем можно было посоветоваться, Отто Куусинен, был вне зоны доступа. Разве что через спиритический сеанс.

Через несколько дней Антикайнен встретился с Акку, довольным и бодрым, как обычно. В летних лагерях он чувствовал себя гораздо лучше, нежели в стылых казармах. Но вся его приподнятость настроения, вероятно, объяснялась другим. Он был, как водится, нищим, но нисколько не унывал по этому поводу.

— Зреют перемены! — сказал он Тойво. — Эх, и заживем!

— Колись! — ответил Антикайнен. — Может, и меня впишите?

Пааси огляделся по сторонам, будто в поисках длинных ушей, растущих из кустов, но кроме воробьев, скачущих в грязи, никого не увидел и оглядываться перестал.

— Пошли в баню, там переговорим, — изрек он зловещим шепотом и пошел в сторону сауны. Сегодня был как раз банный день, святой день для всех финнов-курсантов и повод для недоумения парней из средней полосы России: зачем мыться, если не пачкаешься?

На полках сидели курсанты, которых Тойво было как-то затруднительно опознать. Впрочем, все голые мужики, да еще и в клубах пара, становятся братьями-близнецами.

— Товарищи! — сказал им Акку. — С легким паром! Это со мной.

Он кивнул в сторону Тойво, крадущегося следом.

— Дай Господи тебе здоровья, — хором традиционно ответили парильщики. А один, самый красный, вероятно, от своей значимости, продолжал.

— Итак, основным нашим требованием будет «прозрачность» партийного бюджета, — сказал он и тряхнул головой так, что капли пота разлетелись по сторонам. — Будем настаивать на ревизии финансовой деятельности ЦК.

Ну, вот, теперь Антикайнену стало понятно, куда ветер дует. Ветер дует в сторону тех денег, что им удалось с его непосредственным участием отжать у финских банков. Денег было очень много, по крайней мере, хватило бы на то, чтобы курсанты-финны в Интернациональной школе командиров не спали на досках в казармах и не питались одной полугнилой капустой и брюквой. Конечно, не стоило идеализировать ситуацию, будто нашелся какой-то борец за справедливость, который будет отстаивать коллективные задачи в улучшении жизни. В первую очередь, он будет искать выгоду для себя, любимого. Войтто Элоранта оказался обделенный при дележке миллионов, потому что опоздал на два месяца. Теперь он попытается это дело исправить, подчиняя своей цели восторженно настроенных «единомышленников».

— Член ЦК коммунистической партии Финляндии товарищ Элоранта готов содействовать всеми силами, всеми своими возможностями, — сказал красный и поросился на выход. — Я слегка освежусь, жар какой-то жаркий.

Ну, а прочие голые товарищи начали обсуждать сложившуюся ситуацию:

— Господа-социалисты Сирола, Маннер, братья Рахья — вот кто противодействуют нам. Хапуги. Все им мало, — сказал один.

— А Юкка Рахья — вообще, наглый, высокомерный, настоящий садист —поднимет руку на ребенка и не вздрогнет, — добавил другой.

— Жрут в ресторанах, спят на перинах, — вздохнул третий.

У всех парильщиков немедленно заурчало в животах.

Что же, с горечью мог допустить Тойво, все прозвучавшие слова вполне справедливы. Зажрались в ЦК финской партии, оторвались от прочих товарищей, с кем когда-то кровь проливал в Гельсингфорсе. Но дело-то совсем не в этом. Дело-то все в том, что зреющая оппозиция, даже добившись финансовой «прозрачности» коммунистической верхушки, никогда не добьется улучшения своего материального положения. Она сможет, в лучшем случае, добиться улучшения положения Войтто Элоранты.

После бани Антикайнен пришел для себя к выводу: надо предпринимать какие-то шаги, чтобы лишить товарища Элоранту возможности влиять на ситуацию по своему усмотрению.

— Тойво! — вдруг окликнул его совсем незнакомый человек в штатском.

Вообще-то человек этот был совершеннейшим пацаном, высокий и какой-то нескладный, 19 лет от роду. И звали его, как выяснилось чуть позже, Тойво Вяхя. А еще чуть позже открылась и цель обращения этого парня именно к Антикайнену.

— Тебе привет от Отто Вилли Брандта, — сказал он.

Тойво непроизвольно вздрогнул, но тотчас же попытался разъяснить для себя смысл сказанных слов.

— Когда он передавал этот привет? Полгода назад? — спросил он.

— Нет, — ответил парень. — Еще недели не прошло.

Антикайнен внимательно посмотрел на своего тезку: провокация? Отто Вилли Брандт — это Отто Куусинен, которого убили в феврале этого года.

24. Револьверная оппозиция

Тойво Вяхя спокойно выдержал этот взгляд и достал из-за пазухи пакет.

— Это тебе. Здесь вся информация, — сказал он. — А я пошел. Дела у меня.

— Погоди, — остановил его Антикайнен. — Дальше-то — что?

— Я только передаю пакет, — пожал плечами парень. — У меня никаких полномочий. Прибыл из Швеции, далее остаюсь в России. Вот и все.

Он попрощался и ушел, оставив Тойво недоумевать: что это было? Что бы ни было — завещание, последняя воля — узнать легко: дернуть за веревочку, дверь и откроется.

В пакете было два письма, одно — от Лотты, что было весьма неожиданно, второе — от Куусинена, что было дважды весьма неожиданно.

Лотта писала, что рада полученной весточке от Тойво, просила беречь себя и обещала дождаться, сколько бы времени ни потребовалось. Антикайнен перечитывал письмо снова и снова, закрывал глаза и пытался представить, как она писала его, слезы набухали у него на ресницах. Любимая девушка настолько его взволновала, что он даже забыл о Куусинене.

Когда же, наконец, вспомнил, сказал сам себе: «Я его мертвым не видел. Отто так просто не возьмешь. Отто еще не произнес своего последнего слова». Осторожный Куусинен в письме использовал столько кодовых фраз, что Тойво несколько раз становился в тупик: что бы это значило? Одно было ясно — Отто живее всех живых.

В целом, когда более-менее разобрался в смысле послания своего товарища, понял, что затеваемая оппозиция — это акция. Ее направляют буржуазные силы буржуазной Финляндии, но в то же самое время сам Куусинен готов использовать ее для своих целей. А Тойво он настоятельно рекомендовал держаться от всего этого подальше, не одобряя и не критикуя активистов. «Не только те, но и эти желают получить доступ к средствам из Турку», — писал Отто. — «Парни из «слезы социализма» действительно потеряли чувство реальности».

«Слеза социализма» — это бывшая гостиница «Астория», ныне Дом Советов, где проводили в комфорте и достатке свое время лидеры финской компартии. Те и эти — это финики и русские. Денег хотелось по-быстрому обеим сторонам.

В общем, решил Тойво, пусть все идет так, как и должно идти. Партийная склока — это не повод ввязываться в нее. Политика вызывала у Антикайнена все большее отвращение, и пачкаться в ней он не испытывал никакого желания. Тем более, связываясь с такой личностью, как товарищ Элоранта, уж больно здорово смахивающий на Сашу Степанова.

В начале августа курсанты вернулись с полевых сборов, получив каждый по две недели отпуска. Большинству красных финнов ехать в отпуск было некуда, поэтому это самое большинство ударилось в легкое бандитство, чему каждый был обучен в прошлой жизни. Спекулянтов в Питере был легион, их трясти не то, чтобы кто-то запрещал, но внимание к таким действиям было минимальным, как со стороны ментов, так и начальства училища.

Финны противопоставили себя обычным бандюганам. Впрочем, спекулянтам от этого делалось не легче. Пожалуй, главным результатом такого противостояния, помимо лучшего питания и возможности снять себе комнату с кроватью, было оружие. В училище личные пистолеты, как и винтовки, и пулеметы, строго воспрещались. Даже именное оружие, имеющееся у некоторых ветеранов, приходилось сдавать в оружейные комнаты под роспись. Теперь же вольноотпущенные курсанты обзавелись револьверами «на кармане».

Дом на Каменноостровском проспекте после «гибели» Куусинена прозвали «Клубом финских коммунистов имени Куусинена», хотя по сути он также и оставался все тем же величественным Домом Бенуа. Здесь теперь оргии не проходили, здесь проходили партсобрания. Веселиться сделалось интересней в ресторанах и загородом.

Сходки оппозиционеров тоже переместились, найдя новое место в квартире Элоранта, где хозяин раздувал своими речами и выходками праведный гнев, а хозяйка подпитывала его горячим чаем и игрой на валторне.

Финны пели, меняя звонкие согласные на глухие, решительно убирая смягчение звуков и отбивая такт ногами. А без песни никак, ведь песня строй пережить помогает. Элвира выводила музыкальную тему на своем инструменте, и все были счастливы.

Потом оппозиционеры убегали в нумера, общались с местными жительницами, тратили нажитые нелегким трудом бандитов деньги, а поутру злились еще пуще на ЦК финской компартии.

Как-то Элоранта поинтересовался у Пааси:

— Ну, а с этим Антикайненом как дела обстоят?

— Да никак! — ответил Акку. — Интересовался, конечно, нашими помыслами, но на этом и ограничился.

— И ничего не сказал? — недоверчиво спросил Войтто.

— Так он, вообще, мало говорит, — пожал плечами Пааси. — Сказал, что мысли у нас правильные. Пора на пленум вопрос выносить.

— Пленум! — ухмыльнулся Элоранта. — Да кто ж позволит с трибуны об этом говорить?

— И я про то! — сразу согласился Акку. — Ну, у Тойво в друзьях Куусинен ходил, пока того не пристрелили. Нахватался либерализма.

— Да, Куусинен, еще тот фрукт. Был.

Последнее слово он произнес с какой-то долей сарказма. Пааси хотел, было, уточнить, что, мол, тот имеет в виду, но передумал.

Однажды теплым августовским вечером Тойво встретился с Пааси, когда тот возвращался от несчастного, всего в слезах, петербургского судьи еще со времен царя с «незапятнанной репутацией». Слабость Акку питал к разного рода юристам и законникам. Его коллеги грабили барыг, он же специализировался на другом контингенте.

На самом деле встреча, конечно, была совсем неслучайной. Тойво долго выслеживал Пааси и теперь, как бы невзначай, объявился на пути. Они поговорили о том, о сем, а потом Антикайнен высказал идею:

— Почему бы вам не написать письмо от вашей коммунистической ячейки самому вождю?

— Какому вождю? — удивился Акку. — Какой коммунистической ячейки?

— Ну, вождь у нас один, а у вас одна коммунистическая ячейка.

Пааси задумался на несколько секунд, которые сбились в кучу и выдали несколько минут молчания.

— Письмо Ленину от вас, кто у товарища Элоранты учится быть настоящим коммунистом, — наконец, подсказал Тойво.

Акку продолжал молчать, но весь его внешний облик говорил, да, что там, говорил — он вопил, что Акку думу думает.

— И что написать? — выдал он, выказывая недюжинную сообразительность.

— «Спасибо за наше счастливое детство» — вот что, — рассердился Тойво. — В общем, что хочешь, то и пиши. Пока. Я пошел.

Он удалился на несколько шагов, но потом обернулся и проговорил:

— Если никто ничего не будет делать, то мы так и останемся спать в казарме на досках.

Разговор с Антикайненом подействовал на Пааси очень позитивно: всю дорогу до своей арендованной комнаты в коммунальной квартире он сочинял письмо Ленину. Акку сжимал кулаки, еще носившие на костяшках следы судейской крови, и иногда тряс ими в воздухе над головой, словно угрожая пролетающим по своим делам воронам и клубящимся голубям.

На следующий день, когда все оппозиционеры собрались у Элоранта, Пааси сказал во всеуслышание:

— Я написал письмо Ленину о положении простых финских революционеров в Питере. Сейчас зачитаю.

Письмо было написано по-русски, поэтому стиль не отличался изяществом, зато был эмоционален и искренен.

«Дорогой Вождь!» — многообещающее начало. — «Мы спим, где попало. Надо перестрелять всю зажравшуюся финскую партийную верхушку, а остальных из верхушки не трогать. Они — не большевики, а меньшевики. Бежали из Финляндии в 1918 году, бросив своих товарищей. Имели буржуазное образование. И, вообще, да здравствует красный террор!»

Товарищи-оппозиционеры сразу же захлопали в ладоши, а Войтто призадумался и поскучнел. В таком виде послание можно отправить какому-нибудь вождю североамериканских индейцев, а не лидеру мирового пролетариата.

— Идея с письмом верная, вот содержание надо как-то подправить.

— Ну, я не возражаю, — пожал широкими плечами Пасси.

Пюлканен, считающий себя другом семьи Элоранта, и чрезвычайно гордящийся тому, что помимо «Капитала» Маркса прочитал еще несколько книг, восторженно произнес:

— У тебя, товарищ Войтто, должно получиться не хуже, чем у «Буревестника Революции» Максима Горького. Мы, кстати, не так давно встречались с ним в санатории на Сайме, он был совершеннейше без ума от нашей суровой природы.

Элоранта отвернулся и скривился: что-то не хотелось ему писать письма ни Ленину, ни вождю — никому.

— Ладно, — он махнул рукой. — Только подпись придется все-таки Акку поставить — от меня, члена ЦК, это письмо будет выглядеть как-то некорректно.

— И я подпишусь! — радостно проговорил Хагглунд.

— Все, больше никому подписываться не надо, не то это получится послание от организации и пойдет на рассмотрение по другим инстанциям, — пресек остальные попытки Элоранта.

Он взял перо и бумагу, задумался на мгновение и принялся писать, иногда сверяясь с оригиналом. А народ в это время, взбудораженный новыми перспективами, оживленно переговаривался. В основном, конечно, все разговоры сводились к критике и сплетням.

Братьев Рахья обвиняли в подлогах, коррупции, контрабанде, изготовлении фальшивых денег, пьянстве и «экстравагантном поведении». Досталось и Ровио, и Гюллингу, и даже Зиновьеву — всем досталось, даже удивительно, как с такими людьми они делали финскую революцию. Может, потому и не сделали? О Куусинене деликатно помалкивали, потому что он считался покойником — стало быть, ни слова об усопших.

Вероятно, именно после этого злополучного письма у оппозиционеров созрела устойчивая идея приступить к силовому действию. Товарищ Элоранта уже никак не мог повлиять на исход, вероятно, потому что непроизвольно перестал быть идейным вдохновителем. Им стал кто-то другой.

Кто? Исключая традиционного в таких вопросах деда Пихто, можно было включить в «список подозрительных лиц» всего несколько человек. Антикайнен, сам того не разумея, оказался тем проводником, который донес до недовольных товарищей мысль: пора действовать. К тому же в начале августа в Финляндии на совещании офицеров, связанных со стратегией оборонительных и наступательных действий в отношении России, была высказана идея, заключающаяся в необходимости физической ликвидации руководителей коммунистической партии Финляндии.

Войтто Элоранта было важно самому присосаться к партийной кормушке, ему не столь уж хотелось кардинально что-то менять, тем более, чтобы какие-то курсанты смогли спать на мягких перинах и есть в ресторациях. Гражданская война идет — какая уж тут роскошь для всех? Только для избранных.

С другой стороны генерал Маннергейм никак не мог забыть уплывших из страны миллионов, без которых его действия в Карелии оказались не столь эффективны.

А в России Феликс Эдмундович Дзержинский никак не мог добиться кооперации с финскими товарищами, объявившимися в северной столице в 1918 году. Чтобы чувствовать себя в безопасности нужно самому управлять этой безопасностью.

Пока еще не воскресший Отто Куусинен не хотел новых покушений. Ему нельзя было объявляться живым без каких-то гарантий для себя и своего здоровья. Такие гарантии можно было получить, только продемонстрировав свою силу и влияние.

Ну, а оппозиция в виде финских курсантов школы командиров — это всего лишь орудие, они — исполнители, в том их несчастье.

31 августа 1920 года в клубе имени Куусинена открылась очередная партийная конференция. В силу разных причин самые главные финские вожаки, которые непременно должны были здесь быть, не собрались: у кого-то болел живот, кто-то неожиданно укатил в Москву, кто-то вовсе позабыл. Вот ведь какое чутье у партноменклатуры высшего эшелона!

К девяти часам вечера к дому на Каменноостровском проспекте выдвинулось девять человек — все курсанты красногвардейской школы, все оппозиционеры.

Двое из них, Нюланд Сало и Пекка Пюлканен, встали у подъезда, прогнав прочь консьержа и оказавшегося поблизости дворника. Почему-то они были вооружены гранатами, словно собирались метать их в толпы наседающих врагов.

Акку Пааси повел своих товарищей следом за собой, в квартиру 116, где только что закончил выступать с докладом о подъеме рабочего движения в Финлянди Юкка Рахья. Тот выпил стакан воды и, пока делегаты определялись с порядком прений, вышел на лестничную площадку покурить. Он увидел подымающихся наверх финнов.

— Опс, — сказал Юкка. — А вы чего здесь делаете?

— Будем участвовать в партийной конференции, — за всех ответил строгий курсант Паха.

— Это как? — по своему обыкновению презрительно скривился в усмешке Рахья. — Танец нам спляшете или песенку споете? Так мы не подаем сегодня, без самодеятельности обойдемся.

— Не обойдетесь, — сказал Хагглунд и надвинулся, было, на партийного функционера. Вероятно, он хотел выбросить того в лестничный пролет, но не успел. Щелкнул выстрел, Паха театрально помахал своим револьвером.

— Мы оппозиция, — сказал он. — Револьверная оппозиция. Мы голосуем оружием.

Юкка Рахья так и не понял, что его застрелили. Папироска не выпала у него из угла рта, тщательно остриженные усики не нарушили своей идеальной линии — он даже не вскрикнул, обвалился под ноги нападавших и замер, глядя застывшим взглядом куда-то в потолок.

На звук выстрела из двери квартиры номер 116 выскочила красивая девушка с ярко-красными губами. Она увидела людей, лежавшего навзничь Юкку с дымящейся папироской во рту, и зло оскалилась:

— Вы что, недоумки, наделали!

Акку схватил ее за локоть, встряхнул, как куклу и сказал:

— А ну-ка, Лииса, пошла отсюда! Бегом на улицу! Партийная конференция закончила работу!

25. Пропасть

Даже самые красивые девушки, утвердившиеся в своей исключительности и, в большей мере, избранности, теряют всю свою красоту, едва только перед ними возникает кто-то, с этим несогласный. Ну, несогласный не с красотой и привлекательностью, а с сущностью «суки», которая при всех вновь приобретенных качествах все сильнее находит свое отражение.

Лииса Саволайнен, всегда уверенная в своей неотразимости, окунувшись в политику и вполне неплохо научившись справляться с интригами, склоками и ложью, что, в принципе, характеризует любого, даже самого ободранного политика, перестала жить в реальном мире. Понятие «правды», как таковой, у нее подменились понятием «так надо». Кому надо, зачем надо, для чего надо — это уже риторика.

Поэтому, увидев перед собой здоровых решительных парней с револьверами в руках и труп Рахья на полу, она этому попросту не поверила. Так полицаи и милиционеры не верят тому, что им бьют по головам и гадят в их фуражки — они, мать вашу, неприкасаемы!

— А ты кто такой! — взвилась Лииса и вырвала свою руку из хватки Пааси. — Неудачник! Слабак! Сейчас я позвоню, кому надо, сейчас я вас поставлю на место!

Она решительным и возмущенным шагом пошла обратно в коридор, где располагался телефон.

— Ты что — дура? — спросил Аллан. — Беги отсюда.

Лииса фыркнула, вся из себя — пренебрежение, и сорвала телефонную трубку. Больше она ничего не успела сделать. Побагровевший от ярости Акку, не целясь, выстрелил и попал ей в затылок. Лицо красавицы, некогда служившей секретаршей у Куусинена, разлетелось на куски, она завалилась за конторку, и только ноги, нелепо и бесстыдно, остались торчать кверху, как вехи — вехи начала конца.

«Мы пришли, чтобы убрать руководство и пропасть ее отделяющую», — слова, словно текст Присяги, всплыли в памяти у каждого курсанта.

В зале заседаний распахнулась дверь, и из нее выбежал вооруженный маузером красный командир Юкка Виитасаари. Он начал палить по сторонам, пытаясь пробиться к двери на лестничную площадку, и ему бы это удалось, да все парни-оппозиционеры в это время уже обучено рассредоточились в коридоре, проверяя его на наличие дополнительных входов-выходов и незамеченных ранее посторонних людей.

Юкка ни в кого не попал, но в него самого попали сразу несколько пуль, а Паха прицельно выстрелил ему в голову.

— Мочи козлов! — скомандовал Пааси, и курсанты ворвались в зал заседаний.

Партийная конференция закричала разными голосами, завыла в разной тональности, заплакала разными матами — они-то все, как раз, поняли, что их пришли убивать. Туомас Хюрскюмурто, партийный работник, кассир военной организации, не имея при себе пистолета, бросил в окно стул, разбив стекло, которое обвалилось наружу. Он бы и сам выпрыгнул, как когда-то в Гельсингфорсе, при попытке ареста, да высота здесь была большая. Тогда, десять лет назад, он, один из организаторов финской Красной гвардии убежал, теперь не смог. Несколько пуль в голову поставили жирный крест на его политической карьере.

Бывший член Финляндского революционного правительства, Совета Народных Уполномоченных, активный деятель КПФ, уполномоченный по транспорту Коста Линдквист, зажимая рану в шее, прокричал, что оставалось сил:

— Товарищи! Прекратите! Пощадите!

— Вы должны умереть! — ответил кто-то из курсантов, стреляя ему в грудь.

Люди в зале метались в полнейшей панике, защищаясь от пуль поднятыми руками. Никто не понимал, что происходит: откуда взялись враги, почему никто не приходит на выручку. А парни с револьверами, выстроившись в ряд возле дверной стены, методично расстреливали несчастных делегатов партконференции. Каждый из них норовил попасть своей очередной жертве непременно в голову.

Револьвер системы «наган» образца 1895 года вмещал в барабан по семь патронов, но в карманах у стрелков были запасные боеприпасы — у кого сколько влезло, в зависимости от глубины кармана. Кучность стрельбы в условиях ограниченного помещения была настолько высока — точка попадания совпадает с точкой прицеливания на расстоянии до 25 метров — что практически все выстрелы настигли своих жертв. Сила боя, когда пробивная способность пули составляет 4 — 5 дюймовых сосновых досок, не оставляла шанса укрыться.

Тело члена ЦК КПФ журналиста и литератора Вяйне Йокинена, бывшего некогда в эдускунте Финляндии вместе с Куусиненом и Гюллингом, вздрагивало от каждого выстрела. Он был уже давно мертв, но кто-то из курсантов продолжал стрелять в него, как в большую тряпичную куклу.

Бывший рабочий-металлист Теодор Кеттунен, распорядитель военной организации финской компартии, лежал, тесно прижавшись к бывшему булочнику Юхо Сайнио, оказавшемуся на конференции совершенно случайно, оба — изрешеченные пулями.

Курсанты стреляли, пока все боеприпасы не были израсходованы. Несмотря на то, что в патронах использовался бездымный порох, в помещении образовался какой-то туман — то ли дым, то ли мельчайшая взвесь от кровавых брызг.

В наступившей тишине оглушительно стонали раненные — не каждый мог слушать эти звуки без трепета. Однако если бы Пааси отдал распоряжение — «Режь!» — курсанты бы стали резать. У всех были с собой финские ножи — пуукко, и они бы, не моргнув глазом, пустили их в ход.

Но Пасси сказал:

— Отходим!

Хаглунд продублировал команду, и они неспешно начали, один за другим, покидать «кровавую баню». В клубе Куусинена осталось лежать восемь трупов. Десять человек оказалось ранено, в том числе и старший брат покойного Юкки и здравствующего Эйно — Яакко Рахья.

Тихо стонал от потери крови раненный в живот член ЦК КПФ Кари Эвя, зажимал простреленную грудь Армас Паккинен, совершенно случайно оказавшийся на партконферренции, пускал кровавые пузыри изо рта заведующий конспиративными квартирами Йохан Саватолейкунен. Прочие раненные не могли сообразить: придут их добивать, либо уже нет? Не отдавая себе отчет, они то-ли стонали, то-ли плакали.

У подъезда, сдерживаемые выставленными напоказ гранатами, стояли милиционеры, совершеннейше недоумевая, что происходит? Звуки выстрелов в элитном доме и разбитое стулом окно заставило все соседствующее со зданием отделение милиции в спешном порядке выступить по тревоге с пистолетами наголо.

Те милиционеры еще не воспитывались в стиле современных «расстрельных команд», поэтому со своей стороны не открыли стрельбу в выходивших из подъезда вооруженных и каких-то торжественных людей.

Не пройдет и ста лет, как менты и полицейские всего мира, при случае, собравшись в кучу и ощетинившись автоматическим оружием, станут кричать, перебивая друг друга, про «руки вверх», «на колени», «не шевелиться» и прочее, а потом, по чьей-то команде будут стрелять в замершего на коленях человека с поднятыми к небу руками. Расстрел? Расстрел, но, как бы не в счет. Ментам и полицаям — благодарности, и невдомек им, что ничем они, болезные, не отличаются от настоящих расстрельных взводов НКВД столетней давности.

Курсанты безропотно сдавали милиционерам свое оружие, даже — гранаты, и никак не проявляли враждебности. Кто-то из стражей порядка забежал наверх, а потом также поспешно выбежал вниз, чтобы блевать в кусты. Вид такого количества пролитой крови без последствий для психики или желудка не каждый человек может вынести.

Никто не заметил, как откуда-то прибежал взмыленный, как скаковая лошадь, Антикайнен, сразу же бросившись к спокойному, как памятник, Пааси. Он схватил его за отвороты пиджака и закричал, не в силах сдерживаться:

— Зачем? Ты не мог так поступить! Акку, ведь ты же не зверь!

— Они должны умереть, — отстранив руки Тойво, тихо сказал Пааси. — Теперь все будет иначе. Все кончено.

Причина того, что его никто не заметил была в том, что, на самом деле, конечно, Антикайнен никуда не прибежал, сцены перед милицией и зеваками не устраивал. Он зашел к супругам Элоранта — те были особо торжественны, чем-то напоминая давешних сатанистов перед мессой.

— Не совершайте ошибку, — сказал он им в дверях, потому что те не предложили ему пройти.

— Теперь все будет иначе, — сказал Войтто.

— Это точно, — кивнул головой Тойво.

— Нельзя поступить по-другому. Мы же не звери! — добавила Элвира.

Тойво оставалось только вздохнуть и уйти прочь. Уже на улице он, словно что-то почувствовав, обернулся на окно соседней с Элоранта квартирой. На него в упор смотрел эстонец Тынис собственной персоной с какой-то вмятиной во лбу. Их взгляды встретились, но ни тот, ни другой не проявили каких-то эмоций. Тынис медленно удалился от окна и пропал из вида.

Тойво с досадой сплюнул себе под ноги. Против Бокия и его протеже Бехтерева никакие стены не спасут.

Он вернулся в свою отдельную командирскую келью и схватился руками за голову: люди, люди, кто вас движет!

К полуночи в казармы вернулись все стрелки из клуба Куусинена, предпочтя ее своим съемным углам. Ни милиция, ни чекисты не стали задерживать убийц, отправив всех по домам. Спите со спокойной совестью, товарищи из «револьверной оппозиции». Вы сделали свое дело.

ВЧК к утру 1 сентября выпустило резолюцию: «Созданная по горячим следам для расследования дела комиссия под предводительством товарища Дзержинского сразу напала на хитро обдуманный план и тонко сплетенную нить заговора финских белогвардейцев. Пользуясь счетами личного характера, неизбежными в результате временного, но тяжелого поражения финской революции и неопытностью небольшой группы финской молодежи ловкая рука белогвардейского замысла сделала эту группу слепым орудием своих планов».

Понимай, как хочешь, дорогой товарищ обыватель, рабочий и крестьянин, а также все управляющие государством кухарки. Это все «белая рука», друг индейцев.

Тут же, чтобы не отстать, Петербургский комитет РКПБ застрочил: «Наша скорбь и негодование увеличиваются еще тем, что белогвардейским провокаторам, вдохновлявшим и руководившим заговором, удалось использовать для своей гнусной цели лиц, формально состоявших в рядах коммунистической партии. Заговор направлен не только против ЦК и отдельных членов партии, он направлен против партии в целом и всего ее будущего, — провокаторы стремятся подорвать основы бытия партии — ее партийную дисциплину».

Эйно Рахья во всеуслышание заявил, что это преступление — не просто так. «Это — ответка за покушение на Куусинена. Думаете, он погиб? Да он целехонек в Швеции. Отто Куусинен — агент тайной полиции Финляндии, организатор расстрела в Питере».

Газетчики целую неделю не знали, что тут и думать. Убийцы — все молодые партийцы, отличники боевой и политической подготовки, у всех репутация ничем не скомпрометированных революционеров. Никто не арестован, ходят по городу и недоумевают: а что, собственно говоря, произошло? «Револьверная оппозиция»? Да, это мы — но это же круто!

Наконец, 11 сентября в центральной прессе появилось обращение, подписанное Бухариным, немцем Мейром, венгром Руднянским и секретарем Кобецким. Вероятно, китайцев не нашлось — все они были неграмотны, а финнам право подписи не доверили, как «чухне белоглазой». Но идею обращения дал, вероятно, какой-то китаец — уж без этой сволочи никак не обошлось.

«Клеветническая кампания носила иногда чудовищный характер», — объясняли еврей, немец, венгр и Кобецкий. — «Против одного из братьев Рахья, старого революционера и члена ЦК, выдвигалось обвинение, что он хотел взорвать финские курсы. О других писали доносы, что они проваливают своих товарищей в Финляндии, третьих обвиняли в том, что они предали революцию в 1918 году, и в том, что они неправильно расходовали деньги. Зловонные ручьи клеветы текли обильной рекой. Буржуазия готовила свое дело. Буржуазия разжигала эту борьбу. Буржуазия натравливала. Капиталистам выгодно расстраивать пролетарский фронт, толкнуть рабочего против рабочего (чуть не написал «толкнуть рабочего на рабочую» — примечание автора), дезорганизовать ряды трудящихся, смять, разрушить и выставить на посмешище пролетарскую дисциплину. Ей выгодно пустить пролетарскую кровь. Неопытные, молодые, упорные, узколобые люди, думавшие, что они настоящие революционеры, попались на провокационную удочку. Они решили спасти революцию и выстрелили прямо в грудь этой революции».

Народ зачитывался этой китайской грамотой. Зачитывались чекисты, а потом встрепенулись: почему нет арестов? Тотчас же поднятые по тревоге латыши побежали и арестовали супругов Элоранта и еще Тойво Антикайнена.

Тойво взяли прямо с курсов под недоуменными взглядами Акку Пааси, Аллана Хаглюнда и верного Пахи. Его привезли сразу на Литейный и в полумраке комнаты для допросов тотчас же дали по голове. Даже к стулу не успели пристегнуть, что и вышло чекистам боком. Тойво слегка ошеломился, пригляделся к полумраку и начал обороняться. Скоро латышей для избиения не стало хватать.

Антикайнен наоборонялся на два пожизненных заключения, а латыши — на свои переломанные пальцы, вывихнутые руки, расквашенные носы и подбитые глаза. На звуки драки прибежала подмога и упекла разбушевавшегося финна в одиночную камеру, пообещав ночью расстрелять.

Но до утра его оставили в покое, видимо — не нашлось свободной минутки, чтобы стрельнуть.

А в это время, 12 сентября проходили торжественные похороны. Тела погибших в клубе Куусинена товарищей выставили для прощания в Георгиевском зале Дворца Искусств — так переименовали Зимний дворец. Собравшиеся коммунары пропели «Вечную память» и «Вы жертвою пал в борьбе роковой», кто-то затянул «Интернационал», но его не поддержали.

Затем траурная процессия двинулась по проспекту 25 Октября — так переименовали Невский проспект — на Садовую улицу и вышла к Марсову полю. Там уже их поджидали сто тысяч шестнадцать человек. Шестнадцать человек держали над головами плакаты: «Подлый белый террор в Петербурге откликнется свержением буржуазии в Финляндии», «Через трупы товарищей финнов — вперед к коммунизму» и тому подобное.

Когда гробы опускали в могилу, все сто тысяч человек заплакали, шестнадцать — склонили свои плакаты, а пушки Петропавловской крепости дружно гавкнули. Затем состоялся траурный митинг, на котором выступили известные революционеры. Сам Бухарин, выписанный по такому случаю из Москвы, толкнул речь, путаясь в финских фамилиях.

Тойво сидел в одиночке и гадал, когда его придут кончать? Вопрос «за что?» не возникал. Государство убивает не за что, а потому что. Поэтому он нисколько не мучился сомнениями: будет так, как должно быть.

Весть об аресте Антикайнена и супругов Элоранта обсуждалось в школе финских красных командиров даже, пожалуй, больше, нежели расстрел 31 августа. Пааси рьяно защищал Тойво.

— Он не при делах! — говорил Акку. — Его там вообще не стояло.

— Стояло — не стояло, откуда ты знаешь? — отвечали ему. — Будто сам там был и людей стрелял!

— Был и стрелял! — возмущался Пааси.

— Ну, знаешь ли, у нас в Советской России никого просто так в тюрьму не сажают! Суду виднее, кто стрелял, а кто — нет.

А про Антикайнена, казалось, весь персонал в тюрьме забыл. Какой-то урод в форме молча приносил еду, состоящую из полной чепухи: хвост селедки и полусырую брюкву. Брюква была лежалая, селедка была тухлая. Если учитывать, что в России все тюрьмы переполнены, то тюремщики, вероятно, специально портили еду перед тем, как ее выдать. Ну, не может быть, чтобы всегда готовились одни помои. Пусть мало, но должно же быть хоть сколько-нибудь съедобного! Не должно, Господи прости, потому что не можно.

Ни допросов, ни предъявления обвинения, только гадание — выполнят сегодня обещание расстрелять, или опять отложат?

17 сентября на Симбирской улице в доме 22 прошел митинг финских коммунистов, на который пожаловал сам председатель Петросовета Зиновьев. Он тряс перед собравшимися злополучное письмо «револьверной оппозиции» и говорил: «Хамы, хамы. Соленые огурцы» (слова Кисы Воробьянинова). Все удрученно слушали оратора, а он продолжал:

— Пасси и Хаглунд в своем письме говорят: «Да здравствует красный террор!», но очевидно, что пацаны в этом вообще ничего не понимают. Поляну, как говорится, не секут. Мы объявили красный террор против буржуев, да и то — не сразу. Кто не знает — в 1919 году. В первое время мы щадили даже царских генералов, но теперь, конечно, мы из них мыло варим. Но дело не в этом. Я буквально прихожу в ужас оттого, что у нас в партии колебались вынести осуждение этому убийству и отнеслись индифферентно к похоронам убитых.

Зиновьев выпил воды, покашлял в кулачок и взвыл:

— Позор!

Все собравшиеся вздрогнули в едином порыве. Сильнее всех вздрогнул Хаглунд. Он тотчас же полез на сцену, пожал руку докладчику и сказал, понуро опустив голову:

— Благодаря убийству, которое мы совершили, революции все же нанесен вред, и белогвардейцы получили известные основания для агитации против коммунистов.

За ним вылез Нюланд Сала, тоже потряс Зиновьева за руку и скорбным голосом проговорил:

— Я признаю, что мы допустили ошибку, не исчерпавши всех средств, не обратившись к ЦК партии коммунистов. Если этим убийством принесен большой ущерб делу революции, то я об этом сожалею, причем я понимаю, что я недостаточно разбираюсь в политике. Я допускаю, что, возможно, среди нас были еще товарищи, подобно мне плохо разбирающиеся в политике.

Тотчас же на трибуне материализовался Пааси, пожамкал одуревшего Зиновьева и сквозь слезы выдал:

— Я больше не буду убивать каких бы то ни было коммунистов. Только Антикайнена отпустите с тюрьмы. Он там за нас сидит.

— Какого Антикайнена? — встрепенулся, как воробей, Зиновьев. — Этого товарища и друга Куусинена?

Пропасть — она легла между жизнью и историей. Никому не преодолеть ее, пожалуй. Большинству — плевать, меньшинству — не позволяет то большинство. Жизнь уже не важна, важна история, что на угоду. Эх, пропасть!..

Эпилог

Антикайнена выпустили из «Крестов» только после того, как туда на добровольной основе явились все парни из «револьверной оппозиции». Они чистосердечно покаялись и обещали сотрудничать со следствием. Их тотчас же разместили по камерам: одного финна на одну камерную уркаганскую кодлу. Скоро урки — все, как один — попросились в места не столь отдаленные, лишь бы не находиться возле бешеных чухонцев.

Объявился живой и здоровый Куусинен — он написал из Швеции целое воззвание в ЦК всех партий в защиту своего друга и товарища Антикайнена. Также Отто переслал депешу Эйно Рахья: «Рахья, сука, давай с глазу на глаз разберемся!» Эйно никак не ответил, он затаил глубокую, как синее море, обиду. Да и глаз у него лишних не было.

Следствие главным обвиняемым назначило пару Элоранта. Надо было кого-то назначить, почему бы не их? Впрочем, это все было логично. А нелогично было остальное.

Войтто Элоранта, как член ЦК КПФ был представлен, как агент финской разведки. Хотя он сам в нападении на партконференцию и не участвовал, однако именно у него на квартире собиралась «револьверная оппозиция». Друг семьи Пюлканен подтвердил, что Войтто сам составил письмо-петицию, а Пааси и Хаглунд всего лишь под ним поставили свои подписи. Этим он опровергал, по-дружески, заявление Элоранта, что Войтто в тот момент вообще находился в другой комнате и ничего не писал.

— Стиль-то письма твой, контрик ты недобитый! — говорила следователь Сара Эфроновна и, сняв туфельку, норовила стукнуть каблучком обвиняемому в промежность (Солженицын достаточно подробно описал эту Сару).

— Ничего не помню, блин косой! — плакал Войтто, но ему не верил почти никто.

Только товарищ ученый Тынис верил. Он был убежден, никто из «револьверной оппозиции» толком ничего сказать в ЧК не сможет. Стрелять — стреляли, убивать — убивали, но как-то беззлобно. Словно бы в понарошку.

Для них это действительно было не вполне серьезно. Уж он-то, получивший вмятину во лбу на станции Буй, это знал точно. Уж он-то знал! Спасибо за содействие усовершенствованной «шайтан-машине». И Бокию спасибо, и Бехтереву.

Два года длилось следствие, а потом всех убийц из «револьверной оппозиции» осудили через суд, как иногда это практиковалось. Впрочем, суд-то был всегда — только время суда разное: до расстрела, либо «задним числом» уже после такового.

Акку Пааси осудили раньше всех ввиду его чистосердечного признания. Наказание было суровым: на фронт искупать вину.

Изловили подлеца Туоминена, раскололи его на мотив причастности к «белому движению» в качестве связного, но потом отпустили обратно в связи с «недоказуемостью». Тот, конечно, сделался после этого в авторитете, даже отправился на нелегальную работу, наезжая иногда в Питер развеяться. Лишь в 1939 году он окончательно порвал с партией, перебравшись в Швецию и там сдал все явки-пароли-имена соответствующим разведывательным службам, которые, конечно, могли заплатить за это деньги.

Прочих стрелков вообще помиловали, потому что они «защищали пролетарскую революцию», ссылаясь на их «молодость, горячность и чистоту помыслов». «Скольких убил в клубе? Одного? Свободен!» «Двух? Погорячился. Свободен».

А самое главное наказание понесли Войтто и Элвира. Их, побитых и голодных, приговорили к смертной казни через расстрел. В политических, так сказать, целях. Мальчишка-сын один болтался по улице возле «Крестов», пока его не подобрал готовившийся отбывать наказание Акку Пааси.

Как и любые политики, супруги Элоранта были негодяи. Однако их было почему-то жалко. В самом деле, становится не по себе, когда система легко и непринужденно убирает свои винтики просто потому, что так надо. Винтики настолько тупы, что этого не понимают? Или дело тут в «шайтан-машине» Глеба Бокия? Или вообще дело не в этом — дело, вообще, ни в чем.

В то время в двадцатых годах еще имелась некая мифическая возможность смягчить приговор. Войтто и его жене наказание, в конце концов, взяли и смягчили. Расстрел заменили на пять лет заключения в Бурятии. Вмешался Отто Куусинен. Может быть, в пику Эйно Рахья.

Жертвы «револьверной оппозиции», похороненные на Марсовом поле, скорехоньким образом были преданы забвению. Уже через три года новые петроградцы в задумчивости чесали свои репы над выбитыми на могильном камне некрологе: «Жертвы белофиннов». И фамилии — одна краше другой: Хюрскюмурто, Йокинен, Кеттунен, Линквист, Рахья, Сайнио, Саволайнен, Виитасаари. А через девяносто лет никто из новых петербуржцев и прочитать, даже по слогам, не сможет, что же такое написано на этом камешке?

Ну, да ладно, русская история — свята по определению, какие в ней могут быть чухонцы?

Задержание Тойво в одно время и по одним мотивам, вероятно, что и арест семьи Элоранто, было более, чем странным. Можно допустить, что ученый Тынис настучал, но такое допущение будет очень сильно притянуто за все органы, в том числе и внутренние. Антикайнена взяли — и о нем тут же забыли.

Конечно, бывают ошибки, а в пенитенциарной практике только ошибки и бывают, но всем им должна быть своя цена. Тойво в политике не участвовал, с товарищами по учебе не ссорился, с прочими товарищами вообще не общался, реальными деньгами обременен не был, о тех богатствах, что в Кимасозере, знал только Пааво Нурми, да он. Тогда почему его замели?

Отвлекаться на то, по чьему наущению это было проделано, не стоило: и Бокий тут мог слово замолвить, и Эйно Рахья, и даже сам великий вождь Вова Ленин. На самом деле это вовсе неважно.

Стоя перед КПП к своим казармам, красный командир Тойво Антикайнен подставлял лицо холодному осеннему ветру, разбрызгивающему по воздуху холодные капли дождя, и сжимал в кармане кусок плотной бумаги. Он в России был вне системы, он был вне влияния системы в Финляндии, он был сам по себе. Теперь все это в прошлом.

В кармане лежало то, что могло повлиять на всю его судьбу. Благодаря этой бумажке в скором времени ему предстояло сделаться гражданином Российской Советской Федерации, потому что надпись в свидетельстве об освобождении, полученном им по выходу из тюрьмы, гласила: «Подлежит обмену на паспорт Российской Федерации установленного образца».

Демон-Самозванец не мог допустить, чтобы Человек, даже формально, мог ему, окаянному, не принадлежать. Пусть частично, пусть исподволь. Любое проявление свободы — это вызов Самозванцу, потому что только Господь сделал человека независимым от материи, но зависимым от Совести. Еще неясно с чем проще жить на этой Земле.

Тойво пытался представить себе улыбающееся лицо Лотты, полные карманы денег, теплое солнце, ласковое море, но дождь делал образы размытыми, картины неясными, а будущее неопределенным. Что делать, как дальше жить-то?

Если колебания одолели, сомнения — преобладают, депрессия — давит, Ленин — в октябре, то нужно просто сделать шаг вперед. Необходимо сделать шаг вперед — это начало нового пути, это дорога к новой жизни. Настоятельно отважиться на шаг вперед, пусть впереди разлилась лужа от дождя — тогда за спиной останется прошлая жизнь, со всеми сомнениями, колебаниями, депрессиями и Лениным. Расправить плечи, сбросить груз ошибок, быть готовым жить дальше.

14 октября 1920 года в Тарту был подписан Юрьевский мирный договор. Мир, вроде бы, установился, отвоеванный тысячами человеческих жизней. Финляндия и Советская Россия застыли на своих рубежах. А между ними, незамеченная ничьей Историей, погибала древнейшая человеческая культура, которую поколениями сохраняли карелы-ливвики и карелы-людики, и тиверцы, и меря, и весь, и другие народы, существование которых перестала допускать современная самозванаяцивилизация: пролетарского ли, буржуазного ли толка. Что поделать: когда принцип един — демократический, дороги от него расходятся в разные стороны. Но однокоренное слово «демон» — это точка исхода государства, оно же будет и конечной точкой. Только Человека уже не будет.

Тойво глубоко вздохнул и сделал шаг вперед.

Что дальше? Кронштадтское восстание, поход на Кимасозеро, Соловки, подполье Финляндии, одиночная камера Гельсингфорской центральной каторжной тюрьмы. Лотта, Куусинен, Бокий, Пааво Нурми. Война живых и страшная война мертвых.

Но нужно было пока всего лишь обойти огромную, как море, лужу и войти на КПП интернациональной школы красных командиров.

— Архипелаг-гулаг, — сказал он караульному.

— Гулаг-архипелаг, — ответил караульный. — С возвращением, Тойво!

Александр Бруссуев Тойво – значит надежда. Красный шиш

Тойво – значит «Надежда» – 3. Деньги. Роман. Бруссуев Александр.

Я дал повеление избранным Моим

И призвал для совершения гнева Моего

Сильных Моих, торжествующих в

Величие Моем.

– Ветхий Завет. Исайя. Гл. 13 стих 3 -

What do you mean: “I don’t believe in God?”

I talk to Him everyday.

What do you mean: “I don’t support your system?”

I go to court when I have to.

What do you mean: “I can’t get to work on time?”

I got nothing better to do.

And, what do you mean: “I don’t pay my bills?”

Why do you think I’m broke? Huh?

If there’s a new way

I’ll be the first in line.

But it better work this time.

Dave Mustaine aka Megadeath – Peace Sells -

Что ты подразумеваешь: «Я не верю в Господа?»

Я говорю с Ним каждый день.

Что ты подразумеваешь: «Я не поддерживаю вашу систему?»

Я хожу в суд, когда я должен.

Что ты подразумеваешь: «Я не могу быть на работе вовремя?»

Ничего у меня не получается лучше.

И что ты подразумеваешь: «Я не плачу по счетам?»

Почему ты думаешь, я сломался? А?

Если здесь есть новый путь

Я буду первым в очереди.

Но лучше работать в это время.

– Перевод -

Человек живет настоящим. Только, к сожалению, это настоящее часто приходится на прошлое. Сам же, вдруг, внезапно оказывается в будущем, где он уже совсем взрослый, можно сказать – старый, немощный и даже одинокий. Как же так? Еще позавчера в школу ходил, вчера – институт заканчивал, сегодня – работал, работал, работал, а теперь – одной ногой, можно сказать, в могиле. Или даже двумя ногами. Это и называется жизнь.

Тойво встряхнул головой, словно отгоняя наваждение, и медленно поднялся с колен. Под могильной плитой осталась та, ради которой он жил еще сорок лет, та, ради которой он бы отдал эти сорок лет. Лотта. «Радость моя, ты прости, что я горе твое».

Товарищи из КГБ его ждали и не торопили. Видели они его слезы, слышали его слова – Тойво это не интересовало. Здесь, на старом финском кладбище Выборга, он позволил себе стать самим собой. И до самой гостиницы Англетера он будет самим собой. Только потом сделается опять Джоном Хоупом, чтобы выехать прочь из Советского Союза и больше уже сюда никогда не вернуться.

– Прощай, радость моя, – прикоснулся он рукой к могильной плите. – До встречи. Недолго тебе осталось меня ждать. А я уж задерживаться больше не буду.

Тойво медленно пошел к выходу, махнув поджидающему его товарищу Алексею: сейчас поедем. Уже выйдя за ограду, он остановился, обернулся назад, словно что-то припоминая.

– Еще несколько минут, – сказал он Кочнову. – Еще кое-что надо сделать.

Эти слова он проговорил как-то быстро, можно сказать – бегло, по-русски. Да и сам весь, будто подобрался, сразу же сделавшись, словно бы опасным. Алексей мгновенно оценил произошедшую перемену и напрягся, обменявшись взглядами со своим начальником. Что можно было ждать от интуриста? Выхватит поднятый с могилы замаскированный под камень пистолет? Начнет стрелять, а сам побежит в сторону финской границы?

Тойво что-то прикидывал, сравнивая одному ему известные ориентиры. Наконец, он покачал головой, словно соглашаясь с чем-то и махнул комитетчикам рукой: сейчас-сейчас. А сам подошел к раскидистой елке, стоявшей за оградой кладбища возле самой канавы. Вообще-то, елка была раскидистая только с высоты человеческого роста. Нижние ветки были давно обломаны, возле самого ствола на двух камнях лежала черная от сырости доска. Вероятно, когда-то здесь устроили скамейку, чтобы отдохнуть после посещения кладбища. Или – перед посещением оного. Или – вместо.

Возле елки снега не было совсем, так что подойти к ней можно было легко и просто. И, приблизившись почти вплотную, помочиться на ствол и на корни. Что Тойво Антикайнен и проделал, поразив этим самым Кочнова, Алексея и водителя с розовыми ушами до глубины души.

– Чуть было не забыл, – объяснил удивленным комитетчикам финский канадец, оправляясь.

– А это еще зачем? – спросил Борис Иванович.

– Если у вас есть враг, – снова косноязычно по-русски заговорил Тойво. – Я имею ввиду: настоящий враг. Такой, чтобы имелся выбор: либо ты – либо он. Но все равно который и после уничтожения все равно остается врагом, чтобы вы сделали на его могиле?

– Кучу бы наложил, – сразу же отозвались розовые уши.

– Ну, если враг, который не достоин никакого уважения, презираемый и после смерти – тогда, пожалуй, можно и кучу, – согласился Алексей. – Или пописать на могилку, как Вы на эту елку.

– Ну, значит, все правильно, – сказал Антикайнен и, опять повернувшись к дереву, сплюнул, проговорив. – Жаль, нет такой силы постичь всю глубину моей ненависти к тебе, Мищенко.

Алексей выразительно посмотрел на своего начальника: странный старикан, с деревом разговаривает. А Кочнов никак не отреагировал на этот взгляд. Он много чего повидал на своем веку, поэтому нисколько бы не удивился, если бы в корнях этой ели когда-нибудь мог обнаружиться истлевший человеческий скелет. Как там назвал его интурист – «Мищенко»?

Часть первая. От Кронштадта до Панисельги.

1. Третья сторона.

Тойво вернулся в казармы после своей «отсидки», и никто не пытался смотреть на него искоса, как на красного командира, запятнавшего честь мундира – «просто так у нас не сажают»! То ли косых в то время не было, то ли дело «Револьверной оппозиции» считалось правым, как таковым. В общем, курсантско-преподавательский состав продолжал дышать ровно.

Все ссадины и синяки, полученные во время следствия от латышских чекистов, зажили, паспорт гражданина Российской Федеративной Республики лежал в нагрудном кармане, можно было жить дальше. Но дальше жить не хотелось. По крайней мере, так жить. И тут жить, в России, не говоря уже о Финляндии – вообще не моглось. Хотелось к синему морю, белому песку, чтобы рядом всегда была милая девушка Лотта.

Однако вместо милой девушки Лотты нагрянул живой и невредимый Отто Куусинен. Он пережил все покушения на себя, пережил обвинения в контрреволюции, забил на подпольную деятельность и, будучи в Питере, готовил переезд в Россию всей своей семьи.

Они встретились в маленькой кофейне на Сенной площади, долго и как-то радостно жали друг другу руки.

– Все пошло не совсем так, как должно было, – сказал Отто.

Тойво понял, что его старший товарищ имеет ввиду ужасную бойню, устроенную «Револьверной оппозицией».

– Никакой стрельбы не подразумевалось, – словно оправдываясь, добавил он. – Они должны были просто отжать деньги – вот и все. Экспроприировать экспроприаторов, как любил говорить товарищ Вова Ленин.

Тойво понимал, что любые вопросы, касающиеся перераспределения денег, организовывают люди, которым хорошо известна природа происхождения всех этих денег. В данном случае среди организаторов могли быть как наши – те, что с Куусиненом, так и не наши. Во втором случае просматривалась зловещая фигура Маннергейма. Любопытно.

– Полагаю, речь идет о части средств, изъятых нами с банковского хранилища?

У Антикайнена почему-то язык не поворачивался сказать, что все эти деньги были добыты при его непосредственном участии. Вероятно, потому что достаточно большую сумму он по непонятным причинам сокрыл и от товарищей, и от врагов. Лишь два человека знали об этом: он и спортсмен Пааво Нурми. Ему не хотелось вспоминать события двухлетней давности, боясь, что каким-то образом проницательный Куусинен догадается, что Тойво сдал в партийную кассу не все.

– Ну, не стоит скромничать – это ты добыл нам все, что должно было уйти Таннеру и Манергейму, – сказал Отто. – И тебя же первого за эти деньги закрыли в кутузку. Не подозрительно?

Часть партийной кассы, которой принялись распоряжаться по своему усмотрению братья Рахья, и была целью всей операции с «Револьверной оппозицией». Но пошло все по другому сценарию.

Куусинен выглядел удрученным.

– Позволь, – догадался, наконец, Тойво. – Так деньги у Рахья все-таки пропали? И пропали неизвестно куда?

Отто несколько раз кивнул головой в полной задумчивости.

– Буржуи? – спросил его Антикайнен, намекая на Маннергейма и компанию.

– В том-то и дело, что нет! – ответил Куусинен. – Деньги ушли какой-то третьей стороне. Можно, конечно, предположить, что Таннер пускает нам пыль в глаза. Но на самом деле они не при делах – это мы знаем теперь наверняка. Также, как и они теперь знают, что мы остались в дураках. Какой все-таки этот Рахья идиот – вывел из оборота такую сумму, чтобы только иметь возможность распоряжаться ей по своему желанию!

Какой из братьев Рахья подразумевался – Тойво не стал переспрашивать. Он внезапно вспомнил лицо человека из окна соседней с Элоранта квартиры. Эстонский мистификатор, Тынис, не мог появиться там случайно. Или, все-таки, мог?

Если изначально предполагался обыкновенный бандитский захват денег, которым должны были заняться вполне опытные парни, то отчего же они пошли в такой разнос? Зачем стрельба, зачем столько ненужных и случайных жертв? Тойво знал всех «револьверных оппортунистов», но ни за кем не замечал каких-нибудь садистских наклонностей.

– В принципе, для Партии это не смертельно, это оказалось смертельно для людей, – продолжал говорить Куусинен. – Предположить, что таким вот образом Рахья, или кто другой попытался закрыть растрату – так смысла в этом вообще никакого. Но если деньги ушли – а никто из стрелков их не забрал – они обязательно должны где-то всплыть.

С этим Антикайнен был согласен, такое дело могла провернуть только организация. Одиночке не потянуть. Ну, а если в организации появились какие-то неизвестные фонды, значит, нужно найти им объяснение, или, хотя бы, совершить хитрый отвлекающий маневр.

– Если в этом замешан кто-то из нынешних вождей, то скоро следует ждать события, которое может отвлечь на себя все внимание, – заметил Тойво.

– Правильно. Будет мятеж. С платформой, требованиями, идейной подоплекой, но совершенно бесцельный, – согласился Куусинен. – С помощью этого мятежа можно, не отвлекаясь на новую революционную деятельность, прибрать к рукам всю власть. У кого банк – тот и банкует. Был Ленин – станет кто-то другой.

– Сталин?

– Может быть, но тут же и Яша Свердлов, опять же – Дзержинский, товарищ Троцкий, да и целая банда еврейчиков. Каждый может на себя одеяло потянуть.

– Но у них же царское золото в резерве! – разговор о видных деятелях начал утомлять Тойво. Он не желал ни с кем из них иметь никаких дел, даже косвенно. Ему хватило общения с Глебом Бокием.

– Царское золото взял Колчак, спрятал его в Японии, те его тотчас же сперли и принялись за государственное развитие: зомбирование населения, промышленный шпионаж и расширение территорий. Японское чудо, а потом корейское чудо и далее китайское чудо.

– Чудны дела твои Господи!

Тойво ощутил, что какую-то правильную мысль он сейчас потерял, что-то очень важное упустил. Вот только что? Проклятые японцы.

– А что мне делать с этим теперь-то? – он вытащил из нагрудного кармана свой паспорт, открыл и прочитал. – Тойво Иванович Антикайнен.

– У меня тоже есть, – кивнул головой Куусинен. – Отто Иванович Куусинен.

«А я Кустаа Иванович Ровио», – подумал в Москве товарищ Ровио.

«Меня зовут Эдвард Иванович Гюллинг», – дунул на мыльный пузырь Гюллинг, нежащийся в ванне дома на Каменноостровском проспекте.

«Ко мне можно обращаться: Адольф Иванович Тайми», – мысленно представился Тайми.

«Оскари Иванович Кумпу, к вашим услугам», – приснилось Оскари Кумпу, отдыхающему после наряда в роте.

Вероятно, паспортист решил всех финнов представить братьями по отцу. Отец-то у пролетариата один на всех: или Карл, или Ильич. Вот блин, отчего же они Ивановичами получились? Паспортиста, подлеца, конечно, расстрелять, но, как говорится, что написано пером, то уже не вырубить топором.

Так и остались все финские коммунисты Ивановичами.

– Ничего страшного, – успокоил Антикайнена Отто, убирая свой паспорт в карман. – Поедешь в Финляндию – паспорт спрячешь в надежном месте. Там тебе Советские документы ни к чему, там они силы не имеют, а мы, стало быть, там вне закона. Так будет всегда.

– Эх, жизнь – жестянка! – вздохнул Тойво. – А в Финляндию меня выпустят?

– Да хоть завтра! – даже обрадовался Куусинен. – Увольнительную тебе на неделю справим – оденешься чухонцем и через границу прокрадешься. Там теперь нашего брата – хоть пруд пруди. Нелегалы.

Антикайнен, конечно же понял, кого имел ввиду его старший товарищ, когда про братьев говорил – «Иванычей», конечно же. Его донельзя порадовала перспектива навестить свой фатерлянд, но вместе с этим он опять слегка опечалился: что-то важное от него вновь ушло, что-то, заслуживающее внимания.

С визитом на родную землю не надо было затягивать, потому что осень уже отплакалась всеми своими осенними дождями, того и гляди – снег выпадет. А снег – это следы. Снег – предатель контрабандиста, снег – соратник пограничников.

– Знаешь, Отто, я тебе что-то непременно должен был сказать, какую-то важную вещь – вылетело из головы, хоть убейся.

– Ладно, навестишь Лотту, отдохнешь после трудов твоих праведных, глядишь – и вспомнишь. Никуда от нас события не денутся. Они нас опережают.

Антикайнен понимал, что сейчас Куусинен находится в состоянии некой прострации. Работать на Советскую Россию и жить в ней – это две разные вещи. Как говорили эмигранты, потягивая дорогие напитки на дорогих курортах: такую Родину лучше любить издалека.

Только на нынешнее состояние своего товарища Тойво и списывал некоторую беспомощность в правильном анализе ситуации с пропавшими деньгами. Куусинен никогда не жил в России. Уклад жизни здесь вряд ли вписывался в какие-нибудь нормы, «Everyday – Monday», как говорят в таких случаях англичане. И дело здесь не в том, что порядка мало, либо недостаточно разумности – в Голландии, например, порядка вообще никакого, а о разумности там и не помышляют – дело в отношении между людьми.

Отто с удивлением отмечал, что в обществе преобладает какая-то рабская зависимость: рабы всегда ропщут, основное их желание – не обрести свободу, а сделать так, чтобы у другого раба было хуже, а у себя самого, соответственно, лучше. Его поразила бытовавшая пословица «Подними раба с колен – и получишь хама». Ныне хамов развелось столько, что «нехам» – это уже белая ворона, это тот, от которого следует избавиться любыми способами.

Независимо оттого, что случай с «Револьверной оппозицией» произошел во время, когда его в России еще не было, теперь должен найтись способ взглянуть под другим углом на результаты расследования. Потом можно и поразмыслить, откуда ветер дует.

– Значит, ты думаешь, все дело в перераспределении власти? – спросил Тойво.

– А ничего другого в голову и не приходит, – ответил Отто.

Вообще-то очень логично: в политике деньги нужны не для обогащения. В политике деньги нужны для получения власти. Антикайнен с этим был согласен. Вот только что-то не совсем логичное смущало его. Никак не удавалось понять – что?

Увольнительную на неделю в город Тойво получил тем же днем. Комендант предупредил: в городе не безобразить. Антикайнен кивнул: яволь. В городе он ничего ловить не намеревался.

Собрался он мгновенно, потому что собирать-то было нечего. Это его не смущало, он также не беспокоился о переходе границы, о возможных неприятностях с пограничниками, о нарушении законов со всеми вытекающими последствиями. Его волновал один вопрос: что подарить Лотте?

На роскошную жизнь денег у него не было, но для того, чтобы не нервничать по поводу и без такового – хватало. Однако потратить русские червонцы в Финляндии теперь он уже не мог. Время было полуголодное, так что следовало запастись провизией. Ее, в случае чего, и поменять можно было. Вот она – настоящая валюта. Золото тоже, конечно, непроходящая ценность, но его просто так на базаре не поменяешь. К золоту обязательно свой бес пристегнут. Коли беса этого тревожишь, он начинает тревожить беса покрупней – демона. А кто же любит, когда их тревожат? У демона в своем распоряжении обязательно люди имеются. А с людьми одни неприятности.

Таким образом вопрос о подарке решился сам по себе. Продукты, ну и на остаток небольшое золотое украшение, типа серег либо колечка. Тойво, приценившись в ювелирной лавке, остановил свой выбор на кольце.

Теперь оставалось к завтрашнему утру добраться до Шлиссельбурга, где и была назначена встреча со знакомым уже парнем по имени Тойво Вяхя. Куусинен за него ручался, выказав надежду, что все пройдет безупречно. Куусинен также оплачивал услуги Вяхя, хотя, как таковых услуг-то и не было. Была задача от Партии, подкрепленная, правда, вполне существенными ценностями, как материальными, так и моральными.

Они встретились возле лодочной станции. Тойво Вяхя, Тойво Антикайнен и Адольф Тайми.

– О, господин сатанист! – удивился Антикайнен.

– О, пацан – господин шюцкровец! – не выказывая удивления, отреагировал Тайми.

– Для «господ» пока еще не время, товарищи! Тем не менее, вижу, вы знакомы, – деликатно напомнил о себе Вяхя.

– Этот товарищ чуть не убил меня когда-то, – пожимая протянутую руку, сказал Тойво.

– А этот парень, то есть, товарищ – меня, – усмехнулся Адольф.

– Отлично, теперь у нас простая задача – сидеть в лодке и черпать воду, – заметил Вяхя. – Пойдем в Ладогу вместе с промысловиками на сига. Мы теперь рыбаки, два человека придут с той стороны, вы, соответственно, с этой.

Поздняя осень на озере была порой, когда ловили рыбу сиг, считающуюся деликатесом. Да она таковой и была, чуть-чуть различаясь в степени промысловой ценности от места, где ее удавалось выудить. Самая дорогая ловилась только возле архипелага Валаам, называлась «валаамка» и очень ценилась в свое время в гастрономических придворных кругах царской России.

Чем дороже рыба, тем менее охотно ее отдает Ладога, озеро известное внезапными осенними штормами и возникающими из ниоткуда огромными волнами. Тойво этого не знал, поэтому ему было, на самом деле, по барабану. Зато Адольф, видимо, знал не по-наслышке.

– А посуху никак нельзя было движение организовать? – недовольно поинтересовался он.

– В любой день может снег пойти – тогда мы становимся уязвимы. И русские по снегу хорошо ориентируются, и финны. Зачем рисковать? – объяснил Вяхя.

– А на воде не рискуем! – пробормотал Тайми.

Тойво тоже был не в восторге от предстоящей поездки, но совершенно по другой причине – ему отчаянно не нравилось находиться в одной лодке с террористом, некогда бывшем сатанистом, подручным самого Бокия.

– Опять на Мессу к нам? – спросил он коллегу-перебежчика. – Товарища Глеба охранять?

– Куда это – к вам? – усмехнулся Адольф. – Не боись, пацан, там не пересечемся.

– Я не боюсь, я жалею, потому что, вроде бы, уже и не пацан.

– Ну-ну, – тот изобразил на лице кривую улыбку и отвернулся. Больше разговаривать с Антикайненом он не собирался.

Огромный Тойво Вяхя посмотрел на них с нескрываемым любопытством и заулыбался: взрослые люди, а ведут себя по-детски. Подошел баркас, рокоча мотором Петербургского завода «Русский дизель». В нем никаких рыбацких снастей не было, разве что несколько больших плетеных корзин, в которые, вероятно, предполагалось складывать рыбу. Путь их лежал к острову Коневец, где жил в свое время святой человек Арсений Коневецкий.

Встреча с Тайми была неприятной неожиданностью для Тойво. Куусинен, напутствуя его, обозначил, что на ту сторону уходит человек, которому надлежит подобраться поближе к художнику Рериху.

Николай Рерих, оказавшийся после Революции по ту сторону от границы в Сортавальской глуши, поехал по Европам продвигать свои выставки. Успешно, конечно, продвигать: и в Швеции, и в Дании, и в Великобритании. Вместе с этим он занялся антисоветской деятельностью совместно с родоначальником русского экспрессионизма Леонидом Андреевым. Да тут еще жена Елена Ивановна, вроде бы последовательница Блаватской, оккультизм предполагает рассматривать, как жизненную силу. Голова кругом пойдет.

Надобно, вообще-то, чтобы не кругом шла, а поступательно – и в некотором нужном молодому советскому государству направлении. Пес с нею с Еленой Ивановной – дело, как говорится, семейное, вот с Андреевым нужно разобраться. Это и предстояло сделать террористу с богатейшим послужным списком, Адольфу Тайми, не чурающемуся, кстати, всяких потусторонних явлений.

Именно поэтому он и работал с Глебом Бокием.

Казалось бы, что тут такого – художник, перебравшись заграницу, принялся критиковать новый строй в России. Мало ли таких художников! Плюнуть на него и забыть. Однако отчего-то не забывают. Или денег у него, как у дурака фантиков, или что-то иное, отличающее его от всех прочих диссидентов.

С деньгами понятно: не Савва Морозов, не Рокфеллер или Морган. Тогда, может быть, он что-то такое знает, чего другим не ведомо? Антикайнен задумался, вперив взгляд в коричневую стылую Ладожскую воду.

Тойво Вяхя тоже молчал – сегодняшнее путешествие тоже не доставляло ему никакого удовольствия. Антикайнена он уважал, также уважал и Тайми. Оба в его глазах были знатными борцами с самодержавием. Так уж сложились звезды, что Партия поставила его на передовую линию, где за плечами – Советский Союз, а впереди – вражеская буржуазная Финляндия. Или – наоборот, в зависимости, в какую сторону он перевозит революционеров. Вяхя хорошо ориентировался на Карельском перешейке, с детства знакомый с приграничным лесом, реками и озерами.

Он был прост в своем мышлении, но это отнюдь не означало, что примитивен. Именно поэтому у него так ловко получалось обходить все пограничные кордоны с обеих сторон, находить новые маршруты, каждый раз ставя в тупик профессиональных борцов с нелегальными переходами из России в Финляндию и наоборот.

– Эх, кончается наш промысел, – сказал, вдруг, один из рыбаков.

– Почему? – бездумно спросил Антикайнен.

– Того и гляди замерцает – и рыба спать уйдет, – пояснил тот.

Он имел ввиду, вероятно, первые морозы, которые за несколько дней скуют все реки и озера ледяной коркой. Это, порой, сопровождается Северным Сиянием – мерцанием, как его иной раз называли.

Тойво почему-то запали в голову слова о «мерцании». Также почему-то казалось важным, что рядом с ним сейчас человек Бокия. И мысль о пропаже денег во время бойни «Револьверной оппозиции» тоже как-то не давала покоя. Черт, в чем же загвоздка, что он никак не может усмотреть во всем этом?

Возле Коневца они втроем перелезли на другой баркас, в котором точно такие же плетеные корзины уже были полны рыбы. Ладога не штормила, но хмурилась – на воду даже смотреть было холодно и страшно. Обратный путь для двух Тойво должен был состояться другим маршрутом. Адольф возвращаться в Россию пока не намеревался.

Рыбаки их высадили по пути, свернув к камышам. Так что пришлось всем нелегалам промочить ноги, добираясь до суши. Там их пути расходились: Вяхя отправлялся к Савонлинне, Тайми – к Турку, ну, а Антикайнен, понятное дело – к Выборгу.

Уже прощаясь с товарищами по переходу, Тойво, вдруг осенило.

– Мерцание, Тынис, Бокий, Рерих – все понятно! – сказал он в великом волнении.

Тайми покрутил пальцем у виска, а Вяхя пожал плечами.

– Вот она – третья сторона, вот кому все это нужно! – не в силах молчать, снова сказал Антикайнен.

– Ну, и кто же эта сторона? – усмехнувшись, спросил Адольф.

– Глеб Бокий – вот кто.

2. Зов Полярной звезды.

Выборгские каникулы прошли так, что в стылом финском городке, вдруг, образовались и синее море, и белый песок под пальмами, и полная оторванность от всего мира. Всему этому чуду было одно название – Лотта.

Где-то полыхала война, где-то бились лбами веня-ротут (русские крысы) и ляхтярит (мясники) под сдержанные смешки своих вождей и, так сказать, лидеров. Где-то создавалась Новая история, участь которой, на самом деле, уже была предрешена: искажение, забвение и запрещение вовсе.

Но ни Тойво, ни Лотте до этого не было никакого дела. Продуктовый набор оказался самым правильным подарком, потому что именно он помог снять комнату с окнами на площадь, в скором времени будущую именоваться Красной, а также расположить к себе родителей Лотты. Хотя, на самом деле, правильным подарком было золотое колечко.

Финны быстро восстановили все акты гражданского права, в том числе и заключение брака. Тем самым они исключили возможность заключить такой брак между Тойво и Лоттой. В России было просто: пошел в контору, заплатил десять рублей новых денег, поставил подпись в конторской книге – и все, муж и жена. Хоть в каждом городе женись.

Но после перенесенных в Буе злоключений и мытарств, Лотта даже слышать о Советской России ничего не хотела. Впрочем, и Тойво ничего говорить не хотел. О своем нынешнем статусе в Советском Союзе он молчал, как рыба, которую принес с собой. Щедрые рыбаки наделили каждого из нелегалов по хорошему сигу, и от такого подарка никто, конечно, не отказался.

Молодость и любовь – что еще нужно миру, чтобы получить хороший разгон? Во всяком случае, старость и ненависть – это уже тормоз, который замедляет мир на пути к Радости и Счастью.

Но самое важное во всем этом – чтобы никто не мешал. И зачастую этого очень тяжело добиться. Не в лесу живем, право слово, люди вокруг – и среди них обязательно найдутся те, кто сунут нос в чужой вопрос.

Будучи реалистом, даже на отдыхе Тойво был настороже. Да по другому-то и быть не могло – враги кругом. Каждый счастливый отпускной день он убеждал себя: «не враги, враги на фронте остались». Но тут же говорил сам себе: «не друзья».

Семья Лотты, потеряв свой маленький бизнес, ненароком потеряла и свой круг общения. Отец еще как-то пытался держаться, плюнув на условности и довольствуясь любой поденной работой, которая подворачивалась. Ему надо было находить средства для содержания семьи, ему некогда было отвлекаться на условности общественного мнения и прочей чепухи.

С матерью дела обстояли не так просто. Она никак не могла смириться с тем, что быть виноватым – вовсе не означает быть виновным. Ни она, ни другие члены ее семьи не были виновны ни в чем. Но перед обществом она чувствовала себя виноватой. Была в тюрьме – какой стыд! Это ее мучило, также не давало покоя то, что теперь ей уже сложно было поддерживать какие-то теплые, «задушевные» отношения с былыми приятельницами.

Свободного времени сделалось не то, чтобы очень много, но его хватало на поиски виновного. И, конечно, таковой сразу же нашелся. Виноватить каких-то далеких русских было неинтересно. Вот жениха ее Лотты – самый правильный вариант.

Если бы не он, к ним в дом не пришли бы эти проклятые комиссары. Если бы не он, не было бы этой мучительной поездки в ужасный город Буй, не было бы изнурительной работы на лесоповале. Если бы не он, не потеряли бы они своего маленького дела, когда все трудились и были счастливы. Если бы не он, не приходилось бы теперь перебиваться с «хлеба на воду».

В общем, Тойво – парень хороший, конечно, но от него одни несчастья. И надобно Лотте держаться от него подальше. Таково ее материнское слово.

Именно так она и сказала, когда ее дочь пришла домой вместе с этим Антикайненом, да еще и показала золотое колечко на пальце, якобы – обручальное.

У Лотты хватило ума не устраивать каких-то разборок и выяснений отношений. Время на это тратить было никак нельзя. Время было драгоценным. Время нужно было для счастья.

– Мама, мне уже пора самой думать о своем будущем, – сказала Лотта. – Давай, мы с тобой потом об этом поговорим.

Мама на это ничего не сказала, а ушла на кухню, откуда сразу же выбежал переживший в одиночестве долгую разлуку с хозяевами кот-британец. Теперь он научился распознавать людские настроения, и поэтому крайне редко позволял себя застать врасплох. Он-то понимал, что материнское сердце – это непознанное, это неведомое, это не поддающееся объяснению явление в нематериальном мире. Он-то догадывался, что мать – не против своей дочки, что она – не против ее выбора, что она – против того будущего, которое пугает ее. К материнскому сердцу редко прислушиваются, в том числе и сами матери.

Кот строго посмотрел на Лотту, остановившись на несколько мгновений, потом медленно, задрав хвост, прошел к Тойво, неловко переминающемуся с ноги на ногу в коридорчике, и боднул его в голень. Уж если коты бодаются, то непременно норовят угодить именно в голень. Мол, спокойно, парень, мол, семейные дела, мол, кури бамбук, а в остальном они сами разберутся.

– Здорово, приятель! – сказал ему Антикайнен и погладил по голове. – Ну, вот, я же обещал тебе, что все будет хорошо. Ты сберег этот дом – ты молодец. Такие коты, как ты – самые нужные коты в мире.

Тот же ничего не ответил, пару раз мурлыкнул и ушел по своим кошачьим делам. Кошачье племя – мудрое племя, это еще Сентон-Томпсон в «Королевской аналостанке» написал, а потом Ханлайн в «Двери в лето» развил.

Они с Лоттой ушли обратно на свою съемную квартиру, точнее – комнату, и было им хорошо. Матерей не выбирают, как не выбирают свою семью. Поэтому, какие бы ни были произнесены слова, реальность оставалась одной – нельзя не любить членов семьи, потому что в целом мире только они одни остаются самыми близкими родственниками. Действительно, уж таково оно – кровное родство.

Пошел снег, словно разделяя мир на черное и белое. Черное – то, что укрыто снизу, белое – то чем все это укрыто. Не копай – и не доберешься до черного.

– Ты слыхала когда-нибудь про Зов Полярной Звезды? – спросил Тойво, смотря, как на потолке мерцает отражение пламени, пробивающееся через отверстия на дверце печке.

– Нет, – сказала Лотта, тоже вглядываясь в игру отражений.

Антикайнен кротко вздохнул и подумал, что все это ерунда. Зов, Полярная Звезда – все. Главное – блики огня на потолке, медленно падающий снег за окном, тишина в целом свете. А самое главное – это то, что на его плече сейчас покоится голова самой дорогой ему женщины, а рядом покоятся ее остальные волнующие части тела.

– И что это? – спросила Лотта.

– Что? – удивился Тойво.

– Ну, зов какой-то.

– Не знаю, – ответил он.

– Расскажи, – потребовала она.

– А ты меня потом позовешь? – без тени улыбки спросил Антикайнен.

– Тебя и звать не надо – ты сам приходишь, когда считаешь нужным.

– Только не выгоняй меня.

Лотта приподнялась на локте и внимательно посмотрела Тойво в глаза. На фоне окна, светлого от идущего за ним снега, он мог видеть только ее силуэт, но и этот вид был волнующим и притягательным. Как Зов Полярной Звезды.

– Ладно, – сказала она. – И ты меня никогда не бросай.

– Я без тебя жить не могу, – ответил Тойво и, стараясь избежать ненужного пафоса, пожал плечами. – Вот и договорились.

– Теперь про Зов расскажи.

Когда-то, будучи еще газетчиком у Куусинена в редакции, он читал об этом явлении. Все, конечно, на грани предположений и за гранью домыслов, но интересно. Дело было в Северном сиянии – таком вот природном явлении, пленительная красота которого сравнима была, разве что с молнией. Но молния – это миг, а сияние – это вечность. В смысле, когда смотришь на зеленые, синие и красные сполохи, переливающиеся на небе, время теряется и перестает ощущаться напрочь.

Застыл взглядом – и бац, вдруг, услышал странные голоса, удивительные звуки, чарующее пение. Присмотрелся – а там ангелов целое небо и прекрасные женские лица между ними. Ой, какие они манящие, влекущие и многообещающие! Конечно, неизвестно, что можно от ангелов ждать, но вот от женских лиц всегда ждешь таких же прекрасных женских тел. Вероятно, даже, нагих.

И вот уже очарованный видениями человек идет маршрутом на север и теряется на безбрежной снежной пустыне. Сияние – возьми, да и угасни. Движущийся строго на север человек сразу же приходит в себя, но поздно. Тут ему и конец, в смысле – замерзает с концом. До полного трупного окоченения.

Вероятно только отвыкшие от женского общества путешественники попадаются на такой Зов, хотя, может быть, и определенные женщины, которые, вроде бы и не женщины вовсе.

Поморы такое состояние называют «мерячка», а эскимосы – «зов Полярной звезды». Второе название, конечно, гораздо романтичнее.

Конечно, без красивых легенд тут не обходится. Например, индейцы северных территорий Канады и сочувствующие им эскимосы Аляски считают, что все души умерших улетают в небесный дворец, над которым горит Полярная звезда. Для живых людей этот дворец невидим, но иногда его обитатели открывают окна для проветривания, свет из них падает на облака, и его видят люди, копошащиеся в снегу в Канаде или Аляске – это полярные сияния.

Но не все так просто: когда верхние боги открывают окна в своем дворце, это значит, что они в этот же самый момент призывают к себе души еще живых людей, и человек, услышавший этот зов, идет ему навстречу в свой последний путь к Полярной звезде, как водится, строго по азимуту.

Сообщалось в газете и о более жутких случаях, когда почти все население эскимосского или индейского поселения внезапно говорило друг другу «Хау!» и бросало свои дома, маленьких детей, даже горящие очаги и уходило словно на чей-то зов в белое безмолвие. Там в белом безмолвии они таились некоторое время, а потом выходили обратно – белые и безмолвные, потому что не успевали дойти до Северного полюса, а Сияние закончилось.

Кое-кто утверждал также, что люди, охваченные мерячкой, уподобляются зомби – выполняют любые команды, а если в таком состоянии человека ударить ножом, то нож не причинит ему вреда, и очень может быть, что сломается. А человека с ножом все равно посадят в тюрьму – нефик с ножом на обкумаренных бросаться!

Здесь Тойво сделал паузу в своих пространных рассуждениях и вспомнил, как шли на дело парни из «Револьверной оппозиции». Их воля, словно бы, была не их воля. «Теперь все будет иначе». Чьи слова они говорили?

Впрочем, что там с Зовом Полярной Звезды?

Красивая сказочность в норвежских народных легендах говорит, что полярное сияние – это небесный танец душ умерших девственниц. Вот уж, поистине, искрометные и зажигательные танцы! Вероятно, они и есть те лица, что мнятся «ходокам» на север, а ангелы промеж них на бубнах играют.

Вообще, это муслимы имеют навязчивое посмертное желание оказаться среди девственниц. Может, «мерячке» подвержены люди, предрасположенные к той или иной религии? Бывают же люди, предрасположенные к полноте, а тут – имеющие стойкую тягу к каким-то посмертным девственницам.

Но эскимосы, те, что с Аляски из отдельно взятого населенного пункта Пойнт Барроу, а также канадские индейцы отдельного племени Лиса в Висконсине не особо доверяют своим братьям, рассуждающим про «небесные дворцы», а говорят: «Это, бляха муха, привидения мертвых врагов. Или свет фонарей, которые несут духи, ищущие души умерших охотников». Потому, кочумай, пацаны, и бойся.

Есть еще точка зрения австралийских аборигенов, но ей, пожалуй, можно пренебречь: какое Северное Сияние в Австралийском буше? Разве что сидят аборигены, все синие, в кустах, точат свои бумеранги и видится им что попало. Рядом кенгуру и дикие собаки динго валяются на сухой выжженной солнцем земле и дрыгают ногами от смеха.

Но пес с ними, с бухими аборигенами, с темными эскимосами и дремучими индейцами – в последнее время все больше цивилизованного народа попадает под очарование Полярной Звезды.

Вот – русские, жадные, бесцеремонные, беспринципные. Это про купцов, которые поехали Грумант осваивать. Осваивают, осваивают – все им мало. А на носу не темные века, а просвещенный 1792 год, надо иметь понятия. Промысловая шхуна купца Рыбина не успела вовремя в Мурманск уехать, задержалась возле берегов.

Получите Северное Сияние во всю ширь небосвода!

Купеческий сын Алексей последнюю неделю все время в каюте лежал, потому что цинга на него напала – папаша не озаботился запастись нормальной едой перед рейсом, экономил, паскуда. Но в момент, когда пляски девственниц на небе под ангельский аккомпанемент достигли своего цветового апогея, он вышел на палубу и, не мешкая, выбросился за борт.

Промысловики только диву дались.

Ну, а Алексей, презрев свое недомогание, в хорошем темпе по-собачьи поплыл на север. И так быстро у него это получалось – словно всю жизнь собакой был! Товарищи по шхуне опомнились, конечно, и начали метать в него прицельно спасательным кругом, потому что в целях купеческой экономии он тоже был в единственном экземпляре на борту.

Да где там попасть! Уворачивается Алексей и все дальше плывет, все на север, того и гляди к Северному полюсу прибьется.

Но тут кто-то меткий достал пловца таки! К сожалению, не спасательным кругом, а тем, что подвернулось под руку – пудовой гирей для взвешивания освоенного богатства Груманта.

В общем, спасти несчастного Алексея не удалось.

Все закручинились, а Грумант переименовали в Шпицберген.

Или другой случай на другом полюсе с другим людьми.

Дело было у берегов Антарктиды. Судно «Бельжика» под командованием Жерлаша де Гомери с какого-то перепугу осталось здесь на зимовку. На дворе стоял 1898 год, всему экипажу раздавали витамины против цинги и алкоголь по выходным против скуки. Против женщин, а, точнее, против их отсутствия, ничего не раздавали. Пингвины бегали вокруг судна и показывали экипажу кукиши. Цель зимовки была загадочна, но капитан знал, какую цель преследовать и что нужно при этом исследовать. Кого попало Жерлашем не назовут и не разрешат командовать «Бельжикой».

Но тут на окрестности упала полярная ночь, пингвины разбежались по своим делам, и в небе замерцало полярное сияние.

«Ага!» – торжествующе закричал один из членов экспедиции молодой норвежец Толлефсен. – «Это мне как раз и надо!»

Он стремглав перепрыгнул через борт и убежал по льду в сторону полюса. Вероятно, он не был исключением среди всех предыдущих очарованных, и помчался к Северному полюсу. Его путь лежал то ли через лед, океан, экватор, всякие австралии-китаи напрямик, то ли через, собственно говоря, Южный полюс. Капитан Жерлаш растерялся и позабыл определить направление.

А тут, в довершение ко всему этому недоразумению, еще один матрос хотел последовать за Толлефсеном, но оказался не настолько расторопным, что его сняли с фальшборта метко пущенным гарпуном. Про норвежца и думать забыли: пусть бежит себе, куда хочет. Этого же матроса принялись вязать, но тот проявил нечеловеческую силу, вырвал из себя гарпун, разорвал все веревки, отобрал у набежавшего штурмана топор и воткнул его ему в голову.

Обычный человек от топора в голове непременно помер бы, да штурман – это не человек. Он очень расстроился и выбросил матроса прямо на Южный полюс, там тот и повис, израненный гарпуном, веревками и укусами коллег.

Вот какие ужасы творятся на материке Антарктида. А все оно – Северное сияние!

После таких событий развелось очень много исследователей, которые принялись писать очень много исследований. Иногда они, все, как один, начинали сообщать, что странное состояние охватывало почти все население целых поднадзорных им поселков: люди синхронно начинали повторять движения друг друга, причем как находящиеся в домах, так и на улице; словно по команде пели на разных языках, даже на тех, которых они не знали. Иногда население образовывало нечто вроде хоровода и безостановочно, до изнеможения, ходило по кругу. Вывести их из подобного состояния было почти невозможно.

Исследователи били тревогу: Полярное сияние всех нас заставит плясать под свою дудку! Они начали изучать формы сияний и пришли к выводу: этот странный психоз начинается с появлением некоторых форм полярных сияний, особенно ярких и пульсирующих, и прекращается с их угасанием.

Также очень сильно влияет изобилие алкоголя и его отсутствие.

В начале 20 года загадочным явлением заинтересовался академик Владимир Бехтерев, особенно после того, как получил сообщение от бывшего ссыльного Григорьева, врача по специальности, до революции проживавшего в районе Ловозера на Кольском полуострове. Григорьев рассказал о своих наблюдениях спонтанного возникновения мерячки среди местного населения, выяснил, что эти вспышки возникают одновременно в соседних поселениях, и однозначно связал это с появлением полярных сияний.

Будучи руководителем петроградского Института мозга, Бехтерев, не долго думая, направил в Заполярье экспедицию во главе с профессором Александром Барченко. И на сегодняшний день экспедиция была в разгаре. Барченко присылал ежемесячные отчеты, вселяющие определенные надежды.

Еще будучи в поездке в приснопамятный Буй вместе с бехтеревским ученым Тынисом, тот что-то распространялся о том, что с помощью мощных коротковолновых передатчиков, а также ионосферных радаров, находящихся в полярных районах, можно создать не только искусственное Полярное сияние, но, промодулировав сигнал определенным образом, вызвать на поверхности Земли низкочастотные биоактивные электромагнитные поля, обладающие психотронным воздействием на человека. Причем в заранее заданном районе.

Например, в квартире Элоранта.

В самом деле, крайне наивно верить, что Тынис тогда совершенно случайным образом оказался пососедству. Выстраивается связь: «Револьверная оппозиция» – Тынис – Бехтерев – Бокий – пропавшие деньги.

Тойво отвлекся от своих размышлений – оказывается, он уже давно молчал, а милая девушка Лотта – давно спала. Полумистический рассказ о Северном Сиянии сыграл роль сказки на ночь.

Конечно, у Антикайнена был свой несколько предвзятый подход к своему старому знакомцу Глебу Бокию, но пусть уж Куусинен решает: к чему можно отнестись с известной долей доверия, а что можно упустить. Они вращаются одних кругах, у нихинформации больше.

Если товарищ Глеб «тиснул лавы», то обратно их у него уже не получить. Это не может быть поставлено под сомнение. Вот только зачем ему нужны деньги помимо партийной кассы? Осуществить переворот и взять власть? Вполне вероятно. Но власть эта будет сугубо над ограниченным кругом людей, и где гарантия, что вскорости не придет какая-то другая контрвласть? Тойво казалось, что Бокию нужно нечто большее, не ограниченное человеческими рамками.

Куусинен говорил, что будет мятеж – пустой и показной. Если так, то часть денег, конечно, может всплыть именно там, чтобы снять всякие подозрения с влиятельных лиц. Но если брать, как исходную точку, вовлечение в это дело товарища Глеба, то правильнее предположить, что он будет реализовывать деньги под что-то другое. Под что?

Да, хотя бы, под то же Полярное Сияние. Мир материальный напрямую зависит от другого мира, который не вполне материален. Если иметь влияние на тот, другой мир, то не возникнет никакого труда в управлении этим. Это уже переходит человеческие рамки. Бокий вознамерился стать богом?

Тойво вздрогнул от этой мысли. Он считал, что и так нынешний порядок диктуется не Господом, а Самозванцем. Товарищ Глеб тоже в этом убежден. Неужели он хочет стать еще одним Самозванцем?

How each of us decides

I've never been sure

The part we play

The way we are

How each of us denies any other way in the world

Why each of us must choose

I've never understood

One special friend

One true love

Why each of us must lose everyone else in the world

However unsure

However unwise

Day after day play out our lives

However confused

Pretending to know to the end

But this isn't truth this isn't right

This isn't love this isn't life this isn't real

This is a lie.

The Cure – This is a Lie -

Как каждый из нас решает,

Я никогда не был в этом уверен,

Роль, что мы играем,

Путь, на котором стоим?

Как каждый из нас отвергает любой другой путь в мире?

Почему каждый из нас обязан выбрать,

Я никогда не понимал,

Одного особого друга,

Одну истинную любовь.

Почему каждый из нас обязан терять других в этом мире?

Однако неуверенные,

Однако неразумные

День за днем мы обыгрываем свои жизни

Однако растерянные

Притворяемся, что знаем концовку.

Но это неправда, это неправильно,

Это не любовь, это не жизнь, это не по-настоящему.

Это ложь.

Перевод.

3. Кронштадский мятеж.

Новый 1921 год показал, что Советская Россия, перешагнувшая свою трехлетнюю годовщину, вполне может достичь и пятилетнего юбилея, и семилетнего и даже прочих по порядку. По крайней мере, планы на это строились. Но эти прогнозы сами по себе были неважны, важно было то, что в них начал верить весь народ. Да что там народ, в это начали верить даже враги народа, внутренние и внешние.

Неделя с Лоттой оказала на Антикайнена такое действо, что он был готов претерпеть и другие лишения, лишь бы только его мечта воплотилась в жизнь. Он продолжал обучаться в Школе Красных командиров, также продолжал сам обучать курсантов. В 22 года было еще много того, что хотелось бы узнать. Даже больше – система подготовки офицерского состава постепенно возвращалась к методике, установленной еще в царские времена. Бить врага лихим кавалерийским наскоком и криками «ура» выглядело все менее реальным.

Тойво с удовольствием отдавался учебе. Учебный процесс теперь он воспринимал, как подготовку к своему дезертирству. Именно такое определение, как бы оно не было неприятно, на самом деле и должно было отражать его намерения.

Антикайнен несколько раз встретился с Куусиненом, поделился с ним своими размышлениями, с удовлетворением отметив про себя, что заставил своего старшего наставника удивиться. Отто ни разу не возразил, тем самым придав Тойво уверенности в логичности своих выводов.

А в середине зимы Куусинен поделился новой информацией.

– Ну, вот – дожили, – сказал он. – В ОГПУ будет создан новый отдел.

Тойво пожал плечами: подумаешь, какая важность! Объединенное Государственное Политическое Управление – тоже само по себе нововведение. Вроде бы такого управления нет, а есть ГПУ, но оно уже вовсю начинает разрабатывать свои новые цели и задачи в соответствии с новым, так сказать, политическим моментом. Советской России – быть!

Гораздо позднее под созданную структуру подведут Конституцию СССР от 21. 01. 1924 года, где в ст. 61, гл. 9 напишут:

«В целях объединения революционных усилий союзных республик по борьбе с политической и экономической контрреволюцией, шпионажем и бандитизмом учреждается при Совете Народных Комиссаров Союза Советских Социалистических Республик Объединенное Государственное Политическое Управление (ОГПУ), председатель которого входит в Совет Народных Комиссаров Союза Советских Социалистических Республик с правом совещательного голоса».

– Атеист Дзержинский подписал у другого атеиста Ленина постановление о создании при ОГПУ специального отдела, мистического.

– Так-таки и мистического? – удивился Тойво.

Еще и ОГПУ нету, а уже какие-то мистические отделы создаются – странно это как-то.

– Ну, на самом деле, конечно, никто не станет так в открытую обзывать подразделение, где будут заниматься сверхъестественными изысканиями, чтением мыслей на расстоянии и колдовством. Его наименование будет для конспирации таким: «Шифровальный отдел». И баста, карапузики.

ОГПУ еще нет, шифровальный отдел не создан, на какие же средства Барченко отправился в Ловозеро?

– Спрашивать, кто будет этим делом руководить, полагаю, бессмысленно, – сказал Тойво.

Только что сбросивший с себя должность полпреда ВЧК Туркестанского фронта, Бокий, наконец, будет заниматься делом по «душе», или что у него там вместо нее. Конечно, теперь он начнет подбирать себе кадры, и эта мысль несколько встревожила Антикайнена.

– Чего закручинился? – поинтересовался Куусинен, от которого не скрылось перемена настроения Тойво.

Тот вздохнул и, немного замешкавшись, ответил:

– Как бы сделать так, чтобы товарищ Бокий не был слишком навязчивым в требовании работать на него?

– Никак, к сожалению.

С тем и распрощались. Догадки Антикайнена обретали все более реальные формы, оставалось только ждать такого же от догадок самого Куусинена.

Не прошло и полгода, как предсказание Отто сбылось: 1 марта 1921 года разразился мятеж.

28 февраля в Кронштадте 14 тысяч моряков и рабочих выступили против власти коммунистов, была принята Резолюция: вернуть гражданские свободы, признать политические партии, провести новые выборы в Советы. Какие-то дурацкие лозунги для стихийного бунта. Если же он был не стихийным, то каким же образом удалось склонить на сторону восстания пришедших в Военно-Морской Флот новобранцев из числа крестьян и, так сказать, пролетариата?

Им-то политика всегда была до одного места. Может, продовольствия не хватало? Или дисциплина была чрезмерной – такой, что терпеть было невмоготу? Или какие-то до сих пор дремавшие классовые противоречия?

Вот краснофлотский паек той зимы: 1,5 – 2 фунта хлеба, четверть фунта мяса, четверть фунта рыбы, четверть – крупы, пятая часть фунта сахара в одну матросскую харю. Перевод фунтов в граммы показывает, что с кормежкой дело обстояло вполне приемлемо: 1 фунт равнялся 400 грамм. И все на один день!

Питерский рабочий имел в два раза меньше, а в Москве за самый тяжелый физический труд рабочие получали в день чуть больше полфунта хлеба, пятидесятую часть фунта мяса или рыбы и сороковую часть фунта сахара.

У краснофлотцев лицо добрело, а излишки фунтов отдавались продажным девкам, чтобы те тоже отдавались течению скоротечных матросских романов. Также можно было меняться с кем-нибудь на что-нибудь. Например, на сы-ма-гон.

В матросы была очередь. А если какой-нибудь историк говорит, что туда молодых крестьян и пролетариев насильно загоняли, то плюньте ему в глаз. Любой крестьянин за лишний фунт удавится, или удавит – уж такое у этого крестьянина испокон веку нутро крестьянское. Он на грамм может наплевать, но не на фунт!

Дисциплина, конечно, мешала вольнице, но на кой черт тогда сдался военно-морской флот, если каждый будет делать только то, что сам себе позволяет? Конечно, «Оптимистическая трагедия» Всеволода Вишневского, матросы-анархисты Вожак, Сиплый, матрос-коммунист Вайнонен, «Ну, кто еще хочет попробовать комиссарского тела?» и все такое – это образность. Но даже там побеждает порядок и устав. Так что невмоготу никому не было, каждый матрос выполнял свои обязанности и не очень страдал от этого.

Может быть, конечно, политическая зрелость краснофлотцев толкнула их на мятеж, но вряд ли. Их лозунги, которые они выдвигали иногда противоречили друг другу.

1 марта на Якорной площади Кронштадта собралось не менее 15 тысяч человек. Народ шумел и ждал, что скажет приехавший через покрытый подтаявшим льдом залив один из вождей Советского государства. Прибыл самый «безобидный» председатель ВЦИК Калинин. Наверно, ставка была сделана на национальность – более русского человека по внешности во всем правительстве было не найти.

Матросы встретила Михаила Ивановича аплодисментами – не побоялся, приехал. Калинин раскланялся и расшаркался, поднял руку, чтобы его послушали. На руку, конечно, отреагировали правильно: прислушались, потому что не каждый день первые лица государства с визитом в Кронштадт жалуют. Да не один, еще и жену с собой взял! Ни охраны, ни каких-то сподвижников – никого!

Все просчитали, все прикинули парни из ГПУ. Всероссийский староста внешним видом очень располагает – добрый и покладистый. Жена рядом – значит, доверчивый, не предполагает, что худое могут матросы сделать. Уважает демонстрантов, значит, и демонстранты его будут уважать.

А ведь знали уже, в чем тут собака порылась: вчера на общем собрании команды линкора "Петропавловск" приняли резолюцию за перевыборы в Советы, но без коммунистов, за свободу торговли. Резолюцию поддержала команда второго линкора – "Севастополь" – и весь гарнизон крепости.

Советы, типа, оставить, но коммунистов убрать. Коммунистов – наругать и отправить их из флота по домам. И свободу торговли разрешить: излишки фунтов продовольствия, чтоб женщины любовью торговали, чтоб водку, а не сы-ма-гон. Это резолюция половины «Петропавловска».

Вторая половина согласилась, но дополнила: советы оставить, но эсеров – тоже убрать.

«Севастополь» обрадовался резолюциям и внес свое предложение: советы, конечно, оставить, но меньшевиков – убрать.

Весь гарнизон закричал «ура» и решил: советы оставить, но всех убрать.

– Так какие же это будут Советы, коли из них всех людей убрать? Кто останется советчиком? – вопросил к собравшимся Калинин.

– Беспартийные останутся! – нашелся Тукин, мастеровой электромеханического завода, член ревкома мятежа.

– Большевики – тоже останутся! – возразил ему член ревкома Романенко, содержатель аварийных доков.

– И эсеры! – нахохлился Орешин, заведующий 31 трудовой школой, тоже член ревкома.

– Да все останутся! – заволновалась толпа.

– Вы желаете многопартийность? – попытался уточнить Михаил Иванович, а его жена деликатно, но достаточно громко высморкалась в платок.

– Не извольте сомневаться, – сказал ему Петриченко Степан Максимович, главный руководитель восстания. – Мы никого не желаем.

– Мишенька, не пора ли нам на перекур? – спросила Калинина Калинина.

– Сто грамм бы сейчас, – сквозь зубы прошипел ей муж, и она согласилась: или даже двести! – Это какое-то новгородское вече, а не восстание. Где реки крови? Где горы трупов? Где зверства и разрушения?

– Да-с, – охотно закивал головой Степан Максимович. – Вече-с. Это, с позволения сказать, и есть наш Совет-с. Нам насилие-с не нужно.

– Да что же вам нужно? – громко спросил Михаил Иванович.

– А вот послушайте-с народ-с!

Народ уже, оказывается, пытался доходчиво объяснить председателю ВЦИК. «Кончай старые песни!», «Хлеба давай!», «Музыку!», «Цирк Шапито!» – орали тысячи глоток. – «Сейчас голоснем!»

Голоснули еще раз и приняли резолюцию – за свободу всех левых партий, политическую амнистию, выборы в новые Советы, против борьбы со спекуляцией.

– Что это за голосование, когда не разобрать, кто поднял руку, а кто не поднял? – спросил Калинин.

– Нас здесь не менее 15 тысяч, – отчаянно окая, как Максим Горький, провозгласил Коровкин Иван Дмитриевич, 1891 года рождения, матрос линкора «Севастополь», из крестьян, член РКП с ноября по июль 1920 года. – Вон, видал – лес рук. А где ты видел лес ног?

Действительно – нигде. Лес ног мог быть, разве что на Ходынке, да те несчастные, кто этот лес узрел, были немедленно растоптаны.

– А при чем здесь ноги? – удивился Михаил Иванович.

– Нас здесь не менее 15 тысяч, – на всякий случай повторил Коровкин. – Те, кто против – голосуют ногами. Понятно?

Действительно, никто из присутствующих не торопился задрать ноги.

– Спокойно, Маша, я Дубровский, – сказал Калинин Калининой. – Как говорится у нас во ВЦИКе – ходу!

И они начали уходить тем же путем, что и пришли: через покрытый подтаявшим льдом залив. Кто-то сунул ему в руки четвертушечку сы-ма-гона, кто-то спросил с придыханием: «А Коллонтай придет? Она, говорят, молоденьких любит».

– Эх, – сокрушенно махнул рукой Михаил Иванович. – Ваши сыновья будут стыдиться вас! Они никогда не простят вам сегодняшний день, этот час, когда вы по собственной воле предали рабочий класс!

Но жена дернула его за козлиную бороду:

– Ты чего?

Под оглушительный свист председатель ВЦИК забрался в собачью упряжку и уехал. Жена потрусила, было, рядом, но потом тоже примостилась в тобоггане, глотнула из горлышка «огненной воды» и спросила:

– Чего там у вас с Коллонтай?

– С Александрой Михайловной у меня ничего, – почесал уязвленную бороду Калинин. – У нее со всеми другими – чего, а со мной – нет. Не в ее вкусе.

– А она кусается? – все еще напряженным тоном поинтересовалась жена.

– Да пес ее знает, – вздохнул Михаил Иванович и в два глотка допил бутылку.

Перед началом 10 съезда партии Всесоюзный староста никак не мог отчитаться о своей поездке в Кронштадт. Ленин его пытал, Дзержинский его пытал, все его пытали – ничего толком не добились.

– Дурацкий какой-то мятеж, – только и говорил он. – Не понимаю.

Конечно, не понять. Матросская душа – потемки. Деньги Бокия для самых передовых бунтовщиков позволили читать прочие военно-морские души, смотреть в них, как в книги и видеть, извините, фиги. Никто ничего не понимал, только Куусинен – кое-что, но он, понятное дело, помалкивал.

Съезд открылся вовремя, говорили о новой экономической политике, о Кронштадтском мятеже – помалкивали. Съезд закончился тоже вовремя. Перед самым закрытием вспомнили: «а что у нас там с Кронштадтом?» Что-то нужно было решить. Решили: Кронштадтский мятеж задавить. Удивлялся товарищ Калинин, что нету трупов и крови – получите.

Почти 300 делегатов X съезда отправились в Кронштадт для первого и одновременно последнего штурма. Хотелось, конечно, шапками закидать мятежников, но уж больно серьезной силой предстала восставшая оппозиция.

Комиссары подымали дух, повторяя слова Калинина, только наоборот.

– Ваши сыновья будут гордиться вами, – очень серьезно говорили они. – Они воспоют в века сегодняшний день, сегодняшний час, когда вы по собственной воле вступились за дело рабочего класса.

Красногвардейцы морщились и тревожно думали:

Нас водила молодость в сабельный поход

Нас бросала молодость на кронштадтский лед

Э. Багрицкий. – Смерть пионерки -

Возбужденный Тухачевский о чем-то все время спорил с вечно пьяным Дыбенко. Оба выглядели буднично, как людоеды перед трапезой, поэтому на их поведение никто особого внимания не обращал.

Опасения Антикайнена все-таки оправдались – его вызвали к Бокию.

Тот, словно утратив интерес к политической линии Партии, на съезде присутствовал всего пару дней, всецело поглощенный разработке новой структуры в силовой системе государства. Вернее, следует сказать, в своей собственной силовой структуре.

– Ну, – сказал Бокий и, выбравшись из-за стола, подошел к окну.

Тойво коротко кивнул, будто бы приветствуя. Хотелось, конечно сказать что-то типа «баранки гну», но лучше было промолчать.

Глеб ничуть не изменился после их последней встречи: все те же змеиные глаза, все та же сухощавость фигуры и плавность движений, все то же безэмоциональное выражение лица.

– Мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделал, – пристально глядя в глаза, сказал он. – Для меня, и для партии – тоже.

– Ладно, – согласился Антикайнен. – Сделаю.

Глеб усмехнулся, вероятно, оценив согласие собеседника, как нечто вызывающее.

– После поездки домой дышать легче стало? – проговорил он.

– Мой дом теперь здесь, – ответил Тойво, для которого информированность Бокия о его визите в Финку не оказалась сюрпризом: товарищ Глеб мог при желании знать все и узнавать обо всем – уж такие у него были возможности.

– В общем, когда выдвинетесь со своими курсантами к Кронштадту, надо оказаться с самого севера от острова. При этом расположиться таким образом, чтобы оказался коридор, никем из твоих людей не просматриваемый. Понятно?

Уж понятнее некуда.

– Там-то знают, как идти, чтоб ни на нас, ни на других не нарваться?

Бокий выказал некоторую заинтересованность. Ему сделалось любопытно, что кто-то понимает его с полуслова.

Ну, а догадаться, на самом деле, было сложно. Коридор – это двустороннее движение: или кто-то по нему уходит, или кто-то по нему приходит. Тойво-то склонялся к первому варианту, да и то лишь, потому что предполагал, что весь этот мятеж устроен на деньги Бокия, полученные им из сейфа Рахья. Но, черт побери, это подразумевало контрреволюцию, а сам товарищ Глеб представлялся в этом случае предателем.

– Рекомендую своими догадками ни с кем не делиться, – сказал тем временем Глеб. – Это не пойдет тебе на пользу, а ты нам нужен. Ты нам будешь нужен.

Тойво несколько раз мысленно назвал себя «земляным червем» – этому человеку нельзя говорить ничего, у Бокия сверхъестественное чутье. Очень вредно проявлять проницательность, очень болезненно быть бдительным, очень неразумно выказывать способность сопоставлять косвенные улики. Вообще, очень плохо для жизни, как таковой, общаться с товарищем Глебом.

– Мне можно идти? – спросил Антикайнен, уже не вполне понимая, как ему нужно себя вести.

– Ну, иди, – согласился Бокий. – Только смотри, чтобы все получилось именно так, как я тебе сказал. Ты парень неглупый, так что по месту сориентируешься.

Тойво развернулся и пошел, было, прочь, но товарищ Глеб его окликнул.

– Что скажешь, Антикайнен? – бросил он в спину удаляющемуся бойцу. – Уготована ли нам роль новых святых в новой эре?

Тойво отпустил ручку двери, за которую уже держался, и, повернувшись, медленно проговорил:

– Слишком много грехов у каждого из нас, чтобы быть святым даже в новой эре.

– Плюнь и разотри! – усмехнулся Бокий. – Не стоит увлекаться самоедством. У каждого святого есть прошлое, у каждого грешника – будущее (Оскар Уайльд).

4. Кронштадский лед.

В ночь на 17 марта колонны красноармейцев сошли на лед. Конечно, в мятежном Кронштадте никто не питал на этот счет никаких ложных иллюзий. Появление такого количества войск означало только одно: их пришли убивать. Жутковато, конечно, но тут был один маленький нюанс. До острова еще нужно как-то добраться, а это как раз и представляло определенную сложность.

Среди штурмующих, как ему и было обещано, оказался Антикайнен и выделенная ему под командование рота красных финнов. Приказом по училищу их отрядили в усиление атаки.

Руководство штурма взяли на себя Дыбенко и Тухачевский. Исходя из этого предполагалось, что жертв будет много. Тойво представился поочередно сначала одному, потом – другому.

– Примкнешь со своими бойцами к бригаде Рейтера, – покрутил ус Дыбенко.

– Пойдешь на восточное направление, – сказал тщательно выбритый и наодеколоненный Тухачевский. – Вы, финские ходоки, привыкли ходить по льду и снегу.

Приказы были взаимоисключающие друг друга. Поэтому Антикайнен решил, что поступит по своему усмотрению. Точнее, получалось, что по усмотрению товарища Бокия.

Он с людьми выдвинулся на лыжах вокруг острова, памятуя о памятном рейде по льду Ладожского озера. Как и предполагал, место еще было не занято. С востока красноармейцы не подошли, с запада – тоже. Почему-то наступающие бойцы в эти погожие мартовские дни и ночи предпочли не пользоваться ни лыжами, ни коньками. Западло им было, что ли, считая и тот и другой способ передвижения детской забавой. Дыбенко любого лыжника у себя расстрелял бы без суда и следствия, а Тухачевский повесил бы любого конькобежца. Ну, а к красным финнам они относились с нескрываемым пренебрежением, поэтому они, как ущербные, могли передвигаться любым способом, что только им взбредет в голову.

Пока красноармейцы нестройными порядками приблизились к острову, скользя по гладкому льду, оступаясь в натаявшие лужицы, спотыкаясь о торосы и спрессовавшийся в сугробы снег, в Кронштадте было все готово для отражения штурма.

Из крепости к великому неудовольствию военачальников начали бить орудия и пулеметы. Палить с господствующей высоты было легко и просто – все мишени, как на ладони. Лед трескался, образовывались промоины, люди тонули десятками. Комиссары выли, как волки, призывая идти вперед. Тухачевский палил из револьвера в воздух, Дыбенко размахивал шашкой.

Укрыться можно было лишь за трупами убитых ранее.

Вероятно такая бойня может радовать глаз только одних маньяков, в то время, как другие маньяки посылают на убой все большее количество людей.

Дыбенко вливал в себя водку стопку за стопкой, возбужденно хрустел соленым огурцом и тряс в направлении неба шашкой. Тухачевский пучил глаза и облизывал тонкие губы. Вероятно, он вспоминал в это время, как подобным же образом парадным маршем наступают офицеры и прапорщики «черной дивизии» генерала Макарова, что получило название «психическая атака».

Но колонны развернулись в цепи, и уже ничто, не могло сдержать яростный натиск пехоты, знавшей, что выжить если и удастся, то только там, на острове. Они-то это знали, но не знали того, что шансов на выживание у них не было решительно никаких. Кроме одного.

Как ни были циничны обороняющиеся в крепости, но расстреливать беззащитных «товарищей по оружию», с кем не так давно сражались плечом к плечу при обороне Петрограда против Юденича, не каждый может. Легче биться с ними в равных условиях, или не биться вообще – устроить митинг, принять резолюцию и разойтись с миром.

Бойцы Тойво издалека наблюдали, какая бойня творится на подступах к фортам "Риф", "Шанц" и "Красноармейский". Слышно было гораздо лучше – звук по озеру, покрытому льдом катится, как эхо в горных Альпах. Раненные хрипели и стонали, живые вопили голосами, исполненными отчаянья и ужаса, и все – ругались самыми матерными словами, какие только можно было себе вообразить.

Антиайнен распорядился своими товарищами таким образом, чтобы в одном месте на льду оставался свободный коридор, и приказал:

– До получения приказа от командования в штурм не ввязываться и огонь не открывать. Беженцев не трогать, коли таковые обнаружатся. Вопросы есть?

Вопрос был один: если в них начнут стрелять – что делать?

– Стрелять в ответ, – ответил Тойво. – Пленных не брать. Бить наверняка.

Красные финны не возражали против такой постановки событий. Положение дел в Кронштадте было неясным, может быть, матросы поднялись протестовать по тому же поводу, что и недавняя «Револьверная оппозиция». Все нынешнее противостояние здорово смахивало на междоусобицу, а участвовать в ней – себя не уважать.

К ним прибежал, оскальзываясь и падая, какой-то курьер, представившийся посыльным командующего северной группы Казанского.

Едва отдышавшись, он донес приказ, ссылаясь почему-то на комиссара Вегера:

– Финским красногвардейцам держать зоны подтопления льда и образовавшиеся полыньи, обеспечивая наступление по льду залива основных сил на участке побережья Сестрорецка до мыса Лисий Нос.

– Яволь, – гавкнули финны хором.

Финнов не очень жалко, пусть под лед проваливаются, где тот наименее крепок.

– А что у нас с южной группой? – спросил Тойво с очень важным видом, будто бы ему было действительно до этого какое-то дело.

– Командующий Седякин и комиссар Ворошилов наступают с Ораниенбаума, – ответил курьер. – А можно я с вами останусь?

– Никак нет, – строго сказал Антикайнен. – Я на это пойти не могу.

– Эх, жаль, – искренне расстроился посыльный. – А то к нам прикомандировали отряд сотрудников Петроградской губернской милиции. У, звери!

Действительно, 182 человека из Ленинградского уголовного розыска приняли самое действенное участие в позднейшей зачистке Кронштадта, вместе с штурмовыми бригадами ворвавшиеся в крепость. Об их потерях во время атаки на остров неизвестно.

– Откуда же здесь такие дыры во льду? – спросил Тойво.

– Так уже неделю обстреливали крепость с берега, а еще самолеты с бомбами прилетали. Палили в белый свет, как в копеечку, да только проку-то никакого.

Вообще-то, Кронштадт – это не только революционные матросы, здесь и местных жителей порядком. Артиллерийский удар как раз и предназначен для поражения гражданских лиц. Антикайнен не был лично знаком с Троцким, но по рассказам некоторых современников знал, что это – его стиль. Только вот зачем ему обстреливать средоточие Балтийского флота? Мятеж рано или поздно можно подавить, вот заново отстроить линкоры и крейсеры – эта задача, пожалуй, для Советской России сейчас неподъемная.

Что-то очень странное творилось здесь, кто-то с кем-то игрался во власть, вернее, в то, у кого больше власти.

– У меня тут мятежная прокламация завалялась, – нарушил молчание словоохотливый курьер. Вероятно, очень не хотелось ему идти туда, где можно угодить «по-щучьему веленью» в очередную волну наступающих. Смерть впереди, смерть позади – перспектива, конечно, для любого безрадостна. Менты для того и прибыли, чтобы контролировать это. Для того у них и наганы наготове, чтобы особо непонятливым и колеблющимся сделалось понятно: вперед можно и живым добежать, вот назад – вряд ли.

– Глядите, как контрики обставляются, – протянул он оборванную пополам бумажку. – Словно настоящие революционеры. Эх, и пропащее это дело – мятежами заниматься!

Тойво взял замусоленный листок и прочитал:

«Товарищи и граждане! Временный Комитет озабочен, чтобы не было пролито ни единой капли крови. Им приняты чрезвычайные меры по организации в городе, крепости и на фортах революционного порядка.

Товарищи и граждане! Не прерывайте работ. Рабочие! Оставайтесь у станков, моряки и красноармейцы в своих частях и на фортах. Всем советским работникам и учреждениям продолжать свою работу. Временный Революционный Комитет призывает все рабочие организации, все мастерские, все профессиональные союзы, все военные и морские части и отдельных граждан оказать ему всемерную поддержку и помощь. Задача Временного Революционного Комитета дружными и общими усилиями организовать в городе и крепости условия для правильных и справедливых выборов в новый Совет.

Итак, товарищи, к порядку, к спокойствию, к выдержке, к новому, честному социалистическому строительству на благо всех трудящихся.

Кронштадт, 2 марта 1921 г. Линкор «Петропавловск».

Председатель Временного Революционного Комитета Петриченко. Секретарь Тукин».

– Да вроде бы ничего крамольного, – пожал он плечами.

– И я говорю: все, как в Советской нашей родине, – посыльный так энергично закивал головой, что она у него чуть не оторвалась – даже шапка в лужицу упала. – Но это же антисоветчина чистой воды!

Антикайнен только махнул рукой и пошел отдавать распоряжения своим бойцам. Курьер старательно сложил бумажку вчетверо, убрал в нагрудный карман и пошел восвояси. Видимо, так уж сложились звезды, что ни командующий Казанский, ни комиссар Вегер его больше не видели. То ли убила шальная пуля, то ли потонул в полынье, провалившись под лед, а то ли ушел в соседнюю страну.

Первыми красноармейцами, ворвавшимися на пристань Кронштадта, были люди из бригады Рейтера.

Самого Рейтера узнал с бастиона тридцатилетний Перепелкин Петр Михайлович, член ревкома мятежного острова, попросил не стрелять и отправился беседовать со своим бывшим командиром, как парламентарий.

Мартин Рейтер был латышом, причем его родители были крестьянами. Но это не помешало ему сделать в русской армии блестящую карьеру, чем-то напоминающую военную судьбу блистательного стратега Василевского, потомка костромского дьякона.

В 1906 году ему забрили лоб и отправили обозником в войска. Время было, как это постоянно случается в России – неспокойное. Еще был памятен позор японской войны, еще Маннергейм не выучил финского языка. Мартин рос по своей солдатской линии, потому что в краткие сроки освоил уставной порядок на русском языке. А, усвоив, начал его совершенствовать под себя самого, что не оказалось незамеченным.

Он закончил в 1910 году Иркутское военное училище, куда был направлен командованием, не вполне преуспев при этом. Все дело в том, что не очень жаловали однокурсники из потомственных русских военных крестьянского сына, неспособного распространяться на великом языке о чем-нибудь, кроме Устава, военной тактики и стратегии.

Но дело житейское, если ему не мешать, человек может добиться многого. Рейтеру повезло: ему было позволено выполнять свой долг таким образом, на какой он был способен. Мартин был способен ко многому, поэтому во время Первой Мировой войны он командовал ротой, а потом батальоном. Через некоторое время молодого полковника назначили офицером для поручений при штабе армии на Западном фронте.

Политика шла мимо него, он путался в пристрастиях агитаторов: эсеров, меньшевиков, большевиков и еще кого ни попадя. Но в феврале 1918 года Рейтер попал в плен к немцам и отсидел у них год с лишним – до марта 1919.

А дальше – что? Армия сделалась Рабоче-Крестьянской, но командиров в ней все равно предпочитали назначать не рабоче-крестьян, а отставных имперских офицеров. Полковник царской армии был выходцем из крестьян, поэтому его пригласили, а он это приглашение не отклонил. Политика все также была ему по барабану.

Перепелкин знал Рейтера уже, как Макса Андреевича. Ивановичами величали финннов, латышей – соответственно, Андреевичами.

– Здравия желаю, Макс Андреевич! – прокричал ему Перепелкин.

– И тебе не хворать, Петр Михайлович! – ответил ему Рейтер, переводя дыхание. – Бунтуем?

Его бригада поредела на треть. Он понимал, что если бы мятежники не прекратили огонь, они погибли бы все. Отправить своих людей на убой – этому полковника не учили. Поэтому он и пошел вместе с ними, поэтому и остались в живых те, кто сейчас был рядом.

Странно, никакой ненависти к Перепелкину он не питал, ненависть он питал к Дыбенко и выскочке Тухачевскому.

– Да какой тут бунт! – ответил ревкомовец. – Можем миром разойтись, только давай договариваться.

– Что ты хочешь?

– Сейчас я подойду ближе и поговорим.

Перепелкин, действительно, в одиночку пошел навстречу сбившимся в группу красноармейцам. Те опустили свои винтовки, не решаясь стрелять, временами поглядывая на своего командира. Тот молчал, поджидая своего былого подчиненного.

Ревкомовец шел, потом, вдруг, остановился. Он обернулся назад, закачался и упал недвижимый.

Быстрее всех среагировал Рейтер.

– За мной, – крикнул он, увлекая своих людей в сторону, стараясь обойти с фланга нацеленные на них пулеметы. Надо было бежать в непростреливаемую зону, надо было спасаться. Некогда разбираться, почему упал Перепелкин. Некогда взывать к своей непричастности в его гибели.

На волне «демократии», как это водится, всех прежних руководителей, которые объявлены врагами оной, репрессируют. Кого выгоняют из кабинета, кого выбрасывают из окна, кого садят под арест.

Комиссар Балтфлота Кузьмин был арестован одним из первых. Николая Николаевича в Кронштадте не любили и даже побаивались. Нрава он был крутого, слова был резкого, руки был тяжелой. Посадили его в крепость, но морду не набили.

Когда же приехал Калинин с женой, Кузьмина даже выпустили на митинг по такому случаю. Под охраной, конечно, чтобы он там мимоходом никого не покусал. Едва Всероссийский староста закончил со своими речами, народ заколебался. Николай Николаевич попытался это колебание упорядочить и зычным голосом крикнул:

– Молчать! Я буду говорить!

– А ты рот не затыкай! – раздался из толпы такой же зычный голос. – Накомандовался, когда на Северном Флоте каждого десятого расстреливал. Хватит!

Митингующие принялись оглядываться по сторонам: кто кричал? А никого и нету! На том месте, откуда, вроде бы, голос шел, мальчишка стоит и в носу ковыряется. Тогда порешили, что этот голос был голосом Совести.

Кузьмина опять отволокли в крепость и под арест определили. А он, не привыкший к такому обиходу, очень расстроился. Так расстроился, что пообещал по выходу лично убить каждого пятого бунтаря.

Когда начался штурм города, про комиссара Балтфлота никто не вспомнил. А тот, вызвав своего тюремщика, обманным путем завладел ключом от своей камеры, спрятал получившийся труп под койку и вышел в коридор искать сидельцев-коммунистов.

Их было немного, кто-то пьяный, кто-то – не очень. Сидела еще какая-то шпана, но тут уж не до выбора. «Айда наших встречать!» – предложил Кузьмин. Коммунисты и шпана ответили: «Геть на кичку!» Они выбрались наружу и ограбили первое же попавшееся государственное учреждение новой, так сказать, формации. Им оказался промышленно-хозяйственный блок форта «Непогрешимый».

Завладели несколькими винтовками, а Николай Николаевич взял себе парабеллум. Шпана, обрадованная перспективой грабить, последовала за новым вожаком, а тот повел их всех «на стены». Тут, как раз, поблизости случилось полное прекращение огня, поэтому самым резонным делом было идти разобраться.

Комиссар огляделся и мгновенно оценил обстановку: мятежники вступили в переговоры с «нашими». Однако что это за «наши» такие, что в полемику с врагом играют! Уничтожать всех бунтарей – и вся недолга! А иначе – предательство дела революции.

Кузьмин прицелился из одолженной на минуточку по такому случаю у коллеги винтовки Мосина образца 1905 года и пальнул. Выстрел щелкнул, но на фоне общей канонады ничем особым не выделился. Зато контрреволюционер Перепелкин упал и ногой не задрыгал.

– Ловко ты его, товарищ комиссар Балтфлота, прищучил! – восторженно заявил хозяин винтовки, получая ее обратно.

Николай Николаевич ничего не успел ответить, потому что мятежники вновь открыли огонь, на этот раз и по его небольшому отряду: недисциплинированные люди из шпаны повылазили на всеобщее обозрение, за что и поплатились.

Это обстоятельство сыграло на руку Рейтеру, потому что его поредевшая бригада откатилась к соседнему, оказавшемуся пустым, редуту практически без потерь.

Оказавшись в относительной безопасности, Макс Андреевич провел рекогносцировку. Где-то на левом фланге погибал целый отряд красноармейцев, залегший на лед. Живые пытались укрыться за телами неживых, но и они были обречены. Исходя из стратегических замыслов Дыбенко – Тухачевского это, вероятнее всего, был Невельский полк.

Время на часах показывало десять утра. Место, где затаились люди Рейтера, оказалось крайне неудачным. Разрушенное недавними артиллерийскими ударами и авианалетами, оно могло попасть под кинжальный огонь, если противники выдвинутся в двух определенных направлениях.

Противники не преминули поступить именно таким образом. Их можно было понять: пошел парламентарий, да не простой – а член ревкома, его тут же пристрелили. Это дело требовало компенсации, которую можно было получить только через кровопускание полковника Рейтера и его бригады. В распоряжении мятежников были автомобили, на которых можно было быстро перебросить в нужное место матроса с пулеметом, пулеметчицей, помощником и коробками с патронами.

– Ходу, парни! – закричал Рейтер, позабыв сгоряча повсеместно принятое обращение «товарищ».

Они побежали берегом в сторону залегшего Невельского полка. Те подумали, что пришла подмога и поднялись на ноги, закричав при этом «Ура!» Весь огонь переместился на остатки бригады, выкашивая бегущих, как в игре в «городки».

Невельцы правильно оценили ситуацию и совершили маневр, называющийся «отступлением». Тем самым им удалось отделаться потерей одного батальона, а бригада Макса Андреевича погибла почти вся. Сам Рейтер выжил, но затаил глубокое неприязненное чувство в отношении Тухачевского и Дыбенко.

К пяти часам вечера все атаки захлебнулись, оставшиеся в живых красногвардейцы ретировались на материк.

5. После Кронштадта.

Тойво простоял со своим бойцами на позиции до того времени, как начало смеркаться. Мощных прожекторов ни у одной из противоборствующих сторон не было, корабли на приколе не торопились освещать поле боя. То ли лампочки перегорели, то ли договоренности с капитанами не было достигнуто.

С первыми сумерками и туманом с Кронштадта потянулся унылый народ. Все они шли осторожно, стараясь держаться строго в коридоре между позициями красных финнов. Вот и кончился мятеж, независимо от того, что остров так и не был взят.

Ушел по льду главный руководитель мятежа Петриченко Степан Максимович, двадцативосьмилетний пацан, старший писарь линкора «Петропавловск», анархист, кореш другого анархиста – Дыбенко. В Финляндии сделался плотником, ездил по северам, сопоставляя получаемые от товарища Бокия данные с реалиями. Был очень ценным сотрудником, правда, потом его финны сдали по списку «узников Лейно» в СССР, где он и помер в неволе.

Вместе с ним ушли Яковенко, телеграфист Кронштадского района службы связи, член Ревкома, заместитель Петриченко; Ососов, машинист линкора "Севастополь", член ревкома; Архипов, машинист, старшина, член Ревкома; Патрушев, старшина-гальванер линкора "Петропавловск", член ревкома; Куполов, старшина, лекарский помощник, член ревкома. Да еще порядка тысячи человек вместе с ними. Остались только те, кто верил «а меня-то за что?» Да еще оголтелые революционеры остались, да те, кто действительно был не при делах.

В перебежчиков не стреляли, наоборот, люди Антикайнена достаточно рьяно следили, чтоб никто из красногвардейцев не приблизился к их расположению. Впрочем, тем было чем заниматься: собирать со льда раненных и убитых – похоронные команды не справлялись. Любая стрельба прекратилась вовсе.

Надо льдом летали вороны и кричали друг другу что-то. Пахло весенней сыростью и кровью. Мир как будто оцепенел: люди не разговаривали между собой, раненные не стонали, только вороны каркали. И от этого создавалось впечатление, что вокруг Кронштадта кладбище, какое-то неупокоенное кладбище.

К утру последний мятежник, отважившийся на эмиграцию, ушел с острова. Все они были вооружены и направлялись к Выборгу – ближайшему финскому городу. То-то финские власти обрадовались, когда к ним в страну по льду пришло более тысячи хорошо вооруженных и обученных воевать людей!

Маннергейм, как привык делать в таких случаях, сохранял глубокомысленное молчание. Свинхувуд и Таннер призывали сохранять спокойствие, потому что ничего другого в голову им не приходило. Устроить всех перебежчиков в концентрационный лагерь, а потом по-тихому перебить, как уже бывало, не представлялось возможным. Нелегалы могли сами перебить кого угодно, да еще мимоходом свергнуть власть в Финляндии. Наспех организованные конторы регистрировали новоприбывших и в обмен на сдачу оружия предлагали бумажки европейского образца, предтечи, так называемых «нансеновских паспортов».

Никто, конечно, не питал иллюзий, что народ сдаст все оружие. Каждый уважающий себя солдат и матрос оставил «на про-запас» револьвер, маузер или иное оружие, которое можно было спрятать на теле – гранату или штык-нож. Кронштадтские мятежники представляли собой реальную силу, и следовало как-то деликатно и ласково разрулить ситуацию, не дать повода обозленным и отчаявшимся людям выплеснуть всю горечь от бегства с родины на тупых финских чиновников и, тем более, чиновниц.

«А не желаете ли в Швецию? Или в Англию? Или, быть может, в Америку?» – сладкоречиво вопрошали до смерти перепуганные миграционные клерки.

И разошлись повстанцы, кто куда. Некоторые в Южную Америку подались, некоторые в Тунисе осели, а прочие же в Финляндии остались, чтобы поближе к родине, вернуться в которую мечтали. А некоторые, кто дожил до конца Второй мировой войны, даже вернулись. Правда, не на такое возвращение они надеялись. Какой дурак мечтает о тюрьме посреди родных берез и сосен?

Антикайнен с бойцами покинул свое местоположение, когда с первыми проблесками зари в Кронштадт лихим наскоком на штурм помчалась кавалерия. Лошади только недоуменно и стеснительно ржали, чувствуя себя коровами на льду: копыта скользили, ноги разъезжались, и еще седок все время норовил вывалиться из своего седла.

Последний резерв штурма, конница, никем не обстреливаемая, ворвалась в затихший город и принялась от избытка чувств рубить шашками всех, кто попадался под руку. Дыбенко лично обещал им, что ныне дело верное, ныне победа будем за нами – было у него такое видение.

«Видение белочкой называется», – хмурились кавалеристы. – «Обожрался водки, вот и видится ему, что попало!» Однако вслух ничего не говорили – кому охота в контрреволюционеры угодить? Да и все менты со вчерашней бойни вернулись, целые и невредимые. Пополнили боеприпасы, готовы снова в бой.

На самом деле пришла в штаб Дыбенко строго секретная телефонограмма: «Враг обескровлен. Один решительный штурм – и Кронштадт падет». И подпись: «Глеб Бокий».

Когда устали конники рубить на улицах местное население, они бросили клич: «Сдавайтесь». И еще пообещали, что резать сдавшихся не будут, а сдадут под суд, который определит степень виновности каждого и каждому, соответственно, воздаст по заслугам.

Деваться некуда, Кронштадт сдался. Победителей к этому времени на острове было меньше, чем побежденных.

Тухачевский и Дыбенко искренне верили в свои полководческие таланты и расхаживали по улицам города в сопровождении свиты. Проводились массовые задержания и допросы.

Когда Тойво прибыл на доклад к начальственным особам,то нашел их в комендатуре на форте «Медведевский». Во дворе милиционеры деловито били привязанного к дереву человека. Человек, молодой парень, примерно одного с Антикайненом возраста, пытался защититься от ударов по корпусу – да, где там! Его движения были ограничены, он был один, и помощи ждать было неоткуда. У него была только воля, которую некоторые недалекие люди путают с ненавистью.

В таких ситуациях у человека открывается некий дар провидения. И он сказал своим истязателям что-то, типа «сдохнете как собаки, скуля и подвывая». Конечно, всегда можно решить, что скверные предсказания даются легче – они вспоминаются, когда случается в жизни плохое. О хороших же, как правило, вообще никто не вспоминает, принимая их, как само собой разумеющееся.

Но почему-то поверил этому несчастному парню Тойво. И даже пожелал, чтобы так оно и случилось на самом деле. Сам же помочь ему никак не мог.

Спросил у ординарца Тухачевского:

– Кого пытаете?

Тот даже обиделся: пытают буржуазные палачи, а они проводят профилактическую работу. Антикайнен не стал возражать, потому что считал, как бы это не называлось, а суть-то оставалась одна. Но не говорить же об этом вслух!

– И все-таки, кто это?

– Руководитель мятежа, – ответил ординарец и, преисполненный важности, пошел по своим ординарским делам.

Конечно, руководителем Кронштадского бунта Вершинина Сергея Степановича назвать было нельзя. Строевой линкора "Севастополь", матрос-электрик по должности, был членом Ревкома мятежного острова.

Сам он был из крестьян, да, к тому же, беспартийный. Отличался, как говорится, умом и сообразительностью. Был избран членом Ревкома на собрании выборных. Поэтому ему поручили очень ответственное дело – заведовать Агитпунктом Ревкома. Должность – ничего себе, крестьянский пропагандист. Однако в дела контрреволюционные, судя по всему, посвящен не был, потому что пытался разрушить противоречия, вылезающие из каждого абзаца Кронштадской Резолюции. Вот и остался в конце-концов не у дел, в Финку не удрал, потому что не пригласили, зато был "взят в плен в бою у Петроградских ворот» на юго-восточной окраине острова. Так, во всяком случае, объяснил последним бойцам сопротивления командир мятежного 560-го полка, пожелавший остаться неизвестным.

Также он потом указал следственной бригаде на Вершинина, как на самого главного повстанца в Кронштадте. В принципе на тот момент так дело-то и обстояло: все, кто захотел – ушли, кто не захотел – остались, кого не взяли с собой – того тотчас же под арест.

Он пытался объяснить, что выдвинулся к проклятым воротам для переговоров с красным командованием, но это объяснение никого не устраивало. По сути, вообще, никакое объяснение или «демократическое» начало никого не устаивало.

– У тебя же не было мандата! – коверкая слова, говорил латыш-милиционер.

– Будто у тебя мандат есть! – отвечал ему Вершинин, уже привязанный к дереву.

– Вот мой мандат! – объяснял латыш и бил кулаком в живот. Лицо арестованному старались не портить.

Потом в протоколе Петроградского ЧК обозначат дату – 8 апреля 1921 года – якобы день взятия бунтовщика под стражу. Но до этого, окажется другая надпись: «По решению ЧК расстрелян».

Где-то в казематах уже сидел мастер лесопильного завода, мастер курсов указателей и чертежников Механического отделения Кронштадского порта латвийский подданный Вальк Владислав Антонович. Был он партийный, меньшевик из Российской Социал-Демократической Рабочей Партии, ничего не знал, ни о каком восстании не ведал. Выбрали от завода в Ревком, тем его участие в бунте и ограничивалось.

Но так не считали следователи Фельдман и, сменивший его Агранов, а потом Карусь. Из Валька выбили фамилии, из Валька выбили показания, которые, на самом деле были не так уж и страшны: «ходил туда, говорил с тем, слушал того, голосовал за то». Но Фельдман, Агранов и Карусь поскрипели перьями и представили дело о мятеже в Кронштадте в законченном виде. Вид был очень даже контрреволюционный.

Поэтому 20 апреля 1921 года петроградское ЧК принимает решение: «расстрелять».

Вместе с Вальком и «неарестованным» тогда Вершининым расстреляли Коровкина Ивана Дмитриевича, матроса линкора "Севастополь", председателя судового комитета, который всерьез рассматривал идею командного состава затопить линкор к чертям собачьим. А как же эту идею не рассматривать, коль ее предложили? Рассмотрели – и отклонили. Получите высшую меру.

Кочегара того же парохода Савченко Луку Фадеевича тоже шлепнули, потому что ездил вместе с Вершининым по агитаторским надобностям. Когда команда форта «Красноармейский» арестовывала коммунистов, стоял рядом и ковырялся в носу. Конечно, контрреволюция прямо под носом, а он – нос по ветру.

Баталера ледокола "Ворон", Саричева Кирилла Алексеевича, коммуниста с октября 1919 по сентябрь 1920 года, присовокупили к казненным, потому что вышел из партии. Имел возможность уехать в Петроград, но остался в Кронштадте, когда образовался Ревком. Вражина, без всякого сомнения.

Да многих расстреляли. И по решению ЧК, и без такового.

Над землей бушуют травы,

Облака плывут кудрявы.

И одно – вон то, что справа,

Это я.

Это я, и нам не надо славы.

Мне и тем, плывущим рядом.

Нам бы жить – и вся награда,

Но нельзя.

В. Егоров – Выпускникам 41-го -

А 11 человек расстреливать не стали, четверых даже отпустили. Гуманность и правосудие, конечно, восторжествовало.

Тойво с бойцами прибыл в расположение своей школы финских командиров, и пару дней старались не разговаривать друг с другом. По случаю успешного завершения операции всех красных финнов-участников освободили от комендантской службы на две недели, тем самым предоставив вечера в полное их распоряжение. А куда девать эти вечера?

Отправиться в город и забухать там. После Кронштадта как-то тягостно было на душе. Баня, девушки, алкоголь – способ верный, но не очень правильный. Гораздо правильнее – посетить музеи и выставочные залы, сходить на спектакли, концерты классической музыки, пообщаться с литературными кругами, участвуя в интеллектуальных дискуссиях.

Последнее – как раз то, что нужно мятущейся душе. Литературные круги в Петрограде – это поэты и поэтессы. Ну, и критики, конечно же. Повезет – можно какого-нибудь подражателя Максима Горького сыскать. Писатели ускакали заграницу, или затаились на каких-нибудь нереквизированных дачах.

Красные финны прекрасно отдавали себе отчет и отчет тому, что они могут сделать, посетив литературные круги. Дух «Револьверной оппозиции» еще будоражил умы, разрядить обойму в поэта, поэтессу, литературного критика или подражателя Максиму Горькому – это святое дело. Чреватое, однако, проблемами с новой социалистической законностью.

Какие уж тут музеи и театры с концертами! Пошел в город, купил бутылку водки весом в полтора литра – а дальше, как масть пойдет.

Вот и оказывались курсанты интернациональной школы командиров в одних и тех же местах, вот и вели они там разговоры по душам, в то время, как пустели бутыли, в бане становилось все душнее, а приглашенные по такому случаю девушки – все красивее.

– Я думаю, везде надо искать рациональное зерно, – сказал Оскари Кумпу, кутаясь в простыню.

– Я думаю: рациональное зерно даже искать не надо, – согласился Антикайнен, смахивая пот со лба.

– Какие вы, право, скучные, – сказала оказавшаяся возле стола дама, в то время, как из парилки раздавались смех и повизгивание ее подельниц.

– Это кто? – спросил Оскари.

– Это никто, – ответил Тойво.

– Сами вы – никто, – сказала, нисколько не смутившись, дама, скинула простыню и ушла, стараясь покачивать бедрами, в парную.

Кумпу проводил ее тяжелым взглядом и без всяких эмоций заметил:

– Вот это круп!

Круп – это очень лошадиный термин, но Тойво возражать не стал.

– Еще до Олимпиады в Стокгольме я был совсем юным, – начал говорить Оскари.

Антикайнен оглядел его критическим взглядом: да и сейчас он совсем не старик, огромный, как медведь, мастер греко-римской борьбы.

– Шел я домой с тренировки, а темно вокруг и пустынно. Забор какой-то тянется, я отчего-то устал, как собака, а забор этот все не кончается. Чертыхнулся, дьявола вспомнил, луна вышла. Гляжу, а вот и он собственной персоной: над бесконечным забором голова рогатая и огромная. Дышит тяжело – сейчас набросится и в пекло утащит, – тем временем продолжал Кумпу.

– За что? – поинтересовался Тойво.

Оскари распахнул простыню и склонил голову, словно что-то разглядывая.

– Ну, не знаю, – вздохнул он и поежился. – Хотелось бы верить, за волосы на голове, или за руку. Не должен дьявол глумиться над первым встречным.

– Нет, – поперхнулся пивом из кружки Антикайнен. – Я не имел ввиду: за какое место? Я имел ввиду: почему, по какой-такой причине?

– А, – спокойно сказал Оскари. – Вот ты о чем. Кто же этого дьявола разберет, зачем он честных пацанов в ад утаскивает? Все ж мы не без греха. В день рождения становимся грешными (syntymapaiva – день рождения, synti – грех, по-фински, здесь и далее примечания автора).

Из парилки вышли голые девицы, и вместе с ними голые красные финны. Курсанты интернациональной школы командиров были действительно красные, не только в душе и по государственным мотивам.

– Эх, снега нету, – вздохнул один из них. – Сейчас бы в сугроб броситься!

– Так сходи на улицу, – предложил ему Тойво. – Там этого добра еще достаточно.

– Там не снег, там грязь с собачьими выписками, – назидательно ответил тот.

– Прописками, – проговорил Кумпу. – Пошли и мы, что ли, погреемся.

Они отправились в парную и усердно побили друг друга березовыми вениками, разгоняя густые клубы пара, выдаваемые каменкой. Призрак Кронштадта стал отступать. Где-то за дверью повизгивали девушки, звенели стаканы и нестройные мужские голоса невнятно говорили тосты.

Баня душу лечит. И тело тоже лечит. Баня все лечит.

Когда они присоединились к товарищам за столом, чувство того, что они излечились наличествовало у всех. Настроение от этого, конечно, стремительно повышалось. Образовалось некое сообщество, банное сообщество, где все банщики – братья, где все банщицы – сестры. Правда, братья не были братьями сестрам, а те, в свою очередь, как бы не были сестрами братьям. И по именам друг друга почти не называли, потому что, как следует разгорячившись, позабывали их нахрен. Как же хорошо в бане!

Правда, банные братья понимали, что едва только они уйдут отсюда, как обретенное здоровье начнет медленно тратиться. И не потому, что похмелье, а потому что от жизни в бане не спрячешься и все грехи не отмоешь.

Только банные сестры ничего не понимали – им-то по большому счету было наплевать, они-то сюда пришли по вполне меркантильным соображениям. Но с них и спроса не было, с них, как с гусей вода. Точнее – с гусынь.

Когда наступило время уходить, Тойво вспомнил рассказ Оскари и спросил его:

– Ну, и дальше чем дело закончилось? Утащил тебя дьявол?

– За что? – поинтересовался Кумпу.

– «За волосы на голове или за руку», – хмыкнул Тойво. – Откуда я знаю за что! Ты не рассказал. За грехи наши перворожденные.

Оскари перестал натягивать на ногу сапог и задумался. Он сделался похожим на огромного тролля, обратившегося в камень первым солнечным лучом. Наконец, он вздохнул, справился со своим сапогом и сказал:

– Я тогда очень испугался – все-таки не каждый вечер с рогатым дьяволом доводится общаться. Замер и стою, боюсь пошевелиться. И нечистый замер, только дышит шумно и, как бы, в раздумье. Ну, набрался я храбрости и сделал шаг к забору, удирать мне тогда показалось неправильно, не по-пацански. Хотел еще слово сказать, что-нибудь, типа «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа», да язык не шевелится – прилип к нёбу и отлипать отказывается. Промычал что-то нечленораздельное. Дьявол насторожился и рогами повел, словно неодобрительно. Конечно, не любят в преисподней поминать Господа нашего и Его присных.

Кумпу опять замолчал, видимо утомившись столь длинным для него рассказом.

– Ну? – напомнил о себе Тойво.

– Ушли давеча в Финляндию повстанцы, – неожиданно продолжил Оскари. – А не кажется тебе, что скучкуются они в Выборге, либо Коувале, либо где-то еще, развернут над головами Otava (флаг, предложенный финским художником Йонасом Хейска для Ухтинского государства – серебряные звезды Большой Медведицы на синем фоне) и придут к нам воевать? Неважно, какая у них будет идея – важно, что воевать с ними придется нам с тобой.

– Ну, мы не знаем всей подоплеки этой истории, – мрачно кивнул головой Антикайнен.

– То-то и оно, что нам остается только гадать, либо же не думать ни о чем вовсе. Но ведь очевидные вещи всегда лежат на поверхности, не стоит смотреть вглубь, чтобы их понять, – сказал Кумпу. – Идея, мировая революция – все это ерунда. Богатство и власть – вот что толкает людей поступать в угоду своей корысти. Или не людей.

Конечно, ушедшие из Кронштадта лидеры мятежа не могли не знать чего-то. Их для того и вывели в Финку, чтобы они не проболтались. Надежнее, конечно, было их уничтожить, да руки, вероятно, оказались коротки. Те же, кто за ними увязались, обязательно придут в Советскую Россию снова. Не все, конечно, но этого не избежать. Опять же, в угоду чьим-то игрищам. Эх, Глеб, Глеб!

– Ладно, Оскари, медведь ты лапландский, не стоит предаваться унынию, – как мог, бодро, сказал Тойво. – Чего быть – тому не миновать. Говорят, что Господь забыл нас, детей своих, но это вовсе не означает, что мы должны забыть Его. Пути Господа неисповедимы. Это я тебе, как коммунист коммунисту говорю.

Кумпу заулыбался так, как это мог делать только он: добродушно и широко.

– Это была корова, – сказал Оскари.

– Что? – удивился Антикайнен.

– Ну, голова дьявола над забором, – все так же улыбаясь, проговорил он. – Кто-то забыл ее в хлев поставить, вот она и ходила вдоль забора, прохожих выглядывала. Не стоит всматриваться вглубь – вся истина на поверхности.

6. Выбор сделан в Выборге.

Кронштадтский бунт остался в прошлом. Причем, в таком прошлом, которого, как бы и не было. Еще отыскивали по берегам Маркизовой лужи (Финского залива) прибившихся побитых корюшкой покойничков, еще пахли чернилами дела бунтовщиков в сейфах следственных отделов, а государство уже двигалось дальше, ставило себе новые задачи и не без успеха их выполняла.

Снег стаял, лед ушел, в Кронштадте спешно меняли дислокации мятежных некогда линкоров и крейсеров, уже в апреле получивших свои новые имена. Жизнь продолжалась, а весной жажда жизни всегда сильнее, весной всегда хочется думать о светлом будущем.

Впрочем, «прошлое лучше не помнить, будущее лучше не знать» (слова Хабенского из фильмы «Метод»).

Куусинен согласился со всеми догадками Антикайнена, однако ничего предпринять не мог. Товарищ Бокий был неприкасаемым, его таинственное влияние на товарища Ленина было необъяснимым и загадочным. Отто разделял точку зрения, высказанную в бане Оскари Кумпу, что беглые мятежники из числа непримиримых обязательно дадут о себе знать в ближайшее время. Придут в Карелию, где еще на памяти былое финское вторжение армии AVA, где ждут своего часа «медвежьи ямы» с оружием.

Бокий не мог этого не предвидеть. Как бы, не при делах, но рука на пульсе. Тем более теперь, когда все его проекты, сомнительные и смелые, финансируются в полной мере и даже сверх таковой. На свои исследования он с товарищем Барченко получает по сто тысяч рублей на каждый проект, а это, черт побери, очень много. За такие деньги можно Аляску обратно выкупить. Может, конечно, не всю, но вполне приличный кусок возле города Ном, где чертовщина всякая творится.

Оставалось только разводить руками: наше дело, как говорится, телячье, обделался – стой молча. Куусинен развел руками, потом то же самое сделал Антикайнен. «Кровь, кровь!» – вспомнил он слова Бокия после погрома у сатанистов. – «Древняя кровь и все такое!» Во время войны такой крови проливается с избытком, руки развязаны – то ли враги над найденным телом глумились, то ли мерзкие сатанисты. Ни товарищ Глеб, ни Барченко, ни Тынис, ни Бехтерев не будут особо терзаться моральными муками, завалив какого-нибудь потомка древнего народа во имя, так сказать, науки.

Кого там возле Каяни пытались запустить безумные финские извращенцы? Вия, Самозванца или Сатану? Двери открываются, замки отмыкаются, кто-то появляется. А в городе Буй какого контакта искал подлый эстонец? Ключом ко всем засовам, проводником ко всем контактам являлся человек с древней кровью.

Ныне же, когда такой кровью можно пользоваться по мере надобности, пожалуй, врата открыты настежь. Самозванец, или Сатана шляется туда-сюда не спрашивая разрешения и без стука. Или Бокий и есть уже то Зло, которое противостоит Господу нашему?

Тойво, возвращаясь после встречи с Куусиненом, весь извелся, придумав самому себе столько вопросов, что голова шла кругом. Как-то он понимал, что истина сокрыта где-то на поверхности, как мудро заметил силач Кумпу, вот только под каким же углом к этой поверхности присмотреться, чтобы увидеть не только «корову», но и того на чье присутствие отреагировало человеческое подсознание? В самом деле, если бы не было Дьявола, то и мыслей о нем бы просто не существовало.

Видна над забором рогатая голова – значит, животное какое-то. Но – нет, первая мысль – это сам Сатана. На поверку – корова, конечно, но кто прятался за этой коровой? Ай, шайтан, чур меня, чур.

Антикайнен не мог понять, чего же он сам хочет постичь? Истину? Так она где-то рядом. Нужен совет, без совета никак. А еще тепло женское нужно и сочувствие. Надо получить отпуск и к Лотте двигаться. Любовь, переносимая почтовыми голубями, всегда должна подпитываться присутствием объекта любви на расстоянии вытянутой руки или, что предпочтительнее, вообще без всякого расстояния. Не то в противном случае когда-нибудь настанет время, когда этим голубям захочется головы свернуть.

Да, к тому же, древний карельский пуукко – нож хранится у Лотты. Без него теперь не обойтись. Только пуукко можно вены вскрывать по необходимости. А необходимость такая есть, потому что ее не может не быть. Вены-то не свои вскрывать, так что может пригодиться.

– Мне нужен отпуск по семейным обстоятельствам, – сказал Тойво начальнику командирских курсов Инно и только потом добавил. – Разрешите обратиться.

– Мне тоже нужен отпуск, – ответил начальник и хмуро добавил. – Разрешаю обратиться.

– Докладываю: разрешите отлучиться в командировку в деревню Панисельга возле Ведлозера для проведения агитационной работы среди местного населения, – уже определенней отрапортовал Антикайнен.

Инно нахмурился и почесал свою седую голову: что-то задумал этот Антикайнен, что-то у него определенно на уме. Авторитет у него есть, вон – в журналы коммунистические коммунистические статьи пишет, правда, под мудрым руководством старших товарищей, проверен в бою, умеет принимать решения.

– Хорошо, – ответил он, перестав хмуриться. – Закончим весенние полевые сборы – там посмотрим. Сам понимаешь, время сложное, враг только и ждет повода, чтобы напасть – так что пока сложно сказать. Но, думаю, отношение к твоей командировке будет, скорее, положительным, нежели отрицательным. Кого с собой возьмешь?

Тойво хотел, было, сказать, что «никого», но передумал.

– Курсанта Вяхю, – проговорил он.

– Это кто у нас Вяхя? – удивился Инно, который не встречал в списках личного состава такой фамилии.

– Новое поколение, проверенный товарищ, опытный следопыт, – ответил Антикайнен. – Рекомендую его в Интернациональную военную школу командиров.

– Подумаем, – опять нахмурился Инно. – Можете идти.

Тойво ушел в полной уверенности, что все будет именно так, как ему нужно. Он не испытывал радости, он не испытывал боевого азарта, так – заурядное дело, к которому, правда, следует подготовиться, как следует. А из этого следует, что надо найти эстонца Тыниса.

Еще он подумал, уходя от начальника: «Как ловко товарищ Инно умеет хмуриться! Отличное командирское качество, надо бы научиться. Хмуришься – значит хмырь, в смысле – хмурь».

На Тойво Вяхю выйти можно было только через Куусинена – он был его человек, ведающий нелегальными переходами через границу. А на Тыниса – через Институт мозгоедов Бехтерева. На Панисельгу можно было выйти через Петрозаводск. В общем, везде можно было выйти.

Но сначала надо было выйти на дорогую и милую Лотту.

Here I am, sitting on my porch,

Thinkin’ my life has got to be beyond reproach.

Have I forgot some friends close to me,

Real ones that don’t use me?

And does my woman love me now,

Like she loved me then?

Here I am, my defenses are down.

Will she remember me when I’m not around,

Will she still dream by me,

Or will she find a new life?

Will I ever get used, to being alone at night,

I’ll never know, but would it do me any good if I did?

Life is a strange brew, maybe we should not lift the lid

Lift the lid.

– Lift the lid – Nazareth.

Вот и я – сижу на своем крыльце,

Думаю, что моя жизнь недостойна упрека.

Забыл ли я близких друзей,

Настоящих, что не используют меня?

И любит ли меня моя женщина,

Как она любила меня когда-то?

Вот и я – мои защиты порушены.

Вспомнит ли она меня, когда меня нет рядом,

Видит ли она сны обо мне?

Или она нашла новую жизнь.

Буду ли я когда-нибудь ненужный, буду ли одинок ночами?

Я никогда не узнаю, но будет ли мне лучше, коль бы я знал?

Жизнь – странное варево, может нам не стоит снимать с него крышку?

– Перевод -

Он всегда волновался, думая о своей девушке: она в Выборге, красивая и привлекательная – а он, некрасивый и непривлекательный, здесь, в Питере. Как жить?

Начальник курсов Инно подписал для Антикайнена мандат, по которому после празднования пролетарского праздника Первомая у него были десять дней отпуска. Их весенние полевые сборы прошли под одобрительным наблюдением наркома Каменева, нарком Троцкий наблюдал служивый народ где-то в другом месте. Каменев, узрев, как финские красногвардейцы поскакали на полусогнутых в атаку на мнимых финских белогвардейцев, чью роль играли березовые чурки, увязанные крест-накрест, тоже вскочил на ноги со своего почетного места и срывающимся голосом завопил:

– Ура, товарищи! Бей, понимаешь ли, буржуинов!

– Гава-гав! – пролаяли ему в ответ курсанты и прикладами и штыками сокрушили чучела.

– Товарищ Инно! – топорща бороду по ветру, воодушевленно сказал нарком. – Всем поощрительные билеты на концерт хоровой интернациональной музыки! Молодцы гвардейцы! Сокрушим гидру мировых капиталистов.

– Ой, сокрушим! – хмурился Инно. Ему очень не хотелось тащиться в какой-нибудь Дворец Культуры слушать пение «Интернационала», «Марсельезы» и прочих революционных хитов в исполнении пузатых мужиков в буденновках. – А можно мне вместо этого именной револьвер?

– Ну что ты так переживаешь? – заблестел глазами, как кот на сметану, Каменев. – Хмуриться не надо, Лада (песня в исполнении Муллермана). Будут тебе наградные красные шаровары. А пистолет подарим на осеннем смотре строя и песни, посвященном третьей годовщине Великой Октябрьской Социалистической Революции. А как же твои бойцы к искусству без своего командира будут приобщаться?

– Так мы им чай с малиновым вареньем устроим, они без всяких концертов рады будут, – перестал хмуриться Инно. – Еще и сами споют.

– Архи-правильно, – воодушевился Каменев, почему-то подражая вождю Ильичу. – Архи-отлично. Архи…

Он задумался над очередным определением, начальник курсов пришел ему на помощь.

– Мандрит, – подсказал Инно и опять нахмурился.

Курсантам устроили чаепитие за длинными столами, выставленными буквой «п», как на свадьбе. Каменев провозглашал тосты и шутил. Курсанты молчали и прихлебывали чай. Потом, вдруг, начинали улыбаться и даже похохатывать.

– Что это с ними? – спросил нарком свистящим шепотом.

– Шутка Ваша дошла, – перестал хмуриться Инно. – Ха-ха.

– Господи, вот ведь чухна белоглазая! – сквозь зубы проговорил Каменев. – В следующий раз к мордовским лыжникам (если верить младшему Вернадскому – тому, что из Америки – существовали таких подразделения со времен Ивана Грозного) поеду.

В общем, учения показали, что красные финны умеют крушить березовые чурки за здорово живешь. В это же самое время бойцы под руководством Антикайнена скрытно пробрались к охраняемому бронепоезду наркома и произвела его захват, нейтрализовав службу безопасности в одно мгновение ока. Но об этом Каменеву не сообщили, чтобы не расстраивать его и не подводить под «монастырь» начальника этой самой службы.

Каменев уехал довольный собой, не заметив, что все его высококвалифицированные охранники в синяках и ссадинах, кряхтят и прихрамывают. Да советские вожди редко обращают внимание на прочих пацанов из племени, разве что на племенных девок. Впрочем, и постсоветские вожди – тоже.

С Куусиненом довелось переговорить по телефону. Дел и у того, и у другого было невпроворот.

– В Финку, говоришь, хочешь на отпуск сгонять? – спросил Отто.

– Ага, – ответил Тойво. – Как бы мне на твоего паренька выйти, на этого Вяхю? Отрекомендовал его на наши командирские курсы. Хватит ему болтаться туда-сюда, пускай к операции «Трест» (такая операция советской разведки будет иметь место гораздо позднее, жертвой которой станет шпион Райли и супершпион Боря Савенков) готовится.

– Да, – нехотя согласился Куусинен. – «Трест» – это серьезное дело. Перерос уже наш Вяхя простого следопыта, пора ему шюцкоровских штучек набираться.

Они еще поговорили о разных секретных революционных и контрреволюционных делах, нимало не заботясь о прослушке телефона. В то время об этом никто не заботился, немодно было частные беседы на запись ставить, не открыли еще полицаи, или, как их там звать, «пакет яровой».

С Тойво Вяхей Антикайнен встретился тем же вечером на Финбане, вместе они сели на поезд и доехали до Сестрорецка. Парень очень воодушевился, что его примут без вступительных экзаменов в школу красных интернациональных командиров.

– Круто, – сказал он. – А кто людей будет переводить через границу?

– Кто-то будет, не переживай, – успокоил его Тойво. – И вот еще: кое о чем хотел с тобой переговорить. Дело секретное, я бы сказал – совсем секретное. Знать будем только ты и я.

Вяхя был молодым парнем, но житейский опыт пограничного нелегала подсказывал ему, что любая тайна ведет к предательству, большому или малому. Он слегка напрягся, что не ускользнуло от внимания его тезки.

– Не стоит тревожиться, – сказал он. – Нужно будет сопроводить меня и еще одного человека в карельскую деревню Панисельга. Это придется сделать, вероятнее всего, на Юханнус (день Ивана Купалы). Потом объясню, в чем там дело, но сначала хочу задать один странный вопрос.

– Какой? – молодой Тойво смутился еще больше. Он покраснел и явно не понимал, к чему ведет его более старший товарищ.

– Ты в чертовщину веришь?

– Нет, не верю, – сразу же ответил он. – Мы должны быть атеистами: материальный мир, обезьяны – предки, дарвинизм, марксизм-ленинизм, нет жизни после смерти, религия – опиум для народа.

– Правильно, – очень серьезно сказал на это Антикайнен. – А вот как ты к твоим предкам относишься: к прадедам, да прабабушкам?

Вяхя посмотрел на него с еще большим изумлением. Он не знал что и сказать. Наконец, решился.

– Я их уважаю, – сказал он, словно выдал какую-то тайну.

– Архи-правильно, как бы сказал наш вождь и учитель Вова Ленин, – не смог сдержать улыбку старший Тойво. – Вот в память о них, которые, кстати, в чертовщину-то верили, мне хотелось бы, чтобы ты мне помог в одном не очень материалистичном и совсем не в религиозном деле. Если не забоишься, конечно.

– Не побоюсь, – живо замотал головой младший Тойво. – Готов оказать посильную и вообще – любую – помощь.

– Тогда я на тебя рассчитываю, – сказал старший Тойво.

Петляя между деревьями и поросшими камышами ламбушками, они вышли на финскую территорию. Конечно, может показаться, что перейти границу – раз плюнуть, но это будет ошибкой. Всеми своими силами пограничники по обе стороны блюли неприступность государственных рубежей. Валили они перебежчиков десятками, потому что не было такой установки: «не пущать». Была установка: «всеми силами не допускать». Вот они и не допускали – метким выстрелом с шестидесяти метров нарушителю в сердце. Разбираться, допрашивать или еще каким-то образом устанавливать контакт – да себе дороже. Пульнул – и порядок. В другой раз кто-нибудь призадумается: сгонять мне в Советскую Карелию за бухлом – или ну, его, нафик. Также – стоит ли того тот лен и ситец, что можно у финских барыг приобрести, или по-прежнему довольствоваться Потребкооперацией.

Конечно, всю границу охватить контролем невозможно, но проявить решительность в борьбе с нелегальными ее пересечениями можно и нужно. Поэтому «ходоки» были из числа тех, кому нечего, в принципе, было терять. Например, шпионы. Их никакой «ворошиловский стрелок» не остановит. У них работа такая. Или – грибники. Для этих людей страда пуще неволи.

Лотта была в порядке. Даже можно сказать, что она была в полном порядке. Только о ее маме такого сказать было нельзя. Мама была не в порядке. Маму стращали знакомые финские женщины, и она от этого становилась все раздражительней и ворчливей, все вреднее и вреднее. Эх, мамо, мамо!

Антикайнен, чтобы избежать скандала, старался свой визит в Выборг провести так скрытно, как это только возможно. Хотя не питал на этот счет никаких иллюзий. Доброжелатели в полицию могут не донести, потому как, вроде бы не за что, а вот родительнице Лотты – пренепременно.

На второй день произошла немая сцена, точнее, ограниченно немая. Тойво молчал в съемной квартире, как партизан, слоняясь из угла в угол, а Лотту в домашнем кругу пытали, тоже, как партизанку.

Все явственней казалось, что продолжение назревшей революционной ситуации в рамках отдельно взятой семьи чревато всякими глупостями. Под ними подразумевались: первое – устранение нежелательного жениха всеми способами, второе изоляция невесты где-нибудь в тридесятом царстве. И все это, разумеется, в «благих» целях.

Надо было принимать какое-то решение. И Антикайнен это свое решение всхлипывающей Лотте озвучил.

– В конце зимы я уйду из Советской России. Но это не означает, что я приду в буржуазную Финляндию.

– А куда ты придешь? – недопоняла девушка. – В Норвегию, либо в Эстонию?

– Я приду за тобой, и мы вместе уйдем. Сядем на первый же пароход и отбудем в Англию, либо в Дюнкерк. Затем мы поедем дальше. Твоим родным мы сделаем наш свадебный подарок в размере некоторой внушительной суммы, и ты пообещаешь к ним приехать через год в гости. Вот и все.

Лотта посмотрела на него с удивлением и некоторым опасением.

– Ты что-то задумал? Если это опасно, то мы справимся и без этого, я смогу рано или поздно уговорить маму не вмешиваться в мою жизнь. Просто для этого надо время.

– Не беспокойся, родная, опасностей не больше, чем обычно. Ничего из ряда вон выходящего. Осенью моя учеба подойдет к концу, я отбуду к месту назначения, и туда уже не прибуду. Потеряюсь в дороге.

Конечно, такой способ завершения воинской карьеры будет приравнен к дезертирству, но, по крайней мере, никому другому вреда не нанесет. Кроме самого Антикайнена, если его найдут. А он постарается так, чтобы о нем никто и никогда больше не слышал.

– Я слишком долго к этому шел, радость моя. Теперь я знаю, что полностью готов сделать выбор. И ты – самая важная часть этого выбора. Ну, и деньги конечно.

7. Старший научный сотрудник Института Мозга.

Отгуляв свой краткосрочный отпуск, Тойво предстал перед Куусиненом, предварительно сообщив ему, что по телефону познакомить его с некоторыми своими наблюдениями он не сможет. Требовалось жестикулировать и делать гримасы.

Исходя из его наблюдений в Финляндии опять началось некое нездоровое брожение. Имело место создание про-русской организации, то ли «Звено», то ли какое-то иное по названию. Туда, как и предполагалось, потекли «кронштадтцы». Ну, эмигрантские круги всегда тяготели к созданию всяких обществ по «спасению» потерянной отчизны. Они не очень, чтобы очень представляют угрозу. Если их не поддерживает и не финансирует само государство, конечно.

Летом 1921 года такая поддержка, судя по всему, опять имеет место. Создается добровольческий батальон Repolan Pataljoona, куда принимаются граждане Суоми. Все, как не так уж и давно в AVA, добровольческой армии. Кадровые офицеры, такие как майор Моттонен, майор Пааво Талвела, капитан Свинхувуд, лейтенанты Тенхунен и Хейнрикс занялись формированием подразделений, отличных от привычного шюцкора.

– Немцы шастают вдоль наших границ, прикидываясь, будто прогуливаются, – говорил Антикайнен. – Сами-то они, конечно, к нам не сунутся, вот подзадорить прочий народ не преминут.

– Ребольский батальон, говоришь, создают? – прищурил глаза Куусинен. – Ну, это понятно – в центральной и северной Карелии у нас войск поменьше, да и былая Ухтинская республика существовала именно там, стало быть, «медвежьих ям» с захороненным оружием поблизости больше всего.

– Отправь меня туда, Отто, с разведывательной, так сказать, задачей! – предложил Тойво. – Осмотрюсь, подготовлю варианты наиболее приемлемых наступательных действий и пути возможного отхода в случае отступления.

– Партия тебя, конечно, сможет направить. Вот только к Реболам, либо куда подальше? – ответил Отто. – Я-то с тобой согласен, вот прочая кодла, в которой каждой твари по паре, может на это не пойти. По большому счету многим сейчас наплевать, будет очередная война в Карелии, либо не будет. Мой голос теперь даже не совещательный – он, вообще, никакой.

Антикйнен мог и сам, в принципе, поехать к Реболам, но без мандата от своего командования, этот поступок мог быть расценен двояко, а пограничники, которые не могут не располагаться в тех местах, посмотрят на него и вовсе однозначно. «Стоять!» – скажут пограничники. – «Цюрюк!» А потом стрельнут на поражение для верности, чтоб одной проблемой было меньше.

Тойво очень желал, чтобы у Куусинена получилось с этой командировкой для него. Реболы-то – пес с этим поселком, вот соседствующее Кимасозеро – это место, куда он стремился. Ему надо попасть туда во что бы то ни стало. Да, по большому счету, он и попадет туда при любом раскладе. Вот только хотелось бы, чтобы это произошло малой кровью.

Ну, а партии сейчас не до краткосрочных, да и долгосрочных – тоже, перспектив. Вова Ленин хворает, не вполне ясно, кто власть имеет, а кто уже не при делах. Грядет новое финское вторжение? Пускай себе грядет. Вот кто будет у власти, пусть тот и решает эту проблему, коли она случится.

О своем намерении отправиться в Панисельгу Тойво говорить не стал. Не следует вводить старшего товарища в курс дела, которое никак не связано с нынешним политическим моментом. Потом можно будет просветить его в познавательных, так сказать, целях. Или не просветить вовсе, если ничего не выйдет.

Они расстались в задумчивости: Отто – в своей, Антикайнен – в своей. А на улице начиналось лето.

Нет ничего лучше в начале лета, как пройтись по улицам города на Неве. Пыльно и грязно вокруг, тротуары заплеваны, с реки и каналов тянет сыростью, но проклюнувшийся зеленый листок на дереве или цветок мать-и-мачехи между камнями мостовой – и кажется, что вокруг стало чище. И солнце греет, и ветерок ласково трогает волосы из-под кепки, и дышится привольно-привольно. А ноги сами несут вдоль Мойки, да на Марата, да к Марсову полю, да к Институту мозга Бехетерева. А кто же это движется навстречу, влекомый таким же весенним настроением?

Младший научный сотрудник Тынис собственной персоной щурится на небо и блаженно улыбается. Он скользнул взглядом по Тойво, потом еще раз скользнул, потом остановился и пристально уставился на Антикайнена. Улыбка медленно сошла с его лица, а куда сошла – не сказала. Вероятно ласковый день сжалился над ней и оставил ее у себя. Навечно.

Тынис порос какой-то клочковатой бородой, волосы его, некогда волнистые, изрядно поредели, кожа приобрела несколько землистый оттенок, как у человека, мало бывающего на свежем воздухе. Эх, такой кайф парню обломили!

–Ку-ку! – сказал ему Тойво.

Тынис глубоко и тягостно вздохнул, словно распрощавшись с последней надеждой пройти мимо. Ему так отчаянно сделалось себя жалко, что он не прокуковал в ответ: не сказал ни гугу.

– А я, признаться, именно к тебе и шел, – поделился с ним своими планами Антикайнен. – Чего молчишь, сученыш?

– Я не виноват, – ответил эстонец и поджал губы, сделавшись похожим на карикатурное изображение эстонца с поджатыми губами. – Я не хотел.

– Так и я не хотел, товарищ младший научный сотрудник.

– Старший, – поправил его Тынис. – Замещаю Барченко, пока тот в экспедиции.

– Ого! – обрадовался Тойво. – Поздравляю. Тогда ты мне вдвойне нужен: как научный сотрудник и как заместитель Александра Михайловича. Пойдем, хлопнем что ли за встречу?

Они вошли в ближайшую рюмочную, где подавали смирновскую водку, оттеняемую семужкой и солеными огурчиками. Ближайшая рюмочная оказалась достаточно дорогой, но Тынис и глазом не моргнул. Может, он располагал свободными деньгами, может, надеялся, что его компаньон оплатит все расходы.

Тойво тоже глазом не моргнул и сразу же расставил приоритеты:

– Платишь ты. У красных командиров нет столько средств, как у старших научных сотрудников.

Тынис только печально кивнул головой, однако не преминув добавить:

– Нет на кармане столько средств, но их не может не быть вообще.

Вот так новость! Какие-то туманные намеки на какие-то туманные обстоятельства. Антикайнен посчитал за лучшее не заострять внимание на этой теме. Наврать так, чтоб это было правдой, сотруднику Бехтеревского Института мозга не получится, только в глупое положение себя загонишь. Лучше промолчать.

– Правильно, лучше промолчи, – хмыкнул куда-то в сторону эстонец.

Пришел официант, обмахнул рушником несуществующие крошки на существующей скатерти и предложил:

– Графинчик смирновской из запасов царского двора и десерт товарищам ученым?

Значит, Тыниса здесь знали.

– Ага, – кивнул головой эстонец, и в глазах его, словно бы, застыли слезы – по одной большой слезе на каждый глаз. – Только решил завязать. Не судьба, видать.

– Здесь местный царь и местный двор? – доверительно поинтересовался Тойво. – И что за десерт под водку?

– Обычный водочный десерт. На прочее забей.

На несколько минут повисла пауза. Тынис кручинился, вероятно, сейчас по своей наболевшей алкогольной теме. Антикайнен оглядывался по сторонам: устойчивые круглые столы, веселенькие светлые скатерти, венские стулья – все крепкое, неизломанное. Вероятно, вышибала здесь хороший, не допускает безобразий, столь свойственных в нынешних рюмочных.

Принесли заказ, Тынис вздохнул, как бы с облегчением, без слов чокнулся граненной стопкой с Тойво, выпил, посидел несколько секунд с закрытыми глазами, потом поднес ко рту на двузубой вилке кусочек семужки.

– Ну, вот, теперь можно поговорить, – сказал он. – Теперь мне тебя не страшно.

«А мне тебя страшно всегда», – подумал Антикайнен. – «Руки чешутся страхи разогнать».

Тынис жевал рыбу и смотрел в окно на улицу. Ровесник Тойво, он казался каким-то патриархом, который знает о жизни все, и это знание уже утомило его к чертям собачьим. Еще пару лет и эстонец превратится в старика: волосы облезут, глаза выпучатся, нос из красного сделается синим.

– Прими мои соболезнования, – сказал Тойво.

– Это по какому поводу? – поднял на него глаза Тынис.

– Ну, работа у тебя на износ, организм не успевает восстановиться, знания в голове не укладываются, – нейтральным тоном объяснил Антикайнен.

– Эх, знал бы ты! – криво усмехнулся эстонец, снова разлил водку и выпил, на сей раз не чокаясь. – Когда рушатся устоявшиеся нормы, трудно самому не разрушиться. Мы живем не в том мире, который себе воображаем. Впрочем, чего тебе до всего этого? Что ты хочешь?

– У меня к тебе профессиональный интерес, – ответил ему Тойво. – Хочу задействовать твой опыт для проверки одной своей гипотезы.

– Какой у тебя, красного командира, профессиональный интерес? Методы убеждения личного состава? Стратегия допроса пленного? Или что-то еще в том же ключе?

Принятая внутрь водка действовала сродни известному в узких кругах «озверину» (из мультфильма про кота Леопольда). Волосы и борода у Тыниса встопорщились, придавая ему сходство с драчливым воробьем. Тойво понимал, что это состояние можно легко погасить одним метким словом, ну, или метким ударом в низ живота.

– Хочу сделать одно действо, подобное которому мы с тобой как-то провели в городе Буй.

Именно это предложение и положило конец эффекту от водки: волосы и борода эстонца пригладились сами по себе, вся агрессивность взгляда выпуклых глаз утратилась, он взглянул на своего собеседника с некоторой долей интереса.

– Это как? – спросил он. – Это зачем?

– Если я правильно понял, то следующий вопрос будет: «когда»? – ответил Антикайнен. – То есть, ты согласен съездить со мной в Панисельгу и кое-что там провернуть?

– Почему Панисельга?

– Потому что Ловозеро уже занято твоим коллегой Барченко.

Тынис задумчиво разлил водку по граненым стопкам, но пить не торопился. Он аппетитно похрустел огурцом, опять посмотрел в глаза Тойво и усмехнулся.

– Ты что-то хочешь найти? – спросил он. – Ты думаешь, все так просто?

– Да, ладно, хорош париться, старик! – ответил Антикайнен. – Обещаю: будет страшно интересно. И тебе для научной, так сказать, работы сплошная польза. И преимущество перед Бокием. И обретение душевного равновесия.

Тынис захрустел еще одним огурцом. Конечно, он знал гораздо больше Тойво о делах в нематериальном мире. Однако, как это бывает в жизни, чем больше знаешь, тем больше знаешь, что ничего не знаешь.

Эстонец не имел такой самоуверенности, как Бехетерев, не был столь одержим, порой, совершенно фантастическими идеями, как Барченко, не был настолько нечеловечески циничен, как Бокий. И от этого на душе у него было крайне паскудно – причем, почти всегда, в большую часть времени своего бодрствования. Сны, конечно, тоже случались, но всегда беспокойные – он куда-то опаздывал, он что-то терял, он был всегда чему-то обязан. Если бессонница отступала, то, проснувшись, а, точнее – очнувшись, ощущал себя совершенно разбитым.

Тынису было плохо жить. Тынис не мог найти покой. Тынис мучилсянеразрешимостью своего положения.

– То есть, твой проект задуман, как совершенно частный, ни к кому конкретно не привязан, ни под кого конкретно не ориентирован, – сказал он. – Так – прогулка на свежем воздухе.

– Ну, не знаю даже, как тебе ответить, – пожал плечами Тойво. – Хочу проверить одну свою теорию, которая, как ты уже догадываешься, не имеет под собой материальную почву. Опыт, как ты тоже знаешь, у меня в этом деле имеется.

– Вот скажи мне только одну вещь, а потом уже я приму решение. Зачем тебе это нужно?

Антикайнен тоже откусил огурец, не торопясь с ответом. Сказать правду – так он сам эту правду еще не принял для себя, солгать – Тынис это почувствует.

– Однажды, когда я был совсем юн, случилось мне как-то оказаться на одном сатанинском сборище. Не по своей воле, конечно, но тем не менее. Были у меня в самый разгар этой вакханалии видения, если хочешь, – проговорил Тойво и нечаянно выпил налитую стопку водки.

Поморщившись, закусил семужкой и продолжил.

– Потом в Буе аналогичное состояние. Правда, на этот раз усугубленное какое-то, еле выкарабкался. Раньше требовалось открыть некие «врата», потом это требование как-то перестало быть столь уж необходимым. Если предположить, что нечто проникло в этот мир и теперь вовсю подминает его под себя, то мне, как человеку сопричастному, хочется узнать – кто это? Если я неправ, тогда ладно, если я прав, то хочу быть к этому готов. И близких своих подготовить. И жить дальше, пока это возможно. Я ответил на твой вопрос?

Тынис откинулся на спинку венского стула и уже с интересом посмотрел на своего собеседника. А ведь действительно интересно узнать, под кем мы ходим? Может, потом и жить станет легче, вновь обретется некий покой, все разрешится?

Тут же другая мысль пришла к нему в голову.

– А если это Бокий?

Тойво тоже подумал: «А если это Бокий»?

Они выпили еще по одной и посмотрели в окно: на улице тепло и радостно, на улице полное пробуждение от зимы и холода.

– Если бы это был он, тогда зачем он продолжает свои изыскания, устраивает спецотдел и шифруется в нем? – наконец, заговорил Антикайнен, и по мере его речи в нем крепла уверенность. – Нет, не думаю. Мир-то у нас марксистско-ленинский, материальный, а это должен быть покоритель душ человеческих, да такой, чтобы его и не видно было, и не слышно. Это не Бокий, это даже не Вова Ленин или товарищ Иосиф Виссарионович. Это кто-то другой.

– А почему «кто-то другой»? – спросил Тынис, пытаясь продолжить мысль своего собеседника. – Может, это «кто-то другие». Если что-то пробралось в наш мир, то это, как вирус – колония, обладающая коллективным разумом. Сделал один – знают другие.

– Логично, – согласился Тойво. – Но вовсе не так уж необходимо быть множеством – достаточно быть всего лишь верхушкой – избранными, так сказать.

Эстонец кивнул в согласии. Ну да, если материальность служит всего лишь средством достижения цели, тогда это что-то нематериальное, но в то же самое время неразрывно связанное с самим человеческим обществом, то есть, с государством. Если раньше этого могло не быть, то сейчас происходит подмена, причем, достаточно массовая. И подмена эта – не одномоментная, а рассчитанная на поколения людей.

– Черт побери, да это же.., – сказал Тынис и интуитивно перекрестился на «красный угол», то есть, конечно, на то место, где ему полагается быть.

– Черт возьми, так это же.., – в унисон с ним проговорил Тойво и тоже перекрестился.

От весны повеяло могильным холодом, который можно было растопить только водкой и приличествующей ей закуской. Водка кончилась, закуска съелась, и больше ни пить, ни есть не хотелось. Хотелось разойтись и заплакать в одиночестве, чтобы никто не видел.

Can't find the reasons for your actions

Or I don't much like the reasoning you use

Somehow your motives are impure

Or somehow I can't find the cure

Can't find no antidote for blues

Dire Straits – One World -

Не могу найти причины для твоих действий,

Или мне не нравятся их побуждения для тебя.

Как-то твои мотивы аморальны,

Или я не могу найти их панацеи.

Не могу найти противоядия для печали.

Перевод.

– Когда? – спросил Тынис перед тем, как Тойво поднялся уходить.

– Думаю, на Юханнус (День Ивана Купалы), – ответил тот. – Выдвинемся заранее, так что будь готов.

– Всегда готов, – мрачно отреагировал эстонец и тоже поднялся со своего места, оставив официанту деньги за гостеприимство.

Как ни странно, настроение сделалось лучше. Антикайнен пешком отправился в казармы, в то время, как старший научный сотрудник забрался к извозчику и отбыл в неизвестном направлении.

Питер, как и Хельсинки, оба имеют очень странную особенность. Все в камне, монументальные и серые большую часть времени в году, эти города делаются, вдруг, удивительно яркими и радостными, едва проклюнутся свежие листочки на каком-нибудь жалком деревце, освещенные теплыми лучами весеннего солнышка. Жить-то хорошо! А хорошо жить – еще лучше!

Тойво подумал: отчего бы это так, ведь и в Хельсинки, и в Питере миллион народу, у каждого свои заботы, каждый устал от бытия, каждый не может найти ответ на сокровенный вопрос? И вопрос этот вовсе не клонится в философию, что первично, что вторично, для чего мы на свет родились? Вопрос: что будет дальше – не может не страшить. А люди все равно радуются, может быть, один единственный раз в году. Весной, когда солнце, когда свежая зелень, когда понимаешь, что живешь.

Вот в этом-то и все дело, в этом-то и вся соль, в этом-то и собака порылась.

Отдельная радость отдельного человека просто напросто аккумулируется в атмосфере, насыщая пространство вокруг этой самой радостью. Радость может быть коллективным чувством, в то время, как горе – всегда индивидуально. Радость можно разделить, горе же можно только принять.

Антикайнен хотел сказать, не обращаясь ни к кому: «Черт побери! Господь нас создал для счастья – и доказательством этому может служить один-единственный день в городе Петрограде, или в городе Хельсинки.»

Конечно, не каждому дано чувство радости за близкого человека, все это может запросто заглушить другое чувство – зависти. Но радоваться природе – это святое! За это нужно выпить.

Тойво огляделся по сторонам, но не нашел подходящей рюмочной – все были какими-то мутными, не такими, в которой они только что сидели с эстонцем. Он махнул рукой и пошел к казармам.

8. Панисельга.

Как и во время памятной поездки в город Буй, Тойво и Тынис, условившись по телефону, встретились на бывшем Путиловском, ныне – Октябрьском вокзале. Вяхя с ними не встретился – он прятался за колоннами и только временами выглядывал, чтобы не отстать от экспедиции.

Он был неимоверно доволен своей ролью: курсант интернациональной школы красных командиров и тайный сотрудник. Если бы Антикайнен обозвал его «сексотом», он бы, наверно, обиделся, но до такого лестного титула в Стране Советов пока еще никто не додумался.

Вяхю принял лично начальник училища Инно и после непродолжительной беседы зачислил его в список курсантов на следующий год. Инно, хмурый, как обычно, отнесся к протеже Антикайнена очень доброжелательно. Молодой Тойво был немногословный, высокий и крепкий, готовый, как тогда водилось, «жертвовать собой за дело революции». Эстонцу по национальности, хоть и выросшему в Кронштадте, начальнику училища нравились молчаливые люди. Ему казалось, что на таких всегда можно положиться.

Так и было, конечно, вплоть до одиозных лет конца тридцатых, когда молчание из золота сделалось приговором. Молчишь – значит, замышляешь. Февральским утром 1938 года во дворе тюрьмы при УНКВД по Московской области его застрелили по приговору суда по рекомендации Сталина, Молотова, Ворошилова и Кагановича. Хотели стрельнуть в затылок при, якобы, переходе по коридору в другую камеру, но Инно повернулся к своим палачам лицом и в последний раз в жизни нахмурился.

Антикайнен и Тынис сели в плацкартный вагон и поехали в Петрозаводск. Вяхя довольствовался общим, что, впрочем, его нисколько не смущало. Лето было в разгаре, за окнами вагонов шепталась с сумраком белая ночь, можно было глазеть по сторонам до утра, либо приспособиться на жесткой скамье и спать. Молодой Тойво так и поступил, раскрыв глаза уже только перед прибытием в столицу новой Карелии.

Тут их пути с Антикайненом и эстонцем расходились, чтобы сойтись на следующую ночь, праздничную ночь, возле старого карельского кладбища в деревне Панисельга.

Почему именно в Панисельге? Да потому что в соседствующем Ведлозере уже двадцать лет, как строили цивилизацию: школы открывали, медицинские пункты, бухгалтеров разводили и церкви перестраивали. При советской власти это дело только усугубилось – в смысле: обрело дальнейшее развитие.

А в Панисельге до сих пор хоронили своих усопших в могилы, которые потом устраивали в два наката бревен и два ската досок. Словно маленький дом покойнику мастерили. Но не только этим было примечательно кладбище, здесь, говорят, лежали люди, бежавшие от Ледового побоища, рыцари и дружинники.

Великий слэйвинский князь Александр Невский когда-то совершил одну из самых одиозных карательных операций против Ливонии и ливонцев: резал и спускал под лед Чудского озера рыцарей и сочувствующих (см также мою книгу «Не от мира сего – 4»). Уничтожал культуру, так сказать, творил историю.

Спешно уходили ливонцы, кто к Панисельге, кто к Большой Горе, кто еще дальше. Уходили-то непокорные, те, которые привыкли жить, как предки жили. И знали они этот мир таким, каким он был изначально или, во всяком случае, каким он был до нынешнего. Знания ушли в землю, знания насытили воздух, знания растворились в воде.

Почему «Святая земля»? Да вот потому. И церкви здесь строить не могут. И попы не приживаются.

Антикайнен услышал об этом еще во время своего участия в Первой племенной войне (см также мою книгу «Тойво – значит «Надежда» – 2. Племенные войны»). Оказался после Видлицкого десанта возле заповедной ламбушки вблизи деревни Большая Гора. Маленькое озерцо, по берегам которого на ветках деревьев развешены какие-то платочки, шапочки и иные тряпочки. Бывалый человек рассказал, что такой вот карельский шаманизм: приходят люди и повесят какую-то часть гардероба человека, испытывающего недомогание.

– Кусок портянки висит – нога, значит болит. Шапка – голова. И так далее, – говорил бывалый человек. – Повисит она возле ламбушки, а человеку легче становится. Еще водички с озерца по утрам натощак хлопнет – глядишь, и совсем хорошо. Детей хворых – так вовсе в воду окунают и слова при этом говорят.

– Будто крещение, – удивился тогда великан Оскари Кумпу.

– Крещение и есть, – согласился бывалый человек. – Карелы народ древний, у них свое крещение, и не понять, чье – поповское или карельское – древнее, а, стало быть, истиннее.

– Трусы только на ветках не висят, – пошутил измотанный недавно завершившейся военной операцией Тойво. – Или такого рода болезни не лечатся?

– Трусы только купальщики вешают. А купаться здесь воспрещено, – не поддержал шутку собеседник.

Антикайнен испытал неловкость от своей реплики, поэтому постарался как-то скрасить ситуацию:

– Есть ли еще где-нибудь такие же места?

– Как ни быть, – согласился бывалый человек. – Север богат чудесами. Например, возле Ведлозера в Панисельге. Не так уж и далеко отсюда, если через лес. И озеро там тоже чудесное, свет от него, порой, идет.

Вот и сподобился Тойво приобщиться к древним загадкам. Вернее, только настраивался сподобиться. И старшего научного сотрудника Института Мозга сподобил. И еще тайного сотрудника Вяхю. Все они сподобились. И настроение у каждого из их маленькой экспедиции было подобное: возвышенное и загадочное. Укради, но выпей.

Пить никто не стал – ни эстонец, профессионал в этом деле, ни Антикайнен, прошедший хорошую школу, ни только делающий первые шаги на алкогольном поприще Вяхя. И без вина воздух пьянил, и без водки голова кружилась.

Существовал некий деликатный подход к обнаружению себя – двух финнов и одного, не пойми кого – в Панисельге. Еще свежи были в памяти у местного населения бои с финскими оккупантами, могли, не разобравшись, стрельнуть из-за елки. Или собрать подростковую молодежь количеством в несколько десятков человек, и внезапным наскоком порвать всех троих исследователей на мелкие кусочки, задавив числом их умение рукопашного боя. «Шпионов побили». Вот такие нравы.

Спасти положение мог мандат и просьба приставить для охраны местного жителя, прошедшего военную подготовку. Или другое свойство: состояние невидимости и неслышимости. По определенным причинам ни тот, ни другой варианты не катили.

– Что делать, коль местные с кольями набегут? – спросил Тынис, когда они на попутном газгене (машина такая на дровах) производства «Русский дизель» ехали из Петрозаводска к Ведлозеру.

– От дворовых уйдем дворами, коли с кольями нападут – пошутил Тойво. – Надо сказаться больными – типа, на прием к местной колдунье идем.

– А есть там местная колдунья? – усомнился эстонец.

– В святых местах всегда чудотворцы водились, – ответил Антикайнен. – Она, вероятно, и есть колдунья. А мы – больные.

– Какие же мы больные? – недоверчиво спросил Тынис. – Выглядим ничего себе так, пахать можно. На тебе – без сомнений пахать можно.

– Вот так, значит, сотрудничество начинается – «пахать можно»? – заулыбался Тойво. – Мы с тобой больные на все головы. Это на физической подготовке не сказывается.

На том и порешили. Про Вяхю Антикайнен решил не упоминать, верил, что тот сам сможет разобраться с проблемами, если таковые случатся.

От Ведлозера, куда завез их грузовик, к Панисельге они пошли пешком, во второй половине дня оказались в деревне. Первым делом зашли в дом с вывеской «Комитет бедноты» – такие комитеты еще встречались в природе, подменяя или дополняя всякие другие государственные учреждения.

Постановлением ВЦИКа от 11 июня 1918 года и Совнаркома от 6 августа того же года Комбеды служили трудовому народу, чтобы распределять хлеб, предметы первой необходимости, и сельскохозяйственных орудий. Они оказывали содействие местным продовольственным органам в изъятии хлебных излишков из рук кулаков и богатеев, которые распределяли бесплатно среди деревенской бедноты по установленным нормам.

По идее Комбеды были распущены уже в ноябре 1918 года постановлением 6-го Съезда Советов, но не тут-то было. Этому делу противились, а особенно Председатели этих самых комитетов пытались всеми силами остаться таковыми.

В комнате дома под вывеской запах стоял согласно статусу: пахло бедностью. Нестираная одежда, пролитая сивуха, недоеденная еда, немытое тело, да еще кошачья и человеческая моча – вот запах бедности. Бедняк тоже наличествовал: лежал в каком-то тряпье на топчане и пускал слюни.

– О, блин, – сказал Тынис. – С кем тут разговаривать?

– Да, не туда попали, – согласился Тойво.

– Что вам нужно? – раздался, вдруг, голос с сеней. Говорили на карельском языке.

Посетители Комбеда повернулись на голос и увидели вполне прилично одетого человека, высокого, в пиджаке и картузе.

– Ничего, – подбирая слова, ответил Тойво, замешкался и больше ничего подобрать не сумел.

– Нам бабка нужна, – тоже, пытаясь говорить на местном языке, промямлил эстонец.

– Финны, что ли? – спросил человек.

– Ага, – они охотно закивали головами в ответ. – Красные финны.

– Этот Председатель ничем не поможет, – махнул рукой в сторону тела на топчане незнакомец. – Я Павел Николаев, живу по соседству от этого вертепа. Он с Сум, ссыльный, хохол. Был беднейшим, теперь – вон, пьянейший. Какой день уже.

Его речь была вполне понятна и финну, и эстонцу.

– Зачем вам бабка? – спросил Павел.

– Болеем мы, – сказал Тынис.

– Головами болеем, – добавил Тойво.

Самим говорить было сложнее, но Николаев тоже понимал все их лингвистические потуги. Дополняя друг друга, они поведали, что пришли с Петрозаводска, где работают при правительстве, что оба страдают бессонницами или кошмарами, головы болят, а жить дальше хочется. Врачи только руками разводят. Водицы с озера хотят испить, да какое-нибудь снадобье для лечения принять. Вот такие дела, дорогой товарищ Павел Николаев.

– Ну, ладно, – согласился он. – Посоветую к одной дамочке обратиться. Вроде бы бабкой должна быть, но чертовски интересная особа. Не стара еще и очень ничего себе.

Он вздохнул и махнул рукой: пошли, мол, отведу куда надо. А по дороге рассказал, что жить-то сейчас можно, вот только много народу, который мешает этой жизни.

– Партейные, евреи-агитаторы, проверяющие и надзирающие – как насядут, так и продохнуть нельзя, – сказал Павел. – Делай так, а так не делай, бойся контрреволюции и тому подобное.

– Не переживай, – криво усмехнулся Антикайнен. – То ли еще будет!

Ну да, правнуки Николаева из Панисельги в полной мере смогут оценить «партейных, евреев-агитаторов, проверяющих и надзирающих» новой формации. Где государство – там и они, чем больше государство кричит о своем величии и избранности, тем они злее. Вот уж когда, действительно, продохнуть не дают.

Павел рассказал, что рано овдовел, что сын родился, а жена в родах умерла. При этом, истекая кровью, еще успела сказать, чтобы из-под пола картошку убрали, а то от крови подпортится. Сын уже взрослый, Гражданскую войну прошел, в деревню Тулоксу ушел жить, где женился на такой же сироте, как и он сам.

– А у меня новая жена, да злыдня какая-то стала. Ест поедом.

Через двадцать три года жена отправит Павла Николаева в лес «собирать военные трофеи»: обувку с убитых финских солдат и красноармейцев, личные вещи, желательно из благородных металлов, да оружие повинтажнее. Тут-то и убьют моего (автора) прадеда, как мародера, и бросят в болото. То ли наши, то ли не наши, никто Павла Николаева не найдет – сгинет он бесследно.

Бабка действительно оказалась не вполне бабкой – обычная женщина, на которую Павел смотрел с воодушевлением и вздыхал иногда украдкой.

– Ты на зубы ей посмотри, – прошипел на ухо товарищу Тынис.

Тойво не мог себе представить, как в рот местной колдунье заглянуть, а, главное – зачем? «Пасть открой, гражданка, зубы тебе пересчитаю». Но женщина сама заулыбалась, когда Николаев объяснил суть да дело с которыми явились ко двору. С зубами у нее было все в порядке – один к одному, белые и ровные.

– Чего тебе ее зубы? – тоже прошипел Тойво.

– Так в Карелии с порченными зубами колдовать уже не могут. Сила у них колдовская в зубах, – объяснил Тынис.

– Ты, вероятно, позабыл, ради чего мы сюда пришли? – не разжимая губ, промычал Антикайнен. – Мы не головы лечить, мы следы здесь путаем.

Павел жестом позвал эстонца в сторонку и что-то ему попытался втолковать. Тот пальцем поманил Тойво.

– Чем расплачиваться будем? – спросил он.

– Как – чем? – удивился Антикайнен. – Деньгами!

Тынис, как наиболее продвинутый в вопросах с колдовством в глубинке Карелии, сокрушенно покивал головой. Он раздосадовался на самого себя: ведь знал, что чудотворцы денег не берут, потому что, считается, что дар от этого пропадает. Но и без платы никак нельзя, потому что за все надо платить – полагается так.

Нельзя в некоторых случаях, по карельским поверьям, говорить «спасибо». Например, в бане: тебе – «с легким паром», а ты в ответ – «дай господи тебе здоровья». С колдунам тоже нельзя «спасибо» отделаться, а надо пироги, сахар, заварку чая, конфеты оставлять. Иногда – рыбу или мясо. Рыбу – сига, либо лохи (красную). Мясо – лосятину, кабанину или медвежатину – лесное мясо, дикое. Только несоленое все. Соль давать нельзя, потому что соль колдуны, как правило, сами заговаривают.

Тынис сладости не любил, поэтому в его походном наборе был только хлеб, кофе, сало и лук с несколькими вываренными картофелинами. Ну, и водки бутылка на всякий пожарный случай. На счастье, у Тойво с собой была припасена головка сахару, банка сгущенного молока и кулечек монпансье – леденцов. Без пирогов, или драгоценной белой булки этого было явно маловато, но ничего другого уже не придумаешь.

– Ну, давайте чай пить, – сказала колдунья.

И заварки-то у них не было! Тойво привык по финским обычаям пить только кофе, а Тынис тем же самым кофе, круто заваренным, вправлял себе мозги, если они по причине похмелья или чего другого не могли думать и соображать.

Антикайнен выставил весь свой сладкий полевой набор и сконфузился: на большом столе, старательно добела выскобленном, он смотрелся очень несолидно. Павел Николаев почесал в затылке и усмехнулся: городские – чего тут поделать, да, к тому же финские городские.

– Тяжело в Петрозаводске с продуктами? – спросил он на всякий случай.

– Нелегко, – согласился Тойво. – Если бы не паек служащего, просто зубы на полку.

Про зубы у него вырвалось нечаянно, но колдунья никак не отреагировала, продолжая улыбаться.

– Итак, вам троим помощь нужна? – спросила она.

– Им двоим, – поправил ее Павел, но женщина никакого внимания на эти слова не обратила.

– Вознамерились взыскать с того, кто уже здесь?

– Бессонница у них, кошмары мучат, голова раскалывается, – опять вмешался Николаев, но колдунья вновь не обратила внимания на объяснение.

– Помочь вам в этом вряд ли чем могу, – сказала она и добавила. – Однако и препятствовать не буду. Давайте все же чаю попьем.

Они расселись за столом и неожиданно легко и непринужденно начали общаться, говоря о чем попало, но только не о болезнях и напастях. Языковой барьер куда-то делся, как это иногда бывает у крепко подпивших людей. Но они не пили: в смысле – не бухали, разве, что чайком баловались.

– В нашем деле что важно? – спросил Павел. – Вера важна. Она и поступки направит, куда нужно.

– Вера-то хорошо, так ведь обязательно найдется та сила, которая эту веру будет контролировать, – согласился Тынис.

– А ты наплюй на эту силу, – заметил Тойво.

– Труднее всего стараться ни от кого не зависеть, – сказала женщина. – Чтобы оставаться свободным – это же сколько сил нужно приложить!

Антикайнен вздрогнул, потому что давно, когда он еще был подростком, примерно то же самое он сказал своему старшему товарищу Отто Куусинену.

– Хочу, чтобы вы знали: карелов было много и Вера у всех была. А тут – бац, и вымираем. Остались только названия, типа карелы-люддики, карелы-ливвики. Люддики – это «люди», ливвики – это «живые», от слова live, – продолжила она. – Верить, ребята, нужно, в первую очередь, в себя. Верить себе самому и надеяться на Господа.

Павел вздохнул, Тынис выдохнул, Тойво перестал дышать.

– Вам двоим, пожалуй, стоит идти – третий уже подошел. Переночуете за старым кладбищем в сторону ламбушки, все бессонницы, как рукой снимет. С кошмарами сами справитесь, а голова ни у кого из вас никогда не болела, разве что с похмелья. Идите с Господом.

Николаев тоже, было поднялся, но женщина положила ему на руку свою ладонь и выразительно посмотрела в глаза: ты-то куда торопишься?

Тойво и Тынис вышли из дома колдуньи и отправились, куда было указано. Ну, теперь у них было железное алиби: поступить так, как сказала им женщина с целью полнейшего излечения.

Они обогнули старое кладбище с обвалившимися досками на двускатных могилах, приметив на полпути к ламбушке старую высокую раскидистую иву. Здесь они и наметили обустроить свой ночлег, здесь они и задумали дать последний и решительный бой, коли дело дойдет до этого.

Молодой Тойво Вяхя расположился в ближайшем леске, всего метров в тридцати к северу от ивы. Скрытно ночевать в лесу ему было не привыкать, но сейчас почему-то чувствовалась некоторая неуверенность, граничащая с опаской.

Он знал, что пришли они сюда втроем, а уйдут вдвоем. Или, быть может, вчетвером. Откуда была такая уверенность – пес его знает. Но она была, и единственно, чего не было – знания, кто здесь останется, или кто может появиться.

9. Ночь Ивана Купалы в Карелии.

День, предшествующий праздничной ночи, всегда тянется дольше обычного. Так казалось всем, кто собирался ближе к полуночи развести костер, а перед этим напиться пьяным и купаться в озере, чтобы потом скакать над огнем, как зайцы. Уж таков праздник Юханнус, уж так тешит себя молодежь, ссылаясь на обычай предков.

Для Тойво и Тыниса время после посещения колдуньи пролетело, словно на гидроплане, виденном во времена Видлицкого десанта. Едва они на окраине кладбища завершили все приготовления, как в Панисельге запели праздничные песни. В Ведлозере пели уже давно, стройные голоса далеко разлетались по-над озером.

– Эх, девки купаться уже пошли! – сказал, прислушиваясь к песням, Тойво.

– Голые девки! – дополнил его слова Тынис.

– Ага, а где-то в кустах прячутся голые парни.

Оба вздохнули и присели возле небольшого костерка, на котором в котелке побулькивала выловленная наспех рыба из расчета две штуки на рыло. Эстонец побросал в рыбный суп разрезанную на куски картошку, добавил лука и плеснул немного водки.

– Вот теперь что-то наподобие ухи, – сказал он.

– Да, – согласился Тойво. – С вареной картошкой.

В соседнем леске Вяхя тоже расположился перекусить: достал колбасу и черный хлеб и несколько сваренных вкрутую яиц. Ни лука, ни, тем более, чеснока, он себе позволить не мог – так его могла учуять любая собака, а он привык, как контрабандист на деле, сохранять нейтральный запах. Клюквенный морс помог нехитрой снеди провалиться в желудок и там успокоиться. Все, теперь можно делать вещи. В Юханнус, конечно, нужно веселиться и праздновать, но теперь для него наступала новая жизнь, ради которой придется жертвовать своим досугом.

Как и любое дитя того века молодой Тойво был наслышан сказок про lempo (бесов), hiisi (леших), syotar (кикимор), которые в ночь на Юханнус имеют большую силу и влияние на людей. Удивительно, но именно lempo и была та «нечистая сила», которая сродни lempi – любви. Почему так? Объяснить мог только запрещенный для поминания церковью экстремал из Каяни Элиас Леннрот. Но Вяхя про собирателя Калевалы практически ничего не знал.

Антикайнен предупреждал его, что может мерещиться и мниться всякая чертовщина, но на это если и стоит обращать внимание, то бояться, как раз, не стоит. Он в засаде, то есть, конечно, в резерве, и на него последняя надежда, если что-то у исследователей пойдет не так. Главное – дело, эмоции – потом. Так будет в Коммунистической Партии.

Эстонец и Антикайнен похлебали ушицы, но переваренная картошка придавала ей вкус, который несколько оттенял аромат настоящего рыбацкого блюда. Разве что, водка, выставленная Тынисом, слегка его, этот аромат, компенсировала.

– Вообще-то, на такое дело со здравым рассудком идти не рекомендуется, – сказал эстонец.

– Это почему? – искренне удивился Тойво.

Конечно, он знал, что для «контактов с потусторонними силами» люди, специализирующиеся на этом, ели грибочки, вдыхали дым и еще каким-то образом вгоняли себя в транс. Или, что было более правильно, выгоняли себя из реальности. Но люди эти и выглядели специфически, и поведение у них было, что надо – психи, одним словом.

Антикайнен же хотел как можно дольше сохранять здравомыслие, потому что только здравомыслящие люди способны отправиться к черту на кулички и пытаться заглянуть за ту сторону зеркала.

– Я препараты принимать не намерен, – сказал он.

– И я тоже, – слегка задетый, отреагировал Тынис. – Водки надо выпить.

– Водки надо выпить, – тут же согласился Тойво, чем очень удивил своего компаньона: поллитровка на двоих – детская доза.

Ближе к полуночи где-то завыла собака. Гуляющие возле жарких костров люди ответили на вой. Конечно, они не завыли, просто принялись громко хохотать, словно подзадоривая себя и своих друзей. Настала пора им прыгать через огонь, бултыхаться в воде и предаваться разнузданному веселью, коему позволительно было увлекаться только один раз в году.

Тойво, одев рукавицы, ссыпал пылающие угли костра в начертанный им самим возле ивы знак «Валькнут», в то время, как Тынис подсоединил свою шайтан-машину к небольшому щелочному аккумулятору. В сравнении с прошлым разом устройство приобрело более законченный и компактный вид: ни тебе динамо-машины, ни толстых проводов, да и осциллограф сделался размером с два коробка спичек. Разве что зеркала, выполненные из отшлифованных медных листов, остались прежнего размера.

– В общем, поступаем, как было оговорено: сначала я фиксирую изначальное состояние всего окружающего нас электромагнитного эфирного поля, потом включаю рубильник, – сказал Тынис. Принятая водка способствовала подъему у него энтузиазма.

– Договорились, – ответил Тойво и встал спиной к дереву. Водка слегка туманила ему голову. – Валяй. Я готов.

Эстонец склонился над осциллографом, потом отошел к лежащему возле костра планшету с бумагами.

Антикайнен хотел сделать ладонью отмашку, мол – поехали, но тут ощутил прикосновение к своей руке, словно чьи-то пальцы легко пробежали по его запястью. Он повернулся в ту сторону, но никого не увидел. Разве что за стволом старого дерева кто-то спрятался? Тойво пошел вокруг ивы, но вернулся на прежнее место, никого не встретив. Над головой чуть заколыхались ветви – и в них никто не укрылся, даже вороньих гнезд нету.

Он пожал плечами, полагая, что ему все показалось, как, вдруг, кто-то резко и сильно дернул его за рукав рубашки.

На этот раз ему удалось в последний момент заметить маленькую, совсем детскую ручку, стремительно укрывшуюся за стволом. Предположить, что детские руки сами по себе летают здесь в окрестностях и дергают путников за одежду, пусть, даже, вблизи древнего кладбища, значит сдаться дурману от выпитой водки. Если есть рука, значит, есть и ее хозяин. Или – хозяйка. Вытурили от праздничного костра подростка, чтобы он под ногами не путался у более взрослых парней и девок, вот подросток этот и хулиганит в меру своей сообразительности.

Тойво сделал несколько шагов от дерева и действительно заметил маленькую девочку в светлом платьице, босоногую и простоволосую. Она находилась в десятке метров от ивы. Стремительная!

– Шла бы ты домой, деточка, – сказал ей Антикайнен.

Она не ответила, только пальцем поманила: сюда иди!

Больше делать нечего – только ко всяким незнакомым детям приближаться! Тойво отрицательно мотнул головой, но каким-то образом оказался подле нее.

– Чего тебе? – спросил он и упал наземь. Девочка, пристально глядя ему в глаза, испустила такой истошный визг, что и боевой конь Тухачевского копыта бы откинул.

Что-то цеплялось за его руки, что-то удерживало его ноги, на горле смыкались детские ручки. Что за чепуха! Тойво перекатился на спину и увидел перед собой далекое звездное небо. Высокая трава и корни, будь они неладны, цеплялись за него, как живые. Но на самом деле это он за них зацепился, даже запутавшись слегка. Надо подниматься на ноги, а то и уснуть недолго: уютно так лежать, оказывается. Словно медленно проваливаешься в почву.

Да не в почву, а в старую могилу – вон, уже и гроб еловый, ветхий, как вечность, распадается под его спиной, и истлевший огромный, как великан, мертвец, весь завернутый в березовую кору тянет к нему свои когтистые пальцы.

Что-то сделалось совсем неуютно, надо это дело прекращать! Тотчас же, словно из ниоткуда, перед ним возникло лицо девочки: синие губы, ввалившийся нос, глубоко запавшие, мерцающие красноватым огнем, глаза и маленькие острые зубки. Тойво еще успел предположить, что странный ребенок может быть вовсе не ребенком, а одной из представительниц «дивьего» народа, как эти самые зубки, превозмогая все его попытки уклониться, вцепились ему в щеку.

Ну, ладно, девочка, кто бы она ни была, все свое внимание сосредоточила на укусе. Значит, можно подняться на ноги, а потом действовать по собственному желанию и исходя из полученной степени свободы. Тойво, вновь обретя вертикальное положение, стиснул правой рукой тщедушное горло нападавшей, а левой ухватился за болтающиеся щиколотки ее ног, сжав их вместе. Фу, ну и запах изо рта у ребенка!

Вообще-то, «ребенок» – понятие относительное, стало быть, ни коим образом не заслуживающее снисхождения. Тойво сдавил правую руку в кулак, ощутив и услышав, как треснули под его хваткой позвонки. А левой дернул, что было сил, и оторвал девочке голову. Точнее, оторвал туловище от головы, широко размахнулся и выбросил его прямо на середину ближайшей ламбушки.

Чьи-то когтистые перепончатые лапы перехватили тело возле самой воды, чьи-то клыкастые челюсти перекусили его пополам, а потом все булькнуло и стихло.

Антикайнен вздохнул и сам отправился к озерцу, чтобы отмыть от себя замершую в мертвой хватке голову девочки. Он шел-шел, пока не утомился – ламбушка не приближалась. Вообще-то, конечно, можно было и оторвать от себя то, что осталось от его недоброжелателя, но терять кусок щеки – уж очень не хотелось.

Разорвав напополам носовой платок, он обернул лоскутами пальцы своих рук и, ухватившись одними за нижнюю челюсть, другие просунул под верхние зубы ребенка. Голова не без труда отделилась от его скулы. Тойво подбросил ее вверх и ловко пнул, как мяч. Она полетела в сторону недосягаемого озерца, сверкнула глазами, сказала басом: «Спасибо» – и пропала из виду.

Тут же под ногами всплеснулась вода. Оказывается, дошел-таки до ламбушки. Антикайнен попятился на берег и встал на колени, чтобы умыть лицо. Поверхность озерца была, как зеркало. В ней он отражался практически без искажений. Только выглядел каким-то совсем взрослым. А вот милая Лотта, которая тоже отражалась в воде, была такой же, как всегда: молодой и красивой, с задорной улыбкой на устах. И еще один человек был виден, только он не мог никак определить, кто это? Бокий? Нет. Черты лица были смазаны, словно тот, другой, был где-то в глубине. Без сомнения, он его раньше видел, вот только никак не мог вспомнить.

Тойво умылся, мимолетом удивившись, что никаких следов от укуса на щеке не осталось. Задерживаться на берегу он не собирался, поэтому повернулся назад.

Почему-то, несмотря на типичную для этих мест «белую» ночь, сделалось темно. Только угли на Валькнуте алели, указывая путь к дереву. Он подошел к стволу ивы, прислонился к ней рукой, ощущая неровность коры, словно увиденные им в отражении морщины на своем лице.

Вдруг, сзади раздался дикий женский крик. Тойво мгновенно обернулся и едва успел уклониться в сторону от выбежавшей откуда-то из темноты совершенно обнаженной и очень бледной женщины с распущенными волосами. Размахивая руками, она пробежала, едва его не задев, не переставая кричать.

Через несколько секунд вопль оборвался, осталось только едва слышное скуление где-то за деревом. Антикайнен осторожно выглянул из-за ивы: женщина сидела спиной к нему на корточках, обняв себя руками, и дрожала, как от холода. Звуки, издаваемые ей, были похожи на жалобы побитой собаки.

Тойво выставил перед собой руку и медленно пошел к ней, готовый немедленно реагировать в случае возникновения какой-то опасности. Он тронул женщину за плечо.

– Что с тобой? – спросил Антикайнен.

Она мгновенно перестала дрожать и скулить, посидела так с пару секунд и начала медленно оборачиваться. Тойво попятился назад, ожидая увидеть то, что уже видел у псевдо-девочки: синие губы, ввалившийся нос, глубоко запавшие, мерцающие красноватым огнем, глаза и маленькие острые зубки. Но ничего этого не было и в помине. Вообще ничего не было. Словно бы у женщины вместо лица была подушка.

– Так не бывает! – зачем-то зашептал Антикайнен. – Ты же чем-то кричала! И еду головой нужно есть.

Безлицая женщина начала подыматься, следует заметить, совершенно бесстыдно: прочие ее органы очень даже были в полном порядке. Внезапно лик ее стал меняться, словно изнутри вспучивались одно за другим разные лица, чередуясь в последовательности.

Тойво опасливо поморщился и попытался вглядеться пристальней. Зачем он это сделал – неизвестно, но зачем-то сделал. И даже начал различать чьи-то образы – да что там образы – какие-то зарисовки из людской жизни.

Он увидел дачный поселок. Это была, так называемая, «Дачная коммуна» в Кучино. Никогда не быв там и даже не слышав о ее существовании, Антикайнен был уверен, что это именно Кучино. А вон, черт бы его побрал, поэт Андрей Белый, распушив усы, в дырку в заборе подглядывает. Сам собирает чемоданы, чтобы ехать в Германию к жене Асе, а туда же – любопытствует!

Ага, есть за чем смотреть: девушки, одна краше другой, в чем мать родила, ходят кругами вокруг столиков с выпивкой и лакают водку из стаканов. И есть кто-то, на кого смотреть вовсе не хочется: унылого вида мужики, в отличие от девушек, не совсем в чем мать родила. Их отвисающие пузики и дряблые грудные мышцы кажутся предметом туалета, которого явно не было при рождении.

А вот это как раз Бокий собственной персоной. Поджарый и жилистый, на правах хозяина обходит гостей. Понятное дело – дача-то его. И сейчас будет оргия, все, как когда-то на Черной мессе возле Каяни (см также мою книгу «Тойво – значит «Надежда» – 1). Так это и есть месса, только зачем она товарищу Глебу, если он сам Мессир? Вопрос правильный, вопрос определяющий, вопрос, который и есть ответ.

Образы, странно проступающие в безликом лице женщины, замельтешили, принялись очень быстро вспучиваться, словно при кипении, потом начали затухать, все более окрашиваясь в багровые цвета. Тойво даже непроизвольно склонил свое лицо, чтобы приглядеться, как, вдруг, голова голой дамы лопнула, будто зрелый арбуз, упавший со стола на пол.

Кровавые брызги полетели по сторонам, веером орошая все вокруг. Антикайнену залило кровью глаза, забило кровью нос, затекло кровью в уши, склеило кровью рот. Блин, много крови! Снова бы надо в ламбушке умыться, так куда идти-то?

Тойво замотал головой из стороны в сторону, как ретивый жеребец, пытаясь пальцами отодрать сгустки чуждой живицы с глаз и носа. Дышать, дышать, ему надо сделать вдох! Ему надо сделать выдох! Выдох-то он, как раз и сделал всем, чем можно выдохнуть, в том числе – и ртом.

Оказавшись на земле, он судорожно глотал ночной воздух, радуясь жизни, входившей в него с каждой новой порцией кислорода. Через несколько мгновений жизнь потребовала сделать еще что-то, помимо вдохов-выдохов. Например, отойти назад к дереву, которое, как помнилось, было всего в нескольких шагах где-то позади.

Тойво попятился на четвереньках и уткнулся в ствол, на который можно было опереться, который мог защищать тыл в случае опасности. Как дерево Иггдрасиль – Вечный Ясень, ясен перец! Если уж брать такую параллель, почему бы не вспомнить, что на Иггдрасиле был распят Один.

Эта перспектива не устраивала Антикайнена донельзя. Он принялся лихорадочно тереть руки о бугорчатую кору дерева, пытаясь выскоблить чужую кровь, и неожиданно обнаружил, что уже и видит хорошо, и слышит – прилично, и вообще – ничего от взорванной головы женщины на себе не чувствует. Вот, шайтан!

Едва он вздохнул спокойно, уверовав, что организм у него работает в прежнем функциональном режиме, как несколько пар рук дернули его за одежду, да так сильно, что он потерял равновесие. Но упасть на землю ему было не суждено: руки прочно удерживали его в таком положении и даже повернули горизонтально, явно собираясь куда-то нести.

Руки редко бывают сами по себе, а если и бывают, то, в основном, они при этом довольно безжизненные. К этим рукам прикреплялись вполне людские тела, мужские и женские. В черных одеждах, чем-то напоминающих рясы, мужчины – безбородые, женщины – простоволосые, глаза пустые, от макушки каждой головы куда-то отходит призрачный и тонкий отросток, еле-еле просматриваемый.

Они несли Тойво куда-то, и он ощущал, что походка у носильщиков – того, прыгающая какая-то. Словно бы, ноги у них вывернуты коленями назад, как у козлов и козлих.

– Беее! – дружно сказали люди в рясах, не поворачивая, впрочем, голов к своей жертве.

Антикайнен подумал, что эти люди – не те, за кого они себя пытаются выдать. Это не козлы, потому что он повидал в своей жизни настоящих козлов. Пан, к примеру, настоящий козел. Козлы – твари полезные, если подразумевать под словом «тварь» – творение Господа. Эти же субъекты – козлища.

Позади осталось Вечное дерево, позади остались алые треугольники Валькнута, что же там впереди? Впереди была пелевинская пустота (есть, говорят, такой писатель – Пелевин).

– Куда вы меня тащите, подлые предатели? – спросил Тойво, и звуки собственного голоса придали ему уверенности.

– Веее! – неожиданно заблеяли козлища, хотя Антикайнен не ожидал от них ответа. – Виии!

– Вий? – подсказал им человек.

– Агааа, Виий! – согласились они и дружно закивали головами.

Ну, вот, приплыли. Опять Вий, опять зеркала – без них он не может ви-деть. Но кругом кромешная темнота, только он, козлища и белый силуэт женщины с лопнувшей головой. Судя по всему к нему они и направляются. Та застыла мраморной статуей, как и подобает безголовому человеку, не шевелясь. Ну, ладно, пора прекращать это безобразие.

Его несли ногами вперед, что способствовало некоторой потери внимания тех козлоногих, что держали его ноги – они смотрели вперед и, казалось, даже утратили свои железные хватки. Конечно, это было не так: двое несли за щиколотки, двое – за бедра, еще два козлища вцепились в плечи – они держали Тойво крепко, но по причине его полного несопротивления тоже не напрягались.

Он дернул в сторону сначала левой ногой, заставив чуть пошатнуться и без того неуклюже шествующего носильщика женского, если судить по длине волос, полу. В тот же миг он крутанул ногой, отчего руки козлища оказались вывернуты и заведены под его ногу. Аналогичным образом Антикайнен поступил с правой ногой. Теперь у него было больше свободы движений, и можно было этой свободой воспользоваться.

Тойво дернул ногами вниз, сгибая их в коленях. У тех, кто его держал за щиколотки была два варианта: отпустить человека, либо выломать себе руки. Они, конечно, пошли по второму пути. Да, по сути, это уже было совершенно неважно: сломанные кости не являются какой-то важной составляющей в удержании захвата – наоборот, словно бы никакого захвата уже и нет. Антикайнен со всей силы дернул ноги влево вбок, парочка козлищ со сломанными руками отвалились наземь, а он сцепил ноги в замок на шее ближайшего носильщика, не успел тот проблеять что-то в ответ.

И, дернувшись всем своим телом изо всех сил вниз, с удовлетворением отметил два момента. Первое – шея носильщика отчетливо издала треск, второе – вся их процессия начала заваливаться на землю. Ну, в таком положении, он ощущал себя,как рыба в воде: коленями и локтями попеременно нанося удары вправо-влево, освободил руки полностью, достал боевой нож из ножен на голени и для пробы резанул по горлу самому сильному, как ему показалось, врагу. Тот забулькал и начал истекать вполне обыкновенной кровью.

Дальше было уже просто – используя фактор внезапности своего нападения, Тойво в считанные секунды остался единственным живым среди всей кампании. Даже для верности ткнул ножом по нескольку раз каждого из козлищ с переломанными руками. Вот и все.

Да не все, все-таки.

10. Ночь Ивана Купалы в Карелии (продолжение).

Мимо него на коленях, молитвенно сложив руки и сделав скорбные глаза, прошел Тынис. Вокруг сделалось привычно светло, как в Белую ночь, шайтан-машина эстонца шипела и потрескивала, тонкие медные зеркала поблескивали, ни ветерка, ни движения воздуха.

– Куда? – прошипел ему Тойво.

– Я призван! – прошептал ему Тынис, не прекращая двигаться. – Это мой Хозяин. Это мое призвание.

Антикайнен оглянулся и увидел огромного осьминога. Ну, да – осьминогам здесь самое место. А располагался он как раз на том самом месте, где полагалось бы находиться безголовой женщине. Черт, да это же не осьминог – это призрачный рогатый череп с множеством отростков-щупалец. И одно из этих щупалец держит несчастного эстонца за макушку и тащит к себе.

Резко взмахнув рукой, Тойво рассек своим ножом отросток, зацепивший Тыниса, но тут же неведомой силой был отброшен назад на землю. Впрочем, может и сила была ведома – так бывает, если попробовать соприкоснуть одноименные заряды. Рука Антикайнена ощутимо заныла и повисла плетью, нож, зажатый в ладони, выпал. Хотя от него осталась лишь ручка, прочее оплавилось и выгорело.

Он перевернулся на живот и посмотрел в сторону Черепа, к которому медленно приближался эстонец.

– Служи мне – и я тебе открою все сокровищницы мира, – раздался в голове клекочущий голос.

– Мне нужно другое, – также молитвенно держа руки, проговорил Тынис.

– Что, червь?

– Мне нужны Знания, – ответил эстонец. И по тому, как он это сказал, казалось, что знания имеются ввиду с большой буквы.

– Уточним: Знания или знания? – переспросил Рогатый Череп.

– Все! – воодушевился Тынис. – И я всегда буду верным слугой.

– Ты и так верный слуга! – возразил голос в голове, не воспринимаемый ушами. – Смотри!

Тойво тоже посмотрел и скривился от зрелища, открывшегося возле пустых глазниц Черепа.

Кресты, миллионы крестов, самых разных – все они не вполне правильные. Нет, конечно, выглядели они безукоризненно, да вот только наполнение: ложь, злоба и лицемерие – превращала их в подобия орудий убийства, символы того, на котором был распят Спаситель. Бородатые дядьки в черных одеждах трясут дымными горшками, ходят взад-вперед и несут ложь. Бородатые дядьки с белыми полотенцами, накрученными на головах, перебирают пальцами бусинки на нитке и несут ложь. Им внемлют безликие люди, мелко крестят себя «щепотками табака» – тремя собранными в щепоть пальцами, или также проводят ладонями по своим лицам и воспринимают эту ложь, как должное. Черные люди в белых городах, а белых людей в черных городах нету. Белые люди кланяются и размазывают по лицу розовые сопли, черные люди преисполнены достоинства и цвет соплей у них усугубляют. Люди с черной душой призывно машут руками над этими городами и каркают, а громче всех каркают женщины с черными душами.

И у каждого есть своя ость – едва видимое щупальце от макушки до далекого основания Рогатого Черепа. Кажется, что не осталось больше людей без чужеродных отростков, прикрепленных к голове. Кажется, все погибло. Кажется, Самозванец везде. Где же ты, Господи?

Тойво посмотрел вокруг себя – над ним, как змея, вьется щупальце, норовя впиться в голову. Неужели он такой один? Но нет – люди, не затронутые порочной связью с псевдобогом есть, просто их не видно, просто их мало. Просто их становится все меньше.

Дело шло к тому, что скоро их станет меньше еще на одного человека. Отросток Черепа, словно осознав всю тщетность намерений, скрылся, или, как говорят в таких случаях французы disappear. Зато рядом появился старина Тынис, весь такой рыцарь из мрака. И оружие у него рыцарское – резиновая палка, какой теперь модно при допросах в ЧК пользоваться. Палка была штучной работы и явно модернизирована: к ней тянулся кабель, а боевой конец ее представлял собой проводник, вероятно, под неким электрическим зарядом. Удар током подавляет сопротивление, а удар дубинкой подавляет волю к жизни.

Если бы его хотели убить, то сделали бы это без всякой лишней канители. Вероятно так и задумывалось изначально старым другом Тынисом – измордовать и превратить в овощ, воспользовавшись некой беспомощностью, которая при экспериментах наступала у экспериментируемых. А потом доставить Антикайнена в Институт Мозга и изучать там его мозг, злорадно хихикая и сморкаясь в рукав лабораторного халата.

Голыми руками тягаться с проклятым эстонцем, вооруженным дубинкой, конечно, можно, но, как говорится, важен результат. А он, вероятнее всего, не будет в пользу Тойво. Тем не менее, побрыкаться все-таки стоит, надежда умирает последней.

Но на помощь Тынису откуда-то со стороны кладбища выдвинулись два человека, явно проделавшие неблизкий путь – они тяжело дышали, как после продолжительного бега. Антикайнен мог бы предположить, что это какие-то священнослужители. Даже больше – семинаристы-недоучки разогнанной большевиками в 1918 году Петербургской духовной академии. Они тоже были вооружены тяжелыми палками, которые изначально были замаскированы под посоха путешественников, и двигались они явно не на выручку Тойво. Головы семинаристов тоже венчались отростками, соединенными с Самозванцем.

Первый пособник врагов напал сразу же, без того, что называется, перевести дыхание. Антикайнен увернулся от удара дубины, но тут же пришлось уворачиваться еще раз – напарник атаковавшего тоже не стал тратить время на отдых. Семинаристы никак не обеспокоились своими промахами – вероятно, в их задачу входило гнать Тойво на медленно подходившего Тыниса, со зловещей ухмылкой примеривающегося своей резиновой палкой.

Вероятно, все они выпали из времени, потому что природа вокруг замерла полностью: не шелохнется ни листок, не прокричит ночная птица, не всплеснет рыба. Только от ближайшего леска слышен тяжелый и медленный звук шагов, на который, впрочем, никто из врагов внимание не обратил. Антикайнен сразу же сообразил, что это мчится на подмогу его юный друг, оставленный в засаде. Медленно мчится, с черепашьей скоростью, может и не успеть к шапочному разбору.

– Пуукко бросай! – закричал Тойво, боясь, что и его голос в новых условиях будет на вроде комариного писка. – Пу-ук-ко!

Семинаристы снова ударили своими палками, да так, что один зацепил ногу Антикайнена. Он, теряя равновесие, нырнул на землю и постарался сгруппироваться, перекувырнувшись через голову. К несчастью, весь это нырок получился в сторону Тыниса, который не преминул ткнуть своей дубиной в бывшего коллегу по эксперименту.

Удар электрического тока был такой болезненный, что отбросил Тойво в сторону, на счастье не в ту, где ждали своей очереди пришедшие враги. Но это в принципе уже ничего не решало: еще парализованная по локоть рука, куда достал Тынис, вовсе повисла плетью.

– Аааа! – сказал Антикайнен.

– Аааа! – сказал один из семинаристов, в шее которого появилась рукоять древнего карельского ножа.

Ну что же, можно и так, хотя изначально Тойво предполагал, что его молодой тезка бросит пуукко ему, чтобы, так сказать, вооружить до зубов.

– Секи щупальца! – прокричал Антикайнен, пытаясь отползти от очередного удара эстонца. Почти удалось, но «почти» – как правило, не считается.

Он взвыл, судорожно дернувшись телом, но успел заметить, что Вяхя материализовался возле пробитой его броском шеи семинариста, вытащил из раны нож и махнул им над головой почти поверженного врага. Теперь враг был повержен окончательно, обрушился наземь и замер. Пууко выдержал, не в пример армейскому клинку при контакте с щупальцем Самозванца, только слегка раскалился, брызнув снопом искр. Или это была сверкнувшая в неизвестном призрачном свете кровь?

Разбираться сделалось некогда, потому что молодой Тойво вцепился в рукопашной с оставшимся в живых семинаристом, и ни тот, ни другой не мог одержать верх. На счастье, они оказались между Антикайненом и Тынисом.

Тойво, как ящерица, пополз к упавшему в траву пуукко. Эстонец, просчитал маневр, усмехнулся и ткнул, было, дубиной в спину своему «подопечному». Уж каким образом это произошло, но длинный кабель, не позволил завершить Тынису роковой укол. Провод оказался обмотан вокруг старого креста на ближайшей могиле кладбища. Двускатное навершие только покачнулось от рывка, хотя выглядело настолько ветхим, что должно было рассыпаться в пыль.

Эстонец еще раз дернул свою дубину, оборачиваясь через плечо на заколыхавшийся крест. Вот тебе раз – теперь покачивались два креста. Кабель замотался за две соседние могилы. Этого не может быть!

Может!

«Предки!» – подумалось все еще пресмыкающемуся Тойво.

Наши мертвые нас не оставят в беде.

Наши павшие, как часовые.

Отражается небо в лесу, как в воде.

И деревья стоят голубые.

В. С. Высоцкий – Он не вернулся из боя -

– Какие, нахрен, предки! – возмутился Тынис. – Ты же не лив!

“Who knows?» – отозвались предки. («Кто знает?» – перевод.)

Антикайнен добрался до своего легендарного – еще с детства – пуукко. Ну, вот, дождался былой трофей Крокодила (см также мою книгу «Тойво – значит «Надежда» – 1») настоящего дела.

Вяхя и семинарист все также истово тузили друг друга – то один держал верх, то другой. Тынис на полусогнутых поскакал к кладбищу распутать кабель, а Тойво медленно, покачиваясь из стороны в сторону, сел на колени, потом взял в здоровую руку нож и на миг застыл в задумчивости, словно не зная, что и делать-то дальше?

Нет, это было неправдой: он знал, что нужно делать, только собирался с силами.

Антикайнен поднялся на ноги и пошел, все ускоряя шаги к той безголовой женщине, которая представила себя в виде безобразного Рогатого Черепа. Чувствовал он себя, право слово, неважно. Но решимости было, хоть отбавляй.

– Ты куда, гад? – спросил Тынис, все еще борющийся со своим кабелем. – Погоди! Не ходи!

Но Тойво не обратил на его слова никакого внимания, приблизился к тому, что он раньше принял за осьминога. Череп, вблизи, конечно, выглядел не особо устрашающе. Он казался просто голой женщиной, которой оторвали голову. Разве что призрачные отростки-щупальца по прежнему тянулись в разные стороны.

Антикайнен знал, что делать: он всадил, что было сил, древний пуукко прямо в середину шеи и, отступив на шаг, принялся ждать, что будет дальше. Его тело, конечно, перекрутило от удара – все-таки материя столкнулась с антиматерией – но в данном конкретном случае можно было махнуть на себя рукой. Дело сделано, результат налицо, а там – хоть трава не расти.

Самозванец, конечно, такому повороту событий был не рад. Он и не подразумевал, что есть еще где-то в северной земле, согретой Аполлоном и выпестованной Одином, воспетой Вяйнемейненом, ака Моисеем и сохраненной Йоулупукки – Херра Колеос (Господин Мороз, в переводе с финского), ака Гераклом, такая вещица. Такое оружие, такой нож, такой пуукко, который может крылья-то ему подрезать. Точнее, щупальца-то ему пообрубать. Разгневался Рогатый Череп, ну и сорвал свой гнев на первого подвернувшегося подчиненного, как это водится у возомнивших себя неведомо кем начальников.

– Не надо, ваше преподобие! – только и сказал Тынис, почуяв, что запахло жаренным.

Все ближайшие отростки, что наблюдались поблизости, после действий с пуукко оторвались от подшефных голов и, собравшись в единое плотное щупальце, просквозили через все тело эстонца, начиная с макушки и кончая пятками. Тынис раскалился не на шутку, даже дым из ушей пошел.

Не прошло и тысячи миллисекунд, как от него ничего не осталось, только одежда и пепел. Одежда осыпалась на землю, а пепел разлетелся по воздуху.

Тойво, дергаясь и качаясь из стороны в сторону, подхватил одежду и заковылял к ламбушке.

Вяхя и семинарист все еще вяло дрались, но когда у недоучки-богослова оторвался от головы отросток и особенно после воспламенения эстонца, бить друг друга перестали.

– Сгорел на работе, – сказал семинарист, кивнув в сторону погибшего начальника.

Молодой Тойво отчего-то после этого развеселился и принялся хохотать, как ненормальный. Его соперник невольно но с большой самоотдачей присоединился к нему.

– У вас стресс, пацаны, – сказал Антикайнен, пресмыкаясь мимо.

– А ты куда? – сквозь слезы от смеха поинтересовался Вяхя.

– Попробую портки поменять, или, если не получится, постираю свои, – кривя непослушные губы, проговорил Тойво-старший. – А то от таких электрических потрясений у меня все клапана в организме пооткрывало, словно у младенца.

Парни снова начали хохотать пуще прежнего.

Если верить командирским часам Антикайнена, то времени прошло от начала эксперимента до нынешнего положения порядка семи минут. Учитывая, что семь минут из них он двигался походкой железного дровосека к озерцу, все минувшие события время не заняли нисколько.

Позднее, конечно, Тойво сравнит показания своих хронометров со стрелками часов Вяхи и обнаружит разницу в пять минут. Именно столько понадобилось последнему, чтобы от своего укрытия добежать до старой раскидистой ивы. А потом и для него время остановилось.

Безголовая женщина, втиснутая темпоральным и ментальным катаклизмами в нынешний исторический момент, превратилась просто в камень. Хотя, конечно, не просто в камень, а во что-то сверхпрочное и неподъемно тяжелое. Только люди, обладающие художественной фантазией, например, скульпторы, могли рассмотреть в получившейся глыбе обнаженное женское тело без головы. Да еще местное население и пришлые турЫсты, обожравшееся галлюциногенных грибочков, тоже могло кое-что углядеть. Впрочем, грибники всегда готовы увидеть что-то в чем ни попадя.

Тойво Антикайнен, частично отстирав свое белье, частично поменявшись с почившим в бозе Тынисом, с помощью Тойво Вяхи доковылял до Панисельги, не встретившись больше ни с моим прадедом (автора книги) Павлом, ни с колдуньей. Они ловко встретились с давешним газгеном и поспешно отбыли в Петрозаводск, подкидывая между делом березовые чурки в его топку.

Семинарист откланялся и ехать в новую столицу Карелии отказался.

– Пойду церковное вино гнать в монастыре «Новый Валаам», – сказал он на прощанье. Там этот бизнес поставлен на широкую ногу. Не поминайте лихом.

– И тебе не болеть, – хором ответили два Тойво.

Они подивились, как хладнокровно тот обошелся с телом погибшего товарища: выкопал подручными средствами, то есть, кладбищенской лопатой, могилу, выбрав место на старом погосте, и похоронил в ней своего былого коллегу. Молитву сказал, перекрестился – вот и вся панихида.

Уже в поезде в Питер Антикайнен, все еще кривой, как после инсульта, сделал для себя два вывода.

Первый – этот мир пал, но не совсем. Пока есть люди, которых Самозванец не может тронуть, обладающие свободой разума и силой воли, Господь будет давать шанс. «Исправляйтесь, если можете!»

Второй – Глеб Бокий не десница Самозванца, у него другие цели, стало быть – у него другие возможности.

Был еще и третий вывод, но додумать его Тойво не успел – тяжелый сон навалился, как павшие небеса. И он был рад этому сну, потому что уж так устроен человек: он бывает счастлив, когда спит.

11. Крокодил Рейно.

По возвращению в Питер Антикайнен подумал: «А не обратиться ли к врачу?» Хотелось бы, конечно, к хорошему доктору, но те попрятались куда-то – наверно по дачам, еще не реквизированным, разъехались. Выглядел он не самым лучшим образом, о чем не забывали говорить все встречные-поперечные.

Первым, конечно же, сказал попутчик и соратник Вяхя.

– Куда ж ты теперь, такой скособоченный? – сказал он, когда они выбрались из вагона поезда на перрон.

– На балетные курсы поступлю, – мрачно ответил Тойво-старший и от помощи Тойво-младшего решительно отказался.

Вместо того, чтобы поехать в казармы с Вяхя, он добрался до другого вокзала, Финбана, и отправился к заливу. В сидячем вагоне добросердечная соседка очень интеллектуального вида долго приглядывалась к нему и, наконец, поинтересовалась:

– Где это тебя так, соколик, задело? С какого фронта?

– С сердечного? – вздохнул Тойво.

– Мать честная! – обрадовалась интеллектуалка. – Чухонец, что ли? Контуженный, али как?

– Чухонец, – согласился Тойво. – Али как. Под поражающее действие электрического тока попал.

– Вот и славно, что не контуженный, – сплюнула под ноги собеседница и подмигнула. – Ох, уж эти германцы, электричеством солдатиков бьют!

– И офицериков тоже, – хмыкнул Антикайнен.

– Ах, стало быть, мы офицер? Маннергейм, драгуны и все такое, – интеллектуального вида дама достала белоснежный носовой платок и оглушительно в него высморкалась. – Впрочем, Тесле наплевать. Он, эта Тесла, на германцев работает, в Америке башню строит вместе с Рокфеллером, чтобы по всей России – как вжарить! Ого, братец, мало не покажется, Тунгусское дело – чепуха по сравнении с грядущим. Ишь, вздумали чухонских гренадеров током бить!

Тойво хотел возразить, мол немцы к Николе Тесла даже на пушечный выстрел не подойдут – не подпустят американцы, но мысленно махнул рукой: ах, девушка, говорите, что угодно.

А девушка разговорилась не на шутку: и про белых, и про красных, и про черных и диких.

– А тебе, пожалуй, воздухом морским надо подышать, на песке полежать, шелест волн и крики чаек послушать, – внезапно поменяла она тему. – У тебя деньги-то есть?

– А в чем дело? – насторожился Тойво.

– Да ни в чем, – хрипло рассмеялась собеседница. – У меня соседи – товарищи. В смысле, не мои товарищи, а советские товарищи. Уехали до конца месяца, а дачу попросили сдать какому-нибудь надежному человеку. Если у тебя лавэ, конечно, имеются.

– И сколько?

– Да, возьму по-божески.

– Мне на две ночи.

– Господи, да хоть на две недели.

– Что: цена одна и та же? – смущенно поинтересовался Тойво.

Девушка опять начала смеяться, потом начала сморкаться в платок, потом смеяться перестала, а потом перестала сморкаться – наверно, больше не влезало.

– Нет, конечно, чухонская твоя башка! – сказала она, придирчиво оглядев себя в маленькое круглое зеркальце. – Плата дифференцирована.

– А с чего это вы решили, что я надежный? – спросил Антикайнен и тут же попытался поправиться. – Нет, я, конечно, надежный, не злоупотребляющий спиртным, некурящий, книги читаю.

– Ну, если книги читаешь – тогда вопросов больше нет, – заулыбалась девушка с интеллектуальной наружностью. – А вообще, мне кажется, что тебе можно доверять: во-первых, ты чухонец, во-вторых, военный, в-третьих, после контузии.

– Что значит: после контузии? Меня током ударило.

– Неважно – важно, что девки к тебе бегать не будут. Это значит: кампаний не будет, пьянок, драк и погромов. Так?

Тойво задумался. Ну, с девками веселиться он не собирался, не до этого. Бухать тоже не было желания. Ему нужно было поправить здоровье. Позвольте, а почему дамочка таким вот образом о девках решила? Даже обидно как-то, право слово.

– Да не мучайся, дружок! – опять засмеялась девушка. – Просто у контуженных, как правило, по женской части не особо ладится. Они больше грешить не в состоянии.

– Так я же не контуженный! – возмутился Антикайнен и испугался: черт побери, а ведь после той ночи на Юханнус, у него никакого влечения к женскому полу не было. Как отрезало! Он невольно передернулся, лихорадочно убеждая себя: «Нет, не отрезало!» Не далее, как перед отъездом в туалете вокзала проверил. Но никаких свидетельств, что все опять функционирует, как должно, нету! Тойво пробил пот.

Девушка-интеллектуалка больше ничего говорить не стала, отвернулась к окну и принялась считать ворон. Антикайнен попытался представить ее без одежды, в одежде, без головы, без комплексов – всяко пытался, но все тщетно! Она не волновала его ничуть! Ни капельки, ни грамма! Тогда он попытался вспомнить Лотту, но она представлялась ему почему-то без головы. Или с головой, но под мышкой. Желание не появлялось! Желание умерло, заставив умереть за кампанию и вожделение.

– Нам выходить! – между тем сказала попутчица, и Тойво покорно вышел вслед за ней, хотя изначально намеревался ехать несколько дальше к побережью Маркизовой лужи.

Она довела его до небольшого уединенного дома, вручила ключи и потребовала денег. Плата, действительно, была небольшая. Вероятно, хозяева больше заботились, чтобы в пустующее жилище не залезли какие-нибудь непрошеные гости.

– Кстати, – уже собираясь уходить, сказала девушка. – Поблизости живет дохтур, они сейчас с города приехали и в дюнах бродют. И так до конца лета. Смотрите мне – не шалите. Через два дня на третий от меня пацан прибежит – ему ключи и передадите. Или баблосики, если надумаете продолжить свой отдых. Чао!

Она сделала ручкой и ушла к своей даче, где, вероятно, отдалась созерцанию красот, чтению книг, погружению в поэзию и слушанию фортепиано. Или, быть может, просто отдалась. На волю случая.

Тойво занимался планируемым самолечением до раннего вечера, то есть, лежал на травке и смотрел в небо. По идее требовалось, по его пониманию лечебного процесса, лежать на земле, но, здраво рассудив, он пришел к выводу, что и трава – тоже хорошо. Песок, особенно распространенный по этому побережью, белый кварцевый, для лежания не годился. Морской воздух годился, вот пляж – нет.

Намерения были просты: отдать положительную статику, полученную от Самозванца посредством несчастного Тыниса, отрицательно заряженной матушке-земле. Это, конечно, если верить господину Жюлю Верну и его «Таинственному острову». Ненаучно, конечно, если смотреть на его спазмы мышц академически, но вполне научно, если добавить определение – «фантастически». Впрочем, ничего другого он придумать не мог. Голова только, к сожалению, была занята тревогами по поводу его отношения к женщинам в целом и Лотте – в частности. Точнее, по его отношению, коли это возможно, к мужчинам – его к ним принадлежности. Может он, бляха муха, или не может?

Съев все свои запасы с города и проспав с вечера до раннего утра, Тойво решительно отправился к указанному особняку, где таился от своих пациентов городской доктор.

Доктор оказался настоящим практикующим еще с 1890 года отоларингологом, вежливым и слегка печальным дядечкой.

– Здравствуйте, сосед, – сказал он, покачиваясь с пятки на носок на дорожке своего маленького опрятного садика с сигарой в пальцах. – Если вы не болеть пришли, милости просим.

– Я пришел выздоравливать, – поздоровавшись, ответил Антикайнен. – Нахожусь на лечении, вот, с поклоном к вам.

Доктор критически оглядел всю фигуру раннего посетителя и предположил:

– Контузия? Моя специфика, знаете ли, ухо – горло – нос.

Тойво про себя мысленно дополнил устоявшуюся специализацию, добавляющую предложенную, где последним из трех словом было слово «хвост», но вслух сказал:

– Поражение электротоком, с вашего позволения. Тесла, германцы и все такое.

– Что вы говорите! – удивился доктор. – Как любопытно.

Антикайнен, непритворно смущаясь, спросил возможности послушать его сердце, ссылаясь на свою методику лечения. Типа, зачем попусту тратить время на восстановление организма, если сердце уже – не в пень. Делаешь гимнастику, принимаешь целебные чаи, ограничиваешь себя в маленьких радостях, а оно взяло – и остановилось. Тогда лучше уже погибнуть в борьбе.

– Какой борьбе? – попытался уточнить дядечка, попыхивая сигарой, явно заинтересовавшись точкой зрения соседа. – Греко-римской, или на кушаках?

– Пролетарской, – не моргнув глазом, ответил Тойво.

Отоларинголог поперхнулся дымом, с трудом подавил в себе смешок, и пошел в дом за инструментом. Вышел он быстро, одетый, как полагается, в белый халат, держа в руках зловещего вида пилу, скругленную и с крупным зубом.

«Это что же получается?» – опечалился Антикайнен. – «Доктор проверку моего сердца решил сделать визуально, после вскрытия грудной клетки?»

– Ну-с, до пояса, голубчик, – сказал дядечка. – Попробую послушать вас при помощи подручных средств.

Тойво покосился на пилу.

Доктор перехватил его взгляд и сразу поспешно добавил:

– Ах, это! Это не то, что вы думаете. Это – по пути. Просто в кладовку отнесу.

И коротенько рассмеялся. Весельчак отоларинголог.

– Меня зовут профессор Малкин, – сказал он, отнеся пилу в сарай. – Из той группы «Алкинд, Малкин, Залкинд, Палкин», знаете ли?

– Знаю, – охотно согласился Тойво, хотя, конечно же, не знал (не успел еще прочитать Ильфа и Петрова). Охватив руками грудь, он стоял посреди яблонь, словно ему было холодно.

Доктор достал из кармана халата бывалого вида дудку, вероятно, имеющую какое-то особое медицинское название, один ее конец приложил к своему розовому уху, а другой принялся прикладывать к красной – то ли от волнения, то ли от загара – груди Антикайнена и прислушался, жестом призывая того то дышать, то не дышать. Потом сложил два пальца правой руки на манер перекреститься и с самым серьезным видом постучал ими по груди и по спине Тойво.

– Ну, вот, – сказал он. – Тук-тук.

– Что значит «тук-тук»? – озадачился Антикайнен.

– Это сердце так стучит: тук-тук. Если бы было по иному, тогда бы мы имели дело с проблемой. Пока же могу сообщить вам, что сердце у вас хорошее, вы обязательно умрете.

Тойво почесал затылок, подумав: «Хорошие новости». Эх, жизнь-жестянка!

– Когда? – спросил он вмиг пересохшим ртом.

Доктор повременил с ответом и опять приложился ухом к дудке, а дудку к груди Антикайнена. Внимательно прослушав финна еще раз, наконец, сказал:

– Вот и сейчас: тук-тук. Все отлично. И в минуту волнения вы остаетесь спокойным. По крайней мере, ваше сердце. А умрете вы когда-нибудь потом. Или собираетесь жить вечно?

– Ну, у вас и методы! – только и вымолвил Тойво.

– Так я же не кардиолог, – ухмыльнулся профессор Малкин. – Скажу по секрету: и не терапевт даже. Я – ухо-горло-нос. Так что восстанавливайтесь на здоровье после вашей Теслы, только не шумите очень – мы, дачники, привыкли, знаете ли, к покою и тишине.

– Мне нельзя шуметь, – не зная, радоваться ему, или нет, сказал Антикайнен. Вспомнил, как зовут интеллектуального вида девушку, и добавил. – Настасья Петровна не позволила.

– О, Настька может не позволить! – то ли восхищенно, то ли укоризненно заметил доктор. – Ей палец в рот не клади. По виду интеллектуалка в четвертом поколении. По жизни – конь с яйцами, ни образования, ни воспитания, ни происхождения. Впрочем, добрая девушка. За что ее и ценят. Ну, молодой человек, не смею вас задерживать. Если у вас больше ничего нет у меня спросить, то позвольте откланяться.

Тойво, прижав так и не одетую рубаху к груди, несколько раз сказал «спасибо», в знак признательности кивал головой и, покраснев пуще прежнего, все-таки решился задать еще один вопрос:

– Профессор, а вот мое нынешнее состояние как-то может сказаться на общении с девушками?

Малкин внимательно посмотрел на него и, оставаясь серьезным, проговорил:

– Вот, что я вам скажу, молодой человек. Вы еще молоды. Все мысли о тщетности общения с прекрасным полом выбросите из головы. Просто выбросите и никогда больше не думайте об этом. Или, если угодно, обратитесь к Настасье Петровне, она вам мигом найдет кого-нибудь, кто самолично ответит на ваш вопрос.

Тойво ушел к себе, наполовину обрадованный, наполовину – разочарованный: конкретных ответов от доктора получить так и не удалось. Так, вероятно, мог чувствовать себя древний Герой, посетив Оракула. «В чем смысл моей жизни?» – спросит Герой, одолев полчища врагов, преодолев кучи преград. «42», – ответит Оракул. «Как мне жить дальше?» – задаст второй вопрос Герой. «42», – ответит Оракул. «Куда подевались запонки от моего вечернего костюма?» – поставит третий и последний вопросительный знак Герой. «42, блин, иди уже домой, надоел, блин!» – возмутится Оракул, дунет, плюнет и канет (кто знаком с творчеством Дугласа Адамса, в частности, «Автостопом по галактике», тот поймет).

Антикайнен привел себя в порядок, заковылял в местный кооперативный магазин, приобрел себе еды и чаю – кофе не оказалось – на оставшиеся пару дней и остаток дня занимался на открытом воздухе. Он соорудил себе турник в саду, опробовал его, с некоторым наслаждением подтянувшись за шесть подходов сто раз, сварил полный чайник чаю и предался лечебным процедурам.

Его методика восстановления была нехитрой. Тойво минут десять лежал на траве, раскинув руки и ноги, потом упражнениями старательно разминал каждую мышцу, потом выполнял подход к турнику, потом бежал в лес по дорожке, насколько это у него получалось, а вернувшись, пил большую кружку сладкого горячего чаю.

И так до посинения, то есть, конечно, до самого вечера. Отужинав, просто валился с ног от усталости, кутался в плед и спал прямо на софе на веранде, убаюкиваемый шелестом листвы за окном и ночными шорохами, чтобы проснуться с первым птичьим щебетаньем поутру.

Когда после его второй ночи к даче примчался взмыленный босоногий пацан, Антикайнен отсчитал ему денег, наказав передать Настасье Петровне, что он продлевает свое пребывание здесь на неделю – пока стоит хорошая погода.

– А больше ничего не стоит? – скривился в пренебрежении пацан. – Дядя, отслюнявь зузу на леденцы!

Тойво постарался дать малолетке подзатыльник, но тот легко увернулся и убежал – только пыль из-под копыт. Посещение столь едкого на язык гонца настолько расстроило Антикайнена, что он, обозлившись – в первую очередь, на себя самого – увеличил дистанцию очередной пробежки и неожиданно выбежал к океану.

Конечно, это был не океан, а всего лишь тихая и мелководная бухточка Финского залива, но то, как водная ширь, вдруг, открылась за очередным поворотом, проявляемая отступившими от кромки берега соснами, очень впечатляло.

Тропинка, по которой имел обыкновение бегать Тойво, упиралась в маленькую скамейку, а на скамейке сидел человек и смотрел вдаль. Рядом с ним покоилась видавшая виды трость – скорее, даже, клюка.

Неизвестно по какому наитию Антикайнен решил поздороваться с незнакомцем.

– Здравствуйте, – сказал он. – Хороший день?

Человек медленно обернулся на звуки голоса и ответил:

– Здравствуй, Тойска, давно не виделись.

Капец, приехали – здравствуйте, девочки.

Перед ним сидела его память детства и обращалась к нему, как когда-то в детстве. Рейно, сын Крокодила Авойнюса, былой владетель старинного пуукко собственной персоной (см также мою книгу «Тойво – значит «Надежда» – 1).

– Рейка? – только и сказал Антикайнен. – Ты-то что здесь забыл?

От прежнего полицейского сыночка, наглого и самоуверенного не осталось, пожалуй, ничего. Разве что побитая жизнью оболочка.

– Присаживайся, – сказал Рейно, неуклюже двигаясь в сторону. – Сыграем, как когда-то?

Отчего-то Тойво сделалось ужасно неудобно, даже стыдно в некотором роде: в последней их совместной игре он надул сына полицая (см там же).

– А я твой ножичек берег, – сказал он, располагаясь на скамье. – Только несколько дней назад не уберег. Сломался пуукко. Точнее – расплавился. Впрочем, неважно. Отслужил верой и правдой.

– Ну и ладно, – махнул рукой Рейно.

Они и раньше-то не были друзьями, а теперь сидели и молчали. Тем для разговора не было вовсе. Однако неожиданно младший Крокодил заговорил. Оказывается, это только Антикайнен не знал, что сказать. У Рейно была история. Он хотел ею поделиться.

Сын полицая Авойнюса действительно определился в какое-то полувоенное училище в Тампере, где готовились будущие стражи порядка. Типа кадетского корпуса, только полицейского. Его отец, потеряв передние зубы в драке со старшим братом Тойво, сам тоже потерялся, как человек. Авойнюс превратился в настоящего Крокодила, злобного, коварного, действующего исподтишка. Это, конечно, отразилось и на семье.

– Но я все равно любил его, понимаешь? – говорил Рейно. – Родителей не выбирают. Запутался человек, в «слугу государства» заигрался.

Такие люди, как известно, верят в свою исключительность, полную неприкосновенность и бессмертие. Но однажды во время русской Февральской революции Крокодил сгинул, призванный на борьбу против беспорядков в Гельсингфорсе. Слишком, наверно, усердствовал. Потом обнаружили удавленным на чердаке дома по Войматие. Сидел на стуле со связанными за спиной руками, а вокруг – изодранные клочки какой-то прокламации с надписью от руки на каждом клочке: «1 марка».

Рейно после этого бросил свою учебу и подался добровольцем на фронт с германцами. Воевал, воевал, вот и довоевался. Не годен больше к строевой. Денег не было, хоть побирайся. Хотел, было, «георгии» продать, да попался с поличным.

– Чьи «георгии»? – попытался уточнить Тойво.

– Как это – чьи? – удивился Рейно. – Свои, конечно.

– И сколько у тебя их было? – удивленно спросил Антикайнен.

– Да полный иконостас, – опять махнул рукой сын Крокодила.

Вот это да! Школьный паразит, не гнушавшийся обидеть младших и слабых, оказывается, полный кавалер Георгиевских крестов – высшей награды за солдатскую доблесть!

Патруль на Сенном рынке в Питере арестовал, награды изъял и в кутузку определил. Комендант кутузки, былой унтер-офицер, потерявший солдат и все пальцы правой руки в Пинских болотах, очень возмутился такому положению вещей и всерьез вознамерился расстрелять «чухонца». Горя праведным гневом на «подлого вора» свидетельств чьей-то доблести, быстро перегорел, прознав, что Рейно и есть тот герой, чью грудь когда-то украшали Кресты.

– Вот он и определил меня в ближайший пансионат, где отдыхают иногда от трудов праведных вожди мирового пролетариата небольшого ранга и чина. Типа Менжинского, Трилиссера и прочих.

– Ого, – удивился Тойво. – Пансионат командного состава ОГПУ?

Рейно числится главным истопником, а летом по совместительству пасечником.

– Вот, оказывается, призвание у меня какое: мед делать. Отец бы со стыда сгорел. Маму перевез сюда. Так и живем. Невеста есть. Жить можно, если бы только не нога!

Он погладил левую ногу, выставленную в сторону, несгибающуюся в колене.

– Летом еще ничего, а вот зимой ноет, не унимается, когда крапива перестает сохраняться.

Оказывается, Рейно спасается от боли только компрессами из крапивы. Даже заготовленные впрок – и те тоже помогают, пока жжется. Они, как два пациента одной и той же больницы, встретившись в коридоре, поговорили о своих болячках, обменялись информацией о чудодейственных методах, уже успешно испробованных на лошадях, и поняли: пора расходиться.

Каждый пойдет своей дорогой, ничего их не сближает, даже память детства – и та у каждого разная.

– Прощай, Рейно, – сказал Антикайнен на прощанье. – Ты меня извини за то, как я с тобой тогда в школе обошелся.

– Пока, Тойво, – ответил Рейно. – Не за что извиняться. Мы были детьми и, как и все дети, были жестоки. Я тоже перед тобой виноват.

Они пожали друг другу руки и разошлись, только сын Крокодила, сделав несколько неуклюжих шагов, опираясь на свою клюку, повернулся и сказал задумчиво смотревшему на него врагу из своего детства:

– Вся жизнь – это поиск самого себя.

12. Встречи.

Тойво провел в арендованной у Настасьи Петровны даче чуть больше недели. На момент отъезда в Питер он чувствовал себя уже гораздо лучше, перестали донимать судороги в конечностях, вернулась былая уверенность и плавность движений, разве что лицо все еще оставалось чуть перекошенным. Да еще одна функция организма вызывала опасение. Но проверить ее он никак не решался.

Антикайнен предстал перед хмурыми очами начальника училища Инно, намереваясь обратиться к нему с просьбой.

– Эк тебя торкнуло! – посмотрев ему в лицо, сказал начальник. – У доктора был?

– Был, – кивнул головой Тойво, не уточняя, правда, что это за доктор такой. – Разрешите две недели отпуска в счет будущих занятий?

– Да ты же только из отпуска! – нахмурился Инно. – Впрочем, ладно. Восстанавливайся. У нас в Карелии опять неспокойно. Так что всякое может быть. Куда отпуск-то нужен?

– В Выборг к невесте, – не стал обманывать начальника Антикайнен. – Нелегалом туда, нелегалом сюда.

– Ого! Я этого не слышал. Предельная осторожность.

– Есть, предельная осторожность.

Пока Тойво «отлеживался» на даче, к нему несколько раз приходили люди из ОГПУ. Точнее, из какого-то особого шифровального отдела, пытались разузнать: где, с кем, когда? Ни Оскари, ни кто другой не могли ответить на их вопросы: где-то, с кем-то, когда-то. А об эстонце из института Мозга вообще не слышал никто.

Антикайнен взвесил все свои шансы и пришел к выводу, что, ну, его нафик этот особый шифровальный отдел! По выведанной у Вяхя тайной тропе контрабандистов он пошел в Финку. Младший Тойво имел настолько обширные знания о лесах карельского перешейка, что по памяти нарисовал для перехода схему передвижения: «сто шагов вперед, потом двести шагов назад, потом вправо до разлапистой ели, потом влево от разлапистой ели, потом период обхода советского пограничного патруля – час с четвертью, потом период обхода финского пограничного патруля – четверть с часом, потом по ручью, потом по реке, потом озером, ну, а потом уже морем». И все – ты в Аргентине. Ах, блин, промахнулся, в Суоми надо было! Ну, тогда все в обратном порядке, только вперед сто шагов делать не следует.

В общем, Тойво оделся, как типичное лесное чмо – то ли бортник, то ли смологон, то ли производитель понтикки – и пошел по ориентирам.

Бродил по лесам, бродил, наконец вышел к собакам. Собаки оказались пограничные, сидевшие в вольере и держащие нос по ветру. Он стоял против ветра, поэтому показал псам кукиш и пошел дальше. Ни животные, ни люди на страже рубежей его не унюхали.

Это не могло не придавать уверенности, поэтому Тойво по лесам дошел чуть ли не до Ловисы, чертыхнулся, сел на проходящий поезд и вернулся назад к Выборгу. За переживаниями от путешествия он совсем позабыл о других волнениях, его одолевающих уже не первую неделю. А когда вспомнил – было уже поздно.

Точнее, было уже рано – Лотта успела подняться с постели и начала готовить утренний кофе. Эх, прав оказался великолепный знаток психологии профессор Боткин. В чем он был прав – наверно, во всем. А профессор Малкин – оказался еще правее. Тойво, глядя в потолок съемной комнаты, по совету доктора выбросил из головы все мысли о своей несостоятельности. Жизнь должна брать свое!

Даже зеркало, куда он старательно строил рожи, не показала никакой ущербности, все мышцы, большие и малые, не давали повода усомниться в их функциональности.

Итак, можно было заключить: неприятные последствия странной и опасной ночи возле деревни Панисельга устранены. Жертвы имеются, но разрушений нет. Подлый Тынис обратился в прах, а раз нет тела – нет дела. Пускай Бокий со своими супчиками ищут его, вряд ли разыщут.

Все хорошо, да чего-то, как говорится, нехорошо.

– Я не знаю, когда теперь смогу выбраться к тебе, – сказал Тойво, смутно ощущая какую-то тоску. Все пока складывается, как нельзя лучше, вот только привидевшийся ему образ, где помимо его старого и молодой Лотты был еще кто-то знакомый, вызывал тревогу.

– Не грусти, милый, – ответила девушка. – Этот год как-нибудь доживем, а в следующем все будет совсем по другому.

– Синее море, белый песок и спокойное будущее, – улыбнулся он ей в ответ.

– У нас будет будущее, – также улыбнулась она.

Возвращаясь по старым следам в Советскую Россию, Тойво все повторял себе эти слова. С ними на душе было покойно. Он даже не занервничал, когда сбился с пути и обратно пришел к какому-то финскому хутору. Вспомнил, где мог совершить не тот поворот, и пошел в лес опять. А если бы не пошел, будущее было бы другим. И не было бы в этом будущем героя, красного финна Тойво Антикайнена, который всегда жил надеждой. Был бы просто Тойво Антикайнен, который бы жил обычной жизнью. И неизвестно, что оказалось бы лучше. Судьба, как известно, не допускает условностей.

Его ожидания, что мифический «шифровальный отдел» и институт Мозга в частности прекратят свои попытки найти его, оказались тщетны. Сразу же по возвращению в казармы несколько человек возникнут из ниоткуда, словно бы из-под плинтуса, и вежливо предложат пройти куда надо.

– Что, допрыгался, чухонская морда? – спросил один из них, вероятно, старший.

– Ага, допрыгался, – согласился Тойво и поехал с ними на Литейный проспект.

В отдельном кабинете с прикрученным к полу стулу посередине и столом под зарешеченном окном сидел Бокий собственной персоной. Конечно, пресловутый незыблемый, как гора Пик Коммунизма, стул был не для него. Антикайнен даже засомневался, было, что он был для него, потому что, едва они вошли и закрыли за собой дверь, как эта дверь тут же открылась и вошел прямой, как жердь, человек в распахнутой генеральской шинели. Человек это в два шага преодолел расстояние до середины комнаты, потом сел на стул и замер.

Тойво подумалось, что это Дзержинский – тот тоже любил в шинели ходить-бродить, грусть наводить – но быстро отбросил эту мысль. Человек был без головного убора и обладал настолько пронзительным взглядом, что по спине оживленно забегали мурашки, едва он вперил его в Антикайнена.

– Ничего не имеешь нам сказать? – спросил Бокий, поднимаясь со своего места.

– Спрашивайте, – пожал плечами Тойво.

– Как погиб эстонец? – змеиные зрачки товарища Глеба равнодушно уставились в глаза Антикайнена. Теперь он был под перекрестием двух взглядов, но мурашки, видимо, исчерпав заряд своей энергии, бегать перестали.

– Он сгорел, – ответил Тойво, даже не предпринимая попытку сказать неправду.

– Где?

– В деревне Панисельга.

– Что с оборудованием?

– Оплавилось, пришлось выбросить в ламбушку – не тащить же на себе хлам в Питер.

– Ты что-нибудь видел? – Бокий позволил себе слегка усмехнуться. Почему-то Антикайнену показалось, что для того не является секретом его мимолетное наблюдение за «дачной коммуной» в Кучино.

– Видел, – ответил он.

– Ну? – этот вопрос был адресован сидящему на стуле человеку вшинели.

– Без толку, – надтреснутым голосом ответил тот. – Он не удивляется, не паникует, не боится. Принимает вещи по очевидности, а не по тому, как это должно быть. Редкий образчик, но для нас – пустой материал. Он такой же.

Да это же профессор Бехтерев собственной персоной!

– Я лучше, господин профессор, – позволил себе реплику Тойво. – Я ни на кого не работаю. Я никому не служу.

– Вздор! – решительно сказал Бехтерев и порывисто встал на ноги. – Честь имею!

Не спрашиваясь разрешения, он вышел из кабинета.

– Вот ведь какой порывистый! – заметил Бокий. – Встает порывисто, присаживается – тоже порывисто, ложится – и то, наверно, порывисто.

– Как ветер, – заметил Антикайнен.

– Это как? – без особого, впрочем, интереса, спросил товарищ Глеб.

– Ну, ветер бывает порывистым.

Бокий встал из-за стола, прошелся по комнатке и подошел к зарешеченному окошку. Тойво сначала подумал, что он смотрит куда-то на улицу, но, приглядевшись, заметил, что тот просто стоит с закрытыми глазами.

– Итак, эстонец спекся, аппаратура разрушилась, сам ты видениями увлекся. Чего делать-то будем? – спросил, наконец, товарищ Глеб. – Да ты присаживайся!

Тойво занял стул, с которого только что сорвался Бехтерев, и стало ему очень неуютно. Оказывается, пока стоишь на ногах, и не замечаешь, что и стены давят, и потолок – тоже, и дышать здесь нечем. Все тут плохо, все пропитано горем и бедой. Тюрьма – символ государственности, также, как и те заведения, из которых в эти тюрьмы попадают. И люди, работающие здесь, точнее, конечно, у кого такое хобби – быть вертухаем, следователем, прокурором или даже судьей – злы. Они пытаются прикинуться безразличными государственными машинами, но на деле – это просто такой склад характера, такой образ жизни, такая ментальность. Это и есть злость. А дети их страдают за родителей своих. Уж таков ССП (общечеловеческий) – свод сволочных правил.

– В общем так, товарищ Антикайнен, – продолжил Бокий. – Коли ты будешь соваться в такие области бытия, куда тебе лезть не следует, я тебя уничтожу. Впрочем, есть другой вариант: все-таки соваться, но по согласованию со мной. По-моему, у нас уже как-то был подобный разговор.

Наступила пауза, и Тойво посчитал правильным что-то сказать.

– Был, – сказал он.

Товарищ Глеб постоял у окна, помолчал, потом достал из кармана согнутые в несколько раз листки бумаги и протянул их финну:

– Знакомо такое дело?

Антикайнен принял вырванные из тетради страницы и прочитал сделанные на них химическим карандашом каракули.

«Камень с пояса Вяйнемейнена, камень-Грааль, копит энергию, не физическую – психическую, передает ее в космос. Форма – яблоко. Цель – протобиблейская, противление новому влиянию, сохранению Сотворения».

И рисунки – много рисунков: свастики, затмившийся солнечный диск, зев пещеры, горы со сверкающими вершинами, пирамиды и руна, которая, без всякого сомнения, называлась «Шамбала».

– Нет, такое дело мне незнакомо.

– Между тем это именно то, над чем работал в последнее время твой эстонский друг, столь неожиданно покинувший нас.

Тойво пожал плечами: Тынис на то и младший научный сотрудник, сделавшийся на момент их последней встречи старшим. Неспроста его повысили в Институте Мозга, вон – мыслил-то как широко! И Джомолунгму нарисовал, и черную дыру в Ловозере, и пирамиды возле Сейдозера.

– А что думаешь по этому поводу? – на этот раз вопрос подразумевал ответ, потому что даже несмотря на кажущуюся бесстрастность, змеиные глаза Бокия выражали интерес.

Антикайнен сидел на прикрученном к полу стуле, вокруг мрачные стены юдоли скорби на Литейном, ничто не может помешать товарищу Глебу достать свой маузер и пристрелить его, либо кликнуть вертухаев, а уж те замесят из него студень.

– Думаю, пояс Вяйнемейнена – это пояс Ориона – так, если верить Леннроту и старым карелам, называлось это созвездие в наших землях, – сказал Тойво. – Грааль – понятное дело, золотой камень, который раньше был с Золотой бабой в Биармии (см также мою книгу «Не от мира сего 2»).

– Грааль – это Чаша, из которой Иисус испил перед предательством, – заметил Бокий, но не возражая, а так – комментируя.

– Грааль – это keralla, то есть Чаша с чем-нибудь (такой перевод с карельского языка ливвиковского диалекта). Испить ее – значит, получить Знания, потому как Грааль аккумулирует психическую энергию, он ее может перераспределять с Космосом, либо делиться толикой с кем-нибудь здесь по соседству. Считали, что форма Грааля напоминает женщину, потому что камень всегда был с Золотой бабой, сделанной Илмарийненом (см также Калевалу). Викинги же видели в нем яблоко. Поэтому и говорили всегда, когда типа, к Господу обращались: «Omena», то есть, по-нашенски «яблоко».

– Аминь? – переспросил Бокий.

– Аминь, – вздохнул Тойво. – Запретный плод для Евы, яблоко раздора и прочее. Яблоко на старинном гербе города – не об урожайности фруктов, яблоко – это к «аминю». Значит, город не просто так, значит, Господний промысел был.

– Чего-то я не видел таких старых гербов, – недоверчиво заметил товарищ Глеб. – Новые – пожалуйста.

Антикайнен помнил много из того, что ему рассказывал финский бегун Вилье Ритола (см также мою книгу «Тойво – значит «Надежда» – 1), уехавший в Америку, теперь вот приходилось делиться этими знаниями с человеком со змеиными глазами.

– Так их подменили – где орехами, где камнями, а где и вовсе крайне сомнительными книппелями (как на гербе города Олонец).

Бокий задумался, Тойво тоже молчал. Он не боялся этого странного человека, потому что уверовал, что товарищ Глеб – тоже всего лишь человек. Правда, наделенный очень большими возможностями. Вот их, как раз, Антикайнен очень опасался.

– Ну, ладно, – наконец, сказал Бокий. – Эх, черт побери, рано Бехтерев удрал, теперь за ним ехать. Впрочем!

Он не договорил, но Тойво понял, что в Институт Мозга тому ехать без надобности: на днях вернется с Ловозера Барченко, который сразу будет схвачен и, как говорится, озадачен. В последнее время Антикайнен отчего-то начал понимать очень много недосказанного. Например, он осознавал, что никакого вреда ему сегодня никто уже не принесет. В будущем, конечно, вреда будет предостаточно. Но ныне – пронесет.

– Стесняюсь спросить: где тут у вас туалет? – спросил он.

– А, пронесло! – отчего-то даже обрадовался Бокий. – Здесь у нас не до туалетов, здесь мужчины в свое исподнее ходят, как младенцы. Ладно, можешь валить отсюда. Понадобишься – разыщу. И попробуй мне только не явиться по зову!

Тойво встал со стула и пошел, было, к двери, но внезапно остановился.

– А пропуск? – спросил он.

Товарищ Глеб позволил себе чуточку усмехнуться.

– Ты видел, чтобы Бехтерев пропуском размахивал? – сказал он. – Ко мне и от меня люди без бумажек приходят и уходят, если им повезет. Нечего бюрократию разводить.

Действительно, бдительный латыш на выходе, мазнув по Антикайнену взглядом, едва наметил головой кивок – проваливай, мол. Возражать, конечно, Тойво не стал.

Трудно представить себе человека, который бы возле мест ограничения человеческой свободы чувствовал себя спокойно и радостно. Таким может быть либо полнейший идиот, либо же тот, кто в этом месте работает. Антикайнен не принадлежал ни к тому кругу, ни к другому. Он вообще ни к какому кругу не принадлежал.

Он пошел на Невский проспект, спустился в подвальчик возле улицы Марата и выпил в один присест большую кружку светлого «Мартовского» пива. Он заказал вторую кружку и рыбу под нее, присел в углу и наконец-то вздохнул с облегчением. Иногда человеку донельзя мало надо. Тому, кто устал от работы, не принесший ничего кроме забот, счастьем кажется крепкий сон, когда никто не потревожит. Больному пределом счастья кажется чуточка здоровья. Ну, а арестанту – свобода.

А свободен ли он? Опять же – все относительно. Будешь думать о своих ограничениях – непременно голову о свои же мысли и сломаешь.

– Свободно? – вдруг, почти над самым ухом раздался глухой голос.

Тойво только кивнул в ответ, а сам мысленно ухмыльнулся – именно этот вопрос его сейчас и мучил. Он посмотрел на нового соседа по столику и слегка забеспокоился. Нет, причина беспокойства отнюдь не крылась в потенциальной угрозе, исходящей от человека, а весь его внешний облик, все его поведение говорило о том, что именно у него со своими рамками, ограничивающими его свободу – все в порядке. Их попросту нет, или они так далеко разведены, что и не различаются.

– «Мартовское», конечно, лучшее темное пиво в городе, – сказал незнакомец. – Но и светлое они тоже неплохое варят.

Перед ним на столе в кружке под пеной пускала воздушные пузырьки янтарная жидкость. А сам человек был невысоким, скорее, даже низкорослым. Весь облик его говорил о недюжинной силе: длинные толстые руки, доходящие чуть ли не до колен, мощные кривые ноги, широкие плечи. Выражение лица было весьма притягательным – таким, что люди, попадавшиеся навстречу, уступали ему дорогу, старательно отворачиваясь в сторону. Собаки – так те просто в обморок падали, даже натасканные на волков. Маленькие глаза, глубоко упрятанные под могучими валиками бровей, не имели никакого выражения при любой ситуации. Кроме, пожалуй, одного – смерти. Если находился храбрец, который выдерживал взгляд этих глаз, то он, без всякого сомнения, был слепым. Лоб вообще отсутствовал, жесткие, как щетина, черные волосы начинались сразу же над бровями. Короче говоря, внешность полностью соответствовала тупому сукину сыну, как его мог вообразить любой творческий человек (где-то я уже такое читал – в моей книге «Мортен. Охвен. Аунуксесса»).

Тойво не был физиономистом, но рядом с этим незнакомцем ему сделалось не по себе. Опять не по себе – да что за день сегодня такой!

– Да, – только и сказал он.

– Или «Николай Синебрюхов» круче?

Упоминание о финском пиве «Кофф», как бы невзначай, ничего не означало. Разве то, что человек угрожающего вида оказался здесь неспроста.

– Вы от кого? – вздохнул Антикайнен. – Что вам нужно?

– Борись парень, – сделав внушительный глоток пива, проговорил незнакомец. – Пока ты борешься, мы живем. Уж поверь моему опыту, я много чего на этой Земле повидал, много кого видел (об этом в моей книге «Радуга 1»). Еще один Конец света пережить – ой, как не хочется!

– Почему я?

– Да не только ты – встречаются еще люди помимо тебя, – усмехнулся собеседник. – Грааль, знаешь ли, он не единственен. И впитывают в себя они энергию не выборочно, а всю, какая вокруг. Когда же преобладать будет то, что ты называешь «от Самозванца», тогда будет кирдык. Уж не такой простак Господь, чтобы вот так запросто отдать свое творение под чьи-то щупальца.

Тойво не знал, что и сказать по этому поводу. Войны, революции, государства – всего лишь игрища, устроенные для контроля Веры, как таковой. Вера – разменная монета богов, Вера – столп, поддерживающий истинного Творца. Без Веры – никак, без нее действительно «кирдык» (подобную же точку зрения высказывал мой наставник замечательный писатель Владимир Дмитриевич Михайлов, 1929 – 2008, в книге «Сторож брату моему»).

Однако должен же быть кто-то, кто веру направляет и развивает. Должен кто-то быть? Кто-то быть обязан?

Но Вера – это состояние души человека. Не заставить уверовать в то, к чему эта самая душа не лежит – против человеческого естества такое положение дел. Но ведь есть, черт побери, таковые организации, такой институт в каждом «великом» и не очень государстве. Зачем? Да пес его знает.

– Зачем? – спросил Тойво.

– Над землей бушуют травы.

Облака плывут кудрявы.

И одно – вон то, что справа, это я.

Это я, и нам не надо славы.

Мне и тем, плывущим рядом.

Нам бы жить – и вся награда.

Но нельзя, – ответил незнакомец (В. Егоров «Выпускникам 41»).

– А вы кто? – задал вопрос Антикайнен, внутренне холодея от ожидания ответа.

– Нет-нет, не подумай обо мне чего лишнего, – поспешно сказал собеседник. – Меня можно звать «Куратором», можно так не звать. Я, конечно, зло. Но не то Зло, которое творится ныне. Я – зло, как оборотная составляющая добра. Нынешнее Зло – это равнодушие, и это поистине ужасно.

Они допили свое пиво, и Куратор первым поднялся из-за стола.

– А ты не торопись. Тебе еще есть с кем поговорить. Я в тебя верю. Если бы не верил, то…

Он замялся, словно взвешивая про себя: говорить, или же – нет?

– То что? – не удержался от вопроса Тойво.

– Я бы тебя сожрал, – сказал Куратор и добавил. – Привет, Аполлинарий, не буду вам мешать.

Последняя фраза относилась к высокому человеку, с кружкой пива, подходящему к их столику.

– И тебе не болеть, – ответил тот, присаживаясь и протягивая для приветствия руку. – Меня зовут Аполлинарий.

Антикайнен посмотрел вслед удаляющемуся низкорослому человеку, лавирующему между столиками и стульями с грацией танцора или матадора, и вздохнул.

– Вы – добро? – спросил он.

– Я представляю организацию «Дуга» (об этом в моей книге «Радуга 1, 2»).

Время остановилось. Замерли люди за столиками, затихли звуки с улицы, пиво перестало литься в подставленные кружки. А потом все вернулось обратно: Тойво в одиночестве сидел за столиком перед пустым бокалом, вокруг тихо переговаривались прочие посетители, за дверью цокали копыта проезжающего по улице Марата извозчика, воробьи чирикали в кустах.

Что дальше?

Конец 1 части 3 книги. Август – Ноябрь 2016. M/V Deltagracht.

Северный Морской Путь.

Часть 2. Красный шиш. Поход на Кимасозеро.

Сердце человека обдумывает свой путь, но Господь управляет

шествием его.

– Ветхий Завет. Притчи. Гл 16. Стих 9 -

What do your mean «I hurt your feeling?»

I didn't know you had any feelings.

What do you mean «I ain't kind?»

Just not your kind.

– Dave Mustaine aka Megadeath -

Что ты подразумеваешь: «Я раню твои чувства?»

Я и не знал, что у тебя есть чувства.

Что ты имеешь ввиду: «Я нехороший?»

Просто не таков, как ты.

– Перевод -

1. Под шорох лыж.

Если человек никогда не стоял в своей жизни на лыжах, он становится беднее. Теряется полнота ощущений зимы, как таковой. Если человек никогда не видел настоящей зимы – это другой человек, и мир его другой, и ценности его другие.

136 молодых парней плюс еще один принадлежали этому миру, миру белого безмолвия. Они вкушали всю полноту ощущений карельской зимы, стало быть, обогащали свой внутренний мир. Как сказал человек, организовавший все это «обогащение»: «Мы попробуем. И у нас нет права на то, чтобы попытка наша не удалась». Человеком этим был двадцатитрехлетний Тойво Антикайнен, который, собственно говоря, и руководил всей этой экспедицией.

«Шух, шух», – шелестели лыжи, и звук повторялся, накладываясь друг на друга сто тридцать шесть раз и еще плюс один.

И больше никаких иных шумов, разве что от дыхания, исходившего паром на морозе.

И мысль, единая на всех, безмолвно повисла в воздухе, словно примороженная: «На кой черт я сюда сунулся!»

Осенью 1921 года Белое движение на приграничных с Советской Карелией территориях снова зашевелилось. Это было неожиданно. Для жителей черноземных областей, Кавказа и Средней, понимаешь, Азии – неожиданно. В Питере же не было человека, который бы сомневался, что если есть такое Белое движение, то оно не зашевелится.

Аниткайнен ждал, Куусинен не сомневался, прочие финны, курсанты Интернациональной школы красных командиров, только вздыхали. Еще не выбросили воды Финского залива последнего утопленничка времен Кронштадского восстания, а уже пора снова штыки точить и дула шомполами чистить.

Бокий пока больше не тревожил Тойво. По идее, принимая во внимание крайне условную договоренность между ними, Антикайнен просто обязан был сообщить товарищу Глебу о странной встрече с Куратором и Аполлинарием в пивной на проспекте Марата. О существовании этих двух личностей всеведущий чекист, скорее всего, не знал. Или знал, но не очень. Так, слышал краем уха про народную организацию «Дуга», работающую на добровольных, так сказать, началах. Ни зарплаты, ни целей, одни наблюдения над природными явлениями – чепуха на постном масле.

Знал бы Бокий – плакал бы Бокий. Как он упустил из внимания, что именно природа способна донести до нас глас и волю Господа? Не какие-то аномалии, типа «меряченья» или волн-убийц, порождающих смертельную для человека частоту ультразвука, а обычные восходы-закаты, дожди и громы-молнии. Ну, так наплевать, вероятно, Бокию на Господние помыслы, ему другие цели мнились, им другие задачи придумывались. Он Бога, то есть, Самозванца, задумал приручить. И, как говорится, Бог в помощь.

Аполлинарию того и надо: чтоб никто ни ухом, ни рылом. А они сами – знай себе, пишут историю. Про Куратора и говорить нечего: он сам по себе История.

Вот поэтому и не стал Тойво докладывать товарищу Глебу, решил не давать ему лишнего повода для лишних размышлений. Тому, действительно, было недосуг – вернувшийся из своей экспедиции к Ловозеру и Сейдозеру Барченко привез богатый материал по взаимодействию людей и Северного сияния. Точнее, по воздействию на людей Полярного «меряченья».

Шайтан-машина, которой заведовал сгинувший Тынис, не была секретным достоянием только его. По ее подобию тотчас же был сделан прототип, тотчас же усовершенствованный стараниями энергичного Барченко, тотчас же отправленный в Тамбовскую губернию, где и был подключен к питанию в электрической подстанции возле роддома имени крестителя Иоанна.

Зоной воздействия выбрали ближайшую деревню под названием Трындино, все население которой состояло из двадцати человек, не считая детей допризывного возраста. Сам-то Бокий на испытание не поехал. Сам-то Бокий сел возле телефонного аппарата и принялся ждать.

Младший научный сотрудник из роддома в установленное время отрапортовал: «Алес кляйн, алес гуд».

Ну и все, собственно говоря. Товарищ Глеб маханул стакан коньяку, подмигнул профессору Бехтереву, лохматившему свою бороду, и сказал в сторону:

– Молодец, Александр Михайлович. Что-то нашел, что-то сделал. По результатам и вынесем решение. То ли, понимаешь, на должность ученого консультанта Главнауки тебя выдвинем, то ли подвесим за шею до самой смерти.

Барченко, которому были обращены эти слова, вытянулся в струнку и промычал:

– Служу трудовому народу!

С тем и разошлись. А утром из-под Тамбова пришла телефонограмма-молния с грифом «Чрезвычайно секретно». Прочитав ее, Бокий почесал себе голову:

– Это как же управлять-то такой штукой?

Все жители деревни Трындино станцевали хором на деревенском большаке танец-кадриль, дети в состоянии прострации принесли им топоры и даже ледорубы, припрятанные до поры до времени в подполах и сенях, и разбежались кто куда.

Взрослые переглянулись между собой и сказали:

– Геть на кичку, братья и бабы! По зову Полярной звезды!

И – ну, рубить друг друга топорами, осаживать ледорубами, поминая нехорошими словами былые карательные рейды в Тамбовской губернии красного командира Тухачевского. С его именем на устах все и умерли от потери крови.

А дети добежали до роддома и там, спрятавшись под столом с родильным оборудованием, перевели дух.

– Ребята, – спросили их роженицы. – Вы чего тут делаете? Вам не сюда нужно.

– А куда? – удивились трындинские дети.

– Так на подстанцию бегите. Там и сидит злыдень немецкий.

Они туда сразу и побежали, а когда прибежали, то смекнули: поздно! Немец, не дождавшись подмоги, удавился проводами от своей шайтан-машины. Впрочем, немца не жалко, к тому же младшего научного сотрудника – они теперь по Питеру десятками шлялись, все на работу хотели устроиться.

Бокий распорядился изловить всех детей, подвергшихся воздействию «меряченья», определить их в спецучереждения при спецподразделениях НКВД, все ледорубы в деревне собрать и подготовить для дальнейшего использования. Не знал об этом Лева Троцкий, а то насторожился бы заранее.

Бехетерев удручился после эксперимента в Трындино, но, подумав, предсказал:

– У тех рожениц по соседству с подстанцией, вполне вероятно, родятся дети с уникальными способностями. Их надо отслеживать.

Действительно, годы спустя из родившихся во время эксперимента или сразу после такового шестерых мальчиков и одной девочки выросли очень даже незаурядные люди. Все сделались политиками, а девочка приложила руку к становлению одной из самых первых коррупционных государственных организаций: Союзу Писателей СССР и его подотделов местных разливов. Конечно, пока какое-то влияние на него оказывали писатели-фронтовики Второй мировой войны, все было пристойно, но со временем все они вымерли, а Устав остался. Вместе с Уставом развелись подхалимы, поэтессы и публицисты. Девочка, точнее, уже очень даже взрослая тетя, это предвидела и этот процесс поддерживала. Такое дело, брат.

Ну, а Барченко выступил с отчетом в Институте мозга, наметил перспективы, покручинился над сложностями и необратимостью контроля процессов и пообещал дальнейшие исследования и изыскания. Сразу после этого он снова отбыл в очередную экспедицию к Сейдозеру, так что не успел занять место ученого консультанта Главнауки.

Зато должность заместителя «по научным исследованиям» осталась за ним, а это, в некотором роде, даже значительней, нежели кафедра в Институте мозга у Бехтерева. По крайней мере, руки развязаны, не надо протягивать их в поисках милостыни. Просто сунул ладонь в карман, зацепил пачку банкнот, отслюнявил себе сколько-то и – полный порядок.

В среднем на экспедиции Барченко тратилось по сто тысяч рублей. Если эту сумму перевести в американские рубли, то получится сущий пустяк – 600 тысяч долларов. Интересно, что можно сделать в Сейдозере на такую сумму? Изловить всех окрестных саамов, вывести в резервацию, а на месте их былого компактного проживания устроить пансионаты и аттракционы: «Почувствуй себя жертвой Северного сияния»?

Да, Бокий отмывал баблосы, да, всему Советскому правительству от этого было вкайф. Только «Револьверной оппозиции», собственно говоря, на блюдечке с синей каемочкой доставившей финские деньги в мифическую партийную кассу, было не вкайф – ничего из материальных благ им не обломилось.

Однако этого знать не следовало никому постороннему. «Чем больше знаешь, тем больше теряется смысл»^[104].

Барченко доложил Бокию, не прошло и двух недель с момента второй своей экспедиции, что «вот, пожалуйста, пирамиды». Не такие, как в Египте, но древнее. Даже древнее тех, что прячутся на берегах реки Ока под Рязанью, и гораздо древнее тех, что стоят по дороге Дюнкерк – Париж. А про балканские, канарские и американские – и говорить не стоит, потому что «тайна сия великая есть».

Ну, да пес с ними, с заграничными – туда не добраться – можно исследовать «нашенские». И начать следует с Сейдозера, потому что далеко от центра, в отличие от реки Оки, и контроля никакого. Следовательно, никто и мешаться не будет. Гиперборея, как был убежден Барченко, существовала – и существовала именно здесь. Точнее, здесь можно обнаружить останки некогда громадной страны, где арии и борусы, где время течет по другому, где законы физики от этого меняются, где можно было говорить с Творцом, минуя посредников. А также здесь вполне возможен доступ к сердцу Тибета, к Шамбале. «Кто владеет Тибетом, «сердцем мира», владеет и всем миром», – сказал позднее генеральный секретарь «Аненербе» Вольфрам Зиверс с подачи профессора Карла Хаусхофера.

То есть, осень 1921 была напряженным временем для руководимого Бокием шифровального отдела. Поэтому ни о Кураторе, ни об Аполлинарии никто не выведал. Не до них было.

А Тойво поутру следующего дня после беседы с ними подговорил начальника училища Инно и комиссара Ровио организовать тренажерные занятия по лыжной подготовке. Те сначала удивились, а Инно еще, как водится, нахмурился:

– Снега-то нету – какие лыжи?

Антикайнен был готов к такому вопросу, поэтому ответил без раздумий:

– Лыжи – не просто стал и поехал. Лыжи – это вопрос равновесия, лыжи – это вопрос работы определенных мышц. Допинг, в конце концов!

Нет, про допинг он ничего не сказал, а то бы подлецу Макларену из 2016 года в своей действительности делать бы было решительно нечего – нечем крыть.

– То есть, раз мы допускаем возможность проведения боевых операций в зимнее время, значит, нам следует кое-что проделать сейчас, чтобы потом не оказаться в затруднительном положении, – продолжал Тойво. – Это положение может привести к поражению, что нас, коммунистов, не устраивает до посинения. А особенно не устраивает красных финнов, для которых лыжи – часть культуры. Здесь же мы ее пока лишены. Правильно, товарищ Куусто?

Ровио, стремительно начинающий полнеть со своего положения в структуре училища, откашлялся и важно кивнул:

– Я тоже тряхну стариной и приобщусь к лыжной подготовке.

Вот и договорились. Товарищ Инно только махнул рукой.

– Let it be, – сказал он. – All we need is love. Занимайтесь, коли наберутся желающие. Только в свободное от занятий и строевой подготовки время.

– А еще нам двести пар лыж нужно высотой 207 – 210 сантиметров, – не стал медлить Тойво. – Лыжная смола, желательно тоже финская. И соответствующее количество лыжных палок высотой от 165 сантиметров. Это на перспективу.

Он поспешил внести разъяснения, потому что круглое, как блин, лицо Ровио начало вытягиваться.

– А пока желательно найти несколько мотков аптекарской резины.

Товарищ Инно даже хмуриться перестал. Он призвал на помощь весь свой скудный опыт контактов с аптеками и с трудом припомнил, что это есть такая в ладонь шириной эластичная резина, очень прочная, песочного цвета. Из нее в детстве рогатки было делать хорошо – дальнобойность получалась убойная.

– Плечевой пояс будем тренировать, – не дожидаясь вопросов, сказал Антикайнен. – Чтобы было эффективнее работать по снегу с лыжными палками. На манер английских тренажерных эспандеров.

И он показал, как использовать отрезанную полосу аптекарской резины: пропустить ее через березу или столб, ухватиться за концы и с усилием натягивать, имитируя как попеременный лыжный ход, так и одновременный бесшажный. Особенно здорово у него получилась имитация последнего, когда зараз обе руки отводишь назад – и снова вперед. На них начали оборачиваться проходившие по своим делам товарищи командиры и снующие туда-сюда товарищи курсанты.

– Все-все, достаточно, – заметил Ровио. – Очень наглядно. Еще не так поймут. Будет вам аптекарская резина.

– А лыжи, палки, смола?

– Тоже будут, – вздохнул комиссар. – К первому снегу – непременно.

В октябре 1921 года в Восточной Карелии вспыхнуло антисоветское восстание. Как говорится, неожиданностью это не было. Белогвардейская организация «Звено», насчитывающая более шести тысяч человек, выдвинулась на передний край борьбы с «ненавистными Советами». Каждый десятый в ней был беженец Кронштадского бунта. А как же иначе?

В «лыжную секцию», как ее окрестили курсанты, народу собралось предостаточно. В основном, конечно, это были финны. Киргизы и узбеки зимой предпочитали передвигаться мелкими перебежками. Русские ребята вообще считали это баловством и потерей времени. Зачем нужны лыжи, когда «броня крепка и танки наши быстры»?

Главным фактором, на который надеялся Тойво, была загадка. Никто не знал, зачем нужна лыжная подготовка. Но в училище не бывает ничего просто так. Значит, нужно быть готовым к самым неожиданным заданиям партии. Если бы набиралась секция подледных пловцов в проруби – и то народу бы было предостаточно. Конечно, киргизы и узбеки предпочитали бы вообще не прыгать в воду, а русские ребята и это считали бы баловством и потерей времени. Зачем плавать, коль есть броня и танки?

Да еще шинели всем выдали нового очень модного образца. Их сразу окрестили «шинель с разговорами» – какой-то древнерусский стрелецкий покрой с переходящими с одного борта на другой малиновыми мостиками. Конечно, на парадах это впечатляло, зато в бою – отличная мишень для неприятельского стрелка. А лыжникам Тойво пообещал полушубки, ватные штаны, валенки и маскхалаты.

Короче говоря, народ в секцию собрался знающий и толковый. Были, конечно, несколько человек ни разу в жизни не стоявших на лыжах, но они истово клялись, что овладеют лыжным ходом в сжатые сроки. Честное партийное!

Только товарищ Ровио не пришел ни разу. Некогда, видно, ему было – комиссарские дела и все такое.

Новое карельское восстание было также опасно, как и предыдущее. Питер мог вновь оказаться под ударом, прочие империалисты могли под такое дело вновь броситься отвоевывать Советские территории. Все могло вновь повториться, как в девятнадцатом тревожном году.

Посоветовались вожди, выкурили трубку мира и порешили: быть войне. Напасть на мятежников с трех сторон, набить их, как следует, и закрыть вопрос с мятежами раз и навсегда.

– Я понимаю, что с севера и с юга наши войска начать наступление смогут. – сказал Троцкий. – Это, если я не разучился считать, две стороны. С третьей, с запада продвижение наших войск серьезно осложнит Онежское озеро. Так что мне лично непонятно: что это за третья сторона?

«Ох, и дурак ты, Лева!» – подумал Сталин, но вслух сказал совсем другое:

– Надеюсь, вы не позабыли под чьим мудрым руководством был подавлен прошлый мятеж? А там и Антанты всякие, и Армии освобождения были.

Всем вождям на ум сразу пришел Видлицкий десант, который, чего уж тут лукавить, лично Иосиф Виссарионович курировал.

– И подумаешь! – надулся Троцкий.

– Третьей стороной будет сам неприятельский тыл, – Сталин обвел весь курултай мудрым взглядом с характерным прищуром. – Мы отправим туда диверсантов.

2. Зимние забавы.

Суть да дело, пришел ноябрь, а вместе с ним пришел и Праздник. Четвертая годовщина Октября праздновалась торжественными собраниями в коллективах рабочих, заседаниями Политбюро и парадами в военных частях и военных училищах.

Для мятежников в этом событии не было ничего святого: мобильные партизанские отряды, прошедшие, без всякого сомнения, школу шюцкора, хорошо ориентировались в местных лесах и успешно теснили красные части.

А тут еще снегу навалило по самое «не могу». И морозы спустились, что ни ночь, то круче. Тяжко сделалось красноармейцам, а особенно тем, кто по поручению Партии и Правительства сунулся с диверсионными рейдами на подконтрольную врагам территорию.

Командиры и комиссары и слушать ничего не хотели о всей серьезности противодействия повстанцев. Кто это? Голодранцы! Да еще беглые матросы! Как они могут противостоять регулярным войскам на марше по тылам?

Из центральной России были спешно переброшены красноармейские части, решительные, но слегка утомленные и совсем неподготовленные к действиям на территории Карелии. Троцкий позаботился, чтобы диверсионные отряды состояли из тамбовских и воронежских парней, которым для порядку выделили по несколько финнов из местных гарнизонов. А нечего Сталину умничать! Финнам же вообще доверия никакого. Особенно после давешнего августовского расстрела на Каменноостровском проспекте.

В ноябре возле Кокосалми произошло одно из первых боевых столкновений маршевой части Красной армии, которой предполагалось выполнять диверсионные задачи, и проклятыми повстанцами. Ведомая финнами-проводниками, она должна была как вжарить по складским помещениям и штабу «лахтарит» (мясников, как величали финских белогвардейцев), что те после этого в панике побегут обратно в свою Европу и там забьются в истерике!

Так среди здравниц и пожеланий высказался на праздничном банкете Троцкий и все закричали «ура!» Только Сталин не закричал. Он нисколько не сомневался в победе Красной Армии, но к выскочке-Троцкому он относился не то, чтобы очень хорошо. Ну, да ладно, пускай Лева потешится, как стратег!

Командир Трофимов погрузил личный состав на теплушки и отбыл по железной дороге вместе с ними в Карелию. Личный состав поплевывал в потолок, спал под мерный стук колес и грезил, как они разметают всю «чухну белоглазую». Для помощи в этом святом деле вместе с ними ехали пушки и боеприпасы к ним. Артиллерия – эх, царица! Да с ней пол-Финляндии можно пройти и не заметить!

– А лыжи взяли, товарищ командир? – спросил военный специалист Туомас Раухалахти, в самый последний момент «пристегнутый» к бойцам.

– Может, еще и санки надо было захватить? – сказал, как отрезал, Трофимов. – Мы не на коньках кататься едем, мы родину нашу от всяких вражин едем чистить. Или что-то непонятно?

Раухалахти сказал, что все понятно и ушел прочь, почесывая за ухом: ну, может чудо-богатыри какое слово знают, чтобы через незамерзающие болота, дикое бездорожье и выстуженные ламбушки перебираться. Парни в шинелях «с разговорами» справятся с любой бедой, лишь бы красноармейская книжка с красной звездой была возле сердца, либо партбилет – на сердце. «Мы растопим этот снег теплом наших сердец, гвозди бы делать из этих людей» и тому подобное.

Снег в тот год выпал рано, и морозы грянули тоже рано. Зато это произошло дружно, и оттепелью даже не пахло. Зима пришла, а мы и не ждали.

Командир Трофимов выгрузил своих бойцов на станции Кестонской^[105], проверил подшитые подворотнички, чтобы были свежими, устроил прием горячей пищи и через пару часов с рассветом приказал выдвигаться в сторону Кокосалми, где по донесениям разведчиков окопались белые финны.

Ну, и пошли они воевать. Лошади пушки тащат, пулеметные расчеты – пулеметы волокут, прочие – решительность демонстрируют и уверенность в своих силах. Эх, если бы только не мороз!

А дорога к неприятелю только одна. Да и что это за дорога такая – тропа для одного ходока. В сторону сошел – по пояс в снег провалился. Лошади в таких нечеловеческих условиях работать отказываются. Комиссар Рябов пытался воззвать к их пролетарскому духу, но те и так еле дух переводили. Тогда красноармейцы впряглись, чтобы тягу увеличить, еще одну добавочную лошадиную силу из себя выжать. Да где там!

Вместо положенного для такого марша получаса, если возле карты с линейкой стоять, к полудню добрались к озеру. Отсюда, если напрямик, всего-то километр-полтора до этой самой Кокосалми. Если кругом, конечно, больше. Но командир Трофимов решил так: раз мороз нам мешает, то пусть он нам и помогает. Озеро-то замерзло! Лед в такую стужу должен быть ого-го!

Ого-го, подтвердил Рябов. Ого-го, воодушевились красноармейцы. М-да, закручинился Раухалахти.

Влекомый долгом, Туомас на полусогнутых побежал к комиссару.

– Товарищ начальник! – запутавшись от волнения в обращении, сказал он. – Разрешите доложить!

– Гражданин начальник! – бездумно поправил его Рябов. – Докладывай.

– Под снегом лед не может быть ого-го! – вытянувшись по стойке «смирно», рапортовал финн. – Озеро замерзло – это правда. Но на первый лед упал снег. А потом только упал мороз. Под снегом мороз не держится. Надо ждать, когда замерзнет та вода, которая выступила из-под первого тонкого льда.

– И когда же замерзнет та вода? – поинтересовался комиссар.

– Если мороз не спадет, то полтора суток, или двое надо подождать. Тогда можно идти спокойно.

В это время к ним подошел командир. Он не верил неруси, пусть даже и в красноармейской форме. Поэтому вполглаза всегда присматривал за Раухалахти, без колебаний готовый пристрелить того при любом подозрительном действии.

– В чем дело? – строго спросил он.

– Да вот, товарищ чухонец выказывает сомнение в том, что озеро замерзло, – пожал плечами Рябов.

– А мороз какой нынче? – поинтересовался Трофимов.

– Ну, для артиллерийской стрельбы еще подходит, но уже на границе, – отрапортовал комиссар. – Минус двадцать три градуса. Если по Цельсию.

Стрельба в минус двадцать пять и ниже не разрешалась артиллерийскими учебниками: смазка почти полностью теряла свои смазочные и гипоидные свойства, что было чревато переклиниванием замка орудия и даже разворотом пушечного дула на манер розочки.

– Ну вот, смазка может замерзнуть, не говоря уже о воде. Что-то подозрительны мне твои настроения, товарищ красноармеец. Поди в баню свою захотел? Погреться и понежиться? – командир знал, что финны сами не свои по поводу бани. И этот тоже, вероятно, драпать хочет, лишь бы не воевать. – Какая там у вас температура в банях?

– Сто градусов, – растерялся Раухалахти.

– Врешь, чухонская твоя морда, – нехорошо прищурился комиссар. – При ста градусов уже бумага горит^[106]. Все – разговор окончен. Увижу, что прячешься – сам тебя пристрелю.

Туомас развернулся на негнущихся ногах и ушел помогать прочим бойцам. Он не понимал, что же такого неприятного было в его словах для командира? Или он сам чего-то не догоняет? Вероятно, в нем причина, уж начальники не могут ошибаться, тем более, начальники-коммунисты, тем более, начальники-веня-ротут («русские крысы» – принятое среди фиников пренебрежительное название русских).

Так, может быть, разведка что-нибудь принесла: информацию, например, о том, что повстанцы начали спешно отступать, или нет их вообще в Кокосалми? Так не было этой самой разведки. Трофимов о ней не распорядился, Рябов посчитал, что несерьезно отправлять людей, раз все их передвижения по снегу читаются, как по книге. Зачем понапрасну по сугробам ползать, коль толку от этого никакого? Вообще-то логично: разведчик должен быть скрытен, иначе это уже чепуха получается. Пожалуй, без белых маскхалатов и широких лыж не обойтись. Какие маскхалаты, какие лыжи? Разворачиваться в атаку!

Командир приказал, бойцы сделали. Два часа разворачивались. Все по военной науке. Правда, там, в этой военной науке, весь упор на внезапность: «ошеломить противника», «подавить противника», «использовать рельеф», «выбить противника» и тому подобное.

Устали разворачиваться в боевое наступление все, даже лошади. Пушки Маклина громоздкие, для маневра, конечно, приспособленные, но для маневра в снегу – не очень. Трофимов, сука, орал так, что, вероятно, в Кремле все троцкие вместе взятые слышали.

А мятежники – молчок. Ни одного выстрела, ни одного звука вообще. Будто и нет их вовсе в обуянной бунтом Кокосалме.

Наконец, развернулись, бросились в атаку. Лишь одна тропа вела в деревню. Да и та уходила вдоль берега. По озеру – ни путей исхоженных, ни дорог изъезженных. Помчались красноармейцы, ошеломляя, подавляя, выбивая противника, используя рельеф.

Через каждые пятнадцать метров приходилось останавливаться, садиться на снег и ловить ртом сбитое к чертям собачьим дыхание. Пар от шинелей валит – мороз нипочем, вода во фляжках замерзла – пригоршнями снег в рот. И никто не стреляет.

– В атаку! – снова кричит комиссар. – За дело наше правое!

И опять побежали со скоростью полста метров в час. Всего-то километр до другого берега. А там – и вовсе победа.

Чем дальше уходили в озеро, тем меньше делалось снегу. Зато появилась вода. И это в мороз минус двадцать с лишним! Командир оглянулся на Раухалахти: стрельнуть его, что ли? Так тот, вся морда в мыле, тащит вместе с другими бойцами пушку.

– Готовить орудие к залпу! – закричал Трофимов.

Ну, стрельнули по разу. Ну, стрельнули по второму, поменяв прицел. Снаряды упали куда-то, вероятно, даже не долетев до берега, и не взорвались. Четыре залпа – результат ноль. Погода, вероятно, нелетная.

А враги молчат, ни ответа от них, ни привета, ни деликатного покашливания. Затаились, вражины.

Совсем недавно финские егеря привозили в деревню седобородого старика с целью пропаганды. Сказали, вот вам и Вяйнемейнен, а в правительстве Илмарийнен советы дает, планы строит. «Калевала» – это наш эпос, «Калевала» – это наше наследие. Не посрамим!

И хотя многие карелы знали, что старик этот – торгаш из Тунгуды, но идея понравилась. Предки, национальное движение, свобода и все такое. Зажиточные селяне и деревенщины увидели перспективы – с Советами таковых не было, там все общее. Еще памятны были пьяные Комитеты Бедноты из украинских и белорусских ссыльных, реквизиции, ничем не отличающиеся от грабежей, и прочие безобразия. Но, с другой стороны, никто не забыл бесчинства финских войск на карельской земле, пренебрежительное отношение, выстроенное государством Финляндия к ливвикам, людикам, вепсам и прочим инкери.

Тунгудский старец ратовал за объединение с Суоми, удивляясь, отчего именно эта идея, хоть и симпатичная, так осторожно воспринимается местным населением, которое не очень зажиточное. Того не понимал, артист, что доля быть младшим братом – на побегушках, лишенным голоса и волеизъявления – у России, несколько отличается от доли быть «казакку» (батраком, в переводе) у Финляндии. Каждый выбирал свою судьбу для себя сам.

А некоторые ничего не выбирали, потому что земля карельская была испокон веку, и все предки на ней жили. Пришли веня-ротут, будем с ними жить, образовались лахтарит – ну, значит, с ними. Сказали финики: «стрелять в русских» – лучше уж не стрелять. Приказали русские: «стрелять в финнов» – тоже лучше уж не стрелять. В итоге: и те, и другие в карелов – пуф-пуф. Для одних местные жители – пособники врага, для других – предатели национальной идеи.

И с той, и с другой стороны уничтожение. Кончилось время викингов, викингами теперь германцев – норвегов, шведов и датчан – величают. Викинга Добрышу Никитича, захватившему сотоварищи старинную столицу Швеции – Удеваллу, никто не помнит (об этом в моей книге «Не от мира сего 3»). Помнят Добрыню Никитича из Рязани, типа воеводы. А Добрышу из Пряжи – нет. Невыгодно вспоминать. Викингов под лед Чудского озера спускали во времена Ледового побоища, викингов крестили «огнем и мечом» в Новгороде (об этом в моей книге «Не от мира сего 4»), викингов на Рождественской гари жгли десятками. Ну, так то война была, длившееся не одно столетие. Ливонской называлась.

А теперь – что? Что делать жителям Кокосалми? А ничего, наверно. Все уже сделано за них. Егеря оборудовали прекрасные огневые точки, способные кинжальным огнем подавить любое приближение неприятеля со стороны озера. Также выставили дозор на деревьях, готовый предупредить о маневре русских в обход озера. Пока те кружным путем проходили бы, как раз хватит времени для смещения секторов обстрелов. Не кинжальный уже огонь получался, но тоже вполне эффективный.

Сделав все приготовления, егеря сделали ручкой: пора дальше лыжи вострить, восстание организовывать. Четыре человека – два пулеметных расчета, созданных из добровольцев майора Талвелла,остались. Еще двое – из местных жителей деревни – залезли на сосны. Прочие труженики деревни Кокосалми продолжали заниматься своими рутинными делами по хозяйству.

Красные, отдышавшись в очередной раз после перехода по изобиловавшему сугробами льду озера с подветренной стороны, вновь пошли в атаку. На этот раз они добрались до середины, где снега было всего лишь по щиколотку – все остальное выдуло. Они перекурили минут двадцать, комиссар Рябов поздравил бойцов с успешным форсированием самого сложного участка пути, потом сделалось холодно. Разгоряченные и вспотевшие красноармейцы начали отчаянно мерзнуть. Мороз не спадал, кажется еще усиливался.

Трофимов распорядился артиллерийским расчетам готовиться к стрельбе упреждающей. Ну, а прочим сказал: «наше дело правое, дело левое будет разбито». «Ура» просипели бойцы и пошли снова атаковать, путаясь в полах обледеневших шинелей.

Они прошли полста метров, когда в следах обнаружилась вода. Чем дальше они шли, тем глубже выступала вода. За четыреста метров до берега первый боец провалился по пояс. Те, кто пытался его обойти, тоже угодили в исходившую паром воду. Продвигаться дальше сделалось решительно невозможно.

– Приготовиться к стрельбе стоя! – просипел Рябов.

Словно услышав его команду, с берега хлопнул одиночный винтовочный выстрел. Комиссар дернулся всем телом, будто собираясь взлететь, закатил глаза и осел в воду, медленно погрузившись с головой.

– Огонь! – скомандовал себе шепотом каждый красноармеец. Да вот только стрелять из винтовки Мосина образца 1905 года на морозе, да после того, как ее в воду окунали, непросто. И если удавалось справиться с окоченелыми пальцами, чтобы взвести затвор и нажать на курок, то пружина бойка намертво смерзалась, и никакого выстрела не получалось. Про пулеметы, которые приволокли сюда и говорить нечего. Замерзла в стволах вода к едрене фене.

Ну, а лахтарит стрельнули. Финский ручной пулемет системы Лахти-Салоранта, несмотря на свою ненадежность и капризность, мог при надлежащем уходе работать и на морозе. Емкость магазина в двадцать патронов не позволяла поливать из него, как из лейки. Стало быть, и дуло не перегревалось и не развальцовывалось часто, то есть, постреливай себе и кофе попивай. Заклинит затвор, маслицем его фур-фур, пальчиками туда-сюда, снова стреляй. На войне, конечно, такое не катит, но здесь какая война?

Развернувшиеся в цепь красноармейцы, коченеющие в воде, были прекрасной мишенью. И падали они, как мишени на стрельбище. Жутко, даже самим финнам жутко. Поэтому, скосив десяток русских, пулеметчики стрелять перестали. Помахали друг другу руками, договариваясь, и сместили акцент стрельбы.

Красногвардейцы ринулись отступать. Хотелось, конечно, побыстрее, да получалось все также. Финны стрелять прекратили, опять начали выжидать, и скоро стало понятно, чего.

Двигаться обратно легче по тем следам, которые до этого проложили, но возле оставленных пушек пришлось свой маршрут изменить: опять застрочили пулеметы, опять начли хлопать меткие винтовочные выстрелы. Не пускал враг обратно на берег тем же путем. Заставлял идти к пологому – без деревьев – бережку, в стороне от тропы.

– Нельзя туда идти! – закричал, как мог, Раухалахти.

На него тупо уставились бойцы, помороженные и, в общем-то, уже безразличные ко всему. А Трофимов, все это время пытавшийся вернуть к жизни свои пушки, попытался поднять примерзший к ладони револьвер. На его черном от мороза лице двумя крупными льдинками замерзли скатившиеся из глаз слезы. Вероятно, хотел стрельнуть проклятого чухонца, но не мог.

– Там болото, – объяснил Туомас. – Оно не замерзает. Провалимся.

Однако к нему мало кто прислушался. Командир шепотом отдавал приказания: «снять замок с одного орудия», «двигаться под прикрытием другой пушки к берегу», «организовывать отступление», «собирать из оставленного орудия обоз, лошадей готовить для перемещения в тыл раненных и помороженных».

И они пошли. А Раухалахти остался, махнув рукой. Вместе с ним осталось несколько человек, тоже махнувши на все и всех руками. По ним и начали бить все финские винтовки и пулеметы.

Туомас сказал своим товарищам, что надо выждать пару часов, а когда наступит темнота, отступать по своим следам. Укрыться от стрельбы врагов за лафетом мертвой пушки, закопаться в снег, как можно глубже, свернуться калачиком и попытаться не замерзнуть.

– Под снегом всегда тепло, там можно отогреться, потому что тепло никуда не уходит. Только нельзя спать, – говорил он бойцам.

Проследив, чтобы все зарылись в снег, как тетерева, он, пересчитав количество ушедших под снег товарищей, окопался в сугробе и сам.

Действительно, в сделанной берлоге он начал отогреваться, отчего сразу же потянуло в сон. Но спать было нельзя, поэтому он начал вспоминать по именам всех своих родных, оставленных в Гельсингфорсе, боевых друзей по Териокскому отряду Красной Гвардии, соратников по Карельской трудовой коммуне. Когда же эти люди начали подходить и здороваться с ним за руку, Туомас сделал над собой усилие и открыл глаза и ничего не увидел. Он пошевелился и вылез из-под снега. Вокруг уже сделалось темно, на небе пробились первые звезды.

Надо было торопиться, пока луна не взошла и не осветила все, как днем. Раухалахти принялся ворошить сугробы, пробуждая от спячки товарищей-красноармейцев.

Из своих убежищ вылезли не все, несколько человек, вероятно сильно помороженные и очень сильно мокрые, насмерть окоченели.

Они пошли к берегу и довольно быстро оказались на нем, однако двигаться дальше на сушу не представлялось возможным без риска сделаться дезертирами. Ушедшие с командиром товарищи копошились в болотине. Орудие провалилось в болотную жижу по самые станины, и теперь оставшиеся в живых бойцы тщетно пытались его вытянуть. Бросать пушку было нельзя, потому что снять с нее замок тоже не представлялось возможным. Или вытаскивать орудие, или все равно всех потом, как саботажников, расстреляют по решению военного трибунала. Хоть караул кричи.

Раухалахти сотоварищи принялись вырубать жерди, чтобы вызволить из болотного плена красноармейцев и лошадей, а уж потом, устроив систему воротов и блоков, тащить чертову пушку.

Взошла луна, сделав мир видимым и страшным. Командир Трофимов вмерз в болото, из которого теперь торчала только его голова и одна поднятая рука. Кто-то из мертвых бойцов лежал головой вниз, оставив наружу лишь заиндевелую в шинели спину. Кто-то, начиная вязнуть, откидывал назад голову, да так и остался в неимоверной муке смотреть на безразличные небеса.

Три часа они вытаскивали пушку, а потом, погрузив на лафет и пущенные за ним дровни не способных уже идти товарищей, пошли в сторону железнодорожной станции, где за укрепленными брустверами днем и ночью несла караул военизированная охрана.

В живых из диверсионного батальона осталось всего десять человек. Всем им потом отрезали помороженные руки-ноги, всех их распустили по домам, не прислушавшись к докладам о специфике ведения боевых действий в зимних условиях бездорожья, непромерзающих болот, озер и хорошо ориентирующихся в таких условиях лахтарит. Все это зимние забавы, все это не может быть, потому что не может быть никогда.

Никогда бы не узнал об этом наступлении на Кокосалми и Антикайнен, если бы ему не рассказал один из курсантов, занимающийся в лыжной секции, Матти. Он случайно встретил в госпитале своего старого товарища Раухалахти, когда приходил навещать совершенно другого человека.

Услышанное настолько потрясло Матти, что он не мог не посоветоваться с Тойво, как командиром.

– Почему об этом никто не говорит? – спросил он. – Ведь это правда, хоть и горькая.

– Эта правда не нужна никому, – ответил Антикайнен. – Но тебе нужна, и мне – тоже нужна. И нашим товарищам без нее не обойтись. А вообще, у каждого своя правда.

– И у них? – кивнул куда-то за спину Матти.

– И у них, – вздохнул Тойво. – Культурная революция.

«Lie is the universal lubricant of the culture. A love of Truth and commitment to it were seldom rewarded and were often punished» (Dean Koontz – Breathless -).

«Ложь – это универсальная смазка для культуры. Любовь к Истине и долг перед ней редко вознаграждаются и часто наказуемы» (Дин Кунтц – Бездыханный -).

3. Восстание.

То, что «битва» при Кокосалми оказалась без всякого внимания, не являлось чем-то старательно замалчиваемым по политическим соображениям. Хотел раненный Туомас рассказывать о ней – да говори, кто тебе мешает! Хотели другие бойцы, оставшиеся живыми, поделиться своими страхами – пожалуйста.

Их, конечно, слушали. Да только кто будет прислушиваться? То, что случилось – это ужасно, это страшно, это даже как-то неправдоподобно. Упоминали о Кокосалми командиры и политработники? Говорили об этом побоище, этой бойне вожди? Нет? Газеты хоть строчку о гибели красноармейцев Трофимова написали? Стало быть, и нам нечего.

Зато у всех на слуху было другое событие. Не было ни одной посудомойки, ни одного дворника, которые бы не возмущались действиями белогвардейских палачей в карельском селе Ругозеро. Каждая газета, каждая «Правда», каждый «Труд» и каждый «Гудок» гневно клеймили финскую буржуазию в целом и «царского прихвостня Маннергейма» в частности. Впрочем, было, конечно, за что.

Пограничные части Красной Армии в Карелии были отчего-то малочисленны. Угроза от враждебно настроенной Финляндии происходила явная, но пограничники на это внимания не обращали. Ходили парами вдоль границы и стреляли во все, что подозрительно шевелится.

С другой стороны ходили тоже немногочисленные финские пограничники, тоже парами – финны вообще только парами ходят, особенность у них такая – и тоже стреляли во все, что подозрительно шевелится.

Что может подозрительно шевелиться на границе Советская Россия – Финляндия? Зверь, плохо разбирающийся в политической обстановке. Люди все вероятные маршруты передвижения малочисленных дозоров и время их выхода в дозоры давно изучили. «Где дозор?» «В дозоре».

Поэтому разномастные перебежчики старались на глаза пограничникам не попадаться. А если попадались, то залегали ни живые, ни мертвые. Может, не убьют? Может, и не убьют. Они только по шевелящимся целям стреляли.

Не было возможности у Советского Союза организовать пограничную службу: люди, что под ружьем, воюют, а вожди норовят друг у друга отжать тот или иной род войск. Оно и понятно, будет у Троцкого военный флот – кто ж его тогда тронет! Кто ж ему тогда перечить будет! Разве что Сталин, у которого в разработке артиллерийско-ракетные перспективы. Но уж никак не седоусый Каменев, похожий на моржа, пытающийся разобраться с этой самой пограничной службой.

Вот и ходили шпионы в Европы. Вот и ломились карельские коробейники, как и пятьдесят лет назад, на рынки в Кайяни и Пухос.

А тут еще праздник, четвертая годовщина Революции, политбеседы и торжество. Под такой шумок и пришли белофинны к селу Ругозеру. Погранцов они тоже не обошли стороной, когда те в парадной форме готовились к праздничным мероприятиям.

Это были не абы кто, не фанаты национальной сплоченности и братских чувств. Это был рейдовый отряд, так называемых у нас «шишей»^[107]. Они уже месяц, как совершали забеги на советскую территорию, с начала октября 1921 года. Захватывали деревни, занимаясь агитацией и разведкой местности, а потом уходили прочь. Шиши вооружали из своих «медвежьих ям» сочувствующих и организовывали их в отряды местной самообороны.

В середине октября 1921 года в Тунгудской волости даже был создан «Временный Карельский комитет» (Karjalan väliaikainen hallitus). В его состав вошли: политический руководитель Василий Левонен – урожденный Василий Сидоров, торговец с огромной бородой лопатой, откликающийся на псевдоним «Укки Вяйнемейнен», а также парочка военных руководителей – Ялмари Таккинен и Осипп Борисайнен. Первый из них подписывал воззвания к народам под псевдонимом «Илмарийнен». Второй обходился кличкой «Самодержец».

Забегая вперед, можно отметить, что позднее Вяйнемейнена за ненадобностью погонят из национального движения, сделается он на закате лет рабочим на лесопилке возле хутора Кесусмаа. И никто и никогда больше от него не услышит никаких лозунгов и воззваний. Политика – неблагодарное дело. Прочие двое, как и положено ставленникам государства, начнут другие карьеры на другом поприще но с обязательным «душком провокационности».

Комитет же первым делом объявил мобилизацию мужчин в возрасте от 17 до 40 лет, в проведении мобилизации принимали посильное участие финские офицеры и финские солдаты. Как обычно, любая мобилизация проходила под угрозой оружия: желанием играться в войнушку карелы горели не очень.

Захватом Ругозера начались боевые действия очередной «племенной войны» на Северо-Западе Советской России. В канун праздника, 6 ноября 1921 года, в восточную Карелию вторгся отряд численностью в две с половиной тысячи человек, разбившийся на несколько маневровых групп.

По устоявшемуся обычаю канун праздника зачастую больше насыщен и деловит, нежели сам праздник. Что 7 ноября? Утром в праздничной форме выйти на демонстрацию, выслушать с трибуны поздравительные слова, пройтись в колонне сто-двести метров, крикнуть «ура» и идти похмеляться. А вот накануне…

Посидеть с товарищами в актовом зале, послушать выступления, самому выступить. Когда начинаешь говорить о том, чего удалось достичь, как много работы проделано, поневоле начинаешь себя уважать: ни фига себе, оказывается я такой «дартаньян»! И рядом одни мушкетеры! То, что в порядке вещей выдавать желаемое за действительность уже никого не колышет. Настроение поднимается до неба. Вокруг одни товарищи. Надо срочно выпить.

А тут господа финны явились собственными буржуазными персонами. Вот ведь, какая незадача! Лахтарит окружили ругозерский клуб, где торжественно заседала так называемая «беднота» и один из них, лейтенант Тойво Тенхунен, даже не подымаясь на установленную по торжественному случаю трибуну, сказал:

– Баста, карапузики, кончилися танцы. Карелы, финны встать. Прочие – сидеть.

Считалось, что мятежники и диверсанты первым делом карали коммунистов, комсомольцев и активистов. Но как-то так не получалось. Остался сидеть секретарь партийной ячейки Сердюк, бывший комбедовец Бабыдов и кое-кто еще из некоренных карелов.

Белофинны тем временем по требованию командира прикладами согнали в угол всех поднявшихся на ноги.

– Ничего, товарищи, – сказал Эскелен, спивающийся артельщик. – Сейчас пограничники придут и нас отобьют.

Действительно, скоро пришли под конвоем бойцы с ближайшей погранзаставы – все празднично одетые, некоторые с синяками на тщательно выбритых лицах. Из них тоже выбрали финнов и карелов.

Заставу сняли в казарме с комнаты, прозванной «Ленинской». Они там тоже заседали по поводу торжества. Финские диверсанты без единого выстрела вырезали боевой дозор, воспользовавшись их приподнятым настроением, которое, как известно, способствует ложному ощущению неуязвимости.

Только командир погранотряда Фомченко неожиданно оказал настоящее сопротивление. Сначала оторопев и позволив себя разоружить, как и прочие пограничники, на выходе во двор устроил безобразную драку с использованием рук, ног, головы и подручных средств, как то – топора и лома.

Метким ударом кулака свернул челюсть конвоиру из Кронштадских матросов, потом ногой по голове отправил в глубокий нокаут капрала Эйно Хейнрикса, увернулся от приклада винтовки другого караульного и прыгнул в сторону хозпостроек. Никто в него не стрельнул, потому что установка была не такая. За Фомченко бросилось, как загонщики, сразу несколько человек. Один даже прыгнул и обеими ногами ударил удирающего пограничника в спину.

И тот, и другой упали, но, перекатившись через плечо, оба резво вскочили: финн – с топором в голове, русский – расставшись с топором, который мгновение назад выдернул из колоды для колки дров.

Фомченко поскакал дальше, подпрыгивая, как заяц, а финны слегка растерялись: не каждый день они наблюдали, как их коллега дрыгает ногами в конвульсии с колуном во лбу, раскинув при этом мозгами по сторонам. Но дисциплина сыграла свою роль, и загонщики продолжили погоню.

Напрасно, на самом деле, потому что пограничник походя перехватил у стены сарая обычный лом и метнул его с разворота назад, как биту при игре в «городки». Ближайший преследователь все-таки умудрился перепрыгнуть летящую железяку, вот последующий этого сделать уже не успел: лом срезал его, как городошную фигуру, переломав при этом обе ноги.

Потеря двух «шишей» оказала деморализующее воздействие на стремительность погони: Фомченко сиганул в спускающийся за сараем овраг и был таков. Темнота сокрыла русского командира от врагов.

Финны, для порядка побив пленных пограничников, поспешно выдвинулись с ними к Ругозеру. Здесь они должны были уничтожить административные органы и сторонников советской власти, а потом, соединившись с другой группой, разрушить коммуникации и Мурманскую железную дорогу, устроить засады и атаковать подразделения советских войск.

Лейтенант Тенхунен досадливо поморщился, когда узнал о бегстве красного командира и потерях в своем отряде. Но делать нечего, следовало придерживаться первоначального плана. В кромешной темноте ноябрьской ночи пробираться лесом к железной дороге было бессмысленно. Он отдал соответствующие распоряжения, наказав с рассветом выдвигаться в рейд.

Пленных коммунистов, активистов и пограничников выстроили возле стены клуба, в котором еще не так давно проходили праздничные мероприятия. Опять, как и в прошлую «племенную войну», это было сделано с учетом национального вопроса. Русских, украинцев, белорусов и несколько затесавшихся уйгуров оставили сидеть в запертом клубе. Перед прочими же выставили расстрельную команду.

Тотчас же заголосили женщины, заплакали дети, которые собрались здесь же в тревоге за своих близких.

– Ничего, товарищи, – сказал совершенно протрезвевший артельщик Эскелен. – Простите нас жены и матери, простите нас дети малые. Простите, что мы принесли вам это горе. Вам придется это пережить. А вам предстоит с этим жить всю вашу оставшуюся никчемную жизнь.

Последние слова были адресованы вроде бы невозмутимым финским интервентам. Конечно, каким бы болваном ни был человек, как бы ни были у него промыты пропагандой мозги, но на спусковой крючок он нажимает сам, посылая смерть беззащитному и безоружному противнику. В самом деле, ну не японцы и китайцы же здесь собрались! Соседи по одной земле, как же они смогут потом жить на этой самой земле? Даже убивший Авеля Каин вынужден был уйти прочь с родины, куда же денутся расстрельщики? Как им нужно будет потом искупать свои грехи? Кто простит их? Какие…

Грянул залп, вздрогнули, разом замолчав, дети, всхлипнули женщины, упали наземь и артельщик Эскелен, и его товарищи по партийной ячейке, и пограничники-красноармейцы в парадных формах.

Вообще-то это была вполне заурядная тактика еще с прошлой военной кампании: пришлых врагов разгонять, местных в назидание прочим жителям уничтожать.

Сидевший в кустах за околицей командир Фомченко сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Он этого никогда не забудет. Он об этом расскажет товарищам, только надо двигать в сторону станции Сорока – там красные войска, там разъезды по железной дороге. Надо предупредить своих.

И побежал он по ночному лесу прочь от Ругозера, ориентируясь по звездам, питаясь мхом, ночуя в дуплах деревьев. Хотя, конечно, в ноябре, когда низкие облака висят практически над самими соснами, бегать по лесу можно только в приборе ночного видения. Не было такого прибора у красного командира. Да и вообще – ни у кого не было.

Поэтому он, крадучись, выбрался на дорогу и по ней уже побежал, что было сил. К утру как раз до Сороки добрался.

– Пацаны, – сказал он в комендатуре. – Наших бьют.

Те – в ружье. Телефонограмму в ЦК с поздравлениями. И в конце ее в двух словах о ругозерских зверствах. «Денег нет, но вы держитесь», – пришел ответ^[108].

– Ну, что, товарищи, – сказал начальник штаба Сорокского гарнизона. – Мочи, как говорится, козлов!

– Мочи козлов! – в ответ заревели, как медведи, собравшиеся на летучку командиры и политработники. – В честь четвертой годовщины Великой Октябрьской Революции, аминь!

Ну, аминь, так аминь. Вывели на рельсы маневровые дрезины, вооружив их, на манер махновских тачанок, пулеметами «Максим». Отменили праздничные увольнения личного состава и помчались по Мурманской железной дороге к вероятному месту подхода банды белофиннов из Ругозера. Раз те не объявились до сих пор на станции, значит, лесом пойдут, разбившись на несколько диверсионно-подрывных отделений.

На самом деле от села Ругозера до Мурманской железной дороги довольно далеко, но если красный командир Фомченко одолел этот путь за одну ночь, то и финны всей кодлой могут напрямки добраться до точки сбора к темноте, сгруппироваться и начать свои взрывные работы^[109].

Лучшие умы, закаленные Гражданской войной стратеги, склонившись над картой, предполагали, где ударит «чертов Маннер», простите, «чертов Маннергейм». Вычислили, почесали в затылках – не хватает народу, чтобы перекрыть все возможные точки диверсий. Еще подумали, исходя уже из количества бойцов, что можно выставить против оккупантов. Ну, и расположили секреты в секретных местах, выявленные по критерию: «где взрывы могут принести наибольший вред и разрушение».

Привлекли к этому делу всех, кого можно было привлечь: вестовых, разъездных, хозяйственных и курьеров.

– Давайте объявим Карелию на осадном положении! – предложил решительный Фомченко, успевший перехватить несколько часов здорового сна.

– Это еще зачем? – удивились закаленные стратеги.

– Тогда еще вохру можно задействовать, – объяснил он.

– А что это такое? – наморщились лучшие умы.

– Военизированная охрана – вохра. Они с поездами ездят, специальные вагоны караулят. Раньше к фельдъегерям причислялись, теперь разрослись до ГУСИНа, государственного управления системы исправления наказаний.

Однако не было такое решение в полномочиях штаба гарнизона станции Сорока. Тем не менее спешно выставленные секреты оказались в нужное время в нужных местах. Уже ночью 8-го ноября некоторые приняли бой с превосходящими силами противника. Но в этом случае шиши как бы поменялись тактическими действиями с красными: русские сидели в тщательно замаскированных засадах, а финны шли в атаку.

Пока не прибыла подмога из Мурманска, Петрозаводска и Каргополя, красноармейцы держали оборону. И это им почти удалось. Уже позднее, когда, казалось, риски диверсий против паровозного сообщения сведены к минимуму, 14 ноября 1921 года был уничтожен железнодорожный мост через реку Онда. Вохра, которую все же привлекли для помощи, не сумела справиться с поставленной ей нетипичной задачей. Карелия оказалась фактически изолированной от центра вплоть до восстановления переезда 6 декабря.

Последним эшелоном, прошедшим по Мурманской железной дороге был тот, что выгрузил артиллеристов командира Трофимова.

О резне, устроенной финской военщиной в Ругозере стало широко известно, как в Карелии, так и во всей Советской России. В газетах писали, что «белобандиты зверски расправляются с трудящимися в захваченных местностях, грабят население, опустошают склады с продовольствием, сжигают дома, обрекая жителей на мучительную смерть от голода и морозов». По сути это «разбойничье нападение» и стало началом войны.

Вместе с этим оно также послужило сигналом к самому «восстанию карельского народа против советской власти».

Спасшийся командир-пограничник Фомченко никому интервью не давал, зато давали Сердюк, Бабыдов и остальные плененные в Ругозере активисты и бойцы. Дело в том, что после расстрела, дождавшись утра, все финны из села ушли. А перед уходом запалили клуб с двух сторон.

Там так и сидели граждане некарельской, и нефинской, и невепской национальностей. Они почувствовали, что пахнет жареным и ломанулись к двери. Та оказалась незапертой – вероятно это не входило в планы диверсантов – поэтому никто из былых пленников не пострадал.

Все они от греха подальше потянулись на контролируемую Красной Армией территорию, где и встретились с партийными работниками всех мастей, в том числе и из газет. Ожидалось гневное осуждение финских интервентов всеми трудящимися – ну, на это как раз народ был мастак. Гневно осудили, заклеймили позором и приняли резолюцию.

Советское руководство спешно начало формировать отдельное военное командование, а главным командиром должен был стать Седякин, который к тому времени занимал пост военного коменданта Петрограда. Его поддерживал Каменев. Его не поддерживал Троцкий. А Сталину было по барабану – вплоть до 1938 года, когда Седякина застрелили, признав его врагом трудового народа.

Именно после известного в узких кругах погибельного рейда к Кокосалми Седякин озадачился отрядами красных лыжников. Узнав же, что знакомый по штурму Кронштадта Антикайнен руководит среди курсантов интернациональной школы командиров лыжной секцией, очень сильно этим воодушевился. Тойво воодушевил его еще больше, когда развил всю перспективу лыжного движения, но это случится только в декабре.

А пока же в самой Карелии, или, как ее тогда принялись называть, «Карельской коммуне» вместо былого наименования «Олонецкая губерния», к восстанию относились двояко.

В Южной Карелии преобладали сторонники Советской власти. В Центральной Карелии многие выступали за независимость, либо за объединение с Финляндией, в то же время здесь было немало и сторонников Советской власти. Наибольшей поддержкой идея присоединения к Финляндии пользовалась в Северной и Беломорской Карелии.

Олонецкие карелы, преимущественно – ливвики, к финскому господству относились сдержанно, потому что знали, чем это чревато. Медвежьегорские карелы, в основном – людики, тоже не очень ратовали за своих европейских соседей. Зато, как ни странно, русские, ну и ссыльные из Украины, Белоруссии, рвались в лигу буржуазных государств – сил нету. Они в основном и жили в беломорской Карелии, прикидывались «поморами» и ратовали за выход из России.

И пошло веселье. Зимней сказки на Северо-Западе не получилось.

4. Лыжи.

Снег в этом году выпал рано и встал надолго, вероятно, до самой весны. А весна могла и не наступить вовсе, могла замерзнуть в болоте вместе с артиллеристом Трофимовым, могла податься на дальний кордон вместе с военными беженцами, могла спрятаться от военных гениев Маннергейма, Троцкого и иже с ними. Короче, до весны еще надо было дожить, и, скорее всего, доживут не все.

Лыжи в секцию к Антикайнену привезли в середине ноября. Но сначала с этим делом было ничего неясно. Праздник, потом война – тут уж не до зимнего инвентаря. Хмурый начальник училища Инно отправил Тойво прямиком к военному коменданту Питера.

– У меня больше никаких забот нет, только твоими лыжами заниматься, – честно сказал он Антикайнену. – Сходи к коменданту, объясни ему свой взгляд на это дело. У него всяко полномочий больше, нежели у меня.

– Яволь, – вздохнул Тойво. – Не поминайте лихом.

Он помнил, как Седякин и Ворошилов атаковали Кронштадт со стороны Ораниенбаума, имел очень шапочное знакомство с первым из них после подавления восстания. Тот ему тогда показался вполне разумным, в отличие от многих других командиров высшего ранга, но вместе с этим очень властным и непоколебимым. С таким хорошо общаться на равных, но вот беда какая – не были они равны по определению.

Попасть на прием к коменданту Питера удалось сразу же, без всяких записей и сверки расписания.

– Ага, товарищ Антикайнен! – словно бы обрадовался Седякин. – Вот ты-то мне как раз и нужен. Вот тебя-то мне как раз и надо заполучить. Вот с тобой-то у меня есть вполне предметный разговор.

– Служу трудовому народу, – растерялся Тойво.

Комендант выглядел очень моложаво, подтянутый и энергичный. С таким хотелось говорить о походе Скотта к Южному полюсу, о силовых упражнениях атлета Засса, но не хотелось говорить о поэтических вечерах и выставках художников-импрессионистов. Такой тип людей был создан, чтобы дело делать, а не вздыхать о деле.

– В общем, есть такое мнение у некоторых товарищей, что лыжи – это западло, а как прикажете воевать, коли никаким другим способом передвигаться в Карелии невозможно? Финские агрессоры мобильны, потому что бегают по бездорожью там, где наши войска вязнут. Что прикажешь с этим делать?

Тойво, наконец, понял, к чему клонит комендант. Как ни странно, но к этому склонялся и сам Антикайнен, за этим и пришел сюда.

– В общем, мне от тебя нужны инструкторы по лыжному спорту, чтобы разослать их по войскам, там обучить в краткие сроки бойцов и тем самым обеспечить равные условия ведения военных действий с финиками. Ферштейн?

Тойво кивнул головой в согласии.

– Что тебе нужно, чтобы обозначить у себя специалистов по лыжному ходу в самые краткие сроки?

– Лыжи нужны, товарищ военный комендант, – наконец, сказал Антикайнен. – Две сотни пар, а еще лучше – три сотни. И палки тоже нужны, и некоторый инвентарь.

Седякин на минуту задумался. Действительно, лыжники без лыж не бывают. А где взять эти самые лыжи?

– Хорошо, озадачу этим делом «Моржа», – сказал он.

Тойво чуть было не переспросил «какого моржа», но вовремя прикусил язык, поняв, что собеседник имеет в виду ленинского соратника Каменева. С тем и расстались, каждый убежал отрабатывать свою задачу.

14 ноября к учебному корпусу Интернациональной школы красных командиров приехал грузовик-полуторка, в дощатом кузове которого что-то лежало.

– Доски какие-то, – сказал на КПП водитель и пожал плечами.

Красный казах Назарбаев, отбывающий наряд дежурным, заглянул под тент машины, почесал круглую-круглую, как солнце над казахской степью, голову и распорядился.

– К кочегарке, – указал он направление движения. – Доски кривые, даже для заборов не годятся. Вероятно, на растопку.

Дневальные по КПП, курсант Ибрагимов и курсант Алимбаев только головами покивали: вай, какой умный дежурный Назарбаев!

Через час в кочегарку вихрем ворвались Тойво Вяхя, Матти Нуоволайнен и Эрих Колканен. Совершенно случайно они узнали о целом грузовике кривых досок и на долю секунды потеряли дар речи, также узнав, куда этот грузовик был отправлен.

Вольнонаемные рабочие-истопники к тому времени успели выгрузить всю полуторку и даже начали колоть «доски» под размер топки.

– Убью вас, гады! – сказал Матти, отобрав у рабочего топор.

– Нас не убивай, – попросили истопники.

– А кого тогда убить? – откликнулся Нуоволайнен, перебрасывая топор с руки на руку.

– А шофера! – хором сказали рабочие. – Мы его не знаем – его не жалко. Он в «чепке» чай с булкой пьет.

Действительно, в забегаловке при училище, так называемом, «чепке», можно было купить втридорога булку, в то время, как в городе она практически не торговалась.

Но и шофер пошел в отказ: не надо его убивать! Лучше тех, кто направил его сюда. Финны посмотрели в накладную, увидели в ней фамилию Михельсона, которая путем просчета промежуточных распорядителей и поставщиков вывела на истинного отправителя груза – товарища Каменева. Как Тойво, Матти и Эриху удалось все это просчитать – загадка. Шестое чувство, вероятно, интуиция.

Убивать Каменева – это контрреволюция, это – несерьезно. Поэтому все трое побежали к КПП, дождались полчаса, пока не заступит новый наряд, а потом поубивали, но не насмерть, Назарбаева, Ибрагимова и Алимбаева. Те, даже будучи в равных составах с ними, не смогли противостоять взбешенным финнам.

С учетом безвозвратно загубленных, в лыжную секцию доставили двести пар лыж. Теперь же только сто семьдесят из них могли быть использованы по назначению. Хорошо, что рубить лыжные палки истопники не решились, а о том, как использовать несколько десятков банок с «лыжным дегтем» и не думали даже – фантазии не хватило.

– Итак, что мы имеем? – подвел итог обретения спортивного инвентаря Антикайнен. «Пелтонен», «Ярвинен» и «Карху»^[110] под рост – в наличие. Палки – тоже. Смола «Рэкс» – имеется. С полушубками и маскхалатами разберемся по месту. Значит, можно проводить тренировки по снегу. Уточню: будем проводить очень интенсивные тренировки.

– В ущерб учебному процессу? – спросил один из курсантов-лыжников.

– В помощь к выполнению важных задач, поставленных нам партией унд правительством. Ферштейн?

– Ферштейн, ферштейн, – закивали головами курсанты, каждый подобрал себе лыжи по росту, благо карликов среди них не было. Каждый обзавелся парой палок, подогнав завязки под руки. Потом старательно просмолили лыжи, втирая «Рэкс» в поверхности скольжения, а потом обжигая все это над открытым огнем. Наутро следующего дня в ближайшем парке они пробили себе лыжню и принялись бегать по ней, ускоряясь и замедляясь по графику. На скорости лыжники отрабатывали выносливость, в спокойном режиме – технику.

Тойво же помчался к Седякину с рапортом, что в скором времени его курсанты будут готовы к выдвижению в войска, как инструкторы по лыжной подготовке.

– Отлично! – отозвался военный комендант. – Только вот такая теперь загвоздочка: не далее, как вчера, белофинны взорвали железнодорожный мост. Олонецкая губерния отрезана от сообщения и переброски войск. Но наш проект остается в силе. Вы продолжайте готовиться. Мы обязательно задействуем ваши умения и навыки.

Антикайнена нисколько не удручило это известие. Нет, конечно, то что лахатарит разнесли мост – это форменное безобразие. Но то, что это произошло только один раз и с одним сооружением – это уже достижение наших оборонительных войск. А скоро придут наступательные войска – тогда белофиннам будет не до мостов.

Тем временем 26 ноября 1921 года делегация «карельских повстанцев» была принята в финском сейме, где Осипп Борисайнен при поддержке видного активиста народного фронта Ялмари Таккинена сказал: «Лесные богатства, водные ресурсы, железорудные месторождения, золотоносные жилы и алмазные трубки – все это будет нашим. Точнее – вашим».

Таккинен добавил: «Братский карельский народ взывает о помощи и готов потом тянуть финское ярмо. Они вам природные ископаемые, вы им – безвизовый въезд в разные Европы».

«И все?» – ахнула эдускунта, потрясенная. – «А можно организовать эти самые природные ископаемые без всяких ливвиков, людиков, вепсов, саами, мери и веси?»

«Можно, конечно», – совместно закивали головами Ялмари и Осипп. – «Но потом. Сначала территория со всеми делами, а потом уже освобождение этой территории от перечисленных народов».

Эдускунта ненадолго задумалась, но уже потирала свои потные от раскрытых возможностей ладошки. Можно ли доверять этим двум еврейчикам? В принципе, почему бы и не попробовать? Риск небольшой. Вложения – мизерные. Мировой резонанс значительный, выгода – еще больше.

Уже на следующий день, 27 ноября, правительство Финляндии обратилось в Лигу Наций с просьбой «рассмотреть ненормальное положение, создавшееся в Восточной Карелии». Правительство Эстонии поддержало обращение правительства Финляндии.

Опять взвился синий стяг Otava, с которым делегация Вяйнемейнена, Илмарийнена и Борисайнена ходили-бродили по Гельсингфорсу. Серебряные звезды Большой Медведицы на синем фоне, собранные на полотнище финским художником Йонасом Хейска, выглядели изящно и таинственно. Борода Левонена, пущенная по ветру, только добавляла колориту. Вообще-то, флаг был утвержден еще 21 июня 1918 года в поселке Ухта в качестве официального флага Карельского государства, но пользовались им крайне редко. Разве что, когда восстания случались, а повстанцам нужны были средства для поддержания этого восстания.

Тойво сотоварищи переместился для тренировок в местечко под Питером под названием Кавголово. Там и местность была пересеченной, и дистанцию можно было увеличить под тридцать километров. Да и удовольствия больше, когда зеваки не пялятся и пальцами у висков не крутят.

Именно тогда, наматывая километр за километром – руководить лыжной секцией не означало самому не бегать – у него созрел замысел. На самом деле такой замысел был у него давно, но вот оформился он именно на лыжне в Кавголово.

Товарищ Сталин упоминал о диверсионных отрядах, которые должны были тревожить неприятеля в то время, когда регулярные войска начнут свои наступательные войсковые операции. Он не упоминал о лыжниках, но на них рассчитывал товарищ Седякин. Стало быть, можно аккумулировать оба замысла в один, а целью обозначить когда-то избранное Пааво Нурми Кимасозеро^[111].

Именно Кимасозеро и должно было стать конечной точкой политической ангажированности Тойво Антикайнена, именно этот населенный пункт должен стать отправной точкой для другой жизни: без войны и лицемерия, без ненависти и страданий, без дрянных людей, или, вообще, без людей. И имя этой жизни будет «Лотта».

Лыжники тренировались до седьмого пота. Пока условия для тренировок были тепличными: теплые раздевалки, горячий чай, никто не имеет желания пульнуть из-за ближайшего дерева – можно было напрягаться с избытком, то есть, перенапрягаться.

Из двухсот желающих они отобрали сто семьдесят – по количеству спасенных от огня лыжных пар – все равно народу было прилично. Разбили на три отряда, каждый тренировался либо с утра, либо днем, либо вечером. Время чередовали, потому что у каждого должен был выработаться навык передвижения по сумеречному лесу.

Вообще, надо было выработать много навыков, поэтому, конечно, неуверенных лыжников из общего числа тренирующихся исключили. Несмотря даже на их «честно партийные» обещания. Самое слабое звено всегда рвет цепь, как таковую.

7 декабря, когда движение поездов по Мурманской железной дороге было восстановлено, Тойво на полусогнутых поскакал к Седякину.

– Товарищ военный комендант! – отрапортовал он. – Разрешите внести предложение об организации диверсионных действий в тылу противника!

Понимая загруженность командующего, Антикайнен сразу же расставил все приоритеты, чем, конечно же, заинтересовал Седякина, назначенного руководить всей военной операцией по освобождению Олонецкой губернии от врага.

– Докладывай! – сказал тот.

– Нами в Интернациональной школе Красных командиров подготовлено порядка тридцати инструкторов, готовых ехать в войска, – Тойво имел ввиду тех парней, кто не попал в состав активно тренирующихся. Но исключать их из процесса вообще было нецелесообразно.

– Также сто семьдесят курсантов готовы для длительных лыжных рейдов в тылу белофиннов, – поторопился добавить он, чтобы не допустить разочарования Седякина первым не совсем существенным рапортом.

– Это интересно, – заметил тот. – Подробнее можешь?

– Подробности в моей докладной записке, – ответил Антикайнен и вручил военному коменданту бумажную папку, в которой в меру своих художественных возможностей нарисовал «картину маслом».

Схематично изображенная карта Карелии была дополнена стрелочками, пунктирными линиями и жирными крестиками. Весь маршрут, рассчитанный Тойво, предполагал движение от Масельги к Реболам, потом на Кимасозеро, далее на Каяни и поворот к югу, чтобы затем опять выйти на восток к Пенинге и завершить рейд в начальной точке Масельге. Пунктиром он изображал вероятные маршруты финских «шишей», которые пробирались в Карелию от Каяни, а крестами отобразил вероятные базы и склады с боеприпасами противника. Стрелочки упирались в них и неоднократно пересекали пунктиры.

– Какова протяженность всего маршрута? – спросил Седякин.

– Порядка пятисот километров, – сказал Тойво. – Полагаю десятидневный рейд.

Военный комендант на несколько секунд задумался, потом указал пальцем на прерывистые линии и кресты.

– Откуда информация о передвижениях врага и их базах?

– Это только предположения, – ответил Антикайнен. – Исходя из рельефа местности и, так сказать, целей лахтарит. Думаю, вы обладаете более точной информацией, поэтому можно подкорректировать наш маршрут. Я нарисовал лишь примерный план, который нам в принципе можно осуществить. Это лишь отчет о нашей готовности.

– Понятно, – Седякин убрал папку к себе в планшет. – Мы примем к сведению ваши предложения, о дальнейших действиях будет извещен начальник училища товарищ Инно.

Конечно, со стороны Антикайнена было крайне опрометчиво нарушать установленный субординационный порядок. Но не хотелось, чтобы от хмурого Инно информация ушла к Ровио. Тойво даже своего старшего друга Куусинена не известил. Слабым местом его плана был рейд к Каяни – хорошо укрепленному военному объекту, где теперь размещалась школа военной разведки Финляндии. Но если предположить, что весь рейд имеет несколько авантюрную направленность, краткая атака, даже без попытки овладения самим городом, не более авантюрна, чем прочее.

Вернувшись к курсантам, Антикайнен сказал:

– Дорогие товарищи! Мы можем сохранять равновесие на лыжах, можем покрывать по тридцать километров и более пересеченной местности, можем при этом нести с собой боекомплект. Но кто сказал, что то же самое мы сможем проделать в реальной боевой обстановке?

– Сможем! – твердо сказал Оскари Кумпу, один из командиров. – У нас нет другого выхода.

– Правильно! – согласился Тойво. – Именно поэтому с сегодняшнего дня все тренировки только по снежной целине. В рейде лыжню нам никто наготово не проложит.

Действительно, бег по лыжне изначально отличается от хода по рыхлому снегу.

Охотник на широких лыжах движется по зимнему лесу без помощи палок. За плечами – вещмешок и ружье. Он медленно идет, готовый выстрелить во взлетевшего тетерева, или доходит до своего секретного шалаша, где и притаится в ожидании самого глупого зверя из леса, который на этот шалаш набредет. Охотнику неважно количество покрытых километров, ему важно количество побитой дичи, зайцев или слонов, к примеру.

Диверсантам важно бежать сквозь лес, как лосям, чтобы враги сначала не успевали бы опомниться, а потом не могли бы догнать. На охотничьих лыжах так не побежишь. А на обычных «Пелтоненах» или «Карху» ломиться по целине – так помрешь через пару километров, потому что сердце выскочит наружу через открытыйрот.

Нужна тактика. Только где же ее взять?

Собрались на совет Антикайнен, Кумпу, Вяхя – командиры отрядов, а также командиры взводов и отделений. Оскари и молодой Вяхя были назначены самыми главными лыжниками на время перехода. Однако при боевых столкновениях, организации службы и прочих охваченных Уставом делах, командовали штатные командиры.

За амуницию по умолчанию приняли новые автоматы Федорова, по двести патронов к ним, по две гранаты – это на каждого человека. Плюс еще продовольствие в заплечном мешке – не более двадцати килограмм на бойца. Добавить шесть пулеметов Мэдсен. Получится до хрена. Получится тяжело.

Чтобы передвигаться без остановок, без потери времени, решили создать авангард в тридцать лыжников. Они налегке, только с автоматами, пойдут топтать целину.

Чтобы сделать лыжню нужно два человека, потому что каждый проделывает в снегу две колеи – ног-то у человека больше не бывает! Меньше – да, но инвалидов брать в поход отказались категорически. И мусульман тоже. И секс-меньшинств. Толерантность.

Всякий из этих двоих пробивает одной ногой лыжню, а другой – место для палок, чтобы можно было ими отталкиваться, а не вязнуть. Первый идущий мнет правой ногой дорожку под левую лыжу последующих лыжников, левой – под левую палку. Идущий следом, в свою очередь, уминает левой ногой правую лыжню, правой ногой – под правую палку. Чтобы получилась удобопроходимая лыжня нужно пройтись по ней, по крайней мере, четыре раза. Главное, чтобы крайняя правая колея в снегу от первого снегопроходца была на разумном расстоянии от крайней левой колеи от второго «проходимца». Чтобы людям потом не пришлось бежать враскорячку, либо же наоборот – ногами, цепляющимися друг о друга, то есть, конечно – ногу за ногу.

Получается, задействованы восемь человек. Они бегут, как ломовые лошади. Когда начинают издыхать, их меняет следующая восьмерка. И так три этапа. Шестеро – это те, кто самые первые шли по целине в каждой группе, а потом откатились назад отдыхать – катить по уже сделанной лыжне. Так и будут меняться, пока не наступит привал. Назвали первую «тридцатку» кодовым названием «лоси».

– Кто в «лосях» побежит? – спросил командир взвода Матти Нуоволайнен.

– Я побегу, – сказал Тойво Вяхя, который несмотря на юный возраст намотал не одну сотню километров по заснеженным лесам и полям.

– И я, – добавил олимпиец Кумпу.

– Я тоже, – вставил Антикайнен.

– А тебе нельзя. Ты командующий, – хором возразили все собравшиеся.

В общем, порешили, что к двум добровольцам присоединятся те лыжники, которых отрекомендуют для этого командиры взводов и отделений. Пока решали все организационные вопросы устали больше, нежели от тренировок.

5. Приказ.

Никто из финских лыжников, готовящихся в Интернациональной школе к зимнему марш-броску, не спрашивал, когда и где он произойдет. И произойдет ли вовсе. Ни Антикайнен, ни начальник школы Инно, ни комиссар Ровио не могли бы ответить на этот вопрос. Секретность, порожденная отсутствием любой информации, самая секретная в мире.

18 декабря 1921 года территория Карелии севернее реки Свирь была объявлена на осадном положении. Сразу была проведена мобилизация сил и средств, переброшены дополнительные подразделения РККА, командный состав которых был очень негативно настроен по отношению к местным жителям, карелам. Это настроение быстро передалось солдатам и, как следствие, самим местным жителям. Их начали притеснять.

Не так, конечно, как финские оккупанты, считающие карело-финскую прослойку Олонецкой губернии поголовно предателями. Красные со своей стороны тоже не упускали возможности выразить претензии карело-финской составляющей Карельской трудовой коммуны, не мудрствуя лукаво, называя их «предателями». В общем, кто бы ни воевал, а карелы, сука, предатели. Стало быть, их надо притеснять, что, в общем-то, и имело место быть.

И пошла мародерка. Все древнее, что можно было найти и определить, как «ценное», изымалось и исчезало в поездах, направляющихся к Питеру. Также другое ценное исчезало в гужевом транспорте, организованном финнами на свою территорию. Чухонцы чистили Валаам, наши шерстили Свирский монастырь. И все совместно прочесывали часовенки, церквушки и красные углы в деревенских домах. Война, блин, все спишет.

«Дорогие мои карельцы», – картаво говорили в таких случаях ответственные работники, как со стороны красных, так и со стороны белых, к которым с жалобами обращались наименее сознательные жители. – «Чтоб вы все сдохли, паразиты. Вам оставили «краснушки^[112]», на них и молитесь». Наиболее сознательные жители прятали иконы Юргельских и Каргопольских мастеров под стропила своих домов.

Во второй половине декабря был сформирован Карельский фронт во главе с Седякиным. Его отношения с женой Дыбенко послужили дополнительным поводом, чтобы убрать из Питера элегантного военного коменданта. Может, это и к лучшему. И дисциплину он установил в войсках, и Дыбенко в пьяном угаре уже не намеревался «зарубить его шашкой».

К концу декабря 1921 года войск в Карелию стянулось уже прилично: численность колебалась в пределах 5—6 тысяч человек, сгруппировавшись в части восточной Карелии до линии Кестеньга—Суопасалма—Ругозеро—Паданы—Поросозеро. «Плавающую» тысячу, которая то была, а то ее, как бы и не было, составляли местные жители, карело-финны, или просто «карельцы», как их принято было называть среди видных партийных лидеров. Среди них оказалось две трети коммунистов карельской партийной организации и большинство комсомольцев. Часто во время перекличек и поверок коммунисты оказывались неучтенными, потому что проводили где-нибудь свои партийные собрания, а комсомольцы и беспартийные разбегались по домам к знакомым и незнакомым девушкам. Дело-то под Рождество, в Сочельник, любви хочется – спасу нет. Командующий Седякин махнул на это рукой и не стал никого расстреливать в показательных целях. Это ему потом в 38 году припомнят.

26 декабря 1921 года советские войска перешли в наступление из района Петрозаводска, а к 29 заняли Поросозеро и остановились праздновать Новый год. Вообще-то формальным поводом были ужасающе крепкие морозы, знаменующие конец декабря, но фактически воевать в Рождество не было желания ни у кого.

Для кого-то праздники – праздники, а для кого-то праздники – те же самые будни. Предложение Антикайнена, оставленное Седякину, не пропало втуне. Его внимательно изучили и одобрили. Каменев, так вообще скакал козлом и дрыгал ногами: можно финнов в тыл к финнам забросить – и пусть они грызутся между собой. В полночь 31 декабря в момент, когда били Куранты на Красной площади, по правительственной связи раздался звонок в штабе у Седякина.

Тот, подняв трубку, сначала некоторое время слушал хрюканье, прерываемое изредка какими-то свистами и потрескиванием, потом догадался: это его партия и правительство поздравляет. На это он ответил таким же хрюканьем, свистом и потрескиванием, что означало: ура, с праздником, товарищи, вперед, к новым свершениям!

Потом, маханув по этому поводу фужер шампанского, взялся за телефон снова.

– Барышня! – сказал он, скорее по привычке. – Когда придет шифрограмма, срочно ее ко мне, не взирая на метель и вьюгу, не взирая на мороз и стужу.

Телефонист Потапов досадливо крякнул в усы и ответил дежурное «есть».

Тотчас же застрочил телетайп, и из него полезла, скручиваясь, лента шифрограммы. Телефонист Потапов крякнул с досады во второй раз. Может этот телефонист Потапов был уткой? Нет – просто его за столом ждали такие же простые парни, телефонисты, и простые девушки – сестры милосердия. А ему вместо этого предстояло клеить ленту правительственного сообщения на отдельные листы писчей бумаги и следить, чтобы все было строго по порядку и по Уставу. Поневоле закрякаешь!

Тем не менее в самые короткие сроки телефонограмма оказалась перед глазами Седякина. В ней можно было прочитать те же самые хрюканье, свист и потрескивание. Но, злорадно усмехнувшись в морозную темноту ночи за окном, командующий сощурил глаза и кивнул: нас, мол, не проведешь, мы, мол, не пальцем деланы. А чем мы деланы? Да ничем! Он достал из двух совершенно разных сейфов две разные дешифровальные тетради в клеенчатых обложках и принялся за работу.

И то, что у него получилось, при повторном прочтении оказалось удовлетворительным. Написанное удовлетворяло самого Седякина, командующего Каменева и даже стратега товарища Сталина. А уж как это должно было удовлетворить Антикайнена, он и не предполагал. Начальники, как правило, видят одобрение и согласие только у других начальников, рангом повыше, власти поболе. Подчиненные должны подчиняться, а одобрять и соглашаться не входит в круг их обязанностей.

Однако новогодняя ночь продолжалась, можно было слегка расслабиться. Седякин позвонил крякающему телефонисту и объявил ему, что до утра не планирует прибегать к его услугам. Потапов на это, по своему обыкновению, крякнул, и поскакал в соседнее служебное помещение, где как раз праздничное застолье достигло своего апогея. Ему была налита штрафная, которой он не ограничился: в хорошем темпе сначала догнал, а потом даже перегнал сослуживцев и сослуживок в алкогольной атаке.

Седякин, проснувшись поутру со светлой головой, ясным взглядом, выбежал в предрассветные сумерки и обтерся хрустким от мороза снегом. По пояс раздетый, он фыркал и ухал, щекоча голую грудь, спину, шею, бока и руки настоящей карельской зимой, которую можно представить только нырнув без одежды в сугроб.

Испив горячего чаю, командующий фронтом обмакнул перо в чернильницу и старательным каллиграфическим почерком на чистом листе вывел слово «Приказ». Полюбовался на написанное, незамедлительно посадил на приказ кляксу, чертыхнулся и снова взялся за перо, начав с другого чистого листа.

«Приказ.

Приказываю: прибыв на станцию Массельгскую, сразу же выгрузиться и выступить всем отрядом по направлению к селу Реболы».

Больше писать не хотелось, потому что приказывать можно все, но на бумаге это имеет свойство выглядеть забавно. Как может быть иначе, чем по прибытию не «выгрузиться сразу же»? Подождать, пока подадут завтрак? Блин, но поди разберись, что там у этих чухонцев на уме: замедлятся по своему обыкновению и не пойдут к Реболам, или пойдут, но не все?

Седякин призадумался, походил немного по своему штабу, выпил залпом стакан чистой колодезной воды, оставшийся с прошлого года, и поморщился. То ли прошлогодняя вода волшебным образом обрела крепость водки, то ли кто-то вчера здесь бухал, но недобухал. Впрочем, неважно. Он закусил обнаруженным на тарелке, укрытой крахмальной салфеткой, соленым огурцом, заел салом с чесноком, и жизнь сделалась приятна и удивительна.

Снова схватив перо, командующий фронтом продолжил писать.

«Задание, которое надлежит выполнить отряду, состоит в следующем:

1. Перейти линию военных действий и, вступив на территорию, захваченную противником, уничтожать все группы противника, которые встретятся на его пути. Выяснив месторасположение руководящих органов противника, отряд должен двигаться к этим пунктам и всеми доступными средствами и способами ликвидировать указанные органы. После того, как село Реболы будет освобождено от неприятеля, отряду двигаться на Кимасозеро, не допуская при этом ни остановок, ни промедлений. По взятии Кимасозера отряду идти к деревне Тикша на соединение с 88-м пехотным полком.

2. Неудача наступления на село Реболы не должна служить препятствием дальнейшей работе отряда. В этом случае село Реболы должно быть оставлено, и отряду всеми доступными путями продолжать движение к Кимасозеру.

3. Сведения о состоянии и размерах сил противника в Реболах и Кимасозере не имеется. По предположениям, штаб неприятеля находится в одном из этих сел. Все обнаруженные в глубоком тылу неприятеля склады припасов, вооружения и снаряжения уничтожить. О всех действиях отряда, как и об отношении населения к советской власти, сообщать мне всеми доступными средствами, по возможности каждый день.

Командующий войсками Каррайона А. Седякин.»

Ну, вот, кажется и все – готова бумаженция. Теперь отослать ее нарочным курьером в Питер, и дело в шляпе. Идея товарища Сталина, практическая разработка товарища Антикайнена, координация товарища Каменева и решение товарища Седякина – вот что значит, диверсионно-разведывательный поход отряда лыжников.

Конечно, маршрут, предложенный «горячим финским парнем», включающим поход через Кухмо к логову финской разведки Каяни – полная авантюра и отклонена, как нереальная. В Финляндию соваться нельзя, потому что там – дороги, там коммуникации. Это значит – мобильность войск: обложат и перетрут в порошок, даже мяукнуть не удастся. Но остальное – вполне осуществимо.

Карелия – это полное бездорожье и отсутствие связи, как таковой. Там и наши, и ненаши в одном положении. Кому как повезет, у кого больше воли. Как правило, ее бывает больше у того, кто действует в оборонительной стратегии – защищает свою страну. «Красные финны» на то и не «белые финны», что теперь страна у них другая. Вот пусть им все карты в руки.

Седякин еще раз склонился над новым листом бумаги, написав распоряжение начальнику Интернациональной школы командиров товарищу Инно. Он предлагал ему обеспечить всем необходимым участников рейда, грузовики со снабжением придут непосредственно перед отъездом под личным контролем товарища Каменева.

Черт, как бы ему самому хотелось поучаствовать в предстоящем марш-броске! Не за столом с картой и телефоном, а посреди леса с винтовкой за плечами. Мышцы сладко ноют от нагрузки, встречи с врагом лицом к лицу – это ли не романтика! Однако, как говорится, каждому – свое.

Седякин вызвал курьера, которым оказался ночной телефонист, слегка помятый, но вполне дееспособный.

– Барышня? – спросил он, уточняя.

– Ага, – согласился Потапов. – Ночью было дежурство на телефоне, эти сутки – курьером. Потом два дня отдыха.

– Пулей в Питер ближайшим же транспортом. Отвезешь два пакета особой важности и секретности в Интернациональную школу командиров. Потом можешь двое суток отдыхать. Ферштейн?

– Я, я, натюрлих, – без всяких эмоций ответил телефонист. Дело плевое: в полдень товарняк с теплушками пойдет. Места в них много, это в Карелию сейчас сложнее попасть – все поезда войсками забиты. Ох, и вдарят же скоро по белофинской сволочи!

Под вечер 1 января хмурый Инно подписывался под рапортом о получении двух запечатанных сургучом пакетов. Один из них был важный, другой – очень важный. Один – секретный, другой – весьма секретный. Доставил ему эту почту прямо на дом очень радостный курьер.

– С Новым годом вас, товарищ Инно! – сказал тот, когда все формальности были улажены.

– И тебе не болеть! – ответил начальник училища. – Маханешь в честь праздника?

– Махану, – согласился Потапов. – Весь день на ногах.

– А мне с тобой нельзя, – сокрушился Инно. – Еще Антикайнена искать.

Курьер-телефонист, молодецки крякнув, влил в себя почти стакан водки, закусил семужкой и сказал:

– А чего его искать? Он в казармах трется, меня к Вам и направил. И воинов своих из бань собрался вытащить. Строгий такой и взволнованный!

Действительно, Тойво с утра чувствовал, что начало 1922 года в его судьбе будет переломным. И от этого чувства ему было несколько не по себе. Взволнованность на него накатила и строгость.

А тут еще одуревший от дороги курьер Потапов начальника найти испросил. Крякал и хлопал себя по плечам, словно разгоняя забравшийся под шинель январский мороз. Значит, время пришло. Значит, сегодня он воин-интернационалист, а уже завтра – дезертир. Завтра, помимо обидного определения, двигало его и Лотту к послезавтра: белый песок, изумрудное море, раскаленное солнце и золотая рыбка в виде очень приличного банковского счета. А за снегом, если соскучатся, всегда можно к брату в Альпы податься.

Только нельзя даже думать обо всем этом – мысли материальны. Нельзя сглазить, нельзя быть уверенным ни в чем, пока дело не будет сделано. Вместо тревог и волнений, Антикайнен послал сменившегося с наряда Тойво Вяхю за парнями. Тот по причине своего самого юного возраста среди курсантов отдувался в новогоднюю ночь за всех.

Четырнадцать командиров отделений всей лыжной сборной отдыхали в банях, в рюмочных, у кого водились деньжата, в концертах оперной музыки и выставках художников-минималистов. Сегодня, первого января 1922 года был день полного расслабления – ни учебы, ни лыжной подготовки.

Когда начальник училища Инно пришел в казармы, отправив отдыхать специалиста по кряканью Потапова, Антикайнен выступал перед собравшимися товарищами по Интернациональной школе.

– In fact, the more You shared of the past, the less people saw You for who You were in the now, the more they saw You as who You had been and who You had struggled so long not to be^[113], – говорил он, воодушевленно сжав руку в кулак и потрясая им в такт своим словам.

– Переведи! – сразу же несколько голосов.

– Тьфу ты, – сплюнул Тойво. – Извините, увлекся. О чем это мы говорили?

– Как строить взаимоотношения в рейде.

– Ах, да. В действительности, чем более ты распространяешься о прошлом, тем менее люди видят, кто ты на самом деле, более они видят тебя, каким ты был и каким ты боролся не быть^[114]. Словом, товарищи, живем только настоящим. Прошлое оставляем здесь, в казармах. Нам надеяться только друг на друга, давайте же постараемся оправдать эти надежды.

Инно нахмурился: неужели курьер знал о содержимом пакета и проговорился? Надо его немедленно арестовать и расстрелять, чтоб не крякал.

– Смирно! – скомандовал Оскари Кумпу, первый увидевший притаившегося начальника.

– Вольно! – махнул рукой Инно. – Что за сбор в отведенное для отдыха время?

– Разрешите доложить, – сказал Антикайнен. – Выстраиваем тактические принципы взаимоотношений, если наша подготовка позволит провести операцию в тылу противника. Занятия перед отбоем, размышления на сон грядущий, так сказать.

Начальник в ответ только вздохнул: ну, да, ну, да. А, вообще, правильно, когда в экстремальной ситуации степень взаимоотношений не зависит от степени конкретных отношений. Дело надо общее делать, а не людей проверять на вшивость. Только прокуратуре об этом говорить не следует – у нее, у прокуратуры, как раз все наоборот.

– Парни! – сказал Инно.

– Что? – изумились собравшиеся в голос.

– Извините: товарищи курсанты! – поправил себя начальник. – Нас ждут великие дела. Совсем скоро всем нам придется показать, что значит быть «слушателем Интернациональной школы командиров» в обстановке секретной и смертельно опасной. Готовьтесь. Сформированный отряд лыжников будет задействован в самое короткое время. Командиру отряда следует незамедлительно подойти ко мне для получения приказа. Кстати, а кто у нас командир?

На удивление этот вопрос оказался до сих пор нерешенным. По крайней мере, приказа такого начальник не подписывал. Как-то не до этого было.

Курсанты-командиры отделений переглянулись. Несмотря на отсутствие официального назначения, никто из них не сомневался, кому следует поручить руководство и управление «секретной и смертельно опасной» операцией.

– Ленин! – сказали они хором.

Инно представил, как лысый вождь, уже очень немощный, чешет на лыжах и передернулся.

– Назначаю командиром курсанта Антикайнена, – сказал он. – Его заместителем будет Оскари Кумпу. Соответствующее распоряжение будет издано не позднее завтра. Если есть возражения, другие кандидатуры, прошу огласить немедленно.

Никто не возражал, никого не предлагали. Сам Тойво молчал, молчал и огромный, как медведь Оскари.

– Все свободны, всем отдыхать, Антикайнен и Кумпу – ко мне в кабинет.

Инно сбросил шинель на стул, прикрыл за вошедшими курсантами дверь, не забыв выглянуть в коридор на предмет наличия отсутствия шпионов, и нахмурился.

– Дорогие товарищи, – сказал он. – Получен приказ о задействовании нашего отряда лыжников в разведывательно-диверсионных целях. Соответствующее обмундирование, вооружение и продовольственные наборы поставят в ближайшие дни. Этим занимается сам товарищ Каменев. Так что: будьте готовы!

– Всегда готовы, – ответили Тойво и Оскари, чуть не отдав при этом новомодный пионэрский салют.

– Продолжать соблюдение секретности, продолжать подготовку, желательно – тактическую. Эх, к Василевскому бы обратиться, да времени, боюсь, не хватит. Ну, а с товарища Ровио толку никакого.

– Стесняюсь спросить, – обратился остающийся спокойным, как удав, Кумпу. – Когда?

– В свое время, товарищи, – хмуро заметил Инно. – Вы об этом узнаете в первую очередь.

Третьего января по Интернациональной военной школе был издан приказ, в котором говорилось: «Отряду лыжников Интернациональной школы – быть готовым к выступлению в 16 часов 5 января 1922 года».

6. Диверсанты.

Тем же днем в казармы привезли снабжение. На этот раз дневальные по КПП направили грузовики-полуторки прямиком на хоз двор, вызвав туда же комиссара Ровио. Вероятно, побоялись, что снова им лица набьют, если отправят новенькое обмундирование и оружие в кочегарку. Назарбаев, Ибрагимов и Алимбаев уже приобретали необходимый для выживания в большом городе опыт, и опыт им говорил: ничего не отправлять в печь на растопку. Революция в Средней Азии продолжалась, басмачи ездили на лошадях, презрев верблюдов, а электричества – никакого! Навыки, приобретенные в школе красных командиров еще должны были сыграть свою роль в становлении союзных республик, поэтому Назарбаев, Ибрагимов и Алимбаев впитывали в себя каждую крупинку знаний, чтобы та сторицей окупилась в родных кишлаках и аулах при установлении в них советской власти.

Куусто Ровио обрадовался сначала, пересчитав грузовики, а потом разом погрустнел, перечитав накладные. Ничего из доставленного не могло быть использовано в Питере на курсантские нужды. Все должно было уйти во вражеский тыл, предварительно превратив каждого курсанта в бойца-диверсанта. Снял шинель «с разговорами», одел белый овчинный полушубок – стал другим человеком.

В рейде должно было принять участие сто семьдесят воинов – по числу спасенных от Назарбаева, Ибрагимова и Алимбаева пар лыж – на них и поступило все снабжение. Полушубок, ватные штаны, валенки, белый маскхалат, автомат Федорова с боекомплектом, две гранаты, консервы, сало, сахар, шоколад, ну, и спирт – набор для диверсанта.

Такой шикарный набор способствовал подъему боевого духа у финнов-лыжников и вызывал некоторую зависть курсантов-эстонцев, чехов, азиатов и немногочисленных русских. Что такое лыжи – каждый из них представлял себе достаточно смутно, но зато шикарный внешний вид был налицо.

– Я бы тоже в такой форме в рейд пошел, – сказал курсант Геннадий Фиш^[115]. – Подумаешь – лыжи! Любой дурак в них по снегу пройдет.

– Цыц! – сказал ему Оскари Кумпу, а Тойво Вяхя показал огромный, не по годам, кулак.

Матти Нуоволайнен под такое дело сбегал в город и выменял где-то свой спирт, будучи человеком, в принципе, не пьющим, на четыре пары лыж, типа муртома^[116]. Дело в том, что изначально доставленные по приказу Каменева лыжи все, как одни, были типа хапавеси^[117], и пришлось с этим делом считаться. Стратегию, конечно, выработали: «лоси» впереди, остальные следом. Однако передвижение столь крупного воинского подразделения невозможно без разведки. А к разведчикам уже «лосей» не приставить. Разведчики сами должны по снегу продвигаться, желательно, не очень проваливаясь.

На широких «вездеходах» можно было без особого ущерба двигаться и по сугробам, и по насту, и по льду. Их отличие от охотничьих состояло в том, что крепления были резиново-проволочными, что не позволяло одним движением ноги их сбросить, да рост, под стать обычным беговым.

– Это ты здорово подсуетился! – сказал Антикайнен. – Быть тебе командиром разведчиков. А больше таких муртома не раздобыть?

– Можно, конечно, но не в Советской России, – пожал плечами тот. – Мы же пытались уже! А я вот заказ сделал, да только через границу лыжи на себе просто так не поволочешь, поэтому, извиняйте, хлопци, бананьев нема!

Целый день ушел на то, чтобы подогнать под себя снаряжение – лыжи с креплениями, палки с кожаными петлями под кисти рук, валенки и одежду. Потом, на марше, нельзя будет отвлекаться на подобные вещи, на марше нужно будет бежать, что хватит сил.

Наконец, все приготовления были позади, и стройными колоннами курсанты в обычной своей курсантской форме двинулись к Николаевскому вокзалу, где их уже поджидал специальный эшелон. Лыжи и палки, вещмешки с припасами и мешки со спецодеждой уже перегружались в вагоны специально проинструктированными солдатами из хозвзвода. Назарбаева, Ибрагимова и Алимбаева на такое ответственное дело не допустили.

– Ура, товарищи! – так энергично гаркнул в усы командующий товарищ Каменев, что они, седоватые и огромные, чуть не улетели в направление к шеренге бойцов.

– Ура! – ответили курсанты в тон оратору, и с крыши вокзала сорвался наземь снег.

– Я верю в вас, богатыри! – продолжил кричать Каменев, и на глазах его застыли слезы от избытка чувств. – Расцеловать бы вас всех!

Бойцы разом поскучнели, представляя, как придется лобызаться с этими обвислыми прокуренными усищами. Ладно бы он был женщиной – да не бывает у женщин столь буйной растительности под носом, даже у тех, кто цыганской, армянской или азерибаджанской национальности.

– Потом расцелую. По возвращению. Если вы захотите, – несколько умерил пыл командующий. – А пока мы сделали для вас все, так и вы сделайте для нас, для молодого Советского государства, полный максимум из того, что можете. И даже то, что не можете! Громите белофинскую сволочь! Нет пощады врагам! Аллилуйя!

– Аминь! – ответили курсанты.

– По вагонам! – скомандовал начальник школы Инно.

Едва только последний курсант сел в вагон, поезд стремительно тронулся и умчался, как ветер, в Карелию. На перроне остался стоять удивленный Каменев, а Инно и Ровио махали вслед эшелону своими платочками.

Ехать предстояло почти двое суток, за это время надо было разобраться со снабжением и не позволить никому налакаться халявного спирта. Вообще-то, каждый из финских курсантов понимал всю ответственность предстоящего мероприятия, но ведь что такое пьянка? Хлопнул по рюмке, типа за отъезд, потом – по второй, потому что по одной нельзя, следом – за успех, а дальше разбавленный в пропорциях пятьдесят на пятьдесят спирт сам находит дорогу к желудку и пробирается прямиком в мозг.

Антикайнен поставил своему заместителю Кумпу задачу: всех задействовать. Сам же лег спать с чистой совестью, потому что дело свое командирское выполнил: приказ отдал. Оскари изловил двух командиров рот, Хейконена и Каръялайнена, и нарезал им цель: охватить всех. И тоже пошел спать на соседнюю с Тойво полку.

Те тоже хотели, конечно, завалиться пощемить, но нужно было как-то решать задачу. Они вызвали к себе командиров взводов и строго сказали, что всех нужно занять. После чего мгновенно уснули – просто будто сознание потеряли. Вот как положительно воздействует на организм хорошо сделанное дело.

Настал черед командирам отделений получать приказ: озаботить всех. Те, ступая на цыпочках, чтобы не разбудить своих отцов-взводных, внезапно погрузившихся в счастливые грезы под перестук вагонных колес, пошли к своим отделениям.

– Вот что, товарищи! – торжественно прошептали они своим подчиненным. – Когда мы уснем, положите нас на наши полки, а самим – до рассвета читать Устав военной и караульной службы.

Едва произнеся последнее слово, они пали ниц и захрапели. Бойцы переглянулись, пожали плечами, за руки и за ноги распределили своих начальников по местам, а сами, удобно устроившись на выбранных под это дело полках, вытащили из карманов священные книжицы.

Как только курсант начинал читать первую строчку из Устава, она немедленно куда-то убегала, маня читателя за собой. Тот, конечно, бежал следом и прямиком попадал в свою дрему. Дальнейшее действо уже развивалось само по себе – в меру фантазии и биохимии каждого.

Таким образом утром ничто из запасов спиртного израсходовано не было, все выспались, как пожарники, и заняли по пробуждению очередь в туалет. Сила военной дисциплины – в приказе, каждый его понимает по своему, но итог один – порядок в танковых войсках. Да и, вообще, в любых войсках – порядок.

– А поутру они проснулись, – сказал на это Антикайнен, мрачно созерцая переминающуюся с ноги на ногу очередь.

Мимо него, глядя себе под ноги, прошел курсант Лейно, пулеметчик по образованию, добрался до вожделенной кабинки и сказал товарищам: «Я только спросить». Очередь, было, удивилась, но тот быстро вошел в туалет, когда дверь открылась.

Завтрак в поезде был тоже предусмотрен. Завтрак был сытен, масло в каше – обильно, чай – сладок и наварист. Всем это понравилось, поэтому вместо перекура – народ в отряде в основном подобрался некурящий – запели революционную песню.

Old man feels the cold.

Oh baby don't

'cause I've been told

Stay on these roads

We shall meet, I know

Stay on…my love

You feel so weak, be strong

Stay on, stay on

We shall meet, I know

I know. ^[118]

Старик чувствует холод.

Детка, с тобой так не должно,

Потому что мне сказали

Оставаться на этих дорогах.

Мы встретимся, я знаю.

Оставайся… моя любовь.

Ты чувствуешь такую слабость, будь сильной.

Оставайся, оставайся

Мы встретимся, я знаю.

Я знаю.^[119]

Вместо политзанятий устроили скоростную сборку-разборку пулеметов. Потом в соревновательных целях то же самое проделали с закрытыми глазами. Победил, как ни странно, «сцуль», как его прозвали, Лейно. Чемпион среди всех курсантов, Матти, способный на ощупь вытащить из мешка детали только определенных марок оружия, не путая их с другими, и собрать их, не глядя, в пулемет, отчего-то замешкался. Вероятно, слишком занял свою голову мыслями о предстоящем деле.

Конечно, все помыслы у каждого были об одном: какое же задание у них будет? Об этом и вели разговоры. Все больше склонялись к, так сказать, «мировой революции». Броситься на лыжах на лахтарит, разбить их, развернуть над головами красный стяг, и – в Финку. У всех диверсантов в стране Суоми остались родственники и близкие. И каждый мечтал прийти к ним, помахать флагом и сказать: «Я вас освободил». Родственники и близкие заплачут от радости, буржуи затрепещут от страха и сдадутся. А им – уже дальше двигать, братскую Швецию и Норвегию освобождать.

Хотя какая «Швеция – братская»? Очень даже сволочная страна. И в Норвегии сволочей – пруд пруди.

Но делать нечего. Мировой пожар Революции надо где-то раздувать. Пусть потом гуляет пламенем по всем Европам! И они: Лейно, Матти – сурово бегут на лыжах впереди, махая туда-сюда знаменем.

– А лето придет? – недоверчиво всунулся под красный флаг командир второй роты Каръялайнен.

– И что? – даже возмутился Матти.

– Летом-то как на лыжах бегать – снегу-то не будет?

– Да ну тебя! – отмахнулся Лейно. Субординация у вчерашних слушателей-однокашников еще была того – не очень. – Природные условия не играют роли. Важен сам процесс.

За разговорами каждый собирал вверенное ему имущество, выискивал из складированных в углу лыж свои, подписанные особыми знаками, с подогнанными под себя креплениями. Так и приехали в Петрозаводск.

Кто-то сунулся на перрон, но мороз всех торговцев разогнал по норам, а немногочисленные жители в это время предпочитали сидеть по домам и смотреть друг на друга. Вот ведь какой парадокс был в 1922 году в набирающем силу губернском городе Петрозаводске: торгаши в норах жили, а иные жители – в домах!

Тем временем перед самим отходом поезда в вагон к Антикайнену прибежал заледеневший вестовой с местного гарнизона.

– Вы командир диверсантов? – спросил он.

– Ну, – стушевался Тойво. – Командир – это да, вот диверсантов ли?

– Неважно, товарищ командир диверсантов, – вестовой весь подобрался от важности момента. – Можете вскрыть конверт с заданием от командующего Седякина. Вот приказ.

Он протянул запечатанный сургучом конверт, в котором оказалось прописанное каким-то Федько постановление о передаче распоряжения командующего Каррайона. Мол, прочитай, что там всучил товарищ Инно перед отъездом – и будет тебе счастье.

Ну, коль такая секретность, то отряд курсантов – действительно диверсанты, и никто более.

– По вагонам! – скомандовал Тойво.

– По вагонам! – эхом откликнулись командиры рот, и их поддержали взводные и командиры отделений.

Курсанты, впустив с собой клубы пара и морозного воздуха, уселись по своим местам. Ну, его в пень, такие стоянки, где можно, того и гляди, отморозить все свои достоинства!

«А ведь они совсем не думают, что уже через несколько часов, не наступит и рассвет, как придется бежать по такому холоду неизвестно куда и неизвестно сколько по времени», – подумал, глядя на своих подчиненных, Антикайнен. – «Моя авантюра будет осуществлена при помощи этих молодых парней. Все мы сойдем с поезда, но все ли, наступит момент, залезем потом в него обратно?»

Он собрал подле себя командирский состав и вскрыл конверт с сургучом и надписями «Весьма секретно», «Обязательно к выполнению», «Оплата при получении» и еще от руки: «Быстро. Срочно. Верно. Точно».

Прочитав содержимое приказа, подписанное Седякиным, Тойво не решился читать вслух, а просто передал бумагу своему заместителю Оскари. Тот прочитал, несколько раз перевернул бумагу, будто надеясь увидеть что-то на оборотной стороне, хмыкнул, сказал «все понятно», и передал листок Каръялайнену.

У командира второй роты чтение не задалось: он шевелил губами, проводил пальцем по строчкам, но смысл от него ускользал. Наконец, отчаявшись ждать, командир первой роты Хейконен спросил:

– Чего непонятно, балда?

– Если мы будем уничтожать все группы противника, как же мы выясним месторасположение руководящих органов? Какие у них могут быть органы: руки, ноги, еще один орган. Их уничтожать – отрезать, что ли? И, вообще, какая разница, каким органом они руководят?

Собравшиеся переглянулись между собой.

– В общем, выполняй приказы, береги своих бойцов и уничтожай лахтарит, – сказал Антикайнен. – Понял?

– Хорошо, – согласился тот. – Всех убью, один останусь. Надо будет органы отрезать – ты мне только скажи, какой именно.

Тойво вздохнул: Каръялайнен до революции работал помощником мясника в лавке в Коувале. Он и был в прошлой жизни настоящим лахтари^[120] по профессии.

Наконец, все прочитали приказ и уставились на Антикайнена, словно тот должен был вынести свое резюме. Тому ничего другого не оставалось, как произнести речь.

– Дорогие товарищи командиры, – встав с места, начал он, пытаясь уловить хоть какую-нибудь волшебную мысль, которая была скрыта в послании Седякина. – Нам оказана великая честь партии и правительства, которые сделали из нас диверсантов. Задача трудная, но я бы не сказал – невыполнимая. Беляков мы будем отстреливать по мере их поступления. Также следует обратить внимание на то, что надо брать пленных, а особенно командный состав. Пусть они нам все расскажут. А иначе с ними поработает сам товарищ Каръялайнен.

Командир второй роты важно кивнул в согласии и оглядел своих товарищей. Все, кроме Кумпу, поежились под его взглядом.

– Особое внимание прошу обратить на обувь и одежду под обувь, а также лыжный инвентарь у товарищей бойцов, – продолжал Тойво. – Никаких портянок, только две пары носков в валенки: хлопчатобумажные снизу и шерстяные сверху. Менять их со свежими при первой возможности стирки. О чистоте и сохранности вверенного оружия я уже и не говорю. По порядку передвижения все остается прежним, как отрабатывалось: впереди «лоси», за ними все остальные. «Лосям» стараться избегать крутых и затяжных спусков. Ну, а подъемы могут быть разными. Авангард, который будут налегке, всегда должен помнить, что следующие за ними – нагружены, как лошади. И все командиры должны осознавать, что к привалу все будут уставшие, как собаки. Диверсант – это не право, это обязанность. Звучит гордо?

Все переглянулись,а Оскари сказал, словно выражая общественное мнение:

– Да, вообще-то, не очень. Даже преступно как-то.

Эх, кабы простодушный и прямолинейный Кумпу знал, насколько это действительно преступно! Тойво загрустил, потому что на самом деле главный преступник – это он сам. Корысти ради втравил товарищей в авантюру, поставил их жизни под угрозу, словом, нет ему прощения. Но и назад сдавать уже поздно.

Командиры увидели перемену настроения Антикайнена и попытались как-то скрасить это дело.

– Ничего! Побьем белофиннов за здорово живешь! – сказал Матти.

– Давно уже хотелось свести с лахтарит счеты! – поддержал Каръялайнен.

– Дело принципа: или мы, или они. Территория-то наша, как бы! – рубанул рукой по воздуху Хейконен.

– Если надо – умрем за дело рабочего класса! – подтвердил Лейно. – Диверсанты мы или нет!

– Ша! – возразил ему Антикайнен. – Если ты умрешь, он умрет, другие умрут – кто же тогда дело рабочего класса будет делать? Сам рабочий класс к этим делам не приучен. У него и оружие – булыжник, и живет он от зарплаты до зарплаты. Такие вот дела! А мы – диверсанты! Нам надо выжить любой ценой и победить!

Он оглядел своих товарищей, притихших от слов, энергично произнесенных их командиром. Эмоции захлестывали Тойво. Хотелось сделать что-то великое, чтобы не было стыдно.

– Слушай мой первый боевой приказ! Приказываю всем оставаться в живых, и не умирать даже в крайнем случае. Вот так, товарищи диверсанты! Только жить!

7. Красные шиши.

С рассветом 7 января, когда все ортодоксы начинали Празднество Рождества, на станции Массельгской было людно. Сто семьдесят крепких поджарых парней, выгрузившись из вагонов только что подошедшего поезда, деловито облачались в ватные штаны, полушубки и напяливали поверх всего этого белые маскировочные халаты. У каждого была своя пара лыж, воткнутая в снег и ожидающая, когда ее пустят в дело.

Мороз трещал, пар от дыхания клубился, луна оделась мутно-желтыми кольцами, звезды подмигивали. Ни одной собаки, ни одного человека, только дежурный по станции пытался разглядеть что-то сквозь промерзшее, покрытое толстым слоем изморози, стекло. Информацию он, конечно, получил, но получил только-только, едва успел вбежать в дежурку, отсемафорив перед этим красным огнем приближающемуся локомотиву. Машинист, сдвинув боковое стекло кабины поезда, высунул большую металлическую рамку, которую дежурный и подцепил положенным для такого дела деревянным кием. Уже суетливо вбежав в свое помещение, он вытащил из полой ручки, приделанной к этой рамке, свернутый в трубку листок бумаги.

Требовалась секретность, не требовалось проверки документов военизированной охраной станции, и, вообще, как будто ничего и не было. Прицепные вагоны, в котором ехали сходящие на полузанесенный снегом перрон люди, пойдут дальше. Для отправления состава ждать разрешения главного из сошедших по фамилии Антикайнен.

Дежурный по станции кивнул начальнику караула, который озабоченно готовился вместе со своими бойцами выйти на мороз с проверкой документов.

– Читай, Фома, – сказал он. – Сиди и кури бамбук – без нас разберутся.

– Мало ли что в твоих бумажках пишут! – ворчливо заметил малограмотный начальник караула.

– Ох и Фома ты неверующий! – ухмыльнулся дежурный. – Иди, иди, получи мандатом по башке, а я тут посижу до особого распоряжения.

Тот, однако, на улицу не пошел, махнул рукой и скомандовал своим бойцам «вольно».

Вместе с клубами пара вошел в дежурку с корзиной дров истопник.

– Шиши приехали, – сказал он и потряс рукой бороду, сбивая намерзшие сосульки.

– Какие шиши? – удивился Фома.

– Финские – какие еще, – ответил истопник. – Только, наверно, красные. А вот и главный шиш.

В помещение вошел Тойво, услышавший последнюю фразу. Она его позабавила. Действительно, «красный шиш» звучит лучше, чем какой-то «диверсант».

– Здравствуйте всем, – сказал он. – Мне дежурному представиться.

– Я дежурный, – сказал дежурный. – С Рождеством!

– И вас с праздником. Моя фамилия Антикайнен.

Главный на это утро станционный смотритель сверился с полученным листком бумаги. Сверившись, кивнул.

– Жду ваших распоряжений, – сказал он.

– Мне нужен хорошо ориентирующийся в этих местах человек, – скорбным голосом произнес Тойво.

– Зачем это? – вскинул брови находящийся неподалеку Фома. Истопник вздрогнул и как-то съежился.

– Не переживай, с собой идти не заставим, – уже обращаясь к нему, все тем же тоном сказал Антикайнен. – Всего лишь пара вопросов. Наедине.

– Можно мне поприсутствовать? – вмешался начальник караула. Как большинство малограмотных людей, вдруг оказавшись самым незначительным, но начальником, он считал себя пупом Земли.

– Можно, конечно, – еще более скорбно, даже – зловеще, произнес Тойво. – Только потом мне придется тебя убить.

– А меня? – забеспокоился истопник. – Тоже шлепнете?

– Мы своих не бьем, – положил ему руку на плечо Антикайнен. – Свои умеют хранить тайну. Рыбак рыбака видит издалека. Как и шиш шиша.

Они вышли на улицу, где уже перетаптывались с ноги на ногу одетые и обутые для марша красногвардейцы.

– Красные шиши, – указал на них рукой Тойво. – Сейчас мы уйдем, а ты забудешь нас, и прочим людям в дежурке накажешь забыть. Особенно этому вохровцу. Понял?

– Фому этого ничем не пронять, – вздохнул истопник. – Уж настолько противный мужик из пришлых – слов нет. Чего хотел-то?

– Направление. Кратчайшее. Паданы, – коротко объяснил ему Антикайнен.

– Ну, это можно. Свернуть с дороги к Карельской Масельге на север, до реки через поля и луговины. Потом сосновый лес. Ну, а дальше – Сегозеро. Держаться на северо-запад. Так к Паданам и придете.

Вяхя и Кумпу, тоже присутствовавшие на беседе, кивнули – все понятно. Можно двигаться.

– «Лоси» пошли, – сказал им Тойво.

«Лоси» ушли. Прочие красногвардейцы тоже встали на лыжи, поправляя вещмешки на спинах, шерстяные шлемы, которые закрывали не только голову, но и все лицо, за исключением глаз, поясные ремни с навешанными подсумками, автоматы итолстые меховые варежки. Маскхалаты несколько ограничивали свободу движения, но это с непривычки – к ним еще предстояло приспособиться.

Были подготовлены несколько саней, типа тобогганов. В них уже ждали своей участи пулеметы, аптечки, широкие лыжи «муртома» и продуктовый НЗ.

– Это как же вы до Падан-то доберетесь с таким-то имуществом? – не удержался от вопроса станционный истопник.

– А далеко? – спросил его закутанный, как египетская мумия, Каръялайнен.

– Так верст шестьдесят будет, – пожал плечами тот. – Да по такому морозу!

– Ничего, мы – люди подневольные, нам приказ – а мы его исполнять.

– Во-во, – недоверчиво хмыкнул истопник. – Исполнять приказ. Как казакку^[121].

– Отставить разговорчики, – сказал Антикайнен. – Илейка Муромец тоже казаком был. Это не мешало ему всех победить^[122]. Иди вон, дежурному дай отмашку поезд отправлять. Не то выбьется из расписания.

Дождавшись, когда станционный рабочий двинется к дежурке, Тойво махнул рукой:

– «Кони» пошли!

Командиры отрядов, взводов и отделений продублировали команду. И «кони» пошли.

До рассвета еще было часа три – не меньше, ночь стояла самая настоящая, но в том и прелесть снега, который запросто отражает лунный свет, отчего становится очень даже видимо. Если, конечно, луна на небе, а не какие-нибудь облака.

– Все знают, что делать, все тренировались, так что пока ничего лишнего – всего лишь идем вперед, – Тойво по праву командира занял лидирующую позицию. – Мы – красные шиши, и в Поросозере врагов не было до вчерашнего вечера. Появились ли они там сегодня, вскорости узнаем.

По цепочке его слова передали до санного обоза. Это должно было успокоить не в меру ретивых красногвардейцев, вообразивших себя «диверсантами». У многих из его отряда за плечами была не только гражданская война – а она была в активе у всех – но и школа шюцкора, самая лучшая оборонительная боевая военная школа в мире. Из таких товарищей Антикайнен впоследствии хотел создать разведчиков, которые бы на лыжах-вездеходах прочесывали окрестности маршевого хода перед «лосями».

Впоследствии – это уже завтра, потому что именно завтра, если они дойдут до Поросозера, конечно, им предстоит вступить на территорию, охваченную восстанием, то есть, контролируемую «белыми шишами».

Отряд «лосей» пробил две очень приличные лыжни – ни лыжи не проваливались, ни палками не приходилось искать точки упора. Да и самих «лосей» след простыл – чешут где-то впереди, прут через снежную целину и останавливаться не собираются. Как и было договорено, Тойво и Оскари старались избегать крутых спусков в овраги, преодолевая их по пологой дуге. Для лыжника подъем не опасен – в него забираешься, пока дыхание не сбивается и мышцы не начинают дрожать – привычное дело. Для лыжника опасен спуск – при падении можно запросто не только руки-ноги переломать, но и лыж лишиться. Что тогда лыжнику делать? А делать тогда нечего.

Все бойцы бежали попарно не только для того, чтобы чувствовать локоть товарища, но и для того, чтобы контролировать своего соседа против обморожения. Мало ли у него уши большие, и вылезли они из-под лыжного шлема, так что тот и не заметил! Этого допустить было никак нельзя. Без уха воевать весьма и весьма затруднительно.

Как бы ни медленно передвигался отряд «коней», но при выходе на озерные просторы, впереди смутными далекими силуэтами начали просматриваться «лоси». Конечно, может быть при движении в лесу среди мачтовых сосен их просто не было видно, но в планы Антикайнена никак не входило догонять своих товарищей. Поэтому он сказал в никуда «привал пятнадцать секунд».

Его шутку оценили: воинство встало и громко задышало. Над ними взвился пар, как облако, но никто не предпринял попытку завалиться на снег.

– Можно подкрепиться и попить, – сказал он.

Для питания во время марша они предусмотрели сухофрукты, чищенные грецкие орехи и маленькие прессованные шарики из риса с мясом. Для питья – фляги с глюкозой, ну и вода. Конечно, все время этим делом питаться было нельзя, но на бегу поддержать силы, или, как говорили сами курсанты – поддержать штаны – вполне хватало.

Пока все складывалось неплохо, пока никто не отстал, но пока не было врагов.

– До Поросозера доберемся – там большой привал и ночевка, – по цепи передал свое распоряжение Тойво. – Проверить себя и друг друга на предмет обморожения, потертостей.

В мороз кататься на лыжах – одно удовольствие. Разгорячишься, пар валит, щеки наливаются румянцем – просто прокламация здорового образа жизни.

В сильный мороз бежать на лыжах – то еще удовольствие. Сразу же начинают чертовски мерзнуть руки, даже несмотря на то, что они в рукавицах, и все пальцы пока еще вместе. Если пойти на поводу у своего заволновавшегося организма, начать согревать руки, дыша в рукавицы теплом изо рта, то на некоторое время наступает облегчение: типа, отогрелся. На самом деле это только кажущееся потворство. Во-первых, теряется уйма времени, во-вторых, при очередном отогреве, вдруг, обнаруживается, что мизинец отморозился к чертям собачьим. В-третьих, начинает колотить крупной дрожью все тело. Все – начинаешь замерзать. С морозом шутки плохи. Если не обнаружить поблизости теплое жилище – с некоторыми пальцами можно распрощаться, или незаметно впасть в состояние регрессии. Бац, и насморком заболел! Или просто умер.

Все дело в кровообращении. У кого-то оно лучше, у кого-то хуже – в зависимости от организма, но оно есть у любого лыжника. Да что там – лыжника, оно у любого человека имеется. Когда тело движется, мышцы сокращаются, кровь циркулирует. Замерзли руки – чепуха, скоро вместе с разогнавшейся по всему организму кровью поступит тепло и к кончикам пальцев. Только надо потерпеть и не останавливаться.

Зимний день был в самом разгаре. Еще немного – и солнце будет падать прямо в ночь. Тойво не питал особых иллюзий по поводу сверхскоростного прохождения маршрута. Если бежать по лыжне, то за час можно вполне одолеть пятнадцать километров. Это при условии, что двадцать килограмм на плечах не висят, и кроме этих самих пятнадцати километров дальше ехать не надо.

При пешем ходе можно одолеть за тот же час шесть километров.

Его расчетное время со всеми нюансами типа кратких привалов и непредвиденных ситуаций – десять километров в час. Итого получалось, что добраться до Поросозера они смогут не быстрее, чем за семь часов. Но входить в деревню днем нежелательно. Под покровом темноты – куда как удобнее, не будет лишних глаз.

«Лоси», если их бег ничто не нарушит, окажутся возле населенного пункта еще засветло. Опытные бойцы Кумпу и Вяхя проведут рекогносцировку, наметят места ночевок, да и с питанием разберутся. Им и отдыхать больше надо – пробивать лыжню не каждому под силу. А завтра уже снова в путь.

Если бы не форсированная лыжная подготовка, всем пришлось совсем бы туго. Тойво оглядел своих бойцов: пока никто не выглядел безнадежно уставшим. Но все равно правильнее было бы снизить скорость. Тренировки тренировками, но на деле всегда вскрываются неучтенные обстоятельства.

– Отставшие есть? – спросил он у командира первой роты Хейконена.

Тот отдал распоряжение по цепи и вскоре получил отчет.

– Никак нет, все курсанты налицо, – сказал он.

Ну, это еще только начало. Двигаться по озеру проще, однако монотонность хода может сыграть дурную шутку, которая называется «расконцентрацией». Лыжник внезапно перестает понимать, как отталкиваться палками, как переставлять ноги и вовсе заваливается набок. Это, конечно, в первую очередь, признак усталости. Но также признак того, что у человека отключилась голова со всеми его мозжечками. Взгляд делается пустым, речь – невразумительной, лыжник, словно бы, засыпает.

Да так, в принципе и есть на самом деле. Спят же красноармейцы при движении колоннами. Все остановились, а некоторые продолжают идти, натыкаются на товарищей и валятся им под ноги с громким молодецким храпом. Только дружеский пинок под дых возвращает человека в чувство.

Здесь пнуть не удастся – лыжи мешают. А лыжи в их рейде на вес золота. Запасных – усилием красноармейцев из Средней Азии – не имеются.

– Всем приготовиться! – скомандовал Антикайнен. – Пятнадцать секунд прошли пятнадцать минут назад.

Его распоряжение поддержали командиры взводов и отделений, и вскоре они снова двинулись в путь. Длительные остановки нежелательны, потому что разгоряченные организмы от этого принимаются мерзнуть с удвоенной скоростью.

Тойво, задавая темп, постарался чуть сбавить обороты. Нечего выкладываться пока это не является принципиальным делом. Все равно и этот скоростной режим покажется кому-то высоким. И из деревни Поросозера назавтра в тыл к врагам уйдут не все красноармейцы, что сегодня туда придут. Антикайнен, как и его командиры, были настроены отобрать из ста семидесяти бойцов, выдвинувшихся в рейд, настоящих «красных шишей», физически и психологически годных для передвижения в этом белом безмолвии.

«Ших-ших», – шелестят лыжи. Идти приходится попеременным ходом, лишь изредка сбиваясь на одновременный бесшажный. Бесшажным получается быстрее, одновременно отталкиваясь обеими палками, но и сил тратится больше. В пеших маршах красноармейцы зачастую поют строевые песни. Это, вероятно, их стимулирует. В лыжных переходах царит молчание. Только дыхание и шорох лыж. «Шиш-шиш», – говорят лыжи. «Красный шиш», – поправляет их Тойво.

Крепкий с ночи мороз нисколько не прекратился. Кажется, что даже усилился. Но это только кажется. Под сорок градусов – плевок на лету замерзает. В такую погоду опасны любые длительные прогулки на свежем воздухе.

Понятно, что зимой холодно. Когда же очень холодно – это значит, что в наш мир лезут твари не из нашего мира. Температура при этом всегда падает. Даже летом, когда, вдруг, опускаются туманы. Таков закон природы, закон сохранения энергии, энтропия и энтальпия. Во время войн всегда стоят суровые морозы. Во время войн льется кровь, во время войн все вокруг насыщено страданием. Это не может не привлекать тех тварей, потому что нашим страданием они живут. Чем древнее земля, тем древнее и переходы, тем проще вскрыть дверь между мирами. Колдуны и ведьмы сильнее всего именно здесь.

Тойво посмотрел на часы и не увидел циферблата. То ли обмерз, то ли запотел изнутри. И полоска берега скрылась в сплошном морозном мареве. Лишь бы товарищи «лоси» с пути не сбились! Когда никаких ориентиров – блуждать по льду озера можно до посинения. Но Вяхя опытный лесной скиталец, компас – его второе «я».

Где-то по левую руку видна посреди белого пространства какая-то точка, и она перемещается. Это живая точка. Это, наверно, зверь. Зверь, величиной с точку – что ему в такой холод собачий делать на льду?

Тойво сошел с лыжни, уступая пальму первенства Хейконену и Каръялайнену. Заиндевелые шлемы, очерченные инеем глаза, они поняли, что останавливаться не следует, и пробежали мимо. Плечи подняты, попеременные движения рук и ног размерены – парни выглядят, как снежные демоны. Кристалликами льда заросли все маскхалаты и задубевший на холоде вещмешок. Даже автоматы Федорова, стянутые ремнем к спине, кажутся глыбами льда. Таким только с этой самой пальмой и бежать.

Следом за ними также размеренно и без суеты пробежали пара за парой другие «красные шиши». Пока никто не дергается, и это не может не обнадеживать.

Тойво достал из притороченного к левому боку подсумка монокуляр фирмы «Spyglass» и направил его в сторону зверя-точки. Черт, все равно ни черта не видно, словно в туман смотришь. Чертыхайся не чертыхайся, а оптика на морозе работает неважнецки – стоит приблизить к глазу, сразу начинает запотевать.

Мимо прошли «ломовые лошади». Если бегущие впереди были просто «конями», то этим парням приходилось тащить за собой сани с провизией и прочими необходимыми для долгого похода делами. Их меняли часто, но все равно каждой новой паре приходилось несладко.

Тем не менее выработанная и отрепетированная в Кавголово стратегия себя оправдывала полностью. Для боевого столкновения она, конечно, не годилась, но для быстрого и эффективного перемещения боевой группы «красных шишей» из точки «М» в точку «П» работала на все сто процентов. Или даже больше, если учитывать нечеловеческий мороз.

Отвергнув, как неосуществимую, идею подсмотреть за далекой тварью, Тойво подумал, усмехнувшись, как хорошо, что они не взяли с собой голубей.

Приказ Седякина требовал, чтобы каждый день тому отправляли отчет. Кокетливая дописка «в меру возможностей» не значила ничего. Какие могут быть возможности в тылу врага при отсутствии телеграфа, почтового сообщения и курьерской службы? Каждый день отправлять бойца с донесением: прошли первый миллион километров, уничтожили первый миллион неприятелей, местное население встречает с хлебом-солью? В штабе Седякина суровые генералиссимусы предлагали воспользоваться голубиной почтой. Предложение было, как водится у генералиссимусов, в ультимативной форме. Они истово верили, что какой-то мифический голубь устремится в морозное небо и в два взмаха крыла прилетит к родной голубятне на Васильевском острове. Они истово не верили, что при минусовых температурах даже вороны не летают – холодно им. Сядут возле воробьев, нахохлятся и милостыню у прохожих требуют.

Так что, дорогой товарищ главнокомандующий, не видать тебе ежедневных отчетов, как собственных ушей. Менее всего это интересовало Тойво. Более всего, как оказывается, интересовала жизнь товарищей. Ну, а потом, своя жизнь. И деньги, по определению.

– Передай по цепи: привал! – снова вернувшись в лыжню и догнав впереди идущих, скомандовал он.

8. Все ближе к врагу.

В Поросозеро пришли к сумеркам. Несмотря на совсем невысокий темп на последних десяти километрах отряд здорово растянулся. Все «кони» превратились в «собак». Потому что устали, как собаки. Командирам отделений пришлось замыкать колонну на подходе к деревне, подгоняя тех, кто совсем выбился из сил. С некоторых даже снимали вещмешки и оружие, чтоб тем было легче передвигаться.

После переклички убедились, что отставших и заблудившихся не имеется, можно идти отдыхать.

«Лоси», первыми ворвавшиеся в деревню, расстарались: и выставили караулы, и договорились с местными жителями о постое, еде и даже бане. Тойво Вяхя прекрасно ориентировался на местности и прямиком вывел весь отряд к Поросозеру, не пришлось делать какие-то лишние километры. Медведь Кумпу руководил прокладкой лыжни, словно для ответственных международных соревнований.

Деревенские власти сначала отнеслись к красноармейцам не очень, чтобы дружелюбно: об их визите они ничего не знали, а, как говорится, «незваный гость хуже татарина». Но, получив гарантии, что все затраты им будут возмещены интендантской службой Красной Армии, успокоились. Не особо они, конечно, верили в возмещение, но любые обещания всяко были лучше, нежели какие-то контрибуции и воровство, обозначенное новомодным словом «реквизиция». Деревенская власть – это староста и счетовод Вотруба^[123], хотя – нет – просто счетовод.

Бань на всех красных шишей не хватило, поэтому пришлось пользовать их в несколько заходов. Каждый командир отделения придирчиво рассмотрел у своих подчиненных ноги на предмет потертостей, а потом доложил по инстанции. Инстанция донесла информацию до Антикайнена и его заместителя Кумпу.

– Пожалуй, нам предстоит сделать выбор, – сказал Тойво.

– Пожалуй, следует предложить добровольцам остаться в Поросозере, – предложил Оскари.

У пятнадцати человек были обнаружены не просто потертости, а настоящие водяные мозоли на ногах. Или валенки достались им некачественные, или просто не повезло. Уповать на сбившиеся портянки не мог никто, потому что портянки были решительно исключены из гардероба несмотря на возражения хозяйственников-уставников.

Никого из прошедших школу шюцкора среди натертых ноги не было. Это обнадеживало.

В общем, когда прошли все банные процедуры, закрепленные ужином, Тойво собрал всех своих красных шишей на вечернюю поверку. Объяснив в двух словах, что сегодняшний марш – всего лишь прелюдия перед настоящими переходами, он сказал:

– Предлагаю всем, кто не вполне уверен в своих силах, остаться здесь, а потом двигаться пешим порядком на соединение с регулярными частями Красной Армии.

– Это всего лишь мера предосторожности, – добавил Оскари. – Нельзя сделаться дополнительной обузой для товарищей, когда условия потребуют форсированного передвижения и мгновенного боевого контакта с врагом.

– Кто сомневается – поднять руку! – сказал Каръялайнен.

Прошло пару минут, ни одна из рук не поднялась. Дальше ждать было бессмысленно. Мороз и потребность отдыха – чего тут переминаться с ноги на ногу.

– Вольно, – распорядился Антикайнен. – Разойтись.

Все разошлись, а командиры засели в доме, где предстояло ночевать Тойво, на совещание.

– Итак, определимся с ночным караулом, – начал командир и вежливым взмахом руки отправил за печку бродившую по столу хозяйскую кошку. Та сразу вспомнила, что у нее дела и начала строить планы, как пойти мышковать в подпол. – Заступят те, кто завтра с нами не пойдет.

– Трое разводящих и шесть постов, по часу каждый караул. В связи с морозом не думаю, что целесообразно держать народ более, – сказал командир первой роты Хейконен.

– Верно, – согласился Оскари. – Тогда кого выберем-то?

– С мозолями – всех, – наклонил голову Каръялайнен. – Еще по отделениям решить, всяко командиры определились, кому совсем тяжко.

Взводные тотчас же предоставили расклад: кто и как себя проявил по маршруту.

– Шюцкоровцы среди уставших есть? – спросил Антикайнен.

– Имеются, – вздохнул Каръялайнен, еще ниже опустив голову.

– Ну, ими пренебрегать нельзя, – заметил Тойво. – У них опыт, знания. Это поможет втянуться в долгие переходы.

Командир второй роты вообще опустил голову на стол и булькнул.

– Спит, подлец, – зачем-то шепотом сказал Хейконен. – Сморило.

– Бросьте его к, – Антикайнен на миг смешался, чуть не упомянув свиней. – К кошке бросьте его. Пусть отоспится.

Каръялайнена под руки отвели к печке и уложили на приступок, на котором обычно спали дети и старики. Кошка обрадовалась компании, решила не идти в подпол, обняла командира первой роты, как родного, и притворилась спящей.

– Товарищи, в темпе, – предложил Кумпу. – Решим и разойдемся. Все человеки, все устали.

В общем, по всем раскладам вышло, что сегодня всю ночь будут караулить 34 человека – они же завтра остаются в Поросозере.

Взводные командиры убежали выставлять начальников караулов и караульных, остальные завалились спать. Кри, блин, кра, блин, кру, блин – все, блин, спим, блин.

– А тварь-то наблюдает, – сонным голосом сказал Оскари, разместившийся ввиду своего роста на полу.

Тойво, который устроился на лавке, хотел переспросить, но язык отказался шевелиться. Он успел еще подумать, что как замечательно, что ни начальника училища Инно, ни комиссара Ровио с ними нет. Кто привык командовать не привыкнет слушать.

Утро оказалось тяжелым. Мышцы болели у всех, причем у всех – разные. Разве что пресс одинаково отдавал весьма болезненными ощущениями у каждого.

– Мышца болит – значит, растет! – хорохорился выспавшийся Каръялайнен.

– Ага, – проворчал Хейконен. – Вернемся домой с отращенными пузами.

Курсанты, которых решили оставить в деревне, не протестовали. Дело-то житейское! Они сдали лыжи, автоматы, вооружились трехлинейками, которые тоже были в отряде, без сожаления расстались с белыми маскхалатами, и старший получил первое донесение Тойво, которое надлежало в краткие сроки отправить Седякину. Способ отправки не оговаривался.

«Лоси» ушли первыми, хотя часть пути к деревне Лазарево должна была пройти по узкой санной дороге в одну колею. Тем не менее далее намечался поход по лесу, что было само по себе достаточно большим испытанием. А расстояние до Лазарево было примерно таким же, что и с Масельги до Поросозера. Это была уже пограничная территория, белые шиши затаились где-то поблизости.

Для пущей важности, километров через десять, Тойво сыграл тревогу. Мышцы к этому времени уже перестали ныть, вошли в рабочий режим, так что можно было побаловаться.

– Враг слева! Развернуться в цепь вперед! – крикнул он, отмечая, как его слова дублируются командирами взводов и отделений.

Красные шиши разом повернули налево, срывая с плеч автоматы, делая быстрые шаги и падая под прикрытие стволов сосен, осматриваясь. Пулеметные расчеты мигом выдернули и привели в боевую готовность пулеметы. Впрочем, вряд ли удалось бы из них стрелять – уж больно сильный был мороз!

– Доложить рекогносцировку! – посыпались команды от взводных.

– Первое отделение – враг не обнаружен!

– Второе отделение – враг не обнаружен!

– Пулеметный расчет – готов к стрельбе, цели не выявлены!

Ну, и так далее. Если столкнуться с лахтарит лицом к лицу, то все получалось по боевой науке. Но кто сказал, что финны воюют по боевой науке? Школа шюцкора – вот их стратегия. В условиях города, открытой местности она бесполезна, зато в лесу – она оправдана на все сто процентов.

Красноармейцы, поднявшись на ноги, двинулись цепью в сторону мифического врага, готовые вступить в бой в любую секунду. Тут уж не до условностей, типа мороза. Любого наземного противника они обнаружат и сметут перекрестным кинжальным огнем.

А не наземного? Тойво обратил внимание, что те его бойцы, что когда-то подобно ему получившие выучку шюцкора, дула своих автоматов держат направленными на кроны сосен. Правильно, опасаться следует, в первую очередь «кукушек» и их прицельного боя по командирам.

Все, дальнейшего углубления отряда от маршрута допускать не следует.

– Отбой тревоги! Вернуться на позиции!

Курсанты нехотя поворачивались вспять – уж больно хотелось популять в лахтарит, уж больно не хотелось снова нудно и утомительно брести на лыжах.

Сразу же начали поступать доклады о том, что сделано, что видено и что можно еще предпринять. Антикайнен принял информацию к сведению, но обсудить ее с кем-то сразу не мог: заместитель его, Кумпу, сейчас чешет где-то по лесу, лыжню прокладывает. Так, это неправильно – в случае реальной встречи с реальными белыми шишами, те попытаются выявить и уничтожить командира любой, так сказать, ценой. Нужен заместитель здесь, в маршевом отряде, среди «коней».

– Командир взвода Суси! – сказал он. – Назначаетесь начальником штаба нашей группы. Заместителем остается товарищ Кумпу.

– Яволь, мин херц, – ответил Суси. Точнее, просто подумал так, на деле отделавшись уставной фразой. Большая должность – больше ответственности. Это он помнил еще по подразделению шюцкора в Иматре, которым командовал в свое время.

– Всем бойцам объявляется благодарность за слаженность и оперативность действий! Молодцы, красные шиши!

– Ура, – ответили те и снова выстроились в походном порядке. Бодрости у них добавилось: конечно, монотонность убивает не только любовь, монотонность убивает само ощущение жизни. На днях предстоит проверка в условиях, когда обратной дороги уже не будет.

Тойво опять укололо острое чувство вины перед своими товарищами. Укол пришелся бы прямо в сердце, если бы он не увернулся: изгнанным из родной Суоми парням просто необходимо было встретиться со своими обидчиками – чтобы сразиться с ними и победить. Так что кольнуло где-то под лопаткой, да и забылось.

Один доклад привлек его внимание. Красноармейцы из пулеметного расчета, будучи в самом хвосте колонны, разворачиваясь в атакующий строй, заметили, как дернулся в лесу какой-то зверь. Дернулся и удрал, породив лишь снежные брызги из-под копыт. Один из шишей не поленился и дошел до того места, где этот зверь стоял. Так вот, копыт у него не было, зато были лапы весьма зловещего вида – как у матерого волка. Только вот передние конечности, если судить по следам, были несколько шире расставлены, нежели задние. Или грудь у него очень широкая, или это не волк. «Тварь какая-то», – сказал боец, а Тойво тотчас вспомнил, что сказал о твари вчера перед сном друг Оскари. Типа – наблюдает кто-то.

Да и сам он видел странного зверя на занесенном снегом льду посреди озера. Впрочем, тут нет так уж и далеко до загадочной горы Воттавары с камнями-менгирами и скрученными деревьями. Почему бы какому-нибудь животному не мутировать?

Однако больше волновать должны двуногие твари финского подданства.

Оставшуюся часть маршрута проделали на одном дыхании, даже почти догнали «лосей». Им, конечно, пришлось туго: лавировать между деревьев, выбирать наиболее пологие спуски с встречающихся горок, которых здесь было немало, да еще и держать курс на крошечную деревеньку Лазарево.

Мороз, пожалуй, угнетал даже больше, чем вчера. Единственной радостью было лишь то, что снег в такой жесткий минус не выпадает, да и ветра нет вовсе.

Иной раз из-под снега с шумом взмывали встревоженные тетерева, бестолково сослепу метались туда-сюда и улетали куда-то прочь, в свое тетеревиное завтра. Их можно было настрелять на ужин, но Антикайнен еще в самом начале пути запретил громкие разговоры, не говоря уже о выстрелах не по делу. Помимо дичи только белки, сердито цокая, показывались на сучьях осин и елей. Лес вымерз, как вымерз и весь мир.

В Лазарево разместилось едва ли с десяток домов, так что с приходом отряда здесь, вдруг, сделалось многолюдно. Местные жители занимались, в основном, охотой и рыбалкой. Старики, женщины и дети. Взрослых мужчин почти не было. Питались тем, что добывали сетями, силками и запасали летом и осенью.

– А куда мужчины делись? – удивлялся Тойво. – Война что ли всех подобрала?

Оказалось, не война, а образ жизни. Здесь жили люди, которые добывали себе пропитание вдалеке от родных очагов. И зимой, и летом уходили мужчины к Белому морю на промысел. Летом нанимались сельдь ловить, зимой – морского зверя бить. И добираться-то до морского берега – все ноги стопчешь – а все равно уходили. Потому что так было заведено.

Деревня хирела, много ли справят хозяйство женщины и подростки? А мужики все равно сбивались в ватаги – и ходу! Туда идут, вошь на аркане ведут, обратно – кому как повезет. Дома отдыхают, бражку лакают, солеными грибами закусывают. Отдохнут, в банях отмокнут – и снова в путь. «Зато не коробейничают!»

Из беломорских деревень, да архангельских поселков коробейники по всему северо-западу шастают. Уходят мужчины, запасшись всякой чепухой в коробе, и торгуют ею по базарным дням, меняют на другую чепуху. «Вы кто такие будете?» «Поморы мы». «А что торгуете, поморы?» «Иголки, нитки, ситечка отрез».

Сваренной солдатской кашей наелись все жители Лазарево, взявшие на постой красноармейское воинство. Белофиннов они не видели, те обходили захудалую деревеньку стороной – стратегического значения не имела, с местных жителей не поживиться.

– Ну, что будем делать? – вопросил командиров Антикайнен, когда они собрались вечером на беседу. Совещанием это назвать никак не получалось – дисциплина, конечно, была, вот субординации – никакой, потому что обучались все одному и тому же в одном и том же учебном заведении. – Мы, типа, уже в тылу врагов, оккупировавших Советскую Карелию. Завтра выдвинемся на Гонги-Наволок, а там – рукой подать и до Пененги, где, вполне вероятно, финнов преизрядно.

– Предлагаю двигаться дальше двумя группами, – сказал Суси.

– Предлагаю предложение товарища Суси поддержать, – согласно кивнул Кумпу. – Каждая рота пойдет своим путем.

Конечно, чем меньше народу, тем больше кислороду. Но помимо этого возрастает мобильность отряда. Да и скрытность тоже.

– А «лосей» нам выделите? – поинтересовался командир первой роты Хейконен.

– Само собой: пятнадцать человек во главе с Вяхя пойдут с тобой, остальные со мной – двинутся перед Каръялайненом, – сказал Кумпу.

– Пора бы уже и разведчиков пускать по маршруту, – снова добавил Суси.

Вот ведь каким рассудительным сделался волчара^[124]! Все собравшиеся с уважением посмотрели на парня из Иматры. А Тойво мысленно похвалил себя за то, что назначил такого человека командиром штаба.

Итак, порешили, что завтра с утра выйдут две группы. Первая рота двинется через озеро Талвис, что севернее, вторая – через озеро Чиасъярви. В Гонги-Наволоке отряд вновь соберется, чтобы разведать пути к Пенинге, а потом – как вдарить по деревне! Ни одного белофинна упускать нельзя. И развлечение, и проверка шишей в настоящих боевых условиях.

– Давайте споем по такому случаю! – торжественно предложил Каръялайнен. – Интернационал!

– Да пошел ты в пень! – подавляя зевок, сказал Оскари. – Сам пой, что хочешь, хоть Марсельезу, а других под такое дело не впрягай.

– А какие слова в этой Марсельезе? – спросил командир второй роты, но от него только отмахнулись: шел бы ты, в самом деле, в пень, певец несчастный!

– Ладно-ладно, – нисколько не обиделся тот, ушел к своему ночлегу и, не выдержав, вполголоса в сенях взвыл:

It was a Monday,

A day like any other day.

I left a small town

For the apple in decay.

It was my destiny.

It's what we needed to do,

They were telling me

I'm telling you^[125].

Это был понедельник.

День, как и все другие дни.

Я покинул маленький городишко

Ради гниющего яблока^[126].

Это была моя судьба.

Это то, что мы должны сделать,

Говорили они мне,

А я говорю вам^[127].

– Да впустите же кошку! – закричали из дома сразу несколько голосов, и Каръялайнен, зажав рот рукой, вошел к товарищам.

– Что это было? – сразу же спросили товарищи.

– Душа поет, – ответил командир роты, не убирая руки.

– И что пел?

– Марсельезу, – он наконец-то снял ладонь с лица и прислушался: а не поет ли его рот сам по себе? Да, вроде бы, нет – только желудок следка подвывал, переваривая гороховую кашу с беконом.

Все было тихо, как бывает тихо только такой морозной ночью. Люди, пригревшись под овчинами, спят. Животные в хлеву стараются не шевелиться, чтобы спасти то тепло, которое сохраняется у них в стойлах. Дворовые собаки, запущенные по такому холоду в хлев, свернувшись клубками, дремлют. Коты гуляют сами по себе, но в такую погоду всеми правдами-неправдами пробираются в дома и там, в укромном углу возле печки, смотрят свои кошачьи сны.

И лес замер: животные пытаются не замерзнуть, да и птицы – тоже. Все, как было испокон веку, все, как подсказывает инстинкт.

Лишь одно существо, презрев и мороз, и луну, и борьбу за крохи тепла, брело под звездным небом, чтобы вновь найти свою стаю. И потом всей стаей возликовать, как они это умели делать в предвкушении живой крови. Существо молча подняло свою голову к небу и, не в силах сдержаться, громко и протяжно закричало. Крик был похож на стон, полный тоски и злобы. Глаза у твари сверкали красным светом, а клыки в пасти матово блестели, словно отражая лунные блики. Какое-то неприятное дикое существо из дикого-дикого леса.

9. Финские шпионы.

Прощание с Лазарево было скоротечным. Ушли «лоси» и разведчики, а потом за ними отправились оба отряда. Только ребятишки махали руками вслед красным шишам, да некоторые молодые женщины, отважившиеся попытать мимолетное женское счастье, вытирали краешками платков уголки глаз, чтобы слезинки не примерзли к их щекам.

К вечеру девятого января оба отряда должны были встретиться в деревне Гонги-Наволок. Кто быстрее придет – тот и дартаньян. А кто вторым будет – тот, стало быть, не дартаньян. В общем, дартаньяном быть круто!

Антикайнен распределил себя в один отряд вместе со старым другом Кумпу, возглавившим «лосей» второй роты Каръялайнена. Суси, как начальник штаба, пошел с ротой Хейконена. Они пожали друг другу руки и умчались, рассеивая по воздуху тончайшую снежную пыль.

Лазарево осталось загибаться посреди карельской зимы, медленно сползая в свое невеселое будущее.

В дни коллективизации всех мужиков-промысловиков загонят в колхоз и запретят шляться к Белому морю. И это, вроде бы, спасет деревню, но потом случится одна война, потом почти сразу – другая, потом помрет Сталин, а в деревне будет все больше заколоченных домов. Сгинет Лазарево, как и тысячи карельских деревень. Но она умрет безболезненно, потому что умрет до «перестройки». Другие же, несчастные, будут агонизировать под мудрыми взглядами сменяющих друг друга президентов, пугая этими агониями администрации местных самоуправлений. Life, как говорится, is life.

Компактность отряда, его слаженный лыжный ход должен был проявить, по идее, всех хромых и ущербных, потому что, чем меньше людей, тем больше каждый из них был на виду. Хромых и ущербных не оказалось. Все чесали по лыжне и не морщились. Мышцы болеть перестали, отработанные до автоматизма смены впереди и позади идущих способствовали сохранению сил. Словом, если раньше отряд Антикайнена считался «красными шишами», то теперь он таковым и сделался.

Местность становилась все более пересеченной. Начали встречаться даже скальные образования, напрочь лишенные снега. Где-то здесь было, так называемое «Массельгское щелье» – горный кряж, высота которого была под сто метров. Где-то возле Пененги, вообще, на 409 метров возвышалась гора Лысая, неспроста так прозванная. Но ни на кряж, ни, тем более, на гору шиши лезть не планировали.

Разведчики на лыжах-вездеходах осматривали окрестности, готовые кодовым свистом известить «лосей» об опасности, коли такая, вдруг, обнаружится. Через пару часов все собрались на краткую передышку. Местность вокруг была дикая, ни жилья, ни человека разведано не было, поэтому даже организовали бездымный, как это умели делать многие, костер. На каждых четырех человек приходилось по одному котелку, поэтому сразу же начали растапливать в них снег в надежде вскорости подбодриться горячим питием.

В Карелии, как и в восточной Финляндии редко, когда идешь по лесу и не встретишь маленького лесного озерца – ламбушки. Иногда они безыменные, иногда имеют свои названия. Например, Ахвен-ламби^[128], либо Лохи-пуро^[129], или просто Кала-йоки^[130]. Значит, что-то внутри этого водоема имеется, что-то полезное для рыбака и в необходимом для него количестве. А раз так, то и ставят рыбаки на берегах времянки – домики, «кодушки»^[131],где можно непогоду переждать, где можно ночь скоротать, чтобы крыша над головой была. И баня в таких местах – не редкость.

Ламбушка, на которую наткнулся передовой дозор красных шишей, оказалась вытянутой и изогнутой, как подкова. На мысу же расположились несколько кодушек – порядка четырех штук, крохотная банька и то ли сарай, то ли какая-то хозяйственная постройка, примыкающая к выступающему из-под земли громадному валуну.

Из печной трубы одной из избушек тянулся сизый дымок. Дым сам по себе не появляется. К нему обязательно должен быть приставлен истопник, ну, или поджигатель.

Разведчики исследовали снег вокруг мыса и пришли к выводу, что люди, причастные к этому дыму, прибыли сюда совсем недавно. И прибывали они очень поспешно: двое катили на лыжах, а один бежал, несколько раз падая и поднимаясь, без всякого порядка. Словом, мчались, как угорелые, будто спасаясь от чего-то. Спаслись? Тогда почему не видно никого в карауле? Странные беглецы. Рыбаки? Так нет снастей рыбацких у порога, да и в такой мороз рыбаки не ходят.

Тройка разведчиков решила разделиться: один остался здесь, другой побежал навстречу «лосям», третий отправился по следам людей, затаившихся сейчас в кодушке.

Оскари, выслушав доклад, развернул пару своих людей к «коням». Пусть они слегка осадят прыть, двигаться вперед можно будет лишь тогда, когда сделается понятным, кто, откуда и зачем прибился в эту рыбацкую глушь в такую лихую погоду.

Сам же вместе со своими людьми подкатил к наблюдающему.

– Ну, как тут у нас дела обстоят? – спросил он у Матти.

– Еще дыму бросило – значит, дров добавили. Получается, что растапливают печь.

– Почему так решил?

– Так в таких кодушках всегда дрова припасены для посетителей, чтоб им время на заготовку не тратить. Но их тоже запалить требуется. Лучшее решение – лапник поджечь. Он, как порох – вспыхнет мигом и мигом же прогорит. Зато нормальные дрова быстрее схватятся, – ответил разведчик.

– А куда они торопятся? – вслух подумал Кумпу.

– Так тепло, наверно, нужно много и сразу, – пожал плечами Матти. – Озябли, поди, с дороги. Смертельно озябли.

Оскари огляделся по сторонам: все тихо, к другим избушкам следов не видать.

– Ну, товарищи, чего же нам тогда ждать здесь и мерзнуть?

Он поднялся и заскользил на лыжах к кодушке, держа автомат наготове. Его товарищи двинулись за ним следом, готовые к любым неожиданностям. Впрочем, ничего из ряда вон выходящего не произошло.

– Ку-ку, – сказал Кумпу, входя в избушку.

– Ку-ку, – ответили ему три голоса, один из которых был слабым и безжизненным. И сразу же два голоса добавили, в то время, как третий начал рыдать. – Люди, мать перемать!

Действительно, постояльцы этой кодушки только-только растопили печь, теперь жарко пылавшую. Одежда у них была подстать той, что была одета на красных шишах – удобная для передвижения по лесу и в то же самое время теплая. Один короткий полушубок валялся в углу и был порван, словно бы его полосовали ножами. Хозяин его лежал на лавке, отличаясь от товарищей мертвенной бледностью, и прижимал к груди багрово-синюю руку. Рука была хозяйская, а не чья-то, взятая напрокат, поэтому можно было предположить, что имеет место какая-то травма, возможно – серьезная.

Незнакомцы были вооружены, но как-то не по-лесному. Каждый держал по револьверу, в настоящее время направленному в грудь Оскари. Кумпу же дулом автомата указывал им на животы. Случись перестрелка, пули найдут свои жертвы. Перестрелка не случилась.

– Вы финские шпионы? – спросил Оскари.

– Ага, – вздохнули те. – А вы кто?

– Скоро узнаете, – позволил себе ухмыльнуться Кумпу. – Но нас определенно больше. Сдавайтесь.

– Вы – люди? – слабым голосом произнес раненный.

– Люди, – не стал обыгрывать странный вопрос красноармеец. – Мы все люди.

– Тогда мы сдаемся, – с долей облегчения сказали финские шпионы.

Основные силы красных шишей, уже развернутые в боевые порядки, встретил Матти. «Обнаружены и взяты в плен три единицы живой силы противника», – скрипучим голосом доложил разведчик. – «Разрешите расстрелять?» «Разрешаю», – пролаял Антикайнен.

– Стоп, – Тойво помотал головой, словно, отгоняя непрошеные видения. – Что там у вас?

– Три финских диверсанта, один из них ранен. Все в паническом состоянии страха.

Командир подозвал Каръялайнена:

– Выставить посты. Кратковременная стоянка. Растопить печи во всех кодушках. Согреться и принять горячую пищу. Быть готовым к продолжению марша.

Лыжники только порадовались такой возможности – уж больно донимал мороз, и любое тепло было ценно. Совсем скоро весь личный состав разбился по избушкам и протягивал руки к набирающим температуру печкам. Только несчастные караульные бдительно следили за вымерзшими окрестностями.

Антикайнен тем временем беседовал с пленными. Командир второй роты тоже горел желанием учинить допрос, даже специальный набор пилок, лезвий и клещей для этой цели подготовил, но ему дали понять, что до этого дело не дойдет: враги добровольно предадут всех и вся.

Сегодня красные шиши пока прошли только половину намеченного маршрута, километров двадцать пять. Как-то народ пообвык к лыжам и долгим переходам, так что столь большое количество километров как бы не сказывалось на общей усталости. Утомились, но не очень.

Энергичный Каръялайнен схватил из печки горящий сук и поочередно поднес к лицу каждого финского шпиона.

– Где и когда вы родились! – спросил он у них поочередно.

Головня дымила. Тойво указал на дверцу печки.

– Убери, пожалуйста, а то дым глаза ест, – сказал он.

Кумпу, разоблачившись, сощурил глаза и жестом предложил пленным сделать то же самое. Они тоже безропотно сощурились.

– Нет, я вам хотел сказать: раздевайтесь. Кодушка уже прогрелась, – объяснил свой жест Оскари.

Лахтарит стянули свои полушубки и тут же начали дрожать. Вероятно, это было что-то нервное, от холода так дрожать никто не будет.

– Водки им, что ли, плеснуть? – спросил Каръялайнен и тут же подставил свою кружку под флягу олимпионика^[132]. – Чтоб, так сказать, со стрессом справиться.

Кумпу налил ему в кружку, но командир роты убрал ее за спину, а достал откуда-то с полки еще две алюминиевые рыбацкие ендовы.

– Пейте, братаны, – порекомендовал он пленным. – Водка – она и нутро согреет, и язык развяжет.

Финские шпионы робко приняли емкости, но пить не торопились.

– Это делается так! – сказал Каръялайнен и влил в себя водку. Макнул в соль кусочек хлеба, закусил им и зажмурился. – Ах, хорошо!

– Итак, – сказал Антикайнен, когда те все-таки выпили свой алкоголь. – Сейчас вашему коллеге окажут медицинскую помощь, а вам надлежит искренне покаяться в своих злодеяниях.

– Ну, тогда всемилостивейше прошу накапать нам еще этого достойного пития, – ответил белофинн.

Каръялайнен тоже сунулся, было, за добавкой, но Кумпу его прогнал.

Фельдшер поколдовал над раненным и произнес свой вердикт:

– Множественные переломы руки и сильнейший ушиб туловища с правой стороны. Сейчас наложу шины и вколю морфий. Через пару дней будет в транспортабельном состоянии.

– А можно и мне морфий? – деловито сдвинув брови к переносице, спросил командир второй роты. – У меня тоже разыгрались сильнейшие боли душевного свойства.

Антикайнен слегка разочаровался: пара дней для возвращения к активной жизни слишком много. В его планы не входила стоянка здесь более двух часов. А что потом делать с раненным? Оставить здесь – если не замерзнет, то потом обязательно предаст. Повесить его? Так как-то не по-человечески выходит – сначала медицинская помощь, а потом казнь. Придется как-нибудь втихаря пристрелить перед уходом, а Каръялайнен этим и займется.

Он задумчиво посмотрел на командира, ужом вьющегося возле спиртного на столе. Тот взгляд этот перехватил, поежился и немедленно ушел на мороз проверять посты.

– Кто вы такие, икакие перед вами поставлены задачи, – решив определять проблемы по мере их поступления, подвинулся к пленным Тойво.

– Мы финские шпионы, – взял слово один из них. – Я Энсимайнен, это Тойнен, а Колмас^[133] лежит под кайфом. Задача у нас была проста: перебраться через воображаемую линию фронта и углубиться в Советскую Карелию. Потом разделиться и пойти по явкам. Пароль: «Вы продаете славянский шкаф?»^[134] Получить бомбы и взрывные устройства большой и средней мощности.

– Явки у нас в Петрозаводске и Медвежьегорске. А взрывать мы должны водокачки, водовозов, водоносов и железнодорожные мосты, – добавил Тойнен. – В общем, мы должны всячески вредничать. А можно еще водочки?

Оскари долил им остатки своей фляги и шепотом заметил Тойво:

– Эк, ловко они предают буржуев и их преступные помыслы!

– Брешут, поди! – также шепотом ответил Антикайнен.

– Ну что, брат финский шпион, вмажем! – сказал Энсимайнен.

– Все равно пропадать – вмажем! – ответил ему Тойнен.

Они выпили и с сожалением посмотрели на опустевшую тару. А Колмас, получивший квалифицированную медицинскую помощь, лежал в наркотическом трансе и блаженно пускал пузыри. Он бы тоже не отказался побыть предателем, да не был в состоянии. «Марафету мне, марафету!» – едва слышно кривил он губами и добавлял. – «Собаки! Собаки!»

Кумпу поманил своего командира на выход и там поведал, что, вообще-то, был у них, наверно, еще один человек, Нельяс^[135]. А иначе с чего бы это этим шпионам делаться такими откровенными?

– Ну да, – согласился Тойво. – Не надеются, что мы выживем. Поэтому говорят правду, или около того. Только с чего бы нам умирать?

– Ага, – сказал Оскари. – Тем более мой человечек сейчас по их лыжне идет, изучает траекторию передвижения. Коли Нельяс – если таковой существует – удрал к финским войскам, то это плохо. Вся наша секретность – псу под хвост. Зато мы сможем устроить засаду и встретиться с лахтарит в честной борьбе лицом к лицу. Мы ударим по ним исподтишка и всех перебьем.

«Действительно, честная борьба», – подумал Антикайнен, но вслух ничего не сказал. Он опять пошел к пленным.

– Насколько я правильно рассуждаю, вы ожидаете подмогу, – рубанул Тойво с порога. – Так вот, спешу разочаровать: ее не будет. Мы взяли Нельяса.

– Так он живой! – воскликнул Энсимайнен, но тут же скривился. – Надолго ли! Вы глупцы и ничего не понимаете.

– Собаки, собаки! – слабым голосом снова беспокойно проговорил Колмас.

– Какой гарнизон стоит в Пененге? Сколько человек? – громко сказал Оскари. – Ну, отвечать без раздумий!

– Шиши стоят. Пятнадцать человек, – откликнулся Тойнен.

– Кто командир?

– Вы командир!

– Нет, я имею ввиду: кто в Пененге командир?

– Поручик Ласси.

– Собаки, собаки!

Ну, пятнадцать человек, пусть даже и шишей, это вполне решаемая задача. Нейтрализовать выставленное охранение, и взять их тепленькими. Только нельзя допустить, чтобы этот Ласси отправил гонца за подкреплением. Поэтому сейчас нужно выдвигаться. Человек Кумпу пока не появился, но медлить нельзя. До Пененги двадцать пять километров, так что придется в Гонги-Наволок не заходить, а первую роту подтягивать непосредственно к ним на усиление. По месту можно сориентироваться: ждать их, или самостоятельно с финскими шишами разобраться. Но выходить надо без промедлений.

Тойво отдал распоряжение Оскари, тот передал его Каръялайнену, который избавился от него взводным командирам, ну, а те, в свою очередь, выдали его отделенным. В общем, допили горячий кофе, привели оружие в боевое состояние и поухмылялись друг другу: будет дело!

Только все также было непонятно, как же поступить с пленными? Ну, положим, двух из них можно заставить бежать вместе с ними, а что делать с раненным?

– Каръялайнен! – позвал Оскари. – Может, зарежешь его?

– Да вы что, пацаны! – возмутился тот. – Разве я мясник?

– Мясник, мясник, не придуривайся, – заметил Тойво.

Пошли к Колмасу. Лицо того осунулось, щеки ввалились, рука в тугой повязке за неимением гипса выглядела чужеродно.

– Не жилец, – вздохнул Кумпу.

– Собаки, собаки! – пробормотал раненный.

– Кого это он все время собаками зовет? – удивился Каръялайнен.

– Тебя! – ответил Тойво.

– Тогда уж – нас всех, – возразил Оскари. – Во множественном числе.

– Кто же его так покоцал, болезного? – вздохнул командир второй роты.

Красные шиши переглянулись: этого они как раз и не позаботились узнать.

– Давайте у Энсимайнена выведаем!

Едва они решили это сделать, как со стороны леса раздались крики в два голоса: «Братцы, помогите! Не дайте пропасть!» И тотчас же тишину зимнего леса прорезала скупая, захлебнувшаяся автоматная очередь. Тот, кто нарушил приказ о запрете стрельбы, осознал свою ошибку и заставил замолчать свое оружие, но было уже поздно.

Со всех сторон застрочили автоматы. И резко все стихло. Только крик остался: «Собаки! Собаки!» Кричал уже не раненный Колмас.

10. Задержка.

Тойво и Оскари выскочили наружу. И сразу же заскочили обратно.

– Что это было? – спросил Тойво, отмечая про себя, что у него разом пересохло в горле.

– Собаки! Собаки! – прохрипел третий финский шпион.

– Ну, это понятно, что собаки, – согласился Оскари. – Только в стае, как волки, величиной с быков и глаза красные. Неправильные какие-то собаки.

К ним в кодушку вбежал Каръялайнен и с ходу доложил:

– Бойцы расставлены по периметру. Потерь личного состава нет. Мы окружены какой-то сворой, и пули их не берут. Разведчик доложил, что еле унес ноги. И очередного финского шпиона с собой притащил чуть живого от страха.

В общем, картина вырисовывалась неожиданная.

Скорость звука 30 тысяч километров в секунду развить не может. Иначе это уже скорость света. Вот 80 километров в секунду – это пожалуйста. Но нет эха – нет распространения звука. В деревьях затеряется, даже долетев по льду ламбушки до другого берега. Двадцать пять километров к Пененге акустика стрельбы не потянет. Если белофиннов поблизости нет, никто и не почешется. Так что, теперь уже дело сделано – можно стрелять, хоть застрелиться.

Однако будет ли в этом толк? Как уже выведали бойцы, все их пули потратились впустую. Набежавшая свора непонятных тварей, отдаленно напоминающих псов с тупыми мордами, расположилась среди деревьев и в ус не дула. Тупость морды не потому, что лишена интеллекта, а потому что напоминает голову собаки-ротвейлера. Только великоваты они для собак. Черные, как абиссинцы, шерсть короткая, но шкура, наверно, толстая. В такой мороз только мохнатые быки плюют на погоду – остальные звери мерзнут и предпочитают сидеть где-то в тепле. Этим псам – хоть бы хны. Глаза красные, стало быть, световосприимчивость у них спектрально отличается от обычной звериной и человеческой. Задние лапы – мощные, передние лапы – очень мощные. Складывается впечатление, что бегают быстрее людей.

В принципе, какие звери бегают медленнее? Разве что белки и мыши-полевки. Да и то лишь потому, что лапы короткие. Но они для человека безобидны. Чего нельзя сказать про этих псов. Что им, вообще, надо?

В кодушку привели Нельяса, счастливого донельзя.

– Я уже думал, что каюк мне пришел, – сказал он. – Кончилась моя шпионская жизнь, не успев начаться. Спасибо товарищу красному разведчику – вытащил меня вместе с лыжами.

Вышедши с рассветом из Пененги, группа финских лазутчиков должна была разделиться: двое пойдут на Суккозеро, двое – на Паданы. Те, что на Паданы, имели целью маршрута Медвежьегорск. Другим было велено добираться к Петрозаводску.

Но уж так сложились звезды, что где-то в километре от этих рыбацких хижин один из них обнаружил, что за ними кто-то следит. Этот кто-то был большой и злобный, хорошо передвигался по глубокому снегу и имел непонятные намерения: не нападал, но был близок к этому, словно ждал чего-то. Белофинны встревожились не на шутку. Но так как неведомый зверь был один, то решили его все-таки как-нибудь заструнить.

Лазутчики разделились и устроили засаду. Лучше бы, конечно, этого было не делать. Колмас и Нельяс вознамерились, несмотря на установку о соблюдении тишины, резко выскочить из укрытия и расстрелять тварь из своих револьверов. В это же самое время их товарищи изображали, что все они совместно бегут в панике, не разбирая дороги.

Пистолетные пули не возымели на злобного зверя никакого эффекта. Люди не промазали, но только легкие облачка морозного воздуха поднялись в тех местах, куда угодили своими выстрелами белофинны. Несколько секунд удивления, как с одной, так и с другой стороны перетекли в миг разочарования. Тварь справилась с этим чувством быстрее – как ударила Колмаса своей лапой, тот улетел, махая руками и ногами, упал в сугроб и затаился.

Нельясу, оставшемуся один на один с ощерившимся животным, ничего другого не оставалось, как мчаться на лыжах прочь во все лопатки. Через пару минут то существо утробно застонало и поспешило следом за человеком. Видимо, предположило, что раненный теперь никуда не денется, им можно пренебречь на некоторое время. Если бы не пологие спуски и, временами, глубокие сугробы, то быть Нельясу пойманным, но катиться с гор тварь не умела, поэтому в эти моменты прилично отставала.

Колмас же, едва только пришел в чувство, встал на свои две ноги и побежал, что было сил, по лыжне, которую проложили его удравшие товарищи. Инвентарь его оказался безжалостно сломан, а полушубок изорван в клочья. Рука висела, как плеть, но крови не было. Как позднее выяснится, это и спасло белофинна: дикие твари из дикого леса просто дуреют при запахе крови.

Ну, а дальше оказалось просто: в один момент Нельяс осознал, что бежать ему уже, собственно говоря, некуда – уперся в скалу, возвышающуюся над ним на десяток метров. Тварь поняла это и перестала суетиться: с аллюра перешла на галоп, с галопа – на иноходь, с иноходи – на шаг. Она еще раз застонала, причем, на этот раз как-то торжественно, и, не спеша, начала приближаться.

К своему ужасу Нельяс отметил, что откуда-то из глубин леса прилетел ответный стон, усиленный несколькими глотками. И в то же самое мгновение прямо сверху ему на плечо опустился конец веревки. Человеческий голос произнес «Держись!», и он уцепился за спасительный конец, будто от этого зависела вся его жизнь. Да так, собственно говоря, и было.

Разведчик – это был Лейно – уперся ногами в камень, обернув свою веревку через ствол сосны и потянул, что было мочи. Хорошо, что белофинн по жизни не злоупотреблял бутербродами и не занимался тяжелой атлетикой – тащить его можно было вполне.

– Смотри, лыжи не потеряй! – даже сказал Лейно, приспособившись к вытягиванию.

– Не потеряю! – ответил Нельяс, подтянув лыжи к самой груди. – Дорогой товарищ, брат и спаситель, а нельзя ли побыстрее? А то сейчас эта мерзость в прыжке мне ноги по самую шею откусит!

Вот, собственно говоря, так они и спаслись, зато привели за собой целую свору жутких злобных существ, невосприимчивых к свинцу.

– И вот что еще странно, – сказал Нельяс. – От этих тварей несет холодом. Когда они поблизости – начинаешь просто коченеть.

Обыск у белофиннов ничего нового не дал к тому, что те рассказали. Левые ксивы, вполне нормальные советские деньги и никаких шпионских штучек, типа блокнотов с шифрами и стеклянных пузырей с ядами. Возможно, где-то в воротниках у них и были вшиты капсулы с цианидом, ну, да пусть кусают и травятся на здоровье.

А время, тем временем, уходило. Зимний день – это не Белая ночь – он такой короткий! Тем временем уходило не только время, но и относительная безопасность. Если их окружила свора неведомых зверей, то она явно чего-то ждала. Ну, не подмоги же, право слово!

Твари ждали ночи.

Тойво думал, но ничего путного в голову не приходило. Разве что относительно этих шпионов была непонятка. Зачем им в Петрозаводск и Медвежьегорск пробираться через линию фронта, когда то же самое относительно комфортно можно проделать возле границы в Погранкондушах, что у Олонца? И маршрут гораздо короче, и тайные охотничьи тропы еще ни одна пограничная служба полностью не перекрыла.

Так, может, не в Петрозаводск и Медвежьегорск они направляются? Если наметить кратчайший путь к чему-нибудь важному, то как раз и следует траектория движения между Онежским озером и Белым морем в Архангельск. А что там у нас в Архангельске? Золото генерала Колчака, генерала Каппеля, или маньяка генерала Макарова? Так вывезли его уже: в Японию, в Германию, даже в Иран.

К тому же Архангельск до весны замерз. Ни одно судно не выйдет и не войдет. Северные ворота захлопнулись. Если хранить золото, предположительно недовывезенное куда-нибудь в Великобританию, то это громоздко и затратно: склад, ящики, охрана. Да и за расхитителями царской казны охотятся, не покладая рук, ЧК и иные силовые подразделения. Если преступникам удастся договориться, например, со Свердловым, то какой-нибудь Дзержинский имеет другую точку зрения на эту ситуацию – и плевать ему на Яшу со всеми его боевиками. Так что парни, коли и идут в Архангельск, то не за золотом. Да и не собираются они обратно морем двигаться.

Вон – налегке. Мосты взрывать и водокачки? Какая чушь! Кому это, нахрен, нужно? Если финны поставили себе задачу отвоевать территорию, то почему-то остановились и не идут военным маршем в сторону Камчатки. Вообще, странная какая-то картина во всех этих войнах после Революции. Вся военная мощь Запада, подкрепленная всей военной мощью части Белого движения не может справиться с голодранцами, только что от сохи? Если бы хотели, то стерли бы в порошок и Ленина, и всю его клику, пусть вторая часть Белого движения и приняла его сторону. Раз не стерли, значит, не это было нужно. А что?

Что-то ценимое и ценное. Богатства и сокровища в любом материальном и даже духовном выражении. Сиюминутная выгода: здесь и сейчас.

Вот и этим белофиннам поставлена задача изъять и доставить не менее полезное российское достояние, но не столь габаритное, как золото. Что-то, что добывалось поблизости. Что-то, о чем знал царский генерал Маннергейм, и на чем не успели сыграть другие царские генералы, упершись в золотые резервы. И при этом вытащить это из-под носа английских концессий, чтобы подданные Его Величества остались не при делах. Не говоря уже о всяких евреях типа Яши Свердлова, Левы Троцкого и прочих-прочих – тех тоже надо обойти.

Ну, тогда это, без всякого сомнения, алмазы.

Антикайнен вздохнул: следовало думать о том, как уйти от этих страшных непознанных зверей, а не о заурядных политических дрязгах. Вся мировая политика – это всего лишь способ обогащения кого-то конкретного, кого-то, кто уже не может остановиться в поиске способов приумножения своего богатства. В политике, говорят, нет друзей и союзников, есть только общие интересы. Так бывает только у торгашей и барыг. Просто масштабы у политиканов поболе.

Да и его самого посылочка в Кимасозере дожидается – сто лет ему не далась эта война.

– Полагаю, нам нужно создать оборону. – сказал Каръялайнен. – Пусть временную, но без нее не обойтись.

– Верно, – согласился Кумпу. – Если наши пули этих тварей не берут, то следует их сдержать прикладным способом, когда они попытаются ринуться на нас.

– Что ты этим хочешь сказать? – спросил его Тойво.

– Ну, раз у нас нет серебряных пуль, то обойдемся осиновыми кольями, – вместо Оскари ответил командир второй роты.

– Ты считаешь, что это оборотни какие-то? – даже опешил Антикайнен.

– Так все курсанты об этом говорят, – пожал плечами Каръялайнен. – Понятно: партия направляет в материалистическую сторону, религия – опиум народа, суеверия и предрассудки – ложь. Однако у нас тут непонятный научный факт. И материалисты, и церковники против всяких оборотней, тогда нам-то что остается делать? Молиться, пока эти звери нас по скалам размажут? Или партбилетами у них перед мордами трясти?

– Верно, – согласился Кумпу.

– Спокойно, товарищи, – сказал Тойво. – Это, конечно, не оборотни – иначе они бы превращались по ночам в кого-нибудь. А в кого эти псы обратятся?

– В червячков, – усмехнулся командир роты. – И мы их передавим.

– Это не оборотни, это что-то другое. Нам без разницы, – продолжил говорить Антикайнен. – Хоть кольями, хоть святой водой – надо их отогнать. В общем, следует поставить задачу бойцам – похоже нам придется до утра здесь задержаться. Я схожу в сарай, может, что-нибудь полезного там добуду.

На том и порешили.

Сарай примыкал к валуну и напоминал, скорее, навес – сплошные щели в стенах, что было само по себе полезно для хранившихся внутри самодельных весел и нескольких поленниц дров. Все проветривалось и сырость не разрушала дерево.

Стучали топоры, звонко и отчетливо, как это бывает по большому морозу – красные шиши тесали из прилегающих к рыбацким хижинам осин колья под три метра длиной. Можно и весла для этой цели приспособить, коли надобность такая возникнет.

В сарае был еще подпол, словно, лаз под валун. Загадочность этого рукотворного подземного хода была налицо – что там хранить? Рыбацкие сети должны висеть, припасы на зиму должны заготавливаться. Сети исключены, заготовки должны кем-то осуществляться – не рыбаками же, право слово! Если и выкопал его когда-то некий большой зверь, то обложил досками явно человек и явно со вполне человеческой целью.

Тойво отодвинул крышку, запалив предварительно подготовленную свечу, и на четвереньках полез в нору. Долго двигаться не потребовалось – обнаружилась полость, вполне пригодная, чтобы поднять голову, если самому, конечно, оставаться в сидячем положении. Воды под досками не было, ни замерзшей, ни жидкой, разве что газообразной, однако ей можно было пренебречь. Значит, пещера была выше уровня воды в ламбушке. Да и тепло здесь, даже при дыхании пар изо рта перестал валить. Загадка!

Антикайнен огляделся, водя свечой из стороны в сторону. Ни полок с припасами, ни безжалостно брошенных рыбацких снастей. Только пожилой бородатый человек пялит на него выпуклые, словно бы безумные глаза. Тойво вздрогнул и уронил свечу. Та сразу потухла, а он принялся лихорадочно вытаскивать из кобуры свой наган.

– Эй, не балуй! – глухим и таким густым басом сказала темнота, что Антикайнен подумал: все, не сберечь штаны. Надо было что-то делать, надо было как-то выбираться отсюда, надо было спасать свое обмундирование. Но как, черт подери? Пистолет застрял, чувство пространства утратилось, стало даже подташнивать. Клаустрофобия! Тойво дрыгал ногами и шарил вокруг себя руками, силясь перетерпеть естественные для подобной ситуации человеческие позывы.

Внезапно загорелся огонек – не свечной фитиль, а старая добрая лучина. Из темноты вновь проступили контуры старика.

– Здороваться не учили? – тем же голосом, что и темнота, произнес тот.

– Мне бы водички, – звук своей речи придал красному шишу некоторую долю уверенности. – А то я тут чуть не умер от разрыва сердца.

Они помолчали, пристально разглядывая друг друга. Антикайнен выглядел, как обычный Антикайнен, а старик был очень кряжистым, борода лопатой, нос картошкой, глаза навыкате, волосы до плеч и совсем седые. Он сидел на дерюжке, охватив колени могучими руками.

Сердце у Тойво постепенно перестало стучать с перебоями, он, внезапно устыдившись своей слабости, начал осторожно вдыхать воздух, пытаясь принюхаться. Да, вроде бы, ничем подозрительным не пахло, то есть, есть надежда, что избежать конфуза удалось.

– Здравствуй, – сказал он, наконец, осознав, что нападать на него никто не собирается.

– Ну, привет, коль не шутишь, – тут же отреагировал старик. – А воды не дам. Не серчай, самому мало.

Тойво не серчал, ему хотелось не верить своим глазам, потому что зимой в такой норе вряд ли кто-то мог бы выжить. Да и зачем? Рядом какие-никакие жилища, топливо для них, белый свет. Как можно сидеть под землей?

Впрочем, если вспомнить житие Григория Распутина, тот, еще будучи в своем Тобольске, мог просидеть в собственноручно вырытой яме не один день, а целых сорок. Таким вот образом просветлялся. Правда, сын ему раз в день кувшин с водой и тарелку с пирогами спускал. А они помощников этого старца наверху что-то не видели.

– Ты один, деда? – спросил Антикайнен.

– Теперь вот с тобой, – ответил тот.

Еще где-то в Африке копты в норах сидели, Истину пытались постичь. Один копт на расстоянии в четыреста метров от другого. К ним паломники приходили, беседовали, удивлялись. А когда паломников не случалось, можно друг к другу в гости сходить и поспорить, кто больше отшельник по жизни. Бывало, что и до драки доходило, рвали старцы друг на друге волосенки и одежку ветхую. Разойдутся вновь по норам и опять Истину постигают. Святые угодники, богу в душу мать!

– Просветляешься?

Старик засмеялся и ничего не ответил. Странный старец.

– Может, тебе помощь какая-то нужна? – предположил Тойво. – Покушать, попить?

– Ребята, это вам, похоже, помощь нужна, – ответил дед и ловко ногтем сбил нагар с лучины, после чего сделалось значительно светлее.

Следует отметить, что и значительно теплее сделалось. Антикайнен забеспокоился: замерзающему человеку перед смертью тепло чудится, даже – жар. Может, он нечаянно головой приложился в сарае, а сейчас лежит и околевает потихоньку? Он попытался себя осторожно ущипнуть за руку – болевые ощущения не атрофировались.

– Я что – сплю? – честно спросил Тойво, скорее, даже, сам у себя.

– Да брось ты, паря, переживать. Ничего с тобой здесь плохого не случится. Здесь ни с кем ничего плохого не случается.

Антикайнен хотел бы не поверить деду, да вот отчего-то поверил. Иррациональность мышления в том и состоит, что, порой, приходится верить не головой и рассудком, а сердцем и душой. Потому что так правильно, потому что для Веры человеку зачастую не нужны доказательства – они уже заложены в него Творцом.

– Ладно, – сказал он. – Я Тойво Антикайнен.

– Командир красных шишей, – кивнул головой старик. – Ну, а меня называют Архиппой Перттуненом.

Если и можно было удивиться этому, то совсем чуточку. Поэтому следовало эту чуточку уточнить.

– Это тот, который:

«Приходи, о дочка Турьи,

Из Лапландии девица,

В лед и в иней ты обута,

В замороженной одежде,

Носишь с инеем котел ты

С ледяной холодной ложкой!

Если ж этого все мало -

Сына Похъелы зову я,

Ты, Лапландии питомец,

Длинный муж земли туманной,

Вышиной с сосну ты будешь,

Будешь с ель величиною -

У тебя из снега обувь,

Снеговые рукавицы,

Носишь ты из снега шапку,

Снеговой на чреслах пояс!»^[136]

Почему-то на память пришли именно эти строки, с которыми познакомил его в свое время друг и товарищ спортсмен Вилье Ритола. Он также рассказал, что создатель «Калевалы» Элиас Леннрот записал их от старого карельского рунопевца Архиппы Перттунена. Но это было почти сто лет назад!

– Ага, именно он и есть я, – сказал старик и заулыбался.

11. Наставления Архиппы.

Человек сознает, что живет в определенном отрезке вечного и бесконечного времени. Позади – временная бесконечность, обращенная в прошлое, впереди – обращенная в будущее. Сам человек – точка между бесконечностями. Для него есть абстрагированное вечное время, у которого ни начала, ни конца. Все конечное помещается внутри абстрактного бесконечного времени – срок жизни отдельного человека, поколений, народов, человечества, гибель планет, созвездий, галактик. Время для человека бесконечно и линейно направлено – от прошлого к будущему. Это векторное время.

По мере того, как мысли, изложенные старцем, наконец, начали доходить до Антикайнена, вытесняя удивление и недоверие, он все лучше стал воспринимать окружающую действительность. Залез красный командир в нору в земле и оказался, черт знает, где – реальность нынешнего временного отрезка. Слушает покойничка, который таковым не очень выглядит – эка невидаль! Может быть, это невероятно, но он, Тойво, это допускает. По идее, важно для него должно быть то, чтобы это допускали и другие. Но, на самом деле – неважно. Его Вера, его восприятие – это его дорога к Господу. Для других пусть будут другие пути.

Тойво прекратил терзаться иллюзорностью происходящего, и ему стало хорошо. По крайней мере, клаустрофобия отступила.

А старик тем временем поведал о своей «Калевале», как она ему открылась, как она на него повлияла.

В «Калевале» время циклично и имеет свое абсолютное начало. Под этим подразумеваются некие «изначальные времена», когда все начиналось, когда возник круговорот бытия. Дальше – все по кругу: природные явления, времена года, небесные светила, сменяющиеся поколения. Это цикличное время. Оно обратимо в отличие от векторного: прошлое и настоящее сосуществует слитно и взаимообратно^[137]. Поэтому в «Калевале» универсально понятие «вечного возвращения», будто бы бессмертия.

– Я помню, как умирал, старый был и уже немощный, – сказал Архиппа. – Однако у каждого, кто Верует, есть такая возможность вернуться. Не получить обратно молодость, но оказаться вновь в том круге, который уже когда-то был.

– Но меня в твоем цикле не было, я еще тогда не родился, – возразил Антикайнен. – Как же мы с тобой сосуществуем?

– Это с какой стороны посмотреть, – улыбнулся рунопевец. – Вот выйдем мы наружу, и все будет зависеть только от того, кто за кем пойдет. Я в твое время выйду, либо ты – в мое.

– Но если ты уже там есть, то каким же образом вас там будет двое? – Тойво слегка запутался, но попытался выразиться приземленно. – Ведь двух тебя не было, когда ты был еще живой! «А вас тут и не стояло!»

– Вечное возвращение не подразумевает полную неизменность. Ты возвращаешься только в свой цикл, свое время, но никак не в свое состояние на тот момент. И в каждом своем возвращении ты будешь только один, прочего, знакомого по прошлой жизни, не будет вовсе. Тебе не исправить прежних ошибок, не встретить потерянных людей, да, поверь, это уже не будет столь важно и нужно, как тебе может это показаться сейчас. Если ты Веруешь, то всегда тебе предстоит идти своей дорогой, и никто пройденного пути уже не отнимет. Такие, брат, дела.

Дела, действительно были такие: Вяйнемейнен всегда был мудрым старцем, даже родился, вероятно таковым. Илмарийнен родился, поди знай, как. Но перед своим рождением успел выковать небосвод. А Лемминкайнена, в отличие от Куллерво, убить было невозможно. Такая вот получается «Калевала». Неужели мы разучились понимать те простые вещи, с которыми были в ладу наши предки?

– Я многого не понимаю, – честно признался Тойво.

– Не беда, – улыбнулся Архиппа. – Помрешь – поймешь.

Хорошая перспектива. Обнадеживало только то, что о смерти говорится в будущем времени, никак – не настоящем. Может, эти глюки, все-таки, не бред умирающего сознания? Может, не все еще потеряно?

– А ты сам материален? – неожиданно спросил Антикайнен. – Или призрак? Или игра моего гаснущего воображения?

– С чего это у тебя воображение должно гаснуть? – удивился старик.

– Ну, надышался спорами от каких-нибудь грибов в этой яме, теперь потихоньку агонизирую.

Архиппа стремительно, неуловимо для глаза, вдруг, оказался рядом и как залепил своей пятерней Тойво по уху – у того в глазах тотчас же начали переливаться звездочки, а сам он завалился набок.

– Ну? – спросил рунопевец, вновь неуловимо оказавшись в своем углу.

– Материален.

Замкнутые пространства зачастую играют шутки с теми, кто в них заточен. Шутка заключается в том, что расширяются границы сознания. Ищущие просветления святые сутками сидят в своих, похожих на шкафы-пеналы, кельях, чудотворцы проводят недели под землей в специально вырытых для этого ямах, закатанные по самое «не могу» в березовую кору, наподобие мумий, жители северов лежат в «тагнушках^[138]» и общаются с предками. Только индусы без трусов сидят под деревьями, чтобы небо над головой, почитатели вокруг, и к нирване поближе. За это их еще «бабами» называют. Чем дальше в нирвану индус зашел, тем больше он «баба». Баба с возу, как говорится, кобыле легче. Поэтому индусами можно пренебречь.

Это, конечно, все так, это все интересно, но на поверхности Земли «шведы Кемь берут^[139]». Бойцы и командиры к битве с волколаками готовятся, колья точат. Были у Тойво вопросы к Перттунену, однако не было времени их задавать. Пора и честь знать.

Антикайнен вздохнул и решил откланяться: пусть старик в своем пространстве Истину познает, ему же надо заниматься своими делами.

– Ладно, мне, пожалуй, пора, – сказал он.

– И то верно, – сразу же согласился рунопевец. – У тебя еще та ночка впереди! Однако хочу тебе кое-что напомнить, о чем ты, вероятно, и думать-то забыл.

А забыл Тойво о старом добром товарище Глебе, то есть, конечно, о злобном гаде Бокие. О нем и его помыслах следует помнить всегда. Например, что его человечек, ученый консультант Главнауки Александр Барченко, именно сейчас занимается возле Ловозера реализацией отжатых у «револьверной оппозиции» денег. Что он там изучает: меряченье? Ну, да – в такие морозы Северному Сиянию самое место. Но морозы-то какие-то ненормальные – как перед Новым годом упали, так и морозят, черт бы их побрал. Словно искусственно поддерживаются, словно они следствие. А причина тогда где?

Да вот и причина – вокруг красных шишей собралась, клыки скалит, ждет, не дождется сумерек, чтобы напасть. Или не темнота этим тварям нужна? Или они Северное Сияние высиживают?

– Кровь? – спросил Тойво.

Самая главная пугающая характеристика любого зверя, пусть даже и двуногого – это «кровожадность». Одни готовы эту кровь пустить, другие жаждут ее вкусить. Однако и здесь имелся свой нюанс: кровь желательна чистая. Так уж повелось со времен рыцарства, что на каждого дракона находился свой рыцарь. Прочие люди были, как бы, не в счет. Чтобы сразиться с чудовищем нужно было обладать знаниями восьми поколений. Такое было и требование для рыцаря – чистота крови в восьми коленах. Опыт предков к потомкам передается только посредством крови.

– Верно, – согласился Архиппа. – Все в нее упирается. И твари за ней пришли. И Северное Сияние ее будоражит. И, вообще, так как в последние годы происходит слишком много кровосмешения, то люди, пока еще не потерявшие связи с прошлыми поколениями, становятся ценнее. К тому же когда столько их собралось в одном месте!

Вот ведь, какая незадача! Красные шиши – полностью состоят из представителей консервативных северных народов, как раз на потребу, черт побери. И погода, как по заказу: на небе ни единого облачка да плюс мороз. Звери, окружившие их, не нападают, потому что не имеется пока пролитой крови, а самим таковую пустить нельзя. Почему? Да, вероятно, потому инструкции не позволяют. Например такие: материя и антиматерия при плотном контакте дают аннигиляцию. Пули, попадая в тела волколаков с дымком исчезают. Их масса гораздо меньше массы зверя, вот они и того – аннигилируются без особого вреда.

Если же тварь снизойдет до того, что самолично примется рвать человека на отдельные части, то массы их могут оказаться примерно одинаковы. Не массы полученных отдельных частей, а вес хищника и вес жертвы. Стало быть – пшик, и нету волколака, только дымок поземкой по снегу. А что с человеком будет – тайна сия великая есть.

Какая чепуха, порой, в голову приходит! Тойво даже потряс ею, отгоняя странные мысли. А старик-рунопевец смотрел на него и улыбался.

Так как же кровь-то звери пустят, чтобы потом полакомиться вдоволь и лапы при этом не замарать? А сами люди, наверно, ее и пустят. Наготово, так сказать. Полярное бешенство еще никто не отменял. Зов Полярной звезды заставит красноармейцев схватиться за топоры и ножи, а потом в приступе «братской любви» применить их друг против друга. И что тогда делать?

– Ты про аргонавтов читал, про капитана их дракара «Арго» по фамилии Янсон? Чтоб не слышать «голоса сирен» он приказал морякам уши берушами заткнуть и еще воском для верности залить. А сам к мачте привязался и услышал, что там голоса ему наобещали. Слышать-то слышал, вот действовать не мог. Повыл немного от отчаяния, а потом и его отпустило. Ну, и все выжили, а «сирены» остались с носом, – сказал Архиппа.

Ну, это загнул старик. Не с Ясоном и аргонавтами это приключилось, а с Одиссеем в его одиссее. Что там две сирены ему напели – загадка, только бесновался он, привязанный к мачте, не по-детски. Полярное бешенство от Северного Сияния. Сирен было всего две – не больше. Одна – Север, другая – Сияние. Или одна – Aurora, другая – Shining^[140]. Впрочем, не важно это – важна, вероятно, идея.

– Скажи мне, Архиппа, как охотник охотнику, – произнес Тойво, не пытаясь поправить старика. – Неужели все попадают под очарование пресловутого меряченья?

– Пусть будем охотниками, – согласился Архиппа. – Ты в глаза смотри, сам и определишь, кто схватится за топор, а кто – нет. Глаза – зеркало души.

Что же, всякие оракулы, провидцы и такие вот, как этот Перттунен, всегда говорят, да не договаривают. Мол, додумывай сам, а мы здесь не причем. 42^[141]! Сойдется предсказание – «я же тебе говорил!» Не сойдется – «ты меня неправильно понял!» Да и что говорить с этим рунопевцем – он другого поля ягода! Покойник хренов!

– Ну, тогда ответь мне, как рыбак рыбаку, – сказал Антикайнен. – Каким был Леннрот?

– Ты уж определись: охотники мы, или рыбаки, – опять ехидно улыбнулся старик. – Элиас был крепок телом и духом. Его нельзя было ничем сломить, только сломать. Однако ни у кого в этом мире не нашлось столько воли, чтобы такое содеять. Даже у церкви. Так-то, друг. Ступай с миром. У тебя все получится.

Тойво вздохнул, кивнул и попятился назад. Он знал, когда выбрался, что коли обернется в этот подпол снова, никого уже не увидит. Холодно сделалось в этой норе – холодно и одиноко. Как и во всем мире: мороз, хаос и безмерное лицемерие.

– Собрать мне всех командиров, – приказал Антикайнен своему заместителю Кумпу. Его, похоже, никто не хватился, пока он разговоры разговаривал с мифическим рунопевцем. Словно на секунду в сарай сбегал.

– В общем, товарищи командиры, ждет нас жестокое испытание сегодня ночью, – сказал он всем собравшимся. – И называется оно «Северное Сияние». В двух словах картина такова.

Двух слов, конечно, не хватило. Однако вполне реальные образы нереальных зверей, тени которых перемещались среди деревьев, помогли придать речи Тойво достоверность. Он поведал своим товарищам, что постиг в норе, не упоминая, впрочем, встречу с Архиппой Перттуненом – не обидится старый рунопевец, не нужна ему лишняя известность. А если и обидится – пошел он в пень!

Порешили: меряченье, или полярное бешенство, принять, как данность. Также и нацеленность волколаков на кровь – тоже принять за основу. Требовалось выявить красноармейцев, склонных к «очарованию». По глазам определять надобно как-то, но как – пес его знает!

– Давайте сначала выявим таковых лунатиков среди нас, – предложил Каръялайнен. – Косоглазие и одноглазие не в счет.

Косоглазых и одноглазых среди командиров не обнаружилось. Этому, вообще-то, никто не удивился. Так какие все же соломинки следует в чужих глазах искать?

– Ну, я помню, мне один англичанин в Стокгольме рассказывал, что рыцарей можно определить по запаху. Точнее, по запаху можно определить не рыцарей, а смердов – они смердят, – предложил Оскари.

– У вас там в борцовском круге все, наверно, смердели, – ухмыльнулся Каръялайнен. – Для того буржуи одеколоны и духи и придумали, чтобы свои природные запахи скрывать. Вот мы, рыцари, своих природных запахов не стесняемся.

Он наклонился, будто бы снимая с ноги валенок. Все замахали руками: хорош, рыцарь, народ травить!

Глаза у всех командиров были обыкновенные – синие, серые и даже карие. Зрачки одинаково реагировали на свет, примерно одного размера – да и вообще, зрачки, как зрачки, окруженные тончайшим узором кровеносных сосудов. У кого больше покраснения, у кого – меньше, все-таки определенная усталость после дневного лыжного перехода имелась.

– Думаю так, что тот к очарованию склонен, кто устал больше, – опять сказал Каръялайнен. – Ведь что такое меряченье? Это чужая воля. Нормальный организм чуждые побуждения, как правило, отторгает. Значит, следует по глазам определять совокупность: блеск, красноту и расфокусированность. Вспомним такое понятие «усталые глаза». Вот с этого и начнем.

– Молодец, – сказал Антикайнен.

– Браво, – сказал Кумпу.

Под такие общие характеристики подпали все командиры отделений. Прочие командиры – нет. Видно, чем выше должность, тем больше ответственность. Нельзя позволять себе уставать. С усталыми глазами было выявлено и две трети личного состава красных шишей. Как ни странно, ни разведчики, ни «лоси» не проявили видимых признаков, свидетельствовавших об излишней напряженности дня.

– Да, маловато нас получается, – заметил Оскари. – Ну, да что есть, то и пользуем. Как с «уставшими» поступим?

Называть своих товарищей каким-то другим словом ни у кого язык не поворачивался. Надумали их всех связать по рукам и ногам, компактно разместить в протопленных рыбацких хижинах, а все оружие, в том числе режуще-колющее, собрать в яме в сарае. Взывали к пониманию, к сложности политического момента, к проявлению сознательности. Ну, проявлять сознательность и завалиться спать, пусть и со связанными руками-ногами, финны умеют. Пожали плечами и согласились все, как один.

Колья были заготовлены, число их превышало количество свободных рук. Двадцать человек готовились, словно на медвежью охоту с рогатинами. Сколько зверей бродило за пределами досягаемости осиновых копей – подсчету не подвергалось. Да это было неважно. Важно было то, что несмотря на всю абсурдность ситуации, к ней относились со всей серьезностью, нисколько не преуменьшая скрытую опасность.

Когда начало смеркаться, сорок с лишним человек добровольно лишили себя возможности свободно передвигаться и хвататься за что ни попадя. Кожаными ремнями им прихватили конечности, но этим не ограничились. Каждому в рот вдели короткие осиновые палки и веревками привязали их на затылке, беспокоясь о том, чтобы наиболее «очарованные» не покусали своих соседей.

Когда же темнота обвалилась на деревья, людей и зверей, то ничего особого не произошло. Разве что твари несколько раз принялись громко стонать, словно жалуясь на свою участь. Вышла полная луна, красные шиши, ухватившись за древки кольев, вглядывались в звезды над головой.

Северное Сияние всегда начинается с невзрачного серого облачка, вдруг, возникшего из ниоткуда. Оно зависает на несколько минут, может быть на полчаса, а потом начинает шевелиться, словно какой-то звездный ветер принимается колыхать его, сделавшегося из облака серым полотнищем.

– Ну, вот и дождались! – сказал Оскари, кивнув головой на небо. – Что у нас там с «очарованием»?

– Большая половина спит, у других сделались совершенно красные глаза, – доложили караульные возле каждой хижины. – Как они спать могут с такими кляпами во ртах!

Восхититься самообладанием связанных бойцов не успели: серое полотнище перестало колыхаться, сгруппировалось в нечто круглое и, вдруг, уподобившись небесному кулаку сорвалось вниз, словно собираясь ударить по стылой земле. Кулак, засверкавший изумрудным и красным цветом, был столь очевиден, что все красные шиши, наблюдавшие его, вжали головы в плечи. Некоторые даже зажмурились.

Когда же вновь открыли глаза, перед ними оказалось несколько оскалившихся огромных тварей. Те, кто не поддался соблазну и остался с открытыми глазами, тоже не смогли определить, как звери оказались перед ними. То ли прыгнули гигантским прыжком, то ли мгновенно приползли гигантским ползком – но они были уже здесь.

– Мочи козлов! – вскричал Каръялайнен и ловко метнул свой осиновый кол. Деревянное копье пробило шею ближайшей к нему твари, но никуда не испарилось, вызывая, вероятно, очень большой дискомфорт у последней. Она замотала головой и захрипела, но больше ничего не успела поделать: командир второй роты всадил второй кол прямо ей под лопатку. Тварь немедленно обмякла, потеряв интерес к происходящему. Провести дальнейшие наблюдение никто не успел: люди начали бросаться своими заготовками и отмахиваться от активизировавшихся чудовищ.

Твари не пытались пустить в ход свои клыки, весьма зловещего вида, зато не стеснялись наносить удары лапами. И несколько красноармейцев отлетели к стенам ближайших домиков, выпростав из распоротых полушубков изорванные обрывки ткани.

Однако еще два зверя заскребли лапами утрамбованный снег, затихая от доставших до их сердец осиновых кольев.

Тойво, орудуя своим копьем, отметил про себя, что трех существ из всей своры им удалось прикончить. Но перед ним обездвижено лежали только два чудовища, то, что сразил Каръялайнен, куда-то подевалось. Уползло? Улетело?

Северное Сияние заколыхалось над головами всеми цветами радуги, постепенно заполняя собой весь небосвод, затмевая звезды. Даже луна куда-то задевалась. Ночь обещала быть насыщенной событиями.

12. Ночь.

На помощь к тварям никто не прибывал. Вся стая продолжала оставаться за пределами досягаемости оружия людей. Они, словно бы, ждали чего-то. Тогда для чего же эти звери бросились в драку? Только для того, чтобы отвлечь внимание. Антикайнен, догадавшись об этом, немедленно отдал распоряжение:

– Всем отступить на прежние позиции!

Красноармейцы немедленно подчинились. На взрытом ногами и лапами снегу осталось лежать одно существо. Куда же, черт побери, подевались прочие?

– Они испаряются, когда умирают! – крикнул ему Каръялайнен – оказалось, что Тойво свое недоумение выразил вслух.

И действительно: третья поверженная тварь менялась в размерах, словно съеживалась. А осиновый кол обугливался.

– Товарищи! – прокричал один из караульных. – У меня в хижине большое беспокойство.

Кумпу, потрясая своим копьем, как индеец, побежал на зов. Он забежал внутрь, проведя там несколько минут, после чего прискакал, как конь, обратно к Антикайнену.

– Это мы хорошо сделали, что связали их, – сказал он. – Кое-кто забесновался, ворочается, глазами крутит, кляп грызет. Прочие тоже волнуются, но не столь агрессивно. Массовое сумасшествие. Я одного, особенно активного, прижег головнейиз печки – тот мигом успокоился, вроде бы, даже, меня признал. Но не уверен.

Переливы «полярного зова» колыхались, будто бы, над самими головами. Красота неимоверная, красота ужасающая.

С громким стуком распахнулась дверь «штабной» кодушки. Кумпу посмотрел на Антикайнена, тот перевел взгляд на Каръялайнена.

– Черт, – сказал командир роты. – Пленных-то мы не завязали!

Ну, да – про белых шишей они и думать забыли. На пороге стояли Энсимайнен и Тойнен. Оба смотрели на небо, у обоих были распахнуты полушубки и тяжело вздымались в такт дыханию грудные клетки. За ними как-то робко пристроился Нельяс, боязливо поглядывавший на красноармейцев.

Боец из караула встал, было, у них на пути, но получил такой толчок, что улетел в сторону на несколько шагов. Белофинны медленно двинулись по единственной дороге, которая вела к этим рыбацким хижинам. Люди Тойво расступились перед ними, также расступились и твари. Очаровательное зрелище.

– Стоять! – нарушил все очарование Каръялайнен. – Иначе буду стрелять.

– Парни, – позвал своих товарищей Нельяс. – Не надо.

– Надо, – сказал Энсимайнен. – Она зовет меня.

– Кто, трах-ти-би-дох? – вскричал командир роты. – Поручик Ласси?

Действительно, уйдут сейчас финны, заявятся к пресловутому поручику, и плакала вся скрытность. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы они удрали.

– Не стрелять, пацаны! – крикнул Тойво, испугавшись, что сейчас прольется кровь. – Нельзя, а то эти твари хлынут на нас все разом.

– Нельяс, останови своих друзей! – пророкотал Кумпу, уже готовый пальнуть из револьвера. – Обещай им небо в алмазах!

– Тогда помоги мне, – ответил белофинн, чуть подотставший от своих товарищей. Он явно не горел никаким желанием уходить куда-то в ночной лес, пусть даже и по зову Полярной звезды, которого он, к тому же не слышал.

Они с Оскари заспешили к очарованным, презрев всякую опаску от тварей. Впрочем, звери тоже отступали по мере приближения к ним двух финских лазутчиков.

Дальнейшие события никто из людей, их наблюдавших, вспомнить, как следует, не смог. Вроде бы было так: Нельяс, говоривший скороговоркой «алмазы, алмазы, кому алмазы», получил удар от Тойнена, сваливший его с ног. Падая, он оказался на пути Кумпу и сбил того с шага, заставив Оскари замешкаться, чтобы вновь обрести равновесие. В это время к нему подскочил Энсимайнен, провел два хлестких удара кулаками по корпусу, а потом, крутанувшись на месте, ударил ногой по уху. Не успел красноармеец упасть, а его противник выхватил у него с пояса зловещего вида пуукко, с которым, как и любой финн, Кумпу никогда не расставался.

Нож блеснул в лунном свете, а потом погрузился по рукоять в живот стоявшему рядом Тойнену. С чего бы это нужно было резать своих – может, застарелая личная неприязнь сыграла роль? Тем не менее Тойнен и ухом не повел, выхватил нож из раны, уже не удерживаемый Энсимайненом, и одним махом перерезал горло поднимавшемуся на ноги Нельясу. Больше он сделать ничего не успел, потому что Антикайнен выстрелил ему в грудь из своего револьвера.

– Оттаскивай Кумпу! – прокричал он, отбросив пистолет, и побежав с колом наперевес к месту побоища.

Очень своевременное действие, кровь все-таки пролилась, звери бросились на ее зов, уже не страшась никаких для себя последствий. Вероятно, обагрив пасть, у них мгновенно появлялся иммунитет ко всяким столкновениям материй и антиматерий, аннигиляции и прочей лабуде. Но для этого требовалось отвлечься, погрузив свои клыки в трепещущую плоть умирающих людей.

Звери сгрудились возле Нельяса и Тойнена, жадно хватая языками даже самую малость крови, впитавшуюся в снег. Некоторые из них начали биться между собой.

Жуткий хруст разгрызаемых костей, хриплое дыхание красноармейцев, оттаскивающих за шиворот Кумпу, стон твари с колом под лопаткой, неистовые всполохи Северного Сияния и дурашливый смех Энсимайнена.

Тойво, всадивший свое осиновое копье в ближайшего к Оскари зверя, не знал, что ему и думать, как теперь поступать, что ожидать. Хищников было много, их, способных обороняться – мало. Но сражаться-то надо! За их плечами – товарищи, очарованные, но от этого не ставшие врагами, да и самим помирать не хочется.

– Разбиться по шестеркам и спинами – к кодушкам! – прокричал он приказ. – Все колья разобрать, держать оборону перед собой. Бить только тех, кто нападает, прочих – не трогать!

В это время один из зверей с окровавленной мордой оказался возле Энсимайнена и, словно бы, понюхал ему лицо. После этого белофинн упал, но уже без лица – тварь его откусила вместе с головой. Надежд на будущее это зрелище определенно никому не добавило.

Однако все красноармейцы выполнили приказ своего командира, даже каким-то образом самостоятельно догадавшись в середины своих групп поставить тех бойцов, кому уже досталось от первой атаки зверей, а также приходящего в себя Оскари.

– Где этот подлец! – прокричал разобиженный Кумпу.

– Вон – кишки по воздуху летают, – ответил Каръялайнен. – Доедают его.

– Спиной к стенам, всем – стоять! – опять крикнул Тойво.

– Ну, тогда – ладно, – сразу успокоился олимпионик.

Звери очень быстро справились с тремя несчастными финскими шпионами, и, наверно, это показалось им мало. Больше крови хотели они, больше мяса, потому что аппетит, как известно, приходит во время еды. Когда звуки утробного чавканья смолкли, твари разом обернулись к напряженным красноармейцам.

«Ого!» – подумал Тойво. – «Да они шеей вертеть не могут – как наши волки». Значит, нападать на них нужно с двух сторон. Однако о нападении речи пока не могло быть никакой. Нужно было обороняться.

Волколаки наперегонки помчались к людям. Настолько наперегонки, что передние не сумели вовремя затормозить, попадали на утрамбованный снег и, подпираемые другими жаждущими человеческой плоти, подкатились к самим пикам красноармейцев. Особого разрешения не требовалось, чтобы воткнуть свое оружие в ближайшего зверя.

– Хак! – разом сказали красные шиши.

– Уу! – простонали проткнутые кольями твари.

Как это всегда бывает, коли первая волна атаки захлебывается, следует отступление на прежние позиции и перегруппировка. Волколаки, однако, отошли недалеко, оставив три твари истаивать на снегу. Они щелкали своими пастями и намерений в отношении застывших перед ними с копьями в руках людей не меняли. Красные шиши тоже были настроены решительно и осиновые колья не опускали.

Следует отметить, что жестокий мороз перестал тяготить людей напрочь. Вероятно количество выплеснутого адреналина вполне компенсировало потерю тепла. Антикайнен понимал, что так не может продолжаться бесконечно, поэтому крикнул распоряжение:

– Каждые пятнадцать минут крайним смещаться в центр, стоять плотно, сохранять тепло. Осматривать друг друга на предмет обморожений. Ночь длинна и полна ужаса^[142].

Первыми почувствовать проникновение холода могли те бойцы, одежды которых были повреждены ударами лап зверей в самом начале битвы. Могли, но не успели – волколаки опять ринулись в атаку, причем как-то странно перегруппировавшись: на острие атаки выдвинулись штук семь тварей, остальные оставались на второстепенных ролях, хотя места для них было предостаточно.

Красноармейцы выработали свою тактику: кто-то сдерживал зверя, выставив перед собой копье, а люди слева и справа пытались ужалить тварь своими кольями как можно ощутимее. Волколаки клацали зубами по древкам, били их лапами, но бойцы маневрировали оружием и старались не лишиться единственного способа обороны.

Вторая волна нападения тоже схлынула, оставив съеживаться еще одну тварь.

– Это я ее так прищучил, – сказал Каръялайнен.

– Всем доложить о своем состоянии! – крикнул Тойво.

Доклады поступили быстрые и однозначные: все в боевой готовности, ранений и повреждений не имеется.

Нет, всю ночь им так не простоять. Какими бы ни были парни закаленными, но мороз возьмет свое: пробьет дрожь, замедлятся движения и – здравствуйте, девочки. Начнут звери выдергивать людей одного за другим от домов, растерзают, и возрастет количество тех тварей, что кровью повязаны и не боятся рвать клыками плоть этого мира.

Стоп, выходит, что их, уже полакомившихся человечиной, а, стало быть, наиболее опасных, осталось всего шесть. Остальным не хватило, остальные – не могут биться, так сказать, во всеоружии.

– Парни! – громко проговорил Тойво. – Надо эту шестерку уничтожить – тогда прочие отступят, потому что они пока слабее.

Когда цели намечены даже пляска огней Северного Сияния не может заставить впасть в уныние хладнокровных, в общем-то, по своей природе финнов. Объективные законы тем и отличаются от человеческих конституций, что их невозможно нарушить ни при каких обстоятельствах. Людские законы пишут, как правило, негодяи, которые очень искренне считают, что на них самих это дело не распространяется. А другие негодяи, да что там негодяи – нелюди, судят по этим законам, причем, опять же – выборочно. Ибо для судьи, черт побери, самым важным прописанным у них в судейском своде законом является личная позиция, а не что-то другое.

Но даже в случае успешной ликвидации самых кровожадных тварей существует вполне реальная опасность получить смертельный удар лапой, который порвет все внутренние органы и переломает кости. Смерть, конечно, разнится одна от другой по способу, но результат-то один – прекращение жизни. Сейчас для Тойво, как и, впрочем, для всех остальных шишей, важно было этот результат избежать.

Еще несколько раз накатывали звери, даже пытаясь изменять свою тактику: не раскрепощенные кровью отвлекали, а раскрепощенные – прыгали через них. Но это принесло еще пять обугленных копий и столько же сморщивающихся трупа. Остался один зверь, приобщившийся к этому миру.

Но внезапно и он куда-то потерялся. А прочие звери как-то суетливо забегали взад-вперед, словно бы в величайшем волнении. Что такое? Северное Сияние тухнет? Переливается, как ни в чем не бывало. Ночь на исходе? Так еще половина только прошла. Тогда что же изменилось?

Из командирской кодушки раздался крик, слабый, но полный ужаса и безысходности.

– Черт, – догадался Кумпу. – Дверь-то в домик так и осталась открыта, когда очарованные сбежали!

– Ну, вот, всех пленных собаки у нас выжрали, – заметил Каръялайнен.

– Да, и Колмаса достали, – согласился Антикайнен. – Снова кровных врагов у нас добавилось.

Это было плохо. Сколько зверей заразятся иммунитетом с одного человека? Если проявят стадность и коммуникабельность – то больше половины. Надо было срочно менять тактику.

Однако тактика сама себя поменяла.

Почему-то с низких крыш, вдруг, начал падать снег – не снежинки, а целые комки. Красные шиши еще удивленно переглядывались, как прямо перед группой, где был Кумпу, сверху обрушился зверь.

Тотчас же раздался возмущенный крик кого-то из разведчиков:

– Братцы, у меня руку оторвало!

Тварь, цапнув за рукав полушубка, уже ранее траченного когтем зверя, удрала на недосягаемую для кольев дистанцию. В пасти она унесла с собой оторванный рукав бойца.

– Они на крышах! – одновременные крики со всех сторон предварили массовый десант волколаков. Но растерянности и паники не было: красноармейцы отпрянули к спасительным стенам и заработали своими осиновыми копьями.

– Это я его так прищучил, – снова сказал Каръялайнен, умудрившийся заколоть еще летевшего с крыши зверя.

Теперь внимания требовалось еще больше, а ночь и не думала кончаться. Сквозь всполохи Северного Сияния начали, однако, проступать звезды.

– Осмотреть на предмет износа одежду! – прокричал команду Тойво.

Оказалось, что все достаточно плачевно: один человек потерял рукав целиком, у прочих, в том числе и у самого Антикайнена, швы не выдержали телодвижений, не столь характерных для человека в зимней одежде. Это значит, что к телу начал заползать мороз. А это может привести к скованности движений, обморожениям и, как результат, потере сопротивляемости.

– Братцы! – крикнул Каръялайнен. – Коли они нас жрать могут, то и к пулям они теперь должны быть восприимчивы!

К несчастью, все автоматы оказались сложены вместе с другим оружием в сарае у валуна. Револьверы были только у командиров, но для проверки предположения командира второй роты и их должно было хватить.

– Целься в зверя напротив меня! – приказал Тойво, достав свой пистолет. – Огонь!

Щелкнули сухие в морозном воздухе выстрелы, а твари, в которую все метили, казалось бы, хоть бы хны. Пули сбили фонтанчики инея в местах, куда угодил свинец, но волколак и ухом не повел. Так и упал, незамедлительно начав съеживаться.

– Работает! – определил Оскари.

– Ура! – обрадовался Каръялайнен.

– Не стрелять! – крикнул Антикайнен, пытаясь предварить всеобщую стрельбу. – Нам нужно с оружием пробраться внутрь кодушек и держать оборону там.

Вопросов не последовало. Конечно, каждый понял, что теперь должна быть другая тактика. Нужно тепло от печек, чтобы дожить до утра. Нужно посмотреть за товарищами, особо очарованные среди которых могут в приступе очарования сотворить что-нибудь нездоровое. И, в конце концов, точнее – из конца в конец, нужно сваливать отсюда. Бежать нужно от этих зверей, мчаться прочь от Северного Сияния и выполнять поставленную командованием задачу.

Первая шестерка бойцов обогнула угол рыбацкой хижины, которую, якобы, они обороняли, ощерившись осиновыми кольями, и скрылась внутри.

– У нас среди очарованных особого очарования не наблюдается, – последовал приглушенный стенами из соснового бруса голос. – Все спокойно.

Ну, ну – спокойно у них, Каръялайнен и Антикайнен переглянулись, усмехаясь. А вот у нас неспокойно. Опять ринулись звери за пищей насущной, на этот раз прикрываясь теми, кто все еще не отведал ни одного «комиссарского тела»^[143]. В них стрелять – только патроны попусту тратить. Какие сообразительные твари!

Этот напор отразить было тяжелее – народу-то стало меньше. Кому-то из бойцов досталось по руке, кого-то уронили наземь, но силу осиновых кольев пока еще никто не отменял. Съежились на снегу еще два волколака.

– Нецелесообразно по очереди удирать, – сказал Оскари. – Надо рассеять их внимание и дернуться всем одновременно.

– А если они внимание не рассеют, а по одной группе ударят? – предположил Каръялайнен.

Ну, тогда этим парням не повезло. Может, и не всех твари сцапают, но без жертв не обойтись. Скверно. Но разве есть иной выход?

– Другие предложения имеются? – спросил Тойво.

Всеобщее молчание показало, что других предложений не было.

В это время внезапно распахнулась дверь кодушки, в которой только что скрылась первая оборонительная шестерка, и из нее выбежал раздетый по пояс окровавленный человек. Он, словно бы, дымился на морозе и махал руками.

– Эй, сволочи! – крикнул человек. – Ату меня!

И с короткого разбега прыгнул в сторону озера.

Все звери, как по команде, кинулись, сломя голову, на перехват добыче. Запах крови вскружил им голову, сделав то, что часами раньше сотворило с людьми «меряченье».

– Ходу! – крикнул Каръялайнен, и все бойцы дернулись к дверям своих кодушек.

Антикайнен сотоварищи побежали к командирской избушке, где когда-то сидели несчастные пленные белофинны. Внутри, на радость, не осталось ни одной твари. Только клочья одежды, разбросанные по сторонам, да черное кровавое пятно говорили, что здесь произошла трагедия.

Тойво на ходу взглянул на смельчака, решившего пожертвовать собой ради товарищей. Оказалось, что особо жертвовать он не собирался. Привязанный за пояс веревкой, он прыгнул вперед, но его тут же ожесточенно принялись вытаскивать назад. Мчащиеся к месту его вероятного приземления твари, вероятно, очень удивились, когда не обнаружили там свою потенциальную жертву. Моментом замешательства зверей воспользовались все бойцы Антикайнена, даже тот, что был приманкой.

Все забежали в кодушки, заперли двери и принялись ждать, что будет дальше.

13. Ходу!

Ждать пришлось недолго. Звери, судя по звукам, принялись ходить вокруг жилищ, недоумевая, вероятно, куда подевалась вся добыча? Может быть, они своими обонятельными рецепторами и ощущали далекое присутствие людей, но очень морозный воздух и почти насквозь промерзшие сосновые бревна стен не способствовали остроте этого ощущения. Твари били лапами по домикам, забирались на крыши и вновь скатывались с них – пусто!

Очарованные бойцы, расположенные тесно, как это было возможно, друг к другу, не дергались, крутили глазами, а некоторые вовсе – спали. В остывающих кодушках затопили печи и заварили кофе. Напряжение нескольких последних часов начало отступать, былой всплеск адреналина уступал место вялости и сонному состоянию.

Однако расслабляться было рано: ночь едва минула свой экватор. Звери, которых невозможно было сосчитать, все также барражировали возле хижин и время от времени пробовали их на слабо.

В командирской кодушке собралось всего шесть человек. Они прибрали все, что осталось от шпионов, испили горячего кофе и теперь сидели, не в силах ни разговаривать между собой, ни предпринимать каких-нибудь действий.

– Спать, парни, – сказал Тойво. – Я первый на карауле. Завтра снова напряженный день.

Бойцы заснули моментально. Вместе с ними чуть было моментально не заснул и сам Тойво. Но спать было нельзя – настоятельно требовалось искать пути выхода из сложившегося положения. Он принялся анализировать информацию.

Северное Сияние, даже такое ярчайшее, как нынешней ночью, не может колыхаться до утра. Едва только край неба порозовеет, если не раньше, оно последний раз расцветет и сгинет – будто его и не было. Следовательно, боеспособность красных шишей сразу в три раза возрастет. Или в тридцать три.

Твари, порождения иного мира, теперь воспринимаются без всякого пиетета и трепета. Их можно уничтожать, но это весьма проблематично и непредсказуемо. Слабое место зверей – неспособность до определенных условий выказывать всю свою мощь и силу. Чтобы избежать эти условия требуется сохранить жизнь и невредимость всем бойцам.

Это значит, что принимать бой с волколаками, некоторые из коих уже вкусили человеческой крови, не следует. Надо удрать и при этом избавиться от всяческого преследования. На двух ногах, даже вооруженных лыжами, это сделать проблематично. Тогда что – по деревьям лезть?

Тойво усмехнулся, представив свой отряд прыгающим с ветки на ветку, подобно обезьянам.

А зачем, собственно говоря, деревья? Ведь есть очень даже неплохая скала, на которой даже снег не держится – Массельгский кряж. Насколько он помнил из рассказа покойного несчастного Нельяса, преследующие его твари на открытый от снега утес взбираться не решились. Поскакали для порядка поблизости, но на каменистую поверхность не сунулись. Может, эти звери могут передвигаться только по воде в ее кристаллическом состоянии? Иначе говоря, по снегу, граду, льду и пару. Нет, пар – это, пожалуй, газообразное состояние, по нему не побегаешь.

Тойво помотал головой из стороны в сторону, отгоняя дремоту, и посмотрел на часы. Если минут через тридцать разбудить своего товарища, то и ему удастся перехватить часок-другой целительного сна. Без сна жить нельзя, потому что без сна человек не может здраво думать – мысли путаются.

Массельгское щелье, как его здесь называли, был относительно невысокий горный массив, идущий по берегу озера Сегозеро и разделяющий воды Беломорского бассейна и системы Балтийского моря. По картам подъем вычислялся в 35 градусов, местами достигая 50. Конечно, сравнивая с горой Jumalanmaa^[144], Альпами, Кордильерами, даже Хибинами – сущий пустяк, всего-то около ста метров ввысь. Однако для человека, у которого за плечами 20 килограмм веса, а на ногах – лыжи, это восхождение весьма трудно. Ладно, лыжи можно снять и взять подмышку, однако карабкаться все равно придется по острым и местами обледенелым камням. Пусть Щелье и поросло каким-то черным лесом, но стволы деревьев, скорее, помеха, нежели помощь.

Вот будет лажа, если они полезут в гору, а проклятые волколаки – за ними. Тогда ребята могут его, Антикайнена, не понять. За этим раздумьем пробил его час: он разбудил своего товарища, а сам тут же потерял сознание, забывшись тяжелым, словно гора Лысая возле кряжа, сном.

– Товарищ командир! – сказал ему в ухо чей-то голос.

– Яскелайнен, падла, ты чего мне прямо в ухо говоришь, – узнал говорившего Тойво. – По-другому разве нельзя?

– А куда же мне тогда тебе говорить? – притворно удивился один из «лосей». – В зад, что ли?

Яскелайнен скрутил для оповещения своего командира специальную воронку из оберточной бумаги и держал ее широкий конец возле своего рта.

– Эх, – только и вздохнул Антикайнен. – С кем приходится работать!

– Разрешите доложить, – нимало не смущаясь, сказал «лось». – Рассвет пришел, твари ушли. Правда недалеко – в лес, где были вчера.

Оказалось, что завтрак уже готов, все очарованные освобождены от пут, оружие разнесено и разобрано. Количество истребленных тварей не подлежит подсчету, потому что истлели они напрочь, даже мокрого места не осталось.

– Ну, что, товарищи красные шиши, – сказал Тойво командирам после того, как плотно поел и привел себя в порядок. – Поздравляю вас с успешно прожитой ночью.

– Служим трудовому народу! – торжественно, но не очень задушевно ответили собравшиеся красноармейцы.

Далее Антикайнен высказался по поводу того, что нужно уходить, потому что они и так потеряли целый день, первая рота, поди уже в Гонги-Наволоке заждалась. Сразу же за ним взял слово Каръялайнен, предложивший двигаться через кряж. Кумпу эту идею поддержал. Мотив у них был одинаков: только так можно оторваться от проклятых зверей. Тойво только улыбнулся, в очередной раз находя подтверждение идее: мысли – материальны, они передаются по воздуху. Главное – настроиться на волну.

Теперь оставалось объяснить «очарованным» бойцам, как выстраивать взаимоотношения со зверями – они пока были в неведении, что творилось ночью. Кстати, несмотря на отдельные попытки буйства поутру связанные красноармейцы отделались только синяками от ремней на лодыжках и запястьях, да челюсти побаливали у тех, кто излишне усердно грыз деревянный кляп.

– Братцы! – сказал Антикайнен на общем построении. – Понимаю, что нам всем придется тяжело. Забираться на Массельгское щелье в полном вооружении – это круто. Но мы не шиком лыты.

Оскари дернул его за рукав и зловеще прошипел:

– Не лыком шиты!

– Партия доверила нам быть не лыком шитым, поэтому каждый должен понимать, какая ответственность на него ложится. А все из-за волколаков этих, будь они неладны! Кто сорвется при восхождении в ущелье – пусть летит до дна молча, потому что враги недалече. А потом сорвавшийся должен догнать свое отделение в самые ближайшие сроки. Иначе Партия нас не поймет. Вопросы есть?

– Какова глубина ущелий, в которые можно упасть?

Тойво наклонился к Каръялайнену:

– Кто такой любознательный?

– Яскелайнен.

– Ах, ну, конечно, – признал разведчика Антикайнен. – Дать ему пулемет Мэдсена и боекомплект. Если первым не взберется на вершину, будет таскать этот пулемет до посинения.

И, вновь повернувшись к красным шишам, продолжил:

– Ущелий здесь нет, но режим молчания будет строгим. В Гонги-Наволоке поговорим. В общем, товарищи командиры – люди в вашем распоряжении.

– Гав-гав! – пролаял Каръялайнен, потом сплюнул, прокашлялся и повторил команду. – По-взводно построиться свиньей! Ощериться дрекольем! Разрешается командирам отделений стрелять в тварей с окрашенной кровью пастью. Прочих не бить, колоть их осиновыми пиками! Ходу!

Так и двинулись навстречу приключениям. К сожалению такое передвижение не обещало скорости, но безопасность, как выяснилось, обещало полную. Ни один зверь не сумел приблизиться к медленно ступающим по снегу лыжникам. А когда начало смеркаться, твари занервничали.

Дело в том, что в это время и начался тот самый подъем, о котором предупреждал командир Антикайнен. Вокруг сделалось множество бесснежных каменистых выступов, и волколаки, как и предполагал Тойво, не горели желанием ступать по открытой земле и камням. Они постонали-постонали, а потом плюнули и убежали.

Больше их никто и никогда не видел. Сгинули твари.

Ни разу командирам отделений в этом переходе не пришлось пустить в ход огнестрельное оружие, сколько бы они не вглядывались в морды снующих туда и сюда зверей. Копьями отбили пару атак, потом ни одна тварь не рисковала приблизиться – так и шли поодаль.

Зато когда минула забота противостоять возможным нападкам волколаков, возникло другое дело: как карабкаться в гору, когда ни черта не видно. Луна оказалась в дымке – висела над лесом мутным желтоватым блином и света давала незначительно. Вспыхнуло, было Северное Сияние, сплошь серого цвета, да и потухло. Видать, потратило вчера все свои краски и все свои силы.

Вызвался идти вперед Лейно, давеча ночью измазавший себя кровью из нарочных порезов и прыгнувший к тварям с отчаянным отвлекающим маневром. Говорит, что один залезет наверх и за собой веревку протащит, чтобы всем остальным бойцам по ней легче было подыматься. У него в детстве карабкаться по скалам возле гор Коли^[145] получалось хорошо, навыки имеются.

– И я пойду в помощь, – сразу оживился поникший, было, Яскелайнен. – Установим наверху пулемет Мэдсена и будем прикрывать отход.

Лейно только махнул перевязанными руками: ну, пошли, коль не шутишь.

Они ушли вверх, поочередно таща на себе оружие и боекомплект Яскелайнена и оставляя за собой веревку. Вероятно, последнему очень не хотелось становиться пулеметчиком.

Коротко передохнув внизу, красноармейцы двинулись следом, по-свойски рассудив, что каждому по-одиночке тащить свое имущество наверх не имеет смысла. А имеет смысл, также разбившись по парам, подыматься по пути Лейно и его товарища, тоже спустив веревку, но короткую, используя которую можно затащить к себе обвязанный груз: лыжи, оружие, боеприпасы или провизию. Затащить – и двинуться дальше, чтобы потом в очередной раз прибрать к себе имущество.

Танки, зенитные и артиллерийские орудия поднимать в гору не требовалось, потому что не было ни того, ни другого, ни третьего. Как и вьючных лошадей, которым требовалось для восхождения особое приглашение на лошадином языке, тоже не было. Ну, а люди, если у них на головах не тыквы растут, даже в ночных условиях одолеют перевал и не поморщатся.

Красноармейцы без потерь, разве что маскхалаты кое-кто оборвал нечаянно, поднялись на вершину кряжа.

Первым человеком, кого увидел наверху Тойво, был Яскелайнен.

– Товарищ командир, – сказал он. – Разрешите обратиться.

И дальше: кому опять сдать пулемет Мэдсена, разведан удобный склон для спуска вниз, если разумно организоваться, то до рассвета можно оказаться возле точки встречи с первой ротой.

Антикайнен не стал возражать против предложений разведчика, и хотел, было, разумно организовываться, но командир второй роты попросил его разрешения выступить с речью. Получив одобрение, влез на крупный камень и простер вперед руку.

– Дорогие товарищи! – рука его указывала на запад. – Там наша Родина. Но и здесь теперь наша Родина. Как говорил товарищ Леннрот, «где собаке три раза позволили переночевать, там у нее и родина». Все вы пережили глубокое потрясение минувшей ночью. Если кто-то из вас решится рассказать о нем, о «меряченьи», о тварях-волколаках, то будьте готовы к тому, что вам никто не поверит. Даже ваши товарищи из первой роты. Это не повод для ссор, это вообще не повод. Так что выбросите из головы эти события, а если не выбрасываются, говорите о них с легким сердцем, не пытаясь получить сочувствие. Мы в самом начале великого пути, и Родина нас не забудет.

– Какая родина? – раздался голос из строя.

– Кто это? – наклонился Каръялайнен к Тойво.

«Микола Питерский»^[146], – подумалось тому в ответ. – «Сколько я зарезал, сколько перерезал, сколь душ я загубил! Ыых, моргалы выколю!»

Но на деле, даже не вглядываясь в бойцов, он ответил:

– Разведчик Яскелайнен.

– Обе, – сказал оратор, вновь обращаясь к воинам. – Обе Родины. Нас не забудут. И большая, и малая. В добрый путь, как говорится!

И спрыгнул с камня. Жестом подозвал к себе Яскелайнена и вручил ему пулемет.

– Если первым не войдешь в Гонги-Наволок, будешь Мэдсена таскать до посинения.

Первым на спуск отправился самый опытный – тот, кто имел хоть какую-то горнолыжную подготовку. Конечно, им оказался все тот же герой Лейно из Коли. За ним рвался ехать Яскелайнен, но по причине его загруженности его поставили ближе к концу.

Когда бойцы начнут съезжать вниз, то все будут придерживаться маршрута, проделанного Лейно, повторяя все его движения и маневры. Надо слегка подворачивать «плугом»^[147] – будут плужить все. Можно проехать прямо – все помчатся по проложенной лыжне. Ну, а если, не приведи Господь, кто-то замешкается и рухнет на склон, за ним повалятся и все остальные. Переломают себе ноги и повредят инвентарь – таких забивать на месте, даже не позволяя подняться.

Не было во всем отряде Антикайнена случайных людей, поэтому никто не упал. Даже те парни, которые медленно съезжали, груженные больше других, держались на лыжах хорошо и не отклонялись от проложенного Лейно маршрута.

Вот тебе и Массельгское щелье – развлечение для настоящих мужчин, да и только! Волколаки пропали, луна проступила, вся дорога к Гонги-Наволоку теперь была под горку – радуйся жизни, сам черт – не брат!

И опять на подступах к деревне, первым, кого остановил предупреждающий крик выставленного от первой роты часового, был Яскелайнен.

– Братцы, что было! – сказал он, изрядно запыхавшись от желания оказаться в первых рядах. – Финских шпионов в плен взяли, а потом с чертями всю ночь бились. Сейчас вся рота подойдет, веди меня к командиру.

К Суси его, конечно, не повели – почивал тот, но когда начали подтягиваться прочие красные шиши из второй роты, помогли с пулеметом добраться до теплого дома с горячей едой и красноармейским радушием.

Разбуженный начальник штаба долго тряс поочередно руки Антикайнена, Кумпу, Каръялайнена, с облегчением избавляясь от груза неминуемой ответственности в случае потери их отряда. Закончив трясти, лег под овчину и снова немедленно заснул сном младенца.

Но так просто отделаться от ответственности ему не позволили.

– Докладывай, мелкий прыщ Суси! – по примеру Яскелайнена соорудив бумажную воронку, пророкотал командир в ухо своему начальнику штаба.

– Поутру мы намеревались организовать ваши поиски, – доложил тот, не открывая глаза и блаженно улыбаясь. – В этой деревне народу – полтора землекопа. До Пенеги меньше тридцати километров, кто там – придется разведать.

– Поручик Ласси командует отрядом в пятнадцать человек, понимаешь ли, – сказал Каръялайнен. – Мы уже разведали все, как есть. Проверим, чтобы за это время к ним не подоспело подкрепление и не свалилось нам, как снег, на голову, и возьмем всех лахтарит тепленькими.

– Когда? – задал вопрос Суси и приоткрыл один глаз.

– Ну, сегодня у нас одиннадцатое, сегодня после обеда и двинем. К сумеркам успеем добраться, так что ночевать следующую ночь будем с комфортом, – сказал Антикайнен. – Пока же всем нашим четыре часа беспробудного сна организуй. Чтобы без шума.

На самом деле все красноармейцы второй роты уже разбрелись по домам и завалились спать. Никто даже не пытался о всех пережитых треволнениях рассказать, язык не поворачивался. Может быть, потом, когда проснутся. Сколько командиры им поспать дадут?

– Как же мне этому Седякину рапорт-то отправить? – вслух подумал Тойво. – Мол, то, мол, се, мол, местное население. Что писать – ума не приложу. Ох, будут судить меня судом Революционного трибунала!

– А ты на них наплюй, – сквозь сон проговорил Кумпу.

– Слюны не хватит, дорогой товарищ Оскари.

“A long time ago came a man on a track

Walking thirty miles with a pack on his back

And he put down his load where he thought it was the best

Made a home in the wilderness

He built a cabin and a winter store

And he ploughed up the ground by the cold lake shore

And the other travellers came riding down the track

And they never went further, no, they never went back

Then came the churches then came the schools

Then came the lawyers then came the rules

Then came the trains and the trucks with their loads

And the dirty old track was the telegraph road”^[148]

Давным-давно вышел человек на дорогу.

Пройдя 30 миль с котомкой за спиной,

Он сгрузил свою ношу там, где ему казалось это лучше.

Сделал дом в глуши.

Построил будку и зимнюю кладовку.

И вспахал он землю на берегу холодного озера.

И другие путники пришли по дороге.

И не пошли они дальше, нет, они не пошли обратно.

Затем пришли церкви, затем пришли школы.

Затем пришли юристы, затем пришли законы.

Затем пришли поезда и грузовики с их грузами.

И грязная старая дорога была телеграфной дорогой^[149]

– Где же мне, черт побери, телеграф-то найти в этой глуши? – сокрушался Антикайнен, пока не смежились его веки, пока сон без сновидений не забрался к нему в голову и не приказал всему уставшему организму: «Кри, блин, кра, блин, кру, блин».

14. Яскелайнен и Ласси.

Оказывается, обед вполне неплохо переваривается, когда непосредственно после трапезы, сразу нацепить на себя двадцать килограмм, одеть лыжи и торопливо почесать в морозный полдень. Все калории идут организму на пользу, ничто, заблудившись, не откладывается на прозапас. А все отчего? Все оттого, что сытая отрыжка подавлена в самом зародыше. И культурно, и воспитанно. Беги на лыжах, пускай слюну по подбородку и радуйся – процесс пищеварения идет что надо!

Приняли решение окружить деревню Пененгу, чтобы ни одна финская мышь не проскочила, а в расположение врага отправить диверсанта, якобы тоже белофинна, но нашего. Для этого дела темнота – самое подходящее время. А самый подходящий диверсант – Яскелайнен. Уж больно лицо у него было белофинским.

– Матти, – на ходу инструктировал его командир второй роты. – Как по-белофински «хайльгитлер»?

– «Гитлеркапут», – ответил тот.

– Вот ведь какой грамотный – все знает! – восхитился Каръялайнен. – Тогда будешь штабс-капитаном Верховским. В Пененге командуют капрал Курки, ну и поручик Ласси. Сумеешь всех обаять, обойдемся без кровопролития, один раз пулемет Мэдсена тебе простится.

Яскелайнен хмуро бежал рядом с командиром. Никогда раньше он в расположение врагов не ходил, не хотелось и начинать. В каких бы целях не представлялось предательство, но ничем иным оно от этого не станет. Ему предстояло войти в доверие к белофиннам, стать своим в доску, а потом предать их. Как этой доской, да промеж глаз, или под живот!

– А почему русский? – спросил Матти. – Я как-то не очень по-русски изъясняюсь.

– Да потому, дурья твоя голова, что у нас с самого Кронштадта только одна бумажка завалялась, удостоверяющая этого самого штабс-капитана. Больше никаких ксив нету. Верховский же этот гельсингфорских кровей. Драгун, наподобие шведа Маннергейма. Так что твоя лингвистика только больше запудрит мозги этому капралу Курки.

– Ну, тогда – ладно, – кивнул головой Яскелайнен. – Только у меня условие.

– Говори! – потребовал Каръялайнен.

– Два раза зачтется пулемет Мэдсена.

– По рукам! – сказал командир второй роты. – Итак, мысленно готовься, входи в образ. Только смотри – не увлекись, а то пристрелим невзначай, как настоящего штабс-капитана.

Окружали деревню по всей военной науке: разведка, пост наблюдения, система опознавания и передачи сигналов, намеченные сектора. Ни одна собака не гавкнула, когда все бойцы заняли свои позиции. А собак трудно провести, если, конечно, собака не обладает политической прозорливостью и классовым чутьем.

Яскелайнен оправился, будто собираясь на встречу с командующим, вооружился револьвером в дополнение к традиционному пуукко, сделал торжественное выражение на лице и поехал, не скрываясь, к белофинскому караульному посту. Те его сразу увидели и не стали расстреливать на месте. Это было их ошибкой. Да и не мудрено ошибиться, когда голова занята пережевыванием гигантских финских бутербродов из ржаного хлеба, полосок сыра Валио и нескольких ломтиков ветчины Сауна-палви. А, вообще-то, только дети степей приучены сначала открывать стрельбу, а потом выяснять, кто там. Но в карельских лесах такие воины в то время встречались редко: один монголоид на тысячу лет.

– Вы чего так службу несете? – приблизившись к белофиннам, спросил Матти.

– А чего нам тут ждать? – спросил один из караульных.

– Меня, – приосанился Яскелайнен. – Пароль: пуля. Отзыв – штык. Кто не знает – тем кирдык.

– Надо же, а нам про пароль сказать забыли, – сказал второй караульный, пережевывая бутерброд.

«Эх, и мне бы такого хоть один раз куснуть!» – подумал разведчик. – «Давно родной еды не пробовал!»

Хлеб в России был тоже вкусный, вот сыры делать русские совершенно не умели. Как и ветчину. Мысль о еде заставила желудок заурчать.

– Давно, поди, идешь, – сразу же предположил первый белофинн. – Проголодался. Сам-то кто?

– Дед Пихто, – ответил Матти. – Представитель ставки Маннергейма штабс-капитан Верховский. Вышел вместе с парнями, что в Архангельск отправлены, но пути наши разошлись.

– А, это те четверо! – дожевав последний кусок, протянул второй караульный. – Да, им до Архангельска пилить и пилить по такому морозу. Вы уж погодите немного, я капрала позову.

Он встал и очень неторопливо двинулся к дому через дорогу. Там, наверно, у них был штаб. Или у них там было гнездо.

Скрывшись за дверью, обратно он уже не вышел. Зато появился какой-то строгий человек в рыжих кожаных сапогах до колена и овчинном полушубке, перетянутом портупеей. Он достал револьвер, выставил его вперед, согнув в локте руку, чтобы, вероятно, вид сделался грозным и внушительным, и почти строевым шагом пошел к караулу. Конечно, все очень серьезно, но как-то смешно. Человек походил на журавля^[150] с пистолетом.

Яскелайнен дождался окончания этого торжественного марша и лениво спросил:

– Капрал Курки?

– Допустим, – ответил капрал Курки. – А ты кто? Какие ваши доказательства^[151]? Где и когда вы родились?

Две последние фразы он выдал на русском языке. Очень корявая у него получилась речь, но, вероятно, выразительная. Во всяком случае, зависла пауза, которая ясно дала понять, что капрал ожидает ответа. И караульный тоже навострил одно ухо.

– London is the capital of the Great Britain, – ответил Матти. – Эннейн сигэйн^[152].

Вообще-то шутить с представителями власти не рекомендуется никому и никогда. Любая власть в лице своих представителей юмор не понимает и даже решительно отвергает его, как инородную субстанцию. А также самое главное качество любой власти – ее беспощадность и решительная неспособность прощать, будь то в Прощенное воскресенье, будь то в любые другие дни недели, месяца и года. Еще одно качество – лицемерие, без которого любой власти никак нельзя. Однако Яскелайнен не признавал эту власть, поэтому мог действовать незаконно: врать, шутить и отрезать головы у ее представителей.

– Паппирен, – перешел на немецкий Курки.

Матти достал бумажку с вензелями, выданную еще при царе-горохе. Там было написано, что штабс-капитан, что дартаньян, что проезд бесплатный. По-русски, конечно, написано. За каким уж чертом реальный Верховский хранил этот документ – пес его знает, может – ностальгия. Вот фамилия как раз и была выведена по-фински.

– С секретной миссией, – добавил Яскелайнен, когда капрал начал крутить бумажку и так, и сяк. – От их высокоблагородия барона. Прошу собраться всем для оглашения приказа по княжеству.

– По какому княжеству? – поднял глаза над листком Курки.

– По Карельскому княжеству, – объяснил Матти. – На пять минут всем быть в штабе, кстати, как у поручика Ласси дела?

Назвав эту фамилию, он внезапно ощутил некое смутное беспокойство, словно она ему очень даже знакома. Но в прошлой своей жизни он с военными никогда не общался, тем более, с прапорщиками. В Гельсингфорсе, куда он переехал в пятнадцатилетнем возрасте, у него был совсем другой круг общения. Все больше женский, ну и пролетарский, конечно.

– Поручик Ласси осуществляет выполнении главной задачи: освобождение Карелии от русских красных бандитов. В настоящий момент проводит разъяснительную работу с местным населением.

«Понятно», – подумал Яскелайнен. – «По девкам пошел. Ну и пес с ним, потом изловим».

– Караульному тоже в штаб?

– Прийти, расписаться и снова на пост. Кто же за караульного караулить будет? – строго сказал Матти. – О приказе потом капрал расскажет. Главное – подпись поставить. Правильно я говорю?

– Так точно, – подобрался Курки.

В штабе несколько человек плевали в потолок, несколько человек самозабвенно почивали, всего одиннадцать душ. Двое были в карауле с другого конца деревни, один – с этого, да еще поручик этот местное население окучивает. Итого пятнадцать белофиннов – не обманули покойные белые шиши.

В задачу Матти входило отвлечь пост лахтарит так, чтобы несколько разведчиков пробрались в деревню и, пользуясь фактором внезапности, всех победили.

Пока будили спящих, прибежал караульный. Это значило, что путь свободен и с этой стороны красноармейцы быстрым маршем войдут в деревню.

Яскелайнен откашлялся и начал свое выступление.

– Дорогие товарищи! – сказал он.

Белофинны недоуменно зашевелились и начали переглядываться.

– Прошу прощения: дорогие господа лахтарит! – поправился разведчик.

Еще больше изумились солдаты, а капрал Курки даже привстал со своего места.

– Зачем вы как красный веня-ротту говорите? – спросил он.

В это время распахнулась входная дверь, Матти сразу же обрадовался: ну, вот, и подмога поспела. Теперь можно раскрыться и сбросить с себя проклятую буржуйскую личину.

– Так я и есть красный боец и освободитель Советской Карелии, а вы теперь сдавайтесь, потому что окружены. Хенде хох, как говорится.

Торжественно возвестив это, он обернулся к двери и в удивлении открыл рот. В клубах пара от морозного воздуха с улицы на пороге стоял розовощекий сын хозяина лесопилки, гдеработал отец Яскелайнена. Точно, ведь у того была фамилия Ласси! Поручик тоже замер с открытым ртом.

Когда в мире бушевала Империалистическая война, молодой Ласси по совету отца отправился в Германию учиться в особой военной высшей школе, открытой немцами для финнов, эстонцев и кое-кого еще – например, для тунгусов. Последние, понятное дело, туда учиться не отправились – у них были дела поважнее. Девяносто процентов всей созданной Маннергеймом армии состояло из выпускников этой школы.

Матти с ним, приехавшим домой на побывку, даже однажды встретился. Старший Ласси был жаден и зануден, на его лесопилке порядки были совсем непорядочные: штрафы за малейшие просчеты, полное нарушение техники безопасности, мизерная зарплата и двенадцатичасовой рабочий день.

Когда пошли новые веяния, не свободные, но революционные, образовался первый профком лесопилки, который выставил порядочные требования: отмена штрафов, техника безопасности, повышение зарплаты и восьмичасовой рабочий день. Хозяин Ласси чуть из штанов не выпрыгнул от такой дерзости, всех немедленно уволил и нанял немедленно других. Но другие, которые и готовы бы поработать, приступить к своим обязанностям не смогли. Яскелайнен и такие же, как он, молодые пацаны, прибыли к лесопилке из Гельсингфорса и отогнали штрейкбрехеров, кого добрым словом, кого добрым делом – дубинкой по башке.

Прибыла полиция, но молодые хулиганы, замотав лица ковбойскими платками, побили толстых и наглых полицаев, а оружие отобрали и выкинули в лесопильный пруд. Старый Ласси позвал армию, но той было некогда. Только сын приехал и сдуру выстрелил в профсоюз. Потом ему пришлось срочно уехать, потому что Матти сотоварищи сунули его лицом в чан с жидкими отходами.

Вот такое было воспоминание – что у Яскелайнена, что у Ласси.

Хорошее время – гаси полицаев, верши справедливость. А кого еще бить во время революции? Только их, да еще стоматологов и юристов. Другого времени, увы, не будет. Потом уже они будут бить, физически, морально и материально.

Немного погодя, правда, на лесопилке образовался другой профсоюз, карманный. Старший Ласси предпочел платить некую деньгу неким людям, а те обязались договариваться с рабочими. Оппортунисты, конечно, в этом союзе собрались, но рабочий день сократили до десятичасового. А штрафы остались, в том числе и за нарушении техники безопасности. Однако это уже была другая Финляндия, а Матти к тому времени удрал в Советскую Россию.

Яскелайнен, не удосужившись закрыть рот, дернулся к поручику. Ласси, тоже не закрывая свой, сунул разведчику отменный свинг в ухо.

– Красная собака! – сказал он.

– Белая собака! – одновременно с ним произнес Матти, улетев в дальний угол избы.

– Собаки! – немедленно отреагировали все прочие присутствовавшие.

Они разом зашевелились, и в этом шевелении была какая-то угроза. Ну, да, за предательство всегда наказывают, а красный шиш в их глазах не был никем иным. У Яскелайнена все еще крутились звездочки перед глазами, в голове гудели колокола, но он знал, что нужно действовать, иначе его сметут и растерзают. Может, и не до смерти, но приятного в этом не будет ничего.

– Эх, – сказал он и полез рукой в карман своих ватных штанов. – Не мечтал я о смерти, но думал о смертях.

На всеобщее обозрение была предоставлена граната, Матти быстро зубами вытащил чеку и выплюнул ее на пол. Разожмет он свою хватку, вряд ли кто в этой комнате спасется. Граната – вещь узнаваемая, сокрушительная и неразборчивая. Не стал ее сдавать разведчик перед своим заданием, потому что верил: может пригодиться. Либо орехи колоть, либо взорвать одиннадцать человек белофиннов и одного человека краснофинна.

Вроде бы двенадцать человек должно было быть, да поручик не растерялся – вышел тем же путем, каким и вошел, то есть, через дверь. Продолжать встречу с «другом» детства он не захотел. Ну, их в пень – такие встречи! Еще нечаянно взорваться можно.

На самом деле, конечно, он почувствовал, что дело – не уха. Финны по одному не ходят: где один финн, там обязательно должен быть другой финн поблизости. Это золотое правило относилось как к белым, так и к красным суомилайненам^[153]. Если у них в штабе образовался пособник Красной Армии, то не факт, что где-то в опасной близости нет других. Поэтому Ласси решил удрать подобру-поздорову, ну, а подчиненные пусть сами решают, как выпутаться.

Едва Яскелайнен осознал свой досадный промах и бегство поручика, он решил это дело исправить. Поднявшись на ноги, он двинулся с гранатой на выход, но около капрала на мгновение остановился и вложил свое смертоносное оружие ему в руку.

– Доверяю, – он заглянул Курки прямо в глаза и с удовлетворением углядел в них страх.

Матти выскочил на крыльцо, пока никто из белофиннов не опомнился, заложил дверь стоявшей тут же снежной лопатой и огляделся. С леса к деревне подтягивались красные шиши, а поручик в хорошем темпе бежал на лыжах в сторону озера Волома, пытаясь отдалиться от неприятеля.

– Врешь, не уйдешь, – сказал Яскелайнен и схватил винтовку, которую караульный, забежавший в штаб всего лишь на минуточку, оставил почему-то возле двери.

Ружье было, конечно, финским, но созданным на базе старой трехлинейки 1891 года выпуска. Слегка модернизированный ствол и прицел, несъемный магазин на 5 патронов стандартного русского калибра 7,62 миллиметра – винтовка М/28, шпиц. Финны привыкли называть ее pystycorvat^[154], потому что мушка прикрыта ушками. Матти мог стрелять из любого оружия, в принципе, как и любой курсант Интернациональной школы командиров.

Он поднял винтовку, передернул затвор и прицелился. Поручик пока еще находился в зоне уверенного поражения, а на скрытность теперь можно было наплевать. Яскелайнен плавно нажал на курок – и ничего не произошло. Разведчик посмотрел на оружие и выругался: замерзла, что ли?

Пришлось бежать за Ласси по снежному полю, потому что он, безостановочно двигаясь, уже оказался укрыт от прицеливания какими-то кустами. Свои лыжи Матти оставил на белофинском караульном посту, возвращаться за ними было решительно некогда. Если же поручику удастся удрать к озеру, то догнать его будет очень сложно. И тогда плакала вся конспирация.

Яскелайнен пробежал по сугробам несколько метров, потом присел на снег и снова навел «мушку с ушками» в спину финского офицера. Передернул затвор, выбросив патрон, что подвел его, и зачем-то, что было сил, нажал на спусковой крючок. Выстрел грянул, как гром среди ясного неба. Отдача ошеломила, как удар кувалды. Матти даже показалось, что дуло разворотило розочкой к едрене фене. Но ничего – не винтовка, а гаубица какая-то.

Он попал, не то, чтобы в спину, а гораздо ниже таковой. Однако прыти у поручика явно поубавилось. Разгоряченный, тот мог не почувствовать боли, но не услышать выстрел не мог. Да и удар по заднице тоже должен был быть вполне ощутимым. Ласси бездумно обернулся, и это было его ошибкой. Одна лыжина наехала на кусок льда, торчавший из-под снега, что привело к неминуемой потере равновесия. Поручик взмахнул руками, пытаясь устоять, потом взмахнул ногами, потом дернул головой и рухнул в снег.

Белофинн видел, что к нему бежит проклятый красный, поэтому совершил еще одну ошибку. Вместо того, чтобы быстро подняться на ноги и бежать прочь с удвоенной энергией, он решил выстрелить во врага из своего револьвера. Пришлось слегка замешкаться, выдергивая пистолет из кобуры, откинув полы полушубка.

Ласси считался очень хорошим стрелком, поэтому он выстрелил в голову своего старого знакомого, оказавшегося уже не так далеко. Конечно, он попал. И если бы не судорожные движения пробиравшегося по высокому снегу человека, выбил бы у него мозги – без сомнения. Но на деле получилось, что сбил пулей шапку и белый капюшон маскировочного халата. А второй раз выстрелить он уже не успел.

Матти услыхал выстрел, даже удар по голове ощутил, но не придал этому значения. Он придавал значение только времени, которого у него уже не было. Сейчас белофинн снова выстрелит – и тогда алес махен цюрюк. Он метнул винтовку, как биту при игре в городки и угодил ей прямо в лицо поручика.

Того откинуло на снег, револьвер выпал из руки. Но он все-таки нашел в себе силы, чтобы поднять свое оружие и снова выстрелить уже в упор, касаясь стволом полушубка Яскелайнена. Впрочем, особого вреда этот выстрел красному финну не принес. Матти подхватил за дуло торчащую из сугроба винтовку и прикладом размозжил своему старому знакомому голову.

15. Пененга.

Некоторое сопротивление оказали двое караульных с восточной стороны деревни. Они открыли поспешную и от этого – неточную стрельбу. Но им обрисовал все перспективы Каръялайнен, поэтому они подняли руки и сдались. Все-таки недостаточно у них в головах было идеалистического дурмана: стоять насмерть и все такое. Да и не озверели еще люди, не успели.

Хотя, посмотрев на труп безголового поручика, Тойво с ужасом для себя решил: «Если белофинны узнают о такой вот смерти Ласси – пощады никому из нас не будет». Но страшнее этого было то, что Матти, хладнокровно убив человека, знакомого ему по детским годам, спокойно проверил все карманы покойного, да и, вообще, ошмонал со знанием дела.

Антикайнен не мог никак выразить благодарность за выполненное задание – язык не поворачивался, да этого Яскелайнену и не требовалось. Отдав командиру вражескую винтовку и документы поручика, он тут же начал заваливаться набок, закатив глаза.

– Ранен? – встревожился Тойво.

– Отрубился, – осмотрев бойца, сказал Каръялайнен. – Слишком много всего и вдруг – вот нервная система и отключилась. Никогда раньше не стоял с врагом лицом к лицу, молод слишком.

Матти отнесли в ближайший дом, испугав хозяйничавшую в нем бабуську. Испугали ее еще больше, вытащив из хозяйской постели подушку. Она открыла, было, рот, но красноармейцы хором подумали «цыц, бабка», и та мысль эту уловила.

Ночь обрушилась на Пененгу окончательно. Если бы сейчас, а не в сумерках предпринял свой побег поручик, то найти его было бы еще сложнее. Хотя – что там говорить: и ему было бы сложнее бежать ночной порой. Теперь вот лежит возле сарая, укрытый дерюгой, коченеет. Кому был нужен поход в Карелию?

– Эй, бабушка, – бесцеремонно сдвинув лежавшего бревном Яскелайнена к стенке, сказал Хейконен. – А чего у вас в деревне никого нет?

– Подушку отдашь? – отреагировала та не слишком любезно.

– Мы же красноармейцы, вас пришли защитить, – подавляя зевок, сказал командир первой роты.

– Ага, красноармейцы, – недоверчиво кивнула старуха. – Подушки тырите, да господин поручик давеча сказал, что красных поблизости на триста верст нету. Бандиты вы – вот кто такие!

Хейконен, уже засыпающий, заставил себя встрепенуться.

– А зачем же мы тогда всех лахтарит в деревне изловили? И забирай свой подголовник, вредная среднекарельская бабушка, – сказал он и швырнул подушку.

Бабка ловко, как вратарь, прыгнула, прижала к себе свою драгоценность и, недовольно озираясь, ушла за печку. Оттуда сразу же вышла трехцветная кошка, строго осмотрелась по сторонам, потом расплылась в улыбке и пошла, довольно урча, бодаться с Хейконеном.

– У меня, между прочим, сын – герой гражданской войны Петров^[155], – высунув голову, торжественно прошипела старуха. – У меня и бумага есть от Буденного.

Командир первой роты посмотрел на кошку – та закивала головой: правильно говорит хозяйка, не брешет. А бабка замахала со своего угла листом бумаги, словно парламентер.

– Принеси, – сказал красноармеец кошке. Та охотно, мелко перебирая ногами, побежала к печке, но бабка не доверила реликвию неразумному существу, как бы та ни мурлыкала.

– Эх, – вздохнул Хейконен и поднялся на ноги.

Листок оказался почетной грамотой со всевозможными печатями и подписями, в том числе и закорючкой самого Семена Михайловича. Мол, почетный солдат этот Юкка Петров, хоть и «карелец».

– А где же твой Юкка теперь? – возвращая бумагу, скорее, ради приличия, спросил командир.

– Так в лесу он с парнями. Спят, поди, сейчас – ночь на дворе, – ответила старуха и тоже зевнула. – Как финны показались, так они и утекли один за другим. Лахтарит-то что? Они карелов очень не любят. Еще с прошлой войны помним. Вот и ушли парни, чтобы их не спалили заживо, либо в Финляндию в казаки^[156] не угнали.

«А кто же карелов-то любит?» – вяло подумал Хейконен, но встрепенулся, когда до него дошел весь смысл сказанных бабусей слов.

– Если они скрылись от белых, тогда они – за красных? Сколько их там? Как с ними связаться? Вооружены ли они? – вопросы создавали новые вопросы.

– Утром, – ответила старуха. – Сам все узнаешь. Теперь надо спать.

Конечно, утро вечера мудренее, но такое дело нельзя оставлять без внимания. Хейконен хотел, было, пойти прямо к Антикайнену, да прикинул, что тот после столь тяжелого перехода спит без задних ног. Но беспокоиться не стоит: караульная служба налажена, пойдут парни из лесу – их сразу обнаружат. А обнаружат – поднимут тревогу.

Успокоившись, командир первой роты почувствовал, как он устал. Еще загодя по «мудрому» совету Каръялайнена они накормили петухов салом, так что четыре часа можно спать. Четыре часа – это достаточно. Четыре часа – это просто роскошно.

Зачем петухам сало? Этого не знал никто, кроме командира второй роты. А тот сказал, как само собой разумеющееся: «Так поутру они горланить не смогут, лишний часок сна можно спокойно перехватить».

Действительно, посреди ночи ни один петух не прокукарекал. Все, наверно, передохли с сало-то. А Хейконену приснился под утро чудной сон.

Будто выглянул он в окно, а там бабка снегом умывается топлесс. Фыркает, трется и щерится. Срамота. Он сплюнул и проснулся. Привидится же такое! А плюнул он взаправду – прямо на лоб Яскелайнену. Командир начал вытирать у него свой плевок, да Матти проснулся, сел возле стены, ошалело огляделся, а потом сказал:

– Прости меня, Ласси.

– Тихо, тихо, – успокоил бойца, не убирая руку со лба, Хейконен. – Господь простит.

Иоганн Хейконен, которому на момент похода было 29 лет, считался одним из самых возрастных и уважаемых человек в отряде. Через двенадцать лет он станет секретарем ЦИКа Карельской АССР и будет им целых четыре года. А потом его убьют.

Найдут ли убийц? Найдут, конечно, им за это ордена и медали дадут, а также персональные пенсии. Оказывается, чтобы реализовывать свои садистские потребности, маньяком в кустах быть необязательно. Надо вступить в органы внутренних дел, в прокуратуру, в судебную «тройку» или сделаться судьей. Те люди, что расстреляют Иоганна Хейконена, не могут не получать от этого свой кайф. Такое, безусловно, было, такое, пожалуй, есть, такое, вероятно, и будет всегда.

Однако случится это только в 1937 году. Но до этого еще далеко, до этого еще дожить надо.

Все-таки прозевал командир первой роты момент, когда бабка встала на лыжи. Бесшумно выскользнув из-за печки, она не стала размениваться на всякие умывания в снегу – действительно, баловство какое-то в ее-то годы – а прямиком почесала по лыжне в темный предрассветный лес. Ни один караул ее не углядел.

А все кошка! Намурлыкала на ухо Иоганну свои сказки, пригрела своим мехом, прижала к лавке своими лапками – спи, братец, отдыхай.

Когда из леса вышли девять человек, предводительствуемые старушкой, уже слегка развиднелось. Караул, только что заступивший, их не пропустил: направил на них пулемет и приказал ложиться в снег – а то худо будет.

Но подоспевший на шум Суси, уже узнавший от Хейконена суть да дело, разрешил Юкке и его команде подойти на пушечный выстрел. Карел Петров и его мамаша, однако, подошли ближе. Прочие остались ждать на опушке.

– Вы красные? – настороженно спросил Юкка, не особо доверяясь рассказам своей мамаши. – А какие красные?

– Мы – красные шиши под управлением командира Антикайнена, – ответил Суси. – Мы пришли с миром к карелам, но с войной к лахтарит.

– Разрешите доложиться? – вытянулся бывший буденновец. – Мы перехватили две подводы с едой, которые направлялись к белофиннам. Возничим по мордам надавали и восвояси выгнали. На лахтарит напасть не могли, потому что оружия нет. Еду съели, свечи сожгли, в лесной сторожке сидеть больше не могли. А тут – вы!

Вот об этом случае и надо было написать Седякину, об идеологической составляющей похода, да как же отослать-то? Суси кивком позвал Юкку с собой, не забыв сказать старушке:

– Большое вам красноармейское спасибо за вашу политическую грамотность и прозорливость. Побольше бы таких бабок, так краше бы жилось на нашей Социалистической родине!

– Чего? – скривилась местная жительница Петрова.

– Спасибо за подушку, бабка, – объяснил ей Яскелайнен. – Иди скотину кормить. Петухи у тебя отчего-то кашляют.

Сын местной жительницы Петров покрутил над головой лыжной палкой, призывая своих товарищей то ли улетать, то ли юлить. Те, однако, решили по-своему и поехали по лыжне в деревню, начав издалека приветствовать красноармейцев: табачком не разжиться?

Антикайнен сидел в доме и «кивер чистил, весь избитый» – штопал свой маскхалат. Юкка гавкнул по-буденновски приветствие, Тойво немедленно укололся иглой, а Суси от неожиданности попятился назад. Зависла минута молчания, которую немедленно требовалось нарушить.

– Назначаю тебя, товарищ Юкка Петров, комендантом деревни Гадюкино. Двенадцать захваченных винтовок оставляю твоему отряду. Из девяти тысяч трофейных патронов забирайте восемь тысяч. Приказываю тебе именем советской власти соблюдать дисциплину отряда и бить лахтарит без пощады, – поднявшись, сказал Антикайнен.

– Деревня Пененга, – поправил командира Суси.

– Служу трудовому народу! – только и ответил Юкка. – Название деревни не важно, важна должность коменданта.

– Молодец! – похвалил его Тойво. – Орел!

Сразу же дали новым силам деревенской самообороны задание: похоронить поручика Ласси. Он, конечно, враг, но от этого человеком быть не переставал. А человеку нельзя отказывать в последней услуге. Силы самообороны сразу приуныли – кому охота в зимний день пробивать промерзшую землю на глубину в два метра? Им хотелось стрелять из винтовок по безголосым петухам, по наступающим лахтарит, да и вообще – лупить в белый свет, как в копеечку.

– А что с пленными будем делать? – спросил Оскари. – С собой тащить – так обуза полная. Здесь оставить – местные орлы расстреляют на радостях.

– И доклад надо Седякину отправить: три дня ваял, – задумчиво сказал Антикайнен. – Эврика. Пусть подводу организуют, упакуют туда арестантов и к железной дороге едут в сторону Сегежи. Там обязательно наши должны быть. А белофиннов, как раз, быть не должно. Ну, а образуются, значит придется товарищу Юкке стоять насмерть.

Каръялайнен как раз закончил допрашивать пленных поодиночке, снова собрал их гуртом. Ничего нового они не сказали, разве что Кимасозеро обозвали чуть ли не самой главной военной базой. Там, типа, склады, там, типа, начальство.

«Там, типа деньги», – подумал Тойво, а вслух сказал, убедившись, что его слова доносятся до лахтарит:

– Ну, вот, теперь нам дорога на Родину открыта. Двинем на Лиексу, там всех вырежем, а сами будем жить-поживать и в золоте купаться.

У Каръялайнена округлились глаза, а мудрый Суси широко заулыбался: дезу двигает командир на всякий случай.

За сборами как раз деревенские парни выкопали могилу. Решили хоронить белофинна на кладбище, чтобы уж все было соблюдено. Однако все соблюсти не удалось: гроба-то не было! Про запас обычно такие вещи никто не держит. Наспех сколотили из деревянных ящиков что-то с щелями, с трудом впихнули внутрь покойного, быстро понесли его к готовой яме. Попа в деревне не было, тот приезжал наездами, служил службы в местной часовенке, кушал, рыгал и уезжал обратно. Поэтому службу по убиенному никто не держал.

Но на кладбище собрался местный народ, в том числе и молодая девушка, выделяющаяся среди прочих людей заплаканными глазами. Красноармейцы смотрели на нее во все глаза, а она только прятала лицо в отворотах платка. Неожиданно бабка Петрова подошла к ящику и взвыла, как волчица. Трогая руками доски, она протяжно нараспев говорила что-то по-карельски, размежая речь громкими всхлипами и стонами. Красные финны и присутствующие здесь белый финны начали переглядываться – никому не было понятно, что, собственно говоря, происходит.

А происходило вот что: обычай такой. Плакальщицы должны плакать и нагнетать обстановку. За хорошими карельскими плакальщицами иной раз из соседних деревень приходили: повойте у нас, пожалуйста! Мать Юкки была как раз хорошей плакальщицей.

Антикайнен, прислушавшись, понял о чем плач стоит. Обычно сквозь хорошо поставленные рыдания описывают жизнь: родился, учился, женился, работал, на рыбалку ходил, а вот теперь на – помер. Старуха Петрова не знала о всем жизненном пути буржуя, поэтому просто предполагала, как бы он мог жить: перевоспитаться, стать колхозником, жениться, в ГУЛАГ съездить, либо только до Сандормоха^[157] и тому подобное.

Девушка заплакала, тряся худенькими плечами. Яскелайнен не выдержал и отошел в сторонку. Заплакали и все присутствующие на похоронах женщины.

По праздникам будут деревенские люди и к этой могилке заходить, поминать незнакомого человека. А потом обрастет кладбище новыми могилами, потом уже сделается не до убитого Ласси.

Тойво, не дожидаясь пока зароют яму, подозвал к себе Юкку.

– Вот тебе, товарищ Петров, пакет, – сказал он. – В этом пакете особо важная информация, которую тебе надлежит передать командиру Советской Армии – любому, но, желательно, конечно, маршалу или генералиссимусу.

Новоявленный комендант деревни вытянулся в струнку, и лицо его тоже вытянулось. Вероятно, проникся важностью момента.

– В общем, пусть красноармейцы организуют доставку курьером, либо нарочным это мое донесение командарму Седякину. В нем, как раз, и про твою геройскую мамашу написано. Мол, вырастила настоящего героя-буденновца. Понятно?

Юкка кивнул и поднял руку, как колхозник на голосовании о планах посевной.

– Разрешите обратиться!

Получив утвердительный кивок головой, взволнованно произнес:

– А как быть, если встретимся с превосходящими силами противника? Что делать тогда?

– Стоять насмерть. При угрозе захвата пакета врагами – съесть его. Для этой цели всегда держать под рукой бутыль с молоком.

– Зачем?

– Чтобы запить.

В общем, для воодушевления дружинников, намеченных конвоировать пленных к железной дороге, Антикайнен распорядился написать расписку-распоряжение.

За это дело взялся командир второй роты Каръялайнен.

«Подателям сего выдать вознаграждение за отвагу и героизм при сопровождении пленных финских оккупантов в количестве четырнадцать человек. Размер вознаграждения сто миллионов тысяч долларов золотом или иная сумма согласно утвержденным нормам Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Подпись и дата».

Тойво подмахнул бумажку и подумал, что теперь, заинтересованные и воодушевленные, люди коменданта Петрова не перестреляют финнов где-нибудь за мысом, а пакет выбросят в барсучью нору. В любом случае, другого выхода не было, оставалось надеяться на исполнительность и порядочность молодых и резвых жителей Пененги.

За всеми этими хлопотами время незаметно приблизилось к полудню. Однако пора было двигаться в путь, предварительно отобедав горячей деревенской пищей. На этот раз маршрут решили проложить по руслу замерзшей реки Пененга. С одной стороны – это хорошо, потому что относительно ровный лед, покрытый снегом, позволит передвигаться быстрее. С другой стороны – это плохо, потому что даже в самые яростные морозы лед на реках имеет такое обыкновение выдавливать воду на поверхность под снег, где она, если и замерзает, то несильно. Зацепил лыжей такой водички – она мигом обледенела, и больше никакого скольжения. Да и вообще – больше никакого движения пока не сбить весь этот намерзший лед. Но выигрыш по времени до следующей точки маршрута был значительный, поэтому решились все-таки двигаться по реке.

Комендант деревни снарядил две подводы, в которые погрузил недовольных белофиннов. Конечно, кому охота в такой мороз сидеть под побитыми молью овчинами и прочим тряпьем, когда можно бежать на лыжах, разрумянившись щеками и блестя замерзшими на бороде и усах соплями! С собой в путь к железной дороге он взял четверых верных людей и две пятилитровые бутыли местной деревенской понтикки^[158].

Антикайнен это, конечно, заметил, но ничего не сказал: его приказы, по большому счету, на этих парней не распространялись – не было у него такого права. Ну да ладно, коли к такому возрасту никто из новых «дружинников» не спился и не помер, значит, меру свою знают. Хотелось надеяться, что и к частям регулярной Красной Армии они сумеют добраться в лучшем виде.

Так, в принципе, и произошло: пьяных белофиннов они потом сдали по описи, а рапорт Седякину – под расписку. Получили благодарности от младших советских командиров, а от денег отказались. Но плату все-таки взяли – натурой: солью, сахаром и надувными женщинами. Шутка – вместо женщин, да еще и надувных, взяли муку, стрептоцид и порошки от кашля и температуры.

Конечно, младшие советские командиры имели желание по тихому перестрелять всех карелов, но они это желание побороли: старшие советские командиры могли этого не одобрить, да и местное население пока трогать не рекомендовалось. Пока финны поблизости, пока Лига Наций жалом водит.

В конце июля 41 года пятидесятилетний Юкка подберет в лесу пограничника из заставы в Кимасозере – те месяц сдерживали превосходящие силы противника, но всему есть предел: и боеприпасам и продуктам. Только человеческому терпению нет предела.

Два девятнадцатилетних пограничника, Васенко и Комиссаров, окруженные в пекарне отрядом финских егерей, быстро исчерпали свой небогатый стрелковый потенциал, забыли все приказы, своих командиров и вождей, так сказать, партии. Но не забыли, что такое быть непокорным. Двенадцать финнов они отправили на тот свет, пользуясь штыками и саперными лопатками, кулаками и зубами. И не покорились даже мертвые, потому что, упав друг на друга, убитые, расстрелянные и избитые, один из них выдернул чеку последней гранаты.

Об этом расскажет раненный пограничник, оставленный своими товарищами прикрывать отход. Ну, а Петров принесет из своего схрона винтовки и патроны, дарованные еще Антикайненом, и они вдвоем примутся бить по наступающим финским войскам. И только мины остановят стража границы и буденновца – много мин. Столько, что невозможно сделается опознать, кто же так бессмысленно, но эффективно оборонялся? Только солдатский медальон на сержанта Юсупова, да обрывок старого картона с выцветшими печатями «буденновцу Юкке Петрову».

16. Ночевка в лесу.

Самые неприятные опасения сбылись: сначала «лоси», а потом десяток бойцов влетели в воду. Как бы ни пытались обойти мгновенно темнеющий и замерзающий снег, а только выбравшись на берег, удалось спасти лыжи от потери ходкости. Пришлось даже костер разводить, чтобы избавиться от ледяной корки на плоскостях скольжения. Но и это было небезопасно – инвентарь могло запросто повести, либо выстрелить трещиной. Хотя кое-какой запас лыж был, но его следовало беречь на непредвиденные случаи.

Пришлось срочным порядком греть специальный деготь и заново смолить свои средства передвижения. В общем, потеряли час. Понятное дело, за этот час никто замерзнуть не успел, все грелись возле огня, однако ритм движения был нарушен, следовательно, было нарушено потовыделение у каждого бойца. Это привело к тому, что на полушубках под маскировочными халатами образовалась изморозь.

– Плохой знак, – сказал Оскари Кумпу. – Теперь стоит уповать лишь на качество швов.

– Предложения? – спросил Тойво.

– Вывернуть полушубки мехом наружу, – сразу ответил тот. – Но для этого придется изначально высушить одежду, иначе поломаем все к чертовой матери. Придется терпеть до ночевки. Делать-то нечего.

– Согласен, – заметил Суси. – Усилить контроль против обморожений. И еще у нас возникла проблема.

– Какая? – спросил Антикайнен, боясь услышать, что у кого-то нога отвалилась вместе с валенком.

– Яскелайнен, – сказал начальник штаба.

Оказалось, его несколько смутило отсутствие внимания, которое Матти всегда к себе притягивал: болтал чепуху, веселил товарищей, забегал на лыжах вперед – словом, был энергичен. Теперь же не слышно его и не видно.

Суси подошел к бойцу и спросил о самочувствии. Может, устал? Может, легкая рана не такая уж и легкая?

– Да нет, все у него оказалось нормально со здоровьем, – продолжил начальник штаба. – Глаза только, как у побитой собаки. Тоска во взгляде, безысходность.

– Это он на девушку на похоронах насмотрелся, – сказал Каръялайнен. – Она с поручиком любовь крутила, а Матти его прищучил.

Хорошо «прищучил», пол-головы прикладом смахнул. Если бы таковое произошло на войне – и внимания бы не обратил, военные действия и все такое. Здесь же – похороны, плакальщицы, словно и не врага хоронили. Поневоле затоскуешь.

– Ладно, пулемет ему обещали не давать, но надо нагрузить парня, чтобы у него из головы вся дурь вылетела: сантименты, терзания, угрызения совести и тому подобное. На войне, как на войне, – сказал Антикайнен.

– В разведку пойдет, – поддержал командира Оскари. – Место для ночевки выбирать.

Действительно, ночевка предстояла быть «холодной» – в лесу возле костров. Теперь уже по любым раскладам не получалось добраться до жилья, то есть, до деревни Челки-озеро, засветло, либо к середине ночи. И что там в той деревне? Через стылое Ленсозеро уже поселок Реболы, где коварные белофинны строят свои козни. Минус тридцать пять градусов мороза. Усталость. От упадка сил – упадок боевого духа. Депрессия.

Яскелайнен, казалось, слегка приободрился, когда ему поставили очень ответственную задачу, от выполнения которой зависел ночной отдых всех красных шишей. Они с Тойво Вяхя, не дожидаясь, когда пойдут «лоси», убежали по берегу реки, намереваясь оторваться от отряда и тщательно исследовать лес. Им предстояло все это проделать до наступления темноты, и полагаться можно было только на самих себя.

Когда отряд вновь отправился в путь, лыжники очень быстро превратились в обледеневшие фигуры. Не покрылись коркой изморози только места сгибов рук и ног. На этот раз «лоси» пробивали лыжню по берегу реки – по тому из берегов, который по определению обязан быть пологим. Иногда приходилось пересекать реку, чтобы не карабкаться попусту по оврагам и уступам. В воду больше никто не проваливался, но идти все равно было очень тяжело. Пожалуй, роковое решение относительно передвижения по руслу, привнесло в поход самую большую сложность. Даже преодоление Массельгского кряжа уже казалось не столь тягостным.

Разведчики установили место ночевки только через двадцать километров. Сами же Тойво, и Матти, запыхавшись, не могли позволить себе отдыхать. Во-первых, существовал риск замерзнуть, во-вторых, нужно было развести хоть один костер, чтобы пришедшие в совершеннейшей темноте товарищи, могли хоть чуть-чуть отогреться перед обустройством ночевки.

– Будем палить ракотулит – сказал молодой, но опытный лесник Вяхя.

Ракотулит^[159] – это стена огня, которую ставят из двух бревен. Одну большую чурку, отпиленную от поваленной елки, кладут на другую такую же. В месте их соприкосновения делают затесы топором, получая, как бы стружки или щепу. Их поджигают, – а дальше можно курить бамбук: бревна начинают вяло прогорать, выделяя тепла гораздо больше, нежели дает обычный костер. И площадь обогрева получается значительней.

Единственная проблема – это после пятидесятикилометрового лыжного марша заставить себя валить дерево, а потом разделывать его «под орех». Почему именно елку? Так древесина в ней пропитана смолой, а лапник просто насущно необходим, чтобы постелить его на снег.

Когда Тойво и Матти позволили себе присесть возле разгоревшейся стены огня, пришли «лоси». Не все почему-то, но большей частью.

– А где остальные? – спросил смертельно уставший Яскелайнен.

– Сейчас прибудут, – ответил Оскари и добавил. – Пять минут на перекур – и валить деревья.

Когда пришел основной отряд, горели уже несколько ракотулит. Настроение у измотанных маршем красных шишей определенно улучшилось. Поляна, выбранная разведчиками, оказалась небольшой, но вместительной. К тому же на разведенном в центре костре уже булькала в большой кастрюле вода для горячего пития, да и ужин можно было готовить без промедления.

Проведя быструю перекличку, вдруг, обнаружилось, что не хватает пятерых «лосей». Тотчас же организовались поиски, но почти сразу же поиски прекратились – всех нашли, живых и здоровых, только крепко спящих. Эти бойцы прошли в полудреме друг за другом мимо лагеря, остановились в метрах пятидесяти, уперлись палками в снег и заснули. Со стороны они, покрытые коркой льда, казались снежными истуканами.

Когда их разбудили, то никто из «лосей» не мог пошевелиться – так прихватило на морозе верхнюю одежду, что она сделалась панцирем. Под смешки и шутки их принесли к огню и оставили оттаивать. Больше всех шутил Яскелайнен, отчего Антикайнен только вздохнул с облегчением: отпускает парня! Раколтулит на морозе – великая вещь, но в то же самое время чреватая, потому что можно лишиться одежды. Когда уставший человек ложится спать возле стены огня, его тело отогревается только с одного бока – с другого продолжает донимать мороз. Спящий ворочается с бока на бок, пытаясь прогреться равномерно, бессознательно придвигаясь к пламени. Итог – занявшаяся угольками одежда, а это уже дыры, с которыми потом при минус тридцать очень трудно ужиться.

Поэтому Антикайнен и Вяхя совместно разработали метод, когда караульные через каждые пятнадцать минут обходили бы спящих бойцов и оттаскивали на безопасную дистанцию тех, чья одежда уже подвергалась опасности прогорания.

Тем не менее выспаться удалось всем, одежда высохла, и по совету Кумпу полушубки перевернули мехом наружу. В основном швы выдержали – тогда их еще не делали шаловливые китайские ручки – но кое у кого рукава все же оторвались.

По прямой до деревни Челки-озеро шестьдесят пять километров, по кривой – через Антарктиду – миллион. Переход по приблизительным подсчетам выходил в сто километров – это если по берегу реки, да еще временами петляя с берега на берег. Однако по ощущениям был тот же миллион.

Внезапно пошел снег, что само по себе означало прекращение мороза, но мороз прекратиться не успел – снегопад перестал так же внезапно, как и начался. Осадки в дороге – это всегда неприятно, а когда это происходит зимней порой – неприятно вдвойне. Положительным моментом можно было считать только то, что скрываются все следы. Остальные моменты – сплошь отрицательные: и видимость падает, и лыжи не едут, и дополнительная тяжесть на плечи ложится, отчего ледяная корка нарастает даже на вывернутые мехом наружу полушубки.

Но к деревне вышли в полутьме. На рекогносцировку отправились великан Оскари, командир первой роты Хейконен и разведчик Лейно. Остальные должны были ждать, не выходя на открытое место.

Челки-озеро была так себе деревней, плюнуть и растереть. Однако все дома выглядели добротными, резные наличники на окнах радовали глаз, дымы из труб услаждали запахами нос, а очищенные тропинки и дорожки – утешали ногу. Это – для одноглазых, одноносых и одноногих. Прочие же могли, не кривя душой, сказать: «ухоженная и ладная деревенька». В число прочих, двуглазых и двуногих, двуносые не входят – они очень редко встречаются среди людей.

Улица была одна, а лыж возле дверей в дома – пара, другая – не больше. Значит, лахтарит здесь нет. Да и зачем им здесь? Они – там, в Реболах. И в количестве, по сообщениям пленных, трехсот человек. Много. Таких сразу не победить. Чтобы с ними сладить надо поспать ночь на перинах, а перед этим в бане попариться.

– Добро пожаловать, – вдруг, произнес один голос у разведчиков за спиной.

– Му-му! – промычал второй.

Лейно, Иоганн и Оскари одновременно подпрыгнули, чуть не оторвавшись от Земли и не улетев в космос. Приземлившись, они хором произнесли слово, которое заставило зардеться румянцу у обладательницы первого голоса и перекоситься в ухмылке обладателя второго.

– Мадам, нельзя так пугать странников с оружием в руках, – почему-то сказал Хейконен.

– Ничего-ничего, – ответила женщина. – У нас тут есть кому одежду вашу постирать. Если она замарается.

– Вы нас этим очень успокоили, – проговорил Лейно. – Где у вас, мадам, можно проверить нашу одежду на это обстоятельство?

А Кумпу только с шумом втянул носом воздух и произнес, словно смакуя, одно слово:

– Мадам!

– Му-му, – согласился второй человек, большой, заросший бородой по самые глаза.

– Это мой муж, – представила его женщина. – Он глухонемой.

– Муж? – хором протянули красные шиши.

– Прошу вас к нам в дом откушать кофе с кренделями, – проговорила дама, не удосуживаясь ответить. – Давно из Финляндии?

Она повернулась и пошла по направлению к открытой двери, виляя бедрами так, что разведчики, не сговариваясь, сглотнули и пролепетали:

– Му-му.

В доме было жарко протоплено, пахло свежими кренделями и ладаном. Бойцы даже не заметили, как миновали сени, оказавшись в горнице. Глухонемой войти не решился, помычал немного на пороге, да и пошел куда-то по своим глухо-немым делам.

Женщина аккуратно сбросила на пол свою длинную шубку, красные шиши понимающе переглянулись: не у каждой может получиться аккуратно сбросить верхнюю одежду – обычно это выходит как-то наоборот. Тут же подбежала молодая девушка, подхватила с полу одежду и исчезла – будто ее и не было.

– Господа офицеры, присаживайтесь к столу, – качнув высокой грудью, женщина обернулась к красным шишам. – Меня зовут Лоухи^[160].

– В шутку? – спросил Оскари.

– Всерьез, – улыбнулась дама.

Она выглядела действительно эффектно: алые полные губы, огромные синие глаза, чуть вздернутый нос, волосы скрыты платком, узкая талия, очерченная вышитым поясом с подвешенным на него женским пуукко. Ну, про скрытые достоинства можно было не сомневаться – в них не было недостатков.

– Мы, пожалуй, в сенях разоблачимся, – сказал Хейконен. – Знаете, долго были в пути, надо от намерзшего льда избавиться.

– Не задерживайтесь, я разливаю кофе, – кивнула головой Лоухи.

На самом деле Иоганна заботил не лед, а другое нечаянное разоблачение: например, из-за красноармейской звезды на шапке или серпа и молота на шевроне. Их здесь было слишком мало, чтобы контролировать возможность злобного побега деревенского жителя к белофиннам. Пока никто не должен знать, что они не те, а другие.

Все в этой деревне было очень подозрительно: и добротные богатые дома, и ослепительные красавицы, и их глухонемые мужья. На чем промысел? С леса или с озера так не разжиться. Может, золотодобыча и алмазные разработки? Так старатели – все, как один – всегда выглядели настоящими чмырями, независимо сколько драгоценных металлов или камней они добывают. Следовало внимательно оглядеться.

Мужчины разоблачились, придирчиво оглядели друг друга, каждый при этом подумал: «Ну, у моих товарищей и рожи!» Затем вошли в горницу и захотели сразу же из нее выйти. Ослепительно красивая хозяйка сидела за столом, а две стройные и не менее прекрасные девушки – разве что моложе – разливали из кофейника одуряюще ароматный кофе.

«Му-му», – чуть было не сказали красные шиши, но прикусили свои языки и боязливо покашляли в кулаки: «кхю-кхю».

– Итак, как там столица поживает? – отпив из своей чашки, спросила Лоухи.

– Положение стабилизируется, – ответил Лейно и тоже отхлебнул кофе.

– Автомобильный парк растет, – добавил Оскари и сделал глоток.

– Всеобщая грамотность и электрификация не за горами, – приложился к своей кружке Иоганн.

Мужчины недоуменно переглянулись и подумали: «Эх, за задницу бы кого-нибудь из дам ущипнуть, тогда бы и парк стабильно вырос и электрифицировался!»

Они пили кофе, кушали кренделя и говорили ни о чем. Красные шиши оглядывались по сторонам, Лоухи рассматривала всех троих, девушки улыбались. Хейконен поймал себя на мысли, что в доме чего-то не хватает. Лейно про себя отметил, что в доме чего-то с избытком. А Кумпу вообще ничего не мог думать: его просто смертельно начало клонить в сон.

Он подумал, было, что радушная хозяйка расколола их, подсыпала снотворного, но потом отбросил, как несостоятельное, это предположение – просто они с мороза, просто они поели и попили. Тотчас же вспомнились товарищи, которые подошли к деревне и сейчас томятся на холоде.

– Мадам, – сказал он. – Осмелюсь заявить, что мы, собственно говоря, не одни. С нами целый отряд. Им бы тоже в тепло, потому что ночевать нам придется в вашей деревне.

– Отлично, – улыбнулась Лоухи. – Финны?

– Воины-интернационалисты, – ответил Лейно. – Все финской национальности.

Хозяйка о чем-то пошепталась с девушками, те закивали головами, не выказывая ни тени озабоченности или беспокойства. Не торопясь, они поднялись из-за стола, накинули на плечи шубки и были таковы. В горнице сразу сделалось пусто.

– Мы найдем местечко для ночевки ваших товарищей, – сказала хозяйка. – Бани тоже стопим.

– Отлично, – сказал Хейконен. – Тогда я, пожалуй, отправлюсь к отряду и отряжу их в деревню.

– И я тоже пойду отряжать, – поспешно поднялся из-за стола великан Кумпу.

– Тогда отразим все вместе, – словно боясь, что его здесь оставят одного, проговорил Лейно.

Лоухи только заулыбалась, ничего не сказав.

На улице им встретился еще один глухонемой муж, который принялся показательно скакать с ноги на ногу, притоптывая, на одном месте. То ли он где-то переоделся, то ли это был однояйцевый близнец первого. В принципе с яйцами было неясно, неочевидно и недоказуемо, но внешность у мужчин была одинакова, только одежда – разная.

Так не должно было быть, потому что только дауны похожи друг на друга, а глухонемые – все разные. Все очень странно, или как говорила Алиса: «все страньше и страньше^[161]».

– Что он там топчет? – спросил Хейконен.

Лейно приблизился и присмотрелся.

– Ах, ты ж паскуда! – ласково произнес он. – Измывается над советскими деньгами миллионного достоинства. Ну, погоди!

Конечно, достоинство было мнимым, оно легче ассоциировалось со словом «инфляция». Однако таковое положение было проходящим, в Советской России уже начали выпускать нормальные деньги: червонцы, полтинники и сотки. Лейно извлек из кармана банкноту в одну финскую марку выпуска 1918 года, которую пытался в свое время тиражировать Совет народных уполномоченных Финляндии с лозунгом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

– На-ко, подивись! – он дал бумажку глухонемому. – Попляши еще.

Тот схватил деньгу и начал ее целовать, пуская слюну на подбородок, явно не замечая, что это не буржуазная марка.

Лейно чуть не стошнило выпитым кофе, двое других бойцов тоже поспешно отвернулись от такого непотребства. Они поспешили по своим следам к отряду.

Деревню уже обложили со всех сторон. Боевые посты очень приободрились, когда им сообщили, что эту ночь можно будет провести в комфортном тепле под крышей. Теперь оставалось порадовать остальных красных шишей.

Когда Оскари сотоварищи вышли к месту основной дислокации отряда, то увидели странную и даже жуткую картину: почти все красноармейцы недвижимо стояли, упершись в лыжные палки, словно заснеженные статуи. Если бы не пар от дыхания, можно было бы предположить, что все люди замерзли нахрен.

Ночевка в полевых условиях, а, точнее – в лесу зимой, еще не повод следующим днем чувствовать себя полным сил и энергии. Красные шиши спали стоя, как лошади.

Антикайнен тоже спал, что было удивительно: за весь этот поход он уже снискал себе репутацию железного человека, не ведающего усталости.

– Тойво, – тронул его за плечо Оскари.

– Да-да, – словно бы он просто стоял с закрытыми глазами, произнес тот. – Докладывай.

– Есть место для ночевки, будут бани, будет горячая пища, – сказал Хейконен. – Только одна загвоздочка: они пока считают нас белофиннами.

– Кто – они? – открыл глаза командир.

– Женщины и их глухонемые мужья, – объяснил Иоганн.

– Отлично, – со стоном выдохнул Тойво. – Глухонемые мужья – это отличный повод для беседы. С женщинами. Нам нужен этот отдых, так что разберемся по обстоятельствам.

17. Челки-озеро.

Пока будили прочих красных шишей, разведчики рассказали о своих впечатлениях после посещения Челки-озера. Чем тщательней они пытались составить картину, тем больше странностей открывалось им самим.

– Икон в горнице совсем нет, – сказал Хейконен, наконец, догадавшись, что его смутило. – Для деревни это нетипично.

– Зато зеркал много, – добавил Лейно. – Я бы сказал, что их с избытком.

– И мне кажется, что этой Лоухи глубоко безразлично, кто мы – красные или белые, – предположил Кумпу.

– Это ловушка, товарищи, – вступил в разговор Каръялайнен. – Нас хотят поймать, а потом съесть. Оттого и женщины там красивы, а мужчины – глухи и немы. Людоеды.

И убежал контролировать, как его рота выстраивается в походный маршевый порядок. Его проводили задумчивыми взглядами, и никто не решился ни опровергнуть, ни согласиться с его словами.

Название деревни предполагало что-то связанное с чертовщиной^[162]. С другой стороны, если верить разведчикам, в доме стоял запах ладана, то есть, по определению, чертями там и не пахнет. Но также можно было предположить, что здесь когда-то оживленно клепали бочки^[163]. Однако на бочках так не разживешься. Да еще имя у хозяйки – просто закачаешься!

Лоухи, Похъелы хозяйка,

Редкозубая старуха,

На дворе сама стояла;

Говорит слова такие:

"Из каких мужей ты будешь,

Из числа каких героев?

По пути ветров пришел ты,

По стезе саней воздушной,

И не лаяла собака,

Не брехал брехун косматый".^[164]

Это про визит непрошеных гостей. Если обращаться к эпосу, то никого хозяйка не сожрала – не было такого в карельских обычаях.

– Зубы, – сказал Тойво. – У Лоухи зубы есть?

Разведчики переглянулись: в рот, вроде бы, никто к ней не заглядывал. Хотя, возможно, если бы женщина была какой-то щербатой, то это бы бросилось в глаза – вон она как все время улыбалась!

– Или вставные челюсти у нее, или с зубами все в порядке, – наконец, сказал Лейно. – А что?

– В общем, дорогие товарищи, поздравляю вас, да и нас всех, – ответил Антикайнен. – Это колдовская деревня. То есть, в ней живут колдуньи.

– И что это нам дает? – вполне буднично, будто посещение таких деревень – самая заурядность, спросил Кумпу.

– Да лишь то, что им действительно должно быть по барабану, какие мы – красные, или белые. Лишь бы их не трогали.

– А я бы такую тронул! – мечтательно сказал Лейно. – Если бы только она позволила!

В Карелии испокон веку обитали люди, в основном – женщины, которые каким-то загадочным образом могли творить чудеса: находить потерянные вещи, лечить разные заболевания, устранять непонятки, типа «отчего же мне так не везет!» и многое другое, с чем церкви всех конфессий боролись раньше и борются ныне не покладая рук.

Если же случался мужчина, наделенный такими способностями, то у него эта особенность организма развивалась настолько сильно, что пресловутые церкви всех конфессий, вздохнув в непонятной тоске, объявляли его «святым». Оно и понятно: мужчины-чудотворцы уходили от людей, делались отшельниками, и их главной заповедью становилось «не навреди». И Александр Свирский, и Герман Валаамский, и Арсений Коневецкий, и другой Герман – Рыпушкальский так ловко скрывались от мирской суеты, что их соотнесение с церковью было бы для них сюрпризом. Служили-то они Господу, никак не попам. Их и истребляли поэтому.

Обычно-то «святыми» объявлялись видные политические деятели, либо рьяные службисты по церковной линии. Они как раз чудеса делать не умели. Их и не истребляли поэтому.

Ну, а женщины-чудесницы могли быть как «не навреди», так и наоборот – «навреди». Последнее случалось достаточно редко, но все-таки имело место быть. Вредничали уже не женщины, а суки^[165].

В каждой деревне должна была жить бабка-знахарка. Она могла быть, конечно, и не бабкой, но и не дедкой – это точно. Среди карелов существовало поверье: пока колдунья с зубами – она сильна, без зубов – она уже и не колдунья вовсе. То есть возраст «бабок» мог варьироваться от двадцати пяти лет и выше. Якобы колдовскую силу им передавали какие-то престарелые родственницы, которые без этого не могли помереть – хоть тресни. Ну, да – так оно и было. Только вот ума-разума с такой-то силищей приходилось набираться самостоятельно. Книг по колдовскому ремеслу не было, родственница уже скоренько преставилась, спросить не у кого.

Но мир не без добрых людей. Вот, например, в деревне Челки-озеро жила молодая красивая «бабка», которая брала в услужение молодых девушек. Вместе они делали вещи, а потом, решив, что достаточно, те расходились туда, откуда и приходили.

Местная Лоухи была, пожалуй, пореалистичнее в колдовском плане, нежели та, что занималась вредительством в эпосе «Калевала». У той и с зубами – проблемы, и явная политическая заинтересованность, а также ужасно сволочной характер. Сука, одним словом. То есть, не очень, чтобы колдунья. Вяйнемейнен ее и кинул с мельницей Сампо – «пестрой крышкой».

Тойво оглядел свое изнуренное войско и сказал командирам рот:

– Двигаем в деревню. Распределиться по домам, в разговоры о белых-красных не вступать. Всем сходить в баню, коли такая возможность появится. Поесть и спать. Главное для нас – это отдых.

Кто скажет, что зимняя ночевка в лесу ужасно бодрит – плюнуть тому в лицо.

Молча, не издавая лишних звуков, отряд вошел в Челки-озеро. Со стороны они могли выглядеть, как белые призраки, но не было никого со стороны.

Проверив караулы и размещение бойцов, Антикайнен вошел в сени и, казалось бы, силы иссякли полностью: присесть здесь на лавочке, вытянуть ноги и потерять сознание.

Но его уже тормошили Каръялайнен и Хейконен:

– Баня готова. Надо отогреться.

Когда руки опускаются, ноги волочатся, голова зависает, ничего человеку не нужно. Безразлична еда, отвратно питие, непотребно зрелище – только спать, спать, спать. Однако случается баня – и с первой каплей пота в парилке, вдруг, начинает проявляться интерес к окружающему, пробуждается желание выпить чего-нибудь полезного, а желудок сам по себе извещает, точнее – чревовещает: жрать давай! Спать? Ага, спать, но сначала надо кое-что сделать.

После бани Тойво опустился за обеденный стол и поднял глаза. Хозяйка была тут, как тут: смотрела и улыбалась. Да, действительно, чрезвычайно красивая женщина.

– Так ты Лоухи, которая Лоухи? – спросил Антикайнен.

– Та Лоухи в Лоухи^[166], и было это давным-давно, а я сама по себе, – в том же тоне ответила та и подтолкнула перед Тойво тарелку с яичницей и обжаренным салом. – Ешь, командир, а то просвечиваешь уже.

Все она поняла, все она знала, но какая разница? Лишь бы люди были хорошие. Лишь бы не заставляли против воли делать что-то. Лишь бы не требовали подчинения. Лишь бы не корчили из себя вершителей судеб.

«People think power makes them big, but it brings out their inner bratty child and makes them small^[167]».

Люди думают, что власть делает их большими, но она выявляет в них внутреннего капризного ребенка, и делает их маленькими^[168].

«Тебе было хорошо со мной?»

«Мне было хорошо с тобой».

Иконы у них были, только не такие, как ныне было положено держать в красных углах каждого дома, каждой избы. И не Андрея Рублева, который всего лишь делал фоны у Андрея Черного, не имея своих работ. И не самого мастера Черного, а тех преданных забвению иконописцев, что творили на севере и нигде больше. Нимбы у образов напоминали рога, а кресты вписывались в круги, глаза были синими, а волосы светлыми, вместо верблюжьих шкур – шкуры оленей. Такие иконы не признавались церковью и поверх их писались другие, настолько отличные в мелочах, что и в целом казались уже иными. На них не крестились, входя в дом, перед ними не стояли на коленях и не бились лбом об пол. Они радовали глаз и успокаивали душу. Мимо них нельзя было ходить или заниматься возле обычными хозяйскими делами. Их можно было только созерцать.

Зеркал в доме было много, причем все они обязательно помещались в рамах. Дело, которым занимались здесь женщины и девушки, все состояло из полнейших суеверий, а они, суеверия, говорили, что душа зеркалом не искажается, зато бездуховность выявляется в своей истинной форме. Пороки, что говорится, налицо, а потусторонние сущности – вовсе без таковых.

Ладан, как и мир, сам находит дорогу к этому свету, потому что именно такой запах присущ творению Господа. Запах тлена при жизни возникает там, где Вера коверкается и подменяется бездумным фанатизмом. Аромат ладана – это аромат души, которая бессмертна. Прочее – запах бренного тела, которое, увы, несовершенно.

Мужья в Челки-озере – не мужи вовсе. Это «кома», которые не могут ни разговаривать, ни слышать. Если допустить существование волколаков, что скакали морозными заснеженными пустошами возле горы Воттоваара, то можно принять на веру и кома, или же, напротив, не принять. Тогда пусть это будут однояйцевые глухонемые близнецы, по странной прихоти женившиеся на красавицах. Кома – работники, которым не нужен отдых. Кома – жители, которым не нужен дом: в горницу, где зеркала, ладан и иконы они зайти не могут, хоть на аркане их тащи. Кома – глупые и наивные, их легко обмануть. Приняв на веру, что беляки – это крутые пацаны, вот красные – это отстой, они всячески пытаются это дело подчеркнуть, хотя ничегошеньки не смыслят в так называемой «политике».

«Мы видим, что не все, кто пришел к нам, пойдут потом дальше».

«Когда?»

«Скоро».

«Кто?»

«Ты, например. Или тот парень с тоскливыми глазами».

Действительно, вроде бы прошла вся тоска-кручина у Яскелайнена, но в глазах что-то такое осталось. Его бы домой отправить, либо в пансионат. Либо здесь оставить комами командовать, да женщинам потакать. Не останется! И сам Тойво тоже не останется.

«Челки-озеро – это имеет отношение к «человеку?»

«Именно к Человеку».

Эта деревня переживет лихие тридцатые годы – потому что истреблять здесь было некого, войну – потому что не имела стратегического значения, социализм – потому что деньги на содержание даже таких медвежьих углов у страны были. А потом наступят времена президентства, потом объявят дома «памятниками культуры» и запретят ремонтировать, потом умрет дорога, разбитая вдрызг колесами лесовозов, потом сделают отметку в реестре: «Челки-озеро – нежилое». И алес. Тысячу лет жила деревня, да не пережила. Только лоскутки одежды на березовых сучьях по берегу озера останутся мокнуть под дождями, вымораживаться стужей и блекнуть под солнцем. И с каждым годом последнего президентства их станет больше – заговаривать болезни, как это делали по старинке, сделается более действенным, нежели считать нули в жуликоватых аптеках.

Тойво проснулся перед рассветом и обнаружил себя на огромной мягкой постели. Вообще-то, зимний рассвет – это когда время уже к полудню катится. Он чувствовал себя отдохнувшим и выспавшимся, и судя по тому, что никто его по службе не будил – ночь прошла спокойно. Антикайнен почти не помнил, как после ужина ушел спать, не мог он сказать также, как оказался в этой шикарной опочивальне. Ну, а о прочем думалось, как о хорошем сне.

Ночевка в деревне Челки-озеро сказалась на моральном духе бойцов отряда очень даже положительно: снова можно было услышать шутки, настроение поднялось и вера в себя укрепилась. Большим подспорьем оказалось то, что после бани к утру ни у кого не болели натруженные мышцы, а потертости и мозоли волшебным образом зажили сами по себе. «Шайтан!» – восхищенно говорили друг другу красноармейцы и подмигивали довольным местным жителям, в основном, конечно – девушкам. Их мужья, собравшись в рядок на длинной очищенной от снега скамье, смотрели прямо перед собой и ни на что не реагировали. Они напоминали известную картину «Глухонемые братья-близнецы в думах о смысле жизни». Так, во всяком случае, это зрелище окрестил Яскелайнен. Никто, конечно, такой работы неизвестного художника не видел, но все согласились с экспертным мнением Матти.

Перед выходом в поход, как предполагалось, на занятые белофиннами Реболы, начальник штаба Суси толкнул речь. Он достал из планшета газетный листок и несколько раз махнул им, как платком перед строем затихших бойцов.

– Братцы, – сказал он. – Мы вступили на захваченную территорию, поэтому любое наше действие теперь будет способствовать ее освобождению. Перед вами лживая буржуазная газетенка «Новый день», в которой определено, что будет со всеми нами в случае победы лахтарит. Я сейчас зачитаю выдержки.

Он откашлялся в кулак, повернул листок к свету и прочитал:

«При переходе через мост возле Саксантие^[169] утерян кошелек, весьма пахнущий пролитым на него пивом. Просьба вернуть за вознаграждение».

Красноармейцы переглянулись, а начальник штаба строго посмотрел на них и зловеще произнес:

– Не то. Сейчас. Айн момент. Ага, вот нашел.

«Всех начальников разбойничьих банд, мужчин и женщин, как, например, чиновников и служащих красногвардейских социалистических обществ и грабительских управлений приговорить к смерти», – прочитал он. – «Всех русских надлежит просто расстреливать, как бешеных собак. Относительно остальных надлежит войти в соглашение с немцами. Германия имеет обширные владения и громадные колонии. Германия нуждается в рабочем люде и может разбросать их по всем своим владениям или колониям, не подвергаясь той опасности, что они смогут распространить яд большевизма среди немецкого населения, тем более, что вначале они не будут знакомы с местным языком».

– Вот так, значит, – он свернул газету и убрал обратно в свой планшет. – Нас в рабство, а в обмен Германия должна снабдить Финляндию минеральными удобрениями.

– Кто автор статьи? – спросил из строя, нарушая тем самым Устав, Яскелайнен.

Суси, тоже нарушая Устав охотно ответил, словно ожидая этого вопроса.

– Некто Степанов.

Антикайнен даже вздрогнул: действительно, так написать мог только старый революционер Саша Степанов^[170]. Вот, стало быть, каким способом он начал завоевывать доверие у своих новых хозяев. Ну, да, как и евреи, постоянно нагнетающие вопрос «еврейского засилья», так и русские предлагают «русских расстреливать». Провокация никогда не исходит от толкателей идей, она всегда проистекает от тех, кто эти идеи реализует. Шумиха о «всемирном еврейском заговоре» способствует всего лишь проникновению евреев во все властные структуры. Требование расстрелять русских приведет лишь к возрастанию русского влияния. Но расстрелы будут, как и погромы. Неимущих евреев – есть, оказывается, таковые^[171] – выдадут на заклание. А «русских» будут расстреливать, не обращая внимание, что таковыми в стране Суоми сделаются карелы, вепсы и прочие меря и водь.

Предполагаемый обмен красных финнов на минеральные удобрения казался возмутительным. Курсанты Интернациональной школы командиров поворачивались друг к другу и говорили: «Ну, ты подумай!». И еще говорили: «Вот ведь как, а?» ^[172]

В разгар обмена мнений ушли на марш несколько групп разведчиков, в том числе и Лейно, которого по этому закону должны были в первую очередь выменять на немецкую мочевину. Многие знали его историю, многие поражались его выдержке и хладнокровию.

18. Челки-озеро (продолжение).

В 1918 году под Выборгом Лейно попал в плен – уж так сложились звезды. Теперь бы такой вольности он себе не позволил. Тут же суд, военно-полевой, как водится: «Расстрелять». Но случившийся на суде англичанин возмутился: «За что? Какие ваши доказательства?» «А просто так!» – сказал суд, но сначала отложил экзекуцию на пару часов для сбора доказательств, потом на день, потом – на неделю. Не хотели они давать повод англичанину думать, что финский суд неевропейский и недемократичный.

А несчастного Лейно каждый раз при этом исправно водили на расстрел. В первый раз он описался, во второй раз упал в обморок, в третий раз вспотел, в четвертый раз – привык.

Тут сделалось не до расстрелов, военные действия обострились, карельских беженцев надо было по концлагерям сортировать и все такое. Лейно отправили в крепость ждать своей участи. Там уже таких, как он, смертников, сидело несколько десятков сотен. Начальство совещалось, а они думали о своей судьбе.

А чего тут думать? Либо соблюдай закон и покорись, либо не соблюдай закон и будь вне его. Тогда жить становится веселее, но гораздо короче, ибо все государства блюдут законы, которые они придумывают, пусть даже те отдают душком рабовладельчества. Законы Господа тут не катят. Государства в этом плане ужасно солидарны. Отверженным нет места ни в одном из них. Но Лейно все же решил рискнуть, тем более по соседству зарождалась Россия новой формации, где любые борцы с мировой буржуазией могли быть приняты, а не уничтожены – по крайней мере на время этого самого зарождения.

Лейно и сокамерников перегоняли, как скот, с одной тюрьмы в другую, от крепости к крепости. С цементного мешка убежать сложно. В каторжных централах ворота широко открываются только внутрь. Проще, конечно, когда идет перегон. Это понимали и страдальцы, и тюремщики. На каждых пять заключенных на время марша приходилось по конвоиру.

Лейно подговорил корешей устроить драку между собой. Отважиться на побег никто не решился, вот подраться ради товарища-смертника – пожалуйста. Они не стали бить друг друга, они принялись лупить камерного стукача. Охранники, конечно, это дело должны были прекратить, но в самый разгар восстановления порядка с помощью нагаек и божьей матери начальнику конвоя в лоб прилетел камень, чем очень его удивил. Он замешкался и пульнул из своего револьвера в пролетающее по небу облако. Это отвлекло людей от своих занятий, а Лейно бросился со всех ног через обочину в лес, петляя между деревьев. Потом прыгнул в озеро, безумным стилем «по-собачьи» преодолел его за сотые доли секунды и побежал прочь, размахивая для равновесия руками в кандалах. В него, конечно, стрельнули, но не попали. В погоню никто не побежал: прочих арестантов не хотели потерять – как-никак тех было в пять раз больше.

В общем, пошел беглец на юго-восток, поскольку канадской границы поблизости не наблюдалось. Зато где-то там находилась Советская территория. Время было осеннее, в лесах встречалась ягода, а еще белые грибы, которые можно было есть в сыром виде. Счастье для какой-нибудь особой разновидности вегетарианства, когда веганы жрут листики, травку, запивают чистой колодезной водой, а потом спустя полгода помирают в мучениях. Лейно любил мясо, рыбу, хлеб, поэтому тихо ненавидел тех, кто по доброй воле от всего этого отказываются.

Кандалы он себе сбил, потратив на это почти весь световой день: добыл трением огонь, и попеременно нагревал на костре, пока мог терпеть жар, клепку запора наручников и мгновенно охлаждал в воде. Превращал перлиты в аустениты и обратно, перемежая ударными нагрузками о глыбу базальта. Крепление не выдержало, окрасилось цветом побежалости, начало деформироваться, а потом кончило деформироваться, лопнув пополам.

Ночевать приходилось где-то в кучах лапника, потому что стога с сеном не встречались вообще. Поэтому спать было лучше, когда солнце согревало воздух и землю. Ночью приходилось как-то двигаться, чтобы не околеть. Он двигался по дороге. Уставал страшно. Грибочки мало помогали восстанавливать силы.

А один раз, совершенно одуревший от дневного сна, вышел на тропу, которая прямиком привела его к ленсману^[173], справлявшему малую нужду. Мимо было не пройти, а бежать прочь – ноги не шевелились. Поэтому пошел прямо к подлой холуйской морде.

– Есть что-нибудь покушать? – спросил без обиняков.

Ленсман даже задохнулся от такой наглости, описал свои форменные брюки и совсем позабыл о револьвере на боку. Он побагровел, начал встряхивать руками штаны, потом спросил:

– Кто такой? Документы!

Лейно дал ему удостоверение личности каторжника и, пока ленсман потрясенно читал, прицелился и провел отличный хук в челюсть. Нокаут вышел что надо! Беглец изъял у бесчувственного стража порядка пистолет, служебную метрику, пакет с двумя бутербродами, наличные деньги, фуражку и свои бумаги. Где-то поблизости должен был быть второй ленсман – как уже упоминалось, финны по-одному не ходят.

Другой полицай оказался на опушке, он ел перезрелую чернику и одновременно мычал популярную песню о том, что все хорошо на свете, когда есть любовь, но еще лучше на свете, когда любви нет. Они с напарником проверяли информацию о незаконных вырубках, теперь шли по следу какого-нибудь голодранца с соседнего хутора, позарившегося на сухостой. Когда на опушку вышел молодой исхудалый парень в ужасно потрепанной одежде, ленсман тотчас же повелел тому сдаться для выяснения.

Лейно поднял револьвер, взвел курок и выстрелил полицаю в грудь два раза.

«Этого не может быть, в нас нельзя стрелять, мы под защитой закона», – успел подумать ленсман и испустил дух.

Действительно, если бы дело дошло до суда, то Лейно непременно бы повесили. Хотя до суда дело бы в этом случае не дошло: если забижают кого-то из коллег, полицаи делаются настолько солидарны, что все, как один считают своим долгом отомстить. Забили бы насмерть преступника еще на пересылке – у них это не заржавеет. И в Финляндии, и в Швеции, и в Эстонии, и, вообще – где ни попадя. В то же самое время, если бы случился убитым оказаться кто-то не тот, кто-то левый, ну, или правый, то смертная казнь была бы под вопросом. А убийца полицейских права жить не имеет.

Но не в Советском Союзе. Там за то, что порешил буржуазного сатрапа еще медаль могут дать, или почетную грамоту. Туда Лейно и намеревался пробираться. Но перед этим он нашел в планшете у мертвого ленсмана листок бумаги и химический карандаш. Послюнявив его со всем усердием, он написал, что-то, типа, «всех ленсманов, полицаев и судей с прокурорами будет убивать, пока не доберется в Гельсингфорсе до главного «бобрикова»^[174]. И подпись поставил: «Хенрих Сепеля». Пусть ищут. Вне закона, так вне закона.

Бутерброды, изъятые у дуэта ленсманов, удивительным образом помогли сохранить силы для реализации совершенно скрытного перехода границы в Олонецком районе. Начальник милиции садист Федор Иванович Моряков не стал пытать изнуренного переходом и измученного голодом красного финна, а узнав, что по пути тот пристрелил полицейскую сволочь, проникся уважением и предложил попутчиком на транспорт в Лодейное Поле, где уже можно было на поезде добраться до Питера и влиться в обширную финскую диаспору. Милицейскому начальнику даже в голову не пришло, что Лейно мог быть шпионом. Справка с тюрьмы, револьвер за поясом, рассказы о сражениях с белофиннами – вот и заслужил доверие. Вот были времена!

Лейно вступил в Красную Армию и был направлен в Интернациональную школу военных командиров, как и прочие молодые неприкаянные финны.

А теперь его былых товарищей по неволе будут менять на удобрения!

– Товарищи! – выступил вперед Хейконен. – Все мы видим, какое удручающее положение в современном буржуазном обществе! Отношение к человеку подменяется отношением к его способности производить прибыль с наименьшими издержками. Может быть, в скором времени правящая клика додумается: коренное население не нужно, потому что оно затратно, легче ввозить некоренное, желательно даже иной расы, человеческое стадо, потому что им на все наплевать, лишь бы есть от пуза и ничего не делать. Такими проще руководить и манипулировать! А все производства вывезти в какой-нибудь дикий Китай, там это будет дешевым производством во всех смыслах этого слова. Буржуи не думают о завтрашнем дне для нас с вами, они думают только о завтрашнем дне их самих, чтобы не быть отстраненным от кормушки. Но наша новая Родина, Советский Союз, дает нам прекрасную возможность не согласиться с существующим положением вещей!

Красноармейцы согласно закивали головами.

– Карелия – это 63 тысячи озер, – продолжал Хейконен. – Это 23 тысячи рек. 50 процентов всей ее территории покрыты лесами, 20 процентов – водными ресурсами и 20 процентов болотами. И часть от оставшихся 10 процентов занята нашими классовыми врагами, проклятыми лахтарит. Так давайте ударим по врагу со всей нашей коммунистической ненавистью, и пусть будет, как поется в известной песне «No quarter»^[175].

Лоухи и девушки потрясенно и даже испуганно прислушивались к словам командиров, будучи на крылечке. Они, конечно, были вне политики, но предполагающаяся замена людей на навоз была как-то дьявольски цинична. Красные шиши, конечно, отверженные люди, очень склонные к насилию и смертоубийству, но ими не двигала корысть. Ими не двигала жажда наживы и извечная людская страсть к саморазрушению через разрушение устоев и порядка соседей своих.

Они просто хотели отторгнуть тот закон, что правил в Финляндии. А раз устанавливаемый порядок не предусматривал возможности существования их, как не самый поганый людской ресурс, а приравнивал – не человека, не десяток людей, но несколько десятков тысяч вполне дееспособных граждан – к удобрениям для полей, то можно было не соблюдать законность, насильно продвигаемую на этой территории. То есть, иными словами, делать пуф-пуф полицаям, ленсманам, таможенникам и, если особо повезет – судьям и прокурорам. А также тем солдатам и офицерам, по сути – защитникам Отечества, которые решились отчего-то защищать это Отечество на чужой территории.

В этом и было различие красных шишей от белых.

Глухонемая однояйцевая братия так и сидела на длинной скамейке, вперев взгляды в бесконечность, равнодушные к красноармейцам, но отчего-то молча симпатизирующие белофинскому движению. Вероятно, до поры, до времени, пока те не примутся выводить их на «чистую воду». И там топить. Впрочем, через десять лет уже советские власти начнут заниматься утоплением. Жизнь – жестянка!

Финское вторжение в эту часть Карелии на этот раз выполняло чисто коммерческую задачу. Крупнейшее лесопромышленное объединение «Гутцейт», председателем правления которого состоял бывший регент Финляндии Свинхувуд, перед вторжением передало белым шишам весь гужевой транспорт и склады в Лиекса и Панкакоски. На его деньги также осуществлялось снабжение продуктами и одеждой. Конечно, можно думать, что причиной тому была политическая партия Свинхувуда, так называемые «Великофинны», но можно думать и не так.

Все реки в этой части Карелии текут в Финляндию, уж такой наклон имеет здесь материк. Издревле по ним осуществлялось перемещение людей, скота и груза, как зимой, так и летом. Перерыв на весну и осень, да и то лишь на период становления льда и его повсеместного схода.

В Карелии народ привык валить лес зимой – легче потом доставлять на сборные пункты: зацепил тросом за верхушку спиленный ствол и тащи затем по насту, сколько душе влезет. Лежит далее штабель бревен на холодке и не гниет. Муравьи его не жрут, потому что редкий муравей может выжить в суровых условиях карельской зимы. И не просто лежит дерево, а, лишенное живительных соков от корня, слегка подсушивается. Не то, что в сухостой превращается, но делается в самый раз. В такой раз, что может спокойно плыть по реке, большею своей частью в надводном положении, не цепляясь за неровности дна. «Сплавом» это дело называется. А Свинхувуд только руки потирает: карельский лес сам в руки приплывает, успевай только на пароходы в Англию грузить.

Компания «Гутцейт» в 1921 году заключила договор с правительством Великобритании на поставку одного миллиона телеграфных столбов, несколько десятков тысяч бревен стандарта «строевой баланс», несколько тысяч, так называемых, «мачтовых сосен». Стоимость заказа исчислялась в два с половиной миллиона фунтов стерлингов.

Местное дееспособное население в восточной Карелии, которому несли свободу и демократию финские оккупационные войска, рассматривалось, как дешевая рабочая сила. Их удел – ненормированный рабочий день на диких лесозаготовках под надсмотром наемников «Гутцейта». В «казакку», как таких подневольных работников называли, брали подростков и девушек, способных срубать топорами сучья со сваленных деревьев, мужчин и женщин, в задачу которых входило орудовать пилами. Быть казаком для Карелии – это западло, поэтому народ всячески пытался эту участь избежать.

Но не тут-то было. Если передовые финские войска, собственно, настоящие шиши, должны были отъять признанную «деловой» территорию, закрепиться на ней и держать оборону до лета, то существовали также карательные подразделения, состоящие из монахинь, пацифистов и артистов балета. Они поддерживали рабочий порядок в «трудовых лагерях», широко применяя тактику устрашения. Неуемным карелам разбивали головы топорами и выставляли их трупы, закоченевшие на морозе, в качестве подпорок к деревьям.

Кто-то сомневается, что это дело рук монахинь, пацифистов и артистов балета? Только властям об этом не говорите…

Конечно, работа была не из легких, но и люди, самозабвенно отдававшиеся ей, привыкли не думать о себе, только о своем буржуазном государстве. Конечно, это были полицейские чины, отправленные в командировку. Артисты балета? Ага, именно так.

Лоухи тревожно вглядывалась в настроенных решительно и непримиримо бойцов Красной Армии, слабый голос рассудка шептал, что эта информация – тоже всего лишь пропаганда, но трезвый голос сердца возражал: куда тогда подевалось все взрослое население поселка Реболы, до которого – рукой подать. Вообще-то, далековато до Ребол, не сразу и доберешься, но слухи оттуда приходили.

Она не могла сдержать слез, когда отряд красных лыжников, выстроившись походным порядком, уходил морозным днем по льду Ленсозера туда, где каждому предстояло встретиться со своей судьбой. Совсем молодые парни со стариковским жизненным опытом пылали желанием биться с врагом. Прочие желания, неважно – реализованные или нет за время отдыха в Челки-озере, отошли на второй план. В каждом из них рыдало уязвленное самолюбие.

Во-первых, потому что обстоятельства заставили их быть лишними на родной земле. Понятно, если бегут, спасаясь от возмездия воры и убийцы. Но десятки тысяч человек не могут быть преступниками. Преступно отношение к ним, что привело к расколу. Стало быть – преступны те люди, что спровоцировали такую ситуацию.

Во-вторых, уязвлено само человеческое достоинство, когда даже вдали от Родины они признаются недочеловеками.

В-третьих, мировой сионистский заговор. Или всеобщая мобилизация под зеленое знамя ислама. Или черный террор африканцев. Или проникновение китайской кухни во все города. Или парады гомосексуалистов. Или загрязнение окружающей среды, а также четверга и пятницы. Или нашествие помидоров-мутантов, и Марс атакует. Или заговоры врачей и учителей во всех странах за исключением Кубы. Или чистый допинг вместо чистой физкультуры. Да мало ли что может быть «в-третьих»!

Только действие могло заставить уязвленное самолюбие перестать рыдать. Только противодействие могло заставить уязвленное самолюбие вообще заткнуться.

Лоухи с девушками помахали вслед бойцам Антикайнена платочками и пошли заниматься своими обычными колдовскими делами. А комы вышли из ступора, помычали, похватали лопаты и побежали чистить снег. Похоже, глухонемые оказались самыми разумными: пока есть время – жить будём, ну, а смерть придет – тогда и помрем.

Лишь пробитая лыжня осталась на снежном покрытии озера, да и та вскорости засыпется порошей, занесется вьюгой, а потом и вовсе растает под солнечными лучами.

Пройдут года, энтузиасты будут пробовать себя по тому же маршруту, что одолели красные шиши. Но чему бы они не посвящали свои пробеги – решениям съездов Партии, юбилеям Революции и комсомола – достичь тех же показателей, что и лыжники Антикайнена, не сможет никто. Их-то на удобрения не собирались выменивать!

What do you see, what do you know?

One sign; What do I do?

Just follow your lifeline through

What if it hurts, what then?

What do we do, what do you say?

Don't throw your lifelines away.^[176]

Что ты видишь, что ты знаешь?

Только один знак: Что я должен делать?

Просто следуй по своей линии жизни.

Что, если это мучительно, что тогда?

Что мы должны делать, что ты скажешь?

Не сходи со своей линии жизни^[177].

19. Боевые задания.

Красные лыжники передвигались по озеру очень ходко. То ли отдых пошел на пользу, то ли настолько воодушевило выступление командира первой роты. Даже сумерки не могли сдерживать наступательного порыва. Его сдержать могло только отсутствие разведданных: никакие из ушедших заранее групп пока не объявились.

– Если через двадцать минут разведка не образуется, мы налетаем на деревню, – сказал Хейконен.

– Черт, неужели, лахтарит всех покоцали! – ответил Антикайнен. – Будем разворачиваться в цепь и атаковать. Иного решения не вижу.

Трудно было увидеть другой выход, да, вообще – что-то увидеть было трудно: темнота навалилась, словно придавленная налетевшим неведомо откуда снежным бураном. Если залечь в сугробах и ждать хоть какой-то рекогносцировки, отправив к поселку новых бойцов, то риск фатально замерзнуть возрастал многократно.

И Хейконен, и Каръялайнен, и Суси поддержали это решение, но внезапно из метели вынырнули разведчики.

– В Реболах нет ни одного белофинна, – доложил Лейно. – Все дома обошли, все дворы проверили – пусто. Только старики, да совсем малые дети. Яскелайнен с вами?

Матти и его группы не было ни в отряде, ни в поселке.

Весть о том, что врага на их пути нет, сыграла дурную шутку. Словно бы все разом почувствовали усталость, словно бы у всех разом кончился завод, как у часовых пружин. Некоторые бойцы даже начали валиться с ног, не в силах противиться порывам хлесткого, со снегом, ветра.

До поселка добрели, как в полусне. Действительно, белофинны ушли. Все триста человек, если верить старикам, встали на лыжи пять часов назад. Куда они двинулись? Может, в Кимасозеро, может в Финляндию, или Москву – кто знает?

– Почему молодежи нет в поселке? – спросил Антикайнен.

– Так угнали всех, – ответ не был чем-то неожиданным. – Лес будут валить.

А группа Яскелайнена так и не появилась.

Красноармейцы выглядели разочарованными – настолько сильно было у них желание сразиться, наконец-то, с врагом. Даже то, что белофиннов было почти в два раза больше по численности, их не удручало. Недельный марш, в ходе которого они боролись только с морозом, километрами, какими-то сомнительными волколаками мог привести к разочарованию и, как следствие, потере всяческой боеспособности.

Пурга бушевала почти до утра, кончившись так же внезапно, как и началась. В отличие от предыдущей стоянки все чувствовали себя разбитыми. О том, чтобы двигаться дальше, не могло быть и речи. Но сидеть сложа руки тоже не дело. Антикайнен поручил начальнику штаба Суси организовать разведку подходов к Кимасозеру. Начальник штаба Суси поручил это поручение командирам рот, Каръялайнену и Хейконену. Те перепоручили командирам взводов, которые, в свою очередь, довели поручение до отделений. В общем, на разведку попросились все отделения. Пришлось Тойво самому отбирать разведгруппы. Круговая порука какая-то!

Лейно, Оскари и Тойво Вяхя ушли в рейд вместе с руководимыми им пятерками бойцов, чтобы определить лучший курс продвижения в сторону Кимасозера – путь-то предстоял неблизкий! Лейно двинулся к Колвас-озеру, Тойво – к Емельяновке, а Оскари отправился к Конец-острову. Вяхя и Кумпу некоторое время двигались вместе, потом их пути разошлись.

Тойво вернулся обратно быстрее всех. Его разведка оказалась самой печальной из прочих. На волокушах они привезли тела трех товарищей. Это были останки Яскелайнена и двух его бойцов.

Определить, кто из них кто, было очень сложно – трупы были изуродованы до полной неузнаваемости. У каждого были пулевые ранения, что могло означать только то, что они натолкнулись на белофинскую засаду, либо оказались замечены всем неприятельским воинством. Триста опытных в военном деле врагов не оставили трем красноармейцам никакого шанса. Конечно, Матти сотоварищи могли опрометью броситься к своим в надежде оторваться от белых шишей, но тогда они рисковали подвести под удар всех бойцов отряда Антикайнена.

Яскелайнен и два разведчика, Антилла и Юхани, приняли скоротечный бой. Кто-то из них погиб на месте, получив несколько пуль в грудь, кто-то еще оставался жив, когда белофинны захватили их в плен.

Истекающих кровью красноармейцев раздели донага и провели с ними беседу, в ходе которой надеялись узнать, помимо традиционного «где и когда вы родились», сколько бойцов в их подразделении, какие поставлены задачи и какие маршруты передвижения. Развязывали языки традиционным для военных преступников – или просто военных – способом: резали, кололи, рвали и жгли.

Почему-то никто из отряда Антикайнена не сомневался в том, что разведчики не предали своих товарищей. А иначе белофиннам ничего не стоило вернуться назад и устроить засаду всем красным шишам. Их-то, по слухам, было гораздо больше, чем красноармейцев.

Всем троим, Матти, Антилле и Юхани, разбили головы то ли прикладами винтовок, то ли обухами топоров. Опознать погибших было решительно невозможно. Разве что по росту, но никто не мог сказать, кто из них был повыше, кто пониже.

Вот и сбылось недавнее мимолетное предсказание Лоухи про «парня с печальными глазами». Яскелайнен уподобился в своей кончине убитому им поручику Ласси. Действие порождает противодействие. Лишь бы только эта объективность не давала сбой в отношении тюремных надзирателей, полицейских дознавателей, да и прочих палачей.

Потемневшими от гнева глазами смотрел поверх голов своих бойцов командир Антикайнен.

– Женевская конвенция 1864 года с поправками и дополнениями 1906^[178]? – спросил он мироздание. – Законы ведения военных действий и порядок обращения с пленными?

Ответа, конечно, не последовало. На войне, как на войне. Позднее, как ни странно, именно Антикайнену придется отвечать перед судом за нарушение Женевской конвенции, а суд – полный дядька с выпученными безумными глазами – в то же самое время не примет к рассмотрению факт жестокого убийства красноармейцев возле деревни Войница.

– Симо, – позвал Тойво начальника штаба Суси. – Надо парней похоронить по-человечески.

Безусловно, ни о каких гробах речи не было: покойники закоченели на морозе в таких позах, что пришлось бы для них придумывать специальные ящики.

Когда вернулись остальные разведчики, дело было уже сделано. После докладов примерная картина диспозиции вражеских сил вырисовалась следующим образом: основные силы захватчиков двинулись в сторону Кимасозера, где у них штаб. Теперь в этом командиры отряда уже не сомневались. Стало быть, нужно было подготовить удар по врагу, да такой, чтобы ощутимость его была значительной и это помогло бы регулярным частям Красной Армии начать наступление по всем фронтам.

Лейно также сообщил, что на его маршруте встретилось несколько трудовых лагерей, отстоящих друг от друга на пару километров. Финские охранники в егерских формах караулили вяло работающих на заготовке леса мужчин и женщин.

– Сколько это – несколько? – спросил Тойво.

– Два, – уточнил разведчик. – Судя по тому, что особого рвения на работе не наблюдается, это местные отбывают трудовую повинность.

– Охранников вырезать, работников разогнать, – предложил Каръялайнен.

– Не разогнать, а распустить, – поправил его Хейконен.

– Успокоить и обещать скорого восстановления советской законности, – добавил Суси. – Они же советские подданные.

– Стало быть, никто не возражает против резни белофиннов? – ухмыльнулся Каръялайнен.

Все командиры только пожали плечами, а Кумпу пробормотал что-то, типа «как получится».

Получилось, как получилось.

Боевая группа красных шишей выдвинулась в указанном направлении и, рассредоточившись, скрытно подобралась к подмерзающим на своих постахбелофиннам в егерской форме. Если бы это были егеря, то они бы не позволили застигнуть себя врасплох.

Отто Иконен возник за стволом сосны, к которой прислонился парень с винтовкой. Не дыша, примеривался и так, и эдак, чтобы бесшумно обездвижить того, но все никак не мог выбрать удобный момент и положение: верхняя часть верхней одежды белофинна была очень плотной – ножом так сразу и не пробить, да еще и поднятый воротник! Ну, а про нижнюю часть и говорить не стоило. Отто пытался подобраться с одной стороны, потом с другой – стороннему наблюдателю могло показаться, будто он колдует и делает руками колдовские пассы. Сторонний наблюдатель был только один – Тойво Томмала – он чуть не описался от еле сдерживаемого смеха, вызванного эдаким зрелищем.

Отчаявшись, Отто безнадежно махнул рукой, широко размахнулся и по дуге вонзил нож охраннику в шею, как он надеялся – в щель между половинками воротника. Удар оказался очень сильным и точным, лезвие пробило кадык, скользнуло по позвоночнику и воткнулось в ствол дерева. Белофинн непроизвольно пытался издать хрип, но рука Отто зажала ему рот. Так он и остался стоять, пригвожденный, только винтовку выронил из рук, но ее подхватил все тот же Иконен.

Все убийство заняло не более минуты, никто и не заметил. Отто пожал плечами, мол, «как получилось», опустился на снег и отполз в сторону отдыхающей смены белофиннов. Всего врагов было пять человек. Нужно было бесшумно обезвредить, как минимум, троих, тогда оставшиеся двое не успеют поднять оружие.

Томмала с назначенным ему караульным поступить по примеру своего товарища не мог: белый шиш сидел в низинке на свежем пне и смотрел поверх голов подростков, срубающих топорами ветки. К нему подобраться было не то, чтобы сложно, а просто невозможно.

Тойво повторил путь Иконена и дополз до пригвожденного к сосне караульного. Спрятавшись за стволом дерева, он осторожно приблизил голову к плечу мертвеца и запел, делая губы трубочкой, словно посылая звуки в сторону недосягаемого белофинна. Песня была мазуркой в стиле «Летки-енки», в которой народ обращался с торжественным словом к «Sika»^[179], честя ее и в хвост, и в гриву. Почему-то голос у певца сделался очень гнусавым и тонким, почти женским. Или, скорее, мужским с ущемленным достоинством. Слух песня отнюдь не ласкала.

Казакку переглянулись между собой, но никак не отреагировали на пение: обидится певец, а у него в руках – ружье! Еще пристрелит ненароком! Поэтому они продолжили вяло работать свою работу. А работа, из без того подневольная, стало быть – малоэффективная, под это пение спориться совсем перестала.

– Эй, Тойво, – не выдержав, крикнул караульный на пне. – Хорош глотку рвать!

Иконен даже вздрогнул, непроизвольно замолчав от такого персонального обращения. Потом сказал себе: это всего лишь совпадение, мертвеца тоже звали Тойво. Мало ли в Бразилии этих донов Педро!^[180] И снова запел, еще гнуснее, чем до этого.

– Ну, что там у тебя опять? – снова крикнул белофинн. – Курево, что ли, кончилось?

Тойво не отвечал, продолжая выть. А когда слова песни кончились, затянул ее по новой.

– Ты что там – как глухарь на току, никого не слышишь кроме себя?

А красный шиш, знай, поет себе, пуще прежнего, и еще рукой покойника себе помахивает в незамысловатом такте.

– Эй, начальник, дай ты ему курево! Нет никаких сил слушать этого соловья! – обратился к караульному кто-то из казакку, вероятно, самый музыкальный.

– Цыц! – прикрикнул на работников тот. – А то зарплату урежу!

– Какая зарплата?! – вполголоса откликнулся тот же голос. Но замолчал.

Белофинн со вздохом поднялся со своего пня, перехватил винтовку на сгиб локтя, достал из кармана алюминиевый солдатский портсигар и пошел к своему коллеге, тяжко переставляя ноги по взрыхленному снегу.

Приблизившись, он вознамерился, было, сказать что-нибудь такое, что-нибудь едкое, уже открыл рот и поднял глаза от сугробов под ногами, но произнес только «ох, крх». Трудно произнести что-то членораздельное, когда в горле образуется посторонний предмет, и предмет этот – хорошо сбалансированный и заточенный нож-пуукко.

Томмала умел кидать ножи. С самого детства брошенный им кинжал совершал только один оборот на 180 градусов и летел в цель лезвием вперед, без разницы на какую дистанцию ту выставляли. Проблема была только в меткости.

Однако с пяти шагов попасть в медленного врага было несложно. Сложно было быстро приблизиться и подхватить обмякшее тело, чтобы то не завалилось в снег и нечаянно не спровоцировало выстрел. Тойво стремительным броском достиг белофинна, еще успел посмотреть в гаснущие удивленные глаза противника, подхватил его под мышки и оттащил к дереву. Стоять тот не мог, поэтому он усадил тело возле былого сослуживца.

«Так уж получилось, тезка», – сказал про себя Тойво.

Бруно Лахти получил полную свободу действий, не просматриваемый с двух сторон. Поэтому он, не скрываясь, пошел к паре казакку, занятых вырубанием в два топора клина на дереве в сторону предстоящего его падения^[181]. Похлопав зачем-то по стволу, то ли в одобрении, то ли от глупости – так, во всяком случае, показалось лесорубам – пошел дальше. Покрутился возле подростков и отошел к женщинам, занятым заведением на верхушку поверженной сосны петли для волока. Тут же стоял сосредоточенный караульный, весь в своих загадочных мыслях. Бруно подмигнул работницам, но те не обратили на него никакого внимания, тогда он сместился чуть в сторону и шагнул к белофинну.

Караульный, все такой же задумчивый, повернулся к подошедшему человеку. Но он не повернулся всем корпусом, ограничившись поворотом головы, обнажив яремную вену на шее. Лахти молниеносным движением полоснул по ней ножом, другой рукой тотчас же зажав несчастному врагу рот. Таким образом все предсмертные хрипы и бульканье оказались полностью заглушены. Целая струя крови ударила в воротник и потекла внутрь полушубка. Бруно усадил мертвого караульного возле кучи срубленных веток и пошел к костру, возле которого уже собрались все участники боевой группы.

– Уж как получилось, – сказал он, а командир Оскари навис над двумя белофиннами отдыхающей смены.

– Хенде хох, – сказал он приглушенным голосом. – Кончилась ваша служба.

Освобожденным казакку обеих полов и разного возраста было предложено расходиться по домам.

– Для вашего сведения и уверенности: к Реболам уже на подходе части южной оперативной группы наших войск. Так что со дня на день советская власть в поселке и окрестностях будет вновь восстановлена, – толкнул речь Оскари. – Возвращайтесь к нормальной жизни, товарищи.

– Откуда он знает? – Иконен толкнул в бок своего товарища.

– Да просто умеет мыслить стратегически, – нахмурив для вящей убедительности белесые брови, ответил Томмала. – Олимпионик даже в лесу все знает.

В Реболы вернулись вместе с местными жителями и двумя пленными. Второй боевой группе живыми взять белофиннов не удалось – это были настоящие белофинские егеря, поэтому, почуяв неладное, они ушли в сторону Финляндии, отстреливаясь. Командир группы Лейно посчитал нецелесообразным преследовать врага. «Так уж получилось».

В местах лесозаготовок в большом изобилии нашлись бланки расписок в получении заработной платы от все той же фирмы «Гутцейт». В большинстве своем – пустые, но хватало и заполненных, причем как-то коряво и не полностью. То есть, одной рукой кто-то вывел фамилии, поставил в местах подписей крестики, а графы «время» и «начисленное жалованье» оставил пустыми.

– Вот еврейские морды! – сказал Лейно, увидев такое непотребство.

– Не было там евреев, – возразил Кумпу. – Все – наши, то есть – не наши. Финны, в смысле.

– Ну, раз деньги за чужой труд себе хотели отжать – то кто они? – не согласился разведчик.

– Барыги, – ответил Оскари. – Это интернациональное понятие. Как полицаи. Ферштейн?

– Ферштейн. А все равно: еврейские морды! – махнул рукой Лейно.

Предсказание Кумпу о выдвижении к Реболам Красной Армии сбылось: в поселок прискакал взмыленный, как конь, буденновец Юкка Петров. Едва сняв лыжи, он потребовал командира Антикайнена. Он и поведал о том, что все хорошо, донесение передано, пленные – тоже. Лично Седякин по телефону попросил высказать большое мерси за информацию и распорядился части войск двинуться к Реболам. Так как белофиннов в этих местах встречено не было, то и продвижение будет спорым. Алес!

Тойво разрешил Юкке как следует отдохнуть, выспаться и поесть – на все про все пятнадцать минут – и собираться в обратную дорогу на встречу с Красной Армией. Или через двадцать минут, в зависимости от того, сколько времени уйдет на допрос пленных вражеских караульных.

На допрос ушло всего десять минут. Мало, что нового, поведали белофинны. Разве что подтвердили, что самое логово финского империализма, вторгшегося на карельскую землю – в Кимасозере.

– Ну, дорогой ты наш человек Петров, отдохнул? – спросил у Юкки Антикайнен. – Пора со всей возможной скоростью мчаться с новым донесением.

– Я готов, – ответил буденновец и вывалил язык, как собака, пробежавшая от Белого моря до Черного. – Только штаны подтяну.

– Беги-беги, спаниель несчастный, – ласково сказал ему Симо Суси. – Да матери своей не забудь от нас передать привет!

Настала пора традиционного обращения к народу, а также к красноармейцам.

– Дорогие товарищи! – сказал Антикайнен. – Поздравляю вас с возвращением к нормальной жизни в советском социалистическом обществе. Мы же двигаемся дальше освобождать Карелию. И уж поверьте мне – мы ее освободим!

– Ура! – выдохнули бойцы.

– Ура! – блеющими голосами с запозданием поддержали местные жители.

20. Один шаг до развязки.

Отряд сравнительно быстро одолел расстояние до деревни Конец-остров, устроив там небольшой привал. Местных жителей, как это уже было не удивительно, практически не было – всех белофинны угнали на промысел. Один старый дед, долго выпытывая, кто они – белые, али красные – поведал, наконец, что много лахтарит здесь прошло.

– Мильон, не меньше, – сказал он. – В Ровкулы двигали.

– А нас сколько: тоже мильон? – спросил начальник штаба.

– Не, вас с полмильона будет, – махнул рукой дед.

Значит, действительно, те силы в триста человек прошли здесь, направляясь почему-то в сторону Финляндии.

Однако стратегическим пунктом оставалось Кимасозеро: и для белофиннов, и для красных финнов, и для самого Антикайнена. И «летучий финн» Пааво Нурми сюда захаживал, и великий Элиас Леннрот. Знаковое место, только вот с каким именно знаком – с «плюсом», или «минусом»?

Задерживаться в Конец-острове Тойво не стал, хотя положение деревни было очень удобным. Держать оборону здесь было чистым здоровьем – отовсюду просматривается, господствующие высоты и все такое. Однако обороняться пока не предполагалось, предполагалось как раз наоборот – атаковать.

Отряд двинулся дальше, и если бы не усилившийся мороз, прошли бы очень прилично. Когда на улице минус тридцать семь, ресницы смерзаются, коркой льда обрастают усы и борода, и делается трудно дышать. Да, к тому же компасы опять начали вести себя, как тогда – при атаке волколаков. А вот и озеро показалось сквозь стволы мачтовых сосен. На берегу избушки – рыбацкие хижины и крошечные баньки. Дежавю какое-то.

Но разведчики Лейно уже вовсю обустраивали ракотулит, готовя место для ночевки. Они первыми обнаружили эти рыбацкие строения по курящемуся над лесом дымку. Кто-то топил хижину, чтобы в тепле и комфорте провести морозную ночь.

Этим кто-то оказался белофинский курьер – из тех, что назначаются регулярными войсками для быстрейшего сообщения между отстоящими друг от друга группировками. Он долго не мог взять в толк, откуда здесь Красная Армия? Было известно, что где-то поблизости орудует какой-то партизанский отряд, но не очень опасный ввиду своей немногочисленности. Партизаны – это всего лишь бандиты, а красноармейцы – это уже система.

– Волколаков здесь не видно? – спросил у него Лейно, тоже нашедший некие совпадения с былым случаем.

– Кого? – удивился курьер.

– Забудь, – сказал разведчик.

Для всех людей мест в избушках не хватало, но попеременный сон возле ракотулит и в теплых домиках все-таки предполагал необходимый отдых. Одолели они от Конец-острова всего-то восемнадцать километров, а до Кимасозера осталось в два раза больше. Чепуха, если представить уже пройденный путь! Или, как любил говорить покойный Матти Яскелайнен: «два полета томагавка».

Не стало лихого курсанта, боевика-шюцкоровца, любимца женщин и прекрасного товарища, и никто о нем больше не вспоминал. Будто блок какой-то на чувстве горя о навеки ушедшем друге, будто запрет на воспоминании о нем. На войне человек зачастую столько же думает о живых, сколько в обыденной жизни о мертвых.

Антикайнен был рад тому, что отряд сохранил свою боеспособность, потеряв всего трех бойцов. Раненных пока не было вообще, незначительные потертости, помороженные щеки и мочки ушей – не в счет. Конечно, комиссары «в пыльных шлемах»^[182] могут подвести под это свою идею: партия, правительство, Ленин. Но не было в группе красных шишей комиссара. Зато была подготовка, способность выживать в тяжелых условиях, чего удалось добиться за счет долгих тренировок, как в Интернациональной Школе красных командиров, так и до этого – в подразделениях шюцкора на Родине в прошлой жизни. А идея? Впрочем, она тоже была – отомстить буржуям-лахтарит за изгнание с родных мест, за разлуку с матерями и невестами. Подняться против их закона можно только в противостоянии, одобренном другим законом. И это, как ни странно, обнадеживало, черт побери.

Тойво не испытывал волнения по поводу того, что со дня на день ему придется сделать свой выбор. Уже давно он перестал тревожиться о судьбе денег, упрятанных простодушным Пааво Нурми. На все воля Господа – если уж суждено, что не найдется в тайнике ничего, значит, так тому и быть.

И волнений по поводу дезертирства он тоже не ощущал. Всегда бывают моменты, когда приходится выбирать между жизнью и принципом. Но что толку в принципах, если не можешь по ним жить?^[183]

Не прошло и двух часов, как на пост из леса с севера вышел заиндевевший лыжник. На оклик дозора он потребовал немедленно доставить его к командиру.

– Вообще-то, мне нужно было передать пакет курьеру, но раз вы уже здесь, то лучше самому командиру, – сказал он, этими словами несколько смутив караульных.

Однако те не стали ничего говорить, а сопроводили пришельца к командиру первой роты Хейконену.

– Товарищ командир, – сказал сопровождающий лыжника Ханнес Ярвимяки. – Тоби пакет.

– Не тоби, а – вам, – пошутил Иоганн.

– Нам ничего, а тоби – пакет, – в тон ему сказал Ханнес.

– Позвольте, господа, – возмутился пришелец. – Какие, к чертям собачьим, товарищи? Это шутка?

– Да какие уж тут шутки, – вздохнул Хейконен. – Ты – белый, мы – красные. Давай пакет, а то мы тебя мигом застрелим и после этого уйдем спать. Ходят тут всякие!

Белофинн побледнел, потом покраснел и задрожал, как липка. Хорошо, хоть в обморок не хлопнулся и медвежьей болезнью не заболел. Трясущейся рукой он передал Иоганну письмо под сургучной печатью и надписями «совершенно секретно» во всех мыслимых и немыслимых местах – например, через сгиб.

Ялмари Таккинен, он же – Илмарийнен, командующий военной операцией в Карелии, писал начальнику заставы в Конец-острове фельдфебелю Риута. Хейконен незамедлительно отнес пакет Антикайнену, где его торжественно и вскрыли.

«Любезный друг, фельдфебель Риута!» – писал командующий Таккинен. – «Как твои дела? У нас очень морозно. Рыба на озерах совершенно не ловится. Ей тоже холодно. Девушки носа на улицу не кажут. Сидят по домам и дуются, как мыши на крупу. Скучно и муторно. Спасаемся только баней и понтиккой после бани. Но скоро, если верить календарю, весна. Мы снова сможем гулять с тобой рука об руку в укромных березовых аллеях и кормить комаров некоторыми частями наших тел. Так что не грусти. Крепко целую. Твой Ялмари».

– Это все? – удивился Суси, когда Антикайнен прекратил чтение и оглядел свой штаб поверх письма.

– Тьфу, срамота, – скривился Кумпу.

– Еще в письме приписка имеется, – заметил Тойво. – Под буквами PS.

– Меньше всего интересует, что и чья там имеется при этом письме, – проворчал Каръялайнен.

«Смутные слухи о появлении около Ребол какой-то красной банды, вероятно – местной партизанской. Так ли это? На всякий случай для усиления вашего отряда из Кимасозера отправится подкрепление, которое прибудет в Конец-остров не позже, чем через двадцать четыре часа и шестнадцать минут после получения письма».

– Вот, значит, кто удрал из Конец-острова через Ровкулы в сторону Финки! – возмутился Суси. – Ну у них и дисциплина! И Таккинена не предупредил, и подкрепление подставил!

– Буржуи! – вздохнул гигант Кумпу.

Что же, ситуация складывалась не совсем прискорбно: в логове белофиннов в Кимасозере до сих пор не знают о рейде красных шишей. Отряд лахтарит, который будет отправлен на помощь Риута, тоже не в курсе. Стало быть, их можно встретить и обезвредить.

Посовещавшись, решили послать навстречу противнику боевую группу. Вряд ли белофинны пойдут каким-нибудь другим маршрутом, нежели проделал это курьер. Так что можно предположить место, где удобнее всего устроить засаду. Впереди пойдет знающий людиковский диалект курсант Рахияки, в задачу которого входило остановить продвижение лахтарит и заболтать их до смерти. Потом из леса выскочат, как черти из табакерок, парни из боевой группы и оставшихся в живых после соло Рахияки защекотят опять же до смерти. В общем, противника надо было взять живьем.

Не успел развеяться предутренний мрак, а отобранные для этого дела красноармейцы уже заняли позиции таким образом, чтобы в нужный момент им можно было легко выйти из-под укрытия деревьев и окружить врага. Представитель разговорного жанра по-людикковски принялся накатывать лыжню взад-вперед, чтобы не замерзнуть, и ему люто начали завидовать прочие красные шиши, для которых скрытность подразумевала относительную неподвижность. К счастью, долго ждать не пришлось.

Shapes of things before my eyes

Just teach me to despise

Will time make men more wise?

Here within my lonely frame

My eyes just hurt my brain

But will it seem the same?

Come tomorrow, will I be older?

Come tomorrow, may be a soldier

Come tomorrow, may I be bolder than today?^[184] – горланил Рахияки.

Формы вещей перед моими глазами

Только учат меня презирать.

Сделает ли время людей мудрее?

Здесь в пределах моей одинокой оболочки

Мои глаза только ранят мои мозги

Но будет ли это казаться таким же?

Приходи завтра, буду я старее?

Приходи завтра, может, стану солдатом.

Приходи завтра, может, я стану смелее, чем сегодня?^[185]

– Эй, – прилетел крик от застывших на повороте лыжников. – Ты чего орешь, как потерпевший?

Их насчитывалось всего десять человек, значит, расчет на численность подкрепления – не очень большую – оправдался. Красноармейцев было девять, считая и певца.

– Песню пою, – ответил Рахияки, не выказывая ни испуга, ни удивления. – А что? В такой холод только и петь. Пусть бы сам господин фельдфебель пошел и молчал!

Пришельцы держали винтовки наготове и приближаться не торопились, оглядываясь по сторонам.

– Выслан вам навстречу по приказу Риута, – поторопился сказать красноармеец. – Если вы и есть та подмога, а не грибники.

– Ага, грибники, – развеселились пришедшие и, более не остерегаясь, пошли к Рахияки. Свои винтовки они опять привели в походное положение, поэтому, приблизившись к певцу, очень охотно подняли руки.

И не мудрено, ибо со всех сторон из леса выступили ощерившиеся автоматами красные шиши, в решительности намерений которых было трудно сомневаться.

– С виду – подкрепление, а по жизни – грибники, – невозмутимо сказал Рахияки и принялся разоружать белофиннов.

По большому счету белофиннов было всего два человека. Прочие оказались мобилизованными жителями ближайших к Кимасозеру деревень. Оккупанты при вторжении решили максимально задействовать мирное население: кого на лесоразработки, кого в ополчение. Поди откажись!

Один лахтари^[186] был студентом из Гельсингфорса, являясь командиром в этой группе. Идеологически отравленный возможностью не платить за свое обучение по возращению из Карелии, он замкнулся в себе, споро поставил крест и на учебе, и на жизни, как таковой, опустил глаза и преимущественно молчал.

Зато второй, сын какого-то деревенского торговца, сначала приуныв, потом разошелся и заговорил так, что его трудно было остановить. Он сообщил, что в четырнадцати километрах от Кимасозера в такой же рыбацкой хижине находится очередной пункт связи. И туда должен был прийти еще один отряд подмоги фельдфебелю Риута. А вообще на 30 января назначено очередное заседание Лиги Наций, куда отправляется сам Илмарийнен напрямую из Гадюкино, то есть, из Кимасозера. И они включат Карелию в состав Финляндии, как не так давно поступили с Бессарабией, лишив ее права быть в России.

Перед пленными по возвращению выступил Антикайнен. Командиры посоветовались в штабе и пришли к соглашению: каждый боец для решающего сражения дорог, поэтому отряжать кого-нибудь на охрану такой большой кодлы не имеет смысла.

– Вот что нам предстоит сделать, дорогие товарищи предатели! – сказал он.

– Мы не предатели, мы подневольные, – обиделись карелы из ополчения.

– Ладно, кто бы вы ни были, но у вас есть прекрасный шанс исправиться, – продолжил Тойво. – Возиться с вами некогда, так что придется вас всех расстрелять по-тихому.

– Хорошее исправление! – возмутился самый рослый из люддиков. – Эдак, после исправления в деревнях и жить будет некому!

– Погоди, не шуми, – сказал ему Кумпу. – Дослушай командира.

– Или, чтобы вас не расстреливать, предлагаем доставить пленных белофиннов в расположение ближайшей части Красной Армии. То есть, в Реболы, – невозмутимо проговорил Антикайнен. – Оружие мы вам не дадим, зато дадим обещание: если кто сбежит, включая вас самих – наши люди все равно вас отловят и предадут мучительной и публичной казни. Советская власть возвращается в Карелию.

– А что с нами будет, когда мы сдадим этих парней? – хмуро спросил рослый карел.

– Амнистия, – пообещал Тойво. – Если крови на руках нету, то можете и дальше жить-поживать, добра наживать. Я напишу соответствующее распоряжение, а вы его передадите первому же Красному командиру. Ферштейн?

На том и порешили. Правда, сын торговца все время пытался предложить себя в роли лидера отряда, отправляющегося к Реболам, даже высказал идею самому поступить на учебу в Школу Интернациональных командиров, но кто-то из людиков пообещал ему жизнь в розовом цвете. Мол, только отойдем, сразу морду в кровь разобью, тот обиженно заткнулся.

Новая задача для отряда красных шишей была похожа на старую: скрытно подобраться к означенному белофинскому караулу в 14 километрах от Кимасозера, скрытно обезвредить лахтарит, сколько бы их там ни было, и подготовиться к решающему штурму штаба оккупантов, чтобы захватить склады. А складов там много, если верить пленным. В том числе и с продовольствием – это было очень важно, потому что съестные припасы в отряде стали подходить к концу.

Пополнять запасы пищи в деревнях было можно, но нецелесообразно по понятной причине. Разве что кто-то по доброте душевной моченой брусникой или солеными груздями поделится – и на том спасибо. В Реболах народ выделил на убой двух коров. Но получилось – на тебе боже, что нам не гоже. Если бы красноармейцы не сами забили этих несчастных животных, можно было подумать, что съели падаль какую-то. Жесточайшее, но, к счастью, кратковременное расстройство желудка со всеми вытекающими из этого последствиями – в прямом смысле этих слов – накрыло несколько десятков человек. Коровы какие-то неправильные в Реболах жили.

Рахияки, Лейно и Ярвимяки приоделись в наряд, одолженный у пленных белофиннов, и ускакали вперед, получив диверсионный приказ: войти в доверие к курьерскому посту лахтарит, при наличие отряда поддержки объяснить им, что Риута со своими пацанами сам выдвигается из Конец-острова, так что можно возвращаться в Кимасозеро. Если враги заподозрят неладное, если кто-то утечет в неприятельское логово, то весь марш отряда Антикайнена – псу под хвост. Белофинны организуются в оборону, которую вскрыть будет совсем непросто. А если им удастся продержаться до весны – то по причине полного отсутствия дорог – сделается совсем невозможно.

Когда основные силы красных шишей подошли к курьерскому посту, окружили его и затаились, все красноармейцы начали водить носом по ветру. Ветра как раз и не было, но от жарко горевших костров, помимо дыма, вокруг распространялся аромат доброй еды. Силуэты, которые двигались возле огня, говорили за то, что подкрепление в Конец-остров уже пришло – их было гораздо больше, нежели нужно для организации курьерской службы. И где-то среди них сидели трое разведчиков и пускали слюни на готовящуюся пищу.

– Барашка жарят, – вздохнул Иконен.

– Свиной отбивной с луком пахнет, – возразил Кумпу.

– Жаркое из боровой дичи, приправленное чесночным соусом, – сглотив тягучую слюну, заметил Каръялайнен.

– Вообще-то, супом из лобстеров тянет, – сказал Антикайнен.

С этим утверждением неожиданно согласились все. Никто не знал, что это такое, но звучало крайне интригующе.

В это время от костров раздался условленный свист, каким мог свистеть только живший в свое время поблизости Соловей-разбойник, да Ханнес Ярвимяки.

– Всем лежать носом в снег, работают красные шиши! – закричал командир Тойво и побежал на лыжах сквозь елки.

За ним с подобными криками со всех сторон устремились прочие красноармейцы. Все держали автоматы на боевом взводе, готовые открыть огонь. Сохранять режим тишины уже не имело смысла, а до Кимасозера никакие звуки не долетят – лес кругом – хоть бомбу взрывай.

Антикайнен, едва ворвался к освещенному ближайшим костром участку, понял, что он совершил ошибку. Трое его бойцов-диверсантов стояли на равном удалении друг от друга и держали в поднятых руках гранаты с выдернутыми чеками. Взорвутся – мало не покажется никому: ни лежащим белофиннам, ни самим красноармейцам. Поэтому враги и подчинились – умирать-то никто не хочет. Но теперь, когда со всех сторон набежали свои, не свои быстро смекнули, что время взрывов прошло.

Это были настоящий егерский взвод, которым командовал в этом походе «олонецкий палач» 1919 года Исотало^[187]. Народ подобрался опытный, не терзающийся сомнениями при принятии решения. Когда вокруг столько красноармейцев, теперь только белофинн может подорвать себя гранатой и тем самым нанести больше урона своему врагу. Но гранат наготове у лахтарит не было.

– Всем врассыпную ходом! – скомандовал командир егерей и, сбив с ног ближайшего красного шиша, прыгнул за пределы света. Только в темноте можно было получить некое преимущество перед появившимися врагами.

– Не давать им убежать! – крикнул Тойво. – Мочи козлов!

Вспыхнувшие, было, рукопашные схватки, закончились быстро. Соперники были достойны друг друга, но в данном случае численный перевес был на стороне красногвардейцев. Егеря отчаянно сопротивлялись, пытаясь вырваться, и сдаваться из них никто не собирался.

Суси выстрелил в грудь ближайшему врагу, сразу же после этого выстрелы защелкали отовсюду. Лейно, заметив, что командир белофиннов скрылся за елкой, бросился следом. Но он, ослепленный светом костра, не мог быстро сориентироваться – глаза не привыкли к темноте.

Тут егерь тоже совершил ошибку: поспешно удирая прочь от огня, он навскидку выстрелил из своего револьвера в возникший позади силуэт. А Лейно – это он был силуэтом – не замешкался и не пригнулся. Он три раза подряд нажал на курок своего нагана, целясь на вспышку от вражеской стрельбы.

21. Захват Кимасозера.

Над землей бушуют травы, облака плывут кудрявы.

И одно – вон то, что справа, это я.

Это я, и нам не надо славы.

Мне и тем, плывущим рядом.

Нам бы жить – и вся награда,

Но нельзя.^[188]

Никто из взвода подкрепления егерей в плен не сдался, никто в живых не остался. Не успели они достать оружие, не смогли повыхватывать свои ножи, не получилось им скрыться под покровом ночи – всех перестреляли бойцы товарища Антикайнена. Вот оно – преимущество внезапного удара. Вот и результат – побоище.

Ладно бы, потери среди красных шишей были – но ни убитых, даже раненных среди них не оказалось. Несколько синяков да ссадин – это не в счет. Точно: кровавая баня.

Трупы белофиннов оттащили в ближайшую низину и торопливо зарыли в снегу. Ничего личного – просто некогда.

– Как там боевой дух? – спросил Антикайнен у начальника штаба Суси.

– Алягер ком алягер^[189], – ответил тот, тяжело вздохнув.

– Весь чай сварить, оставшийся сахар растворить. Всю еду доесть, – сказал Тойво. – Завтра в любом случае нам запасы уже не понадобятся.

Успокаивать красноармейцев по поводу свершившийся резни не стоило – все бойцы уже взрослые, у каждого за плечами определенный опыт. Сегодня мы лахтарит – завтра они нас. А совесть можно успокоить только хорошей едой. Можно, конечно, и выпивкой – но тут уж зависит от особенностей каждого организма, может повести не в ту сторону. Про женщин разговор не ведется.

20 января в четыре утра отряд двинулся в сторону Кимасозера.

Им удалось почти за две недели преодолеть заснеженные просторы, не подчиниться леденящей кровь стуже, победить все прочие явления живой и неживой природы, и все же достичь цели своего маршрута. Сколько красных шишей завтра останутся в строю?

Тойво уже и позабыл, что Кимасозеро, как ориентир, он выбрал сам. Чем ближе они подходили, тем яснее становилось: это Кимасозеро выбрало его. Может, и герои Калевалы не обходили это место стороной, здесь истекал кровью пораненный топором Вяйнемейнен, а Илмарийнен – не тот самозванец, что сейчас где-то там прячется, а реальный, хм, эпический – ковал людям счастье?

По сути чудесная мельница Сампо – это всего лишь обращение к древнему языку санскриту. Достаток ^[190], изобилие^[191] – все, к чему люди всегда стремились. Пестрая крышка Сампо – это череда полос в жизни: белая и черная. Не стоит отчаиваться, если кажется, что вся жизнь – сплошная черная полоса. Когда-нибудь непременно сделается еще хуже, тогда прошедший период покажется светлым. Аминь!

Может, для самого Антикайнена Сампо как раз и сокрыто в этой деревне, как и прочие Сампо для прочих людей? Тойво не мог не думать о всякой чепухе. Хотя, казалось бы, надо разрабатывать стратегию атаки, план атаки, вариант «Б», в случае неуспеха, уязвимые места – как свои, так и противника. Но в голове мысли про Сампо.

К шести часам утра отряд должен приблизиться к Кимасозеру на расстояние одного броска кобры. А потом, рассредоточившись по мере необходимости, лихим кавалерийским наскоком смять врага, словить подлого Илмарийнена, то есть майора Ялмари Таккинена, и на всеобщей сходке покритиковать и его, и преступные планы финских империалистов. Так?

Конечно, так, только вот как?

«Пацаны, что делать-то будем?» – хотелось спросить Антикайнену у своих командиров. – «Их там вдвое больше, чем нас». Но вместо этого он только с силой втыкал палки в снег, повышая скорость за счет мощного отталкивания.

– Тойво, осади, – сказал ему Суси. – Мы растягиваться начали.

Надо же! А он и не заметил!

Пожалуй, скорость, которую они развили на марше сегодня, была самой высокой за всю экспедицию. Впрочем, затемно подобраться к врагу – это хорошо: вряд ли у них какие-то разъездные пикеты имеются, тем более, по ночам. И бдительность постов занижена, и случайные люди не встречаются.

С последним утверждением Тойво поторопился: приблизившись к отдыхающим «лосям», он заметил дровни и мужичка на них. Это кого же в такой час, да по морозу, в лес потащило?

– Знакомься – это Степан Иванов, местный житель, – сказал Кумпу. – Сейчас он обрисует всю ситуацию.

Красные шиши остановились передохнуть, а мужичок стащил с головы заячью шапку и поклонился в пояс.

– Это что? – спросил Антикайнен.

– Это – здрасьте, – объяснил Степан. – Не лобызаться же лезть.

Действительно, целоваться на морозе с бородатым мужиком, имеющим обыкновение курить козьи ножки – что в отряде подумают?

– Ну, здравствуй, коли не шутишь.

Возчик уже был в курсе, что попался он регулярным частям Красной армии, и это его нисколько не удручало. Он охотно поведал, что в Кимасозере белофиннов действительно около трехсот человек, расположились они по-хозяйски, даже попа с собой привезли. Но тот не прижился и удрал обратно в Финляндию. Назавтра у лахтарит запланирована показательная экзекуция. Будут казнить двенадцать человек из числа карел. И еще одного воина-пограничника, которого осенью раненным приютила одна бабка, выходила, а вот теперь это дело вскрылось. Майор Таккинен, очень важный, принял на себя бремя власти, включая судебную и военную практики.

Эти финны, что вместе с ним – какие-то неправильные, словно бы разобиженные на карел, что здесь живут. «Предателями» всех называют. Школу для ребят открыли, только учительница, в отличие от попа, обратно не удрала. Она ходит на занятия с длинной линейкой и лупит детей, почем зря. «Дисциплина» называется. Прежнего учителя, Юстунена, арестовали прямо во время урока, как только белофинны начали здесь обустраиваться. Потом его и еще двух мужиков нашли в лесу с проломленными головами.

– Работа Исотало? – пробормотал Хейконен, словно обращаясь к самому себе. Так же казнили Матти с товарищами.

– А вы, стало быть, спортсмены? – спросил возчик, кивнув на располагающихся вкруг курсантов, над которыми клубилось облачко пара от разгоряченных бегом тел.

– Физкультурники, – хмыкнул Антикайнен. – Неужто спортсменов знаешь?

– А то! – обрадовался Степан. – К нам сам Пааво Нурми захаживал в свое время, потому что близкие родственники у него здесь жили. Во как! Слыхали о таком?

Тойво почему-то показалось, что все взгляды обратились к нему, поэтому он каким-то неестественным голосом ответил:

– Знакомы. Хорошо знакомы. По прошлой жизни.

«Сарай у оврага, одинокостоящая осина, выступающий корень, дом, а в нем подвал, в подвале ящик. Хозяева, родственники Нурми, на которых можно положиться, как на самого Пааво, отдадут именной ящик. Фамилия написана крупными буквами», – Антикайнен помнил инструкции, данные ему бегуном. Всего один бросок до его Сампо. Но возница помянул о близких спортсмена в прошедшем времени.

– А что с ними случилось? Белофинны постарались, либо еще раньше? – стараясь, чтобы голос звучал нейтрально, спросил Тойво.

– Так это они, которые вашего пограничника спасали, теперь ждут в подвале, когда казнят.

– Этого мы не допустим, – сказал Оскари.

Действительно, надо думать, как взять Кимасозеро, а не о деньгах, что ждут своего часа. Антикайнен даже головой потряс, словно отгоняя непрошеные думы.

Степан охотно рассказал, какой подход к деревне, сколько белофинских постов в окрестностях и где они расположены. Наметил ориентир: церковь. Деревня была большой, поэтому храм в ней был полномасштабный, а не какая-нибудь часовенка. Ступы со звонницей, звонарь – все дела. Несколько сараев, приспособленных под складские помещения, двухэтажное здание правления, где также располагалась больничка. Фельдшера Федора Муйсина из его помещения прогнали, устроив в пункте склад: винтовки, боеприпасы, а также военная форма, в основном – летняя. Похоже, что оккупанты собирались оставаться в Кимасозере надолго.

– Ну, это мы посмотрим, – снова сказал Кумпу.

С юга была возвышенность, так что вся деревня лежала в низине. С севера – покатый берег к озеру, с востока дорога, но вокруг нее – густой лес, на запад тоже дорога, но вдоль берега озера, так что открытая отовсюду.

– Атаковать будем с двух сторон, – собрав командиров, сказал Антикайнен. – Даже мышь, загнанная в угол, начинает драться с кошкой. Наша задача дезориентировать противника и выбить его из Кимасозера, а не уничтожить. Уничтожением займется армия. Мы же – шиши, не будем этого забывать. Поэтому дорогу вдоль озера не перекрываем, как и озеро само. Пусть драпают и прочим белофиннам в прочих деревнях рассказывают, что их выбили регулярные войска.

С этим согласились все командиры, только Каръялайнен хотел, было, что-то возразить, но потом передумал. Это не укрылось от внимания Антикайнена.

– Вторая рота в усеченном составе зайдет с востока и совершит наступательное действие со всем возможным шумом – стрельбой, взрывами и криками, – продолжал Тойво. – Начало акции – едва будет открыт огонь с нашей стороны.

– Вопрос: усеченный состав – это сколько? – спросил Каръялайнен.

– Пятьдесят бойцов, – ответил Антикайнен. – Хватит, чтобы внести сумятицу и нашуметь. Так?

– Так, – кивнул командир второй роты и поправился. – Так точно.

– Кто знаком со стратегией генерала Макарова? – Тойво окинул взглядом своих товарищей.

– Так это, вроде, белогвардейский генерал, – высказался Суси.

– Ага, у них там еще своя форма была какая-то, – кивнул головой Хейконен. – Черные костюмы и эмблемы головы Адама^[192] на петлицах и кокардах.

– Точно: психическая атака, – вспомнил начальник штаба. – В полный рост строевым шагом в начищенных до блеска сапогах. Красноармейцы приходили в смущение и бежали с поля боя.

– Я бы тоже смутился, если бы ко мне какой-то тип в отполированной обуви строевым шагом пошел, – хмыкнул Каръялайнен. – Со смеху бы умер. Они что там – все без одежды в голом виде наступали? Отвратительное зрелище. Вот если бы женский батальон таким же образом!

– Отставить смешки, – прервал наступившее веселье Тойво. – Будем скатываться с горы на лыжах, соблюдая интервалы и дистанцию. Без разговоров и лишних телодвижений.

– Психическая атака? – спросил Суси.

– Именно! Им надо нас бояться. У страха глаза велики. Пусть нас белыми призраками считают.

Самое страшное в бою не бой, как таковой. Страшно перед боем. Именно в этот момент сердце принимается стучать учащенней, пульс зашкаливает, кровяное давление растет до пиковых значений. Стрелять в таком состоянии – пули переводить: уходят они ввысь, хоть тресни. Надо успокоиться и нажимать на курок плавно между ударами сердца, как на стрельбище. Но каким образом можно взять себя в руки, когда враг идет, не торопясь и не скрываясь? Вот и лупят вспотевшие солдаты из винтовок, стреляют ошалевшие пулеметчики из рогаток – шутка: из пулеметов, конечно – а противник не падает, идет себе и в ус не дует. Ай, шайтан, бежать надо и укрыться в обозе! И бегут.

Тут поддержка артиллерии нужна – им дрожь в руках не препятствие: упреждение пятнадцать, прицел сто двадцать, пли! Бац, бац – и мимо!^[193]

Даже в случае наличия у белофиннов пушек, вряд ли они, будучи в тылу, ввели их на боевое дежурство. Впрочем, даже тогда – стрелять при температуре ниже 24 градусов по Цельсию нельзя по соображениям безопасности. Так в любом руководстве «Артиллерия для чайников» написано.

– Ну, что, братцы, понеслась! – сверкнув зубами в каком-то диком оскале, сказал Каръялайнен и двинулся к своей роте.

– С богом! – сказал ему вслед Оскари.

– Бога нет! – повернувшись, резко ответил тот и взмахом руки подозвал к себе взводных. Уже через пять минут пятьдесят отобранных по такому случаю бойцов навострили лыжи в обход деревни.

– Ну, тогда идите с Господом, – вполголоса проговорил Кумпу.

Условились начать атаку, то есть, скоростной спуск с горы, через час с четвертью – как раз начнет сереть морозное зимнее утро. И Каръялайнен с людьми уже должен встать на позицию. Разговоров никто не разговаривал. Запахнувшись поплотнее в кое-где продранные белые маскировочные халаты, красные шиши разобрались по цепочкам. Пулеметы и санный обоз оставались на вершине – спускаться вместе с ними означало потерю времени. Первыми должны были начать движение те красные шиши, что когда-то прошли горнолыжную подготовку. Пусть в горах Коли, в стране Суоми, пусть в Швейцарских Альпах – такие тоже были – важен был опыт.

Время ожидания показалось самым томительным за все время похода. Стояла полнейшая тишина, разве что деревья потрескивали от мороза, да с Кимасозера изредка долетали звуки пробуждающейся деревни: хлопали двери, приглушенно расстоянием говорили «здрасьте» своим хозяевам всякие овцы, коровы и домашняя птица. Людских голосов было не слышно: желание точить лясы в мороз не возникало, похоже, ни у кого.

Антикайнен, стоявший в первой шеренге, оглядел своих бойцов, ряд за рядом. Те были подобны белым изваяниям, с решительными лицами, сосредоточенными взглядами, перехватывающие лыжные палки, словно примеряясь для лучшего толчка. Действительно, выглядели они зловеще и даже пугающе. Белесые призраки в предрассветном мареве.

– Мочи козлов! – сказал он по шеренге вполголоса, и все пришло в движение.

Спуск предстоял быть едва ли не километровым: отлогий склон заканчивался брустверами вычищенного снега, за которыми шли деревенские улицы. На приспособленных для бега лыжах по горкам особо не разъездишься – можно легко завязнуть, потерять равновесие и пасть носом в сугроб. Но первыми спуск начинали парни на «вездеходах» муртома, ограниченный запас которых имелся с самого начала похода, но потом дополнился за счет реквизиции лыж этого типа у пленных белофиннов. За ними уже следовали бойцы на обычных хапавеси. Скорость передвижения под гору на них, конечно, будет меньше, но по следу «вездехода», по крайней мере, риск станцевать джигу, размахивая лыжными палками по сторонам, значительно уменьшался.

Каждый красноармеец понимал всю серьезность своего положения в общей группе, где падение одного непременно вело к падению всех за тобой, поэтому сосредотачивался только на спуске. О возможных врагах, которые возможно будут строить коварные и смертельные козни во время их движения, не думал никто. Это было большимплюсом. Минусом было то, что враги все-таки были не возможные, а вполне реальные, и строить коварные и смертельные козни они были обязаны по Уставу.

Едва только с горы начали съезжать белые силуэты, один за одним, шеренга за шеренгой, белофинские караульные их заметили.

Расположение постов было бесхитростным: возле дорог. Было их не очень много, и службу там несла, в основном, всякая не самая боеспособная шваль. Это был специально созданный комендантский взвод, основной задачей для которого была уборка территории от снега, обеспечение дровами, разгрузка-погрузка снабжения, ну и наряды. Кто-то ходил в наряд по кухне, кто-то по расписанию создавал видимость защиты Кимасозера со всех сторон света в любое время суток.

Два дневальных, расслабленных думой о предстоящем сне после скорейшего завершения их смены, не поверили своим глазам, увидев, как поднимается по сторонам легкая снежная пыль, в то время, как в ее эпицентре – закутанные в саваны фигуры, становящиеся к ним все ближе и ближе.

– Ааа, – сказал один, сразу потерявший способность мыслить.

– Ууу, – заскулил другой, который эту способность нашел. Надо было принимать решение, которое вырисовывалось всего одно: поднять тревогу.

Он сдернул с плеча винтовку и выстрелил, почти не целясь, а потом закричал, что было духу:

– Стой, стрелять буду!

То же самое тотчас заорал второй белофинн.

Разводящий караула услыхал одинокий выстрел и вопль своих подчиненных, выбежал из приспособленной под казарму избы и сразу же забежал обратно. По спине побежали, опережая друг друга, всякие мурашки – большие и очень большие. Одна из них добежала до поясницы и, не останавливаясь, юркнула под защиту в одно место, которое тут же начало свербить.

– В ружье, – прохрипел он. – Свиньи в космосе!^[194]

Бойцы комендантского взвода начали бегать туда-сюда, натыкаясь друг на друга и хватая винтовки.

«Черт, как же все не вовремя!» – подумалось разводящему. Действительно, отряд егерей Исотало разделился на две группы, и они ушли еще вчера. Одни отправились на поддержку фельдфебеля Риута, другие – куда-то еще. Русских эмигрантов, ветеранов Кронштадского бунта из организации «Звено», давно на передовую сослали, в Кимасозере ныне большею частью тыловики.

– Занять оборону! – опять прокричал он. – Вестового в штаб!

Солдаты повыскакивали на улицу и замерли, пораженные зрелищем. На них в развевающихся на застывшем предутреннем воздухе саванах накатывала целая армия покойников с серыми и помертвевшими лицами.

– Стреляйте, стреляйте, – прокричал разводящий. – Ну, стреляйте же!

Бойцы комендантского взвода подняли винтовки и вразнобой открыли огонь. Никто из призраков даже ухом не повел, так что у солдат задрожали коленки. Пули против мертвецов бесполезны! Надо их штыками брать! А еще лучше – пусть их кто-нибудь другой берет! Растерянность превратилась в полнейшую, когда с другого конца деревни раздались дикие крики, прерываемые оружейной стрельбой.

Белофинны заметались, теряя драгоценное время, не в состоянии организоваться.

22. Захват Кимасозера (продолжение).

Тойво не глядел по сторонам, чтобы оценить потери после спуска с горы. Склон, казавшийся изначально не очень крутым, на деле получился скоростным. Ветер свистел в ушах и вышибал слезы из глаз. Если бы не горнолыжная стойка с палками под мышками и в полуприседе, на ногах было бы не устоять.

Он слышал крики и стрельбу под горой, но не обращал на это никакого внимания. «Не упасть, не упасть!» – крутилась в голове единственная мысль. Когда же крутизна горы сделалась пологой, и скорость движения принялась снижаться, Антикайнен позволил себе посмотреть на врагов. Те продолжали стрелять, но дула их винтовок дергались вверх-вниз, стало быть, страху они хапанули по самое не могу. Кое-кто вовсе, показывая спину, улепетывал со всех ног, но были и такие, что ощерились штыками, бросив тщетные, как это им казалось, попытки стрелять.

Наткнуться на таких – это все равно, что зарезать себя. И автомат из-за спины не достать, и гранату из подсумка – тоже. Можно попробовать выставить вперед лыжную палку, как копье – но это все чепуха: винтовка имеет такую же длину, так что исход «турнирной схватки» предрешен. Однако скорость позволяет маневрировать, и только в этом правильное решение.

Тойво заметил, как справа от него вперед вырвался Оскари, набравший большую скорость. Он не плужил перед бруствером из счищенного снега, на который накатывался, а маленькими передвижными шагами выруливал в сторону от встречающего его с штыком наперевес белофинна. То же самое, вмиг поняв намерения Кумпу, начал делать и Антикайнен.

Враг не успевал поразить лыжников, а те мчались на спрессованный снег, как на трамплин. Они прыгнули вверх, как заправские прыгуны, и даже не упали, когда приземлились на дорогу, укатывая прочь от замерших с открытыми ртами противников. Следом то же самое принялись проделывать прочие красные шиши – кто успешно, кто – не очень.

Хейконен после своего прыжка удержался на ногах, но уехал прямиком в сарай, вломился, ломая лыжи, в дверь, распахнув ту настежь. Он закувыркался по устланному сеном полу, подымая в воздух птичьи перья. Куры, что жили в этом сарае, бывшем курятником, возмущенно заквохтали и замахали крыльями. Петух, вытянув шею, затрубил боевой марш.

– Извините, дамочки, что без приглашения – сказал им Иоганн, перевел автомат в боевое положение и выглянул наружу.

Красные шиши влетали в Кимасозеро, как воздушные гимнасты на цирковом представлении. Каждый успевал выразиться нецензурно перед тем, чтобы ехать дальше после своего прыжка, либо же кубарем катиться по дороге.

На колокольне церкви, дополняя всеобщий переполох, кто-то истово забил набат. Солдаты во дворе штаба разворачивали пулемет и начали палить поверх голов в белый свет, как в копеечку. В людей им стрелять было нельзя без риска попасть в своих – все перемешались.

Из дверей своей резиденции опасливо выглянул сам командующий Илмарийнен. Он решал, как выбираться отсюда – то ли на своем любимом белоснежном жеребце по фамилии Яркко, то ли на своих двоих. Конь стоял в яслях, без сбруи, без седла и тревожно переминался с копыта на копыто. На таком скакать – только внутренности себе отбивать, а надлежащим образом оседлать его нет времени. Командующий решил убегать на лыжах.

– Стреляйте, сукины дети! – приказал он бойцам с пулеметом. Те вознамерились подчиниться, но не успели сместить прицел на людей, потому что взорвались и разлетелись по двору. Так бывает, когда прямо в пулеметный расчет попадает граната, метко запущенная разведчиком Лейно. Возможно, сдетонировал еще и взрыв-пакет белофиннов, потому что граната, вообще-то, может оторвать пальцы, голову, разворотить тело до неузнаваемости, но конечности отделить – маловероятно.

Илмарийнену тем временем прямо в объятья прилетела чья-то рука, вроде бы даже с кукишем в сведенных судорогой пальцах. Он ее поймал и сунул под мышку. Лыжи, как водится, стояли возле входа в дом. Тут же можно было выбрать и палки по своему росту.

Дверь в избу отворилась и оттуда показалась крайне смущенная переполохом хозяйка.

– Господин майор, – сказала она. – Во сколько прикажете подавать обед? У нас гороховый суп, как вы любите.

Илмарийнен посмотрел на нее, подумал, потом протянул женщине чужую руку и, вздохнув, ответил:

– Не сегодня, моя дорогая. Служба, знаете ли!

Хозяйка руку взяла, внимательно осмотрела кукиш, закатила глаза и хлопнулась в обморок.

А майор уже сбежал по крыльцу, оправил себя в лыжи и заскользил ходом уверенного в своих силах лыжника в сторону озера, безошибочно определив, что неизвестных врагов на этом маршруте пока нет.

Тем временем люди Каръялайнена, подбадривая себя криками, вроде «полк, к бою!» или «живьем брать демонов!»^[195] стреляли во всех, кто попадался им с оружием в руках. Бруно Лахти и Ханнес Ярвимяки заскочили во двор, где какие-то белофинны под руководством огромного фельдфебеля с рыжей бородой веником, разворачивали еще один пулемет.

– Обойму в магазин, прицельная рамка в положении, – командовал он, но осекся, увидев двух красных шишей в белых маскировочных халатах без опознавательных знаков. Выхватив из-за пазухи огромный черный маузер, он быстро выстрелил, дернув при этом рукой, будто досылая пулю в определенном направлении. Смазал, конечно.

Бруно и Ханнес тоже подняли свои пистолеты, в атаке почему-то отдавая им предпочтение, нежели автоматам. Они выстрелили в ответ. Смазали, конечно.

Трое лахтарит, подчиненных этому фельдфебелю, бросили возиться с пулеметом и выстрелили из своих винтовок в непрошеных гостей. Смазали, конечно.

Красные шиши резко дернулись по сторонам, уходя с линии огня, и сами несколько раз нажали на курки. Смазали, конечно. Белофинны не дрогнули и не попадали.

Фельдфебель выставил руку с маузером вперед, сказал «ааа» и начал палить напропалую. Пули свистели возле красноармейцев, но как-то безобидно – не было ощущения, что какая-то из них угодила в цель. Лахти посмотрел на Ярвимяки, Ярвимяки посмотрел на Лахти – ничего! Они уставились на бородача, а тот, словно в смущении, покрутил у себя перед глазами пистолетом зачем-то посмотрел в дуло и нажал на спусковой крючок. Голова у него тотчас же раскололась, как арбуз.

– Он что – застрелился? – спросил всех присутствующих один из лахтарит.

– Решил раскинуть мозгами – ответил ему Ханнес.

– Сдавайтесь! – сказал Бруно. – Работают красные шиши. Деревня захвачена.

Стрельба кое-где еще продолжалась, но белофинны массово вставали на лыжи и уходили в сторону озера и на запад. Их никто не преследовал. У красноармейцев нашлось множество других дел. Последним выстрелом был снят с колокольни обезумевший в своем неистовстве звонарь. Договориться с ним не вышло: он оказался вооружен и стрелял по всему, что шевелилось.

Тойво собрал в былом штабе командующего Илмарийнена своих командиров и потребовал доклад. Но сваренный гороховый суп так призывно пах, что с докладом решили повременить. Точнее, было принято решение совместить обед с делом.

– Сорок шесть белофиннов пленены и сидят под замком в сарае, – прихлебывая наваристый суп, сказал Оскари. – Девять человек лахтарит погибли нахрен.

– Ууу! – то ли удивляясь боевым потерям врага, то ли приятно удивляясь похлебке, округляя глаза, ответил Тойво. – А наши потери?

– Два легко раненных товарища.

– Ууу! – в тон командиру заметил Каръялайнен, облизывая ложку. – А трофеи?

– Полмиллиона отличных финских боевых патронов патронной фабрики Рихимяки, тридцать винтовок в смазке, три тяжелых пулемета Максим, два автомата неизвестной конструкции, одиннадцать полевых аптечек с амбулаторными принадлежностями, триста снарядов пушки Маклена и четыре горные пушки, – сказал, сдержанно и сыто рыгнув, Суси. – Это касательно нового вооружения. Прочее еще подсчитывается.

– Ууу! – протянул Хейконен. – А еще четырнадцать подвод с лошадями.

– Погрузим все военное добро на подводы и вывезем в Красную Армию, – сказал Антикайнен. – Они это дело продадут по спекулятивной цене – вот наш рейд и окупится.

– Кому же они вооружение-то продадут? – удивился Кумпу.

– Да себе самим, – хмыкнул Каръялайнен. – Так делаются деньги, мой мальчик.

С гороховым супом покончили очень быстро, даже как-то чересчур быстро. Будто того и не было. Пора было заниматься вещами.

Антикайнен распорядился вызволить из заточения приговоренных к сегодняшней экзекуции людей и торжественно объявить им о восстановлении социалистической законности. Также он приказал накормить всех красных шишей, не считаясь с экономией, из продовольственных кладовых лахтарит и потом провести инвентаризацию чужих складов. Сам же он куда-то потерялся.

Из подвала вывели на свет преступников по белофинским меркам. Их было тринадцать человек, в том числе и тяжело дышащий, весь в жару пограничник. Суси распорядился всех накормить, но по домам не отпускать до проведения допроса. К красноармейцу же вызвал местного лекаря, Федора Муйсина.

– Не жилец, – сказал фельдшер и пожевал свою козлиную бороду. – Лихоманка сразила, так что мы теперь бессильны.

– Интересный ты человек, Федор, – как-то нехорошо осклабился Каръялайнен. – Путаешь понятия. Это ты не жилец, если этот герой-пограничник преставится. Уж такая тут диалектика.

Муйсин немедленно подернулся мелкой сыпью – это мурашки у него такие были, мелкие, противные, врачебные. Он потребовал себе полевую аптечку, долго смотрел в содержимое, потом принес толстую книгу-справочник фельдшерского дела и стал лихорадочно переворачивать одну за другой пожелтевшие от времени страницы. Под пытливым и недобрым взглядом Каръялайнена, он двумя пальцами выудил из аптечки пузырек, наполнил его содержимым шприц, и, перекрестившись на церковь, всадил дозу в синюю вену больного.

Черты лица пограничника, доселе искаженные мучением, разгладились, дрожь прекратилась, жар начал спадать.

– Помирает, что ли? – поинтересовался Каръялайнен и поправил ременную кобуру.

Фельдшер не стал отвечать, он взял руку своего невольного пациента в свою и прощупал пульс. Потом дрожащим голосом спросил:

– Милый, ты меня слышишь? Имя твое как?

По-русски спросил, так чтобы было понятней.

Раненный открыл глаза, посмотрел прямо перед собой и что-то неразборчиво произнес.

– Что он сказал? – кивнул головой командир второй роты.

– Что ты сказал? – Федор склонился своим волосатым ухом над губами несчастного больного.

– Пограничник Карацюпа! – вдруг очень громко и отчетливо, как в строю при поверке, гаркнул тот.

Фельдшер, немедленно оглохший на одно ухо, повернулся к Каръялайнену:

– Ну, вот, сознание вернулось. Жажда жизни тоже. Теперь его надо отвезти к бабкам.

Вероятно, он имел ввиду тех целительниц, что жили в Челки-озеро.

Под такое дело выделили целую подводу, обложили пограничника трофейными полушубками, присовокупили початую аптечку и целый мешок с разными финскими консервами. Отвезти бойца к Лоухи взялся одноногий деревенский мужичок, бывший среди приговоренных к казни. У него был деревянный протез, и он весьма охотно отзывался на имя «Пууялко»^[196].

– Куда потом этого Карапуза – обратно?

– Я Карацюпа, и сюда больше – ни ногой. Уж лучше в Среднюю Азию. Возьму собаку Джульбарса и буду басмачей изводить^[197], – сказал пограничник, и они уехали.

Пууялко обещание свое сдержал, довез «Карапуза» к Лоухи, преследуя однако две цели: спасти человека и пообщаться с самым прекрасным полом, какой был поблизости.

Лечение Карацюпы было долгим и загадочным. Но, вновь встав на ноги, пограничник удивил сам себя новым приобретенным свойством своего организма: он начал понимать собачий язык. Девушки посоветовали ему об этом никому не рассказывать, потому что для человека, который, вдруг, начинает разговаривать с собакой, одна дорога – в сумасшедший дом. А туда, как известно, собак не допускают. Так что и поговорить будет не с кем.

Склады в Кимасозере были обильными, но отнюдь не изобильными. Белофинская пропаганда устами писателя Клайдо Ильинарка обещала семь миллионов пудов ананасов, бананов, осетрины, буженины, хамона, пиццы, акульих плавников, омаров и устриц. Но, как оказалось, «бананьев нема», растерялись где-то по дороге. Консервы были, в основном, с почти истекшими сроками реализации, крупа и солонина. Два ящика с коньяком, не с «Мартелем» и не с «Реми Мартен», а с шустовским, еще с царских времен. Бочонок с понтиккой. Ну, и на том спасибо.

После праздничного обеда, плавно перетекшего в ужин, запасов еды явно поубавилось. Стало ясно, что это не все продовольственные поставки в Карелию, а так – в личное распоряжение майора Илмарийнена, для поддержания, так сказать, боевого духа. Основная гуманитарная помощь пока пережидает морозы где-нибудь в Каяни.

Всех приговоренных к смертной казни допросили с должным вниманием, выяснив, кто в чем виноват. Родственников бегуна Пааво Нурми, геройски прятавших пограничника Карацюпу, с почетом отправили домой, выдав им в качестве поощрения все, что бы они ни пожелали из запасов рейха. То есть, не то, чтобы рейха, да и не все, потому что они сразу пожелали оба ящика коньяку, всю ветчину и еще с десяток обернутых в вощенную бумагу кусков кинки^[198]. А за полушубками, ватными штанами, унтами и зимними треухами, не говоря уже о летней одежде, потом сани снарядят.

Им всунули в руки ящик с тушеной говядиной, одели на шеи по кольцу с головками чеснока, за пазуху запихали набор из мужских семейных трусов синего цвета армейского образца а также мужские кальсоны в количестве две штуки и чуть не дали волшебного пендаля, но вовремя сдержались – все-таки герои!

– Как же так? – возмутилась родственница Нурми. – Деду исподнее дали, а мне – почему нет?

– Да ты что, бабка! – сделав страшные глаза, сказал Каръялайнен. – Эти трусы – самые, что ни на есть, женские! Теперь вся Европа в таких на пляжах гуляет, а особенно ее женская половина. Выйдешь летом в них огород поливать – все соседки от зависти полопаются!

– Только топлесс выходи, – посоветовал Хейконен, понизив голос. – Тогда еще все деревенские мужики разбегутся.

Однако он был услышан, что вызвало целую бурю негодования. Только Тойво Вяхя, ставший на время кладовщиком, от смеха в тюки с одеждой завалился.

Каждый незаконно осужденный тоже попросил себе компенсацию. Почему-то они, то ли по предварительному сговору, то ли без такового, все просили коньяк. Каръялайнен терпеливо объяснял каждому, что коньяк нужен для хозяйственно-бытовых целей: клопов в казармах травить. Типа, шустовский для этого лучший, днем с огнем его не сыскать. А пить – так «Мартель» и «Реми Мартен» можно. Но таковых в запасниках майора Илмарийнена не имелось, поэтому рекомендуем здоровый образ жизни.

Страдальцы немедленно покаялись, что и у них клопы – иные величиной с чайное блюдце, даже домашние коты их стесняются.

Но непреклонный кладовщик Вяхя раздавал всем синие армейские трусы а-ля «юнисекс» и приговаривал при этом:

– ЗОЖ, товарищи! ЗОЖ,^[199] вашу мать!

Долго сомневались, как же поступить с племенным жеребцом господина майора. Конь по фамилии Яркко был слишком крут, чтобы его впрягать в сани с тягловыми лошадками. Лишь только обнаружив специальную попону против мороза и ледяного ветра, поняли, что его можно приобщить к трофеям и перегнать к железной дороге, потом погрузить в литерный вагон и доставить в Петрозаводск.

Так, в конце концов и вышло: Яркко ничего не оставалось, как отправиться жить в Советскую Россию, сначала – в Петрозаводск, а уж потом и в Питер. Там он пристрастился к конным бегам, стал своим жеребцом на ипподроме и неоднократно выигрывал самые разнообразные призы. В общем, жизнь у него удалась. А то пришлось бы прозябать под напыщенным ослом майором Таккиненом, и неизвестно, что бы из этого вышло!

Когда стемнело начались праздничные гуляния. Как бы ни были измотаны бойцы отряда Антикайнена, а душа их требовала праздника. В самом деле, они достигли намеченного пункта своего маршрута, основная задача решена, теперь можно было сосредоточиться на попутных целях.

Стопленные бани, богатый стол, перелитый по опустевшим флягам коньяк, вместо уже потраченного спирта, новая одежда взамен истрепавшейся, радушие местного населения – это и было праздником. Конечно, тешить себя иллюзиями, что красным шишам удастся удержать Кимасозеро в случае возвращение врага, безусловно – с изрядным подкреплением, не стоило. Но это может произойти не раньше, чем завтра, а того реальнее – послезавтра.

На подводы были загружены все боевые трофеи, включая и разобранные пушки. Также уложили съестные припасы, оставшиеся от праздничного стола, и все зимние вещи, каковые удалось обнаружить. Всякие крупы, мешки с макаронами и нижнее белье раздали местному населению. Больше, в принципе, в Кимасозере делать было нечего. Разве что выспаться и отдохнуть, чем красные шиши не преминули воспользоваться.

Только Тойво Антикайнен куда-то подевался. Вроде бы его «только что видел» каждый боец отряда, но толком сказать – где именно – не мог никто. Разве что Оскари Кумпу, который к ночи почему-то сделался мрачнее тучи.

Но Кумпу молчал, а донимать гиганта с расспросами никто не собирался. А потом и вовсе опрашивать друг друга сделалось недосуг: под утро занялось огнем двухэтажное здание правления. В него было снесено все, что не могли взять с собой красноармейцы и что нельзя было раздать местному населению по идейным и даже политическим соображениям.

Пламя споро охватило весь дом, взметнувшись факелом до самого неба. Кто-то слышал из него ужасный людской вопль, быстро прекратившийся, кто-то считал, что это огонь воет, поглощая свою пищу. Тушить дом никто не стал, разве что за ближайшими домами следили, чтобы пожар не перекинулся на них.

Собрав перед собой всех пленных, захваченных в ходе атаки на Кимасозеро, отряд Антикайнена выступил по обратному маршруту – в сторону Конец-острова. Белофинны протаптывали путь, затем шли красноармейцы, а уж потом тащились груженные трофеями обозы. Протоптанная дорога была нужна для последующего наступления регулярных частей Красной Армии.

Так решил Симо Суси. Что планировал командир осталось неизвестным – он так и не объявился. Сгинул Тойво Антикайнен, потерялся.

23. Куда подевался Тойво Антикайнен.

Тойво, одетый по последней зимней финской моде, спокойным прогулочным шагом катил на запад. За ним, как за ездовой собакой, тащился компактный тобогган. Удобные кожаные ремни, наподобие сбруи, опоясывали грудь, не стесняя движения, позволяя дышать полной грудью.

В санях за ним лежало продовольствие, остро отточенный топор, сверток со сменной одеждой, да кое-что из незаменимых в больших зимних переходах припасов.

С каждым толчком лыжных палок, с каждым лыжным прокатом настроение его, муторное и мрачное доселе, улучшалось. «А я дойду, дойду, дойду домой. Да по осенним лужам и по льду. Да по полям домой, домой, домой. Дойду домой»^[200], – крутилась в голове строчка из песни. Все осталось позади. Больше не надо принимать жестких и неприятных решений. Можно быть самим собой – и это, черт побери, очень значительное событие во всей его жизни.

Антикайнен боялся думать о будущем, и от событий прошлого он пока еще не совсем отошел. Правильнее всего было сосредоточиться на настоящем. А настоящее было таково: по лесу, минуя населенные пункты, достичь Нурмес, потом общественным транспортом в Йоэнсуу, откуда через Пухос следовало попасть в Иматру, а там – поездом до Выборга. Дело плевое, если оглядываться назад на пройденный от Масельги до Кимасозера путь. В общем, идти вперед, пока идется. Общественный транспорт – это, конечно, сказано сильно, но каким-то образом люди все-таки по Финляндии перемещаются! Не на оленьих же упряжках! Впрочем, и оленьи упряжки сгодятся.

Мороз начал спадать, зато стал подыматься ветер. Это и хорошо, и плохо. Хорошо то, что следы его лыж заметет. Плохо – как бы самому не попасть под замес. Теперь надеяться больше не на кого.

Когда стало ясно, что Кимасозеро окончательно пало, белофинны драпали поодиночке и группами, Тойво отправился к оврагу, где у одинокой осины незаметно выступал из земли корень, и постучался в дверь дома. Незаметно – потому что снегу намело по уши, ориентир полностью скрыло. Но другие дома стояли несколько поодаль, поэтому и без всяких корней было ясно: вот он – поворотный момент, вот оно – Сампо, иди и бери. Хотя возница Степан сказал, что хозяев маринуют перед казнью в темнице, но на всякий случай порядки нужно было соблюсти.

На стук никто не откликнулся, разве что из-под крыльца вышла кошка и, пощурившись на пришельца, начала тереться головой о ноги.

Двери в Карелии той поры в дома на замки не запирали. Прислонят лопату к двери – значит, никого нет, хозяева ушли и когда вернуться – неизвестно. Здесь же запорной лопаты не стояло, оно и понятно – людей под арест вывели, не до приличий.

Тойво открыл дверь в давно нетопленый дом и сказал:

– Ку-ку.

В ответ никто не прокукарекал. Только кошка, мелкими шагами просочившись в сени, призывно мяукнула: мол, открывай дверь в кухню, наливай немедленно молока, накладывай незамедлительно сметаны, положи безотлагательно вареной рыбы.

– Потерпи, братец, скоро твои хозяева вернутся, тогда накормят тебя, напоят и спать положат, – сказал он животному. Но эти слова не устроили кошку. Она начала громко и басовито мяукать, того и гляди какой-нибудь случайный прохожий услышит.

Антикайнен посмотрел в печь – там стоял холодец. Вероятно, суп морозом прихватило. Ножом отковыряв кусок студня, он положил его в деревянную плошку, стоявшую перед входной дверью.

– Грызи, приятель, коль голоден, – предложил он кошке.

Та старательно вынюхала еду на предмет съедобности, потом ухватилась обеими лапами и принялась вылизывать и кусать. Она стала похожа на какого-то хомяка-переростка.

– Приятного аппетита, – усмехнулся Антикайнен и осмотрелся в поисках кольца люка в подпол. Оно было на месте и легко подалось, открывая ступени вниз. Тут же лежал огарок свечи, так что Тойво не потратил лишнего времени, чтобы искать освещение.

– Ну, где там привет от Пааво Нурми? – спросил он подвал.

Ответом была тишина.

Конечно, все деньги от любопытных глаз и мышиных зубов должны были разместиться в ящике. И ящик должен быть где-то в малодоступном углу, чтоб хозяева о нем побыстрее забыли и не терзались понапрасну любопытством.

Тойво осмотрел все укромные места и под одноведерным чаном с крупной клюквой обнаружил то, что искал – надпись на крышке деревянного сундука «Отдать в руки моего друга Тойво Антикайнена». А также подпись «Гарри Гудини».

Он перенес в сторону клюкву и осмотрел ящик со всех сторон. Вероятно, его давно никто не трогал: паутиной был прихвачен угол от дна до крышки. Пыль, просочившаяся через половицы, тоже была устоявшейся. Даже чан с ягодой не оставил на ней следов – видимо, недавно его установили.

Смущало только то, что сундук покоился на каком-то приступке, возвышении, словно Пааво решил не ставить его на утрамбованную землю. Зачем? Дерево в подполе, где всегда держится примерно одинаковая температура, гниет медленно. Бочки с разносолами хранятся веками, и рассыпаются, если только поднять их наверх, на свежий воздух.

Ну, да ладно – время вопросов прошло. Настала пора ответов.

Отчего-то трудно было решиться отбить маленький и хлипкий замочек и поднять крышку. Пока он этого не сделал, он не предатель. Тойво передернулся, как бы в отвращении, когда это слово пришло ему на ум. «Предатель!» Он практически без потерь провел весь отряд курсантов Интернациональной школы заснеженными лесами, разгромил, опять же без потерь, штаб белофиннов. Три человека погибли, но остальные-то 134 живы и здоровы! Точнее, теперь их 133, потому что он уже не в счет. Он сейчас собьет замок и откроет крышку к своему безбедному будущему, где будут только он и Лотта. И счастье будет.

Антикайнен примерился к маленькому запору, который слетит после одного легкого удара молотком – или чем-то вместо молотка. Обязательно в подполе должна быть какая-то увесистая вещица, хотя бы камень-груз для соленой капусты.

Но крошечный замок неожиданно открылся сам собой, стоило только его коснуться. Вообще-то так быть не должно – если эта штука самоотпирающаяся, то какой смысл тогда ее вообще вешать?

Тойво снял замок, потускневший от времени и местами побитый ржой, несколько раз вдавливал дужку в секрет, несколько раз пальцами ее отжимал обратно. Сомнений быть не могло: кто-то когда-то давным давно уже выломал этот замок и потом поместил его обратно.

Следовательно, сундук уже вскрывался, иначе поломка запора не имела объяснения. А это значит только одно: он не будет предателем, потому что нет того, ради чего им становиться.

Антикайнен, разодрав заиндевелую паутину, поднял крышку и заглянул внутрь ящика. Потом зажмурился и еще раз заглянул. Потом опустил внутрь свечу и снова осмотрел содержимое сундука.

А что тут смотреть? Коли пусто, так и будет пусто. Разве что листок плотной бумаги, свернутый в трубочку, да еще притянутый ниткой к боковой стенке.

В ушах у Тойво раздался отвратительный хохот, словно бы злорадный и одновременно торжествующий. Он захлопнул крышку и, достав пистолет, быстро выбрался наверх. Кто смеялся? Никого в комнате не было. Только кошка догрызала оставшийся от замерзшего супа кусочек, держа его обеими лапами, как заяц держит морковку.

– Ты смеялся надо мной, братец? – спросил ее Антикайнен, но та только подмигнула ему одним глазом, продолжая свое дело.

– Кто здесь? – спросил Тойво пустоту.

«Гарри Гудини», – ответила она.

Гарри Гудини. Зачем Пааво Нурми так подписался? Ну, да, он увлекался фокусами-покусами, считал иллюзиониста-американца своим кумиром, но в этом случае, когда он оставлял ящик, должен был написать свое имя. Или он это не сделал намеренно?

Доверял свои родственникам, но не доверял человеческой слабости?

Тойво снова спустился вниз. Свеча почти догорела.

Гудини любил устраивать ящики с двойными днищами и двойными стенками, а также разного рода зеркалами. Антикайнен постучал по стенкам – те были обычные, в одну доску. Попробовал поднять сундук, чтобы простучать днище, но тот оказался наглухо прибит к своему постаменту длинными двухсотмиллиметровыми гвоздями. Интересно, из чего сделано это возвышение, раз в него так прочно входят гвозди?

Изначально ему казалось, что это была просто земля, но при рассмотрении выходило, что земля покрывала какой-то деревянный каркас. Ай, шайтан, шанс заделаться предателем все еще достаточно высок!

Положим, существует рычаг с пружиной, который откидывает вниз дно ящика, если кто-то открывает крышку. И затем все содержимое падает куда-то в специально подготовленное для этого место, после чего дно, освобожденное от груза, возвращается в прежнее положение. Так?

Наверху снова рассмеялась кошка. На это раз уже не столь торжествующе. Или кошки так не смеются? Да, без разницы. Свече осталось работать с пяток минут.

Отвал земли, на котором стоял магический ящик выглядел, как откос, только вершина слегка выровнена, уподобляясь постаменту. Вряд ли Пааво Нурми провел в подвале несколько дней, устраивая тайный подземный ход, ведущий от ящика в Кимасозере к его дому в Турку. Значит, все деньги в этом откосе. Или их нет вообще.

Тойво попинал землю, но она была плотной. Ни руками, ни ногами не раскопаешь. Неужели за лопатой бежать? Он опять поводил свечным огарком возле пустого сундука. Ага, есть! Под паутиной лежало колечко медной проволоки, уже все зеленое от патины. Хлам, конечно, который имеет обыкновение скапливаться в сараях, подвалах и конюшнях. Но, может быть, и не совсем хлам.

Колечко было не просто колечком, а концом проволоки, уходящей куда-то в землю откоса. Дернешь ее – дом сложится, как карточный. То-то хозяева будут рады!

Ничего подобного, проволока вытащила ржавый железный костыль, а дом остался стоять, как ни в чем не бывало. Подергав за железяку туда-сюда, удалось чуть разрыхлить землю и сдвинуть что-то внутри ее, доселе невиданное.

Свет от загибающегося фитиля сделался совсем невразумительным. Тойво, что было силы, зашатал костыль и – о, чудо: он начал подаваться все больше и больше. К тому моменту, как свеча приказала долго жить, ему удалось подтащить к себе еще один ящик, который, судя по весу, пустым не был. Сверху к нему был приколочен порожний – если не считать бумажки – сундук.

Ага, вот так, значит, устроил последователь Гудини: дно верхнего ящика одновременно являлось крышкой нижнего. Антикайнен не знал, радоваться ему или нет. Зато знал, что надо выбираться из подвала по ступенькам, освещенным скупым дневным зимним светом.

Едва он решился двигать, как опять где-то захохотала кошка, на этот раз тревожно и очень злобно. От свечи остался только дымок, и немедленно тьма в подвале сгустилась до уровня осязаемости. Она пробежала рукой по его волосам, она дохнула ему в шею, она уцепилась за полы лыжного полушубка и провела когтистыми пальцами по наружным поверхностям бедер. Тойво на входе в дом снял шапку, как и подобает воспитанному человеку, исходя из тех же соображений он не стал снимать штаны, иначе от такого прикосновения на ногах могли образоваться глубокие царапины.

Ледяной пот начал стекать по лбу, сердце заколотилось, как птица в силках, темнота смотрела на него со всех темных углов, широко открыв круглые глаза с красными зрачками. Антикайнен прижимал к груди свою находку, но когтистые лапы старались отобрать ее и одновременно подобраться к его шее. Или это чьи-то клыки примериваются, чтобы вонзиться в яремную вену и выпить всю его жизнь до последней капли?

Дыхание тьмы отдает могильной сыростью и отвратительным запахом тлена, глаза приближаются – и вот уже различимы перекошенные ненавистью физиономии. Ого, да здесь знакомые все лица! Вон – эстонец Тынис с почерневшей от пламени рожей, а это чех Имре с вылезшими из орбит глазами, тут же Резчик с распоротым горлом^[201].

Конечно, любые сокровища, поднятые с земли, просто так не достаются. Иначе бы это было неинтересно и неромантично. Но, черт побери, если мнится всякая нечистая сила, то с ней можно как-то договориться. А вот когда появляются покойнички, к которым ты приложил свою руку, договоренностями уже не пахнет. Верного старинного пуукко нету – отслужил он свое верой и правдой, какое-то другое оружие бесполезно – уже мертвых повторно убить нельзя.

– Я советский комсомолец, – как заклинание прошептал Тойво. – Даже больше – я юный коммунист. Мы не верим в суеверия.

«Да!» – согласились Тынис, Имре, Резчик и протянули к нему руки.

– Лоухи, мне было хорошо с тобой! – неожиданно сказал Антикайнен, больше не боясь ни смеющейся над ним тьмы, ни призраков из нее – ничего. Он положил сундуки к своим ногам и встал в боксерскую стойку – не ждать же сложа руки! Почему ему вспомнилась именно та женщина, а не милая Лотта – загадка, на которую Тойво обратил внимание гораздо позднее – когда времени сделалось предостаточно, чтобы вспоминать и размышлять. В тюрьме, в одиночной камере смертников, в будущем.

Зловещие призраки прошлого не остановились. Вероятно, им глубоко до лампочки, как говорится – Ильича – были все политические, религиозные и душевные пристрастия. Привидениям главное что? Главное напугать, обмануть и запутать. А там – тут куснул, кровушку пустил, там ударил, синяк посадил, и забирай трепещущую душу.

Но в сгустившейся тьме подвала на руках у Тойво, впрочем, как и на губах, щеках и шее заалели пунцовые отпечатки, словно бы от поцелуев. Обгоревший Тынис сунулся с нехорошими намерениями, но получил кулаком с «памятью о Лоухи» по морде, отлетел за пределы видимости и там скис.

«Эге», – подумалось Антикайнену. – «Если поцелуи красавицы-колдуньи так действенны против нечисти, то эти упыри мне до пояса навредить не смогут. Впрочем, ладно кокетничать – и ниже пояса они тоже бессильны. Разве что, если за колени и дальше к пяткам подберутся, тогда дело плохо».

Имре и Резчик еще что-то попытались замутить, но получили по алой оплеухе и нехотя отступили. Тойво прижал ящики к груди и пошел на свет – не на тот свет, а на дневной, пробивающийся через подвальный люк. Кошка уже сгрызла свой суп и теперь умывалась языком.

– Еще хочешь, братец? – спросил ее Антикайнен. Выбрал в кастрюле маленький кусочек студня и положил в миску.

Но кошка, принюхавшись, сделала лапой имитацию, будто что-то закапывает, так что Тойво понял: пока довольно.

– Ну, как хочешь, – сказал он и повернулся на выход.

– Чао! – попрощалась кошка и махнула своей лапой с высунутыми когтями ему вслед ^[202].

Антикайнен вышел из дома незамеченным, посмотрел по сторонам и решил, что правильнее всего будет зарыть ящики в снег под одинокой осиной, замести все следы за собой, а потом, когда сумрак опустится на Кимасозеро, прийти за деньгами с походным тобогганом и уйти потом, куда глаза глядят.

Так он и сделал. Только сорвал бумажку из верхнего ящика и внимательно прочитал, что в ней было написано. Витиеватые строки с вензелями и загогулинами гласили: «Податель сего, Тойво Антикайнен, является собственником ста миллионов тысяч долларов в банке «Бруссун». При обналичивании средств взимается комиссия в размере 100 процентов от суммы». Печать и подпись. Такие же, как в той липе, что они с Пааво сунули под нос охранникам денег вблизи Турку^[203].

Посмотрели родственники Нурми на эту бумаженцию, когда вскрыли ящик, да и оставили на своем месте: кому нужен круглый ноль после выплаты комиссионных? А про звук секретно открываемого днища и думать забыли.

Ай, да Пааво Нурми! Ай, да сукин сын! Гарри Гудини должен гордиться своим последователем!

Нисколько не скрываясь, Тойво пошел к штабу, но заходить внутрь не стал. Все были заняты, вот и он занялся своими делами. Время, чтобы нагрузить походные сани всем необходимым понадобилось как раз до сумерек. Неторопливо и тщательно выбрав себе одежду для предстоящего похода, он отправился в баню, стараясь на этот раз, чтобы не пересекаться со своими командирами.

Он с удовольствием попарился вместе с Икконеном, Томалой, Лахти и Ярвимяки, проверенными в боевом деле красными шишами. К ним же чуть позже присоединился Оскари Кумпу, притащивший по такому случаю с собой бутылку трофейного коньяку.

– Ну, как – справляетесь без меня? – спросил Тойво у великана, когда они выпили по стаканчику замечательного пития.

– Почему это – без тебя? – удивился тот. – Справляемся, конечно. Не привыкать.

В этом и была вся прелесть командирства. Когда заместители работают надлежащим образом, постоянное присутствие командира вовсе и не обязательно. Где бы он ни был – хоть в дровах бухой валялся – любые достижения становятся его заслугой, а любые недостатки – всего лишь недоработкой заместителей.

– Враги сюда не сунутся еще пару дней, – сказал Тойво. – Однако задерживаться здесь надолго все же не стоит. Мало ли героев-энтузиастов среди лахтарского офицерья завелось – решат себе карьеру на плечах солдат сделать. А нам потери не нужны совсем. Так что завтра, вероятно, нужно выдвигаться на соединение с нашими регулярными частями.

– Это верно, – согласился Оскари.

– Трофеи и донесения оформлять только на имя командующего Седякина, кто бы их ни принимал. В дальнейших боевых действиях участия не принимать, ссылаясь на усталость и выполненный приказ.

Кумпу с удивлением посмотрел на Антикайнена.

– При первой же возможности связаться с командиром училища товарищем Инно. Он должен быть в курсе наших дел, и чем быстрее – тем лучше.

Оскари кивнул головой и опять с сомнением посмотрел на своего боевого друга.

– При возникновении непредвиденных ситуаций, например, пожара, считать это сигналом к отходу отряда в Конец-остров.

– Погоди, я что-то не пойму, к чему весь этот разговор, – наконец, не выдержал Кумпу. – Словно завещание оглашаешь.

Антикайнен долго-долго смотрел в глаза великану, не стесняясь выступивших, вдруг, слез. Потом обнял Оскари за плечи и проговорил.

– Так и есть, брат. Я тебя никогда не подводил. Не подведи и ты меня.

Кумпу не мог понять, что такое происходит с его верным боевым другом, но потом решил, что это – всего лишь последствия величайшего груза ответственности, наложившихся на усталость. Он разлил оставшийся коньяк по стаканам и сказал:

– Теперь надо спать. Поверь, завтра все будет по-другому.

– Да, надо спать. Завтра все будет по-другому, – согласился Тойво и залпом выпил коньяк.

24. Последствия.

Ночевать Антикайнен отправился к фельдшеру Муйсину, потому что никто из его отряда на постой к этому неприятному субъекту не пошел. Федор бы и Тойво не пустил, да тот показал ему свой револьвер, отчего фельдшеру пришлось только вздохнуть и подчиниться.

Антикайнену нужно было три часа здорового сна, чтобы никто не тревожил – тогда можно было заниматься прочими вещами, в том числе и незаметным отходом из деревни. Казалось бы, как можно пройти мимо караульной службы, им же самим поставленной на такой высокий уровень, что ни комар не пролетит, ни муха не проскочит. Особенно в зимнее время, когда комарам и мухам самое место.

Все имущество со складов, которое пока не было оприходовано, снесли в двухэтажное здание, где раньше была и больничка, и школа, и еще что попало. Красноармейцы продукты разобрали, а местное население им в этом помогло, оружие уже погрузили на повозки, зимнее обмундирование также пустили в дело взамен пришедшего в негодность. Так что оставалась какая-то чепуха, но чепуха стратегическая, которую никоим образом врагу оставлять было нельзя.

Проснувшись в самый разгар ночи, Тойво прислушался к самому себе и ничего не услышал. Ни мышцы не болели, ни совесть не страдала, ни колебания не одолевали. Когда ничего в себе самом не слышишь – это хорошо. Это значит, можно жить дальше.

Он съездил со своими санями к приметной осине, перегрузил на них ящики с деньгами и, никем не замеченный, дошел до склада. Его никто не охранял, потому что все ценности, якобы уже были разобраны. Выяснив загодя у фельдшера Муйсина, где находится камфорный спирт, он разлил его по мензуркам. В горлышко каждой уложил наподобие фитиля хлопчатобумажную ветошь, разнес эти емкости из тонкого стекла по углам, к косякам дверей и тюкам с летним военным обмундированием и поджег.

Через некоторое время стекло, как неприспособленное к открытому огню, лопнет, спирт вытечет, возгорится и воспламенит все вокруг себя. Пожар заказывали?

Дом, конечно, было жалко – еще екатерининской постройки – но так пришлось бы поступить в любом случае. Разве кто-то озаботится устройством большого костра во дворе или на поле, когда есть гораздо более простые решения? Он просто ускорил процесс. Война все спишет.

Пожар разгорелся даже быстрее, чем Тойво это ожидал. Лопнули стекла в окнах и огонь с шипением взметнулся к крыше, разом со всех сторон. Нет ничего страшнее в стихиях, чем бушующий всепожирающий огонь. И нет ничего более завораживающего, чем пляска пламени.Человек просто не в состоянии отвести от него взгляд.

Бойцы из караула тоже были людьми, и ничто человеческое им было не чуждо, как бы к этому ни относился Устав караульной службы.

Огонь был ярок и освещал вокруг себя всю деревню. От этого за деревней делалось еще темнее. Красноармейцы дисциплинированно оставались на своих постах, только вот все их взоры были обращены на пожар.

А Тойво беспрепятственно выкатился к озеру Кимасу, и направил свои лыжи в сторону другого озера – Лувозера, чтобы там уже выбраться на берег и по лесу достичь Каменного озера. И все – дальше родная некогда страна Финляндия. О лыжном следе он не заботился вовсе – слишком много их тут осталось после поспешного бегства белофиннов.

Антикайнен надеялся, что боевой товарищ Оскари Кумпу правильно распорядится информацией, которую Тойво ему предоставил. Он должен понять, что не стоит распространяться ни о последнем разговоре с ним, ни, вообще, о встрече в бане.

Когда пожар стал затухать Антикайнен был уже далеко. Настолько далеко, что не узнал о сгоревшем на чердаке финском добровольце Анти Марьониеми. Несчастный парень в свое время настолько испугался внезапной стрельбы и атаки красных шишей, что забрался под крышу дома и там затаился. Он видел через слуховое окошко, что красноармейцы готовятся к тому, чтобы покинуть деревню, поэтому сдаваться не торопился. Ночью даже заснул, уверовавши в свою безопасность и скорое освобождение. Так и задохнулся во сне от дыма, так и запекся в свое ложе. Потом его сморщенный труп извлекут из-под обломков крыши вернувшиеся в Кимасозеро белофинны. А их политработники придумают леденящую кровь историю, как на пути в Конец-остров красноармейцы под руководством Тойво Антикайнена сожгут пленного Анти на костре – дрова кончились, вот они и стали топить кем попало.

Правильные инструкции дал командир перед своим дезертирством великану Оскари, да вот неправильно их пришлось исполнять.

Красные шиши вернулись в деревню Конец-остров, а там уже вовсю хозяйничают части войск южной колонны: топят печки и по домам сидят, костя и в хвост и в гриву чертову карельскую зиму, чертов карельский снег, чертов карельский мороз и чертовых чухонцев. У отряда курсантов Интернациональной школы по определенной причине не было комиссаров, зато в войсках их было преизрядно. Комиссары не умеют бегать на лыжах, они под другое заточены.

В ту же ночь, когда красные шиши расположились на ночлег, всех командиров поочередно начали таскать в политотдел.

– Где Антикайнен? – ласково сказал каждому толстый дядька во френче. – Убью, сволочь!

Суси в ответ пожал утомленными плечами: сгинул Тойво – может, что случилось. И потом добавил:

– Я сам тебя убью, шкура тыловая!

Дознаватель услышал подобные слова от всех командиров рот, взводов и отделений. «Да что они – сговорились, что ли?» – подумалось ему. – «Я же не шкура, у меня просто работа такая. Шкурная».

Командир батальона южной колонны, злобный татарин Гарифуллин в очках с тонкой оправой, очень скептически относился к лыжникам. Армия – это не баловство, это кавалерия, артиллерия и пехота. Так было испокон веков. Поэтому он не вполне доверял докладу начальника штаба Суси.

Но вот трофеи впечатляли.

– Сдайте их интендантской службе, – приказал он.

– Только командующему Седякину, или лицу его представляющему, – ответил Симо.

Гарифуллин как раз не был тем лицом ввиду разного рода бюрократических и должностных формальностей.

– Но мы же все – Красная Армия, – строго возразил он. – Или ты считаешь, что Седякин краснее?

– Я ничего не считаю, – деревянным голосом ответил Суси. – Я выполняю распоряжение.

Комбат только махнул рукой, поняв бессмысленность дальнейшего разговора.

– Пусть ЗамПоВоор расписку напишет, что принял во временное пользование с последующей передачей службе Седякина, – сказал он.

На улице разыгралась пурга, обещающая прекращение мороза, поэтому все принялись ее пережидать, оставив на потом принятие каких бы то ни было ответственных решений.

А Гарифуллин в это время издал приказ, исходя из которого бойцы Интернациональной школы поступали под его командование вплоть до иных распоряжений.

– Слушай, товарищ командир! – горячился по этому поводу Оскари. – Мы не твои солдаты. Мы курсанты, за содержание которых платит государство. Мы – красные шиши, которые со своей задачей справились.

Тонкие губы Гарифуллина вытянулись в линию, глаза сделались какого-то белого цвета.

– Товарищ солдат! Трусости я не потерплю! Для тебя государство – это я! Прикажу под пули идти – пойдете! Да что там пойдете – побежите! И как один умрете. И, вообще, если вы шиши – то идите на шиш! Распустились! Совсем субординацию забыли!

Через двое суток, когда метель стихла, отряд курсантов-лыжников по проторенной ранее дороге двинулся обратно в Кимасозеро. На этот раз идти было легко, потому что двигались налегке – позади шел обоз и, собственно, батальон. Регулярные войска категорически отказались одевать лыжи.

– Может, командира найдем, – проговорил Каръялайнен.

Но нашли еще несколько пожарищ, а также разбросанные повсеместно трупы овец, коров и свиней. Сами белофинны ушли, но скотину зарезали в качестве назидания. Живите, карелы, с Советами, авось не передохните. Что ж поделать – уж такая стратегия у любых освободителей, когда народ особо освобождаться не желает.

Гарифуллин кривил губы в брезгливой усмешке, заняв своим штабом тот же дом, где когда-то жил и столовался майор Таккинен. Он тоже был освободителем. Через некоторое время вслед за ними прибыли на санях отделение чекистов, которым суждено было восстанавливать социалистическую законность и выявлять оставшиеся очаги контрреволюции. Это были петрозаводские парни, однако ни на карельском языке, ни на финском не говорившие.

Среди них был «засланный казачок», который прирабатывал на ведомство Бокия. Этот приработок заключался лишь в том, чтобы в меру своей осведомленности знакомить с некоторыми персоналиями из чекистских разработок другого парня, рангом повыше. Поход Антикайнена был секретным, но, разузнав на месте, кто был командиром курсантов, и, самое важное – то, что этот командир бесследно сгинул, он воодушевился. Где-то в ориентировках эта фамилия ему уже встречалась.

Теперь дело было только за установлением телеграфного сообщения между этим участком карельского фронта и центром. Ну, не самим Центром, а так – центриком местного карело-финского пошиба.

Именно из-за отсутствия такого сообщения, ни Седякин, ни Инно не получали в полной мере информации о деятельности красных шишей. Разве что докладная записка Суси и прежние рапорты Антикайнена ушли вместе с регулярным армейским курьером. Теперь нужно было время, чтобы дождаться ответа.

– Нет у нас больше времени! – сказал комбат и заслал красных финнов в разведку.

Всего в 23 километрах от Кимасозера разведчики обнаружили большой отряд противника. Белофиннов было много, две-три сотни, а, может быть, этаким количеством не ограничивалось: враги были мобильны и передвигались по территории, собираясь вместе и тут же разделяясь на малочисленные группы. Они сместили свой фронт в западную Кондокскую волость, пытаясь удержать в своих руках дорогу, ведущую в деревню Вокнаволок.

Передовые части оккупантов из Кимасозера переместились в населенный пункт Барышнаволок, там засели, построили снежную оборону и принялись ждать весны. Также должен был вернуться командующий Илмарийнен, который с испугу чесанул от Антикайнена аж до разведцентра в Каяни. Но с возвращением он медлил.

И правильно сделал, потому что как только Гарифуллину стало известно, что в каком-то Барышнаволоке триста врагов, он немедленно позвал Суси и Кумпу, которые были главные среди курсантов после исчезновения Тойво.

– В общем, чухна белоглазая, ставлю вам задачу, – сказал он, поблескивая стеклами очков все в той же тонкой оправе. – Что хотите делайте, а братьев ваших из той деревни надо изгнать. Максимальное количество уничтожить, минимальное – взять в плен.

– Лахтарит нам не братья, – сказал Оскари.

– Значит, против атаки на Барышнаволок вы ничего не имеете. Вот и славненько. Тогда бейте эту буржуазную финскую сволочь. Можете идти.

Суси, не успевший и рта открыть, со злости развернулся через правое плечо и пошел прочь. Кумпу даже разворачиваться не стал: так, пятясь, и вышел.

Разведчики докладывали, что деревня располагалась на мысу, подобраться можно только по льду, либо подо льдом. Психическую атаку уже не организовать, естественных укрытий не найти – остается переть в лоб, а это жертвы. Комбат, судя по всему, своих бойцов в помощь организовывать не собирается. Сошлется, что «не умеют на лыжах ходить», «холодная погода», «языка финского не знают» – вот и вся недолга.

– Что у нас там с морозом предвидится в ближайшие дни? – спросил Суси в штабе.

Тотчас же где-то в лагере отловили и привели на совет Вяхю. Лесной человек лучше всех мог сказать, что ждать от природы.

– А ничего с морозом не предвидится – видите, как синички скачут? – ответил Тойво. – И облака рваные. Собаки в конурах носом к выходу спят. Эхо стало глуше.

– Отлично, – обрадовался Каръялайнен. – Пойду запишу, сколько синичек мимо проскакало.

– А я посокрушаюсь, что на небе беспорядок, – в тон ему сказал Хейконен.

– Тогда накажу собакам носы из конуры не казать, а то с эхом что-то не то, – вздохнул Суси.

– Прошу покорнейше извинить, – повинно наклонил голову Вяхя. – Будет тепло.

– Ну, для нас уже минус двадцать – это тепло, – заметил Оскари и поежился, вспомнив, видимо, как они ночевали в лесу при минус тридцати семи.

– Ну, за точность, конечно, не ручаюсь, но что-то около нуля. Оттепели не предвидится, но мороз уйдет – точно. А что?

Да ничего, просто разобранные пушки до сих пор возились в обозе. Оставлять в Конец-острове не решились, а люди Гарифуллина прибрать их к себе в заведование не могли – не было у них артиллеристов.

Задействовать бомбометание – вот что хотел предложить начальник штаба. Не может быть, чтобы среди курсантов не нашлось никого, кто бы не имел опыта обращения с артиллерией. Когда очень холодно, пушки стрелять не могут, но в ближайшие дни, если верить синоптику Вяхя, погода будет шептать.

Пушкарей привели целых четырех человек – по одному на каждый агрегат. Антилла, Кярну, Каллио и Аалто – все сурово хмурили брови и чесали в своих затылках: ответственность большая, опыт – малый.

– Еще бы механиков или слесарей в помощь, чтобы собрать все это хозяйство, – вздохнул Антилла.

Комбат не разрешал использовать трофейное имущество, но на этот раз Суси был настроен очень решительно.

– Пушки наши, стало быть, мы ими пользоваться будем. А иначе это уже пособничество врагу и контрреволюция, – сказал он и, не дожидаясь согласия, махнул своим людям рукой: покатили сани со стволами, лафетами, замками и колесами.

Все обнаруженные механики были из лесоперерабатывающей промышленности и парочка из камнедробильной. Кто-то когда-то работал смазчиком, кто-то агрегатчиком, кто-то мотористом конвейерной ленты – но слесарями они себя не называли. Слесари – это те, кто делают, что им покажут. Механики же те, кто определяют, что делать, обслуживают во время работы и назначают ремонт. Во как!

Именно этих познаний как раз хватило, чтобы собрать первую пушку. Остальные собрались уже сами по себе.

– А они стрельнут? – с сомнением спросил лучший лыжник отряда Кярну, уже пожалевший своего признания об артиллерийском прошлом.

Механики окинули его презрительными взглядами и убежали по своим делам.

– Они стрельнут, – сказал сам себе Кярну. – Обязательно стрельнут. И не раз. Пока боевые расчеты не кончатся.

По льду озера Нуоки-ярви красные шиши, не пытаясь передвигаться скрытно, добрались к мысу на расстояние неприцельного ружейного выстрела. Если обходить деревню с флангов, то выстрел обязательно будет прицельным. Очень выгодное положение у Барышнаволока, белофинны это знали и потирали озябшие руки, злорадно ухмыляясь.

– Что с местным населением будем делать? – спросил Оскари.

– Извинимся перед ними за причиненные неудобства, – пожал плечами Каръялайнен.

Но Суси, раздобыв где-то пожарный рупор, сказал:

– Через час деревня Барышнаволок будет уничтожена метким огнем Красной Армии. Просьба всем соблюдать спокойствие и организованными колоннами покинуть населенный пункт.

Сказал это Симо, конечно, в рупор, а звук, заскользив по льду, как по маслу, достиг ушей всех, кто засел в деревне. Собаки и кошки, вздохнув, пошли по дороге в ближайшую деревню, чтобы просить там милостыню. Среди них можно было заметить трех престарелых человек из числа местных жителей, которые тоже покинули родные места. Больше ни одной деревенской морды в Барышнаволоке не осталось – всех финны угнали на лесоразработки.

Оккупанты не препятствовали исходу гражданских лиц из своего укрепрайона, но к словам красного шиша отнеслись с недоверием. Даже больше – они вознегодовали и рассердились. Похватали винтовки, прицелились из пулеметов и стали стрелять на голос.

Промазали, конечно, но отсчет времени тем самым запустили.

Пушки развернули в боевой порядок, по таблице, вытисненной на лафете, определили угол стрельбы, покрутили рукояти, а потом командиры поочередно заглянули через замки в дула. Дула смотрели в небо.

– Эх, сюда бы хоть по одному механику привязать для точности, – вздохнул Кярну, но таковых поблизости уже не оказалось. Были только смазчики, агрегатчики и мотористы, которые теперь не возражали даже против должности «слесарей». Да и то они старались держаться подальше от бомбистов-смертников.

– Ну что, полаемся напоследок? – спросил Каръялайнен, когда до часа «Хе» осталось пять минут. – По русским обычаям войска должны перед битвой полаяться. Так, говорят, они себе боевой дух подымали.

Начальник штаба молча протянул ему рупор. Лаять в присутствии подчиненных ему совсем не хотелось.

– Дорогие лахтарит! – сказал командир второй роты, откашлявшись, в громкоговоритель.

– Вы подлые и низкие личности! Вы хамы! Соленые огурцы^[204]! – перешел он к делу. – Вот так! Мочи козлов!

Белофинны что-то прокричали ему в ответ, но слов никто не разобрал, зато разобрали интонацию – явно ругательную. Потом еще и стрельба началась, бестолковая и поспешная.

– Разрешаю мочить козлов, – махнул шелковым платком начальник штаба.

Снаряды уже были заряжены, оставалось только дернуть за веревочку. Кярну с тоской посмотрел на отошедших на безопасное расстояние товарищей, перекрестился на все четыре стороны, закрыл глаза и пальнул. «Тум», – сказала пушка и выплюнула с дульного среза огонь и молнию. Орудие дернулось назад, но не очень сильно: калибр все-таки был не самый большой. Молния угодила в какое-то невидимое строение на дальнем конце деревни, взметнув вверх расщепленные доски.

– Ура, товарищи! – обрадовался Кярну. – Работает! Даю поправку!

Друг за другом, с учетом поправки, выстрелили Каллио, Аалто и Антилла. Их залпы тоже были весьма удачными – Суси в бинокль наблюдал, как взлетают в воздух доски, бревна и некоторые особо несчастные белофинны. Просто несчастные белофинны решились на отступление, оставив самых стойких прикрывать отход. Те открыли беспорядочную и хаотичную стрельбу, пытаясь предугадать, куда в следующий раз прилетит снаряд, чтобы предварительно сменить огневой рубеж.

Слесари снова сделались механиками и ходили по льду павлинами.

25. Конец похода.

При взятии Барышнаволока удалось избежать потерь, но потерять саму деревню не удалось. После артиллерийской подготовки не осталось ни одного неповрежденного здания, даже бани разрушились, хотя в них никто не стрелял. Белофинны отступили, утащив своих погибших и эвакуировав раненных.

Местные жители, по возвращению погоревав над имуществом, пошли жить в соседние деревни, где их собаки и кошки уже освоились и даже перестали просить милостыню.

Можно было взять опасную бритву и вырезать из топографических карт населенный пункт на мысу озера Нуокиярви, как более несуществующий. Был Барышнаволок, да весь вышел. Аминь!

Гарифуллин, вошедший со своим батальоном в развалины деревни, остался очень недовольным: где, прикажете, теперь жить?

– Приказываю новый приказ: настичь врага и уничтожить! – издал он распоряжение. – Маннергейма взять в плен, а пожар мировой революции – раздуть!

– Что – опять нам? – высказал возмущение Хейконен.

– А ты чем-то недоволен, товарищ боец? – гневно заблестел стеклами очков комбат. – Мои красноармейцы от врага не бегают и пойдут вместе с вами в авангарде.

Так, конечно, и было по выступлению из Барышнаволока, однако без лыж идти по сугробам очень неудобно, поэтому совсем скоро образовался арьергард из плетущихся солдат батальона.

На подступах к деревне Кондока 1 февраля они угодили под ожесточенный огонь лахтарит, которых утомленные разведчики не сумели выявить. Перестрелка была короткой, но на этот раз приведшей к жертвам среди курсантов Интернациональной школы. Пять человек получили ранения разной степени тяжести. Белофинны ушли без потерь: во всяком случае, ни капли крови на снегу не было обнаружено, ни одного следа волочения.

Через три дня, ввязавшись в бой в ожидании отставшего, как всегда батальона, на окраине деревни Вокнаволок, погибло три красных шиша, в том числе и разведчик Лейно.

Пуля угодила ему в живот, и все, в том числе и сам раненный понимали: четыре-пять часов мучений, а потом смерть. Лейно страдал нещадно, сначала сдерживаясь, но по мере потери сил начал стонать все громче и громче.

Когда пришли, наконец, бойцы Гарифуллина, то все они поинтересовались: «Кто это у вас так воет?» Сам комбат пришел посмотреть на Лейно, и тот, словно именно его ждал, очнулся и что-то сказал командиру. Гарифуллин засомневался, но раненный уцепился за его руку.

– Всем в атаку! – приказал комбат, поднимаясь в рост. – Возьмем Вокнаволок – ключи к Финляндии у нас в руках.

Он посмотрел на скорбные лица товарищей Лейно и добавил:

– Идите, товарищи. Я буду с ним. Все будет хорошо.

Суси резко повернулся и ушел. За ним потянулись и другие красноармейцы. Лицо у Каръялайнена странно дернулось, но и он не стал отставать от своих боевых друзей.

Перед самой атакой и начальнику штаба, и Хейконену, и Кумпу и командиру второй роты показалось, что где-то у них за спиной прозвучал одинокий револьверный выстрел.

Вокнаволок взяли, связь между Финляндией и оккупантами была разорвана. По крайней мере, та связь, которая осуществлялась по дороге. Теперь белофиннам оставалось уповать лишь на то, что грянет внезапная весна и Красная Армия утопнет в беспутице. Но в начале февраля такого в Карелии не бывает.

Лейно умер, его лицо больше не искажалось страшными мучениями, оно сделалось спокойным, и сам он, долговязый по жизни, стал будто бы еще больше ростом. Пришлось делать два гроба – первый, сколоченный деревенскими плотниками, оказался короткий.

На похоронах не звучало никаких речей, никто не клялся отомстить, не плакали женщины. В полнейшем молчании и тишине курсанты опустили тело друга в могилу, только откуда-то издалека доносился одинокий крик ворона, словно многократно усиленный звук падающей в воду капли.

– Спасибо, комбат, – сказал Суси, подойдя к тому, когда они начали расходиться с кладбища.

– Это жестокое время, – ответил Гарифуллин. – И кто-то должен поступать жестоко, пусть и не вполне правильно.

Отряд лыжников продолжал свой поход, теперь уже совсем не беспокоясь о скрытности. 5 февраля рота, под командованием Хейконена, не дожидаясь подхода основных сил, внезапной атакой захватила деревню Понгилахти. Белофинны казались полностью деморализованы и, где только можно было, избегали вступать в противостояние с красноармейцами. Судьба агрессии была предрешена.

Вечером 10 февраля курсанты Интернациональной школы въехали в населенный пункт Войницы. Здесь их догнал курьер командующего Седякина, который своим приказом освобождал их от дальнейших диверсионно-разведывательных действий. Впрочем, этим делом они перестали заниматься уже после взятия Кимасозера, влившись в батальон Гарифуллина в качестве ударной группы.

Совместно с пешими воинами, курсанты, не торопясь, вошли в Ухту^[205]. Там уже распоряжались красноармейцы Седякина.

Был митинг, на балкончике старого карельского дома друг за другом выступали какие-то ораторы. Они орали, что «победили», «враг разбит», «торжество социализма», «дело Ленина и Троцкого», «печальный конец наглой игры белых» и прочее, прочее, прочее. От красных шишей выступил почему-то Гарифуллин. Он тоже отметился банальностями и лозунгами, после чего все покричали для пущей важности «ура» и разошлись отсыпаться. Впереди предстоял путь на железнодорожную станцию Кемь, чтобы ехать в Петрозаводск.

Об Антикайнене пока никто не интересовался, но это было всего лишь вопросом времени. В Петрозаводске пара человек из органов, так сказать, безопасности, независимо друг от друга готовили свои опросники. Один из них был парнем всемогущего товарища Бокия. Если в милиции любили говорить: «нету тела – нету дела», то не в милиции было с точностью до наоборот. Если нет тела, значит, об этом кому-то есть дело.

Командир отряда лыжников-диверсантов – участник «Револьверной оппозиции» – сподвижник Отто Куусинена в революционной деятельности в Финляндии – обученный шюцкором специалист по выживанию. Такие люди просто так не пропадают, как когда-то пропала очень значительная сумма из национального банка Суоми. Ладно, большая часть денег перетекла через того же Куусинена в Питер, но где затерялась меньшая?

Из Москвы в Петрозаводск срочным порядком отправился человек, который был, вообще-то, заинтересованным в судьбе Антикайнена лицом. Этот интерес ненароком поддерживал все тот же товарищ Глеб. Получив на руки пакет документов касательно Тойво, его нелегальных переходов в Финляндию, его лыжного похода,и, наконец, загадочного исчезновения в Кимасозере, человек передумал ехать в Петрозаводск. Вместо этого он отправился на границу с Эстонией, где и потерялся.

Ну, а лыжники дошли до Кеми. Это было уже не в тягость: в деревнях по маршруту их ожидал теплый прием, да и боевое снаряжение заметно уменьшилось, то есть, лишние килограммы на себе тащить было больше не надо. Трофейные пушки сдали в службу Седякина в Ухте, откуда их через полгода переправили в Питер: фронта больше не было, о новой войне, которая разразится через восемнадцать лет, никто даже не думал.

Эти горные пушки болтались по военным складам, но на вооружение их никто не брал, потому что артиллерийская наука на месте не стояла, запустив в производство новые мощные орудия. Через некоторое время их, как память, передали в Интернациональную школу командиров^[206], установив две пушки перед входом, а две поместив внутрь здания для красоты и декора.

Красные шиши прошли торжественным маршем по центральной площади Петрозаводска, и люди чепчики бросали, а партийное руководство роняло слезы умиления. Все спрашивали друг друга: «Кто из них Антикайнен?» И показывали друг другу на Суси, на Каръялайнена и Хейконена, даже на Тойво Вяхю: «Вот он – герой!» Только на Кумпу не показывали – уж больно тот был велик и грозен.

– Эта зимняя кампания выявила значение воинских частей из лыжников и необходимость их для успешных зимних кампаний в северном районе, – выступил перед собравшимися Симо Суси. – Блестящая деятельность отряда лыжников-финнов Интернациональной военной школы наглядно продемонстрировала, какие достижения возможны для лыжников. Общая длина пройденного отрядом пути от станции Массельгской до станции Кемь – около 980 километров. Кроме того, нам пришлось совершить разведочные действия общей длиной в несколько сот километров. Потери белых убитыми и взятыми в плен были 117 человек. Кроме того, много раненных… Потери отряда составляют 8 убитых и 9 раненных. Что касается значения произведенной отрядом лыжников операции, то надо признать, что она решающе помогла южной и средней Карелии в быстрой ликвидации бандитизма».

– Ура! – охотно закричали участники торжественного митинга, видя, что человек на трибуне больше ничего не пытается сказать.

– Ура! – поддержали их курсанты.

– Урай! – подхватили призыв несколько приблудившихся карелов-ливвиков из Олонецкого района. На них никто косо не посмотрел, и они радостно засмеялись, пихая друг друга в бока^[207].

Пройдет пятнадцать лет, и речь Суси будет издана, как письмо Антикайнена в газету, посвященное очередной годовщине беспрецедентного во всей человеческой истории военно-диверсионного зимнего тысячекилометрового марша при минимальном количестве жертв. Аналогичное дело в свое время совершил Ксенофонт, только летом, и никто не знает, сколько солдат из всей выведенной им армии он потерял.

Имя Антикайнена было у всех на устах, но никто не знал, как он выглядит. По рекомендации высокопоставленного сотрудника специального ведомства была выдвинута версия: «Тойво срочно вызван в Питер». Сказать, что погиб – а он объявится, вот будет конфуз! Нет, надо быть уверенным в его судьбе, а уж потом запускать информацию.

Сложившаяся ситуация пока ни к чему критичному не приводила. Разве что командующий фронтом Седякин, высоко оценивший поход лыжников, поручил представить участников к медалям, грамотам и памятным призам. Всем – внеочередное воинское звание, а командира отряда – наградить орденом Красного Знамени.

Да, теперь Тойво нужно было разыскать, живого или мертвого. Известность – дело непостоянное, поговорят и перестанут. Вот с орденом за номером 641 дело гораздо серьезней.

А сам потенциальный орденоносец совсем не думал о том, что творится за его спиной. Настолько непринужденно удалось договориться с совестью, настолько ловко оправдать свои поступки, что голова полностью отключилась от пережитых событий последних лет, будто их и не было. Вернее – будто они случились, но были столь незначительны, что обращать на них внимание – пустая трата времени. Прошлое уже прошло, будущее еще только будет, надо сосредоточиться на настоящем.

Нурмес – этот городок Антикайнен наметил себе, чтобы остановиться и перевести дух. На самом деле надо было просто осмотреться: что изменилось за это время на его Родине. Проще, конечно, было добраться до Каяни, где живут, как он надеялся, былые товарищи по шюцкору, но это был крюк к северу.

Найти жилье на пару ночей – вот что требовалось. Единственным документом, которым он мог пользоваться на территории враждебного Советскому Союзу государства – это приснопамятная поистрепавшаяся бумажка на имя штабс-капитана Верховского. По фински написана только фамилия, но печатей и гербов нарисовано много, они отвлекают внимание и создают антураж.

До Нурмеса удалось дойти без осложнений, которые могли возникнуть только в том случае, когда бы повстречались люди. Но таковых в лесу зимней порой болтается крайне мало, поэтому Тойво, избегая дорог и хуторов по берегам многочисленных озер и ламбушек, шел себе и в ус не дул.

Даже ночевка возле устроенного ракотули не принесла обычных в такой сезон мучений: один бок у огня горит жаром, другой бок у леса коченеет от холода. Где-то рядом повыли волки, потом пришли посмотреть на пламя – были видны только их глаза, пылающие угольями в отраженном свете костра – но это были обыкновенные волки, на людей не бросающиеся. Тойво думал переждать такое невыгодное соседство, бодрствуя, но тут же заснул, а чуть свет, живой и невредимый, организовал себе хороший завтрак из доброй еды. Сначала, конечно, проверил, все ли конечности на своих местах, а то отгрыз какой-нибудь самый сумасшедший волк что-нибудь важное – а ему потом мучиться!

В крохотном городишке Нурмес по улицам бродили патрули – военные и полицейские. Последние состояли из недовольных жизнью ленсманов, первые – из счастливых ефрейторов. Тойво сдался сначала одним, потом другим, прикинувшись ветераном карельской кампании. Раздраженные обязанностью болтаться по холоду ленсманы постарались побыстрее избавить себя от общества веня-ротту, косвенно виновного в их прозябании на улице. Зато радостные, что их не отправили на фронт, ефрейторы, прониклись сочувствием и даже сопроводили до ближайшего постоялого двора.

Это было лучшей рекомендацией для хозяев, доверие также возросло после презента нескольких банок дефицитной тушеной говядины – явно из армейских запасов. Деньги за постой, однако, они тоже взять не отказались.

Баня, прачечная и, самое важное, постель с белоснежными хрустящими простынями, подушкой и одеялом – вот что такое отдых! Точнее, начало отдыха.

На следующий день Тойво отметился в комендатуре, кратко рассказав о падении Кимасозера, поведав о намерении двигаться дальше в Хельсинки, чтобы предстать перед эмигрантским правительством России с докладом.

– Такое в Хельсинки имеется? – удивился комендант. – Я-то думал, что они в Париже заседают.

– Ну, тогда в Париж отправлюсь. Не буду донимать господина барона, у него и так дел хватает.

Действительно, Маннергейм был занятым человеком, ему хватало забот о своих соотечественниках – урожденных финнах, а не о всяком эмигрантском отродье, хотя и отлично говорившем на их языке со столичным акцентом.

В то лихое время в Финляндии было много русских: как тех, что сидели в концлагерях для выяснения личности, так и тех, что уже были выяснены и болтались по стране в поисках заработка и средств к существованию.

Русские эмигранты предпочитали не общаться с соотечественниками, а если удавалось каким-то образом пристроиться в финской жизни, то начинали относиться к землякам откровенно враждебно: «понаехали тут!» Их притесняли, над ними издевались, они не имели никаких прав. Ну, такая уж горькая доля – эмигрантская.

Впрочем, это не относится к африканцам, индусам и арабам. Они нигде не ощущают себя эмигрантами, они везде – хозяева жизни. Свою страну они везут с собой и просто расширяют ее границы за счет уменьшения территории, где пока еще живут коренные жители. Потому что они всегда в стаде, потому что принцип у них один – выжить, а, следовательно, и мораль таковая. И даже вера под эту мораль, иншалла.

Конечно, в другое бы время, зацепили бы Антикайнену руки за спину и посадили бы в кутузку, но в последнюю неделю здесь было много военных, группами и поодиночке возвращающихся после не вполне удачно сложившийся войны. И не факт, что все они отступили по приказу. Но комендатуре на это было наплевать – есть еще военная полиция, пусть они и разбираются потом. Их дело: переписать фамилии, место жительства, причины возвращения в Финку.

– Винтовку, гранаты, пулеметы, автоматы, взрывчатые и отравляющие вещества а также боеприпасы к ним сдайте по описи, – сказали в комендатуре напоследок.

– А револьвер?

– Ну, револьвер оставьте. Вы все-таки военный человек.

Тойво выдали на руки еще одну бумаженцию, в которой казенным языком регламентировалось встать на военный учет по месту прибытия. И указывалось это место: Хельсинки. Также срок постановки на учет: две недели. В противном случае, то есть, при нарушении регламента – расстрел через повешение. Ну, или повешение через расстрел.

Общественный транспорт до Йоэнсуу, конечно, ходил. Но не зимой и не в условиях тяжелого экономического кризиса. Однако люди все-таки перемещались, сбиваясь в ватаги и арендуя сани с лошадью и кучером. Тойво удалось прибиться к такой, отправляющейся на следующий день.

За день, предшествующий отъезду, Антикайнен прикупил в магазине подержанных товаров несколько кожаных ремней и соорудил сбрую для ношения под военным френчем.

Это он сделал для того, чтобы пачки денег держать ближе к телу. Ну, а те, что не влезали, поместились во вместительный саквояж черной кожи, купленный там же. В самом деле, не с ящиком же и санями ехать!

Тойво пропутешествовал в относительном комфорте до столичного города финской Южной Карелии^[208]. В нем было голодно: связи с Советской Карелией нарушились, продовольствие поступало через централизованные поставки, а свое вырастить в достаточном количестве пока не получилось.

По санному пути он добрался до Пухоса, где на деревообрабатывающем комбинате трудились полуголодные люди. Чего-то жизнь в буржуазной Финляндии нравилась ему все меньше и меньше. Вообще-то, это была уже просто другая жизнь. Ему не довелось жить в независимом государстве, но он смутно догадывался: за любую независимость надо платить. И, как правило, плата эта – жизни обычных подданных.

И на курортах Иматры было пусто и дико. Отрадно, что железная дорога все еще функционировала, так что билет до Выборга казался билетом в другую реальность. А сойдя вечером с перрона поезда в сумрак февральского вечера, Тойво долго стоял, не решаясь двинуться по выборгским улицам.

Оказалось очень волнительным сознавать, что у любого похода есть свое окончание. Мимо двигались по своим делам люди, никто не обращал на него никакого внимания, никто не признавал в нем ничего выдающегося. Да и сам Тойво, робкий и нерешительный, думал, что все былое – это сон. Не сказочный, временами ужасный – но наяву так не бывает. Он – такой же, как все. Его походу пришел конец.

Не было тогда еще в моде называть все, что ни попадя, громкими именами: города, колхозы, движения и прочее. Это придет уже после смерти вождя, первого из них. Имя Антикайнена тоже увековечат, но век этот увековечивания будет достаточно краток. В современной Карелии никто не знает, когда жил и кем был этот Тойво. Не говоря уже про Россию. Только улицы, названные его именем, пока еще остаются в карельских городах и селах. Да четырехтысячная гора в горах останется надолго, если не навсегда, «пиком Антикайнена». Ну, так затем горы и созданы Господом.

26. Сумерки.

Тойво не бросился сломя голову к дому Лотты – ему хватило опыта и осторожности, чтобы опрометчивыми поступками не принести вред, как дорогой ему девушке, так и самому себе. Вместо этого он отправился на почтамт, работающий как и положено – круглосуточно.

Понадобилось несколько больше времени, чтобы тупая, как валенок, телеграфистка шлепнула на предъявленный ей запечатанный конверт штамп города Выборг и актуальную дату. Отчаявшись объяснять, что письмо он отнесет сам по указанному адресу, Тойво уже всерьез подумывал, чтобы достать револьвер и пристрелить к черту безмозглую пожилую куклу.

Наконец, дело было сделано, а телеграфистка так и не поняла, что она совершила, за что получила плату и по какой причине сдачу за это давать не нужно. Она сидела, отгороженная от людей стеклом с круглым вырезом и таращилась на исхудавшее бородатое лицо Антикайнена, как сова на чучело мыши. Хотелось надеяться, что при докладе начальнику ее смены она также не сможет вразумительно объяснить, что, собственно говоря, произошло.

Тойво пошел к дому Лотты, делаясь все более пьяным по мере приближения. Не радость пьянила его и не алкоголь, просто так легче было представить стороннему наблюдателю причину, почему он, вдруг, остановился около почтового ящика, подержавшись за него рукой. Может, конечно, никакого стороннего наблюдателя этой ночной порой и не предполагалось, но Антикайнен не хотел рисковать. Паранойя шелестела в саквояже перетянутыми банковскими пачками и прижималась к телу под «сбруей».

В гостинице ночной портье оказался более сообразительным. За дополнительную плату он разрешил утомленному путнику переночевать в номере, ограничившись записью в своем кондуите: «Вилье Ритола». Даже на документы не взглянул, потому что его внимание отвлекли несколько банкнот с цифрами, обещающими вполне достойную прибавку к жалованью.

Тойво показал ему издалека офицерское предписание на фамилию Верховского, но ознакомиться ближе не позволил, выложив на стойку купюры. Этого оказалось достаточно. Только с дураками невозможно договориться, и очень опасно договариваться с жадными дураками. Ни на того, ни на другого ночной портье не походил.

Ладно, всего лишь ночь как-то пережить, завтра будет все по-другому.

Он верил, что Лотта с утра получит его сообщение, верил, что комната, где они провели в прошлом году целую неделю вместе, не занята, а также верил, что эта ночь – последняя, когда они вдалеке друг от друга.

Выборг не походил на прифронтовой город, каким ему показался Нурмес. Здесь не было столько полицейских патрулей, а военных дозоров не было вовсе. Люди выживали в условиях кризиса и нехватки продуктов, работали, у кого была работа, гуляли в ресторанах, у кого были деньги, ходили в спектакли, у кого было настроение, стучали друг на друга, у кого было политическое видение.

Тойво нужно было выправить документы, но делать это предстояло не здесь, а в столице, а еще лучше – в Турку, где он когда-то работал на Революцию. И от излишка денег нужно было избавиться. Это не означало, чтобы протопить ими печь в комнате, или сдать в фонд Нансена. Деньги лишними никогда не бывают. Деньги можно было пустить в оборот. И оборот этот должен быть не финский.

Черт, много задач, а помощи никакой! Скрываться предстояло, как от официальных властей, так и от просоветски настроенных граждан, которых в Финляндии тоже хватало: шпионов, нелегалов и сочувствующих.

На следующий день, никем не потревоженный, он вышел из гостиницы, намереваясь действовать по плану. А план был таков: пробраться через черный вход в означенный дом, залезть на чердак и наблюдать из слухового окошка, что в мире творится. Допустить тот факт, что Лотта не получит его секретное письмо, законспирированное под рассылку от патриотической организации «Надежда^[209]», он не хотел и не мог.

Подняться на чердак не составило большого труда. Здесь не было никого, даже кошек, только на веревках висело постельное белье. Тойво потрогал его и убедился, что оно все еще мокрое, то есть, до завтра, либо послезавтра сюда подняться никто не должен.

Зимний день не обещал мороза, также не предполагая и оттепель. Самая обычная февральская погода, самый будничный день. Но он преобразился, расцвел красками радуги, стал теплым и ласковым, когда Тойво заметил на улице Лотту, которая прошла мимо дома. Это могло означать, что она не получила письма и оказалась здесь случайно. Но также могло означать противное. Когда девушка второй раз показалась на этой же улице, он понял, что его сообщение попало к своему адресату, и она в точности выполняет его инструкции.

К сожалению, подобные предосторожности не оказались лишними: один и тот же человек в плотной твидовой кепке и пальто с поднятым воротником повторил маршрут Лотты. Когда же та вошла в подъезд, он отправился на угол дома, откуда можно было просматривать и парадный, и черный входы. Там он закурил и сделал вид, что читает объявления на рекламной тумбе.

Почему за Лоттой слежка?

Хоть тресни, но какое-то объяснение этому не вполне заурядному для жизни событию Тойво найти не мог. Но мог сказать: если слежка – значит, угроза жизни. Этого допустить было никак нельзя.

Он сковырнул с рамы окошка затвердевшую на холоде замазку и сунул ее в рот. Пока добирался до дверцы на крышу усиленно пытался разжевать неприятную и холодную субстанцию. Разжевал, смягчил до уровня пластилина. Вытащил, помял пальцами и кивнул сам себе: подходит. Во рту – словно кошки нагадили.

Тойво отделил кусок мягкой замазки и приклеил ее за верхней частью одного уха, потом тоже самое проделал с другим. Получилась изрядная лопоухость. Если ушами не шевелить, то на некоторое время такая характерная черта его физиономии вполне сохранится. Оставшийся маленький кусок поместил под нижнюю губу. Все – теперь узнать его можно только по глазам. Но в гляделки играть он не собирался.

Поднявшись на крышу, Антикайнен приставными шагами добрался до пожарной лестницы с торца здания. Спускаясь вниз, чертыхнулся, потому что замазка из-за правого уха отвалилась и улетела в снег. Значит, он умеет шевелить этим ухом и может выступать в цирке.

Мужик в кепке так и стоял около тумбы и глазел на выходы из дома.

– Ого, Вацлав Нежинский собственной персоной! – подойдя к нему достаточно близко, радостно сказал Тойво, повернувшись к человеку оттопыренным ухом. – Какими судьбами?

– Кто? – удивился тот и даже свою папироску чуть не проглотил.

– Ну, я ваш балет в Париже смотрел. Знатно вы ногами дрыгаете. Только срамота это! – объяснил Тойво и добавил. – Штабс-капитан Верховский к вашим услугам. К нам какими судьбами? Представление будете давать, али как?

Мужчина внимательно посмотрел в лицо Антикайнену, но ни тени узнаваемости в его глазах не промелькнуло. То ли лопоухий бородатый субъект с оттопыренной нижней губой никак не соотносится с описанием или даже фотографией его оперативной разработки, то ли не по душу Тойво он здесь стоит.

– Иди, Верховский, своей дорогой, – ответил тот. – Перепутал ты.

По говору – коренной финн, не шведский и не столичный. По манере держаться – или полицай, или отставной военный. По кажущемуся безразличию – бандит, готовый на любые действия.

– И то верно – перепутал, – пожал плечами Антикайнен. – Да и я не то, чтобы прохожий: помогаю полиции в этом квартале за порядком следить. На полставки. Внештатный сотрудник. А там дамочка заявила дворнику – напугал ты ее. Может, поднимемся в квартиру, пусть она успокоится?

На слово «полиция» мужчина ника не отреагировал, значит, к органам, так сказать, правопорядка отношения не имеет. Неужели, действительно, просто бандит? Но упираться и нервничать не стал.

– А бумага имеется? – спросил он.

– Так вот я и говорю, что внештатный сотрудник. Могу только в свисток свиснуть, если понадобится, – доверительно сказал Тойво. – Свистнем?

– Ладно, пойдем к твоей дамочке, – согласился тот. – Куда идти-то?

– К черному входу.

То, что мужчина не захотел общаться с полицией, тоже ничего не значило – никто в здравом уме не ищет такого общения, без разницы, виновен в чем-то или нет.

Они прошли на задний двор, где стояли поленицы дров, лежали какие-то доски, и грязный уже ноздреватый снег создавал неверную картину общей неухоженности. Людей поблизости не было никого, да и не слышно тоже.

– Как-то страннополучается, – остановился, вдруг, мужчина, шедший первым. – Что-то не так.

Тойво, конечно, с этим бы согласился, но не стал тратить время, иначе нож незнакомца угодил бы ему со всего размаха прямо в грудь. Антикайнен блокировал удар, подставив обе руки, а потом резким движением послал свой правый локоть в переносицу врага. Тот от боли даже нож свой уронил, обоюдно заточенное лезвие с наборной рукояткой – настоящая уркаганская пика.

– Ты кто? – прохрипел мужчина.

– Тойво Антикайнен, – представился он и отметил про себя ужас, промелькнувший в глазах противника.

Следующим ударом в нос, снизу вверх тыльной стороной ладони, Тойво поставил конец на жизни незнакомого ему бандита: считается, что в таких случаях переломанные кости черепа поражают мозг, что несовместимо с дальнейшей жизнью.

Мужчина хрюкнул, ноги его в коленях подломились, и он упал лицом в снег.

Антикайнен подхватил врага за шиворот и подтащил к подвальному окну с шахтой, не забыв всунуть в карман убитого его же пику. Сбросив тело в шахту, он положил сверху пару досок, так что обнаружить труп можно будет только совершенно случайным образом, либо весной. Потом он разбросал ногами снег, на котором кое-где виднелись следы крови и огляделся вокруг.

Никаких признаков тревоги, либо других свидетельств, что его действия не прошли тайно, Тойво не обнаружил. Также ни одна из пачек денег с его тела не вывалилась. Он только не мог вспомнить, когда выплюнул противную замазку изо рта. Может, проглотил, в пылу борьбы?

Антикайнен через подъезд опять проник на чердак, подмигнул случившейся там кошке, подхватил свой саквояж, никем не тронутый, постоял пять минут у слухового окна, наблюдая улицу, ничего подозрительного не заметил и пошел к знакомой ему квартире, где была знакомая ему комната.

Ключ от входной двери лежал под ковриком, что означало только одно: Лотта его ждет, нет необходимости звонить и сообщать еще кому-то, что в квартире посетитель.

– Ку-ку! – сказал Тойво, стараясь быть бесшумным, проскальзывая через осторожно приоткрытую дверь.

– Ты пришел! – ответила девушка, сидящая на кровати.

Потом они долго не разговаривали. Деньги пачками лежали на полу возле кожаных ремней, саквояж так и стоял у входной двери.

– У тебя одежда в крови, – позже сказала Лотта. – Ты ранен?

– Это не моя кровь, – ответил Тойво. – Не хочу пугать, но за тобой кто-то следил.

– Кто?

– Бандит какой-то. Он шел за тобой, но у него также была информация и обо мне. Не могу понять, что бы это значило?

– А что с ним? – спросила Лотта, поднявшись на локти, лежа спиной вверх.

– Да ничего, – Тойво дурашливо дернул уголком рта. – Бритвой по горлу – и в колодец^[210].

Незаметно пришел вечер, они пили кофе, утоляя легкий голод галетами и консервами, которые все еще оставались у Антикайнена в саквояже. Лотта рассказывала о себе: она уже с неделю, как не работает, мать ударилась в идеи «Комитета финских женщин», отец пытается восстановить свою булочную, но пока удалось добиться только того, что производственное помещение не скатывается в полнейший упадок и запустение.

А Тойво ничего про себя не рассказывал.

Даже самый близкий ему на Земле человек не сможет понять, что значит бежать по бездорожью на лыжах в жесточайший мороз, наматывая километр за километром, а двадцать килограмм боевой выкладки с каждым часом тяжелеют и тяжелеют. Не постичь ей, как оставаться спокойным, когда творится всякая чертовщина, которая не может по определению твориться. Не осознать ей, как тяжело переживать смерть товарищей, а еще тяжелее – смерть врагов, которым устроена настоящая бойня. И никогда не догадаться, что творится на душе, когда побег все равно может быть приравнен к дезертирству и предательству.

Да и зачем ей об этом знать?

Alright it's hard getting through to me

I'm truly elusive

I got my own point of view

I am the one of a kind

And i tell you l'il girl

I'm fascinated by you

There's something about you

That makes all the difference

Like the night is to day

Well i can get along without you

But i know that within you

You've got what I'm missing

And I'll find a way

To get reaction to action

Hey, say the word that would thrill me

Yeah, i need reaction to action

Just one look that would kill me^[211]

Что же, это мне тяжко выдержать.

Я действительно уклончив,

У меня есть своя точка зрения,

Я тот, что с характером.

И я говорю тебе, маленькая девушка,

Я очарован тобой.

Что-то есть в тебе,

Что делает во всем различия,

Типа ночь со днем.

Ну, я проживу без тебя,

Но я знаю, что в тебе

Есть то, о чем я скучаю.

И я найду путь

Получить реакцию на мою акцию.

Эй, скажи слово, что испугает меня.

Да, мне нужна реакция на акцию.

Только один взгляд, что убьет меня^[212].

Утром, когда кажется, что все в этом мире подчинено разуму и свету, и можно начинать реализовывать планы, которые придуманы ночью, Лотта, наконец решилась на вопрос.

– Ты надолго приехал? – почему-то отвернувшись в сторону и не смотря ему в глаза, спросила она.

– Я пришел навсегда, – ответил Тойво. – Ну, по крайней мере, пока ты меня сама не прогонишь.

Это была шутка, но никто не рассмеялся.

– И что мы будем делать дальше?

– А дальше мы уедем, – сказал Антикайнен и добавил. – Но сначала мы должны к этому подготовиться.

Он объяснил все те необходимые меры, которые надлежало принять, чтобы все было хорошо.

Тойво сейчас собирался выйти из их комнаты и встретиться с отцом Лотты. Можно было, конечно, встретиться и с матерью, но последствия этой встречи уже было трудно предугадать. Аниткайнен собирался передать отцу деньги для того, чтобы тот вновь запустил свое маленькое семейное предприятие. Ну, и чтобы еще осталось на черный день. А когда придут с дознанием финские ленсманы, натравленные сердобольными соседями, то объяснить происхождение денег так: перед неправедным арестом, устроенным большевистскими комиссарами, закопали средства, вырученные за прошлые годы предпринимательства, в землю.

– Никто не сможет предъявить никакого обвинения. Даже сам Мищенко, устроивший тогда ваш арест, – сказал Тойво, убеждаясь, что Лотта все его доводы осознала и приняла.

Вот только зачем он упомянул этого нелюдя – ему самому было непонятно. Откуда-то скользнуло слово на язык, беспричинно и бессмысленно.

Далее план действий таков: Лотта сегодня целый день проведет здесь, а назавтра отправится домой, объяснит матери свое намерение ехать куда-нибудь в столицы трудоустраиваться и соберет вещи – немного, только очень личное, потому что весь гардероб и прочее можно будет купить по дороге. А потом Тойво пришлет ей весточку: где, когда и как они встретятся. Вот и все.

– А ты что будешь делать в это время? – спросила она.

– А я, пообщавшись с твоим отцом, прикуплю вина, фруктов, сладостей и копченостей. Мы устоим праздничный ужин на двоих. Это будет первый званый вечер из череды последующих в нашей семейной жизни. Только потом мы уже сможем приглашать, кого вздумается и когда вздумается.

Лотта заулыбалась, словно представляя такие события все разом: серебряные столовые приборы, хрусталь, вечерние платья, музыка из патефона, беседы об искусстве, безмятежность и покой.

– А когда я пойду домой, что ты будешь делать? – уточнила она, отвлекаясь от приятных дум.

– Отправлюсь в Хельсинки, – со вздохом сказал Тойво. – Нецелесообразно возить с собой столь большую сумму наличности. Для этого братья-иезуиты когда-то придумали дьявольскую банковскую систему. С божьей помощью, так сказать. Нам нужен банк, который чувствует себя за океаном – как у себя дома. То есть, американский банк. Bank of America, я думаю. Есть у нас его филиалы. Вот и посмотрим, насколько надежно будет вложение в него.

27. Мрак.

Почти неделя понадобилась Антикайнену, чтобы съездить в Хельсинки и обратно.

На самом деле сначала он поехал в Турку, где когда-то помещалась штаб-квартира рабочей партии Финляндии, ныне разогнанная и распущенная. В свое время ему довелось поработать здесь на руководящей должности – словно бы в другой жизни.

Меньше всего Тойво хотелось встретиться с прошлыми коллегами, задача у него была совсем другая: легализоваться. Ему нужны были чистые бланки заявлений на вступление в профсоюз. А их найти можно – только знать, где искать: в чулане помещения, некогда бывшем этой самой штаб-квартирой. Он сам когда-то снес сюда кипу подобных бумажек, с печатью, но без подписи и даты. Потом требовалось получить штамп на заявлении об увольнении без комиссионных и отпускных выплат в конторе предприятия, где он был «зарегистрирован» в профсоюзе.

С этой бумажкой, а также свидетельством о его недолгой карьере шорника в Сернесе, можно было подавать заявление в муниципалитет и полицию о получении паспорта, или документа его заменяющего, взамен утраченного. Как утратил? Да потерял, либо сперли. Хотят проверять – пожалуйста, только временную ксиву дайте.

Также ему хотелось навестить своих родных, отца и мать, связь с которыми была почти утрачена с 1918 года. Там, кстати, и хранилась бумага о его шорничестве.

А с любым удостоверением личности, или, как подлые американцы говорили – «Ай-ди» – уже можно открыть счет в банке, в пресловутом «Bank of America». Чем внушительней счет, тем и формальностей меньше: любой банк жаждет получить в свое распоряжение чужие деньги – это уже по определению. Дьявольская сущность, прямое нарушение учения Библии.

Известность к Антикайнену пока не пришла, о походе на Кимасозеро знал лишь очень узкий круг очень узких специалистов. Так что его визит в родительский дом не был чем-то очень конспиративным и скрытным. Он привез подарки, помог по хозяйству: словно бы никуда и не уезжал. Мать все так же хлопотала по дому, а отец все так же бухал, едва заканчивался его рабочий день. Все было, как прежде, разве что по мере того, как разъезжались из дома выросшие дети, хлопоты и пьянство делались все тоскливее и тоскливее.

Тойво все свою поездку ощущал небывалый прилив сил и какого-то радостного вдохновения: он справил, как и намеревался, все бумаги в Турку, успешно выдержал сначала безразличные, а потом ненавидящие взгляды чиновниц из муниципалитета и полиции. В самом деле, если по твоему поводу кому-то приходится совершать лишние телодвижения, то этот кто-то обязательно начинает тебя ненавидеть. Один из законов ССЧ (общечеловеческого)^[213]. Лишь только при материальной заинтересованности, пусть даже самой незначительной, эта ненависть переходит в участие, дружелюбие и даже всяческое уважение. Все зависит от величины этой материальной заинтересованности.

Тойво выделил под такое дело сумму, которая как раз позволяла неприязненному отношению раствориться в окружающей атмосфере, но не порождала лишних вопросов.

Когда же в отделении банка, не моргнув глазом, приняли его деньги и уверили, что теперь они хранятся также надежно, как в сейфе, он вздохнул свободно.

– А ключ? – позволил себе вопрос Антикайнен.

– Что? – с американским акцентом вопросили с банковской стороны.

– Ну, если вы говорите, что мои деньги, «как в сейфе», то скажите в таком случае: а где ключ от сейфа?

Американцы рассмеялись по-американски: широко открыв рот, выставив напоказ желтые крупные, как у лошади, зубы.

В общем, обналичить деньги теперь можно было где угодно, разве что не в Монголии и Советском Союзе – двух пионэрах социалистического строя. И сделать это можно было как ему, Тойво Антикайнену, так и его жене, Лотте Антикайнен. Вот такое решение.

И все это потому, что их первый совместный ужин был подобен сказке. Да что там – ради этого стоило бросить все и мчаться через снега, через недели и месяцы, через опасности и невзгоды, через всю прошлую жизнь!

– Я не могу жить без тебя, – прошептал Тойво перед своим отъездом.

– Я буду ждать тебя всегда, – ответила Лотта.

Ему не пришлось писать шпионскую записку и подбрасывать ее в почтовый ящик, потому что на перроне Выборга он увидел младшего брата Лотты, двадцатилетнего Луку. Тот выглядел, словно собака под дождем, ждущая своего хозяина.

– Я каждый поезд встречал, – сказал он.

– Почему? – спросил Тойво.

– Отец сказал, – ответил Лука.

– И сколько поездов ты встретил? – этот вопрос вырвался сам по себе, Антикайнен не хотел его задавать.

– Два дня.

И в этот момент Тойво накрыло такой тьмой, что он только временами каким-то образом выходил на свет, тут же снова проваливаясь обратно. Внезапная чудовищная догадка обожгла мозг и спалила его полностью, оставив тлеть только одно слово и один связанный с ним образ: Лотта. Свершилось страшное и непоправимое. Господи, пусть это будет неправдой!

– Позавчера утром ее нашли на пустыре возле крепости.

Кажется, это говорил все тот же Лука.

Потом были лица. Они проплывали мимо, не задерживаясь на нем взглядами. И снег пошел, легкий и редкий. Значит, это улица, и прохожие на улице.

– Ее даже не обыскивали и не пытались что-то украсть. Только один раз ударили по лицу, а потом в нее выстрелили.

Этот голос уже принадлежал отцу Лотты. И стены вокруг, пахнет дрожжами и прокисшим хлебом. Так это их маленький семейный цех!

Если про человека начинают говорить обезличенно даже самые близкие родственники, то нет уже этого человека. «Она» – это уже не его Лотта. «Она» – это все то, что от нее осталось. И люди словно боятся назвать ее по имени, потому что имя – это мир живых. А «она» – это уже мир мертвых.

Тойво услышал дикий крик, переходящий в визг и хрип: «Это ты во всем виноват!» А потом ощутил, как к его лицу что-то прикасается – единожды, но во многих местах под глазами, на щеках, на носу и даже ушах. И что-то в этих местах проступает – влажное и теплое. Слезы? Нет, это, вероятно, кровь. Ну и пускай – кровь. Его душа кровью исходит.

– Они что-то хотели узнать, но она достала из сумочки тот огромный револьвер и выстрелила. Судя по обилию пролитой крови вдалеке от ее тела – она попала.

Это снова отец говорит. А револьвер он помнил еще с детства. Пистолет был его первым трофеем, и во время бегства из советского города Буя он сам отдал его Лотте^[214]. Ага, вот он снова у него – кто-то всунул ему в руку рифленую тяжелую рукоять – надо спрятать от лишних глаз.

– Ты матери на глаза не попадайся – ей теперь придется с эти жить.

А это Лука. Какой ты умный и рассудительный стал с последней нашей встречи. Когда это было? Тойво не помнил.

Потом было лицо любимой девушки, ее голова покоится на атласной подушечке. Глаза Лотты закрыты, платок скрывает волосы, рядом – цветы.

Это неправда! Ты живая! Встань, нельзя лежать в этом ящике. Встань, ну, пожалуйста!

Запах нашатыря жжет ноздри.

Словно издалека голос, знакомый, но никак неузнаваемый. «Парень! Ты не все еще сделал на этом свете». Да это же Пан! Только он мог так говорить – существо на козлиных ногах. Или Пан, или – Пропал.

«Пан, Пан», – снова раздалось в его ушах. – Не Пропал. Его тут нет. Пока еще нет ему власти».

Отчего же так пахнет аммиаком? Если нечисть поблизости – запах серы, если ангелы – ладана.

«Одна дорога кончилась, другой путь начался. На таких, как ты, стоит этот мир. И если ты не устоишь, рухнет и он. Не время еще!»

Черт побери, но одному-то не устоять! Тойво остался совсем один, родная душа более не будет рядом, а Господь давно отвернулся. Не к кому стремиться.

«Это не значит, что и ты должен от Господа отвратиться. «I`m… the Wrath»^[215] Всем воздастся по Вере их и поступкам».

Слова, слова, как они досаждают! Также, как и проклятый нашатырь. Тойво вспомнил Новый завет, К римлянам, гл 12 стих 19, что «Я и есть мщение». С этого надо начать.

«С этого ты и начни».

Антикайнен замотал головой, и удушающий запах нашатыря отступил. Он огляделся кругом: какая-то женщина убирает от его носа ватку. Рядом с ней стоит отец Лотты. А сам он лежит на очень жестком ложе, словно на дощатом полу. Да так, пожалуй, и есть.

– Сколько дней прошло? – спросил Тойво.

– С похорон – два дня. С того, как ты лежишь здесь – три, – ответил отец. – Думали, что и ты помрешь: недвижим был и без чувств. Сегодня зашевелился – вот тебя и оживили. Что делать думаешь, парень?

Антикайнен хотел бы сам знать ответ на этот вопрос. Да не знал. Зато он знал другое – он знал все, что произошло.

– Спасибо вам, что приютили, – ответил он. – Я оставлю денег, чтобы могилку Лотте справили. Я уйду, вам нужно жить дальше. Простите меня.

Он поднялся на ноги, с трудом удержал равновесие, но выправился. Предстояло еще много, чего сделать. А там, глядишь – и конец пути.

– И ты не станешь разыскивать тех, кто это сотворил? – словно бы в величайшем разочаровании проговорил Лука, который тоже оказался поблизости.

– Нет, я их разыскивать не буду, – ответил Тойво, посмотрел в скорбные глаза отца и добавил. – Я их убью.

– Я с тобой, – живо откликнулся молодой парень.

– Ты с семьей, – возразил Антикайнен.

Лука заколебался, а потом спросил:

– А как мы узнаем, что все кончилось?

– Ну, так вы к Лотте заходите, там и узнаете.

Больше говорить ему не хотелось, он передал отцу, не глядя, все деньги, что были в кармане, кивнул незнакомой женщине, запахнулся в полушубок и вышел на улицу.

Был уже вечер, но Тойво некуда было торопиться. Он бесцельно пошел вдоль мрачных домов, и ноги сами по себе вывели его к роковому пустырю возле крепости. Без всякого сомнения, сюда Лотта сама не пришла. Ее вынудили оказаться здесь, может, угрожая оружием.

Антикайнен мог только предполагать, как разворачивались все события. И любой расклад приводил к двум людям – ему самому и матери Лотты. Он, без сомнения, был причиной, а материнская любовь, странным образом перевернутая в злобность, совсем бездумную, сделалось побуждением.

Оказавшись вовлеченной в «Комитет финских женщин» – сборище завистливых сплетниц и склочниц – мать Лотты прониклась идеей своей значимости, как для семьи, так и для всей независимой Финляндии в целом.

Вообще, любые общества, где собираются по половому признаку – в основном, конечно, женскому – без какой-то деятельной заинтересованности, превращаются в удушающе консервативные и даже воинственные организации. В таких собраниях «куются» феминистки, истинная цель для которых – убить Любовь и просто любовь во всех ее проявлениях. Но они, конечно, свято верят в неистинную цель, о которой вещают на каждом углу: феминистки, ну и какие-нибудь меньшинства – за Любовь. Но, черт побери, они всю эту любовь обращают на себя и свое самовыражение. А это – выявление и борьба против «неравноправия» и ущемлений в «правах», как правило, надуманных. Обычно в таких обществах тусуются одинокие женщины, но запросто могут приблудиться и замужние, чем-то озлобленные. Суки^[216], одним словом, если говорить мягко.

«Комитет» этот не был исключением. Они не вышивали крестиком, не рисовали гуашью, не читали вслух книги, они лили вокруг себя желчь за бесконечными чашечками кофе. Глупость, конечно, и чепуха, но, следует заметить, крайне вредная глупость и очень опасная чепуха.

Все женщины в комитете знали, кто в их семьях «неблагонадежен», и как с ними следует поступать. Про Лотту, например, говорили, чтобы мать своей материнской волей запретила той встречаться с каким-то загадочным и опасным типом, и все сообща искали другого типа, подходящего для встреч. Воля должна быть непреклонной, а тип – завсегда найдется. Лишь бы он маме Лотты приглянулся – а остальное, как говорится, «стерпится-слюбится».

Когда же одним февральским вечером, вдруг, выяснилось, что дочь собирается уезжать на работу в Хельсинки, что у нее имеются кое-какие деньги на первое время, что она целую ночь не ночевала дома, что муж начал восстанавливать свою дурацкую пекарню, мать, стремглав, побежала с этими новостями в Комитет, только снег из-под сапог в разные стороны.

А там уже другая новость, так сказать, контр-новость. Нашелся молодой человек, которому Лотта не безынтересна. Обходительный, грамотный, доброжелательный, очень симпатичный. Завтра маму этому человеку обязательно представят.

Молодой человек, конечно, пришел, чтобы представиться, но он не казался очень симпатичным. Даже, скорее, наоборот – что-то в его глазах было неприятное и даже пугающее. Тут же все участницы Комитета, перебивая друг друга, поведали ему, что «Лотта собирается уезжать на работу в Хельсинки, что у нее имеются кое-какие деньги на первое время, что она целую ночь не ночевала дома, что отец ее начал восстанавливать свою дурацкую пекарню».

– И откуда, интересно мне знать, у нее деньги? – не очень обходительно поинтересовался он.

– А старик на какие сбережения свой тошнотик подымать будет? – добавил он совсем недоброжелательно.

– Я, конечно, грамотам не обучен, но сдается мне, что если где-то прибыло, то обязательно имеется место, где убыло, а? – хмыкнул он, поднялся и ушел.

– Ну, во всяком случае, этот молодой человек лучше, чем загадочный и опасный кавалер Лотты, – чтобы скрыть некую неловкость, заметила участница, пригласившая этого парня к ним в Комитет.

Все дамы согласились.

Минула пара дней, к Лотте на улице подошел ничем не примечательный человек, подсунул в бок длинное тонкое лезвие и доверительно прошептал почти на ухо:

– Дернешься – зарежу, даже голос подать не успеешь. Идем к крепости. Кое-кто с тобой поговорить хочет. Все расскажешь ему, как на духу – будешь жить.

Они пришли на пустырь, где их поджидали два человека. Один оказался русским, потому что его слова переводил другой, и был он смутно знаком Лотте. Где она могла его видеть?

Главный, тот самый русский, заговорил, переводчик – тоже. Наверно, переводил.

– Где Антикайнен? Куда дел деньги? Если они у тебя, милочка, придется все отдать.

Лотта сунула руку в карман, заставив парня с пикой слегка напрячься, и достала маленький дамский кошелек.

– Здесь десять марок, забирайте все, только отпустите, – сказала она. Почему-то кошелек она держала не в дамской сумочке.

Русский нехорошо ухмыльнулся.

Посчитав эту ухмылку сигналом, бандит с ножом без замаха ударил Лотту кулаком в скулу. Удар был сильным и неожиданным. Девушка упала на грязный снег, подол ее пальто неловко задрался, обнажив красивые ноги в красивых чулках.

– Говори, падаль, а то не поздоровится! – отрывисто прокричал ударивший ее парень.

Лотта, не поднимаясь, открыла свою сумочку, достала оттуда револьвер гигантских размеров, взвела курок, развернулась и выстрелила в грудь бандита. Силой выстрела того отбросило на пару метров назад. Но и сама девушка не удержала свой пистолет.

Все это произошло так быстро, что русский инстинктивно пригнулся, а переводчик выхватил из-за пазухи свой наган и пустил пулю прямо в сердце Лотты.

Она умерла мгновенно, не успев ни подумать о ком-то, ни сказать ни слова. Может, девушка даже не узнала, что из мира живущих на этой Земле перешла в мир мертвых. Что с ней могло произойти при этом переходе, как расширились рамки свободы бессмертной души, какие новые ценности образовались, а старые утратились – никто не знает. Нет живых, кто бы получал письма от усопших. Может, потому что мертвым это не нужно?

Русский долго, секунд пять, ругался на своего помощника, но дело было сделано. Грохот выстрела циклопического револьвера отразился от стен крепости и улетел в город. Следовало быстро уходить и уносить с собой тело парня, столь приглянувшегося дамам из «Комитета финских женщин».

В дело вступал план «Б».

Выборг – маленький город, поэтому еще до прихода полиции сбежавшиеся на звуки перестрелки люди опознали несчастную Лотту, кто-то разумный подобрал гигантский пистолет, намереваясь вернуть оружие в семью – в самом деле, полиции на поживу оставлять его не было смысла.

Вот такая вот вырисовывалась картина.

С пустыря Тойво ушел в гостиницу. Не то, чтобы ему была нужна какая-то крыша над головой, но здесь он мог спокойно подумать. Оставшейся наличности хватило на трое суток аренды одноместного номера. Больше ему и не надо.

Антикайнен не мог есть, да об этом он и не заботился, а вода была бесплатной. Когда сгустилась темнота, он отправился на кладбище. Ему никто не сказал, где находилась могила его Лотты, но он безошибочно пришел к ней сам.

Место было выбрано удачно – сухо, недалеко от кладбищенской калитки, зимой не нужно много снега с тропинки убирать, осенью – листьев. И к главным воротам можно быстро дойти, если такая надобность появится. И мужской туалет неподалеку: молодая елка за оградой возле канавы – делай свое дело, никто и не заметит.

Тойво не уронил ни одной слезы, постояв с непокрытой головой возле свежего могильного холмика. Горевать он будет потом, а сейчас у него есть дело.

28. Жизнь после смерти.

Днем Антикайнен лежал на кровати в своем номере, словно в трансе. Он думал, строил варианты, отказывался от них, предполагал, сравнивал и вычислял. То, что люди, убившие Лотту, куда-то исчезнут, затаятся или встанут на путь исправления в ближайшем монастыре вызывало у него сомнение. То, что они продолжат его поиски – как раз сомнения не вызывало.

Значит, искать их не следовало – они сами найдутся. Как же они это сделают – будут рыскать по улицам, всматриваясь в лица прохожих, караулить возле дома Лотты, писать заявление в полицию? Глупости. Есть одно место, где он, скорбящий и угнетенный духом, не может не показаться. Это могила его девушки.

Днем Антикайнен на кладбище не объявился? Тогда следует ждать вечером. Или, если он особо повредился головой, ночью. Самое удобное время, чтобы без помех обустроить беседу. Два вооруженных человека в засаде – вполне достаточно, чтобы обезвредить любого, даже самого опасного, врага. Главное – расположиться так, чтобы иметь преимущество в маневренности и внезапности, создать зону перекрестного огня без всяких мертвых зон.

Ранее, сопоставив потерю одного своего бойца и краткое исчезновение Лотты из любого поля зрения, бандиты сделали вывод, что Антикайнен в городе и что он весьма опасен, эдакий сукин сын!

Когда на улице сделалось темно, Тойво вновь вышел из гостиницы. Сначала он намеревался войти на кладбище через центральные ворота, но это было не вполне удобно и, к тому же, могло быть расценено, как попытка контр-действия. А это значило бы, что Тойво предполагает возможность засады. Нет, пусть они думают, что в голове у него только горе и ни грамма здравомыслия.

Убивать его бандиты не будут – иначе как они изымут деньги? То, что дело в бабках у Антикайнена не вызывало никакого сомнения. Знают двое – знает и свинья. О Пааво Нурми, как о предателе, он не думал. Тому проще было самому когда-нибудь наведаться к своим родственникам в Кимасозеро и прибрать все к рукам, чем ждать, а потом пытаться отнять.

Тогда кто может быть свиньей? Да слишком много таких, наделенных способностью аналитически мыслить – практически вся верхушка финской компартии. Все они жили с тех денег, что в свое время Антикайнен добыл в Турку. Впрочем, сейчас это пока неважно.

Перед отворотом дороги на кладбище Тойво ненадолго остановился. Нужно было переодеться. Двинувшись дальше, он стал идти медленно и очень неуверенно, как слепой или пьяный. Иногда он останавливался и оборачивался. Впрочем, по темноте двигаться едва заметной узкой – в пролет тележки – тропинкой всегда сложно. А, может быть, у него куриная слепота?

Тогда почему огня с собой не прихватил? Боится быть увиденным случайным прохожим. Случайный прохожий в стороне от города ночью возле кладбища? Что за случай тогда у этого прохожего?

Пусть бандиты ломают голову над странностями и превратностями тайной жизни возле могил. По идее, если что-то идет не так, как планируется – лучше отступить и подготовиться с учетом открывшихся неучтенностей. Когда же делают допуск на «незначительность одного поступка», ставится под угрозу весь конечный результат.

Но для этих парней, троих или двух, назад пути уже нет. А одному из них – самому важному – потери вообще не важны, важно только приобретение.

Тойво шел по дорожке, как паралитик, на прямых ногах, расставив руки в стороны. Его должны брать живым, но это вовсе не означало – невредимым. Могут и стрельнуть по ногам, а выше целить рискованно – можно совершенно нечаянно убить.

Он думал даже, чтобы упрятать ноги в какие-нибудь обрезки чугунных труб от паровых котлов, но быстро отказался от этой идеи, как несостоятельной. Полжизни придется эти трубы пилить, а потом другие полжизни учиться в них ходить.

В темноте стрелять трудно, нужно это делать наверняка, либо только в крайнем случае. Пусть лучше стреляют наверняка, то есть, с близкого расстояния. По его походке трудно судить: пьяный ли, больной ли?

Тойво считал шепотом:

– Один, два, три.

На цифре одиннадцать он увидел, что за ним следом пошел человек, который, вообще-то, даже не особо сторожился. Ну, вот, первый враг вышел из тени.

Антикайнен дождался, когда дистанция между ними сократится до пяти шагов, а потом достал из-под брючного ремня свой боевой курсантский наган. Человек, увидев его движение, пришел в состояние необычайного удивления: как это может быть, чтобы рука потенциальной жертвы изгибалась в локте в обратную сторону? Да и ноги в коленях подогнуты также – обратно, как у козла. И лицо на месте затылка!

Додумать ему Тойво не позволил – враг был вооружен, неуравновешен, глуп, неженат, с вредными привычками, с уголовным прошлым, с садистскими наклонностями, жаден до алчности, патологически бесчестен и бессовестно тщеславен. Антикайнен сделал в него два выстрела: в грудь и голову, а сам тотчас же упал на снег и откатился в сторону.

Он лежал на простреливаемом участке в неудобной позе, в неудобной одежде, одетой задом наперед – готовая мишень, даже несмотря на темноту. Тойво выстрелил, задрав пистолет чуть ли не к небу. Одновременно с ним кто-то выстрелили тоже.

Пуля врага была в единственном числе, точнее – враг был в единственном числе, потому что в случае, когда бы их было двое, то и выстрелили бы оба. Это хорошо. Плохо то, что он, подлец, попал. Пуля обожгла голову, сбив шапку.

Но времени определять степень вреда у себя решительно не было. Тойво тоже попал, если судить по звуку разбитой стеклянной посуды. И теперь нужно было немедленно разжигать запасенный для такого случая фитиль.

Еще вчера ночью он нанес камни, собранные возле ближайших могил и около ограды. Из них он устроил около могучей и древней елки некое возвышение, за которым очень удобно было прятаться. Если устраивать засаду, то лучшее место придумать сложно. Сиди и жди жертву, как за каменной стеной.

Антикайнен также сходил в пекарню отца Лотты, безлюдную и запертую ночной порой на замок. Пара ударов камня по запору, обернув его рукавицей – и он вошел внутрь. Все, что ему было нужно – это пятилитровая бутыль со спиртом, которую приобрел для промышленных целей отец. Ее Тойво заметил, когда ранее очнулся от беспамятства.

Сложно было подвесить эту стеклянную емкость на елку так, чтобы она не обвалилась от ветра и не очень бросалась в глаза днем. Весь измазавшись в смоле, Антикайнен справился и с этой задачей, загнув и подвязав для маскировки еловые ветки.

Теперь оставалось только определить с земли, куда, собственно говоря, стрелять-то? Для себя он определил, что двадцать пять шагов, если двигаться задом наперед – то самое. Установил памятный знак, куда ему следовало прыгнуть, и отрепетировал подъем пистолета на угол, необходимый для скорейшего поиска висевшей на елке бутыли.

– Только бы ветра не было, только бы не ветер, – шептал он.

Ветра не было. Фитиль занялся с первой попытки, зажигалка не подвела.

Тойво метнул бутылку, наполненную спиртом, из горлышка которой торчала скрученная на манер пробки хлопчатобумажная ветошь. Ветошь горела активно и даже с шипеньем разбрасывала вокруг себя искорки. Так бывает, если добавить в нее немного пороха. Лучше, конечно, дымного, но уж какой был в разобранном под такое дело патроне от старинного огромного револьвера.

Через некоторое время после его броска, может – секунду, может – две, а, может – через минуту, из-за груды камней опять раздался выстрел, на этот раз мимо.

Ну, если стреляет мимо, значит что-то стрелка отвлекает. Наверно, одежда, которая занялась огнем от пролитого сверху спирта. Конечно, все это было достаточно несерьезно, случись гореть топливу – враг бы уже кричал, как потерпевший. Но Антикайнен как раз не преследовал цель сжечь, к чертям собачьим своего оппонента, а отвлечь от войны к своей выгоде.

Поэтому он пополз, как змея, к укрытию из камней, вытаскивая одновременно из-за пазухи свою базуку – громадный револьвер. Раз остался только один противник, то задача значительно упрощалась.

С той стороны засады слышалась приглушенная ругань на русском языке и хлопки ладонями по одежде. Невидимый доселе враг пытался также и стрелять, поднимаясь из-за укрытия и становясь уже видимым – призрачным синим пламенем горели рукава его одежды, над шапкой на голове плясали огоньки веселого пламени. Вряд ли он видел, что жертвы в секторе стрельбы больше не было. Он был явно дезориентирован и встревожен. Запахло жаренным.

Тойво знал, какой камень нужно снять, чтобы открылась бойница, которую можно было использовать как в одну, так и в другую сторону. Он выждал мгновение, всунув длинное дуло своего пистолета в получившуюся дыру, и когда она осветилась неверным колеблющимся светом, сказал по-русски:

– А гори оно все синим пламенем!

И спустил курок.

Бабахнуло оглушительно. Как еще дуло не разорвало розочкой? Давно уже это оружие не чистилось, могло и руку стреляющего оторвать. Но – не оторвало.

– Ууу, – взвыл с той стороны человек, с шумом заваливаясь под елку.

Тойво выждал еще несколько секунд для пущей уверенности, что больше нету активных врагов, и медленно поднялся на ноги. Если у противника хватит сил, он обязательно выстрелит – ну и черт с ним!

Не выстрелил.

В проталине корчился, догорая и держась за ногу, какой-то человек. Нет, это не был какой-то человек.

– Вот и свиделись, Мищенко, – сказал Тойво и, словно внезапно устав, присел на камни.

Василий Мищенко, былой армейский агитатор, дезертир с поля боя, убийца, член РСДРП с 1905 года, террорист и революционер^[217] метался по грязи, щедро заливая ее кровью. Антикайнен почти отстрелил ему ногу, угодив пулей в коленную чашечку.

Мищенко прибыл в Финляндию через дружественную ей Эстонию, перебравшись по льду Финского залива в портовый город Ловиса. Помимо рабочего у него был чисто личностный интерес к Антикайнену. Все ранние попытки достать того кончились не вполне успешно, а этой он надеялся поставить точку в своем диком стремлении уничтожить «проклятого чухонца».

Была бы не такая рана, Василий бы еще посопротивлялся, но вместе с кровью терялись силы. Вместе с силами утекала воля.

Тойво поднялся с камней, ногой перевернул Мищенко набок и снял с него брючный ремень.

– Что ты хочешь делать, чухна проклятая? – прошипел террорист «в законе» – ибо в Советской России он занимал весьма значительный пост в одном из подразделений внутренних органов.

Антикайнен не ответил, сделал из ремня петлю и перехватил ногу врага повыше колена, откинув в сторону его слабеющую руку. Потом достал из-за дерева лом и лопату, одолженные вчера в кладбищенской сторожке возле центрального входа.

Место, где копать яму, он уже присмотрел: за оградой невдалеке от канавы, возле корней молодой елки.

– Ты что это делаешь? – спросил Мищенко, увидев, как враг его работает ломом, ломая промерзшую землю. – Иди сюда, я порву тебя на части.

Рвать, на самом деле, было нечем: Тойво вытащил у беспомощного Василия все ножи, какие обнаружил, а также скрытый в рукаве маленький «дамский» браунинг. Кровь у бандита сочиться перестала, он уже полусидел, опершись спиной о ствол елки, и слабо дымился.

Вряд ли на звук перестрелки сюда мог прибежать кто-то из города, даже после такого залпа, произведенного револьвером, но исключить этого было нельзя. В таком случае Тойво был готов отстреливаться до последнего патрона. Действительно, случайный свидетель сам не бросится разруливать ситуацию – он полицаев кликнет. Это будет плохо.

Но все случилось не плохо: никто не помешал Антикайнену выкопать яму в половину своего роста – после мерзлоты земля пошла песчаная и легкая. Работал он молча и споро. А Мищенко то ли от шока, то ли от нервного потрясения пытался говорить без умолка.

– Да ты знаешь, какие люди за мной стоят? – спрашивал он. – Они тебя в любой стране найдут. Ты предатель и дезертир. Все равно тебе не жить. Это я тебе гарантирую.

– Я-то пожил в свое удовольствие, – вдруг, начал хвастать он. – Меня такие женщины обслуживали, что тебе и не снились. Куда там эта твоя дешевка.

Тойво напрягся, но не позволил себе хоть как-то реагировать на слова. А Василий продолжал:

– Что мне это кладбище! У меня свое имеется. Я столько народу положил, мне памятник надо ставить. Одного убил – ты убийца, сотню – ты уже герой. Я – герой, понял меня неудачник?

– Это так бодрит, когда видишь страх в глазах! Они боялись меня, как боятся смерть. То есть, для них я и был – смерть! Дети, женщины, да и взрослые мужики – тоже. Они плакали, причитали, просили пощады, но смерть неумолима! Это я неумолим! В этом мое величие!

Слушать Мищенко было омерзительно, даже несмотря на то, что временами он начинал бормотать совершенно неразборчиво. Тойво иногда казалось, что бандит специально провоцирует его, чтобы он пустил в ход пистолет, а иногда – что он тянет время, потому что сейчас набегут помощники Василия и разорвут Антикайнена, как бумажный флажок. Тогда он начинал озираться по сторонам, но никого поблизости не было. Была только тупая боль в голове, где ее задела пуля. Кровь засохла и больше не текла, но каждый наклон вызывал в мозгу ощущение взрыва. Это было не самое приятное ощущение.

– А, может, ты отпустишь меня? – предположил Мищенко. – Мы бы смогли столько дел наворотить, если бы работали в одной команде. Да, мне бы стоящих людей! Не то, что эта финская шваль! Уголовщина сплошная – ни идеи, ни понятий.

– Нет, не отпустишь, – сам себе ответил он.

Тойво отложил лопату и подошел к Василию. Встал над ним и посмотрел в глаза, словно пытаясь что-то в нем разглядеть.

– Ну, что смотришь? – немедленно отреагировал тот. – Ненавидишь? О, да – ненавидишь. Но толку-то? Дело, как говорится, сделано.

Антикайнен резким движением ухватился за подгоревший воротник полупальто Мищенко, развернулся и потащил его за собой.

– Эй, куда? – просипел бандит, когда одежда задралась и сдавила ему горло.

Тойво доволок его до ямы и спихнул вниз. Вдруг, словно что-то вспомнив, охлопал себя по карманам, досадливо сморщился, а потом оглянулся вокруг.

«Черт!» – подумалось ему. – «Зеркало-то не взял!»

Он подошел к телу застреленного им бандита и нехотя проверил его карманы. Ага, уголовники без дамских зеркалец не бывают – им постоянно осматривать себя нужно, чтобы, как бы так выразиться, все «по понятиям было». Он также поднял с тела немного денег, как раз для еды. Кушать не хотелось, но питаться было нужно. Без еды легко можно сделаться беспомощным. У Мищенко, поди, с наличностью дела обстояли лучше, но прикасаться к нему он брезговал.

Тойво вернулся к яме и расположил зеркало в ладони так, чтобы видеть лицо Василия. Тот поднял голову и тоже посмотрел на отблеск глаз Антикайнена. Отображения из-за ночной темноты получились нечеткими, но кое-что все-таки разобрать было можно.

– Ну, что смотришь, сволочь? – прошипел он и нашел в себе силы усмехнуться. – Это кто же тебе так лицо располосовал? Мама твоей девки?

Тойво не ожидал увидеть в зеркале то, что он увидел. Он был готов лицезреть монстра, демона, чуждую этому миру тварь, либо же, вообще, ничего – то, что не отражается вовсе. Но, как выяснилось, Антикайнен оказался неправ в своих предположениях. На него смотрело обычное человеческое лицо обычного человека.

«Господи, что же это такое?» – мысль в совершенном отчаянье словно ужалила его мозг. – «И это твое творение, Господи? Это – человек? Тогда кто же такой я?»

«Вся жизнь – это познание самого себя» – всплыл в голове блеющий голос Пана. – «Тойво – значит «надежда».

Где-то в безбрежном космосе колебался Самозванец, своими щупальцами заползающий в этот мир. Мищенко, его помощники – финские уголовнички, революционные вожди, церковные боссы, их безмозглые и бесчувственные стражи, да мало ли кто еще – вот что такое эти щупальца. Их отличительная черта – лицемерие. 50 раз этот порок упоминается в Библии, больше чем иные другие. Конечно, Библия редактировалась, каждый раз чуть-чуть и каждый раз под какую-то цель и даже под какого-то конкретного человека, но вряд ли о лицемерии в ней говорилось изначально меньше. Наверно, больше.

«Дух же ясно говорит, что в последние времена отступят некоторые от веры, внимая духам обольстителям и учениям бесовским, через лицемерие лжесловесников, сожженных в совести своей».^[218]

Ну, да не время размышлять.

Тойво подтащил какие-то полугнилые доски, собранные с кладбища для вывоза на свалку, и побросал их сверху на Мищенко. Сразу же, не обращая внимания на вопли Василия, начал закапывать яму. Террорист заголосил уже вовсе не как человек, ужас могилы сдавил его тело, напрочь изгнав из него разум. Несколько раз Антикайнен прерывался, трамбуя землю ногами и бросая в нее камни из кучи.

Он весь подчинился задаче: сделать могилу такой, чтоб ее нельзя было бы определить. Мищенко выл и визжал, но его голос раздавался очень глухо, словно бы из-под земли. Разве на самом деле так быть не должно?

Тойво устроил небольшой холмик, потому что весной земля просядет, а летом она может просесть значительно. Впрочем, песчаная почва, рассыпаясь, изначально заполняет собой все пустоты. Так что никаких трещин и обвалов быть не должно. Это место прорастет травой, елка наберет силу и рост, и каждый посетитель кладбища по выходу из оного не преминет справить малую нужду в столь удобном для этого месте. Может, когда-нибудь и скамейку сверху поставят для отдыха, но привычка помочиться под елкой и, следовательно, запах отпугнет желающих посидеть.

Ты знал, Мищенко, что так с тобой будет?

29. Исход.

У Тойво был еще один день и еще одна ночь в гостинице. Продлеваться он не намеревался. Все, что можно было сделать в Выборге послетрагедии, сделать удалось.

Закопав Мищенко, он подумал, что у того, в принципе, был шанс уйти без мучений: с ножки ремень, ака жгут, снять и уехать медленно и покойно по кровавой дороге в мир теней. Но Антикайнен надеялся, что до этого не дошло, пусть его сдавит со всех сторон земля, доски и, самое главное – кромешная тьма. Пусть он начнет задыхаться, пусть у него от ужаса лопнут глаза, пусть он слышит, как над ним будут ходить люди. Пусть и после смерти он навсегда останется в диком страхе, словно в отместку за весь тот террор, что нес людям всю свою жизнь.

Если тебя ударили по левой щеке – подставь правую? Нет права самолично судить? Возлюби ближнего своего, как самого себя?

Ну, да – подставить щеку можно, но только для того, чтобы убедиться, что первый удар не был нанесен случайно или в приступе внезапного помрачения. А так как количество щек у человека ограничено цифрой «два», то этого и достаточно. Мищенко старался ударить при первой же возможности, и случилось это даже больше двух раз.

Если сам не в состоянии судить – значит, боишься ответственности. Доверить приговор какому-то постороннему безразличному лысому мужику, или толстой тетке с повадками базарной бабищи – значит, что ничего не значит. Не значит в таком случае Истина совершенно ничего. И против врага твоего приговор может обернуться, и против тебя самого. Это какое настроение у суда сложится. Готов казнить сам – казни, только помни, что с этим придется жить всю жизнь. Готов? Ну, тогда прислушайся к своей Совести. Она не позволит тебе руку поднять, если есть сомнения. А если нет Совести? Тогда беги, сволочь, в суд.

Ближний тоже может быть врагом. Так что вовсе не обязательно с ним миндальничать! Как дал по башке! Точно также, как в некоторых случаях и с собой бы хотел поступить. Всегда любят себя только самолюбивые себялюбцы. Но у них нет совести, пусть они с судами рядятся. Господь не всегда одобряет твои поступки. Иной раз самому стыдно за содеянное. Как дал бы себе по башке!

Тойво больше нечего было делать в Выборге. Ему больше нечего было делать в Финляндии. И в Советской России – тоже нечего делать. Да и на всей Земле, впрочем.

Вернувшись под утро к себе в номер, Антикайнен заказал у портье нагреть воды и доставить себе еды. Под эти цели он отдал почти все деньги мертвого уголовника, оставив себе сущие пустяки, которые могли пригодиться в корыстных коррупционных целях.

Несмотря на то, что ему, вроде бы, не для чего было уже жить, деятельное подсознание наметило цель. Она не была ни нова, ни оригинальна, она была трудно достижима. Отмокая в бане, которая нагрелась вместе с водой, бездумно глядя перед собой, Тойво еще ничего не знал о своей новой задаче. Глядя на себя в банное зеркало, осторожно прикасаясь пальцами к глубоким царапинам, устроенным его физиономии мамой Лотты, он осознавал, что его безысходность и отчаянье достигло своего дна, и дальше уже не опустится. Теперь был только один путь – наверх, к жизни. Пусть к совершенно другой жизни, но, во всяком случае – прочь от смерти.

Когда он вернулся в свой номер, еда уже была готова: обед из трех блюд и, так называемая, «еда с собой» – завернутые в бумажные пакеты бутерброды из ржаного хлеба с красной рыбой, сыром и ветчиной. Хватит, чтобы один раз перекусить в дороге.

Начав есть, Тойво сам себя поймал на мысли: «Дорога?» Ну, да, уходить надо. Только куда и зачем?

Вообще-то, вопрос надо было поставить несколько иначе: «За кем?»

Мищенко вскользь упоминал о людях, что стояли за ним. Уже тогда Антикайнен не переспросил его, потому что знал: за ним стояли не люди, за ним стоял вполне конкретный человек. Только он способен делать правильные выводы из, казалось бы, никак не связанных между собой событий.

Имя этого человека – Глеб Бокий. И ему не место под одним небом с Тойво Антикайненом.

Еще не отдавая себе отчета в том, что решение, как жить дальше, пришло само по себе, он расправился со всем обедом, лег на хрустящие крахмальные простыни и уснул без сновидений до утра следующего дня. Тойво проспал, без малого, сутки, и вышел из гостиницы отдохнувшим и спокойным.

Когда кто-нибудь обнаружит возле могилы девушки мертвеца, сидящего в скорбной позе, отец Лотты и ее брат Лука, конечно, догадаются, чьих рук это дело. Пришлось потрудиться, чтобы именно так казалось со стороны: сидящий о чем-то умоляет, что-то просит. Сдадут Тойво полиции, или нет – это его уже не слишком волновало.

Зима в этом году была суровая, поэтому Антикайнен надеялся, что Ладожское озеро замерзло полностью. Почти всегда самая центральная его часть оставалась мешаниной колотого льда и бурлящей, словно бы кипящей, воды. Именно по краям этой гигантской полыньи производители водки «Смирновской» предпочитали резать большие кубы зеленоватого льда, чтобы потом использовать стаявшую с них воду в производстве своего алкоголя.

Тойво думал перейти границу с Советской Россией по льду Ладоги, тем более, с рельефом берега он был знаком по своему прошлому рейду. Нужны были лыжи, ну а все прочее он нес с собой и на себе. Краткую остановку он намеревался сделать на Валааме, чтобы чуть передохнуть. Уж не откажут монахи из монастыря в гостеприимстве, тем более, что Антикайнен был готов отработать и стол и койку. Зимой, впрочем, как и любым другим сезоном, рабочие руки на архипелаге были нужны.

Единственное смущение возникало оттого, что его появление у монахов не останется незамеченным людьми Специального шифровального отдела товарища Глеба. Но понадобится некоторое время, чтобы информация о нем дошла до заинтересованных лиц. В самом деле, вряд ли существовало телеграфное сообщение между финским Валаамом и Советской территорией.

Перед уходом с гостиницы Антикайнен узнал, что каждый день в Хийтолу с Выборга ходит транспорт – весьма комфортабельное санное сообщение, в чем ему уже через час довелось убедиться самому. А с этого поселка вполне возможно попасть на монастырский поезд, то есть, такие же санные подводы на Валаам. К Валааму до самого апреля вели дороги по льду. Монастырь был богатым, торговал своим производством по всем сторонам горизонта, так что самое оживление поездок туда и обратно наблюдалось зимой, пока стоял лед.

Вся дорога до Хийтолы прошла, словно, в забытьи. С ним кто-то сначала пытался разговаривать, но он отвечал невпопад, либо вовсе – молчал. В поселке он прямиком отправился на монастырский двор и напросился на ближайший поезд. Здесь же скоротал и ночь, в качестве платы за ночлег перелопатив несколько крыш хозяйских построек. Чем ближе весна, тем насыщенней летним теплом лучи солнца, тем сильнее начинает подтаивать снег, выискивая пути для талой воды, которые вполне могли образоваться не с крыши, а в крышу, то есть, внутрь. Да еще и сосульки намерзают, грозя обвалиться кому-нибудь на башку, либо, того и гляди, оторвать карниз или ветровую доску.

Тойво отработал и постой, и билет в один конец на Валаам. Несмотря на его полувоенную одежду народ принимал его за нового соискателя послушания. А нелюдимость и нежелание контактов это предположение только подтверждало. Антикайнен не стал разрушать подобную иллюзию.

На Валааме пришлось задержаться несколько дольше планируемого: разыгралась метель, так что видимость упала до неприличия. А коль такое творилось на самом архипелаге, то вне его было совсем невесело. Как известно, климат на монастырских островах всегда гораздо мягче, нежели в окрестностях. Святое место!

Впрочем, Антикайнен не жалел о своей задержке. Он провел почти целый день возле Гефсиманского скита, присев в укрытой от ветра нише. Тойво пытался молиться, но дело оказалось непривычно сложным – постоянно сбивался на отвлеченные мысли, или, вообще, переставал что-то произносить. Просто сидел и смотрел, как по небу плывут облака, как снежные вихри гоняются друг за другом, как сосны качаются. Единственное молитвенное обращение, которое он постоянно повторял в это время, было простым и понятным: «Господи, прости!»

Однажды мимо прошел толстый монах, вероятно, не из последних в церковном табели о рангах. Он тащил на саночках целую корзину бутылок церковного вина, которое он гнал, как для монастырских нужд, так и на продажу. Вино с этикеткой «Кагор» продавалось на материке по спекулятивным ценам.

– Сын мой, – сказал монах. – Чем тут сидеть, пошел бы под образа, там и свечечки можно приобрести, и поминание на службе или обедне заказать. Цены божеские.

– Иди своей дорогой, – отчего-то ответил Тойво. – Не отец ты мне.

Винодел посмотрел на Антикайнена с укоризной и кротостью, в которых угадывалась ненависть и злоба. Видимо, решив более не связываться, пошел прочь. Бутылки тихо позвякивали в такт шагам.

Тойво уже заходил к иконам, полюбовался на образа, но хотелось, почему-то быть именно под небом, чтобы ни стен, ни крыши. Не нужны ему были ни посредники, ни компания для обращения к Господу. А этот спекулянт почему-то вовсе раздражал.

Горе, занимавшее весь мир, съежилось до уровня его тела. Что бы ни произошло, какая бы ни случилась трагедия, а небо останется необъятным, загадочный ветер – непредсказуемым, дождь и снег – просто останутся. И в горе, и в радости, и в жизни, и в смерти. Со случившейся чудовищной потерей придется просто жить: изо дня в день – считаться с ней, как с объективной данностью, мириться и не пытаться забыть.

Он ушел на рассвете, прихватив чьи-то лыжи. Спер, так сказать, освященное имущество. На секунду Тойво даже пожелал, чтобы они оказались того толстого монаха, но потом решил: такие парни с такими габаритами на лыжах не ездят. Впрочем, какая разница! По легкому морозцу и полному безветрию он ушел на юг, чтобы где-то возле центра Ладоги перейти государственную границу, а уж потом двигать к железнодорожной станции Лодейное поле.

Двигаясь налегке, Антикайнену казалось, что ему чего-то не хватает. Должен был быть груз на плечах, должен стоять жестокий мороз, а за каждым торосом – лежать вражеский дозор. Сейчас же – детская прогулка. Озеро все-таки не промерзло полностью: Тойво заметил марево пара над открытой водой и отвернул в сторону. В самом деле, если везде будет лед, то где в таком случае будут нереститься ладожские нерпы? Ну, не то, чтобы нереститься, а плавать, принимать необходимые их организму водные процедуры?

Тойво дошел в сумерках до берега и с удивлением обнаружил, что это предутренние сумерки. Позвольте – а куда подевалась ночь?

Мышцы тела ныли, значит, он преодолел стокилометровый рубеж за один переход. Идти больше? С такими провалами памяти можно и самому провалиться неизвестно куда. Он попытался сориентироваться по очертаниям берега и сделал вывод: он здесь уже когда-то был, а место это называется Гатчи. Здесь живут полтора человека, да и то не всегда. Однако рыбацкие хижины все-таки были на месте. И, протопив одну из них, можно поспать в тепле пару-тройку часов.

Советская власть пока до этого дикого берега не дошла, поэтому маленькие кодушки вдоль берега еще никто не запирал на хитрые замки. И продукты, из разряда «на всякий случай», все еще оставляли в местах, недоступных мышам.

Тойво не был мышью, поэтому доступ к традиционному в Карелии чаю, сухарям, соли и «сущику» – высушенной корюшке – у него был ограничен только его голодом и совестью. Он протопил маленькое жилище, вскипятил себе чай, размочил хлеб и рыбу, а потом, перекусив, завалился спать.

Опять, к счастью, обошлось без всяких сновидений, и опять Антикайнен проспал до следующего утра. Вероятно, теперь это у него вошло в привычку: отрубаться на двадцать часов, чтобы при просыпании удивляться. Где я? Кто я? И еще несколько десятков вопросов. Ладно, пока ответы возникали в его голове сами по себе, не все еще потеряно.

Он заснул в одиночестве, а теперь возле двери на лавке сидел совсем молодой парень и смотрел на него, как любит смотреть баран на новые ворота.

– Ты чего? – спросил его Тойво.

– А ты? – ответил тот и заулыбался.

Во всяком случае, парень не выглядел ни агрессивно, ни сердито.

– Что в мире творится? – снова спросил Антикайнен.

– Да все по старому, – пожал плечами гость. – Антанта, ГОЭЛРО, продразверстка, продналог, перестройка, гонка вооружений, переселение народов и все такое.

– Ничего, что я разлегся, как собака, на твоей территории?

– Нормально, – махнул рукой парень. – А ничего, что я смотрел, как баран на новые ворота?

– Нормально, – теперь уже Тойво махнул рукой. – Тебя как зовут?

А звали парня Колей. По фамилии, конечно, Иванов. Родом из Самбатуксы. Пришел, чтобы рыбакам кодушки протопить: сейчас корюшка пойдет – надо ее ловить. Путина пуще неволи. Зимой не так ловится, как после схода льда, но сейчас она гораздо вкуснее. Как раз к Масленице для рыбных пирогов – курников^[219].

Они попили чаю с принесенными Колей из дома калитками^[220], а потом к Тойво в голову пришла неожиданная мысль.

– Товарищ Коля, – сказал он. – Мне очень нужно, чтобы ты отправил одно очень важное и секретное письмо по указанному мной адресу. Можно на тебя в этом понадеяться?

– Можно, – ответил парень. – Правда, придется для этого в город Олонец на почтамт ехать, но я постараюсь.

– Отплатить мне тебе нечем, но я дам тебе одну вещицу, которую ты запросто сможешь обменять на несколько рублей в военной комендатуре. Или у спекулянтов, которые заплатят подороже, но могут и обмануть.

– Что за вещь? – заинтересовался Коля.

Тойво достал из кармана полушубка свой армейский наган и пару картонов с патронами. Глаза у парня заблестели интересом.

– Надеюсь, что не будешь употреблять его по назначению и на бандитский промысел не пойдешь. Ты, вроде, человек разумный, так что отдаю в обмен на услугу.

– А самому уже не нужен?

– Так обойдусь теперь как-нибудь, – пожал плечами Антикайнен. – Все равно отберут.

У него еще оставался на вооружении старый огромный револьвер, но отдавать его «товарищу Коле» он не решился. Надо будет упрятать пистолет где-нибудь в укромном дупле одинокостоящего дерева перед тем, как выйти к людям. Пусть белки и дятлы стреляют. Придет время – заберет, не придет такое время – значит, не судьба.

– Договорились, – сказал парень и убрал наган в карман. – Где письмо?

– А вот сейчас я напишу, – ответил Тойво, достал химический карандаш и призадумался: на чем писать-то?

Было искушение, на обратной стороне бумаги Верховского, либо военного предписания для постановки на учет в Хельсинки, да попадет этот документ не в те руки – считай, приплыли. Шпион. И письмо не дойдет, и посыльного с этим письмом схватят. А отчеты Седякину, которые он начал, было, писать с первого дня их похода в Кимасозеро, он на второй же день закончил – перепоручил исполнительному и аккуратному Суси. Может, где-то бумажка завалялась, что-то типа черновика? Или использовал ее по назначению, то есть, сделал то, что обычно делают люди с мятыми бумажками в долгом походе по лесам?

Тойво исследовал содержимое своего походного вещмешка и с радостью обнаружил совершеннейший клочок размером пять на пять сантиметров. «Войну и мир» написать здесь не получится, конечно, но пару знаковых слов – вполне.

Антикайнен остро заточил карандаш, послюнявил его и написал: «HP, OBrandt». То есть, поздоровался^[221] и подпольную кличку обозначил. А потом добавил: «Меня забрали шифровальщики ГБ. Выручай, друг!» Больше писать было нечего, да и негде. «Шифровальщиками» он назвал людей Глеба Бокия – ГБ. Впрочем, если переиначить в Госбезопасность – то смысл не менялся.

На обратной стороне бумажки написал адрес дома на Каменноостровском бульваре Питера и адресат: Отто Куусинен. А кому еще писать? Больше у него не было влиятельных друзей. Пусть знает. А если Тойво ошибается, то и никакого письма не понадобится.

– Эй, товарищ Коля! – вдруг, спросил он. – Грамотный?

– Ага, – гордо ответил тот^[222].

– Ну, тогда конверт приобретешь и адрес этот напишешь. Только отправь срочной почтой. И не переживай. Я, вроде как, шпион. Но наш шпион, советский. А точнее – красный шиш. Понял?

– Понял, – обрадовался парень. – Не беспокойтесь, товарищ красный шиш, все сделаю, как сказал.

Антикайнену хотелось надеяться, что тот не подведет, но вместе с тем в душе было какое-то безразличие: не сможет он отправить весточку Куусинену, не дойдет письмо до адресата – да и пес с ним! Будь, что будет.

Конечно, так поступать нельзя, надо собраться, настроиться. Надо быть таким, как раньше, но где-то в глубине души было пусто: а зачем? Кому все это теперь нужно? Кому нужен белый пляж и изумрудное море? Кому нужны все эти деньги на счету американского банка?

Может быть, в другое время он бы и не написал такое письмо, потому что спокойно прошел бы в Питер никем незамеченный. Это раньше он был красным шишом, это раньше он чувствовал ситуацию и мог ее обернуть себе не во вред. Это было в той, прошлой жизни, когда хотелось жить. Но это время прошло.

Каждый, право, имеет право на то, что слева и то, что справа.

На черное поле, на белое поле, на вольную волю и на неволю.

В этом мире случайностей нет, каждый шаг оставляет след.

И чуда нет, и крайне редки совпаденья.

И не изменится времени ход,

Но часто паденьем становится взлет,

И видел я, как становится взлетом паденье^[223].

20.Tyrmä.

«За проявленный героизм и неоценимый вклад бла-бла-бла, тыр-пыр-пыр» Тойво Антикайнена наградили высшей наградой Советского Союза тех лет – орденом Боевого Красного Знамени, порядковый номер 641. Ходатайствовал о высокой награде Отто Куусинен, ходатайство поддержал командующий Седякин и лично согласовал товарищ Сталин.

Друг и товарищ красного шиша Куусинен получил загадочное письмо без обратного адреса. Коля Иванов, впоследствии через двадцать лет за другие заслуги награжденный орденом Красной Звезды^[224], обещание свое выполнил. Ну, да так было принято в карельских деревнях – держать слово. К тому же, когда пистолет за пазухой – сам черт не брат, мог бы и сам в Питер скататься.

Куусинен искал Тойво, но безрезультатно. Начальник Интернациональной школы красных командиров Инно тоже пытался задействовать все свои связи, но узнали они мало.

Антикайнен был замечен на станции Лодейное Поле, где купил билет в плацкарту до Петрограда. Кто заметил? Да гэбэшники при вокзале, у которых была ориентировка на статного финна. Однако в Питер он не доехал, что другие гэбэшники спрогнозировали. Сошел на станции Волховстрой, где его следы потерялись напрочь.

Может, запутал следы и вот-вот объявится? Но в Волховстрое было отмечено нездоровое оживление чекистов, а также драка, после которой в неизвестном направлении отбыл «воронок» без опознавательных знаков.

Куусинен имел в намерениях привлечь к своему другу внимание: орденоносцев пока еще отстреливали не вдруг. Может, конечно, и спровоцирует это карательную меру, чтобы никто не узнал, но – вряд ли. Тайное всегда становится явным, а всех вовлеченных в это дело гэбэшников, весьма пьющих в силу специфики работы, не заткнуть. Однако они не проговорятся, если греха смертоубийства героя-командира на них нет. Будут помалкивать, гады, потому что – мало ли через их кулаки прошло красноармейских командиров!

На следующий 1923 год, опять же по рекомендации финских товарищей, Антикайнена заочно изберут членом ЦК компартии Финляндии и назначат на должность в партийных структурах, а в 1925 загадочного финна включат в состав Политбюро компартии.

Ну, а что сам Тойво?

Никогда бы не поймали его, если бы не состояние душевного разлада. Разладился – ну что же тут поделать!

Не следовало, вероятно, на базар в Лодейке идти и продавать спекулянту хитрые ремни отменного финского качества. Надо было снова вставать на лыжи, а не сдавать их за треть цены, и идти лесами в Питер. Глядишь, к началу лета бы дошел, питаясь подснежниками и корой, отвоеванной у местных зайцев.

Не нужно было, очевидно, тратить деньги на плацкартный билет до Петрограда, а залезть куда-нибудь на товарняк и мчаться себе в ночь, надувая щеки ветром. А когда нагрянет Вохра, прикинуться товаром, что товарняк перевозит – бревном, или кипой прошлогоднего сена.

Без надобности было слезать посреди дороги в Волховстрое – только деньги впустую потрачены. Выброситься из поезда на полном ходу – и вся недолга!

В общем, потерял бдительность, расслабился. А гэбэшники уже – тут, как тут! Им-то человек не важен, у них приказ – как слово божье. А приказ имеется – задержать любой ценой финна, откликающегося на фамилию Антикайнен, и полное описание физиономии, фигуры, манеры поведения. Бдительность на всех железнодорожных станциях и узлах. Особая – со стороны Карелии, а также Карельского перешейка.

Тойво предчувствовал, что его обложат отовсюду – уж ГБ на то и Глеб Бокий, чтобы решать максимум поставленных задач. Антикайнен был одной из таких. Впрочем, то же самое для Тойво: Бокий был его задачей. Нет, не совсем правильно – товарищ Глеб был его специальным заданием. Пора было к нему подбираться поближе.

В Волховстрое гэбэшники несколько переусердствовали. Откуда-то у них появилась информация, что подлый финн поднял руку на их коллегу, советника по особым вопросам Мищенко. У людей, которых принято называть «силовики» существует негласное правило: они неприкасаемы. Считай: задело одного – задело всех. Принцип многоклеточного организма под названием «государство». А закон – так он завсегда на этой стороне. «Нет повода не доверять сотруднику органов правопорядка, силовых органов, надзорных органов и прочих органов этого организма», – любимая формулировка специальных отростков того же организма. Их еще «судьями» называют.

Вова Ленин определил это дело «машиной». Тоже справедливо – согласно принципам атеизма, дарвинизма и практицизма. Но кто, в таком случае, этой машиной управляет? Каким бы гением Бланк, как его всегда называл Бокий, ни был, сколько бы денег в него немцы ни вливали, но новое государство образовалось самым загадочным образом. Рабочие и, с позволения сказать, крестьяне не могли подмять под себя Российскую Империю. Тогда другие силы, например, китайцы, которых был миллион – только никто этих китайцев не помнит, разве что их зверства. Или белочехи, организованные и дисциплинированные – да что-то не верится в чехов, тем более, белых.

Государство – это раковая опухоль человечества. А гэбэшники – это всего лишь раковые клетки.

Об этом подумал Тойво, когда ему первый раз ударили по голове.

– Если вы намерены забить меня до смерти, то я этому решительно воспротивлюсь, – сказал он, поднимаясь из подтаявшего сугроба, куда его положил подлый удар сзади.

Его окружили человек пять, провели поверхностный обыск, ничего не нашли из колюще-режущего, а также огнестрельного, убрали свои наганы в наплечные и поясные кобуры, а теперь вздумали чуть-чуть поизмываться. Иного и ждать не приходилось: был бы приказ убить – уже давно пристрелили бы, как собаку. А так – повредили немного, потому что оказал сопротивление представителям Закона.

Гэбэшник, приласкавший Антикайнена по уху, криво усмехнулся своим коллегам и, не поворачиваясь, нанес финну еще один удар в лицо. Но до лица кулак не долетел. Тойво, ожидающей нечто такое, отступил в сторону на полшага, перехватил запястье человека, крутанул его руку, что было сил к земле, а потом дернулся всем телом назад. Раздался треск – порвался рукав гэбэшника. Ну, и связки и сухожилия тоже порвались.

Антикайнен дернулся в сторону другого человека, который ничего лучшего не придумал, как ударить «чухну белоглазую» наотмашь. Тойво, опять же, уклонившись, прыгнул обеими ногами на шею гэбэшника, одновременно вцепившись в запястье врага. Тот вполне закономерно завалился наземь, шея его в замке ног не была рассчитана носить на себе чужой вес. Антикайнен со всего роста противника хлопнулся вниз, ловко кувыркнувшись через свое плечо. Гэбэшник от такого ускорения полетел, было, вперед, но рука его все еще была в захвате Тойво. Она, как якорь, удержала тело от дальнейшего движения, только слегка вытянулась. Красный шиш поступил с чужой конечностью, оказавшейся зажатой у него между ног, без всякого почтения – дернул в сторону, сколько силы позволяли. Раздался еще один треск – снова не выдержал рукав врага. Ну, и связки с сухожилиями тоже. Вообще, оторвал бы Тойво эту руку нахрен, да убежал бы к своей пещере махая ею над своей головой, да не было у него никаких пещер на примете.

А случившиеся возле полустанка милиционеры Волховстроя, увидев такое непотребство, что творили парни в гражданских одеждах, спрятались за кустами и начали нервно переглядываться.

«Товарищи! Самая ценная вещь для государства – это милицейская жизнь!»

«Верно, товарищи! Переждем в засаде!»

«Нам, товарищи, базу нужно закладывать. Через каких-то семьдесят лет, наши преемники – внуки, потомственные милиционеры – будут делать что хотят и когда захотят. А нам пока сохранить себя важно!»

«Ура, товарищи! За наш быт, то есть – бить и быть, за нашу коррупцию в рамках закона, за наше завтра!»

А гэбэшники тем временем опомнились, спрятали от греха подальше руки за спину, чтобы их не поотрывал распоясавшийся Антикайнен, а потом достали пистолеты. Чем достали? Неважно. Силой воли.

– Сдавайся, а то пульнем, – сказали они.

– Стреляйте, товарищи, – сразу согласились раненные. – Это что же такое получается! Он нам руки почем зря будет отрывать, а мы с ним цацкаться?

– А бить больше не будете? – спросил Тойво, а про себя подумал: «Теперь точно убьют».

Потом поднял руки над головой и подумал еще:

«На кой черт я тут скакал, как ненормальный? А все-таки какой кайф бить этих уродов, даже зная, что в живых они потом тебя не оставят!»

Внезапно ему сделалось плохо – то ли схлынуло напряжение, то ли нахлынула усталость, то ли кто-то из гэбэшников все-таки приложился ему по болевой точке.

Дальнейшее Тойво помнил, словно во сне.

Его несли, грузили в машину, потом перегружали в теплушку и повезли по железной дороге.

Причем Антикайнен знал, что едут они не в Питер, а на север. Его не кормили и не давали воды, кто-то пинал по ребрам, кто-то прижигал папиросой щеки.

– Зачем? – однажды прохрипел он, потеряв всякое ощущение времени и пространства.

И очень удивился, когда кто-то ответил по-фински «Tyrmä^[225]».

Потом, словно бы, запах моря, перебивающий даже зловоние нечистот. И шелест снега под полозьями санок, в которые его безжалостно швырнули.

Tyrmä.

Ты шел, забыв усталость и боль, забыв и это и то.

Ты видел вдали волшебный огонь, который не видел никто.

И часто тебе плевали вслед, кричали, что пропадешь,

Но что тебе досужий совет, ты просто верил и шел на свет-

И я знаю, что ты дойдешь^[226].

1920 год – комиссия партийного функционера Кедрова прибыла на архипелаг, фактически ликвидировав монастырь и разогнав его руководство. Они также организовали местный совхоз и лагерь принудительных работ.

В 1923 году, более не в тени, создан СЛОН, автор и ведущий специалист – Глеб Бокий. СЛОН – это Соловецкий Лагерь Особого Назначения.

Tyrmä.

Конец третьей книги. Багамы, Гавайи, Новая Зеландия. M/V Fortunagracht.

Апрель – Июль 2017. Продолжение, надеюсь, следует…

Александр Бруссуев Tyrmä

А ты дороги не выбирал и был всегда не у дел.

И вот нашел не то, что искал, а искал не то, что хотел.

И ты пытался меня обмануть, мол, во всем виновата судьба.

А я сказал тебе: «В добрый путь»,

Ты согласился на этот путь, себя превратив в раба…

Машина Времени — Право -

Доколе будет раздражать меня народ сей? И доколе будет он

не верить Мне при всех знамениях, которые делал Я среди него?

Ветхий завет. Числа, гл 14 ст 11.

Вступление

Дорогу до Ленинграда Тойво не помнил. Пустота в нем никуда не делась, разве что она как-то сформировалась и обозначилась. Однако разве такое возможно? Вся беда в том, что пустота — это ничто. Нет, конечно, ее не обозначить и не сформировать. Пожалуй, лишь в одном случае пустота становится чуть ли не осязаема, если за ней стоит смерть. Да и то — кто знает что за смертью?

Она, эта смерть, сильнее любой физической и моральной составляющей любого живого существа. Она, эта смерть, поглощает всякую пустоту и любую насыщенность. Она, эта смерть, сильнее любой жизни.

Только душа сильнее смерти.

А душа Тойво требовала: укради, но выпей. Впрочем, конечно, она требовала совсем другого.

Отпущенный парнями из КГБ возле своей гостиницы на все четыре стороны, Антикайнен решил следовать данному ему совету и искривил эти четыре стороны в одно направление: объяснение с руководителем их туристической группы, чемодан, аэропорт и, наконец, Франкфурт, который, как известно, на Майне.

Сославшись на нездоровье, Тойво пошел собирать свой багаж, а в это время озабоченные сотрудники перебуковали ему билет на самолет из Ленинграда, пригрозив, что в Германии подобную процедуру ему придется совершать уже самостоятельно.

— Ладно, ладно, — согласился Антикайнен. — Перебукую. Им-то в авиакомпании без разницы, когда я лечу — сегодня или через неделю. Денежки-то за билеты уже проплачены.

На такси специально обученные парни отвезли его на самый утренний рейс из Пулково-2, дождались, когда он пройдет регистрацию и проводили взглядом оторвавшийся от земли в сторону Франкфурта самолет. Ухмыльнулись друг другу и доложили куда следует: «улетел канадец, скатертью ему дорога, нечего отбиваться от коллектива». Как там дальше будет разбираться с превратностями жизни этот Джон Хоуп — их уже не касается. Родина спасена еще от одного сомнительного элемента. Можно выпить водки и курить бамбук.

Приземлившись в Германии, Тойво не поспешил «перебуковывать» свой билет в Торонто на более ранний срок, а прямиком отправился к стойке регистрации авиакомпании «Финэйр».

— Привет, — сказал он дежурно заулыбавшейся ему девушке за стеклом. — Могу я от вас попасть в Финляндию?

— Вы можете попасть от нас куда пожелаете, — охотно объяснила ему та. — Куда желаете попасть?

Вопрос не был сложным, если заранее к нему подготовиться. Тойво готовился заранее, но звуки финской речи, от которой за столько лет в Канаде он как-то отвык, вызвали некоторое замешательство.

Попасть можно туда, куда целиться. А можно и промазать. Родина — вот что было в Финляндии. Молодость — вот что было в Финляндии. Однако Родина зачастую вынуждена отказывать во внимании своим детям, ибо все решения за нее, увы, делаются людьми, укрывающими и защищающими от всякого мнимого посягательства то, что и они считают родиной. Для них родина — это всего лишь работа. Любая работа всегда стремится к устранению сложностей — чтобы работалось легко и просто. Те же, кто, вдруг, через миллион лет решил вернуться к родным пенатам — это сложность. Пошли они все в пень!

Ну, а молодость — так ее не вернуть. Казалось, еще вчера стоял на Алексантеринкату, и впереди была вся жизнь. Можно и сегодня найти тоже место и встать в ту же позу, но впереди будут только слезы, которые налетевший ветер смахнет на мостовую. Жаль, что жизнь так скоротечна, жаль, что в жизни столько потерь.

— Желаю попасть в Хельсингфорс, — наконец, сказал Тойво.

На кой черт ему сдалась проклятая Канада, где на каждого человека приходится по пол-полицейского? И эта половинка упорно произрастает в полнейшую сволочь, а люди, которые не полицейские, эту сволочь уважают и смиренно ждут от нее любой кары. Только прожив в Канаде четверть века, можно сказать, как же там хреново-то жить!

Разве где-то лучше?

В детстве лучше.

Девушка растерялась: в перечне маршрутов их авиакомпании такой город не упоминался.

— А это где? — спросила она. — Может, там поблизости какой-нибудь аэропорт имеется?

— Имеется, — согласился Антикайнен. — Хельсинки. Аэропорт Вантаа.

1. Казенная келья

Капли воды, срывающиеся откуда-то сверху, всегда звучат по-разному. Иногда это звуки «буль-буль» — если, положим, они прилетают в воду, порой — «шмяк-шмяк» — это в случае чего-то податливого на пути, но чаще всего, конечно, «кап-кап». Это значит, что бьются они о что-то твердое — дерево, либо камень.

Тойво слышал именно так. Кап-кап — рождались звуки в его голове. Иногда они раздавались часто, с периодичностью в полминуты, иногда — раз в несколько минут, а иногда — промежуток составлял час, или, даже, часы.

И больше ничего не было: только тьма, насыщаемая, или же — разбавляемая капелью. И мыслей никаких не было. И чувств никаких не было.

Антикайнен не слышал голоса других людей, он не понимал: дышит ли он, или нет. И видений никаких не было. Ни Пан, ни Пропал не объявлялись, чтобы поддержать, поиздеваться или просто промелькнуть мимо.

Вероятно, Тойво умер. Не полностью, но преобладающе.

Да вот только звук этот «кап-кап» не позволял соскользнуть в полнейшее небытие. Он удерживал красного финна на самом краю его личного мироздания, его личного космоса. Он был якорем, который препятствовал двинуться либо в одну, либо в другую сторону.

Однажды промежуток времени между каплями сделался огромным, растянутым просто невероятно, просто чрезвычайно великим, словно бы эта капель вовсе прекратилась. Вместо звука накатила ужасная боль, от которой все вокруг сделалось раскаленным и белым до такой степени, что появилось уверенность, это именно его страдания заставили мрак расплавиться в неузнаваемое и непознаваемое. И тотчас же пришло внезапное облегчение, которое вливалось в Антикайнена, словно он пил его, как воду.

Надо было сделать только один глоток, чтобы вновь не унестись раскаленным потоком, чтобы снова услышать, как звучит капель, чтобы замереть на месте и не сползать в никуда, или в куда — чтобы все оставалось, как прежде, чтобы во всем мире существовало только это «кап-кап».

Тойво сделал глоток. Он не понимал, как ему это удалось — ведь у него, вроде бы, и тела никакого не было — но что-то где-то явно изменилось. Вернее, пошло иначе, нежели миллион лет до этого. Холодное и чуть сладковатое — что-то очень естественное для этого мира — оказалось в центре его ощущений и разлетелось, вдруг, по всем его атомам, принося с собой и прохладу, и потворство покою, и крохотную искру жизни.

Мало — следует глотнуть волшебный эликсир еще, заполучить еще одну крохотную частичку жизни. Нельзя позволить страданию стать в ощущениях единственной доминантой. Никак иначе: доминанта — это то, что доминирует. А также играет в домино с доминиканцами. Смутный образ монаха-доминиканца, перешибленного гигантской костью домино «пусто-пусто» взорвался в мозгу, едва только успев возникнуть.

Снова откуда-то, словно бы издалека, раздалось «кап» — и Тойво сделал еще один глоток. Опять «кап» — новый глоток прохлады.

Сначала он начал чувствовать, что у него есть тело, и нормальное состояние его — не газообразное и даже не жидкое. Потом в это тело опять прокралась боль. Ну, не такая, чтобы заслонить собой все мироздание, но местами болело очень даже порядочно. Боль приходила и отступала, и теперь, звуки «кап-кап», казалось, управляли ею: в тишине было покойно, но каждый отголосок капели, словно бы, неизбежно возвращал страдание.

Антикайнен жил, но жизнь эта была сродни росту цветка: извне он принимал какую-то жидкость, столь полезную для себя, в себе он ощущал боль, а в прочем мире для него было только это «кап-кап». Так, вероятно, живут самые безмозглые растения, типа крапивы и лебеды с мокрицей. Наделенные же своим особым «цветочным» интеллектом орхидеи, бегонии или какие-нибудь калы, которые еще и цветками крутят, подглядывая за солнцем, воздух ароматизируют и соблазняют разных ворчливых пчел и прочих не менее ворчливых насекомых, чтобы те помогли им разобраться в насущном вопросе тычинок-пестиков.

Прошли десятки и сотни лет, и Тойво, совершая очередной глоток, вдруг, оценил, что у жидкости другой вкус. Помимо прежнего к нему было примешано что-то не вполне растворимое, что-то другое, что, без всякого сомнения, имело название «хлеб». Но его организм вовсе не отверг эту хлебную кашицу. Самым решительным образом организм заявил, что некоторые атомы в своей особой совокупности образуют его желудок. И этот желудок взвыл требовательно и призывно: «жрать давай!»

Это было несколько неожиданно, даже боль поспешно ушла в неизвестном направлении — скорее всего, затаилась где-то поблизости. И Тойво понял, что где-то есть холод, где-то — тепло, а желудок воет, как мартовский кот. Вероятно, такой вот был триумф — организм начал пробуждаться.

И пробудился бы, да вернулась боль, потом звуки капели, а потом все исчезло.

Еще несколько раз Тойво глотал хлебную кашицу, запивая жидкостью, принимал страдание, слышал и вновь прекращал слышать «кап-кап». А потом на него обрушилась мысль: «Что это?»

Ответа, конечно же, найти не удалось, зато желудок замолчал, весь удовлетворенный, или же наоборот — потрясенный.

«Что это?» — опять возникло в голове.

«Mika, mika, mikaaaaaaa», — слово начало гулять внутри его сознания, отражаясь, как эхо в горах, от стенок узилища этого самого сознания. Тойво выяснил, что у него есть голова. Действительно: где еще может прятаться сознание? У некоторых, вероятно, в заднице. Но у него — определенно в голове.

«Tama on», — прошелестело и угасло.

Голова начала раскалываться от боли. А еще спина и рука. Живот, явно потрясенный соседством со столь важными органами, затих — вероятно, переварив, между делом, все, что ему было нужно переварить.

Тойво провалился в нереальность, однако на этот раз не в пустую, темную, или же раскаленную. Что-то мельтешило на грани его восприятия, что-то дергалось и дрожало.

«Там», — ему показалось знакомым это слово. Эх, еще бы пару глотков, и он определил бы, что же «там»?

Ого, да у него голова уже полна мыслей — сумбурных, бессвязных, бредовых, обрывочных, но все-таки о чем-то думалось! Трудно было уцепиться за них и понять смысл, но это уже шаг вперед. А там — что было там? Там было прошлое. И боль эта вся из прошлого.

Тойво постарался напрячься и застонал. И тотчас же расслышал слова, произнесенные другим человеком:

— Спокойно, паря, все у тебя будет хорошо. Попей-ка еще водички.

Чужой голос взволновал Антикайнена, потому что он осознал, что не один в этой вселенной, что есть еще люди. И в то же самое время у него возникла твердая уверенность: он один в этом мире. Больше нет и никогда не будет рядом с ним Лотты. С пониманием этого дальше жить решительно невозможно, нельзя и, в общем-то, ненужно.

Он сделал еще один глоток из поднесенной к губам оловянной кружки и со вздохом замер. Его дыхание сделалось мерным, и Антикайнен уснул.

— Ну, вот и замечательно, — сказал голос.

А где-то во сне к Тойво пришел на своих козлиных ногах Пан. Он коротко хохотнул своим блеющим голосом и внезапно стал очень серьезным. Такого Пана Антикайнен не помнил никогда. Конечно, и раньше, и сейчас в реальности подобных визитов можно было усомниться, но вот в памяти образы, навеянные то ли богатым воображением, то ли погодными условиями сохранились навсегда.

Как и лик Архиппы Пертунена, рунопевца, привидевшегося однажды в яме посреди зимнего карельского леса, тоже был легко узнаваем: вон он стоит за козлоногим и щурит подслеповатые глаза.

Пан прикрывает обеими ладонями уши, Архиппа — рот. Тойво показалось, что ему в таком случае следует свои руки возложить на глаза. Тогда «обезьянья композиция» будет продублирована: ничего не слышу, ничего не вижу, ничего никому не скажу.

Да только к чему все это?

Антикайнен пошевелился и попробовал открыть глаза. Это тоже оказалось больно. Но он на долю мгновения увидел свет.

Свет тоже увидел его.

Местный свет, точнее, светское общество, было представлено двумя человеками. Первый человек — широкоплечий, с длинными волосами, с длинной бородой — сидел, прислонившись к стене возле изголовья жесткого ложа, на котором и лежал, собственно говоря, Тойво. Второй человек стоял, упираясь спиной в дощатую дверь, и смотрел куда-то, откуда весь свет и лился. Это был среднего роста молодой парень, тоже волосатый, однако пока еще не наделенный в силу своего возраста бородой.

— Смотри-ка ты — оживает! — с искренним восторженным удивлением сказал он.

— Ну, так живым положено оживать, — согласился с ним тот, что сидел. — Сейчас еще водицы попьет, хлебушка поест — и совсем оживет!

Антикайнен почувствовал, как к его губам прикоснулся край кружки, и с удовольствием сделал несколько глотков. Вот оно, стало быть, чем его поили — водой! Чистой колодезной водой! Или водой неизвестного происхождения, но от этого не менее вкусной. Да, без воды была бы полная хана!

Вскоре питие сменила кашица из размоченного, опять же в воде, хлеба. Да, без хлеба ему бы ни в жизнь не прийти в себя!

Спасибо добрым людям, что позаботились о нем, не дали пропасть. Жить не то, чтобы очень хотелось — жить теперь казалось вполне естественным делом. Даже в его состоянии, даже в его положении. А эти человеки говорили-то не на русском языке, но ему все равно удалось их понять. Они разговаривали на карельском, в котором, после стольких месяцев в Карелии, Тойво разбираться научился. На каком диалекте — неважно, главное, что он понял речь. Собственно говоря, карельский — особенно его ливвиковский говор — это архаичный и устаревший финский язык, куда добавили шипящие звуки.

— Привет, — с трудом шевеля потрескавшимися губами, сказал Антикайнен.

— Здравствуй, добрый человек! — радостно ответил бородатый.

— Привет, привет, — сказал молодой.

Выдать вслух еще слова Тойво уже не мог — утомился. Да и держать глаза чуть-чуть приоткрытыми тоже не получалось. Нужен был покой, легкий прохладный бриз, запах сосен из приоткрытого окна, шелест моря, накатывающегося на песчаный берег, хрустящие накрахмаленные простыни и пуховое одеяло — как когда-то в другой жизни на карельском перешейке, где он восстанавливался после своей «контузии».

Додумать дальше Антикайнен уже не сумел — его опять повлекло вдаль, вдаль, вдаль. Опять Пан молча покивал своей кудлатой головой, и ему вторил рунопевец Пертунен. Почему они молчат?

Ну, во-первых, потому что они немые.

Однако раньше они болтали — будь здоров! Пан — не может быть молчаливым по определению, ну, а Архиппасделался известным от способности использовать свой голос на все лады: и вопить благим матом, и шептать, и выводить оперные рулады.

Значит, потому что просто не хотят с ним разговаривать. Это — во-вторых.

Ну, на самом деле, это вряд ли — зачем же в таком случае они вовсе привиделись?

В-третьих, они просто не могут говорить, потому что имеется какая-то причина, этому препятствующая.

Тойво потерял слух? Возможно. Но лишь слух, как чисто человеческое чувство, потеря которого именуется в народе «глухотой». И это не так, потому что двоих людей, молодого и старого, он прекрасно слышал. Для того же, чтобы понимать Пана, уши не нужны.

Стало быть, препятствием может служить чисто объективный фактор. Например, само место.

А где он?

В памяти всплыла безобразная драка с людьми Бокия, потом поезд, потом поездка под открытым воздухом, и запах — то ли гнилостный, то ли морской. Был снег, и его по нему везли. Были сани, и они скользили по льду. Север. Чудесный север.

Мысль возникла и как-то не спешила пропадать. Родина Соловья-разбойника из былин про Илейко Нурманина? Святое место. Или — уже не святое место, потому что чудесные Пан и Пертунен лишились здесь частицы своего чуда?

Холмогоры? Здесь родился Михайло Ломоносов. Здесь предполагается бытность легендарной Трои. Проходимец и авантюрист Генрих Шлиман, говорят, откопал свою Трою в своем месте, но ему, жулику и малообразованному русскому немцу, было без разницы, где и что искать. А на историческое название принято не обращать никакого внимания.

Но почему Холмогоры?

После Кронштадтского бунта Дыбенко сослал матросиков, не утекших в Финляндию, именно сюда. Те, наивные, надеялись, что их авторитет — а большею частью это были именно те революционеры, что сформировали ударное звено во время, так сказать, октябрьского переворота — поможет им отмазаться. Но таков уж закон, что в первую очередь Революция пожирает тех, кто ее создал и воплотил.

Устроенный на манер финских и австрийских концентрационных лагерей Холмогорский пункт для русских под командованием латыша Опе, принял, конечно, всех, но места для всех, вопреки чаяниям, не хватало. Пертоминск, соседствующий населенный пункт, тоже не мог разместить всех «желающих» искупить свои ошибки перед Советской властью.

Тогда мудрый Опе сказал «в очередь, сукины дети». Контрреволюционеры нехотя повиновались, а потом еще принужденно пересчитались на первый-второй. Получилось около 1889 пар.

Тут, как снег на голову, в Холмогоры нагрянул сам Дыбенко, считающий своим долгом лично курировать побитых им кронштадтских бунтарей. А вместе с ним прибыл и Тухачевский, весь наглаженный, начищенный и даже наманикюренный.

— Ты что тут удумал, латышская твоя морда? — вместо приветствия спросил командарм. Какой из командармов задал вопрос? Да оба — в один голос спросили. Хором, можно сказать, пролаяли.

— Ай, много, однако, врагов тут собралось. Боюсь, ка-бы чего не вышло, — ответил комендант. — Хочу расстрелять приговором революционного суда половину, аккурат 1889 голов.

— Вот ведь какой гений революции выискался! — восхитился Дыбенко. — Даром, что немец, а службу свою знает! И подход творческий!

— Я латыш, — скромно потупил взор пузатый Опе.

— Кхе, — откашлялся Тухачевский. Сказать ему было нечего. Он пока еще не очень доверял словам, полагая, что до дела они по объективным и субъективным признакам зачастую не доходят.

— Почему такое гадкое число? — развил свою мысль Дыбенко и встопорщил усы. — Для ровного счета две тысячи расстрелять! Революционная, понимаешь, строгость и справедливость!

— Гениально! — в свою очередь восхитился Опе.

Расстреливали матросов все, кому не лень. Только Тухачевский стоял в стороне и усиленно потел. «Пять лет воюю, но такой резни что-то не припомню», — сокрушался он, совсем не принимая в расчет одно прошлое событие, когда по его приказу газом травили мятежные деревни Воронежской губернии. Там, как бы, не на самом деле, там, как бы, дистанционно.

Дыбенко даже устал стрелять, сел на поезд и уехал в Петроград. Тухачевский, понятное дело — вместе с ним.

Ну, а Опе, когда цифра в две тысячи была достигнута, вздохнул: дело сделано. Высокое начальство укатило, инициатива оказалась похвальной, можно ждать поощрений.

Сел комендант у себя в кабинете, принялся кушать коньяк, привезенный Дыбенко из столицы и думать, какой он молодец. Хоть латыш, а мозги работают, как надо, и классовая беспощадность к контрреволюции выше всяких похвал. Думал, думал, да, вдруг, призадумался: а тела-то куда девать? Что с убиенными-то прикажете делать?

Две тысячи трупов — они не испарятся! И в речку просто так не выбросишь — только запрудишь ее.

Что делать?

Копать!

Запах разлагающихся тел выгнал жителей Холмогор и близлежащего Пертоминска из домов. А в концлагере все копали и копали могилы.

Тойво постарался принюхаться. Пахло камнем — и больше ничем. Также в свое время тянуло от подземного хода в Андрусово. Такой, наверно, запах должен быть и у бесконечности, потому что камень — это застывшее время.

Нет, Холмогоры, пусть там и концлагерь, отпадает. Да и Соловей-разбойник в другом месте промышлял. Ну, а место для ограничения свободы можно устроить где угодно. Что доходный, что казенный дом можно сделать также из чего угодно.

Даже из монастыря. Казенные кельи — те же каменные мешки за дубовыми дверями.

— Братцы, — с трудом проговорил Антикайнен. — Это Соловки?

— Соловки! — громко и даже весело ответили его соседи. — Добро пожаловать!

2. Сокамерники

Мика Макеев всегда относился к жизни просто. Вероятно, прожив большую часть своей жизни в деревне Кавайно Олонецкого района, по другому было нельзя. Их семья жила неплохо, также, как и другие соседские семьи. Запасы на зиму, насущная еда, работа, которая помогала выглядеть достойно перед лицом земляков — все это был сегодняшний день. Завтрашний день будет завтра, вот завтра о нем и подумаем.

Так было заведено, и это создавало определенную гармонию и радость в жизни. Чего там за будущее переживать, коль оно сто раз может измениться? Думаешь об одном, а получается совсем другое. Или вообще ничего не получается.

Мика помогал матери и сестрам по хозяйству. Потом, подросши, начал помогать отцу в его ремесле. И настал момент, когда старший Макеев — Федор, сказал:

— Ну, ты уже сам можешь работу работать. Хорошо у тебя получается.

Это означало, что профессия бондаря-плотника у сына теперь в руках. Если голова против рук не пойдет, то копеечка в карман обязательно перепадет. И не одна, и даже не рубль, а гораздо больше. Мастеровые люди — это ценное качество общества, где таковые, как правило, и проживают.

Пришло время Мике задуматься о своей собственной семье. Время это пришло аккуратно в 18 лет.

Мировая война затухала, новая Россия зарождалась, Ленин сидел в столице и руководил своими коллегами. Ну, а те, в свою очередь, руководили народом. Стоял на дворе 1920 год. Еда была главным богатством.

— Пойду я, тятя, в Олонец работу искать, — сказал тогда Мика. — А то без работы жениться нельзя.

— Правильно, — согласился Федор. — Без работы за тебя никто и не пойдет. Ступай, сынок, да нас с маманей не забывай. Сестер и братьев — тоже.

Время было неспокойное, «племенные войны» следовали одна за другой. Трудно было жить в Олонце, приходилось по окрестным деревням заработок искать.

Мика работал, не покладая рук. Однако к женитьбе от этого ближе не стал. Во-первых, было не на ком — потому что свободное время, для того, чтобы осмотреться, отсутствовало напрочь. Во-вторых, все деньги так и тратились на еду, орудия труда и частые переезды.

Нет, случались, конечно, легкомысленные знакомства с легкомысленными дамами. Но у тех помимо легкомысленности было еще одно качество, которое с женитьбой как-то не стыковалось. Это качество называлось «возраст». И ни Мика, ни дамы даже не помышляли о каких-то обязательствах.

— Шел бы ты, паря, на железную дорогу работать, — сказал ему как-то один коллега по ремеслу. — Им там теперь всюду сторожки надо ставить, вокзалы, пакгаузы. Нормированный рабочий день, питание и все такое.

— Ай, пойду! — сказал Мика, и ушел к Лодейному Полю, несмотря на еще одну разгоревшуюся «племенную войну».

Было ему уже девятнадцать лет, мир вокруг перестал блистать в розовых цветах.

Действительно, на работу он устроился и даже успел привыкнуть к дымящим поездам, с воем проносящимся мимо. Это когда идешь вдоль железнодорожных путей, удовлетворенный сам собой.

Но ходить долго не получилось.

С одного поезда, почему-то стоящего на путях без движения, выскочили четверо солдат, вооруженные винтовками, и споро побежали к Мике.

— Эй, — кричали они хором. — Погоди!

И он, дурья башка, остановился, хотя ни черта не разбирал по-русски.

Когда бондарь-плотник, востребованный на железнодорожном переезде возле станции Лодейное Поле, решил, что лучше удрать, удрать уже не получалось. Прикладом в грудь его сбили с ног, отчего воздух для дыхания тотчас кончился, но незамедлительно несколько мощных ударов ногами в живот волшебным образом утерянную, было, способность восстановили вновь. Мика вздохнул и попытался как-нибудь извернуться, но когда винтовкой бьют по голове, изворачиваться становится никак — наступает тьма.

Потом, конечно, тьма отступила, вытесненная пульсирующей болью в голове и непульсирующей — в остальном теле. Он пошевелился и сделал очень смелое предположение: раз руки-ноги шевелятся — значит, кости не сломаны, а мягкие ткани поболят-поболят, да и перестанут. Вот только голову надо вылечить иначе ей очень трудно придется есть. В смысле — кушать. Голова — очень важный орган человеческого организма, чтобы обедать, завтракать и даже ужинать. Такая, блин, организация жизнеобеспечения.

Вдруг, Мика осознал, что вокруг него, а, точнее, под ним методично и размеренно раздаются звуки «ту-дых, ту-дых». «Поезд едет, рельсы гнутся, под мостом попы дерутся».

Он никогда не ездил по железной дороге. Даже на ремонтной дрезине ни разу не гонял. Но тут, сопоставив все факты — его нечаянную близость от какого-то поезда, звуки и легкое покачивание из стороны в сторону — в больную голову прокралась мысль: «Я нахожусь не там, где должен быть».

— Эй, — сказал он.

— А! — ответили ему тотчас же. — Михаил фон Зюдофф очнуться изволили.

Говорили по-русски, поэтому ни черта не понятно. Разве только имя.

— Меня зовут Макеев Михаил Федорович. Я работаю плотником на железной дороге.

Он бы с радостью показал свои документы, да ничего с собой, по обыкновению, на работу не взял. Разве что талоны на питание в деповской столовой. Ну, да там фамилии не пишутся.

Ну, а солдатам из арестантского караула, сопровождавшего первых «ласточек» в новую тюрьму для особых и опасных контрреволюционеров, было в принципе все равно. Важно было только одно: чтобы количество голов, загруженных в вагон, равнялось количеству голов позднее из него выгруженных. Таков закон чисел — почти арифметика.

Кто недоглядел, как этот офицерик фон Зюдофф удрал из-под надзора — было по большому счету уже не важно. Подвернулся на стоянке на переезде молодой карел — вот тебе и восстановление равновесия. А по фамилии все равно никто не проверяет — проверяют по головам. Арифметика!

Поэтому когда спустя трое суток Мику втолкнули в мрачную келью пустынного Соловецкого монастыря, он уже и сам начал привыкать, что теперь его зовут по-немецки.

— Здравствуйте, — сказал плотник, когда за ним с глухим стуком захлопнулась тяжелая дверь.

— Здравствуй, — ответил ему человек, причем ответил на том же языке — на карельском, ливвиковского диалекта.

Другой человек ничего не сказал: лежал и прикидывался мертвым.

Ну, а больше в келье никого не было.

— Проходи, присаживайся, — сказал первый человек, поднявшись на ноги — был он высокого роста с окладистой бородой, одетый во что-то, напоминающее церковную рясу, но изрядно уже поношенную и заштопанную в нескольких местах.

— Меня зовут Мика фон Зюдофф, — представился Мика.

— Да не может быть! — удивился бородач. — Я бы так тебя ни в жизнь не назвал.

— Ну, начальству виднее, — пожал плечами Мика и тут же полюбопытствовал. — А как бы ты меня назвал?

— Ну, я бы сказал что-то типа «Макеев Михаил Федорович», — ответил собеседник и протянул для рукопожатия руку.

— Вот это да! — восхитился парень. Не скрывая восторга, он энергично ответил на приветствие. — Это у меня что — на лбу написано? Откуда ты знаешь?

— Я, брат, многое знаю, — улыбнулся бородач. — Из того, что мне нужно знать. И еще больше не знаю из того, что хотелось бы знать.

Мика не отпускал руки странного человека и глядел на него, словно бы с вопросом. Так иногда собаки смотрят, когда им чего-то непонятно.

— Ах, да, — кивнул головой тот. — Игнатий. Можно — просто Игги.

— Поп? — спросил Мика.

Игги усмехнулся и еле заметно помотал головой из стороны в сторону.

— Когда-то послушником был, потом — монахом, затем — иеромонахом Игнатием, — ответил тот. — Теперь вот — просто Игги.

Мика осмотрелся вокруг и не заметил ничего, чтобы порадовало его взгляд. Две высокие, словно бы, монолитные скамьи под небольшим зарешеченным окошком. На одной лежит похожий на покойника парень. Каменные стены, каменный пол, сводчатый каменный потолок. Каменный мешок. Пара побитых оловянных кружек, миска с водой — кухня каменного мешка. А вот туалета каменного мешка, типа ведра с крышкой — нету.

Значит, выводят по нужде. Не арестантской нужде, конечно, а по нужде тех, кто с другой стороны этой массивной двери.

И еду они же приносят. В самом деле, должны же страдальцы что-то есть!

— Да, интерьер не радует изобилием уюта, — протянул Мика.

— Ну, зато зима кончилась, и вместе с ней морозы, — сказал Игги. — Жить можно.

— А это кто на лавке?

Бородач подошел к неподвижному телу и посмотрел на него взглядом, в котором отчетливо читалась жалость. Он положил свою ладонь тому на лоб и сказал:

— Это хороший человек. Плохо ему.

— Почему? — спросил Мика.

— Да ничто его особо в этой жизни уже не держит, но и смерть к нему пока подступиться не может никак. Хотя пытается.

Парень отметил про себя, что ни имени, ни фамилии бесчувственного человека Игги не назвал. Видать, действительно, не все в его возможностях.

— Я его поить пытаюсь, да кашицей из хлеба кормить, чтобы силы поддержать, — добавил бывший иеромонах. — Нельзя ему пока помирать.

В тот день их из камеры никуда не выводили. Впрочем, и никакой еды тоже не давали. Словно бы забыли об их существовании.

На самом деле вновь прибывшие вертухаи, доставившие несколько десятков арестантов, братались с теми красноармейцами, что уже были здесь. Пока у них в обычаях было только пить водку. Пока у них в обычаях не было глумиться над страдальцами-сидельцами. Этот навык приобретается сам по себе по мере обрушившегося скотства. Причем, что характерно — надзиратели и прочие сотрудники тюрьмы, не говоря уже о самом начальнике — делаются скотами гораздо быстрее, чем угодившие под их «надзор и опеку» несчастные заключенные. Таков уж закон природы, мать вашу. Вернее — матери вашей.

Только поздним утром следующего дня, когда Мика уже был готов лопнуть от одолевавших его позывов, дверь в их камеру открылась, впустила ядреный перегар, какой-то нечленораздельный лай и пренебрежительный жест рукой: «выходи, мол».

— Фашистыыы, фашистыы, - подвывал Мика, чудом дотерпевший до нужника.

Игги же держался с достоинством, хотя и ему пришлось несладко. А пока еще не пришедший в себя Антикайнен по причине приостановки у него многих жизненно важных функций организма и вовсе пренебрегал туалетом. Точнее, почти пренебрегал.

Сразу по возвращению в камеру напомнил о себе голод. Он завыл на два голоса двумя пустыми желудками.

— Нехорошо как-то, — заметил Мика. — Кормить нас должны, мы же не в состоянии сами себя обеспечивать продуктами.

— Не знаю, не знаю, — пожал плечами монах.

Однако обед все-таки состоялся: жидкий бурый суп, соленая подгнившая селедка, картофелина и кусок хлеба. Меню на одного человека. На всех — помятая фляга с водой.

Их было трое, но Тойво есть не мог, поэтому его порцию делили по-братски. Разве что хлеб оставляли, ну и немного картофеля. Игги в бурде из супа разминал хлеб, добавлял в него толику картошки, и получившуюся жидкость понемногу вливал в товарища по несчастью.

— Все польза ему будет, — говорил он. — Силы от этого не тают. Не особо прибывают, конечно, но и так хоть что-то.

Мика поначалу удивлялся: почему им дают какие-то помои? Их — что, специально делают?

Вообще, монах проявлял недюжинную смекалку и сноровку, будучи лишенным свободы. Он легко приспосабливался к любым условиям — во всяком случае, ни разу не возроптал и не пожаловался.

— И как это тебе удается? — спросил однажды парень. — Ну, будто тебе все нипочем. Господь терпел и нам велел?

Игги вместо ответа только пожал плечами и вздохнул.

В той далекой прошлой жизни, когда зловещий выстрел в Сараево скосил эрцгерцога Фердинанда, в разразившуюся Мировую войну угодил совсем молодой карельский парень. Родом он был из Александровской слободы, поэтому призыв в армию был культурный: повестка — проводы — полк Олонецких егерей — убытие к театру военных действий.

Глазом не успел моргнуть, а уже в Галиции. Уже нужно стрелять, уже нужно бежать, уже нужно окапываться. И снова — стрелять, бежать, окапываться. Разница только в том, в какую сторону совершать все эти телодвижения. Если к врагу — то наступление, если от врага — то, соответственно, отступление. Голова кругом пойдет.

Да еще вши, да еще сырость, да еще совершеннейше сволочное местное население.

Если генерал штаба Александр Андогский, составляя свои перспективы для войны в Афганистане писал, что «все население имеет ярко выраженную бандитскую наклонность», то про население Галиции можно было написать: «сволочи».

В этом убедился сам Игги, когда в очередном марше — то ли вперед, то ли назад — совершил роковую тактическую ошибку. Он отстал от своих. Впрочем, можно было посчитать и так: свои его бросили.

Дело-то было плевое. Дело-то было пустяковое. Схватило живот у молодого егеря — нешуточно схватило, никак не отпускало. Или в штаны кидай, или — в туалет типа сортир, призывно расположившийся в одном из дворов, мимо которого и был марш.

— Я - сейчас, — сказал он унтер-офицеру. — Я — минутку. Погодите.

Только кивнул головой командир. Беги, мол. Ну, а сами дальше пошли. Невелика птица — догонит.

Вышел Игги, точнее, его тогда звали совсем другим именем — светским, из сортира в явно улучшенном расположении духа. Огляделся в поисках товарищей, да и рухнул, как подкошенный.

Так бывает, если кто-то недобрый огреет дубинкой сзади по голове. То ли хозяин туалета, то ли просто незнакомый прохожий — человечина с активной жизненной позицией. Сволочь галицкая, одним словом.

А Олонецкие егеря ушли дальше и думать забыли о потере своего бойца. Даже унтер-офицер не вспомнил. Куда там, если снова пришлось стрелять, бежать, окапываться!

Пленили Игги, упаковали в телегу и отправили в тыл. Да не простой тыл, а в австрийский. А вместе с ним несколько десятков жителей этой полузабытой галицкой деревни тоже отправили. Странное дело!

Вообще-то, не очень, чтобы странное. В деревнях как? Разделение в деревнях. Кто богаче, кто зажиточнее, а кто — не очень. Вот эти, которые «не очень», живут своей жизнью и грезят. Мечты их просты: как бы так сделать, чтобы прочие земляки жили хуже, чем они сами. Не нужно, чтобы сами жили лучше, нужно, чтобы вокруг жили хуже. Уж такой деревенский менталитет. Тем более, в Галиции.

Вот и пошла в приграничных с Австрией землях мода — выявлять «русинов», то есть, как бы, русских, ну, и прочих тоже. У кого можно что-то отжать — тот и русин. Даже еврей — тоже русин. Точнее, в этих местах евреев не проживало — жили жиды. А! Без разницы: жид — он завсегда русин!

Вот и попал Игги в обоз с несчастными деревенщинами. Побитые, растерянные и остро надеющиеся, что «господа австрийские офицеры непременно разберутся и отпустят их по домам». Ага, отпустят.

Жиды очень быстро в сложившейся ситуации сориентировались. Они по природной своей сущности очень легко могли отказаться от всего нажитого непосильным трудом за былые годы, лишь бы жизнь и свободу не отбирали. Справедливости не нужно, нужно всего лишь, чтобы их отпустили. А потом уже можно и снова в рост пойти — не в первый раз на этой Земле и в этой Истории.

Нежидам же важна справедливость. И за справедливость эту они готовы были и свои жизни положить, и жизни своих близких. Эх, русины!

По мере приближения к конечной части их маршрута становилось понятно, что господа австрийские офицеры, которые встречались все чаще и чаще, вовсе не склонны в чем-то разбираться. Вот отобрать что-то для себя полезное — это пожалуйста!

Все жиды дорогой куда-то рассосались, а пожитки «русинов», что были впопыхах схвачены в то время, когда их самих схватили, таяли. Игги смотрел по сторонам и на ус наматывал. Имущества у него с собой не было ни грамма, скатку шинели отобрали еще в месте пленения. Поэтому материально он никого не интересовал. А то, что он был солдатом вражеской армии, может быть, даже знающим «военную тайну» — на это всем было глубоко наплевать. Не били — и то ладно!

Ехали они, ехали — и, наконец, приехали. «Что за станция такая — Бологое, иль Каховка? А оттуда говорят: это, братцы, братцы, это»…

Талергоф.

И стоял Талергоф уже с осени 1914 года. И смердел Талергоф, стало быть, уже почти два года. Не вонял, не источал дурностный запах, а именно — смердел. Потому что смерть была в Талергофе, потому что жизни не было в Талергофе. И находились внутри Талергофа одни смерды.

Снаружи, правда, были господа австрийские офицеры.

3. Талергоф

Талергоф — это поле, некогда поросшее травой и взметнувшимися к небу редкими деревьями. Вокруг колючая проволока и толстые австрийские солдаты, а также установленные на подиумы пулеметы «Максим». А за полем — глубокий овраг, словно земля здесь специально треснула, являя взору ход в саму преисподнюю.

Теперь взору Игги представилось то же поле, только полностью лишенное растительности. Ни травинки, ни былинки. От деревьев и кустов не осталось даже воспоминания. Всюду грязь, какие-то норы, и смерды, чьи тела еле шевелились там и сям. Так обычно копошится что-то в чем-то — это уже в меру воображения.

И еще столбы, установленные через равные промежутки с австрийской педантичностью. А на столбах — останки смердов, те, что еще не успели обвалиться наземь.

«Русины», что сопутствовали Игги, в один голос взвыли. Они были в полном ужасе и отчаянии. Да и сам пленный Олонецкий егерь испытывал точно такие же чувства.

На их голос откуда-то из-за невидимой части поля выдвинулись несколько человек — смерды, но до некоторой степени более живые, нежели те, что ползали в грязи. Одеты они были в совершеннейшие лохмотья, однако глаза их с интересом разглядывали вновь прибывших, явно оценивая и взвешивая. В смысле, полезности, взвешивая, а не в килограммах.

Талергоф — это один из самых первых в мире концлагерей. Самыми вторыми концлагерями сделались финские, возле Выборга и Лаппенратна, открытые в 1918 году. Отличие от немецких времен первой Мировой войны было в том, что они, и первый, и вторые, были приспособлены исключительно для гражданского на тот момент населения.

Талергоф — это лагерь смерти. Питание заключенных в нем узников не предусматривалось, как таковое, вовсе.

Венский вальс, Дунайские волны, культура и эстетика, литература и архитектура — всем этим гордились господа австрийские офицеры, на всем этом они воспитывали своих детей, не преминув возможности показывать всему прочему миру, что они и есть цивилизация. И именно они создали и поддерживали эту фабрику смерти, просуществовавшую вплоть до 1917 года. Именно их заслуга в том, что был такой Талергоф.

Впрочем, был да сплыл. Теперь, через сто лет, там аэродром и даже местные жители, что поблизости, не знают, а если и знают — то не верят, что такое имело место быть. Цивилизация! Ханжеская и безмерно лицемерная просвещенная Европа.

Вброшенные за колючую проволоку новые страдальцы не были даже обысканы. Позднее Игги понял: нет смысла этим заниматься, потому что через день-два все мало-мальски ценное будет представлено перед скучающими взглядами австрийского караула. Бери, что хочешь.

Все население лагеря, как это водится в любом человеческом социуме, само собой разделилось на несколько категорий. Одни лагерники имели какой-то вес — опять же, не в килограммах — и авторитет. Другие лагерники такого веса и авторитета не имели, зато имели мнимое покровительство первых, что самым усердным образом старались не потерять. И были третьи лагерники — люди, опустившиеся до полного животного состояния.

Как уже упоминалось, на продуктовом довольствии у гуманного австрийского правительства никто из несчастных «русинов» не состоял. Однако тем или иным способом еда в лагерь все равно просачивалась. В самом деле, без еды человек имеет обыкновение умирать, предварительно помучившись.

Еда была главной валютой за колючей проволокой. Власть человека с лишней булкой под мышкой могла быть поистине неограниченной. При условии, конечно, что никакая другая власть не наложит свою загребущую лапу на эту самую булку.

Вот от этого и разделение, брат. Вот и попробуй выживи, брат.

Игги, как не имеющий за душой ничего мало-мальски ценного, ничей интерес не возбудил: иди, парень, куда хочешь. Отдыхай под открытым небом, только воздух особенно не нюхай.

Он и пошел, не пытаясь прислушаться к крикам, оставляя их за своей спиной. Также осталось позади разнузданное мародерство, за которым лениво наблюдали холеные австрийские воины.

За первые сутки, которые Олонецкий егерь провел здесь, им было сделано несколько выводов.

Первый: ни на кого полагаться нельзя.

Второй: бояться уже нечего.

Как в каторжной присказке получалось: «не верь, не бойся, не проси». Примерно то же самое и в Библии было — касательно отношений между людьми. «Не верь другу, не полагайся на приятеля». С Господом — все по другому, в него верить надо, без Веры — нету жизни.

Однако на Господа надейся, а сам не плошай.

Пока есть силы — надо убираться отсюда. В общество Талергофа Игги вливаться не собирался.

Самая главная ценность в лагере — еда — добывалась несколькими способами.

Если на воле оставался кто-то близкий, не отказавшийся от случившегося вне закона родственника или товарища, то это был самый легальный путь. Австрийцы, как правило, не препятствовали передачам продуктовых корзинок. За счет таких счастливцев жили несколько человек. Ну, и сам страдалец, которому посчастливилось иметь верного человека. Его берегли и охраняли, потому что никто, даже самый безголовый сиделец, не хотел рубить сук, на котором чуть-чуть подкармливались особо приближенные.

Но таких было мало. В основном оболваненные пропагандой государственности граждане охотно забывали некогда близких людей. Им сказали: «враг», значит — враг. Проще живется, когда киваешь на систему. Лицемерие, обычное дело.

Второй способ получения еды — это менять ценности с вновь прибывших на продукты. Охранники этому, понятное дело, тоже не препятствовали. Они, в основном, этим делом и промышляли.

И третий способ — поставлять тем же самым австрийцам женщин, что еще не успели опуститься до совсем непривлекательного состояния. Поэтому каждая новая партия «русинов» была любопытна, как лагерникам, так и их охранникам.

Последние устраивали по этому поводу рейды внутрь территории, огороженной колючей проволокой. Они высматривали себе то, что считали по праву своим. Сообщив о своем выборе лагерным заправилам, которые позволяли себе поторговаться, расхваливая вновь прибывший «товар», австрийцы уходили прочь.

Ну, а вечером их навещали «избранницы». После визита несчастных дам охранники выдавали им на руки оговоренный набор съестного и чувствовали себя при этом превосходно. Во всяком случае угрызениями совести перед своими фрау, которые растили по домам будущих защитников или защитниц устоев страны-преемницы Римской империи, они не испытывали. Алягер ком алягер.

А как же Женевская конвенция?

Сам дурак! Вот и все, блин.

Иной раз охранники заходили на лагерную территорию по рабочей, так сказать, надобности. Кто-то кого-то сдавал, обвинял в неблагонадежности и подстрекательстве, а это дело без внимания оставлять было нельзя. Для этой цели и были приспособлены специальные столбы. На них через устроенный крюк была пропущена веревка с петлей. В петлю пихалась шея подозреваемого смерда, и дюжие австрийцы тотчас же поднимали несчастного посредством этой веревки на метр от земли. Крепили канат, чтоб не сползал, и оставляли узника дрыгать ногами, пока тот не удавится до смерти. В таком положении несчастному повешенному было уготовано висеть дни и недели до тех пор, пока останки сами не обвалятся наземь. В назидание всем прочим лагерникам!

Вот такой был Талергоф. Вот такие были люди.

Игги понимал, что еды ему наготове никто не даст, а питаться корешками, червячками и жуками, которые добывались из земли, он не планировал. К слову, те смерды, что опускались до подножного корма, загибались даже быстрее тех, кто просто голодал. Не приспособлен человеческий организм усваивать белок от насекомых.

Для того, чтобы убраться из Талергофа большого ума не надо. Надо иметь ум, чтобы в первые же минуты, часы, дни, да, вообще — никогда — обратно не загреметь. То есть, иными словами, никто — ни австрийский бюргер, ни австрийский солдат — не должен заподозрить в увиденном им человеке беглеца.

Игги нашел кусок стекла от некогда разбитой бутылки. Никакой стратегической задачи этот осколок выполнить не мог: ни оружие, ни подручное средство — ничего. Но Олонецкий егерь обмазал щеки грязью и осторожно, стараясь не порезаться, выскоблил их острой стеклянной кромкой. На ощупь получилось вполне ничего себе. Вроде, как и бритый. Вроде, как ухоженный. А усы и бородка — может, мода такая! Вон, многие австрияки старательно растят у себя под носом кайзеровскую поросль.

Также он подобрал старый ломаный-переломанный зонтик, который за полной ненадобностью не привлекал ничье внимание. Все, что ему было нужно от этой рухляди — три спицы, да полоска дождевой материи. Этого добра нашлось.

После полудня, как Игги выяснил, австрийские охранники лагеря совершали ежедневный осмотр вверенной им территории. Пара вертухаев проходила устоявшимся маршрутом, внимала просьбам, сделанным авторитетными смердами, и не внимала просьбам доходивших до предела прочих смердов. Они оценивали, когда выносить в овраг трупы тех, кто уже дошел — в самом деле, не каждый же день этим заниматься! Собралось полдюжины — тогда можно организовывать их вынос. Единичные тела не выносятся, здесь не богадельня! Также иной раз охранники брали на себя миссию казни кого-нибудь из неблагонадежного отребья на устроенных для этого столбах. Словом, австрийцы бдили службу — будь здоров!

Игги решил дожидаться полудня у одного из столбов, расположенных в таком месте, неприглядном даже для Талергофа, что здесь никто из несчастных «русинов» старался не задерживаться: сырость какая-то из-под земли, жирная грязь в любое время года, комары, опять же, самого подозрительного вида толкутся.

На столбе висела часть тела казненного человека. Другая часть уже отвалилась и куда-то исчезла. Или, быть может, здесь покарали смертью какого-то несчастного инвалида.

Долго ждать не пришлось: скоро солнце, пробивающееся через облака, отразилось на начищенных до блеска австрийских касках. Два охранника, каждый стараясь выглядеть важнее другого, неторопливо шествовали в установленном маршрутом направлении. Их никто из лагерников не сопровождал, потому что лишний раз оказываться на виду у власть имущих — это лишний раз рисковать своим здоровьем.

— Иншульдиген зи битте, — появился перед очами австрийцев Игги. — Извините пожалуйста.

— Вас? — удивился первый. — Что?

— Вас? — возмутился второй.

Охранникам было непривычно, когда с ними разговаривали без разрешения.

— Гибен зи мир, битте, айн сигарет, — сказал Олонецкий егерь. — Дайте мне, пожалуйста, одну сигарету.

— Вас? — еще пуще удивился один, а потом издал короткий вздох.

— Вас! — начал закипать от ярости другой.

Если бы он не был так отвлечен на свою вспышку праведного гнева, то, без сомнения, заметил бы, что его товарищ после вздоха неподвижно замер, и руки и ноги у него начали мелко-мелко подрагивать.

На самом деле он уже был мертв, а едва заметная дрожь — всего лишь агония.

Просто незаметным для австрийца и очень резким ударом руки Игги вогнал пику через плотную ткань мундира в печень и снизу вверх пронзил сердце. Понятное дело, что пика сама по себе из воздуха не появилась, она была изготовлена из тщательно заточенных о камень спиц старого зонтика, туго-натуго перетянутых материей того же зонта. Получилось некое колющее одноразовое оружие.

Пока эта самодельная пика была в ране, не наступало резкого падения давления крови. Это способствовало тому, что тело все еще не лишалось возможности оставаться в вертикальном положении, то есть, на ногах. Мышцы работали, но голова — решительно и бесповоротно — нет.

Игги не стал терять время. Доли секунды после удара пикой ему хватило на то, чтобы метнуть заготовленный загодя камень, норовя угодить возмущенному охраннику в середину лица — чтобы крови было больше. Именно разбитый нос мог отвлечь австрийца от немедленного сигнала тревоги. Егерь не знал, каким образом он подается — то ли свистком, то ли гонгом, то ли фальцетом — но сигнал обязан был быть.

Немедленно после броска камня он выхватил из-за пояса заколотого им охранника притороченный штык, без которого не обходился ни один уважающий себя воин Австро-Венгерской империи. И хотя трехгранный клинок не был приспособлен для того, чтобы резать им врага, но Игги все же полоснул самым кончиком оружия по яремной вене ошарашенного метким попаданием австрийца.

Все это произошло настолько быстро, что никто из противников не успел осознать свою безвременную кончину, а никто из смердов, как бы близко они ни находились — это заметить.

Теперь дело было за малым: сбежать из лагеря.

Бесцеремонно содрав с австрийца с перерезанным горлом его испятнанный кровью мундир, он подтащил само тело к столбу и привязал его вместо полуистлевших останков несчастного казненного. Когда же сорвал с трупа портки и обувь, то отличить бывшего надзирателя и палача от русина сделалось невозможно.

После этого он вернулся к продолжавшему стоять с выпученными глазами первому австрийцу.

Егерь бережно уложил его наземь, стараясь не попасть в грязь, и принялся разоблачать от одежды. Крови не было, пика пока еще была в ране, так что мундир, галифе и сапоги должны были оставаться настолько чистыми, насколько это было возможно.

Игги сбросил с себя свою уже несколько изветшавшую одежду и переоделся в форму охранника. Несмотря на то, что штанины и рукава оказались несколько короче, чем должно было быть, обувь пришлась точно впору. Это было самым важным: волка ноги кормят, а каторжанину свободу дарят.

Егерь напялил себе на самые глаза каску, а вторую утопил в грязи, вбив ее туда каблуком. Лишнюю одежду, чтобы не привлекать ненужного внимания нечаянных смердов, приблудившихся в этот закуток лагеря, он запихал под рубаху тела, привязанного к столбу. У того получился большой живот, что было совсем нетипично для страдальцев Талергофа. А, плевать!

Пику с заколотого он тоже вынимать не стал, прислонив и это тело к столбу.

Для неискушенного наблюдателя было видно, что кто-то толстый казнен, а кто-то в исподнем белье стоит рядом и смотрит вдаль. Сюрреалистично. «Талергоф для всех один» — пожалуй, лучшее название для этой картины.

Но это было всего лишь полдела. Следующей задачей — выбраться за колючую проволоку — надлежало заниматься этим на глазах у всех: и смердов-русинов, и австрийцев-охранников.

Положим, лагерные страдальцы — это не проблема. Вот что прикажете делать с тем пулеметчиком, что сидит на вышке и зорко глядит по сторонам? От ворот Талергофа до ворот на свободу — огороженный колючей проволокой коридор, весь в секторе обстрела. Одной пулеметной очереди достаточно, чтобы покрошить в капусту любого, кто окажется здесь без спросу и разрешения.

При мысли о капусте заурчало в животе, да так сильно, что, казалось, эхо принялось гулять между ним и двумя мертвыми охранниками.

Игги поспешил прочь.

Ворота из лагеря запирались на обычный амбарный замок, ключ от которого был у него в кармане. Впрочем, как и другой ключ — от других ворот.

Беглец начал возиться с замочной скважиной, переминаясь с ноги на ногу.

Его замешательство и суетливость не укрылась от внимания солдата с вышки. Тот развернул пулемет в сторону первых ворот.

Правильно, по инструкции: если что-то непонятно, то сперва надлежит навести оружие. Разбираться можно чуть погодя.

Игги переминался с ноги на ногу и, наконец-то, отпер замок. Чтобы закрыть его за собой понадобилось гораздо меньше времени. Сделав это, он помахал одной рукой пулеметчику, а второй схватил себя за живот.

Каска была одета на самые брови, так что различить, кто скрывается под ней, с такой дистанции было сложно. Однако по Уставу караульной службы важно было убедиться, что все в порядке. И пулеметчик что-то пролаял со своей вышки.

— Штрудель! — закричал в ответ Игги. — Шницель!

И погладил себя по животу, который при этих словах заревел, как мартовский кот.

— Какен! Цигель! — изо всей силы застонал беглец. — Какать! Быстро!

И, не дожидаясь разрешительной команды, устремился на чуть согнутых в коленях ногах ко вторым воротам.

Пулеметчик не сразу сообразил, но сообразил все-таки. Наверно, это был просто очень тупой пулеметчик. Хорошо, хоть огонь не открыл.

Он что-то пролаял в ответ и гаденько хихикнул.

— Шнапс, — добавил он и повел стволом пулемета в сторону.

Пронесло! Открывая второй замок, Игги отметил про себя, что он очень хорошо вжился в роль и теперь ее предстоит сыграть до конца. Если, конечно, хватит сил и терпения. Штаны, даже трофейные, пачкать не хотелось. Но до чего же не моглось!

С подвыванием мелкими перебежками, перемежая их мелкими шажками, он устремился к ближайшим кустам. Силы оказались распределены ровно на то, чтобы достичь заросли и кое-как скрыться за листьями и сучьями. Но сверху он все еще был, как на ладони.

— Ауф, шайзе! — прокричал пулеметчик и для пущей достоверности своих самых возвышенных чувств, сплюнул вниз.

Игги ушел в кусты с головой, а вышел из них уже в пределах родной Олонецкой губернии.

Правда, времени с его побега из Талергофа прошло уже преизрядно. Да и одежда австрийского военного покроя превратилась в потрепанное крестьянское повседневное платье. И осень стояла — будь здоров!

Он решил не возвращаться к Олонецким егерям — все равно уже переведен в ранг военных потерь со всеми вытекающими из этого последствиями. Слово «дезертир» тоже никак не угнетало и не вызывало стыда и чувства позора.

Игги выменял еще в Галиции свои австрийские шмотки на простую одежду и еду. Потом та же участь последовала для трехгранных особо прочных штыков, ценность которых в крестьянском укладе трудно было переоценить: колоть свиней, быков и прочую живность. Зато к дому живым добрался.

А дома-то и не оказалось!

4. Дом

Когда кота где-то кормят, он считает, что там его дом. Когда собаке позволяют пару раз переночевать во дворе, она тоже начинает думать также.

Люди отчего-то устроены иначе: в тюрьме и пища, и ночлег — однако лишь у психически уехавших с этого мира особей язык повернется назвать это место домом. Конечно, это относится только к тем несчастным, которые терпят страдания. Иные, что придумывают страдания, вполне запросто могут назвать такое дело даже «санаторием». Ну, да и пес с ними, собаками, не о них речь.

Кстати, о собаках: если ты примешься кормить какого-нибудь приблудившегося пса, он непременно начнет считать тебя богом. Если то же самое проделать с приблудившимся котом — он начнет считать богом себя.

К чему это? Да к тому, что люди не собаки и не кошки, важное определение их жизни — это свобода. Те, кто таковую свободу пытаются отобрать — не люди вовсе, нелюди, так сказать.

На Соловках жил Соловей-разбойник, словом solvaja именовали вовсе не сладкоголосых птичек, а душегубов. Поразительное дело — здесь кто-то когда-то основал Соловецкий, так сказать, монастырь. Сюда, помыкавшись по прочим карельским монастырям и церковным домам попал и позабытый царем-батюшкой Олонецкий егерь Игги.

Вернее, не то, чтобы это случилось как-то естественно и непринужденно — он бы не отказался еще помыкаться — но вот так уж произошло. В отличие от Мики Фадеева и Тойво Антикайнена, на Соловки Игги пришел самостоятельно.

В Александровскую слободу, куда он добирался по всем европам, на самом деле он шел только потому, что идти, собственно говоря, больше было некуда. И чем ближе Игги подходил, тем меньше у него оставалось уверенности, что движется он в правильном направлении. Вокруг была война, вокруг было страдание и отчаяние, вокруг было правило: человек человеку волк. И это положение угнетало молодого парня: хотелось быть кому-то нужным, хотелось, чтобы и ему самому кто-то был нужен.

Но на деле людей он старался избегать — уж так ведут себя все беглые. И у всех беглых всегда существовало только два пути: первый — прибиться к таким же, как и он, лихим людям, и второй — прибиться к церкви в самом нижнем чине «послушника».

Конечно, существовал еще и третий путь, но он, как можно догадаться, был для психически уехавших с этого мира людей. В самом деле, только безумец может пойти сдаваться властям, чтобы вновь вернуться в места ограничения свободы. Зачем, в таком случае, вообще было бежать?

В Александровской слободе люди жили так, словно бы они всеми помыслами пытались выжить. Когда же такая цель ставится перед целым поколением, то куда-то теряется нравственность.

Игги тоже выживал, но в родных пенатах ему хотелось просто жить.

Не получилось, блин. Даже родственники, близкие и очень близкие, обрадовавшись,конечно, при встрече, потом опечалились. Дальше-то что?

Этот вопрос стоял и перед былым солдатом, и перед теми, кто его в солдатство направил. Как-то привычнее уже было жить вовсе без ушедшего на войну парня. Как-то простились с ним и, чего греха таить, даже похоронили. Вон он какой вернулся: могучий, дикий, глазами так и сверлит!

Эх, хорошо быть кошкой, хорошо — собакой, а человеком быть — не хорошо. Надо искать в себе то, что позволило бы и ему быть хорошо. Где начать поиски? Конечно, в Караганде. Но лучше в церкви.

Глупая мысль, конечно, но широко известная: попы ближе всех стоят к Богу. Может быть, к богу и ближе, но нисколько не к Господу. Господь живет у каждого в сердце и попы тут не причем.

Но молодой и заблудший Игги пошел в послушники, чтобы трудиться, чтобы искупать, чтобы то, чтобы се.

Введено-Оятьский монастырь, куда определил его случившийся в Храме имени Александра Невского священник, оказался вовсе женским монастырем. Но послушниками там приветствовались молодые крепкие мужчины.

— Работы много, лихих людей — еще больше, — сказал ему незнакомый поп. — Ты служивый, защитишь монастырское имение. Ну, и монахинь наших в обиду не дашь.

— Э, — ответил Игги.

— Верь мне, сын мой — все во благо. Шесть лет потрудишься, не щадя живота своего — рясофором станешь. Как говорится «Обещайся ты ехать в мой монастырь, если же на пути монастырь моих родителей — ты и туда заезжай!»

Пожал плечами Игги, представив себе долгий путь до монаха, имеющего сан священника, вздохнул и согласился: ай, пусть все пойдет своим путем — глядишь, и образуется жизнь.

Священник хлопнул меж тем бокал кагора, не предлагая Игги, подмахнул верительную бумагу и ушел по своим церковным делам. А парень на всевозможном транспорте — гужевом, пешеходном и изредка механическом — ломанулся на речку Оять, где томились в монастырских стенах монахини, трепещущие от мыслей оказаться в лапах подлых китайцев или чехов, бродящих в окрестностях с революционными целями.

— Вот мой дом! — сказал он, едва переступил дверь гостевого дома при монастыре. Игги в это верил, потому что на тот исторический момент у него просто не было никаких альтернатив. И за эту, конкретную и настоящую, он был готов биться.

Здесь, если верить легендам, покоились родители святого Александра Свирского, каким-то образом скоротав свой век в женском монастыре. Значит, и ему, молодцу и егерю, не зазорно отбывать свой испытательный срок среди женщин, ну, или, кто они теперь есть. Китайцев валить — это завсегда пожалуйста. Эдакую сволочь к нашим святым местам и на пушечный выстрел подпускать нельзя.

Однако лишь только верительная грамота ушла к матушке, появился какой-то очень даже батюшка: борода лопатой, пузо, как арбуза, плешка, как орешка.

— Жрешь? — спросил он.

— Жру, — зачем-то согласился Игги, хотя по приходу удалось выпить только стакан чистой колодезной воды.

— Ну, так с дармоедами у нас разговор короткий, — батюшка взмахнул рукой и удивил нового послушника кулаком в ухо.

Удар у него был поставлен хорошо, поэтому Игги провел некоторое время, слушая ангельский хор, исполняющий ангельскую песню. Потом поднялся на ноги и коротко без замаха лягнул своего обидчика под живот.

Это было достойным ответом, потому как исполняющий роль батюшки человек завалился на выскобленные дочиста доски пола и начал шумно выдыхать пары алкоголя и чесночной колбасы.

«А как же любовь, прощение и всетерпение?» — подумалось Игги.

«Дурень!» — подумалось в ответ представителю местного духовенства. — «Церковь — это первейшая спецслужба любого государства».

В общем, место послушника осталось за молодым скитальцем. А то, что он, скорее всего, покинет Введено-Оятский монастырь и вновь отправится в скитание, не вызывало никакого сомнения. Не дом это, да и не может быть домом. Дом — где ты свободен.

Однако работы было много, как по хозяйству, так и с бандами китайцев, которых изгнали из Карелии местные жители. Но китайцы очень быстро кончились — их почти поголовно истребили — а те, что не истребились, удрали на юг в степи, где еще некоторое время пытались выжить. Теперь, спустя девяносто лет, мы знаем, удалось им это сделать, либо нет.

Степень разочарования в послушничестве покрывалось возможностью читать. При монастыре была вполне приличная библиотека, в коей наряду с церковными трудами можно было обнаружить и Эдгара Алана По, и безымянные комиксы про сыщика Пинкертона, чья загадочная смерть от своего собственного укуса своего собственного языка, придавала этим комиксам пикантность и популярность. Знание — сила, а книга — источник знаний.

В общем, весь путь от послушника до иеромонаха занял у Игги шесть лет. Экстерном обучался, так сказать.

После Введено-Оятского был Свирский монастырь, затем Важеозерский, даже при Олонецких церквях, коих было много для столь заурядного Российского города, служил кем придется. И все бы ничего: возможность носить рясу давала, как бы, пропуск там, где обычный народ проверяли на предмет причастности к контрреволюции, нарушению закона, установленного очередной властью — да за легальностью такого ношения следили посредством своих подчиненных и, так сказать, волонтеров, церковные иерархи.

Если на воровство, прелюбодеяние и нарушение Заповедей, смотрели сквозь пальцы, то самозванцев отлавливали и, как правило, закапывали где-то возле церковных или кладбищенских оград. Суд православия был скор и суров.

А самым главным преступлением считалось стремление постичь Истину, отличную от той, что преподносилась. Или той, что в данный исторический момент считалась самой модной. Церковь всегда боролась с инакомыслием, будь то арианская ересь, будь то ересь стригольников, будь то даже подлый гностицицм.

Дезертиром себя Игги не считал, но государство, если бы оно сохранилось в том виде, что и в памятном талергофском 1915 году, при обретении им сана священника, пусть даже в качестве бессребреника иеромонаха, могло и обязательно бы посчитало иначе. Церковь сдала бы парня властям, те заковали бы его в кандалы и опустили бы на рудники гнить-погнивать, другим добра наживать.

Но в нынешнее время все переживали не самые лучшие времена. Мракобесы грызлись с просветителями, православные — с атеистами, а те пытались противопоставить себя разного рода сектантам и так далее.

«Если епископ получил свой сан, заплатив за него деньги, его рукоположение недействительно. Об этом в канонах черным по белому написано», — кричали сомнительного вида проповедники на соборных углах. С ними теперь никто не боролся, от церкви не отлучал. Их даже слушали одуревшие от революционных ветров крестьяне и хмельные солдаты.

«Попы по мзде поставлены, а митрополит и владыка по мзде же ставлены. Соответственно, все таинства, которые они совершают — недействительны. Священники — никакие не священники».

Вот, блин, такая вечная молодость! Игги наблюдал, как из приходов выводят и отпускают в лучшем случае на все четыре стороны попов, которые могли общаться с прихожанами. В худшем случае их тут же вешали, стараясь поглумиться — на осинах, либо просто резали или стреляли. А тот давешний батюшка, впервые встреченный им в монастырских стенах, стал стремительно расти в иерархии. И вместе с ним росли его прихвостни.

Революция в государстве не происходит в отдельно взятом институте. Она и в армии, и в образовании, и, черт возьми — в церкви. В Карелии начали выводить карельских священников. Это не значит, что таковых не было, а какой-то мудрый селекционер, вдруг, решил их вывести из отсталого, как считается, народа.

Это значит, что их начали выводить на «чистую воду», то есть замещать попами из Западной Украины и Белоруссии. А тут и хлысты голову подняли, провозглашая свой «шариат». Опять же, поэт Николай Клюев, которому не суждено было сделаться «иконой стиля» только по причине явной гомосексуальности.

— Но если такое происходит — значит, это кому-то выгодно! — на самой первой своей проповеди сказал начинающий иеромонах Игги в церкви Флора и Лавра, что в Олонецком селе Мегрега.

— Ане пойти ли тебе, голубчик, в Соловки, дабы прикоснуться к святым местам? — в тот же день спросил главный Олонецкий поп, родом из Ивано-Франковска.

«А не пойти ли тебе куда подальше?» — надо было ответить Игги, но вместо этого он промолчал, подумав только, что лучше бы, конечно, на Валаам. Но там была война, а к войне былой Олонецкий егерь испытывал глубочайшее отвращение.

Эх, ему бы не соваться на этот проклятый архипелаг, ему бы сопоставить все то скудное, что он знал, с теми реалиями, что вырисовывались! Да где там!

Человек гораздо быстрее верит обещаниям, нежели своим возможностям. Райские кущи, как правило, расписывают негодяи. Геенну огненную — тоже негодяи. Нормальные совестливые люди вообще на обещания скупы. Они даром слова не тратят. Они как дадут в морду негодяю и идут потом по своим делам!

И это не так. Негодяи, как водится испокон веку, окружены болванами, а у этих болванов в руках оружие. И еще у них есть сакральное слово «ПРИКАЗ», которым они пытаются прикрыться от всех бесчинств, творимых и подразумеваемых. Поэтому негодяи не получают по мордам, поэтому они остаются политиками, полководцами и церковниками.

Да кем они только не остаются! Даже соседями, которые грезят о своем счастливом будущем. А потом, вдруг, выясняется, что эту новую жизнь они хотят построить за твой счет: пара-тройка предложений на мятой бумажке с ключевыми фразами «подстрекательские разговоры», «противоправная деятельность» и «неблагонадежность» — а большего болванам и не надо. Скрутят, побьют по организму всем, чем заблагорассудится, и отправят любоваться Соловецким архипелагом.

Именно туда, черт побери! Куда Игги сам по собственной воле и отправился.

Его не насторожило, что последний узник Соловков умер в 1916 году, что по традиции любые царские амнистии на тех несчастных, что угораздило зависнуть посреди камней Белого моря, не распространялись.

Монастырь на архипелаге, конечно, был. Только уклон у него был совсем не монастырский, спецификация, так сказать, очень специфичная для служителей церкви. Весь он состоял из узилищ.

Одна земляная тюрьма, «огромная, престрашная, вовсе глухая», как, лениво позевывая, говорил соловецкий архимандрит Макарий, была устроена в северо-западном углу под Корожанской башней. Под выходным крыльцом Успенской церкви знающие люди определяли место Салтыковой тюрьмы. Еще одна нора для арестантов находилась в Головленковой башне, что у Архангельских ворот.

Келарская и Преображенская тюрьмы, находившиеся: первая — под келарской службой, вторая — под Преображенским собором, как бы не считались подземельями, но на деле таковыми были. Яма, пусть и устроенная с оконцем к небу, ничем иным быть не может. Вырытая в земле нора глубиной в два метра, обложенная по краям кирпичом, покрывалась сверху дощатым настилом, который обкладывался дерном. Была еще щель, через которую подавали еду. И все — темнота, сырость, крысы и безвременье.

Порой во время церковной службы случившиеся на Соловках гости, высокопоставленные и не очень, слышали из-под земли приглушенный вой в такт псалмам и песнопениями. Они пугались, но виду не казали: черти не могут вмешиваться в людские дела во время святых праздников в святом месте да с таким количеством святых отцов. Да и вообще — чертей не существует, и ангелов — тоже. Есть обрядность, вкусный и обильный стол, а также пьяная и бесконечная выпивка. А за деньгу малую в церквях сообщат лично богу, что наживаемое богатство, власть и безнаказанность — это одобрено, и принят дар в церковную казну, чтобы сделаться к богу еще ближе. Стать от него по правую руку, так сказать.

Но на самом деле это бывший матрос Никифор Куницын, обличенный в 18-летнем возрасте коллегой по матросскому ремеслу, как «приспешник диавола», бунтует. Воет псалмы, а ближайшие к нему крысы тоже стараются не подкачать и музыкально пищат. Пять лет его судили и пытали на материке, так что в яму он сел уже закаленным страдальцем: бился со всеми надсмотрщиками и стражниками, кого только мог достать руками и ногами, пел, когда было приказано молчать, и молчал, когда надобно было говорить. Так и жил, так и умер под Новый год, отмотав 22 соловецких года.

Или это последний кошевой Запорожской Сечи Кальнишевский голос подает, потому как никого и ничего боле ни в этом, ни в другом мире не боится. Богатый настолько, что за счет его денежного довольствия монахи в монастыре безбедно жили долгое время — именно поэтому церковь всячески противилась реквизиции денег в пользу царя (или царицы), ну и отчества, само собой. Кошевой прожил до ста шестнадцати лет и помер в своем рассудке и на своих ногах. Правда, зрения во тьме подземелья лишился, ну так это уже побочное явление, издержки тюремного производства, так сказать.

Ну, или декабрист Горожанский, за 19 лет своего срока успевший даже придушить подвернувшегося монаха. Ему тоже было на всех наплевать, и тоже жил бы до ста шестнадцати лет, да помер в 4-летнем возрасте. Очень буйный был.

Да мало ли кто еще мог выть в подземелье — чего им, «детям подземелья», делать-то еще было? А так — гостей хоть попугать.

Игги об этом узнал, едва только появился на Соловках, бумагу сдал подорожную и пошел снег убирать совместно с какими-то монахами. Они-то ему и поведали «байки из склепа». Они-то на следующее утро и произвели престранный «церковный арест» способного мыслить иеромонаха. Мыслить, вообще-то, можно, это не возбраняется, но только в отведенных для этого церковью рамках. А иначе — это уже «крамола»! Свят, свят, свят!

Хотя арест-то был уже, вероятно, прописан в подорожной — постановление и решение. А он, дурень, сам исполнять наказание и явился. Надежда обрести дом обернулась обретением казенного дома.

Соловецкий монастырь — это жесточайшая тюрьма, где тюремщиками были сами монахи, а попы — тюремным начальством. Инквизиция? Да нет — трактовка веры такова. Когда теряется любовь, в душу заползает что-то другое. Не ненависть — равнодушие. То, в чем равны любые народные слуги любого института власти, то, что их объединяет, то, что их отличает от прочих.

5. Возвращение к жизни

Те, кто угодил в место, где у него решительно и бесповоротно ограничили свободу, испытывают странные чувства «какой-то вины». Ну, или ничего этого не испытывают, потому что они злостные нарушители моральных норм и прочих законов, установленных властьимущими. Ну, да это уркаганы, их берегут, их ставят в пример. Полицаи их уважают, а те уважают в ответ — одного поля ягоды.

Прочие же страдальцы, отболев известной тюремной болезнью «а меня-то за что?» в меру своего организма, точнее — в меру психической составляющей организма, тоже разделяются на две неравнозначные группы. Одни готовы принять все, что им, сердешным, суд назначил. Другие к такому положению дел оказываются не готовы.

И вот эти последние, на самом деле, очень прогрессивные люди, не все одинаковы. Кто-то борется, но неактивно — письма пишет, в голодовки привлекается, обращения какие-то к вертухаям придумывает. Словом, шевелятся, протестуют.

А другие, затаившись до поры до времени, вдруг отвернут голову охраннику или охранникам — и в бега. За ними, конечно, в погоню — но легко сказать, да трудно сделать. Не сдаются они, даже оголодав до костей. Нет у них другого выбора, потому что есть Вера.

— Пацаны, как нам отсюда выбраться? — спросил Антикайнен, едва удостоверился, что это действительно Соловки.

— Никак, — вздохнул Миша, он же фон Зюдофф.

— Надо осмотреться, — тоже вздохнул Игги. — Ты в себя приходи, там видно будет.

— А была эта самая — капель? — опять спросил Тойво. Вопрос этот зрел у него давно.

— Весной была, потом кончилась, — пожал плечами монах. — А что?

Тут дверь в камеру заскрипела. Точнее, конечно, засов с обратной стороны двери заскрипел, да только его сидельцам было не видно.

В келью заглянул красноармеец — весь перетянутый кожаными ремнями с маузером наголо. Соловецкое начальство постепенно с видом на перспективу начало менять монахов-вертухаев на солдат с одноименными функциями. Или же монахи, сбросив с себя ризы, добровольно облачались в гимнастерки.

Ну, так а что? Дело знакомое, а тут ветер времени вдул новость: монастырь закроют, тюрьму откроют. Не по церковным же подворьям болтаться! Это несерьезно!

— Ку-ку! — строго сказал охранник.

— Ну, ку-ку, — хором ответили заключенные. В их голосах не было никакого энтузиазма. Конечно, первая мысль, которая приходит в голову, когда на тебя нацелен пистолет: «Вот пульнет сейчас, гад — и жизнь в своем расцвете неминуемо оборвется».

Но красноармеец стрелять не торопился, внимательно осматривая келью. Ствол маузера повторял все движения его глаз, будто тоже вглядывался. Наконец, признав свой осмотр оконченным, посетитель заговорил. Причем и дуло пистолета начало покачиваться вверх-вниз, словно бы в ритме произнесенных слов и предполагаемой пунктуации.

— Ну, — сказали охранник и его оружие. — Кто тут у нас?

— Мы, — ответил Миша, а Игги только пожал плечами. Тойво отвернулся.

— Я вижу, что вы! — согласились красноармеец и его ствол. — Где этот?

— Нету его, — произнес былой монах.

Визитеров почему-то рассердил такой ответ: маузер начал описывать в воздухе какие-то загадочные кренделя, похожие на восьмерки, а человек надул щеки и выпучил глаза. Его лицо налилось пунцовым цветом и было весьма близко к тому, чтобы посинеть.

— Ух, — сказал он. Вероятно, хотел добавить еще что-нибудь, но дыхание его пресеклось. Того и гляди, хлопнется на пол и откроет пальбу.

— Эй, — пришел к нему на помощь добрый фон Зюдофф. — Кого ищешь-то, страдалец? Смотри, кабы не лопнуть — а то забрызгаешь нас всех.

— Да я! — ответил красноармеец и навел маузер прямо в лоб Мише. — И ничего мне не будет!

Он действительно мог выстрелить. И, действительно, ничего бы ему за это не было. Разве что за потраченный патрон выговор без занесения в армейскую книжку.

— Эх, — сплюнул бесстрашный фон Зюдофф. — А еще карел. Ну, позволь, хоть письмо своим родственникам-баронам напишу. Попрощаюсь, так сказать. Напишу, мол, прощайте, братцы-графья и сестры-графини. А также графята и граверы. Утекла с меня жизнь прямо через дырку, которую сделал мне карельский монах, он же красноармеец Зябликов. Пусть он за это десять раз «Отче наш» прочтет. Омена!

— Сам ты Зябликов! — внезапно перестал целиться из своего зловещего пистолета охранник. — Я вступил в Красную Армию по душевному порыву. В нашей семье Прокопьевых испокон веку к графьям плохое отношение. Знаешь ли ты, барчук, сколько лет мы в нищете и серости в нашей деревне прозябали? Советская власть мне все дала. Вот так!

Он даже в цвете начал меняться, вновь возвращаясь от бурой к нормальной красной морде лица. Что же поделать, коли у рыжих так завелось — бледнолицыми их особо назвать было нельзя.

— И где ж такая серая деревня-то была? А, Прокопьев? Поди, каторжная какая-нибудь.

Игги укоризненно взглянул на внезапно расхорохорившегося Мику, но тот уже не мог остановиться. Молчал, молчал — а тут, вдруг, прорвало.

— Деревня Алавойне, — зачем-то ответил красноармеец, хотя от него, в общем-то, этого не требовалось. Даже наоборот: по Уставу нельзя общаться с заключенными. Но то ли вчера изрядно выпили, то ли, наоборот — водки не хватило. Рыжий, по крайней мере, от стрельбы пока решил воздержаться — а это уже было кое-что.

Вообще, в ту первую СЛОНовскую весну 1922 года на Соловках в охране не было ни латышей, ни китайцев. Даже бывших ссыльных украинцев и белорусов не было. Только местные карельские русские, да перевертыши-карелы, вдруг, сделавшиеся тоже русскими. Это было плохо, конечно, но не настолько плохо, как наступит уже через пару лет и усугубится в последующие годы вплоть до 1939, когда СЛОН прекратит свое существование. Тогда уже будет не до национальностей, тогда уже среди охранников будет одна национальность — вертухай, которая и определит отношение между ними и зэками.

— Земляк, — почему-то криво улыбнулся Мика.

Прокопьев никак на это не отреагировал. Может, вспомнилось ему что-то из тех времен, когда он был еще обыкновенным деревенским пацаном, которого соседские мальчишки не любили за склонность устраивать маленькие подлости. Может, вспомнился отец, в сердцах бросивший «шел бы ты со своим путним Лениным куда подальше!» Серый был папаша, недораскулаченный. А если Ленин не путний, тогда — кто? Царь Николашка? Царица Керенская? Ну, и где они теперь? Нет, с ними не по пути, чтобы выбиться в люди. Путние люди это те, кто за путним вождем идут. Тогда и сыт будешь, и пьян, и даже нос в табаке.

Рыжий Прокопьев уже в детстве мечтал поступить на службу в полицаи. Конечно, не для того, чтобы за порядком следить, бороться за законность и прочее. Вовсе нет — полицаем можно было этот самый порядок устанавливать, придумывать свой собственный закон — и никто не указ. Безнаказанность — вот что мнилось рыжему, хотелось вершить судьбы человечков, хотелось ими управлять.

Однако рожей не вышел Прокопьев: карелов на такую службу брали не очень охотно, потому как ненадежные они были людишки — то ли замороженные какие-то, то ли слишком сильно в башках у них сидела старая вера, которую и попы-то не могли истребить.

Но после переворота и последующих войн открылась новая возможность. И открыл ее, как ни странно, злобный и безжалостный начальник милиции Олонца Моряков. Его мужество при борьбе с финскими интервентами послужило своего рода рекомендательным письмом для определенных карел: если их как следует воспитать и оболванить, то можно использовать там, где иные национальности не всегда справляются с возложенными на них надеждами.

В милицию Олонца рыжий устраиваться не спешил, потому как, так сказать, вакансий на тот момент уже не было. С близлежащих деревень набежала голытьба, готовая «по велению сердца» продолжать дело изверга Морякова, павшего смертью храбрых. Зато от Красной Армии было заманчивое предложение поступить в вооруженную охрану. В вохре не нужно было бегать с ружьем в атаки и кормить вшей в окопах. Нужно было врагов доставлять из пункта, положим, «П» в пункт, положим «С». И никаких поблажек, и никакой жалости по пути следования!

Прокопьев этому дело обучился быстро и достиг определенного признания, за что сделался старшим караула. Вот тут судьба сделала определенный поворот и занесла рыжего в разворачивающийся на Соловецком архипелаге лагерь принудительных работ с последующим воплощением в Соловецкий лагерь особого назначения.

Как и некоторым его коллегам, собиравшимся сюда со всего Северо-Запада, Прокопьеву предстояло устанавливать режим, за которым должны были следить былые монахи-надзиратели, а также новые вольнонаемные люди, горящие желанием сделаться надсмотрщиками.

Вот почему слово «земляк», с какой бы интонацией его ни произнесли, не оказало на рыжего никакого эффекта. Он делал дело, целиком посвятив себя «путнему» человеку — Ленину. Ну, или еще кому-то из его окружения. И сам он тогда мог сделаться «путним».

— Хорош болтать! — строго сказал Прокопьев. — А где у вас тут еще один клоун?

В последнее время все люди у него разделились на три категории: на «путних», на «человечков» и на «клоунов».

Он даже перестал размахивать своим маузером, видимо, определив степень опасности для себя ниже средней. Вообще, это был его первый опыт общения с соловецкими сидельцами, которые оказались не страшнее тех контрреволюционеров, что довелось ему конвоировать.

— А больше никто не приходил, — простодушно ответил Мика, отчего Игги улыбнулся.

Это не скрылось от внимания рыжего красноармейца, он опять побагровел.

— Спокойно, спокойно! Нас здесь только трое. Никого больше не приводили, никого больше не уводили, — попытался успокоить человека с маузером Игги.

— Я знаю, — пролаял Прокопьев, однако беситься дальше не стал. — Кто из вас с такой фамилией, типа — финской?

Мика хотел, было, представиться на немецкий лад, но под взглядом своего старшего товарища промолчал.

В это время Тойво подал свой голос.

— А что надо? — спросил он и добавил. — Я Антикайнен.

Совсем скоро по любому вопросу охраны зэки будут выдавливать из себя фамилию, имя, статью и срок. Но пока еще этого делать они не научились, да и не хотели учиться, вероятно.

Тойво ожидал, что красномордый рыжий красноармеец затеет разборки: почему не поднялся на ноги и прочее-прочее? Но тот повел себя по-другому.

— Короче так, — проговорил тот, скорее, официальным тоном, нежели издевательским или глумливым. — Через десять дней сюда приедет один очень ответственный товарищ. Ты должен к этому времени подняться на ноги. Будешь с ним встречаться — не на носилках же тебя к нему нести!

Мика фон Зюдофф настолько удивился, что открыл рот совсем не по-баронски. Даже Игги не мог ожидать такой вот полупросьбы-полуприказа. Ну, а Антикайнен ошарашенным нисколько не казался.

— Тогда еды нам троим нужно нормальной, да еще котелок горячего чаю три раза на дню, — сказал он.

— Ну, это как получится, — пожал плечами Прокопьев, убрал маузер в кобуру и, еще раз осмотрев всех заключенных, со скрипом закрыл за собой дверь.

Тойво смежил веки, словно опять обессилев, Игги сел на лавку, а Мика подошел к маленькому зарешеченному окну и посмотрел на тени облаков в небе. Когда человека лишают свободы, он не видит неба — он видит тени. А те несчастные, которые подобно английским арестантам отправлявшимся в Австралию через океаны, смотрели за борт своих пароходов всегда видели только пену. И никогда — море.

Море и небо — удел свободных людей.

— Что это было? — спросил, наконец, Мика.

— Это был наш первый шаг на волю, — еле слышно, так и не открывая глаз, ответил Тойво.

— Всех? — спросил фон Зюдофф.

— Нет, не всех, — вместо Антикайнена сказал Игги. — Только тех, кто решится сделать этот шаг. Я правильно мыслю?

«Success is not final, failure is not fatal. It is the courage to continue that counts.»

Тойво подумал, но не сказал, монах догадался, но не произнес вслух, а Мика не мог ни думать, ни догадываться: он жаждал действия. Ведь воля — это не синее море и белый пароход. Воля — это отпор чужому стремлению подчинить. Воля — это сила пойти против лицемерия, безразличия и трусости. Ну, в общих чертах, против именно этих трех столпов, на которых стоит любое государство. Еще более обобщенно — против государства, как такового.

Мика не привык мыслить масштабно, он не мог делать выводы, но именно сегодня, когда к ним в камеру заглянул рыжий охранник, ему, вдруг, показалось: люди, которые не могут жить без унижения себе подобных, и не люди вовсе. Их власть и показная властность не безгранична. Он сам, Михаил Макеев, двадцати лет отроду, готов действовать против этого злодейского нечеловеческого плана, ему нисколько не западло было бы схлестнуться с Прокопьевым в лихой рукопашной схватке, и никакие угрызения совести его бы не одолели. Это счастье — биться с врагом, пусть даже в безнадежной схватке.

Но враги затем и сбились в кучу, чтобы не позволить этой битве произойти. У, демоны!

— Эй, Мика, ты чего это расхорохорился?

— У, демоны!

Игги стоял возле парня, положив тому руку на плечо, а фон Зюдофф тяжело дышал и сжимал и разжимал кулаки.

— Не, так дело не пойдет: мы рождены, чтоб сказку сделать былью, — сказал монах. — Грудью проложить себе дорогу не получится. Иначе голову можно расшибить, да еще и найти на задницу приключений. Так?

— Так? — переспросил Мика. — Да не так. Лучше погибнуть свободным, чем жить, оставаясь рабом!

— Никто погибать не собирается, — чуть усмехнувшись, ответил Игги. — Только живой может противостоять дьявольскому злу, пусть даже и жить некоторое время придется в кандалах. Дух-то всегда свободен. Дух-то всегда бессмертен. Мы не будем поддаваться отчаянью и, тем более, унынию. На все воля Господа. И мы это докажем всяким там рыжим вертухаям, и прочим злыдням, и даже самому главному злодею.

— А кто самый главный злодей?

— Глеб Бокий, — внезапно открыл глаза Антикайнен.

— Кто? — спросил Игги.

— Кто? — повторил за ним озадаченный Мика.

— Бокий приедет на Соловки через полторы недели, — сказал Тойво и тяжело вздохнул.

Никто из его сокамерников не вполне понял, что такое скрывалось в словах финна.

— Этот мужик и есть самый главный злодей? — попытался уточнить молодой парень.

— Не знаю, — ответил Антикайнен. — Не думаю. Подобных ему много. Только он всегда ищет. Но все тщетно, даже если он в чем-то преуспеет.

Он опять закрыл глаза и больше не произнес ни слова.

Мика посмотрел на монаха и пожал плечами. Тот в ответ так же беззвучно развел руки в стороны.

Тойво, будто бы, снова впал в прострацию. Можно было бы даже предположить, что на него опять накатила волна беспамятства, но на самом деле все как-то обстояло иначе. Красный финн пытался думать, но думы, как уже не раз бывало, путались.

Стены кельи расширялись, сводчатый потолок уплывал куда-то вверх, жесткое ложе под ним делалось неощутимым. Вокруг образовывалась самая пустая пустота. И вроде бы рядом кто-то есть, но вместе с этим уверенность, что никого нет, была уверенной. И настолько уверенной, что легко можно было уверовать: люди есть — их не может не быть, те же Игги и Мика — но они за гранью пустоты, а потому недосягаемы и невоспринимаемы.

Так же, как и Ховра Тойвута, которая как-то сказала: «Соловки, блин, принадлежат мне. И я их буду доить, как свои морские промысловые угодья». Умерла эта Тойвута в тысяче четыреста каком-то году. Но послужила прообразом злобной старухи Лоухи — такая же жадная, если не сказать больше — алчная. Карелка, блин, а стало быть — колдунья. Не бывает карелок не колдуний. Эх, Лоухи, Лоухи! Не Ховра — а другая, молодая и улыбчивая.

Зачем же Бокий-то сюда пожалует? Пустая это земля, соловецкая. Только страдания отсюда исходили, да страдания сюда и притягивались. Пытались монахи да церковники это дело исправить, да где они — бескорыстные монахи да церковники? На одного бессребреника по тьме корыстолюбцев. Куда уж Соловкам до Валаама!

Был в пятнадцатом веке Савватий, Соловецкий чудотворец, был тогда же Герман, тоже чудотворец, да Зосима, опять же чудотворец. Все, как водится, преподобные и все трое могли творить настоящие чудеса. И творили, лицемерие гнали, а зло бороли.

Не просто так они на Соловецком острове собрались, не просто так ночами дежурили возле внутренних колодцев, не просто так Преображенскую, Никольскую и Успенскую церкви срубили. Не просто так звали они на помощь легендарного карельского бунтаря Рокача, который сумел сплотить вокруг себя всяких разных карелов всякого разного достатка. Конечно, позднее это дело признали бунтом, потому как не царев наместник поднял народ, а кто-то, кто и по-русски изъяснялся не вполне.

Помер в 1478 году последний чудотворец Зосима, а через год преставился и Герман. Савватий к тому времени уже давно почил, так как полученные неведомым образом травмы оказались несовместимы с жизнью. Выдающийся книжник игумен Досифей составил первое жизнеописание преподобных, потом это житие чуть-чуть подправили, ближе к войне с Наполеоном еще немного переправили, а к нашему времени уже вовсе выправили. Теперь там все покайфу, теперь чудеса понарошку, а царь и отечество — конечно же, великое-великое — самое патетичное и даже патриотичное.

А Рокач? Сделали ему волею Иоанна Третьего Васильевича царскую казнь — порубили по частям под предлогом, так сказать, «работы с карельским населением». И хотели еще что-то сделать — уже посмертно — но не получилось. Кто-то перебил вялое охранение, а части тела выкрал. До сих пор могила Рокача есть, до сих пор ее почитают.

Тойво внутренне поежился, словно ледяное дыхание тьмы прошлось вдоль его тела. Соловецкий архипелаг готовился к своему новому чуть-чуть позабытому старому. Ведь по сути с момента начала особого почитания Соловецкой обители среди монастырей Московской Руси, то есть с 1514 года, если верить хронистам, именно здесь начала твориться одно из самых ужасных надругательств над Верой, что была на Севере.

Только одурманенный тупым поклонением величия государственной идеи испытывает священный трепет на Соловках. Только несчастный религиозный фанатик ощущает чистоту и святость на этой проклятой не одним поколением людей земле.

Антикайнен никогда не интересовался Соловецким архипелагом, но, блуждая между жизнью и смертью, впитал в себя какие-то знания, которые, может, и не нашли бы никакого документального подтверждения, но теперь были у него. Он просто знал и не хотел ничто никому доказывать.

Уж не за этим ли Бокий сюда приедет? Уж не обнаружил ли он, а, точнее, его человек Барченко, связь между Ловозером и Соловками?

Связь-то, конечно, есть — подземная. Так это каждый дурак знает, только никто, пусть самый умный, не знает, где именно эта связь и есть. У «дивьих» людей спросить никто не может. «Дивьи» люди берегут свое «диво», как зеницу ока.

Мысли Тойво настолько запутались, что из псевдо-беспамятства он плавно соскользнул в сон.

Рядом разлеглись по своим местам и тотчас же заснули монах Игги и барон Мика. На Соловках тоже надо было спать.

6. Организация

В тюрьме не просыпаются с первым криком молочницы. Туда молочницы заходят очень редко, разве что посидеть немного. Да и то кричат лишь в особых случаях: когда их принимаются бить.

Однако молоко в застенках — не то, чтобы сказка, не то, чтобы мечта — оно просто есть. И его можно есть, точнее — пить.

Поутру открылась дверь в келью, и насупленный военный без отличительных знаков в петлицах принес на подносе кувшин молока и ломти черного хлеба. Выложив поднос прямо на пол, он, не произнеся ни слова, закрыл за собой и только потом позволил себе выругаться на русском языке.

— Что он сказал? — спросил Мика.

— Сказал, что любит тебя чистой комсомольской любовью, — ответил Игги.

Тойво открыл глаза и прислушался к себе. То ли слух у него притупился, то ли перестал слышать самого себя, но чувствовал он себя лучше, нежели чувствовалось до этого последнюю неделю. Он был жив, и болевые ощущения как-то притупились, и в то же время стала понятна слабость организма. Слабость имеет обыкновение пройти со временем, если боль не вернется.

— Я ничего не пропустил? — спросил Антикайнен.

— Как раз вовремя, — сказал Игги.

— Стесняюсь спросить: молоко ты один будешь жрать, или как? — поинтересовался фон Зюдофф, уже прохаживаясь возле подноса, отчего сделался похожим на кота, подбирающегося к лакомству в виде деревенской колбасы, забытой в легкодоступном месте.

— А заказывал чаю, — проговорил Тойво. — Ладно, и молоко тоже хорошо. Угощайтесь, товарищи.

Долго уговаривать никого не пришлось. Мика разлил питие по кружкам, мигом разделил хлеб на равные части, и потер в предвкушении ладони:

— Итак, приступим, господа!

Молоко для желудков, прошедших испытание какими-то помоями — прекрасное слабительное. Ах, ну и ладно!

Так подумал каждый из сидельцев. И тут же каждый сделал первый глоток. Правда Игги перед этим помог финну принять полусидячее положение, что тоже было уже прогрессом.

Молоко было вкусным-превкусным. Вероятно, в новообразованный Соловецкий охранный гарнизон осуществлялись специальные поставки от местных жителей. За деньги, как положено, или за натуральный обмен. Пока коровы не разбрелись на первые пастбища, молоко еще было. И охранники предпочитали, чтобы на этом молоке варилась обязательная уставная каша.

Понятна стала жалость утреннего вертухая, которому выпало доставлять столь калорийное питие какому-то полумертвому заключенному. И не понятно стало распоряжение начальника, который распорядился выдать молоко разбитому недугом Антикайнену. Откуда столь необычная гуманность?

Гуманность звалась помощником коменданта Успенским Дмитрием Владимировичем. Только приехал первый комендант Ногтев Александр Петрович, но он был пока не при делах. А Успенский, сам бывший заключенный, к просьбе товарища Бокия отнесся с должным вниманием и верным пониманием. Следует заметить, будущий «соловецкий Наполеон» всегда умел проявлять гуманность в самых непонятных ситуациях. В другое, основное, время он был, как и положено: садист, маньяк и душегуб.

Стояло время, когда обыватели пугали друг друга Соловками, имея в виду еще прошлые, монастырские, заслуги. До начала нового времени, лагерного, оставалось еще пара-тройка лет. И еще столько же до самого расцвета самого жестокого в мире СЛОНа.

Молодая Советская власть еще только начинала строить свою «историю возрождения» на костях невольников, павших и перемолотых бесчеловечной машиной «поддержания господство одного класса над другим».

Ногтев, назначенный устраивать СЛОН, радостно потирал руки: партия дала ему право делать все и делать в зависимости от его «чекистского чутья». Эх, если бы только не алкоголь! Бывший моряк торгового флота, старший помощник грузового теплохода «Александр Невский», ныне — чекист, бухал, как сволочь.

Александр Петрович выпил лишку еще в Кеми перед посадкой на пароходик, который привез на Соловецкий остров еще одну небольшую партию заключенных и большую партию вохры. Вместе с ним ел алкоголь будущий начальник оперчасти Буйкис, вот он в этот раз до Соловков и не доехал: завалился за стол и не был найден прислугой. Зато вместо него приехал Успенский, подвизавшийся в Кемской пересылке, будто бы вольнонаемным сотрудником строевой части.

Дмитрий Владимирович, с внешностью кроткого бухгалтера, отмотал некоторую часть своего десятилетнего срока, полученного еще при царизме, как раз в Кеми. Революция его, конечно, освободила, но не очень, чтобы сразу. Комитету по освобождению требовалось переосмыслить, что убийство отца — за что был приговорен Успенский — можно считать убийством на фоне классовых противоречий. Папа был вполне зажиточным по дореволюционным меркам горожанином, церковным дьяком, но не желал, чтобы сын путался с разными Марксами и Энгельсами. Ну, Успенский его и убил отверткой в печень, снял домашнюю кассу, но был задержан через два дня в Вологде.

— Ах, Дима, Дима, — сказал прокурор. — Ведь он же вам родитель!

— У меня Карл Маркс родитель и еще Фридрих, понимаешь ли, Энгельс, — ответил отцеубийца и робко улыбнулся.

— Кто из них отец, а кто мать? — поинтересовался слуга дореволюционного закона. — Впрочем, неважно. А деньги-то зачем спер, подлец ты эдакий?

Ну, и влепили Дмитрию срок, по молодости лет щадящий. Через некоторое время революция пробежалась по городам и весям и, что немаловажно, по тюрьмам и каторгам. Успенского вроде бы помиловали, но осадочек-то остался. С таким осадочком в революции делать было нечего. Разве что смыть его какой-нибудь кровью.

И поехал Дмитрий Владимирович в девятнадцатом году в Туркестан, чтобы присутствовать при борьбе с басмачами. В виду внешности оказался при финчасти, где снискал себе репутацию. Потом климат стал на него давить, и он попросился обратно на севера, дабы там приносить самую большую пользу в деле революции.

Прибыв в Кемь — больше-то ему ехать было некуда — нанялся при зэковской пересылке на копеечную должность. Но дело было не в зарплате, дело было в перспективах. И однажды они перед ним раскрылись в виде пьяного в дым Ногтева.

— Я старый моряк и не знаю слов любви, — доверительно сказал Александр Петрович.

— А я вам всенепременно подскажу слова классовой ненависти, — вкрадчиво прошептал Успенский и покраснел.

— Ай, молодец! — попытался сфокусировать на него свой взгляд Ногтев. — Айда со мной. Будем вместе контриков ненавидеть. Работы — непочатый край.

— Куда, осмелюсь поинтересоваться? — еще гуще покраснел Дмитрий Владимирович.

— На Соловецкий архипелаг, твою мать! — потряс кулаком над головой Александр Петрович.

— Согласен! — сразу согласился Успенский, постепенно теряя краску в лице. — А что делать-то?

— Как — что? — удивился Ногтев. — Насиловать, пытать и убивать. Словом, перевоспитывать контру.

— Готов к труду и обороне.

Так и стал Дмитрий Владимирович помощником, а едва став, получил информацию о грядущем визите самого товарища Бокия. И чтоб финн этот оказался живым и здоровым! Будет исполнено! Молока в камеру!

Вот так началась пора улучшенного питания для заключенного Антикайнена. А заодно с ним и двух сокамерников: попа и барона. Можно было ожидать, едва Ногтев достаточно протрезвеет, как столь дичайшее нарушение режима незамедлительно отменят, но не отменяли.

Однако Соловецкий лагерь еще только становился, заключенных подвозили нерегулярно, потому как не была принята соответствующая директива. Но дело было за малым, и никаких иллюзий о том, что в этом проклятом месте устроится лагерь труда и отдыха не было ни у кого.

Игги и Мику выводили на прогулку во внутренний монастырский двор, наспех убранный колючей проволокой, к ним присоединялись другие люди, в основном подавленные и испуганные, а соглядатаев за прогулкой было почти столько же, сколько и заключенных. Почти ни у кого не было даже понятия, за что они сюда попали: суд не производился, дознание не велось — посадили в крепость, вот и весь сказ.

После первой кружки молока, усвоенной организмом, Тойво сказал своим сокамерникам:

— У нас есть десять дней, чтобы сориентироваться по месту. Или даже меньше.

— А потом рвем когти, — энергично закивал головой фон Зюдофф.

— Нет, это не Талергоф, — покачал головой Игги. — Это гораздо хуже.

Монах был единственным, кто хоть что-то мог видеть, пока он добирался сюда с материка. Но сказать хоть что-то не получалось.

Они находились на самом острове Соловецкий. Ближайший населенный пункт — хутор Горка, чуть дальше — урочище Лопушки. Со всех сторон — море, вернее — Онежская губа Белого моря. По пути к пристани лежат острова Сенные луды, пустые и легко просматриваемые. С востока два острова Муксалма — Большой и Малый. На больший из них идет дорога через каменный мост.

— И все? — разочарованно спросил Мика.

— Так я ж сюда не с паломниками прибыл, — удрученно пожал плечами Игги.

Побег — это, конечно, хорошо. Но нужна знать, как минимум, две вещи. Первая — откуда бежать? И вторая — куда бежать? Чтобы ответить на эти вопросы, нужно время. Вполне возможно, что с каждым днем, проведенным в заточении, организоваться будет сложнее. Вместе с этим любая неудачная попытка побега усложняет любую последующую в десятки раз.

—Парни, ставлю вам боевую задачу, — сказал, морщась от внезапно подступившей головной боли, Антикайнен. — Ни с кем по планам не контактировать. Никаких вопросов не задавать. Внимательно слушать, впитывать любую информацию. Также всегда смотреть по сторонам, стараться запомнить любые подробности, пусть даже такие, как количество ступенек на лестнице, расположение камней во дворе и прочее.

Игги и Мика покачали в согласии головами. Как видно, каждый из них принял лидерство в подготовке на Тойво.

— Повторяю: ни с кем не контактировать, — повторил Антикайнен. — Барон, это тебя касается в первую очередь.

Сам он пока не имел понятия, с чего же начать, но ждать у моря погоды тоже было бы неправильным.

На обед принесли такую же бурду, но чья-то дрожащая рука побросала в нее пластинки мяса. А с мясом это уже было похоже на бульон. К тому же соли было в достатке. Это и понятно: Соловки были известны своими соляными разработками. Еще отсюда помимо соли на материк доставлялась рыба самых разнообразных свойств и достоинств, а также кирпичи замечательного качества. Вот и все, собственно говоря, весь экспорт. Прочее — импорт. Подневольный люд — самая его главная статья.

Как только в середине шестнадцатого века боярин Федор Колычев решил пересмотреть свою жизнь в пользу духовности, он поступил в соловецкую братию под руководством игумена Алексия Юренева. Мог бы, конечно, куда-нибудь в простой монастырь поступить, но он решил оказаться на первой линии противостояния добра и зла, тьмы и света, что являл собой остров Соловецкий и примыкающие к нему острова поменьше.

И что с ним стало? А стал игумен Филипп, митрополит всея Руси.

Правда, до этого, задумал он, в ту пору игумен, каменный Кремль на руинах гигантских строений, от которых остались фундаменты из дикого камня, неподъемного человеку. Да что там человеку — монаху не сдвинуть с места глыбы в десятки тонн каждая. Или сотням монахов. Это потом царям рассказали, что были-де монахи на Соловках, которые силой духа двигали камни. За бога, как говорится, царя, ну, и отечество тоже.

Вранье, конечно.

Затеявший строительство Филипп вспомнил свой светский опыт и не предпринял ни одной попытки поднять храм Успения Божией Матери посредством поста и молитв. Напротив, он спроектировал и возвел в первую очередь кирпичный завод, способный производить по 20 — 30 тысяч кубометров кирпича в год. Этим кирпичом монахи заложили мегалиты фундамента — в самом деле, не разбирать же его! Получилось красиво и даже стильно.

За такой подвиг Филиппа перевели в Москву на повышение, предложили должность митрополита, от которой он отказаться не мог. Поди откажись, если предлагает сам царь Иван Васильевич посредством своего поверенного Малюты Скуратова.

— Ладно, Ваня, я согласен, — только и сказал он.

— Вот и славненько! — хлопнул в ладоши царь, охотно откликающийся на прозвище «Грозный».

И отправил на Соловки первого зэка, бывшего настоятеля Троицко-Сергиевской лавры — игумена Артемия. Того сразу запихали в яму, приспособив под это дело погреб, тоже возведенный на месте каменного фундамента неизвестного назначения. Монахи перевели Артемия на хлеб и воду и от души потешались над былым церковным начальником.

Попутно служители монастыря принялись расчищать каналы по острову, которых было изобилие, править мощенные камнем дороги, построенные неизвестными и неизвестно когда. Конечно, не преминув доложить в столицу, что все это они сами сделали. «Вот те крест!» Поверили. И до сих пор верят.

Ну, а царь Иван Грозный на радостях выдал несколько жалованных грамот о разных льготах, а также особо подчеркнул, что с Соловков выдачи не будет! Попал в островную крепость — пиши пропало: на всю жизнь. Ни амнистий, не окончания срока. Пожизненный приговор, каким бы он ни был на самом деле.

А тут англичане с дипломатической миссией приплыли.

— У вас тут, говорят, зло в шаговом, так сказать, доступе, — промолвили англичане. — А также клад, зарытый Эйриком Кровавой Секирой, а потом перерытый Харальдом Серым Плащом и умноженный Торером Собакой.

— Какая такая собака? — возмутился игумен Антоний Первый.

Тут из ямы подал голос Артемий. Скучно ему стало в темноте, да и речь иностранную услыхал — чего бы не взвыть!

— А - это! — даже обрадовался Антоний Первый. — Это не собака. Это Артемка-баловник. Повыть ему вздумалось. А кладов мы вам не дадим. Самим маловато.

Англичане переглянулись между собой: ладно, поплыли, пацаны, потом с пушками приедем — все клады на блюдечке с голубой каемочкой сами принесут.

Но этот визит без царского внимания не остался. Наказал Грозный своему воеводе Михаилу Озерову отбыть на Соловки и устроить там острог. А чтоб острог лучше устраивался приказал выделить в его распоряжение зэков из числа дворян второй руки. Ну, а кто лучшие в мире строители за исключением таджиков и солдат из стройбата? Зэки, конечно, потому что им платить не надо. Да и кормить — тоже.

Лютовал Озеров год, а потом его придушили до смерти случившиеся карелы. Он их перед этим тоже надумал в строители определить, потому как дворяне второй руки начали очень интенсивно вымирать.

Потом митрополит Филипп впал в немилость, его определили в ссылку в Тиверский Отроческий монастырь, хотя он сам просился на Соловки. Однако царь решил, что он там слишком много и многих знает, и чтоб соблазна никакого не было, пришел какой-то человек и забил опального церковного босса насмерть.

С тех пор Соловецкий архипелаг сначала негласно, а потом, спустя всего пару лет, вполне официально сделался самой страшной карательной темницей Российской империи. Как правильно заметили англичане, «зло в шаговой доступности».

Вот такое вот положение вещей, как это знал Антикайнен. Помогло знание оного в подготовке побега? Да ничуть. Вот если бы книги раздобыть из местного хранилища, собранные еще в пору игумена Иакова, к систематизации которых приложил свою руку сам Авраамий Палицын!

Это несерьезно, однако. Не найти такого повода, чтобы к этой библиотеке приблизиться.

Итак, оставалось надеяться, что два его товарища случайным образом разузнают что-то, что может быть истолковано с пользой. Придется запастись терпением.

Терпение, конечно, было — вот времени не было. После визита Бокия все может чертовски усложниться. Что там в его голове — одному дьяволу известно. Конечно, Глебу нужны деньги, часть финской казны, однако отнять ее у плененного Антикайнена будет сложно. Даже, если его разрежут на тысячи маленьких Антикайненов. Воздействовать путем шантажа? Так самый дорогой ему человек ушел, Лотте уже не страшны никакие угрозы.

Вероятно Бокий все это прекрасно понимает. Тогда зачем же он нужен? Сделать то, что не под силу ему самому ввиду объективных обстоятельств непреодолимой силы, то есть, чистоты крови. Ладно, может и так, Глеб всегда был в поисках чертовщины. Да и Соловецкий архипелаг настолько близко стоит к злу, как бы оно себя самое не проявляло, насколько далеко от этого всего отстоит Валаам.

Зато пока питаться можно, не теряя силы, а, наоборот, их приобретая. Хоть какой-то положительный момент от грядущего визита товарища Бокия.

7. Старые знакомые

Бокий приехал на Соловки через две недели. Об этом поведал красномордый Прокопьев, не преминув добавить, что вот теперь-то лафа у вас, контриков, и закончится. Будете, мол, землю грызть зубами, бревна на хребте таскать и тому подобное. Фантазия у рыжего охранника была небогатая, вот он и не особо оригинальничал.

За это время можно было отметить две вещи, которые могли бы удостоиться некоего внимания.

Первая — ничего такого, чтобы могло хоть как-то навести на идею с побегом ни услышать, ни увидеть не удалось. Игги и Мика регулярно привлекались на подсобные работы возле монастыря, но этим все и ограничивалось.

Вторая — Тойво вновь обрел способность самостоятельно двигаться: вставать с кровати и передвигаться размеренным шагом. Конечно, помощь выздоровлению оказала наступившая теплая погода и регулярно потребляемые внутрь бульоны. А также, конечно, забота партии и правительства под управлением вождя мирового пролетариата Вовы Ленина и его подручных.

Рыжий Прокопьев, отчего-то считающий себя ответственным за их, так сказать, коммуну в отдельно взятой келье, с особой торжественностью принес разработанный все тем же Успенским порядок «коллективного общежития» и, делая свирепые рожи, прочитал:

— Отдел 3. Статья 185. В ней говорится: «За побег заключенного отвечают, как за преступление по должности все лица, на обязанности коих лежало окарауливание заключенного и наблюдение за его поведением».

— Это как — «окарауливание»? — спросил Мика.

— Вот когда будут тебя молотить два вертухая, клоун, мигом поймешь, что это такое, — побагровел шеей Прокопьев. — Окарауливание — значит, окарауливание. Все равно, что «Капитал» Маркса означает Энгельса. Понятно?

Фон Зюдофф только фыркнул.

— Далее. Отдел 3. Статья 186, - продолжил охранник. — «Начальник отделения лагерей о каждом побеге заключенного производит дознание, протокол коего направляется в Управление СЛОН, которое о сем сообщает ОГПУ». Вот так-то, граждане осужденные.

— За что осужденные? — спросил Игги.

— Ну, вам виднее, — краска с шеи рыжего переползла на лицо. — У нас, как вам известно, за просто так никого не сажают. Это вам не царский режим!

Монах отвернулся к стене, желваки у него на щеках несколько раз дернулись, словно бы в тике.

— И последнее. Отдел 3. Статья 187. «О всяком покушении на побег составляется протокол начальником отделения лагерей и сообщается в Управление СЛОН».30 Все понятно? Вопросы есть? Вопросов нет.

Он развернулся на каблуках и вышел, крепко приложившись дверью о косяк.

— Мысли зачастую материальны, — разрядил наступившую тишину Тойво. — Прокопьев ничего не знает, он даже ничего не чувствует. Он зашел просто так, потому что до их сведения довели приказ об ответственности за побег при попустительстве. Да и, вообще, за побег. Так и должно быть в режимном учреждении.

— Так-то оно, конечно, так, — согласился Мика. — Уж только больно противный этот рыжий.

— Землячок, — усмехнулся Игги.

Фон Зюдофф ничего на это не сказал, только бросил на товарища по несчастью горестный взгляд.

Ежедневный рассказ о событиях дня не отличался множеством сюжетов: заходили туда-то, таскали то-то, охранники — уроды. Новых людей пока не прибавилось. Да и не убавилось — тоже.

— Ты прав, Тойво, что не знают эти охраннички ровным счетом ничего, — завершил свой отчет Мика. — Сегодня погнали нас в подвал — ну, один из тех, что с фундаментом из глыб — спустились мы вниз, а там воды по колено. «Черт, перепутал», — сказал конвоир и отправил в другой.

— Однако скоро навигация в полный ход откроется, будет вохра при параде командовать: никуда ходить не надо — знай себе, покрикивай, — это уже Игги сказал.

Действительно, пока на архипелаг баржи не приходили вовсе. Только какие-то небольшие катера, которыми сподручно лавировать между плавающими льдинами и протискиваться через кашу колотого льда. Вот когда вода станет чистой — повезут арестантов на Соловецкий архипелаг сотнями. Тут-то охрана и вздохнет спокойно: стадом легче управлять, нежели отдельными особями. Выбрал в толпе бригадира, нарезал ему задачи, а уж потом он сам будет рулить своими подопечными любыми доступными ему способами.

— Говорят, гидроплан прилетел, — снова сказал монах. — Пару дней назад, вроде бы.

Вот, стало быть, как — дождались московского начальства. Только важные гости могут позволить себе самолет.

Тойво вздохнул: ну, вот, придется общаться не сегодня — завтра. Вряд ли товарищ Бокий упустил такую возможность посетить архипелаг.

Уже почти за полночь дверь в их келью отворилась и стоящий в коридоре Прокопьев произнес:

— Заключенный Антикайнен — на выход.

Тойво хотел, конечно, спросить что-то типа: «с вещами?» — но передумал. Нету у него вещей.

Они шли бесконечными коридорами, рыжий отпирал здоровенными ключами какие-то бесконечные двери, бесконечное количество вооруженных вертухаев с подвязанными кожаными ремнями пузами норовили сказать гадость в спину финну.

Наконец, последняя дверь распахнулась, и затмевая фонари типа «летучая мышь», вырвавшийся из залы свет ослепил Тойво. Прокопьев четким движением отошел в сторону и замер по стойке «смирно». Антикайнен хотел, было, поднять руку, заслоняясь от ярких ламп, но не решился.

— А кто это тут у нас? — донеслось до него чье-то не вполне трезвое восклицание.

— Отвечать, сука, когда тебя спрашивают! — прошипел Прокопьев.

Тойво хотел, было, что-то сказать, типа — представиться, но почему-то в горле пересохло и все слова застряли.

— Он, видимо, плохо по-русски понимает. Чухонец белоглазый, — сказал кто-то из зала. — Так?

— Да, — согласился Антикайнен, после чего все присутствующие в помещении засмеялись, словно от замечательной шутки. Даже красномордый Прокопьев тоненько похихикал.

Финн присмотрелся, стараясь не шевелить при этом головой. Он ожидал, что встреча с Бокием пройдет в более узком кругу — тет-а-тет, как говорится. Здесь же Глеба вообще разглядеть не удалось. Затаился, наблюдает?

— Конвой свободен, — опять сказал тот же человек, что упомянул про «чухну», и поспешно добавил. — Если, конечно, товарищ комендант ничего не имеет против.

Изрядно подвыпивший неприятного вида субъект в форменном кителе только рукой махнул. Охранник мигом растворился в коридоре, словно бы сквозняком его сдуло.

Тойво догадался, что это и есть сам Ногтев. Невысокого роста, если судить по хилым плечикам и маленьким рукам, постриженный почти налысо, отчего голова сделалась совершенно круглой, и странной верхней губой. Финну даже сначала показалось, что это из-за усов, но, вглядевшись, отметил, что тот гладко выбрит. Вероятно, в детстве у Ногтева был дефект, именующийся «заячьей губой».

Но не это делало коменданта неприятной и даже страшной фигурой. Напускная божественность, ленивая и беспредельно самоуверенная — вот что было ужасно. Такой способен на многое. Его удел — искать недостатки. Его призвание — наказывать виновных. Его мировоззрение — приказ должен быть выполнен любой ценой.

Словно бы старший помощник капитана на речном или морском судне. Его каждодневная задача — сделать обход, найти проблемку, дать приказ об устранении, а потом писать кляузу, либо влить в уши капитану сплетню о несоответствии в выполнении. Впрочем, Ногтев и был до революции старшим помощником капитана.

— Чего пришел-то? — поинтересовался комендант, поднимая очередную рюмку с спиртосодержащим содержимым, водкой или сы-ма-го-ном. Будто Тойво пришел к ним скуки ради по собственной инициативе.

— Это мы его сюда сдернули, — ответил за финна все тот же человек.

Был он также стрижен почти налысо, большой лоб, крупные сплюснутые уши и широкий, словно бы в пол-лица, нос. Несоразмерно с коротким широкоплечим туловищем длинные руки вкупе с головой придавали человеку вид какого-то тупикового вымершего недочеловека-примата. Вероятно, и повадки у него были такие же: стремительность в движениях, реакция на грани восприятия, инстинкты на уровне подсознания.

В то же самое время этот участник застолья ни в коем разе не выказывал царственность и глупую богоподобность. Скорее, он ловко и непринужденно подстраивался под окружающее общество. Ему больше доверяли, нежели его ненавидели и боялись — видок-то у него был еще тот!

Положим, такую стрижку носили дегенераты, солдаты-окопники, да разного рода проходимцы из числа первопроходцев и урок-беглецов. Значит, чтобы вши не завелись и можно было неделями не мыться, перемещаясь из пункта «Ж» в пункт «М». Но дегенератом этот молодой, может быть 25-летний, человек не выглядел: глаза у него были другие. Вот Ногтев как раз очень походил на дегенерата.

Тойво показалось, что он где-то уже видел подобную личность. Может быть, все это как-то связано с Бокием?

— Здравствуй, Яков! — неожиданно для самого себя произнес он, уже после этих слов определив, что перед ним одиозный Яша Блюмкин, неуловимый шпион, террорист, провокатор, а также убийца немецкого посла Мирбаха.

Кто-то считал, что Блюмкин облажался с этим послом, никого не застрелил, а выпрыгнул в окно и неловко повис вверх ногами на железной ограде, зацепившись штанами. Потом, будто бы какой-то безымянный матрос, тоже участвовавший в покушении, выпустил в посла несколько пуль, снял с ограды Блюмкина и ушел в закат, приплясывая танец «Яблочко». Но Тойво так не считал.

Яков был совсем молодым парнем. В революцию он вступил шестнадцатилетним юнцом, но отчего-то прекрасно разбирающимся в человеческих и около-человеческих отношениях. Например, он мог поддерживать беседу абсолютно с любым человеком, причем, о вполне специфических вещах, как-то: искусство, уркаганство, литература, поэзия, наука и политика. Всегда был внимательным слушателем и при этом очень искусным оратором. Это — что касается человеческих взаимоотношений.

Были еще и около-человеческие: прекрасно дрался, обладал недюжинной ловкостью и силой, метко стрелял из любого стрелкового оружия, умел собирать бомбы из печенья и варенья, искусно бросал ножи в цель. Кроме того свободно говорил на фарси, а также ряде восточных языков и их диалектах.

Как всем этим можно было овладеть в столь юном возрасте? Хотя правильнее было бы задать вопрос по-другому: где и как он всему этому научился?

Родившийся в начале века в Одессе в семье приказчика бакалейной лавки и домохозяйки, Яша закончил талмудтору — типа бесплатной начальной еврейской школы — и пошел работать туда, где обычно работают все евреи — электромонтером в трамвайном депо. Вместе с этим как-то определился в отряд еврейской самообороны против погромов. Тут он и пропал, хотя, вроде бы не пропадал никуда: крутил лампочки в вагонах и пакгаузах.

Уже в семнадцать лет Блюмкин затесался в отряд полупьяных матросов, затеявших войну с боевыми частями украинской Центральной Рады. В 1918 году снова объявился в Одессе, а, объявившись, сразу принял участие в экспроприации ценностей Государственного банка, закорешился с Мишкой «Япончиком» и начал формировать 1-й Добровольческий железный отряд. Тут его заприметил диктатор Одессы Михаил Муравьев.

Муравьев, мнивший себя, как тогда было модно, «новым Наполеоном» предпочитал террор любому иному действию. Его армия бесчинствовала в Киеве, арестовав и потом расстреляв от 5 до 8 тысяч офицеров и кадетов военных училищ. Той же самой доктрине он придерживался и в Одессе. Но каким-то образом «Япончику» через Якова Блюмкина удалось воздействовать на безумного командарма, до массовых расстрелов дело не дошло. Вскоре Муравьев взял ноги в руки и побежал прочь, потому как совершенно справедливо заметил, что его команды ловко игнорируются, а самому того и гляди можно словить пулю в голову.

Этим кратковременным моментом безвластия воспользовались и «Япончик», и Блюмкин. Первый — чтобы взять себе власть, пусть и теневую. Второй — чтобы вывести прилипшие к рукам ценности и активы разбомбленного не так давно Государственного банка. И все остались довольны.

А Муравьева потом пристрелили при очередном его «наполеоновском» демарше на Волге. Ну, да и пес-то с ним, собакой.

Пристроив все, нажитое непосильным трудом, Яков отправился в Киев, где в то время хозяйничали австро-немецкие оккупанты. Он находит своих однопартийцев, а, вероятнее всего, просто собирает шайку-лейку, посулив им горы золотые, и готовит покушение на украинского гетмана Павла Скоропадского и, для пущей важности, на фельдмаршала оккупационных войск Эйхгорна.

Фельдмаршала прищучить удалось, а вот Скоропадский, лысая башка, избежал взрыва, пули и ножа. Видать, сколько Эйгхорн верил в свою немецкую неприкасаемость, столько и гетман был весь на инстинктах, каждую минуту ожидая подвоха. Эта настороженность помогла ему прожить до старости и помереть однажды в иностранном монастыре, где он последние годы замаливал грехи своей военной карьеры. Что же, храбрые люди и ведут себя достойно своей храбрости.

Блюмкин сразу же после своих силовых террористических акций удрал в Советскую Россию и начал разрабатывать и даже готовить покушение на Колчака. Однако в последний момент получил отбой в связи с ненадобностью — того в Иркутске арестовали левые эсеры.

И в это время ему еще не исполнилось 20 лет. Кто бы мог подумать!

Яков, не привыкший подолгу сидеть на одном месте, двинулся, было, опять на Украину, но по глупому недоразумению попал в плен к петлюровцам. Те решили показательно расстрелять пацана-еврейчика, оказавшего столь ощутимый отпор при задержании ражим наглым мужикам. Побили Блюмкина изрядно, вынесли все передние зубы и в бесчувственном состоянии оставили до утра в хлеву на сене, чтобы с восходом солнца провести казнь, предполагая, что к тому времени пацан придет в себя настолько, чтобы стоять на ногах.

Ну, а поутру они проснулись. Два охранника, командир отряда и еще какой-то начальник штаба оказались удушенными до смерти, а еврея и след простыл. Амбарный замок в хлеву так и остался нетронутым, но пленник исчез.

Яша лечился целый месяц, обзавелся новым оскалом, потом приехал в Киев, к тому времени уже вполне «красный», и сдался в ВЧК. Конечно, его тут же приговорили к расстрелу, но потом амнистировали без потери всех гражданских прав. Тогда такое дело практиковали на «раз-два». Тогда суд был скор, но состоял не из монстров женского пола, а блюдущих революционный интерес старых партийцев. Те в обмен на информацию о радикальных левых эсерах, в основном тех, что когда-то брали вместе с Блюмкиным банк, отпустили Яшу. Сами, разумеется, получили почести, партийные и материальные, от арестов и конфискаций.

Левые эсеры, конечно, жутко обиделись, на время объединились с правыми, центральными и даже верхними, приговорив Блюмкина к незамедлительной смерти путем террористического акта. Состоялось три покушения: два со стрельбой и одно с бомбой. Яша перебил всех нападавших, но все-таки получил пульку в район сердца, отправленную с расстояния в 70 метров каким-то партийным лево, право, центральным или верхним-эсерским снайпером.

Другой бы человек незамедлительно помер, да не таков был Блюмкин: он выбрался из Киева, помотался по госпиталям Южного фронта и Каспийской флотилии, а потом на два года потерялся на специальных курсах Военной академии РККА. Врачи и доктора, оказывая помощь неизвестному раненному красноармейцу, только диву давались: теоретически убитый человек практически дееспособен и бессердечен. Нету у него сердца в положенном месте! И, вообще, какое-то оно странное — то бьется, а иной раз и нет, словно бы под контролем у этого странного пациента. Едва только у врачей появлялся научный интерес, как красноармеец исчезал.

Вот на этих курсах к нему и подошел человек со змеиными глазами, товарищ Глеб, который сделал странному курсанту предложение, от чего тот не мог отказаться. Да и не хотел, вероятно.

Именно в то время Тойво лишь однажды встретил Блюмкина в коридорах ведомства Бокия, взглядом профессионала выделив его среди прочих сотрудников своей манерой передвигаться — словно бы теряясь в одном месте пространства, чтобы сей же момент материализоваться в другом, на две трети метра дальше.

Да что там — среди курсантов Интернациональной школы командиров Яков Блюмкин был легендой, слухи о его деяниях передавались из уст в уста. Это, конечно, не значит, что будущие интернациональные командиры крепко целовались в засос, чтобы потом крикнуть: «Блюмкин, твою мать!» Так — рассказывали друг другу сказки: хотите верьте, хотите нет.

И вот он здесь, на Соловках, хотя по последней информации руководил личной охраной самого товарища Троцкого. Значит, что-то, безусловно, стоит того, чтобы привлекать Яшу. Нет — неправильно: не Яшу, а САМОГО Яшу.

— Ага, Тойво, — ответил Блюмкин, не поднимаясь с места. — И тебе здравствовать. Ну, как — отлежался слегка, отъелся на доп-пайке?

— Это кто такой у нас доп-пайком пользуется? — вскинул голову Ногтев.

— Да, по большому счету — никто! — раздался, вдруг знакомый бесстрастный голос словно бы с ленцой. — Вы, товарищ комендант, конечно, понимаете, что наш паек отличается от их пайка. Также, как и наше положение — от их. Ведь мы здесь для того, чтобы поставить этих заблудших контриков на рельсы исправления.

Ага, вот и Бокий собственной персоной. Сидит в самом темном углу и созерцает. Ну, со встречей, товарищ Глеб, зачем пожаловал?

8. Кинезис

С момента прошедшей встречи Бокий нисколько не изменился, разве что стал выглядеть как-то холено. Если грязь становится князем, то все равно кажется грязью. Глеб никогда не был князем, он довольствовался малым, а если этого ему не хватало, то он брал себе все, что нужно. Это требовало определенного напряжения. А теперь то ли у него появился стилист, то ли сам Бокий пришел наконец-то к согласию с самим собой, отчего успокоился и даже расслабился. И от этого — барственность.

— Ну, здравствуй, Тойво Иванович.

— И тебе не хворать, Глеб Иванович.

За столом моментально наступила тишина. Если до этого момента какие-то полупьяные люди во френчах позволяли себе переговариваться, то теперь же они, как по приказу, замолчали. Даже Ногтев угрюмо оперся о сцепленные перед собой руки, уставился на рюмку водки и громогласно вздохнул.

Пауза, похоже, несколько позабавила Бокия: он молчал, и едва заметная улыбка кривила его рот.

Ну, вот, подумалось Тойво, простая демонстрация, кто здесь хозяин, а кто — слуги. А также — кто, вообще, никто. То есть, он, Антикайнен.

Блюмкин медленно поднялся из-за стола — выглядел он, действительно, как цирковой артист, или цирковая, опять же, обезьяна: длиннорукий, широкоплечий, кривоногий, весь какой-то жилистый, даже угадываемые под одеждой полувоенного образца мышцы казались не буграми, а канатами. Яков прошел мимо застолья и приоткрыл дверь, словно бы и не монастырскую вовсе — легкую и украшенную витой ручкой. Непривычная роскошь в обители, где все было грубым и массивным.

Он кивнул Антикайнену, мол, иди за мной, и прошел внутрь открывшейся комнаты. Тойво вздохнул и отправился следом, угадывая на себе презрительные и даже ненавидящие взгляды. Следом, поднявшись, пошел Глеб.

— Продолжайте, товарищи, — сказал он, походя. — Мы присоединимся к вам несколько позднее, когда девки придут. Я правильно понял?

— Так точно, дорогой товарищ Бокий, — опрокинув стул, резко поднявшись с места, пролаял начальник оперчасти Буйкис. — Абсолютно правильно.

Помещение оказалось то ли рабочим кабинетом, почему-то размещенным возле трапезной, то ли местом, куда можно было складывать дары от просителей, скорбящих или вообще — кого вздумается. Из мебели стояли кресло и стул, а также длинный стол, расположенный вдоль стены. В красном углу со всем возможным умиротворением смотрел на входящих Святой Николай, поднявший правую руку в двуперстном крестном знамении. Ровный свет исходил от лампады, выкрашенные в белый цвет стены и потолок создавали ощущение хорошо освещенного пространства. А то, что от подвыпившей лагерной администрации через притворенную дверь не было слышно практически ни звука, также имитировало хорошую звукоизоляцию. В самом деле, даже грозный кремлевский гость не мог заставить замолкнуть или перейти на шепот пьяную соловецкую олигархию. Или — мог?

— Ну, что, Антикайнен, со свиданьицем? — спросил Глеб и без лишнего позерства устроился в кресле.

— И тебе не хворать, — каким-то сдавленным голосом ответил Тойво.

— Да ты садись! — предложил Блюмкин, указывая на стул. — В ногах, как говорится, правды нет.

Сам он легко присел на пустой стол, чуть подпрыгнув и опершись руками о столешницу.

— Да я и так сижу, — пожал плечами финн, но, поколебавшись, все-таки присел на указанное место.

Наступило молчание, и сразу сделалось слышно, что где-то за стенкой кто-то невнятно говорит, кто-то внятно смеется, а кто-то даже подвывает известную песню на неизвестный мотив.

Тойво отчего-то обратил свой взгляд на икону и между делом удивился.

Вроде бы в Соловецких храмах все старые церковные изображения исправлялись и изымались с особой тщательностью. И не мудрено: в тридцатых годах семнадцатого века в новом Свято-Троицком скиту, что возвели на острове Анзер, принял постриг некто Никон.

В те же самые года море «вспучилось» и через сухой колодец выплеснулось в каналы, да так обильно, что затопило нижние этажи монастырских строений, доходя даже до паперти Спасо-Преображенского собора. Явление было необычным, монахи возроптали, что это знамение, а несчастные заключенные предрекали вселенский потоп.

Вероятно, тогда некто Никон и придумал свою реформацию, а потом, сделавшись по-щучьему велению, по-его хотению патриархом всея Руси воплотил ее в жизнь. Двуперстие — претит реформе, троеперстие, или, как это дело стало зваться «щепотка табака», именно то, что нужно. И начать следует именно с Соловков.

И начал.

В середине семнадцатого века патриарх Никон изъявил величайшее желание перестроить Соловки. Нет, конечно, это не касалось тех несчастных, что мариновались десятилетиями в подземельях и ямах, это касалось книг, росписей и икон.

Но не тут-то было: соловецкие иноки в единодушном порыве пошли в отказ. Новоисправленные богослужебные книги, изданные в рамках реформы патриарха Никона, которые тот прислал из Москвы, отправили обратно. Вероятно, с почтовыми голубями, потому как былой соловецкий монах очень быстро побежал жаловаться к царю Алексею Михайловичу, а тот почесал в затылке и не придумал ничего лучше, как отправить на Соловки нового настоятеля монастыря. Негра по национальности. Шутка.

Сторонники «древлеправославной» веры и тут в отказ. Негра искупали в помоях, выщипали бороденку и погнали, плачущего, прочь. А тут уже царев стряпчий Игнатий Волохов в полной, так сказать, боевой готовности с отрядом стрельцов. Все просчитал старина Никон, поэтому не стал терять время, а Игнатию дал свои церковные полномочия «мочить козлов».

Уж тот расстарался: кого пожег, кого в ямы законопатил, а кое-кто сбежал. Однако не долго радовался стряпчий. Те, кто удрал от избиения, пустили слух, что всех монастырских сторонников «мирного стояния за веру» порешили антихристы. Старообрядцы посовещались между собой и приняли решение: Соловки отбить, а Волохова утопить. Карелы — суровые люди. К тому же сюда, на севера, пришли недобитки из сподвижников Степана Разина. Они, наученные горьким опытом и вооруженные военной наукой «стратегией», предложили свой план действий: «тесная» блокада.

А тут еще вспомнились слова преподобного Елеазара Анзерского, которые тот сказал перед своей кончиной аккурат в последний день декабря — то ли в канун Нового года, то ли просто в начало предкрещенской недели. Уже никто не разберет, праздновали тогда Новый год по старинному, еще кельтскому обычаю, а то ли нет. Историки, конечно, скажут — не праздновали. Ну, так на то они и историки, оглобля им в дышло.

Еще в начале века, семнадцатого по подсчетам анахронистов, Елеазар плюнул на церковно-приходские порядки в Соловецком монастыре и ушел в отшельники. Место, как он выяснил к тому времени, пагубное, но решил своим подвигом хоть как-то оградить от налезающей со всех сторон злобной тьмы. Сорок лет в посте, труде и молениях. Ну, людей, как водится, лечил от всяких недугов, советы давал и напутствия. А время помирать пришло, сказал: «Братцы. Стремитесь к Вере. Отвратите веру слепцов, ибо слепцы, даже зрячие, не внемлют, они чтут тех, кто им внимает. Мочи козлов!»

— Мочи козлов! — сказали, наконец, староверы и проникли в крепость. — За героя нашего Рокача!

Волоховские стрельцы сдались, а самого Игнатия утопили.

Хотели, было, старообрядцы и зэков из подземелий выпустить, да не успели: опять набежали монахи, или повылазили откуда-то.

— Все, — сказали они. — Гран мерси вам, повстанцы, за труды ваши ратные, но разбойничков наших не трогайте.

— Да какие же они разбойнички? — удивились недобитые разинцы и карелы с ними. — Это же узники, можно сказать, совести.

— Вот пусть за совесть свою и страдают. На том свете меньше каяться придется.

Пожали плечами ратные люди, сели в лодки и разъехались по своим делам.

Соловецкий архимандрит Илия, которого перед бунтом возвели в этот сан из игуменов, торжественно изрек:

— Все, пацаны! Будем служить Господу, как и раньше служили: монастырь наш устраивать, зэков мучить, и молиться, и трудиться, не покладая рук.

Он-то знал, что царь Михаил Федорович не так давно завещал: «В Соловецком монастыре воеводе не быть, настоятель обители возглавляет защиту всего западного Беломорья». То есть, можно, не дожидаясь репрессий со стороны главы, так сказать, государства, оправить ему грамоту с предложением дружбы и взаимопомощи, радея о крепости всей обороны подотчетной территории. Пусть гражданин Никон с реформами в Соловки не лезет. А в знак признательности часть свободных от вахты монахов будут денно и нощно молиться за государя.

Но не учел архимандрит, что кончилось время царя Миши, теперь другие рулят.

Не прошло и полугода, как лихим кавалерийским наскоком воевода Иван Мещеринов со стрельцами ворвался через урочище Лопушки на остров Соловецкий. Но вместо того, чтобы занять ключевое здание и поднять над ним флаг, стрельцы вместе с командиром начали метаться по острову, вырезая местное население мужского пола и захватывая в полон женское.

Монахи, видя такое непотребство, со всех ног кинулись в крепость, заперли дверь, а ключ положили под подушку. Они огорчились, а пуще всего огорчился архимандрит. Те монахи, что выполняли обет, немедленно прекратили свое моление за государя.

Местное население на острове Соловецкий быстро закончилось, и воевода Иван с подельниками раскинулся табором возле монастырских стен. Они поглумились над пленными, попили водки, спели пару-тройку песен, подрались между собой, да и заснули снами праведников.

Так прошел, если верить летописцам, целый год. И осадившие крепость, и осаждаемые в ней волшебным образом получали пропитание, теплую одежду и медицинское обслуживание. Но пришел приказ от руководства: монастырь немедленно взять. И подпись «патриарх Никон». Тут уж дело серьезное, тут уж не до шуток.

Начали стрельцы штурмовать крепость, а пуще всех штурмовал командир Мещеринов — да все неудачно. Несколько воинов поскользнулись, а кому-то в голову прилетели камушки из-за неприступных стен. Решили ждать зимы, дождались и — снова на штурм.

Снега в тот год было много, вот и построили из него еще одну крепость, а уж с нее и попрыгали в монастырь. Монахи, конечно, удивились несказанно и сетовали друг другу: «Свалились, как снег на голову».

Ах, зима! Точнее — январь 1676 года. Еще точнее — 22 число.

Воевода на радостях повелел немедленно казнить зачинщиков бунта.

Архимандрит — в отказ. Он вообще не при делах. Он — скорее, жертва. Монахи — тоже не при чем, крестятся и божатся, что за царя и отечество. А Никона и вовсе собирались объявить почетным служителем Соловецкой обители.

— Тогда кого же казнить? — возмутился Мещеринов. — Кто каналья и бунтовщик, тысяча чертей?

— А их тогда наказывайте, — испуганно осенив себя двуперстием, ответил главный церковник. И указал пальцем куда-то вниз, словно бы под землю.

Воевода, было, обиделся, предположив, что поп чертей имеет ввиду, но расслабился и даже улыбнулся, когда увидел, что монахи волокут пред его ясные очи каких-то тощих чумазых ободранных людей.

— Вот это и есть самые доподлинные злодеи, — объяснил архимандрит. — Все, как один, бунтовщики — клейма ставить негде. Отдаем их на твой суд.

Ну, несчастных заключенных, из числа самых безобидных и неизвестных, тотчас же порешили при скоплении согнанного по такому случаю из Кеми народа.

— А еще есть? — спросил воевода вполголоса. — Как-то несолидно выглядят.

— Сделаем, — шепотом ответил архимандрит.

Состоялась еще одна казнь — уже без стечения народа.

Мещеринова отозвали в Москву, повысили в звании, а главного попа и прочих монахов Соловков, разогнали по разным местам — потеряли они доверие. Патриарх Никон из Тихвинского монастыря Макария на службу определил, чтобы, как говорится, реформы, перестройка, да еще и ускорение.

Поработали новые служители церкви изрядно, даже несмотря на ропот карел с материка. Книги изъяли, новые написали, иконы замалевали новыми сюжетами — да мало ли что! Работы хватало.

Но, видать, глаз замылился у святых реформаторов. Кое-что пропустили, кое-что недоглядели. Так, вероятно и со святым Николаем дело обстояло.

Откуда Антикайнен всю эту предысторию знал? Он не готовился специально, толстые фолианты в монастырской библиотеке не перелистывал, с монахами-историками не беседовал. Тойво просто знал — и все. Информация обрушилась на него одномоментно. Или такая уж была у него богатая фантазия, или человеку доступно то, что было, или могло быть — стоит только побывать на этом месте, прикоснуться к его камням. Ну, не всякому, конечно, но некоторым — определенно. Камни — это застывшее время, память в них копится. А иногда она имеет свойство или намерение выплеснуться. Вот так.

Ни Бокий, ни Блюмкин не заметили некоей отвлеченности Антикайнена. Да и длилась эта отвлеченность, пожалуй, мгновение.

Тойво на стуле вздохнул. Как ни считал он, что жизнь его теперь, в общем-то, не имеет смысла, но так ее заканчивать, или просто — так жить, крайне не хотелось. Если заканчивать — то в борьбе, если жить — то по воле Господа. А здесь какая воля? Неволя, эх, неволя.

— Полагаю, в вашу камеру приносят вполне сносную еду, — то ли спросил, то ли утвердительно сказал Яков.

— Так себе, — пожал плечами Тойво. Его несколько удивила прелюдия разговора.

Сам Бокий молчал и только наблюдал, как за своим соратником, так и за заключенным.

А Блюмкин продолжил говорить вполне нейтральным тоном, находясь на почтительном расстоянии, о совсем несущественных вещах: весна и на Соловки пришла, в детстве Антикайнен, якобы, уважал такое время, хорошо бы на прогулки во двор крепости выходить и тому подобное.

Тойво отвечал односложно, или просто кивал головой.

Внезапно Яков соскочил со стола и приблизился.

— Героям-лыжникам награды дают, чествуют по всей стране, ставят в пример их героизм и мужество, а ты в тюрьме сидишь, — приблизившись, перейдя на какой-то зловещий шепот, сказал он.

Антикайнен даже вздрогнул от неожиданности.

— Не пора ли вернуться в строй?

Что за глупость — в какой строй? Его коллеги по походу заслужили свои почести. Он не заслужил, потому что дезертир. Тойво старался быть честен сам с собой.

— Надеюсь, ты не питаешь иллюзий по поводу твоего бегства с Кимасозера? Тебе позволили, потому что тебе верили.

— И кто же мне позволил? — поинтересовался финн.

— Стало быть, бегство все-таки имело место быть? — спросил Блюмкин и снова отошел к столу.

— Роковое стечение обстоятельств — не более, — ответил Антикайнен.

— Но деньги надо вернуть, — очень просто и как-то сердечно произнес Яков. — Помоги нам организовать твое будущее.

— У меня здесь с собой ничего нету, — пожал плечами Тойво. — Но я смогу организовать вам что-нибудь, если получу некую свободу действий.

Блюмкин переглянулся с Бокием, продолжавшим молчать, и сделал какой-то оговоренный ранее жест.

Черт побери, да это же практическая кинезика! Антикайнен, наконец, понял, к чему все эти разговоры, то вполне задушевные, то напрягающие. Зачем менялся тон и сокращалось расстояние между собеседниками, тоже стало понятным.

Яков изначально проверял реакцию финна на вполне безобидные и очевидные вещи, изучал, если хотите, мелкую моторику. Затем он менял тактику, добавив напряженности. Вообще, основная задача кинезики — выяснить, когда опрашиваемый или допрашиваемый говорит правду, когда — ложь, основываясь на поведенческих навыках. Об этом способе ведения допросов Тойво слышал еще с Интернациональных курсах командиров. Правда, говорили об этом поверхностно, не преминув обозвать «псевдонаукой психологии». Однако, коль Блюмкин ее практикует, значит — не все так «псевдо!»

— Слушай, Глеб Иванович, — сказал Тойво. — Ты же знаешь, что у вас на меня ничего нет. Давить на меня, по большому счету, нечем.

Он внутренне содрогнулся, потому что единственная вещь, которой он дорожил больше всего на свете — это жизнь его Лотты. Никаких богатств за нее не жалко, но не в человеческой власти возвращать прошлое или менять настоящее. Воздействовать можно только на будущее.

— Да это мы просто так, — усмехнулся Бокий. — Проверяем, остался в тебе здравый смысл, либо уже нет.

— Ну, и как?

— А деньги вернешь? — это уже Блюмкин опять подключился.

— Конечно, я могу вам как-то помочь найти деньги. Но, во-первых, не отсюда. А, во-вторых, вы же совсем не стеснены финансовыми ограничениями, — проговорил Антикайнен.

Яков взглянул на Глеба, и оба усмехнулись.

9. Старые знакомые, новые дела

Когда-то при царе Горохе приезжал на Соловецкий архипелаг царь Петр Первый. Следует, конечно, различать Гороха и Петра. Горох — это имя нарицательное, а Петр — ну, плотник, что ли: прорубил окно в Европу.

Главным в ту пору на монастыре был архимандрит Фирс, имевший очень большую слабость заниматься управлением средствами поднадзорных ему арестантов. И у того боярина, что в Немытой башнехудожественно воет на волчий манер делами займется, и у сибирского сотника, что под крыльцом сидит, тихо, как мышка, делами интересуется, и у третьего, и у четвертого. Да всех дел и не упомнить. И не переделать — тоже.

Но копеечка к копеечке, на Соловки потекли финансовые ручейки, необходимые для достойного содержания зэков. Ну, и храмы, опять же новые строить, а старые — ремонтировать, каналы укреплять, угодья возделывать, рыбу ловить в промышленных масштабах.

Ну, а зэков кормить — так не на курорте же они, право слово! Живы — вот и ладно!

И тут, бац — царь на острове высадился с немногочисленной свитой. Фирс ему в ноги:

— Я, конечно, дико извиняюсь, но каким же ветром в наши края занесло столь красивого мужчину?

— Водка есть? — спросил Петр.

— Таки да, — покаялся архимандрит.

Царь обернулся к свите и погрозил ей кулаком. Потом громоподобно высморкался в ладонь и той же рукой подергал попа за бороду.

Монахи с испуга затянули песню, будто бы плясовую, а издалека из своего заточения завыл опальный боярин.

— Весело у вас тут, как я посмотрю, — сказал царь, потом одним глотком выпил поднесенный стакан местной, настоянной на березовых почках, огненной воды, уткнулся носом, словно бы занюхивая, в архимандритскую холеную поросль, что свисала с подбородка, и там засопел.

— Шо? — боясь пошевелиться, прошелестел главный Соловецкий поп.

— А шоб знал! — ответил ему Петр.

Фирс сразу же подумал о задуманной им секуляризации, будь она неладна. Подмена духовных дел сугубо мирскими, что и являлось собой, собственно говоря, секуляризацией, не нашла поддержку карельского населения. «Ох, барыги» — качали они головами вслед монахам. Ну, а те, знай себе секуляризировались, то есть, обогащались.

«И нашел, что в храме продавали волов, овец и голубей, и сидели меновщики денег. И, сделал бич из веревок, выгнал из храма всех, также и овец, и волов; и деньги у меновщиков рассыпал, а столы их опрокинул. И сказал продающим голубей: возьмите это отсюда и дома Отца Моего не делайте домом торговли».

Эти строки из Евангелия тотчас же вспомнились архимандриту, но он немедленно себе возразил: ни волами, ни овцами, ни, тем более, всякой пакостью, типа голубей, они не торговали. Не говоря уже про размен денег. Иисус, конечно, был буйный, да еще и сильный — не каждый сможет справиться с сытыми самодовольными купцами. Но на монахов он бы руки с бичом не поднял, да и торговля у церкви другая. Только приношения и пожертвования согласно прейскуранту. Что не возбраняется, то и не запрещается. Жить-то и в монастыре на что-то надо!

Петр Первый остался доволен монастырскими видами, а также особенно в его душу запало то, как монахи управлялись с заключенными.

— С Соловков нету хода? — любил повторять он, словно бы вопрошая космос.

— Нету, батюшка, — вместо космоса ответствовал Фирс.

— Вот это хорошо, вот это правильно!

Не прошло и семи лет после этого визита, как царь сослал на вечное поселение на Соловецкий архипелаг духовника своей семьи иерея Иоанна, чтоб не «блажил что ни попадя». Ну, а до этого времени он под впечатлением от визита оказывал великие милости, как Фирсу, так и его организации. И не то, чтобы пытался наложить руку на пухнущую монастырскую казну, наоборот: заставил своих бояр время от времени жертвовать туда деньги. «Под себя же копеечку подкладываете — авось еще на Соловках доведется страдать?» — смеялся он. Подчиненные опасливо крестились: Господи, пронеси!

Через год, в 1702 году царь второй раз посетил Соловецкий архипелаг. На сей раз предводительствуя теми судами, которые успел построить, так сказать, в целях развития мореплавания и, вообще, морских сообщений.

Фирс, конечно, слегка побаивался — как Петра-то не бояться! Но виду не казал. Водку припас заранее, столы с деликатесами разобрал под навесами от скучного беломорского дождичка. Но не это было нужно всероссийскому самодержцу. Что-то он был сам не свой.

Опальный иерей на Соловках принял постриг под именем Иов. Ну, а в схиме отзывался на позывной «Иисус». В первую же неделю своей ссылки он, пользуясь правом свободного передвижения по островам, отчалил на остров Анзер, на котором когда-то закончил свои дни преподобный Елеазар. Иов, он же — Иисус, справедливо рассудил, что такие люди, как помянутый Елеазар могут уйти просто так. Вот только абы куда они уйти не могут.

Ну, а чтобы удалиться от людей, но не сделаться отшельником, он поднялся на гору Гологофу на острове и начал обустраивать себе скит. Раз в неделю ему привозили монастырский рацион — и на том спасибо. Также монахи, кто послабее духом — то есть, подобрее сердцем, плотницкий инструмент поставляли, точильный камень устроили для топора, и одежку какую ни-то. Так и поднял Иисус скит, и нарек его Распятским.

Потребовал Петр своего бывшего духовника к себе, а, дождавшись, всех из отведенных ему покоев выгнал вон. Отчего-то, хоть и обучался, якобы, морскому делу в Голландии, но лишнего времени на борту он не любил. Если есть суша, то на ней и следует находиться.

— Ну, видишь, старик, флот-то я построил, — сказал царь Иисусу.

— И тебе не болеть, — ответил монах.

Петр свирепо блеснул глазами, отчего его собеседник подумал: «Вот, значит, что такое — свирепо блестеть глазами». Но развивать тему не стал — может быть, сознавая, что ни угрозами, ни оскорблением ничего не решить.

— Как ты мне сказал тогда? — спросил он и, не дожидаясь ответа, продекламировал:

— И ты думаешь, что тебе удастся что-то изменить? — еле слышным голосом проговорил Иисус. По мере продолжения речь его становилась тверже и решительнее.

— Ты не сам построил флот, ты не сам поднял город, ты не сам творишь культуру. За тебя все сделали сотни тысяч людей, поплатившись, порой, своими жизнями. Тебя тешит, что твое имя будет жить веками, однако на деле твоим именем будут лишь прикрываться те, кто придет послед тебя, чтобы достичь своих вполне приземленных целей. Ты мнишь себя первым после бога, но по сути тебя таковым делают те, кому ты выгоден. Однако Господу не может быть угодно все то, что ты творишь. Господь говорит тебе это посредством твоей совести, но ты уже давно не слышишь ее. Остановись, глупец! Чужими жизнями не заплатить за свое мнимое величие.

Петр не изменился в лице, даже взгляд его не потух разочарованием или, как уже случилось, не отразил свирепость. Вероятно, к такому разговору он был готов, хотя в глубине души все же надеялся на иную беседу.

— Вижу, ты остался прежним, — сказал он.

— Я выгоду не ищу, — пожал плечами Иисус.

Это была последняя встреча Петра Первого и его бывшего духовника.

Через год, в 1703 году, он основал город, который вполне скромно назвал Санкт-Петербург. Дело-то хорошее, только поднял он его на болотине, угробив несколько десятков тысячей пленных шведов, не пленных карелов-ливвиков (тогда все еще называвшихся ливонцами), ингерманландцев и разных прочих финнов. Город на костях наших предков, город Петра.

Царь умер в 1725 году, провалившись, если верить современникам, в темноту, якобы сказав перед этим, что-то, типа «передать все». Мучения его были страшны, он все шарил перед собой руками, будто пытаясь ощупать пространство. Другие вспоминали, что перед смертью царь просил осветить вокруг все свечами. Да куда там!

А Иисус скончался за пять лет до своего Петра. Ушел он мирно, не потревожив никого, все также в обустроенном им Распятском ските на горе Голгофа. Но в отличие от царя, умершего в 52 года, отошел он в весьма почетном возрасте. Его там же и похоронили, подивившись, что тело не претерпело никаких изменений за то время, пока его не обнаружили.

С тех пор скит Иисуса начал ветшать, потому что среди монахов больше не нашлось никого, кто бы решился на одинокое подвижничество. К моменту задействования большевиками архипелага под сугубо каторжные цели Распятский погост, как его стали именовать после похорон хозяина, развалился совсем. Зато созданная во второй четверти 19 века «пещера монаха», якобы скит Иисуса, сделалась местом паломников и проведения служб. Архимандрит Досифей решил: почему бы не пойти навстречу верующим, которые до сих пор поминали легендарного чудотворца. Ничего личного — только бизнес.

Бокий кивнул Блюмкину, и тот, вновь вспрыгнув на стол, заговорил, загадочно улыбаясь.

— Деньги, определенная работа — это перспектива, — сказал он. — Нам же нужна действительность. А она такова: ты нам поможешь, а мы потом решим, насколько эта помощь тянет. Вдруг, разойдемся краями, а?

Тойво в ответ непроизвольно хмыкнул, но постарался как-то скрасить этот казус словами:

— Ну, выбора-то у меня нет, на самом деле. Только мне бы информацию какую-нибудь. Что делать-то?

— Выбор всегда есть, — строго сказал Глеб. — Или мы тебя забудем, сиди здесь до скончания века, строй планы о побеге, или ты делаешь то, что тебе скажут. В этом случае твое будущее не определено, оно, как говорится, в твоих руках.

Антикайнен пожал плечами:

— Клясться в верности не буду — бессмысленно это — но выбираю первый вариант. Только у меня есть условие.

— Какое? — сразу спросил Бокий.

— Ну, я его потом скажу, как только сделается понятным, что от меня требуется.

Блюмкин сдержанно улыбнулся: вероятно его позабавило, что некое условие ставится прежде, чем оговаривается задача. Вообще, Яков выглядел, скорее, как начальник отдела кадров, рассматривающий претендентов на некую должность. В то же самое время Глеб играл роль работодателя.

— Что скажешь, товарищ Блюмкин? — спросил Бокий.

— Можно попробовать, — пожал тот плечами. — Да и под критерии Барченко вполне подходит. Придется проверять опытным путем. Пристрелить его всегда успеем.

Тойво сохранял невозмутимость во время разговора двух чекистов — все равно от него уже ничего не зависело. Пристрелиться он всегда успеет. Гадать, что же ему хотят предложить, тоже не хотелось. Вряд ли что-нибудь хорошее.

— Что знаешь об острове Анзер? — спросил Бокий.

— Ничего не знаю, — ответил Тойво, однако все же кое-что он, оказывается, знал. Может быть, это знание от него было сокрыто еще несколько секунд назад — но тут, бац, озарение.

— Это интересное место, — заметил Блюмкин и начал болтать ногами, как школьник на перемене. — И интересно оно тем, что почти не тронуто всякими реформами и прочей бесовщиной.

Во время царя Михаила Федоровича в 1633 году Троицкий скит, что стоял на острове Анзер, получил жалованную грамоту о независимости от Соловецкого монастыря. И никакой игумен или архимандрит темникам этого скита был не указ. Всего в нескольких километрах как раз и жил своей замечательной жизнью святой Иисус.

Все это Тойво откуда-то знал, но промолчал. Но, похоже, что и Блюмкин догадывался об этих его знаниях. Он так внимательно и испытующе смотрел на Антикайнена, что в других условиях последний обязательно зарядил бы ему с ноги в голову. Однако не те сейчас были условия, не те, черт побери.

— Сам понимаешь, мы заинтересовались развалинами Распятского скита не по причине поиска зарытых кладов, святого Грааля, Золотой Бабы и прочего, — сказал Бокий. — А если ты это понимаешь, то поймешь и другое. Вот на это понимание у тебя время до завтрашнего утра. Доложишь нам, а уж затем мы примем решение. Свободен!

— Как это? — удивился Тойво, а Блюмкин коротко рассмеялся.

— Оговорился, — не поддержал смех товарищ Глеб. — Или пошутил.

Тотчас же Яков вскинулся и, приоткрыв дверь, крикнул в залу:

— Конвой сюда!

Словно из-под земли вырос Прокопьев, пожирая глазами высокое начальство.

Антикайнен, заложив руки за спину, молча развернулся и прошел через пиршественную залу. Девки пока еще не подтянулись, но парни уже оттянулись.

Два потных и одинаково лысых дядьки в расхристанных гимнастерках без знаков различия, сопя и попукивая, боролись на руках. Кто-то с роскошным чубом лениво целился из своего маузера в люстру под потолком. Начальник Ногтев, так выпучив глаза, что, казалось, они сейчас упадут и укатятся в мышиные норы, тряс перед круглым и добродушным лицом Успенского раскрытой на какой-то странице книгой.

— Это «Капитал», это Энгельс так писал, — говорил он, брызгая слюной. — Это наше руководство в борьбе. Это наше пособие. Вот спроси меня, что написано — и я тебе отвечу.

Успенский вежливо улыбался, но не переспрашивал.

Тойво заметил, что книга Ногтева — это «Соловецкий патерик», вполне возможно, что и первого, 1873 года, издательства. К тому же, держал он ее кверху вниз.

Успенский со своей внешностью былинного васнецовского богатыря готов был согласиться со всем, даже с тем, что «Патерик» и есть «Капитал», а Маркс и есть Энгельс, лишь бы со временем оказаться вместо своего нынешнего шефа и тоже трясти перед подчиненным каким-нибудь трактатом.

Латыш Буйкис, подлая душа, начальник оперчасти, спал лицом в тарелке — его никто не тревожил, а он пускал розовые сопли, то ли от съеденной селедки под шубой, то ли от усердия. Ему было хорошо, словно в своей тарелке.

Прочих участников банкета по случаю приезда дорогих гостей Тойво не разглядел — ведомый явно тяготившимся этого общества Прокопьевым, они споро прошли на выход.

Едва за ними захлопнулась дверь, рыжий охранник вздохнул с облегчением и объяснил:

— Они теперь всякое могут увидеть: и черти примерещатся, и контрреволюционеры — а нам отвечать. Пульнут — и с них взятки гладки. Так что, как говорил товарищ Бокий: «Все в меру и все на расстоянии».

Антикайнен сомневался, что Глеб мог такое сказать, но желание Прокопьева сделаться на всякий случай «своим парнем» было вполне объяснимо. Кто знает, что завтра будет с сегодняшним зэком, если к нему ездят московские гости? И что будет с сегодняшним начальством, если оно не приглянется этим самым гостям?

Общаться с рыжим не хотелось, да и не было на это никаких сил. Все-таки не так уж много времени прошло с той поры, как он встал на ноги. Да и следовало очень хорошо подумать. Бокий задал задачу, с которой предстоит справиться. И не потому, что так хочет всесильный товарищ Глеб, а потому что разгадка поможет чувствовать себя вновь человеком на фоне всего его нынешнего отчаянного положения.

А Прокопьев, пока они шли коридорами и переходами, был само общение. Он относился к пресмыкающимся. Впрочем, как и любые полицаи, чекисты, милиционеры и особенно — прокуроры и судьи. Таковы правила игры, что без пресмыкания им не то, что не подняться в сомнительной карьерной лестнице, но и не выжить.

Эх, если бы литературу какую раздобыть! Но это исключено, разве что испросить через начальника Успенского «Историю ставропигиального Соловецкого монастыря» 1899 года издания, чтобы, так сказать, расследовать дело о возможных «кладах» на островах? Нет, не дадут. Будут опасаться организации побега.

— Ну, заходи, да помни о справедливости и ответственности, бремя которой несет на своих плечах дорогой товарищ Бокий! — торжественно сказал Прокопьев.

Тойво и не заметил, как они подошли к его тюремно-монастырской келье.

— Надо же, — удивился он. — А я думал у него на плечах голова, которой он ест и пьет. И иногда думает.

— Ну, давай, без разглагольствований!

Рыжий отпер дверь и кивнул двум заключенным, что были внутри.

Когда лязгнули запоры и стихли шаги удалявшегося на свою вечернюю мессу конвойного, Игги спросил:

— Чего это с ним?

Тойво с облегчением присел на свою койку и только после этого сказал:

— Парни! У нас всего ничего для подготовки. Уходить нужно в день самой короткой ночи.

— 22 июня! — заметил Мика. — Еще так долго ждать! Я бы хоть сейчас свалил!

Но Игги махнул на него рукой.

— Ладно. Давай думать, что у нас есть, и что нам надо. Полагаю, попытка только одна. И от многих факторов зависит, какова она будет: успешная или нет.

Антикайнен согласно кивнул головой. Бежать можно лишь один раз.

10. Анзер

Стоило посмотреть на барона фон Зюдоффа, как сразу делалось понятно, отчего ему так хотелось бежать. На лице у него красовался замечательный синяк, каким награждают не вдруг и не любой встречный-поперечный.

— Вертухаи? — спросил Антикайнен.

— Ну, да, — горестно вздохнул Мика. — Не потому, что «оказал неповиновение», а потому что просто «оказался».

— Его спросили о статье, по которой осужден, — объяснил Игги. — А он честно признался, что сидит без статьи.

— Так и у меня ни срока, ни суда тоже не было, — сказал Тойво.

— И у меня, — согласился монах.

— Значит, побьют, — еще горше вздохнул барон.

То, что посадили их всех без суда и следствия — это полбеды. Когда пошла практика сажать по суду, а человек ничего не нарушал — вот это беда. Государство так устроено, что под приговором ходит любой гражданин, за исключением, конечно, самих судей и иже с ними. Менты подбрасывают всякую дрянь, абсолютно веря в правоту своих действий. Прокуратура выискивает какой-то мифический экстремизм, нисколько не сомневаясь, что она неправа. Налоговая служба легко приписывает долги совсем левого человека, считая, что не важно с кого добыть деньги в казну — важно просто их добыть. А судьи, сука, все судят и судят!

Тойво не стал возражать монаху — все может быть. Да и все, в принципе, будет.

Не пройдет и года, как в СЛОНе начнутся расстрелы. Когда с парохода будет сходить новый этап, начальник лагеря товарищ Ногтев и начальник оперчасти Буйкис по одному, им только известному, капризу начнут стрелять в пробегающих мимо людей из карабинов. Норма у каждого стрелка — 10 человек. Завалил «десяточку» — и можно водку идти пить.

А после водки Ногтев опять выходил к «стаду», выискивая среди новоприбывших, как ни странно, не девушек милой внешности, а священнослужителей, которым угораздило попасть на Соловки.

— Эй, опиум для народа! Подай бороду вперед, глаза в небеса. Скоро бога увидишь! — кричал он и бил кулаком в лицо выявленной жертве. А потом, вцепившись в бороду, так сильно дергал ее туда-сюда, что голова несчастного попа едва не слетала с плеч.

Недалеко от своего наставника ушел и Успенский. Страдая манией величия в особо извращенной форме, он лично резал и стрелял заключенных, которые ему по какой-то причине не понравились. «Соловецкий Наполеон» не делал разницы между мужчинами и женщинами.

Один умный человек назвал такое состояние человека, как нравственное помешательство — психическая болезнь, при которой моральные представления теряют свою силу и перестают быть мотивом поведения. При нравственном помешательстве человек становится безразличным к добру и злу, не утрачивая, однако, способности теоретического, формального между ними различения. Неизлечимо.

Этим недугом страдали все начальники Соловецкого лагеря особого назначения. Будто бы заразная была эта болезнь.

Сменивший Ногтева Зарин ввел в обиход помимо расстрелов повсеместное голодание. Среди зэков, конечно. Позднее уникальный опыт умерщвления людей голодом взяли на вооружение другие, как советские, так и фашистские концлагеря.

Латыш Дегтярев лично расстреливал заключенных. Считалось, что он не доверял никому, но на самом деле он получал от этого колоссальное плотское удовольствие, перед казнью даже снимая штаны и нижнее белье. Тоже по должности — начальник, получивший прозвище «Главный хирург».

Однако не следует думать, что так дело обстояло только лишь на проклятой соловецкой земле. Личный палач Иосифа Виссарионовича генерал Блохин не мог уснуть днем, если не застрелил из номерного наградного револьвера сорок человек ночью. Отобрали у него оружие, отправили в отставку — он тут же скопытился. Смысл жизни потерял, гаденыш.

Да мало ли было этих, взращенных системой награжденных всеми мысленными наградами упырей! Неважно, что кого-то из них политическая мясорубка тридцатых годов перемолола, наградив пулей в лоб. Неважно, что кто-то из них дожил до глубокой старости и получал еще в восьмидесятых годах охрененные персональные пенсии.

Важно то, что нравственное помешательство никуда не делось — системе без него никуда. А теперь нравственное помешательство и есть система. Так-то, брат.

Мысли Тойво крутились вокруг острова Анзер, но никак не проникали в суть: что такого в развалинах Распятского скита, что можно было бы считать очень важным? Старые фрески, зарытые иконы, резные деревянные или каменные кресты? Искусство?

Неожиданно он вспомнил русского художника Николая Рериха, о котором ему в прошлой жизни рассказывал друг Куусинен. Почему именно он в голову пришел? По кочану и по капусте.

— Игги, ты об острове Анзер что-нибудь знаешь? — спросил Тойво.

— Я знаю! — тут же отреагировал Мика. — Байка среди зэков, что туда вертухаям нет хода. Давит их Усопший монах, даже мяукнуть не успевают. И попов, что не по понятиям — тоже давит.

— Так они ж там новый скит открыли рядом с какой-то пещерой, — сказал Игги. — Попы с Соловка.

— Ну, вот, потому и открыли, чтобы Усопший к ним не приставал — типа возле той обители нету у него силы.

Вот, оказывается, какая байка. Тойво заинтересовался. Неспроста Анзер раньше считался независим от Соловецкого монастыря.

Площадью всего 47 квадратных километров, отделенный проливом Анзерская Салма, он покрыт болотами и озерами, по берегам поросшими соснами. Рядом с одной ламбушкой, Голгофской, и возвышается на 64 метра гора Голгофа. Здесь упокоился святой Иисус. Не тот ли Усопший монах?

— А если бы нас туда отправили по распоряжению властей, пошли бы со мной? — спросил Антикайнен у своих сокамерников.

— Подконвойными, или как? — поинтересовался Игги.

— Не знаю пока, — пожал плечами Тойво.

— Почему же не сходить? — ответил монах. — Может быть, там остались люди?

— Уверен, мы с ними справимся, — заметил Мика.

— Хорошие люди тоже остались, — возразил Игги.

— Хорошие люди теперь не выживают, — угрюмо сказал барон.

Бокий ничего не упоминал о новом храме, только про развалины скита что-то заметил. То есть, ему интересно то, что было до вползания церкви на остров. А любой интерес со стороны Глеба имеет сугубо материальный характер.

Вполне возможно, почившим монахом оставлено какое-то сокрытое знание — уж неведомо в какой форме. Чудодейственные мощи? Так, скорее всего, если тело оставалось действительно нетленным — его святые отцы непременно изъяли для исследовательской цели. Им тоже нужно знать, отчего чьи-то останки не подвержены тлену. Может, конечно, уже знают, да вот только делиться этими сведениями они не спешат.

Нет, покойник не может быть целью, уж простит за таковое заявление сам святой Иисус. Что же он делал помимо целительства? Царь к нему дважды наведывался. Уж не затем, чтобы доказать своему бывшему духовнику, какой он крутой плотник — окно в Европы прорубил! Петр Первый никогда не страдал излишеством совести, сострадания или участия. Ему было глубоко наплевать на всех, за исключением себя, любимого.

Трое прежних святых старца, более всего иеромонахи, несли чуть ли не вахту возле Соловецкого колодца, противоборствуя злу силой своего духа и веры. А ведь тоже, поди, могли на Анзер податься. Что-то было на том острове, помимо уединения, столь почитаемого истинными верующими.

Какое слово сказал товарищ Глеб Антикайнену, маскируя под неуместный сарказм? «Свободен». Бокий никогда не шутит, и слова у него никогда не вырываются без определенного смысла. Свободен в условиях Соловецкого лагеря — это совершив побег. Иначе отсюда не уйти. Это — сейчас, а в прошлые века, может быть, было несколько иначе. Но Глеб говорил именно про «сейчас».

Догадывается ли он о намерении Тойво сотоварищи бежать? Да отсюда любой зэк мечтает свалить любым способом. Тогда это слово может означать нечто типа подсказки.

— Что нам еще известно про Анзер? — спросил своих товарищей Антикайнен.

— Ну, только то, что скоро чекисты приберут островок к рукам, — ответил Игги.

— Обязательно приберут, но немного позже, — согласился Тойво. — Мы об этом пока думать не будем.

Через семь лет администрация СЛОНа распорядится открыть на острове Анзер свое 6 отделение. После некоторых событий бестелесный призрак монаха, доводивший до умопомешательства и даже смерти наиболее слабых вертухаев и алчных попов, сгинет, будто его и не было. Однако загадочная гибель упомянутых бесчестных людей все равно будет иметь место, только про нее уже никто не станет распространяться. Тайна и секретные материалы.

В 1844 году на Соловки прибыл великий князь Константин Николаевич, флотоводец времен Александра Второго, монаршая особа. Прибыл-то вполне открыто, газеты это дело освещали, а вот убыл как-то странно. Газеты это событие уже как-то не описывали. Вроде бы делегация уехала, да вот только сам князь немедленно объявился в Таганроге, несколько смущенный и слегка обеспокоенный. Чрезвычайно быстро ему довелось преодолеть пол страны. Понятное дело, с расспросами к нему никто не сунулся, разве что братья, великие князья. Но те по монаршему обычаю привыкли помалкивать на сторону, а между собой клясть проклятый алкоголизм.

В свое время очень интересовался Константин Николаевич своим предком Александром Первым, который неожиданно умер в 1825 году. Слухи, конечно, ходили, что царь просто скрылся от мира в этом самом Таганроге, поговорив по душам с одним старцем Алексием перед поездкой. Тот ему, якобы, сказал: «Саня, подумай о душе. Ты же папу своего убил. Хоть и косвенно, но не препятствовал этому, а даже потакал».

— Ну, а название само по себе что-то должно ведь значить? — включился в беседу Мика. — Места дикие, никто переименованием не заботился.

А ведь прав барон! Тойво не успел сам что-нибудь придумать, как Игги уже сказал:

— На ливвиковском диалекте есть такое слово, что означает заработную плату. Деньгами, или чем-то полезным. К острову это никак не соотнести.

Ну, а если попробовать посмотреть немного глубже. На праязыке, например. Санскрит хранит много информации. Черт побери, старый друг Куусинен в этом деле был сведущим человеком. Сам Антикайнен помнил не так, чтобы много — какие-то расхожие слова и общеизвестные термины.

— А я вот знаю, что Сортавала означает «Сорта валла» или даже «Черта валла», то есть земля черта. Там много камней-следовиков, — сказал Мика. — И «дивьи люди» там встречаются чаще, чем где бы то ни было. И святое место Валаам поблизости. А, как известно, всякая чертовщина гуще всего клубится возле истинных святынь.

— Гениально! — воскликнул Тойво. — Вот она отгадка!

Он возбужденно поднялся с места и сел обратно. Это было столь непохоже на всегда сдержанного, словно бы замороженного, финна, что Игги и Мика переглянулись.

— Молодец, барон, — добавил Антикайнен, также внезапно успокаиваясь.

Причины и последствия стали дополнять друг друга, указывая на мотив.

На санскрите наименование острова можно было перевести, как «преследование». Именно где-то возле своего скита монах Иисус и обнаружил то, посредством чего можно было мгновенно переместиться за кем-то или чем-то. В нынешней ситуации — за человеком, который потерялся, было в Сортавале, но потом нашелся в Швеции, а потом опять как-то скрылся от всех надзорных и подзорных органов государств.

За этим и приезжал в свое время царь Петр, но Иисус ему не раскрылся. Кого искал вседержитель Руси — пес его знает. А Константин каким-то образом, может, даже, сам не ожидая, сделал то, что запросто делали до него наши далекие предки. Прошел не в определенное место, а туда, где был человек, его интересующий. Вот тебе и Таганрог, где, типа, помер или скрылся Александр Первый.

Недаром же пращуры для подобного рода фокусов-покусов даже специальный инвентарь хранили: железные сапоги и железные хлеба.

А средством переноса служил камень, на котором рунами было начертано «не влезай, убьет». Руны разбирать теперь почти никто не в состоянии, вот и стоит камень-портал в автономном режиме, не претерпевая никаких изменений. Камень — это застывшее время.

Для того, чтобы человек преодолел некое расстояние, упомянутый арсенал был, вроде бы, необходим. На самом деле это вовсе не железо, а мягкий металл, напоминавший свинец. Хранился он в воде, но не был подвержен влиянию ржи, разве что цветом делался очень темным, местами темно-зеленым. «Сапоги» представляли собой раскатанные в полпальца толщиной листы этого металла, по форме напоминающие портянки. Таким же образом их и надо было наворачивать на ноги. Одну пару поверх другой — сколько потребуется.

А «хлеб», действительно, напоминал испеченный в печке каравай, только держать его надо было руками и зубами у себя на груди, словно защищая сердце. Да так, в принципе, и было: «каменный перенос» живого тела с одного места в другое прекращал все процессы в организме, кроме сердца. Известно, что оно само по себе не запустится, будучи остановленным. Массаж требуется и рот-в-рот — поцелуй смерти. На небольшие расстояния вред здоровью камни-порталы приносили незначительный, вот большие дистанции вызывали некоторые осложнения. Поэтому — чем дальше, тем больше «сапог» износить и «хлебов» изгрызть.

Конечно, всегда возникал вопрос: сколько «сапог» одевать, сколько «хлебов» грызть? Чтобы оказаться за тридевять земель, за тридевять морей требовалось семь. А дальше легко: отсчитал, насколько ближе надо попадать — и составил пропорцию. Внес поправочный коэффициент массы тела, учел постоянную Планка, умножил на единицу минус относительная влажность воздуха — и можно смело биться головой о каменную стену. Авось, куда-нибудь вынесет. Или шишка набьется — будь здоров!

Байки о проходах сквозь камни Тойво знал еще с юношеских времен, когда работал в газете. Сказки, да и только! Кто же знал, что от таких вот сказочек зависит возможность удрать с Соловков!

— Ну, не томи, — не выдержал глубокой задумчивости Антикайнена Мика. — Есть у нас перспектива?

— Да, Тойво, хотелось бы немного прояснить ситуацию.

Это уже Игги замолвил свое слово.

— Короче так, пацаны, — сказал финн. — 22 июня мы будем рвать когти. Жаль, едой не сможем как следует запастись.

— Я собрал мешок сухарей, — заметил монах. — Пока вы в небо через решетку смотрели.

— И я собрал мешок сухарей, — тут же добавил Мика. — Пока вы глубокомысленно молчали. Давай мериться, у кого мешок больше?

Антикайнен деликатно кашлянул в кулак: он не то, чтобы сухарей, даже крошек про запас не приготовил.

В результате замеров мешков, которые оказались мешочками, упрятанными в укромные прятки, победила дружба — у барона было больше, но у Игги пакетик на ощупь плотнее и от этого тяжелее.

Договорились, что ныне запасаться будет каждый. Мыши в келье не водились, крысы вполне довольствовались нижними и подземными ярусами, так что предательства от животного мира ждать не следовало. Разве что Прокопьев или другие вертухаи устроят вселенский шмон — тогда найдут. Но, вроде бы, до этого пока дело не доходило. Так что, как говорили древние слэйвины, «бог не выдаст — свинья не съест».

Делиться планами с товарищами Тойво пока не стал — все зависело от ближайшей встречи с товарищем Глебом и его товарищем Яковом. Коли там случится облом, придется реализовывать план «Б».

— Я вам чуть позднее скажу, что надумал, — объяснил он сокамерникам. — Вы тоже прикидывайте на свой взгляд. Может, он окажется более свежим и реальным. В конце концов, нам важно уйти отсюда.

— По льду было бы проще, — заметил Мика.

— Так к зиме тут охранников в десять раз больше сделается. Да и надо будет как-то до того времени дожить, — возразил Игги.

— Нет, я это просто так сказал, — принялся оправдываться барон. — Чем быстрее — тем лучше.

Действительно, из всех побегов с Соловков самыми успешными были те, что происходили летом. Зимой уходили те, кто не представлял себе, что такое карельская зима. Беглецов находили по следам, оставленным на снегу. Или, если погода делалась не для поисков, потом нанимали местных беломорских жителей, чтобы те обнаружили замерзший труп и за вознаграждение доставили его в лагерь для опознания.

Зимой по льду особо не побегаешь — ориентиров никаких. Только звезды и светила. Спутался — пошел по кругу. А тут еще полыньи, укрытые полосами торосов.

Зимой бежать — нужна специальная подготовка, специальное снаряжение, специальная одежда и карта маршрута. Да где ж все это раздобыть несчастным лагерникам Соловецкого лагеря особого назначения?

Капитан драгунского полка личной охраны его императорского величества Юрий Безсонов, Георгиевский кавалер Созерко Мальсагов, коммерсант Эдвард Мальбродский, сын настоятеля церковного прихода Матвей Сазонов, кубанский казак Василий Приблудин — все они ушли группой, преодолев на плоту, способном развалиться по бревнышку, до материка. Со второй половине двадцатых годов на поиски беглецов начали задействовать гидропланы, но и они не обнаружили группу из пяти человек, пересекающих Белое море. Однако постоянно собирая свой рассыпающийся плот, беглецы не питали иллюзий, что погони на берегу больше не будет. Через топкие болота и чащу леса, сбивая табаком и перцем со следа энкавэдэшных собак, они двигались в сторону Финляндии. Когда же в дело поимки подключились пограничники, то лишь ночной сплав по реке позволил отважным людям выбраться за пределы Советской России. По ним стреляли из пулемета русские, потом начали стрелять финны. Те палили в белый свет, как в копеечку, но подкравшийся ингуш Созерко, одного вида которого можно было бояться, дал команду «прекратить стрельбу» мощными ударами кривой дубины. Защитники рубежей страны Суоми тотчас же притихли и потом долго объясняли своим начальствующим командирам, что «Хийси на них напал, потому что только у него могут быть такие глаза в пол лица, горящие и исступленные».

Крестьянин Щепко Иван Фомич, Архимандрит Феодосий, переводчик, полиглот и писатель Олег Васильевич Волков, Иван Лукьянович Солоневич и его брат Борис Солоневич, неистовый якут Егор Егорович Старостин, комсомольский рабкор Павел Борейша и три безымянных морских офицера — все они преуспели в своих побегах. Лишь только Павлику Борейше не повезло — богатырского телосложения беглец оказался зажат между камнями, когда вплавь добирался до берега, и сил не хватило выбраться, и шторм начался. Разбило беглеца плавником почти до полной неузнаваемости.

Светлая память отважным!

Ну, а морские офицеры не были безымянными, да, к тому же, может, не были они и морскими офицерами. Все это досужие вымыслы, пуля, запущенная коллегами рыжего охранника Прокопьева. Может, лишь один из них — офицер, один — барон, а еще один — монах.

11. Неуместный торг

Май расцвел черемухой и рассыпался мириадами комаров, мошек и иных кровососущих вредителей. Начало лета на Соловках ознаменовалось крупной партией классово неприемлемых для Советского государства субъектов. Помимо белогвардейцев это были банковские служащие и уркаганы. Так сказать, пробная партия дармовой рабочей силы.

Все сорок новоприбывших, конечно, составляли определенную силу, вот только никак не рабочую. Урки были плохими работниками по своим понятиям, белое офицерье оказались плохими работниками из классовых соображений, а бухгалтера были просто плохими работниками.

Ни воры, ни беляки не боялись ни побоев, ни смерти, а банкиры хоть и брались за все и сразу, но ничего стоящего из этого не выходило. То ли умиление от нового расцвета природы, то ли отсутствие навыков борьбы с летающим гнусом повлияло на то, что суровость надзора над зэками несколько утратило свою суровость.

Если строгая отчетность в рабочем инструменте — молотках, пилах, топорах — соблюдалась неукоснительно, то обрезки досок, неучтенные гвозди, метры пеньковой веревки могли лежать в куче под майским дождиком и прорастать лопухами.

— Доски, веревку и гвозди собирать под дверь той кладовки, где много воды, — сказал Тойво барону.

Мика не стал переспрашивать «зачем?» и между делом, проходя мимо, подпихивал в щель под дверь оговоренные материалы. Он верил в красного финна, верил в то, что под его руководством им удастся отсюда выбраться. Только не вполне было понятно, зачем им нужно что-то поблизости от монастыря, коли все дело должно замутиться на острове Анзер. Ну, да раз надо — значит, надо.

После памятной беседы с Бокием прошло, вместо обещанного, целых три дня, когда Антикайнена опять вызвал всесильный чекистский босс. Для этой цели освободили внутренний дворик между колокольней и Никольской церковью, приспособленный под прогулки особо ненадежных заключенных.

— Тебе есть, что нам сказать? — спросил Блюмкин, стоящий рядом со своим начальником в расслабленной позе. Вряд ли в былой Российской империи нашелся бы человек, способный мгновенно отреагировать на малейшее изменение ситуации, как мог Яков.

— Если вас, конечно, это все еще интересует, — ответил Тойво и почувствовал некую тень кокетства в своих словах.

— Я скажу, только как насчет моего условия? — поспешно добавил он.

— Ну, так назови его, — недовольно заметил Глеб. — У нас мало времени.

— Мне нужны два помощника, — сказал Антикайнен. — При такого рода делах, связанных с Сампо, мне нужны люди, которым бы я доверял.

— А при чем здесь Сампо? — удивился Блюмкин, не пытаясь скрыть своего разочарования.

Тойво посмотрел в змеиные глаза Бокия и не увидел в них ни тени понимания.

— Ну, а если я скажу так: Самполла? — продолжил Тойво. — Не это ли Рерих ищет?

На этот раз реакция последовала, как от Глеба, так и от его телохранителя. Бокий прищурился, а Блюмкин рассмеялся.

— Да тебе в цирке фокусником надо работать, — сказал он. — Как ты дошел до этого, мать честная!

Как и любой неординарный и наделенный талантами человек, Яков умел восхищаться вещам, на которые он сам не способен. Пока не способен.

Можно было предположить, что товарищ Глеб чуть растерялся, но такие люди ведут себя иначе: они сердятся. А Бокий вознегодовал серьезно. Был бы пистолет под рукой, выстрелил бы непременно. В Блюмкина, в Антикайнена, в пролетающую ворону или прячущегося за сараем Буйкиса — без разницы.

— Кто? — спросил он тоном, который, как говорится, не предвещал ничего хорошего. — Откуда про Шамбалу знаешь? Назови предателя!

— Ты меня просил подумать, ну так и получите, — пожал плечами Тойво, ничуть не страшась стоящего перед ним человека, наделенного чудовищной властью. — Мне нужны мои помощники.

Бокий не привык принимать скоропалительных решений, первая мысль об утечке информации все-таки пока доминировала в его голове, и с ней нужно было разобраться. Он отвернулся от Антикайнена, намереваясь уйти по-английски, не прощаясь.

— Учти, товарищ Глеб, что лучше ночи, чем на 22 июня, не будет. И я не буду сотрудничать без выполнения моего условия, — в спину ему сказал Тойво.

— С тобой свяжутся в нужное время, — на минуту остановившись, через плечо ответил Бокий.

За ним поспешил Блюмкин, на ходу подмигнув финну и показав поднятый вверх большой палец правой ладони.

Ну, и что дала эта беседа?

Антикайнен убедился, что ход его мыслей был правильным. Художник Рерих, проведший чертову кучу времени в «чертовой валле», то есть, в Сортавале, занимаясь своими собственными изысканиями, решился на поиски. Его всегда интересовала Шамбала, связь между Тибетом и севером прослеживается, если как следует присмотреться. Вернее, следует сказать по-другому: с Севера всегда виден Тибет. С Тибета север не виден, потому что нынешнее его население просто не смотрит в ту сторону.

Может, ушел уже Рерих по пути продвинутых? Может, и Бокию следует отправиться за ним? Ну, не самому, а кому-нибудь из его приближенных. Тойво он, понятное дело, не доверяет. Тот нужен только для того, чтобы помочь в открытии способа следования за Рерихом. Древние знания легче даются людям, у которых чище, стало быть — древнее, кровь.

Вот теперь и остается ждать два развития ситуации.

Первый — товарищ Глеб решит, что Антикайнен слишком много знает и прищучит его при первой возможности.

Второй — будет использовать Тойво, пока можно, а потом все равно ликвидирует.

В общем, жизни для красного финна осталось немного при любом раскладе.

И вот какая интересная картина вырисовывается: вроде бы и жить-то не для чего — любимая погибла, идеалы разрушены, будущее ужасно и отвратительно — но умирать отчего-то не тянет вовсе. Даже больше: хочется жить, чтобы вырваться из проклятых Соловков. Жить не потому что, а вопреки чему-то.

Где ты, Пан, чтобы спросить? Или Архиппа Перттунен, может, ты объяснишь?

Молчат они, не в силах их на Соловецком архипелаге даже в сон проникать, нет у них такой власти. Самозванец здесь обосновался, богом себя кличет. И прочие его также величают.

Чем меньше времени оставалось до условленной даты, тем менее уверенней стал чувствовать себя Тойво. Не верил он Бокию, но дело не в этом. Не мог постичь он все коварство, всю вероломность натуры товарища Глеба. Логика его поступков не поддавалась никакому объяснению.

Отшумела непогода первой недели июня, как раз под окончание цвета черемухи. Пуще прежнего взвились кровососы, не стало от них спасения ни в кельях, ни в залах. Начальство лагеря в кои то веки здраво рассудило: траву вокруг построек надо выкашивать, ибо там как раз гнус растет и строит свои гнусные планы.

Бросили клич: косы к осмотру. Этого добра оказалось с избытком. Да и косари тоже нашлись. Коси коса, как говорится, пока роса. Тойво сотоварищи начали привлекать на утреннюю борьбу с травой. Ну, а сено, само собой — тоже незаменимый продукт. Его можно было заготавливать, его можно было продавать по спекулятивной цене, на него можно было меняться. И цена на сено тоже была разной. С колючками и лопухами, мать-и-мачехой и одуванчиками — бросовая. Стимофеевкой, горохом и злаками — первосортная.

За такой травой охотились редкие местные жители. У всех была скотина, все хотели, чтобы скотина ела от пуза и, стало быть, выдавала из себя максимальную пользу.

— Попы-то себе лучшие угодья для покоса прибрали, — сказал один местный житель. — Нам-то вовсе болотины остались.

«Соловейцы», или, вовсе «соловьи», как любые крестьяне, предпочитали зариться на все чужое, в то же самое время никому не позволяя брать у себя что-либо. Они подтягивались к тем местам за монастырскими стенами, где махали косами заключенные, и вступали в переговоры с охранниками.

— Так рано еще сено-то заготавливать! — заметил Мика, случившийся поблизости.

— Ничего, ничего, на осень — самое время, — ответил другой «соловей».

— Чего дашь? — охраннику было, по большому счету, плевать — скотину они не содержали, но просто так делиться с первыми встречными не хотелось.

— Так сами побираемся, ничего нету, — хором сказали крестьяне.

— С плохой овцы — хоть шерсти клок, — возразил красноармеец и принужденно зевнул. Ему в голову никак не приходило, что бы такое с местных отжать.

— Ты рыбу у них спрашивай, — пришел на помощь Тойво, заложив свою косу за спину. — Сейчас как раз щуки должны ловиться.

Местные жители переглянулись. Судя по всему такой обмен их вполне устраивал.

Охранник не торопился с ответом. Выдерживая паузу, ему хотелось показать всем, кто здесь начальник.

— Ну? — вопросил один «соловей».

— Сколько дашь? — наконец, поинтересовался красноармеец.

Оба крестьянина тут же отошли в сторону и стали держать военный совет.

— Эй, а где рыбачите? — крикнул им Антикайнен. — На ламбушках, либо на Белужьем мысу?

Этот мыс находился с западной части Соловецкого острова, выдаваясь в Онежскую губу Белого моря.

— Так там артелью надо рыбачить, лодки большие, опять же — сети другие, — словно оправдываясь, громко ответил крестьянин.

— И рыба другая, — ухмыльнулся охранник.

— Так опасно там, море штормит иной раз. Чего нам с нашей надобностью туда соваться?

Они помолчали, а потом к красноармейцу приблизился один «соловей» и, тыча пальцем в ровные рядки скошенной травы, предложил:

— Корзинка рыбы за эту полянку.

— Так это же два воза сена! — прикинул охранник.

На самом деле тележки, с которыми пришли сюда местные жители, не были столь уж велики и соответствовали по грузоподъемности одной человеческой силе.

— А рыба с ламбушки? — опять спросил Тойво.

— Так с Долгой губы — это ж тоже Белое море.

Долгая губа была бухта, глубоко врезающаяся в восточную часть острова. Здесь море всегда было спокойное, однако иной раз хорошая треска или камбала заплывала на эти малые глубины.

— И много вас там рыбачит? — как бы между делом поинтересовался Антикайнен.

— Так, почитай, все, кто здесь живет, — пожал плечами «соловей».

— Бери рыбу, командир, — подал голос Мика. — Завялишь, которая помельче. Уху сваришь, с прочей. Выгодная сделка!

— Ладно, не вашего ума дело, — насупился охранник. — Хорош баклуши бить, пора косить. А мы еще поторгуемся.

— Торг здесь не уместен, — вздохнул крестьянин и для пущей важности развел в стороны руки.

За пять дней до оговоренного с Бокием срока Тойво собрал большой совет.

— Парни, — сказал он. — Время близится к часу «че». Подведем наши итоги относительно подготовки.

Большой совет согласно закивал головами.

— Сухарей хватит на неделю, — отчитался Игги.

— Я тоже об этом хотел сказать, — сокрушился Мика.

— Ну, а больше добавить нечего, — далее сказали они, то есть, большой совет, хором.

— Тогда слушай сюда, пацаны, — усмехнулся Антикайнен. — Рвем когти, как договаривались. Ксивы нам не нужны. Без котлов как-нибудь обойдемся.

Монах посмотрел на барона, тот посмотрел на монаха.

— Переведи.

Тойво перевел, объяснив, что надеяться на товарища Глеба не стоит. Все, что нужно сделать — это ранним-ранним утром отбиться от коллектива косарей и затаиться возле той сторожки, куда Мика ранее запихал доски и гвозди. Внутри лагеря досмотр не слишком пристальный, поэтому не хватятся сразу, что кто-то отсутствует. Лишний час, отвоеванный у ночи — лишние километры перед погоней.

— А будет покос в этот день? — спросил Игги.

— За полторы недели, что пройдет к тому времени, трава вырастет по пояс. Заколосится и выдаст из себя армию мошек, — объяснил Тойво. — Для нас теперь 22 число не принципиально. Как поведут поутру, так и сорвемся.

— А что там в этой сторожке? — поинтересовался Мика. — Я лично ничего полезного в ней не заметил.

— Там вода, — сказал Антикайнен. — Она сама по себе не возникает. Она течет, причем, что характерно, под наклон.

Когда барон нечаянным образом замочил ноги, дождей не было. Стало быть, это не грунтовая вода. Тем более, что в другой кладовке было сухо.

— И это не колодец, а также не случайный пробившийся ключ — в противном случае он бы промыл землю возле фундамента. Это подземный поток. Он может быть пресным, что нехорошо, или соленым, что уже лучше.

— Почему? — спросил Игги.

— Если вода солоноватая, значит, это море течет. То есть, можно и нам это самое моря достичь. Если пресная — то она все равно впадает куда-то. В конечном итоге — в то же самое море. Однако это некоторая потеря времени для нас.

Доски, гвозди и веревка нужны для того, чтобы сделать временное плавучее средство. Когда доведется выбраться на берег морской — ведь не может же подземный поток впадать в середину моря — придется плыть до первой обнаруженной лодки. С восточной части лодок много — об этом поведал «соловей», менявший себе сено, с западной — не очень. Зато там ближе до материка. Впрочем, плыть нужно будет на юго-запад. Без часов нехорошо ориентироваться в море, рассчитывая по солнцу направление движения. Но делать нечего.

Ни денег, ни документов ни у кого нет. Деньги можно раздобыть, вот с документами могли бы быть сложности.

— Но в нашем случае все просто. Никого из нас не судил суд, ни на кого не составлены протоколы, в официальных органах о нашем существовании могут подтвердить, что потерялись, но не были задержаны. Вот такая, братцы, перспектива. Гарантий никаких нет, шанс один, но выбор есть у каждого.

Мика только хмыкнул в ответ, а Игги лишь поднял, словно в удивлении, руки: какой выбор? Все уже решено давным давно.

— Тогда, братцы, у меня к вам есть одна большая просьба, — сказал Тойво, поморщившись, будто собираясь сообщить что-то неприятное. — Не питайте большие надежды на наш побег. Каждый из нас должен смириться с мыслью: «Все в руках Господа». Получится — хорошо. Не получится — ладно, дело житейское.

Пресекая вопросы, он поднял правую руку ладонью кверху.

— Дело в том, что наш мир устроен не так, как нам бы того хотелось, — объяснил Антикайнен. — И если чего-то очень хочется, то обязательно найдется то, неведомое нам, что этому будет противиться. Таков закон маятника: чем больше мы его толкаем — тем большая сила будет стремиться вернуть его в первоначальное положение. Что за сила такая — то ли Бог-Самозванец, то ли морока из Нави — но лучше об этом не думать вовсе. Пусть будет то, что будет.

— Ладно, — очень серьезно сказал Игги.

— Хорошо, — также серьезно поддержал его Мика. — Нам терять нечего.

На самом деле этот план, который Тойво поведал своим товарищам, был план, что называется «Б». За основу он все-таки держал ту возможность, которую мог бы предоставить Бокий. Но от того все еще не было ни слуху, ни духу.

А 20 июня вечером Прокопьев объявил камере Антикайнена, что завтра с рассветом опять на покос.

— Какой же рассвет в белые ночи? — не удержался Мика, видимо чуть взволновавшись предстоящими событиями.

— Для тупых сделаю уточнение: в 4 часа утра, — ощерился рыжий охранник. — Ты у меня, клоун, руками траву будешь рвать.

— Ладно, ладно, — поспешил проговорить барон. — Как скажешь, начальник.

Наутро, обвязавшись под рубахами спеленутыми сухарями, красный финн, монах и барон получили инвентарь и медленно побрели вдоль монастырского двора. Сзади их конвоировал Прокопьев, что было удивительно — обычно он не утруждал себя подобными мероприятиями.

— Чего это ты в такую рань, начальник? — спросил Мика. — Или спать не охота?

— Так я вас сдам, а сам обратно на боковую, — криво улыбнулся рыжий. — Есть утренние мероприятия, которые желательно избегать. У меня будет на то законное право.

Но не успели они дойти до ряда кладовок, как из монастыря прибежал посыльный.

— Заключенный Антикайнен и кто-то с ним на месте, остальным идти дальше, — заявил он. — Приказ товарища Бокия.

Прокопьев вздохнул, передал косы своих подконвойных другим заключенным и махнул рукой: пошли.

— Ну, ждите здесь товарища Глеба. Уверен, он для вас приготовил что-то специальное.

Посыльный убежал в монастырь, косари ушли по маршруту, Тойво кивнул головой товарищам.

— Ну, вот, будем действовать по первоначальному плану. План с подземным потоком отменяется.

Их никто не охранял, да и, в принципе, бежать было некуда. От монастыря к ним шел упругой походкой сильного и уверенного в себе человека сам Блюмкин. Одет он был вполне по-граждански, вот только карман брюк оттопыривался. Там было либо очень много денег, либо слиток золота, либо пистолет системы «наган». Скорее всего, последнее.

— Так, Антикайнен, один человек с тобой — и на выход с вещами, — сказал Яков вместо приветствия.

— Моим условием были два человека, — удивился Тойво.

— Ну, торг здесь не уместен, — ответил Блюмкин и полез рукой в карман.

Финн посмотрел на своих товарищей. Какое-то решение следовало принимать прямо сейчас. Но в голову ничего не приходило, к такому повороту событий он был просто не готов.

— Прощайте, друзья, — вдруг сказал Мика и, словно боясь, что его сейчас схватят за руки, отступил на несколько шагов. — Вы идите, да поможет вам Господь. Видать, разные у нас пути.

— Быстрее! — сказал Блюмкин и руку с кармана убрал.

— Береги себя, барон, — проговорил Тойво. — Промочишь ноги — суши портянки в первую очередь. Верю в тебя.

— Прощай, Мика, — добавил Игги, даже не пытаясь разыгрывать сцену «пусть он идет, я останусь». — Не поминай лихом.

И они, не оборачиваясь, зашагали вслед за Яковом.

Ну, и барон фон Зюдофф пошел в другую сторону.

12. Макеев Михаил Федорович

Мика нисколько не сожалел, что не пошел со старшими товарищами. Не лежала у него душа заниматься общими делами с высоким московским начальством. Мерзавцы в Кремле сидят и мерзавцами рулят. Как себя с ними вести — неизвестно. Лучше всего, конечно, никак.

Да, к тому же, чертовщина, напускаемая по делу и без такового на остров Анзер, предполагает пролитие крови. Без этого в мире — ну, никак не бывает. Без этого мира, черт бы его побрал, не бывает. Самой первой кандидатурой на жертвенный алтарь должен был стать именно он.

А теперь станет старина Игги? Может быть и так, но у того шансов как-то извернуться и выпутаться все же больше. Удалось же ему выскользнуть из смертельных тисков Талергофа! Монах и верой сильнее, и искушениям не податлив. Какой хороший человек Игги!

Мика за несколько минут преодолел расстояние до намеченной кладовки. Спрятанный в камнях кладки фундамента гвоздодер, ржавый и увесистый, помог справиться с навесным замком. Его он поднял как-то с земли, копая какую-то яму хозяйственного или вполне бесхозяйственного назначения. Хорошо, что замок был из новоделов — легкий и хлипкий. Старые монастырские запоры новые власти сняли, потому что для них требовались большущие ключи, которые нанизывали на специальное кольцо не более пяти штук. Иначе таскать было бы совсем неудобно. А теперь у коменданта ко всем дверям ключей на один карман хватало.

Пристроив дужку замка на засов таким образом, чтобы она соскользнула обратно в отверстие для запирания при закрытии, Мика убедился, что доски лежат, а также на фундаменте стоит свечной огарок. Ну, теперь можно действовать. Однако в этот момент он услышал, как кто-то идет прямиком к его нынешнему убежищу.

Любой охранник мог не беспокоиться о троице заключенных, приказом Бокия оставленных на неизвестные цели. И любой охранник прошел бы спешным ходом досыпать до обеда, да вот только не Прокопьев. Очень не нравилось ему, когда такие дела случались безо всякого согласования. Ведь как с начальством: взбредет ему в голову что-то — а потом, вдруг, разбредет. И кто виноват будет? Только тот, кто в это ввязался, причем из всех участвующих — самого низшего звена. Поэтому рыжий охранник решил выяснить, куда делись оставленные им заключенные. На всякий случай.

Он и увидел, что роса на траве сбита не только по пути следования косарей. Узкие полоски следов тянулись к какому-то складскому помещению. Здесь прошел один человек. Что ему нужно внутри, и кто этот человек? Может, и не человек вовсе, а зэк, замышляющий недоброе? Прокопьев достал из кобуры свой маузер и, словно бы, взвесил его в руке.

Вообще, пистолет этот был у него подарочным и даже именным. Награда пришла вместе со званием «старшего караула», когда он, тогда еще просто вохровец, обезвредил обезумевшего от горя и выпитой водки казацкого есаула на железнодорожном переезде Березники.

Все бы ничего, да был тот есаул казаком Первой мировой войны, где и потерял ногу. А потом, в лихую годину безвременья 1918 года потерял всю семью, канувшую в неизвестность после учиненных белочехами расстрелов. Хотя в то время чехи уже прислуживали красным. Но не вынесло сердце старого ветерана визита молодых парней из пригорода, поступивших на службу в ЧК.

Уж зачем они, взволнованные очередным успешным рейдом раскулачивания, зашли к нему и на потеху пристрелили домашнего пса, единственного друга и товарища есаула — никто не знает. Помертвели глаза у калеки, но молодые чекисты решили сыграть в благородство: оставили без малого литр водки, как компенсацию, и ушли по направлению к железнодорожной станции.

Есаул без закуски выпил всю водку, похоронил свою собаку, достал из укромного места карабин итальянского производства и пошел вслед за чекистами. Двоих он пристрелил сразу же, но слезы застили глаза, а тут и пулька в спину прилетела, пущенная из эшелона с соседних путей.

Развернуло ветерана на месте, но удержался он на ногах, только карабин стволом к земле опустил. А тут еще выстрел раздался, прицельный и выверенный. Почему такой? Да потому что угодил аккурат в деревянную культю, разбив ее вдребезги.

Упал есаул лицом вверх, не пытаясь больше ни подняться, ни прицелиться. Только плакал, как могут плакать взрослые мужчины, которым дорогу слезам открыла проклятая водка.

А тут и сам стрелок подошел, рыжий вохровец, отшвырнул ногой карабин, достал штык-нож и несколько раз ткнул им в беспомощное тело. Герой, конечно. Очень гордился потом своим выстрелом в деревянную ногу — так только на стрельбищах да в тире попадают. Заслужил повышение по службе и наградное оружие.

Доставая свой маузер, Прокопьев всегда непроизвольно оценивал его, как дорогую награду. Приблизившись к дверце, он заметил еще одну странность: замок висит, как и положено, однако дужка находится вполне в открытом состоянии и носит следы взлома. Если кто-то проник внутрь, кто ж его тогда запер? И следов больше не видно.

Именно из-за таких странностей и не стал поступать охранник по Уставу караульной службы, то есть, поднимать тревогу, а сам решил посмотреть, что бы это все значило. Он открыл дверцу и заглянул внутрь.

Внутри было пусто и как-то стыло. Предутренняя хмарь Белой ночи не требовала, чтобы глаза привыкли к полумраку внутри кладовки. Но никого видно не было, только ступени, выложенные таким же камнем, что и фундамент, спускались куда-то вниз. Прокопьев шагнул внутрь, прислушиваясь и поводя дулом пистолета.

Ему показалось, что он слышит какое-то сдавленное то ли кряхтенье, то ли урчание. Определить точно характер звука было трудно, но определенно он был. Рыжий охранник еще раз повел стволом своего маузера справа налево, а потому рухнул, как подкошенный.

Так случается, если сверху внезапно падает что-то тяжелое. На этот раз упал барон фон Зюдофф собственной персоной, изо всех сил до этого пытающийся удержаться где-то под крышей. Он и невольно кряхтел, напрягаясь изо всей своей мощи.

Пистолет укатился по ступеням во мрак — хорошо, хоть самопроизвольно не выстрелил — за ним отправился и короткий ржавый ломик, типа гвоздодер.

Прокопьев поднялся на ноги, потирая ушибленную шею, Мика встал тоже.

— А, землячок! — обрадовался охранник. — Ну, вот, наконец, и свиделись на узкой дорожке.

— Не понимайт, — ответил барон. Он здорово испугался, к тому же рыжий был на шесть лет старше двадцатилетнего парня — а это целая пропасть в опыте и решительности. — Их бин больной.

— Сейчас я тебя буду на кусочки рвать, понимать тут ничего не надо, — проговорил Прокопьев, зловеще улыбаясь. — А потом, живого, сдам в оперчасть. Там и оставшиеся кусочки на кусочки поделят!

— Да, страшно, — признался Мика. — Может, все-таки не надо? Я ж ничего не сделал.

— Да ты просто клоун! — взревел рыжий и наотмашь ударил парня по лицу.

Барон, конечно, упал на доски. Да и граф бы упал, да хоть сам император! В голове у него заиграли трубы, из глаз полетели искры — впечатляющее зрелище, но любопытствовать было некогда. Во рту ощущался привкус крови, что, как ни странно, подействовало на него отрезвляюще.

Мика сунул руку под доску, нащупал гвоздь длиной девяносто миллиметров — других размеров и не было — крепко взялся за него возле шляпки и резким ударом воткнул в голень нависшего над ним охранника.

О, это было больно! И тому, и другому. Правда, Прокопьеву было больнее — он даже задохнулся от страдания, исторгнув из себя лишь слабый писк. Четырехгранный кованый гвоздь глубоко вонзился на ладонь ниже колена, собрав возле своего острия все мыслимые болевые точки.

Охранник, открыв рот и выпучив глаза, согнулся в три погибели, намереваясь ухватиться за уязвленную конечность. На Мику дыхнуло запахом перегара и гнилых зубов, что тоже способствовало дальнейшему его действию.

Он нашарил еще один гвоздь и с силой ткнул им в височную долю своего противника. Немедленно тонкая струйка крови потекла у Прокопьева из носа, капая на грудь барона. Сам охранник опустился на колени и захрипел. Вероятно такой поворот событий его устраивал не очень.

А Мика, перевернувшись через голову, вскочил на ноги и, схватив первое, что подвернулось под руку, стал бить им, как молотком, по торчащей шляпке, вбивая ее все глубже в висок охранника. Понадобилось всего пара метких ударов, правда, несколько раз при этом промахнувшись, опуская рукоять маузера — вот что он ухватил — на скулу и макушку.

Вскоре Прокопьев перестал хрипеть.

Мика, не расставаясь с пистолетом, поскакал к входной дверце и запер ее тем же образом, что и раньше. Только после этого он позволил себе перевести дух и прислушаться: ни криков, ни звуков торопливых приближающихся шагов слышно не было.

— Пригвоздил, что называется, намертво, — сказал он и толкнул ногой охранника. Тот не пошевелился.

Мике нельзя было медлить, промедление было смерти подобно. Но что делать-то теперь?

Сначала он подумал подвесить тело Прокопьева за шею, словно бы тот в порыве душевной муки покончил жизнь самоубийством. Но тут же представил, что висельник будет смотреться крайне нелепо, если до этого воткнул себе в голову гвоздь. Обычно самоубийцы так не поступают.

Потом подумал просто бросить охранника, как есть, но опять же отмел и эту мысль. Прокопьева, без сомнения, будут искать, и в этой кладовке очень быстро найдут. И всеми силами примутся за розыски убийцы. Если же тело не обнаружат, то будут искать со всей тщательностью, отчего меньше народу будет задействовано в поисках сбежавшего зэка — в то, что его исчезновение не выявят, он не верил.

Поэтому Мика спустил доски по ступенькам до самой воды, мимоходом проверив ее на вкус — пресная, черт побери! Потом обшарил карманы трупа, обнаружив, к счастью, огниво, запалил от него свечной огарок. Всю форменную одежду с покойника он снял, оставив того в исподнем. Вообще-то ему нужна была только обувка — высокие солдатские ботинки английской кожи — но заодно и гимнастерка со штанами и фуражкой. Все это он спустил вниз к доскам, а потом приволок сюда и тело. К счастью ни луж крови на полу, ни ошметков мозга на стенах не было, а то он всерьез уже намеревался это дело замывать, чтобы не оставить вообще никаких следов.

Бросив фуражку в воду, Мика определил, что течение имеется. Стало быть, куда-то вся жидкость втекает. Ну, и он, собрав с помощью веревки и гвоздей доски в вязанку, поплывет по течению. Подволок был арочный, так что если воды не прибавится, то можно двигаться, уповая на предположение Антикайнена.

Он положил тело Прокопьева по носу своего неказистого плота, а сам побрел сзади, толкая его перед собой. Постепенно глубина под ногами увеличилась, тем самым позволив и самому Мике забраться на доски. Да и вода оказалась чертовски холодной, чтобы по ней бродить!

Подземная река по размерам напоминала, скорее, ручей. Два плота в ней бы не разминулись. Но навстречу никто не попадался, что не было так уж удивительно. Временами откуда-то сбоку по стенкам хода обильно сочилась вода. Вряд ли зимой все это дело превращается в лед. Скорее всего в любое время года здесь держится одна и та же температура. А раз так, то под водой должны жить какие-то подводные обитатели. Твари длиной в два метра с кривыми кинжаловидными зубами. Пиявки величиной с руку, способные зараз выпить всю кровь с теленка. Мокрицы с добрую сковородку, заживо переваривающие все, на что заберутся. Утопленники со всего Белого моря, чьи истлевшие тела жаждут примерить на себя чужую трепещущую плоть.

Мика почувствовал свою полную беззащитность в этой подземной канаве, да еще холод, доселе неощутимый, принялся пробираться сквозь ветхую одежонку и, казалось, хватать ледяной лапой за самое сердце. Он осторожно, чтобы не потерять равновесие, одел на себя гимнастерку Прокопьева и, едва не растеряв в воду остатки гвоздей, накинул поверх плеч штаны покойного. Теперь должно сделаться теплее. А если не сделается, то все равно сделается — по определению и умолчанию. Холод отступит — и баста!

Чувство времени исчезло напрочь. Сколько он уже так плывет: минуты или часы? Поди, свечи может и не хватить, надо ее поберечь. В темноте страшно, ну, да и не в темноте — тоже страшно. Однако страх не помогает выбираться, страх расшатывает нервную систему, что мешает человеку быть человеком. Нервы должны изнашиваться постепенно, по мере старения организма. А иначе можно сойти с ума. Сделаться сумасшедшим в столь юном возрасте — перспектива безрадостная, ведь теоретически впереди вся жизнь. А практически?

Надо гасить свет.

Мика двумя пальцами ущипнул фитиль, тот обиделся и перестал гореть. Сразу же наступила кромешная тьма, которая вкупе с почти полной, если не считать легкого шуршания воды о доски, тишиной навевала оптимистичную мысль о заживо погребенных. Немедленно сделалось трудно дышать. Немедленно подкралась слабость в коленках. Немедленно нужно снова зажечь свечу.

Он открыл глаза, в поисках огнива и понял, что полная темнота — это всего лишь обман зрения. Чтобы что-то видеть — надо глаза открыть, а не плыть, зажмурившись, что он делал после того, как погасил огонек.

На удивление кладка подземного канала слабо светилась. Вероятно, это мох и плесень, наросшие на камни. Света было мало, но его хватало, чтобы видеть контуры руки, поднесенной к лицу. А также обратить внимание на то, что мертвец шевельнулся, а затем и вовсе сел, явно намереваясь вытянутыми скрюченными пальцами уцепиться за Микину шею и наказать его за свое убийство.

«Барон», — прошипел Прокопьев.

— Мама, — ответил фон Зюдофф и в панике принялся высекать огнивом потоки искр.

Как тут же прояснилось, труп лежал в прежнем положении и даже ухом не повел. Все это игры воображения, блин.

— Фууу, — облегченно выдохнул Мика, и тотчас же его волосы ощутили чье-то прикосновение. Волосы зашевелились, и захотелось бежать прочь, подвывая от ужаса. Сердце заколотилось, в мозгу возникли картины, одна краше другой. Сейчас то, что его только легко трогает выпустит острое смертоносное жало, и его песенка будет спета. Или сомкнет чудовищные кривые зубы на его макушке — тогда тем более не спеть!

Он непроизвольно втянул голову в плечи и поднял вверх руки. Та из них, что не держала огниво, моментально нащупала чьи-то ниспадающие волосы и вцепилась в них.

Сразу же почувствовал, что эти волосы довольно крепкие, и если он их не отпустит, то запросто может свалиться с досок. Помогая себе фейерверком от огнива, Мика сделал вывод, что на самом деле это все тот же пресловутый мох, или проросшие насквозь корни сосен с поверхности.

Вот, блин, сколько радости сокрыто под землей!

Некоторое время он плыл относительно спокойно, восстанавливая дыхание и унимая сердечный ритм. Стенки слабо светились, мертвец недвижимо лежал, доски плыли, не встречая сопротивления. Под ногами проплыло белесое тело, слегка извиваясь из стороны в сторону. Если считать, что вода увеличивает размер погруженного в нее предмета, а темнота, наоборот, уменьшает его, то получалось, что длина твари под ногами полтора метра. Это значит, что и глубина должна быть приличной.

Неосознанно Мика сунул руку в воду и тотчас же ее одернул. Действительно, не на рыбалку же он сюда приехал! Сделаться наживкой, чтобы изловить обесцвеченного монстра — ради этого стоило бежать с Соловков!

Барон еще успел криво усмехнуться своим нелогичным и путанным мыслям, как получил удар по лбу. Он был не шибко сильный, но вполне уверенный. А это кто такой? Или что такое?

А это верхний свод, который сделался ниже, чем до этого. Мика пригнулся и вытер лоб мокрой рукой. Коснувшись ею своих губ, сделал неожиданное открытие: а вода-то уже не вполне пресная!

Он вновь запалил свечу и обнаружил, что догнал в своем плавании выпущенную ранее фуражку. Значит, течение сделалось медленным. Значит, выход недалеко. Или — значит, что центр Земли тоже поблизости. Куда-то они с Прокопьевым приплыли.

А вот и связка досок перестала двигаться окончательно. Это потому, что концами уперлась в естественное препятствие. Тупик? Не может быть, ведь вода определенно морская, пусть и смешанная с пресной.

Делать нечего, нужно заниматься исследованием — не сидеть же здесь сиднем. К тому же что-то поблизости явно изменилось. Что? Шум. Доски не двигаются, а шелест слышен — то громче, то тише. Да это же волны! Точнее, это морской накат. Или сестра клаустрофобии — галлюцинация.

Мика осмотрел препятствие впереди и пришел к выводу: скала. Теперь бы хотелось выяснить: нависает или лежит? Он потушил свечу и принялся очень внимательно присматриваться к воде. Вроде подсвечивается с той стороны, а вроде бы и нет. Вообще-то дневной свет должен через воду проходить запросто. Вообще-то, неясно, какое сейчас время суток.

Делать нечего: нужно лезть в воду. Мика разделся донага, на этот раз почему-то совершенно не чувствуя холода.

— Ты, землячок, за вещами моими присмотри, — сказал он Прокопьеву перед тем, как спускаться с плота.

Труп, естественно, промолчал. Вот было бы неестественно, если бы тот ответил!

Барон осторожно, втягивая в себя тощий живот, опустился в воду. Эх, не крещенская водичка! Того и гляди, судорога набросится.

Под ногами дна он не ощутил, зато руками нащупал явственный выступ, на ладонь ниже кромки воды. То есть, можно поднырнуть и плыть. А потом уткнуться головой в камень и захлебнуться. Однако такая перспектива его не устраивала.

Тогда Мика высвободил одну доску и подтолкнул ее перед собой. Она всплыла под скалистый выступ самым натуральным образом, но вперед продолжала двигаться вполне легко. Настолько легко, что через какой-то метр вовсе вырвалась из рук и опустилась ко дну концом, за который держался Мика. При этом стоило только слегка подтолкнуть, как доска вообще уплыла куда-то. Понятное дело, куда — на поверхность.

13. Игги и Тойво

Шагая следом за Блюмкиным, Тойво заметил, что его не покидает какое-то ощущение вины. Расставание с товарищами всегда неприятно, но теперь он чувствовал некую ответственность перед молодым деревенским парнем, волею судьбы заброшенным в самую подвижную часть механизма, именуемого «государство» — в шестерни. Эти шестерни или перемелют его, или он окажется их вернейшим движителем, или же он чудом из них вывалится. Теперь же помочь Мике, кроме его самого, не сможет уже никто.

Больше ни ему, ни Игги не доведется встретить на своем пути этого неунывающего карельского парня. Только гораздо позднее Антикайнен, занимаясь целенаправленным розыском, отыщет его следы. И этот розыск будет, увы, неутешителен.

В монастырской комнате, судя по всему спешно переоборудованной в «красный уголок», кроме Бокия находились еще два человека, чем-то неуловимо напоминавшие Тойво покойного эстонца Тыниса.

— Сегодня 21 июня, так что будем соблюдать все предполагаемые условия, — вместо приветствия сказал товарищ Глеб.

— Одно уже не соблюдено: было оговорено, что со мной будут работать два человека, — ответил Тойво.

— Их будет даже больше, чем два, — Бокий, не мигая, посмотрел заключенному прямо в глаза. Повисла пауза, которую никто из присутствующих нарушить не рискнул.

Тут в дверь раздался осторожный стук, и голос, принадлежащий, без сомнений, начальнику лагеря Ногтеву, пролепетал:

— Водочки не желаете, товарищи? Для улучшения настроения и поднятия, так сказать, жизненного тонуса?

«Братья» Тыниса очень даже оживились, а товарищ Глеб, наконец-то, отвлекся от созерцания Тойво. Он подумал несколько секунд и махнул рукой:

— Неси, начальник. И с собой нам сообрази — мы скоро выдвигаемся.

Тотчас же открылась дверь и вихрь разместил на столе белоснежную скатерть, на которую оказались выложены соленые огурцы, красная рыбка, дымящиеся расстегаи и запотевшие поллитровки со Смирновской водкой.

Помощники Бокия прослезились от умиления, а у Тойво в животе что-то громко и неприятно завыло. Немедленно также, даже еще противней, завыло в животе у Игги.

— Ладно, и вы тоже попробуйте, — даже такой изверг, как товарищ Глеб, позволил двум заключенным приобщиться к трапезе: умрут еще, захлебнувшись слюной, или от заворота кишок.

— Это все от прежнего настоятеля нам осталось, — сказал Ногтев, имея ввиду столовые приборы, которые сервировали завтрак.

— Что, и рыбка тоже? — удивился Блюмкин и рассмеялся своей шутке.

— Что вы! — всплеснул руками начальник. — Только серебро.

Пока весь народ деликатно ел — а особенно деликатно, как понятно, ели зэки — Ногтев расписывал всю буржуйскую утварь, которую они экспроприировали.

— А что с самим этим Кононовым? — спросил, вдруг, Глеб.

— Так ничего, товарищ Бокий, — живо ответил начальник. — В двадцатом году его вывезли из монастыря и отправили перевоспитываться.

Архимандрит Вениамин, в миру — Кононов, прослужил на Соловках с семнадцатого года. Новый режим решил не склонять его к сотрудничеству, а, унизив и оскорбив, отправил в архангельскую глубинку на выселки, тем самым обрекая его на мученичество. Через несколько лет такое положение перерастет в великомученичество.

Прекращая проповеди опального архимандрита, несшие смуту в головы архангельских прихожан, его и соловецкого иеромонаха Никифора заживо сожгут 17 апреля 1928 года. Нет человека — нет проблем. Только так на все времена.

Помощники товарища Глеба после первой стопки раскраснелись лицами и стали с интересом осматриваться по сторонам, шмыгая друг другу носом. Антикайнену они напоминали теперь не вероломного эстонца Тыниса, а Добчинского и Бобчинского. Но только они были уездные помещики от науки, другого поля ягоды.

— Да, — сказал Добчинский. — А ведь сюда сама великая княгиня Елизавета Федоровна в 1913 году приезжала. Аккурат за 5 лет до расстрела.

— Что вы говорите! — удивился, то ли притворно, то ли не очень — не разобрать — Бобчинский. — И сам царь-император в одна тысяча восемьсот пятьдесят восьмом году наведывался.

— Это который? Александр Второй? Что вы говорите! — вторил ему коллега.

— О чем они говорят? — спросил Игги, который не всегда воспринимал русский язык, как великий и свободный, правдивый и могучий. За время своих скитаний по северным монастырям и соловецкой тюрьме он свыкся с церковно-славянским и вертухайским диалектами, поэтому иной раз смысл не догонял.

— Они говорят, что лучше водку жрать, чем по подземельям скитаться, — ответил ему Тойво.

— Что вы говорите! — хором сказали Бобчинский и Добчинский.

— Так! — очень тихо, но решительно заявил Бокий. — Все кто постарается увильнуть от выполнения нашего задания — будут расстреляны. Кто окажется саботажником — лично удавлю. Всем все ясно?

Помещики от науки сей же момент вскочили и вытянулись во фрунт. Блюмкин огляделся по сторонам и тоже поднялся по стойке смирно. Тойво и Игги, чуть помедлив, тоже встали. Только начальник Ногтев замешкался — он в это время, набив рот расстегаем, усердно закусывал стограммовую стопку водки. Но на него никто не обратил внимания.

Дальнейший завтрак прошел быстр и скомкано. Экспедиция, как себя величали люди товарища Глеба, разобрали свою поклажу и побрели к пристани. На монаха и красного финна нагрузили все лопаты и ломы, какие любезно предоставил Ногтев.

Тойво бросил быстрый взгляд в сторону кладовки, в которой должен был скрыться Мика, и кивнул Игги. Тот в ответ слегка пожал плечами. Ну, судьба-судьбинушка, не подведи ни барона фон Зюдоффа, ни их самих!

Море было спокойным, так что монастырский баркас застучал поршневым мотором и споро отчалил, держа курс на остров Анзер.

— Тревогу пока не подняли, — прошептал Тойво.

— Не обнаружили, — так же тихо ответил Игги. — Дай-то Господь!

Они больше переживали за судьбу оставленного Мики, будто их участь уже была решена в положительную сторону. Видимо, так успокаивающе подействовали съеденные расстегаи и красная рыба. От водки и тот и другой решили воздержаться. Никто, впрочем, и не настаивал.

Блюмкин о чем-то вполголоса переговаривался с Бокием, помещики от науки щурились на рассекаемую воду и слабый ветерок. Двигатель негромко рокотал, а вокруг — раздолье, словно и нет СЛОНа.

Его и не может быть — лагерь сам по себе противоестественен. Он из другого мира, из другой реальности. Его втащили сюда адепты Самозванца, стало быть, все здесь сущее, все творение Господа его отторгает. Природа — отторгает, мораль — отторгает, развитие — отторгает. Только человек эту мерзость способен принять, а, приняв — использовать. Черт, да будут прокляты те, кто СЛОН создал, кто его развил, и кто его пользовал! Ну, да, ну, да…

— Замечательно! — вдруг, сказал Добчинский, обернувшись ко всем. — Просто хочется читать стихи Эйно Лейно.

— Что вы говорите! — восхитился Бобчинский. — Непременно стихи, непременно финские. Пусть этот Антикайнен прочитает.

— Между прочим, этот Антикайнен представлен к Ордену Красного Знамени, и никто у него эту награду отнять не сможет, — ответил Блюмкин. — А читать нужно не страдающего шизофренией финского поэта, а наших. Например, Пиетелеяйнен и Жемойтелите.

— Что вы говорите! — обрадовался Добчинский. — По национальному признаку?

— Тьфу-ты, — сплюнул в воду Яков и насупился.

Тойво попробовал сосредоточиться — в самом деле, не на пикник же они едут! Эти помещики от науки, поди, гениальные экстраполяторы магнитных и силовых полей. У них в багаже какие-то специальные машинки имеются. В любом случае, пустых и никчемных людей с собой товарищ Глеб никогда бы не привез. Тот же Блюмкин, одетый не вполне обычно, все время за плечами сидор таскает. Вероятно, этот мешок не шибко тяжелый, раз не разлучается с ним, но в то же время очень даже ценный. Возможно, там одежда, весьма специфичная, которой больше нигде не найти.

Ну, а их с монахом какая роль? Искатели? Ну, да, не иначе. Им — найти, ученым — оценить, а Якову — идти.

Тогда их с Игги — в расход. Или обратно в лагерь, если выживут. Чтобы справиться с ними одного Бокия маловато. Добчинский и Бобчинский — не в счет. Нет, товарищ Глеб, без всякого сомнения, мог бы эффективно «помахать шашкой», да статус у него уже не тот. Не солидно как-то самому драться. В этом случае помощь будет нужна. Однако кто мешает отправить некоторое время спустя еще один баркас с солдатами?

Не ждать кавалерии, самим напасть, используя эффект неожиданности? Хотя эффекта не будет — у них все шаги просчитаны. Да и сил после долгого беспамятства и тюремного режима всяко меньше, чем у оппонентов. На сноровку и счастливый случай надеяться? Так уж лучше не надеяться.

Впрочем, это все некие организационные вопросы. Что же искать требуется? Понятное дело, дорогу к Рериху — если судить по реакции Бокия на его предположение несколько дней назад. Есть некие ворота — врата — портал. Есть «железные сапоги и хлеба». Только где они?

Монах, принявший имя Иисус, их нашел и стерег до самой своей кончины. От кого стерег? Может, просто жил рядом, потому что многое, что осталось здесь, в этом мире, от наших предшественников — истинно. А прикоснуться к Истине — разве не счастье для любого отшельника? Да и для обычного человека — тоже.

Хотя слишком много обычных людей, которым Истина не нужна. Судьи, например, политики, да и сам товарищ Глеб. Не, тогда лучше быть необычным. Не от мира сего.

Так Тойво ни с чем и не определился — они причалили к острову и начали выгружаться. Это дело прошло быстро, баркас тотчас же отчалил и уплыл по своим делам.

— Игги, если ты Святое писание хорошо помнишь, то мне твои знания пригодятся, — сказал Антикайнен монаху, когда они двинулись по дорожке к Анзерским церковным постройкам, то есть, Свято-Троицкому скиту, где когда-то постригли патриарха Никона. Понятное дело — не налысо постригли, а в священнослужители.

— Все Писание тебе нужно? — испугался монах.

— Думаю, Евангелие достаточно, — призадумался Тойво.

— Что вы говорите! — немедленно включился случившийся рядом Бобчинский. — Библия — кладезь мудрости и школа жизни.

— Учиться, учиться и еще раз учиться, — проговорил Антикайнен довольно угрюмо. — Коммунизму настоящим образом.

Помещик от науки немедленно отстал на пару шагов.

В ските было пусто, потому что монахи разбежались, прихватив с собой все самое ценное. Да и не самое ценное тоже прихватили. В этом им помогло соловецкое население, привыкшее никогда не бросать без присмотра вещи, необходимые, как в хозяйстве, так и в быту.

Когда вся экспедиция собралась внутри помещения, рассевшись, где придется, Бокий сказал:

— В общем так: перед нами ставится задача, и она должна быть выполнена в кратчайшие сроки. Где-то на острове имеется некий выход, через который можно преодолеть за одну единицу времени тысячи километров. Требуется найти его до 24 часов сегодняшних суток. Полагаю, времени достаточно.

— Гм, — неожиданно изменив своему обыкновению, проговорил Бобчинский. — Нужно как-то определиться, в виде чего этот выход. Тогда можно сузить рамки поиска.

— Выход подразумевает и вход? — добавил Добчинский.

Товарищ Глеб кивнул головой, словно бы принял к сведению вопросы.

— Еще?

— Этот проход есть, или он подразумевается? — неожиданно спросил Игги.

— Мы считаем, что выход не является одновременно входом. Мы также полагаем, что таковые выходы не единичны. Но в большинстве случаев, как то Сейдозеро, Крым и тому подобное они двусторонние, что налагает определенные сложности. По совокупности характеристик геомагнитных линий вероятность существования оного на острове примерно 20 процентов. Чтобы было понятнее, в других местностях, даже так называемых аномальных, этот показатель не превышает шестнадцать процентов. То есть, шанс найти один к пяти.

— Тогда это может быть только твердое образование с плотностью камня — например, базальта или мрамора, — сказал Добчинский. — Или металл. Но последний подвержен коррозии. В любом случае, плотность объекта должна быть более, нежели газ или жидкость. Дерево тоже не годится.

— Почему? — удивился Тойво.

— При перемещении тела в единицу времени требуется замещение определенных частиц на их подобие, в которых практически отсутствует или замедленно естественное движение молекул, называемое «броуновским». Только в этом случае не происходит распыление или обратное замещение частиц. В данном случае, под единицей времени можно считать секунду или ее кратные доли.

Так сказал ученый Добчинский самым серьезным тоном.

«Вот пурга!» — подумал Антикайнен. «Хи-хи!» — вторил ему в мыслях Бобчинский. «Мели Емеля — твоя неделя!» — почесал затылок Блюмкин.

Как бы ни основательны научные доводы любых самых научных ученых, все равно база их раскладок, выводов, аксиом и теорем зиждется на неких константах, которые есть «постоянные» чего-то или кого-то. Например, свободного падения, Планка и так далее. А скажешь, что они и есть «господний промысел», так засмеют и исключат из академии. С этим у ученых строго, не так, пожалуй, как с пресловутым «расовым» вопросом в генетике, но тоже мало не покажется. Ученые — материалисты, черт бы их побрал. Никого они так не любят, как самого себя. Им не до Господа.

— Тогда искать нужно не здесь, где еще церковный запах не развеялся, а возле Голгофской ламбушки, — сказал Тойво.

— Что все-таки это должно быть? — поинтересовался Бобчинский.

— Гроб, — ответил финн. — Как в Евангелие.

— «На том месте, где Он был распят, был сад, и в саду гроб новый, в котором еще никто не был положен», - прочитал Игги. — «Он (Иосиф из Аримафеи), купив плащаницу, и сняв Его, обвил плащаницею, и положил Его во гробе, который былвысечен в скале, и привалил камень к двери гроба».

Ученые ничего на это не ответили, пожали плечами и принялись совещаться. Они, как оказывается, очень даже неплохо ориентировались в библейских текстах, поэтому, отбросив весь скептицизм и критику, решали чисто деловые вопросы: где, что, в каком виде все это может быть. Такой подход и отличал их от настоящих ученых. Они, как понятно, были лжеученые.

Бокий им не мешал. Да и, вообще, он никому не мешал. Вот сейчас бы дать ему подходящим бревном по голове и бежать, куда глаза глядят! Да не получится: верный соратник Яша, наблюдательный и собранный, всегда был наготове, как сжатая пружина.

Почему Спасителя могли распять именно здесь, на никому не ведомом острове Анзер? Да потому, вероятно, что в человеческой своей ипостаси Он был множественен. Это потом он стал Один.

Если обратиться к древним сагам, то и Один был распят на вечном дереве Иггдрасиль. К тому времени Он был уже одноглазый, потому что заплатил какому-то злобному карлику, стерегущему источник Урд, за приобретенную мудрость своим вторым глазом. Выпив водицы из ручья, якобы, можно обрести могущество по выбору. Один остановил свой выбор на мудрости. Мудро, что и говорить!

Кстати, библейского Иисуса распяли на деревянном кресту, происхождение которого тоже не случайно. Когда-то он был деревом, которое произросло ни много ни мало, а из головы Адама, первого человека на Земле. То есть, голова была к тому времени уже черепом, но гигантских размеров, потому что и сам Адам был великаном. А потом случился Потоп, и дерево уплыло, вырванное из почвы. Но пришло время, когда вода спала и крепкий ствол ясеня сметливые люди, вновь заполонившие Землю, решили использовать по назначению: из него сделали крест, чтобы на нем распинать «преступников». Иггдрасиль — тоже был ясенем, Вечным Ясенем.

О голове Адама тоже не забыли. Тот же Рерих написал странную и замечательную картину «Иса и череп великана». Иса — это, понятное дело, Иисус на мусульманский манер. Типа, странствовал он по миру и нашел возле, так сказать, Индии огромную мертвую голову, перед которой и преклонил свои колени в память о былой эпохе. Голову, которую кто-то когда-то отпилил. Просто Пасха какая-то.

Вот так и получается: память о прошлом и круговорот вещей в природе.

— А местный Иисус умер своей смертью? — неожиданно спросил Блюмкин.

— Ну, да — от естественных причин, — ответил Игги. — От камня в голову.

14. Макеев Михаил Федорович (продолжение)

Несмотря на то, что эксперимент с доской указывал на полость с той стороны, предположительно связанную с верхним миром, никакого света оттуда не поступало. Мика всматривался в воду — без толку. Ни одного даже самого мало-мальски солнечного лучика. Оставалось предполагать, что там еще один подземный водоем. Но шум, словно бы от прибоя? Галлюцинация, желаемое принимается за действительное.

— Ну, что, землячок, придется и тебе ноги промочить, — сказал он трупу и спихнул его под нависший кусок скалы. Тот не пошел камнем на дно, а уплыл куда-то в нужном направлении.

Отправить следом оставшееся имущество — дело нехитрое, вот с сухарями проблемка. Намокнут они, как пить дать — намокнут. Но делать нечего: придется надеяться, что не развалятся, и будет возможность их подсушить обратно.

Вода была холодная, Мика клацал зубами и воображал, как этот звук разносится над поверхностью воды, и где-то сметливые исследователи слушают и поражаются: шо цэ такэ? Ладно, пусть никто не слышит, пусть это будет его маленькой тайной. Плюсом было то, что вся жидкость была солоноватой — море все-таки недалеко. В остальном — сплошные минусы.

Барон набрал полные легкие воздуха и поднырнул под преграду, держась за свои доски. Мысль о том, что там больше не будет никакой поверхности, была неприятна и вполне могла вызвать состояние паники или даже панической атаки. Надо было думать о хорошем, только о хорошем. Розовый фламинго!

Не успел он додумать, как сверху над головой разверзся звездный небосклон, не настолько яркий, как августовскими ночами в родной деревне, но все-таки. Черт, оказывается времени потребовалось гораздо больше, нежели он предполагал. Уже ночь, стало быть, уже прилив.

Холодно до судорог. А тем людям, что возле костров — тепло. И от того, что ему к ним нельзя, сделалось еще холодней. Неловкими движениями Мика содрал с себя всю одежду, еле управляя окоченевшими ладонями. Разложил на ближайшем камне подмокшие сухари и принялся шевелиться: приседать и махать руками, тереть себе уши и щеки.

Расселина, из которой он вылез, во многом напоминала прочие по береговой линии. Хотя во время отлива, да еще при малом море в особо жаркое лето, поди, можно определить, что там внутри. Но сейчас — вряд ли.

Белая ночь позволяла рассмотреть через пролив большой остров, где тоже горели редкие костры. Это значит, что вынесло его на берег Южных Железных Ворот, а с той стороны — земля под названием Большая Мукусалма. До Соловецкого монастыря недалеко, к тому же имеется хорошая наезженная дорога. Скоро сюда приедут вертухая и будут искать его: живого или мертвого.

От воды подымался туман, но держался невысоко — на уровне колен. После упражнений холод не отстал, но шевелиться сделалось легче, да и позывы к судорогам прекратились. А Прокопьев слегка покачивался на мелкой волне лицом вниз, бился лбом об острые камни и в ус не дул. Ничего, ему в его нынешнем состоянии это даже полезно.

Мика обулся, потому как босиком по камням скакать — это все равно, что стремиться на добровольных основах переломать себе ноги. Он побрел прочь от костров, спускаясь южнее, но ничего на берегу не обнаружил. Зато, вернувшись, двигаясь в сторону огней, нашел лодки. Не одну, но несколько.

Все они были вытащены на берег и лежали себе безо всяких замков. Зато и весел нигде не было. Такая вот предосторожность против воровства. Мика почесал себя в затылке: досками грести? Так не выйдет ничего. Эх, не предусмотрели такой вариант, а ведь именно так всегда поступали рыбаки. Ему захотелось выпить. Ну, да — можно и выпить, но лучше бы попить. Ни фляги нет, ни котелка — тоже об этом не подумали.

Судя по практически стихшим разговорам и смеху, люди у костров расходились спать. Вряд ли кто-нибудь останется кормить комаров возле затухающего огня, пойдут в свои рыбацкие избушки. Ага, все правильно — завтра с рассвета сети проверять, так что пара-тройка часов сна просто необходима. Причем, крепкого сна — кого им здесь бояться?

Мика одел на себя не успевшую подсохнуть одежду, передергиваясь всем телом от неприятного ощущения холода, и пошел к ближайшему костру, не забывая заглядывать по пути в лодки. В одной были весла, ничем не скрепленные и готовые, так сказать, к употреблению.

Поленились парни обезопасить свой утренний промысел — ну, да и спасибо им превеликое! Мика продолжил свой путь, теперь имея уже совсем другую цель. Вода — ему нужна питьевая вода. Неизвестно, сколько придется идти на веслах, без пития это продлится еще меньше.

Теперь уже было не страшно, коли его кто-нибудь заметит — решит, что один из рыбаков, беглые каторжане еще в новинку. Он увидел приземистую избушку, за ней — еще одну. Возле угла первого же домика стояла бочка, куда по дождевому сливу натекала вода с крыши. Правильно — мыться же поутру надо! Рядом помятое ведро для хозяйственных целей и аккуратный ковшик из бересты — попить и умыться.

Ох, и до чего же вкусная оказалась дождевая водица! Мика, напившись, набрал ведро на три четверти и пошел прочь. Неплохо бы у костра какого-нибудь перекусить тем, что добрые рыбаки оставили. А не доели они, оказывается, рыбу — жаренную и запеченную в золе. Ну, да ничего — дикое зверье придет, растащит по косточкам. Или человек лихой с ведром придет — тоже приберет. Главное было то, что тут же лежала рассыпанная из бумажного фунтика соль. Ну, да — соль на Соловках в изобилии.

Мика поел рыбки, то ли наваги, то ли маленькой трески, макая кусочки в соль, запил водой из ведра, сдержанно рыгнул и подумал, что вот теперь-то можно и в море уходить. Еще минуточку посидеть возле щедро раздающих тепло угольев и двигаться дальше.

На соседнее сиденье, приспособленное из выброшенного на берег плавника, забрался какой-то хорек. Не хорек, конечно, но какой-то крысеныш. Ласка! Ага, именно она. Сидит, смотрит на затухающий огонь, и глаза-бусинки отражают его переливы. А вот и зайчик пришел. Ему-то что здесь делать, он же ночью спать должен? Того и гляди лисичка-сестричка пожалует, а за ней — волчок-серый бочок, и мишка косолапый.

Но пришел Прокопьев, сел поблизости, протянул к углям руки со скрюченными пальцами и стал ими водить туда-сюда, как шаман.

— Ты чего колдуешь, болезный? — спросил его парень.

— Так он невинно убиенных отгоняет, — басом сказала ласка.

— Убивец, вот и мается, — таким же басом добавил заяц.

Странное дело: звери, а разговаривают. За подошедшего к огню покойника никакого удивления не было.

— Ох, и душно мне, Мика! — сказал тем же, что и животные, голосом Прокопьев и, вдруг, неожиданно хватил парню кулаком по уху.

Тот от удара открыл глаза и обнаружил, что ни зайцев, ни хорьков, ни, тем более, трупа поблизости нет. Он просто уснул и упал головой о скругленное волнами дерево.

Черт, сколько времени потерялось? Мика посмотрел на небосвод — вроде бы ничего не изменилось, еще не светает. Да и рыба в руке совсем недоеденная. Он споро собрался и отправился к лодке, бывшей самой крайней в череде лежащих на берегу.

Еще раньше Мика заметил в ней воду, стало быть, посудина не рассохшаяся и пригодна для плавания. Да, к тому же, не так бросается в глаза отсутствие одной в ряду.

Уключины, конечно, поскрипывали, но нужно было выбраться на течение, которое было бы вдоль берега на юг. Он не знал, куда движется вода в проливе между островами, но всегда можно было найти нужные ему свальные течения. Когда же убедился, что лодку медленно несет вдоль берега, как и требуется, поднял весла на борт. Хотелось надеяться, что никто не услышит его полуночных гребков — звук по воде разносится далеко.

Какое расстояние придется преодолеть, чтобы пристать к материку, Мика не знал. Может быть, сорок или шестьдесят километров, говоря сухопутным языком. Лишь бы шторм не закрутил, но все прогнозы обещали на завтра жаркий тихий день. Лето, как никак!

Он посмотрел на теряющуюся в туманном мареве землю и, вдруг, увидел на небе то ли сполохи, то ли зарницы. Определить, над чем пляшут небесные отсветы, не представлялось возможным. Да ему это и не было, по сути, нужно. Мика верил, что это знамение связано с его былыми товарищами по неволе.

— Они ушли! — прошептал он. — Так, Прокопьев?

Но земляк не отвечал, выставив с носа лодки голову наподобие резного дракона на дракаре викингов.

— У них не могло не получиться! — добавил парень, и впервые за все время почувствовал, что все должно сложиться именно так, как и надо.

Когда рассвело, проклятый архипелаг вновь показался на горизонте. Судя по его виду, лодку отнесло течением километров на пять. Может быть, оптический обман, конечно, но время браться за весла пришло — теперь никто не расслышит ни шлепков по воде, ни скрипа уключин.

Сориентировавшись по солнцу, Мика начал грести, прерываясь, временами, чтобы попить воды и поесть рыбы с сухарями. Хорошо, что сызмальства он умел обращаться с веслами, когда, бывало, ходил с отцом на рыбалку к ближайшему озеру, либо ездил на саму Ладогу.

Скоро Соловецкие острова исчезли из виду, и сделалось неожиданно жарко. Мика соорудил себе повязку на голову, временами смачивая ее из-за борта. Оживленного судоходного движения в этой части Белого моря не предполагалось, но теперь нужно было как-то не заехать в Онежскую губу, а выбрать свой курс так, чтобы земля появилась слева. Там город Кемь и город Беломорск. Кемь следовало проехать, а вот Беломорск — то место, куда бы пристать. Не в город, конечно, а в окрестности. И, желательно, совсем безлюдные.

Между тем солнце двигалось по небосводу, а никакого намека на сушу не намечалось. Мика чувствовал свою удивительную беззащитность посреди моря. Казалось, его можно увидеть с любой стороны, снарядить моторный баркас, вооружить винтовками Мосина охрану — и брать тепленького. Да еще рядом с холодненьким — трупом охранника — на кой черт он его тащит с собой через все море?

— Слышь, Прокопьев, выброшу я тебя, пожалуй, за борт! — сказал он.

Тотчас же рядом с лодкой вынырнул то ли большой тюлень, то ли маленький кит-белуха и принялся кружить вокруг лодки, временами шумно выдыхая воздух.

— Ну, а выброшу — сожрут тебя белухи, а потом и за меня примутся.

Он слышал рассказы на Соловках, как эти самые киты запросто переворачивали лодки с людьми и утаскивали последних в морские глубины. Непредсказуемые твари!

Но белухе, видимо, прискучило плавать кругами. Она последний раз вздохнула, так сказать, полной грудью, хлопнула по воде хвостом, обдав Мику и Прокопьева фонтаном брызг, и уплыла по своим делам.

— Ну, вот, так-то лучше, — прошептал парень, покрутив головой, и неожиданно увидел землю. Она была там, где и должна была быть — по носу лодки. И никаких прочих плавсредств поблизости!

Между тем сумерки, если так можно сказать касательно Белой ночи, сгустились. Суша опять пропала из виду, но Мике уже не нужно было на нее смотреть — важно было слушать. Шелест волн, накатывающихся на берег, не спутать ни с каким другим звуком.

Лодка уткнулась в дно уже глубокой ночью. Вокруг шелестел высокий камыш, шлепала по воде плавниками и хвостами жирующая на поверхности рыба. Где-то в кустах благим матом орала ночная птица — и никаких людей!

— Господи, спаси и сохрани! — прошептал Мика и только сейчас почувствовал, как же он устал! Плечи налились такой тяжестью, что, казалось, оторвутся сейчас вместе с руками. Он не сбил мозоли на ладонях в кровь, но потребовалось приложить некоторые усилия, чтобы разжать сведенные пальцы.

Хотелось упасть на дно лодки и забыться, но этого делать было никак нельзя — он все еще оставался беглым зэком. Преодолевая сопротивление возмущенного организма, Мика выгрузил всю свою нехитрую поклажу на берег, а потом подошел по воде к носу лодки.

— Вот так, Прокопьев, пришла пора прощаться, — сказал он мертвецу. — Ты, конечно, рыжий, но мало ли рыжих в Беломорье! Будешь отвлекать на себя внимание, коли тебя найдут. Ну, а не найдут — знать, участь у тебя такая. Собаке, как говорится, собачья смерть. Ты не собака, ты просто падаль. Я тебе убил, и я тебя не боюсь. Ни живого не боялся, ни теперь — мертвого. Ты — мое прошлое. Жить прошлым — умереть в настоящем. Умирать я пока не намерен.

С этими словами он развернул и затем оттолкнул лодку от берега, разогнав ее, сколько осталось сил. Она уплыла прочь и скоро исчезла в легком тумане. Вместе с ней исчез из его жизни и охранник из Соловецкого лагеря особого назначения былой парень из Олонецкой деревни Алавойне по фамилии Прокопьев. Скоро отлив подхватит суденышко и вынесет его на открытую воду. Утром прилетят чайки и выклюют у покойника все лицо. Люди, когда найдут мертвеца в лодке, удивятся и долго будут ломать голову: что же произошло? Или никто не найдет, ближайший шторм перевернет посудину — и все концы в воду, блин.

Подумав немного, Мика выбросил в воду и маузер. Не зачем ему чужое оружие, повоевал — хватит.

Двигаясь, как зомби, Мика собрал костер и запалил его огнивом. Живой огонь придал немного сил, которые он подкрепил согретой водой и чуть-чуть рыбой, закусив пригоршней сухарей. Вокруг сделалось удивительно тихо, как это может случиться только летней ночью вдали от городов и деревень. И тогда понимаешь, что мир прекрасен, потому что гармоничен. Природа — мать наша, а Господь — отец. Что же дети-то такие неразумные?

Мика сделал себе постель из лапника, подбавил дров в костер и, несмотря на назойливую песнь редкого комара, пробившегося через дым, заснул крепким сном без сновидений. Так может спать только действительно свободный человек, или тот, кто свободу себе выстрадал и добыл.

Он проспал до самого утра, и снилось ему — да ничего не снилось, словно в омут ухнул с головой. Мимо прошли лоси, понюхали спящего с расстояния в один километр и безошибочно определили: парень с Соловков сбежал — авой-вой! И ушли, ступая бесшумно и важно по своим делам.

Спросить бы у лосей: как учуяли? Не ответили бы лоси, а иначе всех сохатых давно в милицию определили бы беглых нарушителей закона выявлять. Аура такая у каторжан, а, особенно, у тех, кто по своему недоразумению в неволю попал. Все животные за версту это чувствуют. И сожалеют.

Первым делом из остатков сухарей, рыбы, соли и воды Мика сварил себе то ли суп, то ли кашицу — но до того вкусную, что съел все без остатка, хотя планировал изначально что-то сохранить на обед. Значит, нужно двигаться к человеку поближе, потому как лес в июне накормить пока еще не может.

К людям лучше всего идти по железной дороге, чтобы не плутать. Иначе люди могут придти к тебе, а это нежелательно.

Мика в свежей обувке, которая была слегка великовата, ощущал себя вполне комфортно. Из своих обветшавших штанов он наделал портянки, чтобы не сбить ноги в кровь, а брюки покойного Прокопьева одел на себя — они тоже были впору. Гимнастерку все же примеривать не стал и приспособил под узелок, уложив в нее гвозди. Вид у него получился еще тот! Вот доски пришлось оставить, а жаль! Хорошие были доски, и плавать на них — одно удовольствие, и прибить можно куда угодно. Вот только не таскаться же с ними по лесу! Лоси засмеют.

Болтался Мика по лесу, стараясь, чтобы солнце всегда светило в спину, пока не начали попадаться первые следы человеческой жизнедеятельности. Он нашел зимнюю вырубку, несколько одиночных отхожих мест, да, к тому же одноразовых, а также висевшие на уцелевшей сосне железные когти. Хорошие когти — кошки — с их помощью можно запросто на самое высокое дерево залезть и оттуда кувырнуться вниз с двумя оборотами, прогнувшись.

Мика повесил когти себе на шею и пошел дальше. Если рубили лес, то его и вывозили. При условии, конечно, что голодные бобры и муравьи все не сточили. Обнаружилась и дорога, уже проросшая вредной растительностью: кустами, березками и крохотными елочками. Ну, вот, теперь этот тракт его до самого Киева доведет.

Во второй половине дня путь его вывел к делянке, на которой лес-то и складировали, чтобы тот дожидался вывоза. Правильнее было, конечно, устраивать такое место возле реки, чтобы сподручнее было сплавлять. Или, например, возле железной дороги.

Так Мика и набрел на колею, которая терялась где-то на севере и уходила в горизонты юга. Там стольный город Петрозаводск, там и до родных мест рукой подать.

Железная дорога — это объект стратегического назначения, поэтому обязательно должны курсировать дрезины военизированной охраны. А также, конечно, поезда: курьерские, литерные и прочие. К поездам Мика относился недоверчиво, в одном из таких эшелонов его и вывезли на вечную каторгу. Зато дрезины уважал, но не очень.

Вон, едет одна с Кеми, наверно. Пока не видно, но шуму изрядно. Мика споро побросал гвозди в узелке под куст, а сам залез на ближайший столб. К его удивлению при помощи когтей это удалось проделать быстро, можно с белками соревноваться. Он затих на самом верху, притворившись, что что-то трогает и что-то проверяет. Ага, вот что — телефонопровод.

— Эй, здорово! — крикнули ему снизу.

В дрезине было три человека: два с ружьями и один в юбке и косынке.

— Откуда едете? — вместо приветствия прокричал Мика.

— Из Беломорска! — ответил ему человек в юбке. Голос у него был приятный, и он догадался — это девушка!

— Номер по путевому списку какой? — опять строго вопросил он. — Телеграфного столба?

— Да пес его знает! — отозвался человек с ружьем. — Скоро пассажирский пойдет, больше дрезин не будет до утра. Может, подбросить?

— Отлично! — через некоторую паузу отозвался Мика. — Вы в Идель? Я уже тут закончил. Сейчас!

— Не, не в Идель, — лениво отозвался другой вооруженный охранник.

— Но там недалеко! — добавила девушка.

Про станцию Идель Мика слышал, но не имел понятия, где она и что она.

Когда он слез, то подхватил свой узелок и устроился с кошками на шее на свободном месте. Пришлось представиться.

— Барон фон Зюдофф — сказал Мика и, вздохнув, добавил. — Михаил Макеев, Лодейнопольский участок пути. Командировка.

Кончился барон. Кончились Соловки. Все плохое кончилось, а, точнее, получило отсрочку на одиннадцать с лишним счастливых лет.

Мика добрался до своей работы, где его уже уволили за прогулы. Объяснил, что похитили лиходеи прямо с путей, уволокли в лес, где и заставляли батрачить. Начальство подумало, что забухал парень, но разбираться не стало. Выдали честно заработанные деньги, документы и отпустили на все четыре стороны. Гуляй, работник!

И Мика гулял до самой своей Родины — деревни Кавайно. Вместе с отцом работал бондарем-плотником, женился на том человеке в юбке с красивым голосом, обзавелся детишками и очень любил в одиночестве сидеть под вечер на окраине деревни и смотреть, как догорает закат. О легендарном Тойво Антикайнене он не сказал никому, как и о замечательном монахе Игги. Разве что жене своей, да детишкам, а те — своим детям и внукам. Такое семейное предание.

Макеев Михаил Федорович, 1902 года рождения, уроженец дер. Кавайно Олонецкого района, бондарь-плотник. Коллегией ОГПУ 09. 03. 34 года приговорен к смертной казни по статье 58 (контрреволюция) — 06 (шпионаж) — 09 (диверсия) УК РФСР, замена на 10 лет ИТЛ на Соловках, по 58-06-11(организационная деятельность) особой тройкой УНКВД по ЛО 25. 11. 37 года приговорен к расстрелу, 08. 12. 37 года убит в Ленинграде.

Ему было тридцать пять лет. Соловецкий архипелаг просто так не отпускает.

15. Игги и Тойво (продолжение)

У стороннего наблюдателя вполне могло сложиться мнение, что все поиски волшебной «двери» — это авантюра от начала и до конца. Однако не было здесь сторонних наблюдателей. Да и приехавшие на остров парни только внешне могли напомнить восторженных идеалистов, либо сошедших с ума материалистов. У каждого была своя задача, предварительная подготовка к решению которой отняла немало сотен и тысяч часов.

Казалось бы, чего проще собрать специалистов и заставить их напрячься! Но не тут-то было. Нет такого таланта у организаторов современности. Да и в прошлом — тоже не было.

У Бокия — был. Власть у него после революции была поистине безграничной, но опять же — в достаточно узких рамках. Эти рамки определялись самой сущностью человеческой природы. Точнее, ССП (сводом сволочных правил) общечеловеческим. Ни страх, ни посулы, ни даже убежденный фанатизм не могли заставить сделать человека то, что требовалось. Это не в человеческих силах, однако вполне в силах Господа, творца всего сущего. Только пути Его, как водится, неисповедимы.

Зато есть Самозванец, рвущийся в этот мир. По сути своей — разрушитель, он овладел сердцами миллионов и даже, пожалуй, миллиардов людей. Его адепты берут власть, создавая, так называемые, государства, они рулят религиозными формациями, как бы те ни величались, щупальца Самозванца проникли везде.

Везде, да не везде. Есть одна вещь, которая досталась всем без исключения творениям Господа, поименованным Homo sapiens. Именно она и есть та самая субстанция человечества, определяющая бытие. Можно подумать, что это душа. Но нет — только часть той самой души.

Это совесть, и она у всех людей, что сотворил Господь, одинакова. Просто оболваненные пропагандой или одурманенные корыстью «человеки разумные» могут ее не слушать. Но не слышать ее они не могут.

Кто таков был Бокий, человек со змеиными глазами? И был ли это вообще человек? Конечно, убежденные материалисты и заслуженные историки ответят словами из Большой Советской Энциклопедии, в лучшем случае. Или сошлются на Википедию. Ну, да и ладно. Дело не в этом, дело в том, что ему нужно было от этого мира то, что сам он никак не мог получить — только из чужих рук.

Поиски Шамбалы уперлись в Сампо, легендарную мельницу карело-финского эпоса. Ну, а один из подневольных руководителей будущего «шифровального отдела», Александр Михайлович Барченко, ученый широких взглядов, плеяду которых принято называть «авантюристами» и «лжеучеными», эту самую мельницу, как идею, и развил. Экспедиции в Сейдозеро и Ловозеро были плодотворными и вполне секретными. Поиск велся и никогда не прекращался. Нужен был лишь феномен, за который можно было уцепиться.

Бокий вспомнил об Антикайнене, ну, а поделившись некоторыми воспоминаниями с Барченко, решил: это то, что нам нужно. Ну, а Александр Михайлович со свойственной ему экспрессией воскликнул:

— Кровь! Кровь! Все дело в крови!

Самым сложным было уговорить Блюмкина, но тот внезапно воодушевился сам. Как донесли одни внимательные люди: импульсом к этому послужила встреча с одним странным субъектом, которого покойный Тынис обозначил, как Куратора. Встречался эстонец с ним, или иным образом знал? Теперь уж не выведать, спекся Тынис.

Да и пес с ним, с этим Куратором, пес с ней, с организацией «Дуга» — раз они нигде не пересекаются, стало быть, блюдут разные интересы.

Еще больше удивился Барченко, когда Бокий поведал ему о том, как быстро Антикайнен догадался о целях их экспедиции.

— У него определенно имеется связь с ноосферой. Может, он сам того не знает, но это не играет роли. Отличный проводник!

Теперь на Анзере товарищ Глеб собирался довериться чутью красного финна, заранее подготовив специалистов, которые будут, не вдаваясь в подробности, искать неведомо что и неведомо где с применением всех технических новшеств и своих парамедийных способностей.

— Ну, куда теперь?

Вопрос Бокия послужил сигналом к тому, чтобы выходить из пустовавшего скита.

— Пошли к тому месту, где жил монах, — за всех ответил Блюмкин. — Гроб-то сохранился?

Вообще-то под гробом подразумевалась некая пещера в скале. Это пока таких пещер незанятых хватало — они считались гробами. Позднее по мере расселения людей с этим начались проблемы. Но человек всегда найдет выход. Ящик из струганых досок — чем не гроб? Человек из лона матери приходит, поживет, сколько положено, да и в другое лоно уходит — в мать-сыру землю. Через тот пресловутый гроб в разных его проявлениях.

Могила монаха-отшельника как раз сохранилась, рядом же пещерка, где нашли его нетленное тело.

— Позвольте, — удивился Игги. — Две могилы, однако, должны быть.

— Это как? — вопросил Яков.

— Ну, первая — Елеазара Анзерского, преподобного отшельника, вторая — Иисуса. Они же тут обитали, совершая пустынный подвиг, каждый — свой.

— Вместе? — спросил Добчинский.

— По очереди, — попытался объяснить Игги, но осекся. — Каждый в свое время.

— А кого тогда камнем по голове? — попытался уточнить Бобчинский.

— Елеазара, — потерянно ответил монах. — Чего-то все запутано.

Путаница, пронесенная через века трудами определенных людей делается фундаментальной историей. В историю, которую пишут в учебных пособиях, принято не верить. Историю, которую пишут в учебных пособиях, принято допускать. Все равно она в большей степени — вранье.

Так, во всяком случае, думали почти все из Анзерской экспедиции. Только Бокий ничего не думал. Он, подлец, знал.

Отшельники — это люди, которые отошли не только от мирской суеты, но и от любых церковных движений. Они всю свою жизнь изучают Святое Писание, по мере просветления отметая в нем всякий сор, наметенный вековыми политкорректными правками. Они непонятны государствам и не очень приятны церквям.

— Тойво, ты в состоянии отвлечься от Иисуса и Елеазара? — спросил товарищ Глеб. — Времени у нас не так, чтобы много. Надо искать.

Антикайнен с отрешенным видом стоял возле входа в пещеру, упершись о камень плечом. Он, конечно, слышал весь разговор, но размышлять вслух не торопился. Он, словно бы, к чему-то прислушивался.

В голове у Тойво была полная пустота. Иной раз накатывал непонятный шум, словно бы одновременное мычание нескольких сотен коров. Или, скорее, это походило на многократно наложенное эхо звука «му». Или звука «у». Стоит прислушаться — весь шум пропадает. И снова — пусто. Блин, черт его знает, что искать? Времени мало? «Time is the fire in which we burn». Время — это огонь, в котором мы горим.

— Я один слышу голос призрака, который пошаливает на острове? — проговорил Антикайнен. — Этого усопшего монаха?

— И что он говорит? — усмехнулся Блюмкин.

— «У», говорит. «Уу».

— Баранки гну, — ответил Яков. — Хорош придуриваться.

— Позвольте, позвольте, — вмешался Добчинский. — А вот сюда отойдите. Здесь слышите?

И он указал на место возле могилы немного в стороне от пещеры.

— Здесь не слышу, — отойдя в указанное место, заметил Тойво.

— Все понятно: резонансная частота, — сказал Бобчинский.

— Человек-локатор? — спросил Яков. — Ухо — горло — нос?

— Радар, — невозмутимо поправил его Добчинский.

На самом деле Антикайнен грешил на травму, от которой совсем недавно излечился, а не на свои удивительные способности. То, что когда-то вне яви — то ли в полусне, то ли в полубреду — ему доводилось общаться и со сказочным Паном, и с не менее легендарным рунопевцем Архиппой Перттуненом, в лагерном быту как-то подзабылось.

Что же тут вырисовывается? Два замечательных отшельника истинной Веры здесь обитали до скончания своих веков. Одного похоронили, точнее — перезахоронили. Другой куда-то потерялся. Точнее, о нем как-то позабыли.

Тело, что было обнаружено в каменном гробу, было нетленным, отчего сделали вывод, что оно принадлежит, вернее — принадлежало, Иисусу. Его тоже обнаружили не сразу, а только через сорок с лишним дней после того, как тот перестал выходить на связь. Но если нашли его в пещере, да еще закрытой могильным, так сказать, камнем, каким же образом покойник затворился?

— Надо искать в этом гробу аномальный камень, — предложил Добчинский. — Он не может не отличаться от прочих своими параметрическими характеристиками.

— Какими? — спросил Бокий.

— Теплопроводностью, — сказал ученый, но его товарищ Бобчинский энергично затряс головой.

— Что такое? — поинтересовался начальник экспедиции Глеб.

— Не согласен: при разной теплопроводности имели бы место разрушения на пограничных с этим камнем объектах. Трещины, сколы и тому подобное — объяснил тот.

— Ну, и что? — хмыкнул Блюмкин. — Надо искать камень возле разрушенных.

— Согласен с моим коллегой, он прав, я поторопился с выводом, — ответил Добчинский. — За год появились бы деформации, за десять — обрушилось бы несколько элементов пещеры, за сотни лет — образовался бы общий провал. И от этого гроба ничего бы не осталось, только хаотичное нагромождение скальной породы.

— То есть, по плотности все это должно быть примерно одинаково? — уточнил товарищ Глеб.

— Именно так, — хором согласились оба ученых.

Тойво не особо вслушивался в их разговоры, он думал о чем-то другом. Наконец, обратился к монаху:

— Слушай, Игги, а почему по воскресению Спасителя в одном Евангелие был единственный ангел в белых одеждах, а в других — два ангела?

— Ну, вероятно, камень могильный отпереть одному было бы тяжеловато. Запирали-то Иосиф с помощником. Вот и отпирали — два, — пожал плечами тот.

— Ну, вы даете! — восхитился Блюмкин. — Ангел же силен, как черт! Прости меня, Господи! Ему помощники не нужны!

Он непроизвольно перекрестился, позволив столь нелестное сравнение.

А Бобчинский с Добчинским в это время вытаскивали из сумки какое-то хитрое оборудование, ни на кого не обращая внимание и переговариваясь.

— Если время стремится к нулю, то может быть изменена частотная модуляция объекта.

— Нет, не частота, а проходимость по длине волны.

— Тогда изменение упорядоченного движения может создавать свои микротоки.

— Точно, и это влечет к перемене электромагнитного поля.

— В таком случае инфракрасный и ультрафиолетовый анализ бессмыслен. Надо проверить колебания и сопоставить их с прочими.

— Осциллограф!

— И та штучка Лодыгина.

— Тогда идем в этот гроб.

— Непременно.

Тойво отвернулся ото всех.

Если же допустить, что в пещере был найден Елеазар, похороненный по библейским мотивам в скале, то Иисус куда-то подевался. Ну, справедливо сказать, что вознесся. Однако вряд ли он лежал в гробу по соседству со своим предшественником, а потом именно он воскрес, а другой — нет. Конечно, пути Господа неисповедимы, но не до такой же степени.

Это в нынешнее время каменный гроб открыт для посещений. Во времена Иисуса такого не было. Тогда где мог отверженный Петровский духовник постигать истину? Не в скалу же он, право слово, залезал всякий раз, когда выходил на пост. Григорий Новак, более известный, как Распутин, на задворках своего Тобольского дома яму вырыл, где и сидел по сорок дней в посте и молитвах. Значит, должно быть еще что-то, а не только пещера.

— Гражданин Антикайнен, — раздался голос Добчинского из гроба. — Не могли бы вы нам посодействовать? Послушать, так сказать, голос призрака и определить, где он сильнее?

— Уу, — тотчас же отреагировал Блюмкин. Монах перекрестился.

— Сейчас, сейчас, — ответил Тойво и обратился к своему товарищу по несчастью. — Мне нужна твоя помощь.

Игги охотно откликнулся на идею поиска укромного места для молитв и откровений.

— Чтобы это было недалеко от пещеры, — напутствовал Антикайнен. — С тропы не должно просматриваться. Дождь и снег не должны проникать. Ну, как пустынники обустраивались, тебе виднее. Сделать скидку почти на двести лет, что-то могло зарасти, что-то — разрушиться. В общем, подумай, как следует.

Он чувствовал, что ученые пошли не по тому пути, но не мог им это объяснить. Вполне возможно, что они что-то обнаружат, поэтому чем больше будет охваченных направлений, тем больше у них шансов. На Блюмкина полагаться не следовало. Почему-то тот был настроен крайне несерьезно и недоверчиво. Однако Глеб не делал никаких замечаний, стало быть, это могла быть просто роль такая, скептическая, чтобы подстегнуть поиски. Время-то шло! Тойво вошел в пещеру.

— Вот здесь лежало тело, — указал на ровный, словно бы стесанный, камень Добчинский. — Контуры до сих пор просматриваются через наш томограф.

Антикайнен посмотрел в крошечный, со спичечную коробку, зеленоватый экран, от которого отходил некий раструб, и увидел на нем темный силуэт, размахивающий руками. Ого, тело давно похоронили в земле, а контур тела до сих пор гневается и активно двигается! Шайтан!

— Да вы не на моего коллегу смотрите, — раздался голос Добчинского. — А на смертный одр, если так можно высказаться!

Тойво смущенно хмыкнул и переместил раструб в указанном направлении. Действительно, на отливающем зеленью выпуклом экране стал различаться темный предмет, словно бы тень, своими очертаниями, напоминающий распростертого человека: скрещенные на груди руки, ноги, голова — все, как и положено покойнику.

— А так можно увидеть тени всех мертвецов, или только праведников? — спросил он и вздрогнул так, что едва не уронил наземь пресловутый томограф. Внезапно прямо на него взглянула отвратительно оскаленная рожа в негативе: зубы в хищном оскале, язык шевелится, как у змеи, глаза, как блюдца.

— Ну, что же вы, коллега! — укоризненно произнес Добчинский.

— Простите, уж больно велик был соблазн, — ответил Бобчинский, немедленно прекративший кривляться в направленный на него раструб.

— Однако у вас шуточки! — вмиг пересохшим ртом проговорил Тойво, отдал прибор и вышел наружу.

Тотчас же Игги потянул его за собой. Кивком головы он указал на маленькую, поросшую по краям корнями и мхом, дыру в земле — как раз недалеко от пещеры, если держаться левее по склону горы Голгофа. Она напоминала нору животного, давно брошенную и уже ничем не примечательную. Вокруг нее колосились кусты и при беглом осмотре рассмотреть дыру было решительно невозможно.

Не говоря ни слова, монах поднял с земли сухую березовую ветку и ткнул ею в нору. Та немедленно уперлась в стенку и сломалась.

— Ну, вот, метр глубиной, — сказал Игги. — Как раз хватит.

Тойво хотел вслух удивиться и возразить, но его опередил сам Блюмкин.

— Да ты что — смеешься, что ли? — заявил он, вложив в голос все пренебрежение, на какое был способен. О, его способности, поистине, были безграничны! Оказывается он слышал все, о чем до этого говорили заключенные. — Трамбоваться в эту дыру, чтобы найти там «укромное места для молитв и откровений»?

— Если позволите, я покажу, — нимало не смутившись, проговорил монах. Он обращался к самому товарищу Глебу, и тот в согласии кивнул головой, никак не выражая своего отношения к этой ситуации.

Став на карачки, Игги по-собачьи залез в нору — только пятки остались торчать. А потом пятки исчезли.

— Чего он там — в клубок что ли свернулся? — недоверчиво заметил Яков.

Антикайнен склонился над дырой и тотчас же у него в ушах раздался «голос призрака». Он подхватил обломанную березовую ветку и пошевелил ею в норе, но никакого препятствия в виде скрюченного в три рубля монаха не обнаружил.

— У, — сказал он. — Уу.

— Сбежал, гаденыш? — сказал Блюмкин. — Телепортировался, подлец. Теперь, хоть вой, хоть не вой — тебе отвечать.

— Да нет! — объяснил Тойво. — В ушах у меня «уу». Зови ученых. Выкури их из гроба, а то они черт знает чем там занимаются!

Пока товарищи научные деятели, пререкаясь и возражая, нехотя вышли из пещеры, Игги снова вылез из норы. На этот раз головой вперед.

— Фокус-покус, — объявил Яков. — Аттракцион: исчезающий монах.

Зависла пауза, которую никто не мог нарушить: ученые ничего не понимали и только крутили головами туда-сюда, Блюмкин, отчего-то возмущенный, дулся, как мышь на крупу, Антикайнен морщился, силясь унять неприятные звуки в ушах, то появляющиеся, то исчезающие, а монах просто молчал, глядя куда-то себе под ноги.

— Докладывай! — наконец, сказал Бокий.

— Я нашел портал, — ответил Игги. — Прочие поиски можно прекратить.

16. Портал

Товарищ Глеб задумчиво кивнул головой, а Яков, не в силах сдержаться, осторожно, будто бы облегченно, выдохнул. Тотчас же, словно вспомнив о своих обязанностях скептика, юркнул, как мышка, в нору и тоже пропал.

Он появился обратно несколько позже, чем это сделал монах. В руке он держал прогоревшую спичку. Выглядел Яков так, словно бы не произошло ничего необычного.

— Там дыра под прямым углом поворачивает в сторону и приводит в еще одну пещеру, — объяснил он. — Точнее, в пещерку. Скала вокруг.

Блюмкин дернулся, было, отослать всех участников экспедиции, чтобы те не могли услышать дальнейший доклад начальнику, но Бокий поднял руку.

— Все равно все должны знать, — сказал он. — Обрисовывай ситуацию.

И Яков обрисовал.

В пещерке ровный, словно бы утоптанный, земляной пол, в стене по левую руку есть ниша, где можно установить свечку. Также рядом валун, сточенный так, чтобы на нем можно было держать книгу или чашу с водой. Справа от хода под углом в 10–15 градусов — вертикальная плита. Тоже каменная, шероховатая на ощупь, то есть — не полированная. Но поднесенная спичка отражается внутрь, будто бы это блики зеркала в зеркале. Больше ничего не отражается, только огонь.

— Однако двум человекам там не развернуться, — закончил свой доклад Блюмкин.

Приняли решение расчистить вход в нору и расширить его. Расчистить удалось, вот только расширить — нет. Пришлось бы долбить саму скалу, а для этого не было ни средств, ни времени.

Ученые по-очереди шмыгали в дыру и через оговоренные десять минут вылезали, восторженно обмениваясь своим изысканиями.

— Это такой же камень, однако с искаженным электромагнитным полем, — сказал Добчинский.

— У других камней вообще никакого электромагнитного поля нет, — дополнил Бобчинский.

— И он проводит электрический ток, но только изолированно от прочей скалы, будто изолированный проводник.

— Сюда должны бить молнии во время грозы, а по ночам над этой горой рождаются сполохи.

— Вероятно, именно в этом минерале меняется физика, потому что в нем меняется время.

Бокий не мешал ученым обмениваться мнениями, проводить экспресс-анализы и составлять какие-то таблицы. Однако от его внимания не ускользнул тот факт, что Антикайнен озабочен чем-то еще. Ах, да, «железные сапоги» и «железный хлеб» — если верить сказкам, то без них никак не обойтись. Ну, что же, придется спуститься к ламбушке — ведь другой воды поблизости, вроде, как нету.

— Что же, осталось найти кое-что еще, — сказал во всеуслышание товарищ Глеб.

Игги, словно бы предваряя вопрос своего сокамерника, заметил:

— Ключей подземных в доступной близости нет. Да и не могут они быть, раз целое озеро в нескольких десятках метров. Его и нужно осмотреть.

— Эх! — вздохнул Тойво и очень тихо добавил. — Надеюсь, у тебя не может быть сомнений, кто будет проводить этот подводный осмотр.

Конечно, если есть заключенные, их и бросят в воду, как щенят, заставят ползать по дну раком, копаться в водорослях и тине. Хоть на дворе и июнь, но вода студеная, часик в воде посидел — и всю оставшуюся жизнь можно на женщин не смотреть.

Но к удивлению сокамерников в воду полез Добчинский, натянув на себя поверх теплого белья резиновый водолазный костюм. Ламбушка, конечно, была бездонной и полна окуней, щук и прочей рыбы, но вряд ли требовалось нырять и обследовать глубины — снаряжение для прохода через портал не должно быть упрятано в полной недосягаемости. А озерные водоплавающие беспокоили искателя в самой малой степени.

— Раз на металле может быть зеленый налет, значит, будем искать медь — сказал Бобчинский. — Все, как в сказках.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Впрочем, это не относилось к Добчинскому. Побарахтавшись возле берега с пробирками с четверть часа, он сузил область поиска: только возле больших, словно бы хаотично набросанных камней, уходящих прямо под воду.

— Товарищи! — возмутился Бобчинский. — Да ведь это ступени! Вы их не могли разглядеть?

— Могли! — хором сказали прочие члены экспедиции. — Но не разглядели!

А Добчинский что-то захрюкал изламбушки, точнее — забулькал. Если бы, конечно, он что-нибудь по-человечески сказал, обратили бы внимание, а так — все на него наплевали. И напрасно.

Он тужился, тужился, потом негодующе хлопнул ладонями по поверхности озера, так что любопытствующие щуки весом от одного килограмма и выше повыпрыгивали из воды. На щучьи выкрутасы обратили внимание все и тут же затосковали. Никто из собравшихся не был чужд хорошей рыбалке, а тут — ни снастей, ни времени!

— Что там у тебя? — недовольно спросил Бокий.

Добчинский выплюнул загубник трубки аппарата подводного дыхания и объяснил:

— Кольцо нашел каменное, но достать его не могу, как бы ни напрягался. Крышку какую-то держит.

Нечего делать: стянув с себя штаны, залез в воду Игги. Через некоторое время им на помощь пришел Тойво. Потом Бобчинский. Когда же и помощь Блюмкина ни к чему не привела, товарищ Глеб предположил:

— Может, его и не надо вытаскивать?

— Надо, надо, — обиженным тоном капризного ребенка сказал Яков. — Давай к нам!

Но тут Игги, старательно ощупав всю крышку, сунул руку в обнаруженную щель и вытащил пару металлических «портянок». По его примеру тоже самое проделали каждый из находившихся в воде. Все они затем вылезли на берег и начали клацать зубами от холода. Солнце тем временем клонилось к горизонту.

Добчинский, как самый подготовленный водолаз, нашел поблизости от первого и второе кольцо. Из-под крышки его он извлек «хлеб».

— К этим каменным рукоятям ранее поплавки привязывались, — объяснил он. — Все просто.

— Чего же ты раньше не додумался до этого, заставил нас всех задницы мочить? — недовольно проворчал Блюмкин.

Ну вот, собственно говоря, и все. Самые смелые предположения, подкрепленные годами изысканий, воплотились в находки, которые оставалось задействовать по назначению. Конечно, не обязательно, чтобы экспедиция пошла по пути далеких предков, вполне возможно, что они, мудрее и опытнее своих последователей, преследовали иную цель. Определить это можно было только опытным путем.

Они развели костер возле входа в гроб Елеазара и наскоро перекусили. Добчинский и Бобчинский выглядели вполне умиротворенно — задачу свою они выполнили, теперь от их стараний ничего уже не зависело. Разве что слегка любопытно было, как дальше дело обернется. Но, поработав с Барченко, и тот, и другой навидались всякого, что называется, околонаучного. Поэтому, поступи приказ уходить — ушли бы, не оглядываясь. Нести людям знание не входило в их функционал.

Блюмкин был вполне спокоен. Вероятно, так было и на самом деле, потому что в отличие от него даже всегда хладнокровный, как змея, Бокий, казалось, несколько нервничал. Про Тойво с Игги и говорить было нечего — они очень переживали.

Их состояние можно было понять: они ждали подвоха. В России с заключенными последнее время не церемонились. Да что там — в мире не церемонились. Тойво вспоминал незадачливую судьбу Алгота Тиетявяйнена, в мире известного под псевдонимом Майю Лассила.

Замечательный финский писатель, сгинул, словно его и не было, в мае 1918 года. Прожорливость революции измеряется в сожранных ею великих людях. Но ведь сама по себе эта чудовищная тварь пищу не ищет — ее поставляют люди.

Антикайнен в школе шюцкора зачитывался великолепной книгой «За спичками», не стесняясь, хохотал, чем приводил в изумление прочих курсантов. Разве можно смеяться над строчками? Можно, если их написал Алгот Унтола — очередной псевдоним парня из деревни Рускеала, что возле той самой Сортавалы.

Тойво знал, что писатель сначала учительствовал где-то в Раахе, а потом переехал в Санкт-Петербург. Поддержав красную революцию, Унтола ни разу не пересекся с ее лидерами — с Куусиненом, с Гюллингом или Рахья. Для неуловимого Алгота это было, вроде бы как, типично. Считая своим домом Тохмаярви, он тем не менее постоянно переезжал с места на место. Даже престижную в Финляндии литературную премию Унтола не получил — не смогли его найти. А потом он просто отказался ехать в Хельсинки.

Выходит, поддерживал революцию писатель только на словах. Однако это было, видимо, еще опаснее, нежели бегать по улицам с винтовкой наперевес.

Унтола выследили специально обученные люди и арестовали 12 апреля 1918 года. С той поры он перешел на полное бесправное положение — стал заключенным. Даже для обладающего замечательной фантазией и великолепным чувством юмора Майю Лассила это было невообразимо. Вероятно, и неприемлемо.

Однако продлилось такое положение совсем недолго. Уже 21 мая на пароходе из Хельсинки в Сантахаминскую тюрьму известного писателя Майю Лассила убили прикладом винтовки по голове и несколькими ударами штыка в грудь. Тело сбросили в волны и поплыли себе дальше. Свидетелей этого события было предостаточно, но следствие не велось. Подумаешь, писатель!

И сделали это не распропагандированные в своем варварстве красные. Убийство литературной гордости Финляндии на счету демократически настроенных борцов с коммунистическим террором.

Что и говорить о судьбе двух безвестных заключенных Соловков!

Конечно, хотелось бы продать свою жизнь подороже. Но для того, чтобы броситься в борьбу, нужен подходящий момент, а его все не было. Бокий советовался с учеными, те предавались достаточно пространным рассуждениям, но всякий раз давали вполне толковые ответы. Блюмкин щурился на огонь, готовый к любым неожиданностям. Оставалось только ждать, что они с Игги и делали.

— Сколько пар сапог нужно, чтобы преодолеть известное расстояние? — между тем спросил товарищ Глеб.

— Металл, конечно, малоизученный, множественное содержания кремния, но при допуске «тридевять земель, тридевять морей» и все такое получается две пары на одно рыло, — ответил Добчинский.

— И один «хлеб», — добавил Бобчинский.

— Тогда нам понадобится еще четыре пары плюс на грудь плиту, — сказал Бокий.

— Сей же момент организуем, — ученые живо сорвались с места и уже булькали водой ламбушки.

Не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять — три человека будут задействованы. Начальник отпадает. Научные сотрудники как-то даже не рассматриваются, в противном случае они бы и вели себя по-другому. Ну, а больше в экспедиции никого и нету.

— Правильно мыслишь, — одними губами усмехнулся Яков. — Ты первый пойдешь, монах — замыкающим. Все в одной связке. Только я церемониться не буду. Сюрпризов не потерплю.

Ученые принесли оговоренный инвентарь и опять безмятежно расселись возле костра.

— Боюсь, что металлические изделия с собой не пронести, — словно вспомнив, сказал Бобчинский.

— Что же получается: голым что ли на камень бросаться? — Блюмкин не пытался скрыть свое недовольство.

Никто не ответил, только сноп искр взвился в небо. С озера раздался приглушенный крик «душно мне», а потом кто-то в белесой накидке торопливо перебежал от одной группы сосен к другой.

Игги вздохнул, Бобчинский зевнул, а Бокий прикрыл свои змеиные глаза. Неожиданно Добчинский затянул писклявым голосом:

Кто-то в белесой накидке также торопливо убежал от группы сосен к вершине горы Голгофа.

— Однако долгие проводы — лишние слезы, — сказал Бокий и достал свои карманные часы известной марки «Буре». — Уж полночь близится.

— А Германа все нет, — добавил Блюмкин.

Он встал на ноги и как-то по-собачьи встряхнулся. Потом достал из своей котомки какое-то тряпье и, тщательно разглаживая складки, переоделся. Тот же момент Яков исчез, а на его месте образовался какой-то загадочный дехканин, можно даже сказать, дервиш посреди карельской глуши.

— Алахакбар! — сказал он.

— Воистину акбар, — ответили хором заключенные и ученые.

Вполне удовлетворенный эффектом, дервиш протянул товарищу Глебу пистолет «Браунинг» и пару ножей.

— На хранение, так сказать, — произнес он. — Понадобится — добуду оружие в бою.

Тойво с Игги переглянулись: им на хранение сдавать было решительно нечего. Разве что, на чай — да и то вряд ли.

Добчинский достал какую-то рамку и поводил ею вдоль тела Блюмкина. Та даже не пискнула. После того, как Яков навернул на ноги по два «сапога» и зажал под мышкой «хлеб», снова помахал своей рамкой — никакого эффекта.

— Ну, как говорится, «с богом», — сказал Добчинский и ловко метнул научный инструмент через костер своему коллеге. Бобчинский его мастерски поймал и убрал в мешок.

— А нас? — удивился Антикайнен.

— Что — вас? — не понял Бокий.

— Ну, проверить?

— А что на вас искать? — фыркнул Добчинский. — Лагерных вшей?

Заключенные не стали отвечать и по примеру Блюмкина вооружились «сапогами и хлебом». А удобный момент все никак не наступал. Вероятно, теперь уже и не наступит, черт побери.

Товарищ Глеб поочередно подошел к каждому из участников перехода и внимательно оглядел. В его глазах не было никаких эмоций — ни надежды на какой-то результат, ни сострадания, ни любопытства. Он, что называется, был полностью бесстрастен, справившись со своим минутным беспокойством, случившимся ранее.

Скорее, он пытался через свой взгляд прочитать чужие эмоции, понять чужие мысли. Также он смотрел когда-то давно, в прошлой жизни, при отвратительном шабаше сатанистов на берегу тихого финского озера.

— Первым пойдет монах, — неожиданно сказал Бокий. — Никаких веревок. Держать друг друга за пояс.

— Так двум человекам в той норе не уместиться, — напомнил Бобчинский.

— Тогда не держаться вовсе.

Блюмкин не стал возражать, только развел руками: хозяин — барин.

Северная июньская ночь замерла, достигнув пика своего безмолвного великолепия. Ничто не нарушало покоя и тишины. От костра шло тепло, сверху куполом рассыпались звезды, неяркие, но манящие. То, что не спало — ложилось почивать, прочее — еще не проснулось. Одинокий Усопший монах белесым пятном бесшумно скользил на самую вершину горы Голгофа. Ему тоже было покойно, если такое состояние доступно призракам. Этой ночью некого было пугать и доводить до предельного нервного состояния. Этой ночью можно было, наконец, умчаться из этого разрушаемого мира в другое бытие, либо в полное небытие — кто ж разберет, куда уходят несчастные приведения?

— Еще напутственное слово, последнее — на этот раз от нашей науки, — нарушил тишину негромкий голос Бокия.

Добчинский поднялся и деликатно прокашлялся в кулак.

— Дорогие товарищи! — сказал он. — Возможно мы больше никогда не увидимся, но не держите зла. У нас тут есть ряд рекомендаций, которые могут помочь вам не потеряться в неизведанных просторах мироздания. Выполнять их, или же нет — ваше дело. Дорогу, как говорится, осилит идущий. В добрый путь, товарищи!

И сел обратно на свое место.

— Э, что делать-то? — возмутился Блюмкин, когда молчание затянулась и переросло все допустимые Станиславским театральные паузы.

— Ах, да! — заерзал на месте ученый, но вставать не решился. — Водочки бы сейчас, а, гражданин начальник!

— Потом выпьешь, — не очень по-доброму ответил Бокий. — Говори свои наработки. Сам знаешь, за каждым словом подписываешься — будет с кого спросить. Или кого наградить.

Добчинский на пару секунд нахмурился, а в это время Бобчинский как-то осторожно попытался от него отодвинуться.

— Прошлое, как камень: не отпустил — не поплывешь, - начал ученый. — Я это говорю к тому, что время — это та же река. Вам по ней придется плыть к другому берегу — отметим его, как «Рерих». Если время, как физическая координата, стремится к нулю, то скорость будет стремиться к бесконечности. На самом деле скорость будет зависеть от расстояния. Впрочем, неважно: суть в больших расстояниях и минимальнейшом времени. Как добиться управлением всего этого с научной точки зрения? Никак. Но наука — это материальность. Лженаука — это еще и духовность. Нам не важна теория, нам важен результат. Поэтому единственный способ добиться желаемого — это отринуть все ненужные мысли, зациклиться только на объекте. Если таковое удалось княжей особе сто лет назад, то почему не удастся и вам. Пусть «Рерих» будет мантрой.

— Но я не знаю такого человека, — сказал Игги.

— И я тебе отвечу, — вставил Бобчинский. — Получите фотографический снимок этого, не побоюсь слова, хорошего человека.

Он проворно вытащил из своей сумки пару фотографий и всунул их заключенным. Яков, понятное дело, в дополнительных сведениях о Рерихе не нуждался.

— Держите их перед глазами и больше ни о чем не думайте.

— Собственно говоря, это — все, — развел руками Добчинский. — Можете идти.

— Все, парни, пошли в хорошем темпе, — хлопнул в ладоши Бокий. — Верю в удачу. С богом!

— Господи спаси! — одновременно прошептали Игги и Тойво.

А Блюмкин ничего не сказал, кивнул своему начальнику и подтолкнул монаха к ходу в портал.

17. Переход

Собственно говоря, перехода, как такового, и не было. Разве что над горой разыгрались сполохи зарниц, словно отражения далекого пожара. Видно это было издалека, те жители архипелага, что по какой-то нужде не спали и пялились в это время на небо, боязливо крестились, чесались, а потом спокойно ложились обратно в постель.

Усопший монах даже мяукнуть не успел, сделал рукой, укрытой белесым саваном, непотребный жест, и только его и видели — лопнул, как мыльный пузырь, оставив после себя озоновую дыру. Вернее — дыру, состоящую из озона.

Все три путника тоже пропали без шума и пыли.

— Сработало, — сказал Добчинский. — Не пора ли нам по водочке, так сказать, ударить.

— Обещал, начальник! — поддержал коллегу Бобчинский.

— Эх, парни, вам только ханку жрать! — ответил Бокий. — А что с народом случилось, вас не интересует? Ну-ка, слазить в нору и убедиться, что она пуста.

Добчинский, как самый ближний к лазу, нехотя поднялся и залез внутрь. Тотчас же оттуда раздался душераздирающий вопль, от которого кровь, вполне вероятно, могла застыть в жилах. Усопший монах и его подельники-призраки просто отдыхали со своими охами-вздохами.

— Что это? — обеспокоился товарищ Глеб и опасливо достал свой револьвер.

Немедленно из дыры вылез Бобчинский, подполз на коленях к костру и откашлялся. Присев поудобнее, он принялся задумчиво лицезреть пляску огоньков на поленьях.

— Ну? — угрожающе поводя пистолетом, спросил Бокий.

— А! — встрепенулся ученый. — Все нормально. Никого нет. Камень на ощупь чуть теплее остальных. Пламя свечи в нем больше не рефлектует.

— А что же ты орал, как резаный?

— Так, пробовал силу своих голосовых связок, — пожал плечами Бобчинский. — Продышался, так сказать, всей мощью своих легких. А что?

Товарищ Глеб ничего не ответил, только вздохнул и махнул рукой: наливай, мол! Добчинский только того и ждал: жестом факира выудил из-под полы непочатую бутылку Смирновской водки, запечатанную сургучом.

— Как там спел монах, залезая внутрь? — спросил, воодушевляясь, Бобчинский.

«Нас не даром зовут пионэрами удивительной страны.

Это значит, ребята, мы первыми в каждом деле быть должны!»

Только спел ее не Игги, а Тойво, поддавшись на сиюминутную слабость.

Монах же перекрестился и сунулся в нору с самым решительным видом.

Ничего страшного он не ожидал. Все самое страшное могло ожидать его. Стоило лишь обратно загреметь в лагерь.

Игги верил в своих предков: их наследие, даже несколько превратно используемое, не должно быть во вред. Может, не совсем, конечно, на пользу, ну, да что теперь полезное? Вон, курево, говорят, пагубно для здоровья. Или алкоголь. Однако в тюрьмах от этого не помирают — там голод, холод и побои. Но про их тотальный вред принято не говорить.

Монах встал перед вещим камнем на колени, полюбовался пару секунд отражением в нем пламени свечи, а потом так же на коленях пошел вперед, не отводя взгляда от фотографии некоего Рериха. Большой, видать, человек, коли к нему за тридевять земель люди идут. У такого либо здоровья ищут, либо мудрости. Здесь, вероятно, имеет место мудрость и еще что-то такое, непознанное. Сексуальная потенция. Шутка. Монахам ничто человеческое не чуждо.

Игги шел на коленях, потом даже немного притомился. Не догадался свечку с собой прихватить — вокруг все также темно, как, понятное дело, где. Позвольте, но ведь горел же огонек перед камнем! Да потух, вероятно.

Он посидел немного на корточках, не больно-то привычно передвигаться таким вот способом. Вокруг — ни зги не видать. Да и нет у него той зги! Монах пошарил вокруг себя руками и ничего не нащупал — пусто, как, понятное дело, где. А, вообще-то, вовсе непонятно — где?

Игги прошел еще немного, протирая себе колени, а потом осторожно поднялся на ноги. Чего ползать, если можно гордо выпрямиться? Ну, чтобы было по-настоящему гордо, нужно еще заявить о себе во весь голос.

— Ку-ку! — сказал он негромко.

В ответ никто не прокукарекал.

— On-ko Petroskoi kaunis linnaine!

Это монах пропел уже во весь свой голос, прислушиваясь. Ответ пришел незамедлительно. Точнее, не ответ, а эхо. Эхо прилетело, слабенькое, но вполне различимое. Значит, есть и стена, которая отражает звук. Или что-то наподобие.

Игги выставил одну руку перед собой, а другую направил в сторону. Сделал один нетвердый шаг, а потом другой — потверже. Можно сплясать. Где? В камне? Он глубоко вздохнул, словно боясь, вдруг, оказаться в толще твердой породы без всякого доступа живительного кислорода. Но ничего — жить можно.

Про то, что за ним по пятам должен следовать Блюмкин, он даже не вспоминал. Также из головы совсем вылетели некоторые детали его гардероба, как то — «сапоги железные» и «хлеб железный». Игги вспомнил обо всем этом несколько позже, когда увидел где-то впереди посреди тьмы ограниченные невидимой аркой мерцающие ярчайшие звезды, какие ему ни разу до этого не доводилось видеть.

Тут же он, вдруг, осознал, что «хлеб» спекся — исчез, как утренний туман, а от «сапогов» осталась лишь тончайшая паутина чуть пониже колен. Вот, оказывается, как износить железные сапоги и съесть железный хлеб! Неплохо.

По всему выходило, что ему удалось пройти через камень. То есть, сквозь застывшее в этом камне время. Не считая «спецодежды», ничего не убавилось и не прибавилось. Фотография Рериха так и осталась зажатой в ладони.

Темнеющая на фоне звезд арка — это всего лишь выход из пещеры, где подобный же портал находится. Однако тут возникала некоторая странность: Игги отправился, так сказать, в путь в полночь, что в тот же самый исторический момент времени здесь соответствовал утру. Тем не менее ни ярким солнышком, ни хотя бы рассветом здесь не пахнет. Пахнет свободой, куда бы ни забросил его портал.

На свободе оказалось достаточно свежо. Звезды, раскинувшиеся вокруг, и на их фоне ярко выделяющиеся зубцы гор. И ни одного прочего огня!

Игги решил, что отправляться в путь в такую темень — так лучше сразу же без лишней траты времени прыгнуть в расселину и забыться на ее дне вечным сном. До рассвета следовало сделать три вещи: первая — как-то отметить эту пещеру памятным знаком, вторая — перекусить, третья — не замерзнуть.

Метка возле заветного камня нужна была на всякий пожарный случай. Монаху, конечно, трудно было вообразить его, но легче оставить для себя след, нежели разом обрубить все связи с прошлым миром.

Он всерьез опасался, что оказался не в том месте и даже не в том времени. Луна, огромная и непривычная на вид, могла оказаться вовсе не Луной, как таковой, а, например, Землей. Месяц, несмотря на свои большие размеры, вовсе не освещал окрестности, просто висел в небе зловещим блином с хорошо просматриваемым на нем рельефом.

И ни одной чертовой летучей мыши!

Так с пещерами не бывает. Да так и ночью не бывает. Кто-то обязан летать, пусть бесшумно, но неизбежно! Даже горы не должны быть абсолютно бесплодными. А иначе это пустошь, где встретить можно на свою беду лишь демонов и бесов.

Игги присел на ближайший к нему скальный выступ и про себя отметил: камень на ощупь не вполне ледяной, что внушает определенные надежды — не будет он отнимать тепло, будет, напротив, свое тепло отдавать. Это значит, что здесь не зима. А это значит, что есть возможность не околеть от холода. Стало быть, можно слегка помочь своему организму не растерять остатков тепла.

Одежда на монахе была еще та — оторви, да выбрось. Но вот под ней так и остались запасенные в побег сухари. Сухари — это пища. Пища — это калории. Калории при расщеплении дают тепло. Тепло — это жизнь.

Ветра не было абсолютно, поэтому Игги, сжавшись в комок возле выступа, отправил в рот пару сушеных кусочков хлеба. Действительно, стало лучше. Может быть, и не теплее, но пришла какая-то расслабленность всего организма. Так и надо, ведь ночь на дворе, а утро вечера завсегда мудренее.

Звезды подмигивали монаху, и тот не боялся: пусть он умер, но рано или поздно это случается со всяким. Тело ему послушно, разум чист — такая смерть легка.

Смерть была тяжела у Яромира Хладика, которого расстреляли просто за вольные мысли. Ни он, ни полицейский чин до самого последнего момента не верили, что такое может произойти именно с ними: один — умереть, другой — убить. Яромир не мог допустить, что является врагом государства лишь только потому, что его подозревают в инакомыслии. Полицай не мог допустить, что приказ на казнь действительно оборвет жизнь скромного застенчивого учителя географии. Оба не верили. Неважно, что Господь позволил Хладику за тот миг от залпа до смерти прожить целый год. Факт свершился.

Игги вспомнились его товарищи по несчастью. Причем, о Тойво Антикайнене думалось легко, как о человеке, у которого все должно быть хорошо. А вот молодого Мику Макеева вспоминать было грустно. То ли оттого, что не было никакой возможности помочь простодушному и доброму парню, то ли оттого, что ничего нельзя изменить. Наступит черный день, когда личный палач Сталина генерал Блохин выстрелит в его лицо, навсегда потушив чистый взор и улыбку.

Ничего, как сказал поэт: «Все вернется, братцы, все вернется вновь, все должно в природе повториться: и слова, и песни, и любовь, и кровь — времени не будет удивиться». Если не воздастся нам за поступки наши, и им — за их преступления, то нет смысла в этом мире. Любой долг при жизни красен платежом после смерти. В это надо верить! С этим и надо жить!

Игги, словно познав какую-то истину, решился вернуться обратно к людям, но подумал, что поблизости нет никакой воды. А нет воды — нет места, где «сапоги и хлеб» дожидаются своей участи. Он опечалился и проснулся.

Разгорался рассвет. Вершины гор проступали сквозь стремительно отступающую тьму, и, вдруг, в небе оказалась различима точка, лениво нарезающая круги. У этой точки скоро оказались видны крылья, да и, вообще, она начало здорово смахивать на орла. Вряд ли подобные птицы водятся на Луне.

Игги протер глаза и снова сокрушился, что нет воды. Он не замерз, пока был в дреме, но это теперь его совсем не беспокоило. Беспокоило другое: что делать дальше?

Монах положил в рот несколько сухарей и, поднявшись, построил из валяющихся камней нечто подобное памятному знаку, хоть как-то отмечающему вход в пещеру с камнем-порталом. Ну, а дальше предстояло решать свою судьбу.

Древние говорили, что если неясно, что делать дальше — надо просто сделать первый шаг вперед. Игги, не торопясь и все время оглядываясь, двинулся вниз по склону, справедливо рассудив: воды на горе быть не может — она может быть у подножья.

Совсем скоро заветный памятный знак пропал из виду, а потом и сама скала сделалась точно такой же, как и прочие. Да и пес-то с этим! Теперь есть задача поважнее — выжить.

Сориентировавшись по солнцу, он старался держаться спуска с северного склона, ничем не мотивировав свое решение. Но это решение оказалось правильным — сначала стало слышно журчание, а потом показался и сам ключ, бивший из-под каменного выступа и тонкой струйкой текший далее вниз по намытому за годы руслу.

Вокруг стали бегать ящерицы, где-то, вероятно, притаились змеи, но делить с ними было нечего, поэтому Игги напился от души, посетовав, что нет с собой фляги в запас. Этим сожалением и было продиктовано решение идти вдоль ручейка — он должен куда-то впадать.

По мере спуска сделалось совершенно ясно, что былая пустота — это ошибочное наблюдение. Если бы никого не было, то большая куча экскрементов, на которую он набрел, не могла образоваться сама по себе. Специалистом в определении авторства эдакого непотребства монах не был, но предположил, что тварь была достаточно большой. Может быть, и сильной. Вполне вероятно, и свирепой. А у него с собой никакого оружия. Разве что камень.

Игги нагнулся, и тотчас же получил хлесткий удар по спине, словно бы кнутом. Резко выпрямившись от боли, он ощутил, как какая-то петля захлестнула его горло и начала давить, лишая возможности что-то сказать. Да что там сказать — и дышать-то сделалось невмоготу!

К такому ходу событий он был явно не готов. Попытался ухватиться пальцами за удавку, да где там! Неприятная ситуация до одури! В голове зашумело, перед глазами поплыли разноцветные круги, легкие готовы взорваться — хоть ложись и помирай!

Он так, было, и сделал: упал наземь и закатил глаза. Однако тут же хватка на шее чуть ослабла, и монах с хрипом втянул в себя живительный глоток воздуха. Вот, оказывается, какое счастье — просто дышать!

Вместе со вторым вздохом пришло понимание, что просто так сами по себе удавки не летают. Положим, с одной стороны веревки, которая и продолжает эту петлю, находится он сам. Значит, с другой стороны должен быть еще кто-то: невысокого роста, замотанный в стеганное одеяло с прорехами, с морщинистым коричневым лицом и маленькими узкими злобными глазами. Человек? Во всяком случае, на двух ногах.

А вот еще один — такой же, только в руках держит ружье с огромным дулом и витиеватым взводом курка. Этот, вдобавок, еще и говорит что-то. Правда, вычленить хоть одно слово из сплошного клекота не удавалось, но это, оказывается, и неважно. Третий человек более привычен к таким звукам, поэтому он с кривым ножом приближается к Игги и намерен сделать что-то нехорошее.

Монах, до сих пор лежащий на каменистой земле, оценил ситуацию мгновенно: если его не удавили сразу же, значит, есть две возможности. Первая — его возьмут в плен, типа, в рабство. Вторая — его прикончат более изощренным способом, приурочив это дело к какому-нибудь ритуалу, либо жертвоприношению. Эти парни в одеялах на такое способны. И в пользу второго говорило предчувствие каторжанина со стажем.

Человек с ножом, приближаясь, смотрел не в лицо Игги, а почему-то на его ноги. Ну, в этом нет ничего секретного. Собирается подрезать сухожилия, чтобы пленник не имел возможности удрать — делов-то! Раньше, бывало, с такой же целью конский волос в пятки вгоняли. Азиаты не особо поменялись с той замечательной поры.

Монах, старательно выпучив глаза, продолжал изображать различные степени удушья, словно бы невзначай расставил ноги в разные стороны. Враг, не чувствуя подвоха, сделал шаг, оказавшись между ними. И тут Игги резко перевернулся со спины на живот, одновременно сгибая колени. Человек с ножом немедленно упал, потеряв равновесие, купившись на детскую подножку, и уронил свое оружие.

Его сотоварищ отреагировал достаточно быстро, дернув свой аркан, но теперь уже не он создавал ситуацию — он ей следовал.

Монах, набычившись, как бык — забавно было бы набычиться, как лошадь или слон — подхватил нож и полоснул им по натянутой веревке. Потом еще раз, и еще — тупой клинок оказался, как столовый прибор в ресторане на Елисейских полях. Однако все же аркан лопнул, и человек, его тянувший, забавно взмахнул ногами, упав на голову.

— Гу-га! — захрипел боевой клич Игги, одним движением сорвав с шеи петлю, другим движением кривого ножа перерезая шею до позвонков. Ошибочно было бы думать, что все это он проделал с одной и той же шеей. Вовсе нет — для того, чтобы принять удар клинка, имелся другой специально обученный человек — кривоногий узкоглазый демон, замотанный в рваное одеяло.

Тем временем человек с ружьем вскинул свой раструб к плечу и нажал на спуск. Выстрел получился оглушительный, да к тому же дымный и искрящийся. По степени разрушения его можно было сравнить с залпом из легкой противопехотной пушки.

Если бы Игги не перекатился за ближайший выступ скалы, он бы разделил участь большого булыжника, возле которого только что лежал — того разорвало в каменную крошку, которой удобно посыпать лед на дорожках зимнего сада, чтобы не поскользнуться.

Монах не стал дожидаться, когда пороховой дым развеется, а побежал гигантскими шагами к человеку с веревкой, который начал подыматься на ноги и теперь, находясь в полуприседи, прижимал руки к ушам, потрясенный неожиданным грохотом. Игги очень метко пнул его правой ногой по уху, а потом добавил сверху-вниз левой, втаптывая его голову в мелкие камни на земле.

Стрелок лихорадочно возился со своим карамультуком, но у него плохо получалось. Оно и понятно: кремневые ружья не терпят суеты и спешки. В два прыжка монах очутился возле него и, подмигнув одним глазом, спросил:

— Ну, есть еще порох в пороховницах?

Тот в ответ что-то заклекотал, вероятно, сетуя на свое оружие, но Игги слушать не стал: сунул нож в грудь стрелка и отошел в сторону.

Все еще гуляло между скалами эхо выстрела, а в природе вновь восстановилось прежнее положение вещей: он и горы.

Вроде бы так. Да не так.

— Ловко ты этих басмачей разметал! — вдруг раздался с вершины ближайшего скального выступа голос, показавшийся знакомым.

18. Переход (продолжение)

Игги ухватился за бесполезное ружье и посмотрел вверх: на него, улыбаясь, глядел заросший бородой до самых глаз Блюмкин.

— Служил? — спросил он.

— Отдельный полк Олонецких егерей, — ответил Игги и зачем-то уточнил. — Галиция.

Яков спустился с выступа, ловко перепрыгивая с одной каменной площадки на другую, и, приблизившись, протянул руку.

— Это где ж тебя так долго носило? — спросил он.

— А какой сейчас месяц? — растерялся монах.

Блюмкин внимательно посмотрел на него и дернул щекой:

— Правильнее спросить: какой сейчас год?

Потом вздохнул и добавил:

— Пора рвать когти, как принято говорить в культурных домах. Валим — и чем быстрее, тем лучше.

Не дожидаясь вопроса, указал за каменистый гребень позади ручья. Игги выглянул и увидел приближающуюся толпу людей в таких же одеялах, опоясанных кушаками с подвешенными на них предметами, очень характерными по форме. Вероятно, это было ни что иное, как холодное оружие в самых разных его проявлениях: режущих, колющих и пилящих. Да и намерения у толпы казались явно не дружеские.

— С этих что-нибудь возьмем? — монах махнул рукой в сторону лежащих тел.

— Так нечего с них брать, — ответил Яков. — Однако мне нравится ход твоих мыслей. За мной!

Игги побежал следом за Блюмкиным, едва поспевая за его прытью.

Сначала они карабкались куда-то вверх, затем обогнули огромный валун и оказались перед большой норой в земле. Яков потоптался перед этой дырой, с силой стуча каблуками по мелким камушкам и грязи. Потом отпрыгнул в сторону, и они вновь побежали, только теперь вниз, пока не оказались возле того самого ручья ниже по течению.

Игги догадался, что таким образом Блюмкин путал следы и сбивал погоню.

— Подожди меня здесь, — чуть отдышавшись, сказал Яков. — Надо полностью обезопаситься, чтобы никакая собака за нами не увязалась. Я быстро.

С этими словами он как-то ссутулился и ушел вверх по ручью. Монах не решился задавать вопросы, однако заполз на каменистый гребень, показавшийся ему смутно знакомым. Все правильно — они почти вернулись на то место, где не так давно случилась хорошая драка. Не все же драки плохие!

Возле мертвецов стояло два человека и курило бамбук. Вообще-то неизвестно, что они там курили, и курили ли вообще, но эти двое явно были охраной, пока прочая орда бегала в погоне. К ним как раз и шел, нисколько не скрываясь, Яков. Причем, он не только приближался к басмачам, но еще чего-то им говорил, размахивая руками.

Те тоже начали отчаянно жестикулировать, а потом они расстались: Блюмкин по широкой дуге вернулся к месту, где его ожидал товарищ, а один из двоих охранников со всех ног побежал за своей бандой.

— Все, — сказал Яков. — Будут теперь призраков ловить. Или бежать от призраков. Полагаю, второй вариант более вероятен.

Оказывается, самые крепкие парни из горного селения, элита, можно сказать, отправилась к соседям решать какие-то свои внутренние проблемы, возникшие в силу непреодолимых обстоятельств. Они не собирались никого убивать, во всяком случае, не всех. Но тут трое дозорных, шедших во избежание засады впереди, поумирали загадочными смертями. Один, самый храбрый, успел пульнуть из оружия предков — и все. Вот все прочие и побежали искать, кто к этому причастен. Подозрения, конечно, на соседей. Только они могут так подло напасть.

— А я им сказал, что видел демона, который в страшной спешке провалился сквозь землю, но обещал вернуться.

Демоны для местного населения — не простой звук. Их надо задабривать, их нельзя раздражать. Тогда они могут быть благорасположенными к деревне, даже защищать ее и особо не вредничать. Но какие бы они ни были добрые, все равно остаются демонами. А кроме них другой потусторонней силы в Тибете нет.

— Где? — удивился Игги.

— В Караганде, — усмехнулся Блюмкин. — А ты думал, куда мы собирались? Это и есть настоящий Тибет. Это и есть наш путь.

Они пошли дальше, более не встречаясь со своими преследователями, обходя возможные человеческие поселения, питаясь в придорожных кафе и ларьках с фаст-фудом.

Если бы все обстояло именно так!

Тибет — это дикое место, куда цивилизация проникает крайне неохотно.

Яков, дав согласие на участие в экспедиции Рериха, отнесся к ней со всей серьезностью. Зная фарси в достаточно свободной форме, он вознамерился овладеть и местным диалектом. С этой целью он изыскал отчеты Пржевальского и Маннергейма об их азиатских турне и по ним нашел фамилии специалистов, побывавших в Тибете. ЧК со скрипом, но вполне достоверно определил оставшихся в живых участников, с ними удалось пообщаться, получить консультации и выйти на специалиста по языку. Консультанты остались в бодром здравии после этого общения, а специалист оказался настоящим кладезем лингвистики. Ну, а дотошный и упорный Блюмкин научился говорить всякие глупости без всякого акцента на языке Лхасы. Набор обиходных фраз и досужих умозаключений был до неприличия невелик. Впрочем, именно ими и пользовались ламы, чтобы изрекать великие мудрости. «Мысль изреченная — есть ложь».

Но не все так просто сложилось с этой экспедицией. Рерих был мутным парнем, если понимать это широко — в государственном масштабе. Его находки, открытия и гипотезы принадлежали только ему, и делиться с официальными кругами России, Швеции либо США он не намеревался. Увлечь его можно было только нематериальным, духовным сюжетом. Замечательный мыслитель и исследователь парапсихологии 19 — 20 века Блаватская, не чуравшаяся общения со спецслужбами, пыталась занять художника оккультизмом, пригласив на несколько спиритических сеансов. Ей тоже было ужасно любопытно вызвать на частичную откровенность самого Рериха, но тот после нескольких сеансов общения с медиумами и спиритами забил на все эти фокусы-покусы.

Но идею художника посетить Тибет кто-то подхватил. Вероятно с подачи жены, Лены Ивановны. Денег у Рериха было достаточно, а вот иные возможности начали предлагать душные американцы, чопорные англичане, подлые шведы, ну, и, конечно, вездесущие русские, точнее — евреи из различных ведомств. К ним, как бывшим соотечественникам — в смысле, некогда подданным Российской империи — он и обратился с просьбой о сотрудничестве.

За всеми этими ведомствами стояли люди Бокия, и он уже строил планы, насколько полно может художник знать все цели и задачи экспедиции, как тут вмешалось нечто, спутавшее все его ожидания. Имя у «нечто» было собственное — Меер Трилиссер, начальник иностранного отдела ОГПУ.

Тот недолюбливал спецотдел и его руководителя Бокия, в частности. Жаба его давила: каким образом им выделяются непомерные средства, в то время, как результата освоения этих средств не видно?

Трилиссер на полусогнутых помчался к Дзержинскому и горячо зашептал тому на ушко:

— Товарищ Феликс, зачем тебе в экспедиции Рериха сдался этот нехороший человек, этот товарищ Глеб? Разве нельзя без него обойтись?

И, не дожидаясь ответа, сам ответил, но уже в другое ушко:

— Мы лучше, у нас — профессионалы. А, главное, наши люди безмерно преданы делу революции, партии и правительства и лично товарища Ленину.

Уши у Дзержинского были немного волосатыми, и он недолюбливал, когда кто-то мог это заметить. Он гневно отстранился и вцепился рукой в свою козлиную бороду, что предвещало не самый лестный ответ.

— Двадцать процентов, — невинно моргнув, сказал Меер.

— Кхм, — ответил, словно бы, поперхнувшись, Железный Феликс.

— Тогда осмелюсь предложить больше, — добавил начальник иностранного отдела. — Двадцать процентов.

— Позвольте, — возмутился Дзержинский. — Больше двадцати — не может быть теми же самыми двадцатью.

— Может, — доверительно сказал Меер. — У нас все может.

И снова что-то горячо зашептал в подставленное мохнатое ушко, но товарищ Феликс его уже не одергивал и бороду свою козлиную не теребил.

Результатом этой беседы послужило то, что в экспедицию Рериха должны быть внедрены люди Трилиссера. Бокий, конечно, расстроился, но не очень. Теперь с него все взятки гладки: полная свобода действий и никакой ответственности. Откат товарищу Дзержинскому — тоже не его проблема.

Ехать инкогнито со всеми ответственными товарищами — так шпиона за столько дней непременно вычислят. Поэтому Бокию надо было найти другой вариант. И лучшего кандидата, нежели Блюмкин — найти невозможно. Но до определенного момента тот отказывался, а запугивать или взывать к партийной совести в отношении Якова бессмысленно.

Однако тут вмешался всезнающий Куратор.

— У тебя будет прекрасная возможность соприкоснуться с Историей этого мира, — сказал он.

— А тебе что с того? — поинтересовался Яков.

— Да любопытно просто. А тебе — нет?

Вообще-то, с определенного момента в жизни Блюмкина материальные блага перестали быть основными и определяющими побуждениями. Тайны мира интересовали его, но не так, чтобы это было навязчивой идеей.

— Мне хочется узнать: поменяется ли что-нибудь, когда ты поделишься своими открытиями с людьми? — добавил Куратор и хищно осклабился.

Якову сделалось не по себе, и он про себя решил: «Нафик-нафик, — кричат индейцы. Никуда я не поеду!»

На следующий день он дал Бокию «добро» на свою миссию. И тогда же начал подготовку.

Трилиссер самолично съездил к Рериху и милостивым указом назначил того руководителем экспедиции в Лхасу, посмеиваясь в кулак. Он чувствовал себя самым хитрым и хотел использовать художника «в темную». Тот, конечно, согласился с самым важным видом, и через несколько дней пропал, будто его и не было в помине.

Всей подготовкой пришлось заняться Лене Ивановне, а огэпэушные филеры с ног сбились в поисках ее мужа — черта с два! Канул в Шамбалу. Тогда, чтобы не терять лицо перед мировой буржуазией, снарядили поезд, отходящий с Казанского вокзала, в который поместили бородатого дядьку. Тот махал своим чепчиком случайным прохожим, неслучайным провожающим и представителям враждебных иностранных газет.

— Хто же ето? — спрашивали случайные. — Лев Толстой?

— Тундра! — отвечали неслучайные. — Сам Николай Рерих в Тибет отъезжают.

— Йа, йа, штангенциркуль, — кивали головами буржуи.

Вот такова была предыстория. Частично Блюмкин поведал ее Игги, чем нимало его удивил. Он сокрушался и радовался в одно и то же время. Хорошо, что не на Соловках, хреново, что у черта на рогах — в Тибете.

Яков загадочным образом вышел из портала несколько раньше монаха. Да и несколько дальше от него. Эта разница составляла добрых полгода и полторы тысячи километров. Он порядочно поистрепался, одичал, нахватался по пути всяких местных штучек и сделался похожим на самого натурального тибетского ламу, странствующего по своим ламским делам.

Блюмкин с удовольствием отобедал последним запасом соловецких сухарей, запивая родниковой водицей, и сказал:

— Эх, домашняя пища!

«Твой дом — тюрьма!» — хотелось прокомментировать Игги, но он, понятное дело, промолчал.

Им предстоял еще далекий путь, чтобы оказаться на хвосте у каравана Советских исследователей, в котором неожиданно объявился истинный Рерих собственной персоной. Подложный сбежал на каком-то полустанке в Средней Азии, очень здорово перед этим сокрушаясь о несоответствии предложенного заработка предстоящей работе.

Он, якобы, пошел посмотреть на верблюдов — и потерялся. В штабе предположили, что спрятался в одной из навозных куч пока поезд не уйдет. Народу в экспедиции не хватило, чтобы переворошить в окрестностях весь верблюжий помет. Так и уехали без «Льва Толстого». Ну, а тот, как говорится, остался «в шоколаде».

Перед самой Лхасой Блюмкин с товарищем догнал экспедицию. В ней, как водится, был полнейший разброд и шатание. Безмерно преданные делу революции, партии и лично Вове Ленину люди Трилиссера перелаялись между собой, не в силах решить, когда же кончается их рабоче-крестьянский энтузиазм и начинается борьба за выживание. Кто-то хотел объявить Рериха сумасшедшим нигилистом, кто-то не хотел возвращаться домой с вошью на аркане, кто-то выразил сомнение в учении Маркса-Энгельса.

Местное крестьянство на сто процентов состояло из неподатливых и лживых идиотов, зажиточное меньшинство — из податливых, но не менее лживых кретинов. И только Рерих никак на это не реагировал: самовольно отлучался от экспедиции и через переводчика задавал и тем, и другим безумныевопросы. А то и взбирался на отдельные скальные образования и там, складывая ладони в перспективу, что-то наблюдал, делая потом карандашные наброски в свой походный дневник. Похоже, его в экспедиции устраивало все.

Блюмкин это дело разузнал, а потом, воспользовавшись, ночной темнотой, удавил двух человек — переводчика и усомнившегося огэпэушного соглядатая. Первого, отправившегося в соседний кишлак, он «отработал» сам, а второго, отошедшего по большой нужде оформил Игги.

— Зачем тебе этот хмырь понадобился? — удивился монах, когда они решали кто кого. — Задавить подлого мента — не западло, но почему именно этого?

— Этот самый умный, он не так сильно оболванен пропагандой, поэтому может обратить внимание на то, чем другие пренебрегут.

Следует отметить, что к этому времени между террористом и каторжанином возникло некое подобие дружбы. Во всяком случае, оба прониклись уважением друг к другу. А это уже немаловажно.

Не успели еще высохнуть слезы по убиенным, то есть, сразу после предания одного тела земле и сдачи другого местным безразличным китайцам, Блюмкин предстал перед Рерихом и немедленно занял вакантное место. Игги также был принят в группу — вроде бы носильщиком. Но на самом деле художник очень заинтересовался загадочным паломником в Тибет, чувствуя, видимо, большую внутреннюю силу монаха.

— Смотри, не расколись насчет Соловков, — напутствовал товарища Яков. — Говори всю прочую правду, только об этом деле умолчи.

— Яволь, — согласился монах.

Никто из людей Трилиссера не смог опознать в бродячем послушнике самого Блюмкина настолько органично тот вжился в свою роль.

С далай-ламой Рерих встречался один, других просто не допустили. Зато все желающие могли сходить на беседу с местным тибетским святым прорицателем, который был ужас, каким святым. Даже летал над полом от своей святости.

— Не, я к этому дядьке не пойду, — сказал Игги. — Что это за имя у него такое — «Баба»? Баба с возу — кобыле легче.

— Да и я отчего-то не очень доверяю таким сказочникам, — согласился Блюмкин. — Баба — наверняка хитрый, мозги запудрит, наговорит намеков, как сфинкс, да еще и денег выманит.

Ну, тот прорицатель и изрек: великая цель у экспедиции, все обратно не вернутся, два врага имеются внутри, которых следует остерегаться. Все в общих чертах.

Огэпэушники подумали про себя, Яков тоже подумал про них. А что подумал Рерих — одному Господу известно.

И ведь дошли они до самой святыни! Что это такое — Шамбала, или, как говорили древние ливы, «Сампо» — узнали только два человека. Лишь три участника экспедиции смогли оказаться вблизи этого места, той загадочной части Земли, где пространство и время перестает подчиняться Законам, где силой становится мысль, а воля — разумом.

Прочим людям оказалось невмоготу. Прочие люди не были допущены. Может быть, в прочих людях, осталось от людей меньше, чем того требуется?

Николай Рерих не решился сделать последних шагов: он встал на колени и плакал, как умеют это делать лишь те мужчины, которые всю жизнь верят, и потом, спустя годы, узнают, что их Вера не беспочвенна. Или, быть может, он вышел на тот уровень, который доступен ему, чтобы не потерять связь с человечеством, которое ныне корчится в пустом поклонении ложным ценностям жизни? Жизни, дарованной всем нам Господом.

Он художник, он все сумел отразить на своих холстах. К его работам и можно обращаться за ответом.

А Игги и Яков не были настолько чувствительны, они прошли дальше.

— Знаешь, друг, — сказал монах. — Мое место здесь. И твое — тоже.

Блюмкин кивнул головой. Как определить, где твое место? Там, где тебе хорошо? Или там, где полезен? Или вовсе нет такого места, а есть вечный поиск?

— Место человека там, где он в состоянии выжить, — ответил Яков. — Я все-таки уйду, брат. Однако меня не перестает мучить одна дилемма.

Монах не был удивлен решению своего товарища — у них всегда по жизни были разные пути. Ни разочарования, ни беспокойства по этому поводу он не чувствовал.

— Что за дилемма?

— Куда подевался наш общий знакомец красный финн?

Вопрос был, конечно, риторический. Ни один, ни другой не знали на него ответа.

Блюмкин сопроводил Рериха до лагеря экспедиции, где они резво собрались и помчались в сторону Советской России. Яков с ними не поехал, предпочитая совершенно другой маршрут.

По возвращению ни Трилиссеру, ни его людям, ни самому Рериху от руководства ничего не перепало: ни денег, ни званий, ни почестей. Сведения, предоставленные ими, были признаны малозначимыми. Художник, вообще, внятно что-то объяснять не мог. Ну, а на эскизы его никто внимания не обращал.

Зато Барченко, Бокия и самого Блюмкина после предоставления проработанного и исчерпывающего доклада не обделили высокими правительственными наградами. Этот доклад немедленно засекретили, поставили штамп и спрятали в несгораемый сейф, где он лежит до сих пор.

Все бы ничего, да много кое-чего.

Товарищ Глеб был не такой человек, который мог позволить, чтобы кто-то другой соприкоснулся с другой действительностью. Или он вовсе не был человек?

А вот Трилиссер как раз был человеком со всеми вытекающими из этого последствиями. Люто возненавидел он Бокия, а еще пуще — Блюмкина. Униженным себя считал и оскорбленным.

— Отдай мне гада, — сказал он товарищу Глебу.

— Не отдам! — ответил тот.

Но прошло некоторое время — и отдал. Поменялся Яков после визита к Сампо. Вроде бы такой же остался — циничный и дерзкий, но накатит на него задумчивость — посмотрит на небо, улыбнется и дальше идет, как ни в чем не бывало. Опасен он сделался Бокию, потому что не вполне понятен.

Брали Блюмкина возле дома «ОКОН РОСТА», откуда он вышел — зачастил что-то к Маяковскому. Подъехал, взвизгнув пневматическими тормозами, «черный ворон», из него вывалились три человека с наганами наперевес — двое с правой стороны автомобиля, один с левой. Водитель остался на месте.

В него и выстрелил, без раздумий, Яков, ударил ближайшего нападающего ногой в голову, прикрылся им, как щитом, и всадил две пули в другого опешившего энкавэдэшника. Тот с расстройства тоже выстрелил и убил наповал своего коллегу.

Блюмкин щучкой прыгнул в раскрытую дверь, выбив мертвого шофера на мостовую, и дал по газам. Дернув рулем, успел еще поддеть на капот последнего из команды захвата и помчался по московским улицам.

Да стянуты были на эти улицы усиленные патрули чекистов — все-таки не простого смертного брали, а убийцу немца Мирбаха! И начали они палить в белый свет, как в копеечку. А Блюмкин — ну, отстреливаться на ходу, пока патронов было!

Прорвался он, уехал, свернул в Марьину Рощу, но что-то машина перестала ехать. Рычит, а сама, того и гляди, остановится. Выбрался Яков из-за руля и тоже, оказывается, не в состоянии бежать, куда глаза глядят. Подстрелили, демоны, и «черный ворон», и «сокола» в нем.

Так его и нашли по кровавому следу. Привези на Лубянку, обозвали «шпиеном» тибетским, поставили к стенке, и сам Трилиссер к нему вышел.

Стоит Яков, на доски опирается, которые ему взамен костылей дали, и улыбается загадочной улыбкой. Хотел Меер ему что-то сказать, да отчего-то передумал. Плюнул себе под ноги, развернулся и пошел прочь, махнув рукой расстрельной команде.

«И куда это красный финн подевался?» — не к месту подумалось Блюмкину. Он посмотрел сквозь серый цементный потолок на небо, улыбнулся и сказал:

— По Революции — пли!

19. Война мертвых

Тойво, вообще-то, деваться было некуда. Он сунулся следом за Блюмкиным, вцепившись зубами в железный «хлеб» и подумал про Рериха. Но отчего-то про него думать совсем не хотелось и даже не моглось.

Ему казалось, что спускается в мрачное царство Аида, чтобы забрать оттуда свою Эвридику. Или, на худой конец, остаться там вместе с ней. «Как же одиноко без тебя в этом мире, моя Лотта!»

Антикайнен оказался в полной темноте и, судя по всему, куда-то переместился. «Хлеб и сапоги» осыпались, сверху раздавался негромкий шум, будто кто-то двигал мебель, и больше ничего особого. Пахло пылью и мышами.

Он пошарил вокруг себя руками и нащупал чью-то протянутую руку, которую тут же с чувством пожал. Рука не стала пожимать в ответ. Да и была она какая-то холодная и очень гладкая. «Будто манекен», — подумалось ему. Тойво потянул ее на себя, и она охотно потянулась. Рука и торс. Даже без головы. Действительно, манекен.

А бывает такое в Тибете?

— Сука, еще брыкается! — раздался сверху возмущенный голос. — Ну, да на суде успокоится!

Тотчас же что-то, словно мешок картошки, упало сверху и загремело сдвигаемой в разные стороны мебелью.

Это не Тибет.

Там по-русски не говорят. А если говорят, то не так. Такая интонация типична для вертухаев. Неужели опять тюрьма?

Его глаза постепенно привыкли к темноте и стали видны очень смутные контуры, вероятнее всего подвала — хлам по углам, лестница посреди помещения. Тойво взял предложенную часть манекена под мышку и пошел к ней.

Он начал подниматься по ступенькам, гадая, закрыт вход в подвал замком или щеколдой, или нет? За ним пошли наверх сразу две темные фигуры. Антикайнена это не удивило.

Его удивило то, что комната над подвалом напоминала ленинский уголок в родной казарме в Питере. Или даже актовый зал: неровные ряды скрепленных между собой кресел.

Категорично, это не Тибет.

Тойво осмотрелся: под креслами лежал человек в местами изодранной форме мышиного цвета. Те двое, что вышли за ним, не спешили драться, в удивлении поворачивая головы вправо-влево.

Не прошло и пары минут, как заколебалась, то исчезая из виду, то появляясь снова, задвинутая в дальний угол трибуна. Когда это странное оптическое явление угасло, рядом с этим подиумом для оратора образовался еще один человек — коренастый и могучий, как дуб. Судя по его взгляду, он не вполне ожидал такого своего появления неизвестно где.

Немая пауза была прервана шумом сдвигаемой мебели — это зашевелилась фигура под креслами и, между делом, произнесла вполне мужским голосом:

— Шайтан!

— Рагнарек, — ответил высокий и статный весьма пожилой человек, бородатый и волосатый — тот, что тоже выбрался из подвала.

— Валгалла, — вторил ему молодой плечистый спутник.

— Архипелаг ГУЛАГ, — заметил Антикайнен первое, что пришло в голову.

Силач в секундном замешательстве открыл рот, но нашелся и добавил:

— Армагеддон.

Пока парень вылезал из-под кресел, Тойво пытался догадаться, что, собственно говоря, происходит, но не смог.

Но это уже совсем другая история. И о ней можно прочитать в моей книге, неправдивого и нематериального характера, под названием «Война мертвых».

20. Здравствуй, Родина

Тойво сидел под огромной старой липой, что растет возле крепости Саво, которая в Савонлинне. Спиной упирался в ствол, ноги согнуты в коленях, глаза прищурены. Тепло, безветренно и тихо.

То ли дерево способствовало полной расслабленности и отрешенности, то ли просто не было сил, чтобы встать и идти. Да и куда?

Он вышел из огромного колодца, что был внутри самого замка. Это место снискало себе не самую хорошую репутацию за века, что стояла сама крепость. Даже больше — слава колодца была зловещей. Призраки, леденящие сердце звуки и, конечно, вред для здоровья — все эти слухи передавалась из уст в уста между сторожами и прислугой. Кто был слаб и малохолен — хватались за сердце, кто был крепок телом — психика расшатывалась. В общем, колодец, да, к тому же, сухой и безводный — не то место, где можно было проводить романтические свидания.

Антикайнен пробрался через паутину малозаметного подземного хода, единственным путеводителем считая призрачный свет, указывающий на выход, по камням выбрался из самого колодца и, не видя другой альтернативы, решил эту крепость покинуть. В самом деле, не заявляться же властям! Властям и без него хватало забот.

Открыв скрипучую дверь, он вышел под тускнеющие звезды, пристально посмотрел в совершенно белые глаза ночного сторожа и не стал тому ничего говорить. И так, поди, натерпелся страхов за свое дежурство!

Вот таким образом он и оказался утром возле примечательной липы, присел на минуточку и сидел так уже несколько часов.

На поляну, что была возле берега озера, пришла семья с корзинами. У них, вероятно, был пикник. Значит, день сегодня выходной. А по тому, что отсутствует снег можно заключить, что это лето. Листья на липе еще совсем молодые — значит, лето в самом начале.

Там, где он был еще вчера — время совсем другое. Да и не время вовсе, а ералаш полнейший. Он ушел в портал на Белом море в июне 1922 года. Ну, а вышел в Савонлинна — пес его знает когда? Время настолько относительно!

Time is a great teacher, but unfortunately it kills all its pupils.

Время — великий учитель, но, к сожалению, оно убивает всех своих учеников.

Тойво пока выжил. Пока он жив. И надо бы жить дальше. Если не знаешь, что делать дальше — следует сделать просто первый шаг. Вот посидеть еще чуточку возле дерева — и идти.

— Привет, — сказала девочка.

Она прибежала к липе, удалившись от своего семейства. Синеглазая, светловолосая с щербатым ртом и веснушками — добрая, как и все девочки ее возраста.

— Привет, — ответил Тойво.

— А ты почему сидишь? — спросила девочка.

— Отдыхаю, — пожал плечами Антикайнен.

— А как тебя зовут?

— А тебя?

Девочка поправила на себе платье, проверила, не съехала ли набок маленькая косынка и только после этого проговорила:

— Лотта.

Тойво не вздрогнул. Грусть не может усиливаться: или она есть, или же ее нет. Антикайнен, даже смеясь, не мог от нее избавиться. Он свыкся со своей кручиной и просто жил, не пытаясь забыться.

— Тойво, — представился Тойво. — А тебе не пора к твоим родным?

— Ага, — согласилась девочка и повернулась, чтобы бежать.

— Погоди, — поспешил сказать Антикайнен. — Какой сейчас год, знаешь?

— Знаю, — кивнула Лотта. — Високосный.

И убежала.

Ну, вот, стало быть, как обстоит дело. Двадцатый уже прошел. Значит, какие-то последующие. Не вернулся же он в прошлое, в самом-то деле!

Подумав так, он почему-то вспомнил лже-барона Мику, монаха Игги, даже противного вертухая Прокопьева вспомнил. Странно, что было до Соловков, ему вспоминать не хотелось, да и не моглось, в общем-то.

Когда Тойво открыл глаза — оказывается, он их закрыл почему-то — к нему подходили Лотта с высоким мужчиной. Девочка держала оловянную кружку, а, по-видимому, ее отец — солдатский термос. Радушие мужчина не выражал, впрочем, какую-то враждебность — тоже.

— Привет, — сказал он.

— Привет, — ответил Тойво.

— Ну, вот, я же тебе говорила, что он не страшный и очень печальный, — добавила девочка.

— Как жизнь? — спросил мужчина.

Антикайнен вместо ответа пожал плечами: пес его знает, какая у него жизнь?

— Досталось?

— Ну, да, подранили слегка, — не хотелось говорить правду, а среди неправд эта была безопаснее всего. — Долго лечился.

— Странно, — заметил мужчина. — А больничкой совсем не пахнешь.

— Разные они бывают — больнички-то, — опять пожал плечами Тойво. — Это был реабилитационный центр.

— И когда это случилось?

— В сентябре двадцать третьего, — совершенно нейтрально ответил он.

— Ого, — удивился мужчина. — Почти пять лет назад!

Стало быть, на дворе у нас одна тысяча девятьсот двадцать восьмой год. Шесть лет минус. Или шесть лет плюс?

— Да нет, — объяснил Тойво. — Двадцать третьего сентября прошлого года, то есть, тысяча девятьсот двадцать седьмого.

— А, — согласился мужчина. — И как теперь?

— А теперь ему надо попить глегги, - деловым тоном сказала Лотта.

Потом Антикайнен пил горячее сладкое питие, и это было восхитительно. Девочка, заметив, как он смакует каждый глоток, радостно смеялась. Ее отец тоже заулыбался.

— Неужели так отвык от этого? — кивнув на кружку в руках Тойво, спросил он.

— Не то слово, — согласился Антикайнен. — Лучший напиток за последние годы. Спасибо, маленькая леди!

Лотта даже покраснела — до того ей понравилась похвала, и она, преобразившись в хозяйку, все пыталась подлить почти незнакомому человеку домашний глегги.

— Ой, спасибо, — улыбнулся Тойво. — Я у вас так весь термос вылакаю. А мне же еще идти надо.

— Далеко идти-то? — спросил мужчина.

— В Онкамо Сяскениеми, — сразу ответил Антикайнен.

Они еще немного поговорили о совсем несущественных вещах, и отец с дочкой, оба довольные выполненной миссией, пошли к своему пикнику.

Тойво, вздохнув, нехотя поднялся на ноги. В Онкамо жил Юрье Лейно — с ним он знаком не был, но его имя отчего-то первое пришло на ум.

Про этого коммуниста с дореволюционным стажем ему как-то рассказывал друг Отто Куусинен. Его дочь, Герта, в 1920 году приехавшая к отцу в Советскую Россию, тайно вздыхала на велеречивого, важного и импозантного революционера. А Отто его чертовски недолюбливал.

— Хлыщ какой-то, — говорил он. — Скользкий, как угорь. Все знает, везде бывал. «С мамкой сплю, да в папкиных трусах».

— Друг пламенного революционера Саши Степанова? — спросил тогда Тойво.

— Не знаю, — пожал плечами Куусинен. — Но повадки одинаковые.

А уходить из-под гостеприимной липы все-таки надо. Не ровен час особо бдительный гражданин вызовет полицию — не все же в Финляндии способны глегги угощать. Ну, а полиция — это, брат, полиция.

«It» s a fact of life, You know!

What» s that?

Corrupt cops.»^[228]

К незнакомому Лейно, на самом деле, Тойво идти не собирался. Он ничего не знает о нынешних реалиях, документов нет никаких, денег — и подавно. Надо куда-нибудь на работу подаваться, где особых вопросов не задают: землю копать, лес валить, камни таскать. В батраки, то есть. Или, как это называется в Карелии — «в казаки».

Сориентировавшись по дорогам, он выбрал ту, которая ведет в Пухос. От столиц и крупных городов следует пока держаться подальше.

Тойво на прощанье помахал рукой радушной семье, они ответили тем же, даже незнакомая с ним мама девочки. Раз первыми встретились хорошие люди, то дальше все должно быть хорошо. Про испуганного сторожа в замке он даже не вспомнил. Зато вспомнил про удачу.

Не прошло и получаса, как чертовски захотелось поесть чего-нибудь человеческого. Не в смысле каннибализма, а то, что едят другие нормальные люди: рябчиков в брусничном соусе, слабосоленую семужку с молодым луком и петрушкой, или мраморную говядину под красным вином. Ну, пара сухарей тоже бы сгодилась.

Когда-то во времена учебы в Каяни объясняли, как питаться подножным кормом. Грибы, ягоды, корнеплоды — это хорошо. Но не сезон. Так что же жрать-то?

Мимо проехала телега, в которой сидел мужчина в котелке и еще один — без котелка, зато лениво поедающий пирог с неизвестным содержимым. Тот, что безобразным образом жрал, еще и правил лошадью. Она, проходя мимо Антикайнена, подмигнула ему карим глазом, а потом дернулась в сторону, как от черта.

Пирог немедленно обломился пополам и обе части упали на обочину прямо под ноги Тойво. Возница чертыхнулся, а мужик в шляпе интеллигентно икнул.

«Спасибо тебе, Господи!» — подумал Антикайнен, немедленно подобрал еду и, кое-как поспешно сдув налипший сор, сунул в рот один из кусков. Ого! Пирог с мясом и капустой! Просто праздник какой-то!

— Во дает! — сказал возница, остановив лошадь.

— Хороший пирог! — Тойво захотелось выразить некое поощрение. — Я бы еще съел.

— Ух, ты! — на этот раз в тоне мужчины чувствовалось возмущение и даже негодование. Того гляди, за кнут возьмется. Конечно, предпочтительнее, было бы — за пряник. Но тут уж, как говорится, по настроению.

— А что — жалко?

— Вы, собственно говоря, по какому делу? — вдруг, по-столичному растягивая слова, спросил котелок.

Тойво присмотрелся: да он же бухой по самые уши!

— Любезный, а что: сухой закон уже отменили? — спросил он у возницы.

— Ну, ты загнул! — искренне удивился тот. Настолько искренне, что красный финн даже испытал к нему некую симпатию.

— А «воробышком» у вас не разжиться? — прищурившись, спросил он и сунул в рот оставшийся кусок пирога.

— Так, это, мы тут мимо едем, — растерялся человек с поводьями.

Антикайнен вздохнул с облегчением: с этими парнями можно сварить кашу. Кто-то из них явно промышлял нелегальным спиртным. Может, конечно, полицейская подстава, но вряд ли.

Обычно понтикку гонят в лесах, причем, преимущественно, для домашних нужд. Контрабандисты поставляют спирт по каналам из-за границы. А кто-то их развозит по «точкам».

Спекулянты продают контрабандный спирт или в 12-литровых канистрах, или в сосудах емкостью в четверть литра, которые народ называет любовно «воробышками». Говорят, что в любом хельсинкском ресторане можно заказать крепленый спиртом чай — надо лишь знать правильные термины.

«Чего желаете?» — спрашивало доверенное лицо бутлегера.

«Чай покрепче и обжигающий».

«Будет исполнено».

Или на точке, где торгуют из-под полы:

«Сколько надо?»

«Да я непьющий», — мнется покупатель. — «Мне бы «varpunen».

«Сколько?»

«Двадцать штук», — отвечает непьющий.

Возница на телеге, помявшись немного, двигает дальше, позволяя Тойво присесть рядом с ним.

Действительно, едут они по этим самым бутлегеровским делам. Схема до неприличия проста: под телегой — багажное дно, как в вагонах поезда, там дожидаются своего часа канистры. Если не знать, где искать, то сразу и не обнаружить. Да вот только полицаи на этом уже собаку съели. Да не одну. Но чтобы избежать неприятности с досмотром, в бричку садится пассажир, едущий по своим делам. А дела у него — адвокатские, в суд направляется, чтобы «драная Фемида — оглобля ей в дышло — восторжествовала». С такой «крышей» есть хороший шанс проехать дальше непотревоженным. Вот так.

— Вот так? — удивился Тойво, указав на бессмысленно пялящегося по округе «адвоката».

— Нажрался, падла, — вздохнул кучер. — Не в первый раз уже с нами работает, вот и подсел на халявное бухло. Жалко его — пропадет, коли выгонят.

— Ну, на свежем воздухе продует, да еще перекусить, как следует — оклемается.

— Как же перекусить? — притворно возмутился возница. — Ведь ты же всю его еду стрескал за обе щеки!

Действительно, не считая оброненного кучером пирога, весь съестной набор из корзинки уничтожил Антикайнен. Да и тот он тоже «приговорил».

— Ну, тогда просто проветрится! — улыбнулся Тойво.

Возницу звали Карл. Ехали они как раз в Пухос, где на фанерном заводе трудилось много рабочих рук. А рабочим рукам, как известно, с пятницу по воскресенье нужно пойло, чтобы влить его в рот. Иначе мозг не отдохнет и руки потеряют свои рабочие навыки.

— А сам-то кто? — спросил Карл.

— Я Антти Тойвонен, — решил не называть себя Тойво. — С излечения.

— То-то моя кобыла от тебя, как от покойника, дернулась, — заметил кучер. — С того света, что ли, выкарабкался? При смерти лежал?

— Было дело, — вздохнул Антикайнен.

— Ну, и как там — поди, лучше, чем здесь?

Эх, знал бы ты — плакал бы. Тойво посмотрел вокруг и даже испугался: вдруг, все это исчезнет? Глупости — там другой мир, там другое время, точнее — безвременье. Там мертвые. Manala.

— Здесь Родина, — сказал Тойво и решил переменить тему. — А что, вообще, творится?

— Да все по-прежнему, — ответил Карл. — Эдускунта, белые, красные. Вот на днях коммуниста словили. Если верить газетам — жуткий враг, дьявол просто.

— А кто такой?

— Да из России шпион, — попробовал рассказать, что запомнил, кучер. — В прошлом году пробрался. Баламутил народ. Пятнадцать лет ему дали, сатане.

— Адольф Тайми, — неожиданно сказал «котелок».

— Ого, их адвокатское величие приходит в себя, — криво усмехнулся возница.

Вот, значит, что с коммунистами происходит. Впрочем, Карл был недалек от истины, назвав того дьяволом. Дьявольский приспешник.

Тойво доехал с начиненной контрабандным спиртом телегой до самого Пухоса, где возле большой конюшни пожарной части он помог сгрузить все добро. Теперь оно вполне может стать «злом». На прощанье адвокат, посоветовавшись с кучером, передал попутчику одного «воробышка» — в уплату, так сказать, за конвоирование.

— Ну, куда теперь? — спросил Карл.

— Да на завод пойду устраиваться. Где разнорабочие требуются.

— Это в Вяртсиля, не иначе?

Ну, в Вяртсиля, так в Вяртсиля. Не болтаться же по дорогам! Родина хороша тем, что в ней можно найти свое место. Или, хотя бы, свой уголок.

Здравствуй, Родина!

21. Без России

В Хельсинки сам банковский управляющий принял Тойво. Не сказать, что он был радушен, но его подчеркнутая вежливость лишний раз говорила за себя: такие деньги просто так не даются, и вовсе не даются абы кому. Тайна банковского вклада в то время соблюдалась также свято, как и всемирный банковский постулат: «Деньги, черт побери, не пахнут».

Антикайнену нужно было совсем немного: прикупить дешевенький домик на отшибе Финляндии, престарелым родителям немного средств к существованию передать, да что-то совсем на карманные нужды себе оставить. Про яхту, гоночный автомобиль и годовой пансион на Лазурном берегу даже не говорилось. Это подразумевалось само собой. В смысле — это было не нужно. Во всяком случае в ближайшем обозримом будущем.

— Мы предлагаем вам банковскую книжку, — сказал управляющий. — Наличные деньги по сложившимся формальностям следует заказать заранее.

— А как насчет банковского векселя? — спросил Тойво.

— Ну, конечно, под гарантию банка вы можете оформить вексель и получить обеспечение в любом месте, где, разумеется, имеются соответствующие резервы. Но эта операция подразумевает некий процент в виде комиссионного вознаграждения.

— Годится, — сказал Антикайнен. — И наличность.

Банкир посмотрел на запрашиваемую сумму, вздохнул и распорядился выдать их немедленно.

— Вы наш уважаемый клиент, поэтому мы всегда рады пойти вам навстречу.

— Мементо море, — пожал плечами Тойво.

— Моментально, — согласился управляющий. — В море.

Несмотря на то, что достаточно строгие процедуры проверки личного счета Антикайнен прошел без осложнений, в стране Финляндия он все-таки был на каком-то не вполне легальном положении. По бумажке, выданной на заводе в Вяртсиля, он был Антти Тойвонен, а по паспорту — вовсе никто, потому что паспорта у него не было никакого, даже Нансеновского. Это его не сильно удручало, это могло удручить только полицию, коли они бы бросились его проверять. Но им пока до него не было решительно никакого дела — мало ли по Финляндии в поисках лучшей доли финнов скитается?

За то время, что он провел рабочим, Тойво узнал о некоем профсоюзном движении, которое с одной стороны поддерживали радикально настроенные последователи учения австрийского ефрейтора, а с другой — коммунисты и им сочувствующие.

Идея первых была величественной: слава, избранность, сила и порядок.

Вторые довольствовались идеей глобальной: равенство, братство, светлое будущее.

И те, и другие, в конечном счете, конечно, были заинтересованы только в перераспределении ценностей. Об этом можно было судить уже потому, что непотопляемый жирный социалист Саша Степанов бросался лозунгами, подыгрывая то одним, то другим. Он перестал быть «красным», но всегда был далек от «белых». Он был идейным, то есть, за деньги.

Тойво не вступал ни в какие профсоюзные объединения, держался несколько особняком, поэтому к нему попеременно подходили агитаторы с одной и другой стороны.

«Собрать сто дураков — никогда не получить ни одного умного. Собрать сто трусов — не получить ни одного героического действия» — цитировали своего вождя-идеолога одни.

«То, что мы оставим нашим детям зависит от степени решительности их отцов», — говорили другие.

— Ладно, — соглашался Антикайнен, но ни в какие партии не подписывался.

«Изучать историю надо для того, чтобы уметь применить ее уроки к текущей действительности», — не унимался пропагандист, заметив у Тойво книгу Эйно Лейно.

— А, применив, нужно менять саму историю, — ответил тот.

На этом разговор подошел к концу в виду своей бесперспективности.

Вообще, нынешняя ситуация, политическая или экономическая, была абсурдна. Все говорили, исполненные уважением к своим словам, но действовал один немногословный Маннергейм. И в коммунистах, и в националистах кишмя кишели провокаторы. Были местные, были питающиеся с Российской кормушки, были ставленники шведов и, конечно, немцев. Но все равно это были провокаторы.

Имелся у Тойво соблазн пойти по старым паролям и явкам, но, во-первых, он их не знал, так как не состоял в нелегалах-разведчиках, а, во-вторых, старые знакомые — еще со времен шюцкора — либо уже переболели всякими политиками, либо вовсе отошли в мир иной.

Именно поэтому он и решил на некоторое время отойти ото всех дел, уединиться от мира и попытаться найти согласие с самим собой. Только договорившись с собой, можно договариваться и с другими людьми.

К середине осени он уже нашел место, где бы можно было осесть за вполне реальную деньгу, также обзавелся разными справками, подтверждающими, что он, Антти Тойвонен, был работником завода в Вяртсиля. Ну, а о паспорте можно подумать только тогда, когда на кармане лежат деньги, не имеющие сравнение со скудным денежным содержанием его предприятия.

Тойво въехал в свой маленький дом, и первую осеннюю неделю наслаждался полным одиночеством. С Вяртсиля было покончено, смысл в работе потерялся совершенно. Конечно, существовало некое опасение, что скука заест, но не заедала! Он привел в порядок свое маленькое хозяйство, в ближайшем городке Тохмаярви нашел бакалейщика, который вполне мог поставлять продукты по его неискушенному вкусу, и зажил никому не известной жизнью, коротая предпоследний месяц 1928 года.

Однако о нем местные жители все же знали — расплатиться за покупку дома банковским векселем, конечно, не так круто, как наличностью, но тоже достойно. Пошли разговоры. Ничего страшного: поговорят и перестанут. Тойво был приветлив со всеми, откликался на имя Антти и ни к каким противоправным действиям склонен не был. Так сказал местный ленсман, по долгу службы попытавшийся разобраться who is who.

Зато из беседы с этим сельским полицаем Антикайнен выяснил, что Турку до сих пор остается столицей криминального мира Финляндии. Ну, а раз так, то где-то там должен быть его паспорт. Пусть Нансеновский, но именно тот документ, которым можно трясти, забыв о бумажках с завода Вяртсиля.

Народ еще только начал готовиться к новомодному празднику независимости, а Тойво навострил свои лыжи к ближайшей железной дороге, чтобы отправиться в небольшое путешествие. К родителям на это раз заезжать он не намеревался.

Отдавая матери в прошлый раз пакет с деньгами, Антикайнен напутствовал ее, чтобы об этом никто и никогда не узнал.

— Когда придут обо мне спрашивать, можно говорить, все, что угодно. Только не про марки — конфискуют в два счета.

— А, может быть, никто и не придет?

— Может быть, но вряд ли. Вопрос стоит по-другому: когда придут?

Он уходил от своей семьи и с горечью осознавал, что так будет легче для всех — больше не появляться в Сернесе. Даже для мамы.

У кого можно узнать об изготовлении фальшивых документов? Правильно: у полицейских. Нет таких преступников, которые бы ни платили этому ведомству. А если и есть, то это просто хулиганы, с которыми не нужно считаться.

Однако подойти в первому же попавшемуся полицаю с таким весьма специфическим вопросом — все равно, что написать заявление о добровольной посадке в тюрьму. Поэтому, приехав в Турку, Антикайнен первым делом совершил вояж по местам с некой предрасположенностью к криминалитету: рынок, торговые представительства коммерческих фирм «Ухо и рыло» и им подобным, а также забегаловкам, где подавали крепкий чай.

В непринужденной беседе он пытался выявить информацию о мзде за бизнес, коли он решится таковой открыть. Ему советовали, если считали себя «благодетелями», то есть, попросту хвастались. Его запугивали, если видели в нем какого-нибудь мифического конкурента. Ну и из таких бесед постепенно вырисовалось направление: где, кто и сколько?

Тойво вышел на лавочника в мелкооптовой торговле пряностями «из Индии». Тот кивнул в сторону самого важного городового, раз в день вышагивавшего по улице в одному ему известном направлении. Городовой, перехватив десятку марок, кивнул, в свою очередь, обратно на лавочника, не вдаваясь в подробности.

И тот уже, получив, так сказать, неофициальное «добро» на сделку, за такую же десятку обозначил место и время, когда можно обратиться, заплатить и получить желаемое.

— Это чигане, что ли? — спросил Тойво.

— А тебе есть разница? — фыркнул лавочник.

Антикайнен пожал плечами: ладно, нет проблем.

В принципе, он еще дома загодя подготовился к чему-то подобному. И деньги отложил, и заначку подготовил в случае непредвиденной траты.

Едва начало смеркаться, как Тойво постучался в дом, соседствующий с лесом. Место безлюдное и по цыганскому обычаю захламленное — не чрезвычайно, но изрядно. Если сюда заходить ночной порой, то в компании хорошо вооруженных людей в количестве десять человек. Если днем — то, вообще, проходить мимо, потому что и десяти будет мало.

Словно бы его ждали — дверь открылась моментально. Парень с лиловыми, как у лошади, глазами навыкат, деловито охлопал карманы Антикайнена и кивнул другому.

— Дорогой, — сразу же сказал тот. — Молодец, что пришел. Ты за ксивой? А деньги взял?

— А где паспорт? — спросил Тойво. — Я деньги на улице спрятал. Отдам сразу же, как получу документ.

Больше не разговаривая, его сопроводили через несколько коридоров и лестниц на второй этаж, где, вероятно, принимал посетителей и, вообще, занимался своими управленческими делами главный чиган — барон, по их понятиям.

Сопровождающий что-то проговорил на своем языке вальяжному увешенному золотыми цепями человеку за столом, прищелкнув при этом языком. Перевода не требовалось.

— Отчего такой недоверчивый? — то ли возмутился, то ли восхитился барон и кивком отослал людей. Впрочем, из-за шкафа немедленно выдвинулся еще один и замер, скрестив руки внизу живота. — Присаживайся. Сейчас все решать будем.

Тойво опустился на стул возле стола, а главный чиган достал из выдвинутого ящика несколько бланков паспортов. Это были и Нансеновские, хлипкие, и новые — плотные. Он положил на них свою крепкую ладонь, словно бы прикрывая от чужого взгляда, и спросил:

— Ну, теперь поговорим об оплате. А потом мой человек тебе все пропишет, куда надо.

В этом моменте предполагалось, что клиент расслабится и отбросит все свои страхи и беспокойства. С таким легче работать, даже если он действительно упрятал свои деньги где-то на улице — сам расскажет о месте клада. Никто, конечно, не собирался отдавать никакие паспорта.

Стоящий человек плавно переместился за спину Антикайнена. Тойво, не делая резких движений, поднял прямо перед собой правую руку, словно бы собираясь указывать куда-то вперед, а левой также спокойно перехватил ее возле кисти.

Барон не успел удивиться — он, вообще-то, ожидал дальнейших событий, сценарий к которым написал сам. Но все пошло немного не так. Точнее, совсем не так.

Тойво резко согнул в локте правую руку, помогая ей левой, швы на рукаве разошлись, освобождая что-то, не являющееся ни одеждой, ни человеческой конечностью, как таковой. Одновременно сзади из подмышки стремительно выскочило жало, вероятно, очень острое, которое легко пронзило насквозь человека с удавкой в руках, склонившегося над Антикайненом.

Тойво также резко левой рукой вырвал пику обратно и без промедления всадил ее в горло барону.

Человек может закричать, если он боится, или ему становится больно. В этом же случае ни испуга, ни страдания не было. Оба чигана вздохнули, а барон еще забулькал, и они разом завалились вперед.

Антикайнен во избежание шума поймал человека с удавкой и уложил того на ковер. Потом забрал со стола все паспорта, так как на столешницу уже начала натекать лужа крови. Затем привел в исходное состояние свою заранее изготовленную в домашних условиях пику.

Она была телескопической, и рычаг на рукояти освобождал пружину, которая выталкивала вперед ударную ось, тщательно заточенную до остроты иглы. Таким образом в собранном положении вся пика была длиной в локоть. Все швы на рукаве он распустил, оставив только несколько, еле скрепляющих.

Тойво взял из выдвинутого ящика маленький пузырек с чернилами, которыми пригодно писать в паспорте, и прислушался. Тихо. За дверью никто не стоит.

Он вышел и, стараясь ступать бесшумно, отыскал дверь в чулан. Только здесь могла размещаться лестница на чердак. Так оно и было.

Выбравшись на крышу, по коньку добрался в полуприседи до края и, качнувшись несколько раз, прыгнул на растущую в трех-четырех метрах старую раскидистую ель. Тойво не сомневался, что ему это удастся — не даром же он провел днем предварительную рекогносцировку.

Удалось также спуститься вниз, не испачкавшись в смоле — все-таки зима на улице — и двинуться дальше. О следах на снегу он не беспокоился — к тому времени, как их найдут, если, вообще, найдут, Антикайнен будет уже далеко. В лесу его ждали лыжи, а это значит свобода в движении.

К Рождеству Тойво уже был у себя дома, выкинув из головы всю поездку в Турку. Да, такая наступила жизнь, что все приходится делать самому. Если раньше можно было полагаться на мощную систему под названием Россия, то теперь этого больше нет, увы. Или — ах!

В паспортах стояла печать со всеми положенными символами и закорючками. Если это была подделка, то весьма искусная. Свои новые данные он ввел сам, потренировавшись для этого несколько дней. Теперь он был «Антти Тойвонен». Можно любить и жаловать.

В ночь под Рождество Тойво достал так и не початый «воробышек», выданный ему когда-то за бутлегерство, развел небольшой костер во дворе и, перемежая стопки разбавленного спирта нарезанной с чесноком кинки, смотрел на звездное небо.

У него никого не осталось. Ни товарищей, с которыми довелось пройти весь лыжный марш в двадцать втором — он их сам предал, ни друзей — Куусинен вряд ли станет общаться с ренегатом, ни семьи — им легче без него. Осталась только память о тех счастливых днях и ночах, когда рядом с ним была вторая половинка его души.

Нет желаннее праздника, чем Рождество. Нет грустнее праздника, чем Рождество.

Одиночество не может положить конец стремлению человека жить среди людей, приносить пользу людям, доставлять радость людям. Одиночество хорошо на миг. Это трагедия, если этот миг длится всю жизнь.

А потом пришел новый 1929 год. И если бы дни от рассвета и до заката не были наполнены постоянным действием, Тойво сошел бы с ума. Он делал проруби в озере, устанавливая в них сети, что обнаружились в сарае от прежних хозяев. Накатал лыжню по лесу и льду, бегая по ней на лыжах по кругу, который предположительно равнялся восьми километрам. Из сеновала методично вытаскивал все оставшееся сено, размещая его в кормушку для лосей, что приметил возле своей лыжни. Вооружившись лопатой, чистил снег с тропы, по которой можно было дойди до дороги на Тохмаярви.

Когда Антикайнен осознал, что всю выловленную рыбу съесть не в состоянии, начал возить ее в лавку при аптекарском доме. Взамен не просил денег, а только книги во временное пользование. Поэтому когда работать на улице из-за темноты было невозможно, принуждал себя читать, неожиданно для себя увлекшись этим делом и «глотая» книги одну за другой.

Зима — не повод для тоски. Тоска может напасть только весной, когда все в природе требует любви. Может подстеречь летом, когда ночь никак не настает. Может придти осенью, когда плакать хочется вместе с дождем.

Но до этого надо еще дожить.

Словоохотливый аптекарь поведал Тойво о самом известном финском коммунисте, которым оказался все тот же неведомый Юрье Лейно. Где-то поблизости у него была приобретена в свое время хорошая ферма, куда он после разгона всех красных в 1918 году, отправился вместе с новой женой. То ли руки у него росли не из того места, то ли голова думала не по-фермерски: через год он бросил все, в том числе и жену, и укатил обратно в столицу.

— А Лииса до сих пор там одна, — сказал аптекарь, как бы между прочим. — Из скотины — только куры.

— Да, — ответил Тойво. — Одной нелегко.

— И ты тоже один, — заметил собеседник.

— Да, — согласился Антикайнен. — Тоже один.

А про себя подумал: «Черт побери, а ведь, действительно — живу на Родине, а один. И словно бы чего-то нет. России нет. Удивительно, так привязался к той реальности, что эта реальность как-то не очень реальна. Словно, сказка. Увы, не моя».

Эти мысли потрясли его. Неужели надо возвращаться к Отто Куусинену, Оскари Кумпу и прочим своим товарищам?

Думая так, он возвращался к себе домой, но почему-то оказался совсем не дома. Ноги принесли его к дому Лиисы. Ноги, конечно, были не свои, а лошадиные. Ими управлял добрый сводник-аптекарь.

— Лииса! Я тебе тут человека привез, который «коня на ходу остановит, в горящую избу войдет», — сказал он и чертыхнулся. Это же русский поэт Некрасов про женщину говорил! — В общем, поможет.

Когда аптекарь уехал, Тойво, конечно, помог. В смысле, справился с теми работами, которые обычно женщинам в напряг: крестиком повышивать, пирог с рыбой сделать, стирку замутить. Шутка. Антикайнен поправил завалившийся, было, от снега сарай, раскидал по сторонам спрессовавшиеся возле тропинок груды снега.

Потом Лииса проводила Тойво через озеро — оказывается, жили они не так далеко друг от друга, если по зимним меркам. Затем она тоже помогла ему.

А потом утром неожиданно наступило утро. Случается, оказывается, и такое. Даже не в России.

22. Юрье Лейно

Отношения Тойво с Лиисой были просты. Это, конечно, не значит — примитивны. В некотором роде ихвзаимодействие было таким: и того, и другую вполне устраивала возможность оказаться рядом с другим человеком. Он делал тяжелую работу на два дома, она делала легкую работу на дом. Хозяйство не разваливалось, хоть и не развивалось. По крайней мере, куры были в порядке и с энтузиазмом делали то, что и положено курам: гадили с насеста друг другу на головы и в перерывах несли яйца.

Ни Антикайнен, ни Лииса не питали никаких иллюзий насчет дальнейшего будущего. Лед с озера сойдет — и отношения прекратятся, на время, или навсегда.

Женщина некогда была «столичной штучкой», но достаточно легко сделалась настоящей «селянкой». За бывшим мужем, во всяком случае, ехать не собиралась. Эта уединенная жизнь оказалось вполне по ней.

— Вероятно, Тайми, как человек с тонкой душой, способный только подделываться под других, почувствовал во мне тягу к природе, — как-то сказала она. — А сам, побарахтавшись в сельской жизни, ее не принял и не выдержал. Вот и ушел. Скатертью дорога.

— Да, бывает, — ответил Тойво, но потом удивился. — Тайми здесь жил?

— Ну, да, — согласилась она. — Я скажу даже больше: он был моим мужем.

Такого прошлого женщины он не знал. Мир тесен, оказывается. Адольф Тайми, некогда сатанист, ныне коммунист, так сказать, подпольщик, оказывается, тоже жил с Лиисой. А теперь он мотает свое пятнадцатилетний срок в одной из финских тюрем.

— А ты не навещала своего бывшего мужа, когда его посадили? — спросил Антикайнен.

— Разве он в тюрьме? — удивилась она.

Тойво призадумался: Адольф был разносторонне подготовленный человек, вполне мог за этот год уже и сбежать. Неужели после этого он наведывался к своей бывшей супруге? Никаких дружеских чувств к нему Антикайнен не испытывал, но побеседовать бы не отказался: всяко подпольщик был в курсе, что там в России сейчас творится. А, может быть, удалось бы через него и с Куусиненом связаться.

— Ну, не уверен, но в прошлом году его, вроде как, судили, — проговорил он.

— Правда? — вскинула брови женщина.

— Так об этом все газеты, говорят, писали, — пожал плечами Тойво.

Лииса округлила глаза, а потом неожиданно рассмеялась.

Все, спеклась бабенка. Любовь, наверно, была у нее к этому Тайми. Вот теперь и последствия сказываются в виде незначительного помутнения разума.

— Не, это Адольфа в тюрьму упекли, — наконец, сказала она.

— Верно, — осторожно согласился Антикайнен и на всякий случай посмотрел по сторонам в поисках путей отступления. Черт, надо бы было об этом в курятнике говорить — там, в случае чего, можно курами отбиться.

— А я жила с Антти.

— Правильно, — немедленно согласился Тойво, который и был представлен женщине именно, как «Антти». У него и паспорт на это имя был под рукой.

— Антти Тайми — родственник Адольфа Тайми. Брат, что ли — черт их разберет, коммунистов недоделанных. Ну, партийная кличка у него «Юрье Лейно». В знак признательности творчеству Эйно Лейно. Понял?

Вот, оказывается, где собака-то порылась! Братья! Или кто-то еще, но не сестры.

Ну, если судьба так настойчиво намекает ему на этого самого Юрье Лейно, то с ним нужно встретиться. Зачем? Так просто больше не с кем. Наверняка найдутся общие темы для обсуждения. Может, через него и канал в Советскую Россию имеется? Тойво не мог сам себе лгать: очень неприятно было чувство, что его считают дезертиром, кем он, в принципе, и был. Ну, во всяком случае, узнать, как дело кончилось после пресловутой «Лыжни Антикайнена».

Тойво тряхнул головой, словно отгоняя невеселые мысли и больше к теме бывшего мужа Лиисы не возвращался.

Эта тема сама к нему возвратилась, когда они перестали встречаться на момент ледохода, а добрая душа аптекарь, искренне веривший в свою знаковую роль при знакомстве «двух одиноких сердец», позволил себе пространно рассуждать, кто такой был этот Лейно, и отчего он укатил восвояси.

— Меня просил письма ему пересылать, если таковые будут, — сказал он.

— И адрес оставил? — невинно поинтересовался Тойво.

— А то! — гордо ответил тот. — Вот, сам полюбопытствуй.

Антикайнен полюбопытствовал и понял, что этот Юрье обозначил свое местоположение адресом старого толстого оппозиционера Саши Степанова. «Рыбак рыбака видит издалека!»

Когда лед почти сошел, по озеру можно было передвигаться на лодке. Он навестил Лиису, которая неожиданно, утром, сказала:

— Когда ты уедешь, помни мои слова.

— Какие слова? — удивился Тойво.

— Стало быть, ты уедешь, — вздохнула женщина и отвела взгляд.

Пожалуй, она была права. Деятельная натура всегда, к сожалению, любой отдых и жизнь в свое удовольствие воспринимает, как бездействие. На самом деле это не так, но привычка, вторая натура, взывает: надо что-то делать, а не только хозяйством заниматься.

— Я обязательно вернусь, — сказал Тойво. — У меня впервые есть свой дом, и он — здесь.

— Я верю, что это так, — улыбнулась Лииса. — Но сердце твое не здесь.

Ну, что же, и это верно. Свое сердце он закопал в безымянной могиле на кладбище Выборга. Где-то там лежит убийца Мищенко, но это не важно. Важно то, что сердце Тойво навсегда осталось возле могильного камня с именем «Лотта».

— Ты не ответила, — помрачнев, сказал он.

Лииса, заметив перемену в настроении своего мужчины, улыбаться не перестала: в конечном итоге, все они прошли через многое в этой жизни, у каждого есть своя грусть. Она взяла Антикайнена за руку и заглянула ему в глаза.

— Береги природу, мать вашу! — сказала она и рассмеялась.

Тойво, сначала удивившись, потом рассмеялся и сам. Хорошие слова и очень уместные.

— На самом деле мне бы хотелось тебя немного предостеречь, — прекратив смеяться, проговорила Лииса, сделавшись опять серьезной. — Не доверяй моему бывшему мужу. Не связывайся с ним — он способен на любую подлость, а потом обязательно найдет этому оправдание.

Вокруг бурлила весна 1929 года, снег проседал на глазах, являя проталины и первые подснежники, птицы кричали друг другу какие-то свои лозунги, собаки щерились на солнце, не обращая внимание на лежащих на заборах и крышах сараев котов. Уже пролетел, жужжа на всю округу, первый жук, уже сожрал его после приземления пробудившийся ежик. Уже люди начали улыбаться не только из вежливости друг другу, но и по причине внезапно свалившегося на их головы хорошего настроения. А весной — только так! Весной по-другому не бывает.

— Почему ты так решила? — спросил Тойво.

— Не знаю, — пожала плечами женщина. — Мне так кажется.

На самом деле, конечно, об интересе к Юрье ей рассказал все тот же аптекарь.

— Ты последи за моим домом, пожалуйста — уже садясь в лодку, сказал Антикайнен.

— Без проблем, — ответила Лииса.

Вот так и вышло, что толчком к поездке в Хельсинки послужила эта мимолетная беседа. Тойво вытащил из озера все сетки и катиски, развесил их сушиться в сарае, собрал нехитрый походный саквояж, сдал аптекарю по пути на станцию всю выловленную рыбу и помахал гостеприимному городку Тохмаярви рукой.

Тохмаярви в ответ тоже помахал тремя руками: одной — ленсмана, одной — аптекаря, и еще одной — собаки ленсмана по кличке, как водится, «Бобриков».

Оппозиционер Степанов жил в столичном районе Керава. Был у него дом, жена, такая же продажная, как и он сам, и — все. Дети разъехались, собаки и кошки в доме не приживались, друзей не было. Саша промышлял лекциями о политической обстановке, в основном — зарубежной. Про Финляндию — или хорошо, или никак. Такая ныне существовала установка, словно про покойника. Левые и правые были под запретом, ну, а средние — это вовсе никто.

Такое положение вещей не очень смущало обычных финнов, в эпоху «сухого закона» у них были цели и задачи поважней, нежели какая-то политика.

Вот из-за этого денег у Степанова было не очень много. С хлеба на воду не перебивались, однако личного шофера пришлось уволить, а автомобиль — продать. Нормальное, в общем-то, положение, но те, кто разок вкусили плоды своей «значимости» с этим мирятся крайне неохотно. Им все мало.

Тойво не торопился бежать к знакомому с детства политикану. Он остановился в гостинице и пару дней изучал жилище Саши, входы-выходы, а также людей, что приходили по этому адресу. Проследил его маршруты, а также передвижения его жены, в лишний раз убедившись, что пара стоит друг друга, потому что сволочи. Степанов охотно контактировал с полицией, изображая на лице при этом полнейшее радушие. Его жена также радовалась при встречах с какими-то сотрудниками министерства внутренних дел, то ли получая от них указания, то ли делясь какой-то информацией.

Черт побери, что они могли знать, проводя большую часть времени дома?

Вот как раз в этом-то и была опасность. Нельзя давать даже малейший повод, чтобы чета Степановых выявила усердие и проявила рвение. Застучат, это не вызывало никаких сомнений.

Тогда Антикайнен написал письмо Юрье Лейно, якобы пересланное из Тохмаярви через попутчика, и за десять пенни попросил какого-то мальчишку доставить его Саше. А сам приготовился ждать и наблюдать в облюбованном по такому случаю садике.

Левой рукой через плечо он написал полнейшую чепуху, придумав мифический долг, а также просьбу в счет этого долга организовать поставку литературы. Письмо, конечно, было неважно. Важно, чтобы за ним пришел Лейно.

Однако тот не появился, зато на другой день появился совсем молодой человек, доселе в дом не вхожий. Пробыл он внутри всего пару минут и ушел, как ни в чем не бывало: считая ворон и похлопывая себя по внутреннему карману пиджака.

Тойво, нимало не заботясь, последовал за ним и дошел до пансиона, в котором молодой человек также провел всего пару минут, по выходу тряся мелочевкой в кулаке — плата за услуги курьера.

Заходить внутрь и задавать вопросы показалось для Антикайнена предосудительным. Уж лучше подождать, имея хорошую ориентировку: возраст, рост, татуировка на спине «Не забуду мать родную?» и манера поведения состоявшегося политика. На надпись между лопаток он надеялся меньше всего — вряд ли Юрье имеет обыкновение ходить топлесс.

Не прошло и получаса, как субъект, почти по всем описаниям подходящий под Лейно, неторопливо и важно вышел из дверей пансиона и пошел по своим делам. Оставалось только напасть на него и содрать пиджак, рубашку, нательное белье, чтобы убедиться: вот он, демон! Однако, конечно, этого не требовалось — уж больно чем-то неуловимым Юрье напоминал ему сидящего в тюрьме Адольфа Тайми.

Тойво пошел следом за ним, а, поравнявшись, оглушительно шепнул ему прямо на ухо:

— Антти!

Тот подпрыгнул на месте и, похоже, чуть-чуть описался в штаны. Вероятно, не привык к такого рода случайностям на улице.

— Как? — спросил он, зажав ладонью оглушенное ухо. — Чего вы хотите?

— Это меня зовут «Антти». А ты — Юрье. Так? — подвинувшись к нему вплотную и дыша недавно специально пережеванным чесноком, спросил Тойво.

— Я Антти, то есть, Юрье. Но в чем дело? Ты что — белены объелся?

Похоже, он быстро начал приходить в себя.

— Чеснока, — поправил Антикайнен. — Поговорим?

— О чем? — досадливо поправляя брюки — точно, описался! — спросил Лейно.

— О литературе, — сказал Тойво и подмигнул.

Юрье сразу на память пришло только что полученное письмо, из которого он ничего не понял. Он почесал в затылке, пытаясь сообразить, посмотрел на Антикайнена, потом еще раз и, вдруг, заулыбался.

— Ох и сволочь ты, — сказал он несколько неожиданно.

— Почему? — настал черед удивляться самому Тойво.

— Я тебя знаю.

— А я тебя — не очень. Вернее, не знаю совсем.

— Ты же тот самый красный террорист Антикайнен, который лыжник! — перейдя на зловещий шепот, сказал Юрье.

— Нет, — даже слегка растерялся Тойво. — Он — это не я. Точнее, я — это не он.

— Да ладно! — Лейно даже махнул рукой. — Помню еще в восемнадцатом году видел тебя с Вилли Брандтом, а потом с этим русским революционером — с Бокием. Помню твои выступления перед рабочими в Тампере.

— В Турку, — поправил его Антикайнен.

— Вот, а, говоришь, не ты. Побеседуем? Только мне домой забежать надо, а то напугался преизрядно.

Потом они отправились в «очень приличную чайную», где за чашечкой крепкого чая можно было вести разговоры хоть до посинения.

— Нам «воробышка» для настроения, — сказал Юрье, и потому, что его никто не стал переспрашивать, сделалось понятно, что он здесь свой проверенный и бывалый клиент.

Лейно был уверен, что Антикайнена прислали из «центра» с каким-то особым заданием. Мировую революцию замутить, либо Маннергейма пришить, немецкого прихвостня, или что-то еще секретное. Тойво не пытался его разубедить, но понимал, что придется раскрыться. Ну, или частично выдать правду, недомолвками придавая ей загадочный и даже сакральный оттенок. В смысле «великих коммунистических идей» сакральность.

Антикайнен с первых же минут общения видел в собеседнике своего в доску парня. Веселый, остроумный, очень неглупый и способный к анализу ситуации с прагматической точки зрения, — Юрье располагал к себе. Однако Тойво помнил слова Лиисы, а также знал о некоей связи Лейно с продажной шкурой Степановым. Чтобы сделать какой-то вывод, этого, конечно, недостаточно. Но в общих чертах получалось нечто следующее: партийное дело вполне могло превратить дружески настроенного человека в полного недруга. То есть, можно общаться с Юрье и быть уверенным, что он не побежит в полицию, но при возникновении неких обстоятельств, которые как-то пагубно могут отразиться на репутации или дальнейших перспективах — сдаст, не поморщившись.

Первый «воробышек» закончился быстро, прилетел второй, беседа приобрела вполне задушевный характер. Тойво ничего не стал говорить о Лиисе, зато понял, что время информации наступило.

— Такое дело, Юрье, — начал он. — Да ты, пожалуй, уже и сам понял, что я в некотором роде не при делах.

Тот в ответ важно кивнул головой, хотя на самом деле ни черта не понял.

— У меня случилась неприятность, своего рода последствия того лыжного марша, — сказал Тойво. — В общем, получил я по голове сосулькой, и многое из того, что потом случилось со мной, теперь для меня загадка. Сам понимаешь, руководству сообщать об этом невозможно: не поймут они, да и с посадкой твоего брата у меня все концы обрубились.

— Концы, как говорится, в воду, — захихикал Юрье. Похоже, то, что Адольф в тюрьме, не очень заботило его. — То-то я смотрю — странный ты какой-то. Ни лозунгов, ни позывов.

— Ах, к чему эта патетика! — вздохнул Антикайнен. — Мы тут свои пацаны, нам кривляться не за чем.

— Отличный тост, слушай! — обрадовался Лейно. — А также предлагаю выпить за то, что можно вот так спокойно «попить чайку» с херрушкой политбюро!

В 1923 году, оказывается, Тойво стал членом ЦК компартии Финляндии, а уже через два года сделался и вовсе членом Политбюро ЦК компартии Финляндии. Хорошие должности, руководящие, зарплата весьма достойная, опять же, санитарно-курортное лечение на уровне мировых стандартов.

Антикайнен почесал в затылке: хорошо он устроился, нечего сказать.

— А семья? — поинтересовался он. — Ну, там, жена, дети?

— Да ты что! — деланно возмутился Юрье и отодвинулся от стола на вытянутых руках, качнувшись на стуле. — Ведь ты же фагот! И жена твоя Николай Асеев!

— Этот поэт Асеев все по Маяковскому вздыхал, — засомневался Тойво, отчаянно застеснявшись непонятной для него репутации. — Как же так?

— Да, шучу я! — серьезно, будто и не пил вовсе, сказал Лейно и засмеялся, прикрыв рот рукой, чтобы не привлечь внимание других посетителей. — Видел бы ты сейчас свое лицо!

Да, это точно — посмотреть бы в лицо тому, кто теперь заместо него затесался в красные финны! Ну, не может же быть так, чтобы на столь руководящие должности принимали заочно! Выходит, есть теперь другой Тойво Антикайнен, живет своей жизнью, снятой с его собственной, и в ус не дует. Или это его самого после прохождения портала клонировало, как овечку? Нет, в этом случае Бокий такой случай не упустил бы для своих исследований. Значит, по-щучьему велению, по партийному хотению, появился у него двойник. Может быть, это даже неплохо — не будут его искать ни те, ни другие.

Однако срока давности у дела по пропавшей финской казне нет. Тем более в нынешних реалиях, когда псевдо-Антикайнен сидит где-то в России, отвлекая, так сказать, внимание, а настоящий бродит по Финляндии. Тут уже дело государственной, следует понимать, важности. Стоит только пустить слух, завтра же все полицаи будут иметь ориентировки на поимку опасного преступника-террориста, проникшего на территорию страны младенцев жрать, девушек насиловать и мужчин убивать, предварительно их истязая.

— Ты вот что, Юрье, — сказал Тойво. — Не говори никому, что я здесь.

— Ты вот что, Тойво, — ответил Юрье. — Помощь твоя нужна.

Они посмотрели друг другу в глаза, словно и не было этих сожранных «воробушков».

— О Степанове не беспокойся — это не мое доверенное лицо и никогда им не будет, — продолжил Лейно. — Мне до зарезу нужен твой опыт в одном деле на севере.

— Какой опыт? — спросил Антикайнен. — Шюцкора, красного командира, лыжника-шиша?

— Да весь, — сказал Юрье. — Но об этом — завтра. Давай, что ли споем?

И они спели, стараясь не распугать посетителей чайной.

23. Подполье

На следующий день случилось похмелье. Когда дело доходит до застольных песен — похмелье неминуемо.

Тойво воспринял свое состояние, как необходимую дань в получении информации. Ему стало понятно, что теперь, в некотором роде, он сделался зависим от Лейно, но не могла же такая зависимость быть завуалированным шантажом! Хотя, как ни назови это дело, но помогать Юрье придется. Пусть это будет чувством долга.

Они встретились в бане, на самом деле, лучшем средстве избавления от отравления алкоголем. После парилки и окунания в холодную воду вся похмельная «кирза» пропадает, возвращается привычная ясность ума и бодрость организма. Даже снова выпить хочется по такому случаю.

— Как у тебя с ксивой? — спросил в раздевалке зардевшийся от пара Лейно.

Тойво показал свой паспорт и с интересом ждал суждения своего товарища.

— Если это и не чистый документ, то высококачественный и, вероятно, дорогой, — покрутив картонную книжицу и так, и сяк, сказал Юрье. — Не буду у тебя, товарищ Антти, спрашивать, откуда и как?

Они с удовольствием выпили замаскированную под квас бражку, и мир снова сделался чудесным и радостным. Предложение Лейно было нисколько не выходящее за рамки обычной политической жизни любой страны: требовалось помешать конкурирующей партии сделаться лидером в жизни одного комбината на севере Финляндии.

На большом заводе в городе Раахе весь рабочий профсоюз а также кадровое ведомство начала подминать под себя организация под названием «Национально-патриотическое движение». Как правило, за такими гордыми словами гнездятся фашиствующие молодчики, очень модные ныне по всей Европе. Коммунистов выдавливают, а иногда и бьют. Под раздачу попадают даже, так называемые, беспартийные, которых большинство. С этой целью национал-патриоты создали молодежные центры «Воинов Одина» и «Мы Каръяла — нам Похъела».

Если коммунистам удастся противостоять в бытовом плане фашистам — то есть, вернуть право выбора на добровольную основу — все за ними и потянутся. А это — доверие, это — поддержка, это — согласие с основными целями и задачами.

— Ты, как член Политбюро ЦК компартии Финляндии, подходишь для такой работы, как никто лучше, — сказал Юрье. — Не афишируя себя, конечно.

— Когда? — тяжко вздохнув, спросил Тойво.

— Вообще-то, к сентябрю, — сказал Юрье. — Летом, как правило, активности никакой. Мы с товарищами думали, что документы необходимые за это время как раз удастся выправить. Ну, а ты уже упакован по полной программе — так что есть время продумать свои действия, ну, и отдохнуть еще. Ты где до этого работал?

— В Вяртсиля на машиностроении, — ответил Тойво.

— Вот и замечательно: выправим тебе рекомендацию по рабочей линии, комар носа не подточит.

На том и порешили. Не сказать, чтобы предстоящая работа была вопреки чаяниям Антикайнена. Наоборот — с людьми, полная свобода творчества, независимость от финансовых средств. И плюсом также может быть расценено вероятность связи с другом Отто Куусиненом, который, по слухам, с новым Антикайненом в приятельских отношениях совсем не состоит.

В общем, спустя два с лишним месяца, он взялся за работу со всем рвением, которое мог себе позволить.

Перед этим, конечно, Тойво съездил в свой домик и общался с Лиисой, которая ни о чем не спрашивала, просто была рада его возвращению. А лето в Тохмаярви — это чудесная пора, если, конечно, как-то договориться с комарами. Но с этими подлыми тварями можно только биться смертным боем. Всю романтику финской природы портят, кровососы!

Антикайнен отправился в Раахе, нисколько не настраиваясь на борьбу, на идеологию — да, вообще, ни на что. Ораторствовать перед рабочими массами — да ну! Это тоже не входило в его планы. В замечательный день 1 сентября 1929 года Тойво был уже на месте.

Для начала он изловил местного «социалиста» — запуганного и дерганного мужчину под пятьдесят лет.

— С полицией какие отношения? — спросил он.

— Да никакие, — пожал плечами тот.

— Это хорошо.

Местные хулиганы, объединившись под политическими лозунгами, зачастую «работали» за удовольствие. То есть, деньги не получали, зато получали власть. В жизни, однако, люди объединяются сами по себе чрезвычайно редко. Обычно их кто-то к этому подталкивает.

— Когда народ к тебе потянется со своими предложениями, пожеланиями и прочим — знаешь, к кому за помощью обращаться? — строго спросил Тойво.

— К полиции? — растерялся «социалист».

Прекратив смеяться, Антикайнен обрисовал ситуацию: рабочий профсоюз — представитель Лейно — фракция эдускунты.

— Вот и все. Поддержите на выборах — поддержат вас, ну, и тебя лично, — объяснил он. — Будете жить и процветать. И детям, и внукам заработка хватит. Ведь чем раб от работника отличается?

— Чем?

— Эх, садовая твоя голова: раб — работает, работник — зарабатывает. Вот так. По рукам?

«Социалист», было, протянул руку, но тут же ее боязливо одернул.

— А если народ не потянется? — спросил он.

— Не переживай, друг, — вздохнул Тойво. — Это уже моя забота.

Отправившись после этой беседы в полицию, Антикайнен почти неформально переговорил с местными полицаями и случившимися тут же парой деревенских ленсманов. Конечно, предварительно, он показал свои документы, в том числе и листок какого-то убытия из Вяртсиля — им его снабдил Лейно. Среди представителей «закона» оказалось несколько человек с шюцкоровским прошлым, отчего у Тойво авторитета стало немного больше, чем у простого обывателя.

Выяснилось, что приверженцы фашизма так же не приветствуются у них в городе, как и фанаты коммунизма — от них одни беспорядки. И те, и другие падки на силовые меры, не гнушаются мордобоем и даже разбоем.

— А у вас и коммунисты имеются? — невинно поинтересовался Антикайнен.

— Ага, — хором согласились полицаи. — Парни из «Мы — Каръяла, нам — Похъела».

— А Нинисто? — он назвал фамилию «социалиста».

— Так это профсоюз рабочих, а он ничего не решает, — опять хором выдали полицаи. — А что?

Да ничего, какая-то дезориентация здесь наблюдается. Не иначе кто-то где-то сидит и дирижирует. Комбинат-то в Раахе — ого-го! Градообразующее предприятие.

— Господа полицаи, вы в хоре петь пробовали? — Тойво собрался уходить.

— А-то! — обрадовались они.

Следующую пару недель Антикайнен потратил на «знакомство» с участниками боевых групп, которые «обеспечивали покой и мирный труд рабочих на предприятии». Кому сломал руку, кого просто сделал временно нетрудоспособным по причине множественности травм всего организма. Его пытались отловить, в него даже разок пальнули, но все это было полной чепухой для командира лыжников-шишей и человека, выжившего в странных условиях нематериального мира год спустя.

Каждому, с кем довелось общаться по делу «комбината Раахе», он говорил:

— Надеюсь, ты понимаешь, с кем тебе безопасней сосуществовать и получать зарплату за твой труд?

— С кем? — без исключения, спрашивали все собеседники.

— А ты подумай на досуге, — всегда отвечал Тойво.

Через некоторое время удалось вычислить «засланного казачка», играющего всю политическую карту места.

Это был одинокий маленький человечек, обеспеченный и относительно независимый, ярый охотник и коллекционер холодного оружия, которое он почему-то именовал «арийским». Всегда безупречно одетый, педантичный до мерзости, Берг — такова была его фамилия — умел долго и воодушевленно разглагольствовать о новых крестоносцах, что не вызывало сомнений: скоро придет время, когда сподвижников Берга будут носить в крытых алым атласом носилках, в то время, как прочие будут всего лишь червями и копошиться в грязи.

Тойво пришел в его дом под видом интересующегося клинками человека, который обладает уникальным ножом. В доказательство он набросал эскиз утраченного в ночь на Ивана Купалу древнего пуукко.

Берг его принял — как же иначе можно было поступить с человеком, который переминался с ноги на ногу перед его отнюдь не шикарным холостяцким жилищем. Соратники разошлись по делам, и до завтрашнего утра можно было предаваться планам, расчетам и самоподготовке. В общем, дело было к вечеру, делать было нечего.

— Хайль тебе, господин Берг, — сказал Антикайнен.

— Хай-хайль, — ответил тот и добавил. — Хеллоу!

— Вот! — он всунул ему в руки листок с рисунком в разных проекциях и с указанием размеров. — Можно в туалет?

— Да здесь туалетов — немерено! — возмутился хозяин и для верности показал по сторонам, где, что называется, кустились кусты.

— Ну, мы же культурные люди! — возразил Тойво. — А то обосцу.

Туалет, как и положено, был на заднем дворе. Тип — сортир. Но оборудованный по последнему слову техники: контейнер под выгребную яму, опилки совместно с компостом, лампа-летучая мышь, даже туалетная бумага из Тампере. Чувствовалось, что хозяин проводит здесь время, а не мимолетные моменты «пришел-ушел».

— Откуда у тебя это? — строго спросил Берг, поджидающий в некотором удалении от туалета.

Тойво немедленно полез ручкаться, но хозяин брезгливо одернул свои руки и спрятал их за спину вместе с рисунком.

— Ладно-ладно, — сказал Тойво. — Мы не гордые. От карела одного достался в качестве подарка.

— Редкостная и сакральная вещица, — заявил Берг. — Арийская. Сколько хочешь?

— Не продается, — скрипуче ответил Антикайнен. — Пуукко, как память о предках.

Хозяин хотел, было, возразить, объяснить про величие, надежные руки и тому подобное, но резко передумал.

— Ты же Антти Тойвонен, — сказал он и сделал несколько шагов назад. Он сунул руку к крыльцу и вытащил из-за стойки ружье. Вероятно, оно было заряженным.

Тойво тотчас же подскочил и ловко вывернул оружие из рук хозяина. Не медля ни секунды, он сунул прикладом Бергу поддых, а сам встал так, чтобы видеть все вокруг себя, упираясь спиной в крыльцо.

— У тебя два выхода: написать письмо и уехать, куда глаза глядят, либо просто уехать, — сказал Антикайнен.

Хозяин, отдышавшись на коленях, медленно поднялся на ноги. Лицо его опять приобрело брезгливое выражение.

— Я так понял, что ты предлагаешь либо жить, либо умереть. Хорошо, я тебе отвечу: пошел ты к такой-то матери. Как бы сказали на моей родине в Мянтсяля, механизм запущен, человек уже не властен.

— Хорошо, — ответил Тойво и вернул ружье хозяину. — Тогда я пошел. Только в спину не стреляй. Крестоносцы так не поступают.

Он подобрал упавший листок со своим эскизом и ушел по направлению на закат.

Берг еще с минуту стоял, глядя ему в спину, то поднимая, то опуская свое оружие. Когда странный посетитель скрылся из виду, он сказал сам себе: «Как бы добавили в Мянтсяля, воля ломает безволие». И в отличном расположении духа пошел внутрь, чтобы назавтра скоординировать встречу с представителями руководства комбината. Пора выставлять свои требования.

Тойво не сомневался, что диалога с Бергом не выйдет. У таких людей не может быть компромиссов, потому они всегда одни, без родных и близких, у них есть цель — остальное уже неважно. Непонятно, то ли причиной тому малый рост? Или уязвленное с детства самолюбие? Или плохая компания и скверная литература? Ну, компанию человек подбирает себе сам, а литература, если скверная, то и не читается. Да что там голову ломать? Если есть клоп, то его надо давить.

Оставшийся вечер и часть ночи Антикайнен потратил на обход сколь-нибудь заметных соратников Берга, в том числе и из «Воинов Одина», и «Мы — Каръяла, нам — Похъела». Конечно, ни одного карела в последней организации не было.

Кое-с-кем удалось поговорить вполне мирно — не дружелюбно, но без мордобития — с этими людьми он успел уже пересечься в этом месяце ранее. Кто-то другой дрался, кто-то даже хорошо дрался. Тойво изрядно досталось по голове и прочим частям тела, он в долгу не остался. Главная цель, которую он преследовал: чтобы молодчики Берга не собрались в стаю в тот же вечер — иначе бы ему просто не удалось выжить.

Всем Антикайнен говорил новую заготовку:

— Неужели ты веришь, что умеешь летать? Оставайся на земле.

Под утро, устав до чертиков, Тойво поднял с постели Нинисто.

— Ну, настало, похоже, твое время, — вместо приветствия сказал он. — К тебе люди потянутся, ты их правильно организуй. Не отвергай тех, кто был с фашистами. Более того: особое внимание к ним.

— С чего ты взял? — щурясь в кромешную темноту за пределами свечки, что держал в руке, Нинисто призадумался. Со сна это пока получалось не очень.

— Скоро здесь будет много полиции — у них прибавится работы. Так что народ к тебе потянется, будь уверен. Ну, прощай, «социалист». Верю, что у тебя все получится. Юрье Лейно на тебя очень надеется, — Тойво отвернулся, чтобы уйти, но собеседник попридержал его за рукав.

— Ты куда? — спросил он. — Может, помощь нужна? Или отдохнуть надо?

— Это вам помощь была нужна. Я ее оказал. Так что пора уходить. Ну, а насчет отдыха — не переживай. Покой нам только снится.

Антикайнен канул во тьму, будто его и не было. Нинисто постоял еще с минуту, зевнул и пошел досыпать. Ему-то что? Живи и радуйся.

До рассвета оставалось еще пару часов, но расслабляться было некогда. Тойво действительно собирался уходить из Раахе, причем намеревался сделать это пешком по лесу, но было еще одно дельце, которое необходимо было провернуть.

Он дошел до дома Берга, опустился на четвереньки и очень тихо двинулся вокруг участка, надеясь, что соседская собака не подымет шум. Но та оказалась то ли глухой, то ли добрые хозяева пускали ее в дом на ночь. В любом случае, все это было Тойво на руку.

Настоящая фамилия лидера местных ультрас была Валленберг, происхождение, понятное дело, не из финнов, ни, тем более, карелов. Кроме дел с комбинатом в Раахе он курировал ряд организаций по некоторой части северной территории Финляндии. И несмотря на всю свою скрупулезность и педантичность, он был человек и ничто человеческое ему не было чуждо.

Тойво прокрался до задней стенки туалета, где в свободном доступе стоял специальный контейнер со всякой всячиной внутри. Однако ни запаха, ни протечек эта всячина не выделяла. Антикайнен, стараясь не касаться краев ящика, поместил внутрь брикет величиной с полторы спичечных коробки фирмы Билтема, от которого отходили два провода. Последние были намотаны на катушку, величиной с кулак управляющего фирмы Билтема.

Тойво пополз прочь от туалета, разматывая провода. Все это удавалось сделать практически бесшумно. И, выбравшись за пределы участка Берга, он подсоединил к концам проводов небольшое магнето, величиной с точилку для карандашей, понятно кого и понятно откуда. Теперь оставалось только ждать.

В брикете, понятное дело, был тринитротолуол в консистенции, весьма смахивающей на мыло. Изначально, задумав дело, Антикайнен хотел изготовить взрывное устройство самостоятельно. Говорят, в тюрьмах этим делом промышляют наиболее продвинутые уркаганы. Берут сухое печенье, беличий помет и выделения потовых желез начальников караулов — смешивают в определенной пропорции и плюют внутрь для крутости. Все — бомба готова, тюрьмы рвутся, как картонные домики.

По учебе же в школе шюцкора он помнил, какой это трудоемкий и кропотливый процесс, всегда чреватый оторванными конечностями. Поэтому, отбросив ложный стыд, нашел взрывника в ближайшем карьере, что был в полусотне километров от Раахе, и за мзду приобрел все необходимое. В интересах того же подрывника было молчать, если что-то где-то рванет. О нем Тойво не беспокоился.

Когда Валленберг по устоявшейся традиции совершал свой утренний туалет, тот взорвался. Антикайнен, изучив все внутренние характеристики сортира, установил заряд так, что шансов у Берга не было никаких. Кусочки руководителя и вдохновителя фашистских идей разлетелись по округе на много метров.

Голова, например, прилетела в соседний курятник и там, к ужасу доброй птичницы, замерла на насесте, вспугнув полусонных кур. Те потом, конечно, оправились и на новый предмет в их жилище внимание обращать перестали, а вот женщина, решившая войти с утренним осмотром, всполошилась не на шутку. Только два «воробышка», один за другим, смогли унять внутреннюю дрожь и внешний истерический хохот хозяйки курятника.

Тойво, слегка оглушенный, смотал остатки проводов на катушку и уполз в кусты. По ним он намеревался выбраться в лес, где предварительно оставил все свои пожитки и походный спальный мешок в придачу.

Едва смолкло эхо взрыва, как наперегонки прибежали местные полицаи. Они посмотрели на курящуюся воронку и побежали за подмогой. Скоро от полицейских в Раахе было не протолкнуться. Взрывы тогда были редкостью.

24. Авторитет

Тойво проспал вдалеке от людей и дорог в лесу двое суток. Он уже делал так когда-то. Именно в лесу можно было выспаться, именно в лесу можно было освободиться от прилипших, как грязь, чужих взглядов. Именно в лесу можно остаться человеком.

Антикайнен сделал из лапника маленький шалаш, несмотря на то, что погода стояла тихой, безветренной, и, вроде бы, дождя не обещалось. Головой к северу, фляга с водой возле руки, укутавшись в спальный мешок, Тойво не заметил, как заснул.

Бывает, сон приносит мучение, хочется, чтобы скорее наступило утро, которое встречаешь злым, разбитым и донельзя несчастным. Но иногда, на радость, бывает не так. Пусть, сновидения по пробуждению мгновенно забываются, но остается мир, который где-то есть — и ты был частью этого мира, там счастье — и ты был счастлив, как в детстве.

Тойво спал и тихо дышал, мимо проходили звери, тянули носом запах человека и, не тревожась, уходили дальше по своим звериным делам. У них, зверей, нет в привычке подойти, похлопать по плечу и спросить: «Спишь?» Или позвонить среди ночи по телефону и спросить: «Почему нет воды?» Звери уважают человека.

Неизвестно когда в эти сутки — ночью или днем — приснилась ему Лотта. Никогда раньше такого не было. Всякие уроды снились, а она — нет. Просил, молил — ни разу.

Покойники во сне разнятся своим поведением. Иногда они кажутся, какими были при жизни, как память о том времени. Стало быть, и видятся живыми: разговаривают, действуют — ведут себя, как люди. Это пустые сны, это просто отражение прошлого через призму бессознательности. Бред, иной раз кошмарный.

Но, бывает, покойник видится уже тем, кого нет, кто уже помер, кто не в этом мире — и ты это осознаешь. Это вещие сны, и к ним надо относиться серьезно, чтобы запомнить, чтобы разобраться. Но зачастую в такие моменты покойники не разговаривают, все больше молчат, лишь иногда что-то дают. Это хороший знак. Однако их молчание — это, словно, мука. Пытаться постичь, что же такая бессловесность «говорит» — все равно, что отвернуть голову у модного психотерапевта и вытряхнуть из нее все дерьмо.

Тойво приснилась Лотта, красивая и, словно бы, лучезарная. Он побежал к ней, обнял, но она пропала, чтобы опять появиться в некотором отдалении. Антикайнен кричал ей, чтобы она не уходила, чтобы взяла его с собой, чтобы они были вместе. Лотта ничего не отвечала, участливо улыбаясь, расположив перед собой руки так, что пальцы сложились в некий символ.

Он бросился к ней, но никак не мог тронуться с места, потом что-то начало его отвлекать, потом пошла вереница совершенно непонятных образов, сменившихся чем-то пустым и тягучим. Надо было проснуться, но все никак не удавалось.

Может быть, это было правильно, потому что дальше ничего не снилось.

И Тойво спал, спал, пока время сна не вышло.

Он выпил всю воду из фляги, чувствуя, как в тело возвращается жизнь и силы, и надежда. Вокруг был день, такой же покойный, как тогда, когда он заснул. Можно было жить дальше.

Антикайнен с удовольствием размял руки-ноги, прислушиваясь к своему организму. Организма ничего предостерегающего не говорил. Значит, можно было двигаться дальше. Как бы то ни было, работа с комбинатом Раахе закончилась.

Тойво засветло дошел до карьера, в котором работали подрывники, художественно закладывающие свои взрыв-пакеты так, чтобы камни лопались в форме прямоугольных глыб. Взрывали раз в неделю, остальное время бурились, делали разметку и варили понтикку.

Антикайнен, вызвав своего взрывного подельника, вручил ему магнето.

— Спасибо, брат, вот возвращаю, как и обещал, — сказал он.

— Хорошо, — ответил тот. — Я и не надеялся, вообще-то. Особенно, когда узнал про взрыв в Раахе. А потом подумал, что моего тола не хватило бы разнести какой-то сарай в щепы, да еще и воронку сделать.

Ну, да, взрывник, конечно, был прав. Если бы Тойво во время предварительного посещения туалета Берга не спустил в дыру со всей осторожностью две бутылки с глицерином, приобретенным заранее у аптекаря из Тохмаярви, да еще кое-чем, такого оглушительно разрушающего эффекта добиться бы было невозможно. Кое-что, понятное дело — «царская водка». Толовая шашка сыграла роль детонатора.

Антикайнен имел желание пройтись осенним лесом до самого Тохмаярви, но надо было сделать крюк в Хельсинки, чтобы встретиться с Юрье. Служба службой, но всякий труд должен быть оплачен. Если он не придет за вознаграждением, это может показаться подозрительным. За идею даже фанатики не работают. Все фанатичные идеи подпитываются деньгами, и весьма немалыми, зачастую. Политика, блин! Как сказал один умный человек: «Терроризм и политика — две стороны одной и той же монеты».

В поезде, куда он сел, о взрыве в Раахе никто не говорил. Разве что в купленной газете в хрониках происшествий какой-то умник из полицейского департамента разъяснял, что заядлый охотник Валленберг погиб в результате несчастного случая в связи с неосторожным обращением с порохом.

А также, весьма неожиданно, было помещено совсем небольшое интервью с представителем рабочего движения Нинисто, который «социалист». Говорил он грамотно и не использовал лозунги и пафос. Вероятно, Лейно с ним поработал, либо кто-то из его доверенных лиц. Но для Тойво это уже было совсем неважно.

Условившись о встрече, Антикайнен поймал себя на мысли: как же хочется побыстрее убраться из города, где столько людей! Желание побыть одному в своем маленьком доме, где вокруг только небо, озеро и лес — вот это настоящее желание! А как же, «чтоб на всей Земле наступил коммунизм»?

Юрье пришел в чайную, спокойный и уверенный в себе. Тойво сразу подумал: «Не иначе баблосики в карман капнули». Человек нищий тоже может быть спокойным и уверенным в себе. Только, в отличие от человека богатого, он несет на себе отпечаток вселенской печали. Не стоит путать со «вселенской тоской» — эта падла может быть, как у тех, так и других.

— Да, — сказал Лейно. — Весьма впечатляюще. Честно скажу: не ожидал. Комбинат наш. И репутация по северам — тоже.

Антикайнен пожал плечами. Почему-то этот жест Юрье растолковал превратно: он поспешно достал из кармана сложенный вдвое картонный листок с нарисованным поверху слоником и, положив на стол, пододвинул его Тойво.

— Здесь оплата, ну, и премиальные за оперативность, — произнес он, отчего-то смущаясь.

— Ладно, — сказал Антикайнен и, не пересчитывая марки, убрал картон в нагрудный карман пиджака. — У меня важная информация.

— Какая? — брови Юрье поднялись вверх.

Тойво вздохнул и проговорил, словно бы неохотно:

— В Мянтсяля готовится бунт, мятеж или революция — трудно подобрать название. Там силы, причем, не только финские.

— Почему ты так решил? — нисколько не удивляясь, спросил Лейно.

— Валленберг, который взорвался от неосторожного обращения с порохом, не был жителем Мянтсяля. Но он, даже в беседе со мной, ссылался на это место.

— Что он говорил?

— Берг сказал так: «механизм запущен, человек уже не властен». Он в это время находился под прицелом ружья, поэтому вряд ли был в состоянии придумывать что-либо и врать.

Юрье откинулся на спинку стула, потянул из стакана кофе — на этот раз чай заказывать не решился ни тот, ни другой ввиду, вероятно, всей серьезности беседы — и сказал, в свою очередь, пожав плечами:

— Ну, будем принимать соответствующие меры.

На этом, собственно говоря, разговор и был закончен. Лейно попросил возможности связаться, на что Тойво ответил:

— Только не в этом году.

И, оставив для связи адрес ничего не подозревающего аптекаря в Тохмаярви, вышел на улицу.

К слову сказать, информация о Мянтсяля только подтвердила предположения других источников: там зрел фашистский заговор, в намерения которого входили не только смена власти, но и прочая ерунда — расстрел всех коммунистов, концентрационные лагеря для не коренных и прочее, прочее.

Конечно, все это было слито в правительство, отчего невозмутимый Маннергейм возмутился.

— Как это — менять власть? Не согласен.

А с расстрелом коммунистов и лагерями для не-финнов согласен? Впрочем, вопрос совсем риторический.

Готовящийся про-фашистский мятеж в Мянтсяля был беспощадно подавлен. Жертвы, конечно, были. Однако этими жертвами у правительства оказались развязаны руки: почему бы точно так в случае чего не поступить и скоммунистами?

До самого февраля 1930 года Тойво проводил время у себя на хуторе. Лииса была рада возвращению своего милого друга, но сдержанно показывала эту радость: то поленом по спине огреет, то в бане кипятком обдаст.

— Это я от любви, — объясняла она.

— Ага, — морщился от боли Антикайнен. — Понимаю.

А в конце января произошло событие, которое привнесло в уединенную жизнь Тойво забытое, было, чувство единения с товарищами и стоящей перед ними большой целью. Это событие было связано с неожиданным визитом самого Отто Куусинена.

Антикайнен вошел к аптекарю, выждав момент, когда тот перестанет разговаривать о чем-то с явно неместным человеком, который после этого удрученно отошел в сторону. Когда они мельком глянули друг на друга, человек вздохнул и сказал:

— Антти!

— Вилли! — тотчас же ответил Тойво, употребив подпольное имя Куусинена — тот ведь тоже назвал его по-местному.

Они долго хлопали друг друга по спине в крепком мужском объятии, а растроганный аптекарь пытался объяснить:

— Уж простите меня, не мог я сразу указать, где живет Тойвонен. Не мое это дело, вот я и предложил дождаться, когда сам Антти пожалует.

— Все нормально, — сказал Отто.

— Все нормально, — добавил Антикайнен. — Это мой друг детства, желанная и неожиданная встреча.

Куусинен был одет непривычно — по-походному, отчего сразу делалось понятно: он в Финляндии явно нелегально.

По дороге к дому Тойво Отто объяснил:

— Пришла странная шифровка от одного товарища, в которой упоминалось о поощрении некоего Антикайнена. Мол, опыт, мол, решительность, мол, умение находить решения, мол, отчаянная храбрость и холодная голова. Двух таких Антикайненов быть не может. Но один сейчас где-то в Питере. Тогда кто второй?

— Кстати, как там я в России? — сразу же спросил Тойво.

— Да никак, — махнул рукой Куусинен. — Мы не общаемся вовсе. Это не наш человек. Разве что по долгу службы, да и то — в очень редких случаях. Да и пес с ним!

Куусинен, не долго думая, решился на командировку в Финляндию. Зимней порой это удобно делать, потому что финны охватить наблюдением весь Финский залив не в состоянии. А он, как известно, покрыт льдом, на который выходят рыбаки и не только рыбаки. Отто на быстроходном буере — такие спаренные сани под парусом — добрался до островов возле Выборга, а дальше, никем не потревоженный, поездом доехал до Хельсинки.

— Не нравится мне общаться с Лейно, но пришлось, — продолжил рассказ Куусинен. — Описал он мне тебя, твою работу в Раахе, дал адрес аптеки в Тохмаярви — и вот я здесь.

Они проговорили до глубокой ночи. Отто сетовал, что в стране началось неприятное явление борьбы за власть. Теперь, когда Советская Россия твердо стояла на ногах, сделалось возможным убирать политических конкурентов или потенциальных оппозиционеров. Обычное, в принципе, дело. Революция всегда пожирает своих детей.

Вся беда нынешней ситуации в том, что в нее активно вовлекаются самые низшие слои: крестьянин стучит на крестьянина, уборщица — на уборщицу, а иной раз на директора. И того убирают: с должности, с работы, со свободы.

— Мерзость начала плодиться в судейском аппарате, — сокрушаясь, сказал Отто. — Нелюдей там становится больше, нежели в обычной жизни. И это, братец, культ, потому что так надо.

— Страшное дело, — согласился Тойво.

Куусинен посмотрел на него долгим взглядом, а потом сказал:

— Не надо тебе возвращаться в Россию. Пусть вместо тебя кто-то другой роль героя-лыжника исполняет.

Антикайнен ничего на это не ответил. На самом деле, он пока не принял никакого решения, как жить дальше и, вообще, где жить.

— Но твое умение нам крайне необходимо, — вероятно, расценив молчание друга как-то иначе, сказал Отто. — Я не доверяю этому Лейно, а свой человек в Финляндии мне очень нужен. Теперь нам важно не самим раздуть пожар мировой революции, а не позволить сделать тоже самое кому-то другому. Фашистам, например.

Однако постепенно от дел перешли к воспоминаниям, что было важно и тому, и другому. Не хватало лишь музыки.

На следующий день Куусинен уехал, оставив пароли и явки. Пароли и явки не помещались на столе, поэтому Тойво их перепрятал на задний двор до весны, откуда они вместе с талой водой исчезли в неизвестном направлении. Да разве нужны они были человеку, который о политике узнавал из газет, тем более, что газеты он принципиально не читал?

— Поедешь со мной? — Тойво однажды спросил Лиису.

— Куда? — поинтересовалась она.

— Где белый песок, бирюзовое море и синее небо, — вздохнул Антикайнен.

— Но там же нет зимы! — сказала женщина. — И леса там нет, и озера. Да и людей там, похоже, тоже нет.

— Мы и здесь-то с людьми раз в день, в лучшем случае, видимся, — возразил Тойво, не очень уверенно.

— Ну, что ты говоришь! — улыбнулась Лииса. — Жить среди людей — не значит, видеть их каждую минуту. Это значит, видеть их тогда, когда душа пожелает.

Это было правдой. Женщины гораздо тоньше чувствуют истинное положение вещей, а, особенно, те из них, кто, испытав все превратности судьбы, не превратились в сук. Лииса, пережив личную трагедию, связанную с потерей ребенка, оставалась доброй и сострадательной.

Антикайнен навещал аптекаря, который время от времени давал ему корреспонденцию от Лейно: художественные книги, где под корешками всегда покоились инструкции и просьбы. Из инструкций он узнавал, где и с кем следует поработать. Из просьб — чего желательно добиться.

Тойво ездил с визитом в городок Нокиа возле Тампере, где на средство от сообщества трубочистов было организовано производство бумаги, в том числе и туалетной. Ныне же в связи с новыми веяниями завод перепрофилировался на пластмассы и развивался стремительными темпами. Деньги были, оборот — тоже, вот только какая-то собака давила рабочее движение. Даже не коммунистическое, а просто — профсоюзное. Дисциплина на предприятии была тюремной, оно и понятно — управляющим работал некий голландец из Голландии, под кличкой «Упырь».

Скажет Упырь, что в субботу работа, как и положено по трудовому кодексу, до трех дня, вот только надо быстренько подготовить производственные емкости для вероятного заказа на понедельник. Сам уйдет в свои апартаменты, а народ под надзором до часу ночи дергается в конвульсиях. Тем, кто возмущается — штраф, кто отлынивает — увольнение без выходного пособия.

— У нас такое воспитание, — любил говорить Упырь. — Голландцы привыкли работать.

Оно и видно: пузо у управляющего росло, амбиции — тоже. Начальство, к слову сказать, все шведское — души в нем не чаяло.

Дело было очень деликатным, поэтому Антикайнену пришлось лично встречаться с Лейно.

— Как в «Нокиа» работать? — спросил он. — По национальному принципу?

— Ну, все люди равны, независимо от национальности — ответил Юрье и воровато оглянулся по сторонам. — Всех голландцев вывести на чистую воду, шведам указать их место. Финны и русские сами все должны понять. Для бестолковых подготовим маленький вброс листовок под заголовком: «Как повысить производительность труда». Ферштейн?

— Я, я, натюрлих, — Тойво укатил в Тампере.

В общем, репутация у Лейно в Финляндии росла. Даже не потому, что он числился коммунистом, а потому, что получал поддержку и сам денно и нощно кого-то поддерживал.

И это не могло не напрягать оппозицию. И это не могло пройти мимо внимания советников Маннергейма. И это не могло, в конце концов, продолжаться бесконечно.

Эпилог. Опять арест

К 32-му году работать стало сложнее. А тут еще бац — и «сухой закон», наконец-то, отменили!

Как говорили работяги, подмигивая друг другу?

— 543210!

— Именно! 543210!

Разгадка цифр была проста: пятого апреля тридцать второго года в десять часов утра алкоголь поступил в свободную торговлю!

Что-то изменилось? Да ровным счетом — ничего. Только к ответственности перестали привлекать за бутлеггерство. Хотя перемены случаются, как правило, при введении «сухого закона». Великая депрессия в США, грядущий развал Советского Союза и иные неприятности. При отмене мало что меняется — все уже давно приспособились к этому делу.

Вот для Тойво «воробышки», как дань уважения, оказались очень большим подспорьем. На стайку этих пернатых всегда можно было рассчитывать. Особенно в дни, когда финны топили свои сауны. Какая же баня без бухла?

Он продолжал оставлять для матери конверты с деньгами, которые относили посыльные. А однажды посыльный пришел обратно с запиской. Конечно, всем этим делом занимался Лейно, он же и переправил эту весточку с очередной книжкой в аптеку в Тохмаярви.

«Сынок!» — писала мать. — «Приходили спрашивать про тебя. О деньгах не сказала. Ты уж будь осторожен!»

Вот, стало быть, и настал момент, который он ждал несколько лет. Только почему власти принялись искать его, коли он, типа, в Питере в коминтернах заседает и в политической борьбе больше не замечен?

Надо было связаться с Куусиненом — может, прошла утечка информации о том, что тот несколько лет назад встречался с Антикайненом? Просто так никто розысками заниматься не будет.

К сожалению, дело оказалось гораздо прозаичнее, но Тойво узнал об этом позднее, когда ничего предпринять уже было нельзя.

Однажды в трамвае в Хельсинки он оказался в одном вагоне с женой Саши Степанова, такой же пламенной революционеркой, как и ее муж. Когда-то в прошлой жизни в Сернесе она видела Антикайнена, а Саша о нем тогда очень нелестно отзывался. Поэтому лицо худощавого мускулистого человека с синими глазами показалось ей знакомым. Она только не могла вспомнить: кто это? Ну, а Тойво ее не заметил, слишком был занят какими-то своими думами.

Дома, конечно, об этой встрече она рассказала мужу, а тот, как человек в высшей мере рачительный — мало ли деньгу малую такая встреча принесет — задумался. Он даже попросил описать знакомого незнакомца.

— Ну, лицо у него такое вытянутое, — попыталась вспомнить жена. — Глаза синие, как небо, взгляд задумчивый, как у Пааво Нурми, губы ровные, чувственные, руки крепкие и нежные, плечи широкие, надежные.

— Убью гада! — прошипел Саша, пузатый, плешивый с блеклыми глазами пьяницы, вечно мокрыми губами и пухлыми ручками. — Будто про моего соседа говоришь.

— Так нет же у нас таких соседей! — поспешно сказала жена.

— Вот потому и нету, что я всех поубивал нахрен!

— О, ты мой герой!

Через некоторое время в памяти у него снова возникло описание и слово «сосед». Почему-то они соседствовали рядом — именно так. Если бы слово было «брат», то непременно бы «братались». А у соседа мог быть брат, который удрал за границу. И у него тоже было вытянутое лицо. Черт побери, да кто же это такие?

— Милая, а на кого тот проходимец мог быть похож? — спросил он, не в силах решить головоломку.

— Ну, не знаю — на решительного парня, наверно, — пожала плечами жена.

— Ага, может он из «Национально-патриотического движения»? — предположил Саша.

— Нет, — возразила она. — У тех взгляды безумные. А этот печальный и, в то же время, твердый. Твердый, как…

Она запнулась, посмотрела, было, мужу на живот и, вздохнув, отвернулась.

— Убью гада! — опять прошипел Саша.

Прошел день, может быть, два, и Степанову в голову пришло еще одно сравнение. Что за чепуха сравнивать с национал-патриотами. Их раньше и в помине не было. Были революционеры. Может быть, того поля ягода?

— Пупсик, а не похож он на Куусинена? — сказал он первую фамилию, пришедшую в голову.

— Кто? — хрипло ответила жена, как раз в это время занятая истреблением взглядом через окно проходящих мимо молодых финок.

— Ну, тот тип в трамвае.

— Знаешь, а ведь что-то есть общее, — сказала она. — Хотя больше на его помощника. Он еще жил раньше по соседству. И брат у него в Швейцарию сбежал.

— На Антикайнена? — спросил Саша.

— Да, на Антикайнена, — охотно согласилась жена. — Вылитый Антикайнен.

Степанов сей же момент собрался и вышел из дому, сославшись на срочное дело. Он вскочил на самокат и помчался в известном ему направлении. Спустя некоторое время мимо него промчалась, закусив удила, жена. Ну, на самом деле, это лошадь извозчика закусила удила, но Саше показалось именно так.

Он ворвался в галантерейный салон и, запыхавшись, хрипя, сказал:

— Антикайнен в городе.

А потом добавил:

— Мне водки, пива и семян подсолнечника.

В это же самое время его жена стремительным вихрем пронеслась внутрь портного салона и с порога произнесла:

— Антикайнен в городе.

А потом добавила:

— Мне семян подсолнечника, пива и водки.

Секретные сотрудники секретной службы секретной полиции Финляндии немедленно отправили шифрограммы своим начальникам, а отличившимся агентам по их просьбе доставили заказ.

Вечером пьяные в дугу супруги Степановы встретились дома. У каждого был полный карман семечек, от каждого шел ядреный выхлоп, и у каждого на кармане образовалось по пятьдесят марок — премия за безупречную службу.

— Как прошел день, дорогая? — икнув, спросил Саша.

— Обычно, — икнула в ответ его супруга. — А у тебя?

Про Антикайнена они не вспоминали, рухнули в безмятежном сне старых бессовестных пропоиц и захрапели, исполненные чувства долга.

Детальное ознакомление с предположением о нелегальном нахождении террориста номер один в стране Суоми выявило, что в России тоже есть некто Антикайнен, работает в Коминтерне, только никто его никогда не видит: ни сотрудники, ни соратники, ни даже в буфете. Промелькнет где-то — и опять тихарится.

Семи пядей во лбу не надо, чтобы сделать вывод: это прикрытие для человека, который в подполье в соседней стране. Стало быть, надо искать.

По всей стране полицаям и ленсманам выдали описание опасного преступника, составленное со слов четы Степановых а также отбывающего наказание Адольфа Тайми. Последний не хотел сотрудничать с властями, но как-то так вышло, что засотрудничал.

На вокзалах, рынках и оживленных улицах городовые начали приставать к честным и ничего не подозревающим финнам с требованием показать документы. Отдавали, конечно, предпочтение тем, у кого биометрия лица соответствовала разыскиваемому. Впрочем, даже у круглолицых фермеров лица вытягивались, когда у них требовали паспорта.

Рвение ни к чему не привело. Отловленным сотням «Антикайненам» дали под зад и вытурили из кутузок, куда их помещали для выяснения.

Сам Тойво оставался неуловим.

Тогда в секретной службе началась долгая и кропотливая работа, связанная с глубоким анализом текущего положения. Вопрос о том, что же делает здесь Антикайнен, предполагал много ответов, из которых следовало выявить наиболее вероятные.

В конце концов сработала пословица «Сколько веревочке ни виться, конец всегда найдется». И он нашелся в виде конца Юрье Лейно, точнее, просто Юрье Лейно — конец его тут ни при чем.

Неспешная разработка человека, делавшего успешную политическую карьеру, привела к тому, что летом 1934 года его арестовали неизвестные люди прямо по выходу из эдускунты, где он теперь было частым посетителем. Целый месяц об Лейно не было ни слуху, ни духу. Впрочем, это никого не озаботило. Ушел в запой, подумало большинство. Чтоб ты навеки пропал, подумало меньшинство.

В сентябре того же года аптекарю в Тохмаярви пришла очередная бандеролька с книгой Жюля Верна на имя Антти Тойвонена.

Юрье просил Тойво лично заехать за инструкцией, так как материала было много, и в корешок книги он не помещался. Даже такой толстой, как «Двадцать тысяч лье под водой». А также приглашал к нему в загородный дом, чтобы, так сказать, чествовать в закрытом кругу очередную годовщину Великой Октябрьской Социалистической революции.

Тойво ничего не стал говорить Лиисе о том, что уходит. Просто попросил, если его долго не будет, чтобы она посмотрела за его хозяйством.

— Если ты задержишься, помни — я отсюда никуда не уйду, — сказала женщина. — Без тебя никуда не уйду.

Слова были какими-то странными, словно бы пророческими. Но она ничего не стала добавлять, просто перекрестила его и ушла.

Кто была Лииса для него, и кто был он для нее? Они не были ни семьей, ни коммуной. В их отношениях не было никакой страсти. Вообще, их связь, скорее, была дружеской. Ну, почти дружеской, потому что дружба между мужчиной и женщиной подразумевает несколько больше, нежели просто помощь, соучастие и бескорыстность.

Тойво было покойно рядом с ней, он не чувствовал потребность уйти, уходил тогда, когда ему было нужно. Лииса тоже не старалась как-то определить их отношения. Вероятно, Антикайнен устраивал ее и ее жизнь.

В указанное время 6 ноября 1934 года Тойво подошел к уединенной усадьбе Лейно на хуторе Киркониеми. От Хельсинки пришлось добираться попутным транспортом. Пик проверок документов среди полицаев уже прошел, так что можно было спокойно двигаться в нужном направлении.

Добравшись до церкви, расположенной на самой большой возвышенности мыса, Антикайнен огляделся по сторонам. Все вокруг было тихо и спокойно, если не считать хмурившегося неба, что осенью вполне нормально.

Дело шло к сумеркам, поэтому он поторопился к дому Лейно, полагая, что завтра все-таки уйдет обратно. Праздник — дело хорошее, вот только праздновать не особо хотелось. Вспомнился далекий сон, когда однажды приснилась ему Лотта и ее жест пальцами — крест, решетка? Что-то тревожно было как-то на душе. Обычная осенняя депрессия? Наверно.

Тойво прошел через двор по ухоженной дорожке и постучался в дверь.

— Кто там? — раздался голос Юрье, в котором Антикайнену почему-то показались нотки досады.

— Хороший дом, двор красивый. И как у тебя только время на все это хватает? — спросил Тойво. — Разве гостей не ждешь?

— Жду, — горестно вздохнул Лейно, открывший дверь и после рукопожатия, пропуская товарища внутрь.

Все-таки, решетка.

Дальнейшие события в различных вариациях смаковали финские газеты: от самых желтых, до самых про-правительственных. Это было сенсацией.

«6 ноября отряд полиции окружил дом в деревне Киркониеми, близ Хельсинки, где скрывался террорист Антикайнен, и арестовал его. Пойман вождь финских коммунистов! Государственный прокурор Плантинг торжественно заявил еще до начала судебного процесса, что он потребует смертной казни Антикайнену. Теперь уж нечего было кивать на Москву. Антикайнен десять лет жил и работал в Финляндии и был неуловим. И наконец схвачен».

Такие дела, брат. Фамилия «Антикайнен» в каждом газетном предложении об успешной операции тайной полиции. Такие дела…

«Смерть Антикайнену!»

А пока — опять Tyrmä…

Александр Михайлович Бруссуев План Диссертанта

Если попытаемся мы сказать к тебе слово — не тяжело ли будет тебе?

Впрочем, кто может возбраниться слову!

Вот ты наставлял многих и опустившиеся руки поддерживал,

Падающего восставляли слова твои и гнущиеся колени ты укреплял.

Ветхий Завет. Иов. Глава 4, стих 2 — 4.

Снова отчаянье мне в душу глядит

И предвещает, что тысячи бед ждут меня впереди.

Но, пробуждаясь от этого сна,

Тянется сердце к новой мечте -

Словно солнце сверкает она.

Воскресенье

— Воскресенье -

Вступление

Потребовалось всего несколько дней, чтобы получить разрешение на пребывание в Финляндии столь долго, сколько гражданин Канады мог себе позволить. Джон Хоуп этим не ограничился — стоило уезжать из Северной Америки, чтобы осесть в Хельсинки! Он приобрел дом между Савонлинной и Йоэнсуу, где был лес, было озеро и не было соседей. Это тоже не заняло много времени. Банковский счет, все еще солидный, позволял решать вопросы оперативно и всегда удовлетворительно.

Больше времени отняла нерешительность перед дверями телеграфа, где, как это было раньше, располагались телефонные аппараты, связанные с телефонистками. Мужчин-телефонистов в природе не существовало. Разве что в правительственной или военной связи. Но ими можно было пренебречь.

Потребовалась вся решительность, чтобы продиктовать безразличной дамочке за круглым стеклянным окошком номер телефона и потом ждать, присев на жесткое кресло в зале, полного случайными людьми. Случайные люди ходили туда-сюда и, в основном, глазели друг на друга. Временами кто-то исчезал за тяжелой дверью переговорной кабинки на несколько минут, и потом уже, радостный, или озабоченный, уходил прочь, не оглядываясь.

— Мистер Хоуп, Канада на связи, тринадцатая кабинка, — бесстрастный голос по громкой связи успел повторить объявление второй раз, прежде, чем он отреагировал.

Никто на него внимания не обратил, разве что походя: подумаешь — Канада, вот если бы с Советским Союзом — это было бы событие.

— Але, — сказал Джон Хоуп в трубку. — Здравствуй.

— Здравствуй, — ответила ему трубка женским голосом, в который потрескиванием и легким фоном встряли тысячи километров телефонных проводов.

— Кое-что изменилось, — сказал он. — Хочу, чтобы ты приехала.

— Надолго?

— Мы это решим.

На несколько долгих секунд последовало молчание, только посторонние шумы пытались что-то донести до человеческого уха — что-то неразборчивое и невнятное, с чем, пожалуй, и сам Никола Тесла не разобрался бы.

— Я приеду, — наконец, сказал женский голос. — И больше никуда не уеду. Ты меня понял, Тойво Антикайнен?

— Я тебя понял, Лииса, — ответил Тойво. — Больше не надо никуда уезжать.

Он вышел из переговорной кабинки, убедившись, что никому нет никакого дела до какого-то пожилого человека из Канады, и вышел на не совсем оживленную улицу.

Больше не надо никуда уезжать.

1. Легализация

Однажды один мудрец сказал что-то очень мудрое: «Если человек восстает против мира — ставьте на мир». Лицо бы этому мудрецу набить. Вряд ли под словом «мир» он понимал природу-матушку, либо космос, либо все созданное Господом мироздание. Скорее всего — самое подлое устроение человеческое, то есть, государство. Государство всегда рухнет, потому что упирается в одного отдельно взятого человека. Зато тут же на его месте появляется другое. И человек другой.

Едва только со всех дверей загрохотали подбитые коваными гвоздями сапоги, а возле каждого окна выросло по мундиру с револьвером наизготовку, Тойво поднял руки вверх. Вот такое, значит, празднование Великой Октябрьской Социалистической революции. Сопротивление бессмысленно.

Хотелось надеяться, что бить будут не очень долго. И лучше бы как-то не по голове и иным жизненно важным органам. Но тут уж, как повезет.

Антикайнен не впал в панику, им не одолела ярость или иное проявление отчаянья — он замер. Все, что дальше происходило вокруг, вроде бы творилось и не с ним вовсе.

Люди в мундирах мельтешили, задавали какие-то вопросы, кричали какие-то угрозы, били его кулаками по животу и по лицу — но не так, чтобы очень профессионально. Больно, конечно, но терпимо.

Тойво понимал одно: это арест.

И из этого следовало, что он теперь один против этого мира. Но один — это не значит: сломлен, раздавлен и низложен до уровня пресмыкающегося. Важно не повестись на провокацию, важно все осознавать. А для этого требуется время. Поэтому лучший вариант в нынешнем положении — молчание. Не реагировать на внешние раздражители, а внутренние заставить замереть.

Он не помнил, как его вывезли из дома Лейно, не помнил дорогу в крепость, не помнил своего обыска. Разум включился всего на несколько мгновений, когда Тойво зафиксировал количество ступенек и поворотов до своей одиночной камеры. И сразу же отключился обратно, потому что какие-то люди лезли с расспросами, какие-то щелкали вспышками на фотоаппаратах-лейках и прочее-прочее.

Тойво не испытывал по поводу своего ареста никаких иллюзий. Уж если о задержании Адольфа Тайми газеты раструбили, как об одной из самых успешных операций государства в защите себя, любимого, то в отношении его будет применен другой термин: «самая успешная из всех успешных операций». Следовательно, в ближайшее время он будет средоточием всего зла, что может быть в независимой Финляндии.

Его будут искренне ненавидеть все обыватели, его будут уничтожать, морально и физически, все вертухаи, все прокуроры, все полицаи и все прочие, так называемые, «силовики».

Ну, а раз такое положение изменить нельзя никоим образом, то на нем не стоит зацикливаться. Пусть все проходит мимо.

Они могут лишить его жизни, раз уже лишили свободы, но и только. Поэтому очень важно оставаться верным себе и продолжать верить в себя: ничто из его поступков не достойно быть вне морали. Ну, а то, как они преподносят это общественности — как раз и есть аморально, потому что замешано на лжи.

Тойво оставался спокоен и глух к любым угрозам, уговорам и обещаниям.

К нему уже через неделю после заточения были применены методы физического воздействия. Как говорили, в виде исключения. Конечно, никто за пределами тюрьмы об этом догадаться не должен, потому что в цивилизованном мире так не поступают.

Этим решением официальные власти не только связали себе руки, но и развязали руки самому Антикайнену. Фигурально, конечно.

Когда Тойво били, он не кричал.

На самом деле все было не в его стойкости, как борца, а всего лишь в рациональности. Этому он научился, будучи вовлеченным в войну совсем другого мира.

Крик, как таковой, не способствует смягчению или какому-то уменьшению боли. Напротив, происходит напряжение мышц, усиление кровотока — и в итоге все тело делается сплошной болевой точкой. В то же самое время расслабленность помогает пытку как-то пережить.

Однако попробуй расслабиться, когда к телу подключен один электрод, а второй вот-вот примкнут к тщательно смоченному водой месту.

В роли палачей выступали все те же тюремщики, так как штатную единицу, ответственную именно за столь деликатное обращение с заключенными, давно вывели за штат и она, эта штатная единица, вымерла с голода.

В принципе, дело-то нехитрое: в любой тюрьме среди сотрудников очень много патологически склонных к садизму, если не все. Вот и в случае с Антикайненом за дело взялись два молодых следователя и один немолодой надсмотрщик.

— Ты у меня заговоришь, — недобро сощурился Туомас, следователь.

— Запоешь, сука, — добавил Маркку, другой следователь.

— Нет у тебя другого выхода, — закивал головой Василий, надсмотрщик.

Тойво, хотя эти слова пролетели мимо его ушей, вздохнул. Он слыхал, что пытка электричеством — очень болезненна и тяжела для всего организма. Может не выдержать сердце, а если и выдержит, то в теле есть другие органы, для которых прохождение тока крайне чревато.

Поэтому он без лишнего смущения открыл у себя шлюз, посредством которого слил из своего тела всю ненужную жидкость. Понятное дело, штаны для этого снимать было вовсе необязательно. Лужа получилась знатная!

— Ах, ты гаденыш! — возмутился Маркку. — Сейчас я тебя пощекочу!

Он схватил Антикайнена за мокрые волосы, наступив при этом в лужу, и перехватил электрод поудобнее. Второй уже был подсоединен к груди Тойво.

Послышался треск и немедленно запахло жженным волосом. Маркку завопил, как резаный, и стремительно описался, подскакивая попеременно с ноги на ногу. Вероятно, что-то не то у него было с обувкой — она хорошо проводила электрический ток. Техника безопасности в таких пытках — превыше всего. Резиновые калоши, резиновые перчатки и специальный приборчик, а не использование провода и электрической розетки. Эх, дилетанты!

Тойво тоже было больно, но вместе с тем сделалось смешно. Впрочем, делу это помочь не могло. Разве что слегка унизил мерзкого молодого следователя.

Василий, как человек с опытом, не принялся оттаскивать коллегу по заплечному ремеслу, а выдернул вилку из сети.

— Ну, как? — участливо спросил он.

— Боже мой, — с трудом ответил Маркку. — Какой позор!

По лицу было видно, что он готов расплакаться, но следователь все-таки овладел собой и отошел к стене, дрожа и судорожно всхлипывая.

Туомас, по сухому месту обойдя разлитую мочу, ударил Тойво кулаком в лицо.

— Ну и как теперь предлагаешь работать в этом гадюшнике? — очень сердито сказал он. — Кто уберет все это непотребство?

— А он сам пусть и убирает! — предложил Василий. — Не вызывать же сюда уборщиков!

— Вот-вот, — обрадовался Маркку. — Принесем ему инвентарь, чтобы отмыл все его художества! Коммунистическая собака!

Надзиратель, отворив тяжелую дверь, споро сбегал за ведром воды и шваброй. Время у них пока еще было, так что подставлять следователя под насмешки коллег он не собирался. На сегодняшний день. Ну, а дальше — видно будет. Свой человек в начальстве никогда не помешает.

— Ну, и как ему убираться в кандалах? — сокрушенно вздохнул Туомас.

— Да, хоть как! — сердито возразил Маркку. — Отстегнуть его от стула, а дальше пусть расстарается. Сцыкло!

Его товарищи непроизвольно уставились на большое пятно, проступавшее через китель и форменные брюки следователя. От этих взглядов он налился пунцовым цветом, резко сдернул с себя замаранный пиджак и бросил его на стол, оставшись в хлопчатобумажной нательной рубахе. Штаны снимать отчего-то он не решился. Боязнь полностью пасть в глазах коллег не позволила ему уйти. Дело превыше всего, себя в порядок можно привести несколько позднее.

Василий отцепил Тойво от прикрученного к полу стула и ногой подтолкнул к нему инвентарь.

— Ну! — сказал он.

Антикайнен, позвякивая своими кандалами, взялся за швабру, на секунду замер с нею в руках, словно бы примериваясь, а потом резко переломил о колено. На этот сухой звук, словно бы щелчок кнута или выстрел стартового пистолета, все в комнате допросов обернулись.

Тойво в это же самое время бросился вперед, почти прыгнув, со всей силой ударяя заостренным куском обломка швабры, как копьем, в Маркку. Конечно, деревом пробить плотный материал форменного кителя получилось бы вряд ли. Но с рубашкой древко справилось отлично, глубоко воткнувшись в тело следователя как раз в районе печени.

Никто из следователей в это поверить не мог — по легенде они были абсолютно неприкасаемые, на что свято уповали. Они замерли — и ранее описавшийся умирающий Маркку, и пока еще живой Туомас.

Но не растерялся надзиратель — опыт его сказался. Он выхватил свой револьвер и без раздумий выстрелил в заключенного. Звук был поистине оглушительный. Не оставалось никаких сомнений в том, что через несколько минут сюда сбежится половина тюрьмы.

Однако в Тойво Василий не попал. Зато попал в дверь, от которой пуля охотно срикошетила обратно и клюнула Туомаса в незащищенный висок, пробив дыру и утихнув где-то в мозгу.

— Головоломка какая-то! — почему-то сказал надзиратель.

— Ой, — прошептал следователь и упал на мокрый от мочи пол.

Следом шумно обвалился второй следователь.

Антикайнен, понимая всю тщетность попытки пробиваться на свободу с боем, неуклюже шагая, вернулся к стулу и вновь сел на него.

— Я убью всякого, кто ко мне прикоснется, — сказал он таким тоном, что Василий с пистолетом в руке согласно кивнул.

Потом набежали охранники, крича от страха положенные в таких случаях слова про «руки вверх». Никто, конечно, их распоряжение не выполнил. Мертвым любые приказы по барабану, надзиратель посчитал, что к нему это не относится, ну, а Тойво проигнорировал просто так.

Он раньше только предполагал, что его заключили в крепость в городе Турку, но когда увидел Олави Хонка, печально знаменитого помощника прокурора этого города, утвердился в своих предположениях. Олави бегал по камере и кричал пуще всех, умудрившись поскользнуться и упасть в лужу никем не убранной мочи.

Хонка в свое время после ареста Тайми всерьез собирались пристрелить, причем такое решение было принято как фашистами, так и коммунистами. Фотографии его костистого лица не сходили со страниц газет. Он, подлец, был больше политиком, нежели юристом. Ну, да что говорить — честных прокуроров или судей в природе не бывает. Как и политиков.

Вероятно именно из-за своей продажности ему удалось как-то разобраться и с теми, и с другими. Хотя, вполне возможно, что с ним просто никто не захотел связываться и марать руки.

Хонка задействовал все свои связи, чтобы именно его назначили государственным обвинителем Антикайнена. Он чувствовал поживу, он предвкушал свой триумф. Ну, а началом этому послужило купание в луже чужой мочи — именно в этот день он получил одобрение своего назначения и, стремглав, помчался знакомиться с «красным людоедом». Повезло.

Тойво, конечно, побили. Но от того, что в этом участвовало слишком много желающих, сколь ощутимого ущерба он не получил. Возмущенная тюремная общественность мешала друг другу, а сам заключенный умело укрывался за стулом. Василий тоже пытался пару раз робко ужалить Антикайнена мыском своего ботинка, да, поймав на себе его укоризненный взгляд, стушевался и отошел в сторонку.

В общем, пытки электрическим током на сегодня удалось избежать.

Тойво за руки выволокли в коридор и протащили до одиночной камеры, где и бросили на пол.

Теперь можно было подумать, попытаться проанализировать свое положение. Не меняя позы — все-таки бока ему намяли изрядно — он начал думать. Сколько времени прошло в таком раздумье — неизвестно. Антикайнен то ли заснул, то ли впал а забытье, из которого его вывело ощущение того, что рядом присутствует другой человек. И даже не одного, а несколько.

Сморщив нос, брезгливо дотрагиваясь рукой в резиновой перчатке до его шеи, над ним склонился тюремный врач.

— Он скорее жив, чем мертв, — выпрямившись, произнес тот свое заключение.

— Так жив или мертв? — недовольно спросил кто-то, вероятно, начальник тюрьмы. Только у него в этой забытой Господом юдоли скорби могли быть такие оттенки богоподобности в голосе.

— Не могу точно сказать — уж больно от него воняет, — чуть ли не захныкал врач.

— Конечно! — зарокотал начальник. — Полежи пару часов в обоссанной одежде — еще не так заблагоухаешь!

— Сейчас исправим, — раздался чей-то подобострастный голос — наверно, какой-нибудь надзиратель.

Не прошло и пары минут, как на Тойво вылили ведро воды. Он даже не вздрогнул. Уже просто из вредности.

— Ну? — нетерпеливо пролаял местный бог.

— Сейчас, сейчас, — поспешно отозвался врач.

Он опять склонился над телом Антикайнена и со всем усердием начал искать пульс. Тойво немедленно укусил его за палец, постаравшись сжать челюсти изо всех сил, чувствуя, как под коренными зубами что-то трещит.

Врач завопил, будто это его пытают электрическим током, и попытался стряхнуть с руки мертвую хватку заключенного. Не тут-то было.

— Живой! — обрадовался начальник. — Ну, ладно, Антикайнен, отпусти уже нашего эскулапа — теперь они редкость, все куда-то повывелись. А палец чужой выплюнь. Или съешь — это уже на твой вкус. Но я бы не рекомендовал: где этот палец по служебной надобности ковырялся? И страшно подумать — где без служебной надобности?

Тойво разжал челюсти, и его тут же подняли на ноги.

— Вот, значит, каков ты, «красный людоед»! — невысокий — скорее, даже, низкорослый — плотно сбитый человек около пятидесяти лет, лысый, с мясистым носом, цвет которого сигнализировал — пьет!

— Да-да, — залебезил рядом пузатый дядька в форменной одежде с непонятными знаками различия. — Убийца Антикайнен. Моя бы воля — пристрелил бы без суда и следствия! Вон, как зыркает!

Нет у него такой воли. Да и воли, как таковой, тоже нет.

Тойво знал, что машина финского правосудия сдвинулась, что означало только одно: теперь его будут подводить к суду. Неважно, что все это — показуха, приговор уже готов. Важно то, что это будет обставляться, как бы так сказать, цивилизованными рамками.

О его аресте раструбили все газеты. Значит, в Советской России об этом тоже знают. Своего героя, орденоносца, просто так без внимания не оставят. Предателем его никто не называл, об этом еще Куусинен говорил во время своего визита в Тохмаярви. Дублер уйдет на покой, и окажется, что его, Антикайнена, в Финляндию партия специально снарядила готовить мировую революцию или просто поддерживать пролетариат, опять же — мировой.

Пытки — незаконные методы. Мордобой, в принципе, тоже. Арестант должен быть неприкосновенен до решения, понимаешь, суда.

Ну, а то, что два следователя загнулись — спишут на неизбежные потери. К тому же второго-то свой надсмотрщик и пристрелил. Ну, или присовокупят к обвинению — уже без разницы. Все равно ничего хорошего ждать не приходится. Да и надо ли ждать вообще? Будь, что будет.

Конечно, охота и арест Антикайнена носила не вполне политический характер. Без внимания Маннергейма это дело не осталось, соответственно, у него возник свой интерес: часть финской казны так нигде и не всплыла. Бокий пытался отжать деньги, теперь бывший царский генерал попытается проделать тоже самое. Воистину, богатства — это зло, потому что к нему прочее зло тянет, как магнитом. Но расставаться с нажитыми в борьбе средствами к долгому и безбедному существованию Тойво не собирался. Опять же, по причине вредности.

Конечно, печально вновь оказаться в застенках, но следует признаться: он был к этому готов, живя в Финляндии с качественным, но абсолютно левым паспортом. Теперь остается признать только один важный момент своего нынешнего положения.

Тойво Антикайнен легализовался, наконец, на своей Родине.

Поэтому он без страха и волнения посмотрел в глаза начальнику и впервые произнес несколько фраз:

— Мне нужно помыться и мне нужна одежда.

— А иначе что? — хозяин тюрьмы не привык, чтобы к нему обращались в таком тоне.

Тойво пожал плечами. И до того это движение у него получилось недоброе, чуть ли не зловещее, что тюремщики непроизвольно схватились за свое оружие.

— А ты моих людей больше трогать не будешь? — словно бы в шутку, произнес начальник, тем самым разряжая атмосферу.

Антикайнен отрицательно мотнул головой.

— Ну, вот и славно! Удовлетворите просьбу заключенного! — бог местного пошиба развернулся и, солидно шагая, пошел прочь.

— Так: не оставлять без надзора ни днем, ни ночью! — снизив голос, проговорил он надсмотрщику. — Свет в камере не выключать, спать не разрешать. Чтоб осознал, что не на курорте. Никаких посылок с воли, никаких свиданий. Понятно?

— Так точно! — пролепетал надзиратель. — Будет исполнено!

Эх, знал бы хозяин тюрьмы всю нелепость своих картельных мер, в сравнении с теми, что устраивал Ногтев или Успенский на Соловках, залился бы краской и ушел на пенсию!

— Сгною паршивца! — перед дверью в свой кабинет еще раз сказал начальник и ушел внутрь пить водку.

2. Адвокат

Главный тюремный бог пил водку два дня и две ночи. Уж так сложились звезды, что потребность в алкогольной атаке возникла именно после встречи с Антикайненом. Ну, а его подданные — божки пожиже — к арестанту никого не подпускали на пушечный выстрел: ни репортеров, ни каких-то правозащитников, ни родственников мифических жертв, ни прочих посетителей — никого.

Они также поручили своим подчиненным выполнить все наставления, данные им перед запоем хозяина. Ну, или почти все.

Специальный заключенный-электрик открутил над дверью в камеру Тойво лампочку Ильича — правда, он и не догадывался о таком вот Ленинском авторстве — и вкрутил другую, в два раза мощней. Сверху установил плафон и решетку — все, как и положено. Ничего не сказав, махнул рукой и ушел обратно досиживать свой срок.

Надзиратель включил свет и порадовался: камера освещена ярким белым светом, как в операционной. Тут уж не заснешь! Что называется, свет глаза режет. Ухмыльнулся в дверное окошко и пошел на дежурный топчан давить на массу.

Конечно, приказ был «не оставлять без надзора», но всю ночь подглядывать за арестантскими томлениями — это уже слишком! Куда подлый красный кровопийца денется?

Действительно, деваться Тойво было некуда, в общем-то. Приходится сидеть, пока суд да дело. Однако в таких условиях что сидеть, что лежать — безрадостно, некомфортно и, вообще, довольно мучительно. Он оторвал от наволочки кусок ткани, смочил ее холодной водой из-под крана и, прикрыв глаза рукой, приблизился к источнику этого самого света. Все-таки в тюрьме несколько удобней, чем в монастырской келье. Есть кое-какие достижения цивилизации под рукой — вода, опять же, из водопровода.

Антикайнен сориентировался и метнул свою мокрую тряпку. Она зашипела — значит, угодил, куда надо. А потом раздался треск — это лопнул нагретый плафон. Затем послышался хлопок — это выстрелила лампочка, некогда бывшая лампочкой Ильича. И сделалось темно. «Да будет свет, сказал Ильич. И бросил в лампочку кирпич». Можно спать.

Утром под хмурым надзором вертухаев в камеру пришел тот же электрик, выкрутил защитную решетку, выскреб остатки плафона и вновь установил прежнюю лампочку — слабосильную. Эксперимент с бессонницей закончился.

Конечно, можно было подобрать себе какой-нибудь особо острый осколок толстого стекла, а потом выждать момент и поцарапать им все тюремное начальство вместе взятое, но Тойво отверг такую идею, как несостоятельную. Баловство! Он тут серьезным делом занят — он сидит!

Ближе к обеду к нему опять пришли хмурые вертухаи, одели все мыслимые кандалы, да еще тяжеленный ржавый ошейник нацепили на шею.

— Пошли! — сказали вертухаи.

— Ага! — ответил Тойво. — Мне это ваше железо и не поднять вовсе. Или снимайте, или несите меня.

Тюремщики переглянулись между собой, ужалили Антикайнена по спине дубинками, но тот все равно не сделал ни шагу, только поморщился. Однако раскреплять кандалы они не стали. Сопя и пыхтя, потащили арестанта поочередно по коридору, пока, наконец, не дотащили до камеры допросов.

— Опять пытать будете? — понимающе спросил Тойво.

— К тебе тут посетитель, — отдышавшись, объяснили вертухаи. — И вот что, заключенный 0074, ты тут, пожалуйста, не безобразничай! Очень авторитетный посетитель! С самого верха!

Они синхронно указали пальцами куда-то на потолок, потом недолго поковырялись в носах и ушли, звякая на ходу ключами от темниц.

Антикайнен сидел под грузом оков истарался не шевелиться. Не прошло и получаса, как дверь в камеру отворилась, и в нее прокрался запах.

А потом очень важно появился и сам носитель этого запаха: хлыщеватого вида субъект с набриолиненными волосами, тонкими усиками, в ужасно дорогом костюме, до блеска начищенных туфлях и с кожаной папкой в руках.

Он присел за стол напротив Тойво, с минуту внимательно изучал своего будущего собеседника, а потом заговорил хорошо поставленным, как у оперного певца, баритоном.

— Итак: заключенный номер ноль-ноль-семь?

— Антикайнен, — ответил Антикайнен. — Тойво Антикайнен.

— Год рождения 1898, место рождения: район Сернесе, Гельсингфорс. Род занятий — революционер, — с некоторой показной ленцой продолжил тот и раскрыл свою ужасно дорогую папку. В ней оказалось несколько газет, тощая канцелярская папка и несколько чистых листков с вензелями по углам.

Тойво на это ничего не ответил, хотя был не согласен с некоторыми утверждениями. Какой он, к чертовой матери, революционер? Он Красный командир Красной Финской армии, по нынешнему статусу — дезертир. А по положению — заключенный.

— Я представляю правительство Финляндской республики и лично господина Свинхувуда, — сказал хлыщ, достал, было, визитную карточку, но, повертев ее в холеных пальцах, убрал обратно в кармашек папки. — Я адвокат Лехти Корхонен. Кое-что надо с вами обсудить.

Какой, к чертям собачьим, Свинхувуд? Это парень Маннергейма — к бабке не ходи.

— Не буду долго растекаться в речах, принимая во внимание некоторое неудобство для вас, — он будто бы обрисовал мизинчиком в воздухе некоторую фигуру. Это, вероятно, должно было означать кандалы и ошейник. — В силу особой специфики дела, весьма деликатного характера, следует заметить, буду прямолинеен. Мы имеем крайнюю необходимость прояснить обстоятельство, имевшее место несколько лет назад. Десять, а если точнее, даже больше. Ваша задействованность определена, как наиболее вероятная, поэтому считается таковой, пока не будет доказано обратное. Достаточно сказать, что круг лиц, заинтересованных, так сказать, ограничен, поэтому ваше содействие будет оценено соответствующим образом, о чем будет составлен необходимый документ. После проверки и нашей общей сатисфакции, естественно. Вам все понятно?

— Да, — ответил Тойво.

Представитель правительства ни черта не умел говорить по существу. Такова, вероятно, служебная этика.

— Итак, нет необходимости напоминать, что в данных условиях мы вольны и вправе соблюдать тот или иной пункт протокола за литерами «ОС», то есть, особый случай. Вмененная вам обязанность позволит уменьшить количество пунктов до минимума. Также под вашей, так сказать, ответственностью будет иная информативная база, которая поможет облегчить достижение конечного результата, устраивающего сторону, которую я представляю. Вам все понятно?

— Да, — опять ответил Тойво.

Больше чертыхаться уже не хотелось.

Возникла некоторая пауза. Оба собеседники глубокомысленно замолчали.

— Итак? — не выдержал, наконец, Лехти.

— Что — итак? — спросил Антикайнен.

— Что скажете? — удивился адвокат.

— Слышь, представитель правительства! Чего надо-то?

Адвокат показательно вздохнул: с кем приходиться иметь дело! Вокруг одно тупое быдло.

Он достал из специального кармашка в папке обитый бархатом футляр, где, как выяснилось, покоилась ручка «Паркер» с золотым пером.

Почему ручки «Паркер» — самые лучшие, а, стало быть, и самые дорогие в мире? Есть, конечно, некий «Мон Блан» — еще дороже, но здесь качество пошло на уступки изяществу. А «Паркер» можно, подобно ножу, с размаху всадить в деревянную доску — и с ним ничего не будет. Можно дальше писать, как ни в чем ни бывало.

Тоже самое произойдет, если эту ручку воткнуть в человеческую руку, либо в голову или область сердца. Затем отряхнуть от крови и вывести на бумаге «Заявление. Он сам упал, я его не трогал».

Но Тойво был в кандалах, да и желания, как такового: «насадить на перо представителя правительства», не было. Просто мысль пришла, и мысль ушла.

А Лехти тем временем, эпатажно склонив голову к плечу, написал на бумажке из рабочего блокнота-ежедневника одно слово и пририсовал к нему витиеватый вопросительный знак. Потом, развернув, придвинул к Антикайнену.

Надпись гласила: «Деньги?»

Раха в Рахе, невесело подумалось ему. Значит, опять все упирается в потерянных в далеком 1918 году сотнях тысяч марок. Вот, значит, каков Маннергейм. Свербит у него в одном месте, не может осознавать себя одураченным.

Молчание Тойво адвокат расценил по-своему, по-адвокатски.

— Уполномочен заверить, что несмотря на всю тяжесть обвинений вас выдворят из Суоми и выдадут Советской стороне в оговоренное время. Конечно, без права посещения в дальнейшем Финляндского государства.

Антикайнен не ответил.

— У вас нет другого выхода. Так сделайте же первый шаг на свободу!

Тойво молчал.

— Хорошо. Даю вам, как говорится, время на раздумья. Утром ожидаю ответ. Ну же! — распалялся Лехти. — Хорошая сделка. Заплати — и будь на свободе с чистой совестью!

Антикайнен звякнул своими кандалами и произнес:

— А что — обвинения уже выдвинули?

Адвокат не стал торопиться с ответом. Он томно вздохнул, почесал холеным мизинцем кончик своего носа, потом внимательно и даже с некоторой долей сочувствия посмотрел на Тойво. Все это у него получилось настолько выразительно, что другой бы собеседник разрыдался от отчаянья и умиления, заломил бы руки в отчаянной тоске и согласился бы на все условия.

Но перед Лехти Корхоненом не сидел другой собеседник. Антикайнен отнюдь не пытался быть собеседником, ибо такая роль худо-хорошо, но подразумевала некоторый контакт, вполне способный перейти к сочувствию и пониманию. Заключенный Антикайнен был врагом адвоката Корхонена. И вовсе не пытался скрыть своего отношения.

Лехти внезапно закашлялся, словно бы поперхнувшись. Именно этот внезапный приступ кашля выказал, что, собственно говоря, самодовольство и самолюбование растворилось в гораздо более неприятном чувстве — растерянности.

— Э, — проговорил адвокат. — Э.

Тойво молчал и, не шевелясь, смотрел прямо ему в глаза.

— Так сказать, в вербальной форме, — сказал Лехти. — Думаю, Вам не особо нужны какие-то бумаги, ведь Вы сами прекрасно знаете о своей виновности. Так зачем же нам доводить до абсурда гласности и публичного слушания дело, которое, как мне сообщил мой наниматель, может решиться прямо здесь и сейчас. На данном этапе достаточно одного Вашего согласия, после чего мы оформим все протокольные формальности.

Антикайнен позвякал кандалами.

— Как я уже говорил, завтра утром я вновь намерен увидеться с Вами. Будьте благоразумны. Это Ваш единственный шанс.

Казалось, адвокату уже не терпелось выйти из этой камеры. Что-то некомфортно ему сделалось, а именно от этого ощущения он уже отвык за целый год достатка и успеха.

Он поспешно поднялся со стула и постучал в дверь.

— Итак, до завтра, — проговорил Лехти, когда вертухаи, с любопытством оглядели камеру, войдя внутрь. Они ждали опять лужи мочи и крови, расчлененные члены и сочлененные кандалы. И людоеда они тоже ждали, чтоб тот выказал себя.

Но все было тихо и без потрясений. Даже какая-то неинтересно. Вертухаи убрали оружие в кобуры.

Лехти Корхонен поспешно вышел и, когда его уже никто не мог видеть, кружевным крахмальным платочком вытер испарину на лбу. Отчего-то его бросило в пот.

— Чудовищно! — прошептал он, непонятно что имея в виду.

Адвокат не привык доверяться своим чувствам, вся его жизнь была строго прагматична. На каждое действие можно было найти вполне рациональное и законное оправдание, либо же, наоборот — не менее убедительное и законное обвинение. Все в зависимости от призового фонда. И это было правильно!

Но заключенный Антикайнен был пугающе иррационален. Он даже смотрел так, будто заглядывал в душу. А в свою душу Лехти не заглядывал уже давно. Впрочем, как и любой другой адвокат или юрист. Нет души — есть бумажка, в которой черным по белому прописан тот или иной закон. По ним и живи, черт побери! Именно за это тебе и платит государство деньгу малую.

Адвокат вышел из крепости в скверном настроении, совершил звонок с телеграфа, пытаясь обнадежить собеседника, что все, типа, контролируется, что все, типа, должно решиться положительно — как всегда — и невнятно попрощался, чувствуя всю неубедительность своих, в общем-то, пустых слов.

Турку — чистенький городок, где дома более шведские, чем в Котке, откуда он был родом. Но отчего-то хотелось попасть в привычные с детства домашние неухоженности и беспорядок. Бесцельно побродив по не вполне оживленным улицам, он обнаружил себя, входящим в заведение с вывеской: «Карху». Это его удивило. Но удивление прошло, когда навешанный над входом резной медведь подмигнул ему хитрым глазом. Правда, к тому времени Лехти пропустил внутрь своего организма пару стаканчиков местной гордой сорокаградусной — от этого и гордой — то ли понтикки, то ли водки. А потом шлифанул все это кружкой доброго пива марки пресловутого «Карху».

Не сказать, чтобы Лехти потребовалось напиться — он вполне мог пройти мимо этого питейного заведения. Но вот захотелось немного загустеть разумом, немного притупить рациональность в мыслях, немного прислушаться к давно забытому чувству беспомощности. В общем, всего понемногу.

Ему не хотелось ни с кем разговаривать, не хотелось просчитывать варианты, опираясь на кодекс законов, свод законов — да на целую конституцию законов! Будучи адвокатом, он перестал смотреть людям в глаза. Так надо по долгу службы. Подумаешь, зеркало души! Нет надобности душу разглядывать. Вон, судьи после оглашения приговора, бегут в свое подсобное помещение, как оглашенные. Забавно, конечно, смотреть, как толстый старикан в мантии, пыхтя и краснея от напряжения, чешет прочь из зала суда. Или тетя, тоже обязательно толстая, подобрав полы, чуть ли не вприпрыжку, поспешно удаляется. Тоже — долг службы.

Но природу-то не обмануть! На нее можно только наплевать. До поры, до времени.

Лехти медленно цедил пиво и думал о том, что жена бы его нынешнее поведение не одобрила однозначно. Коллеги — тоже. Начальство — и подавно.

Однако никто ничего не узнает. Падать замертво под барную стойку он не собирался, совершать что-то предосудительное — тоже. Вот сейчас долакает свое «Карху» и пойдет в номер гостиницы, чтобы рано лечь в постель. Или — сначала ванну принять, а потом уже спать. Или с утра ванну принять. Мало ли что ночью с ним может произойти — не пил таких напитков уже со студенчества.

Местный карху опять лукаво подмигнул. Их тут — медведей — на каждой стене было намалевано и вырезано по дюжине. Кто-нибудь обязательно подмигнет.

Странный человек этот Антикайнен. С ним совершенно не хочется иметь дел. Особенно — юридических. Ненастоящий он какой-то, будто не в обществе жил. Словно бы он — не живой. Да, да — именно: оживший мертвец. Не боится он людей, и не людей — тоже не боится. Его равнодушие — это всего лишь превосходство, которое ему дает какое-то особое знание.

Когда-то давно у Лехти умирал прадедушка. Ну, не то, чтобы болел смертельной болезнью, а потом отдал концы. Нет. Ходил-бродил, что-то делал, со всеми разговаривал, а потом просто не проснулся.

Так вот этот прадедушка однажды сказал ему: «Когда тебе будет столько же лет, как мне, ты поймешь, что прошлое, настоящие и даже будущее — это настоящее, на самом деле.»

Бессмыслица.

Однако Антикайнен, создавалось такое впечатление, человек, у которого все прошлое и даже будущее только в настоящем. Прошлое он отпустил, будущее не принимает, а сегодняшним днем не дорожит. И ведь не старый еще!

Это хорошо, когда не думаешь о деле! Это хорошо, когда думаешь философски! Это хорошо, когда медведь со стены озорно подмигивает!

Лехти расплатился за выпивку и вышел на осеннюю улицу. Кое-где уже лежал снег, скоро его будет много, и можно готовиться к Рождеству.

Утром у адвоката на удивление не болела голова. Тем не менее он все же принял ванну, привел себя в привычный вид и отправился в тюрьму. Формальности не отняли много времени.

— Когда привести заключенного Антикайнена? — спросил вертухай.

Лехти Корхонен поднялся из-за стола, собрал свои бумаги в изящную кожаную папку и ответил:

— Пожалуй, не надо приводить заключенного Антикайнена.

Вертухай не позволил себе удивиться, сопроводил адвоката к выходу через миллион тяжелых дверей и пошел в недра крепости, не попрощавшись.

А Лехти направился прямиком к телеграфу и набрал номер адвокатской конторы в Стокгольме, в которой у него работал сокурсник.

— Алло! — сказал он в трубку. — Арвида Рудлинга пригласите, пожалуйста.

3. Первая одиночка

Солдатами не рождаются — солдатами умирают.

Старая, как мир, истина. А также еще одна: от сумы, да от тюрьмы не зарекайся. Не желай добра — не получишь зла. Это уже на довесок.

Тойво не ждал, что вчерашний лощеный адвокат придет сегодня. Ну, а если бы и пришел, то значит: он дурак. Однако дураки у Маннергейма в ведомстве не работают. Поэтому он выбросил из головы пустые слова, что прозвучали вчера. Они были совсем неважны. Важно было лишь то, что былой царский генерал пока не готов списать на непредвиденные расходы некоторую часть своей казны.

Будет суд, а перед судом, как полагается, обвинение. Все должно быть очень страшным, рассчитанным на то, что через годик дух захочет искать компромисс. Это случится потому, что тело будет страдать. Через тело и дух слабеет.

Не обязательно, конечно, вон, пустынники и отшельники наоборот — страданиями тела закаляют душу. Да мало ли примеров, когда воля калеки сильнее воли специально подготовленного к испытаниям человека!

Однако загадывать — это не наш метод.

Вдруг, откроется дверь в камеру, где Тойво ждет строгого, но вполне справедливого суда — и в нее деловито войдут два человека. Китайцы, как водится, непременно китайцы.

Они оглядываются по сторонам, перемигиваются друг с другом и говорят, опять же, друг другу загадочные слова: «хао» и «похао». Достают из карманов Suomi-konepistoli M/3111 и восхищенно цокают языками.

Что и говорить — хороши машинки! Цельное деревянное ложе, цельнофрезерная ствольная коробка круглого сечения, ствол, съемный кожух, спусковой механизм. Коробчатый магазин на 20 патронов конструкции Коскинена. Секторный прицел с регулировкой до 500 метров, реальная дальность огня при стрельбе очередями не превышает 200 метров. Надежное и безотказное оружие!

Но китайцам не надо лупить даже на сотню шагов — вон она, мишень, сидит на коечке, скрестив ножки и хлопает глазами.

«Ахтунг!» — говорят китайцы. — «Фойер!»

И начинают стрелять длинными очередями, хохоча при этом от возбуждения во все свои китайские горла.

«Ах», — сокрушенно говорит Тойво, и его искромсанное пулями тело размазывается по стенке камеры.

Все, конец истории. Спасибо за ваше внимание.

Антикайнен вздрогнул от звука открываемого дверного оконца. На окошко, откинутое в сторону коридора на манер столика, устанавливается тюремная еда. Ну, да — еда. Время, так сказать, приема пищи. А что он ждал? Стволы автоматов и наглые китайские хари? Эх, пригрезится же такое!

Адвокат в тот день не пришел. Да, вообще, никто не пришел. Тойво на сутки оказался предоставлен сам себе. Ну, да бывает такое, торопиться-то некуда, право слово!

На следующий день к нему в камеру бросили газету «Хельсингин саномат». Ничего толкового в ней написано не было, разве что президент Свинхувуд выражал признательность всем «рядовым финским гражданам и гражданкам за оказание неоценимой помощи в поиске и поимке очень опасного государственного преступника Тойво Антикайнена». Ну, и то, что, блин, мы вместе заборем преступность. Мы едины, значит мы едимы. То есть, конечно, непобедимы.

Еще в течении недели подбрасывали ему газеты, в которых уже не было ни строчки с фамилией Антикайнен. Кончилась новость. Кончился и Антикайнен.

Государство отличается от иных форм социальной общественной формации тем, что первым делом устраивает тюрьмы. Собрались люди, почесали в затылках и давай совещаться.

«Создадим социальную общественную формацию?»

«А то!»

«У нас будет орда».

«Ура! Тогда поскакали! В орде все скачут. А кто не скачет — те прыгают. А кто сидит — тот не орда».

«А кто же он?»

В государстве положен быть лидер. А раз он один такой, без разницы — явный, либо теневой, серый кардинал, то у него обязаны быть враги. Реальные, либо вымышленные. И их, сволочей, в тюрьму! Если в орде кто-то сидит, то это уже государство.

У Тойво было много времени, чтобы размышлять о том, о сем. В промежутках между размышлениями он отжимался от пола, стоя кверху ногами у стены, выпрыгивал вверх из положения «вприсяди», нагружал мышцы пресса — в общем, делал все, чему обучился на занятиях по физподготовке в школе Красных командиров, а также в спортивном обществе «Красная звезда».

Книг ему не давали, бумагу и карандаш — тоже. Проправительственные газетенки прочитал по нескольку раз от первой до последней буквы. Пробовал заучивать наизусть статьи, но все они, без исключения, были написаны таким гаденьким слогом, что становилось тошно. Вот если первое предложение первого абзаца сопоставить последнему предложению последнего абзаца, то неожиданно получалось забавно. Тойво развлекал себя, словно головоломкой, пока не пресытился и этому.

Дни он не считал. Какой в этом смысл, если, в общем-то, ждать нечего?

Государство устроило над ним испытание, похожее на пытку — одиночная камера, никаких развлечений, полная изолированность от жизни. Не очень-то оригинально — на Соловках люди в ямах десятками лет просиживали. Ужас.

Тойво не отчаивался. Наступит момент, он устроит побег.

По кистям рук вертухаев, приносивших ему еду, он пытался создать образ человека, по движениям — его характер. Тюремщики, как правило, молчали, но если раньше чувствовалось присутствие рядом другого вертухая, то теперь еду приносили в одиночку. В одиночку в одиночку. В камеру, где сидит один человек, еду приносил тоже один человек.

За своей гигиеной Антикайнен пытался в меру своих возможностей следить. Вода в раковине была всегда, неважно, что холодная. Туалет тоже был модным, со сливным бачком. Мыла не было, впрочем, как и зубного порошка и щетки. Одной холодной водой не намоешься, но хоть что-то. О бане и мечтать было нечего.

Ему дают понять, что он никому не нужен. Ему дают понять, что тщетно надеяться на помощь. Ну, это их дело, любое государство весьма склонно к дезинформации и даже откровенной лжи.

Поэтому нужно пренебрегать многим из того, что закрадывается в голову путем вредных мыслей и тем самым склоняет к отчаянью. От того, что он, Тойво Антикайнен, в этот отдельный промежуток времени оказался вне жизни, не значит, что жизнь, как таковая, закончилась. Где-то празднуют Рождество или отмечают приход Нового 1935 года, кто-то бегает на лыжах, в лесу лежит снег, и по ночам от мороза потрескивают деревья. Зима, такая же, как всегда. Или уже весна? Нет, пока зима.

Однажды утром он понял, что настала пора действовать. Дождаться приносящих пищу рук с обгрызенными ногтями, всегда нетерпеливо постукивающих большими пальцами по окошку-столешнице. А эти руки появятся сегодня в обед.

Он оторвал у своей видавшей виды рубахи рукав и намочил его водой. То же самое сделал с другим рукавом, а потом связал их вместе. Чтобы полученной веревки хватило до прикрученной к полу ножки жесткой кровати потребовалось пожертвовать еще одной штаниной. Тойво также скрутил из старых газет что-то наподобие воронки, тоже старательно намочив каждую страницу. Ну, вот, теперь ждем-с.

Собственно говоря, плана у него особого не было. Крепость была слишком велика, чтобы можно было рассчитывать на что-то наверняка. Ну, а на случай уповать не было никакого желания.

Наконец, в коридоре за дверью каземата почувствовалось чье-то присутствие — может быть, звуки чуть изменились, может быть, воздух несколько по-другому пахнул, а, может быть, где-то поблизости начала угадываться чья-то кровь, пульсирующая по венам и артериям, столь редкое явление целую вечность назад.

Тойво, словно бы разминаясь, несколько раз склонил голову к плечам и расслабленно потряс кистями, сам расположившись в стороне от окошка раздачи. Если бы кто-нибудь мог сейчас видеть его, то не мог бы не отметить, что вялый и спокойный поросший клочковатой бородой сиделец преобразился в напряженного и донельзя сосредоточенного человека.

Но его никто не видел. Тюремщик с той стороны камеры подкатил тележку с тюремными разносолами к двери, намереваясь откинуть щеколду и разложить столик. Выбор в том, чем потчевать сегодня арестанта, не занимал его мысли. Слабосоленая семужка, нарезанная кусочками под петрушкой и дольками лимона, запеченная с маслом картошка по-польски, котлета по-киевски с косточкой, соленые грузди, оливки, начиненные сыром «Моцарелла», а из напитков пыво, понимаешь, живого брожения и двести грамм водки «Коскен корва» в ведерке со льдом — все это отсутствовало. Присутствовала какая-то гниль на воде. В тюрьмах предпочитают кормить только траченной тленом едой, будто бы изначально ее нарочно портят.

Вертухаю бы полагалось после открытия окошка заглянуть в камеру, чтобы арестант был в самом дальнем углу, но этот, с обгрызенными ногтями и нервными руками, на этот порядок давно забил. Достаточно частая процедура, всегда проходившая спокойно и одинаково, создала стереотип.

Но в этот раз стереотип нанес свой удар.

Едва только в окошечке показалась рука, нетерпеливо барабанящая большим пальцем по столику, чтобы были доставлены миски под обед, как Тойво сбоку стремительно набросил на на эту кисть петлю из мокрой скрученной ткани. В тот же момент другой конец своей веревки, перекинутой через прикрученную к полу ножку своей кровати, затянул, что было сил. Ну, не совсем уж с полной отдачей — в противном случае Антикайнен мог нечаянно оторвать у вертухая руку — а достаточно сильно. В самом деле, тюремщик без руки теряет свою тюремную привлекательность.

— О! — удивился стражник.

Тойво тотчас же запихал в его рот воронку из свернутой мокрой газеты и утрамбовал ее пальцами.

Тюремщик удрученно хрюкнул.

— Сейчас я могу выковырять тебе глаз, — сказал Антикайнен и для пущей убедительности приложился к щеке несчастного кончиком ложки, которую он предварительно заточил о стену до вполне острого состояния.

Рука у вертухая сильно торчала, как указатель, в камеру, а прижатая к окошку голова бешено закрутила глазами. Что-то его в нынешнем положении не устраивало.

— Я очень люблю кушать свежий глаз с живого человека. За это меня и прозвали «людоедом», — спокойным голосом опять проговорил Тойво, но поспешил добавить, чтобы его собеседник не вздумал грохнуться в обморок. — Но ты можешь достать другой рукой ключ и отпереть камеру. Тогда я не буду есть твой глаз.

Голова жалобно хрюкнула, и стало слышно, как с той стороны вертухай водит рукой с ключом по двери, норовя попасть в прорезь примитивного, но тяжелого замка-засова.

Наконец, тюремщику это удалось, и дверь под напором тела распахнулась.

— Вот и молодец, — сказал Антикайнен, втаскивая едва живого от страха вертухая в камеру. — Теперь тебе надо раздеться.

Пока тот дисциплинированно выполнял это распоряжение, Тойво не удержался от похвалы:

— Медвежьей болезнью не страдаешь — крепкий парень.

Он переоделся в форму, несколько не по росту — форменные брюки оказались очевидно коротки — походил по камере, поводя плечами, словно примеряясь к новой одежде. Потом связал охранника своей веревкой, оставив кляп во рту. Тележку с едой также вкатил внутрь.

— Не пройдет и часа, как тебя освободят, — сказал Антикайнен. — Пока же располагайся, как у себя дома. Пользуйся, как говорится, всеми удобствами.

Вертухай недовольно заерзал на кровати.

Тойво знал, куда идти, он помнил все повороты, количество ступенек в переходах, но вряд ли эти знания могли бы помочь выбраться за стены застенков. То есть, конечно, за тюремные стены.

Одиночные камеры, в одной из которых он сидел, располагались в отдельном крыле крепости, в подвальном этаже. Если здесь не было никаких караульных помещений, то дальше, подымаясь на жилой, так сказать, уровень, помимо караулок встречались какие-то подсобки, где-то охранялась оружейная комната, опять же — малые залы для допросов, кабинеты следователей и надсмотрщиков. В общем, кури бамбук и пой песню.

Тойво понимал, что его выдавал не только странный внешний вид — маленькая форма и отпущенная неухоженная борода — но и запах. Можно плескаться, хоть заплескаться в тюремной раковине, но запах затхлости может удалить только сауна, либо в крайнем случае — не хотелось бы говорить: на худой конец — душ с самым обыкновенным хозяйственным мылом.

Поэтому, едва поднявшись на другой уровень, он пошел в сторону от выхода, направляясь в хозблок. Ему попалось по пути несколько охранников, но они никакого внимания на него не обратили. Встретились несколько подсобных рабочих из числа сидельцев — вот те как раз удивились, однако не отдавая отчет: чего с этим вертухаем не так?

Тойво вошел в душевую комнату и с наслаждением умылся, тщательно пользуя обнаруженный обмылок. С бородой справиться не было возможности, не выщипывать же ее, право слово, отросшими ногтями. Обратно облачившись в нелепую форму, он критически осмотрел себя в зеркало.

— До первого же караула, — вздохнул он.

Потом махнул рукой и вышел под нацеленные на него револьверы, зажатые в десятке рук с озабоченными лицами. Зэки-работяги застучали, не иначе.

— Ну, и кто тут у нас? — спросил человек, по всему видать, начальник караула, или дежурной смены.

— Заключенный 007, - ответил Тойво и поднял руки. — Справлял гигиенические потребности организма. Принимал душ.

Тюремщики переглянулись: о заключенном под таким номером они не слышали. Очень странный субъект, да еще в форменной одежде не по росту, да еще с гражданской бородой. Часом, не сумасшедший ли?

— Фамилия у тебя есть? — поинтересовался один из вооруженных людей.

— Разберемся! — строго сказал начальник, лишив Антикайнена возможности представиться. Видимо, он понимал, что дело тут какое-то темное, стало быть многие знания — многие печали. — В предвариловку его.

Камера предварительного содержания — это то место, куда впихивали заключенного, когда тот нечаянным образом оказывался на чужом более важном маршруте, либо следователь по каким-то причинам задерживался, а того уже доставили на профилактическую беседу. Или когда наступил день поздравления от всей администрации тюрьмы с Днем святого Валентина. Хотя для этого случая имелся карцер, то есть, изолятор временного содержания.

В предвариловке не было ни стула, ни стола. Пуховая кровать тоже отсутствовала. Да и вообще — это был огороженный железной решеткой закуток, ниоткуда не просматриваемый типа «каменный мешок». Стой себе, жди своего времени. Также не возбранялось повисеть на прутьях, уподобившись обезьянам в зоосаду. Кому, как нравилось.

Едва только Тойво оказался за решеткой, а тюремщики, попрятав оружие, начали расходиться по своим работам, по коридору с большой скоростью промчался начальник тюрьмы. Его побагровевший нос хищно раздувал ноздри. Подчиненные от него попрятались, как тараканы от луча света.

Начальник дежурной смены, уже собравшийся доложить по инстанции о недавнем задержании заключенного 007 по внутренней телефонной связи, резко передумал и бочком-бочком двинулся в сторонам дежурки — помещения, где помимо его кучковались приходящие помощники прокуроров, тоже приходящие следователи уголовной и иных полиций, а также постоянные маркитанты, занятые ежедневными подсчетами и связями с другими маркитантами, чтоб в тюрьме никогда не иссякала гнилая еда для заключенных.

— Как-то у нас в тюрьме сегодня беспокойно, — поделился он своим мнением, едва пробрался, никем не замеченный, в дежурку. Кроме него там щелкал по костяным счетам один из распорядителей продуктового набора, а также пара следователей, поучавших друг друга, как сподручнее ломать психику подследственных, скучающий помощник прокурора и еще один неизвестный субъект, несколько смущенный и даже потерянный.

— Не иначе — проверка от Международной организации Красного Креста, — добавил начальник смены. Он искренне считал, что нет в природе худшей организации, которая спит и видит, как бы испоганить жизнь тюрьмам, армии и даже флоту.

— Ну? — удивились следователи, а маркитант только хмыкнул, весьма презрительно, следует отметить, не прекращая щелкать косточками счет.

Наступила пауза, разговор не задался, тема не получила своего развития.

— Ах, да! — пробормотал себе под нос начальник. — Доклад, доклад.

Он схватился за трубку телефона и набрал номер 01.

— Господин заместитель начальника тюрьмы! — понизив голос, сказал он в трубку. — Имею ли я возможность поговорить с господином начальником? Это начальник смены Сииртя.

Трубка ответила, что начальник на территории, а в чем дело?

Если самый главный тюремщик вне доступа, значит, пьяный в хлам, либо в городе на приеме у мэра. Но он не более, как пять минут назад пронесся в хорошем темпе по коридорам. Значит, информации нужно непременно слить.

— Задержан возле хозблока заключенный 007, одетый в форменную одежду не по росту, с гражданской бородой. Помещен в ближайшую предвариловку.

Трубка, как показалась, облегченно выдохнула и предложила немедленно следовать к этой самой предвариловке, чтобы дожидаться там начальника тюрьмы.

— Что же ты, сученок, не доложил незамедлительно? — зловеще добавила трубка и отключилась.

4. Обвинение

Все, кто был в дежурке, услышали последнюю фразу и неодобрительно посмотрели на Сииртя. Тот положил трубку, пожал плечами и уже собирался выйти вон, как к нему обратился незнакомый субъект.

— Простите, господин начальник смены. Не посчитайте за труд проинформировать при встрече с господином начальником тюрьмы, что адвокат заключенного 007 как раз прибыл для беседы с подследственным.

— Кто это? — бесцеремонно спросил Сииртя у помощника прокурора.

— Адвокат, — вздохнул тот. — На законных основаниях.

Начальник смены вышел, недоумевая: как так случается, что есть какие-то 007, да еще в дурацкой форменной одежде, да еще и с адвокатом, а он — ни ухом, ни рылом?

Тойво находился там же, где его оставили. Только возле его камеры уже стоял, держась за решетку, начальник тюрьмы и переводил дыхание.

— Эдак, никакого здоровья не хватит, — пожаловался он подошедшему начальнику смены. — Борешься за показатели, ночи не спишь — а тут такой стресс! Как это понять?

Сииртя развел руки и поднял плечи. Пес его знает, как это понять. Да и что тут понимать-то?

— Ты где был все это время? — спросил начальник тюрьмы у Антикайнена.

— Сидел, — тоже пожал плечами тот.

— Вот, где ты у меня сидел! — почему-то обиделся главный тюремщик и для наглядности хлопнул себя по шее сзади. — Где этот чертов следователь?

Это уже к начальнику смены.

— Сей же момент доставим, — заверил тот и отрядил двух своих молодцов в караулку с соответствующим распоряжением.

Там находилось целых два следователя, и оба решительно пошли в отказ.

— Не знаем мы никаких 007, у нас своих дел невпроворот.

Но решительность вертухаев не оставляла сомнений: сейчас пинками погонят. Поэтому оба служителя, так сказать, местечковой Фемиды, понуро пошли к камере предварительного заключения.

— Ну, и кто это? — спросил их начальник тюрьмы. — Как его дело двигается?

Следователи переглянулись и недоуменно хмыкнули. Сначала один, а потом и другой люто возненавидели свою работу, весь тюремный персонал, всех зэков и всю эту чертову систему, именуемую государством. А один еще бывшую тещу возненавидел.

— У меня чуть инфаркт не случился, а вы тут хмыкаете. Где его дело, я вас спрашиваю?

— Мы по другим делам, — ответили следователи. — А его дело у того, кто его сюда определил. Мы не знаем, кто это был.

— А кто знает? — решил выразить озабоченность Сииртя. И сам же ответил. — Прокурор!

— Точно, — согласились следователи. — Пошлите за ним, пока он не удрал.

Начальник смены повел бровью, и сей же момент два его молодца умчались, а потом примчались обратно, ведя под уздцы брыкающегося помощника прокурора.

— В дверях задержали! — доложили они. — Покинуть место действия хотели.

— И ничего я не хотел! — возмутился помощник прокурора. — Не имеете права!

— Ах, ты, гаденыш! — взвился начальник тюрьмы. — Да я сейчас у тебя все погоны посрываю и запихну их, знаешь, куда?

— Куда? — охотно поинтересовались следователи, ловко перекинувшие стрелки.

— В черную дыру под хвостом Большой Медведицы — вот куда!

— А кто у нас Большая Медведица? — неосторожно поинтересовался начальник смены.

— Созвездие такое, — чуть ли не со стоном заявил помощник прокурора. — Давайте к моему начальству обратимся, а?

— И кто у нас за начальника? — совсем потерял всякую осторожность Сииртя.

— Помощник городского прокурора Олави Хонка, — бодро отрапортовал тот.

— Выходит, ты помощник помощника, — обрадовался начальник смены. — А у тебя тоже есть помощники?

Однако имя Хонка было очень весомым. Начальник тюрьмы пошевелил сизым носом и принял решение:

— Сейчас я сделаю звонок из своего кабинета, а вас я попрошу не расходиться — мало ли что!

Он ушел и час с четвертью делал свой звонок. Сначала, конечно, маханул сто пятьдесят грамм коньяку, закусив половинкой лимона, потом порепетировал перед зеркалом, потом надолго задумался, а только потом снял трубку.

Хонку найти было нелегко. Помимо своих профессиональных обязанностей он по уши был в политике: выступал представителем чаяний сразу нескольких партий, консультировал по вопросам правовой защиты несколько влиятельных людей в эдускунте, да еще отлучался, черт знает, куда.

Уже несколько утомившись общением с телефоном, начальник тюрьмы всерьез вознамерился плеснуть себе в бокал еще грамм сто коньяку, как телефон зазвонил сам. Приблизив еще теплую трубку к уху, он расслышал какое-то далекое повизгивание. Вроде бы где-то радовалась жизни некая дама, или даже две дамы. Он не успел удивиться, как холодный и неприятный голос произнес:

— Это Хонка. Что у тебя там, любезный?

— Да это, понимаешь ли, у нас у всех, — запальчиво ответил начальник. — Потерялся нынче этот красный людоед.

— Как потерялся? — зловеще прошипел прокурор. — Он же сидел у тебя в самой богом забытой одиночке. Он что — бежал?

— Ага, сбежал, — обрадовался тюремщик.

На том конце провода наступило молчание, даже повизгивание прекратилось. Только помехи мерно пощелкивали километрами, разделяющими собеседников.

— Конечно, мы приложили все усилия, и побег удалось ликвидировать, — не стал раздувать интригу начальник. — Успел только в душ тюремный сходить, тут мы его и сцапали.

— И где он теперь? — мертвым голосом поинтересовался Хонка.

— В предвариловке стоит. То есть, сидит, конечно.

— Никто его не видел?

— Так, ограниченный круг лиц, ну, и пара-тройка зэков.

Трубка опять немного помолчала.

— Это плохо, — наконец, произнесла она. — Я сейчас же выезжаю.

Начальник тюрьмы решил воздержаться от коньяку, не хотелось давать прокурору лишний повод нос свой воротить.

Он потребовал от Сииртя выставить возле предвариловки часового, наказав тому не приближаться к прутьям решетки ни в коем случае.

— Помощник городского прокурора уже в пути. Он разберется в дальнейших действиях.

Помощник помощника прокурора предусмотрительно удрал за пределы заведения, следователи разбрелись по допросным камерам, а начальник смены принялся заполнять форму строгой отчетности по передаче тюрьмы в руки сменщика. Главный тюремщик пошел пить кофе, а Тойво остался стоять один — прикрепить к нему вертухая отчего-то позабыли.

Не прошло и часу, как внутрь крепости пришла тьма. Это не была темнота, это была именно тьма, почти физически ощущаемая возле сухощавого, даже — костлявого, человека средних лет среднего роста с жидкими волосами, уложенными в старательный пробор. Встречные люди, создавалось впечатление, жались по сторонам от него, что не могло не вызывать у того некое удовлетворение. Ему нравилось наводить страх. Это был Олави Хонка собственной персоной.

В прокуратуру редко когда идут по душевному зову. Это относится и к тем, кто там, так сказать, работает, и к тем, кто, так сказать, туда идет за помощью или по принуждению. Ладно, прокуроры и легион их помощников деньги за это получают, но вынужденные иметь с ними дело по служебной или гражданской необходимости с первых же минут контакта начинают остро осознавать, до чего же перевернуты понятия доброты, сострадания и логики жизни, если руководствоваться поучениями безразличных, в общем-то, людей в государственной форме небесного цвета.

Прокуратура должна поддерживать обвинения против несчастных людей, угодивших в беду, и делать это бесстрастно. Они делают это безжалостно. Высшая форма проявления государственного гуманизма.

О визите в крепость второго по величине светила на прокурорском небосводе города Турку тут же стало известно всем — от мала до велика. Великий — начальник тюрьмы — решил немного повременить и предстать перед ликом великого и ужасного уже после того, как тот пообщается с арестантом. Малым оказался все тот же Сииртя, так и не успевший пока замениться. Ну, а несчастные арестанты, если и были малыми, то бесконечно — то есть, бесконечно малыми, и ими можно было вполне пренебречь.

Хонка, сопровождаемый начальником смены, двигавшимся чуть поодаль, дошел до предварительной камеры и встал в позе вершителя. Справедливости ради следует заметить, что он таковым и был — он вершил чужие судьбы, прекрасно отдавал себе в этом отчет и даже получал от этого свой кайф.

В его кожаной папке с вензелями по фронтону ждали своей участи много бумаг, важных и даже государственных, но не было в ней одной единственной, которая могла иметь отношение к нынешней ситуации. За три месяца она так и не была подготовлена, потому что величайшим указом было велено: ждать. А чего ждать, когда все законные сроки прошли к чертовой матери?

— За попытку побега вам будет усугубление приговора, — вместо приветствия сказал прокурор.

— Можешь также включить мне в вину и твои штаны, испачканные человеческой мочей, — ответил Тойво, напоминая о первой их встрече.

Сииртя задохнулся от ужаса — так на его памяти с обвинителями никто не разговаривал.

Хонка никак не отреагировал на эти слова, только недобро сощурился, отчего стал похожим на гневного вершителя.

— Знаешь, что, Олави? — внезапно сказал Антикайнен. — Раз уж ты здесь, помоги мне разобраться в одном вопросе. Какого черта я тут делаю?

Сииртя с состраданием посмотрел на арестанта. Наверно, немного рассудок помутился у человека. Что можно делать в его положении в тюрьме? Сидеть, как медный котелок на полке.

— У вас есть право подавать жалобу в установленном порядке. Она будет обязательно рассмотрена, примутся соответствующие меры, и вам дадут ответ.

Тойво подошел к самим решеткам и внимательно посмотрел в глаза прокурору. На самом деле это, конечно, было бессмысленно, потому что глаза того никогда ничего не выражали. И в печали, и в радости они были рыбьими. Такое свойство у всех прокуроров всех стран — у них рыбьи глаза. Издержки, вероятно, производства.

А тут и начальник тюрьмы подоспел. Нос его, несколько увядший на фоне дневных событий, был теперь чуть более подсвечен красками жизни. Коньяк — просто живая вода какая-то!

— Вот! — радостно сказал он. — Заключенный Антикайнен. Отбывает срок за…

Он несколько замялся, посмотрел на прокурора, но тот не пришел ему на помощь.

— Отбывает срок за преступления! — нашелся начальник тюрьмы.

— За какие преступления я уже отбываю срок? — спросил Тойво.

Глаза у прокурора округлились, отчего он стал похожим на удивленного вершителя.

— Ну-ну, не стоит цепляться за слова, — сказал он. — Вероятно, даже вы понимаете, что просто так вас здесь держать никто бы не стал.

— Какой сейчас месяц? — неожиданно спросил Антикайнен.

— Февраль, — пожал плечами Сииртя.

— Итак, господин прокурор, что я здесь делаю вот уже три месяца?

Хонка прекрасно понимал, к чему клонит арестант. Однако ни вины за собой и своим департаментом, ни ответственности за ущемление каких-то прав заключенного он не ощущал. Все это — не боле, чем казуистика, а на деле: попал в тюрьму — сиди, сука.

— Вам будет предъявлено обвинение в государственной измене, а также ряд уголовных обвинений в убийствах и незаконной экспроприации.

Прокурор опять сделался просто величественным вершителем.

«Вот же песий сын!» — восхитился начальник тюрьмы.

Тойво вздохнул, ничего нового из общения с представителем системы обвинения он не получил. В свое время доводилось общаться с прокурорами и в Финляндии, да и в Советской России, особенно по делу о «револьверной оппозиции». Нехорошее было общение.

— Обвинение мне должно было быть предъявлено несколько месяцев назад. Плохо работаешь, Олави, — сказал он, впрочем, не надеясь, что его слова как-то затронут одиозного прокурора.

— Как я уже говорил, можете писать жалобу, — равнодушно проговорил Хонка.

— На чье имя жалобу?

— На имя помощника городского прокурора Олави Хонка.

Начальник тюрьмы, поддавшись эмоциям, не сдержался и прыснул коротким смешком. Сразу же оправился и деликатно откашлялся.

Ну, а что? Да ничего! Не может быть иначе, государственная машина не приспособлена переезжать саму себя, ее движение поступательно, ее скорость неизменна. Можно, конечно, взывать к мифическим высшим инстанциям, можно уповать на нарушение каких-то прав, на искажение закона, но, наверно, пустая это трата времени. Не верь, не бойся, не проси.

— Одежду мне выдайте, мыльными принадлежностями обеспечьте, — сказал Тойво и отвернулся.

— Это уже не ко мне, это к администрацииисправительного учреждения.

Ох, не зря хотели удавить Хонку фашисты, не зря мыслили лишить жизни Олави коммунисты, не зря желали ему «всего хорошего» беспартийные люди. Или — зря? Вон, стоит помощник прокурора, и все ему нипочем.

Тойво утомило это представление лицемеров. Однако это не повод отчаиваться, это не повод терять свою веру в жизнь, свою надежду.

Вроде бы разговор между власть имущими и власть неимущим пришел к закономерному концу. Как говорил один опытный политический зэк на Соловках: «Был бы у меня пулемет — расстрелял бы их всех к едрене фене. Было бы у них желание — расстреляли бы меня, не поморщившись. Так не стоит побуждать их к таким желаниям».

Тойво и бежал-то из своей унылой одиночки, чтобы запустить сам процесс, а не для того, чтобы удрать. Конечно, была бы возможность скрыться — он бы ей воспользовался, не раздумывая. Но, черт побери, не было такой возможности. Мало удалось собрать информации, отсюда мало шансов. Без надлежащего плана можно сбежать только с Зимнего дворца. Да и то — требовалось женское платье, оставленное без присмотра.

Судя по тому, что сам Хонка лично прибыл на «беседу», процесс запущен. Теперь следовало ждать, что же будет дальше. И что это за «процесс» такой? Вероятно, теперь следует признать его необратимость.

Маннергейму станет понятно, что отжать по-тихому деньги уже не получится. В тюрьме слухи разлетаются быстрее пули, которая, как известно, в цель. Некоторый переполох на самом высоком уровне, который сопровождался обнаружением странного человека в душевой хозблока — не зэка, но и не вольного — заставит заключенных призадуматься. Номер 007 — странный номер. А не политический ли это? А не тот ли он парень, что был задержан в начале ноября, а потом куда-то делся? Как же его фамилия — о нем еще в газетах писали?

Антикайнен. Точно. Это он.

Заставить зэка замолчать можно, вот заставить не обмениваться информацией — это нереально.

Через три четверти часа выяснилось, отчего Хонка остался торчать перед камерой с Антикайненом. Он ждал, когда доставят в крепость маленького невзрачного человечка в мешковатом костюме работы неизвестного портного. Портной, вероятно, был пьян, когда шил пиджак и брюки. Теперь, чтобы одевать на себя это гардероб, тоже приходилось быть пьяным — иначе, ну никак не получалось оправить плечи и колени.

Маленького человечка звали Юсси, он приходился следователем по делу об аресте Антикайнена. Костюм он пошил на День Независимости Финляндии, в конце ноября, с тех пор с ним не расставался.

Зато он расстался со всякими иллюзиями, касательно своего будущего, карьерного роста и прочих светлых перспектив. Жена требовала денег, а он требовал внимания. Жена его за это била. И никто его не жалел, даже дети. Даже собака породы такса норовила укусить исподтишка.

Что-то разладилось в нем именно после этого проклятого ареста 6 ноября. Казалось, он проделал большую работу, и начальство его за это оценит. Но не тут-то было: дело, в котором он собирался выказать вышестоящей инстанции свой профессионализм, сначала заморозили на пару недель, а потом, через пару месяцев, отказались размораживать.

Да кто же такой этот проклятый «красный людоед»?

А вот он — собственной персоной сидит за решеткой. А рядом прохаживается спесивый, как индюк, представитель государственного обвинения Хонка.

Не успели они ни о чем переговорить, как к ним в сопровождении нового начальника смены пришел еще один человек: высокого роста, жилистый, словно бы беговая лошадь, с неуместной здесь улыбкой на устах.

Предваряя вопрос прокурора, он коротко кивнул головой и, достав из портфеля бумагу с гербовой печатью, представился:

— Арвид Рудлинг, к вашим услугам. Адвокат моего подзащитного Тойво Антикайнена.

5. Защита

Арвид Рудлинг закончил университет в Стокгольме. Так обычно поступают шведы, у которых есть возможность получить образование. У Арвида такая возможность была, потому что он был хорошим спортсменом. Следует уточнить — хорошим шведским спортсменом.

С детства в своем родном Харахольмене он бегал на лыжах. Ничего в этом не было неординарного. Лыжи в Швеции — популярное времяпровождение. Также, как и в соседних Финляндии и Норвегии.

Издавна соперничали представители этих трех стран, кто лучший бегун. Издавна спортсмены, добившиеся сколь видимо заметных результатов, ненавидели друг друга по национальному признаку. Финны — ненавидели шведов. Те платили взаимностью. Норвежцы люто ненавидели и тех, и других. И те, и другие не отставали.

Родители Арвида не были из числа людей с большим достатком. Поэтому получить высшее образование тому можно было только при государственной поддержке. И поэтому все свое свободное время он проводил в бегах.

Победы в округе показали, что со спортом у него все хорошо. Но юный Арвид понимал, что по всей Швеции таких победителей довольно много. Тогда он предпринял попытку поучаствовать в лыжных гонках в соседней Финляндии — туда было гораздо дешевле попасть через замерзший Ботнический залив, нежели в Норвегию.

Родной клуб в Харахольмене согласился предоставить экипировку, ну, а уж транспортные расходы, организационный сбор за старт, питание — все это сам. Арвид договорился с отцом, что возьмет у него деньги на покрытие этих расходов, так сказать, в долг из семейного бюджета.

После первых же стартов он вернулся с синяком под глазом, но возместил родителю все средства.

— Победил? — осторожно спросил отец.

— Победил, — вздохнул сын, потрогав фингал.

Увлечение спортивными состязаниями к удивлению Арвида привело к тому, что в школьных дисциплинах ему стало трудно успевать за одноклассниками. То ли времени на учебу перестало хватать, то ли голова постоянно была занята другим.

А чем? Он попытался понять, о чем думает, когда бежит по лыжне? Оказалось, о чем попало. В то время лыжники редко бегали толпой, в основном, соревновались с секундомером. Мысли о том, каким темпом бежать, были на уровне подсознания. Тело работало, опережая расчет: здесь можно отдохнуть, а тут, например, следует поднапрячься. Ладно, когда дело касается соревнований. Тут приходится не только самому мчать во всю прыть, но и пытаться отслеживать соперников. А на тренировках?

Арвид начал брать с собой в клуб учебники. Читал перед тем, как уйти на дистанцию, а потом по ходу бега пытался вспомнить, что было написано. Сначала получалось из рук вон плохо. Не мог вспомнить ничего, только страницы с номерами внизу, а что написано — белый лист, пусто.

Но он не отчаивался, и однажды смог вспомнить не только то, о чем прочитал, но даже отчетливо представил себе страницу с текстом. На радостях даже бежалось быстрее.

В школе дела наладились. Знания у молодого спортсмена копились «энциклопедические». Так однажды похвалил его успехи один преподаватель перед родителями. Арвид продолжал совершенствоваться. Черт, это тоже было чревато.

Не хватало времени на друзей. Не хватало времени на подруг. Да и подруг, по большому счету, тоже не хватало. Сверстницы не считали его достойным внимания, девушки постарше вообще внимания не обращали. На счастье, школьные годы закончились. Половая проблема не успела обрушиться гормональным ударом по растущему организму.

Чтобы сделаться стипендиатом на юридическом факультете университета Стокгольма нужно обладать выдающимися качествами, или какими-то важными знакомствами, или, опять же, большими деньгами, которыми можно в случае просьбы оказать вспомоществование факультету, деканату и даже самому университету.

Ни денег, ни знакомств у Арвида не было. В своем резюме он мог предложить неоднократные победы в лыжных гонках на международных соревнованиях, а также идеальный аттестат зрелости.

Лыжников было много, как собак нерезаных, но они конкурировали, в основном, между собой. Тех, кто представлял свою страну за границей, было поменьше. Швейцария, Норвегия, Италия — там соревновались действительно те, кто имел на шапочке королевский герб, как делегат от всей нации. Ну, а лыжник спортивного клуба Харахольмена, представлял Швецию по собственной инициативе. Ну, так успешно представлял! И никого, в принципе, не волновала картина, что международный статус финской гонке в Оулу, например, придавал один единственный спортсмен, заявленный за свои собственные средства.

В общем, стал Арвид стипендиатом. Родители были рады, а уж как он сам был рад! Учиться он умел, поэтому не сомневался, что выдержит все испытания для получения заветного диплома. Выдержал, конечно. Его система получения энциклопедических знаний во время тренировок работала и здесь. Но здесь не работало полное погружение в две вещи: в спорт и учебу. Студенты жили весело, Арвид не был настолько фанатичен, чтобы отказывать себе в участии в безобидных вечеринках и пирушках.

Во время одной из таких милых посиделок он пересекся с Лехти Корхоненом, финским студентом, решившим закончить обучение не в университете Хельсинки, а в Швеции. Финн был гораздо ближе знаком с революционными настроениями, которые ветер перемен гонял по старушке-Европе. Со знанием дела он характеризовал социалистов, националистов, анархистов и коммунистов. Создавалось впечатление, что в Финляндии под каждым кустом сидит социалист, вокруг бродят националисты, где-то поблизости нервно дышат анархисты, и передвигается короткими перебежками коммунисты.

— Ты к кому ближе? — изрядно окосевший от контрабандной выпивки, спросил Лехти.

— К анархистам, — стараясь фокусировать взгляд, ответил Арвид.

— Не, ну это понятно, — махнул рукой финн. — Все студенты — анархисты. А по жизни?

— А по жизни, — швед широким жестом обвел стол со скудной закуской но обильной выпивкой, обнимающиеся на диване пары, недовольных тараканов под диваном, хихикающих девчонок, радостных парней, портреты бородатых мужчин и женщин с пронзительными глазами на стенах.

Время прошло, и, как ни странно, они опять вернулись к этому разговору. Арвид к этому времени уже ознакомился с основными концепциями и движущими силами политических движений, легальных и не очень.

Тогда он объяснил Лехти, что любая политика, чем бы она ни характеризовалась, имеет слабость к достижению каких-то вполне меркантильных целей посредством оболванивания основной части партии, движения и тому подобного.

— Ну, а если брать в сущности, то, пожалуй, коммунисты наиболее продвинуты в достижении всеобщего процветания. Именно такая конечная цель всех партий.

— Вот как? — задумчиво спросил Лехти.

По окончании университета пути бывших сокурсников разошлись. Диплом на руках не делал карьеру сам по себе. Нужны были связи, знакомства и покровительство. У финна таковое имелось, а вот у шведа — отнюдь.

Помыкавшись по крупнейшим юридическим фирмам, точнее — по приемным этих фирм, он везде получал один ответ: «В случае заинтересованности с вами свяжутся». Ну, да, а до тех пор лечь в спячку и ничего не есть, ничего не пить. Его спортивные достижения и отличные результаты выпускных экзаменов ни на кого вообще впечатления не производили.

Кто-то однажды, когда он получил очередной отказ, сказал ему:

— Парень, забудь про спорт. Используй свое преимущество.

— Какое? — удивился Арвид.

— Ну, если ты холост, то соглашайся на командировки — это твой шанс.

Он был холост. И вскоре это сработало.

Не самая звездная юридическая контора в Стокгольме, скорее, даже, еще не подобравшаяся к середнякам, предложила ему должность выездного консультанта. Ну, на безрыбье и сам неизвестно в какой позе рыбачить будешь.

Арвид ездил в городки, название которых не знал вовсе, представлял интересы людей и маленьких фирмочек в земельных, наследственных и даже налоговых вопросах. Работа не была скучной, работа была очень скучной. Никакого творчества, никаких изящных поворотов.

Возвращаясь после очередной командировки в офис, он скрытно перезванивал в конторы, где пылилось его резюме, но положительного ответа не получал. Однажды даже сделал звонок в Хельсинки, где процветал в государственной структуре Лехти, поговорил о том, о сем и оставил номер своего агентства, вовсе уже не надеясь ни на что.

О том, что 6 ноября 1934 года схватили террориста Антикайнена, Арвид не знал ничего. Может быть, где-то в финских газетах об этом и трубили на передовицах, но в Швеции все было спокойно. Во второй половине ноября того же года случилось событие, которое перевернуло всю жизнь Арвида Рудлинга.

В его юридической конторе раздался звонок, причем раздался вовремя: он был на месте, что по специфике его работы бывало нечасто. Первым удивлением было то, что этот звонок был адресован именно ему, второе — что звонил сам преуспевающий Лехти.

Финн был предельно короток и в то же самое время предельно понятен. Суть разговора сводилась к тому: Арвиду надо подавать свою кандидатуру на представление в суде Тойво Антикайнена.

— Так у вас же своих адвокатов — пруд пруди, — только и сказал Арвид.

— Поверь мне, здесь другие обстоятельства. Поверь мне. Это твой шанс, — ответил Лехти, пожелал всего хорошего и положил трубку.

Швед еще некоторое время слушал гудки в телефоне, потом передал аппарат любопытной секретарше.

— Что-то серьезное? — спросила она.

— Что-то странное, — ответил он.

Всю последующую командировку он думал об этом загадочном Тойво Антикайнене, попытался собрать какие-то сведения о нем, но узнал только сплетни: в Финляндии изловили красного людоеда, специально засланного большевистской Россией жрать финнов и финок.

По возвращению он поинтересовался у своего босса:

— Вы в курсе, что в Финляндии будет процесс века? Я имею ввиду судебный политический процесс.

Брови у босса, манерно выщипанные и окрашенные в смоль, поползли вверх.

— Нам-то что с того?

— Вы про Тойво Антикайнена что-нибудь слыхали?

Рука босса поправила тщательно завитой локон, выбивающийся из уложенной в пробор челки.

— Нет. А в чем, собственно говоря, дело?

— Да в том, что его скоро назовут «Северным Димитровым», миллионы людей будут скандировать его имя.

Прикуренная боссом сигарета с длинным мундштуком обнаружила на фильтре следы ярко-красной помады.

— А кто у нас «Южный Димитров», позвольте полюбопытствовать?

— Ну, это в Германии, там антифашист такой, которого обвинили в поджоге Рейхстага.

Тонкая струйка дыма вырвалась изо рта босса и взмыла к потолку, постепенно растворяясь в атмосфере.

— Потрудитесь объяснить толком. А то — Димитров, Антикайнен, процесс века. Ну, и что?

— Так я хочу попросить у Вас разрешение заявиться на это дело адвокатом от нашей юридической фирмы, — объяснил Арвид.

— Ха! — это отчего-то развеселило босса. — Пожалуйста, конечно! А то там своих адвокатов не хватает! Разрешаю. Дерзайте. Только типовой договор не забудьте оформить, когда получите это дело!

Арвид принялся за дело: он, сославшись на уголовно-процессуальные рамки, выразил министерству юстиции Финляндии озабоченность по, так сказать, не вполне ясному положению арестованного 6 ноября Тойво Антикайнена. Если ему не будут предъявлять никаких обвинений, то адвокат ему, конечно, без надобности. В таком случае он должен уже быть на свободе. Где же он на самом деле?

На его письмо ответа не последовало, что сделалось не просто возмутительным, а очень подозрительным. Тогда Арвид позвонил в Министерство юстиции, где ему предложили всего лишь записаться на прием, что он не преминул и сделать.

Следует отметить, что в Финляндии существует двуязычие, то есть, два официальных государственных языка. Один, как это понятно, суахили, а другой — идиш. На самом деле финский язык был выразителем настроений народа, а шведский — правящего класса. Поэтому нисколько не странно, что швед запросто общался с министерством в Хельсинки. Трудностей перевода не существовало. Существовала сложность взаимопонимания.

Уж очень финские чиновники не желали слышать о Тойво Антикайнене, будто это имя было под запретом. Государственная тайна? Тогда почему все финские газеты трубили в первой декаде ноября об успешной операции по поимке подлого кровопийцы?

Арвид съездил на прием в министерство, где предъявил все свои полномочия, как дипломированного юриста. Его, конечно, выслушали очень внимательно. Соглашались с его предложениями, а в конце, как бы между прочим, был задан вопрос:

— А кто вас нанял, молодой человек? Родственники Антикайнена? Профсоюз рабочей организации, где он работал?

— Спасибо, всего вам доброго! — раскланялся Арвид и отправился восвояси.

Конечно, существовало два выхода: первый бросить это дело, а второй — испросить у босса, чтобы их юридическая контора занялась оформлением адвокатского производства по человеку, который, как бы пропал. Был в тюрьме, но куда-то делся — ни слуху о нем, ни духу.

— Но она же просто дура! — замотал головой Арвид, когда проанализировал второй выход. Это он про босса своего. Сказал — и обернулся: никто ли не слышит?

Должен быть третий выход.

Наступил декабрь, да не просто наступил, а стремглав докатился до Рождества. Командировок стало поменьше, времени стало побольше. На отдых, на лыжные пробежки далеко за городом, где чудом поддерживалась снежная трасса, на корпоративный, так сказать, сочельник.

Коллеги у него, как выяснилось, были очень даже разные. Были те, кого он и в глаза-то не видел. Многие не видели его, а если и видели, то никак это дело не запомнили. В общем, крепкий сплоченный коллектив.

Вот там-то на корпоративе ему и подсказали очень даже здравую мысль. Он за нее немедленно ухватился и подумал: «Вот это и есть третий выход!»

После наступления Нового года Арвид со всех ног помчался в главное представительство международной организации Красного Креста. Тогда эта организация набирала большой авторитет и работала не по политике, а по понятиям. Ну, так бывает всегда, пока не образуется сфера влияния, можно радеть за товарищество, братство и помощь во многих областях культурной и бескультурной жизни.

В Красном Кресте шведского адвоката приняли энергичные парни и девушки со всегда удивленными глазами. Для начала они спросили о размере пожертвования:

— Сколько можете дать для борьбы с голодом на всех охваченных засухой областях?

— А много таких областей? — осторожно поинтересовался Арвид.

Парни тут же начали ходить друг за другом из угла в угол, а девушки всплескивать руками, округляя свои очи.

— Без международной помощи они погибнут! — наконец, сказали они и успокоились. — Ну?

— Готов пожертвовать сто крон, — обреченно сказал юрист. — Только отправьте их куда-нибудь в Советскую Россию. Там же Поволжье и Украина в беде.

Ему по очереди пожали руки все парни и поцеловали в щеку все девушки.

— Итак, чем обязаны вашему визиту? — спросила одна из девушек с огненно-рыжими волосами и глазами цвета васильков.

— Я намерен представлять в суде Тойво Антикайнена, который содержится в финской крепости Турку. Как мне кажется, это происходит на беззаконной основе.

Он еще хотел много чего добавить, но девушка прервала его.

— Вот как мы поступим, — сказала она, и глаза ее цвета васильков перестали быть удивленными. — Мы перечислим ваши деньги в фонд помощи голодающим Поволжья с указанием вашей фамилии, а также вашего намерения в отношении несчастного политзаключенного.

«Это еще зачем?» — хотел спросить Арвид, но не спросил. Он утонул в этих глазах, все слова вылетели из головы. И говорить-то, по большому счету, не хотелось. Хотелось бесконечно долго смотреть в этот цвет васильков и вовсе ни о чем не думать.

— Мы с вами свяжемся в самое ближайшее время, — сказала девушка. — Я вас обязательно найду.

Арвид не знал, как может заработать связь его ста крон в Красном Кресте с фондом в России, а затем со специалистом Коминтерна на улице Пирогова в Москве и дальше с телефоном, установленном в квартире Куусинена в Петрозаводске.

Отто Куусинен, опустив трубку на рычаг, присел на стул и шумно выдохнул. Потом вытер со лба ничтожные капельки пота и подмигнул куда-то в потолок.

Во второй половине января девушка в Стокгольме, безуспешно пытавшаяся дозвониться до завязшего в командировках Арвида, наконец, сама вычислила его в фирме, где ему уже выдавали очередное разъезжее дело.

— Мы предлагаем вам тысячу крон за предварительное слушание по делу Антикайнена, — прошептала она адвокату, едва он поднял на нее глаза.

— Как вас зовут? — прошептал в ответ Рудлинг.

Хотелось еще немножко пошептаться, но не здесь же, право слово!

Вечером того же дня Арвид уволился со своей фирмы, начал встречаться с Рут — так звали девушку — и получил первый гонорар. Неплохо, если учитывать, что отдал сто, а получил тысячу. И это, если верить девушке, было только начало.

6. Процесс изначальный

Тойво, конечно, удивился. То он был зэк безродный, а вот поди ж ты — адвокат нарисовался тут, как тут. А официального обвинения, как не было, так и нет.

Словно прочитав его мысли, Арвид достал из своего портфеля еще одну бумагу, тоже всю в вензелях и закорючках с печатью.

— Это протест на действие, а точнее, бездействие судебной системы государства Финляндия. Трехмесячное заключение человека без предъявления обвинения — серьезное правонарушение в рамках действующего законодательства а также норм международного права.

Не дожидаясь реакции на свои слова, он вытащил третью бумагу.

— Ты что — их рожаешь, что ли? — удивился угрюмый мятый Юсси. — Это-то что?

— А это ходатайство об освобождении гражданина Тойво Антикайнена в связи с тем, что в установленные законом сроки не было принято никаких квалификационных действий в отношении указанного гражданина. То есть, по сути он остается невиновным, а его содержание под стражей — незаконное действие властей.

Арвид говорил на шведском языке, делая паузы между словами, чтобы смысл им сказанного доходил до помощника прокурора. Начальник тюрьмы морщился, но в общем уловил смысл речи. Юсси понял только про назначение, протест и ходатайство. Но ему как раз было все равно.

Шведский для Антикайнена не был очень иностранным языком. Но практика отсутствовала уже много лет, поди — с самой школы. Что-то, конечно, ускользнуло от его понимания, но не настолько, чтобы не постичь: больше не будет неизвестности. А что делать с известностью?

Сказать, что Хонка как-то озаботился, что-то его расстроило — ничего не сказать. Помощник прокурора взбесился. Изо рта его клочьями полетела пена, глаза принялись бешено вращаться, он начал топать ногами, он поднял над головой руки, сжатые в кулаки и принялся ими размахивать.

Тойво подумалось, что такой танец достоен аплодисментов. Судя по тому, как Юсси сложил руки перед собой, тому показалось тоже самое. Начальник тюрьмы оставался бесстрастен. Также, как и шведский адвокат.

Наконец, Хонка устал плясать, подхватился и ушел. За ним двинулся и самый главный местный тюремщик.

— Позвольте, господин шеф! — это откуда-то появился до сих пор, словно бы невидимый, начальник смены. — А с этим что делать?

Начальник тюрьмы на мгновение приостановился, моргнул обеими глазами и быстро проговорил:

— Следователя — ко мне в приемную. Адвоката — выпроводить взашей, но сделать это вежливо. Антикайнена одеть, обуть, обеспечить всем необходимым и посадить в одиночную камеру на первом этаже. Не в подвал.

Так закончился этот февральский вечер. Все получили по стараниям. Только Олави Хонка получил по заслугам. Однако не прошло и дня, как он совершенно позабыл о том, что вел себя в тюремном коридоре совсем не в соответствии с честью своего мундира. Ну, а как еще можно было реагировать, когда из-за чьего-то сановного решения, достаточно глупого — если на то уж пошло, пришлось получать такие плюхи от щенка-адвоката, черт бы его, шведского негодяя, побрал.

Ну, система своих не сдает — кто бы в этом сомневался. Арвид мог приготовить еще десять мотивированных бумаг, но толку от них было бы совсем немного. В таких случаях государство страшным образом трансформируется в одного вполне конкретного человека, решение которого будет влиять и на систему, так сказать, правосудия, и на судей, и на прокуроров, и на тюремщиков. Кто же это такой? Да тот, кому закон, черт бы его побрал, совсем не писан. Тот, кто и есть сам закон. Тот, кто в данный отрезок времени, или, если уж совсем патетически, в данный исторический момент изображает из себя властителя дум, побудителя действий — и является всем, всем, всем. Такие имена, как правило, вслух не произносятся.

Неназываемый посреди ночи позвонил помощнику прокурора Хонке в кабинет начальника тюрьмы и сказал всего два слова:

— Начать процесс.

— Слушаюсь, господин фельдмаршал! — подобострастно ответил тот и вздохнул с облегчением. Уж теперь-то можно обрушить всю мощь аппарата и на проклятого Антикайнена, и на подлого Рудлинга. Посмотрим, кто лучше может считаться с законом!

На следующий день сначала в одной газете, а потом уже и во всех обозначилась информация о том, что сбор доказательной базы по обвинению советского террориста, задержанного на территории Финляндии, подошел к концу. В связи с тем, что задержанный не идет на контакт со следствием, обвинение, предъявленное ему, носит предварительный характер. «Всплывают все новые и новые подробности ужасающих дел».

Без имен-фамилий, просто сообщение, как бы между делом.

Несколько дней адвоката не допускали к Антикайнену, несмотря на все его юридически безукоризненно оформленные протесты, ходатайства и еще что-то.

Ну, а сам Тойво, переодевшись в чистую тюремную одежду, избавившись от бороды и неопрятной прически, все это время спал. Принесут поесть — ел, а потом обратно в сон. Никто его не тревожил. Видимо следователь Юсси в свое время добротно собрал доступную и недоступную информацию, так что допросов пока не требовалось.

А тут и обвинение проявилось. Адвокату было предъявлена копия постановления о возбуждении уголовного дела в государственной измене.

В принципе, ничего особо не изменилось. Антикайнен оставался в тюрьме, государственный обвинитель дул щеки и плевал на всякие ходатайства и протесты от шведского юриста. Люди жили-поживали, природа поворачивалась на весну. Арвиду нужны были материалы, чтобы с ними работать. Рут из Стокгольма слала ободряющие телеграммы, а международная организация Красный Крест, ее финский филиал, возмещала все затраты проживания в Турку.

Пришла весть от винтажного Лехти, предлагавшего встретиться в местном ресторанчике.

— Ну, как с работой? — спросил холеный молодой человек у своего бывшего сокурсника.

— Поменял, — озираясь по сторонам, ответил Арвид. Он не привык бывать в таких заведениях. Здесь было не то, чтобы роскошно, но как-то очень уж по-буржуйски.

— Как клиент?

— Сидит.

— Кто платит?

— Красный Крест.

— Круто, — заметил Лехти, не удержавшись от одобрительной реплики. — Да это же поистине бездонный карман. Доить деньги с международной организации — это не то, чтобы у какого-нибудь несчастного спекулянта монету клянчить. Молодец! Так держать!

Арвид удивился: с чего бы это такое понимание?

Они поговорили о том, о сем, да ни о чем, поели с тарелок, которые контролировали официанты, попили с фужеров, на которые уже никто, кроме них самих, не обращал внимание. Просто встретились два бывших сокурсника, прелесть общения у которых была одна — никто никому ничего не должен.

— Думаю, тебе надо готовиться к повышенному вниманию к своей персоне, — сказал Лехти.

— Ну, да, — согласился Арвид. — Стараюсь, чтобы никто не был за моей спиной. И дверь в гостинице запираю на все замки.

— Все-то ты понимаешь, — усмехнулся финн.

— А то! — ответил швед.

— А то! — повторил Лехти. — На днях все финские практикующие адвокаты пойдут в отказ по делу твоего Антикайнена.

Арвид кивнул головой, словно принимая эту информацию.

— У меня два вопроса, если позволишь, — сказал он.

— Позволяю, — махнул салфеткой Лехти.

Тут же, словно бы дождавшись, наконец, команды, противно и громко заиграл оркестр народных инструментов, забравшийся, оказывается, на сцену. Ну, народные — в широком смысле: труба, пианино, контрабас и барабан. Любой народ, собравшись в квартет, играет именно на них.

— Какая замечательная песня! — напрягаясь, сказал Лехти.

— И как же они ее паскудно поют! — прокричал в ответ Арвид.

Пел мужик за пианино. Другой дул щеки, присосавшись к трубе. На контрабасе некто патлатый тряс головой и перебирал по толстым струнам прямыми пальцами, словно бы выставляя их напоказ. Субтильная девушка с почти мальчишеской прической лупила по барабанам со всей дури, которой, как оказывается, в ней было преизрядно.

Неожиданно случился припев, и она истошно заорала, срываясь на визг:

— Йо-хо-хо и бутылка рому!

— Этто чтоо такоеее? — теряясь в словах, промычал Лехти.

— Это, позвольте представиться, Глеб Иванович Бокий.

За их столиком невесть откуда оказался худощавый и жилистый субъект в полувоенном френче. Его глаза с щелевидными зрачками походили на глаза змеи. Он почему-то говорил, вовсе не напрягаясь — шум оркестра нисколько ему не мешал. Потом оба юриста пытались вспомнить, на каком языке, собственно говоря, велась их беседа. Корхонен думал — на финском, а Рудлингу казалось — на шведском. Или, быть может, на английском — оба они достаточно неплохо им владели.

Девушка за барабанами в полном экстазе открыла рот так широко, что волосатый контрабасист не замедлил запихать туда всю свою голову целиком, потом вытащил обратно, гадко ухмыляясь, словно увидел что-то потаенное.

— Бууудто бы львууу в цииирке, — удивился Арвид.

— А, это — ну, да, ну, да, — согласился Бокий, мельком обернувшись на сцену.

— Однако, продолжим, господа адвокаты, — затем произнес он вполне по-деловому. — Сейчас я буду беседовать с каждым из вас. Это не займет много времени. Тема беседы — Тойво Антикайнен.

И он обратился к Корхонену.

— По деньгам удалось что-то решить? Как Ваш хозяин намерен воздействовать на него? Нет ли у него заинтересованности в изучении нематериальной сферы воздействия на Антикайнена? Рассматривается вопрос по передаче его Советской стороне?

И он обратился к Рудлингу.

— Какое впечатление произвел Антикайнен при первой встрече? Нет ли у него странностей в поведении, в мелкой моторике или даже во взгляде — не смотрит ли он как-то странно? Что-то необъяснимое чувствуется в его присутствии? Не возражает ли он быть переданным Советской стороне?

Музыка продолжала грохотать, а Лехти справа и Арвид слева начали говорить Бокию о своих впечатлениях. Каждому хотелось высказаться, каждый старался вспомнить самые незначительные подробности и разукрасить ими свой рассказ. Что-то утаить казалось совершенно невозможным.

Наконец, наступила какая-то апатия, словно бы опустошение после выплеска информации. Корхонен и Рудлинг принялись достаточно тупо смотреть в свои тарелки.

Бокий поднялся с места, оправил свой френч и отошел к дальнему столику возле выхода ресторана. Там его ждал человек вида немца-профессора математики.

Он изобразил нечто подобное аплодисментам, потом покивал головой и произнес по-русски с ужасающим акцентом.

— Весьма впечатлен. Вы не против, если поговорим об этом более подробно?

— Пожалуй, следует подождать возвращения Александра Михайловича, мой немецкий ничуть не хуже вашего русского, но мы, признаться, без него будем общаться, как глухой с немым.

— Хорошо. А с этими — что? — он кивнул в сторону апатичных адвокатов.

— Да пес его знает! — пожал плечами Бокий. — Не помрут, наверно. Может, забудут что-то.

Товарищ Глеб редко выбирался заграницу. Ему это было без надобности с такой хорошо поставленной агентурной сетью. Но когда он узнал, что Куусинен получил какие-то известия про канувшего в неизвестность Антикайнена, а потом разузнал о причастности Красного Креста к нынешней судьбе Красного финна, решил сам съездить разузнать. Конечно, не только ради этого случая он пересек Советско-Финскую границу.

В Германии полным ходом шел процесс создания «Аненербе», ее генеральный секретарь Вольфрам Зиверс искал контактов с «шифровальным отделом» Бокия. Профессор Карл Хаусхоффер, знакомый с товарищем Глебом еще по оказании консультационных услуг в раскопках Крымских развалин Неаполя Скифского и Мангуп-кале 1926 года, был самой лучшей для такой миссии кандидатурой. Вот он, как раз, и прибыл в Хельсинки для встречи с Барченко, помощником Бокия по научной работе.

Неожиданно место встречи изменилось на Турку, а к Александру Михайловичу присоединился сам Глеб Иванович. Для Хаусхоффера это было большой удачей.

Профессору был продемонстрировано действие уникального прибора, созданный по аналогии с печально известным «мерячаньем» и «зовом Полярной звезды», но вполне направленного действия.

Барченко, более близко знакомый с Хаусхоффером, предложил сотрудничество немцев и русских на фоне, так сказать, «мирового тоталитаризма».

— У вас материально-техническая база, у нас — Север, не до конца обесцвеченный попами новой, так сказать, религии, — сказал он. Точнее, это Бокий сказал, а Барченко только перевел.

— Вот у нас на фоне наших успешных изысканий есть прелюбопытнейшая машинка, способная подавлять волю любого человека. Ну, почти любого, — сказал он и продемонстрировал из кармана нечто, отдаленно напоминающее логарифмическую линейку с бегунком, крохотной лампочкой и кнопкой выключателя. Для того, чтобы это выглядело, как излучатель, на конце был нарисован ряд уменьшающихся дуг — параллельных друг другу. — Вся хитрость в том, чтобы с расстояния в четыре-пять метров направить на человека или пару-тройку людей, находящихся друг от друга не далее метра.

Профессор сразу поверил в волшебную машинку, но не очень.

— Сейчас товарищ Барченко нам продемонстрирует работу прибора на примере, — Бокий огляделся по сторонам. — Вот, на примере тех двух молодых людей — светского щеголя и спортсмена.

Александр Михайлович тут же подобрался и ускакал за кулисы возле сцены. Чуть прибор не забыл.

На самом деле, конечно, для такого рода действий требовалось гораздо больше оборудования и электрической емкости. Ресторан был заряжен заранее — своих людей в Финляндии хватало. Известная сложность была только в том, чтобы подвести двух людей к встрече именно в этом зале. Но это, как говорится, было делом техники.

Когда демонстрация закончилась, Барченко вернулся на свое место, немец решился вернуться к незаконченному разговору.

— Я, конечно, слыхал о подобных изысканиях, но свидетелем до сих пор быть не доводилось. Можно я подойду к тем молодым людям?

Бокий усмехнулся и сделал жест руками — делайте, что хотите.

Хаусхоффер подошел к Лехти и Арвиду, попытался с ними заговорить, но те на него плевали. Не буквально, конечно, но никак не реагировали. Тогда немец набрался смелости и тронул финна за локоть — никакой реакции. Сомнения в том, что это заранее подученные артисты были, но тогда какова цель этого обмана?

— Итак, что вы предлагаете? — спросил он, когда вернулся обратно.

— Хотелось бы сначала услышать ваши предложения, — ответил Бокий.

— Ну, — задумчиво начал профессор, словно бы решаясь, а потом — решившись. — Нас интересует Тибет. Кто владеет Тибетом — «сердцем мира» — владеет и всем миром.

Ни Барченко, ни Бокий не были удивлены услышанным.

— Отлично, — сказал товарищ Глеб. — Встреча была познавательной. Посмотрим, удастся ли нам организовать взаимовыгодное сотрудничество.

Хаусхоффер понял, что время вышло, поднялся с места и довольно чопорно раскланялся — видимо придумал себя свою исключительную значимость для Рейха.

Когда немец удалился, Барченко, доселе никогда не позволявший себе задавать вопросы шефу, спросил:

— Вы считаете, что у этого Красного финна есть нечто большее, нежели нам дал покойный Блюмкин?

Бокий не торопился с ответом. Он понимал, о ком идет речь.

— Сампо и Sampolla, то есть Шамбала, — наконец, сказал он. — Яша был уникальным человеком, но к такому повороту оказался не готов. А этот подлец — готов.

— Но Sampo — в финском языке не склоняется, — заметил Барченко.

— В современном — да, не склоняется, — согласился Бокий. — Но дети его склоняют, как и склоняли далекие предки этих детей. Sammolla, Sammoista также, как и Sampolla, Sampoista. Черт с ними, с деньгами, что этот парень умыкнул у всех финнов вместе взятых. Нам он нужен, чтобы сотрудничать. Позарез, сука, нужен.

Опережая события, следует заметить, что не получилось сотрудничества фашистской Германии и Советской России в паранормальных и оккультных областях.

В 1937 году арестовали Бокия и Барченко, как, впрочем, и других сотрудников «шифровального» отдела. Ежов, глава НКВД, лично проводивший арест, зачитал ордер, подписанный лично Сталиным, на что товарищ Глеб, криво усмехнувшись, заметил: «А что мне твой Сталин? Меня Ленин назначил». Только однажды он упомянул фамилию Ленина, до сего момента упорно называя его Бланком.

Трилиссер, подготовивший всю эту внутреннюю операцию, люто ненавидел выскочку Бокия. Из 189 сотрудников отдела товарища Глеба через три года в живых осталось только 51 человек.

7. Начальный процесс

Арвид посмотрел на Лехти, тот покосился на салфетку, которую так и держал в руках. Почему-то было такое ощущение, что что-то пошло не так, как им бы хотелось.

Арвид взял стакан с водой на треть и вылил себе на голову.

— Фу, — облегченно сказал он, словно бы головная боль, нежданно-негаданно укусившая в затылок, стала меньше.

Лехти наполнил свой стакан и сделал тоже самое. Действительно, полегчало.

Зал ресторана был скорее пуст, чем полон. Точнее, очень пуст. Кроме двух юристов здесь коротали день между обедом и ужином еще три человека. Был еще один, но он ушел в туалет и куда-то провалился.

— Итак, вернемся к твоим вопросам, — сказал Лехти. — Уж салфеткой махать не буду на этот раз.

Они удивленно посмотрели друг на друга — действительно, Корхонен, вроде бы, уже махал салфеткой, разрешая вопросы.

Арвид откашлялся — все вопросы у него вылетели из головы каким-то загадочным образом. Значит, не столь они уж были важными. Хотя кое-какой интерес остался.

— Если какой-то финский штрейкбрехер решится все-таки взяться за дело Антикайнена, меня подвинут? — спросил он.

— Да в том-то и оно, что нельзя никому браться, дело будет национального масштаба. Какой-то дурачок придумал, что все адвокаты с финским подданством должны, вдруг, сделаться очень-очень патриотичными. «Враг финского народа не может иметь ни оправдания, ни защиты», — криво усмехаясь, ответил Лехти.

— Видел я этого дурачка в коридорах крепости. Продажная шкура, которая умеет подвести идеологию под любую подлость. Опасный человек!

— Ну, да! — согласился финн и осторожно огляделся по сторонам на всякий случай. — Прокурор от политики — это, вообще-то, ненормально. Так что ты можешь работать. Твоя неопытность будет тебе на руку — никто тебя всерьез не примет, уж прости за прямоту.

Арвид усмехнулся и некоторое время активно гонял по соусу последний кусок ряпушки — здесь ее подавали в какой-то неземной обжарке, если верить ценнику. Вообще-то сам человек Тойво Антикайнен для него ничего особого не представлял. Важна была работа, как таковая. Пройдет процесс — можно на него ссылаться и надеяться на дальнейшие перспективы.

— Никогда не поверю, что ты мне это дело подсунул в память о приятельских отношениях в университете, — сказал швед. — Какое-то предложение должно быть.

— Сделка, — сразу ответил Лехти. — Всего лишь сделка. Когда все закрутится, когда все страхи обозначатся, передай Антикайнену вот этот конвертик. В нем будет письмо с условием. Всего два слова.

Он достал из своей модной кожаной папки небольшой листок бумаги, написал на нем «Где деньги?», упрятал записку в маленький конверт и протянул его Рудлингу.

— Не сочти за труд.

— Конечно, — охотно согласился швед и упрятал послание во внутренний карман пиджака.

Они посидели еще минут пятнадцать, разговор зашел о былых студенческих временах, потом расплатились пополам: Лехти — привычно и небрежно, Арвид — напряженно и неохотно. Пожали друг другу руки на прощанье и разошлись.

«Как он сумел меня найти своей телеграммой о встрече?» — подумал Корхонен, направляясь к вокзалу.

«Почему ему приспичило встретиться именно сейчас, когда ничто еще не началось?» — подумал Рудлинг.

Александр Михайлович Барченко скромно хихикнул — это он отправил парням телеграммы о встрече.

Тем же днем в финских газетах появилась новость с пометкой «Молния». Сообщалось, будто бы под копирку — во всех газетах одно и то же, что в связи с тяжестью предъявленного обвинения в государственной измене и совокупности злодеяний против финского народа финская коллегия адвокатов отказалась представлять защиту преступника Антикайнена. Все адвокаты, повинуясь душевному порыву, не в состоянии найти оправданий, даже формальных, в бесчеловечных действиях вышеназванного бандита.

Арвид беспрепятственно оформил документы, согласно которым он теперь был утвержденным адвокатом Тойво Антикайнена. На него смотрели, как на врага народа. От этого было смешно, но как-то не очень. Больше было тревожно.

Его первая рабочая встреча с подзащитным не ознаменовалась никаким важным разговором, либо чем-то существенным, отчего можно было отталкиваться. В комнату допросов ввелимоложавого, подтянутого человека с ясным и отнюдь не затравленным либо подавленным взглядом. Он был весь в цепях — руки, ноги и связанный с ними ошейник. Все это бряцало и ужасно нервировало.

Вертухаи закрепили ножную цепь с зацементированным в пол кольцом и убежали. Тойво опустился на прикрученный к полу стул.

— Здравствуйте, — сказал Арвид. — Я ваш адвокат.

— Привет, — ответил Антикайнен. — Государственный, или как?

— Ну, сначала был «или как», теперь, вроде бы, еще и государственным стал.

Действительно, государство Финляндия после того, как все правильно мыслящие юристы-защитники забили на международный правовой этикет, решилось частично оплачивать услуги приглашенного из Швеции адвоката, то есть, Рудлинга собственной персоной. Будто бы они его наняли. Не всего, а то место, пропорционально начисляемому жалованью — ноздрю, наверно, и пятки. Но Арвид не возражал — для резюме любая запись сгодится.

Тойво заулыбался — улыбка у него была очень располагающая к общению.

— А по жизни кто тебя ангажировал? — спросил он.

— Международная организация Красного Креста, — почему-то шведу не очень хотелось упоминать об этом, но он все же сообщил.

— Ладно, — пожал плечами арестант. — Можно и так.

На самом деле он был уверен почти на сто процентов, что это рука Москвы. Вот только какая из них? Хорошо бы, Куусиненская. Но, может быть, и Бокия, или еще кого-нибудь не менее неприятного. Ну, да ему выбирать не приходится.

Наступившую паузу оборвал Тойво.

— Спортсмен, смотрю?

— Да и вы, как вижу, тоже?

— Сказал бы — бегун, да плечи покатые. А у них — квадратные, — рассуждал вслух Антикайнен. — Стало быть, шведский лыжник. Ну, и как успехи?

Арвид заулыбался — приятно было производить впечатление физически развитого человека.

— Верно, лыжник. По юношам были успехи, теперь вот по тюрьмам хожу, — сказал он и осекся.

— И у меня были успехи. Только я вот теперь по тюрьмам сижу, — забряцал цепями Тойво. — Бывает. От тюрьмы не зарекаются, сам знаешь.

— Знаю, — попытался уйти от неловкой ситуации Рудлинг. — И от сумы тоже не зарекаются. А вы в каком спорте?

— Я из общества «Красная звезда». Там мы все универсалы были.

Про школу шюцкора Антикайнен вспоминать не стал. Как давно это было! Действительно, словно из другой жизни. Ему не сделалось себя жалко, он не хотел ни в чем себя корить, ему вообще не хотелось думать о своей жизни. Кто он такой?

Каких-то конкретных эпизодов из преступного прошлого своего подзащитного Арвид от следствия пока не получил — все обвинения состояли из общих слов. Но это пока. Спрашивать Тойво, о чем бы тот хотел сообщить адвокату, не хотелось. Ладно, будут еще встречи.

— Ну, мы будем работать с тем материалом, который представит следствие для обвинения. Сегодня была наша предварительная встреча. Был очень рад с вами, наконец, познакомиться, — сказал Рудлинг, тем самым как бы подводя итог их сегодняшнему общению. — Напомню, если вам будут предъявляться какие-то определяющие претензии, вы всегда вольны вызвать меня для консультирования или принятия решения в рамках закона. Если вы, конечно, не возражаете против моей кандидатуры, как вашего защитника.

— Да нет, я не против, — покачал головой Тойво. — Напомните мне, что мне пытаются вменить?

— Государственная измена, — ответил Арвид. — Но, как думаю, не только. Тем не менее не стоит волноваться. Пока все только предварительно.

— А что у нас за государственную измену?

— Смертная казнь, — не задумываясь, ответил Рудлинг и неловко кашлянул.

— Ну, да, — улыбнулся Антикайнен. — Не стоит волноваться.

На самом деле мера наказания, которую озвучил его адвокат, не произвела на Тойво никакого впечатления. Трудно было ожидать чего-то либерального, пожизненного заключения, хотя бы.

Когда он вернулся в свою камеру с койкой в два яруса — он был единственным постояльцем — некоторое время он ходил из угла в угол. Не потому, что отчаянно искал выход, а потому что так лучше было отойти от цепей.

«Ну, не стоит бить ушами по щекам,» — подумал Антикайнен. — «Все будет так, как это должно быть».

Не успел он справиться со скудным обедом, который был не в пример лучше, все-таки, чем те помои на Соловках, как за ним опять пришли. Опять цепи, опять поход в ту же камеру, именуемую «Идет допрос». Кто-то написал бумажку и приклеил, а потом ни одна сволочь не потрудилась снять.

На этот раз за столом сидел Юсси. Но это уже был не тот Юсси, что встретился ему перед предварительной камерой. Это был маленький уверенный в своих действиях человек, который мог принимать решения. Даже костюм от пьяного портного куда-то подевался, выглаженный и подогнанный, он теперь сидел вполне приемлемо. Вероятно, и в личной жизни у него стало лучше: ныне он норовил укусить исподтишка собаку-таксу, ответил тем же действием на оплеуху жены, что привело к повышению уважения среди детей.

Словом, Юсси воспрянул, как птица Феникс. Что характерно — пить он не перестал, он перестал напиваться. Алкоголь в приподнятом состоянии духа способствует радости жизни. Так не считал никто из умников того времени, так считал сам Юсси.

Он отработал все положенные формальности: имя, фамилия, где и когда родились — и произнес:

— Второго следователя не будет. Так что и плохой, и хороший — это я один. Будем работать.

Юсси был по натуре клещ, вцепившись — уже не отпускал, пока не высасывал необходимую информацию. Но и Тойво не был испуганным гимназистом. Поэтому все сведения следователь добывал на стороне. Антикайнен не обращал на его потуги внимание. Но Юсси не отчаивался. Его можно было ненавидеть, как врага, но недооценивать было нельзя.

С первого допроса они разошлись, как в море корабли: никто ничего лишнего не сказал, никто не перешел черту, которая негласно была выверена каждой из сторон.

— У меня к вам претензий нет, — сказал Юсси. — Я не одобряю людей, доставляющих определенные беспокойства всей нашей государственной системе.

— У меня к тебе претензий нет, — сказал Тойво. — Просто работа у тебя такая. Я не считаю ее полезной, даже больше — я считаю ее вредной.

Весь диалог велся спокойным тоном, будто два случайных посетителя пивного заведения коротают время за обсуждением сортов выпивки.

— Вы убивали людей?

— Все, кто воевал, убивали людей.

— Что вы делали после убийства Исотало?

— Когда я убил Исотало?

— Отвечайте на мой вопрос.

— Попал в тюрьму.

Юсси, никак не проявляя себя, что-то долго писал в своих бумагах.

— Когда вы оказались в тюрьме? — наконец, спросил он.

— 6 ноября 1934 года, — пожал плечами Тойво. Цепи на нем позвякали усталым глухим звоном.

Юсси опять что-то долго писал.

— Вам бы надо сотрудничать со следствием, — оторвавшись от бумаги, произнес он.

— Надо бы, — согласился Антикайнен. — Но как-то не хочется.

Они посмотрели на небо через маленькое зарешеченное окошко под самым потолком. Оно было синим.

— Вам может быть зачтено сотрудничество для смягчения приговора, — объяснил Юсси.

— Понимаю, — ответил Тойво. — За государственную измену самое смягчение — если матрас подложат, когда тело упадет.

— Какое тело? — не понял тот.

— Расстрелянное, — неожиданно громко сказал заключенный, отчего его собеседник вздрогнул, едва не подпрыгнув на своем месте.

— Думаю, на сегодня достаточно, — следователь собрал свои бумаги в стопку и посмотрел на сидевшего перед ним заключенного. — Жалобы, пожелания есть?

— Есть просьба. Пусть мне принесут книги из тюремной библиотеки. Только хочу предупредить, чтобы «Капитал» Маркса, либо собрание сочинений Ленина не тащили.

— Хм, — сказал Юсси. — А больше ничего в этой тюрьме и нет. Только Маркс, Энгельс и Ленин. Еще Троцкий.

С тем и разошлись. Правда, книгу ему принесли, не успел еще ужин закончиться. Это был «Айвенго» сэра Вальтера Скотта.

Обычная для Советской России практика ночных допросов здесь пока не применялась. Но это ненадолго: карательные органы везде действуют по одному шаблону.

Что-то беспокоило Тойво после разговора со следователем. Нет, не то, что тот, собрав весь свой потенциал, копытом землю роет, копая под него, несчастного — пусть копает, ему за это деньги платят. Что-то другое, что мимолетом прошло, но могло оказаться важным.

Антикайнен пытался вспомнить все свое общение, слово за словом. «Сотрудничество, государственная измена, библиотека, тюрьма, Исотало», — мысленно перечислял он отложившиеся в памяти моменты. Ничего подозрительного.

Антти Исотало — пузатый фельдфебель, попавшийся Тойво возле промерзшего Ладожского берега вместе с прочей финской диверсионной командой. Но был еще один Исотало, младший брат этого. Что-то нехорошее было связано именно с ним. Антикайнен был в конфликте как раз с младшим братом на станции Рийхимяки, но к чему все свелось — хоть убей, не вспомнить. Ну, тогда у него было не все в порядке с пониманием действительности — оттого и ушел в лес от людей, чтобы прийти в себя. Этот младший Исотало как-то давно порезал в Хельсинки бегуна Пааво Нурми. Бесцельно, просто из хулиганских побуждений.

Зачем Юсси упомянул эту фамилию? Да еще в связи с убийством?

Сколь долго ни пытался он разобраться — ни к чему это не привело. Но должны же быть предъявлены настоящие обвинения, а не только эта общая фраза — «государственная измена»! За нее, правда, расстрел, но хочется большего: какие-то преступные действия, некие криминальные эпизоды. Конечно, наделал дел за свою жизнь Тойво достаточно, но хотелось бы от прокуратуры конкретики.

Когда в крепости объявили, что «спать пора, преступники и осужденные», Антикайнен решил, что при ближайшей встрече с адвокатом обязательно попросит того разобраться с делом этого Исотало. Или этих Исотало, сколько бы их не бегало по Финляндии и за ее пределами.

Уже под утро, когда сон наиболее крепок, дверь в камеру Антикайнена начала медленно и осторожно приоткрываться. Приклеенная хлебным мякишем к нижнему краю двери нитка двинула на листке книги, лежащей на полу, обломанную щепку. Звук был слабый, все равно, что шелест — но он был.

Тойво, мгновенно проснувшись, бесшумно сполз вниз с кровати и затаился под ней. Несолидно, конечно, но всяко лучше, чем ждать своей участи, задрав одеяло обеими руками к подбородку и хлопая глазами. Вряд ли это пришел начальник тюрьмы с поздравлениями о внезапном освобождении.

В камеру вошел человек, от которого не пахло свободой. То есть, только те запахи, что были здесь, в крепости, и ни намека на какой-нибудь одеколон, сигару, еду и выпивку — все то, чем может пахнуть человек, не обремененный заключением. Иными словами, вошедший не пах ничем. Немытое тело, плохо выстиранная одежда, дурная еда — вот, что значит «ничем».

Незваный гость, крадучись, приблизился к кровати, очень ловко ориентируясь в почти кромешной темноте, и приготовил на вытянутых руках веревку, которую, вероятно, загодя снабдил петлей на манер удавки. Умелые руки в долю мгновения могут набросить такую на шею жертвы, подавив любые попытки сопротивления.

Тойво из-под кровати что было сил дернул посетителя за штанины возле щиколоток, тот, понятное дело, упал и приготовился удивляться. Люди удивляются по-разному: кто-то сильно вдыхает, кто-то не менее сильно выдыхает. Может еще и заорать при этом. Антикайнену это было совсем ненужно, поэтому он почти наугад рубящим движением ударил врага в шею, ощутив костяшками пальцев, что попал.

Человек резко передумал удивляться и хрипло забулькал: удар ему пришелся в горло. Тойво перекатился вдоль тела на оперативный простор и выхватил у врага из пальцев, скрюченных на горле, веревку. Темнота была густая, но воображение дорисовывало то, что не удавалось увидеть глазами. А воображение у Антикайнена было богатое.

Приблизив губы к самому уху пришельца, он зашептал:

— От кого пришел, друг?

Тот, видимо еще не вполне начиная отходить от потрясения неудачи и последовавшего за этим удушья, просипел в ответ:

— Рийхимяки.

Тойво натянул удавку на вражескую шею, поборов слабое сопротивление, потом рывком затянул петлю и начал медленно подниматься: сначала на колени, потом на полусогнутые ноги, ну, а затем во весь рост. За спиной в хаотичных движениях трепыхался ночной гость. Антикайнен, наклонившись вперед, позаботился, чтобы тот не доставал ногами до пола.

Когда тело за спиной последний раз дернулось и обмякло, Тойво сбросил его с себя, тяжело дыша. Все-таки надо как-то решить вопрос с отсутствием физической нагрузки — иначе, ожидая смертный приговор, можно превратиться в совершеннейшую развалину.

Он подошел к двери в свою камеру и попробовал ее приоткрыть. Она была не заперта — кто бы сомневался! В коридоре, тускло освещенном дежурным светом, было пусто — кто бы сомневался!

Антикайнен выволок мертвое тело из своей камеры, с сожалением отметив, что это тело перед тем, как испустить дух, испустило жидкость, то есть, описалось. Он посмотрел на лужу и пришел к выводу, что тело вовсе обоссалось.

Тойво содрал с мертвеца тюремную куртку и, намочив в своем умывальнике, старательно вымыл пол. Швырнув одежду своему владельцу, он прикрыл дверь.

Несомненно, станция Рийхимяки имеет прямую связь с Исотало, толстым фельдфебелем, который обвинял его в гибели брата, негодяя и насильника. Вот только как бы ни пытался Антикайнен вспомнить события того далекого 1917 года, а не получалось. Словно бы что-то имело место быть, словно бы мельтешение каких-то людей, но все в тумане. Или погода тогда была такая — туманная, или его организм в 19 лет таким образом пытался защитить психику. Вот же незадача: стер организм из памяти весьма знаковый эпизод. Теперь приходится сражаться за свою жизнь, даже в ожидании смертного приговора.

8. Определенность

Последующим за покушением утром ничего не случилось. Тело убийцы испарилось по щучьему веленью. Тойво не пытался делиться с кем бы то ни было ночными событиями. Его тоже никто не донимал.

Конечно, наличествовал некий заговор, в котором участвовал коррумпированный ночной надсмотрщик, заинтересованный родственник Исотало и заинтересовавшийся незадачливый убийца. Хотя у того могло все получиться, если бы не случайная фраза следователя Юсси, да готовность самого Тойво к разного рода неприятностям.

Ну, что же, если за дело взялись родственники реальных и мнимых жертв, к ним подтянутся знакомые — да все, кому ни лень, тоже запросто воспылают праведным гневом. Вот и получится общественный резонанс: мочи козлов! Точнее — козла по имени Тойво Антикайнен. Всем народом потребуют: распнуть его во имя общего блага. Будет ли Маннергейм изображать из себя Пилата? Конечно, будет.

Только вот сам Антикайнен никак не годится на роль того, кого можно прибить гвоздями ко кресту.

Ему хотелось сохранить в себе ту часть своего бытия, которая, увы, уже покинула этот мир. Ну, а если вся прочая нынешняя реальность отторгает его самого — значит, это просто не его мир. И плевать на это.

Он не хотел терять то чувство, которое когда-то дарила ему Лотта. Именно оно — не деньги, не власть — раскрывает глаза на этот удивительный и чудесный мир. Так уж судьба распорядилась, что ему довелось потерять самую дорогую женщину в этой жизни, но и в мрачных пределах хаоса, что лежат по ту сторону смерти, найти Лотту не удалось. Ее не было там, где клубилась Война Мертвых.

Тойво разработал себе дневной план, в который входило много физической нагрузки в ограниченном пространстве, чтение и заучивание наизусть всех материалов его дела. В конце-то концов, должны же они появиться, иначе все значение готовящегося процесса не имеет никакого смысла.

Ему не разрешалось получать посылки с воли, запрещены были свидания, также, как и прогулки в тюремном дворике вместе с прочими арестантами. Как-то жестко взялись за него. Отчего-то гуманизмом и цивилизацией пренебрегали, будто их и не было в помине. Задворки Европы смердели насилием и лицемерием.

Единственным звеном, которое связывало Антикайнена с прочим миром, был шведский адвокат Арвид. Действительно, со всеми натяжками следователя Юсси к таким связям приравнять было нельзя. Однако через Рудлинга начала поставляться такая мощная поддержка, что изначально превратно самоуспокаивающая мысль — «ты не один» — крепла и даже обнадеживала.

Красному Кресту по большому счету сто раз наплевать, кто такой Антикайнен и как ему в застенках живется-можется. Но когда кто-то со стороны — не важно какой — предлагает совершить жест, так сказать, доброй воли по вполне понятным гуманистическим соображениям, Красный Крест реагирует. Влияния и авторитета у этой международной организации очень даже много, а если некие пожертвования окупают не только интерес к означенной персоне, но и позволяют еще как-то улучшить внутреннюю финансовую мощь, то можно не сомневаться: помощь придет.

Арвид, чья финансовая поддержка не зависела от политических веяний и настроений толпы в суверенной Финляндии, работал, как человек, привыкший преодолевать трудности. Конечно, такое свойство характера сформировалось под влиянием ежедневных занятий спортом. Кто-то, вероятно, считает иначе: потому что привык бухать до посинения, потому что читает правительственные газеты, потому что из кожи вон лезет для того, чтобы не нажить врагов. Наверно, эта точка зрения пьяниц, тех, кого называют «силовиками» и депутатов всех мастей. Но их мнением можно пренебречь, как отражающим политический момент, но не отражающим реальность. Ну, а алкоголики — это и вовсе не наш профиль.

Тойво очень хотел верить в то, что за этой поддержкой стоит старый друг Вилли Брандт, он же Отто Куусинен. Пожалуй, это был единственный человек, которому хотелось верить. Еще есть Лииса, и она обещала ждать. Но она женщина, так что трудно предугадать ее поступки.

Адвокат пока довольствовался не всеми материалами, которые готовились против его подзащитного. Понятие «государственная измена» позволяла многое выносить за скобки, но это также сигнализировало о том, что быстрого процесса не получится.

— Кроме общего обвинения будет еще несколько эпизодов, — сказал он Тойво. — Там будет больше конкретики, там мы сможем пободаться.

Антикайнен улыбнулся. Улыбка получилась невеселая.

— Ты вот скажи мне, Арвид, — обратился он к своему защитнику. — Если генеральный прокурор Плантинг, а также заместитель его Хонка всерьез уверены, что смертельного приговора не избежать, зачем нужны какие-то эпизоды?

— Тут дело даже не в вас, — ответил адвокат. — Приговор к смертной казни на самом деле просто слова. Вот когда это дело осуществится — тогда это уже дело. Им важно показать, что такой приговор должен быть не только по политическим мотивам, но и по ряду вполне уголовных дел.

— Это что за такие уголовные дела? — удивился Тойво.

— Да по сути любые дела, что рассматриваются в суде — уголовные. Некоторые гражданские процессы по своим решениям бывают гораздо жестче, нежели при уголовном расследовании. Так что все, что они решат предъявлять, будет носить криминальный, а не какой иной оттенок. Вы должны быть именно преступником, чье поведение — угроза любому члену общества. Да что там говорить — угроза любому обществу.

— Мочи козлов?

— Ну, да, — согласился Арвид.

Тойво не мог не согласиться с логикой юриста. По идее, будучи в ожидании приговора о смертной казни — это жить в томлении, страхе, даже панике. Так должно быть, но почему-то так не было. Дело не в том, что он бесстрашный, или свято уверен в свою мифическую неуязвимость. Просто, наверно, любой приговор осознается лишь тогда, когда он вступает в силу.

— Неприятно, — сказал Антикайнен.

— Да, уж — хорошего мало, — согласился Арвид. — Однако думаю, что осталось не так уж долго ждать, когда нам предъявят все обвинения, доказательства этих обвинений, показания свидетелей и прочее — словом, все то, без чего судебный процесс не начнется. И мы будем к этому готовы.

Он ободряюще кивнул головой и добавил:

— Да мы уже готовы! Вы с каждым нашим свиданием становитесь все более грозным. По внешнему виду. Занимаетесь упражнениями?

— Ну, да, — в свою очередь, кивнул головой Тойво. — По методике Гусака. Был такой белый чех, который потом отчего-то сделался красным чехом. В Сибири воевал Гражданскую войну — то ли артиллеристом с медицинским образованием, то ли медиком в артиллерии. Потом в свою Чехию укатил и книгу издал про свой метод. В свое время нам ее преподавали в Школе Красных командиров. Полезная вещь в условиях стесненного пространства.

— Вас на прогулки так и не выводят? — внимательно выслушав Атикайнена, поинтересовался адвокат. — Это нарушение международных норм. Подам жалобу.

На прогулку Тойво выводить пытались. Только что эта за прогулка такая — весь в цепях, как арестант? Он арестантом и был, вообще-то. Но в звякающих кандалах ни шагу не ступить, ни руки не поднять.

— Ладно, пока без жалоб обойдемся, — сказал Антикайнен.

После одного из визитов следователя и его вопросе о жалобах и пожеланиях, посетовал, что в цепях на прогулку выходить несподручно. Юсси обещал урегулировать этот вопрос, но пока ничего не урегулировалось. Наверно, неважный он был регулировщик.

Тем не менее книги ему поставляли исправно. Обширная библиотека оказалась в крепости Турку. После Вальтера Скотта последовали Ричард Стивенсон, Фенимор Купер, Чарльз Диккенс и даже Жюль Верн. Если Скотт в свое время спас ему жизнь, то прочие писатели были плодовитые и писали интересно об интересных вещах. А финских авторов не было: ни Эйно Лейно, ни Марью Лассила, ни Элиаса Леннрота — да, вообще, никого. Вероятно, чтобы описания финской жизни не волновало заключенных и не толкало их на необдуманные меры: например, на побег, либо на увлечение стихосложением.

Весна вовсю стучалась в тюрьму капелью с крыш, и как-то надсмотрщик через окошко для еды поведал:

— Разрешили тебе без кандалов гулять. Рад?

— Счастлив, — ответил Тойво. — Боюсь, как бы не улететь от счастья.

— Как это — улететь? — насторожился вертухай и на всякий случай отошел от двери подальше, закрыв окошко.

Антикайнен впервые без цепей вышел в тюремный дворик и от избытка чувств громко выдохнул. Это было для него неожиданностью, что вот так, впервые за долгое время оказавшись не в тесноте давящих стен и потолка, можно дышать полной грудью. И, словно бы, воздух слаще.

— Эй, — обратился он к одному из сопровождавших его тюремщиков. — Я пробегусь?

— Ну, пробегись, — сурово ответил тот. — Только без глупостей.

Второй вертухай хмыкнул: какие тут могут быть глупости? Дворик размером тридцать метров на тридцать. Можно, конечно, разогнаться — и с размаху головой о стену! Ну, так одним меньше.

Тойво медленно побежал, словно бы в неуверенности, по маленькому кругу. Безусловно, в камере сидеть хорошо, но вот бегать лучше. Он по ходу передвижения помотал головой из стороны в сторону: что за глупость приходит на ум — сидеть хорошо!

Со временем Тойво приспособился к малому кругу, начал бегать боком — от стенки к стенке, отталкиваясь от них руками, спиной вперед, задирая ноги то перед собой, то сзади. В общем, проявлял фантазию и творчество. Вертухаи сначала настороженно косились, потом привыкли и больше занимались своими вертухайскими делами: пузо почесывали, либо в носах ковырялись.

Вот если бы Антикайнен побежал однажды, как гончая собака на охоте, всеми четырьмя конечностями, тут бы тюремщики удивились. А была у Тойво такая мысль, но он быстро от нее отказался — не хватало простора, чтобы разогнаться.

Весна была в разгаре. Не в тюрьме, конечно, а где-то на воле. Да что там скромничать — везде на воле была весна. Дело двигалось к апрелю. Антикайнен не вел счет дням, но прочие люди не могли существовать без календаря. Календарь был документом первой отчетности.

На очередном свидании с адвокатом тот принес газету — желтую, как говорится, прессу. Он указал двумя пальцами на броский заголовок, который кричал самым крупным газетным шрифтом: «Людоед не может опровергнуть предъявленные ему обвинения».

— Ну, вот, теперь мы можем работать по-настоящему, — сказал Арвид.

Тойво посмотрел на него и недоуменно позвенел цепью — его все также продолжали окольцовывать.

— Кто такой у нас людоед? — спросил он в недоумении.

— Ты, — ответил адвокат. — Точнее — вы.

— Ну? — он все равно не волне догонял юридической мысли.

Швед встал на ноги и прошелся пару раз между углами камеры. Вероятно, собирался с мыслями.

— В желтых газетах зачастую пишут то, что утекло откуда-то из официальных источников, — наконец, сказал он. — Нам сегодня-завтра предъявят обвинение по всей форме. Юсси не зря свой хлеб ест.

— Лучше бы он им подавился.

— Да, наверно. Не знаю. Не в этом дело, — Арвид снова сел за стол. — Здесь написано о четырех обвинениях.

Тойво поспешил вмешаться:

— Первое — государственная измена. Второе — предательство Родины. Третье — опять измена. Четвертое — снова предательство. Вердикт: смертная казнь. Ты склоняешься к тому, что таким газетам следует доверять?

Адвокат обратился к листку.

— Вот, что здесь написано. «Сжег на костре, а потом съел несчастного финского добровольца восемнадцати лет отроду Анти Марьониеми». Потом: «Организация грабежей и погромов в 1918 году в Выборге». А также: «Убил с целью грабежа крестьянина Исотало на станции Рийхимяки». Ну, четвертое обвинение ты знаешь: «Измена, запрещенная в Финляндии компартия» и тому подобная хрень.

— Вот как! — восхитился Тойво.

— Дыма без огня не бывает, — сказал Арвид. — Если есть фамилии, значит, они откуда-то всплыли. Газете этой, конечно, доверять не стоит, но игнорировать ее также неразумно. Сегодня встречаюсь с редактором этого боевого листка. Попробую узнать за деньгу малую, откуда ветер дует. А вам я настоятельно рекомендую подумать об этих фамилиях и всех эпизодах. Чем больше вы вспомните, тем меньше нам придется гадать.

События минувших лет, когда на них ссылается кто-то, легче всего восстанавливаются в памяти, если перед глазами имеется хоть какая-то частичная хронология событий. Вспомнить что-то конкретное невозможно, если не делать наброски на бумаге. Если с бумагой можно как-нибудь разобраться — использовать, например, чистые поля на страницах книг с тюремной библиотеки, то придумать, чем писать — сложно. Ну, не кровью же, в самом деле! Свою — жалко, а чужую — не добыть.

Юсси, когда Антикайнен обратился к нему с просьбой о бумаге и карандаше, ответил отказом:

— Когда принесут вам обвинение, тогда и канцелярией снабдят. Пока же тренируйте память.

И Тойво тренировал, но получалось неважно.

Думаешь о станции Рийхимяки — в голове всплывают деревья, что росли там: ели, мрачные и тесно сомкнутые, словно специально высеянные, липы, огромные и кряжистые, и тонкие березки, все под три метра, будто таков установленный у берез стандарт. Заставляешь себя думать об Исотало — вспоминаешь толстого фельдфебеля, или вовсе — Пааво Нурми, которого тот порезал в Хельсинки. Выборг — вообще, трагедия. Только с Лоттой и ассоциируется этот город. А будешь долго думать о Лотте — непременно сойдешь с ума. Про лыжный поход почему-то стыдно вспоминать — вероятно, из-за того, что дезертировал, бросив своих товарищей.

Лучше думать о государственной измене. Тут он согласен. Изменил всем государствам, какие только есть. И даже, что удивительно, никаких угрызений совести по этому поводу.

Вроде бы каждое государство — это народ, традиции, история. Ну, да, ну, да. Россия — это Сталин. Ну, или Бокий, или еще кто-то тайный. История — запросто перевирается в угоду тому же Сталину, Бокию или еще кому-то тайному. Традиции — да искореняются традиции, потому что они привязаны к истории. Народ? Да что народ? Русский — никто не знает, кто эти русские. Есть карелы, есть финны, есть эрзи и мокша. Да мало ли кого еще есть! Но нет их, не нужны они. Потому что все русские.

Финляндия — это Маннергейм. Ну, или Свинхувуд, или еще кто тайный. И там тоже самое. И везде. И всегда. Несоответствие во взглядах со Сталиным либо Маннергеймом — ты уже предатель. Государство — это не свобода человека, это, вообще, несвобода. Государство — это не по вере.

Тойво мог думать об этом долго, мысли ходили по кругу, порой — путались. Но ничего конкретного по эпизодам из желтой газеты выдумать не удавалось. А, может быть, брехня все это?

Оказалось, не брехня.

Посреди ночи у него в камере зажегся свет, вошли несколько вертухаев и дали на сборы полчаса. Антикайнен не стал спрашивать: куда? Все равно не ответят, демоны.

Через час, одетый по последней моде — тюремной, конечно, он бряцал всеми своими кандалами в закрытой машине. Существовало всего три пути движения: на север, восток и к югу. Если это был какой-то следственный эксперимент, то они поедут на север, при внезапном обмене или выдаче его Советской стороне — они двинутся на восток. Ну, а прочий маршрут был непонятен. В Хельсинки, что ли?

Они поехали в Хельсинки, и уже через час приехали.

Из одной крепости его перевезли в другую. И сразу же поместили в комнату для допросов, прикрутили к стулу, который, в свою очередь, был прикручен к полу, и принялись допрашивать. Два безымянных злобных следователя брызгали слюной, обвиняя Тойво во всех человеческих грехах, приличных и неприличных. Приличный грех — это воровство, хулиганство и нанесения вреда чужому организму, в том числе и тяжкого. Неприличный — это, конечно, государственная измена и какие-то сексуальные выкрутасы.

Тойво удивлялся, но виду не показывал, угрюмо уставившись в пол. Следователи махали руками, но не увлекались: видимо, дошел до них слух о странных смертях тех их коллег, которые пытались оказать на этого странного заключенного физическое воздействие.

Антикайнен думал: какого лешего его сюда приволокли?

А вот какого — ему в конце концов предъявили обвинение. Точнее, целых четыре. Практически то, о чем ему со строк желтой газетенки поведал Арвид.

«Сожжение в Кимасозере финского добровольца Анти Марьониеми».

«Экспроприация, проведенная в 1918 году в Выборге».

«Членство в запрещенной компартии».

«Убийство в 1918 году на станции Рийхимяки крестьянина Исотало».

Получите и распишитесь.

Тойво получил и расписался, размашисто и крупно. Дело Антикайнена получило мощный толчок в направление к крайне справедливому и скрупулезно законному Суду Финской республики. Жди смертного приговора, дружок!

9. Справедливость

Справедливость, конечно, торжествует.

Люди живут, страдают, любят и радуются, годы летят один за другим, грандиозные физические и математические открытия неизбежно упираются в цифры, которые принято величать «постоянные», тем самым невольно намекая о господнем промысле. Все это жизнь. Даже смерть — тоже жизнь. Но коли уж что-то должно торжествовать — так это именно справедливость.

Это часть человеческой натуры, это пакость, прикрывающая слабость и извращенную мораль человеческой природы. Совесть — дар Господа, она у всех одинакова. А справедливость у каждого своя, это не дар Господа.

Антикайнен был отконвоирован обратно в Турку, и на следующий день все центральные газеты взвыли: «Начинается процесс над бесчеловечным убийцей», «Возмездие неизбежно» и прочее в таком же духе. Началась кампания по осуждению злодеяний, совершенных злодеем «Красным финном».

На заводах, в школах, на улицах и в пивных люди обсуждали и праведно негодовали.

— Как такого человека земля-то носит? — говорили одни.

— Так это не человек! — отвечали им.

— И чего-же с ним церемониться, повесить, как собаку! — возмущались вторые.

— Пусть справедливость восторжествует! — хором говорили все вместе, соглашаясь друг с другом.

Под шумок «дела Антикайнена» изводили фашистов и коммунистов. Неудачный мятеж в Мянтсяля вынудил все профашистские группировки забыть о задачах, поставленных немецкими инструкторами. Загнанных в подполье коммунистов отлавливали по доносам бдительных соседей. Конечно, смуту надо было искоренять, потому что строительство гуманного европейского государства было в самом разгаре.

В то же время генеральный прокурор Плантинг не стеснялся выражать свое мнение:

— Антикайнена, как злейшего врага Финляндии и всего финского общества, следует казнить.

Его коллега Олави Хонка только головой кивал:

— Позиция обвинения в суде будет вполне ясна: казнить!

Ну, казнить, так казнить. Весь народ в едином порыве востребовал справедливости: казнить! Нельзя миловать.

Весь народ, да не весь.

В крепость Турку пришел, найдя свободное время в своем плотнейшем соревновательном графике, «летучий финн» Пааво Нурми. Его встречать вышел сам начальник тюрьмы. Тюремные власти вились вокруг именитого атлета, кто-то организовал унылого фотографа, который специализировался, в основном, в фотографиях в фас и профиль и, желательно, с табличкой на груди. Вот и вышли позднее снимки в очень авангардном стиле: Пааво с привычной надменной физиономией и что-то расплывчатое с рыбьими глазами и пустыми подобострастными улыбками, словно бы проявившихся в разных местах на снимке. Нашлись даже те, кто брал автограф, используя вместо бумаги канонические тюремные распорядки дня.

Начальник ходил павлином, будто визит знаменитости — его личная заслуга. Когда же узнал о цели — посещении друга Тойво, а не порицании «красного людоеда», очень поскучнел. В общем, запретить встречу уже было никак нельзя.

— Можем в виде исключения разрешить десять минут беседы в комнате для допросов, — выдавил он из себя, досадуя и беспокоясь одновременно.

— Ладно, — согласился Пааво, как обычно, свысока поглядев на тюремного функционера. Вообще, так он теперь глядел на всех людей в последнее время. Зазнался, наверно!

Привели Тойво в цепях, что очень шокировало Нурми. Вся заносчивость спортсмена куда-то улетучилась.

— Как это они тебя так? — с каким-то трепетом спросил он.

— А помнишь банк «Бруссун»? — улыбнулся ему Антикайнен. — Вот за это и сижу.

— Так когда же это было — 17 лет назад! — удивился Пааво, которому тоже перепало кое-что с того дела. Да не просто перепало, а помогло сделать спортивную карьеру, обеспечив финансово.

— Нет срока давности у личных обид, — ответил Тойво.

Они немного помолчали, почему-то удрученные создавшимся положением. Нурми не ожидал, что все будет настолько серьезно — посещение тюрьмы для него было первым в его жизни. Ну, а Антикайнен думал о праве.

Человека, пораженного Правом, словно бесами, не очистить никакими заклинаниями и экзорцизмом. Он всегда и везде будет утверждать это свое Право. Маннергейм, Таннер или Свинхувуд тоже имели Право. У них давным давно подрезали деньги — много денег, даже — очень много денег, теперь же они наперегонки отстаивали свое Право на месть. Ничто человеческое державным людям не чуждо.

Тойво не испытывал трепета перед властителями, с самого шюцкора привыкнув к спартанской мудрости, обращенной к Римским цезарям на закате, так сказать, эллинской культуры: «Если ты божество, то не должно нас карать, ибо мы ничего против тебя не совершили. Если же ты человек, то приди и получи от нас обращение, как от других человеков»— Блин, не ожидал такого положения, — сокрушенно сказал Пааво. — Принес бы больше.

Он принялся из воздуха доставать коньяк в плоской фляжке, нарезанную ветчину, ломтики свежего ржаного хлеба с настоящим маслом. Своих навыков в былом увлечении фокусами он не растерял.

— Надо было напильник захватить, пилу по металлу, бомбу и пистолет с боеприпасами, — посетовал спортсмен.

— Как же мне с этим быть? — удивился Тойво.

— Да ты ешь, не стесняйся. Здесь только на один зуб.

Действительно, даже звук оков не сумел помешать организму возликовать и тут же закручиниться: кончилось, блин! Коньяк лишь усугубил: как же быстро кончилось!

— Слыхал, тебя казнить намереваются? — дождавшись, когда Антикайнен справится с едой, между делом поинтересовался Пааво.

— Ну, да, вообще-то, — пожал плечами Тойво. — Это у них запросто. Торжество справедливости.

— Суровое какое-то торжество. Ну, ладно, это мы еще посмотрим.

Потом они поговорили об успехах Нурми, как он бегал, с кем он бегал и где бегал. Бегал он много! Даже половину не рассказал — пришел начальник тюрьмы и вежливо, но решительно потребовал закончить свидание. После этого он потянул носом и начал недоуменно смотреть то на Пааво, то на Тойво. Рыбак рыбака видит издалека.

Так ничего не выяснив, он отправился провожать спортсмена, изредка его обнюхивая, как собака при встрече с непознанным. Антикайнена нюхать он не решился: вот была бы картина для вертухаев!

— Мы еще посмотрим! — на прощание сказал Нурми и отправился на тренировку.

Тойво позвякал кандалами ему в спину.

С подачи именитого спортсмена в отдельно взятом спортивном клубе, вдруг, собрались подписи под воззванием против смертной казни Антикайнена. Дальше — больше. Отдельные части шюцкора, из тех, что не стояли у самых государственных кормушек тоже подписали подобное же воззвание.

Сначала это дело хотели просто замять, но тут же подключился Красный Крест — а его, сколько ни мни, он только краснее становится. Понятное дело: Отто Куусинен настолько тесно сотрудничал с этой международной организацией, что краснее и левее других в то время быть не могло.

Адвокат не занимался сбором подписей, но вел статистику, намереваясь огласить ее в суде. Стихийно образовавшееся в Финляндии либеральное общество собрало 120 тысяч подписей против казни.

Некоторые люди, наиболее здравомыслящие, полагали, что все это дело — фальшивка. Как такое возможно, что совершивший свои преступления более тринадцати лет назад бандит преспокойно, никого не трогая, прожил в Финляндии все эти годы. Или его маниакальность проявилась именно тогда, а потом он начал вышивать крестиком и увлекаться строительством песочных замков? Или секретные службы в стране настолько хреново работают, что никак не могли словить ужасного маньячиллу?

Они подписывали меморандум, как свидетельство своего личного трезвого и здравого рассудка. Другие, наиболее радикальные — и таких хватало — ставили свои фамилии, как бы символизируя борьбу с нынешней властью. Третьи ставили просто так — из личной симпатии к сборщику или сборщице подписей.

Постепенно процесс, как Арвид и предполагал, перекинулся и на другие страны. Еще свежи были в памяти прогрессивных европейских умов события суда над поджигателем Рейхстага Димитровым, который устроили немецкие фашисты. То, что случилось в Берлине, было позором всей юриспруденции. То, что должно было произойти в Хельсинки, могло только подтвердить факт: система, блин, в жесточайшем кризисе. Антикайнена поддерживали. И, вероятно, в большей степени это происходило потому, что народ вполне разумно опасался, что то же самое может произойти и с каждым из них, случившись по несчастью оказаться в застенках режима.

В Париже, Стокгольме, Копенгагене прошли демонстрации в поддержку Тойво. Как ни странно, его поддерживали белоэмигранты и спортивные общества, а также все студенчество. Ветераны Первой Мировой войны, даже если не могли лично участвовать в маршах, ставили подписи под воззваниями.

Газетчики дружно влились в пропаганду, преследуя, конечно, свои иезуитские цели. Чем больше скандала, тем больше аудитория, тем больше баблосиков. Антикайнен сделался знаменитостью.

За океаном система судопроизводства переживала не самые лучшие дни. Только в 1929 году отменили закон, разрешающий вешать граждан за шею по личному распоряжению судьи. Судья, или, как его называли тогда, «чертова кукла», мог убить любого, кто ему просто не пришелся по нраву. Не своими руками, конечно, а руками охочих до этого людей. Ввели даже должность такую — «полицейский понятой». Организованные и вооруженные за казенный счет понятые громили трудовые лагеря отчаявшихся людей, скитающихся по Америке в поисках работы. Великая депрессия — это не прыгающий с окна небоскреба на мостовую Уолл-стрит банкир, это миллионы голодающих мужчин самого дееспособного возраста, их молодые жены и малолетние дети.

Больше всех, конечно, в США страдали эмигранты, в том числе и переселенцы с Финляндии. Их лишения, некогда преуспевающих земледельцев и деревопереработчиков, были просто ужасны. Протестовать было нельзя — понятые могли забить до смерти любого организатора. И тут на «помощь» пришел Антикайнен.

Власть решила: пусть будет какой-то неизвестный финн за океаном, чем последователи недорослей Бонни и Клайда, снискавших себе популярность истреблением полицейских, ограбление банков и швыряние деньгами.

Собираться в демонстрации в поддержку Тойво не возбранялось, и они проходили по всем крупным городам, а самая организованная и крупная манифестация состоялась в Нью-Йорке в ноябре 1935 года. Пожалуй, главной целью этих сборищ, помимо заявленной защиты Антикайнена, было то, что люди, в общем-то, достаточно разобщенные, смогли контактировать между собой.

Их разговоры, обсуждения и обмен слухами способствовал в немалой степени тому, что финны потянулись обратно в Европу. Да, что там, в Европу — они поехали в Советскую Россию. Продав за бесценок свой кров, погрузив на пароходы бездействующее оборудование, они отправлялись в Питер, то есть, конечно же — в Ленинград. И оттуда, получив от Советского правительства кредиты на организацию производства, они разъехались по Карелии и Ингерманландии. Почему-тоблизость к государственной границе былых финских граждан тогда власти не смущала. В Олонце и деревнях, в самом Петрозаводске начали создаваться коммуны переселенцев. Первый водопровод, несмотря на саботаж и откровенное вредительство революционеров-ленинцев, в Петрозаводске создали именно финские рабочие руки, объединенные в слесарные мастерские и инженерное управление.

И все знали об Антикайнене, его авторитет был велик. Не так, конечно, как у Сталина, но все же. Великий вождь и учитель разрешил пропагандистской машине немного покрутиться, склоняя на все лады имя «красного финна».

«Кто такой Тойво Антикайнен?» — спрашивали в Памире местного жителя, который помимо традиционного басмачества еще подрабатывает в каком-нибудь «аулкоме». Тот, сощурив глаза, укажет на горный пик. «Это», — скажет он. — «Тойво Антикайнен».

Действительно, назвали гору именем легендарного командира красных лыжников. Величественная скала, упирающаяся в небо, не так далеко от Пика Коммунизма. Авторитет!

Забирают с улицы несчастного колхозника, который, отчаявшись от трудодней, налакался сы-ма-гона и опал, как озимые, возле почтамта. «С какого колхоза?» — спрашивает возмущенная общественность и народная дружина. «С имени Тойво Антикайнена», — невнятно, но очень гордо отвечает колхозник.

Таких предприятий, носивших имя финского борца за мировую революцию, по всей стране Советский Союз было не один десяток. Авторитет!

Едет, подпрыгивая на ухабах, телега под управлением немытого возницы, лошадь испуганно озирается по сторонам. «Где, черт побери, эта улица?» — спрашивают они хором проезжающую мимо машину. «Какая, дядя?» — уточняет водитель, нажав на тормоза. «Улица имени Тойво Антикайнена». «Так за углом, валенок. Карту купи!» — степенно бросает шофер и поддает газу.

Во многих городах Советского Союза была такая улица. А кое-где и поныне есть. Авторитет!

Тойво превратился в живую легенду, а его имя символизировало «сопротивление фашизму в классовых битвах». Где нашли фашистов в Суоми? Наверно, не совсем внимательно смотрели замечательный фильм «За нашу Советскую Родину», где Олег Жаков с проницательным и мудрым взглядом предстал в образе финского патриота. «Мочи козлов!» — бросал клич экранный Антикайнен, и бойцы кричали: «Мочи!» А также зрители в кинозале повторяли на разные голоса: «Мочи!»

Литература тоже не заставила себя долго ждать. По заданию партии Геннадий Фиш написал повесть «Падение Кимасозера». Писатель, обладающий отменным коммунистическим чутьем, написал про лыжный поход, ни черта не соображая о таком способе передвижения, как лыжи. Да разве это было важно?

Важно было то, что в середине тридцать пятого года вряд ли нашелся бы в Советском Союзе, Европе и Соединенных Штатах Америки культурный человек, не знавший имя Тойво Антикайнена. Собирались такие культурные люди группой и гадали: повесят — не повесят, расстреляют — не расстреляют? Ставки, как водится, три к одному. Один — это на то, что оставят в живых.

Однако свидания с Антикайненом в тюрьме продолжали оставаться под запретом. Посещение Пааво Нурми было единственным исключением, и начальник тюрьмы подготовил распоряжение, чтобы до неудобного заключенного не мог добраться никто, какой бы звучной международной фамилией он, или, даже, она, ни обладали. Для свидания требовалось специальное разрешение министерства юстиции. Карманная организация правительства Финляндии прямого отказа никому не давала, но условия ставила такие, что жизни не хватило бы их выполнить.

Тойво узнавал о своей популярности от своего адвоката. Это было сначала. Потом приноровился и начал догадываться об очередном успешном сборе подписей за отмену смертной казни по тому, что его непременно сажали в карцер.

Антикайнен даже не спрашивал, отчего его снова тащат в сырой тесный каменный мешок. Значит, где-то опять требовали гуманного суда в его отношении.

Плохо было в карцере: питание совсем гадкое, нет возможности для привычной физической гимнастики, вечная полутьма, как в памятной ему по былому времени «преисподней». Душно было Тойво, и какая-то паника подбиралась, норовя забрать контроль над реальностью. Был бы Бокий поблизости — можно было предположить, что на него действует очередная шайтан-машина, но в Финляндии до такого пока еще не додумались.

Сами мероприятия, которые проходили по всему миру, для Тойво значили много, но не очень. Подписи собирают там, а он сидит здесь. Очень важно, что его не забывают, большую работу проделал старший товарищ и верный друг Куусинен. Но главное — это результат.

Как бы ни пытался сторожиться Антикайнен, однако при грамотной разработке ему не выжить. Не настолько он крут, чтобы не было кого-то круче его. Смерть от несчастного случая или от самоубийства — волна, конечно, подымется. Не миновать расследований, громких заявлений и тому подобное, но дело будет сделано. Волна имеет свойство также и спадать.

Тойво после гибели милой Лотты вовсе не боялся смерти, иной раз, впадая в отчаянье, даже хотел умереть. Но закончить жизнь в тюрьме — это несерьезно! Умереть можно на воле, умереть можно в борьбе, но умереть в застенках, как баран — с этим мириться было решительно невозможно. Он начал страшно бояться смерти. Вероятно, этому способствовало не такое уж редкое заключение его в карцер.

А в расследовании тем временем шли допросы свидетелей. Характерно было то, что все они свидетельствовали против Антикайнена. Считалось совершенно справедливым, что не было никого, кто бы давал показания за него.

Вновь выплыл «революционер» Саша Степанов и его жена. Эта пара обрела смысл в жизни. Их сочинения о том, насколько пагубен был Тойво с ранних лет, каким он стал и что может с ним произойти, почему-то были приобщены к обвинительным заключениям. Толстый Саша был преисполнен гордости, что справедливость в его лице имеет свой голос. Утренний стакан водки эту гордость потешно тешил.

— Сам бы его повесил, как собаку! — говорил он, закусив огурцом.

— И я бы его повесила! — соглашалась жена, занюхивая свою дозу рукавом халата. — У, вражина!

Закономерный итог перевоплощения политического борца в висельника. Вернее, не в того, кто висит, а в того, кто это дело делает. Как и многие другие они были в программе «Справедливая Финляндия», или «Суоми за справедливость».

Те, кто в эту самую «справедливость» истово верили, убеждали себя и других, что не может такой «зверюга» дышать с ними одним воздухом. Ну, а прочие, выходит, были против справедливости, против его торжества.

10. Суд

Арвид замечал, что Тойво нехорошо. Его несколько удивляло, что тот никак не воспринимает информацию о массовых акциях в его поддержку, проходящие в разных странах. К тому же на его юридический взгляд все обвинения против Антикайнена, мягко говоря, не вполне состоятельны.

Несмотря на огромную работу, которую провел следователь Юсси, прямых улик против его подзащитного не было. Самым серьезным обвинением было государственная измена. Да и то лишь потому, что, пожалуй, треть финнов и нефиннов, проживающих сейчас в стране, тоже запросто могли подпасть под эту статью. Настолько было размыто понятие «изменника», что могло сравниваться с другим обвинением в другой стране. До Арвида доходили слухи, что в Советской России набирает обороты кампания по выявлению «врагов народа». И «изменников», и «врагов» судят не по доказанным фактам, а по выдвинутым обвинениям.

Интересная ситуация оказалась вокруг дела «убийства крестьянина Исотало». Брат жертвы еще совсем недавно сидел в той же тюрьме, что и Антикайнен. Статью ему вменяли, связанную с военными преступлениями, и встретиться с ним не представлялось никакой возможности: перевели в другую крепость, то ли в Хяменлинна, то ли еще куда. Обвинение с Тойво, конечно, никто не снимал, но судебных перспектив в деле не было. С точки зрения современного права. Хотя, пес его знает, каким правом может воспользоваться местный судья.

Якобы организованные Антикайненом грабежи в Выборге не опознавались по датам. В основном, объективности ради, пытались сопоставить заявления об «реквизициях» с днями предполагаемого нахождения в городе Тойво. Субъективности ради не представлялось возможным назвать должность и полномочия красного финна. В гражданской войне он-то не участвовал!

И, наконец, откуда взялось сжигание на костре несчастного финского добровольца Марьониеми? Обвинение подкреплялось только слухами, которые текли из «добровольческой армии» Илмаринена. Отчего-то даже Саша Степанов божился и клялся, что такой поступок характеризует именно Антикайнена, как человека. Точнее, как людоеда и кровожадного убийцу. Перспектива? Да, блин, на усмотрение суда.

Арвид обрисовал всю эту картину Тойво, но тот никак не впечатлился. Только попросил доставить ему в камеру материалы для ознакомления, чтобы «знать о себе побольше». Но настроение у него все равно было подавленным.

— Как дела обстоят с вашими физическими упражнениями? — спросил адвокат, намереваясь поменять характер их сегодняшнего общения.

— Стараюсь не пропускать, а на прогулках бегаю, — пожал плечами Антикайнен.

Он действительно занимался каждый день, но уже по инерции. Понимал, что выбившись из системы, потом очень трудно будет в нее включиться снова. Однако ловил себя на мысли, что заставляет себя, хотя очень хочется махнуть на все рукой и залечь на топчан, отвернувшись лицом к стенке.

— Не понимаю, что с ним такое происходит, — адвокат по телефону рассказал своей Рут о ситуации.

— Так ты ему записку принеси от его любимой девушки, — сразу предложила та.

— Ну, так погибла она много лет назад, — ответил Арвид.

— Да, — Рут выразила сострадание одним тоном своего голоса. — Но ведь с кем-то он жил последнее время. Ну, не жил, а общался — дружил, одним словом.

Швед задумался, но ничего не придумалось. Он дышал в трубку и не мог представить, как найти эту загадочную девушку.

— Ладно, не дыши мне в ухо, я это дело разузнаю.

Не прошло и двух дней, как курьерской службой в номер Арвида принесли письмо, в котором было еще одно письмо. Внутренний конверт весьма маленького размера, вероятно, содержал весьма маленькую записку. И никаких подписей снаружи.

Ну, да ладно, может быть, это послание не будет столь нежелательным, нежели то, что не далее, как вчера, Арвид решив, что сейчас самый подходящий момент, вручил Антикайнену.

Это была маленькая записка от Лехти Корхонена, которую тот предложил во время памятного обеда в ресторане.

— Вот, — сказал вчера адвокат и, прячась, подал письмо. — Поступило предложение о сделке. Вероятно, имеется ввиду досудебная сделка. Не знаю, от кого эта записка, но вы, полагаю, все поймете.

Тойво взял конвертик, неодобрительно брякая цепью, двумя пальцами вытащил бумажку и развернул. Он долго глядел на два слова, написанные там, и методично задумчиво звякал кандалами. На лице его ничего не отражалось. Только железные звенья глухо и разочарованно нарушали своими звуками установившуюся тишину.

— Вы меня извините, в этом случае я всего лишь курьер, — Арвид чувствовал себя не вполне ловко. Да что там говорить, ему отчего-то сделалось совершенно стыдно, будто именно сейчас именно он предложил человеку Родину продать.

— Ты к ним имеешь отношение? — наконец, спросил Тойво и, не дожидаясь ответа, сам же себе возразил. — Вряд ли.

Он снова задумчиво побряцал цепью, а потом, стараясь, чтобы не звучать эмоционально, произнес:

— Мне никогда не нравилось манипулировать людьми. Но какое же должно быть чувство самоудовлетворения, когда самому удается воздействовать на человека-манипулятора. Знать, что даже на смертном одре тот будет вспоминать обо мне, как о том, кто ему не поддался. Пусть мое имя предадут забвению, но оно всегда будет стоять рядом с тем величием, которое не смогло в одном случае никак доказать свою избранность. И его величие будет от этого тускнеть и блекнуть.

Тойво замолчал, Арвид тоже не решился нарушать молчание.

— Должно быть такое чувство, — не шевелясь и не звякая кандалами, вдруг, сказал Антикайнен. — Но, знаешь, Арвид — его нет. Вообще, ничего нет.

— Еще раз приношу свои извинения, — не находя иных слов, проговорил адвокат.

— Да, ладно, чего уж там! — махнул рукой Тойво, и цепь отозвалась на это движение умиротворяющими звуками — о, как оковы, оказывается, могут реагировать! — Передай Лехти Корхонену мой привет. Думаю, он поймет и сам найдет надлежащие слова своему хозяину.

Маннергейм, если он стоял за этим процессом, вовсе не нуждался в тех деньгах, что ушли из его контроля — сколько времени-то прошло, уже оправился и как-то реабилитировался — ему важно поставить Антикайнена на колени. Как там: низменные страсти делают великого человека низменным?

Готовясь передать новое послание, Арвид пытался побороть смущение: как теперь объяснять новую записку? Детский сад какой-то. Однако по большому счету — тюрьма и есть детский сад, где дети подчиняются или пытаются как-то обмануть бдительных воспитателей. Просто кратность наказаний за проступки несоизмерима.

Передавая Тойво копии объемных томов его дела, адвокат, стеснительно пряча глаза в сторону, положил сверху маленький конверт, полученный через Рут.

— Опять досудебная сделка? — усмехнулся Антикайнен.

Может быть, конечно, Арвиду это только казалось, но после прошлой записки его клиент выглядел как-то по-другому. Вроде бы исчезла тоска во взгляде и обреченность в движениях. Он был в этом не уверен, поэтому решил не строить иллюзий.

— Я не знаю, — признался швед. — Это может быть все, что угодно.

Тойво вскрыл конверт и замер, пробежав глазами по нескольким строчкам, бывшим в письме. Замер и Арвид. Пес его знает, вдруг, там написано, чтобы «красный финн сдох, как собака». Или то, что ловить на воле больше нечего, так что лучше уж провести остаток жизни в тюрьме. Или неведомый автор сообщал о распаде Советского Союза и китайском доминировании в экономиках всех в мире стран.

— Мне — что, как честному пацану теперь пойти и застрелиться? — спросил Арвид.

— Откуда это? — спокойно спросил Тойво.

— С утренней почтой доставили, — ответил адвокат, но уточнил, чтобы было понятнее. — Через Красный Крест корреспонденция.

— Спасибо, — сказал Антикайнен и поднялся со стула.

Тотчас же набежали вертухаи, вероятно, на слух умеющие определять положение дел: угрожающее, или нет. Стоя без разрешения — это угроза, цепи в боевой позиции.

— Нет, нет, — поспешил встать Арвид. — Все в порядке. Мой клиент собирается отправится в камеру для изучения дела согласно положению о судебной системе в Финляндии.

Он посмотрел на Тойво: нет, не показалось ему — Антикайнен опять был тем, с кем ему доводилось общаться прежде. Уверенный в своей правоте, уверенный в своей силе, уверенный в своей вере, спокойный и уравновешенный. Ни тоски, ни обреченности не осталось и в помине.

Что же там было в том письме?

В камере Тойво вновь перечитал краткую записку, написанную незнакомым почерком. Ну, да, он не знал, как пишет Лииса. Но то, что это было послание от нее — не оставляло никакого сомнения.

«Никогда не сомневалась в тебе. Будь сильным. Я тебя дождусь. Ты — моя надежда».

И подпись: Лииса.

Да, так и есть: Toivo — значит «надежда». Вера, надежда и любовь — это то, что никакие тюрьмы в мире не могут отнять у человека. Да и вообще, ничто в этой вселенной не способно это отнять, разве что человек сам у себя.

Нельзя было, чтобы это письмо попало к вертухаям. Также нельзя было, чтобы адвокат его прочел. Записка была настолько личной, что чужие глаза могли расцениваться, как предательство.

Съесть? Глупо. Изорвать и смыть водой — неприемлемо. Подобранный на прогулке крохотный кусочек кварца — это при взаимодействии со стеной из неотесанного камня — искра. Из искры, как учил Вова Ленин, возгорится пламя.

Потратив на добычу огня всего несколько десятков минут, что на фоне всего заключения — сущие пустяки, Тойво сжег и записку, и конверт. Хотел еще что-нибудь сжечь, но под рукой ничего подходящего не нашлось. Не дело же судебное, право слово!

Бумага горела отчего-то долго и пламя было прозрачным. А на горевшем краешке письма плясали крохотные искорки, которые, если к ним долго и пристально присматриваться, вовсе не искорки, а каждая — это Лииса. Почему-то без одежды.

И сразу же пошли суды. Одни здесь, в Турку, другие — в Хельсинки. По эпизодам гос измены никуда не надо было ездить, вот по делу ритуального сожжения несчастного Марьониеми приходилось трястись на «черном вороне» в столицу.

По Исотало и Выборгу материалы были отправлены на дорасследование. Чего-то там не срасталось даже при удивительных натяжках финских властей.

Тойво повезло, что его вопреки всем нормам все время держали в одиночке. Ему никто не мешал заучивать обвинительные эпизоды, занимаясь физическими упражнениями. Как и раньше, бумаги и перо ему не выдавали. Но он приловчился маленьким куском камня-кварца царапать на каменной кладке стены значки, которые помогали вызывать в памяти целые страницы. Эту методику, так называемых «закладок», он перенял от своего адвоката, когда тот поделился опытом заучивания целых страниц юридических учебников, находясь на лыжне.

Судьи в каждом процессе были еще те! Словно бы братья-близнецы. Мантии и дурацкие локоны делали их похожими друг на друга, а манера поведения и так была всегда одна и та же. Понятно: рабочая этика, дресскод и прочее.

Арвид бился, как лев. Он применял на практике все знания, которые получил в университете, использовал обороты и хитрости ведения судебного процесса, подсмотренные им на других заседаниях, которые посещал для того, чтобы получить более точную картину: что ждать от того или другого судьи.

Суд, как это известно всем, что дышло — куда повернул, туда и вышло. Приговоры бывают всякие — вопреки логики, вопреки здравого смысла, да, вообще, вопреки самого, так сказать, закона. Чего в голову взбредет судье — то и насудит. Никто не в силах указывать ему, никто не может оспорить его приговор. Разве что другой судья в инстанции повыше. Однако ворон ворону глаз не выклюет. Это такая корпоративная этика.

Тойво очень быстро забыл фамилии этих людей в мантиях. Он их просто называл: судья Х — это в Хельсинки, судья П — это в Турку. Почему не «Т»? Трудно сказать, вероятно по ассоциации с другими сокращениями, например — «М» и «Ж».

Сначала Антикайнен соблюдал все правила приличия, принятые в постановках, именуемых «судебными процессами». Он вставал, когда требовали, он обращался непонятными словами «ваша честь», он замолкал, когда ему приказывали — словом, все по этикету. И судебные маршалы, что были в зале на побегушках, строго следили, чтобы Тойво и его адвокат, не приведи Господь, отошел от протокола.

Однако очень скоро он отметил странность. То, что требуют с него, зачастую не соблюдается противоположной стороной. Свидетели абсолютно позабыли выражение «ваша честь», могли кричать угрозы и вскакивали с места, когда им это заблагорассудится. Тоже самое делали государственные обвинители. Речи Олави Хонка каждый раз были настолько обширны, выводы из них — настолько сомнительны, что можно было диву даваться. Но судья это принимал и даже ловко трактовал.

Тойво удивлялся, что его не расстреляли после первых же заседаний. Да и Арвид выглядел несколько удрученным.

— Странная у них практика, — сказал он. — Не был к этому вполне готов. Хорошо, что удалось перевести на повторное слушание. Надо перенимать стратегию оппонентов. Тогда нас так просто взять будет нельзя. Точно?

— Ага, — уныло согласился Антикайнен. — Не взять.

Суд — это страшное изобретение государства. Подсудимому кажется, что все это лишь слова, причем, не вполне серьезные. А потом — бац, приговор. Конфискация, срок, а того и гляди — пожизненное. Всю серьезность начинают понимать с первой зуботычиной от вертухая. Все по настоящему, брат.

А судья? Радостно скачет перед зеркалом: отлично выполнил работу, человека на муки обрек? Или вся человечность у него в локоны ушла, мантией запахнулась, бумагами прошелестела? Да человек ли судья?

На повторные слушания Тойво, слегка поразмыслив, отправился с совершенно иным настроением, нежели до этого. Зачем позволять унижать себя и самому же унижаться? Да и Арвид выглядел совсем по-другому. Весь трепет перед судопроизводством у него куда-то делся.

— Встать. Суд идет, — квакнул помощник из своей клетки.

Все встали. Тойво позвенел кандалами, но не поднялся со своего места. Адвокат посмотрел на него с удивлением, но ничего не сказал. Вроде бы, даже, усмехнулся слегка.

— Всем встать, — увидев стремительно входящего судью П, снова квакнул помощник, но Антикайнен в ответ на эти слова, которые, безусловно были обращены к нему, только улыбнулся.

Судья сбился со своей иноходи и запутался в мантии. Он даже сначала не вполне понял, что происходит не так, но виду подавать не стал, только нахмурил еще сильнее свои и без того нахмуренные брови и вопросительно посмотрел на своего ассистента. Тот поглядел на маршала, и последний через прутья протиснул лицо к подсудимому.

— Встать, сукин сын! — прошипел он.

— А то что? Судья уйдет обратно, и суда не будет? — также прошипел ему Тойво.

Маршал высунул лицо из прутьев и почесал в затылке. А, действительно, что будет? Он с любопытством посмотрел на помощника. Тот с ужасом взглянул на мнущегося перед своей кафедрой П.

— Итак, неуважение к суду, — громко сказал судья и все-таки занял свое место. Он взял в руки деревянный молоток и стукнул им по столу. — Заседание начинается. Государство Финляндия против подсудимого Антикайнена.

Потом он взял в руки бумагу и, нацепив на нос очки в золотой оправе, прочитал несколько листков. Информации в прочитанном было мало, только ссылки на законодательство и номера и даты соответствующих статей.

Тут же дали слово обвинителю Хонка. Он вдохновенно наговорил бочку арестантов. Слушать его речь было скучно. В ответ выступил Арвид, но ему завершить свою речь как раз не удалось.

Олави хрипло выкрикнул какое-то возражение, потом, откашлявшись, повторил его более внятно. Судья возражение принял.

— А я не принимаю! — со своего места громко сказал Тойво.

Зрители в едином порыве шумно пошевелились на своих местах.

— Антикайнен, вам дадут слово в определенное время! — проронил со своего помоста П.

— Да что ты о себе возомнил, мужчина? — снизив голос до обычного, неожиданно проговорил подсудимый.

Публика опять дружно и заинтересовано пошевелилась.

Судья взял молоток и стукнул им, видимо, призывая к порядку.

— Я возражаю против подобного рода процесса, — не обращая ни на кого внимания, сказал Тойво. — Судья — заинтересованное лицо. Требую его замены. И, вообще, заявляю, что можно уничтожить меня, но нельзя уничтожить дело революции, которому принадлежит моя жизнь. Коммунизм победит! Интересы революции для меня — высший закон!

Арвид, услышав про революцию, чуть со стула не упал. Ему стало одновременно и смешно, и тревожно. Но ничего уже поделать было нельзя, поэтому он никак не пытался реагировать на ситуацию.

— Молчать! — судья молотком чуть не разнес стол.

— Молчать! — тонким голосом закричал помощник.

— Молчать! — взревел со своего места маршал.

— Шайбу! — возбудились болельщики.

Впрочем, не до болельщиков тут. В клетку к Тойво вломились прочие маршалы, рангом пониже, и повалили его на пол.

— Ага! — обрадовался обвинитель Хонка. — Знай наших!

Судья, побагровевший от бешенства, вприпрыжку убежал в свое судейское помещение. Эх, ему бы традиционное «судью на мыло!» прокричать, да никто не догадался.

— Заседание переносится! — нашелся помощник.

Суд оказался безобразно сорванным.

11. Новое поведение

Несмотря на почти секретный статус судейского заседания, скоро о нем узнали во всем городе. Ну, а лица заинтересованные узнали об этом почти сразу. И сразу в кабинете судьи раздался телефонный звонок.

— Ты, что это балаган устроил? — сказала ему трубка голосом, в котором отчетливо слышались нотки едва скрываемого бешенства.

— Я? — П даже задохнулся от возмущения: так с ним никто никогда не разговаривал. — Что?

— Не стоит быть настолько самоуверенным и тупым, — произнесла трубка. — Мы думаем, ты не справляешься. Отказывайся от дела.

— Как? — судья не мог подобрать подходящих слов. — Почему?

Ему сделалось душно, крупные капли пота выступили на лбу. Руки начали дрожать, а ноги подкашиваться. Несмотря на яркий весенний день на улице в его кабинете начала сгущаться какая-то темнота.

— Все, ты отстранен. Ждем письменной отставки не позднее сегодняшнего вечера, — трубка запикала гудками отбоя. На том конце прервали соединение.

П, стоящий возле своего рабочего стола, еле переставляя ноги, добрался до кожаного дивана и неловко опустился на него, весь какой-то скособоченный. Лицо его побагровело, рука освобождала пуговицы ворота сорочки, пальцы отчаянно боролись с маленькими кругляшками, рот широко открывался, ловя воздух.

Из темного угла на него смотрели сотни глаз, не мигая и достаточно кровожадно. Скорее, даже, плотоядно — так смотрит с дерева рысь, поджидая несчастную косулю, подходящую все ближе и ближе.

— Кто вы, что вам надо? — заплетающимся языком спросил судья.

В ответ раздалось только шипение и сдавленный смешок, будто кто-то прикрыл рот ладонью.

У П начали неметь ноги, и он почувствовал, как обмочился. То ли от страха, то ли от беспомощности. Он не обратил на это никакого внимания. Его занимали те немигающие взгляды, которые не позволяли ему встать и броситься к двери, чтобы позвать на помощь.

— Пощадите! — прошептал судья, еле шевеля ссохшимися губами.

«No quarter!» — донеслось до его слуха шелест сотен голосов. — «No mercy».

П застонал и заплакал. Он начал догадываться, что это пришли те, кого он судил за свою долгую судейскую жизнь. Пришли за ним. Впервые за долгие долгие годы он ощутил не свою полную божественную безнаказанность, а тоскливую безнадежность. За все придется платить! Все воздается, черт побери!

— А, — сказал судья, «изошел грязью и издох». Так рассказала уборщица, которая пришла вечером наводить порядок в этот кабинет.

— Скончался! — поправили ее судейские чиновники, внимавшие с трепетом и интересом.

— Ну, да, ну, да, — согласилась та. — Скончался. Весь в говне.

— Ух, ты! — цокали чиновники ртами и качали головами. — И рядом никого?

— Как же так — никого? — возмутилась уборщица. — Чертей полный кабинет. Кривляются, хихикают — насилу справилась.

И она начала истово креститься, поминая царя, отечество и, как водится, бога.

Судебный процесс слегка притормозился, потому что новому судье — новому П — нужно было время ознакомиться с делом и передать своему последователю свою прежнюю работу.

Тойво на несколько дней оставили в покое, Арвид укатил в Стокгольм.

Лежа на широкой кровати, смотря в потолок, он рассуждал:

— Когда Антикайнен не поднялся при появлении судьи, я слегка растерялся. Даже больше — испугался. Но потом, когда он начал вести себя не как подсудимый, а, наоборот, как обвинитель, я подумал: «А что ему, собственно говоря, терять?» На приговор это не повлияет. Смертный, либо пожизненное — не столь важно. Это в рядовых делах на судей смотрят, как на богов — может лишний годик впаять, а может и скостить. Молодец, Тойво — показал, чего на самом деле стоит этот процесс. Только вот едва не перегнул палку, начав говорить о Мировой революции. Я чуть со стула не упал, еле от смеха удержался. Но ничего — обошлось.

— Да, мужественный человек этот Антикайнен, — сказала Рут, подняв голову и опираясь о руку. — А где он жил до ареста? Говорят, на нелегальном положении. Но ведь так не бывает?

— Не бывает, — согласился Арвид. — И знаешь, что интересно? После его грандиозного лыжного похода он, кавалер Ордена в СССР, куда-то делся. Там мелькнет информация о нем, сям — но ничего конкретного. Будто для порядка, а самого Антикайнена и нет в помине. Легенда. Я пытался узнать, но тщетно.

— И что?

— Ну, спросил у него сам. А он отвечает, мол, мертвым был. Или «у мертвых был». Не расслышал. Что имел ввиду? Загадка.

Новый судья, не особо вдохновленный размытым делом о государственной измене, решил повторно рассмотреть убийство Исотало. К разбирательству присовокупили 69 свидетелей, которые давали показания, в той или иной манере обвиняющие Тойво.

— Взгляд у него был — я с ним накануне встретилась — как у волка. Готовился к убийству, — говорила упитанная женщина, утверждавшая, что она видела, как Антикайнен покидает Хельсинки.

— Все они, шюцкоровцы, нападали на людей и готовы были поубивать любого-каждого, — утверждал другой свидетель. — Покойный Исотало тоже был среди них, но потом покинул по идейным соображениям, пошел в крестьянство.

Допросили всех 69 человек, показания записали, и бригада следователей начала их вертеть так и эдак, чтоб устроило судью.

К слову, Арвид тоже нашел 20 свидетелей, которые показывали в пользу Антикайнена. Были среди них люди шюцкора, была знаменитость — бегун Нурми, но к допросу привлекли только троих.

Подавляющее преимущество в 23 раза не смогло одержать подавляющего превосходства — убедительных доказательств, что Исотало был убит лично Антикайненом, либо по его непосредственному приказу, так и не обнаружилось. Хонка с ненавистью смотрел на Рудлинга.

Пришлось вновь возвращаться к беспроигрышному варианту с государственной изменой. Но судья П делал это уже со всеми предосторожностями: обращался к подсудимому уважительно, не перебивал ни его, ни защитника, делал замечания прокурору, коли тот по привычке встревал не в свое выступление.

Процесс грозил продлиться много времени.

В Хельсинки дело тоже притормозилось.

Выборгские беспорядки, приписываемые Антикайнену, начали вскрывать неприятные факты создания концлагерей для карелов и ингерманландцев, о чем никто не хотел вспоминать. Вина в погромах никак не могла быть определена строго: виноваты «красные». Всегда всплывали не менее виновные «белые».

— Это был форс-мажор гражданской войны, — устало сказал судья Х.

Даже вездесущий обвинитель Хонка не нашел, чем этому определению возразить.

Итак, два дела были полностью закрыты. На молодого шведа в адвокатских кругах начали смотреть с уважением. Даже Корхонен позвонил поздравить, так и не дождавшись положительного ответа на свою записку.

— Молодец! — сказал он. — Отличная работа. Однако впереди еще много битв, так что пусть твой клиент не забывает нашего предложения.

Арвид пообещал, что в ближайшее время напомнит о предложении сделки, но сам мало верил, что Тойво все-таки проявит какую-то заинтересованность. Он уважал своего подзащитного, но не мог его понять, как бы ни пытался.

В последующих процессах на вопросы суда Антикайнен отвечал только по существу вопроса, проявляя немалое знание обстоятельств своего дела, включающие свидетельские показания, ссылки на Закон и уголовное право. Он сумел выучить все ключевые моменты, на которые ему указал адвокат, и достаточно логично ссылался на них.

В Хельсинки началось рассмотрение дела о гибели курсанта Марьониеми. Пикировка Арвида и Хонка по поводу законности нахождения несчастного молодого парня, добровольца, на территории Советской Карелии достигла такого накала, что на суд начали приходить незадействованные финские адвокаты и молодые люди прокурорского корпуса. Для них это было учебным пособием и гимнастикой ума. О том, что судят «людоеда», как его представляли все газеты, они как-то позабыли.

Ввиду особой важности этого процесса Антикайнена перевели из крепости Турку в крепость Хельсингфорс. Одиночных камер хватало и там. Арвид тоже переехал в столицу.

Осень 35 года была дождливой, обещая слякотную зиму, что для прибрежного портового города было не в новинку.

Условия для Тойво не изменились: никаких свиданий, отсутствие писчей бумаги и карандаша, возможность получать книги из тюремной библиотеки. Сыростью пропитались каменные стены, тюремная роба не спасала от приступов лихорадки. Единственным способом борьбы с полным упадком всех сил были физические упражнения. Тойво настолько проникся уважением к неведомому белочеху Гусаку, автору методики, что даже иной раз принимался разговаривать с ним.

— Если бы хоть разочек в сауну сходить, — говорил он призрачному Гусаку. — Кости надо прогреть, а то полное безобразие получается: сыро, как в могиле.

— Так ты же в тюрьме, стало быть все человеческое тебе должно быть чуждо, — сам же отвечал за своего собеседника.

— И жить не очень хочется, а еще умирать совсем не хочется.

— Вот и шевелись, гоняй кровь по сосудам, напрягай мышцу — чувствуй, что жив пока.

— Эх, чувствую.

Антикайнен напрягался в статических усилиях возле стенки, хватался за прутья решетки и поднимал ноги, изнуряя мышцы пресса. Потом сидел, бессильно опустив руки между колен, тяжело дыша и тупо глядя в угол.

— Тойво! — раздался голос, который он сразу же узнал.

— Игги, — ответил арестант, не поднимая головы. — Ты?

— Я, брат!

— Ну, как там возле Сампо? — спросил Антикайнен.

— Сампо может быть возле каждого.

Тойво огляделся: ни Гусака, ни, понятное дело, иеромонаха Игги в камере не было. Только он и серый дождь на воле. Но почему-то сделалось теплее. Приятное тепло шло, казалось, откуда-то изнутри его организма. Вероятно, потому что вспомнил о своем товарище по несчастью в Соловецкой тюрьме. Надо чаще обращаться в памяти к своим боевым друзьям, тем, кто всегда в трудную минуту приходил на помощь, тем, на кого можно было положиться. От мыслей про них теплеет на душе.

Несмотря на то, что покинул он своих боевых товарищей не по-пацански, но, как уже не раз говорил сам себе, никогда их не предавал.

— Не забывай своих друзей, — сказал голос Игги. — Помощь друг другу — вот что такое дружба.

— Ага, друг познается в беде, — ответил Тойво старой, как мир, истиной.

В детстве друзья — это те, с кем тебе интересно играть. В юношестве — те, кто тебе помогает и кому помогаешь ты. Во взрослом уже возрасте — те, кем ты дорожишь и стараешься не беспокоить своими проблемами. Правда, существует к этому периоду жизни одно немаловажное уточнение — друзья все равно придут на помощь, если деваться больше некуда.

На суде начались слушания свидетелей по делу об Марьониеми. Выступали родители молодого добровольца, говорили об идее, о долге и прочую пургу. Их понять было можно: что власть им наплела, то они и приняли. А коммерческую составляющую финского вторжения в Карелию 1922 года они не вспоминали, и то, что его бросили свои же драпавшие со всех ног товарищи — тоже.

Потом потянулись какие-то ветераны тех боевых действий. Они все, в основном, говорили одно и то же. Все знали Антикайнена в лицо, все были наслышаны о его чудовищной жестокости.

— Позвольте мне слово! — сказал с места Тойво, когда закончилось одно из выступлений. Обращение «ваша честь» он намеренно избегал. — Хочу внести предложение.

— Вам будет дано слово в конце заседания! — гневно встрял обвинитель Хонка. — Если вам хватит наглости говорить после таких ужасных обвинений.

— Протестую! — сразу же подключился Арвид. — Обвинитель навязывает свое мнение окружающим, в том числе и суду.

Х тяжело вздохнул, досадливо хлопнул молотком по столу, огляделся по сторонам и нехотя выдавил из себя:

— Протест принимается. Что-за предложение?

— Позвольте его озвучит мой адвокат после краткой беседы со мной? — спросил Тойво.

Судья вяло махнул рукой: валяйте, консультируйтесь.

Арвид, которому приходилось сидеть на некотором расстоянии от клетки с подсудимым, во мгновение ока оказался рядом.

— Свидетели, — прошептал ему Антикайнен, прикрывши рот руками, чтобы никто не смог даже по губам прочитать его слова. — Они должны быть с обеих сторон.

Адвокат просветлел лицом, словно бы найдя выход в сложной юридической ситуации, которая начала складываться на процессе.

— Браво, — сказал он своему клиенту и вернулся на место.

— Ваша честь! — торжественно, как глашатай, провозгласил швед. Он не позволял себе отклоняться от судебной этики даже в случае очевидного произвола со стороны судьи. — Прошу включить в судебное разбирательство опрос свидетелей со стороны защиты.

— Это абсурд! — взвился Хонка — даже из штанов своих чуть не выпрыгнул. — У защиты нет свидетелей! И быть… не может!!!

После слова «быть» он сделал театральную паузу и отрицательно помахал кривым указательным пальцем, поворачиваясь по сторонам — видимо, чтобы все болельщики, то есть, конечно, зрители увидали. Зал взорвался аплодисментами. Правда, непонятно было, кому они доставались.

Судья начал, как молотобоец, стучать своим молотком. Тойво усмехнулся, Арвид показал ему большой палец, Хонка пускал слюни и пузыри.

В общем, суд на сегодня закончился — Х ушел на консультацию.

— Вспомните всех — решительно всех! — на прощание сказал швед, подойдя к клетке.

— Так они все там! — Тойво кивнул головой куда-то направо.

— Всех! — свирепо прошипел Арвид, оттесняемый маршалами.

На следующий день Антикайнен по памяти назвал людей, которые бы могли быть весьма ценными свидетелями. Вспоминая своих товарищей, ему на память пришел почему-то Крокодил. Как он там живет, враг по детству, герой войны, Георгиевский кавалер, калека-сторож на службе у санитарно-курортного ведомства НКВД?

Он никогда не считал Крокодила своим другом, но после последней встречи проникся к нему величайшим уважением — какой широкой души человек! Не озлобленный и не сломленный всеми невзгодами, что выпали на его долю.

Арвид записал всех на листок, дополнив информацией, которую он посчитал полезной. Получился большой список. Во всяком случае, не меньше, чем привлеченных к делу прокурором Хонкой.

— Если предположить, что опять будет один к двадцати трем, то все равно неплохо! — подытожил адвокат. — Они не смогут замять наше требование.

Действительно — законность финской агрессии возле карельского Кимасозера не была утверждена судебными инстанциями. Также, как и противодействующие им финские курсанты Школы Красных командиров — тоже не подлежали юридическому определению. В общем, та еще бодяга. Если есть одни свидетели, то должны быть и другие. Не Свидетели Иеговы, конечно.

Судья принял у Арвида список и, почесав репу — лицо у него было такой формы — отправил бумагу по инстанциям.

Он знал, что такое финские инстанции — беспредельная бюрократия, в основном, движимая самой сильной движущей силой бюрократии, то есть, увы, женщинами. Арвид этого пока не знал, зато, также, как и Х, прекрасно знал Тойво.

«Кури бамбук, ребята!» — сказал судья и укатил в Швейцарию в отпуск.

«Кури бамбук, ребята!» — сказал Антикайнен и заказал в камеру миллион книг для чтения.

«Пойду-ка я покурю бамбук», — осторожно сказал Арвид, бесплодно поотбивав пороги министерств и ведомств. И, наняв за деньгу малую студента-юриста местного университета, помчался на крыльях любви в Швецию к своей Рут. Студент-юрист наловчился узнавать о ходе бумаг в течении полчаса, а остальное время курил бамбук, радуясь удачному приработку.

12. Трясина

Чтобы идти в ногу со временем, то есть, не выявлять принародно явную пробуксовку и судебной, и государственной систем Финляндии, для Антикайнена начали придумывать разные мероприятия. Например, опознание свидетелями.

Тойво ставили в один ряд вместе с каким-то сомнительными мужиками, ярко их освещали, а в темноту напротив выпускали свидетеля. Тот, слегка пообвыкнув в непривычной для себя обстановке, тыкал пальцем в сторону опознанного им субъекта и кричал:

— Вот он, вражина!

Свидетелей было много, поэтому занимались этим весьма плотно, но с перерывом на обед. Были вскрыты неизвестные доселе эпизоды насилий, ограблений и побоев. Конечно, все это уже приписывалось не Антикайнену, а вешалось на его сотоварищей по опознанию: тех брали из тюрьмы, либо из каких-нибудь кутузок по разнарядке. Может быть, самому процессу против «красного финна» это никак не помогало, но зато повысило процент раскрываемости прочих преступлений.

Однажды, невозмутимый доселе Тойво не выдержал и спросил у своих следователей:

— Вы, часом, ничего не попутали?

Те, конечно, не признались и ответили, как учили в полицейских школах:

— Молчать!

Женщины, с кем в ряд стоял Антикайнен, крайне неприязненно смотрели на него. Видимо этими своими взглядами они и выдали «вражину» — все свидетели со стопроцентной уверенностью опознали «людоеда».

В остальное время, когда удавалось занять свою одиночную камеру, Тойво читал. Не все время, конечно — он старательно каждый день отрабатывал свою обязательную физкультурную программу — но «глотал» книги одну за другой.

Тюремный библиотекарь, снабжающий его литературой, пользуясь рассеянностью вертухая, спросил:

— Зачем так много книг? Глаза испортятся.

Антикайнен ответил, нисколько не пытаясь казаться заумным или спесивым:

— Понимаешь, друг — когда я читаю, за мной никто не гонится. Когда я читаю, я сам в погоне.

Он сделал паузу и добавил:

— В погоне за Господом.

Судья Х уже вернулся из Швейцарии, уже закончились Рождественские каникулы, а чиновники Министерства Иностранных дел отписывались от судебных предписаний. Одна женщина отвечала в конце установленного законом времени, мол, «так как это не родственники» то нет оснований. Другая, через свой срок, писала, мол, «в судебном предписании не указаны точные почтовые адреса».

Они просто выполняли свою работу. Это у них принято так: на службе — ты без эмоций, без чувств, без половых признаков. Все остается дома. Мужчины-чиновники Министерства Иностранных дел всему этому только учатся.

Неизвестно сколько бы времени такое безобразие продлилось, но тут в дело вмешался всемогущий фельдмаршал.

— Чё там с судом? — как-то в задумчивостиспросил он секретаря.

— А ни чё! — радостно отрапортовал тот, внутренне холодея от ужаса.

— А бабки?

— Не отжали пока.

Тот же момент шмелем в покои влетел бледный Лехти Корхонен.

— Ты чё там, шмель бледный, мышей не ловишь?

— Абырвалг, — ответил адвокат, приближенный к правительству.

— В чем сложности?

Вместо ответа Лехти подал супер-начальнику телефонную трубку и ловкими пальцами отбил на аппарате желаемый номер.

Фельдмаршал не удивился, откашлялся для приличия и сказал спокойным вежливым голосом:

«Убью, суки!»

Нет, конечно, с министром иностранных дел он разговаривал обыденно официально: про семью, про детей, про погоду. А в конце добавил, чтобы перестали тянуть с судебными предписаниями. Смешно даже. Право слово, не так уж это и сложно!

На следующий день студент-юрист с удивлением узнал, что запрос готов и нужно лишь оформить его на гербовой бумаге. Через полчаса он доложился Арвиду, а уже через сутки тот подписывал эту самую гербовую бумагу, нечаянно указав в графе «принимающая сторона» свой адрес в Стокгольме.

В Советскую Россию ушла судебная повестка с ворохом прилепленных к ней разрешительных и гарантийных бумаг. В тот же миг копия с аналогичным содержимым улетела Куусинену от Международной организации Красный Крест. И если бы этого сделано не было, то первая официальная бумага затерялась бы в коридорах испуганной власти. Там тоже сидели чиновники, вся суть работы — да, вообще, существования — состояло в запретительной системе. Чиновник чиновника видит издалека, как рыбак, понимаешь, рыбака. Зачем брать на себя ответственность, если ее можно делегировать. Коллективно разрешить всегда безопасней, к тому же ловким финтом любое разрешение фактически превратить в запрет.

Но тут на пути бюрократической машины встал друг Антикайнена — Отто Куусинен. Его фамилия имела вес и влияние в кулуарах коммунистической партийной иерархии.

— Ай, да адвокат! — восхитился он хватке Рудлинга. — Ну, теперь посмотрим, как вы сможете смертный приговор выписать!

Еще не закончилась зима 1936 года, как в судебную инстанцию Финляндии вылетела бумага, которая оглашала список, так сказать Советской делегации, ее полномочия и права. Копия с дополнениями тут же была доставлена в отделение Красного Креста в Стокгольме. И дополнения эти были, увы, безрадостными.

Арвид поделился этой информацией с Тойво, добавив, что он очень сожалеет.

Несколько ключевых фигур лыжного похода оказались вне досягаемости. Если Тойво Вяхя, превратившись в Ивана Петрова, отправился командиром погранотряда на Дальний Восток, то с другими было все печально.

Трудно было представить русского пограничника-командира с жутким финским акцентом возле границы с милитаристской Японией. Однако после дела «Треста», где в поимке британского шпиона Райли Вяхя сыграл непоследнюю роль, его таким образом спрятали.

А не убили.

В июне 1935 года погиб Оскари Кумпу. В год, предсказанный ему шепотом ветра в подземелье Андрусовской пустоши. В то, что великолепный спортсмен, участник Олимпиады в Стокгольме, утонул в июне в узкой речке Олонке, верилось с трудом. Вернее, вовсе не верилось. Похороненный с почестями на живописном полуострове, который огибала та же Олонка, его имя быстро исчезало из летописей и всяческих хронологий.

Канули в безвестность после арестов по надуманным обвинениям прочие участники лыжного рейда, былые товарищи по Школе Красных финских командиров и спортивному обществу «Красная звезда».

Эти сведения потрясли Тойво. Он не понимал, что творится в стране?

Получили разрешения на посещение финского суда в качестве свидетелей всего четыре человека. И все они должны были прибыть первоначально почему-то в Стокгольм. Всего четыре человека против нескольких десятков со стороны обвинения. Ну, хоть что-то.

Антикайнен бы рад предстоящей встрече с боевыми товарищами, хоть с двумя — но какими!

Симо Суси — былой адъютант, ныне командир Красной Армии.

Ханнес Ярвимяки — боец их отряда, теперь директор бумажной фабрики в городе Кондопога.

Ну, и еще парочка, которая может поведать суду много полезного.

Степан Иванов — житель Кимасозера, возчик обоза. Тот мужичок, что встретился их отряду на подступах к Кимасозеру. Вероятно, так и живет на прежнем месте, может, и трудится возчиком до сих пор.

Федор Муйсин — фельдшер из Кимасозера, вредный и противный местный житель. По склочности не уступал, пожалуй, самой вредной бабке в деревне. У него провел последнюю ночь Тойво перед тем, как податься в бега. У этого фельдшера он тайно похитил камфорный спирт, с помощью которого запалил старый екатерининский дом, приспособленный под склад, где на чердаке прятался несчастный Марьониеми.

И у Суси, и у Ярвимяки в Финляндии остались родственники, с кем они не виделись, пожалуй, с самого отхода, с 1918 года. В Стокгольме им легче организовать встречу, нежели здесь, в Суоми, где пропаганда сделала из всех коммунистов — оборотней.

Тойво был рад за своих товарищей и очень подавлен в связи со смертью своего, пожалуй, лучшего друга — великана Оскари Кумпу. Вряд ли, конечно, власти дозволят поговорить с Симо и Ханнесом, но придется довериться адвокату, который может быть их переговорщиком.

— Спасибо! — сказал Тойво, когда, наконец, Арвид прибыл на беседу в комнату допросов. Он долго и проникновенно жал шведу руку, едва не проронив скупую мужскую слезу.

— Да, что там! — ответил Рудлинг, проронивший-таки скупую мужскую слезу.

Он объяснил, что все свидетели сейчас живут в дип-представительстве в Стокгольме, но в назначенный судом день будут в Хельсинки.

— Суси и Ярвимяки очень растроганы, потому что встречались со своими близкими родственниками, которых не видели уже давным-давно, — рассказал Арвид. — А Иванов и Муйсин маленькими перебежками передвигаются вокруг своего жилища и хлопают глазами. Иванов, вроде бы, восхищен, а Муйсин чему-то очень недоволен.

Еще неделя понадобилась на то, чтобы назначить слушания свидетелей со стороны защиты. Первым, почему-то пригласили фельдшера, назначив тому переводчиком бывшего переселенца из южной Карелии. Но те плохо понимали друг друга. Оба говорили по-карельски, но диалекты были настолько несхожи, что опять нужно было срочно искать грамотного выходца из Средней Карелии.

Нашли одного, тот на радостях изрядно нарезался и, судя по всему, неминуемо должен был убежать в запой. Нашли другую, та от страха перед публикой не могла шевелить языком. Тогда по наводке Антикайнена через своего адвоката обратились к семье великого Пааво Нурми — у того были родственники в Кимасозеро. Сам бегун, конечно, отсутствовал, зато один из его двоюродных или даже троюродных братьев, работающий в лицее, запросто мог говорить на том диалекте. Несмотря на то, что он увлекался творчеством опального Эйно Лейно, его утвердили за вполне приемлемое жалованье.

И он начал переводить, а Федор Муйсин — говорить.

— Сгорел склад, — сказал фельдшер, когда ему дали слово. Потом перешел на русский язык, которым владел едва ли лучше финского. — Наши уже ушли. А труп на пожарище остался.

Ему предложили говорить на родном языке, а переводчик эту просьбу передал.

— А ты чьих-то будешь? — поинтересовался Федор.

— Ну, племянник Ритвы, — объяснил тот, почему-то смущаясь.

— То-то я смотрю — лицо знакомое! — обрадовался Муйсин. — У нее еще племянник есть — бегун местный. А ты, стало быть, тот, что однажды у нас пословицы записывал.

— Вам бы суду отвечать, — напомнил переводчик.

— Ага, отвечу, только привет тебе от всех детишек передам. Хорошо ты у нас поработал.

Судья, устав от пустых непонятных разговоров, стукнул молотком и потребовал говорить по существу.

— Что можете сообщить по факту дела о подсудимом Антикайнене? — строго сказал он.

Толмач перевел и от себя добавил:

— Дети мне помогали в моей работе.

— Ага, особенно тот, что родился после твоего поспешного бегства, — криво ухмыльнулся фельдшер. — Ну, так, вот — наши ушли, а пожар кончился, там тело и оказалось.

— Кто это — наши? — не утерпел Хонка. — Красные, белые или какого иного цвета?

— Ваш цвет, гражданин хороший, мне не ведом, — повернулся к нему Федор. — Голубой, наверно.

В зале раздались смешки. Однако они были не вполне уместны: все прокуратуры облюбовали себе небесный цвет для формы. Или — уместны? Кто знает?

Выступление фельдшера для окружающих было тяжелым. Переводчик старательно переводил, люди в зале напрягались, пытаясь сдержать смех. Х было не до смеха, то ли чувство юмора у него притупилось, то ли на работе было нельзя. Впрочем, и Хонка не смеялся: на все его вопросы ответы получались просто обескураживающими.

— Кто первым увидел труп? — спросил прокурор.

— Мы все первыми увидели, как вы говорите, труп. Всей деревней Кимасозеро, — пожал плечами Федор. — На пожарище обнаружился, как и положено в таком случае, в позе спортсмена.

— Что за «поза спортсмена»? — удивился Х.

— Ну, спортсмена, который сгорел, — объяснил фельдшер и для наглядности показал эту самую позу.

— А! — догадался Хонка. — Поза боксера?

— Может, и так — вам видней, — сразу согласился Федор. — Только такие у нас не водятся.

Весь опрос свидетеля со стороны прокуратуры сводился к тому, видел ли кто из селян, как сжигали несчастного Марьониеми?

Все уточнения со стороны защиты заключали в себе выяснение хронологии событий.

Фельдшер отвечал очень уверенно, иной раз даже начинало казаться, что это именно он сам и сжег финского курсанта. Переводчик переводил вдохновенно, видимо, опасаясь, что подлый Федор опять поднимет тему его давнего визита в деревню. Однако всем было не до него с его далекими прегрешениями по молодости.

И Хонка, и Арвид старательно делали записи со слов свидетеля. И, судя по их лицам, выводы у адвоката были вполне удовлетворительными, чего нельзя было сказать про прокурора. А фельдшер к концу слушания умудрился запутать всех.

— Кто же сжег финского курсанта? — спросил судья.

— А он сам себя и сжег, — без смущения ответил Федор. — Выронил папироску изо рта по пьяному делу и спалил весь дом.

— Неправда, — воскликнули с места родственники покойного. — Антти не курил.

— Ну, вот, ваша правда — сразу согласился фельдшер. — Может, и не курил. По трезвому делу они никто не курят. Спортсмены и все такое. А вот когда мы хоронили нашего учителя, которому ваши спортсмены, голову проломили, так трезвых среди них не было. Курили, как паровозы, и еще нас всех обещали тут же закопать.

— Протестую! — взвился Хонка.

Х побагровел, а потом сделался смертельно бледным. Тойво это заметил, он перевел взгляд на адвоката: заметил ли тот? От внимания Арвида смена цвета высочайшего трибуна тоже не осталась без внимания.

«Ну, понеслось», — безрадостно подумал Антикайнен.

«Вот и приплыли», — также уныло подумал Рудлинг.

О предвзятости судей ходят легенды, но с этим ничего не поделать и приходится с этим сосуществовать, как с приступом мигрени под конец рабочего дня. Понятное дело, Х истово ненавидел Тойво. Теперь же он проникся лютой неприязнью к простодушному едкому фельдшеру из деревни Кимасозеро. Тот ни разу в своей деревенской жизни не сталкивался с судейской тяжбой, поэтому не испытывал к судье ни трепета, ни особого пиетета. Такой же мужик, только парик да платье на себя натянул!

— Была ли у подсудимого Антикайнена причина, чтобы сжечь курсанта Марьониеми? — четко выговаривая каждое слово, спросил судья.

Арвид рукой непроизвольно прикрыл глаза, Тойво грустно звякнул кандалами.

— Я не понимаю вопроса, — вдруг, ответил Федор, когда переводчик закончил переводить.

— Вам повторить вопрос? — зловеще проговорил Х.

Фельдшер посмотрел вокруг себя, только мельком остановившись взглядом на Антикайнене, словно собираясь с мыслями.

— Вопрос-то я слышал хорошо, — внезапно на правильном финском языке сказал он. — Только вот постановка его неправильная. Я не буду на него отвечать.

Арвид отнял руки от лба и посмотрел на простоватого, вроде бы, фельдшера.

— Вы обязаны ответить! — не повышая голоса, но с очень неприятной интонацией заявил судья.

— А это уж я сам буду решать, — также на финском ответил Федор. — Никаких ответов, порочащих меня, либо товарища Антикайнена, вы не дождетесь. Я хозяин своему слову. Даже, когда выпимши.

Конечно, вопрос судьи был из разряда подленьких. Если ответ на него — «не было причин», суд немедленно делает вывод о том, что Марьониеми сожгли без причин, просто с поленом перепутали. В случае, если что-то упоминалось о некоей причине, то немедленно делается вывод о виновности подсудимого. При любом раскладе выявляется очень веское доказательство тяжкого преступления.

Фельдшер показал себя на суде не с самой лучшей стороны. Так заявила финская пресса, особенно акцентируя внимание на последние на тот день слова Муйсина.

«Мы — карелы, стало быть, не очень сговорчивы. Разве что вы пытать будете. Будете?»

Пытки были объявлены заурядным явлением в новой Советской действительности. А карелы — так это, вообще, чмо. Или чмы. Безкультурные и неуравновешенные хамы.

— Что такой хмурый? — поинтересовался у адвоката Тойво, когда им позволили после заседания переговорить.

— Да стесняюсь сказать, — вздохнул Арвид.

— Валяй, чего уж там.

— Вас, скорее всего, расстреляют, — сказал швед.

— Или повесят, — добавил Антикайнен.

— Или повесят, — согласился тот.

Суд — это трясина. Кого-то затягивает насмерть, кто-то чудом выбирается, лишившись всех своих сил. Но никто после суда не остается таким, как до него. Все жертвы делаются «судимыми» — и это уже не просто.

13. Весы качаются

После триумфального выступления фельдшера Феди для восстановления кислотно-щелочного баланса у зрителей и болельщиков пара дней слушались выступления добровольцев «освободительной армии», которые пучили глаза и дули щеки, расписывая те идеи гуманизма и демократии, культуры и прогресса, которые они хотели нести в отсталые карельские деревни.

Впрочем, про «демократию» они не упоминали, этот лозунг гораздо позднее развили американцы, сбрасывая бомбы на мирное население Югославии. Теперь-то каждый дурак знает: методика демократии — это бомба с бомбардировщика.

Однако никакого резонанса выступления ветеранов не вызвали. Они напрочь забывали о коммерческой составляющей своего похода, не могли вспомнить, где и когда принимали «присягу», как таковую, после которой им разрешалось пользоваться стрелковым оружием в корыстных сугубо военных целях.

Болельщики и зрители вспоминали шоу фельдшера Феди и скучали. Дело действительно шло к решению о расстреле. Адвокат отчаянно пытался привлечь внимание Х к процессу, но тот погрузился в какой-то свой судебный транс и на что-то здравомыслящее реагировать перестал. Газеты предполагали дату казни, некоторые посетители пивных заведений заключали пари на определенный день.

Настала очередь выступать второму свидетелю, Ханнесу Ярвимяки. Переводчика для него, как понятно, не требовалось.

Сначала он долго и с чувством делал различные жесты сидевшему в клетке Антикайнену, смахивая слезы с уголков глаз. Маршалы немедленно пристали к нему с замечаниями, но он на них плевал.

— Слышь, ты! Пока судья не пришел, волен делать любые жесты.

Маршал позеленел от радости и больше с замечаниями не приставал. Только зыркал из своего угла, как обиженный школьник на учителя.

Тойво в ответ лишь кивал, позвякивая своими цепями. Чертовски приятно было видеть слегка раздобревшего, но все равно могучего боевого товарища.

Исполнив положенный ритуал с приседанием после того, как свершилось восхождение судьи на трибуну, болельщики замерли, предвкушая: что новый оратор нам готовит?

— Дорогие товарищи! — начал Ханнес, когда ему дали слово. — А также собравшаяся здесь буржуазия! По существу сегодняшнего дела мне бы хотелось на правах свидетеля внести некоторую ясность.

Х нахмурился, а Хонка приготовился залаять со своего места. Но Ярвимяки, для которого по долгу службы приходилось выступать перед самыми различными и самыми многочисленными аудиториями, продолжил, нимало не смущаясь.

— Обнаруженное нами мертвое тело со всеми признаками умертвения от удушья и дыма, позднее поврежденное огнем, будучи живым издало несколько криков, а потом, видимо, лишилось чувств. Вопли его были услышаны сбежавшими на пожар красноармейцами. Кто кричит? Точнее — кто кричал? Командиры провели перекличку, расставляя бойцов на подачу воды для тушения. Все шиши были на одно лицо. Простите — просто налицо. Собравшиеся жители тоже потерь не обнаружили, за исключением тех, которых ранее убили лахтарит. Простите, финские добровольцы, как вы их называете.

Тойво отметил про себя, что о его отсутствии Ханнес не упомянул. Может, изначально считали, что это он сгорел?

— Перед организованным выходом красноармейцев из Кимасозера поутру было сделано опознание мертвого тела. Никто его не опознал. Решили похоронить его силами местных жителей. Но у тех сил не хватило до прихода финских войск выкопать надлежащую могилу.

Свидетеля Ярвимяки слушали очень внимательно, не перебивая и не мешая выкриками.

— И закончить свое предварительное выступление мне бы хотелось словами: я очень надеюсь, чтобы финскому правосудию не мешали ложные настроения, типа «торжества справедливости» или «политической воли».

Зрители на своих местах зашевелились. Окончание речи было откровенно охальным. За это можно было получить пенальти от суда за, якобы, «неуважение». Но Х проглотил все рвавшиеся у него слова, ограничившись вопросом:

— И куда, хотелось бы знать, делось тело?

— А никуда оно не делось, — охотно сообщил Ханнес. — Его забрали с собой финские добровольцы, но где-то в лесу выронили. Может, не нарочно, может, нарочно. Несмотря на то, что оно было помещено в ящик весьма внушительных размеров, в деревенской аптеке не нашлось достаточного количества формальдегида, чтобы предотвратить все нежелательные последствия транспортировки покойного на длительное расстояние.

— Почему ящик был большой, а не обычный гроб, какие даже в такой деревне, как Кимасозеро, можно без труда сыскать? — спросил судья.

— На это есть только одна причина, и я вам ее скажу, — ответил Ярвимяки. — Руки у покойного были вытянуты перед собой, и не было решительно никакой возможности их вправить.

Родственники несчастного Марьониеми женского пола всхлипнули.

— Так где же само тело? — это спросил кто-то из болельщиков.

Судья тотчас же гневно стукнул молотком. Свидетель лишь вздохнул.

Но вопрос повис в воздухе, и с ним надо было что-то делать. Прокурор поднял руку, испрашивая разрешения. Х уныло кивнул ему головой.

— Можете ли вы ответить, где тело? — спросил Хонка.

Трудно было постичь государственного обвинителя: может, он знал, где находятся останки несчастного курсанта-добровольца. А, может быть, пытался это выяснить.

— Могу! — неожиданно ответил Ханнес. — У нас по этому делу тоже проводилось свое расследование.

Сказав так, он посмотрел на Тойво. Тот понял, что это расследование было непосредственно связано с ним. Точнее, его пропажей из Кимасозера. Антикайнен кивнул своему товарищу, и тот продолжил.

— Тело было обнаружено финским дозором, после чего и была выдвинута версия о сожжении бойца на костре и поедании его» красными» веняроттут».

— Ах! — вскрикнули в зале, а судья достал из кармана под мантией платок и промокнул им пот со лба. Доставал он долго, шелестя своей накидкой, но зал молчал. Вот бы он (зал) взорвался, если бы, положим, Х нечаянно выудил бы для вполне приземленных целей свое, так сказать, очень нижнее белье.

— Следы зубов на теле покойного натолкнули дозор именно на эти мысли, в то самое время, как оставить их могли дикие звери из дикого леса, — выждав, как и все, пока судья не набалуется с носовым платком, сказал Ханнес. — Словом, господин судья, нет тела — нет дела!

Болельщики зашевелились, как единая возмущенная общность: откуда такая дерзость у советских подданных на чужой финской территории.

Оттуда, мой мальчик, как сказал бы Остап Бендер. То, что делает небожителями любого судью, иной раз позволяется и обычным, так сказать, гражданам. Неприкосновенности бывают разные, в том числе и дипломатические.

Можно приехать в чужую страну и начать там безобразничать. Когда же пресловутая возмущенная общественность направит по следам бесчинств строгих полицаев, и те незамедлительно «сядут на хвост», то именно дипломатическая неприкосновенность позволит расхохотаться в лицо блюстителям законности и порядка: на-ко-ся — выкуси!

И потом также зловеще хохотать вплоть до границы, куда незамедлительно вывезут и сдадут с рук на руки тамошним властям. Вот там, как раз, и заканчивается эта самая дипломатическая неприкосновенность. Получите, что полагается!

Четверке свидетелей по делу Антикайнена по выезду из Советской России дали обыкновенные паспорта установленной формы, однако в сопровождающих бумагах с гербовой печатью обнаружилась некая пояснительная надпись о том, что «податели сего являются законными представителями Министерства Иностранных Дел СССР со всеми вытекающими из этого обстоятельствами». То есть, в случае непредвиденных обстоятельств все свидетели приравниваются к младшему персоналу дипломатической службы и по сути неприкосновенны.

Такая вот вырисовывалась картина.

И Х об этом узнал одним из первых. А, узнав, проглотил все свое негодование, успокаивая себя мыслью: «Ну, и что! Они божественны лишь временно, я божественен по жизни!»

Но другие-то этого не знали! Судье, на которого страна и правительство возложило такие надежды, было неприятно это осознавать.

Зато четырем гражданам Советского Союза, оказавшимся в стенах суда в Хельсинки, было вольготно и радостно. Если бы только можно было с боевым командиром Антикайненом этим кайфом поделиться!

Но у него была другая участь: либо казнь на рассвете, либо пожизненный приговор на закате.

После суда Арвид ободряюще кивнул головой Тойво: а ведь смертный приговор уже не так очевиден. Ай, да молодец директор советской фабрики!

Самое неприятное в судебных тяжбах — это домыслы. Все пытаются предугадать приговор: и подсудимый, и его адвокат, и даже обвинение. Хотя, по большому счету, последним волноваться вовсе незачем — они в любом случае ничего не теряют. Защита гадает, как на кофейной гуще, просчитывая и настроение судьи, и общую практику по таким делам, и еще что-то, неведомое обычным смертным. Ну, а подсудимый просто сходит с ума.

Пути Господни неисповедимы. В гордыне своей судьи считают себя не менее значимыми. Тойво еще помнил, чем все это оборачивается в том, другом мире. Точнее, в другой войне — войне мертвых. И это знание если и не обнадеживало, то помогало сохранять спокойствие и уверенность в себе и своих товарищах.

Третий свидетель, возчик Степан Иванов, оказался совсем неразговорчивым. На вопросы прокурора, адвоката и даже судьи отвечал односложно.

Видел, как финны посадили жителей деревни в подвал для последующей казни. Видел изувеченный труп местного учителя, которого новая власть сдернула прямо с урока. Видел Антикайнена и его бойцов. Видел бой. Видел бегство финнов. Видел сгоревшего в складе человека. Видел отступление оккупантов. Эх, война, так ее и растак!

Но в уточнении хронологии событий сведения его были весьма ценными. Арвид, сопоставляя все «за» и «против», приходил к весьма оптимистичному выводу: Антикайнена казнить не за что.

А Х в очередном перерыве заседаний сделал звонок коллеге в Турку. Судья П вяло ответил о том, как протекает его семейная жизнь, какова погода и, вообще, обстановка, но оживился при переходе на тему Антикайненена.

— Вы видели, как он на нас смотрит? — спросил он. И, не дожидаясь ответа, проговорил. — Считает, гад, что это он нас судит.

— Да, — согласился Х. — Никакого уважения.

— Слушайте, коллега, да повесте его — таких только вешать и надо, — предложил П, нисколько не меняя интонации, будто разговаривая про пальто и вешалку. — У меня дело политическое, мне нельзя было. А у вас — уголовка. Вам и карты в руки.

— Почему вам нельзя? — удивился Х.

— Ну, так Димитрова в Германии даже фашисты не смогли казнить. А этих парней в нерешительности обвинить никак нельзя. Поэтому и в Финляндии смертный приговор по политической статье не прокатит. Это только русские своих расстреливают за политику, ну, так дикий и отсталый народ, черт бы их побрал.

Х немного подумал, а потом спросил:

— Так вы тоже считаете, что Антикайнена надо повесить?

— И я, и верховное руководство. Да народу такая казнь — только радость доставит. Людишки-то по природе своей кровожадные.

Наконец, настал день, когда в суде появился Симо Суси, самое доверенное лицо Антикайнена в том диверсионном походе. Встретившись предварительно с адвокатом, он предложил:

— Я бы хотел сегодня очень рассчитывать на Вас.

Арвид не успел ничего сказать в ответ, только кивнув в согласии головой, как Симо продолжил.

— Вам надо побольше привлекать к себе внимание, часто и долго выступать, обращаться ко мне с вопросами, которые не требуют развернутого ответа. Вам понятно?

Адвокат хотел, было, что-то добавить, но Суси снова заговорил.

— Так надо. Все, что требовалось, наши товарищи уже рассказали. Я здесь совсем не для этого, — сказал он. — Постарайтесь, чтобы Хонка вступил с вами в разглагольствования. Поддержите его речи, пусть подольше мелет языком. Чем больше времени мне позволят быть в зале, тем полезнее это будет для товарища Антикайнена.

Арвид только плечами пожал, пообещав сделать все возможное. Он понимал, что Симо — кадровый офицер Красной Армии, но не стрельбу же он собирается открыть в суде, право слово!

Тойво был очень рад увидеть своего былого адъютанта. Суси с того времени совсем не изменился — не потолстел, не похудел, все также удивленно смотрел вокруг своими круглыми, как у ребенка глазами.

Еще радостнее ему сделалось, когда обратил внимание на правую руку Симо, точнее — на подвижность пальцев, большого и указательного. Они смыкались и размыкались так, словно Суси работал на ключе радиопередатчика. Антикайнен попытался представить, что так отображаются точки и тире азбуки Морзе.

«Ку-ку», — отстукивали пальцы Симо.

«Ку-ку», — ответил Тойво, нечаянно звякнув кандалами.

Оба они обернулись по сторонам, удостоверяясь, что никто более на их манипуляции внимания не обратил.

«Как?» — спросил Симо.

«Жив», — признался Антикайнен и, посмотрев на своего собеседника, подмигнул.

Тот мигнул в ответ и улыбнулся, тотчас же отбарабанив пальцами фразу.

«Будут менять Тайми. По тебе вопрос закрыт. Думай. На хвосты Тайми упасть».

«Уже. Даты?»

«Адвокат. Позднее».

Они пользовали азбуку Морзе на русском языке. Требовалось постоянно быть в напряжении, чтобы не шевелить губами, читая слово по буквам. Беседа протекала медленно, зачастую прерываясь, когда Симо выполнял свой судебный долг. Однако выступал он четко, лаконично и по существу — как командир Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Да и Арвид очень активно дополнял показания, чем вызывал ответную реакцию у обвинителя Хонка.

«Бранд работает тебе», — отбил Суси. «Бранд» — это кличка друга Тойво, Куусинена.

«Бокий?» — поинтересовался Антикайнен.

«Может быть», — сообщил Симо и подтвердил. — «Ага».

Стало быть, у кого-то еще был интерес к нему, кого они сами не знали.

«Как получилось Кумпу?»

Суси некоторое время не мог ответить. Вероятно, слов не было описать, как все это произошло. Наконец, он отбил пальцами.

«Не похоже несчастный случай. Нас гробят».

«Кто?»

«Система».

Тойво покивал головой. Революция всегда питалась своими детьми.

«Через адвоката свои потребности».

«Продумаю. Сообщу».

Он еще хотел что-то сообщить, но тут судья сподобился на вопросы к нему. Ничего, конечно, толкового не спросил, поэтому ничего толкового Тойво не ответил.

«Держись, брат», — на прощанье отбил Симо.

«Тоже, брат», — ответил ему Тойво и покачал головой.

Заседание подошло к концу. Антикайнен смотрел прямо в глаза своему товарищу, словно бы прощаясь. Да, так, в общем-то, и вышло. Еще пару раз привлекали свидетельствовать Степана и Федора, на этом судья удовлетворился.

Все советские свидетели вернулись в Россию. Их провожал в Стокгольме Арвид, который чувствовал свою причастность к делу освобождения Антикайнена больше, чем когда бы то ни было. На его взгляд это уже не было рядовое судебное разбирательство, международный статус лишь подчеркивал важность его работы.

— Дорогие товарищи, — сказал он на прощанье, стараясь перенять форму общения советских граждан между собой. — Мне бы хотелось, чтобы вы были одними из первых, кто узнает о решении суда, каким бы оно не было. Но с вашей помощью, я уверен, теперь мы добьемся отмены казни. Ну, а дальше посмотрим.

Они расстались, тепло попрощавшись. Больше увидеться им не довелось. Рудлинг предпринял попытку найти их через двадцать лет, будучи уже преуспевающим адвокатом, но ни к чему это не привело. Дело Антикайнена и его товарищей по лыжному диверсионному походу — очень нежелательное дело. Черт его знает — почему?

На фельдшера Федора настучали соседи по деревне Кимасозеро в 1937 году. Вернее, стучали-то они и раньше — уж больно склочный и непримиримый характер был у Муйсина — но то, что он шпиён, выяснили лишь через год по его возвращению из заграничной поездки. Его били в местечковом НКВД, но как-то увлеклись: Федор не умел держать язык за зубами, а потом, когда зубы все выбили — не умел просто молчать. Молодые парни, гордые своей миссией выявления врагов народа, забили фельдшера до смерти. Почет им за это и персональные пенсии по старости лет.

А вот возчика Степана доставили живым в Петрозаводск. Его байки в деревенском кругу о буржуйской жизни, мелкие сувенирчики со Стокгольма, да и, вообще, появившееся, откуда ни возьмись, достоинство, насторожило соседей. Те насторожили НКВД. Возчика забрали одновременно с фельдшером. Сувенирчики забрали стукачи. В марте 1938 года его расстреляли в урочище Сандармох. Распределили положить в одну яму с неким директором Кондопожской бумажной фабрики. Степан долго смотрел на невзрачного мужичка с затравленным взглядом, когда их гнали на гибель. «Ты не Ханнес», — наконец, сказал он. «И я им говорил то же самое», — ответил мужичок и заплакал. 21 марта 1938 года все их простреленные тела закопали в безымянную могилу.

Ханнеса Ярвимяки, якобы банального шпиёна, расстреляли вместе с прочими десятками шпиёнов 21 марта 1938 года. Однако за год с лишним до этого, вернувшись со Стокгольма, Ханнес огляделся по сторонам. Хотя он по состоянию здоровья и не закончил Высшую Интернациональную Школу Красных командиров, но навыки анализа обстановки и способность к выживанию никуда не потерял. Сначала исчезла его семья, будто бы на празднование Нового года где-то в Карпатах. Почему Карпаты? Да и что это такое Карпаты? Это место, где недалеко жил герой Котовский. А, ну тогда ладно.

В июне 1937 года его обвинили в обычных обвинениях, несовместимых с жизнью в советском обществе. Через три недели выгнали из Компартии, а уже ночью приехали с арестом. Ханнес, деликатный человек, опытный и умелый хозяйственник, положил всю арестантскую команду в числе пять молодых парней, гордых своей миссией выявления врагов народа, а сам укатил на «черном вороне» в неизвестном направлении. Не получилось почета и персональных пенсий по старости лет.

Говорят, расстреляли Ханнеса Ярвимяки 21 марта 1938. Может, и расстреляли. Как и красного командира Симо Суси.

14 января 1938 года на закрытом процессе военного трибунала командира полка Суси разжаловали, лишили всех государственных наград и той же ночью привели в исполнение приговор: расстрелять, как изменника Родины.

Симо, вернувшись с процесса его друга Антикайнена, долго и почти секретно беседовал с Отто Куусиненом. Секретно — потому что на рыбалке на Онежском озере, почти — потому что не скрывались на этой рыбалке. Затем он отбыл по месту службы, в Белоруссию. Тут же ощутил вокруг себя некий вакуум, что вполне характерно в человеческом обществе касательно изгоев. Вроде бы все, как прежде, но люди что-то чувствуют и сторонятся, либо чураются. Можно забить на это и жить-поживать, пока нежданно не придут арестовывать.

Симо развелся с женой, та немедленно с детьми уехала в неизвестном направлении, сам Суси стал на службе проводить дни и ночи напролет. Извелся весь, лишь наивный взгляд круглых глаз остался прежним.

Осенью за ним пришли. Полк был в поле, поэтому брать его решили в офицерском общежитии. Но Симо, как обычно, был на службе — вне своего дежурства. Он обнаружился на полевом наблюдательном пункте, пустынном по предутреннему времени. НП окружили отделение вооруженных молодых людей гордых своей миссией выявления врагов народа, а внутрь с пистолетами наизготове вошли три офицера с синими околышами на фуражках. Больше они оттуда не вышли.

Да и, вообще, никто из НП и его окрестностей не вышел. Обломились почет и персональные пенсии по старости лет.

Сначала предутренний покой разорвал звук взрыва, бабахнувший по периметру полевого наблюдательного пункта. Все вооруженные автоматами молодые люди разлетелись по разным частям света, и сами собой расчленились. Трудно потом оказалось собрать их в пристойном для торжественных похорон виде.

Тут же раздалось два хлопка выстрела из козырного модного пистолета марки Lahti L-35, созданных всего лишь 28 января 1936 года в количестве 2500 стволов. Да и то — не в Советском Союзе. Поднятые по тревоге бойцы и офицеры нашли в землянке два офицерских тела с пулевыми отверстиями в области сердца, третье тело показывало всем вошедшим свой сизый язык, вывалившийся изо рта, слегка покачиваясь в петле. Рядом валялись фуражки с синими околышами.

Ну, а сам Симо аннигилировался. Вероятно, как и положено специалисту- подрывнику, кем он и был все это время.

Красные финны, потерявшие свою Родину в 1918 году, конечно, приспособились к своему новому дому, верно служили, трудились — но и только. Все корни остались в Суоми. Их Родина осталась там, где родственники и дорогие люди. А здесь, в Советской России — всего лишь работа. Поэтому никакой розовой идеи о безусловном доверии правящему классу не было. Если кто-то пришел, чтобы назвать тебя врагом, то и его можно объявить врагом. Естественный процесс.

Так учили в Интернациональной Школе Красных командиров. Такие знания закладывались ранее в финском шюцкоре. Без активного сопротивления ни один красный финн-военный не сдался карателям из силовых структур Советской России образца 30-х годов прошлого века.

Может, потому так мало информации открыто о столь заметных людях, творивших новое время в Советском Союзе?

14. Приговор

Суды с переменным успехом продолжались до самой весны 1937 года. Теперь уже никто из пьющих и выпивающих обывателей не могли быть уверены в своих ставках на судьбу Антикайнена. Сам же Рудлинг был убежден в том, что до смертного приговора дело не дойдет.

Тойво тоже изрядно пресытило беспокойство о завтрашнем дне — может, и беспокоиться уже не стоит? А самое главное — его раздражали кандалы. С ними приходилось, как особо опасному преступнику, выходить за пределы своей камеры, и несмотря на всякие ухищрения, типа прокладочек, следы на запястьях были очевидны и весьма болезненны.

Х теперь сохранял на всем протяжении судебного заседания мертвое выражение лица. Точнее, лицо, как у мертвого — в его, судейском, представлении. Получалось весьма впечатляюще. Свидетель Саша Степанов даже перестал брать в зал свою жену — тоже свидетельницу. Та, по обыкновению откушав вечером крепленного вина до полуобморочного состояния, после заседаний перед сном начала метаться в полубреду. Ей мнились мертвые глаза, глядящие из-под облупившихся обоев.

Наконец, в мае 1937 года, сразу же после праздника, было объявлено, весьма торжественно, что суд закончил свою работу, и днем позже будет объявлен смертный приговор.

— Как это? — одновременно удивились Рудлинг, Хонка и сам Х.

Секретарь, зачитавший постановление, отчаянно закашлялся, покраснел, побелел, а потом потерял дар речи.

Обвинитель, защитник и судья в недоумении посмотрели на Тойво, будто он в чем-то провинился. Антикайнен глубоко вздохнул и пожал плечами.

— Ну-ка, дай сюда бумагу! — злобно прошипел Х и, водрузив на нос очки, перечитал строки протокола, беззвучно шевеля губами. Затем хмыкнул и произнес. — Нету здесь приговора. Есть только дата. Завтра будет смертный приговор.

Мгновенно осознав, что сказал лишнего, добавил, сплюнув:

— Тьфу ты! Завтра последнее заседание.

Позднее, будучи в комнате допросов, Арвид не стал распространяться о перспективах, не произнес и положенных в таком случае каких-то успокоительных речей. Что-то занимало его голову, и он это мучительно пытался вспомнить.

— Ладно, не переживай, — сказал Тойво. — Завтра споем «Пятнадцать человек на сундук мертвеца».

— Йо-хо-хо, и бутылка рому, — непроизвольно продолжил Рудлинг и внезапно хлопнул себя по лбу. — Вспомнил! Тобой интересовался некто Глеб. Обещал помощь и содействие.

— Эх, словно черт из табакерки, — вздохнул Антикайнен. — Видно, мое дело и вправду дрянь. Что нужно Бокию?

Арвид опять приложил руку ко лбу и, будто из внезапного прозрения памяти, проговорил:

— Не деньги важны, главное — знание и опыт. Если вы согласны ими поделиться, то он предпримет все усилия, чтобы вытащить из тюрьмы.

Тойво задумался.

Вероятно, Бокий перешел на новый уровень в своих поисках. Как он давным-давно рассуждал о чистоте крови? Наверно снова уперся именно в это. Видать, не все в этом мире достигается силой и могуществом.

— Ладно, — сказал Антикайнен. — Положим, у меня безвыходная ситуация, я соглашусь. А дальше что?

— Я подам объявление в газету «Хельсингин саномат» о продаже славянского шкафа, — удивляясь сам себе, ответил Арвид.

— Валяй, подавай! — махнул рукой Тойво. — Только вопрос: как он тебя зацепил?

— Хоть убей — не знаю, — испуганно проговорил адвокат. — Просто всплыло все это в голове — и все тут.

Тем же днем Рудлинг подал объявление, но, увы, на этом дело и закончилось, не получив никакого дальнейшего развития.

В начале 1937 года Глеба Бокия арестовали руководимые Трилиссером люди. Так что информация из Финляндии о готовности к сотрудничеству Антикайнена до него не дошла. А сам товарищ Глеб вышел на другой уровень.

В день суда вокруг здания, где проходил процесс, столпилось много зевак с разными плакатами. Кто-то требовал повесить «красную собаку», кто-то ратовал за «свободу северному Димитрову», кто-то провозглашал «правительство в отставку», а кто-то — «Зенит — чемпион». Многочисленная неаккредитованная в суд корреспондентская братия что-то записывала в свои блокноты, подглядывая через плечо друг к другу. Словом, все развлекались.

Х, размявшись доброй рюмкой коньяку, влил в себя несколько сырых яичных желтков, старательно прополоскал содовым раствором горло и проделал несколько упражнений на голосовые связки. Предстояло много говорить. Точнее — читать.

Когда все формальности были соблюдены, болельщики расселись в зале вместе с защитником и обвинителем, а сам Антикайнен занял свою привычную клетку, Х испросил у подсудимого «последнее слово».

Тойво, по такому торжественному случаю одетый в белоснежную сорочку, костюм с бабочкой, однако — в кандалах, поднялся и обратился ко всем собравшимся.

— Дорогие господа буржуи! У каждого человека есть много поступков, в которых он раскаивается по соображениям совести. Так вот, ныне совесть у меня чиста!

И дальше «всемирная революция», «коммунистические идеи живут и побеждают», «свобода, равенство и братство», «мир, труд, май», «no pasaran», а также «эн пуэбло, унидо, ама сэ равенсидо».

— Закончить же свою речь я бы хотел своими словами и словами из песни, — на одном дыхании продолжил Тойво. — Любой приговор я приму с высоко поднятой головой. Можно судить меня, но нельзя — революцию. Это мои слова. Ну, а слова песни просты. Подхватывайте, кто знает.

Болельщики думали, что Антикайнен непременно завоет «Интернационал», «Марсельезу», или «Мурку», на худой конец, но их постигло разочарование.

Никто не подхватил, лишь Олави Хонка хотел, было, подпеть, да на него посмотрели строго, и он устыдился своего порыва.

Х осуждающе и, как будто, с ненавистью оглядел всех собравшихся в зале, потом кивнул маршалу, и тот, безымянный, усадил Тойво на место.

— По закону Финской республики рассматривалось дело против Тойво Антикайнена, обвиняемого по статье 1 УК пункт 2, параграф 3, - начал он. Далее перечислялась сама статья. — Стакан-лимон-выйди-вон.

Конечно, никто хлопать в ладоши не собирался. Все болельщики медленно, но неизбежно проваливались в летаргический сон, убиваемые словами нового алфавита, состоящего из буквы закона. Или — букв закона.

— А также, — гавкнул Х. — Согласно статьи 4 УК пункта 5, параграфа 6 обвинение в совершении преступления, нарушающем упомянутые артикли, в которых говорится: дым-валит-тебе-водить.

Тойво в изнеможении уронил руки, и те громко звякнули кандалами. Безымянный маршал в испуге схватился за пистолет и начал оглядываться, бешено сопя.

Когда чтение дела, обвинительного и фактически установленного, пошло на третий час, суд объявил перерыв.

— Антракт, негодяи, — по правилам жанра должен был объявить секретарь, но он ограничился глубокомысленным молчанием и табличкой: «Объявляется перерыв». Время перерыва не упоминалось.

Х немедленно умчался в свою каморку, где минут десять сморкался и кашлял, время от времени припадая к стакану с коньяком. Зрители с унылыми и помятыми лицами разошлись по туалетам и курилкам. Антикайнена намертво прикрутили к решетке, предотвращая любуюпопытку к бегству или сну. Про то, что ему, может быть, тоже требовалось зайти в туалетную комнату, даже не вспоминалось.

В буфете создалась очередь, наиболее продвинутые участники процесса украдкой доставали из карманов флаконы со спиртосодержащими жидкостями и тут же вливали в себя порции, емкостью в глоток или, даже, два. Все, теперь можно было дальше приобщаться к Закону и внимать эту самую букву закона, будь она неладна!

Второй акт начался с ритуального входа судьи, визгливого восклицания секретаря «Встать, суд идет» и грохота отодвигаемых скамеек. Х не стал тратить драгоценное время для обозрения собравшихся, а просто поднялся с места, открыв перед собой увесистую папку приговора.

— Судом усматривается нарушение статьи 7 УК, пункта 8, параграфа 9, в которых говорится: эники-беники-судокаме-аус-бау-драмане-фикус-пикус-драматикус-бумс.

Это было самое длинное и самое сухое положение из всех сводов закона, которое понять простому и разумному человеку было решительно невозможно.

Далее шло перечисление показаний свидетелей, в основном — обвинительных. Про Советских представителей Х упомянул очень быстро и без особого внимания к их словам. Потом были перечислены какие-то цифры, какие-то характеристики — это оказались сводки погоды за интересуемый период 1922 года.

Арвид поймал взгляд Тойво и еле заметно покачал головой. Ну, вот, а он так надеялся, что с него, наконец, снимут опостылевшие кандалы — смертникам, оказывается, положено до самой казни носить цепи. Антикайнен вздохнул и кивнул своему адвокату в ответ. Потом пожал плечами: дело-то житейское.

Перерыв объявлялся еще один раз. Тойво доходчиво объяснил безымянному маршалу, что сейчас откроет все свои шлюзы, и зал суда смоет к едрене фене. Просьбу удовлетворили, а в туалете к нему пробился Арвид, несмотря на протесты и активное противоборство со стороны слуг. Имеется ввиду — слуг закона. Тогда шокеры еще не были распространены и популярны по причине того, что человеческий ум еще не настолько проникся почтением к государственной стратегии, что, в основном, изобретал прогрессивные штучки-дрючки. А с вялым маханием дубинок Рудлинг без труда справился.

— Это еще не конец! — сказал он, стараясь не повышать голоса. — Вы поняли? Не конец!

И ушел в зал суда, размазывая по щеке кровь от ужалившего его безымянного маршала.

— Нет, не конец, — прошептал ему в спину Тойво и занялся тем делом, ради которого, собственно говоря, и пришел в эту уединенную комнату. Он облегченно простонал. — Фашистыыы!

По лицу взобравшегося на свой пьедестал Х всем стало понятно: грядет финал. Близок приговор. Болельщики проснулись, безымянные маршалы напряглись.

Судья еще несколько десятков минут пословоблудил, потом прервался и строгим взглядом над стеклами очков обвел всех собравшихся.

— На основании всего вышесказанного суд объявляет приговор.

Все перестали дышать, лишь Тойво ухмыльнулся.

— Смертная казнь через повешение.

Болельщики оживились, заерзали по своим скамьям, кто-то начал переговариваться, кто-то, не сдержавшись, воскликнул «браво», кто-то попытался похлопать в ладоши. Аккредитованные журналисты — все, как один, встали в низкие стойки, чтобы стартануть в свои сенсации, едва только Х поспешно скроется в двери комнаты заседаний.

Антикайнен посмотрел на людей в зале — ни одного сочувствующего лица, за исключением, конечно, подавленного Арвида.

— Это неправда. Правда в том, что моих единомышленников сюда просто не допустили, — прошептал он, словно убеждая себя. — Я не один. А эти не ведают, что творят.

За всеобщим ажиотажем никто не обратил внимание на бормотание судьи, который прошелестел, что приговор вступает в законную силу через установленный законом срок. А потом Х убежал к коньяку, удобной кушетке и надоедливому телефону.

«Все это лишь работа. Не стоит к ней относиться очень серьезно».

Точно, вот только приговоренный к смертной казни такое объяснение как-то не очень разделяет. Ну, да кто к нему прислушается, блин! Суд суров, но, черт побери, справедлив!

Вопреки ожиданию неизбежных переживаний Тойво не ощущал. Он чувствовал себя неплохо. Ни страха, ни каких-то волнений. Подумаешь, смертная казнь!

Зато прочие, так сказать, люди, с кем ему приходилось общаться — вертухаи, администрация тюрьмы, обслуживающий персонаж из зэков, начали сторониться его, как чумного. Даже Арвид, когда на следующий день пришел с визитом, прятал глаза, словно чувствуя свою великую вину.

— Ну, как там Х себя чувствует? — вместо приветствия спросил Тойво.

— А вы представляете, как он может в таком случае себя ощущать? — в тон ему поинтересовался Рудлинг.

— Не-а, — честно признался Антикайнен.

— Вот и я не представляю себе, каково может быть душевное состояние у человека, который совершил должностное преступление, влекущее за собой смерть другого человека.

Тойво вспомнил, что в далекие-предалекие времена судья, приговоривший к смерти, должен был сам свой приговор и осуществить. Однако вслух об этом говорить не стал.

— Ладно, битва проиграна, — сказал Арвид. — Но не война. У меня есть время, чтобы подготовить бумаги в Верховный суд.

— Ворон ворону глаз не выклюет, — пожал плечами Антикайнен.

— Не в нашем случае, — возразил адвокат.

Специально проинструктированные люди выходили к рабочим Турку и Хельсинки, предлагая им выразить свое несогласие с действием властей. В Польше происходило то же самое, как и во Франции и Великобритании. Выделяемые Куусиненом деньги подпитывали простой народ, а, случись поблизости достаточно тупой полицейский, козыряющий своей властью, акции приобретали угрожающий для порядка размах.

В Швеции и Норвегии, как уже сложилось испокон веков, реагировать не спешили. Впрочем, на проявление какой-то солидарности в этих странах никто и не рассчитывал. Стихийность возникает лишь тогда, когда ее направляют. В противном случае, как и все в природе, она стремится к равновесию. Прошли времена шведов и норвежцев, когда с ними считались, как с грозной и решительной силой. Да и были ли такие времена вовсе?

Чем меньше времени оставалось до вступления приговора Х в свою законную силу, тем больше Рудлинг полагал, что судья, проявив чудовищное вероломство в отношении юридического права, повел себя, как слабый и трусливый человек — не богоподобный, как это кажется обывателю. Воля человека, наделенного большой властью, направила действия Х в угодном тому направлении, однако вся ответственность по приговору ляжет на плечи тех, кто будет рассматривать — или не будет рассматривать — апелляцию в Верховный суд.

В народах все громче звучали голоса об отмене несправедливого приговора, наиболее радикально настроенные молодые спортивные люди требовали вовсе: «Свободу Антикайнену!» К возмущенным грядущей смертной казнью присоединилась Америка.

Правительства многих стран прекрасно понимали, во что это может вылиться: в еврейские погромы. Пойдут молодчики громить магазины, под шумок будут перемещаться сотни, если не тысячи предметов вооружения, в которых, к примеру, так нуждались вечно ссорящиеся между собой и прочими анклавы итальянцев и ирландцев Бостона.

Как ни странно, германский фашизм поддерживал возмущения против финского суда. Хотя, чего уж тут странного — нацисты делали все, чтобы никто не обращал внимания на их собственные действия против неугодных, на их подготовку к новому мировому порядку.

Верховный суд был назначен на 6 июня, но его неожиданно перенесли на неделю якобы по болезни судьи. Что там было — самоотвод, или просто страх — никто уже не узнает. Как не узнает никто, имя и фамилию судьи, который поставил точку в деле Антикайнена — его инициалы не столь важны.

Важен приговор, который Верховный суд Финляндии утвердил, как окончательный и обжалованию не подлежащий. 13 июня 1937 года после быстрого судебного процесса подсудимому Антикайнену присудили пожизненное тюремное заключение, тем самым отменив смертную казнь.

15. Крепость

Тойво облегченно вздохнул, когда с него, наконец, сняли все кандалы. Теперь можно было не носить эти отвратительные побрякушки не только в камере, но и, вообще, везде. После того, как ходил в железе большую часть дня в течении двух с половиной лет, показалось, что выросли крылья. Вот сейчас бы улетел в небо… Да не умеют люди летать.

Они продолжали общаться с адвокатом Рудлингом — авторитет того в юридических кругах поднялся очень высоко — а больше, как и прежде, к нему никого не допускали.

— Мы можем рассчитывать на амнистию, — сказал Арвид. — Буду работать над этим.

— Ты лучше над другим пока поработай, — ответил Тойво. — Мне нужно, чтобы сидеть меня оставили в крепости Хельсингфорса.

Дело в том, что по тюремному «телефону» ему пришло известие, что его направят отбывать наказание в Турку. Это совсем не входило в его планы.

— Хм, — задумался Рудлинг. — А как мне на это повлиять-то?

— Да есть одно обстоятельство, которое может оказаться решающим, — пожал плечами Антикайнен. — Если сопоставить дату моего ареста и ту, когда я законным образом образовался в их тюрьме, то получится, что пять месяцев я как бы был не при делах.

Адвокат закивал головой, моментально просчитав варианты: незаконное лишение свободы, издевательства и пытки, личная месть тюремщиков Турку, не соответствие заведения своему статусу и прочее.

— Пожалуй, может сработать, — сказал он. — Еще есть какие-нибудь пожелания?

— Есть, пожалуй.

Тойво озвучил ключевые моменты, не вдаваясь в подробности и причины.

Ему было необходимо сидеть в одиночной камере, что находится по одному коридору с той, где уже мается Адольф Тайми. Также очень важно, чтобы информация об предстоящем обмене Тайми в СССР пришла к нему, как можно скорее, когда этим делом еще только начнут заниматься дипломаты двух стран.

— С почтовыми голубями, тюремными крысами — мне не важно. Важно, чтобы сегодня я узнал о том, что будет рассматриваться завтра.

— Его будут менять? — удивился Арвид. — Почему, в таком случае, то же самое не попытаются предпринять с вами?

— У него всего «пятнашка».

— Действительно, — согласился адвокат. — Чего-то из головы вылетело.

Он вроде бы выполнил ту задачу, на которую его ориентировал Красный Крест, качественно отработал деньги, но почему-то не лежало на сердце: сесть на паром и отбыть в безразличную ко всем людским перипетиям благополучную Швецию. Оно, конечно, понятно, что любая система машины, именуемой «государство», исковеркана лицемерием. Но бывает такое, что одна страна заражена этим больше, другая — еще больше. Путешествуя по рабочим делам на родине, а также в соседней Норвегии, забираясь, иной раз, в Датское королевство, он сделал вывод, которым не желал делиться ни с кем.

У Швеции, как и у Норвегии нет будущего — когда лицемерие начинает перехлестывать через край, государство сожрет себя изнутри. Объявятся пришлые люди, да что там — народы, которые подчинят эту пагубность, по людским понятиям — слабость, на свой примитивный лад.

Ни в Финляндии, ни в Дании, не говоря уже о России, такого нет. Каждый второй финн носит пуукко и за кажущейся флегматичностью его поведения стоит определенный моральный принцип. Именно по нему, этому принципу, каждый второй финн достанет свой пуукко и порежет на лоскутки шведа, либо норвежца, удумавшего мешать ему жить и досаждать чужой моралью. Ну, а датчане — это вовсе загадочный народ, при всей своей открытости и склонности к веселью готовые биться до посинения с любыми властями, вознамерившимися ограничить их установившийся уклад жизни.

Арвид не хотел терять связи с несгибаемым Антикайненом, пусть даже теперь ему уже не будут за это платить. Однако, как в дальнейшем выяснилось, ему платить не перестали: каждая поездка в Хельсинки приводила к тому, что на его счете в Нордеа-банке появлялась сумма, очень даже неплохая сумма.

Тойво все-таки свозили в Турку, но лишь для того, чтобы в тамошнем суде огласить уже вступивший в силу приговор и подписать какие-то совсем формальные бумаги, типа — какова ваша оценка медицинской помощи, оказанной вам в тюрьме. Ну, а если вам помощь не оказывали, то, значит, и незачем было. Ауфидерзейн.

Вернувшись в Хельсинки, он с удовлетворением обнаружил свою новую камеру как раз в дальнем углу от той, где сидел Тайми. Недалеко от межсекционной двери, но незаметной от нее по причине естественного скругления коридора. Это было неплохо.

От Бокия не пришло никаких вестей, стало быть, рассчитывать на его содействие не стоило. Иной объективной помощи ждать было неоткуда. Разве что от самого Маннергейма, однако теперь их противостояние вышло на новый уровень. Тойво тоже начал считать фельдмаршала своим персональным врагом. Всевластный правитель в Финляндии был глубоко уязвлен тем обстоятельством, что какой-то неизвестный парень из рабочего района Сернесе смог подрезать у него казну. Но главное было то, что он сумел ее куда-то спрятать и ни за что не собирался отдавать. Вероятно, уже по причине своего сволочного характера. Сильных людей Маннергейм органически не мог терпеть. Тоже — по причине своего сволочного характера.

Сначала к Антикайнену в тюрьме относились с опаской — что еще может выкинуть столь опасный преступник? Потом, обнаружив в нем неконфликтный характер, упертость в двух вещах: ежедневной изматывающей физкультуре и упорному чтению по несколько книг в неделю — опасаться перестали. Не трогай его — и он не тронет.

Это не значило, что меры предосторожности по отношению к осужденному на пожизненное заключение преступнику были недостаточны — как раз, наоборот, предостаточны! Но Тойво сносил их с терпением агнца.

Лишь однажды под конец 1939 года он совершил непонятный никем поступок. Возвращаясь с прогулки под конвоем, Тойво воспользовался тем, что стражники несколько замешкались возле межсекционной двери, умчался от них, как ветер, по коридору. Вообще-то, бежать-то было некуда, но все равно это был непорядок. Однако он быстро разрешился, когда вертухаи кинулись следом и обнаружили своего заключенного сидящего на корточках возле стены, босого, с ботинками под мышкой.

«Немного головой двинулся», — пошептались охранники и закрыли Тойво в его камере. Докладывать начальству никто не стал.

Незадолго до этого к Антикайнену приезжал Рудлинг, сообщивший о том, что в ноябре этого года будут обменивать Тайми на кого-то в России. Как и хотел Тойво, информация к нему пришла заранее.

Однако дело об обмене так и не продвинулось.

После Советской провокации с артиллерийским обстрелом возле границы с Финляндией поздней осенью началась Зимняя война. Красная Армия вторглась в Суоми.

От обмена Тайми в Советский Союз немедленно забыли, антисоветские настроения достигли своего пика. Несчастные переселенцы из оккупированных областей Финляндии, оказавшиеся не у дел в центральной и западной части страны, рассказывали ужасы. Им верили, но не все было правдой. Все было огромной обидой, которую беспринципные пропагандисты истолковывали, как им было выгодно.

То есть, в конце 39 — начале 40 в Суоми царил разгул патриотизма, сродни с тем, что произрастал в «фатерлянд» по другую сторону Балтийского моря. Финны по природе своего характера не стремились к мировому лидерству и господству, но за свою родину готовы были ложиться костьми.

И они ложились костьми в морозы декабря — марта, принося себя в жертву. Жертва была крайне выгодной в масштабах всей страны: на каждого убитого финна приходилось по десятку, а то и больше несчастных советских солдат. Красная Армия, пребывавшая, как обычно, в состоянии эйфории от политбесед политработников, замерзала к чертям собачьим на боевом марше, сдерживаемая парой-тройкой финских «кукушек» из воспитанников шюцкора.

Так появилась Долина Смерти, где полегли советские солдаты, не успевшие, зачастую, сделать ни одного выстрела из своей промерзшей насквозь винтовки. Их даже не хоронили, не пытаясь вынести из-под точечного обстрела с ближайшего холма, что способствовало политработникам кратно уменьшать боевые потери. «Нет тела — нет дела».

Противостояние «веня ротут» и «лахтарит» складывалось не в пользу Советского Союза.

И все бы хорошо, да что-то нехорошо. Швед Маннергейм с сожалением принял, как данность, что всех самоотверженных финских воинов просто не хватит на то, чтобы поубивать к чертям собачьим всех красноармейцев. И он предложил мир.

Грузин Сталин, не страдавший иллюзиями, в отличие от каннибалов в генеральских погонах, что морщили свои лица в стратегии и тактике ведения боевых действий в условиях чрезвычайно отрицательных температур, понимал, что из этой авантюры нужно выходить, сохраняя лицо. А не то союзнички, кем на ту пору были гитлеровцы, к лету сами помогут лицо это подпортить.

Зима прошла, прошла война. Прошли морозы, а сквозь истлевшие косточки безымянных солдат начала прорастать трава-мурава. Долина Смерти, черт бы ее побрал. Ветераны Зимней войны старались ее не вспоминать. Зато пропаганда радовалась вновь приобретенным территориям, где быстрыми темпами поселили переселенцев из Украины и Белоруссии. Кому повезло — в брошенные финские дома. Кому не очень — в бараки. Все это временно, потом будет по-другому.

По-другому не стало. Временщики развалили старые финские дома, а бараки превратили в полное подобие сараев — с надеждой на отъезд в розовые дали. С такой же мечтой стали жить и ребята сороковых годов, и внуки, и даже правнуки. Через шестьдесят лет начали к ним с экскурсиями приезжать те дети, другие, что покинули свои дома вместе с родителями, вытесненные из Салми, Сортавала, Хелюля и прочих населенных пунктов, чтобы поклониться отчему дому, от которого зачастую остались лишь одни мощные фундаменты.

«Почему они разрушили все?» — шептали они друг другу на иностранном языке.

Се ля ви, отвечали гиды-переводчики.

До Тойво отголоски странной зимней войны не доходили вовсе. А если бы и дошли, то он был бы уверен, что его боевые шиши с того далекого 1922 года обязательно курируют и консультируют нынешних командиров, чтобы бить финнов их же оружием — полной адаптацией к зимним условиям.

Конечно, все было так, да не так. Почти всех бойцов лыжного диверсионного отряда истребили в 1936 — 37 годах, не считаясь с их опытом и знаниями. Тойво Вяхя, убийца с синими наивными глазами, остался жив, да и то лишь потому, что стал Иваном Петровым возле китайской границы на Дальнем Востоке.

Антикайнен ничего этого не знал. В тягостные минуты одиночества в своей камере, когда силы истязать свое тело физической гимнастикой Гусака кончились, а другие силы, чтобы взяться за очередную книгу, еще не нашлись, он тупо смотрел в самый темный угол своей кельи, и слезы выступали у него из глаз.

Ему мерещились друг Оскари Кумпу, добродушный медведь, лукавый сказочник Архиппа Перттунен, а также печальная мама. Все они не принадлежали к миру живых, и мамы тоже не было на этом свете. Он это чувствовал, даже не пытаясь узнать у своего адвоката истинное положение вещей. Все умирают. И он умрет.

Он видел много мертвых, только никогда не видел своей Лотты. Она не приходила к нему во снах, Тойво тщетно пытался отыскать ее на войне мертвых, но Лотта просто ушла. Порой ему начинало казаться, что он не помнит, как она выглядела, но это было неправда. Иногда он так отчетливо вспоминал ее образ, что удивлялся сам себе. Всегда это случалось совершенно нечаянно, вроде бы даже не к месту, но именно это обстоятельство и заставляло его верить, что Лотту ему не забыть никогда.

С Оскари Антикайнен пытался говорить, рассказывал ему что-то, но тот не отвечал, молча улыбался из угла и кивал головой. Зато Архиппа всегда болтал без умолку, правда, Тойво ничего не слышал — видел лишь то, что у него шевелятся губы и, порой, кривятся в усмешке. Ну, а мама всякий раз сдержанно плакала, словно боясь, что этим может рассердить. И из его глаз текли непрошеные слезы, чего с ним почти никогда не бывало.

Может, поэтому Тойво и не терял своего рассудка даже на малейшее время. Он был один, но с ним в особо трудное время были его близкие. А самый близкий из всех человек всегда оставался в его сердце.

Ну, не считая других, конечно, по настоящему родных — Сталина, Ленина, да еще Карла Маркса. Не кривя душой, следовало бы заметить, что с этими именами он ложился спать, и с ними же на устах — просыпался. Вранье, конечно, но один раз покривить душой можно, это как бы не в счет. А все ж таки напрасно Тойво так скептически относился к своим вождям. Не все были безразличны к его судьбе.

Уже по завершению войны в конце марта 40 года товарищ Сталин с подачи Председателя Карело-Финской ССР Куприянова согласовал одним из пунктов подписания мирного договора с Финляндией — возврат на Родину товарища Адольфа Тайми. Он также поинтересовался:

— Ну, а с Антикайненом что? Давайте его тоже возвернем?

Иосиф Виссарионович никогда не забывал ни чужих заслуг, ни, тем более, своих. К чужим он относился ревностно, к своим — с гордостью. Ему не очень нравилось, когда имя Антикайнена гремело по всей стране, но он также не забыл, что разработанный им Видлицкий десант на Ладоге столь успешно осуществился при участии этого самого Антикайнена.

— Давайте, дорогой наш товарищ Сталин! — хором согласился Куприянов и все прочие. — Только у того пожизненное заключение, финны на это не пойдут.

— Точно? — насупил усы товарищ Иосиф Виссарионович.

— Так мы сейчас напрямую Маннергейму позвоним, он все и прояснит.

Немедленно состоялся прямой провод с финским лидером.

— Здравствуйте, господин Маннергейм, — сказал Сталин. — Не забыл еще русский язык?

— Вашими молитвами не забудешь! — проскрипела трубка голосом фельдмаршала. — Здравствуйте, господин Сталин. Чем обязан?

— А давай меняться!

— Хорошо, какие ваши условия?

— Ну, как до войны, — генералиссимус слегка позабыл условия. — Этого самого Тайми, а к нему в придачу Антикайнена.

— Нет! — решительно возразила трубка, и по причине прямого провода все на советской стороне увидели, как взвился финский оппонент. — На это я пойти не могу! Мне надо посоветоваться!

Наступила тишина, которую решил нарушить Маннергейм, уточнив.

— С шефом!

— С Михал Иванычем? — уточнил Сталин.

— С Михал, — финн вытер пот с шеи. — С Иванычем!

Потом он опомнился и с досадой сплюнул мимо трубки:

— Тьфу ты! С каким еще Михал Иванычем, с каким еще шефом? Со своим аппаратом — вот с кем!

Сталин опасливо посмотрел на трубку, отставив ее подальше от своих усов, словно боясь далекого финского плевка.

— Ну, советуйся со своим аппаратом! — сказал он, вложив в последнее слово еще какой-то смысл, и ловко метнул трубку на рычаг. — Ишь!

Куприянов и все прочие на всякий случай гаденько похихикали.

О том, что Тайми все-таки поменяют через неделю, Тойво узнал 1 мая. К нему, якобы с поздравлением по случаю праздника, прибыл Арвид, доставив оговоренный по такому случаю подарок: три зеленых огурца, головку горького шоколада и плитку застывших в меду орехов. Сложнее всего было достать огурцы — не сезон пока, но с Европы за определенную мзду все же привезли.

Они поговорили о текущих делах, об амнистии, которая почему-то не распространялась на политзаключенных, и адвокат уже, было, собирался уходить.

Не удержавшись, он спросил:

— Что с вами в тюрьме происходит? От вас одни жилы и мускулы остались.

— Так физкультурой занимаюсь ежедневно, чтобы форму не терять, — пожал плечами Тойво и погладил рубцы на запястьях, так и оставшиеся от былых кандалов.

— Вы не только форму не теряете — вы ее все сильнее обретаете! — восхитился Арвид.

— Это хорошо, — сказал Антикайнен и протянул руку для рукопожатия. — Прощай, господин Рудлинг. Без тебя пришлось бы совсем туго. Береги семью и не поминай меня лихом!

Арвид с чувством пожал протянутую руку и произнес:

— Будто навеки прощаемся.

— People are strange, when you» re stranger, - уклончиво ответил Тойво.

Вернувшись в свою камеру, Антикайнен постарался справиться с полученной информацией. Из темного угла на него поочередно глядели Кумпу, Перттунен и мама. Все они улыбались, даже мама.

Обмен будет проходить без лишних глаз, то есть, поздней ночью с 8 на 9 мая. В условленный час к крепости подъедет автомобиль типа «воронок», из тюрьмы выведут Тайми, посадят на заднее сиденье под охраной одного человека, который не должен быть из местной системы. Бояться, в принципе, некого. Адольф не дурак, чтобы в день освобождения осуществлять какой-то побег. Они уедут — в крепостном кондуите поставят галочку против фамилии в графе «убыл». Вот и весь обмен.

Еще одно немаловажное обстоятельство: теперь никакие происшествия не должны помешать осуществлению этого мероприятия, о котором договорились сам Сталин с самим Маннергеймом.

Тойво еще раз продумал предстоящий обмен и снова пришел именно к такому сценарию. Наутро 2 мая он снова думал об этом, но никаких других вариантов так и не придумал.

Значит, так тому и быть. Теперь оставалось доказать этой крепости, что человек тоже может быть крепостью, если обладает определенной крепостью духа, а также крепостью тела.

— Я крепость, — твердо проговорил Антикайнен себе и своим призрачным собеседникам. Те закивали головами в ответ и пропали. Тойво отправился на положенную ему прогулку. Это случилось 5 мая 1940 года.

16. Побег

Никто из стражников не удивился тому, что Антикайнен на прогулке очень интенсивно разминал свое тело — довольно часто он так делал перед тем, как начинать бегать по крайне ограниченной стенами территории.

В это раз бегать он не стал и спокойно отправился обратно в свою камеру, ведомый одним вертухаем. Все как обычно.

Необычно было то, что последовало за этим.

Вертухай закрыл решетку, разделяющую общий коридор от крыла, где находились одиночные камеры. Он уже закончил с запором и убирал связку ключей в карман, как получил по голове каблуком ботинка. Это Тойво ударил его, потом сбросил другой ботинок и, дико осклабившись, ускакал за поворот, набирая крейсерскую скорость.

Удар по голове был не очень сильным. Охранник, скорее, оказался слегка ошеломлен произошедшим и даже успел подумать, что «заключенный сошел с ума». Однако он, подобрав обувку Тойво, поспешил следом. Бежать-то было, в принципе, некуда. Вероятно, стоит сейчас Антикайнен возле своей камеры и пускает слюни, как дурень.

Но ни там, ни в коридоре заключенного не было. Вертухай, бросив чужие ботинки, в испуге несколько раз сбегал вдоль камер туда и обратно — от одной закрытой решетки до другой закрытой двери. Для пущей убедительности он подергал за ручки все узилища, всполошив заключенных. Впрочем, те скоро успокоились.

Но не успокоился охранник.

— Куда же ты делся, гад? — спросил он тюрьму.

Та ответила молчанием.

Здесь не было ни окон, ни труб вентиляции под высоким сводчатым потолком — ничего. Ни люков на полу, ни желобов.

Нечего делать: была объявлена тревога. Тюрьму закрыли для входа и выхода. Персонал принялся за шмон. Обыскали все, включая камеры по коридору, где пропал Тойво — ни хрена.

За следующий день проделали все мероприятия по плану «Побег», потом повторили его еще раз. Результата — ноль. Заключенный испарился.

Этого не может быть! Так кричали все начальники, и с ними соглашались все подчиненные. Не может быть, но как-то может быть. Где Антикайнен?

Где-где — в Караганде. Тайна, мистицизм и нечистая сила.

Глубоко ночью с восьмого на девятое мая к крепости подкатил оговоренный и разрешенный во всех инстанциях автомобиль типа «воронок». Один шофер, один сопровождающий — за Тайми приехали.

Поиски пропавшего заключенного все еще продолжались, но уже, как бы, никто не искал. И количество вертухаев незаметно вернулось к привычному и утвержденному графиком дежурств.

Всего через час приехавший ленсман вывел из тюрьмы вальяжного Тайми, тот на прощанье оглянулся на крепость и махнул рукой: поехали! И они уехали, только пыль столбом в ночном майском воздухе.

— Обниматься не будем, — сказал Адольф, когда мрачный силуэт крепости скрылся из виду.

— Незачем время терять, — ответил ленсман. — Пути эвакуации каковы?

— Ох, ты и сукин сын! — помотал головой Тайми, словно выражая недоверие. — Водой пойдем! Водой! Или какие-то другие предложения? А, шюцкор?

— Пока нет, а там посмотрим, — ответил Антикайнен, разоблачаясь из чужого мундира. С Адольфом они были знакомы давно, да вот знакомство это было не самым приятным. Один — с сатанистами, другой — ехал в школу шюцкора. Уж, не друзья — это точно.

— Сколько у нас времени? — спросил Адольф.

— Хватит, чтобы добраться до канадской границы, — ответил Тойво. — Мне нужно переодеться и поесть.

Не надо было говорить об этом террористу с таким богатым послужным списком — тот привык мыслить совсем не так, как это делают нормальные люди. Такие люди, как Тайми, загодя просчитывают все действия, выбирая из них наиболее выгодное для себя самого. Но так уж сложилось, слово — не воробей.

С едой проблем не было: под сиденьем ждала своего часа специальная корзина, предназначенная для самого раннего завтрака, по наполнению своему более подходящая для обеда и ужина вместе взятых.

Вот с одеждой было непросто. Сам Тайми уже переоделся в выданный по случаю освобождения старый костюм. В форме ленсмана садиться на катер или рыбацкую лодку, чтобы двигаться через Финский залив, было неправильно — на это мог обратить внимание любой случайный человек, оказавшийся утренней порой поблизости. Несмотря на то, что в планы Антикайнена не входило возвращаться в Советскую Россию, разгуливать по улицам в форменной одежде тоже было нельзя.

— Сейчас у шофера спрошу, — пообещал Адольф и постучал по водительской кабине.

Машина остановилась, и Тайми, переговорив с водителем, принес небольшой сверток.

— Это рабочая одежда на случай непредвиденного ремонта в дороге, — объяснил он, предлагая его Тойво. — Запасливый!

В свертке оказалась опрятная поношенная куртка, одеваемая через голову, и черные рабочие штаны — тоже отстиранные и аккуратно уложенные. В любом случае это было лучше, чем арестантская роба или ленсманская униформа. Антикайнен, уже успев запихать в рот аппетитный кусок кинкки, только пожал плечами, усердно работая челюстями. Любая одежда подойдет.

Тойво запил мясо чистой колодезной водой из бутылки, вытер руки о китель и начал переодеваться.

Когда же он, задрав обе руки, начал натягивать через голову предложенную куртку, Тайми выверенным движением нанес ему удар какой-то железякой прямо над правым ухом.

Антикайнен этого не заметил. Да и вообще он перестал замечать что-либо — отключился, впав в тяжелейший нокаут. Всего предусмотреть невозможно.

Некоторые умники говорят, что потеря сознания, в простонародье — обморок, длится несколько секунд, а дальше человек уже спит себе и в ус не дует. Понятное дело, что эти умники работают в полиции — те еще сказочники.

Тойво отключился надолго: он не пришел в себя ни тогда, когда машина остановилась, ни когда его, воровато оглядываясь, затащили в нанятый по такому случаю катер, ни потом под шорох волн. Ему плескали в лицо водой — но это никак не помогло.

Тайми озабоченно тер свой затылок: уж не перестарался ли он?

Антикайнен блуждал где-то в багровых тенях и никак не мог выбраться. Нужно бы — но никак! Сказывалось, вероятно, переживания минувших трех дней.

На положенной ему прогулке Тойво был не столь энергичен, как раньше: только разминочные упражнения, даже не запыхался. Ему не желательно было потеть, да и, вообще, тратить силы. Он был собран, сконцентрирован и полон решимости. Именно сейчас должно было решиться: способен он выбраться отсюда — или нет.

Несколько дней назад он провел небольшую тренировку, когда удрал от своего надзирателя. Результатом ее Антикайнен, в принципе, был доволен — немного скорректировать движения, и ключик у нас в кармане, как бы сказал Дуремар.

Темнее всего под пламенем свечи. Это правило Тойво собирался проверить. Да что там — проверить, это он собирался воплотить.

Недалеко от узилища Антикайнена был поворот коридора, за которым тоже располагались камеры, в которых маялись не такие строгие сидельцы — у них не было пожизненного заключения. Может быть, пятнадцать, двадцать или сто лет — это кому какой в свое время судья достался. Но дело не в камерах. Дело в подволоке над этим самым поворотом.

На высоте четырех с половиной метров под самым сводом покоилась несущая балка, которая образовала естественную нишу неизвестной ширины. Просмотреть ее не представлялось возможным, потому что вечно горящая невдалеке лампа освещения давала густую тень. Нужна была лестница. Лестницы поблизости не было.

Пока Тойво носил свои кандалы, он ежедневно стоял, упершись носом в кирпичную стену, ожидая, пока стражник откроет его камеру. Стражник возился с замком, а он кромкой своих оков скоблил камень стены, делая в нем выемку на высоте одного метра. Эта выемка должна быть достаточной, чтобы в нее могла бы опереться ступня правой ноги. Да не просто упереться, а быть достаточной точкой опоры, чтобы оттолкнуться со всей возможной силой. Ступня правой ноги, как нетрудно догадаться, должна принадлежать самому Антикайнену, а не взята, например, напрокат у собрата-заключенного.

Во время своей недавней тренировки Тойво, разогнавшись, что было сил, оттолкнулся от выемки вверх-влево, потом другой ногой от противоположной стены, используя всю ее шероховатость — вверх, затем руками уцепился за кромку ниши.

К сожалению, в том месте, где пальцы уцепились за край, места для тела не было. Зато оно было в полуметре от его тренировочного зацепа. Это было положительным результатом тренировки. Другим обнадеживающим фактором было то, что тело не подвело. Его направленные на цепкость и гибкость ежедневные физические упражнения оказали большую помощь — Тойво мог цепляться и карабкаться, как муха.

Эх, если бы также умел и летать!

По его прикидкам в нише следовало пролежать относительно неподвижно три с лишним дня. Это, конечно, несложно, если отключить все физиологические процессы живого человеческого организма. Мертвые тела — вон, вечность лежат и не жужжат. Но он был живым, и таковым собирался остаться.

Конечно, перед прогулкой Тойво постарался избавиться от всех продуктов жизнедеятельности своего организма, да про-запас, безусловно, не пописаешь. Поэтому он уложил за пазуху три валика ваты, тщательно размятых и утрамбованных обратно. Его матрас при этом не сделался худее. Антикайнен надеялся, что именно столько валиков должно хватить, проведя как-то эксперимент: пописать один раз в день. Вот с другой потребностью могли быть осложнения. Если все-таки действительно припрет, то придется дождаться какого-нибудь вертухая и навалить ему сверху, как птица, на голову — все равно в таком случае придется сдаваться к едрене фене.

Запах скрыть не удастся, чтобы не предпринимать. Как раз с этим может быть проблема в случае выхода из тюрьмы. Оставалось только надеяться, что и Тайми пахнет не лучше. Пусть на него грешат, если кто-то с хорошим обонянием случится рядом. Но лучше бы этого не произошло!

Для питания наверху Антикайнен получил калорийный паек от своего адвоката. Ну, а огурцы должны восполнить отсутствие питьевой воды. Нет возможности запастись питьем, но обезвоженный организм — слабый организм, поэтому жажду — сильную жажду — надлежит избежать. Огурцы — то, что надо.

Тойво помнил случай со своим соотечественником Элиасом Леннротом, когда тот по служебной необходимости — он был доктором — боролся с эпидемией холеры в Хельсингфорсе. Холера не убивает человека, его убивает обезвоживание из-за непрекращающегося поноса. Жертвы болезни, теряющие двадцать процентов жидкости организма, обречены. Элиас, когда обнаружил симптомы страшного недуга у себя, начал есть огурцы. Не огурцами, конечно, он вылечился, но дал своему организму необходимую поддержку и силы для борьбы.

Теперь — сон. Вывалиться под ноги возмущенным тюремщикам в спящем состоянии — это, конечно, полная лажа. Как ни странно, не расслабленность, а концентрация приводит к тому, что человек засыпает в самые неподходящие моменты. Вроде бы напряжен, контролируешь ситуацию, но бац — оказывается: ситуация контролирует тебя. Выпал на пару минут из реальности, расслабил напряженные мышцы — и вывалился обратно в реальность, где тебе, увы, уже не рады.

Тойво учился спать на самом краешке своей кровати, зачастую балансируя, и пришел к удивительному выводу: чем больше он расслаблялся, тем меньше падал. Пять-десять минут сна с перерывами до получаса — вполне нормально, чтобы организм отдохнул. Точнее, чтобы мозг отдохнул.

Но и это еще не все. В случае успеха ему предстояло схватиться с двумя человеками, молодыми, сильными и здоровыми. Пусть, конечно, на его стороне будет эффект неожиданности, но одним этим победы не достичь. А драться онемевшими конечностями — это все равно, что не драться вовсе: противники рассмеются и в знак протеста защекочут до смерти.

Антикайнен научился бить расслабленными руками, как плетками, используя свое туловище и плечи. Ну, попадая по подушке, задевал ее ощутимо — та отлетала далеко и плющилась о стенку, а других противников у него не было. Правда, подушка не давала сдачи.

Вот так обстояли дела с подготовкой к побегу. Оставалось надеяться только на то, что лампочка, которая светила поблизости и отвлекала на себя все внимание, не перегорит. Однако всего не предусмотреть. Господи, спаси и сохрани!

Тойво успешно запрыгнул в нишу под потолочной балкой, успешно затаился, наблюдая суету внизу, успешно выполнил все намеченные действия, и теперь оставалось только ждать.

Рано утром по коридору проходил уборщик, тоже из заключенных, который сметал щеткой пыль и мочил шваброй камни пола. По нему Антикайнен и ориентировался, что ночь прошла. Один раз уборщик чрезвычайно удивился, обнаружив в десяти метрах от поворота коридора мокрый кусок ваты. Он поднял его рукой и брезгливо принюхался, потом, догадавшись, отбросил от себя и смачно сплюнул. Он понял, что это человеческая моча, но не понял откуда. Впрочем, заниматься исследованиями уборщик не стал: побранился на неведомого придурка и смел вату в мусорное ведро.

Тойво пережил эти четыре дня на удивление нормально. Он съел все ореховые пастилки, сгрыз весь шоколад, и с наслаждением закусил все это тремя огурцами — по огурцу в день. Организм все это дело переварил, но особых требований, чтобы избавиться от продуктов переваривания, не выказывал. Антикайнен поверил, что все получится, когда по его подсчетам наступил вечер 8 мая.

Поздно вечером, или, даже — уже ночью, он услышал, как в коридор с камерами отпирается решетка. Если это не за Тайми, то его план обречен. Впрочем, мимо поворота им все равно не пройти — скоро можно будет узнать, Пан его поддерживает, или Пропал?

Тойво собрался, как мог, и бесшумно опрокинулся вниз, когда два человека начали двигаться под его нишей. Один был местный, дежурный надсмотрщик — на него коленями на плечи беглец как раз и обрушился. Тот упал, как подкошенный, ошеломленный и оглушенный.

Вторым был ленсман, в чьем хозяйстве угораздило находиться крепости. Главное у ленсмана — это его фуражка. Вот ее-то Антикайнен и сбил, хлестнув по голове правой рукой, что было сил. Потом добавил — уже по лежачему — левым прямым в подбородок. Левая рука отчего-то лучше сохранилась и действовала почти правильно.

Ленсман ушел в глубокий нокаут, а вертухай в крайнем испуге открыл, было рот, но Тойво дважды ударил его в голову. Похоже, восстановление кровоснабжения проходило в экстренном режиме.

Теперь нужен был ключ от его пустующей камеры, который он быстро вычленил из всей связки: за те годы, что открывалась его дверь, Антикайнен старательно запомнил внешний вид ключа, вроде бы такой же, как все, но на самом деле — не вполне такой.

Он втащил в отпертую камеру оба тела и принялся, было, связывать их, отрывая полосы от одеяла. Надрывы на одеяле Тойво сделал заранее, поэтому рвалось легко, как «по маслу». И тут на него накатило откровение: даже самый выносливый человек не может долго обходиться без минимума удобств. А удобство — вон, оно, в уголочке. Манит — невозможно отказаться.

Подвывая и переминаясь с ноги на ногу, он чудовищным усилием воли заставил довязать охранника и ленсмана, запихав им в рот для надежности по кляпу из того же одеяла. Только чудом удалось сбросить с себя нижнее белье, только чудом удалось сохранить уважение к самому себе. Ух, чудом пронесло!

Немедленно начали оживать его пленники и тут же принялись возмущенно шевелить ноздрями. Тойво, понятное дело, не особо разделял их недовольство.

— Каков стол, таков и стул, — сказал он со своего седалища. — Нечего тут жалами крутить.

У ленсмана слезились глаза, а вертухай, тотчас же признав пропавшего зэка, слез не сдержал. Антикайнен, управившись со своим делом, попытался сделать вентиляцию остатками одеяла, но получилось еще хуже. Казалось, еще немного, и ленсмана стошнит.

Но ничего, обошлось, притерпелись, или развеялось.

Тойво теперь, чувствуя необыкновенную легкость во всем теле, заново перевязал своих узников и поправил кляпы. С ленсмана он стащил мундир, штаны и сапоги. В прояснившихся глазах у вертухая читался откровенный страх.

— Ну, ничего с вами не будет, — поспешил сказать Антикайнен. — Полежите, потом вас найдут.

Он вышел в коридор, где по прежнему валялась фуражка ленсмана и холщовый пакет с вольной одеждой для Тайми, который обронил надзиратель. Быстро сориентировавшись, Тойво отыскал камеру Адольфа, отсчитал нужный ключ и, отперев дверь, без церемоний бросил внутрь сверток.

— Одевайся! — сказал он. — Быстро! Карета подана.

Вся маскировка для пропавшего заключенного была в несколько обширной форменной одежде и, самое главное, в фуражке. Этот головной убор имел волшебное свойство: одел — и будто невидимым стал. Шапка-невидимка. Во всяком случае, опознать в фуражке человека невозможно.

Они вышли обратным путем, в кондуите, подсунутом для подписи сонным угрюмым дежурным, Тайми поставил свою подпись, Антикайнен — свою. Точнее, не свою, а какую-то врачебную, нечитаемую. Он также положил на стол ключи от коридора и камер.

— В туалет отлучился господин надзиратель. Просил передать.

— То-то я чую: чем-то попахивает, — безразлично заметилдежурный и убрал ключи в шкаф.

Подумаешь, какие нежные, запах их не устраивает! Знали бы вы чем это пахнет на самом деле! Это свобода!

17. Back in the USSR

Лодка с возвращавшимся на Родину Тайми легко и быстро прошел все необходимые пограничные формальности. Пограничный инспектор на выходе из гавани, дежуривший с вооруженным персоналом на скоростном катере, бегло осмотрел все бумаги — про дело об обмене Адольфа Тайми он был проинформирован начальством — также быстро осмотрел маленький трюм, не придав никакого значения лежащему на узкой банке Антикайнену. Он пересчитал экипаж согласно судовой роли и поставил штамп «оплачено» на подорожной грамоте. Точнее, штамп обозначал что-то другое на иностранном языке, но это уже никого не волновало. Даже того члена экипажа, который прятался от бдительных глаз под банкой с телом Тойво, чтобы соблюсти численный состав.

— Это кто? — спросил старший из двух бойцов сопровождения, кивнув на незадекларированного пассажира.

— Это герой Антикайнен, — криво усмехнулся Адольф. — Прихватили по пути.

— А чего он без чувств? — поинтересовался младший боец.

— А чтобы от радости чего не натворил, — ответил Тайми. — Ну, водка-то у вас имеется? Закуска-то больно хороша, чтобы ее просто так съесть.

Он кивнул на корзину с провизией, почти нетронутую Антикайненом.

— А как же, товарищ Тайми! — обрадовались бойцы и достали из воздуха по бутылке водки. — С освобождением вас!

Переход до ничем не примечательного Лисьего Носа занял всего ничего, даже выпить как следует не успели. После швартовки набежали советские пограничники, а потом убежали обратно. Пускать розовые сопли по случаю возвращению «пламенного революционера» из плена буржуазии они не стали — другие задачи.

Однако подкатившая машина выпустила из себя взволнованных официальных лиц, которые роняли скупые мужские слезы и долго трясли Адольфа за руку. Никого из них Тайми не знал, но торжественность момента оценил.

— Там у меня еще один возвращенец из вражеских застенков имеется, — кивнув назад на катер, сказал он.

Официальные лица переглянулись. Такой поворот не был учтен протоколом.

— Это герой Антикайнен, — пояснил Адольф.

— Какой такой Антикайнен? — официальные лица вытянулись и убежали совещаться.

— И что же они, гады, ни одной женщины-комиссара в кожаном френче и красной косынке не привезли? — спросил Тайми у своих провожатых с катера. Те пьяно похихикали. — Понимать же надо молодого красивого мужчину только что из тюрьмы.

— Будет вам комиссар «в пыльном шлеме», — сказал самый главный человек из машины, без сомнения энкавэдэшник. — В поезде до Москвы. В спецвагоне.

Адольф хотел, было, пошутить насчет столыпинского вагона, но промолчал, убоявшись внезапно именно такого развития событий. До него, конечно, доходили слухи о непонятных вещах, творящихся в государстве, но он убежденно считал все это провокацией.

— Где Антикайнен? — тем временем спросил главный.

— В беспамятстве на катере, — сообщил Тайми и, предваряя вопросы, пояснил. — Пришлось его по конспиративным целям малость нейтрализовать. А то сами понимаете — еще вчера человек в камере смертников сидел — мало ли психика не выдержит.

Энкавэдэшник внимательно посмотрел прямо в глаза Адольфа, но смутить того не удалось.

— Ладно, тащите его тоже, отвезем в Москву, — вздохнул он. — Там разберутся, что с вами делать.

Тайми отметил про себя этот момент, но решил пока ничего не предпринимать: надо дождаться поезда. Опрометчивые выводы очень вредны. Во всяком случае, сразу же вновь попадать на нары ему казалось маловероятным. Должна быть некая разработка. А он по этому делу спец, у него на это дело особый нюх.

Именно из-за этого Адольф и «нейтрализовал» Тойво, потому что почувствовал в нем некий подвох. Вроде бы тоже революционер, но вроде бы уже не очень.

Так Антикайнен и оказался в спецвагоне поезда, следовавшего по маршруту Ленинград — Москва. Тайми не обманули: это был вагон повышенного, так сказать, комфорта. Здесь был и душ, где можно было смыть с себя тюремную грязь, и полное изобилие продуктов ресторанного качества, и свежая свободная пресса — газета «Правда» — и даже женский обслуживающий персонал, одетый по такому случаю в красные косынки.

Но прежде всего — здесь был врач. Как и положено, он носил пенсне, козлиную бороду и замаскированную шапочкой лысину. Слово, все как и положено светиле медицины.

— Профессор, а второй пациент не того — не откинулся? — поинтересовался Адольф, когда эскулап прослушал и простукал молоточком его потрепанный заключением организм. Чем дальше они были от Финляндии, тем больше он начинал беспокоиться: а не перестарался ли он?

— Я не профессор, — ответил врач. — Ну, а герой Антикайнен — знаете ли, кино про него смотрел, где Жаков — Антикайнен — находится в стабильно тяжелом состоянии. Это такая реакция на чрезмерное напряжение прошедших лет, месяцев и дней. Вы его, так сказать, выключили. А теперь у него не хватает своих сил, чтобы включиться обратно. Ферштейн?

— Ферштейн, — согласился Тайми. — И что же теперь?

— Ну, мы вливаем ему глюкозу, витамины, питательный раствор, — «профессор» пожал плечами. — Остальное, как говорится, в руках Господа.

Рука у Господа оказалась длинной. Тойво блуждал в багровых волнах, куда его эта рука зашвырнула, то ли заката, то ли болота: не видно было ни черта, ноги вязли, и мир, сам по себе, покачивался. Он чувствовал, что каким-то образом все же существует, но осознавал только две вещи: красный свет и мысли.

Свет разливался неизвестно откуда, а мысли были его самого. Они не отличались оригинальностью и откровениями.

«Ужасно, когда вокруг лицемерие», — думал Тойво. — «Лицемерие — против всех библейских заповедей, против учения Христа. Не все люди лицемерны — например, друзья, товарищи, соратники. Лицемеры — это враги, это правительства, вечно врущие друг другу и своим народам. Это депутаты, у которых в обязанности входит лицемерие. Это всякие полицаи и прочие».

Мысли были такие же вязкие, как и качающие его багровые волны заката над болотом.

«Лицемерны китайцы, для которых это норма поведения. Да, что там — китайцы, все азиаты лицемерны. Негры — тоже, потому что живут, как прочие примитивные сущности по законам джунглей. И муслимы тоже лицемерны, в Коране про такой грех ничего не написано — они и рады стараться».

Тойво не испытывал ни боли, ни беспокойства.

«Получается, что людей, тех которых создал Господь, не так уж и много. Вокруг одни лицемеры, и они, сука, плодятся, как кролики. Почкованием».

То, что кролики плодятся несколько другим способом Антикайнена не смущало. Почкованием — значит, именно так.

«Куда же люди деваются? Нормальные люди? Вымирают, что ли? Но если мы не лицемеры, и нас мало, то, вдруг, лицемерие — это и есть нормальность? И все они: полицаи и прочие, депутаты, правительство, китайцы со всеми азиатами вместе, негры и муслимы — это нормальные люди, а мы тогда — не нормальны. Но у нас есть Господь, сотворивший это мир. А у них — кто? Кто-то, подчиняющий этот мир себе?»

Тойво вгляделся в багровый прилив, и ему показалось, что где-то в самом его центре громадный, похожий на человеческий, череп с мириадами отростков в основании. Череп скалится, будто довольный. А чего же ему не скалиться — этому Самозванцу? Самозванец доволен, потому что создал и внедрил новую религию. И имя этой религии — лицемерие.

— Я не согласен, — сказал Тойво. — Лицемерие — это порок. Я против.

Багровый свет схлынул в одно мгновение. Вот он был — и его нет. А что же тогда есть?

Голова в пенсне и белой шапочке блеснула стеклами очков и проговорила, выказывая желтые прокуренные зубы:

— Я тоже — против. Но иногда, знаете ли — за!

Тойво задумался и вынужден был признать, что эта голова в пенсне говорит вполне логично и даже правдиво. Когда он сам выступал перед курсантами в рейде, то упоминал про мировую гидру капитализма, всемирную революцию, борьбу до последней капли крови и тому подобное. Тойво в это верил, конечно, однако еще больше верил в финскую казну, которая ждала его в Кимасозере.

Выступал он и перед рабочими, которым обещал свободу, равенство и братство, унижение всех эксплуататоров, а также опять всемирную революцию. И в эти свои слова Антикайнен верил, потому что только с их помощью можно было сплотить народ для достижения поставленных задач.

Но черт побери, эта какое-то другое лицемерие получается, неопасное. Но разве так бывает? Не бывает. Значит, это что-то другое.

Вот ведь как не к месту вопрос возник! Кстати!

— Это что за место? — спросил он.

— Поезд, — ответила голова, отдалилась на некоторое расстояние и превратилась в доктора. — Вагон специального назначения.

— Страна какая?

— Наша страна, — усмехнулся тот. — Вы что-нибудь помните?

— Помню, — охотно согласился Тойво. — Багровый прилив и тягостные мысли.

— Похвально, — кивнул головой врач, блеснув стеклами пенсне. — Редко кто свое беспамятство может вспомнить. А по жизни есть какие соображения?

Тойво вздохнул. Вроде бы чувствовал себе не совсем паршиво. Вроде бы даже неплохо. Только есть охота. И пить тоже охота. Все охота.

— Доктор лечит, врач — калечит, — сказал он первое, что пришло в голову. — Раз мы говорим на «великом и могучем, правдивом и свободном», то я снова в СССР.

Голос у доктора был приятный, говорил он правильно, нисколько не страдая косноязычием. Вероятно, старой закалки — царской еще.

— Вы знаете, товарищ врач, мне бы помыться, — сказал Тойво. — А то я только недавно откинулся, весь тюрьмой пропах, как последний урка. Нет, если вы меня опять в тюрьму везете — тогда ладно, перетерплю как-нибудь.

— Ну, — доктор задумчиво почесал свой нос. — Насчет тюрьмы не знаю, но душ принять вы здесь можете. Герои должны выглядеть геройски.

Да уж — герой! Антикайнен помнил, что была кампания в его поддержку, опять же — Орден Красной Звезды, но теперь в Советской России героев определяют не по заслугам, а по доносам. На Куусинена ссылаться не приходится — он по другому ведомству.

— А что у нас с Бокием? — поинтересовался Тойво.

— А что у нас с Бокием? — удивился врач. — С ним как раз ничего. Расстреляли, если не изменяет память, три года назад. Враг народа и все такое.

Вот так дела! Стало быть и на всемогущего товарища Глеба сослаться нельзя — типа его задание, его сотрудник. Или, наоборот, можно — теперь уже никто не проверит. Однако могут тогда объявить врагом за компанию. Антикайнен призадумался.

— Вижу, все у вас с организмом нормально: голова работает, остальное заработает. Не так уж долго осталось до приезда в Москву, так что давайте-ка готовиться потихоньку к возвращению в строй, так сказать, — сказал врач и принялся ловко отсоединять капельницу. — Жаков вас таким молодцом изобразил!

Тойво выбрался из своего купе, чтобы дойти до душевого отделения, в которое его направил врач. «Эх, даже имя у него не спросил!» — подумалось ему. Он медленно шел в хвостовую часть вагона, приноравливаясь к легким наклонам и покачиванию железнодорожного состава. К его удивлению никакого приподнятого настроения по поводу успешного побега из крепости не было. Была большая, можно сказать — смертельная — усталость.

И душ бодрости никакой не доставил. Облегчение — это, безусловно, но и только. Казалось, впереди столько проблем, которых ему предстоит решить, что голова кругом идет.

Неожиданно в коридор высунулось полуголое тело Тайми. Вот он как раза был в отличном расположении духа. Какая-то женщина в глубине купе ненатурально смеялась, отчего смех был визгливым и неприятным.

— Эй, шюцкор, — сказало полуголое тело. — Без обид — ладно?

Тойво в ответ пожал плечами, проходя мимо, потом повернулся и проговорил:

— Тебе с этим жить.

— Проживу как-нибудь, — радостно ответил Адольф. — Уж будь спокоен!

Антикайнен вернулся к себе в купе. Оно уже было пусто: ни врача, ни капельниц, ни медицинских прибамбасов. Едва только присел на не по-вагонному широкое спальное место, как в дверь раздался легкий стук, и следом приятный женский голос произнес:

— Обед.

Дверь отъехала в сторону и в нее протиснулся толстый мужик в белом и с белым колпаком на круглой, как арбуз, голове. Перед собой он катил тележку с кастрюлями, бутылками, кувшином и ведерком со льдом.

Тойво удивился: с такой внешностью говорить нужно несколько другим голосом — хриплым басом или фальцетом, на худой конец.

— Мы предлагаем вам уху из стерлядки, запеченных с яблоками рябчиков и клюквенный морс. Для аппетита коньяк, водку или пиво. Можно и вино, но вы его, насколько удалось узнать, не жалуете.

Мужик в колпаке широко улыбался, выказывая щербатость во рту. Но голос был очень приятным. Блин, да женский это был голос!

— Что с вами?

Тойво сглотнул, мужик так же лыбился. Антикайнен решил подняться со своего места и, наконец, заметил миниатюрную девушку, которую почти скрывала внушительная фигура с тележкой.

— Все в порядке, — сказал он. — Просто начал истекать слюной.

И он плотоядно улыбнулся девушке. Получилось несколько двусмысленно. Но она не смутилась, поправила красную косынку на голове и строго сказала мужику:

— Василий, сервируй всего понемногу. Водку в ведро. Потом можешь идти.

Тот ловко и сногсшибательно быстро устроил на столе еду, закуску и выпивку, словно бы по мановению белоснежного полотенца превратив купе в часть ресторана «Яр».

— Приятного аппетита! — проговорил он гулким, словно из ведра, голосом. — Товарищ Антикайнен! Можно вас попросить сделать одолжение?

Тойво вопросительно посмотрел на него: что за одолжение? Не сморкаться в занавески, не плеваться на пол, не бросаться огрызками?

— Подпишитесь мне здесь в книге, — с ноткой стеснения проговорил Василий. — У нас тут некоторые великие советские люди оставляют автографы в графе посетителей. А также, иностранные революционеры и соратники Карла Маркса и Фридриха Энгельса.

Тойво хотел, было возразить, де не великий он человек, но девушка в косынке его опередила.

— Вот вам перо! — сказала она. — Все советские люди помнят вашу героическую борьбу с буржуазией, ваши подвиги на «лыжне Антикайнена», вашу стойкость и мужество в застенках.

А дальше был вкуснейший обед, а потом был замечательный отдых, а потом девушка — уже без косынки — ушла, а потом они приехали на Ленинградский вокзал в столице нашей Родины городе Москве.

Их встречал небольшой оркестр из духовых инструментов с барабаном и бубном, отряд пионэров в красных галстуках и пилотках, а также несколько пионэрок в развевающихся на легком ветру синих юбках.

Несколько официальных лиц, приехавших тем же самым поездом, радостно и воодушевленно пролаяли приветственные слова, посвященные возвращению на Родину «несгибаемого борца Адольфа Тайми», а потом, после небольшой паузы — «второго несгибаемого борца Антикайнена». Слова речей в живом эфире корректировались с единственного на множественное число. Иногда этого не получалось.

Тойво не удивлялся и не обижался: мероприятие рассчитывалось изначально на одного «героя», а приехало целых два. Пионэры под руководством вожатых располовинили букеты цветов и раздали их Антикайнену и Тайми.

Хорошо, что мероприятие не затянулось надолго, и все разошлись по своим делам.

Тойво, оборачиваясь, заметил врача, с саквояжем в руке медленно идущего по перрону. Он настиг его и проговорил:

— Извините, спасибо большое за вашу помощь. Даже не знаю, как вас зовут.

— Доктор Борменталь, — поднял он над головой старомодную шляпу-котелок.

— Мы с вами недоговорили, к сожалению, но мне понятны ваши мысли, — сказал Антикайнен. — Я их разделяю.

— Что же, это неплохо, когда есть единомышленники, — ответил Борменталь. — Желаю вам удачи. Сейчас трудное время. Люди изначально делились на «созидателей» и «разрушителей». Похоже, настало время «разрушителей». Надеюсь, вам удастся все это пережить.

Он ушел, а Тойво остался, а потом вступил в новый для него мир. Этот мир еще только начал движение в сторону разрушения, грозя достигнуть свою «крейсерскую скорость» через семьдесят девять, черт побери, лет. Топливо для движения — целая кладезь, вероятно, неисчерпаемая: лицемерие.

18. Здравствуй, новая Россия!

После торжественной части последовал банкет. На банкете столы ломились от салатов. В салаты привычно уткнулись лицами официальные лица, едва только закончились протокольные выступления с речами и здравницами.

Антикайнен смены блюд не дождался — человек в штатском с равнодушным и тяжелым взглядом пригласил его в отдельную комнату, где также сидел человек в штатском.

— То, что ты осуществил побег из чухонской тюрьмы, еще ничего не значит, — сказал он, прикуривая папиросу «Казбек». — Папироску?

Человек достал из ящика стола пачку «Беломора» и предложил Тойво.

— Не курю, — отказался тот.

— Пока не куришь, — усмехнулся собеседник. — Так вот я хочу тебе сказать, что из нашей тюрьмы так легко не убежать.

— Вам виднее, — не стал возражать Антикайнен.

— Хм, — усмехнулся человек. — Я, конечно, не Трилиссер, но и не Бокий, если тебе что-то говорят эти фамилии.

— Говорят, — согласился Тойво.

Ожесточенно пережевывая папиросу, перекатывая ее из одного угла рта в другой, собеседник молчал почти минуту, потом сказал:

— Меня зовут Иван Иванович. И тебе теперь предстоит работать со мной. На благо нашей Родины, конечно.

Антикайнен пожал плечами: ну, поработаем. Какая-то театральщина — недомолвки, зловещее выражение лица, невысказанная угроза. К чему все это? Хотели бы посадить — взяли бы еще с поезда. Вероятно, пока не знают, что с ним делать. Вот ведь подлец Тайми — наделал делов! Добавил забот всем — и нашим, и ненашим. Пожалуй, нашим больше.

— Где работать-то? — спросил Тойво.

— А где Партия прикажет, — выплюнул измочаленную папиросу Иван Иванович. — На любом фронте. Так-то.

— А сейчас что делать?

— Сейчас тебя отвезут в государственной общежитие пролетариата возле «Красного Текстильщика» на Красной Пресне.

— На красном автомобиле?

— Смешно, — кивнул головой человек, но не улыбнулся. Вероятно у него по жизни всегда было плохое настроение. — Будешь там сидеть, пока за тобой не придут. Питаться в столовой, спать на кровати, гулять во дворике. А все равно — сидеть.

Теперь он позволил себе улыбнуться, обнажив разом все ровные и неестественно белые зубы. В таком виде Иван Иванович походил на кинозвезду. Хотя, в других видах он тоже был фактурный, словно бы отрицательный герой с фильмы.

— Мы за тобой будем приглядывать, — мгновенно перестав улыбаться, добавил он. — Так что не советую никакой самодеятельности.

— Да уж какая самодеятельность среди гопников? — вздохнул Тойво.

Его отвезли в помещение, которое сначала показалось Антикайнену чем-то вроде большой трансформаторной будки. В коридоре хулиганского вида мужики ходили взад-вперед, хабалистого вида женщины клекотали смехом или виртуозно ругали кого-то или что-то. Были и дети — Тойво доводилось видеть детей и поспокойней — эти же были какие-то взвинченные, всегда готовые громко расплакаться или столь же громко рассмеяться.

Он уже начал бояться, что ему отведут койка-место по соседству с кем-нибудь из этого коридора, но опасения оказались напрасными. За выгородкой оказался другой коридор, в котором располагались попарно четыре двери.

Человек в штатском, что выцепил Тойво из-за стола банкета, открыл ключом одну из них и жестом предложил войти.

Была кровать, была тумбочка, было зеркало. Больше ничего не было.

— Хм, — сказал Антикайнен. — А где душ и туалет?

— Внизу в подвале.

— Хм, а где столовая?

— Внизу в подвале.

— Дворик тоже внизу в подвале?

— Ага, — серьезно ответил человек.

— А как мне отсюда выйти?

— Да никак, — пожал дюжими плечами провожатый. — За вами зайдут. Выход здесь один.

Он кивнул головой в сторону оживленного коридора, оставшегося за закрытой дверью.

Тойво оставалось только вздохнуть. Ладно, главное, что он один. Снова один, как в одиночке. Он бросил взгляд на кровать, и та, вдруг, стала притягивать его белоснежными накрахмаленными простынями, высокой взбитой подушкой и мягким одеялом. Антикайнен сопротивлялся, сколько мог — секунды две. Потом уговорил себя разоблачиться, признательно отметив при этом душ в замечательном вагоне поезда — ложиться грязным на такую чистоту было бы преступлением.

Ну, а затем кто-то бесцеремонно начал теребить его за плечо. Тойво открыл глаза и сказал осипшим со сна голосом:

— Привет, Вилли, давно не виделись.

Действительно, возле кровати стоял его друг Отто Куусинен, для посвященных — Вилли Брандт.

— Здорово, здорово, чертяка! — радостно улыбаясь, ответил тот. — Ух, и горазд ты спать!

— Сколько?

— Да на вторые сутки пошел!

— То-то я чувствую какое-то противоречие внутри: еще немного — и лопну, но в то же время — есть хочется, — Тойво заулыбался в ответ. — Если не возражаешь, я на пару минут в подвал отлучусь — там, говорят, есть все, что нужно человеку.

Куусинен не возражал, только показал содержимое своего объемистого портфеля: какие-то копчености, какие-то солености, какие-то бутылки и хлеб.

Антикайнен не стал испытывать терпение друга и ограничился обнаруженным в выгородке закрытым со всех сторон туалетом без опознавательных букв на двери, а также за его стенкой таким же замкнутым помещением душевой. Столовую и дворик, понятное дело, искать не стал.

Они крепко пожали друг другу руки, когда Тойво поднялся к себе в номер. Куусинен приложил палец к губам, Антикайнен согласно кивнул.

— Рад видеть тебя! — сказал Отто.

— А уж как я рад! — согласился Тойво.

Сервированный гостем стол оказался на порядок обильнее давешнего банкета. Но главное, конечно, было не в еде. Главное было в общении.

— Как погода в Карелии?

— Приемлема. Что со здоровьем?

— Спасибо, не жалуюсь. Что нового на работе?

— Да все по-старому. Зарплату вот прибавили.

— Ого! Поздравляю!

Такая вот непринужденная беседа двух старых друзей, не видевшихся, черт его знает, сколько. Ну, это всего лишь слова, которые, на деле должны были подразумевать информацию.

Типа, «Трилиссера взяли в 38, а в феврале этого года расстреляли. По одному делу с Бокием проходил. Два злейших друга». «Тогда кто же за моим надзором стоит?» «Ну, тебя-то никто не ждал, поэтому оказаться может, кто угодно. Меркулов тот же. Либо Берия». «Тогда следует ждать активность кого-то из них». «Не успеют. Мы тебя прямиком в Коминтерн определим. Будешь там работать». «ОК».

В Европе вовсю полыхала война, развязанная немцами и итальянцами. Советская Россия, которую трудно было причислить к Европе, тоже зарилась на своих соседей, Прибалтику, Польшу и Бессарабию, правда, не столь агрессивно, как гитлеровцы. Только откровенно глупый человек, утонувший в лживой пропаганде, мог сомневаться, что две эти страны рано или поздно схлестнутся в яростной схватке. Это значило, что в предстоящей войне люди с уникальными способностями выживания могут пригодиться. То есть, вряд ли кто-нибудь позволит Антикайнену протирать штаны в Коминтерне.

Поэтому работа, подразумеваемая Куусиненом, могла оказаться побоку. Меркулов, как сторонник решительных мер, либо Берия — мастер интриг, найдут способ активировать таланты Антикайнена.

Другой вопрос: нужно ли это самому Тойво?

Категоричность ответа могла бы удивить кого бы то ни было, но не Куусинена. Он знал, что нет никаких колебаний, нет никаких вариантов. Нет — это очевидно. Но в стране последнее десятилетие творится невесть что, и такой ответ может не устроить небожителей. Отказ человека — это почти что смертный приговор, выписанный самому себе.

— Вот что я тебе скажу, товарищ Антикайнен, — сказал Отто, когда они уже порядком уменьшили на столе количество еды и пития. — Завтра утром тебе следует выходить на работу. А уже сегодня тебе надо съехать в служебные апартаменты.

— И я тебе отвечу, товарищ Куусинен, — ответил Тойво. — Я готов к переезду, а также к выходу на работу без каких-либо дополнительных условий.

Не прошло и пяти минут, как к ним в комнату, предварительно постучавшись, вошел спортивный молодой человек, знакомый Антикайнену по банкету.

— Товарищи, — сказал он. — Вы тут — товой — не безобразничайте. Будет от Ивана Ивановича распоряжение — милости прошу, на выход. Пока же велено здесь оставаться.

— Неужели мнение товарища Меркулова значит меньше, коли за вашим Иваном Ивановичем последнее слово? — спросил Тойво.

Отто усмехнулся и с любопытством посмотрел на охранника. Угадал Антикайнен или нет?

Похоже, что угадал: парень смутился и пытался найти вариант решения.

— Да не переживай ты так, дорогой ты наш товарищ! — радостно сказал Куусинен. — Я тебе расписку напишу на форменном бланке. Уж с моей подписью, поверь мне, любая бумага — документ! Мы же советские люди!

— Да, но, — хотел, было, возразить охранник.

— Иначе как бы я вошел сюда, коли у меня такого права не было? — настаивал Отто. — У меня много прав. А вот ты, дорогой товарищ, сейчас можешь с нами выпить и закусить. Я же пока документ оформлю по всем правилам. Потом товарищам расскажешь, что сидел за одним столом с самим товарищем Антикайненом, героем беспримерного по мужеству зимнего похода в тыл к империалистам.

— Правда? — уже с меньшей долей сомнения спросил парень.

— Конечно, правда! — твердо сказал Куусинен и налил ему водки в свою граненую стопку. — Мы же не враги, чтобы нас пасти! К тому же товарищу Меркулову известно, где найти и меня, и товарища Антикайнена.

— Это уж точно, — улыбнулся охранник и залихватски маханул стопку. — Он человека из-под земли достанет.

Вроде бы получив разрешение на свободный выход из Гоп-компании, Куусинен, тем не менее, не очень торопился. Тойво удивился, но ничего не стал предпринимать: старший друг всегда знал, что он делает и зачем.

— А вот скажите, любезный товарищ Сеня, — дюжий охранник, слегка смущаясь представился: Ксенофонт. Но Отто решил не коверкать язык и, тем более, слух, сократив имя до вполне привычного. — А почему у вас, так сказать, резиденция для сотрудников и тех, кто под надзором, помещена среди гопников? Ведь эта братия непредсказуемая, да и неуправляемая, порой.

— Ну, товарищ Отто Иванович, не для поднадзорных, а тех, кто на испытательном сроке, то есть, карантине. А эти гопники, как вы говорите, за лишнюю бутылку мать родную продадут. Не говоря уже о тех испытуемых, что не выдерживают и пытаются скрыться отсюда в неизвестном направлении, — объяснил Ксенофонт.

Он отличался весьма хорошим аппетитом и устойчивостью к выпивке, отчего Тойво предположил, что тот, не иначе, из поповской семьи — только там такая закалка. Не в семье, конечно, как таковой, а в религиозной общности.

Еда и водка почти подошла к концу, как Отто, бросив взгляд на карманные часы Буре, засобирался.

— Ну-с, дорогой товарищ Сеня, мы с вашего разрешения пойдем, — сказал он, поднимаясь из-за стола. — А вы позвоните на всякий случай своему начальству, доложите о нас — и вам спокойнее, и нам хорошо.

— Ах, да, — согласился охранник и с сожалением посмотрел, как Тойво доедает последний кусок семужки на белом хлебе с маслом. — Кому же мне позвонить-то?

Антикайнен, решив, что вопрос к нему, выпустил изо рта на подбородок каплю подтаявшего масла и ответил.

— Товарищу Меркулову.

Отто укоризненно на него посмотрел, пока тот салфеткой вытирал лицо.

— Нету у меня такого допуска, — усмехнулся Ксенофонт. — Пожалуй, Ивану Ивановичу позвоню — он самый старший из всех прочих моих начальников.

— Вот-вот, — словно бы с облегчением вставил Куусинен. — Звоните непременно Ивану Ивановичу и скажите, что товарищ Антикайнен, депутат от Калевальского района Карело-Финской ССР в Верховном Совете СССР, отбыл вместе со мной в подведомственную гостиницу. Свои должности я указал на расписке.

Охранник с сожалением оглядел опустошенный стол и тоже поднялся.

— Пойдемте, товарищи. Я вас провожу к выходу.

Выход оказался там же, где и вход — через коридор беспокойных гопников.

— Ему следовало доложиться по инстанции, — объяснил Отто, когда они вышли на улицу. — Надо было скоординировать это дело.

Куусинен выждал момент, когда закончился рабочий день всех служащих, предположив, что пижон Иван Иванович, как его описал Тойво, таким погожим майским вечером неминуемо уйдет со своей работы. Вместо него, конечно, останется дежурный, который не в курсе. Он примет доклад Сени и ничего не предпримет.

А другие начальники, что пониже, могут и помешать, потому что захотят проявить бдительность и просто выслужиться.

Тойво понимал, что немедленно убраться из Москвы не получится — это может скомпрометировать друга Куусинена.

Да и куда, собственно говоря, ему двигать? Из былых соратников в живых осталось всего несколько человек — всех, кто не скрылся, перебили путинские соколы. Простите, сталинские соколы. В Петрозаводске, где жил Отто, пожалуй, вовсе нет никого знакомого. В Питере — никого не осталось.

«Что воля, что неволя — все одно». Пусть будет Москва. На некоторое время.

Они сели в такси, и поехали в майский вечер, который даже такой мегаполис превратил в прекрасное зрелище: свежая зелень, легкие платья, улыбки девушек и засученные рукава парней среди строгих каменных зданий.

— На работу, конечно, ходить не надо, — говорил по пути Отто. — Но, как бы, все равно надо. От гостиницы рукой подать. Кстати, насчет депутатства — это правда. Это место за тобой забронировали, когда узнали, что наш «северный Димитров» томится в буржуазном плену. Рот фронт, так сказать.

— Архипелаг Гулаг, — ответил Тойво. Депутатом быть ему еще не приходилось.

Здание гостиницы было монументальным. И высоким — то ли шестиэтажным, то ли семи. И, что характерно, в обозримой близости не наблюдалось ни одного гопника, лишь один милиционер в пробковом шлеме и белом кителе уныло смотрел куда-то в облачную даль.

— Итак, после того, как ты заселишься, мне предстоит откланяться. Надо в Петрозаводск добираться, — сказал Отто. — Будем контактировать по телефону. И вот еще, что.

Он непроизвольно огляделся по сторонам и украдкой всунул в ладонь Тойво бумажку.

— Это адрес надежного человека. Он не финн, он грузин. Если тебе что-то понадобится — можешь спросить у него. Ты меня понял? Если хоть что-то понадобится. То есть, все, что угодно. Конечно, зовут его «товарищ Резо», а тебя он знает по газетам и фильме. Замечательный человек, очень идейный — у него своя идея. Пропаганде не подвержен. Абсолютно надежен.

В фойе гостиницы за монументальной стойкой сидела дежурный администратор, женщина средних лет с высокой прической и стальным взглядом глаз прирожденного убийцы.

— Это Антикайнен, — не здороваясь, сказал Куусинен. Очевидно, что эту даму он недолюбливал или даже побаивался.

— Ну и что, — ответила она, тоже не опускаясь до приветствия.

— Так номер нам забронирован от Коминтерна.

— А у него что — на лбу написано, что он Антикайнен? — невозмутимо проговорила женщина. — Паспорт давайте.

С паспортом, конечно, была полная лажа. Да, вообще, с любыми документами было не все нормально. У Тойво на руках не имелось ни единой бумажки, где бы значилось, что ему позволено быть человеком. Как-то не позаботился, когда с тюрьмы удирал.

Отто сунулся в свой саквояж и, покопавшись, выудил бумагу, украшенную вензелями, гербом и размашистой подписью:

— Это подойдет?

Дама приняла документ и внимательно его изучила. Это было депутатское удостоверение Верховного Совета СССР на имя Антикайнена.

— Так, а вы удостоверяете? — наконец, сказала она, не возвращая бумагу.

— Что удостоверяю? — не понял Куусинен. Тойво первый раз видел своего друга таким подавленным.

— Что это Антикайнен, а не Вася Пупкин?

Отто тяжело вздохнул и предъявил свой паспорт и удостоверение:

— Удостоверяю.

Пока строгая администратор заполняла соответствующие бланки Куусинен отвел Тойво в сторонку.

— Вот такая, брат, бюрократия развелась, — вполголоса сказал он.

— Ладно, — пожал плечами Антикайнен. — Ты, я так понял, уже уходишь?

Отто кивнул и еще раз тяжело вздохнул. Они обнялись на прощанье, и Куусинен, забрав свои документы, ушел из жизни своего друга навсегда. Правда, об этом никто из них не мог догадываться.

Перед уходом он одними губами произнес: «Резо». И Тойво кивнул ему в ответ.

19. Гостиница «Люкс»

Администратор протянула ключ от номера и безразличным тоном произнесла:

— В гостинице строго выполнять правила социалистического общежития. Ваш номер 272 на последнем этаже.

— На шестом, — уточнил Тойво для порядка.

— На четвертом, — строго возразила женщина. — Это четырехэтажное здание, однако если сигануть с крыши, мало не покажется. Вы этого делать не собираетесь?

— Нет, не собираюсь, — ответил Антикайнен, отчего-то посмаковав незнакомое слово. — Сигать.

Забрав свое удостоверение, Тойво отправился в указанном направлении, минуя коридоры, отходящие и вправо, и влево. За каждой дверью в них сидели за столами такие же строгие женщины — дежурные по этажам — с высокими прическами и, вероятно, стальными взглядами глаз прирожденных убийц.

Он успел заметить, как в правом крыле первого этажа короткими перебежками перемещаются китайцы, числом больше или равно сотне. Странное дело!

Не удивительно, что дом ему показался шестиэтажным — высоченные потолки старой царской застройки. И стены толстые. И двери в номера дубовые. Все будто под оборону или осаду.

На коридоре четвертого этажа однояйцевый близнец — в смысле, полная копия — администратора взглянула на направление и звучным голосом продублировала:

— Ваш номер 272. Требование выполнять правила социалистического общежития.

— И с крыши не сигать, — добавил Тойво.

Дежурная по этажу на это никак не отреагировала и снова замерла за своей конторкой, уставившись прямо перед собой. Антикайнен хотел помахать перед ее лицом рукой из стороны в сторону, да передумал — ну, как достанет она сейчас из своей отутюженной юбки парабеллум и приведет к общему знаменателю социалистического общежития!

В самом конце глухого коридора располагалась рекреация, или специальный закуток для курения. Звук его шагов скрадывал толстый бордовый ковер на полу, поэтому молодая женщина, курившая длинную сигарету на длинном мундштуке, его приближение заметила не сразу.

Дама чем-то неуловимо напоминала актрису Марлен Дитрих, одета она была просто, но, вероятно, очень дорого: невычурное платье подчеркивало округлости ее фигуры, волосы ниспадали на плечи, открывая лоб. Даже если бы она жевала козью ногу во рту — в смысле, папиросу самодельной конструкции — и то выглядела бы очень эффектно.

Тойво уже подумывал, чтобы подкрасться незамеченным, а потом гаркнуть прямо в ее ухо «хайльгитлер» — то-то она бы порадовалась. Но она заметила приближение нового человека, небрежно смахнула пепел в пепельницу и заулыбалась. Улыбка ее была прекрасной и открытой.

— Здравствуйте, вы, должно быть, наш новый сосед. А меня зовут Лена, приятно познакомиться, — сказала Рут фон Майенбург.

— Здравствуйте, — ответил Тойво и тоже представился. — Василий Алибабаевич.

Конечно, имя, сорвавшееся с языка было так себе, но он оробел, как сын дехканина, и потерял дар речи, как условный Василий. Но это не смутило Рут. Она принялась улыбаться еще пуще прежнего, в упор разглядывая финна.

Антикайнен, решив, что разговор закончен, бочком-бочком попытался ускользнуть, но Рут его задержала:

— Неужели вы так торопитесь, что не можете уделить даме пару минут для вполне светской беседы?

— Могу! — решительно согласился Тойво и выдавил из себя робкую улыбку.

Оказалось, что в номере 271 проживает Эрнст Фишер, муж этой прекрасной дамы. Ну, а теперь, когда в Европе разворачиваются столь кровавые и знаковые события, ей самой приходится коротать время здесь, в Москве.

— Раньше я подолгу бывала в командировках, а муж работал здесь в Коминтерне. Встречались нечасто, но семье это не мешало, — лукаво улыбаясь, сказала она. Вероятно, когда она надолго задержалась в столице, что-то в их семейной жизни разладилось.

— А знаете что? — предложила, вдруг, Рут. — Давайте отметим наше знакомство и ваше вселение в «Люкс».

— Где? — конечно, это был самый уместный вопрос.

— А у вас, — ответила женщина и легко и непринужденно рассмеялась.

— Так я еще там не был, — отчего-то в голову Тойво лезли только самые оригинальные мысли, которые он тут же озвучивал.

— Так идите же быстрее, — Рут даже слегка подтолкнула его к двери. — А я буду через пять минут, захвачу кое-что из снеди — не за пустым же столом сидеть!

Когда она пришла, они не просидели за столом очень долго. Потом Лена призналась, что она на самом деле Рут. Она была австрийской коммунисткой, которую иногда друзья называли «красной графиней» Рут фон Майенбург.

— Друзей у меня осталось не так много, — вздохнула она. — Да и большинство под Гитлером. А я тебя с первого взгляда узнала!

Она приподнялась на локте и все с той же улыбкой посмотрела в его глаза.

— Ты герой Тойво Антикайнен. Тот, что позарез был нужен коллеге моего шефа Глебу Бокию.

Тойво удивился, но не очень. Только такие открытые и мгновенно располагающие к себе дамы могли работать в ГПУ. Им позволялось все, потому что за границей без них ГПУ не могло бы собрать и десятой толики материала, которым сейчас обладали.

— А шеф — это Трилиссер? — спросил он.

— Да, его в этом году расстреляли, — вздохнула она. — А скажи, тебе там больше нравится, чем здесь?

Тойво пожал плечами. Для него «там» — это сейчас тюрьма, камера смертников, одиночка. А еще раньше — война мертвых. И только когда-то Лииса и безлюдность Тохмаярви. Ну, а Лотта — это уже не там. Это было чудо.

Чутко заметив изменение настроения у Антикайнена, Рут попыталась это настроение у него поднять. Конечно, ей это удалось.

В Москве не бывает белых ночей, однако когда женщина решила идти к себе, на востоке заалела заря.

— Ты мой финский богатырь, — сказала она. — А как это звучит по-фински?

— Я теперь не совсем финский, — вздохнул Тойво. — Я красный финн. Puna.

Хотел сказать, «суомалайнен», но отчего-то передумал.

— Urho, - добавил он.

— Puna-urho, — повторила Рут. — Как красиво. «Ур-хо». Как «ур-ра» или «ур-ал».

Она поцеловала его на прощание и ушла к себе в номер, где так и не объявился Эрнст Фишер.

Ну, а Тойво потерял сознание, ухнув в глубокий, без мыслей и сновидений, сон. Много всего приключилось за те несколько дней, что он провел вне стен крепости Хельсингфорс.

Проснувшись через четыре часа, он обнаружил себя бодрым и отдохнувшим. Отзавтракав оставшейся после визита Рут едой, Антикайнен вспомнил, что ему надо быть на работе. Администратор, будто никуда не отлучавшаяся со своего поста в вестибюле, доходчиво объяснила, как идти, чтобы прийти.

Тойво с удовольствием прошелся по центру Москвы — никто не обращает на него внимание, и он ни на кого не смотрит.

— Стоять! — вдруг откуда-то, словно из-под земли, возник Иван Иванович, все также стильно и дорого одетый. — Куда это ты?

— Никуда, — ответил Антикайнен. Эх, такой день испортил!

— Мне сегодня доложили о твоем убытии, — уступив дорогу и двинувшись рядом, сказал непрошеный собеседник. — Вижу, что не соврали.

Они с минуту шли рядом: оба одного роста, поджарые и готовые к самым неожиданным и решительным действиям, в чем-то даже похожие.

— В общем так: мне некогда с тобой тут прогуливаться, — проговорил, наконец, соглядатай. — О каждом своем шаге будешь говорить непосредственно мне. Все — где, с кем, когда, настроение, разговоры и прочее. Надеюсь, понятно?

— Пошел ты, козел, — ответил Тойво. — Ко мне не подходи, а то голову оторву нечаянно.

Иван Иванович, видимо, не привыкший к такому обращению, даже сбился с шага. Лицо его исказила неприятная гримаса, с губы потекла струйка слюны, которую он не замечал.

— Что?

— Ты дурак, Иван Иванович? — спокойно поинтересовался Антикайнен. — Русский язык, по-моему, твой родной. Что корчишь из себя?

Конечно, чин у того был такой, что позволял носить с собой оружие, и желание применить это оружие у него возникло немедленно, но он этого не сделал.

Иван Иванович сощурил глаза, вытер тыльной стороной ладони подбородок и зловеще проговорил:

— Я сам приду тебя арестовывать. Я сам тебя буду допрашивать. Я сам превращу твою жизнь в пытку.

Тойво пожал плечами: ладно, сам — так сам. Дело житейское. И он пошел своей дорогой, не оглядываясь.

Антикайнен решительно не представлял, что ему нужно делать, чтобы, так сказать, работать. Первым делом, конечно, отправился в секретариат, выждал некоторое время, пока на него не обратят внимание и потом спросил по-житейски: «братцы и сестры, как дальше жить-то?»

— А вы, товарищ, наверно, скалолаз из группы Обручева? — спросила миловидная девушка, словно бы прототип «Девушки с веслом».

— Почему скалолаз? — бывают вопросы, которые предугадать невозможно.

— Ну, предплечья у вас характерные, — серьезно объяснила девушка. — И мышцы голеностопа — тоже. А бедренные и тазовые не так выражены. Словом, скалолаз.

— Кто бы мог подумать! — удивился Тойво. Вот, оказывается, какие у него были тренировки несколько лет кряду — горняцкие. — Это, конечно, забавно, но я здесь работаю, а документа у меня нет никакого.

— А, — обрадовалась девушка. — Тогда вам к паспортистке. Это за углом. Там табличка. Не заблудитесь.

Паспортисткой оказалась маленькая круглая женщина неопределенного возраста, которая, не особо вслушиваясь в объяснения очередного посетителя, предложила заполнить форму- несгибайку.

— В течении месяца паспорт будет готов, — сказала она. — Только адрес свой укажите.

— Какой адрес? — спросил Тойво, несколько обескураженный вполне человеческим решением с его паспортом.

— Ну, где вы живете?

— А где я живу? — он испугался, что не можетникак вспомнить адрес гостиницы. Вероятно, этого он никогда и не знал, потому что не поинтересовался, когда выходил.

— Вы в Коминтерне работаете?

— Ну, да.

— В гостинице «Люкс» живете?

— Точно, — вспомнил Тойво. — «Люкс».

— Тогда это Тверская, дом 10.

Паспортистка предложила зайти через пару недель. Вопрос может решиться раньше.

Далее в профкоме он получил бесплатные талоны на питание в столовой и план мероприятий по профсоюзной линии. Антикайнен обошел еще несколько кабинетов, поставил свою подпись под несколькими бланками и пришел к мысли: шабаш на первый день.

По указанному Куусиненом адресу никакие грузины не проживали. Это Тойво понял с первого взгляда, когда открывшая дверь по звонку девушка проводила его к хозяину квартиры.

Маленький щупленький светловолосый совсем молодой парень говорил без всякого акцента и даже намека на акцент. Тойво не был специалистом по русскому языку, но грузинские нотки уловил бы сразу — ведь так разговаривал сам «отец всех советских народов».

— Вы по какому делу? — спросил парень, предложив присесть.

— Да, я наверно, не туда попал, — признался Антикайнен. — Мой друг Отто Куусинен отправил меня, порекомендовав обратиться к Резо. Извините.

Зачем он извинился — не понимал, вероятно, просил прощение за беспокойство.

— Ах, вот оно как! — парень улыбнулся. — Если вы Тойво, то Резо — это я.

В тот день Антикайнен сделал свой первый заказ. И даже получил на руки его часть: строительный бур и шесть метров прочной веревки. Про себя усмехнулся — словно для высотника, или скалолаза, как его назвала «девушка с веслом».

Резо не вел никаких записей, не требовал никакой оплаты, сославшись на «возможности» и «месячное жалованье от финских товарищей». Кем он был по жизни, откуда у него были такие способности — Тойво так никогда и не узнал.

Жизнь в столице более-менее упорядочилась. Он ходил на работу, где занимался переводами на финский язык — в основном тексты на радио. Также составлял аналитику по уровню жизни и восприятию рабочим классом Финляндии идеи мировой революции. Работа была не пыльной, поэтому свободного времени хватало на то, чтобы оглядеться по сторонам. И взгляды эти совсем не радовали.

Иван Иванович не объявлялся, но Тойво чувствовал, что он где-то рядом. Такие люди на такой службе обид не прощают.

Также, когда у Рут фон Майенбург находилось время и желание общаться, она наведывалась к Антикайнену и, порой, рассказывала занимательные вещи. Например, упомянула о майоре ГПУ Хрякине, который очень недолюбливает «всякую чухну», считает их предателями и ненадежными людьми. Не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы сопоставить этого Хрякина с Иван Ивановичем. Да и слова Рут можно было воспринимать, как предупреждение.

С Куусиненом они изредка созванивались, но серьезных разговоров не выходило. Зато Резо, как волшебник, находил все, чтобы его ни просил Антикайнен. Даже пачку патронов 45 калибра раздобыл, все-таки не удержавшись от интереса: куда же такие пули тот собирается пихать, ведь американские кольты здесь никогда не были в ходу? Впрочем, вопрос был, скорее, риторическим.

Однажды погожим вечером начала лета Рут пришла к Тойво несколько опечаленная. К тому времени он уже получил свой Советский паспорт, так что был гражданином на полных правах.

— За тобой придут, Ур-хо, — сказала она.

— Я знаю, — ответил Тойво, и это была правда. — Когда?

— Скоро, Ур-хо, уже скоро, — ответила Рут, и в краешках ее глаз заблестели слезы.

Через некоторое время, прощаясь, она не могла избавиться от чувства, что видит Антикайнена последний раз. У женщин бывает не только женский кретинизм, но и обостренное женское чутье.

Рут фон Майенбург не была бессердечной и пустой женщиной, пользующейся чужими, в основном — мужскими — слабостями. У нее был великолепный дар располагать к себе людей, и она им пользовалась. Для нее не были важны деньги, для нее было важно внимание. А исходя из этого внимания она получала информацию, которой вольна была распоряжаться по своему усмотрению. И это уже, в свою очередь, приносило немалый доход.

Будучи, конечно, на службе в ГПУ, а, позднее, в МИ-6 и даже Моссаде. Именно такие партнеры за плечами позволяли ей чувствовать себя достаточно спокойно. «Красная графиня» не придерживалась догматичных коммунистических взглядов, но сама идея была ей близка.

Она проснулась под утро, одинокая в своем номере, почувствовав чье-то присутствие в коридоре. Сначала ей показалось, что это с очередной партийной гулянки вернулся муж, но внезапное понимание отвергло эту мысль и, словно бы, обожгло мозг: вот и пришли за ее милым финским другом.

Графиня притянула колени к груди и принялась слушать, не вставая с постели.

Сначала она различила тихий стук, и чей-то голос пробормотал что-то невнятное. Потом соседняя дверь в номер 272 приоткрылась, чтобы потом, вдруг, внезапно со стуком захлопнуться. Проделки сквозняка? Но люди в коридоре, позабыв осторожность, начали барабанить по ней кулаками и кое-чем еще — рукоятями пистолетов. Никто из опытных постояльцев гостиницы «Люкс» не высунулся в коридор.

А в соседнем номере тем временем прослушивалось какое-то движение, словно кто-то вытанцовывал чечетку. Звякнули стекла открываемого в спешке окна, потом раздался короткий вскрик, звук удара — и все стихло. Только люди в коридоре все еще пытались высадить неуступчивую дверь.

Рут поднялась с постели и подошла к выходу из своего номера, хотя знала, что нужно идти в другом направлении — к окну. Она это знала, но боялась.

У нее от ужаса и отчаянья потекли слезы, графиня их не замечала. Налив на столике стакан воды из кувшина, она не смогла выпить ни глотка. Наконец, совладав с собой, Рут подошла кокну и одернула занавеску.

Внизу на мостовой в нелепой позе, вывернув назад руку и согнув ноги в коленях, лежал Тойво Антикайнен. Вокруг его головы медленно, словно бы неохотно, расплывалась темная лужа крови.

Без всякого сомнения, он был мертв.

Рут фон Майенбург заломила руки и застонала. Постепенно стон перешел в рыдания, и ей никак не удавалось их остановить.

Ур-хо. Светлый Ур-хо ушел.

20. Путь

Тойво позволил себе заночевать в лесу только когда вышел из поселка Кесова Гора. Путь впереди предстоял далекий, силы нужно было поддерживать и восстанавливать.

Запалив костер, он приготовил себе нехитрый ужин, состоящий из каши с тушенкой. Ночь была тихая, сухие дрова горели совершенно бездымно, вокруг — ни души. Это было хорошо. Это было настолько хорошо, что хотелось петь и даже смеяться, искренне и беззаботно, как ребенку. Но он лишь сдержанно улыбнулся и подмигнул в небо звездам, которые, в свою очередь, сразу же начали перемигиваться с ним.

В голове непрошеными мыслями вертелись воспоминания былых двух суток.

Когда Рут ушла от него в гостинице «Люкс», Тойво сам не принялся готовиться ко сну. Наоборот, он стал готовиться к визиту гостей. Уж если «Красная графиня» узнала, что за ним придут, то дело это уже решено: согласовано и одобрено. Стало быть, никто медлить не будет — придут сегодня же ночью. Хотя он уже давно был готов, но всегда лучше, когда «предупрежден — значит, вооружен».

Антикайнен проверил тоненькую бечевку, спускающуюся к верхней части рамы прямо с крыши — птицы не оторвали, висит себе, ждет своего часа. Он не стал переодеваться в нарядный костюм, в котором последнее время имел обыкновение выгуливать себя на работу и обратно, уложил его в сумку из-под противогаза, а оделся в спортивные штаны, облегающие ноги, беговые тапочки и теннисную майку с логотипом «Динамо». Сумку перекинул через плечо и подогнал ремень, чтоб она не болталась. На руки — тонкие кожаные перчатки, в каких иные козырные велосипедисты рассекали по стадионам и трекам. Все, теперь готов.

Никто не придет — не беда, значит, состоялась очередная репетиция. Как вчера и позавчера и еще несколько дней назад. Только тогда он ложился спать во всеоружии, так сказать. Сегодня же Тойво спать не собирался.

Когда за дверью образовались люди, Антикайнен это заметил. Под коврик перед дверью он давным-давно вывел два провода, которые, замыкаясь, включали настольную лампу под зеленым абажуром. А замыкались они тогда, когда кто-то на этот коврик наступал.

Он мгновенно переместился к двери и застыл в ожидании. Едва только раздался уверенный стук, однако не очень громкий, чтобы не потревожить этаж, Тойво распахнул дверь, схватил за лацканы пиджака замершего с поднятой рукой человека, втащил его в комнату и тотчас же захлопнул дверь, установив для верности деревянный брус типа «запор». Его и скобы Антикайнен изготовил едва ли не в первые же дни своего пребывания в столице.

С той стороны несколько человек сразу же попытались высадить дверь, да, куда там! Запор в скобах мог выдержать и не такое.

А в комнате оказался, конечно же, Иван Иванович, собственной персоной, умудрившийся от неожиданности потерять равновесии и самым подлым образом растянуться на паркетном полу.

— Ну, вставай, чего разлегся? — негромко сказал ему Тойво и помахал пистолетом, который вывалился из руки чекиста. Вороненый браунинг подкатился прямо к его ногам, он его и подобрал.

Товарищ Хрякин медленно поднялся на ноги. Он справился с непредвиденной ситуацией и, похоже, вновь обрел присущую самоуверенность.

— Ну, и что, чухонец тупоумный? У тебя нет выхода. Не я, так мои товарищи, скрутят тебя, подлая морда, — сказал он, похоже, веря каждому своему слову.

— А летать ты умеешь? — спросил Тойво.

— Что? — не понял Иван Иванович.

В следующее мгновение Антикайнен резко двинулся к окну, одной рукой ухватившись за пиджак врага. Вообще-то хвататься надо было двумя руками, да пистолет оказался помехой. Тем не менее извернувшись, используя всю свою инерцию, Тойво запустил товарища Хрякина в окно, а заодно, к сожалению, и трофейный пистолет.

Иван Иванович сделал изо рта дырку от бублика, рукой попытался упереться в оконную раму, да та легко распахнулась. Он вылетел в летнюю ночь, как курица из курятника, помахал для большей достоверности руками-ногами и рухнул вниз, на каменную мостовую, издав крик исполненный ужаса и отчаяния. Товарищ Хрякин до самого своего конца не мог поверить, что это случилось именно с ним — ведь сотрудники, так сказать, правопорядка бессмертны, как водится.

Иван Иванович сломал себе шею, руку и обе ноги, не считая размозженной о брусчатку головы. Не умел он летать, собака. Сверху упал пистолет, которым никому не удалось воспользоваться.

Чекист лежал в нелепой безжизненной позе в своем шикарном костюме. Именно такой же пошили Тойво, о чем он настаивал в свое время в швейной мастерской.

— Прости меня, графиня, — прошептал Антикайнен, на несколько секунд замерев перед открытым окном. — Для тебя я умер.

Однако лишнего времени для скорби или иных сантиментов не было. Тойво потянул за шнурок и вытащил веревку, по которой легко и быстро забрался до края крыши. Дальше — дело техники, и, стараясь бесшумно ступать по железу настила, он скрылся в слуховом окошке чердака.

Все приготовления Антикайнен сделал, как водится, заранее. Имея под рукой бур, одолженный у Резо, он проделал дырку в стропильной балке до самой крыши, потом, выбравшись наверх, слегка отогнул лист железа, которыми крыша была покрыта. Теперь оставалось только вытащить веревку необходимой длины, да уложить ее от всяких любопытных случайных взглядов под отогнутый лист. Затем крепко обвязать этой же веревкой стропила, чтобы та ненароком не улететь вниз, и приспособить к концу длинный шнурок, дернув за который, можно было высвободить этот тонкий, но прочный канат.

Все его такелажное снаряжение сработало в лучшем виде. Отвязав веревку от стропила, он втащил ее на чердак и уложил в рюкзак, который с некоторого времени, словно «тревожный чемоданчик», прятал под трубой вентиляции поблизости. Рюкзак и все его содержимое также достал Резо.

Содержимое было нехитрым: сухой паек армейского образца на три дня, спички, теплая одежда и коробка патронов диковинного 45 калибра. Резо не рекомендовал ориентироваться на оружие, так как в случае досмотра, который мог, в принципе, случиться по пути, отвертеться уже было невозможно. А такие громадные патроны, совсем нераспространенные в ментовской и криминальной среде, могли вызвать лишь вопрос: «Куда это?»

«В цирк», или, еще лучше, на вооружение охотничьего жакана. В крайнем случае, отберут. А за пистолет пристрелят.

Тойво упрятал свою противогазную сумку в тот же рюкзак, переоделся в цивильный костюм и перебрался на соседнюю крышу, откуда по пожарной лестнице, никем в этот предутренний час не замеченный, вышел на улицу.

Где-то оперативники все еще штурмовали дверь в его номер, тело Ивана Ивановича все еще остывало, никем не обнаруженное, а он пошел на вокзал, чтобы отбыть поездом куда-нибудь на север. До самого Питера Тойво ехать не решался — много станций и остановок, всегда есть вариант, что по ориентировке будут досматривать вагоны.

Он приобрел билет на почтово-багажный поезд аж до самого поселка Кесова Гора, что в Калининской области. Дальше по плану должен был быть пеший маршбросок до железнодорожной станции Бежецк. А затем поехать на поезде Иваново — Ленинград до Малой Вишеры.

В Кесову Гору он прибыл только поздно вечером. Почтово-багажный товарняк останавливался у каждого столба и пропускал все встречные-поперечные экспрессы. Тойво бегом бы пару раз успел сбегать в Москву и обратно. Но, может, это и к лучшему — никаких бдительных проверок, лишь раз контролер посмотрел на коричневый жетон билета, сверился с перфорированной датой и шлепнул дырку компостером.

Вот таким образом Антикайнен и оказался в ночном лесу, пока никем не преследуемый, испытывая настоящий кайф от покоя и единения с природой. Только человек, долгое время запертый в ограниченном пространстве, может оценить, что такое простор, ночуя под открытым небом.

Очень непростая задача выбраться из Москвы теперь представлялась не такой уж и сложной. Все самое затейливое только начинается. Впереди был Питер, который он надеялся обойти. Впереди был Выборг, в котором он надеялся не задерживаться. Впереди был страна Суоми, из которой он намеревался сбежать.

Ну, а сзади вся государственная машина. Едет, пыхтит, давит колесами человеческие судьбы. Прет напролом, не считаясь с объективной реальностью, данной нам в ощущениях, коверкает природу и созданный Господом мир. У руля этой машины, как кажется многим, вполне определенный человек, но на деле этот человек — всего лишь марионетка Самозванца, чуждой нам всем сущности, пытающейся захватить себе еще чуток мироздания.

Но Самозванец не всемогущ, опирается он на самые подлые, самые низкие и безнравственные души, которые толкает на вершину человеческой иерархии, ищет в них пользу и выгоду себе.

Так уже было. Потом случился Потоп, стряхнувший всю человеческую и нечеловеческую скверну. Может быть, не так уж много осталось и нынешнему человечеству. Или тому, которое будет жить через семьдесят лет с новым тираном, новыми лицемерными законами.

Господь всемогущий — это его свойство. Господь милосердный — это его качество.

Тойво сидел возле костра, слушал пение ночной птицы и думал о вечном. Именно в такие минуты он осознавал, что Рагнарек неизбежен, и исход его предопределен. Наши предки это знали. Отчего же современники об этом забыли? Отчего же они не пытаются отсрочить эту битву? Отчего же они всеми силами ускоряют ее начало? Отчего же, отчего же, отчего же!

Мысли были разные, мысли были, но вот реакции на них — не было. Было все равно хорошо. Было все равно покойно. Словно бы и ничего не было.

Он проснулся с первыми лучами восходящего солнца, умылся в соседствующем с его ночлегом пруду, отзавтракал остатками ужина и сказал всему миру:

— Как же все-таки хорошо!

А мир ответил:

— Так пользуйся, пока есть такая возможность!

И он пошел дальше, ориентируясь по компасу и топографической карте. Когда вокруг один лишь лес — то будто бы другого мира и нет вовсе.

К Бежецку он вышел на следующий день, устроив себе еще одну прекрасную ночевку. Даже искупался перед сном в маленькой лесной ламбушке, распугав ленивых и жирных карасей — единственных обитателей водоема. Те глазели на него, выпучив глаза и не могли взять в толк, что от этого ждать?

Ну, не трусами же их ловить! Так что ждать было нечего — плавайте и занимайте весь предоставленный объем, пока не набредет охочий до карасей люд.

Когда-то в не столь уж и далекие времена здесь жили тиверцы — такой карельский народ, истребленный во время столетней ливонской войны. И столица у них была — Тверь. А северо-восточнее была земля веси — тоже карельского народа, вырезанного во время никоновских реформ. А главный город у них был Весьегонск.

Тойво знал об этом по рассказам давнишнего друга, ставшего великим легкоатлетом — Вилье Ритола. Тот увлекался творчеством и изысканиями Элиаса Леннрота и почерпнул много интересного из архивов, тогда еще не закрытых.

Кто же был тем загадочным убийцей целых народов? Официально, стало быть — лживо, считается, что монголо-татары. Но это тоже полная чепуха. Убили те, кто поселился на этой территории. Без всякого сомнения — те самые монголо-татары, что и сейчас здесь небо коптят.

Антикайнен не знал, отчего задумался именно об этом, высматривая в угольках костра откровения давно ушедших эпох. Земля, наверно, такая — древняя. Вот и делится своей памятью с теми, кто ее может услышать. Тойво — мог.

В городок Бежецк он вошел в цивильном костюме, рассчитав по времени, как раз за час до проходящего поезда из Иваново. Он попил ситро в привокзальном буфете, после того, как приобрел билеты до Ленинграда. Заел это дело парой маленьких свежевыпеченных ватрушек, да пирожком с яйцом и мясом.

И никому до него не было дела. Даже милиционеру в белом мундире, прохаживающемуся по перрону — тот, вообще, только на женщин заглядывался. Точнее, на их крепкие загорелые ноги из-под ситцевых платьев. Лето, дремотное состояние советской глубинки.

Тойво не хотел, чтобы с ним кто-то вступил в беседу, потому что финский акцент, пожалуй, исправить в этой жизни уже не мог. А оказаться запомнившимся инородцем вовсе не хотелось.

В поезде, полном окающего разговора, он забрался на вторую полку и незаметно уснул. Это не входило в его планы, потому что ситуацию надо было контролировать всегда. Однако Антикайнена никто не разбудил, даже прошедшие контролеры не стали тревожить спящего с блаженной улыбкой хорошо одетого гражданина.

Тойво поспешно вышел в тамбур, не забыв свой похудевший за время похода рюкзак. Приближалась станция, обозначенная в расписании, как «Малая Вишера». Именно та остановка, что нужно.

Он легко спрыгнул на перрон и пошел спокойной походкой уверенного в своих действиях человека по направлению к площади Ленина. Тойво сделал по площади большой круг, а затем вернулся обратно на вокзал, проверяясь против слежки.

Наступила ночь, слежки не было. Малая Вишера не была каким-то знаковым пунктом в его маршруте. Всего лишь перевалочная база до станции Волховстрой. А там — Ладога, полная свобода направлений. Можно нанять лодку, чтобы доехать до северного берега, или до западного — это уж, как погода позволит. За деньгу малую рыбаки перевезут. На акцент здесь особого внимания не обращают — мало ли карело-финнов в окрестностях ходят-бродят, грусть наводят.

Через грузовую станцию один за другим шли поезда. Мурманское направление было достаточно оживленным, товарняки здесь не останавливались, поэтому и охраны серьезной не выставляли. Несмотря на отсутствие остановки в Малой Вишере скорость составы все-таки сбрасывали. Как раз можно было поднапрячься и совершить бросок до приглянувшегося вагона, а потом еще один бросок — это уже на подножку вагона.

Если броски успешны — езжай с ветерком до Волховстроя, пока ВОХРа не нагрянет с проверкой. Если не успешны — наутро стрелочники соберут разбросанные по шпалам части туловища в картофельный мешок и сдадут в милицию для опознания.

Тойво доехал до реки Волхов и также соскочил, как до этого заскочил, не дожидаясь пока придут специально обученные люди проверять вагоны, сцепки и набившихся зайцев, живых и не очень.

Этот город был памятен для Антикайнена тем, что здесь начался его большой поход по тюрьмам.

Утренней порой мало кто обращает внимание на человека, идущего своей дорогой, если тот, конечно, не пускает колечками дым из ушей или поднимает за собой хвостом дорожную пыль. Тойво был обыкновенным, тогда еще не существовало очевидного различия между иностранцем, положим, и гражданином великой страны. Все были более-менее равны, как в одежде, так и в повадках. Вероятно, поэтому в Советский Союз всякие шпионы шли косяками — определить их можно было только по парашюту, либо завышенному интересу к стратегическим объектам.

На Антикайнен опять никто не косился, тем более, что двигался он в сторону кладбища, которое, как принято — на окраине. Здесь же стояла часовенка и поклонный крест. Можно было службу заказать или даже панихиду. Тойво прошел мимо, даже свечечки не купил.

Зато он зашел в лес, с минут десять покрутился в нем, что-то припоминая, а потом забрался на елку. Его расчет оказался верным: за прошедшее время дерево слегка подросло, по кругу веток за год, поэтому заветное дупло оказалось вне досягаемости с земли.

Тойво, стараясь не испачкать в смоле свой походный костюм, сунул руку в дупло, про себя умоляя, чтобы никто ее там не откусил. В дупле никто не прижился, поэтому рука осталась в целости.

Зато там можно было нащупать перетянутый истлевшими веревками пакет, где в промасленной бумаге что-то покоилось. Антикайнен пошевелил в дупле пальцами, стараясь ухватиться поудобней, а потом вытащил на свет огромный револьвер. Состояние оружия было не очень, поэтому Тойво ушел в лес подальше и принялся за чистку и смазку.

Ну, вот, старое оружие опять вернулось к нему. И патроны подошли, как нельзя кстати. Теперь можно было переходить границу, не пытаясь сконфуженно улыбаться в случае, если, вдруг, какая-нибудь вражина крикнет: «Руки вверх!» Еще посмотрим, кто поднимет руки.

Настроение снова сделалось подстать погоде: солнечно, сухо и абсолютно без ветра. Антикайнен доел остатки припасов и пошел к берегу реки. В последний раз он был здесь слякотной весной, поэтому сейчас ориентироваться не мог. Но он предположил, что все запасы лодок, моторных и весельных, непременно должны быть на берегу.

Когда же с удовлетворением отметил, что так именно и есть, пришел к другому выводу: не надо ни с кем договариваться. Неизвестно на кого можно нарваться. А если просто лодку конфисковать, то нарвешься всего лишь на потерпевшего, а не стукача или нападающего. Вот что сознание большого оружия делает с человеком!

Тойво прошелся со скучающим видом вдоль длинного ряда лодок, покачивающихся на мелкой речной волне, и отметил достаточно пустующих мест. Сюда ставят на ночь те посудины, которые принято эксплуатировать утром и днем. Вот из них и следует выбирать.

Вот из них он поздно вечером и выбрал.

Сторож был один, строгий и хмурый мужичонка лет под тридцать пять. Оказался, тоже из рыбацкой артели — сегодня его очередь дежурить.

— Если ты шума не подымешь, — сказал ему Тойво. — То и я шуметь не буду.

Он вытащил свой револьвер и покачал им для наглядности.

— Ого! — восторженно отозвался рыбак. — С этой дуры по танкам палить можно.

— А что — здесь танки есть? — удивился Антикайнен.

— Не, в кино видел, — признался мужичок.

— В общем, так, — сказал Тойво. — Ты пойдешь вместе со мной. Потом высадишь меня — и езжай на все четыре стороны.

— А далеко ехать-то? Горючки полный бак, но вокруг Ладоги не хватит.

— Невский створ пройдем, а там посмотрим. Я тебе еще денежку дам, чтоб не так обидно было. А потом тебе все равно в милицию идти. Скажешь, будто под угрозой оружия. Сечешь?

— Секу, — согласился мужичок. — А ты шпион, что ли?

— Не совсем, — покачал головой Антикайнен. — Еду Сталина убивать.

— То-то я в тебе сидельца заподозрил, — ухмыльнулся рыбак. — В бегах? Политический?

— Красный командир, — сказал Тойво. — В бегах, конечно.

Местный житель поглядел на него с уважением и пониманием.

— Ты, вот что, — быстро обернувшись по сторонам, сказал он. — Убей эту лошадиную морду и за меня тоже!

21. Погоня

Они подошли к рыбацкой лодке типа баркас. Двигатель там стоял еще царский «Русский дизель». Рыбак снисходительно посмотрел на Тойво:

— Завести-то сумеешь?

Антикайнен отвечать не стал, сунул револьвер обратно в рюкзак и взялся за кривой стартер — заводную рукоять. Прежде, чем крутить, проверил флажок декомпрессии — включен. Энергично закрутил рукояткой двигатель, а потом резко выключил декомпрессию, отщелкнув флажок вниз. «Русский дизель» удивленно квакнул и охотно завелся. Тойво чуть добавил оборотов для устойчивого прогрева.

— Так? — спросил он.

— Могём! — ответил мужичок. — Ловок, товарищ красный командир!

Он отвязал лодку от бревна на берегу, оттолкнул посудину и, забравшись сам, встал у руля. Баркас медленно развернулся и поплыл по течению реки Волхов, нарушая ночную тишину равномерным рокотом мотора. Белые ночи еще не вполне кончились, так что видимость была приличной и беспокоиться, что налетят на топляк, не следовало.

Когда они вышли в озеро, гладкое, как зеркало, мужичок передал руль Антикайнену.

— Порули пока, мне кое-что надо сделать, — сказал он.

Тойво взялся за румпель, а рыбак, покопавшись под носовой банкой, вытащил четвертинку водки.

— Будешь, товарищ красный командир? — спросил он, ловко одним движением ногтя сковырнув пробку.

— Нет, не буду, — решительно отказался Антикайнен.

Мужичок пожал плечами и сделал один глоток из горлышка — ровно половина бутылки оказалась опустошена. Он достал из кармана очищенную головку лука и с удовольствием закусил. Он так смачно жевал, что у Тойво потекли слюнки.

Баркас причалил к старому обводному каналу еще Петровских времен, что выходил в Ладогу в Шлиссельбурге. Место было пустынное, поэтому несмотря на яркое дневное солнце встречающих не было. Антикайнен сунул рыбаку несколько купюр и наказал:

— Не торопись меня сдавать ментам. Дай мне время хотя бы до завтра.

— Господь с тобой, товарищ красный командир, — замахал рукой мужичок. Бутылку он, конечно, уже допил. — Никто и не узнает! Этих денег нам с артелью загулять — ох, как хватит!

Может, и не сдаст. А может — и сдаст. Обстоятельства всякие бывают.

Решение вылезти с лодки в Шлиссельбурге возникло само по себе. Тойво почему-то вспомнил о Лотте, когда они шли на лодке по спокойной Ладоге, а, вспомнив — затосковал. Выборг недалеко. Когда еще будет такая возможность, чтобы посетить дорогую сердцу могилку?

Добраться с Шлиссельбурга до Питера — дело нехитрое. И люди с таким акцентом, как у него, встречаются чаще, поэтому никто особо не обращает на них внимания. А там — вокзал, поезд и город Выборг. Все просто, весь путь пока пройден без проблем, значит, надо хватать удачу за хвост и сделать все, что нужно.

Но уже в поезде, отошедшем с Балтийского вокзала, Тойво понял, что не все просто. К сожалению, удача когда-нибудь должна закончиться.

Мимо окон вагона тянулись маленькие и, словно бы, согбенные дома, деревья вдоль железнодорожных путей стояли, не шелохнувшись ни одним запыленным листочком. Два человека в обычной гражданской одежде поочередно контролировали все движения Антикайнена. Они сели в поезд вместе с ним и были деланно безразличны ко всем пассажирам. Но не к Тойво. То один, то другой, словно бы невзначай скользили по нему взглядами, а потом переглядывались друг с другом.

ОГПУ просто так не бросает своих клиентов. Есть у них и аналитики, которые вычисляют наиболее вероятные пути движения жертв. Вероятно, они даже быстрее его самого предположили о том, что он поедет в Выборг. Тойво еще не подумал об этом, а они уже выставили посты на вокзале. Стало быть, будут встречать уже на перроне.

Стало быть, надо уходить с поезда.

Антикайнен поднялся со своего места, прихватив рюкзак. Эти двое переглянулись, и один тоже встал, а другой продолжил сидеть, все так же индифферентно глядя в окно, точнее, в отражение в окне.

Тойво вышел в тамбур, изображая из себя курильщика в поисках удобного для этого места. Быстрым движением он отпер защелку на двери из вагона наружу. Тотчас же следом за ним вошел человек, принявшийся старательно хлопать себя по карманам, в поисках зажигалки или спичек. Папироска уже торчала в его зубах.

— Огоньком не поделитесь? — спросил он финна.

Антикайнен кивнул головой и резко выдохнул:

— Держи!

Толчком он всунул в объятия своему противнику рюкзак, а сам дернулся следом, навалившись на человека изо всех сил. Рукой в то же время он нажал на рукоять двери.

Так они и выпали из поезда: незадачливый курильщик в обнимку с рюкзаком и сверху Тойво, прижимавшийся к своему имуществу. Падение нельзя было назвать мягким.

Человек под Антикайненом сдавленно вскрикнул, в нем что-то хрустнуло и он полностью обмяк. Тойво быстро вскочил на ноги и, схватив одной рукой рюкзак, а другой — ворот пиджака своего противника, торопливо поспешил в лес.

Он не слышал визга тормозов, значит, никто не сорвал стоп-кран, и поезд еще некоторое время поедет по своему маршруту.

Скрывшись от вида с путей, Антикайнен перевел дух. Оказывается, он разорвал себе правую штанину и поставил на голень изрядную царапину, впрочем, не кровоточащую. Второй человек был безнадежно мертв, в кармане у него обнаружилось удостоверение личности на имя старшего лейтенанта то ли ОГПУ, то ли государственной безопасности — кто их разберет, эти ведомства — Чеглакова.

— Ну, вот, Чеглаков, сегодня не твой день, — сказал ему Тойво и, немного поразмыслив, добавил. — Может, и не мой тоже.

Он достал пистолет офицера, в сравнении с его личным выглядевший игрушечным. Хотел, было, выбросить, но передумал и уложил в рюкзак. А вот документы закопал в мох — пытайтесь опознать тело, ребята, как хотите.

Тойво пошел на северо-запад, дальнейшее передвижение по железной дороге теперь было невозможным. Однако поездка в Выборг сделалась весьма проблематичной. Вот если бы слегка переждать весь этот ажиотаж, тогда не грех было бы попытаться снова.

В сторону Ладоги пробираться можно, но, наверно, не вполне целесообразно. Там деревни, где живут люди, в нынешних условиях — весьма озлобленные. И это является угрозой, потому что любой дурак или дура от нечего делать сообщит милиции о незнакомце — последует проверка, которая не может сулить ничего хорошего.

Зато в другой стороне, возле Финского залива, деревень практически нет, зато очень много дач и даже пансионатов. Люди не всегда одни и те же, так что на одного незнакомца, теоретически, обратить внимание не должны. А на пустой дачке скрытно и пожить сколько-нибудь можно.

Тойво решил, что выбранное им направление движения, достаточно разумно, поэтому пока следует идти именно так.

Он не торопился, отужинал прикупленными на вокзале пирожками, весьма вкусными даже в холодном виде, запил все это дело чистой родниковой водой и решился на ночевку. Время суетиться пока не пришло, погони не предполагалась, да и откуда ей взяться? Антикайнен спокойно заснул, не рискнув, однако, разводить костер.

А погоня уже была. Оперативник, обнаружив исчезновение напарника и объекта, сошел на первой же остановке и доложился по телефону в штаб. Да, именно так — в Питере, как наиболее вероятном месте нахождения особо опасного преступника, создали оперативный штаб, которым руководили по прямой связи из Москвы. Также несколько дней назад прибыла группа сотрудников ОГПУ, чтобы лично участвовать в операции.

Описание Антикайнена, сделанные с выборгского поезда, совпадали с теми, которые были в личном деле врага народа. Штаб потер потные руки и распорядился: оцепить предполагаемую территорию и брать тепленьким, либо холодненьким — это, уж, как получится. За ночь локализовали район поисков и выработали стратегию: оттеснять от Балтики в сторону Ладоги. К утру собрали отряд оперативников, пояснив им, что «подлый финн предательским ударом в спину из-за угла убил товарища Хрякина», так что месть должна быть решительна и беспощадна.

Под утро Тойво приснился сон: девушка, в которой одновременно были черты и Рут, и Лисы, и даже Лотты отрицательно кивала головой и что-то говорила. Он хотел подойти ближе, чтобы расслышать, но это все никак не удавалось. Ноги путались, а девушка все отдалялась. Наконец, ему удалось различить слова: «Черт бы побрал эту росу! Уже все брюки намочил. Надо было в форменной одежде и сапогах идти».

Голос был явно мужской, ворчливый и неприятный.

Тойво, не открывая глаза, скользнул со своего места под корнями вывернутой елки, и пополз в сторону от звуков голоса.

— Так был приказ — по гражданке! — сказал другой голос.

Антикайнен рывком сбросил с себя остатки сна и подумал: «Если в штатском — значит, спецоперация». Он, контролируя свое движение на предмет бесшумности, двинулся дальше. Хорошо, что на ночь рюкзак с себя не снимал. Тойво был уже в удобной для передвижения по лесу спортивной форме, в какой скрылся из гостиницы, так что его бегство от врага ничто не стесняло.

Уже почти полностью рассвело, но клочки тумана мешали просматривать весь лес впереди и позади себя. Антикайнен не удивился, не расстроился и не пытался убедить себя, что это просто совпадение. Вот и погоня. Чертовски быстро они сработали.

Он попытался по широкой дуге обойти облаву, но едва не напоролся на еще одних оперативников. Цепь их двигалась, неторопливо и тщательно осматривая окрестности. И, что характерно, гнала его на восток, к Ладоге.

Ладно, пусть так, Тойво ускорил шаг, чтобы оторваться от преследователей. Но не прошло и трех часов, как он обнаружил, что впереди тоже засада. Вооруженные револьверами люди в штатском стояли и глазели по сторонам на равном расстоянии друг от друга. Разве что три человека возле болотины держались особняком. Они не занимались бдительным дежурством, они занимались руководством.

Ну, вот, приплыли. Можно уйти по болоту, но весьма вероятно, что оно топкое, иначе бы было тоже как-нибудь оцеплено. Тойво попробовал обойти топь, но этого не получилось. Не стоило терять время, стоило мазаться в грязи.

Но перед этим он подобрал себе дрын из молодой елочки, ободрал от веток и перочинным ножом по-быстрому обстругал комель, чтоб получилось неандертальское копье. Получилось плохое копье неандертальца, зато прямое, как копье римлянина. Теперь можно и болотной жижей вымазаться.

Весь с головы до ног покрытый грязью Антикайнен подобрался к троице настолько близко, что начал отлично слышать, о чем они там переговаривались. А говорили они, как водится у профессионалов, о работе: как пытать, как убивать, как имущество конфисковывать.

Тойво прыгнул вперед из положения «лежа», вызвав у троицы немое удивление и даже укор. Хотя положено было им испугаться до чертиков, но этого не произошло. Наверно, просто не поверили в происходящее. А напрасно.

Антикайнен метнул свое копье, мельком отметив, что угодил прямо в живот одному из людей, потом выстрелил во второго из своего револьвера. Звук, подобный грому, заметался между стволов деревьев. Тому, кого угораздило оказаться на пути пули, просто оторвало руку, фонтан крови облил третьего врага, уже успевшего поднять свой пистолет.

Тойво выбил у него оружие ударом ноги и поднял свой револьвер.

— Не надо, — сказал Ксенофонт, он же — Сеня.

Финн нажал на курок, и головы у незадачливого смотрящего общежития гопников, не стало.

— Надо, — ответил Антикайнен, с силой навалился на древко своего копья, тем самым прошив раненного им человека насквозь, и ринулся прочь под защиту леса.

Уже кто-то кричал, уже кто-то стрелял, но непонятно где и куда. Если врагов была сотня, то осталось девяносто семь. Ну, а если две сотни? Да какая, в принципе, разница!

Тойво отбежал на приличное расстояние, прежде чем позволил себе остановиться и перевести дух. Бок горел. Ах, Сеня, он же — Ксенофонт, подстрелил все-таки, падла.

Он исследовал рану, обнаружив, что та сквозная, и крови нет ни во рту, ни в моче. Может, и ничего? Ах, полноте — вскрытие покажет.

Тойво сделал себе повязку, предварительно обработав пулевое отверстие перекисью водорода. Пока жить можно, но жить некогда. Надо торопиться навстречу той цепи, что идет с запада. Наверняка они слышали звук выстрела, наверняка сбились со строя, наверняка торопятся на выручку товарищам.

Антикайнен прошел с километр, прежде чем решил, что вот здесь как раз и есть то место, где можно принять бой локального характера.

Для начала он выбрал подходящее дерево. Потом достал веревку, которой уже разок пользовался при пресловутом побеге из гостиницы, и накрепко привязал один ее конец почти к макушке. Вытащив небольшой походный кусок мыла, Тойво покрутил его в руках, посматривая на тонкий но прочный канат. Сделал большую петлю, начал, было смазывать ее мылом, но передумал.

Он нашел и с помощью ножа подогнал под руки две прочные палки, на манер посохов. Переложил свой револьвер в боковой карман рюкзака, чтобы можно было легко достать в любой нужный момент. Потом продел петлю веревки через лямки, одел вещмешок и зафиксировал петлю на груди. Вроде получилось все достаточно прочно и надежно.

Тойво похлопал по стволу облюбованной им елки, к которой теперь был привязан, и сказал: «Ну, милая, не подведи!»

По его прикидкам приладожская группа должна была оставаться на месте, как отбившая атаку ценой жизни двух шефов и одного подшефного. А прибалтийская группа, заслышав выстрелы, должна была иноходью скакать на сближение с врагом, чтобы взять его в кольцо и с помощью коллег решить: валить сразу, либо сначала покуражиться. Им осталось не так уж и много времени, чтобы прибежать сюда.

Тойво не стал ждать развития событий под елкой, а пошел вперед, разматывая веревку на всю длину. Когда она вытянулась в натяг, Антикайнен упрямо продолжал двигаться вперед. Он чувствовал, как гнется ствол молодой елочки и молился о том, чтобы корни дерева были достаточно сильны, чтобы справиться с такой нагрузкой. Финн двигался медленно, шажок за шажком, упираясь палками в землю.

— Стой! — наконец, раздался крик спереди.

Тойво весь покраснел от натуги, жилы на лбу сделались, как застывшие струйки воды или пота, он продвинулся еще немного.

Впереди стоял парень в гражданской одежде с лихо заломленной на затылок кепке и револьвером в руке. За ним виднелись еще двое, каждый на полста шагов от другого. Тойво шагнул немного в сторону, парень тоже сместился, нечаянно перекрывая траекторию стрельбы для своего второго коллеги, спешившего к ним.

— Васильич! Чего это с ним? — спросил парень, поигрывая стволом.

— Да хрен его разберет, чухонца проклятого! — прорычал тот, слегка запыхавшись. — Руки вверх, гадина!

Антикайнен сделал еще один шажок и понял: все, дальше держаться уже невмоготу. Он посмотрел прямо в глаза ближайшему своему преследователю и резко поднял руки, отпустив свои упорные палки-посохи.

В тот же миг елка начала разгибаться. Стоял Тойво, а в следующий момент, уже нет его — летит, влекомый веревкой к своему дереву. Был бы канат из резины, улетел бы финн на тот берег Ладожского озера, зарылся бы с размаху в дюны возле села Видлицы, и только бы при президенте России на букву «М» его откопали бы черные археологи. Или при президенте на букву «П». Или вообще бы не откопали.

Антикайнен летел, превратившись на несколько секунд в птицу, а все три оперативника, воспитанные на марксистко-ленинской философии, на уровне рефлексов открыли беглый огонь. И побежали вперед, словно бы в атаку на злейшего врага.

Правда, не все побежали. Парень в лихо заломленной на затылок кепке неожиданно заплелся в ногах и припал к земле, нелепо выпятив к небу локти обеих рук. Бывает, конечно, в суматохе, преступник убегает, все стреляют. А кто-нибудь обязательно своего зацепит.

Тойво, обвалившись наземь и проехав по мху по инерции полтора метра, перевернулся на живот, выхватил свой револьвер из кармана рюкзака, старательно прицелился и два раза выстрелил. Два оперативника, увлеченные погоней, развалились на части. Финн думал выстрелить третий раз, но никого не увидел. Может быть, это ловушка, но медлить было никак нельзя.

Он дернул за петлю, освобождая и себя, и рюкзак, а затем побежал туда, где только что были его преследователи. Через несколько секунд он понял, почему третий раз стрелять не пришлось — парень так и лежал, даже кепка с него не упала.

Тойво мчался, как олень, преследуемый волками, намереваясь пробиться через образовавшуюся брешь в цепи преследователей. Хорошо, что не было специально обученных людей со специальными собаками. Видимо, не было запаха, на который можно было бы пускать овчарок, не оставил он после себя ни одной личной вещи. Даже постельное белье в гостинице в прачечную предварительно сдал.

Антикайнен бежал так долго, что начал даже немного задыхаться. Он перешел на шаг и оттер тыльной стороной ладони уголок рта — на руке остался кровавый след. Не сбавляя шагу, Тойво осмотрел себя — черт, в него опять попали! На этот раз, вероятно, задели легкое, потому что каждый вдох был болезнен и во рту образовывалась кровавая пена. Ребра по все видимости тоже сломаны.

Он остановился и прислушался: где-то позади кто-то кричал, и крики эти не приближались. Даже, скорее, удалялись. Может быть, группы пошли на соединение. Теперь их было еще на три человека меньше. Не тысяча, а девятьсот девяносто четыре.

Тойво, скрипя зубами, сделал себе тугую повязку на грудь, опять обработав рану перекисью водорода. Кровь на дырке от пули не пузырилась при вдохах, стало быть, не все еще потеряно. Надо было спешно уходить. Погоня опять возобновится, едва только оперативники посовещаются и оценят ситуацию и потери. Этого ждать не так долго.

Но ждать финн не собирался. Он опять пошел вперед, приноравливаясь к своим теперешним возможностям. Получалось не так быстро, как хотелось, но и не так медленно, чтобы быть скоро пойманным.

Задача стояла предельно простая: добраться до ближайшего дачного поселка и затаиться в одной из пустующих дач. Это следовало сделать так, чтобы никакая собака — ни дачники-соседи, ни менты-погонщики, ни настоящие собаки— не учуяли.

Рана на груди начала беспокоить и снова кровоточить. Антикайнен, собрав несколько пригоршней мху, затолкал его под повязку. Нельзя оставлять никаких следов!

Тойво шел на северо-запад, надеясь, все-таки, что лес большой, а люди в нем, тем более, городские душегубы-убийцы и он сам — такие маленькие. Сколько ни вслушивался он, даже прикладывая ухо к земле — ничего не слышал. Может быть, на время разминулись с преследователями, но в то, что они бросят свою затею — это вряд ли. Возможно, привлекут к поискам еще когда-нибудь, может, с собаками — тогда будет плохо.

Рюкзак за спиной был почти-что пуст, но он не обременял. Лишь бы слабости от потери крови не было, а боль можно перетерпеть! Тойво шел до вечера, теперь забирая все больше к северу, пока не наступила ночь. Если бы он выполнял задание партии-правительства, то двигался бы и дальше. Но им в сумерках руководило собственное тело, которое сказало «шабаш»!

22. Крокодил

Антикайнен проснулся, словно выпал из сна. Вокруг было тихо, еще не вполне утро, до восхода пара часов. Все тело болело, он чувствовал, что у него поднялся жар. Ну, да удивляться тут нечему.

Тойво осмотрел свои раны и поменял повязки. Кровь остановилась, однако заживление еще не наступало. Для этого нужен покой, питание и внимание докторов. Он достал флягу и напился, заставил себя съесть несколько кусочков шоколада и орехов — вот это питание. Еще раз ощупал свежие повязки, чтобы не сбивались и не мешали двигаться — вот оно внимание. Ну, а покой нам только снится.

Антикайнен достал свой гигантский пистолет австрийской марки Pfeifer Zeliska и снова придирчиво его осмотрел: все в порядке, готов палить по врагам. У него про запас была одна упаковка патронов Magnum в картонной коробке, всего 20 штук. Барабан в этом револьвере на 5 патронов, стало быть, осталось негусто — 16 штук. Увесистые цилиндрики диаметром 11,43 мм выглядели внушительно, как и положено 45 калибру.

Шестнадцать выстрелов, чтобы не позволить кому бы то ни было пренебрегать им, и это вполне выполнимо. Вот совместимо ли это со здоровьем и даже самой жизнью? Впрочем, теперь это даже не совсем важно.

Тойво с трудом поднялся на ноги и дождался, пока голова перестанет кружиться. Револьвер был в левом кармашке рюкзака, так что достать его можно было быстро, в руки он взял очередную палку-посох, облегченный вариант для ходьбы.

Тяжелы были первые несколько десятков шагов, потом боль как-то притерпелась, размеренность движений сложилась сама по себе — идти можно. Направление — на северо-запад. Больше на запад, чем на север.

Ближе к полудню он ощутил близость человеческого жилья. Начали попадаться какие-то хоженые тропки, то здесь, то там обрывки газет и оберток от конфет. В принципе для ягод еще рано, для грибов — очень рано. Так что людей в лесу быть не должно. Разве что особо нетерпеливые за черникой отправятся, да по пути она не произрастала, значит, это — где-то в другом месте.

А вот и дорога, вот и следы. Множество ног, судя по отпечаткам, прошло здесь. Не солдаты, но и не дачники — чего им гурьбой ходить? Остается два варианта: первый — ансамбль песни и пляски сплясал кадриль, второй — озлобленный отряд огэпэушников энергично передвигался в известном им направлении.

Почему-то здравый смысл склонялся именно ко второму. Вполне возможно, что теперь с ними заодно и пограничные войска, а также милиция. Раз сами не управились, помощь попросили у другого ведомства, тем самым вызвав у тех злорадные усмешки. Усмехались, поди, все — от генералов, до последних служебных собак.

Тойво не стал выходить на дорогу, а пошел вдоль нее, намереваясь в месте ближайшего поворота — чтобы можно было просматривать оба направления — пересечь. Двигался он бесшумно, как и полагается идти лесному человеку — шишу. Именно поэтому он первым обнаружил дозор из двух человек, занятый обустройством своего места для наблюдения.

Следует заметить, что последствия ранения притупили органы его чувств, и тот дозор тоже увидал его. Можно было, конечно, прикинуться добрым путником, однако внешний вид выдавал в нем, если и путника, то совсем недоброго: измазанный засохшей болотной тиной, в рваной одежде, с диким блеском глаз на осунувшемся лице.

Эти двое еще только переходили со стадии удивления к режиму действия, что требовало лишних долей секунд, а Тойво уже выхватил свой револьвер и нажал на спусковой крючок. Выстрел с близкого расстояния в область живота — страшное дело. А второго, на которого обвалилось мертвое тело, он не застрелил.

Каким-то образом, не запечатлевшимся в памяти, оказавшись возле них, лежащих на земле, он ногой отшвырнул оба пистолета, а потом ударил в лицо живого рукояткой револьвера. Не так, чтобы сильно, но так, чтобы кроваво. Затем из одежды мертвеца соорудил кляп, воткнул его в рот врага, а руки связал сзади, используя его же ремень.

— Бежишь вперед, — приказал он. — Я за тобой в десяти метрах. Проведешь меня через заслоны — останешься живым.

Похоже на шутку, но сработало. А еще большей убедительности Тойво достиг, когда ткнул захваченного им оперативника лицом в кровавое месиво в животе его покойного коллеги.

— Все! Пошел! — не повышая голоса, но очень строго сказал Антикайнен. — Я за тобой, гаденыш! Убью, если будешь финтить!

Пленный с диким взглядом перепачканного в крови и обрывках кишок лица помчался, не разбирая дороги. Финн дождался, пока тот скроется из виду и перешел на другую сторону дороги. Перед этим бросил в рюкзак трофейные пистолеты, сделав это чисто автоматически, не понимая, зачем.

Он шел быстро, насколько это позволял немножко поврежденный организм. Где-то далеко в стороне раздалась пистолетная стрельба, а потом все стихло. Завалили оперативника. Ну, на это и был весь расчет. Теперь врагов осталось еще на двух меньше, то есть, не десять тысяч, а девять тысяч девятьсот девяносто два. Тоже неплохо.

Тойво по запаху ощущал близость моря. Финский залив не совсем, конечно, море, но все равно — большая часть суши, покрытая водой. Раньше на этих берегах жили ингерманландцы, но суровая русская действительность их всех повывела. Истребили их практически полностью, а финны со своей стороны это истребление поддержали, черт его знает, почему. В учебниках, конечно, описано по-другому, исторические мужи, а особенно исторические тетки, не моргнув глазом — одним на всех — трактуют, что ингви сами убились, как ливы, тиверцы, весь и вепсы, сумь и саамы, а также родственники их — лемминги. Хрясь с обрыва в море — и будьте любезны!

Через час с небольшим он вышел на окраину дачного поселка, но выходить из леса поостерегся. Обойдя стороной, он присмотрелся и прислушался: ни собаки не лают, ни петухи не кричат, ни житейский шум не доносится. Ушел дачный народ, что ли?

Не ушел, а эвакуирован. Значит, в поселке несут патрульную службу менты, на большее им доверия нет. Это плохо, потому что предстоит ждать до сумерек, а уже потом ухитряться и залезать в какой-нибудь пустующий домик. Найти такой несложно — где травы по пояс, там и не ступала нога человека. Там и отлежаться можно, там и еда должна быть — осенние заготовки неизвестных годов. Там выжить можно.

Несмотря на довольно жаркую погоду Тойво временами чувствовал озноб. Он понимал, что концентрация у него не та, что должна быть в такой ситуации, и принуждал себя обращать внимание на мелочи, на звуки, но с отчаяньем осознавал, что больше полагается на случай.

Антикайнен вышел на окраинный лодочный сарай, которым, судя по всему, уже давно никто не пользовался. Дальше были камыши. Можно бы в них забраться и тихой сапой просидеть, хоть до второго пришествия. Это, если здоровье позволяет. У него такого здоровья нет — едва переставшие кровоточить раны в воде непременно это дело возобновят. Надо идти дальше.

А идти, как оказалось, некуда. Камыши вплотную подступали к открытому галечному пляжу. До леса — метров двести. Вернуться назад? Но, едва он решил возвращаться, как понял, что обратного пути нет. Вернее, есть, но через поселок, где за каждым углом мог притаиться испуганный вооруженный милиционер.

На окраине же, откуда Антикайнен пришел, образовался маленький отряд вооруженных людей в штатском. В принципе, все правильно: взять под контроль подход к жилищам и открытой воде. Все дачные поселки в округе охватить невозможно, но ближайшие — вполне. По отделению, то есть, по семь — восемь человек, расположить в местах вероятного появления преступника, а потом ждать. Только такая стратегия теперь и может быть, а не гоняться с облавами по лесам.

Тойво это упустил.

Уже падая на землю и отползая в сторону, он подумал, что уповать на случай — крайне рискованное дело. Риск зачастую не оправдывается. Антикайнен еще не слышал никакой тревоги в переговаривающихся голосах с окраины поселка, но уже знал: его, блин, обнаружили.

— Так, а что это было? — спросил один.

— Где? — ответил другой.

— Да, кажись, что-то было, — согласился третий.

— Будто мелькнуло что-то, — дополнил четвертый.

Прочие ничего не сказали, но начали тревожно оглядываться по сторонам. Не пройдет и пары минут, как они пойдут выяснять, что же все-таки показалось наиболее внимательному.

Тойво в отчаянье осмотрелся: можно укрыться за земляным бугром, потом перекатиться за большой камень, а затем за сваленные давным-давно и проросшие бурьяном деревянные балки. И все! Лишь поселок и камыши — здесь уже скрыться не выйдет.

А если короткой перебежкой?

Эх, не успеть — двое уже идут к тому месту, где он лежит. Антикайнен достал свой револьвер. Осталось три револьверных магазина — негусто. Выход один — пойти на рывок, открыв бешеную стрельбу.

Он вскочил на ноги, готовясь нажать на спусковой крючок, но не успел. Те двое, что шли к нему, остолбенели от неожиданности и замерли, но третий, что незамеченным подкрался откуда-то сбоку — ближе к поселку — не остолбенел. И меткий, гад, оказался! Выстрелил навскидку — и попал.

Тойво почувствовал удар по правой ноге и начал заваливаться на землю, но успел переместить дуло своего револьвера направо. Он тоже не промазал, и его попадание было роковым для стрелявшего в него человека.

Двое невредимо ринулись назад и укрылись за разбросанными там и сям валунами.

Даже беглого взгляда хватило финну, чтобы понять — пуля перебила ему кость, и теперь ходить он уже не может. Разве что скакать на одной ноге, да кто же ему это позволит? Берцовая кость сломана. Малая — точно, большая — под вопросом. Тойво оторвал штанину и натуго обмотал рану. Враги совещались, поэтому времени на это ему хватило.

Антикайнен понимал, что шансов уйти у него теперь, в принципе, уже нет. Однако это никак не сказывалось на его настроении. Не было ни страха, ни отчаянья. Можно повоевать, жизнь была сложной, так отдать ее тоже следует не по-простому.

В это время один из героев-огэпэушников незаметно пробрался к лодочному сараю. Тойво обнаружил его слишком поздно — лишь тогда, когда пуля попала ему куда-то в левое плечо. Финн скривился от боли, но способность здраво рассуждать не потерял. Если оперативник так ловко его подстрелил, то именно сейчас он укрывается за ближайшим углом, созданным из досок, теперь трухлявых донельзя.

Антикайнен прицелился и выстрелил в стену на тридцать сантиметров от угла и около полуметра от земли. Сразу же после этого из-за сарая вывалился человек, грудь которого представляла собой кровавое месиво.

— А! — закричал кто-то из врагов. Вероятно, таким образом он выражал свое негодование по поводу гибели товарища. После крика он высадил в направление Тойво все восемь пуль, попав в белый свет, как в копеечку. Затем скрылся за камнем на перезарядку оружия.

Тойво направил ствол своего револьвера на валун, который стоял по соседству со служившим укрытием оперативнику. Он нажал на курок и с удовлетворением кивнул головой. Рикошет оказался отменный — прямо во вражеского стрелка. Тот вскочил во весь рост, замахал руками и начал вопить. Можно было, конечно, валить его прямо сейчас, но финн этого делать не стал — пусть себе верещит, радует слух своих сотоварищей. Жаль, недолго ему осталось — вон, кровь из шеи так и хлещет!

Тойво не был в состоянии не только перевязать себя, но и вытереть пот с лица. Да это уже было и не столь важно. Теперь бы пистолет не выронить, да стрелять по гадам, чтоб не высовывались!

— Тойска! Сколько у тебя патронов? — вдруг раздался приглушенный голос откуда-то со спины. Антикайнен подумал, что это всего лишь морок: кто еще может говорить с ним на финском языке посреди этой русской войны, да, к тому же, обращаться так, как это было в детстве. Но голос был определенно знакомым.

— Около десяти, — тоже по-фински ответил он, не оборачиваясь. Нельзя шевелиться, силы нужно беречь, чтобы целиться во врага, когда тот пойдет в атаку.

— Еще оружие есть?

Какой же знакомый голос! Тойво силился вспомнить, кто же это ему мерещится, но никак это не получалось.

— В рюкзаке пара револьверов, — ответил он.

Вещмешок, который был под рукой, уполз куда-то назад. Какая реалистичная галлюцинация!

— Ого, так их здесь даже три штуки! — сказал голос. — Вот что! Ставлю тебе боевую задачу, Тойска — продержаться десять минут. Стреляй во все, что шевелится. Не подпускай врага к себе.

Тойво не ответил. Чего попусту говорить! Он продержится столько сколько продержится пистолет в его руке. С этими потерями врагов осталось девяносто девять тысяч девятьсот восемьдесят девять. Как раз нужное количество для того, чтобы воевать с одиноким финским шишом. Живым брать его, похоже, они не собираются. Это большой плюс. Вероятно, есть какие-то минусы, но Антикайнен о них как-то забыл.

Потом была стрельба. В него стреляли, он палил в ответ. Забив последними пятью патронами барабан, Тойво похвалил сам себя: если может делать такие вещи, значит, сил должно хватить на то, чтобы выпустить все пули во врага. Ну, или хотя бы в сторону врага.

Он увидел, как люди в гражданской одежде, пытаются почему-то бежать в сторону открытого берега, а не к лесу или к нему, но тотчас же забыл об этом. Антикайнен чувствовал, что стреляет, потому что пистолет бил отдачей в руку, а в ушах гулко бухало. Сколько он положил? Сколько осталось? А остался легион…

Внезапно наступила полная тишина. Тойво подумал, что оглох, или умер. Но где-то робко запели птички, а боль все также продолжала жечь и руку, и ногу, и бок, и даже голову. Он лежал лицом вниз, не в состоянии ни повернуться, ни хотя бы перекатиться в какое-нибудь скрытное место. И сознание его не покидало.

— Молодец, Тойска! Еще парочку завалил! — тот же знакомый голос. — Ты пули подпиливал, что ли?

А он действительно нанес ножом на конце каждого патрона крест-накрест надпилы, чтобы при попадании в тело пулю разворачивало розочкой, круша вокруг все. Типа «дум-дум» времен колониальных войн в Индии.

— Сейчас будем двигаться, придется потерпеть.

Тойво не придал никакого значения этим словам. Как двигаться — летать, что ли? Но кто-то ухватил его за плечи и поволок. Это было больно. Да что там — это было очень больно! Хотелось застонать, но не хотелось открывать рот. Он замычал.

Вероятно, все-таки в какой-то момент Антикайнен отключился, потому что без всякого перехода обнаружил себя посреди камышей на чем-то плавучем. Лодка! Откуда? Оттуда. А кто правит? Паромщик Харон, что трудится на мертвой реке Стикс. Он перевозит только тех умерших, чьи кости покоятся в могиле, получает за это плату — навлон — и это дорога в один конец. Тойво беспокойно зашевелился, отчего боль зажгла свой костер еще пуще.

— Ты потерпи, Тойска, — сказал кто-то. — Потом будем с ранами твоими разбираться. Пока же надо убраться отсюда.

Нет, это не Харон. Тот, старый грязный в рубищах никогда не разговаривает. Его борода развевается по ветру, он рулит одним веслом, а рядом души умерших стенают и плачут. Здесь может плакать только он. Персональный рейс Харона — слишком жирно. Так что жив пока Красный финн.

— Я, вообще, случайно на лодке в поселке оказался. В магазин надумал зайти, — проговорил лодочник — «нехарон». — А там все закрыто, людей нет, два патрульных меня сразу срисовали, обступили и допрос по всей строгости учинили. Один спрашивает, другой бьет по ногам и лицу.

Весла в руках гребца работали мерно, создавая успокаивающий фон: «щщек» — входили в воду, «апп» — выходили, «уй» — говорили уключины, «шш» — шелестел по борту камыш.

— Единственно, что понял: ловят беглого чухонца — «чушка белоглазого». Я почему-то сразу про тебя подумал. Пока объяснял этим патрульным, что я не при делах, стрельба началась. Те двое сразу на задворки удрали, типа — засаду организовали. Ну, а я обратным путем пошел на звук.

«Щщек, апп, уй, шш». Но до чего же знакома речь и, вообще, манера. Тойво силился открыть глаза, но как-то не очень получалось.

— Понял, что застали тебя врасплох — уж больно нехорошое место для войны! Ну, недолго понадобилось, чтобы понять, отчего так получилось — ты весь в крови и грязи. Тут уж не до выбора дислокации. Я еле тебя узнал.

«А я тебя не узнаю, черт побери!» — напрягался Тойво. — «Хотя знаю!»

— Дальше тебе известно: взял все три револьвера и пошел воевать, как умел. Не бросать же в беде своего однокашника!

Узнавание пришло мгновенно.

— Крокодил! — выдохнул Антикайнен.

— Ага, — ответил тот, усмехнувшись детской кличке. — Он самый! Сторож пансионата НКВД.

Тойво улыбнулся, и беспамятство, наконец, накатило на него, туша боль.

— Здорово, Рейко, как твоя нога? — сказал он и перестал реагировать на окружающее.

23. Здравствуй и прощай

Рейно, забрав из рюкзака у раненного Тойво пистолеты, почувствовал прилив возбуждения — очень давно не держал в руках никакого оружия. Полный Георгиевский кавалер, волею судьбы оказавшийся нищим калекой после Революции, никому ненужный герой войны чудесным образом пристроился сторожем в пансионате на заливе.80 Чудом было то, что у него появилась крыша над головой и кусок хлеба, а не только больная нога и видавшая виды клюка.

Сначала пансионат был беспризорный — кто хотел из еврейского правящего класса, тот и приезжал. Безобразничали, конечно, но в меру. А потом образовалось НКВД, которое заинтересовалась старым царским санаторием для горных инженеров и золотопромышленников. Вокруг вырос забор и будка с охраной. Но Рейно, как специалиста по меду и разного рода финским гастрономическим примочкам, оставили на месте. Хромой молчаливый чухонец, исполнительный и обязательный, устраивал всех.

Обжившись во флигеле, он нашел возможность перевести сюда мать, которая тоже нашла возможность перевести сюда невесту для сына. Об отце, Крокодиле-старшем, Авойнюсе, вспоминали, но очень абстрактно: был такой, жил такой, а потом скончался от удушения злодеями.

Мать Рейно, поработав изрядное количество лет посудомойкой, померла в покое и уверенности: с ее сыном теперь будет все в порядке. Да так и вышло.

Невеста очень быстро стала женой, она была русской и после потери родных и близких в 1918 году, считала, что и ее жизнь вот-вот закончится. У них появились дети, причем жену свою он вывез за пределы пансионата — не стоит лишний раз попадаться молодой и привлекательной женщине на глаза обезумевших от всевластия аппаратчиков НКВД.

Нога стала болеть меньше, этому способствовало не только еженедельная баня с веником из крапивы, но и хорошие отношения с доктором, курировавшим помимо разного рода специальных объектов и этот пансионат.

В 35 году его пытались забрать по обвинению в шпионаже на Финляндию, Сенегал и всю Азию, но два раза в неделю приходилось выпускать из кутузки, потому что кто-то из высоких чинов НКВД требовал его париться в бане — Рейно был специалистом по сауне, как и положено настоящему финну. Через пару недель на него махнули рукой и забыли про шпионаж.

Вот такая была судьба у Крокодила.

Когда же у него за поясом оказалось два револьвера и один в руках, то распорядиться ими он захотел по прямому назначению, а не ореху, положим, колоть.

Камышами он опять дошел до поселка, вычислил, где сидят в засаде патрульные и пошел к ним, не скрываясь. Его хромота опять стала объектом самых гнусных шуток, каким милиционеров, видимо, специально обучают в специальных учреждениях. Рейно не отвечал на злословие, вытащил пистолет и двумя выстрелами положил обоих, не испытав при этом никакого угрызения совести.

В его распоряжении было три барабана патронов, то есть, 24 штуки, не жалко было потратить парочку на своих обидчиков.

Рейно обошел лесом залегших оперативников и не стал придумывать ничего хитроумного — просто открыл огонь, не считаясь с боеприпасами. В стане врага в связи с этим прошло замешательство: они, вообще-то, рассчитывали всего на одного противостоящего им стрелка. Тут же их было, как минимум, два. Парни в гражданской одежде, не имеющие реального боевого опыта, засуетились, задергались. Кто-то вскочил и с негодующим криком побежал вдоль берега, будто на открытом пространстве в него будет не так легко попасть.

Тойво бухал из своей пушки, Рейно поддерживал его из своих револьверов, безжалостно выбрасывая их один за другим по мере опустошения боезапаса.

В общем, никто из представителей власти не выдержал перекрестного огня. Можно было по этому поводу сколько угодно негодовать, бегать, сломя голову, но в живых остаться было нереально. Даже в раненных — тоже нереально. Рейно, погрузив Тойво в лодку, методично обошел всех павших в борьбе с контрреволюцией — уж таков был военный закон не оставлять врага за спиной.

Он привязал свою лодку сбоку от лодочной станции, чтобы на нее не упал случайный взор. Впрочем, на данный момент никого случайного в пансионате не было. Как ни странно в середине лета постояльцы предполагали другой отдых вместе с семьей — на Кавказских Минеральных водах, либо в Сочи. Те же, кто по долгу службы оставался на боевом посту, наезжали отдыхать только в конце недели. Никто из живущих в государственных общежитиях пролетариата сюда не допускался на пушечный выстрел. Гопникам, как говорится, здесь было не место.

На всякий случай Рейно укрыл лодку брезентом и, отчаянно хромая, заспешил к единственному человеку, который мог оказать помощь. По счастливой случайности он именно сегодня прибыл, спеша насладиться спокойствием и редким погожим днем.

— Доктор! — сказал ему финн. — Вы можете послужить делу контрреволюции?

Тот прикрыл рукой глаза от яркого неба и деликатно поинтересовался, сохраняя в шезлонге всю ту же расслабленную позу:

— Ну, вероятно, могу. Если только это несильно повредит моему отдыху.

— Тогда пойдемте! — решительно приказал Рейно.

— Ну, вот, отдыху это уже вредит, — пробормотал доктор, поправил на лысой голове панаму, но все-таки поднялся на ноги. — Только не бежите, а то я не поспею за вами, любезный.

Финн не стал обращать внимание на эти слова, так как именно стараниями доктора он мог теперь более-менее сносно ходить, не опираясь на костыль. Он привел своего спутника к лодке и откинул брезент.

— Вот это и есть контрреволюция, — сказал он, указывая подбородком на тело Тойво. — Без помощи загнется вовсе.

— Боже мой! — всплеснул руками доктор. — Не долго мучилась старушка в высоковольтных проводах! Товарищ Антикайнен, не надолго же вас хватило в новом мире!

В этот момент раненный открыл глаза.

— А, доктор Борменталь! Рад встрече. Похоже «разрушители» берут верх, — сказал он и снова смежил веки.

— Вы знакомы! — обрадовался Рейно. — Поможете нам?

— Любезный! — строго посмотрел на него доктор. — Я давал клятву Гиппократу! Может, конечно, он ее не слышал, но это неважно. Важно, что я не давал клятву нашему с вами начальству.

Он спустился в лодку и бегло осмотрел Антикайнена, временами бормоча себе под нос что-то непонятное. Потом обернулся к Рейно и сказал:

— Надо перетащить его в какое-то помещение, чтоб никто не нашел. Также надо мой саквояж, горячую кипяченую воду, свежевыстиранные простыни и порошок гипса из ординаторской.

Пока они плыли сюда, Рейно уже продумал, где и как держать своего старого школьного товарища, чтоб это оказалось безвредно и для него самого, и для окружающих. Без сомнения, что в течении трех-четырех часов после прекращения стрельбы ближайшая станция Репино и дачный поселок, да и пансионат, наверно, будет наводнен сотрудниками органов. Они будут рыть землю в поисках преступников, кипя священным пролетарским, как они любят говорить, гневом. Если хорошо пороют, то уничтожат все следы.

Вдвоем с доктором они вытащили Тойво, переместив его в лодочный сарай. Здесь по углам было столько хлама, что им можно было укрыть не только человека, но и слона, чтоб никто не нашел.

Пока «быстроногий олень» Рейно торопливо исполнял все распоряжения доктора, тот готовил своего неожиданного пациента к операции. Предстояло извлечь пулю из плеча, обработать и зашить все раны, наложить шины и гипс на сломанную ногу. Хорошо бы капельницу и переливание крови, да куда там!

Тойво за свою жизнь столько раз блуждал по закоулкам беспамятства, что знал там уже все тропинки. Искать резервы в организме стало второй натурой. Поэтому стесненные условия, антисанитария, отсутствие полной медицинской помощи — все это было неважно. Для него самого требовалось уединение, медикаменты, которые бы позволяли не усугубляться существующему состоянию, да поддержка неравнодушного человека.

Сейчас неравнодушных людей было двое: старый однокашник Крокодил и не менее старый практикующий хирург Борменталь. Вероятно потому что не было заботы партии и правительства, Тойво поправлялся быстрее, чем того ожидал доктор — он бывал в пансионате только наездами, но каждый осмотр своего тайного пациента приносил ему удовлетворение.

— Жить будете, любезный товарищ Антикайнен, — всегда говорил он.

— В неоплатном долгу перед вами, товарищ Борменталь, — всегда отвечал тот.

— В здоровом теле — здоровый дух, — всегда добавлял Рейно. — Выпьем, товарищи, за здоровье!

Гигантский шмон, устроенный органами госбезопасности и иными членами могучего тела государства Советская Россия, продолжался неделю, потом затух сам собой. Тойво, помещенный через заднюю часть туловища внутрь бутафорского слона, радостно поднимающего над собой в хоботе что-то ныне отвалившееся и затерявшееся, слышал, как милиционеры и следователи несколько раз на дню обыскивали лодочный сарай и ругались на свое начальство.

Через месяц сняли гипс, через месяц и один час он начал ходить, претерпевая боль. С питанием никаких проблем не было, была проблема с началом осеннего сезона, когда каждый уважающий себя энкавэдэшный начальник объявлял себя грибником и в промежутках между похмелкой и пьянством ходил по ближайшему лесу, подбирая установленные для него грибы. Если начальник крупный — то и грибы попадались белые, если так себе — подосиновики, если вовсе не начальник — то мухоморы. Заготовкой грибов и их закладкой на тропах занимались дети обслуживающего персонала, в том числе и Рейно.

О перестрелке по случаю ловли негодяя Антикайнена никто не упоминал. Было — и прошло. А было ли, вообще?

Однажды хромой Крокодил принес газету «Знамя», или «Вымпел», или как-то иначе в том же духе.

— Видал? — показал он заметку в пол-газетного листа о важности лыжной подготовки советских солдат.

— Подпись знакомая, — согласился хромой Тойво, делая уборку в слоновьей утробе, где уже, вроде бы, и прижился. — Фотография — не очень.

На маленьком газетном снимке был запечатлен пожилой лысый и толстый мужчина — автор рукописного труда. «Антикайнен Т. И., командир лыжников зимнего похода 1922 года в Карелии».

— Можно так выглядеть в 42 года? — спросил хромой Тойво.

— Можно, — согласился хромой Рейно. — Фотография взята из будущего. Посмотри, каким станешь через 20 лет.

Хромые опять посмотрели в газету.

— Какая отвратительная рожа! — вздохнув, сказал Тойво.

— Зато вот он — герой! Ни тебе преследований, ни тюрьмы, кивай головой и радуйся жизни.

Конечно, другой Антикайнен объявился не просто так. Не так давно закончилась позорная Зимняя война с Финляндией, в Карело-Финской ССР активно уничтожалась финская прослойка населения, впрочем, как и карельская, но пропаганда говорила обратное: финский «пролетариат» поддерживает, финский «пролетариат» не позволит и еще что-то там с финским «пролетариатом». А узник совести, отмотавший в капиталистических застенках шесть долгих лет, пламенный революционер и герой беспримерного лыжного похода Тойво Антикайнен всецело поддерживает линию партии-правительства. Сам, гаденыш, поддерживает и другим, падла, советует.

Вероятно, находились те, кто покупался на эти пустые лозунги. А вот Рейно над этим только посмеивался. Он был ярко выраженным замаскированным недобитым контриком. Таким и остался до самой первой блокадной зимы. А потом сгинул вместе со всей своей семьей, будто его и не было. И пансионат сгинул. В современной России на его месте выстроили новый, фешенебельный и дорогущий. В дачном поселке Репино он — градообразующее предприятие.

Хромой Крокодил мог пропасть, вступив в конфликт и противостояние с новым немецким порядком, сдавившим в тиски город на Неве. А мог и уйти по льду Финского залива в далекое и беззаботное будущее. Следы его и его семьи затерялись среди заснеженных торосов.

Псевдо-Антикайнен тоже пожил не совсем долго и счастливо. Конечно, он выступал с речами, он писал какие-то пресные статьи в коммунистическую прессу, но вокруг него всегда была область отчуждения, будто те из его товарищей, что остались в живых, сторонились его. После начала Великой Отечественной войны он начал работать массовиком-затейником, почему-то растеряв весь свой гигантский диверсионный потенциал, занимаясь переводами показаний пленных белофиннов. Беседовал с ними, убеждал в сотрудничестве, не составляя никаких рекомендаций по тому или иному пленному или перебежчику. Все было только в общих чертах.

Может быть, поэтому псевдо-Тойво и не насторожился, когда на светскую сторону перешел странный батальон номер 21, в котором собрался настоящий уголовный народ, призванный Финляндией из тюрем. Руководил им будущий Олонецкий палач Никко Пярми. Позднее он с коллегами уголовниками всплыл в концентрационном лагере на краю оккупированного города Олонца, снискав дурную славу своим зверствами и казнями заключенных даже среди финского командования. Прошляпил!

Связь Антикайнен и Пярми вызвала немало недоумения, вездесущий Юрье Лейно даже сдался советским войскам, чтобы лично встретиться со старым знакомым — именно он когда-то в 1934 году и продал Тойво. Уж что там хотел обсудить Маннергейм через ренегата Лейно с потенциально опасным Антикайненом — осталось загадкой. 4 октября 1941 года псевдо-Тойво, находящийся до этого в Архангельске по партийно-номенклатурным делам, вылетел на самолете то ли в Москву, то ли в Беломорск, где его ожидал Лейно. Самолет немедленно после вылета разбился.

Из всех пассажиров и членов экипажа только Антикайнен обгорел до неузнаваемости. Его после непродолжительного расследования обстоятельств крушения закопали в землю на острове Кегостров. Сделали это без коммунистической панихиды и революционных речей.

Лучший друг Отто Куусинен на похороны не приехал.

Юрье Лейно обменяли на наших пленных обратно в Финляндию. Маннергейм, наконец-то смирился с потерей денег и забыл о Тойво.

Но до всех этих событий было еще куча времени, никто не предполагал, что такое может случиться.

Из всех ран Тойво беспокоила только две: простреленное легкое и сломанная нога. С наступлением осени он тайно перебрался на чердак пансионата, где не было сырости и холода. Он неутомимо разрабатывал свою хромоту, выполняя привычные ему упражнения на непривычный манер — чтобы нога постепенно привыкала к нагрузке.

Также по рекомендации Борменталя Антикайнен надувал резиновую грелку по миллиону раз на день. Это, как предполагалось, способствовало рассасыванию рубцов в легком.

Он не собирался скрываться здесь всю свою жизнь.

И однажды жуткой декабрьской ночью в метель настал час «Хе». Тойво навострил лыжи.

Антикайнен уже окреп достаточно, чтобы замахнуться на лыжный поход. Он ждал только удобной погоды — снега с ветром, чтобы никакая собака не обнаружила лыжный след.

Лед на заливе встал еще в начале ноября, рюкзак был собран даже лучше, чем перед побегом из Москвы, лыжи марки «Телемайер» ждали в укромном месте. Конечно, без Рейно и Борменталя, экипироваться бы ему не удалось. Но тем и приятна жизнь, что в ней встречаются хорошие люди.

Доктор прекратил навещать пансионат с первым снегом, на прощанье он долго проникновенно тряс руку Красному финну.

— Когда я вижу вашу целеустремленность, мне самому хочется жить также, — сказал он. — Если мне в последнее время встречались большею частью «разрушители», то вы — самый настоящий «созидатель». И спасибо, что показал, как можно быть именно таким.

— Вам спасибо, что залатали меня, — тоже растрогался Тойво.

— Всегда пожалуйста, — ответил Борменталь. — Надеюсь, больше не придется. В смысле, не будет повода для такого хирургического лечения.

Он слегка запутался, махнул рукой, словно, отгоняя лишние слова и ушел из жизни Антикайнена. В уголках его глаз блестели непрошеные слезы.

С Рейно Тойво простился уже на заливе, громко крича, чтобы перекрыть вой ветра.

— Ну, давай, Тойска! В добрый путь!

— Спасибо, Крокодил! — от волнения Антикайнен назвал того детской кличкой. — Слышь, Рейка, ты береги себя. У тебя золотое сердце.

— Живы будем — не помрем! — Рейно протянул руку без варежки. — Прощай, друг!

— Прощай, друг! — ответил Тойво, поспешно снимая свою рукавицу. — Я тебе верну твой пуукко в другой жизни.

— Ладно, иди, уж! — в уголках глаз Георгиевского кавалера неожиданно заблестела влага.

Антикайнен развернулся, одел свою варежку, поправил лямки ремней и пошел прямо в пургу. Он не решался смахнуть слезы, ветром выдутые на скулы. Так они и замерзли.

Впереди была ночь, полная ветра, снега и борьбы. Следовало держать направление по компасу, да не угодить лыжей в торос. Только тогда можно будет достичь другого берега, финского, а потом двигаться дальше.

Снова дорога, но на этот раз конец ее определен — это дом. Поэтому этот путь — самый последний, оттого и самый сложный.

24. План диссертанта

В самый сочельник Рождества Тойво снял лыжи и приставил их к стенке сарая. В самолично пошитом из простыней белом масхалате он сливался и с темнотой, и со снегом, и, вообще, соответствовал зимней сказке. Будто не человек, а призрак — фантом.

Во время жесточайшей пурги он прошел через лед Финского залива и незамеченным углубился в Финляндию. Что же — здрасте, меня не ждали, а я вернулся. Родина еще не успела соскучиться.

Метель бушевала весь следующий день, так что ему удалось пройти много километров, прежде чем решиться на ночевку. Тойво вспоминал свой рейд 1922 года, и ему казалось, что тогда все было сложнее, тогда риска было больше. Теперь же — чепуха, теперь как-то несерьезно, словно бы на воскресной прогулке. Главное — не отступать от плана, то есть, двигаться по придуманному маршруту и обходить стороной любые людские поселения.

Тохмаярви — это не Северный полюс, можно сказать, в шаговой доступности, но он все равно утомился. Бежать на лыжах и ловить кайф от своего здорового тела — это одно. Когда же постоянно приходится беречь легкие от студеного воздуха и ногу от излишней нагрузки — это отнимает силы. Но он все равно дошел до усадьбы, где жила Лииса.

Но просто так подойти и постучать в дверь отчего-то не решался. Антикайнен не боялся оказаться нежданным и даже лишним, но ему ужасно не хотелось беспокоить эту молодую женщину, расстраивать ее и, вообще, каким-то образом вмешиваться в ее жизнь. Что она делает сейчас, как празднует Рождество?

Лииса была дома, и была одна. Некоторые одинокие люди никак не отмечают праздники, словно бы обижаясь на них за свое одиночество. Но она накрыла стол, придав ему торжественный вид, сварила традиционную рождественскую кашу, не забыв бросить в нее маленький орешек, налила в хрустальную рюмку на высокой ножке шипучий глегги.

Молодая женщина, укутавшись шерстяным платком, даже вышла во двор, чтобы посмотреть на яркие, будто бы праздничные, звезды. Зимнее ночное небо — это лучшая картина, на которую можно смотреть бесконечно, рискуя, правда, продрогнуть. Она вернулась в дом и, вдруг, поняла: что-то изменилось, что-то было не так.

Лииса в задумчивости сделала глоток из своего бокала, а потом, вдруг, встала из-за стола и, забыв о платке, выбежала за дверь.

— Ты пришел? — спросила она ночь. — Ты вернулся?

И ночь ей ответила знакомым голосом, который она не слышала уже много лет.

— Здравствуй, Лииса. Прости, что так долго.

Она заплакала, когда обернулась и увидела Тойво с заиндевелой бородой, переминающегося, словно в нерешительности, с ноги на ногу. Женщина прижалась щекой к его груди и немедленно к ней примерзла. Шутка — не примерзла, просто такими словами захотелось скрасить всю торжественность момента.

Потом они вдвоем сидели за столом и не знали, о чем говорить. Просто смотрели друг на друга и улыбались. Орешек из каши достался самой хозяйке.

А поутру, пока Тойво не проснулся, Лииса истопила баню. Ведь именно в сауне происходит возвращение человека к нормальной человеческой жизни. Ну, нормальная человеческая жизнь возвращалась к Антикайнену так, что он боялся в нее верить: милая женщина, не стесненная одеждой, жар парилки, который вместе с березовым веником сгоняет с тела и души всю скверну, а также покой и безмятежность.

Они ходили в баню до самих сумерек, забегали в дом перекусить праздничной едой, барахтались в снегу, разгоряченные парилкой, снова грелись и радовались друг другу, как умеют это делать люди, чьи ожидания наконец-то сбылись.

— Мы с тобой должны идти дальше, — через несколько дней сказал Тойво.

— Куда? — спросила Лииса, нисколько не удивившись сказанному.

— В другую страну, к сожалению, — вздохнул он. — Туда, где мне позволят жить.

Лииса не торопилась с ответом. Порой, здравый смысл легко может ускользнуть от мужчины, но женщины умеют запросто изловить его и правильно истолковать.

— Ты только не думай, что я хочу остаться здесь. Одиночество — это блюдо, которым в конце концов можно отравиться, — сказала она. — Если мы пойдем вдвоем, то тебе, без документов, беглому, придется заботиться не только о себе, но и обо мне. А это, пожалуй, даже для тебя слишком много.

Тойво начал улыбаться, потом обнял Лиису за плечи и сказал:

— Как приятно иметь дело с умной женщиной!

В общем, через несколько дней они обо всем договорились, взвесив все сомнения и страхи так, чтобы вред от этого вышел наименьшим.

Антикайнен через замерзший Ботник отправится в Швецию, затем в столицу Швеции. Эта Швеция, конечно, не та страна, где позволительно жить, но посетить Швецию надо.

Ну, а затем настанет время, в котором будет спокойно и даже иногда радостно. Вот в то время Лииса и приедет, составив маршрут и не волнуясь по ненужным поводам.

Это разумно? Это правильно. В случае, если в пути произойдет что-то ужасное, Лиисе в это впутываться вовсе необязательно. Ну, а деньги на поход были — от продажи былой усадьбы Антикайнена. Много денег, конечно, не получилось, но и усадьба — это лишь название. На само деле — хутор. А хутора задорого продаются, разве что возле Диканьки.

Тойво отдыхал четыре недели. Они ходили в баню, едва ли не через день, и едва ли не через баню Лииса плакала, осторожно касаясь пальцами поджившие пулевые отметины на теле Антикайнена.

Добраться до страны Швеции оказалось не сложнее, чем удрать из большевистской России в Финляндию. Только погода была лучше. И рыбаков на Ботническом заливе больше.

Проверенные двумя переходами лыжи Тойво отвез в столицу Швеции по известному ему адресу. По совпадению именно во время визита в адресе были адвокат Рудлинг со своей женой Рут, их маленьким сыном Калле и котом Хонка. Да и не мудрено, здесь они и жили все вместе.

Арвид был очень рад нелегальному визиту дорогого гостя, Рут несколько обеспокоена — надо ли сообщать в Москву, что Антикайнен у них — Калле было одинаково доволен, а Хонка гостей недолюбливал. Они беседовали долго, разошлись ночевать только заполночь, решив несколько важных вещей.

Во-первых, Рут достанет Тойво старый, практически вышедший из употребления нансеновский паспорт — хоть что-то.

Во-вторых, Арвид сведет финна с одним священником, который чрезвычайно заинтересовался опытом Антикайнена со страной Шамбала, а также последующим за этим мистическим путешествием. Тойво как-то вскользь упоминал об этом, не ожидая, что Рудлинг обратит на это свое внимание. Но адвокат обращает свое внимание на все, если он адвокат, а не судейская кукла.

Ну, а в-третьих, следует дождаться результата двух первых.

На паспорт ушло полдня. Еще полдня ушло на ожидание встречи со священником. А вот это событие, как раз, и перевернуло всю последующую жизнь некогда Красного финна.

— Здравствуйте, — сказал цивильно одетый дядька, более похожий на учителя географии в начальной школе.

— И вам не хворать, — ответил Тойво.

Они встретились в маленьком кафе на Дроттингатене под названием «Ребро Адама». Хозяйкой, как можно догадаться, была женщина — ребро Адама. Она самолично принесла пиво обоим гостям, пожалуй, даже — единственным гостям.

— Что — недолюбливаешь попов? — спросил дядька и пригубил пиво.

— А вам разве можно? — Тойво кивнул на бокал.

Они вели разговор на финском языке, но для священника он явно не был родным. В младенчестве он говорил на немецком, благо родился в Австрии, но продвижение по религиозной лестнице иерархии в юношестве открыло у него талант к языкам. Да и не только к языкам — позднее, обучаясь в Ватикане, он приобрел все навыки, необходимые для агента одной из двух разведывательных структур Святого Престола. Его имя было практически неизвестно до тех пор, как он сделался епископом и начал сотрудничать с видным фашистом, изобретателем передвижных автомобильных газовых камерВальтером Рауффом. Имя его Алоиз Гудаль, сотрудник папской контрразведки Modality Pianism, созданной совсем недавно — в 1909 году при Папе Пизе Х.

Вторая, нацеленная на оперативную и полевую работу, папская разведка называется АС, то есть, Священный Альянс. И она начала действовать гораздо раньше своих коллег — в 1566 году по приказу Папы Сия V. Но так уж карта легла, что первыми на Антикайнена вышла именно МР.

— Нам можно, — пожал плечами Алоиз. — Нам многое чего можно.

Тойво действительно недолюбливал попов, в большинстве своем они лицемеры и вруны. Но Гудаль мало походил на священника. Теперь же, после краткого знакомства, он перестал походить и на учителя географии.

— Итак, мне бы хотелось получить некоторую информацию, которая меня, признаться, заинтересовала, — продолжил он.

— Для начала мне бы тоже хотелось получить кое-что, — Антикайнен задумался, как бы лучше сформулировать свои претензии. — Содействие.

Алоиз одним глотком допил пиво и попросил у хозяйки еще. Пока та наливала бокал, он сказал, не пряча легкую улыбку:

— У нас получается обмен, как бы нам легче и безболезненно его организовать?

— А мне пива можно? — спросил Тойво и, получив утвердительный кивок головой, гаркнул в сторону бара. — Пыва!

К исходу бутылки коньяку, плавно перенявшей эстафету у более легких напитков этого бара, они пришли к соглашению.

Финн делится своими наблюдениями о походе вместе с товарищами Блюмкиным и монахом Игги в Тибет, знакомстве с Шамбалой, а священник указывает в каком направлении и как идти, чтобы оказаться в городе Сплит на берегу Адриатики. Если это ему удается, то там он встречается с одним человеком — тоже, как не трудно догадаться, попом — и рассказывает начало своего приключения после Шамбалы. В обмен — место на пароходе, отходящем в Канаду. Ну, а остальное Тойво дорасскажет уже на берегу реки Святого Лаврентия — там тоже есть, кому послушать.

Если же Антикайнену достичь Хорватии не удастся, тогда его информация не столь и важна. Все в руках Господа.

Что же, вполне разумно. Тойво согласился. Канада — пусть будет Канада.

— Только учтите, что все ваши передвижения — полностью за ваш счет. Также придется платить за трансфер на пароходе, — сказал Алоиз и испытующе посмотрел на финна.

— Ладно, — согласился тот. — Как же назвать столь необычную сделку?

— Ну, это не сделка, — подумав, ответил священник. — Это, скорее, план. Пусть будет «План диссертанта».

Они хлопнули по рукам и потом хлопнули по последнему бокалу коньяку.

Позднее «Планом диссертанта», название, которым Гудаль поделился с коллегами из АС, стала именоваться операция по проникновению католических священников на оккупированные фашистами территории Советского Союза.

Что искали священники, упоминания о которых не сохранились в истории войны, в качестве кого они рыскали по оккупированной территории — АС, как и МР никому не расскажет. «План диссертанта» — и баста.

В общем, Тойво ушел от гостеприимной четы в самом начале марта. Рут не решилась рассказать Москве о визите беглого зэка. А кот Хонка только облегченно вздохнул: меньше народу — больше кислороду. И еды тоже больше.

Антикайнен пересек на пароме пролив в оккупированную фашистами Данию. Целью визита на проверке паспортов он назвал странную «всестороннюю договоренность о фольклорном наследии стран Балтии и Советского Союза» и хлоп под нос полицаю советский паспорт! Любая собака в Европе знала тогда, что Германия и СССР — союзники и друзья.

— А куда вы направляетесь?

— В Берлин! — ответил Тойво и задрал нос к небу.

Ого, подумалось полицаю, тогда тебя еще сто раз остановят и расспросят. Пусть они там и разбираются с этим.

— Добро пожаловать! — сказал он и жестом позвал следующего человека.

Один из самых критичных моментов всего похода в Сплит он миновал, чему был безмерно рад. О том, что деньги у него были после визита в отделение американского банка в Стокгольме, Тойво священнику не рассказал. Меньше знает — крепче спит. Да и сам этот поход больше походил на проверку: сумеет ли человек справиться с такой неординарной задачей? Если — да, то можно прислушаться к его россказням. Если нет — то пустобрех.

Через Данию и Германию он прошел без особых задержек. В Чехии случились некоторые сложности. Но все решилось, когда решающим аргументом выступили деньги, совсем незначительная сумма. Этого оказалось достаточно для того, чтобы вновь сесть на поезд, следующий в Вену. Чтобы попасть в Венгрию Тойво решил не пользоваться железнодорожным транспортом, а добирался на перекладных, предварительно создав у себя запас алкогольного колорита Чехии — бехеровки. Венгры — люди со сложными характерами, в противовес лицемерию и трусости наделенные практически без исключения вспыльчивостью и упертостью. Они худшие из врагов, но добрейшие из друзей.

При переходе через горы на Антикайнена напали усташи, но приграничные венгры рассказали, как себя обезопасить: бежать, что есть сил, а потом прятаться. Тойво, имевший кое-какой горный опыт по Тибету, ловко карабкался по скалам, избегая предательские камни-обманки — с виду устойчивые, но на самом деле всегда готовые обвалиться. Чутья в этом случае недостаточно — нужна наблюдательность. Где есть следы от всякой горной живности — там и надежно. Козлы прошли — супернадежно. Птица сидела — тоже неплохо. Ящерицы или змеи, крысы и прочая мелочь — и это сойдет. Разве что насекомым доверяться нельзя.

Усташи не стреляли, надеясь на свою горную выправку, да и побаиваясь случайных оползней и обвалов. Но Тойво догнать они не сумели, неважная у них оказалась горная выправка, понты одни.

Снова запахло морем. Но запах этот несколько отличался от знакомой Балтики. И не мудрено, Адриатика — это всегда тепло. Купайся, хоть круглый год. Однако для середины апреля было уже очень жарко. Конечно, местным жителям — не привыкать, но с Тойво сходило семь потов.

Усташи больше не встречались, а местные жители, иной раз любопытствующие, теряли к нему всякий интерес, когда он на пальцах объяснял, что «паломник», что «по святым местам», «подайте, Христа ради». Отросшая рыжая борода, которую Тойво культивировал уже почти девять месяцев, лучше всяких паспортов доказывала — «божий человек».

Антикайнен позволил себе поздно вечер искупаться в море, обнаружив уединенное местечко, где волны гоняли в прибое какой-то плавник, однако дно было песчаное. Это было очень здорово, это было то, ради чего стоило весь день провести на солнцепеке.

В Сплите, не мудрствуя лукаво, он отправился в церковь. Церквей в городе было несколько, но он выбрал ту, где служил священник Крунослав Драганович.

Этот поп оказался подготовленным к визиту финна, поэтому не выглядел ни удивленным, ни напуганным.

— Все-таки добрался? — спросил он.

Они изъяснялись на русском языке, как более-менее знакомом каждому.

— Вашими молитвами, — ответил Тойво и добавил. — А также помыслами усташей.

Крунослав только криво усмехнулся.

— Транспорт через три-четыре дня, — сказал он. — Если деньги есть.

— Сколько? — спросил Антикайнен.

— Шесть сотен американских долларов.

— Однако! — удивился Тойво. — Ладно, справлюсь как-нибудь. Цена, думаю, падать не будет.

— И вот, что еще, — поспешно добавил священник, словно боясь забыть. — С тебя информация.

— А как же! — обрадовался финн. — Назовем ее «Война мертвых». Часть первая.

Крунослав пожал плечами: да хоть «Майн кампф»!

— Только мне нужен кров и стол, — сказал Тойво. — Иначе придется отвлекаться по пустякам. Идет?

Через три дня Антикайнен с видавшим виды рюкзаком поднялся на борт судна, следовавшего в Галифакс. Перед этим Драганович похвалил его бороду, выписал какое-то удостоверение на церковном языке, заметил, что теперь финн — тоже поп, убрал в карман деньги и помахал ручкой.

Снующие в Атлантике гитлеровские подводные лодки не обратили внимание на шедший своим маршрутом пароход с непроизносимым названием, состоящим из одних только согласных букв, и топить его не стали. Через две недели Тойво, обряженный попом, впервые вступил на американскую землю.

А в Галифаксе его уже ждали с машиной специально подготовленные люди. Они хотели сразу упрятать финна в какой-то миссии, обнадежив власти о должном сопровождении в официальные учреждения для заполнения необходимых формальностей эмиграционных форм. Но Тойво возмутился.

— Мне нужна почта, — сказал он.

— Ну, если ты без нас, то просидишь в карантине еще месяц, — сказали поп и попенок, кто, собственно говоря, и были эти специально подготовленные люди.

— Вряд ли, — усомнился Антикайнен. Его английский был далек от совершенства. — Иначе чего бы вам меня встречать?

Почта была организована, телеграмма-молния была отправлена, священники за нее, скрепя сердцем, расплатились. А дальше пошла у них работа.

— «Война мертвых»? — спросили они.

— «Война мертвых», — согласился Тойво.

Вдобавок к тому, что он поведал во второй части своих воспоминаний, финна заставили уточнять первично полученные материалы. Для удобств организовали переводчика, поэтому работалось быстро и продуктивно.

В июне началась война Гитлера со Сталиным, к этому времени Антикайнен легализовался в Канаде, как беженец от нацизма. Его сотрудничество с Ватиканом подошло к концу, он расписался в секретности данных им сведений, и вышел в «свободное плавание». Поп и попенок на прощание принесли ему телеграмму, в которой указывался только номер самолета и его прибытие в Галифакс.

За сутки до означенного времени Тойво проделал много всего: сходил в банк, нанял машину с шофером, заказал агента недвижимости с приоритетом «немедленно». Уже собираясь ехать в аэропорт, могучий шофер, канадец украинского происхождения, кивнул на одежку:

— Неужели удобно ходить в таком гардеробе?

Действительно, малость поизносившаяся ряса хорватского происхождения могла отдать концы в самый неподходящий момент.

Самолет, следовавший из Стокгольма через Рейкьявик в Галифакс, встречал элегантно одетый мужчина с коротко подстриженной ухоженной бородой.

— Ну, вот я и здесь, — сказала ему Лииса.

— Лииса провезла зайца, — сказал ей Тойво, указав глазами на выпирающий из-под плаща живот женщины. — Как это замечательно!

Им еще предстояло пройти таможенный контроль, заполнить кипы документов, но главное, что было впереди — это отдельный дом в отдельном месте на отдельном озере. Так, во всяком случае, обещал агент недвижимости, весь светясь от удачной сделки.

Но главное, что им предстояло — это жизнь.

Эпилог

В 1980 году мерзость политики влезла в Олимпийское движение, бойкот Олимпиады в Москве послужил началом конца идеалов спорта. В том же году умер Владимир Семенович Высоцкий, в сорок два года прожив весь свой человеческий век.

С нарастающей силой закрутился жернов войны в Афганистане, перемалывающий советских мальчишек, не достигших двадцати лет. Их заставляли верить в свободу, равенство и братство — вещи, недоступные для понимания афганцами и афганками, все мировоззрения которых упираются в примитивный закон стада.

В 1980 году на Чемпионате Европы по футболу победили немцы из ФРГ, что никого не удивило. А из всех радиоприемников гремели песни с самого популярного альбома года Great Hits vol. 1 Рода Стюарта. В США новым президентом сделался Рональд Рейган, победивший Джимми Картера.

В 1980 году ушел Тойво Антикайнен.

И я чувствую, как зима крадет мои дни, объявляя иное творение.

Об этом можно прочитать в моем рассказе «Ждать», написанном в 2017 году. Ну, или почти об этом.

Конец.

Примечания

1

Политики в книге не будет, но эта вставка нужна.

(обратно)

2

Полузащитников.

(обратно)

3

Слово турецкое, обозначает – поломать, уничтожить.

(обратно)

4

РОВС.

(обратно)

5

Там серебро (англ.).

(обратно)

6

Шайбы.

(обратно)

7

«Гоп» — это вор, «смык» — обыск. «Гоп со смыком» — процесс отнимания денег с последующей проверкой карманов жертв.

(обратно)

8

https://www.youtube.com/watch?v=Yh309kmK_tk

(обратно)

9

«Советский спорт» от 09.10.1948 года.

(обратно)

10

АПАШ (франц. apache) — по названию индейского племени апачи.

(обратно)

11

https://www.youtube.com/watch?v=2LQjkIbqrxg

(обратно)

12

ОЗК — общевойсковой защитный комплект, средство индивидуальной защиты, предназначенное для защиты от отравляющих веществ, биологических средств и радиоактивной пыли.

(обратно)

13

Общее название наркотиков на сленге.

(обратно)

14

Доктор Авраам Эрскин — персонаж комиксов издательства Marvel, человек создавший сыворотку суперсолдат, благодаря которой Капитан Америка приобрёл свои способности.

(обратно)

15

60 градусов по Фаренгейту — примерно 15 по цельсию.

(обратно)

16

РД — ранец десанта, военный рюкзак, который используют вооружённые силы РФ.

(обратно)

17

Лутер — термин, произошедший из видео игр, где «лут» — добыча, лутер — собиратель полезной добычи. Часто применялось в США во время восстания BLM движения.

(обратно)

18

«Винт» — самодельный наркотик, который зависимые варят из лекарств с содержанием эфедрина.

(обратно)

19

«Обезьянник» — камера предварительного заключения в отделении полиции.

(обратно)

20

Джерки — кусочки вяленого мяса, высушенного в специальных условиях.

(обратно)

21

Абрис — рисунок в линиях без тени, также обводка контуров рисунка.

(обратно)

22

Мультитул — складной карманный инструмент с ножом, плоскогубцами, отвертками и прочим инструментом.

(обратно)

23

Персонажи книги «Человек-Амфибия» 1927 года Александра Беляева.

(обратно)

24

Билли Миллиган — самый известный пациент с диагнозом «множественная личность» в современной психиатрии, прообраз персонажа из к/ф «Сплит» 2016 г.

(обратно)

25

Отсылка к персонажу из фильма «Сплит» 2017 который страдал от множественных личностей.

(обратно)

26

Эльдородо (исп. El Dorado — «золотой») — мифическая южноамериканская страна сказочно богатая золотом и драгоценными камнями, в бесплодных поисках которой, Конкистадоры проложили пути вглубь Южной Америки.

(обратно)

27

Карл Брюллов — известный русский художник, живописец. Автор картины «Гибель Помпеи».

(обратно)

28

Ирий — аналог Рая в славянской мифологии. Джаннат — место куда, согласно Корану, отправятся мусульмане-праведники. Сукхвати — рай в буддийской мифологии.

(обратно)

29

Екатериновка — Элитный коттеджный поселок на Рублевском шоссе.

(обратно)

30

Самозарядное ружье Сайга-12 изготавливается на базе автомата Калашникова, и внешне очень на него похоже, но в отличии от автомата имеет гладкий ствол, используется охотничий патрон 12 калибра и нет автоматического режима огня.

(обратно)

31

Спотифай (Spotify) — один из самых популярных сервисов потокового аудио.

(обратно)

32

КАБОТАЖ — (франц. Cabotage, нем. Kustenfahrt, англ. Coasting trade) — собственно плавание от мыса к мысу, т. е. прибрежное, совершаемое при помощи одних навигационных средств кораблевождения и не требующее средств астрономических.

(обратно)

33

В данном сравнении герой отсылается к Гомесу Адамсу из фильма 1991 «Семейка Адамс» в исполнении Рауля Хулиа.

(обратно)

34

Тур Хейердал — норвежский археолог и путешественник, пересекший Тихий океан на плоту «Кон-Тики».

(обратно)

35

Харви Вайнштейн — известный кинопродюсер, обвиненный в 2017 году в сексуальных домогательствах и приговоренный к 23 годам тюремного заключения.

(обратно)

36

Калигула — прозвище римского императора Гая Юлия Цезаря Августа Германика 21–41 г. н. э. прославившегося своим распутством и устраиваемыми оргиями.

(обратно)

37

Табаки — шакал, прислужник Шер-Хана из книги Редьярда Киплинга «Книга Джунглей».

(обратно)

38

Персонаж Джимми постапокалиптического зомби-хоррора «28 дней спустя» 2002 года приходит в себя в больнице после зомби-апокалипсиса, ничего не знающий о произошедшем.

(обратно)

39

Фоллаут (Fallout анг.) — Популярная серия ролевых игр про постапокалиптический мир.

(обратно)

40

Цитата из фильма «Достучаться до Небес» 1997 года.

(обратно)

41

Парприз — покрытие панели приборов в автомобиле.

(обратно)

42

Очередная отсылка к персонажам фильма «Достучаться до Небес» 1997 года.

(обратно)

43

«Шестиструнный самурай» — постапокалипитческий комедийный боевик 1998, где главный герой был вооружен самурайским мечом.

«Затойчи» самурайский боевик 2003 года Такеши Китано.

(обратно)

44

Персонаж Лиды Гамильтон из франшизы «Терминатор».

(обратно)

45

Отсылка к сцене из кинофильма «Матрица» 1999 г.

(обратно)

46

Крис Кайл 1974–2013 г. — наиболее результативный снайпер за всю военную историю США, по мотивам биографии Кайла был снят фильм «Снайпер» 2014 г.

(обратно)

47

Персонаж Брюса Уиллиса в кинофильме «Криминальное Чтиво» Квентина Тарантино 1994 года.

(обратно)

48

Флайбридж — дополнительная площадка, мостик на крыше ходовой рубки яхты.

(обратно)

49

Корпорация Umbrella из серии игр Resident Evil ответственная за распространение вируса, превращающего людей в зомби.

(обратно)

50

Отсылка к персонажам фильма «Титаник» 1997 года.

(обратно)

51

Отсылка к Капитану Америке, которого в миру звали Стивен Роджерс.

(обратно)

52

АХО — административно-хозяйственный отдел.

(обратно)

53

Автозак — автомобиль для перевозки заключенных.

(обратно)

54

Милдот — сетка наведения, применимая в оптических прицелах.

(обратно)

55

РПК — ручной пулемет Калашникова.

(обратно)

56

ОПГ — организованная преступная групировка.

(обратно)

57

Отсылка к бандам из постапокалптического боевика «Безумный Макс».

(обратно)

58

Отсылка к Кевину Митнику, оному из первых и самых известных хакеров.

(обратно)

59

ПНВ — прибор ночного видения.

(обратно)

60

Иван Владимирович Мичурин — известный русский биолог и селекционер, имя которого стало нарицательным.

(обратно)

61

А. Г. Лорх — ученный, внесший наибольший вклад в развитие российского картофелеводства.

(обратно)

62

Итан Хант — главный герой франшизы «Миссия невыполнима», разведчик, шпион в исполнении Тома Круза.

(обратно)

63

Бэкдор — программа (в данном случае), или изъян, открывающие доступ к системе.

(обратно)

64

РПК — Ручной пулемет Калашникова.

(обратно)

65

Отсылка к главному герою фильма «Коммандос»1985 г. в исполнении Арнольда Шварценеггера.

(обратно)

66

Буссоль — прибор, применяемый для ориентации артиллерийских орудий в заданном направлении, измерении расстояния.

(обратно)

67

«Торнадо-Г» — Российская ракетная система залпового огня, пришедшая на смену известной РЗСО «Град».

(обратно)

68

Андрей Дмитриевич Сахаров — советский физик-теоретик, академик АН СССР, один из создателей первой советской водородной бомбы.

Игорь Евгеньевич Тамм — советский физик-теоретик, академик АН СССР, лауреат Нобелевской премии по физике.

(обратно)

69

Олег Александрович Лаврентьев — советский физик, заслуженный деятель науки и техники СССР, доктор физико-математических наук.

(обратно)

70

слова песни Тома Уэйтса «Hoist that rag»

(обратно)

71

опять же, Tom Waits

(обратно)

72

опять Tom Waits

(обратно)

73

Nazareth — Fallen angel

(обратно)

74

Nazareth — Expect no mercy

(обратно)

75

Dire Straits — Lions

(обратно)

76

Depeche Mode — Black Celebration

(обратно)

77

«Выпускникам 41» Вадим Егоров

(обратно)

78

Nazareth — Cover Your Heart

(обратно)

79

Foreigner — Urgent.

(обратно)

80

sissi — партизан, в переводе

(обратно)

81

Dire Straits — Ride across the river

(обратно)

82

A-ha — East of the sun and west of the moon

(обратно)

83

«Калевала», первая руна

(обратно)

84

A-ha — Minor Earth Major Sky

(обратно)

85

Nazareth — Turning a new leaf

(обратно)

86

Виктор Цой

(обратно)

87

мои читатели уже знают автора этих строк

(обратно)

88

Duran Duran — What's gonna happen tomorrow

(обратно)

89

Foreigner

(обратно)

90

От Матфея гл 24, стих 10, 11, 12

(обратно)

91

стихи поэта Ивана Марьина

(обратно)

92

Dire Straits — Iron hand

(обратно)

93

песня «Машины Времени»

(обратно)

94

A-Ha — There's a reason for it

(обратно)

95

стихи Ивана Марьина

(обратно)

96

В. Егоров «Выпускникам 41»

(обратно)

97

all cops are bastards — все полицейские ублюдки, лозунг неоглобалистов

(обратно)

98

Eurithmics — Thorn in my side

(обратно)

99

General George S. Patton 1885 — 1945

(обратно)

100

В. Рекшан — Красный бант

(обратно)

101

Ю. Шевчук — Террорист

(обратно)

102

там же и тот же

(обратно)

103

там же и тот же

(обратно)

104

Слова героини Джульетты Льюис из фильмы «Wayward Pines».

(обратно)

105

Кестеньга.

(обратно)

106

Как ни странно, но большинство голландцев, немцев и прочих французов, не говоря уже о жителях российского черноземья, именно так и считают.

(обратно)

107

Metsäsissit – дословно лесные шиши, а еще дословнее – лесные партизаны.

(обратно)

108

Слова всемирно любимого россиянского лидера первого десятилетия нулевых годов Медведева.

(обратно)

109

Лишнее напоминание о художественном, а не модном псевдо-публицистическом жанре произведения.

(обратно)

110

Марки лыж финских производителей.

(обратно)

111

См также мою книгу «Тойво – значит «Надежда» – 2. Деньги»

(обратно)

112

Иконы такие массового производства, ничего из себя не представляющие, ширпотреб.

(обратно)

113

Dean Koontz – Breathless -

(обратно)

114

Перевод.

(обратно)

115

Автор популярной книги «Падение Кимас-озера», где как раз каждый дурак без тренировок мог бегать на лыжах по семьдесят километров в день в условиях бездорожья.

(обратно)

116

Murtomaa – вездеходный, в переводе с финского.

(обратно)

117

Тип беговых «осиновых» лыж того времени.

(обратно)

118

A-Ha – Stay on these roads -

(обратно)

119

Перевод.

(обратно)

120

Мясник.

(обратно)

121

«Батрак» по-ливвиковски.

(обратно)

122

Об этом в моих книгах «Не от мира сего».

(обратно)

123

«Кабачок «13 стульев».

(обратно)

124

Susi – по-фински «волк».

(обратно)

125

Foreigner – Long, long way from home -

(обратно)

126

Яблоко – метафорическое название Нью-Йорка.

(обратно)

127

Перевод.

(обратно)

128

«Окуневое озеро» в переводе.

(обратно)

129

«Лососевый ручей» – там, где purolohi хвостом бьет, форель ручьевая.

(обратно)

130

«Рыбная река» в переводе.

(обратно)

131

От слова kodi – дом.

(обратно)

132

Оскари Кумпу принимал участие в Олимпийских играх в Стокгольме в качестве борца. См также мою книгу «Тойво – значит «Надежда» 2.

(обратно)

133

Ensimainen, Toinen, Kolmas – порядковые числительные по-фински: первый, второй, третий.

(обратно)

134

Цитата из фильмы с Кадочниковым «Подвиг разведчика».

(обратно)

135

Четвертый – neljas.

(обратно)

136

Калевала, руна 48.

(обратно)

137

Некоторые мыслители тоже так считают, например Эйно Карху.

(обратно)

138

Постройка на манер сарая, либо летнего домика.

(обратно)

139

Из фильмы Гайдая.

(обратно)

140

Aurora Shining – северное сияние.

(обратно)

141

Знаменитое предсказание из книги Дугласа Адамса «Автостопом по галактике».

(обратно)

142

Почти из «Игр престола».

(обратно)

143

Сноска к «Оптимистической трагедии».

(обратно)

144

Земля Господа, в переводе, Джомолунгма, теперь почему-то называемая Эверестом.

(обратно)

145

Ныне горнолыжный курорт Финляндии.

(обратно)

146

«Джентльмены удачи» Данелия.

(обратно)

147

Способ такой у лыжников.

(обратно)

148

Dire Straits – Telegraph road -

(обратно)

149

Перевод. Непоэтический.

(обратно)

150

Kurki – журавль в переводе.

(обратно)

151

Фраза из «Красной жары» с Шварценнеггером и Белуши.

(обратно)

152

Распространенное ругательство по-казахски.

(обратно)

153

Финнам, в переводе.

(обратно)

154

В переводе «ушки вверх».

(обратно)

155

Всем карелам при Николае Втором обязали русские фамилии: Иванов, Петров, Рубинштейн.

(обратно)

156

Опять в карельском смысле: kazakku – батрак.

(обратно)

157

Там закапывали расстрелянных в Карелии.

(обратно)

158

Сы-ма-гон.

(обратно)

159

Rako – прорезь, tuli – огонь, в переводе с финского.

(обратно)

160

Так звали в «Калевале» старуху-колдунью, врага героям.

(обратно)

161

Из книги Льюиса Кэролла.

(обратно)

162

Cholko – на ливвиковском наречии то ли черт, то ли Пан и его команда.

(обратно)

163

Chokki – гвоздик, клепка, шпилька.

(обратно)

164

Калевала, руна 10.

(обратно)

165

Об этом в моей книге «Не от мира сего».

(обратно)

166

Населенный пункт такой на севере Карелии.

(обратно)

167

Dean Koontz – Breathless -

(обратно)

168

Перевод, как водится – не поэтический.

(обратно)

169

Название улицы.

(обратно)

170

См также мои ранние книги о Тойво.

(обратно)

171

См также книги замечательного ленинградского писателя Ильи Меттера.

(обратно)

172

Самое странное в этом случае то, что ондействительно имел место, и эдускунта такой проект рассматривала на полном серьезе.

(обратно)

173

Представитель закона в сельской местности, то ли полицай, то ли налоговый инспектор.

(обратно)

174

Нарицательное имя у финнов в память о русском генерале-губернаторе, хаме и мерзавце, застреленного в покушении.

(обратно)

175

Песня Led Zeppelin, «Без пощады», в переводе.

(обратно)

176

Lifelines – Magne Furuholmen aka A-Ha.

(обратно)

177

Перевод. Непоэтический.

(обратно)

178

Регламентировала обращение с раненными, пленными. Сначала ратифицирована щепоткой стран, позднее – всей Европой.

(обратно)

179

Свинья – в переводе.

(обратно)

180

Фраза из советской фильмы «Здравствуйте, я ваша тетя».

(обратно)

181

Сначала вырубают или выпиливают клин, потом пилят дерево с противоположной от клина стороны – оно и падает, куда этот клин смотрит.

(обратно)

182

Строка из стихотворения Булата Окуджавы «Сентиментальный марш».

(обратно)

183

Слова героя Джеймса Спейдера из мыльной оперы «Черный список».

(обратно)

184

Nazareth – Shape of things -

(обратно)

185

Перевод. Непоэтический.

(обратно)

186

В единственном числе – лахтари, во множественном – лахтарит. Такие финские придумки и правила.

(обратно)

187

На самом деле некто мифический Исоталанти – «большой талант» в переводе. Беляки приписывали его к красным, красные – к белым. Отметился резней госпиталя красноармейцев, сожжением в сарае карельских жителей деревни Гавриловка.

(обратно)

188

В. Егоров – Выпускникам 41-го -

(обратно)

189

На войне, как на войне.

(обратно)

190

Sampatti – на санскрите.

(обратно)

191

SampuurNa – на санскрите.

(обратно)

192

Череп и кости, как у пиратов.

(обратно)

193

Слова Яшки-артиллериста из «Свадьбы в Малиновке».

(обратно)

194

Цитата из Мапет-шоу.

(обратно)

195

Из фильмы «Иван Васильевич меняет профессию».

(обратно)

196

Деревянная нога, в переводе.

(обратно)

197

На самом деле легендарному пограничнику Герою Советского Союза Карацупе Никите Федоровичу в то время было 12 лет, а его пес именовался Индус.

(обратно)

198

Запеченная свинья, или часть свиньи, весом в три-четыре-пять килограмм.

(обратно)

199

Здоровый образ жизни.

(обратно)

200

Ранняя песня «Любэ».

(обратно)

201

Персонажи из моих прошлых книг о Тойво Антикайнен.

(обратно)

202

Опять из «Иван Васильевич меняет профессию».

(обратно)

203

См также мою первую книгу про Антикайнена.

(обратно)

204

Слова Кисы Воробьянинова из «Двенадцати стульев».

(обратно)

205

Ныне пгт Калевала.

(обратно)

206

В советское время Ленинградское пехотное Краснознаменное училище имени С. М. Кирова.

(обратно)

207

Uraj – помешательство, сумасшествие на ливвиковском языке.

(обратно)

208

Йоэнсуу.

(обратно)

209

Toivo, если по-фински.

(обратно)

210

Из «Джентльменов удачи» Данелия.

(обратно)

211

Foreigner – Reaction to action.

(обратно)

212

Перевод. Непоэтический.

(обратно)

213

Свода Сволочных Правил

(обратно)

214

См также мои предыдущие книги о Тойво Антикайнене.

(обратно)

215

Я есть гнев. Ветхий завет. Еремия. Гл 6, ст 11.

(обратно)

216

См также мои книги «Не от мира сего».

(обратно)

217

См также другие мои книги «Тойво – значит «Надежда».

(обратно)

218

Новый Завет. 1-е Тимофею, Гл 4, стих 1, 2.

(обратно)

219

Не путать с пирогами из куры.

(обратно)

220

Такие картофельные пирожки.

(обратно)

221

HP – добрый день по-фински, аббревиатура.

(обратно)

222

В то время «грамотность» обозначала чтение и написание по-русски. Да и сейчас, впрочем, тоже – нет такого государственного языка – карельского.

(обратно)

223

Машина Времени – Право -

(обратно)

224

Дед моей – автора – жены.

(обратно)

225

Тюрьма, в переводе.

(обратно)

226

Машина Времени – Право -

(обратно)

227

(обратно)

228

«Это проза жизни, ты знаешь!

Что?

Продажные полицаи».

(обратно)

229

(обратно)

230

(обратно)

231

(обратно)

232

(обратно)

Оглавление

Александр Санфиров ВОВКА-ЦЕНТРОВОЙ

Андрей Готлибович Шопперт Вовка-центровой. Среди легенд

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

  Глава тринадцатая

  Глава четырнадцатая

  Глава пятнадцатая

  Глава шестнадцатая

  Глава семнадцатая

  Глава восемнадцатая

  Глава девятнадцатая

  Глава двадцатая

  Глава двадцать первая

  Глава двадцать вторая

  Глава двадцать третья

  Глава двадцать четвертая

  Глава двадцать пятая

  Глава двадцать шестая

Андрей Шопперт Вовка-центровой – 3

  Глава 1

    Событие первое

    Событие второе

    Событие третье

  Глава 2

    Событие четвёртое

    Событие пятое

  Глава 3

    Событие шестое

    Событие седьмое

    Событие восьмое

  Глава 4

    Событие девятое

    Событие десятое

    Событие одиннадцатое

  Глава 5

    Событие двенадцатое

    Событие тринадцатое

    Событие четырнадцатое

  Глава 6

    Событие пятнадцатое

    Событие шестнадцатое

    Событие семнадцатое

  Глава 7

    Событие восемнадцатое

    Событие двадцатое

    Событие двадцать первое

  Глава 8

    Событие двадцать второе

    Событие двадцать третье

    Событие двадцать четвёртое

  Глава 9

    Событие двадцать пятое

    Событие двадцать шестое

    Событие двадцать седьмое

  Глава 10

    Событие двадцать восьмое

    Событие двадцать девятое

    Событие тридцатое

  Глава 11

    Событие тридцать первое

    Событие тридцать второе

    Событие тридцать третье

  Глава 12

    Событие тридцать четвёртое

    Событие тридцать пятое

    Событие тридцать шестое

  Глава 13

    Событие тридцать седьмое

    Событие тридцать восьмое

    Событие тридцать девятое

  Глава 14

    Событие сороковое

    Событие сорок первое

    Событие сорок второе

  Глава 15

    Событие сорок третье

    Событие сорок четвёртое

    Событие сорок пятое

  Глава 16

    Событие сорок шестое

    Событие сорок седьмое

  Глава 17

    Событие сорок восьмое

    Событие сорок девятое

    Событие пятидесятое

  Глава 18

    Событие пятьдесят первое

    Событие пятьдесят второе

    Событие пятьдесят четвёртое

  Глава 19

    Событие пятьдесят пятое

    Событие пятьдесят шестое

    Событие пятьдесят седьмое

  Глава 20

    Событие пятьдесят восьмое

    Событие пятьдесят девятое

    Событие шестидесятое

  Глава 21

    Событие шестьдесят первое

    Событие шестьдесят второе

    Событие шестьдесят третье

  Глава 22

    Событие шестьдесят четвёртое

    Событие шестьдесят пятое

  Глава 23

    Событие шестьдесят шестое

    Событие шестьдесят седьмое

  Глава 24

    Событие шестьдесят восьмое

    Событие шестьдесят девятое

  Глава 25

    Событие семидесятое

    Событие семьдесят первое

    Событие семьдесят второе

  Глава 26

    Событие семьдесят третье

Андрей Шопперт Вовка-центровой 4

  Глава 1

    Событие первое

    Событие второе

    Событие третье

  Глава 2

    Событие четвёртое

    Событие пятое

  Глава 3

    Событие шестое

    Событие седьмое

    Событие восьмое

  Глава 4

    Событие девятое

    Событие десятое

    Событие одиннадцатое

  Глава 5

    Событие двенадцатое

  Глава 6

    Событие тринадцатое

    Событие четырнадцатое

  Глава 7

    Событие пятнадцатое

    Событие шестнадцатое

  Глава 8

    Событие семнадцатое

    Событие восемнадцатое

    Событие девятнадцатое

  Глава 9

    Событие двадцатое

  Глава 10

    Событие двадцать первое

  Глава 11

    Событие двадцать второе

  Глава 12

    Событие двадцать третье

    Событие двадцать четвёртое

    Событие двадцать пятое

  Глава 13

    Событие двадцать шестое

    Событие двадцать седьмое

    Событие двадцать восьмое

  Глава 14

    Событие двадцать девятое

    Событие тридцатое

  Глава 15

    Событие тридцать первое

    Событие тридцать второе

  Глава 16

    Событие тридцать третье

    Событие тридцать четвёртое

    Событие тридцать пятое

  Глава 17

    Событие тридцать шестое

    Событие тридцать седьмое

    Событие тридцать восьмое

  Глава 18

    Событие тридцать девятое

    Событие сороковое

    Событие сорок первое

  Глава 19

    Событие сорок второе

    Событие сорок третье

    Событие сорок четвёртое

  Глава 20

    Событие сорок пятое

    Событие сорок шестое

    Событие сорок седьмое

  Глава 21

    Событие сорок восьмое

    Событие сорок девятое

    Событие пятидесятое

  Глава 22

    Событие пятьдесят первое

    Событие пятьдесят второе

    Событие пятьдесят третье

  Глава 23

    Событие пятьдесят четвёртое

    Событие пятьдесят пятое

    Событие пятьдесят шестое

  Глава 24

    Событие пятьдесят седьмое

    Событие пятьдесят восьмое

Андрей Шопперт Вовка-центровой-5

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Эссе. Расследование трагедии в Кольцово

Андрей Шопперт Вовка-центровой – 6: Мундиаль

  Глава 1

    Событие первое

    Событие второе

    Событие третье

  Глава 2

    Событие четвёртое

    Событие пятое

    Событие шестое

  Глава 3

    Событие седьмое

    Событие восьмое

    Событие девятое

  Глава 4

    Событие десятое

    Событие одиннадцатое

    Событие двенадцатое

  Глава 5

    Событие тринадцатое

    Событие четырнадцатое

    Событие пятнадцатое

  Глава 6

    Событие шестнадцатое

    Событие семнадцатое

    Событие восемнадцатое

  Глава 7

    Событие девятнадцатое

    Событие двадцатое

    Событие двадцать первое

  Глава 8

    Событие двадцать второе

    Событие двадцать третье

    Событие двадцать четвёртое

  Глава 9

    Событие двадцать пятое

    Событие двадцать шестое

    Событие двадцать седьмое

  Глава 10

    Событие двадцать восьмое

    Событие двадцать девятое

    Событие тридцатое

  Глава 11

    Событие тридцать первое

    Событие тридцать второе

    Событие тридцать третье

  Глава 12

    Событие тридцать четвёртое

    Событие тридцать пятое

    Событие тридцать шестое

  Глава 13

    Событие тридцать седьмое

    Событие тридцать восьмое

    Событие тридцать девятое

  Глава 14

    Событие сороковое

    Событие сорок первое

    Событие сорок второе

  Глава 15

    Событие сорок третье

    Событие сорок четвёртое

    Событие сорок пятое

  Глава 16

    Событие сорок шестое

    Событие сорок седьмое

    Событие сорок восьмое

  Глава 17

    Событие сорок девятое

    Событие пятидесятое

  Глава 18

    Событие пятьдесят первое

    Событие пятьдесят второе

    Событие пятьдесят третье

  Глава 19

    Событие пятьдесят четвёртое

    Событие пятьдесят пятое

    Событие пятьдесят шестое

  Глава 20

    Событие пятьдесят седьмое

    Событие пятьдесят восьмое

    Событие пятьдесят девятое

  Глава 21

    Событие шестидесятое

    Событие шестьдесят первое

    Событие шестьдесят второе

  Глава 22

    Событие шестьдесят третье

    Событие шестьдесят четвёртое

    Событие шестьдесят пятое

  Глава 23

    Событие шестьдесят шестое

    Событие шестьдесят седьмое

    Событие шестьдесят восьмое

  Глава 24

    Событие шестьдесят девятое

    Событие семидесятое

    Событие семьдесят первое

  Глава 25

    Событие семьдесят второе

    Событие семьдесят третье

    Событие семьдесят четвёртое

Олег Бондарев Инспектор Миров - 1. Новобранец

  Пролог

  ЧАСТЬ I - Начало

  Глава 1 - Первый респаун

  Глава 2 - Заяц Кирк

  Глава 3 - Битва в "Корнеплодах"

  Глава 4 - Бродяжка

  Глава 5 - Застрял в текстурах

  ЧАСТЬ II - Новичок

  Глава 6 - Анфи-коины

  Глава 7 - Северный район

  Глава 8 - Проводить Бонни

  Глава 9 - Капюшоны

  Глава 10 - Разобраться с Сильвио

  Глава 11 - Старина Бокасса

  Глава 12 - Особняк

  Глава 13 - Контрабасы

  Глава 14 - Жилище

  ЧАСТЬ III - Начинающий

  Глава 15 - Двери

  Глава 16 - Нарушители

  Глава 17 - Батя драконов

  Глава 18 - Самое время для дракона

  Глава 19 - В огне

  Глава 20 - Овцы и замки

  Глава 21 - Оазис

  ЧАСТЬ IV - Младший

  Глава 22 - Руппелианская Империя

  Глава 23 - Скажу Прямо

  Глава 24 - Торопись, Мойва

  Глава 25 - Портрет в канцелярии

  Глава 26 - Оптимус Прайм

  ВМЕСТО ЭПИЛОГА. Груз

  ИНСПЕКТОР МИРОВ - 2. Пленник - следующая книга

Олег Бондарев. Андрей Скоробогатов Инспектор Миров – 2. Пленник Часть 1 Бандит

Алексей Селютин Приглашение

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

Алексей Селютин Искупление

  Глава 1. Разбор полётов

  Глава 2. Раскаяние

  Глава 3. Не хандри, клан-лидер

  Глава 4. Новое задание

  Глава 5. Погружение в клановую жизнь

  Глава 6. Тет-а-тет

  Глава 7. В гостях у гномов

  Глава 8. Выполняем задания короля гномов

  Глава 9. 13-й чертог

  Глава 10. Новости с форума и бижутерия

  Глава 11. Встреча с волшебницей

  Глава 12. Поднимаем уровень клана

  Глава 13. Карта сокровищ

  Глава 14. Сражаемся в подводном храме

  Глава 15. Финальный босс

  Глава 16. Дискотека

  Глава 17. Расставить точки над «ё»

  Глава 18. В гостях у графа Иеронима Лаури

  Глава 19. Сражение с нефилимом

  Глава 20. Новая экипировка

  Глава 21. Магистр дроу

  Глава 22. Новые планы и Безликий Некромант

  Глава 23. Сражаться, а не бежать!

  Глава 24. Изучаем новую локацию

  Глава 25. И снова в бой…

  Глава 26. Наконец-то, победа

  Глава 27. Ещё раз поднимаем уровень клана

  Глава 28. Мы вновь впереди, но и враги не дремлют

Алексей Селютин Преображение

  Глава 1.

  Глава 2.

  Глава 3.

  Глава 4.

  Глава 5.

  Глава 6.

  Глава 7.

  Глава 8.

  Глава 9.

  Глава 10.

  Глава 11.

  Глава 12.

  Глава 13.

  Глава 14.

  Глава 15.

  Глава 16.

  Глава 17.

  Глава 18.

  Глава 19.

  Глава 20.

  Глава 21.

  Глава 22.

  Глава 23.

  Глава 24.

  Глава 25.

  Глава 26.

  Глава 27.

  Глава 28.

  Глава 29.

  Глава 30.

  Глава 31.

  Глава 32.

  Глава 33.

  Эпилог.

Руслан Темир Пурпурный рассвет Эпидемия

  Пролог

  Часть 1

    Глава 1 Тимур

    Глава 2 Саша

    Глава 3 Вадим

    Глава 4 Стив

    Глава 5 Марк

  Часть 2

    Пролог

    Глава 1 Тимур

    Глава 2 Саша

    Глава 3 Вадим

    Глава 4 Стив

    Глава 5 Марк

  Часть 3

    Пролог

    Глава 1 Тимур

    Глава 2 Александр

    Глава 3 Вадим

    Глава 4 Стив

    Глава 5 Марк

  Часть 4

    Пролог

    Глава 1 Тимур

    Глава 2 Александр

    Глава 3 Вадим

    Глава 4 Стив и Марк

  Часть 5

    Пролог

    Глава 1 Тимур

    Глава 2 Александр

    Глава 3 Вадим

    Глава 4 Стив

    Глава 5 Марк

  Часть 6

    Пролог

    Глава 1 Тимур

    Глава 2 Александр

    Глава 3 Вадим

    Глава 4 Стив

    Глава 5 Эндшпиль

  Эпилог

Руслан Темир Пурпурный рассвет. Конфликт

  Пролог

  Часть 1 Пролог

  Часть 1 Глава 1

  Часть 1 Глава 2

  Часть 1 Глава 3

  Часть 1 Глава 4

  Часть 1 Глава 5

  Часть 2 Пролог

  Часть 2 Глава 1

  Часть 2 Глава 2

  Часть 2 Глава 3

  Часть 2 Глава 4

  Часть 2 Глава 5

  Часть 3 Пролог

  Часть 3 Глава 1

  Часть 3 Глава 2

  Часть 3 Глава 3

  Часть 3 Глава 4

  Часть 3 Глава 5

  Часть 4 Глава 1

  Часть 4 Глава 2

  Часть 4 Глава 3

  Часть 4 Глава 4

  Часть 4 Глава 5

  Часть 5 Глава 1

  Часть 5 Глава 2

  Часть 5 Глава 3

  Часть 5 Глава 4

  Эпилог

Руслан Темир Пурпурный рассвет Лимон на снегу

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

Руслан Темир Пурпурный рассвет. Апогей. Часть 1

  Пролог

  Часть 1 Глава 1

  Часть 1 Глава 2

  Часть 1 Глава 3

  Часть 1 Глава 4

  Часть 1 Глава 5

  Часть 2 Глава 1

  Часть 2 Глава 2

  Часть 2 Глава 3

  Часть 2 Глава 4

  Часть 2 Глава 5

  Часть 3 Глава 1

  Часть 3 Глава 2

  Часть 3 Глава 3

  Часть 3 Глав 4

  Эпилог

Руслан Темир Пурпурный рассвет. Апогей 2

  Пролог

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Эпилог

Сергей Чекоданов Майская Гроза

  5 мая 2007 года Москва

  5 мая 1940 года Москва

  15 мая 1940 года Кремль

  5 июня 1940 года Кремль

  7 июня 1940 года Москва

  27 марта 1941 года Берлин, рейхканцелярия

  28 апреля 1941 года Западнее Луцка

  1 мая 1941 года Москва

  3 мая 1941 года Расположение 16 бригады

  15 мая 1941 года западнее Луцка

  17 мая 1941 года Луцк

  20 мая 1941 года. Н-ская пограничная застава

  20 мая 1941 года. Восточнее Владимира-Волынского

  20 мая 1941 года Восточнее Люблина

  3 июня 1941 года Западнее Луцка

  3 июня 1941 года Кремль

  4 июня 1941 года Западнее Луцка

  4 июня 1941 года Штаб Первой танковой армии

  8 июня 1941 года Северная Африка

  11 июня 1941 года Прибалтика

  13 июня 1941 года Прибалтика

  18 июня 1941 года Берлин

  25 июня 1941 года Северная Африка

  16 июля 1941 года окрестности Варшавы

  22 июля 1941 года восточнее Лодзи

  Примечания

Сергей Чекоданов Летний шторм

  22 июля 1941 года восточнее Лодзи вечер

  24 июля 1941 года Берлин

  29 июля 1941 года Бухта Арджентия

  7 августа 1941 года Северная Польша

  8 августа 1941 года восточнее Лодзи

  11 августа 1941 года Северная Польша

  19 августа 1941 года Москва

  19 августа 1941 года Москва (вечер)

  19 августа 1941 года Москва Кремль (ночь)

  25 августа 1941 года Северо-восточнее Братиславы

  27 августа 1941 года Северное море

  29 августа 1941 года Северная Африка

  30 августа 1941 года Севернее Кракова

  31 августа 1941 года Москва

  1 сентября 1941 года Северная Польша

  2 сентября 1941 года Северная Польша

  5 сентября 1941 года восточнее Минска

  7 сентября 1941 года Москва (ночь)

  7 сентября 1941 года Тихий Океан

  11 сентября 1941 года остров Узедом

  12 сентября 1941 года Москва

  14 сентября 1941 года Берлин

  Примечания

Сергей Чекоданов Майская Гроза Книга третья

  29 апреля 1942 года Москва

  30 апреля 1942 года Крым

  2 мая 1942 года Зеленоград

  3 мая 1942 года Минск

  6 мая 1942 года южнее Берлина

  6 мая 1942 года южнее Берлина (вечер)

  7 мая 1942 года Берлин

  10 мая 1942 года восточнее Цоссена

  15 мая 1942 года Москва

  18 мая 1942 года Зеленоград

  20 мая 1942 года юго-западнее Берлина

  23 мая 1942 года Иран

  25 мая 1942 года Зеленоград

  27 мая 1942 года Южнее Берлина

  Примечания

Александр Бруссуев Революция

  Вступление

  1. Детское восприятие 1905 года

  2. Крокодил

  3. Поединок

  4. Hoist that rag!

  5. Социал-демократы

  6. Начало поиска

  7. Летучие финны

  8. Карельские сказки

  9. Революционные масоны

  10. Черная месса

  11. Черная Месса (продолжение)

  12. Первый плен

  13. Шюцкор

  14. Начало большого пути

  15. Знакомство с жизнью создателя «Калевалы»

  16. Элиас Леннрот. Судьба контрабандиста

  17. Элиас Леннрот. «Нулевое» путешествие

  18. «Нулевое путешествие» (продолжение)

  19. Отъезд Ритолы

  20. Конец «нулевого» путешествия Леннрота

  21. Новый виток в судьбе

  22. 1914

  23. Мне не нравится революция

  24. Путь к независимости

  25. Независимость

  26. Деньги

  27. Корысть

  Эпилог

Александр Бруссуев Племенные войны

  Вступление

  1. Где-то полыхает гражданская война

  2. Новые планы

  3. Революция, ты научила нас видеть несправедливость добра

  4. В Советской России

  5. Семипалатинск?

  6. Семипалатинск!

  7. Буй

  8. Буй

  9. Гроза

  9. Научный эксперимент

  10. Пермь

  11. Красная гвардия

  12. Командирство

  13. Школа красных командиров

  14. Олонецкий фронт

  15. Интервенция

  16. Туле и Андрусово

  17. Племенные войны

  18. Первый диверсионный успех

  19. Видлицкая операция

  20. Конец Олонецкой экспедиции

  21. Медвежьегорск

  22. Финский полк

  23. Оппозиция

  24. Револьверная оппозиция

  25. Пропасть

  Эпилог

Александр Бруссуев Тойво – значит надежда. Красный шиш

Александр Бруссуев Tyrmä

  Вступление

  1. Казенная келья

  2. Сокамерники

  3. Талергоф

  4. Дом

  5. Возвращение к жизни

  6. Организация

  7. Старые знакомые

  8. Кинезис

  9. Старые знакомые, новые дела

  10. Анзер

  11. Неуместный торг

  12. Макеев Михаил Федорович

  13. Игги и Тойво

  14. Макеев Михаил Федорович (продолжение)

  15. Игги и Тойво

(продолжение)

  16. Портал

  17. Переход

  18. Переход (продолжение)

  19. Война мертвых

  20. Здравствуй, Родина

  21. Без России

  22. Юрье Лейно

  23. Подполье

  24. Авторитет

  Эпилог. Опять арест

Александр Михайлович Бруссуев План Диссертанта

  Вступление

  1. Легализация

  2. Адвокат

  3. Первая одиночка

  4. Обвинение

  5. Защита

  6. Процесс изначальный

  7. Начальный процесс

  8. Определенность

  9. Справедливость

  10. Суд

  11. Новое поведение

  12. Трясина

  13. Весы качаются

  14. Приговор

  15. Крепость

  16. Побег

  17. Back in the USSR

  18. Здравствуй, новая Россия!

  19. Гостиница «Люкс»

  20. Путь

  21. Погоня

  22. Крокодил

  23. Здравствуй и прощай

  24. План диссертанта

  Эпилог

*** Примечания ***